---------------------------------------------------------------
© Copyright Сергей Павлович Лукницкий, 1991
Email: [email protected]
---------------------------------------------------------------
"ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ВИНОВАТЫМ
Впервые за двадцать лет сочинительства я взялся за документальную
повесть.
Год над ней работал.
Называл ее то "Огненный столп" в память книги Н.Гумилева с таким же
названием, то "Хроникой убийства", а в конце концов выкинул всю
беллетристику и оставил только документы, рискуя тем самым внести некоторый
диссонанс в общую сочинительскую тональность всего того, чем я занят. В свое
оправдание скажу - публикуемые документы в симбиозе своем являют собой
забавную историю, которую смею предложить читателю. Они посвящены идее
реабилитации Николая Гумилева.
В повести есть повторы. Я их не вымарывал, надеясь, что и батрак, и
прокурор, и Президент таким образом их лучше запомнят. Мне, конечно,
возразят: ни прокурор, ни Президент эту повесть не прочтут. Я знаю, эти не
прочтут, но, быть может, оттого у вас сын хулиган, что вы в свое время
забыли извиниться перед отцом?
1991, Москва
I. Хроника
4 апреля 1886 г.В Кронштадте, в семье военного врача Степана Яковлевича
Гумилева родился ребенок мужского пола, нареченный Николаем.
4 августа 1921 г.В Петрограде по обвинению в участии в
контрреволюционном заговоре арестован великий русский поэт Николай Гумилев.
24 августа 1921 г.Подготовлена выписка из протокола заседания
Президиума Петрогубернской Чрезвычайной Комиссии: "Приговорить к высшей мере
наказания - расстрелу".
8 декабря 1924 г.Молодой поэт, студент Петроградского университета
Павел Лукницкий пришел в дом к Анне Ахматовой с просьбой помочь ему в
написании дипломной работы по творчеству Николая Гумилева.
22 июня 1925 г.Дипломный проект защищен. Осталась верность Гумилеву и
Ахматовой.
22 июня 1929 г.По обвинению в контрреволюционной деятельности,
выразившейся в факте хранения архива врага народа Николая Гумилева, в
Ленинграде арестован Павел Лукницкий.
27 января 1968 г.Павел Лукницкий, не дождавшись, что уходящая
"оттепель" придет на помощь восстановлению справедливости, решил отправиться
за справедливостью сам. Он написал письмо Генеральному прокурору СССР
Р.А.Руденко с просьбой реабилитировать Гумилева.
8 февраля 1968 г.
Из дневника Павла Лукницкого
:
"Днем мне на гор(одскую) квартиру звонил зам. генерального прокурора
М.П.Маляров (разговаривал с Верочкой, и она тут же по телефону сообщила мне
на дачу), что переписка по делу Н.Гумилева находится у него - он просит меня
связаться с ним, позвонить ему по телефону Б9-68-42 завтра (9/II) до 11.20
или после 1 часа, - хочет повидаться...
... А 1-ый заместитель Генерального прокурора СССР после рассмотрения
поданного мною заявления о посмертном восстановлении имени Гумилева и после
изучения "дела" Н.Г., затребованного из архивов КГБ в прокуратуру, а также
представленных мною материалов, сказал мне: "Мы убедились в том, что Гумилев
влип в эту историю случайно... А поэт он - прекрасный... Его "дело" даже не
проходит по делу Таганцевской Петроградской "боевой организации", а просто
приложено к этому делу".И показал мне тоненький скоросшиватель...
Видимо, П.Н. Лукницкий, судя по "тоненькому скоросшивателю", показали
не само дело, а надзорное производство по нему. Не знакомились с делом ни
Федин, ни Смирнов, ни Луконин, ни Наровчатов, ни другие... из тех, кто любил
о нем подробно рассказывать и называть имена доносчиков и провокаторов,
которые в их интерпретации менялись так же часто, как курирующие Союз
писателей инструкторы ЦК КПСС.
К.М. Симонов с делом не знакомился также, но несмотря на это считал
возможным безапелляционно утверждать участие Гумилева в контрреволюционном
заговоре: "...некоторые литераторы предлагали чуть ли не реабилитировать
Гумилева через органы советской юстиции." Хорошо сказал поэт! Тот самый, кто
написал строки: "Жди меня и я вернусь".
...и - в частности письмо, ходатайствующее об освобождении Н.Гумилева
"на поруки" с подписями М.Горького, Маширова-Самобытника и многими другими,
- это письмо сохранилось в "деле".
Маляров также сказал мне, что "состав преступления" Н.Г. настолько
незначителен, что "если б это произошло в наши дни, то вообще никакого
наказания Н.Г. не получил бы..."
12.10.1989 г.
Из записок сына П.Н.Лукницкого
:
"22 июня 1973 года П.Лукницкий, мой отец, лежа на больничной койке со
смертельным инфарктом, набросал что-то на маленьком листке слабой уже рукой
и, передав листок мне, сказал, что это план места гибели Гумилева и что в
кармашке одной из записных книжек его фронтового дневника хранится подобный
чертеж. Этот он нарисовал, чтобы не ошибиться, ища тот, который он составил
месте с А.А.Ахматовой вскоре после ее второго тайного посещения скорбного
места в 1942году. Составил, веря, что правда Гумилева явится России..."
Поскольку память о Гумилеве была тем главным, чем владела наша семья, я
понял в тот момент, что получил наследство и что отца я больше не увижу на
этом свете.
Так и случилось.
II. Двадцать лет после отказа
Гумилев - судьба нашей семьи. Отец занимался Гумилевым в 20-х годах.
После смерти отца моя матушка стала продолжать его дело: публиковать
материалы архива. И вот, теперь я тоже оказался причастным к Гумилеву.
Как уже говорилось, 21 год назад отец обратился к Прокурору СССР...
СССР - Союз Советских Социалистических Республик - так когда-то
называлась страна, где происходило описанное.
...с заявлением о реабилитации Гумилева. Первый заместитель
Генерального прокурора СССР Маляров, не показав отцу дело Гумилева, сказал
ему, что по сегодняшним меркам Гумилев может быть реабилитирован, но для
этого надо, чтобы Союз писателей обратился с ходатайством в ЦК КПСС и что,
если Прокуратура получит от него указание, то вопрос решится.
Союз писателей тогда не захотел...
Моей целью стало завершить идею отца - рассказать о деле Гумилева,
идею, владевшую им с начала 20-х годов до последней минуты его жизни. Вот
предсмертная запись отца из его дневника: "Температура 35.5, пульс 40
ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие,
что кажется, вот замрут совсем... давление продолжает падать, дышать трудно.
Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим
неосуществленным мечтам... Гумилев, который нужен русской, советской
культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной
женщины-патриотки и прекрасного поэта... А сколько можно почерпнуть для
этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже
мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу
культуру, который я должен бы внести, - преступление. Все мои друзья
перемерли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия... Вчера
душевная беседа с милым Сережей. Он все понимает, умница, и слушал меня
очень внимательно... Он мой надежнейший друг".
Занятие Гумилевым - как уже было говорено - судьба нашей семьи. А от
судьбы, как известно, не уйдешь. Я прятался от нее четырежды: в
"Литературной газете", в Прокуратуре СССР, в МВД СССР, в Советском фонде
культуры, но везде меня настигал рок, и я принужден был снова возвращаться к
Гумилеву.
Чтобы доискаться до правды, мне понадобился 21 год, считая с того дня,
когда Первый заместитель Генерального прокурора СССР Маляров, положив ноги
на стол и отдавая походя подчиненным распоряжения, принимал в своем кабинете
петербургского интеллигента П.Н.Лукницкого, моего отца.
Мне рассказывал об этом в 1982 году престарелый Г.А.Терехов...
Это тот самый Терехов,который выступил в "Новом мире" в"-- 12 за 1987
г. с грандиозной сентенцией о том, что Гумилева расстреляли за
"недоносительство", а не за участие в заговоре. Видимо, доносительство
считал Терехов, есть норма нашего бытия. "Ну зачем же так про Терехова, -
говорили мне знакомые - ведь к нему единственному из этой братии спокойно
относился даже Солженицын." Заявляю со всей ответственностью, Солженицын
имел в виду другого человека, однофамильца, впрочем, работавшего в той же
системе.
...в бытность Малярова - начальник отдела по надзору за следствием в
органах госбезопасности Прокуратуры Союза ССР.
У Терехова я не ассоциировался с Лукницким-старшим, да он наверняка не
помнил фамилию смельчака, в конце шестидесятых рискнувшего искать
справедливости в прокуратуре. Он рассказал мне об этом визите, впрочем,
осуждая бесцеремонность Малярова, и сообщил также, что у этого писателя
Маляров украл одну из книг Гумилева, сказав: "Для дочери".
В дневнике отца я нашел запись о том, что Маляров действительно, но не
украл, а выклянчил такую книгу.
Папа, надо думать, написал деликатно.
Может возникнуть вопрос: отчего этот Терехов так вдруг
разоткровенничался с журналистом. Очень просто, по моему сценарию снимался в
те годы документальный фильм о прокуратуре. О 30-х годах ее деятельности,
естественно, говорить было категорически нельзя, вот Терехов, который был
одним из комментаторов фильма, и компенсировал мне "зарезанный" эпизод
суррогатными рассказами "о негативных явлениях".
Ему тогда казалось, что он открывает сверхгосударственную тайну.
В 1989 году, когда после по-настоящему хороших, добрых и нужных
публикаций поэта Е.Евтушенко, журналиста В.Енишерлова и секретаря Союза
писателей В.Карпова - Гумилева запели уже с эстрады, я осторожно напомнил о
гласности и понял, что час пробил. Я предложил Председателю правления
Советского фонда культуры академику Д.С.Лихачеву, у которого в то время
работал, обратиться в КГБ СССР для реабилитации Гумилева.
Лихачев сказал: "Да, только напишите письмо, я его подпишу".
Письмо привожу полностью.
III. Письмо наверх
Председателю КГБ СССР
тов. Крючкову В.А.
Уважаемый Владимир Александрович!
Советский фонд культуры в рамках программы "Возвращение забытых имен"
способствовал изданию произведений выдающегося русского поэта Н.С. Гумилева,
репрессированного в 1921 году. Стихотворения его опубликованы практически во
всех толстых журналах, а книги вышли только за последние два года в
"Советском писателе", "Мерани", "Современнике", "Художественной литературе",
"Книге" и других издательствах. Произведения Н.С. Гумилева вошли в программу
высших учебных заведений.
В ряде издательств подготовлена к изданию биография поэта, написанная
по архивным материалам, как правило, из личных собраний.
Однако в оценке последних дней его жизни и преступления, им
совершенного или не совершенного, документы расходятся.
К сожалению, уточнить действительную винуН.С. Гумилева без Вашей помощи
не представляется возможным, ибо и К.М. Симонов, и Г.А.Терехов, давшие
противоположные оценки, умерли.
Прошу Вас дать распоряжение ознакомить ответственного сотрудника
Советского фонда культуры Лукницкого Сергея Павловича с делом "Таганцевского
заговора" в той его части, которая касается Н.С. Гумилева, и, возможно,
ходатайствовать перед Прокуратурой СССР о его реабилитации. С Прокуратурой
СССР (т. Абрамов И.П.) вопрос согласован...
И.П. Абрамову, заместителю Генерального прокурора СССР я позвонил сам.
Он только что пришел в прокуратуру из расформированного 5 Главного
управления КГБ и был готов делать добрые дела, а потому не отказал.
...С уважением
Д.С. Лихачев
12 октября 1989 г.
Из КГБ СССР позвонил офицер В.С. Василенко и попросил меня приехать в
любое удобное для меня время знакомиться с делом Гумилева.
Мы с матушкой пошутили, что впервые звонок из этой организации принес
радость. Был день рождения моего отца.
И вот я в Прокуратуре СССР, в соответствующем управлении читаю "дело"
и... делаю записи. И никто меня не подгоняет, и очень доброжелательно
подсказывают те нюансы, которые я могу не заметить или не знаю, впрочем,
касающиеся скорее невиновности Гумилева, чем его вины.
Не могу не вспомнить в связи с этим заместителя начальника управления
обаятельную Л.Ф. Космарскую. Она же показала мне такое письмо.
Председателю правления
Советского фонда культуры
народному депутату СССР
т. Лихачеву Д.С.
Уважаемый Дмитрий Сергеевич!
Сообщаем, что просьба Советского фонда культуры об ознакомлении с
материалами архивного уголовного дела на Гумилева Н.С., рассмотрена нами
совместно с Прокуратурой СССР (тов. Абрамов И.П.) и по ней принято
положительное решение. Для работы с указанными документами сотруднику Вашего
Фонда т. Лукницкому С.П. следует обратиться в Прокуратуру СССР, где в
настоящее время находится дело на Гумилева Н.С.
С уважением
Председатель Комитета
государственной безопасностиВ. Крючков
IV. Шок
Результатом моего первого чтения дела была небольшая статья в
"Московских новостях", опубликованная 29 октября 1989 года:
"Прокуратура СССР по ходатайству Председателя правления Советского
фонда культуры академика Д.С. Лихачева возвратилась к делу по обвинению
русского поэта Н.С. Гумилева в участии в "Таганцевском заговоре".
Я знакомился с материалами и читал дело Н-1381...
1381 год - год крестьянского восстания под предводительством Уота
Тайлера, предательски убитого во время переговоров с королем. Я эти цифры
запомнил, они показались мне символичными.
...В нем более 100 страниц, значительную часть которых занимают
письма, конфискованные при аресте Гумилева 3.08. 1921 года. Письма, как мне
объяснили, не содержат криминальной информации и, вероятно, скоро дождутся
своих литературных исследователей, ибо принадлежат перу друзей поэта,
деятелей культуры и искусства.
Страницы пронумерованы перем и карандашом, иногда наблюдается двойная
нумерация. Судя по этому и другим признакам, к делу возвращались не раз, и,
может быть, сегодняшнее его появление в Прокуратуре СССР будет последним.
В деле имеются показания В. Таганцева, который заявил, что однажды
через посредников К.П. Германа и В.Г. Шведова (Вячеславского) предложил
Гумилеву сотрудничество и для этой цели передал ему деньги и ленту для
пишущей машинки для печатания прокламаций.
Однако, Гумилев никаких действий не предпринял, прокламаций не писал,
хотя и не донес властям о готовящемся заговоре.
Но, зная Гумилева, можно смело утверждать, что ни в какой заговор он не
верил, а деньги взял на хранение. Эти предположения подтверждаются также
показаниями Гумилева, который сообщил допрашивающему его следователю
Якобсону, что его посещал еще какой-то поэт Б. Верин, пытавшийся склонить
его к разговорам о политике. Но Гумилев его не принял.
В дальнейшем В. Таганцев сообщил в своих показаниях:
"Гумилев был близок к советской ориентации, стороной я услыхал, что
Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я к нему
больше не обращался".
Но не только признания убежденного врага Советской власти позволяют
сделать вывод, что Гумилев стал просто жертвой обстоятельств. Личность
Гумилева, его литературные и научные труды, его вклад в культуру (в 33 года
- профессор) никак не позволяют его считать врагом народа, ибо человек,
сделавший столько полезного для страны, отечественной литературы, культуры,
географии, дипломатии, этнографии, может быть народу только другом.
В деле имеется документ, датированный 24.08.1921 года: "Приговорить к
высшей мере наказания - расстрелу".
И также ходатайство ряда деятелей культуры об освобождении Гумилева под
их поручительство. Ходатайство подписали шесть человек, в том числе М.
Горький, М. Лозинский, А. Волынский. Три подписи неразборчивы. Но это скорее
всего Б. Харитон, И. Мазуркевич, А. Маширов. К сожалению, оно передано было
в ЧК 04.09. 1921 года, когда уже было поздно. По номеру регистрации можно,
вероятно, установить, почему оно опоздало.
Мы столько раз без суда и следствия репрессировали, что давайте один
раз без суда и следствия реабилитируем. У нас, у нашей эпохи есть шанс:
великодушно простить великого гуманиста, учителя, поэта, наконец, наивного
человека,в анкете, в графе "политические убеждения" написавшего своим
детским почерком: "аполитичен".
Не хочется верить, что мы упустим этот шанс".
После этой публикации мне позвонили из КГБ СССР, сказали, что
публикацией я им помог, и теперь для дальнейшей работы над делом они могут
ссылаться на общественное мнение.
После прочтения и дела и беседы со следователями и прокурорами меня
пригласил заместитель генерального прокурора СССР И.П.Абрамов, курирующий
вопросы, отнесенные к компетенции КГБ в стенах прокуратуры, с которым я
долго разговаривал, и мы оба пришли к выводу, что, исходя из "сценария"
дела, Гумилев должен быть реабилитирован на основании хотя бы недоказанности
обвинения.
Единственный живой свидетель, который может этому воспротивиться, -
Ирина Одоевцева. Она продолжает настаивать на причастности Гумилева к
заговору.
Я обозвал Одоевцеву и спросил: действительно ли Одоевцева была
секретной сотрудницей Петроградской ЧК? Абрамов не ответил ни "да", ни
"нет", после чего мы с И.П. распрощались, договорившись, что я могу быть
полезен как консультант в процессе реабилитации Гумилева. Но процесс этот
будет долгим, сказал Абрамов, ибо на изучение десятков томов дела
"Таганцевского заговора" уйдет много времени.
V. Чернов не взглянул в Святцы
12 ноября 1989 г.Через два номера газета "Московские новости" вышла с
такой репликой:
"Двадцать лет назад в юношеском зале Ленинки некий девятиклассник
спросил у библиотекарши стихи Николая Гумилева, за что был препровожден в
кабинет заведующей залом. Подростку разъяснили, что поэт был врагом народа,
расстрелян как антисоветчик и вести пропаганду его творчества Библиотека
имени В.И.Ленина не намерена.
И вот теперь открываю "МН" в"-- 44 и в заметке заведующего отделом
Советского фонда культуры Сергея Лукницкого читаю:
"Прокуратура СССР... возвратилась к делу по обвинению русского поэта
Н.С.Гумилева" и дальше... "Но не только признания убежденного врага
Советской власти позволяют сделать вывод, что Гумилев стал просто жертвой
обстоятельств..."
Странная логика. И мало чем отличается от логики той библиотечной
надзирательницы образца 69-го. Само словосочетание "враг народа" нам
предлагается без всяких кавычек, употребляется, словно никакая перестройка
его не коснулась, сути и подлости этих слов не обнажила.
Может быть, автор просто оговорился? Нет, это позиция. И два последних
абзаца убеждают нас в этом.
"Мы столько раз без суда и следствия репрессировали, что давайте один
раз без суда и следствия реабилитируем. У нас, у нашей эпохи есть шанс:
великодушно простить великого гуманиста, учителя, поэта, наконец, наивного
человека, в анкете, в графе "политические убеждения" написавшего своим
детским почерком:"аполитичен".
Не хочется верить, что мы упустим этот шанс".
Возвратиться к делу по обвинению - пересмотреть все дело. Но автор
призывает следствие свернуть, а расстрелянного поэта посмертно
амнистировать. Простить - и вся недолга.
Не слишком ли часто лица, допущенные к делу Гумилева, нас убеждают в
его формальной виновности: дескать, в заговоре поэт не был, но знал и не
донес. Как в прежнее время нас убеждали, что Гумилев был активным
заговорщиком. И мы верили, что ж, поверим и сейчас?
Заметку С.Лукницкого не могу воспринять иначе, чем давление на органы
Прокуратуры в момент пересмотра дела. Если следственное дело вновь канет в
чекистских архивах, мы не узнаем, как обстоит дело и "виной" не донесшего на
товарищей поэта? Нет, я не сомневаюсь, что он не донес. Я сомневаюсь - и
пока дело не опубликовано, буду иметь на это право - что вообще он
существовал, этот самый Заговор Таганцева. Я думаю, пока мне и моим
соотечественникам не докажут обратного, что дело Гумилева - липа, а если
Гумилев расстрелян "за дело", а не как в том же Петрограде в те же годы
расстреливали у стены Петропавловской крепости заложников из "бывших",
извольте это доказать гласно.
Прощение, которое, по сути, вымаливает автор для Гумилева, мне
представляется глубоко безнравственным.
Андрей Чернов
член СП СССР."
Несколько лет уже прошло после этой истории, и эти годы показали, что
безнравственным оказался Чернов. Не знаю, по чьему научению, или от
собственного недомыслия, но своей заметкой, подшитой в дело Гумилева, где
слова "давление на органы Прокуратуры" подчеркнуты, он оттянул реабилитацию
Гумилева без малого на два с половиной года.
VI. Меня заставили взять перо
В интеллектуальной части города назревал скандал. Из меня вымогали
подробности дела Гумилева. Никто не верил, что мне довелось его прочесть.
Спрашивали, не страшно ли мне этим заниматься. Но мне не было страшно.
Как не бывает страшно электрику, который знает, какой провод не под
напряжением. Я ведь юрист. И, по счастью, работал в правоохранительных
органах.
Уступая натиску телевидения, я выпустил сперва одну, потом другую
передачи и дал второй очерк о деле в те же "Московские новости".
...Светлая память единомышленника, редактора "МН" Александра
Мостовщикова...
"На протяжении всего времени моего знакомства с делом ни в КГБ СССР, ни
в Прокуратуре СССР я не встречал никого, кто бы был против реабилитации
Гумилева. Правда, все, кто сегодня занимается этим, говорят о сложном
времени, о красном терроре, о том, что в то время могли и так...
Как?
Не навязывая своего мнения правоохранительным органам, считаю возможным
высказаться по поводу дела Гумилева.
Перед нами "Выписка из протокола заседания Президиума Петрогуб.Ч.К. от
24.08.21 года" (приговор):
"Гумилев Николай Степанович, 35 лет, бывший дворянин, филолог, член
коллегии издательства "Всемирная литература", женат, беспартийный, бывший
офицер, участник Петроградской боевой контрреволюционной организации,
активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания,
обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов,
кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от
организации деньги на технические надобности."
Итак, "участник", "активно содействовал", "обещал связать", "Получил
деньги", "на технические надобности".
В деле имеется единственное показание профессора В.Таганцева,
руководителя этой упомянутой боевой организации.
Поскольку это, повторяю, единственный документ в деле, на котором
строится обвинение, привожу его здесь полностью.
"Протокол показания гр. Таганцева. "Поэт Гумилев после рассказа Германа
обращался к нему в конце ноября 1920 г. Гумилев утверждает, что с ним
связана группа интеллигентов, которой он может распоряжаться, и в случае
выступления согласился выйти на улицу, но желал бы иметь в распоряжении для
технических надобностей некоторую свободную наличность. Таковой у нас тогда
не было. Мы решили тогда предварительно проверить надежность Гумилева,
командировав к нему Шведова для установления связей.
В течение трех месяцев, однако, это не было сделано. Только во время
Кронштадта Шведов выполнил поручение: разыскал на Преображенской ул. поэта
Гумилева, адрес я узнал для него во "Всемирной литературе", где служил
Гумилев. Шведов предложил ему помочь нам, если представится надобность в
составлении прокламаций. Гумилев согласился, сказав, что оставляет за собой
право отказываться от тем, не отвечающих его далеко не правым взглядам.
Гумилев был близок к советской ориентации. Шведов мог успокоить, что мы не
монархисты, а держимся за власть советов. Не знаю, насколько он мог поверить
этому утверждению. На расходы Гумилеву было выделено 200 000 советских
рублей и лента для пишущей машинки. Про группу свою Гумилев дал уклончивый
ответ, сказав, что для организации ему надобно время. Через несколько дней
пал Кронштадт. Гумилев был близок к советской ориентации, стороной я
услыхал, что Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я
к нему больше не обращался, как и Шведов и Герман, и поэтических прокламаций
нам не пришлось видеть".
Фиксирую внимание читателей на следующих деталях показаний: 1. Таганцев
в двадцати строках дважды говорит о близости Гумилева к советской
ориентации; 2. Прокламации, по его словам, должны были быть поэтическими; 3.
Он утверждает, что Шведов просил Гумилева помочь, а не Гумилев напрашивался;
4. Шведов обманул поэта, сказав, что их группа держится за "власть Советов";
5. Гумилев не согласился примкнуть к заговорщикам и, заподозрив подвох, дал
уклончивый ответ; 6. В начале показаний упоминается Герман, однако ни одного
свидетельства его встречи с Гумилевым в материалах дела не содержится.
Гумилев в своих показаниях сообщает о том, что он говорил неоднократно
посещавшему его Шведову (Вячеславскому): "Мне, по всей видимости, удастся в
момент выступления собрать и повести за собой кучку прохожих".
Ни в материалах дела, ни в обвинительном заключении не содержится ни
одного документа, свидетельствующего о том, что Гумилев составлял
прокламации или вел переговоры с кем-то, что должен был примкнуть к группе
Таганцева. Но зато в обвинительном заключении, составленном следователем
Якобсоном, имеется все, чего нет в деле:
"Гражданин Гумилев утверждал курьеру финской контрразведки, что он,
Гумилев, связан с группой интеллигентов, которой последний может
распоряжаться и которая в случае выступления готова вйти на улицу для
активной борьбы с большевиками, желал бы иметь в распоряжении некоторую
сумму для технических надобностей".
Откуда, минуя материалы дела, взялась "активная борьба с большевиками"?
Из кучки прохожих? И офицеры, с которыми, как говорится в приговоре, Гумилев
обещал связать группу Таганцева, упоминаются в деле лишь однажды, да и то в
объяснении Гумилева, что он это пообещал легкомысленно, ибо связей с бывшими
сослуживцами не поддерживает.
А некий курьер контрразведки? Как он попал в заключительный документ
следствия? И почему в показаниях Гумилева зафиксировано, что Гумилев
встречался со Шведовым (Вячеславским), а в обвинительном заключении
фигурирует Герман?.. Неужели ошибся следователь? А может быть, сознательно
ошибся?
Оказывается, следствие по делу Гумилева установило принадлежность
Германа и Шведова к контрразведке. Но этого нет в показаниях Гумилева,
поэтому следствие обязано было признать, исходя из презумпции, невиновность
Гумилева в эпизоде с предложением сотрудничать в группе Таганцева, ибо не
установлено, с кем в действительности говорил Гумилев, с заговорщиком или
болтуном. А на нелепый вопрос, будет ли он участвовать в заговоре, ироничный
человек, коим был Гумилев, мог вполне съязвить: еще бы! К тому же посетителю
надо было оставить где-то деньги - 200 000 рублей. "Надо было оставить" -
следует из того, что этот посетитель трижды, это видно из материалов дела,
просил Гумилева взять их на хранение и в конце концов передал их на
хранение, а не на "технические надобности", как написано в приговоре.
Кроме того, смехотворна оставленная Гумилеву сумма. В деле имеется
расписка Мариэтты Шагинян от 23.07.21 г. : "Мною взято у Н.С.Гумилева
пятьдесят тысяч рублей". На "заговорщицкие" деньги она могла приобрести в те
месяцы 1921 года разве что немного картофеля или десять самых дешевых марок
из тех, что используются внутри города. Сегодня такая марка стоит 5 копеек,
стало быть, получил Гумилев, если пересчитать те 200 000 на сегодняшний
денежный курс, 2 рубля на контрреволюцию...
Сейчас, в 1992-м уже, конечно, двадцать копеек (! -
авт.
)
. Ленин на
революцию получил больше.
...А главное - с какой легкостью Гумилев распоряжался "заговорщицкими"
ресурсами. Уже по одному этому факту ясно даже не юристу, что такое
количество денег и контрреволюционный заговор - в данном случае - вещи
несовместимые. Тем паче, что при обыске у Гумилева было изъято всего 16 000
рублей. Очевидно, другим своим голодающим друзьям он раздавал деньги без
расписок.
Возникает еще один вопрос: почему, приобщив к делу расписку Мариэтты
Шагинян, следователь не вызвал ее в качестве свидетеля? И почему он не
заинтересовался, куда девались остальные деньги? Гумилев же сам говорит о
деньгах следующее: "Деньги, 200 000, взял на всякий случай и держал их в
столе, ожидая или событий, то есть восстания в городе, или прихода
Вячеславского, чтобы вернуть их, потому что после падения Кронштадта я резко
изменил мое отношение к Советской власти. С тех пор ни Вячеславский и никто
другой с подобными разговорами ко мне не приходил, я предал все дело
забвению".
Вызывает недоумение и то, что с каждой страницей обвинение становится
все более расплывчатым, а Гумилев дает все более самообличительные
показания, отвечает на незаданные вопросы. Вспомнил каких-то лиц, якобы
приходивших к нему с поручением: бритоголового незнакомца, передавшего ему
привет из Москвы, таинственную пожилую даму, которая (тоже "якобы")
предложила Гумилеву дать информацию о походе на Индию (?! -
С.Л.
)
практически неизвестного поэта Бориса Верина...
Подтвердили ли эти визиты и таинственный Верин, и бритоголовый москвич,
или, может быть, пожилая дама, интересовавшаяся Индией, после успешных
поисков была обнаружена следствием, допрошена и дала показания против
Гумилева?
Никто не найден, и никто не допрошен.
Тогда, может быть, Герман и Шведов подтвердили показания В.Таганцева и
тем самым сообщили важные улики, которые и привели к расстрелу
подследственного поэта?
В деле показаний Германа и Шведова нет. И не может быть.
КГБ СССР выяснил: Ю.П.Герман, морской офицер, убит погранохраной
30.05.21 года при попытке перехода финской границы, а В.Г.Шведов,
подполковник, был смертельно ранен чекистами во время ареста в Петрограде
3.08.21 года. То есть обоих не было на свете еще до начала производства по
делу Гумилева...
Таким образом, только показания В.Таганцева, никем не проверенные,
никем не доказанные, послужили обвинением.
Следователь Якобсон в обвинительном заключении заявил, что на первых
допросах Гумилев ни в чем не признался, а потом полностью подтвердил то, что
ему было инкриминировано. С чего бы это? Ведь в деле не прибавилось ни
строчки. И вдруг подследственный стал признаваться... Может быть, из личной
симпатии к следователю?..
"...На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по
отношению к гр. Гумилеву Николаю Станиславовичу как явному врагу народа и
рабоче-крестьянской революции высшую меру наказания - расстрел".
Цитирую этот невероятный документ по двум причинам:
1. Потому что в полном его тексте в трех случаях из трех написано чужое
отчество;
2. Потому что нигде в мире не было больше законодательства, где
следователь предлагал бы суду или органу, его заменяющему, свое мнение о
мере наказания.
Этот документ должны были подписать двое. Вторым - оперуполномоченный
ВЧК.
Подпись отсутствует...
Дело Гумилева без малого семьдесят лет ждет своего завершения, но есть
одно обстоятельство, на которое обратили мое внимание в прокуратуре:
свидетель того времени Ирина Одоевцева считает Гумилева причастным к
заговору.
Как много могла бы добавить А.Ахматова, будь она живой, об Одоевцевой,
кроме того, что как само собой разумеющееся было коротко отмечено в дневнике
биографа Гумилева П.Лукницкого: "По рассказам А.Ахматовой, Н.Гумилев не
выделял ее (Одоевцеву -
С.Л.
) из круга других барышень - его учениц; каждой
досталось его внимание, двух-трех провожаний до дома с увлекательными
беседами о поэзии и т.д."
И семьдесят лет только Одоевцева не может этого простить Гумилеву.
Почему мы серьезно и многократно прислушиваемся к ее словам? Ведь они
не более как литературные произведения, и принимать их в расчет следственным
органам нет смысла. К тому же в каждом выступлении она "вспоминает" что-то
новое. В одном таком воспоминании о виденном ею у Гумилева пистолете, о
котором в деле (не странно ли?) не говорится ни слова. Вспоминает она и о
найденных и не фигурирующих поэтому в деле листовках, и об "очаровательном
следователе Якобсоне", на допросах якобы читавшем стихи Николая Степановича
(и не знавшем, как мы видим, до конца процесса, как зовут его великого
подследственного), и о том, что Гумилев стоял во главе ячейки и раздавал
деньги ее членам (по Одоевцевой выходит, что и М.Шагинян - член ячейки), и о
многом-многом другом...
Теперь я позволю себе сообщить еще об одном документе, имеющемся в
деле: "Дорогой Котик... ветчины не купила я...колбасу не сердись. Кушай
больше, в... хлеб каша пей все молоко, ешь булки. Ты не ешь и все приходится
бросать, это ужасно. Целую твоя Аня".
Я поставил многоточия вместо слов, которые ни сотрудники управления, ни
я не смогли расшифровать.
Записка, написанная карандашом на папиросной бумаге узкими высокими
буквами - это тоже укор тем, кто "вспоминал", будто Анна Николаевна
Энгельгардт после ареста мужа отреклась от него и ни разу не навестила...
В опубликованной в "Московских новостях" заметке я назвал имена шести,
подписавших ходатайство в защиту Гумилева в 1921 году. Ходили легенды, что
за Гумилева ходатайствовали и многие другие. Рассказывали о депутации
профессионального Союза писателей, о том, что ездили к властям большим и
малым, называли имена Оцупа, Вылковысского, Ольденбурга, Чуковского,
говорили о телеграмме Ленина. Никаких сведений об этом в деле не
содержится...
...Учитывая несомненный интерес культурологов, литераторов, историков к
делу Гумилева, принято решение по окончании производства по делу
опубликовать его материалы в журнале Советского фонда культуры "Наше
наследие".
Для этого с делом следовало бы познакомиться еще раз и подробнее.
VII. Не Боги сажали
А значит опять писать письмо. И такое письмо я снова составил.
9 ноября 1989 г.
Генеральному прокурору СССР
т.Сухареву А.Я.
Уважаемый Александр Яковлевич!
В настоящее время в Прокуратуру СССР по ходатайству Советского фонда
культуры поступило на рассмотрение дело по обвинению русского поэта
Н.С.Гумилева в участии в Таганцевском заговоре 1921 года.
Заведующему отделом СФК т. Лукницкому С.П. было поручено изучить это
дело и выступить с публикацией, что и было разрешено Председателем КГБ СССР
т. Крючковым В.А. и заместителем Генерального прокурора СССР т. Абрамовым
И.П.
Публикация увидела свет 29.10.89 г. в газете "Московские новости", но
опубликованных сведений оказалось недостаточно для изучения личности
Гумилева, круга его литературных знакомств и привязанностей. Эти сведения,
однако, можно почерпнуть из переписки, содержащейся в деле. Переписка, как
было сообщено, не содержит сведений, имеющих правовую подоплеку.
В связи с этим прошу Вас разрешить еще одну, более обширную публикацию
в журнале Советского фонда культуры "Наше наследие", предоставив т.
Лукницкому С.П. возможность еще раз поработать с делом.
С уважением
Д.С.Лихачев
VIII. Хроника нового витка
27 ноября 1989 г.Звонил из "Огонька" обаятельный и преданный Леня
Прудовский (светлая ему память), сказал, что А.Чернов просит извинить его за
выступление в "Московских новостях". Я заочно извинения не принял.
Но прошло несколько дней, а Чернов так и не позвонил сам. Это было мне
не понятно, потому что у него, как мне известно, хорошие гены, а в таких
случаях грех с души снимают обычно без напоминаний, не дожидаясь подсказки.
Вспомнились строки Гумилева: "Отчего же бывает так трудно трусу панцирь
надеть боевой?"
27 ноября 1989 г.Еще звонили по телефону, угрожали, что добьются
лишения меня диплома юриста и выгонят из партии. Это было не страшно.
Наступило такое время, когда это слушать не страшно. Потом я узнал, кто мне
звонил, пожалел этого человека, а когда пришло время расплаты, устроил его
на хорошую работу.
3 января 1990 г.После моего знакомства с "делом"и двух публикаций
материала в газете "Московские новости" мы смотрели "дело" уже вместе с
матушкой. Разрешил заместитель Генерального прокурора.
В том, как все произошло, для меня не оказалось ничего особенного. Но
для мамы!.. Для нее это был сверхъестественный документ. Мать юриста, она,
по счастью, никогда не видела уголовных дел. Я на всякий случай взял с собой
нитроглицерин.
Из сотен тысяч, может быть, и больше, - обычная, как и все другие,
папка... Стандартность ситуации в том, что когда мы пришли читать дело,то
его долго-долго искали, и здесь не было "злых сил", препятствующих нашим
намерениям. Совсем нет. Просто "Дело Гумилева" - именно одно из
многих-многих дел в коричневой папке с длинным архивным номером, которыми
был завален целый этаж Прокуратуры. Количество цифр этого номера, стоявшего
над "1921 годом", в 1990-м не могло не произвести на нас впечатления.
Работа с "делом" как бы спрессовалась во времени. Желание скопировать
документыв с ев точности с подлинников - безмерно, документов много, а перед
столом - пожилой человек, прокурор, ни разу не присев, терпеливо ждет, когда
мы закончим и вернем "дело" из наших рук в его руки. А нам кажется, что мы
только что начали, и он, этот терпеливый, приветливый прокурор, пытается,
нагнувшись над нами, даже помогать нам расшифровывать очередную бумажку. А
двое других сидят за другими столами, занимаются своими очень важными,
ответственными делами, и они тоже приветливы и благожелательны, но им нельзя
мешать: нельзя вслух предполагать, тем паче спорить, неловко начитывать
громко на диктофон...
А время бежит, обгоняет нас, уже объявлено партсобрание, и мы знаем,
что остались мгновения этого последнего "третьего" свидания с "делом". А
дальше оно уйдет, спрячется, может быть, теперь, Бог даст, не навсегда,
может быть, теперь недолго ждать его рассмотрения...
IX. Гумилев и нитроглицерин
А пока перед нами впервые в истории: "Дело Н.С.Гумилева". Точнее -листы
уголовного дела по обвинению Николая Степановича Гумилева в участии в Боевой
Петроградской (контрреволюционной) организации - в заговоре, во главе
которого стоял профессор В.Таганцев (1886-1921).
В процессе работы возникали проблемы, которые мы по мере сил пытались
преодолеть. Преодолели, естественно, не все.
Пытались воспроизвести не зафиксированные во время первых просмотров
порядковые номера листов, документов, но могли ошибиться в нумерации, ибо
листы часто повторяются (к делу Гумилева возвращались не раз...
Первый раз 25.11. 1935 г. возвращался к нему Агранов (видимо, помятуя
свою дружбу с поэтами), изъял из дела предсмертное фото Гумилеваанфас и в
профиль. Вскоре Агранов был расстрелян. Да поймет меня правильно читатель, я
не питаю иллюзий насчет заместителя верховного палача, но привожу документ,
скрывать который не имеет смысла. А что касается профиля Гумилева, можем
представить его себе по силуэтам Кругликовой, а степень его истощения и
униженности в тюрьме каждый пусть откроет для себя сам.
...). Повторяются - (перепечатаны) - и потому, что желтеет бумага,
выцветают чернила, блекнут карандашные записи, стареют почерки. И, кроме
того, документы расположены не всегда хронологически.
Часть "дела" прочесть невозможно совсем. Время стерло текст. Может
быть, условия хранения или перманентная эвакуация архивов НКВД? Как бы то ни
было, незначительные документы, какие-нибудь типа квитанций, могли выпасть
из поля зрения.
На многих документах - справках из адресных столов, от домуправа,
ордерах на арест, на обыск, а также на бумагах, изъятых у Гумилева при
аресте, т.е. на письмах, квитанциях, записках - отсутствуют либо даты, либо
подписи (или они неразборчивы), либо фамилии, либо имена. Это при коротком
знакомстве с документами пока невосполнимо.
Орфография и синтаксис даны так, как они есть в подлиннике.
Представляем "дело" в том виде, в котором оно расшифровано после
последнего просмотра. Но перед этим - два отступления.
Мы благодарны всем, кто помогал нам, даже тем, кто стоял на пути к
"делу".
Все же мы остаемся при своем мнении, что Гумилева надо простить. За то,
что, вступив под своды ВЧК, оно ш и б с я, поверив, что он находится в
органе, где закон, пусть и закон революции,есть вершина справедливости...
Полностью привожу "Заключение по делу в"-- 2534 гр. Гумилева Николая
Станиславовича (зачеркнуто, написано сверху чернилами "Степановича" -
авт.
)
обвиняемого в причастности к контрреволюционной организации Таганцева
(Петроградской боевой организации) и связанных с ней организаций и групп.
Следствием установлено, что дело гр. Гумилева Николая Станиславовича
(зачеркнуто, написано сверху чернилами "Степановича" -
авт.
) 35 лет,
происходит из дворян, проживающего в г. Петрограде, угол Невского и Мойки в
Доме искусств, поэт, женат, беспартийный, окончил высшее учебное заведение,
филолог, член комиссии издательства Всемирной литературы, возникло на
основании показаний Таганцева от 6.8.1921 г., в котором он показывает
следующее: "Гражданин Гумилев утверждал курьеру финской контрразведки
Герману, что он, Гумилев, связан с группой интеллигентов, которой последний
может распоряжаться и которая в случае выступления готова выйти на улицу для
активной борьбы с большевиками, но желал бы иметь в распоряжении некоторую
сумму для технических надобностей. Чтоб проверить надежность Гумилева
организация Таганцева командировала члена организации гр. Шведова для
ведения окончательных переговоров с гр. Гумилевым. Последний взял на себя
оказать активное содействие в борьбе с большевиками и составлении
прокламаций контрреволюционного характера. На расходы Гумилеву было выдано
200 000 рублей советскими деньгами и лента для пишущей машинки.
В своих показаниях гр. Гумилев подтверждает вышеуказанные против него
обвинения и виновность в желании оказать содействие контрреволюционной
организации Таганцева, выразив в подготовке кадра интеллигентов для борьбы с
большевиками и в сочинении прокламаций контрреволюционного характера.
Признает своим показанием гр. Гумилев подтверждает получку денег от
организации в сумме 200 000 рублей для технических надобностей.
В своем первом показании гр. Гумилев совершенно отрицал его
причастность к контрреволюционной организации и на все заданные вопросы
отвечал отрицательно.
Виновность в контрреволюционной организации гр. Гумилева Н.Ст. на
основании протокола Таганцева и его подтверждения вполне доказана.
На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по отношению
к гр. Гумилеву Николаю Станиславовичу...
Исправление отчества чернилами, очевидно, сделано гораздо позднее, и,
судя по тому, что исправлено не во всех случаях, не самим следователем
Якобсоном.
...как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую меру
наказания - расстрел.
Следователь Якобсон (подпись синим карандашом -
авт .
)
Оперуполномоченный ВЧК (подпись отсутствует -
авт.
)".
И еще один документ, вокруг которого было столько легенд:
"В Президиум Петроградской губернской
Чрезвычайной комиссии
Председатель Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов, член
редакционной коллегии государственного издательства "Всемирная литература",
член Высшего совета Дома искусств, член комитета Дома литераторов,
преподаватель пролеткульта, профессор Российского института истории искусств
Николай Степанович Гумилев арестован по ордеру Губ.Ч.К. в начале текущего
месяца.
Ввиду деятельного участия Н.С.Гумилева во всех указанных учреждениях и
высокого его значения для русской литературы нижепоименованные учреждения
ходатайствуют об освобождении Н.С.Гумилева под их поручительство.
Председатель Петроградского отдела
Всероссийского Союза писателейА.Л.Волынский
Товарищ председателя Петроградского
отделения Всероссийского Союза поэтовМ.Лозинский
Председатель коллегии по управлению
Домом литераторовБ.Харитон
Председатель ПролеткультаА.Маширов
Председатель Высшего совета Дома
искусств (машинопись -
авт
.)М.Горький
Член издательской коллегии
"Всемирной литературы"Ив.М.
(машинопись -
авт.
)(неразборчиво -
авт.
)...
Расшифровать подписи на этом документе мне помог ленинградский
ученый историк А.С. Лавров, которому я звонил по высочайшему дозволению
прямо из здания Прокуратуры в момент чтения дела.
...X. "Процесс пошел"
21 января 1990 г.Домой к нам прибыл Виталий Коротич. Он сказал, что
опубликует дело Гумилева в "Огоньке" в следующем номере.
Опубликовал через три месяца и не дело, а сентиментальные заметки
О.Хлебникова. В.Енишерлов - главный редактор "Нашего наследия" обиделся, но
его начальник Д.С.Лихачев сказал, что дело должно было быть опубликовано в
массовом издании.
XI. Переписка с бессильными мира сего
22 апреля 1990 г.
Я направил Д.С.Лихачеву письмо:
Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!
Как мы с Вами договаривались,я подготовил текст протеста в Пленум
Верховного суда СССР по делу Н.С.Гумилева для передачи его А.Я.Сухареву.
Сопроводительное письмо к протесту подписал Председатель союза юристов СССР
А.А.Требков.
Я полагаю, что при встрече Вашей и Генеральным прокурором СССР было бы
целесообразно передать ему кроме этих документов еще и Ваше письмо, в
котором нужно потребовать реабилитации Н.С.Гумилева, а не разрешения на его
издания, Гумилев нужен России и гражданином, и поэтом.
Что касается Вашего письма Сухареву, я готов приехать к Вам в любое
удобное для Вас время и перепечатать его на пишущей машинке, которую захвачу
с собой.
Надеюсь на встречу
С уважением
Сергей Лукницкий
А в ответ получил приглашение приехать к Лихачеву и "поработать на
правду истории".
"Правда" вылилась в очередное письмо, которое я подстраховывал письмом
из Союза юристов, где в то время служил.
Привожу оба письма.
24 апреля 1990 г.
Москва, д-о "Узкое"
Генеральному прокурору СССР
т.Сухареву А.Я.
Глубокоуважаемый Александр Яковлевич!
Обращаемся к Вам с просьбой ускорить рассмотрение вопроса о
реабилитации русского поэта Н.С.Гумилева, репрессированного и расстрелянного
в 1921 году в Петрограде.
Более 20 изданий Н.С.Гумилева только за последние 2 года, множество
публикаций его биографии, в том числе материалов "Дела" свидетельствуют, как
мне кажется, не только о его невиновности, но и о его гражданственности,
патриотизме, любви к России и ее будущему.
Однако я счел возможным обратиться в Союз юристов СССР с просьбой
высказать свое мнение о Н.С.Гумилеве и его деле с правовой точки зрения.
Ответ я прилагаю.
Д.С.Лихачев
Генеральному прокурору Союза ССР
Действительному государственному
советнику юстиции
т. Сухареву А.Я.
Уважаемый Александр Яковлевич!
По просьбе Председателя Президиума Советского фонда культуры академика
Д.С.Лихачева Союз юристов СССР принял участие в изучении дела известного
русского поэта Н.С.Гумилева, репрессированного и погибшего в 1921 году.
Ответственные сотрудники Союза юристов СССР тт. Лукницкий С.П. и
Морозов С.Б., в прошлом работавшие в Прокуратуре Союза ССР, ознакомились с
делом Н.С.Гумилева и, изучив его и множество сопутствующих документов, еще
раз пришли к выводу, что Н.С.Гумилев не был виновен в инкриминированном ему
деянии, и поэтому его доброе имя должно быть возвращено Отечеству.
В связи с изложенным, прошу Вас рассмотреть подготовленный нами проект
протеста по делу Н.С.Гумилева и, если сочтете возможным, внести в порядке
надзора протест в Президиум Верховного Суда СССР для принятия окончательного
решения.
С уважением
Председатель Союза юристов СССРА.А.Требков
XII. Пьеса
Если бы я сочинял пьесу, непременно включил бы в нее сомнительный с
точки зрения государственного здравого смысла, но интересный в сценическом
отношении эпизод.
Дело в том, что нет документов, свидетельствовавших о расстреле
Гумилева. Их нет в деле.
Но зато ходит по умам легенда, что Гумилев и несколько других людей,
которых везли под конвоем из Петрограда в Бернгардовку, при странных
обстоятельствах исчезли.
В небе вдруг появился огненный столп, похожий на громадную говорящую
колонну. Этот столп двигался перпендикулярно земле и вбирал в себя людей,
приговоренных к смерти.
Потом он исчез, и вместе с ним исчезли некоторые из осужденных.
Не знаю, как кого, но меня устраивает именно такая кончина Гумилева. А
собственного, что тут удивительного. Пришествие Бога на землю могло быть в
образе поэта.
Более того, эта легенда не может помешать Ленинградскому областному
суду принять решение об установлении места гибели, а Леноблгорисполкому - об
установлении памятника человеку, чьи строки сегодня так необходимы. Ведь
именно они заставляют вооруженную законность уступать месть незащищенной
справедливости.
СС.Б.Морозовым мы действительно подготовили проект протеста, который
лег на стол Генеральному прокурору. Чтобы он про него не забыл, а заодно не
забыли бы и будущие генеральные прокуроры, мы опубликовали его в
"Юридической газете".
XIII. Проект
В Президиум Верховного суда СССР
ПРОТЕСТ
(в порядке надзора)
по делу Гумилева Н.С.
24 августа 1921 года Президиум Петроградской губернской Чрезвычайной
комиссии приговорил
Гумилева Николая Степановича, 1886 года рождения, из дворян,
проживавшего в Петрограде, угол Невского и Мойки, филолога, члена коллегии
издательства "Всемирная литература", женатого, беспартийного, бывшего
офицера, участника Петроградской боевой контрреволюционной организации, к
высшей мере наказания - расстрелу.
Данное решение Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии в
отношении Н.С. Гумилева подлежит отмене, а дело - прекращению по следующим
основаниям.
Как утверждается в заключении по делу со ссылкой на показания
Таганцева, Гумилев говорил курьеру финской контрразведки Герману, что он,
Гумилев, связан с группой интеллигентов и может ею распоряжаться, а сама
группа готова выйти на улицу для активной борьбы с большевиками, но для
технических надобностей ему необходима некоторая сумма денег. Для
проверкинадежности Гумилева организация Таганцева направила к нему своего
члена гр-на Шведова. Гумилев взял на себя обязательства оказать активное
содействие борьбе с большевиками и в составлении прокламаций
контрреволюционного характера. На расходы Гумилеву было выдано 200 000
рублей* советскими деньгами и лента для пишущей машинки.
Президиум Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии на этом
основании сделал вывод о том, что Гумилев являлся участником
Петроградскойбоевой контрреволюционной организации, активно содействовал
составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с
организациейв момент восстаниягруппу интеллигентов, кадровых офицеров,
которые примут активное участие в восстании, получил от организации деньги
на технические надобности.
Из показаний Гумилева от 9 августа 1921 года явствует, что он отказался
разговаривать с неизвестным ему человеком о какой-либо контрреволюционной
деятельности. На вторичном допросе 18 августа 1921 года Гумилев вновь
утверждал, что он дважды отказывался сообщать сведения шпионского характера.
При этом он согласился на выступление с кучкой прохожих, пользуясь общим
оппозиционным настроением. Во время третьей встречи с Вячеславским взял у
него 200 000 на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий, то
есть восстания в городе, или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их. После
падения Кронштадта он, Гумилев, резко изменил свое отношение к Советской
власти и все дело предал забвению. Подтверждая факт разговора с Вячеславским
о том, что он, Гумилев, может собрать активную группу из своих товарищей,
бывших офицеров, Гумилев пояснил: это заявление было легкомысленным, потому
что он встречался с ними случайно и исполнить обещанное ему было крайне
затруднительно.
По словам Таганцева Гумилев оставлял за собой право отказаться от тем,
отвечающих его далеко не правым взглядам. Как утверждает Таганцев, Гумилев
был близок к советской ориентации. Про свою группу Гумилев дал уклончивый
ответ, сказав, что для организации ему нужно время. Через несколько дней,
говорил Таганцев, Гумилев далеко отошел от контрреволюционных взглядов, к
нему больше никто не обращался и никаких поэтических прокламаций от него не
поступало.
Что касается 200 000 рублей, полученных Гумилевым, то из них 23 июля
1921 года он 50 тысяч передал М. Шагинян, а 16 тысяч рублей у него изъяли
при обыске, судьба остальных денег не установлена.
Говоря об умысле Гумилева, нельзя пройти мимо показаний, данных им 23
августа 1921 года: "Никаких фамилий, могущих принести какую-нибудь пользу
организации Таганцева путем установления между ними связей, я не знаю и
поэтому назвать не могу. Чувствую себя виноватым по отношению к существующей
в России власти в том, что в дни Кронштадского восстания был готов принять
участие в восстании, если бы оно перекинулось в Петроград, и вел по этому
поводу переговоры с Вячеславским".
В 1921 году в защиту Гумилева выступила литературная общественность во
главе с М. Горьким, но ее ходатайство осталось без ответа.
Приведенные данные свидетельствуют, что Н.С. Гумилев не являлся
участником Петроградской боевой контрреволюционной организации и не
предпринимал никаких шагов по оказанию ей содействия, а полученные им 200
000 рублей были ничем иным, как колебанием интеллегента, и эти деньги не
использовались в ущерб интересам советского государства. Н.С. Гумилев не был
врагом народа и рабоче-крестьянской революции.
На основании изложенного и руководствуясь ст. 35 Закона о Прокуратуре
СССР
Прошу
Решение Президиума Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии от 24
августа 1921 года в отношении Гумилева Николая Степановича отменить и дело о
нем прекратить за отсутствием в его действиях состава преступления.
Генеральный пркурор Союза СССРА. Сухарев
На этом протесте до сих пор нет ни даты, ни подписи Сухарева.
И уже никогда не будет. По странной иронии судьбы Сухарев был снят с
работы в тот самый день, когда умерла Одоевцева, единственный человек, кто
был против реабилитации, утверждавшей в качестве свидетеля, что Гумилев был
участником заговора.
Неужели построение правового государства обернется результатом, сходным
с пестованием "экономной экономики"? Говорю об этом потому, что не могу без
восторга воспринять справедливое и правильное уголовно-процессуальное
законодательство и статью 342 УПК РСФСР, где дан исчерпывающий перечень
оснований к отмене или изменению приговора, а именно:
1) односторонность и неполнота дознания, предварительного или судебного
следствия;
2) несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим
обстоятельствам дела;
3) существенное нарушение уголовно-процессуального закона;
4) неправильное применение уголовного закона;
5) несоответствие назначенного судом наказания тяжести преступления и
личности осужденного.
Все эти пункты подходят для реабилитации. Но когда же они там наверху
раскачаются?
XIV.Эпилог
Сегодня уже трудно встретить писателя, который бы не намекал на то, что
имеет отношение к реабилитации Гумилева.
А те, которых встретить легко, удивляются: а разве Гумилев не
реабилитирован? Не может быть. Вы что-то путаете.
Гумилеву пошел сто пятый год.
И вдруг, о чудо! 30 сентября, в день Ангела матушки я узнаю, что нашему
протесту дан ход.
Генеральный прокурор СССР Н.С.Трубин все-таки использовал этот правовой
документ по назначению.
И более того, уже имеется результат.
Пришлось писать статью в ту же "Юридическую газету".
XV. В день Веры
30 сентября 1991 года в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи
состоялось заседание Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда
РСФСР. Председательствовал на нем П. Луканов, а его сотоварищами были О.
Полетаев и К. Гаврилин.
"Коллегия Верховного суда РСФСР рассмотрела протест Генерального
прокурора СССР (см. "Юридическая газета", в"-- 10, 1991) на постановление
Президиума Петроградской губернской чрезвычайной комиссии от 24 августа 1921
года, которым
Гумилев Николай Степанович, 1886 года рождения, русский, член коллегии
издательства "Всемирная литература", председатель Петроградского
Всероссийского союза поэтов без указания Закона (С.Л. - !) подвергнут высшей
мере наказания - расстрелу".
Так, спустя семьдесят лет один месяц и восемь дней правда начала
торжествовать: дело Н.С. Гумилева стало впервые предметом рассмотрения суда.
Настораживала лишь ссылка на "постановление", ибо такового в природе не
существовало.
В связи с этим стоит, пожалуй, обратиться к 104-му листу дела Н.С.
Гумилева, где содержится выписка из протокола заседания Президиума
Петроградского губчека. Там было написано: "Гумилев Николай Степанович, 35
лет, бывший дворянин, филолог, член коллегии издательства "Всемирная
литература", участник Петроградской боевой контрреволюционной организации,
активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания,
обещал связать с организацией в момент восстания интеллигентов, кадровых
офицеров, которые примут активное участие в восстании, получил от
организации деньги на технические надобности".
И чуть правее сделана приписка: "Приговорить к высшей мере наказания -
расстрелу" (цит. по: Лукницкая В.К.Николай Гумилев...Л., Лениздат, 1990, с.
295).
Никакого "постановления", мало-мальски коллегиального решения не было.
Оказывается, протокольная запись стала вполне достаточной, чтобы
безоговорочно решить судьбу одного из крупнейших русских поэтов.
А ведь за 20 дней до этого в Петроградскую губернскую чрезвычайную
комиссию поступило ходатайство ряда видных деятелей тех творческих
организаций, в которых сотрудничал Н.С. Гумилев; его подписали Л. Волынский
(председатель Петроградского отделения Всероссийского Союза писателей), М.
Лозинский (товарищ председателя Петроградского отделения Всероссийского
Союза поэтов), Б. Харитонов (председатель коллегии по управлению Домом
литераторов), А. Маширов (председатель Пролеткульта), М. Горький
(председатель Высшего совета Дома искусств). В нем они сообщали: "Ввиду
деятельного участия Н.С. Гумилева во всех указанных учреждениях и высокого
его значения для русской литературы... (эти) учреждения ходатайствуют об
освобождении Н.С. Гумилева под их поручительство".
На это ходатайство никто никак не отреагировал.
Слово совестливых людей не захотели услышать. Слово тех, кто
повседневно общался с Н.С. Гумилевым, знал его по творческим делам и личной
жизни. Письменное слово поручительства за человека "не заметили".
"Пролетарская ненависть" застила глаза, ослепила. Не вняли голосу рассудка,
не удостоили внимания и протокольно проштамповали предложение следователя,
который считал "необходимым принять по отношению к гр. Гумилеву Николаю
Степановичу как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую
меру наказания - расстрел."
Через три дня после заседания "Чрезвычайки", 27 августа 1921 года,
Николая Степановича Гумилева расстреляли.
В списке обреченных, опубликованном в в"-- 181 "Петроградской правды"
тех дней, Н.С. Гумилев был тридцатым. И, конечно, не последним.
Чужой судьбой, чужой жизнью распоряжаться легче - лишь бы свою
сиюминутную репутацию или, как бы еще сказали, "реноме" спасти, утвердить.
Но главная ущербность - это сиюминутность, даже если она прикрывается
громкими фразами. Сиюминутность всегда от слабости, а не от силы и
убежденности. Кто забывает это, того самого забывают.
Но "ничто не исчезает бесследно", не пропадает, а справедливость рано
или поздно вырывается из мглы забвения. К счастью ушедших из мира сего, к
радости ныне здравствующих и ради будущего обрело свое достойное место имя
гражданина России Николая Степановича Гумилева.
"Постановление Президиума Петроградской губернской чрезвычайной
комиссииот 24 августа 1921 года в отношении Гумилева Николая Степановича
отменить и дело производством прекратить за отсутствием состава
преступления."
Вот и все. И произошло это в день Веры. Может быть, веры в
справедливость, в истину, в добро. В то, что к делу Гумилева еще вернутся
когда-нибудь, когда окажется, что реабилитировать его надо было не с
формулировкой отсутствия в его поступках и жизни "состава преступления", а
за "отсутствием события преступления", а то и вследствие "изменения
обстановки".
Но не изменится ли обстановка еще раз, не окажутся ли поэты опять
виновниками грядущих политических событий?
В 1968 году Прокуратура СССР по ходатайству первого биографа Гумилева
писателя Павла Лукницкого начала неторопливо рассматривать возможность
пересмотра дела и отказала - не понравилось четверостишие:
Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себя вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.
Сегодня обстановка изменилась. Разрешено любить мир. А как только стало
разрешено, и Союз писателей, и Фонд культуры, и Прокуратура, и КГБ, и Союз
юристов поспешили его тоже всеподданнейше полюбить и поставили в деле
Гумилева долгожданную точку.
XVI. А он виновен!
Много подонков мне встречалось на пути реабилитации Гумилева, но ни
одного хулителя.
Путем несложных умозаключений я позволил себе хотя бы для самого себя
канонизировать Николая Степановича. Он третий в ряду моих соотечественников
после Бога и Мамы.
Но возвращаясь на нашу сентиментальную землю, давайте спросим: кто
реабилитировал Гумилева?
Новая власть?
А имеет ли она на это право? Ведь, коли эта власть позволила себе не
заметить семидесятилетний период советской истории, то что тогда она прощала
поэту?
Но если она, эта власть, преемница той, которая началась в феврале и
закончилась в октябре семнадцатого, то тогда значит Гумилева и
реабилитировать было не нужно, значит он не виновен ни в чем.
Давайте пофантазируем на немодную сегодня тему о том, что между
октябрем семнадцатого и августом девяносто первого, уж простите мне такую
смелость, была какая-то история...
В этом случае можно утверждать только одно: "Советская власть Гумилева
не реабилитировала и ушла, не реабилитировав."
Но тогда позвольте мне взять перо и написать еще одно последнее в
отношении Н.С. Гумилева письмо Генеральному прокурору, в котором искренне
потребовать возбуждения в отношении Н.С. Гумилева уголовного преследования
по факту...
Впрочем, факты там подберут сами.
Но если, паче чаяния, не подберут, я могу подсказать: уголовное
преследование Гумилева следует
начать
по признакам статьи "измена
Родине", выразившимся в бездействии поэта и не участии его (что доказано
сегодня судом) в заговоре способном, быть может, остановить зачатье
преступного государства.
Москва, улицы Лубянка, дом 2
,
Малая Дмитровка
, дом 15-а
,
1992 г.
Впервые работа "Чувствую себя виноватым..." опубликована в сборнике
"Веселенькая справедливость", СПб, 1995 г.