Святослав Логинов

Имперские ведьмы

Ему был нужен штаб, знатное офицерье, столетиями ведущее войну чужими руками, войну не ясно с кем и за что, зажавшее вселенную в имперские тиски. Пусть они хоть раз узнают, что такое грохот настоящего взрыва, и как пахнет не чужой, а собственный страх. Скинувший ментальный поводок, спасенный от смерти ведьмой, открывший новую вселенную, лейтенант Влад Кукаш начинает атаку во имя спасения, во имя свободы.

ГЛАВА 1

И ведь не придерешься, объявилась Каина с самыми добрыми намерениями: предупредить, что из глубин всплывает Великий кракен. А чего предупреждать? И без того все кругом вопит на разные голоса: “Кракен проснулся! Великий кракен всплывает!” Глухим надо быть, чтобы не услышать. И только глупый поверит в Каинину заботливость; просто-напросто захотелось Каине полюбоваться чужой неудачей, посочувствовать на словах, не скрывая ехидной улыбочки. Еще бы!.. Это же какое удовольствие: посмотреть, как гонористая девчонка, впервые высунувшая нос за порог дома, будет что есть сил улепетывать обратно, не добыв ничегошеньки, так что придется дурехе чуть не полсотни лет копить силы для нового полета. А удачливая Каина, у которой уже сейчас в запасе не меньше десятка вылетов, будет притворно охать и повторять при каждом удобном случае: “Говорила я, рано тебе из дому вылетать, поучись еще годик-другой. А не послушалась доброго совета, так теперь — полвека сиди”. И не возразишь, не огрызнешься, ты теперь никто и звать тебя никак, летучее имя Чайка дано тебе в насмешку, сиди и смотри, как другие летают. Обессилевшее помело в угол поставь, а хочешь — чисти им половики, на это оно еще сгодится.

— Пошевеливайся, милая! — звучал в ушах голос Каины. — Тут не абы кто, сам Великий идет! Такое творится — страх глядеть! Поспешай!

А погода как назло — добычливая, ветер крепчает с каждой минутой, бьет рывками, закручивается в дикий ураганный глаз. Мелкий сор сгорает в его порывах бессмысленными искристыми вспышками. А вон и бирюзовая змейка скользнула, та, что дает помелу силу полета. Чайка метнулась в сторону и поймала змейку, словила голой рукой, как не всякая бывалая ведунья сможет. Одна бирюзовица есть, значит, дома годом меньше сидеть, если, конечно, успеешь вернуться. Сейчас счет идет на мгновения, не на годы...

— Что ты делаешь, дура! — восторженно вопила Каина. — Сожрет!

Чайка не слушала. Она сама видела, что мироздание ежесекундно готово треснуть, выпустив из глубин потустороннего алчущее исчадье тьмы. Ведьмы называли его кракеном, а каков он на самом деле, никто не знает. Если кто и успел увидеть, уже никому не расскажет. Кракен являлся отовсюду и если не хватал сразу, то лишь для того, чтобы жертва успела прочувствовать весь ужас своего положения.

— Беги! — заливалась Каина. Ах, как она будет рассказывать о гибели товарки, о том, как предупреждала и старалась помочь, как будет живописать последний вопль погибающей!

Душа ныла в предчувствии гибели, кракен был уже почти здесь, и не какая-то мелюзга, с которой можно поиграть в смертельные пятнашки, а Великий кракен, не оставляющий ни единого шанса. Бирюзовица раздувалась вокруг запястья и шипела. Чайка напряглась, готовясь к последнему рывку, который еще может спасти ее... и тут... огненная полоса прочертила бледное пространство над ближайшим островком.

Ошибиться было невозможно: на пустынный, ничем не примечательный и никому не нужный островок падала ступа. С первого взгляда было видно, что хозяйки у нее нет и ступа не летит, а именно падает, гонимая разыгравшимся штормом.

Ступа — мечта каждой ведьмы. Ее невозможно сделать самой, ее не добудешь никакой волшбой и заклинаниями. Ступу можно только найти и взять с бою. Ступа — это не безобидная энергетическая змейка, что так грозно шипит, когда схватишь ее голой рукой, ступа — сильное и опасное животное, которое непросто усмирить и заставить служить себе, случается, поединок заканчивается не в пользу наездницы. Что бывает дальше — предсказать нетрудно: ступа — хищник и глотает добычу целиком. Преимущество ведьмы в скорости, необъезженная ступа глупа и неповоротлива, но, чтобы взять ступу живьем, нужно приблизиться вплотную, и в этот момент зверь способен на любые неожиданности. И уж разумеется, никто не станет устраивать поединок за минуту до появления Великого кракена. Кракен сожрет твою сущность, высосет до дна и кинет на ветер пустую шкурку. Именно этим словом, цинично и безжалостно, ведьмы называют тела погибших сестер.

— Беги!.. — визжала Каина из своего безопасного убежища, и именно этот взвизг заставил Чайку решиться на безумный поступок. Задожив крутой вираж, она метнулась наперерез падающему сокровищу.

Каина захлебнулась от восторга и ужаса.

Ступа снижалась катастрофически быстро. Ураганный ветер, который лишь бодрил несущуюся на помеле ведьму, был смертельно опасен для неповоротливого зверя. Видимо, ступа пыталась укрыться на острове, но не сумела справиться с разыгравшейся круговертью, и теперь ее мгновения были сочтены. Как, впрочем, и мгновения Чайки. Только ступу убьет тайфун, а Чайку — кракен. Смешно, тупая зверюга скорей всего даже не заметит прихода инфернального чудовища. Кракен жрет лишь тонкую материю, грубая плоть ступы ему не по зубам, зато тайфун, такой красивый и безопасный, сейчас раздробит беспомощного зверя о скалы.

Если бы не кракен, какая славная получилась бы охота!

Мощный импульс, посланный Чайкой, задержал падение ступы ровно настолько, чтобы она сумела выровнять полет, а затем сама Чайка окунулась в искристый туман, ореолом окружавший остров. Великий кракен наконец вырвался на волю, и Чайка чудом успела нырнуть к поверхности. Конечно, кракен может достать ее и здесь, но для этого ему нужно учуять силу заклятий или услышать отзвук летящего помела. Просто так на сушу кракен не полезет.

Теперь Чайка тоже падала, бестолково кувыркаясь в воздухе. Главное сейчас — не выдать себя ни единым заклятием, а потом, когда кракен уйдет, попытаться найти ступу. Если, конечно, ступа тоже останется жива. Кроме того, шторм может прекратиться прежде, чем Великий уберется восвояси, и тогда ступа попросту улетит, провожаемая бессильным взглядом Чайки. А с другой стороны, едва владыка бездны скроется в потустороннем нигде, сюда ринутся все сестры, и ни одна из них не захочет помочь Чайке, все примчатся, мечтая о легкой добыче: одинокая ступа, отбившаяся от стада, уставшая, потрепанная бурей, возможно, раненая — как просто будет заполучить ее! А Чайка так и останется на этих бесплодных камнях, где загнется благополучно через некоторое время от голода и тоски. Самой отсюда не улететь, а товарки ради неудачницы помелом не шевельнут. Значит, падай, но примечай, куда тянется дымный след от завалившейся ступы.

Эти мысли отстреливались тренированным мозгом едва ли не одномоментно, в такт кувыркам. Затем — единственный рывок ожившего помела, чтобы хоть немного приостановить падение, после чего Чайку припечатало к земле. Хорошо припечатало, почти как упавшую где-то неподалеку ступу. Если бы не исконные ведьминские умения, то и костей бы не собрала. Но и так досталось серьезно, яму выбила в красноватой глинистой почве метра полтора глубиной. Правый бок будет целую неделю ныть, а синячище с плеча, которому достался главный удар, не сойдет целый месяц.

“До самой смерти”, — уточнила Чайка, выбираясь из ямы.

Далее предстояло идти пешком, рискуя попасть на обед какой-нибудь плотоядной живности, поскольку любое защитное заклинание может привлечь кракена, который бушует совсем рядом и до сих пор не объявился здесь исключительно из нелюбви инфернального гостя к грубым веществам, слагающим этот и все иные острова.

Погашенное помело Чайка закинула за спину, а бирюзовицу оставила на руке. Колдовской сути в змейке не больше, чем в молнии, так что кракена она не привлечет, а вот отбиться от любителей мяса поможет, поскольку не одушевленную ведовством плоть бирюзовица сжигает не хуже все той же молнии. Жаль тратить единственный резерв на какого-нибудь саблезубого дурака, но тут мнение Чайки никто не спрашивает. Некому спрашивать...

Сборы заняли три минуты. Теперь Чайка и впрямь никто и звать ее никак. Таких даже кракен не ест. Жаль только, что ступу обуздать такой боец не сможет ни при каком раскладе.

Ступа вообще зверь необычный. Неповоротливые громады, закованные в прочный панцирь, обычно держатся стадами, где их практически невозможно взять. И почти всегда вокруг стада вьются стремительные и безумно опасные драконы...

Еще одно дивное существо, обитающее в пространстве, давний и почти неуязвимый враг. Единственный враг во Вселенной. Если кракен выплывал и жрал, не глядя, если дикие ступы огрызались, но почти никогда не нападали первыми, то драконы, судя по всему, сознательно охотились за сестрами, пожирая отчаянных наездниц или сжигая их струями голубого огня. Единственным спасением для наездницы на помеле было бежать стремглав, словно Великий кракен выплывает из своих глубин. Драконы — стремительные и умелые охотники — все же уступали в скорости ведьмам, а задеть крошечную фигурку огненным плевком почти невозможно, так что столкновения обычно заканчивались вничью. В открытом бою противостоять дракону могла только ведьма в ступе: заглотить массивную ступу дракон не мог, а прожечь панцирь прирученного зверя не так просто. Вот только зачем ведьме схватываться с драконом, если она всегда может уклониться от боя?

Поймать дракона живьем или хотя бы заполучить его труп еще не удавалось никому и никогда, так что сестрам оставалось выдвигать остроумные гипотезы о природе этого существа. Одни предполагали в драконах зачатки разума, извращенного и злого. Именно эти качества заставляют драконов ненавидеть истинный разум и беспощадно преследовать сестер, хотя никакой пользы драконам эта война не приносит. Другие, более рациональные ведьмы, считали, что на самом деле драконы и ступы представляют собой самцов и самок одного вида. Среди примитивных существ такое встречается сплошь и рядом. Таким образом, поведение драконов становится вполне объяснимым: активные и деятельные самки защищают свой генофонд.

В любом случае, драконы сейчас Чайку не интересовали. Ей была нужна ступа, одна-единственная, которую предстояло взять голыми руками до того, как кракен бесследно рассеется или, нажравшись, уползет в свое “никуда”.

Последний рискованный импульс не только приостановил падение, но и отбросил Чайку в нужном направлении, так что упала она совсем рядом от того места, где грохнулась ступа. По хорошей дороге дойти можно было бы часа за два, Чайка добиралась едва ли не полдня. Хорошо хоть вовсе не потеряла направление, но, по счастью, ближнее чутье не требовало волшебства и верно привело ведьму к цели.

Ступа, громадная, черная, лежала среди скал. Видимо, она пыталась опуститься стоймя, но не удержалась на скользком склоне, завалилась на бок и покатилась вниз, дробя камни. Шрам, прочерченный ступой, тянулся по склону на пятьсот шагов. Скорлупу зверя покрывали вмятины и глубокие царапины, хотя более серьезных ран Чайка не заметила. Чудовищная беззубая пасть была распахнута, но липкий язык, которым ступа захватывает добычу, упрятан внутри и, значит, в любую секунду мог выстрелить навстречу непрошеной гостьи. Никаких признаков жизни Чайка заметить не смогла. Возможно, чудовище было оглушено, возможно, затаилось и подманивало неосторожную охотницу поближе, а быть может, просто не выдержало страшного удара и погибло. Последнее — хуже всего, ибо обещает не просто гибель, а смерть, долгую и мучительную.

В нерешительности Чайка коснулась помела, но тут же отбросила дурацкую мысль. Это уже не риск, а самоубийство... даже отсюда, из глубины острова, видно, как бурлит океанский простор, взбаламученный Великим кракеном. Достаточно взмахнуть помелом или извлечь на свет аркан, и кракен немедля будет здесь. Разве что короткая узда может остаться незамеченной, но узду можно безопасно надеть лишь на усмиренную ступу. А как в присутствии кракена набросить аркан с земли на бесчувственно валяющегося зверя? Задача дважды невыполнимая.

И тогда Чайка совершила уже который кряду безумный поступок. Она просто подошла к бесчувственному зверю и шагнула в открытую пасть, словно ступа уже была скручена арканом, крепко выезжена и усмирена, так что оставалось только взнуздать ее по всем правилам.

Конечно, пасть называлась пастью условно, на самом деле это был створ панциря, из которого вылетал липкий язык, и за этим створом имелось несколько объемов, вполне подходящих для жилья. А после того, как ампутируешь язык и органы, позволяющие ступе плеваться огнем, внутри станет и вовсе уютненько. Но все это можно делать лишь после того, как на ступу будет накинута настоящая узда. Случалось, зверь, казалось бы вполне усмиренный и скрученный самым жестким арканом, вдруг приходил в себя и проглатывал укротительницу, на миг помешкавшую с уздой.

Как ступа выглядит изнутри, Чайка знала превосходно; выскобленные остовы умерших от старости ступ валялись дома возле каждого жилища, и молоденькие ведьмочки, еще не умеющие летать, ползали по внутренним объемам, раз за разом пытаясь накинуть узду на опустевшую полость, где когда-то находились жизненно важные органы зверя, те, которые нельзя удалять ни в коем случае.

Очутившись внутри, Чайка ринулась именно туда, в святая святых, и с ходу набросила выхваченную узду. И так же, как в детстве, узда соскользнула, не зацепившись ни за что. Внутри не было ничего живого. Более того, последний створ, который даже после смерти ступы оставался наглухо закрытым, на этот раз зиял овальной дырой, и там, внутри, не было ничего, словно погибший зверь растекся лужицей слизи, как бывает только с самыми примитивными моллюсками.

Шершавые стенки полости еще были активны, по ним пробегали всполохи и искры, но во всей этой деятельности не было ни на вздох жизни: хозяин умер, не выдержав слишком сильного удара.

Погасшими глазами Чайка обвела внутренности ступы. Вот здесь скрывается так и не объявившийся язык, которого она опасалась больше всего, тут — огненные железы, и сейчас до предела накачанные ждущим злым электричеством — не успела ступа пустить в ход свое оружие. А это — сфинктерные мышцы, придающие ступе ее неторопливый черепаший ход. Вот сюда можно пристроить помело, и медлительный зверь обретет сказочную стремительность... Не обретет. Ступа умерла.

Чайка медленно выбралась наружу, села на расколотый валун возле самой пасти и разревелась, как не ревела со времен самого сопливого детства.

ГЛАВА 2

— Осужденный Кукиш!

Не дождавшись ответа, гранд-майор Кальве прошелся вдоль строя и остановился напротив Влада.

— Я, кажется, тебя вызывал!

Влад стоял навытяжку и уставно ел начальство преданным взглядом. Но на прямое обращение ответил строптиво:

— Моя фамилия — Кукаш.

— Кукишем ты был, кукишем и остался, — резюмировал гранд-майор. — Выйти из строя!

Влад отпечатал три четких шага и развернулся.

— Командование базы сочло, что осужденный Кукаш, — зачитывая приказ, даже господин гранд-майор не осмелился искажать фамилию осужденного, — удовлетворительно освоил пилотную подготовку и может приступить к выполнению заданий. Осужденный Кукаш переводится в распоряжение Особого отдела.

Строй смертников не шелохнулся, никто не удивился приказу, его ждали. До того как загреметь под трибунал, лейтенант Кукаш был одним из лучших разведчиков базы, никакой пилотной подготовки ему не требовалось, он сам мог поучить недоумков-инструкторов, объясняющих каторжникам азы пилотирования. И уж, конечно, его не станут тупо использовать в качестве живца; для бывшего аса уготована куда более причудливая и интересная смерть.

— Поздравляю тебя, Кукиш, — произнес гранд-майор Кальве неуставным тоном. — Тебе предоставляется возможность славно подохнуть. И не думай, что ты избавился от меня: поводочек всегда будет здесь, — Кальве показал обтянутый перчаткой кулак. — Это относится ко всем! — резко выкрикнул он, поворачиваясь к строю. — Будь моя воля, я сегодня же перевешал бы вас всех. Однако война есть война, даже такие отбросы, как вы, могут послужить империи. Все вы рано или поздно улетите с базы, но запомните: любой ваш чих фиксируется на моем мониторе. Если кто-то из вас думает, что, очутившись в космосе, на боевом корабле, он станет свободным, то он жестоко ошибается. Я слежу за каждым вашим шагом, и вы знаете, как наказывают за нарушение дисциплины.

Это знали все.

— Осужденный Кукаш на месте, остальные — кру-гом! В казарму шагом — арш!

Особист, офицер средних лет и совершенно цивильной внешности, подошел к Владу, коснулся рукава:

— Идемте, лейтенант.

— Осмелюсь доложить, осужденный Кукаш разжалован по приговору военно-полевого суда! — отрапортовал Влад.

— Оставьте, это не имеет никакого значения, — штатский офицер уже шел по плацу прочь от казарм, и Влад, не дожидаясь дополнительного приглашения, поспешил за ним.

Ничего хорошего он не ожидал, но, во всяком случае, мерзавец Кальве уже не сможет по собственному желанию врубать поводок. Все-таки теперь у Влада другое начальство. А второй поводок на человека, хоть умри, не нацепишь. Очень верное выражение: “хоть умри” — и один поводок не всякий выдержит, а два — верная смерть.

Чтобы добраться до места, им пришлось пройти через три контрольно-пропускных пункта, так что в результате они оказались в той части наземной базы, где Владу не приходилось бывать ни в бытность его пилотом, ни осужденным на казнь преступником. Двухэтажный коттедж, куда они в конце концов пришли, стоял отдельно от других зданий, хотя никакой охраны заметно не было.

— Вот ваша комната, — произнес особист, входя в крошечную, метров на пять, каморку. Так же как и Кальве, особист носил звезды гранд-майора, странно было видеть, как высший офицер показывает будущее жилье каторжнику. — Вот форма — переоденетесь. Выходить из здания — нельзя, разговаривать с сотрудниками — нельзя. Завтра в семь утра — инструктаж, послезавтра — первый вылет. А сейчас можете отдыхать.

Уже в дверях он остановился и добавил с улыбкой:

— Я был в офицерском собрании, когда вы съездили по сопатке скотине Кальве. Это было бесподобно! Кальве поручили спровоцировать вас на нарушение субординации, но он переусердствовал и получил по морде. Дело дошло до командующего, и нам пришлось постараться, чтобы избавить вас от публичной казни. Поверьте, повешение при пониженной гравитации — чрезвычайно долгий и мучительный процесс.

— Так значит, — хрипло спросил Влад, — все было подстроено?

— А вы как думали? — особист притворил дверь и вернулся к столу. — У нас ничего не происходит случайно. Вы были нам нужны, мы вас получили. Способ несколько экстравагантный, но главное, как известно, результат.

— Вам, что же, не хватало добровольцев?

— Ай, — гранд-майор устало отмахнулся. — Эти кретины из корпуса камикадзе... Они могут налетать по десять тысяч часов, но останутся неврастениками, которые ищут только геройской смерти. А нам нужны настоящие пилоты, которые будут не только улетать, но и возвращаться.

— Я говорю о настоящих добровольцах. Объявить пилотам, что ожидается сложное, опасное, но крайне важное задание, да я сам бы вызвался!

— И согласились бы на поводок? — спросил особист с кривоватой усмешкой.

Лицо Влада закаменело.

— Никакому добровольцу нельзя доверять настолько, чтобы отпустить его в одиночный полет на два-три месяца. И это отнюдь не главная причина, почему вы были нужны на поводке.

— Уходите, — ломким голосом произнес Влад, — иначе я съезжу по сопатке и вам.

Особист выдвинул из-за стола единственный стул, уселся, снизу вверх глянул в лицо Владу.

— Не съездите. И не из-за поводка, а потому, что я говорю вам правду. Жестокую, отвратительную, но правду. А за правду морду не бьют. Ведь вам самому хочется знать все. Тогда будем считать, что завтрашний инструктаж уже начался. Можете задавать вопросы.

— Двухмесячная автономка, как это возможно? — быстро спросил Влад, не успев удивиться странной форме инструктажа. — Торпедники тысячу раз успеют перехватить меня за это время, даже если я полечу на корабле с торпедным ускорителем.

— Вы полетите на обычном патрульном катере с усиленной огневой мощью, но безо всяких ускорителей. Просто и без затей.

— И первая же торпеда сшибет меня, словно механическую утку в тире.

Гранд-майор покивал, радуясь сообразительности подопечного.

— Тут действительно имеет место некоторый риск, особенно в начальной стадии проекта. Именно некоторый, потому что мы заметили, что при повышенном значении пси-вектора торпедные ускорители дают сбой, а то и вовсе ломаются. Кстати, именно поэтому вы полетите на простом истребителе. Понимаете, лейтенант, при определенном значении пси-вектора торпедники не летают. Для начала вам предстоит определить это значение.

— Минутку! — перебил Влад. — А как же космический психоз? Пилот-одиночка, повышенный пси-вектор, психологи этого не одобрят. Вы не боитесь, что у меня произойдет нервный срыв и я вам таких делов понаделаю...

— Не боимся. То есть нервный срыв возможен, но делов, извините за выражение, вы не наделаете. Не забывайте про поводок. Если вас не удастся вразумить болевым шоком, гранд-майору Кальве будет отдан приказ убить вас. И он выполнит этот приказ с большим удовольствием.

— Не понимаю, чего ради вы сообщаете мне эти подробности?

— Хочу и в будущем сопеть нерасквашенным носом, — особист обворожительно улыбнулся. — Поэтому говорю правду, только правду, ничего, кроме правды.

— Всю правду?

— Вы желаете слишком многого. Всю правду не знаю даже я. Хотя что касается вас, то тут все просто. Доброволец-смертник в данной ситуации заработает космический психоз со стопроцентной вероятностью. Именно поэтому мы стараемся не летать в эти периоды. Неважно, обуяет его священная ярость или же он впадет в депрессию — результат будет один: мы потеряем корабль и не получим никакой информации. Вы — другое дело. Вы спокойный, уравновешенный человек. Знаете, каких трудов стоило Кальве довести вас до белого каления? Но чтобы свести вероятность космического психоза до минимума, даже вы должны быть поглощены одним, искренним и незамутненным, чувством.

А что может быть искренней ненависти? Поэты вспомнят про любовь, но мы с вами не поэты, мы люди военные, поэтому нам остается только ненависть. Ненависть к исполнительному мерзавцу Кальве, ко мне, ведь это я задумал всю эту авантюру, которая уже стоила вам свободы, а может стоить и жизни, к самой империи, наконец...

Осужденный Влад Кукаш гневно выпрямился, словно лейтенантские погоны еще были на его плечах.

— Прекратите!

— А что я такого сказал? — невинно поинтересовался гранд-майор. — Во время одиночных полетов у вас будет достаточно времени, чтобы додуматься до такой простой вещи. Что дала вам империя? Я знаю, вы хотели стать художником, но пришлось становиться пилотом. Вы послушно стали пилотом, почти смертником, одним из тех, кто принимает на себя удары вражеских торпед, но вас и здесь не оставили в покое. Вы ни в чем не виноваты, вас хладнокровно спровоцировали на необдуманный, хотя и человечески понятный поступок, вас отдали под суд, ошельмовали, приговорили к позорной смерти и в виде особой милости посылают погибать в одиночном полете, посадив на цепь, словно бешеного пса. Государство, которое так поступает с собственными гражданами, не заслуживает любви. Вы скажете, что идет война. Хорошо, пусть война, но ведь она идет уже триста лет — и каковы результаты? Мы потеряли десятки тысяч кораблей, а сбили, в лучшем случае, несколько десятков. Противник давит нас техникой, в пространстве становится тесно от их торпед. Наша пропаганда хвалится, что мы не уступили ни одной из принадлежащих нам планет, но ведь враг и не пытался атаковать их! Есть даже гипотеза, что планеты вообще не нужны торпедникам, что они всего лишь стараются изгнать нас из космического пространства. Но даже этой гипотезы мы не можем проверить! Мы не знаем ничего о собственном противнике. Мы научились использовать ускорители, снятые с перехваченных торпед, — и это все. Маловато для трехсотлетней войны, не находите? Бездарная война, бездарное командование, бездарное государство! Если бы нам удалось обнаружить хотя бы одну их планету... взять хотя бы одного пленного... захватить хотя бы один боевой корабль... Ведь это так просто — если ускоритель, снятый с торпеды, разгоняет до гиперскоростей истребитель, то ускоритель с корабля-призрака разгонит космический крейсер, а то и линкор. И хотел бы я знать, что во Вселенной сможет противостоять такой мощи! Впрочем, это лирика, главное, что государство не вправе рассчитывать на вашу признательность. Теперь, во всяком случае, между вами все обговорено: вы знаете, чего вам ждать от империи, империя знает, чего ждать от вас.

— Если эти разговоры, — медленно произнес Влад, — дойдут до вашего начальства, боюсь, вам не удастся заменить для себя позорную казнь выполнением какого-нибудь щекотливого задания. Говорят, генерал Мирзой очень не любит подобные беседы и расправляется с виновными беспощадно.

— Это довод, — согласился особист. — С органами безопасности шутить небезопасно, даже если сам работаешь в них. Я рад, что вы это понимаете. Кстати, мы с вами еще не представлены друг другу. Я знаю о вас все, вы обо мне — ничего. Позвольте представиться: начальник Особого отдела генерал-барон Мирзой-бек.

Влад гулко глотнул и сел на заправленную койку. Генерал, благосклонно кивая, смотрел на это грубейшее нарушение дисциплины. Затем произнес:

— Теперь вы знаете, какие силы задействованы в вашем проекте. Не стану врать, что я рискую головой, но рискую многим, так что язык вам лучше держать за зубами. Помните про поводок и майора Кальве. И заметьте, я веду эти недозволенные речи исключительно для того, чтобы свести для вас к минимуму риск заболеть космическим психозом.

“Странно, — подумал Влад, — у генерала совершенно европейская внешность при таком-то имени”.

Вслух он сказал:

— А вам не кажется, господин генерал-барон, что, делая ставку на незамутненную ненависть, вы совершаете ошибку? Ведь ради того, чтобы досадить вам, я могу просто покончить с собой. И что тогда?

Генерал вскочил со стула.

— Умница! — проникновенно выговорил он. — Положительно, мы не ошиблись в вас, вы задаете именно те вопросы, какие нужно. Так вот, вы не покончите с собой. Если бы у вас не было никакой надежды — тогда другое дело, но надежда у вас есть. Не забывайте, что во время полета вы будете один, гравигенная связь на таких расстояниях ненадежна, а поводок... это же психотропное устройство, при максимальных значениях пси-верктора он просто не будет работать. Потом, конечно, восстановится и связь, и поводок, так что вам придется давать отчет, чем вы занимались, но тем не менее значительную часть времени вы будете полностью независимы. Кстати, ученые утверждают, что снять поводок абсолютно невозможно: мол, необратимые изменения в мозгу и все такое прочее... Но единственное, в чем я абсолютно убежден: что абсолюта не существует. Завтра на инструктаже вам категорически запретят предпринимать хоть что-то в отношении поводка, но здесь, в приватной обстановке, я благословляю вас на этот подвиг. Снимите — будете свободны. А я буду знать, что такая штука возможна. Это тоже чрезвычайно ценная информация. — Мирзой-бек шагнул через комнату, коснулся дверной ручки. Улыбнулся штатской, не подходящей к мундиру улыбкой. — Вот теперь я рассказал вам все, так что на завтрашнем инструктаже меня не будет. Там дадут технические вводные и наговорят кучу благоглупостей. Не надо перечить инструкторам, к чему смущать честных офицеров? А послезавтра вы улетите и на время станете свободным. Вы будете улетать все дальше и на-долыие, выполнять все более сложные задания. Вы отыщете для нас планеты торпедников или их базы, ненавидя империю, вы будете спасать ее, и дрожащий призрак свободы будет светить вам вдали. А я искренне желаю вам удачи.

Генерал вышел, тихо прикрыв дверь. Влад подошел к окну, глянул на улицу. Там темнело, на небе высыпали звезды, и среди них, словно небольшая луна, ярко светился шар Седьмой опорной базы космических войск. Там было его прошлое место службы, оттуда послезавтра он вылетит в свой первый поиск.

ГЛАВА 3

Кто-то из богословов прошлого, доказывая истинность Священного писания, призывал читателя глянуть на небо. Мол, на Земле все изменчиво, временно и преходяще, ураганы случаются, извержения вулканов и землетрясения, а на небеси все движется по раз и навсегда определенным путям, словно в отлаженном часовом механизме. Этого бы ученого дурака посадить на патрульный катер и отправить в свободный поиск... Помер бы, бедняга, со страху вместе со своим богом. И не нужно даже серьезных катаклизмов, никаких взрывов сверхновой, никаких слияний черных дыр, достаточно сближения двух нейтронных звезд, что в плотных скоплениях происходит сплошь и рядом. Беда эта может случиться очень далеко, а отголоски ее аукнутся чуть не за полгалактики. Гравитационное поле начинает непредсказуемо пульсировать, и в такт ему бьется плазма в реакторе, грозя вырваться на волю и испарить корабль. Не хочешь сгорать — глуши реактор и ложись в дрейф, но и это приводит лишь к отсрочке гибели. Обезумевшие звезды испускают потоки гамма-квантов, нейтронов и заряженных частиц, и эта небесная артиллерия за пару суток превращает человеческое тело в комок слизи. Потом, может быть, товарищи найдут твои оплывшие останки и по наведенной радиации определят, как быстро и сколь мучительно ты помирал. Никакая броня не спасет неудачливого астронавта, настоящей защитой может служить только плотная атмосфера вовремя подвернувшейся планеты. Если, конечно, сподобит счастливый случай добраться туда на барахлящем движке.

Влад Кукаш не доверял счастливым случаям и выбирал маршруты так, чтобы поблизости всегда была система с подходящей планетой. И когда первый толчок заставил взвыть аварийную сигнализацию, нужная планета была в двух часах лета. Едва прошла гравитационная волна, Влад врубил двигатели на форсаж, понимая, что через несколько минут следует ожидать радиационного всплеска, а дальше начнется круговерть, выбраться из которой уже не получится. Поле искусственной гравитации он расширил насколько возможно, чтобы хоть немного прикрыть двигатель от внешних воздействий. Он успел набрать достаточную скорость, чтобы уйти от фронта тяжелых частиц, а гамма-кванты, зацепившие катер через полчаса, на этих скоростях обернулись относительно безобидным рентгеном. За полчаса Влад успел подготовиться к посадке, крепко изругать пропащую жизнь и отправить на базу гравиграмму, хотя у него не было никакой уверенности, что сообщение дойдет. Однако оно дошло, более того, надсадно хрипящий передатчик вдруг взмекнул голосом лорд-капитана Кутерлянда: “Посадку запрещаю!..” — и вновь разразился серией хрипов.

— Ага, запрещаешь! Так я тебя и послушал. Тебя бы сюда, мигом бы в штаны наделал. Не слыхал я твоего запрещения, понял, лорд? Связи у меня нет.

Больным местом всех пилотов было то, что воинский устав обязывал их беспрекословно выполнять указания, присылаемые с базы. Боевой генерал, командующий флотом, должен был подчиняться какому-то майоришке только потому, что тот сидел в штабе и перед званием имел приставку “гранд”. А генерал был просто генералом, безо всяких титулов, и с пространством сталкивался вживую.

Космос на экранах пылал. Особо впечатляла гравитационная картина: закручивающийся спиралью смерч, уродливый слепок галактики, сквозь него смутными пятнами просвечивает звезда, к которой он приблизился вплотную, и пара планет, на одну из которых предстоит свалиться. Жесткая область электромагнитных колебаний бьет по глазам мешаниной сполохов, а радиодиапазон залит ровным белым светом. И лишь видимый свет позволял разглядывать безмятежную картину свободного космоса.

Тормозил Влад, прикрываясь гравитационным полем звезды, и к планете вышел совершенно на нулевой по межзвездным понятиям скорости. Теперь, когда его прикрывают магнитные поля звезды и планеты, корпускулярные потоки можно не принимать в расчет, поэтому Влад, не желая рисковать напрасно, вырубил двигатель, позволив истребителю свободно падать на планету. Затормозить он успеет и в атмосфере, а стукнет его все равно прилично, патрульный катер не приспособлен к посадке на планеты земного типа, особенно если у него не работают гравигенераторы.

За бортом уже начал светиться разреженный газ ионосферы, когда на оптическом экране, единственном, который продолжал служить, Влад заметил косой кометный росчерк. Ошибиться было невозможно, слишком часто за годы службы Влад видел эти росчерки. На перехват падающему кораблю шла вражеская торпеда.

Что представляют собой торпедники, не знал никто. У генерал-барона Мирзой-бека были все основания называть войну бездарной. Триста лет назад имперский флот, идущий на подавление восстания в одной из провинций, был внезапно атакован неизвестным противником. Командование сгоряча решило, что это новое оружие повстанцев, но потом выяснилось, что мятежные провинции также были атакованы. При этом противника обнаружить не удалось. Светящиеся капсулы, формой напоминающие веретено, были слишком малы, чтобы нести хоть какой-то экипаж. Собственно говоря, они не могли иметь даже двигателя, трехметровая величина просто не позволяла им этого. Тем не менее веретена, тут же прозванные торпедами, не только развивали скорость, тысячекратно превышающую скорость света, но и маневрировали на этих скоростях, посмеиваясь над законами физики.

Поначалу торпедники едва не парализовали всякую жизнь в галактике. В первых же боях были потеряны сотни истребителей, что неудивительно, если учесть, что предельная скорость имперского корабля в ту пору составляла десять це. Спасало только явное преимущество в огневой мощи. Слабенькие энергетические разрядники, зачем-то имевшиеся на торпедах, не могли причинить никакого вреда кораблю землян, а подойти вплотную к тихоходному броненосцу или крейсеру торпеда не успевала, ее сжигали раньше. Зато истребители, транспортные катера и крошечные исследовательские кораблики гибли пачками. А ведь именно они, а не медлительные летающие крепости осуществляли львиную долю межзвездных перевозок. Яркая точка торпеды сливалась с кораблем, и, спустя несколько секунд, следовал взрыв. Анализ газов, оставшихся на месте взрыва, неизменно показывал, что взорвались батареи плазменных пушек. Иногда на месте катастрофы находили части корабельного оборудования, но никогда ни единой частицы брони или двигателя. И никаких следов торпеды. Загадка эта оставалась необъяснимой, но и без того ясно, что звездолет, у которого взорвались артиллерийские батареи, будет разрушен до основания.

Казалось, война проиграна вчистую. Капитуляции не было лишь потому, что ее никто не требовал. Единственным положительным следствием войны оказалось то, что перед лицом внешней агрессии сепаратисты уже не смели выступать в открытую. Космические форты, способные выжечь все пространство окрест и потому неуязвимые для торпед, были пусть сомнительным, но единственным гарантом безопасности.

А потом в войне случился если не перелом, то частичное выравнивание сил. Произошло это случайным и совершенно нелепым образом. Исследовательский кораблик, принадлежащий одному из провинциальных университетов, был атакован одиночной торпедой. И на что надеялся молодой профессор биологии, в одиночку отправляясь в опасное путешествие? То есть это как раз понятно — сначала он надеялся проскочить незамеченным, а потом надеяться стало не на что, но умирать не хотелось, и штафирка, лысый очкарик, стал драться. Стрелком он был никудышным, в пять минут расстрелял боезапас единственной пушчонки и, когда торпеда красиво, как на параде, пошла на таран, применил последнее средство, которое оказалось у него, — биоманипулятор.

До той поры биоманипулятор не считался оружием и был принадлежностью не боевых, а исследовательских кораблей. Механизм этот представляет собой упругий липкий жгут длиной около двухсот метров, который наподобие лягушачьего языка выстреливается в сторону добычи. Он с равным успехом может отбирать образцы микрофлоры и спеленать хищного звероящера. Опытный оператор может на расстоянии ста шагов выхватить из роя насекомых заранее указанную мушку, да так, что остальные и не поймут, куда девалась их подруга.

Опрометчивый профессор оказался виртуозом, так что торпеда была крепко спелената во мгновение ока. Она сияла всеми цветами побежалости и вовсю хлесталась своими жалкими молниями, но ничего не могла поделать. Так профессор и доставил ее к ближайшей базе, бережно держа на весу и не осмеливаясь втащить страшную добычу в корабль. Это уже потом установили, что пойманная торпеда не взрывается.

Далее пленницей занимались военные, и окончание истории скрыто покровом секретности. Ходят слухи, что разобрать торпеду так и не удалось, а когда после долгих мытарств непроницаемое свечение погасло, на месте торпеды обнаружилась горстка мелкого сора и двухметровая палка, выстроганная из дерева неизвестной породы. Все это, впрочем, относится к области фольклора, после отбоя в казармах кадетских училищ рассказывают и не такое.

Во всяком случае, именно военные обнаружили, что если спеленатую торпеду поместить в створ плазменной камеры, обычный гиперпространственный двигатель начинает развивать непредставимую мощность, а вернее, при той же мощности позволяет кораблю разгоняться до немыслимых прежде скоростей, хотя и эта скорость была меньше, чем у торпед.

С этого времени всякий самый незначительный борт оборудовался биоманипулятором, и искусству обращения с ним уделялось не меньше времени, чем огневой подготовке. Началась охота за торпедами, и первые быстроходные истребители появились на театре военных действий. Ими и были обнаружены корабли-призраки — настоящие корабли торпедников, которых, по словам генерал-барона Мирзой-бека, за всю войну было сбито, в лучшем случае, несколько десятков. А ведь это были не крейсера, а кораблики, размерами не отличавшиеся от истребителей империи. Огневой мощью призраки похвастаться не могли, но их окружало опасное торпедное свечение, и они обладали неприятной способностью исчезать в самые неподходящие моменты, за что и были прозваны призраками. От прямого боя призраки, стремились уйти, что было им вовсе не трудно.

Война вновь зашла в тупик, что, кажется, удовлетворяло всех сановников империи, кроме Мирзой-бека — европейца с азиатским именем.

Сталкиваться с торпедой один на один Владу еще не доводилось. Тем более в такой критической ситуации. Обычно пилоты старались не рисковать и держались плотным строем. Охотников получить очередное звание за пойманную торпеду было не так много, и большинство из них ловило торпеду не манипулятором, а собственным бортом. Влад не стремился к воинской карьере и предпочитал не подпускать торпеды на расстояние манипуляторного броска. Но сейчас — совсем иное дело. Торпеда была нужна ему во что бы то ни стало. Торпеды не летают при повышенном пси-векторе, и поводок, нацепленный гранд-майором Кальве, тоже не работает в этих условиях. Значит, между ними есть что-то общее. Помудрить бы с пойманной торпедой, с разрядами, которыми она стегается, со свечением, а быть может, и с другими свойствами, о которых даже слухи не ходят... Всяко дело, это лучше, чем впустую скрежетать зубами от чистой, незамутненной ненависти.

Краем глаза Влад глянул на указатель пси-вектора, специально установленный на его корабле. Прибор зашкаливал.

Ничего себе — не летают! Хотя эта торпеда и впрямь не летит, она падает, точно так же, как и корабль Влада.

Торпеда скользила в каких-то трехстах километрах, так что оптика позволяла отчетливо видеть ее — крошечную светящуюся сигарку, оставляющую след, слегка напоминающий инверсионный. Спектрометр можно не включать, и так известно — нет там никакого спектра, сплошная белизна, словно радиодиапазон во время космического шторма.

— Посадку запрещаю! — квакнул приемник и захохотал треском помех.

Торпеда вошла в перекрестье прицела, бортовой компьютер замигал зеленым, призывая стрелять, потом обиженно бипнул.

Нет, стрелять нельзя. Даже разбившаяся о камни торпеда ценнее, чем сожженная. Падай, голубушка, падай, а я посмотрю, куда ты упадешь и что там с тобой случится...

В этот момент торпеда ударила.

Никогда прежде торпеды не применяли гравитационный удар против обычного сторожевика. Случалось, уходя от истребителя с торпедным ускорителем, призрак или обычная торпеда притормаживали его, но ни разу еще земляне не регистрировали такой силы удара. Вероятно, эти энергии и позволяли торпеде совершать лихие развороты. Но сейчас чудовищный удар, способный смять собственное поле катера и размазать Влада по стенкам рубки, пропал втуне. Более того, он притормозил падающий сторожевик, словно приглашая его совершить мягкую посадку. Случайными такие промахи не бывают, Влад понял — его сажают. Что ж, это уже интересно... Терять ему считай что нечего, значит, можно играть в самые рискованные игры.

Второго тормозного импульса владельцы торпеды дать не успели, не смогли или не сочли нужным. Сама торпеда тоже падала, мертво кувыркаясь в воздухе и не предпринимая никаких попыток выправить свое бедственное положение. Словно и не она только что тормознула падающий космический катер. Ладно, играйся, сейчас не до тебя, земля уже слишком близко...

Автоматику Влад перебросил на слежение за падающей торпедой, а сам принялся сажать корабль вручную. Справился он с этим идеально, будь на земле захваты наподобие тех, что стоят в посадочных шахтах, истребитель так и остался бы стоять, устремленный носом в зенит и готовый в любую секунду взмыть в небо. Увы, никаких захватов на девственной поверхности не было, и, постояв пару секунд, башня корабля накренилась и загрохотала по склону, пропоров меж камней полукилометровой длины шрам.

Перегрузок Влад не ощущал, но и без того впечатление было не из приятных. К тому же совершенно неясно, как теперь взлетать. Если посадка истребителя на планету с атмосферой весьма проблематична, то самостоятельно взлететь удавалось лишь героям легенд и мифов. Теперь, задним числом, можно понять лорд-капитана Кутерлянда и даже посочувствовать ему. Ради недовешенного смертника посылать спасательную экспедицию, поднимать с поверхности планеты покореженный корабль... беда, морока, головная боль...

Торпеда была потеряна из виду уже в те секунды, когда катер кувыркало по камням. Судя по всему, противник не ожидал от Влада такой зоркости и пытался в последний миг спасти ценное оборудование, однако земля оказалась слишком близко, и торпеда, уже начавшая вираж, все-таки упала в каких-то десяти километрах.

Что ж, это приятно, когда противник, пусть даже бесконечно сильнейший, не ожидает от тебя чего-то, а еще лучше, когда у него, противника, что-то не получается. Такие вещи внушают надежду на добрый исход дела.

Наружу Влад выбрался через амбразуру, предназначенную для действий биоманипулятора. Обычный люк, где имелась кессонная камера, которую можно было бы задраить снаружи, оказался плотно прижат к камням. Проход из боевой рубки, где обитал Влад, в технические помещения был опечатан, так что Влад нарушил еще один строжайший запрет. Но, как говорится, кто не рискует, тот не только не станет Наполеоном, но и одноименных коньяка с пирожным не попробует.

К месту падения торпеды Влад добежал за два часа. Можно было бы и побыстрей, но все-таки пересеченная местность, да и снимок, сделанный с километровой высоты из падающего корабля, получился не вполне четким. Никакой торпеды найти не удалось, обнаружилась лишь свежая воронка, выбитая в глинистой земле. И еще — цепочка босых человеческих следов на рыхлом отвале, окружающем воронку. Следов, ведущих из центра ямы в сторону его корабля.

Назад Влад примчался, побив все личные рекорды, но все же опоздал. Возле распахнутой амбразуры сидела девчонка лет семнадцати с виду и самозабвенно, в голос рыдала, размазывая слезы по чумазым щекам.

ГЛАВА 4

Кракен вовсю бушевал в зените, так что Чайка, оглохшая и ослепшая, заметила чужака, только когда он выступил из-за груды камней, наваленных опрокинутой ступой.

Поначалу Чайка решила, что кто-то из сестер оказался случайно на островке и, заметив падающую ступу, примчался на поживу.

— Опоздала, подруженька, — мстительно произнесла она и, лишь бросив взгляд в сторону гостя, поняла, что ошиблась. Явившийся был слишком высок, широк в плечах и чем-то резко отличался от любой из сестер. Пружинисто вскочив, Чайка изготовилась к бою.

— Тогда уж не подруженька, а мил-дружок, — сказал Влад для того, чтобы что-нибудь сказать. Беспомощная девчонка преобразилась во мгновение ока, зареванное лицо стало холодным и сосредоточенным, ладная фигурка, затянутая в кожаный комбинезончик, напружинилась для стремительного броска, а вокруг левой руки опасно засветились огни Эльма, что так любят изображать кинематографисты и иллюстраторы фэнтезийных романов. Огни эти не понравились Владу больше всего, и он быстро добавил, мотнув головой в сторону неприятного свечения: — Ты это дело погаси, нечего зря электричество тратить.

Говорил незнакомец странно, с силой выдыхая воздух и производя громкие бессмысленные звуки, но все-таки основной смысл его речей был понятен. Главное, что нападать он не собирался, по крайней мере — сейчас.

Чайка успокоила раздраженно шипящую бирюзовицу и произнесла более миролюбиво:

— А хоть бы и мил-дружок, но ступа-то все равно сдохла. Так что мы оба на бобах остались.

Мил-дружок ничего не понял. Он стоял, переводя взгляд с перемазанного лица на лоснящуюся кожу комбинезона, затем на исцарапанные ноги. Не вязались эти детали друг с другом. То есть лицо с босыми ногами гармонировало, а комбинезончик был явно из другой оперы. Затем взгляд зацепился за длинную палку, что, словно дедовская берданка, торчала у девушки над плечом. Сразу наполнились живой памятью казарменные страшилки, что звучали в дортуарах после отбоя. Можно и к гадалке не ходить: палка выстрогана из неизвестного науке дерева.

— На метлу не зыркай, — предупредила девушка, и Влад обратил внимание, что говорит она, не разжимая плотно сжатых губ.

Вот, значит, каков враг, с которым империя сражается уже три сотни лет... Веснушки и свежая ссадина над бровью — неужто результат падения с космической орбиты? Вполне возможно, если вспомнить потрескивающие молнии между пальцев. Серьезная девочка... но почему-то совершенно не хочется выхватывать оружие, которого осужденному Кукашу иметь при себе не полагается ни в какой ситуации.

— Милости прошу в гости, — сказал Влад, указывая на открытый люк.

— Говорят тебе, нет там ничего, — сразу поникнув, ответила девушка. — Я смотрела, сдохла ступа, внутри одна мертвечина.

— Ты что, внутри хозяйничала? — взревел Влад и ринулся в рубку. Контрольные огоньки успокоили его.

О неблагополучии сообщали лишь два сигнала: катер неверно ориентирован относительно твердой поверхности и потому не может взлететь, да входной люк блокирован все той же нештатной поверхностью. Ну, не приспособлен межзвездный разведчик к посадке на планеты — слишком длинный, слишком тонкий, чтобы отнести жилые отсеки подальше от реактора, да и от носа корабля, где слишком сильно встречное излучение. А уж поднять его — задача и вовсе нереальная. Хотя, как говорят, бывали случаи, когда пилоту удавалось самостоятельно поднять катер с земли. При наличии искусственной гравитации вес не играет роли, остается управиться только с массой, и хотя инерция — штука упрямая, но человек порой еще упрямее.

Впрочем, Влад и не собирался предпринимать никаких шагов для своего спасения. Вот стихнет шторм, наладится связь, тогда Влад пошлет на базу гравиграммку, выслушает матюги дежурного лорда, а потом примется ждать спасателей. И ни у кого не возникнет ни малейших сомнений... ну да, не стал смертник совершать трудовых подвигов, так на то и мудрость изречена: “Солдат спит — служба идет”. А каторжник Кукаш тем временем потолкует по душам с босоногой летуньей.

Чайка стояла возле распахнутого створа и наблюдала за действиями нового знакомца. Судя по всему, мил-дружок и впрямь не первый раз был внутри ступы. Он по-хозяйски оглядел огни на стенке, что-то слегка переменил в их расположении. Сквозь решетку на одном из выступов доносились неразборчивые механические хрипы. “Замолкни, дурак!” — прикрикнул мил-дружок, и наступила тишина. Слишком уж одновременно случились два эти события, чтобы объяснять их случайностью. Между тем хрипящая штуковина была так же мертва, как и все кругом, а магию, вздумай мил-дружок применить ее, первым заметил бы кракен, раскинувший лапы на полмира.

— Ты что, — настороженно спросила Чайка, — умеешь приказывать мертвым вещам?

— Ерунда, — отмахнулся Влад. — Он просто настроен на звук моего голоса. Вот и вся хитрость.

— Но ведь он мертвый, — словно маленькому, повторила Чайка очевидную вещь.

— И что с того? — мил-дружок в упор не желал понимать самых очевидных вещей. — Ты что же, только с живым дело имеешь? Так не можешь? — Влад поднял с пола сорванную с запретной двери пломбу, подкинул на ладони, поймал, разжав кулак, продемонстрировал пломбу летунье.

— Так могу. Но для этого силы нужно — совсем ничего. А ты хриплую решетку голосом пришиб. И потом... — Чайка запнулась, но все же задала главный вопрос: — Я правильно поняла, что ты в этой скорлупе давно?

— Больше месяца.

— И кроме тебя тут не было ничего живого?

Влад кивнул, и кивок этот прозвучал для изощренного слуха кратким, но исполненным горечи “да”.

— И падал сюда вместе с ней?

— Конечно.

— Но ведь я видела, как ступа маневрировала. И хорошо, между прочим, маневрировала, мне аж завидно стало.

— Это я маневрировал, а сама она, на автопилоте, может только простейшие маневры совершать.

— Вот и я о том! — закричала Чайка. — Мы ведь тоже на таких ступах летаем, но чтобы им приказывать, надо, чтобы она была живая! А твоя — умерла давно, сам же сказал: больше месяца. Как же она тебя слушалась?

— Она и сейчас слушается, только взлететь не может, для этого ее вертикально поднять надо. А так... — Влад, не садясь в кресло пилота, привел в действие сервомоторы биоманипулятора, и Чайка с ужасом увидела, как, чмокнув, распались запоры на внутреннем створе и язык ступы, который она так и не успела ампутировать, длинный, белый и смертельно опасный, вылетел из пасти, дрожа, завис над камнями, метнулся в сторону и сорвал одиноко растущий цветок. Потом, изогнувшись петлей, ринулся к ней.

Чайка с трудом сдержала крик. В замкнутом помещении было некуда деваться от убийственного языка и нечем защищаться. Это была верная гибель, то, чего сестры боялись больше всего. Но язык, не коснувшись ее, замер в полушаге. Неимоверно истончившийся кончик языка сжимал сорванное растение.

— Подарок, — сказал мил-дружок.

Чайка медленно выдохнула и осторожно взяла цветок двумя пальцами. Цветок был ничем не примечательный, не содержал никакой силы, годной для волшебного зелья, да и лечебными свойствами похвастаться не мог. Совершенно бесполезное растение, но то, как он был подан...

— Испугалась? — спросил Влад. — Сейчас я его уберу.

Чмокнули запоры, язык исчез.

— Эта штука, — переводя дыхание, сказала Чайка, — она не живая, но и не совсем мертвая. Говорят, прежде кое-кто из сестер делал таких големов. Это всегда плохо кончалось. Нельзя с големами дело иметь. Ты ее убей, или давай, я убью.

— А с меня потом начальство голову снимет за порчу оборудования, — сказал Влад. — И вообще, ничего в нем нет опасного. Кремнийорганика, псевдобелковые структуры... — он замолк, исчерпав свои познания в области квазиживых систем.

— Этому тоже можешь приказывать? — спросила Чайка, указав на артиллерийские батареи... Прорва косной, неодушевленной энергии, стократ больше, чем требуется помелу для полета, но все негодное, ибо мертвое не летает, а лишь падает.

— Могу и этому, только отчитываться придется, почему стрелял да зачем...

Уже второй раз мил-дружок упомянул некие недобрые силы, от которых он зависит. Значит, рано или поздно придется встретиться с этими... настоящими хозяевами. Мысль эта плотно легла в память, так, чтобы всякую минуту Чайка была готова ко встрече с неведомым врагом. Именно врагом, потому что всякий раз, когда симпатичный мил-дружок поминал эти силы, вокруг него ощутимо сгущалось темное облачко ненависти.

И хотя Владу Чайка ничего не сказала, он, словно подслушав тайную мысль, бесшабашно воскликнул:

— А, семь бед — один ответ! Смотри. Да не туда... вон, видишь, горка? Сейчас мы ей вершину поправим.

Одно неуловимое движение, и вершина, вздымающаяся на добрых полкилометра, обратилась в вулкан. Огненный смерч, опустошая окрестности, прошелся по соседним вершинам, раскалывая камень, сжигая и уничтожая все, вставшее на пути. Корабль ощутимо тряхнуло, сквозь распахнутый люк пахнуло жаром. Снаружи что-то горело, а на пульте тревожно замигали огни, извещавшие, что корабль подвергся нападению и задет выстрелом.

— Дела!.. — пробормотал Влад, сам не ожидавший такого эффекта от собственной стрельбы. — Красиво садануло.

— Впечатляет, — уклончиво согласилась девушка, завороженно созерцающая катаклизм.

Лишь когда огонь снаружи начал стихать, Влад понял, что произошло. Плазменная пушка рассчитана на стрельбу в физическом вакууме, где она способна стрелять на многие сотни и тысячи километров. Гигантские орудия космических крепостей так и вовсе способны поражать цель, отстоящую на десятки астрономических единиц. Но здесь, в плотной атмосфере, плазменный заряд вызвал ионизацию воздуха уже у самых орудий, так что досталось не только горам, но и стрелку. Пальба в атмосфере из плазменной пушки оказалась страшным и самоубийственным делом. Дальность стрельбы уменьшилась в десятки раз, зато плотность огня возросла обратно пропорционально квадрату расстояния. Еще пяток таких выстрелов — и истребитель уничтожил бы не только все окрест, но и себя самого.

— Скажу, что едва не врезался при посадке и пришлось убирать помеху, — пробормотал Влад, разглядывая расколотую гору. — Потому и бил на полную мощность. А впредь мне наука: сначала думать, а потом палить.

— Это никогда не мешает.

Влад глянул на собеседницу и, наконец задал простой и естественный вопрос:

— А как тебя зовут? Ну не подруженькой мне тебя кликать-то.

Прежде среди сестер бытовало поверье, что знание имени дает недругу власть над тобой. Пустое суеверие — сам не позволишь, никто над тобой власти не возьмет. Но все-таки ведьмы неохотно называли свои имена. Однако разговор с хозяином мертвой ступы складывался так, что не ответить было просто неудобно.

— Чайкой меня зовут.

— А меня — Влад.

— А мил-дружок — что такое?

— Это вроде как у вас — подруженька. Ласково, да не очень.

Влад быстро перевел артиллерийские батареи в режим подзарядки, повернулся к Чайке.

— Ты знаешь, у меня ощущение, что мы с самого начала называли друг друга по именам.

— В общем-то так оно и было.

Чайка, по-прежнему стоявшая в дверях, осторожно кивнула в сторону пульта и спросила:

— Можно, я посмотрю его поближе? Я не стану... хозяйничать.

— Посмотри. Только не касайся ничего. Вообще-то здесь сенсорное управление, все настроено на меня, но мало ли...

Чайка подошла, наклонилась, словно обнюхивая приборы, а может, она и в самом деле обнюхивала их, Влад не разобрал. Зато он вплотную увидал метлу, на которую ему решительно запретили зыркать. Это действительно оказалась метла: пучок сухих веток, накрепко перевязанных грубой бечевкой и насаженых на длинную палку. Уже прорву лет люди не пользуются этим допотопным инструментом, и метла известна им лишь из волшебных сказок. Непременный атрибут злой ведьмы... “Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мясца поевши!” — смотри, Ивашка, как бы на обед не угодить...

— Не понимаю! — вынесла окончательный приговор Чайка. — Мертвый он, как есть. Тут просто некому приказывать. Как ты с ним управляешься?

— Да вот, получается как-то, — Влад пожал плечами. — Ты ведь тоже не только с живым дело имеешь. Ну, например... — Он хотел было указать на помело, но поостерегся и, запнувшись на мгновение, закончил фразу: — Например, комбинезон — живой?

— Одевка-то? — Чайка провела ладонями по бокам. — Живая, конечно.

Она щелкнула одевку по носу, та послушно сползла и свернулась у ног, недовольно сопя и поблескивая пуговками глаз.

— Да... — выдохнул Влад.

Смотрел он вовсе не на сброшенную одевку, а на то, какая она, Чайка, без одежды. Было в этом взгляде неприкрытое восхищение, радость и почему-то с трудом сдерживаемая жадность смертельно изголодавшегося зверя. Взгляд притягательный и пугающий одновременно.

Засмущавшись неведомо чего, Чайка послала панический сигнал одевке и перевела дух, лишь когда непроницаемая черная кожа привычно облекла ее тело.

— Такого я не ожидал, — произнес Влад, растирая лицо рукой. Очевидно, странное наваждение отпускало его медленнее. Он помолчал немного, потом проговорил, словно пробуя на вкус имя: — Слушай, Чайка, давай присядем и расскажем друг другу все с самого начала. Кто мы такие и откуда здесь взялись.

— Давай присядем, — согласилась Чайка. Проигнорировав приглашающий жест в сторону одного из мертвых предметов, она присела на корточки и начала рассказ: — Ты же видишь, я простая ведьма. — Влад кивнул, подтверждая, что он уже понял: его собеседница — самая что ни на есть простая ведьма. — Сегодня у меня первый вылет... неудачный. Только вылетела — тут кракен. Значит, надо несолоно хлебавши домой бежать. А помелу для нового вылета пятьдесят лет силу копить. Старухой буду... Вот я и погналась за тобой, потому что обида взяла. Я же не знала, что это ты летишь, думала — обычная дикая ступа, живая... теперь тут и останусь, пока не загнусь. Вот и вся моя история.

— Ясно... — протянул Влад. — То есть дело ясное, что дело темное. Значит, мы оба тут не по своей воле кукуем... На орбиту я тебя, положим, постараюсь поднять, а дальше уж и не знаю как. Планета твоя далеко?

— Какая планета? — искренне удивилась Чайка. — Планеты — это звезды бродячие, что по небу ходят. До них и в ступе не долететь. А я на Земле живу.

— Так, это уже интереснее! — сказал Влад. — Дело в том, что я тоже с Земли прилетел. Родился там, вырос. Вот только ведьм у нас на Земле нет. В сказках рассказывается, что прежде были, а сейчас нет. И на метлах у нас никто не летает, а ты ведь на помеле сюда заявилась?

— На помеле, — согласилась Чайка.

— И как это все друг с другом согласуется?

— Слушай, а может быть, ты со Старой Земли? У нас рассказывают, будто раньше ведьмы на другой Земле жили. И там кроме них еще были люди — мужчины и женщины. А потом между простыми людьми и ведьмами вражда пошла. Многих сестер убили, а остальные собрались и улетели на Новую Землю. И где Старая Земля находится, никто уже не знает.

— Я знаю. У нас и сейчас живут мужчины и женщины, а вот ведьм, таких, чтобы летать умели и молнии с пальцев стряхивать, — ни одной.

— Конечно, мы же улетели, и сила с нами ушла. Слушай, я вот знаю, что женщины на ведьм похожи, только силы в них нет. А мужчины — кто такие? Хоть бы краем глаза посмотреть...

— Посмотри, — разрешил Влад.

— Так ты, что ли, мужчина? — догадалась Чайка. — А я-то гадаю: и на человека вроде похож, а какой-то не такой.

— Спасибо на добром слове, — Влад усмехнулся. — Все-таки признали похожим на человека. А вообще, как вы без мужчин обходитесь, дети у вас откуда берутся? Сами, что ли, заводятся, от сырости?

— В капусте находим, — в тон Владу ответила Чайка. — А вообще, если колдунья захочет ребенка, то она идет к старшим сестрам, те у нее кровь берут, еще что-то, творят специальные заклинания — я их не знаю, это старушечья ворожба, — и потом у женщины рождается дочка. У некоторых сестер по тринадцать дочерей бывает, но это у тех, кто летать не может. Вот если бы я от кракена не сюда бросилась, а домой, то тоже пошла бы и завела себе дочку.

— Рано тебе о дочках думать, — не слишком искренне сказал Влад. — Погоди, разберемся с твоим кракеном, еще полетаешь.

— Кракен и сам скоро уберется, а вот помело у меня погасло, и заново его не разжечь. Одна всего змейка, а их надо помелу штук тридцать скормить, а без этого толку не будет.

Влад согласно кивнул, не вдаваясь в подробности. А что можно сказать? Пообещаешь девчонке помощь, а потом в дело вмешаются Мирзой-бек и гранд-майор Кальве... Уж они-то не станут выяснять, как молоденькие ведьмочки обходятся без мужиков, они с ходу за помело возьмутся. И держись, Чайка, — навеки тебе быть бескрылой.

— В наших сказках, — сказала Чайка, — мужчина обязательно или прекрасный принц, или великан-людоед. Людоедов побеждают, а в принцев влюбляются и потом живут долго и счастливо.

— До принца я не дорос, — невесело пошутил Влад, — до великана — тоже роста не хватает. А что касается людоедов, то их и в настоящей жизни предостаточно. Мяса человечьего они, конечно, не жрут, но и добрей от этого не становятся. Им только на зубы попади, не выпустят.

— У нас то же самое. Едят друг друга поедом.

— Тогда давай думать. Может быть, можно метелку твою от реактора подзарядить, ну... от ступы?

— Не, я смотрела, там все мертвое, метла такого не ест. Ей бы звездчатки погуще или бирюзовицу.

— А сама ты что ешь? Тоже только живое?

— Ага, — Чайка улыбнулась, блеснув ровненькими зубками. — Особенно люблю по ночам у мужчин кровь пить...

Заметив, что Влад слушает с серьезным видом, она расхохоталась и произнесла, словно извиняясь:

— Я всякое ем: и вареное, и печеное. Ватрушка у меня знаешь какая знатная получается? Но живое, конечно, лучше. Некоторые сестры только живое и едят. Пауков глотают, мокриц, червей дождевых. Я пробовала червяков — невкусно. Пресные они, и земля на зубах скрипит; у них всегда земля внутри. А вот яблоки — люблю, и ракушки — морские гребешки.

— Яблок и гребешков не обещаю, — сказал Влад, старательно пропустивший мимо ушей менее аппетитную часть рассказа, — но рацион у меня не каторжный, а боевой, так что и вдвоем с голодухи не погибнем. Давай обедать.

Сублимированные продукты на Чайку впечатления не произвели, хотя свою долю она подъела до последней крошечки. Влад смотрел на сосредоточенно жующую Чайку: “Все-таки она еще ребенок. Жить ей, по собственным ее словам, осталось недели две, ей бы сейчас метаться, пути к спасению искать, а она черт-те чем занимается, и на уме у нее прекрасные принцы и людоеды-великаны. Да и я хорош, нет чтобы сразу спросить, что ей известно о пси-векторе и как бы к моему поводку ключик подобрать... Хотя о пси-векторе она, скорей всего, и не слыхивала и кличет его каким-нибудь волшебным именем. Ребенок, право слово...” Вслух он сказал:

— Кончится шторм — постараюсь взлететь. Авось сумеем и без помела, на моих скоростях, насобирать тебе звездчатки и бирюзовиц.

— Не насобираем. Кракен все подчистую сожрал. Разве что где-нибудь совсем далеко. И потом, ты же говорил, что взлететь не можешь.

— А я через “не могу” постараюсь. Катер-то исправный, но на боку лежит. Сумею его стоймя поставить — взлечу, не сумею — значит, не судьба.

— И всего-то? — удивилась Чайка. — Так я могу твою ступу хоть сейчас на попа поставить... — Она глянула в низкий потолок рубки и поправилась: — Нет, сейчас не могу. Кракен еще не ушел.

— А когда уйдет?

— Часа через три. Хотя кто его знает, инфернальные существа непредсказуемы.

Влад глянул на приборы. Пси-вектор стремительно падал, через три часа майор Кальве сможет подергать за поводок, а уж он никогда не откажет себе в этом удовольствии.

— Ладно, — бесшабашно сказал Влад, — раз ближайшие три часа мы все равно обречены на безделье, то давай отдыхать. На улице уже темень, ты, наверное, с ног валишься. Хочешь, устраивайся в кресле да спи. А я покараулю.

Ничего себе предложеньице — спать при постороннем! Чайка ажио подскочила на месте.

— Ну, уж нет! Сам спи!

— Как знаешь, — Влад зевнул. — А я покемарю минут пяток... — Он откинул кресло пилота, превратив в койку, повалился на него и затих.

Некоторое время Чайка сидела молча, настороженно вслушиваясь в тишину, стараясь понять, что происходит. Неужто и вправду спит, словно новорожденный малыш, вот так, в открытую, безо всякой защиты, при постороннем? Или это изощренная ловушка?

Очень осторожно, готовая мгновенно отпрянуть, Чайка коснулась сознания спящего. Влад действительно спал. Причем даже во сие он был недоволен, что спит в такую минуту, когда кругом пропасть дел и бездна нерешенных проблем. И все-таки он не мог проснуться, потому что она, Чайка, в раздражении приказала ему: “Спи!” Приказала, даже не вкладывая в слова силы, ведь по-настоящему колдовать еще нельзя. И вот он спит, открытый, беспомощный, беззащитный...

Бедняга, как же он выжил-то до сих пор в этом мире, не стал легкой добычей первого встречного, не замкнулся в себе, не озлобился. Вон, сколько шрамов на душе, и всего страшней жуткий, незаживающий рубец. Это из-за него вокруг Влада то и дело сгущается непроницаемое облако ненависти.

Спящий вздрогнул, ощутив ее присутствие.

— Это я, — сказала Чайка. И навстречу ей сквозь шрамы и рубцы поднялась теплая радостная волна, лишь где-то совсем далеко глухо уркнул изголодавшийся зверь. Ведь это ему, а не ей сказал Влад: “Я покараулю”.

И этот человек, которого так била жизнь, еще способен улыбаться, радоваться, говорить о сказках, о прекрасных принцах и великанах-людоедах... Глупый прекрасный великан, попавший на зубы принцам-людоедам.

Чайка провела ладонью по покрытому испариной лбу, и Влад мгновенно открыл глаза.

— Кракен ушел. Больше спать нельзя. Сейчас сестры на поживу слетятся.

Влад вскочил, бросил взгляд на приборы, тихо ругнулся.

— Что-то не так? — спросила Чайка.

— Шторм. Гравитационных ударов вроде бы больше не будет, а фон страшенный. За атмосферу носа не высунуть.

— Какой фон?

— Ну... — Влад запнулся, не зная, как объяснить. — Сполохи видишь? Мы чуть не на экваторе, а северное сияние в полнеба.

— Так это ветер! — Чайка чуть не добавила: “Что его бояться?” — но вовремя вспомнила, что это ей в непродуваемой одевке нечего бояться, а Влад в своих мертвых тряпках беззащитен даже перед такой мелочью и, значит, должен скрываться на этом островке.

— Ничего! — успокоила Чайка. — Управимся и здесь. Ну что, поднимать твою ступу?

— Давай!

Чайка легко выпорхнула из корабля, движением, напоминающим лучника, выхватывающего из колчана стрелу, коснулась метлы, и вдруг не стало девушки: над камнями, светясь голубым, зависла вражеская торпеда. Затем раздался треск, долгий скрежет, и восьмидесятиметровая игла галактического разведчика поднялась в воздух, замерла под нелепым углом и медленно выпрямилась, указав острием зенит.

Держать ступу на весу было неимоверно тяжело, метла мгновенно сожрала единственную бирюзовицу и требовала еще, но больше не было ничего, и Чайка отдавала себя саму. Только незримая нить, оставшаяся между ней и Владом, позволяла ей держаться. И она увидела, как Влад, впившись пальцами в сияющие огни перед собой, слился в единое целое с неодушевленным механизмом, и мертвая ступа ожила. Чудовищные мышцы налились силой, железы — ядом и огнем, бельмастые глаза — зоркостью. Ступу уже не надо было держать, она сама висела в воздухе, огромная, страшная, смертельно опасная.

На борту распахнулась еще одна пасть, о существовании которой не подозревал никто из сестер, и голос Влада позвал:

— Готово! Лети сюда!

Ни секунды не колеблясь, Чайка скользнула навстречу судьбе.

ГЛАВА 5

Торпеда высветилась на экранах задолго до того, как вошла в атмосферу.

— Летит, — сказал Влад.

Чайка кивнула, соглашаясь. Сама она видела совсем иную картину, чем вырисовывалась на мутном пузыре перед Владом. Летела Каина, конечно, кто же еще, ведь она наблюдала падение ступы до того самого момента, когда кракен перекрыл всякую возможность наблюдения. И теперь Каина была первой. Она летела, небрежно, боком, сидя на помеле, надменная красавица, в детстве нещадно шпынявшая Чайку, которая была на полтора года младше. И теперь она готова посмеяться над неудачницей, если та еще жива, или позлорадствовать над неостывшим трупом. Но прежде, конечно, ступа. Сияние, которое разливала ступа, недвижно висящая среди воздушного тумана, можно было различить за три дня пути, и немало сердец тревожно забилось, предвкушая удачную охоту. Но Каина была первой. Она неслась, не считая нужным скрываться, и в левой руке, которая у всякой ведьмы главная, искрился конец тщательно сотворенного аркана.

— Что ж она делает, дура! — прорычал Влад. — Ведь прямо под выстрел прется!

— Стреляй!

— Нельзя! Сама говорила, там девчонка! Ее же в пыль разнесет!

— Она тебя не пожалеет! Стреляй, тебе говорят!

И вновь приказ, напоенный колдовской силой, был отброшен, словно ударившийся о стену мяч. Не верилось, что это тот самый человек, что покорно уснул от небрежно брошенного “Спи”. Влад держал торпеду в перекрестье прицела, но никакая сила не могла заставить его нажать на гашетку. Злая и неумная, там была живая девчонка, и убивать ее было никак нельзя.

Дикая обида захлестнула Чайку. И еще — горькое, разъедающее чувство, которое называлось незнакомым ей словом “ревность”. Значит, Влад старался не ради нее! Точно так же он жертвовал бы собой ради любой встречной ведьмы, и так же смотрел с восторгом и нетерпением, и рассказывал о Старой Земле... А она, Чайка, тут и вовсе ни при чем, просто случайно подвернулась. А теперь летит настоящая хозяйка — красавица Каина, и Чайка больше не нужна.

Каина уже давно погасила скорость: запредельные ускорения и рывки хороши на больших расстояниях, а чтобы набросить аркан, надо подойти к ступе вплотную, сверхсветовые скорости здесь не годятся, а все решает обычная человеческая реакция и крепость нервов. Успеть отпрянуть вовремя или ударить самому, расчетливо, коротко и жестоко... Даже здесь преимущество в юркости помогает всаднице против неповоротливой ступы.

С яркой отчетливостью Чайка поняла, что сейчас произойдет: кинутый бестрепетной рукой аркан пронижет мертвую броню и черной петлей ляжет на живое сознание Влада. Затянется, сожмет, калеча и разрывая мозг. Вот отчего тот жуткий, незаживающий рубец: однажды кто-то из сестер уже принял его ступу за обычного дикого зверя и набросил аркан, но Влад сумел сорваться и уйти. Говорят, что такое случается порой, что заарканенная ступа срывается. Но сейчас такого не будет, второго рубца Влад не переживет и погибнет в ту же минуту в страшных конвульсиях.

Чайка не думала, что вместе с Владом умрет, уже навсегда, и ступа, а значит, последняя ее надежда. Она просто не могла допустить, чтобы умер человек, который за несколько часов почему-то стал нужен ей. И когда Каина с диким визгом на вираже метнула свой аркан, Чайка кинула навстречу собственное, наспех слепленное заклинание.

Противостоять мощи хорошо подготовленного и подкрепленного силой помела заклятья Чайка не могла. Ее сбило с ног, ударило о стену рубки, но и бросок Каины оказался неудачен, аркан не достиг жертвы. И в то же мгновение, когда происходила эта невидимая дуэль, ступа выплюнула длинный белый язык и словила наездницу, словно лягушка неосторожного мотылька.

— Вот и все, — весело сказал Влад. — Куда ее теперь?

Чайка поднялась, утерла кровь с разбитого носа. Получить по физиономии арканом — это не с высоты падать, тут никакое ведьминское умение не поможет. Глянула в сторону противницы. Каина, парализованная прикосновением наполовину живой, наполовину мертвой субстанции, висела на самом конце чудовищного языка. Точь-в-точь как давешний цветок. Будь биоманипулятор вполне мертвым, Каина и не заметила бы его прикосновения. Будь он живым, первое же заклинание заставило бы его отдернуться, словно от ожога. Но кремнийорганическая, квазиживая система оказалась достаточно подвижной, чтобы схватить, и вполне косной, чтобы не подчиниться заклинаниям. И тогда уже не Каина, а ее метла сделала единственное, на что была способна: отгородилась от мира непроницаемой завесой, сквозь которую хозяйку не достанет никакой враг, кроме разве что выплывшего из глубин инферно кракена. Но и сама Каина не могла теперь применить даже самого легкого заклятья, так что единственное, что ей оставалось, — наугад бить злобно шипящими бирюзовицами, надеясь, что они сожгут псевдоплоть.

— Что с ней делать? — повторил вопрос Влад.

— Сюда тащи! — крикнула Чайка, пританцовывая от нетерпения. — В подарок!

Хотя несколько минут назад Чайка сама обращалась в такое же, не существо даже, а явление, Владу было страшно приближать к девушке окутанную электрическими разрядами сигару. Он втащил пойманную торпеду, стараясь отнести ее к дальней стене, но Чайка немедленно прыгнула туда. Извиваясь и крича, она танцевала немыслимый танец, и было неясно, сама она так изгибается или ее корежат удары молний. Влад, закусив губу, следил за этой вакханалией. Он был готов при малейшем признаке опасности вышвырнуть гудящую сигару из корабля, но не мог понять, что происходит: гибель, пиршество или танец над поверженным врагом.

И вдруг молнии разом стихли, огненный ореол погас, лишь сама торпеда продолжала светиться, чуть слышно потрескивая. Чайка, пошатываясь, вошла в рубку. На лице ее застыло блаженство.

— Все. Обезоружила дуру. Ты знаешь, у нее бирюзовиц было больше шести десятков и два золотых птаха. А это такая вещь — чудо! Жаль, ты его увидеть не можешь.

— Подруженьку свою ты не очень помяла?

— Помяла, как же без того. Да ты не тревожься, я все помню, жива твоя любезная Каина. Я ей даже кой-какую малость оставила, чтобы до дому добраться. А там — будет полвека силу копить для нового вылета. Она мне такую судьбу пророчила, да сама и напоролась. Так что не обессудь, но Каины ты больше не увидишь.

— Век бы ее не видать, — проворчал Влад, утирая пот со лба. — Отпускать ее, что ли? Снова она не нападет?

— Нападет — ей же хуже будет, — сухо произнесла Чайка. — Отпускай.

Влад вынес торпеду за пределы корабля и разжал манипулятор. Этого, очевидно, пленница ожидала менее всего, потому что свечение погасло, и Каина предстала в своем истинном виде. Модная посадка подвела ее, Каина не удержалась и грохнулась на землю с десятиметровой высоты.

— Ай-я-яй, подруженька, что ж так неаккуратно? — спросила Чайка, глядя на соперницу из распахнутой амбразуры. — И на чужую ступу этак с налету наезжать — нехорошо. Не ушиблась часом?

Каина медленно поднялась, глянула наверх. Лицо ее исказилось: — Ты?!

— Я, подруженька. Вот видишь, теперь моя очередь тебе советы давать. Как ты говорила? “Поспешай, милочка, домой, рано тебе на метле кататься, поучись еще годик-другой. А не захотела — сиди теперь дома полвека, помелом половики чисти”.

— Смейся, смейся... — глаза Каины метали молнии, но на настоящую молнию сил уже не было. — Посмотрю я, что ты запоешь, когда старшие сестры узнают, что ты ступе язык не вырезала! С големом связалась, чернокнижница! Я ведь прямо в совет пойду!

— Давай! Ябедничать ты всегда была горазда. Ползи в свой совет, пока я тебе язык не вырезала. Поспешай, а то у меня руки чешутся...

С неразборчивым проклятием Каина вспрыгнула на помело и исчезла во мгновение ока.

— Ничего себе — уползла! — восхитился Влад.

— Это она поначалу, пока запал не пропал, — откликнулась Чайка. — А вообще будет до дому дня три добираться. А как наябедничает старшим ведьмам, тут меня на расправу и потащат.

— Вот черт! А я-то думал, что хотя бы у тебя дела в порядок пришли.

— У меня они в полном порядке. Ничего мне старухи не сделают, я к твоему голему не прикасалась, значит, ни в чем и не виноватая.

— А что Каину обобрала?

— Это дело обычное. На то мы и ведьмы, — философски рассудила Чайка. — Она бы меня обобрала еще и не так.

— Я вижу, у вас нравы не хуже наших... — Влад повернулся и обнаружил, что Чайки в рубке нет, хотя ее голос раздавался совсем рядом. Влад поспешно включил экраны кругового обзора. Чайка, зажав коленями метлу, кружила вокруг корабля, время от времени шлепая ладошкой по посеченной броне.

— Что ты там делаешь?

Чайка с довольным видом появилась в проеме амбразуры. Спрыгнула на пол, и метла мгновенно оказалась у нее за плечом.

— Я знаки ставила, — пояснила Чайка, — будто бы эта ступа мне принадлежит, будто бы я ее усмирила и теперь ее хозяйка. А то, что же, нам с каждой встречной девкой драться? Так и неприятностей нажить недолго.

— А мое начальство эти знаки не заметит? А то я таких неприятностей огребу, что на десятерых хватит:

— Не должно. А, в крайнем случае, я их сниму. — Чайка присела на корточки в углу, уже ставшем для нее привычным, и продолжила, не меняя тона: — Давай теперь с твоим начальством разбираться. Очень почему-то хочется ему насолить.

Влад смотрел, и в голову пришла мысль, не посещавшая его уже много лет: взять бы карандаш и нарисовать, как Чайка уютно чувствует себя в этой страшно неудобной позе.

Потом он заговорил:

— Я даже не знаю, с чего начать. Я был пилотом в имперских войсках; у нас империя — над каждым человеком есть свое начальство, и все, в конечном счете, подчиняются императору. Хотя и император тоже скорее символ, так что я даже не знаю, есть ли у нас хоть кто-то вполне свободный. Государство при империи самодовлеюще и подчиняет всех.

— Кракен какой-то, — вставила Чайка.

— Во-во. Хотя скорее голем — живет, но сам не живой. И всех живых парализует. Но все-таки пилот — это не самое худшее, что может быть с человеком, я люблю летать, мне нравились сложные задания, и у начальства я был на хорошем счету. Но потом кто-то решил, что меня выгоднее использовать по-другому. Меня лишили всего, даже имени, даже права называться человеком. За каждый шаг мне теперь приходится отчитываться, и за всякое свободное движение меня наказывают унижением и болью. С минуты на минуту восстановится связь с базой, где сидят мои командиры, и весь этот ад начнется заново.

— Почему же ты их слушаешь? — очень тихо и очень серьезно спросила Чайка.

— У них есть способ заставить меня слушаться. Способ зверский, бесчеловечный, но, по счастью, не всегда работающий. Понимаешь, есть такая характеристика пространства — пси-вектор. Так вот, когда он повышен, они не могут до меня достать. А сейчас он уменьшается с каждой минутой. Кроме того, я знаю, что, когда пси-вектор повышен, торпедники — то есть ведьмы — не летают. Что-то у вас с помелом происходит.

— Сытое помело летает всегда, — твердо объявила Чайка.

— А вчера?

— Вчера был кракен. Взлететь я бы могла, но он сожрет сразу.

— А прежде? Вот, смотри, тут графики, не знаю, поймешь ли...

К удивлению Влада, в графиках Чайка разобралась с ходу, сказались занятия кабалистикой. Она перекладывала исчерченные листы, морщила нос, потирала ладонью ссадину над бровью, потом объявила:

— Кажется, я знаю, что это. В эти дни из глубин инферно выплывали адские жители. Вот, вчера, это был Великий кракен. Разумеется, мы не летаем в эти дни — кому хочется попасть на зубы исчадью зла?

— Не понимаю, — сказал Влад. — Какое еще инферно? В космосе нет никакого инферно. Повышается пси-вектор, и повышается вероятность нервных срывов и космического психоза. Мы больше пятисот лет осваиваем галактику, но никаких адских жителей покуда не встретили, никто на зубы исчадьям зла не попадал.

— Мир, тот, что мы знаем, — словно младенцу, принялась объяснять Чайка, — состоит из земли, океана с островами и ада, о котором мы не знаем ничего, кроме того, что он есть. Где-то существует еще Старая Земля, но о ней никто не помнит, вот разве ты обещал показать...

— Что за средневековая космогония? — перебил Влад. — Добро бы вы одичали в своем захолустье и ничего о мире не помнили, но вы-то меж звезд летаете. Мы же с тобой в семистах парсеках от Земли встретились. Ну, вот это, по-твоему, что? — Влад ткнул в экран кругового обзора.

Камеры, с которых подавался сигнал, были расположены на самом носу корабля, и вид оттуда открывался такой, что дух захватывало. Безымянная планета торопилась накручивать дни, и солнце, еще недавно бывшее за горизонтом, поднялось уже довольно высоко, короткая ночь кончилась. Сильный ветер гнал облака по изумительно аквамариновому небу, сквозь которое нельзя было различить никакого намека на космос. На северо-востоке громоздился горный кряж, на краю которого упала ступа и где до сих пор дотлевал пожар, вызванный необдуманным выстрелом плазменной пушки. С других сторон начиналась холмистая степь, теряющаяся в дымке смазанного горизонта. Ничего живого на экранах заметить не удавалось, падения двух межзвездных гостей и огненные забавы разогнали всю окрестную живность.

— Это остров, — уверенно ответила Чайка. — В океане много таких, каждый возле своего огня. Этот остров хороший, тут и дышать можно свободно, и ходить, а на других без помела и одевки минуты не проживешь. Все острова плавают в океане, тут мы с тобой и встретились. По одну сторону океана — Земля, по другую — ад. Что делается там, мы не знаем, оттуда еще никто не возвращался, а недавно старшие сестры попросту запретили туда соваться, и строго запретили, за нарушение этого запрета — сразу развоплощение, безо всякой пощады. Может быть, ты и прав, и никаких адских жителей нет, а есть только мертвый хаос, но то, что прорывается оттуда в космический океан, мы привыкли называть инфернальными существами. Все-таки проще думать, что имеешь дело с живым, чем с мертвым, которое умеет охотиться и убивать.

— Круто, — признал Влад. — Это выходит, какие-то другие пространства или вселенные? Похоже, что средневековая космогония у меня, потому что мы не знаем ничего, кроме космического пространства и... в общем — островов. И Старая Земля — это такой же остров, что и этот. Ну что ж, кое-что мы все-таки выяснили. Значит, ты говоришь, пси-вектор возрастает, когда происходит энергетический прорыв из инферно в наш континуум... — Влад перехватил удивленный взгляд Чайки и пояснил: — Это я перевожу твои слова на свой язык. Обидно, что так получается, но учти: чтобы освободиться, я полезу не только в ад, но и вообще куда угодно.

— Это я уже поняла, — согласилась Чайка. Они молчали довольно долго, потом Чайка спросила:

— А не может получиться так, что твои злодеи и сама империя, в которой никто не свободен, это просто еще одно проявление инфернальных сил?

— Нет, — Влад решительно покачал головой. — Это наше родное изобретение. Ад не может быть где-то, настоящий ад всегда в нас самих.

ГЛАВА 6

Передатчик заработал через полчаса.

— Фига, Фига, отвечай базе, — зазвучал в рубке голос сквайр-лейтенанта Ногатых, сменившего на посту лорд-капитана Кутерлянда.

Издевательский позывной “Фига” придумал для осужденного Кукаша лично гранд-майор Кальве.

Влад приложил палец к губам, призывая Чайку к молчанию, и ответил:

— Осужденный Кукаш слушает.

— Почему молчишь, сволочь? Задницу заложило? Так я могу прочистить, — сквайр-лейтенант Ногатых, не имевший никакого отношения к землевладельцам старой Англии, умел и любил ругаться, а “задница” во всех падежах и синонимах была его любимым словечком.

— Связи не было, — коротко ответил Влад.

— Сейчас тебе такая связь будет, забудешь, как маму родную звали, — пообещал сквайр. — Докладывай обстановку.

— Шторм, — коротко сказал Влад. — Чрезвычайно много быстрых протонов в спектре. Совершил вынужденную посадку, сейчас лежу на брюхе.

— Я же тебя подняла! — воскликнула Чайка.

Влад замахал руками и лишь потом сообразил, что, пока Чайка не произносит слов вслух, штабные ее не услышат. Но и того, что произнес Влад, было достаточно, чтобы привести Ногатых в ярость. Приходить в ярость сквайр-лейтенант умел превосходно, заводясь с полоборота.

— Тебе что было приказано, падаль? Маневрировать, уходить, в дрейф ложиться... а на планету садиться не сметь!

 “Тебе бы там поманеврировать”, — с ненавистью подумал Влад, но вслух произнес лишь:

— Связи не было. Гравитационные возмущения одно за другим шли.

— Что значит — не было связи?! — орал Ногатых. — Должна была быть! Просрал задание, говнюк! Вот, что теперь делать?

— Я собираюсь поднять корабль своими силами.

Влад сказал это, надеясь успокоить разбушевавшегося куратора, но добился прямо противоположного.

— Кретин! — взревел Ногатых. — Каким местом ты думал? Пси-вектор на нуле, чтоб ты у меня пернуть не смел, не то что корабль поднимать своими силами. Сиди и жди, пока за тобой прилетят!

— Слушаюсь, — хмуро сказал Влад.

— Раньше надо было слушаться, прежде чем на планету садиться. Теперь готовь жопу к порке, так всыплем, что навеки отучишься сидеть. Штанишки снять не забудь, засранец!

Особой темой в разговорах сквайр-лейтенанта было обсуждение того факта, что при наказании болевым шоком никто из истязаемых не мог сдержать некоторых физиологических реакций, так что, в дополнение ко всему, осужденному потом приходилось чистить изгаженный комбинезон. Гранд-майор Кальве чрезвычайно любил сразу после применения поводка устраивать осужденным марш-бросок, так что спустя полчаса каторжники смердели, словно ходячая выгребная яма. Для Влада именно эта часть наказания была особенно мучительной.

Селектор донес удаленные голоса, затем Ногатых пропел в микрофон:

— А вот и папочка твой пришел... Гляньте, господин гранд-майор, что ваш подопечный натворил!

— Натворил — накажем... — очевидно, гранд-майор Кальве только что плотно отобедал и теперь находился в наилучшем расположении духа.

— Мало того, он еще собирается при нулевом пси-векторе запускать двигатель и взлетать с планеты самостоятельно!

— Значит, накажем сугубо.

— Господин гранд-майор!.. — взмолился Влад. Он хотел придумать какую-то отговорку, что склон ненадежен и корабль может быть засыпан оползнем, что в небе появились торпеды... Еще какую-нибудь ерунду, лишь бы Кальве не врубал поводок. Потом он, конечно, возьмет свое, но тогда рядом уже не будет Чайки, она не увидит всех гнусных и грязных физиологических подробностей, не услышит хрипа, неудержимой икоты, а быть может, и криков... Чайку надо избавить от этого зрелища во что бы то ни стало.

— Что, господин гранд-майор? — ласково переспросил Кальве, и Влад понял, что уж теперь поводок будет врублен непременно.

Чайка стояла в растерянности. Она не понимала звуков, издаваемых решеткой, но слышала ответы Влада, чувствовала его беспокойство и страх. Кого он боится? Мертвой штуковины, которую сам так недавно прихлопнул одной короткой фразой. Почему же он сейчас медлит? И Чайка решила прийти на помощь. Она набрала полную грудь воздуха, а затем громко и отчетливо произнесла:

— Замолкни, дурак!

— Что ты сказал?! — в два голоса всхрипел динамик.

Теперь терять было нечего. Оставалось спровоцировать Кальве на убийство и утешаться мыслью, что гранд-майору влетит за самоуправство.

— Сукой ты был, майор, сукой и остался, — произнес Влад в микрофон. — Мало я тогда тебе по морде врезал.

В следующую секунду пришла боль. Она родилась в позвоночнике, в самом крестце, словно приступ радикулита, поднялась вверх, обхватив ребра невралгической атакой, скрутила шею острым миозитом, отдалась в затылке и лишь затем разлилась по всему телу, так что уже нигде, по всей планете, во всей Вселенной не оставалось ничего, кроме неторопливой и безжалостной боли. Каждый палец скрючивало подагрой, всякий зуб пульсировал пульпитным воспалением, и любой оттенок боли существовал сам по себе, не смешиваясь в единый вопль, а причиняя свои особые мучения. Можно было кусать губы и руки, можно кричать и корчиться, ничто не уменьшало боли и не отвлекало от нее. И даже потерять сознание, уйти в спасительное беспамятство было невозможно: поводок, врезавшийся в мозг, в самый болевой центр, держал не отпуская.

Всю силу воли, всю ненависть Влад кинул лишь на одно: не закричать, но на самом деле уже выл сквозь сжатые зубы бессмысленным звериным воем.

Целое мгновение Чайка, замерев, смотрела, как страшно сработало прежде безобидное заклинание. Черная смертельная струна перепоясала Влада, удавкой затянулась вокруг него, превратив в бьющийся комок боли. Это была не узда и даже не аркан, а что-то бесконечно грубое, варварское, предназначенное только для одного — причинять мучения. Сердце еще не начало отсчитывать второй удар, а Чайка метнулась и перехватила конец уродского бича, протянувшегося через океан. Она ожидала рывка и приступа боли, но руки, державшие противоположный конец, оказались на удивление гнилыми и не смогли оказать никакого сопротивления.

Влад кричал. Затянувшийся узлом конец удавки рвал его мозг, не позволяя ни мгновения передышки, убивая мучительно и верно. Легким толчком Чайка опрокинула Влада в небытие, заставив забыть себя и не чувствовать лишних страданий, а потом левой рукой принялась распутывать узел. Правой она удерживала бич, подавая на него слабину, потому что мерзавец, укрывшийся за океаном, продолжал подергивать свой инструмент, недоумевая, почему не слышит криков.

— Что там случилось? Сдох он, что ли? — спросил Ногатых.

— Не должен, — процедил Кальве. — Ну-ка, сквайр, глянь, какой там пси-вектор? Может, у меня поводок отказал?

Готово! Чайка скинула последнюю петлю, извлекла вонзившееся в душу черное лоснящееся жало, двумя пальцами обломила его и брезгливо кинула прочь. Мгновенно сплела в уме самую причудливую узду, какую только смогла измыслить, повязала ее на конец дергающегося бича, затянула на самодав и украсила сверху кокетливым бантиком. Сейчас тот, кто мучил Влада, узнает, что такое настоящая боль. Чайка отпустила натянутую струну, и ее подарок скользнул на тот конец бича, за океан.

— Все в порядке, пси-вектор на нуле! — сквайр-лейтенант обернулся и замер с открытым ртом.

Гранд-майор Кальве плакал. По щекам катились мелкие, не приносящие облегчения слезы. Гранд-майор оплакивал свою бездарно загубленную жизнь, рыдал от безысходности и душевной муки. Чувство безвозвратной потери сдавило ему грудь, и самое страшное, что Кальве сам не мог сказать, что именно он потерял. Оставались только горе, тоска, мрак...

— Что с вами, господин гранд-майор?

Гранд-майор Кальве бился лицом о столешницу, безуспешно стараясь заглушить угрызения совести, о существовании которой он не подозревал минуту назад.

Теперь из динамика доносились понятные звуки: один голос бессвязно бормотал, второй плакал. Чайка удовлетворенно кивнула и вновь, повторила заклинание:

— Замолкни, дурак!

На этот раз заклинание сработало, а вернее, перепуганный сквайр-лейтенант Ногатых поспешно выключил связь.

Чайка обернулась к лежащему без сознания Владу. Тело его, только что сведенное судорогой, обмякло, сквозь полуприкрытые веки поблескивали белки закатившихся глаз. Как можно осторожнее Чайка коснулась души. Рубец, так испугавший ее в прошлый раз, зиял рваной раной.

Что же делать? Наложить самую мягкую, самую нежную повязку, заглушить боль, даже воспоминание о ней, и прошлая жуть никогда не вернется, и никогда не явится на свет темное облако ненависти. А у Чайки в руках окажется самая мягкая, самая нежная на свете узда. Влад станет тих, послушен, он ни на шаг не захочет отойти от нее, и, если она скажет: “Стреляй!” — он выстрелит без рассуждений. Из его разговоров исчезнут непонятные шутки, а из жизни — неведомая цель. А когда Чайка в следующий раз скинет одевку, в его взгляде не вспыхнет жадного восторга, Влад будет безразлично смотреть и ждать распоряжений.

Чайка сжала ладонями виски Влада, заглянула в невидящие глаза:

— Пожалуйста, справься с этим сам. Я очень прошу.

Влад вздохнул и застонал, цриходя в сознание.

Минуту он бессмысленно смотрел в потолок, потом облизнул распухшие, искусанные губы и произнес:

— Надо же — жив. Не думал, что он меня отпустит. Отпустил... Боюсь, впрочем, ненадолго.

— Навсегда, — твердо произнесла Чайка. — А если он или кто-то другой снова явится и захочет набросить на тебя эту мерзкую штуковину, я его сразу убью.

— Ты что, сняла поводок?!

— Конечно, сняла! — страдальчески выкрикнула Чайка. — Дела там и на минуту нет, да откуда мне было знать, что на человека, как на дикого зверя, аркан наброшен? И ты тоже хорош — о каких-то векторах рассуждает, нет чтобы прямо сказать: на привязи я, помоги, мол!..

— Сняла поводок... — глупо улыбаясь, повторил Влад. — Ты волшебница, Чайка.

— Разумеется — волшебница, — согласилась Чайка. — Кто же еще?

— Я думал, добрые волшебницы бывают только в сказках.

— А у нас, — сказала Чайка, — все сказки обязательно про любовь. И я никак не могла понять, что это такое. А сейчас, когда они тебя мучили, я, кажется, поняла. Ты такой беззащитный, такой слабый... Мне так хочется защитить тебя, укрыть от всякой беды. Наверное, это и есть любовь?

Как бы хотел Влад услышать от девчонки, с которой он и знаком-то всего ничего, слова любви! Вот только не в такой форме и не в эту минуту...

— Прости, — сказал Влад, — но ты не могла бы выйти ненадолго? Мне... надо вымыться.

— Конечно, — немедленно согласилась Чайка. — А хочешь, я дам тебе свою одевку? Она все вычистит как надо.

ГЛАВА 7

Утром следующего короткого дня они покинули гостеприимную планету, так и оставшуюся для них безымянной. Собственно говоря, было совершенно все равно, когда именно вылетать, но природа человеческая такова, что начало всякого дела удобнее приурочивать к утру. По пологой спирали корабль поднялся ввысь, и планета вскоре впрямь превратилась в островок, затерянный в безбрежном океане.

— И куда мы теперь? — спросила Чайка, завороженно следящая за чудом укрощения мертвой ступы.

— Не знаю. Куда-нибудь подальше. Меньше всего мне бы сейчас хотелось встречаться со своими, но боюсь, что меня не оставят в покое. Как бы генерал Мирзой не послал сюда “спасательную экспедицию”, — последние слова Влад произнес с заметным сарказмом, — и если он выделит для этой цели корабли с торпедными ускорителями, то они будут здесь очень скоро. А я совершенно не хочу вступать в бой и вообще видеть их.

— И что делать? — это было не жалобное восклицание растерянного и беспомощного существа, а трезвый вопрос: что лучше всего предпринять в данной ситуации.

— Пока есть время — отлететь как можно дальше, а потом глушить двигатель и ложиться в дрейф или, лучше, опуститься на какую-нибудь планету... на остров. Ты же сама знаешь, с какого расстояния можно обнаружить включенный двигатель. А искать меня будут крепко, можешь не сомневаться.

— Зачем?

— Хотя бы для того чтобы спросить, как я снял поводок. Наши ученые считают, что это совершенно невозможно сделать.

— Скажи им, что это я сделала.

— Боюсь, что, если они узнают о тебе, нас начнет ловить весь имперский флот. Ведь война с торпедниками — то есть с вами — идет уже триста лет, и до сих пор о вас ничего не удалось узнать.

— Какая война? Мы ни с кем не воюем!

— Это вы так считаете. А они считают, что идет война.

— Ладно, с этим мы разберемся потом, а пока давай думать, куда ж нам плыть? Если бы твоя ступа была живой, я бы закрепила помело возле чктера, это вон там, в дальнем конце, — Чайка указующе махнула рукой, — и показала бы, что такое настоящая скорость.

— Если бы ты не была живой, — многозначительно произнес Влад, — я бы зажал торпеду манипулятором, закрепил ее в створе плазменного генератора, это вон там, в дальнем конце, — Влад скопировал жест Чайки, — и показал бы, что такое настоящая скорость.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Попробуем?

— Попробуем! Только без манипулятора.

— И без узды, — непонятно сказала Чайка. Чайка протиснулась в технические помещения и через минуту крикнула оттуда:

— Готово!

— Сама оттуда отойди! — приказал Влад.

— Ты с ума сошел! Метлу в руках держать надо, а то ничего не получится.

— Во время работы двигателя сильно фонит.

— Ерунда, у меня одевка.

Влад поднялся, заглянул в оставшийся открытым люк. Чайки не было, над створом плазменного генератора висела торпеда.

— Дверь закрой поплотней, — услышал он голос Чайки. — У тебя-то одевки нет.

Влад задраил люк, вернулся в кресло пилота и включил тягу.

До сих пор Владу не приходилось иметь дело с торпедными ускорителями, а тренажер, даже с полной иллюзией достоверности, этой самой достоверности и не давал. Вселенная повернулась вокруг корабля. Звезды, до которых нужно было лететь много часов, а то и дней, набегали и оказывались за кормой в считанные минуты. И при этом Влад успевал заметить множество подробностей и мелких деталей, казалось бы невидимых на такой скорости. И знал, что может совершить любой маневр, затормозить и развернуться практически мгновенно. А ведь скоростным истребителям, оборудованным пленными торпедами, подобные виражи были недоступны, для них маневр начинался лишь на субсветовых скоростях.

— Летим? — голос Чайки звучал совсем рядом.

— Летим!

— А ты знаешь, ведь прирученная ступа таких скоростей не развивает.

— Наши корабли тоже.

— Это потому, что мы вместе летим, — последнюю фразу они произнесли одновременно.

— Какой остров ты выберешь себе? Хочешь вон тот? Добрый, приветливый островок... —

Влад, не глядя на экран, понял, куда указывает Чайка, различил звезду и даже невидимую на экранах кислородную планету.

— Погоди, — сказал он. — Сначала покажи мне Новую Землю.

— Ты разве не видишь? Смотри лучше!

Увиденное оказалось настолько ярким и неожиданным, что Влад непроизвольно охнул, вызвав у Чайки взрыв веселого смеха.

— Что, проняло? Смотри, смотри!..

Мир, только что казавшийся единственно возможным, вдруг превратился в подобие картинки, которую плоский экран тщится представить объемной. Зато взгляд теперь проницал настоящий объем, истинную многомерную глубину, что так привлекала живописцев прошлого, дразнила и не давалась им. Что именно находится там, Влад рассмотреть не мог, однако ощущал безграничное пространство, ничуть не уступающее космосу, которому они все еще принадлежали. Но теперь, чтобы покинуть космический океан, достаточно было прорвать плотную, но проницаемую завесу, что до поры скрывала неведомый мир. Вернее, завес было две: одна — играющая беспокойными оранжевыми разводами, вторая — мерцающая ровной, спектрально-чистой зеленью. Плоская вселенная Влада была зажата между этими двумя завесами.

— Куда? — крикнул Влад.

— В зеленое! Там Земля!

Никогда еще ни один пилот не совершал такого виража, подобные кунштюки были доступны лишь неуемной фантазии ведьм. Пелена взорвалась изумрудными сполохами, и Влад увидал Землю. Безбрежная бескрайняя даль, тянущаяся до горизонта и за горизонт, в бесконечность. Именно тот безбрежный простор, который должен быть на настоящей Земле. Гладко синело море, темным малахитом отсвечивали леса, дремучие, нехоженые... Заснеженные горы казались гравированными на фоне небес. И все это первозданное великолепие тянулось бесконечно, без границ и преград, — на север, запад, восток и юг.

Плотный ветер ударил Владу в лицо. Какой ветер? Даже на тысячекратно меньших скоростях любая, самая разреженная атмосфера покажется каменной стеной, о которую расшибется неосторожный корабль. Какие леса внизу, какое море, если проносишься быстрее, чем можешь заметить их, если обгоняешь самый свет? И все же ветер бил в лицо, а землю Влад видел сам, без помощи экранов, услужливо подстраивавших картину сверхсветового полета к слабому человеческому восприятию.

— Смотри! Смотри! — ликовала Чайка. — Это Земля!

— И там, что же, никто не живет?

— Там живем мы. По преданию, со Старой Земли улетело шестьсот шестьдесят шесть ведьм, а сейчас нас больше миллиона.

— Миллион человек на целую вселенную? Это меньше, чем ничего! Зачем же вы рветесь в океан?

Чайка рассмеялась, и смех ее слился со свистом ветра.

— Только там есть настоящая мощь! Здесь погасшему помелу, чтобы пробить завесу, надо копить силу полсотни лет, а там можно наловить бирюзовиц за каких-то два дня. А знаешь, сколько звездчатки слопала моя метелка, пока мы неслись через океан? Вы сотни лет живете там, но научились только переползать с одного острова на другой, вы не знаете, как богаты те просторы! И вообще, ведьма рождена, чтобы летать, а значит, мы не можем без океана.

— А что там? — Влад ткнул пальцем в вышину. Бездонная голубизна глядела оттуда, чистая, без единого облачка; все облака ползали понизу. Тяжелое солнце, багровея, опускалось к горизонту, по всей бесконечной Земле разом наступал вечер, но в небесах не было заметно еще никакой лиловости, они вздымались на непредставимую высоту, так что хотелось взмыть туда и узнать, что находится за пределом, положенным каждому Икару.

— Там небо.

— Это я вижу. Но что дальше, за ним?

— Не знаю. И никто не знает. Туда можно лететь сколько угодно, хоть всю жизнь, но никуда не прилетишь. А когда захочешь вернуться, то окажется, что Земля совсем рядом, просто ты улетел очень далеко от дома.

— Здорово! Сюда бы наших физиков, уж они бы помудрили с такой анизотропией, — Влад еще выговаривал последнее мудреное слово, а руки его сами, независимо от разума, включили торможение. Ступа дернулась и, вопреки законам физики, мгновенно погасила скорость, неподвижно зависнув в воздухе.

— Смотри, — сказал Влад. — Дым.

— Ну, дым, — согласилась Чайка. — Горит что-то.

— Это не пожар. Это дым от костра или из трубы. Там люди.

— Нет там никого. Если бы там творилось хотя бы самое слабенькое колдовство, я бы заметила.

— Там люди, — повторил Влад и направил ступу к земле.

Игла патрульного катера лежала на берегу небольшого озера. Она лежала здесь уже давно, молоденькие деревца, проросшие вскоре после падения, успели вырасти и сплести свои ветви над тонким корабельным носом. Кормовая часть вросла в землю, в дюзы нанесло земли, и там ярко зеленел мох. Входной люк был широко распахнут, а рядом стояла приземистая деревянная хижина. Между этими двумя жилищами горел костер, на нем, в котелке, изготовленном из шлемофона, кипело какое-то варево.

Влад, отключив маршевый двигатель, опускал король на одних гравигенераторах, что было абсолютно невозможно во время шторма, когда гравитационные возмущения грозили превратить его в пар вместе с половиной планеты. Восьмидесятиметровая громада замерла, едва коснувшись травы. На самом деле корабль продолжал висеть, хотя со стороны казалось, что он стоит прочно и незыблемо. Чайка, давно уже в истинном виде стоявшая за спиной Влада, довольно кивнула. Очевидно, она тоже оценила изящество посадки.

Из хижины вышел старик. Судя по всему, он не слышал прибытия космического корабля и просто шел к котелку помешать свой суп. Но не заметить объявившуюся на берегу башню он не мог. Старик приставил ладонь козырьком ко лбу, словно намереваясь получше разглядеть свалившегося гостя, потом, спотыкаясь, поспешил навстречу. Изношенная до дыр форма пилота космических сил мешком болталась на тощей фигуре, на голове красовалась плетеная шляпа, напоминающая перевернутую корзинку, в руке зажата деревянная ложка, которой старик энергично размахивал.

Входной люк оказался почти на тридцатиметровой высоте, да и амбразура, через которую они выбирались раньше, сейчас была вознесена метров на десять. Сигануть с такой высоты — не проблема, а вот обратно не вспрыгнешь. На базе все есть: и гравитационный лифт, и обычный трап, а тут?.. Лишнего оборудования на истребитель не нагрузишь.

— Эгей! — крикнул старик. — Кто такие?

— Лейтенант Кукаш, Седьмая опорная база, — отрекомендовался Влад, тихо надеясь, что старик не станет слишком пристально разглядывать его форму, на которой начисто отсутствовали знаки различия.

— Лейтенант Якобсон, Первый истребительный флот! — старик поднес два пальца к корзинке, заменявшей шлем.

Охотник за торпедами! Тогда ясно, как его сюда занесло.

— Спускайтесь вниз! — крикнул старик, призывно взмахнув ложкой. — У меня как раз готов обед!

— Легко сказать — спускайтесь, — пробормотал Влад. — А обратно как?

— Обратно — я подниму, — тихо подсказала Чайка.

— Эх!.. — Влад огорченно махнул рукой и прыгнул.

Земля встретила его на удивление мягко. Очевидно, и здесь Чайка подстраховала слабое и беззащитное существо.

Сама Чайка спланировала, даже не прикоснувшись к помелу.

Лейтенант Якобсон приблизился к ним. То, что сверху казалось спотыкающейся на каждом шагу походкой, вблизи обратилось в бодрую старческую припрыжку. На лице отшельника не отражалось ни удивления, ни восторга при виде спасителей, лишь живейшая радость, вызванная приступом гостеприимства. И только опытный взгляд мог заметить в глубине глаз сумасшедшинку, объясняющую все.

— Мадмуазель! — воскликнул престарелый лейтенант, вновь поднося два пальца к головному убору. — Вам уже говорили, что вы прекрасны?

— Нет, никогда, — серьезно ответила Чайка.

— Значит, я буду первым. А вам, лейтенант, должно быть стыдно. Почему я, пожилой человек, должен говорить комплименты вашей даме?

— Я постараюсь исправиться, — улыбнулся Влад.

— Я как знал, что сегодня будут гости, — бормотал бывший истребитель торпед, непрерывно совершая приглашающие пассы в сторону костерка. — Похлебка получилась просто праздничная! Представляете, вчера в силки попали разом два кролика! То есть это, конечно, не совсем кролики, но я их так называю. Представляете, разом два! И я обоих сварил, все равно ведь испортятся. А тут как раз вы. Представляете, как удачно? Вы обязательно должны отведать супа. Это вам не боевой рацион, это настоящее! Пам-тирам-пам!

— Мы непременно отведаем вашего супа, — согласилась Чайка.

— Простите, лейтенант, а вы давно тут один? — спросил Влад.

— Порядком, — старик засуетился, засучил рукав комбинезона, глянул на экранчик наручного компьютера. — Сейчас доложу точно, у меня во всем порядок... Так-так... Я здесь один ровно шестьдесят три года, девятнадцать дней и... пятнадцать с половиной минут.

— Все-таки помело лучше, — уверенно произнесла Чайка. — Вы могли бы улететь отсюда уже тринадцать лет назад.

— Улетать отсюда? — воскликнул Якобсон. — Зачем? Кем я был там? Лейтенантом! Одним из миллиона лейтенантов имперского флота. А здесь я все! Представляете? Все вокруг существует для меня! Этот закат... О! Сегодня он для нас троих, это прекрасно, это вносит разнообразие в жизнь, но вчера он был только для меня. Для меня наступает весна, для меня гремят грозы и цветут цветы. Для меня кролики плодятся в кустах. Если бы не я, кто радовался бы красоте, кто одушевил бы все это, пам-ти-рам-пам?

— А ведь он прав, — сказала Чайка так, чтобы слышал только Влад.

Старик бросился в хижину, вынес оттуда три глиняных миски.

— К столу, к столу, — приговаривал он, хотя никакого стола не было и в помине. — Никаких разговоров, иначе кролики переварятся и будут уже не такие вкусные. Мадмуазель, я положу вам вот этот кусочек. Я понимаю: фигура, диета, но сегодня — никаких диет! Лейтенант, почему вы не кушаете? Ах, да — ложка! Вот она. Кстати, вы заметили, что у меня три миски? Представляете? Ровно три, хотя мне вполне достаточно одной. Видимо, я догадывался, что у меня будут гости, и сделал три миски. Я вижу в этом глубокий смысл, вы не находите, лейтенант?..

Кролик действительно показался вкусным, особенно после сублимированного боевого рациона. Закат отгорел для всех троих, на потемневшем небе высыпали огромные, с кулак, звезды. Некоторые мерцали неподвижно, другие заметно двигались. И тех, и других было очень много.

— Видишь, это планеты, — сказала Чайка.

— И до них не долететь?

— Никак. Я же рассказывала.

— Я вот что думаю... Может быть, здешнее небо — просто еще одна пелена, отгораживающая новую, неведомую покуда вселенную. Вселенную за голубой гранью. Инферно — за оранжевой, Новая Земля — за зеленой, а наш мир, — он ведь желтый, правда?

— Правда. Назад полетим — сам увидишь.

— Радуга миров!.. — нараспев произнес старик. — Был такой популярный ансамбль, года этак шестьдесят три тому назад. Отличную музычку играли ребята! Не слыхали? Пам-тирам-пам! Хотя, где вам слыхать, вы тогда еще небось не родились. А мне нравилось. Пилоту нельзя ничего постороннего на истребитель брать, но я обязательно протаскивал клипсу с записью. Не знаю, как сейчас, а в наше время на один кристалл хоть сто симфоний пиши — все влезет. Но я брал всего одну песню, заглавную: “Радугу миров”. Вот она и крутилась, сто раз, двести, тысячу... Вот так: пам-тирам-пам! Хороший мотивчик, верно? Если его тысячу раз подряд, такая злость появляется, боевая. А мне тогда страсть капитана хотелось получить. У вас сейчас как, тоже капитана дают за пойманную торпеду?

— Или посмертно.

— А я так и не знаю, дали мне посмертно капитана или я в пропавших без вести числюсь. Теперь уже все равно, а тогда — ого! — я боевой был. Ну и вылез с манипулятором наперевес. А торпеда меня под самую боевую рубку и поцеловала. Дальше помню смутно. Только чувствую, я в кресле лежу, руки-ноги свинцовые, пальцем не шевельнуть, голова раскалывается, а в ушах “пам-тирам-пам!” без перерыва. И, представляете, вижу: торпеда — поганка — целехонькая, круги накручивает, все ближе и ближе. Злость меня взяла — представляете? — и я ее подловил-таки на повороте да со ста метров из главного калибра! Вы хоть представляете, как это в атмосфере из главного калибра лупить?

— Представляем, — сказал Влад. — Пришлось недавно.

— Потом в башке прояснело, гляжу — земля внизу. Батюшки-светы, в планету врезался и не заметил! Ведь в атмосфере уже... Ну, я двигатель на форсаж, и свечой вверх. И, представляете, я таким манером неделю шпарил, а улететь так и не смог. Продукты кончились, кислород на исходе, а земля как на ладони. И связи нет, эфир молчит, как убитый. Если приборам верить, я чуть не световой год отмотал, а как назад повернул — вот она, земля, родимая, рядышком. Представляете? С тех пор я знаю: все приборы врут, правду говорит только сердце. Ну да ты, лейтенант, и сам это знаешь, а если сомневаешься, то у спутницы спроси, она подскажет. Да не забывай ей почаще говорить, что она прекрасна. Старый волокита Якобсон понимает в этом толк.

Старик заклевал носом и задремал возле прогоревшего костра.

— Это что же получается, — сказала Чайка, — его тоже приняли за дикую ступу и пытались заарканить? И что это за торпеды? У нас не рассказывают ни о каких торпедах, никто из сестер не видал ничего подобного.

— Прежде всего, — произнес Влад и надолго замолчал, уставясь себе в колени, — прежде всего, никаких диких ступ нет. Ни одной. Они все сделаны. Руками, безо всякой магии и волшебства. Вот как эта хижина, на которую ты уже столько раз оглянулась. У вас что, и дома живые?

— Живые, — кивнула Чайка.

— А у нас — мертвые. Сложенные из разных кусков, из камней и прочего. И корабли, которые вы зовете ступами, тоже собраны из мертвых частей. Такой корабль никуда не полетит, если в нем нет пилота. Нужен человек, и он сидит внутри каждого звездолета. И когда какая-нибудь из твоих подруг кидает аркан, то она не зверя ловит, а берет в плен одного из моих товарищей. Теперь о торпедах. Ты знаешь, я вижу не так, как ты. И когда ты берешься за свою метлу, я перестаю тебя различать, а вижу лишь светящуюся сигару. И другие люди видят точно так же. Вот эти сигары мы и назвали торпедами. Старый волокита Якобсон был в юности истребителем торпед. Конечно, он ни одной не поймал живьем, но по меньшей мере одну — сжег. Не надо говорить ему правду, она не принесет ничего, кроме ненужной боли. Когда триста лет назад ваши прабабки заарканили первые дикие ступы, мы решили, что на нас напал чудовищный и злой враг. Вас мы приняли за оружие, а самого врага назвали торпедниками. Мы уже триста лет воюем с вами.

— А мы этого не заметили, — донесся голос из темноты. — Мы думали — глупые звери огрызаются...

— Действительно, бездарная война. Триста лет галактическая империя, обладающая миллиардной армией, сражается с горсткой шальных девчонок, а те даже не заметили, что с ними воюют.

— Пам-тирам-пам! — пропел во сне истребитель Якобсон.

— Погоди, — сказала Чайка, — а как же подруги рассказывали, что на их глазах ступы проглатывали некоторых сестер. Просто брали и заглатывали живьем.

— А у нас есть тысячи записей, как торпеда касается корабля, а затем следует взрыв. Тоже не слишком объяснимо.

— Это как раз понятно. Заарканенную ступу утаскивают сюда, усмиряют, здесь это легче, потому что в океане ступа начинает бросаться из стороны в сторону, а над Новой Землей все ступы идут вертикально вверх, и их проще объездить. Потом, когда вместо грубого аркана уже накинута узда, сестра влезает в пасть, удаляет ступе язык, огненные железы, ну... и прочее, что ей не нужно, и выбрасывает все это в океан через старый прокол. Его можно держать почти полчаса. Тоже удобно получается: ты здесь, а все опасные отходы — там. Ведь язык и после ампутации опасен. А через старый прокол отходы выбрасываются не только в старое место, но и в прежнее время, будто они оттуда и не исчезали. И, конечно, огненные железы взрываются и сжигают язык и все остальное. Чисто и никаких проблем.

— А мы видим взрыв артиллерийских батарей и считаем, что торпеда врезалась в звездолет и оба погибли, — закончил Влад. — Теперь все понятно. Так вот, когда ступа глотает наездницу, все еще проще. Ты сама видела, как я поймал твою подруженьку и втащил в амбразуру. Проглотил, можно сказать...

— Потому и амбразура, чтобы брать, а потом — ам! — и нету? — спросила Чайка.

— Не знаю. Вряд ли, это очень старое слово. Так вот, после того как затащишь торпеду внутрь, ее надо перепеленать, для этого возле створа камеры есть специальный маленький биоманипулятор, и поместить в створ. И тогда торпеда будет ускорять катер. Говорят, одной торпеды хватает на двадцать, а то и тридцать лет.

— Тридцать лет парализованной? — ужаснулась Чайка. — В этом коконе?

— Да. Не представляю, как девушка выживает там, без пищи, без воды, а порой и без воздуха.

— Помело кормит. Неужели ты не заметил, что ведьма и метла — единое целое, она без меня не может, я — без нее.

Влад представил, как Чайка в эту минуту нежно проводит пальцами по отполированной рукояти, и ощутил неожиданный укол ревности... к помелу.

— Что же делать? Получается, что люди и ведьмы сотни лет напрасно мучают и убивают друг друга. Мы могли бы летать вместе, а вместо этого ездим друг на друге, словно на диких зверях или мертвых торпедах.

— Найдем выход, — пообещал Влад. — В любом случае, правду должны знать и люди, и ведьмы. Сама же говорила, что придется тебе давать отчет старшим сестрам. Вот и расскажешь им все.

— Я боюсь, — прошептала Чайка, — что матерей ничуть не ужаснет мой рассказ. Они не были рядом с тобой это время, они не знают, какой ты, они не любят тебя и запросто могут сказать: “Что ж, на то мы и ведьмы”.

— А я боюсь даже представить, как поступит генерал Мирзой. Он и своих предпочитает держать на поводке, что уж тут говорить о вас. Но все равно, правду должны знать все. Просто Мирзой-бек узнает ее последним. А дополнительный биоманипулятор я демонтирую в первую же свободную минуту. На корабле не должно быть лишнего оборудования.

— Пам-тирам-пам! — согласилась ночная тьма.

— Смотри, бирюзовица летит, — сказала Чайка.

Влад вскинул голову, но ничего не успел заметить.

— Ты говорила, они в нашем мире водятся.

— Они здешние, только здесь их не поймать никакими силами, а там — хоть голой рукой бери. Они отсюда проваливаются в океан, но жить там не могут, слабеют быстро. Тут-то сестры их и ловят.

— Я вот думаю: кракен и все остальное, что лезет в наш мир из-за оранжевой завесы, ведь это, наверное, тоже какие-то природные явления или животные, которые попадают к нам совершенно случайно. Им плохо у нас, и они погибают в конце концов. Но никакой злой воли, которая бы насылала их, нет. Сама подумай, как это может быть: Вселенная, наполненная одним только злом? Это еще глупее, чем чистая, незамутненная ненависть.

— Хорошо, если так, — согласилась Чайка. — А то ведь за оранжевой завесой должна быть еще и красная.

Яркая точка с длинным истаивающим хвостом двигалась по небосклону, обгоняя медленно ползущие диски планет.

— Это что? — спросил Влад.

— Летит кто-то.

— Ступа?

— Нет, обычное помело.

— Хорошо. А то ступе я бы, пожалуй, кинулся на перехват. А так — пускай летит. Нас оттуда не заметят?

— А хоть бы и заметили, не все ли равно? Мало ли кто и зачем остановился?

— А это не может оказаться твоя подруженька... с доносом?

— Запросто, — сказала Чайка, откинувшись на траву и глядя в небо. — Пусть ее... — И не дождавшись от ночи подтверждения, сама добавила: — Пам-тирам-пам.

ГЛАВА 8

Улетали, как принято у людей, утром. Старик Якобсон суетился, провожая гостей, призывал их почаще заглядывать на огонек. На вопрос, не нужно ли ему чем-то помочь, тут же ответил, что у него все есть, а вот на имперских истребителях, насколько ему известно, ничего лишнего не бывает, представляете? Особенно если в экипаже такая привлекательная женщина, грабить которую было бы преступлением. Однако когда Влад выкинул из люка демонтированный малый манипулятор, отшельник сразу же прибрал его, пояснив, что намерен изготовить новые подметки взамен прохудившихся: разрезать вдоль, а потом липкой стороной наклеить на оголовок. Очень практично получается, представляете?

Влад представлял, Чайка — нет, но оба сказали, что вполне представляют. И лишь когда Чайка собралась поднимать слабое и беспомощное существо на высоту входного люка, Якобсон, смущаясь и запинаясь от смущения, попросил:

— Не могли бы вы, если вдруг соберетесь сюда снова, привезти для старого хрыча Якобсона совсем крошечный кристальчик с аудиозаписями? Не надо никаких симфоний, вполне достаточно песенки или двух, попроще, повеселее... Что-нибудь такое: пам-тирам-пам! Представляете? А то “Радуга миров” слегка поднадоела.

— Мы постараемся, — пообещал Влад. Лейтенант Якобсон долго махал плетеной шляпой вслед поднимающемуся кораблю, а Влад вдруг запоздало сообразил, что и подпрыгивающая походка, и старческая дрожь головы и рук — все подчинено одному простенькому ритму, непритязательному мотивчику, что шестьдесят три года попискивает из клипсы, уместившейся на волосатом ухе.

Кораблик со свистом вспарывал воздух, приближаясь к той скорости, когда пространство не выдерживает и открывает путь к иным Вселенным.

— Сначала — к нашим! — крикнул Влад, немного побаивавшийся, что пелена, разделяющая два мира, на этот раз не явится. Но именно в ту секунду, когда Чайка сказала: “Смотри!” — она появилась: палевая, золотистая, соломенная — ажурная преграда, к которой спешишь, словно к осенней роще, зная, что преграда раскроется и примет тебя.

Картина раскрывшегося космоса показалась такой родной, что Влад непроизвольно сказал: “Вот мы и дома!” — и лишь потом сообразил, что для Чайки домом является бесконечный фронтир Новой Земли, а у него ни в одной из двух Вселенных нет ничего, что он мог бы назвать домом. Не казармы же смертников так величать.

Влад включил приемник, и в рубке немедленно послышался голос лорд-капитана Кутерлянда, заунывно повторяющий:

— База вызывает лейтенанта Кукаша. Лейтенант Кукаш, ответьте базе...

— Ты гляди, — шепнул Влад Чайке, — я уже снова лейтенант.

Затем он произнес в микрофон:

— Слушаю, капитан.

Уже за одно это фамильярное обращение Влада вновь должны были бы лишить только что обретенного лейтенантства, но, видимо, Кукаш был слишком нужен, чтобы обращать внимание на подобные нарушения.

— О, наконец-то! — обрадовался Кутер-яянд. — Мы ищем вас уже вторые сутки. С вами хочет говорить генерал-барон Мирзой-бек.

Кутерлянд был единственный из кураторов, который во время сеансов связи ни разу не повысил голоса и никак не изругал Влада. Судя по всему, он был педант до мозга костей, и потому в неожиданно сложившейся ситуации, когда слишком много стало зависеть от доброй воли осужденного, именно Кутерлянда посадили ожидать связи. Вторые сутки не сниматься с дежурства и, наконец, получить ответ — тут есть чему обрадоваться.

В динамике щелкнуло, и рубку наполнил знакомый благожелательный голос генерал-барона:

— Добрый день, лейтенант! Прежде всего позвольте вас поздравить: вы полностью реабилитированы, вам возвращено прежнее звание и награды.

— Спасибо, — неуставно произнес Влад.

— Наши специалисты стоят на ушах, пытаясь понять, как вы это сделали, но пока сумели лишь дать название вашему методу: “Встречный удар”. Они предполагают, что поводок остался целым, но Кальве попросту не может применить его...

В голосе генерал-барона явно прозвучали вопросительные интонации. Нехитрый приемчик: произнося утвердительную фразу, чуть-чуть протянуть последнюю гласную, чтобы получилось едва заметное вопросительное “и?..”, которое спровоцирует на ответ упрямого собеседника.

Влад промолчал.

— Спасательная экспедиция уже вылетела, — продолжил генерал, выдержав паузу. — Два скоростных катера. Полагаю, что они на подлете.

Влад прикинул время, нужное, чтобы долететь до места его первой посадки. Два дракона — он уже называл катера с торпедными ускорителями драконами — должны были достигнуть цели несколько часов назад и теперь, вероятно, накручивают витки, стараясь обнаружить с орбиты затаившийся разведчик. Хотя... с чего он решил, что “спасатели” вылетели немедленно? Пока на базе сообразили, что произошло нечто экстраординарное, вполне могло пройти с десяток часов. До сих пор Мирзой-бек не врал по мелочам. Будем надеяться, что и впредь он не унизится до мелкого вранья.

— Это лишнее, — сказал Влад. — Мой корабль уже поднят и находится в пространстве довольно далеко от того места, куда летят ваши люди.

Последние слова Влад употребил специально, желая показать подкованному в психологии начальнику Особого отдела, что сам он к команде генерал-барона не относится. Однако генерал Мирзой не понял или сделал вид, что не понял.

— И где же вы? — невинным тоном поинтересовался он.

— Далеко, — успокоил генерала Влад. — Думаю, связисты уже запеленговали меня, и через пару минут вам на стол лягут точные координаты.

— Сейчас проверим, — генерал, отвернувшись от микрофона, произнес несколько фраз, затем вернулся к беседе. — И когда я смогу поговорить с вами очно?

— Боюсь, что не скоро. У меня много дел. А пока я хотел бы поговорить с командующим. У меня для него важное сообщение.

— Вам не кажется, лейтенант, что вы слишком многого хотите? На базе сейчас ночь, командующий наверняка спит. И вообще...

— Придется ему проснуться, — перебил Влад.

Несколько секунд длилось молчание, так что Влад подумал, что генерал-барон онемел от такой наглости, затем Мирзой-бек присвистнул и произнес:

— А вас и впрямь занесло черт-те куда. Вы что, сумели поймать торпеду?

— Было такое, — честно ответил Влад, вспомнив Каину, трепыхающуюся на конце биоманипулятора.

— Поздравляю, капитан! — произнес Мирзой-бек фразу не уставную, но, что не менее важно, традиционную. Именно так отвечает командир подразделения на сообщение истребителя, что торпеда не просто уничтожена, а захвачена в плен. — Я постараюсь провести приказ о присвоении звания как можно быстрее. Капитанские погоны будут ждать вас в посадочной шахте.

— Им придется подождать. У меня действительно много дел. И мне действительно срочно нужно поговорить с командующим.

— А с его величеством вы не желаете срочно поговорить? — ехидно спросил генерал-барон.

— Это было бы еще лучше, но боюсь, что даже вы не сумеете организовать мне немедленную аудиенцию.

— Правильно боитесь. И все-таки, Кукаш, что у вас произошло? В конце концов, ваш доклад командующему я услышу одновременно с ним. Или вы хотите, чтобы я организовал беседу по личному каналу императора? Увы, это невозможно, я не имею к нему доступа. Ну, признавайтесь, вы нашли планету торпедников?

— У них нет ни одной планеты, — сухо сказал Влад.

— Так... Это уже что-то. Дело, похоже, и впрямь важное. Я попробую разбудить командующего. Но смотрите, Кукаш, если вы меня обманываете...

— Вы не обманываете меня, я не обманываю вас, — сказал Влад как равному. — Правду, только правду, хотя и не всю правду.

— Хорошо. Ждите, — в голосе Мирзой-бека прорезались жесткие ноты. Видать, и впрямь отношения с командующим у начальника Особого отдела сложились не из лучших, и ничего хорошего от неурочного разговора генерал-барон не ожидал.

— Что он говорит? — безмолвно спросила Чайка, когда в рубке ненадолго наступила тишина.

— Упирается, — так же молча ответил Влад. — Но сейчас, кажется, согласился вызвать командующего.

— А зачем нужен именно командующий?

— Дело в том, что командующий — родственник императора, и, значит, моя информация пойдет на самый верх и никто не сможет использовать ее в корыстных интересах. Наместниками императора в провинциях назначаются представители знатнейших родов, а командующие — непременно из царствующего дома. В результате уменьшается вероятность сговора. Поняла?

— Не очень, но какой-то грязноватый смысл тут есть.

Щелкнул динамик, и голос Мирзой-бека произнес:

— Командующего сейчас разбудят, и, честно говоря, я не завидую ни себе, ни вам, Кукаш. Особенно не завидую вам.

— До меня ему не достать, — с усмешкой произнес Влад.

— Рано или поздно вам все равно придется возвращаться. В конце концов, у вас элементарно кончится воздух и еда.

— Это не проблема. Я знаю одно местечко, где водятся чудесные кролики. То есть это не совсем кролики, но я их так называю. Воздух, кстати, там тоже есть. И вода.

— А компрессор, чтобы перезарядить баллоны, там есть? — поинтересовался Мирзой-бек. — Так-то, лейтенант...

— Вы говорили, что я уже капитан.

— Да хоть подполковник, но без нашей помощи вам все равно не обойтись.

— Вы знаете, господин генерал-барон, — сказал вдруг Влад, — а ведь мне действительно нужна помощь. Мне нужен кристалл с записями. Ничего серьезного, легкая танцевальная музычка, что-нибудь такое: пам-тирам-пам! Десяток-другой хитов прошлых лет, выбор на ваше усмотрение.

— А проигрыватель?.. — в растерянности спросил генерал.

— Вообще, у нас есть клипса, но на всякий случай пошлите еще одну. Пусть будет стереоэффект.

— Гх-м... — произнес генерал-барон, кажется оскорбивщийся наконец развязной фамильярностью свежеиспеченного капитана. Однако, сдержав раздражение, он замолк, обдумывая что-то, и продолжил уже привычным тоном: — Как передать вам этот кристалл?

— Маленький контейнер с гравимигалкой киньте в северный сектор примерно в тридцати астрономических единицах от базы. Я подойду и заберу его. Надеюсь, вы понимаете, что засады устраивать не нужно, я всегда успею обнаружить ее и уйти.

— Не считайте меня идиотом, Кукаш, — проворчал Мирзой-бек.

Затем, отодвинувшись от микрофона, он громко произнес: “Да, конечно!” — а в разговор вклинился новый голос, донельзя раздраженный:

— Какого черта, Мирзой, что вы себе позволяете? Почему меня будят среди ночи?

— Ваше сиятельство! — обратился Мирзой-бек. — Только что на связь вышел один из моих офицеров, выполняющий в пространстве особое задание. Он говорит, что у него чрезвычайно важное сообщение, которое он не может доверить никому, кроме вас.

— Чушь! — рявкнул командующий. — Вы просто распустили своих офицеров! Еще немного, и меня начнут поднимать среди ночи, потому что так захотелось какому-то, денщику! Разбирайтесь со своим донесением сами, а офицеpa — под трибунал, за нарушение субординации и воинского устава! Уж за этим я прослежу лично, а то разболтались сверх меры, рядовой состав шатается одетый не по форме, в офицерском собрании мордобой, а у вас какие-то особые задания. Запомните, Мирзой, вы в армии, а не на пикнике с девочками. Идет война, поэтому последний раз советую бросить ваши штучки и заниматься делом. В армии должна быть дисциплина, а не особые задания, которые развращают солдат! Чтоб больше никакой самодеятельности, никаких самостоятельных полетов, только плановые маневры — ясно? А теперь я пошел спать, и если вы еще раз позволите себе такое, то отправитесь под трибунал вместе со своим офицером!

Что-то громко хрустнуло, видимо, так командующий покинул эфир. Влад медленно выдохнул воздух, который набрал в грудь, готовясь к рапорту.

— Кукаш, почему-то я не слышал вашего доклада, — громко и совершенно спокойно произнес Мирзой-бек. — Вы все еще рветесь на прием к господину граф-маршалу?

— Завтра, — медленно произнес Влад, — граф-маршал сам захочет говорить со мной.

— Советую поторопиться. А то ведь мои сотрудники вовсю изучают странные перемены, произошедшие с гранд-майором Кальве. И если им удастся восстановить его здоровье или передать управление поводком в другие руки... Вы же понимаете, что есть разница — сами вы пришли или вас притащили на веревке. А материала для опытов у нас много — целая рота штрафников, и уж они-то, в отличие от вас, в полном распоряжении вивисекторов из Исследовательского отдела.

— Слушайте, барон, — прошипел Влад, — если хоть один из моих товарищей погибнет в лапах ваших живодеров, то раскаиваться будет не только командующий, но и вы!

— Я ношу звание генерал-барона, — поправил Мирзой-бек, — а настоящий титул у меня совсем другой. И заметьте, я вам ни разу не угрожал, я только ставил вас в известность, чтобы вы могли лучше взвешивать свои поступки. Впрочем, последнюю выходку я списываю на ваше возбужденное состояние. Советую хорошенько отдохнуть и подумать. До свидания.

Генерал прервал связь и громко спросил:

— Что скажете, Мелоу?

— Типичный случай космического психоза, — донеслось из-под потолка. — Неудивительно, если учесть, сколько ему пришлось летать в одиночку при повышенном пси-векторе. Парень вообразил себя всемогущим... ну, это вы сами слышали. Кстати, там была забавная оговорочка: Кукаш считает, что на корабле он не один, а с экипажем. Подозреваю раздвоение личности, причем кристалл с песнями хочет иметь альтер эго. Очень хорошо, что он попросил этот кристалл. Во-первых, он идет на контакт, во-вторых, было бы хуже, если бы он попросил холст и краски, ну а в-третьих... кристаллом я займусь сам. Часа через два будет готово.

— Действуйте, Мелоу, и помните, что мне нужен этот парень. Нужен живым и здоровым. Речь уже не о поводке. Со времени последнего сеанса связи он действительно умотал на такое расстояние, что не снилось даже истребителю с торпедным ускорителем. Не знаю, всемогущ он или нет, но он явно нашел что-то принципиально новое, так что до поры приходится терпеть любые его взбрыки.

— Надеюсь, что недолго, господин генерал-барон.

— Кстати, что удалось выяснить насчет поводка?

— Толком — ничего. При попытке надеть второй поводок на одного из подопытных он немедленно погиб, а у гранд-майора случился приступ буйной депрессии.

— Чево?! — совершенно не аристократически произнес Мирзой-бек.

— Буйной депрессии, — упорно повторил невидимый Мелоу. — Вообще, с этим материалом скоро придется вводить понятие агрессивной меланхолии. Еще один из подопытных был подвергнут эфтаназии. Результат аналогичный.

— То есть вы до сих пор не сдвинулись с мертвой точки, — резюмировал генерал. — Ладно, Мелоу, работайте.

Мелоу поспешно исчез, а Мирзой-бек вновь спросил в пустоту:

— Твои комментарии, Хаким?

— Беседа проведена хорошо, — произнес старческий голос. — Единственное, что вызывает сомнение: стоило ли организовывать встречу командующего с Владом Кукашем. Штрафник и без того мнит о себе много, а ваши отношения с граф-маршалом Мунсом весьма натянуты. Да и незачем посвящать командующего в ваши дела.

— Ты сам слышал, как прошла аудиенция. Результат было нетрудно предсказать, зато теперь Кукаш знает, что полноценный контакт у него может быть только со мной. А что касается командующего, то за почтенного дядюшку давно пора браться всерьез. Он засиделся на своей должности, и мозги у него заплесневели. Самое время вывести его из себя и заставить наделать глупостей.

— В таком случае беседа была проведена очень хорошо. Особенно обращение к командующему “ваше сиятельство”.

— Внезапный порыв. Озарение, если угодно. И ты заметил, Хаким, что немедленно после моей эскапады лейтенант обозвал меня бароном?

— Этого следовало ожидать, шах-зада. Между подданным и повелителем всегда существует незримая связь, а если подданный непокорен, то связь эта особенно прочна, что мы видим на множестве примеров...

Влад поморщился. Чайка щелкнула пальцами, и голоса стихли, незримая связь оборвалась.

— Вот видишь, — сказала Чайка, явно гордясь собой, — я же говорила, что все будет прекрасно слышно и без этой решетки. Мертвый посредник только мешает. И о чем они говорили, когда думали, что ты их не слышишь?

— Аи!.. — Влад не пытался скрыть злости. — Они стараются понять, что случилось с поводком, и убили уже двоих парней, на кого, как и на меня, был надет поводок. Но я предупреждал,.. пусть готовятся к неприятностям. К сожалению, у меня тоже начинаются проблемы. Мирзой прав, недели через три в баллонах кончится воздух, а перезарядить их негде.

— Не кончится. На мне одевка, воздух она тоже чистит.

— Прямо не одевка, а совершенство ходячее. И от радиации спасет, и от холода, и от жары, а теперь оказывается, что и воздух она чистит.

— Во-первых, не ходячее, а ползучее. А вовторых, от жары она не спасает. Просто огонь выдержать — куда ни шло, а если камень плавится, то и одевка погибнет.

— Все равно, чудо с ушами.

— И ушей у нее нет. Глазки есть, вот они, на поясе, а ушей нет.

— А это что? — Влад коснулся пряжки.

— Это нос. Если по нему щелкнуть, то одевка сползет.

Преодолев мгновенное, как судорога, искушение, Влад убрал руку.

— Тебя она и не послушает, — сказала Чайка, от которой, кажется, не укрылось ничего. — Надо, чтобы я сама.

— Это правильно, — с грустью признал Влад.

— Вот что я подумала, — вдруг оживилась Чайка. — Что ты так держишься за свои мертвые тряпки? Давай поймаем еще одну одевку, и тоже будешь как человек ходить.

— Давай! — с непонятным облегчением согласился Влад — Только сначала заберем кристалл для старика. Этот... как его?.. Мелоу — обещал приготовить записи через два часа. Пока мы туда долетим, пока суть да дело, так и больше двух часов пройдет.

— Давай! — подхватила Чайка. Она потерла лоб, ссадина на котором удивительно быстро зажила, превратившись в чуть заметный рубчик, и добавила: — Я никогда ничего не делала для других. У ведьм такое вообще не принято. А оказывается, это так здорово — делать, не ожидая ничего, кроме радости в глазах человека, которого и видел-то всего один раз.

Чайка порхнула в технологический отсек, Влад задраил за ней люк. Уже третий раз они собирались лететь вместе, но Владу все равно было страшновато. Оставлять девушку там, у самого генератора, где клокочет плазменный ад... Да, конечно, одевка, помело и природная ведьма к тому же... но все равно на душе тревожно.

— Влад, как ты там?

— У меня — порядок, к старту готов.

— Ты знаешь, я так боюсь, что ты сольешься со своей машиной и уже не вернешься обратно. И вместо тебя навсегда останется обычная ступа.

— Чайка, ты прекрасна! Я только что думал о том же самом, но боялся за тебя.

— Боялся за меня?! — Чайка аж привизгнула от восторга. — Здесь просто чудесно! Летим!

Путь до базы занял не два, а все четыре часа. Пару раз они совершали немыслимые виражи — Чайка ловила встреченных бирюзовиц, один раз нырнули к Новой Земле, сократив дорогу разом на полсотни парсек, и поспели к месту как раз к тому моменту, когда гравимаяк наполнил пространство звонким “бип-бип”.

— Там ступа, видишь? — азартно закричала Чайка, указывая Владу на одинокий сторожевик. При виде жирной добычи она была готова забыть все свои благородные порывы. — Одинокая ступа, не пойму, что она делает...

— Это сторожевой катер военно-космических сил, — поправил Влад. — Он ставит бакен для нас, чтобы мы могли найти кристалл.

— А выглядит совсем как ступа, — с огорчением произнесла Чайка.

Влад переключил приемник на рабочую волну истребителей, и из динамика плеснул голос пилота:

— Командир, вижу призрак, совсем рядом!..

— Не стрелять, — отозвался незнакомый Владу майор. — Медленно отходи и, только если призрак подойдет совсем близко, применяй манипулятор.

“Вот, значит, как я выгляжу со стороны”, — подумал Влад, не раз видавший призраки во время разведывательных полетов еще в бытность свою не осужденным, а обычным лейтенантом, каких на Седьмой опорной базе многие тысячи. К отчаянному пилоту и его командиру, которому очень не хочется губить своих ребят, Влад испытывал почти отеческую нежность.

— Не беспокойся, приятель! — крикнул Влад в микрофон. — Дуэль на манипуляторах устроим в следующий раз. А сейчас я заберу твой подарок и уйду.

— Альфа и шестой, немедленно перейти на резервную частоту! — вклинился в разговор начальственный бас, и в эфире наступила тишина.

— Гнида ты штабная, — укоризненно сказал Влад. — С людьми поговорить не дал.

Он был уверен, что сотни ушей прослушивают молчащую частоту, и уже через несколько часов любой техник и медбрат будет знать об этой его фразе.

Влад погасил скорость и приблизился к крошечному буйку, висящему в пространстве. Контейнер можно было бы забрать целиком, но Влад не стал этого делать. Какой он ни будь крошечный, внутрь можно засунуть достаточно мощный заряд, способный серьезно повредить катер. Так что осторожность и еще раз осторожность. Влад распахнул амбразуру — несколько сот кубометров воздуха рассеялись в пространстве, права Чайка, срочно надо добывать одевку... Язык ступы протянулся к контейнеру, принялся открывать замок. Теперь даже если будет взрыв, он нанесет куда меньше вреда, чем если бы долбануло рядом с генераторами.

Взрыва не было. Внутри контейнера и впрямь лежала аудиоклипса, в которую уже был вставлен крошечный кристаллик с записями.

— Я его взял, — сообщил Влад Чайке. — Пошли отсюда.

Призрак мгновенно набрал скорость и исчез. Догонять его никто не пытался.

Новая Земля встретила их солнцем и ветром. Технологические помещения, где минуту назад царил вакуум, мгновенно наполнились воздухом, так что Влад похвалил себя, что не стал тратить невозобновимый запас, заключенный в баллонах. Хотя, с другой стороны, космический аппарат не должен быть таким проницаемым. Весь опыт межзвездного разведчика восставал против подобного положения вещей.

Бесконечный лес тянулся внизу. Облака проплывали между кораблем и вершинами незнакомых деревьев. При взгляде сверху они напоминали сахарную вату, но одновременно взгляд видел, что это не просто облачко, а грозовой фронт, протянувшийся на тысячу километров и изливающий на землю каскады воды. Впору было сойти с ума от этого невозможного сочетания, и лишь застывшая стрелка индикатора пси-вектора сообщала, что для безумия причин нет.

— Как мы найдем нашего старика? — крикнул Влад.

— Найдем! — успокоила Чайка. — Мы ведь там уже были, значит, найдем. Только сначала отловим для тебя одевку. Видишь прогалины? Это болото, там одевки живут...

Звездолет, заложив крутой вираж и не сбавляя скорости, ринулся вниз.

“Дракон, — подумал Влад, — Если кто-нибудь смотрит снизу, он должен видеть дракона. Больше никто на свете не может так летать”.

Болото оказалось серым, топким и тянулось из конца в конец ойкумены. Чайка по известным лишь ей признакам выбрала место, где можно покинуть корабль, не рискуя в тот же миг окунуться с головой. Хотя Влад, привычно прыгнувший с десятиметровой высоты, ушел в грязь по колено.

— Раздевайся, — скомандовала Чайка.

Влад стащил куртку и комбинезон, скатал в ком и забросил в люк, оставшись в одном белье. Белье это, импрегнированное, антирадиационное, поглощающее пот и запахи, ему приходилось застирывать после каждой экзекуции, которую устраивал Кальве. Теперь гранд-майор сам влип в неприятности и, по словам специалистов, страдает от буйной депрессии.

— Все снимай, — напомнила Чайка. — Оно не живое, одевка примет тряпку за грязь и съест.

— Пусть ест, — сказал Влад. — И потом, мы же ее еще не поймали.

— Сейчас поймаем. Так... Немного подойди к краю трясины, вот, хорошо... и начинай подманивать.

— Я не умею.

— Что значит — не умею? Самое простое дело. Стой да подманивай.

— Если простое, то взяла бы и подманила.

— Я могу, только тогда одевка и слушаться меня будет. Раз одевка тебе нужна, то ты должен и подманить, и приручить.

— Расскажи толком, как это делается, — взмолился Влад. — Я же ни разу одевок не ловил.

— Вот ты стоишь, — принялась объяснять Чайка. — Тебе холодно, плохо... Тебе ведь холодно?

— Не жарко, — сказал Влад, не любивший сырости.

— Холодно, — наставительно произнесла Чайка. — Мокро, пиявки кусают.

— Тут и пиявки есть?

— Не знаю, наверное, есть. Как же в болоте без пиявок... Ты не отвлекайся, ты слушай. Значит, тебе уже совсем плохо, и все твои мысли об одном, чтобы кто-нибудь тебя укрыл, согрел, защитил...

— Не одевка же болотная?

— Именно одевка. Она почувствует и придет. Ты, главное, страдай убедительнее.

— Я стараюсь.

— Плохо стараешься. Ладно, ты пока мерзни и комаров корми, а я пойду посмотрю, что твое начальство тебе подарило.

Чайка скрылась в люке, Влад остался внизу, по колено в стылой жиже. Ему и впрямь было холодно, да и остальные ощущения энтузиазма не вызывали. Влад широко раскрыл рот и несколько раз с силой выдохнул — старый проверенный способ определить температуру воздуха. Пара не было, значит, температура выше десяти градусов. Откуда же такой колотун? Чайка постаралась, чтобы он проникся? Как же, проникнешься мечтой о болотной тварюшке. Вот в детстве он умел мечтать о тепле. Учитель рисования зимой частенько вывозил школьников на пленэр в один из заповедников. А после эскизов их, проголодавшихся и закоченевших, приводили в егерский домик, где топилась печка и кипел чай. Там было настоящее тепло и настоящий уют. Туда бы сейчас, к печке, в которой хрустят еловые полешки. Укрыться за прочной стеной и слушать, как снаружи завывает вьюга...

— Что ты делаешь? — голос Чайки прервал мечты. Ведьма спикировала на него, словно настоящая чайка, подхватила под мышки и не подняла, а зашвырнула в люк. — Скорее, поднимай корабль!

Трясина, на краю которой только что стоял Влад, вздыбилась гигантским бугром, и оттуда полезло на островок что-то черное и бесформенное. Повторять Владу не пришлось, корабль подскочил, как на пружине.

— Что это?

— Одевка! А говорил, что подманивать не умеешь. О чем ты размечтался, интересно знать, что такую тварь вызвал? Я и не знала, что они такие бывают.

Теперь и Влад видел, что внизу шевелится одевка. Черное полотнище размером с футбольное поле распласталось по островку, вздымая в воздух то ли щупальца, то ли просто края мантии.

— Вишь, как она, — сказала Чайка с сочувствием. — Переживает.

— Что сожрать меня не вышло?

— Ей еды в болоте хватает с избытком. Она тебя хочет укрыть, обогреть, накормить. У нее внутри тепло, сухо, мягко, никакая беда не достанет, никакая хворь не приключится. Только и ты ей до носа не дотянешься, света не увидишь, а так и пролежишь весь век, словно младенец в пеленках.

— Хорошенькую жизнь ты мне пророчишь, — усмехнулся Влад. — И куда теперь эту одевку девать прикажешь?

— А никуда. Отлетим немного и попробуем подманить другую.

— А эта?

— Она ж еще не успела привыкнуть. Поволнуется пару дней и забудет.

Со второй попытки Владу удалось вызвать из трясины вполне приличного зверька размером с шаль. Хотя наученный горьким опытом Влад и от этой зверюшки готов был с места впрыгнуть в корабельный люк.

— Самое то, — успокоила Чайка, на этот раз контролировавшая всю процедуру из распахнутой амбразуры. — Теперь погладь ее.

Несколько секунд Влад колебался, а потом наклонился и погладил. У одевки было два круглых глаза и любопытное рыльце, а все остальное казалось единым, причудливо вырезанным куском кожи. Почувствовав прикосновение руки, одевка попыталась обхватить ее, наползти на руку наподобие громоздкой резиновой перчатки. На ощупь она оказалась теплой и шелковистой, однако само заглатывающее движение заставило Влада отдернуть руку.

— Встань так, — командовала Чайка, — чтобы ее глаза смотрели туда же, куда смотришь ты. Они любопытные, одевки, а смотреть всегда в сторону, уставившись тебе под мышку, не больно интересно. А теперь, становись на нее ногами.

— Я же ее раздавлю.

— Ха! Ты ее и ступой не раздавишь. Становись.

Влад наступил грязными озябшими ногами на теплую кожу одевки, и та заструилась вверх по телу, плотно охватывая ноги, бока, плечи.

— Отлично! — Чайка уже была рядом и, словно опытный костюмер, принялась прихорашивать Влада. — На лицо ей не давай вползать, пусть знает: ее место — не выше шеи. Носик и глазки будут на поясе — так и тебе удобно, и ей. Ах ты лапушка, глазки у нас карие, а носик коричневый! Ноги пусть она откроет до самых щиколоток, ноги и руки всегда должны быть открытыми, иначе сила колдовская ослабевает. Хотя, тебе, наверное, все равно...

— Давай, как у тебя, — сказал Влад. — В форме должно быть единообразие.

— Теперь совсем хорошо — приодели тебя. Пошли, в болоте искупаемся. — Чайка двинулась к курящейся на нежарком солнце трясине.

— А это надо? — с сомнением спросил Влад.

— Обязательно. Должны же вы друг к дружке привыкнуть.

Если бы Влад когда-нибудь имел дело с болотом, он бы не сумел так легко шагнуть в трясину, но сейчас он двинулся вслед за Чайкой, полагая, что несколько шагов сможет сделать безопасно, и немедленно ухнул в грязь, погрузившись с головой.

— Молодец! — услышал он голос Чайки прежде, чем успел испугаться. — Меня, когда я свою одевку добывала, тетка в болото силком тащила, а я орала так, что на Старой Земле было слышно.

Влад успокоился и огляделся по сторонам. Именно огляделся, хотя глаза были плотно закрыты, да и вообще, грязь залепляла лицо так, что, даже раскрыв глаза, он не сумел бы ничего разглядеть. И все-таки — вокруг колыхались серые тени, глубоко внизу твердело дно, совсем рядом проплыла крошечная, с лоскуточек, одевка. Причем ни лицу, ни открытым рукам и ногам холодно не было, очевидно, одевка защищала их на расстоянии. Влад сделал усилие и открыл глаза. Ничто в его восприятии не изменилось, собственное зрение здесь пасовало.

— Я что, вижу ее глазами?

— Ага, — Чайка подплыла и остановилась рядом. — Одевка и в темноте видит, и в воде, и по-всякому. И нюх у нее лучше нашего. А вот слышать она не умеет. Зато она чувствует... это... если кто-то сбоку или сзади подкрадывается.

— Колебания, — подсказал Влад.

— Во-во, колебания. Так что, когда на тебе одевка, никто к тебе незаметно подобраться не сможет. Ну что, поплыли?

— Как в этой каше плыть?

— Ты, главное, плыви, а дальше одевка поможет.

Они поплыли сквозь гниющую густотень, и Влад наконец заметил, что не дышит и дышать как-то не очень хочется.

— А если я специально вдохну? — спросил он.

— Не советую. С непривычки тины нахлебаешься, а одевка откачивать примется, в глотку полезет — чистить. Очень приятно?

Они вволю наплавались в самых гиблых местах, пока Влад не начал ощущать одевку, словно вторую кожу. Только после этого Чайка повернула к берегу. Как она находит дорогу в болотном сумраке, Влад не понял. Даже чудесное зрение одевки временами начинало пасовать, так что сам он тысячу раз сбился с пути и давно потерял всякое представление о направлениях. Однако Чайка уверенно повела его, и они вынырнули из топи, облепленные илом и тиной, похожие на подземных монстров из какого-нибудь фильма ужасов.

И подойдя к опрометчиво оставленному пустому кораблю, они увидали, что их ждут. Высокая старуха, седая, крючконосая и красноглазая, с растрепанным помелом в руках, стояла неподвижно на самом виду и молча ждала, когда вынырнувшая из болота пара соблагоизволит подойти к ней. Все в старухе изобличало ведьму, и всякий ребятенок со Старой Земли, пролиставший хотя бы одну книжку сказок, сразу бы сказал: “Ведьма!” — и разве что удивился, почему наряжена старуха не в отрепья, полагающиеся ей по рангу, а в темный блестящий комбинезон с двумя пуговицами на поясе.

Чайка сразу подобралась и сделала три шага навстречу гостье. Помела она не коснулась, но Влад видел, что девушка готова к любым неожиданностям.

— Здравствуй, мать Вайша, — произнесла Чайка, чуть заметно склонив голову.

Старуха не ответила на приветствие. Глядя поверх голов и не меняя выражения лица, она проговорила:

— Сестра Чайка! Совет Новой Земли вызывает тебя в суд. Ты обвиняешься в том, что не удалила язык у своей ступы и общаешься с големом. Я уже видела, что обвинение справедливо. Ступай за мной. Наказание будет суровым.

— Эта ступа мне не принадлежит, — возразила Чайка.

— На ней стоит твое клеймо.

— Я могу поставить клеймо на Лысую гору. Станет ли от этого гора моей? Вот хозяин ступы, — Чайка указала на Влада.

Глаза старой ведьмы цветом напоминали серовато-зеленую трясину, расстилающуюся вокруг, но когда старуха впервые в упор глянула на Влада, тому показалось, что они способны прожечь его насквозь.

— Не знаю, что это за существо, — произнесла Вайша, — но за свое преступление оно ответит. Однако ты, Чайка, общалась с этой тварью и не убила ее, и не вырезала у ступы язык. Тебе будет очень трудно доказать, что у тебя не было такой возможности. Обвинение не снято.

— Погодите, мать Вайша, — торопливо произнесла Чайка. — Я не сказала еще самого главного. Дело в том, что ступы, за которыми мы охотимся, вовсе не звери...

Старуха выслушала длинный рассказ внимательно и не перебивая. Затем взгляд выцветших от времени горчичных глаз вновь остановился на Владе.

— Значит, это и есть моллюск, живущий внутри ступы, и ты сумела выманить его из скорлупы. Забавно... Ты раздобыла интересные и важные сведения. Мы на совете непременно обсудим их и примем верное решение. Но что касается тебя, то обвинение по-прежнему не снято. Более того, если рассказанное тобой — правда, то ты имела все возможности для того, чтобы ампутировать язык, но все равно этого не сделала. Кроме того, ты поставила на ступу клеймо, но не взнуздала ее обитателя. Это не преступление, но означает, что ступа ничья. И значит, она будет моей...

Старуха взмахнула рукой, но мгновением раньше там, где только что стояла Чайка, взвихрился слепящий огонь. Чудовищная раскаленная птица, пылающий феникс рванулся, окутав белым пламенем фигуру старой колдуньи. Вспышка была такой яркой, что перед глазами поплыли черные пятна, а когда зрение вернулось, Влад увидел, что Чайка и старуха Вайша по-прежнему стоят друг напротив друга, но уже не как оправдывающийся преступник и грозный судия, а изготовившись к бою. Лицо старухи покрывали багровые волдыри, спутанные волосы сгорели чуть не на половину, одевка изменила цвет и казалась пепельно-серой, но корявые пальцы крепко сжимали древко метлы, прутья которой обуглились на концах и чадили.

— Дрянь! — просипела Вайша. — Ты сама произнесла свой приговор! Развоплощение — вот, что тебя теперь ждет!

— Я поклялась, что убью каждого, кто попытается набросить на него узду, — твердо произнесла Чайка.

— Меня тебе не убить. Слаба еще, девонька. Что там у тебя в запасе — еще один птах или два? Ну, давай, что же ты стала?

Противницы закружили по вязкой земле, выбирая мгновение для удара. На Влада никто не обращал внимания, но он и сам понимал, что соваться между разъяренными ведьмами — значит попусту и быстро лишиться головы. И Влад сделал единственное, что ему оставалось, — кинулся к кораблю. Раскрытая амбразура зияла на недостижимой высоте, ноги вязли в раскисшей почве, но все же Влад прыгнул, намереваясь достать край распахнутого люка, и одевка, почувствовав запредельное усилие обретенного хозяина, спружинила, помогая прыжку. Пальцы мертвой хваткой вцепились в металл, Влад подтянулся, перевалился через порог, стремглав пролетел к пульту и с ходу активировал биоманипулятор. Стремительный, вопреки строгому закону не ампутированный язык взвился в воздух и вырвал помело из рук матери Вайши.

Старуха взвыла и ринулась за своим сокровищем, но метла уже покачивалась на высоте, абсолютно недоступной для ведьмы, враз разучившейся летать. Чайка опустила свое помело и расхохоталась в лицо врагине:

— Что, старая метелка, все еще хочешь волочить меня на суд? Хотя какая ты метелка? Ты же помело потеряла! О тебе теперь анекдоты будут рассказывать, покуда земля в тартарары не провалится. Ты теперь просто вздорная старушонка, тебя и убивать-то неинтересно!

Старуха бросилась вперед, собираясь вцепиться в глаза проклятой девчонке, но Чайка увернулась из-под самого Вайшиного носа, взлетела наверх, с нескрываемым злорадством наблюдая, как беснуется злая старуха.

Влад подошел к Чайке, встал рядом. Некоторое время они молча стояли, касаясь плечом плеча, и слушали проклятия и угрозы, несущиеся снизу. Затем Влад сказал:

— Запомни, мать Вайша, и как следует объясни всему вашему совету: времена изменились. Старые законы потеряли силу, и прежние правила теперь не годятся. А самое главное — отныне нельзя безнаказанно накидывать узду на живого человека. Многие этого еще не понимают, но это так, и вам придется считаться с новым законом. Запомни это и передай всем.

Влад наклонился к Чайке и тихо шепнул:

— Метлу ей отдать?

— Вот еще! — фыркнула Чайка. — Меня за то, что я тут с тобой, должны были метлы лишить. Слышал небось, как она талдычила: “Наказание будет суровым!.. Обвинение не снято!” — вот пусть сама теперь испробует, каково ведьме без метлы жить.

— А не сгинет она тут?

— Не-е, вытащат. Должна же она будет доложить старшим сестрам, как меня задержать пыталась и что из этого вышло. У нас все по справедливости: сначала выслушают и только потом прикончат. А ее и убивать не станут: выпрут из совета — и все дела. Кому она нужна — ведьма, потерявшая помело?

ГЛАВА 9

Когда эйфория, вызванная победой, немного поугасла, Влад спросил:

— Так, значит, ты теперь среди своих тоже считаешься преступницей?

— Ага, — вздохнула Чайка.

— И тоже приговорена к высшей мере?

— Ага. — Никакого раскаяния во вздохах слышно не было.

— Эх, связалась ты со мной, словно с фальшивой монетой! И что теперь делать будем?

— Сказавши “а”, надо говорить “бе”, даже если при этом начнешь походить на барана, — Чайка усмехнулась. — Покуда живы — будем вертеться. Полетели устраивать веселую жизнь твоему начальнику.

— Или сначала завезем кристалл?

— Погоди, в кристалле такое напутано, я еще не совсем разобралась. Все-таки непривычно с мертвой вещью.

— С чем?

— Ты вот бомбу в ящике искал, а настоящая бомба — вот она. — Чайка подбросила на ладони клипсу. — Там такая штука поставлена — не узда и не поводок, но немножко похоже. Вот если бы ты ее запустил и начал слушать, что она поет, то очень скоро у тебя ни воли не осталось бы, ни собственных желаний — ничего. Сидел бы и слюни пускал, как младенец. Мне эта штука не страшна, а тебя бы скрутило. А под конец там есть песня. “Домой! Домой!” — называется, то как до нее дело дойдет, то ты заплакал бы и пополз к своему хозяину на пузе, хвостиком виляя, как нашкодивший кутенок.

— У вас что, и собаки есть? — только и нашелся спросить Влад. Новость, сообщенная Чайкой, требовала времени для осмысления.

— Есть. И собаки, и кошки. Говорят, первые ведьмы со Старой Земли привезли. — Чайка уселась по-турецки и зажала клипсу между ладонями, погрузившись в глубокую задумчивость.

Катер на субсветовой скорости дрейфовал в пустом пространстве высоко над плоскостью Галактики. Они остановились здесь, чтобы приучить неопытную одевку к космическому вакууму. Звездолет был разгерметизирован, но ни Влад, ни Чайка не ощущали даже малейшего неудобства.

— Значит, на пузичке, домой-домой, хвостиком виляя? — мрачно переспросил Влад. — Я швырну эту клипсу Мирзою в морду.

— Зачем — в морду? — глаза у Чайки закрыты, лицо сосредоточено, так что сразу было видно — отвечает она автоматически, а все ее мысли о другом. — В морду не надо... то есть в морду надо, но не клипсой. Клипсой по морде — не больно. Вон у нас метла старая есть, ею по морде — в самый раз. А клипсу я сейчас почищу, и можно будет слушать...

Влад поднял метлу, отнятую у Вайши. Впервые он мог как следует разглядеть страшный ведьминский инструмент. Ничего особого он не обнаружил — гладкая палка, не выструганная, а просто ошкуренная и до блеска отполированная ладонями. Пучок растрепанных прутьев, перевязанных лыковой веревкой. Прочно сделано, но если придет охота — можно с легкостью рассыпать метлу по прутку. И нет в метле ничего живого, и не заметно никакого колдовства. Прутья обуглены на концах — память об ударе золотого птаха. Влад поежился, вспомнив схватку двух ведьм. Не слишком приятно сознавать, что любимая девушка умеет вытворять подобные вещи. Вот когда действительно чувствуешь себя кутенком. Эх, Чайка, девчонка неразумная... Говорит о любви, а что о ней знает, кроме сказок, слышанных от матери, которая тоже не знала любви? Это у Влада не осталось никого, кроме Чайки, а у Чайки есть метла, и, если вдуматься, метлу она любит сильнее...

— Готово! — сказала Чайка обычным звонким голосом. — Вычистила твою клипсу, можешь слушать.

— Спасибо, — проговорил Влад, стараясь распустить мочальную обвязку метлы. Узел, затянутый лет шестьдесят назад, затерся грязью и не уступал.

— Что ты возишься с этой пакостью? — удивилась Чайка. — Сжечь ее — и дело с концом.

— Зыркаю, — пояснил Влад. — Я думал, это тоже какое-то существо, а это вещь вполне рукотворная.

— Скажешь тоже — существо. — Чайка подошла, присела на корточки, отломила от метлы один прутик и принялась угольком чертить на полу кабалистические знаки.

— Ты говорила, у вас все живое, — напомнил Влад.

— Говорила, — согласилась Чайка. — Вот, смотри, моя нога. Видишь?

— Вижу, — ответил Влад, стараясь не смотреть.

— Она живая?

— Живая.

— А если ее отрезать?

— Ты это брось. Тоже выдумала — ноги резать.

— Ну а если все-таки отрезать — ведь умрет, да?

— Ну, умрет.

— Вот и метла так же. Пока она у ведьмы в руках, то она живая. А как связь порвется, если надолго ее из рук выпустить или далеко отойти, — то метла погибнет. Так что Вайшино помело уже дохлое, ничего чудесного в нем не осталось, зря зыркаешь.

“Как ей собственная метла не мешает? — подумал Влад. — Ведь который день подряд или в руках ее держит, или за спиной таскает”.

— Метла у каждой ведьмы одна на всю жизнь, — медленно сказала Чайка. — Девочка еще лежит в колыбели, ножонками сучит, агукает, а мама ей прутики да веточки тащит — играться. Та уж их и перемнет, и исслюнявит, а иную возьмет да спрячет.

— Куда?

— А вот этого никто не знает. Как вырастет девка, то забудет, где прутья для метлы хранила. Я и сама помню только, что они всегда со мной были. А уж как ведьмушка ходить начинает, так и вовсе беда. Ракитник за поселками всегда изломан, березы ободраны, вербе спасу нет. Такие охапки прутьев набирают, самой удивительно. И каждая свое богатство сторожит, чтобы подружки не растащили. Иной раз из-за прутка обшарпанного так передерутся — жуть! В волосы вцепятся, кулаками сопли месят, визг стеной стоит.

Чайка усмехнулась и пропела куплет из детской потешки:

— Наша Байка удала Для метлы прутье драла: Сто охапок еловых лапок, Двести штучек других колючек.

И лыки так же подбирают... теребят, моча-лят, а какая приглянется, то спрячут. А вот палка на рукоять всегда с первого раза выбирается. У нас такой куст растет, называется палочник, ветки у него прямые. Вот с него обычно и берут. Кора у палочника сладкая и пахнет медом. По весне девчонки сок с палочника подточивают и пьют. — Чайка тряхнула головой и с непонятной гордостью добавила: — А у меня рукоять осиновая. Потому, наверное, и судьба такая горькая.

Влад промолчал. Он понимал, что сейчас ему рассказывают вещи, которые и себе самой вслух не говорят, и, значит, любое слово будет лишним. Он осторожно протянул руку и погладил Чайку по волосам. Волосы были мягкие, но непокорные. Они чуть пружинили под ладонью, не желая подчиняться прикосновению. Было совершенно невозможно поверить, что каких-то три часа назад Чайка плавала в трясине и волосы ее грязными сосульками свисали по плечам. Чайка вздохнула и боком прижалась к Владу. Так они и сидели рядом, на корточках, словно озябшие, нахохлившиеся птенцы.

— А ты не смейся, — тихо сказала Чайка. — Думаешь, сладко помирать в семнадцать лет? А ведь старухи меня теперь живой не оставят. Но все равно, когда я ту осинку увидала, сразу поняла — моя. А как ее взять? Руками не сломишь, неровно будет. Только и остается грызть. И кору зубами сдирать, и все остальное. Конечно, горько.

Влад вдруг вспомнил, как в старой сказке про Терешечку ведьма грызла дуб. Это ж с каких времен идет удивительный ведьминский обычай?

Свободной рукой Влад перевернул трофейное помело, глянул на торец. Гладко. Если и были следы зубов, то давно затерты временем и ладонями.

— Брось ты эту тухлятину! — неожиданно зло крикнула Чайка, вырвала Вайшино помело, отшвырнула в сторону. — На, вот, смотри, если хочешь. — Чайка сунула в руки Владу свою метлу, на которую прежде даже пристально взглянуть не позволяла.

Врученную метлу Влад не уронил, он продолжал держать ее в отставленной руке, но сам повернулся к Чайке, поймал губами слезинку, не успевшую скатиться по щеке, и только потом поцеловал вздрагивающие губы.

Чайка коротко всхлипнула, спрятала лицо у Влада на груди и затихла. Влад ждал, проклиная метлу, которую нельзя выпустить из рук, собственную дурацкую позу, разгерметизированную коробку корабля, где только одевка и спасает от смерти.

— Девчонки всегда говорили, что я уродина, — произнесла Чайка придушенным голосом, — а в сказках рассказывают, что если принц поцелует дурнушку, она станет красавицей.

— Я не принц, — сказал Влад, — а девчонки врали из зависти, потому что ты прекрасна.

— Это тебе сказал старый лейтенант Якобсон?

— Это я понял сам.

Чайка неожиданно вскочила, ловко и совсем не обидно забрала метлу из рук Влада, закружилась в танце, которому, ежели по совести, всего космоса не хватило бы, но сейчас Чайка кружила в тесном объеме технологических помещений, и места ей хватало с избытком.

— Какая я счастливая! — пропела она в низкий потолок. — Я так хочу сделать что-нибудь особенное! Слушай... — Чайка вдруг остановилась. — Тебя же твои враги ждут!

— Черт с ними, — отмахнулся Влад.

— Вот уж нет, — голос Чайки стал серьезным. — Мы тут радуемся, а они там от нечего делать убивают. Нехорошо заставлять врагов ждать напрасно.

ГЛАВА 9

Седьмая опорная база, стальной шар диаметром в пятьсот километров, медленно вращался вокруг обжитой еще столетия назад кислородной планеты, столицы провинции Великая Ньянма. Хотя если судить по значимости, то и планета, и центральное светило, и сотни других звезд и планет описывали эпициклы вокруг истинного центра — Седьмой опорной базы космических войск.

Весь объем железного глобуса был битком набит войсками, самой современной техникой и высшим командованием. Сюда ежесекундно прилетали корабли и поступали тысячи сообщений. Наместник, живущий внизу, на планете, мог выстроить себе хрустальный дворец, мог нарядить в причудливую форму и назвать личной гвардией сотню телохранителей, но он оставался не более чем красивой ширмой, наемным работником, управляющим подсобным хозяйством настоящей столицы, плывущей в небесах. Только оттуда могли поступать приказы воинским частям, разбросанным по всем планетам, входящим в провинцию, и только командующий мог в любую минуту обратиться непосредственно к императорскому величеству. Здесь располагался нерв, жизненный центр, опора государства.

Микроскопический кораблик Влада заметили, еще когда местное солнце казалось не слишком крупной звездой, а саму планету, не говоря уже о базе, нельзя было разглядеть в самый сильный оптический телескоп. Лишь локаторы, работающие на гравитационных частотах, позволяли видеть на такие расстояния.

— Чей истребитель? — раздался в ушах голос диспетчера. — Куда прешь, болван, здесь запретная зона, заход на посадку с северо-восточного сектора!

— Сейчас ты у меня зайдешь на посадку, — пробормотал Влад и крикнул в микрофон: — Лейтенант Кукаш летит плюнуть в морду командующему!

— Кретин, — задумчиво отозвался диспетчер.

В голосе его не слышалось никакого беспокойства. Ситуация была штатной: спятивший пилот, заработавший во время рейса острую форму космического психоза, вздумал рассчитаться со своими командирами и всем миром заодно. Такое случалось порой, но что может сделать истребитель опорной базе галактических войск? Сейчас силовые поля затормозят безумца, затем его спровоцируют на стрельбу, а когда боезапас будет впустую растрачен, специальная команда возьмет катер на абордаж, после чего пилот отправится либо в дурдом, либо под трибунал.

Диспетчер нажал кнопку внутренней тревоги и откинулся на спинку кресла, чтобы всласть зевнуть.

Влад тоже знал, чем его собираются встречать, элементарные сведения об обороне крепости были известны любому курсанту, но он и не собирался так просто попадать в расставленную ловушку. Впрочем, время еще есть. Влад стащил с головы шлем, закрепил на микрофоне клипсу, и эфир наполнило могучее контральто, со слезой и надрывом исполняющее романтическое танго:

— Домой, домой, любимый мой! Я без тебя в тоске живу. Ты в той земле, где ветер злой Взрывает мертвую траву!

“Взрывает — это как? — подумал Влад. — Рыхлит или бомбит? Судя по тому, что сейчас будет, — бомбит!”

Дальнейшее происходило в темпе, недоступном человеческому восприятию, так что диспетчер, начавший зевок на последних тактах первого куплета, продолжал его до момента, когда взрыв, вспоровший внутренности базы, разом положил конец и зевку, и самому диспетчеру.. Чудом сохранившаяся запись показывала, что безумный кораблик исчез с экранов и тут же объявился в пределах системы, где уже невозможно использовать силовые поля, способные вызвать возмущения в движении планет. До базы оставалось еще больше двух световых часов, почти минута даже для истребителя с торпедным ускорителем. Впрочем, на цель никто не выходит на сверхсветовой скорости, пролетишь мимо быстрее, чем успеешь нажать на гашетку. Однако безумец сбрасывать скорость не собирался.

Автоматические орудия, установленные специально на случай, ежели торпедники вздумают прорываться к базе, оказались оперативнее людей и разом открыли огонь. Попасть с такого расстояния по крошечной мишени, движущейся с непредставимой скоростью, дело невозможное, это подтвердит любой стрелок. Весь расчет был на плотность стрельбы, на то, что противник сам заденет вспухающее плазменное облако. Огненные цветы не встретили никого, кораблик с грацией слаломиста проскользнул между разрывами и в свою очередь тоже ударил. Попасть с летящего корабля по крошечной мишени — пятьсот километров величина пренебрежимо малая для космических расстояний — дело невозможное, это подтвердит любой стрелок, если, конечно, он не летал над просторами Новой Земли. Единственный выстрел плазменной пушчонки достиг цели. А что может сделать сгусток плазмы, движущийся со скоростью, тысячекратно превышающей скорость света, с легкостью посчитает любой старшеклассник, осваивающий азы физики сверхсветовых скоростей.

Шесть секунд заняла вся схватка, и лишь одной секунды не хватило дежурному диспетчеру, чтобы завершить сладчайший зевок. На боку железного планетоида образовался стометровый кратер, в недрах базы что-то рушилось, взрывалось, гибло и орало на разные голоса. Истребитель, полыхнув полным спектром тормозных фотонов, развернулся и начал второй заход.

Контральто рыдало:

— Прошла весна, но я одна. Тобой дышу, любимый мой! К тебе лечу я, как волна, Тебе кричу: “Вернись домой!”

— Сейчас вернусь и домою! — прохрипел Влад. — Кровью у меня умоетесь!

— Стрелялки разбей! — подсказала Чайка. — А то еще уворачиваться от них...

— Не надо, там артиллеристы, техники, простые солдаты — их за что убивать? Мне нужен штаб!

Ему был нужен штаб: знатное офицерье, столетиями ведущее войну чужими руками, войну неясно с кем и за что, но под этим соусом зажавшее Вселенную в имперские тиски. Пусть они хоть раз узнают, что такое грохот настоящего взрыва и как пахнет не чужой, а собственный страх. Гранды, лорды, князья и дюки — иные в самом деле охвостье древних родов, другие — купившие аристократическую приставку к воинскому званию, все они равно недостойны жалости. Да, там была и обслуга — море вышколенных холуев и затянутые в сержантскую форму очаровательные шлюшки, но даже штабные ассенизаторы имели особый допуск и кучу привилегий, за которые те из них, кто окажется сегодня на рабочем месте, должны будут заплатить. Мимолетные Владовы приятели по бараку называли штабную обслугу дворяниками, произнося это слово так, что неясно, о дворянах идет речь или о дворниках. Да разницы и нет никакой — те и другие говорят о войне и сидят за чужими спинами.

Мгновенно кольнула мысль: “Девки-дуры чем виноваты?” — но тут же исчезла, сметенная азартом боя. Истина жестокая и простая: хочешь быть дорогой шлюхой, привыкай к мысли, что, когда приедут убирать богатого клиента, вторая пуля достанется тебе.

Второй заряд вырыл яму рядом с первой. Две воронки, два укола на гигантском теле планетоида. Два очень болезненных укола, не заметить которые невозможно. Теперь командующий уже не сможет безмятежно дрыхнуть, когда полевой офицер приносит важное сообщение. А Мирзой-бек, выслушав доклад о гибели подопытных, не скажет с благожелательной легкостью: “Ладно, Мелоу, работайте”, — а призадумается, не оказаться бы ненароком в роли тех, кого убивают. Неважно, что большинство каторжников, за которых заступался Влад, — жалкие людишки, рекруты, пойманные на мелком воровстве у своих товарищей. Влад пришел не мстить, а учить. Всякий, распоряжающийся чужой жизнью, должен знать, что и его собственная стоит ничуть не больше.

Для начала хватит двух ударов, а там — посмотрим.

Небывалый корабль, чудо-истребитель, исчезал в просторах космоса, удаляясь быстрее, чем можно представить, и затихало пошловатое танго, звуки которого отныне будут наводить ужас на имперский генералитет:

Когда придешь, утихнет дождь, Мир расцветет, любимый мой! И ты поймешь, что ты живешь. И наконец пришел домой!

ГЛАВА 11

— Давай! Еще чуток! — надтреснутым голосом кричал лейтенант Якобсон. — Смелее, тут еще целых полметра можно опускаться!

Влад, посадкой которого так энергично руководил старый космолетчик, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. До чего же приятно прилетать туда, где тебе рады...

Чайка самолично раздраила амбразуру — надо и ей управлять неживым! — и первая спрыгнула на землю.

Пританцовывающей походкой Якобсон приблизился к ней.

— Мадмуазель, вам уже говорили, что вы сказочно прекрасны?

— Конечно, — серьезно ответила девушка и лишь потом улыбнулась и поцеловала старика в щеку.

— Не заслужил, право, не заслужил, — растроганно бормотал Якобсон. — Ведь не комплимент, святую правду сказал.

Подошел Влад:

— Здравствуйте, лейтенант.

— О! Здравия желаю! Я вижу, лейтенант, у вас новая форма. Неужели в наших доблестных войсках начали происходить какие-то реформы, внедряться новшества?

— Успокойтесь, лейтенант, в армии все по-прежнему. Просто я дезертировал и теперь государственный преступник.

— Как же так? — огорчился Якобсон. — Ведь это значит, что я должен задержать вас и доставить в ближайшую комендатуру.

— Где та комендатура?.. — посетовал Влад.

— Увы, увы, — согласился старик. — А если посмотреть, сколько времени я нахожусь в безвестной отлучке, то меня тоже следует приравнять к дезертиру. К тому же, признаюсь, как на духу, ради прекрасных глаз вашей спутницы я бы дезертировал даже с поста командующего. Так что я не осуждаю вас, лейтенант, не осуждаю.

— Боюсь, что командующий тоже скоро дезертирует со своего поста, — заметил Влад. — Теперь это не слишком уютная должность. Кстати, лейтенант, мы привезли вам подарки. Прежде всего, — Влад стащил с головы шлем, — вот вам новый котелок. Думаю, в хозяйстве пригодится.

— Спасибо... — старик даже не пытался скрыть радости. — Но послушайте, лейтенант, как же вы будете без шлема? Ну хорошо, микрофон, я вижу, снят, но наушники? Принимать можно и на громкую связь, но это не всегда удобно. И потом, оптика, прицелы... Я понимаю, вы покинули ряды наших доблестных вооруженных сил, но вы уверены, что вам никогда больше не придется стрелять?

— Мертвый посредник только мешает, — повторил Влад слова Чайки. — Не далее чем вчера я положил плазменный заряд с пятнадцати астрономических единиц в центр пятисоткилометровой мишени. И заметьте, это на скорости в сто це.

— Потрясающе! — воскликнул Якобсон. — Я вижу, вы ведете интересную, насыщенную жизнь. Я и сам бы не прочь присоединиться к вам, жаль, мой истребитель давно лежит на боку. К тому же приборы врут, а сердце подсказывает, что я должен оставаться здесь. Это мой долг перед здешней землей. Ведь без меня здесь все одичает, представляете? — Старик царственным жестом обвел берег озера и лес, не хранящие никаких следов цивилизаторской деятельности.

— А вот еще один совсем маленький подарок, — сказала Чайка и протянула клипсу. — Здесь ровно двадцать песен, все как вы просили.

— Пам-тирам-пам! — Якобсон всплеснул руками. — Откуда?

— Трофей, — важно сказал Влад. — Приз за меткую стрельбу.

— Хорошие песни, — сказала Чайка, — особенно последняя. Она подтвердит, что сердце вас не обманывает.

Якобсон благоговейно принял подарок, прижал к груди, потом поднес руку с клипсой к уху, тут же отдернул. Лицо его отображало всю гамму чувств — от восторга до ужаса.

— Нет, так просто нельзя, — смущенно пробормотал он. — Потом, в тишине, вдумчиво и с наслаждением... А сегодня я не могу, сегодня и без того великий день. Завтра, вечерком... — Зажав драгоценность в кулаке, старый меломан поспешил к хижине, прятать. Даже по походке его было видно, что он пытается вспомнить, что значит иной ритм, кроме намертво въевшегося в душу.

— А ведь он так никогда и не включит эти записи, — тихо сказал Влад, провожая взглядом вздрагивающую спину. — Каждый день будет собираться и всю жизнь откладывать.

— Знаю, — отозвалась Чайка. — Но он так счастлив, что у него есть эта штучка.

Якобсон вприпрыжку вернулся к кораблю:

— Я даже не знаю, чем мне вас отблагодарить. Разумеется, вы отобедаете со мной. Я не ставил с вечера силков, но зато в протоке у меня поставлена верша. Я ведь родом с Верануса, вам не случалось там бывать?

— Нет, — в голос ответили Влад и Чайка.

— Очень милая планетка, но рыбы... рыбы там практически нет. Но мы все равно ставили верши в канале и даже что-то ловили. А здесь рыбы удивительно много, такие карасики, представляете? Они маленькие, но от этого особенно вкусные. Так вот, утром я вытащил ровно сорок шесть штук, представляете, и еще подумал: “Куда так много? Не иначе сегодня будут гости!” — и тут вы. Как удачно!

— Мы обещали, — сказал Влад.

— Да что же я стою? — вдруг всполошился Якобсон. — Нужно варить уху!

— Покажите мне вашу рыбу, — попросила Чайка. — Может быть, придумаем что-нибудь другое.

Лейтенант-истребитель прошествовал к хижине и с гордостью продемонстрировал кучу мелкой рыбешки.

— О, так я эту рыбу знаю! — восхитилась Чайка. — Она вкусная. Только мы ее называли не карасиками, а вьюнами. Девочки ловят ее голыми руками, а потом едят сырьем. Но для вас я пожарю. Жареная она лучше.

— Ну конечно, это вьюны! — вскричал Якобсон. — Теперь я тоже так буду их называть. Одна беда: у меня нет ни сковородки, ни жаровни, а если запекать в костре, от рыбы ничего не останется, она слишком мелкая. Я хотел сделать жаровню, но не смог. Представляете, на межзвездном истребителе нет детали, из которой можно было бы сделать сковороду! Эти современные технологии — кошмар!

— Мне сковородка не нужна! — заявила Чайка решительно.

“Мертвое только мешает”, — невольно закончил фразу Влад, старательно не позволяя оформиться представлению, как именно ортодоксально настроенные ведьмы проводят в жизнь этот принцип применительно к сковородкам.

Чайка глянула с озорной усмешкой и деликатно не сказала ничего. Она перебрала рыбу, довольно кивнула:

— А вот соль и кое-какие приправы потребуются. Я мигом слетаю.

Чайка вспрыгнула на помело, с легким свистом прочертила дугу над озером и исчезла. В благодатной атмосфере Новой Земли не было нужды обращаться в голубоватую торпеду, так что на мгновение перед мужчинами возникла картина из древней сказки: лес, озеро, грозовые тучи на востоке и юная ведьма, несущаяся вдаль верхом на помеле.

— В годы моей юности, — задумчиво сказал Якобсон, — женщины и подумать не могли, чтобы вытворять такое. Вообще, они больше всего напоминали куриц: квохчущих наседок, кокетливых хохлаток или молоденьких голенастых цыплушек. И я пользовался у них успехом, представляете, этакий бравый петушок в лейтенантских погонах. Как давно это было! А теперь я смотрю на вашу подругу и думаю, как, должно быть, красиво и сказочно интересно любить такую девушку!

— Трудно, — сказал Влад скорее самому себе.

— Что я слышу?! — возвысил голос отшельник. — Лейтенант, вы же мужчина! С каких пор пилоты имперских вооруженных сил начали бояться трудностей?

— Я больше не лейтенант, — сказал Влад. — Я беглый каторжник и государственный преступник.

— Что ж, я не понимаю?.. — голос старика сник. — Это изысканно и благородно: за все несправедливости, за прошлые обиды в гордом одиночестве объявить войну галактической империи. Что это случилось, было нетрудно догадаться, ведь никто не станет строить для тренировки истребителей пятисоткилометровые мишени. Это был боевой вылет, верно?

Влад кивнул.

— Надеюсь, лейтенант, вы попали в цель, достойную выстрела.

— Я тоже на это надеюсь, хотя я больше не лейтенант, — повторил Влад.

— Не возражайте! Вы навсегда останетесь лейтенантом, единственным лейтенантом вашей маленькой армии, ведущей безнадежную и, главное, совершенно бессмысленную войну.

Влад хотел сказать, что как раз войны-то он и не ведет, а всего лишь пытается прорваться к высшим сановникам империи и прокричать правду, которая может изменить мир. Но вместо этого спросил:

— Почему — бессмысленную?

— Потому что империи в войнах только укрепляются. Я родом с Верануса, мы совсем молодая колония, нашу собственную историю можно уместить на почтовой марке. Может быть, поэтому в юные годы я увлекался древней историей, историей Земли. За десять тысяч лет она перенесла много скоротечных империй, и, поверьте, ни одна империя не рухнула просто под натиском врагов, каждая сначала прогнила изнутри. А нашей империи, в которой мы имеем неудовольствие жить, еще очень далеко до дряхлости. Значит, и драться с ней бесполезно.

— С чего вы взяли, будто у нашей империи здоровое нутро? — спросил Влад, припомнив беседу с Мирзой-беком. — Бесчеловечный строй не может быть прочным.

— Может, еще как. И люди с радостью станут отдавать жизни за молоха, который их пожирает. Мы с вами, лейтенант, тому живые примеры. Просто обстоятельства сложились так, что у нас было время подумать о жизни. У меня — побольше, у вас — поменьше, разница невелика. Главное — мы поняли, что происходит. А другим этого времени вовсе не выпало, и они, не задумываясь, пойдут на смерть, защищая размалеванного идола. Вот когда империя действительно сгниет, то не поможет даже самоотверженность фанатиков. И знаете, как можно определить, что час настал? Я много думал над этим и нашел простой и верный способ. В стабильном государстве делают прочные вещи. Они могут быть громоздки и неудобны — новогодние игрушки, под тяжестью которых ломаются елки, бронированные ночные горшки, которые ребенку не под силу вытащить из-под кровати, книги, страницы которых в одиночку не перевернешь, — но все это сделано прочно, на века. На елочную игрушку можно наехать танком, горшок выдержит ядерный взрыв. Заметьте, ни один памятник архитектуры, построенный в эпоху загнивания империй, не сохранился. Их даже не надо было разрушать, они рассыпались сами. Государство, которое собирается существовать вечно, любую мелочь делает со старомодной основательностью. А как только промышленность начинает штамповать вещи-однодневки, дни этой страны сочтены. У нее может быть могучая армия, наводящая ужас на соседей, но пройдет совсем немного времени, и она рухнет от случайного толчка. Ее убьют не враги, а книги в клееных переплетах и одноразовые зажигалки.

Якобсон говорил быстро и горячо, ни разу не произнеся своего любимого “представляете”. Так говорят только о том, что действительно наболело и тысячу раз продумано.

— А теперь взгляните сюда: мой истребитель лежит на земле уже шестьдесят три года, но вы думаете, в нем что-нибудь испортилось? Все в порядке, все исправно, ничто не проржавело и не разрядилось. Поднять его — и можно лететь, было бы куда. Кстати, лейтенант, все съемное и взаимозаменяемое оборудование наличествует в комплекте и вполне работоспособно, так что в случае нужды можете воспользоваться. И как, по-вашему, собирается ли погибать государство, которое делает такие вещи? Впрочем, оружие — последнее, что подвержено гнили. Но вот перед вами игрушка, пустячок! — старик коснулся пальцем клипсы. — Обороноспособность страны не зависит от качества этой вещицы, а между тем она работает без перерыва уже шестьдесят три года! И будет работать, пока я жив, и она может подзаряжаться от моего тепла. А если окажется, что та клипса, что вы привезли, сломается через неделю, то я соглашусь, что ваша борьба не безнадежна.

Чайка на бреющем вынеслась из-за кромки леса, лихо тормознула и соскочила возле самых дверей хижины.

Якобсон восхищенно прицокнул языком и показал Владу большой палец:

— Так летать — нужен прирожденный талант. Чудо, а не женщина! Кстати, лейтенант, вы не представили мне свою подругу, и я до сих пор не знаю, как ее зовут.

— Чайка, — сказал Влад.

— Чайка... — нараспев протянул старик. — Конечно, я должен был догадаться, такая девушка не может носить другого имени.

Он уселся на землю и обхватил руками корзинку на голове:

— Все, я погиб. Я влюблен по гроб жизни. Не ревнуйте, лейтенант, мой гроб уже очень близок.

— Обождите, Якобсон, умереть вы всегда успеете, но сначала попробуем, что Чайка наколдовала с рыбой.

А Чайка и впрямь колдовала. Мгновенно рассортировала охапку привезенной травы, вывалила рыбу на огромный зеленый лист, перед которым стушевался бы любой лопух, посолила, если, конечно, серый порошок, лежащий на одном из листов, был солью. Сухой и с виду прочный корень покорно рассыпался белой пудрой, в которой рыбешка была немедленно обваляна. Между ладонями кухарки полыхнуло белое пламя, затем Чайка неуловимым движением перевернула всю рыбу разом — и вновь последовала вспышка огня. Пахло озоном и жареной рыбой. Чайка присыпала свою стряпню мелкой травкой, вылила сверху штук пять яиц. Яйца были большие, с толстой крапчатой скорлупой, — явно от какой-то дикой птицы.

“Как она все это приволокла, без кошелки, в одних руках?” — запоздало подумал Влад.

Еще несколько пассов, уже без видимого огня, но пар, дразнящий обоняние, подсказывал, что вкусное чародейство продолжает твориться.

— Готово, — сказала Чайка. — Можно есть. Якобсон втянул ноздрями горячий пар и произнес, наставительно подняв корявый палец:

— Вот истинное волшебство. У меня никогда так не получалось.

Обед прошел в торжественном молчании, а когда от запеченной в омлете рыбы осталась лишь кучка голов и тоненьких хребтинок, а у едоков, наконец, нашлись силы и время хвалить и благодарить, Чайка рассмеялась и сказала:

— Оказывается, готовить для других куда вкуснее, чем для себя одной. А, кроме того, я придумала, какую диверсию мы устроим сегодня ночью против одного из ведьминских поселков. — И, перехватив встревоженный взгляд Влада, пояснила: — Мы не станем стрелять, мы будем дарить подарки.

ГЛАВА 12

Поселок или, скорей, небольшой городок расположился на полосе берега между морем и невысокими увалистыми горами. Деревенские домики, в которых Влад при всем старании не мог заметить ничего живого, стояли далеко друг от друга, и тропинок между ними не было; у ведьм не принято ходить в гости. Тропинки сходились на центральной площади, где и решались все дела, мирные и немирные.

Морщинистые беззубые старухи дремали на завалинках возле своих домов или толклись на площади, что-то крикливо обсуждая. Дебелые матроны неторопливо шествовали по уличкам, а выйдя за город, мгновенно взлетали и уносились по делам. Летать по городу среди бела дня считалось неприличным. Причудливые одевки облекали дамские фигуры; не может женский ум смириться с единообразием в одежде, и селекция, веско подтвержденная колдовством, доказывала, что портновской фантазии пределов нет. Совсем юные ведьмушки, еще не подманившие своей первой одевки, носились по берегу, мелькая загорелыми попками.

Мирная, идиллическая картина, и на нее, словно прозрачный трафарет, наложен совсем иной пейзаж — военно-индустриальный. То здесь, то там над домами вздымались восьмидесятиметровые минареты космических катеров, межзвездных истребителей, почтовых и исследовательских кораблей. Краса и гордость галактической империи, ее сила и мощь, взятая в плен отчаянными наездницами. Те ступы, что стоят вертикально, — живые, но тут же рядом, в куда большем количестве валяются остовы погибших кораблей. Словно валы, они отделяли один домик от другого, создавая неправдоподобную ячеистую структуру. Лишние звездолеты хозяйки оттаскивали на городскую свалку — в ближайшее ущелье, где они лежали во много слоев, — сотни, тысячи космических кораблей, и в каждом в наглухо заблокированной рубке перед ослепшими экранами и мертвой приборной доской — мумия замученного пилота.

— Как же вы должны нас ненавидеть! — прошептала Чайка, впервые взглянувшая новыми глазами на знакомую с детства картину.

— Сейчас нужно думать не о прошлом, а как прекратить этот кошмар, — сказал Влад.

— Я понимаю, — жалобно произнесла Чайка, — но что я могу сделать прямо сейчас? Сунусь туда — только голову потеряю. Ведь я даже не знаю, какое решение принял совет, кроме, разумеется, приговора мне.

— С чего ты так уверена, что совет вынесет тебе смертный приговор? Сама же говорила: посмеются старухи над Вайшей и из совета попрут.

— Конечно, посмеются и попрут, но меня все равно приговорят, чтобы другим неповадно было на старших руку поднимать. И не к смерти приговорят, у нас такого нет, а к развоплощению. Это хуже. Ты знаешь, когда они придут меня развоплощать, ты меня убей, чтобы им ничего не досталось.

— Когда они придут тебя развоплощать, — пообещал Влад, — я убью их и буду убивать до тех пор, пока охотники развоплощений не переведутся на той и на этой Земле.

— Ничего ты им не сделаешь, — безнадежно произнесла Чайка. — Что ты можешь сделать? Манипулятором махать? Так они близко и не подойдут. Они даже на выстрел подходить не станут — незачем. Просто соберутся шестеро старших ведьм, составят гексаграмму, так, чтобы они по углам, а я — в центре. И все, одна шкурка от меня останется. Ни сил, ни души, ни памяти. Только дышать смогу и глазами лупать. Таких, развоплощенок, свозят в этот город. Видишь, на окраине дом большой... больше всех остальных... видишь?.. Вот там они и лежат, развоплощенки. Кашу им в глотку вливают, а все остальное, что нужно, одевка делает. Чистит, обихаживает, пролежни лечит.

— Зачем же их там держат? — не выдержал Влад. — Оно и впрямь, лучше бы убили.

— Их используют как маток. Они детей рожают, каждые десять месяцев. Одну девочку родит, и ее тут же снова беременной делают. Сами-то ведьмы мало рожают. Я говорила, у некоторых по тринадцать дочерей, но такие семьи — редкость. Все больше по одной дочке. А эти — как заведенные, все время или беременные, или только что родившие. А ты думал, почему в этом городе столько детей? В других городах меньше. Я ведь и сама из этих... из развоплощенских. Домашние нас щенками дразнили. А ты ей ничего и сделать не моги, у нее мать, она за свою дочулю тебе башку свернет. Я в приюте жила, а Каина, она меня старше, всю жизнь меня тюкала. Наверное, за то, что нас одна матка родила, а мы такие непохожие. Я даже специально ходила смотреть свою родительницу, чтобы узнать, кто из нас настоящая дочь, а кто наколдованная.

— И как?

— Не поняла. Лежит такая квашня, лицо опухшее, в глазах ни мыслиночки, брюхо горой. И воняет. Одевка вовсю старается, а от нее все равно вонью несет. Знаешь, как страшно? Потому и говорю: ты меня лучше убей, а им не отдавай.

— За что твою мать развоплотили? — спросил Влад, сам удивившись, как легко соскользнуло с языка прежде неизвестное жутковатое слово.

— Ни за что. По злому навету.

— Это как? — Вот уж во что Влад не мог поверить, что у ведьм, способных читать чужие мысли и проницать взором неведомое, могут быть судебные ошибки.

— Кто-то жупельницу в один из домов подпустил, — начала рассказывать Чайка. — Есть такая пакость в океане, на одном из островов. И эта жупельница, прежде чем ее убили, две семьи выела. Ясное дело, за такое полагается развоплощение. А как узнать, кто это сделал? Тут без сестры-дознавательницы не обойтись. Сестра-дознавательница — это обычная ведьма, но у нее есть хитрая особенность: она всегда все про своих соседок знает. Вроде и в трубу не подглядывала, а спроси, что соседка на обед варила — мигом скажет. В той деревне одна такая была, к ней и пошли. А она сразу на мою мать показала — она, мол, больше некому. Стали проверять: и впрямь летала она на тот остров, метла-то дорогу помнит. Та в слезы: мол, на горячие источники летала, угри выводить, а жупельницу не привозила. Да кто ж поверит? Приговорили... Привезли ее сюда, а она возьми да и потребуй у матерей эликсир правды.

Чайка вздохнула и потерла пальцем нос, словно проверяя, не объявились ли там угри. Влад слушал рассказ, как страшную сказку, каких в жизни не бывает. Корабль висел высоко над городом, так что снизу и не разглядеть; Влад и Чайка ждали вечера.

— А эликсир этот — штука страшенная, — продолжила Чайка. — Его только самые суровые старухи варить могут. Что развоплощение, что эликсиру хлебнуть — результат один, но развоплощают быстро, раз — и нет тебя, а от эликсира мук примешь несказанно, он по частям душу разъедает. И укрыть нельзя ничегошеньки, ни одной тайны, ни единого секретика. Ежели кто эликсир пьет, так весь совет слетается послушать, у самой захудалой колдуньи всегда есть чем поживиться. Сидят вокруг страдалицы, словно стервятники кругом издыхающего зверя. Зато если окажется, что приговоренная хотя бы в малом была невиновата, старухи в лепешку расшибутся, а настоящую виновницу найдут и накажут. Без этого нельзя, иначе никто их эликсира поганого пить не станет. Его пьют, чтобы хоть с того света, но обидчице отомстить. Родительница моя и впрямь оказалась невиновной. На остров летала угри лечить и жупельницу не привозила.

— Преступницу-то нашли?

— Нашли. Сестра-дознавательница и оказалась. Она два года жупельницу в коробочке хранила, все ждала, когда кто-нибудь из соседок на тот остров слетает. На кого только могла порчу наводила, чтобы угри высыпали. Вот и дождалась. Она потом сама во всем призналась. Ее совет судил, и тоже развоплотили. Так они и лежат рядом. Глянуть — так сестры родные, не отличить.

— А невинную-то зачем в этот инкубатор?

— Так ей уже без разницы, она все равно равоплощенная. Зачем добру зря пропадать?

Влад промолчал. Страшная сказка закончилась еще более страшной в своем прагматизме моралью.

Внизу медленно вечерело. Опустел пляж, погрузился во тьму местный форум. Ни единого огня не освещало улицы: чародейкам не нужно, они и так видят. Лишь багровыми клубами отливал горячий воздух над верхушками печных труб. Влад прищурился и с расстояния во много сотен километров различил искры, вылетающие из очага через дымоход, и даже вроде бы ощутил запах подгоревшего мясного пирога и густого супа из капусты с любистком.

— Пора?

— Нет, что ты. Еще никто не спит. Ужинают, потом колдовать будут. Вечернее колдовство самое забористое. Только потом спать лягут, да и то не все. Но кто нам нужен, те лягут.

— Все-таки скажи, что ты задумала? А то болтаемся тут у всех на виду. Внизу небось звезды высыпали, так что и нас видно.

— Пускай. Ты, главное, следи, чтобы к нам никто потихоньку не подкрался. Особенно если шестериком, тогда сразу меня дергай. А что я задумала — сам скоро увидишь.

— Тогда хотя бы расскажи, что за жупельница такая, что сначала в коробочке сидит, а потом целыми семьями людей жрет?

— Жупельница и есть. Жучок такой махонький. Так просто он ничего человеку сделать не может, а вот если девочка совсем крохотулечная, то жупельница ей в носик или ухо залезет и там спрячется. А когда мама спать уляжется и дочку с собой возьмет, то жупельница уже на мать переползет и в мозг вгрызется. А та во сне и не почует ничего.

Влад кивнул понимающе. Сама Чайка все ночи проводила в обнимку с помелом, обратившись в сияющую торпеду. Приблизиться к ней в это время было равносильно самоубийству что для жупельницы, что для мужчины — разницы никакой.

— Вообще-то детям полагается перед сном ушки и нос проверять, грудное молоко закапывать, да кто ж это делает? Вот когда по деревне весть прошла, что жупельница двух женщин убила, то тут все кинулись девкам уши мыть, даже самым большим. Так через день жупельницу и словили.

— А дети как? Те, в которых жупельница забиралась.

— Что дети? Жупельница грудничков не ест. Она женского молока на дух не переносит. Девочки потом рядом с мертвой матерью от голода умерли, а быть может, их нашли и выходили. Не знаю, это ж когда было.

— Одного не пойму, зачем твоя дознавательница это устроила? Чем ей соседка досадила, чтобы так мстить?

— Я откуда знаю? Может, соседка у нее в детстве прутик любимый отняла. Для ненависти много причин не надо. На то и ведьмы...

Лозунг чародейного царства на этот раз прозвучал странно, и лишь через минуту Влад понял, что Чайка опустила слово “мы”.

— Пожалуй, потихоньку начну, — сказала Чайка, окинув взором глубокую тьму, сгустившуюся внизу. — Следи за воздухом, чтобы никакая посторонняя ступа рядом не сшивалась.

Она зажмурилась, сосредотачиваясь, и послала вниз мягкое, почти незаметное сонное заклинание. Оно не несло в себе никакой угрозы и никак не было замаскировано, поэтому всякая колдунья могла с легкостью оттолкнуть его от себя, что многие и сделали. Но никто не заподозрил дурного, каждый подумал, что это усталая мамаша спешит утихомирить не в меру разыгравшуюся дочуру или сиделка в приюте старается обеспечить себе спокойную ночь.

В приюте толстая нянька из тех начисто лишенных честолюбия колдуний, что даже не пытались ни разу покинуть Новую Землю, протяжно зевнула, разом перекрыв достижение покойного диспетчера, и, с трудом проверив, что все воспитанницы спят каждая в своем закутке, вернулась в сестринскую и повалилась на постель, напрочь забыв, что в обязанности ее входит рассказывать девочкам сказку, навевая волшебные сны.

Вскоре добрая половина города спала: девчонки, охраняемые обычаем и строгим законом, взрослые чародейки — даже во сне продолжая сжимать метлу, вокруг которой распространялось легкое защитное сияние. Взрослые в безопасности, а дети... кто нападет на детей? Ни прибыли, ни удовольствия, ни славы...

Следующее заклинание тоже не было могучим, но изощренным на самом пределе возможного для молодой чародейки. То была ночная сказка, сладкий сон, который увидят все девочки города, если, конечно, материнская воля не защитит их. Но даже среди тех ведьмушек, чьи матери не спали в этот час, большинство увидели ночную сказку. Заклинание не несло никакого вреда, только ласку и заботу, так что самые добросовестные матери не заподозрили дурного.

Очевидно, в приюте кто-то перестарался и рассказывает сказку не только воспитанницам, но и всему городу. Наиболее дотошные с легкостью распутали кружевную вязь сновидения:

Большой дом под красной черепичной крышей, над высокой трубой вьется дымок, ставни распахнуты. За домом зеленеет огород, полный произрастаний Старой и Новой Земли, плетень покосился под тяжестью огромной тыквы, какую без особого волшебства, пожалуй, и не вырастишь. И знакомый сказочный зачин: “Жил-был один почтенный и знатный человек...” — а где-то вдалеке уже слышится веселая танцевальная музыка: “Пам-тирам-пам!” — и легкий хрустальный перезвон. Ну, конечно, “Золушка” — слышано-переслышано, видано-перевидано!

Разумеется, всякая колдунья, сплетая сновидение, рассказывает сказку немного по-своему. Вот и здесь: прекрасный принц одет странно и корона у него без зубцов, круглая и охватывает чуть не всю голову. А впрочем, это же принц, существо сказочное, каких в жизни не бывает. Кто может знать, во что одеты несуществующие принцы? Влад Кукаш, доведись ему посмотреть этот сон, немало бы посмеялся, обнаружив на принце летную форму лейтенанта военно-космических сил. Но откуда это знать ведьме, в жизни не видавшей ни принцев, ни лейтенантов? И успокоенная мать пропускает добрый сон к мирно посапывающей девочке, радуясь, что вечер оказывается свободным и можно посвятить его злободневным делам. “Довлеет дневи злоба его” — и ведьмы в этой злобе понимают более всех остальных. Добрая половина города спит, а злая...

И никто не заметил одной маленькой, совсем несущественной странности: девочка, которая видит сказку неспешно, изнутри, сливаясь с одним из героев, на этот раз будет не Золушкой, а доброй феей. Казалось бы, какая разница? Фея — та же чародейка, она и на балу может побывать, вдоволь натанцеваться, и подглядеть из-за плетня, как примеряют крестнице потерянную туфельку. Будущей ведьме даже проще войти в образ не беспомощной девчонки, а могучей волшебницы. И только потом, много дней спустя, маленькая странность ночной сказки может вылиться в странные поступки.

Чайка вздохнула и открыла глаза.

— Кажется, получилось, — сказала она. — Никто ничего не заметил. А тут что творится?

— Все спокойно, — ответил Влад. — Так расскажи, что у тебя получилось-то? Ты говорила, я сам все увижу, а я не видел ничего.

— Значит, не спал, — усмехнулась Чайка. — Уснул бы от моего первого заклинания, все как есть увидал бы.

Влад, которому и впрямь пришлось немало побороться с внезапно навалившейся сонливостью, возмущенно фыркнул: его поставили наблюдать, а спать на посту — не в его правилах.

— Я сновидение наводила, — объяснила Чайка, — рассказывала девочкам сказку о том, что дарить подарки много приятнее, чем получать их.

Влад вывел двигатели на форсаж, ступа, висящая над спящим городком, растаяла среди недоступных звезд Новой Земли.

— Жаль, что больше так не получится, — донесся голос Чайки, колдующей возле двигателя. — Всего одна сказка, всего в одном городе — мало.

— Почему не получится? — спросил Влад. — Сама же говорила: никто ничего не заметил. Так почему бы на следующую ночь не прилететь снова? Пусть не в этот город, в другой...

— Завтра наступит ночь Большой Луны, она раз в две недели бывает. Старухи на совете ведьм в эту ночь будут меня проклинать. А послезавтра меня развоплотят.

— Вот что, — сказал Влад и решительно тормознул истребитель, уже готовый скользнуть сквозь завесу в мир океана. — Боюсь, мы с тобой поменялись местами. Помнишь, я о пси-векторе выспрашивал, а всего-то надо было распутать поводок. Давай-ка, иди сюда и рассказывай, подробно и по порядку, что за проклятие, как оно проявляется и почему ты так уверена по поводу послезавтрашнего дня.

Чайка покорно вошла в рубку, присела в своем любимом углу.

— Проклятие Большой Луны само по себе неопасно, просто пока Большая Луна на небе, она будет меня высвечивать. И стоит мне только появиться на Новой Земле, как старшие ведьмы в ту же минуту будут знать, где я и чем занимаюсь. А уж долететь туда в пять минут смогут, их метлы не чета моей, в такие места дорогу знают, что мне и не снились. Ясно, что поймают меня на раз, я-то их заклинаний не увижу, меня Луна слепить станет.

— Я правильно понял, что за пределами Новой Земли проклятие не действует?

— Правильно. Только над океаном старухи за мной ищейку пустят. Найдут место, где я колдовала, — и пустят. Сбить ее со следа можно, только пройдя через пелену. А там меня все старухи разом углядят и снова гнать начнут. Я одна, а их в совете шестьсот шестьдесят шесть. Ясное дело, что загонят.

— Не представляю, какое решение может принять совет, состоящий из шести сотен вздорных старух, — заметил Влад. — У них же там сплошная грызня будет.

— Ежели кого развоплотить — еще как может. Мигом решение примут. Единогласно.

— Ладно, об этом потом. Ты еще сказала: “...пока Луна на небе”. Что это значит?

— Есть еще ночь Малой Луны. Тоже раз в две недели. И пока эта ночь длится — двенадцать часов, проклятие Большой Луны не действует, потому что эти две луны враждуют друг с другом.

— Это уже кое-что. А проклятие Малой Луны на тебя наложить не могут?

— Могут, только тогда первое проклятие снимется. Я же говорю: враждуют они.

— Видишь, не так все и страшно. Просто придется на Новой Земле появляться пореже. Давай теперь с ищейкой разбираться. Что это за зверь и с чем его едят.

— Это не зверь, это... ищейка. С виду — как будто помело летит. — “Торпеда”, — перевел для себя Влад. — Но ведьмы там нет, одна видимость. Она чувствует след колдовства и идет по нему. А как догонит, то вцепится и будет тебя высвечивать и в том мире, и в этом, в любое время, независимо от луны. И уничтожить ее нельзя, ищейку всем советом наколдовывают, что я против них?

— Так... неприятная штучка. Сотню их зараз сделать не могут?

— Нет. Только одну.

— С одной управимся. Если, например, по прямой уходить? Скорость у нас больше.

— След все равно останется. Не вечно же нам убегать, где-то остановимся, тут она нас и возьмет. А если целую неделю, не сворачивая, гнать, то старухи этот прием быстро раскусят, через Новую Землю вперед забегут и переймут в лучшем виде. Сами в гексаграмму влетим и не поймем как.

— След, говоришь, останется? Так вот, фигушки им, а не след! Оторвемся от ищейки, выберем звездное скопление погуще, там ты свое помело погасишь и будешь сидеть тихо, как мышка. А я потихонечку, на обычных гравигенераторах со скоростью двадцать световых отползу в сторонку. И искать нас можно будет, пока вселенная от тепловой смерти не скукожится.

— Один раз это, быть может, и сработает, но в следующий старухи рядом с ищейкой пошлют настоящее помело, а то и десяток, а уж ведьма твою ступу на таком расстоянии с полувзгляда определит.

— Да что твои бабы, офанатели?! Дела им нет, как тебя всем миром ловить?

— Это дело самое увлекательное — загонная охота на живого человека. От желающих отбоя не будет, ни одна своей очереди не упустит, на то они и ведьмы. Кроме того, лучше перестраховаться, чем решить, что обо мне забыли, и влипнуть в силки.

— Вот это — правильно! — Влад подошел к Чайке, обнял ее за плечи. — Мы станем очень осторожными, так что никто нас не найдет, а если и найдут, то не поймают. Хорошо, что ты про гексаграмму сказала, я теперь от любого шестиугольника, как от зачумленного, шарахаться буду. Уж как-нибудь им прицел собью, не возьмут. А пока давай следы путать и выбирать островок поуютнее. Нам теперь подолгу на островах отсиживаться придется.

ГЛАВА 13

Планету они подобрали со всех точек зрения удачную, курортную, можно сказать, но отдыхать на следующие сутки им не пришлось. Влад видел, что Чайка нервничает из-за творящегося в иной Вселенной проклятия, и решил занять ее делами, а заодно пополнить на корабле запас воды.

Вообще, расход воды в плазменных генераторах минимален, только во время резкого разгона корабля. На маршевой скорости с лихвой хватало межзвездного водорода и встречных частиц. И все же запас воды следовало пополнить. Натаскать в ладонях триста тонн воды — занятие для очень упорных и не слишком сообразительных людей; Влад придумал куда более быстрый способ. Катер поднялся на околопланетную орбиту, где Влад открыл вентили пустых цистерн и стравил воздух. Затем цистерны были задраены, после чего истребитель Влада и Чайка по отдельности опустились, но не на сушу, а в волны большого пресного озера. Под водой Чайка вновь отвернула вентили, и за какой-то час все емкости наполнились озерной водой.

— Здорово! — высказалась по этому поводу Чайка. — Я слышала, что ступу время от времени нужно мыть, но не знала — зачем. А сестры — те, у кого ступы есть, — иногда по нескольку дней ждут, пока ступа напьется и у нее из хоботков воздух перестанет выбулькивать.

— Значит, это хоботки? — весело спросил Влад.

— Ага!

— Так вот, это вентили, и теперь запас хода у нас хоть на тот конец Метагалактики. Впрочем, туда мы еще успеем, а пока полетели проведать Седьмую опорную базу.

На исходные позиции выдвигались пешим по конному, не ныряя к запретной отныне Новой Земле, так что дорога, даже при их скоростях, заняла почти двое суток. Чайка хандрила, Влад развлекал ее как мог. Наконец подошли достаточно близко, чтобы начать переговоры, а в случае чего — пригрозить атакой.

Влад включил громкую связь, и голос Кутелянда наполнил рубку:

— База вызывает капитана Кукаша. Капитан Кукаш, ответьте базе...

Если бы не повышение в чине, можно было бы подумать, что с прошлого сеанса связи ничего не произошло. Влад некоторое время слушал молча, пытаясь определить, запись он слышит или лорд-капитан действительно сидит перед микрофоном и, подменяя рядового радиста, заунывно повторяет одну и ту же пару фраз. К самому лорд-капитану Влад не испытывал никаких чувств, воспринимая его как лишенный человеческой оболочки скрипучий голос, что скребется в динамике. Влад не обрадовался и не огорчился, узнав, что Кутерлянд уцелел во время налета, лорд-капитан был всего лишь принадлежностью Особого отдела, специальным оборудованием, а к оборудованию трудно испытывать нежные либо злые чувства. Вот сквайр-лейтенанта Ногатых Влад охотно увидал бы на больничной койке. Не убитым, а искалеченным, чтобы сквайр-лейтенанту оторвало ногу по самое его любимое место.

Влад вдоволь наслушался причитаний лорд-капитана, но так и не смог ничего определить. Наконец это занятие надоело, Влад включил микрофон и четко произнес:

— Говорит Влад Кукаш. Мне необходимо поговорить с командующим базой.

— Айн момент! — немедленно откликнулся Кутерлянд, доказав тем самым, что никакой записи не было, а он сам сидел все эти дни, ожидая связи.

Влад ждал, предвкушая, что именно скажет ему командующий. Однако в динамике раздался хорошо знакомый голос:

— Здравствуйте, Кукаш, — произнес генерал-барон Мирзой-бек.

— Послушайте, генерал! — устало взмолился Влад. — С вами очень приятно поболтать, но вы же понимаете, что никакие сведения я не передам в ваше исключительное владение. Мне нужно говорить с командующим.

— Вынужден вас огорчить, — постным голосом произнес Мирзой-бек. — Демонстрация силы, которую вы нам устроили, оказалась слишком убедительной. Граф-маршал Мунс погиб на боевом посту и не может выйти с вами на связь. Кстати, я сейчас временно исполняющий обязанности командира Седьмой опорной базы. Так что главнее меня здесь никого нет. Можете говорить.

— В таком случае, — голос Влада был непреклонен, — вы сейчас свяжете меня с императором.

— Зачем? — доброжелательно спросил Мирзой-бек. — Если вы хотите сообщить его величеству ужасную тайну торпедных ускорителей, то это давно уже не тайна, так же как и существование совета Новой Земли, с которым я в настоящий момент веду переговоры.

Влад молчал, не зная, что сказать. Молчание длилось долго, наконец генерал-барон вздохнул и наставительно произнес:

— Я вас предупреждал, что тайны — товар скоропортящийся, их надо продавать вовремя. Хотя, лейтенант, не отчаивайтесь, вы еще можете вернуться и воспользоваться амнистией. Для вашей подруги я тоже постараюсь что-нибудь сделать, хотя законные власти Новой Земли решительно требуют, чтобы она была передана им. Впрочем, меня заверили, что смертной казни на Новой Земле нет. Полагаю, Кукаш, что вам следует сдаться.

ГЛАВА 14

Судьба не слишком благоволила к генерал-барону Мирзой-беку. Его родственные связи с царствующим домом были столь отдаленными, что не приходилось рассчитывать на сколько-нибудь серьезную должность. С другой стороны, будущий начальник Особого отдела находился в столь же отдаленном родстве с одним из древнейших родов империи, некогда правившим на планетах, заселенных выходцами с Востока. В результате он был равно подозрителен как для тех, так и для других. В то же время ни одна из партий не желала упустить выгоды, связанные с таким двойным родством. Жизнь общего родственника была разменной монетой в этой игре и всерьез интересовала одного только Мирзой-бека.

Мирзою не исполнилось еще двадцати, когда до ушей царственной родни дошли сведения, что юноша получает традиционное восточное воспитание и, значит, может оказаться сторонником азиатского дома. Мирзой-бека срочно забрали из университета, где он изучал историю и психологию, и определили в привилегированное военное училище, славившееся строгостью внутреннего распорядка. Единственное, что продолжало связывать кадета Мирзоя с прежней жизнью, — собственное, на восточный лад звучащее имя и старый слуга Хаким, поселившийся неподалеку от казарм и навещавший воспитанника при каждом удобном случае.

И этого оказалось достаточно.

Потеряв связь с вождями и соплеменниками, оставшись один, мудрец Хаким сделал единственное, что ему оставалось: начал растить не пешку в чужой игре, а небывалую фигуру, совмещающую силу визиря и значение шаха — именно таковы настоящие имена главнейших шахматных фигур. Почтительное обращение “шах-зада”, — наследный принц — будоражило честолюбие, причудливые восточные притчи приучали к хитрости и осторожности, долгие вечерние беседы помогали трезво оценивать происходящее и выбирать верный путь. Маленький старичок, нелепый в своем потрепанном халате и стоптанных чувяках, ни у кого не вызывал подозрения. Просто старый слуга, свихнувшийся на восторженной любви к воспитаннику. Судьба любит рядиться в шутовские одежды.

Тем временем кадет Мирзой закончил училище, получив в виде исключения — все-таки родственник! — не сквайр-лейтенанта, а сразу лорд-капитана, и был направлен на Седьмую опорную базу под явный и недвусмысленный надзор граф-маршала Мунса.

Граф-маршал носил титул императорского высочества и приходился троюродным братом царствующей особе. Разумеется, его не могло обрадовать прибытие “родственничка”, тем более что самому Мунсу Мирзой-бек и вовсе доводился седьмой водой на киселе. Граф-маршал заранее представлял, как юный хлыщ будет напиваться в офицерском собрании, устраивать дебоши и вообще всячески портить кровь служаке, помешанному на дисциплине и воинской выправке. Но того, что случилось, не могла представить самая разнузданная фантазия. Новоиспеченный лорд-капитан попросился на службу в Особый отдел.

Особый отдел совмещал в себе разведку, службу безопасности и военную полицию. Предполагалось, что он будет заниматься выявлением вражеских диверсантов и засылкой своих агентов в ряды противника. Однако в условиях странной войны, когда противника так и не удалось обнаружить, особисты занимались исключительно внутренней крамолой да порой выполняли отдельные поручения щекотливого толка. Короче, это было не место для человека с хорошим именем, тем более с именем, на которое падает отсвет императорского величия. Конечно, офицеры Особого отдела тоже носили приставки перед званием, но то были почти исключительно купленные титулы. Настоящий аристократ в филеры не пойдет.

Мунс изматерил дурня и с тайным удовольствием исполнил его просьбу. Хочется молокососу вместо беспечальной службы при штабе заниматься мелким сыском — исполать ему, тем более что возможности для карьеры в Особом отделе весьма ограничены. Должность начальника отдела — вот максимум, на который может рассчитывать особист. Дорожек в имперскую ставку отсюда нет.

Памятуя, что лучший способ досадить карьеристу — это позволить ему быстро достичь потолка, а потом глядеть, как тот набивает шишки, стараясь прыгнуть выше возможного, Мунс не препятствовал росту молодого офицера, и за двенадцать лет усердной службы Мирзой-бек стал генерал-бароном и начальником Особого отдела.

Сам Мунс за эти же годы ни на шаг не продвинулся по служебной лестнице. Пожилой граф-маршал не был карьеристом и предпочитал быть царьком, а не царедворцем. Он не ездил в ставку и не докучал своей особой царственному кузену, что, кажется, удовлетворяло обоих. Мунс предпочитал жуировать жизнью, а именно — устраивать смотры и парады, тиранить подчиненных, особенно — начальника Особого отдела, и держать в ежовых рукавицах наместника провинции Великая Ньянма — одной из самых захудалых и обширных провинций империи. Всего два десятка обжитых планет и бессчетное количество ни к чему не пригодных космических булыжников с паршивой углекислотной атмосферой — плохое основание для придворной игры.

Став начальником отдела, Мирзой-бек не начал стучаться в высшие сферы, набивая себе шишки, но и не успокоился на достигнутом. Он понимал, что единственный его шанс — появление нового фактора, определяющего жизнь государства, и фактором этим могут быть только торпедники. Операция с Владом Кукашем была не первым его проектом, но все остальные задумки результата не приносили. Мирзой-бек подмял Исследовательский отдел, фактически заставив начальника отдела князь-полковника Мелоу работать на себя, разведчики базы действительно совершали разведывательные полеты, забираясь все дальше в поисках гипотетической базы противника. Единственным осязаемым результатом было то, что на Седьмой опорной базе регулярно оказывались самые высокие потери техники и личного состава, за что Мирзой-бек столь же регулярно получал головомойки от граф-маршала. Самого Мунса за потери не щучили: пока гибнут простые лейтенанты и капитаны — графы и гранды могут спать спокойно.

Результата не было, но Мирзой-бек не сдавался. “Если очень долго забрасывать удочку в сухой песок, — любил повторять он, — то рано или поздно рыба начнет клевать”.

И вот клев начался, и рыба, как это обычно бывает, пошла косяком.

Номинально генерал-барон Мирзой-бек считался четвертым человеком среди командования базы, штабные хлыщи считали его вовсе пустым местом, но на самом деле пустым местом были они. Поэтому, когда торпедники — а кто же еще?! — совершили варварский и неспровоцированный налет на базу, единственный, кто не потерял головы, оказался начальник Особого отдела. Граф-маршал Мунс погиб вместе со своим заместителем, не успев завершить последний роббер интереснейшей игры, начальник штаба оказался трусом и паникером, так что вся полнота власти собралась в руках Мирзой-бека, тем более что генерал-барон остался единственным на базе человеком, претендующим на родство с императором. В ставке его утвердили временно исполняющим обязанности, но по поводу своей временности Мирзой-бек не тревожился. Всякому ясно, что двоюродные внуки и внучатые племянники государя не горят желанием подставлять грудь под вражеские торпеды, так что замену временному командующему найти будет трудно. Значит, к ближайшему тезоименитству дадут ему граф-маршала и назначат на постоянную должность.

Куда большей проблемой был обезумевший лейтенант Кукаш. Уже то, что он сумел снять поводок, делало его чрезвычайно ценным в глазах Мирзой-бека, но затем бывший заключенный проявил чудеса прыткости, с легкостью порхая из конца в конец галактики, и, наконец, продемонстрировал умение воевать. Один удачный выстрел можно было бы списать на невероятное, фантастическое везение, но два таких выстрела подряд... Генерал знал — чудес не бывает. Если человек видит чудо, значит, он плохо информирован о происходящем. А быть плохо информированным Мирзой-бек не любил.

Единственным объяснением происходящему было предположение, что Влад Кукаш умудрился вступить в контакт с торпедниками и они зачем-то оказывают ему помощь. Эта гипотеза подтверждалась тем, как уверенно Кукаш ответил на провокационный вопрос о планете торпедников: “У них нет ни единой планеты!” Отсюда следует, что беглый лейтенант знает, что у торпедников есть космические базы или же торпедники живут в недрах звезд, относясь с презрением ко всему, что не нагрето до миллиона градусов, а возможно, это просто эфирные существа, обитающие в межзвездном вакууме. Тогда не исключено, что земные звездолеты они воспринимают как вредных и докучливых насекомых и вся наша героическая война с их стороны не более чем борьба с мухами. Вот сколько выводов можно сделать из одной случайно оброненной фразы! А ведь есть еще показания пилота, ставившего бакен. Единственный человек, видевший звездолет Влада Кукаша на оптическом экране, был абсолютно уверен, что клипсу забрал корабль-призрак. Стометровая голубая сигара, которых так не любили разведчики, ничуть не была похожа на иглу патрульного катера. А локаторы базы, регистрирующие излучение гравитационного двигателя, доказывали, что за контейнером прибыл корабль Влада Кукаша. Отсюда тоже можно было вывести немало любопытных следствий.

В любом случае, упускать Кукаша нельзя. К сожалению, музыкальный кристалл, вышедший из лаборатории князь-полковника Мелоу, оказался неэффективен. Более того, совершая нападение под музыку, Кукаш недвусмысленно дал понять, что ловушку он обнаружил и нейтрализовал. Анализ записи боя, где ясно прослушивалось заключительное танго, показал, что в музыке начисто отсутствует встроенный туда гипнотический ритм. Чтобы так качественно вычистить запись, нужны опытные специалисты и очень хорошо оснащенная лаборатория. Где разжился лабораторией беглый лейтенант — оставалось неясным. Зато теперь можно быть уверенным, что теория встречного удара неверна, Кукаш действительно снял поводок, вычистил свой мозг так же, как спустя несколько дней обезвредил подкинутые мелодии. А это значит, что полузамученного гранд-майора Кальве можно оставить в покое, перевести его из наземного исследовательского центра на орбитальную базу, в госпиталь для высшего командного состава, в благоустроенную палату для неизлечимо больных. Жаль, хороший был офицер, ежели где какую подлость сделать — всегда вызывался первым. Впрочем, незаменимых людей нет, отныне заключенных будет держать на поводке сквайр-лейтенант Ногатых, которому под новую должность обещано звание лорд-капитана. А заключенным с этого времени будут дозволены музыкальные клипсы. Кто знает, вдруг кто-то из каторжников сумеет с помощью клипсы снять поводок и навести таинственное безумие на ненавистного лорд-капитана.

Информация, всюду информация — путаная, противоречивая, недостоверная. Сочится по каплям, недопустимо медленно, а между тем Мирзой-бек всем нутром чувствует, что в сухом песке вокруг заброшенной наживки ходит кругами большая рыба.

Первый же приказ, отданный Мирзой-беком в новой должности, касался неопознанных и чужих кораблей. О появлении любого из них следовало немедленно сообщать лично командующему. Мирзой-бек ни в коем случае не хотел пропустить следующее появление Влада Кукаша. Однако клюнул не тот карась, которого ожидал рыболов, а куда более крупная рыбина.

Чужой истребитель засекли, как и полагается, на дальних подходах. На запросы пилот сначала не отвечал, потом неуверенным голосом запросил разрешение на посадку.

Мудрые проектировщики космических кораблей понимали, что гравитационная связь, мгновенная и охватывающая чуть не всю освоенную часть Вселенной, предоставляет огромные возможности для злоупотреблений. Поэтому каждый передатчик, собранный на предприятиях империи, обладал уникальными характеристиками, неповторимыми, словно папиллярный узор, так что связист, имеющий доступ к соответствующей базе данных, мог в полминуты определить, кто с ним говорит. А уже через минуту генерал-барон Мирзой-бек получил известие, что в зоне видимости появился истребитель Третьей опорной базы под управлением капитана Стаса. Мирзой-бек не успел удивиться, как занесло в его края истребитель Третьей базы (своим ходом он никак не мог бы долететь), а догадливые сотрудники Особого отдела уже добыли из компьютерных недр и положили перед бывшим шефом досье пилота, из которого явствовало, что лейтенант Стае (звание капитана присвоено посмертно) погиб два года назад в бою с торпедниками, причем гибель его наблюдала вся эскадрилья.

И тем не менее погибший корабль приближался и просил разрешения на посадку.

— Принять на выносной модуль, — скомандовал генерал-барон. Что делать дальше, он не знал, но на всякий случай добавил: — Меры безопасности чрезвычайные, но общую тревогу не объявлять.

Чего он добивается, принимая объявившийся “летучий голландец” на выносной модуль, Мирзой-бек сам не мог сказать. Возможно, сработало воспоминание, как Влад Кукаш биоманипулятором вскрывал контейнер, не осмеливаясь втащить его внутрь истребителя. Но в любом случае, подчиненные должны видеть, что командующий держится уверенно и владеет ситуацией.

Истребитель медленно, словно его вел неопытный пилот, сблизился с модулем, сработали магнитные захваты, труба кессонной камеры намертво присоединилась к люку. У Мирзой-бека отлегло от сердца — теперь не уйдет! Командир смены полковник Амир вышел, чтобы принять рапорт. Мирзой-бек в своем кабинете приник к экрану, ожидая, что будет дальше.

Из корабля показался пилот. Был он высок, сутул и грязен. Два года не стриженные волосы патлами свисали на плечи, лицо заросло дикой бородой. Никакого рапорта покойный капитан отдавать, по-видимому, не собирался. Он выпрямился и, глядя поверх головы старшего офицера, произнес:

— Совет Новой Земли уполномочил меня вести переговоры с вашим командованием.

“Значит, все-таки парламентер!” — сердце Мирзой-бека радостно сжалось. Этой минуты он ждал все последние годы. Он был готов вести переговоры с чудовищными порождениями чуждого разума, а здесь все-таки человек — с людьми всегда проще. Как удачно все складывается!

— Проводить ко мне в малую приемную, — приказал генерал-барон.

Полковник Амир отрывисто дернул головой, первым приветствуя младшего по чину, и коротко произнес, указав дорогу:

— Прошу.

Пока странная пара, переходя из одного скоростного лифта в другой, двигалась к приемной Мирзой-бека, генерал-барон успел провести блиц-совещание.

— Истребитель дозаправить, — отдавал он приказания невидимым исполнителям, — но только в том случае, если будет получено разрешение от парламентера. Если удастся — провести техническое обслуживание и замену неисправных узлов. Все интересное — заснять... Вообще, все заснять, но самое интересное немедленно подавать мне на монитор.

— Диверсионные работы? — конечно, это спросил гранд-майор Рид.

— Никаких!

— Я имею в виду не порчу оборудования, а жучки и, может быть, такой сюрприз, который сработает только по нашей команде.

— Я сказал — никаких! Они пошли на переговоры с нами, значит, им что-то от нас надо. И незачем осложнять будущие отношения лишним недоверием, когда ваши сюрпризы будут обнаружены. Вспомните клипсу.

— Клипсу делал Мелоу.

— Отставить пререкания! Запомните: сейчас мы во что бы то ни стало должны заслужить доверие торпедников. Все предложения только исходя из этой посылки...

Диковинный парламентер, не то ведомый, не то конвоируемый полковником Амиром, достиг кабинета и, не остановившись, проследовал внутрь. Наконец, новый командующий смог прямо взглянуть на представителя торпедников. Первое впечатление не обмануло генерал-барона: в движениях парламентера отчетливо замечалась легкая заторможенность, деревянная угловатость. Словно марионетка, которую кукловод заставляет шагать, останавливаться, говорить...

— Совет Новой Земли уполномочил меня вести переговоры с вашим командованием, — слово в слово повторил гость.

Мельком Мирзой-бек подумал, что маршал Мунс чрезвычайно вовремя отправился к праотцам. Даже если предположить, что парламентер достиг бы его кабинета, а не был бы арестован в первую же минуту, сейчас старый идиот прицепился бы к небритой внешности одичавшего лейтенанта и отправил бы его на гауптвахту, сорвав переговоры.

— Командующий Седьмой опорной базой генерал-барон Мирзой-бек, — отрекомендовался временно исполняющий обязанности. — Садитесь, господин капитан.

И опять на заднем плане проскользнула мысль, что от Мунса пилот не дождался бы обращения “капитан”. Знаки различия на форме — лейтенантские, звание капитана присвоено посмертно, и раз покойник оказался живым, значит, и остался лейтенантом.

Предложение сесть пилот проигнорировал. Некоторое время он стоял, глядя в никуда, и молчал.

“Хозяева выясняют, что за должность — командующий базой, и решают, имеет ли смысл вести со мной переговоры. Имеет, уважаемые, имеет. Весь этот сектор галактики — мой, а другие командующие с вами говорить не станут, арестуют парламентера, начнут его допрашивать и очень удивятся, когда он помрет без видимых причин”.

Мирзой-бек давно понял, что лейтенант, или, пусть, капитан, Стае не решает ничего, — бывший пилот Третьей базы находится на поводке, изощренном, невиданном, способном не только наказывать, но и управлять. “Душу выну из Мелоу, но заставлю сделать такой же! Обленились, бездельники, мышей не ловят, а противник такими технологиями пользуется, что от зависти слюнки текут...”

— Нам стало известно, — медленно подбирая слова, начал парламентер, — что отловленные нами транспортные средства управляются вашими гражданами, а также, что захваченные вами граждане Новой Земли используются вами в качестве ускорителей для ваших транспортных средств, — бородатый лейтенант опять надолго замолк и едва ли не впал в транс.

“Значит, все-таки негуманоиды... Не торпедники, а торпеды. То, что мы считали вражеским оружием, оказалось самими врагами. Так это меняет дело! В обмен на пленных вы мне отдадите все, что я пожелаю, и еще что-нибудь в придачу”.

— Вы предлагаете обмен пленными? — спросил генерал.

— В некотором роде. Мы передадим вам пустые, отработанные транспортные средства, а вы вернете их нам отремонтированными и готовыми к полету, вместе с... существами, обученными пилотированию. Кроме того, мы передадим вам наших граждан для использования их в качестве ускорителей на ваших кораблях. Обмен будет осуществляться в соотношении: один гражданин Новой Земли на восемьдесят ваших граждан.

“Ничего себе предложеньице!” — этого генерал-барон никак не ожидал и с трудом сумел сохранить невозмутимый вид, не показать противной стороне, насколько он удивлен. И самое главное: господа торпеды с Новой Земли просто не предусматривают возможность отказа, а всего лишь сообщают условия, которые непременно будут приняты. Впрочем, попытаемся торговаться...

— Обычно, — осторожно произнес Мирзой-бек, — обмен пленными производится баш на баш, то есть голова против головы, а не один против восьмидесяти.

— Вы отказываетесь от сотрудничества? — спросил Стае, глядя мимо собеседника.

— Я этого не говорил. Просто хотелось бы уточнить некоторые детали.

— Уточняйте.

— Из каких соображений выбрано соотношение: один к восьмидесяти?

— Таково соотношение реальных потерь, сложившееся в последние годы.

У генерала были другие данные о потерях, но он промолчал. Неведомо, что понимают торпедники под реальными потерями.

— Существуют ли альтернативы предложенному вами обмену?

— Мы можем самостоятельно отбирать ваших граждан в местах их обитания, затем отбраковывать негодных, а остальных обучать также без вашей помощи. Это будет менее удобно для нас, а ваши потери, в случае осуществления данного варианта, возрастут на порядок.

Лицо генерала осталось бесстрастным, но внутри все похолодело. Эти мерзавцы угрожают вторжением на планеты!

— Боюсь, что этот путь более хлопотный, — произнес Мирзой-бек, ожидая ответной реплики, но ответа не последовало. — На какие объемы... э... обмена гражданами рассчитываете вы?

— На настоящий момент мы готовы предоставить вам четыреста наших граждан.

Мирзой-бек спешно нацарапал на планшетке: “Сколько обученных каторжников?” На дисплее немедленно высветился ответ: “Двести одиннадцать”. Негусто, если учесть, что требуется тридцать две тысячи.

— Набор и обучение такого количества граждан потребует времени, — сообщил генерал, копируя стиль собеседника.

— Сколько?

— На настоящий момент я не готов ответить на этот вопрос. Думаю, ответ будет получен завтра в это же время.

— Мы свяжемся с вами.

— Вообще, хотелось бы иметь постоянный канал связи для урегулирования возникающих вопросов.

— Канал будет.

Лицо парламентера внезапно исказилось, по нему пробежала судорога боли. Стае покачнулся, отшагнув назад. В кабинет ворвались два ординарца с парализаторами в руках и полковник Амир.

— Помогите ему, — бросил генерал. — Воды дайте.

Сам он схватил планшетку и начертал жирный знак вопроса, но еще за секунду до этого на дисплее вспыхнул ответ: “Всплеск пси-вектора”.

Как удачно! Счастливый случай любит того, кто готов почтительно ждать его. Всплеск пси-вектора, локальный и недолгий, две-три минуты... Лучше бы устойчивый рост, тогда в запасе были бы по меньшей мере сутки. Однако пользуемся тем, что есть.

— Ну?!

— Сейчас придет в себя.

Лейтенант Стае коротко всхлипнул, лязгая зубами о стакан, глотнул воды.

— 3-за-за-стрелите... — выдавил он. Мирзой-бек наклонился к парламентеру, которого успели усадить на диван.

— Стае, вы меня слышите? Вы понимаете, что я говорю?

— Застрелите... меня... — произнес Стае более внятно.

— Отвечайте, что с вами было? Кто ваши хозяева, какие они из себя? Что они делали с вами?

— Н-не помню...

— Рассказывайте все, что помните.

— Н-ничего... Голова болит.

— Говорите. Куда вас возили?

— Никуда... Я все время был в рубке, летел куда-то. Потом спал. Жрал тоже, с кресла не вставая, гадость какую-то. И голова болит, если думать...

— Вы видели их? Базы, планеты... — что?

— Только космос и синее небо. Простор на миллион парсек.

— Где это небо? Где? Вы же смотрели на приборы. Вспоминайте!

— Там... — Стае вяло махнул рукой, никуда особо не указав.

— Пси-вектор падает, — подсказал ординарец.

— Она сейчас вернется, — совершенно отчетливо произнес Стае. — Господин генерал-барон, убейте меня, я не могу больше.

— Лейтенант Стае, — произнес командующий для себя самого, для все еще соображающего лейтенанта, для его хозяев, которые покуда не слышат, но будут допрашивать с пристрастием, — вы должны будете вернуться к вашему нынешнему месту службы...

— Н-нет... — прошептал Стае.

— Это ваш долг. Таким образом мы продемонстрируем лояльность к нашим новым союзникам. Кстати, хочу вас обрадовать: вам присвоено звание капитана, ваша семья получает капитанское жалование. Поздравляю, капитан!

— Убейте...

— Мужайтесь, капитан! Родина не забудет ваш подвиг!

— Кстати, по поводу союзников, — произнес капитан Стае, вставая и отряхивая воду с груди. — Скорей всего, значительная часть наших граждан не откажется от сложившейся практики нападения на ваши корабли. Совет Новой Земли не будет препятствовать им в этом. В свою очередь, вы вправе применять любые формы защиты. Граждане, попавшие в плен во время этих операций, во взаимозачет не идут.

“Вот они, издержки демократии, — подумал Мирзой-бек. — Развязать войну их совет может, прекратить — нет”.

Вслух он сказал:

— Это разумно.

— И последнее, — произнес капитан Стае, а вернее, тот, кто дергал его за нитки, — речь идет о двух гражданах наших стран. Они сумели где-то встретиться и заключить сепаратный договор. Надеюсь, вы понимаете, какую опасность они представляют для всех заинтересованных сторон.

— Честно говоря — нет, — ответил Мирзой-бек, желая спровоцировать гостя на объяснения.

— Эта пара оказывается самодостаточной единицей. Они не заинтересованы в обществе себе подобных и с легкостью разрушают любые установления. Они уже нарушили целый ряд наших законов. Что касается вас, то, насколько нам известно, это ваше... селение...

— База, — подсказал генерал.

— ...ваша база недавно подверглась нападению преступной пары. Именно поэтому мы вышли на вас, а не на руководство других регионов.

Тысячу первый раз подтвердилось правило: счастливая случайность происходит там, где ее готовят!

— Нападение совершил наш бывший пилот Влад Кукаш, — сообщил Мирзой-бек. — Я не знал, что ему кто-то помогает.

— Теперь знаете. И в том случае, если преступники будут задержаны вами, наш гражданин должен быть немедленно передан совету Новой Земли для исполнения приговора.

— Согласен. Но в таком случае, если преступников задержите вы, Влад Кукаш должен быть передан нам.

— Это разумно.

— Еще один вопрос, — якобы спохватился генерал-барон. — Как мы опознаем преступника, которого следует передать совету?

— Смотрите, — парламентер отступил в сторону, и посреди генеральского кабинета, защищенного ото всех мыслимых и немыслимых способов воздействия, возникла фигура босоногой девушки в темном комбинезоне. Рыжие волосы были встрепаны в художественном беспорядке, а улыбающееся лицо щедро спрыснуто веснушками.

— Теперь я понимаю, почему лейтенант Кукаш не спешит возвращаться на базу, — проговорил Мирзой-бек, разглядывая изображение.

“Все-таки — люди, — эту мысль генерал, разумеется, озвучивать не стал. — Или смешанное общество людей и торпед. Такой вариант мы не просчитывали... Час от часу не легче”.

— Полагаю, на сегодня все вопросы исчерпаны, — ровным тоном произнес Стае. — Позвольте мне вернуться на корабль и улететь.

— Да, конечно, — согласился Мирзой-бек, стараясь не глядеть капитану в глаза. — Полковник проводит вас. Корабль заправлен?

— Так точно! — ответил полковник Амир.

— Тогда счастливого пути.

Лишь когда парламентера увели, генерал-барон позволил себе осознать, как издевательски звучит его пожелание. Потом, на досуге, он как следует поразмыслит над этим, а сейчас — некогда. Когда рыба клюет, надо подсекать и вываживать, а не рассуждать, больно рыбе или не очень.

Пока истребитель готовился ко взлету, Мирзой-бек рассматривал на экране внутренность чужого корабля.. Именно чужого, хотя он и построен на одной из земных верфей. Но два года на нем летало нечто, и корабль стал чужим. Многие узлы демонтированы, в частности, снято все вооружение... Странно, люди — а среди торпедников явно есть люди — не могут не понимать значения тяжелого оружия. Впрочем, не понимают — и ладно. Нам легче. В освободившихся помещениях оборудовано... ничего там не оборудовано! На полу и стенах не то циновки, не то губка какая-то. Если и было что еще, то вынесено перед тем, как звездолет вылетел на переговоры. Проба губки отобрана будто невзначай, и уже известно, что эта дрянь не может быть инопланетным разумом. Так что здесь информации негусто. А вот показания приборов подтверждают, что за два года люк между боевой рубкой и технологическими помещениями не открывался ни разу. Значит, и впрямь капитан Стае не видел своих хозяев и не знает, как они выглядят. Ничего, мы узнаем. Один портрет у нас есть, если, конечно, это настоящая внешность гражданки Новой Земли.

Корабль торпедников стартовал и пошел прямиком через запретную зону, красуясь на всех локаторах, на прицелах плазменных орудий, дразня их и бросая вызов. Ничего, родимые, пройдет время, и будете вы летать по струнке, предварительно испросив разрешения у имперских властей. Ведь что-то заставило вас идти на переговоры... Вот когда мы это выясним, тут и придет конец вашему гонору.

Генерал взял со стола старинный бронзовый колокольчик и позвонил. Хаким с чашечкой шербета на подносе вошел и остановился в смиренной позе.

— Садись, Хаким, — произнес командующий, — и говори.

Хаким смахнул полой халата воду, разлитую по дивану, и присел на самый краешек.

— Сколько скоростных истребителей имеется сейчас в империи? — спросил он скучным голосом.

— Действующих — девяносто восемь, — сообщил командующий секретнейшие данные. — В том числе четыре — в моем распоряжении.

— И через месяц или два будет еще четыреста, — произнес Хаким и умолк, едва ли не уснул, так что даже глаза перестали маслянисто поблескивать, словно их прикрыли невидимые веки.

— Ты желаешь спросить, не пришла ли пора проведать императорскую ставку? — поинтересовался Мирзой-бек. — Нет, не пора. Я не боюсь войны, и армия знает меня достаточно хорошо, но сейчас имперский престол далеко не самое главное. Незачем развязывать новую войну, пока не закончена старая.

— Мне казалось, что только что был заключен мир, — произнес Хаким, окончательно прикрыв глаза. — То, что торпедники оставили за собой право разбоя на дорогах, трудно назвать войной.

— Война не закончена, — повторил Мирзой-бек. — Просто теперь у противника другое имя. Его зовут Влад Кукаш.

— Какую угрозу империи может представлять один человек, даже если он умеет очень хорошо стрелять?

— То, что сегодня умеет один — завтра научится всякий. Мир не будет защищен от безумца. Я готов быть спасителем империи, но не хочу, чтобы обо мне говорили: “Это тот, во время правления которого мир рухнул”. К тому же... — Мирзой-бек пристально глянул в глаза Хакиму, зная, что хотя веки опущены, но от взгляда старца ничто не укроется. — Влад Кукаш не один. Ты видел, как нам была показана его сообщница. Жаль, конечно, но ее придется отдать торпедникам.

“Как” вместо “что” — казалось бы, пустая оговорка, незначительная погрешность речи, но за ней прятался глубокий смысл. “Ты видел, КАК была показана сообщница”, — и значит, точно так же новоявленный союзник может смотреть и слушать, хотя Мелоу и гранд-майор Рид со своими командами дружно гарантируют, что никаких жучков нет и в помине и никто за командующим не следит.

— Я понял, господин, — промолвил Хаким.

— Поэтому никаких шагов против ставки предпринято не будет, пока Влад Кукаш гуляет на свободе.

Мирзой-бек аккуратно пригубил шербет. Сказал, переводя разговор на незначительное:

— Сегодня у тебя получился удивительно вкусный напиток.

— Рад стараться, господин командующий, — не вставая с дивана и совершенно не по-военному ответил Хаким.

Брови Мирзой-бека приподнялись, обозначив удивление.

— Прежде ты называл меня шах-зада.

— Шах-зады больше нет, — торжественно и печально произнес Хаким. — Мальчик вырос, и теперь есть повелитель, шах-ин-шах. Сегодня повелитель пожелал называться командующим Седьмой базой, и я буду называть его командующим. Завтра, возможно, все будет иначе, ибо повелитель умеет приказывать самой судьбе.

ГЛАВА 15

Где-то совсем близко, в иной Вселенной, под лазоревым небом Новой Земли высокая сухая женщина, удивительно похожая на старуху Вайшу, помолодевшую лет на тридцать и никогда не терявшую помела, щелкнула пальцами, и размеренный голос Хакима смолк.

— Полагаю, дальше будет неинтересно. Раз они сразу не заговорили о нас, то уже и не заговорят.

— Это и подозрительно, — ответила ее товарка.

— Подозрительно, — согласилась первая, — но тем не менее ясно, что они не заговорят.

— И все же, сестра Шайба, — упорствовала вторая ведьма, — я боюсь этих существ. Один раз они изгнали нас с нашей родины. Ты не боишься, что они найдут дорогу к Новой Земле и история начнет повторяться?

— Я боюсь, что одни мы не сможем поймать отступницу. Тому союзу нужно противопоставить этот.

— Не представляю, какой между нами может быть союз.

— Никакого. Но иначе люди пойдут на контакт с отступницей. А уж она выдаст все, что знает.

— Они и так могут пойти на контакт с ней. Мне ли тебя учить двойной игре?

— Не успеют. Пользуясь правом союзников, мы будем ждать Чайку возле самого гнездовья ступ. По меньшей мере шестеро сестер будут постоянно дежурить поблизости.

— И ступы позволят?

— Они уже позволили. Командующий просил постоянный канал связи. Скажем, что дежурство нужно, чтобы удерживать канал.

— Дикари...

— Кстати, — сестра Шайба улыбнулась, остро блеснув зубами, — командующий, с которым я говорила, не вполне командующий. Он хочет улучшить свое положение, и, думаю, не без нашей помощи. И он его улучшит. А мы будем иметь своего человека среди руководства Старой Земли.

— Зачем? Не проще ли оставить все как есть?

— А зачем вообще мы живем? Ответ — чтобы в мире не было скуки. Это очень увлекательная игра. Когда-то простые люди изгнали ведьм со Старой Земли. Давняя история, но она волнует многих, меня в том числе. Во мне нет ненависти к людям, но правила требуют, чтобы каждый долг был отплачен.

— Это твои игры, — махнула рукой спорщица. — Но ты лучше скажи, как мы будем делить выменянные ступы?

— Между членами совета, разумеется. А потом каждая из матерей будет распоряжаться ими как захочет. Например, дарить их, приобретая сторонниц и врагов.

— Это я понимаю. Но тридцать две тысячи ступ не разделить между членами совета. Тридцать две ступы останутся неподеленными!

— Вот это и есть самое интересное. До сих пор в кабалистике число тридцать два не значило ничего. Куча дурацких двоек. А оказывается, число, состоящее из одних двоек, при делении на число зверя дает в остатке самое себя, уменьшенное в тысячу раз. Проблема тридцати двух — это похлеще квадратуры круга! Кроме того, заранее представляю, какие склоки пойдут, когда сестры начнут делить лишние ступы! И уж я не упущу возможности плеснуть в этот костер масла!

Это было понятно обеим: сестра Шайба и ее собеседница дружно расхохотались. Затем сестра Шайба, не попрощавшись, вскочила на помело и полетела наперерез ступе капитана Стаса, которая как раз удалилась от космической крепости на безопасное расстояние.

Наблюдатели Седьмой опорной базы, во все локаторы следившие за уходом парламентера, обнаружили приближающуюся к истребителю торпеду. Две точки на экране слились, и цель исчезла. Никаких следов взрыва на этом месте обнаружить не удалось.

Сестра Шайба в это время была уже над Новой Землей. Проламывать завесу ей каждый раз приходилось силой, на грани возможного, махина ступы в эту минуту не помогала, а только мешала, так что ведьма с тревогой думала о том времени, когда полеты в океан придется прекратить, ибо они станут не по силам. А отступница Чайка твердила Вайше об удивительной легкости, с которой преодолевается эта преграда. Врет небось, цену себе набивает перед судом. Мир стоит на вранье, удивительно, что сказки о Старой Земле хотя бы в малой части оказались истиной. Впрочем, все остальное, что говорится в сказках о прежней жизни, тоже легко проверить.

Шайба подошла к створу, ведущему в запретные части ступы. Никогда прежде Шайбе в голову не приходило, что туда можно хотя бы попытаться проникнуть. Пока ступа жива, она слишком дорого стоит, а когда сдохнет — кому интересна мертвечина? И сейчас ей было нелегко ударить кулаком в переборку и потребовать у скрывшегося внутри слизня:

— Выходи! Я знаю, что ты можешь выползти сюда!

Несколько минут ничего не происходило. Сестра Шайба молча ждала. Она давно научилась чувствовать обитателя ступы и знала, что сейчас он медленно и неохотно, но все же выполняет ее волю, поэтому Шайба не спешила натягивать узду. Незачем зря мучить животных. Вот он все сделал, чтобы открыть створ, а теперь стоит, замерев, из последних сил сопротивляясь хозяйской воле.

— Ну? — поторопила Шайба.

В переборке образовалась овальная дыра, и оттуда шагнул капитан Стае.

Шайба непроизвольно поежилась. Одно дело управлять зверем с помощью узды, оставаясь в это время в безопасности, совсем иное — стоять рядом, глядя ему в глаза. И запах... воняет грязным животным. А ведь Шайба всегда вовремя купала и проветривала ступу. Значит, такой запах присущ ему имманентно. Неудивительно, что прабабки бежали со Старой Земли... из такой вонищи. — Шайба усмехнулась, продолжая в упор разглядывать существо, которое возило ее на себе вот уже два года. — И все-таки похож на человека... Вот только волосы на липе; даже у самых древних колдуний они не бывают такими длинными и густыми.

Шайба ослабила узду, дав зверю столько воли, сколько позволяло благоразумие. Интересно, попытается ли он кинуться на нее и укусить?

Бородатый обитатель ступы продолжал стоять недвижно.

— Ты мужчина? — спросила Шайба, не особо надеясь на ответ.

— Был, — произнес бородатый, с силой выдохнув воздух.

Все именно так, как рассказывала Вайша.

— Ты со Старой Земли?

— Нет. Я с Петит-Пари. Мои предки улетели с Земли больше пятисот лет назад.

— У тебя есть имя? Назови его.

— Меня зовут Пьер Стае.

— Это твои предки убивали ведьм и изгнали их со Старой Земли?

— Ведьм не бывает.

— Вот, смотри, я — ведьма!

— Я это вижу.

“Полный идиот, — заключила Шайба. — Не может связать смысла двух простейших фраз, даже когда они стоят рядом”.

— И что, — спросила Шайба, покривив губы, — у вас на Старой Земле действительно есть принцы?

— Есть.

— И они так прекрасны, как об этом рассказывают в сказках?

— Представления не имею. Никогда не видел живого принца. Судя по портретам, это обычные люди.

— Ясно. И здесь — вранье. А любовь?

Стае стоял молча, худое лицо ничего не выражало.

— Отвечай!

— Что отвечать?

— Любовь есть?

— Есть.

— Откуда ты это знаешь, если ни разу в жизни не видел живого принца?

В глазах капитана мелькнула мгновенная искра, которую Шайба не смогла однозначно истолковать. Он с шумом выдохнул воздух, но смысла в звуке было не больше, чем в фырканье морского дюгоня. Тот тоже, если не приглядываться, издали напоминает человека.

— Отвечай! — Шайба натянула узду, совсем чуть-чуть, едва заметно, только чтобы сломить строптивость животного.

Лицо Стаса скривилось, словно от сильной боли, хотя никакой боли и в помине не было, уж это Шайба знала наверняка. Потом он произнес так, словно не ей отвечал, а рассказывал самому себе:

— Любовь — единственное, что не принадлежит правящему дому. Она приходит, когда захочет и к кому захочет. Встречаются двое и вдруг оказывается, что друг для друга они прекраснее самого прекрасного принца.

— Как это может быть? Человек либо красив, либо уродлив, хотя большинство просто никакие. Для себя всякий хорош, но как можно быть прекрасным для одного и уродливым для прочих?

— Это нельзя объяснить. Это можно понять, когда полюбишь сам.

— Ты любил?

Шайбе дважды пришлось натягивать узду, прежде чем заросший диким волосом урод ответил:

— Да.

— Теперь ты любишь меня.

Стае молчал с самым тупым видом.

— Ты понял? — с угрозой спросила ведьма. -Да.

— Что ты понял?

— Ты мне сказала, что теперь я люблю тебя.

— Я прекрасна?

— Не знаю.

— Кретин! Скажи, что ты меня любишь.

— Я тебя люблю.

— А теперь подойди и поцелуй меня.

Стае наклонился и бесплотно поцеловал сухие губы ведьмы.

— Тьфу, мерзость! — Шайба сплюнула и вытерла рот запястьем. — Убирайся в свою нору и не вздумай выползать оттуда, пока я не позову.

Не задержавшись ни на мгновение, пилот канул в глубине рубки. Люк громко чмокнул, словно уродливый великан одарил подругу смачным поцелуем.

Мгновение Шайба стояла неподвижно, как бы позируя невидимому художнику, затем резко отшагнула в сторону. Там, где только что стояла ведьма, осталось ее изображение, точный слепок, до последнего волоса совпадающий с оригиналом. Шайба обошла себя саму по кругу, придирчиво разглядывая фантом. Лицо колдуньи исказилось.

— Брехня! — проклекотала она и взмахом руки уничтожила привидение. — Враки! Все всегда все врут!

ГЛАВА 16

Чайка опомнилась первой. Влад еще осмысливал слова Мирзой-бека, не зная, что ответить в такой ситуации, а Чайка уже послала на двигатели мощный импульс, так что метнувшийся катер едва не ушел в солнечные недра. И только потом Влад перехватил управление. Ничего объяснять было не нужно, на экранах четким строем высвечивались шесть шестерок идущих на сближение ступ.

Засада возле самой опорной базы имперских войск, там, где в прежние времена торпедники носа показать не смели! Значит, и впрямь договорились былые враги, нашли общий язык и взаимную выгоду! Теперь остается только драться не ради абстрактного блага грядущих поколений, а всего лишь за спасение собственной жизни и любви. Цель, достойная битвы.

Первая шестерка лишь на пару секунд опоздала заключить преступный корабль в центр гексаграммы; отчаянный рывок Чайки сбил прицел, и смертельные заклятья пропали втуне. А затем летящие в ступах ведьмы увидели, как дракон развернулся и плюнул огнем.

Те драконы, что встречались им прежде, не умели совершать таких виражей, и уж тем более одинокий дракон не стал бы плеваться пламенем на скорости. И дикие ступы, и дракон сначала затормаживали и, лишь сойдясь с врагом вплотную, начинали биться. Неправильный дракон, ведомый ведьмой-отступницей, плюнул и попал. А что может сделать огненный шар, несущейся со скоростью взбесившегося помела, объяснять не надо, это представит любая сопливка, словившая свою первую бирюзовицу.

Ступа, неосторожно попавшая под удар, вспухла взрывом, который было некому видеть, поскольку глаз на таких расстояниях бессилен. Лишь через день люди профессора Мелоу, словно трупоеды, соберутся на месте трагедии и доложат строгому начальнику, что действительно на этом месте взорвался звездолет, построенный на земных верфях, и хотя ни одного крупного фрагмента не сохранилось, но анализ газа и пыли, оставшихся на месте взрыва, позволяет утверждать, что никакой серьезной реконструкции корабль не подвергался.

Ах, как приятно быть экспертом, который работает не торопясь и в безопасности! Задним числом он восстановит ход событий и авторитетно объяснит, как именно следовало поступать во всякое мгновение боя, чтобы результат стал еще сокрушительней.

Влад в эти мгновения не думал ни о чем. Убегать, пользуясь преимуществом в скорости, было поздно, любой рывок за пределы крошечной каверны, образовавшейся после гибели первой ведьмы, пролегал через центр одной из гексаграмм. Словно загнанный зверь, Влад крутился на одном месте, огрызаясь от наседающих шавок. Умненькие шавки с первого раза усвоили, что дракон кусается не как иные, и теперь они заботились не столько о том, чтобы охватить его шестиугольником, но больше опасаясь превратиться в пар, подобно неудачливой подруженьке. Будь их по-прежнему тридцать шесть, вся битва превратилась бы в подобие математической головоломки, поскольку каждая ступа находилась в узле нескольких гексаграмм, а все вместе они составляли две независимые системы, прикрывающие друг друга. Ринуться к любой из ступ значило влететь в соседний шестиугольник, а если стрелять издалека, ведьма, сидящая в ступе, успеет увернуться. Теперь, когда они настороже, повторить удачный дальний выстрел не удастся. А тем временем, поднятые по тревоге с Новой Земли, спешат дополнительные шестерки доброволиц, мечтающих принять участие в загонной охоте.

Залп! Огненный шар унесся к одной из дальних ступ. Та отшатнулась, нарушив безукоризненный строй, дракон ринулся в образовавшуюся брешь и вторым залпом спалил неосторожную ведьму, что под прикрытием товарок полагала себя в безопасности.

— Что, взяли?!. — рычал Влад, не думая, слышат ли его. — Сейчас еще огребете!

Мирзой-бек на своей станции с восторгом следил за происходящим. Земным катерам было приказано не высовывать носа в пространство. Сейчас весь космос седьмого сектора был отдан под смертельный балет торпедников, а хитроумные аборигены Старой Земли смотрели, учились и старались понять, как следует жечь неуязвимых и таких ненадежных союзников.

Новый курбет, головоломней первого, и еще одна точка исчезла с экранов локаторов, еще один катер вместе с захватившей его наездницей обратился в яркую вспышку, которую никто и никогда не заметит. Но из ниоткуда, проламывая метрику Риманова пространства, уже вывалилась первая шестерка спешащих к расправе ведьм.

И даже не шестерка, а семерка.

Центральная цель, не корабль-призрак, а, судя по следу, одинокая торпеда рвалась к Владову истребителю, совершенно не думая, что не только дракон, но всякая дикая ступа сшибет ее на этой траектории первым же выстрелом.

— Ищейка! — отчаянно выкрикнула Чайка, ходу понявшая, что грозит им.

С нечленораздельным проклятием Влад нажал на гашетку, но плазменный заряд прошел, словно по пустому месту. Да там и было именно пустое место, неуязвимое и смертельно опасное.

Прибывшие ступы мгновенно залатали дыры, прорванные в сети атакой Влада, и началась методичная, отточенная игра, в которую лишь мечущийся дракон и ищейка, слепо копирующая его рывки, привносили элемент неожиданности, превращающий бездушную стереометрию в убийственное искусство.

Но всякое искусство тем и замечательно, что не может длиться вечно. Трезвый разум уже мог предугадать, когда именно бой закончится, дракон замрет в беспомощной неподвижности и можно будет накинуть на него жесткий аркан.

Понимали это не только охотницы, но и жертва.

— Пелену! — прорычал Влад, производя очередной выстрел, уже не прицельно, а просто потому, что не мог сдаться без боя.

Пелена явилась немедленно, хотя Чайка лучше всех знала, что ждет ее за гранью Вселенной. Сегодня безмятежное небо Новой Земли, словно соты, расчерчено сетью шестиугольников. Уже не десятки, а сотни и тысячи ведьм ждут там, желая позабавиться охотой и воздать отмщение преступнице, осмелившейся... Да плевать, на что она осмелилась! Главное ее можно безнаказанно убить, а потом впрыгнуть в ступу, которая умеет так удивительно летать. На Новой Земле нет ни единого шанса продержаться хотя бы полминуты. Но когда тот, кто ведет бой, требует, чтобы явилась пелена, пелена должна явиться, иначе такие бойцы нигде не продержатся и полминуты.

Привычная Вселенная сложилась в плоскость, ограниченную завесами, за любой из которых ждала неминуемая смерть. И затем на глазах у десятков ужаснувшихся ведьм истребитель Влада Кукаша прорвал рыжую границу и ушел туда, откуда никто не возвращался и откуда не являлось ничего, кроме гибели.

Разъяренный вопль множества бабьих глоток не был услышан имперскими радистами, и Мирзой-бек еще долго не знал, чем закончилось разыгравшееся на его глазах сражение.

ГЛАВА 17

— Вла-ад!.. — кричала Чайка.

Не было в этом крике ничего, кроме отчаяния смертельно перепуганной женщины. Чайка оглохла, ослепла и, если бы не страх, вполне могла бы считать, что ее уже нет.

Великого труда стоило закричать, но крик был услышан.

— Я здесь! — раздался знакомый голос, а затем Чайка увидела Влада.

Влад, изогнувшись, нависал над пультом и, судя по всему, гнал куда-то корабль, терзая форсажем двигатели. Почему-то Влад оказался очень близко, переборка и пятьдесят шагов внутрикорабельного пространства куда-то делись, и Чайка дотянулась и прижалась щекой к босой ноге, снизу вверх глянула на единственного родного человека в этом чужом мире.

Лицо Влада было страшно. Оно разливало окрест черное сияние, и кровавые тяжи, перегораживавшие путь, лопались, коснувшись этого мрачного облака. Чайка не знала, что за струны стягивают съежившееся пространство, но четко представляла, что случится, если хоть один из этих тяжей случайно хлестнет по ней. До сих пор она была жива только потому, что горящий черным пламенем Влад разрывал багровую паутину, прикрывая Чайку собой.

— Скорость! — крикнул Влад.

Чайка не могла понять, что видит он сейчас, от кого бежит, с кем ведет бой, но послушно оборотилась к двигателям, понукая мертвую машину мчаться все быстрей и быстрей.

И все же нечто невидимое упорно догоняло их. Лиловатое плесневое свечение обозначилось совсем рядом, ноги ожгло болью, одевка вскинулась защищать и тут же была съедена, неведомое слизнуло неуязвимую одевку, кажется даже не заметив. Следом тяжкая ломотная боль охватила помело. Чайка прежде не представляла, что помело может так болеть...

— Вла-ад! Оно уже здесь!

Лиловая гниль кромсала черную ауру Влада, и чистая, незамутненная ненависть рвалась на клочья, которые тут же испарялись, а Влад, кажется, не чувствовал, как гибнет единственная защита его разума, подаренная предусмотрительным Мирзой-беком. Зато он немедленно расслышал крик о помощи. Знакомая теплая волна поднялась навстречу Чайке, и той сразу стало тепло, а лиловая муть съежилась, словно на нее плеснули кипятком. Теперь голову Влада окутывало золотистое сияние, в котором бесследно затерялись ошметки незамутненной ненависти. И когда красные струны вновь преградили путь, а их было уже нечем прожигать и Влад вскрикнул болезненно, Чайка кинула ему на помощь все тепло души, что называла любовью и что не называла, потому что сама не знала, что такое чувство живет в ее сердце.

Теперь они оба скрывались в коконе, светящемся, словно завеса, отгораживающая родной мир, и как только Влад крикнул: “Скорость!” — завеса явилась, а оранжевая Вселенная, которую они называли безжалостным словом “инферно”, безропотно отпустила дерзкую пару.

Пространству вернулись прежние свойства, Чайка, поняв, что от Влада ее отделяет пятьдесят шагов и наглухо задраенный люк, вновь закричала от ужаса. Вскочив, она кинулась к люку, принялась барабанить в него кулаками. Она не чувствовала Влада и воображала самые жуткие картины. Наконец запоры поддались, люк распахнулся.

Влад сидел за пультом, уронив лицо в сложенные ладони. Экран перед ним пугал чернотой, лишь несколько бесконечно далеких точек оповещали, что корабль все-таки вырвался из недоброй оранжевой Вселенной.

Чайка сделала один шаг, второй... уронила метлу, обхватила Влада за плечи и наконец расплакалась, безо всякой истерики, легко и освобожденно.

— Ну что ты?.. — пробормотал Влад, не оборачиваясь. — Видишь же, вырвались. И приятельницы твои нас тут не отыщут, и кракена никакого не было.

— Был... — всхлипнула Чайка. — Ты его просто не разглядел, а он всех моих бирюзовиц сожрал, и птаха, и одевку. Как есть голой оставил. Он бы и меня сожрал, если бы не ты. Как ты его ударил!.. Прости, я говорила — ты слабый, а слабая, оказывается, я...

Чайка чувствовала, что сейчас, прямо сию минуту уходит что-то не просто важное, а драгоценнейшее, чего в ее жизни не бывало и, если сейчас не удержать, не будет уже никогда. Никогда не будет такого единения, как в ту минуту, когда они спасали друг друга, убегая от обитателей инферно. Словно Влад сам на себя накинул узду и теперь сидит, отвернувшись, и в голосе его нет восторга.

— Вот видишь, — сказал Влад, — как удачно я не выкинул китель. Он тебе будет как раз до колен. А там и ночь Малой Луны начнется — добудешь себе новую одевку.

— Влад, — тихо позвала Чайка. — Я тебе совсем не нужна? Ты даже взглянуть на меня не хочешь?

Влад поднялся, шагнул ей навстречу. Чайка ждала, безвольно опустив руки, помело валялось на шаг сзади. Тяжелые ладони легли ей на плечи, потянули к себе. Мир качнулся и опрокинулся, изголодавшийся зверь, которого Влад из последних сил удерживал жесткой уздой, оказался вдруг совсем рядом, и это было ничуть не страшно.

ГЛАВА 18

И все-таки истребитель военно-космических сил удивительно плохо приспособлен для любви! Теснота, холодная металлокерамика полов... Жестко, неуютно. Единственная уцелевшая тряпка — лейтенантский китель, хотя и лишен колючих нашивок и знаков различия, но не способен заменить супружескую постель. Костер в сырой пещере и охапка палой листвы вместо ложа кажутся верхом удобства. Как сказал робинзонствующий лейтенант Якобсон: “Эти современные технологии — кошмар!”

Но если вдуматься, все это ерунда. Есть руки, есть плечо, на котором так удобно прикорнуть, когда ни человеческих, ни ведьминских сил уже не осталось. А уж согреть друг друга двое всегда смогут.

— Вла-а-ад!.. — на этот раз Чайка тянула имя, словно мурлыкала, пробуя каждый звук на вкус, наслаждаясь им.

— Здесь я, здесь, — шептал Влад, ладонью прикрывая плечи Чайки от воображаемого холода.

— Ты знаешь, — зашептала Чайка, — что самое удивительное? Ты ведь со мной можешь все что угодно сделать: всю силу выпить, в себе растворить верней, чем кракен. Я же перед тобой совершенно беззащитной остаюсь, а ты — себя отдаешь. Почему? Этого никто из ведьм просто бы не понял. Они бы испугались так.

— А ты понимаешь?

— Нет. Но не боюсь ни капельки. Я же тебя люблю.

— Вот и я тебя люблю.

— Как хорошо! А еще раз можешь это сказать?

— Конечно. Я тебя люблю и буду повторять это каждую минуту.

Чайка смеялась затаенно, словно кто-то мог подслушать и сглазить ее счастье, вновь тянулась к Владу с ласками и глупыми вопросами, в которых скрыт смысл жизни.

— Что-то я так разнежилась... вот возьму и усну прямо как есть.

— Спи. А я покараулю.

— Ой, а ты помнишь, как ты эти самые слова сказал в первый день, когда мы только познакомились? Как это давно было!

— Недели две назад.

— А, по-моему, так целую жизнь.

— Конечно, целую жизнь. Ведь настоящая жизнь и началась с той минуты, как мы встретились.

— Я еще так удивилась, когда ты, почти безо всякого заклинания, уснул. Я сначала решила, что ты никакой силе сопротивляться не можешь, а потом увидела, что можешь, еще как! А ты, наверное, уже тогда меня, любил и поэтому так доверял. Правда?

— Наверное... Просто я сам этого еще не понимал.

— А я и вовсе дурой была. Рыкала на тебя, ровно ведьма.

Чайка негромко засмеялась и тут же, безо всякого перехода, уснула, ткнувшись носом в плечо Владу. А тот, отчаянно борясь с сонливостью, вполне естественной в такую минуту, лежал, оберегая ее сон. Лучше всего было бы уснуть обнявшись, а потом вместе проснуться, но Влад понимал, что его любимая не простая девушка. Могучие колдуньи во сне совершенно беспомощны, всякая жупельница может пожрать их в эту минуту. А сейчас Чайка, впервые с того дня, как она затянула лыки на своей метле, спит, не закрывшись в защитный кокон, целиком и полностью полагаясь на неусыпную заботу Влада. Неусыпную, в самом прямом значении слова. И никак нельзя допустить, чтобы, проснувшись, она увидела, что он дрыхнет, оставив ее беззащитной перед всем миром. Она должна знать, что он не спит, хотя здесь, в непредставимой дали, им ничего не может угрожать. Сюда вовек не залетали ни имперские разведчики, ни даже ведьмы, для которых над океаном не существует расстояний, поскольку всякие расстояния скрадываются, если нырнуть в мир Новой Земли. Вот только и ведьмам совершенно нечего делать среди такой всеобъемлющей пустоты. Влад с Чайкой не просто вылетели за пределы галактики, а унеслись так далеко, что здесь явно не бывало никого из живущих. Хотя, черт его знает... на приборы все-таки следует поглядывать.

Влад, изогнувшись, бросил взгляд на пульт. Россыпь зеленых огоньков успокоила его. Ни души... И в инферно, где, по словам Чайки, обитают невиданные чудовища, тоже никого не было. Там в медлительном водовороте перемешивались некие субстанции, для обозначения которых у Влада не находилось слов, а корабельные приборы попросту пасовали, утверждая, что впереди ничего нет. Но все же Влад видел, как разноцветные слои, соприкасаясь, взаимно истаивают, и тогда в водовороте появляется прослойка чистого пространства. Странного пространства, бедного, вырожденного, в котором за те минуты, что корабль мчал через инферно, не удалось обнаружить никаких частиц или известных полей. Только индикатор пси-вектора, зашкаливая, пылал зеленым огнем. В пространстве, не знающем гравитации, искажались и расстояния, но все же там удавалось двигаться. К сожалению, то чуждое, что варилось в этом котле, немедленно начинало уничтожать родившееся пространство, вновь обращая его в свою призрачную плоть. Так продолжалось до тех пор, пока вновь не происходило соприкосновения субстанций. Больше всего Владу не хотелось попасть туда, в зону аннигиляции, и он таки сумел проскользнуть между Сциллой и Харибдой и вывести звездолет в родной мир. Пару раз он даже успел выстрелить в белый свет, как в копеечку, просто для того, чтобы узнать, как субстанции отреагируют на присутствие вещества. Плазменные шары, так удачно дробившие стальные бока Седьмой базы, бесследно рассеивались, едва коснувшись цели.

Что сделает субстанция с кораблем, Влад благоразумно не стал проверять. Себя он чувствовал в безопасности: лишь один раз, живо напомнив поводок майора Кальве, секанула по телу боль, но тут же бесследно исчезла. А вот Чайка кричала так, что не оставалось сомнений — ей здесь не выжить, и Влад стремился поскорей уйти из неприветливого инферно. Хотя набрать скорость удалось с трудом, встречных частиц там не было по определению, и пришлось тратить воду. Хорошо все-таки, что они с Чайкой вовремя напоили ступу. А то ведь не вырвались бы...

Впрочем, хорошо все, что хорошо кончается; они в родном мире, кругом, сколько видят локаторы, свободный космос, Чайка спит, впервые спит без помела, открыто и доверчиво, а зеленые огни на пульте успокаивающе твердят, что все в порядке.

Влад осторожно протянул руку, придвинул поближе помело. Должно быть, со стороны это движение смотрится до ужаса нелепо, но со стороны смотреть некому, а Чайке так лучше. Влад знал, что сейчас он может лишить Чайку всякой силы, превратить в обычную женщину, с которой не будет никаких проблем, но даже в глубине души такого желания не проскользнуло. Раз уж привела судьба любить ведьму, люби и ее метлу.

Спать уже не хотелось, хотелось просто лежать, телом чувствовать тепло спящей Чайки, смотреть на ее лицо, такое детское, что просто стыдно становится. Слушать чуть заметное дыхание и понимать, что бережешь сон любимой.

Влад еще раз, изогнув шею, глянул на пульт, и его словно ожгло: он запоздало сообразил, что индикатор пси-вектора тоже горит зеленым, а ведь его устанавливали в расчете на то, что корабль будет летать лишь при повышенных значениях пси-вектора! А для Чайки это означает, что из растревоженного инферно лезут фантастические его обитатели. И неважно, что они представляют собой на самом деле, — главное, для волшебницы это смертельно опасно.

Влад крепче прижал спящую девушку, затравленно оглянулся, выискивая таинственную опасность. Чайка медленно открыла глаза.

— Как хорошо! — прошептала она. И лишь затем, почуяв неладное, спросила: — Что-то случилось?

— Пси-вектор шкалит. Как бы твой кракен не выполз.

Чайка проснулась в золотистом коконе, в каком они с Владом прошли через инферно. Он напоминал защитное поле метлы, но был просторней и прямо-таки излучал ощущение покоя и безопасности. Впервые не хотелось немедленно оглянуться и проверить, все ли в порядке. Чайка сладко потянулась, потерлась лицом о Владово плечо, спросила что-то незначащее, и вслед за тем ее сознания коснулось страшное слово “кракен”.

Даже сейчас Чайка на мгновение испугалась. Не за себя — за Влада. И еще — за помело, которого в эти мгновения она вовсе не чувствовала. Вскинувшись, Чайка магическим взором обвела окрестности. Страшная плесень, от которой они едва сумели уйти, заливала весь космос, сколько видел глаз. Здесь, где пространство было идеально чистым, плоть кракена не бурлила и не выбрасывала протуберанцы, напоминающие призрачные щупальца, и можно было видеть совершенно ясно, что никакого торжествующего или издыхающего чудища нет и в помине, а есть нечто неодушевленное, не поле и не вещество, но что-то из разряда этих же явлений. Просто это было явление чуждого мира, нездешнее и потому бессмысленно опасное. Лишь у самого корабля, грубого и вещественного, кракен чуть отступал, но и тут его было вполне достаточно, чтобы ведьма не могла прожить и двух ударов сердца. И все же, разглядев врага, Чайка немедленно успокоилась. Влад был в порядке, руки его не дрожали, и душа, настежь открытая перед Чайкой, излучала тепло. Ненависть, рожденная прошлой жизнью, никуда не делась, но она скрылась в глубине и была в эту минуту совсем незаметна. Такому человеку адский пришелец ничего не мог сделать.

С помелом тоже было все в порядке, оно немедленно откликнулось, оказавшись совсем рядом, надежно защищенное мужской заботой. И бесформенная гибель, жалкое подобие той напасти, что караулила их в мире инферно, пасовала перед золотым бутоном, плотно сомкнувшим лепестки над обнявшейся парой. Фиолетовая плесень, касаясь золотого веретена, исчезала так быстро, что, казалось, слышно шипение.

— Что-нибудь видишь? — тревожно спросил Влад.

— Ага! Он уже здесь. Ждет. Только пока ты меня обнимаешь, он ничегошеньки сделать не может.

— Ну, тогда ему долго ждать придется!

— Ага! Долго...

ГЛАВА 19

Кракен окончательно истаял едва ли не через сутки, но Влад и Чайка ничуть не жалели об этом времени и не считали его потерянным. Собственно говоря, не будь здесь никакого кракена, они все равно не разомкнули бы объятий. Однако всему на свете рано или поздно приходит конец.

— Уф, жарко!.. — произнесла Чайка.

— Да, душновато, — согласился Влад.

Он поднялся, подошел к боковому пульту, куда было выведено управление системами жизнеобеспечения, присвистнул:

— Ого! А ведь у нас с тобой воздух кончается. Система регенерации сдохла. — И, перехватив удивленный взгляд Чайки, поспешил поправиться: — Нет, она и не была живой, просто выработала свой ресурс, и теперь у нас кончается воздух. В баллонах — сущие слезы. Помнится, Мирзой-бек предупреждал, что компрессора у нас нет...

Подобная напасть Чайке в голову не приходила. Одевка и помело всегда надежно защищали ее, так что юная ведьма попросту не задумывалась над тем простым фактом, что в космосе нечем дышать. Она потерла нос, соображая, потом спросила:

— Что же делать?

— Это у тебя надо спрашивать. Мы летаем, пока кислород в баллонах есть, а твои прабабки улетели со Старой Земли безо всяких баллонов. И одевок у них в ту пору не было. Значит, дышали чем-то над океаном.

— Им достаточно было разогнаться и проломить дорогу на Новую Землю. Для этого одного часа за глаза хватит, даже если рядом с островом находишься. Один час можно и не подышать. А на Новой Земле есть и одевки, и все остальное. Так на Новую Землю мы хоть сейчас можем попасть. Только ведь там заклинание это паршивое действует.

— Это верно. Очень не хочется сообщать старухам, что мы живы. Да и тебе не стоит возле генераторов лишний раз сшиваться.

— Точно... Ты говорил, там какой-то высокий фон. О каких глупостях теперь приходится думать...

Чайка уже не лежала, ткнувшись в плечо Владу, а сидела на корточках в любимом углу, покачивала в руках метлу, словно прикидывала его тяжесть. Куда-то исчезла девушка, не способная говорить ни о чем, кроме любви, перед Владом вновь была ведьма, готовая решать невыполнимые задачи и сокрушать преграды. И даже нагота никого не ввела бы в заблуждение: ведьма остается ведьмой вне зависимости от одежды.

— Сущие слезы — это сколько? — спросила Чайка.

— Если в рубку кислород стравливать, то дня на три. Если в масках сидеть, то побольше — в маске собственный патрон регенерации. Вот только маска у нас одна. Если в очередь будем в маске сидеть, то дней на пять растянем, может быть, на семь. А до ночи Малой Луны десять дней. Ни при каком раскладе не выдержим.

— Получается, что одному воздуха хватит на две недели, — задумчиво произнесла Чайка. — То есть один запросто досидит.

— Нас двое, — Влад даже не счел нужным возмутиться.

— Конечно, двое. Но ты обычный мужчина, а я — ведьма. Ты будешь в маске, а я попробую вообще не дышать. — Чайка улыбнулась беспомощно и добавила: — Трудно будет...

— Не дышать десять дней? — недоверчиво спросил Влад. — Думаешь, справишься?

— Не знаю. Я ни разу не пробовала. — Чайка улыбнулась еще раз, хотя на глазах стояли слезы. — Не дышать — ерунда. Если невмоготу станет, вынырну — и все дела. Вот только... ты меня не забудешь за это время? Ведь десять дней не увидимся...

Это было сказано так неожиданно и наивно, что Влад принялся доказывать, что не разлюбит Чайку за десять дней. И когда он это доказал, дышать в рубке было уже совсем тяжело. Теперь приходилось действовать, и Чайка, перехватив помело поудобнее, сосредоточилась и замерла, обратившись в голубую торпеду.

Влад повздыхал от тоски и недостатка кислорода, нацепил маску и занялся делом. На индикаторе пси-вектора был установлен зуммер, который Влад отключал всякий раз, как оказывался в пространстве один. Теперь зуммер надо было не просто подключить, а сделать так, чтобы он гудел в те мгновения, когда пси-вектор не падает, а растет. Говорят, в прежние времена такие вещи делались простой перекидкой контактов, но сейчас зуммер пришлось довольно хитрым способом перепрограммировать.

— О, эти современные технологии! — мурлыкал Влад сквозь маску. — Ужас, ужас, ужас! Пам-тирам-пам!

Торпеда светилась в любимом Чайкином углу, и Влад не знал, видит ли его Чайка, слышит ли, понимает ли, чем он занят... На всякий случай он комментировал любое свое действие, рассказывал, что и зачем делает.

— Вот так мы его наладим, теперь он гудеть будет, ежели гости из инферно пожалуют... Никто к нам скрытно подобраться не сможет. А мы еще от локаторов сигнал подадим, так совсем славненько станет... Теперь, ежели что, он меня разбудит. А я спать лягу, так, говорят, меньше воздуха потребляется...

Десять суток тянулись до бесконечности медленно. Влад спал, сколько получалось (не очень-то спится, когда с любимой совсем рядом происходит неведомо что, быть может — опасное, и уж во всяком случае, не слишком приятное). Остальное время он или лежал, вслух разговаривая с неподвижно висящей торпедой, либо сидел за пультом, безуспешно пытаясь определить координаты корабля, узнать, куда их занесло из Вселенной, не знающей расстояний.

Обычно звездолет ориентировался по излучению квазаров, после чего в ход шли внутригалактические объекты. Но сейчас звездолет оказался так далеко от родной галактики, что даже если в зоне видимости и очутились какие-то известные квазары, то спектральные их характеристики оказались изменены настолько, что узнать их не представлялось никакой возможности. Оставалось надеяться на сверхчувственное восприятие помела, которое, по словам Чайки, может найти дорогу домой абсолютно откуда угодно.

Странно, вроде бы они сделали все, чтобы как можно дальше бежать и от имперских властей, и от совета ведьм, но едва добились своего, как захотелось быть поближе к людям. Робинзонить приятно, если в любую минуту можешь вернуться в родной Йорк. Всякая непреодолимая преграда бросает человеку вызов и существует только для того, чтобы ее преодолеть.

Он точно рассчитал время, начиная с которого им обоим хватило бы воздуха, и сообщил об этом Чайке. Голубая сигара осталась безмолвной. Впервые Влад перепугался по-настоящему, что Чайка не сумеет вернуться, когда подойдет срок... В конце концов, хронометра у нее нет, и она может оставаться с своей нирване до тех пор, пока подобие смерти не обратится в смерть настоящую. Влад видел лишь один способ проверить свои опасения: воспользоваться биоманипулятором в надежде, что шок от прикосновения ненавистной кремнийорганики заставит Чайку выйти из прострации. Способ вдвойне жестокий, поскольку сам Влад мог сколько угодно касаться квазиживой кремниевой плоти. Ему был недоступен этот ужас и неведома такая мука, но именно поэтому он не мог допустить, чтобы язык кадавра коснулся Чайки. Разве что в самом крайнем случае, когда ничего другого не останется...

Крайний случай не наступил. Десятые сутки были еще далеки до исхода, когда безо всякого предупреждения голубое свечение погасло и в рубке объявилась Чайка. По счастью, именно в эту минуту Влад смотрел в угол, так что метаморфоза произошла прямо на его глазах.

Вид у Чайки был неважнецкий, лицо осунулось и приобрело мертвенно-фиолетовый цвет, круги под глазами пугали грозовой чернотой, но сами глаза сияли радостью. Чайка судорожно открывала рот, стараясь вдохнуть спертый воздух рубки, отчего казалось, что она пытается сказать что-то вслух, хотя колдунье вовсе не обязательно издавать звуки, чтобы говорить.

— Получилось! Ведь получилось! — услышал Влад.

Влад кинулся к Чайке, на ходу сорвал кислородную маску:

— Дыши! На вот!..

Чайка безропотно позволила прижать маску к лицу, не вдохнула, а словно бы куснула воздуха. Лицу медленно возвращался нормальный цвет.

— Как ты? — тревожно спрашивал Влад.

— Нормально. Первые три дня трудно было, а потом уже все равно.

Влад видел, что ничего нормального нет, Чайку водит, словно в сильном жару, когда с минуты на минуту может начаться бред. И ежели случится такое, то они вовсе никуда не улетят, а останутся дрейфовать в пустом пространстве, бесконечно далеко от любой из галактик.

Интересно, можно ли вылететь за пределы метагалактики, и если можно, то что встретит путешественника там?

Постепенно Чайка отдышалась, шалым глазам вернулось осмысленное выражение, она начала стаскивать маску и требовать, чтобы Влад тоже подышал немного. Влад дохнул пару раз, затем принялся возвращать маску Чайке. Часа три прошли в нежных препирательствах, кто именно должен дышать свежим воздухом, затем пришло время действовать. План действий был обговорен заранее, так что Влад заставил Чайку напялить на голое тело китель — невелика защита, но все-таки антирадиационная пропитка имеется и у кителя, — затем Чайка последний раз хлебнула кислорода, и люк между помещениями был захлопнут.

— Летим?

— Летим!

Скорость они набрали во мгновение ока и пронзили пелену в ту самую минуту, когда Малая Луна воцарилась на небосводе Новой Земли. Ночь плеснула навстречу фантомами недоступных звезд и стеной холодного душистого воздуха. Даже не просто холодного, а ледяного, пронизывающего, хотя что там пронизывать, когда на тебе не надето ничего, кроме собственной кожи.

Влад непроизвольно вздрогнул, стараясь сжаться в комок. На таком ветру замерзнешь до смерти в пять минут.

— Что-то не так? — донесся голос Чайки.

— Прохладно слегка, — отозвался Влад.

Внизу тянулась бескрайняя снежная равнина, лишь вдали приподнимались на жалкую десятикилометровую высоту такие же заснеженные и мертвые горы. Крошечная луна, размером не более полградуса, заливала пейзаж призрачным светом.

— Да, — согласилась Чайка. — Здесь мы одевок не отыщем. Все замерзло.

— А до дому отсюда далеко?

— До дому отовсюду близко. Часа через полтора будет точка, откуда можно выпрыгнуть в знакомые места. Наверное, так и придется делать. Там океан не пустой, есть острова. Найдем остров, где можно дышать, и пересидим две недели.

— За полтора часа я дуба дам! — взмолился Влад.

Он почувствовал, как Чайка проникает в него магическим взором, стараясь понять, что, собственно, не в порядке. Затем Чайка вскрикнула, словно это ее обожгло тридцатиградусным морозом.

— Скорость! Влад, миленький, продержись полминуты!

— Нормально... — просипел Влад, направляя иглу катера, куда указывала Чайка.

— Пошел!

Корабль проколол пелену, ветер мгновенно стих, из кондиционера ощутимо пахнуло теплом. Но Влад понимал, что теперь в их распоряжении лишь те кубометры воздуха, что они успели зачерпнуть, пока неслись над тундрой, в которую их так неудачно закинуло. Понимала это и Чайка.

— Сейчас опять к Земле нырнем! — крикнула она. — Надеюсь, там будет теплее, хотя заранее ничего знать нельзя.

— Ты не оправдывайся, а дорогу показывай! На этот раз они попали в края, где царило лето, хотя ночной ветер показался окоченевшему телу пронзительным и неприятным. Впрочем, через минуту Влад притерпелся и послушно выполнил все маневры, которые требовала Чайка. Он ничего не говорил, не комментировал ее действия, лишь поминутно поглядывал на часы. Время убегало стремительно, от недолгой ночи Малой Луны минуло больше часа.

— Болото! — крикнула Чайка. — Рискнем?

— Чем рискуем-то?

— Может, здесь одевок нет. Они ведь не во всяком болоте водятся.

— А времени у нас сколько в запасе?

— Полчаса, думаю, можно потратить. Если опять в зиму не влетим, все будет нормально.

Корабль опустился на краю трясины. Влад и Чайка выскочили наружу. Влад слишком хорошо помнил, как во время прошлой охоты на одевок их перехватила Вайша, и теперь он чувствовал себя крайне неуютно. К тому же одно дело сидеть голышом в рубке, совсем иное — разгуливать в костюме Адама под открытым небом. А Чайка вела себя совершенно естественно. Сказывались годы детства: первой одевкой молоденькие ведьмочки разживаются лет в десять-двенадцать.

Однако и Чайка нервничала, понимая, что время поджимает, и если не успеешь приманить одевку, то вторую неделю в маске уже не просидишь. А нервничать и торопиться, когда подманиваешь одевку, не следует, болотная жительница никуда не торопится и не понимает торопливых. Полчаса были на исходе, а из трясины так никто и не показался, хотя Чайка сказала, что одевки тут есть, она их чувствует.

“Ну, хоть не мне, — молил Влад, — Чайке! Она же там, в горячей зоне... Ей нельзя без одевки, ведь облучится, а радиофагов у меня кот наплакал...”

— Время, — с огорчением сказала Чайка, караулившая добычу на другом конце островка. — Пора уматывать. Ничего, как-нибудь доберемся в океане туда, где можно дышать, там две недели пересидим и снова попробуем. Торопиться нам теперь некуда.

— Хорошо, — согласился Влад.

И в это мгновение он увидел одевку. Пестрый лоскуток размером едва в две ладони выполз на сухое. Зверек явно не знал, куда двигаться, он пришел на отчаянный призыв, но так и не понял, кого он должен спасать: ведь тот, кто звал, больше беспокоился не о себе, а о другом. Куда прикажете ползти в такой ситуации?

— Влад! — позвала Чайка. Она уже бросила охоту и торопилась поднять Влада в люк.

Время и впрямь поджимало, и Влад поступил, как не следует поступать с одевками: грубо схватил ее и, недолго думая, зашвырнул в открытый люк. Чайка, находившаяся по ту сторону корабля, не успела ничего заметить. Зато одевка, мигом раскаявшаяся в своем добросердечии, успела основательно вцепиться нахалу в руку. Ладонь словно огнем ожгло, так что вздумай Влад насильно удерживать одевку в руках, его решимости не хватило бы и на минуту.

А следом Чайка столь же бесцеремонно отправила в люк Влада. Все торопились, всем было некогда.

Не обменявшись ни единым словом, двое разбежались по местам, корабль взмыл в зенит. Разгонялись, щедро тратя набранную недавно воду. А ведь без нормальной одевки недостаток воды тоже может стать серьезной проблемой...

Космос кольнул глаза огнями далеких галактик, затем они снова на несколько минут скользнули к Новой Земле, где, обещая ветреный день, на полнеба пламенел восход. Набрякшая усталостью Малая Луна падала к горизонту, безопасного времени оставалось меньше четверти часа. Последний раз дракон-отщепенец прочертил запретное для него небо и на истекающих минутах ночи канул в океан.

— Ого! — восхищенно воскликнул Влад.

Они вывалились в самую середину густого звездного скопления. После мертвого пространства, где они дрейфовали совсем недавно, вид бесчисленных звездных огней поражал воображение.

— Нравится? — спросила Чайка.

— Замечательно!

— Только это не твой архипелаг... Ну, как ты его называл... не та галактика, где мы встретились. Туда еще лететь и лететь, даже если к Новой Земле подныривать, все равно за ночь не уложишься.

— Плевать. Давай выбирать планету. Подумать только, целая галактика для нас двоих!

— Ага. Я ее тебе дарю.

— Ну вот... Это я должен тебе звезды дарить, а не ты мне.

— Хорошо, — покладисто согласилась Чайка. — Это ты даришь мне эту галактику. А я тебе в следующий раз подарю. Ну что, куда летим? Тут несколько подходящих островов есть, до которых мы добраться успеваем.

— Погоди минуту, — виновато сказал Влад. — У меня тут проблема, которую без тебя не решить.

Неизвестно, что вообразила Чайка, но в рубку она ворвалась через три секунды.

— Вот, — сказал Влад, указав на крошечную одевку. — Я ее приволок, не успев приручить, а теперь она мечется. Мне ее уже дважды пришлось с пульта сгонять.

Одевка сердито посверкивала глазками и, казалось, готова была зашипеть, если бы только одевки умели издавать звуки.

— Ой, — произнесла Чайка, — какая лапонька! Куда ж такую крохотулю?

— Другой не было. Мне и с этой возиться было некогда, я ее за шкирятник схватил и сюда закинул.

— Бедняжка... — Чайка протянула руку к одевке.

— Она кусается! — поспешно предупредил Влад, но Чайка не успела или не пожелала отдернуть руку. Одевка дернулась, на концах пальцев повисли капли крови.

— Больно... — обиженно произнесла Чайка. Влад рванулся было на помощь, но остался на месте, сообразив, что Чайка, захоти она это, сто раз могла бы уклониться от атаки, просто сейчас она исправляет последствия поспешной Владовой неуклюжести.

— Бо-ольно...

Одевка была в растерянности. Она съежилась, сжавшись в комок, словно старалась вовсе исчезнуть с глаз долой. Потом, видя, что раненая рука по-прежнему протянута к ней, подползла и осторожно слизнула кровь.

— Вот и помирились.

Одевка осторожно всползла на руку, обратившись в подобие черной перчатки. Чайка, сидя на корточках, не то баюкала больную руку, не то осторожно ласкала успокоившегося зверька.

— Куда ж мы ее денем, такую маленькую? Ей бы еще расти лет пять. Хотя лучше такая одевочка, чем вовсе никакой. Ну-ка, давай, малышка, поехали!

Одевка, непредставимым образом растягиваясь, охватила шею Чайке, обратившись в подобие живой горжетки.

— Вот видишь, теперь нам с ней воздуха почти не нужно. Все-таки нужно, но совсем капельку.

— Ты бы лучше ее вот сюда, — Влад коснулся живота. — А то облучишься возле генераторов, потом с детьми будут трудности.

Чайка поникла, плечи ее опустились. Целую минуту она молчала, глядя в пол, потом тихо сказала:

— Зачем ты это сказал? Ты же знаешь, что у меня дочки никогда не будет.

— С чего ты это взяла?!

— А как же? Чтобы ребенок родился, нужно к старухам идти, а я к развоплощению приговорена.

— Вот уж в этом деле мы как-нибудь без старух обойдемся! — весело закричал Влад и сгреб Чайку в охапку.

Бдительная одевка немедленно окрысилась и вцепилась нахалу в предплечье. Пришлось успокаивать одевку, потом лечить свежую рану и все это время Влад объяснял Чайке, откуда у людей берутся дети. Когда Чайка поняла, что родившийся столь волшебным образом малыш будет не только ее, но и Влада, она пришла в такой восторг, что Владу пришлось уговаривать любимую сначала добраться к ближайшей кислородной планете и лишь потом заводить детей.

Одевка уже ничего не понимала, хотя и кусаться больше не пыталась, а только таращила изумленные глаза. В конце концов Чайка старательно соорудила из одевки тончайшее подобие мини-бикини и отправилась к реактору.

Через несколько часов ступа опустилась на берегу ленивой реки, и первые люди этой земли ступили под безгрешное небо.

ГЛАВА 2О

Пробная партия торпедных ускорителей поступила на Седьмую опорную базу через три месяца после заключения договора. Торпеды объявлялись у самой базы, где прежде их не видывали. Шесть торпед правильным многоугольником окружали седьмую. Эту седьмую и забирал высланный навстречу истребитель. Конвой из шести торпед немедленно исчезал, торпедники тоже побаивались новоявленных партнеров.

Расплачиваться приходилось отремонтированными кораблями. Пустые звездолеты присылались торпедниками исправно, в количествах больших, нежели нужно. На всякий случай люди Мирзой-бека браковали каждый десятый звездолет, говоря, что его уже невозможно вернуть в строй. Торпедники не возражали, тут же присылая новые корабли. Корабли почти новые и совсем старые, погибшие триста лет назад, во время первых, самых безнадежных боев. Вскрывали полученные истребители бригады особистов, но все равно по базе поползли слухи самого зловещего свойства. Даже у видавших виды служак не выдерживали нервы, когда одну задругой приходилось вскрывать летучие гробницы. Разлагающиеся трупы недавно погибших пилотов и засохшие останки, пролежавшие в рубках полтора и два столетия... Оказывается, почти никто из погибших в бесконечной войне не погиб сразу, а еще многие годы пилоты пребывали в самом страшном рабстве.

Специалисты, выдрессированные Мирзой-беком, запускали слухи один нелепей и чудовищней другого, жутковатая правда терялась среди них, но все же всякому было ясно, что на базе происходит нечто из ряда вон выходящее. И долго скрывать это от ставки, конечно, не удастся. Мирзой-бек был не настолько самонадеян, чтобы полагать, будто его сотрудники выявили всю независимую агентуру ставки. Управление государством слишком щекотливое дело, чтобы доверять только той информации, что поступает от наместников и командующих базами. Донесения их непременно должны перепроверяться, и для этого у столичных коллег начальника Особого отдела имеются достаточно эффективные методы. И бурная деятельность, которую развернул новый командующий, конечно, не останется незамеченной. Уже дважды радисты Особого отдела ловили всплеск гравитационных возмущений, настолько похожий на естественный, что не оставалось сомнений — работает тщательно замаскированный передатчик, характеристики которого отсутствуют даже в самых секретных перечнях. Вряд ли осведомитель очень хорошо знает, что происходит в недрах Особого отдела; прежние годы не прошли зря, в отделе работали лишь преданные люди да пара давно вычисленных осведомителей, которым поставлялась тщательно отфильтрованная деза. Один из этих осведомителей был назначен руководителем группы по изучению старинных кораблей, якобы извлеченных из обнаруженного узла локальных гравитационных возмущений. Работа эта была “жутко” засекречена, так что второй шпион сообщал лишь слухи, подтверждавшие, что в Особом отделе занимаются чем-то особенным.

В официальных отчетах нейтрально сообщалось, что на базе ведутся работы по исследованию локальных гравитационных возмущений.

Ничего конкретного в отчетах не было, но обнаруженные возмущения назывались ловушками, откуда столичные аналитики могли сделать немало полезных выводов. Ясно, что новый командующий кое-что приберегает для себя, но рассматривать эту недоговоренность как государственную измену ни у кого язык не повернется. Хотя, конечно, следовало ожидать проверки.

Проверка и впрямь была отправлена, но до места не долетела. Официально это была как бы и не проверка, а вовсе наоборот. Посланец императора летел, дабы вручить Мирзой-беку титул императорского высочества и утвердить его в должности командующего на вполне законной основе. Личная яхта императора, на борт которой венценосный владыка, впрочем, никогда не ступал, была атакована в опасной близости от Земли, так что картину недолгого боя можно было наблюдать крупным планом, и в ставке не было никаких сомнений, что это дело рук торпедников.

Ведьмам, разумеется, был не нужен дракон-переросток, для управления которым требовалось не меньше дюжины сестер. Ведьма по сути своей одиночка и в команде летать не станет. Императорская яхта была доставлена на Седьмую опорную базу и передана Мирзой-беку. Сначала совет Новой Земли хотел слупить за яхту какую-то особую цену, но в конце концов торговцы живым товаром сговорились на цене обычной, и за императорских эмиссаров было отдано сорок поспешно обученных каторжников. Как и предвидел Мирзой-бек, высокие гости должны были не только возвести его в императорское достоинство, но и учинить тщательную проверку обстоятельств гибели предыдущего командующего, а заодно и таинственных исследований, которые развернул Мирзой-бек.

По требованию Мирзой-бека законодательство провинции Великая Ньянма спешно ужесточили, на планетах проводилась кампания по борьбе с преступностью, и в то же время смертная казнь была отменена, так что каторжники поступали в обучающие центры широким потоком. Если прежде пилотированию обучали только солдат, совершивших какое-либо преступление, то теперь туда загребали всех кряду, и даже женский отряд был сформирован, но уже после того, как Мирзой-бек выяснил кое-что о своих союзниках.

Мирзой-бек понимал, что сейчас он уязвим как никогда. Долго скрывать подобную деятельность от ставки не удастся, а в случае вооруженного конфликта даже десятикратное преимущество в скоростных истребителях его не спасет. Мятеж просто-напросто задавят тупой силой, как то бывало триста лет назад. А еще больше беспокоили торпедники, о которых, по здравому размышлению, так ничего и не было известно. Ах, если бы удалось заполучить лейтенанта Кукаша и его зеленоглазую подругу!..

Впрочем, самое главное Мирзой-бек знал: в его руках не оружие противника, а пленные. А значит, есть возможность вербовки.

Секретная лаборатория была создана на одной из безжизненных планет, отличавшейся густой и ядовитой атмосферой. Центральный зал изнутри был выстелен квазиживой кремнийорганикой, а через каждые полтора метра вмонтирован биоманипулятор. Предполагалось, что это достаточная защита от освобожденной торпеды.

В центре зала был установлен металлический постамент. Большой манипулятор вынес на него пленную торпеду и разжался.

Лет двести назад такие опыты уже ставились и ничем хорошим не кончились. Тогда торпеда разнесла вдребезги лабораторию и с большим трудом вновь была спелената уцелевшими манипуляторами. Научный результат тех опытов равнялся нулю. Опыты были признаны слишком опасными и прекращены на полтора столетия. Разумеется, Мирзой-бек так просто не отступился бы, но в ту пору он еще не родился, а за полтора столетия пыл исследователей поугас, тем более что пойманная торпеда была слишком дорогой вещью, чтобы пытаться взломать ее методом научного тыка, не гарантируя начальству никаких результатов.

В какой-то запрещенной книге Мирзой-бек читал, что имперский строй не заинтересован ни в чем, кроме самосохранения, а значит, его неизбежно ждет застой и гибель. Запрет на исследования пойманных торпед как нельзя лучше подтверждал эту зловредную теорию.

Теперь, когда в распоряжении Мирзой-бека появились первые пойманные торпеды, исследования были возобновлены. В отличие от той давней попытки в изолированном зале не было ничего, никаких приборов, приспособлений и прочего, что вырвавшийся торпедник мог бы использовать в качестве оружия. Имелось лишь несколько телекамер, передававших изображение наблюдателям, которые в свою очередь были изолированы и могли только смотреть и комментировать происходящее. Очень быстро выяснилось, что предосторожность эта была нелишней. Наблюдатели дружно взревели и кинулись было освобождать пленницу. Когда у них ничего не получилось, они один за другим попадали мертвыми. Впоследствии выяснилось, что оружие, убившее их, было сродни поводкам, на которых тюремщики держали осужденных. Невредимыми остались лишь те экспериментаторы, которые находились на достаточном удалении не только от лаборатории, но и от планеты. Поскольку пара камер уцелела, было решено продолжить вивисекцию пленной торпеды. Биоманипуляторы на стенах остались неподвижны, выжившие люди профессора Мелоу разглядывали мечущуюся торпеду. Опускаться на оставленный для нее насест она явно не собиралась.

— Пусть подустанет, — распорядился Мелоу со своего очень удаленного наблюдательного пункта.

Подустала пленница через двое суток. Сияние погасло, на помосте объявилась женская фигура.

— Это люди! — полетел зашифрованный сигнал по личному каналу командующего.

Девица лет двадцати пяти в вызывающе ярком комбинезоне и с каким-то непонятным предметом в руках. Мирзой-бек даже в детстве не читал европейских сказок и, если бы не справка, услужливо легшая ему на стол, ни за что не догадался бы, что за штуку держит вскрытая, наконец, торпеда.

Никогда еще аналитическому отделу не приходилось перерабатывать такой массив оккультной литературы, и никогда прежде работа не приносила столь ничтожных результатов. Зато экспериментаторы преуспели весьма. Через специальный кессон в зал поместили переговорщика. Каторжник, которого в виде исключения держал на поводке не лорд-капитан Ногатых, а сотрудник куда более доверенный. Использовать механизмы, радиопередатчики и динамики князь-полковник Мелоу посчитал излишним. Незачем предоставлять в распоряжение пленницы технику, которую она неведомо как станет использовать. Во время опыта полуторастолетней давности камера была напичкана всевозможной техникой, однако это совершенно не помогло сотрудникам той лаборатории. Торпедники общались с людьми через пленного пилота, точно так же собирался действовать и Мелоу. Результат вновь оказался не вполне таким, какой ожидали, но все же вполне приемлемым. Поводок, на котором держали смертника, был немедленно сорван и столь же мгновенно накинут на доверенного сквайр-лейтенанта, хотя последний находился далеко за пределами системы, где происходили опыты. Несчастный сквайр забился в падучей, требуя, чтобы торпеда была срочно отпущена на волю.

— Свободу необходимо заслужить, — продиктовал Мирзой-бек.

Слова эти были переданы как рвущемуся из рук охраны сквайр-лейтенанту, так и каторжнику, ожидающему гибели от рук девицы, вновь обратившейся в торпеду. Каторжник, еще не знающий, что поводок с него снят, послушно прокричал слова командующего, а затем изумленно сообщил:

— Она спрашивает: “Чем заслужить?”

— Прежде всего, прекратить бессмысленные метания и убийства, а начать разговаривать, — поставил первое условие Мирзой-бек.

Свечение погасло, девица вновь обнаружилась на металлическом помосте. Выражение ее лица не обещало ничего хорошего, но освобожденный каторжник все еще был жив и даже передал слова не издавшей ни единого звука пленницы:

— Она спрашивает: “Что дальше?” Процесс пошел. Мирзой-бек наконец смог говорить, и его слушали, хотя не верили ни единому слову и не соглашались ни с одним предложением. Покуда не соглашались... Как известно, если женщина говорит “нет”, это значит, что она хочет покапризничать, прежде чем сказать “да”. Мирзой-бек не мог похвастаться слишком большой популярностью у женщин, но эту несложную истину он знал.

ГЛАВА 21

К гранд-майору Кальве явился посетитель. Вообще, во времена полноценной жизни, Кальве был мужиком компанейским, даром что гранд, но любил выпить под проникновенную беседу и в картишки мог перекинуться, исключительно в коммерческие игры, аристократией презираемые. Впрочем, игра и проникновенные беседы всегда бывали аккуратны, ибо сам Кальве и его собеседники минуты бы не задержались донести на собутыльника, сболтни он хоть что-то достойное доноса. Так что приятели у Кальве были, а друзей не было, и некому оказалось навещать болящего в его комфортабельной палате. И на этот раз его навестил не друг, а прямой и непосредственный начальник. Князь-полковник Канн, формально возглавивший Особый отдел, но оставшийся бессловесным исполнителем воли Мирзой-бека. Бывают такие люди, которые остаются исполнителями, как бы высоко они ни поднялись по служебной лестнице. Они грамотны, компетентны, толковы, но совершенно безынициативны. В науке такой деятель, даже защитивши докторскую диссертацию, фактически остается лаборантом при бывшем научном руководителе, в политике — референтом, а двинувшись по части военно-административной, становится вечным замом. Стать начальником Особого отдела полковник Канн смог только потому, что Мирзой-бек желал по-прежнему контролировать работу спецслужб.

И вот этот самый вечный зам явился в больничную палату проведать бывшего подчиненного.

Палата для высшего командного состава — это не солдатский лазарет, где койки громоздятся едва ли не в два этажа. Тут не приходится сидеть на табуреточке возле изголовья и прятать принесенный грейпфрут в тумбочку. Князь-полковник Канн удобно развалился в кресле, кинул благожелательный взор на Кальве, который, скорчившись, сидел на диване.

— Скорбим? — произнес Канн.

Кальве ничего не ответил. За последний месяц от него не сумели добиться ни единого слова, никакой реакции на окружающее. Впрочем, жестких методов к гранд-майору и не применяли. Кальве целыми днями сидел на диване и изредка постанывал. Членораздельных звуков добиться от него не удавалось.

— У царя Мидаса — ослиные уши, — продолжил беседу князь-полковник.

Это была кодовая фраза, которой, впрочем, гранд-майор никогда не слышал, хотя и был особо доверенным лицом Канна. Просто время от времени, примерно раз в полгода, князь-полковник Канн требовал к себе в кабинет одного из тех каторжников, что курировал гранд-майор, а затем Кальве по сигналу врубал поводок на полную мощность и через пять минут забирал труп. Что именно делал Канн с приговоренными, Кальве предпочитал не интересоваться; в таких делах чем меньше знаешь, тем слаще спишь. Может быть, князь-полковник проводит какие-то личные исследования, мечтая получить менделевскую премию, а верней, что просто тешит садистические комплексы. Маленькая, простительная слабость, в глазах Кальве даже и не слабость вовсе. Если бы тут появилась возможность, скажем, для шантажа, гранд-майор, конечно, не упустил бы ее, но как можно шантажировать подобными мелочами заместителя начальника Особого отдела? Это все равно, как если бы секретарша вздумала шантажировать своего шефа тщательно скрываемым фактом, что вместо престижного кофе он предпочитает пить в своем кабинете горячее толокно. Странно, немножко смешно, но большой начальник имеет право на забавные странности.

На самом деле никаких опытов Канн не ставил. И странность у князь-полковника была не забавная, а, прямо скажем, несовместимая с его должностью. Нынешний начальник Особого отдела не умел хранить секреты. Сотни и тысячи тайн, к которым он имел доступ, жгли язык. А за разглашение большинства из этих секретов полагались репрессии, от которых не спасет ни титул, ни звание, ни высокая должность. Публичная казнь, долгая, стыдная и мучительная. Пару раз князь-полковник лицезрел такую экзекуцию, и зрелище это не шло у него из головы. И все же болтливость оказывалась сильней чувства самосохранения. Канн знал, что рано или поздно он сорвется. И тогда он изобрел легкий и приятный способ избавляться от комплексов. Оставшись тет-а-тет с приговоренным каторжником, князь-полковник выкладывал ему все тайны и секреты, к каким только имел доступ. А потом наблюдал, как издыхает преступник, осмелившийся коснуться государственных тайн. Таким образом достигались сразу две цели: Канн имел возможность выговориться, а потом получал наглядный урок, что бывает с нарушителями режима секретности.

Но теперь все изменилось — приговоренные каторжники стали слишком большой ценностью, а секреты пошли столь жгучие, что трепещущий язык, кажется, сам готов раззвонить их по всему свету. Тяжела доля брадобрея, допущенного к тайне царя Мидаса.

Вот тогда-то князь-полковник Канн и вспомнил про гранд-майора, который имел достаточно высокую степень допуска, а, учитывая его нынешнее положение, никому ничего не мог разболтать.

В течение получаса начальник Особого отдела делился с подчиненным своими бедами. Контакт с торпедниками, их истинная природа, жутковатый договор по обмену гражданами, истинная причина хвори гранд-майора... И еще много фактов, фактиков и фактишек, не предназначенных для посторонних ушей. Князь увлекся, говорил торопливо, брызгая от возбуждения слюной и не замечая, что прежде безучастный гранд-майор не просто сидит, уставясь в колени, а слушает. И лишь когда Кальве поднял голову, начальника его обожгло предчувствие, что где-то он серьезно лопухнулся.

— Так что ты давай, выздоравливай скорее, — натужно произнес он. — Дел невпроворот, а доверенных офицеров — раз-два и обчелся.

На эти слова Кальве никак не отреагировал, и князь-полковник, торопливо попрощавшись, покинул палату. По дороге он обдумывал спешно родившийся план... Следует поручить кому-то из доверенных лиц незаметно ликвидировать хворого гранд-майора. Сослаться, например, на бред, в котором бывший особист может выдать известные ему тайны. И вообще, Ногатых с готовностью исполнит подобное поручение, ни о чем не спросив. Ведь он до сих пор не утвержден на должности, которую прежде занимал Кальве. А после ликвидации гранд-майора... — дальше Канн ничего формулировать не стал, лишь засопел удовлетворенно и ускорил шаг. Но даже побеги он, что есть мочи, приказ все равно, безнадежно запоздал бы, потому что Кальве в эту минуту уже был на ногах и отточенными движениями оправлял форму, в которую его неукоснительно обряжали по утрам. У гранд-майора появилась цель, которая заставила его действовать.

Ровным шагом, небрежно отвечая на приветствия младших офицеров и не замечая вытянувшийся в струнку рядовой состав, гранд-майор Кальве проследовал в зону, где проводились секретные работы. Вышколенный часовой, знавший гранд-майора в лицо и очень знакомый с его скверным характером, взял под козырек, но с места не двинулся. Устав караульной службы строг — не выполнишь всех формальностей, и господин гранд-майор первый потребует, чтобы растяпу отправили под трибунал.

Кальве и не ожидал иного приема. Не обращая внимания на часового, он заперся в секретной кабинке, вставил в приемник личный жетон со степенью допуска, а затем ввел пароль, который несколько минут назад с идиотским смешком сообщил ему князь-полковник Канн. Громоздкое десятизначное число: 6227020800 — запоминалось чрезвычайно легко, так что, когда Кальве покинул кабинку, часовой не просто стоял навытяжку, но готовился открыть разблокированную автоматикой дверь.

Нечасто штабным офицерам приходится надевать герметизирующий летный комбинезон, однако и с этой задачей Кальве справился с легкостью. Он разгерметизировал помещение, распахнув кессонную камеру, и лишь затем повернулся к четырем голубым сигарам, крепко оплетенным белесыми жгутами биоманипуляторов. Это было последнее поступление, обменянное на триста двадцать спешно натасканных каторжников. Мирзой-бек не спешил устанавливать на истребители добытые таким образом торпеды. Как и в былые годы, их сначала исследовали, снимая тонкие характеристики, так что каждая торпеда имела собственное имя. По давней традиции это были женские имена, и Мирзой-бек не уставал удивляться прозорливости предков, сумевших разглядеть женскую сущность в страшном оружии инопланетников.

Кальве подошел к первой торпеде и попытался отключить манипулятор. У него ничего не получилось, управление манипулятором было заблокировано. Кальве пожал плечами и достал перочинный нож. Крошечный ножик с вибромолекулярным лезвием мог строгать сталь, хотя Кальве никогда так им не пользовался. Во дни своего всевластья он всего лишь строгал ножом палочку, а каторжники с ужасом следили, как истончается деревяшка в руках гранд-майора. Когда ножик перерезал непрочное дерево, следовала экзекуция всем присутствующим. Впоследствии нож был возращен больному, ибо врачи ставили свой эксперимент и желали знать, попытается ли травмированный гранд-майор покончить с собой и как именно он предпочтет это делать. Резать вены Кальве не стал, жесткая узда, затянутая Чайкой, не позволяла так просто ускользнуть от наказания, а вот кромсать что-нибудь постороннее ничто не мешало.

Упругая псевдоплоть без малейшего сопротивления уступила ножу, но манипулятор еще обвивал сигару. Зато пульт управления замигал тревожными огнями. Содрогаясь от отвращения, Кальве распорол многочисленные витки липкого жгута, и торпеда, не задержавшись ни на мгновение, исчезла в распахнутом створе, способном пропустить сторожевой катер.

Одну за другой Кальве освободил всех четырех пленниц.

— Валите отсюда! — прикрикивал он, хотя совсем не был уверен, что его слышат и понимают. — Дуйте, пока я добрый!

Последняя торпеда мелькнула в звездном проеме. Кальве задраил люк, наполнил камеру воздухом и стащил скафандр, который было очень неудобно носить поверх парадной формы. С тяжелым вздохом Кальве присел на приступку, где прежде светилась торпеда. Душевная боль не отпускала его, муки ничуть не уменьшились. Ведьма, покаравшая гранд-майора, вовсе не жаждала исправления, она всего лишь хотела наказать, так что никакое противодействие не могло освободить стянутую узлом душу. И все-таки впереди забрезжила надежда...

...Мигают огни на пультах, где-то воет сирена, слышен топот бегущих ног и крики команд. Весь сектор поднят по тревоге, и лишь гранд-майор Кальве сидит и смеется, как ребенок. Он все-таки ускользнет от наказания: сейчас его арестуют, отдадут под суд и через неделю повесят. Какое счастье!

ГЛАВА 22

Теперь спешить было некуда. Иллюзии и надежды на мировое переустройство угасли сами по себе, а жизнь робинзонов изначально нетороплива. Первые недели Влад и Чайка посвятили исключительно себе, что, впрочем, было ничуть не удивительно. Во все времена молодожены стремились во время медового месяца оказаться подальше от родных и близких, но еще никому не удавалось совершить такое далекое свадебное путешествие. Даже Чайка с ее метлой не могла разглядеть в небесах родную галактику, указывая лишь примерное направление, где та должна быть.

Лишь когда наступала ночь Малой Луны, кораблик прокрадывался на Новую Землю, так что, через пару недель Влад и Чайка уже щеголяли в настоящих одевках, а лоскуток, подманенный Владом, грустил в специальной ванночке, потому что носить одновременно две одевки не удавалось еще никому; одевка существо ревнивое, и костюм, состоящий из двух одевок, окажется не просто дисгармоничен, но станет непрерывно враждовать сам с собой.

Планета, которую они выбрали для житья, оказалась уютной и приветливой. Теплые дни, ночи прохладные настолько, чтобы было приятно спать, прижавшись друг к другу. Умеренная сила тяжести и изрядный процент кислорода в чистом воздухе. И, как всегда, никаких признаков разума. Хищники, которых здесь было немало, предпочитали гоняться за знакомой добычей, обходя стороной таинственных двуногих, а травоядные подпускали охотника достаточно близко, чтобы тот мог проявить свои умения и сноровку. Вот только умения и сноровки у Влада не было, а из оружия имелась лишь плазменная пушка, способная спалить степь до самого горизонта, но абсолютно бесполезная в качестве охотничьего ружья.

Так что добытчицей, к вящему огорчению Влада, стала Чайка. Углядев пасущихся зверей, напоминающих не то антилоп со свиными хвостиками и пятачками, не то удивительно грациозных свиней, она восторженно шепнула:

— Сейчас у нас будет мясо! Сто лет не ела хорошего мяса!

— Чем их взять? — спросил Влад, демонстрируя пустые руки.

— Так руками и взять. — Чайка вспрыгнула на метлу и, дико завизжав, ринулась к стаду.

Свинолани завизжали не менее дико и кинулись прочь. Впрочем, уйти от летящего помела у них не было ни единого шанса. Чайка описала круг над бегущими и, выбрав жертву, спикировала на спину одного их животных. Взмахнула кулаком, и трехпудовая зверюшка, оборвав визг, задергалась в траве. Зависнув на мгновение, Чайка ухватила тушу за заднюю ногу и поволокла к оторопевшему Владу.

А Влад и впрямь оторопел. Одно дело — признавать, что подруга может кого угодно скрутить при помощи колдовства, совеем иное — обнаружить, что и кулачок у нее крепенький. Причем настолько, что с небрежной легкостью переламывает хребтину изрядной зверюшке. К тому же и свежевать добычу пришлось Чайке — у бывшего каторжника не было с собой даже перочинного ножичка наподобие того, каким орудовал гранд-майор Кальве. И костер разжигала Чайка с помощью своего помела.

Костер потребовал Влад, сказав, что готовить на колдовском пламени, конечно, хорошо, но настоящий шашлык можно зажарить только над углями. Шашлыки и впрямь получились съедобными, но это слабо утешило Влада. Выходило, что единственная область, где он может проявить себя, — приготовление пищи, то есть дело женское. Вот тебе и сильный пол...

Чайка безошибочно поняла его настроение, она не стала спрашивать, что случилось, а просто присела рядом, приласкалась, а потом чуть заискивающе попросила:

— Влад, а ты не мог бы слетать со мной бирюзовиц половить? А то помело сейчас сытое, а завтра — случись что — пропаду. У меня же никаких запасов не осталось, все в инферно погибло.

Влад с готовностью вскочил и чуть ли не побежал к кораблю.

Бирюзовиц успели нахватать совсем немного, когда Влад почувствовал, как замерла Чайка, задрожав в охотничьем азарте. Он уже давно научился чувствовать Чайку в минуты полета, и ни переборка, ни защитное поле метлы не могли помешать ему.

— Смотри, — зашептала Чайка. — Смотри же!

Влад не видел ничего, но по тону догадался, что Чайка углядела особо желанную добычу.

— Золотой птах? — спросил он почти уверенно.

— Бери выше. Это заряна.

— Ловим?

Влад ни секунды не сомневался, что услышит согласное: “Ловим!”, но Чайка с оттенком восхищения, разочарования и обиды ответила:

— Ты с ума сошел! Смотри, как бы она нас не словила. С заряной даже здесь шуток шутить не стоит. Тетки только рассказывают, будто бы кто-то когда-то заряну словил. Врут небось. Это же силища — побольше твоей пушки, только живая, а значит — умная. В одиночку ее не взять, а толпой ведьмы только своих травить умеют. Сам посуди, поймают они ее толпой, а дальше что? Та колдунья, которой заряна достанется, власть заберет громаднейшую, а остальным фигу покажет. Потому ведьмы вместе только в малых делах выступают. И еще, конечно, если совет прикажет. Только в охотничьих делах совет не указчик. Так и получается, что порой встречают бабы заряну над океаном, а взять не могут — велика добыча. Знаешь, как говорят: “Сколько рот ни разевай, а тыкву целиком не проглотишь...”

Весь этот монолог Влад выслушивал, выписывая немыслимые фигуры вокруг пустого места. Отчасти весь этот пилотаж напоминал сражение с ведьминскими шестерками или полет сквозь инферно, но тогда Влад видел и понимал, что нужно делать, а Чайка покорно выполняла его указания. Сейчас роли поменялись, кораблем управляла Чайка, а Влад, не рассуждая, кидал машину из одного виража в другой.

— Ты что делаешь? — спросил он наконец.

— Силки ставлю.

— Все-таки решила ловить?

— А что делать прикажешь? — плачущим голосом пожаловалась Чайка. — Я, может быть, заряну больше в жизни не встречу. Это же штука редкая, что ж ее — упускать? Ты только осторожней, пожалуйста, лучик не задень. А то она не только нас, ступу спалит — пепла не останется.

“Ничего себе игры!..” — Влад изрядно разозлился. Он готов был рисковать, но только если видит опасность. А сейчас... чистейший космос впереди: ни пыли, ни газа; контроль пси-вектора молчит, гравитационных возмущений — следа нет, а ежели заденешь какой-то неведомый лучик, то останется от тебя одинокая вспышка, зарево на ровном месте. Говорят, бывало, что исчезали разведывательные корабли, не подав о себе никакой вести и не оставив следа. Списывали их на торпедников, а возможно, что виновна была приплывшая с Новой Земли заряна. Черт! Если бы не война и не дурацкое имперское правление, давно бы уже люди обратили внимание на странное явление и, глядишь, докопались бы до его сути, а значит, нашли бы тропку в удивительный мир Новой Земли. А теперь... пропадай бедовая головушка на ловле неведомо чего!

И в то же время Влад знал, что не отступит ни в коем случае. Сейчас ему дана редкая возможность проявить себя мужчиной, и если он отступит, то воспоминание о собственной трусости отравит всю последующую жизнь. Чайка же не трусит, надеется на что-то...

Чайка слышала и понимала каждое, даже невысказанное, слово, малейшее душевное движение Влада. Обычно она позволяла себе слышать только то, что Влад хотел сказать ей, но в моменты опасности, как и в минуты любви, все преграды рушились и двое сливались в одно существо, настолько единое, что Чайка серьезно побаивалась, что потом они так и останутся одним человеком в двух телах. И почему-то с каждой минутой близости страх этот убывал. Срастемся навеки — вот и замечательно, все равно друг без дружки нам уже не жить...

И сейчас Чайка знала, что Влад не заденет жгучих лучей; ведь она эти лучи видит, и, значит, Влад, сам не понимая как, сумеет уклониться от опасности.

У себя дома заряна — небольшое стремительное существо, которое порой освещает зарницами небо над Новой Землей. Дома заряна безопасна просто потому, что никто не поспеет схватить ее и попытаться задержать. А здесь, над океаном, куда порой вышвыривает духов Новой Земли, заряна теряет стремительность, чужое пространство раздувает ее неимоверно, но вся сила заряны остается при ней, в чем очень быстро убеждается неосторожный охотник.

— Ах ты!..

— Что случилось? — немедленно отозвался Влад.

— Силки рвет!

Заряна и впрямь начала недовольно ворочаться. В этом неуютном мире все вызывало неудовольствие, но не заметить новую неприятность она не могла. На мгновение Чайка подумала, что, быть может, Влад прав и бирюзовицы, птах и заряна вовсе не живые, ведь мертвое тоже способно рождаться, расти, сопротивляться внешнему воздействию и умирать, когда придет срок, но потом отбросила эти мысли, как несущественные. Всегда легче думать, что имеешь дело с живым, особенно в ту минуту, когда оно вдруг начинает биться, стремясь разорвать старательно сплетенную сеть.

Кораблик непредставимо быстро сновал округ заряны, набрасывая все новые нити заклинаний, словно паучок, в ловчую сеть которого попал грузовой вертолет. И паучишка ни за что на свете не хотел упустить добычу, которой не мог похвастаться никто из его собратьев.

— Не уйдешь! — шипела Чайка, спешно творя новый аркан.

Вновь он был наброшен удачно, на самое, казалось бы, уязвимое место, и вновь разорван с небрежной легкостью, а ступе пришлось совершать головоломный финт, чтобы уйти от опасности.

Неизвестно, сколько так могло продолжаться, но Чайка вдруг почувствовала, что в битве паучка с вертолетом что-то изменилось. И лишь потом разобрала, что Влад, в унисон с ее собственным шипением, злобно твердит:

— Не уйдешь!

Теперь и Влад видел если не саму заряну, то ее контур, очерченный многими десятками кругов, которые успел совершить катер. Сотни тонн воды, выброшенной двигателями, — ничтожно мало для огромного пространства, на котором они рассеялись, но все же этого достало, чтобы приборы заметили свечение разреженного газа. А быть может, просто подсознание запомнило повторяющийся рисунок в нелепых виражах, так что Владу стала мерещиться огромная шевелящаяся клякса с бледно светящейся оторочкой. И значит, появилась возможность осмысленно биться. Биться уже не ради сохранения собственного достоинства и мужского гонора, а просто для того, чтобы Чайка не оставалась беззащитной перед всякой старухой с метлой.

Внутренним зрением Чайка увидела, как поднимается в сознании Влада темная волна. Это была далеко не та ненависть, что культивировал в подопытных Мирзой-бек, здесь Владу было некого ненавидеть, эта тьма была порождена упрямством, охотничьим азартом и злостью. В самой Чайке тоже с достатком было и злости, и азарта, но вся эта сила превращалась в заклинания, с которыми заряна расправлялась с ловкостью удивительной, а простые безыскусные чувства Влада оказались ей не по зубам. Точно так же порождения инферно, пожиравшие колдовскую суть, пасовали перед простой любовью и обычной ненавистью.

Заряна забилась, затем стала сжиматься все сильнее, стремясь обратиться в точку.

— Ага! — ликовала Чайка. — Не нравится?! Осторожней, Влад, не придуши ее, тихохонько держи! Да смотри, чтобы она коленца какого не выкинула... Ах ты, тварь!..

— Что там? — выкрикнул Влад, не понимающий, как проходит битва, в которой он, оказывается, играет решающую роль.

— Рыпается! Крепче держи!

Теперь все стало на свои места. Держать надо крепче, но тихохонько. Хороший ловец отлично умеет совмещать эти два понятия. До сих пор Владу не приходилось ловить зверье, ни простое — из плоти и крови, ни — тем паче — ментальное, но, видимо, пилот оказался изначально талантлив или проснулся в нем голос предков-охотников, во всяком случае, больше заряне не грозила смерть от удушья, но и никакой возможности для маневра Влад ей не оставлял. Теперь нити заклинаний ложились, оставаясь неповрежденными, и в конце концов паучок осилил чудовищную махину, которая сдалась вместе со всей своей тупой механической мощью.

— Готово, — произнесла Чайка, буднично, словно ловить зарян давно вошло у нее в привычку. — Летим домой. — И только потом призналась: — А то у меня руки трясутся.

— Заряна не вырвется? — спросил Влад, направляя катер к далекой точке, в которую превратилась их звезда.

— Никуда она не денется, пока я не разрешу. Эх, жаль, у меня такой штуки не было, когда я с Вайшей схлестнулась! Сожгла бы стерву — и дело с концом. Да и в прошлом бою — тоже, могла бы разом половину ступ спалить...

— Оставь, — сказал Влад. — Пусть живут. Мир большой, всем места хватит.

ГЛАВА 23

Через несколько недель Влад и Чайка покинули гостеприимную планету и начали откочевывать поближе к обжитым местам. Вкусные свинолани вздохнули с облегчением и вскоре забыли визжащую ведьму и страшный запах шашлыка. Теперь в планах молодой пары стояла необходимость достать компрессор или хотя бы новый комплект заряженных кислородных баллонов, а также обустроить дом, в котором мог бы появиться на свет будущий ребенок. В том, что малыш родится уже в этом году, не сомневались ни Влад, ни Чайка.

Вырастить на островах живой домик, в каких жили обитательницы Новой Земли, до сих пор не удавалось никому, и Чайка тоже потерпела фиаско в этом вопросе, согласившись в конце концов, что лучшим вариантом будет придуманный стариком Якобсоном способ поочередно жить в хижине и рубке звездолета. Однако для постройки хижины тоже нужны инструменты, которых нет на современном истребителе. Хорошо быть Робинзоном, которому море услужливо выкидывает сундуки со всем необходимым, куда как сложнее повторять робинзонаду Якобсона. Современные технологии — ужас, ужас, ужас! Пам-тирам-пам! В этих условиях Влад с радостью согласился кочевать, лишь бы не строить дом голыми руками. Тем более что на полу в рубке появились шкуры пушного зверья, небрежно выделанные, но зато вполне натуральные.

Очередная ночь Малой Луны мерцала над плоской Вселенной. Влад и Чайка торопились подойти как можно ближе к обжитым местам. Игла звездолета сновала из одной Вселенной в другую, словно настоящая иголка, кладущая ровные стежки, выныривая то с лицевой, то с изнаночной стороны ткани. Недаром слово “материя” имеет два столь разных смысла. Вот только у ткани бытия изнаночной стороны нет, всякая сторона лицевая. И шить приходится сразу набело, без примерок, не имея возможности распороть неудачный шов и перешить наново.

Огни на пульте вспыхнули красным, зануд ел зуммер тревоги, и одновременно предупреждающе закричала Чайка. Ветер — непременный признак полета над Новой Землей — ударил с ураганной силой, но на этот раз почему-то сбоку. Влад почувствовал, что корабль сшибло с курса и повело в сторону, словно это не звездолет, а наземный роллер с неопытным водителем, неспособным вывести машину из виража.

Пейзаж, открывшийся внизу, казался порождением мрачной фантазии. Тонкие, напоминающие сталагмиты горы, наклоненные под острым углом к земле, тянули обсосанные пики к центру невероятного катаклизма, который накренил их и оставил стоять, насмехаясь над равновесием и чувством порядка. Больше не было ничего, только горы и беспросветные провалы меж ними. И ветер, который дул в сторону, снося космический корабль в центр воронки, окруженной покосившимися скалами.

Еще не поняв, с чем им довелось столкнуться, Влад прибавил скорость, стремясь удалиться от этого неприятного места. Ветер ударил в лицо с такой силой, что Влад очень скоро понял, что долго так не выдержит.

— Что это? — крикнул он, захлебываясь ветром.

— Уходить надо! — вместо ответа закричала Чайка. — Скорость!

Какая скорость, если каменно-твердый воздух забивает горло, разрывает грудь и, кажется, сейчас выдавит глаза...

Решение пришло мгновенно и словно само собой. Вспомнилось давнее присловье, пришедшее от дедов и прадедов, живших на Старой Земле, с которой еще не ушли ведьмы: “Никогда не дерись с бревном: ты его сломаешь — ничего хорошего не будет, оно тебя сломает — тоже ничего хорошего не будет”. Давно уже никто ничего не строит из спиленных деревьев, а присловье живет, напоминая, что разум дан не для того, чтобы тупо бороться против слепой силы. Влад позволил ветру беспрепятственно сносить ступу к той пасти, что обсосала вершины, и все силы кинул на то, чтобы, двигаясь поперек ветра, набрать нужную скорость прежде, чем пасть сомкнется за ними. Что прячется в пасти, думать не хотелось и совершенно не хотелось попадать туда не по своей воле.

Пелена... прорыв... и перед ними раскинулся космос — дикий и непривычный. Звезд поблизости не было, а далекие галактики казались не точками, а размытыми росчерками, словно во всем мире не осталось ничего, кроме плотного роя комет, стремящихся к общему центру.

Скорость! Мысль эта родилась разом у Влада и Чайки, никто ее не озвучивал, просто летуны удвоили усилия, благо здесь не было чудовищного ветра, способного переломать кости всякому, кто вздумает драться с бревном.

Бежать в мир инферно Влад не пытался, понимая: “это” настигнет их и там, поскольку пронзает все Вселенные, словно стальной штырь кипу бумажных листков. И Влад не горел желанием посмотреть, какой вид примет “оно” в инферно. Значит, уходить надо тут или, сдавшись, проваливаться в глубь черной дыры.

Теоретики много рассуждали на тему, может ли сверхсветовой корабль оторваться и уйти от черной дыры. В теории получалось все, что угодно, а практически люди с такой бедой покуда не встречались. Эманирует ли черная дыра, создавая пространство взамен поглощенного вещества, как изменяется структура времени возле сферы Шварцшильда, и вообще, станут ли гравигенераторы работать там, где понятие гравитации навряд ли имеет смысл?.. Уравнения с таким количеством неизвестных не допускают однозначного решения.

Никакие приборы не могли помочь в эту минуту, поскольку все параметры мироздания были здесь искажены. Чайка потом тоже призналась, что впервые в жизни она не могла сориентироваться и не знала, куда они движутся и движутся ли вообще. Единственный ориентир, оставшийся у пленной пары, — огоньки исчезающих галактик, вернее, длина штрихов, в которые обратились эти точки. И Влад рванулся навстречу кажущимся кометам, стараясь добиться, чтобы полоски стрел вновь обратились в мирные точки. Плотность встречного вещества, которое засасывала черная дыра, была более чем достаточна для форсированного полета, но все же Влад тратил и воду, надеясь, что катер, потеряв лишнюю массу, легче сможет уйти из ловушки. И одновременно он почувствовал, что катер вышвыривает вперед невидимая сила, и понял, что Чайка, стараясь помочь ему, одну за другой сжигает наловленных бирюзовиц, подхлестывая и без того бешено несущийся корабль.

“Заряну побереги!” — хотел крикнуть он, но предупреждение не потребовалось: размазанные хлысты галактик съежились и приняли привычный вид, а, казалось бы, пустое пространство вокруг радужно засветилось, на всех диапазонах вещая, что совсем рядом притаилась невидимая ловушка черной дыры. Саму черную дыру увидеть невозможно, но каждая попавшая в плен частица излучает тормозные фотоны, словно предупреждая всякого, умеющего видеть, что рядом притаилась смерть.

“Интересно, — отвлеченно подумал Влад, — когда мы выдирались из черной дыры, как это выглядело со стороны?”

— Заряну я сберегла, — сообщила Чайка, — а со стороны это не выглядело никак. Просто из ниоткуда явилось темное пятно, и оказалось, что это наша ступа. Кстати, ты заметил, сколько времени прошло? Ночь давно кончилась, так что к Новой Земле не поднырнешь. Придется неделю в ступе куковать.

— Ничего. С воздухом проблем не будет, а что еды не так много, как хотелось бы, то на неделю хватит. В крайнем случае я и попоститься могу.

— Вот еще! Это я могу полгода ничего не есть, а тебе нужно каждый день.

— Нет уж, — возмутился Влад. — Ты сейчас должна есть за двоих, а мне разгрузочный день полезно устроить, а то я скоро в одевку не влезу.

Чайка рассмеялась, представив человека, которому одевка может прийтись не в пору. Влад поймал этот образ карикатурный, но не злой, и тоже расхохотался.

— Отойдем от коллапсара на безопасное расстояние, — сказал он, отсмеявшись, — и ляжем в дрейф. А то ты там у генераторов пригрелась, а я тут скучаю.

— Ага, — согласилась Чайка. — Отойдем на безопасное расстояние и ляжем. В дрейф.

ГЛАВА 24

Так, медленно и с остановками, они подбирались к обжитым местам. Только тот, кто посмеет высунуть нос за пределы ойкумены, знает, как ничтожно мал человек со своими амбициями и претензиями на мировое господство. Песчаная блошка, обустроившая норку в зыбком речном песке, имеет ничуть не меньше прав полагать себя венцом мироздания и повелителем Вселенной, чем гордое человечество, исползавшее малый кусочек одной из миллиардов галактик и кинувшее любопытный взгляд в одну из миллиардов соседних Вселенных.

Когда наконец на экранах высветилась родная галактика и обратилась уже не в абстрактную точку, а рассыпалась окрест роями звезд, прошло очень много времени. Фигурка Чайки округлилась, в глазах появилась мечтательная задумчивость, движения обрели осторожную плавность, так что юная ведьма хотела уже не драться и не переустраивать мир, а сидеть, глядя внутренним взором в себя саму и ждать, предчувствуя небывалое. И когда подошла очередная ночь Малой Луны, а лететь было уже некуда, ибо они прилетели, и встал вопрос, на что потратить часы вседозволенности, Чайка объявила, что ведьминские города подождут, а они полетят в гости к лейтенанту Якобсону. Конечно, старика придется будить, но, думается, он не станет обижаться, особенно когда поймет, почему гости явились за полночь.

На том и порешили. Вылетели заранее и в первую же дозволенную минуту нырнули к Новой Земле. Через час они приблизились к знакомому озеру и уже на подлете увидали неладное.

Не было вросшего в дерн истребителя, давно ставшего неотъемлемой частью пейзажа. Оставался лишь глубокий шрам в земле.

“Улетел? Кинул все и бросился искать пропавших знакомцев? Или, что хуже, привлек недоброе внимание обитательниц Новой Земли? Но зачем ведьмам дряхлый старик, которого уже ни к какому делу не приспособишь? Ведьмы безжалостны, но не злы, очень немногие из них способны на бескорыстную пакость”, — Влад не знал, на каком предположении остановиться и кружил по пустой площадке перед хижиной, ища хоть какого-то подтверждения догадкам. Крошечная луна давала слишком мало света, единственное, что Влад сумел рассмотреть, что почва, там, где из нее был выдран космолет, успела прорасти мелкой травкой, а это значит, что Якобсон покинул эти места довольно давно.

Чайке обманный свет не мешал, поэтому именно она обнаружила раздавленную чужим башмаком плетеную шляпу и втоптанную в землю аудиоклипсу с выдранным из зажимов кристаллом.

Сам Якобсон на такое не посягнул бы никогда в жизни. Значит — чужаки.

— Где же его искать? — недоуменно спросила Чайка, убедившись, что больше никаких следов найти не удастся. Последний месяц часто шли дожди, и площадка между покинутой хижиной и исчезнувшим звездолетом была надежно выглажена водяными струями.

— Там, — Влад махнул рукой в зенит. — Перехватим какую-нибудь ступу и допросим девку с пристрастием. Не может быть, чтобы никто ничего не знал. А потом уже будем решать, что делать дальше.

Не дожидаясь конца ночи, мятежный дракон канул в звездном небе.

ГЛАВА 25

Торпеда, с которой вел переговоры Мирзой-бек, носила красивое, многоговорящее имя Рейжа. Сначала переговоры напоминали скорее пререкания: Рейжа требовала, угрожала и то и дело пыталась кого-нибудь изничтожить. Люди Мирзой-бека давили на то, что деваться Рейже некуда и выбирать она может только между рабством и сотрудничеством. Неожиданную помощь оказал переговорщикам обезумевший гранд-майор Кальве. Неведомо по какой причине он выпустил на волю четыре торпеды, которые еще не были установлены на скоростные катера. А вот характеристики пленниц уже были сняты, так что не составило большого труда узнать, что все четыре беглянки были возвращены уже в следующей партии торпед, предназначенных для обмена.

Это была большая ошибка совета Новой Земли! Рейже популярно объяснили, что с ней случится, если ее выпустят на свободу, и в доказательство позволили пообщаться с одной из беглянок. В результате сразу две ведьмы согласились сотрудничать с людьми и предоставили всю информацию, какую только желал получить Мирзой-бек.

Наступил звездный час его императорского высочества граф-маршала Мирзоя: командование Седьмой опорной базы начало готовить экспедицию в параллельную Вселенную.

Возглавил экспедицию князь-полковник Мелоу, получивший в свое распоряжение императорскую яхту. Девять человек и две ведьмы, не считая той, что изначально была прикована к генераторам. Плюс самое современное исследовательское оборудование и самое убийственное оружие, способное испепелить десяток земель. Вот только Новая Земля, куда инсургентки с натугой протащили тяжелый корабль, оказалась вовсе не планеткой земного типа, а Новой Землей — бесконечной и... плоской, с небесами, которых невозможно достичь, и недрами, о которых и вовсе никто ничего не знал.

Яхта сделала круг над беспредельными равнинами и вынырнула в родной космос очень далеко от опорной базы, так что возвращаться домой пришлось чуть не две недели.

Теперь Мирзой-бек знал, каким образом Кукаш совершал свои немыслимые броски. Вот если бы научиться совершать их без помощи ненадежных союзниц... Или, по крайней мере, сделать их чуть более надежными. Рейжу и Сайту удерживал страх, чувство это, в отличие от любви, хорошо алгоритмизируется, но слишком полагаться на него не стоит. Чайку, как догадывался Мирзой-бек, удерживала любовь, вещь куда более надежная, но которую нельзя планировать заранее. Она приходит, когда ей вздумается, и непременно ломает все планы. Подумать только, какие мелочи порой определяют судьбы империи!

Во время второй экспедиции на Новую Землю императорская яхта была замечена ведьмами. Все-таки она была слишком велика, и никто не спутал бы ее со ступой, летящей по своим делам. Немедленно вокруг незваного гостя зароились ведьмы на помелах и ступах, они спешно выстраивались шестиугольниками, что очень не понравилось князь-полковнику. Картина боя между лейтенантом Кукашем и карательным отрядом жительниц Новой Земли давно была проанализирована, так что Мелоу знал, что правильными шестерками ведьмы идут в бой. И если предположить, что Кукаш действовал во время битвы как надо, то оказываться в центре такого шестиугольника остро не рекомендовалось.

Яхта, сопровождаемая сонмом летящих колдуний, спешно пошла на снижение.

Торжественно ступить на поверхность нового мира и хотя бы в мечтах объявить его собственностью короны, князь-полковнику не удалось. Мать Шайба, уже не в виде изображения, а собственной персоной ожидала Мелоу у самого трапа, и вид ее не предвещал доброго. В такой ситуации лучше не объявлять чужую землю своей, а побыстрее вступить в переговоры.

В свою очередь Шайба была неприятно поражена тем фактом, что головы слизняков оказались защищены проволочными сетками, мертвыми, но мешающими проникать в сознание непрошеных гостей. Конечно, для хорошего аркана сеточка, излучающая зудящий писк, не преграда, но с ходу накидывать аркан на формального союзника Шайба не решилась и вынуждена была беседовать с ним на равных, не зная мыслей и побуждений собеседника.

— Вы вторглись на территорию Новой Земли... — гневно начала мать Шайба.

— Помилуйте, — перебил Мелоу, — но мы не знали, что попадем сюда. Вы ничего не сообщили нам о местоположении Новой Земли, а мы всего лишь проводим плановые эксперименты по внепространственным переходам.

За писком сетки разобрать мысли хитроумного староземельца мать Шайба не могла, так что ей приходилось слушать сотрясения воздуха и самой говорить, впустую сотрясая воздух. Способ этот тяжел и неточен, он порождает огромное количество недоразумений, о которых не подозревают говорящие. В частности, Шайба поняла, что преступник нижайше молит о пощаде, и гнев ее не то чтобы смягчился, но уступил место иным, более прагматичным чувствам.

— Миловать или казнить будет совет, — высокомерно ответила Шайба, — а пока извольте объяснить, что вы здесь искали?

— Мы попали сюда случайно, — повторил Мелоу, — а ищем здесь, как и всюду, сбежавших преступников. В конце концов, вы не дали объяснений, чем закончилась стычка Влада Кукаша с вашими бойцами, и мы не считаем себя вправе прекратить поиски.

— Мы сами не знаем, чем закончилась стычка, — хмуро призналась Шайба, — но здесь преступников быть не может.

— Я бы не утверждал этого так категорично. Новая Земля, насколько мы видим, достаточно велика, чтобы беглецы могли надежно укрыться.

— Их здесь быть не может, — упрямо повторила ведьма. — Я увижу беглую девку, едва она попытается пересечь границу.

— Вам виднее, — согласился Мелоу, породив двумя невинными словами целый каскад превратных толкований, — но сможете ли вы так же надежно определить местоположение Влада Кукаша? Я имею в виду, если он появится здесь в одиночку.

— Как он это сделает?

— Не знаю. Но ведь мы здесь появились... Подобная логика была за пределами понимания колдуньи, и она сдалась:

— Ладно, ищите вашего беглеца. Только я требую, чтобы это происходило под нашим наблюдением.

“Вы в нашем космосе разгуливаете без конвоя”, — строптиво подумал Мелоу, но вслух с готовностью согласился:

— Разумеется! Раз уж так удачно вышло, что мы с вами встретились здесь, то я и сам хотел бы просить вашей помощи. Понимаете, мы покуда не слишком ориентируемся в этих краях, а при вашем содействии дело несомненно двинется семимильными шагами...

Шайба затрясла головой, стараясь освободить мозги от ядовитых паров профессорского словоблудия. Здравомыслия еще хватило на то, чтобы окинуть магическим взором внутренности гигантской ступы, однако ведьм-предательниц мать Шайба обнаружить не смогла. Обе инсургентки, едва на горизонте появились светлые росчерки приближающихся подруг, были спеленаты биоманипуляторами, и теперь возле генераторов светилась не одна, а три сигары торпедных ускорителей. Оно и понятно, корабль очень большой, в одиночку тут, пожалуй, и не справишься. Глупо так транжирить незаменимый ресурс, но учить людей разуму Шайба не собиралась.

Наконец Мелоу закончил приветственную речь, от каковых ведьмы отвыкли напрочь, в то время как князь-полковник был непревзойденным мастером подобных спичей. Монолог заканчивался широким, исполненным гостеприимства жестом в сторону корабельного трапа:

— Прошу!

Подобные приглашения понимаются без перевода; мать Шайба, отдав безмолвный приказ свите, поднялась по ступеням к люку, украшенному бесполезной геральдической символикой. Собственная ступа Шайбы осталась ожидать хозяйку, лейтенант Стае дремал за пультом управления, и в его истерзанном мозгу разума оставалось не больше, чем у улитки.

Яхта и ее окружение — не то конвой, не то почетный караул — плавно поднялись в воздух.

— В свое время мы подкинули преступнику некий предмет, — лекторским тоном вещал профессор Мелоу. — Если начать им пользоваться, он посылает сигнал, который можно уловить с помощью специальной аппаратуры. Там были еще кое-какие функциональные особенности, но они себя не оправдали. А гравитационный сигнал улавливался нашими приборами во время нападения на базу, но внезапно исчез, когда Кукаш обратился в бегство. Как я догадываюсь, это произошло из-за того, что преступная пара бежала в ваш мир.

— Их здесь нет, — в третий раз повторила мать Шайба.

— Они здесь есть! — торжественно возразил князь-полковник. — Вы появились в ту самую минуту, когда мы засекли сигнал. К сожалению, по одной точке взять пеленг затруднительно, но мы делаем все, что можем.

— Что за сигнал?

— Вот, можете убедиться, — Мелоу подвел гостью к экрану, на котором пульсировала голубая точка. — Только учтите, запись идет уже довольно давно, в любую секунду сигнал может исчезнуть.

Ведьма недовольно поморщилась, приложила ладонь к уху, прислушалась и, презрительно оттопырив губу, процедила:

— И это все? Что ж, полетели. Минут через пять увидим, что там у вас пищит.

ГЛАВА 26

В силки попали разом два кролика, но сколько ни ждал лейтенант Якобсон, как ни томил рагу на маленьком огоньке, гости не прилетели.

— Конечно, им не до меня, — полуогорченно бормотал старик, через силу доедая вторую порцию. — Молодость забывчива. Ничего, лишь бы только у них было все в порядке, пам-тирам-пам...

Вечер, как всегда в это время года, был чудесен, но отшельника одолевали смутные мысли. После ужина он не стал мыть котелок, а уселся на пороге хижины, созерцая предзакатное небо. “Радуга миров” попискивала в ухо, второй, подаренный, кристалл был вытащен и лежал на ладони.

— Как-то они там? — в тысячу первый раз риторически вопросил лейтенант-истребитель. — Конечно, я бы на месте командования простил им и побег, и этот глупый налет. На такую девушку невозможно сердиться, ей можно только с радостью прощать все, что бы она ни вздумала сделать. Но кто станет слушать выжившего из ума лейтенанта? Лейтенант Якобсон дает указания дисциплинарной комиссии — представляете, картинка?

Взгляд старческих глаз опустился, остановившись на поблескивающем кристалле.

— А ведь она сказала, чтобы я обязательно прослушал новые песни. Вот прилетят они завтра, и что я отвечу? Поленился, пренебрег... Она велела, а я пренебрег. Решено, я сделаю это прямо сейчас. Офицеру имперского флота не пристало отступать и откладывать решительные действия. Натиск и напор! Пусть враг трепещет!

Беспрестанно повторяя старые-лозунги и призывы, лейтенант Якобсон перезарядил клипсу и запустил самую последнюю песню, ту, под которую Влад Кукаш бомбил Седьмую опорную базу.

Да, это была не психоделическая “Радуга миров”! Слащавое и слегка вульгарное танго заставило одинокого старика плакать.

— Какая музыка! — бормотал он, не замечая текущих слез. — Какая песня! “Домой, домой, любимый мой!” — это про меня. И я жил, не зная, что такие слова уже спеты! Какое высокое искусство, пам-тирам-пам!

Второй, десятый, сотый раз певица уверяла, что она тоскует без лейтенанта Якобсона, и отшельник верил этим словам, горюя и радуясь в такт страстным аккордам.

Вечер был совершенно безветренным, и все же легкий шелест прошел по вершинам деревьев. Якобсон вскинул голову и, не в силах поверить происходящему, принялся протирать глаза, размазывая кулаками слезы.

С вечернего неба опускались корабли. Не один, не два и не эскадрилья, а по меньшей мере эскадра имперского флота. Они двигались медленно и торжественно, четко сохраняя строи — в центре императорская яхта, а кругом эскорт звездолетов-истребителей, выстроенный правильными шестиугольниками.

Якобсон ахнул, вскочил с насиженного места, сорвал с головы свою нелепую плетеную шляпу и, перемазавшись в соусе, напялил остатки шлемофона, в котором так недавно варил обед.

На яхте распахнулся люк, мерцающая кабина гравитационного лифта опустилась к самой земле, из распахнутых дверей вышел невысокий полный человек в парадной форме князь-полковника имперских войск. Лейтенант Якобсон вытянулся по стойке смирно и застыл, с ужасом представляя, как высокий начальник отреагирует на бороду, не бритую уже много десятилетий.

Из истребителей посыпались пилоты. Все как один — женщины в комбинезонах без знаков различия. Каждая сжимала в руках уже знакомый Якобсону предмет — расшарканную метлу. Вот, значит, где служила красавица Чайка до своего побега! Эх, страна родная, надо же дойти до такого непотребства, чтобы девчонок призывать в элитные боевые части! Шестьдесят три года назад такого никто и вообразить не мог. Девушки, если захотят, могут служить в армии, но только в мирное время. Война и женщина — антагонисты, они не могут быть заодно.

Князь-полковник решительным шагом направился к хижине. Якобсон лихо козырнул и приготовился к рапорту. Но штабист не был расположен выслушивать даже самые четкие рапорты.

— Где они? — с ходу прохрипел он.

— Лейтенант Якобсон, Первый истребительный флот! — все же успел доложиться бывший служака.

— Что это за пугало огородное? — осведомилась женщина постарше, безо всяких церемоний приблизившись к князь-полковнику.

— Я бы сам хотел это знать, — ворчливо откликнулся высший офицер. Рапорта он не слышал или не обратил на него внимания.

Из императорской яхты появился молодой человек, судя по внешности, техник или лаборант, то есть лицо, которому в машине такого класса делать явно нечего.

— Ну? — нетерпеливо спросил князь-полковник.

— Это он, — доложил техник, указав на Якобсона.

Князь полковник шагнул вперед и выдернул работающую клипсу из уха отшельника. Контральто умолкло, не допев последний куплет:

“И ты поймешь, что ты живе-е...”

— Откуда это у тебя?

— Господин князь-полковник! Это подарок. Я сейчас не на дежурстве и имею право...

— Откуда это у тебя? Отвечать немедленно! Они были здесь? Где они прячутся?

— Они улетели.

— Куда?

— Они улетели на крыльях любви! — торжественно продекламировал старик,

— Оставьте, Мелоу, — поморщившись произнесла старшая из женщин. — Вы же видите, что он ничего не знает. Я говорила, что преступницы здесь быть не может, а теперь видим, что вашего дезертира здесь тоже нет.

— Но они были здесь, и если это произошло после того, как их видели в последний раз, значит, они живы. Думается, это чучело знает больше, чем хочет сказать.

— Если угодно, я могу его допросить.

— Простите, госпожа Шайба, но этот человек является гражданином Старой Земли и, согласно существующим договоренностям, должен быть немедленно передан законным властям. Мы допросим его сами.

— Ваше право, — голос старухи излучал презрение. — Лейма! — обратилась она к одной из молодых девиц. — Возьми это существо, только осторожно, не повреди, видишь, из него уже песок сыплется. Доставишь его в сектор обмена и передашь, кому там скажут. Когда будешь передавать, узду не забудь снять. Если все сделаешь как надо, там же получишь новую ступу.

— Господин князь-полковник, — подал голос Якобсон. — Люди, которых вы ищете, заслуживают снисхождения. Ошибки молодости и любовь — за это нельзя карать!

Его никто не слушал и никто, кроме юной Леймы, уже не обращал на него внимания. Лейма, улыбнувшись широко и радостно, поудобнее перехватила метлу и плавно взмахнула рукой. Плотная удушающая повязка заставила Якобсона умолкнуть, лишила возможности видеть, слышать, понимать. Отныне можно было только слушаться.

Мелоу вытащил из клипсы кристалл, сунул его в карман, носком лакового штиблета шелохнул валяющуюся на земле шляпу, похожую на дурно сплетенную корзинку. Покачал головой, усмехнулся своим мыслям и пошел к трапу яхты. Теперь кристалл-ловушка полностью отработан, больше здесь нечего искать.

Девчонки с метлами с легкостью выдрали из земли вросший истребитель, Лейма загнала внутрь сумасшедшего робинзона; эскадра готовилась к вылету. Мелоу продолжал кивать, улыбаться и источать доброжелательство. Потом, когда можно будет стать самим собой, то, что он увидел здесь, будет тысячу раз проанализировано и послужит делу империи. А пока он не то почетный представитель земного командования, не то скучающий турист. Не бойтесь меня, дорогие колдуньи, умение плести интриги давным-давно забыто на матушке-Земле и со времен ведовских процессов не получило никакого развития. И даже в мыслях у князь-полковника Мелоу не мелькнёт, что когда-нибудь могучие ведьмы могут раскаяться в излишней доверчивости.

Мать Шайба — не то представительница новоземельной демократии, не то просто скучающая старуха — тоже поднялась в императорскую яхту. Даже не слыша мыслей, она прекрасно понимала все, о чем не смел думать начальник Исследовательского отдела, и заранее просчитывала варианты противодействия планам империи. Получалось настолько стандартно, что даже не интересно. Ведь умение плести интриги не угасло среди ведьм, когда они покинули Старую Землю, а превратилось в изощреннейшее из искусств. Обидно, что для него тут нет области применения.

Одного не учитывала всезнающая Шайба — огромности неповоротливой государственной машины. Людей в миллион раз больше, нежели ведьм, они могут задавить жительниц Новой Земли одним своим присутствием. А раз проникнув на Новую Землю, люди уже не остановятся. Свободными или пленниками, рабами или господами, но они придут и задавят. Впрочем, в той и этой Вселенных всегда есть куда бежать.

Армада, оставив внизу разоренное жилище, поднялась в небо. По-прежнему они двигались боевыми шестиугольниками, только чуть в стороне летела игла истребителя на котором когда-то воевал лейтенант Якобсон. Старый боевой корабль, сошедший со стапелей без малого век назад. Но, как верно заметил его пилот: “Вы думаете, в нем что-нибудь испортилось? Все в порядке, все исправно, ничто не проржавело и не разрядилось”. И даже прежний пилот сидит на своем месте. Вот только жесткая узда лишила его сил, воли и всякой возможности шевельнуть хотя бы мизинцем без приказа наездницы.

Что-то мучило лейтенанта Якобсона. В простом и понятном мире нечто сдвинулось, сгинуло, пропало... И лишь потом старик понял, что в ушах его больше не звучит навязчивый мотивчик “Радуги миров”. Кристалл, с которым он успел сродниться, лежит в нагрудном кармане, но клипса валяется внизу, брошенная небрежным князь-полковником.

— Пам... — произнес Якобсон, — тирам... пам...

Слова не складывались в привычный узор, мотив намертво выпал из памяти.

Уверенным движением старик повел звездолет на посадку. И немедленно в мозг, в самую душу вонзился приказ: “Вверх! Как можно быстрей вверх!”

Этого ощущения немыслимой тяжести, головной боли, безразличия и неспособности соображать лейтенант Якобсон забыть не мог. Именно его шестьдесят лет кряду он старался заглушить неумолчным наигрышем “Радуги миров”. Но сейчас спасительная музычка покинула его. Руки сами выполнили чужую команду, истребитель снова рвал вертикально к недостижимым небесам, а совсем рядом на экране была уже не одинокая торпеда, а десятки кораблей-призраков. Теперь, сквозь призмы боевой оптики, Якобсон ясно видел, что перед ним не земные истребители, а враги. Они окружили личную яхту его императорского величества и вели ее куда-то в свое мерзкое логово.

Истребителя торпед учат прежде стрелять и лишь потом заботиться о собственной жизни. Немногие воспринимают эту злую науку, но ему ничего другого не оставалось. Они схватили императора! Они хотят схватить лейтенанта Влада и Чайку!! Они отняли его клипсу!!! За такое нужно мстить.

Выстрел плазменной пушки за пределами атмосферы почти не заметен, но в плотном воздухе он напоминает извержение вулкана. Пылающий смерч снес разом несколько призраков, разрушив безупречный строй и вызвав панику среди уцелевших. Лейма, примостившаяся возле генераторов, завизжала нечеловечески и рванула узду, но старого лейтенанта уже не могла остановить никакая узда. Красиво, как на стрельбах, он выпустил второй заряд по самому густому скоплению призраков. За тонкой обшивкой корабля бушевал огненный ад, стреляющий в плотной среде бьет и по самому себе, но это интересовало Якобсона меньше всего. Безжалостно натянутая узда раздирала старческий мозг, парализовала дыхание, остановила биения сердца, но пальцы еще работали, подчиняясь навеки заученному ритму...

Третьего выстрела обшивка не выдержала. Взрыв испарил непокорный корабль, обратив лейтенанта Якобсона в облачко пара и мельчайшей пыли, которая вечно будет опускаться на такую близкую, ждущую землю.

“Домой, домой, любимый мой! Пам-тирам-пам...”

ГЛАВА 27

Кто ищет, тот всегда что-нибудь найдет, хотя порой и не то, что искал. Гравигенераторы во время работы воют столь отчаянно, что всякая ведьма может с легкостью обнаружить летящую ступу на расстоянии светового года. Решив отловить языка, Влад и Чайка отправились в густонаселенную часть галактики, где можно было не выискивать потенциального информатора, а выбирать его среди летящих одиночек. И как-то само собой получилось, что охота началась в Седьмом секторе, более известном на Старой Земле как провинция Великая Ньянма, ведь именно туда было проще всего вынырнуть, покинув разоренное жилище лейтенанта Якобсона.

Одиноко летящую ступу они углядели уже через несколько часов. Судя по скорости, ступа и ее хозяйка торопились куда-то по своим делам. Опасаясь, что встреченная ведьма нырнет к Новой Земле и станет недостижимой, охотники ринулись наперерез. Однако жертва не собиралась скрываться ни от глаз Чайки, ни с экранов Влада. И лишь подойдя достаточно близко, они поняли, что преследуют не ведьму, а скоростной истребитель империи.

— Что делать будем? — спросил Влад, не отрываясь от приборов.

— Берем!

Ответ ничуть не удивил Влада. Было бы странно, если бы Чайка отказалась от преследования, позволив дракону лететь по своим делам.

Запоздало вздохнув об отсутствующем шлемофоне, Влад включил передатчик.

— Эй, на борту, далеко собрался?

— Привет! — донесся из динамика голос пилота. — Кто таков?

— Лейтенант Кукаш, — честно представился Влад.

— Что?.. — очевидно, пилот дракона слыхал эту фамилию. — Кукаш? Тебя же повесили по приговору трибунала!

— В наше время пилотов не вешают, — возразил Влад. — Приговаривают к смерти, а потом посылают на задания, с которых не возвращаются. А я вот выжил.

— Поздравляю, Кукаш, — отозвался пилот, а потом, спохватившись, представился: — Капитан Родригес, Седьмая опорная.

На Седьмой базе было всего четыре скоростных истребителя, пилоты, летавшие на этих кораблях, менялись, но Влад был совершенно уверен, что капитана Родригеса среди них нет. Среди истребителей и разведчиков было несколько лейтенантов Родригесов, фамилия это самая обычная, не то что Кукаш. Одного Родригеса Влад даже знал лично. Возможно, кто-то из этих лейтенантов отличился за последнее время.

— Давно в капитанах? — спросил Влад.

— Две недели, — в голосе Родригеса звучала гордость. — Еще ни разу на задание не вылетал, обкатку провожу. Не машина, а мечта, слаще, чем девушку обнять.

— Понятно... — многозначительно протянул Влад. — В этом ты прав, ты даже не представляешь, насколько ты прав.

Два идущих на сверхсветовой скорости корабля неуклонно сближались. По космическим меркам они уже давно встретились, и сторонний наблюдатель, ориентирующийся на гравитационные возмущения, обнаружил бы на своих экранах не две, а всего одну точку. Но корабельная оптика, бесконечно слабая по сравнению с орбитальными телескопами, еще не могла различить летящий параллельным курсом корабль.

— Здесь ты что делаешь? — поинтересовался Родригес. — А то курсы у нас опасно близкие, смотри, смертник, начальство обоим голову снесет. Тебе-то что, а мне свою жалко...

— Рандеву у меня тут назначено, — отчетливо произнес Кукаш. — С тобой.

— Не понял... — всполошился капитан. — Я такого задания не получал!

В следующую секунду он поперхнулся, увидав наконец на оптическом экране своего собеседника.

“Давай!” — скомандовал Влад Чайке.

— Порка мадонна! — успел чертыхнуться капитан Родригес. — Призрак!..

Затем кинутый Чайкой аркан заставил его захрипеть и умолкнуть.

Вообще-то аркан — штука грубая. В пространстве, где ведьме ничто не мешает, его можно накинуть с расстояния в несколько километров, но и тогда трудно предсказать, как поведет себя жертва. Подавляющее большинство заарканенных продолжает сражаться, и порой довольно успешно, несмотря на то что аркан крайне ограничивает возможности пилота. Кто-то пытается бежать (эти cpaзу обречены), другие отчаянно маневрируют (их стараются утащить к Новой Земле), третьи палят в белый свет, как в копеечку, четвертые размахивают манипулятором, не позволяя ведьме приблизиться. А вот делать все разом травмированный пилот уже не может.

Родригес отрыл огонь.

Человеческий глаз не замечает сгустков плазмы в вакууме, а вот ведьмы видят их превосходно. Боезапас у истребителя ограничен исключительно мощностью реактора, так что ожидать, пока стрельба утихнет, может лишь опорная база, смиряюшая свихнувшегося пилота.

Маневрируя и ускользая от выстрелов, корабль Влада приблизился к противнику вплотную, так что оказался в мертвой зоне. И здесь Чайка совершила поступок, который ее бывшие подруги не могли бы представить и в страшном сне. Вместо того чтобы изо всех сил удерживать аркан, стараясь вымучить подловленную ступу, она попросту выпустила его из рук. Заклинание, лишившись подпитки, истаяло в несколько секунд, и Родригес обрел свободу. Немедленно на борту истребителя распахнулся люк, и выстреленный биоманипулятор облапил борт Владова корабля.

Никакого вреда корабельной обшивке язык причинить не мог, а Чайка предусмотрительно оставалась внутри до той самой секунды, когда Влад, влетев в амбразуру чужого истребителя, вручную отключил управление биоманипулятором. Еще одно заклинание вновь повергло Родригеса в шок (с такого расстояния уже возможно было наложить узду), так что Влад мог спокойно хозяйничать в техническом отсеке. Он задраил амбразуру, заполнил отсек воздухом (чужих баллонов не жаль!) а затем Влад и Чайка объявились в рубке. Чайка, уловив желание Влада, сдернула с пленника узду, так что капитану Родригесу вернулась способность соображать и действовать.

— Привет! — не давая Родригесу опомниться, заговорил Влад. — Я же предупредил, что у меня с тобой встреча. Ты чего палить начал?

Капитан затряс головой, потом выдавил, словно оправдываясь:

— Призрак...

— Какой призрак? Ты на экраны-то глянь, где там хоть один призрак?

Вообще-то устав не предписывал так разговаривать со старшим по званию, но в горячке боя лейтенантам и не такое сходило с рук. Когда говоришь со штабным, об уставе следует помнить ежесекундно, а со своим братом, боевым офицером, — куда проще. К тому же капитану Родригесу было не до субординации и не до привидевшихся призраков: в рубке появилась Чайка.

— Порка мадонна! — ошеломленно пробормотал Родригес. — Лейтенант, что надо сделать, чтобы тебе позволили летать с таким экипажем? Начистить харю гранд-майору? Так это я мигом!

Влад понимающе улыбнулся. Этот Родригес не был его приятелем, он и вовсе входил в другое подразделение, но даже среди миллионного населения опорной базы некоторые физиономии могут примелькаться, и у капитана была как раз такая внешность. На его лице было прямо-таки написано: “Без женщин жить нельзя на свете, нет!” И не то чтобы капитан был записным сердцеедом, но едва на расстоянии ста парсек объявлялась пара стройных ножек и широко распахнутых девичьих глаз, как Родригес терял сон и покой. И сейчас, увидев Чайку, он разом забыл и о призраке, и о сражении неясно с кем, и о непонятной миссии Кукаша.

— Мадмуазель, — выдохнул капитан, поклонившись неожиданной гостье. — Меня зовут Мануэль Родригес. Я счастлив видеть вас, я сражен...

— ...и охромякнут, — закончил Влад. — Капитан, мы к вам по делу.

— Слушаю, — откликнулся Родригес, по-прежнему не сводя глаз с Чайки.

— Дело в том, что все мы оказались жертвами самого гнусного обмана... — начал было Влад, но тут же осознал, до какой степени неубедительно прозвучат все слова. Действительно обман, действительно гнусный, но Родригес не поверит и расслышит лишь напыщенный пафос. Насколько легче разговаривать молча, когда непроизнесенное слово подтверждается зримым движением души! И Влад решился: — Я не буду ничего рассказывать, — произнес он. — Я просто покажу.

“Ты сможешь удержать ее, когда я сниму манипулятор? — молча спросил он Чайку. — А то я боюсь, что пленница для начала поотрывает нам головы и разнесет вдребезги корабль”.

“Пальцем она не шевельнет”, — также беззвучно ответила Чайка.

Все трое прошли в технический отсек. Капитан Родригес ожидал увидеть пришвартованный к своему истребителю корабль Влада, но люк амбразуры оказался задраен, так что было совершенно неясно, как облаченные в легкие комбинезончики гости оказались внутри звездолета. Влад подошел к генераторам, сорвал пломбы с блока малого манипулятора и только теперь обнаружил, что никаких систем управления здесь нет. Возможность освободить торпеду попросту не предусматривалась конструкторами.

— Капитан, у вас есть ножик? — спросил он Родригеса. — А то эту штуку нельзя отключить, только перерезать.

— Вы с ума сошли! — в голосе Родригеса звучало неподдельное возмущение. — Это же торпеда! Взорвемся к свиньям собачьим!

— Это не торпеда, это женщина. И вы ее мучаете, заставляя таскать на себе всю эту махину.

Родригес замер было в нерешительности, но Чайка, мило улыбнувшись, протянула руку. Ей даже не пришлось применять магию, разве что самую капельку, — щеголеватый капитан поспешно достал складной нож и вложил его в протянутую ладошку.

Ах, как не хватало такой безделушки Владу во время дикой жизни на разных планетах! Что делать, каторжнику офицерский нож иметь не полагается. Как жаль, что потом ножик придется отдать... Надо было просить у Мирзой-бека вместе с клипсой еще и перочинный нож.

Упругая псевдоплоть с легкостью поддалась лезвию, Влад одним рывком сорвал с мерцающей сигары обессилевший манипулятор и поспешно отшагнул в сторону. Хотя никаких эксцессов не произошло: либо пленница была до предела измучена, а верней, что Чайка оставалась настороже и не позволила освобожденной ведьме ничего предпринять.

Там, где только что грозно светилось страшное оружие торпедников, объявилась исхудавшая девичья фигурка.

— Так... — недобро улыбнувшись, произнесла Чайка. — Начинаются дни золотые. Ты что же, подруженька, так и будешь за мной по всем мирам гоняться?

Каина, а это оказалась именно она, сумела, опираясь на метлу, встать на ноги. Лицо ее было бледным, руки дрожали. Возможно, она и сейчас попыталась бы нападать, но Чайка предостерегающе подняла руку, и Каина попятилась. Она не издала ни единого звука, хотя Влад отчетливо различил испуганный вопль:

“Не надо!..”

“Тогда веди себя смирно, — предупредила Чайка. — Рыпнешься — в порошок сотру”.

Что такое ведьминские порошки и как истирают в порошок собранных червей и гадов, Чайка рассказывала, так что Влад ничуть не удивился, что с этой минуты Каина рыпаться не пыталась. Кто его знает, какие порошки может изготовить злая ведьма из бывшей подруги? А что Чайка это может, в том Каина не сомневалась: кто способен скрутить заряну, для того в мире невозможного нет.

— Заряну продемонстрировала? — на всякий случай уточнил Влад.

— Ага.

Ведьмы, когда нужно, могут говорить непредставимо быстро. Уроки риторики уместны лишь в беседах с членами совета, так что через полминуты Чайка уже знала всю печальную историю Каины. Влад на первое время удовлетворился обещанием, что потом ему все расскажут. А Родригес стоял дурак дураком и, глядя на чудо превращения, свершившееся на его глазах, гулко сглатывал слюну и слабым голосом поминал свинскую богоматерь. Наконец, когда Каина выкрикнула что-то неразборчивое и громко, в голос, разревелась, капитан не выдержал.

— Не плачьте! — закричал он, кинувшись вперед. — Ваши беды кончились, клянусь честью!

Даже впав в истерику, Каина не забывала о чудовищной силе соперницы и о ее жутковатом предупреждении. Иначе душевный порыв Родригеса стал бы последним в его жизни. А так ведьма лишь слегка оттолкнула непрошеного защитника, и хотя Родригес всем телом врезался в стену, но жив остался.

— Тихо!.. — зловеще пропела Чайка, и стало тихо. Каина замерла от страха, Родригес приводил в порядок ушибленные чувства, а Влад просто понимал, что сейчас лучше не вмешиваться.

— Все стоят на месте, — командовала Чайка, — никто не двигается. Когда будете говорить, помните золотое правило: “Где больше двух — говорят вслух”. Это к тебе относится, Каина. Прошу учесть, что эти люди могут понять только мысль, направленную непосредственно на них. Кстати, подруженька, эти странные существа — мужчины. Те самые, сказочные. Если сказка со счастливым концом, именно они становятся прекрасными принцами.

Каина метнула мгновенный взгляд в сторону Влада и Родригеса, но поскольку до счастливого конца было еще очень далеко, то ничего прекрасного она не обнаружила.

— Влад, — приказала Чайка, — объясни своему товарищу, что происходит. А то он единственный не понимает совсем ничего.

— Вот что, — проговорил Влад, подойдя к Родригесу и помогая ему подняться. — Слушай внимательно и запоминай, а то потом неприятностей не оберешься. Хотя их и без того подвалило тебе выше крыши. Прежде всего запомни: никаких торпедников нет и никогда не было. Все эти триста лет мы воюем вот с этими девочками, которые когда-то, давным-давно, улетели с Земли. Не сами эти девчонки, конечно, а их прабабки. Они приняли наши звездолеты за каких-то космических зверей и устроили на нас развеселую охоту. Им это было нетрудно, потому что это не просто девушки, а ведьмы. Знаешь, кто такие ведьмы?

Родригес икнул, не то соглашаясь, не то просто приходя в сознание.

— Но это еще не все, — продолжил Влад. — С тех пор, как мы научились ловить торпеды, мы начали использовать этих девочек в качестве ускорителей на наших кораблях. Это страшная пытка, так что не жди, что вот она, — Влад кивнул на Каину, — воспылает добрыми чувствами по отношению к тебе. Сколько, ты сказал, летаешь на скоростном истребителе? Две недели? Так вот, целых две недели ты мучил девятнадцатилетнюю девчонку, заставляя ее таскать на себе всю массу космического корабля. К тому же любое прикосновение биоманипулятора для ведьмы то же самое, что для тебя хороший удар током. Никакой садист не смог бы додуматься до такого.

— Я не знал... — пробормотал Родригес.

— Раньше этого никто не знал. Но теперь это известно и нашему командованию, и старым ведьмам на Новой Земле. Только они дружно сочли такое положение нормальным. Ведь колдуньи тоже ездят верхом на людях. Ведьма парализует пойманного пилота, словно оса добытую гусеницу, и десятки лет попавший в рабство астронавт катает свою хозяйку. Мы двое, — Влад кивнул на Чайку, — нарушили этот порядок. — Мы летаем вместе, а не друг на друге. И поэтому власти двух вселенных назвали, нас преступниками. Мы оба приговорены к смерти: она — советом ведьм, а я — трибуналом. Кстати, вас обоих это тоже касается.

— Что?

— Вы оба приговорены к смерти.

— Каина не приговорена, — поправила Чайка. — Ее поймают и вновь продадут в рабство людям. Один раз она уже сбежала из вашей базы, и, тем не менее, она снова здесь.

— Ничего не понял... — проговорил Родригес. — Кто “мы”, и почему к смерти?

— Да, вы же еще не знакомы! — Влад Кукаш сделал широкий жест. — Мадмуазель Каина, позвольте представить вам капитана Родригеса. Это один из обитателей ступы, какую вы мечтали захомутать, чтобы с удобствами летать над океаном. Вынужден вас огорчить: это не слизняк и не брюхоногий моллюск, а такой же человек, как и вы. Он не владеет магией, но у него есть другие возможности, недоступные вам. Капитан Родригес, позвольте представить мадмуазель Каину, потомственную ведьму, чьи предки улетели с Земли тысячу лет назад. Именно эту девушку вы называли торпедным ускорителем и эксплуатировали последние две недели. Прошу любить и жаловать.

Вид Каины не обещал в будущем ни любви, ни жалования, а на Родригеса было просто жалко смотреть.

— Так вот, — неумолимо продолжал Влад, — тебя, капитан, если ты окажешься на базе, отдадут под трибунал за порчу и разбазаривание ценнейшего имущества. Речь идет о торпедном ускорителе. Впрочем, прощение можно заслужить, если ты вновь спеленаешь ее биоманипулятором и сдашь на базу под расписку...

Глаза Каины полыхнули, побелевшими пальцами она вцепилась в древко метлы.

— Нет! — отчеканил Родригес, не замечая приговора, написанного во взоре своей недавней пленницы. — Ни за что! Я разнесу эту чертову базу к свиньям собачьим. Мадмуазель, больше никто и никогда не посягнет на вашу свободу! Я обещаю вам это!

— Значит, домой тебе, капитан, возврата нет. Тебя там ждет трибунал, ее — рабство.

— Псу под хвост такой дом и такую службу! Получается, что я был палачом, издевался над девушкой... И они это знали?

— Знали. С Мирзой-беком я разговаривал лично.

— Я его повешу! — прорычал Родригес, хватаясь почему-то за перочинный нож.

— Не ты первый, капитан. Вешать Мирзой-бека — большая очередь. Теперь, Каина, что касается твоей судьбы... Впрочем, думаю, это лучше разъяснит Чайка, а то я не знаю в подробностях, что там у вас произошло. Чайка, расскажи, а мы трое послушаем.

— Значит так, — Чайка демонстративно обращалась к одному Владу. — На Новой Земле приняли новый закон. Неудачниц — тех ведьм, что разрядили метлу, но не смогли ничего добыть над океаном, — теперь скармливают ступам. А если ведьма до двадцати лет так и не вылетела с Новой Земли — есть и такие домоседки, — то она должна в течение десяти лет родить не меньше шести детей. — Чайка улыбнулась и пояснила: — Я так понимаю, что совет собирается выиграть у вас демографическую войну. Что значит “скормить ступам” — это понятно. Старшие ведьмы отдают неудачницу в рабство людям. Каина уже отведала этого торта и больше не хочет. Не знаю только, чем люди расплачиваются за такой товар.

— Ступами, — первый раз выдавила слово Каина. — Сотни, тысячи ступ... У любой дуры теперь есть своя ступа, одна я... — И Каина снова разрыдалась.

— Не надо плакать!.. — взмолился из своего угла не смеющий приблизиться капитан Родригес.

— Вот теперь все понятно, — резюмировала Чайка. — Бывшие враги договорились и напропалую торгуют собственными народами. Когда-то ради свободы наши прабабки бежали со Старой Земли. Куда бежать теперь?

— Не знаю, — проговорил Влад. — Но на Старую Землю возвращаться нельзя.

— Я обращусь к императору! — хрипло сказал Родригес.

— Попытайтесь, — Влад пожал плечами. — Меня отказались выслушать даже после того, как я разбомбил базу и отправил на тот свет граф-маршала Мунса.

— Так это был ты?

— Это были мы, — Влад кивнул на Чайку. — Именно после того, как мы рассказали правду Мирзой-беку и совету ведьм, те договорились о торговле живыми людьми. Я не верю, что мы найдем помощь хоть у императора, хоть где бы то ни было. И пытаться что-либо изменить в этом миропорядке — бесполезно. Власть потому и называется властью, что хочет не помогать людям, а владеть ими. Так что вам остается одно — последовать нашему примеру.

— Пойти в рабство к вам? — проскрипела Каина. — Вот уж дудки! Лучше сразу спускай свою заряну с цепи.

— Ой, подруженька, — не осталась в долгу Чайка. — Да я ни за какие коврижки не соглашусь с тобой дело иметь. Проваливайте вы оба на все четыре стороны...

— Погоди, — остановил перебранку Влад. — Я еще не кончил говорить. Так вот, вам остается только последовать нашему примеру: жить вдвоем, скрываясь и от людей, и от ведьм.

— Жить вот с этим? — Каина повела мизинцем в сторону замершего Родригеса. — Терпеть его рядом после того, что он делал со мной?

— Да. Есть такая наука — умение прощать. Кто не освоит этой науки, тот не сможет ни жить, ни умереть по-человечески.

— Мне это и не надо. Я не человек, я — ведьма!

— Это нужно всем. Все мы: пилоты, ведьмы, мужчины и женщины — в первую очередь люди. Конечно, когда мы уйдем отсюда, ты сможешь отомстить своему обидчику. Сможешь накинуть на него узду, мучить его и даже убить. Хотя убивать его ты не станешь, ведь тогда у тебя не будет ступы. Но потом ты жестоко раскаешься в своих делах. Ты останешься одна, всегда, везде, во всякую минуту. И твоя злость сожжет тебя саму. Нужно быть философом и очень добрым человеком, чтобы выдержать шестьдесят три года одиночества. Кроме того, вместе люди могут куда больше, чем по раздельности. Вы двое смотрите, а мы с Чайкой сейчас покажем вам, как надо летать.

ГЛАВА 28

Почти сутки Влад и Чайка натаскивали насильно сведенную пару, показывали, что и как следует делать, а чего нельзя ни в коем разе. И, наконец, попрощавшись, улетели.

Родригес и Каина остались вдвоем.

В корабле воцарилось молчание. Сначала след Владова корабля исчез с экранов, потом его перестала различать и Каина. Тишина стотонным прессом давила на психику, казалось, еще немного, и дело кончится взрывом, бессмысленной вспышкой разрушения, но Родригес нашел в себе силы нарушить молчание:

— Что я могу сделать для тебя?

— Ничего. Убраться в эту — как ее? — рубку, в нору свою, и не высовываться оттуда никогда! Видеть тебя не могу!

Мануэль Родригес покорно перешел в рубку и задраил люк. Сел в кресло, скорчившись, подперев тяжелую голову кулаком. В такой позе сидит древняя скульптура, которую люди называют Мыслителем. Но мало кто знает, что Мыслитель — лишь часть огромной композиции “Врата ада”. О чем можно думать, на что надеяться, сидя на пороге ада? Надежда умирает последней, но умирает она именно здесь.

— Каина! — позвал Родригес. — Если я буду нужен — скажи.

Каина не ответила. Сжавшись в комок, подперев голову кулаком, она молча; безнадежно плакала.

ГЛАВА 29

На этот раз никаких ревизоров на Седьмую базу послано не было. Граф-маршала Мирзоя (частица “бек” в официальных документах отсутствовала) попросту вызывали в ставку для отчета его императорскому величеству. Обычно командующие сами напрашивались на прием, мечтая получить дополнительные средства, титулы и льготы. Разве что покойный маршал Мунс, который действительно доводился кузеном государю, позволял себе демонстративно не появляться в столице.

Что касается Мирзой-бека, то он уже был готов к любым неожиданностям и отправился на аудиенцию во всеоружии. Мать Шайба сдержала обещание, предоставив союзнику всю и всяческую помощь. К сожалению, это было так просто и неинтересно, что ведьма даже жаловалась подругам по совету, что напрасно ввязалась в историю, не обещающую ничего, кроме скуки.

Хитрость заключалась в том, что на Землю (на Старую Землю, как сказала бы ведьма) новый советник мог прибыть сам-друг с кем-нибудь из своих советников. Официально у Мирзой-бека было четыре скоростных истребителя, каждый из которых, кроме пилота, мог взять еще одного пассажира. Но два корабля обязаны были постоянно находиться на дежурстве. Итого, считая пилотов, прилететь могли четыре человека. Прямо скажем, не слишком пышная свита. Другие наместники ради такого случая содержали в столице богатые особняки, полные слуг, доверенных сотрудников, а заодно и доносчиков, снабжавших ставку всей необходимой информацией. Живя в столице, трудно всерьез работать на региональные власти. Мирзой-бек, выучившийся на медные деньги и за богатством не гнавшийся, собственного дома и слуг на Земле не имел и, словно простой путешественник, остановился в гостинице. Впрочем, отель он выбрал самый фешенебельный, а номер — самый роскошный. Апартаменты эти были напичканы аппаратурой слежения, по поводу чего бывший начальник Особого отдела не преминул издевательски пройтись. Выковырнув ногтем первый попавшийся жучок, Мирзой-бек укоризненно произнес:

— Коллега, вы должны знать, что я профессионал. К чему такая грубая работа? — а затем вернул электронного соглядатая на место.

Подобный поступок никак не входил в планы столичных особистов. По их мнению, Мирзой-бек должен был обнаружить всю тупо припрятанную и на сто лет устаревшую аппаратуру, а затем, чувствуя себя в безопасности, спокойно обсуждать с советниками свои планы. Тем более что советники у Мирзой-бека были удивительные.

Некогда курсант Мирзой получил неплохую пилотную подготовку, и теперь один из скоростных истребителей он привел собственноручно, а в качестве пассажира привез своего старого слугу Хакима. Этот человек давно был на заметке у компетентных органов, и за ним до такой степени ничего не числилось, что это не могло не внушать подозрений. Встречающим Хаким не был представлен. Этого следовало ожидать (ну кто станет на глазах у телехроники и журналистов представлять своего камердинера камергерам его величества?), но подозрения встречающих от того лишь усилились. Второй истребитель, как и следовало ожидать, пилотировал начальник собственной службы безопасности, а вот его пассажир, вернее — пассажирка, вызвала толки и пересуды не только среди компетентных лиц, но и по всей столице. Худая пожилая дама, обряженная в нелепый комбинезон канареечного цвета, вышагивала босиком, а за спиной у нее, словно ископаемая берданка, торчал продолговатый предмет, скрытый от посторонних глаз бумазейным чехлом.

Госпожа Шайба была представлена как начальник аналитического отдела базы. Никакого аналитического отдела в штатном расписании не числилось (каждый отдел имел свою аналитическую группу), и уж тем более никто из столичных кураторов провинции Великая Ньянма слыхом не слыхал ни о новом отделе, ни о подобном начальнике. Ситуация складывалась анекдотическая, но сведущие люди знают, что самые серьезные последствия проистекают из самых дурных анекдотов.

На следующий день по прибытии Мирзой-бек был приглашен на аудиенцию, и в это же самое время служба безопасности послала своих сотрудников арестовать Хакима и Шайбу. Расчет был на то, что командующий начнет дергаться и наделает ошибок, выдав себя с головой. Кроме того, допрос близких к Мирзой-беку людей мог прояснить, наконец, невразумительную ситуацию. На последнее надежд было немного, столичные особисты понимали, что Мирзой-бек не лыком шит и, скорей всего, зная, что на допросе никакой тайны скрыть невозможно, не станет брать с собой людей, допущенных к настоящим тайнам.

Увы, неудачи преследовали службу безопасности с самых первых шагов. Хакима арестовали, привезли к дознавателю, без долгих слов вкатили ему препараты правды, после чего дряхлый старик мирно уснул, и добудиться его смогли лишь на следующий день. Единственное, что успел выяснить следователь, что с восточным домом Хаким, а судя по всему, и сам Мирзой-бек, не имеют никаких связей уже лет тридцать. С Шайбой конфуз вышел еще более полный. Группа захвата вернулась, доложила о выполнении задания, но никого не привезла. Когда агенты появились в номере и вознамерились взять босоногую старуху под микитки, она с легкостью увернулась от сноровистых рук и гневно вопросила:

— Что это значит?

— Нам поручено арестовать вас, — покорно отрапортовал старший.

— Кем? — начала допрос “начальник аналитического отдела”.

Особист, обученный сопротивляться любым формам психического давления, послушно ответил, кем именно дано распоряжение об аресте.

— Ступай и доложи своему начальнику, что задание выполнено, — приказала Шайба, нежно поглаживая чехол, в котором прятался неведомый агрегат.

С тем группа и отбыла восвояси, а Шайба таинственным и непостижимым образом оказалась вместе с Мирзой-беком на аудиенции у императора.

Там все и вовсе пошло наперекосяк. Нет нужды описывать торжественный прием у его императорского величества, поскольку всякий нормальный подданный видал эту церемонию в кадрах кинохроники. Но на этот раз извечный распорядок был грубо нарушен. Его величество, выйдя к собравшимся, прочел рескрипт, утверждавший Мирзой-бека в должности, благосклонно улыбнувшись, назвал дальнего родственника кузеном и уже собирался уйти, когда Мирзой-бек негромко произнес:

— Ваше величество, мне нужно поговорить с вами наедине.

Император приподнял бровь, но, к удивлению знавших его, не повернулся молча, чтобы уйти, а кивнул, дозволяя наглецу пройти во внутренние покои. И почему-то следом за Мирзой-беком в распахнутые двери прошла и босоногая старуха, а стража, буффонадно наряженная, но более чем эффективная, никак не отреагировала на подобное самоуправство. И если бы только стража!.. В эту минуту под контролем скучающей старухи находились едва ли не все правительственные структуры. Конечно, мать Шайба, несмотря на всю свою силу, в одиночку никогда не сумела бы совершить такое, но сейчас через ее метлу, раскаленную от напряжения, текла сила нескольких тысяч ведьм, решивших поучаствовать в увлекательнейшем занятии: государственном перевороте на Старой Земле.

Император и Мирзой-бек уселись в мягкие кресла друг напротив друга, Шайба осталась стоять. Некоторое время они молчали, и стороннему наблюдателю могло показаться, что ничего не происходит. Затем император негромко, обыденным тоном произнес:

— Я так понимаю, что я свергнут. Меня казнят?

— Что вы, — в тон повелителю ответил Мирзой-бек. — Вы же не казнили меня когда-то. Вы даже дали мне образование. Кем бы я был, не обрати вы на меня внимание? Историком, заштатным профессором в заштатном университете, человеком, который изучает свершения давно умерших великих людей, но сам ни на что не способен. А вы не оставили мне иного пути, кроме занятия политикой. По здравом размышлении, я должен быть благодарен вам. Так за что же вас казнить? Более того, вы даже не свергнуты. Мне будет некогда участвовать в утомительных церемониях, носить корону, принимать восторг и обожание подданных. Все это я поручаю вам. А мне достаточно числиться одним из ваших советников. Я достаточно понятно высказался?

— Да, ваше величество, — покорно ответил император.

ГЛАВА 30

Вроде бы все было нормально, и в очередную ночь Малой Луны Влад с Чайкой предполагали слетать к одному из ведьминских поселков, где они еще не бывали, порадовать молоденьких ведьмушек доброй сказкой, но в последнюю минуту Чайка сказала, что они, пожалуй, не полетят, потому что малыш просится на волю и может родиться уже сегодня.

Этого Влад почему-то не ожидал. Он привык с нежностью смотреть на огрузневшую фигуру своей подруги, привык ночью, положив ладонь на ее тугой живот, ощущать, как ворочается и толкается ребенок... “Дерется, — мечтательно говорила Чайка, — ой, непоседа будет!” — но почему-то Влад полагал, что это будет когда-нибудь потом, в далеком и неопределенном будущем. И вдруг далекое будущее подошло вплотную и решительно стало настоящим.

Как поступать в такой ситуации, Влад не представлял. Для подобных случаев существуют врачи, которые помогут родить быстро, безболезненно и в комфортабельных условиях. Вот только на расстоянии двухсот парсек от их планеты не было ни врачей, ни комфортабельных условий. Так что будущему папаше оставалось беспомощно метаться и не знать, что делать. В летном училище по традиции читался курс выживания, куда входила и первая помощь при ранениях, но не было ни малейших сведений по акушерству.

А Чайка была совершенно спокойна, словно рожать в наспех слепленной хижине, лежа на шкурах инопланетных зверей, было для нее самым обыденным делом.

— Очень больно? — спрашивал Влад, где-то слыхавший, что во время родов следует кричать и тогда ребенок легче родится. — Ты кричи, я же понимаю...

— Не очень, — сдавленно отвечала Чайка, кричать никак не желавшая. — Я его задавить боюсь, он же такой маленький...

В это минуту ребенок вовсе не казался Владу маленьким, скорее наоборот. Живот у Чайки стал огромный, вдвое больше, чем день назад, а быть может, это только казалось Владу со страха. Чайка лежала, прижав ладони к животу, и не кричала. И было совершенно неясно, как “оно” (сказать в эту минуту слово “ребенок” казалось совершенно невозможным) появится на свет. Разве что разорвет все на своем пути и выйдет, убив мать.

— Все будет хорошо, — шептал Влад трясущимися губами и сам не знал, кому твердит эти жалкие слова: успокаивает он себя, Чайку или заклинает судьбу.

А потом Чайка вдруг захрипела натужно, между широко расставленных ног непостижимым образом прорезалась облепленная мокрыми волосенками головка, выплеснулись воды, и следом, а верней, вместе с ними выплеснулся ребенок, так что не происходи роды на полу, он мог бы упасть и разбиться. В первое мгновение Владу почудилось, что ребенок родился мертвым: он был неживого густо-синего цвета, лежал скорчившись, как на картинке в учебнике анатомии, и толстая, с палец, жила пуповины тянулась от него к лону матери. Но уже в следующую секунду он распахнул беззубый рот и завопил требовательно, громко, на весь мир, на обе обитаемые Вселенные.

— Ну вот, — произнесла Чайка.

— Мальчик, — сказал Влад, не смея дотронуться до ребенка. Теперь это уже был точно ребенок, грозовая синева с первым же глотком воздуха исчезла, лицо порозовело и стремительно стало наливаться сердитым бордовым цветом.

— Дай его, — потребовала Чайка.

— Погоди. Пуповина...

Пуповину Влад перетянул заранее приготовленной жилкой и перерезал острым краем ракушки (о, эти современные технологии, когда-нибудь они загонят нас в каменный век!).

Чайка получила наконец малыша, голого, скользкого (не догадались, дурни, воды нагреть!), прижала его к себе. Лицо мальчика изменилось уже второй раз за пять минут. Если сразу после первого крика оно было вполне человеческим, то теперь младенец напоминал уродливую ощипанную обезьянку. Но Чайку это ничуть не смутило. Она осторожно приложила малыша к груди, где еще и молока-то не было, разве что первые капли мутноватого молозива. Но когда человечек вцепился в сосок беззубым ртом, по лицу Чайки разлилось такое блаженство, что Влад испытал острый приступ ревности. Чувствовать себя отцом он еще не научился... Дело это непростое, а для некоторых и вовсе недоступное.

Послед отошел через полчаса, его Чайка прибрала, сказав, что будет готовить снадобья. Заметив, как переменилось лицо Влада, она улыбнулась, провела ладонью ему по волосам.

— Ну, чего ты дергаешься? Это для малыша лекарства будут. Он же на этой штуке девять месяцев лежал, сроднился с ней. Очень хорошее зелье получится. Некоторые ведьмы нарочно рожать улетают куда подальше, чтобы бабка-повитуха послед не сперла. А у нас видишь, как все хорошо?

Жизнь и впрямь начинала выравниваться. Ребенок, насосавшись молозива, спал на куче свежей травы, которую приволок Влад. Чайка заранее показала ему эту траву, на которую можно уложить новорожденного. Непостижимым образом она умела, бросив лишь один взгляд, определить, на какое дело годится та или иная травка, хотя бы даже и не земная, увиденная впервые.

Крошечная одевочка, выпущенная из раковины, где ей приходилось прозябать, забыла о своих бедах и несчастьях и суетилась вокруг малыша, осторожно вылизывая его. Теперь кроха наконец поняла, зачем и к кому ее звали, и жизнь обрела для нее смысл.

— А как мы его назовем? — спросила Чайка, не кивнув, а улыбнувшись в сторону младенца.

— Не знаю... — Заранее подумать о такой простой вещи Влад не удосужился, а сейчас был просто неспособен на подобную мыслительную деятельность.

— Если бы девочка родилась, я бы ее Тайкой назвала, а так — тоже не знаю. Ну, какие у вас имена мальчикам дают?

— Не знаю... Разные...

— Я бы его в честь старого Якобсона назвала, но длинно получается: “Якобсон”.

— Якобсон это не имя, а фамилия. А имя — Якоб.

— Вот и хорошо. Тогда пусть будет Якоб.

Маленький Якоб проснулся и захныкал. Чайка, отогнав недовольную одевочку, потянулась к нему.

— А ты знаешь, — сказала она, — а ведь я тоже голодная. Придется тебе некоторое время за хозяйку быть.

Влад схватил Чайкину метлу и принялся разводить огонь. Удивительным образом это у него получалось. Любая жительница Новой Земли умом бы тронулась при виде такой картины.

ГЛАВА 31

Бывший лейтенант Влад Кукаш уже не очень интересовал Мирзой-бека. Почти все, что он мог сообщить, имперские власти сумели узнать самостоятельно, и ценность беглого каторжника упала почти до нуля. Однако несколько дерзких налетов на опорные базы космических войск напомнили, что взаимные обязательства ведьм и людей остались невыполненными в самом незначительном и оттого особо щекотливом пункте. Преступников следовало изловить и поступить с ними законным образом. Это было особенно нужно, поскольку, нападая на базы, террористы на всех частотах, доступных корабельному передатчику, трезвонили о том, что торпедные ускорители — это не машины, а пленные девушки.

Судя по всему, нападения совершались и на путешествующих ведьм, во всяком случае, один раз следы подобной схватки были обнаружены. Кроме того, именно ведьмы напомнили Мирзой-беку о том, что данное слово нужно держать. Если многомиллиардное человечество, воспитанное в принципах коллективизма, могло позволить немногим анахоретам жить, как им заблагорассудится, то ведьмы запросто могли разлететься кто куда, и потому, несмотря на всю свою свободу, они были повязаны друг с другом весьма жестко. Как бы далеко и одиноко ни обитала ведьма, она была обязана подчиняться законам. Особо это касалось наказаний, законом предусмотренных. “Пусть рухнет мир, но свершится правосудие” — сказано уже после бегства колдуний со Старой Земли, но слова эти как нельзя лучше подходят к их образу жизни.

Слухи об истинной природе торпед пока удавалось купировать в зародыше. Услужливые психологи рассуждали о сексуальной неудовлетворенности пилотов, находящихся в одиночных многодневных полетах, в казармах рассказывали специально сочиненные скабрезные анекдоты о совокуплении пилота с торпедой (“Зато какой взрыв чувств!”), но посвященные в тайну понимали, что, если нападения и злокозненные передачи не прекратятся, ситуация может выйти из-под контроля. Особенно неприятно, что нападения происходили не только в Седьмом секторе, но и по всей галактике, так что круг посвященных приходилось неоправданно расширять. И когда Шайба в очередной раз запросила, как протекают поиски Кукаша и преступной девки (ее имя так и не было произнесено), Мирзой-бек перешел в наступление.•

— Милостивая государыня! — решительно начал он (Шайба кивнула, удовлетворенно отметив, что Мирзой-бек правильно называет ее государыней, то есть владычицей Старой Земли). — Вы постоянно утверждаете, что преступников не может быть на вашей территории. У меня нет оснований подозревать вас в укрывательстве Влада Кукаша, но я абсолютно уверен, что он свободно перемещается через Новую Землю. В течение одной недели он совершил три нападения на наши базы в разных частях галактики. Преодолевать такие концы, не пользуясь переходом через Новую Землю, — невозможно. Во всяком случае, мы такого способа не знаем.

— Где и когда произошли нападения? — потребовала мать Шайба.

— Мы, конечно, предоставим вам эту информацию, но...

— Давайте координаты, а дальше мы разберемся сами!

К подобной манере разговаривать Мирзой-бек не привык, поэтому, передав требуемые сведения, он не сообщил хамоватой старухе некоторые важные подробности. Дело в том, что передатчик, с которого велась разрушительная пропаганда, принадлежал не Владу Кукашу, а одному из пропавших истребителей. И голос, оравший в микрофон, был голосом капитана Родригеса.

Ни с чем разобраться ведьмы не сумели. Получив от сотрудников Мирзой-бека координаты и время нападения на имперские объекты, старухи создали несколько ищеек, которые кидались было по следу нападавшей ведьмы, но через некоторое время след теряли. Это могло значить только одно: преступница прорвала завесу и ушла. Куда?.. На Новой Земле Чайка не появлялась, а о регулярном уходе в инферно Шайба и думать не хотела. С таким противником лучше не сталкиваться.

Шайба находилась в полном раздрае чувств, когда почуяла, что Мирзой-бек зовет ее. Как обычно, Шайба не стала являться в ставку во плоти, а отправила фантом. Для Мирзой-бека такое поведение не было неожиданностью: раз на пленке ничто не фиксируется, значит, и ведьмы рядом нет. Зато с фантомом проще иметь дело, он видит и слышит немногим лучше обычного человека и, следовательно, узнает только то, что ему захотят сообщить. Во всяком дурацком положении есть положительные стороны, и, как говорил древний мудрец Отто Бисмарк: “Из любого свинства можно извлечь кусочек ветчины”.

— Вам удалось что-нибудь обнаружить? — невинно поинтересовался Мирзой-бек.

— Пока нет.

— И неудивительно. Как я могу догадаться, след неожиданно обрывался там, где беглецы уходили на Новую Землю. Мне нужны координаты этих мест.

— Зачем они вам?

— Давайте координаты, а дальше мы разберемся сами! — мстительно отрезал императорский советник.

Шайбе очень не нравилась излишняя самостоятельность Мирзой-бека, но держать его под полным контролем Шайба не могла. Один раз она уже использовала общую магию совета ведьм, и второй раз ей такое-могущество никто не предоставит. А в одиночку можно контролировать либо человека, на которого накинута узда, либо слабовольную тряпку, давно и безнадежно распростившуюся с собственной индивидуальностью. Насколько проще было бы иметь дело со старым императором! Сначала он был марионеткой в руках прежних советников, теперь им вертит Мирзой-бек. А Шайба, решив, что будет вертеть Мирзой-беком, в результате вынуждена ежедневно сражаться со строптивцем. Хотя, случись иначе, жить стало бы невыносимо скучно.

Выслушав свои собственные слова, мать Шайба покривилась, но выдала координаты тех точек, где исчезали террористы. Интересно, как эти сведения могут помочь в поисках?

У ведьм не было компьютеров и немыслимой механической мощи человечества, позволявшей перебирать миллиарды вариантов. Там, где ведьме помогает инстинкт, оператор электронной машинки заставляет ее считать и тоже находит оптимальное решение. Десяток проколов во вселенную Новой Земли дал сотни миллионов способов вывалиться обратно в римановский космос. И среди этих бесчисленных вариантов нашлось несколько (всего-то пяток тысяч), которые встречались во всех десяти случаях. Именно туда и были направлены разведчики. Они ставили контрольный буй и немедленно исчезали. Ведьмам-инсургенткам, которых у Мирзой-бека было уже три штуки, пришлось попотеть, чтобы выполнить эту работу за месяц. И уже на следующий день после установки один из бакенов сообщил: в ближайшей системе зафиксирован факт работы гравитационного двигателя, причем, судя по всему, этот двигатель был установлен на истребителе Седьмой опорной базы и управлял им капитан Мануэль Родригес. Туда, к ничем не примечательной звездочке, и начали выдвигаться карательные силы империи: медлительные, сверхтяжелые крейсера, способные разнести вдребезги звездную систему, тучи истребителей и полдюжины приданных для связи скоростных машин. Мирзой-бек выполнял свои обязательства перед босоногой старухой.

ГЛАВА 32

— Влад, смотри, он улыбается!

— Ух ты! Ну-ка, Яшка, улыбнись папе еще раз!

Яшка лежал в вольерчике, на пушистой шкуре местного хищника, которого забила для него мама, довольно лыбился на солнце и родительские физиономии, пускал слюни и гукал. Кругом валялись россыпи прутьев: местных, привезенных с других планет и надранных во время ночных набегов на Новую Землю; Чайка, будучи не в силах побороть ведьминские привычки, где только могла добывала сыну материал для помела. Хотя сама же посмеивалась над собой: ну где это видано, чтобы мужчина ходил с метелкой? Не было такого и не будет ни в одной из вселенных.

— А улыбка у него твоя, — заметила Чайка. Любую Яшкину приметинку она немедленно находила у отца — и наоборот.

— Скажешь тоже... Нешто я так рот разеваю, когда улыбаюсь?

— Еще и шире.

— И вообще, я вон какой зубастый, а у него ни одного зуба, — кокетничал довольный папа.

— Вырастут. Дело наживное. Яшка, Яшенька, агу! Зубки у тебя скоро вырастут?

— Завтра ночь Малой Луны, — напомнил Влад. — Полетим?

— Конечно. Чего тут киснуть-то? И без того много пропустили.

— Да знаю я... Просто тревожно мне с Яшкой к старухам в пасть соваться.

— Уйдем!.. — беспечно отмахнулась Чайка. — А если догонять станут, мы опять в инферно нырнем. Баллоны у нас теперь полны под завязочку, так что не пропадем.

— Страшно с малышом в инферно. — Влад содрогнулся, ощутив на мгновение подобие мысли, что с Якобом может приключиться дурное.

— Неужели твоей любви не хватит, чтобы прикрыть нас двоих? — удивилась Чайка.

— Хватит, конечно, — ответил Влад, вновь содрогнувшись при мысли: “А вдруг не хватит? Кто ее измерял, силу любви?”

— Если не хочешь, то останемся дома, — предложила Чайка. — Или полетим на какую-нибудь свалку...

— Вот уж туда меня совершенно не тянет, — отказался Влад.

Свалками они называли кладбища старых ступ, громоздящиеся неподалеку от любой из деревень. Несколько кораблей Влад вскрыл и ограбил. Теперь у него был двойной комплект полных кислородных баллонов и почти нетраченная система регенерации воздуха, пара шлемофонов (брал только те, что валялись отдельно от останков пилота), куча ножей и личного огнестрельного оружия, несколько вечных зажигалок и чертова прорва бесполезных талисманов и прочей ерунды, протащенной на корабль скучающими пилотами. Теперь и Влад ходил на охоту во всеоружии, а в случае нужды мог постоять за себя. Вот только избавиться от мрачных впечатлений было очень непросто, так что Влад при первой же возможности прекратил мародерские набеги.

— Летим сказочничать, — решил Влад. — Это всего интереснее.

— А-а-а!.. — пропел Якоб, который во время маминых диверсий мирно спал и смотрел разрушительную сказку вместе со всем малолетним населением городка.

ГЛАВА 33

В жизни капитана Родригеса было две неудержимых страсти: женщины и космос. За женщиной нужно ухаживать, добиваясь если не взаимности, то хотя бы улыбки, а в космосе надо летать, причем так, чтобы ощущалась скорость. К сожалению, виражи и лихие развороты возле базы категорически запрещены, а дальний полет более всего напоминает отсидку в барокамере. Одни только приборы сообщают, что ты движешься куда-то, оставляя позади неторопливый свет. А уж женского общества в дальнем полете, хоть тресни, не сыщешь.

И вот теперь, казалось бы, разом сошлось все, о чем мечталось: он не в одиночном полете, а с напарницей, прекрасней которой и вообразить нельзя. И сам полет... Родригес еще не привык к скоростному истребителю, а настоящий полет со свободной ведьмой — еще раз в десять быстрее. Галактика становится мала, мир начинает поворачиваться вокруг тебя, и звезды исчезают за кормой, словно в рисованном мультике.

По счастью, Каина тоже оказалась страстной любительницей быстрых полетов, а то бы, несмотря ни на какие предупреждения Чайки, был бы Родригес взнуздан, лишен воли и навсегда заперт в рубке собственного звездолета, разделив скорбную судьбу капитана Стаса и многих тысяч других пилотов. Но и без того при виде Родригеса лицо Каины застывало гневной маской, и при первой возможности ведьма отсылала непрошеного напарника в рубку.

Родригес понимал, как страшно он виновен в глазах Каины, и терпеливо сносил опалу. Каине принадлежала вся власть в этом поневоле сложившимся дуэте, именно ведьма решала, куда они полетят и что будут делать. В основном они воевали: нападали на базы, на отдельные корабли, на ведьминские ступы и на сестер, которые покуда обходились одним помелом. Никого щадить Каина не собиралась, хотя и не препятствовала Родригесу орать в микрофон его дурацкую правду. По счастью, приходилось не только воевать, но и устраивать нормальную жизнь. О судьбе Каины в совете ведьм никто ничего не знал, никаких заклятий на нее наложено не было, так что разбойная пара могла свободно находиться в любом месте Новой Земли, где нет ведьминских поселков. Тем не менее лагерь был обустроен на одном из островов. Каина считала себя отрезанным ломтем и на Новой Земле жить не желала. И все же появляться там приходилось, равно как приходилось и общаться с напарником. Пришлось добывать капитану одевку, а это значит — учить его обращаться с болотной зверюшкой. Можно было бы оставить его в прежних тряпках, но тогда ступу придется слишком часто проветривать. Опять же, напоить ступу вдвоем — довольно просто, а в одиночку это занятие на несколько дней. Ради будущего своего спокойствия Каина согласилась общаться с мерзким слизняком.

С Чайкой Каина за эти месяцы не виделась, но однажды отправила ей весточку, особым, у ведьм принятым способом. Ведьмы любят обмениваться сплетнями, так что в один из прилетов на Новую Землю Каина сумела поболтать с какой-то из товарок, которая не знала, что Каина признана советом неудачницей и ее должно скормить диким ступам. Во время беседы Каина и услышала сенсационную историю, как древняя ступа, упавшая некогда из океана и полсотни лет провалявшаяся на земле, взбесилась и пожгла множество сестер, слетевшихся поглазеть на это диво. Каина сразу поняла, что скрывается за невразумительной новостью, и с немалой долей злорадства сообщила Чайке:

— Помер твой отшельник. Сестры его нашли, вздумали захомутать, а он их пожег и сам сгорел на фиг.

В таком виде и дошла печальная весть до единственных людей, кому небезразлична была судьба старого летчика.

Кроме мстительных набегов, Каина занималась еще и охотой. Она жадно хватала бирюзовиц, в ее арсенале было уже три золотых птаха. Но больше всего Каина мечтала отловить заряну. Раз у Чайки заряна есть, она должна быть и у нее. Вот тогда можно будет посчитаться с обидчицей. По счастью, заряна Каине не встретилась, иначе ведьмачка очень быстро убедилась бы, что такая добыча ей не по зубам. Безответной влюбленности Родригеса не хватило бы ни на пролет сквозь инферно, ни на схватку с заряной. Для подобных подвигов нужно не только летать на пару, но и быть вместе.

Во время отдыха на островах Каине приходилось спускать Родригеса из люка, а потом поднимать его обратно, приходилось разжигать для капитана костер, без которого сама ведьма прекрасно могла бы обойтись. Еду для себя Каина и Родригес готовили по отдельности. У капитана имелся перочинный нож и шоковый пистолет, не было только зажигалки. Шоковый пистолет бьет от силы на полтора десятка метров, но в стране непуганого зверья дичь подпускает охотника едва ли не вплотную, поэтому всякой водоплавающей мелочью Родригес снабжал себя в изобилии. Каина, забивавшая на ужин какого-нибудь крупного зверя, остатки неизменно сжигала, чтобы не привлекать к кораблю трупоедов.

Наконец, однажды потрафило и Родригесу. Он сумел подобраться достаточно близко к стаду жвачных зверей и парализовать неосторожного сеголетка. Выбрасывать остатки туши не хотелось, и Родригес принялся коптить мясо.

Откуда потомок испанцев взял способ коптить дичину, вымочив предварительно в горько-соленой морской воде? На этот вопрос могут ответить лишь предки, веками воевавшие с басками и перенявшие у них секрет байонской ветчины. Запах, плывущий над берегом, оказался столь силен, что Каина подошла к костерку, где жарились над углями толстые ломти, и спросила, глядя поверх головы:

— Что это?

У Мануэля достало разума не отвечать сразу, а сначала отсечь вибромолекулярным лезвием лучший кусок и молча протянуть Каине.

— Жареная ветчина, — сказал он, когда Каина кончила жевать и отерла тыльной стороной руки жирные губы.

Видать, не только к мужскому сердцу натоптана дорога через желудок. Трудно считать грязным животным того, кто делил с тобой кусок ветчины.

— Расскажи про Старую Землю, — сказала Каина, опускаясь на траву.

И Родригес принялся рассказывать. Он говорил про хрустальные купола Торено, про суровые горы Невии, где находилась летная школа и где он служил курсантом, про виноградники Ибертиды, откуда он родом и где до сих пор живут его родители и братья. Испокон веку они были виноделами, и погреба, устроенные в выработанных медных шахтах, хранят столетние вина: знаменитую “Гневную дочь” — вино, которое не каждому удается попробовать. Родригес рассказывал, забыв, что, строго говоря, это не Земля, а планеты, освоенные его предками и, несмотря на унифицирующее действие имперской идеологии, сохраняющие древний язык и нравы. Там живут потомки еретиков и инквизиторов, самый воздух там пропах католичеством, и даже повара, готовя острые закуски, не просто соединяют рыбу с огурцом, а распяливают соленый анчоус на крестовине из маринованных корнишончиков и безыскусно называют свое творение “распятием”.

— Я бы такое съела с радостью, — усмехнулась ведьма, принимая новый, истекающий соком ломоть мяса, засоленного, подкопченного и, наконец, зажаренного на углях.

Никто лучше Родригеса не умел управляться с мясом во время офицерских междусобойчиков. Сослуживцы называли его произведения “барбекю”. Что они могут понимать? Сравнивать байонскую ветчину на вертеле и пошлое барбекю все равно что ставить в один ряд шедевр Гойи и порнографический снимок. Сюда бы еще бутылочку “Гневной дочери”, и вечер мог бы закончиться так, как обязаны заканчиваться такие вечера... Однако от прохладных, запятнанных селитрой и разводами малахита подвалов Ибертиды их отделяло немалое число парсек, а имперский флот уже подходил вплотную к планете, где на берегу моря горел одинокий костер. Десятки тысяч людей приникли к экранам, замерли возле пультов, привели в готовность самое страшное оружие, и все для того, чтобы так удачно начавшийся вечер не кончился вообще никак.

Каина вскинула голову и неожиданно обострившимся взглядом обвела небосклон.

— Идут!.. — произнесла она, кажется даже с удовлетворением. — Ишь ты, сколько!

— Кто? — Родригес вскочил, шоковый пистолетик был у него в руках, готовый открыть пальбу по всякому, кто посмеет кинуть хотя бы один косой взгляд на его подругу.

В следующее мгновение Каина довольно невежливо зашвырнула его в люк истребителя, и там, едва лишь кинув взгляд на приборы, Родригес понял все. Хамские налеты на космические крепости и мародерство на оживленных трассах возымели-таки действие. Империя судорожно разворачивалась, чтобы садануть по источнику раздражения всей своей чудовищной силой.

Гравитационный экран пестрел бесчисленными россыпями следов. Работающие генераторы истребителей выглядели, словно точки звезд: алых, рыжих и умирающе багровых; а между ними размытыми пятнами светились следы космических крепостей. Девять линкоров, каждый из которых по огневой мощи лишь немногим уступал опорной базе космических войск, — этой силы хватило бы для завоевания половины галактики, но бросили ее против двух возмутителей спокойствия.

Родригес надвинул на лицо щиток шлемофона и вывел двигатели на форсаж. Каине тоже не нужно было разогреваться и приходить в боевую ярость, сражаться ведьма была готова в любую минуту.

В эфире, заполняя все доступные корабельной станции диапазоны, гудел проникновенный баритон:

— Кукаш, Родригес, сдавайтесь. Сейчас вы имеете дело не с новоземельскими метелками, а с империей. У вас нет ни одного шанса. Если вы сдадитесь без боя, вам будет гарантирована жизнь.

Один только голос, и ни команд, ни отрывистых рапортов, армада надвигалась в молчании, способном свести с ума нестойкого противника. Несколько месяцев, пока флот выдвигался к планете, на которой обосновались Каина с Родригесом, личный состав лихорадочно перенастраивал рации. Делалось это вовсе не для сомнительного эффекта тишины, просто командованию очень не хотелось, чтобы пилоты знали, что немыслимый по размерам флот брошен вовсе не против найденных наконец планет торпедников, а послан, чтобы уничтожить два собственных взбунтовавшихся кораблика. А для этого ни один из лейтенантов и капитанов, чьи корабли искрились сейчас на экране Родригеса, не должны услышать его слов, выкриков и богохульной ругани. Мирзой-бек знал: потери будут — и очень не хотел, чтобы после боя победители задумались: по какой причине пара дезертиров может хотя бы четверть часа противостоять флоту и почему флот вынужден насмерть сражаться с этими дезертирами.

Одно беда: пилоты, удивленные небывалым приказом, столь же поспешно собирали микроскопические приемники, способные ловить единственную волну: ту, на которой обычно велись разговоры. Во время повальных обысков было изъято несколько сот таких самоделок, но наверняка некоторое количество приемничков осталось на руках, и сейчас их владельцы слышали не только запись голоса Мирзой-бека, но и ответ потенциального противника:

— Ты, пресвятая сучка, капитан Родригес сдаваться не умеет! И запомни, недоносок, настоящий мужчина может забраться на женщину, только когда она скажет “да”! При этом ему не понадобятся ни реакторы, ни твои вонючие манипуляторы! Сайта порко, ты у меня ответишь за свои издевательства над девушками и за то, что заставил меня в них участвовать! И можешь быть уверен, смерть тебе гарантирована позорная — лучше поспеши и утопись в сортире сам! Слышишь, я иду!

Одинокая точка корабля, которого перенастроенные приборы безошибочно выделяли как чужака, ринулась в самый центр армады, успевшей охватить звездную систему практически со всех сторон. На самом деле звезда была полностью окружена, единственный сектор, кажущийся свободным, скрывал настороженные ловушки, незаметные даже для изощренного взгляда ведьмы. Но Родригес миновал эти ловушки, бросившись навстречу противнику. Как уже бывало в неоднократных налетах, истребитель мгновенно набрал скорость, недостижимую ни для ведьм, ни для земных космолетов, а затем последовал выстрел в сторону флагмана.

К сверхъестественной скорости бунтовщика и точности его стрельбы имперский флот был готов. С какой бы скоростью ни двигался плазменный заряд, все равно это всего лишь пригоршня ионов, заряженные частицы, которые чрезвычайно легко тормозятся электромагнитным полем. На мгновение пустота перед головным линкором воссияла разноцветными сполохами, и убийственный заряд бесследно рассеялся. Сам линкор и соседние корабли тоже вели огонь, но больше для порядка, командиры знали, что Родригес увернется от вспухающих газовых облаков.

Родригес увернулся и даже сшиб один истребитель, опрометчиво выскочивший из-под прикрытия, которое осуществлял неповоротливый линкор. Тем временем люди Мирзой-бека срочно подтягивали силовые установки, сконцентрированные в свободном секторе, куда, как надеялись в штабе, кинется спасаться бунтовщик. Теперь и этот путь был демонстративно перекрыт, так что оставалось всего лишь затянуть удавку.

Современная война — стрельба по невидимой цели, танец точек на экранах, расчеты компьютеров, подкрепленные интуицией ведьм... И сюрпризы, заранее подготовленные как той, так и другой стороной.

Корабль Родригеса вновь набрал скорость, намереваясь атаковать один из линкоров. Но на этот раз вместе с плазменным выстрелом в ход пошел золотой птах, один из трех, пойманных Кайной во время безудержной охоты. А птах — это такая птичка, в составе которой вовсе нет никаких частиц, так что электромагнитного поля он попросту не замечает. И хотя масса покоя у любого магического существа равна нулю, но импульс у него весьма ощутимый и, соответственно, возрастает с увеличением скорости, особенно за пределами ста це. Сияния рассеянного плазменного заряда никто не видел, ибо глаза и приборы были ослеплены магниевой вспышкой, вздувшейся там, где только что плыл броненосец империи. Вспышка, подобная взрыву сверхновой, вот только погасла она быстро, не оставив по себе ничего, кроме облачка вырожденного газа.

— Й-я-а-а!.. — визжала Каина.

— Уходим? — успел спросить Родригес.

— Вот уж нет! Еще хотя бы одну такую черепаху спалим, а потом уйдем...

Так была упущена единственная возможность спастись.

Генераторы силовых полей никогда не включаются возле тяготеющих масс, поскольку подобные игры всегда чреваты неожиданностями. А уж космическая катастрофа, заканчивающаяся гибелью планет, даже неожиданностью не считается; она в порядке вещей.

Во время полета Родригес полностью сливался со своим кораблем, ощущая быстроту каждой порой тела, и неладное он почуял прежде, чем замигали тревожные лампы. Пространство вокруг загустело, истребитель — стремительное насекомое космоса — словно вмазался в патоку и мог только беспомощно шевелить лапками. Ни о какой скорости говорить уже не приходилось, не сотни и тысячи це были подвластны им, а от силы сотни километров в секунду.

Отчаянный вопль донесся к Родригесу. Кричала Каина. Должно быть, она вопила и на самом деле, сотрясая воздух, но этих звуков было не слышно сквозь задраенный люк. Но дикую смесь боли, недоумения и ужаса не услышать было невозможно. Услышали его и ведьмы-инсургентки на штабном корабле, что предусмотрительно держался в стороне от битвы, и довольно кивнули: коготок увяз, пришла пора пичужке пропадать...

Единственное, что мог сделать Родригес, — выключить двигатели. И он вырубил их мгновенно, не потому, что раскаленные генераторы грозили взрывом, а потому, что там была Каина и горячий металл жег ее, заставляя кричать.

Желтая спокойная звезда, на планетах которой они нашли пристанище, бушевала клубами взбесившегося огня, планеты сошли со своих орбит и в грохоте разрушения направились всякая в свою сторону. Даже если восемь уцелевших линкоров немедленно выключат тормозные поля, вряд ли в этой системе останется хоть что-то живое. Ломать — не строить, а планет, пригодных для жизни, во Вселенной много, и можно пожертвовать парочкой ради того, чтобы не упустить преступников, бросивших вызов империи. Жаль, что там нет Влада Кукаша с его девкой, их придется ловить отдельно и жечь еще какие-то планеты, но закон должен восторжествовать. Pereat mundus et fiat justitia! ⁽Пусть погибнет мир, но свершится правосудие (лат ))

 Сегодня миры гибли в самом прямом смысле слова.

Каина буквально влетела в распахнутый люк. Одевка на ней посерела и слепо таращила выжженные глаза, метла в руках дымилась.

— Что это!?

— Тормозные поля! — Родригесу не было времени объяснять, но Каина уловила недосказанную мысль и поняла, что враг оказался сильнее, чем можно было предполагать. Нет скорости — значит, не уйти в лазорь Новой Земли, не сбежать, не скрыться и даже не ударить толком. Мухе, влипшей в патоку, остается сучить ножками и ждать, когда сверху опустится ложка и выудит ее, чтобы раздавить в сторонке.

— Капитан Родригес, сдавайтесь! — скрипел голос в динамике. — Вы обречены, мы все равно возьмем вас.

— Хочешь — сдавайся, — предложила Каина.

— Сначала возьмите! — капитан Родригес не знал истории и невольно исказил слова царя Леонида, о котором, впрочем, не слыхивал. Однако царь-камикадзе был бы доволен таким ответом.

Несколько истребителей, случайно попавшие в область торможения, получили приказ подойти, нейтрализовать бунтовщиков и взять на буксир пленный корабль. Словно в замедленном ночном кошмаре, когда само пространство не дает бежать, начали они маневр. Потом сверкнула вспышка белого пламени, зафиксированная уцелевшими корабликами, и двух истребителей не стало.

— Магическое оружие, — не вдаваясь в подробности, пояснила Рейжа и, помолчав, продолжила: — Трудно сказать, сколько она сможет так отплевываться. — Рейжа догадывалась, что у Каины не может быть слишком много золотых птахов, но у самой инсургентки их не было ни одного, и обычная зависть заставила ее добавить: — Лучше добивать издали и поскорей.

Мирзой-бек не любил терять время и подвергать свою жизнь ненужной опасности. Он оставался на Земле, доверив управление боем одному из адмиралов. Сам он принимал только принципиальные решения. И сейчас, выслушав доклад, он кивнул согласно:

— Добивайте.

Безумное занятие — лупить из плазменных орудий в тормозном поле да еще на большой дистанции. Но у восьми бронированных линкоров хватит огневой мощности и не на такое. Гудели генераторы, мертвенно светились волноводы, один за другим убийственные импульсы уходили в сторону невидимой цели. Флот работал, офицеры и рядовой состав выслуживали медали “За личную храбрость”. Уже несколько зарядов рассеялись в опасной близости от не подвижного дракона, один за другим гасли экраны внешнего обзора, корабль потерял управление и беспомощно кувыркался. Потом вмазало прямым попаданием. Родригес чертыхнулся и полностью заглушил реактор.

Оставалось только ждать.

Родригес открыл аптечку, достал мазь.

— На вот, помажь ожоги. Больно ведь.

— Черт с ними, — на последних порывах злости ответила Каина и уже совсем беспомощно спросила: — Ну почему все так глупо кончилось?

Родригес не ответил, да и не мог он ничего ответить.

— Обними меня, — попросила Каина.

Линкоры вели огонь.

ГЛАВА 34

Почему-то последнее время Мирзой-бека все больше тяготили невыполненные обязательства перед советом ведьм. Сами-то ведьмы, как ни посмотри, сделали все, что обещали. Мелоу, чудом оставшийся живым после экспедиции на Новую Землю, рассказал, что найденного сумасшедшего старика Шайба без звука отдала ему. И на особо важных трассах, которые заранее оговорил Генеральный штаб, разбой прекратился. А это, насколько можно судить, было непросто, рядовые ведьмы не любят, если им указывают, где можно охотиться на земные корабли, а где разрешено лишь проводить жадным взором улетающую добычу.

А империя покуда исполняет исключительно торговую часть договора. В логове, обнаруженном аналитиками, оказался не лейтенант Кукаш с беглой ведьмой Чайкой, а капитан Родригес с... неведомо кем. Вряд ли с ним была Чайка, разве что Кукаш нелепо погиб, а юная ведьма успела утешиться с пылким испанцем. Скорее всего, судя по репликам, которые выкрикивал словоохотливый капитан, летал он с той торпедой, что была установлена на его истребителе. Во всяком случае, он не мог простить командованию того факта, что его, Мануэля Родригеса, заставили мучить девушку. Что же, теперь появится еще один пункт, по которому будут отбирать пилотов для скоростных истребителей. Они не должны слишком по-рыцарски относиться к женщинам. А у Мирзой-бека отныне есть все основания полагать, что беглый лейтенант не погиб, а продолжает скрываться в просторах космоса. Вот только на базы Влад-Кукаш больше не нападает... Жаль, лучше бы он оставался простым террористом, а то не знаешь, чего и ожидать от этого человека. Пока противник стреляет, с ним легко и просто, а если он задумался и прекратил стрельбу, то появляются основания для самого серьезного беспокойства.

Неожиданно просто выяснилось, что Шайба вовсе не представитель Новой Земли в имперской ставке, а просто один из членов совета, вздумавший позаниматься этой проблемой. Это было обидно... Не за себя, а за империю. Империю следует принимать всерьез, а подавляющее большинство совета воспринимало ее лишь как даровой источник ступ. Покуда они получали свою долю кораблей, они могли поддерживать развлечения желчной старухи, но едва поток обученных каторжников уменьшится — у империи могут возникнуть серьезные неприятности. Поэтому вдвойне важно изловить или, лучше, просто уничтожить Влада Кукаша с его напарницей.

Размышляя на эту тему, Мирзой-бек порой замечал в мыслях странный сбой. То, что Влада Кукаша следует уничтожить, вроде бы ниоткуда не следовало... Почему же это вдруг оказывается вдвойне важно? Ведь, сгинув, он перестал представлять угрозу империи. Да, нежелательные слухи ходят уже не только среди пилотов, но ведь они не исчезнут, даже если поймать Влада Кукаша и повесить перед императорским дворцом. Скорее, напротив... — мысли Мирзой-бека совершили плавный круг, в воображении представилась картина повешения дезертира напротив дворца. — ...Хотя нет, от этого слухи, напротив, усилятся, — Мирзой-бек начинал чувствовать себя матерью Шайбой, лишившейся возможности считывать чужие мысли. Во всяком вопросе он с ходу схватывал суть, а в этом скользил по поверхности, спотыкаясь на игре слов.

В конце концов Мирзой-бек не вынес раздвоенности и поделился сомнениями с Хакимом. Старый слуга, как и в прежние годы, безотлучно находился при воспитаннике. Он не вмешивался в политику, не решал никаких вопросов и, вообще, казалось, впал в старческую дрему, довольствуясь лицезрением чужого триумфа. Однако по самым тревожащим вопросам Мирзой-бек советовался именно с Хакимом. А вездесущая служба безопасности, собиравшая сведения обо всех без исключения, в самом секретном досье хранила разговор дряхлого слуги с доверенным эмиссаром восточного дома. Эмиссар желал знать, какие меры Хаким собирается предпринять для усиления восточного влияния.

— Никаких, — ответил старик. — Если восточный дом будет вести себя тихо, мер не будет принято никаких. — Он помолчал, а потом ответил на незаданный вопрос: — Я выполнил поручение, данное мне когда-то. Империя принадлежит восточному дому. И это значит, что политика государства сменилась... — Старый слуга щелкнул пальцами, и еще один слуга, тень тени, ухаживающий уже за самим Хакимом, внес густой черный кофе, финики и халву. В такой обстановке разговор терял официальный вид и легко мог скатиться к притчам. И хотя притчи не прозвучали, но суть беседы неуловимо изменилась. Это была уже не беседа: один говорил, рассуждая о своем, второй слушал, выискивая в отвлеченных словах приговор пославшим его.

— Вы никогда не замечали, — отстранение вещал Хаким, — что в языках Запада нет слова “власть”? У них имеется правительство. Оно управляет, направляет, исправляет, но ничем не владеет. Именно поэтому, сколько бы европейцы ни играли в империю, от их империи вечно будет приванивать демократией. За спиной монарха непременно будут маячить истинные хозяева, причем их всегда несколько и интересы их различны. Грубо сказано, но именно из этой грызни и проистекла демократия. В языках восточных слова “правительство” нет, там есть власть. Она не направляет свободных людей, она владеет рабами. И какую бы республику ни навязали нам извне, во главе всегда будет стоять владыка. Грубый западный варвар не сможет понять, как это произошло, ибо в слове он понимает лишь сиюминутное значение. Ему кажется, что “власть” и “правительство” — синонимы, хотя синонимов в нормальном языке не бывает. Правительству нужны граждане, власти — подданные. Так устроен мир: Запад есть Запад, Восток — Восток. И вы хотите, чтобы они сошлись вместе? Такое может быть лишь на стыке культур, у тех народов, в языке которых равьо существуют понятие власти и правительства. Но кому нужен такой народ? И зачем восточному дому непрочная западная империя? Один раз мы уже ступили на этот путь и, возжелав управлять, лишились власти. Я не буду повторять давней ошибки. Я вырастил владыку, он стал владыкой и владеет всем... вами в том числе. Постарайтесь быть ему полезными. Нужных подданных хороший владыка бережет.

На том и кончился этот разговор, и служба безопасности, которой известно все, не знала, как его следует понимать. Лучше бы Хаким изъяснялся притчами: этого добра и на Западе хватает, и ее всегда можно истолковать удобным способом.

Выслушав Мирзой-бека, Хаким поднялся, вышел и вернулся с резным ларцом. Открыл, показал Мирзой-беку. Ларец был пуст.

— Высокочтимая госпожа Шайба умеет читать чужие мысли. А тот, кто умеет читать в чужих головах, должен владеть и письмом. Положите чужую мысль в ларец, и пусть она хранится отдельно от ваших собственных мыслей. А я на досуге подумаю, почему госпожа Шайба размышляла именно таким образом.

— А что делать с Кукашем?

— Ловить. Ловить упорно, так, чтобы старая джиния и заподозрить не могла, что ее шутки разгаданы. К тому же Влад Кукаш так и так должен быть пойман. Борьба с Новой Землей идет по правилам. Правила эти тупы и придуманы не нами, но они есть, и с ними следует считаться. А Влад Кукаш правил не знает. Такую фигуру следует снимать с доски. Госпожа Шайба понимает это лучше других, хотя, конечно, она имеет в виду не Кукаша, а его женщину. Женщине и положено думать о женском.

— Получается, что охота за влюбленной парой объединяет силы двух Вселенных, — негромко произнес Мирзой-бек. — Какая страшная судьба! Где вы, Лейли и Меджнун?

— О Владе Кукаше и Чайке когда-нибудь потом непременно напишут поэму, — согласился Хаким. — И это будет самая печальная повесть на свете.

Исполненный аллюзий лирический разговор вызвал практические последствия. Мирзой-бек связался с Шайбой и, когда призрак ведьмы явился в его кабинете, впрямую потребовал:

— Мне нужно знать, как именно вы отслеживаете преступников и почему так уверены, что их нет на Новой Земле. В конце концов, мы не можем работать вслепую, жмурки и кошки-мышки — увлекательные игры, но мы с вами люди взрослые.

— Наши методы у вас не сработают, — проскрипела старуха.

— И все же...

Мирзой-бек знал уже о существовании заклятия Большой Луны, но, не желая выдавать свою агентуру, притворялся незнающим, подталкивая мать Шайбу, чтобы она сама произнесла нужные слова.

И слова были произнесены.

Затем, в какие-то пять минут, Мирзой-бек раскрутил старуху на рассказ о свойствах всеви-дения.

— И зачем вам все это? — презрительно усмехаясь, закончила рассказ Шайба. — Все равно накладывать заклятия вы не сможете, к тому же над океаном Большой Луны нет.

— Нам это и не нужно, — благодушно улыбаясь, согласился советник. — Это нужно вам, если вы, конечно, желаете изловить преступницу. Она жива, в этом я уверен, и поймать ее — дело двух или четырех недель. Прежде всего, вы снимете с нее заклятье Большой Луны и наложите заклятье Луны Малой. Полтора года вы не могли найти след беглой ведьмы, а ведь ей нужно хотя бы изредка появляться в родных краях. Значит, она делает это во время ночи Малой Луны. И когда Чайка, полагая себя в безопасности, появится на Новой Земле, вы не станете гоняться за ней, как свора щенков за кошкой, а проследите, куда она полетит. Затем вы перебросите в тот район наш флот: большие и малые корабли. Это будет трудно, даже не представляю, сколько ваших подруг понадобится, чтобы протащить через границу хотя бы один линкор, но флот должен пройти через Новую Землю и появиться в нужном районе внезапно, иначе Кукаш и Чайка заметят его и успеют бежать.

Больше всего в это мгновение Мирзой-бек боялся, что Шайба услышит искусительную мысль: оставить линкоры на Новой Земле и диктовать летающим хамкам свою волю, угрожая в противном случае разнести в прах все их города. Прежняя империя, конечно, так бы и поступила, но Мирзой-беку развалины не нужны. Что проку владеть развалинами? Вот когда сами колдуньи не смогут представить себя живущими по-старому, когда они окажутся зависимыми от тех, кого считали побежденными, вот это и будет его победа. И даже если сам Мирзой-бек не доживет до этой минуты... Торопиться ему некуда. Чем медленнее мелют жернова истории, тем тоньше будет помол.

— Откуда вы знаете имя преступницы? — потребовала Шайба.

— Я же говорю, у нас есть основания полагать, что она жива. Мы нашли и обезвредили еще одну пару, вздумавшую пойти по пути Кукаша и Чайки. От них мы и узнали это имя.

— Преступницу необходимо срочно уничтожить! — всполошилась Шайба.

— Полностью согласен. Именно поэтому вы должны определить, где она прячется, а потом перебросить туда наш флот. Разумеется, свободные ведьмы также смогут принять участие в ликвидации. Но не раньше, чем мы обездвижим Влада Кукаша. Мне бы очень не хотелось, чтобы он снова ушел через это... как его?., инферно.

ГЛАВА 35

— Наша Байка удала Небеса метлой мела, Так что звезды запылились, Так что луны повалились... — пела Чайка.

Исцарапанный Яшка сидел среди кучи прутья и сосредоточенно мусолил комелек понравившейся ветки.

— По-моему, к этому прутику он относится особенно, — Чайка никак не могла смириться, что сын не проявляет никакой страсти к наломанным ветвям.

— А по-моему, у него зубы режутся, — трезво возразил Влад.

Чайка была согласна и с этим; первый зуб — не меньшее чудо, чем колдовская метла в руках пацана.

— Ты знаешь, — сказала она, — над детдомом аура стала заметно чище. Девочки теперь меньше дерутся и больше играют вместе. Это даже стало тревожить воспитателей, тех, кто не дрыхнет во время дежурства, а дело делает.

— Что тревожит-то? Это же хорошо, что меньше дерутся.

— Так-то оно так, да не совсем. Что меньше дерутся, это хорошо, вернее; спокойнее, хотя девчонки и должны драться, это же не мальчики. — Чайка кивнула в сторону Яшки, который бросил “особенный” прутик и теперь пытался встать на ноги. Ноги еще не держали, тем более что земля вокруг была завалена хворостинами, мешавшими ходить. Влад, услыхав, что мальчики, в отличие от девчонок, не дерутся, потаенно хихикнул, что было немедленно услышано Чайкой. Однако Чайка оставила глупый смешок на совести мужа и продолжила как ни в чем не бывало: — А вот то, что они вместе играют, это воспитательниц пугает. По отдельности-то они ничего серьезного натворить не могут, а вместе того и гляди приют разнесут.

— Коллектив — большая сила, — сообщил Влад древнюю мудрость, что уже много столетий была одним из атрибутов имперской идеи.

— Надо бы нам сказки чуток откорректировать, — посоветовалась Чайка, — а то вырастим поколение слюнтяек, тут-то твой Мирзой-бек их и съест, без хлеба и огурца.

Сегодня Влада тянуло на цитаты, и он, соглашаясь, произнес:

— Гуманизм пригоден для одного: делать из сильных людей гумус.

Влад помолчал и добавил уже от себя:

— Надо бы и с людьми что-то предпринять. Вколотить в их тупые общественные головы хоть немного собственных мыслей.

— А у тебя такие мысли откуда?

— Так ведь я в свое время чуть было не стал художником. А художники и поэты — известные уроды.

— Гуманизм, искусство — сплошная невещественность, — задумчиво произнесла Чайка. — Мои заклинания и то грубее. Спрашивается, как с таким арсеналом изменить мир, когда у Мирзой-бека против твоего гуманизма — истребители, против искусства — опорные базы, а против тебя самого — крейсера и линкоры имперского флота? — Чайка резко вскинула голову и, словно заканчивая фразу, добавила: — А вот и они.

Ничего объяснять Владу не пришлось, глазами Чайки он увидел картину внезапно изменившегося космоса. Такого не наблюдали даже капитан Родригес и Каина: Мирзой-бек, желая проверить, насколько важна новоземлянкам эта операция, заставил их волочить через иную Вселенную едва ли не половину боевого флота империи.

Меньше двух минут потребовалось беглецам, чтобы подготовить корабль к бою. Могли бы и скорей, если бы не Яшка... Хотя нет, куда там скорей и какой к черту бой, когда на борту гулит годовалый младенец. И к тому мгновению, когда боеспособная единица уже ударила бы по передовому линкору, Влад Кукаш еще находился на земле, а двигатели были выключены. Отсидеться незамеченными Влад и Чайка не надеялись: раз сюда прибыла целая армада, значит, имперцы знают, что ищут. И все же, пока двигатели не включены, они не светят на экранах, и у беглецов есть немножко времени.

Времени не оказалось. Густой гул наполнил окрестности, земля под ногами судорожно задергалась, словно человек, дрожащий в ознобе. Ветра не било, но уже всякий нутром чуял, что сейчас сорвется ураган, океан, взморщенный рябью, кинется на берег, и начнется светопреставление... Линкоры, не вступая ни в какие объяснения и даже не видя противника, врубили тормозные поля, и планеты сходили с орбит, стремясь в огненные объятия родного солнца. Империя успела ударить прежде, чем Влад Кукаш осознал, что происходит.

Далее пилот, а верней — пилоты, действовали инстинктивно. Ведь ясно, что противник пожертвовал красивой, пригодной для жизни планетой. Планета с ее неповторимой флорой и безвредной фауной уже погибла, и ничто не мешает взорвать ее вместе с двумя незаконными обитателями. Или все-таки с тремя?.. Якоб Кукаш родился здесь и по любым, человеческим и ведьминским, законам считается местным жителем. Значит, земной флот только что уничтожил обитаемую планету. Якоб Кукаш, пол мужской, возраст одиннадцать месяцев, не совершал никаких противоправных действий, разве что не донес властям предержащим на преступных своих родителей. Но возраст, господа судьи, возраст! Даже за недоносительство должны отвечать Влад и Чайка. И все же Якоб Кукаш виноват, поскольку родился не там, не тогда и не от тех. Он не спросил разрешения у властей, и теперь карающий меч правосудия обрушился на него. Империя тоже может управлять, но она управляет народами, отдельный человек — не ее уровень. Там, где сталкиваются имперские и человеческие интересы, всегда права империя — и горе побежденным!

Оставаться в атмосфере под прицелом плазменных пушек нельзя было ни в коем случае, беглый дракон вылетел из своего укрытия, разом обнаружив себя. У него не было скорости, он влип в густое пространство еще прежде начала боя и, значит, проиграл, хотя бой еще не начался. Он проиграл уже давно, в ту минуту, когда не пополз к хозяину на пузике, виляя от унижения хвостом. А ведь была дана команда: “Домой, домой!” — не послушал, теперь сам виноват. У хозяина в руке арапник, и говорить он станет на языке боли.

— Влад Кукаш, сдавайтесь! — проник в уши голос Мирзой-бека.

Надо же, владыка полумира не забыл бывшего подопытного и лично руководил операцией, не отсюда, разумеется, а с Земли, но ведь бренное тело не значит ничего, важен дух. Понимающий понимает.

Влад Кукаш не знал о великолепной карьере, сделанной Мирзой-беком, и обратился к нему, словно тот по-прежнему был командующим опорной базой:

— Слушайте, генерал! Мы уже полгода не имеем никаких контактов с Землей и в будущем не собираемся их иметь. Отключите тормозные поля, и мы уйдем. В противном случае... Вы же знаете, как мы умеем воевать.

— Кстати, Кукаш, — прежним благожелательным тоном произнес Мирзой-бек, — может быть, вам это будет интересно... Несколько месяцев назад наши войска нейтрализовали капитана Родригеса и его сожительницу. Сдаться они не пожелали и даже сумели взорвать один из наших линкоров. После этого их пришлось уничтожить. Спешу предупредить, что у вас не получится взорвать даже один линкор. Мы обучаемы, Кукаш, комбинированный удар плазменного заряда и золотого птаха теперь не пройдет. После нападения на опорную базу я не могу гарантировать вам ничего, но вам просто не из чего выбирать. Вы или сдаетесь сразу и безо всяких условий, или умираете прямо сейчас. Вы же знаете, я никогда не обманывал вас. Не стану врать и в последнюю минуту. Я слишком уважаю себя.

— Генерал, я тоже никогда не врал вам, так что поверьте, мы можем прямо сейчас уничтожить половину вашего флота. Скорей всего, мы погибнем при этом сами, но мы не хотим идти на такое не потому, что боимся. Мы просто больше не хотим убивать.

— Вы это говорите от своего имени или также от имени вашей подруги?

— Я сказал: “мы”!

— Замечательно. Теперь позвольте спросить, как вы собираетесь сжечь разом десяток линкоров. Если это, конечно, не военная тайна.

В эту секунду разговор (ибо переговорами это назвать было бы трудно) оказался грубо прерван. Изображение космоса на экранах расцветилось сотнями новых огней: свободные ведьмы явились сводить счеты с бывшей подругой, которая слишком по-своему понимала свободу. Теперь, когда дракон был связан малопонятным человеческим колдовством, с ним можно было поступать по справедливости, и ведьмы торопились выстроиться шестиугольниками, чтобы привести в исполнение приговор отступнице.