---------------------------------------------------------------
Данное художественное произведение распространяется в
электронной форме с ведома и согласия владельцов авторских
прав на некоммерческой основе при условии сохранения
целостности и неизменности текста, включая сохранение
настоящего уведомления. Любое коммерческое использование
настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца
авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
По вопросам коммерческого использования этого текста
можно обращаться по адресам:
Литературное агенство "Классик".
[email protected]
[email protected]
---------------------------------------------------------------
© Copyright Андрей Лазарчук
---------------------------------------------------------------
Абсолютно ничто не предвещало в то утро никаких событий. Владимир
Иванович Беззубкин, а для друзей и для себя самого просто Вовочка,
сорокапятилетний поэт областного масштаба, проснулся в безукоризненном
расположении духа. Киску, свернувшуюся под одеялом, он будить не стал, а
сразу прошел на кухню и стал варить кофе. Потом, когда кофейный дух
растекся по квартире, Вовочка побрился, не без удовольствия рассматривая
себя в зеркале. Зеркало украшал трафарет: "Разговор не более 3-х минут!"
Раньше оно висело в каком-то учреждении у внутреннего телефона. Такого
рода таблички и плакатики были Вовочкиной невинной страстью. Так, гостиную
его украшали строгие плакаты "Бдительность - прежде всего!" и "Не
оставляйте секретных документов в местах, не обеспечивающих их сохранность
и доступ к ним посторонних лиц!", таблички: "Мест нет", "Столик не
обслуживается" и "Штраф - 50 рублей". Кухня пестрела предупреждениями:
"Осторожно, работают люди!", "Опасная зона!", "Не стой под грузом!",
"Стой!" и "Не прислоняться!". Что касается ванной, то на двери ее висела
огромная жестянка: "За буйки не заплывать!!!"
Выпив кофе, Вовочка слегка, взлохматив шевелюру, пошел к выходу - у
него были свои поэтовы дела в издательстве. На двери красовался светящийся
транспарант: "Выхода нет!" С лестничной площадки доносился крутой аромат
Борща - именно Борща с большой буквы, густого, ароматного, с косточкой.
Вовочка открыл дверь и вышел...
Черта с два. Никуда он не вышел. Он толкнул дверь и _в_о_ш_е_л_ вновь
в свою собственную квартиру. Это из нее тянуло борщом, на кухне
раздавались обычные кухонные звуки и доносились оттуда голоса, и один из
голосов принадлежал законной его, Вовочкиной, жене Эльвире, которая в
настоящий момент быть на кухне никак не могла, потому что находилась в
городе Гагра, на побережье далекого отсюда Черного моря...
- Пришел? - крикнула Эльвира. - Наконец-то! А то мы тут ждем не
дождемся... - и те, на кухне, рассмеялись непонятно, но громко.
Вовочка оглянулся назад: там, за незакрытой дверью, тоже была его
квартира, и в рифленом стекле двери спальни преломлялось что-то легкое и
розовое - то есть не что-то, а Киска в пеньюаре. Киска встала и сейчас
выглянет сюда, и увидит...
Вовочка захлопнул дверь, замок щелкнул.
- Что ты возишься? - воззвала Эльвира. - Помочь тебе, что ли?
И в этот момент грянул телефон. Он стоял здесь же, в коридоре, на
полочке, только руку протяни, но Вовочка руку не протягивал. Он смотрел на
телефон, как на бомбу, как на змею, поднявшуюся на хвосте, и ему
становилось все страшнее, страшнее - пока не сделалось почти все равно...
- Да возьми же ты трубку! - крикнула раздраженно Эльвира. - У меня
руки мокрые! - И те, на кухне, опять непонятно почему захохотали.
Невесомой рукой Вовочка взял невесомую трубку. В ней раздались шаги,
тяжелые и медленные, шуршание, и ровный, без выражения, голос сказал:
- Дом окружен. Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь. Вам
гарантируется безболезненная эвтаназия и сохранение личного имущества.
Голос смолк, и в тишине остались только тоскливые далекие звуки:
будто скрипела где-то калитка да завывал в проводах ветер.
Колени Вовочки подогнулись, и он по стенке сполз на пол...
- Да что же это такое?! - с тревогой в голосе кричала Эльвира. - Что
там у тебя? Случилось что-нибудь? Почему ты молчишь? Я сейчас...
- Ничего, - хотел сказать Вовочка, но "ничего" у него не получилось,
а получилось что-то вроде "чав!"
- Посмотри-ка сходи, - велела Эльвира кому-то из своих кухонных
компаньонов.
Раздались шаги, шаги вышли в коридор - вышли сами по себе, никого при
них не состояло, ни тела, ни ног, - постояли, подошли совсем близко, так,
что Вовочка ощутил живое тепло и запах чеснока, колбасы и водочного
свежачка, невидимые руки взяли с пола пикающую трубку и вернули ее на
рычаги...
- Никого тут нет, - сказал над Вовочкой глуховатый голос. - А трубка
на полу лежит. Странно.
- Странно, - близким голосом откликнулась Эльвира.
Шаги прошли сквозь Вовочку, дверь открылась в гулкую пустоту
лестницы.
- Никого, - подтвердила Эльвира.
- Странно, - откликнулся глуховатый голос.
- Ну просто очень странно, - подтвердил еще кто-то. - Я читал, что
так бывает. Только я забыл, как называется.
Шаги вернулись на кухню.
- Ну так я вам говорю, - громче, чем прежде, заговорила Эльвира. - Я,
говорю, эти ваши намеки гнусные очень даже хорошо понимаю. Но, говорю,
сейчас прямо ничего отвечать не буду. Я, говорю, подожду - вот
обстоятельства созреют, как надо, вот тогда я и отвечу по форме номер
восемь...
И тут за дверью раздался крик. Кричала женщина. Кричала Киска.
Кричала так, что Вовочка съежился и стал ждать всего, что только может
быть. "А-а-а! - кричала Киска. - Уберите это от меня!!!" Вот сейчас,
представлялось Вовочке, в щепки разлетится дверь и просунется, зеленая
чешуйчатая лапа... Киска кричала долго, может быть, полчаса, потом стала
замолкать, страшно, нечеловечески замолкать - будто душа уже отлетела, а
тело еще кричит, исходит криком... Вовочка, не смея зажать уши, потихоньку
отползал от двери, пока не оказался под самой дверью кухни. Крик стих, и
снова стали слышны голоса. Теперь Эльвира делилась с невидимками
подробностями интимных привычек Вовочки. Еще весь колыхаясь внутри, как
степлившийся студень, от пережитого ужаса, Вовочка встал на неверные ноги
и прошел на кухню. Кастрюля с борщом стояла на плите. Вовочка взял со
стола сахарницу и высыпал в борщ. Голоса разом смолкли. Вовочка поднял над
головой и швырнул об пол стопку тарелок, выбил табурет из-под чьей-то
задницы, взял спички и хотел было поджечь занавески, но передумал и бросил
спички в борщ. Туда же он опорожнил пепельницу. Кто-то осторожно, роняя
все на своем пути, пятился к выходу из кухни; потом побежал и упал,
вскочил и побежал дальше. Вовочка торжествующе захохотал. Ему стало легче.
Немного не довершив разгрома, Вовочка выглянул в прихожую. Никого не было.
Дверь осталась приоткрытой, и за дверью была просто лестничная площадка.
Кошмар кончился, понял Вовочка, и заторопился - вниз, вниз по лестнице, на
второй этаж, на первый, на улицу...
Ох, не стоило ему торопиться! У дверей подъезда стояли часовые, прямо
напротив двери, в песочнице, было оборудовано пулеметное гнездо, а на
въезде во двор стоял, растопырив во все стороны стволы пулеметов и пушек,
пятнистый многобашенный танк. Пока ошалевший Вовочка понимал, что к чему,
к нему подошел офицер в форме внутренних войск; на одном плече его был
погон с четырьмя маленькими капитанскими звездочками, а на другом - с
одной средних размеров майорской.
- Гражданин Беззубкин? - скучным голосом спросил капитан-майор. -
Пожалуйста, встаньте вот сюда, к стенке. Так, ноги на ширину плеч, руки
можно за голову... Азизов, Алиев, Аванесян - ко мне! Становись! Товьсь!
Гражданин Беззубкин, ваше последнее слово. - Последнее? - переспросил
Вовочка. - Как это - последнее? За что?!!
- Зафиксируйте: последними словами гражданина Беззубкина были слова:
"Как последнее" и "За что", - сказал капитан-майор вынырнувшему из-под его
локтя плюгавенькому солдату с блокнотом. - Упускаете шанс, Беззубкин, -
усмехаясь непонятно чему, сказал он Вовочке. - Как знать, Владимир
Иванович, может быть, от вас сейчас судьбы мира зависели? А? Ладно, -
сказал он как бы сам себе, - подождем немного, авось, что и придумается...
Даю вам минуту на размышления.
Это была, наверное, самая длинная минута Вовочкиной жизни. Густой
непробиваемый туман, обволакивающий все извилины, не давал пробиться ни
единой мысли - Вовочка только и мог, что переводить глаза с одного
автоматного зрачка на другой, потом на третий, и обратно. "Азизов, Алиев,
Аванесян, - думал он. - Почему они все на "А"? Это неспроста..."
- Минута прошла, - сказал капитан-майор, пряча в карман часы. - Итак,
ваше последнее слово?
В глазах у Вовочки померкло, и он только и смог, упав на колени,
простонать:
- Братцы! Отпустите, Христа ради!..
- Это все? - разочарованно спросил капитан-майор. - Это-то нам как
раз очень просто сделать. Идите, Владимир Иванович. Но только в дом.
Выходить вам пока нельзя. Когда придет время, вам все объяснят. Идите.
Вовочка не двинулся с места, а капитан-майор повернулся и пошел прочь
какой-то совсем не офицерской походкой, устало волоча ноги, и Вовочка
слышал, как он бормочет: "Говно народ. Раз в тысячу лет, может, выпадает
такое... Раньше вон душу за это продавали, а теперь - отпустите да
отпустите..."
Не помня себя, Вовочка вплыл в подъезд. Сил не было никаких и ни на
что, даже на то, чтобы добраться до квартиры, и он сел на ступеньку и
сидел долго, обняв толстенный железный прут перил и уставившись взглядом
на щербину в кафельном полу - выпавшая плитка была как пустое место между
Зубами. Беззубкин, подумал он. Судьбы мира, говорит, были в твоих руках.
Шанс, мол, упустил... До него стало доходить - медленно, но стало. Ах,
черт! Вовочка вскинулся, чтобы бежать обратно и искать этого странного
капитана-майора, но вспомнил пустые зрачки автоматов и остался сидеть.
Второй раз он мог не отделаться так легко.
Внизу бухнула дверь подвала, и поднялись наверх две девушки странного
вида - затянутые в черное трико и в белых шляпах на головах.
- О! Джентльмен! - сказала одна. - Джентльмен, пойдемте с нами!
- Куда? - осторожно спросил Вовочка. Шпионки, мелькнуло в голове.
Их-то и караулят под дверью...
- Вам будет интересно, - сказала вторая. - Играет музыка, и все
танцуют. Вы танцуете?
- Не знаю, - сказал Вовочка. - Смотря что.
- Блэкаут, например, - сказала одна.
- Можно и рэдаут, - сказала вторая.
- Но там нет люстры, - возразила первая.
- Идемте? - спросила вторая.
- Иду, - сказал Вовочка.
Кряхтя, он поднялся на ноги и двинулся следом за девушками. И тут же
чуть опять не упал: их черные, с высоким воротником трико, имели солидных
размеров выреза в форме сердца, и не где-нибудь, а на ягодицах. На правой
ягодице у одной был нарисован приоткрытый рот, а у другой - подмигивающий
глаз.
Весь в поту, не зная, куда смотреть и что думать, судорожно хватаясь
за надежные перила, Вовочка добрался до четвертого этажа. Не стучась,
девушки вошли в квартиру. Вовочка помялся на пороге и вошел следом. На
него тут же обрушилась мягкая какофония звуков: сумрачная музыка, голоса,
механическое гудение. Его провожатые задержались перед зеркалом, поправляя
что-то в своей внешности, подрисовывая какие-то подробности - и тут
Вовочка неожиданно для себя громко сглотнул. Девушки обернулись к нему.
- Вы девственник? - удивленно спросила одна.
- Нет, - хрипло сказал Вовочка, пытаясь взять себя в руки.
- Из какого вы года? - чуть нахмурясь, спросила вторая.
- Что? - не понял Вовочка.
- Вы впервые на Треке? - догадалась первая. - И, наверное, из
двадцатого века, да?
- На каком Треке? - спросил Вовочка. - Объясните мне, что происходит?
- Ой, - сказала вторая, - вам так все объяснят, так объяснят!
Обе засмеялись и, подталкивая друг дружку плечиками, вошли в комнату.
И тут же из комнаты в прихожую просунулся кто-то очень бородатый.
- А-а! - радостно сказал бородатый. - Ну, заходите. Новенький?
- Новенькой, новенький, - наперебой из-за его спины заговорили
девушки, - еще ничего не знает, двадцатый век, серость...
- Так тем же интереснее, - сказал бородатый. - Ну, входите же!
Комната была большая, в два окна, и находилось в ней человек
тридцать: стоя; сидя на различных предметах мебели, на подоконниках, на
полу; лежа на полу; находясь в замысловатых позах, когда невозможно
сказать, стоит человек, сидит или лежит. Посредине комнаты выламывалось
замысловатой формы что-то черное, и хотя черное это ни на что не было
похоже, Вовочке показалось вдруг, что это голая негритянка, танцующая
между кострами ритуальный возбуждающий танец. Черное это издавало звуки, и
все движения в комнате совершались только в такт этим звукам. Девушки,
приведшие Вовочку, прошли, пританцовывая, между сидящими и лежащими,
встали по обе стороны этого черного и затанцевали так, как Вовочка никогда
не видел и даже представить не мог, что такое возможно. Потом ритм
сменился, девушки громко, сказали: "Хо!" - и тут стало происходить
странное: в такт музыке их трико стало менять цвет, а местами становиться
прозрачным, как бы исчезать - окошечко открывалось то тут, то там, и никак
нельзя было догадаться, где оно откроется в следующий момент...
- Пойдемте, - бородач подергал Вовочку за руку. - Это сразу нельзя,
опасно.
- Что? - не понял Вовочка. - Что опасно?
- Эйфорофоника, - непонятно объяснил бородатый. - Сразу все нельзя.
Надо постепенно начинать, а то перегорите. Или будете, как вон те, - он
показал на троих молодых людей, сидящих неподвижно вокруг белого, на вид
очень тяжелого шара. Руки их, положенные на шар, светились розовым, будто
бы на просвет.
- Наши оргаголики, прямо из лечебницы - и на Трек. Не помогает
лечение... - бородатый засмеялся. Они вошли в смежную комнату. Там было
внезапно тихо, будто все звуки остались за дверью - незакрытой дверью.
- А лечение... от чего? - осторожно спросил Вовочка.
- От оргаголизма, - сказал бородатый. - Им там пытаются вмонтировать
отвращение к наслаждению. Страшное дело. Уже не человек после этого. Но и
так - тоже не человек.
- А... вы?.. - осторожно продолжал расспросы Вовочка.
- Мы меру знаем, - сказал бородатый. - Садитесь вот.
Он пододвинул Вовочке мягкий стул. Вовочка сел. Бородатый сел
напротив него на край стола, обхватил колено руками.
- Устали? - спросил он.
- Да, - сказал Вовочка. - А откуда вы знаете?
- Все через это проходили, - сказал бородатый. - Вынимают и сразу
такую взбучку задают... Кто не первый раз, те все-таки что-то помнят,
соображают, а кто впервые... - он засмеялся. - Ну, ничего. Побудете пока с
нами, потом пойдете. Они обычно первыми вызывают тех, кто недавно на
Треке, так что долго ждать не придется.
- Чего - ждать? - спросил Вовочка, чувствуя вдруг, что желудок его
начинает медленно падать вниз. - Чего - еще - ждать?
- Да не волнуйтесь вы, - сказал бородатый. - Ну, поговорят с вами.
Люди, такие же точно. Тесты же вы все уже прошли, я думаю. Вы из какого
года?
- Э-э... - попытался вспомнить Вовочка; не сразу, но получилось: - Из
тысяча девятьсот восемьдесят девятого.
- Далеко забрались, - почесал бороду бородатый. - Я из две тысячи
двадцатого, и то один из самых ранних. Остальные тут кто из сороковых, кто
из шестидесятых... Все глубже и глубже роют. Ох, до чего же они дороются?
- Кто роет? - спросил Вовочка.
- Мы их зовем черпальщиками, - сказал бородатый. - Они из двадцать
третьего века. Считают, что мы неправильно живем... да они сами все вам
объяснят. Правильно, неправильно - кто разберет, правда? Живем, как можем,
а можем так, как получается...
В дверь просунулась одна из девушек - запыхавшаяся, раскрасневшаяся,
вся в улыбке:
- Это вы - Беззубкин? Вас зовут.
- Меня? - Вовочка обмер.
- Ну да, конечно. Они первачков стараются пораньше пропустить.
- Может, не ходить? - повернулся к бородатому Вовочка.
- А что будете делать? - спросил бородатый. - Трек закроют, выключат
все... Да не бойтесь, идите. Только слушайте их там повнимательнее да
вопросов лишних не задавайте. Вообще вопросов не задавайте. Ну, как
говорится, ни пуха!
- К черту, - пробормотал Вовочка и пошел за девушкой. На лестничной
площадке стоял тот самый плюгавенький солдатик с блокнотом.
- Пойдемте, - сказал солдатик. Они спустились на второй этаж и вошли
в квартиру - как раз под Вовочкиной. Там было что-то вроде канцелярии:
стоял стол, несколько шкафов, и сидели двое, пожилые, усталые, чем-то
неуловимо похожие люди. Только один был мужчиной, а другая - женщиной. Но
это улавливалось не сразу.
- Здравствуйте, Владимир Иванович, - сказала женщина. - Вот и настала
пора поговорить лично.
- Здравствуйте, - сказал Вовочка, еще не понимая, как вести себя:
нагло или подобострастно. - Но я вас не знаю.
- Разумеется, - сказала женщина. - Можете называть меня Розой, а его
- Исидором. Мы черпальщики и работаем в том числе с вами. Сегодня
состоялась первая ваша выемка, по поводу чего примите наши поздравления.
- Простите, - сказал Вовочка. - Вы не могли бы объяснить это все
поподробнее?
- Позвольте мне, - сказал Исидор. - Мы работаем, как вам, очевидно,
уже сказали, в двадцать третьем веке. Там и живем. Живем довольно сложно.
Я не буду вдаваться в детали, вам это трудно понять, да и не ваши это
проблемы. Мы проследили корни наших проблем и убедились, что они
начинаются от существования в обществе людей балластного типа, то есть
людей с нейропсихической структурой эндофугальной организации...
- Исидор, голубчик, извини, - сказала женщина, - но так ты ничего не
объяснишь. Извините его, - сказала она Вовочке и улыбнулась, - у него с
русским языком вашей эпохи напряженка - негде изучать. Он хочет сказать
вот что: мы выявляем в обществе людей, которые не несут в нем никаких
функций. То есть они занимают место, но не работают. Или изображают
работу. И еще: когда я говорю "место" или "работа", то это очень широкое
понятие, по всей ширине семантического поля, просто мне приходится в
разговоре с вами использовать знакомые вам слова. В обществе есть много
работ, скажем, работа преступника - это тоже для нас работа. То есть мы
делаем вывод о полезности того или иного члена общества на основании его
противодействия специальной энтропии...
- Как любили говорить в наше время - по конечному результату, -
вставил Исидор.
- Ваш великий современник Лев Николаевич Гумилев - вы не были знакомы
с ним? - предсказал, а правильнее сказать, на кончике пера открыл
существование социальной энергии; понадобилось очень мало времени, чтобы
понять, что существует и социальная энтропия, которая и угрожает в наше
время всему человечеству. И вот для преодоления социальной энтропии
предложено было несколько проектов, в том числе наш, а именно:
дренирование прошлого и изъятие тех субъектов, которые наиболее
увеличивают энтропию. Вот вы, Владимир Иванович, потребляете социальную
энергию в очень больших количествах, но с чрезвычайно низким КПД. Выход
энтропии у вас порядка девяноста-девяноста трех процентов. Это вовсе не
значит, что вы обречены на такое положение природой. Да, ваша
нейропсихическая схема такова, что в рамках существующего, а точнее
сказать, самопроизвольно складывающегося положения вещей вам трудно
добиться более высокого КПД. Для этого мы и изъяли вас на время из вашей
реальности - если быть точным, на одну секунду, - и поместили сюда, на
Трек, в перпендикулярно текущий поток времени. Здесь с вас сняли матрицу,
и онейроническая система заставила эту матрицу прожить пятьдесят ваших
жизней по двадцать лет каждая-то есть с двадцати пяти до сорока пяти
биологических лет, - добиваясь наименьшего выхода энтропии. В последней
модели, которую вы помните, выход энтропии был сокращен до восьмидесяти
четырех процентов. Это по-прежнему очень много, и выпустить вас с таким
результатом мы не имеем права. Поэтому вам предстоит очередной цикл с
комплексом тестов по окончании.
- Вы сказали: "Которую вы помните", - Вовочка сам не узнал своего
голоса: голос был тихий и абсолютно мертвый. - Вы так сказали... Это
значит?.. - Конечно. Это значит, что этой вашей жизни: в роли
третьестепенного поэта, с женой Эльвирой, - предшествовали сорок девять
других моделей. Но там выход энтропии был гораздо большим.
- Значит, я - матрица? Так вы сказали?
- Да. Когда, изменяя эту матрицу, мы достигнем приемлемых
результатов, то мы омолодим тело на двадцать лет, вмонтируем в него эту
матрицу и поместим в поток времени в нужном месте.
Это Вовочка слышал, но уже не воспринимал. Ужас от потери себя
охватил его целиком.
- Это насилие, - прохрипел он. - Я буду жаловаться! Я буду
жаловаться!!! Где ваше начальство?!!
- Добраться до нашего начальства нам с вами будет довольно трудно, -
улыбнулась женщина Роза. - Дело в том, что мы с вами существуем только в
памяти онейронической системы в виде информационных пакетов, не более
того. Настоящий Владимир Иванович Беззубкин находится в анабиозной ванне и
ждет, когда вы воссоединитесь с ним.
- Докажите! - запальчиво закричал Вовочка.
- Пожалуйста, - сказал Исидор. - Идите за мной. - Они вышли из
квартиры и стали спускаться вниз. Вовочке почему-то почудилось, что он уже
вот так же точно спускался по лестнице - в подвал - в темноту подвала - и
после не было ничего, все обрывалось... непонятно... Он шел, будто бы
наступая в собственные следы. Исидор отвалил тяжелую дверь, и они вошли
куда-то: огромный, не видно конца, подземный зал, решетчатые мостики под
потолком, а внизу - маслянисто поблескивающая черная поверхность воды,
поделенная тонкими перегородками на продолговатые прямоугольники.
- Спустимся? - предложил Исидор.
Вовочка молча кивнул.
Они стали спускаться вниз по крутой подрагивающей металлической
лестнице. Потом Исидор вел его куда-то, потом сказал: "Здесь".
Под Вовочкой была ячейка этого громадного бассейна, и на поверхности
воды плавала оранжевая дощечка с надписью черными буквами: "АМ870033
БЕЗЗУБКИН ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ" и еще какими-то непонятными знаками. А под
табличкой, под водой, странно нечеткое, растекшееся, белело голое тело с
характерным родимым пятном у пупа.
- А-а-а!!! - закричал Вовочка - и дальше он уже ничего не помнил.
Владимир Иванович Беззубкин, главный редактор
литературно-художественного и общественно-политического журнала "Молодая
листва", побрился, поковырял пальцем не вовремя вскочивший прыщик на
подбородке, вырвал торчащий из носа волосок и пошел завтракать. Ника,
уютно кутаясь в халатик, разливала чай. Владимир Иванович потрепал ее по
попке, сказал что-то шутливое, съел гренку с сыром и потопал на работу. По
утрам он всегда ходил пешком. Он чмокнул в щечку секретаршу Дашеньку и
прошел в свой кабинет. Сегодня было очень много дел...
Заглянула Дашенька.
- Владимир Иванович, - мелодично сказала она, - там этот пришел,
вчерашний... Лазарчук его фамилия.
- Фантастику принес? Гоните его в шею!