Луис Ламур. Галлоуэй, мой брат


---------------------------------------------------------------
   Louis L'Amour "GALLOWAY"
   Copyright (c) 1970 by Louis and Katherine L'Amour Trust
   Перевод с английского Д.Галина, Э.Маринина
   Изд: "Центрполиграф", М., 1996
   , Spellcheck: Max Levenkov, [email protected], 22 Jul 2001
---------------------------------------------------------------


Глава 1


   Старый лось взбирался на холм, где дул резкий ветер. Волки шли за ним.
   Лось  понимал,  что  происходит,  но  он  не знал,  что  это  лишь  вновь
повторяются события, происходящие с тех пор, как был сотворен мир.
   Он не знал, что только благодаря этим волкам - или другим из их рода - он
все  прожитые годы  был сильным, храбрым и  быстроногим.  Потому  что именно
волки  сохраняли крепость и здоровье лосиных стад, пропалывая и отбраковывая
слабых, старых и неприспособленных.
   Теперь настал его час, и волки пришли за ним. У него больше не оставалось
ни резвости, чтобы убежать  от них, ни сил, чтобы от них отбиться.  По пятам
шли  четыре волка, привыкшие нападать все вместе, это были крупные звери, ни
один  из них не весил  меньше сотни  фунтов, а двое -  и того больше, раза в
два...
   Единственное, что  у  него сохранилось,  - это мудрость,  и сейчас  он из
последних сил пробирался по горам и долам: хотел найти место, где можно дать
бой.  Он  принял  единственно верное решение: забраться в  скалы и  забиться
задом в какой-нибудь угол, чтоб хоть спину прикрыть...
   Он  все  как надо  делал,  вот  только волки  -  народ терпеливый,  вроде
индейцев. Им приходилось охотиться  на лосей и раньше, они все эти штуки сто
раз видали и потому знали твердо, что в конце концов заполучат этого лося.
   Одного они не знали  - что я  здесь. Они шли  тропой, которой я прошел до
них, ветер относил  мой запах, и  они не могли меня учуять - а уж  тем более
догадаться, что делают работу за меня. Потому что я сам рассчитывал на этого
лося...
   Когда человек три дня в бегах  и  все три дня  маковой росинки во рту  не
имел,  он готов  в  одиночку  слопать лося  целиком  - с головой,  рогами  и
копытами. Вся беда была в том, что  я никак не мог убить лося... да что  там
лося, я бы сейчас и ежа не осилил, и если б эти волки  представляли себе, до
чего я ослабел, так они тут же взялись бы за меня.
   Лобо - это мексиканцы  так волка зовут -  он слишком умен, чтобы нападать
на человека, разве только человек свалился без сил и лежит  беспомощный. Они
не любят запаха человека,  он для  них всегда означает опасность; но волк от
рождения безошибочно  чует,  когда  кого-то убить  легко... вот как меня.  Я
сейчас подходящий, в самый раз...
   Ноги у меня  были ободраны и окровавлены,  ступни превратились в кровавое
месиво после беготни по скалам, голым камням и жестким стеблям горелых трав.
Тело было до  того изнурено голодом, жаждой и усталостью,  что я еле-еле мог
брести. Но пока еще оставалось во мне...  не знаю  уж, как оно называется...
то, что делало меня человеком, - вот это самое еще не совсем пропало.
   Волки могли почуять кровь, могли почуять вонь гноящихся ран - а могли они
почуять сердце человека? Его мужество?
   Лось рванулся к  скалам, и волки  пустились  за ним, держась  подальше от
копыт,  -  они  опасались не  зря:  один свирепый  удар передней ноги  может
сломать хребет  и сделать из волка калеку. Рога их не особенно тревожили, но
волк -  хитрый  охотник и  не  захочет  расплачиваться  за  обед собственной
шкурой.
   Меня всегда тянет  к горам. Сакетты  -  наша  ветвь рода  - народ горный,
обитатели  холмов  в  Теннесси,  и,  чуть  какая  беда случится,  мы  всегда
стараемся поскорее забраться  в горы. По крайней-мере, пока не придет второе
дыхание. Вот потому-то я и двинул к горам...
   С той минуты, как удалось  смыться от  этих  самых апачей-хикарилл[1],  я
двигался к горам, только апачи мне не давали далеко уйти.  Ладно, жаловаться
нечего. Если б я  до сих пор оставался у них в руках, так сейчас был бы  уже
мертвый... или мечтал умереть.
   В  общем,  пока  они со  мной  возились, что-то там  позади  отвлекло  их
внимание,  и воины апачей сорвались,  как  вроде им кто  набедренные повязки
подпалил, а меня бросили на своих скво.
   Ну, а скво мучают пленных еще более жестоко. Пытки доставляют им истинное
удовольствие.  На мое счастье,  когда  воины умчались из лагеря, они забрали
всех коней, так что я тут же вырвался и кинулся наутек.
   Сперва скво  меня  чуть  не  поймали  -  руки-то у  меня  были связаны  и
вообще... Но Господь дал мне длинные ноги, был я босой и совершенно голый, и
хорошо  знал, чем дело кончится, если  снова  попадусь  им в  лапы.  А когда
вернулись воины, они тоже пустились в погоню за мной.
   К тому времени  я был уже далеко, мне удалось  высвободить руки  и только
после  этого побежал как  следует. Я  бежал весь тот день,  и ночью бежал...
миль, наверно,  пятьдесят  отмахал... но  апачи  - они  вроде собак, взявших
след. Так что теперь они где-то сзади, гонятся за  мной, и если я не добуду,
чем набить брюхо, то я человек конченый...
   Лось добрался до скалы, развернулся к ней задом  и  приготовился драться,
но волки просто расселись вокруг, глядя на него и свесив языки.
   Я лежал в редком кедровнике, обшаривал глазами все вокруг - хотел дубинку
подобрать,  и  все время мечтал,  чтоб появился Галлоуэй. Но,  насколько мне
было известно, он сейчас где-то за много миль отсюда, в Нью-Мексико.
   Извиваясь по земле, как червяк, я подобрался поближе к волкам. Мне сейчас
на  них кидаться никакого толку, пусть сперва убьют лося. Жалко  старика, но
такая  уж  его  судьба. Все  равно  его  волки прикончат, не  эта стая,  так
следующая.
   И в  тот момент,  когда мне  оставалось еще ярдов шестьдесят-семьдесят до
них,  лось слишком далеко отодвинулся от скалы - за волком потянулся,  и тут
же  другой  волк  проскользнул сзади  и подрезал  ему  поджилки.  Лось упал,
продолжая отчаянно биться, но у него уже никаких  шансов не было. Вот тут-то
я поднялся на колени, завопил и швырнул камень в самую середку  сгрудившейся
стаи.
   Вы такого  в жизни  не видели!  Этот камень упал  возле  крупного волка с
разорванным  ухом,  и  он так подскочил, будто камень  угодил  прямо в него.
Может, его песком хлестнуло. Во  всяком случае, они повернулись и уставились
на меня, а я размахивал руками и орал во всю глотку.
   А после я поднялся на ноги и медленно двинулся к ним, и они попятились. В
руках у меня  было два камня, а камнями я кидаюсь  довольно метко, так что я
опять прицелился, и мне посчастливилось попасть одному в ногу.
   Он подскочил и взвыл;  я тут же  швырнул второй камень, и  они попятились
еще дальше, почуяв теперь мой запах. Если бы эти зверюги сообразили, до чего
я сейчас дохлый,  то  у меня  было бы не больше шансов, чем у лося, но волки
всегда боятся человека, и эти не были исключением.
   Тут. я как раз заметил сухой кедр, сучья которого были разбросаны вокруг,
будто  их срезал  садовник. Я  схватил  ветку  длиной  побольше моей  руки и
толщиной примерно с запястье и двинулся вперед.
   Волки отступили.
   Они  разбежались  в  разные стороны, а  я  похромал  к  лосю. Он  был уже
мертвый.
   Волки отбежали ярдов на сто и уселись,  не сводя с меня глаз. Ясное дело,
они от своего не отступились, но было во мне такое, что их настораживало.
   Совсем голый, я, должно быть, казался им слишком уж белым, и это никак не
соответствовало их представлениям о человеке. Да еще они могли почуять запах
крови, идущий от  моих ног,  а  может, и гноя, хватало и его. Один из волков
пробрался  к  тому  месту, где я раньше лежал,  и обнюхал  все кругом, чтобы
узнать,  какие  вести припасла для него эта  лесная  газета.  Нетрудно  было
догадаться, что он  вычитал там много такого, чего, на мой взгляд, ему знать
не полагалось.
   И все же в руках у меня была хорошая Дубинка, за спиной - каменный обрыв,
а рядом - достаточно мяса,  чтобы  восстановить силы...  если только удастся
его разрезать. Да и шкура эта мне тоже нужна была.
   Скала, у  которой лось  выбрал позицию для последнего боя,  была  высотой
около тридцати футов и имела внизу откос еще  футов на  двенадцать или около
того, вроде осыпи,  состоящий большей  частью  из щебенки и обломков  камня.
Некоторые из них были обсидиановые[2].
   Я подобрал хороший осколок подходящей длины и начал обкалывать его другим
камнем.  Мне приходилось  видеть, как  индейцы  изготовляли наконечники  для
стрел, а  мальчишкой, живя в горах, я и сам иногда делал небольшие охотничьи
стрелы  для своего лука. Чероки,  среди которых мы  выросли, показывали нам,
как это делается.
   Сейчас мне нужен был нож, и вот я стал отбивать от камня  мелкие кусочки.
Волки  вовсе не собирались бросать  такую  гору мяса, но  моя работа  и стук
камня по камню  их настораживали - диких  животных всегда настораживает  все
непривычное.
   Поработал я какое-то время над ножом,  а после собрал немного сухих веток
и сложил их в кучку, чтоб были под рукой. Я еще не довел нож до такой формы,
как  мне  хотелось,  но  какое-никакое лезвие  уже  получилось,  и я  взялся
свежевать лося. Когда мне удалось отодрать достаточно большую часть шкуры, я
разделил ее  на две  части,  обернул  ими  свои  ноги и  завязал  ремешками,
вырезанными из той же шкуры. При одном взгляде на мои ступни у  меня в брюхе
закрутило  от   страха  -  такие  они   были  окровавленные,   изодранные  и
бесформенные. Однако,  когда  я  обернул  их  влажной  шкурой,  стало  легче
передвигаться, и я, опираясь на свою дубинку, начал потихоньку ковылять.
   Скала,  под  которой  встретил  свою  смерть  лось, была  тридцатифутовым
обрывом,  которым заканчивался длинный, крутой  горный  склон,  и  по склону
этому с горы за много  лет чего только не нападало  - так  и получилась  эта
самая  осыпь  у подножья. Было  там полно сухого  дерева, а  уж выбор всяких
разных  камней  -  самый  богатый. Мне  нужен был железный  колчедан,  чтобы
добывать огонь; рылся я, рылся, наконец нашел несколько обломков и отбил два
удобных камня.
   Рядом с  лосиной тушей  я сложил  разодранную  на волокна кору; растертые
сухие листья, щепки, а потом начал колотить одним куском колчедана о другой.
Искры сыпались вовсю, но  мне пришлось потратить  добрый час, чтобы заронить
одну из них в растертые листья и кору. Тут уж я принялся ее холить и лелеять
и осторожно раздувать, чтобы занялся огонь.
   Когда появился маленький язычок пламени, я стал полегоньку подбрасывать в
него  сперва  коры, а после подложил  несколько  смолистых сосновых щепок, и
огонь наконец ярко запылал. Когда же запрыгали языки пламени и костер  начал
потрескивать,  настроение у меня стало  как  утром в  первый день  творения.
Время вообще  замерло и  стояло  на  месте до тех пор, пока я  не съел кусок
мяса, поджаренный на палочке над огнем. А потом я взялся доделывать нож.
   Волки, как видно, и не думали уходить, и укорять их за это мне совесть не
позволяла, так что я  отрезал несколько кусков мяса, которых мне самому есть
не хотелось, и бросил им. Они их осторожно обнюхали, потом поспешно сожрали,
но вид у них  был слегка озадаченный. Казалось, что  никогда раньше их никто
не кормил.
   Занимался я всеми  этими  делами, но  мне не давала покоя  мысль  об этих
самых хикариллах. Апачи не хуже волков, уж они-то  никак не бросят погоню, а
мой окровавленные ноги оставили им такой заметный след...
   Поддерживая  костер,  я освежевал лося  до конца, соскоблил часть жира со
шкуры и вырезал лучшие куски мяса. Отломил несколько кусков рога, потому что
из  них  получаются  удобные  инструменты  для  обкалывания  камня,  а после
завернул отрезанное мясо  в лосиную шкуру. Возился я, а сам время от времени
бросал то кость, то еще что-нибудь волкам, у  которых отобрал  добычу.  Я их
понимал, им ведь тоже есть хотелось.
   Я непрерывно обшаривал  глазами местность в южной  стороне, но не замечал
пока никакого движения. Неприятно. Первый взгляд на апачей часто оказывается
и последним.
   Наконец  я погасил костер, завернул  два куска колчедана в шкуру вместе с
мясом,  вскинул сверток  на плечо,  взял  свой  посох  и  двинулся  в  путь.
Пробираясь  вдоль обрыва, я направился на север. Позади меня волки  рычали и
грызлись над тем, что осталось от лося.  "Флэган  Сакетт, - сказал я себе. -
Ты в долгу перед этими волками, определенно в долгу".
   Небыстро я шагал. Мясо и шкура - это была изрядная ноша, а ноги, несмотря
на  обернутую вокруг них лосиную кожу, при каждом шаге страшно болели.  Надо
бы мне найти укрытие, место, где можно  отдохнуть,  отлежаться, пока заживут
ноги... если они заживут.
   Пустыня осталась позади.  Передо мной и вокруг меня раскинулись невысокие
зеленые холмы, изрезанные серыми зазубренными  скалами, покрытые  небольшими
осиновыми рощицами и разбросанными то здесь, то там соснами. Дважды мой путь
шел вдоль гребня холмистой гряды, и тогда я, скрываясь за редкими деревьями,
осматривал на ходу местность позади.
   Дикая это  была  страна, безлюдная;  кое-где в  тени,  куда не  доставало
солнце, лежали снежные островки. С гор тянуло холодным ветром; а я брел тут,
голый и босый, позади меня были враги, а впереди - ничего, кроме надежды.
   Один  раз я сбросил  на землю  свой тюк, чтобы собрать змеиной  травы, на
которую  наткнулся  в  ложбине,  и  с благодарностью вспомнил  свое детство,
проведенное  в  горах,  когда  я научился  всему, без чего  в диком краю  не
выживешь.
   Наконец  я  почувствовал, что дальше  идти  не  могу,  и вернулся немного
назад, к кучке  ив - костер лучше разводить  среди  деревьев,  тут  листья и
ветки  будут   рассеивать  поднимающийся  дым.  Да  и  костерок  я  разложил
маленький, из сухого хвороста, который почти не дает дыма. А после смастерил
из  коры  посудинку  вроде  ковшика.  Зачерпнул воды  из  ручья и вскипятил,
подвесив ковшик на палке над огнем. Бросил в  воду змеиную траву. Прокипятил
еще  немного,  дал чуть остыть  и промыл  ноги,  отваром, использовав вместо
тряпки несколько горстей мягкого шалфея. Одновременно нажарил побольше мяса.
   За  день  ходьбы мои грубые мокасины  развалились,  тик что  я  расстелил
шкуру, еще немного поскоблил  ее и выкроил другую пару - эта получилась чуть
получше.
   После передвинул я костер на несколько футов,  поел и снова  принялся  за
свой обсидиановый  нож, отбивая камень так, чтобы получилась хорошая режущая
кромка. До чего ж  я был неуклюжий и косорукий! Мне приходилось  видеть, как
индейцы делали  такую же  работу  втрое быстрее. Потом я еще раз  передвинул
костер, настелил сосновой хвои  по теплой  земле, где  раньше  был  огонь, и
свернулся на ней, накрывшись лосиной шкурой.
   Конечно, мне сейчас было не до мечтаний, но мысли сами все возвращались к
горной хижине, где я родился, стоявшей почти под самым перевалом Дэннис-Гэп,
в Теннесси. Эта старая хижина, при всей своей убогости, была такая уютная; а
сейчас она,  наверно, заброшенная и пустая,  если только в нее не перебрался
какой-нибудь скваттер[3].
   В  рассветном холоде  птицы  в  кустах рассказывали свои байки  - значит,
вокруг все  спокойно.  Так  они радостно  звенели,  что  вряд  ли поблизости
творилось что-то недоброе.
   Ступни у  меня были воспалены, а икры страшно ныли от неуклюжей походки -
я на ходу  все  выворачивал  ноги,  чтобы хоть  чуток  поберечь  подошвы.  Я
поднялся на ноги, но при первом  же шаге меня резанула такая боль, что слезы
выступили на глазах.  В общем, я  снова  сел. Господи,  подумать  страшно, в
какую я неприятную историю попал...
   Это место не годилось для долгой стоянки. Нужно было двигаться дальше, во
что бы то ни стало... Внезапно боковым зрением я уловил какое-то движение на
склоне. Повернул туда голову - и увидел волка.
   Это был волк с разорванным ухом, и он следил за мной.


Глава 2


   Не знаю, что случилось с остальными волками, но  этот был  здесь, и я его
хорошо помнил.
   - Привет, парень!  - сказал я, собрал объедки, оставшиеся около костра, и
бросил ему.
   Он поднялся на ноги,  двинулся вперед,  потом остановился. Я повернулся к
нему спиной,  взвалил  на  плечо  свой  тюк  и, взяв  дубинку, пошел поперек
склона.
   Выйдя  на открытое место, я посмотрел  с горы назад. Далеко внизу, еще на
равнине, я заметил какое-то движение - там ехало несколько человек.
   У  меня  перехватило горло.  Все-таки они явились, и  это означало, что у
меня нет ни одного шанса спастись. Ни единого...
   Если они продолжают идти по моему следу, то, несомненно, меня поймают.
   Волк подошел к тому месту, куда я бросил мясные объедки, и обнюхал их.
   ...Мои  неприятности  начались, когда  мы  с  Галлоуэем  решили  заняться
скотоводством. Мы хотели найти  для себя какие-нибудь новые края, не слишком
набитые людьми.  Мы хотели поселиться где-нибудь  в горах  или поблизости от
гор, и нам нужна была земля, где была бы трава и вода.
   Потолковали  мы  с  Теллом  Сакеттом  и  со  старым  Кэпом  Раунтри,  его
приятелем,  и  они рассказали нам про местность, прилегающую к рекам Анимас,
Флорида и Ла-Плата.  Нам  показалось,  что было бы неплохо прогуляться  в те
края  и  своими глазами  поглядеть, как  там и  что. Галлоуэй был занят,  он
помогал  Пармали Сакетту управляться со стадом, которое  тот недавно купил в
Аризоне,  так что я решил отправиться вперед и  разведать те места. Приятней
прогулки мне в  жизни совершать не доводилось - пока  я не наткнулся на этих
апачей.
   Они меня приметили  и  ринулись  ко мне,  а  я  решил  держаться  от  них
подальше,  тут же развернул коня  обратно и пустил  его вскачь.  Примерно на
четвертом скачке конь  угодил  копытом в нору суслика. Когда я  поднялся,  в
глазах  и  ушах  было  полно песка,  винтовка оказалась  под конем,  который
валялся со сломанной ногой, а индейцы неслись на меня галопом.
   Их было слишком много, чтобы драться, ну, я и решил попытаться изобразить
из  себя   смельчака  и  встретить  их   лицом  к  лицу.   Индейцы  -  народ
чувствительный ко всякому такому, и если я не буду стрелять и сострою смелую
мину, так они может, отнесутся ко мне по-другому.
   Ну, пошел я им навстречу, а  когда они появились, обругал  их на апачском
наречии, как умел, и говорю, мол, так с друзьями не обращаются.
   Только фокус не вышел. Они меня связали по рукам и ногам и отвезли к себе
в лагерь. Все собрались - интересно им было поглядеть, стойкий ли я мужчина;
начали  они  с  того, что  содрали всю  одежду и  выложили  меня на  солнце,
привязав к  вбитым  в землю  колышкам.  Подвесили  мех с водой  возле  самой
головы, вода из него сочилась капля за каплей  в  нескольких дюймах  от моих
губ, но мне они воды не давали.
   Детвора со всего  лагеря и кое-кто из скво меня не  оставляли  в  покое -
швыряли  в  лицо песок, колотили  палками, иной  раз  по  полчаса кряду.  Но
добились они  только  одного - я  проклинал их на чем свет  стоит. Тогда они
решили попробовать что-нибудь более действенное.
   Пока  они  сидели  вокруг  костра  и решали,  что им  со  мной делать,  я
использовал это время с толком.
   Один из мальчишек бил меня,  бил, пока приморился; бросил свою  палку,  а
она упала мне на грудь  - да там и осталась. Я и стал корчиться и выпячивать
грудь,  пока эта палка  не  сползла  поближе ко рту; тут  уж я  прихватил ее
зубами  и принялся вертеть и наклонять голову, пока капли из меха с водой не
начали попадать на палку и стекать по ней в мою сторону.
   Сперва вода капала все  больше на землю, мимо палки, но я вцепился  в нее
как  бульдог  -  и будьте  уверены, в  конце концов  кое-какие  капли  стали
попадать  мне в  рот. Нельзя сказать, чтобы это было сильно много,  но когда
тебя столько  держали  без  воды, так  даже  самая  маленькая капля здорово,
просто здорово хороша.
   У меня уже заболели челюсти и шею свело, но я не решался  шевельнуться  -
боялся, что выроню палку или вода по ней потечет мимо.
   И тут вдруг один индеец заметил, чем я занимаюсь, и созвал остальных. Ну,
сэр, такого громкого  смеха вы в жизни не слышали! Они всей толпой собрались
вокруг, все  тыкали  в меня  пальцами и обсуждали мою  выдумку.  То,  что  я
сделал, это был новый трюк, и они  меня зауважали, потому что я не сдавался,
но их  планов  это никак не  изменило.  Когда они все насмотрелись,  один из
воинов наклонился и выдернул палку у меня изо рта, да так резко, что чуть не
выворотил  вместе  с  нею несколько зубов.  Я обозвал его никчемным койотом,
ворующим объедки у собак, а он меня двинул ногой.
   Всю ночь я лежал там на песке, распяленный между колышков, воды у меня не
было  ни  капли, а надежды еще меньше. Ночью  через меня  прополз  тарантул,
направляясь куда-то по своим делам, а муравьи облюбовали ссадины, оставшиеся
после палочных ударов. Когда  рассвело, апачи развязали мне  ноги и отвели к
муравейнику  -  у  них  там  были  вколочены в  землю  столбы,  и  я  хорошо
представил, что они замышляют.
   Вдруг ни с того ни с сего грохнул выстрел, раздался истошный вопль, потом
несколько  вскриков со  стонами, и тут же все воины племени  повскакивали на
своих пони и понеслись на этот шум. Не знаю уж, что там у них стряслось...
   А когда они все смотали, я поступил так же.
   Мы,  сакеттовские ребята,  часто  бегали  наперегонки,  и  я  всегда  мог
удержаться  на  уровне  среднего  бегуна;  так что я сорвался с  места,  как
вспугнутый заяц,  и  понесся, не обращая внимания на острые  камни и щебенку
под ногами. А скво бросились за мной следом, и  вопили они так, что  чуть не
лопнули.
   Но  теперь  ко  мне приближались мужчины,  а с такими ногами, как у  меня
сейчас, далеко  не уйдешь,  а уж надежды убежать от них - так вовсе никакой.
На руку мне было только то, что мы  направлялись к охотничьим землям племени
юта.  Вряд  ли мне пришлось  бы  легче в руках  у ютов, но  и  апачей там не
встретят с распростертыми объятиями. Чем дальше они заберутся в страну ютов,
тем тревожней будет на душе у этих апачей.
   Конечно,  идти  по  опавшей сосновой  хвое было  лучше, чем  по скалам  и
камням,  но  сейчас  для  меня  важнее  всего было  найти  убежище, а  после
обзавестись каким-нибудь оружием.
   Я  умышленно  выбирал  дорогу  покруче, самую вроде  бы неподходящую  для
беглеца.  Шагать в гору ничуть  не  больнее,  чем  по  ровному,  зато  можно
забраться в такие места, куда индейцы не полезут за мной на своих пони.
   Протиснувшись  в узкую щель  между двумя глыбами, я пробрался  вдоль цепи
скал, а потом вскарабкался по сухому руслу водопада на ровное место наверху.
Ноги опять  стали кровоточить, но я нашел красную глину, которую можно будет
смешать со  смолой  карликовой  сосны и  растопленным оленьим  жиром; навахо
часто пользуются такой мазью, чтоб раны скорей заживали. Но  тут я оглянулся
назад,  под  гору, и увидел там восьмерых  апачей, да так  близко, что можно
было разглядеть, у кого лошадь какой масти.
   Апачи воюют пешими, и  забраться вслед за  мной на эту гору для них штука
нехитрая. Пока они меня еще не  видели,  но как увидят,  тут же будут здесь.
Может, я  дурак распоследний - ноги так  болят, а я  еще  бреду. Может, надо
плюнуть на  все  и пускай убивают, черт с ними... Но  только сдаваться  я не
умею. Мы, ребята из  лесной глуши, не  так воспитаны. К четырнадцати годам я
уже  умел стрелять, ловить  и  свежевать  зверя, знал, как добыть кормежку в
лесу, а если надо, так мог продержаться, обходясь воробьиными порциями.
   Среди ребят, с  которыми я гонял по холмам в детстве, было много чероков,
и от их родни я выучился многому - не меньше, чем от своей. У нас-то в семье
было  всего   две  книжки,  мы  обучались  чтению  по  Библии  и   по  "Пути
паломника"[4].
   Мы   хорошо  научились  бросаться  в  бой  и  держать  удары.  Когда  мне
приходилось драться  в школе  - в то недолгое время, пока я туда ходил,  - я
набычивался и  молотил руками до тех пор, пока кто-нибудь не падал на землю.
Иногда падал и я - но всегда поднимался снова.
   Наконец  я принял решение. Этим  апачам вряд ли придется по  вкусу отойти
далеко  от своих пони на землях ютов, а если им так уж невтерпеж меня убить,
так пускай сделают это на самой вершине горы. Вот туда я и направлюсь.
   Я  тут  же свернул  в сторону  и  начал карабкаться  в гору. Возле осин я
остановился  и оглянулся  вниз. Я их  видел там, далеко  внизу,  и они  меня
увидели - натянули поводья, остановили коней и уставились на меня.
   Стрелять им смысла не было. Когда человек стреляет снизу вверх, попасть в
цель очень трудно, а я  еще  и забрался довольно далеко от них. Я  как будто
своими ушами слышал, как они там об этом толкуют.
   Хорошо, если  бы  они решили, что, мол, ради  меня не  стоит надрываться.
Только надежда эта  была слабенькая,  и я полез дальше на  гору. Нудное  это
было занятие. Местами склон становился почти отвесным,  но все же опоры  для
рук и  ног  хватало.  Наконец выбрался  я  на какой-то уступ,  а там валялся
дохлый койот; ну, вы, наверное, сами знаете, что  к дохлому койоту  ни  один
апач не притронется. Схватил я его за хвост, раскрутил как следует и швырнул
вниз, на свой след, прямо на тропку, по которой им за мной лезть придется.
   Сомнительно,  чтоб  от  этого  было  много  толку,  так, чуток  им  нервы
попортит... но эта штука с  койотом навела меня на хорошую  мысль. Для апача
совиное уханье  - это знамение смерти, а я с детства так  наловчился кричать
по-совиному,  что  мне  настоящие совы отвечали.  В таких  глубоких каньонах
звуки далеко разносятся... в общем, решил я попробовать.
   Они меня теперь уже не видели, но я-то их видел прекрасно; когда разнесся
первый совиный крик,  они приостановили лошадей, но потом поехали дальше - а
тут добрались до дохлого койота и  остановились  снова. А я  взял и  спихнул
вниз  пару валунов, и они  покатились  по склону. Вряд ли  я  в кого  из них
попал, но, думаю, малость обеспокоил и заставил оглядываться по сторонам.
   И тут я  вдруг набрел на котловину, будто нарочно  вырытую в склоне горы.
Котловина эта поросла травой,  как хороший  луг, но в дальнем конце, где она
переходила  в узкую  расщелину, ведущую  к гребню, начинался частый осинник.
Вот тогда я понял, что нашел то, что искал.
   Дальше я идти не собирался.
   Заполз я  в  этот  осинник, в  самую  гущу, где  деревья  росли  чуть  не
вплотную, замел свой след,  как сумел, и залег. Подошвы у меня огнем горели,
ноги ныли все время, пока я на  гору лез. А мускулы от колен  и ниже  болели
как  сто чертей, -  все оттого,  что я  старался  ступни  сберечь. В  общем,
растянулся я в зарослях и ждал, что дальше будет.
   Они, конечно,  могут  меня  здесь найти,  дело  такое,  но  порыскать  им
придется.
   Пальцы стискивали  дубинку,  а я  все  ждал и  слушал, ловя малейший шум.
Осины  шептались наверху,  где-то  в  листве возилась  птица -  или зверушка
какая-то, но  апачи не появлялись.  Кончилось  тем,  что я просто заснул. Не
знаю уж, как случилось... Заснул - и все.
   Через  несколько  часов меня разбудил холод.  Вокруг  было  тихо.  Я  еще
полежал  немного, потом  медленно сел.  От этого  движения  у меня  невольно
вырвался  стон,  но я его  проглотил раньше,  чем  он  стал слишком громким.
Ничего не было видно, ничего не было слышно, и я, естественно, улегся снова,
зарылся поглубже в палые листья и опять заснул.
   Когда проснулся в следующий  раз, было уже утро. И я окоченел  от холода.
Выполз из осинника, огляделся, но не увидел и следа апачей.
   Подобрал я свой  сверток, проковылял  через осинник и начал спускаться во
внутренний каньон. Через час остановился  в лощинке, среди редких деревьев и
валунов, развел маленький костерок из сухого  хвороста, горящего без дыма, и
зажарил  кусок  лосятины. Среди деревьев  послышался  слабый шорох, я бросил
пару костей возле погасшего костра и побрел дальше вниз.
   Попозже, среди дня, я снова промыл ступни отваром змеиной травы. Не знаю,
лечил ли он на самом деле, но ногам было приятно и болело меньше.
   Отдохнул  я с часок, а после двинулся вниз по ручью. Через какое-то время
нашел  пчелиную  траву  - еще  ее  иногда  называют  вонючей  травой. Навахи
используют ее для добывания огня трением, потому что хрупкий стебель,  когда
его вращают между  ладонями, вспыхивает  минуты через две, а то  и  быстрее,
особенно если добавлять мелкий песок, чтобы трение было сильнее.
   Я все время следил за склоном, по которому спускался, но не видел никаких
следов апачей. Может, их отпугнуло совиное уханье  -  знак смерти,  а может,
совиное  уханье вместе  с дохлым койотом, а  может, сознание  того, что  они
слишком далеко  забрались на земли ютов... Во всяком случае, от них ни следа
не осталось.
   Но  это не значит, что я тут был один. Кто-то следил  за мной  из кустов,
наверно, тот самый волк. Известно, что волк может идти по следу человека или
животного много  миль,  а  этому волку  не надо  было чужих подсказок, чтобы
сообразить,  какой  я  слабый.  Он ведь  чуял запах крови  и  гноя  от  моих
израненных ног. Хоть я его опасался и не доверял ему ни на грош, но обиды на
него за это не держал. Он - дикий зверь, должен добывать себе пропитание где
и как сможет... я даже относился к нему с сочувствием, потому и  подбрасывал
то кусочки мяса, то косточку-другую.
   Эта ночь была самой паршивой. Холод был жестокий, а остатки лосиной шкуры
не могли согреть мое голое  тело. Всю ночь напролет я трясся и стучал зубами
у костра, который пожирал  хворост, как изголодавшийся  зверь, так  что  мне
приходилось чуть не все время рыскать вокруг, собирая топливо.
   Дико и причудливо вздымались  в  небо надо мной покрытые снегом  вершины,
мрачно смыкалось узкое  ущелье вокруг костра, у которого я дрожал от озноба,
холод  пробирал  меня  до  костей  и   сковывал  мышцы.  Ветер,  холодный  и
промозглый, носился  по каньону,  задувая огонь, и, как грабитель, отбирал у
тела последние крохи тепла.
   Казалось,   ночь  тянется  целую   вечность.   Один  раз  я  задремал,  а
проснувшись,  обнаружил, что  ветер стих,  но зато от костра осталось только
несколько  крохотных  угольков,  и  мне  пришлось  потрудиться,  чтобы снова
раздуть огонь.  Кто-то бродил в кустах. Я развел огонь посильнее и придвинул
к себе дубинку и каменный нож.
   Сколько людей в былые годы грелось возле таких костров? С таким же жалким
оружием, как у меня...
   Наконец пришел рассвет,  холодный  и  блеклый,  можно  было  видеть,  что
делается вокруг, и не шарить по кустам  вслепую, чтобы найти сухую ветку или
валежину. Я расшевелил костер, потом  взял шкуру и  отрезал от нее  столько,
чтобы хватило на новые мокасины.
   Этот кусок я зарыл в землю по соседству - в земле кожа размякнет и станет
более гибкой.
   Выкопал  и  съел  несколько  клубней  мокричника,  потом дожевал  остатки
лосятины, а кости бросил в кусты.
   Кое-как ковыляя, я  вскарабкался  выше  по  склону и  тщательно  осмотрел
местность. Ну, человек может жить чуть не в  любом месте, если знает кое-что
о растениях  и животных и если у него хватит времени обдумать  толком, что к
чему. Ведь именно мозг человека  выделил его среди животных, и мозг человека
всегда подскажет ему, как выжить, - если человек найдет время  пустить его в
ход.
   Во-первых, мне нужно было оружие. Во-вторых,  надо  иметь какую-то  крышу
над  головой  и одежду на теле. Вот  я  и  стоял  там,  изучая  местность  и
размышляя, что она может предложить.
   Склоны каньона были высокие, скалистые,  лес взбирался  по ним  до самого
верха.  По дну  ущелья протекал ручей, вдоль  него росли ивы, густая  трава,
попадались отдельные  кусты. Неподалеку, не  дальше двадцати  футов, валялся
давно  упавший с дерева и  хорошо  высохший сук. Если обломать с него мелкие
веточки и насадить обсидиановый наконечник, будет у меня копье.
   Невысокие  раскидистые деревья с чешуйчатыми ветками,  листья  которых на
солнце  отливали серебром,  давали  плоды, называемые  "бизоньими  ягодами".
Индейцы  их обычно  собирают,  чтобы приправлять  мясо  бизона  и  антилопы.
Попадался тут и  шиповник  - то здесь, то там  просвечивали красные ягоды. У
ручья было  множество оленьих следов, а время сделать  лук  и  стрелы у меня
найдется.
   Дохромал  я  до  кустов  бизоньей  ягоды  и  стал  есть  плоды  вместе  с
косточками. Закусил  несколькими ягодами шиповника. Это, конечно, не банкет,
но все  же на такой  кормежке можно  продержаться живым. Если только индейцы
меня не найдут.
   Здесь была страна ютов, но навахо и апачи сюда тоже забредают.
   И, конечно, здесь был волк.


Глава 3


   Рядом с огороженным жердями корралем светились в темноте  два  квадратных
окна  длинного, низкого  бревенчатого дома. Галлоуэй Сакетт соскочил с седла
и, прежде чем привязать лошадь, долго заглядывал в окно.
   Увидеть  ему  удалось не так уж много. Стекла  были засиженные  мухами  и
грязные, но все же можно было разглядеть внутри стойку и несколько  человек.
Снаружи у коновязи стояли с полдюжины лошадей.
   У  четырех лошадей  было незнакомое клеймо - "тройка клевером": три цифры
3, расположенные в форме клеверного трилистника.
   Галлоуэй шляпой сбил  пыль с одежды и направился к двери.  Но тут обратил
внимание на сильного вороного коня. Глянул на клеймо и тихонько присвистнул.
   Когда-то это было,  конечно, "то же самое клеймо -  "тройка клевером", но
теперь  оно превратилось  в "цветок".  Против каждой тройки была выжжена еще
одна тройка, "только перевернутая, а потом добавлены еще несколько штрихов -
стебель  и  усики,  соединяющие  его  с лепестками.  Работа  была  выполнена
прекрасно,  по-видимому,  "корректор"  знал   свое  дело   и  делал   его  с
удовольствием.
   - Вот человек, на  которого стоит поглядеть, - пробормотал Галлоуэй. - Он
явился на пикник в Джорджии с пуговицей от мундира армии Шермана[5].
   Он рывком открыл  двери, переступил порог и пошел к  бару. Проходя  через
комнату, заметил четырех  человек, сидящих за  одним  столом, - видно, это и
были наездники с ранчо "Тройка клевером".
   В углу, недалеко от бара, сидел еще один человек. Он был одет в охотничью
блузу  из оленьей  кожи,  украшенную  бахромой, под  блузой  виднелась синяя
рубашка,  новая  или, по крайней мере,  свежая. На голове у него была черная
шляпа  с низкой тульей,  лицо было чисто выбрито,  рыжеватые  усы  тщательно
подстрижены и нафабрены.
   Человек  в кожаной  блузе  носил два револьвера - один  рукояткой вперед,
второй - рукояткой назад; хитрый трюк,  так можно  выхватить револьвер любой
рукой, а можно - оба сразу. На столе перед ним была бутылка  вина, стакан  и
колода карт.
   Кроме  неряшливого  бармена за стойкой, в  комнате находились еще  двое -
человек в грязной белой рубашке, рукава которой были подхвачены резинками, и
лохматый старик в засаленной одежде из оленьей кожи.
   Галлоуэй  Сакетт, который умел  оценить  ситуацию не хуже любого другого,
заказал стаканчик ржаного виски и примостился в торце стойки,  чтобы  видеть
все, что случится... если что-нибудь случится.
   Четверо наездников  с  ранчо  "Тройка  клевером"  были,  кажется,  чем-то
смущены  и озабочены, в то время как одинокий посетитель  в охотничьей блузе
преспокойно  попивал  вино, тасовал карты и раскладывал  пасьянс,  как будто
окружающее его не касалось.
   Наконец один из наездников с "Тройки клевером" прочистил горло и заметил:
   - Ну и клеймо же у вас, мистер...
   Не отрывая глаз от карт, тот отозвался:
   - Вы ко мне обращаетесь, я полагаю?.. Да, это  клеймо мне очень по вкусу.
-  Он  поднял глаза и весело улыбнулся.  - Полностью перекрывает ваше тавро,
верно?
   Галлоуэй   просто  остолбенел,  но  четверо   ковбоев  только   поежились
беспокойно, а затем тот же человек сказал:
   - Хозяин хочет потолковать с вами.
   -  О-о, теперь он уже хочет  говорить  со мной? Ну,  так скажи ему, пусть
подъезжает сюда... если у него еще какие-то лошади остались.
   - Я хотел сказать... у него есть  предложение к вам. В конце  концов, это
не он...
   - Ну, конечно, это не он был! Кто же  сможет ожидать,  что  он, сосчитает
всех  коров до последней  на  своих пастбищах? Скажи  своему  хозяину, пусть
приезжает прямо в город. Скажи ему,  что я буду его ждать. Скажи ему, что  я
давно  мечтал о встрече с  ним.  Скажи ему,  что  я очень хотел  сказать ему
"здравствуй и прощай".
   - Послушайте, Шэдоу[6], - запротестовал человек с  "Тройки клевером", - у
хозяина просто нет времени...
   - Вот это ты в самую точку попал, Уилл.- У твоего хозяина нет времени. По
сути дела,  у него совсем не осталось времени.  -  Человек, которого назвали
Шэдоу, положил карту, потом  поднял глаза. -  Передай  Пастену, что  если он
выпустит свою ремуду[7] на волю, уволит своих работников и уберется со своих
пастбищ с тем барахлишком,  какое сумеет  увезти на седле, то может спокойно
уезжать.
   Помолчал и добавил:
   - А иначе я его убью.
   Никто не сказал ни слова. Галлоуэй Сакетт  неторопливо отхлебнул  виски и
ждал, что будет дальше, - как все вокруг.
   Наконец Уилл проговорил:
   - Господи, дайте же ему шанс... Вы же знаете, он этого сделать не может.
   - Пастен ограбил массу людей, чтобы собрать свои  стада. Частично это был
мой скот, частично он  принадлежал моим друзьям. Некоторых из них уже нет  в
живых, и они  не могут забрать то,  что он им  задолжал, но я  уж присмотрю,
чтобы  он не нажился на их  добре.  Ты ему скажи, что у  него  есть двадцать
четыре часа... но не больше.
   - Слушай,  ты! - приподнялся с места один из ковбоев. - Тебе это с рук не
сойдет! Ты...
   -  Двадцать  четыре часа, джентльмены.  Езжайте туда и передайте ему  мои
слова.  -  Его голова  слегка повернулась.  - А  что касается вас,  то я вам
рекомендую либо сесть на место, либо вытащить револьвер. Решайте сами...
   Он  говорил спокойным тоном,  будто  вел  светскую  беседу,  без  всякого
раздражения.
   Медленно, осторожно ковбой опустился на место.
   Галлоуэй Сакетт еще раз  отхлебнул  виски, а когда бармен оказался рядом,
сказал ему:
   - Мне нужен человек, который знает горы Сан-Хуан. Бармен пожал плечами, а
потом кивком головы указал на Шэдоу.
   - Вот он знает,  только я сейчас не стал бы заводить разговоры об этом. У
него другие дела на уме.
   -  А еще  мне нужна лошадь - хорошая верховая  лошадь, ну, и пара вьючных
лошадей или мулов.
   - Поговорите с  ним. -  А потом  бармен добавил: - Те места хороши, когда
нас там  нету.  Поговаривают  о  заварушках  с  ютами,  да и  хикариллы  там
пошаливают...
   Четверо ковбоев, не сказав ни  слова, поднялись из-за  стола и осторожной
походкой  вышли за  дверь.  Галлоуэй Сакетт допил  свой стаканчик,  а  потом
подошел к столу человека в охотничьей блузе.
   - Мистер Шэдоу? Я - Галлоуэй Сакетт.
   - Это имя мне небезызвестно. Не желаете ли присесть? Что будете пить?
   - Я закажу кофе и что-нибудь поесть, но что мне на самом деле нужно - это
поговорить со знающим человеком. Бармен говорит, вы знаете горы Сан-Хуан.
   - Знаю.
   - С неделю назад я наскочил на шайку  апачей-хикарилл,  которые держали в
плену  моего  брата. Они  уже  начали  его  обрабатывать.  Я  был  один,  но
понадеялся, что если смогу устроить суматоху,  то он как-нибудь освободится.
Это мне удалось - и ему тоже.
   - Он убежал?
   - Определенно. И исчез начисто. Я  его искал, индейцы тоже. Эти хикариллы
не собирались  его упустить, они кинулись в  погоню. Он был совершенно голый
со связанными руками, но он исчез.
   - Тогда он мертв.
   - Только  не  Флэган. Мы,  Сакетты,  так  просто  не умираем, а Флэган  -
человек крепкий. Среди бизоньих равнин он не уступит команчам и арапахам, он
может одолеть любого человека или зверя. Он - крепкий человек.
   -  Эти горы, Сан-Хуан, и самого крепкого  угробят.  Красивее местности на
свете не найти, вот только две трети ее стоят дыбом.
   Шэдоу помолчал, пока бармен ставил на стол еду и кофе. Потом спросил:
   - Так чем я могу быть вам полезен?
   - Расскажите мне о тамошних  краях. Как текут реки, где лучшие пути через
горы, где можно наткнуться на индейцев. Я поеду искать его.
   -  Ну,  друг  мой, обстоятельства  будут  играть  против  вас  краплеными
картами! Да, в такую поездку надо хорошо снарядиться...
   - Это - второй вопрос. Бармен говорит, у вас есть лошади. Мне понадобится
запасная лошадь  для Флэгана, чтоб ему было на чем ехать, когда я его найду,
и еще пара вьючных лошадей - харчи везти и всякое такое.
   Шэдоу  вынул из  кармана тонкую  сигару  и раскурил  ее.  Какое-то  время
пристально глядел на тлеющий кончик, потом наконец сказал:
   - Если б мне не надо было уладить тут одно дельце, я бы поехал с вами.
   -  Дельце  -  с тем,  которому вы дали  двадцать четыре часа? Думаете, он
уберется?
   - Да.
   Галлоуэй задумчиво посмотрел на Шэдоу.
   - Он, должно быть, знает вас, этот господин Пастен.
   - Он,  меня знает. Он  воровал  скот  и  убивал  людей  в  местности  под
названием Мимбреносе. Он перебил многих из нас, а потом уехал и угнал из тех
мест весь  скот.  И  тогда я начал охотиться за ним. Сначала я потерял след,
потом  нашел снова. А он тем временем осел здесь, набрал себе команду в меру
честных работников, придумал это хитрое  клеймо,  этот трилистник  из троек.
Полагаю,  он считал,  что такое  клеймо  никак не перекроешь,  ну,  а  я это
сделал, просто в знак вызова.  Тогда он натравил на меня наемного убийцу, но
я помнил этого человека по Техасу, а он меня не вспомнил.
   - А как же это могло получиться?
   Шэдоу пожал плечами.
   - Я был учителем в университете Уэйко,  есть такой, город в Техасе.  Наши
дороги не пересекались, и он не мог меня взять на заметку,
   - Вы были учителем?
   Он снова пожал плечами.
   - Каждый делает  то,  что  может.  Мне  нужна была  работа, им  нужен был
учитель.  Они  меня  не  хотели  отпускать,  но  платили  они  мало, а  меня
беспокойство грызло. Я ведь приехал в Америку, чтобы искать золото.
   Он опять поглядел на Галлоуэя.
   - Вы не родственник Оррину Сакетту?
   - Он мне родня.
   -  Оррин  защищал  меня  в  суде...  вышла  некая  неприятная  история со
стрельбой. Честно говоря,  тогда  я впервые стрелял  в  человека.  Все из-за
лошади  получилось.  У  меня украли  лошадь.  Я  выследил  вора,  он вытащил
револьвер,  а  я  его  застрелил.  Кто-то  мне посоветовал  нанять адвокатом
Оррина, я так и сделал... к счастью.
   Они допили кофе, поболтали о разных пустяках, наконец Шэдоу поднялся.
   - У  меня есть  хижина, чуть дальше  но этой  дороге. Если хотите, можете
составить мне компанию. Свободная койка найдется, так что добро пожаловать.
   Хижина  была  небольшая, но  уютная. На  полу -  циновки работы  индейцев
навахо, на окнах - занавески, на полке - десятка два книг.
   - Завидую вам -  у вас есть книги, - сказал Галлоуэй. - Мы в школу совсем
мало ходили. Нас  больше  мама учила,  по  Библии,  да еще  она  нам  читала
несколько  историй,  написанных  Вальтером Скоттом. Мы с Флэганом свою науку
проходили больше в лесу, с винчестерами.
   - Так ваш брат и лес знает? Он не просто ковбой?
   - Мы  выросли  на плато Камберленд.  Учились  у  своих  соседей,  чероки.
Флэган... дайте ему только шанс, он где угодно выживет!
   - Тогда он мог и продержаться. Может быть, он еще жив.
   Впервые  за много  недель Галлоуэй  спал в настоящей  постели, спокойно и
крепко, и проснулся вместе с солнцем. Шэдоу  уже не было, но через несколько
минут он вошел в дом.
   -  Я  тут  известие  получил.  Пастен уехал  из этих  мест.  Я уже послал
нескольких  человек в объезд.  Они  пригонят мой скот и оповестят  остальных
потерпевших...
   Галлоуэй  Сакетт  оделся.  Где-то далеко на северо-востоке находится  его
брат -  либо  мертвый,  либо отчаянно  борющийся за жизнь. Надо  как-то  его
отыскать, во что бы то ни стало. Накануне вечером  Шэдоу аккуратно нарисовал
ему  схему  местности,  показав  на ней реки  Анимас, Флориду и  Ла-Плату, и
Галлоуэй,  знавший  ход  мыслей  брата,  как  свой   собственный,  попытался
прикинуть, что предпринял Флэган, когда сбежал от индейцев.
   Конечно, Флэган  направился бы в  горы,  и первый след, который он  успел
обнаружить до прибытия сюда, вел на север. Это был след Флэгана, но по этому
следу за ним шли апачи.
   Да, Флэган направился бы в горы, чтобы там найти нору ненадежнее, и нашел
бы наверняка. Ему нужна одежда, какой-то кров  и еда. В горах, если повезет,
он отыщет все, что нужно.
   - Сакетт! - окликнул его Шэдоу из дверей. - Собирайте вещи. Я уже оседлал
наших лошадей, мы должны еще все сложить в дорогу.
   - Мы?
   - Я еду с вами.


Глава 4


   Целую неделю я  оставался у ручья,  без крайней надобности не высовываясь
на  открытое место.  Обрабатывал  ноги  попеременно то  приготовленной  мною
мазью, то листьями дурмана, и подошвы начали заживать.
   Два  раза мне  в  силки попадали кролики,  один  раз  я  подбил шалфейную
курочку -  тетерку. Хватало  здесь  ямса  -  индейского  картофеля, а как-то
удалось отыскать крысиное гнездо с запасом орехов - добрый бушель. Кормежка,
конечно, небогатая, но я потихоньку очухивался.
   К концу недели я доделал лук с несколькими стрелами - и убил оленя. Кусок
лосиной  кожи,  который  был закопан в земле, уже стал  мягким,  можно  было
делать мокасины.  Нарисовал  я выкройки  подошв, обведя ступни  угольком  из
костра,  а потом вырезал овал  длиной в две ступни, разрезал его пополам и в
середине  каждой  ровной стороны сделал  прорезь такой  длины, чтобы  прошла
нога, а после вторую прорезь, буквой  Т. Теперь у меня был верх  для каждого
мокасина,  а  чтобы сшить  верх  с подошвой, я проделал  по  краям  дырочки,
пользуясь вместо шила колючкой с куста. И наконец проткнул по обеим сторонам
прорезей дырочки для завязок.
   Но сначала я устроил  себе  убежище,  хорошо укрытое  в  глубине зарослей
ивняка.  Нашел место, где кусты были гуще всего, заполз в середину и, срезая
ветки у самой земли, расчистил площадку, чтоб можно было спать. После стянул
кусты над этим местом и связал их,  а  другие оставил  стоять свободно - для
маскировки.
   То, что я сделал  в один прием,  это еще  не жилье было. Я сперва  просто
проползал туда  между кустами,  чтобы спать не на открытом  месте, но  потом
слегка расширил свое укрытие, так что там чуть свободнее стало, а срезанными
лозинами переплел ветки  наверху  и по бокам,  и мой шалаш стал  поплотнее и
потеплее. После  недели работы получился туннель длиной  шесть футов,  а  я,
когда забирался внутрь,  еще  маскировал его - связывал два соседних куста и
слегка притягивал друг к другу.
   Сделать себе  кожаную рубашку я пока не мог -  одной оленьей шкуры, что у
меня была, на нее не хватало. Я еще два раза видел оленей, но слишком далеко
для верного попадания.
   При такой жизни времени на отдых не оставалось.  Я все  копошился в своем
каньоне,  между двумя склонами у ручья, вдоль узкого  дна  ущелья. Несколько
раз ловил рыбу,  хотя ни одна крупная не попалась; нашел заросли лилий сиго,
их луковицы можно есть. Постепенно за эту неделю начало отпускать мышцы, они
уже не так болели, да и ноги понемногу подживали.
   Однако меня ждали те же трудности, с которыми сталкивается любой человек,
живущий  охотой и собирательством. Рано или поздно он съедает  все, что есть
по  соседству,  а  дичь  становится  осторожнее.   Пока  люди  не  выучились
выращивать   растения  и   пасти  животных  для  пропитания,   им  постоянно
приходилось кочевать с места на место.
   Пора  было  и  мне двигаться дальше. Большую часть того, что я сделал для
облегчения жизни, приходилось бросить, но по-настоящему меня беспокоило, что
я  так  и не изготовил  мало-мальски  приличного  оружия.  Ногам  уже  стало
полегче, но кожа на  подошвах  пока  была слишком  нежная, и  я  не  решался
преодолеть без отдыха большое расстояние.  Я как мог берег орехи, потому что
они у меня были самой лучшей пищей, но в конце концов и они кончились.
   На девятый день собрал я свои небогатые пожитки и двинулся в путь.
   У нас в Теннесси по берегам ручьев  глупых детей не рожают, а если  какой
дурачок и вылупится,  то отдает  Богу душу раньше, чем  вырастет выше колена
мелкой овцы. Я находился в  индейской стране и старался вести себя потише. С
таким  оружием,  как у  меня, не  повоюешь, с такими  ногами от  индейцев не
удерешь...
   В общем,  прошел  я  с полмили,  присел  и огляделся  по сторонам. Каньон
становился  здесь  шире,  вокруг  было  полно  оленьих  следов.  Дважды  мне
попадались следы горного льва, крупного.
   К  ночи  я,  сделав  несколько  передышек,  преодолел четыре мили. Каньон
расширился и превратился в долину, а ручей впадал в речку побольше,  которая
текла на юг.  Я видел место, где они сливаются, прямо впереди.  К  северу от
меня   местность  как  будто  выравнивалась,  но  сразу   за  этой  равниной
возвышались покрытые снегом вершины. Это, судя по всему, были горы Сан-Хуан,
о которых  рассказывал  Телл Сакетт. Я  знал  здешние места  только по чужим
рассказам, а когда улепетывал от этих хикарилл, мне было  как-то не до того,
чтобы обращать внимание на всякие там приметы местности.
   Я пробрался чуть подальше, где вдоль стены каньона росли кусты и деревья,
и присел на корточки, чтобы очередной,  раз осмотреть окрестности. Вот так и
получилось, что я заметил этих ютов раньше, чем они меня.
   Они  ехали  с  южной  стороны,  вели  с  собой десятка  два  лошадей  без
всадников, и некоторые из этих коняшек показались  мне  чертовски знакомыми.
Они проехали мимо меня совсем близко, легко было разглядеть, что это военный
отряд, возвращающийся из какого-то набега. Они  везли с  собой окровавленные
скальпы  - похоже, повстречали невзначай моих  приятелей-хикариллов. Поймать
из  засады  апача -  дело нелегкое, но,  по всему  видать,  на этот раз  юты
добились своего.
   Промелькнула  у меня мысль украсть лошадь,  но  я  тут  же постарался  ее
позабыть. Не в том состоянии были у меня  ноги, чтобы двинуться за ютами, да
и  еще  одной  погони  я  бы не  выдержал.  Нет, лучше  всего мне потихоньку
пробираться  на  восток,  к  реке Анимас  - я слышал,  там  можно  встретить
золотоискателей.
   Практически  все  время я  был голодный.  Того,  что  я находил,  еле-еле
хватало,  чтобы держать  душу  в теле, а  дальше, на равнине, добывать  пищу
станет  еще труднее. По дороге  я натолкнулся на джимсонову  траву - вонючий
дурман  по-другому, срезал  немного  листьев  и положил  в  мокасины  вместо
стельки. Мне приходилось лечить этими листьями болячки от седла, я знал, что
они  унимают  боль и вроде бы ускоряют  заживление, но  штука  эта  опасная,
валять с ней дурака не стоит, и многие индейцы к этой травке не прикасаются.
   Я продолжал внимательно глядеть по сторонам и  заметил целую поляну синих
цветов вроде  флоксов - навахо варят из  них чай, от которого громко поют во
время "Пляски скво"; а еще он у них служит "лекарством" - колдовским зельем,
они его используют, когда  заклинают ветер. Но  вот съестного  мне ничего не
попадалось до  самого вечера,  пока я наконец не  поймал  в  излучине  ручья
отличную большую  форель  - проткнул  копьем.  Это было  скорее везение, чем
умение. А после,  когда я уже остановился на ночь,  нашел немного индейского
картофеля. Так что поел сравнительно неплохо.
   Дожевал я  рыбу, скорчился у  костерка  и  принялся  мечтать о хижине,  о
девчонке,  об ожидающем  меня ужине  -  а что еще делать одинокому  парню, у
которого впереди ничего хорошего, зато за спиной - одни  неприятности? Скоро
неподалеку завел свою песню сверчок, и я постарался шевелиться поосторожнее,
чтобы не задавить  его ненароком. У нас в горах  говорят,  что если задавишь
сверчка,  то  придут  его приятели и  сожрут  у тебя носки.  Нелегко бы этим
приятелям со мной пришлось - у меня-то ни носков, ни чего другого...
   Галлоуэй небось  сейчас в шикарном ресторане или в гостях у кого набивает
себе брюхо бифштексами с жареным картофелем по-французски, а я тут помираю с
голоду в лесу. Я  вообще-то редко  когда себя жалею,  но  в эту ночь на меня
накатило;  впрочем,  как  там  говорится в старинной  ирландской  пословице:
корабль начинается с доски, печь - с камня, смерть - со сна.
   Я заснул.
   Было холодно, обильная роса легла на траву  и на меня, но я спал, и ветер
шептал  в листьях осин,  и в темноте ко мне на  язык попал вкус дыма,  а его
запах -  ко мне в ноздри. Было  холодно и  темно, когда  запах дыма разбудил
меня, и я сел, трясясь от озноба, прямо зубы стучали. Я вслушивался в ночь -
и  не  слышал  ничего,   но  потом  уголком  глаза  поймал  слабый  отблеск;
присмотрелся - и разглядел угасающий костер не дальше чем в полусотне ярдов.
   Медленно  и  осторожно поднялся я  на ноги...  Их около дюжины, и один не
спит, караулит. Должно быть, они разбили лагерь, когда я уже уснул, хотя для
индейцев  это  уж совсем  позднее время, но  с рассветом  они, конечно, меня
найдут... Я  осторожно влез  в  мокасины,  собрал  все, что  нес с собой,  и
ускользнул. А когда  убрался подальше  от их стоянки и  оказался уже на  дне
ущелья, я побежал.
   Земля под ногами была мягкая, и  единственное, что мне было нужно сейчас,
- это уйти от них как можно дальше. Я то бежал, то ковылял шагом два часа, а
потом вошел в ручей.
   Луна  уже  взошла,  и все вокруг купалось в белом сиянии,  такая это была
красота,  что  просто поверить невозможно; ярко серебрились  осины, а  сосны
стояли темные и тихие. В холодной воде  ногам было хорошо, но из-за быстрого
течения и  ненадежного дна приходилось  двигаться не спеша. Через  некоторое
время  я выбрался  на  берег и сел; мышцы гудели  от усталости, ступни снова
разболелись. Я осторожно вытер их досуха пучками травы и шалфейных листьев.
   Едва засерело, я двинулся  дальше. Не пройдет  и часа, как они найдут мой
след  и двигаться  будут куда  быстрее, чем мне по силам.  Я  не  встречался
раньше с ютами, но слышал о них всякое, а здесь все же их страна.
   Я  старался идти по каменистым  местам,  а в руках нес  небольшой плоский
камень, чтобы подкладывать его  в тех местах, где нога  может оставить-след.
Конечно, от камня тоже останется след, но это же  не отпечаток  ступни, мало
ли  от  чего  он мог остаться... Юты  могут найти  меня, но я  не  собирался
облегчать им работу - и поэтому  бросал камень на землю и с него перебирался
на твердую поверхность, где следов не остается.
   Что-то зашуршало в  кустах. Я  резко повернулся,  но успел заметить лишь,
как шевельнулись  листья там, где  кто-то прошмыгнул. Я  присел за  камнем и
ждал - но никто не  появлялся. Выставил я копье, двинулся к кустам - и нашел
едва заметные следы... волка.
   Он  все  еще  был тут -  редко  бывает, чтоб волк в  одиночку  так  долго
преследовал человека. Но этот все  же был  здесь в кустах,  подкрадывался ко
мне, чтобы убить. Ничего, пусть поищет добычу полегче...
   Дважды мне  пришлось  пробираться  через  густой осинник;  я старался  не
оставлять следов  и все время держал  на примете какое-нибудь местечко,  где
можно было бы спрятаться. К этому времени они, наверно,  уже  обнаружили мой
костер и пустились меня разыскивать.
   Снова начали кровоточить ноги. Потом я услышал  орлиный крик - только это
кричал не орел, и причем с такого места, где орла быть не могло. Это один из
них нашел, видно, какой-то мой след и сзывал остальных.
   Теперь-то они меня точно найдут -  рассыплются, все  прочешут и обнаружат
следы. Уж  слишком я усталый, слишком медленно двигаюсь,  и  ходьба  мне так
тяжко достается, что без ошибок не обойтись.
   И  вдруг я увидел, что  дальше идти некуда. Дорога кончилась. Я все время
выбирал  дорогу,  где полегче,  а  теперь склон  горы  резко оборвался, и  я
очутился на краю обрыва, над  глубоким озерцом,  лежащим  футов на  тридцать
ниже.  Где-то  неподалеку  шумел водопад, но  поверхность  воды  внизу  была
гладкая и чистая. Я не колебался.
   Я смог зайти достаточно далеко,  и о возвращении не могло быть и речи. Не
задумываясь, я швырнул в воду свои вещи и прыгнул следом, ногами вперед.
   Секунда  падения, а потом  мое тело коснулось воды и врезалось в нее, как
нож. Она  была невероятно холодная. Я погружался все глубже и  глубже, потом
наконец начал всплывать  -  и ударился во  что-то головой; это  оказался мой
самодельный  колчан со стрелами.  В  нескольких  ярдах  от него плавал  лук.
Подобрал  я свое  распрекрасное  оружие  и  поплыл  к  единственному берегу,
который тут имелся - узкому пляжику, покрытому белым песком и расположенному
под обрывом, с которого я спрыгнул.
   Пляжик был крохотный, не больше четырех футов в длину и трех в ширину, но
все  же  давал возможность выползти из воды  и передохнуть. Я  поплыл туда и
наткнулся  на копье и свернутую шкуру с моими пожитками - она  не  затонула.
Выбросил я на берег  лук и  стрелы,  а  потом выловил остальное и вернулся к
пляжику.
   Растянуться на  этом бережочке во весь рост  никак не  получалось, только
оставить ноги в воде - ну, так я и сделал.  Эту песчаную полоску  было видно
только с поверхности воды, потому что озерцо окружали со всех сторон гладкие
отвесные  скалы, самая  низкая из которых поднималась  над  водой на  добрых
шесть футов.  Даже если  индейцы обойдут  вокруг и заберутся на скалы  прямо
напротив, им  никак не удастся заглянуть в  мое укрытие. Их глазам откроется
лишь вода и скала, нависшая надо мной.
   Здесь вряд ли  кому удастся меня  найти... но оставался вопрос, вот такой
здоровенный вопрос: как отсюда выбраться?
   Еды у меня  совсем не осталось,  да  и сил почти не было -  но зато  я на
какое-то время  оказался в  безопасности.  В общем,  свернулся  я  на  песке
калачиком, натянул на себя остатки шкуры - и заснул.
   И во сне мне приснилось, что я слышу, как фыркают и топают лошади, скулит
собака или волк и где-то падает вода...
   Прошло много  времени,  пока  я  проснулся. Я  промерз до  костей, просто
трясся от холода, вода в густых сумерках казалась серой. Где-то близко шумел
водопад... но это не имело значения.
   Значение имело лишь одно: я не могу отсюда выбраться.
   Эх, Галлоуэй, и где тебя носит?


Глава 5


   - Есть там городок, - сказал Шэдоу, -  ну, на худой конец может сойти  за
городок...
   - Флэган про этот городок ничего не знает. Когда он смылся, он был голый,
в чем мать родила, и бежал так, что сердце наружу выскакивало, но, насколько
я  знаю  Флэгана, он  подастся  в горы.  Там  всегда найдется местечко,  где
спрятаться, и больше возможностей добыть еду.
   -  Тем  не  менее он, может статься,  найдет какие-нибудь  следы, и  если
пойдет   по   ним,  то   рано  или  поздно  выйдет  на  какой-нибудь  лагерь
золотоискателей или ранчо.
   - Ранчо?
   -  Люди  едут  сюда.  Некий  Данн оформил заявку на  обширные пастбища  и
понемногу перегоняет туда скот.  - Шэдоу объехал дерево  и придержал лошадь,
чтобы Галлоуэй поравнялся с ним. - Есть там и другие,
   - Места на всех хватит.
   - Если послушать Даннов, так не хватит. Противная компания. Из Канзаса.
   Под  копытами коней лежала заброшенная, поросшая травой тропа. Она вилась
среди скал  и валунов, следуя рельефу местности.  Там, где она проходила под
деревьями, было тенисто и тихо.  Время от времени они останавливались, чтобы
дать лошадям перевести дух, - высота здесь была большая.
   - Я говорил с одним стариком из племени юта, - заметил Шэдоу, - и показал
ему рисунок замка, где я родился. Он  сказал, что  далеко в горах есть замки
побольше.
   - Замки?
   - Он сказал: "Большие дома, больше, чем дюжина самых больших домов, какие
я когда-нибудь видел, больше, чем два раза столько", - так он утверждал.
   - Вы ему не верьте. Где-где, но только не в этой стране. Он, по-видимому,
просто рассказывал вам сказки.
   - Может быть. Через  несколько часов они спустились с месы[8]  в широкую,
поросшую травой долину. И почти  сразу заметили следы. Здесь проехала дюжина
всадников на подкованных лошадях, и не слишком давно.
   Ник Шэдоу натянул поводья и внимательно осмотрел следы.  Потом  посмотрел
на север, куда они вели.
   - Кто-то из команды Данна, о которой я говорил, - сказал он.  - Держитесь
от них подальше, Сакетт. От этих ребят добра не жди.
   -  Вряд ли  я  с ними  столкнусь,  - ответил  Галлоуэй.  Тем временем они
въехали на гребень, и он показал на запад:
   - Что это там за река?
   - Манкос. А  сразу  за ней - Меса-Верде[9].  Как  раз  те места, где,  по
словам старика  индейца,  можно найти замки. Когда-нибудь я туда выберусь  и
погляжу.
   Чуть позже Шэдоу добавил:
   - Лучше вам не слишком надеяться. Шансов у вашего брата немного.
   - Он - человек  крепкий.  И в переплетах  бывал. Ему  не  раз  прищемляло
хвост. Я уверен - он продолжает путь и, так или иначе, сумеет сохранить себе
жизнь, пока  мы его не найдем. Не  важно, сколько это продлится. А  мы будем
искать... Ни один Сакетт не бросит другого в беде. По крайней  мере, ни один
Сакетт из наших краев.
   Они  повернули  на  восток,  и с правой  стороны, чуть-позади того места,
откуда они приехали,  поднялись  высокие горы,  крутые  пики; их зазубренные
склоны, испещренные полосами снега, были покрыты лесом  почти до вершин. Они
ехали с оглядкой, потому что знали: вокруг - страна ютов. И потому что здесь
были Данны.
   - Я никого из них пока не  встречал, -  сказал  Шэдоу,  -  но они  успели
заслужить  репутацию опасной компании. Рокер Данн  с год назад убил человека
неподалеку от  Пагос-Спрингса и, говорят, двоих в Канзасе, еще до того,  как
Данны подались на  Запад. Поговаривали, что  некоторые  из  них  работали  с
Куонтриллом, пока не перебрались в этот городок...
   - А где он находится?
   - К  югу от  нас. Точнее, к юго-востоку. Он расположен  возле  самой реки
Ла-Платы. Его назвали Шалако, по имени одного из качиносов.
   Галлоуэй думал  о Флэгане.  Где-то  далеко  в этих  горах  он борется  за
жизнь... если он еще жив. Без оружия,  в суровых пустынных местах, где люди,
которых он может встретить,  скорее  всего окажутся врагами, - тут его шансы
выжить зависят только от него самого и его энергии.
   Они  выросли  вместе,  не раз  вместе рисковали, вместе  работали, вместе
бились за жизнь, и  потому никто не мог бы  знать другого человека  так, как
Галлоуэй  знал Флэгана. Он знал,  что будет  делать Флэган,  чтобы  уцелеть,
потому что знал, что делал бы на его месте сам.
   И знал, что это будет нелегко.
   Флэгану  придется драться  за  каждый  кусок  пищи,  рисковать,  хитрить,
обманывая  смерть... И, прокладывая  себе путь на север по таким местам, где
можно  как-то выжить,  медленно  продвигаться  туда,  куда  они направлялись
сейчас.
				    ***
   Городок  Шалако раскинулся  на  равнине,  на живописном  фоне  деревьев и
вздыбленных   гор.  Равнина  была  зеленая,  испещренная  кое-где  зарослями
карликового дуба, а сама столица края состояла из трех зданий, двух коротких
полосок  дощатого  тротуара,  одной  бревенчатой  хижины,  одной  землянки и
нескольких надворных строений очевидного назначения.
   - Ну, ты  гляди! - заметил Ник  Шэдоу. -  Здесь воочию видно, как  быстро
развивается страна!  Я был  здесь всего несколько месяцев назад, а с тех пор
город разросся на целую треть. Кто-то выстроил сарай.
   - Судя по виду, это платная конюшня.
   - Н-ну,  так чего ж вам  еще надо? Салун, универсальный магазин и платная
конюшня. Хватит для любого города.
   - И, похоже, народ есть в городе,  - отметил Сакетт.  - Четыре, даже пять
лошадей перед салуном, легкая повозка возле лавки. Бизнес процветает.
   - Точно. Край совсем не узнать... - согласился Шэдоу. - Год-другой  назад
можно было по этим местам проскакать сотню миль и не увидеть никого - да что
там увидеть, даже  не услышать никого, разве что индеец в тебя  выстрелит. А
теперь - вы  только поглядите! Да  тут шагу не  ступишь,  не споткнувшись  о
человека...
   Они остановились возле салуна, и Шэдоу заметил:
   - Между прочим, клеймо видите - "качающееся Д"?..[10] Ранчо Данна.
   Они слезли с лошадей и отряхнули пыль с одежды. Двое  высоких мужчин. Ник
Шэдоу, человек светский, образованный, утонченный и аккуратный... Даже после
долгого путешествия  верхом по  пыльной дороге он не утратил изысканности. И
Галлоуэй  Сакетт,  в  куртке из  оленьей  кожи, темно-синей  рубашке, чепсах
"двустволка"[11] с бахромой по швам и  в сапогах. На голове - черная шляпа с
плоской тульей.  Револьвер  подвязан  внизу,  на поясе - нож  Боуи. Не столь
очевидным был тот  факт, что у него  имелся и  еще  один нож - "арканзасская
зубочистка"[12] с длинным, тонким  лезвием.  Он  был  привязан  на спине под
рубашкой,  между  лопатками,  так, чтобы  можно  было  легко  схватиться  за
рукоятку, сунув руку за ворот рубашки. Это был нож работы Жестянщика...
   Они привязали лошадей,  пересекли тротуар  и вошли  в  салун.  Над входом
высился  фронтон, за  которым  скрывалась  островерхая  крыша,  зато  внутри
потолка не было, просто толстые голые балки над головой.
   В  салуне  имелась длинная стойка,  дюжина  столиков  и  стулья.  Хозяин,
широколицый человек с соломенно-желтыми волосами и  мощными руками, опирался
на стойку локтями. В конце стойки сидел жилистый старик  с худощавым лицом и
выступающими скулами, весь затянутый в оленью кожу.
   За одним из столов расположились три человека, явно ковбои.
   - Ржаного, - сказал Шэдоу, - на двоих.
   Хозяин, не меняя позы, опустил руку под стойку  и вытащил  бутылку  и два
стакана. Поставил стаканы на стойку, налил - и все одной левой рукой.
   Галлоуэй задумчиво глянул на него, и в уголках глаз появились морщинки.
   -  Хорошие тут места, - сказал он,  обращаясь к Шэдоу.  - Теперь я  вижу,
почему Теллу здесь понравилось.
   - Теллу? - спросил бармен. - Вы, случаем, не Телла Сакетта имели в виду?
   - Его, - ответил Галлоуэй. - А вы что, знаете его?
   - Конечно... и, кстати, с самой лучшей стороны. Так вы говорите, он бывал
в этих местах?
   -  Несколько лет назад. Собственно, Тайлер тоже проезжал здесь как-то. Он
снялся с места и ездил по всей стране, пока не женился. А его папаша побывал
здесь задолго до этого, где-то в сороковом...
   Один  из  троих, сидевших за столом, задиристого  вида парень с кудрявыми
волосами, примерно того же возраста, что и Галлоуэй, резко повернулся.
   - Говорите, был здесь в сороковом? Тогда здесь еще никого не было!
   - Мой дядя,  -  сказал Галлоуэй, - жил в горах. Он пришел сюда  с  севера
вместе с несколькими другими  трапперами  - они охотились на бобров, пушнину
добывали. Он нам подробно рассказывал об этих краях.
   -  А если  уж обратиться к фактам, -  заметил Шэдоу,  - то многие  бывали
здесь и раньше.  Ривера  -  так  тот еще сто лет  назад,  а  отец  Эскаланте
проезжал как  раз  по  этим местам,  когда  искал  путь в  Монтерей,  что  в
Калифорнии...
   Парень сердито нахмурился.
   - Никогда про таких не слышал. Я этому не верю.
   -  Ваше  право, - сказал  Шэдоу. - Я понимаю,  что  образование  с трудом
пробивает себе дорогу в эту часть страны.
   Молодой человек,  который  уже повернулся было к  своему  столу, при этих
словах резко вскинулся:
   - Вы что имеете а виду? Вы хотите сказать, что я не получил образования?
   Ник Шэдоу улыбнулся.
   - Ни в коем случае. Я предположил, что вы достаточно просвещенный молодой
человек, а вы предположили, что я ошибаюсь относительно Риверы  и Эскаланте.
Нет сомнения, что мы оба ошиблись.
   Шэдоу повернулся к  нему спиной, а Галлоуэй обратился  к бармену, который
пытался скрыть усмешку:
   - Я ищу своего брата. Он убежал от апачей, которые поймали его южнее этих
мест,  и,  полагаю, направился  в  горы.  Он,  должно  быть, в очень  плохом
состоянии. Вы не слышали ничего о таком человеке?
   -  Нет.  А я  бы услышал, уверен.  Тут не  так-то  много людей.  Есть тут
команда Данна, вы с ними только что разговаривали... есть еще Льют Питчер...
у него хозяйство в двух милях отсюда, на холмах за рекой.
   - Если он  объявится,  вы ему помогите. Ручаюсь, что заплачу  за все, что
ему понадобится.
   Кудрявый  парень  обернулся. Он  понимал, что  из него сделали дурака,  и
злился все больше.
   - А кто за тебя поручится? Галлоуэй Сакетт улыбнулся.
   - Я сам. Я думаю, этого достаточно.
   - А я так не думаю, -  сказал кудрявый.  - Я  вовсе  не думаю, что  этого
достаточно!
   - Для  меня - достаточно, - спокойно сказал  хозяин салуна.  - Сакетты  -
фамилия  уважаемая.  -  А  потом  добавил: - На  твоем месте,  Кудряш,  я бы
покончил с этой темой.
   Кудряш Данн поднялся на ноги.
   - Но ты не на моем месте, а  у  меня фамилия Сакетт никакого уважения  не
вызывает!  - И уперся взглядом в Галлоуэя: - Ну, может, захочешь  сделать из
этого какие-нибудь выводы?
   Галлоуэй усмехнулся.
   - Когда захочу, ты об этом узнаешь раньше всех. - И повернулся к Шэдоу: -
Едем?
   Они направились к дверям, а Кудряш Данн закричал им вслед:
   - Если вы подумываете о земле в этих краях, так  лучше передумайте. Тут -
страна Даннов! Галлоуэй повернулся:
   - А ты, значит, Данн?
   - Да! Можешь на всех углах это орать!
   - Ну, спасибо,  что разрешил. Прямо  сейчас и начну. - Он  вышел, толкнув
дверцу, и она закачалась за ним.
   Они зашли в лавку на другой  стороне улицы и купили необходимые  припасы.
Владельцем лавки был тоненький молодой человек,  подвижный, словоохотливый и
приветливый, которого звали Джонни Кайз.
   -  Это мое  первое  собственное дело,  -  с  улыбкой пояснил  он.  - Отец
считает, что я для бизнеса еще слабоват, но все же предложил мне помощь  для
начала.  Ну, у меня было кое-что  накоплено, а  остальное я взял  в долг  от
своего собственного  имени. Я рассчитываю добиться успеха без его помощи. Вы
не  подумайте,  - добавил  он,  - что между  нами  кошка  пробежала,  ничего
подобного. Просто я хочу пробиться своими силами, без его помощи. -  И снова
улыбнулся: - Единственное, что мне нужно, - это побольше покупателей.
   - Мы  переезжаем  в эти края, - сказал  Галлоуэй.  - Собираемся разводить
здесь скот.
   Джонни Кайз бросил на него быстрый взгляд.
   -  А  с Даннами  вы об  этом говорили?  Они  утверждают,  что  эти  места
принадлежат им.
   -  Мы  только что  познакомились  в  салуне  с  Кудряшом,  - сухо  сказал
Галлоуэй. - Он вроде как наталкивал нас на мысль, что они рассчитывают,  что
мы  сюда не сунемся, а мы вроде как оставили его с  мыслью, что рассчитываем
остаться здесь. Галлоуэй рассказал о Флэгане и добавил:
   - Если он тут покажется, дайте ему все, что попросит. С оплатой будет все
в порядке.
   Этим   вечером  они  разбили  лагерь  в  ложбинке,   протянувшейся  вдоль
стремительных вод Ла-Платы.
   Расстелили одеяла.  Галлоуэй стянул сапоги и  заботливо поставил  рядом с
собой, под рукой.
   - Я глубоко благодарен, Ник, что вы поехали со мной.
   - А я люблю ездить по неосвоенным местам. Наверное, это у меня в крови.
   - Но вы  ведь родились в замке, и все такое... Мне как-то представлялось,
что вам лучше подходит большой город.
   - Это был не  мой замок, Сакетт. Замок и титул принадлежали моему отцу. А
моя мать была дочерью  младшего  сына, который ушел в  море, потерял ногу  в
морском сражении, вернулся, осел  и начал  столярничать... У моего отца было
два  законных  сына,  ничуть  не  походивших  на  него  ни   внешностью,  ни
поступками. А  я был его  копией. Как-то его жена встретила меня за городом,
когда я тренировал лошадь  для одного человека. И попросила, чтобы я покинул
страну. Моя  матушка  к  тому  времени  упокоилась,  столярное дело меня  не
влекло, а эта женщина  мне объяснила, что я слишком похож лицом на  ее мужа,
чтобы обошлось без разговоров и сплетен. Она сказала, что любит своего мужа,
и  пообещала  выделить мне  приличную  сумму  денег, если я уберусь  с  глаз
долой... Ну, именно  о таком я и мечтал, хотя сомнительно, чтобы у  меня это
получилось  своими силами. Я учился в хороших  школах, но вкуса к бизнесу не
приобрел.  Короче, я поблагодарил ее, взял деньги и уехал в  Америку... Я об
этом никогда никому не рассказывал прежде и, вероятно, больше никогда никому
не расскажу...
   - А что ваш дед?
   -  Он  не мог  перенести мой отъезд, хотя  на  моем месте сам поступил бы
точно так  же.  Я  бы  там  ничего  не  добился  в  жизни,  если не  считать
горестей... Я писал ему, посылал деньги, когда были. Он  умер  несколько лет
назад. Графиня написала мне, пыталась объясниться и спрашивала, не хочу ли я
вернуться. Один из ее сыновей  погиб,  его  лошадь сбросила.  Второй попал в
неприятную историю и покинул страну, а третий был... нездоровым человеком.
   - Вы могли бы вернуться.
   Шэдоу кивнул.
   -  Она писала, что отец готов признать меня своим законным сыном, так что
я мог бы стать наследником. Но меня больше не влечет к этому, Сакетт. Теперь
моя  страна здесь. А кроме того, как-то на Востоке были у меня неприятности.
Небольшая  стычка  в  Миссури,  со стрельбой и трупом...  Его семья занимает
видное положение, и им хотелось бы меня разыскать...
   Какое-то время оба молчали.  Шэдоу курил в тишине, потом отложил трубку и
закутался в одеяла.
   - Сакетт, - сказал  он вдруг, - если вы своими глазами не увидите здешние
горы, то просто но поверите. Другой такой фантастической красоты в мире нет.
Пики,  похожие  на  башни,  долины,  которых  никогда  не видел  глаз белого
человека,  и реки, текущие Бог знает  откуда. Я  видел Альпы и  Пиренеи,  но
нигде нет ничего похожего на эти горы.
   Галлоуэй  не отозвался.  Где-то в этих фантастических  прекрасных  горах,
может,  всего в нескольких милях отсюда, Флэган сражается  за свою жизнь, за
само  существование  свое...  Он  не  спеша  начал продумывать все  сначала,
пытаясь мысленно восстановить картину событий...
   Флэган  -  отличный бегун,  он всегда  сохранял  великолепную  форму. Он,
вероятно, сделал  хороший  рывок, изрядно оторвался от  преследователей, так
что им  пришлось бы  крепко поднажать,  чтобы  нагнать  его.  Хуже,  видимо,
обстояло с  едой,  но  в  горах им  часто  приходилось обходиться  подножным
кормом.
   Нет, как-нибудь Флэган выживет. Он обязан выжить.


Глава 6


   Какое-тр время я лежал там, дрожа от холода. Судя  по нескольким звездам,
которые были  видны из этого колодца, оставался последний час  до  рассвета.
Мышцы ныли,  их  свело,  а  ступни  болели немилосердно. Превозмогая боль, я
принял сидячее положение и медленно оглядел свой маленький островок.
   Было тихо, только шумела падающая вода - совсем негромко, но  ее  шум  не
позволял услышать другие звуки, которые могли бы раздаться  вблизи. А  потом
где-то вдали над горами прокатился басовитый раскат грома.
   Да,  меньше всего мне хотелось бы в эту минуту оказаться здесь  в  грозу,
без одежды, промерзшему до костей. Хуже всего то, что я застрял здесь, как в
ловушке,  а  судя  но  следам  на стенках  этой каменной  западни,  вода тут
временами   поднимается   на  "несколько  футов  выше  человеческого  роста.
Необязательно даже, чтобы дождь прошел прямо здесь,  - все равно меня,  ждут
неприятности.  Если польет где-то  в  горах,  вода  будет стекать  по руслам
ручьев, и вот  этот водопадик, который мне все время слышен, зальет озерцо с
берегами.
   В жизни мне приходилось время от времени попадать в переплет,  но такого,
как сейчас,  похоже,  еще  не  встречалось. Да и силы у меня  были подточены
жалкой  кормежкой,  не говоря  уже о  том,  что мне изрядно  досталось и  от
индейцев, и от здешних диких краев. Я уже и до этого дня был крепко вымотан,
но тогда, по крайней мере, стоял на  твердой земле, мог продолжать свой путь
и при случае добыть какие-то крохи съестного. Да, от  индейцев я удрал, зато
прыгнул прямо в ловушку...
   Снова глухо  заворчал гром в дальних каньонах.  Я повернул голову и начал
медленно, дюйм за дюймом, осматривать этот каменный капкан.
   Я находился на крохотном песчаном пляжике под стеной нависающего выступа,
кажется, сплошной скалы. С  того места,  где я сидел, не  было видно никаких
разрывов или трещин в стенках котла, куда я вскочил сдуру, но раз  вода сюда
втекает, то как-то она должна и вытекать...
   В  конце концов  я  сполз в  воду. Оказалось, что  в  воде теплее, чем на
берегу; я  медленно выплыл на открытое место. Кромка скал наверху находилась
всего  футах   в  шести  надо   мной,  но  стена  была  отвесная,   гладкая,
отполированная водой.  То здесь, то там в стенках попадались трещины, но они
шли  вертикально, и я не  видел ни  одного места,  где мог бы  зацепиться  и
повиснуть  так, чтобы можно  было дотянуться  до  какой-нибудь  опоры другой
рукой.
   Самая  большая трещина начиналась  на высоте около четырех футов. Я  пару
раз  попробовал  выпрыгнуть  из  воды,  но  пальцы не  могли  удержаться  на
скользком камне. В общем, поплыл я обратно и вытянулся  на песке, совершенно
обессиленный.
   Еще два раза я исследовал эту яму,  пытаясь найти выход, но  единственной
моей надеждой была эта трещина. Каждый раз, возвращаясь на берег, я  отдыхал
все дольше и дольше  -  уж больно измотали меня эти  дни на голодном  пайке,
когда я  из  последних сил пытался перебраться через горы и  не сдохнуть  по
дороге.  И  все  же, повторял я  себе  все время,  нет  такого положения, из
которого человек не сможет выбраться, если будет  сохранять здравый смысл  и
не ударится в панику; так что я сел и начал думать.
   Водопад, шум которого я все время слышал,  был  не очень высок, но все же
скала, с которой срывалась вода, поднималась выше, чем в том месте, откуда я
спрыгнул, и камень был вылизан водой.
   Начался дождь.
   Сначала падали  редкие  крупные капли,  но потом струи ливня  взбили воду
вокруг. Какое-то время я  просто лежал  спокойно, пытаясь  собрать  силы для
новой попытки, но шум падающего в воду дождя незаметно меня убаюкал. Когда я
открыл глаза, меня трясло от холода, а вода в озерце поднялась не меньше чем
на три дюйма.
   Замерзший, дрожащий, я  снова осмотрел  стены и снова вернулся  к  той же
трещине.
   Нижний ее конец обрывался в добрых  четырех футах над водой, а стена  под
ней  - гладкая как шелк. Вверху эта трещина была шириной,  может быть, дюйма
четыре, а книзу  сходила  на  нет. Если бы человек смог оказаться достаточно
высоко,  чтобы  запустить  в  трещину  пальцы   обеих  рук,  ухватившись  за
противоположные кромки, то сумел бы  подтянуться и выбраться наверх... Сумел
бы.
   Но в  нижней  части трещина  была  такая  узкая,  что туда  и  пальца  не
просунуть... а  хоть бы и можно было его просунуть, в  любом случае на одном
пальце не подтянешься.
   Да, похоже, нет  выхода из  этой  ловушки, в которой  я оказался по своей
воле... и я отправился обратно и снова  растянулся на песке. Мне показалось,
что пляжик стал меньше... А дождь все не унимался.
   Если бы  найти что-нибудь  подходящее  и заклинить в этой расщелине, чтоб
получилась опора для руки... Только ничего тут подходящего  не было. Я вдруг
подумал, что можно найти палку, но здесь не было даже палок, а  копье у меня
не такое  прочное, чтобы выдержать мой  вес, даже если бы  трещина оказалась
достаточно глубокой и его  можно было в нее засадить... Но только  она  была
совсем неглубокая.
   Если бы здесь что-нибудь было... Но есть ведь!
   Мой кулак.
   Если я изловчусь и выпрыгну  из  воды  так высоко, чтобы  вбить в трещину
сжатый кулак,  то смогу повиснуть на нем. Если пальцы разожмутся, ну,  так я
свалюсь обратно в воду,  но  зато если удастся  удержать кулак сжатым, то  я
смогу  подтянуться повыше и  заклинить в трещине второй кулак,  а  тогда уже
можно будет перехватиться за край скалы.
   Что-то  подсказывало мне, что надо попробовать  -  и  поскорее.  Дождевая
вода,  сбегающая  с горы,  еще не  достигла озерца, но  скоро в него  хлынут
потоки из мелких ручейков и оврагов, мой крохотный пляжик зальет в считанные
минуты, и я вынужден буду непрерывно плавать, пока не выбьюсь из сил.
   А  силы  эти и так быстро  иссякали. Подкрепиться  мне было  нечем, я был
полудохлый после побега, карабканья по горам, вечных поисков еды, после этой
постоянной  борьбы  за  существование.  И  если  придуманный мною способ  не
сработает, то  другого  я уже не успею  придумать...  Нет,  он просто обязан
сработать!
   Я переплыл через  озерцо и снова посмотрел  на  трещину  -  она  была так
близко  надо  мной. Ну что  ж,  в  мальчишеские годы  мне сто раз  удавалось
выскакивать  из воды очень высоко,  когда мы  играли  в старом пруду,  гоняя
пустую тыкву. Правда, на этот  раз  мне  нужно было не только выпрыгнуть над
водой на половину своего роста, но и всадить кулак в узкую трещину.
   Сначала  я притащил свое копье поближе к  этой стороне и забросил  его на
стену. Потом выбросил наверх лук и колчан со стрелами.
   С  первой  попытки  мне удалось всего  лишь  стукнуть кулаком  о скалу  и
поцарапаться.  Но во  второй раз рука взлетела выше и сжатый  кулак попал  в
трещину.
   Мучительно напрягая мышцы, я медленно тянул вверх тело.  Это было  похоже
на подтягивание на одной руке, упражнение, которым я редко развлекался... Но
наконец  тело поднялось из воды, и я вколотил в трещину второй кулак, только
теперь поперек, щель тут была шире. Я  подтянулся еще раз, высвободил нижнюю
руку  и  перехватился  за  край  скалы. Последний рывок вверх,  и  я наконец
перевалился через каменную кромку. Я  лежал неподвижно, а дождь барабанил по
спине.
   Через  некоторое время,  трясясь,  от  холода  и  изнеможения, я  кое-как
поднялся на ноги, собрал свое оружие и двинулся в  лес. Эту  ночь  я провел,
зарывшись  в  сосновые  иголки,  одинокий,  дрожащий  от холода -  у меня не
осталось даже лосиной шкуры, чтобы укрыться.
   Сколько может вынести  человек? Сколько времени может  он не сдаваться? Я
задавал  себе  эти вопросы, потому  что  я  вообще люблю  задавать  вопросы;
впрочем,  ответы  на них мне были  ясны с самого начала. Человек  -  если он
настоящий человек  - должен  все вынести, должен бороться до конца. Конечно,
смерть кладет конец мукам, борьбе, страданиям... но заодно она  кладет конец
теплу и  свету, красоте бегущей лошади, запаху влажных листьев и пороха, той
особой походке женщины, когда она знает,  что на нее кто-то смотрит. Все это
тоже умирает вместе с человеком.
   Утром, я добуду огонь. Утром я найду пищу.
   Дождь  шел  непрерывно, крупные капли проникали в  кучу хвои под кустом и
скатывались, холодные, вдоль спины и по груди.
   Наконец  пришел серый рассвет.  Я вылез наружу, окоченевший от холода. На
мне были только мокасины и набедренная повязка. Дождь перестал, но земля под
ногами  чавкала.  Я  отправился искать  съедобные корешки. Вышел на полянку,
услышал какой-то шум, топот, успел оглянуться и заметить надвигающуюся прямо
на меня лошадь - тут она толкнула меня, и я покатился по земле.
   Я отчаянно пытался  подняться на ноги, позвать,  но от  удара у  меня дух
отшибло.
   Чей-то голос сказал:
   - Да это не индеец! Кудряш, это белый человек!
   - А-а, какая разница? Брось, пусть валяется!
   Мне потребовалась чуть не минута, чтобы подняться и крикнуть им вслед:
   - Помогите!.. Отвезите меня на ранчо или куда-нибудь. Я...
   Всадник, которого называли Кудряшом, развернул  лошадь  и вскачь  понесся
обратно. В руке  он крутил свернутую кольцами веревку - явно хотел хлестнуть
меня.  Я попытался отступить  в  сторону, поскользнулся на мокрых листьях, и
лошадь с разгону толкнула меня снова. Я  отлетел в кусты, а Кудряш с хохотом
ускакал прочь.
   Нескоро мне  удалось подтянуть к груди колени. Я кое-как пополз туда, где
валялось мое  оружие.  Тетива замокла, и из лука  стрелять  было  нельзя, но
копье могло пригодиться.
   Прежде  всего мне нужен был огонь. В лощине  у  реки я наломал с деревьев
высохших нижних веток,  наскреб сухой внутренней коры с поваленных стволов и
сплел небольшой навес, чтобы прикрыть огонь от дождя.
   Нашел  кусок дерева,  отколовшийся от рухнувшего  ствола,  своим каменным
ножом выдолбил в нем ямку, а потом прорезал канавку от этой ямки к краю.
   Растер  в пальцах сухую кору, высыпал пыль в ямку,  установил туда стрелу
тупым концом, обмотал ее  тетивой  и, двигая лук взад-вперед,  начал вертеть
ее.  Потребовалось несколько минут упорного труда,  чтобы закурился  дымок и
затлела  первая искра,  я продолжал  вертеть стрелу, а потом начал раздувать
эту искру. Наконец вспыхнул огонек.
   Бывают моменты, такие как сейчас,  которые показывают человеку, как много
могут означать самые простые вещи вроде еды и тепла. Мой костерок постепенно
разгорался,  и  впервые  за  долгое  время  тепло  начало  пробираться в мои
промерзшие, окоченевшие мускулы.
   Все вокруг было мокрым. Мне нечем было прикрыть наготу, но костер немного
согрел меня, стало лучше от  одного сознания, что  у меня есть  огонь.  Ноги
снова были изодраны, хоть и не так страшно, как вначале, а следы доставшихся
на мою долю ударов выступили у меня на шкуре здоровенными синяками...
   Я скорчился у огня, мечтая о еде, о тепле, об одеяле.
   Нечего  было  рассчитывать,  что  какая-нибудь зверушка  вылезет сдуру из
укрытия под дождь, оставалось или  пережидать его, или поискать кореньев, но
пока что ничего съедобного мне углядеть не удалось. Однако  я достаточно уже
пожил на свете и твердо  знал, что вечно ничто не длится, даже неприятности.
А те,  кто думает иначе, только понапрасну  терзают себя. В  мире есть  один
неизменный закон - что нет  в мире ничего неизменного, и  тяготы,  которые я
переношу  сегодня,  -  это  только  передышка перед  удовольствиями, которые
достанутся мне завтра, и эти удовольствия принесут  мне  еще больше радости,
когда я стану вспоминать, что перенес...
   Не такой я был  человек,  чтобы  жаловаться на  судьбу  и случай. Человек
встречается в жизни  с голодом, жаждой  и холодом, с  хорошими  временами  и
плохими,  и первый  шаг  к  тому, чтобы  стать  человеком, -  научиться  это
понимать. В конце концов, у меня целы обе руки, обе ноги и оба глаза, а есть
ведь люди, совершенно искалеченные. Беспокоило только, что я чувствовал себя
нехорошо.  Мне начало казаться, что все вокруг  становится ненастоящим,  что
надвигается болезнь, и ощущение это действовало угнетающе.
   Валяться больным одному,  в лесу,  в сырую и холодную погоду...  от таких
мыслей настроение не поднимется.
   Внезапно меня пот прошиб,  хоть погода стояла  холодная  и сыпался дождь;
минуту назад  я трясся от холода, а теперь меня просто заливало. Я зарылся в
палые  листья  и сосновую  хвою;  мое счастье, что на этом месте  они лежали
толстым ковром.
   Время  от  времени  я  высовывал наружу руку,  чтобы подбросить  в  огонь
веточку-другую, со страхом думая о той минуте,  когда я спалю все подходящее
вблизи и придется выбираться из  нагретого гнезда и  идти собирать  хворост.
Вокруг росли кусты ивняка, я обдирал с  лозинок кору, выскребал луб и  жевал
его - он помогает от лихорадки.
   Временами я вроде как проваливался куда-то. Помню, наступил момент, когда
я подбросил в огонь пару тонких веточек, а потом добавил листьев, потому что
больше кругом уже ничего не было.
   Однажды мне показалось, что я слышу шаги приближающейся лошади, помнится,
будто  кто-то  меня  окликал... не знаю, ответил ли я.  Голова стала легкая,
будто плавала, во рту пересохло, и мне было холодно... холодно...
   Приходилось  мне  слышать  разговоры,  что  если сидишь в  темной  яме  и
смотришь  вверх, то  можно  увидеть звезды  даже  днем. Так вот, я посмотрел
вверх  -  и  увидел  лицо,  глядящее  на меня  широко раскрытыми глазами,  с
приоткрытым ртом, и это было все равно что поглядеть  вверх из ямы и увидеть
звезду.  Во  всяком  случае,  это  было последнее,  что я  увидел,  а  потом
наступила долгая тьма...
				    ***
   Мы у себя в горах всегда обходились немногим. Дом был обставлен тем,  что
раздобывала мама или  папа,  если он  не  слишком устал  от  работы.  Ничего
лишнего, разве что какие-то пустяки вроде  занавесок на окнах или  цветов на
столе, да  еще  мама, когда  подметала  в  доме  и  могла  на какое-то время
выставить нас, мальчишек, наружу, выводила по земляному полу  узоры,  как на
красивых коврах. У мамы это здорово получалось, она любила красивые вещи.
   Лучшее, что мы могли сделать, - это поддерживать чистоту.
   На ферме среди холмов в Теннесси много чего не сделаешь. Местность вокруг
просто  прекрасная;  когда на  нее  глядишь, начинаешь понимать,  что  такое
красота; природа нас учила красоте, да еще песни. Горные  жители любят петь.
Поют  песни,  которым научились  от своих  дедов или  других стариков; порой
изменяют напев, чтобы  приспособить  его  к  новым дням,  а слова меняют еще
чаще...
   К  красивым   вещам  начинаешь  тянуться,  когда  у  тебя  хватает  вещей
необходимых. Мне так представляется, что сперва человек старается обеспечить
себе крышу над головой и пищу для брюха, но как только с этим устроится, тут
же  начинает  искать  красоту,  что-нибудь,  чтоб  согреть  душу  и  сердце,
облегчить мысли и скрасить долгие вечера. Чуть ли не единственное, что у нас
для  этого  было -  это живой, открытый  огонь. Мы его очень любили. У  мамы
нашей не оставалось времени на всякие  другие украшения -  она едва успевала
шить и вязать, чтоб нам было хоть чем прикрыть тело.
   И вот  теперь,  когда  я  раскрыл  глаза  и увидел, что лежу в  спальне с
кружевными  занавесками  на  окнах,  укрытый  красивым  стеганым   лоскутным
одеялом, то  подумал, что  наверняка попал в дом к  каким-то богачам, а то и
вообще  на небеса,  хоть и  не был  уверен, что  на  небесах есть  лоскутные
одеяла. Маме  лоскутное одеяло всегда  представлялось большой ценностью, она
все собирала всякие тряпки и обрезки, чтобы когда-нибудь сшить такое. Но так
это  ей  и не  удалось. Вскоре у  нее началось воспаление легких,  а  горным
жителям, у которых нет рядом докторов,  воспаление  легких  не  сулит ничего
хорошего.
   И вот теперь я,  длинный,  тощий  парень, выросший в горах, лежал в такой
кровати, каких сроду не видывал, и глядел на крашеный дощатый потолок... ну,
может, не крашеный, а просто побеленный.
   Я повернул голову и  увидел у стены туалетный столик с зеркалом  над ним,
маленький столик с кувшином и тазом для умывания. На тарелочке рядом с тазом
лежал кусок мыла. Нет, тут точно жили люди состоятельные.
   Когда я  попробовал подняться,  у меня закружилась голова,  но  все же  я
успел заметить - раньше всего остального, -  что на  мне  надета  фланелевая
ночная рубашка.  Когда-то,  давным-давно, имелась  у меня ночная рубашка, но
это был  единственный случай. Я только в  семнадцать  лет купил  себе первые
носки. Мальцами мы носили обувь на босу ногу.
   Никогда у  нас не было много  добра,  у  нас  с Галлоуэем. Первые большие
деньги мы заработали охотой на  бизонов. Мы умели стрелять, он и я, и обычно
попадали,  куда  целились.  Высоко  в  горах у человека никогда  нет столько
боеприпасов,  чтобы тратить их  впустую.  Если во  что стреляешь,  так  надо
попадать. Благодаря этому мы и выучились обнаруживать  и преследовать добычу
- потому что нам  приходилось подбираться к ней поближе, прежде чем решиться
на выстрел. А если зверь был  только ранен и убегал, приходилось идти по его
следу до конца, во-первых, потому что нам нужно было мясо, во-вторых, нельзя
ведь оставлять никакое существо в лесу, чтобы мучилось...
   Эти  деньги,  что  мы  заработали охотой на  бизонов, все ушли на  оплату
долгов отца - хоть  и не  так уж много он остался должен людям, которые  ему
доверились. Мы никогда не оставались в долгу. Долг - это дело твоей чести, и
всякий долг надо, возвращать.
   Я всЪ еще лежал в  этой широкой кровати, глазея на белый потолок и гадая,
как это вышло, что я попал в такое место.
   Была  там приоткрытая  дверь,  а  за ней - вроде как чулан, в нем  висели
женские платья,  несколько мужских рубашек  и  штанов. И еще я  там  углядел
кобуру с револьвером. Как-то мне спокойнее стало, что он так близко.
   Послышались  шаги в коридоре, потом  дверь  открылась,  и в комнату вошел
человек.  Это  был широкоплечий мужчина с усами, одетый  в белую рубашку. Он
поглядел на меня.
   - Что, проснулись? Крепко вам досталось, дружище.
   - Пожалуй... Давно я здесь?
   - Шесть... нет, семь  дней. Вас нашла  моя дочь.  Как  она вас втащила на
лошадь - уму непостижимо.
   Я почувствовал усталость. На минуту  прикрыл глаза и подумал, до чего ж я
везучий.
   - У вас  было  воспаление легких, - сказал он. - Мы уж  не надеялись, что
сможем вас вытащить. Я, во всяком случае, не надеялся. Мейгдлин - та надежды
не теряла...
   - Что это за место?
   - Мы живем на  Вишневой речке, а вас подобрали милях в шести-семи отсюда.
- Он придвинул стул и сел. - Меня зовут Джон Росситер. Что с вами случилось?
   Мне  понадобилась минута-другая,  чтобы  собраться с мыслями,  а потом  я
рассказал, как мы искали себе землю, как появились хикариллы,  как я сбежал.
Рассказал и о встрече с наездником, который не захотел мне помочь.
   - Его называли Кудряш.
   Не  успел я  это выговорить, как  в  комнату  влетела чертовски  красивая
девушка. Лицо у нее было гневное и покрасневшее.
   -  Я этому  не верю!  -  резко сказала она.  - Вы, по-видимому, были не в
себе, бредили.
   -  Может, и так, мэм, - я, честно говоря, вовсе не из таких, кто спорит с
леди. - Но только  эта лошадь саданула меня  слишком крепко, чтоб можно было
считать, что  мне привиделось. И другие, кто с ним был, определенно называли
его Кудряшом.
   -  Ты видела там какие-нибудь следы,  Мег? Она запнулась, в глазах  у нее
горел гнев. Наконец сказала неохотно:
   - Ну, видела.  Были там какие-то следы.  Двух лошадей, думаю. Может быть,
трех. Но это был не Кудряш Данн! Не может этого быть!
   -  Возможно,  я ошибся, -  сказал я. - Я не хотел  задевать ваши чувства,
мэм.
   - На твоем  месте, Мег,  - сказал Росситер, - я бы хорошенько подумал.  О
Кудряше много разговоров ходит, и большей частью не самых хвалебных.
   - Люди завидуют! -  сказала  она с жаром.  -  Завидуют ему, потому что он
такой красивый, а  всем Даннам - потому что они заняли так много земли. Я не
верю никаким разговорам!
   - Мистер  Росситер,  -  сказал  я,  -  если  бы  вы  могли  одолжить  мне
какую-нибудь  одежду, лошадь и револьвер,  я  бы  поехал  своей дорогой. Мне
неприятно, что я у вас на шее, как ярмо.
   -  Не говорите глупостей! - резко сказала  Мег. -  Вы еще не окрепли  для
дороги. Поглядите на себя - вы похожи на оживший скелет!
   - Ничего, выдержу, мэм. Мне не хочется оставаться там, где мне не рады.
   - Лежите-ка тихо, - сказала она. - Я принесу вам супу.
   Когда она вышла, Джон Росситер помедлил немного, а потом спросил:
   - Этот человек, которого называли Кудряшом... вы его можете описать?
   -   Высокий,  крепкий  молодой  парень,  румянец  во  всю  щеку,   волосы
каштановые, вьющиеся, носит эти здоровенные мексиканские шпоры. Под ним была
красивая серая лошадь... не ковбойская лошадь.
   -  Да,  это  Кудряш.  -  Росситер  вдруг вскочил. - Черт возьми,  молодой
человек,  не  пытайтесь вырастить дочь в местах, где мало мужчин!  Я слышал,
что говорят о Кудряше Данне. Он не жалеет своих лошадей, груб, жесток, вечно
затевает драки. Его все боятся, из-за Рокера.
   -  Рокер Данн? - Мне  было известно это  имя, как и  многим другим людям.
Говорили,  что Рокер Данн входил в банду Куонтрилла, одно время  он был даже
слишком известен в  Чероки-Нэйшен и восточном Техасе. Он был крутой, сильный
и  славился  как  меткий  стрелок,  который  предпочитает  решать  дела   не
разговорами, а пулей.
   - Он самый. Вы его знаете?
   - Да, сэр. Слышал это имя.
   - Сакетт, - сказал Росситер, - я хочу, чтоб вы оставались  здесь, пока не
окрепнете. А  когда будете готовы  отправиться в дорогу, я  вам дам все, что
надо. Мы не особенно богаты, но что имеем, тем поделимся.
   Он показал в сторону чулана.
   -  Там в  шкафу есть шестизарядник...  на случай,  если вам  понадобится.
Револьвер старый, но надежный, и я верю, что  вы  будете  пользоваться им  с
умом.
   Он ушел, а я еще полежал, раздумывая, о том о сем... Похоже, мы, Сакетты,
никогда  не избавимся от неприятностей. Мы двинулись  в эти дикие, необжитые
края, чтобы тут поселиться, и  места тут оказались такие, каких никто раньше
не  видывал.  Край был горный, что нас устраивало, но  только горы оказались
просто великанами, не то, что у нас. Клингменс-Дом,  конечно, очень красивая
вершина, но она бы просто затерялась в тени пиков, торчащих вокруг[13].
   Реки, озера, осины, сосны, ели и столько рыбы и  зверя, что добыча просто
сама прыгает на человека... в лугах полно травы на  сено,  а  на  склонах  -
цветы и лес, только руби. Эти края как раз на наш вкус, тут  мы, Сакетты,  и
останемся.
   Я  выбрался  из  постели  и  попытался  встать  на  ноги,  но  вдруг  так
закружилась  голова, что пришлось  сесть  - все  плыло  перед  глазами.  Да,
придется  вести себя потише. Придется малость  подождать.  В этих  краях  не
место человеку, который не может уверенно шагать по тропе или крепко  сидеть
в седле, когда ветер дует...
   Шестизарядник  был  из  тех,  которые  изготовляли  в  Техасе  во   время
Гражданской войны, -  капсюльный  револьвер  "данс-и-парк" сорок  четвертого
калибра[14],  переделанный  под  кольтовский  патрон.  Над  этим револьвером
потрудился кто-то, знающий толк в таких делах. Он был отлично  уравновешен и
удобно ложился в  руку. Барабан был заряжен, все ячейки на  поясе-патронташе
заполнены патронами. Я снял его с колышка и повесил возле своей кровати.
   Хороший  револьвер  -  это  такая штука,  которую стоит иметь  под рукой,
никогда не знаешь заранее, когда он понадобится.
   Говорят, когда оружие объявят  вне  закона, только люди вне  закона будут
иметь оружие.


Глава 7


   Я и вправду здорово ослабел, потому  что с удовольствием  снова улегся  в
постель и почти  сразу задремал, а  проснулся, только когда  в комнату вошла
Мег Росситер с подносом в руках и поставила его на тумбочку у кровати.
   Ну, это был для меня сюрприз! Уж, такого-то я не ожидал! Никто никогда не
подавал мне еду с тех пор, как мама умерла. Разве что я платил за это деньги
в какой-нибудь придорожной харчевне.
   Хотя  что-то  приятное  в  этом  было  -  сидеть  вот  так  в  постели  с
подложенными под спину подушками, и чтоб тебе подавали хорошую еду...
   - Ну, мэм, вы меня начисто избалуете, если будете вот так ухаживать.
   -  Вы же больны,  -  сказала  она, и  мне  показалось,  что в  ее  голосе
промелькнул язвительный оттенок.  Похоже,  я  сильно упал в ее глазах  после
того, как рассказал, что со мной случилось. Но откуда ж мне было знать,  что
она страдает по этому самому Кудряшу... А вообще это никуда не годится. Если
человек  может  так  с  людьми  обходиться,  как  он со мной,  значит, он  с
гнильцой.
   Ладно.  Допустим, у него  не  было никаких причин мне помогать... но  еще
меньше  у него было  причин, чтобы вернуться и сбить меня на землю. В первый
раз  это  могло  получиться  случайно,  хотя  теперь  я  уже  начал  в  этом
сомневаться. Но во второй раз - нет.
   - Понимаю, я вам не очень по вкусу, мэм, и  я уеду отсюда, как только сил
наберусь. Вы скоро от меня избавитесь.
   - Но не от  ваших слов!  То,  что вы сказали, никуда не денется!  И  отец
ваших слов не забудет!
   - Я сказал только правду, мэм, и  когда говорил, то даже не  догадывался,
что вы в него влюблены.
   - Я...  нет!  Ничего подобного!  Вы,  верно, полагаете,  что если  убрать
Кудряша с дороги, то я обращу внимание на вас!
   -  Нет, мэм,  -  честно сказал  я, - мне такое и  в голову  не приходило,
нет-нет. Я человек простой, невзрачный, мэм, просто долговязый парень с гор.
Вот Галлоуэй, мой брат, - другое дело, на него женщины заглядываются... а на
меня ни одна и не глянет второй раз, я уж на это и не надеюсь.
   Она вдруг посмотрела на меня так, будто впервые увидела.
   - Ну  нет, - сказала она, -  только не невзрачный.  Может быть, вы  и  не
красавец, но и невзрачным вас никак не назовешь.
   - Спасибо вам,  мэм.  Я полагаю - давно  уже  так  решил, - что мне лучше
ходить в одиночной упряжке. Мне по нраву  места горные,  безлюдные, так что,
может,  оно  и  к  лучшему. Никому, наверное, не  хотелось обзавестись своим
домом больше, чем мне... и  никому не досталось столько  бездомной  жизни  -
разве что Галлоуэю. Я заметил, девчонкам нравятся мужчины отважные и гордые.
Но только если им удается обломать  такого и набросить на него узду, значит,
он на самом деле  вовсе  не такой, как девчонке мнилось поначалу, а если она
его не может обломать, то обычно  он  ее  обламывает.  Так  уж оно  в  жизни
устроено.
   Она ушла обратно в  другую комнату, или что там у них было, а я взялся за
суп. Суп был хороший, но думал я не о еде, а о том, что я все-таки ей врал -
и  на словах,  и, может быть, в душе. Я ведь думал-таки о ней. Когда женщина
делает добро вот такому здоровенному невзрачному человеку вроде меня, у него
душа размягчается,  а я  жил одиноко столько времени... Натуральное дело,  я
раздумывал, как оно славно  было  бы, но думать  никому не возбраняется,  от
этого вреда нет, а на самом деле я все время знал, что это дело невозможное.
И все же мне хотелось, чтоб это был кто-нибудь другой, а не Кудряш.
   Мне хотелось, чтоб это был кто угодно, лишь бы не Кудряш.
   - Доел  я  -  и уснул. Не  знаю, что меня  разбудило,  должно  быть, стук
лошадиных  копыт  во  дворе  ранчо.  Я  приподнялся на локте,  прислушался и
услышал голоса.
   Дотянулся  я  до кобуры,  вытащил этот  самый  револьвер  "данс-и-парк" и
спрятал  его под одеялом, положил возле правой ноги. От такого человека, как
Кудряш Данн, чего  хочешь  можно ожидать,  а  после  того,  как он  со  мной
поступил,  было у меня  сильное подозрение, что будь  он  тогда один,  так и
вовсе убил-бы меня... ни за что ни про что, просто ради удовольствия.
   Ну, а когда рядом с ним оказался приятель, ему не захотелось выставляться
таким поганцем. Никто  не хочет  видеть, как кого-то  хладнокровно  убивают;
даже те, кто сам имеет к таким делам склонность... потому что никто человеку
не гарантирует, что он не окажется следующей жертвой такого гада.
   Как  бы  то  ни  было,  я  чувствовал себя куда  приятней с  этим  старым
шестизарядником под рукой.
   Где-то в  других  комнатах разговаривали - я смутно слышал голоса, смех и
пение. Мег играла на  банджо и пела - мягко  и негромко, так  что слов  я не
разбирал. Под  эти звуки хорошо было  бы заснуть, но я  не решался. Рано или
поздно  она ему расскажет о  человеке, которого  нашла на тропе, и он придет
посмотреть на меня.
   Внезапно я услышал шаги, а  потом распахнулась дверь. Там стоял  Кудряш и
глядел на меня. Я сел в постели.
   - Дураки они-были, что взяли тебя в дом, - сказал он. - Они ведь  понятия
не имеют, кто ты такой.
   - Ты тоже, - сказал я.  - Но  они - люди  добрые, они помогают  человеку,
которому плохо... а не сшибают его лошадью.
   Он рассмеялся, но это был нехороший смех.
   -  Ох ты ж смешной был, когда  кувыркался там вверх тормашками, -  сказал
он. - Как тряпичная кукла. Он двинулся ко мне, опустив руку к револьверу.
   - А ты похож на человека, который мог бы совершить самоубийство, - сказал
он задумчиво, - конечно, в таком тяжелом  состоянии... Это никого не удивило
бы.
   - Это бы  удивило моего брата Галлоуэя, -  сказал я, -  и  всех остальных
Сакеттов.   Но  ты   можешь  не  беспокоиться.  Я   не  собираюсь  совершать
самоубийство.
   - Ну, а если тебе немножко помочь?
   Именно это он и имел в виду. Была в этом человеке жестокая жилка, подлая,
низкая  жестокость.  Он сделал  еще шаг  в мою сторону, но  вдруг его взгляд
случайно упал на пустую кобуру, висящую на спинке кровати.
   Это его остановило.
   Пустая кобура  и моя правая рука под  одеялом. Есть ли у  меня револьвер?
Этого  он не  знал,  но  я заметил, как  его пот  прошиб.  Крупная  испарина
выступила у него на лбу, как вроде на него водой плеснули.
   Он поглядел на меня, потом на одеяло, на то место, где  лежала моя правая
рука - простым глазом видно было, как он гадает, успею ли я вовремя вытащить
револьвер из-под одеяла, ну, я и говорю:
   - Ни один человек в здравом уме не станет тащить револьвер из-под одеяла,
если можно стрелять прямо сквозь него.
   А  он  все глядел на  меня, глаза просто огнем горели,  пот  его заливал,
страх боролся, в нем с бешеной жаждой, уж больно ему хотелось убить меня или
хоть покалечить.
   - Так у тебя есть револьвер?
   - Есть  ли  у меня  револьвер?  - я усмехнулся ему.  - Интересный вопрос,
правда?  Там,  на  тропе, у  меня  револьвера  не  было,  я ж  был голый как
полено... но мне мог дать револьвер мистер Росситер.
   - Не такой он дурак. Ты же мог бы их всех поубивать.
   - А может быть, он думает, что я для них не так опасен, как ты.
   Это его зацепило. Ему нравилось быть таким, как он есть, но не нравилось,
когда об этом знали или догадывались другие.
   - А в чем, собственно, дело? - спросил я. - Тебе что, слава  Рокера спать
не дает?  Ты, видать, решил,  что можешь  пострелять  еще больше народу, чем
он... только  Рокер обычно стреляет  в  тех,  кто  стоит  на ногах. Так  мне
говорили, по крайней мере.
   Он  вроде как  поотступил.  Видно,  решил,  что  такая  раскладка  его не
устраивает.  Он,  конечно,  мог  бы рискнуть,  а после  постараться  убедить
Росситеров,  что это было самоубийство. Такие люди часто готовы  поверить  в
невозможное, потому что оно их устраивает, -  или  потому, что  очень высоко
себя ставят.
   Но тут послышался стук каблучков, и в  комнате появилась Мег, а за ней по
пятам шел ее папаша.
   -  А,  вот  ты  где!  Я  только  вышла, чтобы выложить на блюдо ириски  и
поставить кофе, вернулась - а тебя уже нет...
   -  Он пришел  сюда, чтобы  засвидетельствовать мне свое почтение, мэм,  -
сухо сказал я. - Чисто из вежливости.
   Она  бросила на него быстрый взгляд, а  после  сурово уставилась на меня.
Кудряш Данн выглядел  нежным и  невинным, как новорожденный младенец,  - но,
думаю, он всегда так выглядит. Это только когда он на  меня глядел, в глазах
у него появлялось что-то грязное. Они вышли, а Росситер задержался.
   - Что тут у вас случилось? - спросил он. Я пожал плечами.
   - Ничего. Вовсе ничего не случилось. Росситер скользнул глазами по пустой
кобуре, потом остановил взгляд на моей правой руке под одеялом.
   - А вы - осторожный человек, - сказал он.
   - Мой дедушка, - сказал я, - дожил до девяноста четырех лет. Это был урок
для нас всех.
   Мы проговорили с ним целый  вечер, все больше о  коровах и пастбищах,  об
индейцах и всяком таком, и из этих разговоров я все больше узнавал о здешних
краях, самых прекрасных, какие мне когда-либо приходилось видеть.
   - В этих местах, к северу от Шалако, - говорил он, -  есть высоко в горах
долины,  подобных каким  вы  никогда не  видели.  Повсюду  ручьи,  водопады,
затерянные  каньоны  - и великолепные пастбища для скота. Я сам видел выходы
угля, и ходят разговоры, что в старину испанцы добывали здесь золото.
   - Я уеду, - сказал я, - но потом вернусь обратно... вместе с Галлоуэем.
   Он взглянул на меня.
   -  Кудряш  говорит, Что  встретил  вашего  брата. И что  Галлоуэй  Сакетт
отступил перед ним.
   - Галлоуэй, - сказал я ему, -  не имеет привычки отступать. Он, вероятно,
просто  не сообразил,  что  в  здешних краях  заведено убивать  сопляков,  у
которых молоко на губах не обсохло.
   Наконец  он  оставил меня одного, я откинулся на  подушки  и вытянулся во
весь рост. Мне  было хорошо, по-настоящему хорошо. Я лежал в тепле, сытый, я
мог отдохнуть. Но я не позволил себе заснуть,  пока не услышал,  как уезжает
Кудряш Данн.
   Росситер вел дело  без  особого размаха,  в стаде  у него было  не больше
трехсот голов, большей частью - племенной скот, но он был человек зажиточный
и приехал  в здешние места с деньгами. Ему не было нужды продавать  скот, он
мог его держать  и  дожидаться, пока стадо  увеличится  естественным  путем.
Хотя, полагаю, не отказывался прикупить при случае несколько голов. Человек,
имеющий  наличные,  частенько может  совершить  выгодную  покупку  у  людей,
которые не умеют сами толком вести дело.
   Он  построил  крепкий  пятикомнатный  бревенчатый дом с  тремя  солидными
каминами, один  из которых был достаточно велик, чтобы обогреть две комнаты,
и топить его можно было из обеих этих комнат. У него была закрытая конюшня и
несколько обнесенных жердями корралей, он держал дюжину хороших  лошадей. На
него  работали два ковбоя. В доме была  кухарка-мексиканка,  такая могучая с
виду, что, поди, могла бы управиться с двумя ковбоями сразу. Но стряпала она
отменно.
   Утром  она подала мне завтрак, а  потом принесла кое-какую  одежку. Штаны
были коротковаты для  моего роста - два дюйма сверх шести  футов[15], и руки
торчали из  рукавов чуть  не  до локтей, но все  же так приятно  было  снова
одеться  в цивилизованный наряд.  Лишних  сапог у  них  не  нашлось, но  кож
хватало, так что я взялся за дело и, сшил себе пару мокасин.
   Мег пришла посмотреть. Она сидела на крыльце рядом  со мной, пока я кроил
кожу и подгонял мокасины на ноге.
   - Вы это делали когда-нибудь раньше?
   - Частенько. Я могу сделать и приличную пару сапог, было бы время.
   - Правда можете?
   - В семье Сакеттов если  мальчик хотел сапоги, так тачал их сам. Конечно,
если был старше двенадцати лет. А до  того мы большей частью босиком бегали.
Только в шестнадцать лет я обзавелся парой покупных башмаков. Я их берег для
танцев.
   Она обхватила колени руками и посмотрела на деревья,  выстроившиеся вдоль
края двора.
   - Эти танцы... какие они были?
   - Ну, чаще  всего их устраивали  в школе. Иногда у кого-нибудь  во дворе.
Как появлялась весточка, что будут  танцы, люди  ее передавали  друг  другу,
каждый  собирал  корзинку и  приходил.  Другой  раз  все это устраивали  без
предупреждений,  как  в  голову  взбредет,  но  все   равно  народ  отовсюду
собирался... Ребята в большинстве были не большие мастаки  насчет танцев, но
даже если кто и не мог танцевать, то можно было подержать девчонку, пока она
выплясывает. Играла скрипка, иногда еще какие-нибудь инструменты, но и одной
скрипки  хватало, больше никому ничего  и  не надо было... На  танцах  этих,
конечно, вовсю  ухаживали и вовсю  дрались. Парни приходили в основном, чтоб
подраться. За Галлоуэем вечно ухлестывали девчонки, но он на них  не обращал
внимания. Всерьез,  во  всяком случае... Иногда народу  собиралось мало  для
танцев,  мы тогда  просто  садились попеть.  Мне это нравилось, потому что я
очень люблю петь.
   - А что вы собираетесь теперь делать?
   - Найду для нас землю, заведем ранчо. Я так  думаю, первым делом надо мне
двинуть в Шалако и встретиться с Галлоуэем.
   - Смотрите, будьте осторожны. Данны решат, что вы хотите их вытеснить.
   - Ну, края тут пока открытые, места на всех хватит.
   - Они  так  не считают, мистер Сакетт. Этих Даннов - шестеро братьев,  да
еще их отец, да еще с дюжину, а то и больше людей, которые на них работают.
   -  Ну, а нас -  двое Сакеттов. Это  значит, что силы примерно равные. Но,
конечно, если потребуется,  так по стране рассеяно нас немало,  а мы родню в
беде не бросаем...
   Я  закончил  мокасины  и примерил  их. Ногам в них было удобно. Подошвы у
меня уже зажили, хотя кожа на них пока что была еще слишком нежная.
   Я посмотрел на девушку.
   - Знаете, мэм, вы здорово красивая девушка, и счастлив будет тот мужчина,
которому вы  достанетесь, но только не растрачивайте себя  на Кудряша Данна.
Он подлый и ядовитый, как гремучая змея.
   Она вскочила на ноги с побледневшим от гнева лицом.
   - С вами нельзя по-хорошему! В первый раз я попыталась поговорить с вами,
и тут же вы принялись чернить Кудряша!
   - Если бы вчера вечером у меня не было оружия, он бы меня убил.
   - Что за ерунду вы городите? Вы хотите сказать, что он попытался бы убить
вас  прямо  в моем  собственном доме, когда мы с папой  были рядом?  Это  же
смехотворно!
   - Может быть. Он  сказал; что это будет выглядеть как самоубийство.  Мэм,
вы можете меня возненавидеть, но я не был бы мужчиной, если б не сказал вам.
Этот Кудряш больной. У него в голове болезнь. Вам лучше понять это, пока еще
не поздно.
   Она с презрением отвернулась от меня.
   - Убирайтесь прочь. Я не желаю вас больше видеть! Убирайтесь - и все!
   -  Да, мэм. Вот потому-то я и сказал.  Потому  что  уезжаю  и  не надеюсь
слишком часто встречаться с вами снова, а вы с вашим папой были  очень добры
ко мне. Я предупредил вас  - ну, скажем,  как предупреждал  бы  людей, что в
округе появился бешеный волк.
   Я  похромал  в  корраль и  заарканил  мустанга  мышастой  масти,  грулью,
которого  Росситер  согласился  одолжить  мне.  Я  надел  на него  хозяйскую
уздечку, оседлал полученным в долг седлом и отвел к дому.
   Росситер встретил меня у дверей.
   - Жаль, что вы уезжаете, мой мальчик. Если снова окажетесь в этих местах,
заглядывайте,
   - Я верну вам все снаряжение,  как только  добуду себе другое. У Галлоуэя
есть немного денег. А мои капиталы все остались там, у индейцев.
   - Можете не торопиться. - Росситер спустился с крыльца и понизил голос. -
Сакетт, будьте осторожны, уезжая отсюда. Думаю, вы нажили себе врага.
   - Если он будет держаться подальше, я  не стану заводиться с ним. Я не из
тех,  кто  ищет неприятностей.  И, мистер  Росситер,  если  вам когда-нибудь
понадобится  помощь, вы только  кликните Сакетта. Вы получите  любую помощь,
какая будет  нужна, и быстро. Вы помогли одному из нас - значит, вы  помогли
нам всем. Вот так мы на это смотрим.
   Мышастый оказался хорошим коньком, крепким  и привычным  к горным тропам.
Сперва он  начал  показывать  характер, но как  только  увидел, что я твердо
решил оставаться в седле и не потерплю всяких глупостей, он довольно бодро и
даже с удовольствием  устремился  вперед. Ему просто надо было  разобраться,
кто здесь хозяин.
   До Шалако  дорога  была недальняя. Я  старался держаться  под  деревьями,
избегая тропы, и  около полудня уже поил коня в реке Ла-Плата, в  нескольких
милях ниже  городка. Когда грулья напился, я отвел его под деревья и отыскал
местечко, где были и солнце, и тень, и трава вокруг, и ровная лужайка, где я
мог отдохнуть. Я отдыхал, пока грулья щипал траву.
   Практически  я  еще  недостаточно  окреп,  а  что  ждет  меня  впереди  -
неизвестно.  В этом городке могли быть люди, которых  я хотел бы увидеть, но
могли оказаться и такие, встречи с которыми я бы охотно избежал.
   Откуда-то  появилось  у меня  ощущение,  что я  приближаюсь к дому... эти
места мне подходили, и даже название городка нравилось.
   Шалако... наверное, какое-то индейское имя, звучит похоже[16].
   Я еще какое-то время лежал, прислушиваясь к шороху трав и  журчанию воды,
а потом заснул.


Глава 8


   Город лежал  в  стороне от  дороги, на фоне самых  красивых гор,  которые
кто-либо  когда видел,  а Ла-Плата  пряталась  под береговой террасой  среди
деревьев, не видная из города, но близкая к нему.
   Ну,  когда я говорю "город", так понимаю это  слово на западный лад.  Мы,
здешний  народ,  называем  городом любое  место,  где люди  останавливаются.
Сперва тут может быть почтовая  станция, лавка или просто салун. На дороге в
Калифорнию имеется  город,  который  начался  с  того,  что  у  одного парня
сломался  фургон, и он  тут же затеял продавать виски  через дверцы в заднем
борту.
   Обычно города в этой стране, как и в старых странах, возникают у переправ
через реки или  там,  где пересекаются дороги. Люди  любят останавливаться у
реки, хотя те, кто поумнее, всегда сперва переправляются через реку, а потом
уж разбивают лагерь.  Потому что  вода в  реке может  за  ночь  подняться  и
задержать путников на много дней.
   Мне люди  говорили, что Лондон возник  у  единственной удобной  переправы
через речку.  Что ж,  разумно. В том  месте  дно  было  гравийное.  Мне люди
говорили, что  примерно так  же начинались города по  всему свету; но откуда
тут взялся этот Шалако - ума не приложу.
   До  вечера  еще  было  далеко,  когда мой  мустанг  иноходью  вступил  на
единственную  улицу города.  На  фоне гор, вздымающихся  к небу, стояли  три
строения  - два по одну сторону  улицы,  одно - по другую. Я спрыгнул с коня
перед салуном и, привязывая его, осторожно огляделся.
   На  другой стороне улицы  была  лавка, и я  решил, как  только  подсоберу
деньжат, зайти туда и купить все  что надо, включая сапоги. Ну, а пока что я
двинул в салун.
   Надо  знать, что у  нас на Западе  салун - это не просто такое место, где
можно заложить за  воротничок. Это мужской клуб, место,  где узнают новости,
зачастую в баре решается больше дел, чем в любом другом месте. Человек может
зайти в салун и узнать,  в каком состоянии дороги,  не  вышли  ли индейцы на
тропу войны,  да вообще все, что ему  надо знать. А мне надо было много чего
узнать. И прежде всего - где найти Галлоуэя.
   Короче,  я  толкнул качающиеся  дверцы и вошел внутрь.  Там было  тихо  и
прохладно.  Стойка бара  тянулась примерно на  две трети  длины помещения, а
там,  где она кончалась,  была дверь. Стойка была  полированная  и выглядела
просто  шикарно.  Еще  в  салуне  была  дюжина  столиков,  изрядно  разбитый
музыкальный ящик, а на стойку опирался человек.
   - Здравствуйте, -  сказал я.  - Меня  зовут  Флэган Сакетт. Я  ищу своего
брата и кого-нибудь, кто согласится покормить меня в долг.
   - Ваш брат - это Галлоуэй Сакетт?
   - Он самый.
   - Они со своим напарником  выехали из города, в горы. Они велели дать вам
все, что понадобится, так что кормежка сейчас будет. Выпить хотите?
   - Спасибо. Я пока не совсем в форме  для хорошей  выпивки, но со временем
наверстаю.
   Честно говоря, я был не в форме вообще ни  для  чего. Как  я уже говорил,
одежка на  мне... как  бы  это выразиться... заканчивалась  слишком  высоко.
Штаны не доходили до  лодыжек, а  рукава рубашки едва-едва прикрывали локти.
Рубашка туго, обтягивала грудь и спину,  и теперь, когда я вот так. отощал с
голодухи, больше всего я был похож на тот самый скелет из шкафа[17].
   В этот момент двери распахнулись, и в салун вошли два человека - ковбои с
какого-то ранчо.  Как были, прямо в чепсах,  они ринулись к  стойке, но  тут
один из них заметил меня.
   - Ты  глянь-ка, что  за драный  кот сюда притащился,  - сказал он.  - Эй,
мистер,  когда в следующий  раз будете  стаскивать с  кого-нибудь штаны, так
поглядите сперва, чтоб они оказались вам впору!
   - Нелегкое это будет дело, - сказал я, - судя по тому, что я тут вижу. Не
думаю,  чтоб  в  этой  компании  нашлась  пара  штанов нормального  мужского
размера, разве что у хозяина заведения.
   Один  из  этих  господ был  крепко сбитый рыжий джентльмен с  квадратными
плечами и веснушчатыми руками... в данную минуту - веснушчатыми кулаками.
   Он шагнул ко мне и произнес:
   -  А  ну-ка,  давай  поглядим, на  кого тут придутся впору самые  большие
штаны!
   -  Мистер  Рыжий, -  отозвался я,  -  сейчас  я для  драки  не  гожусь. Я
только-только спустился с  гор после чертовски трудной переделки с индейцами
и всякого, прочего. Поддерживайте пары у себя в  голове с недельку или около
того, а потом я приглашу вас на улицу и приведу вашу голову в порядок.
   - Да ты, никак, боишься, - сказал он.
   - Нет, - сказал я,  - хоть я могу понять вашу точку зрения. Но я не люблю
признавать себя побежденным даже в самых худших условиях, а драться сейчас я
не в состоянии. Сию минуту я бы не побил и полудохлого котенка.
   Из кухонной двери появился хозяин с целым подносом всякого харча.
   - Вперед, мистер Сакетт, - сказал  он. - Это чуток  прибавит вам  мяса на
ребрах. Рыжий уставился на меня.
   - Так ваша фамилия Сакетт? Тайлеру Сакетту вы не родня?
   -  Мы  с  ним   двоюродные  братья,  -  сказал  я,  -   хотя  встречались
один-единственный раз, в Конто-Бэсин, довольно давно. А вы знаете Тайлера?
   - Знаю. Он чистый дьявол, когда дело до стрельбы доходит.
   - Это у нас  семейное, -  сказал я. - Для нас  стрелять - все равно что с
девчонкой  крутить  или обедать.  Само собой получается.  Когда у меня зубки
резались, я грыз рукоятку шестизарядника.
   - У нас с ним вышла неприятность, у меня с Тайлером.
   - Должно быть, не слишком серьезная, - заметил я, - ну, эта неприятность,
про которую вы говорите.
   - Это почему ж вы так решили?
   - Так вы ж еще живы как будто?  Насколько я  знаю, Тайлер патроны зря  не
тратит. Если у него есть дело, так он уж  его делает. На  вашем месте  я  бы
начисто позабыл про эту неприятность. И  про то,  что у  вас сейчас на  уме,
тоже. Мне неохота отвлекаться от такой кормежки.
   С этими словами я придвинул стул поближе к столу и вгрызся в мясо.  Я был
такой голодный, что  слопал бы сейчас старое  седло вместе со  стременами  и
прочими причиндалами.
   Рыжий взял свое пиво и устроился напротив меня.
   - Правду  говоря, - сказал  он,  - Тайлер мог из меня сито сделать, но не
стал. Я тогда связался с плохой компанией, и мне не терпелось показать себя.
Нет, теперь я уже никогда не стану трогать Сакеттов.
   - Ну, тогда вам самое  время или  убраться подальше от драки, или выбрать
правильную сторону.
   - А какая сторона ваша?
   - А такая, где не напрашиваются на неприятности. Мы приехали в эти края в
поисках земли.  Рассчитываем  осесть здесь,  обзавестись семьями, выращивать
коров и детишек. Вы имеете что-нибудь против?
   - Я-то нет... а вот Данны - те могут.
   Ладно, я не хотел толковать об этом. На мой взгляд, разговоров и так было
больше  чем надо. Чего  я  хотел теперь, когда умял эту гору жратвы, так это
малость  соснуть. Отдохнуть, а потом  заняться  снаряжением. Мне нужны  были
одеяла,  пончо, переметные сумы,  винтовка и  запас провизии.  Конечно,  мне
много хотелось, но все же не больше, чем я смогу оплатить - со временем.
   Хозяин  салуна  выбрался из-за  стойки и подошел к  моему столу с кружкой
пива.
   - Не возражаете, если я вам составлю компанию? Моя фамилия - Берглунд.
   Это был крупный,  крепкого  вида человек с соломенными  волосами, широким
лицом, украшенным боевыми шрамами, массивными плечами и кулаками.
   - Рад буду вашему обществу, - сказал я. - Давно вы здесь?
   - А тут все недавно. Я бродил по  стране, понемногу продвигаясь на запад.
Думал  найти золото, понапрасну рылся то  тут,  то там, а потом наткнулся на
этот берег и решил, что это то самое место, где я хотел бы остаться. Рыбалка
тут была отличная,  охота -  еще лучше,  так что купил  я  топор и скобель и
выстроил салун. Я решил, что ото самый простой способ найти себе общество. В
теплое время  я  ловлю  рыбу  и  охочусь, а зимой  сижу  у огня,  читаю  или
разговаривав  с людьми.  Я - человек охочий до  разговоров, Сакетт.  Я люблю
людей и получаю  удовольствие в компании. Когда погода портится, людей так и
тянет собраться в тепле у огонька и поболтать.
   -  С новыми  людьми всегда немного  рискуешь,  - заметил я.  - Заранее не
знаешь ведь, который из них для тебя опасен. Это как на распутье -  затянешь
поводья,  остановишь коня, смотришь в  одну  сторону,  в другую - и вся твоя
жизнь  может  перемениться,  если  свернешь  не  туда. И  тогда  уже  знаешь
наверняка только одно - что прежней жизни больше не будет.
   - Ну,  не знаю... - возразил Берглунд, - я так  думаю, человек возит свои
неприятности в седельной сумке.
   - Ну, - сказал я, - а  я точно знаю, что  не хотел никаких неприятностей,
когда  Кудряш  Данн в  первый  раз  на меня натолкнулся. Это  он принес  мне
неприятности. И после - мне и в голову  не приходило, что  я встречу его еще
раз, но когда Мег  Росситер привезла  меня к  себе домой, я  оказался  прямо
посреди мишени, в самом яблочке.
   Покончил я с  едой  и еще  какое-то время  сидел там просто  так,  сытый,
довольный,  и  никуда  мне  двигаться  не хотелось.  Мне  позарез нужно было
снаряжение, но в эту минуту я не испытывал ни малейшего  желания подниматься
на ноги и куда-то идти. Да и мысль о том, чтобы натянуть новые сапоги на мои
больные ноги, тоже не вызывала удовольствия.
   -   Сюда   приходят  люди,  -   говорил   Берглунд,   -  большей   частью
золотоискатели,  но,  бывает,  и фермеры  заглядывают,  и  скотоводы. Страна
растет...
   - Данны часто появляются?
   -  Почти каждый день. Они тут оставляют много денег, но меня их посещения
вовсе  не радуют. И  Кудряш еще не самый худший из  них. Он  по калибру ни в
какое  сравнение  не  идет  с Олли  Хаммером или  Жестяной  Кружкой  Хоуном.
Жестяная  Кружка,  или  просто Жестянка,  получил  свое  прозвище  в  лагере
золотоискателей,  который  назывался  Жестяная  Кружка. Они  не  то  выгнали
маршала с помощниками из  городка,  не то перебили их, а Жестяная Кружка был
один из самых прожженных  негодяев в тамошней  шайке. Потом он  встретился с
Олли,  стакнулся с ним, они приехали  сюда и нанялись пасти  коров к старику
Данну и его сынишкам. Гнусная компания...
   Я поднялся  на ноги, поблагодарил  его и вышел  наружу.  Солнце  еще ярко
освещало горы,  хотя скоро должно было спрятаться  за  ними. Я перешел через
улицу, слегка прихрамывая, и вошел в лавку.
   Галлоуэй уже успел побывать и тут, предупредил, что я могу появиться, так
что  я обзавелся  новыми  штанами, рубашками, бельем и носками. Посмотрел  и
револьверы, но решил оставить  старый шестизарядный "данс-и-парк".  Кажется,
этот револьвер приносит мне удачу.
   Возвращаясь в салун, я тащил на себе  полный  комплект снаряжения, вплоть
до новехонького винчестера. И хотите кое-что знать? Это первый раз в жизни я
заимел новое  оружие.  До  того ко  мне в  руки  попадали только подержанные
ружья, сменившие до меня с полдюжины владельцев.
   У Берглунда за баром была задняя комната, и я там переоделся во все новое
-  кроме сапог. Я их оставил на  потом,  на то время, когда ноги заживут как
следует. Потом взял этот винчестер и зарядил, забил патронами до отказа. Это
была  модель  семьдесят  третьего  года, она  вмещает семнадцать  патронов -
шестнадцать в магазине и один в патроннике.
   Когда я снова появился в салуне, Берглунд на меня поглядел и говорит:
   -  Ну, вы просто, неотразимы,  хоть сейчас свататься идти. И кто же  она?
Мег Росситер?
   - Да она на меня  и смотреть не хочет,  - сказал я. - Так что свататься я
не  пойду.  Но  я  вам скажу, что  собираюсь сделать.  Я  собираюсь написать
письмо. У вас найдутся письменные принадлежности?
   Ну, Берглунд  снабдил меня  бумагой и пером, а  потом  пошел  подшуровать
огонь. В этом Шалако такая теплынь  днем, что можно спать под одним одеялом.
Мне тут нравилось все больше.
   Письмо, которое  я писал, предназначалось  Пармали.  Он  был из равнинных
Сакеттов  - разговоры  про этих  людей  мы слышали,  но  никогда  с ними  не
встречались до той  заварухи  в Конто-Бэсин,  когда Тайлер и Пармали  Сакетт
себя показали...
   Он был человек образованный.  У этих равнинных Сакеттов водились денежки.
Они были  люди  состоятельные,  Пармали ходил в школу  и всякое такое. Хотя,
надо сказать,  стрелять он  от этого хуже не стал, так что, полагаю, школа -
это дело желательное. Впрочем, мне лично желания никогда не приносили ничего
хорошего.
   У Пармали имелся  скот,  а здесь были  отличные пастбища; а еще у Пармали
имелось кое-что, что тут ему пригодится. У него имелось мужество.
   Когда я закончил письмо к Пармали, в котором описал здешние пастбища, мне
вдруг  пришла в голову  неожиданная мысль. Мы ведь собирались схлестнуться с
Даннами, а это вполне достаточная причина, чтобы написать Логану.
   Логан принадлежал к Сакеттам из Клинч-Маунтин, а парни из Клинч-Маунтин -
крепкие  орешки. Находились, правда, такие люди, что утверждали, будто Логан
не в  ладах с  законом, но, тем не  менее, он был из  нашей  семьи и большой
умелец по части всякого огнестрельного железа.
   Так что я написал и ему.
   Вся закавыка была в том, что стрельба может  начаться и кончиться раньше,
чем  кто-нибудь из  этих  ребят успеет добраться сюда, кроме  разве Пармали,
который находился в Нью-Мексико, чуть южнее границы.
   Он мог бы поспеть вовремя. И  внезапно у меня появилось предчувствие, что
он нам тут крепко понадобится.
   Потому что в этих местах назревала война.


Глава 9


   Оставил  я  свое  барахло в заведении  у  Берглунда, сел на этого  самого
грулью и съехал вниз с  береговой  террасы в пойму реки Ла-Плата. Очень тихо
тут  было. Долина поросла  травой, куда ни  глянь,  повсюду высились высокие
белоствольные осины.  Я  остановился  у самой речки и  дал мустангу напиться
холодной воды - реку питали тающие снега в горах.
   Потом перебрался на  другой берег  и поехал  вверх между деревьями.  Чуть
выше находилось плато, поросшее густыми травами, то здесь, то там попадались
заросли карликового дуба - свежая, зеленая земля раскинулась у подножия гор.
   По  горным склонам  росли сосны, среди которых выделялись  более  светлой
зеленью густые  осиновые рощицы. Осина первая из всех деревьев прорастает по
гарям после лесных  пожаров, и осиновые  рощи дают обильный  прокорм  дикому
зверю и птахе.
   Я ехал не спеша вдоль края гор, постепенно поднимаясь все выше  по склону
под покровом леса; я знал  уже, что это -  мои места,  вот тут  мне  хочется
жить. Это та самая земля, которую я искал, и никакие Данны, сколько бы их ни
набралось, меня отсюда не выгонят.
   Я повернул обратно в  Шалако. Первым, кого  я увидел, войдя в салун,  был
старина Галлоуэй, - ну, в жизни другого такого пригожего парня не встречал.
   - Да ты, брат, здорово осунулся, - сказал  он мне  и  улыбнулся. - Куда ж
это годится - стоило мне первый раз оставить тебя без  присмотра, как ты тут
же сделал все, чтобы тебя убили... ну, почти убили. Познакомься, Флэган, это
Ник Шэдоу, мой друг.
   - Здравствуйте.
   - Очень приятно.
   Мы  вместе  сели за стол, поговорили  обо всем; что произошло, и пришли к
соглашению  насчет  Кудряша  Данна.  Галлоуэй  с  чрезвычайным  любопытством
поглядывал на меня, когда я рассказывал  о Мег Росситер,  и я  почувствовал,
что краснею. Больше  от того, что он на меня глядел,  чем еще от чего. Вовсе
не  с чего ему было думать, что между нами что-то там  такое заварилось... а
мне - тем более.
   Единственное, что она от меня  хотела, - это чтоб я держался подальше, да
и  я  вовсе  не рвался затевать стрельбу с  Кудряшом Данном  из-за девчонки,
которая  меня  в  упор не  видит.  Все  это  чистая ерунда.  А вот  что  мне
действительно нужно было им  рассказать - это про  землю, которую я видел, и
они настроились слушать.
   Говорил  я для Шэдоу. Галлоуэю и  так все было ясно, мы с ним смотрим  на
вещи одинаково, и если мне что нравится, так  и ему - и наоборот. И этот Ник
Шэдоу, хороший  друг  Галлоуэя, мне  тоже приглянулся. Он высокий, красивый,
ученый, и в жизни понимает, а  это - вовсе не одно и то  же. Приходилось мне
встречать людей, которые  были жуть как  сильны в своей книжной науке; но не
умели  отличить  черное  от  белого,  когда  надо было оценить  человека или
положение дел.
   Что  до черного и  белого, то я в  этом деле,  конечно, следую Священному
писанию,  хотя  почему-то  мне ближе  Ветхий завет,  чем Новый. Я верю,  что
врагов  своих надо прощать, но когда делаешь это, держи руку  на револьвере,
хотя бы мысленно. Потому что пока  ты его прощаешь, он,  может,  придумывает
способ, как добраться до твоей шкуры.
   Я  люблю человека, своего ближнего, но  не  забываю, что он  носит в себе
изрядную толику сатаны и всегда сумеет найти  добрые причины для любых своих
недобрых  дел.  Я,  скажем,  не  хотел  никаких  неприятностей  с Даннами  и
постарался бы не давать им никаких поводов, но в то же время имел достаточно
здравого  смысла,  чтобы  понимать,  что  они  могут  смотреть на  это  дело
по-другому. Если человек воображает,  что другие стремятся  к добру,  потому
что  он сам к нему стремится, так  этот человек просто-напросто не  в  своем
уме.  Приходилось мне хоронить людей,  которые так думали...  добрых, мирных
людей, которые не хотели неприятностей и сами никогда их не затевали.
   Когда приходит время пожрать, то ястреб никого так не любит, как доброго,
мирного, толстого голубя.
   -  Мы можем оформить заявку  на землю, - сказал я, - но нам нужно держать
на ней скот. Я написал письмо Пармали.
   - У меня есть несколько голов, - сказал Шэдоу. - Можно пригнать их вместе
с остальными.
   Мы просидели весь вечер, толкуя о ранчо, которое нам хотелось устроить, о
том, как пригоним гурт скота, о будущем этого края.  В верховьях реки Анимас
есть - или был когда-то - форт, и Берглунд нам сообщил, что там остался дом,
"если  вам угодно так его называть". Так что  мы в этих местах не  одни. Был
тут такой ирландец  по имени  Тим Макклур, который  далеко  забрался в глубь
этой страны, так вот он ладил с племенем юта - выходит, это дело возможное.
   Этот  Макклур рассказывал  Берглунду,  что  юты  и  хикариллы  обычно  не
ссорятся, так что тот отряд, что за мной охотился, состоял, по-видимому,  из
отступников,  нарушивших  законы  собственного  племени  и  готовых ограбить
любого встречного. Среди индейцев такие люди встречаются, как и среди белых.
   Мы поставили лошадей в платную конюшню и устроились ночевать на сеновале.
Засыпая  в эту  ночь, я  думал  о  своем  собственном  хозяйстве,  а во  сне
чувствовал запах свежего сена.
   Утром  мы  выехали из города на  запад,  перебрались  на  западный  берег
Ла-Платы  и  разбили лагерь  в  осиновой  роще,  а  перед  нами  раскинулась
прекрасная страна.  Мы решили, что  несколько дней  поработаем все вместе  и
начнем обустраивать свой  участок,  а  после  этого Ник Шэдоу выедет на юг -
встретит Пармали и сгонит свой скот, чтобы присоединить его к гурту.
   - Нет нужды напоминать вам, ребята, - сказал он, - но не спускайте глаз с
Даннов. Это компания крутая,  на  законы они  плевать хотели, и так легко не
стерпят,  что  мы тут  устроились. Особенно после  того, как вы  оба  успели
перекинуться словечком-другим с Кудряшом.
   Прежде всего мы огородили корраль, а после построили  сараюшку для жилья.
Строились мы не на самой опушке,  а чуть  глубже в лесок, чтобы между нами и
открытым  местом оставался  заслон  из  деревьев. Потом забрались поглубже в
рощу,  срубили немного сучьев то здесь, то там, разбросали их среди стволов,
а  кое-где  свалили  и  целые  деревья,  так  что  получилось  что-то  вроде
примитивного заграждения от всякого, кто попытается обойти нас с тыла.
   Конечно,  засека эта никого бы не остановила, но зато никто  не  сумел бы
через нее перебраться так, чтоб мы не услышали.
   Мы  с Галлоуэем  не  похожи  на  обычных  ковбоев  - те скорее дадут себя
выпороть, чем  возьмутся за какую-то работу, которую нельзя сделать, сидя на
лошади.  Мы оба -  фермерские парни с холмов, и если надо,  можем  проложить
плугом  прямую  борозду  не  хуже любого  другого. Вскопали мы кусок  земли,
перелопатили  дерн  хорошенько и съездили  в лавку  за семенами. Для  начала
посадили картофель, морковь,  тыкву  и  кукурузу. Мы представления не имели,
как оно все  будет расти, но если  что-то вырастет, то  будет нам подспорье.
Устраиваться на пустом месте -  это вам не фунт изюма, но мы и не надеялись,
что дело будет легкое.
   Работа мне доставляет не больше удовольствия, чем любому другому, но куда
денешься - если тебе нужно что-то, то другого пути нет; впрочем, мы находили
достаточно предлогов, чтобы вскочить  в седло  и покататься по окрестностям.
Конечно, тоже не без дела.
   Мы выбрали себе место вблизи прогалины, где протекал ручеек под названием
Сухостойная речка, к западу от нас поднимался высокий хребет, а к востоку  -
Лысая гора, по-простому - Лысуха.
   Пищу нам себе приходилось добывать охотой  или собирательством -  так мы,
Сакетты,  для этого рождены. А этот Ник Шэдоу - он, может  быть, и родился в
замке, но знал, как держать в руках топор, и очень быстро схватывал все, что
мы ему показывали, - как добывать пищу в лесу да и все остальное.
   Вот так мы  работали, добывали себе  пропитание -  и старались никому  на
глаза  не попадаться.  Сами мы  никого не видели,  даже следов не встречали.
Каждый из нас  в течение дня много  колесил по  округе, а  вечером у огня мы
рассказывали,  кто  что  видел,  так что  уже через  несколько, дней  хорошо
представляли себе окружающую местность.
   Вечерами,  бывало, сидели мы вокруг костра и разговаривали. Ник Шэдоу был
человек  образованный, но наши горские  словечки и выражения мог слушать без
конца.  Мы их  чуток порастеряли,  пока  добирались на Запад, но, к примеру,
человека задиристого, любителя споров и ссор,  по-прежнему звали "заядлый" -
а Нику это казалось страшно смешным.
   - У  нас не так  много слов,  как у  вас,  -  говорил я  ему,  -  так что
приходится нам те, что есть, гонять в хвост  и гриву, заставлять становиться
на дыбы и выделывать всякие  трюки. Я никогда не  считал, что язык  -  штука
застывшая и окаменелая.  Он нужен для того, чтобы передавать значение, чтобы
ты мог сообщить другим людям, про что думаешь, и не вижу я ничего страшного,
если  человек, когда  ему  слова  не хватает, сам изобретет новое. Когда  мы
говорим о бобах, которые уже  вытащены  из  стручков, мы их зовем "шелушеные
бобы", потому что они были в шелухе. Если присмотреться, это просто...
   - Учиться, - добавил Галлоуэй, - это не только ходить в школу. Это значит
смотреть, слушать, и делать что-то. Если человек небогатый или живет в диких
местах,  так он поневоле начинает соображать и изобретать. Наш па всегда нас
учил, что надо сесть и пораскинуть мозгами, взять свое затруднение, пожевать
его,  повертеть так  и этак, пока не  появится решение. Вот мы  и  научились
изобретать выход. У себя там в горах мы не могли много чего купить, и всяких
хитрых приспособлений у  нас там  не было,  так что приходилось придумывать.
Тут найдешь одно, там  - другое, сложишь одно с одним, а потом прицепишь еще
к чему-то...
   Ник - он знал чертову уйму стихов, а нам стихи нравились, как большинству
одиноких, бродячих людей. Иногда по вечерам он устраивался у  огня и начинал
читать  наизусть.  Он знал пропасть стихов этого парня  По[18], который умер
примерно тогда, когда я родился. Он же за горами, в  Вирджинии... за горами,
если от нас считать, мы-то жили на западном склоне хребта.
   Мы никогда не придавали большого значения разговорам Ника Шэдоу о золоте.
С давних времен  в Колорадо были испанцы, а после туда понаехали французы из
Нового Орлеана, когда Колорадо было частью Луизианы[19]. Те истории, что нам
Ник рассказывал о золоте, были известны и другим людям. Однако в краях,  где
добывают  золото,  рассказы  о  сокровищах  возникают  десятками,  и  каждый
встречный-поперечный имел в прошлом золотые копи ценой в миллион долларов, а
то и в два,  три миллиона - в зависимости от того, сколько стаканчиков успел
опрокинуть владелец этих самых копей.
   Как-то-вечером Ник нам рассказал такую историю.
   - Найти крупный клад, где зарыты миллионы, - начал он, - это дело случая,
потому  что никто  не знает точно,  где припрятан  такой клад; но  есть одно
сокровище, которое можно разыскать, так что я вам о нем хочу рассказать...
   Был у моего деда брат, по имени Арно, который охотился на пушного зверя в
здешних местах  около  пятидесяти  лет  назад, и когда  он  сюда приехал, то
многие    знаки,    оставленные    прежними   французскими   и    испанскими
золотоискателями и рудокопами, были еще хорошо видны.
   Его спутники никогда  не слушали ни  рассказов о золоте, которое находили
на Ла-Плате,  ни менее известных историй о найденных там алмазах, а Арно был
не  такой человек, чтобы им рассказывать, но он умел держать глаза открытыми
и имел представление, где нужно начинать присматриваться.
   - В общем, нет нужды вдаваться в подробности, но я полагаю, что сейчас мы
находимся не далее чем в десяти милях от этого золота.
   - Десять миль - это здоровенный кусок земли, - заметил Галлоуэй.
   -  Они  поднимались  вверх по  Ла-Плате,  собираясь  свернуть  на  старую
индейскую тропу, идущую вдоль  гребня гор,  и Арно  считал впадающие в  реку
ручьи. И как только они миновали приток, который был по его счету шестым, он
увидел то, что искал, - едва заметную тропку, ведущую в горы.
   Они  двигались  еще  с  милю  или  около  того,  а  потом  он   предложил
остановиться половить бобров в пруду,  что  им  подвернулся по  дороге. Арно
вызвался отправиться  на охоту, добыть мяса, и двинулся дальше по  реке, но,
как  только скрылся  из виду,  тут  же повернул  обратно, нашел  примеченную
тропку и двинулся по ней вверх...
   Это была крутая тропа, которой давным-давно никто не пользовался. По  его
прикидкам, пройдя  по ней  около двух  миль, он поднялся  больше чем  на три
тысячи футов... отчасти он судил по изменениям растительности.
   Он достиг высокой седловины, перевалил через  нее  и  двинулся вниз. Арно
искал ручей, стекающий с горы, он видел ущелье, по которому должен протекать
этот  ручей, но тропы  больше не было. Она исчезла,  когда он  достиг гребня
хребта.
   Было очень  холодно  и  трудно идти. Он  был вынужден  двигаться медленно
из-за большой высоты.  Как я уже  сказал, он  перевалил  через седловину, но
едва успел  двинуться вниз, как услышал выстрел в  той стороне,  где оставил
своих друзей. Одиночный выстрел - а потом сразу несколько.
   Можете себе представить, какие его раздирали противоречивые чувства! Если
двинуться обратно, на помощь друзьям, то ему потребовался бы почти час, идти
быстрее он не имел возможности, - а за это время любая, стычка закончится.
   А может быть, они  просто убили оленя. В  конце концов он  продолжил свой
путь, отыскал исток ручья и нашел метку - обломок шомпола, забитый в трещину
в  скале. Золото было закопано прямо под ним, чуть  правее, и когда он убрал
камни,  то нашел дюжину золотых слитков, несколько мешочков с золотым песком
и маленький мешочек с алмазами.
   Груз был слишком  тяжел, чтобы унести  все  сразу, тем более что  теперь,
зная место,  он мог  вернуться  сюда  в  любой момент. Он взял  один мешочек
золотого песка,  кинул в него пару алмазов  и уложил в свой заплечный мешок.
Потом спрятал золото на место и пошел обратно.
   Выстрелов больше не было, но когда  он приблизился к  подножию  горы,  то
начал принимать  все  меры предосторожности  и внимательно осматривал тропу,
прежде чем  продвигаться дальше. Он еще не добрался до бобрового пруда,  как
увидел одного  из своих, по  фамилии  Молер. Тот лежал лицом вниз  в  траве,
среди золотого ковра одуванчиков, с пятью стрелами в спине.
   Арно подождал несколько минут, но Молер не шевелился и не подавал никаких
признаков жизни.  С  того  места,  где лежал  Арно, было  видно,  что  возле
мертвеца валяются его винтовка и томагавк, значит, убитого еще не ограбили.
   Пробравшись  обратно в кусты, Арно кружным путем  вернулся к пруду и там,
возле поваленного дерева, увидел второго мертвеца. Он не мог определить, кто
это, но труп был раздет, оскальпирован и изуродован.
   То, что  один труп был раздет, а второй - нет, означало, что  индейцы все
еще  где-то  здесь,  поэтому  он  заполз  обратно  в  кусты  и  тихо  лежал,
прислушиваясь.
   Весь день он пролежал там неподвижно, здраво  рассудив, что если не будет
двигаться, то не  вызовет шума и не оставит следов.  Несколько раз он  видел
индейцев, но  они  проходили чуть в стороне; наконец они  сели на лошадей  и
уехали.
   Когда стемнело, он  спустился  к  Молеру, но тело  уже  окоченело; за это
время его тоже раздели и унесли все вещи. Другие, если кто-то и остался жив,
несомненно,  постарались убраться как можно дальше, и он решил поступить так
же. Юты уехали  вниз  по течению,  поэтому он направился вверх,  рассчитывая
найти там какую-нибудь высокогорную тропу. Так оно и вышло,  он разыскал еще
одного  человека из  их  отряда,  которому удалось  уцелеть,  и  они  вместе
выбрались из этих краев.
   - А золото все еще там?
   - И золото, и алмазы. Из двух камней,  что он унес с собой, один оказался
простым булыжником. Однако второй  камешек был превосходен, он продал его  и
на вырученные деньги купил небольшую ферму во Французской Канаде.
   - Он так и не вернулся сюда?
   - Он  решил забыть  про это  дело. Он женился, завел детей, но ни один из
них  не  проявил склонности  к приключениям. Сами они вели весьма прозаичную
жизнь,   и    истории,    которые   он.   рассказывал,   представлялись   им
невероятными.... но только не мне.
   - Ну  что ж,  - сказал я, - поглядеть было бы невредно. Вы говорите,  это
место недалеко отсюда?
   - Прямо  вон  за той  вершиной. А начало этой тропы должно быть не дальше
трех  миль  отсюда. - Он глянул на Галлоуэя.  - Теперь вам понятно, почему я
так охотно присоединился к вам. Я тут уже побывал и раньше, но  здешние реки
получили названия уже после того, как Арно путешествовал по этим местам, и я
напрасно потерял время  на  Флориде и Анимасе, прежде чем сообразил, что это
не те реки.
   Мы отвязали лошадей - они у нас паслись на привязи, отвели на  водопой, а
потом загнали в корраль. Приготовили постели и легли спать.
   Несколько минут я еще не спал, все раздумывал про это  золото. Если б оно
у нас было, можно бы купить больше скота, получше обустроить хозяйство; но я
не хотел  рассчитывать на золото,  которого  пока  что у  нас нет. Наверное,
многие люди  держали это золото в руках, только никому из них  оно  добра не
принесло.
   Костер догорал, лишь угли светились в темноте;  в ночной тишине шелестели
осиновые листья да негромко фыркали и переступали ногами лошади в коррале.
   И вдруг мне подумалось: что-то стало с тем волком?


Глава 10


   Многие вечерние разговоры угасают вместе с  лагерным костром и наутро уже
мало что значат.
   Сидя у  костра,  можно  поболтать о  сокровищах;  о чудесах, о ведьмах  и
всяком таком, но приходит ясный день и приносит работу, которую надо делать.
Где-то южнее границы Пармали  Сакетт, должно  быть,  уже двинулся на север с
гуртом скота, и самое время было Нику Шэдоу выезжать ему навстречу.
   И время  было  кому-то  съездить  в Шалако и  нагрузиться  провиантом  на
следующие  две рабочие недели  -  пришла  теперь  моя  очередь выполнить эту
обязанность.  За последние несколько дней  я как  следует окреп и чувствовал
себя  намного  лучше. И, кроме того, мы  не  хотели  надолго оставлять  свое
хозяйство без присмотра. Хоть  у нас тут еще и не  было ничего. Галлоуэй, он
мне так сказал:
   -  Знаешь,  Флэган,  давай  уедем  отсюда  на  время.   Будем  отсыпаться
где-нибудь в лесу  и посматривать, что они сделают.  Если они соберутся  нам
нашкодить, так лучше, чтобы им тут нечего было спалить...
   Ну так ничего у нас тут и не было.
   А  все  же  история  об этом золоте запала  нам  всем  в души,  и  мы все
подумывали, что надо как-нибудь проехаться туда и поискать его. Ну, а сейчас
нам  нужно было заняться более нужным, во всяком случае, тем, что нам сейчас
было необходимо.
   Шалако тихо  дремал в  лучах послеполуденного  солнца,  когда я въехал  в
городок. На мне по-прежнему были мокасины, потому что ноги все еще не пришли
в норму, ступни еще болели, так как я их до крови изранил; но  в остальном я
был одет вполне прилично для этого сезона, как положено работающему ковбою.
   Первое, что я увидел в городе, это была легкая повозка с ранчо Росситера;
Мег как  раз собиралась слезть  с  нее, так что  я развернул коня рядышком и
спрыгнул с  седла как  раз вовремя, чтобы подать ей руку и помочь  сойти  на
землю.
   Она улыбнулась, хоть, я бы сказал,  весьма прохладно, но руку мою приняла
как положено истинной леди - видно было, что она таким вещам придает большое
значение. По правде говоря, я  и сам  придаю им значение. Мужчине доставляет
удовольствие сделать даме что-нибудь приятное, а если она еще и хорошенькая,
так тем более. Этот мир был бы  жалок без вежливости - так любила говаривать
наша мама...
   - Бог мой! - воскликнула Мег. - Да вас узнать нельзя!
   Я покраснел как дурак - это со мной  всегда случается, стоит женщине хоть
слово  мне  сказать, хоть "да" или "нет". А я, когда краснею,  на себя жутко
злюсь, и  от  этого становлюсь еще краснее. Вот  и стоял я там,  красный  до
ушей, как деревенский парнишка, ковыряющий ногой землю от смущения.
   -  Я обзавелся кой-каким барахлишком, - выговорил я наконец. А потом даже
набрался  духу добавить:  -  Мы тут  решили  заняться  скотоводством,  мы  с
Галлоуэем и еще Ник Шэдоу.
   - Очень мило!  - сказала она чопорно, а после заметила с легкой издевкой:
- Я  удивлена,  что у  вас достало мужества, после того как вы так спасовали
перед Кудряшом Данном.
   Ну,  положим,  ни  перед кем  я никогда не пасовал,  и она это  прекрасно
знала, но  девчонки любят поставить мужчину в неудобное положение, вот она и
воспользовалась случаем. А я как дурак полез в бутылку.
   - Я никогда, не пасовал перед ним, - говорю, - и ни перед кем другим!
   Она отвернулась от меня.
   - На вашем месте,  - отвечает, - я бы ушла  отсюда. Кудряш собирался меня
здесь встретить..
   Ну вот... здравый  смысл  говорил мне, что надо уйти, но она  мне это так
бросила... ладно, потом уйти было бы просто невозможно. Короче, повернулся я
и  зашагал прочь, чувствуя, что пошел не с той масти. Да, никогда я  не  был
силен в разговорах с женщинами...
   В лавке я с размахом накупил всего, что нам надо было, - муки, соли, кофе
и всякого такого. Еще  у них нашлись сушеные яблоки, так  я  взял  пакет; на
этот раз у меня было чем расплатиться. Свои деньги, все что были, я потерял,
когда индейцы меня захватили, но Галлоуэй тогда вез с собой приличную сумму,
как и я, а у нас с ним так заведено было: если есть у одного, значит, есть и
у другого. А эта провизия вообще для нас всех предназначалась.
   Кроме того, что было в списке,  я еще  купил четыре сотни патронов  сорок
четвертого калибра.
   Лавочник даже глаза на меня поднял:
   - Вы что, затеваете войну?
   - Я - нет, сэр. Но если кто-нибудь захочет поискать случая, то, по-моему,
просто  неприлично,  чтоб  люди  ушли  разочарованными.  Не  в  моей  натуре
оставлять  человека  с  неудовлетворенными  желаниями.  А  кроме  того,  нам
приходится добывать себе мясо охотой.
   - Данны тут появлялись. Ругали вас вовсю...
   - Брань на вороту  не виснет, слово  шкуру не дерет, - сказал я. - Одними
разговорами они нас не возьмут.
   - А вот за  этим мы и приехали в город, - произнес у меня за спиной голос
Кудряша. - Сейчас я с тебя спущу шкуру до самых пяток!
   - Трудновато тебе придется, - ответил я, - носков-то я не ношу.
   Вот тут он меня и ударил.
   Он захватил меня в тот момент,  когда  я только поворачивался  к нему, но
плохо примерился, и от этого удара  я даже не  пошатнулся.  Я  просто снял с
себя револьвер и передал Берглунду, который как раз подошел.
   Думаю, Кудряша малость озадачило, что я с такой охотой соглашаюсь драться
и не психую, не злюсь.  Из-за этого, наверно, он и запоздал слегка со вторым
ударом, так  что я его  вовремя заметил.  Ну,  мне неохота было разносить  в
клочья чужую лавку, поэтому я нырнул под  удар, подхватил Кудряша плечом под
брюхо, одной рукой поймал за ноги и поволок к дверям. На краю крыльца я  его
бросил, он зашатался, и тут уже я его двинул.
   Скажу вам,  мы, сакеттовские  парнишки,  с  раннего  детства орудовали  и
топором, и лопатой, и плугом. До седьмого пота  трудились всю жизнь, так что
кулаки у  меня здоровые и тяжелые, а мускулы на руках такие, что поискать. В
общем, когда я ему врезал, он отлетел на середину улицы и свалился.
   Я  шагнул  с тротуара и двинулся  к нему. Тут  он вскочил на ноги. Он был
парень крупный, фунтов на двадцать тяжелее меня, и в  куда лучшем состоянии,
ему-то не пришлось хлебнуть такого, как  мне, зато виски он хлебал вовсю,  а
пить виски - не самое подходящее занятие для кулачного бойца.
   Пошел  он  на  меня  - теперь  он уже  чуток поумнел, потому  что  он уже
схлопотал от  меня и почувствовал мою силу. Но он еще не тревожился всерьез.
Он ведь не в одной драке победил, с чего ж ему эту проиграть?
   Мы  с Галлоуэем у  себя в  горах, можно сказать, выросли в драке; а после
приходилось драться и на  речных пароходах, и в компаниях возчиков, так  что
большую часть того, что знали, мы выучили на практике.
   Он  кинулся  на меня  с  широким  замахом, но я  от  его  бокового  удара
уклонился, отскочил  в сторону и засадил ему кулака живот. Я  хорошо попал -
прямо  под  ложечку.  Лицо  у  него  побелело  и перекосилось, его повело  в
сторону, и тогда я вмазал ему еще раз.
   Он  тяжело грохнулся на землю; только тут я заметил, что вокруг собралась
толпа  и  орет на него, чтоб вставал. Если б не люди, думаю, он бы больше не
стал дергаться. Мег  здесь тоже была, побледнела  вся,  однако  лицо  у  нее
этакое любопытное было,  она  на него пялилась, как будто первый раз в жизни
увидела,  но что-то  она не  казалась ни перепуганной, ни  рассерженной.  Ни
капли.
   А вот про что я только потом узнал, это что там  в толпе были Олли Хаммер
и Жестяная Кружка, но они пока просто глядели на все это.
   У Кудряша за спиной были дружки, перед которыми он, конечно,  не раз и не
два хвастался, какой он боец, так что теперь приходилось ему это доказывать.
Первый раз  он промахнулся,  но  второй  удар пришелся  мне  по  лицу,  и  я
покачнулся. Он тут же попер вперед, молотя обеими руками, и  достал меня еще
раз. Мы сцепились, я кинул его захватом через бедро и отскочил на шаг.
   Только  тут я понял, до чего крепко выкачали меня эти блуждания в лесах -
у  меня сил совсем  уже  не  оставалось. А он снова  надвигался,  размахивая
кулаками. И снова я от одного удара смог уйти, но зато вторым он  угодил мне
прямо в подбородок. Больно было. Ну, тут я набычился и пошел работать обеими
руками. Иногда  я  промахивался, но  больше  попадал, и при каждом ударе  он
отступал.
   Вот  так  мы топтались  в  пыли  минуты,  может,  три-четыре, и  тогда он
вспомнил про мои ноги и с размаху наступил мне прямо на пальцы каблуком.
   Вот теперь по-настоящему больно стало! Боль такая страшная была, я думал,
сейчас свалюсь, сам  не  знаю, как устоял. Увидев это, он снова  бросился на
меня.  Только на этот  раз,  когда у него  нога кверху пошла, я его подцепил
носком за лодыжку и рванул кверху и  вбок, и он опрокинулся в пыль.  Тут я к
нему подскочил, схватил за ворот  и за ремень, раскрутил и швырнул. Он, весь
раскоряченный, пролетел по  воздуху  и  врезался  в водяной желоб, где коней
поят.
   - Он снова поднялся -  лицо все  в  крови, сам трясется. А я уже завелся.
Мне надо было рассчитаться  с  ним сейчас  или  никогда. Я кинулся  к нему и
замахнулся как следует, от бедра. Прямо в зубы, да так, что  губы ему просто
расквасил. Следующим ударом  я ему разбил  ухо, а потом  врезал в живот.  Он
попытался  схватить меня  рукой, но  я  должен был сделать  это  сейчас  или
никогда, и я его руку отбросил и засадил ему апперкот в брюхо.
   У него  начали подгибаться колени, но  я снова кинулся  вперед, подхватил
его левым предплечьем  под челюсть, так что у него голова запрокинулась, и с
размаху врезал снова в живот.
   Кто-то схватил меня сзади, но тут Берглунд рявкнул:
   - А ну, брось, Хаммер! Назад, а то пристрелю!
   Он  стоял наверху, на крыльце, с моим "дансом"  в руке,  и  они его слова
приняли всерьез.
   Ну, я выпустил Кудряша и отступил, а он обмяк, повалился на землю  да так
и остался лежать - рубашка вся разорвана, морда в крови - по крайней мере, с
того боку, где мне видно было.
   Я сам на ногах качался,  чуть  не свалился в  желоб,  но устоял и плеснул
себе воды в лицо и на грудь.
   Повернулся, посмотрел на толпу - ни одного дружелюбного взгляда. Кажется,
было там двое или трое Даннов - рожами Кудряша напоминали.
   - Он на это напросился, - сказал я. - А теперь можете отвезти его домой.
   И тут заговорил здоровенный  пожилой мужик - он на  гнедой лошади  сидел.
Голова тяжелая, квадратная,  с целой шапкой волос, а лицо как будто высечено
из гранита.
   - Эй, парень, - сказал он, - меня зовут Бак Данн, а это - мой сын. Садись
на коня и скачи во всю прыть, может, целым уйдешь.  А если останешься здесь,
я тебя убью.
   - Мистер Данн, я остаюсь,  - сказал я, -  так что  придется вам  заняться
этим делом.
   Он повернул взгляд ко мне, и на мгновение мы встретились глазами. Я был в
страшно  плохом состоянии, в эту  минуту мне  никак не хотелось заводиться с
ним. Кулаки после драки ободраны,  не знаю, сумел бы я сейчас держать в руке
револьвер, даже если б он у меня был... а я сильно опасался, что придется.
   Но тут из салуна вышел Рыжий и прислонился к столбу.
   - Мистер  Данн, - сказал он, -  лучше бы вам слегка поразмыслить. Попал я
как-то  в  одну компанию, которая  пыталась припереть  к стенке  этих ребят,
Сакеттов...  так  они нас  в козий  рог  загнали,  пришлось, как  говорится,
удирать через узкий конец...
   Но Данн его как будто не заметил. Только повторил:
   - Убирайся отсюда, пока можешь.
   А потом повернул  коня,  и  все  остальные  за ним.  Последним ехал  Олли
Хаммер, он повернулся ко мне  и улыбнулся, но это не слишком любезная улыбка
была. И они уехали из города.
   Тут на тротуар вышел лавочник.
   -  Пожалуй,  - говорит,  - стоит вам взять еще сотню патронов. И в  самом
деле похоже на войну.
   Что ж,  сэр,  зашел  я в салун  и шлепнулся на стул,  плохо мне было. Эта
драка вычерпала меня  до дна. Сила то ко мне  вернулась, но я еще был совсем
не тот человек, что раньше.
   Берглунд принес  мне выпить,  и я малость  приободрился. Потом он  принес
кофе  и начал  обрабатывать мою  физиономию,  латать ссадины. Он вернул  мне
револьвер,  как  только я  вошел  внутрь, я сидел  и все сгибал  и  разгибал
пальцы, хотел вернуть им гибкость.
   -  Вы  теперь поостерегитесь,  Сакетт, -  сказал  Берглунд.  - Они уже не
одного прикончили из засады.
   Прошло немало  времени,  пока мне стало полегче,  - помог  свежий горячий
кофе.
   Они, по-видимому,  наблюдали  за нами и знали точно, что Ник Шэдоу уехал.
Почему  он уехал,  они, наверно, не догадывались,  но  наверняка  знали, что
против них  всего два человека, и наверняка думали, что двое - это все равно
что ничего.
   Ведь  сейчас Галлоуэй  там наверху  один, и  они  могли  решить, что  это
подходящий  случай  уменьшить силы противника наполовину. Только мой брат не
ягненочек Божий и захватить его врасплох - дело не простое.
   - Мне надо вернуться в лагерь.
   - Вам надо отдохнуть, - запротестовал Берглунд.
   Он был прав, конечно, но от этого не легче. Галлоуэй там наверху один, и,
хотя он мог бы отойти выше  в горы или укрыться в каньоне Сухостойной речки,
похоже, не захочет никуда отступать.
   Я одолжил вьючную лошадь,  погрузил на нее покупки и собрался в  обратный
путь. Все у меня болело,  я был какой-то одеревенелый, и хотелось мне только
лечь  и отоспаться,  но  надо  было  ехать  назад. Может,  они  прямо сейчас
готовятся напасть на Галлоуэя всей своей крепкой, подлой, поганой шайкой...
   Пока приедут  остальные  наши,  может  пройти  несколько  дней,  если  не
несколько недель, а до тех пор нам надо любым путем удерживать свою  позицию
или,  по крайней  мере, не  дать  себя окружить, чтобы осталась  дорога  для
Пармали Сакетта и Ника Шэдоу.
   Я вскарабкался на  грулью, съехал в долину Ла-Платы,  а потом с  оглядкой
двинулся вверх по течению. Несколько раз мне попадались следы конских копыт.
Выходит, они  тут были, - конечно,  разведывали, что  тут и как. Следы  были
оставлены несколько дней назад.
   До  корраля оставалась какая-то  сотня ярдов, а Галлоуэя  нигде  видно не
было. Но когда я подъехал вплотную, он появился из-за деревьев с винчестером
на сгибе руки. Поглядел внимательно мне в лицо.
   -  Да, городок, должно быть, что надо, - заметил он самым мягким тоном. -
Сдается мне они устроили тебе торжественную встречу.
   -  Как-нибудь  сам  поглядишь. Для  меня все едино, что один  город,  что
другой, но этот начинает действовать мне на нервы.
   - Кто это был?
   -  Кудряш...  и  если бы не  тамошний  хозяин салуна, они  бы  сейчас уже
засаливали мою шкуру.
   - Ты его хорошо отделал?
   -  Не  уверен. Чувствую я себя так,  будто  это меня хорошо отделали, но:
только когда все кончилось, он там валялся пластом. Пожалуй,  я его отделал.
Так мне кажется.
   Ну,  слез я с коня  - скорее, свалился. Галлоуэй  повел моего мышастого в
лес, а я остался сидеть у костра, повесив голову. Она  жутко  болела, просто
раскалывалась, словно внутри ее  было  полно  ссадин, да и снаружи  все лицо
саднило.
   - Не думал я, что ему хватит духу, - заметил Галлоуэй, вернувшись.
   -  А ему и не хватило. Это его дурные дружки все заводили. Я думаю, он не
прочь был  бы бросить это дело, но боялся, чего говорить станут, а я боялся,
что свалюсь раньше, чем он бросит, - к тому все и шло.
   Галлоуэй варил суп. Он это у мамы перенял. Что бы, с кем бы и когда бы ни
случилось - рождение или смерть, драка или свадьба - мама варила суп.
   И вдруг что-то промелькнуло на  опушке.  Буквально на  мгновение,  и  мне
показалось, что это волк. Он смотрел назад, на дорогу, по которой я приехал.
Я повернул голову и тоже посмотрел в ту сторону.
   Вверх  по лощинке  ехал всадник.  Пока еще он был  на  открытом месте, но
направлялся к нам. Лошадь шла шагом. В руках у него была винтовка.


Глава 11


   Еще до  того, как этот старик подъехал к нам так близко, чтобы можно было
разглядеть лицо,  я понял, что это индеец - по тому, как он сидел на лошади.
Он медленно подъехал, натянул поводья, остановил лошадь и, не слезая  с нее,
принялся нас задумчиво разглядывать.
   Когда-то он был большой человек;  а сейчас от него осталась только  тень.
Большой,  я  хочу  сказать  - физически.  Кости  остались  на  месте,  а  по
старческим мускулам  видно  было,  как  когда-то  они, налитые  силой,  туго
натягивали кожу; эта сила еще светилась у него в глазах и сквозила в осанке.
Это был гордый человек.
   -  Мы тут собрались  поесть супу, - сказал  я. - Не хочешь ли присесть  к
костру?
   Он долго смотрел на меня, наконец спросил:
   - Ты - Са-кэт?
   Фамилия наша прозвучала непривычно коротко и глухо.
   - Мы  оба Сакетты, - ответил я.  - Мы братья. Не только по крови, но и по
мыслям. Не хочешь ли сойти с коня?
   Он убрал винтовку и слез с лошади. Может, и была в его движениях какая-то
принужденность, но не до такой степени, чтобы стоило беспокоиться. Он бросил
поводья и с достоинством зашагал к нашему костру.
   Я протянул руку ему навстречу.
   - Меня зовут Флэган Сакетт, а это - Галлоуэй.
   - Привет тебе, - сказал Галлоуэй.
   Индеец  осмотрел  меня с  головы  до ног и не пропустил ни  одной мелочи.
Когда он снова  поднял голову, я увидел у  него на левой стороне лица  шрам,
похоже, от ожога порохом.
   Когда мы доели, Галлоуэй вытащил кисет с табаком. Ни он, ни я так никогда
и не пристрастились к куреву, но большинство индейцев курят, и кисет этот не
раз делал свое дело,  когда мы с ними торговали. Индеец  выпустил  несколько
клубов дыма, поднял глаза и произнес:
   - Я - Пороховое Лицо. Я - хикарилла. Он дал нам несколько  минут  оценить
это сообщение, а потом сказал, глядя прямо мне в лицо:
   - Ты - воин. Я - воин. Мы можем говорить друг с другом.
   - Я слышал о Пороховом Лице, - сказал я, - и говорить с ним - это честь.
   Его глаза блеснули, он затянулся еще несколько раз и сказал:
   - Ты уходить от моих людей. Ты хороший бегун.
   - Я и боец хороший, - сказал я,  -  но твои люди не дали мне  возможности
доказать это.
   - Ты похож на индейца, - сказал он, - на хикарилла.
   Ну, со мной, значит, все в порядке. Куда все это  клонится, я не знал, но
был настроен  посидеть  и послушать. Я вырос среди  чероки  и имел кой-какое
соображение  насчет индейцев и их обычаев. Да, похоже было,  что  народ  они
вовсе неплохой. Их нравы отличались от наших - так ведь  и страна у них была
не такая.
   - Я приходить  к тебе,  потому что ты думать как индеец. Ты сражаться как
индеец. Может быть, ты будешь говорить с индейцем.
   - Я буду говорить, - сказал я, - и буду слушать.
   - Меня называют отступником, - сказал он. - Мое племя невелико. Некоторые
из  нас  -  хикарилла,  некоторые  -  юта-табегуачи.  Мы  сражаться,  мы  не
сдаваться. Наконец нас есть очень мало, и мы прятаться, в высоких горах.
   Он сделал долгую паузу, потом продолжил:
   - Наши люди быть мало.  На  юге и на  севере есть много индейцев,  но  мы
больше  не хотеть  сражаться. Мы смотрели  с  гор, как приходите белые люди.
Когда-то давно я ездил  далеко на восток, и  я видел города белого человека.
На севере я видел фургон, который выдыхает дым.  Белый человек имеет сильное
волшебство. Мы есть двадцать  человек. Мы  есть шесть воинов,  семь женщин и
семь детей. Скоро будут еще двое. Зима придет, и звери уйдут  вниз  с гор, и
мы  будем голодать. Мы  не хотим идти с  хикарилла. Мы  не хотим идти с юта.
Может снова быть война, а мы не хотим сражаться.
   Он вдруг поднял глаза, и взгляд его был полон гордости.
   - Мы  были  великие воины. За свою жизнь мы будем драться, но мы не можем
оставить  наших детей  умирать от голода и  холода. Ты - белый человек. Ты -
воин. Ты сильный против боли и  ты знать путь индейцев.  Я приходить к тебе,
как к старшему брату. Ты скажешь нам, что мы должны делать.
   Ну и  ну... Он был старше и, без сомнения, мудрее, чем я, и все же пришел
ко мне за советом. Одно-единственное я знал такое, чего он не знал - или, по
крайней мере, не так хорошо знал. Я  знал белого человека. И  не  все, что я
знал, говорило о белых хорошо, но то же самое можно  было  сказать  и о  его
народе. У всех у нас есть хорошие, и плохие стороны.  Белый  человек нарушал
договоры, индеец убивал невинных людей без всякого предупреждения. Ну, белый
человек тоже вносил свою долю в эти дела...
   Советоваться  с Галлоуэем  не было нужды. Мы оба понимали друг друга так,
как будто  одной головой думали. Не знаю, что мог думать Ник Шэдоу, -  кроме
разве того, что мы должны дела делать как можно лучше. Ну, а что мне делать,
я знал.
   - Мы  собираемся  устроить  тут  ранчо,  -  я  широким  жестом показал на
окрестные холмы. - Мы  собираемся разводить коров и лошадей. Нам понадобится
помощь. Ваши молодые люди умеют ездить верхом?
   - Наши старики тоже умеют ездить верхом, - ответил он гордо.
   - Допустим, ты приведешь свой  народ с гор и вы разобьете лагерь вон там,
- я показал на участок  поближе к горе. - Твой народ сможет жить там, а твои
молодые люди могут работать  у нас. Есть тут одна тонкость:  поначалу твоему
народу придется держаться поближе к нам. Здесь есть некоторые  люди, которым
не понравится, если вы  будете жить здесь. Вам  придется держаться поближе к
ранчо или жить где-то в горах, пока они не привыкнут к вам.
   Старик  расположился на ночь неподалеку от нас, а утром его  уже не было.
Галлоуэй посмотрел на меня и хихикнул.
   - Ну, купил ты себе хомут на шею, - сказал он. - В жизни такого не видел.
   - А ты что, по-другому сделал бы? Он улыбнулся.
   - Точно  так же. Только я не спрашивал бы у него,  умеют ли  его  молодые
люди ездить верхом. Это все равно, что спросить, умеет ли рыба плавать.
   - Я действительно спросил, умеют  ли они ездить верхом, - сказал я. - Это
называется  "риторический  вопрос".  По крайней мере, так  бы это назвал Ник
Шэдоу.
   - А как он к этому отнесется?
   - Одобрит. Ник одобрит все, что противоречит предрассудкам окружающих. Да
ему это просто понравится.  Он  сроду поступает  по-своему, и ему наплевать,
что говорят об этом в школе.
   До прибытия скота надо было сделать очень много. Мы разведывали пастбища,
которые собирались  использовать,  и собирали сушняк на топку. Обычно просто
набрасывали  на бревно петлю и волокли  на такое  место, откуда  его  удобно
будет  взять, когда  ляжет снег. Вокруг было полно упавших деревьев, и мы их
сволокли целую кучу,  зная, что впереди  долгая зима, а ходить за  дровами у
нас не всегда будет время.
   Потом   мы   начали   обтесывать   бревна   для    хижины   и   соорудили
лодочку-волокушу, чтобы подтаскивать камни для камина. Время от времени один
из нас выбирался подальше от дому - подстрелить лося или  оленя на  мясо. По
ручьям  водилось много бобров, но  мы  не собирались  их  беспокоить. Пруды,
которые разливаются перед бобровыми плотинами, помогают сдерживать паводки и
сохраняют воду там, где она нужна.
   Мы все время держали ухо востро, чтоб не прозевать  эту данновскую шайку,
но никто из них не показывался.
   Галлоуэй  съездил  в  Шалако  купить  дополнительно  провианта  и  привез
новость.
   -  Берглунд  говорит,  Данны  выписали  сюда одного  парня. Он еще молод,
двадцать  один или  двадцать два  года,  но,  когда доходит  до стрельбы  из
винтовки, сущий дьявол. Я так понял, этот Рыжий заглядывал к Берглунду и ему
сказал  пару слов, чтобы тот нам передал. Этот молодой стреляет без промаха,
он из той породы, что залягут где-то  в кустах и ждут, пока ты попадешься на
мушку. Он говорит, Данны приехали в эти  края после очень серьезной драки, и
половина  всех,  кого они ухлопали, на счету этого малыша. А зовут его  Верн
Хадди.
   М-да, когда  на тебя  начинает охотиться  такой снайпер, жизнь становится
небезопасной. Ему всего-то и дел -  найти подходящее место и дождаться, пока
представится  возможность  произвести  прицельный  выстрел,  - обычно второй
выстрел ему не требуется. И если такая охота началась, то все, что ты можешь
сделать,  -  это  не  дать  ему  возможности  для  такого  выстрела.  Нельзя
подставляться, торчать на фоне неба или стоять неподвижно на открытом месте;
когда  едешь на лошади - смотри во все глаза и следи  за лошадью. Она обычно
раньше  тебя узнает, когда кто-то окажется поблизости.  Всегда надо выбирать
для себя подходящий фон, такой, чтоб твоя фигура на нем терялась...
   А  пока что мы  продолжали разведывать местность. Без этого нам  было  не
обойтись, просто мы старались теперь  быть  поосторожнее. Мы объезжали возле
своего лагеря круг радиусом  в сотню  ярдов, проверяя, нет ли следов,  потом
второй круг, ярдов на триста, а потом и третий, на четверть мили.
   И однажды я увидел волка.
   Я  подстрелил оленя и разделывал  его, чтобы  отвезти в лагерь, как вдруг
заметил этого волка. Ну, я отрезал кусок свежего мяса и кинул  ему. Он исчез
но когда я через минуту снова глянул в ту сторону, мяса уже не было.
   Что-то  странное  было  в  этом  волке.  Почему  он  бросил  остальных  и
отправился следом за мной? Неужели от меня пахнет смертью?
   Уже почти  у самого лагеря  я случайно повернулся  в седле  и краем глаза
заметил этого  волка  -  он в кусты шмыгнул. Ну, я выудил еще кусок мяса  из
шкуры, в которой его  вез, и бросил на дорогу. Понятия не имею, зачем  я это
сделал. Может, решил, пускай лучше жрет оленье мясо, чем мое.
   Галлоуэй  переместил наш  лагерь  ярдов на  сто глубже  в кусты. Когда  я
приехал,  он  замешивал  тесто для  хлеба  на старой закваске, а на углях  у
костра пыхтел горшок с бобами.
   -  Не  нравится мне это, Флэган. Наши  ребята  должны  бы уже  появиться.
Совсем это мне не нравится.
   - На рассвете я выеду за холмы. Посмотрю на тропе.
   - Будь поосторожнее. Надвигаются неприятности, Я это нутром чую.
   Еще  до-восхода  солнца  я  сел на  грулью  и  двинулся к  холмам. Старый
шестизарядный "данс-и-парк"  лежал  в кобуре, но винчестер я держал в руках.
Было еще темно, так  что я  поехал назад, в заросли,  и  ехал напрямик через
лес, пока не наткнулся на старую медвежью тропу.
   Этой тропой никто не  пользовался постоянно,  но я  все равно  не рискнул
долго держаться ее, резко  свернул под углом, вверх по склону, и тут вдруг я
заметил, как что-то мелькнуло внизу,  в кустах. Это был тот самый волк, и он
держался впереди меня.
   Внезапно он резко остановился, подняв лапу, а потом метнулся в  кусты как
пуля.
   Я  мгновенно  выдернул  ноги   из   стремян   и  свалился  с  лошади  как
подстреленный - да так оно чуть и  не  вышло.  Когда ноги коснулись земли, я
услышал  грохот  выстрела  и  прыгнул вперед,  в кусты, как  в воду, тут  же
вскочил  на  ноги и короткими перебежками  устремился  к  обнаженным скалам,
выпирающим на склоне горы. Я поспел как раз вовремя, чтобы увидеть человека,
бегущего со всех ног  к своей лошади, с ходу  вскинул винтовку и выстрелил в
дерево, к которому она была  привязана. Я, конечно, мог только догадываться,
в каком месте привязаны поводья, но то ли действительно перебил повод, то ли
лошадь  оборвала его,  когда куски коры хлестнули  ей  в  морду, - во всяком
случае, лошадь удрала, а когда этот человек снова промелькнул между ветками,
я тут же выпустил пулю туда, где он должен был быть, но он нырнул в кусты.
   Я  прыгнул с разбега  в седло, когда мустанг уже  сорвался с места, и  мы
понеслись вниз по склону как черти. Рядом со мной  прорезала воздух еще одна
пуля; и  я ответил двумя выстрелами из  винтовки  с  бедра  по  кустам.  Мой
мустанг ударил грудью кусты и пронесся  насквозь.  А за кустами  на открытом
месте бежал вниз  по склону человек. Он остановился,  крутнулся на  месте  и
вскинул  винтовку, но я  успел выстрелить раньше, пуля развернула его,  и он
упал.
   Когда я подъехал, он сидел  на земле, держась за бок, и свирепо глядел на
меня.
   - Все, ты пропал, - процедил он. - Они тебя убьют за это.
   - Ну, ты уже попробовал меня убить, - ответил я. - Это ты Верн Хадди?
   - Я?! Не-ет, на твое  счастье, я - не он. Он еще не приехал. Если б я был
Верн  Хадди,  ты б  уже  был  покойник. Я,  если  хочешь знать,  Джоуб Данн,
двоюродный брат Кудряша.
   Винтовку он выронил, когда моя пуля попала в него, но револьвер оставался
на месте. То ли он позабыл про него, то ли надеялся, что я позабуду.
   -  Ну-ка,  вытащи   свою  пушку,  -  сказал  я,  -  осторожненько,  двумя
пальчиками.  И  брось в  сторону,  подальше от  себя.  И не  вздумай  делать
глупости, если не хочешь кормить стервятников своими потрохами.
   Он вытащил  револьвер  и  кинул  в  сторону,  тогда я спрыгнул  на землю,
подобрал его винтовку и револьвер.
   -  Ну, а теперь поднимайся на ноги и двигай домой, да не  останавливайся,
пока не доберешься.
   - Черт тебя побери, да тут добрых восемь миль!..
   - Должно быть, около того, - согласился я. - Это будет неплохая прогулка.
И лучше  не  теряй  сознания  по  дороге,  а  то помрешь  раньше,  чем  тебя
кто-нибудь подберет.
   - В тебе души нет! - Он еще пытался протестовать!
   - Ни  капли. Не больше,  чем  если б я валялся дохлым  там, на склоне,  с
твоей  пулей в голове. Наверно, ты рассчитывал,  что  пристрелишь  меня сам,
заявишься  домой и начнешь хвастаться,  какой  ты подвиг  совершил.  Как  ты
самого Верна обставил, пока он телился.
   - Верна?!  Да ты спятил! Я  не стану Верну поперек  дороги  за  все блага
мира! Он еще паскуднее, чем ты, а стреляет в сто раз лучше.
   - Может быть.
   Когда он побрел восвояси, я вернулся через заросли и нашел свою тропу.
   И, конечно, это вышло вовсе не намеренно, что, когда упала ночь, я увидел
перед собой  огни  ранчо  Росситера. Я  колебался целую  минуту,  прежде чем
решился  заехать  туда  и разделить  с ними ужин. Был, конечно, риск, что  я
наткнусь на Кудряша, но  с тем  же успехом  его  могло там  не оказаться,  а
перехватить  кусочек-другой  доброй  домашней кормежки  вовсе не повредит...
или, скажем, повидать мисс Мег...
   Однако, прежде  чем  решиться  нагрянуть  к ним на  ночь глядя, надо было
убедиться,  что Кудряша там нет.  Вовсе незачем  затевать драку  прямо на их
крыльце. Как будто мало  того, что я ввязался в перестрелку у них под боком,
так еще теперь буду беспокоить в неурочный час.
   Когда я въехал во двор, Росситер был там - расседлывал серого мерина.
   - Как поживаешь, парень? Слезай и заходи!
   -  Да я бы  вовсе  не против, только  тут уже случилась одна заварушка со
стрельбой  и, похоже, будет  еще,  так что я лучше спрошу. Вы  ждете Кудряша
Данна?
   - Нет.
   - Тогда все в порядке. Зайду, и с радостью.
   - Погоди минутку. Я сказал, что я его не жду, и так оно и есть, но это не
значит,  что  он не может  тут появиться.  Он  заезжает  сюда  часто,  через
несколько дней.
   Тем не менее тепло и уют дома, где  хозяйничает женщина, так манили меня,
что я не мог повернуться и уехать; в общем, снял я с мустанга седло, сбрую и
пустил его в корраль.
   Мы рядышком зашагали к дому, и он заговорил об этой истории со стрельбой.
   - Я видел, что страсти накаляются, но не знал, что дело зашло так далеко.
   Тогда я рассказал, что Джоуб стрелял в меня.
   - Он серьезно ранен?
   - Я его  не осматривал. По-моему, его просто царапнуло вдоль ребер, но он
мог  потерять много  крови. Может быть,  я  ему  зацепил и руку с внутренней
стороны - уж очень он  ее неловко держал. Мы вошли в дверь, а там была  Мег.
Она и говорит:
   - Ужин готов, па. С кем ты разговариваешь?
   И тут увидела меня.
   - О-о, это вы... - с таким пренебрежением протянула. - А я надеялась, что
это Кудряш.
   - Если он и  пришел в себя после взбучки, - говорю, - то, готов  побиться
об заклад, он не сможет  вас  целовать  еще  неделю.  С этими  расквашенными
губами...
   - Вы, наверное, специально для этого и били его туда, - она заговорила уж
совсем обвинительным тоном.
   - Вы что, шутите? И в мыслях у меня такого не было! Какое мне дело, с кем
он целуется? И в любом случае, дрались мы не из-за вас. Мы подрались, потому
что он слишком высоко себя ставит и потому-что он хотел меня проучить.
   -  А  меня  не  касается,  из-за  чего  вы  подрались,  -   отрезала  она
раздраженным голосом. - Вы были как два зверя! Ладно, садитесь и ешьте.
   Так я сел, чего у-ж  там...  Да, готовить она  действительно умела. Я  ей
прямо так и сказал:
   - Ну, мэм, хоть язычок у вас, как у гарпии, но стряпать вы умеете, это уж
точно!  Говорю вам, это просто чудо, что  до сих пор никакой мужчина  своими
сладкими речами не уговорил вас выйти замуж...
   - От вас, положим, я сладких речей никогда не слышала!
   -  Нет,  мэм, за такое  я  никогда не  брался.  По-моему,  девчонку  надо
схватить в охапку, поднять и поцеловать как следует. А до речей я не мастер.
   - Но зачем же поднимать? - спрашивает она. - Так не поступают...
   -  Ну  а как же! Если она такая махонькая, как  вы... Она на  меня чуть с
кулаками не кинулась.
   - Я вовсе не такая маленькая!
   - Мейгдлин! - резко сказал Росситер. - Ставь ужин на стол!
   Она закончила подавать  на стол и  больше  за  весь  ужин не проронила ни
слова, но пока мы  с Росситером  толковали о скоте,  о ценах на мясо, о том,
как  добиваться  прироста  стада, я все думал, что, может,  она не такая  уж
махонькая. Особенно если встанет на цыпочки.


Глава 12


   Никакого толку мне  не было торчать там  на следующее утро, но я  никогда
так долго не  седлал  коня. И чтобы съесть  завтрак. Я все надеялся, что Мег
покажется на глаза, но она так и не вышла. Покрутился я еще немного, вскочил
в седло и выехал на дорогу.
   Отъехал я  уже,  наверное, на добрую милю,  поднялся  довольно высоко  по
склону и снова оглянулся назад - как раз вовремя, чтобы разглядеть маленькую
фигурку, которая  выбежала  из хозяйского  дома и  остановилась  во дворе; я
поднял руку и помахал,  но она, конечно, не  могла меня разглядеть  на таком
расстоянии, да еще на фоне горы.
   Мне пришлось ехать два дня, пока я наконец не встретил гурт. Пыль от него
я заметил задолго  до того, как приблизился, и  когда оставалось уже  совсем
недалеко,  свернул в сторону, чтобы не спугнуть стадо, а то  оно шарахнулось
бы с дороги. Не знаю,  кто там ехал гуртоводом, но он куда-то девался  - ну,
старому пестрому быку-вожаку помощников не требовалось.
   Когда  половина  стада  прошла  мимо  меня,  я  увидел  Пармали  Сакетта,
выряженного этаким франтом. Он  остановил лошадь и протянул  мне руку; франт
не франт, но руку  он жал как следует. Похоже, про  этих равнинных  Сакеттов
много чего хорошего можно было сказать, даже не касаясь их богатства - а они
все  были народ  состоятельный. Тут появился Ник  Шэдоу  -  он ехал в хвосте
стада,  подчищал  отстающих -  и заявил,  что рад  меня видеть. Перегон  был
нелегкий.
   - Вы уже добрались до  хороших пастбищ, - сказал я, - но они не идут ни в
какое сравнение с теми, что лежат впереди, вдоль Ла-Платы.
   - Нам понадобятся работники, - сказал Пармали. - Большинство из  тех, что
с нами сейчас, нанялись только на перегон.
   - Ты ничего не имеешь против индейцев?
   - Нет, а что?
   -  Да я тут  нанял  только  что целую  компанию.  Крепкий  старый  воин и
несколько его спутников. Он пришел  ко мне за советом и в поисках места, где
можно было бы осесть.
   - И вы их наняли, - сказал Шэдоу. - Правильно сделано, молодец!
   Тут он присмотрелся к моему лицу, с которого еще не сошли ссадины.
   - Да у вас, похоже, какие-то неприятности были?
   - Возникло тут  затруднение с Кудряшом Данном. Я  для этого еще был  не в
форме, но все-таки всыпал ему.  А  два дня назад  пришлось потягаться с  его
кузеном Джоубом.  Я  его поцарапал пулей, но это не значит, что с ними можно
не считаться... старый Бак Данн - человек серьезный.
   - Старый?
   - Да знаете, лучше б  он и вправду был старый. Не такой уж он старый. Лет
сорок, может, но весит,  должно быть, все двести пятьдесят фунтов, и, думаю,
жиру там не наберется и одного фунта.
   Мы  ехали  вместе, втроем, толковали про  дела, вспоминал  и другие  дни,
другие стада, другие перегоны. Время от времени я заглядывал к себе в память
и находил там образ Мег... и каждый раз сознавал, что я дурак распоследний.
   Она  же  точно  такая,  как  все  девчонки  ее  возраста,  которые  любят
пофлиртовать, мечтают  про  любовь и все такое прочее. Кудряш  уже протоптал
туда тропиночку, и мне это  было  хорошо известно,  но разве ж такое  мешает
человеку  помечтать? Тем  более  что  девчонки, о которых  стоит мечтать,  в
здешних краях попадаются редко.
   Во время этого перегона я узнал, что  Шэдоу - один из  лучших мастеров  в
работе с веревкой, каких мне встречать приходилось.  Он пользовался веревкой
из  сыромятных  ремней, "ла реата",  как мексиканцы говорят, а уж американцы
сократили  это  название  до  "лариэт".  Он  научился   этому  искусству   у
калифорнийцев и работал с  веревкой длиной  шестьдесят футов.  Он  буквально
умел заставить ее стоять торчком и показывать всякие фокусы. Но  он  никогда
не натягивал  ее слишком туго.  Если  натягиваешь сыромятную веревку слишком
туго, жди  неприятностей. Когда крупный бычок, весом фунтов так  на  тысячу,
дергает  за  конец  такой  веревки,  где-нибудь должно оборваться. Пеньковая
веревка лучше выдерживает рывок, но Нику Шэдоу больше нравилась ременная, он
ей  не изменял, и я не  встречал человека, который лучше сумел бы заарканить
скотинку.
   Со скотом он работал  по высшему классу и никогда не увиливал от  работы,
честно выполнял свою долю общего труда.  Они пригнали стадо в тыщу восемьсот
голов  разной  породы; были  там техасские  длиннорогие  -  лонгхорны, звери
крупные, длинноногие, которые могут  загнать до  упаду животину любой другой
коровьей породы, да и большинство лошадей.
   Они гнали стадо  не спеша,  бережно, и коровы, похоже, не сильно спали  с
тела на перегоне.
   Кроме  Пармали  и  Шэдоу  там  было всего  четыре ковбоя  и повар  - явно
недостаточно, даже после того, как стадо обломалось, пообвыкло и стянулось в
перегон. Семь  человек  - этого хватает,  пока  все в порядке и не случается
никаких неприятностей.  Теперь, когда я появился,  нас  стало восемь, а  тут
один лишний человек очень много значит.
   - Я  что-то  не соображу, - говорил я  этим вечером у костра.  - Бак Данн
твердил всем и каждому, что вышвырнет нас  вон. Хвастался  он много, пора бы
уже перейти к делу, - так почему же он ничего не предпринимает?
   - Может, он ждал, пока Галлоуэй останется один, - предположил Пармали.
   - Ему  нужен  скот, - сказал Шэдоу. - Что он выиграет, если прогонит нас?
Ну, удержит  эти земли за собой, но ему этого мало. А  вот если выпереть нас
после того, как мы, пригнали свой скот, и он разбредется по окрестностям, то
потом, выждав для приличия  какое-то время, он начнет шлепать свое клеймо на
каждую корову. И кто ему помешает?
   - Если дело так обстоит, - протянул Пармали, - так он устроит стампиду  и
распугает наше стадо,  как только мы окажемся поблизости от его пастбищ... а
то и раньше.
   Наступило утро, ясное и чистое, и гурт хорошо снялся с места. Может, скот
учуял свежую воду, может,  траву,  но шли  коровы охотно.  К  востоку от нас
возвышалась стеной  Меса-Верде,  к западу  -  Юта-Парк,  и  скоро  надо было
понемногу забирать на восток, чтобы  не пропустить  тропу, ведущую к  нашему
ранчо.
   Неожиданно ко мне подъехал один из ковбоев.
   -  Сакетт,  -  сказал  он,  - за,  нами наблюдают. - И показал на дальний
гребень. - Индейцы!
   И точно,  несколько индейцев  следили  за  нами  с гребня,  и пока  стадо
тянулось мимо, они двигались вровень, следя за каждым нашим шагом.
				    ***
   Хозяйский дом на ранчо Даннов был бревенчатый,  длинный и низкий. Впритык
к нему под прямым  углом стоял спальный барак для ковбоев,  где имелось коек
на  два  десятка  человек,  а  в  тридцати  ярдах,  образуя  третью  сторону
незамкнутого  квадрата  находился,  амбар  или сарай, тоже  бревенчатый и  с
низкой крышей. Четвертой стороной квадрата служил корраль.
   В доме сидел за столом Бак  Данн. Крупный человек с бугристыми мускулами,
он  сгорбился над столом, на котором стоял кофейник с черным  кофе  и кувшин
виски, и смотрел на Кудряша прищуренными глазами.
   - Слушай  меня, и  слушай как следует, черт побери, -  сказал он и  обвел
глазами  комнату, - и вы все слушайте, это ко  всем  относится. Я видел, как
меняются  страны. Я не  такой молокосос, как вы, и я  видел, как они растут.
Так вот, когда это происходит, у  власти оказываются те, кто владеет землей,
они  всем и заправляют.  А  тех,  у  кого ничего нет,  выпихивают  взашей. В
здешних местах как раз к тому  и  идет.  Нам нужно крепко вцепиться в добрый
кусок этого края и удержать его в руках. Хватит нам кочевать. Вот тут  будет
наше место.
   Сакетты  гонят сюда стадо. Вот и отлично, скот нам пригодится. Их двое, и
с ними еще  этот Ник Шэдоу. Мне удалось  узнать, что ковбои, которые идут со
стадом, здесь не останутся. Да и в любом случае, их всего четверо.
   Мы  ударим по этому  стаду ночью, рассеем  его  к  черту по всей  округе,
разгоним  по  каньонам, а Сакеттов и Шэдоу уберем.  Если кто-нибудь  из  них
свалится с обрыва или попадает  под копыта во время стампиды, просто бросим,
пусть себе  валяются. Нужно, чтобы все выглядело понатуральнее...  хотя вряд
ли кто начнет совать нос в это дело.
   Кудряш, ты  уже  довольно долго  распускаешь  хвост  перед этой девчонкой
Росситера. Женись на  ней, с благословения  старика Росситера или без  него.
Вцепись  в нее покрепче,  потом станешь пай-мальчиком,  переберешься туда  и
будешь  работать на  ее папашу и  работать до седьмого  пота.  Я хочу,  чтоб
Росситер хвастался людям, какого золотого зятя он оторвал. А потом, когда  с
Росситером что-нибудь  случится, никому и в голову не придет, что мы к этому
имеем отношение...
   Дальше  мне  надо, чтобы каждый из  вас  оформил  заявку  на  землю -  на
пастбища  или там на горные разработки, все равно,  лишь  бы забить права на
нее.
   Мы с вами довольно долго  бродяжничали по стране и  видели, что к востоку
отсюда земля  практически вся уже занята, и мы тоже должны заполучить  свое,
пока  есть  возможность. Эта  местность  замкнута  со всех сторон,  и,  если
действовать правильно,  она  вся будет  наша,  и рано  или  поздно мы сможем
выжить отсюда любого, кто попробует сунуться.
   Олли  Хаммер  свернул сигарету, лизнул  край  бумаги языком  и  аккуратно
заклеил.
   - Слышишь, Бак,  а тебе не  кажется, что ты хочешь отхватить  кусок не по
зубам? Эти Сакетты - народ известный, крепкие, опасные ребята...
   -  Мы  тоже народ известный. Только мы  и покрепче, и похитрее. Я  вызвал
сюда  Верна, и он,  когда приедет, отправится в горы и  подчистит, что после
нас останется. А насчет стампиды мы объявим, что это юты устроили.
   Он допил  свое виски и снова наполнил стакан до половины, потом отхлебнул
черного кофе.
   - Мы проворачивали такие штуки и раньше, и каждый знает, что надо делать.
Но теперь я требую, чтобы ни один из вас не попался никому на  глаза. Вбейте
это в свои тупые головы. Мы больше  не бродяги, не преступники, так что если
приезжаете в  Шалако  или  в какой  другой город, извольте  вести  себя  как
джентльмены. А если вам виски ударяет в голову, так не пейте. И еще... - Бак
Данн ткнул перед собой негнущимся  средним  пальцем. - Некоторые люди станут
на  нас  жаловаться... пускай. Если мы  будем работать  с умом,  то в  конце
концов на нашей стороне окажется много народу.
   Теперь  дальше...  Они  никак не  смогут  держать на ночном объезде стада
больше трех  человек, а втроем ни  за что не остановить  стадо чуть не в две
тыщи  голов. Если нам удастся направить стампиду так, чтобы стадо пронеслось
прямо  через их лагерь,  тем лучше... мы  сможем  убрать Сакеттов вроде  как
между делом.
   Но помните: я не хочу, чтобы кого-нибудь из  вас  увидали! А ты,  Кудряш,
как  только  все  будет  кончено,  скачи сюда  сломя  голову,  как  черт  от
архангела, хватай свежую лошадь и отправляйся к Росситеру на  ранчо. Скажешь
им,  что твоя лошадь шарахалась  в  испуге  пару раз, и  ты  опасаешься,  не
шастают ли поблизости индейцы. Росситер,  наверное, поднимется с постели,  а
ты предложи свою помощь и винтовку.
   И  последнее, Кудряш: если там появится  один  из этих Сакеттов,  держись
дружелюбно. Разбейся в  лепешку,  но держись  приветливо.  И веди  себя  как
джентльмен, слышишь?!
   Когда  все разошлись, Бак Данн допил свой стакан,  выпил залпом еще  одну
кружку черного кофе, потом растянулся на кровати. Он не беспокоился. Вот уже
десяток  лет его команда разгоняла  и  воровала  стада  на  территории  семи
штатов, и ни разу никого из них на этом  не поймали. Конечно, есть множество
мест, куда  им теперь путь заказан, но им и самим бы в голову не пришло туда
возвращаться.
   Здешние края ему  нравились,  и он хотел здесь остановиться и  осесть. Он
хихикнул себе  в бороду. В старые времена не один скотовод приворовывал скот
помаленьку, а после уж строил из  себя этакого добропорядочного, ну, он тоже
так может и будет жить  себе припеваючи  и посмеиваться, вспоминая, как всех
оставил в дураках.
   Вот  только  Кудряш  беспокоил его. Росситер  человек  неглупый,  его так
просто вокруг  пальца не обведешь, так что, как только Кудряш женится на его
девчонке,  придется  заняться  Джоном  Росситером. В  этих  суровых  краях с
полудикими  лошадьми и  быками,  с  опасными тропами и суровыми  зимами куча
народу пропадает без вести....
   Он  устал  гонять с места на  место, а лучше здешних краев  он  нигде  не
находил. Вот здесь он и останется.
				    ***
   Сакетты гнали свое стадо на север, а потом повернули к востоку.
   Данны в горах, выпустив лошадей на травку, играли в карты, отсыпались или
болтали обо всем понемногу - ждали.
   Галлоуэй  Сакетт седлал  лошадь,  чтобы ехать  в  Шалако. Вместе с гуртом
прибудут  работники,  которых  надо  кормить,  так  что  понадобится  больше
припасов.
   Дальше  к  востоку,  на  почтовой  станции  неподалеку от  Пагос-Спрингс,
высокий  плечистый человек  на гнедой  лошади  подъехал  к коновязи и слез с
седла.  Конюх, державший  наготове упряжку  для  приближающегося  дилижанса,
глянул на лошадь.
   - Великолепное животное, только вы его загнали.
   -  Пришлось  поторапливаться.  - У  высокого  человека  была густая копна
волос,  выбивающихся  из-под  шляпы  с  плоскими  полями и дыркой  от  пули,
револьвер он носил низко, кобура внизу была привязана к ноге.
   - Не найдется  ли в вашей конюшне лошади  в обмен  на  эту? Конечно,  мне
нужна лошадь не хуже, чем я предлагаю.
   -  Единственная подходящая  - это  рыже-чалая,  вон  там в  стойле стоит.
Только  я не знаю, захочет ли ее хозяин меняться. Но, может быть, согласится
продать. Он играет в покер, и почва быстро уходит у него из-под ног...
   Высокий незнакомец прошел по твердой, утоптанной земле двора. Одет он был
в поношенную  овчинную  куртку и полосатые  брюки. Каблуки  на сапогах  были
стоптаны. Он  вошел в конюшню, глянул  на лошадь, потом развязал узел, вывел
ее наружу и  поводил по двору. Привязал лошадь на место  и вернулся. Вытащил
из кармана сигарный окурок  и сунул себе в зубы. Прикурил, потом, прищурясь,
глянул на конюха.
   - Этот человек там, внутри? И что, действительно проигрывает?
   - Проигрывает, если за последние пять минут ничего не изменилось. Мистер,
с этой лошадкой ошибки не будет. Она и резвая, и выносливая.
   - Я это увидел. Можно тут у вас в конюшне мою оставить? Я  буду проезжать
мимо на  обратном пути через несколько дней. Мне тут надо навести порядок  в
одном небольшом деле... семейном деле.
   Высокий незнакомец  вошел в  помещение станции. В углу, рядом с окошечком
кассы,  сидели три человека,  занятые чем-то  своим, рядом на полу лежал  их
багаж. В другом, конце комнаты был бар и стояло несколько столиков. За одним
из них играли в покер.
   Высокий подошел к бару, заказал  пиво и, держа кружку в руке, неторопливо
побрел туда, где шла игра. Владельца лошади он определил сразу.
   Тот внимательно рассматривал карты, которые держал у  самой груди, и  лоб
его  был усеян каплями пота. Двое из  игроков уже вышли из игры, а остальные
двое были явные шулера. Высокий знал обоих  в лицо,  но это его не касалось.
Человек,  который играет в покер,  не должен садиться за стол, если не может
расплатиться, а  если он играет с карточными жуликами, значит, судьба к нему
неблагосклонна.
   Один из  игроков, человек с бриллиантовой заколкой в шарфе, бросил в банк
две фишки.
   - Поднимаю на двадцать, - сказал он. Второй шулер сделал то же самое.
   -  Подождите  минуту,  -  сказал проигрывающий.  -  Я  достану  денег.  Я
сейчас...
   - Я дам вам двадцатку за вашу  лошадь, - предложил игрок  с бриллиантовой
булавкой.
   - А я дам ему тридцать пять, - сказал  высокий  незнакомец. - Наличными и
немедленно. Игрок поднял на него глаза.
   -  Вас  не  приглашали принять  участие в беседе, -  сказал он,  нахмурив
брови. - Мы с мистером Лиггитом обсуждаем торговую сделку.
   - А я предлагаю свою цену, - сказал незнакомец. Он не улыбался.
   - Да послушайте же! -  запротестовал Лиггит. - Это отличная  лошадь!  Эта
лошадь стоит кучу денег!
   - Она стоит столько, сколько я сказал, - нагло  ответил игрок.  - Даю вам
две минуты. Или ставьте деньги, или бросайте карты.
   -  Мое предложение  о  тридцати  пяти остается в силе, -  сказал  высокий
незнакомец.
   Во взгляде игрока появилась угроза.
   - Я начинаю  немного уставать от  вас, -  сказал  он. - Даже  уже немного
устал.
   - Подождите минуту! - сказал Лиггит. - Я  принимаю это предложение. Отдаю
за тридцать пять. Игрок не сводил глаз с высокого человека.
   - Я сказал вам, - произнес он ровным голосом, - что я...
   Игрок этот на самом  деле не был тем, что мы понимаем под словом "игрок",
то  есть азартный, рисковый человек. Он играл краплеными картами и костями с
грузиком  внутри,  а  когда  пускал  в  ход револьвер, тоже  предпочитал  не
рисковать... Внезапно у  него в  мозгу предупреждающе и  тревожно  звякну  л
колокольчик.  Этот  здоровенный  парень слишком  уверен,  слишком  ко  всему
готов... и не волнуется. Ни капли...
   - Отдайте ему тридцать пять  долларов,  - сказал картежник, - и продолжим
игру.
   Высокий человек полез  в карман, а игрок  схватился за свой револьвер. По
обычным представлениям,  его попытка должна была принести успех.  Он видел у
высокого единственный револьвер,  в кобуре, а правая рука  его находилась  в
кармане.
   Но незнакомец  выхватил револьвер и выстрелил... выхватил револьвер из-за
пояса левой рукой и выстрелил игроку в третью пуговицу жилета.
   Мгновенно наступила  тишина, пропитанная едким  запахом  порохового дыма.
Лиггит, с болезненно-бледным лицом, медленно отодвинулся от стола.
   - Я пойду, - сказал он. - Думаю, лучше я пойду...
   - Подождите. - Высокий человек положил на стол тридцать пять долларов.
   -  Прошу написать купчую  на  рыже-чалую лошадь  с одним белым  чулком  и
открытым  снизу клеймом в виде буквы "А" под двускатной  крышей  - "Открытое
стропило А".
   - Но игра окончена. Мне уже не надо продавать лошадь.
   -  Вы согласились.  Вы приняли мое  предложение. - Высокий обвел взглядом
помещение. - Прошу всех быть  свидетелями. Он принял мое предложение, не так
ли?
   Свидетели были единодушны. Лиггит озирался кругом, обливаясь потом. Потом
неохотно написал купчую и забрал тридцать пять долларов.
   - Лошадь стоит намного больше, - пытался спорить он.
   - Стоит, - согласился высокий человек. - Я  вам  советую,  поскольку игра
прервана и никто не  знает,  как она обернулась бы дальше, забрать  половину
того, что лежит на столе.
   Тут у второго шулера прорезался голос.
   - Черта с два! - сказал он. - Я все честно выиграл! Я...
   Улыбка высокого не была приятной.
   - Дружок, - сказал он, - мой  тебе совет - удовлетвориться этим.  Если ты
возьмешь половину банка, этого тебе хватит на  дорогу, и это гораздо больше,
чем ты  заслуживаешь. И не заставляй меня читать из Библии над твоим трупом.
Ты  даже не  особенно ловок в  том,  что тут проделывал, так что будь и этим
доволен.
   Игрок осторожно опустился на стул.
   - Ладно, - сказал он Лиггиту, - подолам так пополам.
   Тем временем вошел конюх и остановился в дверях.
   - Я переложил ваше  седло на чалую. А вашу лошадь я подержу  у себя, пока
вы не вернетесь.
   - Спасибо.
   Высокий человек посмотрел, как Лиггит  и второй игрок делят то,  что было
на столе, потом повернулся и вышел, мягко позванивая шпорами.
   После  его  ухода  в  помещении стало тихо, наконец  игрок  перевел  дух.
Посмотрел на конюха.
   - Вы знакомы с этим человеком?
   -  Нет, сэр,  но мне приходилось видеть его раньше. Пару раз я его видел.
Это был Логан Сакетт.
   Игрок посмотрел себе на руки - они дрожали. Потом перевел взгляд на  тело
напарника.
   - Ох и дурак же ты! - тихо сказал он. - Бедный, Богом проклятый дурак...
   Удаляющийся  стук  копыт растаял в  тишине, потом из-за  стойки  выбрался
бармен.
   - Джим, - сказал он конюху, - бери его за ноги.


Глава 13


   Погода изменилась, стало жарко,  и  ехать с подветренной стороны от гурта
стало  сущей  пыткой  -  от животных волнами  накатывало  тепло.  Никому  не
хотелось наслаждаться этим долго, и мне не больше других.
   Почти все время мы с Шэдоу  по очереди ехали вожатыми, потому  что только
мы знали  дорогу. Это  была  нелегкая работа.  С наступлением жары  животные
стали раздражительными, идти они не хотели, а если уж шли, то не хотели идти
куда следует.
   Они видели горы неподалеку  и хотели отлежаться  в каком-нибудь  тенистом
каньоне возле  проточной  воды;  я и  сам бы  не прочь так, но необходимость
заставляла продолжать путь.
   Индейцы,  которые  следовали  за нами  вдоль обрывов Меса-Верде, исчезли.
Может,  они добрались  до такого места, где уже  было невозможно ехать вдоль
обрыва, а может, у них  что-то другое было на  уме. Я изо всех сил надеялся,
что они не собираются напасть. По такой жаре только драться не хватало.
   Дорога впереди немного сужалась, а дальше снова расширялась, к северу и к
югу от нее местность была изрезана холмами и оврагами, а впереди лежала река
Манкос. Я остановил  коня, пропуская  гурт мимо себя и ожидая, пока подъедет
Пармали.
   В первый раз я увидел его покрытым пылью.  Но самую малость. Он придержал
лошадь, мы дали стаду пройти, а потом он сказал:
   - Мы их еще будем поить по эту сторону Манкоса? Ты как будто говорил, что
здесь есть ручей...
   - Если он не пересох.
   - Ну, если пересох, тогда придется ждать до Манкоса.,. Смотри!
   У Пармали была винтовка в руке, и он поднял  ее, показывая на что-то. Это
приближались индейцы, спускались по склону  с  Меса-Верде... да нет,  это не
военный отряд. Их всего семеро... нет, вон и восьмой.
   Это был Пороховое Лицо.
   - Не беспокойся, - сказал я Пармали. - Это те индейцы, которых я нанял.
   Пороховое Лицо остановился, остальные собрались  вокруг него. Двое из них
были совсем мальчишки, лет по четырнадцать, не больше.
   - Мы пришли работать, если тебе нужно.
   Я  начал было  приветствовать  их как положено, но тут у  меня  появилось
какое-то предчувствие.
   -  Пороховое  Лицо, -  сказал я,  - вы нам  больше поможете, если до ночи
будете держаться в стороне. По-моему, - добавил я, -  кто-то хочет разогнать
наш скот, а потом украсть его. Когда  мы остановимся  на ночь,  три человека
будут сторожить  стадо,  а  потом,  когда пройдет  половина ночи,  они лягут
спать, а трое других выедут им на смену. Я хочу, чтобы вы сейчас спрятались,
а ночью проехали и помогли охранять стадо.
   Я подумал и добавил еще:
   - Стадо - это мясо на зиму  для вас, как и для  нас, и еще  на много зим.
Если скот угонят, мне нечем будет кормить вас.
   - Мы следить, - сказал он. - Ты ехать.
   Они растаяли как дым, не оставив после себя ничего, кроме россыпи следов.
Любой,  кто  наблюдал  за этим  со  стороны,  решил  бы,  что  они  пытались
выклянчить бычка, а мы их прогнали.
   Мы остановили стадо на ночь у небольшого ручейка милях в пяти к западу от
Манкоса. Вокруг  было много  хорошей  травы. Коровы попаслись вдоволь, потом
легли.  Пармали, Мансон и  Тайлеры,  два брата,  выехали  на  первую  ночную
стражу, а мне, Нику Шэдоу и метису Чарли Фарнуму досталась вторая.
   Была одна из тех тихих, прекрасных ночей,  когда треск  сломанной веточки
можно услышать  за полмили. Но я ничего не слышал. Я устал как  собака,  мне
хотелось  искупаться,  и был такой голодный, что никак не мог  оторваться от
еды. Наконец я отошел в  сторону,  забрался  под теплое  одеяло  и мгновенно
уснул.
   В час ночи меня разбудил Пармали.
   -  Нам  один час  осталось  дежурить,  - сказал  он,  -  пока  все  тихо.
Поднимается ветер, так что будьте повнимательнее.
   Натягивая сапоги, я спросил:
   - Кого-нибудь из индейцев видели?
   - Нет. А что, должны были увидеть?
   - Нет, наверно. Они, видимо,  забрались в лес поглубже и спят без  задних
ног.
   Но я просто шутил, и Парм это понимал. Индейцы были где-то здесь, они все
видели и все слышали.
   Я присел у огня и все моргал - пытался прогнать сон, пока  наливал себе в
кружку  кофе. Это был настоящий "шестизарядный кофе" - горячий, черный,  как
дымоход  в преисподней, и такой  крепкий, что револьвер плавал  бы.  Я  взял
ломоть  хлеба, немного вяленого мяса и начал жевать, пока Ник Шэдоу продирал
глаза.
   Когда ему приходилось вставать среди ночи, он вечно бывал злой как черт и
неразговорчивый. А  я  ночью  всегда чувствовал себя хорошо  и поднимался  в
любой час без затруднений. Зато  и засыпал я тоже  без затруднений  в  любой
час, лишь бы случай подвернулся, вот только случай нечасто подворачивался.
   Чарли Фарнум, тот вообще в  любое время предпочитал  помалкивать, так что
они с Ником друг другу под пару были. А у меня хватало мозгов не распахивать
кормушку. Вот  и сидели мы вокруг костра и молча  пялились в огонь,  как три
чурбана,  пока  кофе  из нас сон понемногу выгонял. Через  некоторое время я
поднялся  и пошел  бросить седло на  маленькую соловую лошадку,  на  которой
ездил по ночам.
   Она умела двигаться  как кошка и видела в темноте как кошка; этой лошадке
я  мог  довериться при  ночной  работе, да  и она,  похоже, держала  меня за
своего. Она сунулась ко мне носом, и я скормил ей огрызок морковки,  которую
стянул из ящика у повара.
   В западных  краях человек должен быть верным другом своей лошади, а то  у
него  никогда  не  будет  вообще  никакого  друга,  а  может,  и  вообще  не
понадобится ему никакой друг. В диких  местах человек  без лошади может и до
вечера не  дожить  -  вот почему  тут  конокрадство всегда  считалось  самым
страшным  грехом.  Во  многих  случаях,  уведя  у  человека  лошадь, вы  его
приговариваете  к  смерти,  куда менее приятной смерти,  чем  если  б вы его
просто пристрелили.
   Соловая пару раз подкинула меня, выгибая спину, чтобы показать, что она в
хорошей форме, готова к работе, а заодно - что не потерпит никаких глупостей
от своего седока. Это лошадка хотела убедиться, что я вполне проснулся, а я,
после  того как  она меня встряхнула разок-другой,  и  в  самом  деле вполне
проснулся.
   Шэдоу и  Фарнум тоже  сели  на  лошадей,  и  мы выехали  к  стаду, сменяя
наездников,  которые отдежурили свою  смену, и  глядя,  как они собираются к
огню. Сейчас, наверно,  выпьют кофе,  пожуют  маленько сала  и завалятся  на
боковую - да, устали  они. Работа на перегоне так выматывает человека, что у
него не остается духу разыгрывать из себя сову. Ничто лучше долгого перегона
не превращает  человека в доброго христианина... по  крайней  мере, на время
перегона.
   Маленькая соловая лошадка уверенно шла, неся меня вокруг стада. Ночью все
выглядит по-другому, чем днем, так  что  на первых двух кругах я  в основном
интересовался местностью и высматривал  среди  бычков знакомых буянов. Стадо
было смешанное, а такое вообще легче впадает в панику и кидается в стампиду,
чем если б они все были какой-то одной породы... да еще  имелись  у нас  два
бычка  и одна  корова совсем  уж пугливые, готовые вскочить  и  лететь сломя
голову при малейшем шуме.
   Мы  им  пели.  Они тогда  слышат приближающийся  голос  и  не шарахаются,
заметив тебя. Приблизься к быку слишком быстро, и  он сиганет в небо прямо с
земли и удерет за границы штата. Голос у меня не так чтобы очень, но я часто
рассказываю  людям,  что  я  певец  и что  мне  приходилось  петь  даже  для
трехтысячной толпы. Я, правда, не упоминал, что  это была коровья толпа,  но
они ведь слышали мой  голос, так  что  могли и сами  догадаться.  А если они
судили  по  тому,  что я брат Галлоуэя, так могли бы и поверить, он-то певец
будь здоров. Шэдоу,  когда  мы  с  ним. второй  раз встретились, остановился
перекинуться словом-другим.
   - Метис говорит, что, по его мнению, слишком тихо кругом. Никто не шуршит
в кустах, как обычно.
   -  Ну что ж, давай и мы поиграем в эту игру,  - сказал  я. -  и  мы
походим на цыпочках.
   - Что ты обо всем этом думаешь?
   -  Вот смотри, - сказал я, - если что-то спугнет коров и они побегут, нам
надо направить их в сторону от ребят, чтобы они  никого не растоптали. Давай
каждый  раз, проезжая  мимо лагеря, замедлять шаг, так, чтобы большую  часть
времени  кто-то  находился  на  нужном  месте.  Потом,  если  скот  побежит,
попытаемся направить  его на восток и  подальше от каньонов. Потому что если
они попадут в каньоны и разбегутся по расщелинам, мы их оттуда не выгоним до
белых мух - это значит, вообще, никогда не выгоним.
   До  рассвета оставалось еще  больше часа, когда внезапно кто-то вышел  на
опушку и остановился. Я  поехал туда с винтовкой наготове, хотя если  он вот
так меня поджидает, то вряд ли это враг. Действительно, это оказался индеец.
   - Пороховое Лицо говорить сказать  тебе приходить человек... может  быть,
десять, двенадцать люди.
   - Благодарю, - сказал я, но индеец не спешил скрыться в кустах.
   - Пороховое Лицо  говорить, он  думает они пробовать  индейская хитрость.
Пользоваться горный лев шкура.
   На этот раз он исчез, но было спокойнее знать, что они поблизости.
   Подъехал Ник Шэдоу.
   - Ты с кем-то говорил?
   Я  ему  рассказал.  Он  этот  трюк  знал  не  хуже  меня. Индейцы  обычно
проделывают  его  со свежей шкурой пумы. Они подбираются поближе и  начинают
размахивать шкурой, и  скот чует  кошачий запах, а  потом  один  из индейцев
подражает рычанию - и тогда стадо срывается.
   Мы  разъехались, и  я  был почти возле самого  лагеря, когда услышал  это
самое рычание,  и коровы одним рывком подхватились с  земли. Они рванулись к
лагерю, я выхватил револьвер, выпалил в воздух и дико завопил,  как  команч.
Часть стада  отклонилась  вправо, но до  остальных мой шум не дошел,  и  они
промчались через лагерь как  черти.  Кастрюли и сковородки полетели в разные
стороны.  Донесся  револьверный выстрел, потом второй, потом  крик - и вдруг
стадо исчезло. Осталось только облако пыли и удаляющийся гром копыт.
   Стадо направилось к  реке  Манкос, и  это  была одна  из причин, почему я
остался на  месте, а не кинулся следом. Если  они пробегут несколько миль  и
доберутся до реки, то, скорее всего, остановятся на водопой. Все-таки скот в
этом гурте хорошо упитан, это  вам не стадо  диких лонгхорнов, которые могут
бежать часами, помирая от жажды.
   Я  развернул лошадь  и поскакал  в лагерь. Он выглядел как после побоища.
Прежде всего я увидел на земле человека - то, что осталось от  человека. Это
был  один из братьев  Тайлеров.  Я  смог узнать  его  только  по  "кончам" -
серебряным бляшкам в виде ракушек, которыми был украшен его пояс.
   Едва  я  спрыгнул с лошади,  появился  Пармали  -  слез с  дерева.  Повар
выбрался из-за камней, а остальные двое  прятались  за фургоном. Мой выстрел
из револьвера предупредил их буквально в последнюю секунду.
   - Тайлер, - сказал я, - займись братом, тебе повар поможет. Пармали, а ты
лучше поезжай вперед, помоги управиться со своим скотом.
   - А ты что будешь делать?
   - Собираюсь проехаться вверх по каньону. Хочу поискать следы.
   - Я с тобой.
   -  Нет. Я возьму  Чарли Фарнума.  Если я не ошибаюсь, ты  обнаружишь свое
стадо возле реки, и мои индейцы тоже будут там.
   Ник  Шэдоу ускакал  вслед  за  стадом, но  я слышал,  как  лошадь Фарнума
замедлила  шаг, и понял, что  он подумал  о том же,  что  и я.  Я выехал  из
лагеря. Он сидел в седле, поджидая меня.
   - Я  подумал, тебе захочется посмотреть, что  к чему,  -  сказал он, и мы
поехали  медленным  шагом, выбирая  открытые  места,  где  меньше  был  риск
нашуметь некстати.  Один раз  мы  остановились, чтобы прислушаться, и Чарли,
выждав с минуту, спросил:
   - Почему ты помогаешь этим индейцам?
   -  Они  -  хорошие люди, - сказал  я,  -  и тут была  их страна. Никто не
виноват в том,  что случилось. Где бы ни открыли  новую страну, туда приедут
люди, которым не хватает земли, и  их никак  не удержишь в Европе, где много
людей помирает с голоду, когда тут их ждут несчетные мили незанятой земли. С
индейцами нужно было бы договориться по-честному, да так бы оно и было, если
бы не толпы жадных белых и  не горстка индейцев,  гоняющихся за скальпами. С
обеих  сторон были и правые,  и виноватые. Я не проливаю слезы по  индейцам.
Они сражались, только у них  никогда не было  вдоволь ружей и боеприпасов, и
белые продвигались все дальше. Но когда этот старик, Пороховое Лицо,  пришел
ко мне, он пришел честно и честно рассказал, кто он такой и что  он делал, а
я ответил ему "добро пожаловать". Я думаю, из этих парней  получатся хорошие
ковбои, и, пока это от меня зависит, они будут здесь всегда.
   Мы замолчали и поехали дальше, и довольно скоро заметили, что наши лошади
поставили  уши стрелкой, как будто  что-то увидели или  учуяли. И точно, там
горел костер, вокруг него собралось с полдюжины людей, а один молодой парень
держал в руках эту самую шкуру пумы и со смехом рассказывал, как сорвалось с
места стадо. Остальные, наверное,  поскакали  следом за стадом.  Я надеялся,
что Ник Шэдоу и Пороховое Лицо о них позаботятся.
   - Чарли, - сказал я, - стреляй в первого, кто шевельнется.
   Я  сказал  это  в  полный  голос,  и  вам,  наверное,  сроду  видеть   не
приходилось,  чтоб несколько человек  так  сразу заткнулись! После я слез  с
лошади, поглядел  на  высокого  светловолосого ковбоя  со шкурой в  руках, и
говорю:
   -  Ты сегодня убил хорошего человека, такого, каким  тебе  никогда уже не
стать. Так что бросай эту шкуру и доставай свой револьвер.
   - Можно, я сперва положу шкуру?
   - Как хочешь, - говорю, - но ты все равно не отвертишься.
   Я сам от бешенства кипел весь. Они же хотели сровнять с землей наш лагерь
и убить нас всех. Чистое везение, что это у них не вышло.
   -  Ты  - Сакетт, - сказал высокий  ковбой. - Что  ж, Сакетт, а  я - Авель
Данн, и я собираюсь сделать за Рокера часть работы.
   Он  выронил шкуру, рука его метнулась вниз, пальцы сомкнулись на рукоятке
шестизарядника,  но мой  револьвер  опалил  его огнем  два раза  подряд  так
быстро, что  выстрелы  почти слились. Он  согнулся  пополам  и опустился  на
землю.
   -  Это за Тайлера,  - сказал я.  - А  теперь  слушайте:  старый Бак  Данн
предупреждал  меня,  чтоб  я убирался  из  этих мест.  Отвезите  ему  Авеля,
завернутого в эту кошачью шкуру, и  скажите Баку Данну,  что он может удрать
из этой страны, может остаться, мне наплевать, но только если останется, так
пускай начинает ходить в воскресную школу и живет, как там учат.
   - Говоришь ты как большой человек, - сказал один из  них. - Подожди, пока
про это услышит Рокер.
   - А ты ему расскажи, - сказал я. - Скачи поскорей и расскажи ему.
   - Это тебе самому лучше скакать отсюда! Стада у тебя больше нет ни черта!
   - Даром глотку надрываешь, - сказал я. -  Мое  стадо  сейчас  на Манкосе,
целое и  невредимое, и мои парни его стерегут.  Вы чуток поторопились с этой
вечеринкой по случаю победы.
   Я увидел возле костра несколько  бутылок и расстрелял их, а когда один из
этих  сообразил, что  у меня в револьвере  кончились патроны, и  потянулся к
кобуре, Чарли Фарнум прострелил ему руку.
   Там  же, прямо у  них на глазах, я выбросил стреляные  гильзы, из старого
револьвера "данс-и-парк" и зарядил  его снова. А потом шагнул прямо к ним  и
разрядил  их  револьверы  -  патроны  побросал в костер, а  сами  револьверы
зашвырнул подальше в кусты. И ушел оттуда.
   Через  минуту  патроны начали рваться  в  огне,  и  эти  Данны  бросились
прятаться кто куда.
   Мы с Чарли Фарнумом двинули на восток, к стаду, и ехали  рядышком.  Когда
проехали несколько миль, мы начали  петь, и  спели с дюжину песен,  а  после
замолчали и оставили это дело койотам.
   У этого Чарли Фарнума голос был получше, чем у меня.
   Честно говоря, у койотов тоже.


Глава 14


   На следующее утро после стампиды Галлоуэй Сакетт, который о ней ничего не
знал, направлялся в город.
   Он выбрал новый маршрут,  избегая тропы, которой они обычно пользовались,
и перебрался  через Ла-Плату намного  выше  Шалако. Он  старался ехать среди
деревьев  или  кустов,  держался подальше от открытых мест  почти  до самого
города, потом вынырнул из  зарослей  на задах платной конюшни и, объехав ее,
очутился перед заведением Берглунда.
   Переехал  через улицу, спрыгнул с седла возле лавки и привязал лошадей. В
лавке  он  взял  рис,  бобы, муку и все прочее,  что им  могло понадобиться.
Сложил покупки в мешки и погрузил на вьючную лошадь.
   В городке было  пусто и тихо. Время  от времени музыкальный ящик в салуне
скрашивал  тишину своими  жестяными  звуками. На дальних горах  лежал  снег.
Галлоуэй на минуту перестал привязывать вьючки и загляделся на горы,  думая,
что  с  удовольствием поднялся  бы туда. Он никогда  не  бывал  так высоко в
горах. Потом вспомнил рассказ Ника Шэдоу о золоте и алмазах.
   Он задумчиво тля дел на высокие  вершины. Да,  если бы выбраться  туда на
небольшую прогулку...
   Из полутемного уголка за лавкой змеей вылетела веревка,  петля скользнула
через голову и затянулась на теле, прижав ему руки к бокам. Он выругался про
себя - размечтался,  дурак,  в  такое  время - и  отчаянно рванулся, пытаясь
дотянуться до револьвера. Веревка дернулась, свалив его на тротуар, и тут же
вторая  петля  захлестнула  ноги.  Он услышал  взрыв  смеха,  а из-за  лавки
появились три всадника.
   Он  попытался  заговорить, но они  сдернули его с  тротуара  и  протащили
несколько футов по земле. Потом один соскочил с  лошади, подошел к Галлоуэю,
вытащил у него из кобуры револьвер и сунул к себе за пояс.
   На  лице  Кудряша  Данна  еще   можно  было  разглядеть  синяки,  которые
понаставил ему Флэган, а рассеченная бровь едва начала подживать.
   - Вот мы  и сцапали Сакетта, ребята.  Давайте-ка  оттащим  его в лесок  и
обработаем на индейский манер.
   А он ничего не  мог сделать - петли на руках  и ногах были затянуты туго.
Стоит пошевелиться, как они начнут снова дергать и волочить его. Приходилось
выжидать  удобного случая. Хотя в глубине души  он  понимал,  что  положение
безнадежное.
   Флэган  за много миль отсюда, вместе с Ником Шэдоу и Пармали. От  горожан
помощи ждать  не  приходится  -  они изо всех сил  стараются  не  встрять  в
неприятности, и винить их за это не приходится. Они против  Даннов ничего не
могут  сделать,  а вот Данны  запросто могут  спалить городишко  и  убраться
восвояси. Да, собственно, откуда им вообще знать, что  с  ним случилось?.. А
если  б  и  знали -  в  любом  случае,  все  население Шалако в  эту  минуту
насчитывало всего пять человек.
   Некому  тут  было  спасать  его.  Надо  пока  не  сопротивляться,  просто
дожидаться  момента, когда  они потеряют бдительность. А начнешь  дергаться,
они только затянут веревки покрепче, тогда освободиться будет еще трудней...
   Кудряш повернул лошадь и направился к опушке, остальные двинулись за ним.
Внезапно один остановился.
   -  Слышь,  Кудряш,  стоило бы  прихватить  бутылку.  На  этого  типа  нам
понадобится какое-то время, придется с  ним попотеть, глядишь, у нас и жажда
появится.
   - И верно, пойди возьми. Деньги у тебя есть?
   - У меня есть, - вмешался второй.
   - Ну так езжайте вдвоем и купите  выпивку,  только поторапливайтесь. Вы ж
не захотите пропустить такую потеху. Элф, сними веревку у него с ног. Пускай
топает своими ножками.
   Пока Элф снимал  петлю, Галлоуэй не шелохнулся. Потом те двое повернули и
отправились в салун. Кудряш ухмыльнулся, глядя на Галлоуэя.
   - Вот и пришел мне случай вернуть  должок, хоть немножко. Послушаем,  как
вопит Сакетт.
   - Долго ждать придется, - негромко ответил Галлоуэй.
   Кудряш захохотал и поехал к лесу. Галлоуэю пришлось  бежать рысцой, чтобы
удержаться на ногах. Один  раз  он  упал, и  Кудряш  проволок  его по  земле
несколько ярдов, пока наконец остановился и  дал подняться на ноги.  Но  как
только он встал, Кудряш так рванул веревку, что он снова грохнулся на землю.
А Кудряш посмеивался:
   - Ну, как самочувствие, Сакетт? Это еще пустячки  против того, что дальше
будет!  Как  твои пальчики  на  ногах  переносят огонь?  Папаша  как-то  раз
попробовал  эту  штуку  на одном янки,  который  не хотел  сказать нам,  где
припрятал свои фамильные  драгоценности.  Янки  разговорился  очень  быстро,
только  папаша оставил огонек еще на какое-то  время, просто чтобы преподать
ему урок.
   Они уже  порядочно углубились в лес, когда Галлоуэй  наконец  увидел свой
шанс. Он внезапно кинулся в сторону и  обогнул дерево, захлестнув веревку за
ствол. Сделал он это так быстро, что Кудряш, который неосмотрительно затянул
веревку на  седельном роге, был захвачен врасплох. Он ведь не был  настоящим
ковбоем, хоть  и работал со  скотом  понемножку, да  и вообще, он  по натуре
отличался беззаботностью. Обмотанная вокруг дерева веревка резко натянулась,
лошадь Кудряша  дернулась и остановилась, а Галлоуэй получил  так нужное ему
мгновение. Вцепившись одной рукой в  натянутую веревку,  он рванулся и сумел
ослабить петлю.
   Кудряш  с  криком крутнул  лошадь,  но Галлоуэй нырнул за  дерево,  тесно
окруженное  другими,  и  Кудряш  не сразу  сумел  найти  просвет,  куда  мог
протиснуться конь.
   Кудряш  схватился  за револьвер, но  рука зацепилась за ветку. А Галлоуэй
сбросил  с себя веревку, выскочил из-за дерева и прыгнул на противника.  Тот
еще  не успел высвободиться из путаницы веток  -  и вдруг почувствовал,  как
дернулось кверху стремя, а за  ним пошла  нога. Он начал  падать и попытался
схватиться за  переднюю луку  седла,  но Галлоуэй рубанул его  по пальцам, и
Кудряш не сумел удержаться.
   Он  рухнул  на  землю, но  одна  нога  застряла  в стремени, а испуганная
лошадь,  вскидывая задом и вздымаясь на дыбы,  выбралась из чащи и пустилась
вскачь.
   Галлоуэй  отшатнулся  назад,  схватился за дерево и остался  стоять  так,
постепенно приходя  в  себя. А лошадь неслась  галопом  к  городу, и Кудряша
подбрасывало и било о землю при каждом ее прыжке.
   Быстро  оглядевшись,  Галлоуэй  нашел   среди  палых  листьев  револьвер,
вывалившийся у  Кудряша  из руки.  Торопливо  проверил  барабан.  Всего  три
патрона. Будь проклят болван, который вовремя не перезаряжает оружие!
   С револьвером наготове Галлоуэй направился  обратно в Шалако, до которого
было  всего  ярдов двести. Он прихрамывал на ходу  -  сильно ударился ногой,
когда его сволакивали через край тротуара.
   Он добрался до начала  улицы  и увидел,  что лошадь Кудряша  остановилась
перед дверями салуна. Элф  и второй Данн отвязывали веревку.  Берглунд стоял
на коленях возле Кудряша.
   Галлоуэй оказался футах в сорока от них, прежде чем Элф заметил его.
   - Эй, Элф, мне нужен  мой  револьвер. Достань-ка  его  очень  аккуратно и
положи на тротуар.
   Элф Данн смотрел на Галлоуэя. В  нем пылала  ненависть. У  его ног  лежал
Кудряш,  побитый, ободранный и  исцарапанный, тяжело  раненный, может  быть,
умирающий. Раньше всегда дела Даннов шли так, как хотели Данны... и теперь к
его ненависти  примешивались чувства поражения  и неверия. Такого никогда не
бывало с Даннами, такого просто не могло быть...
   Успех  развращает,  а  Данны,  всегда  жестокие,  всегда  грубые,  всегда
признающие лишь  один вид боя:  налет,  - привыкли  к успеху. Прежде  чем их
противники  успевали  опомниться и дать  отпор, они уже  ускользали за много
миль и возвращаться не собирались. В этих молниеносных ударах по беззащитным
ранчо  и поселениям они стали  наглыми, торжествующими  и самоуверенными. Но
потом Кудряша победил в драке Флэган  Сакетт, человек, только что перенесший
тяжелейшие испытания, после  был  ранен Джоуб,  а самому старику Баку, можно
сказать,  в глаза наплевали.  А  теперь  вот  Кудряш  жутко изранен в минуту
торжества, и человек,  повинный в этом, как ни в чем не бывало является сюда
и требует, чтобы он бросил револьвер...
   Снести такое было не под силу. Элф сказал:
   - Пит, кончаем его.
   Берглунд тут же  покинул  поле боя - длинным прыжком, будто ныряя в воду,
перелетел через тело Кудряша и покатился в редкую траву.
   Элф и  Пит  слаженным движением потянулись  к револьверам.  Но  револьвер
Галлоуэя уже  поднялся  и выстрелил. Элфа развернуло пулей на пол-оборота, и
Галлоуэй  выстрелил  второй  раз.  Элф Данн  попятился  и  сел  на землю,  а
револьвер Галлоуэя взглянул на Пита, когда тот поднимал свое оружие.
   - Брось! - сказал Галлоуэй. - Убью!
   - А если он не убьет, - прозвучал чей-то новый голос, - то это сделаю я.
   Берглунд - он  сейчас сидел на земле, в стороне от возможной линии огня -
посмотрел на высокого  всадника с  лохматой головой,  в  выгоревшей  красной
рубашке и черном жилете. Сзади за седлом  была  привязана  овчинная  куртка,
сбоку торчал из  чехла  винчестер. Незнакомец выглядел нечесаным и  каким-то
ненастоящим,  может  быть  из-за   проглядывавшей   в   нем   ошарашивающей,
необузданной дикости.
   Галлоуэй  сдвинулся на несколько шагов  в  сторону,  чтобы  видеть  вновь
прибывшего.
   - Здорово,  Логан! Приятно  тебя здесь видеть. И снова перевел  взгляд на
Пита.
   - Кончай валять дурака, - сказал он. - Отвези Кудряша  домой и скажи Баку
Данну, что мы больше не потерпим тут неприятностей. Вы сами полезли  в драку
с нами, теперь уж небось сыты по горло.
   Пит хмыкнул.
   - Ты что думаешь, старый  Бак все это  стерпит и утрется? Да он  тут  все
вверх ногами перевернет, имей в виду!
   - Ну, как говорится, его похороны. А ты ему передай мои слова: хватит уже
стрельбы и скандалов. Берглунд медленно поднялся с земли.
   - Заходите  оба, я вам налью, по стаканчику. - И  поглядел на Логана. - Я
так понимаю, вы тоже Сакетт?
   - Логан Сакетт, из Клинч-Маунтин. - И  ткнул  большим пальцем  в  сторону
Галлоуэя. - А он из камберлендских Сакеттов. Тоже хорошие люди.
   Берглунд зашел за стойку и налил виски.
   -  По-моему,  вы,  ребята,  собрались  наставить  на  путь  истинный  эту
данновскую команду. Они привыкли всех топтать как хотят.
   - Мы хотим разводить скот, - сказал Галлоуэй. - Все,  что нам надо, - это
обзавестись своим домом. Если  мы тут осядем,  к нам сюда приедут и  Оррин с
Тайлером. Вот тогда вся семья будет в сборе.
				    ***
   Бак  Данн сел  за стол  у себя  дома, налил  виски в жестяную  кружку  до
половины, снова поставил кувшин на стол.
   - Пошевелите-ка в очаге, - сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно: -
Я хочу, чтоб кофе был горячий!
   Час  назад вернулся Пит  Данн с ободранным, полуживым  Кудряшом и с телом
Элфа, из которого жизнь уже ушла.  А потом, всего через пару минут,  во двор
въехал  Рокер во главе команды,  которую  Бак посылал разогнать сакеттовский
скот.
   Баку  не  надо было рассказывать, что затея провалилась. Он обвел глазами
группу людей, которые молча вели своих лошадей в корраль.
   - Где Авель? - спросил он, когда Рокер соскочил с лошади перед ним.
   - Убит. Меня там не было, Когда это случилось.
   Бак резко  повернулся и зашагал  в дом. И вот  теперь он  сидел во  главе
стола и смотрел на то, что осталось от его семьи и других его верных людей.
   Старый Бак был  потрясен.  В  первый раз за  многие годы судьба  от  него
отвернулась, и он точно знал почему - потому что он решил остановиться.
   А зачем останавливаться? Он что, устал? Он глотнул неразбавленного виски,
потом повертел стакан в пальцах.
   Этот Кудряш... ни черта он не может  сделать  толком. Отправился в лес со
связанным человеком, а обратно его притащила волоком его собственная лошадь.
   - Верн,  - он посмотрел  на другой  конец стола,  на  молодого человека с
желтоватым  лицом,  - придется тебе,  поработать.  Выкоси их всех, одного за
другим.
   Верн Хадди опустил веки с мрачным видом,  но отозвался не сразу. Он успел
уже изучить местность и знал, что сумеет сделать.
   - Вот этот  здоровенный  парень, - сказал он  задумчиво, - о  котором Пит
рассказывал...  Это не иначе как Логан Сакетт. Он ганфайтер, преступник.  Вы
все держитесь от него подальше. Это настоящий тигр.
   - Постой-ка, - сказал вдруг  Бак,  -  а как это им удалось управиться  со
стадом, хотел бы я знать?
   - У них оказалось больше людей,  чем мы ожидали, - негромко сказал Рокер.
Это был молодой  человек  среднего  роста, среднего сложения, -  державшийся
очень прямо. - По крайней мере один из них был индеец.
   -  Там  было несколько  индейцев,  -  сказал  Олли  Хаммер.  - Они  вдруг
появились как из-под земли  и заставили это стадо бежать прямиком к реке.  У
нас не было никакой возможности разогнать его.
   - А что случилось с Авелем?
   - Он  попытался  выстрелить  в  Сакетта. Это был Флэган,  тот  самый, что
отлупил Кудряша, - объяснил Олли. - Я и Жестяная Кружка, мы вместе с Рокером
погнались  за  стадом.  Там  никого больше не было, кто  мог бы управиться с
Сакеттом...
   Рокер все вертел в руках кружку. Потом поднял глаза на отца:
   - Па... мы потеряли Авеля. Кудряшу досталось  страшно. Если он и выживет,
в этой драке  он нам не помощник. У Джоуба покалечена рука. Элф мертвый... Я
думаю, пора нам уносить ноги отсюда.
   На  минуту  воцарилась  мертвая тишина. Кое-кто  украдкой посматривал  на
Бака.  Слова  Рокера  всех   ошеломили.  Впервые  кто-то  из  них  осмелился
предложить такое... Впрочем, Рокер был единственным из всех, кто мог сказать
такие слова и не получить в ответ затрещину.
   - Ты что, спятил? Когда такое было, чтоб мы убегали от драки?
   - Никогда.  Но только дурак  попытается  прошибить  лбом стену. Па, ты не
знаешь  этих Сакеттов. Их по всей стране  чертова уйма, и когда  один из них
попадает в  беду,  они  все слетаются. Мы  еще ничего не увидели, это только
начало.
   - Верн их всех выкосит.
   - Может быть...
   - Глаза Верна резко вскинулись - в этом "может быть" прозвучало сомнение.
Он хотел было что-то сказать, но передумал.
   - Сакетты - это вам  не птенчики желторотые, - продолжал Рокер. -  Они не
просто ранчеры-скотоводы. Каждый из них - лесной охотник. Они выросли  среди
драк и пальбы, сами всю жизнь дрались, знают все хитрости. Я о них уже много
лет слышу.  Тайлер  и Телл,  наверно, самые  быстрые  стрелки, хотя и Логан,
пожалуй, им  не  уступит. Флэган,  Галлоуэй и Орландо - все хороши.  Не знаю
только насчет Пармали, который купил это стадо, что они сюда гонят...
   - Рокер, - нетерпеливо сказал Бак, - все это дурацкий разговор.
   - Может быть. Но  зачем лбом стену  прошибать? Я думаю, на этот раз удача
нам изменила.
   Бак свирепо глянул на Рокера,  но не стал отвечать. Хлебнул  виски, запил
глотком кофе и молча ждал. Что-то должно прийти в голову. Всегда так бывало.
   Уж слишком  хорош этот  край, чтоб так  просто  оставить его  кому-то. Он
ненавидел  плоские  равнины Канзаса,  хоть и знал, что не сыщешь лучше места
разводить скот и сеять пшеницу. Не больше ему нравилось восточное Колорадо и
Техас.  Нигде ему  не хотелось остаться, пока он  не  попал  сюда, в  долину
Ла-Платы.
   И вроде ничто не мешало. Край был открыт для заселения.  Шалако - городок
махонький, уютный, народу кругом совсем немного. Они могли перебраться сюда,
занять землю, сколько захотят,  начать разводить скот,  обзавестись семьями.
Имея  большинство голосов на  выборах,  они  всегда  могут  поставить своего
собственного шерифа или маршала.
   За несколько лет они бы собрали приличные стада... если надо - наворовали
бы в Нью-Мексико и Аризоне  и хозяйничали  в этой долине, как  в собственном
кармане.
   И  тут появились Сакетты.  Их предупредили, да только они не  испугались.
Кудряш поехал, заварил драку, получил взбучку, и это был  серьезный удар,  а
не просто какая-то взбучка,  которую получил какой-то Кудряш. Бак Данн знал,
как важно иметь репутацию  непобедимых, и то,  что Кудряша поколотил парень,
еле стоящий на ногах, крепко подмочило эту репутацию...
   И все вдруг пошло плохо.
   Самое худшее -  это  что  Рокер  его  подвел, а Рокер ведь самый умный из
всех, самый умный и самый спокойный. Все остальные - это необузданная банда,
ни о чем не думают, никому не подчиняются, кроме него, и никого не  слушают,
кроме него. И  до  нынешнего дня они  свято верили,  что  их никто не сможет
одолеть.  Сам-то  Бак Данн  был не такой дурак. Это они могут верить в  свою
непобедимость и в то,  что  он, их  босс,  всегда знает, что делать.  А Баку
Данну приходилось видеть, как спокойные поселки неожиданно закипают гневом и
деревья вдруг расцветают телами повешенных парней...
   Он  про  это все  знал.  Он  покинул  город  Вирджиния-Сити,  на  севере,
Территория Монтана, как раз перед тем, как начали вешать.
   Просто вдруг возникло предчувствие, он  вдруг проснулся утром с  желанием
уехать... вскочил, на лошадь и уехал.
   И когда  до него дошли вести, что Генри Пламмер и все остальные заплясали
на конце веревки, он понял, что предчувствие его не обмануло.
   Неужели его чутье притупилось с годами?
   Может,  теперь у Рокера появилось такое предчувствие?  Правда, этот Рокер
всегда  осторожничал. Он отлично обращается с  шестизарядником, может, лучше
всех,  кого Баку  видеть приходилось, но он всегда  слишком осторожничал,  и
остальные над этим посмеивались - конечно, когда Рокер не мог услышать.
   -  Ладно,  Рокер,  ты  уже не  раз оказывался прав. Попытаемся еще раз...
всего  один  раз. Не получится - уедем  отсюда на север, поближе к Брауновой
Дыре.
   Рокера  Данна это не  успокоило, но он знал,  что  спорить бесполезно, он
даже  на такую уступку не  надеялся. И, конечно, старый Бак, может быть, и в
самом деле знает, что говорит.
   И  все  же  он не  мог выбросить из  памяти избитое,  окровавленное  тело
Кудряша... Никогда он не любил Кудряша, не важно, брат или не брат. Что-то в
нем было нездоровое. И, тем не менее, видеть его в таком состоянии... Что же
в них такое  есть,  в  этих Сакеттах?  Наверное, это то  самое,  о чем любил
говорить  Макдональд,  техасский  рейнджер:  "Ничто  не  остановит человека,
который знает, что он прав, и упорно идет вперед".
   Может, это как раз то самое...


Глава 15


   Стадо  пришло  на  следующий  день  после  стрельбы  на  улице в  Шалако,
незадолго до полудня. Гурт был хорошо сбит и двигался бодро.  Пармали провел
перегон так,  что животные  не спали  с тела, а до наступления холодов могли
еще и нагулять жирка.
   С приходом скота только и началась настоящая работа, и пока индейцы пасли
стадо, я взял Галлоуэя, Ника и Чарли Фарнума и поехал с ними накосить сена.
   Трава на высокогорных лугах была  отличная, мы купили в городке, в лавке,
недостающие косы и взялись за работу.  Галлоуэй и я, мы еще с детства были в
это дело влюблены, и  мы пошли, взмахивая  косами  в лад,  в ровном  ритме и
широко  захватывая.  Ник  и  Чарли Фарнум в косьбе были  новички, им труднее
приходилось. Оружие мы держали под рукой, а один-два индейца  обычно были  в
дозоре. Мы для  этого  использовали  мальцов. Глаз у  них острый, они  вовсю
рвались  помогать, а стоять в дозоре -  это  занятие для воина, так что  они
были в восторге.
   Но Даннов видно не было.
   Мои мысли все возвращались к Вишневой речке и ранчо Росситера,  да только
у  каждого из  нас  было  слишком  много работы, чтобы  болтаться по  округе
попусту.  Если  кто думает,  что  у  ранчера  всего  и делов  посиживать  да
поглядывать, как  коровки  жирок нагуливают,  так  у  него мнение изменится,
когда  он попадет на  ранчо. Скотоводство - это тяжкий труд от зари до зари,
от  темна  до темна.  Для  особо  непонятливых  объясняю: от  рассвета  и до
вечерней темноты.
   На третье утро к нам заявился Пармали с косой и поверг  всех в изумление.
Оказалось, что никто в нашей компании не может так сметать стог, как он. Ну,
если подумать, так удивляться нечего. Им там внизу, на  равнинах, приходится
складывать  в стога куда  больше  сена,  чем нашему горному  люду. А что  вы
хотите, там,  откуда я родом, даже у коров ноги с одного  боку короче, чем с
другого, от вечной ходьбы по косогору!
   Персики и яблоки, которые мы там у себя в этих горах выращиваем,  до того
привыкли  катиться  вниз по склону, что ежели кто затеет  испечь, к примеру,
яблочный пирог, так у него получится только полпирога, потому что яблоки все
равно скатятся на одну сторону.
   Птицы и летучие мыши, если их  спустить с гор на равнину, так и будут все
время в траве сидеть, начисто сбитые с толку. Они же привыкли летать не  над
землей, а сбоку от нее.
   Если человек во время пахоты собьется на шаг в сторону, он, того и гляди,
попадет  на  пастбище  или  на  арбузную грядку  к соседу,  от  чего  бывает
множество недоразумений.
   Церковь  у нас была внизу, в долине, так мы по утрам никогда не ходили  в
церковь - просто  скатывались  с горы. Мы в нашей  части  Камберленда  имели
славу добрых христиан, потому как не могли скатиться с пути истинного, мимо,
церкви то есть, даже если б захотели.
   Даже Логан выбрался из городка  и  приложил  руку  к сенокосу.  Он  мужик
здоровенный и  сильный,  и захват у него  получался пошире,  чем у любого из
нас. Он успевал за утро  накосить  полную  дневную  норму, а после посиживал
себе у огонька и отпускал замечания насчет нашей медлительности. Ну, наконец
мы  траву скосили и принялись складывать  в  стога, и Логан себя в этом деле
тоже показал, хотя все равно  даже  ему не удавалось так  здорово  вывершить
стог,  как у Пармали  получалось. А еще Пармали был большой любитель чтения,
он без своих книжек шагу не делал. Я  только никак  не  мог понять, на черта
они ему  нужны,  потому что  он  помнил  чуть не наизусть все, что прочел, а
прочел он чистую прорву книжек. По вечерам у костра, когда кто-нибудь другой
принялся бы рассказывать байки  про  привидения и всякое такое, он нам читал
наизусть   стихи.  Он  совсем  обыкновенно  читал,  как  вроде   по-простому
рассказывает историю, и слова из него так и катились.
   Он читал нам стихи  даже всяких греков, а временами и французов, и так он
их  читал,  как  что-то  необыкновенное. Они  с  Ником  Шэдоу  могли  часами
низвергать друг на  друга  потоки этой всякой поэзии.  Ну, а если ни один из
них не затевал стихи читать,  тут за дело  брался Логан. Не  знаю уж, где он
набрался  книжной  образованности,  сам-то  он  вечно хныкал,  что темный  и
ничегошеньки на свете  не знает, но на  самом  деле  знал до обалдения много
всякого. Разок  он  обмолвился,  что как-то зимой занесло  его  снегом, а  в
хижине нашлось пять книжек, и он их все перечитал, и не по одному разу. Одна
их них была Библия. Истории-то оттуда он все  знал,  но, сдается мне,  шибко
много морали из них не извлек.
   Логан Сакетт родом из Клинч-Маунтин, а эти клинч-маунтинские Сакетты были
парни  крутые  и не  очень чтили закон. Вечно они  были  запутаны в какие-то
свирепые междоусобицы, вечно кому-то жестоко мстили, бойцы они были отменные
и жили  своим обычаем,  большей  частью как  одинокие  волки, пока  какой-то
другой Сакетт не попадал в беду...
   Он был  отличным рассказчиком, когда случай  представлялся, и мог  часами
повествовать о краях, которые ему довелось повидать, и о плохих людях.
   В те дни мир наш был невелик. Время от времени появлялись пришлые люди, и
начинался  обмен  сведениями обо  всем,  что лежало  впереди  и  позади.  Мы
узнавали о дорогах  и  тропах, о  маршалах,  плохих  людях,  плохих лошадях,
нечестных  трактирщиках  и  всяком  прочем,  что  творилось в таких  местах,
которых в жизни не видывали, - потому что слова на месте не лежат.
   Оружие,  лошади и скот -  это была наша  жизнь и наше занятие, так что мы
слушали  великое  множество  рассказов о  крепких  старых быках с  замшелыми
рогами, о диких  лошадях и о людях, умевших обламывать их.  В каждой команде
был хотя был один человек, мастерски обращающийся с  оружием, и хотя бы один
несравненный  объездчик   дичков  -   "бронков".   Мы  хвастались  лошадьми,
надрессированными на работу с веревкой и на отсечку телков от  стада - а это
частенько бывали не одни и те же лошади, вспоминали тяжелые перегоны. Мы ели
бобы,  мясо  и лепешки,  а  на сладкое - патоку. В дождь и в  жару спали под
открытым небом, а возили  нас полуобъезженные лошади, которые из  пилы могли
бы зубы вытрясти...
   Это  была  жестокая,  трудная, удивительная  жизнь, и,  чтобы  жить такой
жизнью,   человеку  надо  было  обрасти  корой.   Мы  никого  ни  о  чем  не
расспрашивали,  и пока человек делал свое дело,  никого не интересовало, кем
он был раньше и что делал.
   Логан  Сакетт не был  плохим человеком  в восточном понимании.  А  вот  в
западном понимании он был очень плохой человек. На  Западе плохой  человек -
это вовсе не обязательно злой человек или преступник. Это человек, с которым
опасно связываться. Это такой человек, которого лучше не трогать, -  вот как
раз  таким и был Логан.  Он не раздумывая хватался за  револьвер, и если  вы
собирались грубо говорить с ним, так лучше вам было бы вытаскивать револьвер
на первом слове, да и то будет поздно.
   У  Логана  была репутация  человека,  который  не  в  ладах с законом.  Я
подозреваю, что ему случалось угнать  пару-тройку бычков, и, может быть, его
скот не всегда носил  то клеймо, которое  на  нем выжгли  впервые.  Я  бы не
удивился, если бы узнал, что ему случалось разок-другой  остановить почтовый
дилижанс и потрясти пассажиров. Я  не  задавал ему вопросов об этой  стороне
его  жизни.  Однако  я  был твердо  уверен  в  одном: никогда в  жизни он не
совершил подлого или мелкого поступка.
   Все мы  слыхали о Верне Хадди, но, как оно  обычно бывает, по  прошествии
некоторого времени ты становишься беззаботным. Мы, конечно, не спускали глаз
с холмов,  и индейцы время от  времени разведывали местность,  но совершенно
внезапно  в  один прекрасный день раздался  винтовочный выстрел,  и  один из
наших индейцев упал на землю и умер.
   В  это время он стоял не дальше трех футов от меня, и я как раз  шагнул к
костру  зачерпнуть  себе бобов из котелка, а он стал на мое место с миской в
руках, ожидая своей очереди. Я уверен, что выстрел предназначался  мне,  что
Верн Хадди уже прицелился, а потом на мгновение отвел взгляд,  пока  взводил
курок, и нажал на спуск раньше, чем понял, что цель изменилась.  По  крайней
мере,  так я себе это  представлял. Я жалел этого  индейца, но радовался  за
себя.
   Мы  перенесли  лагерь еще  глубже  в  кусты, старательно избегая открытых
мест.
   - Кому-то надо идти на гору, выследить его, - сказал Логан.
   - Я пойду. Я всем индейцам индеец. У каждого  человека, кто бы он ни был,
есть  свои привычки. Стрельба из винтовки в этом смысле самое поганое дело -
она вырабатывает схему. Наверняка у него сложилась определенная манера. Если
я найду  место, откуда он  стрелял, то пойму, какого рода места он для этого
выбирает.
   В этом был смысл, и на следующий день я ушел в горы.
   Выслеживать убийцу - занятие не для  слабонервных. Рано или поздно убийца
узнает, что на него охотятся, и тогда сам превращается в охотника.
   Если  я найду его быстро, так тут  уж  мне  либо  повезет, либо  нет -  в
зависимости от того, кто кого раньше  увидит. Но, скорее, на это уйдет много
времени и  потребуются долгие и  тщательные поиски.  Так что я  решил кинуть
взгляд на горы, когда начало темнеть.  Я воткнул в землю рогульку и подпорку
для своей винтовки, прикинул рост убитого индейца и место, куда попала пуля,
приблизительно выставил  винтовку,  а  потом посмотрел вдоль нее  и  заметил
участок, с которого эта пуля могла быть выпущена.
   Ну,  я был  убежден,  что Верна  Хадди  на этом месте  уже нет. Он оттуда
сбежал  и нашел себе  новую  позицию.  Может  быть, он не знает, что убил не
меня,  а может, и  знает. Днем я одолжил у  Логана подзорную трубу и  изучил
участок горного склона, откуда прилетела пуля.
   Я  только  одно дело сделал, прежде  чем  уйти  в лес, - поехал в  Шалако
купить кое-какие мелочи. И, конечно, нос к носу столкнулся с Мег Росситер.
   Она  приехала в город  вместе с  отцом за припасами и всяким таким. Город
есть город, даже самый махонький, и такая  девушка, как Мег,  просто обязана
там бывать.
   Она как раз собиралась подняться на крыльцо лавки, когда я подъехал, и мы
оба остановились там на минутку - ей надо было чуть  приподнять юбку,  чтобы
не  волочить подол по  земле, а мне  -  слезть  с лошади. В  конце концов  я
сказал:
   - Как поживаете, мэм?
   - Здравствуйте, - ответила она крайне холодно. А когда я уже был на земле
и ступил на ступеньку крыльца, она сказала: - Полагаю, ваш брат весьма собой
гордится.
   - Галлоуэй? Чем же ему гордиться?
   -  Тем, что чуть не убил бедного  Кудряша Данна.  Это было просто ужасно!
Как ему не стыдно?!
   Я просто изумился и говорю:
   - Мэм, вы же просто не знаете, как дело было. Кудряш исподтишка заарканил
Галлоуэя и  потащил  в лес. Кудряш ему угрожал пытками и все такое. Галлоуэй
сумел от него освободиться, а Кудряша скинула лошадь и поволокла  по земле -
вот и все.
   - Галлоуэй сумел от него освободиться!  По-вашему,  это похоже на правду?
Кто ему помогал?
   - Он был один, мэм. Мы,  все  - остальные, были  за много миль отсюда, со
стадом.
   В глазах у нее вспыхнуло презрение.
   - Это ваш брат так говорит! Я ни единому слову не верю. Кудряш  - хороший
парень, он не мог этого сделать!
   -  Извините,  мэм,  но именно  так  все  и  было. - Я, видать,  вроде как
разозлился, потому что  добавил:  -  Кудряш этот гроша ломаного не  стоит. У
него нет такого мужества,  как  у Элфа или  любого  другого из них, а своему
старику он  вообще в  подметки  не годится. Просто  красавчик  -  и  все,  а
по-настоящему у него натура подлая.
   Она смерила меня взглядом, отвернулась и нетерпеливо кинулась в лавку.  А
я  остался  стоять  там,  мысленно кляня  себя  самого  и все свое  счастье.
Настраивался, все пытался представить, как встречусь с ней,  то так, то этак
- но такого  я себе представить не мог. Никак я  не  мог  догадаться, что ее
настолько взволнует стычка Галлоуэя с Кудряшом, а уж тем более мое отношение
к этой истории.
   Я думаю, она просто заклинилась на этом Кудряше. Втюрилась в него  по уши
и ни про кого, кроме него, и подумать не хочет.
   Ладно,  пусть  забирает его себе. Я говорил себе это все,  а сам стоял на
крыльце - мне хотелось войти в лавку, но не хотел, чтобы она подумала, будто
я  за ней следом  пошел... и в  то же время я  и вправду хотел  идти за  ней
следом. Но ведь мне надо было войти! Я ведь за этим и приехал в город.
   В конце концов я поглубже натянул шляпу,  набычил голову и  зашел внутрь.
Джонни Кайз, лавочник, тут же подошел ко мне и спросил:
   - Чем могу помочь вам, Сакетт?
   - Дайте мне  футов тридцать сыромятного ремня, - сказал  я, - и пару  вот
этих охотничьих ножей с тонким лезвием.
   Еще  я  купил запасной  топорик,  немного  гвоздей и всякой мелочи. Еще я
купил пару  штанов  из домотканой материи (кусты не шуршат, когда  трутся об
нее, а об джинсы и даже оленью кожу шуршат). Еще я купил шерстяную шапочку с
наушниками, хотя не собирался ими пользоваться. Там, куда я собирался, шляпа
с меня будет сваливаться, а потом мне нужен  был козырек этой шапочки, чтобы
прикрывать глаза от света и лучше видеть.
   Мег прошла вплотную мимо меня, хотя могла бы  пройти  и другой  стороной.
Подбородок у  нее торчал кверху, и  она прямо-таки пролетела мимо меня,  а я
вдруг набрался духу и повернулся вслед за ней.
   - Мэм, я бы  с удовольствием угостил вас чашечкой кофе в салу... я  хотел
сказать, в ресторане, если вы будете настолько любезны.
   В первое мгновение она, казалось, готова была отвергнуть мое приглашение,
но тут в мою пользу сработало кое-что, вовсе от меня не зависящее. Фокус был
в том, что она находилась в городе, Городе с большой буквы, а девушке, когда
приезжает  в  Город,  положено встретиться с молодым  человеком. Посидеть  и
выпить кофе - это вполне прилично, и она  смогла  бы почувствовать себя  как
истинная дама  в  ресторане у Дельмонико или как  там  они  называются такие
места...
   Она глянула на меня - холодно, дальше некуда.
   - Благодарю вас, мистер Сакетт. Если вы предложите мне руку...
   - Я за  всем этим вернусь, - сказал я Кайзу через плечо и вышел из лавки,
гордый донельзя,  с этой девчонкой под руку, как будто мы шли на бал или еще
куда.
   Ну, чтоб  вы  лучше поняли насчет  этого салуна... Салун как салун,  но с
одного боку в  нем  было устроено такое местечко,  чтоб поесть, и туда могли
зайти  дамы,  если пожелают, и  в  их присутствии мужчины даже  орали не так
громко  -  и не  так  грубо. Собственно говоря, большинству мужчин нравилось
видеть  их  там, как-то  оно напоминало  о доме и всяком таком, ведь большей
частью мы жили вдали от женщин.
   Поднялись мы по ступенькам с той стороны, и я был красный по самые жабры,
потому что дело  для меня  было  непривычное, и  я изо  всех сил старался не
показать, что занимаюсь таким первый раз в жизни.
   Ну, Берглунд  к нам  подходит  с  салфеткой  через  руку,  как  вроде  он
заправский первоклассный официант, и спрашивает:
   - Чем могу услужить?
   Мы, значит,  оба заказали кофе, и он его нам  принес, а потом -  чтоб мне
провалиться! - притащил  еще  пирожных-корзиночек, залитых самым  что ни  на
есть настоящим шоколадом до самого верху, с горкой даже! Я и не знал, что он
такие штуковины у себя держит.
   А когда я ему про это сказал, он и отвечает:
   - Ну,  вы,  конечно, понимаете, что мы подаем их  лишь приличной публике,
это только для элитной клиентуры.
   Я не  знал, элитная я клиентура или нет или, может,  это что-то такое, за
что его надо  пристрелить, ну,  я постарался напустить на себя суровый, но в
то же время и равнодушный  вид, чтоб  мог он подумать, что  я либо знаю, про
что это он толкует, либо рассердился, что он так сказал.
   Сидели мы  там, попивали кофе,  ели эти самые пирожные  и беседовали. Она
сперва начала  про погоду,  как вроде других  слов  мы  вообще  не знали.  Я
спросил, как  себя чувствует ее папаша, а  она  спросила  у меня,  как  себя
чувствуют Пармали и  Логан, а  потом  ни  с  того ни  с сего она мне  начала
рассказывать  про   поэму,   которую  она  читала  когда-то,  под  названием
"Королевские  идиллии",  какого-то  парня по фамилии Теннисон[20]. Знавал  я
одного ковбоя с такой фамилией в Чероки-Нэйшен, но вряд ли это был он. Когда
я в последний  раз с ним встречался,  он не то что написать книгу,  он ее  и
прочитать бы не сумел.
   Судя по тому, что  она рассказывала, это была всем книгам книга, сама она
с ума сходила от этого самого Ланселота, который ездил  по белу свету и всех
подряд протыкал копьем.
   Я  на этот  счет мало  что мог  сказать - книгу-то  я  не читал;  заметил
только,  что лошадь у него была, должно  быть, здорово крупная, чтобы носить
на себе человека, одетого во все  это железо. Не  думаю, чтоб она  подумала,
будто  это замечание соответствует ходу ее  мыслей.  А  она все  говорила  о
рыцарстве  и романтике, и глаза у нее сверкали вроде как звезды, так что под
конец я начал раздумывать, где мне самому купить такой костюмчик.
   Ну, в общем, мы с ней  очень приятно беседовали,  мне  просто жалко было,
что кончается кофе и эти маленькие пирожные, и, казалось, расстанемся вполне
по-дружески, как вдруг она и говорит ни с того ни с сего:
   - Но вы не единственный камешек на берегу.
   Я даже не сообразил, к чему это она клонит, и тогда она добавила:
   - Меня навестил мистер Хадди. Он очень мил.
   А я, не задумываясь, и ляпнул:
   - Это  тот  самый,  что пытался убить нас. Заляжет где-нибудь  на горе  и
стреляет в нас. Он убил вчера одного нашего парня, индейца.
   Ну, тут  у нее  лицо  побелело, она вскочила так резко, что  чуть стол не
опрокинула, и говорит:
   - Флэган Сакетт, я больше не желаю вас видеть, никогда!
   И вылетела на улицу.
   А Берглунд - он все полировал стакан - и говорит, ни на кого не глядя:
   - Лучше, когда они от тебя бесятся, чем когда безразличны.
   -  Ох, заткнулся бы ты! - сказал я  вежливо и вышел оттуда, злой на себя,
злой на Берглунда и злой на Мег Росситер.


Глава 16


   То, что я  сказал, была чистая правда, но  дела оно не меняло: не  стоило
говорить это  именно в тот момент и именно ей. Мег Росситер была  незамужней
девушкой  в стране,  населенной мужчинами, большинство  которых были старше,
чем она. Здесь не бывало приемов, танцев, театральных лож или еще чего, куда
можно  пойти.  Не  много  у  нее  было  случаев  стать чьей-то  девушкой или
пофлиртовать с кем-нибудь.
   Хоть я и полный дурак насчет  женщин, все же я на них насмотрелся изрядно
и знаю, что они любят стравливать одного мужчину с другим и что  им нравится
чувствовать себя желанными, даже если ничего такого нет. Ну, Мег влюбилась в
Кудряша Данна, или ей казалось, что влюбилась, а тут являюсь я и говорю, что
он, мол, гроша ломаного не стоит, а после Кудряш и сам показал, что я прав.
   Что  бы там она  мне  ни говорила, но разговоры  в  лавке она определенно
слышала. Джонни  Кайз был  человек женатый, его жена  дружила с  Мег и  была
совсем не дура.
   Она-то  знала,  что  за  вонючка  этот  Кудряш,  только  на  Мег  это  не
действовало. Потом мы с ней приятно посидели, а она возьми и выскочи с  этим
Верном Хадди!  Может, она хотела  вызвать у меня ревность, может,  ей просто
хотелось  похвастаться,  что  за  ней  ухаживают,  но  теперь мне надо  было
доказывать, что он такой же поганец, как Кудряш, а то и похлеще.
   На следующее утро мы ненадолго собрались в  лесу всей командой. Логан тут
был,  Пармали, Галлоуэй  и Ник Шэдоу.  Чарли  Фарнум  подошел,  когда мы уже
начали  разговор. Каждый знал, за какое дело  я взялся,  и  каждый знал, что
речь идет  о жизни и  смерти. Я отправлялся  в  лес  на охоту  за человеком,
который  стрелял без промаха,  который двигался  бесшумно как  кошка и  имел
чувства,  обостренные  как  у дикого зверя, -  по  крайней мере, так  о  нем
говорили. И я буду там, в лесу, пока один из  нас не умрет.  Я это знал, они
тоже.
   Он  стрелял  редко,  почти   никогда   не  промахивался,   мало  кто  мог
похвастаться, что  выжил после  его выстрела, и ни один  из выживших  не мог
сказать, что видел его или хотя бы догадывался, что он где-то рядом.
   Мы  поговорили  немного про все остальные дела, а потом я поднялся и взял
винтовку.
   - Я не собираюсь брать лошадь, - сказал я. - Если у тебя есть лошадь и ты
ее где-то оставишь, то должен будешь вернуться к ней - и убийца это знает. Я
не хочу связывать себе руки.
   Было раннее утро, и туман лежал  в долинах. Было очень тихо. Если в такое
время в лесу  раздается какой-то звук, он  кажется в десять раз громче, но я
ничего не слышал. Я двигался осторожно и не спешил. Путь я выбрал кружной. Я
понятия не имел, где может  быть Верн Хадди, знал только, что, скорее всего,
его не окажется там, где я надеюсь его найти.
   Сначала я направился на то место,  откуда он стрелял вчера. Мне надо было
посмотреть,  какие  места  ему  нравятся в качестве огневой позиции, а  если
повезет - найти четкий след, который можно было бы узнать в другой раз. А то
до сих пор я действовал вслепую.
   Я не спеша  пробрался  через  лес  к северу,  нашел устье  каньона Малого
Сухостойного ручья и  пересек его,  присматриваясь  к  следам.  Мне попались
следы  лося, оленя  и всякого зверя помельче,  а потом я направился вверх по
ущелью,  продвигаясь вперед  черепашьим шагом. Во-первых, мне надо было  как
следует изучить гору, чтобы высмотреть хорошие укрытия, а во-вторых -  из-за
большой высоты.
   Почти  у самой  верхней  границы леса  - полагаю, она проходила на высоте
десять тысяч футов  - я пересек ущелье и двинулся  дальше  поперек склона. К
полудню спрятался в елях и принялся осматривать Лысую гору...
   Я посидел там  больше часа со  взятой  у Логана подзорной трубой,  изучая
склон Лысухи от  дна  ущелья Сухостойной речки до  самой  вершины. Сперва  я
проводил трубой из стороны в сторону, потом смещал взгляд на другой уровень,
футов на десять, и снова начинал выискивать признаки жизни. Дважды я замечал
оленей - они спокойно паслись. Иногда взлетали птицы, но, похоже, не потому,
что кто-то их потревожил.
   Потом я проверил возможные подходы  к  Лысой горе, нашел один удобный - и
тут  же  отказался от  него. Он, несомненно, тоже его заметил и будет за ним
наблюдать, время от времени окидывая взглядом склон. Нет, не годится...
   Пригибаясь к земле, я спустился в  ущелье и поднялся по  другому  склону.
Час у меня ушел, чтоб найти его огневую позицию. Он насыпал земляной холмик,
на  который клал  винтовку,  и  устроил себе сиденье, чтобы  ждать  со всеми
удобствами.
   У  него  был  хороший  сектор обстрела,  без  всяких  помех,  а дистанция
составляла около четырех сотен ярдов, может, чуть больше или чуть меньше. Он
не дал себе труда скрыть следы своего пребывания здесь, наверно, сомневался,
что кто-нибудь захочет охотиться на него или что найдет это место.
   А может, оставил  его как  приманку.  Эта мысль  стукнула мне по  мозгам,
когда я присел там на корточки, - я тут же кинулся на землю, ударился плечом
и  перекатился в кусты  как раз вовремя, чтобы услышать эхо выстрела. Только
футах в тридцати оттуда, все  еще  перекатываясь с боку  на бок, я вспомнил,
что слышал свист пули. Она совсем близко пролетела.
   Он видел, где я был, а  я  представления не имел, откуда он  стрелял, так
что поспешил дальше, двигаясь быстро, но  без шума, вниз по склону,  а потом
свернул поперек, ниже его первой позиции.
   А где же  он? Или крадется за  мной следом? Не  успел  я задать себе этот
вопрос, как сразу  понял ответ.  Он меня  просто  ждет. Этот  Верн Хадди был
человек уверенный в себе.  Может, даже самоуверенный. Он, видно, считал, что
в этой игре ему равных нет - что ж, может, так оно и было. А если так, тогда
я покойник.
   Я  на минуту  припал к  земле в  укромном месте  - но  таком, откуда  мог
наблюдать,  что  делается  вокруг, и начал обдумывать  ситуацию. Очень может
быть,  что после выстрела, который убил нашего индейца-юту,  он отошел вверх
по склону и стал ждать. Решил, что кто-нибудь придет поглядеть на это место,
и он уложит еще одного.
   Прошло какое-то время, и он, наверное,  малость расслабился. Может, начал
думать, что никто сюда не  придет, вот мне и удалось как-то проскользнуть, а
он меня сразу не увидел... что, надо  сказать,  получилось  для меня здорово
удачно.  А может, ему мешала выстрелить какая-то ветка  или еще что  на пути
пули, и ему пришлось ждать, пока я сдвинусь на другое место.
   Все это  мне здорово  не нравилось. Он охотился на меня, а это было вовсе
не то,  к  чему  я стремился.  Он, вероятно, потратил  несколько дней, чтобы
изучить этот склон Лысухи, и знал его лучше, чем я.
   Ну,  а  как насчет обратной стороны? Может, он ничего  не  знает  про  ту
сторону горы, может, мне бы удалось заманить его туда, заставить обойти гору
кругом вслед  за собой,  чтобы он  оказался в  месте,  незнакомом нам обоим.
Может, и удалось бы - если сумею достаточно долго остаться живым...
   Хуже  всего,  что он  был  где-то выше  меня. Я, как призрак,  крался  по
горному склону, стараясь, чтобы ни один сучок не треснул, ни один камешек не
скатился, ни одна  ветка не вздрогнула.  Одежда у меня была мягкая,  листья,
скользя по ней, шуршали совсем тихо, за фут не услышать.
   Не спрятана ли у него где-то лошадь? Останется ли он на горе ночью?
   Одно обстоятельство было  мне  на  руку. Он навещал  Мег Росситер,  а это
означало, что он то уезжал с горы, то возвращался. Так что у  меня  были все
шансы  перехватить  его. Я  пошел дальше, пересек осиновую  рощицу,  обогнул
несколько елей,  а потом  изменил  направление и двинулся  назад и вверх, по
косой.
   Этот  маневр  почти  сработал.  Внезапно я заметил не дальше чем в  сотне
ярдов  от себя  ногу в сером мокасине и  штанине  из  серой оленьей  кожи. Я
вскинул винтовку  и выстрелил... через  долю  секунды  после  того, как нога
отдернулась. Я немедленно всадил две пули в кусты чуть выше  того места, где
была нога, потом соскользнул лежа футов на тридцать  вниз по склону, вскочил
на ноги и побежал через кусты. Я  бежал быстро, но  тихо, забирая в сторону,
чтобы оказаться выше его.
   Не было слышно ни звука. Сердце у меня колотилось. Бегать на такой высоте
- занятие нестоящее, хоть я и провел немало  времени в высоких горах; никому
не следует долго бегать на такой высоте, если только он не живет здесь много
лет.
   Вряд  ли я  в  него попал. Стрелял по кустам я на всякий  случай, стрелял
наугад, больше чтоб припугнуть  его,  не надеясь попасть.  Конечно,  я хотел
прищучить его - за тем я сюда и пришел, - но слишком мало было шансов.
   Когда дыхание восстановилось, я долго  прислушивался, а потом пошел вверх
по  склону, используя  каждое укрытие, какое попадалось по дороге,  пока  не
поднялся по крайней мере на тысячу  футов. Потом осмотрел  местность вокруг.
Граница леса проходила чуть выше меня, обрезая мне пространство для маневра,
но это же уменьшало его шансы обойти меня сверху.
   Позиция  у  меня  была  хорошая.  Лишь тонкая  линия  обтрепанных  ветром
деревьев  да  цепочка камней отделяла меня  от  голой вершины горы. С правой
стороны  гора тоже была голая, ярдов  на  четыреста,  а  за этой  прогалиной
начинались кусты  и деревья, низкорослые, правда,  но  спрятаться там можно.
Однако это был только островок, а дальше опять тянулся голый склон.
   Прямо передо мной были обветренные скалы,  сучковатый  ствол исхлестанной
ветрами ели и невысокий куст.
   Долгое время внизу  ничего  не  двигалось, потом внезапно взлетела птаха.
Это  могло означать  что  угодно,  а  могло  ничего не  означать.  Я  ждал с
винтовкой наготове. Вытащил из своего небольшого мешочка кусок вяленого мяса
и начал жевать, по-прежнему внимательно следя за склоном.
   Неожиданно я услышал стук камня, а потом шорох осыпающегося гравия. Звуки
донеслись  со  склона  справа  от  меня,   но  там   все  было   неподвижно.
Распластавшись на  земле,  я перевел глаза налево и буквально  через секунду
уловил какое-то  движение.  Он промелькнул  в  кустах  как  тень  -  пытался
подобраться поближе ко мне. Я  немного подпустил его и выстрелил. Он упал на
землю,  я выстрелил еще  раз и еще. Ниже по  склону зашуршал гравий, но я не
двинулся с места. Если он мертвый, так можно и  подождать, дело не  спешное,
но  если он живой, значит, лежит и ждет,  пока я приду проверить, куда я там
попал... в общем, я с места не тронулся.
   Прошел час... Скоро  солнце сядет. Снизу  донесся приглушенный стон, но я
остался где был. Если он там помирает, то может  и без  меня помереть. Ну, а
если это  уловка - а я  был уверен, что так оно и  есть, -  то  этим меня не
выманишь.  Но приближающийся закат  меня беспокоил, потому что  солнце будет
садиться прямо за тем клочком  кустарника, и какое-то  время я в той стороне
ничего не увижу - солнце меня будет слепить.
   Пора  было  двигаться.  Быстро  и   тихо  я  подался  поперек  склона   в
противоположном направлении,  обогнул  начало Лесопильного каньона  сверху и
прошел через рощу осин, может, самых высоких, какие мне приходилось  видеть.
Там я передохнул и заодно перезарядил винтовку.
   В этих горах мы могли неделя за неделей подлавливать  друг друга и палить
наугад, так что надо было придумать что-то другое, чтобы довести это дело до
конца. Я наверняка уже пару  раз запылил ему одежку, думаю,  это  его слегка
обеспокоит. Мне хотелось заставить его шевелиться побойчее, потому что когда
человек не сидит на месте, ему приходится рисковать.
   Наступает ночь  - что же он станет делать? Если бы меня  поджидала  такая
девчонка,  как Мег,  я бы живо убрался с этой старой черной горы и  поскакал
туда.  Ему  надо  было  переехать  обратно  на  ту  сторону Ла-Платы,  чтобы
добраться до  Вишневой  речки и  ранчо Росситера, и очень было  похоже,  что
где-то там он оставил свою лошадь, в безопасном месте.
   Ну,  я с этой  горы  спустился быстро.  Кружным путем добрался до  нашего
лагеря, взял свою лошадь и поехал на Вишневую речку. Спрятал лошадь в кустах
в стороне от дороги и начал следить  за ранчо.  И, ясное дело,  не прошло  и
часа,  как  подъехал   этот  самый  Верн  Хадди,  разодетый,  как  ковбой  в
воскресенье,  прилизанный и лоснящийся, в свежей рубашке и  черном  пиджаке.
Оставил лошадь у коновязи и поднялся на крыльцо.
   Мелькнула у меня мыслишка, что надо найти себе подходящее  место в кустах
и заловить его, когда  он выйдет.  Он бы со мной как раз так и обошелся.  Но
убивать людей из  засады не в моем обычае. Я никогда не смог бы посмотреть в
глаза Галлоуэю и Пармали, если б прикончил его так... не говоря уже про Мег,
если б она про такое дозналась. А она бы наверняка дозналась - не очень-то я
умею помалкивать про то, чего стыжусь.
   Я поднялся, свел свою лошадь вниз, напоил, подвел  к  коновязи и привязал
рядышком с его конем. А после поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
   Мне открыл Росситер.
   - Здорово, дружок! Рад тебя видеть! Заходи, как раз к ужину поспел!
   Он провел меня в столовую, и, доложу я вам, такой картинки вы в жизни  не
видели! У Верна Хадди челюсть  отвалилась, когда он  меня увидел, - да так и
осталась.  И лицо  вроде  как  побледнело,  уж  больно  это  для  него  была
неожиданная встреча. А Мег, ну, она тоже удивилась, только удивлялась она не
больше  секунды, а после стала такая довольная - дальше некуда. Ну  как  же,
ведь сразу двое мужчин явилось за ней ухаживать!  Конечно, она  знать ничего
не знала насчет того, что в этот день делалось там, на горе...
   -  Мистер Сакетт, -  сказала  она чопорно, -  я  хочу  познакомить вас  с
мистером Хадди. А я что, я ему улыбнулся.
   - Я все мечтал встретиться  с мистером Хадди, - говорю.  - Честное слово,
целый день о нем думал.
   - Вы о нем думали?.. - Мег была озадачена.
   - А как же! Это человек такого рода, что заставляет тебя думать о нем все
время.  Я  могу  представить, по какой такой  причине  девушка  может  о нем
раздумывать, но, мэм, можете поверить мне на слово, не так-то просто  забыть
о нем.
   - Мистер  Хадди и я,  - говорит она все так  же  чопорно, - знакомы всего
несколько дней.
   -  Тогда вяжите его  поскорее, пока можете, - говорю. - Может, он  не так
долго пробудет с нами.
   У меня было  хорошее настроение. Я их обоих захватил врасплох,  удивил  и
вывел из равновесия и  чувствовал, что самое мне время позабавиться. А кроме
того,  это  был  случай присмотреться  к нему  и  малость  оценить.  Я  ведь
практически и не видел его раньше.
   Сложен он был хорошо, может,  разве слегка толстоват, лицо узкое, строгое
такое, без  особенного чувства юмора. Он из-за этого выглядел старше  своего
настоящего возраста - я-то знал,  сколько ему лет. Он сейчас просто бесился,
это у него на лбу было написано. И еще там было написано, что он себя высоко
ставит и что ему нравится, когда люди его боятся. Что ж, убить он меня может
- неизвестно,  чем вся эта  история  кончится, - но заставить меня бояться -
это ему  не под силу. Просто очередной парень с оружием,  а таких я видел до
черта.
   Он повернул  голову,  и я заметил у него на лбу  царапину - может, он  за
ветку  зацепился,  но больше она походила на  след от пули. Неужели я ошибся
насчет того стона? Может, его оглушило и он валялся там все время?
   -  Мистер Хаддл[21], -  говорю, - сдается мне, вы  на что-то напоролись в
темноте. Надо быть поосторожнее.
   -  Моя фамилия - Хадди,  -  отвечает он раздраженно, - и  я действительно
буду осторожнее.  Но не думаю, чтобы работа, которой  я занят, отняла у меня
много времени. Она, оказывается, не такая сложная...
   - Да, вот именно так человек и должен смотреть на свою работу, - говорю я
с  этаким жаром  душевным. -  Приятно  видеть  молодого  человека с высокими
устремлениями. Именно это заставляет рваться вперед...
   Мег вышла за второй тарелкой мяса, и я жизнерадостно добавил:
   - ...пока не нарвешься на пулю.
   Взгляд  у  него стал неприятный. Боюсь, он  не находил мой юмор  особенно
забавным.
   - А почему не сегодня вечерком? - предложил  я. - Можем выехать на дорогу
вместе,  разойтись  на  нужное расстояние  и стрелять.  Если вам нравится  -
пожалуйста.
   - Не такой я дурак! - сердито бросил он.
   Потом вошла  Мег и улыбнулась нам обоим. Она себе радовалась, и даже если
и чувствовала что-то в воздухе, то никак не показывала.
   - Истинное удовольствие,  - сказал я, - познакомиться с мистером Хаддлом.
Я пока знаю не так много  народу в бассейне реки Сан-Хуан и просто сгораю от
нетерпения  расширить  круг  своих знакомств.  -  Я окинул  его  взглядом  и
улыбнулся. -  Я так понял, что  вы  связаны  с семейством  Даннов.  Душевные
соседи, - продолжал  я. - Ну как же, как-то ночью, когда мы гнали сюда скот,
они целой компанией поджидали нас в темноте много  часов, чтобы не прозевать
момент и вовремя помочь нам его гнать. А мы даже не были толком знакомы. Вот
это я называю соседи, - с чувством обратился я к Мег, - а по-вашему как?
   - Я не слышала об этом... - Теперь она смотрела с  опаской. Что-то до нее
начало доходить, и  я знал - она сейчас вспоминает, что я говорил  про Верна
Хадди. А  он,  ко всему, еще  и не  умел  скрывать  свои чувства. Слепой  бы
углядел злость у него в лице.  - Но я сказала бы, что это  было очень мило с
их стороны.
   -  Вот и я так  думаю. Особенно, знаете ли, если учесть, что мы их даже и
не знали.  Их двадцать человек, а  то и больше,  ждали в  темноте, все им не
терпелось  сделать нам  сюрприз этой  своей помощью. Правда,  мы уже  успели
нанять  несколько индейцев  себе в  помощь, так что  нам  оставалось  только
выразить им глубокую признательность и бежать дальше по своим делам.
   Росситер сидел и слушал, не говоря ни слова и не пропуская ни слова.
   Он был не дурак и слышал всякие разговоры, которые ходили по округе. Да и
факты были вполне очевидные. Мы, Сакетты, пригнали сюда скот,  большое стадо
и хороших пород, и проявляли явные намерения поселиться здесь.
   А Данны срубили пару хижин, но больше ничего не делали, никаких усилий не
прилагали, чтобы обустроить свою землю.
   - Мы собираемся строиться, - говорил я Мег, - и на "постройку амбара"[22]
весь  здешний  люд соберем. - Мы,  Сакетты,  здорово  поем... я не про  себя
говорю,  я  в этом  не  силен, разве  что  сам  для  себя  пою, когда еду на
спокойной лошади... но остальные - будь здоров! Предки наши  были валлийцы и
ирландцы, и мы  привезли любовь  к  песням  с  собой.  Мы будем  праздновать
"постройку амбара", новоселье - и петь.  Среди нас и скрипачи есть, мы любим
весело  провести время.  Ну,  сам-то  я  человек  скучный,  серьезный,  я  и
двоюродный брат мой, Тайлер, я бы сказал, но  вот  Галлоуэй -  он весельчак,
настоящий весельчак!
   - Я так люблю вечеринки! - сказала Мег. - Но, сколько мы здесь, еще никто
ничего не устраивал. Думаю, тут просто слишком мало людей.
   - Мэм, на западных вечеринках недостатка в народе не бывает. Я видел, как
ковбои  приезжали за  шестьдесят-семьдесят  миль, только чтобы  поглядеть на
хорошенькую девушку, не говоря уж о том, чтобы потанцевать с ней, а вы, мэм,
уж конечно самая хорошенькая!
   Ну, я ведь уже  признал, что не мастак говорить девчонкам всякое такое. У
меня  язык не очень-то подвешен,  и вообще,  но когда  я там  сидел напротив
этого Верна  Хадди и успел уже малость проехаться насчет его, я вдруг как-то
развязался, и язык у меня заработал, как у Галлоуэя или еще кого. Может, это
я  от  возбуждения.  Я, бывало,  пускал  в  ход оружие, но  мне  никогда  не
случалось выследить человека и хладнокровно  его пристрелить. Я пускал его в
ход,  чтобы  защитить  свою  жизнь  или  имущество  и  когда  меня  к  этому
принуждали. А  мистер Хадди, как мне кажется, вряд ли способен встретиться с
человеком лицом к лицу.
   Мег выглядела удивленной и довольной, но, кажется, поверить не могла, что
это я тут сижу и такие разговоры разговариваю. Да я и сам не очень-то верил.
   - Приятно,  что сюда  приезжают  новые люди, мистер Хаддл,  - сказал я. -
Очень тут нужны  такие люди, которые  могли бы  помочь обустроить эти места,
сделать  их поудобнее  для жизни. Я  предвижу такие времена, когда у нас тут
появятся школы, церкви и приюты. Я полагаю, вы горноразведчик, старатель?
   - Нет,  -  Верн Хадди поднял взгляд  и посмотрел мне прямо в  глаза. -  Я
собираюсь войти в скотоводческое дело.
   - Ну и шутник,  - бодро так говорю,  - а я-то принял его за старателя! Он
сегодня облазил всю Лысую гору, расшибался об  скалы, ломился через кусты...
Конечно, он что-то искал, и, конечно, не скот.
   Ел он что-то безо  всякого аппетита, а у меня аппетит просто  разыгрался.
Мег действительно умела  готовить, она прямо молодчина была в этом деле, и я
отдавал должное ее стряпне.
   После ужина Хадди поднялся.
   - Прошу меня извинить, но я должен вас покинуть. Он был малость скованный
и здорово сердитый.
   - Тогда, думаю, мне  тоже лучше уйти.  -  Я глянул на Мег. - Знаете, мэм,
тут, случалось, постреливали в темноте, вот я и думаю, что будет лучше, если
мы поедем вместе. Никто не захочет начать стрельбу по двоим сразу.
   - О! - Она была разочарована. - Вам необходимо уйти?
   - Мистер Хадди может остаться, если  желает, - вежливо говорю я. - А  мне
пора уже отправляться в путь.
   Он, конечно, вовсе не хотел оставаться  тут после моего ухода и  дать мне
возможность устроить  на него засаду где-то по дороге или выследить, куда он
там собирается. Так что мы вышли вместе.
   Росситер и Мег пошли нас проводить. Он пожал мне руку.
   - Рад был повидать тебя, Сакетт, - сказал он. - Заезжай в любое время.
   А на Хадди только глянул.
   -  Спокойной ночи, мистер Хаддл, - сказал он, и я  хихикнул про  себя.  А
потом  они  с Мег ушли  в  дом.  Верн Хадди развернул лошадь и  потянулся  к
револьверу. Но моя пушка уже глядела прямо на него.
   -  Умерьте  пыл,  мистер Хаддл,  - сказал  я,  -  существует  же  обычная
вежливость. Никогда не стреляйте  в кого-нибудь во дворе у человека, который
вас только что принимал.
   Я настолько  быстрее выхватил  револьвер, что он даже не  успел  откинуть
полу  пиджака,  чтоб добраться до кобуры; я знаю, он думал, что я  собираюсь
убить его, - сам-то он точно меня убил бы.
   -  А теперь поезжай-ка  впереди меня  и не вздумай выкинуть  какую-нибудь
глупость!
   Он  ехал спокойно, пока мы не приблизились к  первому повороту дороги,  а
потом вдруг резко свернул и понесся вскачь.
   И я дал ему уйти.
   Мы-то  с  ним знали, что творится,  оба,  и знали, что по-настоящему  нам
придется помериться силами завтра, в горах.
   Ехать  дальше по этой тропе, где  он, может, уже залег  в засаду на меня,
это  было  бы  чистое  безумие, так  что  я  свернул  в  сторону.  Была  там
заброшенная тропиночка, которая  вела  в горы  и выходила  чуть в стороне от
Голодного ручья, вот по ней я и поехал.
   Только когда  я забрался уже далеко в скалы, до  меня дошло, что верховья
Голодного  ручья  - это как раз то самое место, где, по  словам Ника  Шэдоу,
спрятано золото и алмазы.


Глава 17


   Когда  Логан  Сакетт  приехал обратно  в  Шалако  после  сенокоса,  салун
Берглунда щеголял новой вывеской  -  "Дочь Золотого  Искателя", изображавшей
щедро  одаренную  природой   молодую  леди  в  огненно-красном  платье  и  с
серьгами-кольцами в ушах.
   Берглунд стоял статуей, любуясь вывеской.
   - Да, - сказал он, - вот произведение искусства!
   - И кто же живописец?
   - Он  еще спрашивает! Я живописец. Пат Берглунд! Логан внимательно изучал
вывеску.
   - Вам бы стоило взять еще несколько уроков, - сказал он, - я имею  в виду
- не в живописи.
   Они вошли  внутрь, и Берглунд выставил бутылку пива.  Несмотря на то, что
год близился к концу, день был жаркий. А пиво было холодное.
   - И как это  швед  ухитрился  обзавестись  имечком Пат? - поинтересовался
Логан.
   -  У меня  мать  была  ирландка.  Меня назвали в честь ее  брата, который
служил полисменом в Бостоне. И глянул на Сакетта.
   - А вас в честь кого назвали? В честь ягоды?[23]
   -  В  честь проповедника...  разъездного  проповедника.  Он  подарил  мне
молитвенник на крестины.
   - Вы его когда-нибудь читали?
   - А как же, все молитвы знаю. Беда в том, что я их  нечасто пускаю в ход.
А Библию могу цитировать целыми главами. Моя мамаша была  первый человек  на
молитвенных собраниях.
   - Вы приехали в город один?
   - А почему бы и нет? Мне никакой подмоги не надо.
   - Может, и надо. Вон  Данны подъезжают...  Логан Сакетт  выглянул в окно,
потом вылил в стакан остаток пива.
   - Да их всего пятеро или шестеро. Не стоит портить забаву,  Галлоуэя сюда
звать...
   - Ну,  вы не совсем один, -  сказал Берглунд. - Я только  что видел  Ника
Шэдоу, он в лавку зашел.
   Бак Данн слез с лошади. Олли Хаммер медленно огляделся по сторонам, потом
тоже спустился на землю. Логан отхлебнул пива.
   - Берглунд,  если  у тебя в  заведении  есть  что-нибудь такое, что ты не
хотел бы видеть разбитым вдребезги, так  прибери с глаз долой.  У меня такая
мысль возникла, что эти Данны ищут приключений.
   Первым в дверях появился Жестяная Кружка Хоун. Он увидел Логана Сакетта и
остановился как вкопанный.
   - Здорово, Жестянка! Ты забрался далеко от дому, и лошадь у тебя есть...
   - Ну, и что это должно означать? - подозрительно спросил Хоун.
   - Человек с лошадью, который забрался так далеко от дому, должен садиться
на нее и ехать, - приветливо объяснил Логан.
   - Я останусь.
   - Ладно,  твое  дело. Когда  я прихожу  на похороны,  мне  всегда приятно
видеть красивый труп. Тебя в гроб положат первым красавцем, Жестянка.
   Через заднюю дверь вошел Рыжий.
   - Послушайся его совета, Жестяная Кружка. Я однажды получил такой совет и
удалился. И ни разу об этом не пожалел.
   - Да он же один, разве не так?
   - Нет, Жестянка, не так. Там на улице  Ник Шэдоу, а Ник с шестизарядником
-  чистая  отрава, да еще он из тех, которым на все  наплевать. Он похож  на
мула, упершегося лбом в дерево; кто-то спрашивает:  он что, обойти не может,
а хозяин говорит,  может, конечно, но не хочет, хоть ты  тресни!  Этот Шэдоу
точно  такой.  Приходилось  тебе  связываться  с человеком,  которому на все
плевать? Все кругом трупами лягут, а он останется. Я такое уже видел.
   Хоун медленно прошел к бару.
   -  Там, снаружи,  шестеро  человек и еще  четверо на подходе. Даже  Логан
Сакетт и Ник Шэдоу не попрут вдвоем при таком раскладе.
   Рыжий хмыкнул.
   - Ты меня забыл сосчитать. Я слишком часто оказывался не на той  стороне.
А  на этот раз  я поверну  коня куда надо. Думаю, с оружием я  не хуже тебя,
Жестянка. И  еще кой-чего  я тебе скажу. Галлоуэй рубил  дерево  на обрыве у
реки, и  когда закончил, то повернулся и  увидел,  что  едут Данны. Так  что
сейчас он, Пармали  и этот  ихний метис, Чарли Фарнум, они сейчас вон там, в
платной конюшне.
   - Дай пива, - сказал Жестяная Кружка. - Буду ехать, пить захочется.
   - Ты его выпей, сидя на лошади,  - сказал Логан, - они собираются открыть
бал.
   В дверь вошел Бак  Данн. Он  посмотрел, как захлопнулась задняя дверь  за
Жестянкой Хоуном, и перевел свирепый взгляд на Логана.
   - Слышал про тебя, - сказал он.
   - Обычно я дерусь на револьверах, - сказал Логан, - но на  этот раз решил
уделать тебя голыми реками. Бак глянул на него с презрением.
   - Не будь идиотом. Никому еще не удавалось и близко подойти ко мне.
   - Может, они что-то делали неправильно, - сказал Логан и ударил его.
   Он  поставил  свое пиво  на стойку  и просто  хлестнул Бака Данна тыльной
стороной ладони по лицу - и разбил ему губы. Бак Данн был человек огромный и
мощный, настоящий великан, но Логан Сакетт, хоть и много уступал ему в весе,
был  почти  такой  же высокий, с  могучими  плечами и грудью. От его  удара,
разбившего губы Данну, тот даже не покачнулся, но Логан позволил своему телу
пойти  по инерции за ударом и  выбросил левую  руку в лицо  противнику. Данн
отдернул голову в сторону и обхватил Логана здоровенными ручищами.
   Логан  уперся  ладонью  Баку в подбородок,  заставив  его откинуть голову
назад,  потом дважды ударил его по ребрам  и отшвырнул от себя. Данн жестким
ударом отбросил  Логана на стойку  бара,  а потом  кинулся на  него, пригнув
голову и размахивая кулаками. Логан перекатился вдоль стойки, и его свирепый
короткий удар с правой в голову расплющил Баку ухо; кровь хлынула ручьем.
   Бак извернулся как кошка, успел ответить двумя ударами в голову - слева и
справа - и снова ринулся головой вперед, а Логан ударил его по голове сверху
и, когда она пошла вниз,  выбросил навстречу колено. Данн отшатнулся  назад.
Его рот и нос представляли собой кровавое месиво.
   А потом они сошлись вплотную, обрушивая  друг на друга удар за ударом, не
пытаясь уклониться, терпеливо  снося боль. Логан был немного быстрее, Данн -
тяжелее и, возможно, сильнее. Это  было жестокое, грубое и красивое зрелище.
В зале толпились люди. Они сбегались отовсюду. Наконец Логан высвободился из
клинча  и сбил Бака  Данна  с ног  сокрушительным ударом справа, но  великан
поднялся  одним  прыжком, обхватил Логана  за бедра,  оторвал  от  пола  и с
размаху  швырнул на  стол,  который  разлетелся  вдребезги.  Бак  нырнул  на
противника сверху,
   Логан встретил  его коротким ударом справа  в лицо и сбросил с  себя. Оба
сошлись  вновь. Данн  резко двинул ногой, целясь Логану в пах,  но тот успел
выбросить вперед колено и блокировал удар.
   Потом он  двинулся вперед, нанося противнику  удар  за ударом в лицо. Бак
выскользнул, снова  пошел  в  атаку и сшиб Сакетта на  пол. И тут же прыгнул
прямо на него, метя сапогами в лицо. Логан едва успел откатиться. Он вскочил
на  ноги как  раз вовремя, чтобы встретить натиск  Данна. И снова они стояли
друг  против  друга,   работая   кулаками  и  кряхтя  при  каждом  ударе.  С
разорванными рубашками и окровавленными  лицами, они били и  били, и  грубая
сила  более крупного противника постепенно  оттесняла Логана назад.  Он  все
отступал в глубь комнаты,  а потом как будто внезапно обессилел  и откинулся
назад, на стойку.
   Видя  свою победу, Данн собрал силы и отвел кулак назад для  завершающего
удара,  но  Логан  Сакетт,  который  только  притворился  ослабевшим,  резко
выбросил  вперед правую руку. Кулак проскользнул под  замах Данна, обрушился
ему  на  подбородок  как  молот  и  остановил  великана.   Бак  Данн  замер,
ошеломленный,  кулак  его  повис, и  тогда Логан Сакетт нанес  два  коротких
яростных  удара обоими  кулаками  -  левым в  лицо,  а потом  сокрушительный
апперкот справа в живот.
   У Данна подогнулись колени, а Логан Сакетт добавил еще раз справа в лицо.
   Бак Данн начал оседать. Он ударился коленями  в  пол, и Пит Данн отчаянно
закричал:
   - Нет! Нет, па! Тебя нельзя одолеть! Никто не сможет!
   Бак Данн  поднялся  рывком, ошеломленный, трясущийся,  невидящим взглядом
разыскивая  своего  врага. Логан Сакетт наливал себе пива  в стакан, и  Данн
кинулся на него. Логан Сакетт поднял ногу ему навстречу - сапог против груди
Данна, колено согнуто. Потом он распрямил колено, Данн отлетел назад и снова
повалился на пол.
   Логан Сакетт прополоскал разбитый рот пивом, потом проглотил его.
   - Лежи, дурак  проклятый, - сказал  он. -  Ты уже свое  получил, хватит с
тебя.
   Бак Данн с ненавистью смотрел на него.
   - Если бы... если бы я мог встать, будь ты проклят, я бы...
   - Выпей пива, - сказал Логан. - Ты здорово дрался.
   Он подошел, взял  Данна  за руку и помог  подняться  на ноги, а тот  едва
удержался, опершись на стойку. Логан придвинул к нему пиво.
   - Холодное, - сказал он. - Приятно после драки и перед дальним путем.
   Бак взглянул на него.
   - Можешь не вдалбливать это  мне  в мозги, - сказал он.  - Надо было  мне
послушать Рокера...
				    ***
   Снаружи, на  улице, было жарко. Ник Шэдоу стоял  перед платной  конюшней,
укрывшись  от посторонних  взглядов.  Галлоуэй поместился  в  проеме  двери,
держась в тени, чтобы лучше видеть. Шум драки в салуне прекратился.
   - Кто-то победил, - сказал Шэдоу, - а кто-то проиграл.
   Из лавки вышел Пармали.
   - Полагаю, все кончено, - сказал он.
   - Не совсем, - сказал Олли Хаммер, - не совсем.
   - Почему же нет? - поинтересовался Пармали. - Там внутри все закончилось.
Если победили ваши люди, они выйдут сюда, на улицу, искать остальных наших.
   - А как насчет вашей компании? Они что, не выйдут? Пармали улыбнулся.
   - Они знают, что мы тут справимся, - сказал он спокойно.
   - Мы?  Ты, пижон такой?  Оставь  это дело  Шэдоу, или своему  двоюродному
братцу, или кем там он тебе приходится.
   - Троюродным, я  полагаю.  О,  они  прекрасно  могут с  этим  справиться,
Хаммер,  но  если  вы  предпочитаете  меня, то  я  к  вашим  услугам. Можете
вытаскивать свой револьвер, когда вам будет угодно.
   -  Вот  это разговор джентльмена, -  сказал Олли Хаммер. - "Вытаскивайте,
когда вам будет угодно", - передразнил он. - Уж конечно я...
   Его рука молнией метнулась к револьверу.
   Револьвер Пармали оказался на мгновение  быстрее, его  выстрел  раздробил
правую руку Олли, и револьвер выскользнул из нее на землю.
   - И чтобы показать вам, что  это было не случайно... - сказал  Пармали  и
выстрелил снова. Пуля ударила в рукоятку револьвера, валяющегося  в  пыли. -
Мне  просто не хочется слишком взвинчивать счет, Хаммер, - сказал Пармали. -
Я скотовод, а не ганфайтер.
   - Ничего, еще  не вечер, - сказал Олли Хаммер. -  Хадди  пока что там, на
горе. И когда он свою работу кончит, ни одного Сакетта не останется. А кроме
него, есть еще Рокер...
   Пармали  сунул  револьвер  обратно  в  кобуру и  перешел  через дорогу  к
Галлоуэю.
   -  А в самом деле, как с этим быть? Не подняться ли нам наверх, на помощь
Флэгану?
   - Флэган  не нуждается в помощи. К тому же  отлично знает, что он на горе
один. Он будет стрелять во все, что шевельнется. И если мы  полезем  наверх,
то просто усложним ему дело. Пусть заканчивает в одиночку.
   Он подтянул брюки.
   - Поехали-ка все домой. Нам еще надо  кое-какие ограды поставить. А скоро
придется устроить "постройку амбара",  а после нужно будет срубить себе дом.
- Галлоуэй показал в сторону гор. - Я хочу выходить по утрам, глядеть на эти
горы и знать, что ничего не может случиться слишком уж плохого, пока есть на
свете  такая  красота. Мой  папаша  любил  говаривать,  что когда гниение  и
разврат приходят в  грады человека, его все еще ждут пустыни и горы.  Города
созданы для денег, но высокие горы - чисто для души.
   Я рассчитываю прожить свою жизнь именно  здесь,  где  я могу слышать, как
бежит  вода, и видеть,  как листья осин  становятся  золотыми осенью и снова
зеленеют весной. Я хочу, проснувшись утром, видеть, как мой собственный скот
кормится на лугу, и  слышать, как лошади переступают с ноги на ногу в  своих
стойлах. У меня в жизни не много  было возможностей  учиться по  книжкам, но
все здесь - вроде книжки, которую может читать каждый, кто молча  постоит на
месте. Это - края Ла-Платы, и я пришел домой.


Глава 18


   Ветер выводил свою прерывистую песню среди застывших  на страже деревьев.
Ниже разбросанных передовых  постов теснились темные,  батальоны сосен,  как
вражеская армия,  готовая выступить  против меня, и где-то  у нижней  кромки
этой  черной полосы лежал человек с винтовкой, которая уже меня подстрелила,
и с пулей, которой он собирался добить меня.
   Верн Хадди уже попробовал крови, ее вкус не  остыл у него на губах, и его
терзала жадная жажда - ему хотелось еще крови... а я  лежал, и тело мое было
разорвано  его  пулей   и  вздрагивало   при  каждом  вдохе,  куртка  где-то
потерялась, надвигалась ночь - а я лежал и ждал, пока он двинется.
   Одно  было хорошо  - что он не знал точно, где я.  Его пуля  достала меня
почти  час  назад,  когда я  пытался  нырнуть  в укрытие,  но  после  того я
извивался червяком, карабкался и сумел все же отползти немного в сторону.
   Под  камнем  возле меня  еще  оставалось  немного замерзшего  снега,  и я
наскреб горсточку. Снег таял во рту, и я чувствовал восхитительную прохладу,
когда талая вода стекала в горло и оживляла внутренности.
   Я вытаскивал  из-под себя камни и складывал  их  вокруг  стеночкой, чтобы
хоть немного защититься  от холодного ветра и от пуль Верна Хадди.  Слабость
одолевала  меня,  в  течение двух  часов  перед  ударом  пули  меня гонял  и
подлавливал на каждом повороте человек, который мог иметь степень магистра в
своем  ремесле  и  который  знал теперь, что я  нахожусь  где-то на  границе
лесного покрова и  что податься мне больше некуда.  В душе он,  конечно,  не
сомневался, что вот-вот закончит дело.
   Это была моя последняя позиция. Что бы ни случилось,  случится оно вот на
этом самом месте. Так я говорил себе, так я  и  думал. Я не  могу  отступить
назад, потому  что там открытое  место и даже ночью  света будет достаточно,
чтобы разглядеть меня на этом бело-сером пространстве.
   Я заткнул  мхом  дырку  от пули  и  теперь  ждал,  пока  он  придет  меня
прикончить.  Если  он появится до того, как  я  потеряю сознание,  то, может
быть,  я  смогу  достать  его, а  если  позже  - тут  уж он,  конечно,  меня
достанет...
   Темнело. Внизу,  в долинах, было  уже  совсем темно,  и люди садились  за
стол,  чтобы съесть  горячий ужин в тепле  и уюте. Там, внизу,  Мег Росситер
готовила ужин для своего папы или помогала ему, а мои братья и все остальные
наши возле лагерного костра гадали, наверно, где я сейчас.
   Я  вытянул свое длинное  тело поудобнее и ждал. Он не знал, где я, а я не
знал, где  он, а нам обоим это надо было знать. Я зарылся поглубже в гравий,
но все  равно дрожал  от  холода.  Год клонится к концу, и здесь, на  высоте
двенадцать тысяч футов, ночью могут быть заморозки.
   Это  была  не  та гора,  что в  прошлый  вечер, мы  оба ее не знали.  Она
называлась не то Попугай, не то Сойди-С-Ума - обе эти горы стояли рядом, а я
не  знал, на какой из  них мы находимся.  Еще  не  разобрался как следует  в
местной географии.
   Я вытащил из мешочка ломтик вяленого мяса и начал жевать потихоньку. Этот
мешочек у меня был маленький и почти  пустой - в  нем  едва хватало места на
несколько кусков хлеба и мяса, так, лишь бы человеку перебиться денек.
   Я потерял много крови, да и  шок  после ранения  был силен. Кажется, пуля
ударила  в  верхнюю  часть  бедренной кости - я от этого удара  свалился  на
землю,  и нога онемела; но  пуля, отскочив  от  кости,  зарылась  в  мясо  и
оставила глубокую дырку.
   Даже если  Хадди  не  доберется  до  моей  шкуры,  мне потребуется  много
счастья,  чтоб протянуть  эту ночь. Непрекращающееся кровотечение  и  ночные
заморозки меня прикончат.
   Внезапно  что-то  шевельнулось,  я   отпустил  винтовку  и  схватился  за
револьвер. Как он смог подобраться так близко?!
   Послышался  тихий скулеж... этот проклятый  волк. И  как только он  сумел
забраться  за мной следом на такую  высоту? Впрочем,  почему бы  и  нет? Он,
кажется, выслеживал меня. Я ведь  знаю, какие  странные  штуки  могут иногда
выделывать  дикие  звери. Мне  рассказывали как-то про пантеру, которая  две
мили  шла за мальчиком через темный лес, в двух шагах  буквально,  а мальчик
всю дорогу с ней разговаривал - думал, это его собака. А потом он постучал в
дом, и когда ему открыли, все увидели, что  это  пантера... а она сиганула в
кусты.
   Я вынул из мешка маленький кусочек мяса и тихонько позвал:
   - Сюда иди, парень!
   И кинул ему.
   Жадные  челюсти схватили мясо на лету, я слышал, как он жует. Я заговорил
с ним тихим шепотом, начал подзывать к себе. Он долго выдерживал характер, а
потом приблизился, переполз  на брюхе через мою  насыпь, как будто знал, что
надо  от  кого-то прятаться,  а потом  замер,  ожидая, пока  я  с ним  снова
заговорю. И вдруг подполз ближе.
   Вот так вблизи, почти в полной  темноте, он выглядел обычным волком -  но
все же не совсем. На самом деле он мог быть наполовину собакой.
   Я  потянулся  к  нему  рукой.  Волк  чуть  заворчал,  но  это  он  скорее
предупреждал,  а не угрожал, после  обнюхал  мои пальцы, уверился вроде, что
все в порядке, и  подполз еще ближе. Я положил на него руку, прислушался, но
ничего  не услышал.  Тогда  я  запустил  руку  ему в  густую  гриву  и начал
почесывать. И тут у меня вырвалось:
   - О Господи!
   На шее у  волка  был ошейник, такой тесный ошейник, что бедный зверь едва
мог дышать.
   - Ах, чертяка ты бедный!
   Я потянулся за ножом и, все время разговаривая с волком,  просунул лезвие
под ошейник. Волк начал давиться и задыхаться, но он вроде будто знал, что я
хочу ему помочь, а потом острое как бритва лезвие наконец перерезало толстую
кожу, и ошейник перестал душить его.
   Это  усилие досталось  мне  нелегко, я отлеживался, переводя  дух,  и все
шептал этому  волку, что  теперь у него  все в порядке  будет.  Этот  бедный
зверюга не просто так столько времени брел за мной следом - он надеялся, что
я его  выручу. Должно быть,  кто-то  держал  его у  себя дома, надел на него
ошейник, когда он еще щенком был, а после этого волк сбежал обратно в лес, а
может, тот человек  помер. А волк рос, рос, пока ошейник не стал его душить.
Неудивительно,  что  он  с  такой жадностью  кидался  на  маленькие кусочки,
которые я ему кидал, - он их глотать мог...
   Я по-прежнему держал руку у него в  гриве  и  по-прежнему разговаривал  с
ним, а  волк  этот, странное дело,  вовсе  не стремился  от меня  удрать. Он
подполз еще ближе  и даже лизнул мне  ладонь. И дальше  я  ничего не помню -
знаю только, что поспал.
   Должно быть, угрелся возле  крупного зверя,  лежащего  рядышком,  да  еще
внимание  отвлеклось от главной моей  заботы, вот я и забыл  на  время,  что
нельзя спать. Как бы там ни было, я заснул.
   А  потом  вдруг  услышал рядом с собой  тихое,  грозное рычание  и  сразу
проснулся. Успел заметить по звездам, что полночь уже прошла.
   - Тихо, парень! - прошептал я, положив руку на  волка, и он затих, но уши
у него стояли торчком и он смотрел прямо перед собой.
   Ну, а я высвободил револьвер и откатился от волка в сторонку, чтоб его не
зацепило, если начнется стрельба.
   Хадди  приближался. Я  слышал, как скрипнул  камень под  ногой,  а  потом
увидел его черную тень на фоне неба.
   Волк внезапно прыгнул в сторону, винтовка Хадди  вскинулась кверху,  а  я
сказал:
   - Не стреляй. Это просто волк.
   - Что?!
   - Лесной волк, - пояснил я. - Он мне друг.
   - Ты с ума сошел, - сказал он. - Совсем спятил.
   - Ты собираешься меня убить? - спросил я, обыкновенно так, будто мы с ним
беседуем.
   - И  с удовольствием, - сказал он, - а потом спущусь вниз повидать Мег. И
никто тебя никогда не найдет тут на горе. Я тебя просто брошу, оставлю этому
волку или кто он там такой.
   Револьвер был у меня в руке, но он его не видел. Он стоял в  дюжине футов
от  меня, у него была винтовка,  и  он держал ее в одной  руке, направив  на
меня. Что-то  это  дело начинало  мне  напоминать мексиканскую  ничью, когда
после поединка остаются два трупа.
   - Видел когда-нибудь, чтобы волк приходил к  человеку, а, Хаддл? - сказал
я. - Постой,  подумай - это ж невозможное дело!  Мы там  у  себя в  горах, в
Теннесси, все знаем про волков и всяких таких, вроде упырей и оборотней...
   Он вдруг притих и замер, как вроде дышать почти перестал. Наконец перевел
дух.
   - Это все дурацкие разговоры, - сказал он. - Сейчас я убью тебя, Сакетт.
   -  Если  ты это сделаешь, - сказал  я, - то  никогда не спустишься с этой
горы. Этот  зверь, индейцы такого  называют  "заколдованный  волк", он  тебя
обязательно достанет. Разорвет на куски... если только у тебя нет серебряной
пули.
   - Ты врешь!
   Из кустов справа от него донеслось тихое рычание, он чуть-чуть дернулся в
ту сторону, а я вскинул револьвер и выстрелил в него.
   Его винтовка  грохнула  в  ответ, в  лицо мне  брызнул  песок.  Когда  он
дернулся, она,  видно, отклонилась буквально на волосок,  ровно  на столько,
чтоб у меня шкура осталась целая.
   Он лежал, но я заметил, как блеснул  ствол винтовки, когда он повернул ее
ко мне. Я выстрелил в него снова.
   Винтовка выпала у него из рук, а сам он покатился по склону. Я поднялся.
   - Нет! Нет! - шептал он. - О нет, не-е-ет!
   - Ты  сделал  это  со многими,  Хадди, - сказал я. - Ты  подстрелил этого
бедного индейца, который у меня работал,  подстрелил его, когда он ничего не
подозревал, когда  вокруг  никаких  врагов  не  было. Он даже руки  не  смог
поднять, чтобы прикрыться от пули. Теперь ты знаешь, что он чувствовал.
   - Нет... не меня... - Он хныкал как ребенок. - Не меня!
   И я поймал себя на  том, что чувствую к нему жалость. Почему-то людям его
породы никогда не приходит в голову, что такое может случиться и с ними. Они
всегда убивают, но никогда не будут убиты. Вот так им это представляется.
   Я забрал его винтовку и чуть  отступил, все еще остерегаясь, потому что у
него был и шестизарядник, но осторожничал я напрасно - он уже умер.
   Откуда-то из темноты появился волк, и я сказал ему:
   - Пошли, старина, теперь мы пойдем домой.
   Я подобрал его ошейник -  хотел разглядеть его днем, на свету, и двинулся
вниз с горы, в первом сером рвете раннего утра, а  волк -  или  собако-волк,
наверно, - пристроился за мной сзади. Не слишком близко, не слишком далеко.
   Похоже, скучал он, не хватало ему человека,  которому можно принадлежать,
а когда  он меня увидел  и я ему первый раз кинул  кусочек мяса, ну,  там, в
горах, он  решил,  что,  может, я помогу ему  освободиться от  этой  удавки,
которая рано или поздно его бы прикончила.
   Мы двинулись вниз с горы, но задержались там,  где из щели  между камнями
вытекал Голодный  ручей; я порыскал вокруг  и нашел это  золото.  Это у меня
всего  несколько  минут  заняло,   а  мне  хоть  так,  хоть  так  надо  было
передохнуть, с этой раной, и вообще...
   Я снова был в поганом состоянии, но на этот раз я шел домой и со мной был
друг.  Золото тяжелое, так что  я  взял  только, один мешочек  этого  добра,
просто чтоб  кинуть на  стол перед Ником Шэдоу и спросить:  "Ты вот это дело
искал?"
   Небо  было все красное, огромными такими полосами, когда я брел через луг
к костру. Как только мне  станет полегче,  выберусь повидать малышку Мег. Ей
интересно будет послушать про моего волка.
   Парни все вышли, стояли там и глазели на меня.
   - Это Флэган, - сказал Галлоуэй. - Я знал, что он придет этим утром.
   - Ребята, - сказал  я,  - познакомьтесь с моим волком. Позаботьтесь о нем
как следует, я...
   Ну,  в  общем,  я  сложил  свои  карты  и  повалился там  на месте,  лег,
вымотанный до смерти и раненый.
   Но дело того стоило, потому что когда я открыл глаза, рядом была Мег...


Примечания


   1. Апачи  - индейский  народ, обитавший на юго-западе нынешней территории
США; основные  племенные  группы: навахо,  кайова-апачи,  мескалеро,  липан,
чирикахуа, хикарилла.
   2. Обсидиан  - вулканическое стекло; горная порода темного  цвета, дающая
на сколе острую  кромку;  первобытные люди делали  из него ножи, наконечники
для копий и стрел и т.п.
   3. Скваттер - поселенец на незанятой или государственной земле.
   4.  "Путь  паломника"  -   аллегорическая  автобиография  Джона  Бенсона,
написанная в 1678 г.
   5. Намек на  вражду между  северными  и южными штатами; Джорджия -  южный
штат.
   6. От англ. shadow - тень.
   7. Ремуда (от исп. remuda  - замена) -  табун сменных лошадей для ковбоев
(в  течение  дня работы  со стадом ковбою приходится  несколько  раз  менять
лошадь).
   8. Меса (исп.) -  плато,  возвышенность с  плоской вершиной и обрывистыми
склонами.
   9. Верде (исп.) - зеленый.
   10.  "Качающееся  Д"  - клеймо в  виде буквы  Д,  под  которой изображена
небольшая дуга выпуклостью вниз.
   11. Чепсы (от исп. "чаппарахас") - кожаные штаны, которые надевают поверх
одежды  для защиты ног всадника при езде по зарослям чаппараля; чепсы бывают
двух видов: "двустволка" - каждая штанина сшита по всей длине ноги;  "крылья
летучей мыши" - скорее разрезанный передник, штанина не сшита, застегивается
на ноге ремешками;  чепсы второго вида распространены гораздо шире,  так как
их можно надевать, не снимая шпор.
   12. "Арканзасская зубочистка" - большой нож, носимый в ножнах, кинжал.
   13. Гора Клингменс-Дом (то есть купол Клингмена) в хребте  Блу-Ридж (штат
Теннесси) имеет высоту 2024 м; вершина Анкомпагре-Пик в горах Сан-Хуан (штат
Колорадо) - 4360 м.
   14. Калибр 44 - то есть 0,44 дюйма, или 11 мм.
   15. То есть 188 см.
   16.  Автор этой  повести, Луис Ламур, построил городок  в том  месте, где
сходятся границы  штатов Юта,  Колорадо, Нью-Мексико и Аризона  (на западном
жаргоне - "Четыре угла"; именно здесь происходит действие повести), и назвал
его Шалако. Город полностью воспроизводит вид западных  городов периода 1865
г. Здесь снимаются фильмы-вестерны, процветает туристический бизнес и,  в то
же время, просто живут и работают люди.
   17. Имеется  в виду английская пословица:  у каждой семьи  свой скелет  в
шкафу,  то  есть какая-то семейная  тайна  (выражение введено  в  литературу
У.Теккереем).
   18.  Эдгар Аллан По (1809-1849) - великий  американский  поэт  и прозаик,
основатель детективного жанра в литературе.
   19.  Соединенные Штаты купили  Луизиану  у  Франции  в 1803 г., в  период
президентства Томаса Джефферсона.
   20.  "Королевские  идиллии"  -  цикл  поэм  английского   поэта  Альфреда
Теннисона (1809-1892) о короле Артуре и его рыцарях;  состоит из  двенадцати
книг.
   21. Huddle (англ.) - спешка, суета; тайный сговор (амер. разг.).
   22.  "Постройка  амбара"  -  (американский  обычай,  коллективная  помощь
соседей фермеру в строительстве; сопровождается едой и выпивкой.
   23. От англ. loganberry - логанова ягода, гибрид малины с ежевикой.