Брайан ЛАМЛИ

 НЕКРОСКОП

 ОПРЕДЕЛЕНИЯ

 Теле (греч. tele - далеко). Телескоп - это оптический инструмент, увеличивающий и приближающий отдаленные объекты. На пример, поверхность Луны можно увидеть как будто с расстояния всего лишь нескольких сотен миль.

 Микро (греч. mikros - маленький). Микроскоп - это оптический инструмент, позволяющий увидеть даже весьма мелкие объекты. В капле "чистой" воды под микроскопом можно рассмотреть бесчисленное множество микроорганизмов.

 Некро (греч. nekros - труп). Некроскоп - это инструмент человеческого сознания, позволяющий проникнуть в мысли мертвых. Гарри Киф - некроскоп. Он знает, о чем думают, лежа в своих могилах, покойники.

 Основное различие между этими инструментами состоит в том, что первые два основаны на физических законах и действуют односторонне. Они не способны что-либо изменить. Луна не может со своей стороны заглянуть в телескоп; амеба не подозревает, что ее разглядывают в микроскоп.

 Главная проблема Гарри Кифа состоит в том, что его талант работает в обоих направлениях. Мертвые знают об этом и потому не могут лежать спокойно.

 ПРОЛОГ

 Отель был большой и достаточно известный, отличавшийся роскошью, даже, если можно сказать, чрезмерной пышностью. Он располагался в нескольких минутах ходьбы от Уайтхолла и.., был вовсе не тем, чем казался на первый взгляд. Его верхний этаж находился в полном распоряжении компании международных антрепренеров, вот и все, что знал о них менеджер отеля. Обитатели таинственного верхнего этажа имели свой персональный лифт, расположенный в отдаленной части здания, там же находилась и лестница, полностью изолированная от остальных помещений отеля. У них был даже собственный пожарный выход. Таким образом, они - "они" в данных обстоятельствах единственное подходящее определение - в действительности являлись полноправными владельцами верхнего этажа и пребывали абсолютно вне сферы контроля служб управления отелем.

 Что касается "международных антрепренеров", то "они", безусловно, ими не были. Фактически они принадлежали к одной из ветвей власти, точнее, являлись ее подсобным органом. Правительство оказывало им поддержку, но это скорее напоминало опору, предоставляемую деревом тонкому вьющемуся побегу. У них разные корни, и дерево практически даже не ощущает присутствия на своем стволе немощного паразита. Их деятельность, так же как и множества других экспериментальных объектов, финансировалась из фонда мелких расходов, и никто не придавал ей особого значения. Содержание и обслуживание их офисов поэтому неизбежно должно было обходиться достаточно дешево.

 В отличие от других объектов характер деятельности этого требовал максимальной незаметности. Если его обнаружат, возникнет множество сложностей: к нему, безусловно, отнесутся с подозрением и презрением, если не с недоверием и абсолютной враждебностью; его деятельность расценят как неоправданную трату денег налогоплательщиков. Действительно, какие-либо оправдания найти будет достаточно трудно, поскольку все его достижения и результаты пока еще находились в области предположений. Деятельность всех подобного рода организаций и служб подчинялась двум принципам: (а) демонстрировать свою эффективность и в то же время (б) быть абсолютно незаметной, анонимной. Следовательно: обнаружение такого объекта означало его гибель...

 Другим путем избавиться от такого рода организации можно было, лишив ее питающих корней и отказавшись признать сам факт ее существования. Либо подождать, пока ее разрушит какая-то внешняя сила и даже не пытаться после этого ее восстановить.

 Три дня назад именно так и случилось. Был оборван главный корень, питавший кровью эту призрачную организацию и обеспечивавший ее стабильное существование. Короче говоря, глава филиала по дороге домой скончался от инфаркта. У него уже давно было больное сердце, поэтому сама по себе эта смерть не могла показаться странной, но потом случилось кое-что такое, что по-новому осветило все события и то, о чем Алек Кайл не хотел сейчас думать.

 Сегодня утром, в один из понедельников удивительно холодного января, Кайл, занимавший следующую за шефом должность, должен был оценить ущерб, нанесенный организации, возможность ее восстановления, и в случае, если восстановление вообще возможно, предпринять первые пробные шаги к его осуществлению. Позиции объекта всегда были довольно шаткими, но сейчас, в отсутствие хорошего руководства, все могло развалиться в одночасье. Как замок из песка во время прилива.

 Вот такие мысли бродили в голове у Кайла, когда он, сойдя с покрытого слякотью тротуара, через распахивающиеся стеклянные двери вошел в крохотный холл, стряхнул с пальто мокрый снег и опустил воротник. И дело было вовсе не в том, что он сам не верил в надежность и действенность объекта, - как раз наоборот: Кайл был убежден в важности существования организации. Но как защититься от недоверия и скептицизма, идущих сверху? Да, именно скептицизма. Старику Гормли это удавалось благодаря занимавшим высокие посты друзьям, его облику приверженца "старой школы", авторитету, энтузиазму и легкости на подъем. Но таких людей, как Кинан Гормли, мало. А теперь их стало еще меньше.

 И сегодня в четыре часа дня Кайлу будет предоставлено слово для защиты своей точки зрения, для доказательства необходимости и надежности его организации, ее права на существование. О, они быстро решат, что все его аргументы не относятся к делу, и Кайл знал почему. Если после пяти лет работы он не сможет продемонстрировать ничего конкретного, организация обречена. Неважно, что он будет говорить в оправдание, - ему просто заткнут рот. Старик Гормли мог себе позволить перекричать их всех - у него была защита, ему было на кого опереться. А кто такой Алек Кайл? Мысленно он уже сейчас мог представить себе предстоящий днем суд инквизиции:

 - Да, господин министр, я Алек Кайл. Моя роль в организации? Ну, помимо того, что я был вторым после сэра Кинана человеком в руководстве, я был, то есть я являюсь, ну, как бы это сказать, я прогнозирую... Простите? А?.. Это значит, что я предвижу будущее, сэр. А? Нет, я не могу, к сожалению, сказать, кто победит завтра на 3:30 в Гудвуде. Мои знания и способности несколько иного рода. Но...

 Но все это безнадежно. Сто лет назад не верили в существование гипнотизма. Всего пятьдесят лет назад смеялись над сторонниками акупунктуры. Поэтому сейчас у Кайла не было никаких шансов убедить их в необходимости существования организации и перспективности ее работы. И все же, с другой стороны, несмотря на уныние и острое ощущение утраты, Кайла не покидала одна мысль. Его уверенность в собственном "таланте" позволяла ему думать, что не все еще потеряно, что, несмотря ни на что организация будет существовать. Именно поэтому он здесь: ему необходимо просмотреть бумаги Кинана Гормли, подготовить аргументы в защиту организации и отстоять необходимость ее дальнейшего функционирования. И вновь Кайл поймал себя на том, что не перестает сам удивляться своему странному таланту, своей способности видеть будущее.

 Дело в том, что не далее как этой ночью ему приснилось, что ответ на все вопросы находится именно здесь, в этом здании, в бумагах Гормли. Хотя, возможно, "приснилось" не совсем точное слово. Откровения Кайла - его видения, раскрывающие то, что еще не произошло, будущие события, - всегда и неизменно приходили к нему в окутанные туманом мгновения между сном и пробуждением, как раз перед тем как он окончательно просыпался. Все могло начаться после звонка будильника или даже с первым лучом солнца, проникшим в спальню. Именно так и случилось этим утром: серый свет очередного серого дня окутал комнату, проник под веки, донося до его все еще витающего где-то сознания, что родился новый день.

 И одновременно возникло видение, точнее даже это было бы назвать "проблеском", поскольку талант Кайла позволял увидеть только чрезвычайно быстро промелькнувшую картинку. Зная это, а также то, что больше это никогда не повторится, Кайл всеми силами старался вобрать в свое сознание, запомнить эти "проблески". Он боялся что-либо упустить, поскольку все, что он видел таким образом, всегда оказывалось чрезвычайно важным. Вот что он увидел сегодня утром.

 Он сидел за столом Кинана Гормли, просматривая одну бумагу за другой. Верхний правый ящик был открыт, все бумаги и папки из него лежали теперь на столе. Массивный шкаф-сейф Гормли стоял у стены и по-прежнему был закрыт, три ключа лежали на столешнице, там, куда Кайл бросил их. Каждый ключ открывал один из ящиков сейфа, и каждый ящичек имел свою комбинацию цифр замка. Кайлу были известны все комбинации, но сейф его не интересовал. То, что он искал, - он был уверен в этом, - находилось именно здесь, в бумагах из ящика стола.

 Затем Кайл увидел, как, дойдя до очередной папки, он вдруг резко замер. Это была папка желтого цвета, а это означало, что материалы в ней касались одного из возможных членов организации. Кого-то, кто был "в списках", на кого Гормли "положил глаз". Возможно, что этот кто-то действительно обладал талантом.

 Кайл шагнул к себе, сидящему за столом. Вдруг резко, как это всегда бывало в подобных ситуациях, его двойник поднял голову, посмотрел ему прямо в глаза, а затем поднял папку так, чтобы Кайл мог прочитать имя на обложке:

 "Гарри Киф".

 Именно в этот момент Кайл окончательно проснулся - видение исчезло, и никто не мог объяснить, что оно означало. Сам Кайл давно уже не пытался предугадать значение своих проблесков, он только твердо знал, что в них был заключен конкретный смысл. В любом случае именно сегодняшнее короткое и необъяснимое видение перед пробуждением привело его сюда.

 Было еще раннее утро, и Кайл довольно быстро, буквально за несколько минут, сумел преодолеть первые пробки на улицах Лондона. Через какой-нибудь час или чуть больше в городе будет царить настоящий хаос, но здесь, внутри здания, было тихо, как в гробнице. Всей команде (она состояла всего из трех человек, включая машинистку) сегодня и завтра были предоставлены выходные по случаю смерти шефа, а потому в помещениях верхнего этажа не будет абсолютно никого.

 В крошечном холле Кайл нажал кнопку вызова лифта - и вот он уже раскрыл перед ним двери. Войдя в лифт и подождав, пока двери закроются, Кайл аккуратно ввел в сенсорное устройство электронную карточку-пропуск.

 Лифт дернулся, но не двинулся с места. Двери открылись и через какое-то время снова закрылись. Кайл нахмурился, внимательно посмотрел на карточку и выругался про себя. Срок ее действия закончился вчера. Обычно Гормли продлевал срок действия на компьютере, стоявшем в офисе; теперь Кайлу придется сделать это самому. Хорошо еще, что вместе с другими вещами Гормли у Кайла оказалась его карточка. С ее-то помощью ему и удалось наконец "уговорить" лифт подняться на верхний этаж, а затем и проникнуть в главные помещения офиса.

 Тишина внутри просто оглушала. Помещения располагались на достаточно большой высоте, звуконепроницаемые полы не позволяли доходить сюда звукам жизни отеля, а благодаря окнам с двойными тонированными стеклами шум улицы не достигал офиса. Казалось, что если еще немного побыть среди этой тишины, почти что в вакууме, станет трудно даже дышать. Особенно острым было это ощущение в кабинете Гормли, где кто-то додумался опустить шторы. Но шторы опустились только наполовину, и сквозь зеленоватые стекла в кабинет проникал свет с улицы, отчего он напоминал почти плоский внутренний отсек подводной лодки. Все это делало так хорошо знакомую комнату до странности чужой, и отсутствие в ней Старика вдруг показалось совершенно непонятным и нереальным...

 Прежде чем войти, Кайл долго стоял на пороге, оглядывая кабинет, затем закрыл за собой дверь и прошел на середину комнаты. Он знал, что несколько сканнеров уже засекли его и идентифицировали его личность - они располагались как во внешних, так и во внутренних помещениях офиса. Однако монитору, находившемуся в стене рядом со столом Гормли, этого было мало. После сигнала на нем появилась надпись:

 "Сэр Кинан Гормли в настоящее время отсутствует. Вы находитесь в запретной зоне. Пожалуйста, произнесите ваше имя своим обычным голосом или немедленно покиньте помещение. Если вы не назовете себя и не уйдете, вам будет дано только 10 секунд, после чего двери и окна автоматически закроются... Повторяю: вы находитесь в запретной зоне..."

 Испытывая необъяснимую ненависть к холодной безмозглой машине, а вовсе не из каприза Кайл продолжал молчать и ждал. Через пару секунд надпись на экране исчезла и появилась другая:

 "Десятисекундное предупреждение: десять.., девять.., восемь.., семь.., шесть..."

 - Алек Кайл, - нехотя произнес Кайл - ему вовсе не хотелось оказаться запертым в офисе.

 Машина узнала его голос, прекратила счет, и на экране появилась следующая надпись:

 "Доброе утро, м-р Кайл... Сэра Кинана нет..."

 - Я знаю, - ответил Кайл, - он умер.

 Он подошел к клавиатуре и набрал код отключения охраны. В ответ на это машина изобразила стандартный текст: "Не забудьте снова включить охрану, перед тем как покинете помещение, - и отключилась.

 Кайл сел за стол. "Забавный мир, - думал он, - смешная чертова аппаратура! Роботы и романтика! Сверхнаука и сверхъестественное! Телеметрия и телепатия! Компьютерные прогнозы и предвидение! Новейшая техника и призраки !"

 Он полез в карман за сигаретами и зажигалкой и вместе с ними вытащил ключи от сейфа Гормли. Машинально он бросил ключи на край стола и вдруг пристально уставился на них - в его голове вновь возникла картина из утреннего видения. "Ну что ж, с этого и начнем," подумал он.

 Он попробовал открыть ящики стола - закрыты. Из внутреннего кармана пальто Кайл достал записную книжку Гормли и нашел код "Сезам, откройся". Не в силах подавить усмешку Кайл набрал "Сезам, откройся" на клавиатуре и повторил попытку. Верхний правый ящик стола открылся без усилий. Внутри - бумаги, документы, папки...

 "А теперь начинается самое интересное," подумал Кайл. Он положил перед собой бумаги. Оставив ящик открытым (опять же, как это было в видении), он принялся просматривать документы, возвращая их один за одним в ящик стола. Казалось бы, ему уже не следовало удивляться сюрпризам, которые ему преподносил его талант, но каждый раз это случалось. Кайл непроизвольно дернулся, когда перед ним возникла желтая папка. Имя на обложке было, конечно же, Гарри Киф.

 Гарри Киф... Если не считать видения, Кайл только однажды встречал это имя, когда они с Кинаном Гормли играли в великую игру под названием "Экстрасенсорика". Что касается папки, то он никогда в жизни ее не видел (в сознательной жизни во всяком случае), и, однако, вот она - лежит перед ним на столе, точно так же, как в его утреннем видении. От этой мысли его бросило в дрожь. Но...

 В своем видении он держал папку перед собой - теперь он должен это сделать в действительности. Чувствуя себя полным идиотом и до конца не осознавая, зачем он это делает, но в то же время кожей чувствуя воздействие какой-то посторонней энергии, он поднял папку и как бы продемонстрировал ее пустой комнате, как призраку из недавнего прошлого. И подобно тому как за мыслью последовало действие, за действием последовало кое-что еще - кое-что такое, что абсолютно выходило за пределы опыта и знаний Алека Кайла.

 Великий Боже!

 Минуту назад в комнате было тепло. Благодаря центральному отоплению в офисе никогда не бывало холодно. Точнее, не должно было быть. Но сейчас, буквально за несколько секунд температура резко понизилась. Кайл знал, чувствовал это и все же остатки здравого смысла заставляли его думать, что, возможно, это ощущение вызвано повышением температуры его собственного тела. Если так, то все легко объяснить: это естественная шоковая реакция и нет ничего удивительного в том, что люди дрожат от страха.

 - Господи Иисусе! - прошептал он, и у него перехватило дыхание от неожиданно ставшего ледяным воздуха. Папка выскользнула из его дрожащих рук и упала обратно на стол. Звук ее падения, а также то, что увидел перед собой Кайл, ввергли его в шоковое состояние. Он сделал судорожное движение и резко отодвинулся назад вместе со стулом, отчего ножки врезались в ворс и потащили ковер за собой, пока складки не уперлись в подоконник, ударившись о который рикошетом распрямились обратно.

 Нечто - что это было - призрак? - неподвижно стояло на полпути между дверью и столом. Поначалу Кайл подумал (и сам устрашился этой мысли), что это сам он, каким-то образом воплотившись из утреннего видения, стоит там. Но теперь он ясно видел, что это кто-то, точнее что-то другое. Ему даже не пришло в голову поставить под сомнение реальность происходящего, он был абсолютно уверен в том, что это нечто принадлежит к разряду сверхъестественного. Ничем иным оно быть не могло. Сканнеры, постоянно контролировавшие все помещения офиса, никак на существо не отреагировали. Помимо сканнеров существовали еще сигнальные сирены, включавшиеся в случае постороннего вторжения и с каждой минутой гудевшие все громче и громче, до тех пор пока кто-нибудь из персонала их не выключит. Но и сирены молчали. Следовательно, им не на что было реагировать, но тем не менее Кайл ясно видел это нечто.

 Оно, или он, было мужчиной, точнее, юношей, абсолютно обнаженным, стоявшим лицом к Кайлу и смотревшим прямо на него. При этом ноги не касались ковра на полу, а зеленоватые лучи света, проникавшие в окна, насквозь проходили через его тело, как если бы оно было полностью лишено плоти. Черт побери! - существо действительно было бесплотным. Но оно стояло и смотрело на Кайла, и он был уверен, что оно его хорошо видит. В глубине сознания возник вопрос: "Настроено ли это существо дружелюбно или?.."

 Медленно двигаясь вместе со стулом обратно к столу, Кайл заметил кое-что в глубине ящика - 9-миллиметровый автоматический браунинг. Он знал, что у Гормли есть оружие, но о существовании этого пистолета не подозревал.

 Вот только заряжен ли он и будет ли от него хоть какая-то польза в этой ситуации?

 - Нет, - произнес обнаженный призрак, медленно, почти что незаметно, покачав головой, - не будет.

 Что самое удивительное - его губы при этом даже не шелохнулись!

 - Господи Иисусе! - на этот раз вслух произнес Кайл. Затем, как бы желая еще раз убедиться в своих предположениях, он снова про себя спросил:

 "Вы.., вы читаете мои мысли?"

 Привидение слегка улыбнулось:

 - У каждого из нас свои таланты, Алек. У вас свои, а у меня свои.

 Уже слегка приоткрытый от удивления рот Кайла открылся окончательно. Он лихорадочно пытался сообразить, следует ему общаться с призраком мысленно или вслух.

 - Лучше говорите со мной вслух, - сказало существо, - я думаю, так будет легче для нас обоих.

 Кайл судорожно сглотнул, попытался что-то сказать, сглотнул снова и наконец выдавил:

 - Но кто.., кто.., кто вы такой, черт побери?

 - Кто я такой, совершенно неважно. Важно, кем я был и кем буду. Теперь слушайте, мне нужно многое вам рассказать, и все это чрезвычайно важно. Возможно, мне потребуется много времени, может быть, несколько часов. Вам что-нибудь нужно, прежде чем я начну?

 Кайл пристально смотрел на.., он так и не понял, что же это такое. Затем отвел глаза, но продолжал следить за ним краешком глаза. Существо оставалось на месте. Кайл отдался во власть инстинкта, основанного по крайней мере на двух чувствах из пяти - на зрении и слухе. Нечто казалось вполне разумным существом - оно было вполне реальным и хотело поговорить с ним. Но почему с ним и почему сейчас? Он, несомненно, скоро об этом узнает. Но, черт возьми, Кайл и сам жаждал с ним пообщаться. Перед ним и в самом деле был настоящий живой призрак, точнее, настоящий мертвец.

 - Нужно ли мне что-нибудь? - дрожащими губами повторил Кайл.

 - Вы собирались закурить, - напомнил призрак. - Может быть, вы хотите снять пальто, выпить кофе? - Призрак пожал плечами. - После того как вы закончите все дела, мы можем продолжить.

 Центральное отопление снова заработало на полную мощность, стремясь компенсировать утраченное тепло. Кайл осторожно встал, снял пальто и, аккуратно свернув, повесил его на спинку стула.

 - Кофе?.. Да, пожалуй... Я быстро.

 Он обошел стол и прошел мимо посетителя. Существо обернулось, провожая его глазами, когда он выходил из комнаты, - бледная колеблющаяся тень, легкая и бесплотная, как снежинка или колечко табачного дыма. И все же.., была в нем несомненно какая-то сила. Кайл был благодарен ему за то, что оно не последовало за ним.

 Он бросил две пятипенсовые монеты в кофеварку, стоявшую в главном офисе. Протолкнув монетки в щель, он почти побежал в туалет, торопясь успеть, пока машина варит кофе. Быстренько завершив все дела, он на ходу подхватил чашку с дымящимся кофе и вернулся в кабинет Гормли. Существо все еще было там и ждало его. Осторожно обойдя призрака, он снова сел за стол.

 Закурив, Кайл постарался лучше рассмотреть посетителя, запомнить все черты - ему казалось, что это очень важно.

 Учитывая, что ноги гостя не касались пола, его рост приблизительно составлял пять футов десять дюймов. Если бы он обладал плотью, его вес мог составить около девяти стоунов. Он весь как бы мягко светился изнутри, поэтому цвета и оттенки определить было трудно. Неопрятная копна волос, видимо, была песочного цвета. Едва заметные не правильной формы пятнышки на лбу и щеках - вероятно, следы веснушек. Ему было (или могло бы быть) около двадцати пяти лет. Поначалу он показался Кайлу значительно моложе, но теперь это впечатление рассеялось.

 Особый интерес вызывали его глаза. Они смотрели прямо на Кайла и в то же время как будто сквозь него, как если бы призраком был он, Кайл, а не наоборот. Глаза были голубыми - того прозрачного голубого цвета, который всегда кажется неестественным и создает впечатление, что владелец таких глаз носит контактные линзы. Но самое поразительное в этих глазах было то, что, они, казалось, знают много такого, чего двадцатипятилетнему человеку знать не положено. В них была заключена вековая мудрость, за голубизной внешней оболочки скрывался опыт многих поколений.

 В остальном черты лица его своей тонкостью и хрупкостью напоминали фарфор. Длинные худые руки, слегка опущенные плечи, бледная совершенно чистая, если не считать слабых следов от веснушек, кожа. Если бы не глаза, он никогда не привлек бы к себе внимания в толпе. Это был.., молодой человек. Или молодой призрак. Хотя, возможна, и очень старый.

 - Нет, - сказал объект изучения, при этом его губы, как и прежде, оставались неподвижными, - я вовсе не призрак, во всяком случае в привычном смысле этого слова. Может быть, теперь, когда вы убедились в том, что я существую, мы можем наконец начать?

 - Начать? Да, конечно! - Кайл с трудом справился с неожиданным приступом истерического смеха.

 - Вы уверены, что готовы?

 - Да, да. Начинайте. Но.., э.., могу я все это записать? Как говорится, для потомков, вы понимаете? Здесь есть магнитофон, и я...

 - Аппарат не сможет услышать меня, - покачал головой гость. - Мне жаль, но я разговариваю только с вами, непосредственно с вами. Я думал, вы это уже поняли. Но.., если хотите, можете делать заметки.

 - Заметки.., да... - Порывшись в ящиках. Кайл достал бумагу и карандаш. - Хорошо, я готов. Собеседник медленно кивнул.

 - История, которую я хочу рассказать вам, довольно.., странная. Но, работая в такой организации, как эта, вы едва ли сочтете ее невероятной. А если все же не поверите, то впоследствии сможете во всем убедиться сами. Многое из того, что я вам сейчас скажу, через какое-то время сбудется. Что касается ваших сомнений относительно будущего вашей организации, то беспокоиться не о чем. Работа будет продолжаться и все с большим и большим успехом. Гормли был вашим шефом, но он мертв. Теперь руководить организацией будете вы - во всяком случае, какое-то время. Вы справитесь, уверяю вас. Как бы то ни было, знания Гормли не утрачены, но многого еще предстоит достичь. Что касается Оппозиции, то они понесут большие потери, от которых уже не сумеют оправиться. Все к этому идет.

 С каждым словом призрака глаза Кайла раскрывались все шире и шире, и он все больше и больше выпрямлялся. Оно (или он, черт побери) знало об организации, о Гормли, об Оппозиции - так в организации называли учреждения русских. Что он имел в виду, говоря об их больших потерях? Кайл ничего об этом не знал. Откуда у этого странного существа такая информация? Как много ему вообще известно?

 - Я знаю больше, чем вы можете себе представить, - слабо улыбнувшись произнес призрак. - А то, чего не знаю, узнаю непременно - почти все.

 - Послушайте, - попытался защититься Кайл, - я вовсе не сомневаюсь в ваших словах, я просто пытаюсь осмыслить все это, и...

 - Я понимаю, - прервал его призрак. - Но постарайтесь осмысливать все на ходу. В моем рассказе, возможно, будут сдвинуты временные рамки, к этому вам тоже придется приспособиться. Я попробую сохранить хронологическую последовательность как можно точнее. Самое важное здесь - информация и то, что за ней стоит.

 - Я не уверен, что вполне пони...

 - Знаю, знаю. Просто сидите и слушайте, и тогда, возможно, вы поймете.

 Глава 1

 Москва, май 1971 года

 Недалеко от города - в том месте, где Серпуховское шоссе проходит по седловине между двумя невысокими холмами и с него на миг над верхушками высоких сосен открывается вид на Подольск, кажущийся отсюда лишь туманным пятном на юге горизонта, то тут, то там освещенным яркими красками начинающегося вечера, - в глубине густо заросшего лесом участка зелени стоял дом, точнее даже особняк, являвший собою смешение разных архитектурных стилей, время постройки которого определить было весьма трудно. Одни его флигели были построены из современного кирпича, уложенного на старый каменный фундамент, другие сложены из дешевых легких блоков, грубо раскрашенных серой и зеленой краской - будто в стремлении скрыть их ненадежность. В остроконечные торцевые стены упирались своим основанием две одинаковые башни, похожие на минареты. Они торчали словно гнилые зубы и своей мрачностью напоминали древние сторожевые башни. Их прогнившие контрфорсы и перила, облупившиеся спиралевидные украшения лишь усугубляли впечатление заброшенности, разрушенные луковичной формы купола поднимались высоко над деревьями, а забитые досками окна походили на навсегда закрытые глаза.

 Судя по планировке надворных построек, многие из которых были недавно покрыты новой черепицей, можно было бы предположить, что здесь находится ферма или сельскохозяйственная община, однако ни посевов, ни скота, ни сельскохозяйственной техники нигде видно не было. Окружающая участок по всему периметру сплошная стена, которая, судя по ее массивности, укрепленному основанию и толщине, вполне могла сойти за реликт феодальных времен, также носила следы недавнего ремонта - тяжелые серые бетонные блоки заменили крошившийся камень и старинный кирпич.

 С востока и запада среди черных валунов журчала вода небольших речек, крутые берега которых превращали их в естественные рвы. Мосты из старого камня со свинцовым покрытием, позеленевшие от времени и заросшие мхом, вели к проемам в стенах, перекрытым воротами с железными решетками.

 В целом картина была зловещей, мрачной и не предвещала ничего хорошего. К тому же - как будто одного только взгляда, брошенного с шоссе было недостаточно, чтобы отбить всякую охоту, - на Т-образном перекрестке, в том месте, где от шоссе вглубь леса отходила вымощенная булыжником дорога, висел знак, извещающий о том, что участок земли является "собственностью государства", находится под охраной и что нарушители будут преследоваться по закону. Автомобилистам не разрешается останавливаться ни при каких обстоятельствах, прогулки в лесу строго запрещены, равно как охота и рыбная ловля. Наказание будет строгим для всех без исключения.

 Несмотря на то, что место казалось совершенно необитаемым и заброшенным, с наступлением вечера, постепенно перешедшего в темную ночь, когда туман поднялся от воды и окутал землю молочным покрывалом, за зашторенными окнами первого этажа зажегся свет, свидетельствуя об обманчивости первого впечатления. Большие черные лимузины, стоявшие в лесу, на дорожках, ведущих к крытым мостам, тоже могли на первый взгляд показаться оставленными и забытыми, если бы не тускло-оранжевые огоньки сигарет, светящиеся внутри, и не дым, колечками вьющийся из полуоткрытых окон. На внутренней территории приземистые молчаливые фигуры, видимо, принадлежали мужчинам, стоявшим в затемненных местах, одетым, как в униформу, в одинаковые темно-серые пальто; их лица скрывались под, полями фетровых шляп, а плечи были одинаково квадратными, как у роботов...

 Во внутреннем дворе главного здания стояла не то "скорая помощь", не то катафалк с открытыми задними дверцами. За высоким рулем в неудобной позе сидел водитель, рядом томился в ожидании одетый в белое обслуживающий персонал. Один из сопровождающих играл с металлическими носилками, катая их по хорошо смазанным опорным рельсам, расположенным в задней части длинного, производящего весьма мрачное впечатление автомобиля. Рядом, внутри открытого с одного конца строения, больше похожего на сарай с провисшей брезентовой крышей, тускло поблескивали квадратные стекла окрашенного в темный цвет вертолета; на его фюзеляже можно было увидеть символику Верховного Совета. В одной из башен, опершись на низкие перила, стоял человек с прибором ночного видения и внимательно осматривал окрестности, особенно открытое пространство между внешней стеной и центральным комплексом зданий. За его плечом на фоне все больше темневшего горизонта слабо вырисовывалось поблескивающее голубоватым металлическим цветом уродливое рыло автомата Калашникова специальной конструкции.

 Внутри главного здания когда-то огромный центральный зал был теперь разделен звуконепроницаемыми перегородками на достаточно большие комнаты, освещаемые рядом ламп дневного света, тянувшихся под высоким потолком и включавшихся одновременно из коридора. Двери всех комнат были закрыты на замок, и каждая из них была снабжена маленьким зарешеченным окошечком, закрывающимся изнутри, а кроме того красными лампочками, мигание которых означало "Вход воспрещен - не беспокоить" Одна из таких лампочек в центре коридора с левой стороны мигала и сейчас. Высокий оперативник КГБ с жесткими чертами лица, прислонившись к стене возле двери с мигающей лампочкой, сжимал в руках автомат. В эту минуту он, казалось, расслабился, но в любой момент готов был собраться, словно пружина, и перейти к действиям. Чуть только послышится звук открываемой двери или перестанет мигать лампочка - он мгновенно выпрямится и встанет словно фонарный столб. Хотя никто из находившихся в тот момент в комнате не был его непосредственным начальником, один из ее обитателей обладал не меньшей властью, чем кто-либо из высших чинов КГБ, - это был, возможно, один из десяти наиболее могущественных людей в России.

 Кроме него еще несколько человек находились в комнате за этой дверью. Точнее, там были две смежные комнаты, соединенные внутренней дверью. В меньшей комнате сидели в креслах трое мужчин. Они курили, не отрывая глаз от перегородки, центральная часть которой от пола до потолка представляла собой прозрачный с одной стороны экран для наблюдения. Пол был покрыт ковром; на небольшое столике на колесиках возле кресел стояли пепельница, стаканы и бутылка высокосортного коньяка. Тишину нарушало лишь дыхание этих троих да слабый шум работающего кондиционера. Мягкий свет, льющийся с потолка, успокаивающе действовал на глаза.

 Человеку, сидевшему в центре, было около шестидесяти пяти лет, двое других, сидевшие слева и справа от него, были лет на пятнадцать моложе. Каждый из этих двоих считал другого своим соперником. Тот, что постарше, об этом знал - больше того, им так и было задумано. Только это, по его мнению, обеспечит выживание наиболее сильного и способного; только один из них уцелеет, чтобы занять его место, когда неизбежно придет этот день. К тому времени другой уже будет устранен - возможно, политическими методами, но, скорее всего, каким-либо иным, более хитрым путем. Так что предстоящие годы станут для них испытательным сроком. Да, выживает сильнейший.

 У старшего волосы были абсолютно седыми на висках, но при этом широкая прядь черных как смоль волос шла посередине головы, зачесанная от покрытого морщинами лба назад. Потягивая маленькими глотками коньяк, он сделал движение сигаретой. Тот, что сидел слева, пододвинул пепельницу, в которую попала лишь половина раскаленного пепла; другая упала на ковер, который почти мгновенно начал тлеть, и едкий дымок пополз вверх. Сидевшие по бокам не двигались, игнорируя загорание. Они знали, что старший ненавидит любую суету и суматоху. Наконец босс потянул носом воздух и глянул вниз из-под густых черных бровей, затем придавил тлеющее место ботинком и тер его, пока не потушил окончательно.

 По другую сторону прозрачного экрана шли приготовления иного рода. На Западе это назвали бы "психологической самоподготовкой". Метод был очень прост., даже чересчур прост, если учитывать то, что должно было вскоре произойти: человек, находившийся там, очищал себя. Он разделся догола и, принял ванну, долго и тщательно намыливая и растирая щеткой каждый сантиметр своего тела. Затем он побрился, сняв абсолютно все волосы с тела, за исключением коротко остриженных волос на голове. Он сходил в туалет до и после принятия ванны, причем во втором случае особенно позаботился о чистоте соответствующих частей тела, вымыв их горячей водой и насухо вытерев полотенцем. После этого, все еще оставаясь обнаженным, он отдохнул.

 Его метод отдыха всякому непосвященному мог показаться в высшей степени жутким, но он был одной из составляющих процесса подготовки. Человек сел рядом с другим обитателем комнаты, лежавшим на наклонном столе или каталке с рифленой алюминиевой поверхностью, положил согнутые руки на его живот и опустил на них голову. Затем он закрыл глаза и, казалось, уснул минут на пятнадцать. Во всем этом не было абсолютно никакой эротики и даже отдаленного намека на гомосексуализм. Человек на каталке также был обнажен; он был гораздо старше первого, с дряблым телом, морщинистый и лысый, если не считать полоски седых волос на висках. К тому же он был мертв; но даже в смерти его мертвенно-бледное отечное лицо, тонкие губы и густые седые, сходящиеся у переносицы брови несли на себе отпечаток жестокости.

 Трое по другую сторону экрана внимательно следили за происходящим. При этом "исполнитель" производил все манипуляции, полностью отрешившись от всего и ничем внешне не проявляя своей осведомленности об их присутствии. Он просто совершенно "забыл" об их существовании - его работа была слишком всепоглощающей и важной, не допускающей никакого вмешательства извне.

 Но вот он пошевелился, поднял голову, пару раз моргнул и медленно встал. Теперь все было в порядке - можно было начинать исследование.

 Трое наблюдателей, непроизвольно сдерживая дыхание, наклонились вперед в своих креслах, сосредоточив все внимание на обнаженном мужчине. Казалось, они боялись что-то нарушить, несмотря на то что их наблюдательный пункт был абсолютно изолирован и непроницаем.

 Теперь обнаженный человек развернул каталку с трупом таким образом, что ее нижний край, за который слегка выступали холодные, безжизненные ступни, образуя букву "V", навис над краем ванны. Он подтянул второй, более традиционного вида столик на колесиках и открыл лежавший на нем кожаный чемоданчик, в котором находились хирургические инструменты - острые как бритва скальпели, ножницы, пилы.

 На наблюдательном пункте человек, сидевший в центре, зловеще улыбнулся, однако его мрачную улыбку не заметили сидевшие рядом, поскольку именно в этот момент они с облегчением слегка откинулись в своих креслах, с удовлетворением решив, что им предстоит увидеть всего лишь не совсем обычное вскрытие. Их босс с трудом сдерживал смех, рвавшийся из его груди, омерзительная радость переполняла его, вызывая дрожь в теле, когда он представлял себе, какой шок их ждет. Он все это уже видел раньше, а они еще нет. Предстоящая процедура тоже послужит своего рода испытанием на прочность.

 Теперь обнаженный мужчина достал длинный хромированный стержень, один конец которого был острым, как игла, а другой заключен в деревянную рукоятку. Он склонился над трупом, упер острый конец стержня в то место, где на вздутом животе виднелся пупок, и всей своей тяжестью надавил на рукоятку. Стержень воткнулся в мертвое тело, и из раздутого кишечника начал выходить газ, скопившийся там за четыре дня, прошедших с момента смерти, с шипением вырываясь прямо в лицо обнаженному человеку.

 - Звук! - резко бросил сидевший в центре наблюдатель, заставив тех, кто был рядом, выпрямиться в креслах. Его голос был настолько хриплым, что, скорее, напоминал какое-то гортанное бульканье, а он тем временем продолжал:

 - Быстро! Я хочу послушать, - и указал толстым коротким пальцем на динамик, висевший на стене.

 Громко сглотнув, сидевший справа вскочил, бросился к динамику и нажал кнопку с надписью "Прием". Мгновение слышались какие-то помехи, а затем ясно раздалось шипение, звук которого постепенно - стихал по мере того как живот трупа медленно оседал, скрываясь в складках жира. Несмотря на то, что выход газа прекратился, обнаженный человек, вместо того, чтобы отстраниться, еще ниже склонился лицом к трупу, закрыв глаза, и глубоко вдохнул полной грудью.

 Не отрывая глаз от экрана, служащий неуклюже, ощупью вернулся к креслу и тяжело опустился в него. Его рот, так же, как и рот второго, был раскрыт, и оба они сидели теперь совершенно прямо на самых краешках кресел, крепко вцепившись в деревянные подлокотники. Забытая сигарета тлела в пепельнице, и в воздух поднимался ароматный дымок. Только главный наблюдатель сидел неподвижно, и, казалось, выражение лиц подчиненных его интересует ничуть не меньше, чем то, что происходит по ту сторону экрана.

 Обнаженный человек поднялся и выпрямился возле трупа, из которого теперь вышел весь газ. Одна его рука лежала ладонью вниз на бедре трупа, другая точно так же на грудной клетке. Большие и круглые как плошки глаза были снова широко открыты, но цвет его кожи заметно изменился. Нормальный здоровый розовый цвет только что тщательно вымытого молодого тела куда-то исчез; вместо этого оно стало таким же серым, как тело трупа, к которому человек прикасался. Он был серым, как сама смерть. Он задержал дыхание и, казалось, смаковал вкус смерти, слегка втягивая щеки. Затем...

 Он отдернул руки от трупа, с шумом выдохнул зловонный газ и откинулся назад, встав на пятки. На мгновение показалось, что он сейчас рухнет навзничь, но он снова наклонился вперед и снова с величайшей осторожностью положил руки на труп. Мрачный, суровый и серый, как камень, он касался тела, и его пальцы дрожали, легко, словно бабочки, передвигаясь от головы к кончикам ступней и обратно. По-прежнему в этом не было никакой эротики, однако тот, что сидел слева, прошептал:

 - Он что, некрофил? Что все это значит, товарищ генерал?

 - Сиди спокойно и учись, - прорычал тот, что сидел в центре. - Ты же знаешь, где находишься. Ничто здесь не должно тебя удивлять. А что касается того, что все это значит и кто это такой, - скоро ты все узнаешь. Я могу сказать только одно: насколько мне известно, таких, как он, только трое в СССР. Один - монгол откуда-то с Алтая, шаман из местного племени. Он уже практически умирает от сифилиса и потому бесполезен для нас. Другой - безнадежный сумасшедший, которому должны сделать корректирующую лоботомию, после чего он тоже окажется.., скажем, вне пределов нашей досягаемости. Поэтому остается только этот. Его дар - врожденный, научить этому практически невозможно, что делает его sui generis. Это по-латински, латынь - мертвый язык. Наиболее подходящий. А потому заткнись! Ты видишь перед собой уникальный талант.

 В это время по ту сторону экрана "уникальный талант" обнаженного человека начал наконец проявляться. Его резкие, неожиданные движения были странными и беспорядочными, почти что судорожными, как если бы его дергал за ниточки какой-то сумасшедший невидимый кукольник. Правая рука метнулась к чемоданчику, едва не сбросив его со столика. Кисть, судорожно согнутая, больше похожая на лапу, рванулась вверх, как будто дирижируя исполнением какого-то неведомого произведения, однако вместо дирижерской палочки в ней был зажат блестящий серповидный скальпель.

 Все трое наблюдателей наклонились вперед, широко раскрыв глаза и разинув рты. Однако в то время как на лицах двоих, сидевших по краям, непроизвольно застыло выражение отрицания и они готовы были содрогнуться или даже вскрикнуть при виде того, что, по их мнению, должно было сейчас произойти, на лице старшего отражалось лишь знание и мрачное ожидание.

 С точностью, не допускающей никаких случайных, непроизвольных движений остальных конечностей, - которые" застыли и вытянулись, как у мертвой лягушки, как бы принужденные жить сами по себе, - рука обнаженного человека скользнула вниз и вскрыла труп от грудной клетки, через пупок, до жестких лобковых волос. Еще два на первый взгляд произвольных, но абсолютно точных разреза, слились с первым движением, - и на животе трупа четко обозначилась буква "I" с длинными верхней и нижней перекладинами.

 Тут же действующий до отвращения автоматически исполнитель этой ужасной хирургической операции не глядя отбросил скальпель, по запястья погрузил руки в центральный разрез и раздвинул его края, словно дверцы буфета. От холодных открытых на обозрение кишок пар не шел, не было также и крови, но когда обнаженный человек вытащил руки, они блеснули тускло-красным цветом, будто их только что покрасили.

 Выполнение такого вскрытия требовало поистине геркулесовой силы, - об этом свидетельствовали резко напрягшиеся мускулы на спине и плечах обнаженного человека, - поскольку следовало одновременно рассечь все ткани и мышцы, с внешней стороны защищавшие желудок. Действие сопровождалось также яростным рычанием, хорошо слышным наблюдателям по радиосвязи, благодаря которому губы обнаженного человека образовали оскал и вздувшиеся от напряжения жилы на шее проступили еще более явственно.

 Но теперь, когда перед ним обнажились внутренности объекта его манипуляций, странное спокойствие овладело обнаженным человеком. Посерев еще больше, если это вообще было возможно, он снова выпрямился, откинулся назад, встав на пятки, красные руки безвольно повисли вдоль тела. Затем он опять наклонился вперед, и его ничего не выражающие голубые глаза принялись неторопливо изучать внутреннее содержимое трупа.

 В это время в другой комнате человек, сидевший слева, вцепившись в подлокотники кресла непрерывно делал глотательные движения, его лицо блестело от пота. Тот, что сидел справа, был синевато-серого цвета, дрожал с головы до ног, тяжело дышал и ловил ртом воздух, пытаясь успокоить рвущееся из груди сердце. Однако сидевший между ними бывший генерал армии Григорий Боровиц, ныне глава секретного Агентства развития паранормального шпионажа, был совершенно поглощен происходящим. Его львиная голова склонилась вперед, лицо с тяжелой нижней челюстью выражало благоговение, в то время как он впитывал в себя каждую деталь, каждый нюанс разворачивающегося действа, стараясь по возможности не обращать внимания на мучения сидевших рядом с ним подчиненных. Где-то в глубине сознания он гадал, станет ли кому-то из них плохо и кто первым выйдет из игры. И в какой именно момент он откажется от дальнейшего участия в деле.

 Под столиком стояло металлическое мусорное ведро, в котором валялось несколько смятых бумажек и окурков. Не отрывая взгляда от экрана, Боровиц наклонился, поднял ведро и поставил его на середину столика, подумав при этом: "Пусть как хотят, так и делят его между собой". В любом случае, кого бы из них ни начало тошнить первым, другой непременно последует примеру товарища.

 Как будто читая его мысли, тот, что сидел справа, задыхаясь, выдавил:

 - Товарищ генерал, не думаю, что я...

 - Сиди спокойно! - Боровиц топнул ногой и схватил его за колено. - Смотри, если можешь, а если не можешь, сиди тихо и не мешай мне.

 Обнаженный человек в это время склонился над трупом, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от открытых внутренностей. Его глаза двигались влево и вправо, вверх и вниз, как будто пытались отыскать что-то спрятанное там, внутри. Ноздри широко раздулись, и он подозрительно принюхивался. Гладкие брови приняли какую-то фантастическую форму. Больше всего он в эту минуту напоминал пса, увлеченно преследующего жертву.

 Затем.., хитрая усмешка скривила его серые губы, блеск откровения - раскрытой тайны появился в глазах. Всем своим видом он как бы говорил: "Да, здесь что-то есть, здесь что-то скрывается!"

 Откинув назад голову, он громко рассмеялся, но смех быстро оборвался, и он с еще большим вниманием стал изучать содержимое трупа. Нет, этого было недостаточно, тайное не становилось явным. Оно ускользало, и ликование немедленно сменилось гневом.

 Яростно шепча что-то, обнаженный человек, весь дрожа от переполнявших его эмоций, схватил какой-то тонкий инструмент, острие которого сверкнуло зеркальным блеском. Следуя как будто изначально заведенному порядку, он начал вырезать какие-то органы, трубки и пузыри, постепенно его действия становились все более жестокими и беспорядочными - и вот уже внутренности, частично или почти полностью выдранные из тела, свисали за край металлического стола причудливыми лоскутами и клочьями. Однако этого все еще было недостаточно, он по-прежнему искал и не находил чего-то ускользающего от его взгляда.

 Он издал пронзительный крик, и звук, донесшийся из динамика в другой комнате, скорее напоминал скрип мела по школьной доске или скрежет лопаты по льду. С ужасной гримасой на лице он начал отрезать висящие куски плоти и расшвыривать их вокруг себя. Он размазывал их по своему телу, подносил к уху и "слушал" их. Он растягивал их, перебрасывал через сгорбленные плечи, швырял в ванну, в раковину. Пятна крови были везде, и снова из динамика донесся крик, полный разочарования и невероятной муки:

 - Не здесь! Не здесь!

 В другой комнате тот, кто сидел справа, уже не просто сглатывал, а отвратительно давился. Неожиданно он схватил со стола мусорное ведро, вскочил и бросился в угол комнаты. Боровиц в душе неохотно похвалил его за то, что при этом он был довольно спокоен.

 - Боже мой! Боже мой! - с каждым разом все громче повторял тот, что сидел слева. - Ужасно! Ужасно! Он развратник, безумен, изверг!

 - Он великолепен! - прорычал Боровиц. - Видишь? Видишь! Теперь он подходит к самой сути дела...

 По ту сторону экрана обнаженный человек взял в руки хирургическую пилу. Он пилил снизу вверх через центр грудины, его руки по локоть и инструмент отблескивали смесью серого, красного и серебряного цветов. Пот струился по запятнанной кровью коже, стекая горячим дождем, в то время как он резал грудную клетку. Однако он не сдался - сломалось серебристое лезвие пилы, и он отбросил ее в сторону. Рыча, как зверь, совершая какие-то неистовые беспорядочные движения, он поднял голову и осмотрел комнату в поисках чего-нибудь подходящего. Наткнувшись на металлический стул, его глаза широко открылись от воодушевления. Мгновенно схватив стул, он стал действовать двумя его ножками, как рычагами, внутри только что сделанного разреза.

 Под звук ломающихся костей и рвущейся плоти левая часть грудной клетки поднялась и откинулась - словно люк в верхней части туловища. Руки обнаженного человека погрузились внутрь.., раздался страшный звук разрываемой плоти.., и вот они показались снова и высоко вверх подняли долгожданную награду.., но только на мгновение. Затем...

 Держа в руках сердце, человек начал танцевать, снова и снова кружась с ним по комнате. Он прижимал его к себе, подносил к глазам, к ушам. Он подносил его к своей груди, нежно баюкая и сам плача при этом как ребенок. Он рыдал от облегчения, и горячие слезы текли по его серым щекам. А в следующий момент все силы, казалось, покинули его.

 Ноги задрожали и стали мягкими, как желе. По-прежнему крепко сжимая сердце, он согнулся и рухнул на пол, свернувшись подобно ребенку в животе у матери и спрятав сердце в изгибе своего тела. Он лежал совершенно неподвижно.

 - Все сделано, - произнес Боровиц. - Может быть! Он поднялся, подошел к динамику и нажал кнопку с надписью "Селекторная связь". Однако, прежде чем заговорить, он прищурившись посмотрел на своих подчиненных. Один по-прежнему оставался в углу, сидел с безвольно опущенной головой, ведро стояло у него между ногами. В другом углу второй, держа руки на боках, делал наклоны вперед - вверх и вниз, вверх и вниз, выдыхая при каждом наклоне и вдыхая, когда выпрямлялся. Лица у обоих блестели от пота.

 - Хм... - пробормотал Боровиц и повернулся к динамику. - Борис! Борис Драгошани? Вы меня слышите? Все в порядке?

 Человек в другой комнате дернулся, вытянулся, поднял голову и огляделся. Он содрогнулся и быстро встал на ноги. Теперь он был больше похож на человека и уже не напоминал взбесившегося робота, хотя по-прежнему цвет его кожи оставался свинцово-серым. Голые ступни поскользнулись на скользком полу - он слегка пошатнулся, но быстро вновь обрел равновесие. Увидев, что в руках все еще зажато сердце, он отшвырнул его в сторону и вытер руки о бедра.

 Боровиц подумал, что сейчас он похож на человека, только что очнувшегося от ночного кошмара.., но ему нельзя позволить проснуться слишком быстро. Есть одна вещь, которую Боровиц должен узнать непременно, и узнать именно сейчас, пока все еще свежо в памяти этого человека.

 - Драгошани, - снова произнес Боровиц, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче, - вы слышите меня?

 К тому моменту как коллеги Боровица пришли в себя и тоже подошли к экрану, обнаженный человек уже смотрел в их сторону. Борис Драгошани словно впервые осознал, что стоит перед экраном - с его стороны это было просто матовое окно, состоящее из множества освинцованных стеклышек. Он смотрел прямо на них, и могло показаться, что он их видит, но взгляд его при этом напоминал взгляд слепого.

 - Да, я слышу вас, товарищ генерал. Вы были правы - он намеревался уничтожить вас.

 - А... Хорошо! - Боровиц загнул толстый палец на левой руке. - Сколько еще сообщников у него было?

 Драгошани выглядел изможденным. Серый цвет его кожи постепенно исчезал - руки, ноги и нижняя часть туловища уже приобрели естественную телесную окраску. В конце концов он был обыкновенным человеком и сейчас находился на грани обморока. Небольшое на первый взгляд усилие, когда он поднял металлический стул, чтобы сесть, лишило его остатков сил. Положив голову на руки и уперев локти в колени, он сидел, уставившись себе под ноги.

 - Итак? - произнес Боровиц.

 - Еще один, - не поднимая головы откликнулся наконец Драгошани. - Кто-то очень близкий к вам. Его имени я не смог узнать.

 Боровиц был разочарован.

 - Это все?

 - Да, товарищ генерал.

 Драгошани поднял голову и снова посмотрел на экран - в его прозрачно-голубых глазах появилось почти умоляющее выражение. С фамильярностью, в возможность которой подчиненные Боровица едва ли могли поверить, Драгошани сказал:

 - Пожалуйста, Григорий, не спрашивай меня об этом. Боровиц молчал.

 - Григорий, - снова заговорил Драгошани, - ты мне обещал...

 - Многое, - торопливо оборвал его Боровиц. - Да, ты получишь обещанное. Многое! Как бы мало ты ни дал, я возмещу тебе многократно. Сколь бы малы ни были твои услуги, СССР будет в высшей степени признателен и благодарен тебе, как бы долго ни пришлось ждать этого признания.

 Ты проник в поистине космические глубины, Борис Драгошани, и я знаю, что ты более храбр, чем любой космонавт. Что бы там ни писали в научно-фантастических романах, там, где они летают, нет никаких чудовищ. Но за теми границами, которые пересекаешь ты, обитает ужас! Я знаю об этом...

 Человек в другой комнате выпрямился, по телу его пробежала сильная и продолжительная судорога, кожа вновь приняла серый оттенок.

 - Да, это так, Григорий, - сказал он. Хотя Драгошани и не мог этого видеть, Боровиц кивнул головой и произнес:

 - Тогда ты понимаешь?

 Обнаженный человек вздохнул и опустил голову.

 - Что ты хочешь узнать?

 Боровиц облизнул губы, еще ближе придвинулся, склонившись к экрану:

 - Имя человека, состоявшего в заговоре вместе с этой выпотрошенной свиньей, и доказательства, которые я могу представить Президиуму. Без этого опасности подвергаюсь не только я, но и ты тоже. Да, и весь отдел в целом. Запомни, Борис Драгошани, в КГБ есть люди, которые с удовольствием выпотрошат нас, если только им предоставится такая возможность!

 Ничего не ответив, человек вернулся к тележке, на которой лежали останки. Он остановился возле истерзанной плоти, и на лице его ясно читалось намерение продолжить надругательство. Он глубоко вдохнул, расправляя легкие, медленно выдохнул, снова несколько раз вдохнул и выдохнул. С каждым разом его грудь расширялась все больше и больше, а кожа приобретала все более глубокий синевато-серый цвет. Так прошло несколько минут. Наконец взгляд его остановился на хирургических инструментах, лежавших в чемоданчике.

 Теперь уже даже Боровиц был выбит из равновесия, взволнован и нервозен. Он сел в стоявшее в центре кресло и, казалось, ушел в себя.

 - Вы, двое, - рявкнул он на подчиненных. - С вами все в порядке? Михаил, если тебя все еще тошнит, держись от меня подальше, - обратился он к тому, что сидел раньше слева, - его ноздри были все еще влажными и выглядели, как две глубокие черные дыры на белом, как мел, лице. - А ты, Андрей, уже закончил свои гимнастические упражнения?

 Правый открыл рот, но ничего не ответил. Он неотрывно смотрел на экран, а кадык у него непрерывно подрагивал. Второй произнес:

 - Разрешите мне посмотреть хотя бы начало, я постараюсь, чтобы меня не затошнило. Кроме того, мне бы хотелось получить некоторые объяснения, после того как все закончится. Может быть, вы растолкуете, товарищ генерал, за что вы так цените этого человека, поскольку я считаю, что лучше всего его уничтожить.

 Боровиц кивнул:

 - Ты получишь все необходимые объяснения, когда придет время, - прорычал он громко. - Но в одном я согласен с тобой: я бы тоже предпочел, чтобы тебя не тошнило.

 Драгошани достал какой-то инструмент, похожий на полое внутри серебряное зубило; в другую руку он взял маленький медный молоток. Он установил зубило точно посередине лба трупа и ударом молотка вогнал его вовнутрь. Едва молоток отскочил после удара, из отверстия полого зубила брызнула мозговая жидкость. Для Михаила этого оказалось достаточно, чтобы он, судорожно глотнув, бросился в свой угол комнаты, - его била дрожь, он отвернулся. Тот, кого назвали Андреем, словно замороженный стоял на месте, но Боровиц заметил, что он нервно сжимает и разжимает пальцы висящих по бокам, словно плети, рук.

 Теперь Драгошани отступил от трупа и низко склонился, неотрывно глядя на зубило, торчавшее из расколотого черепа. Медленно кивнув головой, он выпрямился и шагнул к столику, на котором лежал чемоданчик с инструментами. Бросив молоток на твердые плитки пола, он схватил тонкую стальную спицу и точным движением, почти не глядя, опустил ее в отверстие зубила. Блестящая стальная трубочка медленно скрывалась внутри зубила, пока на поверхности не остался только ее кончик, похожий на рупор или даже на рот.

 - Рот! - Андрей внезапно издал какой-то каркающий звук, повернулся и, спотыкаясь бросился в другой конец комнаты. - Боже мой! Боже мой! Рот!

 Боровиц закрыл глаза. Даже он, такой стойкий и выносливый, не мог больше смотреть. Он все это уже видел раньше и слишком хорошо помнил.

 Минуты шли. Михаил дрожа стоял в углу, Андрей - в другом конце комнаты спиной к экрану, а их шеф с плотно закрытыми глазами сгорбился в кресле. Затем...

 Крик, раздавшийся из динамика, способен был подействовать даже на самые крепкие нервы, он поистине мог поднять даже мертвого. Он был полон ужаса, какого-то чудовищного знания, полон.., жестокой ярости? Да, ярости - это был крик раненого хищника, мстительного зверя. И тут возник хаос!

 Едва затих крик, Боровиц резко открыл глаза, брови его при этом сошлись домиком. Какое-то мгновение он сидел, смотря перед собой, словно филин, его всего трясло от возбуждения, а пальцами он крепко вцепился в подлокотники кресла. Затем, издав хриплый крик, он откинулся всем своим массивным телом назад, подняв руку к лицу. В тот момент, когда экран разлетелся вдребезги и в комнату дождем полетели осколки стекла и мелкие блестящие кусочки свинца, кресло под ним сломалось, тем самым защитив его и позволив упасть невредимым. Из образовавшейся в экране огромной дыры торчали ножки металлического стула. Затем стул исчез и снова ударил по экрану, разбивая то, что от него осталось, - осколки стекла разлетались повсюду.

 - Свинья! - крик Драгошани одновременно донесся из динамика и из-за разбитого экрана. - Ну ты и свинья, Григорий Боровиц! Ты отравил его ядом, разрушающим мозг, а теперь, слышишь ты, чудовище, теперь я выпил тот же яд!

 Вслед за полным ярости и ненависти голосом показался сам Драгошани. Он на минуту застыл в обрамлении торчавших, словно зубы, острых осколков стекла по краям экрана, а затем бросился вперед, мимо столика и опрокинутых кресел, к тому месту, где лежал распластавшись на полу Боровиц. В его руке на фоне серого тела что-то блеснуло серебром.

 Нет! - каким-то лягушачьим голосом прокричал Боровиц, его полный ужаса вопль показался особенно громким в небольшом, ограниченном пространстве комнаты. - Нет, Борис, ты ошибаешься. Ты вовсе не отравлен!

 - Лжец! Я прочитал это в его мозгу. Я чувствовал боль, которую он испытывал, когда умирал. А теперь эта отрава внутри меня!

 Драгошани рванулся к Боровицу, безуспешно пытавшемуся встать на ноги, повалил его и высоко над головой поднял руку с зажатым в ней серповидным предметом.

 Тот, кого звали Михаилом, до этого момента стоял в глубине комнаты, словно растерзанное ветром огородное пугало, но теперь он выступил вперед, и рука его потянулась под пальто. Он настиг руку Драгошани, как раз когда она рванулась вниз. Прекрасно владея дубинкой, он сильно ударил ею точно в нужное место. Блестящая сталь выпала из безжизненных пальцев Драгошани, и, оглушенный, он упал вниз лицом на Боровица, успевшего несколько откатиться в сторону. Михаил помог старшему подняться на ноги. Боровиц в неистовстве выкрикивал проклятия и пару раз лягнул ногой обнаженного человека, стонавшего на полу. Встав на ноги, Боровиц оттолкнул подчиненного и принялся стряхивать с себя пыль. Но тут он увидел в руках у Михаила дубинку и понял, что произошло. Глаза его широко распахнулись, выражая беспокойство и потрясение.

 - Что такое? - Его рот широко раскрылся. - Ты ударил его? Ты использовал против него дубинку? Идиот!

 - Но товарищ Боровиц, генерал, он... Боровиц оборвал его рычанием и обеими руками толкнул в грудь так, что тот пошатнулся.

 - Болван! Идиот! Моли Бога, чтобы он остался невредимым. Если ты веришь хоть в какого-нибудь бога, молись, чтобы ты не причинил серьезного вреда этому человеку. Я же говорил тебе, что он уникален.

 Он опустился на колени и, ворча что-то себе под нос, перевернул на спину оглушенного человека. Лицо Драгошани постепенно приобретало нормальный человеческий цвет, но на затылке у него вырастала огромная опухоль. Веки его задрожали. Боровиц продолжал с беспокойством вглядываться в его лицо.

 - Свет, - резко бросил генерал, - включите все лампы! Андрей, что ты стоишь там, как...

 В это время Михаил включил свет, и генерал замолчал, оглядывая комнату. Дверь в комнату была нараспашку, Андрея нигде не было.

 - Трусливый пес! - прорычал генерал.

 - Может быть, он пошел за помощью, - выдавил из себя Михаил. - Товарищ генерал, если бы я не ударил Драгошани, он мог бы...

 - Знаю, знаю, - нетерпеливо рявкнул Боровиц. - Не об этом сейчас речь. Помоги мне посадить его в кресло.

 Как только они подняли Драгошани и усадили в кресло, он тряхнул головой, громко застонал и открыл глаза, которые при виде Боровица сузились, и в них ясно читалось обвинение.

 - Ты!.. - прошептал он, безуспешно стараясь выпрямиться.

 - Выброси это из головы, - сказал Боровиц. - Не будь дураком. Ты не отравлен. Неужели ты думаешь, что я так легко расстанусь со своим самым ценным кадром?

 - Но он-то был отравлен! - резко бросил Драгошани. - Всего лишь четыре дня назад. Яд сжег его мозг, и он умер в страшных мучениях, ощущая, как мозг его плавится. А теперь тот же яд во мне! Мне срочно необходимо очистить желудок! Мне нужно, чтобы меня вырвало.

 Он прилагал неимоверные усилия, пытаясь подняться на ноги.

 Боровиц кивнул и тяжелой рукой прижал его к креслу. На лице его появилась волчья ухмылка. Он откинул назад центральную прядь черных волос и произнес:

 - Да, он и в самом деле умер именно так, но к тебе это не относится, Борис, тебя это не касается. Это был особый яд, болгарский препарат. Он действует быстро и так же быстро исчезает из организма. Он нейтрализуется через несколько часов, не оставляя следов, его невозможно обнаружить. Он как град - ударит и тут же тает.

 Михаил изумленно смотрел, отказываясь верить тому, что слышит.

 - О чем он говорит? - спросил он. - Откуда ему может быть известно, что мы отравили второго человека в руководстве...

 - успокойся, - снова оборвал его Боровиц. - Твой длинный язык когда-нибудь сыграет с тобой плохую шутку, Михаил Герхов!

 - Но...

 - Ты что, слепой? Ты ничего не понял? Михаил пожал плечами и замолчал. Это было выше его понимания. С тех пор как три года назад его перевели в этот отдел, он успел увидеть множество непонятных вещей - видел и слышал много такого, во что ни в жизнь не поверил бы, возможность существования чего никогда не допустил бы. Но это настолько отличалось от всего остального, виденного им раньше, что не поддавалось никакому разумному объяснению.

 Боровиц снова повернулся к Драгошани и схватил его за плечо у самой шеи. Обнаженный человек теперь был просто бледным - не свинцово-серым и не розовато-телесным, а именно бледным. Он вздрогнул, когда Боровиц обратился к нему:

 - Борис, ты узнал его имя? Соберись с мыслями, это очень важно.

 - Его имя? - Борис поднял глаза, и было видно, что ему очень плохо.

 - Ты сказал, что человек, который вместе с этим выпотрошенным, псом собирался уничтожить меня, находится очень близко. Кто он, Борис, кто?

 Драгошани кивнул, прикрыл глаза и подтвердил:

 - Да, очень близко, да. Его фамилия... Устинов!

 - Что?! - Боровиц выпрямился - до него наконец дошло.

 - Устинов? - сдавленно прошептал Герхов. - Андрей Устинов? Разве это возможно?

 - Очень даже возможно, - произнес знакомый голос от двери. С искаженным лицом, сжимая в руках автомат, в комнату вошел Устинов. Направив дуло автомата вперед, он держал под прицелом всех троих. - Вполне возможно.

 - Но почему? - спросил Боровиц.

 - А что, разве не ясно, "товарищ генерал"? Да разве любой, кто проработал рядом с вами столько, сколько я, не мечтал бы увидеть вас мертвым? Слишком долго, Григорий, я терпел ваши вспышки раздражения и бешенства, ваши мелкие интриги и идиотское запугивание. Да, до сих пор я верно служил вам. Но вы никогда не любили меня и ни к чему не допускали. Кем я был? Даже сейчас я всего лишь ничего не значащий довесок при вас, нуль. Вам, вероятно, все же приятно будет узнать, что я в конце концов оказался очень способным учеником. Но вашим помощником? Нет, я им никогда не был. И что, по-вашему, я должен был уступить этому? - он с усмешкой кивнул в сторону Герхова.

 На лице Боровица ясно читалось разочарование.

 - Надо же, именно на тебе я должен был остановить свой выбор! - негодующе фыркнул он. - Да... Седина в бороду - бес в ребро...

 Драгошани застонал и поднес руку к голове. Он попытался встать и рухнул на колени рядом с креслом, уткнувшись лицом в усеянный осколками стекла пол. Боровиц опустился на колени рядом с ним.

 - Не двигаться! - рявкнул Устинов. - Теперь вы ему ничем не поможете. Он покойник. Вы все покойники.

 - Ты никогда не сделаешь этого, - сказал Боровиц, но при этом кровь отлила от его лица, а голос напоминал, скорее, шорох сухих листьев.

 - Конечно, сделаю, - усмехнулся Устинов. - Среди всего этого бардака и сумасшествия? О, будьте уверены, я сочиню прекрасную сказочку - и о том, что вы сошли с ума и бредили, как душевнобольной, и о том, что вы нанимали на работу, мягко говоря, ненормальных людей. И кто сможет опровергнуть мои слова?

 Он шагнул вперед, и страшное оружие в его руках резко лязгнуло.

 Борис Драгошани, лежавший у его ног, вовсе не был без сознания. Его обморок был лишь трюком - ему необходимо было оказаться вне досягаемости огня автомата. Его пальцы сомкнулись вокруг костяной рукоятки серповидного хирургического ножа, лежавшего на полу, там, куда он упал. Устинов, ухмыляясь, подошел ближе и неожиданно, развернув автомат, ударил Боровица прикладом в лицо. Руководитель отдела экстрасенсорики откинулся назад, из его разбитого рта потекла кровь. И в этот момент Устинов нажал на спуск.

 Первая очередь ударила в правое плечо Боровица, закрутила его волчком и швырнула вниз. Она также сбила с ног Герхова и отбросила его в другой конец комнаты, распластав о стену. На какую-то секунду он застыл там, как распятый, затем сделал шаг вперед, выплюнул целый водопад крови и упал лицом вниз. В том месте, где он прижимался спиной, на стене осталось алое пятно.

 Боровиц пополз назад, волоча за собой по полу правую руку, пока не уперся плечом в стену. Дальше ползти было некуда. Он подтянулся, сел и в таком положении застыл в ожидании того, что неизбежно должно было сейчас произойти. Устинов оскалился и стал похож на акулу, в тот момент когда она готова напасть. Положив палец на спуск, он целился Боровицу в живот. В этот момент Драгошани рванулся вверх и едва не перерезал ножом подколенное сухожилие на левой ноге Устинова. Устинов закричал. Заорал и Боровиц, когда пули прошили стену над самой его головой.

 Уцепившись за пальто Устинова, Драгошани встал на колени и вслепую еще раз полоснул серповидным ножом, разрезавшим пальто, пиджак и рубашку и вонзившимся в плоть. Он рассек до кости правое предплечье Устинова, и автомат выпал из безжизненных пальцев. В ответ тот инстинктивно ударил Драгошани коленом в лицо.

 Вопя от боли и ужаса, сознавая, что ранен очень серьезно, предатель Устинов рванулся за дверь и с грохотом захлопнул ее за собой. В следующее мгновение он пролетел через крошечную прихожую и выскочил в коридор. Уже более спокойно он плотно закрыл звуконепроницаемую дверь и перешагнул через безжизненное тело кегебешника с проломленным черепом и вывалившимся языком. Его убийство, к сожалению, было печальной необходимостью.

 Проклиная все на свете и задыхаясь от боли, Устинов, спотыкаясь, ковылял по коридору, оставляя за собой кровавый след. Он был уже почти у выхода во двор, когда звук за спиной заставил его остановиться. Он повернулся, вынул из внутреннего кармана небольшую осколочную гранату и вытащил кольцо. В этот момент Драгошани вышел в коридор и, споткнувшись о распростертое тело, упал на колени. Глаза их встретились, и Устинов бросил гранату вдоль пола, после чего ему ничего не оставалось делать, кроме как быстро выскочить за дверь. Под резко звучавший звон катившейся и подпрыгивающей по полу гранаты он шагнул во двор и плотно прикрыл за собой дверь, успев услышать, как Драгошани с шумом, напоминавшим шипение, втянул в себя воздух и задержал дыхание.

 Отсчитывая про себя секунды, Устинов бежал прихрамывая в темноте к двоим в белых халатах, сидевшим в машине "скорой помощи".

 - Помогите! - прохрипел он. - Я ранен.., тяжело! Это Драгошани, один из наших специальных агентов. Он сошел с ума, убил Боровица, Герхова и служащего КГБ.

 Как бы в подтверждение его слов позади раздался страшный взрыв. Металлическая дверь загремела, как будто по ней ударили кувалдой, затем выгнулась наружу, слетев с петель, после чего ее будто кто-то втянул обратно внутрь, и она распахнулась, ударившись о стену коридора. Дым, жар и язык красного пламени вырвались наружу, повсюду распространился запах взрывчатки.

 - Быстро! - заорал Устинов, стараясь перекричать персонал "скорой помощи", в испуге задававший бессвязные вопросы, и вопли охранников, с топотом бежавших по булыжнику. - Ты, водила, давай вывози нас отсюда скорее, пока все вокруг не взлетело на воздух!

 Во всем этом был определенный риск, но нужно было что-то делать. В любом случае на какое-то время Устинов обеспечивал себе безопасность. Главная трудность состояла в том, что он не был уверен, что все оставшиеся там были мертвы. Если это так, то у него будет масса времени, для того чтобы придумать правдоподобную версию случившегося. Если нет - то ему конец. Время покажет.

 Он вскочил в "скорую помощь" как раз в тот момент, когда завелся мотор, и санитары сразу же принялись снимать с него одежду. Хлопая дверями, машина рванулась через двор, проскочила под каменной аркой и оказалась на дороге, ведущей к внешней стене.

 - Поехали! - заорал Устинов. - Быстро увози нас отсюда!

 Водитель прижался грудью к рулю и надавил на газ. Во дворе охранники и пилот вертолета беспорядочно носились по булыжникам, кашляя от густого едкого дыма, вырывавшегося из дверей. Огонь, которого и так было немного, совершенно исчез, поглощенный дымом. И тут из-за стены густого вонючего дыма показалась неясная жуткая фигура: Драгошани, все еще обнаженный, с покрытым черными полосами и кровавыми пятнами серым телом, тащил, перебросив через плечи, ревущего от ярости Боровица.

 - Что здесь происходит? - кашляя и брызгая слюной заорал генерал. - Что? Где эта вероломная собака Устинов? Вы что, дали ему уйти? Где "скорая помощь" - ? Чем вы здесь занимаетесь, дураки чертовы?

 Пока охранники снимали Боровица со спины Драгошани, один из них, задыхаясь, проговорил:

 - Товарищ Устинов ранен. Его увезла "скорая помощь".

 - Товарищ? Товарищ?!!! - прорычал Боровиц. - Никакой он не товарищ. Ты сказал "ранен"? Ранен, ты, задница?! Я хочу, чтобы он сдох!

 С искаженным от злости лицом он обернулся к башне:

 - Эй, вы, там, вы видите "скорую помощь"?

 - Да, товарищ генерал, она приближается к наружной стене.

 - Остановите ее! - генерал вскрикнул, схватившись за раненое плечо.

 - Но...

 - Взорвите ее к чертовой матери! - в ярости заорал генерал.

 Снайпер на башне укрепил прибор ночного видения на стволе "Калашникова", вставил на место магазин с трассирующими и разрывными пулями. Встав на колено, он поймал в прицеле прибора ночного видения "скорую помощь", целясь в кабину и капот. Машина замедлила ход, приближаясь к одной из арок в наружной стене, но человек знал, что ей не суждено до нее добраться. Зажав оружие между плечом и парапетом, он нажал на спуск и долго не отпускал. Огненная стрела вырвалась из башни, ударила сначала в нескольких метрах от "скорой помощи", затем подпрыгнула и достигла цели.

 Передняя часть "скорой помощи" взорвалась белым огнем, горячий бензин полетел во все стороны. Слетев с дороги и перевернувшись на бок, машина пропахала в земле глубокую борозду и остановилась. Кто-то в белом отползал на четвереньках от горящей машины, другой в расстегнутой рубашке с развевающимися полами, прикрывшись от огня темным пальто, прихрамывая бежал по направлению к выезду с территории.

 Не имея возможности видеть, что происходит за пределами внутреннего двора, поддерживаемый охранниками Боровиц нетерпеливо прокричал, обращаясь к людям на башне:

 - Вы остановили ее?

 - Да. Но по крайней мере двое живы. Один из персонала "скорой помощи", а другой, мне кажется...

 - Я знаю, кто другой, - крикнул Боровиц. - Это предатель. Он предал меня, отдел, Россию! Пристрелите его!

 Снайпер громко сглотнул, прицелился и открыл огонь. Пули взрыли землю у ног Устинова, а затем настигли его и буквально разорвали на части.

 Человек на башне впервые в своей жизни совершил убийство. Опустив оружие, он дрожа перегнулся через перила и крикнул слабым голосом:

 - Все в порядке!

 - Очень хорошо, - ответил Боровиц. - А теперь стой там и внимательно наблюдай.

 Он снова застонал и схватился за плечо, а том месте, где сквозь ткань пальто выступила кровь.

 - Вы ранены, товарищ генерал, - произнес один из охранников.

 - Конечно, я ранен, идиот! Но это подождет. Сейчас я хочу, чтобы все собрались. Мне нужно кое-что им сказать. Информация о том, что случилось, не должна выйти за пределы этих стен. Сколько здесь у нас этих чертовых сотрудников КГБ?

 - Двое, - ответил охранник. - Один там, внутри...

 - Он мертв, - равнодушно сказал Боровиц.

 - Тогда только один. Снаружи, в лесу. Все остальные - служащие отдела.

 - Хорошо... А у этого, там, в лесу, рация есть?

 - Нет, товарищ генерал.

 - Еще лучше. Хорошо, приведите его и пока закройте где-нибудь. Ответственность я беру на себя.

 - Есть, товарищ генерал.

 - И пусть никто ни о чем не беспокоится, - продолжал Боровиц. - Все это ляжет на мои плечи, а они, как вы знаете, у меня очень широкие. Я ничего не собираюсь скрывать, но расскажу об этом, когда придет время. Возможно, случившееся позволит нам раз и навсегда избавиться от опеки КГБ. Так, давайте действовать. Ты, - он повернулся к пилоту вертолета, - поднимайся в воздух. Мне нужен врач, врач из нашего отдела. Быстро привези его сюда.

 - Есть, товарищ генерал. Будет исполнено! Пилот бросился к вертолету, охранники - к машине, стоявшей за пределами двора. Убедившись, что они ушли, Боровиц, опершись на руку Драгошани, обратился к нему:

 - Борис, ты еще на что-то годишься?

 - Я пока цел, если вы это имеете в виду, - ответил тот. - Прежде чем разорвалась граната, я успел спрятаться в прихожей.

 Боровиц по-волчьи ухмыльнулся, несмотря на ужасное жжение в плече.

 - Хорошо, - сказал он. - Тогда пойди туда и постарайся найти огнетушитель. Если где-то еще горит, погаси пламя. После этого можешь присоединиться ко мне в лекционном зале.

 Он отпустил руку обнаженного человека, на какой-то момент покачнулся, затем встал прямо и твердо.

 - Ну, чего ты ждешь?

 Драгошани, ковыляя, вернулся в коридор, где уже почти не было дыма.

 - Да, и надень что-нибудь, на худой конец найди одеяло. На сегодня твоя работа окончена. Не дело, чтобы Борис Драгошани, возможно, будущий некромант Кремля, разгуливал в чем мать родила, - крикнул ему вслед Боровиц.

 ***

 Неделю спустя на закрытом заседании суда Григорий Боровиц давал показания по поводу событий, произошедших той ночью в специально оборудованной резиденции в Бронницах. Слушания имели двойную цель. Во-первых, установить, следует ли привлекать к ответственности Боровица за "серьезные нарушения в работе" возглавляемого им "экспериментального отдела". И во-вторых, выслушать его аргументы в пользу полной независимости работы отдела от других секретных служб СССР, в особенности от КГБ. Короче говоря, генерал собирался использовать эти слушания в качестве отправной точки в своем стремлении к полной самостоятельности.

 Пятерка строгих судей, точнее сказать, ведущих допрос следователей, состояла из Георгия Крисича, члена Центрального комитета партии, Оливера Беллекхойзы и Карла Дианова из Совета министров, Юрия Андропова, руководителя Комитета государственной безопасности, и еще одного человека, который на самом деле был не просто "независимым наблюдателем", но фактически личным представителем Леонида Брежнева. Поскольку за Генеральным секретарем КПСС в любом случае оставалось последнее, решающее, слово, именно на этого "безымянного", но фактически самого главного члена суда Боровиц должен был произвести наибольшее впечатление. К тому же именно благодаря своей "анонимности" говорил этот человек меньше всех.

 Слушания проходили в большом зале на втором этаже здания на Кутузовском проспекте, что позволило людям Андропова и Брежнева легко попасть туда, поскольку здесь же, в этом здании, находились их кабинеты. Никто особенно не придирался. В любом деле, особенно экспериментальном, присутствует элемент допустимого риска, хотя, как спокойно заметил Андропов, если риск и "допустим", его следует по возможности "исключать". В ответ на это Боровиц улыбнулся и почтительно наклонил голову, говоря в то же время себе, что в один прекрасный день этот ублюдок сполна заплатит за свое холодное и насмешливое обвинение в некомпетентности, не говоря уже о самодовольстве, коварстве и ничем не оправданном выражении превосходства.

 В ходе слушаний выяснилось (именно так об этом рассказал Боровиц), что один из младших оперативников, Андрей Устинов, не выдержал напряжения и тяжелой нагрузки на работе, сломался и сошел с ума. Он убил сотрудника КГБ Ходжу Гаржезкова, пытался разрушить резиденцию, устроив там взрыв, и успел даже ранить самого Боровица, прежде чем его удалось остановить. К сожалению, в процессе его "нейтрализации" погибли еще двое и один был ранен, правда легко. Никто из них не представлял особого интереса. Государство позаботится об их семьях.

 После происшедшего "срыва в работе" до выяснения всех обстоятельств дела пришлось, к сожалению, арестовать второго сотрудника КГБ, находившегося в резиденции. Это было неизбежной необходимостью - за исключением пилота вертолета, полетевшего за помощью, Боровиц никому не позволил покидать резиденцию до окончания расследования. Если бы не срочная нужда в медицинской помощи, пилот тоже остался бы на месте. Что касается заключения оперативника КГБ в камеру, то это было сделано в целях обеспечения его безопасности. До тех пор пока он не был уверен в том, что действия Устинова не направлены именно против КГБ, Боровиц счел своим долгом обеспечить безопасность сотрудника комитета. Фактически же выяснилось, что никакой определенной цели у Устинова не было, - человек просто сошел с ума и устроил всю эту кутерьму. Смерть одного сотрудника КГБ уже и так была слишком большой потерей; Андропов был вынужден подтвердить эту точку зрения.

 Короче говоря, слушания фактически были сведены к рассмотрению доклада и представленных объяснений самого Боровица. Об эксгумации, вскрытии и последующем некромантическом исследовании тела некоего высшего чина МВД не было сказано ни слова. Узнай об этом Андропов, могли возникнуть серьезные проблемы, но, к счастью, ему ничего не было известно. Не помогло бы и то, что всего восемь дней тому назад Боровиц самолично возложил венок на свежую могилу несчастного, как и то, что ныне тело покоилось в другой, безымянной, могиле где-то на территории резиденции в Бронницах...

 А в остальном.., министр Дианов задал несколько неуместных вопросов относительно характера работы и предназначения отдела, возглавляемого Боровицем; Боровиц был настолько удивлен, что пришел просто в ярость. Представитель Брежнева кашлянул и вмешался, снимая эти вопросы. В конце концов, если секретный отдел будет вынужден раскрывать свои тайны, какая в нем польза. Леонид Брежнев давно уже запретил кому бы то ни было проявлять любопытство относительно отдела экстрасенсорики и его деятельности. Боровиц всю жизнь был членом партии, сильным, ярким, опытным работником, не говоря уже о том, что являлся преданным, стойким и могущественным приверженцем лидера партии.

 Было очевидно, что Андропов недоволен и раздражен. Он предпочел бы предъявить целый ряд обвинений или в крайнем случае потребовать тщательного расследования со стороны КГБ, но ему запретили это делать, точнее, его "убедили" в том, что этим путем идти не следует. Однако, когда по окончании слушаний все покинули зал, шеф КГБ попросил Боровица задержаться для разговора.

 - Григорий, - обратился он к Боровицу, когда они остались одни, - ты прекрасно знаешь, что ничто действительно важное, повторяю - ничто, от меня не скроется. "Неизвестно" или "еще не раскрыто" - отнюдь не означает того, что это так и останется для меня тайной. Рано или поздно я все узнаю. Ты понял меня?

 - О, ты всеведущ! - на лице Боровица вновь появилась волчья усмешка. - Для любого другого человека это было бы слишком тяжелым бременем, дружище. Я к тебе действительно отношусь с большой симпатией.

 Юрий Андропов слабо улыбнулся, но глаза его за линзами очков были при этом пусты и ничего не выражали. Обращаясь к Боровицу, он даже не пытался скрыть угрозу в своем голосе:

 - Григорий, все мы должны думать о своем будущем. Тебе более, чем кому-либо другому, следует помнить об этом. Ты уже не мальчик. Если твой отдел развалится, что тебя ждет? Готов ли ты к столь раннему отстранению от дел и потере своих привилегий?

 - Как это ни странно, - ответил Боровиц, - именно характер моей работы дает мне гарантию на будущее, во всяком случае на обозримое будущее. Между прочим, это касается и твоего будущего тоже.

 Брови Андропова взлетели вверх.

 - Да? - он снова слабо улыбнулся. - Что же твои астрологи вычитали в расположении моих звезд, Григорий?

 - По крайней мере это ему известно! - подумал Боровиц. В этом не было ничего удивительного. Любой шеф тайной полиции, который не зря ест свой хлеб, способен получить такого уровня информацию. Отрицать не было никакого смысла.

 - Вхождение в Политбюро через два года, - произнес он не меняя выражения лица. - И, вероятно, через восемь-девять лет - пост Генерального секретаря КПСС.

 - Вот как? - улыбка Андропова была полунасмешливой, полусардонической.

 - Вот так, - выражение липа Боровица по-прежнему не изменилось. - И я говорю это тебе, не опасаясь, что ты доложишь Леониду.

 - Ты и в самом деле в этом уверен? - произнес самый опасный в стране человек. - А что, у меня имеются весомые причины, чтобы не заложить тебя?

 - О, да. Это можно назвать поступком Ирода. Конечно, как настоящие члены, партии мы не читаем так называемое Священное писание, но, поскольку я знаю, что ты человек образованный, интеллигентный, я уверен, что ты понимаешь, о чем я говорю. Ирод, как ты знаешь, боясь, что у него отнимут трон, уничтожил множество людей, в том числе и невинных младенцев. Ты, Юрий, безусловно, не невинный младенец. А Леонид, конечно, далеко не Ирод. И все же я не верю, что ты передашь ему мое предсказание относительно тебя...

 На минуту задумавшись, Андропов пожал плечами:

 - Возможно, я этого не сделаю, - произнес он уже без улыбки.

 - С другой стороны, - сказал Боровиц через плечо, уже повернувшись, чтобы уйти, - возможно я сам рассказал бы ему об этом, если бы не одно обстоятельство.

 - Обстоятельство.? Какое же?

 - Ну, конечно, то, что все мы должны думать о своем будущем! А еще потому, что я считаю себя намного умнее тех троих идиотов-" мудрецов"...

 Пока Боровиц шел по коридору к лестнице, на лице его вновь появилась жестокая волчья ухмылка: он вспомнил, что его пророки предсказали еще одно обстоятельство, связанное с Юрием Андроповым: вскоре после прихода к власти он заболеет и умрет. Да, не более чем через два-три года. Боровицу оставалось только надеяться, что так и будет.., но, возможно, ему не стоит полагаться на надежду, а лучше помочь ей осуществиться.

 Наверное, ему уже сейчас следует принять меры. Возможно, имеет смысл поговорить со знакомым химиком в Болгарии. Медленно действующий яд.., неопределяемый.., безболезненный.., но при этом быстро разрушающий жизненно важные органы...

 Об этом, безусловно, следовало подумать.

 ***

 Вечером в следующую среду Борис Драгошани ехал на своем газике в Жуковку, за тридцать с лишним километров от Москвы, где находилась просторная, построенная в деревенском стиле дача Григория Боровица. Расположенная в прекрасном месте - на заросшем соснами холме, с видом на спокойно протекающую внизу Москву-реку, - дача была недосягаема для нескромных глаз и ушей, особенно электронных. Там не было ничего, сделанного из металла, за исключением металлоискателя. Боровиц якобы использовал его для поиска старинных монет вдоль берега Москвы-реки, особенно в местах древних переправ, но в действительности прибор был предназначен для обеспечения безопасности и спокойствия. Он знал каждый гвоздь на своей даче, поэтому единственным местом, где могли быть установлены "жучки", была земля возле поместья, в разросшемся вокруг саду.

 Именно поэтому старый генерал предложил Драгошани прогуляться, предпочитая поговорить на воздухе, а не в четырех стенах, все же представляющих опасность, несмотря на все принятые меры предосторожности. Даже, здесь, в Жуковке, ощущалось присутствие могущественного КГБ. Многие высшие члены КГБ - среди них несколько генералов - имели здесь дачи, не говоря уже о многих заслуженных и награжденных правительственными наградами бывших агентах. Ни с кем из них Боровиц не дружил, и они, конечно, не упустили бы случая настучать на него Юрию Андропову.

 - Но, по крайней мере, отдел наконец избавился от них, - уверенно произнес Боровиц, идя по тропинке вдоль берега. Он привел Драгошани в то место, где они могли спокойно посидеть на огромных плоских валунах, наблюдая, как заходит солнце и в свете наступающего вечера река превращается в огромное зеленое зеркало.

 Они составляли странную пару: коренастый старый солдат с кожей цвета слоновой кости, отмеченной следами времени, с грубой внешностью, типично русский человек, и симпатичный юноша, можно сказать, изнеженный в, сравнении с первым, с тонкими чертами лица (если не считать тех моментов, когда он работал), с длинными, тонкими, как у пианиста, пальцами, стройный, но, несомненно, сильный, с широкими плечами и тонкой улыбкой. Не считая взаимного расположения и симпатии, между ними было очень мало общего.

 Боровиц уважал и ценил Драгошани за его талант, ибо не сомневался, что именно этот человек поможет России снова достичь могущества. Россия должна стать не просто "суперсильной" державой, но неуязвимой для любого возможного вторжения, недосягаемой для каких бы то ни было новейших систем вооружений, должна стать непреодолимым препятствием для постепенно охватывающего весь мир скрытого экспансионизма. Что касается последнего, что в действительности это уже было так, но Драгошани мог значительно ускорить процесс. Если только надежды Боровица в отношении работы отдела оправдаются. Да, это тоже шпионаж, но совершенно иного рода в сравнении с секретной службой Андропова - как бы другая сторона медали, точнее даже ее ребро. Шпионаж совершенно особого качества. Вот почему Боровиц "любил" Драгошани, хотя "любить" этого человека едва ли было возможно. Он никогда не будет хорошо смотреться в темно-синем пальто и мягкой шляпе, но в то же время ни один агент КГБ не сможет проникнуть в те тайные глубины, которые доступны Драгошани. Именно Боровиц нашел этого некроманта и привлек его к работе. Он был самым ценным открытием Боровица, что явилось еще одной причиной его "любви" к Борису.

 Что касается молодого человека, то у него были собственные цели и амбиции. Он, однако, держал их при себе, но можно с уверенностью сказать, что идеи, заключенные в его голове, в корне отличались от мечты Боровица о великой России, ее главенстве в мире и во Вселенной, о матушке России, чьим сыновьям никто и никогда не посмеет угрожать.

 Во-первых, Драгошани никогда не считал себя русским. По происхождению он был очень далек от эпохи коммунистического гнета и тех тупоголовых народов, которые использовали серп и молот не как орудия труда, а как знамя и символ угрозы. Возможно, это явилось одной из причин его "любви" к Боровицу, которого тоже, надо сказать, любить было едва ли возможно, но действия и все поведение которого были абсолютно аполитичными.

 Что же касается уважения, то Драгошани испытывал его лишь до определенной степени - он видел в Боровице старого солдата, но отнюдь не античного героя, бьющегося на поле брани; его не восхищала также способность Боровица в борьбе с противниками бить точно в цель. Скорее можно сказать, что он относился к шефу с тем же уважением, с каким верхолаз относится к верхним ступеням лестницы. И так же, как и верхолаз, он знал, что не может позволить себе отступить назад, чтобы полюбоваться своей работой. Зачем это нужно, если в один прекрасный день труба будет построена и он сможет, стоя на ее вершине, насладиться своей победой с ни для кого, кроме него, недосягаемой высоты? Между тем Боровиц может руководить Драгошани, указывать ему путь вверх по лестнице, а Драгошани тем временем будет подниматься по ней так быстро и высоко, как только сможет. А может быть, он относился к шефу так, как канатоходец к канату, по которому идет, не имея возможности смотреть себе под ноги.

 Причиной возникавших между ними трений обычно служило различие в происхождении, воспитании, привязанностях и образе жизни. Боровиц родился и вырос в Москве, в четыре года остался сиротой, в семь - рубил дрова, чтобы выжить, а в шестнадцать лет стал солдатом. Драгошани получил фамилию по месту своего рождения в Южных Карпатах на реке Олт, текущей с гор и впадающей в Дунай на границе с Болгарией. В древности эта территория носила название Валахии, к северу от нее располагалась Венгрия, к западу - Сербия и Босния.

 Вот почему он считал себя валахом, в крайнем случае румыном. Как историк и патриот (хотя его патриотизм относился к стране, имя которой сохранилось лишь на старинных картах), он знал, что история его родины была долгой и кровавой. Если заглянуть в историю Валахии, можно узнать, что ее обменивали, захватывали, разворовывали и возвращали обратно, снова разворовывали, грабили, уничтожали, сравнивали с землей, но она всегда возрождалась и вновь обретала самостоятельность подобно птице Феникс. Земля ее была живой, она до черноты пропиталась кровью, и кровь давала ей силу. Земля была сильна людьми, а люди получали силу от земли. Они боролись за эту землю, но земля могла и сама постоять за себя. Если посмотреть на старинную карту, станет понятно, почему это было именно так: в те далекие времена, когда не было еще самолетов и танков, окруженная горами и болотами, защищенная с востока Черным морем, с запада - непроходимыми трясинами, а с юга - Дунаем, страна представляла собой естественную крепость, была практически изолирована от окружающего мира.

 Таким образом, гордясь своим происхождением, Драгошани считал себя в первую очередь валахом (может быть, единственным в мире оставшимся в живых валахом), потом уже румыном, но никак не русским. Кто они такие на самом деле, и Григорий Боровиц в том числе, как не осевшая пена, оставшаяся после волн наступавших завоевателей, - сыновья гуннов и готов, славян и франков, монголов и турков? Конечно, и в жилах Драгошани текла, вероятно, их кровь, но в первую очередь он был валахом! Единственное, что могло связывать его со стариком, это то, что оба они были своего рода сиротами, но причины и обстоятельства их сиротства были совершенно различными. У Боровица по крайней мере когда-то были родители, он видел и знал их в далеком детстве, хотя теперь о них давно уже забыл. А Драгошани.., он был найденышем. Его нашли на ступеньках дома в одной из румынских деревень, когда ему исполнился всего лишь один день от роду. Его вырастил и дал ему образование богатый фермер и землевладелец. Такова была его судьба, в конце концов не такая уж плохая.

 - Ну, Борис, - сказал Боровиц, отрывая своего протеже от воспоминаний. - Что ты обо всем этом думаешь, а?

 - О чем?

 - Ну, вот, - проворчал старик. - Слушай, я знаю, что это место очень располагает к отдыху, а я не более чем надоедливый старый осел, но ради Бога не спи! Что ты думаешь по поводу полной независимости отдела от КГБ?

 - А что, это действительно так?

 - Да, это так, - Боровиц удовлетворенно потер руки. - Можно сказать, что мы начисто от них освободились. Нам, конечно, придется терпеть их присутствие рядом, в первую очередь потому, что Андропов любит лезть во все дырки. Но этот пирог ему больше не по зубам. Все вышло очень хорошо.

 - Как тебе это удалось? - Драгошани понимал, что тому не терпится все рассказать.

 Боровиц пожал плечами, как бы пытаясь показать, что его роль весьма незначительна, хотя Драгошани понимал, что он хотел сказать прямо противоположное.

 - Ну, немного того, немного другого. Должен сказать, что я поставил на карту свою работу. Я поставил на карту судьбу отдела. Я рисковал, если хочешь, но знал, что не могу проиграть.

 - Тогда в этом не было никакого риска, - сказал Драгошани. - Что именно ты сделал? Боровиц усмехнулся.

 - Борис, ты же знаешь, что я не люблю подробностей. Но тебе я скажу. До начала слушаний я был на приеме у Брежнева и рассказал ему, как обстоят дела.

 - Ух! - теперь была очередь Драгошани фыркнуть. - Ты ему сказал? Ты рассказал Леониду Брежневу, Генеральному секретарю КПСС, что должно произойти? Что именно?

 На лице Боровица появилась знакомая волчья усмешка.

 - То, что должно случиться, - ответил он. - То, что еще не произошло. Его нежное воркование с Никсоном усилит его позиции, но он должен быть готов к тому, что через три года Никсон будет отстранен от власти, поскольку его коррумпированность станет достоянием гласности. Я сказал ему, что к тому моменту, когда это случится, он окажется в выгодной позиции и будет иметь дело с преемником и обвинителем президента в Белом доме. Я сказал, что, прежде чем к власти придут сторонники "жесткой" политики, он в будущем году подпишет соглашение, разрешающее фотографировать американским спутникам наши ракетные объекты и, наоборот, нашим спутникам - их, и что это будет сделано тогда, когда американцы будут опережать нас в космических исследованиях, но у него еще останется шанс. Понимаешь, речь идет об ослаблении напряженности. Он помешан на этом. Его также очень беспокоит, как бы американцы не ушли слишком далеко вперед в космической гонке, поэтому я пообещал ему стыковку в космосе в 1975 году. Что касается евреев и диссидентов, доставляющих ему столько неприятностей, то я гарантировал, что мы избавимся от большинства из них - примерно от ста двадцати пяти тысяч - в ближайшие три-четыре года!

 Ну, Борис, не впадай в шок или разочарование - я не пойму никак, что за выражение появилось на твоем лице. Мы не варвары, и я вовсе не имею в виду высылку в Сибирь или лоботомию, но лишь выдворение из страны, эмиграцию - мы позволим им всем убраться отсюда. Да, так и будет!

 Я сказал ему все это и еще очень многое. И дал гарантии - понимаешь, это был разговор только между Леонидом и мной - при условии, что он позволит мне делать свое дело и избавит от опеки КГБ. В конце концов все эти чопорные агенты только и делают, что шпионят и докладывают обо всем шефу. Так почему они должны шпионить за мной, человеком надежным, быть может, в гораздо большей степени, чем большинство остальных? А самое главное, как я могу рассчитывать на какую бы то ни было секретность, а она чрезвычайно важна в работе такой организации, как наша, если за моей спиной стоят сотрудники другого отдела и докладывают шефу о каждом моем шаге, при этом абсолютно ничего не понимая в том, чем я занимаюсь и что я делаю? Они способны только смеяться и издеваться над тем, что им не дано постичь, начисто уничтожая при этом всю секретность. А тем временем наши враги за рубежом уйдут далеко вперед, потому что я не ошибусь, если скажу тебе, Борис, что у американцев и англичан, да и у французов и японцев, есть свои интеллектуальные шпионы.

 Я сказал Леониду: "Дай мне четыре года - четыре года независимости от андроповских макак, и я создам широкую, разветвленную шпионскую сеть с такими возможностями, о которых ты даже не можешь мечтать."

 - Сильный ход, - Драгошани был заметно под впечатлением, - и что он ответил?

 - Он сказал: "Григорий, старый друг, старый солдат, старый товарищ.., хорошо, у тебя будут эти четыре года. Я подожду и прослежу, чтобы у вас было достаточно денег, для того чтобы вы могли ездить на своих "Волгах" и пить водку. Если я увижу, что твои обещания выполнены и все предсказания сбылись, ты получишь от меня благодарность. А если за четыре года ты ничего не добьешься, спрошу с тебя строго".

 - Итак, ты поставил на предсказания Влади, - кивнул Драгошани. - А ты уверен, что наш провидец абсолютно надежен?

 - О да! - ответил Боровиц. - Он предсказывает будущее ничуть не хуже, чем ты вынюхиваешь секреты покойников.

 - Ну, - эти слова не произвели на Драгошани впечатления, - почему же тогда он не предсказал тебе неприятности в резиденции? Он ведь должен был предвидеть катастрофу такого масштаба.

 - Но он предсказывал ее, - сказал Боровиц, - правда, не впрямую. Две недели назад он сказал мне, что я потеряю обоих своих ближайших помощников. Так и случилось. Он также сказал, что я найду на их место других - на этот раз, так сказать, из рядовых членов организации.

 Драгошани не мог скрыть интереса:

 - У тебя кто-то есть на примете?

 - Ты, - кивнул Боровиц, - и, возможно, Игорь Влади.

 - Мне не нужны конкуренты, - быстро сказал Драгошани.

 - Не будет никакой конкуренции. Ваши таланты совершенно разного рода. Он не может быть некромантом, а ты не умеешь видеть будущее. Вас должно быть двое просто потому, что, если с кем-нибудь из вас что-либо случится, другой сможет продолжить дело.

 - Да, и у нас было два предшественника, - проворчал Драгошани. - А какими талантами обладали они? Они тоже поначалу не были конкурентами?

 Боровиц вздохнул.

 - Поначалу, - начал терпеливо объяснять он, - когда я только создавал отдел, у меня было слишком мало действительно талантливых сотрудников, в первоначальный штат агентов и экстрасенсов входили люди, не прошедшие испытания. Те же, кто был по-настоящему талантлив и с самого начала работал рядом со мной, такие как Влади, который с каждым днем работает все лучше и лучше, а позднее и ты, Борис, представляли собой слишком большую ценность, чтобы я мог позволить себе связывать их обыденной административной рутиной. Устинов, который работал со мной с самого начала, но только в качестве администратора, он и Герхов были на своем месте и подходили для этого как нельзя лучше. Они не обладали талантами экстрасенсов, но, казалось, были лишены предубеждений - качество, которое не так просто найти в современной России, да еще если учесть, что человек при этом должен быть правильно политически ориентированным. Я надеялся, что хотя бы один из них сможет так же, как и я, глубоко вникнуть, заинтересоваться и посвятить себя нашей работе. Когда возникла зависть и они превратились в соперников, я решил не вмешиваться и позволить им самим выяснить отношения. Так сказать, естественный отбор. Но ты и Влади совсем иного поля ягоды. Я не допущу никакого соперничества между вами. Выброси это из головы.

 - Но тем не менее, - настаивал Драгошани, - когда ты уйдешь, кому-то из нас придется взять на себя руководство.

 - Я не собираюсь никуда уходить, - сказал Боровиц. - По крайней мере еще очень долго. А к тому времени.., там видно будет.

 Он замолчал и задумался, подперев рукой подбородок и глядя на спокойно текущую перед ним реку.

 - Почему Устинов пошел против тебя? Почему он просто не избавился от Герхова? Это же менее рискованно.

 - У него были две причины, по которым он не мог избавиться от конкурента. Во-первых, его подстрекал мой давний враг, - сказал Боровиц, - тот человек, которого ты "исследовал" и которого я давно подозревал в том, что он хочет меня убрать. Мы просто ненавидели друг друга - я и этот старый палач из МВД. Это было неизбежно: либо он убил бы меня, либо я его. Именно поэтому я попросил Влади обратить на него внимание, проследить за ним и узнать его замыслы. Он предсказал предательство и смерть в ближайшем будущем. Предательство по отношению ко мне, а смерть - либо его, либо моя. К сожалению, большего Игорь сказать не мог. Так или иначе, я организовал его смерть.

 Во-вторых, убийство Герхова, даже если он сумел бы его организовать вполне профессионально и аккуратно, оставаясь в стороне от самого факта "случайной смерти", не решило бы проблемы в корне. Это было бы все равно что сорвать сорное растение - пройдет время и оно снова вырастет. Он не сомневался в том, что я найду на это место кого-то другого, возможно экстрасенса, и что тогда станет с бедным Устиновым? Его самая большая проблема заключалась в непомерных амбициях.

 Так или иначе, я выжил, как видишь. Я использовал Влади, чтобы выяснить, что приготовила мне эта старая большевистская свинья, и расправился с врагом, прежде чем он расправился со мной. А потом я использовал тебя, чтобы вытянуть из его дохлых кишок информацию о сообщнике. Как ни жаль, им оказался Андрей Устинов. Я думал, что здесь замешан Андропов или кто-то из его КГБ. Они любят меня так же, как и я их. Но они в этом не участвовали. Я этому рад, потому что они так легко не сдаются. В каком же мире вражды и мести мы живем, а, Борис? Всего лишь два года назад у ворот Кремля стреляли в самого Леонида Брежнева!

 Драгошани выглядел задумчивым.

 - Скажи мне одну вещь, - наконец попросил он. - Когда все закончилось - я имею в виду инцидент в особняке, - почему ты спросил меня, могу ли я получить информацию из трупа Устинова, точнее, из того, что от него осталось? Ты допускал, что он мог быть завербован кем-то из КГБ, так же как и твоим старым приятелем из МВД?

 - Что-то в этом роде, - Боровиц пожал плечами. - Но сейчас это уже не имеет значения. Нет, если бы они хоть как-то были в этом замешаны, это проявилось бы во время слушаний; наш друг Юрий Андропов не упустил бы такой шанс. Я мог бы сразу по нему определить. Он, судя по всему, чуть не описался от злости из-за того, что Леонид счел возможным вмешаться в его дела.

 - Это значит, что теперь он жаждет твоей крови!

 - Не думаю. Во всяком случае в течение ближайших четырех лет. А когда станет ясно, что я прав, то есть когда Брежнев убедится в истинности предсказаний Влади, а следовательно получит доказательства эффективности работы отдела, - тогда у него тоже ничего не получится. Так что.., если нам немного повезет, мы навсегда освободимся от этой своры.

 - Гм... Ну, будем надеяться. Ты, вроде бы, умный мужик, генерал. Хотя я это и так знал. А теперь скажи, зачем еще ты пригласил меня сюда?

 - Ну, мне нужно сказать тебе кое-что еще, есть еще кое-какие моменты, понимаешь? Но мы можем поговорить за ужином. Наташа готовит свежую речную рыбу, форель. Ловить строго запрещено. От этого она кажется еще вкуснее.

 Он поднялся и двинулся по берегу в обратную сторону.

 - И еще, - бросил он через плечо, - я хотел посоветовать тебе продать эту консервную банку на колесах и купить себе пристойную машину. Думаю, лучше всего подержанную "Волгу", Во всяком случае, не новее, чем у меня. Это соответствует твоему служебному положению. Ты можешь обкатать ее во время отпуска.

 - Отпуска?

 События развивались стремительно.

 - Да, разве я не сказал тебе? Как минимум три недели, все зависит от обстоятельств. Я укрепляю особняк, поэтому там совершенно нельзя будет работать...

 - Что ты делаешь? Ты сказал, ты...

 - Да, укрепляю резиденцию, - Боровиц был абсолютно серьезен. - Пулеметные гнезда, ток вдоль забора и все в таком роде. Все это есть на Байконуре, откуда запускают космические ракеты. А наша работа важна ничуть не менее. Так или иначе, я получил "добро", и работы начнутся в пятницу. Как ты знаешь, мы теперь сами себе хозяева, в определенных пределах, конечно.., но в резиденции во всяком случае точно. Когда все будет закончено, у всех нас будут пропуска на вход туда, и без них никто не проникнет внутрь. Но это позже. А сейчас предстоит еще много работы, и я сам буду Наблюдать практически за всем. Я хочу, чтобы резиденция стала более просторной, чтобы в ней стало больше помещений для проведения экспериментов. Да, у меня впереди четыре года, но они пролетят быстро. Первый этап преобразований займет больше полумесяца, поэтому...

 - Так что пока все это будет делаться, я получаю отпуск? - Драгошани оживился, в голосе его чувствовалось возбуждение.

 - Да, ты и еще один или два человека. Для тебя это послужит наградой. Ты очень хорошо поработал той ночью. Если не считать дыры в моем плече, все прошло" очень успешно, - да, и если, конечно, не принимать во внимание смерть бедного Герхова. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что мне пришлось попросить тебя пройти до конца. Я знаю, как это ненавистно для тебя...

 - Давай больше не будем говорить об этом, - ответил Драгошани, а затем, полуобернувшись, добавил с дьявольской усмешкой:

 - Во всяком случае, рыба на вкус мне нравится больше!

 И с тем же выражением произнес:

 - Ты садист и старая шельма! Боровиц громко рассмеялся:

 - Вот это-то мне и нравится в тебе, Борис. Ты похож на меня: абсолютно не уважаешь своих начальников. - И тут же сменил тему. - Как бы то ни было, где ты собираешься провести свой отпуск?

 - Дома, - ответил не колеблясь его собеседник.

 - В Румынии?

 - Конечно. Поеду в Драгошани, туда, где я родился.

 - Ты когда-нибудь ездил куда-либо еще?

 - А зачем? Мне хорошо знакомо это место, и я люблю живущих там людей - во всяком случае в той степени, в какой я вообще способен любить что-то. Драгошани теперь город, но я найду себе место где-нибудь за городом - в деревне или в горах.

 - Должно быть, там очень хорошо, - кивнул Боровиц. - У тебя там есть девушка?

 - Нет.

 - Что ж тогда тебя туда так тянет?

 Драгошани что-то пробормотал, пожал плечами, но его глаза при этом сузились до щелочек. Идя впереди, шеф не видел выражения лица Драгошани, когда тот ответил.

 - Не знаю. Думаю, что-то в самой почве.

 Глава 2

 Гарри Киф почувствовал на щеке тепло солнечных лучей, проникающих сквозь окно классной комнаты. Он узнал не поддающееся описанию ощущение под собой твердой школьной скамьи, поверхность которой была отполирована десятками тысяч задов. Он услышал яростное жужжание маленькой осы, летающей вокруг его чернильницы, линейки, карандашей и георгинов, стоявших в вазе на подоконнике. Но все это существовало где-то на периферии его сознания, было не более чем отдаленным фоном. Он ощущал все примерно так же, как ощущал свое сердцебиение - его сердце билось слишком уж быстро и громко для кабинета математики солнечным днем августовского вторника. Все происходящее вокруг было вполне реальным, таким же реальным, как дыхание свежего ветра, проникавшего через открытое окно и касавшегося его щеки. И все же Гарри не хватало воздуха - словно утопающему. Или утопающей.

 Подо льдом, где он отчаянно боролся за свою жизнь, солнце было не в состоянии согреть его, жужжание осы терялось в бульканий и журчании ледяной воды, в звуках, издаваемых пузырящимся воздухом, выходившим из его ноздрей и сквозь напряженно сомкнутые в немом крике челюсти. Внизу - чернота, замерзающая тина и водоросли, а наверху...

 Толстое ледяное одеяло, а где-то в нем - полынья, в которую он (она?) упал, но где она? Борись с течением! Сражайся с ним и плыви, плыви! Подумай о Гарри, малыше Гарри! Ты должен жить для него! Ради него. Для Гарри...

 Вот она! Вот она! Спасибо тебе за это, Господи! Спасибо, Господи!

 Он цепляется за края проруби - они остры как стекло. И вдруг - чьи-то посланные Небесами руки, опускающиеся в воду, - кажется, что они двигаются слишком медленно, почти как в замедленной съемке, ужасно, просто чудовищно медлительные. Сильные, поросшие волосами руки. Кольцо на среднем пальце правой руки. "Кошачий глаз", оправленный в широкий золотой перстень. Мужской перстень.

 Он смотрит вверх, его лицо под водой неясно виднеется сквозь водную рябь. Сквозь лед видны очертания человека, стоявшего на коленях возле проруби. Схватись за его руки, такие сильные руки, и он вытащит тебя наверх словно ребенка. А потом будет трясти тебя, пока не высохнешь, - за то, что ты его так напугал.

 Борись с течением - схвати его за руки - бейся с потоком воды. Борись, борись! Борись ради Гарри!..

 Наконец-то! Ты добрался до этих рук! Хватайся крепче! Держись! Постарайся вынырнуть и дыши, дыши!

 Но.., руки толкают тебя вниз!

 Просвечивающее сквозь лед лицо колышется, расплываясь и меняя очертания. Дрожащие словно желе губы приподнимаются в уголках рта. Они улыбаются - или гримасничают. Ты продолжаешь цепляться за него. Ты кричишь - и вода проникает внутрь, заполняя легкие вместо уходящего воздуха. Цепляйся за лед. Забудь о руках, об этих жестоких руках, продолжающих держать тебя под водой. Ухватись за край проруби и высунь голову. Но руки тут как тут, они не дают тебе схватиться, оттаскивают тебя и толкают под лед. Они убивают тебя!

 У тебя нет сил бороться с холодом, рекой и руками. Тебя окутывает чернота. Она в твоих легких, в твоей голове, в твоих глазах. Вонзи свои длинные ногти в эти руки, царапай их, вырывай куски плоти. Золотой перстень соскальзывает и, медленно вращаясь, опускается в глубину, в ил. Вода становится красной от крови, и кровь эта контрастирует с чернотой смерти - кровь, текущая из жестоких, жестоких рук.

 У тебя иссякли силы. Тебя наполняет вода, ты тонешь. Течение крутит тебя и несет по дну. Но тебе уже все равно. Кроме.., заботы о Гарри. Бедный малыш Гарри! Кто позаботится теперь о тебе? Кто присмотрит за Гарри... Гарри... Гарри?..

 - Гарри? Гарри Киф! Господи, парень! Ты где вообще?

 Гарри почувствовал, что его приятель Джимми Коллинз втихаря, но довольно сильно, так что он едва не задохнулся, ткнул его в ребра; резкий голос мистера Ханнанта обрушился ему в уши, перекрывая исчезающий шум воды. Он резко выпрямился на скамейке, - глубоко вдохнул и совершенно по-глупому поднял руку, как бы собираясь ответить на вопрос. Это был совершенно автоматический жест; если ты быстро поднимаешь руку, учитель решит, что ты знаешь ответ, и спросит кого-нибудь другого. Хотя..., иногда эта уловка не помогает, не все учителя поддаются на такую хитрость. А Ханнант, учитель математики, был совсем не дурак.

 Исчезло Ощущение того, что он тонет, куда-то ушел холод воды, прекратилась безжалостная пытка толкающих вниз грубых беспощадных рук - исчез и сам кошмар, точнее сон. В сравнении с ним создавшаяся ситуация была сущим пустяком. Или он ошибается?

 Он вдруг осознал, что находится в классе и на него устремлены множество глаз, увидел также покрасневшее от гнева лицо мистера Ханнанта, стоящего перед классом и смотрящего на него. Чем они здесь занимались?

 Он взглянул на доску. Ну конечно! Формулы - площади и свойства круга. Постоянная величина (?) - диаметры, радиусы и число Пи. Пи? Вот потеха-то! Все это было непонятно Гарри! Пирог на том свете! О чем же спрашивал Ханнант? И спрашивал ли вообще?

 С побелевшим лицом Гарри оглядел класс. Его поднятая рука была единственной. Очень медленно он опустил ее. Рядом с ним хихикал Джимми Коллинз, кашляя и захлебываясь, чтобы скрыть смех. В другое время Гарри не растерялся бы, но воспоминания о кошмарном сне, еще столь свежие в его памяти, преследовали его и мешали собраться с мыслями.

 - Ну? - потребовал ответа Ханнант.

 - Сэр? - с сомнением в голосе обратился к нему Гарри. - Не будете ли вы так добры повторить вопрос?

 Ханнант вздохнул, закрыл глаза, уперся своими большими кулаками ,в стол и перенес тяжесть коренастого тела на выпрямленные руки. Он досчитал до десяти - достаточно громко, чтобы его слышал весь класс. Наконец, не открывая глаз, он повторил:

 - Вопрос был о том, присутствуешь ли ты вообще в классе.

 - Я, сэр?

 - О Боже! Да, Гарри Киф! Да, ты!

 - Конечно, сэр! - Гарри старался не переусердствовать, изображая невинность. Вроде бы, ему удастся выкрутиться - а вдруг нет? - Но там была оса, сэр, и...

 - Тогда еще один вопрос, - оборвал его Ханнант, - тот, который я задал первым и который заставил меня заподозрить, что ты отвлекся: какова связь между диаметром круга и Числом Пи? Полагаю, что именно на него ты и хотел ответить. Потому ты и поднял руку? Или ты мух ловил?

 Гарри почувствовал, что шея его краснеет. Пи? Диаметр? Окружность?

 Класс оживился, кто-то неодобрительно фыркнул - возможно, это был задира Стэнли Грин - прыщавый большеголовый недотепа и зубрила. Беда была в том, что Стэнли был хитрым и большим... Так какой же был задан вопрос? Впрочем, какая разница, если ответа он все равно не знает.

 Джимми Коллинз уткнулся в парту, якобы глядя в тетрадь, и краешком рта прошептал: "Три раза!"

 Три раза? Что бы это значило?

 - Ну? - Ханнант знал, что поймал его.

 - Э.., три раза!.. - пробормотал Гарри, моля Бога, чтобы Джимми не подвел его, - сэр.

 Учитель математики втянул в себя воздух и выпрямился. Он хмыкнул, нахмурился и выглядел при этом несколько озадаченным. Но потом сказал:

 - Нет! Но ты был близок к истине. В определенной степени. Не три раза, а 3,14159. Но что именно три раза?

 - Диаметр, - запинаясь произнес Гарри, - равняется окружности.

 Джордж Ханнант тяжело уставился на Гарри. Перед ним стоял тринадцатилетний мальчик - с песочного цвета волосами, с веснушками, в помятой школьной форме, в не очень чистой рубашке, с косо висящим, с обтрепанными концами галстуке, похожем скорее на обрывок веревки; на кончике носа едва держались очки, из-за стекол которых с постоянным выражением страха смотрели мечтательные голубые глаза. Полные сострадания? Нет, не это; Гарри Киф мог вздуть кого угодно, если его выводили из себя. Но.., очень трудный ребенок, пробиться к его душе нелегко. Ханнант подозревал, что за мечтательным выражением лица скрывался недюжинный ум. Если бы только удалось заставить его работать!

 Может быть, вывести его из себя? Хорошенько встряхнуть его? Заставить задуматься о чем-то существующем в реальном мире, а не в том, другом, в который он постоянно погружается? Возможно.

 - Гарри Киф, я не уверен в том, что твой ответ вполне самостоятелен. Коллинз сидит слишком близко от тебя и, на мой взгляд, чересчур равнодушно выглядит. Итак.., в конце главы учебника ты найдешь десять вопросов. Три из них касаются поверхности кругов и цилиндров. Я хочу, чтобы ты завтра утром ответил мне на них у доски. Хорошо?

 Гарри опустил голову и прикусил губу:

 - Да, сэр.

 - Тогда посмотри на меня. Посмотри на меня, мой мальчик!

 Гарри поднял голову. Сейчас он действительно вызывал сострадание. Но отступать было поздно.

 - Гарри, - вздохнул Ханнант, - ты несносен! Я говорил с другими учителями и выяснил, что ты слаб не только в математике, но и во "всех остальных предметах. Если ты не проснешься наконец, то тебе придется уйти из школы, не получив аттестации ни по одному предмету. Но у тебя еще есть время, если это, конечно, тебя интересует, - во всяком случае еще как минимум два года. Но только если ты немедленно возьмешься за ум. Домашнее задание - это не наказание, Гарри. Таким образом я пытаюсь направить тебя по верному пути.

 Он бросил взгляд в конец класса - туда, где Стэнли Грин все еще хихикал, закрывая лицо рукой, делая вид, что потирает лоб.

 - А что касается тебя, Грин, то для тебя домашнее задание действительно будет наказанием! Ты ответишь на остальные семь вопросов.

 Класс не осмеливался продемонстрировать свое одобрение - верзила Стэнли обязательно отомстил бы за это. Но Ханнант и так все понял. Он был доволен. Он никогда не боялся показаться чересчур строгим, но лучше все же быть строгим, но справедливым.

 - Но, сэр!.. - Грин вскочил, и голос его зазвенел, протестуя.

 - Заткнись! - резко оборвал его Ханнант. - И сядь на место". - После того как задира подчинился, Ханнант продолжил:

 - Так, что у нас дальше? - Он взглянул в расписание, лежавшее на столе под стеклом. - Ах да, сбор камней на берегу. Прекрасно! Немного свежего воздуха придаст вам бодрости. Очень хорошо, собирайтесь. Потом вы можете идти - но только чинно и по порядку.

 (Можно подумать, что кто-то придал значение его словам!) Но прежде чем раздались щелкание ручек, стук карандашей, грохот парт и топот ног, он добавил:

 - Подождите! Вы можете оставить веши здесь. Староста возьмет ключ и откроет класс, когда вы принесете камни с берега. После того как вы возьмете вещи, он снова закроет класс. Кто староста на этой неделе?

 - Я, сэр, - поднял руку Джимми Коллинз.

 - О! - произнес Ханнант, удивленно поднимая вверх густые брови, хотя на самом деле ничуть не был удивлен. - Растешь на глазах, Джимми Коллинз, не так ли?

 - Забил победный гол в матче с "Блэкхилз" в субботу, сэр, - с гордостью ответил Джимми.

 Ханнант улыбнулся себе под нос. О да, этого достаточно. Джемисон, директор школы, был просто помешан на футболе, да и вообще на спорте. "В здоровом теле - здоровый дух..." И все же он был хорошим директором.

 В классе царило возбуждение. Грин, еще более мрачный и злой, чем всегда, пробирался через толпу, расталкивая всех локтями. Киф и Коллинз замыкали шествие; несмотря на то, что они были совершенно разными, они были неразлучны, как Сиамские близнецы. Как он и думал, они в ожидании остановились у двери.

 - В чем дело? - спросил Ханнант.

 - Мы ждем вас, сэр, - ответил Коллинз, - чтобы я мог запереть дверь.

 - О, вот как? - Ханнант как бы подыгрывал беззаботности мальчиков. - А все окна мы оставим открытыми, Да?

 Мальчишки бросились обратно в класс, а он тем временем, усмехаясь, сложил портфель, застегнул верхнюю пуговицу на рубашке, поправил галстук и вышел в коридор, прежде чем они закончили свое дело. Коллинз повернул ключ в замке, и они убежали - прошмыгнули мимо него, стараясь при этом его не задеть, как бы боясь, что к ним что-то пристанет, а затем умчались вслед за остальными, громко топоча ногами.

 - Математика? - подумал Ханнант, наблюдая, как они бегут по коридору, ярко освещенному и разделенному на квадраты солнечным светом, проникавшим сквозь запыленные окна. - Какая, к черту, математика. "Стартрек" по телевизору и тьма комиксов Марвела в газетных киосках - а я еще хочу, чтобы они изучали числа. Бог мой! А что будет еще через год, когда они начнут интересоваться девочками, да как будто они уже сейчас ими не интересуются! Математика!? Безнадежно!

 Он печально усмехнулся. Боже, как он им завидовал!

 Харденская современная школа для мальчиков - средняя современная школа на северо-восточном побережье Англии - занималась образованием подающих надежды детей работников угольных шахт. Пользы от этого было, правда, не слишком много: большинство мальчиков все равно вынуждены будут стать шахтерами или в лучшем случае служащими угольного управления, так же как их отцы и старшие братья. Но некоторым из них, очень немногим, все же удастся успешно сдать экзамены и получить высшее образование в академических или технических колледжах в соседних городах.

 Двухэтажное здание школы, в котором первоначально располагались офисы угольного управления, было отремонтировано лет тридцать назад, когда население поселка резко возросло в связи с расширением работы угольных шахт. Окруженная низкой стеной школа стояла в миле от берега моря, находившегося к востоку и в полумиле от шахты, расположенной севернее. Гладкий старинный кирпич и квадратные окна придавали зданию оттенок суровой простоты, совершенно не гармонирующей с пышно разросшимися вокруг садами; холодная строгость никак не влияла на персонал школы, но в общем и целом это были хорошие, отдающие всех себя делу люди. Директор Говард Джемисон, один из немногих оставшихся стойких приверженцев "старой школы", следил за тем, чтобы все его подчиненные продолжали работать в этом направлении.

 Еженедельные прогулки для сбора камней совершались с тройной целью. Во-первых, они позволяли ребятам побыть на свежем воздухе и предоставляли преподавателям естественных наук редкую возможность обратить мысли учеников к чудесам природы. Во-вторых, эти прогулки обеспечивали достаточное количество строительного материала для ремонта и строительства новых перегородок на внутришкольной территории, постепенной замены старых заборов и опор, что всегда получало одобрение директора. В-третьих, они позволяли трем четвертям персонала школы один раз в месяц раньше уходить домой, передавая свои обязанности ответственным за прогулку.

 Сама идея состояла в следующем: все ученики в конце дня по вторникам должны были пройти милю по равнине до берега, где собирали большие округлые плоские камни, которых там было множество.

 Каждый мальчик должен был принести в школу один такой камень. По установившейся традиции, на пути к берегу учитель-мужчина (как правило, учитель физкультуры - бывший армейский тренер по физической подготовке) и две молоденькие учительницы восхваляли красоту полей, живых изгородей, полевых цветов и волшебство природы в целом. Впрочем, это не интересовало Гарри Кифа, ему просто нравилось гулять по берегу моря, а кроме того, это было все же лучше, чем теплым тихим днем сидеть в классе.

 - Послушай, - обратился Джимми Коллинз к Гарри, когда они в паре шли в середине длинного строя детей, спускаясь между дюнами к морю, - ты должен быть внимательнее к старику Ханнанту. Я говорю сейчас не о получении "необходимой квалификации" - это тебе решать - но вообще на уроках. Старик Джордж не так уж плох, но может разозлиться, если вдруг решит, что ты употребляешь какую-нибудь дрянь.

 Гарри уныло пожал плечами:

 - Мне просто снился сон. В этом все дело. Понимаешь, когда я вот так сплю с открытыми глазами, я ничего не могу с этим поделать. Только крик Ханнанта и твой толчок вывели меня из этого состояния.

 (Вытащили меня.., сильные руки, опустившиеся в воду.., чтобы вытащить меня, или толкнуть вниз?) Джимми кивнул.

 - Я много раз видел тебя таким и раньше. Твое лицо становится довольно забавным... - Он на миг посерьезнел," а потом хмыкнул и игриво хлопнул Гарри по плечу:

 - Да это не имеет значения - твое лицо всегда забавно выглядит.

 Гарри фыркнул:

 - Слушай, кто бы говорил! А что ты все-таки имеешь в виду? Что значит, я забавно выгляжу?

 - Ну, понимаешь, ты сидишь совершенно неподвижно, как будто не от мира сего, и выглядишь очень испуганным. Правда, не всегда. Иногда ты как будто мечтаешь. Старик Джордж прав, когда говорит, что создается впечатление, будто ты где-то не здесь. На самом деле все очень таинственно. Вот скажи, сколько у тебя друзей?

 - У меня есть ты, - слабо возразил Гарри.

 Он знал, что имеет в виду Джимми: он был слишком тихим, слишком погруженным в себя. Но при этом не был прилежным учеником, зубрилой. Возможно, хорошая учеба могла бы объяснить его поведение, но он учился отнюдь не блестяще. Он был достаточно умен и сообразителен (он, по крайней мере, считал себя умным), если только у него возникало желание на чем-то сосредоточиться. Но в том-то и дело, что сосредоточиться ему было очень трудно. Казалось, что иногда его мысли совершенно далеки от реальности. Запутанные мысли и сны наяву, игра воображения и видения. В его мозгу возникали какие-то фантазии, причем происходило все это не по его воле. Эти фантазии были настолько детализированы, что, скорее, походили на воспоминания. Воспоминания других людей. Людей, которых уже нет. Как будто в его голове эхом отражались мысли тех, кто уже.., куда-то ушел.

 - Да, я твой друг, - прервал ход его мыслей Джимми. - А еще кто?

 Гарри пожал плечами и продолжал защищаться.

 - Есть еще Бренда, - сказал он. - И.., в любом случае друзей не должно быть много. Мне, по крайней мере, не нужно. Если люди хотят дружить, они будут дружить. Если нет - это их дело.

 Джимми проигнорировал упоминание о Бренде Коуэл, великой пассии Гарри, живущей на той же улице. Его привлекал спорт, а не девушки. Он скорее повесится на стойке ворот, чем позволит себе быть застигнутым обнимающим за плечи девочку в кино, когда включают свет.

 - Да, у тебя есть я, - сказал он. - Это так. Но почему ты мне нравишься, я не знаю.

 - Потому что мы не соперничаем друг с другом, - Гарри был рассудителен не по годам. - Я ничего не понимаю в спорте, поэтому ты с удовольствием рассказываешь мне о нем, зная, что я не стану с тобой спорить. А ты не понимаешь, почему я всегда так, ну, скажем, спокоен...

 - И рассудителен, - прервал его Джимми.

 - Поэтому мы прекрасно уживаемся.

 - Но неужели тебе не нужны еще друзья? Гарри вздохнул:

 - Понимаешь, дело в том, что у меня как будто есть друзья. Они у меня в голове.

 - Ненастоящие друзья, - Джимми беззлобно рассмеялся.

 - Нет, это не так, - ответил Гарри. - Они очень хорошие друзья. Конечно, они... Я их единственный друг!

 - Ну уж, - фыркнул Джимми. - Нет, ты действительно очень странный.

 Шедший впереди колонны "сержант" Грэхем Лейн уже ступил из леса на освещенное солнцем пространство и оглянулся на следующих за ним парами ребят. Они находились у выхода из узкой долины, возле устья небольшой речки, протекавшей между скалами к морю. К северу и к югу от них высились скалы, состоявшие главным образом из песчаника, кое-где можно было увидеть слои сланцевой глины и камня. Вокруг лежали округлые валуна. Через речушку в этом месте был перекинут старый, шаткий деревянный мостик. Далее находилось заросшее тростником и водорослями болото, или, если хотите, соленое озеро, наполнявшееся водой только во время больших приливов или штормов. Через болотистую низину к песчаному берегу вела тропинка, а дальше плескалось серое Северное море, становившееся день ото дня все более серым из-за попадавших в него осколков пород из шурфов. Но сегодня в лучах яркого солнца оно было голубым, и то здесь, то там на его поверхности возникали белые отблески - это ныряли, охотясь за рыбой, чайки.

 - Итак, - громко крикнул Лейн, стоя подбоченясь у начала мостика. Он выглядел очень внушительно в своих спортивных брюках и тенниске. - Вы все идете через мост, потом вокруг озера на берег. Там каждый находите свой камень и приносите его мне сюда, нет, лучше мисс Говер, для оценки его пригодности. У нас есть минимум полчаса, поэтому каждый, кто захочет, может быстро искупаться, после того как найдет себе камень. Если только у вас есть плавки. Никакого купания голышом, пожалуйста, помните, что на берегу есть и другие люди. Купайтесь лучше всего в водоемах, оставленных морем - вы ведь хорошо знаете, какое здесь течение, - вы слышите меня, сорванцы ?

 Об этом они знали очень хорошо: течение действительно было очень коварным, особенно во время" отлива. Каждый год вдоль всего берега тонули люди, даже очень хорошие пловцы.

 Мисс Говер - преподаватель религии и географии - находилась в середине колонны и оттуда прекрасно слышала громогласные, словно на военном плацу, указания Лейна. Она слегка поморщилась. Она понимала, почему именно ей поручалось оценивать камни: это обеспечивало некоторую свободу Лейну и Дороти Хартли, так что они могли немного прогуляться вдоль скал и найти укромное местечко для поспешного слияния. Чисто физического, естественно, поскольку в умственном плане они были абсолютно несовместимы.

 Мисс Говер высморкалась и громко фыркнула. Мальчики, шедшие впереди, прибавили шагу, и она крикнула им вслед:

 - Хорошо, дети, бегите. И не забудьте о задании на эту неделю по теме "дикая природа". Нам нужно несколько хороших ракушек для кабинета естествознания. Но только, пожалуйста, найдите пустые. Давайте не понесем в класс гниющих моллюсков.

 Далеко позади, по тропинке под деревьями, рядом с замыкавшими шествие мисс Хартли и старостами ее классов английского языка и истории, устало тащился, сунув руки в карманы, Стэнли Грин. Его незаурядный, но озлобленный ум вынашивал черные замыслы мести. Он слышал просьбу мисс Говер не приносить мертвых моллюсков. Моллюсков - нет, но он устроит так, что мертвым будет этот чертов Киф. Ну, может быть, не мертвым, но сильно покалеченным. Потому что по вине этого тихони ему придется сегодня корпеть над заданием по математике. Этот проклятый тихоня сидел сегодня словно зомби - спал с открытыми глазами! Ну ладно, верзила Стэнли еще не так откроет ему глаза - или закроет их!

 - Вынь руки из карманов, Стэнли, - раздался за его спиной голос хорошенькой мисс Хартли. - До Рождества еще пять месяцев, еще не так уж холодно и нет снега. И почему ты сутулишься? Тебя что-то беспокоит?

 - Нет, мисс, - опустив голову, пробормотал он в ответ.

 - Приободрись, Стэнли, - слегка насмешливо произнесла мисс Хартли. - Ты еще очень молод, но если ты будешь злиться на весь свет, ты быстро состаришься.

 А про себя добавила: "И станешь, как эта вечно всем недовольная сучка Гертруда Говер!..".

 ***

 Гарри Киф не был чрезмерно любопытен от природы, он был всего лишь любознательным мальчиком. В прошлый вторник здесь, на берегу, он случайно наткнулся на нечто заинтересовавшее его и сегодня надеялся увидеть это снова. Вот почему, притащив камень мисс Говер и убедившись, что за ним никто не следит, он побежал через дюны и затем по тропинке вокруг заросшего болота на другую его сторону. Уже на полпути к своей цели он заметил свежие следы на песке - мужские и женские. И, конечно, увидел "сержанта" и мисс Хартли, шедших, как он и предполагал, впереди него.

 Гарри сегодня сознательно "забыл" свои плавки, что позволило ему заняться интересующим его делом, поскольку Джимми, естественно, ушел купаться с другими мальчишками. Все, что нужно было Гарри, это у кого-нибудь поучиться. Было приятно и возбуждающе, сидя в кино рядом с Брендой, прижиматься к ее колену (а если она наклонялась ближе к нему, обнимать ее за плечи, касаясь пальцами и ощущая сквозь пальто и джемпер ее маленькую грудь). Но все это не шло ни в какое сравнение с теми играми, которым здесь предавались учителя Лейн и Хартли.

 Наконец Гарри, преодолев очередную дюну, припал к земле - он увидел их сидящими на песке в окружении высокого тростника, на том же месте, где обнаружил их на прошлой неделе. Гарри отполз назад и быстро нашел удобное место на гребне соседней дюны, откуда он мог подглядывать сквозь кустики ползучей сорной травы. На прошлой неделе она (мисс Хартли) играла с пенисом "сержанта", размер которого произвел на Гарри большое впечатление. Ее свитер был задран, одна рука "сержанта" скрывалась под ее юбкой, а другая в это время гладила и мяла упругую, с крупными сосками грудь. Когда он кончил, она достала носовой платок и осторожно стерла блестящую сперму с его живота и груди. Потом она поцеловала самый кончик его пениса - она его действительно по-настоящему поцеловала - и стала приводить в порядок свою одежду, в то время как он лежал рядом словно мертвый. Гарри безуспешно пытался представить себе, как Бренда Коуэл делает то же самое с ним, но никак не мог нарисовать в воображении эту картину. Слишком уж нереальной она ему казалась.

 В этот раз все было по-другому. Кажется, в этот раз должно было произойти то, что так хотел увидеть Гарри. К тому времени как он удобно устроился на животе, "сержант" уже успел снять свои спортивные брюки, а белая плиссированная коротенькая теннисная юбка мисс Хартли была задрана ей на грудь. Лейн стягивал с нее трусики, а его пенис, казалось, был еще больше, чем на прошлой неделе, если это вообще возможно, и дергался сам по себе словно марионетка на невидимой ниточке.

 Гарри слышал, как далеко на берегу за дюнами кричали и смеялись мальчики, купавшиеся в одном из обширных водоемов, оставленных приливом. Солнце жгло ему шею и уши, но он лежал неподвижно, подперев ладонями подбородок, и песчаные блошки прыгали прямо у него перед носом. Но он даже не пытался их отгонять, глаза его были прикованы к тому, чем занималась парочка любовников в их тростниковом убежище.

 Поначалу казалось, что она сопротивляется "сержанту", пытается оттолкнуть его руки. Но в то же время она расстегивала кофточку, и вскоре ее груди обнажились и поднялись навстречу солнечным лучам, соски их были не правдоподобно темно-коричневыми. Гарри почувствовал, что в какой-то момент ее охватила паника, и в ответ на это в нем самом запульсировала кровь. Казалось, она была просто загипнотизирована видом огромного пениса "сержанта", покачивавшегося, словно змея, над ее животом. В этом гипнотическом состоянии она приподнялась, давая ему возможность окончательно стянуть с нее трусики, согнула колени и развела ноги в стороны. Там у нее было темно как ночью, как будто под белыми трусиками она носила еще одни - крохотные, черные. За черным цветом показался розовый, когда она, подложив руки под бедра, раскрылась навстречу "сержанту".

 Гарри удалось увидеть только что-то розовое, белое, вьющееся, темное, коричневое - и больше ничего. Уже через мгновение невероятных размеров пенис мелькнул между ее ногами и исчез в ней. Все, что он мог увидеть дальше, - это ее ноги и ступни, а также быстро двигавшиеся тугие крепкие ягодицы учителя физкультуры, закрывавшие от его взглядов все остальное. Мальчику стало трудно дышать, и он почувствовал, что ему тесно в брюках. Он повернулся на бок, чтобы уменьшить пульсацию крови внизу живота, и вдруг заметил Стэнли Грина, идущего с угрюмым видом через дюны; его маленькие поросячьи глазки были полны злобы.

 Выслеживая любовников, Гарри нашел прекрасный экземпляр моллюска с плотно закрытыми створками. Теперь он старательно разгреб песок, снова "нашел" раковину и скользнул в дюны, аккуратно зажав ее в руке. Сознавая, что наверняка покраснел, он отвернулся от Грина, делая вид, что не замечает его, пока тот не оказался практически над ним. Теперь уже встречи было не избежать, так же как и разоблачения.

 - Привет, очкарик, - проревел задира, приближаясь к нему слегка наклонившись и широко расставив руки, чтобы не позволить ему убежать. - Не ожидал увидеть тебя здесь, обычно ты вертишься возле своего дружка - великой звезды футбола. Что ты здесь делаешь, неудачник? Нашел чудненькую раковину для мисс Говер, да?

 - А тебе какое дело? - пробормотал в ответ Гарри, стараясь обойти противника сбоку и убежать.

 Грин придвинулся ближе и выхватил раковину из рук Гарри. Она была блестящая, оливкового цвета, старая, хрупка как вафля. Как только тот сжал ее пальцами, она раскрошилась на мелкие кусочки.

 - Вот так, - удовлетворенно произнес он. - Ты собираешься донести на меня?

 - Нет, - задыхаясь ответил Гарри, все еще стараясь избавиться от картины, стоящей перед его глазами: двигающиеся вверх и вниз ягодицы "сержанта".., вверх и вниз.., вверх и вниз... - Я не доношу на людей. И я не задираюсь.

 - Задираешься? Ты? - Грину это показалось очень забавным. - Да ты только и можешь, что спать на уроках в классе и вести себя, как девка. Только это, да еще на других беду навлекать.

 - Ты сам виноват! - возразил Гарри. - Нечего было хихикать.

 - Хихикать? - верзила Стэнли схватил его за руку и притянул к себе. - Хихикать? Хихикают только девчонки, очкарик! Значит, ты обозвал меня девчонкой?

 Гарри резко высвободился и поднял вверх согнутые пальцы. Дрожа всем телом, он произнес:

 - Отвали!

 Грин открыл рот.

 - Как грубо! - пожал он плечами и, повернувшись, сделал вид, что уходит. Но как только Гарри опустил руку, Грин обернулся назад и нанес ему удар прямо в угол рта.

 - Ох! - вскрикнул Гарри, сплевывая кровь, текущую из разбитой губы.

 Он потерял равновесие, споткнулся и упал. Грин уже готов был пнуть его ногой, но в этот момент, из-за дюны, на ходу натягивая на себя тенниску, появился багровый от ярости и возмущения "сержант" Лейн.

 - Что, черт возьми, здесь происходит? - прорычал он.

 Он поймал Грина за шею, развернул его, затем схватил сзади за брюки возле лодыжки и отшвырнул от себя. Падая лицом вниз на песок, Грин коротко взвизгнул.

 - Опять твои вечные штучки, верзила Стэнли? - заорал "сержант". - Кто твоя жертва на этот раз? Что? Дохляк Гарри Киф? Клянусь Богом, в следующий раз ты начнешь душить младенцев!

 Не успел Грин подняться на ноги, сплевывая песок, учитель физкультуры толкнул его в грудь, и тот снова отлетел.

 - Как видишь, Стэнли, не очень-то приятно драться с тем, кто больше тебя. Именно так чувствует себя Гарри. Я правду говорю, Киф?

 Все еще держась за рот, Гарри сказал:

 - Я сам могу позаботиться о себе.

 Несмотря на то, что верзила Стэнли был на год старше Гарри, а выглядел еще старше, сейчас он был готов разреветься.

 - Я все расскажу отцу, - прокричал он уползая.

 - Что? - рассмеялся, подбоченившись, "сержант" вслед задире. - Расскажешь отцу? Этой толстой пивной бочке, который борется на руках за пинту пива с ребятами в "Черном буйволе"? Ну что ж, когда ты все расскажешь ему, спроси, кто победил его вчера вечером, едва не сломав ему руку!

 Но Стэнли убегал со всех ног и был уже далеко.

 - С тобой все в порядке, Киф? - спросил Лейн-, помогая ему подняться.

 - Да, сэр. Немного течет кровь изо рта, и больше ничего.

 - Сынок, держись от него подальше, - сказал учитель. - Он мерзавец и к тому же слишком велик для тебя. Когда я назвал тебя дохляком, я не имел в виду ничего плохого, я только хотел сказать, что у вас большая разница в весе. Верзила Стэнли не из тех, кто быстро забывает об обидах, поэтому будь начеку.

 - Да, сэр, - снова повторил Киф.

 - Ну, хорошо. Иди, - Лейн двинулся было назад за дюну, но в этот момент появилась мисс Хартли, как всегда чопорная и добродетельная.

 - Черт! - услышал Гарри шепот "сержанта". Ему хотелось усмехнуться, но он побоялся, что губа снова начнет кровоточить. Поэтому он отвернулся и направился туда, где мальчики собирались вокруг мисс Говер, чтобы отправиться в обратный путь.

 ***

 Стояла вторая неделя августа, был вечер вторника, и было очень жарко. "Даже удивительно, - думал Джордж Ханнант, вытирая платком лоб, - что вечер может быть таким жарким. Ты надеешься, что вот-вот станет прохладнее, а вместо этого жара, кажется, еще больше сгущается вокруг тебя". Днем хотя бы дул ветер, не слишком сильный, но все же ветер, а сейчас не было и его. Все вокруг было неподвижным, как на картине. Дневная жара, накопленная землей, окружала со всех сторон. Ханнант снова промокнул лицо и шею и отхлебнул глоток ледяного лимонада, хотя знал, что вскоре этот напиток выйдет из него вместе с потом. Такая уж была погода.

 Он жил один недалеко от школы, по другую ее сторону, вдали от шахты. Сегодня вечером ему нужно было просмотреть кое-какие бумаги и сделать пометки в книгах, составить планы уроков. Но ему не хотелось ничего этого делать. Он мог бы пойти выпить, но.., во всех пабах будет полно шахтеров - в фуражках, без пиджаков, с хриплыми, резкими, неприятными голосами. В "Рице" шел неплохой фильм, но в первых рядах звук просто оглушал, а парочки, заполнявшие задние ряды, вызывали у него раздражение, их неуклюжие движения отвлекали внимание от происходящего на экране. В любом случае ему необходимо было сделать эту работу.

 Дом Ханнанта, точнее половина бунгало, расположенного на территории небольшого поместья и обращенного в сторону дюн и долины, в том месте, где они сужаясь спускаются к морю, был отделен от школы широкой полосой территории кладбища с находившейся на ней старой церковью, ухоженными лужайками, окруженной высокой стеной. Он каждое утро шел через кладбище в школу и вечером обратно. Вокруг огромных в пышном убранстве конских каштанов стояли скамейки. Листва на деревьях местами уже начинала желтеть. Он всегда может пойти со своими книгами и бумагами туда.

 А идея действительно неплохая. Редко какой старик-пенсионер из шахтеров, опираясь на палку, заходит туда, чтобы посидеть вместе со своей собакой, жуя табак или куря трубку, при этом, конечно, все время сплевывая. Больные легкие были обычным явлением среди шахтеров; больные легкие и согнутые спины. Но если не считать этих стариков, на кладбище обычно было безлюдно, поскольку оно располагалось в отдалении от центра поселка, пабов и кинотеатра, а также от главной дороги. Правда, когда каштаны начнут падать, придется сражаться еще и с ребятишками, поскольку что же это за каштан, если на другом конце веревочки нет ребенка? Это были приятные мысли, и Ханнант улыбнулся. Кто-то однажды сказал, что с точки зрения собаки человек - это субъект, бросающий палку. Так почему бы и каштану не иметь свою точку зрения, состоящую в том, что мальчики существуют для того, чтобы крутить каштаны на веревочках и разбивать их скорлупу. Одно, во всяком случае, было совершенно очевидно: мальчики существуют не для того, чтобы изучать математику.

 Ханнант принял душ, медленно и методично вытерся досуха (если он станет спешить, то еще больше вспотеет), надел серые фланелевые брюки свободного покроя и рубашку с открытым воротом, взял портфель и вышел из дома. Он вышел за пределы поместья на территорию кладбища и направился по пересекавшей его наискосок широкой дороге, посыпанной гравием. В ветвях деревьев, по форме напоминавших бокалы для бренди, играли белки, стряхивая вниз листья. Солнечные лучи косо освещали землю, пробиваясь из-за низких холмов на западе, где, казалось, этот огромный багровый шар был подвешен навечно, и никогда уже день не сменится ночью. День был очень красив, вечер, несмотря на жару, был просто невероятно красив; и тот, и другой (Ханнант ощутил в руке тяжесть портфеля) он вынужден был потратить без всякой пользы. Ну, если и не бессмысленно потратить, то во всяком случае совершенно бесплодно - какая разница? Он невесело фыркнул, представив себе, как через пару лет юный Джонни Миллер спустится в шахту и станет добывать уголь, а чтобы избавиться от скуки, во время проходки будет вычислять площади поверхностей кругов. И какой, к черту, смысл во всем этом?

 А что касается таких, как Гарри Киф... Бедный маленький безумец - у него нет ни силы для работы в шахте, ни особого ума для какой-либо иной деятельности. Ну, возможно, он и умен, но если так, то его ум подобен айсбергу - на поверхности видна только его небольшая часть. А сколько именно его скрыто - кто знает? Ханнанту очень хотелось найти возможность как следует встряхнуть этого типа, пока еще есть время... Он подсознательно чувствовал, что именно сейчас в нем должно проявиться что-то, что позволит определить, чем он будет заниматься в будущем, кем станет. Это было похоже на наблюдение за странным, необычным растением, которое выбросило вверх бутон, но каким будет цветок, сказать пока трудно - нужно подождать и посмотреть.

 Ну, вот, помяни черта.., вот и Киф собственной персоной сидит на старой скамейке в тени дерева, прислонившись спиной к замшелому надгробному камню. Да, это был Киф; его присутствие выдавали солнечные блики, игравшие в стеклах его очков как отражение солнечных лучей, проникавших через низко нависшие над ним ветки. Киф сидел с раскрытой книгой на коленях, держа во рту изжеванный кончик карандаша; голова его была откинута назад, и он был полностью погружен в свои мысли. Джимми Коллинза нигде поблизости не было - должно быть, он был на тренировке вместе с командой на площадке для игр. Что, до Кифа - он не был членом ни одной из команд.

 Неожиданно Ханнант почувствовал жалость к нему. Жалость.., а может быть, это было чувство вины? Нет, черт возьми! Слишком долго Киф безнаказанно вел себя таким образом. Однажды он мысленно унесется куда-то - и никогда уже не вернется обратно. И все же...

 Ханнант вздохнул и направился вокруг лужайки, затем по едва заметным тропинкам между надгробиями к тому месту, где сидел мальчик. Приблизившись, он увидел, что Гарри вновь унесся куда-то в своих мыслях и грезил наяву в прохладной тени дерева. По какой-то непонятной причине Ханнант вдруг рассердился, но гнев его улетучился, когда он увидел, что лежащая на камнях книга была учебником по математике, - это свидетельствовало о том, что мальчик хотя бы пытался выполнить свое домашнее задание.

 - Киф? Ну, как идут дела? - спросил, садясь на ту же скамейку, Ханнант.

 Этот уголок кладбища был хорошо знаком учителю математики; он не однажды прогуливался здесь прежде и сидел на этом же самом месте. В действительности не он вторгся сюда непрошенным гостем, а Гарри Киф был здесь чужаком. Но он сомневался, что мальчик способен был это понять.

 Гарри вытащил изо рта карандаш, взглянул на Ханнанта и неожиданно улыбнулся.

 - Здравствуйте, сэр... Я прошу прощения, вы что-то сказали?

 "Вы что-то сказали!" Ханнант оказался прав - мальчик опять был где-то далеко. Король мечтателей! Тайная жизнь Гарри Кифа!

 - Я спросил тебя, - Ханнант старался не повышать голос, - как идут дела.

 - О, все в порядке, сэр.

 - Оставь свое "сэр" - прибереги это для класса. Здесь это только мешает разговору. Как обстоит дело с вопросами, которые я тебе задал? Именно их я имел в виду, спрашивая, как у тебя дела.

 - Вопросы, заданные на дом? Я ответил на них.

 - Что, прямо здесь? - удивился Ханнант, хотя, если подумать, в этом не было ничего удивительного.

 - Здесь очень спокойно, - ответил Гарри.

 - Покажи мне, пожалуйста. Гарри пожал плечами:

 - Если вы хотите.

 Он протянул Ханнанту учебник. Ханнант проверил - и его удивление возросло еще больше. Работа была выполнена очень аккуратно, можно сказать, безукоризненно. Оба ответа, если ему не изменяет память, были абсолютно верны. Следует еще проверить сам ход вычислений, что тоже немаловажно.

 - А где третий вопрос? Гарри нахмурился.

 - Это тот, в котором речь идет о шприце для густой смазки?.. - начал он.

 Но Ханнант нетерпеливо прервал его:

 - Давай не будем ходить вокруг да около, Гарри Киф. Только три вопроса из десяти относятся к теме. Остальные касаются не окружностей, а прямоугольников. Или я не прав? Для меня это тоже новый учебник. Дай-ка его сюда.

 Гарри опустил голову, закусил губу и передал ему учебник. Ханнант перелистал страницы.

 - Шприц для густой смазки... Да именно этот, - он ткнул пальцем в страницу, на которой находился рисунок.

 Даны были внутренние параметры, указано, что корпус и наконечник имели цилиндрическую форму и были заполнены смазкой. Следовало определить, какой длины будет полоса смазки, если ее полностью выдавить из шприца.

 Гарри прочел задание.

 - Я не думал, что этот вопрос тоже относится К теме, - сказал он.

 Ханнант рассердился. Двух вопросов вместо трех недостаточно. Даже три неверных ответа были, пожалуй, лучше, чем подобное жульничество.

 - Почему ты просто не скажешь, что это для тебя слишком сложно, - он старался не кричать. - Вранья и так сегодня было больше чем достаточно. Не лучше ли признаться, что ты не можешь ответить на этот вопрос? Неожиданно показалось, что мальчику стало плохо. Лицо его покрылось потом, взгляд за стеклами очков потускнел.

 - Я могу ответить, - медленно произнес он, затем уже более энергично и решительно уточнил:

 - Даже идиот мог бы с этим справиться. Я просто не думал, что вопрос относится к теме, вот и все.

 Ханнант не поверил своим ушам, он решил, что не так понял мальчика.

 - Ну, и какова же будет формула? - раздраженно спросил он.

 - Она не нужна, - последовал ответ.

 - Черт возьми, Гарри! Число Пи, помноженное на квадрат радиуса и длину, будет равняться объему содержимого. Вот и все, что тебе следует знать. Посмотри! - и он быстро написал формулу в учебнике.

 Он вернул карандаш Гарри:

 - Вот так. Затем большая часть уравнения сокращается сама по себе.

 - Пустая трата времени, - произнес Гарри таким тоном, что Ханнант мгновенно понял, что дело здесь отнюдь не в непочтительности; даже голос, произнесший эти слова, совсем не был похож на голос Гарри Кифа. В нем звучала уверенность. На какое-то мгновение Ханнанту стало страшно. Что же происходит в этой голове, за стеклами этих очков? Что означает его отсутствующий взгляд?

 - Объясни, что ты имеешь в виду, - потребовал Ханнант. - И сделай это как следует.

 Гарри взглянул не на формулу, написанную учителем, а на рисунок.

 - Ответ: три с половиной фута, - произнес он все с той же уверенностью в голосе.

 Как и сказал Ханнант, учебник был новым, он не успел еще как следует его проработать. Но, глядя на Кифа, он готов был поклясться, что тот абсолютно прав. Что могло означать только одно...

 - Ты вернулся в класс после прогулки на берег вместе с Коллинзом, - укорил он. - Я велел ему запереть класс, но, прежде чем он это сделал, ты залез в мой стол и подсмотрел ответ в "Ключах к учебнику". Никогда бы не поверил, что ты способен на такое, Киф, но...

 - Вы ошибаетесь, - прервал его Киф все Тем же безжизненным, лишенным эмоций, отчетливым голосом. Теперь уже он ткнул пальцем в рисунок. - Посмотрите сами. Для ответов на первые два вопроса формулы действительно были необходимы, а для этого - нет. Если диаметр равен 0.4, какова будет площадь поверхности? Здесь для решения требуется формула. Если площадь поверхности равна 0.4, какова длина радиуса? Здесь тоже требуется почти такая же формула, только составленная в обратном порядке. Но в данном случае...

 - Диаметр корпуса в три раза больше диаметра наконечника. Следовательно, площадь окружности будет больше в девять раз. Трижды девять - двадцать семь. Объем содержимого корпуса в двадцать семь раз больше объема содержимого наконечника. Таким образом в корпусе и в наконечнике вместе взятых содержится двадцать восемь объемов наконечника. Длина наконечника - полтора дюйма. Двадцать восемь умножить на полтора равняется сорока двум. Сорок два дюйма равны трем с половиной футам, сэр...

 Ханнант уставился на Кифа - лицо его при этом абсолютно ничего не выражало. Потом учитель уставился на рисунок в книге. В голове его все кружилось, а по спине прошел холодок, заставивший его поежиться. Какого черта?.. Ведь это он - учитель математики! Но ему нечего было возразить Кифу. Ответ на вопрос и в самом деле не требовал формулы. Здесь вообще не нужна была математика. Для того, кто хоть что-то смыслил в окружностях, достаточно было элементарных арифметических вычислений в уме. Для того, кто был способен увидеть за деревьями лес. И его ответ, конечно же, верен, он не может не быть верным! Если бы Ханнант немного подумал и отбросил мысль о формуле, он, несомненно, пришел бы к тому же решению. Но Киф нашел решение мгновенно! И его язвительное замечание было совершенно справедливым!

 Ханнант понимал, что если бы он повел себя в этот момент не правильно, то потерял бы мальчика раз и навсегда. Он знал также, что если бы это случилось, то он оказался бы не единственным, кто понес утрату. У этого парня и в самом деле был ум, и он обладал.., черт возьми, большим потенциалом! Однако, как бы велико ни было его смущение, Ханнанту, просто необходимо было восстановить свой авторитет.

 Он заставил себя усмехнуться и произнес:

 - Очень хорошо! Только моей задачей, Гарри Киф, было не определение коэффициента твоего умственного развития. Я хотел узнать, знаешь ли ты формулы. Но ты и в самом деле озадачил меня: если ты такой умный, но почему же ты так плохо занимаешься в классе?

 Гарри поднялся. Движения его были скованными, почти автоматическими.

 - Могу я теперь идти, сэр?

 Ханнант тоже встал, пожал плечами и отступил в сторону.

 - Твое свободное время принадлежит тебе, - сказал он. - Но если у тебя найдется пять минут, ты все же можешь посвятить их формулам.

 Гарри уже уходил - спину он держал очень прямо, движения его были скованными. Отойдя на несколько шагов, он оглянулся. Луч солнца проник сквозь листву и отразился в стеклах его очков, отчего его глаза стали похожи на звезды.

 - формулам? - произнес он все тем же странным, необычным для него голосом. - Я мог бы дать вам такие формулы, о которых вы и мечтать не можете.

 Холодный озноб, который ощутил Ханнант, заставил его поверить в то, что Киф отнюдь не хвастает.

 Дальше.., учитель математики готов был закричать на мальчика, побежать за ним, даже ударить его. Но ноги его, казалось, приросли к месту. Силы совершенно покинули его. Он проиграл этот раунд - полностью! Глядя, как удаляется Гарри Киф, он, дрожа всем телом, снова опустился на скамейку и бессильно облокотился на надгробный камень. Посидев мгновение в такой позе, он вдруг резко отшатнулся, выпрямился, вскочил на ноги и бросился прочь от могилы. Он побежал, но, упав, растянулся на коротко подстриженной траве. Гарри Киф исчезал, теряясь среди надгробных памятников.

 Вечер был теплым, нет, он был нестерпимо жарким, но Джордж Ханнант вдруг ощутил смертельный холод. Этот холод витал в воздухе, проникал в сердце, замораживая его. Да, здесь подобному холоду было самое место. И только сейчас до Ханнанта дошло, где и когда он уже слышал человека, говорящего точно так же, как Гарри Киф, с такой же уверенностью, четкостью и логикой. Это было почти тридцать лет назад, когда Ханнант сам был еще ребенком. И человека этого Ханнант не просто уважал. Человек этот был для него героем, почти что божеством.

 Все еще дрожа, он встал на ноги, поднял книги Кифа, сложил их в портфель и медленно попятился от могилы.

 Надпись, вырезанная на могильном камне и уже частично заросшая лишайником, была очень проста, и Джордж знал ее наизусть:

 Джеймс Гордон Ханнант

 13 июня 1975 - 11 сент. 1944

 Преподаватель Харденской школы для мальчиков

 В течение тридцати лет, директор

 В течение десяти, теперь он пребывает среди ангелов на Небесах

 Эпитафия была в шутку сочинена самим "стариком". Главным предметом его жизни, так же как и жизни его сына, была математика. Но Джордж и в подметки не годился отцу.

 Глава 3

 На следующий день первым был урок математики. К тому времени Джордж Ханнант проанализировал случившееся и постарался найти разумное объяснение, и к тому моменту, когда в тишине класса раздавались только скрип перьев и шелест переворачиваемых страниц, он, как ему казалось, отыскал правильное определение тому, что накануне было воспринято лишь как случайность. Киф, несомненно, относился к числу тех особенных людей, которые были способны дойти до самой сути вещей, его можно было назвать скорее мыслителем, чем практиком и исполнителем. И таким мыслителем, чьи идеи, как бы они ни шли вразрез с общепринятыми, тем не менее всегда оказываются наиболее правильными.

 Если вам удастся заинтересовать его настолько, что он захочет что-то сделать, то результат превзойдет все ожидания. При этом он, вполне возможно, будет допускать ошибки в простейших арифметических примерах на сложение и вычитание - два плюс два вполне может оказаться пять - но он с легкостью будет находить решения, недоступные пониманию остальных. Именно в этом Ханнант увидел сходство мальчика со своим отцом; Джеймс Г. Ханнант обладал точно таким же интуитивным мышлением, он был прирожденным математиком. И ему тоже не хватало времени на составление формул.

 Ханнант был уверен также, что ему все-таки удалось заронить искру и разжечь пламя в голове Кифа - ему было приятно видеть, что мальчик, кажется, старательно работает на уроке - по крайней мере работал в течение первых пятнадцати минут. А потом.., ну, конечно же, он опять грезит наяву! Ханнант на цыпочках подошел и встал за спиной Кифа. Подумать только! Как ни странно, но на все заданные вопросы он ответил совершенно правильно. В конце недели они перейдут к изучению основ тригонометрии. Интересно, как Кифу удастся справиться с этим. Особенности и свойства окружностей не представляют для него тайны; может быть теперь его заинтересуют треугольники? Был, однако, еще один вопрос, приводивший Ханнанта в замешательство - ответ на него он мог получить только у директора Джемисона. Оставив мальчиков на несколько минут одних - как обычно, напомнив им о том, как им следует вести себя в его отсутствие - он пошел в кабинет директора.

 - Гарри Киф? - Говард Джемисон, казалось, был озадачен. - Как он сдал экзамены в Техническом колледже? - Он вытащил из ящика стола тонкую папку, перелистал ее и посмотрел на Ханнанта. - Боюсь, что Киф не сдавал экзамена. Как раз в это время он болел чем-то вроде сенной лихорадки. Да, именно так, сенная лихорадка три недели назад; он отсутствовал в школе два дня. К сожалению, экзамены в Хартлпуле проходили именно на второй день его болезни. Но почему ты спрашиваешь, Джордж? Ты думаешь, у него были шансы выдержать?

 - Я думаю, что он сдал бы экзамен без труда, - совершенно искренне ответил Ханнант. Джемисон, казалось, был удивлен.

 - Тебе не кажется, что уже поздно?

 - Переживать по этому поводу? Думаю, что да.

 - Нет, я имею в виду твой интерес к Гарри Кифу. Я не знал, что ты так высоко его ценишь. Постой-ка! - он вынул другую папку, гораздо более толстую, на этот раз из шкафа. - Итоги прошлого года, - пояснил он, просматривая папку. На этот раз лицо его не выразило удивления. - Так я и думал. Судя по ним, никто из твоих коллег, в том числе и ты, Джордж, ни по одному предмету не оставил Кифу абсолютно никаких шансов выдержать испытания.

 - Да, - Ханнант почувствовал, что шея у него слегка покраснела, - но это было в прошлом году. К тому же экзамены в Техническом колледже рассчитаны прежде всего не на выявление академических знаний, а на определение общего уровня развития. Думаю, тебя бы очень удивили результаты, если бы ты предложил ему пройти тест на определение коэффициента умственного развития. Во всяком случае, когда дело касается математики. В этой области у него все строится на инстинкте, на интуиции - но и того и другого там более чем достаточно. Джемисон кивнул.

 - Прекрасно, если учитель проявляет к ученику нашей школы нечто большее, чем вынужденный интерес, - сказал он. - Я никого не виню, в том числе и самих мальчиков, ты Же знаешь, как часто препятствуют в достижении успехов происхождение и окружение. Кстати, ты знаешь, сколько всего наших учеников выдержали экзамен? Три! Трое из всех детей этого возраста - то есть один из шестидесяти пяти!

 - Четверо, если бы Гарри Киф сдавал экзамен.

 - Ты думаешь? - Джемисон не был в этом убежден. Однако эти слова все же произвели на него впечатление. - Хорошо. Допустим ты прав в том, что касается математики. И ты совершенно прав, говоря, что экзамен прежде всего должен определять общий уровень развития, а не способность заучивать информацию подобно попутаю. А как же быть с остальными предметами? Судя по результатам, Киф постоянно проваливается по всем дисциплинам. По многим из них он учится хуже всех в классе.

 Ханнант, вздохнув, кивнул:

 - Извини, что попусту отнял у тебя время по этому поводу. Прежде всего, вопрос едва ли уместен, если учесть, что он не сдавал экзамена. Мне просто стыдно, вот и все. Думаю, что у мальчика большие способности.

 - Вот что я тебе скажу, - Джемисон вышел из-за стола и, положив руку Ханнанту на плечо, проводил его до двери. - Пришли его ко мне сегодня в течение дня. Я поговорю с ним, тогда и посмотрим. Нет, подожди, я кое-что придумал. Ты говоришь, он обладает математической интуицией? Очень хорошо...

 Он вернулся к столу, взял ручку и что-то быстро написал на листе бумаги.

 - Сделай вот что. Пусть он выполнит это задание во время перерыва на ланч. Посмотрим, как он справится. Если он найдет ответ, пусть придет ко мне, и тогда я решу, что делать дальше.

 Ханнант взял лист, вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Взглянув на то, что написал директор, он разочарованно покачал головой. Сложив лист, он положил его в карман, достал снова и внимательно вгляделся в него. С другой стороны.., может быть, это именно то, с чем Киф сумеет справиться. Ханнант был уверен, что сам он, приложив некоторые усилия, путем проб и ошибок, решил бы задачу, но если это сумеет сделать Киф, значит, они и в самом деле наткнулись на нечто выдающееся. Его мнение о мальчике получит подтверждение. Если же Киф потерпит неудачу, Ханнант просто перестанет о нем беспокоиться. Другие мальчики ничуть не меньше нуждаются в его внимании, в этом он был уверен...

 Ровно в 13.30 Ханнант постучал в дверь кабинета Джемисона и, получив разрешение, вошел. Джемисон едва успел присесть, только что вернувшись после ленча. Он поднялся из-за стола, в то время как Ханнант пересек кабинет и, развернув лист бумаги, передал его директору.

 - Я последовал твоему совету, - задыхаясь произнес Ханнант. - Вот решение Кифа.

 Директор быстро пробежал глазами текст задания:

 "Волшебный квадрат.

 Квадрат разделен на 16 равных маленьких квадратиков. В каждый квадратик вписаны цифры - от 1 до 16. Расположите их так, чтобы в каждой строчке, в каждой колонке и по диагоналям сумма цифр была равной".

 Ниже за подписью Гарри Кифа карандашом было дано решение, а рядом - первоначальный, видимо, неверный вариант.

 Джемисон посмотрел, затем вгляделся внимательнее, открыл рот, как бы желая что-то сказать, но не произнес ни слова. Ханнант видел, что он лихорадочно складывает цифры в колонках, строчках, по диагоналям - он почти слышал, как пульсирует его мозг.

 - Это.., очень хорошо, - наконец произнес Джемисон.

 - Нет, это не просто хорошо, - ответил Ханнант, - это совершенно!

 Директор подмигнул ему:

 - Совершенно, Джордж? Но все волшебные квадраты совершенны. В этом-то и состоит их прелесть. В этом их волшебство!

 - Да, это так, - согласился Ханнант, - но что совершенно, то совершенно. Ты просил, чтобы суммы были одинаковыми в строчках, колонках и по диагоналям. Он это сделал, но не только это, углы имеют одинаковую сумму! Четыре квадратика в центре имеют ту же сумму! Четыре блока по четыре квадрата имеют одинаковую сумму! Суммы чисел, расположенных друг против друга в центре, одинаковы! А если хорошенько присмотреться, то и это еще не все. Нет, это действительно совершенно!

 Джемисон проверил все еще раз, на мгновение нахмурился, а затем на лице его появилась улыбка восхищения. Наконец, он спросил:

 - Где сейчас Киф?

 - Он за дверью. Я подумал, что, возможно, ты захочешь с ним встретиться...

 Джемисон вздохнул и сел за стол.

 - Ну хорошо, Джордж, давай пригласим сюда твоего вундеркинда.

 Ханнант открыл дверь и позвал Кифа.

 Гарри, волнуясь, вошел и, стоя перед директорским столом, беспокойно переступал с ноги на ногу.

 - Киф, - обратился к нему директор, - мистер Ханнант сказал мне, что ты прекрасно разбираешься в цифрах. Гарри не ответил.

 - Взять, например, этот волшебный квадрат. Знаешь, я сам в свое время увлекался такими вещами - когда был примерно в твоем возрасте. Но едва ли мне когда-нибудь удавалось найти такое великолепное решение. Оно действительно замечательное. Тебе кто-нибудь помогал?

 Гарри поднял голову и посмотрел Джемисону прямо в глаза. На миг показалось, что во взгляде его промелькнул испуг. Однако в следующую минуту он уже попытался защититься:

 - Нет, сэр. Мне никто не помогал. Джемисон кивнул.

 - Понятно. А где же твой черновик? Я не думаю, что такое незаурядное решение могло прийти к тебе внезапно, как озарение.

 - Нет, сэр, - ответил Гарри, - мой черновик рядом с решением, он зачеркнут.

 Джемисон посмотрел на листок, поскреб свой почти совершенно лысый череп и взглянул на Ханнанта. Затем пристально посмотрел на Кифа:

 - Но это всего лишь таблица со вписанными по порядку числами от 1 до 16. Не понимаю, как...

 - Сэр, - прервал его Гарри, - мне казалось, что логичнее всего было начать именно с этого. Как только я вписал цифры, я понял, что следует делать дальше.

 Директор снова обменялся взглядами с учителем математики.

 - Продолжай, Гарри, - кивнув головой сказал директор.

 - Видите ли, сэр, если вписать числа так, как сделал это я, то они идут по возрастающей слева направо и сверху вниз. Тогда я задал себе вопрос: что нужно сделать, чтобы перенести половину из них справа налево и половину - снизу вверх. И как сделать это одновременно?

 - Это кажется.., логичным, - Джемисон снова поскреб голову. - Что же ты сделал?

 - Простите?..

 - Я спросил, что.., ты.., сделал, мальчик! - Джемисон терпеть не мог повторять свои вопросы ученикам. Они обязаны были ловить каждое его слово.

 Гарри внезапно побледнел. Он что-то сказал, но изо рта его вырвался лишь какой-то невнятный каркающий звук. Он кашлял, и голос его неожиданно упал на октаву или даже две. Когда он заговорил снова, его речь ничуть не напоминала речь маленького мальчика:

 - Но это же очевидно. Неужели вы сами не видите? У Джемисона округлились глаза и отвисла челюсть, но прежде чем он успел взорваться от возмущения, Гарри добавил:

 - Я перевернул диагонали - и все. Это было единственно возможное решение - единственное логически оправданное. Все остальные варианты - это поиски наугад, метод проб и ошибок. А поиски наугад в данном случае не годятся. Это не для меня...

 Джемисон вскочил, снова упал в кресло и в ярости показал пальцем на дверь:

 - Ханнант, выведите.., этого.., мальчишку.., вон отсюда! Потом вернитесь, я хочу поговорить с вами.

 Ханнант схватил Кифа за руку и выволок его в коридор. Ему показалось при этом, что, если бы он таким образом не поддержал мальчика в этот момент, Киф мог бы упасть в обморок. Так или иначе, он прислонил его к стене коридора, прошипев: "Стой здесь!" - и так оставил, ошеломленного и выглядевшего совсем больным.

 Вернувшись в кабинет директора, Ханнант увидел, что тот вытирает пот со лба большим листом промокательной бумаги. Неподвижно уставившись в листок с решением Гарри, он бормотал себе под нос:

 - Перевернул диагонали! Гм... Именно так он и сделал! Услышав, что Ханнант закрывает за собой дверь, он поднял глаза и слабо усмехнулся. Он уже успел взять себя в руки, только все еще продолжал вытирать пот со лба и шеи.

 - Чертова жара! - произнес он и слабо махнул рукой, предлагая Ханнанту сесть.

 - Да, конечно. Жара просто убивает. В школе - как в печке, это плохо отражается и на детях, - откликнулся Ханнант, у которого тоже рубашка прилипла к спине. Он продолжал стоять.

 Джемисон понял, что он имел в виду:

 - Да, но это не оправдывает наглости и самонадеянности.

 Ханнант знал, что ему следовало бы промолчать, но не удержался.

 - Если бы речь шла о наглости! - сказал он. - Дело в том, что он просто констатировал факт. То же самое было, когда я встретил его вчера. Такое впечатление, что как только ты пытаешься надавить на него, он весь ощетинивается. Мальчик обладает блестящими способностями, но старается это скрыть! Он делает все возможное, чтобы этого никто не заметил.

 - Но почему? Это же абсолютно ненормально. Большинство мальчиков в его возрасте ищут возможность выделиться. Ты думаешь, дело здесь в его застенчивости, или все гораздо серьезнее?

 Ханнант покачал головой:

 - Я не знаю. Лучше я расскажу тебе, что случилось вчера.

 После того как он закончил рассказ, директор произнес:

 - Это почти в точности совпадает с тем, что мы видели сегодня.

 - Ты прав.

 Джемисон глубоко задумался:

 - Если он так умен, как ты считаешь, - а он несомненно обладает интуицией в определенных областях, - то мне очень не хотелось бы стать виновником того, что он будет лишен возможности достичь чего-то в жизни. - Он откинулся в кресле. - Решено. Киф пропустил экзамены не по своей вине, поэтому.., я поговорю с Джеком Хармоном из Технического колледжа. Посмотрим, возможно, нам удастся добиться для него чего-нибудь вроде индивидуального экзамена. Я, конечно, ничего обещать не могутно...

 - Это все же лучше, чем ничего, - закончил за него Ханнант. - Спасибо, Говард.

 - Ну и прекрасно. Я дам тебе знать, как пойдут дела. Кивнув головой, Ханнант вышел в коридор, где его ждал Киф.

 ***

 В течение двух последующих дней Ханнант безуспешно старался выбросить из головы мысли о Кифе. Вдруг посреди урока или дома долгими осенними вечерами, а иногда даже и ночью где-то на периферии его сознания неизменно возникало лицо этого мальчика-старца. В пятницу в три часа ночи учитель не спал - он бродил по дому в одной пижаме. Все окна были открыты, чтобы впустить слабый ночной ветерок, дующий с моря. Учителя разбудила возникшая во сне картина: сжимая в руках листок с заданием Джемисона, Гарри Киф шел через школьный двор, полный резвящихся мальчиков, в направлении задних ворот под старой каменной аркой; затем он увидел, как мальчик пересек всегда пыльную летом аллею и через металлические ворота проник на территорию кладбища. Ханнант был убежден, что знает, куда, направлялся Киф.

 Вдруг, несмотря на то что ночь ничуть не стала прохладнее, Ханнант почувствовал хорошо знакомый озноб. Он не сомневался, что этот озноб был чисто психологического свойства - он свидетельствовал о том, что что-то было не так. С Кифом, безусловно, было связано нечто сверхъестественное, но что бы это ни было, оно не поддавалось никакому объяснению, точнее даже, не допускало никаких доводов разума. Одно было очевидно: Джордж Ханнант молил Бога, чтобы мальчик сумел выдержать те испытания, которые подготовят для него Говард Джемисон и Джек Хармон из Технического колледжа в Хартлпуле. Теперь он не просто хотел, чтобы мальчик проявил все свои , способности. Нет, все было намного серьезнее. Честно говоря, он мечтал о том, чтобы Киф вырвался отсюда - из школы, подальше от других детей. Этих обыкновенных - нормальных" учеников Харденской средней современной школы.

 Плохое влияние? Нет, не это. На кого мог он повлиять, если все остальные ребята относились к нему; как к сорной траве? Моральное разложение - подобно тому как сгнивают все яблоки в бочке, если туда попало хотя бы одно испорченное? Возможно. И все же это опять не совсем то. Хотя в определенном смысле сравнение вполне уместно - испорченное яблоко сколько угодно может не сознавать своей испорченности, но процесс разложения распространяется все шире. Или это сказано слишком сильно? Возможно ли вообще допустить, что с Гарри Кифом происходит что-то нехорошее, что-то такое, о чем он сам не догадывается, чего просто не способен понять? На самом деле все это совершенно нелепо. И все же... Почему же Ханнант так беспокоится о Кифе? Что же такое заключено внутри мальчика? И почему Ханнант так уверен в том, что, если это что-то когда-нибудь проявится, произойдет нечто ужасное?

 Именно в этот момент Ханнант решил как можно больше разузнать о происхождении Кифа, о его прошлом. Может быть, там он найдет ключ к происходящему? А может быть, выяснится, что никакой проблемы не существует и все дело только в игре больного воображения Ханнанта? Возможно, причиной всему жара, бессонница, изо дня в день повторяющаяся рутина школьной жизни, бесконечная и безрезультатная? Да, вполне возможно, что все так и есть. Но почему же тогда Ханнант никак не. может отделаться от мысли, что Киф не похож на остальных? Почему время от времени ловит на себе взгляд Кифа, который смотрит на него глазами, так похожими на глаза его собственного умершего и погребенного на кладбище отца?..

 ***

 Через десять дней, в третий вторник месяца, произошла трагедия. Она случилась, когда учитель физкультуры Грэхем Лейн, мисс Дороти Хартли и Гертруда Гроув в очередной раз отправились после уроков на берег моря для сбора камней. "Сержант", как предполагают, затем чтобы собрать какие-то редкие дикорастущие цветы, а на самом деле, для того, чтобы произвести впечатление на любимую женщину, решил взобраться на нависшую над морем отвесную скалу. Когда он преодолел почти половину коварной и опасной поверхности скалы, камень под его ногами обломился и упал вниз, увлекая за собой учителя на усеянный камнями и галькой пляж. Падая, он пытался ухватиться за неровности скалы, но после того как нога его ударилась об узкую каменную ступеньку, он стремглав полетел вниз. Ударившись лицом и грудью о камни, он умер на месте.

 Трагедия происшедшего усугубилась тем, что только что накануне вечером "сержант" и Дороти Хартли объявили о своей помолвке. Они собирались пожениться весной. Как бы то ни было, в пятницу "сержанта" похоронили. Глядя, как гроб с телом Лейна опускают в свежевырытую могилу на старом кладбище, Ханнант думал о том, что жизнь "сержанта", наверное, сложилась бы более счастливо, если бы он остался служить в армии.

 После похорон в учительской были сэндвичи, пирожные, кофе, а для желающих и глоточек кое-чего покрепче. И, конечно, все как могли утешали Дороти Хартли. Никого из учителей уже не было на кладбище, когда могильщики засыпали могилу землей и уложили поверх нее траурные венки. Лишь один человек продолжал сидеть на скамейке неподалеку, подперев руками подбородок и печально глядя из-за стекол очков на свежий холм не то с любопытством, не то с ожиданием чего-то.

 Говард Джемисон тем временем активно добивался предоставления Гарри Кифу места в Техническом колледже, после того как он выдержит экзамен, - в крайнем случае если не места, то хотя бы возможности его получить.

 Индивидуальный экзамен должен был проходить под наблюдением Джона ("Джека") Хармона - директора колледжа. Экзамен представлял собой по преимуществу тест на определение общего уровня интеллектуального развития - склонностей и способностей к восприятию словесной, числовой и пространственной информации. Каким-то образом слухи о предстоящем экзамене достигли ушей учеников Харденской школы для мальчиков, и Гарри Киф превратился в объект шуточек и издевательств.

 Его называли уже не только очкариком - у него появилось множество других прозвищ, в том числе такое, например, как любимчик. Судя по всему, это верзила Стэнли нашептывал окружающим, что Гарри пользуется особым вниманием учителя или самого директора. С помощью разного рода измышлений, в изобретении которых Стэнли был непревзойденным мастером, не говоря уже о внушительных кулаках, ему быстро удалось убедить даже наиболее доброжелательно настроенных мальчиков в том, что во внезапном, хотя и несколько запоздалом превращении Кифа в неординарную личность есть что-то подозрительное.

 Почему, например, одному только очкарику или, если хотите, любимчику разрешают сдавать экзамен в Техническом колледже? В тот день были больны и другие мальчики. Разве им уделили столько внимания? Нет! Просто все дело в том, что этот вечно о чем-то мечтающий выскочка подлизывается к учителям. Кто вечно выкапывал эти дурацкие вонючие ракушки для мисс Говер? Очкарик Киф - вот кто. А разве не его всегда защищал "сержант" ? Конечно, он всегда вставал на его сторону. А теперь еще, когда оказалось, что он что-то смыслит в математике, даже противный старик Ханнант поддерживает его. Конечно же, он любимчик, этот четырехглазый выскочка. Но только не для верзилы Стэнли Грина!

 Всем такие рассуждения казались вполне логичными. К этому еще добавились сердитые голоса тех мальчиков, которые тоже не по своей вине пропустили экзамен, - и вскоре вокруг задиры собралось внушительное число единомышленников. Даже Джимми Коллинз, казалось, придерживался мнения, что здесь что-то не так.

 В следующий вторник, через неделю после смерти учителя физкультуры, все ученики школы снова отправились на пляж, в последнюю, как они надеялись, экспедицию за камнями в этом сезоне.

 Поначалу эти походы были приятным новшеством, но теперь и мальчикам, и учителям они уже приелись; смерть Лейна окончательно омрачила всем радость. Как обычно с детьми была мисс Говер, Джин Таскер - преподаватель естественных наук (она была несколько старше мисс Говер, но одета при этим гораздо менее старомодно) - заменила Дороти Хартли, которой был предоставлен отпуск. Джордж Ханнант тоже пошел со всеми - вместо Грэхема Лейна.

 Как всегда, после того как были найдены и принесены камни, мальчикам было позволено в течение часа погулять самостоятельно, прежде чем вернуться в школу. Мисс Говер возле одного из оставшихся после прилива водоемов инструктировала группу не умевших плавать мальчиков;

 Джордж Ханнант и Джин Таскер прогуливались вдоль берега моря, собирая раковины и блестящие камешки, разговаривая о том о сем и убивая таким образом время. Именно этот момент верзила Стэнли, который был уже не в состоянии сдерживать свою жажду мести, счел наиболее подходящим для того, чтобы "преподать урок" Гарри Кифу.

 Гарри бродил по берегу в одиночестве, опустив голову и сцепив руки за спиной, однако, возвратившись обратно к груде собранных камней, он вдруг увидел, что Грин вместе с компанией мальчишек поджидают его.

 - Ну-ка, ну-ка, - с издевкой произнес задира, проталкиваясь через толпу вперед. - уж не сам ли это любимчик учителей - дохляк Гарри Киф т-с полными руками ракушек для полоумной старухи Говер? Как дела, очкарик? Ты, небось, рассчитываешь сдать экзамен, который устроят специально для тебя, а?

 - Уверен, ты сдашь его, правда, очкарик? - произнес грубо другой. - Они, конечно же, помогут тебе, не так ли?

 - Ну, он же любимчик, - сказал третий. - Он же баловень учителей - как же он может провалиться?

 Джимми Коллинз, который в этот момент, вытираясь полотенцем, поднялся с берега, сразу же почувствовал настроение ребят, но ничего не сказал. Вместо того, чтобы вмешаться, он отошел в сторону, завернулся в полотенце и стал переодеваться.

 - Ну? - Грин толкнул Гарри в грудь. - Что ты на это скажешь, очкарик? Собираются ли наши милые учителя помочь тебе выдержать экзамен - чтобы ты мог убраться подальше от нас, грубых несносных мальчишек, и учиться в Хартлпуле вместе с другими чистюлями?

 От толчка Грина Гарри отшатнулся назад и выронил из рук собранные раковины. Верзила Стэнли издал победный вопль, прыгнул вперед и принялся крошить их ногами, втаптывая в песок. Гарри покачнулся, как если бы ему вдруг сделалось плохо, и повернулся, чтобы уйти. Глаза его за стеклами очков внезапно затуманились, лицо, совсем незагорелое в отличие от других мальчиков, побледнело еще больше.

 - Трусливый учительский баловень! - злобно прохрипел Грин. - Любимчик старика Джемисона, так ведь, очкарик? Ты что это там, плачешь, что ли? Не слезы ли я вижу? Небось, уже и штаны намочил? Ты, четырехглазый...

 - Заткнись, дубоголовый! - прорычал Гарри, поворачиваясь к задире лицом. - Ты и так достаточно уродлив, так не вынуждай меня превратить тебя в еще большего урода!

 - Что?!.. - Грин ушам своим не верил. Что это посмел сказать сейчас Киф? Нет, этого не может быть. Даже голос был не его. У него, наверное, лягушка в горле застряла. Или он очумел от страха?

 - Оставьте же его в покое, - послышался голос Джимми Коллинза, проталкивавшегося через толпу ребят вперед. Но трое или четверо из них тут же схватили его и оттеснили обратно.

 - Не лезь в это, Джимми, - твердым, чужим голосом произнес Гарри, - со мной все в порядке.

 - В порядке, говоришь? - заорал верзила Стэнли. - А я так не думаю, очкарик! Я бы сказал, что ты в.., огромном.., дерьме!

 С последними словами он взмахнул кулаками, метя прямо в голову Гарри. Гарри легко увернулся, шагнул вперед и нанес верзиле удар по корпусу вытянутой рукой, пальцы его при этом были прямыми и твердыми. Верзила резко согнулся точно посередине, буквально сложился пополам, а его лицо при этом угодило прямо в поднятое Гарри колено. Раздался треск, подобный пистолетному выстрелу. Грин выпрямился, высоко взмахнув руками, полетел назад и рухнул спиной на песок.

 Гарри подошел поближе. Секунды шли, но Грин все еще лежал неподвижно. Потом он сел и неуверенно потряс головой. Нос его совсем потерял форму, и из него лилась кровь, в остекленевших глазах стояли слезы.

 - Ты.., ты.., ты! - он сплюнул кровь.

 Гарри, наклонившись к нему, показал ему кулак.

 - Ты - что? - прорычал он, оскалившись. - Ну, продолжай, задира, скажи что-нибудь. Дай мне повод стукнуть тебя еще раз!

 Ничего не ответив, Грин поднял дрожащую руку и коснулся сломанного носа и разбитого рта. А потом уже по-настоящему заплакал.

 Но Гарри еще не закончил. Он хотел, чтобы тот навсегда запомнил урок.

 - Слушай ты, дерьмо, - произнес он. - Если ты еще, если ты еще хоть когда-нибудь обзовешь меня очкариком, любимчиком или еще каким-нибудь идиотским прозвищем, если ты еще хоть раз заговоришь со мной, я дам тебе так, что ты потом месяц будешь зубы выплевывать! Дошло до тебя, дерьмо?

 Верзила Стэнли лег боком на песок и еще сильнее заплакал.

 Гарри поднял глаза и оглядел остальных. Сняв очки, он положил их в карман и нахмурился. Его обычная подслеповатость куда-то исчезла, и, казалось, он вообще не нуждается в очках. Глаза его искрились и были прозрачными, словно стеклянные шарики.

 - То, что я сейчас сказал этому придурку, относится и ко всем остальным. Или, может быть, кто-то хочет испытать судьбу прямо здесь и сейчас?..

 Джимми Коллинз подошел и встал рядом с ним.

 - Может быть, среди вас найдется двое желающих? - спросил он.

 Толпа молчала. Все как один стояли, вытаращив глаза и широко раскрыв рты. Потом они повернулись и медленно стали отходить, возбужденно разговаривая и нервно хихикая, делая вид, что ничего не произошло. Все закончилось - и, как ни странно, они были рады, что все уже позади.

 - Гарри, - уголком рта прошептал Джимми, - я никогда не видел ничего подобного. Никогда в жизни! Знаешь, ты проделал все это, как.., как.., как настоящий мужчина! Как взрослый мужчина! Как старина "сержант", когда он демонстрировал в гимнастическом зале приемы борьбы с воображаемым противником. Он называл это "бой без оружия". - Джимми шутливо ткнул приятеля локтем:

 - Слушай, ты что-то знаешь?

 - Что? - переспросил Гарри. Он дрожал с головы до ног, и к нему вновь вернулся прежний голос.

 - Ты очень странный, Гарри Киф. Очень странный!

 ***

 Через две недели Гарри держал экзамен. С первой же недели сентября погода изменилась и постепенно становилась все хуже и хуже, пока наконец все небо не затянуло тучами и не пошел дождь. В день экзамена тоже шел дождь; потоки воды хлестали в окна директорского кабинета, где за огромным столом сидел Гарри; перед ним лежали листы бумаги и ручки.

 Джек Хармон сам присутствовал на экзамене. Сидя за своим столом, он просматривал протокол последнего педагогического совета, делая на полях пометки. Время от времени он отрывался от бумаг и внимательно наблюдал за мальчиком, присматриваясь к нему.

 Честно говоря, Хармону не очень хотелось принимать Кифа в колледж. В этом нежелании отсутствовали какие-либо личные мотивы или сознание того, что его вопреки воле втянули в такую неслыханную прежде ситуацию: экзаменовать мальчика, по какой-то причине уже упустившего свой шанс. Мотивы нежелания были совершенно иными: допуск Гарри Кифа к экзамену создавал нежелательный прецедент. Хармону не хотелось тратить свое драгоценное время на такого рода лишнюю работу. Экзамены есть экзамены - они проводятся ежегодно, и сыновья шахтеров, если им удается успешно сдать их, получают возможность завершить образование здесь, в колледже, и достичь в жизни гораздо большего, чем удалось их отцам. Система была отработана годами, и все было прекрасно организовано. Но проталкивать кого-либо такими методами, как этого юного Кифа, - это что-то новенькое...

 С другой стороны, директор Харденской школы для мальчиков был давним и проверенным другом, и, что уж скрывать, Хармон был ему кое-чем обязан. Все же, когда Джемисон обратился к нему с этой просьбой в первый раз, Хартли отнесся к идее более чем прохладно. Однако Джемисон настаивал. В конце концов Хармону самому стало любопытно, ему захотелось своими глазами увидеть этого "юного вундеркинда". Но создавать прецедент было нежелательно. И тогда он придумал наилучший, по его мнению, выход из положения. Он сам подобрал вопросы для экзамена - наиболее трудные из всех встречавшихся за последние шесть лет. С таким уровнем подготовки, как у Кифа, ответить на них правильно (во всяком случае на большинство из них) будет практически невозможно. И все же, хотя экзамен станет практически бесполезной и пустой формальностью, Хаммонд получит возможность увидеть работу Кифа и удовлетворить свое любопытство. К тому же, допустив Кифа к экзамену, Хаммонд удовлетворит просьбу Джемисона и совесть его будет чиста. Провал же Кифа раз и навсегда исключит возможность повторения таких просьб в будущем. Вот почему в данный момент Джек Хармон сидел в своем кабинете, просматривая бумаги и одновременно наблюдая за ходом экзамена.

 На каждый предмет отводилось по часу, между ними полагался десятиминутный перерыв, во время которого прямо здесь, в кабинете, предлагались бисквиты и кофе; туалет для преподавателей располагался по соседству с кабинетом директора.

 Первым был экзамен по английскому языку. В перерыве Киф спокойно сидел и пил чай, равнодушно глядя на идущий за окном дождь. Сейчас прошла половина времени, отведенного на экзамен по математике. Соответственно, Киф должен был выполнить значительную часть работы. Однако это был спорный вопрос.

 Хармон внимательно наблюдал за мальчиком. Едва ли тот написал хоть что-то на листе бумаги, а если и написал, то, видимо, в те моменты, когда Хармон был занят собственной работой. Возможно, мальчик слишком переутомился во время первого экзамена - к английскому языку, по крайней мере, он отнесся с большим интересом: время от времени он хмурил брови, жевал кончик ручки, что-то писал, затем переписывал заново - он все еще напряженно работал, когда Хармон объявил, что время подошло к концу. Однако задание по математике явно поставило Гарри в тупик. Надо признаться, что время от времени Киф предпринимал отдельные попытки ответить на вопросы (как раз сейчас он что-то быстро вычерчивал - его ручка стремительно скользила по бумаге), но через одну-две минуты снова откидывался на стуле, бледнел, затихал и неподвижным взглядом смотрел в окно, словно совершенно исчерпав силы.

 Затем он снова как бы собирался с силами, читал следующий вопрос, вдохновенно и с бешеной скоростью что-то писал, снова останавливался совершенно измученный - и так все время. Хармону были вполне понятны его волнение и беспокойство, а может быть, мальчиком овладевали какие-то иные чувства, - так или иначе, но вопросы действительно были очень трудными. Всего вопросов было шесть, причем для ответа на каждый из них требовалось никак не меньше пятнадцати минут, да и то если способности мальчика гораздо выше тех, какими, по мнению Хаммонда, обладал Киф, а его подготовка значительно лучше, чем могла дать Харденская школа для мальчиков.

 Хармон не мог понять, почему Киф вообще пытается что-то делать, почему он с отчаянной решимостью снова и снова возвращается к заданию - только затем, чтобы вскоре еще раз бессильно и устало откинуться на стуле? Неужели он еще не понял, что ему не выиграть? О чем он думает, глядя в окно? Где он находится в те минуты, когда лицо его приобретает отстраненное, отсутствующее выражение?

 Возможно, следует немедленно прекратить экзамен? Совершенно очевидно, что у мальчишки ничего не получается...

 Прошло уже (Хармон взглянул на часы) тридцать пять минут с начала экзамена.

 Воспользовавшись тем, что Киф снова сидел, свесив руки и полузакрыв глаза, Хармон потихоньку встал со своего места и подошел к мальчику сзади. За окном как из ведра лил дождь, а здесь, в кабинете, на стене тихо, в такт дыханию директора, тикали часы. Хармон заглянул через плечо Кифа, сам до конца не сознавая, что именно он ожидает увидеть.

 И тут взгляд его буквально остановился. Он моргнул, затем еще раз, и глаза его широко раскрылись. Брови сошлись на переносице, он даже изогнул шею, чтобы рассмотреть получше. Даже если Киф и услышал вырвавшийся из его груди вздох удивления, то не показал вида - он продолжал неподвижно сидеть, уставившись на льющий за окном дождь.

 Хармон сделал шаг назад, повернулся и возвратился за свой стол. Он сел, выдвинул ящик стола и, затаив дыхание, достал листы с ответами на задания по математике. Киф не только ответил на все вопросы, но и сделал это абсолютно правильно! На все! Когда он вдохновенно писал что-то в последний раз, он отвечал на последний, шестой, вопрос! Более того, работа была выполнена практически без черновика и с минимальным использованием общепринятых и общеизвестных формул.

 Директор позволил себе глубоко вздохнуть, снова изучил листы с напечатанными ответами, которые все еще держал в руках. Все решения были полностью обоснованными. Затем он осторожно убрал листы обратно и задвинул ящик. Нет, он просто не мог этому поверить! Если бы он сам, лично, не сидел здесь, в кабинете, в течение всего экзамена, то поклялся бы, что мальчик просто списал. Однако для него было совершенно очевидно, что это не так. В таком случае... Что же это такое?

 Интуиция... Говард Джемисон охарактеризовал мальчика как "интуитивного математика". Очень хорошо. Посмотрим, как сработала (если сработала вообще) его интуиция при выполнении других заданий. Тем не менее...

 Директор потер подбородок и задумчиво уставился Кифу в затылок. Ему просто необходимо поговорить с Джемисоном и молодым Джорджем Ханнантом (ведь именно он впервые обратил внимание Джемисона на Кифа), и поговорить пообстоятельнее, подробнее. Пока еще рано что-либо утверждать, но.., интуиция? Хармону казалось, что для характеристики Кифа больше подходит иное слово, которое просто не пришло в голову преподавателям Харденской школы. Хармон хорошо их понимал, поскольку и сам с неохотой признавал правомерность его употребления.

 Слово, возникшее в голове Хармона, было "гений". А если это и в самом деле так, мальчику, несомненно, обеспечено место в колледже. Еще немного, и Хармон окончательно выяснит, прав ли он в данном случае.

 Конечно же, прав! Хармон ошибался лишь в области применения данного слова. Ибо "гениальность" Кифа была совершенно иного рода.

 ***

 Джек Хармон был маленьким, толстым, волосатым - в целом он очень смахивал на обезьяну. Его вполне можно было бы назвать уродом, если бы не излучаемое им дружелюбие и не исходящая от него атмосфера благополучия, призванные сквозь внешнюю оболочку продемонстрировать его истинную сущность, ибо он был прирожденным джентльменом и обладал незаурядным умом.

 В юности он был знаком с отцом Джорджа Ханнанта. В то время Дж. Г. Ханнант занимал должность директора Харденской школы, а Хармон преподавал основы математики и естествознания в небольшой школе в Мортоне, одном из шахтерских поселков. Время от времени в течение всех этих лет он встречался с юным Ханнантом и имел возможность наблюдать, как тот растет. Поэтому его совершенно не удивил тот факт, что Джордж Ханнант со временем тоже "вошел в дело" преподавательский труд стал такой же неотъемлемой частью его натуры, как и его отца.

 Как ни удивительно, несмотря на то что Джордж учил детей уже более двадцати лет, Хармон по-прежнему называл его про себя "юным Ханнантом".

 Чтобы поговорить о Гарри Кифе, Хармон вызвал учителя математики к себе в Хартлпул. Они встретились в колледже в ближайший после экзамена понедельник. Хармон жил по соседству и пригласил молодого коллегу к себе на ленч, состоявший из холодного мяса и пикулей. Его жена, зная о том, что это деловая встреча, накрыла на стол и ушла за покупками, поэтому они имели возможность спокойно побеседовать во время еды. Хармон начал с извинений:

 - Я надеюсь, что, вызвав тебя таким образом, Джордж, я не причинил тебе особого неудобства? Я знаю, что Говард достаточно сильно загружает тебя работой.

 Ханнант кивнул:

 - Ничего страшного. Шеф сам заменяет меня сегодня. Он любит делать это время от времени. Говорит, что скучает по урокам. Я уверен, что он с радостью променял бы свой кабинет и всю административную работу, связанную с его должностью, на заполненный мальчишками класс.

 - О да, конечно! Любой из нас был бы этому рад, - усмехнулся Хармон. - Но все дело в деньгах, Джордж, все дело в деньгах. А еще, как мне кажется, свою роль в этом играет престиж. Ты поймешь, что я имею в виду, когда сам станешь директором. Ну, а теперь расскажи мне о Кифе. Ты ведь первый его открыл, не так ли?

 - Я думаю, правильнее было бы сказать, что он сам раскрылся, - ответил Ханнант. - Такое впечатление, что он только недавно проснулся, чтобы проявить наконец свои способности. Как говорится, запоздалый старт.

 - Но такой, который позволил ему одним рывком догнать и перегнать всех остальных, да?

 Ханнант вздохнул с облегчением. Поскольку Хармон ни словом не обмолвился о результатах экзамена, где-то в глубине души Ханнант опасался, что Гарри провалился. То, что Хармон вызвал его сюда, несколько приободрило его, а замечание о том, что Киф "перегнал всех остальных", окончательно рассеяло сомнения. Ханнант улыбнулся:

 - Значит, он выдержал экзамен?

 - Нет, - покачал головой Хармон. - Он провалился - с треском! Его подвела работа по английскому языку. Думаю, что он очень старался, но...

 Улыбка Ханнанта погасла, плечи его опустились.

 - ..Но я его все равно приму, - закончил Хармон, усмехнувшись при виде того, как широко раскрылись глаза Ханнанта, и встретившись с ним взглядом, - поскольку все остальные экзамены он выдержал с блеском.

 - Выдержал с блеском? Хармон кивнул.

 - Признаюсь, я дал ему самые трудные вопросы, какие только мог найти, но он моментально и без видимых усилий справился с ними. Единственным недостатком его работы - если вообще это можно назвать недостатком является весьма неординарный подход к решению, точнее нетрадиционный. Такое впечатление, что он обходится вообще без общепринятых формул.

 Ханнант молча кивнул, а про себя подумал: "Да, я прекрасно знаю, что вы имеете в виду". Однако увидев, что Хармон ждет от него ответа, вслух произнес:

 - О да, именно так.

 - Я полагал, что это относится только к математике, но тот же необычный подход к решению я обнаружил и в ответах на вопросы другого экзамена. Как бы его ни называли - "определение коэффициента умственного развития" или "выявление способностей", - его главной задачей является определение интеллектуального потенциала ученика. Один из ответов показался мне особенно интересным. Не сам по себе ответ, который тем не менее был абсолютно правильным, - ты понимаешь, что я имею в виду? - но тот путь, которым мальчик пришел к этому заключению. Вопрос касался треугольника.

 - Да?

 "Треугольника... - подумал Ханнант, отправляя вилкой кусок курицы в рот. - Именно это меня и интересовало - как он справится с треугольниками".

 - Конечно, решить задачу можно было тригонометрическим способом - (Хармон, казалось, читал его мысли) - или даже чисто визуально, она не была такой уж трудной, это, пожалуй, был наиболее легкий вопрос во всем задании. Позволь, я тебе покажу.

 Он отодвинул в сторону тарелку, достал ручку и на бумажной салфетке начертил треугольник.

 - Здесь AD равно половине AC, a AE равно половине АВ. Вопрос: Во сколько раз большой треугольник больше маленького?

 Ханнант прочертил на рисунке пунктирные линии: и добавил.

 - В четыре раза больше. Решение, как вы сказали, чисто визуальное.

 - Правильно. Но Киф просто написал ответ. Никаких пунктирных линий - только ответ. - "Как ты пришел к этому?" - спросил я. Пожав плечами, он сказал:

 "Половина, помноженная на половину, равно четверти - меньший треугольник составляет одну четверть от большего".

 Ханнант улыбнулся, пожав плечами.

 - Это так типично для Кифа, - произнес он. - Именно этим он впервые привлек мое внимание. Он не признает формулы, одним махом, опуская все естественные в данном случае рассуждения, перескакивает с одного конца на другой.

 Выражение лица Хармона не изменилось, оно по-прежнему оставалось очень серьезным.

 - Какие формулы? Разве он уже изучил тригонометрию?

 Улыбка сползла с лица Ханнанта. Он нахмурился и замер с вилкой у рта:

 - Нет, мы еще только начинаем изучение.

 - Следовательно, он еще не мог знать необходимую для данного случая формулу?

 Ханнант помрачнел еще больше:

 - Действительно, не мог.

 - Но он ее знает - знает не хуже нас.

 - Простите? - Ханнант отвлекся и что-то упустил в разговоре.

 Хармон продолжил:

 - Я сказал ему: Киф, все это очень хорошо, ну а если бы треугольник не был прямоугольным? Что если он был бы, например.., таким?

 Он снова начертил, но уже другой треугольник.

 - Я сказал ему, - продолжал Хармон:

 - На этот раз AD равно половине АВ, но BE равно только четверти ВС. - Ну, - едва взглянув на чертеж, сказал Киф, - одна восьмая. Четверть помноженная на половину". А затем он начертил следующее...

 - Что вы хотите этим сказать? - Ханнант был заинтригован - ему хотелось выяснить причину столь напряженного выражения лица Хармона. К чему это он клонит?

 - Но это же совершенно очевидно. Это и есть формула. И вывел он ее совершенно самостоятельно. А главное, сделал это непосредственно здесь же, во время экзамена!

 - Возможно, вы ошибаетесь, считая это необъяснимым проявлением чрезвычайной одаренности, - покачал головой Ханнант. - Я уже говорил, что мы в скором времени собирались начать изучение тригонометрии. Киф знал об этом. Возможно, он успел прочитать кое-что в порядке подготовки, вот и все.

 - Да? - просиял Хармон и, потянувшись через стол, похлопал Ханнанта по плечу. - Тогда сделай мне одолжение, Джордж, пришли мне экземпляр учебника, которым он пользовался. Мне бы очень хотелось взглянуть на него. Видишь ли, за все годы моей преподавательской деятельности я нигде не встречал этой формулы. Возможно, ее знал Архимед, Евклид или Пифагор, но мне она абсолютно незнакома.

 - Что? - Ханнант вновь вгляделся в чертеж, потом стал рассматривать его с еще большим вниманием. - Но я уверен, что мне это знакомо. То есть я хочу сказать, что понимаю принцип подхода к решению, которым воспользовался Киф. Я безусловно видел его раньше. Я, наверное... Бог мой, я преподаю тригонометрию уже двадцать лет!

 - Мой юный друг, - ответил Хармон, - я тоже, причем гораздо дольше. Послушай, я знаю все о синусах, косинусах и тангенсах, прекрасно разбираюсь в тригонометрических соотношениях, мне не хуже, чем тебе, известны все математические формулы. Вероятно, даже лучше. Но я никогда не видел, чтобы идея была так прекрасно разработана и так блестяще изложена. Да, именно изложена! Нельзя сказать, что Киф изобрел эту формулу, поскольку он ее не изобретал, - точно так же как Ньютон не изобрел земное притяжение, - равно как и не "открыл" ее, как принято говорить. Нет, она существовала всегда, как и число Пи, - он пожал плечами. - Как мне еще объяснить, что я имею в виду?

 - Я понимаю, что вы хотите сказать, - ответил Ханнант. - Нет необходимости объяснять. То же самое я говорил Джемисону. Все дело в том, что Киф способен увидеть за деревьями лес! Но формула... И вдруг в голове его словно вспыхнуло:

 "Формулы? Я мог бы дать вам такие формулы, о которых вы и мечтать не можете..."

 - ..Но это и есть формула, - прервал Хармон воспоминания Ханнанта. - Безусловно, она относится к частному вопросу, но тем не менее это формула. И я спрашиваю себя: что же будет дальше? Сколько еще "основополагающих идей" таится в его голове? Тех идей, которые никогда не приходили в голову нам, но которые просто ждут своего часа? Именно поэтому я хочу принять его в свой колледж. Я намереваюсь выяснить это.

 - Я и в самом деле рад, что вы его принимаете, - помедлив минуту, откликнулся Ханнант. Он уже готов был признаться в своих опасениях относительно Кифа, но передумал и солгал:

 - Я.., не думаю, что в Хардене он получит возможность в полной мере раскрыть свои способности.

 - Да, я понимаю, - Хармон нахмурился, затем слегка нетерпеливо добавил:

 - Но мы уже решили эту проблему. В любом случае, ты можешь быть уверен в том, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы дать возможность Кифу полностью реализовать свой потенциал. Я действительно сделаю это. А теперь расскажи мне о самом мальчике. Что ты знаешь о его происхождении и прежней жизни?

 ***

 На обратном пути в Харден, сидя за рулем своего "форда Кортины" 1967 года, Ханнант пытался восстановить в памяти все, что он рассказал Хармону об истории рождения и воспитания Кифа. По большей части он знал об этом от тети и дяди Кифа, с которыми тот жил в Хардене. Дядя был владельцем бакалейной лавки на главной улице поселка, а тетя главным образом вела домашнее хозяйство, но два-три раза в неделю помогала мужу в лавке.

 Дед Кифа, ирландец, в 1918 году, уже в конце войны, перебрался в Шотландию из Дублина и работал строителем в Глазго. Его бабушка происходила из русской знати. В 1920 году она бежала от большевистской революции и поселилась в Эдинбурге, в одном из особняков недалеко от моря. Там и встретил ее Шон Киф, а в 1926 году они поженились. Через три года родился дядя Гарри - Майкл, а в 1931 году - Мэри, его мать. Шон Киф очень сурово воспитывал сына, заставляя его обучаться строительному делу (которое тот ненавидел) и усиленно трудиться уже с четырнадцати лет. При этом, однако, он буквально души не чаял в дочери и считал, что нет в мире никого, достойного ее. Такое отношение к сестре вызывало ревность со стороны брата. Но все закончилось, после того как Майкл в девятнадцать лет сбежал на юг страны, чтобы заняться делом, которое было ему по душе. Вот с этим дядей Майклом и жил сейчас Киф.

 К тому времени, когда Мэри исполнился двадцать один год, безграничная любовь отца переросла во всепоглощающее чувство Собственности. Это привело к тому, что Мэри оказалась абсолютно отрезанной от окружающего мира - она почти постоянно находилась дома, помогая по хозяйству или принимая участие в спиритических сеансах небольшого кружка, организованного ее матерью-аристократкой. Именно эти сеансы сделали Наташу Киф своего рода местной знаменитостью.

 Летом 1953 года Шон Киф погиб - во время работы на него рухнула стена. Его жена, несмотря на свои неполные пятьдесят лет часто хворавшая, продала дело и стала вести полузатворнический образ жизни. Иногда она по-прежнему проводила сеансы, чтобы кое-как перебиться с деньгами, поскольку жила теперь только на банковские проценты. Для Мэри, однако, смерть отца означала свободу, о которой она не смела и мечтать, - в буквальном смысле возможность "выйти из дома".

 В течение следующих двух лет она наслаждалась жизнью в обществе, ограниченной только ее стесненным материальным положением. Зимой 1955 года она познакомилась с местным банкиром, который был старше ее на двадцать пять лет, и вышла за него замуж. Звали его Джералд Снайтс. Несмотря на огромную разницу в возрасте, они жили очень счастливо в просторном доме в поместье, расположенном недалеко от Бонниригга. К великому сожалению, здоровье матери Мэри быстро ухудшалось - врачи обнаружили у нее рак. Поэтому Мэри вынуждена была разрываться между Боннириггом и домом на берегу моря в Эдинбурге, где ухаживала за больной Наташей.

 Гарри "Киф" таким образом был Гарри Снайтс. Он родился через девять месяцев после смерти в 1957 году его бабушки и ровно за год до смерти отца-банкира, который скончался от паралича в своем рабочем кабинете в банке.

 Мэри Киф была еще молода и обладала сильным характером. К тому времени она уже успела продать фамильный дом у моря в Эдинбурге и теперь являлась единственной владелицей весьма значительного состояния, оставшегося после мужа. Решив на время покинуть Эдинбург, весной 1959 года она приехала в Харден и сняла здесь дом до конца июля, чтобы иметь возможность провести больше времени с братом - помириться с ним и получше познакомиться с его новой женой. Увидев, что дело брата приходит в упадок, она выделила ему значительную сумму, чтобы помочь выйти из затруднительного положения.

 Именно тогда Майкл вдруг обнаружил, что сестра постоянно пребывает в состоянии печали, близком к отчаянию. Когда он спросил, что же ее так беспокоит (помимо, конечно, свежей раны в сердце, нанесенной недавней смертью мужа), она ответила, что все дело в "шестом чувстве", которым обладала ее мать и которое, по ее мнению, унаследовала она, - в ее тонкой психической интуиции. Именно эта интуиция "подсказала", что она не проживет долго. Само по себе это ее ничуть не волновало, - чему быть, того не миновать, - но она очень беспокоилась о маленьком Гарри. Если она умрет, когда он будет еще маленьким ребенком, что станет с ним?

 Судя по всему, у Майкла Кифа и его жены Дженни не могло быть детей. Они знали об этом еще до свадьбы, но единодушно решили, что это не должно стать препятствием к их совместной жизни, - главной была их взаимная любовь друг к другу. Через какое-то время, после того как их дело обретет стабильность, можно будет подумать об усыновлении. В этих обстоятельствах, если, конечно, с Мэри и в самом деле что-то "случится", ей не о чем беспокоиться. Майкл и его жена безусловно вырастят Гарри как родного сына. Этому предсказанию Майкл, надо сказать, не придавал большого значения, однако Мэри в него верила и была твердо убеждена в том, что оно сбудется. Таким образом, Майкл дал слово скорее для того, чтобы успокоить сестру, чем потому, что сам верил в его необходимость, а также в то, что ему когда-либо придется исполнить свое обещание.

 Когда Гарри было два года, его мать встретила человека по имени Виктор Шукшин и была просто "околдована" им. По слухам, он был диссидентом, сбежавшим на Запад в поисках политического рая или, по крайней мере, политической свободы, совсем как мать Мэри в 1920-м. Возможно, чувство Мэри к Шукшину было обусловлено его "связью с Россией", но как бы то ни было, в 1960 году она вышла за него замуж, и они поселились в доме недалеко от Бонниригга. До этого в течение двух лет новый отчим Гарри, лингвист по профессии, давал частные уроки русского и немецкого языков в Бирмингеме. Теперь, однако, финансовые проблемы его больше не волновали, и они с женой праздно жили в свое удовольствие. Его также очень интересовала проблема "паранормального", и он всячески поддерживал жену в ее увлечении психологией.

 Майкл Киф впервые увидел Шукшина на свадьбе сестры, затем они коротко виделись еще раз во время поездки Майкла по Шотландии, но после этого.., только во время следствия. Дело в том, что зимой 1963 года Мэри, как она и предсказывала, умерла - ей было всего тридцать два года. Что касается Шукшина, то Ханнант понял только, что Кифы не любили его. В нем было что-то такое, что отталкивало их; возможно, это было именно то, что так привлекало в нем Мэри.

 Что же касается смерти Мэри...

 Она очень хорошо каталась на коньках и любила лед. По всей вероятности, тонкий лед, когда она каталась по реке возле дома недалеко от Бонниригга, не выдержал, она провалилась, и ее унесло течением. Виктор был вместе с ней, но ничего не мог сделать. В смятении, почти обезумев от ужаса, он бросился за помощью, но...

 Подо льдом река бурлила, и течение было быстрым. Ниже по реке было много заводей, куда течение могло забросить тело Мэри и где оно могло остаться до той поры, когда лед растает. Весной потоки воды сносили огромное количество грязи, которая, вероятно, и похоронила ее. Так или иначе, но тело Мэри найдено не было.

 Через шесть месяцев Майкл выполнил свое обещание - Гарри "Киф" переехал жить к дяде и тете в Харден. Шукшина это вполне устраивало. Гарри не был его сыном, кроме того, Виктор не слишком любил детей и не считал себя обязанным в одиночку растить мальчика. Родственники Мэри лучше позаботятся о Гарри, потом и все состояние отошло к русскому. Насколько Майклу было известно, Шукшин по-прежнему жил там; он не женился вторично, но снова вернулся к преподаванию русского и немецкого. Он давал уроки в доме возле Бонниригга, где, по слухам, жил один. За все прошлые годы он ни разу не виделся с Гарри, даже не поинтересовался, как он живет.

 Как ни драматична была история семьи Кифа, поначалу он ничем не привлекал к себе внимание. Единственное, что произвело впечатление на Ханнанта, это увлечение бабушки и матери Гарри паранормальными явлениями, хотя в этом по сути ничего необычного не было. Однако если подумать.., возможно, что и было. Мэри Шукшина, судя по всему, была уверена, что неординарные "способности" Наташи передались и ей. А что если она в свою очередь передала их в наследство Гарри? Вот в этом-то все и дело! Точнее, так могло бы быть, если бы Ханнант вообще верил в возможность подобных вещей.

 Но он не верил.

 ***

 Однажды вечером, примерно через три недели после экзамена и через четыре-пять дней после отъезда Кифа из Хардена в Технический колледж, Ханнант неожиданно наткнулся еще на одно странное обстоятельство, имевшее отношение к Кифу.

 На чердаке дома, в котором жил Ханнант, уже много лет хранился старый дорожный сундук его отца, в котором лежали книги и куча старых бумаг с заметками и записями, накопившихся за долгие годы учительства. Поднявшись наверх, чтобы укрепить оторвавшуюся во время шторма черепицу, Ханнант увидел сундук, который ему очень понравился. Он решил, что этот старинный, основательно сделанный из темного дерева сундук с латунными ручками и запорами будет прекрасно смотреться рядом с книжными полками в передней. Перед тем как стащить его вниз, Ханнант стал освобождать сундук от содержимого. Он просматривал старые бумаги и фотографии, которые не видел много лет, и откладывал в сторону то, что могло пригодиться ему в работе (например, кое-какие старые учебники). И тут неожиданно он наткнулся на толстую тетрадь в кожаном переплете, содержавшую записи и разного рода заметки, сделанные рукой его отца. Что-то в характере изложения и почерке привлекло его внимание и заставило приглядеться к ним повнимательнее.., пока наконец до него не дошло, что же это было на самом деле - или ему так показалось?

 В ту же минуту по спине его вновь прошел ужасный холодный озноб. С раскрытой тетрадью на коленях он застыл от ужаса, дрожа всем телом. Затем.., он резко захлопнул тетрадь, отнес ее в переднюю, где в камине горел огонь, и швырнул ее прямо в пламя.

 Чуть раньше в этот же день Ханнант собрал в школе все старые тетради Кифа по математике, намереваясь переслать их ему в, колледж. Взяв самую последнюю из них, он раскрыл ее, полистал и с содроганием закрыл снова, а затем бросил в огонь - туда же, куда до этого отправилась тетрадь отца.

 До того как Киф... - как бы это сказать - проснулся? - записи его были неряшливы, беспорядочны, в них отсутствовала точность. Но затем, в последние шесть-семь недель...

 Как бы то ни было, тетради больше не существовали - они сгорели в пламени камина, и дым от них рассеялся в ночном воздухе.

 Больше не будет возможности сравнить их - и это, наверное, лучший выход из положения. Слишком уж невероятной казалась сама возможность их сравнения... Теперь Ханнант мог просто выбросить глупые подозрения из головы. Такого рода мысли не должны возникать в голове человека с нормальной психикой.

 Глава 4

 Летом 1972 года Драгошани возвратился в Румынию. Он выглядел очень стильно в бледно-голубой рубашке с открытым воротом, расклешенных серых брюках, сшитых по западной моде, блестящих черных остроносых ботинках (так не похожих на обувь с квадратными носами, которая попадала из России в местные магазины) и в светло-коричневом клетчатом пиджаке с большими накладными карманами. Стоя в жаркий полдень на окраине небольшого поселка, расположенного чуть в стороне от шоссе, соединявшего Корабию и Калинешти, он казался совершенно чужим. Облокотившись на машину, он внимательно разглядывал тесно прижавшиеся друг к Другу крыши домов и похожие на раковины улиток купола деревни, раскинувшейся на пологом южном склоне холма. Его можно было принять за туриста, приехавшего либо откуда-то с Запада, либо из Турпии, а может быть, из Греции.

 Но его "Волга", такая же черная и блестящая, как его ботинки, наводила на иные мысли. Кроме того, его взгляд не был похож на невинно-удивленный взгляд туриста - это был взгляд человека, довольного собой и сознающего свою принадлежность к окружающему. Шедший навстречу ему со стороны фермы, где до этого кормил цыплят, Гзак Кинковши, землевладелец и хозяин, никак не мог определить, кто же это такой. Он ждал туристов в конце недели, но этот человек застал его врасплох Гзак с подозрением хмыкнул. Может быть, чиновник из Министерства земель и собственности? Один из наглых лакеев большевистских промышленников из-за границы? Да, следует быть очень осмотрительным. Во всяком случае, до тех пор пока он точно не выяснит, кто этот приезжий.

 - Кинковши? - молодой человек оглядел его с головы до ног. - Гзак Кинковши? Мне сказали в Ионешташи, что у вас есть свободные комнаты. Я полагаю, что это и есть ваша гостиница, - он кивнул в сторону покосившегося трехэтажного каменного дома, стоявшего возле выложенной булыжником деревенской дороги.

 Кинковши притворился удивленным, сделав вид, что не понимает, о чем идет речь, и нахмурясь уставился на Драгошани. Он не любил хвастаться своими доходами от туристов - по крайней мере не раскрывал их истинных размеров. Наконец он произнес:

 - Да, я действительно Кинковши, и у меня есть свободные комнаты, но...

 - Ну, так могу я здесь остановиться или нет? - нетерпеливо прервал его собеседник - разговор, похоже, уже начал ему надоедать.

 Кинковши обратил внимание, что его модный и элегантный наряд выглядел довольно помятым после долгого пути.

 - Я понимаю, что приехал на месяц раньше, но не думаю, что у вас сейчас так уж много гостей.

 На месяц раньше! Теперь Кинковши вспомнил.

 - А, так вы, должно быть, и есть господин из Москвы? Тот, который заказал комнату еще в апреле? Тот, который забронировал апартаменты, но не выслал аванс? Стало быть, вы господин Драгошани и ваша фамилия совпадает с названием городка, находящегося дальше по шоссе? Да, вы действительно приехали рано, но тем не менее добро пожаловать! Мне только необходимо приготовить для вас комнату. Или, если желаете, я могу поселить вас в комнате, предназначенной для англичан, на один-два дня. Как долго вы рассчитываете здесь пробыть?

 - Как минимум, десять дней, - ответил Драгошани, - если простыни достаточно чистые, еда сносная, а ваше румынское пиво не слишком горькое.

 Его взгляд непонятно почему вдруг стал свирепым и в" его облике появилось нечто угрожающее, так что Кинковши отпрянул.

 - Мой господин, - начал он хрипло, - комнаты у меня настолько чистые, что вы можете есть прямо с пола. А моя жена готовит просто великолепно. Пиво у меня лучшее во всех Южных Карпатах. А люди у нас, пожалуй, ведут себя более воспитанно, чем у вас в Москве. Так нужна вам комната или нет?

 Драгошани усмехнулся и протянул руку:

 - Я просто испытывал вас. Предпочитаю знать, что представляет собой человек на самом деле. Мне нравится ваш боевой настрой. Вы настоящий местный житель, Гзак Кинковши: одеты как крестьянин, но в душе истинный воин. Вы говорите, что я москвич? Это с моей-то фамилией? Скорее можно сказать, что это вы чужак в здешних местах, Гзак Кинковши! Об этом свидетельствует и ваше имя, и ваш акцент. И то, что вы постоянно повторяете "мой господин". Вы венгр, не так ли?

 Кинковши всмотрелся в лицо собеседника, оглядел его с головы до ног и для себя решил, что тот ему нравится. Во всяком случае, гость обладал чувством юмора, и уже одно это располагало к нему.

 - Дед моего деда - выходец из Венгрии, - сказал он, крепко пожимая протянутую руку, - но бабка моей бабки - валашка. А что касается акцента, то это местный говор. За последние десятилетия сюда приехало много венгров, и многие из них осели здесь. Так что я румын не в меньшей степени, чем вы. Только вот я не так богат, - он рассмеялся, отчего кожа на его лице сморщилась еще больше и обнажились желтые полустертые зубы. - Думаю, вы приняли меня за крестьянина. Ну, уж кто я есть, тот и есть. А что до "мой господин" - вы предпочитаете, чтобы я называл вас "товарищ"?

 - О господи, нет! Только не это! - незамедлительно откликнулся Драгошани. - "Мой господин" вполне меня устраивает, спасибо, - он тоже рассмеялся. - Пойдемте, вы покажете мне эту вашу "английскую" комнату...

 Кинковши повел его от "Волги" к высокому с остроконечной крышей зданию гостиницы - Комнаты . - ворчал он, - о, у меня много комнат По четыре на каждом этаже. Если хотите, можете снять сразу несколько.

 - Одной вполне достаточно, - ответил Драгошани, - если, конечно, при ней есть ванна и туалет.

 - А, апартаменты! Тогда это будет верхний этаж. Комната с ванной и туалетом под самой крышей. Очень современно.

 - Не сомневаюсь, - уже мягче ответил Драгошани. Нижний этаж дома был оштукатурен, и в песочного цвета штукатурку вдавлены камешки. Возможно, это было связано с поднимавшейся снизу сыростью. Стены верхних этажей были каменные. Дому, должно быть, исполнилось не менее трехсот лет. Это Драгошани вполне устраивало, поскольку облегчало возможность вернуться в прежние времена, к истокам происхождения и даже раньше.

 - Сколько лет вы отсутствовали? - поинтересовался Кинковши, вводя его в дом и провожая в одну из комнат первого этажа; затем добавил:

 - Вам придется побыть немного здесь, пока я приготовлю для вас комнату наверху. Час-два, не больше.

 Драгошани сбросил ботинки, повесил пиджак на спинку деревянного стула и упал на кровать - в пятно солнечного света, проникавшего в комнату сквозь овальной формы окно.

 - Я не живу здесь уже полжизни, - сказал он, - но мне всегда приятно сюда возвращаться. Последние три года я приезжал сюда каждое лето и буду приезжать еще четыре года.

 - О? Вы уже спланировали свое будущее? Еще четыре года? Звучит чересчур определенно. Что вы имеете в виду?

 Драгошани лег на спину, закинул руки за голову и, полуприкрыв от яркого солнца глаза, посмотрел на собеседника.

 - Исследовательская работа, - ответил он. - История здешних мест. Поскольку я могу проводить здесь не более двух недель в году, мне понадобится еще четыре года.

 - История? Эта страна вся пронизана историей. Но это ведь не ваша профессия? Я имею в виду, что не историей вы зарабатываете себе на жизнь?

 - Нет, - покачал головой человек на кровати. - В Москве я работаю.., в похоронном бюро. Это была почти что правда.

 - Да... - пробормотал Кинковши, - это всем когда-нибудь нужно. Ну что ж, я пойду подготовлю для вас комнату. И распоряжусь относительно еды. Если вам понадобится туалет, он здесь рядом, в коридоре. Чувствуйте себя, как дома...

 Ответа не последовало. Взглянув на Драгошани, он увидел, что глаза его закрыты - в комнате, освещенной теплыми лучами солнца стояла тишина. Кинковши взял ключи от машины, брошенные гостем в ногах кровати, потихоньку вышел из комнаты и мягко прикрыл за собой дверь, уходя он еще раз оглянулся: Драгошани спал, грудь его равномерно поднималась и опускалась. Это хорошо - Кинковши улыбнулся и кивнул сам себе головой. Он явно чувствует себя здесь, как дома.

 ***

 Каждый раз, когда Драгошани приезжал сюда, он поселялся на новом месте. Всегда неподалеку от того городка, который он считал своим домом - в пределах его досягаемости, но подальше от места, где жил в прошлый раз, ведь его могли увидеть и узнать по предыдущему визиту. Он подумывал о том, чтобы воспользоваться вымышленным именем, псевдонимом, однако отказался от этой идеи. Он гордился своей фамилией, возможно даже вопреки ее происхождению. Не потому вовсе, что он что-либо имел против городка Драгошани, географического источника фамилии, но вопреки тому, что он был найден там. Что касается родителей, то своим отцом он считал практически неприступную гору, возвышавшуюся на севере, в Трансильванских Альпах, а матерью ему была черная плодородная земля.

 Относительно своих настоящих родителей у него была собственная теория - он считал, что, поступив таким образом, они сделали лучшее, что могли. Он воображал, что они были румынами, цыганами, любившими друг друга молодыми людьми, принадлежавшими к враждующим между собой кланам; их любовь не в силах была преодолеть застарелую ненависть и вражду. Но они любили друг друга, потом родился Драгошани, и они оставили его. Мысль о том, чтобы найти их, неизвестных ему родителей, впервые пришла Драгошани в голову три года назад, и он приехал сюда именно с этой целью. Но.., это оказалось совершенно безнадежной затеей. Совершенно непосильной задачей. Цыган в Румынии было такое же великое множество, как и в прежние времена. Несмотря на своего рода условность разделения и наименования, прежние Валахия, Трансильвания, Молдавия и другие земли вокруг обрели своеобразную автономию, право на самоопределение. Цыгане имели такое же право находиться здесь, как и сами горы.

 Вот какие мысли бродили в голове Драгошани, когда он засыпал, но во сне он видел не родителей, а эпизоды своего детства, вплоть до того времени, когда он покинул Румынию, чтобы завершить образование. Уже тогда он предпочитал одиночество, любил быть наедине с самим собой и иногда забредал в такие места, куда другие ходить опасались. А может быть, им было запрещено туда ходить...

 ***

 Густые темные леса росли на крутых, извивающихся в форме ярмарочной "восьмерки" склонах холмов. Борис только однажды видел "восьмерку" - три дня назад, в свой седьмой день рождения (его седьмой день "нахождения", как называл его приемный отец), когда в качестве развлечения ему было позволено пойти в Драгошани и посетить там маленький кинотеатр. Короткий русский фильм был снят на ярмарочных катальных горках, и "восьмерка" была настолько реально ощутимой, что у Бориса закружилась голова, и он едва не упал со своего места.

 Было одновременно и страшно, и восхитительно - настолько, что он изобрел свою собственную игру, похожую на спуск с катальной горки. Конечно, все было не так хорошо, да и потрудиться приходилось основательно, но все же это лучше, чем ничего. Тем более что все можно было сделать здесь же, на лесистых склонах холмов, меньше чем в миле от поместья.

 Сюда, в этот глухой уголок, никто никогда не забредал - именно поэтому Борис так любил его. Лес здесь не рубили уже лет пятьсот, и лесники не посещали густо заросшие соснами склоны. Только редко проникавшие сквозь чашу солнечные лучи иногда освещали землю, да лесные голуби нарушали вечную тишину воркованием и хлопаньем крыльев, а иногда вдруг раздавался тихий шорох каких-то таинственных, невидимых ползающих существ. Это было царство пляшущих в лучах света пылинок, сосновых шишек и иголок, грибов и странно молчаливых, перелетающих с дерева на дерево белок.

 Холмы находились на древней Валашской равнине, простирающейся от предгорий Альп, расположенных в сорока пяти милях отсюда. По своей форме они напоминали распятие - центральный хребет, длиной около двух миль, тянулся с севера на юг, а с востока на запад его пересекал другой, длиной примерно с милю, выполнявший роль перекладины. Вокруг холмов поля были разделены множеством стен, заборов, оград, иногда встречались небольшие аллеи деревьев, однако в непосредственной близости от холмов поля оставались невозделанными и зеленели высокой травой и зарослями чертополоха. Иногда приемный отец Бориса пускал сюда попастись лошадей или скот, но это случалось довольно редко. Лаже дикие звери опасались забредать сюда, иногда они, словно испугавшись чего-то, убегали подальше от этих чересчур уж тихих полей, ломая заборы и перескакивая через изгороди.

 Однако маленький Борис Драгошани относился к этим местам совершенно иначе. Здесь он мог поохотиться на крупного зверя, проникнуть в неведомые джунгли Амазонки, отправиться на поиски исчезнувших городов инков.

 Все это можно было сделать лишь при условии, что приемный отец Бориса никогда не узнает, чем занимается мальчик, а главное - где он играет. Несмотря на строгий запрет, таинственные леса привлекали Бориса, - в них было что-то такое, что словно магнитом тянуло его сюда.

 Именно по такому лесу и пробирался сейчас Борис, карабкаясь от дерева к дереву по одному из крутых склонов в центре распятия. Пыхтя и задыхаясь, он тащил за собой большую картонную коробку, служившую ему тележкой - почти такой же, как на катальных горках, только без колес. Путь наверх был долгим, но дело того стоило. Он прокатится еще разочек, на этот раз с самой вершины холма, и тогда уж пойдет домой. Солнце уже опустилось к горизонту и, судя по всему, Борису и так попадет за опоздание, так что, если он еще раз прокатится, хуже не будет.

 Добравшись до вершины, он остановился, чтобы перевести дыхание, на минутку присел, отмахиваясь от комаров, летавших в бледных лучах солнца, проникавших сквозь ветки высоких густых сосен, а затем потащил коробку дальше по гребню - к тому месту, откуда к самому подножию вела своего рода просека. Когда-то в незапамятные времена здесь и в самом деле прорубили просеку, однако потом лесорубы вдруг вспомнили (а может быть, им кто сказал), что это за место. С тех пор просека почти заросла молодыми деревцами, но след от нее все же остался. Именно по этому следу Борис и собирался совершить свой безрассудно опасный спуск.

 Поставив коробку на самый край, Борис забрался в нее и вцепился руками в боковые стенки, а затем начал легонько подталкивать ее вперед, пока она не заскользила вниз.

 Поначалу коробка двигалась ровно, легко скользя по ковру из сосновых игл и жесткой травы между кустами и тонкими стволами деревьев, точно следуя по линии бывшей просеки. Но потом... Борис был еще ребенок. Он не мог предвидеть опасность, не принял во внимание крутизну склона и силу ускорения.

 Коробка быстро набрала скорость, спуск и в самом деле стал таким же головокружительно ужасным, как и спуск на тележке с "восьмерки". Задев за кочку травы, коробка подпрыгнула, затем снова опустилась на землю, с силой ударившись о ствол молодого дерева, и с ошеломляющей скоростью понеслась вниз по почти отвесному склону, виляя из стороны в сторону и задевая о стволы сосен, густо росших по бокам бывшей просеки. Контролировать спуск бешено несущейся под уклон "тележки" не было никакой возможности - Борис не мог ни затормозить, ни свернуть в сторону. Все, что ему оставалось, - это лететь туда, куда несла его коробка.

 Его швыряло, обо что-то ударяло, коробка кренилась то влево, то вправо. Борис был уже весь в синяках, и ужас его с каждой секундой все возрастал. Он с грохотом катался по коробке, как высохшая горошина в стручке.

 Теперь, когда он оказался вне просеки, последние лучи дневного света окончательно исчезли. Чтобы защититься От невидимых в темноте, но больно хлеставших веток, Борис пригнул голову. А кошмарный спуск продолжался. Однако деревья вокруг росли все гуще, и, по-видимому, ужасному полету скоро должен был прийти конец.

 Достигнув того места, где почва под деревьями была глинистой и каменистой, а корни над ее поверхностью бугрились, словно туловища толстых змей, коробка развалилась на части. Со страшным треском дно вырвалось из-под Бориса, а стенки, в которые он из последних сил в ужасе вцепился, сломались. Едва не ударившись головой о ствол дерева, Борис полетел кувырком. Катясь вверх ногами, подпрыгивая и скользя, он не замечал треска ломавшихся под его тяжестью тонких веток - он видел только проблески неба сквозь вершины темных сосен и ощущал болезненные толчки и удары во время стремительного падения, которое, казалось, никогда не прекратится. Последнее, что он почувствовал, - удар о край или обломок скалы, а затем - чернота, мрак, во всяком случае, на какое-то время...

 Он пробыл без сознания, вероятно, не более минуты, а может быть, и пять.., или пятьдесят... Возможно, он и вовсе не терял сознания. Его кто-то сильно, очень сильно встряхнул. Если он не умер до этого, то все происшедшее дальше вполне могло убить его. Он мог умереть от страха.

 В голове его все кружилось, и вдруг он услышал, как чей-то голос произнес:

 "Кто ты? Почему ты пришел сюда? Ты.., предлагаешь себя мне?"

 Голос был зловещий, невыносимо зловещий. В нем было заключено абсолютно все, что только может привести в ужас. Борис был всего лишь маленьким мальчиком и не понимал значения таких слов, как животный, садистский, дьявольский, или таких выражений, как "силы тьмы"; он не знал также, как можно пробудить эти силы. Он боялся скрипа ступеньки на темной лестнице, приходил в ужас, слыша, как стучат ветки в окно его спальни, когда все в доме спят, пугался неожиданного прыжка лягушки, при виде движения жабы или замершего неподвижно пруссака. Он вздрагивал, когда включался свет, а когда заяц-пруссак стремительно срывался с места, почувствовав, что его обнаружили, Борис и вовсе обмирал.

 Однажды, спустившись в глубокий погреб, где приемный отец Бориса хранил запас вин, а на холодных полках лежали завернутые в муслин головки сыра, Борис услышал стрекот сверчков. В тонком луче маленького фонарика он сумел увидеть одного, серо-белого из-за постоянного пребывания в темноте. Он подошел ближе и хотел наступить на него, но насекомое прыгнуло и исчезло. Он нашел другого, но случилось то же самое. Еще одного.., еще одного... Он видел их целую дюжину, но не сумел ни одного раздавить. Они все словно испарились. Когда он поднялся наверх и вышел на дневной свет, то увидел, как с его шорт соскочил на землю сверчок. Они были на нем! Они прыгали на него! Вот почему он не мог их раздавить! Боже, как он тогда плясал, стараясь стряхнуть с себя этих мерзких существ.

 Вот в этом-то для него и заключалась главная идея кошмара: вдруг обнаружить хитрость и коварство там, где их не должно быть. Именно потому, что их там быть не должно...

 "А, - еще громче произнес голос. - А, ты мой! Ты пришел сюда именно потому, что ты один из моих. Потому что ты знал, где найти меня..."

 Именно в этот момент Борис понял, что он в полном сознании и что голос существует на самом деле, а не звучит только в его голове. И что он такой же зловещий, как скользкое прикосновение жабы, как скачки сверчков в темноте, как медленное тиканье ненавистных часов, которые, кажется, разговаривают с тобой в ночи, издеваются над твоими страхами и бессонницей. Он был уверен, что в этом голосе заключено куда больше зла, но у него не было ни знаний, ни опыта, чтобы найти слова, способные его описать.

 Но он ясно представил себе рот, из которого доносились эти гортанные, невнятные звуки, вкрадчиво произносивший коварные слова, звучавшие в его голове. И он знал, почему звуки были такие невнятные, булькающие. Картина, возникшая перед его мысленным взором, была отчетливой и одновременно ужасной: изо рта словно жидкие рубины падали капли крови, а блестящие передние зубы были острыми, как у огромного пса!

 "Как.., твое имя, мальчик?"

 - Драгошани, - ответил Борис, или ему показалось, что ответил, потому что у него так пересохло во рту, что он едва ли мог произнести хоть что-нибудь. Однако и этого было достаточно.

 "А-а-а... Драгошани" - теперь это был уже шумный вздох, напоминавший шелест сухих осенних листьев по камням. Вздох понимания и удовлетворения. - Тогда ты действительно один из моих. Но, черт возьми, слишком мал, слишком мал! В тебе нет силы, мальчик! Ребенок, еще ребенок. Что ты можешь сделать для меня? Ничего! В твоих венах течет вода, а не кровь. В ней нет железа..."

 Борис сел и испуганно уставился в темноту, в глазах у него мелькало, голова кружилась. Он находился ниже середины склона, на каком-то плоском уступе скалы под деревьями. Он никогда раньше не бывал в этом месте и даже не подозревал о его существовании. Чуть позже, когда глаза его попривыкли к темноте и к нему вернулась способность чувствовать, он обнаружил, что в действительности сидит на заросших лишайником каменных плитах, разбросанных перед сооружением, которое могло быть только.., мавзолеем!..

 Борис видел нечто подобное. Месяц назад умер его дядя (точнее, брат приемного отца), и его похоронили в таком же месте, но только там была освященная земля - за оградой церкви в Слатине. Это место было совсем другим... Это было не святое место - оно ничуть не походило на него...

 Какие-то невидимые существа двигались вокруг, заставляя шевелиться затхлый, отдающий плесенью воздух, но не задевая при этом ни кружевной паутины, ни тонких сухих травинок и веточек, свисавших отовсюду. Здесь было холодно, смертельно холодно - солнце не проникало сюда, наверное, лет пятьсот.

 Сама гробница находилась за спиной у Бориса. Она была высечена в огромном выступе скалы, вероятно, очень давно, а крыша ее была сложена из массивных плит. Во время своего стремительного падения Борис, вероятно, наткнулся на эту груду камней и несомненно разбил себе голову. Конечно, так и есть. Иначе почему он чувствовал и слышал то, что невозможно было чувствовать и слышать. По крайней мере, всего этого быть просто не могло.

 Он прислушался и, скосив глаза, пытался рассмотреть хоть что-нибудь в окружавшей его мгле, но.., ничего не увидел и не услышал.

 Борис попытался встать, однако это ему удалось только после третьей попытки. Весь дрожа, он навалился на покосившуюся плиту, служившую, вероятно, перемычкой входа в склеп. Напрягая зрение и слух, он вновь постарался хоть что-нибудь увидеть или услышать в кромешной тьме.

 Не было больше ни голоса, ни страшного окровавленного рта, привидевшегося ему. Он шумно с облегчением вздохнул.

 Из-под руки неожиданно упал большой кусок грязи, смешанный с сосновыми иглами и лишайником, и глазам открылась часть не то какого-то украшения, не то герба. Борис стал расчищать дальше, смахивая вековую пыль, и вдруг...

 Борис резко отдернул руку, отшатнулся и, споткнувшись обо что-то, снова сел, тяжело дыша. На гербе был щит с изображением дракона, передняя лапа которого была угрожающе приподнята и на спине у которого сидела летучая мышь с треугольной формы глазами, сделанными из сердолика. А надо всем этим царила злобная рогатая голова самого дьявола, с высунутого раздвоенного языка которого стекали сердоликовые капли крови!

 Эти три символа - дракон, летучая мышь и дьявол - слились в голове Бориса воедино. Они стали воплощением того самого голоса, который звучал в его голове. И именно в этот момент голос заговорил снова:

 "Беги, малыш, беги.., убирайся подальше отсюда! Ты слишком молод, слишком мал, слишком невинен, а я уже чересчур слаб и очень, очень стар..."

 Борис вскочил и попятился - ноги так дрожали от страха, что ему казалось, он вот-вот упадет. Потом он повернулся и бросился прочь - подальше от усыпанных сосновыми иглами каменных плит, вывернутых из земли древними узловатыми корнями, подальше от полуразрушенного склепа со всеми его тайнами, подальше от тьмы, такой зловещей, что он почти физически ощущал ее.

 Он бежал вниз по склону, под толстыми вековыми деревьями, ветки которых били и царапали его, падал и вновь поднимался. И все это время в его голове звучал насмешливый голос, похожий на скрежет по стеклу напильника или скрип мела по классной доске, отвратительный в своей старческой убежденности:

 "А-а-а.., беги, беги! Но не забывай обо мне, Драгошани! И будь уверен, уж я-то тебя не забуду! Нет, я буду ждать, пока ты вырастешь и станешь сильным, пока в твоей крови появится железо и ты сам будешь знать, что тебе делать. Потому что ты должен сделать это по собственной воле - и тогда мы посмотрим.. А теперь я должен спать..."

 Борис выскочил наконец из-под деревьев у подножия холма, перелез через низкую изгородь в том месте, где у нее была сломана верхняя перекладина, и упал в высокую траву и заросли чертополоха, благословляя свет. Но задерживаться здесь он не стал, снова вскочил на ноги и бросился домой. Только где-то на середине поля, окончательно выдохшись и не в силах больше бежать, он рухнул на землю и, обернувшись, посмотрел на неясно видневшиеся позади холмы. Далеко на западе садилось солнце и его последние огненно-желтые лучи золотили вершины самых высоких сосен. Но Борис знал, что в том таинственном месте, окруженная деревьями гробница была липкой и скользкой, такой жуткой, что мурашки бегали по телу, а вокруг было ужасающе темно. И только сейчас ему пришло в голову спросить:

 - Что.., кто.., кто вы?

 Словно за тысячи миль легкий вечерний ветерок, с незапамятных времен овевавший холмы и поля Трансильвании, донес до него ответ, прозвучавший словно на периферии его сознания:

 "А-а-а! Но, ведь ты это знаешь и так, Драгошани! Ты знаешь это. Ты должен спрашивать не "кто ты?", а "кто я?" Но какое это имеет значение? Ответ все равно один. Я твое прошлое, Драгошани! А ты.., мое.., бу-у-у-у-дущее!"

 ***

 - Господин Драгошани?

 - Что.., кто., кто вы? - повторив вопрос из своего сна, Драгошани проснулся.

 В сумерках комнаты на него не мигая смотрели чьи-то горящие глаза почти треугольной формы. На минуту ему показалось, что он вновь очутился в том самом склепе. Но эти глаза были зелеными, как у кошки. Он уставился в них, но в ответном взгляде не было никакого смущения. Теперь он мог разглядеть бледное овальное лицо в окружении черных, как вороново крыло, волос. Женское лицо.

 Он сел, потянулся и спустил ноги на пол. Владелица глаз присела в реверансе, но сделала это чисто по-деревенски, без какой-либо элегантности, подумал Драгошани, Сразу после пробуждения он всегда чувствовал себя раздраженным, особенно если его будили не вовремя, вторгались в его сон, как сейчас.

 - Вы что, глухая? - он снова потянулся и почти ткнул ее пальцем в нос. - Я спросил, кто вы. И почему меня разбудили так поздно?

 (С таким же успехом он мог сказать и "так рано"). Его сурово указующий перст, казалось, не произвел на девушку никакого впечатления. Она улыбнулась, слегка приподняв одну бровь; можно сказать, этот жест был даже слегка вызывающим.

 - Меня зовут Илзе, господин Драгошани, Илзе Кинковши. Вы проспали три часа. Поскольку мы с отцом понимали, что вы очень устали, мы сочли за благо позволить вам поспать, а за это время приготовили для вас комнату в мансарде. Все уже готово.

 - О, даже так? А теперь что вы от меня хотите? Драгошани даже не пытался быть любезным. И в данном случае он вовсе не играл, как это было ранее с отцом девушки. Нет, в ней действительно было что-то такое, что очень раздражало его. Во-первых, она была слишком уж самоуверенной, слишком проницательной. А во-вторых, она была хорошенькой. Ей, наверное, около.., двадцати. Трудно сказать, замужем ли она, но кольца на ее пальце не было.

 Драгошани еще не до конца проснулся и его немного трясло - организм не успел адаптироваться к окружающему миру. Заметив это, она сказала:

 - Наверху теплее. Там еще солнце. Подъем по лестнице поможет вам разогнать кровь.

 Драгошани огляделся, кончиками пальцев прочистил уголки глаз, изгоняя оттуда остатки сна. Затем поднялся и похлопал по карманам пиджака, висевшего на стуле.

 - Где мой ключи? И.., мои чемоданы? Девушка снова улыбнулась:

 - Отец отнес ваши чемоданы наверх. А вот ваши ключи.

 Когда она коснулась его холодной рукой, Драгошани неожиданно охватил озноб. Увидев, как он вздрогнул, девушка на этот раз просто рассмеялась:

 - А.., девственник!

 - Что? - прошипел Драгошани, совершенно выходя из себя. - Что.., вы.., сказали?

 Повернувшись, она вышла в холл и направилась к лестнице. Драгошани, схватив пиджак, в ярости бросился вслед за ней. Дойдя до деревянной лестницы, она обернулась:

 - Просто у нас здесь так говорят. Это только такое выражение...

 - Что это значит? - резко спросил он, поднимаясь за ней по ступенькам.

 - Ну, это если парня трясет от возбуждения, мы говорим, что он девственник. Вынужденный девственник.

 - Ужасно глупое выражение! - Драгошани бросил на нее сердитый взгляд. Она в ответ улыбнулась:

 - К вам это не относится, господин Драгошани. Вы уже не мальчик и не кажетесь мне таким уж застенчивым и невинным. В любом случае это всего лишь выражение.

 - Вы слишком фамильярно обращаетесь с гостями, - проворчал Драгошани, чувствуя, что девушка перестала подтрунивать над ним, словно пожалев его.

 На площадке второго этажа она остановилась, поджидая его, а затем сказала:

 - Я просто старалась быть дружелюбной с вами. Плохо, если люди не разговаривают друг с другом. Отец велел спросить у вас, будете ли вы ужинать вместе с нами, поскольку вы здесь единственный гость, или вам принести еду в комнату?

 - Я буду есть в своей комнате, - не медля ни секунды, резко ответил он, - если мы когда-нибудь до нее доберемся.

 Пожав плечами, она стала подниматься дальше. Лестница, ведущая на третий этаж, была достаточно крутой.

 Илзе Кинковши была одета так, как уже давно не одевались в городах, но в деревнях и маленьких поселках эта мода еще сохранилась. Ее плиссированное платье, доходящее до колен, было туго стянуто возле груди; черный плотно прилегающий лиф с короткими пышными рукавами застегивался на груди на пуговицы. На ней также были надеты (и это показалось Драгошани очень смешным) резиновые ботики - в них было удобно ходить по ферме. Зимой она надела бы еще и чулки, но сейчас не зима...

 Он старался отвести глаза, но ему больше некуда было смотреть. А она как назло двигалась слишком быстро. Узкая черная полоска в виде буквы "V" разделяла белоснежные округлости ее ягодиц.

 На площадке третьего этажа она остановилась, поджидая его, без сомнения специально встав на самом краю ступеней. Драгошани замер, как вкопанный, у него перехватило дыхание. Глядя на него сверху вниз, совершенно спокойно и невозмутимо, широко открытыми зелеными глазами, она переступила с ноги на ногу, а затем потерлась коленом о внутреннюю сторону бедра.

 - Уверена, что вам понравится.., здесь... - произнесла она и медленно перенесла вес на другую ногу. Драгошани отвернулся.

 - Да, да... Я уверен, я., я...

 Илзе заметила, что лоб его покрылся капельками пота. Она, фыркнув, тоже отвернулась. Судя по всему, ее первое впечатление о нем оказалось правильным. А жаль...

 Глава 5

 Нигде больше не задерживаясь, Илзе Кинковши проводила Драгошани прямо в мансарду, показала ему ванную (которая, к его удивлению, была оборудована "вполне современно) и сделала вид, что собирается уходить. Комнаты были очень милыми: чисто побеленные, отделанные старым дубовым брусом; по углам стояли покрытые лаком шкафы и полки. У Драгошани поднялось настроение. Поскольку девушка, вроде бы, несколько умерила свой пыл, его отношение к ней - точнее говоря, ко всему еще не знакомому ему семейству Кинковши - изменилось в лучшую сторону. После того, как она и ее отец проявили по отношению к нему такое гостеприимство, Борис подумал, что с его стороны будет крайне бестактным ужинать здесь, в своей комнате, в одиночестве.

 - Илзе, - неожиданно окликнул он, - э.., мисс Кинковши., я передумал. Я бы предпочел, пожалуй, поужинать на ферме. Когда я был еще ребенком, я жил на ферме. Для меня это будет не в новинку, а я в свою очередь постараюсь не показаться слишком чужим вашей семье. Так что.., когда мы будем ужинать?

 Уже спускаясь по ступеням, она оглянулась:

 - Как только вы умоетесь и сойдете вниз. Мы ждем вас, - теперь она уже не улыбалась.

 - А!.. Тогда я приду через пару минут. Благодарю вас. Как только ее шаги затихли, Борис быстро скинул рубашку и, распахнув один из чемоданов, достал бритву, полотенце, чистые отглаженные брюки и новые носки.

 Десять минут спустя он быстро сбежал вниз и вышел из гостиницы. У дверей фермерского дома его встретил Кинковши.

 - Прошу извинить меня, я спешил как мог, - сказал Борис.

 - Ничего страшного, - пожимая его руку, ответил хозяин. - Добро пожаловать в мой дом, входите, пожалуйста. Мы сразу же садимся за стол.

 Внутренность дома производила впечатление слишком уж замкнутого пространства. Комнаты были большими, но потолки чересчур низкими, а отделка очень темной, выдержанной в старинном румынском стиле. За огромным квадратным столом, за которым свободно могла разместиться добрая дюжина людей, Борис оказался сидящим лицом к окну - рядом с ним никого не было. Напротив, закончив помогать матери по хозяйству, села Илзе. На фоне льющегося из окна света лицо ее казалось неясным силуэтом. Справа от Драгошани сидел Гзак Кинковши, чуть позже, завершив все дела, к нему присоединилась жена; слева - двое сыновей, примерно двенадцати и шестнадцати лет. По деревенским меркам, семья была небольшая.

 Еда была простой, но ее изобилие достойно было пира после обряда посвящения в рыцари. Именно так выразился Драгошани. Илзе в ответ лишь улыбнулась, а ее мать просто расцвела от удовольствия и ответила:

 - Я подумала, что вы, должно быть, очень голодны. Такой долгий путь! До Москвы ведь очень далеко. Сколько же дней вы ехали?

 - - Но я же останавливался, чтобы перекусить, - улыбнулся он в ответ, но тут же, словно что-то вспомнив, неожиданно нахмурился:

 - Я ел дважды, и оба раза еда была отвратительной и очень дорогой. Я даже поспал пару часов прямо в машине - уже после того, как проехал Киев. А дальше я ехал, конечно, через Галац, Бухарест и Питешти, главным образом, чтобы избежать горных дорог.

 - Да, путь длинный, - согласно кивнул Гзак Кинковши, - тысяча шестьсот километров.

 - Если ехать по прямой, как летит ворона, - ответил Драгошани. - Но я же не ворона. Больше двух тысяч километров, если верить приборам в моей машине.

 - Проделать такой путь лишь затем, чтобы изучать не слишком богатую событиями историю наших мест!.. - покачал головой Кинковши.

 Они как раз закончили ужинать. Старик (на самом деле он был не стар, просто был более мудрым и опытным, а не иссушенным годами) раскурил глиняную трубку с восхитительно ароматным табаком, а Драгошани закурил "Ротманс", целый блок которых купил ему в Москве, в специальном закрытом магазине для партийной элиты, Боровиц. Мальчики отправились заниматься вечерними делами на ферме, а женщины стали мыть посуду.

 Замечание Кинковши относительно "истории здешних мест" сначала несколько удивило Боровица, но он тут же вспомним, что это было официальным поводом для его приезда сюда. Делая одну затяжку за другой, он размышлял о том, насколько откровенным можно здесь быть. В то же время он представился сотрудником похоронного бюро, поэтому его несколько необычные интересы не должны показаться слишком уж странными.

 - Да, меня действительно интересует местная история. Правда, с тем же успехом я мог бы поехать изучать историю в Венгрию, остановиться в Молдавии или перебраться через Альпы в Орадею. Я мог бы отправиться в Югославию или на восток - в Монголию. Все эти страны для меня одинаково интересны, но здесь моя родина - вот почему местная история привлекает меня больше всего.

 - Но что конкретно вас интересует? Горы? Или, может быть, сражения и битвы? Клянусь Богом, эти места были свидетелями великих битв! - Кинковши не просто проявлял вежливость, он был в высшей степени заинтригован. Он подлил вина в бокал Драгошани и наполнил свой (вино было собственного изготовления - из лучших сортов местного винограда).

 - Думаю, что в какой-то степени и горы тоже, - ответил Драгошани. - И битвы, происходившие в здешних местах. Но само интересующее меня предание, пожалуй, гораздо древнее тех событий, о которых мы вообще можем помнить. Оно, возможно, такое же древнее, как сами эти холмы. Оно чрезвычайно загадочно и ужасно.

 Перегнувшись через стол, он неподвижным взглядом уставился в глаза Кинковши.

 - Ну, продолжайте же, не заставляйте меня мучиться от неизвестности. Что же это за таинственный предмет вашего интереса, что за древнее предание?

 Вино было очень крепким и лишило Драгошани обычной для него осторожности. Солнце за окном уже зашло, и кругом все было затянуто голубой дымкой тумана. Из кухни доносилось позвякивание тарелок и невнятный шум голосов. В соседней комнате гулко тикали часы. Обстановка была вполне подходящей. А деревенские жители настолько суеверны...

 Драгошани не выдержал.

 - Легенда, о которой я говорю, - медленно, отчетливо и со значением начал он, - это легенда о вампире!

 В первый момент Кинковши ничего не ответил - он казался озадаченным. Но затем со смехом откинулся на стуле и хлопнул себя по бедрам:

 - Ха-ха-ха! Вампир! Мне следовало бы догадаться! С каждым годом приезжает все больше и больше людей, мечтающих найти Дракулу!

 Драгошани сидел как громом пораженный. Он не знал, какой реакции он ожидал, но уж точно не этой.

 - Все больше людей? - наконец повторил он. - Каждый год? Мне кажется, я не совсем понимаю...

 - Ну, сейчас, когда запретов и ограничений стало меньше, - начал объяснять Кинковши. - Когда ваш драгоценный "железный занавес" несколько приподнялся, люди приезжают из Америки, из Англии, из Франции, один или двое были даже из Германии. В основном, конечно, любопытные туристы, но иногда и весьма образованные люди, даже ученые. И все они гоняются за этой не правдоподобной "легендой". Скольким же я морочил голову вот в этой самой комнате, делая вид, что панически боюсь этого... Дракулы! Боже, ну и дураки! Ведь всем известно, даже таким "невежественным крестьянам", как я, что это всего лишь персонаж одного из романов остроумного англичанина, написавшего его на рубеже веков. Да, а месяц назад в одном из кинотеатров нашего городка шел даже фильм с таким названием. Нет, Драгошани, вам не удастся одурачить меня! Я не удивлюсь, если вдруг окажется, что вы приехали сюда в качестве гида группы английских туристов, которых я жду в пятницу на следующей неделе. Да-да, они тоже ищут этого огромного, нехорошего вампира!

 - Ученые, вы говорите? - Драгошани безуспешно старался скрыть смущение. - Образованные люди?

 Кинковши поднялся и включил свет - комнату тускло осветила лампочка, скрытая под потрепанным абажуром, висевшим посередине потолка. Затем снова разжег трубку.

 - Да-да, ученые - профессора из Кельна, Бухареста, Парижа... Они приезжают сюда последние три года, до зубов вооруженные записными книжками, фотокопиями старинных, ветхих карт и документов, фотоаппаратами, этюдниками и кучей всяческих подобных вещей.

 Драгошани наконец пришел в себя:

 - И, безусловно, чековыми книжками, да? Он понимающе улыбнулся. Кинковши снова расхохотался:

 - О, да, конечно! И деньгами тоже! А что, я слышал даже, что в горных деревушках в маленьких магазинчиках продают землю из замка Дракулы в крошечных стеклянных бутылочках. Бог мой! Можно ли поверить в это? Следующим, наверное, станет Франкенштейн. Я его тоже в кино видел, и, должен сказать, выглядит он действительно ужасающе!

 Драгошани почувствовал, как в нем закипает гнев. Сам не зная почему, он вдруг почувствовал себя главным объектом шуток Кинковши. Итак, этот простофиля с кривыми зубами не верит в существование вампиров - они для него все равно что Йети или Лох-Несское чудовище, они вызывают у него приступы смеха, и он считает, что это бабкины сказки и выдумки, служащие для привлечения" журналистов...

 ...В этот-то момент, именно здесь, в этой комнате, Драгошани и поклялся себе в том, что...

 - Что это вы тут заговорили о чудовищах, - ,Маура Кинковши, вытирая руки о передник, вышла из кухни. - Будь осторожен, Гзак! Имей в виду, ты говоришь о дьяволе! А что касается вас, господин Драгошани.. В пустынных и заброшенных местах нашего края происходит много непонятных вещей.

 - О каких это пустынных местах ты говоришь, женщина? - насмешливо спросил Кинковши. - Человек еще дня не прошло, как приехал из Москвы, он ехал сюда неделю, если не больше, а ты ему толкуешь о каких-то безлюдных местах. Нет у нас больше безлюдных мест!

 "Нет, есть, - подумал Драгошани. - И это безлюдное место - ваша могила. Я почувствовал в них это: они даже не представляют себе, насколько там одиноко, - до тех пор пока я не прикоснусь к ним и не разбужу!"

 - Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, - резко оборвала Кинковши жена. - Ходят слухи, что в некоторых горных поселках до сих пор втыкают колья в сердца тех, кто умер слишком молодым или по непонятной причине, потому что хотят быть уверенными в том, что они никогда больше не вернутся. И никто не видит в этом ничего плохого. - (Последние слова предназначались Драгошани.) - Это просто обычай - все равно что снять шляпу при виде похоронной процессии.

 В комнату вошла Илзе.

 - А что, разве вы тоже охотитесь за вампирами, господин Драгошани? Они такие мрачные и ужасные! Вы, конечно же, не один из них?

 - Нет, нет, конечно, нет! - на лице Драгошани застыла натянутая улыбка. - Я просто шутил с вашим отцом, вот и все. Однако, кажется, моя шутка обернулась против меня же.

 Он поднялся.

 - Что, уже уходите? - Кинковши был явно разочарован. - Понимаю, вы, наверное, очень устали. Очень жаль, а мне так хотелось побеседовать с вами. Ну, что поделаешь, у меня тоже много работы. Возможно, завтра...

 - О, я уверен у нас еще будет время для беседы, - ответил Драгошани, следуя за хозяином к двери.

 - Илзе, - позвал Кинковши, - будь добра, возьми факел и проводи господина до гостиницы. Туман еще хуже, чем кромешная тьма, ничего не видно под ногами.

 Девушка выполнила просьбу отца и провела Драгошани через двор и ворота к гостинице. Включив свет на лестнице, прежде чем попрощаться, она обратилась к гостю:

 - Господин Драгошани, возле вашей кровати есть кнопка звонка. Нажмите ее, если вам что-нибудь понадобится ночью. К сожалению, звонок может разбудить и моих родителей. Потому лучше будет, если вы просто приподнимете шторы, - я увижу это из окна своей спальни...

 - Что? - притворяясь, что не совсем ее понимает, спросил Драгошани. - Посреди ночи?

 Однако Илзе Кинковши не оставила ему никаких сомнений в значении своих слов:

 - Я плохо сплю. Моя комната расположена на первом этаже. Мне нравится открывать окно и дышать ночным воздухом. Иногда я даже выхожу прогуляться при лунном свете - чаще всего около часа ночи.

 Драгошани молча кивнул головой. Девушка стояла к нему слишком близко. Прежде чем она успела внести дальнейшую ясность в то, что имела виду, он повернулся и буквально побежал вверх по лестнице, спиной чувствуя ее насмешливый взгляд, пока не завернул за угол на втором этаже.

 ***

 Войдя в комнату, Драгошани первым делом опустил шторы, затем распаковал чемоданы и налил в ванну воды. Согретая газовой колонкой вода манила к себе. Драгошани добавил в ванну соли и разделся.

 Лежа в пенистой мыльной воде, Драгошани наслаждался ее теплом и медленным кружением при каждом движении его руки. Прошло совсем немного времени, когда он вдруг почувствовал, что голова его склоняется на грудь, а вода становится холодной. Встряхнувшись, он закончил мыться и стал готовиться ко сну.

 Было только десять часов вечера, когда Драгошани скользнул в постель, но через минуту или две он уже крепко спал.

 Перед самой полуночью он проснулся. В просвет между шторами в комнату лился лунный свет - яркая в несколько дюймов шириной вертикальная полоса напоминала блестящее древко копья. Вспомнив о разговоре с Илзе Кинковши, он взял булавку и плотно скрепил края штор. Он, правда, надеялся, что имеет какое-то значение, наполовину или нет раскрыты шторы, но.., это могло и не иметь никакого значения.

 Не то чтобы Драгошани ненавидел или боялся женщин, - дело было не в этом. Просто он их не понимал, а поскольку у него было много дел и многое еще предстояло узнать и понять, у него абсолютно не было времени на сомнительные и непредсказуемые по своим последствиям удовольствия. Во всяком случае, он старался убедить себя в этом. Так или иначе, его потребности отличались от потребностей других мужчин, его чувства были менее легкомысленными. По крайней мере за исключением тех случаев, когда он сам хотел, чтобы они были поверхностными. Однако недостаток свойственной каждому человеку плотской чувственности с лихвой восполнялся его необыкновенной духовной чувствительностью. Хотя каждому, кто его знал по работе, такое утверждение показалось бы более чем странным.

 Что же касается тех вещей, которые ему необходимо изучить или по крайней мере постараться понять, то их было великое множество. Боровица он вполне устраивал таким, каков он есть, но сам Драгошани отнюдь не был доволен собой. Он чувствовал, что в данный момент талант его проявлялся поверхностно, ему не хватало истинной глубины. Прекрасно, теперь-то он придаст своему таланту величайшую глубину, такую, какая не открывалась еще никому за последние полтысячи лет. Там, в ночной тишине лежал обладатель уникальных тайн, тот, кто при жизни властвовал над темными силами и кто даже сейчас, после смерти, все еще оставался живым. Именно там был заключен источник знаний для Драгошани. Только после того, как он осушит этот источник до дна, у него, возможно, появится время на так безоговорочно ныне отвергаемое "образование" иного рода.

 Наступила полночь, колдовской час. Драгошани размышлял о том, насколько далеко способен мысленно проникать тот, кто спит сейчас в мрачном склепе, могут ли они встретиться друг с другом на полпути. Полная луна стояла высоко в небе, ярко светили звезды, далеко в горах рыскали во тьме и выли волки, точно так же как и пятьсот лет назад, - все предзнаменования были благоприятными.

 Он снова лег в постель и лежал совершенно неподвижно, стараясь мысленно представить себе наглухо запертый склеп, застывшие, словно окаменелые щупальца, корни деревьев и сами деревья, склоняющиеся низко над гробницей, будто стремясь охранить от любопытных глаз ее тайны. Когда эта картина ясно предстала перед его мысленным взором, он громко, но тоже только в своем воображении произнес:

 - Старейший, я вернулся. Я принес тебе надежду в обмен на знание. Я прихожу к тебе уже третий год, осталось еще четыре. Как твои дела?

 В ночной тишине легкий ветерок подул откуда-то с гор. Слегка шевельнулись и склонились ветки деревьев, над головой у Драгошани вздохнул кто-то между стропилами крыши. Но так же быстро, как и возник, ветерок вдруг стих, и Драгошани услышал:

 "А-а-а-а! Драгош-а-а-а-ни! Это ты, сын мой? Значит, ты вновь посетил меня в моем одиночестве, Драгош-а-а-а-ни?.."

 - А кто же еще это может быть, старый дьявол? Да, это я, Драгошани! Я стал сильнее, я уже обладаю определенной властью в мире. Но хочу большего! Ты хранишь основные секреты, дающие власть, вот почему я вернулся и вот почему я буду возвращаться к тебе снова и снова, до тех пор.., до тех пор, пока...

 "Еще четыре года, Драгошани. А потом.., потом ты займешь свое место, станешь моей правой рукой, и я научу тебя всему, что знаю сам. Четыре года, Драгошани. Четыре года. А-а-а!"

 - Время для меня тянется слишком медленно, старое чудовище, потому что я должен вставать каждое утро, спать каждую ночь и считать часы между ними. Четыре года для меня - это очень много. А для тебя?.. Как прошел для тебя последний год?

 "Если бы ты не тревожил меня, Драгошани, время пролетело бы как один миг. Но ты пробудил во мне.., желания, стремления. Пятьдесят лет я лежал здесь, ненавидя и мечтая отомстить тем, кто заключил меня сюда. Еще пятьдесят лет я желал только одного - выполнить свою задачу, то есть уничтожить своих врагов. А потом.., а потом я вдруг сказал себе: все мои убийцы уже мертвы. Их кости либо покоятся в могилах, либо пылью развеяны по ветру. А еще через сто лет.., что случилось с сыновьями моих врагов? Ах! У меня были все основания спросить об этом! Где легионы тех, кто приходил сюда, в эти горы, и против кого сражались мои предки? Где ломбардцы, где булгары, аварцы.., турки? О, турки были очень храбрыми воинами в те времена, но теперь уже нет. Так пролетели пять сотен лет, я постепенно забывал прошлые славные победы, подобно тому как старик не вспоминает о своих младенческих годах. В конце концов я стер их из своей памяти - почти что окончательно. Обо мне почти забыли. Вскоре от меня не останется ничего, кроме нескольких слов в книге, а позже и книга истлеет и превратится в прах. Тогда я перестану существовать. И, возможно, буду рад этому. Но вдруг появился ты, просто мальчик, но мальчик, имя которого... Драгош-а-а-а-ни!.."

 Голос постепенно затихал, а легкий ветерок поднялся снова. Потом оба они одновременно исчезли. Лежа в постели и дрожа как от озноба, Драгошани думал о том, что ему предстоит сделать. Но он сам избрал этот путь, он сам выбрал свою судьбу. Боясь, что потеряет своего собеседника, Драгошани вновь настойчиво обратился к нему:

 - Старейший, обладатель знамени Дракона, обладатель летучей мыши, дракона и дьявола, ты здесь?

 "Где же еще мне быть, Драгошани? - голос, казалось, насмехался над ним. - Да, я здесь. Я вновь ожил в забытой всеми могиле, на земле, которая была моей жизнью. Я думал, что никто не помнит больше обо мне, но семя было брошено в землю и пышно расцвело - ты узнал меня и вспомнил. А я узнал тебя благодаря твоему имени, Драгош-а-а-а-ни..."

 - Расскажи мне все снова, - нетерпеливо и возбужденно попросил Драгошани. - Расскажи, как все было. О моей матери, о моем отце, о том, как они встретились. Расскажи мне...

 "Ты уже дважды слышал об этом, - вздохнул голос в голове у Драгошани. - Хочешь услышать обо всем снова? Надеешься разыскать их? Но я не могу помочь тебе в этом. Их имена не имели для меня никакого значения, я никогда не знал их, я ничего не знал о них самих, кроме того, что кровь их была горяча. Да, и я ощутил ее вкус, одной-единственной капли, маленького красного пятнышка. Но после этого они стали частью меня, а я частью их, и в результате появился на свет ты. Не спрашивай о них, не ищи их, Драгошани. Я - твой отец!.."

 - Старейший, хочешь ли ты снова очутиться на земле, вдохнуть полной грудью и утолить жажду? Станешь ли ты, как прежде, уничтожать и гнать со своей земли врагов - так же, как это делали твои предки, - только на этот раз как свободный человек, а не как наемник всяких неблагодарных князьков вроде Дракулы? Если ты этого хочешь, то можешь иметь дело со мной. Расскажи мне о моих родителях.

 "Иногда предложение о сделке бывает очень уж похоже на угрозу, Драгошани. Ты станешь мне угрожать? - голос в голове Драгошани скрежетал словно кусок стекла по струнам вконец расстроенной скрипки. - Ты смеешь так разговаривать со мной? Ты осмеливаешься напоминать мне о Владах, Раду, Дракулах и Мирси? Ты меня называешь наемником? Мальчик мой, в конце концов мои так называемые "хозяева" боялись меня больше, чем турков! Именно поэтому они заковали меня в железо и серебро и похоронили здесь, в этом никому не ведомом месте, в центре тех самых крестообразных холмов, которые я защищал ценою собственной крови. Я дрался за них, да, - во имя их "святого креста", во имя Христианства. Но теперь я борюсь за то, чтобы быть свободным от всего этого. Их вероломство - моя непреходящая боль, а их крест - кинжал в моем сердце!"

 - Кинжал, который я могу вытащить! Твои враги снова здесь, старый дьявол, - и кроме тебя, некому их прогнать прочь. А ты лежишь здесь ни на что не способный! Турецкий полумесяц превратился у них в серп, а то, что они не могут срезать серпом, они разбивают всмятку молотом. Я такой же валах, как и ты, чья кровь древнее, чем даже сама Валахия! И я тоже не могу смириться с вторжением завоевателей. Они снова на нашей земле, а наши вожди - снова марионетки в их руках. Так что же ты решил? Ты смиришься или будешь драться? Летучая мышь, дракон и дьявол - против серпа и молота?!

 Вздох и шепот снова сплелись с ветром, гулявшим между стропилами.

 "Хорошо, я расскажу тебе, как все было и как ты.., стал тем, кто ты есть... Это было.., весной. Я ощущал это по земле. Все начинало расти. В каком году?.. Впрочем, что такое годы для меня? Так или иначе, это случилось примерно четверть века назад".

 - Это было в 1945-м, - уточнил Драгошани. - Война почти что закончилась. Здесь были зганы. Они бежали сюда тысячами, спасаясь от немецкой военной машины и, как и в прежние века, искали убежища в горах. Как всегда, горы Трансильвании защитили и спрятали их. Немцы отправляли их всех - зганов, румынов, зекелов, цыган - называй как хочешь, в лагеря смерти, чтобы там уничтожить, как и евреев. Сталин, обвинив малые народности Крыма и Кавказа в "коллаборационизме", изгнал их оттуда. Вот когда это было, тогда же все и закончилось, весной 1945-го. Но мы сдались За шесть месяцев до этого. Но так или иначе, конец был уже близок, немцы бежали. В конце апреля Гитлер покончил с собой.

 "Я знаю об этом только то, что ты мне рассказал. Сдались? Ха! Я вовсе этому не удивляюсь! 1945-й, говоришь? Да-а-а! Спустя более чем четыре с половиной столетия снова пришли завоеватели, а у меня не было возможности испить вино войны. Ты действительно пробуждаешь во мне прежние желания, Драгошани!

 Как бы то ни было, эти двое появились здесь весной. Думаю, что они были беглецами. Возможно, они бежали от войны - кто знает? Так или иначе они были молоды и принадлежали к древнему племени. Цыгане? Возможно. В те времена, когда я был великим боярином, тысячи таких, как они, боготворили меня и клялись в верноподданнических чувствах, как и все эти марионетки бессарабы, Влады и Владиславы. Интересно, станут ли они поклоняться мне теперь, думал я. Имею ли я прежнее влияние?

 Мой склеп был тогда разрушен, так же как и сейчас, здесь никто не бывал с тех самых пор, как я был погребен, за исключением монахов в первые пятьдесят лет, которые регулярно приходили и проклинали землю, в которой я лежу. Так вот, однажды ночью, едва только луна показалась над горами, они пришли сюда. Молодые зекелы, юноша и девушка. Наступала весна, было уже тепло, но ночи все еще были холодными. У них с собой были одеяла и маленький масляный светильник. А еще им владел страх. И страсть. Именно она, я думаю, и потревожила мой сон. А возможно, я и так уже к тому времени почти проснулся. Канонада войны гулким эхом отдавалась в земле, так что, может быть, ее грохот разбудил мои старые кости...

 Я ощущал все, что они делали. За четыре с половиной века я научился различать звуки падения на землю листа с дерева и плавного приземления пера вальдшнепа. Они набросили одеяло на покосившиеся камни, устроив таким образом что-то вроде шалаша, потом зажгли лампу, чтобы лучше видеть друг друга и немного согреться. Ха! Зекелы! Им не нужна была лампа, чтобы греть их.

 Они.., скажем так, заинтересовали меня. Многие годы, столетия, я звал кого-нибудь, но никто не пришел, никто даже не ответил. Возможно, люди были напуганы священниками, разного рода предостережениями, рассказами, за долгие годы превратившимися в легенды. А может быть, в моей жизни было нечто такое...

 Ты сам рассказал мне, Драгошани, сколько славных дел, совершенных мною, теперь приписывают Владам и что сам я превратился в привидение, которым пугают маленьких детей. Мое имя вычеркнуто из всех древних летописей. То, что их пугало, они уничтожали и делали вид, что этого никогда не было. Но неужели они вообразили, что я единственный в своем роде? Я не был единственным, я и теперь не один! Я один из немногих, а когда-то таких, как я, было великое множество. Когда-нибудь слухи о том положении, в котором я нахожусь, должны были достичь ушей тех, кто был таким же, как я. Сотни лет меня злило, что никто не приходит, чтобы освободить меня или хотя бы отомстить. И вот наконец кто-то появился.., цыгане, зекелы!

 Девушка была очень напугана, и ему никак не удавалось успокоить ее. И тогда я проник в ее сознание, с тем чтобы придать ей силы, помочь справиться с мучившими ее страхами и слиться с ним в страстном порыве плоти. Ах! Да-да, она была девственницей! Ее чистота была непорочна! Я чуть было во второй раз не умер в своей могиле от вожделения! Непорочная девственность! Как говорится в старых книгах, вот так и рушится могущество! За свою жизнь я лишил девственности более двух тысяч непорочных девиц. Ха-ха-ха! А они называли "пронзающим" юного Влада.

 Так вот.., они еще не были любовниками в полном смысле этого слова. Он был мальчишка, молокосос, и не успел еще познать женщину, а она была девственницей. Тогда я проник и в его сознание. Ах! Я подарил им ту ночь. Я брал силу у них, а они у меня. Они получили от меня только одну ночь - только одну! - а затем ушли, еще до рассвета. После этого (он будто бы пожал плечами) я ничего о них больше не слышал...

 - Кроме того, что она родила меня, - ответил Драгошани, - и подкинула на порог чужого дома.

 Ответа на эти слова долго не было, слышались только тяжелые вздохи, доносимые ветром. Старик устал, у него осталось слишком мало сил - их едва хватало на то, чтобы размышлять. Земля держала его запертым в своем чреве и, медленно вращаясь вокруг воображаемой оси, убаюкивала его. Наконец он со вздохом ответил:

 "Да-а-а. Да, это так, но она по крайней мере знала, куда принести тебя. Не забудь, что она была цыганкой. Кочевницей. И все-таки, когда ты родился, она принесла тебя именно сюда. Она принесла тебя.., домой! Она сделала это именно потому, что знала, кто был твоим настоящим отцом, Драгошани. Можно сказать, что та ночь была единственной ночью любви за всю мою жизнь, в которой крови было больше всякой меры. Да, и моей единственной наградой стала капелька крови. Одна-единственная капелька, Драгоша-а-а-ни..."

 - Крови моей матери.

 "Твоя мать уронила ее на землю в том месте, где я лежал. Но капельке этой цены нет! Потому что это была и твоя кровь, Драгошани, та самая кровь, которая сейчас течет в твоих венах. И именно она привела тебя сюда, когда ты был ребенком, привела обратно ко мне".

 Драгошани лежал совершенно неподвижно. В его голове теснились мысли, видения, смутные воспоминания, которые пробудили в нем слова воображаемого собеседника. Наконец он произнес:

 - Я приду к тебе завтра. Тогда мы еще поговорим. "Как тебе будет угодно, сын мой".

 - А сейчас спи.., отец.

 Последний порыв ветра прошумел в оторванной черепице, и вместе с ним до Драгошани донесся долгий вздох. "Спи спокойно, Драгоша-а-а-а-ни!"

 Десятью минутами позже в фермерском доме Илзе Кинковши встала с кровати, подошла к окну и выглянула наружу. Ей показалось, что ее разбудил ветер, но за окном было совершенно тихо, не было слышно даже слабого дуновения ветерка. Впрочем, это не имело значения, потому что она и так собиралась проснуться около часа ночи. Все вокруг было залито серебром лунного света, а в гостинице, в мансарде, где поселился Борис Драгошани, шторы были задернуты так плотно, как никогда еще не видела Илзе. Свет у него не горел.

 ***

 Следующий день был среда.

 Драгошани быстро позавтракал и, прежде чем пробило половину девятого, уехал на машине по дороге, ведущей к крестообразным холмам. К западу от них в широкой лощине находилась ферма, на которой он провел свое детство. Последние девять или десять лет ее владельцами были совсем другие люди. Найдя удобное место на дороге, которой мало кто пользовался, он остановился и некоторое время обозревал окрестности. Теперь открывшийся перед ним вид не произвел на него никакого впечатления - ну разве что он почувствовал небольшой комок в горле, хотя, возможно, виной тому была дорожная пыль или цветочная пыльца, летавшая в сухом летнем воздухе.

 Повернувшись к ферме спиной, он взглянул на холмы. Он точно знал, куда следует смотреть. Его глаза, точно бинокуляры, сфокусировались на нужном месте, словно увеличивая его в размерах и тщательно, в мельчайших деталях его исследуя. Ему казалось, что он видит полуразрушенные плиты под сенью густой листвы и землю под ними, а если постараться, то увидит и то, что в глубине.

 Борис отвел взгляд. В любом случае раньше прихода ночи идти туда бесполезно, в крайнем случае - с наступлением сумерек.

 И тут он вспомнил другой вечер, когда он был еще маленьким мальчиком...

 Прошло шесть месяцев с тех пор, как он впервые побывал там. И вот он пришел снова. Он пошел кататься на санках, рядом с ним бежала собачка. Бубба жил на ферме, но считал своим долгом повсюду сопровождать Бориса, куда бы тот ни отправился. На склоне холма, расположенного между фермой и деревней, местные ребятишки каждую зиму играли в снежки и катались на санках.. Борису следовало бы тоже пойти туда, но он знал место, где спуск был гораздо интереснее, - конечно же, просека. Также ему было известно, что ходить туда строго запрещено, и летом он имел возможность понять почему. Людям там иногда видятся странные вещи, которые овладевают их сознанием и потом тревожат по ночам. Вот в этом-то, наверное, и причина. Однако это его не остановило, скорее, наоборот - его еще больше тянуло туда.

 Глубокий снег скрипел под ногами. Благодаря этому холмы уже не казались такими запретными, а спуск по просеке становился почти что идеальным. Борис умел спускаться на санях с этих гор. Он приходил сюда прошлой зимой и даже позапрошлой, когда был еще совсем маленьким. Сегодня, однако, он скатился по склону только один раз, попытавшись на полпути разглядеть уже знакомое ему место среди деревьев. Оставив салазки у подножия холма, он стал взбираться по склону между черневшими на снегу соснами. Собака следовала за ним. Он убеждал себя в том, что идет к склепу только затем, чтобы доказать себе, что это не более чем склеп, и больше ничего, - место захоронения какого-то старого, всеми забытого землевладельца. То, что случилось в тот вечер, когда он впервые побывал здесь, было страшным сном - результатом удара головой о дерево, когда его выбросило из картонной коробки. Как бы то ни было, но сейчас рядом бежит Бубба, всегда готовый его защитить. Точнее, Бубба должен был его защитить, если бы он вдруг не заскулил и тревожно не залаял в тот момент, когда они приблизились к таинственному месту, после чего бросился по склону вниз. Потом Борис сквозь деревья увидел, как он бегает возле салазок у подножия холма, нервно виляя хвостом, резко бросаясь из стороны в сторону и время от времени лая.

 Когда он наконец добрался до места, то убедился в том, что здесь ничего не изменилось. Разве что стало еще темнее, поскольку снег, лежавший на ветвях деревьев, не позволял проникать даже тому небольшому количеству света, которое попадало сюда в иное время. Здесь как будто и вовсе не было зимы, и земля казалась еще вернее привыкшим к яркому белому снегу глазам. Было как никогда душно, создавалось впечатление, что воздух почти отсутствует, а в темноте витали невидимые тени и непонятные существа. Да, именно здесь должны возникать страшные видения. Особенно по вечерам. А сейчас как раз приближался вечер...

 Издалека до Бориса доносился отрывистый лай Буббы, больше похожий на сухие отдельные выстрелы в морозном воздухе.

 Однако звуки эти он слышал как бы на периферии сознания, поскольку все его мысли и ощущения были связаны с тем местом, в котором он сейчас находился. Лучше бы пес замолчал, думал он, карабкаясь туда, где склонились друг к другу покосившиеся плиты, а упавшая перемычка повредила старинный склеп.

 Глаза его постепенно привыкли к темноте. Холодными пальцами он стал ощупывать высеченные в камне символические изображения летучей мыши, дракона и дьявола, и в памяти его вновь возник тот поистине дьявольский голос, который, ему показалось, он слышал здесь в прошлый раз. Что это было? Сон? Но такой явственный, что он целых полгода старался держаться подальше от поросшего лесом склона.

 И в самом деле, чего он так испугался? Полуразрушенной старой гробницы? Нашептываний невежественных крестьян, их россказней и таинственных вздохов? Голоса, возникшего в его больном воображении? Отвратительного, но при этом такого настойчивого! Как часто с тех пор слышал он этот голос по ночам, лежа в безопасности в своей постели. Он приходил к нему во сне и шептал:

 "Никогда не забывай обо мне, Драгоша-а-а-ни!.."

 Словно повинуясь какому-то импульсу, он вдруг вслух произнес:

 - Ты видишь, я не забыл. Я вернулся. Я пришел сюда, к тебе. Нет, это мое место, мое тайное место!

 Его дыхание на морозе превращалось в пар, который плыл белыми облачками и рассеиваясь исчезал. Борис прислушивался к окружающему всеми фибрами своей души. Голубоватые сосульки, свисавшие с края покосившейся плиты, были похожи на блестящие, светящиеся зубы; под его ногами, обутыми в сапоги из свиной кожи, замерзшие сосновые иглы образовали причудливые узоры; пар от его дыхания успевал осесть на землю застывшими кристаллами, прежде чем он осмеливался вздохнуть еще раз. Он продолжал прислушиваться. Но.., ничего не слышал. Солнце садилось. Борису нужно было возвращаться домой. Он повернулся к гробнице спиной. Однако кристаллы его дыхания, падавшие на землю, донесли туда его слова.

 "А-а-а-ах!" - раздался вздох.

 Вполне возможно, что это ветер прошумел высоко в ветвях деревьев, но, услышав этот вздох, Борис буквально прирос к месту, словно кто-то пригвоздил его ноги к земле.

 - Ты!.. - услышал Борис свой голос, обращенный ни к кому, к пустоте, к мраку. - Это.., ты?

 "А-а-а-х! Драгоша-а-а-а-ни! В твоей крови появилось железо? Поэтому ты вернулся?"

 Сотни раз Борис представлял себе этот момент: свой ответ, свою реакцию, если голос вдруг снова обратится к нему. Но сейчас от его прежней бравады ничего не осталось.

 "Ну так что? У тебя язык примерз к зубам от холода? Ответь мне мысленно, если не можешь ничего сказать вслух, мальчик. Ну же, разве ты превратился в пустоту? Волки воют на горных тропах, ветры все также дуют над горами и морем. Даже падающий снег, кажется, дышит. А ты, всегда такой разговорчивый, полный вопросов и жаждущий знаний, ты что, вдруг онемел?

 "Эти холмы мои. Это место принадлежит только мне. А ты просто похоронен здесь. Поэтому лучше молчи", намеревался ответить Борис. Сколько раз он мысленно репетировал эти слова! Однако вместо этого он, неуверенно запинаясь, произнес:

 - Ты.., настоящий? Кто.., что.., как.., ты? Как можешь ты существовать на самом деле?

 "Как могут существовать горы? Как может существовать полная луна? Горы растут и разрушаются. Луна прибывает и убывает. Они существуют на самом деле, точно также и я..."

 Ничего не понимая, Борис тем не менее осмелел. В любом случае он твердо знал, что таинственное существо находится глубоко под землей и оттуда никак не может причинить кому-либо вред.

 - Если ты и в самом деле существуешь, тогда покажись. "Ты что, смеешься надо мной? Ты же знаешь, что это невозможно. Разве ты в состоянии облечь меня плотью? Я сам не могу это сделать. Во всяком случае пока. И к тому же я вижу, что в твоих венах все еще течет вода вместо крови. И если ты увидишь меня в моей могиле, Драгошани, она застынет словно лед."

 - Ты же.., мертвец? "Я бессмертный".

 - Я знаю, кто ты! - Борис неожиданно захлопал в ладоши. - Ты то самое, что мой приемный отец называет "воображением"! Ты мое воображение! Он говорит, что у меня очень богатое воображение!

 "Это действительно так. Но я.., я нечто иное. Нет, я не просто плод твоего воображения. Не обольщайся на этот счет".

 Борис безуспешно пытался что-либо понять. Наконец он спросил:

 - Но что ты делаешь? "Я жду".

 - Чего?

 "Тебя, сын мой".

 - Но я же здесь!

 На какой-то момент стало вдруг еще темнее, как будто ветви деревьев сошлись и полностью закрыли свет. Прикосновения невидимых существ были мягкими, словно прикосновения птичьих перьев, но неожиданно колкими, как иней. Борис успел забыть о своих страхах, но теперь они вернулись к нему снова. Правильно говорят, что близкое знакомство рождает презрение - Борис почти не помнил, сколько зла было заключено в голосе, звучавшем в его голове. Теперь он снова вспомнил об этом.

 "Не испытывай мое терпение, мальчик! Это может случиться скоро, это будет приятно, но все будет бесполезно. Ты еще слишком мал, Драгошани, а кровь твоя чересчур жидкая. Я голоден и хотел бы попировать, но от тебя тогда останутся только огрызки".

 - Я.., я пойду...

 "Да, иди. И возвращайся тогда, когда станешь настоящим мужчиной, и не тревожь меня без толку".

 Весь дрожа, Борис быстро пошел вниз по склону просеки, но, не выдержав, обернувшись через плечо, прокричал:

 - Ты всего лишь мертвец! Ты ничего не знаешь! Что ты можешь мне рассказать?

 "Я бессмертен. Я знаю все, что следует знать. Я могу рассказать тебе все".

 - О чем?

 "О жизни, о смерти, о бессмертии!"

 - Я ничего не хочу об этом знать! "Но ты захочешь! Захочешь?

 - И когда ты расскажешь мне об этом?

 "Когда ты будешь в состоянии это понять, Драгошани!"

 - Ты сказал, что я - твое будущее. Ты сказал, что ты - мое прошлое. Это не правда. У меня нет прошлого. Я еще маленький мальчик!

 "Да? Ха-ха-ха! Это так, это действительно так. Но в твоей жиденькой крови, Драгошани, заключена история целого племени. Моя кровь течет в тебе, а твоя во мне. И наш род.., очень древний! Мне известно все, что ты хочешь знать, все, что ты еще захочешь узнать. Да, и все мои знания станут твоими, ты будешь принадлежать к лучшим из нас, к элите, станешь одним из членов старинного рода".

 Борис пробежал почти половину склона. До этого момента его разговор носил отпечаток одновременно бра-валы и ужаса - он был подобен человеку, беспечно насвистывающему в темноте от страха. Теперь же, когда он вновь почувствовал себя в безопасности, прежнее любопытство вновь вернулось к нему. Ухватившись за ствол дерева и повернувшись лицом к тому месту, где находился склеп, он спросил:

 - Почему ты мне все это предлагаешь? Чего ты хочешь от меня?

 "Ничего такого, что ты не захочешь дать добровольно. Только то, что ты сам мне предложишь. Мне нужна частичка твоей молодости, твоей крови, твоей жизни, я хочу, чтобы ты жил во мне, Драгошани. А взамен.., я подарю тебе такую же долгую жизнь, как моя, возможно даже, она будет еще более долгой".

 Борис вдруг почувствовал в этих словах страсть, зависть, вечную и бесконечную жажду чего-то. Он понял - а может, и не понял - и тьма вокруг сгустилась, расширилась и окутала его подобно черному ядовитому облаку. Он повернулся и снова побежал к маячившему сквозь деревья, белому покрову просеки.

 - Ты хочешь убить меня, - всхлипнул он. - Хочешь превратить меня в такого же мертвеца, как и ты!

 "Нет, я хочу сделать тебя бессмертным. Существует огромное различие. Это различие заключается во мне. И в тебе тоже. Оно в твоей крови - оно в самом твоем имени - Драгоша-а-а-а-ни..."

 В тот момент, когда голос замер вдали, Борис выскочил на открытое пространство просеки. В сгущавшихся сумерках он вдруг почувствовал, что страх куда-то исчез, словно с плеч свалилась огромная тяжесть, почувствовал себя до странности невесомым, будто кто-то тянул его вверх. Добежав до подножия холма, он нашел там свои санки.

 Бубба терпеливо ждал его, но, когда Борис протянул руку, чтобы погладить пса, тот зарычал и отпрянул от него, а шерсть на его спине поднялась дыбом.

 После этого случая Бубба даже близко не подходил к нему...

 Перед мысленным взором Драгошани снег растаял и склоны оделись в зеленый наряд. Старая просека была все там же, но за двадцать лет она заросла и перестала быть заметной на склоне холма. Молодые деревца превратились в большие деревья с густыми кронами. Пройдет еще двадцать лет, и, пожалуй, никто не заподозрит, что на этом месте когда-то была просека.

 Драгошани думал о том, что где-то в земельных уложениях, действующих на этой территории, возможно, до сих пор существует пункт о запрещении земледелия, рубки леса и охоты на зеленых склонах крестообразных холмов. Потому что старые страхи были все еще живы, и только старик Кинковши был лишен типичных для местных крестьян предрассудков (причина, вполне возможно, была в его непосредственном тесном общении с огромным числом туристов, охотно посещавших в последнее время эти места). Несмотря на то, что причины и истоки многих запретов были давно забыты, сами запреты сохранились до сего дня. Они существовали, так же как существовал старейший глубоко под землей. Те законы, которые прежде предназначались для изоляции его от людей, теперь охраняли и защищали его.

 Нечто под землей. Именно так он про себя называл его, воспринимая не как человека, а как что-то неодушевленное. Старый дьявол, дракон, вампир! Настоящий вампир, а не вымышленный персонаж множества фильмов и романов. Он был там, в глубине земли, он все еще ждал.

 И снова Драгошани мысленно возвратился в прошлое...

 Когда Борису исполнилось девять лет, школу в Ионешти закрыли, и приемный отец определил его в школу, находившуюся в Плоешти. Прошло еще немного времени, и всем стало ясно, что Драгошани обладает хорошими способностями. Теперь уже вмешались власти, и его отправили учиться в колледж в Бухарест. Советское правительство, всегда искавшее талантливую молодежь в братских странах, естественно, обратило внимание на Драгошани, и представители советского Министерства образования "порекомендовали" ему получить высшее образование в Москве. То, что они называли "высшим образованием", на самим деле было интенсивной пропагандой их учения, после чего он должен был вернуться в Румынию и стать одним из марионеток-чиновников в марионеточном правительстве.

 Однако задолго до этого, едва он узнал, что ему предстоит учиться в Плоешти и что домой он будет приезжать только один или два раза в год, Борис отправился к темному склепу, скрытому под сенью деревьев, чтобы посоветоваться с находившимся там существом. И теперь он вновь мысленно вернулся туда таким, каким тогда был, - маленьким мальчиком, который плакал, закрыв ладонями лицо и роняя слезы на барельеф с изображением летучей мыши, дракона и дьявола.

 "Что?! Зная о том, что я жду от тебя железа и силы, ты вместо этого предлагаешь мне соль и воду? Ты ли это, Драгошани? Ты, в котором заключены истоки величия? Неужели я ошибался? Неужели я обречен лежать здесь вечно?"

 - Я должен уехать в школу в Плоешти. Я буду жить там и смогу только изредка приезжать сюда. "Это и есть причина твоего горя?"

 - Да.

 "Ну, тогда ты ведешь себя, как девчонка! Неужели ты думаешь, что сможешь познать мир, живя здесь, в тени этих гор? Даже птицы летают далеко и могут видеть гораздо больше, чем видел до сих пор ты. Мир велик, Драгошани, и для того, чтобы узнать, каков он, ты должен пройти по его путям. А что касается Плоешти... Знаю я этот Плоешти! До него можно за день доехать на велосипеде, ну в крайнем случае за два. Разве это повод для слез?"

 - Но я не хочу уезжать...

 "Я не хотел, чтобы меня заключили под землю, но они сделали это. Драгошани, я видел, как моей родной сестре отрубили голову, а в грудь ей воткнули кол, глаза ее при этом вылезли из орбит. Но даже тогда я не плакал. Нет, я выследил ее убийц, содрал с них кожу и заставил их сожрать ее. Я жег их раскаленными щипцами и, прежде чем они умерли, облил их маслом, поджег и сбросил со скал в Брашове! И после этого я заплакал - но то были слезы безграничной радости. Так что же? Разве зря я называю тебя своим сыном, Драгошани?"

 - Но я не твой сын! - резко оборвал его Драгошани, и слезы его высохли от гнева. - Я ничей сын. И я должен поехать в Плоешти. И до него вовсе не два дня пути, а всего три или четыре часа на машине! Ты утверждаешь, что знаешь так много, а сам никогда не видел машины. Так ведь?

 "Нет, не видел - до этого момента. А теперь я вижу ее в твоем сознании, Драгошани. Я увидел множество вещей твоими глазами. Некоторые из них удивили меня, но ни одна не испугала. Так значит, с помощью машины твоего приемного отца тебе будет гораздо легче попасть в Плоешти? Хорошо! Тогда тебе легче будет вернуться обратно, когда придет время..."

 - Но...

 "Слушай меня! Поезжай в Плоешти, в школу, стань таким же умным, как твои учителя, даже умнее их, а потом, став ученым, ты возвратишься сюда. Ты превратишься в мужчину! Я жил пятьсот лет, и я был великим ученым Это было необходимо, Драгошани. Мои знания обеспечили мне тогда высокое положение, они же помогут мне в будущем. Не пройдет и года после того, как я восстану вновь, и я стану самым могущественным в мире. О, да! Когда-то мне хватало Валахии, Трансильвании или Румынии - называй как хочешь, а еще раньше меня вполне удовлетворяли никому больше не нужные горы, но теперь мне недостаточно всего мира - я буду еще более великим! Участвуя в войнах между людьми, я познал радость завоевания, так что в следующий раз я завоюю все. И ты тоже станешь великим, Драгошани, но всему свое время".

 Та значительность, которая была заключена в голосе, частично передалась и Драгошани. За этими словами ощущалась природная сила, которой обладал тот, кто произносил их.

 - Ты хочешь, чтобы я стал ученым? - спросил Борис. "Да! Когда я вернусь в этот мир, я хочу иметь дело с образованными людьми, а не с невежественными деревенскими идиотами! О, я научу тебя, Драгошани, тораздо большему, чем любые учителя в Плоешти. Ты получишь множество знаний, а я, в свою очередь, многому научусь от тебя. Но чему сможешь ты меня научить, если сам останешься невеждой?"

 - Ты это и раньше говорил, - возразил Борис. - Но как ты собираешься учить меня? Ты знаешь так мало о том, что происходит сейчас. Как же ты сможешь узнать больше? Ты сам сказал мне, что вот уже пятьсот лет лежишь в земле мертвый - или бессмертный - какая разница!

 В голове Бориса послышался гортанный смех. "А ты не так уж и глуп, Драгошани. Ну, возможно, в чем-то ты и прав. Но существуют знания иного рода и иные источники. Хорошо, у меня есть для тебя подарок. Подарок.., в знак того, что я действительно способен кое-чему научить тебя. Тому, что ты и представить себе не можешь".

 - Подарок?

 "Да, действительно подарок. Иди и побыстрее найди какой-нибудь труп".

 - Труп? - Борис вздрогнул. - Что значит труп? "Ну, чей-нибудь трупик. Жука, птицы, мыши. Все равно. Найди чей-нибудь труп или убей кого-нибудь и принеси сюда. Подари мне это - и ты в свою очередь получишь подарок".

 - У подножия холма я видел мертвую птичку. Мне кажется, это был птенец голубки, выпавший из гнезда. Он тебе подойдет?

 "Ха! Ну скажи на милость, какими секретами может обладать птенец голубя? Хотя.., ладно, сойдет и он. Только для того, чтобы продемонстрировать тебе суть дела. Принеси его мне".

 Через двадцать минут Борис вернулся и положил маленький мертвый комочек на черную землю возле полуразрушенных упавших плит.

 И снова в голове его раздался циничный, насмешливый голос:

 "Да... Слишком уж маленькая дань. Впрочем, неважно. А теперь скажи мне, Драгошани, хочешь ли ты узнать что-нибудь о жизни этого маленького мертвого существа?"

 - У него нет жизни. Он мертв. "До того, как он умер. Хочешь ли ты узнать то, что было известно ему?"

 - Ему ничего не было известно. Он был еще неоперившимся птенцом. Что мог он знать?

 "О, он знал много вещей! А теперь слушай внимательно: расправь ему крылья и выдерни перья, а потом постарайся ощутить их, нюхай их, три их между пальцами и прислушайся к ним. Делай, что я сказал..."

 Борис последовал наставлениям, но проделывал все неохотно, не испытывая никаких эмоций и ничего не ожидая от этого. Клещи, мухи и жуки поспешно покидали крохотный трупик.

 "Нет, нет! Не так! Закрой глаза, позволь мне глубже проникнуть в твое сознание! Да-да, вот так.., все в порядке!"

 Борис вдруг почувствовал, что находится где-то на высоте, ощутил покачивание и услышал шорох ветвей. Над ним раскинулся голубой шатер вечного и бесконечного неба. Он чувствовал, что готов взлететь ввысь, в это небо, и летать, летать.., никогда не останавливаясь. Вдруг у него закружилась голова, к нему вернулось ощущение реальности, и, уронив мертвую птицу, Борис рухнул на землю.

 "А-а-а-х! - раздался из-под земли голос дьявола. И затем снова:

 - А-а-а-х! В чем дело? Тебе пришлось не по вкусу гнездо, Драгошани? Нет-нет, не останавливайся, это еще не конец. Подними птицу, сожми ее в руках, ощути мягкую податливость ее тела. Нащупай крохотные косточки под кожей, маленький череп. Поднеси ее к лицу. Расширь ноздри! Нюхай, вдохни в себя ее запах, позволь ей рассказать тебе все! Вот так, дай я помогу тебе..."

 Борис был уже не один - рядом с ним был его близнец - и он был уже не Борис! Ощущение было совершенно фантастическим и пугающим. Он из последних сил цеплялся за сознание Бориса, не желая становиться никем иным.

 "Нет, нет! Не сдерживай себя! Войди в нее. Узнай то, что знала она. Вот это, например:

 Было тепло.., внизу - жесткая теплая поверхность.., мягкое тепло окутывает с головой... Небо не голубое, не светлое - оно темное.., множество белых светящихся точек - это звезды.., ночь тиха.., что-то мягкое и теплое давит сверху, прикрывая со всех сторон крыльями.., близнец прижимается теснее.., какой-то звук рядом - крик совы!., теплое тело сверху, тело матери, еще крепче прижимает ко дну гнезда, плотнее сжимает крылья, стараясь защитить и дрожа при этом.., кто-то медленно и тяжело бьет крыльями по воздуху, звуки становятся громче, затем начинают удаляться и затихают.., и снова слышится уханье совы, но далеко в поле.., сегодня ночью сова нашла жертву помельче.., материнское тело слегка расслабляется, биение ее сердца становится медленнее.., небо усеяно яркими светящимися точками.., тепло...

 "А теперь сломай тело, Драгошани, вскрой его! Расплющи череп между пальцами и прислушайся к испарениям, идущим от мозга! Рассмотри внимательно все внутренности, кишки, перья, кровь и кости. Попробуй их на вкус, Драгошани! Воспользуйся пятью чувствами - осязанием, обонянием, вкусом, зрением, слухом, - и ты обретешь шестое!"

 Пришло время лететь.., пора в путь.., воздух зовет, манит, теребит только-только выросшие перышки.., близнец уже вылетел из гнезда.., родители нетерпеливо машут крыльями, волнуются, зовут, показывают, что следует делать - "давай, лети, вот так, вот так..."; земля неясно маячит далеко внизу, гнездо раскачивается на ветру...

 Ощущая себя едва оперившимся птенцом, Борис бросился вниз с шаткой конструкции из веточек, бывшей гнездом. Он познал краткий миг триумфального полета... затем полное поражение. День был ветреным и дождливым, порыв ветра неожиданно ударил в бок... После этого - полное поражение, сменившееся кошмаром. Он, кувыркаясь, стремительно падал вниз, неокрепшее крыло наткнулось на ветку, зацепилось и сломалось - ощущение ужаса, когда он повис на сломанном крыле, а затем камнем полетел вниз, тщетно трепеща крыльями.., и наконец сокрушительный удар крохотного черепа о камень...

 Борис снова стал собой. Он освободился от наваждения и первое, что увидел, - останки несчастного существа, зажатые в руках.

 "Вот так-то! - раздался из-под земли голос старого дьявола. - И ты еще будешь утверждать, что я ничему не могу научить тебя, Драгошани? А это разве не знания, разве это не редчайший подарок? На моей памяти таким талантом обладала лишь небольшая горстка людей. Теперь и ты приобщился к этому дару, как.., как приобщается к полету птенец. Добро пожаловать в немногочисленное древнее братство поистине избранных, Драгошани!"

 Останки птенца выпали из рук Драгошани на землю, оставив на ладонях и тонких пальцах Бориса противную липкую слизь.

 - Что? - спросил он и рот его так и остался открытым, на лбу выступил холодный пот. - Что?..

 "Некромант Борис Драгошани!" - ответил дьявол из-под земли.

 Когда до него наконец дошел весь ужас происходящего, Борис издал долгий и громкий пронзительный крик. Снова он бежал изо всех сил, им овладела такая паника, что после он почти ничего не помнил о пути назад, кроме громкого топота ног и отчаянного биения сердца.

 Но ему не удалось убежать от "подарка - отныне тот останется с ним навсегда.

 Возможно, однако, что вовсе не ужас содеянного (или страх перед тем, кем он стал) стер из памяти воспоминания об отчаянном бегстве. Вероятно, причиной стало нечто иное, запечатлевшееся с тех пор в его сознании и встающее перед глазами вновь и вновь в самые неподходящие моменты. Вот как сейчас:

 Темное отверстие склепа и растерзанный трупик с торчащими во все стороны перьями, внутренностями, лапками... И тонкое бледное щупальце, высунувшееся из-под земли, раздвигающее в стороны почву, сосновые иглы, пучки лишайника и осколки камней. Оно было грязно-белого цвета, но состояло не из плоти, хотя в нем явственно просвечивали красные пульсирующие вены.

 А потом.., а потом.., на конце щупальца возник малинового цвета глаз и принялся алчно осматривать все вокруг. Глаз исчез, и на его месте образовался похожий на змеиный рот с челюстями - так что щупальце стало напоминать слепую, гладкую, пятнистую змею. Ярко-красный раздвоенный язык страшной змеи слизывал жалкие остатки, острые, как иголки, зубы блестели ослепительной белизной, а челюсти жадно чавкали и пускали слюни, до тех пор пока не было съедено все до последней крошки.

 Наконец пульсирующее щупальце быстро ушло обратно под землю, словно его кто-то втянул туда, - и видение исчезло.

 ."Слишком маленькая дань", - именно так сказало Нечто под землей...

 ***

 Покончив наконец с воспоминаниями и грезами наяву, Борис достиг городка, чье имя он носил. На окраине между скотопригонными дворами возле железной дороги и рекой он отыскал барахолку, шумевшую в этом месте каждую среду с тех самых пор, как город перестал представлять собой скопление бедных хижин. Вполне возможно, именно этот рынок, место многих встреч, стал причиной появления на свет Драгошани. Также здесь был брод. Теперь берега реки соединяли несколько мостов, а в прежние времена реку переходили вброд именно здесь.

 В этом месте много веков назад турки-завоеватели, разоряя и сжигая все на своем пути, вышли к реке, берущей начало в Южных Карпатах и впадающей в Дунай. Сюда же затем пришли хуниады и после них валашские князья, чтобы собрать под свои знамена воинов, назначить над ними воевод-военачальников, призванных защитить земли от нашествия разорителей турок. На знамени, под которым сражались воеводы, был изображен Дракон - знак и вечный символ защитников, в особенности воинов-христиан, боровшихся против турок. Драгошани вдруг подумал, что, возможно, именно дракон и дал название городку. И конечно же, именно поэтому дракон был изображен на щите, находившемся в заброшенном склепе.

 На рынке Драгошани купил живого поросенка и положил его в мешок с дырками для вентиляции. Он отнес его в машину и запер в багажнике. Выехав из города, Борис остановился на тихом проселке в стороне от шоссе. Приоткрыв мешок, он бросил в багажник капсулу с хлороформом и, плотно захлопнув крышку, сосчитал до пятидесяти, после чего открыл багажник и с помощью автомобильного пылесоса основательно проветрил его, удалив запах, затем снова положил туда несчастного поросенка. Драгошани не хотел, чтобы тот умер. Во всяком случае пока.

 Вскоре после полудня, проехав через долину, он припарковал машину в нескольких сотнях ярдов от подножия запретных крестообразных холмов. Солнце уже собиралось скрыться за холмами, хотя светило еще очень ярко. Борис достиг наконец поросшего лесом склона и стал подниматься по нему вверх. Здесь, под сенью хмурых сосен, приближаясь к таинственному месту, он почувствовал облегчение. В мешке, переброшенном через его плечо, лежал поросенок, абсолютно равнодушный к миру, с которым ему вскоре предстояло расстаться навсегда.

 Невдалеке от склепа Борис привязал усыпленное животное к дереву, положив его на землю между раздвоенными корнями и укрыв мешком для тепла. В горах водилось множество диких свиней, поэтому, если в его отсутствие поросенок придет в себя и примется визжать, никто не обратит на это внимания, решив, что визжит кто-то из диких. Хотя маловероятно, что кто-то вообще что-либо услышит, поскольку еще во времена детства Бориса поля на много миль вокруг были заброшены и заросли травой.

 Так или иначе, оставив на месте поросенка, Борис возвратился в гостиницу, пообедал и проспал остальную часть дня. Приблизительно за час до того, как стемнело, Илзе Кинковши разбудила его, принеся поднос с обещанным ужином и квартой пива местного приготовления. Она не произнесла почти ни слова, казалась сердитой и бросала на него насмешливые взгляды. Прекрасно, Бориса это вполне устраивало - или, во всяком случае, он сам себя в этом убеждал.

 Однако, когда она уходила, он получил возможность лицезреть покачивание ее бедер и пересмотреть свое отношение к ней. Для деревенской девушки она была очень привлекательна. Он недоумевал, почему же она незамужем. Для вдовы она, безусловно, слишком молода. Но кроме того, она носила бы на пальце кольцо. Все это было непонятно...

 Глава 6

 Минут за двадцать до заката Драгошани вновь возвратился к таинственному месту. Поросенок уже очнулся, но был слишком слаб, чтобы встать. Во избежание осложнений Драгошани, не теряя времени, стукнул его разок тяжелой дубинкой, которую выдавали в КГБ. Удобно устроившись и закурив, он стал ждать, наблюдая, как солнце садится все ниже и ниже, а дневной свет постепенно исчезает. Здесь, вокруг древней гробницы, сосны копьями тянулись ввысь, образуя плотное кольцо, поэтому свет сюда проникал лишь вертикально сверху, да и то ему приходилось пробиваться сквозь широко раскинувшуюся гущу ветвей. С наступлением ночи, однако, Драгошани разглядел высоко в небе первые звезды, словно смотрел на них из глубокого колодца.

 Наконец, когда он потушил о землю последнюю сигарету и тьма вокруг сгустилась до непроглядной черноты, он услышал.

 "А-а-а-х! Драгоша-а-а-а-ни!"

 И снова, как всегда, он ощутил присутствие в воздухе каких-то невидимых существ, возникающих непонятно откуда призраков, которые пальцами ощупывали его лицо, как бы стремясь таким образом лучше узнать его, убедиться в том, что это именно он. Вздрогнув, он ответил:

 - Да, это я. Я принес тебе кое-что. Это подарок. "О? И что же это за подарок? Что ты хочешь получить от меня взамен?"

 Драгошани разволновался и даже не попытался это скрыть.

 - Подарок.., это небольшая дань тебе. Ты получишь его позже, перед тем как я уйду. А сейчас вот что: я много раз беседовал с тобой, старый дракон, но до сих пор ты не рассказал мне ничего стоящего. О нет, я не утверждаю, что ты обманул меня или ввел в заблуждение, я лишь хочу сказать, что узнал от тебя слишком мало. Возможно, в этом есть и доля моей вины, может быть, я не задал тебе нужных вопросов, но так или иначе теперь я хочу кое-что выяснить. Есть вещи, которые тебе известны и которые я тоже хочу знать. Было время, когда ты обладал определенным могуществом, силой. И я подозреваю, что ты сохранил значительную часть своей власти, но я об этом ничего не знаю.

 "Могущество? О, да! Великое могущество, большая власть..."

 - Мне нужен секрет обладания этой силой. Мне необходима сама власть. Я хочу знать все, что было известно тебе и что знаешь ты сейчас.

 "Короче говоря, ты хочешь стать... Вамфиром?!" Само слово и тон, которым оно было произнесено в его сознании, заставили Драгошани содрогнуться. Даже для него, Драгошани, некроманта, исследователя мертвецов, оно звучало чуждо и вызывало благоговейный страх - как будто в этом слове была заключена жуткая сущность того существа или существ, которых оно обозначало.

 - Вамфиром... - повторил он и тут же быстро продолжил:

 - Здесь, в Румынии, легенды о них существовали всегда, а теперь они распространились по всему миру. Сам-то я уже много лет знаю, кто ты есть на самом деле, старый дьявол. Здесь тебя зовут упырем, а на Западе таких, как ты, называют вампирами. Там, сидя ночью у камина, рассказывают о тебе сказки, тобой пугают детей, чтобы они поскорее ложились спать, легенды о тебе будоражат больное воображение. Но я хочу узнать настоящую правду, отделить факты от вымысла. Я хочу исключить всю ложь из легенд о тебе.

 Где-то в подсознании Борис почувствовал пожатие плеч собеседника:

 "Тогда я повторю снова: ты должен стать Вамфиром. Другого пути к познанию у тебя нет".

 - Но существует же история твоей жизни, - настаивал Драгошани. - Да, я знаю, что ты лежишь здесь уже пятьсот лет. Но что происходило в течение пятисот лет до того, как ты умер?

 "Умер? Но я вовсе не умер. Меня, конечно, могли убить - это было в их силах. Но они предпочли не делать этого. Они придумали гораздо худшее наказание - похоронили меня здесь заживо. Но сейчас не об этом... Хочешь узнать мою историю?"

 - Да!

 "Она очень длинная и кровавая. Это займет немало времени".

 - У нас есть время, масса времени, - ответил Драгошани, но при этом он ощутил какое-то волнение и беспокойство невидимых призраков, летавших в воздухе. Как если бы они пытались удержать его, не советовали ему заходить так далеко. Бессмертное Нечто, таившееся в земле, не любило, когда на него давили.

 Наконец раздался голос:

 "Да, я могу рассказать тебе кое-что о своей жизни. Я могу рассказать тебе, что я делал, но не о том, как я это делал. Без подробностей. Ты не сможешь стать Вамфиром, если узнаешь о моем происхождении, о моих корнях, - ты даже не сможешь понять, кто такие Вамфири. Нельзя объяснить, как быть Вамфиром, нельзя объяснить, как быть рыбой или птицей. Если ты попытаешься стать рыбой, ты утонешь. Попробуй броситься вниз со скалы, подобно птице - и ты непременно упадешь и разобьешься. А если невозможно объяснить сущность таких примитивных созданий, то что же тогда говорить о Вамфири!"

 - Так значит, я ничего не могу узнать о твоих методах? - Драгошани начинал сердиться. Он покачал головой. - Ничего о твоих тайных силах? Я не верю тебе. Ты научил меня разговаривать с мертвыми, так неужели ты не можешь научить меня остальному?

 "О нет, ты ошибаешься, Драгошани. Я научил тебя некромантии, а это талант, свойственный людям. Это искусство по большей части забыто людьми, это так, но тем не менее некромантия - искусство такое же древнее, как само человечество. А что касается умения разговаривать с мертвыми, это совершенно иное. Очень немногим людям когда-либо удавалось в совершенстве овладеть этим языком".

 - Но я же разговариваю с тобой?!

 "Нет, сын мой, это я говорю с тобой, потому что ты - часть меня. К тому же помни, что я не мертвец. Я бессмертен. Даже я не мог разговаривать с мертвыми. Исследовать их - да, но не говорить с ними. Разница заключается в умении человека приблизиться к ним, в их желании признать этого человека и готовности разговаривать с ним. А что касается некромантии, то здесь ничто не зависит от желания и доброй воли трупа, некромант сам получает информацию - он действует, как палач, мучитель, как дантист, вырывающий здоровый зуб!"

 Драгошани вдруг осознал, что разговор их вертится вокруг да около.

 - Прекрати! - закричал он. - Ты намеренно уходишь от предмета нашего разговора!

 "Я стараюсь ответить на твои вопросы".

 - Очень хорошо. Тогда расскажи мне не о том, как стать Вамфиром, а о том, кто такие Вамфири. Расскажи свою историю. Расскажи о том, что ты сделал, если не хочешь рассказать, как ты это делал. Расскажи о своем происхождении...

 Последовала минутная тишина, затем голос раздался снова:

 "Как пожелаешь. Но сначала.., сначала скажи, что ты знаешь - или думаешь, что знаешь, - о Вамфири. Расскажи мне о "мифах" и "бабьих россказнях", которые ты слышал, - ты, кажется, большой знаток их. А потом, как ты выразился, мы отделим правду от вымысла".

 Драгошани, вздохнул, прислонился к обломку плиты и закурил. Он чувствовал, что они опять ходят вокруг да около, но ничего не мог поделать. Было очень темно, но глаза его успели привыкнуть к мраку - впрочем, он наизусть знал здесь каждый корень и обломок камня. Поросенок у его ног судорожно захрипел, но вскоре снова затих.

 - Мы поговорим обо всем по порядку, - прорычал Борис.

 И снова ощутил, что собеседник пожал плечами.

 - Прекрасно, начнем вот с чего: вампир - это сила тьмы, приверженец сатаны...

 "Ха-ха-ха! Шайтан-то прежде всего и был Вамфиром! В наших легендах - ты меня понимаешь? Силы тьмы - да, ночь - это наша стихия. Мы.., не такие, как все. Существует поговорка: "Ночью все кошки серы". Так вот, в ночной темноте наши различия гораздо менее заметны - во всяком случае кажутся Гораздо менее заметными. И прежде чем ты задашь мне этот вопрос, скажу тебе сам: именно из-за нашей приверженности темноте солнце так вредно для нас.

 - Вредно? Да оно уничтожает вас, превращает в прах! "Что? Это миф! Нет, ничего столь ужасного не происходит - просто даже слабый солнечный свет отнимает у нас силы, нам от него так же плохо, как бывает плохо тебе, если солнце слишком яркое".

 - Вы боитесь креста, символа христианства! "Я ненавижу крест! Для меня он символ лжи и вероломства. Но бояться его? Нет..."

 - Ты хочешь сказать, что если против тебя поднять крест - святое распятие, то он не сожжет твою плоть?

 "Моя плоть может сгореть от ненависти в тот самый момент, когда я убью того, кто держит этот крест".

 Драгошани сделал глубокий вздох:

 - А ты не пытаешься обмануть меня?

 "Своими сомнениями ты испытываешь мое терпение, Драгошани!"

 Драгошани выругался про себя, но затем все-таки продолжил:

 - Вы не даете отражения - ни в зеркале, ни в воде. У вас также не бывает тени.

 "А! Ну это просто заблуждение, хотя и небезосновательное. Мое отражение не всегда бывает одинаковым, а моя тень не всегда точно соответствует моей фигуре".

 Драгошани нахмурился - он вспомнил бледное щупальце, которое видел здесь почти двадцать лет назад, но которое с тех пор не мог забыть.

 - Ты хочешь сказать, что состоишь из жидкости, а не из твердой плоти? Что способен изменять свою форму? "Этого я не говорил".

 - Тогда объясни, что ты имел в виду.

 Теперь настала очередь вздохнуть того, кто лежал под землей:

 "Ты хочешь раскрыть все тайны, Драгошани? Да, я в этом уверен..."

 Драгошани задумался.

 - Мне кажется, ты можешь ответить сразу на два вопроса, - наконец произнес он, воспользовавшись тем, что его собеседник замолчал, о чем-то размышляя. - Например, о твоей способности превращаться в летучую мышь или волка. Об этом тоже говорится в легендах. Если это, конечно, легенды. Ты действительно можешь изменять свою форму?

 Он почувствовал, что его собеседнику это показалось забавным.

 "Нет, но кому-то может показаться, что это действительно так. На самом деле никто не способен изменять форму - я, по крайней мере, ничего подобного не встречал..."

 Потом.., старейший, кажется, принял решение:

 "Ну, хорошо, я расскажу тебе. Скажи, что тебе известно о силе гипноза?"

 - Гипноза? - все еще хмурясь, переспросил Драгошани. И вдруг рот его удивленно раскрылся - до него неожиданно дошла правда или то, что смахивало на правду. - Гипноз! - выдохнул он. - Массовый гипноз! Так вот каким образом ты все делал.

 "Конечно! Однако можно обмануть сознание, но нельзя обмануть зеркало. В то время, как кому-то я могу представляться в виде машущей крыльями летучей мыши и бегущего волка, в зеркале мое отражение останется отражением человека. Ну что, Драгошани, покров тайны спадает, а?"

 Драгошани снова вспомнил мертвенно-бледное щупальце, но ничего не сказал. Он давно пришел к выводу, что мертвые (или бессмертные) существа, беседующие с людьми в их воображении, мастерски умеют создавать иллюзии. Так или иначе, он хотел спросить совсем о другом.

 - Вы не можете перебраться через текущую воду. Вы в ней тонете.

 "Гм-м-м. Возможно, и на этот вопрос я тебе отвечу. При жизни я был наемным воеводой. И действительно, я никогда не пересекал реку. Такова была моя стратегия. Я ждал, пока враг сам переправится через реку и уничтожал его на своем берегу. Возможно, это и стало причиной возникновения легенды - на берегах Дунайца, Муреша или Сурета. Я видел, как эти реки становились красными от крови, Драгошани..."

 Слушая эти объяснения, Драгошани готовился к тому, чтобы задать едва ли не главный вопрос. И вот он выпалил:

 - Вы пьете кровь живых людей! Именно жажда крови поддерживает в вас жизнь. Без нее вы погибаете. Ваша отвратительная злобная сущность заставляет вас питаться кровью живых. Кровь - это ваша жизнь.

 "Что за нелепость! Если уж говорить о зле, то это состояние души. Если ты признаешь существование зла, ты должен признавать и добро. Я, конечно, плохо знаю твой мир, Драгошани, но в том мире, в котором жил я, добра было очень мало. А что касается крови, скажи: ты ешь мясо? Пьешь вино? Безусловно, да! Ты пожираешь плоть животных и пьешь кровь виноградных лоз. Разве это зло? Покажи мне хотя бы одно существо, которое, для того чтобы выжить, не поедает тех, кто слабее. Думаю, что толчком в возникновению этой легенды послужили мои жестокие поступки, которых, признаю, было немало, и моря крови, которые я пролил за свою жизнь. А жесток я был потому, что считал: будет лучше, если мои враги станут видеть во мне чудовище, тогда у них реже будет возникать желание напасть на меня. Вот поэтому я и стал чудовищем! И, судя по тому, что легенда обо мне живет до сих пор и приводит многих в ужас, я не был так уж не прав".

 - Но это не ответ на мой вопрос. Я... "А я.., я очень устал. Неужели ты не понимаешь, какая пытка для меня расспросы? Или ты считаешь меня одним из своих подопытных трупов, Драгошани? Прекрасная возможность для исследования?"

 В эту минуту в голове у Драгошани возникла одна мысль, но он тут же отбросил ее.

 - Еще один, последний, вопрос, - сказал он мрачно. "Хорошо, если это необходимо".

 - Легенды говорят о том, что укус вампира превращает человека тоже в вампира. Если бы ты выпил моей крови, старейший, стал бы я, как и ты, бессмертным?

 Последовала долгая пауза. Драгошани почувствовал смущение старика, мучительные поиски ответа. Наконец раздался его голос:

 "В те времена, когда мир был очень молод, в лесах жило множество летучих мышей - они населяли его наравне со всеми другими обитателями. Болезнь уничтожила большинство из них - ужасная, совершенно специфическая болезнь, - но некоторые приспособились к ней и продолжали жить. В мое время существовали виды, которые питались кровью животных и даже людей. Поскольку летучие мыши были носителями этой болезни, они через укусы передавали ее другим, и зараженные жертвы приобретали определенные особенности, которые..."

 - Постой, - перебил Драгошани. - Ты имеешь в виду летучих мышей-вампиров, до сих пор живущих в Центральной и Южной Америке. Конечно, именно о них ты говоришь. А болезнь - бешенство. Но.., не вижу связи.

 Нечто под землей, проигнорировав его недоверие, переспросило:

 "Америка?"

 - Новый континент, - объяснил Драгошани. - В твое время он не был еще открыт. Он велик, богат и.., очень, очень могуществен.

 "Да? Ну, если ты так говоришь... Хорошо. Тогда ты должен рассказать мне об этом новом для меня и неизвестном мире более подробно, но как-нибудь в другой раз. А сейчас я устал и..."

 - Не так скоро, - закричал Драгошани, понимая, что их беседа подходит к концу. - Значит, ты хочешь сказать, что если даже ты укусишь меня, я все равно не смогу стать вампиром? Ты хочешь сказать, что легенда не основана ни на чем, кроме, возможно, существования летучих мышей-вампиров? Нет, это никуда не годится, старый дьявол! Нет, потому что это летучих мышей назвали в честь тебя, а не тебя в честь них!..

 Последовала короткая пауза, а затем, не давая собеседнику времени на размышления, Драгошани быстро продолжил:

 - Ты спросил меня, хочу ли я стать Вамфиром. А как еще тогда можешь ты сделать меня Вамфиром? Меня что, просто "примут в общество", так же как когда-то тебя приняли в члены Ордена Дракона? Ну нет, хватит лжи! Я хочу только правды! И если ты действительно мой "отец", почему ты скрываешь от меня правду? Чего ты боишься?

 Драгошани почувствовал, что летавшие в воздухе невидимые призраки отпрянули от него, выражая тем самым свое неодобрение. Голос, прозвучавший в его сознании, и в самом деле был очень усталым и осуждающим:

 "Ты обещал мне подарок, небольшую дань, а вместо этого принес изнуряющие муки. Я как искра, которая гаснет, как тлеющий уголек, который постепенно затухает. Ты был тем, кто поддерживал огонь, а теперь ты хочешь погасить его? Позволь мне сейчас уснуть, если ты не хочешь.., окончательно.., измучить.., меня... Драгоша-а-а-ни..."

 Драгошани сжал зубы и, подавив в себе стон разочарования, схватил поросенка за задние ноги. Вытащив складной нож, он раскрыл его - блеснуло острое как бритва лезвие.

 - Вот твой подарок! - раздраженно крикнул он.

 Поросенок, сопротивляясь, взвизгнул. Драгошани одним движением перерезал ему горло и подождал, пока стечет на черную землю и впитается кровь. Порыв ветра в тот же миг прошелестел в ветвях сосен, и раздался знакомый уже вздох.

 "А-а-а-а-х!"

 Бросив труп поросенка посреди переплетения корней, Драгошани отступил назад, достал носовой платок и принялся тщательно вытирать руки. Невидимые призраки подступили ближе.

 - Назад! - рявкнул Драгошани, развернувшись на каблуках и собираясь уже уходить. - Назад, вы, привидения! Это для него, а не для вас!

 Ступая мягко, словно кот, Драгошани в кромешной тьме спускался вниз между соснами. Он тоже был в своем роде ночным созданием. Но только живым. Размышляя о жизни и смерти, о бессмертии, он улыбался в темноте ничего не выражающей улыбкой и вновь вспомнил о том вопросе, который еще не успел задать: "Как, каким образом можно убить вампира? уничтожить его навсегда!"

 Нет, он не задал этот вопрос обитателю склепа - этого не следовало делать, по крайней мере в таком месте, как это, да еще ночью. Кто мог предвидеть, какова будет реакция? Такой вопрос задавать было поистине очень опасно.

 К тому же Драгошани был почти уверен, что уже знает ответ.

 ***

 Следующий день был четверг. Драгошани плохо провел ночь, спал очень мало и рано поднялся. Выглянув в окно, он увидел, как Илзе Кинковши кормит цыплят, которые высыпали за ворота и бегали по заросшей травой обочине деревенской дороги. Краешком глаза она заметила движение в его окне и обернулась.

 Широко распахнув окно, Драгошани полной грудью вдыхал свежий утренний воздух. Он облокотился о подоконник и высунулся из окна - кожа его была белой, как снег. Илзе не сводила глаз с его обнаженной груди. Когда он глубоко дышал, мышцы на его руках и спине вздувались. Выглядел он очень соблазнительно и, должно быть, был очень силен.

 - Доброе утро! - поздоровалась она.

 Он кивнул в ответ и внимательно посмотрел на нее - теперь он понял, почему так плохо спал. Все дело было в ней...

 - Хорошо, не правда ли? - спросила она, сверкнув белоснежными зубами и намеренно облизывая их..

 - Что? - он опять перешел к обороне, проклиная себя в душе за то, что ведет себя, как несмышленный ребенок. Это он-то, Драгошани!

 - Вам нравится, когда ветерок обдувает вашу кожу? Но посмотрите на себя, вы такой бледный! Вам необходимо бывать на солнце, господин Драгошани!

 - Да, возможно.., возможно, вы правы, - пробормотал он и отошел от окна, чтобы одеться.

 Сердито натягивая на себя Одежду, он думал: "Женщины, существа женского пола, секс!.. Это так.., уродливо? Но так ли это на самом деле? Так противоестественно! И так.., необходимо? Неужели это то, чего мне не хватает?"

 Ладно, у него есть возможность это выяснить. Сегодня ночью. Именно сегодня, потому что завтра приезжают англичане. Он окончательно принял решение и вернулся к окну.

 Илзе опять кормила цыплят. Услышав его покашливание, она обернулась в тот момент, когда он застегивал рубашку, внимательно глядя на нее. Глаза их встретились, и они долго неотрывно смотрели друг на друга. Наконец, он запинаясь проговорил:

 - Илзе, а что, по-прежнему становится холодно? Э.., я имею в виду по ночам...

 Она нахмурилась, пытаясь понять, к чему он клонит.

 - Холодно? Да что вы, нет, конечно. Сейчас же лето.

 - Тогда сегодня ночью, - быстро проговорил он, - я думаю.., что оставлю окно.., и шторы.., открытыми.

 Черты ее лица разгладились, и она, запрокинув голову, расхохоталась.

 - Это пойдет вам на пользу, - после паузы произнесла она. - Думаю, что вы после этого почувствуете себя лучше.

 В смятении Драгошани вновь отошел от окна, закрыл его и завершил свой туалет. В какой-то момент он пожалел о том, что сделал - слишком уж легко у него получилось назначить это свидание, фактически свидание назначили ему. Однако он отбросил эти мысли. Дело сделано. Что будет, то будет. В конце концов ему пора лишиться невинности.

 И в самом деле - лишиться невинности! Как будто он девушка! И все-таки в этом выражении была какая-то трогательная наивность, непохожая на грубые наставления бессмертного учителя. Интересно, как отнесется к этому старый дьявол? "Молокосос, который не познал еще ни одной женщины".

 Да именно так он выразился. И эти слова относились к отцу Драгошани, к его настоящему отцу. "И тогда я проник в его сознание.., и я подарил им эту ночь!"

 Он проник в его сознание, чтобы показать, что следует делать...

 Драгошани вздрогнул от того, что какой-то камешек ударился в его окно. Он в задумчивости сидел на кровати, но теперь встал и снова подошел к окну. Это была Илзе.

 - Господин Драгошани, завтрак вам подать в комнату? - спросила она. - Или вы позавтракаете с нами?

 То, с каким нажимом она произнесла слова "в комнату", не оставляло никаких сомнений, но Драгошани проигнорировал намек. Нет, сначала он должен поговорить со старым драконом.

 - Я спущусь вниз, - ответил он и, увидев разочарование, явно отразившееся на ее лице, прикрыл глаза и задумался.

 Да, ему безусловно потребуется помощь - впервые и с такой девушкой. Она, безусловно, знала, чего хотела, но он-то не знал ничего! Но... Вамфир знал все. И Драгошани подозревал, что существуют какие-то секреты, которыми даже такой хитрец, как старик, не прочь будет поделиться. Совсем не прочь...

 ***

 Сексуальные проблемы Драгошани - скорее, это были какие-то психологические ограничения, влияющие на его развитие в данной области - корнями своими уходили во времена отрочества, в те времена, когда его ровесники срывали первые тайные поцелуи и горячими, дрожащими, неопытными руками исследовали мягкие, податливые тела первых девочек. Это случилось на третий год его жизни в Бухаресте, где он учился в колледже.

 Ему было тринадцать лет, и он с нетерпением ждал летних каникул. И вдруг от приемного отца пришло письмо, в котором тот запрещал ему ехать домой. На ферме свирепствовала какая-то болезнь, вызвавшая падеж скота. Никому не разрешалось посещать ферму, и запрет этот касался даже Бориса. Заболевание было заразным, и люди легко могли разнести заразу на ногах, на подошвах обуви. Вся территория на двадцать миль вокруг подверглась карантину.

 Это, несомненно, было большое несчастье, но не для Бориса. В Бухаресте у него была тетя - младшая сестра приемного отца, и он мог провести летние каникулы в ее доме. Это все же было лучше, чем ничего, во всяком случае ему есть куда пойти и не придется провести каникулы в одном из корпусов старого колледжа, готовя самостоятельно еду на маленькой плите.

 Его тетя Хильдегард была молодой вдовой с двумя дочерьми, всего на год или около этого старше Бориса. Их звали Анна и Катрина. Жили они в большом, причудливой архитектуры, деревянном доме на улице Будешти. По какой-то причине о них редко вспоминали дома, и Борис видел их только во время их нечастых приездов в деревню. Тетя всегда была очень ласковой, иногда даже чересчур, а кузины производили на него впечатление болезненных и смешливых девушек, однако в них заключалась какая-то скрытая чувственность, не свойственная их возрасту, но она не бросалась в глаза и ни у кого не вызывала никаких подозрений. При всем при этом из отношения к ним приемного отца Борис сделал вывод, что тетя была кем-то вроде черной овечки или, как минимум, обладала какой-то страшной тайной.

 За три недели, что Борис прожил с тетей и ее не по годам развитыми дочерьми, после того как колледж закрылся на летние каникулы, он успел узнать все, что хотел, - об их эксцентричности, о сексе, о порочности женщин вообще, - и то, что он узнал, надолго отбило у него охоту иметь дело с женщинами - фактически до сегодняшнего дня. Проще говоря, его тетя была нимфоманкой. Получив свободу после недавней смерти мужа, она бросилась во все тяжкие и практически бесконтрольно удовлетворяла свои сексуальные потребности. Дочери были сделаны из того же теста. Даже тогда, когда был жив вечно хворый муж, она пользовалась дурной репутацией из-за обилия любовников. Слухи о ее неблаговидном поведении доходили до ушей брата, жившего в деревне, вызывая неодобрение и порицание поступков сестры. Он и сам был не без греха, но ее считал настоящей распутницей.

 Брат не мог знать о всех ее похождениях, особенно после того как практически прекратил с ней всякие отношения. Если бы он знал все, то, безусловно, изыскал бы иную возможность пристроить мальчика на лето," к тому же он считал, что приемный сын слишком мал для того, чтобы его коснулись проявления женских пороков.

 Борис ничего об этом не знал, но вскоре ему предстояло узнать. Начать с того, что ни одна из внутренних дверей в доме тети не имела замка - ни спальни, ни ванные комнаты, ни даже туалеты. Тетя Хильдегард объяснила ему, что в доме нет никаких тайных мест, нигде ничего секретного не происходит и вообще здесь не терпят никаких секретов. Именно поэтому Борису было трудно понять таинственные и многозначительные озорные взгляды, которыми в его присутствии украдкой обменивались тетя и кузины.

 Что касается тайны, секретов, то в них не было никакой необходимости в доме, где ничто не запрещалось и ничто ни от кого не скрывалось. Поинтересовавшись однажды взглядами тети на жизнь, Борис узнал, что дом она называет "домом природы", в котором человеческое тело, его функции и потребности рассматриваются как неотъемлемая часть естественной природы - они даны человеку, чтобы "исследовать, открывать для себя и познавать их во всей полноте, без каких-либо ограничений". При условии, что он с уважением будет относиться к дому и собственности хозяев, Борису позволялось делать все, что заблагорассудится, но при этом он должен в равной степени уважительно относиться к "естественному" поведению живущих в доме женщин, чей образ жизни вполне открыт и свободен. Что же касается жизненной философии как таковой, то в мире слишком мало любви и слишком много ненависти. Гораздо лучше, если потребности тела и жажда духа будут удовлетворены в жарких объятиях, а не в огне войны. Возможно, Борису трудно понять это сейчас, но пройдет немного времени - и это станет для него очевидным. В этом тетя была совершенно уверена.

 В первый же вечер, рано поужинав, Борис поднялся к себе в комнату, намереваясь почитать. Он взял из колледжа кое-какие книги, но у подножия лестницы, ведущей в его спальню, вдруг обнаружил крошечную комнатушку, которую тетя называла "библиотекой". Заглянув туда, Борис увидел полки, заставленные эротическими книгами, рассказывающими о всякого рода сексуальных излишествах и отклонениях. Некоторые из них так его заинтересовали, что он взял с собой наверх несколько иллюстрированных томов. Они были совершенно не похожи на те книги, которые он видел раньше, таких изданий не было даже в библиотеке колледжа, весьма обширной и разносторонней.

 Поднявшись в спальню, он увлеченно углубился в чтение одной из книг (книга, как было указано, была документальной, но все в ней написанное казалось настолько не правдоподобным, что он был уверен в том, что это обман, плод чьего-то богатого воображения, хотя непонятно было, каким образом удалось сделать некоторые включенные в нее фотографии) и вскоре почувствовал возбуждение, вполне естественное для мальчика его возраста. Мастурбация являлась для него вполне привычным делом - время от времени, как и многие мальчики, он давал таким образом выход своим эмоциям, но здесь, в тетушкином доме, он не чувствовал себя в безопасности, для того чтобы предаться этому занятию. Во избежание дальнейшего неудобства и еще большего возбуждения он отнес книги обратно в библиотеку.

 Еще раньше, во время чтения, он слышал, как подъехала машина - видимо, приехал кто-то из постоянных посетителей дома. Поэтому Борис не придал этому никакого значения. Поставив книги на место и возвращаясь назад, он услышал смех, и до него донеслись звуки какого-то непонятного движения и возгласы удовольствия из большой гостиной. Он видел эту комнату, и на него произвели большое впечатление висевшие повсюду зеркала - даже потолок был зеркальным. Борису стало любопытно, и он решил посмотреть, что там происходит. Дверь была приоткрыта, и, потихоньку приблизившись, Борис услышал напряженно звучавший гортанный мужской бас и хриплые от возбуждения голоса тетушки и кузин. Борис заподозрил, что за дверью происходит что-то из ряда вон выходящее. Через щель в несколько дюймов шириной он заглянул в комнату и замер, шокированный открывшейся его глазам картиной. То, что он увидел, не шло ни в какое сравнение с описаниями, прочитанными только что в книгах и показавшимися совершенно невероятными. В комнате находился совершенно незнакомый ему мужчина - рябой, с бородой и усами, с огромным животом, весь заросший волосами, на вид совершенно омерзительный-, отталкивающий. К тому же он был абсолютно гол. Борис не знал, что по природе своей это был истинный сатир, и это в глазах обитательниц дома полностью искупало его уродливость и омерзительный вид. За тем, что происходило в комнате. Борис следил в стоявшее за дверью зеркало, поэтому вся картина была ему не видна - зеркало располагалось немного под углом. Но и того, что он увидел, оказалось более чем достаточно. Три женщины, по очереди сменяя друг друга, ублажали урода, возбуждая его все больше и больше, работая руками, ртами и телами в безумии сексуального экстаза.

 Он лежал на спине на диване, а младшая из сестер - Анна, стоя над ним на коленях, скакала вверх и вниз. При каждом скачке взору открывалась большая часть огромного, блестящего от пота пениса. В эти краткие моменты можно было увидеть, что тонкая, почти прозрачная рука Катрины обхватывает его член у самого основания, в том месте, где то и дело тесно соприкасались тела любовников. Ручка Катрины с не меньшей интенсивностью, чем тело ее сестры, трудилась над его плотью. Мать девушек, тетя Хильдегард, которой в то время было около тридцати четырех лет, стоя на коленях в голове дивана, раскачивала огромной свисавшей вниз грудью над разгоряченным лицом мужчины, так что соски ее по очереди оказывались у него во рту, из которого вырывались отрывистые хриплые звуки. Время от времени в порыве экстаза она выпрямлялась, открывая возбужденное лоно его жаждущим губам и языку.

 Женщины не были обнажены, но тем не менее выглядели очень непристойно - на них было надето что-то белое и свободное, открывающее их груди и бедра для любых ласк и позволяющее касаться их тел где заблагорассудится. Что поразило Бориса больше всего и не позволяло отвести глаз от происходящего, так это даже не секс сам по себе - хотя он знал очень мало об этой стороне человеческой жизни, - а то, что все четверо были полностью поглощены, увлечены сексом и при этом получали удовольствие не только от своих действий и ощущений, но и от того, что происходит с другими.

 По мере того, как участники действа менялись местами и изменяли позы, при этом не прекращая сложных, замысловатых и не всегда понятных манипуляций (так, например, мужчина вдруг подобно кобелю взобрался на тетушку, а кузины в этот момент играли вспомогательные роли), Борис начал кое-что понимать. В этой игре не был забыт никто, то один, то другой ее участник становился главным - таким образом все имели возможность получить максимальное удовлетворение. Однако, как казалось Борису, вся оргия в целом была просто отвратительна.

 Борис теперь понимал, что происходит перед его глазами, но никак не мог поверить в то, что все это он видит наяву. Особенно его поражал мужчина, похожий на ужасную, непостижимую извергающуюся машину.

 Борис помнил, насколько измученным чувствовал он себя после каждой мастурбации - что же должно было испытывать это волосатое животное в зеркальной комнате? Казалось, сперма исходит из него непрекращающимся потоком и с каждым новым ее извержением он стонал от удовольствия, но при этом он совершенно не чувствовал усталости, наоборот приходил во все большее возбуждение. Борис думал, что его в любой момент может хватить удар.

 Борис наконец нашел в себе силы сдвинуться с места и попятила от двери. И тут он услышал голос тетушки, словно прочитавшей его мысли:

 "Нет, нет, вы, двое, давайте не будем торопиться и утомлять Дмитрия. Почему бы вам не пойти и не поиграть с Борисом? Но не слишком увлекайтесь, не то испугаете его. Бедняжка, он, кажется, из тех, кто боится всего на свете. Он слаб, как листик салата".

 Этого было достаточно, чтобы Борис опрометью бросился вверх по лестнице, влетел в свою комнату и, поспешно раздевшись, нырнул в кровать. Съежившись в своей постели и зная, что дверь его не заперта, что он не может ее запереть, он ждал.., ждал чего-то такого, что сам представить не мог. Другое дело, если он останется наедине с одной из кузин, с одной обыкновенной девушкой. Тогда, возможно, Борис взял бы инициативу на себя и постепенно, нежно и естественно они пришли бы к сексу - настоящему сексу.

 До сих пор мечты и желания Бориса в сексуальном аспекте были вполне заурядными. Иногда он воображал себя вместе с тетушкой, наедине с ней - в мечтах он зарывался лицом и гладил ее грудь, белое тело, и это не казалось ему чем-то позорным или противоестественным. Во всяком случае до сих пор.

 Но теперь, после того как он все это увидел, невинные мечты рассеялись как дым. О каком естественном, здоровом сексе вообще может идти речь? Да и существует ли он? Да, теперь он все видел!

 Здесь, в этом доме, он видел, как три женщины (он уже не мог думать о кузинах, как о молодых девушках) совокуплялись с каким-то невообразимым чудовищем. Он видел его огромную жаждущую плоть. Да разве мог он сравниться с тем чудищем? Да разве может он после этого считать себя мужчиной? Былинка в сравнении с толстым суком! Если ему когда-нибудь придется принять участие в подобной оргии, он будет чувствовать себя, словно заяц в окружении огромных псов. Сама мысль о возможности находиться рядом с подобным чудовищем приводила его в ужас.

 Пока он размышлял, закутавшись в одеяло, лежа неподвижно и едва дыша, в комнату в поисках его вошли кузины. Заслышав их шаги, он замер.

 - Борис, ты здесь? - позвала Анна, хихикая.

 - Ну что, здесь он, здесь он? - нетерпеливо спрашивала Катрина.

 - Нет, кажется, его здесь нет, - в голосе слышалось явное разочарование.

 - Но.., у него же горит свет.

 - Борис? - Он почувствовал, как Анна опустилась на кровать рядом с ним. - Ты точно спишь?

 Притворяясь спящим, хотя сердце его бешено колотилось, Борис чуть повернулся и сонно пробормотал:

 - Что такое?.. Что?.. Уходите. Я очень устал. Это было ошибкой. Теперь захихикали обе кузины - их голоса были хриплыми от возбуждения.

 - Борис, ты не хочешь поиграть с нами в одну интересную игру, - спросила Катрина. - Да высунь же наконец голову из-под одеяла! Я хочу кое-что... - (вновь раздались смешки) - ..кое-что тебе показать...

 Борис едва не задыхался. Он так плотно завернулся в одеяло, что ему нечем стало дышать. Ему ничего не оставалось делать, кроме как высунуться хоть на мгновение.

 - Пожалуйста, уходите, не мешайте мне спать.

 - Борис... - (он вновь в своем воображении увидел ее изящные руки, гладящие живот чудовища и ее саму, скачущую верхом на огромном пенисе) - ..если мы выключим свет, ты вылезешь из-под одеяла?

 На секунду.., только на секунду.., чтобы глотнуть воздуха.., чтобы наполнить воздухом легкие...

 - Да! - хрипло выдохнул он. Он услышал щелчок выключателя и почувствовал, что Анна встала с его кровати.

 - Ну вот, свет погашен.

 Да, свет действительно не горел - Борис смог убедиться в этом через секунду. Высунувшись из-под одеяла, он окунулся в окружавшую темноту и начал хватать ртом воздух, наполняя им легкие и задыхаясь.

 И тут же под веселые смешки, раздавшиеся из другого конца комнаты, зажегся свет.

 Возле него стояла одна из кузин (он даже не понял, которая), а голову его накрывал ее свободный ,белый балахон. В лицо ему ударил густой запах тела, и он вдруг увидел над собой черный треугольник волос с блестевшими на них капельками спермы. Под ее одеянием было достаточно темно, но он все же мог разглядеть их и увидеть, что она намеренно слегка раздвинула ноги, - это было похоже на вертикально повернутую алчную ухмылку.

 - Вот так, - услышал Борис хрипловатый голос, доносившийся до него сквозь грубоватые смешки. - Мы же говорили, что хотим показать тебе кое-что.

 Больше они не произнесли ни слова, потому что Борис вдруг с ненавистью нанес удар. Что происходило дальше, он помнил плохо. Помнил смешки, перешедшие вскоре в вопли, и тупую боль в ободранных пальцах. Однако он хорошо помнил, что на следующий день его мучительницы старались держаться подальше от него - у обеих были явственно видны кровоподтеки, у Анны к тому же разбита губа, а у Катрины светился синяк под глазом. Возможно, тетя была в какой-то степени права, сравнив его с листом салата. Однако свирепости и способности сопротивляться Борису было не занимать.

 Следующий день прошел ужасно. Совершенно измотанный бессонной ночью, Борис забаррикадировался от всего мира в своей комнате. Ему пришлось выдержать гневный натиск тети и обвинительные речи (правда, звучавшие с безопасного расстояния) ее сексуально озабоченных дочерей. Тетя Хильдегард в наказание отказала ему в еде, заставив его голодать, да еще и пообещала обо всем рассказать приемному отцу, если он немедленно не исправится. Под словом "исправится" она подразумевала, что он должен спуститься вниз, побеседовать с ней и извиниться перед кузинами, сделав вид, что ничего особенного в доме не произошло. Он отказался и продолжал оставаться в своей комнате, лишь изредка покидая ее, чтобы сходить в туалет или в ванную. Он решил еще до заката уехать из дома и вернуться в Бухарест.

 Беда только в том, что отец непременно захочет узнать причину его поспешного отъезда, а Борис не мог рассказать ему правду. С ним всегда было нелегко разговаривать, в такое он просто не поверит. Но даже если и поверит, все равно у него могут остаться сомнения относительно роли Бориса в происшедшем. Он может подумать, что Борис сам этого хотел, стремился к этому...

 Были и другие сложности. У Бориса не было денег, и ему не было забронировано место на лето в колледже. Вот почему, когда наступил вечер, а угрозы тетушки уступили место мольбам, Борис отодвинул от двери кровать и шкаф, позволил тете войти в комнату, а затем вместе с ней спустился вниз. Она сказала, что ей очень жаль, что девочки обошлись с ним так нехорошо, заставили его поволноваться. Ей совершенно непонятно, что же они сделали, как оскорбили его, если он так жестоко наказал их. Но, как бы то ни было, все теперь позади, и Борису следует постараться обо всем забыть. К тому же случившееся может поссорить ее с братом. Да-да, потому что он всегда и во всем считает виноватой только ее.

 Борис молча согласился с ней. Да, действительно, это может привести к большим неприятностям, особенно если приемный отец узнает о чудовище. Тетя не подозревала, что Борису о нем известно, - и это к лучшему, пусть лучше она об этом не знает. В противном случае.., все пойдет прахом. Так или иначе, сатира больше не было в доме, и Борис надеялся, что он сюда не вернется. Тетя Хильдегард накормила Бориса, а затем он услышал, как она велит Анне и Катрине оставить его в покое, говорит, что он им совершенно не подходит и что они должны неукоснительно выполнять ее распоряжения. Вопрос, кажется, был исчерпан, и Борис был очень благодарен тете за это.

 Пока не наступила та ночь...

 Совершенно измученный, Борис спал в своей кровати, придвинутой к самой двери. Вместо шкафа, который он в последнее время также придвигал к двери, он прислонился к ней сам, однако этого оказалось недостаточно. Около трех часов ночи его разбудили какие-то странные шорохи, и он вдруг услышал голос тетушки, неуклюже пытающейся качать и баюкать его. Она что-то невнятно бормотала и тяжело дышала. Когда Борис вытянул в темноте руки, то обнаружил, что она совершенно голая и к тому же пьяна. Обнаружив, что ненасытная женщина собирается лечь с ним в постель, Борис от ужаса проснулся окончательно. И в тот же миг его охватил гнев, начисто изгнавший все страхи, словно чья-то холодная освежающая рука коснулась его пылающего лба.

 - Тетя Хильдегард, - садясь и отворачиваясь от запаха алкоголя, произнес он в темноту, - пожалуйста, включите свет.

 - Ах, мой дорогой мальчик! Ты проснулся и хочешь видеть меня. Но.., зачем? Я уже легла спать, Борис, и, боюсь, совершенно раздета. Этим летом так жарко! Я встала, чтобы выпить глоток воды, но, должно быть, попала сюда, к тебе, по ошибке.

 Не успела она закончить, как Борис ощутил, что ее груди гладят его по лицу.

 Сжав зубы и снова отворачиваясь, Борис повторил:

 - Включите свет!

 - Как это нехорошо с твоей стороны, Борис, - игриво, словно молоденькая девушка, произнесла она, делая вид, что протестует, и одновременно ища выключатель.

 Внезапно его ослепил свет, и он увидел, что она стоит совершенно голая, возле приотворенной двери, от которой она отодвинула кровать, чтобы войти. Она пьяно улыбнулась - вид у нее был туповатый и отталкивающий - и, протянув руки, направилась прямо к нему.

 И только тут она увидела, что Борис полностью одет, и заметила на его лице странное, поразившее ее выражение. Прижав руки ко рту, она выдохнула:

 - Борис.., я...

 Борис спустил ноги с кровати и надел шлепанцы:

 - Тетя, вы немедленно выйдете из комнаты и больше сюда не войдете. Если нет, уйду я, если дверь внизу заперта, я вышибу окно. А дальше я при первой же возможности сообщу своему приемному отцу обо всем, что происходит в этом доме, и...

 - Происходит? - Часто всхлипывая, она пыталась поймать его за руку - похоже, она заволновалась.

 - О тех мужчинах, которые приходят сюда, чтобы похотливо обслуживать вас и ваших дочерей, совсем как быки обслуживают коров на ферме моего отца.

 - Разве ты!.. - Она отпрянула от него, и лицо ее побелело. - Ты видел?!

 - Вон отсюда! - Борис насмешливо посмотрел на нее, но затем его взгляд стал поистине испепеляющим - именно так он с тех пор смотрел на всех женщин, с которыми ему приходилось сталкиваться. Он попытался вытолкнуть ее в дверь.

 Ее глаза превратились в щелочки, и она выкрикнула прямо ему в лицо:

 - Так, значит, вот как обстоят дела! Мальчики в колледже добрались до тебя первыми. Ты любишь их больше, чем девочек?

 Обернувшись к окну, Борис схватил стул.

 - Уходите! - прорычал он. - Вон! Или уйду я, сейчас же! И расскажу обо всем не только отцу, но каждому полицейскому, которого встречу на пути отсюда до Бухареста. Я расскажу им не только о грязных книжонках в вашей так называемой библиотеке - а уже одного этого достаточно, чтобы засадить вас в тюрьму, - но и о ваших дочерях, которые хоть и девочки, но уже законченные потаскухи...

 - Потаскухи? - шипя, как кошка, оборвала его дна, готовая броситься на Бориса.

 - ..И которым никогда не сравниться с такой развратной женщиной, как вы, - закончил фразу Борис.

 При этих словах она словно сломалась и горько разрыдалась, без всякого сопротивления позволив Борису вытолкать ее из комнаты. Оставшуюся часть ночи он крепко спал.

 На этом все и закончилось. На следующий день, когда Борис в одиночестве молча ел завтрак, за ним приехал приемный отец, чтобы забрать домой. Неприятности со скотом были позади - слава Богу, болезнь оказалась не такой уж серьезной. Еще никого в жизни Борис не был так рад видеть, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы ничем не выдать свою радость. Пока он собирал вещи, тетя Хильдегард изо всех сил старалась проявить радушие и заботу о брате, который в свою очередь пожелал увидеть племянниц, однако их не оказалось дома. Наконец Борис и его приемный отец отправились в деревню.

 Уже возле ворот, в тот момент, когда они садились в машину, тете Хильдегард удалось-таки поймать взгляд Бориса. Это длилось всего лишь секунду, но в глазах ее, прежде чем она принялась махать им рукой, Борис заметил умоляющее выражение. Она молила его о молчании. В ответ на лице его вновь появилось насмешливое выражение, которое было страшнее любой угрозы и которое лучше любых слов продемонстрировало его отношение к ней.

 Так или иначе, но он никогда и никому не рассказывал о визите в этот дом. Ни единой живой душе и даже тому, кто лежал под землей на холме.

 ***

 Нечто под землей.., старый дьявол... Вамфир... Он ждал (а что еще ему оставалось делать, кроме как ждать?), когда Драгошани придет наконец к его могиле, к мрачным плитам гробницы, и принесет в мешке еще одного поросенка. Он не спал, злился, лежа у себя под землей и закипая от гнева. И когда край солнца коснулся края земли, а горизонт окрасился в кроваво-красный цвет, он заговорил первым:

 "Драгошани? Я чувствую твой запах, Драгошани! Ты пришел, чтобы снова мучить меня? Ты снова будешь задавать мне вопросы и требовать от меня что-то? Ты хочешь украсть все мои секреты? Постепенно, один за одним, до тех пор пока у меня не останется ничего? А что потом? Каким образом ты можешь отплатить мне, пока я лежу здесь, в холодной земле? Кровью этого поросенка? Да-а-а-а. Думаю, что так. Еще один поросенок тому, кто часто купался в крови мужчин, девственниц и целых армий!

 - Кровь - кровь и есть, старый дракон, - ответил Драгошани. - После того как ты выпил ее прошлой ночью, ты кажешься гораздо более энергичным.

 "После того как я выпил? - раздался вздох, но трудно было определить, искренним ли он был. - Нет, она досталась земле, Драгошани, а не этим старым костям".

 - Я не верю тебе.

 "Мне нет до этого дела, уходи, оставь меня, ты меня бесчестишь. У меня для тебя ничего нет, и от тебя мне ничего не нужно. Я не хочу с тобой разговаривать. Убирайся!"

 Драгошани усмехнулся:

 - Да, я действительно принес еще одного поросенка, достанется он тебе или земле - не знаю. Но у меня есть кое-что еще, кое-что особенное. Разве что...

 Старик заинтересовался, он был заинтригован:

 "Разве что?.."

 Драгошани пожал плечами.

 - Возможно, прошло слишком много времени. Может, тебе это неведомо. Наверное, это не по силам., даже тебе. В конце концов ты не более чем мертвец... - и прежде чем старик смог ответить, добавил:

 - Или бессмертный, если тебе так хочется.

 "Да, я настаиваю на этом. Ты издеваешься надо мной, Драгошани? Что именно принес ты сегодня ночью? Что ты хочешь мне дать? Что ты.., предлагаешь?"

 - Может быть, больше, чем мы способны друг другу дать.

 "Говори же!"

 Драгошани рассказал ему о том, что было у него на уме, о том, что хотел он сделать.

 "Ты станешь торговаться? Что бы ты хотел в обмен на эту.., совместную работу?" - Драгошани почти явственно увидел, как вампир облизывается.

 - Знание, - быстро ответил Драгошани. - Я мужчина и, как мужчина, конечно, знаю женщин, - солгал он, - и...

 Он смущенно умолк, потому что старик в этот момент насмешливо захихикал. Лгать ему было ошибкой.

 "О, даже так? Ты знаешь женщин как мужчина? Ты хорошо их знаешь? Так ли, Драгошани?"

 Сжав зубы, Борис процедил:

 - У меня не было времени.., моя работа, учеба.., у меня не было возможности...

 "Время? Учеба? Возможность? Драгошани, ты же не ребенок! Мне было всего одиннадцать лет, когда я впервые лишил девушку невинности - это случилось тысячу лет назад. После этого для меня не имело значения - девственница, шлюха, проститутка... Я имел их всех и по-всякому, но мне всегда хотелось еще и еще... А ты? Ты даже ни разу не пробовал? Ты никогда не окунался в пот, в сок, в горячую сладкую кровь женщины? Ни одной? И ты смеешь называть меня мертвецом?

 Старик расхохотался - хохот его был громким, неистовым и непристойным. Все это казалось ему чрезвычайно забавным. Старик все хохотал и хохотал, и Борису померещилось, что он сейчас оглохнет, волна хохота обрушилась на него словно шквал, словно волны ревущего океана.

 - Будь ты проклят! - он встал и, топнув ногой, сплюнул. - Будь ты проклят!

 Борис бил кулаками по земле и обломкам плит, не переставая повторять:

 - Будь ты проклят! Проклят! Проклят!!!

 Старейший на минуту затих, а затем словно в кошмарном сне Борис услышал раздавшийся в его голове голос:

 "Но я давно уже проклят, сын мой! Так же как и ты..."

 Борис, выхватив нож, бросился к оглушенному поросенку.

 "Подожди! Не так быстро, Драгошани! Я же не отказываюсь. Только скажи, почему это должно случиться сейчас, после того как ты столько лет жил в воздержании, словно монах?"

 Подумав, Драгошани решил сказать правду. Все равно старый дьявол и из-под земли видит его насквозь:

 - Все дело в женщине: она провоцирует меня, дразнит, выставляя напоказ свое тело.

 "А-а-а! Я знаю таких женщин".

 - К тому же, мне кажется, она считает, что я предпочитаю мужчин, во всяком случае она об этом спрашивала.

 "Как турки? - реакция старика была свирепой и полной ненависти. - Это же оскорбление!"

 - Я тоже так думаю, - кивнул Драгошани. - Так.., ты сделаешь это?

 "Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы сегодня ночью, когда эта женщина придет к тебе, я вошел в твое сознание?"

 - Да.

 "Ты приглашаешь меня по доброй воле?"

 Драгошани насторожился:

 - Только в этот раз. Продолжения не будет. "Ты снова себе льстишь, - усмехнулся старик. - У меня есть - или будет - свое собственное тело, Драгошани, и оно совсем не такое хилое, как твое".

 - Так ты сможешь сделать это? И ты научишь меня? "О, конечно же, я смогу это сделать, да-а-а-а! Разве ты уже забыл о птенце? И разве ты тогда кое-чему не научился? Кто сделал тебя некромантом, Драгошани? И в этот раз ты узнаешь очень, много!"

 - Тогда мне от тебя больше ничего не нужно - во всяком случае сейчас.

 Он повернулся и стал спускаться вниз по склону, покидая место, где обитал вековой ужас. И тут...

 "А как же поросенок, Драгошани? - раздался в голове густой раскатистый голос. И быстро добавил:

 - Для земли, Драгошани, для земли".

 Остановившись, Драгошани прищурился в кромешной тьме.

 - Ах да, чуть не забыл, - ехидно произнес он. - Поросенок.., конечно... Для земли...

 Поспешно вернувшись обратно, он перерезал горло бесчувственного животного и швырнул его на землю. А затем, не оборачиваясь, молча ушел.

 Чуть ниже по склону холма, в том месте, где корни одного из деревьев выступали из земли особенно высоко, возле ствола, он увидел нечто, что заставило его остановиться. Подойдя ближе, он понял, что это его вчерашнее приношение, вернее, то, что от него осталось, - торчавшие корни не позволили останкам скатиться дальше по склону. Туго скрученная розовая шкура и переломанные кости, облепленные жуками, тщетно пытавшимися найти хоть какие-нибудь крохи пропитания. Драгошани отшвырнул эти останки, и они покатились вниз по склону.

 "Ну, конечно, - подумал он, но предпочел сдерживать свои мысли, пока находится здесь, в тени темных сосен. - О да, конечно. Для земли! Только для земли..."

 ***

 Драгошани возвратился в дом Кинковши как раз к ужину и поужинал вместе со всеми - в последний раз, хотя тогда он не мог это знать. Во время еды Илзе почти не обращала на него внимания, что вполне устраивало Бориса, поскольку нервы его были на пределе. Он отнюдь не был уверен в том, что поступил правильно, - старый дьявол был совсем не глуп, он намеренно подчеркнул, что придет по приглашению самого Драгошани. Прежнее отвращение к женщинам вновь поднялось в нем, и в то же время его тело жаждало наконец освободиться от напряжения, накопленного за многие годы воздержания. Впервые с тех пор, как он сюда приехал, пища показалась ему совершенно безвкусной, и даже пиво было пресным.

 Когда позднее, шагая из угла в угол комнаты, он размышлял о происходящем, в нем закипел гнев на самого себя, и гнев этот все возрастал, по мере того как приближался назначенный час. За время, прошедшее после ужина, он три или четыре раза доставал полдюжины привезенных с собой книг о вампирах, просматривал, перечитывал отдельные абзацы, а затем снова прятал их обратно в чемодан. Легенды утверждали, что никто и никогда не должен принимать приглашение вампира и уж тем более никто и никогда не должен ни о чем вампира просить. В данном случае очень важное значение имело осознанное желание самой жертвы (принятое ею приглашение или просьба с ее стороны). Фактически это означало, что решение стать жертвой было добровольно. Воля служила своего рода барьером, преодолеть который не мог ни один вампир, если только жертва сама не помогала ему сделать это. Возможно, речь шла о своего рода психологическом барьере, который необходимо было преодолеть самой жертве - прежде чем жертва станет жертвой, она должна поверить...

 В случае с Драгошани речь прежде всего шла о глубине его веры. Он знал, что Нечто в земле существует на самом деле, поэтому такого рода вопрос перед ним просто не стоял. Но он не знал, какой силой обладает это существо, каковы масштабы его могущества. Может быть, еще важнее было то, что, пригласив к себе Нечто, он не мог с уверенностью сказать, какова была сила его способности сопротивляться, да и может ли он вообще оказать сопротивление. Захочет ли он его оказать?..

 Но ему вскоре представится случай выяснить это... Время между полуночью и часом ночи тянулось бесконечно медленно, и, по мере того как час испытания приближался, Драгошани начал надеяться, что Илзе сочтет за благо вообще не приходить. Возможно, она в данный момент уже крепко спит и даже не собирается встречаться с ним. Может быть, для нее это просто своего рода игра, в которую она играет со всеми постояльцами отца - для того, чтобы посмеяться над ними. Вполне вероятно, что она относится к мужчинам так же, как Драгошани по известным причинам до сих пор относился к женщинам.

 Ему не раз приходила в голову мысль, что девушка дурачит его, и он, уже направлялся к распахнутому окну, чтобы закрыть его и задернуть шторы, на которых играли блики лунного света. Но каждый раз его что-то останавливало, и, проклиная про себя собственное невежество в данном вопросе, он в темноте вновь возвращался к кровати.

 В две минуты второго, ругая себя за то, что позволил девчонке превратить его в форменного тута, он опять бросился к окну и уже готов был захлопнуть его, когда...

 Он увидел, как через залитый лунным светом двор движется какая-то тень, темная неясная фигура, и что окно спальни Илзе Кинковши чуть приоткрыто - казалось, что оно улыбается ему все понимающей улыбкой своей хозяйки. Илзе Кинковши направлялась к нему!

 Боже, как нужен был в этот момент Драгошани старейший! И как он не хотел иметь с ним дело! Так ли уж он нуждается в нем? Однако... Хватит ли у него смелости, чтобы обойтись без него?

 В душе Драгошани возбуждение боролось со страхом, и страх вскоре одержал победу. Боязнь не была связана с самим фактом предстоящего свидания или даже с его целью, но с тем, сможет или нет Драгошани выполнить задуманное. Да, он был вполне взрослым мужчиной, но в вопросах такого рода чувствовал себя маленьким мальчиком. Та единственная плоть, которая была известна ему и чьими секретами он обладал, была холодной, неживой и не испытывала никаких желаний. А ее тело было живым, горячим и чересчур жаждущим.

 В нем снова поднялось и буквально потоком захлестнуло возбуждение. Он был мальчиком.., обыкновенным мальчиком.., в голове кошмарной чередой сменялись картины событий, казалось бы, давно забытых, вычеркнутых из памяти.., жизнь в доме тетушки.., его кузины., чудовище, оказавшееся в действительности всего лишь сексуально озабоченным самцом. О Боже.., это был.., просто.., какой-то кошмар!

 Неужели все повторится снова? Только на этот раз чудовищем будет он сам?

 Невозможно! Он не способен на такое!

 Услышав скрип ступенек внизу, он рванулся к окну и ничего не видящими глазами уставился в ночь. Вот снова скрипнула ступенька, уже ближе, - Борис бросился к выключателю. Она была здесь, на лестнице, за дверью его комнаты!

 Порыв ветра, шевельнув занавески, проник через открытое окно и затем прямо в сердце Драгошани. В ту же минуту исчезли страх и неуверенность. Выйдя из полосы лунного света, он спрятался в тени и стал ждать.

 Дверь тихо открылась - и она вошла в комнату. В лунном свете ее тонкое сероватое одеяние казалось почти прозрачным. Прикрыв за собой дверь, она направилась к кровати.

 - Господин Драгошани? - позвала она слегка дрожавшим голосом.

 - Я здесь, - откликнулся он из темноты. Не оборачиваясь в его сторону, Илзе сказала:

 - Так, значит.., я не правильно думала о вас. Подняв вверх руки, она стянула с себя тонкое одеяние. Лунный свет делал ее грудь и бедра мраморно белыми.

 - Да... - прошептал он, покидая свое укрытие.

 - Ну что ж, - теперь она повернулась к нему лицом, - я пришла.

 Она стояла перед ним, словно статуя, изваянная из молока, и во взгляде ее не было и намека на невинность. Его темный силуэт двинулся прямо к ней. Днем его глаза казались ей водянисто-голубыми, безжизненными, лишенными всякого выражения, а взгляд их мягким, почти женственным, как у кинозвезд, но сейчас...

 Ночь была ему к лицу. В темноте глаза светились диким блеском, словно у огромного волка. А когда он поднял и отнес ее на кровать, Илзе впервые почувствовала укол сомнения. Он был невероятно силен!

 - Я очень, очень в вас ошибалась, - сказала она. "А-а-а-а-х!" - простонал в ответ Драгошани.

 ***

 На следующее утро Драгошани рано потребовал завтрак. Он решил позавтракать у себя в комнате, и Гзак Кинковши, войдя, увидел, что он выглядит вполне жизнерадостным (он действительно хорошо чувствовал себя), совсем не таким, как прежде. Деревенский воздух, должно быть, пошел ему на пользу. Илзе, к сожалению, чего-то приболела. Драгошани даже не пришлось спрашивать о ней, весьма озабоченный отец, сервируя на подносе обильный завтрак, все время бормотал себе под нос:

 - Ох, эти женщины.., моя Илзе хорошая, сильная девочка - или должна быть такой. Но после этой операции... - он пожал плечами.

 - У нее была операция? - Драгошани старался не выказать слишком большого интереса.

 - Да, шесть лет назад... Рак... Очень плохо для молодой девушки.., матка.., ее удалили. Хорошо еще, что она жива. Но здесь, в деревне, мужчине нужна жена, способная родить детей. Поэтому, скорее всего, она останется старой девой. Или ей придется найти себе работу в городе, где не так ценятся сильные сыновья.

 Это уже кое-что объясняло.

 - Понимаю... - ответил Драгошани и осторожно добавил:

 - А сегодня утром?..

 - Она до сих пор иногда чувствует себя неважно. Это редко случается. Но сегодня она и в самом деле нездорова. Ей необходимо пару дней побыть в своей комнате с опущенными шторами, в темноте, - ее лихорадит, поэтому придется полежать в постели. Совсем как тогда, когда она болела в детстве. Она говорит, что не следует звать врача, но... - он пожал плечами, - я очень беспокоюсь за нее.

 - Не нужно... - ответил Драгошани, - я хочу сказать, не стоит за нее волноваться.

 - Что? - Кинковши, казалось, был очень удивлен.

 - Она взрослая женщина и лучше знает, что ей необходимо. Отдых, покой, затемненная комната, приятная обстановка. Это действительно то, что нужно. Когда мне нездоровится, мне этого вполне достаточно.

 - Гм-м! Возможно, вы и правы. И все-таки это очень неприятно. К тому же сейчас так много работы! Сегодня приезжают англичане.

 - Да? - Драгошани был рад перемене темы. - Я, наверное, увижусь с ними вечером?

 Кинковши мрачно кивнул и взял пустой поднос.

 - Трудно. Я не очень хорошо знаю английский. Я учился ему только у туристов.

 - Я немного говорю по-английски, - сказал Драгошани. - Думаю, что смогу помочь.

 - Да? Ну что ж, им по крайней мере будет с кем поговорить. В любом случае, они приносят мне доход, а деньги говорят сами за себя, не так ли? - он усмехнулся. - Приятного аппетита, господин Драгошани.

 - Спасибо.

 Бормоча что-то себе под нос Кинковши покинул мансарду и стал спускаться вниз. Позднее, выйдя из комнаты, Драгошани увидел, что Гзак и Маура готовят комнаты нижнего этажа к приезду гостей из Англии.

 ***

 Около полудня Драгошани отправился в Питешти. Он и сам точно не знал, что ему там понадобилось, - помнил только, что в городке была небольшая, но богатая разного рода источниками библиотека. Пойдет ли он туда и чем он будет там заниматься - это еще вопрос. Ответа на него не потребовалось, потому что, прежде чем он смог добраться до города, его остановила местная полиция.

 Поначалу он заволновался и готов был предположить все что угодно (хуже всего, если его выследили и тайна существования старого дьявола раскрыта), однако, узнав, в чем дело, тут же успокоился. Григорий Боровиц, оказывается, повсюду разыскивал его с того самого дня, как он уехал из Москвы, и ему наконец удалось найти его. Удивительно, что Драгошани не остановили на границе, в Рени, когда он въезжал в Румынию. Местные правоохранительные органы обнаружили его в Ионешти, затем проследили за ним до дома Кинковши и наконец нашли его в Питешти. На самом деле им помогла его "Волга - таких машин в Румынии немного, тем более с московскими номерами.

 Начальник наряда полиции извинился перед Драгошани за причиненное неудобство и передал "сообщение", которое оказалось просто-напросто номером телефона Боровица в Москве - секретным номером. Драгошани немедленно отправился вместе с ними в полицейский участок и оттуда позвонил.

 На другом конце провода Боровиц тут же заговорил о деле:

 - Борис, как можно скорее возвращайся в Москву.

 - Что случилось?

 - Один из сотрудников американского посольства попал в автомобильную аварию - разбил машину, а сам погиб. Мы еще не опознали его - во всяком случае официально, - но нам скоро придется сделать это. Тогда американцы затребуют тело. Я хочу, чтобы сначала встретился с ним ты - как специалист в своей области...

 - Даже так? А что в нем такого интересного?

 - В последнее время мы подозревали его и парочку других сотрудников в шпионаже. Возможно, это ЦРУ. Если он одно из звеньев шпионской сети, нам необходимо кое-что узнать. Поэтому быстро возвращайся обратно, ты сможешь?

 - Уже еду.

 Возвратившись в дом Кинковши, Драгошани быстро забросил вещи в машину, заплатил хозяевам несколько больше, чем с него причиталось, и с благодарностью принял в дорогу несколько бутербродов, термос с кофе и бутылку местного вина. Однако, несмотря на все эти подарки, Борис чувствовал, что Гзак чем-то недоволен.

 - Вы сказали мне, что работаете в похоронном бюро, - ворчливо сказал Гзак. - Полицейские расхохотались, когда я им это сказал. Они заявили, что вы занимаете в Москве высокий пост, что вы очень важный человек. Я думаю, что такому человеку стыдно дурачить простого крестьянина.

 - Мне очень жаль, друг мой, - ответил Драгошани. - Но я действительно занимаю весьма высокий пост, моя работа очень специфическая и чрезвычайно утомительная.

 Поэтому, когда я приезжаю домой, то предпочитаю забыть о работе и просто расслабиться. Вот почему я назвался сотрудником похоронного бюро. Пожалуйста, простите меня.

 Этого оказалось достаточно. Гзак Кинковши широко улыбнулся, и они пожали друг другу руки. Драгошани сел в машину.

 Спрятавшись за шторами в своей комнате, Илзе Кинковши наблюдала за его отъездом, после чего вздохнула с облегчением. Едва ли ей придется встретить в жизни подобного человека, и, возможно, это к лучшему...

 Она была вся в синяках и царапинах, но они скоро пройдут. В любом случае она может сказать, что у нее закружилась голова и она упала. Да, синяки и царапины пройдут, но память о том, как она их получила, никогда не исчезнет.

 Она снова вздохнула.., и задрожала от удовольствия.

 ПЕРЕРЫВ ПЕРВЫЙ

 На верхнем этаже здания известного лондонского отеля, в одном из помещений таинственной организации, сидя за столом своего бывшего шефа, Алек Кайл стремительно стенографировал. Стоящий по другую сторону стола "призрак" (он не мог воспринимать его никак иначе) говорил быстро, мягкий приятный голос звучал вот уже более двух с половиной часов. Пальцы Алека сводило судорогой, голова болела от проносящихся в ней мириадов фантастических картин. Он ни на миг не сомневался, что "призрак" говорит правду, только правду...

 Что же касается вопроса о том, откуда это существо (или человек?) может знать о вещах, к которым практически не имело отношения.., кто может сказать, что может быть известно призракам, о чем они способны поведать. Но одно Кайл знал наверняка: полученная только что информация была крайне важна и он должен гордиться тем, что именно он стал посредником, через которого она была передана.

 Неожиданно правую руку Кайла пронзила такая боль, что он выронил карандаш и непроизвольно схватился за нее другой рукой, пытаясь избавиться от спазма. Неземной посетитель вынужден был остановиться, и за это Кайл мысленно поблагодарил его. Он растер руку, затем в девятый, если не в десятый, раз заточил карандаш. , - Почему вы не пишете ручкой?

 Вопрос был задан таким естественным и сочувственным тоном, что Кайл на мгновение забыл, что его собеседник не более материален, чем дым.

 - Я предпочитаю карандаши - они всегда мне больше нравились. Возможно, это одна из моих причуд. Из них, во всяком случае, никогда не вытекают чернила. Извините, что я остановился, но у меня просто свело руку.

 - И все же мы должны продолжить.

 - Я как-нибудь справлюсь.

 - Вот что. Пойдите и выпейте чашечку кофе, покурите. Я прекрасно понимаю, насколько необычным кажется вам мой рассказ. Даже для меня все это довольно странно, но на вашем месте у меня бы просто не выдержали нервы. Мы с вами прекрасно сработались. До того как придти сюда, я был уверен, что нам потребуется встретиться несколько раз, чтобы дать вам возможность привыкнуть ко мне. Так что, как видите, мы успели уйти далеко вперед.

 - Да, меня действительно беспокоит время, - ответил Кайл, закуривая сигарету и с наслаждением глубоко затягиваясь. - Видите ли, в четыре часа дня я должен присутствовать на совещании. Там я постараюсь убедить довольно влиятельных людей в необходимости продолжения работы отделения и назначения меня его руководителем, преемником сэра Кинана. Вот почему мне бы хотелось завершить к тому времени нашу с вами работу.

 - Пусть это вас не волнует, - ответил "призрак" со своей слабой улыбкой. - Считайте, что вы их уже убедили.

 - Да?

 Кайл встал и направился в главный офис к кофеварке. На этот раз "призрак" последовал за ним и остановился за его спиной. Обернувшись, Кайл увидел, что сквозь его странного посетителя прекрасно видна мебель, стоявшая в офисе. Он был прозрачнее пергамента, прозрачнее мыльного пузыря. Отхлебнув кофе, Кайл направился обратно в кабинет Гормли, старательно обогнув гостя.

 - Да, - продолжал призрак, возвратившись на прежнее место. - Думаю, что нам удастся обратить мнение руководителей в вашу пользу.

 - Нам? - переспросил Кайл. Призрак слегка пожал плечами.

 - Посмотрим. Так или иначе, прежде чем вновь вернуться к рассказу о Драгошани, я хочу сказать еще несколько слов о Гарри Кифе. Извините, что мне приходится таким образом перескакивать с предмета на предмет, но я хочу, чтобы у вас сложилась как можно более полная картина событий.

 - Рассказывайте все, что сочтете нужным.

 - Вы готовы?

 - Да, - Кайл снова взял в руки карандаш. - Только вот...

 - Что?

 - Я хотел сказать, что меня очень интересует, откуда у вас эти сведения и какое отношение они к вам имеют.

 - Ко мне? - брови "призрака" приподнялись. - Я думаю, что был бы разочарован, если бы вы не спросили меня об этом. Но все-таки вы задали этот вопрос, и я вам отвечу: если все пойдет так, как я рассчитываю, то я, надеюсь, буду вашим шефом.

 Дернувшись лицом, Кайл криво усмехнулся:

 - Призрак?.. Мой будущий шеф?

 - Я думал, мы уже объяснились по этому поводу, - ответил гость. - Я не призрак и никогда им не был. Хотя, признаю, что был очень близок к тому. Но к этому мы еще придем.

 Кайл кивнул.

 - Мы можем теперь продолжить? В ответ Кайл кивнул снова.

 Глава 7

 Гарри Киф унесся далеко-далеко. Его мысли витали в облаках, которые подобно хлопьям ваты, плыли высоко в голубом летнем небе. Он лежал, закинув руки за голову, зажав в зубах кончик травинки. С того момента, когда они занялись любовью, он не произнес ни слова. На отмели, взметая белые брызги, кричали чайки, ныряя за рыбой, и легкий бриз, ласково шевелящий траву среди дюн, доносил с моря печальные птичьи крики.

 Рука Бренды гладила его тело, ласкала, но она им уже не владела. Возможно, пройдет немного времени, и он" вновь захочет ее, но даже если и нет, это не имеет никакого значения. Она любила его таким, каким он был в этот момент - спокойным, тихим, полусонным, лишенным всяких странностей. Да, он и в самом деле был очень странным, но это являлось неотъемлемой частью его обаяния и одной из причин ее любви к нему. Иногда ей казалось, что и он тоже любит ее. Однако, когда речь идет о Гарри, сказать что-то определенное трудно. Чаще всего Гарри было очень сложно понять.

 - Гарри, о чем ты думаешь? - спросила она, слегка пощекотав его ребра.

 - М-м-м? - травинка едва дернулась у него во рту. Она понимала, дело не в том, что он не обращает на нее внимания, - просто он сейчас где-то очень далеко. Его не было здесь - он находился совсем в другом месте. Время от времени она пыталась хоть что-нибудь узнать об этом месте, о тайном убежище Гарри, но он хранил молчание.

 Она села, застегнула блузку и, одернув юбку, стряхнула песок со складок.

 - Гарри, тебе следует подняться и привести себя в порядок. На берегу какие-то люди. Если они пойдут в нашу сторону, то непременно увидят нас.

 - М-м-м... - снова промычал он в ответ.

 Она сделала все за него, затем наклонилась и поцеловала его в лоб. Подергав его за ухо, Бренда спросила:

 - О чем ты думаешь? Где ты все время витаешь, Гарри?

 - Тебе не следует это знать, - ответил он. - Это не слишком приятное место. Я к нему уже привык, но тебе оно вряд ли понравится.

 - Мне понравится, если там будешь ты, - ответила Бренда.

 Повернувшись к ней лицом, он окинул ее взглядом и нахмурился. Иногда он выглядит чересчур суровым, подумала она. Гарри покачал головой:

 - Нет, тебе не понравится, если ты там меня увидишь. Ты возненавидишь это место.

 - Нет, если я там буду с тобой.

 - Это не то место, где ты можешь быть с кем-нибудь, - ответил он, и в этом он был как никогда близок к истине. - Это место, где человек пребывает в полном одиночестве.

 Но ей этого было мало.

 - Гарри, я...

 - Так или иначе, сейчас мы здесь, - оборвал он ее, - и нигде больше. Мы здесь, и мы только что занимались любовью.

 Понимая, что если она будет настаивать, то Гарри просто уйдет, Бренда переменила тему:

 - Ты занимался со мной любовью восемьсот одиннадцать раз.

 - Я привык делать это, - ответил он. Бренда замерла. После минутного размышления она спросила:

 - Делать что?

 - Считать. Все. Например, кафельные плитки на стене туалета, пока сижу там.

 Бренда обиженно вздохнула:

 - Гарри, я ведь говорю о том, что мы любили друг друга. Иногда мне кажется, что в тебе нет ни капли романтики.

 - В данный момент нет, - согласился он. - Ты забрала ее всю!

 Это уже лучше. Приступ меланхолии прошел. Именно так Бренда определяла его состояние в те минуты, когда он был рассеян, выглядел очень странно, - "приступ меланхолии". Она была рада его шутке и в ответ игриво сморщила носик.

 - Восемьсот одиннадцать раз, - повторила она. - Всего за три года! Это очень много. Ты хоть знаешь, сколько мы вместе?

 - С тех самых пор как были еще детьми, - ответил он.

 Его глаза снова обратились к небу, и Бренда поняла, что его мало интересуют ее слова. Где-то на периферии его сознания маячило нечто, занимавшее все его мысли. В этом она была уверена, потому что уже успела изучить Гарри достаточно хорошо. Возможно, настанет день - и она наконец узнает, что же это на самом деле. А сейчас ей было известно только, что "это" приходило и уходило и что в данный момент его приступ меланхолии продолжался.

 - Но все-таки сколько? - продолжала настаивать Бренда, нежно взяв его за подбородок и поворачивая лицом к себе.

 Он непонимающе уставился на нее, затем его глаза приняли осмысленное выражение.

 - Сколько? Думаю, четыре или пять лет.

 - Шесть, - сказала она. - Мне тогда было одиннадцать, а тебе двенадцать. Когда мне стукнуло двенадцать, ты пригласил меня в кино и держал там за руку.

 - Ну вот видишь, а ты обвиняешь меня в отсутствии романтики! - сделав над собой усилие, он попытался вернуться на землю.

 - Вот как? Но могу поклясться, что ты не помнишь, какой фильм мы смотрели. Это был "Психо". Не знаю, кто из нас был тогда больше испуган.

 - Я, - усмехнулся Гарри.

 - Потом, - продолжала она, - когда тебе было тринадцать лет, мы отправились на пикник. После еды мы стали дурачиться, и ты дотронулся до моей ноги под платьем. Я заорала на тебя, но ты сделал вид, что это вышло случайно. Однако через неделю ты проделал это снова, и я не разговаривала с тобой целых две недели.

 - Если бы теперь мне так же не везло, - вздохнул Гарри. - Однако тебе вскоре потребовалось большее.

 - Потом ты стал ходить в школу в Хартлпул, и мы виделись редко. Зима тянулась очень долго. Но следующее лето было счастливым - во всяком случае для нас. В один из дней мы сняли в Кримдоне палатку на берегу и отправились туда купаться. Потом уже, в палатке, якобы вытирая мне спину, ты прикоснулся ко мне.

 - А ты ко мне, - напомнил он.

 - И ты попросил меня лечь рядом с тобой.

 - Но ты отказалась.

 - Да, но это произошло следующим летом. Гарри, мне не было тогда и пятнадцати лет. Это было ужасно!

 - Ну, это было не так уж и плохо, насколько я помню, - усмехнулся Гарри. - А ты помнишь тот, первый раз?

 - Конечно, помню!

 - Какой ужас! - печально усмехнулся он. - Это было похоже на попытку открыть замок кусочком мокрой промокашки.

 Она не улыбнулась в ответ.

 - Тем не менее ты очень быстро справился с задачей. Я всегда удивлялась, где ты мог этому научиться. Я думала, что, наверное, кто-то другой показал тебе, что и как следует делать.

 Улыбка мгновенно сползла с лица Гарри.

 - Что ты хочешь этим сказать? - резко спросил он.

 - Ну, я, конечно, имела в виду другую девушку. - Ее поразила резкая перемена его настроения. - А ты о чем подумал?

 - Другая девушка? - Он еще некоторое время продолжал хмуриться, затем на лице его появилась слабая улыбка. Он улыбался все шире и наконец весело и безудержно захохотал. - Другая девушка! Это в том возрасте?

 Бренда с облегчением тоже засмеялась.

 - Ну и потешный же ты, - сквозь смех произнесла она.

 - Ты знаешь, - ответил он, - такое впечатление, мне всю жизнь все вокруг говорят одно и то же - что я смешной. Уверяю тебя, это вовсе не так. Бог мой, иногда мне так хочется быть веселым, научиться смеяться." Но у меня на это нет времени, никогда не было времени. У тебя не возникало ощущения, что если ты сейчас не рассмеешься, то просто завоешь? Уверяю тебя, именно такое чувство испытываю я.

 Она покачала головой.

 - Иногда мне кажется, что я никогда не смогу понять тебя. А иногда я думаю, что ты сам этого не хочешь. - Она вздохнула. - Было бы хорошо, если бы ты хотел этого так же, как хочу я.

 Он встал, затем поставил ее на ноги и поцеловал в лоб. Так он поступал, когда хотел переменить тему разговора.

 - Пойдем. Пройдем пешком по берегу до Хартлпула, а там ты сядешь в автобус до Хардена.

 - Пешком до Хартлпула? Да мы будем идти целый день!

 - Мы выпьем по чашечке кофе на берегу в Кримдоне, - ответил он. - Мы можем искупаться чуть дальше на песчаном пляже. А потом пойдем ко мне, и ты побудешь у меня до вечера, если хочешь и если у тебя нет других планов.

 - Ты же знаешь, что нет, прекрасно знаешь, но...

 - Но?..

 Неожиданно ей стало не по себе, и она почувствовала беспокойство:

 - Гарри, что с нами будет дальше?

 - Что ты имеешь в виду?

 - Ты любишь меня?

 - Думаю, что да.

 - Но разве ты еще не знаешь? Я же знаю, что люблю тебя!

 Они направились по берегу вдоль дюн, постепенно переходящих в участки мокрого песка в тех местах, где море отступало. В море купались люди, но их было немного. Пляжи были загрязнены отходами угольных шахт, расположенных к северу. Эта проблема за последние четверть века становилась все более актуальной. Черные вагонетки, словно жуки-амфибии, ездили вдоль кромки воды, и люди складывали в них выброшенные морем куски угля, похожие на самородки черного золота. В нескольких милях к югу было почище, но и там обломки угольной породы и шлака уродовали белоснежные песчаные пляжи. Еще южнее ущерб, нанесенный побережью, был значительно меньше, и, поскольку шахты вокруг практически исчерпали свои запасы, природа вскоре должна была взять свое. И все-таки пройдет немало времени, прежде чем пляжи вновь обретут прежнюю красоту. А может быть, это не случится никогда.

 - Да, - ответил наконец Гарри. - Думаю, я люблю тебя, то есть я хочу сказать, что знаю это. Просто у меня забита голова. Ты, наверное, считаешь, что я недостаточно ясно выражаю свою любовь? Понимаешь, я просто не знаю, что ты хочешь от меня услышать. А может быть, у меня не хватает времени, чтобы подумать о том, что я должен сказать.

 Она взяла его под руку и прижалась к нему сильнее.

 - Нет-нет, тебе вовсе не нужно что-то говорить. Но я очень не хочу, чтобы наши отношения прекратились...

 - А почему мы должны их прекращать?

 - Не знаю, но меня почему-то это очень беспокоит. Такое впечатление, у нас нет будущего. Мои родители тоже беспокоятся...

 - Понимаю, - он мрачно кивнул. - Ты говоришь о свадьбе?

 - Да нет, не совсем, - вздохнула она. - Я же знаю, как ты к этому относишься, - ты все время твердишь, что о свадьбе думать еще рано, что мы очень молоды. Я с тобой полностью согласна. Думаю, мои родители тоже. Я знаю, ты предпочитаешь ни от кого не зависить, и ты совершенно прав: мы еще очень молоды.

 - Ты всегда так говоришь, - ответил он. - Но тем не менее мы постоянно возвращаемся к этому вопросу.

 Бренда казалась подавленной.

 - Ну.., понимаешь.., все дело в твоем поведении.., я никогда не знаю, что будет дальше. Если бы ты хоть рассказал мне о том, что тебя так занимает. Я же вижу, что что-то есть, но ты никогда не говоришь об этом.

 Он хотел было что-то сказать, но потом передумал. Бренда затаила дыхание, однако, когда стало ясно, что он ничего не скажет, глубоко вздохнула и решила действовать методом исключения.

 - Я знаю, дело здесь не в том, что ты пишешь, потому что ты был таким задолго до того, как начал писать. Сколько я тебя помню, ты всегда был таким. Разве что...

 - Бренда! - Гарри остановился, схватил ее в объятия и крепко прижал к себе. Казалось, он сейчас задохнется. Он не мог произнести ни слова. Бренда испугалась.

 - Гарри! В чем дело?

 Он сглотнул, набрал в легкие воздуха, восстановив дыхание, и пошел дальше. Догнав, Бренда снова взяла его под руку.

 - Гарри?

 Не глядя на нее он ответил:

 - Бренда, мне.., мне необходимо поговорить с тобой.

 - Но именно этого я и хочу! Он снова остановился, обнял ее и стал смотреть на море.

 - Дело в том, что речь пойдет о не совсем обычных вещах...

 Бренда решила взять инициативу на себя и направилась вдоль берега, держа Гарри за руку, увлекая его за собой.

 - Хорошо. Давай поговорим. Вернее, говорить будешь ты, а я - слушать. Я сделала все что могла. Теперь очередь за тобой. Ты говоришь, речь пойдет о необычных вещах? Ну что ж, я готова.

 Кивнув, Гарри искоса посмотрел на нее, откашлялся, чтобы прочистить горло, и начал:

 - Бренда, тебя когда-нибудь интересовало, о чем думают люди после смерти? Я имею в виду, о чем они думают, лежа в своих могилах?

 Бренда почувствовала, как по спине ее побежали мурашки. Несмотря на то, что солнце было очень горячим, от пугающе безжизненного голоса Гарри и от его слов ее до костей пробрал мороз.

 - Интересовало ли меня?..

 - Я же предупреждал, что речь пойдет об очень странных вещах, - торопливо напомнил он.

 Она не знала, что сказать, что ответить. Ее била дрожь. Он не может говорить это серьезно, этого не может быть. Или, может быть, речь идет о том, над чем он сейчас работает? Так и есть: это сюжет одного из рассказов, который он собирается написать!

 Бренда почувствовала разочарование. Всего лишь рассказ! Она ошибалась, считая, что писательская деятельность не оказывает никакого влияния на его настроение и образ мыслей. Возможно, все дело в том, что ему просто не с кем поговорить, некому излить душу. Всем известно, что он не по годам развит, его произведения были великолепны - это были произведения вполне зрелого человека. Может быть, в этом и заключена проблема? В том, что переполнявшие его мысли и эмоции не находят выхода?

 - Гарри, ты должен был сказать мне, что все дело в твоей писательской работе.

 - В писательской работе? - брови его поползли вверх.

 - Это ведь рассказ, да?

 Он покачал головой, но затем, улыбнувшись, закивал:

 - Ты правильно догадалась. Рассказ, но рассказ фантастический. Мне очень трудно расставить все по своим местам. Если бы я мог кому-нибудь рассказать о нем...

 - Но ты же можешь рассказать мне.

 - Тогда давай обсудим. Может, у меня появятся новые идеи, и я пойму, где и в чем ошибался. Они продолжали идти, держась за руки.

 - Конечно, - ответила она и, слегка нахмурившись, добавила:

 - Счастливые мысли.

 - Что?

 - Мертвые в своих могилах. Думаю, что мысли у них счастливые. Ведь они уже на Небесах, понимаешь?

 - Люди, которые не были счастливы при жизни, вообще ни о чем не думают, - как бы между прочим заметил он. - Они просто рады, что все уже закончилось, во всяком случае большинство из них.

 - А... Ты хочешь сказать, что делишь мертвецов на различные категории и все они думают по-разному. Он кивнул.

 - Да. А почему они должны думать одинаково? Ведь, пока они были живы, мысли их были разными. Одни прожили счастливую жизнь, им не на что было жаловаться. Но есть и другие, которые сгорают от ненависти в могилах, потому что те, кто убил их, живы или безнаказанны.

 - Гарри, это все ужасно! Кстати, что это будет за рассказ? Должно быть, речь пойдет о призраках? Облизав губы, Гарри согласился:

 - Что-то в этом роде, да. Это рассказ о человеке, способном разговаривать с покойниками, лежащими в могилах. Он мысленно слышит их и знает, о чем они думают. И сам может беседовать с ними.

 - Мне кажется, что это ужасно, просто кошмар какой-то. Но сама идея интересна. А что, мертвецы действительно говорят с ним? Почему они хотят с ним разговаривать?

 - Потому что им одиноко. Понимаешь, таких, как он, больше нет. Насколько ему известно, он единственный, кто на это способен. Им просто больше не с кем поговорить.

 - А он не сходит с ума от этого? Я имею в виду голоса у него в голове, жаждущие его внимания? Гарри мрачно улыбнулся.

 - Понимаешь, это не совсем так происходит, - сказал он. - Видишь ли, обычно они просто лежат и думают. Тело исчезает - ну, я имею в виду, оно постепенно разлагается, превращаясь в прах. Но мозг, сознание продолжает жить. Не спрашивай как - я и сам не могу это объяснить. Мозг - это центр сознания и подсознания человека, и после его смерти он продолжает работать, но уже на подсознательном уровне. Как если бы человек спал, хотя он и в самом деле в определенном смысле спит.

 Только в этом случае он уже никогда не сможет проснуться. Ну вот, а некроскоп беседует с теми, с кем захочет.

 - Некроскоп?

 - Так я называю этого человека. Того, кто способен заглянуть в мозг мертвеца...

 - Понимаю... - нахмурилась Бренда. - Во всяком случае, думаю, что понимаю. Те, кто прожил счастливо, просто лежат и вспоминают все хорошее, что было в их жизни, и мысли у них счастливые. А с теми, кто был несчастен, все происходит по-другому.

 - Что-то в этом роде. У тех, кто озлоблен, и мысли злые, убийцы думают об убийствах, и так далее: у каждого свой собственный ад, если можно так выразиться. Но это все обычные люди с обычными мыслями. Я говорю о том, что их образ мыслей достаточно примитивен. При жизни их помыслы были вполне земными. Я не хочу сказать о них ничего плохого, просто они не были яркими личностями, вот и все. Но существуют еще и выдающиеся люди: люди творческие, великие мыслители, архитекторы, математики, писатели, настоящие интеллектуалы. Как думаешь, что делают они?

 Стараясь угадать его мысли, Бренда на сводила с него глаз. Она остановилась, чтобы подобрать яркий морской камешек. Немного помолчав, она наконец ответила:

 - Думаю, они продолжают заниматься своим делом. Если, скажем, это был великий мыслитель, то он и после смерти не прекращает размышлять о том, что его волнует.

 - Ты права, - многозначительно подтвердил Гарри. - Именно это они и делают. Те, кто проектировал и строил мосты, продолжают мысленно их строить. Прекрасные, воздушные мосты, соединяющие берега целых океанов. Музыканты сочиняют великолепные песни и мелодии. Математики создают абстрактные теории, разрабатывают и совершенствуют их до такой степени, что они становятся понятными каждому ребенку, несмотря на то, что в них заключены тайны Вселенной. Все они совершенствуют то, над чем работали при жизни. Доводят свои изобретения до идеального совершенства, завершают разработку идей, на которые не хватило времени, когда они были живы. Там их ничто не отвлекает, они не испытывают постороннего влияния, никто их не беспокоит.

 - Все, что ты говоришь, очень интересно. Но ты действительно думаешь, что все так и происходит?

 - Конечно, - кивнул он, но тут же спохватился. - Во всяком случае, в моем рассказе. Откуда мне знать, что происходит на самом деле?

 - Я сказала глупость, - ответила Бренда. - Конечно же, в действительности все совсем не так. Но, я никак не могу понять, с чего покойники вдруг захотят беседовать с твоим.., э.., некроскопом? Разве он не беспокоит их? Разве их не раздражает его вмешательство, его вторжение в их великие мысли?

 - Нет, - покачал головой Гарри. - Напротив. Видишь ли, это одно из свойств человеческой натуры. Какой смысл создавать что-либо выдающееся, если ты никому не можешь рассказать об этом? Вот почему они с удовольствием беседуют с некроскопом. Он способен оценить их гениальность. Он один может это сделать! К тому же он относится к ним с интересом - действительно хочет знать все об их выдающихся открытиях, о фантастических изобретениях, которые, наверное, еще тысячу лет не будут известны миру!

 Неожиданно все это показалось Бренде очень интересным.

 - Гарри, но это же великолепная идея! И она вовсе не такая жуткая, как показалось мне поначалу. Ведь некроскоп может вместо них придумать эти изобретения! Он может построить мосты, написать музыку, создать несозданные литературные произведения! Именно так и случится в твоем рассказе?

 Отвернувшись от нее, Гарри устремил взгляд в морскую даль.

 - Да, думаю, нечто в этом роде, - ответил он. - Над этим я еще не закончил работать...

 Они продолжали идти молча и вскоре достигли Кримдона, где остановились, чтобы выпить по чашечке кофе в маленьком кафе у подножия прибрежных скал.

 ***

 Сбросив с себя простыню, Гарри абсолютно голый спал в своей постели. Вечер выдался очень теплым, заходящее солнце, проникая сквозь высокие окна, продолжало ласкать золотыми лучами его маленькую квартирку. Увидев, что лоб его блестит от пота, Бренда задернула шторы на окнах мансарды, закрывая Гарри от солнечного света. Когда лицо его оказалось в тени, Гарри застонал и что-то пробормотал, но что именно, Бренде разобрать не удалось. Потихоньку одеваясь, она вновь вспоминала прошедший день. Она думала также о другом времени, и в памяти ее возникали картины того, что происходило за долгие годы их с Гарри знакомства.

 Сегодня все прошло хорошо. Наконец-то Гарри поговорил с ней о.., о том, что его тревожило. Он приоткрыл свою душу, поделился тем, что было у него на уме. После беседы о его будущем рассказе он, казалось, вздохнул с облегчением и выглядел почти счастливым. Бренда даже не могла себе представить, что нужно сделать, чтобы он был вполне счастлив. Он сказал, что у него "забита голова". Забита чем? Его писательством? Возможно. Но она никогда не видела его совершенно счастливым. Если такое и случалось, то он ничем этого не проявлял...

 Она оборвала свои мысли и вновь стала думать о прошедшем дне.

 От Кримдона они прошли еще около мили - до более-менее пустынного участка побережья, где разделись и искупались. Поблизости никого не было, а издали их нижнее белье вполне можно было принять за купальники. Они какое-то время дурачились и плавали в море, но потом на берегу появился какой-то старый бродяга, и они решили, что пора двигаться дальше. Торопясь одеться, пока старик не подошел слишком близко, они как могли отжали белье, поскольку им оставалось пройти совсем немного. Автобус, курсировавший в Хартлпуле между старым и новым районами города, довез их до порога трехэтажного дома, построенного в викторианском стиле, в котором Гарри снимал квартиру в мансарде. Бренда приготовила несколько сэндвичей, потом они приняли душ и вновь занялись любовью. Секс доставлял им истинное наслаждение - они еще ощущали запах и привкус морской соли, теплые лучи солнца делали их тела более горячими, и каждый их порыв, любое желание представлялись им совершенно естественными. Летом Гарри особенно нравился Бренде - он избавлялся от своей обычной бледности, а его стройное тело казалось как никогда мускулистым.

 Дело было не в том, что в другое время Гарри казался слабаком - он всегда мог постоять за себя и не принадлежал к числу тех, кто легко сносит обиду. Дважды Бренда была свидетельницей его драк с настоящими громилами, и в обоих случаях амбалы терпели поражение и убегали в синяках и ссадинах. Бренда втайне гордилась, что в обоих случаях она была причиной его яростных битв. Гарри равнодушно воспринимал колкости, направленные в его адрес, - он просто не обращал на них внимания, делая вид, что не слышит их, но он не мог стерпеть оскорбительных замечаний в адрес Бренды или обращенных к нему в ее присутствии. В такие минуты он превращался в другого человека, грубого, быстрого, резкого. И все же его искусство самообороны, умение драться иногда приводили ее в недоумение - это было одной из его невероятных способностей, одним из тех даров, которыми он владел в совершенстве.

 Точно так же она относилась к его искусству заниматься любовью и к писательскому дару. Бренда рассматривала их именно в таком порядке.

 Гарри было шестнадцать лет, когда они впервые занялись любовью, во всяком случае по-настоящему, но он был готов к этому задолго до того дня. И как она сказала ему на берегу, он очень быстро в совершенстве овладел искусством секса. Неискушенная в таких вопросах, Бренда думала, что есть только один способ занятий любовью, но сексуальный репертуар Гарри оказался поистине неисчерпаемым. Она и в самом деле поначалу была почти уверена, что кто-то научил его всем этим премудростям. Но в конце концов она отказалась от таких мыслей и пришла к выводу, что Гарри просто не по летам рано развит. По какой-то необъяснимой причине Гарри от природы был наделен целым рядом умений и навыков - он владел ими, можно сказать, в совершенстве, хотя никто и никогда его не обучал.

 А что касается писательской работы...

 В один прекрасный день Гарри признался себе, что его английский чрезвычайно плох, из-за него он едва не лишился возможности учиться в Техническом колледже, когда провалил экзамен по английскому. Теперь, однако, все было по-другому. Он много работал, но когда он успел? Бренда не видела, чтобы Гарри занимался английским языком, да и другим предметам он, казалось, не уделял особенно много времени. Но факт оставался фактом: в свои восемнадцать лет Гарри был писателем, причем настолько плодовитым, что его произведения печатались под четырьмя разными псевдонимами. Писал он, правда, только короткие рассказы, но книги его моментально раскупались, а сейчас, насколько знала Бренда, он работал над романом. Его раздолбанная подержанная машинка стояла на маленьком столике возле окна. Однажды, заглянув к нему без предупреждения, Бренда застала его за работой. Это был один из немногих случаев, когда Бренда видела, что Гарри чем-то занимается. Поднимаясь по лестнице, она услышала стук клавишей пишущей машинки. Потихоньку прокравшись через крошечную переднюю, она заглянула в дверь. Гарри сидел за столиком, подперев рукой подбородок, о чем-то глубоко задумавшись - иногда он улыбался сам себе под нос. Потом вдруг выпрямлялся, печатал двумя пальцами несколько строк, кивая головой, задумчиво улыбаясь и время от времени выглядывая в окно на пейзаж за дорогой.

 Бренда постучалась, привлекая его внимание, и вошла в комнату. Гарри обрадовался ей, быстро убрал бумаги, и больше она их не видела, однако, взглянув На заправленный в машинку лист, успела прочитать заглавие: "Дневник повесы XVII века".

 Уже потом она вдруг подумала: что может знать Тарри о семнадцатом веке (это Гарри-то, который почти не знал истории и всегда имел по этому-предмету наихудшие оценки!) и что ему известно о самом предмете романа - о повесах?..

 Бренда закончила одеваться и на цыпочках прошла через комнату к висевшему на стене зеркалу, чтобы слегка подкраситься. Проходя мимо столика, она невольно взглянула на заправленный в нее лист бумаги. Она поняла, что работа над романом все еще продолжается - на листе стоял номер 213, а в левом верхнем углу было напечатано:

 "Дневник..."

 Бренда чуть-чуть вытащила лист и стала читать написанное. Тут же щеки ее вспыхнули, она быстро отвела глаза и стала глядеть в окно. Написанное отличалось великолепным стилем, отточенным языком, но при этом было до невероятности грубо. Она вновь покосилась на лист бумаги. Бренда любила читать романы семнадцатого века, а стиль Гарри был великолепен. Но то, что им было написано, ничего общего с подобными романами не имело - это была чистая порнография.

 Только теперь она заметила, на что были обращены ее глаза, - за дорогой раскинулось старое кладбище, которому было уже около четырехсот лет. Территория кладбища густо заросла огромными старыми конскими каштанами, цветущим кустарником, ее украшали цветочные клумбы; дорожки, посыпанные гравием, содержались в порядке, но многие надгробия покосились и на них четко обозначились следы непогоды и времени. Ее удивило, что Гарри нашел себе квартиру именно в таком месте - вокруг было много вполне приличных квартир, но Гарри утверждал, что ему нравится "вид из окна". Действительно, летом картина за окном была очень красивой, и тем не менее это все-таки кладбище!

 За ее спиной Гарри вновь что-то пробормотал и повернулся на другой бок. Она вернулась к кровати и с улыбкой смотрела, как он спит, потом осторожно прикрыла его простыней до пояса. Солнце скрылось, и в комнате ощутимо похолодало. Ну да все равно - ей придется скоро разбудить Гарри, потому что она должна идти домой. Родители просили ее возвращаться домой засветло, если только им не было точно известно, где она находится. Но сначала она приготовит кофе. Она уже повернулась, чтобы отойти, но в этот момент Гарри снова забормотал во сне, однако на этот раз слова звучали вполне отчетливо.

 - Не волнуйся, мама, я уже большой мальчик. Я сам могу позаботиться о себе. Ты можешь спать спокойно...

 Он замолчал, но даже во сне видно было, что он к чему-то прислушивается. Но вот Гарри заговорил снова:

 - Нет, я уже говорил тебе, мама, он не причинил мне вреда. Зачем ему это? В любом случае, я уехал к тете и дяде. Они заботились обо мне. Теперь я уже взрослый. Скоро ты сможешь убедиться, что со мной все в порядке, может быть, тогда ты спокойно отдохнешь...

 Он снова замолчал и стал слушать, затем спросил:

 - Почему же ты не можешь, мама?

 Вновь раздалось невнятное бормотанье, а потом:

 - ..я не могу! Слишком далеко! Я знаю, что ты пытаешься мне что-то сказать, но.., я слышу лишь шепот, мама. Я слышу твой голос, но не могу разобрать, что ты говоришь.., постарайся сказать яснее. Может быть, если я приду к тебе, навещу тебя там, где ты лежишь...

 Гарри беспокойно метался, он весь покрылся потом, но при этом его била дрожь. Его вид обеспокоил Бренду. Может быть, у него лихорадка? Пот собрался в ямочке над верхней губой, крупными каплями покрывал лоб, волосы Гарри стали влажными, а руки подергивались и нервно двигались под простыней.

 Бренда, протянув руку, коснулась его и позвала:

 - Гарри?!

 - Что такое? - он внезапно проснулся, широко раскрытыми глазами уставился в пространство, а тело его напряглось и застыло. - Кто?..

 - Гарри, Гарри, это всего лишь я. Тебе, снились кошмары. - Бренда обхватила его руками, и он в свою очередь обнял ее. - Ты видел во сне свою маму, Гарри. Послушай, теперь все хорошо. Давай я пойду и приготовлю кофе.

 Она на секунду крепко прижала его к себе, потом мягко разомкнула объятия и встала. Широко раскрытыми глазами он проводил ее до ниши, где у него была импровизированная кухня.

 - Видел во сне маму? - переспросил он. Бренда насыпала в кружки растворимого кофе, налила воды в электрический чайник и включила его в сеть.

 - Ты называл ее мамой и ты разговаривал с ней. Гарри сел и рукой причесал волосы.

 - Что я говорил? Она покачала головой.

 - Почти ничего. Что-то невнятное бормотал. Еще ты сказал, что стал вполне взрослым и что она может спокойно отдыхать. Это был просто кошмарный сон, Гарри.

 К тому моменту, как кофе был готов, Гарри успел одеться. Больше они ни словом не упоминали о кошмарном сне. После того, как они выпили кофе, Гарри проводил Бренду до автобусной остановки, где они в полном молчании дождались автобуса до Хардена. На прощание Гарри нежно поцеловал ее в щеку.

 - Скоро увидимся, - сказал он.

 - Завтра? - Следующий день был воскресенье.

 - Нет, как-нибудь на неделе. Я приду к тебе. Пока. Я люблю тебя.

 Сев на последнее сиденье, Бренда оглянулась и долго смотрела через заднее стекло автобуса на Гарри, одиноко стоявшего на остановке. Когда автобус начал поворачивать, Гарри повернулся на каблуках и пошел по тротуару в противоположную от своей квартиры сторону. Бренда еще какое-то время видела его, и ее очень заинтересовало, куда это отправился Гарри. Последнее, что успела увидеть Бренда, это фигуру Гарри, входящего в ворота кладбища. Лучи скрывающегося за горизонтом солнца играли в его волосах.

 Автобус окончательно завернул за поворот, и Гарри скрылся из вида.

 ***

 Гарри не появлялся целую неделю, и у Бренды, работавшей в парикмахерской в Хардене, все валилось из рук. В четверг она забеспокоилась всерьез, а в пятницу, когда она расплакалась, отец сказал ей, что она напрасно сходит по нему с ума.

 - Этот чертов парень просто наваждение какое-то! - заявил он. - Бренда, ты похоже действительно влюбилась! - Но он и слышать не хотел о поездке в Хартлпул:

 - Только не в пятницу вечером, моя девочка, когда парни идут пить пиво. Ты можешь поехать и повидать своего полоумного Гарри завтра.

 До следующего дня прошла, казалось, целая вечность. Бренда почти не спала ночь. Ранним солнечным утром в субботу она села в автобус и поехала к Гарри. У нее был свой ключ, но, войдя в квартиру, она не обнаружила там Гарри. В пишущую машинку был заправлен лист со вчерашней датой, на котором было напечатано:

 "Бренда!

 Я уехал на уик-энд в Эдинбург. Мне нужно там кое с кем повидаться. Вернусь самое позднее в понедельник и тогда обязательно встречусь с тобой, обещаю. Извини, что не приехал к тебе на неделе. У меня очень много забот, и я не думаю, что встреча со мной доставила бы тебе удовольствие.

 С любовью, Гарри".

 Последние слова значили для нее слишком много, поэтому Бренда простила ему все остальное. Так или иначе до понедельника ждать совсем недолго, но с кем же ему необходимо встретиться в Эдинбурге? Там жил его отчим, который не видел его с детства, но кто еще? Больше Бренда никого там не знала. Может быть, какие-то неизвестные ей родственники? Возможно. Там когда-то жила его мать, но она утонула, когда Гарри был совсем маленьким.

 Утонула.., но ведь Гарри разговаривал с ней во сне...

 Бренда тряхнула головой. Ну почему ей в голову иногда лезут такие же ужасные мысли, как и Гарри! Вечно какие-то могилы, смерть, причудливые идеи! Нет, конечно же, он поехал не затем, чтобы повидаться с матерью, тем более что ее тело так и не было найдено. Он даже не мог навестить ее могилу.

 Однако от этих мыслей Бренде легче не стало. Наоборот, ей вдруг пришло в голову такое, о чем она прежде всерьез не задумывалась. Она стала внимательно просматривать рукописи Гарри - и завершенные, и едва только начатые произведения. Она сама точно не знала, что ищет в них, но когда закончила просмотр, ясно поняла, чего она в них не нашла.

 Ни в одной из рукописей ей не встретился рассказ о некроскопе.

 Выходит, что Гарри либо не начал писать рассказ.., либо он лгал.., либо.., причиной ее беспокойства было нечто совершенно иное.

 Пока Бренда Коуэлл, освещенная лучами утреннего солнца, размышляла в квартире Гарри о странностях человека, с которым свела ее судьба, за сто двадцать миль от нее Гарри Киф стоял под тем же утренним солнцем в Шотландии, на берегу сонно текущей реки, глядя на большой окруженный обширно разросшимся садом дом на противоположном берегу. В прежние времена за порядком в усадьбе следили очень хорошо, но Гарри не мог этого помнить. Он тогда был совсем ребенком и не помнил многого. Но зато он помнил мать. В глубине сознания он никогда не забывал о ней, а она не забывала о нем. Она до сих пор беспокоилась за него.

 Гарри долго не сводил глаз с дома, потом перевел взгляд на реку. Медленно текущая холодная вода журчала, манила... Непреодолимо манила... Поросший травой и редким тростником берег.., глубокая зеленоватая вода.., каменистое в этом месте дно.., и среди гладких камешков все эти годы лежал...

 Перстень! Мужской перстень! "Кошачий глаз", оправленный в золото! Гарри кинулся к воде. Жарко светило солнце, но Гарри дрожал от холода. Голубое небо исчезло, превратившись в серый бурный поток ледяной воды.

 Он был под водой, он пытался пробиться наверх, к полынье.

 Сквозь лед он увидел лицо, дрожащие губы, складывающиеся в гримасу.., или улыбку? Руки опускаются в воду и держат его там, под водой, - а на пальце одной из них перстень. Перстень с "кошачьим глазом" на среднем пальце правой руки! И Гарри хватается за эти руки, цепляется за них, в отчаянии царапает. Золотой перстень соскальзывает и вращаясь опускается в черную ледяную глубину. Кровь из расцарапанных рук окрашивает бурлящую воду в красный цвет - и этот красный цвет контрастирует с чернотой смерти Гарри!

 Нет, не его смерти! Смерти матери!

 Захлебнувшись, он/она утонули, и течение несет их подо льдом, кружит и кувыркает. Кто же теперь позаботиться о Гарри? О бедном мальчике Гарри?..

 Кошмарное видение исчезло, растворилось, оставив его задыхаться, вцепившись руками в траву на берегу. Он повернулся на бок, свернулся калачиком - ему было очень плохо. Так, значит, все произошло здесь! Именно в этом месте она умерла! Здесь ее убили! Здесь!

 Но.., где же она сейчас?

 Гарри шел туда, куда несли ноги, следуя вниз по течению реки. В том месте, где русло сужалось, он перешел через старый деревянный мостик и снова двинулся вдоль берега. Садовые ограды тянулись почти по самому краю берега, ему приходилось идти по узенькой заросшей тропинке между заборами и водой. Вскоре он пришел к тому месту, где берег был сильно подмыт и над водой навис выступ не более десяти футов шириной. Возле тихой заводи, в том месте, где один из заборов опасно наклонился в сторону реки, тропинка закончилась. Но Гарри знал, что дальше ему идти не нужно. Она лежала здесь.

 То, что происходило дальше, показалось бы чрезвычайно странным любому, кто стал бы наблюдать за Гарри с другого берега реки. Он сел, свесив ноги над мутной водой неглубокой заводи, подпер рукой подбородок и стал пристально вглядываться в воду. Подойдя ближе, можно было увидеть еще более странную картину: из невидящих, немигающих глаз юноши ручьем катились слезы. Скатываясь с кончика носа, они падали в тихую воду заводи и смешивались с ней.

 Впервые в своей сознательной жизни Тарри Киф встретился с матерью "лицом к лицу", получил возможность поговорить с ней и прояснить наконец те ужасные сомнения, которые мучили его в снах и которые возникли под влиянием ее тревожных обращений к нему. Он смог наконец подтвердить подозрения, много лет не дававшие ему покоя. Пока они беседовали, он не переставая плакал. Поначалу это были слезы печали и в какой-то мере радости, а затем слезы сожаления и разочарования, вызванные долгим ожиданием этой минуты, и, наконец, слезы безудержного гнева, когда он понял, что произошло на самом деле. В завершение Гарри рассказал матери о том, что собирается сделать.

 Если бы в действительности в эту минуту на берегу мог оказаться наблюдатель, его глазам предстала бы поистине странная, удивительная картина. Когда Мэри Киф узнала о планах сына, она еще больше испугалась за него и, поведав ему о своих опасениях, заставила пообещать, что он не совершит никаких необдуманных поступков. Он не мог не внять ее мольбам и в знак согласия кивнул головой. Однако Мэри ему не поверила и продолжала звать его, когда он уже поднялся и пошел прочь. И вдруг на какой-то момент - всего лишь на одну секунду - заводь словно содрогнулась до самого дна, вода зашевелилась, и от центра заводи пробежали волны. И снова гладь воды стала спокойной...

 Гарри этого уже не видел - он перешел обратно через мостик и возвращался к тому месту, где все случилось много лет назад. Туда, где была убита его нежная, любящая мать.

 Дойдя до зарослей особенно высокого тростника, он, убедившись, что никого нет рядом, разделся, оставшись в одних трусах, и подошел к краю воды. Через минуту он уже был в реке, глубоко нырнул и поплыл туда, где течение было наиболее быстрым. Дно великолепно просматривалось, и после двадцати минут ныряния и поисков среди камней он обнаружил то, что искал. Он лежал в нескольких дюймах от того места, где Гарри первоначально полагал его найти, скользкий и потускневший, - но это был тот самый перстень. Стоило Гарри потереть его, золото засверкало, а "кошачий глаз", как и в старину, не мигая, холодно уставился на него. Гарри никогда не видел этого перстня, до того момента, как коснулся его пальцами, поднимая со дна, - во всяком случае не видел наяву, - но сразу же узнал его. Он был ему знаком. Его ничуть не удивило то, что он точно знал, где именно следует искать. Было бы гораздо более странно, если бы перстня там не оказалось.

 На берегу он окончательно отчистил его и надел на указательный палец левой руки. Перстень был чуть великоват, но не настолько, чтобы Гарри мог его потерять. Гарри задумчиво крутил его пальцами, стремясь физически ощутить. Даже на жарком солнце перстень оставался холодным - таким же, как в тот день, когда его потерял прежний владелец.

 Гарри оделся и направился в Бонниригт, где сел с автобус до Эдинбурга. Из Эдинбурга он первым же поездом уехал в Хартлпул. На сегодня со всеми делами было покончено.

 Теперь, когда он нашел наконец свою мать, он всегда сможет навестить ее снова, как бы далеко ни находился. У него будет возможность успокоить ее и дать ей долгожданный покой и отдых. Ей больше не придется беспокоиться о малыше Гарри!

 Однако, прежде чем уйти с того места на берегу, Гарри еще раз внимательно оглядел большой дом за рекой, он долго смотрел на старинный фронтон и одичавший сад. Он знал, что его отчим все еще живет и работает в доме. Но скоро, совсем скоро, Гарри нанесет ему визит!

 Впрочем, прежде ему предстоит немало сделать. Виктор Шукшин был очень опасным человеком, убийцей, и Гарри следовало быть очень осторожным. Гарри решил, что отчим должен заплатить за смерть матери - что его следует за все наказать, но наказание должно полностью соответствовать преступлению. Нет никакого смысла обвинять этого человека в убийстве - какие после стольких лет могут быть доказательства? Нет, Гарри должен подстроить ему ловушку, и она должна сработать, причем так, что Шукшину некуда будет деться. Однако не следует торопиться, ни в коем случае не следует. Время работает на Гарри. Со временем он сможет многое освоить в совершенстве, а ему еще столькому необходимо научиться. Какой смысл быть некроскопом, если он не может воспользоваться своим даром? А что касается того, как он использует свой талант, после того как отомстит за смерть матери, там будет видно. Все будет так, как должно быть.

 Сейчас его ждали лучшие в мире наставники. Им было известно намного больше, чем они знали при жизни.

 Глава 8

 Лето 1975 года...

 Прошло три года со времени последней поездки Драгошани домой, и всего лишь год остался до назначенного старым дьяволом момента, когда он обещал раскрыть Драгошани свои тайны, тайны Вамфири. В обмен на это Борис должен вернуть его к жизни, точнее к обновленному бессмертию, дать ему возможность вновь ходить по земле.

 В течение трех лет Борис неуклонно набирал силу, и теперь его положение при Боровице в качестве правой руки было поистине непоколебимым. Когда старик уйдет, Драгошани займет его место. И тогда уже - при наличии в его распоряжении всей системы советского отдела экстрасенсорики и при условии, что он будет обладать знаниями старого вампира, - его возможности станут безграничными.

 То, что прежде казалось несбыточной мечтой, вполне может стать реальностью, и его родная старая Валахия превратится в могущественное государство - в самое могущественное во всем мире. Почему бы и нет, если за дело возьмется он, Борис? Обыкновенный человек мало что может успеть в отпущенное ему время жизни, а человек бессмертный способен добиться всего задуманного. При мысли об этом перед Драгошани вновь встал давно мучивший его вопрос: если долголетие обеспечивает власть, а бессмертие - власть безграничную, почему же тогда сами Вамфири терпят поражение? Почему не вампиры руководят и правят миром?

 У Драгошани существовал собственный ответ, но он не был до конца уверен в том, что его ответ правильный.

 Для человека отвратительна сама мысль о вампире - одно только упоминание об этом вызывает омерзение. Как только люди получали неопровержимые доказательства присутствия среди них вампиров, они тут же выискивали и уничтожали их. Так повелось еще с незапамятных времен, когда люди в большинстве своем верили в существование вампиров, и привело к ограничению их возможностей и влияния на судьбы мира. Вампир боялся выдать себя, он не должен был отличаться от людей, не мог показаться не таким, как все. Он должен был как можно лучше скрывать свои желания, потребности, присущую ему жажду неограниченной власти, хотя понимал, что его дьявольское искусство может легко обеспечить эту власть. Ибо обладание властью - будь то политической, финансовой или любой другой - неизбежно влечет за собой повышенное внимание со стороны окружающих, а этого вампиры боялись больше всего. Пристальное внимание обязательно приведет к их разоблачению и уничтожению.

 Но обыкновенный человек - живой, а не бессмертный, владея секретами и искусством вампира, не будет испытывать никаких ограничений. Ему нечего скрывать, кроме своих таинственных знаний.., поэтому он может достичь всего что угодно!

 Вот почему Драгошани вновь отправился в Румынию. Он сознавал, что, занятый исполнением своих обязанностей, слишком долго не возвращался туда. Он хотел еще раз поговорить со старым дьяволом, оказать ему какие-нибудь незначительные услуги и в обмен узнать еще что-нибудь - то, что ему позволено будет узнать, прежде чем наступит следующее лето и придет назначенный срок.

 Да, назначенный срок, когда он узнает наконец все тайны вампира, когда они будут лежать перед ним как на ладони, открыто и ясно, как рассеченный труп!

 С тех пор как он был здесь в последний раз, прошло три года, и все эти годы он был очень занят. Работы было чрезвычайно много, потому что Боровиц требовал максимальной отдачи от всех сотрудников отдела экстрасенсорики, включая некроманта. Ничего другого ожидать не приходилось, поскольку за те четыре года, которые ему предоставил Брежнев, Боровиц должен был извлечь для отдела максимальную выгоду и превратить его в крепкую организацию, в необходимости существования которой никто не подумает сомневаться. И вот теперь Первый убедился, что такая организация действительно крайне необходима и полезна. Больше того, она являлась наиболее секретной из всех секретных служб, что обеспечивало ей полную независимость, - а именно этого Боровиц всегда и добивался.

 Благодаря предупреждению Боровица Брежнев оказался подготовленным к падению в США Ричарда Никсона, бывшего одно время его политическим союзником. И если кому-то другому из российских руководителей такой поворот событий мог существенно навредить или даже уничтожить, то Брежнев сумел извлечь из происходящего определенную пользу, но только благодаря предсказаниям Боровица (точнее, Игоря Влади). "Как жаль, - сказал тогда Боровицу Брежнев, - что на Никсона не работали такие люди, как ты, Григорий, правда?"

 Как и было предсказано, Первый получил преимущество на переговорах с представителями президента и до падения Никсона, еще в 1972 году, по совету Боровица подписал соглашение по спутникам, зная, что на смену Никсону придут сторонники "жесткой линии" в отношениях с СССР. Больше того, поскольку США опережали всех в развитии космических технологий, он быстренько поставил подпись под документом, ставшим "козырной картой" его карьеры, - о стыковке космических кораблей, - который уже начал приносить результаты.

 Советский руководитель не раз прибегал к помощи и прогнозам отдела экстрасенсорики - например, когда речь шла о высылке из страны диссидентов или "репатриации" евреев. И каждый шаг, предпринятый по рекомендации отдела, был успешным и еще больше укреплял его и без того весьма прочное положение лидера. Брежнев понимал, что своими успехами он по большей части, если не целиком, обязан Боровицу и его организации, так что ему ничего не оставалось, кроме как признать, что соглашение, заключенное в 1971 году, было весьма плодотворным.

 Процветание режима Брежнева неизбежно повлекло за собой процветание Григория Боровица, а следовательно и Драгошани, чья преданность организации не вызывала сомнений. Так оно и было на самом деле, во всяком случае на данный момент...

 В то время как Григорий Боровиц обеспечивал упрочение позиций отдела и укреплял свой авторитет в глазах Леонида Брежнева, его отношения с Юрием Андроповым ухудшались прямо пропорционально этому. Открытой вражды между ними не было, но Андропов завидовал Боровицу и за его спиной плел всяческие интриги. Драгошани знал, что Боровиц продолжает пристально наблюдать за Андроповым, следить за каждым его шагом. Но ему было неизвестно, что точно также Боровиц следил и за ним самим! Речь шла не о том, что Драгошани постоянно находился под строгим надзором, однако что-то в его поведении давно беспокоило его шефа. Драгошани держал себя всегда очень высокомерно, совершенно не признавал субординации, и Боровиц смирился с таким его поведением, в какой-то мере оно ему даже нравилось, но беспокоило его совсем другое. Борис был очень амбициозен, что само по себе неплохо, если только его амбиции не выйдут за рамки дозволенного.

 Драгошани тоже заметил в себе некоторые перемены. Несмотря на то, что он сумел избавиться от своего давнего "запрета", самого большого своего "недостатка", он стал еще более холодно относиться к лицам противоположного пола. В отношениях с женщинами, с которыми ему приходилось иметь дело, он был чрезвычайна груб - он брал их без малейшего намека на любовь, а лишь затем, чтобы удовлетворить возникшие эмоциональные и физические желания. Что касается амбиций, то временами Борис с трудом мог подавлять в себе раздражение и нетерпение - он не мог дождаться наконец того момента, когда Боровиц уйдет с его дороги. Старик стал сущей развалиной, его бесполезность была совершенно очевидной, считал он. На самом деле все было далеко не столь плохо, но Борис обладал сильным характером, большой энергией и напористостью, он быстро повзрослел и поэтому думал именно так. Это послужило еще одной причиной его возвращения в Румынию - Борису потребовался совет старейшего из склепа. Независимо от своих желаний Драгошани в душе начал признавать его своего рода отцом. С кем еще, кроме него, мог Борис так откровенно говорить о своих желаниях, стремлениях и разочарованиях? С кем еще, кроме старого дракона? Ни с кем. С одной стороны, вампир был для него своеобразным оракулом, но с другой стороны, он не мог всегда и во всем полагаться на его слова. Драгошани не был уверен в том, что все утверждения и рассказы старейшего следует считать непреложной истиной. А это означало, что, хотя Бориса и тянуло домой, в Румынию, ему все-таки следовало быть очень осторожным в отношении старого дракона.

 Таковы были мысли Бориса на пути из Бухареста в Питешти - он проехал почти через всю страну, и вот наконец его "Волга" поравнялась с указателем, на котором было обозначено, что до Питешти осталось всего шестнадцать километров, а Борис вдруг вспомнил, как три года назад он вот так же ехал в Питешти, когда Боровиц отозвал его обратно в Москву. Странно, что с тех пор он ни разу не вспомнил о своем намерении зайти в библиотеку, но сейчас ему вновь захотелось туда пойти. Он очень мало знал о вампиризме и бессмертных, и то, что было ему известно, вызывало у него сомнения, потому что все сведения были им получены от самого вампира. Но если любая библиотека всегда служит вместилищем сведений о местных обычаях и преданиях, то в библиотеке Питешти он непременно найдет подобную информацию.

 Драгошани знал о ней еще со времен своей учебы в колледже, преподаватели которого часто выписывали из библиотеки старинные рукописи и документы, касавшиеся древней истории Румынии и Валахии, поскольку в годы Второй мировой войны они в целях безопасности были вывезены сюда из Бухареста и Плоешти. И это было вполне оправданно, если учесть, что Плоешти подвергался в войну интенсивным бомбардировкам. Так или иначе, но впоследствии многие документы не вернулись в прежние хранилища и по-прежнему оставались в Питешти. Во всяком случае они были там восемнадцать или девятнадцать лет тому назад.

 Так что.., старик, пожалуй, немного подождет в своем склепе возвращения Драгошани. Сначала Борис сходит в библиотеку, потом пообедает где-нибудь в городе и уже тогда отправится к источнику своего рождения...

 Около одиннадцати часов утра Драгошани пришел в библиотеку и, представившись дежурному библиотекарю, попросил у него разрешения взглянуть на документы, касающиеся старинных боярских фамилий, земель, битв, памятников, развалин и захоронений, а также на рукописи, содержащие какие-либо сведения о регионе в целом, включая Валахию и Молдавию, и особенно о здешних местах, начиная с середины пятнадцатого века. Библиотекарь с готовностью согласился помочь (хотя просьба Драгошани, похоже, показалась ему забавной - во всяком случае на лице его промелькнула улыбка), но когда он проводил Бориса в комнату, где хранились интересующие его бумаги, тот сразу понял, почему эта просьба так развеселила библиотекаря.

 В комнате, по своим размерам напоминавшей огромный ангар, все полки были уставлены книгами, документами и рукописями. Ими можно было нагрузить несколько армейских платформ, и все они касались интересующей его темы.

 - Но.., разве здесь нет каталога? - удивился он.

 - Конечно есть, сэр, - снова улыбнувшись, ответил молодой библиотекарь и тут же принес ему охапку каталогов, на просмотр которых (если бы Драгошани решился выполнить столь трудную задачу) потребовалось бы несколько дней. Не говоря уже о том, чтобы попутно просматривать книги с полок.

 - Но мне же потребуется не меньше года, чтобы ознакомиться с этой горой материалов, - жалобно проговорил Драгошани.

 - ушло двадцать лет, - ответил служащий библиотеки, - только лишь на то, чтобы составить каталог. Но главная трудность не в этом. Даже если вы решите потратить свое время, у вас не будет возможности сделать это. Наконец-то власти собрались рассредоточить эти документы: большая их часть отправляется в Бухарест, многие - в Будапешт, а некоторые даже затребованы в Москву. Так что большинство из них в ближайшие три месяца покинут полки нашей библиотеки.

 - Вы совершенно правы. Но у меня нет ни года, ни даже месяца - в моем распоряжении всего несколько дней. Так что.., можно ли каким-то образом сузить круг моих поисков?

 - Понимаю.., в таком случае встает вопрос о языке. Вы предпочитаете турецкие источники или венгерские, может быть, немецкие? Вы интересуетесь славянскими проблемами? Или вас привлекает история христианства, Оттоманской империи? Вам нужны материалы по какой-то конкретной теме? Собранным здесь документам около трехсот лет, но встречаются рукописи семисотлетней давности, есть даже старше! Думаю, что интересующий вас промежуток времени сводится к какому-то определенному периоду, к конкретным десятилетиям? У нас есть свидетельства как завоевателей, так и тех, кто изгнал их с этой земли. Вы уверены, что поймете все, что написано в документах? Ведь им полтысячелетия! Если вы сумеете все разобрать и прочитать, тогда вы поистине настоящий ученый! Я, например, не могу, не все, во всяком случае, а ведь я специально этому учился...

 Встретив беспомощный взгляд Драгошани, он добавил:

 - Сэр, может быть, вы уточните?..

 Драгошани не видел причины что-либо скрывать.

 - Меня интересует легенда о вампире. Она родилась примерно в пятнадцатом веке где-то здесь, в этих краях, - в Трансильвании, Молдавии или Валахии.

 Библиотекарь отпрянул, улыбка его погасла, и он настороженно спросил:

 - Вы ведь не турист?

 - Нет, я родился в Румынии, а теперь живу и работаю в Москве. Но какое это имеет значение?

 Служащий библиотеки был примерно года на три-четыре моложе Драгошани, чья представительная внешность внушала ему почтение. Он, казалось, о чем-то раздумывал. Прикусив губу и нахмурившись, он несколько минут молчал и наконец решился:

 - Если вы обратили внимание, все каталоги, которые я вам дал, написаны от руки, одним и тем же почерком. Как я уже говорил, их составление продолжалось в течение двадцати лет. Человек, выполнивший эту работу, жив и живет недалеко отсюда - в Титу. Это около двадцати миль в сторону Бухареста.

 - Я знаю, где это. Я проезжал там около получаса назад. Вы думаете, он сможет мне помочь?

 - Да, конечно, если захочет, - ответ прозвучал весьма загадочно.

 - А в чем дело?

 Библиотекарь колебался, он отвел глаза, но потом все-таки ответил:

 - Два или три года назад я совершил одну ошибку - направил к нему двух "исследователей" из Америки. Но он не захотел иметь с ними дело, просто вышвырнул их вон. Так что, как видите, его реакция непредсказуема. С тех пор я стараюсь проявлять осторожность. А мы получаем множество запросов по этой теме. Вы ведь знаете, что романы о Дракуле очень популярны сейчас, особенно на Западе. Их издают потоком. Вот этого коммерческого аспекта больше всего и боится мистер Гирешци, он всеми силами хочет его избежать. Кстати, этого человека зовут Ладислав Гирешци.

 - Вы хотите сказать, что этот человек является экспертом по вампиризму? - заинтересовался Драгошани. - Он что, все двадцать лет изучал легенду о вампирах, просматривая эти документы?

 - Да, действительно, это было одним из его увлечений, хобби, как теперь говорят. Он был одержим этой страстью. Однако его одержимость принесла большую пользу нашей библиотеке.

 - Тогда мне следует непременно встретиться с ним! Эта встреча поможет мне сэкономить время и силы. Библиотекарь пожал плечами.

 - Ну что ж, я дам вам адрес и объясню, как его найти.., но все остальное будет полностью зависеть от его желания. Если вы возьмете с собой бутылку виски, она может сослужить вам хорошую службу. Он большой любитель виски, правда, оно у нас большая редкость. Да, и виски должно быть шотландским, а не той мерзостью, которую производят в Болгарии...

 - Вы мне только дайте адрес, - перебил Драгошани. - Он обязательно встретится со мной. В этом можете быть уверены.

 Воспользовавшись указаниями библиотекаря, Драгошани нашел дом, стоявший недалеко от ведущего в Бухарест шоссе, - примерно в миле от Титу. Дом Ладислава Гирешци стоял несколько особняком (что уже само по себе вызывало подозрения) от небольшой группы деревянных двухэтажных домов, на нескольких акрах поросшей лесом земли. Около каждого дома был сад или просто участок земли вокруг, отделявший его от соседей, но дом Гирешци стоял на отшибе, на самом краю поселка в окружении сосен. То, что составляло когда-то живую изгородь, практически слилось с неухоженным, разросшимся кустарником и молодой порослью деревьев. Мощеная дорожка, ведущая к дому, стала совсем узенькой - то тут, то там среди камней, переплетаясь между собой, торчали вверх побеги живой изгороди. Сад зарос и практически одичал, а сам дом носил очевидные следы поражения сухой гнилью и казался совершенно заброшенным. Это особенно бросалось в глаза на фоне других домиков поселка, которые, как и сады вокруг них, содержались в образцовом порядке. Кое-какие попытки подремонтировать и привести в порядок дом, видимо, все же предпринимались - по фасаду старые доски в нескольких местах заменили новыми, однако это было сделано никак не меньше пяти лет тому назад. Дорожка, ведущая от калитки садя к дверям дома, почти совсем заросла, но Драгошани не отступил и настойчиво постучал по дверной панели, с которой облетали остатки краски.

 В руках у Драгошани была сетка, в которой лежала бутылка виски, купленная им в Питешти, буханка хлеба, головка сыра и фрукты. Еда была предназначена ему самому (если не удастся перекусить где-либо в другом месте), а бутылку виски он взял для Гирешци. Если он, конечно, дома, в чем Драгошани, стоя перед запертой дверью, начал уже сомневаться. Однако постучав еще раз, уже громче, он услышал внутри дома какое-то движение.

 Дверь наконец открылась, и Драгошани увидел перед собой мужчину на вид лет шестидесяти, такого худого, что он напоминал засушенный цветок. Волосы его были абсолютно белыми - не серыми, а именно снежно-белыми, словно ледяной гребень, они вздымались над выпуклым лбом; кожа была еще более бледной, чем у Драгошани, и блестела как отполированная. Его правая нога была деревянной - допотопный протез, так не похожий на современные достижения ортопедической науки, однако было очевидно, что его физический недостаток абсолютно не отражается на его способности к передвижению. Спина была чуть согнута, и одно плечо, видимо, болело, поскольку он морщился при каждом движении им, но карие глаза смотрели проницательно и сурово. Когда хозяин поинтересовался причиной визита Драгошани, тот заметил, что дышал он спокойно и ровно.

 - Вы меня не знаете, господин Гирешци, - начал Драгошани, - но я кое-что узнал о вас, и то, что я узнал, очень заинтересовало меня. Можно сказать, что я являюсь в определенном смысле историком, и меня особенно привлекает все, что связано с древней Валахией. Мне сказали, что никто лучше вас не знает историю этих мест.

 - Гм-м-м! - Гирешци с головы до ног оглядывал гостя. - Знаете, в Бухарестском университете есть множество профессоров, которые с удовольствием обсудят с вами эту тему, а у меня нет никакого желания.

 Он стоял, загораживая собою вход и, похоже, пребывал в нерешительности, но Драгошани заметил, что глаза его время от времени останавливаются на бутылке виски, торчащей из сетки.

 - Виски, - сказал Драгошани. - Я к нему весьма неравнодушен, но в Москве его трудно найти. Может быть, выпьем по стаканчику за разговором?

 - Вот как? - пролаял Гирешци. - А с чего вы взяли, что я буду с вами разговаривать?

 Но глаза его упорно возвращались к бутылке.

 - Шотландское, говорите?

 - Конечно, на свете есть только одно настоящее виски - это...

 - Как вас зовут, молодой человек? - оборвал его Гирешци. Он еще загораживал собой дверь, но в его глазах появился интерес.

 - Драгошани. Борис Драгошани. Я родился в этих местах.

 - И потому вас интересует их история? Что-то не верится. - В бесцеремонно разглядывавших Бориса глазах промелькнула тень мрачного подозрения. - Вы приехали, надеюсь, не по поручению каких-нибудь иностранцев, американцев например?

 Драгошани улыбнулся:

 - Ни в коем случае. Я знаю, что у вас были неприятности с приезжими чужестранцами. Но я не стану обманывать вас, Ладислав Гирешци, меня, вполне возможно, интересует то же, что и их. Ваш адрес дал мне библиотекарь в Питешти.

 - А... В самом деле? Ну, он-то хорошо знает, с кем я стану разговаривать, а с кем нет, так что ваши верительные грамоты, похоже, в полном порядке. Но я все же хочу, чтобы вы сами без промедления сказали мне, каковы же в действительности ваши интересы.

 - Хорошо. - Драгошани понимал, что этого все равно не избежать, и не считал необходимым скрывать что-либо. - Я хочу побольше узнать о вампирах.

 Хозяин, казалось, ничуть не удивился и продолжал сурово смотреть на Драгошани.

 - Вы имеете в виду Дракулу? Драгошани покачал головой.

 - Нет. Меня интересуют настоящие вампиры. Вампир из Трансильванской легенды, культ Вамфири.

 При этих словах Гирешци дернулся, вновь поморщился от боли в потревоженном плече, наклонился вперед и схватил Драгошани за руку. Отдышавшись, он наконец произнес:

 - Вот как? Вамфири, да? Что ж, возможно нам есть о чем поговорить. И я с удовольствием выпью с вами по стаканчику виски. Но сначала я хочу услышать кое-что от вас Вы сказали, что хотите узнать историю вампира из легенды. Вы уверены, что все это не сказки? Ответьте, Драгошани, вы верите в существование вампиров?

 Взглянув на Гирешци, Драгошани увидел, что тот, затаив дыхание, смотрит на него изучающе и ждет. Внутренний голос подсказал Борису ответ.

 - Да, - помолчав минуту, тихо сказал он. - Я действительно верю в это.

 Старик кивнул головой и отступил в сторону.

 - Тогда вам лучше войти в дом, Драгошани, там мы и поговорим.

 Как ни неряшливо выглядел дом снаружи, внутри было настолько чисто и уютно, насколько это было под силу сделать калеке. Драгошани, следуя за хозяином, был приятно удивлен царившим всюду порядком. Стены в комнатах были из резного дуба, ковры с традиционными славянскими узорами не позволяли поскользнуться на отполированных временем и мягко поблескивавших сосновых досках пола. Несмотря на деревенскую простоту, дом выглядел, с одной стороны, вполне гостеприимным, однако с другой...

 Все комнаты дома несли на себе печать увлечения Гирешци - его всепоглощающего "хобби", а точнее, одержимости и страсти. Сама атмосфера была проникнута теми же запахами, которые всегда ощущаются в музеях, где выставлены древние саркофаги с мумиями. Все здесь дышало вечным спокойствием бесконечных песков и древними тайнами. Только картины были иными: узкие горные тропы и безмерная гордость, холод опустошенных земель и боль одиночества, нескончаемая череда войн, кровь и невероятные по своей жестокости преступления. В этих комнатах оживала древняя Румыния. В них жила Валахия.

 В одной из комнат все стены были увешаны старинным вооружением, мечами, фрагментами доспехов. Здесь была и аркебуза начала шестнадцатого века, и страшная пика с шипами. Черное со щербинами ядро от маленькой турецкой пушки придерживало дверь, чтобы она не закрывалась (Гирешци нашел ее на месте древнего поля битвы возле развалин крепости недалеко от Тирговиште), а над камином висела пара турецких сабель, украшенных орнаментом. Здесь были страшные боевые топоры, булавы и цепи, а также разбитая и искореженная кираса, нагрудник которой был рассечен снизу доверху. Стену коридора, отделявшего гостиную от кухни и спален, украшали оправленные в рамы гравюры и портреты бесчестных владских князей и генеалогические древа боярских родов. Здесь были украшения и фрагменты фамильных гербов, а также сложные военные карты и рисунки (сделанные рукой Гирешци), изображающие полуразрушенные фортификационные сооружения, древние курганы, земляные укрепления, развалины замков и башен.

 И книги! Полки с книгами громоздились одна на другую. Большинство книг были весьма ветхими, а некоторые из них представляли собой величайшую ценность. Все эти книги были фактически спасены Гирешци - он находил их на распродажах, в магазинах старой книги и антиквариата, в обнищавших поместьях, либо в развалинах поместий уничтоженных вместе с их хозяевами - когда-то могущественными аристократами. В целом дом представлял собой маленький музей, а Гирешци был его единственным создателем и хранителем.

 - Эта аркебуза, должно быть, стоит целое состояние, - заметил на ходу Драгошани.

 - Для музея иди коллекционера - возможно, - ответил хозяин. - Я никогда не задумывался об их цене. А что вы думаете вот об этом оружии?

 И он протянул Драгошани арбалет.

 Драгошани взял его и, взвесив в руке, нахмурился. Арбалет выглядел вполне современно, он был тяжелым, возможно, стрелял не менее точно, чем ружье, и был столь же смертоносным. Ему показалось необычным, что стрела была сделана из дерева, вероятно из бакаута, а наконечник - из отполированной стали. Арбалет к тому же был заряжен.

 - Это оружие, безусловно, не соответствует всем остальным экспонатам, - ответил Борис.

 Гирешци улыбнулся, открыв крепкие квадратные зубы.

 - Да нет, вполне соответствует! Мои "другие экспонаты", как вы их называете, показывают: то, что было в старые времена, может существовать и сейчас. Арбалет - мой ответ этому. Средство устрашения.

 Драгошани кивнул:

 - Деревянный кол в сердце, да? И вы действительно охотились с этим за вампирами?

 Гирешци снова усмехнулся и покачал головой:

 - Никогда не делал подобных глупостей. Только сумасшедшему может прийти в голову мысль выслеживать и гоняться за вампиром. А я всего лишь только чудак. Охотиться за ним? Никогда в жизни! Но что если ему захочется поохотиться на меня? Можете назвать это самозащитой. Так или иначе с этим оружием в доме я чувствую себя спокойнее.

 - Но почему, собственно, вы их боитесь? Я согласен, что такие существа действительно жили, возможно даже, живут и сейчас, но почему вы считаете, что они могут обратить свое внимание именно на вас?

 - Если бы вы были тайным агентом, - " - (при этих словах Драгошани улыбнулся про себя), - чувствовали бы вы себя спокойно, были ли бы вы уверены в собственной безопасности, если бы знали, что ваш секрет, род ваших занятий, известны посторонним? Уверен, что нет. То же относится и к Вамфири! Знаете.., сейчас, я думаю, риск уже невелик, но двадцать лет назад, когда я покупал это оружие, мне так не казалось. Я видел кое-что такое, о чем не смогу забыть до конца своей жизни. Да, вампиры действительно существовали и существуют поныне. Я знал об этом. И чем больше я вчитывался в легенды о них, чем больше узнавал их историю, тем ужаснее они мне казались. В то время я не мог спать по ночам - меня мучили кошмары. И я подумал, что покупка этого арбалета равносильна свисту в темноте: он не поможет мне отпугнуть темные силы, но они по крайней мере будут знать, что я их тоже не боюсь!

 - Даже если на самом деле это не так? Гирешци пристально посмотрел ему в глаза.

 - Конечно же, я боялся, - наконец ответил он. - Здесь? В Румынии? У подножия этих гор? В этом доме, в котором я собрал и изучаю все свидетельства? Да, я был очень напуган. Но теперь...

 - Теперь? На лице хозяина отразилось некоторое разочарование.

 - Вы видите, я все еще здесь и все еще жив. Со мной за эти годы ничего не случилось. И поэтому теперь... теперь я думаю, что, возможно, их больше не осталось. Да они, безусловно, существовали - кому как не мне знать об этом? - но, может быть, последний из них ушел навсегда? Во всяком случае, я на это надеюсь. А что вы думаете, Драгошани?

 Драгошани отдал ему оружие.

 - Я скажу: храните свой арбалет, Ладислав Гирешци. И скажу: содержите его всегда в порядке. И еще добавлю: не всякого приглашайте в свой дом!

 Он полез во внутренний карман за сигаретами и вдруг замер, увидев, что Гирешци направил арбалет прямо ему в сердце с расстояния не больше шести-семи футов и снял его с предохранителя.

 - О, я очень осторожен, - произнес он в ответ, пристально глядя в глаза Борису. - И вы и я знаем очень много. Мне известно, почему верю во все это я, а вот вы почему?

 - Я? - Драгошани из кобуры подмышкой осторожно вытащил свой номерной пистолет. - Я просто человек, интересующийся этой легендой. Но при этом чрезвычайно осведомленный человек!

 Драгошани пожал плечами, поудобнее обхватил пальцами рукоятку пистолета и стал осторожно поворачивать его дулом в сторону Гирешци, одновременно сам чуть поворачиваясь вправо. Вполне возможно, что Гирешци не в себе. А жаль! Жаль, если вдруг придется проделать дыру в собственном пиджаке, да к тому же опалить его порохом, но...

 Гирешци снова поставил арбалет на предохранитель и положил на стол.

 - Для вампира, в сердце которого направлена деревянная стрела, вы вели себя слишком уж хладнокровно! - рассмеялся он. - Вы знаете, арбалет устроен таким образом, что стрела входит в тело человека, но не пролетает навылет. Потому что это не помогает. Только если стрела остается в теле, эти создания действительно теряют свою силу и...

 Его глаза вдруг широко открылись и челюсть отвисла.

 Бледный как смерть Драгошани вытащил свой пистолет, поставил его на предохранитель и положил на стол рядом с арбалетом.

 - А вот эта штука способна пробить вас насквозь и расплющить ваше сердце о позвоночник, - скрипучим голосом произнес он. - Я ведь заметил, что в коридоре висят зеркала и что вы поглядывали в них, когда я проходил. Слишком много зеркал! А крест над дверью и еще один, конечно же, у вас на груди! Ну так что, вампир я по-вашему или нет?

 - Я не знаю, кто вы, но только не вампир, нет, - покачал головой хозяин. - Прежде всего, вы пришли сюда в яркий солнечный день. Но посудите сами: кто-то ищет меня и непременно хочет узнать что-нибудь о Вамфири, не просто о вампирах, а именно о Вамфири, легенда о которых известна очень немногим, если вообще известна. Вас бы это не насторожило?

 Драгошани облегченно вздохнул.

 - Ну знаете, ваша "настороженность" едва не стоила вам жизни, - резко сказал он. - Так что, прежде чем мы продолжим, скажите прямо, какие еще фокусы у вас в запасе?

 Гирешци затрясся от смеха:

 - Нет, нет, теперь я думаю, мы найдем общий язык. Давайте-ка пока отвлечемся и посмотрим, что у вас там еще есть в сумке? - Взяв сетку из рук Драгошани, он усадил его за стол возле открытого окна. - Здесь тень, и немного прохладнее, - объяснил он.

 - Виски для вас, - сказал Драгошани. - Остальное я купил себе на обед, хотя у меня пропал аппетит. Все из-за вашего чертова арбалета.

 - Нет-нет, вы непременно поедите! Что это? Сыр на обед? И слышать об этом не хочу! У меня в духовке вальдшнепы, их как раз пора перевернуть. Я их готовлю по греческому рецепту - это чрезвычайно вкусно. Итак, виски для начала, хлеб, чтобы собрать вытекший жир, и сыр на закуску. Прекрасно! Великолепный обед. Пока мы будем есть, я расскажу вам свою историю, Драгошани.

 Молодой человек повиновался и, взяв предложенный хозяином стакан, который тот достал из старинного дубового шкафа, позволил налить себе немного виски. Гирешци поковылял на кухню, и вскоре до Драгошани донесся восхитительный запах жареного мяса. Да, Гирешци был прав - блюдо, должно быть, действительно вкусное. Через минуту хозяин вернулся с дымящимся противнем в руках и попросил Драгошани достать из буфета тарелки. Он положил в тарелку Бориса целую гору маленьких птичек, а себе взял лишь одну. Львиная доля гарнира - запеченного картофеля снова досталась Драгошани.

 - Так нечестно, - сказал он, пораженный великодушием хозяина.

 - Я пью ваше виски, так что вы можете съесть моих птиц, - ответил тот. - К тому же, если понадобится, я всегда могу настрелять их еще - вон из того окна. Это очень просто, а вот найти виски гораздо труднее. Поверьте, от этой сделки выигрываю только я!

 Они приступили к еде и в промежутках между порциями Гирешци начал рассказывать.

 - Это случилось во время войны. Еще мальчиком я серьезно повредил плечо и спину, поэтому о том, чтобы я мог стать солдатом, не было и речи. Но мне тоже хотелось что-то делать, и я вступил в ряды бойцов гражданской обороны. "Гражданская оборона" - как бы не так! Поезжайте в Плоешти и даже сейчас, через столько лет, упомяните там о гражданской обороне. Плоешти горел днем и ночью. Он выгорел почти весь, Драгошани! Каким образом можно было его "оборонять", если с неба градом валились бомбы?

 Как и сотни мне подобных, я просто ездил по округе - мы вытаскивали людей из горевших и разрушенных домов. В большинстве своем это были покойники, но некоторые были еще живы, а иным лучше было бы умереть. Удивительно, как быстро ко всему привыкаешь. Я был тогда очень молод, поэтому, наверное, привык особенно быстро. В молодости мы очень жизнерадостны. Знаете, в конце концов мы вообще перестали обращать внимание на кровь, боль, смерть... Для меня и остальных таких же, как я, эти понятия перестали что-либо значить. Мы просто делали то, что необходимо, - это была наша работа, такая же обычная, как любая другая. С той только разницей, что конца ей не было. Так что мы изо дня в день объезжали, а чаще обегали окрестности. Я обегал!.. Вы можете сейчас себе представить? Но тогда у меня еще были обе ноги.

 А потом.., а потом случилась та жуткая ночь. Знаете, каждая ночь была страшной, но эта... - он покачал головой не в состоянии найти подходящих слов.

 За пределами Плоешти, если ехать в сторону Бухареста, было очень много старых домов. Они принадлежали аристократам с тех незапамятных времен, когда аристократия еще существовала. Большинство из домов были очень запущены, разрушались, потому что у их хозяев не было денег на ремонт. Конечно, жившие там люди еще владели землями и определенным капиталом, но этого было недостаточно. Семьи аристократов из последних сил цеплялись за прошлое, медленно деградируя и разваливаясь вместе с родовыми поместьями.

 В ту ночь бомбежка была особенно сильной...

 Я сидел за рулем "скорой помощи" - в действительности это была обыкновенная трехтонка, приспособленная для перевозки людей. Мы курсировали между центром города и пригородами, где располагались несколько госпиталей, устроенных в больших старых домах. До тех пор бомбили главным образом центр города. Когда с неба упала очередная серия бомб, меня вышвырнуло с дороги, и я решил было, что мне конец. Вот как это случилось.

 Я ехал по дороге. Справа от меня за высокими стенами стояли старинные особняки. К востоку и к югу небо было багрового цвета - в нем отражались зарева пожаров. Вокруг царил сущий ад - казалось, сама земля разверзлась под ногами. Слава Богу, машина была пуста, поскольку мы только что разгрузились, оставив тяжело раненных людей в одном из импровизированных госпиталей. В кабине остались я и мой сменщик. Мы возвращались в Плоешти, и наша машина тряслась и подпрыгивала на старых мощеных дорогах, сплошь усеянных осколками и обломками. И вдруг началась бомбежка.

 Бомбы без перерыва сыпались на старинные дома и богатые особняки, в воздух летели обломки, взметались столбы пламени, оранжевые, красные, желтые искры разлетались во все стороны. Зрелище можно было бы назвать потрясающе красивым, если бы оно не было столь уродливым. Бомбы ложились точно и ровно, словно шли строем солдаты, только воины те были гигантских размеров. Первая упала ярдах в трехстах от нас, за старым поместьем. Раздался глухой удар, появилась яркая вспышка огня, и земля под нами содрогнулась. Следующая взметнула в небо комья и обломки деревьев в двухстах пятидесяти ярдах от машины. Потом уже в двухстах ярдах в небо взлетел огненный шар, поднявшийся высоко над крышами домов. И каждый раз земля содрогалась все ближе, все сильнее. Справа перед самой машиной вдруг подпрыгнул на фундаменте дом, стоявший чуть в стороне от дороги. Я знал, куда угодит следующая бомба, - именно в этот дом. А куда упадет очередная?

 Я оказался почти что прав. Буквально через секунду я увидел, что дом превратился в ужасный силуэт на фоне осветившего его сзади пламени. Оно было таким ярким, что, казалось, прожигало насквозь камень стен, а старый дом напоминал каменный склеп. В нижнем этаже на фоне большого окна я увидел фигуру человека - воздев к небу руки, он в гневе потрясал ими. Едва погасла вспышка от последней бомбы и дымящаяся земля вновь погрузилась в темноту, следующая бомба угодила прямо в дом.

 Вот тут уже начался настоящий ад. Крыша дома разлетелась на куски, стены рухнули, подняв в воздух столбы огня и дыма, а дорога впереди вздыбилась и заходила волнами, словно огромная извивающаяся змея, осыпая градом камней ветровое стекло машины. А потом.., все вокруг горело, крутилось, ходило ходуном!

 "Скорую помощь" подняло в воздух, и она кувырком полетела в кювет - машина стала игрушкой в руках сумасшедшего. Я пробыл без сознания буквально пару секунд, а может, то был всего лишь шок. Придя в себя, я отполз подальше от горящей машины - и как раз вовремя, потому что еще через несколько секунд она взорвалась. Всего несколько секунд - и взрыв.

 Имени того, кто сидел тогда рядом со мной в машине, я не знал. А если и знал, то сейчас уже забыл. Мы встретились той ночью впервые и тут же потеряли друг друга в этом пекле. Вое, что я помню о нем, - это его крючковатый нос. Когда я выползал из машины, я его в ней не видел, но если он все же оставался там, то наверняка погиб. Так или иначе, больше я его никогда не встречал...

 Бомбы продолжали падать вокруг меня - я дрожал от страха и чувствовал себя всеми покинутым, происходящее потрясло меня, привело в шоковое состояние. Вы можете представить себе, как чувствует себя человек, только что потерявший другого, пусть и мало знакомого ему человека?

 Я взглянул в сторону дома, в который попала бомба, разорвавшаяся перед той, что упала на дорогу. Как ни странно, стены его частично остались стоять. Комната нижнего этажа с большими окнами сохранилась. Стекол уже не было, но комната, вернее часть ее, уцелела. Все остальное исчезло или скоро должно было исчезнуть. В развалинах полыхал пожар.

 И тут я вспомнил о виденной мной в окне фигуре, в ярости поднявшей вверх руки. Если уцелела часть комнаты, то, возможно, уцелел и этот человек. В силу привычки к своей работе я инстинктивно бросился к дому. Какую-то роль сыграло, наверное, и чувство самосохранения. Если в дом уже попала одна бомба, маловероятно, что в него угодит еще одна. Так что до конца бомбежки я мог считать себя там в безопасности. Сознание мое было затуманено, и я даже не подумал о том, что дом горит, что огонь может стать ориентиром для самолетов во время следующей бомбежки.

 Благополучно добравшись до цели я через проем разбитого окна забрался внутрь и оказался в бывшей библиотеке, где и обнаружил того сердитого человека, точнее, то что осталось. Казалось бы, после такого взрыва от него вообще не должно было ничего остаться, однако все оказалось далеко не так. Я имею в виду его состояние.., он должен был быть мертвым. Но он был жив! Он был бессмертен!

 Я не знаю, Драгошани, что именно вам известно о Вамфири. Если вы знаете о них достаточно много, то все, о чем я расскажу дальше, едва ли вас удивит. В то время он не знал о них ничего, поэтому увиденное и услышанное мной в том доме привело меня в ужас. Вы не первый, кому я рассказываю эту историю. С тех пор я многим ее поведал, я слишком много болтал. Но с каждым разом я говорил все с меньшей охотой, сознавая, что в лучшем случае мой рассказ воспринимается скептически, а то мне и вовсе не верят. Так или иначе, это приключение потрясло меня настолько, что стало толчком к дальнейшим поискам, привело к тому, что я стал одержим этой темой. Воспоминания о тех событиях остались наиболее яркими за всю мою жизнь, я просто должен обо всем рассказать и хотя в последнее время я резко сократил общение с людьми, мне все-таки необходимо еще раз поведать о событиях той ночи. За последние семь лет, Драгошани, вы будете первым, кто услышит мою историю. Последним был американец, который хотел затем написать и опубликовать эту "правдивую историю". Чтобы его переубедить, мне пришлось пригрозить ему дробовиком. По очевидным для вас причинам я не хочу привлекать к себе излишнее внимание, а это неизбежно бы произошло, если бы он осуществил свои планы.

 Я вижу, Драгошани, что ваше нетерпение растет, поэтому продолжу.

 Поначалу я не видел в комнате ничего, кроме обломков и осколков. Ничего другого я в общем-то и не ожидал. Во всяком случае, я не рассчитывал застать кого-либо в живых. Потолок с одной стороны рухнул, стены покосились и частично обвалились, готовые вот-вот рассыпаться окончательно. Повсюду были разбросаны книжные полки и в беспорядке валялись разорванные тома, часть их горела и дымилась, что еще больше усиливало впечатление царящего здесь хаоса. Пахло дымом и копотью - запах был очень едким, почти удушающим. И вот тогда я услышал стон.

 Знаете, Драгошани, стон стону рознь. Я слышал, как стонет человек, готовый рухнуть от истощения, как стонут женщины, рожая детей, как стонут люди перед смертью. Но стон бессмертного - это нечто совсем иное! Мне никогда не приходилось слышать ничего подобного - это были звуки агонии, страдания, муки! Но какой муки, какой нестерпимой боли!..

 Звуки доносились из-за перевернутого старинного письменного стола, валявшегося недалеко от оконного проема, возле которого я стоял. Перебравшись через каменные обломки, я схватился за стол и с трудом поставил его на короткие ножки подальше от готовой рухнуть стены. Между тем местом, где только что лежал стол, и тяжелой гладильной доской я увидел лежащего человека. По внешнему виду он ничем не отличался от обыкновенного человека, поэтому я и буду пока так его называть, а дальше уже решать вам.

 Черты его лица впечатляли, его можно было бы назвать красивым, если бы не гримаса боли, исказившая рот. Это был высокий, крупный мужчина и, несомненно, очень сильный. Боже, какой же он сильный и крепкий, подумал я, когда разглядел наконец его раны. Ни один человек не может оставаться живым с такими ранами, а если он все еще жив, то он не человек!

 Как и во многих подобных домах, потолок здесь был сделан из потемневших от времени бревен. Одно из сломавшихся после взрыва бревен упало концами вниз. Так вот один из этих концов - огромный кусок старой сосны - насквозь проткнул грудь мужчины и впился в пол, пригвоздив человека, как наколотого на булавку жука. Уже одно это должно было убить кого угодно, любого человека, но только не такого, как он. Однако это еще не все.

 Его одежда от паха до грудной клетки была словно бритвой разрезана, - возможно, взрывом, последствия которого всегда бывают страшными и непредсказуемыми. И не только одежда - его обнажившийся живот был тоже рассечен надвое и представлял собой страшное зрелище: видны были дрожащие израненные внутренности и обнаженные нервы. Я увидел его кишечник, кишки пульсировали перед моими глазами, но выглядели совсем не так, как можно было ожидать. Это не был кишечник обыкновенного человека.

 О да! Я вижу на вашем лице вопросительное выражение. Вам непонятно, о чем я говорю? Внутренности - это внутренности, и кишки - это кишки. Просто скользкие, свернутые трубки, нечто вроде дымящегося трубопровода, причудливо изогнутые красные или желтоватые куски плоти, странной формы сосиски и пузыри. Да, конечно, все это присутствовало внутри разверстой раны. Но там было нечто еще!"

 Драгошани, затаив дыхание, внимательно слушал хозяина, однако, несмотря на то, что его все это чрезвычайно интересовало и он был полностью поглощен рассказом Гирешци, на лице его никакие эмоции не отражались. Гирешци это заметил.

 "А вы держитесь очень мужественно, мой юный друг. Большинству людей на вашем месте давно стало бы плохо, их бы затошнило от моего рассказа. А мне еще многое нужно вам поведать. Ну что ж, посмотрим, как вы отнесетесь к остальному..."

 Я уже упомянул, что внутри этого человека было что-то еще, и это действительно так. Первый раз я заметил это, когда подошел к пригвожденному к полу мужчине, но решил, что мне померещилось. Мы с незнакомцем одновременно увидели друг друга, и, когда глаза наши встретились, это нечто отскочило и спряталось где-то среди внутренностей. А может быть.., мне просто показалось... Так или иначе, то, что, как мне думалось, я увидел, было похоже на спрута или слизняка. Правда, очень большого, охватившего щупальцами практически все внутренние органы, при этом тело его находилось возле сердца или позади него. Он напоминал огромную опухоль, только живую, подвижную!

 Он был, или его не было? Может быть, он мне привиделся? Тогда я не мог сказать с уверенностью. А вот мучения человека, его страшные раны сомнений не вызывали, как и то, что только чудо сохраняло ему жизнь. Было ясно, что жить ему осталось всего несколько минут или даже секунд. Нет, ему уже конец!

 Однако он был в сознании. Подумайте только - в сознании! Вы можете представить себе его муки? Я их хорошо себе представлял, поэтому, когда он заговорил, я едва не упал в обморок от удивления. Это же неслыханно! Он еще способен был соображать, связно, логически мыслить!.. Он овладел собой, его адамово яблоко дернулось, и он прошептал:

 "Вытяни его... Вытащи его из меня... Вытяни конец бревна из моего тела..."

 Немного придя в себя, я снял пиджак и накрыл его распоротый живот. Наверное, это было нужнее мне, чем ему. Я не в состоянии был что-либо делать, видя торчащие наружу внутренности! Потом я ухватился за бревно, но вскоре понял тщетность своих попыток.

 "Нет, бесполезно, - сказал я ему, нервно облизывая губы. - Это убьет вас. Даже если мне удастся вытащить эту штуку, в чем я сильно сомневаюсь, вы сразу же умрете. Не думаю, что вы нуждаетесь в моих объяснениях".

 Кивнув головой, он прошептал:

 "И все же попытайся еще раз".

 Я вновь ухватился за бревно. Невозможно! Вытащить его было бы не под силу троим взрослым мужчинам. Проткнув человека насквозь, бревно буквально впилось в пол. Мне удалось лишь немного пошевелить его - и тут же с потолка посыпались огромные куски, а стена заметно осела. Хуже того, из груди незнакомца, в том месте, где вонзилось острие бревна, фонтаном забила кровь.

 Он закатил глаза и так застонал, что у меня от страха застучали зубы, он задрожал всем телом, словно сквозь него пропустили электрический ток, застучал ногами по полу от нестерпимой боли. Но при этом, поверите ли, трясущимися руками сумел вцепиться в обломок бревна, пытаясь помочь мне вытащить его.

 Однако все труды были напрасны, и мы оба это понимали. Я принялся вновь уговаривать его:

 "Даже если нам удастся его вытащить, это приведет только к тому, что на вас обрушится потолок. Послушайте, у меня есть с собой хлороформ. Я могу усыпить вас, и вы больше не будете страдать от боли. Однако скажу вам откровенно: проснуться вы уже не сможете".

 "Нет, никаких лекарств, - выдавил он из себя. - Я.., на меня хлороформ не подействует. В любом случае я должен оставаться в сознании, я должен контролировать свои действия. Иди за помощью, найди мужчин. Беги, быстро!"

 "Но вокруг никого нет, - запротестовал я, - разве сейчас кого-нибудь найдешь? Если поблизости кто-то и остался, их заботит только собственная жизнь, безопасность семей и имущества. Всю округу разбомбили!"

 И в ту же минуту раздались новые взрывы, послышался гул приближающейся новой волны бомбардировки.

 "Нет, - продолжал настаивать он, - ты можешь это сделать, можешь. Ты пойдешь и вернешься с помощью. Можешь мне поверить, я щедро награжу тебя. Я не умру, я продержусь. Я буду ждать. Ты.., ты моя единственная надежда. Ты не можешь мне отказать!"

 Он, вполне понятно, просто лишился рассудка.

 Теперь наступила моя очередь испытать муки - муки разочарования, отчаянного бессилия. Этот мужественный, сильный человек был обречен на смерть, ему суждено было умереть именно здесь, в этом доме. Оглядевшись вокруг, я понял, что у меня нет времени на поиски подмоги, что все кончено.

 Он проследил за моим взглядом и тоже увидел, что языки пламени лижут стену за выбитыми окнами. С каждой секундой дым становился все гуще - горели книги, огонь перекинулся на книжные полки и мебель. Клубы дыма опускались с провисшего потолка, который оседал все ниже и с которого летели куски лепнины и пыль.

 "Я.., я сгорю! - прошептал он и глаза его на миг расширились от ужаса и ярко заблестели, но тут же погасли, и в них появилось выражение покорности и смирения. - Все.., все кончено!"

 Я попытался взять его за руку, но он оттолкнул меня и снова пробормотал:

 "Все кончено. После стольких столетий..." , "Но это и так было ясно, - ответил я, - вы же понимаете.., ваши раны..." - Мне хотелось как-то успокоить его, облегчить его муки." - "Вы так страдали от боли, что практически перешли за черту. Вы ее больше не ощущаете. В конце концов, может это, и к лучшему".

 При этих словах он обратил на меня свой взгляд, и в этом взгляде я прочел величайшее презрение.

 "Мои раны? Моя боль? - повторил он за мной. - Ха-ха!" - Его короткий смешок был полон горечи и пренебрежения. - "Когда на мне был шлем дракона и копье, лопавшее в забрало, проломив мне переносицу, прошло насквозь через голову, вот тогда действительно была боль! - простонал он. - Да, боль, потому что копье задело часть меня - настоящего МЕНЯ! Это случилось в Силистрии, когда мы разгромили Оттоманскую империю. О, я знаю, что такое боль, друг мой! Мы с ней старые знакомые. В 1204 году в Константинополе.., это был греческий огонь. В качестве наемника я присоединился к Четвертому Крестовому походу в Заре, но, к сожалению, меня сожгли в самый разгар нашего триумфа. Однако они дорого заплатили! Целых три дня мы грабили, насиловали, убивали. Наполовину уничтоженный, прожженный почти до самого сердца настоящего я, испытывая страшные муки, я убивал больше всех! Человеческая оболочка иссохла, но Вамфир оставался живым. А теперь вот это! Я пригвожден к полу, искалечен, огонь найдет и уничтожит меня. Греческий огонь в конце концов потух и потерял свою силу, но это пламя не погаснет. Человеческие боль и муки.., мне они не знакомы, мне нет до них дела. Что они в сравнении с болью Вамфира?! Пронзенный колом, я должен буду гореть, визжать, корчиться в огне и постепенно таять? Нет! Этого не должно быть!.."

 Вот почти в точности его слова - я их хорошо запомнил. Я думал, что он просто бредит. Может быть, он был историком? В том, что он человек образованный, я не сомневался. Огонь подкрадывался все ближе, жара стала нестерпимой. Я не мог больше оставаться рядом с ним, но в то же время не мог его бросить, во всяком случае пока он находится в сознании. Я достал кусок ваты и бутылочку с хлороформом...

 Угадав мои намерения, он выбил откупоренную бутылочку из моих рук. Ее содержимое выплеснулось наружу, вспыхнуло голубоватым пламенем и исчезло.

 "Идиот! - прошипел он. - Так ты убьешь только мою человеческую сущность!"

 Одежда на мне стала нестерпимо горячей, а языки пламени плясали возле самой гладильной доски, подбираясь ближе и ближе. Мне нечем было дышать. Не в силах бросить его, я закричал:

 "Почему вы не умираете? Ради Бога, умрите!"

 "Бог? - он открыто насмехался надо мной. - Ха! Даже если бы я верил в него, рядом с ним для меня нет места! Мне не место в вашем раю, друг мой!"

 На полу среди прочих упавших с письменного стола вещей я заметил нож для разрезания бумаги. С одной стороны он был необычайно острым. Подняв с пола нож, я приблизился к мужчине, собираясь перерезать ему горло. Он как будто прочитал мои мысли.

 "Этого недостаточно, - сказал он. - Голову следует отрезать полностью".

 "Что вы такое говорите?" - спросил я.

 Он впился в меня глазами и позвал:

 "Подойди ко мне".

 Не в силах сопротивляться, я склонился над ним и протянул нож. Взяв нож из моих рук, он отшвырнул его в сторону.

 "А теперь мы сделаем по-моему, - сказал он. - Так, как следует поступить".

 Заглянув в его глаза, я полностью попал под их власть. Взгляд был.., магнетическим! Если бы он продолжал молча смотреть на меня такими глазами, я не смог бы сдвинуться с места и сгорел бы вместе с ним. Я был уверен в этом тогда, уверен и сейчас. Искалеченный, раздавленный, распоротый, словно рыба при разделке, он продолжал обладать огромной властью!

 "Пойди на кухню, - сказал он, - и принеси нож для разделки мяса, самый большой. Ну, иди же!"

 Его слова заставили двигаться мои ноги, но глаза, нет, его разум продолжал владеть моим разумом. Я прошел сквозь сгущающийся дым и приближающееся пламя и вернулся обратно. Когда я показал ему принесенный нож, он удовлетворенно кивнул. Комната пылала вовсю, и одежда на мне начала дымиться, а волосы на голове трещали от жара.

 "Твоя награда..." - сказал он.

 "Мне не нужна никакая награда".

 "Но я хочу, чтобы ты ее получил. Я хочу, чтобы ты знал, кого уничтожишь этой ночью. Моя рубашка.., разорви ее у воротника".

 Я повиновался, а когда наклонился ниже, мне показалось, что во рту у него, чуть приоткрытом в тот момент, двигался не язык, а нечто совсем другое. Он дышал мне в лицо, и запах был зловонным. Я хотел было отвернуться, но он продолжал удерживать меня взглядом, до тех пор пока я не завершил начатое дело. На шее у него на золотой цепочке висел тяжелый золотой медальон. Расстегнув цепочку, я снял ее и положил в карман.

 "Вот так, - вздохнул он. - Я заплатил тебе сполна. А теперь сделай то, что должен".

 Крепко зажав нож, я поднял было дрожащую руку, но тут...

 "Подожди, - сказал он. - Я испытываю сильное искушение убить тебя. У нас, Вамфири, сильно развито, как вы говорите, чувство самосохранения. Но я знаю, мне не на что надеяться. Та смерть, которую подаришь мне ты, будет чистой и милосердной, в противном случае меня ждут кошмарные муки, медленная и невыносимо страшная гибель в огне. И все-таки я могу нанести тебе удар раньше, чем нанесешь его ты, или одновременно. И тогда нас обоих ждет ужасная смерть. Поэтому.., подожди, пока я закрою глаза, и тогда бей - сильно и наверняка, а затем беги! Бей и тут же отскакивай в сторону. Ты все понял?"

 Я кивнул.

 Он закрыл глаза.

 Я нанес удар.

 В тот самый миг, когда прямое блестящее лезвие коснулось его шеи, может быть, чуть раньше, еще до того, как оно отсекло голову, глаза его резко открылись. Но он предупредил меня, и я помнил его слова. Как только голова отлетела и из раны хлестнула кровь, я отпрянул назад. Крутясь и подскакивая, голова катилась среди горящих книг. Но, клянусь Богом, пока она катилась, как бы она ни поворачивалась, полные осуждения глаза неотрывно смотрели в мою сторону! И о Боже! Его рот, его рот и то, что было внутри! Раздвоенный, похожий на змеиный язык, скользкий, дрожащий, блуждающий по губам, мгновенно ставшим из красных мертвенно бледными!..

 Но худшее было впереди - его голова менялась на глазах. Кожа плотно обтянула череп, который в свою очередь изменил форму, превратившись в вытянутую морду огромной собаки или волка. Свирепо горящие глаза, прежде желтые, приобрели цвет крови. Верхние зубы накрыли нижнюю губу, прижав к ней раздвоенный язык, а огромные клыки стали изогнутыми и острыми, как иглы!

 Все это правда! Я видел это! Я видел это наяву! Но длился кошмар несколько мгновений, а потом голова стала на глазах исчезать. Наверное, все дело было в жаре, потому что только невероятный жар мог привести к тому, что голова начала пузыриться и таять. Ужас пригвоздил меня к месту. Я замер, а затем бросился прочь - подальше от по-прежнему не сводящей с меня глаз, чужой, разрушающейся головы, подальше от обезглавленного тела, с которым тоже начало происходить нечто ужасное!.. А потом оно полностью разрушилось...

 Если вы помните, я накрыл тело пиджаком, чтобы не видеть страшных ран. Теперь какая-то невидимая сила изнутри приподняла его, а потом пиджак зашевелился и разлетелся на две половины, которые, кем-то в ярости отброшенные, взлетели к потолку. Вслед за этим из живота буквально выскочило заостренное на конце щупальце - оно было покрыто белыми чешуйками, судорожно извивалось и вертелось во все стороны. Словно дьявольская плетка, оно крутилось в воздухе, изгибалось, будто что-то искало среди дыма и пламени!

 Потом щупальце поползло по полу, судорожно обследуя горящую комнату, но при этом ловко уклоняясь от огня. Я вскочил на стул и скорчился на нем, парализованный ужасом. Со своего возвышения я мог увидеть, что происходило с лежавшим на полу телом: на моих глазах оно стало стремительно разлагаться, превратилось сначала в скелет, с которого осыпались остатки плоти, а затем - в прах. Едва это случилось, щупальце замедлило движение, сократилось и уползло обратно - туда, где прежде лежало тело его хозяина, - а теперь остались лишь части скелета и прах...

 Все это, как вы понимаете, произошло в считанные секунды, гораздо быстрее, чем я вам об этом рассказываю. Я не могу поклясться, что все, о чем я вам рассказал, случилось на самом деле. Но сам я верю, что действительно видел это.

 Так или иначе, но когда потолок накренился еще больше, я буквально скатился со стула, а рухнувшие балки, подняв вверх столб огня и дыма, похоронили под собой комнату, где произошли столь, ужасные события. Не спрашивайте меня, как мне удалось выбраться наружу, - этого я совершенно не помню, - но, когда я мчался прочь, откуда-то из развалин, изнутри, до меня донесся долгий, полный невыразимой муки вопль, одновременно жалобный, ужасный и гневный. Это было стенание, какого я больше в своей жизни не слышал и, надеюсь, не услышу никогда.

 Потом...

 С неба опять посыпались бомбы. Больше я ничего не помню, так как пришел в себя только в полевом госпитале. Я лишился ноги и, как меня тогда уверяли, в какой-то мере разума. Считалось, что это следствие контузии, и я, убедившись в тщетности попыток рассказать правду, вынужден был согласиться с общим мнением. И мое тело, и мой разум стали жертвами той бомбежки...

 Да... Но среди вещей, которые мне вернули при выписке из госпиталя, была та, которая подтверждала правдивость моих воспоминаний. Она и сейчас при мне.

 Глава 9

 Поверх жилета Гирешци носил золотую цепь. Из левого кармашка он вытащил серебряные карманные часы, совершенно не гармонировавшие со старинной цепью, а из правого - медальон, о котором говорил. Он передал медальон Драгошани. Затаив дыхание, Драгошани схватил его и буквально впился в него глазами, не обратив никакого внимания на часы и цепь. На лицевой стороне медальона он увидел прекрасной работы геральдический крест, принадлежавший рыцарям святого Иоанна Иерусалимского. Однако крест был кем-то старательно изуродован - во многих местах его пересекали глубокие царапины. А на обратной стороне медальона...

 Драгошани в какой-то степени был готов увидеть то, что увидел: грубо сработанный барельеф, изображающий дьявола, летучую мышь и дракона. Изображение было слишком хорошо ему известно, и сам собой вырвался давно мучивший его вопрос:

 - Вы выяснили его происхождение?

 - Вы имеете в виду геральдическое значение этого изображения? Я пытался. Несомненно оно что-то означает, но мне не удалось установить происхождение именно этого герба, его принадлежность. Я могу вам рассказать о символике дракона или летучей мыши, исходя из местной истории, но что касается дьявола, то связанное с ним довольно.., неясно. Я, конечно, пришел к определенным выводам, но это всего лишь догадки, предположения, почти ничем или мало чем под...

 - Нет, - нетерпеливо оборвал его Драгошани. - Я не это имел в виду. Это изображение мне хорошо известно. Что вы знаете о человеке, о том существе, если хотите, которое дало вам медальон? Удалось ли вам что-либо узнать о его жизни?

 Он с нетерпением ждал ответа, сам не до конца понимая, почему задал этот вопрос. Он вырвался у него сам собой, как будто под влиянием порыва.

 Гирешци, кивнув, взял из рук Бориса медальон, цепь и часы.

 - Возможно, вам это покажется странным, потому что, окажись вы на моем месте, после всего что я пережил, вы наверняка постарались бы избежать всего, что может быть связано с подобными вещами. Вам, наверное, и в голову не пришло бы, что эти события дали толчок моим многолетним поискам и исследованиям. А случилось тем не менее именно так. Конечно же, приступая к такого рода частному расследованию, я прежде всего постарался выяснить имя человека, которого уничтожил в ту ночь, а также все, что возможно о его семье и жизни. Итак, звали его Фаэтор Ференци.

 - Ференци? - Драгошани повторил имя, словно смакуя его звучание. Он наклонился вперед, и пальцы его, упиравшиеся в стол, побелели от напряжения. Он был уверен в том, что это имя что-то для него значит. Но что именно? - А его семья?

 - Как? - Гирешци, казалось, было очень удивлен. - Вы не находите в этом имени ничего особенного? О, фамилия достаточно известна. Я подскажу вам - она имеет венгерские корни. Но Фаэтор?

 - И что из этого?

 Гирешци пожал плечами:

 - Я только однажды встретил это имя - совершенно в ином контексте. Речь шла об одном из князьков белых хорватов, жившем в девятом веке. Его фамилия звучала очень похоже - Ференциг.

 "Ференци... Ференциг... - думал Драгошани. - Одно и то же". Но тут же сам себя поправил. С чего это вдруг он пришел к такому заключению? Однако в то же время он сознавал, что эта мысль не просто так возникла в его голове - он давно знал о двойственности натуры Вамфири, как о непреложном факте. Двойственность натуры? Однако и это, наверное, достаточно опрометчивое заключение. Он имел в виду только то, что одинаковы имена, но не то, что их носили одни и те же люди, вернее человек. Или все-таки он был уверен в большем? Только сумасшедшему может прийти в голову, что хорватский князь девятого века и современный румынский землевладелец - одно и то же лицо. Точнее, такое предположение могло, бы показаться невероятным, если бы Драгошани со слов старого дьявола не знал, что сама концепция вампиризма и бессмертия весьма далека от безумной.

 - А что еще вам удалось узнать о нем? - наконец нарушил молчание Драгошани. - О его семье? Я имею в виду тех, кто остался в живых. О его жизни? За исключением того, что он мог быть отдаленно связан с хорватами.

 Гирешци нахмурился и почесал голову.

 - Да... - проворчал он. - Разговор с вами - поистине неблагодарное дело. У меня такое ощущение, что вам заранее известны ответы на все вопросы и фактически вы знаете гораздо больше меня. Создается впечатление, что мой рассказ вы используете лишь для подтверждения собственных умозаключений и твердых убеждений... - Он на минуту замолчал. - Так или иначе, насколько мне известно, Фаэтор Ференци был последним представителем своего рода. После него никого не осталось.

 - Вот в этом вы ошибаетесь, - Драгошани понял, что проболтался, и закусил губу, затем, понизив голос, добавил:

 - Я имею в виду.., вы не можете утверждать это с полной уверенностью.

 Гирешци был ошеломлен.

 - Ну вот, вы, похоже, снова знаете больше, чем я. - Во время разговора он не переставал потихоньку потягивать виски, принесенное Драгошани, но оно, судя по всему, на него совершенно не действовало. Сделав еще несколько глотков, он предложил:

 - Если позволите, я расскажу вам все, что мне удалось узнать об этом Ференци.

 - Я начал поиски после окончания войны. Жаловаться на жизнь мне, в общем-то, не приходилось: у меня был дом - вот этот, а за потерянную ногу мне выплатили "компенсацию". Все это плюс небольшая пенсия по инвалидности обеспечивали мне сносную жизнь. Роскоши я, конечно, позволить себе не мог, но у меня была постоянная крыша над головой и достаточно средств, чтобы не голодать. Моя жена.., она стала еще одной жертвой войны. Детей у нас не было, и я больше никогда не женился.

 Если говорить о причинах моего глубочайшего интереса ко всему, что касается вампиров, то, наверное, у меня просто не было другого выхода. Точнее, я ничем больше не хотел заниматься. Эта тема магнитом притягивала меня...

 Ладно, не стану больше утомлять вас объяснениями - мне просто хотелось, чтобы картина была ясна вам полностью. Как я уже сказал, мои поиски начались с Фаэтора Ференци. Я снова поехал туда, где все произошло, разговаривал с теми, кто мог знать его. Большая часть округи была стерта с лица земли, но несколько домов все же уцелели. От дома Ференци остался лишь черный от копоти остов, и ничего нельзя было узнать о его прежних обитателях.

 И все-таки имя мне выяснить удалось - я нашел его сразу в нескольких источниках: в почтовой службе, в журнале регистрации земель и собственности, в списках пропавших без вести и погибших, в списках жертв войны и других. Но это были официальные источники, а тех, кто знал его лично, мне никак не удавалось найти. Наконец я отыскал пожилую женщину, которая жила в этой районе, - вдову Луорни. Лет за пятнадцать до начала войны она работала у Ференци - приходила убираться в доме два раза в неделю и содержала его в порядке. Так продолжалось около десяти лет, но потом она вдруг потеряла интерес к свой работе. Она не могла с точностью сказать, что послужило тому причиной, но для меня было очевидно, что это было связано с самим Ференци. Что-то в нем настораживало, беспокоило ее, пока наконец ее терпение не пришло к концу. При каждом упоминании его имени она непрестанно крестилась. И все-таки она рассказала мне немало интересного. Я постараюсь вкратце пересказать, что мне удалось узнать.

 В его доме не было ни одного зеркала. Я не думаю, что мне стоит объяснять значение этого факта...

 Вдова Луорни никогда не видела, чтобы он выходил из дома днем, когда было светло. Она вообще никогда не видела его вне дома, за исключением двух случаев - оба раза вечером, в сумерках, в саду.

 Ей никогда не приходилось готовить ему еду, и она ни разу не видела, чтобы он вообще что-либо ел. Никогда! В доме была кухня, но он, насколько она знала, ею не пользовался, а если и пользовался, то убирал за собой сам.

 У него не было ни жены, ни семьи, ни друзей. Почта приходила редко, он неделями не бывал дома. Он не работал, даже дома, но у него всегда были деньги. Много денег. Однако, наведя справки, я не обнаружил банковского счета, на его имя. Короче говоря, Ференци был поистине очень странным, таинственным человеком и вел отшельнический образ жизни...

 Но это далеко не все. Дальнейшее кажется куда более непонятным. Однажды утром, придя, чтобы убраться в доме, вдова Луорни застала там местную полицию. Трое братьев - члены жестокой банды грабителей из Морени, за которыми полиция гонялась несколько лет, были арестованы в доме. Судя по всему, они проникли в дом в предутренние часы, полагая, что он пуст, совершив тем самым большую ошибку!

 В момент, когда полицейские на лошадях въехали во двор, хозяин тащил волоком одного из братьев и подталкивал двух остальных к погребу. Вы, наверное, помните, что в те годы местная полиция использовала лошадей для объезда труднодоступных отдаленных районов. Получив сообщение о случаях мародерства, полицейские заподозрили, что это снова дело рук братьев. Никогда еще трое преступников с такой радостью не отдавали себя в руки правосудия.

 Эти трое были настоящими головорезами, но даже им не под силу было тягаться с Фаэтором Ференци. Их предполагаемая жертва сломала каждому правую руку и левую ногу. Подумайте только, Драгошани, какой силой для этого следовало обладать! Полицейские были настолько благодарны ему за помощь, что не стали вникать в подробности, - в конце концов, он защищал свою собственность и жизнь. Однако вдова видела, как их увозили несколько часов спустя, и ей было совершенно ясно, что они до смерти напуганы.

 Я уже сказал вам, что Ференци тащил пленников в погреб. Для чего? Чтобы запереть их, до того как подоспеет помощь? Возможно...

 - Или чтобы держать их там, как в холодильнике, пока они.., не понадобятся, так? - сказал Драгошани. Гирещци кивнул:

 - Вот именно. Так или иначе, вскоре после этого случая вдова Луорни отказалась от работы у Ференци.

 - Гм-м-м... - задумчиво произнес Драгошани. - Меня удивляет, что он отпустил ее. Ведь она, по всей вероятности, заподозрила неладное. Вы сами упомянули о том, что ее давно что-то беспокоило. Неужели он не боялся, что она может кому-то рассказать о нем?

 - Конечно! - ответил Гирешци. - Но вы кое о чем забыли, Драгошани. Вспомните, как он руководил моими действиями в ночь бомбежки, в ту ночь, когда умер, - одним только взглядом и мысленными приказами.

 - Гипноз! - воскликнул Драгошани. Гирешци, мрачно усмехнувшись, кивнул:

 - Да, это одна из многих способностей вампиров. Он приказал ей молчать, пока он жив. То есть, пока он жив, она должна, была забыть о том, что случилось, забыть о нем, о своих темных подозрениях.

 - Понимаю... - ответил Драгошани.

 - Его власть была столь велика, - продолжал Гирешци, - что она и в самом деле забыла. Она не вспоминала о нем много лет, до того самого момента, когда я пришел к ней с расспросами. И вспомнила лишь потому, что к тому времени он уже умер.

 Драгошани начали раздражать манеры Гирешци - его самодовольство, самоуверенность, его чересчур высокое мнение о своих детективных способностях. Наконец некромант произнес:

 - Но это, конечно же, всего лишь предположения, догадки. Вы ничего не можете утверждать с уверенностью.

 - Да нет, напротив! - воскликнул Гирешци. - Я узнал обо всем от самой вдовы. Поймите меня правильно: я не утверждаю, что она все это придумала. Это не простая болтовня, не сплетни - ничего подобного! Все было далеко не так! Мне пришлось долго беседовать с ней, задавать ей множество вопросов, прежде чем она согласилась поведать ту историю, точнее, я буквально силой тянул из нее слова. Понимаете, несмотря на то что он уже умер и власть над нею закончилась, она продолжала находиться под его воздействием.

 Драгошани задумался. Глаза его сузились. Неожиданно, к своему удивлению, он осознал, что от этого человека исходит угроза. Этот Ладислаа Гирешци был очень умен. В душе Драгошани поднялось возмущение - он сам не мог понять почему. Ему трудно было разобраться в своих чувствах, в неожиданно захлестнувших эмоциях. Они бушевали слишком глубоко внутри. Он тряхнул головой, выпрямился и попытался собраться с мыслями.

 - Вдова, наверное, давно умерла?

 - Да, много лет назад.

 - Значит, о Фаэторе Ференци известно только нам двоим - вам и мне?

 Гирешци пристально всмотрелся в лицо Драгошани. Голос Драгошани звучал очень тихо, он был, скорее, похож на зловещий шепот. С ним что-то происходило. Встретив внимательный и вопросительный взгляд Гирешци он вздрогнул и часто заморгал.

 - Да, вы правы, - нахмурившись, ответил Гирешци. - Я никому не рассказывал об этом за последние.., не помню уже сколько лет. Какой смысл говорить, если мне никто не верит. С вами все в порядке, друг мой? Вы хорошо себя чувствуете? Вас что-то беспокоит?

 - Меня? - Драгошани наклонился вперед, словно неведомая сила потянула его к Гирешци. Он с трудом заставил себя выпрямиться. - Нет, конечно же, нет. Меня слегка клонит в сон, вот и все. Думаю, что дело в еде. Вы слишком хорошо меня накормили. К тому же за последние несколько дней я проделал очень долгий путь. Видимо, я очень устал.

 - Вы в этом уверены?

 - Да, вполне. Однако продолжайте, Гирешци, не останавливайтесь. Расскажите мне побольше. О Ференци и его предках. О Ференцигах. Вообще о Вамфири. Расскажите обо всем, что знаете, о чем догадываетесь. Расскажите мне все.

 - Все? На это уйдет не меньше недели.

 - Неделя у меня есть.

 - Черт возьми! Выскажется, говорите вполне серьезно!

 - Вполне.

 - Послушайте, Драгошани! Вы, несомненно, очень приятный молодой человек, и мне доставляет удовольствие разговаривать с человеком, который искренне интересуется и сам неплохо знает предмет нашего разговора. Но почему вы так уверены, что я соглашусь потратить на вас целую неделю? В мои годы время очень дорого. Или вы думаете, что я такой же долгожитель, как Ференци?

 Драгошани улыбнулся, но улыбка была едва заметной. "Строго говоря, мы можем поговорить как здесь, так и в Москве", - подумал он. В этом, однако, не было необходимости. Во всяком случае пока. Боровиц мог раскрыть истоки его дара - его таланта некроманта.

 - Ну что ж, уделите мне хотя бы еще час или два, - пошел он на компромисс. - И раз уж вы сами заговорили об этом, давайте начнем с долгожителя Ференци.

 Гирешци ухмыльнулся:

 - Это мне подходит. К тому же у нас пока еще есть виски.

 Налив себе очередную порцию, он устроился поудобнее, на минуту задумался и заговорил:

 - Долгожитель Ференци. Бессмертие, присущее вампиру. Но сначала я расскажу вам еще кое-что, услышанное мною от вдовы Луорни. Она сказала, что когда была еще маленькой девочкой, бабушка говорила, что, сколько она себя помнит, Ференци жили в этом же доме и что их знавала еще ее бабушка. В принципе, в этом нет ничего странного - сыновья приходят на смену отцам. В этих местах многие боярские семьи живут с незапамятных времен. Но что действительно странно - никто и никогда, насколько вдове было известно, не видел ни одной представительницы рода Ференци женского пола. А если человек никогда не был женат, то кто же унаследует его имя?

 - И вы, конечно же, постарались выяснить это? - спросил Драгошани.

 - Попытался. К сожалению, во время войны пропали многие документы, поэтому сведения были очень отрывочными. Однако я установил, что с давних времен дом принадлежал роду Ференци, но в роду никогда не было ни одной женщины! Одни только холостяки!

 Сам не зная почему, Драгошани почувствовал себя оскорбленным. Может быть, он почувствовал, что собеседник сомневается в его собственных природных способностях?

 - Холостяки? - холодно произнес он. - Не думаю Гирешци кивнул. Он хорошо изучил ненасытную натуру Вамфири.

 - Нет, конечно же, нет, - подтвердил он сомнения Драгошани. - Вампир, не признающий брака, - это абсурд! Страсть - основная их движущая сила. Всепоглощающая страсть, жажда власти, плоти, крови! Но слушайте дальше.

 В 1840 году некий Бела Ференци отправился через горы, чтобы навестить кузена или еще кого-то из родственников, жившего недалеко от северной границы Австро-Венгрии. Об этой поездке упоминается во многих документах. Похоже, старый Бела приложил немало усилий к тому, чтобы о его визите узнали как можно больше людей. Он нанял человека для присмотра за домом в его отсутствие - не местного жителя, а кого-то из племени цыган, нанял экипаж и кучера, чтобы проехать первую часть пути, позаботился обо всем необходимом при переходе через высокогорные перевалы, - словом, прекрасно подготовился к предстоящему путешествию, насколько это было возможно в то время. Всем в округе он сообщил, что это его прощальное путешествие. В последнее время он стремительно старел, и все решили, что он поехал, чтобы попрощаться с далекими родственниками.

 Если вы помните, наши края в те времена еще жили по законам древней Молдавии - Валахии. Индустриальная революция в Европе была в самом разгаре - повсюду, но только не здесь. Отрезанные от мира и как никогда полные предрассудков, мы были чрезвычайно невежественными и отсталыми. До железной дороги между Лембергом и Галацем было не менее двух недель пути. Новости доходили до нас чрезвычайно долго, а вести какие-либо записи, переписку было достаточно сложно. Я говорю все это, чтобы особенно подчеркнуть тот факт, что в этом случае связь оказалась достаточно хорошей, а записи сохранились.

 - В случае? - переспросил Драгошани. - О каком случае вы говорите?

 - Я говорю о неожиданной смерти Белы Ференци - его экипаж и лошади были сметены лавиной в пропасть на одном из высокогорных перевалов. Весть о "несчастном случае" быстро достигла здешних мест. Адвокат-зган принес Запечатанное завещание отарика в местное регистрационное бюро, и оно было немедленно отослано далекому "кузену", некоему Георгу, который, по-видимому, был уже в курсе событий и знал о том, что дом и все земли по наследству перешли к нему.

 Драгошани кивнул.

 - И конечно же, этот Георг Ференци вскоре приехал и вступил в свои права. Он, вероятно, был - или во всяком случае казался - значительно моложе Белы, однако фамильное сходство никаких сомнений не вызывало.

 - Прекрасно! - воскликнул Гирешци. - Вы точно улавливаете ход моих мыслей. Прожив здесь пятьдесят лет, то есть с точки зрения нормальной человеческой жизни состарившись, Бела решил, что ему пришло время "умереть" и освободить место более молодому представителю рода.

 - А после Георга?

 - Конечно же, Фаэтор. - Гирешци в задумчивости поскреб подбородок. - Я часто думал: если бы в ту ночь я не убил его, если бы после той бомбежки он остался жив, каким было бы его следующее перевоплощение? Появился бы он после войны под личиной очередного представителя рода Ференци, для того чтобы заново отстроить дом и продолжать жить здесь? Скорее всего, так и случилось бы. Вамфири очень привязаны к родным местам.

 - Значит, вы абсолютно уверены в том, что Бела, Георг и Фаэтор - одно и то же лицо?

 - Безусловно. По-моему это очевидно. Разве он сам не подтвердил это, когда, как мне казалось, в бреду вспоминал о битвах под Силистрией и Константинополем? А до Белы были еще Григор, Карл, Петер и Стефан - и Бог знает сколько еще вплоть до князя Фаэтора Ференцига, а возможно, и до кого-то, жившего еще раньше. Видите ли, здесь была его территория. Это была его кровавая вотчина. В прежние времена, в эпоху князей и бояр, Вамфири крепко держались за свои владения. Вот почему он присоединился к Четвертому крестовому походу, - для того, чтобы прогнать как старых, так и новых врагов подальше от своих земель. Своих земель, понимаете? Для вампира не имеет ровно никакого значения, какой король или правительство у власти, какой строй, свою землю он всегда считает только своей. Он защищал себя, наследные владения, а не кучку паршивых, подлых чужеземцев, пришедших с Запада. Вы видели изуродованный крест крестоносцев на моем медальоне! После того как они оскорбили его достоинство, он издевался над ними, он просто наплевал на них!

 - Вам удалось выяснить, какое имя он тогда носил? Я имею в виду в 1204 году в Константинополе?. - В голосе Драгошани отчетливо слышалось благоговейное уважение к вампиру, возможно, некоторая доля зависти.

 Гирешци склонил набок голову:

 - Драгошани, насколько хороши ваши знания истории?

 - Едва ли прекрасны. Но думаю, вполне сносны.

 - Гм-м-м... История донесла до нас имена многих участников Четвертого крестового похода, однако вы не встретите среди них ни Ференци, ни Ференцига. И все-таки, будьте уверены, он участвовал в нем. Откуда мне это известно? Знаете, вполне возможно, что вы разговариваете сейчас с лучшим в мире знатоком тех кровавых событий - мне удалось обнаружить много такого, на что другие историки не обратили внимания. У меня, правда, было преимущество перед ними - я знал, что искал, мой интерес был сугубо специфическим. Однако в своих поисках мне пришлось перерыть целые горы разного рода документов и материалов. Мальчик мой, да я могу написать о Четвертом крестовом походе целую книгу - по крайней мере о той его части, которая прошла от Венгрии до Константинополя. Бог мой! Какая жестокая битва разразилась под Константинополем - это был настоящий ад! И этот человек и орда извергов, которой он командовал, находились в самой гуще, там, где бой был наиболее ожесточенным. Он был там в момент падения города, когда он и его банда наемников потеряли всякий контроль над собой. Их примеру последовала вся армия, и в течение долгих трех дней они грабили, насиловали, убивали...

 Папа Иннокентий III, призвавший к Крестовому походу, увидев, во что он превратился, не в силах был что-либо изменить. Крестоносцы поклялись захватить Святую землю, но Иннокентий и его легаты вынуждены были освободить их от клятвы. Папа умыл руки, однако он использовал кое-какую оставшуюся у него власть и отдал секретный приказ о том, что те, кто проявил "особенную жестокость", не должны снискать "ни славы, ни наград" за свое варварство и что "их имена никогда не должны быть упомянуты", что "они недостойны ни уважения, ни почитания".

 Искать козла отпущения не пришлось: список открыл, конечно же, "кровожадный валах, нанятый в Заре". Его поведение никак нельзя было назвать безупречным. Однако поначалу крестоносцы высоко оценивали его заслуги и оказывали ему почести, втайне, возможно, завидовали или боялись его. И вот теперь его имя было вычеркнуто отовсюду, опозорено, его лишили всех заслуг и наград. В ответ он обвинил их в двуличии и надругался над символом Крестового похода - крестом на своем медальоне. После этого, собрав свою банду головорезов под знаменем с изображением дракона, летучей мыши и дьявола, с гордо поднятой головой и кипя от ярости, возвратился домой.

 Закусив губу, Драгошани некоторое время молчал, затем произнес:

 - Предположим, что так или иначе, но все это правда, либо по меньшей мере основано на известных вам достоверных фактах. Однако тогда остаются невыясненными некоторые весьма важные вопросы.

 - Например?

 - Ференци был вампиром. А вампир нуждается в жертвах. Когда он голоден, он убивает всех без разбора, словно лиса цыплят, жестоко и бездумно. Но, судя по всему, Ференци ни в чем подобном замечен не был. Как же ему удалось, прожив здесь столько лет, ни у кого не вызвать подозрений? Вы же помните, Гирешци, что кровь для него - это жизнь! Неужели здесь не было случаев вампиризма?

 - Поблизости от Плоешти? Ни одного! Во всяком случае, за тот период, который мне удалось проследить по документам. - Мрачно усмехнувшись, Гирешци наклонился к Драгошани. - Но подумайте, Драгошани, если бы вы были вампиром, стали ли бы вы убивать на пороге собственного дома?

 - Не думаю, что я стал бы это делать, - нахмурился Драгошани. - Но где же тогда?

 - На севере, друг мой! Где же еще, как не в Трансильванских Альпах, откуда берут начало все легенды о вампирах? Сланиц и Синайя - у подножия, Брашов и Сацем - за перевалом, и все они расположены не более чем в пятидесяти милях от дома Ференци, а их темная репутация заставляет людей держаться подальше от этих мест.

 - Даже сейчас? - Драгошани сделал вид, что удивлен, однако он хорошо помнил, что говорила по этому поводу три года назад Маура Кинковши. - Легенды существуют много лет, особенно если это легенды о призраках. Жители горных районов давно к ним привыкли. Если кто-то по непонятной причине умирает молодым, не нужно искать объяснений - они уже есть. В действительности же последний ребенок погиб от укуса вампира в Сланице зимой 1943 года. Девочку похоронили с колом, воткнутым в сердце, как и многих безвинных жертв до нее. В тот же год в окрестных деревнях таким же образом погибли еще одиннадцать человек!

 - Вы говорите, это было в 43-м? Гирешци кивнул:

 - Вижу, вы уловили связь. Да, это случилось всего за несколько месяцев до смерти Ференци. Та девочка стала его последней жертвой, во всяком случае, насколько это нам известно. Конечно, когда вокруг шла война, он обладал гораздо большей свободой, ему было легче находить свои жертвы. Многих из них вполне могли отнести к без вести пропавшим во время воздушных налетов или обстрелов, которых, поверьте, было великое множество. - Он минуту помолчал. - Еще вопросы?

 - Вы сказали, что те городки, о которых вы упомянули, находятся в горах, примерно в пятидесяти милях от Плоешти. Местность здесь очень неровная, много труднопроходимых участков, иногда приходится преодолевать подъемы до двух тысяч футов. Как удавалось Ференци делать это? Он что, превращался в летучую мышь и летел к месту своей охоты?

 - Народные предания утверждают, что он обладал такой способностью - мог превращаться в летучую мышь, волка, привидение, даже в блоху, жука или паука. Но.., сам я так не думаю. Достоверных свидетельств мне обнаружить не удалось. Вы спрашиваете, каким образом он оказывался в тех местах, где совершал убийство? Не знаю. У меня есть кое-какие идеи на этот счет.., но доказательств пока нет.

 - Какие именно идеи?

 Драгошани, явно волнуясь, ждал ответа. Сам он уже знал правильный ответ на свой вопрос, - или, во всяком случае, ему казалось, что знал, - но ему хотелось проверить, насколько в действительности умен и догадлив Гирешци. И насколько опасен... Что это? Он снова с трудом заставил себя выпрямиться на стуле. Что, черт возьми, с ним сегодня происходит?!

 - Вампир, - медленно, тщательно подбирая слова, начал Гирешци, стараясь как можно точнее формулировать мысли, - по природе не человек. В ту ночь, когда умер Ференци, я видел достаточно, чтобы убедиться в этом. Так кто же он тогда? Это совершенно чуждое человеку существо, которое сожительствует с его умом и телом. В лучшем случае это своего рода симбиоз, а в худшем он является паразитом, отвратительным слизняком.

 "Правильно!" - согласился с ним Драгошани, но сделал это про себя, в душе. И снова почувствовал себя нехорошо, почувствовал какое-то смущение. Он точно знал, что Гирешци совершенно правильно определил сущность вампира, но вот откуда это ему известно? Размышляя о том, что же все-таки с ним происходит, Драгошани с удивлением услышал собственный голос:

 - Но разве он не является сверхъестественным существом? Он обязательно должен быть таковым, если ему в течение многих лет удавалось безнаказанно заниматься своим делом, ни у кого не вызывая подозрений.

 - Нет, только не сверхъестественным, - покачал головой Гирешци. - Скорее, сверхчеловеческим! Он обладает гипнотическим и магнетическим даром. Он - плод фантазии, ни в коем случае не волшебник, но поистине великий фокусник, иллюзионист. Он не летучая мышь - он молчалив, как летучая мышь. Он не волк, но быстр, как, волк. Он не блоха, но чудовище, столь же жаждущее крови, только поистине в фантастическом количестве. Вот что такое, по-моему, вампир, Драгошани! Разве преграда для подобного существа какие-то пятьдесят миль? Легкая вечерняя прогулка - не более. Свою человеческую оболочку он может заставлять делать такое, что нам и в голову не придет...

 "Верно, все верно!" - снова мысленно согласился с ним Драгошани. А вслух сказал:

 - Это имя - Ференци. Вы сказали, что оно достаточно известно. Неужели вам, при всем вашем уме, с учетом известных вам фактов, не удалось найти еще кого-нибудь, носящего то же имя. Вы говорили, у каждого вампира была своя территория, и здесь были владения Фаэтора. Но тогда должны существовать и другие территории - кто же владел ими?

 Голос Драгошани стал вдруг хриплым, резким, скрипучим. Гирешци снова растерялся, он был обескуражен.

 - Знаете, вы опережаете ход моих мыслей, Драгошани! Очень тонкое замечание. Вы весьма проницательны. Если Ференци в течение более чем семисот лет единолично владел и держал в полном подчинении Молдавию и восточную Трансильванию, как же обстояли дела на остальной территории Румынии? Вы это имеете в виду?

 - Румынию, Венгрию, Грецию - любые другие места, где до сих пор обитают вампиры.

 - До сих пор обитают!? Боже сохрани!

 - Думайте, как хотите, - фыркнул Драгошани. - Пусть будет - где они обычно обитали.

 Гирешци слегка отодвинулся от него.

 - Замок Ференци в Альпах взлетел на воздух и рухнул с горы в конце двадцатых годов. Считалось, что причиной взрыва стал болотный газ - метан, скопившийся в подземельях и фамильных склепах. Насколько известно, хозяин замка погиб вместе с ним. Он был бароном, графом или еще кем-то в этом роде. Звали его Янош Ференци. Но документы? Исторические свидетельства? Летописи? Забудьте об этом! Всякие сведения об этом событии были уничтожены с не меньшей тщательностью, чем свидетельства об участии Фаэтора в Четвертом крестовом походе. Именно поэтому Янош Ференци вызывает у меня большие подозрения.

 - Вы, несомненно, правы, - быстро согласился Драгошани. - Старого Яноша взорвали к чертям! Прекрасно! Удалось ли вам, Гирешци, обнаружить следы других вампиров. Скажите-ка, знаете ли вы кого-нибудь из рода Ференци, кто заплатил за свои преступления и был убит в расцвете лет? Что вы на это скажете? Может быть, вам известно что-нибудь о Западных Карпатах, ну, скажем, за Олтулом?

 - Но эти места должны быть хорошо известны вам, Драгошани, вы же там родились. С вашими знаниями, умом и при чрезвычайном интересе ко всему, что связано с вампирами, вы, несомненно, успели предпринять собственные поиски и расследования?

 Драгошани кивнул:

 - Да, это так, и в самом деле так. Пятьсот лет назад на западе действительно существовала подобная фигура. Он устроил кровавую резню, уничтожив тысячи мерзких турков, и был умерщвлен за этот так называемый "противоестественный" поступок.

 - Прекрасно! - Гирешци с силой стукнул кулаком по столу, казалось, не замечая перемены, произошедшей с его гостем. - Вы совершенно правы: его имя было Тибор и он был одним из могущественных бояр, уничтоженным Владами. Он обладал большой властью над преданными ему шекелами - слишком большой, и поэтому другие князья его боялись и завидовали ему. К тому же они, похоже, подозревали, что он принадлежал к числу вампиров. Это только мы, современные, образованные люди, сомневаемся в возможности существования чего-либо подобного. Примитивные народы и варвары знали об этом гораздо больше.

 - Что еще вам известно? - почти прорычал Драгошани.

 - Немногое. - Гирешци глотнул виски, взгляд его утратил прежнюю остроту, и от него уже прилично попахивало. - Пока. Он у меня следующий на очереди. Знаю только, что он был казнен...

 - Предательски убит! - резко оборвал его Драгошани.

 - Пусть будет предательски убит. Где-то к западу от реки, за Ионешти. В него воткнули кол и похоронили в тайном месте, но...

 - Ему, этому Тибору, тоже отрубили голову?

 - Что? Я не нашел пока никаких сведений на этот счет. Я...

 - Нет, он не был обезглавлен, - сжав зубы, прошептал Драгошани. - На него наложили серебряные и железные цепи, воткнули в него кол и заключили в склеп. Но оставили ему голову. Вам как никому другому известно, что это означает, Ладислав Гирешци! Он не умер! Он остался жив! Он до сих пор жив!

 Гирешци с трудом выпрямился на стуле. До него наконец дошло, что происходит что-то нехорошее. Его затуманившиеся глаза вновь прояснились. Увидев злобное выражение лица Драгошани, он задрожал и стал задыхаться.

 - Здесь очень темно, - выдохнул он. - Слишком душно...

 Дрожащей рукой он толкнул створки ставней. Солнечный свет залил комнату.

 Драгошани вскочил и наклонился к Гирешци. Перегнувшись через стол, он железной хваткой вцепился в грудь Гирешци.

 - Следующий на очереди, старый дурак? А если ты найдешь его, найдешь его могилу, что тогда, а? Старый Фаэтор подсказал тебе, как следует поступить, не так ли? И ты снова сделаешь это, Ладислав Гирешци?

 - Вы что, с ума сошли? - Гирешци отпрянул, непроизвольно подставив солнечным лучам державшую его руку Драгошани. Тот мгновенно отпустил его, резко выпрямился и отскочил в темный угол комнаты. Солнце словно обожгло ему руку, и в этот момент он все понял!

 - Тибор! - он с отвращением выкрикнул это имя. - Ты?!

 - Молодой человек, вы больны, - Гирешци безуспешно пытался подняться на ноги.

 - Ну нет, старый ублюдок, старый дьявол, древняя развалина! Тебе не удастся воспользоваться мной! - Драгошани как в бреду разговаривал сам с собой. Но в глубине сознания он ощутил, как что-то внутри его сжимается, съеживается...

 - Вам необходим врач, - задыхаясь прошептал Гирешци. - Вам нужен психиатр.

 Драгошани не обращал на него никакого внимания. Теперь он все понял. Подойдя к столику, куда он перед этим положил пистолет, Борис торопливо затолкал его обратно в кобуру, под мышкой. Направившись было к выходу, он вдруг остановился и повернул назад. При его приближении Гирешци отскочил.

 - Слишком много! - бормотал старик. - Вы знаете слишком много. Понятия не имею, кто вы, но...

 - Выслушайте меня!

 - Я даже не знаю, чем вы занимаетесь, Драгошани, я...

 Драгошани наотмашь ударил его, разбив губы и свернув голову на сторону.

 - Я сказал - слушайте!

 Гирешци обратил к нему широко раскрытые от ужаса слезящиеся глаза.

 - Я.., я слушаю...

 - Две вещи. Во-первых, вы никогда и никому больше не расскажите о Фаэторе Ференци и обо всем, что вам известно о нем. Во-вторых, вы никогда больше не произнесете имя Тибора Ференци и не будете пытаться узнать о нем больше, чем знаете сейчас. Вам все понятно?

 Гирешци кивнул, в следующую секунду глаза его еще больше расширились.

 - Он - это вы? - спросил он. Драгошани пронзительно расхохотался:

 - Я? Послушайте, если бы я был Тибором Ференци, вы были бы уже покойником. Нет, но мне многое известно о нем, а ему теперь известно о вас. - Он снова повернулся к двери, на минуту замер, а затем бросил через плечо:

 - Думаю, мы с вами еще встретимся. А пока - до свидания. И хорошенько запомните все, что я вам сказал, Гирешци.

 Выходя из дома навстречу солнечному свету, Драгошани застонал и крепко сжал зубы, но.., солнце не причинило ему никакого вреда. И все-таки он сомневался в том, что когда-либо в будущем будет спокойно чувствовать себя под его лучами. В доме Гирешци солнце обожгло не Драгошани, а Тибора, старого дьявола, лежащего под землей. Тибора, под чьим контролем и в чьей власти он в тот момент находился. Драгошани с облегчением вздохнул, оказавшись в тени в салоне "Волги". Внутри было жарко, как в печке, но жара не была нестерпимой. Драгошани опустил стекла и тронул машину с места в направлении шоссе. Температура в салоне упала, ему стало легче дышать.

 И только тогда в голову ему пришло, что ему следует откопать прячущегося под землей червяка. Он понял, что если Тибор может" добраться до него, значит, и он может добраться до Тибора.

 - Да, теперь мне известно твое имя, старый дьявол! - вслух произнес Драгошани. - Ведь там, в доме Гирешци, был ты! Ты управлял моим языком и задавал ему вопросы?

 Минуту длилась тишина, потом он услышал:

 - Не стану этого отрицать, Драгошани. Но будь справедлив: я не слишком-то старался скрыть свое присутствие. И никому не причинил вреда. Я просто...

 - Ты испытывал свою власть! - прервал его Драгошани. - Ты хотел овладеть моим разумом! Ты стремился к этому последние три года, и, наверное, тебе удалось бы это сделать, не будь я так далеко от тебя. Теперь я все понял.

 - Что? Ты меня обвиняешь? Вспомни, Драгошани, это ты пришел ко мне, по своей воле пригласил меня войти в твое сознание. Ты просил о помощи во время твоего свидания с женщиной, и я с готовностью тебе ее оказал.

 - Слишком уж велика была твоя готовность! - с горечью ответил Драгошани. - Я причинил девушке боль, или это ты сделал с моей помощью. Мое тело горело твоею страстью.., я не владел собой. Я мог бы убить ее!

 "Тебе же это нравилось!" - раздался коварный шепот.

 - Нет, это ты получал наслаждение! Ты увлек меня за собой! Вполне возможно, что она это заслужила, но я ничем не заслужил того, чтобы ты, как вор вползал в мою голову и воровал мои мысли. Но твои желания по-прежнему будоражат мое тело. Мое приглашение не было постоянным, старый дракон. Так или иначе, я получил урок и теперь знаю, что тебе нельзя доверять. Ни в чем. Ты вероломный предатель!

 "Что? - Голос в голове Драгошани открыто насмехался над ним. - Я - предатель? Драгошани, я твой отец..."

 - Лживый отец, - ответил Драгошани. "В чем я тебя обманул?"

 - Во многом. Три года назад ты был слаб, и я приносил тебе пищу. Я вернул тебе силы. Ты с презрением отзывался о свиной крови и утверждал, что она годится только для освежения земли. Ложь! Она освежала твои силы. И ты восстановил их настолько, что смог сейчас, через три года, проникнуть в мое сознание при ярком свете дня! Что ж, больше я тебя кормить не буду. Кроме того, ты говорил, что солнечный свет тебя только раздражает. И снова ложь! Теперь я знаю, что солнце жжет тебя. А сколько еще вранья я от тебя услышал? Нет, Тибор, ты делаешь только то, что выгодно тебе. Я всегда это подозревал, но теперь знаю наверняка!

 "И что ты собираешься делать?"

 (Действительно ли в голосе, звучавшем в голове, Драгошани уловил нотки страха, или это только ему показалось? Неужели старик боится?) - Ничего, - ответил он.

 "Ничего?" - (Вздох облегчения.) - Вообще ничего. Наверное, я совершил большую ошибку, стремясь стать таким же, как ты, решив стать одним из Вамфири. Скоре всего, я сейчас же уеду отсюда и на этот раз постараюсь держаться от тебя как можно дальше, предоставив времени покончить с тобой. Возможно, я на время подарил твоим смердящим костям частицу плоти, но, уверен, годы вернут свое.

 "Нет, Драгошани! - (Это была настоящая паника, в голосе слышался неподдельный страх.) - Послушай, я вовсе не испытывал свою силу. Я вообще никого и ничего не испытывал! Помнишь, я говорил тебе, что я не один, что есть и другие Вамфири, и они существуют до сих пор? Я сказал, что много веков ждал, надеялся, что они придут и освободят меня, отомстят за меня, но они не пришли. Ты помнишь это?"

 - Да, ну и что из того?

 "Да разве ты не понимаешь? А ты бы смог устоять на моем месте? Ты дал мне возможность узнать судьбу остальных. Мой отец, старый Фаэтор, наконец-то умер! Мой брат Янош, всю жизнь ненавидевший меня, взлетел на воздух благодаря содержимому его подземелий. Да, оба они мертвы, они ушли навсегда - и больше всех рад этому я. Разве не они бросили меня на произвол судьбы, оставив гнить в земле целых полтысячелетия? А ведь они прекрасно слышали, как я звал долгими томительными ночами, но они не пришли и не освободили меня. Ладислав Гирешци воображает себя великим искателем вампиров. Но, если бы только мне удалось выбраться отсюда, я бы подсказал ему, как это делается, как отыскать тех, кто оставил меня в этой грязи, позволив червям и времени уничтожить меня. Что ж, теперь, когда их нет, моя жажда мщения угасла..."

 Драгошани мрачно улыбнулся.

 - Меня все время мучает один вопрос, Тибор: почему они отказались от тебя и бросили здесь на произвол судьбы? Кому как не твоему отцу, Фаэтору Ференци, лучше знать тебя? А почему тебя так ненавидел твой брат Янош?

 Не так все просто с тобой, да, Тибор? Ты как черная овечка среди вампиров. Неслыханно! С другой стороны, почему бы и нет? Ты не раз говорил, что иногда выходил за рамки дозволенного. Да я и сам кое-что знаю. Неужели тебя мучит совесть по поводу содеянного? Или у Вамфири, и у тебя в том числе, совесть полностью отсутствует? "Ты делаешь из мухи слона, Драгошани!"

 - Да? Не думаю. Я только теперь начинаю кое-что узнавать о тебе, Тибор. Даже тогда, когда ты не врал, ты все равно говорил не всю правду. По-другому поступать ты не умеешь.

 Вампир был в ярости.

 "Тебе легко оскорблять меня, зная, что я не могу ответить ударом на удар! Что я мог от тебя скрывать, какую правду?"

 - Разве ты не сказал, что я дал тебе возможность узнать, что сталось с твоими родственниками? А на самом деле это твоих рук дело. Уезжая из Москвы, я вовсе не собирался идти в библиотеку в Питешти, Тибор. Это ты вбил мне в голову эту идею, не так ли? А когда ты узнал о Ладиславе Гирешци, мне не оставалось ничего другого, кроме как навестить его, да?

 "Послушай, Драгошани..."

 - Нет, это ты послушай меня. Ты меня использовал. Использовал точно так же, как в популярных романах вампиры используют подчиненных своей воле людей, как пятьсот лет назад ты использовал своих рабов-шекелов. Но я не раб, Тибор Ференци, и ты совершил большую ошибку. Ты о ней горько пожалеешь.

 "Драгошани, я..."

 - Я больше ничего не хочу слышать, старый дракон, так что перестань болтать своим раздвоенным языком. А сейчас я хочу от тебя только одного - чтобы ты немедленно убрался из моей головы.

 Драгошани обладал вполне развитым, натренированным умом, острым, как скальпели, которыми он пользовался для своей работы. Закаленный некромантией - даром, переданным ему старым вампиром, - ум Драгошани был быстрым и поистине смертоносным, беспощадным. Но был ли он достаточно сильным? Теперь Драгошани решил испытать его. Напрягая все силы своего ума, он изгнал из него чудовище, заставил его отступить.

 "Неблагодарный! - покидая его сознание, осуждающе проговорил Тибор. - Настанет день, когда я тебе понадоблюсь, и тогда ты вернешься. Только не жди слишком долго, Драгошани. У тебя есть максимум год, а потом ты можешь забыть о возможности постичь тайны Вамфири, будет слишком поздно. Только год, сын мой, не более года. Я буду ждать, и, возможно, к тому времени я.., прощу тебя... Драгоша-а-а-ни!.."

 И он исчез.

 Драгошани расслабился, глубоко вздохнул и неожиданно почувствовал, что очень устал. Не так-то просто было освободиться от власти Тибора. Вампир сопротивлялся, но Драгошани оказался сильнее. И все же проблема состояла не в том, чтобы изгнать его, а в том, чтобы не позволить ему овладевать сознанием Бориса в будущем. А может быть, и нет. Теперь, когда Драгошани знал о способности Тибора тайно вторгаться в его сознание, он способен держать старого дьявола под наблюдением и быть настороже. , Похоже, его "отдых" в Румынии закончился, не успев еще начаться. Он резко нажал на тормоза, развернул "Волгу" на сто восемьдесят градусов и поехал обратно. Он очень устал, но со сном придется подождать. Прежде всему следовало уехать как можно дальше от старого дьявола.

 ***

 Возле Бухареста Драгошани остановился, чтобы заправиться, и попытался разбудить Тибора. День был в самом разгаре, но все же он сумел кое что уловить: слабый отклик, легкое шевеление в голове. В Брайде, уже в сумерках, он попытался снова. Теперь, с приближением ночи, присутствие Тибора ощущалось отчетливее. Тибор появился, он мог бы ответить, если бы Драгошани позволил ему это сделать. Однако он не позволил. Борис вновь исключил его из своего сознания и продолжил путь. Покончив с таможенными формальностями в Рени, Борис отключил защитные силы сознания и предложил Тибору войти в него. Была глубокая ночь, но он услышал лишь слабый шепот, словно доносящийся за тысячи миль:

 "Драгоша-а-а-а-ни! Трус! Ты сбежал от меня! От сидящего в ловушке под землей старика!"

 - Я не трус! И я не убегаю. Я просто хочу быть недостижимым для тебя, быть там, где ты не сможешь до меня добраться. А если тебе это все-таки удастся, я буду знать об этом. Ты, Тибор, нуждаешься во мне больше, чем я в тебе. А пока полежи и все обдумай. Может быть, в один прекрасный день я вернусь к тебе, а может быть, и нет. Но если я вернусь, то поставлю тебе свои условия.

 "Драгошани... - (шепот был слабым, но настойчивым) - я..."

 - Прощай, Тибор!

 Шепот Тибора Ференци растаял вдали, и вскоре Драгошани решил, что пришла пора остановиться и спокойно поспать.

 И увидеть во сне свои собственные сны.

 Глава 10

 Весна 1976 года...

 Виктор Шукшин был почти что разорен. Он промотал доставшиеся ему в наследство от Мэри Киф - Снайтс имение, вложив деньги в несколько сомнительных финансовых предприятий, которые благополучно провалились. Ему приходилось платить, высокие налоги за большой дом в Бонниригге, и тех грошей, которые он получал за частные уроки, было недостаточно. Он с удовольствием продал бы дом, но тот пришел в такое ужасное состояние, что не приходилось надеяться получить за него приличную сумму. К тому же дом обеспечивал необходимое уединение. Можно было бы сдать внаем несколько комнат, но в этом случае он непременно лишился бы возможности жить втайне от окружающих, а кроме того, прежде чем сдавать, комнаты следовало отремонтировать, а денег на это не было.

 Лингвистические способности были не единственными, которыми он обладал. Поэтому за последние годы он предпринял несколько коротких поездок в Лондон, где ему удалось получить кое-какую интересующую его информацию и проверить сведения, добытые им ранее, за время, проведенное на Британских островах. Эти сведения могли заинтересовать некоторых людей за рубежом, а следовательно, принести кучу денег.

 Иными словами, Виктор Шукшин был шпионом, или, во всяком случае, должен был им стать, - именно с этой целью Григорий Боровиц впервые выслал его за пределы СССР в 1957 году. В те годы отношения между Востоком и Западом были очень напряженными, а внутри СССР ужесточили меры, направленные против диссидентов. Поэтому на волне политической эмиграции Виктору Шукшину не составило особого труда попасть на Британские острова.

 Однако вскоре после этого, а особенно после встречи с Мэри Киф, женитьбы на ней и ее убийства, Шукшин почувствовал себя настолько уверенно, что отрекся от своего шефа и стал британским гражданином. При этом он никогда не забывал о первоначальной цели приезда в Великобританию и в качестве гарантии на будущее все это время продолжал собирать информацию, которая могла бы когда-нибудь пригодиться его родной стране. И вот теперь, испытывая серьезные финансовые затруднения, он вдруг осознал, что его положение не так уж и безнадежно. Если в СССР ему откажутся заплатить требуемую сумму, он может пригрозить им раскрытием перед британскими спецслужбами секретов тайной русской организации.

 Вот почему ясным майским утром Шукшин написал и тщательно зашифровал письмо, адресованное его старому корреспонденту в Берлине, с которым он не переписывался более пятнадцати лет и который, скорее всего, уже не рассчитывал что-либо от него получить. Тот человек имел возможность переправить его письмо дальше - в Восточную Германию, а оттуда в Москву, лично Григорию Боровицу. Шукшин отвез письмо в Бонниригг на почту и на потрепанном "Форде" возвратился обратно домой.

 Однако, когда он переезжал через реку по старому каменному мосту, он вдруг с удивлением почувствовал внутри давно знакомый трепет, прилив сверхъестественной энергии, от которого спина покрылась холодным потом, а волосы на голове зашевелились словно под воздействием статического электричества. На мосту, облокотившись на парапет и глядя на воды спокойно текущей реки, стоял стройный молодой человек. На нем было пальто, на шее повязан шарф. Когда Шукшин подъехал ближе, молодой человек поднял голову и уставился на машину Шукшина. Серьезные бледно-голубые глаза, казалось, насквозь прожигали боковые дверцы автомобиля, и холодный взгляд пронзал Шукшина. Шукшин тут же почувствовал, что незнакомец обладает сверхъестественными способностями, не свойственной обычному человеку проницательностью. Он определил это абсолютно точно, поскольку сам был человеком неординарным. Он был "наблюдателем": его талант заключался в немедленном выявлении особо одаренных людей.

 Кем был этот молодой человек и почему он появился здесь именно сейчас, оставалось только гадать. Эта встреча могла быть случайностью, простым совпадением. Шукшину не однажды приходилось сталкиваться с подобными людьми. Однако, если оценивать с точки зрения силы и цвета, то этот человек был очень силен и окрашен в алый цвет - в сознании Шукшина он предстал грозной ярко-красной тучей. Вполне возможно, что он появился здесь преднамеренно, его мог кто-нибудь прислать. В британской разведке тоже имелись свои "наблюдатели", они могли обнаружить и выследить Виктора. В свете недавних поездок в Лондон и того, что ему впоследствии удалось узнать о британском отделе экстрасенсорики, такое предположение никак нельзя было назвать невероятным. От этих мыслей его охватила паника. И не только паника. Он почувствовал в себе нечто такое, с чем необходимо было немедленно справиться. Он вдруг подумал, что нет ничего легче, чем, чуть повернув руль, пригвоздить человека машиной к парапету. Им овладела ненависть, непреодолимая и всепоглощающая ненависть ко всем экстрасенсам.

 Ярость потихоньку прошла, и Шукшин взглянул на свои руки. Он так крепко вцепился в края стола, что костяшки пальцев побелели. Он заставил себя разжать руки, откинулся в кресле и глубоко вздохнул. Подобное с ним случалось не впервые, и он умел справляться с эмоциями, ему это удавалось почти всегда. И зачем только он послал это письмо Боровицу! Возможно, он совершил большую ошибку. Наверное, лучше было бы сразу предложить свои услуги англичанам. Ему следует немедленно сделать это. Пока они не выследили его...

 За такими мыслями и застал его звонок в дверь, заставивший Виктора вздрогнуть.

 Кабинет Шукшина располагался на нижнем этаже в задней части дома, окна его выходили во внутренний дворик. Он встал из-за стола и, покинув залитую солнцем комнату, торопливо направился через сумрачные помещения первого этажа к входной двери. Примерно на полпути звонок раздался снова, и он опять резко дернулся - нервы его были напряжены до предела.

 - Иду! Иду! - крикнул он, но при этом замедлил шаги и остановился перед внутренним входом в длинную застекленную крытую галерею. Снаружи за матовыми стеклами входной двери он увидел закутанного в шарф человека, которого сразу же узнал. Это был молодой человек с моста.

 У Шукшина было два предположения на его счет. Одно, основанное на чисто внешнем впечатлении, вполне могло оказаться ошибочным. Второе было более вероятным и очевидным: он вновь ощутил воздействие энергетических полей и почувствовал горячий прилив ненависти к этим специфически одаренным людям. В душе его вновь поднялась паника, но усилием воли он подавил ее и направился к входной двери. Ну что ж, он хочет узнать наконец, кто этот молодой человек. Теперь, похоже, он не останется в неведении. Так или иначе, но он вскоре выяснит, что происходит.

 Он открыл дверь...

 - Здравствуйте! - улыбаясь и протягивая руку, сказал Гарри Киф. - Вы, должно быть, Виктор Шукшин и, насколько мне известно, даете частные уроки русского и немецкого?

 Шукшин не принял предложенной Кифом руки, а просто стоял, пристально глядя на гостя. Гарри, со своей стороны, тоже не сводил с него глаз. И несмотря на то что он продолжал улыбаться, все его существо содрогалось от мысли, что он стоит лицом к лицу с убийцей своей матери. Однако он отбросил эти мысли в сторону, так как сейчас ему было достаточно просто рассмотреть и составить впечатление об этом почти незнакомом ему человеке, которого он намерен уничтожить.

 Русскому было далеко за сорок, но выглядел он лет на десять старше. У него было заметное брюшко, темные с сединой волосы, он носил бачки, плавно переходившие в острую бородку, обрамлявшую снизу толстогубый рот. Морщинистое лицо с серой кожей, глубоко посаженные темные глаза с покрасневшими, воспаленными веками свидетельствовали о том, что он обладал далеко не идеальным здоровьем, но Гарри почувствовал, что отчим обладает опасной силой. Его догадку подтверждали внушительных размеров руки, широкие, хотя и несколько сутулые плечи, а также рост, составлявший никак не менее шести футов. В целом фигура отчима производила внушительное впечатление. И к тому же (Гарри вновь вспомнил об этом) перед Кифом стоял хладнокровный убийца.

 - Так вы обучаете языкам или нет? На лице Шукшина появилось слабое подобие улыбки, уголки мясистых губ нервно дернулись.

 - Да, я действительно даю уроки, - голос Шукшина был густым и глубоким, в его речи заметно ощущался легкий русский акцент. - Полагаю, вам кто-то порекомендовал ко мне обратиться? Кто же.., гм.., послал вас ко мне?

 - Порекомендовал? Нет, это не совсем так. Просто я увидел в газете ваше объявление. Никто меня не посылал.

 - А.., а... - осторожно протянул Шукшин. - А вы хотите брать уроки? Простите мне мою непонятливость, но в наше время мало кто интересуется языками. У меня всего пара постоянных учеников. Вот как обстоят дела. Но сейчас я не могу позволить себе взять больше - у меня мало времени. И к тому же мои уроки стоят довольно , дорого. Разве вам недостаточно тех знаний, которые вы получили в школе? Я имею в виду языки.

 - Не в школе, - поправил его Киф, - в колледже. - Он пожал плечами. - Боюсь, это старая история: у меня не хватало времени на занятия языками, когда была возможность учить их бесплатно, поэтому теперь я вынужден платить за это. Я собираюсь отправиться в путешествие, видите ли, так что я подумал...

 - Вы хотите улучшить свой немецкий?

 - И русский тоже.

 В голове Шукшина прозвенел тревожный звонок, еще более усилив его беспокойство. Молодой человек лгал, и он знал это. К тому же помимо того, что юноша обладал несомненным талантом к сверхъестественному, к экстрасенсорике, Шукшин испытывал какую-то странную уверенность в том, что откуда-то уже знает своего гостя.

 - О, даже так? - наконец произнес он. - Тогда вы поистине редкий человек. В наше время мало кто из англичан рискует поехать в Россию, а уж тем более хочет выучить русский язык. Вы едете туда по делам, или?..

 - Исключительно ради собственного удовольствия, - прервал его Киф. - Вы позволите войти?

 Шукшину совсем не хотелось впускать его в дом, он с гораздо большим удовольствием захлопнул бы дверь перед носом гостя. Но он должен наконец выяснить, кто же этот юноша на самом деле. Шукшин отступил в сторону, а Гарри вошел. Звук захлопнувшейся за спиной двери был похож на стук крышки гроба. Он явственно ощущал враждебность русского, чувствовал его ненависть. Но с какой стати Шукшину ненавидеть его? Ведь он его совсем не знает.

 - Я не расслышал ваше имя, - сказал русский, провожая Гарри в кабинет.

 Киф был готов к такому вопросу. Он помедлил еще минуту, следуя по пятам за хозяином дома, и, лишь когда они вошли в залитый светом и воздухом, струившимся через открытые окна, кабинет, произнес:

 - Меня зовут Гарри. Гарри Киф.., отчим. Шедший впереди Шукшин споткнулся о письменный стол. Он замер, превратившись на какое-то мгновение в каменное изваяние, потом резко обернулся. Киф ожидал подобной реакции, но даже он был удивлен ее резкостью. В обрамлении темных бакенбардов и бороды лицо казалось белым, как мел, а толстые губы тряслись не то от страха, не то от потрясения.., а возможно, и от ярости.

 - Что? - в хриплом голосе Шукшина слышалось неподдельное изумление. - Что вы такое говорите? Гарри Киф? Это что, шутка?..

 Однако, приглядевшись повнимательнее, он вдруг понял, почему этот молодой человек показался ему знакомым. В последний раз он видел его еще ребенком, но черты лица были определенно те же самые. И он был очень похож на свою мать. Во всяком случае теперь, когда Шукшин узнал, кто он, их сходство не вызывало у него сомнений. И что самое главное, мальчик, кажется, унаследовал природные способности матери.

 Ее талант! Мальчик, как и его мать, был экстрасенсом, медиумом! Так вот в чем дело! Вот что ощутил в нем Шукшин - отголосок дара матери!

 - Отчим? - Гарри изобразил участие. - С вами все в порядке?

 Он протянул руку, но Шукшин отпрянул, прижавшись спиной к столу. Кое-как обойдя стол, он плюхнулся в кресло.

 - Это я.., от потрясения, - наконец выдавил он. - Увидеть тебя здесь, через столько лет! - Он взял себя в руки, облегченно вздохнул и, кажется, почувствовал себя свободнее. - Величайшее потрясение!

 - Я не хотел испугать вас, - солгал Гарри. - Я подумал, вам будет приятно увидеть меня, узнать, как я живу. Мне казалось, что настало наконец время познакомиться с вами поближе - ведь вы единственная ниточка, связывающая меня с прошлым, с моим детством, с мамой.

 - С твоей матерью? - Шукшин немедленно перешел к обороне. Он быстро собрался с мыслями, лицо его вновь обрело цвет. Совершенно очевидно, что опасения быть раскрытым британским отделом экстрасенсорики абсолютно безосновательны. Киф просто решил нанести ему запоздалый визит, возвратиться в родной дом. Он проявлял искренний интерес к своему прошлому. Но если так...

 - К чему тогда вся эта чепуха относительно того, что ты хочешь учить немецкий, русский?.. - рявкнул он. - Если уж ты захотел повидаться со мной, то разве нельзя было обойтись без этой ерунды?

 Киф пожал плечами.

 - Да, конечно же, это было лишь предлогом для встречи с вами, но в моем поведении не было никакого злого умысла. Мне просто захотелось проверить, узнаете ли вы меня, прежде чем я скажу вам, кто я.

 Гарри продолжал улыбаться. Шукшин уже вполне пришел в себя, и лицо его исказилось от гнева, отчего он стал казаться еще более уродливым. Гарри понял, что настало время нанести второй удар.

 - В любом случае, я знаю немецкий и русский лучше вас, говорю на них свободнее и сам могу дать вам несколько уроков.

 Шукшин очень гордился своими лингвистическими способностями. И теперь он не мог поверить своим ушам. О чем говорит этот щенок? Он собирается учить его? Он что, с ума сошел? Шукшин преподавал языки, когда Гарри и на свете не было! Гордость собой заслонила в душе русского остальные эмоции, даже ненависть, которую он испытывал по отношению к любому экстрасенсу.

 - Ха-ха-ха! - хрипло рассмеялся он. - Это смешно! Я по национальности русский. Я получал награды за знание родного языка еще в семнадцать лет! Я получил диплом за знание немецкого в двадцать! Я не знаю, откуда в твоей голове возникли эти глупые идеи, Гарри Киф, но то, что ты говоришь, - это сущая ерунда. Неужели ты и вправду так думаешь? Или ты намеренно дразнишь меня?

 Гарри продолжал улыбаться, на этот раз уже недобро. Взяв стул, он сел напротив Шукшина продолжая улыбаться прямо ему в лицо. Затем он обратился мыслями к своему старому Другу Клаусу Грюнбауму, бывшему военнопленному, женившемуся на англичанке и после войны осевшему в Хартлпуле. Грюнбаум умер от инфаркта в 1955 году и был похоронен на кладбище поселка Грейфилдс. Тот факт, что их разделяли 150 миль, не имел никакого значения. Грюнбаум откликнулся и заговорил с ним, точнее через него с Виктором Шукшиным, на чистейшем немецком языке:

 - Как вам нравится мой немецкий? Вы узнаете, именно так говорят немцы, живущие в Гамбурге? - Гарри минуту помолчал, а затем сменив свой (или, точнее, Грюнбаума) акцент, заговорил снова:

 - Может быть, вам больше по душе вот это? Так говорит образованная немецкая элита, интеллигенция, а остальные лишь слепо пытаются подражать этой манере. Или вы хотите, чтобы я выполнил какое-нибудь трудное задание, например, грамматическое? Возможно, это убедит вас?

 - Неплохо, - насмешливо признал Шукшин. Глаза его, поначалу, когда Киф заговорил, широко раскрывшиеся от удивления, сузились вновь. - Прекрасное упражнение на знание немецких диалектов, вы хорошо с ним справились. Но заучить, как попугай, несколько фраз может любой, потратив на это полчаса. Вот русский язык - это совсем другое дело.

 Усмешка Кифа стала еще более напряженной. Он поблагодарил Клауса Грюнбаума, и мысли его обратились в другую сторону - на кладбище в окрестностях Эдинбурга. Гарри побывал там недавно, чтобы навестить свою русскую бабушку, умершую за несколько месяцев до его рождения. Теперь он вновь мысленно отыскал ее, прося о помощи в разговоре с отчимом На ее родном языке. На присущем Наташе великолепном русском, фактически излагая ее мысли, Гарри для начала произнес обличительную речь по поводу "скорейшего падения репрессивного коммунистического режима". На несколько минут потеряв дар речи от удивления, Шукшин наконец воскликнул:

 - А это еще что, Гарри? Опять какая-то вызубренная чепуха? Зачем ты меня разыгрываешь?

 Но несмотря на грозный тон, Шукшин все же почувствовал, что сердце его часто и тяжело забилось. Речь Кифа напомнила ему о ком-то.., о ком-то, кого он люто ненавидел.

 По-прежнему говоря на безукоризненном русском языке, свойственном бабушке, но излагая теперь уже свои мысли, Киф ответил:

 - А как по-вашему, мог ли я вызубрить вот это? Неужели вы настолько слепы, что не способны увидеть истину, столкнувшись с нею лицом к лицу? Я человек одаренный. Возможно настолько одаренный, что вам даже трудно представить это. Я намного талантливее, чем моя несчастная матушка...

 Шукшин вскочил, перегнулся через стол, и клокотавшая внутри его ненависть вырвалась наружу и обрушилась на голову Кифа.

 - Ну что ж, ты действительно очень умен, ублюдок. Ну и что из того? И к чему это ты дважды упомянул о своей матери? Чего ты добиваешься, Гарри Киф, к чему ты клонишь? Такое впечатление, что ты пытаешься мне угрожать?

 Гарри по-прежнему отвечал ему по-русски:

 - Угрожать? А с чего мне угрожать вам? Я приехал лишь затем, чтобы повидаться с вами. И попросить об одолжении...

 - Что? Сначала ты из меня делаешь дурака, а потом имеешь наглость простить об одолжении? Чего ты хочешь от меня?

 Наступил подходящий момент для третьего удара. Гарри тоже поднялся со стула и все на том же безукоризненном русском языке ответил:

 - Мне говорили, что матушка очень любила кататься на коньках. За нашим садом протекает река. Мне хотелось бы вернуться сюда зимой и навестить вас еще раз. Возможно, тогда вы будете менее раздражены, и мы сможем спокойно побеседовать. Может быть, я привезу с собой коньки и покатаюсь по льду замерзшей реки, как это любила делать моя матушка. Как раз там, где заканчивается сад.

 Лицо Шукшина стало пепельно-серым, он отпрянул и ухватился руками за стол. В глазах его загорелся яростный огонь, а толстые губы застыли в зверином оскале. Он больше не в силах был сдерживать гнев и ненависть. Он должен уничтожить самонадеянного щенка, избавиться от него. Он должен.., должен.., должен!..

 Заметив, что Шукшин стал обходить стол, направляясь в его сторону, Гарри понял, что ему угрожает опасность, и попятился к двери. Он еще не закончил. Он должен успеть сделать еще одну вещь. Сунув руку в карман пальто, он достал оттуда какой-то предмет.

 - Я кое-что принес вам, - на этот раз Гарри говорил по-английски. - Это принадлежит вам и осталось со времен моего детства.

 - Убирайся! - зарычал Шукшин. - Убирайся, пока цел! Вместе со своими проклятыми выдумками! Ты хочешь приехать ко мне зимой? Я запрещаю тебе делать это! Я больше ничего не хочу о тебе слышать, чертов пасынок! Убирайся и дурачь кого-нибудь другого. Выметайся, пока...

 - Не беспокойтесь, - ответил Гарри. - Я сейчас же уйду. Но сначала.., ловите!

 И он швырнул что-то Шукшину. Потом повернулся и, пройдя через сумеречные комнаты, скрылся из вида.

 Шукшин автоматически поймал брошенный предмет и секунду молча Вглядывался в него. В голове у него помутилось, и он упал на колени. После того как за Гарри захлопнулась входная дверь, он еще долго неотрывно смотрел на предмет, лежавший в его руке, которою давно не существовало.

 Отполированное золото блестело как новое, а огромный "кошачий глаз" уставился на него, словно размышляя о чем-то своем...

 ***

 С высоты могло показаться, что особняк в Бронницах за прошедшие годы ничуть не изменился. Никому и в голову не могло прийти, что здесь располагается лучшая в мире шпионская организация - отдел Григория Боровица, - с виду это было огромное старое здание. Именно этого и добивался Боровиц, поэтому он мысленно похвалил себя за прекрасно спланированную и выполненную работу, пока его вертолет, плавно снижаясь, пролетал над башнями и крышами особняка. Вертолет сел на маленькой площадке, расположенной между особняком и пристройками и представлявшей собой участок выкрашенного белой краской с зеленым кругом посередине бетона.

 Пристройки - да, именно так они и выглядели отсюда, сверху, - старые амбары и сараи, заброшенные, разрушающиеся, оставленные без присмотра, оседающие и разваливающиеся. Такое впечатление они должны были производить опять же по указанию Боровица. На самом деле это были защитные сооружения с расположенными в них огневыми точками, оснащенными пулеметами. Они были прекрасно оборудованы, отсюда просматривалось и простреливалось все пространство между особняком и наружной стеной. Наблюдательные пункты были оборудованы и внутри самой стены, а ее внешняя сторона простым щелчком выключателя превращалась в электрический барьер.

 Отдел Боровица располагался в одной из наиболее хорошо укрепленных крепостей в СССР, сравниться с ним мог, пожалуй, лишь Байконур. Поместье в Бронницах так же успешно могло соперничать с центром по атомным исследованиям, затерянным в Уральских горах в целях сохранения строжайшей секретности. Но в одном отдел Боровица безусловно превосходил и Байконур, и уральский центр - он был секретным в полном смысле этого слова.

 Помимо сотрудников самого отдела о существовании особняка было известно едва ли десятку людей, но лишь трое или четверо знали о том, что здесь, в Бронницах, располагается секретный отдел разведки. В число этих избранных входил, конечно же, сам генсек, несколько раз побывавший здесь. Знал о нем и Юрий Андропов, но ему повезло меньше: он никогда здесь не был и никогда сюда не попадет - во всяком случае, по приглашению Боровица.

 Вертолет наконец приземлился, и, едва лопасти замедлили вращение, Боровиц открыл дверцу и свесил наружу ноги. Один из охранников, низко пригибаясь, подбежал к вертолету, чтобы помочь Боровицу выйти. Придерживая рукой шляпу, Боровиц спустился на землю и, пройдя под аркой, оказался в той части поместья, которая некогда была внутренним двориком. Теперь над ним была построена крыша, а сам он разделен на просторные оранжереи и лаборатории, где в максимально комфортных условиях работали сотрудники отдела, обеспеченные всем необходимым для своих исследований.

 Боровиц проснулся сегодня поздно и только поэтому, чтобы поскорее оказаться на работе, вызвал на дачу служебный вертолет. Однако на встречу с Драгошани он все же опоздал на целый час. Пройдя через комплекс зданий, примыкающих непосредственно к главному зданию, он вошел, поднялся по отполированным временем ступеням на второй этаж, где в одной из башен располагался его кабинет. Все это время с лица его не сходила характерная волчья ухмылка, вызванная мыслью о том, что Драгошани вынужден был ждать его. Будучи человеком до крайности пунктуальным, Драгошани, должно быть, в ярости. Но это и к лучшему. Его ум и язык будут остры как никогда, а следовательно он будет работать максимально точно. Время от времени полезно доводить людей до крайности, а в этом Боровиц был большим мастером.

 На ходу сняв шляпу и пиджак, Боровиц наконец вошел в крошечную приемную, служившую одновременно кабинетом его секретаря, и увидел там Драгошани, который нервно ходил из угла в угол и что-то мрачно бормотал под нос. Некромант даже не пытался скрыть раздражение, когда, бросив ему на ходу "Доброе утро", Боровиц быстро прошел мимо в свой просторный кабинет. Наглухо захлопнув дверь, Боровиц повесил на место пиджак и шляпу и стоял, поскребывая подбородок и размышляя, как бы ему наилучшим образом преподнести принесенные им плохие новости. А они действительно были чрезвычайно плохими, и Боровиц находился в гораздо более ужасном настроении, чем можно было судить по его внешнему виду. Правда, людям, хорошо знавшим характер Боровица, было известно, что в прекрасном расположении духа он находится лишь тогда, когда ему предоставляется возможность проявить свою беспощадность.

 Кабинет Боровица был просторным и светлым, выступающие из стены окна выходили на широкое пространство неровной земли, за которым в отдалении виднелся лес. Оконные стекла были, естественно, пуленепробиваемыми. Каменный пол кабинета покрывал великолепный ковер, из-за беспечности Боровица при курении прожженный во многих местах. Огромный дубовый письменный стол стоял в углу, где, с одной стороны, было больше всего света, а с другой - толстые стены обеспечивали наибольшую безопасность.

 Вздохнув, Боровиц сел за стол, закурил и лишь после этого, нажав кнопку селекторной связи, произнес:

 - Борис, зайди, пожалуйста. И будь добр - оставь раздражение за дверью...

 Войдя в кабинет, Борис громче, чем следовало, захлопнул дверь и кошачьей походкой направился к столу. Он "оставил раздражение за дверью", а вместо этого на лице его появилась холодное выражение нескрываемого высокомерия.

 - Ну, - произнес он, - я здесь.

 - Вижу, - ответил Боровиц без улыбки. - И, мне кажется, я пожелал тебе доброго утра.

 - Утро было добрым, когда я только пришел сюда, - почти не разжимая губ, ответил Драгошани. - Я могу сесть ?

 - Нет! - рявкнул Боровиц, - не можешь! И не ходи взад-вперед, потому что это меня бесит! Ты можешь стоять и слушать меня!

 Еще никто и никогда не разговаривал с Драгошани в таком тоне. Он был явно озадачен и выглядел так, словно получил пощечину.

 - Григорий, я... - начал он.

 - Что? - заорал Боровиц. - Какой я тебе Григорий! Я вызвал вас по делу, агент Драгошани, я вас не в гости пригласил! Оставьте свою фамильярность для друзей, если они у вас еще остались, при вашей-то наглости, а к старшим извольте обращаться как положено. Ты пока еще не руководитель отдела, и если ты не выбросишь из головы кое-какие идеи, то можешь никогда им не стать!

 Бледный от природы Драгошани побледнел еще больше.

 - Я.., я.., не понимаю, что на тебя нашло, - заикаясь произнес он. - Что я такого сделал?

 - Что ты сделал? - теперь Боровиц по-настоящему разозлился. - Судя по твоей работе - почти ничего, во всяком случае, за последние шесть месяцев. Но именно это я хочу исправить. Так что ты лучше сядь. У меня к тебе долгий и серьезный разговор. Возьми стул.

 Драгошани, закусив губу, повиновался. Боровиц, крутя в руках карандаш, пристально смотрел на него. Наконец он заговорил:

 - Как выяснилось, мы не одиноки. Драгошани молча ждал продолжения.

 - Совсем не одиноки. Нам, конечно, и раньше было известно, что американцы работают над проблемой использования экстрасенсорики в разведывательных целях, но успехов они не добились. Саму идею они нашли "привлекательной". Для этих американцев все "привлекательно". Но они работали в этой области без наличия конкретных направлений и целей. Все происходило на уровне экспериментов, радикальных действий они не предпринимали, но относились к самой идее достаточно серьезно. У них не было даже специалистов в этой области. Они действовали примерно так же, как в свое время это было с радарами, пока они не вступили во Вторую мировую войну и не убедились в их пользе. Короче говоря, они до сих пор не верят в пользу экстрасенсорики, что обеспечивает нам значительное преимущество, а это уже приятно.

 - Это мне давно известно, - Драгошани был явно озадачен. - Я знаю, что мы далеко опередили американцев. Ну и что дальше?

 Боровиц, не обращая никакого внимания на его слова, продолжал:

 - То же и с китайцами. У них там в Пекине есть много светлых умов, но они не умеют использовать их как положено. Подумать только! Народ, придумавший и разработавший методику акупунктуры, сомневается в эффективности экстрасенсорики! Они мыслят примерно так же, как мы сорок лет назад: если это не трактор, то и работать не будет.

 Драгошани по-прежнему хранил молчание. Он знал, что должен дать возможность Боровицу подойти вплотную к теме разговора, когда тот сочтет это нужным.

 - Есть еще французы и западные немцы. Они, к сожалению, очень успешно действуют в этом направлении. Несколько их экстрасенсов работают здесь, в Москве, - рядовые агенты из числа работников посольств. Они посещают различные приемы, бывают на торжественных церемониях, пытаясь добыть какие-либо сведения. Чтобы они всегда были при деле, мы иногда подбрасывали им мелкие лакомые кусочки, но, когда речь заходила о серьезных проблемах, кормили их очевидной чепухой. Это подрывает их авторитет и позволяет нам далеко опережать вражеские службы.

 Боровицу надоело играть карандашом, он отложил его в сторону и посмотрел Драгошани прямо в глаза. Его собственные глаза при этом холодно блеснули. Наконец он заговорил снова:

 - Конечно, мы обладаем огромным преимуществом перед остальными - у нас есть я, Григорий Боровиц. Я хочу сказать, что отдел экстрасенсорики подчиняется мне, и только мне. Никто из политиков не сует нос в мои дела, ни один тупой кегебешник не шпионит за моими шпионами, мои расходы не контролирует ни один финансовый чиновник. В отличие от американцев я абсолютно уверен в том, что экстрасенсорика - это будущее разведки. Я вовсе не нахожу идею просто "привлекательной". И в отличие от руководителей разведслужб других стран я создал наш отдел и превратил его на редкость в эффективное и полностью оправдывающее свое существование оружие, при этом действующее совершенно самостоятельно. Я было поверил, что наши достижения настолько велики, что нас никто не сможет догнать. Я верил, что мы единственные во всем мире. И так было бы на самом деле, Драгошани, было бы, если бы не англичане!

 Можно выбросить из головы американцев, китайцев, немцев, французов и прочих - у них эта наука по-прежнему пребывает в зародышевом состоянии, на уровне экспериментов. Но англичане - совсем другого поля ягоды...

 За исключением последнего, все, сказанное Боровицем, не было новостью для Драгошани. Судя по всему, до Боровица дошла какая-то тревожная информация, касающаяся англичан. Но откуда он мог ее получить? Драгошани мало что знал о работе других служб отдела, мало что видел или слышал, поэтому он очень заинтересовался этим вопросом. Подавшись вперед, он спросил:

 - А что вы знаете об англичанах? Почему вы так встревожены? Мне казалось, они, как и остальные, далеко отстали от нас.

 - Мне тоже, - мрачно кивнул головой Боровиц. - Но это не так. А это значит, что я знаю о них далеко не так много, как думал. И это в свою очередь значит, что они, вполне возможно, успели обогнать нас. Если они и в самом деле сумели добиться успеха, то что именно им известно о нас? Даже если они успели узнать о нас не слишком много, можно считать, что они нас опередили. Подумай, Драгошани, если вдруг разразится Третья мировая война, а тебе как сотруднику британской разведки известно о существовании вот этого особняка в Бронницах, куда ты направишь первый удар, куда упадут первые бомбы?

 Драгошани подумал, что Боровиц все же преувеличивает, поэтому счел нужным заметить:

 - Едва ли им известно о нас так много. Даже я, работая на вас, знаю далеко не все. А ведь предполагается, что я должен буду возглавить отдел...

 К Боровицу в какой-то мере вернулось чувство юмора. Он улыбнулся, хотя и несколько криво, и поднялся.

 - Пошли. Поговорим по дороге. Мы вместе пойдем и посмотрим, что у нас имеется. Познакомимся поближе с нашим молодым отделом, можно сказать, его зародышем. Потому что, будь уверен, наша организация - это еще ребенок. Но это будущий мозг нашей матушки России.

 С этими словами шеф отдела экстрасенсорики выскочил из кабинета. Драгошани последовал за ним, и, чтобы поспеть за шефом, ему пришлось бежать чуть не рысью.

 Сначала они направились в старую часть особняка, которую Боровиц называл "мастерскими". Это была строго секретная территория. Каждый работавший здесь сотрудник находился под постоянным наблюдением, у каждого был равный ему по званию и положению в организации ассистент. В какой-то степени это напоминало распространенную на Западе систему "приятелей-конкурентов", но здесь, в особняке, такая организация работы гарантировала то, что ни единая капля информации, ни один факт не будут утаены. Кроме того, эта система обеспечивала Боровицу полную уверенность в том, что ему станет известна любая мало-мальски важная информация.

 Здесь не было ни висячих замков, ни охранников, ни агентов КГБ, ни кого-либо еще из ведомства Андропова. Сотрудники отдела Боровица, сменяясь по очереди, сами обеспечивали внутреннюю безопасность, а на дверях кабинетов стояли электронные замки, ключами к которым служили пластиковые карты. Универсальная пластиковая карта существовала в единственном экземпляре и находилась, конечно, в руках Боровица.

 Войдя в освещенный голубоватым флуоресцентным светом коридор, Боровиц вставил карту в замок, и они оказались в одном из помещений. Повсюду светились экраны компьютеров, на стенах висели огромные карты, полки стеллажей были уставлены атласами, океанографическими картами, подробнейшими планами крупнейших городов и портов мира; на экране дисплея, сменяя друг друга, высвечивались данные точнейших метеорологических наблюдений со всего света. Комнату можно было принять за подсобное помещение крупной обсерватории или за зал диспетчерской службы небольшого аэропорта, однако она не была ни тем, ни другим. Драгошани знал о существовании и предназначении этой комнаты, бывал здесь и прежде, и каждый раз она словно зачаровывала его.

 Едва Боровиц вошел, двое находившихся в комнате сотрудников вскочили и вытянулись по стойке "смирно", однако Боровиц махнул рукой, и они вернулись на свои места за центральным столом. Перед ними висела карта Средиземноморья, на которой голубым и зеленым цветами выделялись четыре круга - по два каждого цвета. Зеленые круги располагались близко друг от друга в Тирренском море, примерно посередине между Неаполем и Палермо. Один голубой круг находился на глубоководном участке в трехстах милях к востоку от Мальты, а другой - в Ионическом море, за пределами залива Таранто. Несмотря на то что Боровиц и Драгошани наблюдали за ними, оба сотрудника-экстрасенса просто сидели за столом, подперев рукой подбородок, и внимательно вглядывались в карту - Тебе понятна символика цветов? - хрипло прошептал Боровиц.

 Драгошани покачал головой.

 - Зеленый - это французы, голубой - американцы. Ты знаешь, чем они занимаются?

 - Определяют местоположение и пути движения подводных лодок, - понизив голос, ответил Драгошани.

 - Атомных подводных лодок, - поправил Боровиц. - Эти люди составляют часть так называемого "атомного щита" Запада. Тебе известно, как они делают это?

 Драгошани покачал головой, но все же высказал предположение.

 - Полагаю, что с помощью телепатии.

 Боровиц приподнял кустистую бровь.

 - О, даже так? Обычная телепатия? Значит ты разбираешься в вопросах телепатии? Это что, еще один твой талант, Драгошани?

 "Да, старый черт! - хотелось ответить Драгошани. - Стоит мне пожелать, я войду в контакт с таким телепатом, о котором ты и мечтать не можешь! И мне нет нужды "определять курс", потому что он ровным счетом никуда не ведет!" Но вслух он лишь произнес:

 - Я разбираюсь в телепатии так же, как они в некромантии. Я не могу сидеть вот так, уставившись в карту, и определять, где в данный момент находятся лодки-убийцы и куда они направляются. А они могут вскрыть труп врага и высосать из его внутренностей все тайны? Так что, у каждого своя работа, товарищ генерал.

 В этот момент один из сотрудников резко вскочил и направился к экрану в стене с картой Средиземноморья, передаваемой с советского спутника. Италия была скрыта облаками, Эгейское море - непривычным для него туманом, но остальная территория прекрасно отображалась на чуть мерцающем экране. Агент нажал какие-то клавиши на расположенном под экраном пульте, и зеленое пятно, расположенное к востоку от Мальты и обозначающее местонахождение подводной лодки, замигало. Он стал нажимать другие клавиши, а Боровиц в это время говорил Драгошани:

 - Видишь, подлодка изменила курс. Он вводит в компьютер ее новые координаты. Информация, может быть, не так уж и точна, но через час или два мы получим корректировку со спутника. Главное, что мы первыми получили сведения. Эти двое - из числа наших лучших сотрудников.

 - Но ведь только один из них сумел уловить изменение курса, - отметил Драгошани. - Почему второму не удалось сделать это?

 - Видишь ли, - ответил Боровиц, - ты не понимаешь сути дела, Драгошани. Тот, кто "засею" подлодку, вовсе не телепат. Он всего лишь человек с обостренной чувствительностью - он чутко реагирует на атомную активность.

 Он знает точное местонахождение всех атомных станций в мире, всех захоронений радиоактивных отходов, всех атомных бомб, ракет, складов атомного оружия и каждой атомной подводной лодки - за одним лишь исключением. О нем я расскажу тебе через пару минут. В голове этого человека - вся "атомная" карта мира, и он читает ее так же свободно, как план московских улиц. И как только на этой карте происходит какое-то движение - например, появляется новая подводная лодка, американцы перебазируют свои ракеты, - или как только что-то начинает быстро двигаться в нашу сторону... - Боровиц на минуту замолк, чтобы усилить впечатление, затем продолжил:

 - Тогда вступает в действие второй из них - вот он как раз телепат. Он сосредоточивается на конкретном объекте, например, вот на этой подводной лодке, которую его напарник обозначил на экране, и пытается проникнуть в мысли штурмана, определить малейшее изменение курса. Они с каждым днем работают все лучше, постоянные тренировки совершенствуют их мастерство.

 Увиденное произвело большое впечатление на Драгошани, однако внешне он ничем этого не показал. Боровиц фыркнул и направился к двери, бросив на ходу:

 - Пошли, посмотрим кое-что еще. Драгошани вышел в коридор вслед за ним.

 - Все-таки что произошло, товарищ генерал? Почему именно сейчас вы решили посвятить меня во все детали? Боровиц обернулся к нему:

 - Зная, что и как происходит здесь, ты скорее сможешь разобраться в деятельности англичан и оценить их возможности, то, чем они могут обладать. Подчеркиваю: могут. Во всяком случае я привык думать об этом именно так: могут. Он вдруг схватил Драгошани за руки и, прижав их к его бокам, произнес:

 - Драгошани, за последние восемнадцать месяцев на наших экранах не появилось ни одной английской подводной лодки "Полярио". Мы не имеем понятия, где они находятся и куда направляются. Я понимаю, что их машины прекрасно защищены, поэтому наши спутники засечь их не могут. Но наши телепаты, наши сверхчувствительные агенты?!

 Драгошани пожал плечами, но так, чтобы не обидеть Боровица. Он был заинтригован не меньше, чем босс.

 - Так объясните мне, - попросил он. Боровиц начал размышлять вслух:

 - Что если у англичан имеются собственные экстрасенсы, которые нейтрализуют наших парней с такой же легкостью, как жучки блокируют телефоны? Если так, то они далеко опередили нас!

 - Вы думаете, это возможно?

 - Теперь - да! Такое предположение способно объяснить многое. Если же говорить о том, почему я пришел к таким выводам... Я получил письмо от старого приятеля из Англии. В данном случае слово "приятель" я употребляю чисто символически. Когда мы снова поднимемся наверх, я расскажу тебе о нем подробнее. Но сначала позволь мне представить тебе нового члена нашей немногочисленной команды. Думаю, он тебя заинтересует.

 Драгошани вздохнул про себя. Он знал, что рано или поздно шеф наконец подойдет к главной теме их разговора. В любом деле он всегда шел окольными путями, в том числе и в подобных разговорах, издалека подходя к существу вопроса. Так что.., лучше всего расслабиться, помолчать и позволить Боровицу поступать, как он хочет.

 А тем временем, открыв другую дверь, Боровиц ввел Бориса в другой кабинет, значительно больше предыдущего. Насколько Борису было известно, до недавнего времени здесь была кладовая, но теперь многое изменилось. Во-первых, здесь стало больше воздуха - в дальней стене прорубили окна, они располагались чуть выше фундамента и выходили во двор особняка. Кроме того, здесь оборудовали прекрасную вентиляционную систему. С одной стороны, в неком подобии прихожей, отделенной от остального пространства комнаты, была оборудована небольшая операционная, похожая на операционную в ветеринарных клиниках, а вдоль стен в обеих комнатах стояли клетки с различными животными. Здесь были белые мыши и крысы, разные виды птиц и даже пара хорьков.

 Вдоль клеток ходил незнакомый мужчина, одетый в белый рабочий халат, ростом не более пяти футов. Человек разговаривал со своими питомцами, хихикал, шутил с ними, называл всяческими ласковыми прозвищами, старался, если мог, дотронуться до них через прутья клеток. Услышав приближающиеся шаги Боровица и Драгошани, мужчина обернулся. У него были раскосые глаза и светло-оливкового цвета кожа. Несмотря на тяжелую нижнюю челюсть, выглядел он вполне добродушным и веселым; когда он улыбался, лицо его сморщивалось, а удивительно глубоко посаженные зеленые глаза светились своим, особенным светом. Он поклонился сначала Боровицу, потом Драгошани. При этом венчик пушистых каштановых волос вокруг лысой макушки принял вид слегка покосившегося нимба. Драгошани нашел, что человек очень напоминает маленькую обезьянку, и подумал, что ему очень пошли бы сутана и сандалии.

 - Драгошани, - заговорил Боровиц, - позволь познакомить тебя с Максом Бату, который утверждает, что ведет свой род от великих ханов.

 Драгошани кивнул и протянул руку.

 - Мне кажется, - сказал он, - что все монголы так или иначе произошли от великих ханов.

 - Но я действительно их потомок, товарищ Драгошани, - голос у Бату был мягким и вкрадчивым. Он крепко пожал Драгошани руку. - У ханов было множество незаконнорожденных детей. Для того чтобы лишить их возможности узурпировать власть, ханы обеспечивали таких детей материально, но лишали высокого положения и титулов, без которых те не могли претендовать на их место. Кроме того, им не разрешалось жениться или выходить замуж. Та же судьба ожидала и их возможных потомков. Старинные обычаи сохранились до наших дней. Когда я родился, эти законы сохраняли свою силу. Мой дед был незаконнорожденным, мой отец и я - тоже. Мой ребенок тоже будет незаконнорожденным. В моей крови есть еще кое-что. Среди незаконных потомков ханов было много шаманов. Старым колдунам многое было известно, они умели делать множество удивительных вещей. Я не слишком хорошо осведомлен, я знаю лишь, что я более одарен, чем многие другие представители моего народа. Но кое-что я все же умею...

 - У Макса очень высокий коэффициент умственного развития, - на лице Боровица появилась знакомая волчья ухмылка. - Он получил образование в Омске, но затем отрекся от благ цивилизации и уехал обратно в Монголию пасти коз. Но однажды он поссорился с завистливым соседом и убил его.

 - Он обвинил меня в том, что я наслал порчу на его скот, - объяснил Бату, - и многие из животных погибли. Я, безусловно, мог это сделать, но в данном случае я был не при чем. Я сказал ему об этом, но он обозвал меня лжецом. А в тех местах это очень тяжелое оскорбление. Поэтому я убил его.

 - Вот как? - Драгошани едва сдерживал улыбку. Он не мог представить, что этот безобидный человечек мог кого-нибудь убить.

 - Да, так и было, - ответил Боровиц. - Я прочитал об этом, и меня очень заинтересовал способ убийства, избранный Максом.

 - Способ? - Драгошани все это казалось очень забавным. - Он угрожал соседу и тот просто умер со смеху? Так это случилось?

 - Нет, товарищ Драгошани, - на этот раз ответил сам Бату. На лице его застыла напряженная улыбка, крупные ровные зубы поблескивали желтизной, словно слоновая кость. - Все произошло не так. Но ваша версия поистине очень интересна и забавна.

 - У Макса дурной глаз, Борис, - сказал Боровиц, наконец-то назвав его просто по имени, что само по себе предвещало неприятности. Тревожные колокольчики зазвучали, но еще недостаточно громко.

 - Дурной глаз? - Драгошани изо всех сил старался казаться серьезным. Ему удалось даже нахмуриться, обратившись к маленькому монголу.

 - Именно так, - кивнул головой Боровиц. - Эти его зеленые глаза... Ты когда-нибудь видел подобные, Борис? Поверь мне, они сущий яд! Естественно, я вмешался в ход судебного процесса, Макс не был осужден и приехал сюда. По сути своей он так же уникален, как и ты. Макс, - обратился он к Монголу, - не мог бы ты продемонстрировать кое-какие свои способности товарищу Драгошани?

 - Конечно, - ответил Бату. - Пожалуйста, следите за белыми крысами. - Он указал толстым пальцем на клетку с парой крыс. - Они вполне счастливы, что и понятно. Она - слева - счастлива потому, что ее хорошо кормят и у нее есть дружок. У него те же самые поводы для счастья, а кроме того, он с ней только что спаривался. Посмотрите, он немного устал и теперь отдыхает.

 Драгошани посмотрел на крыс, потом на Боровица и приподнял бровь.

 - Смотри! - рявкнул Боровиц, не отрывая глаз от происходящего.

 - Сначала я привлеку его внимание, - сказал Бату, скорчился на полу, став похожим на сидящую лягушку, и стал смотреть на клетку, сидя посреди комнаты. Самец крысы вскочил, и его красные глазки наполнились ужасом. Он бросился на прутья клетки и замер, не сводя глаз с Бату.

 - А теперь, - продолжал монгол, - мы.., его., убьем! Бату присел еще ниже, став похожим на японского борца перед броском. Стоявший сбоку Драгошани заметил, как изменилось выражение его лица. Правый глаз почти выкатился из орбиты, губы сложились в жестокий звериный оскал, ноздри зияли, как черные ямы, жилы на шее вздулись. И самец крысы вдруг закричал.

 Его крик был почти что человеческим воплем ужаса и муки. Он забился о прутья клетки, будто его ударило током. Потом он вдруг отцепился от решетки, по телу пробежала дрожь, и он свалился кверху лапами на пол клетки, где и замер. Из уголков остекленевших красных глазок сочилась кровь. Самец вне всяких сомнений был мертв - Драгошани не было нужды убеждаться в этом, все и так было ясно. Самка подскочила к трупу, понюхала его и неуверенно посмотрела в сторону людей.

 Драгошани не понимал, как и отчего сдох самец. Слова, сорвавшись с его губ были скорее вопросом, чем констатацией факта или любого рода обвинением:

 - Это.., это, вероятно, какой-то трюк!

 Боровиц ожидал чего-нибудь в этом роде. Вечно Драгошани забывал о старой поговорке "Семь раз отмерь - один отрежь", вечно сначала делал что-то, а уж потом думал. Он отступил назад, в то время как скорчившийся на полу Бату повернулся к Драгошани. Снова с улыбкой он вопросительно склонил на бок голову.

 - Трюк?

 - Я хотел сказать... - торопливо начал Драгошани.

 - Это все равно, что назвать меня лжецом, - сказал Бату, и лицо его вновь приняло звериное выражение.

 Вот теперь Драгошани понял в полной мере, что означает выражение "дурной глаз", употребленное Боровицем. В этом взгляде таилась безмерная злоба. Кровь застыла у Драгошани в жилах. Он почувствовал, что его мышцы застыли, словно уже началось трупное окоченение. Сердце в груди дернулось, он покачнулся и вскрикнул от нестерпимой боли. Но свойственная некроманту стремительная реакция все же сработала.

 Отпрянув и ударившись спиной о стену, он успел выхватить из внутреннего кармана пистолет. Теперь он был уверен, или, во всяком случае, ему так казалось, что этот человек вполне способен его убить. Чувство самосохранения было у Драгошани чрезвычайно развито, и он решил, что должен убить монгола первым.

 - Все, хватит! - встал между ними Боровиц. - Ты что, собираешься стрелять в своего напарника?

 - Моего что? - Драгошани ушам своим не верил. - Моего напарника? Мне никто не нужен! Это шутка?

 Протянув руку, Боровиц осторожно взял пистолет из рук Драгошани.

 - Вот так-то лучше, - сказал он. - А теперь мы можем вернуться в кабинет - Подталкивая к выходу потрясенного Драгошани, он обернулся и поблагодарил монгола:

 - Спасибо, Макс.

 - Всегда к вашим услугам, - ответил тот, кланяясь Боровицу. Лицо его снова расплылось в улыбке. Он проводил гостей до выхода и закрыл за ними дверь.

 Оказавшись в коридоре, Драгошани пришел в ярость. Он выхватил пистолет у Боровица и убрал его в кобуру.

 - Это все вы с вашим дурацким чувством юмора, - прорычал он. - Я же там чуть не сдох!

 - Нет, тебе это не грозило. - Его вопли, похоже, ничуть не задели Боровица. - Ни в какой мере. Если бы у тебя, как и у его соседа, было слабое сердце, вот тогда ты мог бы умереть. Или если бы ты был старым и больным. Но ты молод и очень силен. Нет-нет, я был уверен, что он не сможет тебя убить. Он сам говорил мне, что не в его силах убить здорового человека. То, что он делает, отнимает слишком много сил, энергии, а потому, если бы он действительно попытался убить тебя, то, скорее всего, умер бы сам - он, а не ты. Так что, как видишь, я уверен в тебе, в твоих силах.

 - Ты уверен в моих силах? Ты старый псих, садист, а если бы ты ошибся?

 - Но я же не ошибся, - уже на ходу бросил в ответ Боровиц.

 Но Драгошани не хотел успокаиваться. От потрясения у него дрожали колени. Следуя за Боровицем, он проворчал:

 - Все, что там произошло, было подстроено специально, и тебе это хорошо известно!

 Шеф резко развернулся и ткнул пальцем в грудь Драгошани. Его улыбка при этом больше была похожа на оскал - Но теперь ты поверил? Ты все видел и даже ощутил на себе. Теперь тебе известно, на что он способен! И ты больше не станешь говорить, что это трюк! Такого дара, каким обладает он, мы еще не встречали, это нечто совершенно новое для нас. И как знать, какими еще талантами обладают люди во всем мире!

 - Но почему ты позволил мне, нет, даже заставил меня, столкнуться с ним, противостоять ему? Не вижу в этом смысла.

 Боровиц вновь повернулся и пошел дальше.

 - Смысл в этом есть. Это практика, Драгошани, а как я всегда тебе говорил...

 - Совершенство достигается практикой. Я знаю. Но какой и для чего?

 - Хотел бы я это знать, - бросил через плечо Боровиц. - Нельзя предугадать заранее, с чем тебе придется столкнуться.., в Англии.

 - Что? - Челюсть у Драгошани отвисла, и он бросился вдогонку за шефом. - Англия? Какая Англия? И вы еще не сказали мне, что имели в виду, называя Бату моим напарником. Григорий, я ничего не понимаю.

 Они дошли наконец до кабинета Боровица. Боровиц пересек приемную и у двери резко развернулся. Драгошани чуть не столкнулся с ним и, стоя лицом к лицу, с осуждением посмотрел в глаза шефу:

 - Какой сюрприз вы мне приготовили, товарищ генерал?

 - Ты по-прежнему склонен обвинять других в нечестной игре, Борис? Ты так и не сделал никаких выводов? Я просто отдаю приказы, а ты должен повиноваться! Так вот, слушай. Я приказываю тебе на несколько месяцев вернуться в школу и отшлифовать свой английский. Ты не только должен хорошо владеть английским языком, но и изучить все, что касается Англии в целом. Это поможет тебе в работе при нашем посольстве. Макс идет в школу с тобой, и, могу поклясться, он усвоит все не хуже тебя. После этого мы предпримем определенные шаги.., небольшое путешествие...

 - В Англию?

 - Именно так. Ты и твой партнер. У них там есть человек по имени Кинан Гормли, бывший MI-5. "Сэр"

 Кинан Гормли - ни больше, ни меньше. В настоящее время он возглавляет их отдел экстрасенсорики. Я хочу, чтобы он умер. Это дело Макса, потому что у Гормли больное сердце. После этого...

 Теперь Драгошани наконец все понял.

 - Вы хотите "допросить" его, выудить из него все секреты? Вы хотите знать все о нем и его отделе, все до мельчайших деталей?

 - Ну наконец-то, до тебя дошло, - Боровиц закивал головой. - А это уже твоя работа, Борис. Ты - некромант, инквизитор мертвых. Именно за это тебе платят деньги...

 И прежде чем Драгошани успел ответить, Боровиц с бесстрастным лицом захлопнул дверь перед его носом.

 В начале лета 1976 года, в один из субботних вечеров, сэр Кинан Гормли отдыхал в кабинете своего дома в Южном Кинсингтоне. В руках у него была книга, а на маленьком столике рядом стоял послеобеденный стаканчик. В холле зазвонил телефон, и вскоре послышался голос его жены:

 - Дорогой, это тебя!

 - Иду! - откликнулся он и, со вздохом отложив книгу, вышел из кабинета.

 Передав ему трубку, жена с улыбкой вернулась к чтению романа. Гормли взял аппарат и уселся в плетеное кресло напротив стеклянной двери, распахнутой в сад.

 - Гормли слушает, - произнес он в трубку.

 - Сэр Кинан? Это Хармон, Джек Хармон из Хартлпула. Как вы поживаете? Мы с вами давно не виделись!

 - Хармон? Джек! Как твои дела? Бог мой! Сколько лет, сколько зим! Мы не виделись, наверное, лет двенадцать!

 - Тринадцать, - слабо доносился в трубке голос, заглушаемый помехами на линии. - В последний раз мы с вами разговаривал во время ужина, который давали по случаю вашего отъезда... Вы знаете, о чем я говорю... Это было в шестьдесят третьем.

 - Тринадцать лет! - Гарри присвистнул от удивления. - Как быстро летит время!

 - Не говорите! Отставка, как вижу, не лишила вас интереса к жизни, не так ли? Гормли слегка кашлянул:

 - Ну... Я ведь не совсем в отставке, думаю, тебе это известно. У меня по-прежнему есть кое-какие дела в городе. А ты? Все такой же бравый малый? Помнится, ты раздобыл себе место директора Технического колледжа в Хартлпуле?

 - Да, это так, и я по-прежнему занимаю этот пост. Директор! Богом клянусь, в Бирме было гораздо легче! Гормли расхохотался.

 - Я так рад тебя слышать, Джек, а особенно узнать, что у тебя по-прежнему все в порядке. Так чем же я могу быть тебе полезным?

 Последовала короткая пауза. Наконец снова раздался голос Хармона:

 - Честно говоря, я чувствую себя очень неловко. Я несколько раз порывался вам позвонить, еще на той неделе, но все время откладывал. У меня к вам весьма необычное дело.

 Гормли немедленно заинтересовался. Много лет он занимался "необычными делами". Его натренированная интуиция подсказывала ему, что он столкнулся с чем-то новым, вполне возможно, с незаурядной ситуацией. Ощутив знакомые нотки в голосе, он ответил:

 - Продолжай, Джек, в чем дело? И пусть тебя не беспокоит, что я могу принять тебя за сумасшедшего. Я же помню, что у тебя всегда была голова на плечах.

 - Да, конечно. Просто мне очень трудно выразить это словами. Понимаете, я видел все своими глазами, но...

 - Джек, - спокойно и терпеливо заговорил Гормли, - ты помнишь ночь после того ужина, помнишь, о чем мы разговаривали? Я тогда много выпил, может быть, слишком много, и, кажется, упомянул о вещах, о которых говорить не следовало. Я сказал, что ты очень хорошо устроился, я имею в виду пост директора и все такое...

 - Но именно поэтому я и звоню вам! - воскликнул Хармон. - Именно в связи с тем разговором! Но как вы догадались?

 Гормли усмехнулся:

 - Можешь назвать это интуицией. Но, пожалуйста, продолжай.

 - Вы сказали, что через мои руки пройдет множество молодых людей, что я должен обращать внимание на тех, кто мне почему-либо покажется.., не совсем обычным.

 Гормли облизал губы и произнес:

 - Не упусти момент, Джек, если вдруг попадется подходящий парень... - Он обратился к жене:

 - Джекки, будь умницей, принеси мне выпить! - затем вновь вернулся к разговору:

 - Извини, Джек, у меня вдруг пересохло во рту. И что, ты нашел парня, который слегка не похож на остальных, так?

 - Слегка? Я могу поклясться, что Гарри Киф - совершенно особенный мальчик. Я, честно говоря, не знаю, что о нем и думать!

 - Тогда расскажи мне все, и посмотрим, что подумаю о нем я.

 - Гарри Киф, - начал Хармон, - чертовски таинственный молодой человек. Впервые мое внимание привлек к нему преподаватель Харденской школы для мальчиков. Она находится недалеко от нас, на берегу моря. Он охарактеризовал мальчика как "интуитивного математика". На самом деле его можно назвать гениальным! Как бы там ни было, он выдержал экзамены - да что там выдержал, сдал с необыкновенной легкостью! - и поступил в наш колледж. Но с английским языком у него было плохо. Я неоднократно говорил ему об этом...

 - Так или иначе, но когда я говорил о нем с тем парнем из Хардена - я имею в виду молодого учителя, Джорджа Ханнанта, у меня почему-то сложилось впечатление, что он недолюбливает мальчика. Нет, пожалуй, я выразился слишком сильно. Скорее всего, его что-то настораживало в Кифе. Недавно я разговаривал с ним снова, и мне удалось кое-что узнать. Похоже, что его мнение о Кифе, сложившееся пять лет назад, практически совпадает с моим. Он, как и я, подумал, что Гарри Киф.., что он...

 - Что он что? - настойчиво произнес Гормли. - В чем состоит необычность таланта этого мальчика, Джек?

 - Талант? Мой Бог! Я назвал бы это по-другому!

 - Ну? Я тебя слушаю.

 - Позвольте мне рассказать все по порядку. Дело не том, что я не уверен в своих выводах, просто сначала я хочу объяснить, почему я пришел к ним. Я уже сказал, что Киф не был силен в английском и мне приходилось заставлять его больше заниматься языком. Так вот, он быстро добился огромных успехов. Два года назад, еще до окончания колледжа, он продал свой первый рассказ. С тех пор вышли уже две книги его рассказов. Они раскупаются во всех англоязычных странах. Думаю, что комментарии здесь излишни. Я имею в виду, что сам я вот уже тридцать лет пытаюсь продать свои рассказы, и вот, пожалуйста, Гарри Киф, которому не исполнилось и девятнадцати...

 - Тебя что, задевает, что он стал популярным писателем в столь молодом возрасте? - перебил его Гормли.

 - Что? Да, Бог мой, нет же! Я восхищаюсь им. Или, точнее сказать, восхищался. Я и сейчас радовался бы за него, если бы.., если бы он не писал свои чертовы рассказы именно таким образом.

 Он умолк.

 - Каким образом?

 - У него.., у него есть.., ну, в общем, помощники. От тона, каким Хармон произнес последнее слово, у Гормли снова зазвенело в ушах.

 - Помощники? Ну и что? У многих писателей есть помощники. Думаю, что в восемнадцать лет он еще нуждается в человеке, кто поможет отшлифовывать написанное или еще что-либо в этом роде...

 - Нет-нет, - в голосе Хармона слышалась беспомощность, чувствовалось, что он не знает, как поточнее выразить свои мысли. - Я совсем не это имел в виду. Его рассказы вообще не нуждаются в отшлифовке - они совершенны. Я сам перепечатывал с черновиков его первые рассказы, потому что у него не было тогда пишущей машинки. И даже потом, когда он купил ее, я напечатал для него еще несколько рассказов, чтобы он имел представление о том, как должна выглядеть рукопись. С тех пор и до недавних времен он все делал сам. Он только что завершил работу над новым произведением. Это роман. И называется он, не больше не меньше, "Дневник повесы XVII века!" Гормли не мог подавить смешка.

 - Так он что, еще и в сексуальном плане развит не по летам?

 - В том-то и дело, что, как мне кажется, да. Так или иначе, я немного помогал ему в работе над романом - делил на главы, редактировал. Сюжет весьма интересный, и Киф прекрасно использовал в романе язык семнадцатого века - на удивление точно. Но с правописанием у него по-прежнему хуже некуда, к тому же в книге много повторов и несуразностей. Но при всем том я абсолютно уверен, что роман принесет ему кучу денег.

 Гормли нахмурился.

 - Но как же так? Если ты говоришь, что рассказы его - само совершенство, почему тогда роман получился скучным и изобилует повторами и несуразностями? Где же логика?

 - А Киф и логика несовместимы. Причина столь кардинального отличия романа от коротких рассказов состоит в том, что писать рассказы ему помогал литератор, а его помощником при написании романа был.., обыкновенный повеса семнадцатого века!

 - Что? - Гормли был поражен. - Я что-то не понимаю.

 - Уверен, что не понимаете. Я и сам хотел бы этого не понимать! Слушайте! В Хартлпуле жил очень популярный автор коротких рассказов, он умер лет тридцать назад. Его настоящее имя не имеет сейчас никакого значения, он публиковался под тремя или четырьмя псевдонимами. Так вот, Киф пользуется псевдонимами, очень похожими на оригиналы.

 - Оригиналы? Я все еще...

 - Что касается повесы, жившего в семнадцатом веке, то он был сыном графа. В 1660 - 1672 годах о нем шла в этих местах дурная слава. В конце концов его убил один из обманутых мужей. Он не был писателем, но обладал богатым воображением. Вот эти двое.., именно они и являются помощниками Кифа.

 У Гормли от этих слов голова пошла кругом.

 - Продолжай, - сказала он.

 - Я побеседовал с девушкой Кифа, - продолжил свой рассказ Ханнант. - Она очень милая девочка и души в нем не чает. Она слова плохого о нем не желает слышать. Но во время нашего разговора она упомянула о том, что у Гарри имеется в голове какая-то идея относительно некроскопа. Он преподнес ей эту идею как сюжет для художественного произведения, как плод своего воображения, объяснив, что некроскоп - это человек...

 - ..Способный проникать в мысли покойников? - закончил за него Гормли.

 - Да, - с облегчением вздохнул Джек. - Именно так.

 - Спиритический медиум?

 - Что? Ну да, пожалуй, можно и так сказать. Но вполне реальный, Кинан! Человек, свободно беседующий с покойниками. Это же ужасно! Я сам видел его на местном кладбище - он сидел там и что-то писал!

 - Ты говорил кому-нибудь об этом? - резко спросил Гормли. - Киф знает о твоих подозрениях?

 - Нет.

 - Ни одна живая душа не должна ничего знать! Ты понял меня?

 - Да, но...

 - Никаких "но", Джек. Твое открытие может оказаться крайне важным, и я рад, что ты связался со мной. Но дальше меня это пойти не должно. Есть люди, которые могут воспользоваться твоими сведениями в плохих целях.

 - Значит, вы верите в этот кошмар? - в голосе Хармона слышалось явное облегчение. - Вы считаете, что такое возможно?

 - Возможно.., невозможно... - чем дольше я живу, тем больше думаю, что на самом деле может быть, а чего быть не может. В любом случае, я прекрасно понимаю твое беспокойство, оно совершенно обосновано. А вот относительно того, что это "кошмар".., боюсь, не могу согласиться с тобой, у меня на этот счет свое мнение. Если все, что ты мне рассказал, правда, то твой Гарри Киф дьявольски талантлив. Ты только подумай, как он может воспользоваться своим даром!

 - Мне и представить страшно!

 - Что? И это говорит директор колледжа! Как тебе не стыдно, Джек!

 - Простите! Я не уверен, что...

 - Неужели тебе самому не хотелось поговорить с величайшими педагогами, учеными, мыслителями всех времен и народов? С Эйнштейном, Ньютоном, Да Винчи, Аристотелем ?

 - Бог мой! - голос на другом конце провода дрожал от потрясения. - Но это ведь совершенно невозможно!

 - Ну что ж, пребывай и дальше в своем убеждении, Джек, и забудь о нашем разговоре, хорошо?

 - Но вы?..

 - Ты все понял, Джек?

 - Хорошо. А что вы собираетесь?...

 - Джек, я работаю в одном весьма необычном учреждении, в очень забавной компании. Сказав тебе это, я уже сказал слишком много. Но как бы то ни было, поверь моему слову, я во всем разберусь. А ты в свою очередь должен пообещать, что никогда и никому больше не скажешь ни слова.

 - Обещаю, если вы меня об этом просите.

 - Спасибо, что позвонил.

 - Не за что. Я...

 - До свидания, Джек. Нам нужно будет еще как-нибудь поговорить.

 - Конечно. До свидания...

 В задумчивости Гормли положил трубку.

 Глава 11

 Драгошани "возвратился в школу" на три месяца, в течение которых усиленно совершенствовал свои познания в английском. В конце июля он вновь приехал в Румынию или, как он теперь мысленно называл свою родину, в Валахию. Причина возвращения домой была проста: несмотря на все угрозы, высказанные им в прошлый раз, он тем не менее сознавал, что год уже пролетел, и помнил о том, что таков был предельный срок, отпущенный ему старым дьяволом из склепа. Драгошани не вполне понимал, что тот имел в виду, но был абсолютно уверен в том, что не может себе позволить упустить Тибора Ференци. Если его гибель неминуема, вампир, скорее всего, захочет поделиться с Драгошани еще какими-нибудь секретами в обмен на продление своей бессмертной жизни.

 Бухарест Борис проехал уже к вечеру, поэтому он заскочил на - деревенский рынок и купил там пару живых кур в плетеной корзинке. Он поставил груз на пол между сиденьями "Волги" и прикрыл легким одеялом. Сняв на ночь комнату на ферме, стоявшей на берегу Олтула, он перенес вещи в дом, но вскоре покинул жилище и в наступивших, сумерках поехал в сторону поросшего лесом крестообразного горного хребта.

 Наступила ночь. Борис стоял на краю участка черной земли под темными кронами сосен, не сводя глаз с высеченного в скале склепа. У его ног причудливо изогнувшимися змеями вились корни деревьев.

 Еще по дороге, проехав Бухарест, Борис попытался связаться с Тибором, но безуспешно. Как ни старался он пробудить от векового сна старого дьявола, ответа так и не дождался. Возможно, он приехал слишком поздно. Сколько мог выдержать старый, лишенный внимания вампир? Несмотря на все долгие беседы со стариком из склепа и все полученные от Ладислава Гирешци сведения, Борис по-прежнему очень мало знал о Вамфири. Тибор сказал ему, что эти знания доступны далеко не всем, поэтому Драгошани будет допущен к ним лишь тогда, когда сам войдет в братство. "Ну это мы еще посмотрим," подумал некромант.

 - Тибор, ты здесь? - прошептал он, стараясь уловить малейшее движение воздуха и разглядеть что-нибудь во тьме. - Тибор, я вернулся и принес тебе подарок.

 Куры, лежавшие со связанными лапами в корзинке у его ног, зашевелились. Но воздух вокруг оставался недвижим - никаких невидимых существ, никаких призраков, тонкими пальцами-паутинками касавшихся его волос, ни одного невидимого рыла, подозрительного принюхивающегося к нему. Все вокруг было тихим и мертвым. Тонкие веточки, свисавшие вокруг, с хрустом ломались при малейшем прикосновении, пыль поднималась из-под ног при каждом шаге Драгошани.

 - Тибор, - снова позвал он. - Ты дал мне год. Год прошел - и вот я вернулся. Разве я опоздал? Я принес кровь, старый дракон, чтобы оживить твои старые вены, возвратить прежнюю силу... Никого.

 Драгошани встревожился. Что-то было не так. Старик всегда был здесь. Он был неотъемлемой принадлежностью этого места. Без него холмы были пусты, а само это место ровным счетом ничего не значило. А что же будет с мечтами Драгошани? Кто даст ему знания, которые он надеялся получить от вампира, если тот исчез навсегда?

 На минуту его охватили отчаяние, гнев, разочарование, но вдруг связанные куры у ног Драгошани слегка пошевелились, и одна из них тревожно пискнула. Верхушки сосен над головой Драгошани задрожали от слабого ветерка. Солнце уже закатилось за далекие горы. Из мглистой тьмы, из-за старых веток кто-то наблюдал за Драгошани. Там никого не было видно, но Борис явственно ощущал на себе чей-то взгляд. Казалось, ничего вокруг не изменилось, но воздух ожил, задышал.

 Однако дыхание было зловещим, и это совсем не понравилось Драгошани. Он ощутил угрозу, почувствовал, что находится в чрезвычайной опасности. Подхватив с земли корзинку, он попятился от круга нечистой земли, пока не уперся спиной в ствол огромного дерева, почти такого же старого, как сама могила. Здесь он почувствовал себя более уверенно и безопасно. Из горла ушла внезапно возникшая сухость. Борис с трудом несколько раз проглотил и наконец смог спросить:

 - Тибор? Я знаю, что это ты, старый дьявол. Если ты решил игнорировать меня, тебе же будет хуже.

 Снова ветер прошел по верхушкам сосен, и Борис услышал проникший в его сознание шепот:

 "Драгоша-а-а-а-ни? Это ты? А-а-а-х!"

 - Да, это я, - нетерпеливо откликнулся Драгошани. - Я пришел, чтобы подарить тебе жизнь, старый дьявол, а точнее, продлить твое бессмертие.

 "Слишком поздно, Драгошани, слишком поздно. Мое время пришло, я должен откликнуться на зов черной земли. Даже я, Тибор Ференци, Вамфир! Я испытал слишком много лишений, и огонь моей жизни едва теплится. Он едва мерцает. Чем ты теперь можешь мне помочь, сын мой? Боюсь, ничем. Все кончено..."

 - Нет, я не могу поверить в это! Я принес тебе жизнь, свежую кровь! И завтра принесу еще. Через несколько дней силы вернуться к тебе. Почему ты не сказал мне, как в действительности обстоят дела? Я считал, что ты пугаешь меня. Как мог я поверить тебе, если ты до этого только и делал, что врал?

 "...Возможно, это было моей величайшей ошибкой, - после паузы раздался голос. - Но если даже мои отец и брат ненавидели меня, почему я должен был доверять сыну? Да еще и не родному? Ведь мы с тобой не единой плоти, Драгошани. Да, мы давали Друг Другу обещания, но я мало верил в то, что из этого когда-либо что-нибудь получится. Однако ты достиг некоторых успехов - в основном благодаря своему дару некроманта, а я снова попробовал вкус крови, хотя и очень мерзкой. Так что давай разойдемся с миром. Я слишком слаб, чтобы..."

 Драгошани сделал шаг вперед.

 "Нет! - снова воскликнул он. - Ты еще многому можешь научить меня, многое объяснить. Секреты Вамфири..."

 Показалось Драгошани, или действительно земля дрогнула под его ногами? И в самом деле невидимые существа стали подползать к нему? Он попятился обратно к дереву.

 В голове его послышался вздох. Это был вздох уставшего от земных забот, жаждущего покоя и забвения существа. Драгошани забыл, что это был лживый вздох вампира.

 "Ах, Драгошани! Драгошани! Ты так ничего и не понял. Разве не говорил я тебе, что учение Вамфири недоступно для смертных? Разве не говорил я тебе, что, для того чтобы быть в него посвященным, необходимо стать одним из нас? Другого пути нет! уходи, сын мой, и предоставь меня моей судьбе. Почему я должен подарить тебе власть над миром, в то время как сам остаюсь здесь и постепенно превращаюсь в прах? Разве это справедливо? Разве это честно ?"

 У Драгошани не было выхода.

 - Тогда прими эту кровь, эту плоть, которую я принес тебе. Стань снова сильным. Я приму твои условия. Если, для того чтобы узнать секреты Вамфири, я должен стать одним из них, что ж, пусть будет так, - солгал он. - Но без тебя я не могу это сделать!

 Существо под землей долго молчало, и Драгошани, затаив дыхание, ждал. Ему показалось, что в какой-то миг земля под его ногами дрогнула, но, возможно, виной тому было его воображение, сознание того, что под землей лежит кто-то древний и жестокий, полуразложившийся, но при этом бессмертный. Дерево, о которое он опирался, казалось ему очень крепким, цельным и твердым, как скала. Драгошани и не подозревал, что его сердцевина совершенно сгнила. На самом деле оно было полым, и теперь внутри его медленно ползло нечто, возникшее из-под земли.

 Наверное, еще мгновение, и Драгошани ощутил бы спиной движение внутри ствола, но именно в эту минуту Тибор заговорил снова и отвлек его внимание:

 "Ты сказал, у тебя есть.., подарок для меня?" В голосе, прозвучавшем у него в голове, Драгошани послышался интерес, и перед ним мелькнул луч надежды.

 - Да-да, он здесь, у моих ног. Свежее мясо, кровь.

 Он схватил одну из кур и мгновенно свернул ей шею, так что она и пискнуть не успела. Потом достал из кармана нож с блестящим стальным лезвием и перерезал ей глотку. Во все стороны брызнула алая кровь, он отшвырнул от себя птицу, и тело ее, хлопнулось о землю, а разлетевшиеся перья неслышно закружились, опускаясь на черную землю.

 Покрытая опавшей листвой земля, словно губка, впитала кровь, а за спиной у Драгошани полуразложившееся щупальце быстро скользнуло вверх. Его покрытый белыми чешуйками кончик, найдя в стволе дырочку от сгнившего и выпавшего сучка, высунулся наружу не более чем в восемнадцати дюймах над головой Драгошани. Щупальце существовало как бы само по себе - оно поблескивало и трепетало, исполненное враждебного нетерпения.

 Драгошани поднял, держа за шею, вторую курицу и сделал два шага вперед к самому краю "безопасной" территории.

 - У меня в руках еще одна, Тибор, и ты можешь получить ее. Но для этого ты должен продемонстрировать свое доверие ко мне и рассказать хотя бы немного о том, какой властью я смогу обладать, какими силами командовать, если стану таким же, как ты.

 "Я.., я чувствую свежую кровь, сочащуюся сквозь землю, и это хорошо, сын мой. И все-таки мне кажется, что ты пришел слишком поздно. Но я тебя не виню. Мы с тобой были не в ладах, и я виноват не меньше тебя, так что давай забудем прошлое. Да... И я непременно хочу продемонстрировать тебе хотя бы частицу того, что я чувствую по отношению к тебе, и поделиться с тобой одним маленьким секретом".

 - Я жду, - нетерпеливо проговорил Драгошани. - Продолжай...

 "Поначалу все были равны, - начал Тибор, - и первые вампиры были такими же детьми Матери Природы, как и люди. И так же, как люди, жили за счет тех, кто был слабее их, так жили вампиры. Понимаешь, каждый из нас по-своему паразит. Таковы все живые существа. Но в то время как люди убивали тех, кто служил для них пищей, вампиры были более гуманными - они просто превращали их в своих "хозяев". Эти существа не умирали - они становились бессмертными. В своем роде вампиры - обычные создания природы, как, например, миноги, пиявки и блохи. Только в отличие от других видов паразитов они не только оставляют хозяев в живых, но даже делают их бессмертными. Однако по мере того как человек становился все в большей степени хозяином, хозяином становился и вампир. Человек стал занимать главенствующее положение, и вампиры разделили с ним это главенство.

 - Симбиоз, - сказал Драгошани.

 "Я вижу значение этого слова в твоей голове, - ответил Тибор. - Да, ты прав. Только дело в том, что вампиры очень быстро научились прятаться. Эволюция привела к тому, что произошла одна, но очень важная перемена: если до тех пор вампир мог жить отдельно от своего хозяина, то теперь он от хозяина полностью зависел. Как миксина погибает в отсутствие хозяина, так и вампиру нужно, чтобы существовал его хозяин! Но как только люди обнаруживали, что в одном из них сидит вампир, они тут же убивали его. Но самое ужасное, что они научились убивать и того, кто был внутри этого человека!

 Но это было еще не все. Исправляя собственные ошибки, природа иногда поступает страшно и безжалостно. Ее не устраивает, что ее создания становятся бессмертными. Она считает, что никто не имеет права жить вечно. А тут вдруг появляются существа, бросающие вызов строго установленному порядку, существа, которые могут прожить неопределенно долгое время, если, конечно, не случается чего-либо непредвиденного. И тогда природа яростно ополчилась против Вамфири. Прошли века, и за то время, что прошло с тех пор, мои потомки-вампиры стали внутренне намного слабее. Из поколения в поколение они постепенно теряли силу. Природа установила по отношению к ним свои законы: если вампиры так редко "умирают", то она лишь в самых редких случаях допустит рождение новых вампиров.

 - Поэтому вы просто вымираете, - вмешался Драгошани.

 "Только один раз в своей жизни, какой бы долгой она ни была, мы имеем право перерождаться..."

 - Но вы обладаете невероятной потенцией! Не понимаю, в чем состоит проблема. Не думаю, что виноваты в этом ваши мужские особи. Может быть, женские особи бесплодны. То есть, ваши женщины могут произвести на свет потомство только один раз в жизни?

 "Наши женщины, Драгошани?! - вопрос был задан таким язвительным тоном, что Драгошани стало не по себе. - Наши женщины?.."

 Драгошани вновь отступил к дереву.

 - О чем ты говоришь?

 "Мужчины и женщины... Нет, Драгошани, если бы природа обременила нас подобной проблемой, мы бы вымерли гораздо раньше..."

 - Но ты же мужчина! Я знаю это совершенно точно!

 "Мой хозяин-человек был мужчиной".

 Драгошани вглядывался во тьму широко раскрытыми глазами. Внутренний голос говорил ему, что надо бежать - но от чего? Он был уверен, что старик не осмелится причинить ему вред, не посмеет.

 - Значит.., ты.., женщина?

 "Мне казалось, что я все объяснил достаточно ясно. Я ни то, ни другое..."

 - Гермафродит? - Драгошани не был уверен, что нашел нужное слово. "Нет".

 - Значит, вы существа бесполые и не можете вступать в брак?

 На кончике бледного пульсирующего щупальца, торчавшем из дыры в стволе над головой Драгошани, возникла похожая на жемчужину капля. Она росла, принимая грушевидную форму, и подрагивая висела над головой Бориса.

 А над ней вдруг возник малиново-красный глаз и не мигая, с вожделением уставился на происходящее, - Но как же твоя страсть в ту ночь, когда мы были с девушкой?

 "Твоя страсть, Драгошани".

 - А те женщины, которые были у тебя в жизни? "Моей была энергия, сила, а страсть и желание принадлежали моему хозяину".

 - Но...

 "А-а-а-а-х! - в голове Драгошани раздался тяжелый стон. - Сын, сын мой! Мне почти что конец! Все кончено!"

 Некромант в тревоге вновь сделал еще один шаг по направлению к кругу. Голос был таким слабым, в нем слышалась безысходность, отчаяние, нестерпимая боль.

 - Что с тобой? Что случилось? Вот тебе еще пища!

 Он перерезал курице горло и бросил труп на землю. Алую кровь мгновенно поглотила земля. Вампир сделал большой глоток.

 Драгошани ждал. Наконец снова услышал вздох:

 "А-а-а-а-х!"

 И тут у Драгошани зазвенело в ушах. Он вдруг ощутил невероятную силу вампира, его коварство. Он быстро отступил назад, и в ту же секунду капля над его головой из жемчужно-серой превратилась в ярко-красную и упала вниз!

 Она упала на шею Драгошани, как раз туда, где заканчивался высокий воротник. Он почувствовал ее. Если бы вокруг не было абсолютно сухо, он принял бы ее за каплю влаги, упавшую с ветки. Ее могла бы уронить птица, но здесь не было ни одной птицы. Он автоматически Поднял руку, чтобы смахнуть ее, но ничего не обнаружил. Яйцо вампира, подвижное, как ртуть, мгновенно проникло под кожу и теперь продвигалось вдоль позвоночника.

 В следующую минуту Драгошани ощутил сильную боль и отскочил от дерева. Он оказался там, где, по его мнению, была опасная зона, и снова вылетел из нее, когда боль усилилась. Он был неспособен управлять своими действиями - он бежал, не разбирая дороги, натыкаясь на стоявшие вокруг деревья, спотыкался и падал, кувырком летел вниз. Его не оставляла ужасная боль в голове и спине, а кровь в его жилах пылала.

 Его охватила паника, такого ужаса он не испытывал никогда в жизни. Ему казалось, что он умирает, что этот приступ боли - какова бы ни была причина - убьет его. Он чувствовал, что все внутри разрывается, а голова горит словно в огне!

 Семя вампира наконец нашло себе убежище внутри его грудной клетки. Оно затихло и уснуло. Его предшествующие движения были сродни судорожным движениям новорожденного. Но теперь оно обрело тепло и безопасность и нуждалось только в покое и отдыхе.

 Мучения Бориса мгновенно прекратились, и облегчение было столь велико, что его организм просто не выдержал. Наслаждение от исчезновения боли было таким сильным, что Драгошани потерял сознание и провалился в темноту.

 ***

 Гарри Киф раскинувшись лежал на кровати. Влажные волосы прилипли ко лбу, покрытому бисеринками пота, руки и ноги судорожно подергивались во сне, точнее, это был не совсем сон, а нечто иное. Его мать, бывшая при жизни довольно известным медиумом, осталась им и после смерти, ее дар проявлялся теперь еще более явно. За прошедшие годы она не однажды посещала Гарри в его снах, пришла она к нему и сейчас.

 Гарри снилось, что они с матерью стоят в саду дома в Бонниригге. Лето. За оградой сада медленно течет река, берега ее заросли пышной зеленью, согреваемой яркими лучами солнца. Сон был полон резких контрастов и сочных цветов. Мама еще очень молодая, почти что девочка и Гарри можно было принять скорее за ее юного любовника, чем за сына. Но в этом сне родство их не вызывало никаких сомнений, и, как всегда, мама очень беспокоилась за него.

 - Гарри, твой план опасен и невыполним, - говорила она. - Неужели ты не понимаешь, что делаешь? А если ты все же сделаешь, что намереваешься, это же будет убийство. Гарри, ты же будешь ничем не лучше.., его!

 Она повернула обрамленное золотыми локонами лицо и со страхом посмотрела в сторону дома - глаза ее были похожи на два голубых кристалла.

 На фоне голубого неба, такого яркого, что резало глаз, дом казался темной и мрачной громадой. Он был похож на только что поставленную ребенком чернильную кляксу, резко выделяющуюся на зелено-голубом фоне, или на "черную дыру", о которой твердят космические физики. Ни один лучик света не пробивался наружу из этой зияющей всепоглощающей черноты. Дом был черен, как душа человека, жившего в нем, он вполне соответствовал сущности своего обитателя.

 Тряхнув головой, Гарри усилием воли заставил себя отвести взгляд от дома.

 - Нет, это не убийство, - сказал он. - Это акт справедливости. Он избегал возмездия в течение шестнадцати лет! Я был маленьким ребенком, когда он отнял тебя у меня. И он до сих пор не наказан за это. И вот я вырос. Но могу ли я считать себя мужчиной, если позволю, чтобы все оставалось по-прежнему?

 - Но как ты не понимаешь, Гарри, - настаивала мать. - Твоя месть ничего не изменит. Два зла не создадут одного добра...

 Они сели рядом на траву, она крепко обняла Гарри и стала гладить его по голове, перебирая пальцами волосы. В детстве Гарри очень нравилось это. Он снова обратил взор в сторону черного дома, содрогнулся и быстро отвел глаза.

 - Мама, дело совсем не в том, что я хочу отомстить, - сказал он. - Я хочу лишь выяснить причину. Почему он убил тебя? Ты была его женой, молодой и красивой, богатой и талантливой женщиной. Ему следовало бы обожать тебя, а вместо этого он тебя убил! Он держал тебя подо льдом, а когда у тебя не осталось сил сопротивляться, отпустил и позволил течению унести тебя. Он хладнокровно убил тебя, как если бы ты была слепым ненужным котенком или лишним поросенком в помете. Он вырвал тебя из жизни, словно сорняк из земли в этом саду, но ведь на самом деле это он был сорняком, а ты прекрасной розой. Что заставило его так поступить? Почему он сделал это? Она покачала золотистой головой и нахмурилась:

 - Я не знаю, Гарри! И никогда не знала.

 - Именно это я и хочу выяснить. Но я не смогу сделать это, пока он жив, он никогда не признается сам и не допустит, чтобы я узнал что-либо. Так что мне придется спросить об этом у него, когда он умрет. Покойники мне ни в чем не отказывают. А это значит.., что я должен убить его. И я поступлю так, как считаю нужным.

 - Но твой замысел ужасен, Гарри, - теперь вздрогнула она. - Я убеждена в этом.

 Он кивнул, но глаза его при этом оставались холодными.

 - Да, тебе это хорошо известно, вот почему я должен так поступить...

 Она в страхе крепко прижала к себе Гарри.

 - Но вдруг что-нибудь пойдет не так, Гарри? Пока я знаю, что у тебя все в порядке, я могу лежать спокойно. Но если с тобой что-нибудь произойдет...

 - Ничего не случится. Все будет так, как я задумал. Он поцеловал ее в нахмуренный лоб, а она еще крепче прижала его к себе.

 - Он очень умный человек, Гарри, этот Виктор Шукшин, умный и жестокий. Я иногда ощущала в нем эти качества, они приводили меня в замешательство и одновременно привлекали. Ведь я тогда была совсем молодой девушкой! А он был очень привлекательным. В его жилах, как и в моих, текла русская кровь, он был постоянно погружен в мрачные мысли, задумчив, от него исходил какой-то суровый, жестокий магнетизм. Нас тянуло друг к другу, как два противоположно заряженных полюса. Даже сознавая, что у него черное сердце, я сразу же в него влюбилась. Но что касается причины, по которой он убил меня...

 - Я слушаю...

 Она снова покачала головой, а взгляд ее затуманился от воспоминаний.

 - В нем.., в нем было что-то такое.., это нельзя выразить словами.., какое-то внутреннее сумасшествие, не поддающееся контролю. Это все, что я знаю, а конкретно... - Она снова покачала головой.

 - Именно это я и хочу выяснить, - вновь повторил Гарри. - И я не успокоюсь, пока не выполню то, что задумал.

 - Ш-ш-ш, - вдруг прошептала она, прижимая его к себе. - Смотри!

 Гарри оглянулся. От черного дома отделилась маленькая черная точка. Человек шел по дорожке сада, беспокойно оглядываясь по сторонам и нервно потирая руки. На черном фоне его головы сверкали два серебристых овала - глаза. Он двигался по направлению к ограде сада, отделявшей его от реки. Гарри с матерью тесно прижались друг к другу, но видение, призрак Шукшина не обратил на них никакого внимания. Он быстро прошел милю, на минуту остановился, подозрительно принюхиваясь, словно собака, затем продолжил свой путь. Остановившись у ограды, он облокотился на верхнюю перекладину и надолго замер, пристально вглядываясь в спокойно текущие воды реки.

 - Я знаю, что у него на уме, - прошептал Гарри.

 - Ш-ш-ш-ш, - снова предостерегающе зашептала мать. - Он чувствует присутствие других. Он всегда обладал такой способностью...

 Темное пятно возвращалось. Человек время от времени останавливался все так же странно и с подозрением нюхая воздух. В непосредственной близости от сидевшей на траве пары он замер и серебром блестевшими глазами посмотрел куда-то сквозь них. Моргнув несколько раз, призрак Шукшина двинулся обратно к дому, потирая руки. Вот черная точка слилась с чернотой дома, дверь с громким стуком захлопнулась.

 Звук эхом отозвался в голове у Гарри, превратился в серию повторяющихся ударов:

 "Тра-та-та! Тра-та-та!"

 - Тебе нужно идти, - сказала мать. - Будь осторожнее, Гарри. Бедный малыш Гарри...

 Гарри проснулся в своей квартире. По солнечному свету, проникавшему через окно в комнату, он определил, что близится вечер. Он проспал не менее трех часов, гораздо дольше, чем намеревался. В дверь постучали, и Гарри вздрогнул от этого стука:

 "Тра-та-та".

 Кто это может быть? Бренда? Нет, ее он не ждал. Несмотря на то что была суббота, Бренда задерживалась на работе, делая нарядные прически харденским модницам. Кто же тогда?

 И вновь раздалось настойчивое:

 "Тра-та-та".

 Гарри спустил ноги с кровати и направился к двери. Волосы его растрепались, глаза были заспанными. Посетители бывали у него редко, и Гарри это вполне устраивало. Подобные непрощенные визиты требовали быстрых и решительных действий. Пока Гарри застегивал брюки и натягивал рубашку, стук повторился.

 Сэр Кинан Гормли стоял за дверью и ждал. Ему было известно, что Киф дома. Он был уверен в этом, шагая по улице, подходя к дому, чувствовал это, поднимаясь по лестнице. Гормли ощущал признаки присутствия Кифа в каждой частичке воздуха, поскольку, как и Виктор Шукшин, как Григорий Боровиц, он обладал одним особенным талантом - он тоже был "наблюдателем" и мог безошибочно угадать в находящемся рядом человеке экстрасенса. А Киф обладал такой мощной аурой, какую ему никогда прежде встречать не приходилось. И теперь, стоя перед дверью на верхней площадке лестницы, он чувствовал себя так, словно стоял возле мощнейшего генератора.

 Гарри открыл дверь...

 Гормли видел Кифа и раньше, но не так близко. За последние три недели, живя в доме Джека Хармона, он часто наблюдал за молодым человеком. Однажды Гормли и Хармон, случайно встретив Гарри, последовали за ним, внимательно, хотя и издали приглядываясь к нему; еще пару раз с ними ходил Джордж Ханнант. Гормли не потребовалось много времени, для того чтобы убедиться в правоте Ханнанта и Хармона относительно оценки Гарри Кифа - этот мальчик и в самом деле был весьма неординарным. Совершенно очевидно, что они не ошиблись: он действительно некроскоп и обладает талантом мысленного общения с мертвыми. В последние три недели Гормли много думал о сверхъестественном даре Кифа. Ему очень хотелось иметь в своем распоряжении человека, обладающего таким талантом. Теперь ему предстояло убедить Кифа.

 Моргая сонными глазами, Гормли с головы до ног оглядывал посетителя. Он собирался быстро избавиться от незваного гостя, кем бы тот ни был, поскорее покончить с проблемой и выпроводить его. Однако с первого взгляда понял, что Гормли не из тех, кто быстро уходит. От него исходил дух спокойствия, не самодовольства, но вызывающего уважение чувства собственного достоинства, который в сочетании с приятной улыбкой и требовательно, но дружелюбно протянутой рукой совершенно обезоружили Гарри.

 - Гарри Киф? - спросил Гормли, отлично зная, что это именно он, и настойчиво предлагая Гарри пожать протянутую руку, вытянув ее еще дальше. - Я сэр Кинан Гормли. Вы, вероятнее всего, никогда обо мне не слышали, но мне известно о вас очень много. Да что там много! Я знаю о вас практически все!

 На площадке было довольно темно, и Гарри не имел возможности хорошо рассмотреть посетителя, он мог составить о нем лишь самое общее представление. Наконец, коротко пожав руку Гормли, он отступил в сторону, приглашая того войти. Рукопожатие, хотя оно и было очень кратким, сказало ему многое. Рука у Гормли была твердой и упругой, холодной, но честной, она ничего не обещала, но и угроза в ней отсутствовала. Словом, это была рука человека, который вполне мог оказаться другом. Если бы не...

 - Вы знаете обо мне все? - Гарри не понравилось подобное утверждение. - Ну, это, право, означает не слишком многое. Обо мне и знать-то особенно нечего.

 - О, я не согласен с вами, - ответил посетитель. - Вы чересчур скромны.

 Теперь, при ярком дневном свете, Киф внимательнее рассмотрел гостя. Ему, наверное, лет пятьдесят-шестьдесят, скорее ближе к шестидесяти. Слегка потускневшие зеленые глаза, морщинистая кожа, аккуратно подстриженные, почти седые волосы, высокий лоб. Рост около пяти футов десяти дюймов. Прекрасно сшитый пиджак не скрывал, однако, легкой сутулости. Сэр Кинан, вероятно, знал и лучшие времена, однако было очевидно, что он и сейчас еще при деле.

 - Как мне следует называть вас? - спросил Киф, впервые разговаривавший с "сэром".

 - Называйте меня просто Кинан, поскольку мы вскоре, я думаю, станем друзьями.

 - Вы в этом уверены? Я имею в виду - в том, что мы станем друзьями? Должен предупредить вас, что я не стремлюсь заводить лишних знакомых.

 - Боюсь, у вас нет выбора, - улыбнулся Гормли. - У нас с вами слишком много общего. И к тому же, насколько мне известно, друзей у вас достаточно много.

 - В таком случае у вас неверная информация, - Гарри нахмурился и покачал головой. - Настоящих друзей я могу пересчитать по пальцам.

 Гормли решил, что настало время перейти непосредственно к делу. В любом случае его интересовала реакция Кифа в экстремальной ситуации. Она могла послужить еще одним подтверждением правильности его решения.

 - Вы говорите о живых, - спокойно произнес он, но улыбка с его лица исчезла. - А вот других, думается мне, гораздо больше...

 Гарри словно ударили. Он часто думал о том, что будет, если кто-нибудь вдруг спросит его об этом напрямую, вот как сейчас. Теперь он знал. Ему стало плохо.

 Он отпрянул назад и, нащупав расшатанный стул, плюхнулся на него. Он был бледен как смерть, дрожал, задыхался и смотрел на Гормли глазами загнанного в ловушку зверя.

 - Я не знаю, о чем вы говорите..., - попытался отрицать он, но Гормли, не дав ему договорить, резко оборвал:

 - Прекрасно знаешь, Гарри! Тебе хорошо известно, о чем я говорю. Ты - некроскоп. И вполне возможно, ты единственный некроскоп во всем мире!

 - Вы, должно быть, сошли с ума, - в отчаянии прошептал Гарри. - Вы приходите сюда и обвиняете меня.., бог знает в чем. Некроскоп? Такого не может быть. Всем известно, что невозможно.., невозможно...

 Он в замешательстве замолк.

 - Невозможно что, Гарри? Разговаривать с мертвыми? Но у тебя ведь это получается, не так ли?

 На лбу у Гарри выступил холодный пот. Он стал хватать ртом воздух. Он понял, что попался. Попался на месте преступления, как вурдалак с окровавленным сердцем в руках, как насильник, скорчившийся между бедрами своей жертвы под лучом полицейского фонаря... Ему никогда не приходило в голову, что это могут расценить как преступление - ведь он никогда никому не причинил вреда, - но сейчас...

 Подойдя к Гарри, Гормли взял его за плечи и встряхнул.

 - Придите же в себя, молодой человек! Вы выглядите, как нашкодивший мальчишка, которого поймали в момент мастурбации. Вы не больны, Гарри, то, что вы делаете, не есть проявление болезни - это большой талант!

 - Это тайна, - слабо запротестовал Гарри, лицо его горело. - Я.., я не причинял им вреда, я бы никогда не смог это сделать. Если бы не я, с кем еще они бы разговаривали? Они так одиноки!

 Он был уверен, что его ждут крупные неприятности и, стараясь оправдаться, говорил сбивчиво и невнятно. Больше всего на свете Гормли боялся оттолкнуть его от себя, испугать!

 - Все в порядке, сынок, все в порядке, успокойся. Никто тебя ни в чем не обвиняет.

 - Но это же тайна! - настаивал Гарри. Он окал зубы, начиная сердиться. - Во всяком случае, было тайной. Но теперь, если об этом узнают...

 - Никто ничего не узнает.

 - Но вы же знаете!

 - Это моя работа, сынок, знать о таких вещах. Еще раз повторяю: тебе ничего не грозит. Во всяком случае, с моей стороны.

 Он был спокоен и говорил очень убедительно. Но был ли он и в самом деле другом? Гарри никак не мог справиться с охватившей его паникой, с потрясением от того, что кто-то еще знает о его секрете. Голова у него шла кругом. Можно ли этому человеку доверять? Имеет ли он право довериться кому бы то ни было? Но если приход Гормли означает конец его деятельности в качестве некроскопа, то он не сможет отомстить Виктору Шукшину. Нет, ничто не должно помешать осуществлению его замыслов.

 В отчаянии он обратился мыслями к одному весьма самоуверенному и наглому ловкачу, похороненному в Исингтоне.

 Гормли ощутил в этот момент колоссальную силу, исходившую от Гарри, необузданную и дикую энергию, с какой ему еще ни разу не приходилось сталкиваться. У него зазвенело в ушах, и сердце забилось тревожно и гулко. Вот оно! Это и есть талант некроскопа в действии! Гормли был абсолютно уверен в этом!

 Сидевший на стуле Гарри наклонился вперед и постепенно принял скрюченную позу. Кожа его была цвета свежевыпавшего снега, а пот лился ручьем. И вдруг...

 Он сел ровно, и на лице его появилась какая-то дикая усмешка, обнажившая зубы. Он откинул назад голову, и капли пота с лица разлетелись во все стороны. Страх куда-то полностью улетучился, и он выпрямился, как пружина. Спокойной рукой он откинул со лба слипшиеся волосы, на лице вновь заиграли краски.

 - Ну, - улыбаясь, произнес он, - интервью окончено.

 - Что? - Гормли был поражен столь быстрой переменой.

 - Конечно. Ведь речь шла именно об этом, не так ли? Вы пришли сюда, чтобы выяснить что-либо о писателе Гарри Кифе. Видимо, кто-то рассказал вам о теме нового рассказа, который я сейчас пишу. Кстати, никто не должен был знать об этом. И вы решили застать меня врасплох своими вопросами и посмотреть на мою реакцию. Это рассказ ужасов, а как вы слышали, я всегда проигрываю то, о чем пишу. Так что я вполне правдоподобно сыграл роль некроскопа - между прочим, слово это я сам придумал. Видите, я неплохой актер? Итак, вы посмотрели бесплатное представление, а я от души повеселился. А теперь интервью окончено. - Улыбка исчезла с его лица, сделавшегося вдруг мрачным и ехидным. - Вы знаете, где выход, Кинан?..

 Гормли медленно покачал головой. Поначалу он растерялся, но быстро сумел взять себя в руки - здесь сработал инстинкт. Именно интуиция подсказала ему, что происходит на самом деле.

 - Что ж, это очень умно с вашей стороны, - сказал он, - но отнюдь не достаточно, чтобы меня обмануть. С кем вы сейчас говорите, Гарри Киф? Или, точнее, кто говорит со мной через вас?

 Какое-то мгновение глаза Гарри еще сохраняли вызывающее выражение, но потом Гормли вновь ощутил поток таинственной энергии, пронесшийся в тот момент, когда Гарри прервал связь с неизвестным мертвым другом. Лицо его изменилось на глазах - исчезло саркастическое выражение, и он вновь стал самим собой. Но на этот раз он не выглядел таким растерянным. Страх прошел.

 - Что вы хотите узнать? - ровным, безжизненным голосом спросил он.

 - Все! - немедленно отозвался Гормли.

 - Я думал, что вам и так все известно. По крайней мере, вы так сказали.

 - Но сейчас я хочу услышать обо всем от вас. Я знаю, вы не сможете объяснить, как вы это делаете, и, конечно же, мне нет дела до того, почему вы так поступаете. Достаточно сказать, что однажды вы обнаружили в себе талант, помогающий вам улучшить свою жизнь. Это вполне понятно. Нет, я хочу знать факты. Как далеко простираются ваши возможности, их границы? Еще минуту назад я и не подозревал, что вы способны пользоваться своим талантом на расстоянии - вот это меня интересует. S хочу знать, о чем вы разговариваете, что интересует их. Видят ли они в вас непрошенного гостя или общаются с вами с удовольствием? В общем, я хочу знать все.

 - Не то что?

 Гормли покачал головой.

 - Об этом речь не идет - по крайней мере пока. Гарри мрачно улыбнулся.

 - Итак, мы должны стать "друзьями", да? Взяв стул, Гормли сел напротив Гарри.

 - Гарри, никто, кроме меня, о вас не узнает. Обещаю вам. И мы действительно станем друзьями. Потому что мы с вами нужны друг другу и потому что в нас нуждаются другие. Хорошо, допускаю, вы уверены в том, что вы во мне не нуждаетесь, что я последний человек из тех, кто вам необходим. Но это только сейчас. Вы будете нуждаться во мне! Уверяю вас!

 Гарри смотрел, прищурив глаза.

 - А собственно, зачем я вам понадобился? Думаю, прежде чем я вам что-либо расскажу - прежде, чем я признаю сам факт, - вам следует объяснить мне кое-что.

 Ничего другого Гормли и не ожидал. Он кивнул и внимательно посмотрел в настороженные, вопрошающие глаза, затем глубоко вздохнул и начал:

 - Да, совершенно очевидно, что я должен сделать это. Вы знаете мое имя, а теперь я скажу вам, кто я такой, чем зарабатываю себе на жизнь. И, самое главное, я расскажу вам о тех, с кем я работаю.

 И он рассказал. Он поведал Гарри о Британском отделе экстрасенсорики и то немногое, что было ему известно о работе аналогичных отделов в Америке, Франции, России и Китае. О телепатах, способных общаться друг с другом на больших расстояниях, пользуясь при этом не телефонной, а мысленной связью. О предвидении - способности заглянуть в будущее и предсказать события, которые только должны произойти. О телекинезе и психокинезе, о людях, одной силой воли, без малейшего физического усилия, двигающих предметы. Он говорил о "дальновидении" о тех, кого он знал и кто мог совершенно точно сказать, что происходит в данный момент в любой точке земного шара. О хилерах - "врачах", концентрирующих в своих руках силу жизни, избавляющих от болезней без применения методов традиционной медицины. О том, что под его началом работает целая команда экстрасенсов и что в их рядах есть место и для Гарри. Обо всем этом он рассказал так понятно и доступно, так ясно излагая свои мысли, так убежденно, что Гарри ни на секунду не усомнился в его правдивости.

 - Как видишь, Гарри, - сказал он в заключение, - ты отнюдь не одинок. Твой талант, возможно, уникален, но экстрасенсорные способности - нет. Они перешли сначала от твоей бабушки к твоей матери, а она передала свой дар тебе. Одному Богу известно, какими способностями будут наделены твои дети, Гарри Киф.

 Последовала долгая пауза - Гарри обдумывал услышанное. Наконец он спросил:

 - И теперь вы хотите, чтобы я работал на вас?

 - Коротко говоря, да.

 - А если я откажусь?

 - Гарри, я нашел тебя. Я "наблюдатель". Сам я не обладаю талантом экстрасенса, но за милю могу определить наличие у человека необычного дара. Думаю, что это тоже своего рода талант, но у меня этим все и ограничивается. Я точно знаю одно: таких, как я, достаточно много. Один из них - шеф русского отдела. Я пришел к тебе и раскрыл все карты. Я рассказал тебе о вещах, о которых не имел права упоминать. Я сделал это потому, что хотел заслужить твое доверие, но еще потому, что уверен в том, что могу доверять тебе. Тебе не следует меня бояться, Гарри! Но за тех, кто стоит по другую сторону, я поручиться не могу.

 - Вы хотите сказать.., они тоже могут найти меня?

 - Они совершенствуются с каждым днем, - пожал плечами Гормли, - впрочем, как и мы. Один" из их людей работает в Англии. Я его не встречал, но чувствовал, что он где-то рядом, что он следит за мной. Вполне возможно, он тоже из числа "наблюдателей". Этим я хочу сказать, что никто не знает, насколько я опередил их, найдя тебя. Разница состоит в том, что они не предоставят тебе выбора.

 - Ас вами у меня есть выбор?

 - Конечно, есть! Все в твоих руках. Ты можешь присоединиться к нам, а можешь и не присоединяться. Выбор за тобой! Подумай, Гарри! Я дам тебе время, но не слишком много. Как я уже сказал, мы нуждаемся в тебе. И чем раньше, тем лучше...

 Гарри вспомнил о Викторе Шукшине. Он, конечно, не мог этого знать, но именно Шукшин был тем человеком, чье присутствие ощущал Гормли, именно он следил за ним.

 - Прежде чем я приму окончательное решение, я должен кое-что сделать.

 - Конечно. Я понимаю.

 - На это мне потребуется время, возможно, месяцев пять.

 Гормли согласно кивнул.

 - Ну что же, если это необходимо.

 - Думаю, что необходимо. - Впервые с момента встречи Гарри улыбнулся гостю своей застенчивой улыбкой. - Послушайте, у меня во рту пересохло! Могу я предложить вам кофе?

 - С удовольствием, - улыбнулся в ответ Гормли. - А пока мы будем пить кофе, может быть, ты расскажешь мне немного о себе?

 У Гарри словно гора с плеч упала.

 - Что ж, - вздохнул он. - Может быть, и расскажу.

 ***

 Две недели спустя Гарри завершил наконец работу над романом и приступил к подготовке "дела" с Шукшиным. Аванс, полученный за книгу, обеспечивал ему финансовое благополучие на ближайшие пять-шесть месяцев, до тех пор пока он не совершит задуманное.

 Первое, что он сделал, - вступил в общество чудаков, купающихся в любую погоду. Они плавали в Северном море дважды в неделю круглый год - даже в Рождество и в Новый год. Они пользовались определенным уважением за то, что, разбив лед Харденского залива, совершали благотворительные прыжки в воду в пользу Британского кардиологического общества. Бренда, вполне здравомыслящая девушка во всем, что не касалось Кифа, считала, что он, конечно же, сошел с ума.

 - Все это хорошо летом, Гарри, - сказала она ему однажды августовским вечером, когда они обнаженные лежали в объятиях друг друга в квартире Гарри. - Но что будет, когда настанут холода? Я не могу представить себе, как ты прыгаешь в прорубь! И вообще с чего это ты вдруг помешался на плавании?

 - Это прекрасный способ укрепить здоровье и всегда быть в форме, - ответил он, целуя ее в грудь. - Разве ты не хочешь видеть меня здоровым?

 - Иногда, - ответила она, поворачиваясь к нему лицом и чувствуя, как напряглась его плоть под ее рукой. - Мне кажется, что иногда в тебе чересчур много здоровой энергии.

 И действительно ни разу за последние три года Бренда не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас Гарри стал более открытым, реже предавался мрачным размышлениям, выглядел жизнерадостным и оживленным. Его проснувшейся интерес к спорту не ограничивался плаванием. Он занялся самообороной и поступил в секцию дзюдо. Не прошло и недели, как его тренер начал утверждать, что ждет от него больших успехов в будущем. Ему и в голову не могло прийти, что у Гарри был еще один тренер, в прошлом чемпион полка по дзюдо, которому ныне ничего не оставалось, кроме как передать свои знания и навыки Гарри.

 Что же касается плавания...

 Гарри всегда считал себя довольно сносным пловцом, но выяснилось, что он не столь уж талантлив. Поначалу он отставал от остальных. Так продолжалось до того момента, когда он нашел бывшего серебряного призера Олимпийских игр, погибшего в автомобильной катастрофе в 1960 году, - так гласила надпись на надгробном камне на кладбище святой Марии в Стоктоне. План Гарри (правда, с некоторыми оговорками) был принят с энтузиазмом, и его новый друг с великим апломбом стал принимать участие в играх и развлечениях.

 Однако, несмотря на большие успехи, оставалась проблема физической подготовки. Пловец-профессионал помогал Гарри оттачивать технику плавания, но это не могло компенсировать недостаток сильных и крепких мускулов - необходимо было постоянно тренироваться. И все же прогресс был достаточно заметным.

 В сентябре появилось следующее увлечение - подводное плавание: ему необходимо было знать, сколько он может пробыть под водой на одном дыхании и сколько может проплыть, не выныривая на поверхность. Тот день, когда он впервые смог дважды проплыть под водой всю длину бассейна, ни разу не появившись на поверхности, стал днем триумфа. Все прекратили плавание и наблюдали только за ним. Это произошло в плавательном бассейне в Ситон Кэри. Позднее один из присутствовавших при этом посетителей бассейна отвел Гарри в сторонку и украдкой попросил поделиться с ним секретом. Пожав плечами, Гарри ответил: "Думаю, что секрет кроется в сознании. Сила воли, наверное..." Это было почти что правдой. Гарри, естественно, умолчал о том, что сила воли была в данном случае его собственная, а вот сознание ему не принадлежало...

 В конце октября Гарри стал уделять несколько меньше внимания дзюдо. Его успехи были столь стремительными, что тренеры в секции стали относиться к нему с подозрением. Так или иначе, его вполне устраивал тот факт, что теперь он может с успехом постоять за себя, не прибегая к помощи "сержанта" Грэхема Лейна. В это же время он стал заниматься конькобежным спортом - последней дисциплиной в списке.

 Бренда, вполне уверенно чувствовавшая себя на льду, очень удивилась. Она много раз уговаривала Гарри отправиться с ней на каток в Дархэме, но он всегда отказывался. Это было вполне естественно. Бренда знала, при каких обстоятельствах погибла его мать, и считала, что он боится льда именно по этой причине. Ей было невдомек, что это был, скорее, страх его матери, а не самого Гарри. В конце концов, однако, Мэри Киф вынуждена была признать, что приготовления Гарри не лишены смысла, и с радостью пришла ему на помощь.

 Поначалу она очень испугалась - воспоминания о ледовом панцире, об ужасе, ею испытанном, были очень свежи. Но вскоре она уже наслаждалась катанием на коньках едва ли не больше, чем при жизни. Это удовольствие предоставлял ей Гарри, а он в свою очередь с успехом пользовался ее инструкциями и наставлениями. И вскоре, к великому удивлению Бренды, он уже мог танцевать с ней веселый танец на льду.

 - Одно я могу сказать тебе наверняка, Гарри Киф: с тобой не соскучишься, - задыхаясь от быстрого скольжения говорила ему Бренда, в то время как он уверенно вел ее в вальсе по льду катка. - Ты же настоящий спортсмен!

 В эту минуту Гарри вдруг осознал, что действительно мог бы им стать, если бы у него не было других, весьма серьезных, проблем.

 Но однажды - это случилось в первую неделю ноября, когда уже наступила зима, - визит матери как громом поразил Гарри...

 В ту ночь, когда она пришла к нему во сне, Гарри чувствовал себя лучше, чем когда-либо, и был готов покорить весь мир. В часы бодрствования, если Гарри было необходимо поговорить с матерью, он обычно вызывал ее. Но когда он спал, все было по-иному. Во время сна она мгновенно получала доступ к нему. Как правило, она старалась не тревожить его, но сейчас ей было совершенно необходимо срочно поговорить с ним, дело не терпело отлагательств.

 - Гарри? - Она проникла в его сон и теперь шла рядом с ним по окутанному туманом кладбищу мимо огромных, высотой с дом, тускло поблескивающих надгробий. - Гарри, мы можем поговорить? Ты не возражаешь?

 - Нет, мама, конечно, не возражаю. В чем дело? Она взяла его за руку и крепко сжала ее. Теперь, когда она была уверена в том, что между ними установилась тесная связь, ее страхи и беспокойство вырвались наружу в стремительном потоке слов:

 - Гарри! Я разговаривала с остальными. Они сказали, что тебе грозит страшная опасность. Она заключена в Шукшине, а если ты все же уничтожишь его, то опасность будет грозить тебе со стороны человека, который стоит за ним. Ох, Гарри, Гарри! Я страшно беспокоюсь за тебя!

 - Мне грозит опасность от отчима? - Стараясь успокоить мать, Гарри прижал ее к "себе. - Да, конечно, и мы всегда это знали. Но опасность от стоящего за ним человека? Кого ты имеешь в виду, мама? С кем еще ты разговаривала? Я не понимаю.

 Она рассердилась и отодвинулась от Гарри.

 - Ты прекрасно все понимаешь. Во всяком случае, когда хочешь понимать, - с упреком сказала она. - Как ты думаешь, Гарри, - от кого ты получил в наследство свой талант? Конечно же, от меня. Я могла беседовать с мертвыми задолго до того, как ты появился на свет! У меня не получалось это так же хорошо, как у тебя, Гарри, но все же удавалось. Когда я обращалась к ним, звала, разговаривала с ними, у меня в голове возникали какие-то смутные видения, обрывочные воспоминания, отголоски. Однако теперь все по-другому. У меня было в распоряжении целых шестнадцать лет, Гарри, в течение которых я сумела развить свой талант. И сейчас у меня все получается намного лучше, чем при жизни. Я делала это ради тебя, Гарри. Как еще я могла следить за тобой?

 Он снова притянул мать к себе и обнял, заглядывая в ее тревожные глаза.

 - Не ссорься со мной, мама. В этом нет необходимости. Лучше расскажи, с кем еще ты говорила.

 - С такими же, как я, с медиумами. Некоторые из них умерли совсем недавно, в течение последнего времени, другие уже покоятся в земле. Прежде, в древности их называли ведьмами и колдунами, а иногда и похуже. Многих за это и убили. Вот с ними-то я и разговаривала.

 Даже во сне при мысли об этом Гарри покрылся холодным потом и задрожал: мертвые беседуют с мертвыми, общаются между собой, лежа в могилах, обсуждают события, происходящие в мире живых, который сами они покинула навсегда. Он надеялся, что мать не заметила его дрожи.

 - И что же они сказали тебе?

 - Они знают тебя, Гарри, - ответила она. - По крайней мере, знают о тебе. Ты тот, кто дружит с мертвыми. Благодаря тебе некоторые из нас обретают будущее. Благодаря тебе мы получаем возможность завершить те дела, которые нам не удалось завершить при жизни. Они считают тебе героем, Гарри, и очень беспокоятся о тебе. Без тебя они лишатся последней надежды. Ты понимаешь меня? Они.., они умоляют тебя отказаться от данной тобой клятвы, от мысли о мести.

 Гарри сжал губы.

 - Ты имеешь в виду Шукшина? Я не могу. Это из-за него ты оказалась там, где ты сейчас, мама!

 - Гарри, но здесь.., здесь не так уж и плохо. И я больше не одинока, во всяком случае, сейчас. Он вздохнул и покачал головой.

 - У тебя ничего не получится, мама. Ты так говоришь ради меня. И потому я люблю тебя еще больше, мне так тебя не хватает! Жизнь - это дар Божий, а Шукшин отнял ее у тебя. Послушай, я знаю, то, что я делаю, плохо, но никто не скажет, что это несправедливо. А потом все изменится. У меня есть определенные планы. Ты передала мне свой дар, и я воспользуюсь им в благих целях, после того как все закончится. Обещаю.

 - Но сначала ты займешься Шукшиным?

 - Я должен сделать это.

 - Это твое окончательное решение?

 - Да.

 Она печально опустила голову, высвободилась из его объятий и отошла в сторону.

 - Я передам им твой ответ, Гарри. Что ж, не буду больше спорить с тобой. Но ты должен знать вот о чем: ты получишь предостережения. Их будет два, и они будут не очень приятными. Одно ты получишь от них, здесь, во сне. Второе ждет тебя в реальном мире. Два предостережения, Гарри. И если ты не примешь их во внимание... Это останется на твоей совести.

 Она стала медленно удаляться от него, двигаясь среди надгробных камней, и туман постепенно поглощал ее. Он хотел последовать за ней, но не смог, невидимые силы помешали ему сделать это - ноги словно приросли к камням дорожки, слились с ними.

 - Предостережения? Какие предостережения?

 - Иди по этой дорожке, - ответила она. - Там ты найдешь одно из них. А другое придет к тебе от человека, которому тебе следует поверить. Оба они укажут на то, что ждет тебя в будущем.

 - Будущее неопределенно, мама! - крикнул он вслед уже по грудь скрытой туманом фигуре. - Никто не может ясно его предвидеть! Никто не может с уверенностью предсказать!

 - Ты можешь считать, что это твое возможное будущее, - ответила она. - Твое и еще двоих людей. Того, кого ты любишь, и того, кто попросил тебя о помощи...

 Гарри показалось, что он ослышался.

 - Что? - изо всех сил напрягая голос, прокричал он. - О чем ты говоришь, мама?

 Но ее фигуру, голос и мысли унес клубящийся во сне туман, и она растаяла в нем.

 Гарри посмотрел туда, куда она ему указала.

 Надгробия вокруг возвышались, словно гигантские кости домино, вершины которых исчезали во мгле. Они производили мрачное, зловещее впечатление, как и сама дорожка между ними, указанная матерью. Может быть, ему лучше ничего не знать о "предостережениях"? Может, ему не следует идти? Но идти ему и не пришлось - сон сам перенес его в нужное место.

 Не в силах сопротивляться, Гарри медленно двигался среди огромных надгробий, влекомый неведомыми силами из его сна, которым, он знал, он не имел права противостоять. В конце прохода между могильными камнями он увидел пустое пространство, окутанное туманом. Здесь было холодно и одиноко. А за этим пустым пространством...

 Он увидел стоявшие рядом и еще более зловещего вида, чем остальные, три надгробных камня. Гарри двигался в направлении к ним через пустое пространство. Когда он приблизился к тому месту, где они возвышались над землей, невидимые силы сна мягко остановили его и предоставили самому себе. Когда Гарри поднял глаза, туман, окутывавший надгробия, медленно рассеялся. И Гарри увидел высеченные на их поверхности грубыми, геометрической формы буквами "предостережения", оставленные для него теми, с кем говорила его мать.

 Надпись на первом камне гласила:

 Бренда Коуэлл

 Родилась в 1958 г.

 Вскоре умрет в родах

 Она любила и была очень любима

 На втором камне было написано:

 Сэр Кинан Гормли

 Родился в 1915 г.

 Вскоре умрет в муках

 Выдающийся патриот

 А на третьем он прочел:

 Гарри Киф

 Родился в 1957 г.

 Мертвые будут оплакивать его.

 - Нет! - в отчаянии закричал Гарри.

 Он отпрянул от тускло поблескивавших камней, споткнулся, широко раскинул руки, чтобы не упасть...

 ...И ударился о маленький прикроватный столик. Он долго лежал так, не в силах избавиться от шока, испытанного во сне, пытаясь унять биение готового вырваться из груди сердца. И снова резко дернулся, когда раздался телефонный звонок.

 Это был Кинан Гормли. Дрожа как в лихорадке, Гарри плюхнулся в кресло и поднес к уху трубку.

 - А.., это вы, - сказал он.

 - А что, я для вас большое разочарование, Гарри? - спросил Гормли, однако без тени юмора в голосе.

 - Нет, просто я спал, и вы разбудили меня.

 - О, мне очень жаль. Но время идет, и я...

 - Да! - под влиянием порыва произнес Гарри.

 - Что? - Гормли, казалось, был удивлен. - Вы ответили "да"?

 - Я хочу сказать, что присоединяюсь к вам. Во всяком случае, я приду к вам, и мы обо всем поговорим.

 Как и обещал, Гарри все это время обдумывал предложение Гормли, но окончательное решение его заставил принять сон, который в действительности был чем-то гораздо большим, чем сон. Мать сказала ему, что появится человек, которому следует верить, который попросит его о помощи. Кому же им быть, как не Гормли? До сих пор шансы на то, что он присоединится к экстрасенсам Гормли, были пятьдесят на пятьдесят, он мог согласиться, а мог не согласиться. Но теперь, если у него появится хоть какая-то возможность изменить то, что Мэри Киф назвала его "возможным" будущим, и не только его, но и Бренды, и Гормли, то...

 - Но это же великолепно, Гарри! - в голосе Гормли отчетливо слышалось возбуждение. - Когда вы придете? Вам необходимо встретиться с очень многими людьми. Нам необходимо столько показать вам, столько сделать!

 - Не сейчас, - Гарри старался затормозить ход событий. - Я хочу сказать, что приду к вам в ближайшее время. Когда смогу...

 - Когда сможете? - Гормли был явно разочарован.

 - В ближайшее время, - вновь повторил Гарри. - Как только покончу.., с делами.

 - Хорошо, - голос Гормли несколько сник. - Пусть будет так. Только, пожалуйста, Гарри, не откладывайте это надолго, хорошо?

 - Я не стану откладывать, - и Гарри повесил трубку. Не успел он сделать это, как телефон зазвонил снова, - Гарри не успел даже отойти. Он снова снял трубку.

 - Гарри? - Это была Бренда. Голос ее был тихим и спокойным.

 Не дав ей ничего сказать, Гарри заговорил сам:

 - Бренда? Послушай, любимая... Я думаю... Я хочу сказать, что мне бы хотелось.., я хочу сказать.., о, дьявол! Давай поженимся!

 - О, Гарри! - Она вздохнула, и в голосе ее Гарри почувствовал огромное облегчение. - Я так рада, что ты предложил мне это, прежде.., прежде...

 - Давай поженимся побыстрее, - прервал он ее, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, потому что перед его глазами вновь возник увиденный во сне надгробный камень с именем Бренды на нем.

 - Но именно поэтому я и звоню тебе, - сказала она. - Именно поэтому я так рада, что ты сказал мне это. Понимаешь, Гарри, нам и так, наверное, пришлось бы...

 Для Гарри Кифа ее сообщение вовсе не было сюрпризом.

 Глава 12

 Середина декабря 1976 года. После долгого жаркого лета природа решила отыграться. Зима обещала быть очень суровой. Борис Драгошани и Макс Бату направлялись в Англию из мест значительно более холодных. В любом случае погодные условия их мало волновали. Они их просто не принимали во внимание. Холод как нельзя больше устраивал их: он прекрасно сочетался с холодной безжалостностью их сердец и полностью соответствовал леденящей кровь цели путешествия. А целью этой было убийство, обычное и заурядное.

 Во время всего полета, не отличавшегося особым комфортом из-за жестких и неудобных сидений в салоне самолета, принадлежавшего "Аэрофлоту", Драгошани предавался мрачным мыслям - это был и гнев, страх, дурные предчувствия. Все представлялось ему в мрачном свете. Он злился на Боровица за то, что он послал его сюда с подобным заданием, и боялся Тибора Ференци, существа, лежавшего глубоко под землей.

 Убаюканный приглушенным, но проникающим повсюду шумом моторов самолета, гудением кондиционеров, он поглубже уселся в кресле и вновь обратился мыслями к подробностям последнего визита на крестообразный хребет...

 Он думал о Тиборе, о том, что по природе своей вампиры схожи с пиявками, об их симбиотической сущности. Он вспоминал о тех мучениях, которые испытал, прежде чем на склоне лесистого холма его не настигло спасительное забвение. Очнувшись на рассвете, он обнаружил, что лежит распростершись под деревьями примерно на середине склона, на краю полузаросшей просеки. И снова он раньше времени прервал свой визит на родину и возвратился в Москву, где обратился к лучшему врачу, какого только смог найти. Но это оказалось пустой тратой времени - как выяснилось, он был совершенно здоров.

 Рентген ничего не показал, анализы мочи и крови были стопроцентно в норме, давление, пульс и дыхание тоже были идеальными. Имелись ли у Драгошани какие-либо жалобы? Нет. Не страдал ли он когда-нибудь мигренью или астмой? Нет. Может быть, это горная болезнь? Были ли у него проблемы с носоглоткой? Нет. Возможно, он слишком переутомился? Едва ли. Имелись ли у него какие-либо предположения о причинах нарушения здоровья? Нет.

 На самом деле - да! Но об этом нестерпимо было даже думать, и уж тем более нельзя было упоминать ни при каких обстоятельствах.

 Доктор прописал ему обезболивающее на случай рецидива, и на этом все закончилось.

 Казалось, Драгошани должен был на этом успокоиться, но он был далек от такой мысли.,.

 Он попытался издали связаться с Тибором. Вполне возможно, что ответ знает старый дьявол - даже если он солжет, возможно, удастся найти разгадку. Но ответа не было. Если Тибор и услышал его, откликнуться он не пожелал.

 Он в сотый раз перебирал в памяти события, предшествовавшие ужасной боли, свое бегство, беспамятство. Что-то упало ему на шею. Дождь? Нет, ночь была ясной и сухой. Листок, кусочек коры? Нет, потому что оно было влажным. Капля птичьего помета? Нет. Рука его, после того как он провел ею по шее, осталась чистой.

 Что-то упало ему на шею, а после этого буквально через мгновение спина и голова были словно тисками сдавлены. Это было что-то неизвестное. Но.., что? Драгошани казалось, что он знает ответ, но не осмеливается облечь его в ясную форму, осознать. Эти страшные мысли беспокоили его во сне - бесконечными ночами его мучили одни и те же повторяющиеся кошмары. Проснувшись, он не мог вспомнить того, что ему снилось, но точно знал, что это было нечто ужасное.

 Такие мысли преследовали его, как наваждение, иногда он не в состоянии был думать ни о чем другом. Была какая-то связь между тем, что случилось, и тем, что говорил ему вампир в тот самый момент, когда это случилось. С этими событиями были связаны и те изменения, которые он обнаружил в себе после случившегося...

 Это были психические изменения, которые трудно было объяснить. А если и существовало объяснение, то Драгошани был еще не готов принять его.

 Не далее как неделю тому назад Боровиц сказал ему:

 - Драгошани, мальчик мой! Ты стареешь на глазах. Я что, заставляю тебя слишком много работать? Или дело в другом? Может быть, наоборот - я недостаточно нагружаю тебя работой? Да, скорее всего, дело именно в этом: недостаточно того, что ты постоянно занят. Когда ты в последний раз окунал в кровь свои нежные пальчики, а? Месяц назад, так? Этот двойной агент французов? Ты посмотри на себя? У тебя поредели волосы, и, судя по всему, ослабли десны. А твоя бледность, впалые щеки?! У тебя, наверное, анемия? Может быть, хоть поездка в Англию пойдет тебе на пользу?..

 Боровиц всеми силами старался вывести его из себя, но Драгошани не осмеливался попасться на эту удочку, боясь привлечь к себе внимание, - этого ему сейчас хотелось меньше всего. К тому же Боровиц, сам того не подозревая, был совершенно прав.

 Действительно казалось, что волосы у Драгошани поредели, но это было не так. Об этом свидетельствовало маленькое родимое пятно на его голове. За последние десять лет положение родинки по отношению к границе волос не изменилось - значит, они не выпадают. Изменилась сама форма черепа - он, казалось, несколько удлинился. То же самое и десны! Они не ослабли - это зубы стали длиннее! Особенно верхние и нижние резцы. А говорить об анемии уж и вовсе смешно. Да, он бледен, но отнюдь не слаб. На самом деле, он чувствовал, что стал намного сильнее, более жизнерадостным и жизнеспособным, чем, когда-либо. Во всяком случае, в физическом плане. Его бледность могла быть связана со все усиливающейся светобоязнью - он теперь с трудом мог переносить дневной свет и никогда не выходил на улицу без темных очков, даже если день был пасмурным.

 Да, физически он был вполне здоров. Но его сны, непонятные страхи, наваждения, неврастения...

 Он превратился в настоящего неврастеника!.. Драгошани пришел в ужас от подобного предположения, хотя и признался в этом лишь самому себе.

 Одно для него было совершенно ясно: выполнив задание в Англии, он при первой же возможности вернется обратно в Румынию. Ему необходимо выяснить некоторые вопросы и решить ряд проблем. И чем раньше, тем лучше. Тибор Ференци слишком долго поступал по-своему, так, как хотелось ему.

 Рядом с Драгошани, в соседнем из трех, расположенных в ряд, кресел сидел, скорчившись. Макс Бату. Чтобы поместиться, ему пришлось поднять разделяющий их подлокотник. Кашлянув, Бату прошептал: "Товарищ Драгошани! Считается, что это я обладаю черным глазом. Вы что, забыли о наших ролях?"

 - В чем дело? - При звуке его голоса Драгошани дернулся в кресле и уставился на своего улыбающегося соседа. - Что вы хотите этим сказать?

 - Я не знаю, о чем вы только что думали, друг мой, но уверен, что ваши мысли не предвещают ничего хорошего, - объяснил Бату. - У вас было зверское выражение лица.

 - А... - с облегчением протянул Драгошани. - Послушайте, Макс, мои мысли принадлежат только мне, и вас они не касаются.

 - Вы холодный человек, - сказал Бату. - Мы оба, пожалуй, люди холодные, но даже я ощущаю исходящую от вас стужу. Сидя рядом с вами, я чувствую, как она проникает в меня. - Улыбка медленно сползла с его лица. - Я, может быть, невольно побеспокоил вас?

 - Разве что своей болтовней, - хмыкнул Драгошани.

 - Возможно, и так, - пожал плечами Бату. - Но нам необходимо "поболтать". Я надеялся, вы проинструктируете меня, объясните мне все, что не рассказал Боровиц, поможете связать концы с концами. Хорошо бы вам сделать это именно сейчас. Мы здесь одни - даже КГБ пока не прослушивает через свои "жучки" самолеты "Аэрофлота"! К тому же через час мы будем в Лондоне. А в посольстве поговорить будет сложно.

 - Думаю, вы правы, - неохотно согласился Драгошани. - Хорошо, позвольте я объясню вам, что к чему. Вам лучше представлять себе всю картину.

 Боровиц возглавил отдел экстрасенсорики около двадцати пяти лет назад. В то время в России большая группа так называемых "запредельных" ученых впервые заинтересовалась парапсихологией, все еще отрицаемой в СССР. Боровица всегда интересовала экстрасенсорика, несмотря на его совершенно приземленное военное прошлое, вполне здравые убеждения и реальные цели. Люди, обладающие необычным талантом, интересовали и привлекали его - фактически, он сам был "наблюдателем", хотя и не знал об этом. Но, обнаружив в себе этот дар, он немедленно занял пост руководителя школы экстрасенсов. Поначалу это была всего лишь школа, цель существования которой еще не определилась. КГБ эта проблема не заинтересовала: толстокожие и пуленепробиваемые существа не смогли разобраться в ней.

 Так или иначе, после выхода в отставку с военной службы, благодаря связям и несомненному дару, который, естественно, сыграл не последнюю роль, Боровиц получил возможность заняться этой работой.

 Через несколько лет ему удалось найти еще одного наблюдателя. Это произошло при весьма необычных обстоятельствах. Вот как это было:

 Одна из женщин-телепатов (а их у Боровица в команде было немного), чей талант только-только начал расцветать, была зверски убита. В совершении преступления был обвинен ее молодой человек по имени Виктор Шукшин. В свое оправдание он сказал лишь, что, как ему показалось, женщина была одержима дьяволом, что он ощущал это в ней. Естественно, Боровиц очень заинтересовался. Он проверил Шукшина и оказалось, что тот был "наблюдателем".

 Более того, аура экстрасенсов, психологически одаренных людей раздражала Шукшина, выводила из себя, толкала на убийство, причем, как правило, убивал он самих экстрасенсов. С одной стороны, Шукшина к ним тянуло, а с другой - он стремился их уничтожить.

 Боровиц спас Шукшина от соляных шахт - примерно так же, как и вас, Макс, и взял его под свое крылышко. Он надеялся, что сумеет избавить Шукшина от склонности к убийствам и использует его талант "наблюдателя" в своих целях. Но в случае с Шукшиным промывание мозгов не помогло. Более того, оно лишь ухудшило положение. Но Григорий Боровиц не любит проигрывать. Он стал искать применение агрессивным наклонностям Шукшина.

 В то время американцы заинтересовались возможностью использования экстрасенсорики как оружия против своих врагов, недавно, кстати, они вновь вернулись к этой проблеме, хотя до нас им еще далеко. Но в Англии уже тогда существовал отдел экстрасенсорики, правда, как вспомогательный, однако англичане всерьез намеревались исследовать эту проблему и использовать возможности паранормальной психологии. Вот почему Шукшин прошел длительный курс обучения в разведшколе в Москве, а затем под видом невозвращенца отправился в Англию.

 - Его послали убивать английских экстрасенсов? - шепотом спросил Бату.

 - Такова была его задача - находить их, сообщать сведения об их деятельности, а потом, когда их воздействие на него станет особенно сильным, - убивать при первой же возможности. Но, прожив в Англии несколько месяцев, Виктор Шукшин стал настоящим невозвращенцем.

 - Он продался, англичанам?

 - Нет, Англии, ее политической системе и собственной безопасности! Так или иначе, Шукшин не предал Мать Россию, но стал жить в другой стране, превратился практически в другого человека. Видите ли, он не хотел во второй раз совершить ту же ошибку. В России он едва не был приговорен к пожизненному заключению за убийство. Так следовало ли вновь рисковать в Англии? Он мог начать новую, вполне сносную жизнь. Он был лингвистом высочайшей квалификации - в совершенстве владел английским, немецким, конечно же, русским и более чем прилично знал еще полдюжины языков. Нет, он не сбежал к кому-либо, он сбежал из СССР. Он убежал на свободу!

 - Вы говорите так, будто вам нравится британская система, - улыбнулся монгол.

 ( - Пусть моя лояльность вас не волнует, Макс, - ответил Драгошани. - Более преданного человека, чем я, найти трудно.

 (Преданного Румынии! Валахии!) - Что ж, приятно слышать. Я был бы рад сказать то же самое о себе. Но я по национальности монгол, и моя преданность отличается от вашей. Фактически я предан лишь самому себе - Максу Бату.

 - Тогда в вас много схожего с Шукшиным. Думаю, что он думает точно так же. Так или иначе с течением времени доклады от него постепенно сошли на нет, и в конце концов он вообще пропал из поля зрения. Боровиц просто взбесился, но ничего не мог поделать. Поскольку Шукшин объявил себя невозвращенцем, ему было предоставлено политическое убежище, и Боровиц не мог вызвать его обратно. Все, что ему оставалось, это следить за ним, за его действиями.

 - Он боялся, что Шукшин станет работать на англичан в качестве экстрасенса?

 - Нет, не совсем так. Если вы помните, Шукшин был психически неуравновешен. Боровиц не хотел рисковать, а поэтому следил за ним. План Шукшина был прост: он нашел себе работу в Эдинбурге, купил небольшой рыбачий домик в местечке под названием Дунбар и подал официальное заявление с просьбой о предоставлении ему британского гражданства. Он держал свои мысли при себе и вел обычную жизнь. Во всяком случае, старался...

 - У него ничего не вышло? - заинтересованно спросил Бату.

 - Какое-то время получалось. Но потом он женился на девушке из старинной русской семьи. Она была медиумом, причем настоящим, и, конечно же, ее дар притягивал Шукшина, как магнит. Возможно, он пытался сопротивляться, но безуспешно. Он женился на ней, а потом убил ее. Так, во всяком случае, считает Боровиц. И после этого - тишина:

 - Он выкрутился?

 - Суд постановил, что это был несчастный случай. Она утонула.

 Боровиц знает об этом больше меня. В любом случае это не имеет значения. Но Шукшин унаследовал дом и деньги жены. Он по-прежнему живет в ее доме...

 - А теперь мы собираемся убить его... - задумчиво произнес Бату. - Вы можете объяснить мне, почему?.. Драгошани согласно кивнул.

 - Если бы он продолжал жить тихо и держался подальше от нас, все было бы в порядке. Боровиц рано или поздно обязательно добрался бы до него. Но удача отвернулась от Шукшина. У него мало денег, практически ничего не осталось. Поэтому спустя столько лет он решил вдруг прибегнуть к шантажу. Он угрожает Боровицу, организации и всему нашему делу.

 - Один человек представляет столь большую угрозу? - Брови Бату от удивления поползли вверх.

 Драгошани снова кивнул.

 - Английский отдел того же, что и наш, профиля в данный момент действует достаточно эффективно. Насколько эффективно, нам неизвестно. Мы знаем о них очень мало, что само по себе плохой признак. Вполне возможно, им удается сохранять строжайшую секретность и обеспечивать себе стопроцентную безопасность. А если они действуют настолько хорошо...

 - ..То что им известно о нас, так?

 - Именно так, - Драгошани с несколько большим уважением взглянул на собеседника, - Вероятно, они знают даже о том, что мы с вами находимся сейчас на борту этого самолета, и им известно о нашем задании!

 - Боже, сохрани! - Бату обнажил в улыбке тусклые, желтые, как слоновая кость, зубы. - Я не верю в Бога, - сказал он. - Только в дьявола. Значит, товарищ генерал считает, что, если Шукшину не заткнуть рот, он может выдать нас британской разведке?

 - Именно этим и угрожал ему Шукшин. Он требует денег. В противном случае грозит рассказать англичанам обо всем, что ему известно. Кстати, по прошествии такого большого периода времени известно ему не так, уж и много. Но, по мнению Боровица, даже крупица сведений о нас - это чересчур много!

 Макс Бату с минуту размышлял.

 - Но если Шукшин заговорит, то тем самым он подставит и себя, разве не так? Ведь ему придется признать, что он приехал в Англию в качестве агента-экстрасенса, работающего на СССР!

 Драгошани покачал головой.

 - Ему нет нужды подставлять себя. Письмо может быть анонимным. Макс. Достаточно телефонного звонка. И несмотря на то, что прошло двадцать лет, ему известно многое из того, что Боровиц хотел бы сохранить в тайне. В особенности две вещи, представляющие огромный интерес для англичан. Во-первых, местоположение особняка в Бронницах. И во-вторых, тот факт, что во главе русской экстрасенсорной разведки стоит генерал Григорий Боровиц. Именно разглашением этих сведений угрожает Шукшин, именно поэтому он должен умереть.

 - И все-таки его смерть - не главная наша задача. Минуту помолчав, Драгошани ответил:

 - Нет, наша главная задача - смерть другого, гораздо более важного человека. Это сэр Кинан Гормли - руководитель их экстрасенсов. Его смерть.., и все, что ему известно, - вот наша главная цель. Боровиц хочет, чтобы он умер, и хочет знать его секреты. Вы убьете Гормли, пользуясь своими методами, а я, пользуясь своими, допрошу его. К тому времени Виктор Шукшин должен быть мертв и тоже допрошен, фактически, убить его будет нетрудно. Его дом стоит в стороне от дороги, место там вполне уединенное. Мы все сделаем именно там.

 - А вы и вправду способны выведать эти тайны? Я имею в виду - после смерти? - в голосе Бату слышалось сомнение.

 - Да, я действительно могу это сделать. Причем с гораздо большим успехом, чем при жизни это могли бы сделать любые палачи с помощью пыток. Я выведаю самые сокровенные секреты, проникнув в кровь, мозг, исследовав кости. унылого вида стюардесса появилась из кабины пилотов в головном салоне и, словно робот, произнесла:

 - Пристегните ремни.

 Все как один пассажиры, тоже как роботы, выполнили ее указание.

 - Каков же предел ваших возможностей? - поинтересовался Бату. - Я спрашиваю об этом из чистого любопытства, конечно.

 - Предел? Что вы имеете в виду?

 - Ну, например, если человек умер неделю назад?

 Драгошани пожал плечами.

 - Это не имеет значения.

 - А что если он мертв несколько сотен лет?

 - Вы хотите сказать, если это высохшая мумия? Боровица это тоже интересовало. Мы провели эксперимент. Для меня это роли не играет. Мертвецы не могут скрыть свои тайны от некроманта.

 - Но труп же разлагается, - настаивал Бату. - Скажем, человек умер месяц или два назад? Это, должно быть, ужасно...

 - Да, ужасно. Но я привык. Меня беспокоит не состояние тела, а риск. Мертвецы изобилуют разного рода заболеваниями. Мне приходится быть очень осторожным. Моя работа небезопасна для здоровья.

 - Уф-ф... - откликнулся Бату, и Драгошани заметил, что тот слегка вздрогнул.

 На краю горизонта во тьме заблестели лондонские огни. За стеклами иллюминаторов возник город.

 - А вы? - спросил Драгошани. - Ваш дар имеет какие-либо "ограничения" Макс? Монгол пожал плечами.

 - Он тоже достаточно опасен. Требует массу энергии, отнимает силы, истощает их. Вы уже знаете, что он эффективен только против слабых и неуверенных в себе людей. Считается, что существует еще одно небольшое препятствие, но пока это вопрос чисто теоретический, и я не намерен проверять его на практике. Это из области легенды.

 - Даже так?

 - Да. В моей стране существует предание о человеке, обладавшем дурным глазом. Оно очень древнее, ему около тысячи лет. Этот человек был очень зловредным и пользовался даром, чтобы держать в страхе всю округу. Вместе со своей бандой он нападал на деревни, насиловал, грабил и без единой царапины уезжал. Никто не осмеливался поднять на него руку. Но в одной из деревень жил старик, утверждавший, что знает, как с ним справиться. Когда жители деревни увидели, что банда направляется в их сторону, они собрали все имевшиеся у них трупы, вложили им в руки копья и укрепили на стенах. Грабители подъехали ближе, и в сумерках главарь увидел, что деревня охраняется. Он уставился на дозорных своими черными глазами. Но покойники, конечно же, не могли умереть во второй раз. Чары отскочили от них и обрушились на него, повергнув его на землю, где он мгновенно иссох и стал похож на зажаренного поросенка.

 Драгошани легенда понравилась.

 - И какова же мораль? - спросил он. Бату хмыкнул и пожал плечами:

 - По-моему все ясно. Нельзя причинять вред мертвым, поскольку им уже нечего терять. В любом споре они рано или поздно возьмут верх...

 Драгошани подумал о Тиборе Ференци.

 - А как обстоят дела с бессмертными? Интересно, они тоже всегда выигрывают? Если так, пора, пожалуй, изменить правила игры...

 ***

 Их встретил и быстренько провел через таможенный контроль "представитель посольства", багаж словно по волшебству немедленно оказался в багажнике черного "Мерседеса" с дипломатическими номерами. В машине сидел шофер в униформе, молчаливый, с такими же, как у сопровождающего, холодными глазами. По пути в посольство сопровождающий сидел на переднем сиденье, полуобернувшись и положив руку на спинку сиденья водителя. Он завел ничего не значащий разговор, голос его был холодным и невыразительным, хотя он изо всех сил старался изобразить дружелюбный интерес. Однако ему ни на секунду не удалось ввести Драгошани в заблуждение.

 - Вы впервые в Лондоне, товарищи? Уверен, город вам покажется интересным. Конечно, несколько упаднический, и здесь полно идиотов, но тем не менее интересный. Я, э-э, еще не успел поинтересоваться целью вашего приезда сюда. Как долго вы намерены пробыть здесь?

 - Пока не уедем обратно, - ответил Драгошани.

 - А-а-а... - Их собеседник криво, но терпеливо улыбнулся. - Очень хорошо! Вы должны извинить меня, товарищи, но для некоторых из нас любопытство, если так можно выразиться, - образ жизни. Вы меня понимаете?

 Драгошани кивнул:

 - Да, я вас понимаю. Вы из КГБ. Лицо сопровождающего мгновенно сделалось холодным, как лед.

 - Мы не пользуемся этим термином за пределами посольства.

 - А каким термином вы пользуетесь? - хитро улыбаясь прошептал Бату. - Дерьмоголовые?

 - Что?! - Лицо сопровождающего побелело от гнева.

 - Мы с приятелем приехали сюда по делу, которое вас совершенно не касается, - ровным голосом произнес Драгошани. - У нас весьма большие полномочия. Чтобы вам стало ясно, повторяю: Весьма Большие Полномочия. Любое ваше вмешательство не сулит вам ничего хорошего. Если нам потребуется ваша помощь, мы вам сообщим. Так что оставьте нас в покое и не приставайте.

 Сопровождающий сморщил губы и медленно втянул воздух.

 - Со мной, как правило, так не разговаривают, - чеканя каждое слово, произнес он.

 - Если же вы и дальше будете вмешиваться в наши дела, - не изменяя тона, продолжал Драгошани, - я всегда могу сломать вам руку и таким образом убрать с дороги минимум на две-три недели.

 Собеседник едва не задохнулся от такой наглости:

 - Вы мне угрожаете?

 - Нет, просто предупреждаю. - Но Драгошани понимал, что все это бесполезно. Это был типичный кегебешник-автомат. Некромант со вздохом сказал:

 - Послушайте, если вы к нам приставлены, то мне вас жаль. Ваше задание невыполнимо. Более того, оно опасно. Это все, что я могу вам сказать, не более того. Мы здесь для того, чтобы испытать секретное оружие. И не задавайте больше никаких вопросов.

 - Секретное оружие? - Глаза сопровождающего расширились. - А-а... - Он переводил взгляд то на одного, то на другого. - Какое оружие?

 Драгошани мрачно улыбнулся. Ну, что ж, он предупреждал этого идиота.

 - Макс, - медленно отворачиваясь, сказал он, - может быть, вы покажете ему кое-что?..

 Вскоре они подъехали к посольству, на территории которого Макс и Драгошани вышли из машины и взяли вещи из багажника. Они сами позаботились о своих чемоданах.

 Шофер занимался их сопровождающим. В последний раз они видели его, когда он, прихрамывая, удалялся, опираясь на руку шофера. Круглыми и полными страха глазами он один лишь раз посмотрел в их сторону, точнее на Макса Бату, и спотыкающейся походкой вошел в мрачте, внушительного вида здание. Больше они его никогда не видели.

 После этого их никто не беспокоил.

 ***

 Среда второй недели нового, 1977 года. Вот уже целых две недели Виктора Шукшина не покидало предчувствие приближающегося конца. Депрессия свинцовой тяжестью навалилась на него и усилилась до предела, когда он получил помеченное четырехмесячной давности числом и содержавшее тысячу фунтов крупными купюрами послание. Такая быстрая капитуляция Боровица и то, что на его угрозы тот никак не отреагировал, то есть не стал в свою очередь угрожать ему, очень обеспокоили Шукшина.

 Сегодня был особенно мерзкий день. Небо затянуло тучами, шел сильный снег, река покрылась толстой серой коркой льда, в доме было холодно, казалось, он весь опутан ледяными нитями, которые преследовали Шукшина повсюду. И впервые, сколько он помнил, а может быть, он впервые это заметил, вокруг царило странное, зловещее спокойствие, стояла такая тишина, что казалось, будто глубокий снег поглотил все звуки. А снег продолжал падать. Тяжело и уныло тикали старинные часы, даже расшатанные половицы скрипели не так громко, как всегда. Все это окончательно расстроило и без того натянутые нервы Шукшина. Такое впечатление, дом, затаив дыхание, чего-то ждал.

 И это "что-то" наступило. - В половине третьего дня, когда Шукшин, налив стакан ледяной водки, уселся перед электрическим камином в своем кабинете. Сквозь запыленное, засиженное мухами окно он мрачно смотрел на замерзший, превратившийся в ледяной кристалл сад, когда раздался телефонный звонок, резко ударивший по напряженным, как струны, нервам.

 Сердце гулко забилось, он поставил полупустой стакан на стол и, сдернув трубку с аппарата, ответил:

 - Шукшин слушает.

 - Отчим? - голос Гарри Кифа раздался совсем близко. - Это Гарри. Я приехал с друзьями в Эдинбург. Как вы поживаете?

 Шукшин подавил готовую вырваться наружу ярость. Вот оно: чертово отродье медиума здесь, рядом, излучает свою ауру, пытаясь сломить его дух! Оскалившись, он смотрел на телефонную трубку в руке, усилием воли не позволяя себе взорваться.

 - Гарри? Это ты? Ты говоришь, что приехал в Эдинбург? Как хорошо, что ты позвонил мне.

 (Ах ты, ублюдок! Твоя аура, выродок, причиняет мне боль!) - У вас такой бодрый голос! - удивленно произнес Гарри. - Когда мы виделись в последний раз, мне показалось, что вы...

 - Да, я знаю. - Шукшин старался не зарычать. - Тогда я себя не очень хорошо чувствовал, но сейчас все в порядке. У тебя ко мне какое-то дело?

 (Я бы с радостью съел твое сердце, свинья!) - Ну, в общем, да! Я хотел узнать, могу ли я навестить вас. Мы могли бы немного поговорить о моей маме. К тому же я захватил с собой коньки. Если река замерзла, я бы немного покатался. Я пробуду здесь всего несколько дней и...

 - Нет! - вырвалось у Шукшина, но он тут же взял себя в руки. Почему бы наконец не покончить с этим? Почему бы раз и навсегда не убрать со своей дороги тень прошлого? Что бы там ни подозревал Киф, каким бы образом ни нашел его кольцо, которое, Шукшин был до сих пор уверен в этом, исчезло навсегда, какова бы ни была психологическая связь между этим юнцом и его матерью, которая, судя по всему, существует до сих пор, - всему этому немедленно следует положить конец. Кипевшая в душе Шукшина жажда крови одерживала верх над здравым смыслом.

 - Отчим?

 - Я хотел только сказать, Гарри, что, боюсь, нервы у меня по-прежнему не совсем в порядке. Мое одиночество... ну, ты понимаешь? Я отвык от общения. Конечно же, я буду очень рад повидаться с тобой, и река, кстати, прекрасно замерзла для катания на коньках.., но я не вынесу, если в моем доме будет полно молодых людей, Гарри.

 - Нет-нет! Я и не думал кого-либо брать с собой, отчим. Мне и в голову не пришло причинять вам подобное беспокойство. Что вы, мои друзья и не подозревают, что у меня здесь есть родственники! Я всего лишь хотел вновь побывать в родном доме и сходить на реку, покататься на коньках там, где обычно каталась мама.

 "Ну вот, опять. Этому ублюдку несомненно что-то известно, или, во всяком случае, он что-то подозревает - определенно это так.

 Значит, он хочет покататься на коньках? Там же, где его мать?" Лицо Шукшина расплылось в коварной улыбке:

 - Ну что ж, в таком случае.., когда ты приедешь?

 - Часа через два, - ответил Гарри.

 - Прекрасно, - сказал Шукшин. - Значит, в половине пятого или в пять. Буду с нетерпением ждать тебя, Гарри.

 Он поспешил положить трубку, прежде чем животный, полный ненависти крик вырвется из его рта и выдаст истинные чувства: "О, с каким.., нетерпением.., я.., буду ждать.., этого.., момента!!!"

 ***

 В действительности Гарри Киф звонил вовсе не из Эдинбурга - он был гораздо ближе, в холле отеля в Бонниригге, где жил уже несколько дней. После разговора с Шукшиным он быстро накинул на плечи пальто и поспешил на улицу к машине - специально купленному старому "Моррису". Он впервые сидел за рулем машины - точнее, вести ее помогал Гарри бывший инструктор по вождению с кладбища в Ситон Кэри.

 По обледеневшим дорогам он добрался до вершины холма, с которого был хорошо виден стоявший всего в полумиле дом. Здесь Гарри остановился и вышел из машины. Место было пустынным, открытым всем ветрам, унылым и мрачным. Ежась от холода, Гарри достал бинокль и направился к торчавшим неподалеку голым деревьям.

 Спрятавшись за стволом одного из них, он навел бинокль на дом и стал ждать - однако ждать ему пришлось не более одной-двух минут.

 В дверях, ведущих из кабинета в сад, показался Шукшин, быстрым шагом направился по дорожке в сторону ограды и вышел через калитку на берег реки. В руках он нес кирку...

 Гарри затаил дыхание, а потом медленно выпустил воздух - пар от его дыхания таял на морозе. Пробравшись через заросли кустарника и куманики, Шукшин подошел к самому краю берега. Он осторожно ступил на лед, походил по нему взад и вперед вдоль берега, попрыгал, проверяя на прочность, и внимательно огляделся. Вокруг было совершенно пусто.

 Выйдя на середину ледяного пространства, он снова попрыгал на льду и, казалось, остался вполне доволен. Перед мысленным взором Гарри вдруг возникла черно-белая картина, которую, как ему показалось, он уже видел раньше. Он был уверен, что то же самое Шукшин проделывал много лет назад.

 Увеличенная линзами бинокля фигура на льду согнулась и киркой описала на его поверхности большой круг, рисуя границу. Двигаясь вкруговую по этой линии, человек начал как сумасшедший яростно долбить лед, до тех пор пока при каждом ударе кирки в воздух не стали взлетать брызги ледяной воды. Буквально через несколько минут круглая льдина диаметром не менее девяти- или десяти футов свободно плавала, прикрывая собой прорубь. И наконец, финальный штрих...

 Еще раз оглядев все вокруг, Шукшин снова двинулся по периметру круга, ногами подгребая снег и осколки льда к краям проруби. Вода, конечно, снова замерзнет, но за несколько часов лед еще не станет достаточно крепким - как минимум до утра здесь будет очень опасное место. Шукшин подготовил ловушку, но он и не подозревал, что предполагаемая жертва наблюдает за его действиями.

 Гарри не мог сдержать дрожи, его знобило, руки и ноги тряслись. Но это состояние отнюдь не было связано с температурой воздуха, с окружающим его холодом. Оно, скорее, было вызвано внутренними ощущениями и поведением человека на льду. Бинокль был недостаточно сильным, но Гарри все же отчетливо видел выражение лица Виктора, в то время как он рубил киркой лед. Это было лицо лунатика, сумасшедшего, жаждущего убить Гарри, так же как он когда-то жаждал убить - и убил! - его мать.

 Гарри очень хотелось узнать, почему он это делает, и он не успокоится, пока не выяснит все. И у него есть только один способ получить ответ.

 ***

 Обессилев физически и морально, но все же сознавая, что дело еще не завершено, Виктор Шукшин возвратился к дому. Идя по двору, он волок за собой кирку, оставлявшую царапины на замерзших каменных плитах. Перед тем как войти в распахнутую дверь, ведущую в кабинет, он выпустил рукоятку из рук, и кирка со звоном упала на камень. Опустив голову и безвольно свесив вдоль туловища руки, он сделал еще пару шагов.., и застыл!..

 Что это? Гарри Киф уже здесь? Дом, казалось, заполнен непонятными силами. Воздух пропитан аурой экстрасенса, дрожит и вибрирует от чужой и враждебной энергетики.

 Шукшина бросило в жар, и тут же он ощутил какое-то движение - дверь в сад за его спиной с грохотом захлопнулась. Он резко обернулся - и челюсть его отвалилась...

 - Кто?.. Что?.. - едва выдавил он из себя.

 Перед ним, в его кабинете, стояли двое мужчин, видимо, давно его здесь поджидавших. Один из них держал в руках пистолет, дуло которого смотрело прямо Шукшину в сердце. Он мгновенно определил, что это советское табельное оружие и узнал холодный, бесстрастный взгляд, которым оба они смотрели на него. Шукшин понял, что обречен. В какой-то мере для него это не было неожиданностью. Он предвидел, что в один прекрасный день ему могут нанести подобный визит. Но сейчас для этого был самый неподходящий момент.

 - Сядьте.., товарищ, - произнес высокий мужчина, и голос его резко ударил по натянутым, как струны, нервам Шукшина.

 Макс Бату подтолкнул ему стул, и Шукшин рухнул на него, оказавшись лицом к лицу с Драгошани, в то время как Бату встал за его спиной. Аура экстрасенсов окутала Шукшина со всех сторон. У него было такое ощущение, словно мозг его плавает в желчи. Конечно, эти двое явились из особняка в Бронницах!

 Лицо предателя превратилось в застывшую маску, глаза, окруженные чернотой, глубоко ввалились. На круглом лице Бату, смотревшего поверх его головы на Драгошани, расплылась улыбка.

 - Товарищ Драгошани, - с усмешкой сказал он, - до сих пор мне казалось, что вы выглядите больным, но теперь...

 - Экстрасенсы! - Шукшин словно выплюнул это слово. - Люди Боровица! Что вам от меня нужно?

 - У него есть все основания, для того чтобы выглядеть больным, Макс, - голос Драгошани звучал глухо, как из-под земли. - Предатель, изменник, возможно, убийца...

 Шукшин, казалось, готов был вскочить со стула, но Бату опустил ему на плечи тяжелые, похожие на обрубки руки.

 - Я спрашиваю, - раздраженно повторил Шукшин, - что вам от меня нужно?

 - Твою жизнь, - ответил Драгошани, доставая из кармана глушитель и закрепляя его на дуле пистолета. Сделав шаг вперед, он приставил оружие ко лбу Виктора. - Всего лишь твою жизнь.

 Шукшин почувствовал, как стоявший за спиной Макс Бату отступил в сторону. Он понял, что сейчас его убьют.

 - Подождите! - хрипло воскликнул он. - Вы совершаете ошибку! Боровиц вам за это "спасибо" не скажет. Я очень много знаю! Об англичанах! Я передавал время от времени информацию Боровицу, но многое ему не известно. К тому же я продолжаю работать на вас по-своему, конечно. Я и сейчас был занят одним делом! Да, именно сейчас!

 - Каким делом? - спросил Драгошани.

 Он не собирался стрелять в Шукшина - хотел лишь припугнуть его. То, что Макс ушел из-за его спины, было простой предосторожностью. После выстрела некроманту работать очень сложно. У Драгошани был заготовлен гораздо более интересный план убийства Шукшина.

 После того как они вытянут из него все, что возможно, задавая ему вопросы, они свяжут его и положат в ванную с холодной водой. Одним из острых хирургических инструментов Драгошани вскроет ему вены. Пока он будет лежать, истекая кровью, и жизнь будет по капле уходить из него, окрашивая воду в красный цвет, Драгошани допросит его еще раз. Он пообещает Шукшину, что перевяжет раны и освободит его, если тот расскажет все до конца. Он даже продемонстрирует ему хирургические бинты. У Шукшина будет мало времени для размышлений - вода с каждой минутой будет становиться все краснее и краснее. Драгошани также предупредит его, что если он и дальше станет доставлять им неприятности, то Драгошани и Бату - или, возможно, кто-то другой вроде них - вернутся и завершат начатое. На самом деле это будет всего лишь обещанием, которое Драгошани, естественно, выполнять не собирался. Дело будет сделано здесь и сейчас.

 И все же Шукшин может что-то утаить, либо забыть, либо просто не счесть информацию достойной внимания. Вполне возможно также, что он уже работает на англичан, - тогда он ни за что не признается...

 Впрочем, неважно, что он скажет. Когда он умрет, они ополоснут его тело чистой водой, вытащат из ванны, а потом.., потом Драгошани продолжит допрос.

 Пока Драгошани, убрав пистолет от головы Шукшина, сел к нему лицом.

 - Я жду, - сказал он. - Что за дело? Шукшин сглотнул, пытаясь совладать со страхом перед этими двумя и ненавистью к их сверхъестественным способностям. Ему никогда не избавиться от ненависти к экстрасенсам, но сейчас он не должен обращать на нее внимание. Он знал, что жизнь его висит на волоске. Ему необходимо собраться с мыслями и лгать им так, как он никогда не лгал. Кое-что в его словах все же будет правдой, поэтому говорить ему следует уверенно.

 - Вы знаете, что я "наблюдатель" ?

 - Конечно, именно поэтому Боровиц и послал вас сюда, чтобы вы находили наших врагов и убивали. Но, судя по всему, вы добились не слишком больших успехов, - в голосе Драгошани отчетливо слышался ядовитый сарказм.

 Но Шукшин и на это не обратил внимания.

 - Когда я вошел сюда минуту назад, я сразу почувствовал ваше присутствие в этой комнате. Я кожей ощутил, что вы здесь, потому что вы оба - мощные экстрасенсы. Особенно вы, - он взглянул на Драгошани, - в вас заключен какой-то особенно могучий и ужасный дар. Он.., он причиняет мне боль!

 - Да, Боровиц говорил мне об этом, - сухо произнес Драгошани. - Мы все знаем о "наблюдателях", Шукшин, так что не тяните время и продолжайте.

 - Я не тяну время, а просто пытаюсь рассказать вам о человеке, которого собирался убить сегодня!

 Драгошани обменялся взглядами с Бату. Уставившись сверху вниз на макушку Шукшина, Бату спросил:

 - Вы собирались убить английского экстрасенса? Почему? Кто он?

 - Таким образом я хотел снова завоевать доверие Боровица, - солгал Шукшин. - Этого человека зовут Гарри Киф. Он мой пасынок. Он получил свой дар - каким бы он ни был - в наследство от матери. Шестнадцать лет назад я ее убил... - Шукшин продолжал смотреть на Драгошани. - Она привлекала меня - и приводила в ярость! Говоря о том, что я, возможно, убийца, вы ее имели в виду? В таком случае - никаких "возможно". Да, я убил ее! Как и все экстрасенсы, она причиняла мне боль. Ее дар сводил меня с ума!

 - Она нас не интересует, - прервал его Драгошани. - Поговорим об этом Кифе.

 - Именно о нем я и пытаюсь вам рассказать. Вы оба обладаете очень большой силой, и тем не менее, чтобы почувствовать ваше присутствие, мне пришлось войти в дом. Но Гарри Киф...

 - Да?

 Шукшин покачал головой.

 - О, он совсем другое дело. Его талант.., безграничен! Так что я намеревался убить его не только ради Боровица, но и ради себя самого.

 Драгошани его слова заинтересовали. Он всегда успеет покончить с Шукшиным, но если все, что тот сказал о Кифе, правда, тогда ему необходимо побольше о нем узнать. К тому же, если Киф действительно работает на британскую разведку, то он одним выстрелом убьет сразу двух зайцев. Он так увлекся своими мыслями, что забыл задать Шукшину главный вопрос - работал ли тот в британском отделе экстрасенсорики? А Шукшин предпочел на эту тему не распространяться.

 - Думаю, что мы сумеем помочь вам, - наконец произнес Драгошани. - Всегда хорошо, когда удается найти общий язык со старыми друзьями. - Он убрал пистолет. - Когда и каким образом вы собирались убить этого человека?

 И Шукшин обо всем рассказал.

 ***

 Как только Шукшин скрылся в доме, Гарри вернулся к машине и поехал вниз по склону холма по направлению к Бонниригту. Оставив машину в стороне от дороги, он пешком направился через поле к реке. Все вокруг застыло от холода и потому казалось Гарри совершенно незнакомым. Это впечатление усилилось, когда со свинцово-серого неба упали первые хлопья снега, превратив пейзаж в написанную мягкими и расплывчатыми красками картину зимней природы.

 Гарри двинулся вверх по реке. Где-то там покоилась его мать, но где конкретно, он не знал. Это и послужило одной из причин его прихода сюда - он должен убедиться в том, что знает то место, где она лежит, чтобы суметь найти ее при любых обстоятельствах. Двигаясь по замерзшей реке, он мысленно обратился к ней:

 - Мама! Ты слышишь меня?

 Она немедленно откликнулась:

 - Гарри? Это ты? Так близко!? - И тут же в голосе ее послышались беспокойство и страх за него:

 - Гарри! Это случится.., сейчас?

 - Да, сейчас, мама. И пожалуйста, не создавай мне больше проблем, у меня их и так предостаточно. Я пришел не спорить с тобой - мне нужна твоя помощь. Я не хочу лишнего беспокойства.

 - О, Гарри, Гарри! Что я могу тебе сказать? Как же мне о тебе не беспокоиться? Я же твоя мать...

 - Тогда помоги мне, успокойся и не говори больше ничего. Я хочу убедиться в том, что смогу найти тебя с закрытыми глазами.

 - С закрытыми глазами? Я не...

 - Мама, пожалуйста!

 Она замолчала, но ее беспокойство действовало ему на нервы, как шаги любимого человека, в волнении ходящего из угла в угол в маленькой комнате. Он закрыл глаза и пошел вперед, направляясь в ее сторону. Ярдов через сто, может быть, чуть больше, он почувствовал, что достиг нужного места, остановился и открыл глаза. Он стоял под высоким, нависающим над рекой берегом, толстый слой белого льда под ногами служил надгробием его матери. Теперь он знал, что сумеет ее найти.

 - Я здесь, мама, - он склонился над льдом, смахнул тонкий слой снега и взглянул на зажатую в одетой в перчатку руке рукоятку складного ножа. Это была вторая причина, по которой он пришел сюда.

 Как только он начал разбивать лед, мать с упреком сказала:

 - Теперь я все понимаю, Гарри. Ты лгал, ты обманывал меня. Ты знал, что у тебя могут возникнуть проблемы.

 - Нет, мама! Я стал намного сильнее. Но если проблемы все же возникнут.., что ж, с моей стороны было бы глупо не предусмотреть любую возможность.

 Возле берега лед был несколько толще. Гарри вспотел от напряжения, но ему все же удалось пробить в нем дыру около трех футов в диаметре. Он очистил прорубь от осколков льда и выпрямился. Внизу подо льдом журчала черная вода, а под водой под слоем ила...

 Дело сделано, теперь Гарри необходимо идти, и как можно скорее. Медлить нельзя. К тому же снегопад усиливался, темнело, быстро наступали ранние зимние сумерки. У него еще есть время, чтобы выпить стаканчик бренди в отеле... А потом.., потом наступит время, когда он разыграет свой спектакль перед Шукшиным...

 - Гарри! - в последний раз донесся до него голос матери, когда он спешил через поле обратно к машине. - Гарри, я люблю тебя! Удачи тебе, сынок...

 ***

 Час спустя Драгошани и Бату стояли на берегу реки ярдах в двадцати пяти-тридцати выше по течению от дома Шукшина, спрятавшись за небольшой группой сосен. Они провели там не более получаса, но успели основательно промерзнуть. Чтобы согреться. Бату размахивал руками, а Драгошани зажег очередную сигарету, и в этот момент они заметили наконец, что над дверью зажглась лампочка - Шукшин подавал им знак, что все готово к убийству. Из дома вышли двое.

 Было еще не поздно, но зимний вечер был темен, почти как ночь, и если бы не луна и звезды, разглядеть что-либо было бы очень трудно. Час назад плотно закрывавшие небо облака куда-то исчезли, и снег больше не шел, но на востоке, откуда дул ветер, небо оставалось по-прежнему темным. Похоже, ночью снова начнется снегопад. Однако сейчас все вокруг освещали холодным светом звезды, а по льду струилась желтая полоса отраженного сияния восходящей луны.

 Две фигуры, вышедшие из дома, направились к реке;

 Драгошани, затянувшись в последний раз, отбросил сигарету и ногой втоптал ее в снег, а Бату прекратил свои упражнения. Оба неподвижно застыли в ожидании готового разыграться перед ними спектакля.

 У самого края реки Шукшин и Гарри сбросили пальто и аккуратно сложили их на берегу, потом наклонились, чтобы надеть коньки. Они при этом о чем-то тихо разговаривали, но ветер относил слова в сторону. Тайные наблюдатели могли слышать незначительные обрывки беседы. Голос Шукшина, глухой и мрачный, несомненно выдавал его агрессивные намерения, его речь, скорее, напоминала рычание, и Драгошани удивляло, что Гарри это, казалось, ничуть не пугало и не вызывало у него ни малейших подозрений. Киф выглядел очень спокойным, даже несколько беспечным, и тон его разговора был абсолютно ровным, когда они с Шукшиным наконец вышли на лед реки.

 Поначалу они катались туда-сюда бок-о-бок друг с другом, но вот тонкая фигура вырвалась вперед. Умело и быстро набирая скорость, Гарри покатился вверх по реке - к тому месту, где прятались двое наблюдателей. Драгошани и Бату слегка пригнулись, но, чуть-чуть не поравнявшись с ними, Киф вдруг описал на льду широкий полукруг и поехал обратно.

 Как только Киф рванулся вперед, Шукшин снизил скорость и почти остановился. Он чувствовал себя на льду далеко не так уверенно и в сравнении с Гарри выглядел неуклюжим. Однако, увидев, что Гарри повернул в его сторону, Шукшин доехал в том же направлении, но так чтобы помешать более быстрому конькобежцу. Гарри летел по льду, и ему пришлось изогнуться, как в слаломе, чтобы избежать столкновения, - из-под его коньков в стороны полетели комья снега и частички льда. Разминувшись с Шукшиным буквально на несколько дюймов, он вновь выгнул тело почти под таким же углом, но в противоположную сторону, стараясь обрести равновесие. Коньки его при этом скользнули по самому краю опасного круга, где застывшая тонкая корочка льда удерживала на месте прикрывавшую прорубь льдину.

 Следовавший за ним буквально по пятам Шукшин вынужден был, отчаянно взмахнув руками, резко свернуть в сторону, чтобы избежать собственной ловушки.

 - Осторожно, отчим! - через плечо бросил ему, быстро удаляясь, Гарри. - Мы с вами едва не столкнулись! Драгошани и Бату слышали его слова.

 - Молодому человеку везет.., пока, - сказал Бату.

 - Думаете? - Драгошани не был уверен, что везение в этом деле играет хоть малейшую роль. Шукшин не мог точно описать, каким именно даром обладает Киф. А что если он телепат? Если он смог прочитать мысли и узнать намерения отчима? - А мне кажется, этому изменнику будет гораздо труднее, чем он считает, исполнить задуманное.

 Шукшин остановился и, замерев на месте в какой-то странной позе, внимательно наблюдал за продолжавшим кататься Гарри. Грудь и плечи его судорожно поднимались и опускались, он весь дрожал, словно от сильнейшей боли или эмоционального шока.

 - Сюда,. Гарри! - хрипло позвал он. - Подъезжай сюда! Боюсь, что мне не угнаться за тобой. Послушай, ты же можешь кататься кругами вокруг меня!

 Киф вернулся и стал описывать круги вокруг сгорбленной фигуры. И с каждым кругом он все ближе и ближе подбирался к опасному месту. Шукшин протянул руки, и Гарри ухватившись за них, закрутился вокруг отчима, увлекая его за собой.

 - А теперь, - прошептал Бату, обращаясь к внимательно следившему за происходящим Драгошани, - coup de glace!

 Шукшин неожиданно замер и столкнулся с Кифом. Киф попытался уклониться. Руки их были тесно сплетены. Одним коньком Киф провалился в глубокую щель, пробитую Шукшиным. Гарри резко покачнулся, и только руки Шукшина, за которые он держался, не позволили ему упасть на прикрывавшую прорубь круглую льдину.

 Шукшин рассмеялся, словно сумасшедший, и отпихнул от себя Кифа, толкая его в объятия смерти.

 Но Киф крепко вцепился в рукава куртки отчима и, падая, увлек его за собой. Потеряв равновесие, Шукшин резко наклонился вперед, а Гарри, отпрянув в сторону, перебросил его через бедро и выпустил из рук. Однако русский держал его крепко. С отчаянным криком он рухнул на им же сделанный ледяной круг, таща за собой Кифа.

 Ледяная крышка под ними дрогнула, раздался оглушительный треск, вода по краям брызнула вверх, ледяной диск разломился надвое. Крик ужаса вырвался из горла Шукшина, и в тот же момент полукружие, на котором оказались они с Кифом, перевернулось, встало на ребро и опрокинулось, сбрасывая их в бурлящую темную воду.

 - Быстро, Макс, - резко крикнул Драгошани. - Нельзя терять обоих!

 Он выскочил из-за деревьев. Макс едва за ним поспевал.

 - Кого именно вы хотите спасти? - задыхаясь на бегу спросил монгол, когда они оказались на льду реки.

 - Кифа, - не задумываясь ответил Борис, - если это еще возможно. Ему больше, чем Шукшину, известно о британском отделе. И он обладает талантом - каков бы он ни был.

 В тот самый миг, когда Драгошани произносил эти слова, ему в голову вдруг пришла идея, о которой он раньше не подумал. Если он благодаря бессмертному старому дьяволу обрел дар некроманта и научился "красть" мысли и тайны у покойников, не может ли он точно так же "красть" их таланты? В особняке в Бронницах все агенты были союзниками, они работали в одном и том же направлении. Но здесь, в Англии, экстрасенсы были врагами. Так почему бы ему не "украсть" талант у Кифа - каким бы он ни был - и не использовать в своих целях?

 Пока они бежали к полынье, до них доносились громкие звуки борьбы, судорожные вздохи и фырканье, но когда они приблизились, все стихло, и только черная вода бурлила и билась об лед. На секунду из-под воды возникла чья-то скрюченная рука, пытавшаяся ухватиться за кромку льда, но не успели они и глазом моргнуть, как рука вновь скрылась.

 - Вы думаете, у нас еще есть шанс? - Судя по голосу, Бату был уверен в обратном.

 - Очень ничтожный, - ответил Драгошани.

 При свете холодной и молчаливой луны они изо всех сил неслись по льду реки.

 Увлекаемый кружащим подо льдом течением, Гарри Киф все же умудрился скинуть с себя куртку. Под рубашкой на нем был надет непромокаемый резиновый комбинезон, но ему было ужасно холодно. Ничем не защищенный Шукшин, конечно же, не выдержит.

 Гарри перевернулся лицом вверх и поплыл, поворачивая голову то в ту, то в другую сторону, вдыхая проникающий сквозь крошечные поры во льду воздух. Он двигался по направлению к матери, следуя маршрутом, указанным ее скорбными мыслями, которым он безошибочно следовал с закрытыми глазами два часа назад. Разница заключалась лишь в том, что тогда было сколько угодно воздуха и ему было тепло.

 На мгновение его охватила паника, но он взял себя в руки. Там, впереди, его ждет мама! Он поплыл увереннее - и вдруг кто-то ухватил его за ногу и крепко вцепился в брюки. Шукшин! Словно какая-то непонятная сила соединила их друг с другом в прочный тандем, уносимый течением.

 Гарри отчаянно плыл дальше, изо всех сил работая руками и одной ногой, легкие разрывались от боли, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Руки Шукшина медленно продвигались ло его туловищу вверх - казалось, они готовы разорвать его на куски!

 Все, он уже не в состоянии плыть дальше. Гарри вдруг оказался в потоке черной крови, текущей в венах огромных размеров врага, а Шукшин был своего рода антителом, проникшим в эту кровь, чтобы уничтожить Гарри.

 - Мама! Мама! Помоги же мне! - мысленно закричал Гарри, стараясь вдохну" хоть немного воздуха, но вместо этого захлебываясь ледяной водой, хлынувшей ему в рот и ноздри.

 - Гарри! - немедленно откликнулась она. Ее обезумевший от страха громкий голос раздался совсем близко. - Гарри! Ты здесь!

 Он изо всех сил ударил ногами Шукшина и рванулся вверх, ударившись головой об лед. На его счастье ледяная корка раскололась, и он по грудь выскочил на поверхность.

 Неожиданно течение стихло, вода успокоилась, и Гарри ощутил под ногами вязкое илистое дно. Постепенно приходя в себя, Гарри понял, что ему удалось совершить задуманное. Собрав последние силы, он ухватился руками за свисавшие над водой корни деревьев, торчавшие из края высокого берега, и медленно начал выползать на землю.

 Вдруг вода возле него забурлила, словно под воздействием какой-то неведомой силы. Гарри обернулся, и рот его раскрылся от ужаса - рядом из реки показалось обезумевшее лицо Шукшина. Задыхаясь и кашляя, он с яростным воплем вцепился пальцами-клещами в шею Гарри.

 Гарри сильно ударил маньяка коленом в пах. Хрустнули кости, но тот не ослабил хватку. На минуту Гарри показалось, что он сейчас укусит его, набросится, как бешеный пес. Он ударил Шукшина кулаком в лицо.., еще.., и еще.., но тщетно. Тот был сильнее. Еще немного - и Гарри уйдет обратно под воду...

 Он снова попытался ухватиться за корни, однако руки Шукшина, сжимающие его горло, не давали дышать, отнимали последние силы.., саму жизнь...

 - Мама! - мысленно крикнул Гарри. - Ты была права, мама! Мне следовало послушаться тебя... Прости!

 - Нет! - закричала она в ответ, не желая признавать поражения. - Нет!!!

 Шукшин убил ее, но она не позволит ему убить своего сына.

 И снова, еще больше почернев, вода вспенилась и забурлила, Не добежав до места каких-нибудь пятнадцать футов, Драгошани вдруг замер на месте и, схватив за руку Бату, заставил остановиться и его. Они оба тяжело дышали, и пар от горячего дыхания тут же застывал на морозе, превращаясь в ледяные кристаллы. Они смотрели вперед, и от того, что они увидели, челюсти у обоих отвалились. Там, выше по реке, под лед провалились двое, течением их принесло сюда, к этой проруби, и еще минуту назад в воде под сенью нависшего над рекой берега боролись два человека... Но сейчас в воде их стало трое! И третья фигура была столь ужасна, что Драгошани в самых кошмарных снах не мог представить себе ничего подобного!

 Это было нечто неживое, но в то же время способное двигаться, как человек, обладающее силой. И у этой фигуры была цель. Она вцепилась в Шукшина, навалилась на него всем телом, обвила костлявыми руками и прижалась к нему покрытой водорослями и прилипшими волосами головой. Глаз не было, но в черных пустых глазницах горел устрашающий огонь. И если до этого нечленораздельными воплями, смехом и воем Шукшин лишь отчасти напоминал сумасшедшего, то теперь он и в самом деле лишился рассудка.

 Отчаянно вопя и визжа, он боролся со странным существом - таких ужасных звуков ни Драгошани, ни Бату не слышали никогда в жизни. А под конец, перед тем как жуткое создание увлекло его за собой под воду, он выкрикнул слова, отчетливо расслышанные потрясенными наблюдателями:

 - Это не ты! Боже мой, не может быть, это не ты! И он исчез под водой вместе с костлявой, покрытой водорослями и илом фигурой...

 А Гарри Киф медленно и с трудом выбрался на берег. Бату слепо и бессознательно двинулся было за ним, но Драгошани по-прежнему крепко держал его за руку. А может быть, сам за него держался, чтобы не упасть. Бату собрался принять свою убийственную скорченную позу, но Драгошани не позволил ему и этого.

 - Нет, Макс, мы не имеем права, - хрипло прошептал он. - Мы увидели лишь часть того, на что он способен, но пока не знаем, какими еще талантами он обладает.

 Бату не возражал и вновь принял вертикальное положение. И в этот момент Гарри впервые ощутил их присутствие. Он обернулся в их сторону, отыскал взглядом и уставился на них. Казалось, он хотел что-то сказать, но промолчал. Они долго не сводили друг с друга глаз, потом Гарри отвернулся и посмотрел в сторону чернеющей во льду проруби.

 - Спасибо, мама, - произнес он.

 Под взглядами Драгошани и Бату он повернулся, слегка покачнулся, споткнувшись, и на заплетающихся ногах побежал к дому Шукшина. Они проводили его глазами, но за ним не последовали. Пока. Когда Гарри скрылся из вида, Бату прошептал:

 - Это существо, товарищ Драгошани.., оно не было.., оно не могло быть.., человеком. Что же это было?

 Драгошани покачал головой. Ему казалось, он знает ответ, но ему не хотелось пока раскрывать ход своих мыслей.

 - Я не уверен... - ответил он. - Но по-моему оно когда-то было человеком. Ясно одно, когда Кифу потребовалась помощь, это существо появилось рядом с ним. В этом и состоит его дар, Макс: мертвые отвечают на его зов. - Он повернулся к Бату, и его глубоко посаженные глаза потемнели. - Они отвечают на его зов, Макс. А мертвых намного больше, чем живых.

 Глава 13

 Утром в четверг Гарри возвратился на берег реки - к тому месту, где среди ила и водорослей вновь обрела покой его мать. Только теперь их там было двое, и на этот раз Киф намеревался поговорить не с ней, а с Шукшиным. Он вытащил из машины сиденье, положил на снег и сел на него, обняв колени. Полынья, через которую Гарри накануне выбрался из ледяного плена, вновь замерзла и покрылась слоем снега, сквозь который виднелись лишь неясные очертания.

 После недолгого молчания Гарри позвал:

 - Отчим, вы слышите меня?

 - ..Да, - почти сразу раздался ответ. - Да, я слышу тебя, Гарри Киф. Я слышу тебя и чувствую твое присутствие! Лучше уйди и оставь меня в покое!

 - Поосторожнее, отчим. Вполне возможно, что мой голос станет последним, который вы еще слышите. Если я "уйду и оставлю вас в покое", вам больше не с кем будет поговорить.

 - Значит, вот каков твой талант, Гарри. Ты общаешься с мертвыми. Ты подстрекатель трупов! Я хочу, чтобы ты знал, что ты, как и все остальные экстрасенсы, причиняешь мне боль. Но прошлой ночью впервые за многие годы я спал спокойно в ледяной постели и не чувствовал боли. Кто захочет говорить со мной? Я ни с кем не хочу разговаривать, я хочу спать спокойно.

 - Что вы имеете в виду, говоря о том, что мой дар причиняет вам боль? - настаивал Гарри. - Каким образом мое присутствие может сделать вам больно?

 Шукшин все ему объяснил.

 - Именно поэтому вы и убили мою мать?

 - Да, и по этой же причине я намеревался убить тебя. К тому же таким образом я мог спасти свою жизнь". - И он рассказал Гарри о людях, присланных Боровицем, чтобы убить его, - о Драгошани и Бату.

 Но Гарри этого было недостаточно - он хотел знать все, от начала и до конца.

 - Расскажите мне абсолютно все, - попросил он, - и тогда клянусь, я больше никогда не побеспокою вас.

 Шукшин согласился и начал рассказ...

 О Боровице, об особняке в Бронницах. О русских экстрасенсах и о том, как их необыкновенный дар используется в борьбе за мировое господство, об их работе в строго засекреченной резиденции в самом центре России. О том, как Боровиц послал его в Англию, чтобы находить и уничтожать здесь экстрасенсов, и о том, как он сбежал и стал британским гражданином. Он вновь рассказал о висевшем над ним проклятии - о невыносимой боли, которую причиняли ему экстрасенсы, действовавшие на его нервы и сводившие с ума. В конце концов Гарри понял и даже готов был пожалеть этого человека, если бы речь шла не о его матери.

 Слушая Шукшина, Гарри вспомнил вдруг о сэре Кинане Гормли и британском отделе экстрасенсорики, о том, что обещал прийти к Кинану и, может быть, стать сотрудником его отдела, когда покончит со своими делами. Ну что ж, он выполнил задуманное. И теперь он просто обязан повидаться с Гормли. Виктор Шукшин не был единственным виновником смерти матери. Существовали и другие, гораздо более опасные, чем он. В первую очередь тот, кто послал сюда Шукшина и приказал ему убивать. Ведь если бы Шукшин не приехал в Англию, его мать была бы жива.

 Наконец-то Гарри почувствовал удовлетворение. До сих пор жизнь его была пуста, у него не было другой цели, кроме убийства Шукшина. Но теперь он ясно увидел, какая грандиозная задача стоит перед ним.

 - Хорошо, отчим, - наконец сказал он. - Теперь я оставлю вас в покое, хотя вы его не заслужили. Но я никогда не прощу вас, - Я не нуждаюсь в твоем прощении, Гарри Киф. Пообещай мне лишь, что позволишь спокойно лежать здесь и оставишь меня одного, - ответил Шукшин. - Ты мне уже обещал это. Так что теперь убирайся, и пусть тебя убьют, а меня оставь...

 Гарри с трудом поднялся на ноги. Все его тело, да и голова тоже, болели, он чувствовал себя совершенно обессиленным. В определенной степени это была физическая, но все же больше эмоциональная усталость.

 Его охватило спокойствие, какое бывает после сильной бури и какое часто предшествует, предвещает бурю еще более жестокую, хотя об этом Гарри не подозревал.

 Он выпрямился и; подхватив валявшееся на снегу сиденье, направился к машине. В голове его прозвучал донесшийся из-за спины голос:

 - До свидания, Гарри, - но это не был голос Шукшина.

 - До свидания, мама, - ответил Гарри. - Спасибо тебе, я тебя люблю.

 - И я всегда буду любить тебя, Гарри!

 - Что? - раздался крик ужаса Шукшина. - Что это? Киф, что это? Я видел, тебе удалось разбудить и поднять ее, но...

 Гарри промолчал, дав возможность ответить Мэри Киф:

 - Здравствуй, Виктор! Нет, ты ошибаешься. Гарри не поднимал меня. Я поднялась сама. Во имя любви, хотя тебе это чувство совершенно незнакомо. Но теперь все позади, и я больше не сделаю этого. Теперь есть кому позаботиться о моем Гарри, поэтому я буду спокойно лежать здесь в одиночестве. Хотя, возможно, я буду уже не так одинока...

 - Киф! - в ужасе закричал Шукшин вслед удалявшемуся. Гарри. - Киф! Ты же обещал мне, ты сказал, что ты единственный, кто способен говорить со мной. Но теперь она тоже говорит со мной - и она причиняет самую нестерпимую боль!

 Но Гарри продолжал удаляться.

 - Ну же, ну же, Виктор! - услышал он голос матери, обращавшийся к Шукшину, как к маленькому ребенку. - Так ты ничего не добьешься. Ты сказал, что хочешь покоя и тишины? О, уверяю тебя, скоро ты устанешь от покоя и тишины, Виктор!

 - Киф! - голос Шукшина становился все тише и тише. - Киф, ты должен вызволить меня отсюда! Вытащи меня и скажи кому-нибудь, где найти мое тело! Только не оставляй меня здесь, наедине с нею!

 - Ну что ты, Виктор! - безжалостно продолжала Мэри Киф. - Я думаю, мне доставит удовольствие поговорить с тобой. Теперь ты так близко, что это не составит никакого труда.

 - Киф! Ах ты ублюдок! Вернись! О.., пожалуйста.., вернись!..

 Но Гарри Киф упорно шел вперед.

 ***

 Около половины второго дня Гарри возвратился обратно в Хартлпул. Нервы его были совершенно измотаны, поскольку покрытая снежным настом скользкая дорога большую часть пути была просто кошмарной. Сил у него практически уже не осталось - их хватило только на то, чтобы кое-как подняться по лестнице.

 Вот уже восемь недель, как Бренда стала его женой, и сейчас она весело и радостно хлопотала по дому. Надо сказать, с тех пор как она после регистрации перебралась в квартиру Гарри, здесь произошли фантастические изменения. Бренда была уже на третьем месяце, и беременность явно шла ей на пользу. Гарри, когда она видела его в последний раз, тоже выглядел прекрасно, но сейчас...

 Он едва успел поцеловать ее в щеку, как рухнул на кровать и тут же заснул, кажется, прежде, чем голова его коснулась подушки.

 Он отсутствовал три дня. Бренда знала, что он "собирает материал" для своей новой книги, но какой именно и где, он никогда ей не рассказывал. Что ж, Гарри есть Гарри, и ей придется привыкнуть к этому. Но как можно смириться с тем, что он по возвращении выглядит так, словно провел эти три дня в концентрационном лагере!

 Гарри проспал весь день, и к вечеру Бренде показалось, что у него лихорадка. Она позвонила врачу, и тот приехал около восьми часов вечера. Но Гарри спал мертвецким сном. Врач сказал, что, вероятно, у Гарри пневмония, хотя симптомы до конца не ясны. Он оставил лекарства, объяснил Бренде, как и что следует делать, и записал на бумажке свой номер телефона, сказав, что, если ночью Гарри станет хуже, Бренда должна немедленно позвонить, особенно если возникнет нарушение дыхания или начнется кашель.

 Ночью Гарри хуже не стало, а утром он настолько пришел в себя, что с охотой позавтракал. После этого Гарри осторожно завел с Брендой очень странный разговор, который привел ее в смятение и показался еще более тяжким и болезненным, чем все их разговоры когда-либо прежде, даже в периоды наиболее мрачного - настроения Гарри в менее счастливые времена. Но когда он сказал, что хочет составить завещание в ее пользу или, в случае если она не сможет им воспользоваться, в пользу их будущего ребенка, Бренда громко расхохоталась и набросилась на него с упреками.

 - Гарри! - Она взяла его за руки, в то время как он, опустив плечи, сидел на краю кровати. - Ну о чем ты говоришь? Я понимаю, ты подхватил какую-то инфекцию и чувствуешь себя не очень хорошо. Я знаю, стоит у тебя заболеть горлу - и ты уже считаешь, что наступил конец света. Но мы женаты всего восемь недель, а ты говоришь так, как будто к весне собираешься умереть. Да-да, и что я умру следом за тобой! Никогда не слышала подобных глупостей! Неделю назад ты плавал, занимался борьбой, катался на коньках, был полон жизни, что же вдруг так взволновало тебя?

 И тогда он решил, что больше не в состоянии все от нее скрывать. Как бы то ни было, она была его женой и имела право узнать правду. Усадив Бренду рядом с собой он рассказал ей все, умолчав лишь о своем сне, о надгробных камнях, которые видел в нем, и, конечно же, о смерти Виктора Шукшина. Он сказал, что причиной его усиленных занятий спортом послужила необходимость подготовиться к возможной будущей работе, судя по всему, достаточно опасной. Ему пришлось в связи с этим упомянуть о британском отделе экстрасенсорики, но в подробности он вдаваться не стал. Достаточно, если она будет знать о том, что он не единственный человек, наделенный столь необычным даром, что таких, как он, много, что существуют за рубежом некие силы, борющиеся против свободного мира и тоже использующие подобных ему одаренных людей в своих целях. Частично будущая работа Гарри в организации заключается в том, чтобы, помешать врагам в достижении их целей. Его талант некроскопа послужит оружием против них. Так что перспективы на будущее в лучшем случае весьма.., туманные... Его разговор о завещании связан в первую очередь с неуверенностью в будущем; он считает, что лучше предусмотреть любую возможность, любую неожиданность.

 Рассказывая об этом Бренде, хотя и не вдаваясь в подробности, Гарри начал сомневаться в том, что поступает правильно. Возможно, он совершает ошибку, и было бы лучше, если бы Бренда ничего не знала. Он и сам не понимал, почему так поступил, - может, он доверил ей тайну, желая подготовить к.., к чему именно? Или Бренда права в том, что он очень подавлен и ему необходимо разделить с кем-нибудь этот непомерный груз?

 Или здесь замешано чувство вины? Перед ним открылся путь, которым он должен следовать. Погоня только началась, Шукшин стал первым, очень неуверенным, шагом по новой дороге. Нет ли у него ощущения, что своим выбором он ставит под угрозу жизнь Бренды? В эпитафии, которую он видел во сне, ничего не было сказано о связи смерти Бренды с его будущей работой. Да, она забеременела от него и вскоре должна родить, но каким образом то, что он должен будет делать, если выберет именно этот путь, может повлиять на чисто физиологический процесс рождения ребенка? И все-таки ,на периферии сознания неотступно преследующий внутренний голос говорил ему, что случится именно так.

 Вот почему Гарри пришел к выводу, что рассказал Бренде правду в первую очередь из чувства вины, а также потому, что ему необходимо было с кем-нибудь поделиться - поведать обо всем другу. Проблема состояла лишь в том, что человека, на которого он пытался опереться, он сам же подвергал опасности, и сознание этого безмерно усиливало его чувство вины!

 Эти мысли действовали на него так угнетающе, ему так сложно было до конца в них разобраться, что Гарри ощутил безмерную усталость и по окончании разговора молча откинулся на подушки, предоставив Бренде возможность самой все обдумать.

 Как ни странно она восприняла его рассказ как нечто само собой разумеющееся, даже с заметным облегчением, и тут же попыталась объяснить ему, почему.

 - Гарри, я, конечно, не такая умная, как ты, но я и не дурочка. Я чувствовала, что что-то не так, еще с тех самых пор, когда ты мне сказал, что пишешь новый рассказ - о некроскопе. Я чувствовала, что ты сказал мне далеко не все, но боялся раскрыться до конца. К тому же однажды в Хардене ко мне подошел мистер Ханнант и стал расспрашивать о тебе. Из разговора с ним я поняла, что он тоже считает, что с тобой происходит нечто странное...

 - Ханнант? - подозрительно нахмурился Гарри. - О чем он?..

 - О, ни о чем особенном. Думаю, что он просто беспокоился о тебе. Гарри, я слышала, как ты разговаривал во сне со своей мамой, и роняла, что ты действительно разговариваешь с ней, вы вели с ней настоящую беседу! И было еще много всяких моментов. Например, твоя писательская работа. Я имею в виду, каким образом ты вдруг стал прекрасным писателем? Я читала твои рассказы, Гарри - на самом деле в них нет тебя! О, они великолепны, но в действительности ты не такой! Ты настоящий, вполне обыкновенный молодой человек. Я очень люблю тебя, Гарри, очень люблю, но меня не так легко одурачить. А твое плавание, катание на коньках, занятия дзюдо? Неужели ты думал, что я и впрямь считаю тебя суперменом? Да мне гораздо легче поверить в то, что ты некроскоп! Для меня таким облегчением стало узнать наконец правду. И я очень рада, что ты мне все рассказал...

 Гарри удивленно покачал головой. Она говорила об этом так невозмутимо спокойно. Наконец он сказал:

 - Но я поведал тебе далеко не все, любовь моя.

 - Знаю, - ответила Бренда. - Конечно, не все. Если ты станешь работать на благо своей страны, вполне естественно, что многое тебе придется держать в секрете - даже от меня. Я все понимаю, Гарри.

 Гарри вдруг ощутил, что с плеч его свалилась огромная тяжесть. Он глубоко вздохнул и поудобнее устроился на подушках.

 - Бренда, я очень устал, - зевая, произнес он. - Я бы с удовольствием поспал еще. Завтра я собираюсь поехать в Лондон.

 - Хорошо, любовь моя, - Бренда наклонилась и поцеловала его в лоб. - И не волнуйся, пожалуйста, я больше никогда ни" о чем не буду тебя спрашивать.

 Гарри проспал до глубокого вечера, потом встал и поужинал. Около восьми часов вечера они вышли прогуляться на часок - подышать холодным чистым воздухом. Наконец Бренде стало холодно, они вернулись домой, приняли горячий душ, а после него занялись любовью. В конце концов оба крепко уснули и проспали до утра.

 Так закончился самый бездеятельный день в жизни Гарри. Позднее он вспоминал о нем, как о наиболее свободном, беспечном дне.

 ***

 В задумчивости сэр Кинан Гормли покинул штаб-квартиру организации, спустился на лифте в крошечный холл и вышел в холодную лондонскую ночь. У него в последнее время имелось много поводов для беспокойства, далеко не последним из которых был Гарри Киф. Проблема состояла в том, что Киф до сих пор не связался с ним, а с каждым днем Гормли все сильнее ощущал свинцовый груз времени. Было около девяти часов, вечера, когда сэр Кинан Гормли шел по улице, направляясь в сторону станции метро в Вестминстере. В это же время в двухстах двадцати пяти милях от Лондона Гарри Киф занимался любовью со своей молодой женой.

 Гормли волновали как минимум две проблемы. Во-первых, его заместитель постоянно спрашивал о том, как он себя чувствует. На это было бы глупо обращать внимание, если бы не тот факт, что заместителем у Гормли был не кто иной, как Алек Кайл. Тот самый Алек Кайл который обладал не вызывающей ни у кого сомнений способностью предвидеть будущее. Кайл был провидцем! И его беспокойство по поводу здоровья шефа в последние неделю или десять дней было совершенно очевидным, как бы он ни старался его скрыть. Гормли знал, что, если бы Кайлу было известно что-либо конкретное, он бы обязательно сказал ему об этом. Поэтому сам Гормли ни о чем Алека не спрашивал, но тем не менее его это беспокоило:

 И, наконец, существовала еще одна весьма серьезная проблема. В течение последних шести или семи недель Гормли неоднократно ощущал присутствие рядом экстрасенсов. Таких случаев было не менее дюжины - он мысленно "засекал" их, хотя ни разу не столкнулся с ними лицом к лицу. Ему не удалось вычислить, кто конкретно это был, но в их присутствии он был совершенно уверен. Их было по меньшей мере двое.

 Он узнавал их с той же легкостью, как и своих людей, но эти двое к числу своих не принадлежали. Их биополе было совершенно незнакомым. И они всегда наблюдали за ним, спрятавшись в толпе, в самых людных местах, поэтому ему никак не удавалось идентифицировать их. Его интересовало, сколько еще они намерены следить за ним и ограничатся ли они только этим. Дойдя наконец да станции метро и спустившись на платформу, он нащупал через пальто и пиджак рукоятку 9-миллиметрового браунинга. С оружием ему было спокойнее. Гормли не знал ни одного экстрасенса в мире, который был бы застрахован от пули...

 Людей на платформе было немного, а в вагоне и того меньше. Гормли поднял брошенный кем-то номер "Daily Mail", чтобы скоротать поездку. Его насторожил тот факт, что заголовки в газете были ему совершенно не знакомы. Неужели он настолько отстал от жизни? Видимо, и в самом деле так. Работа отнимала слишком много времени и сил. Третий день подряд он допоздна засиживался в офисе. Он не помнил, когда в последний раз имел возможность прочитать хорошую книгу или поразвлечься с друзьями. Вполне возможно, что у Кайла были основания для беспокойства, но лишь на личном уровне, и они не имели ничего общего с экстрасенсами. Наверное, ему следует взять отпуск и на время передать дела своему заместителю. Одному Богу известно, как ему самому хочется отдохнуть! И он дал себе обещание, что непременно так и поступит.., как только примет в ряды организации Гарри Кифа.

 Киф...

 Гормли в последнее время много думал о Кифе и прикидывал, каким образом можно использовать его редчайший дар. Возможности были фантастическими. Пока все они были лишь теоретическими, но тем не менее весьма привлекательными. Он снова мысленно перебирал в голове возникшие идеи, но в этот момент поезд прибыл на станцию "Сент-Джеймс" и внимание Гормли было отвлечено парой прекрасных ножек, едва прикрытых коротенькой юбочкой, которые появились прямо перед его глазами и исчезли в дверях вагона. Просто удивительно, что такое чудесное создание еще не замерзло до смерти, подумал он, это стало бы невосполнимой потерей для общества!

 Гормли усмехнулся. Его жена, храни ее Господь, всегда жаловалась на то, что он не может пропустить ни одной молоденькой девушки. Что ж, у него слабое сердце, но все остальное пока в полном порядке. Эх, если бы ему сбросить лет эдак тридцать, он бы не упустил такую красотку!

 Громко кашлянув, Гормли вновь обратил взор на газету и попытался продолжить знакомство с тем, что происходит в мире. Но едва добравшись до второй колонки, потерял к новостям всякий интерес. То, что было там написано, показалось ему слишком приземленным, скучным в сравнении с тем миром, в котором жил он сам. Его миром - царством предсказателей, телепатов, в котором теперь появился некроскоп.

 И снова Гарри Киф...

 Гормли и Кайл часто играли в одну игру - в слова-ассоциации. Иногда она стимулировала работу мысли Кайла, открывала новые возможности в предвидении будущего. Игра становилась для Кайла окном в грядущее. Как правило, талант Алека не зависел от его сознания, "предсказания" приходили к нему во сне. Если же он пытался работать сознательно, ничего не получалось. Но иногда удавалось застать его врасплох...

 Вот и несколько дней назад они вновь играли в свою игру. Размышляя о Кифе, Гормли заглянул в кабинет Кайла. Увидев, что хозяин кабинета на месте, он улыбнулся и предложил:

 - Поиграем? Кайл понял его:

 - Переходите к делу.

 - Это имя, - предупредил Гормли. Кайл согласно кивнул.

 - Я готов, - сказал он, садясь прямо и откладывая в сторону бумаги, над которыми до того работал.

 Гормли походил по кабинету взад и вперед, потом вдруг резко повернулся лицом к сидевшему за столом Кайлу.

 - Гарри Киф, - быстро произнес он.

 - Мёбиус, - немедленно отозвался Кайл.

 - Математика? - нахмурился Гормли.

 - Пространство и время! - Кайл побледнел и выглядел несколько испуганным, из чего Гормли заключил, что они наткнулись на что-то интересное. Он предпринял еще одну, последнюю попытку:

 - Некроскоп!

 - Некромант! - тут же выпалил Кайл.

 - Что? Некромант? - повторил за ним Гормли, но мозг Кайла продолжал работать.

 - Вампир! - вскакивая на ноги, крикнул он, потом закачался, задрожал и затряс головой. - Хватит.., достаточно, сэр. Что бы это ни было, это.., теперь ушло... И это действительно было так... Мысли Гормли вернулись к настоящему. Подняв глаза, он увидел, что поезд проехал "Викторию" и в вагоне практически пусто. Состав находился уже на полпути к "Слоун-сквер". И в этот момент Гормли вдруг почувствовал, что его охватывает странная депрессия.

 Он чувствовал, что происходит что-то неладное, но не мог определить что именно. Возможно, его ощущение было связано с тем, что поезд шел почти пустым (что само по себе даже в этот поздний час казалось странным, и что он каким-то образом выпал из окружающей жизни, потерял связь с другими людьми, но Гормли сомневался в правильности этого предположения. Когда состав въехал на станцию, Гормли догадался, в чем тут дело, - это действовал его талант.

 Двери вагона открылись и пожилая пара вышла, оставив сэра Кинана в совершенном одиночестве. Но не успели двери закрыться, как в вагон вошли двое, и Гормли, словно холодной водой, окатило их сильнейшее биополе. Да, вот теперь все встало на свои места.

 Драгошани и Бату уселись прямо напротив жертвы, их лица были холодны и непроницаемы. Гормли подумал, что они представляют собой весьма странную пару и не идут ни в какое сравнение друг с другом. Во всяком случае внешне. Тот, что повыше, наклонился вперед, и его глубоко посаженные глаза напомнили Гормли глаза Гарри Кифа. Да, они были действительно похожи - но, пожалуй, лишь по цвету и отражавшемуся в них уму. Но это было тем более странно, поскольку, взглянув на это лицо, можно было заметить, что глаза были совершено дикими, красного цвета, а их выражение отражало ум и интеллект не человека, а чудовища.

 - Вы знаете, кто мы, сэр Кинан, - произнес незнакомец, голос его при этом был низким и зловещим, и он даже не пытался скрыть русский акцент, - возможно, вам известны наши имена. Мы тоже знаем, кто вы и чем занимаетесь. Поэтому не станем прикидываться, что мы друг друга не знаем, - это было бы глупо. Вы согласны со мной?

 - Ваша логика неоспорима, - кивнув головой, ответил Гормли, чувствуя, как застывает в жилах кровь.

 - Ну что ж, будем логичны и дальше, - сказал Драгошани. - Если бы мы стремились убить вас, то непременно убили бы. Думаю, в том, что у нас для этого есть все возможности, вы не сомневаетесь. А поэтому, когда мы выйдем из поезда в Южном Кенсингтоне, вы не станете поднимать шума, не станете привлекать ненужное внимание к себе и к нам и не попытаетесь сбежать. Если вы сделаете что-либо подобное, то вынудите нас убить вас, что не принесет пользы ни вам, ни нам. Вы все усвоили?

 Усилием воли заставляя себя оставаться спокойным, Гормли поднял одну бровь и ответил:

 - А вы очень уверены в себе, мистер.., как вас?..

 - Драгошани, - быстро ответил тот. - Борис Драгошани. Да, я абсолютно в себе уверен. Впрочем, как и мой друг Макс Бату.

 - Я хотел сказать - для иностранца, - продолжал Гормли. - У меня такое ощущение, что вы собираетесь похитить меня. Но уверены ли вы в том, что достаточно хорошо знаете меня и мои привычки? Ведь может случиться и так, что вы кое-что упустили? Нечто такое, что вы, при всей вашей логике, не приняли во внимание?

 Он быстро вытащил зажигалку из правого кармана пальто и, положив ее на колени, стал нервно хлопать по карманам, как будто ища сигареты, пока наконец не сунул руку за полу пальто.

 - Нет! - предупреждающе крикнул Драгошани. В руке его, как по волшебству, возникло оружие. Вытянув руку, он направил дуло прямо в лицо Гормли, перед глазами которого замаячил короткий нарезной ствол глушителя. - Нет, мы ничего не упустили. Макс, позаботьтесь обо всем, пожалуйста.

 Макс поднялся и пересел к Гормли, медленно вытащил его руку из-под пальто и взял из дрожащих пальцев браунинг. Предохранитель еще не был снят. Макс достал обойму с патронами, положил в карман и после этого вернул оружие Гормли.

 - Ничего не упустили, - повторил Драгошани. - Как ни прискорбно, но это был последний неверный шаг, который сошел вам с рук.

 Он убрал пистолет и сложил на коленях тонкие, изящные руки. Его поза показалась Гормли очень неестественной, а его фигура обладала какой-то чрезмерной, почти кошачьей, гибкостью, она была едва ли не женской. Сэру Кинану трудно было составить о нем окончательное впечатление.

 - Еще один "героический поступок" - и вы умрете немедленно!

 Гормли знал, что Драгошани не шутит.

 Он осторожно опустил бесполезный браунинг в кобуру и спросил:

 - Что вам от меня нужно?

 - Нам нужно поговорить с вами, - ответил Драгошани. - Мне бы хотелось.., задать вам несколько вопросов.

 - Вопросы мне задавали и раньше, - натянуто улыбнулся Гормли. - Полагаю, вы хотите расспросить меня очень подробно?

 Теперь улыбнулся Драгошани, и улыбка его была поистине ужасной. Гормли почувствовал физическое отвращение. Рот Драгошани хищно оскалился, и внутри блеснули длинные и острые зубы.

 - О нет! Черти в ваших глазах плясать не будут, если вы именно это имеете в виду. Никаких наркотиков! Никаких пыток! Никаких шлангов, чтобы наполнить водой ваш желудок! Нет-нет, ничего подобного не будет! Но, уверяю вас, вы тем не менее расскажете мне обо всем, что меня интересует...

 Поезд замедлил ход, подъезжая к станции "Южный Кенсингтон". Сердце у Гормли слегка дрогнуло. Он был так близко к дому и в то же время так далеко! Через руку Драгошани было переброшено легкое пальто, из-под которого выглядывало дуло глушителя. Продемонстрировав его Гормли, Драгошани снова повторил:

 - Никакого героизма!

 На платформе находилось не больше десятка человек, главным образом молодежь, да пара бездомных, рядом с которыми стоял бумажный пакет с торчавшей из него бутылкой. Так что, если бы Гормли и решился позвать на помощь, он едва ли мог на нее рассчитывать.

 - Идите к выходу тем же путем, каким ходите всегда, - произнес за спиной Драгошани.

 Сердце в груди у Гормли билось громко и часто. Он понимал, что, если пойдет сейчас с этими людьми, с ним все будет кончено. Ему не справиться с двумя иностранцами, которые намного моложе его. Назвав ему свои имена, они как бы дали понять, что у него не будет возможности рассказать о них кому бы то ни было. Ему просто необходимо сбежать от них! Но каким образом?

 Они вышли из метро на Пелхем-стрит, прошли по Бромптон-роуд до Квинз Гейт.

 - Я перехожу здесь, у светофора, - сказал Гормли. Но когда они дошли до парковочной дорожки, расположенной посередине улицы, Драгошани крепко сжал его руку.

 - У нас здесь машина, - сказал он, увлекая сэра Кинана вправо, вдоль стоявших в ряд на дорожке автомобилей к ничем не примечательному "Форду". Драгошани купил подержанный автомобиль по дешевке, не задавая никаких вопросов (хотя, по его мнению, машина успела сменить не менее десятка хозяев), "форд" нужен был им лишь на время пребывания здесь, а потом его найдут сгоревшим где-нибудь в окрестностях Лондона. В тот момент, когда они уже подходили к автомобилю, перед Гормли блеснул луч надежды.

 В двадцати пяти ярдах остановилась патрульная машина, и вышедший из нее констебль в форме стал проверять дверцы припаркованных автомобилей. Обычная проверка, но Гормли вдруг понял, что для него она равноценна чуду!

 Не успев понять, в чем дело, Драгошани почувствовал, как под его рукой Гормли весь напрягся, и ощутил его непроизвольное движение. В этот момент Бату, открыв ближайшие дверцы "Форда", как раз поворачивался к Драгошани и Гормли лицом.

 - Быстро, Макс! - прошептал ему Драгошани.

 Без всякой подготовки Бату немедленно принял смертоносную позу, и его луноподобное лицо неузнаваемо изменилось. Продолжая крепко держать руку Гормли, Драгошани успел в последний момент отвернуться. Пытаясь позвать на помощь, Гормли открыл было рот, но оттуда вырвался лишь хрип. В ночной тьме он увидел неясные очертания липа Бату, один глаз которого превратился в узкую желтую щель, а другой, круглый, зеленого цвета, пульсировал, словно наполненный гноем нарыв. Это лицо излучало нечто такое, от чего у Гормли создалось впечатление, будто острое, как бритва, лезвие воображаемого ножа резануло его по нервам, рассекло ему душу! Несмотря на то что тишину на улице нарушал лишь шум редко проезжавших мимо машин, Гормли показалось, что в ушах оглушительно зазвонили колокола. Звук доносился откуда-то изнутри его самого, и сэр Кинан понял, что это стучит сердце.

 На этом бы все и закончилось, если бы не случилось непредвиденное. Под воздействием .невероятной силы, исходившей от Бату, Гормли отшатнулся и ударился о крыло стоявшей позади "Форда" машины. Услышав стук, констебль вопросительно обернулся в их сторону, а второй полицейский тоже вышел из машины. Хуже того, еще один автомобиль, голубой "Порше", резко взвизгнув тормозами, остановился рядом, и фары его выхватили из темноты три стоявшие рядом фигуры. В следующую секунду из "Порите" выскочил высокий молодой человек и бросился к Гормли, крепко обхватывая его, чтобы поддержать.

 - Дядя? - удивленно вскрикнул он, вглядываясь в посиневшее лицо и выкатившиеся из орбит глаза сэра Кинана. - Боже мой! У него, наверное, сердечный приступ!

 Двое полицейских уже спешили в их сторону, чтобы узнать, в чем дело.

 Резкое изменение ситуации едва не парализовало Драгошани. Все пошло насмарку. Он с усилием взял себя в руки и прошептал Бату:

 - Садитесь в машину!

 Потом повернулся к незнакомцу. Двое полицейских были уже рядом и предлагали свою помощь.

 - Что здесь происходит? - спросил один из них. Драгошани быстро нашелся.

 - Мы увидели, что он шатается, - сказал ой. - Сначала подумали, что, возможно, он пьян. Но я все же подошел и спросил, не нужна ли помощь. В ответ он пробормотал что-то про сердце... Я хотел было отвезти его в больницу, но тут подъехал этот джентльмен и...

 - Я Артур Бэнкс, - сказал тот, о ком шла речь. - А это сэр Кинан Гормли, мой дядя, Я ехал к станции метро, чтобы встретить его, и тут увидел его с этими двумя. Но послушайте, сейчас не время и не место для объяснений. У него слабое сердце. Его необходимо срочно отвезти в больницу! Немедленно!

 Полицейские сразу начали действовать. Один из них обратился к Драгошани:

 - Не будете ли вы так любезны, сэр, позвонить нам позже? Просто чтобы прояснить некоторые детали. Спасибо.

 Он помог Бэнксу усадить дядю в "Порше", а водитель тем временем побежал к патрульной машине и включил голубую "мигалку". В тот момент, когда Бэнкс отъехал от поребрика и стал разворачиваться, описывая широкий полукруг, полицейский крикнул:

 - Следуйте за нами, сэр! Под нашей охраной вы его мигом доставите!

 Через несколько секунд он уже сидел рядом с водителем в патрульной машине, и сирена громко оглашала воздух, предупреждая другие машины. Не веря глазам, Драгошани наблюдал, как удаляются обе машины. Когда они скрылись из вида, он медленно и неуверенно сел рядом с Бату в "форд", весь дрожа от ярости. Дверца машины оставалась открытой. Наконец Драгошани дернул за ручку и захлопнул дверь с такой силой, что она едва не соскочила с петель.

 - Проклятье! - прорычал он. - Будь прокляты англичане, сэр Кинан Гормли, его племянник, их чертова цивилизованная полиция - будь проклято все!

 - Да, дела обстоят неважно, - согласился с ним Бату.

 - И ты тоже будь проклят! - рявкнул Драгошани. - Ты и твой чертов черный глаз! Ты не убил его!

 - Позвольте уж мне самому знать, что я делаю, - спокойно отозвался Бату. - Я наверняка убил его. Я это почувствовал. Это было все равно что жука раздавить.

 Драгошани завел мотор и тронулся с места.

 - Я же видел, как он на меня смотрел! Говорю вам, он все расскажет...

 - Нет, - покачал головой Бату. - У него не хватит на это сил. Он уже покойник, товарищ, даю вам слово. В эту минуту он уже покойник.

 И в этот же миг в "Порше" сэр Кинан неожиданно произнес лишь одно слово - "Драгошани", которое ровным счетом ни о чем не говорило его перепуганному племяннику, и резко обмяк на сиденье, изо рта у него, выползла струйка слюны.

 Макс Бату оказался прав: когда они подъехали к больнице, Гормли был уже мертв.

 ***

 На следующий день около трех часов Гарри Киф подъехал к дому Гормли в Южном Кенсингтоне. Все это время Артур Вэнкс был очень занят. Ему казалось, что прошел целый год, с тех пор как он приехал из Чичестера вместе со своей женой, дочерью Гормли, чтобы навестить его, хотя на самом деле это было лишь вчера. Потом у дяди случился сердечный приступ, и с тех пор мир вокруг словно сошел с ума! Все было так ужасно!

 Во-первых, ему пришлось взять на себя кошмарную обязанность и, позвонив из больницы, сообщить тете, Жаклин Гормли, о том, что случилось. Потом, приехав в больницу, она упала в обморок, и дочери пришлось провести около нее всю ночь, пытаясь хоть как-то утешить. У дочери разрывалось сердце при виде того, как мать ходит взад и вперед по дому в поисках мужа. Утром, когда сэра Кинана перевезли из больничного морга домой, она все еще находилась там. Служители морга проделали огромную работу, но все же лицо старика искажала гримаса ужаса. С похоронными формальностями покончили быстро - все будет так, как хотел сам сэр Кинан, о чем он неоднократно прежде говорил. Кремация состоится на следующий день, а до тех пор тело будет находиться в доме. Но Джеки не могла там оставаться - она не могла видеть его таким. Он был совершенно не похож на себя! Ее пришлось увезти в дом брата, жившего в другом конце Лондона. Эта обязанность тоже легла на плечи Вэнкса. И, наконец, он отвез жену на вокзал Ватерлоо, откуда она могла уехать в Чичестер к детям, чтобы затем вернуться ко дню похорон. А до этих пор ему пришлось оставаться в доме одному, точнее в обществе покойного дяди. Тетя Джеки взяла с него обещание, что он не оставит сэра Кинана одного, и, конечно же, Бэнкс не смог ей отказать.

 Но когда, посадив жену в поезд, шедший до Чичестера, он возвратился обратно...

 Такого кошмара ему видеть не приходилось. Это было вне всякого здравого смысла! Отвратительно! Невероятно! Несмотря на то, что с момента возвращения прошло пятнадцать минут, он все еще никак не мог прийти в себя - голова шла кругом, он оцепенел от потрясения и ужаса. Когда Гарри Кэф позвонил в дверь, Бэнкс, пошатываясь, пошел открывать.

 - Меня зовут Гарри Киф, - произнес стоявший на пороге молодой человек. - Сэр Кинан Гормли просил меня заехать и...

 - П-п-помогите! - шепотом, как будто лишившись воздуха, выдавил из себя Бэнкс, во рту у него пересохло. - Ради всего святого, кто бы вы ни были, п-п-помогите мне!

 С удивлением глядя на него, Гарри Киф схватил его, чтобы поддержать.

 - В чем дело? Что случилось? Я не ошибся, это дом сэра Кинана Гормли?

 Мужчина кивнул. Лицо его позеленело, казалось, его снова стошнит.

 - В-в-войдите. Он.., он там. В гостиной, где же еще, черт возьми, ему быть.., но только не входите туда! Я должен.., должен вызвать полицию. Кому-то это все равно придется сделать!

 Ноги у него подгибались - казалось, он вот-вот упадет. Чтобы этого не случилось, Гарри толкнул его в кресло, стоявшее в прихожей. Присев перед ним на корточки, он встряхнул его.

 - Что случилось с сэром Кинаном? - Но в ответе не было необходимости - Гарри и так все понял.

 - Вскоре умрет в муках. Выдающийся патриот. Обратив к Гарри позеленевшее лицо, Бэнкс внимательно уставился на него и спросил:

 - Вы.., вы работали под его началом?

 - Я собирался у него работать.

 Зажав руками рот, Бэнкс резко вскочил на ноги и бросился в крошечную комнату, расположенную сбоку от прихожей.

 - Он умер вчера вечером, - сумел выдавить он из себя. - Сердечный приступ. Его должны были кремировать завтра. Но теперь...

 Он распахнул дверь, и оттуда донесся запах рвоты. Комнатка была туалетом, и, судя по всему, Бэнкс не в первый раз ею воспользовался.

 Гарри отвернулся и глубоко вдохнул свежий воздух, проникавший сквозь открытую на улицу дверь. Потом медленно закрыл ее. Оставив Бэнкса тужиться от позывов к рвоте, он прошел в гостиную.., и увидел своими глазами то, что привело в такое состояние Бэнкса.

 Он увидел, что произошло с сэром Кинаном Гормли.

 Сердечный приступ - так сказал Бэнкс. При одном взгляде на комнату Гарри понял, что здесь произошло нечто такое, о чем даже и подумать страшно. Он едва справился с подступившей к горлу желчью, но она вновь поднялась, так что он едва не захлебнулся ею. Гарри вернулся обратно к скорчившемуся над унитазом Бэнксу.

 - Как только будете в состоянии, вызовите полицию, - сказал он. - И позвоните в офис сэра Кинана, если там кто-нибудь дежурит. Думаю, что он хотел бы, чтобы они были в курсе.., всего этого. Я побуду немного с вами.., с ним.

 - С-с-спасибо, - не поднимая головы, ответил Вэнкс. - Мне очень жаль, но я ничем вам не могу помочь. Когда я вошел и обнаружил его в таком виде...

 - Понимаю вас, - сказал Гарри.

 - Через минуту я постараюсь прийти в себя.

 - Да, конечно.

 Гарри вернулся в гостиную. Он снова увидел всю картину, начал внимательно осматривать этот ужас, но вдруг остановился, увидев кресло времен королевы Анны с похожими на лапы ножками, лежавшее на боку. Одна из ножек была выломана у самого основания. В напоминавший по форме булаву конец ее воткнулся зуб. Другие вырванные зубы были разбросаны по полу, а рот у трупа был широко раскрыт и зиял, словно черное отверстие печной трубы, на искаженном застывшей гримасой ужаса лице.

 Гарри ощупью поискал, на что бы ему сесть, и, найдя наконец не забрызганное ничем кресло, рухнул в него. Закрыв глаза, он попытался представить комнату такой, какой она выглядела до этого: сэр Кинан, лежит в гробу, гроб стоит на дубовом столе, задрапированный черной тканью, благоухающие розами свечи горят возле головы и в ногах сэра Кинана. Он лежит здесь один, и вдруг.., вторжение...

 Но почему? , - Почему, Кинан? - спросил Гарри.

 - Не-е-е-е-т! Нет, убирайся! - сила, страх, леденящий ужас, слышавшиеся в раздавшемся в голове у Гарри голосе, заставили его вжаться в спинку кресла. - Драгошани, ты чудовище! Хватит, ради Бога, сжалься!

 - Драгошани? - Гарри мысленно протянул руки, стараясь успокоить Гормли. - Это не Драгошани, Кинан, это я, Гарри Киф!

 - Что? - он услышал короткий вздох. - Киф? Гарри? - Последовал вздох, скорее даже, всхлип облегчения. - Слава тебе Господи! Слава Богу, это ты, Гарри, а не.., а не он!

 - Это был Драгошани? - скрипнув зубами спросил Гарри. - Но почему? Он что, сумасшедший? Он, должно быть, совершенно...

 - Нет! - быстро прервал его Гормли. - Безусловно, он безумен, да, но он хитер как лиса! И его талант.., отвратителен!

 И тут Гарри догадался, во всяком случае, ему показалось, что нашел ответ, - и от этой мысли его бросило в жар. Он почувствовал, как кровь застывает в его жилах.

 - Он пришел к вам после вашей смерти? - выдохнул он. - Он, как и я, некроскоп?

 - Нет, ни в коем случае! - вновь воскликнул Гормли. - Он совершенно не похож на тебя, Гарри! Я говорю с тобой, потому что сам хочу этого. Все.., все мы добровольно беседуем с тобой. Ты несешь нам тепло и покой. Ты связываешь нас с теми мечтами, которые у нас были и которые теперь растаяли. Ты даешь нам надежду - последнюю надежду на то, что нам еще удастся совершить что-то стоящее, чего мы не успели сделать при жизни. Ты для нас - луч света во тьме, Гарри! Но Драгошани...

 - В чем же заключается его дар?

 - Он некромант, а это нечто совершенно иное! Гарри моментально открыл глаза и осмотрелся по сторонам, но тут же снова закрыл их, так как его охватил ужас.

 - Это работа какого-то вурдалака!

 - И даже хуже, - содрогнулся Гормли, и Гарри почувствовал, что покойник весь дрожит от леденящего душу ужаса. - Он.., он не говорит с нами, Гарри, он ни о чем не спрашивает. Даже не пытается это делать. Он просто вторгается и берет, крадет. От него ничего нельзя скрыть. Он находит ответы на все, что его интересует, в крови, во внутренностях, в костном мозге. Мертвые не чувствуют боли, Гарри, точнее, не должны ее чувствовать. Но в этом частично состоит его дар! Когда Борис Драгошани работает, он заставляет нас чувствовать боль. Я ощущал, как действуют его ножи, руки, острые ногти, Я ощущал все, что он делал, и это был настоящий ад! Уже через минуту я готов был рассказать ему абсолютно все. Но ему это было не нужно, его дар состоит не в этом. Кто может ему гарантировать, что я говорю правду? Но его методы позволяют быть уверенным в том, что он узнал истину! Она заключена в коже, в мышцах, в связках, в сухожилиях, в кровяных тельцах! Он читает истину в мозговой жидкости, в содержимом глазного яблока или слухового прохода, в мертвых тканях тела!

 Продолжая сидеть с закрытыми глазами, Гарри потряс головой. Ему было плохо, у него кружилась голова, ему казалось, что это происходит не с ним, а с кем-то другим. Наконец он сказал:

 - Это не может.., не должно повториться! Его нужно остановить! Я должен его остановить! Но один я не смогу это сделать!

 - О да, его необходимо остановить, Гарри. И особенно сейчас. Понимаешь, он выудил из меня все! Он все знает! Наши сильные и слабые стороны. И он может использовать эти знания. Он и его хозяин - Григорий Боровиц. И ты, наверное, единственный, кто может его остановить.

 Краем сознания Гарри уловил, что Бэнкс в прихожей разговаривает по телефону. Времени почти не оставалось, а ему столько нужно узнать у Гормли.

 - Послушайте, Кинан, нам нужно торопиться. Я еще немного побуду с вами, а потом найду в городе гостиницу. Если я останусь здесь, полицейские захотят допросить меня. Так или иначе, я найду место и до тех пор пока... - он вдруг осознал, какое слово намеревался произнести, и замолк, оставив недосказанной мысль, которую, однако, прекрасно понял его собеседник.

 - ..Пока меня не кремируют, - договорил за него Гормли, и Гарри мысленно увидел, как тот понимающе кивнул. - Это должно было случиться очень скоро, но теперь, по всей вероятности, церемония будет отложена.

 - Я буду держать связь с вами, - сказал Гарри. - Я слишком многого не знаю. Об их организации, о том, как их можно выследить. И еще о множестве вещей.

 - Ты знаешь что-нибудь о Бату? - и снова в голосе Гормли отчетливо звучал страх. - О маленьком монголе, Гарри, ты знаешь о нем?

 - Я знаю, что он один из них, но...

 - У него черный глаз, - он способен убить одним взглядом! Мой сердечный приступ - он его вызвал! Он убил меня, Гарри! Макс Бату! Его лицо, глаза способны отравить мозг, они вырабатывают яд, который, словно кислота, разъедает мозг, сердце... Он убил меня...

 - Значит, мне придется заняться им, - сказал Гарри, и в голосе его послышалась холодная и твердая решимость.

 - Только будь осторожен, Гарри.

 - Хорошо.

 - Думаю, что ответы на вопросы заключены в тебе, Гарри, и я молю Бога, чтобы ты сумел их отыскать. Но позволь мне предупредить тебя: когда Драгошани был.., рядом со мной, я явственно ощущал в нем что-то еще. Я говорю не о его даре некроманта, Гарри. В нем заключено зло, еще более древнее, чем сам мир! Пока он существует на свете, ничто и никто не может чувствовать себя в безопасности! Даже те люди, которые воображают, что могут им управлять!

 Гарри кивнул.

 - Я буду следить за ним, - сказал он. - И найду ответы на вопросы, Кинан, на все! С вашей помощью. Во всяком случае, пока вы сможете мне ее оказывать.

 - Я много думал об этом, Гарри, - сказал Гормли. - И знаешь, я уверен, что это еще не конец. Я имею в виду себя, Гарри. То, что ты видишь перед собой, было когда-то мной, но точно так же мною был ребенок, родившийся в Южной Африке, юноша, поступивший в семнадцать лет на службу в Британскую армию, и человек, в течение тринадцати лег возглавлявший британский отдел экстрасенсорики. Их больше нет, а после погребального костра уйдет и эта часть меня. Но сам я, Гарри, останусь где-то здесь.

 - Я надеюсь на это, - ответил Гарри, вставая. Он открыл глаза, но избегал смотреть вокруг.

 - Найди подходящий отель и возвращайся, как только сможешь, - сказал Гормли. - Чем раньше мы начнем, тем лучше. А потом.., я хочу сказать, после того как со всем будет покончено, если это когда-нибудь произойдет...

 - Что тогда?

 - Что ж, тогда я буду рад, если ты время от времени сможешь навещать меня. Видишь ли, если я не ошибаюсь, ты единственный, у кого будет возможность это делать. И ты знаешь, что я всегда буду рад тебе.

 ***

 Час спустя, запершись в номере дешевого отеля, Гарри вновь связался с Гормли. Как всегда при повторных контактах, ему удалось это очень легко. Бывший шеф отдела экстрасенсорики ждал его. Он уже успел обдумать все, что ему необходимо сказать Кифу, поэтому тут же стал излагать информацию в порядке ее значимости. Они начали с глубокого анализа работы самого отдела экстрасенсорики, затем перешли к причинам, по которым Гарри не следовало при сложившихся обстоятельствах входить в контакт с заместителем сэра Кинана и вступать в организацию.

 - Это отнимет у тебя слишком много времени, - объяснил Гормли. - Конечно, став членом организации, ты получишь определенные преимущества, в первую очередь материальную поддержку, - все твои затраты будут компенсированы. С другой стороны, за тобой будут внимательно следить. И, конечно же, захотят испытать тебя, проверить твой дар. Особенно когда узнают о моей смерти и о том, как все произошло...

 - Вы думаете, меня возьмут под подозрение?..

 - Как некроскопа? Несомненно! Тебе не будут доверять, и это естественно. В моих бумагах, правда, есть досье на тебя, но оно очень поверхностно и отрывочно. Я был единственным, кто мог рекомендовать тебя и замолвить за тебя слово. Поэтому может случиться так, что пока наши будут проверять и испытывать тебя, другая сторона уйдет далеко вперед. А время очень дорого, Гарри, нам нельзя его терять. Я предлагаю вот что: ты пока не станешь пытаться вступить в нашу организацию, но будешь работать самостоятельно. В конце концов в настоящий момент единственные, кто что-то знает о тебе, - это Драгошани и Бату. Беда в том, что Драгошани знает о тебе все, поскольку он выудил эти сведения непосредственно у меня. В первую очередь мы с тобой должны найти ответ вот на какой вопрос: почему Боровиц послал сюда этих двоих? Почему именно сейчас? Что они замышляют? Или он просто решил прощупать обстановку и расширить свою деятельность? О, у него и раньше имелись здесь свои агенты, но они лишь собирали информацию. Это были враги, выведывавшие наши секреты, но не убийцы. Что же заставило Боровица перейти от "холодной войны" к войне настоящей?

 Гарри рассказал ему о Шукшине, вкратце поведал обо всем, что ему стало известно и как он это понимал.

 Мысли в голове у Гормли перепутались, и он с сожалением произнес:

 - Получается, что ты какое-то время работал на нас, а я об этом и не подозревал. Жаль! Очень жаль, что я не знал об этом, когда впервые пришел к тебе! Мы могли бы гораздо быстрее справиться с делом. Возможно, Шукшин сыграл важную роль в твоей жизни. Но на самом деле он всего лишь мелкая рыбешка. Мы могли бы, вероятно, использовать его в своих целях.

 - Нет, он был нужен мне, - зло произнес Гарри. - Я хотел использовать его для себя. В любом случае, мне и в голову не приходило, что здесь может быть какая-то связь. Я узнал обо всем, после того как убил его. Но дело сделано, и мы должны действовать дальше. Значит.., вы хотите, чтобы я работал самостоятельно? Но в том-то и дело, что я не имею ни малейшего представления о том, как должен действовать ваш агент! Я знаю, что должен сделать: я обязан убить Драгошани, Бату, Боровица. Это моя первая и главная задача. Но я не могу придумать, с чего следует начинать, как достичь цели! Гормли, казалось, понял его.

 - Между разведкой вообще и разведкой методами экстрасенсорики существует огромная разница, Гарри. Мы обо всем узнаем и все понимаем первыми. А переодевания, слежки, провокации давно устарели. К тому же у нас никто ничего не знает друг о друге. Каждый действует в соответствии со своими способностями, руководствуясь своим талантом, находя ему наилучшее применение. А это умеют делать все. Некоторым это удается легко: если ты не обладаешь обширными способностями, то тебе не приходится заботиться о том, чтобы соответствующим образом расширять свою деятельность. Вот я, к примеру. Я могу за милю почувствовать присутствие экстрасенса, но и только. А вот ты - совсем иное дело...

 Гарри вдруг осознал, как трудно ему будет осуществить свои замыслы. Задача стала казаться ему практически невыполнимой. Он был один и обладал одной головой на плечах и своим далеко еще не развитым талантом. Что он сможет сделать?

 Гормли прервал его мысли.

 - Гарри, ты совсем меня не слушаешь. Я сказал, что тебе следует найти возможность наилучшего применения своего таланта. До сих пор ты этого не делал. Давай посмотрим, чего тебе удалось добиться.

 - Я разговариваю с мертвыми, - быстро ответил Гарри. - Это все, что я умею делать. Я - некроскоп.

 - Ты царапал ногтем по поверхности, - терпеливо сказал Гормли, - вот и все. Ты написал рассказы, которые не успел завершить покойный писатель. Воспользовался формулами, не выведенными при жизни математиком. Мертвые научили тебя водить машину, плавать, бороться, помогли освоить русский и немецкий языки. Но что тебе лично это дало, каким образом ты собираешься использовать эти знания, что будешь делать с ними?

 - Ничего, - помедлив минуту, ответил Гарри.

 - Правильно, ничего. Потому что ты общался не с теми людьми. Ты позволил своему таланту управлять собой, вместо того чтобы самому руководить им. Возможно, это не слишком удачное сравнение, но ты похож на гипнотизера, который может загипнотизировать лишь самого себя, или провидца, который способен предсказать" собственную смерть на следующий день. У тебя потрясающие способности, Гарри, но ты не умеешь правильно ими пользоваться. Все дело в том, что ты самоучка. Ты невежествен. Как варвар, попавший на пир и набивающий желудок всем без разбора, не умея насладиться ароматом и вкусом прекрасных блюд. Ты не способен под оболочкой разглядеть истинную сущность прекрасного предмета. Но если я не ошибаюсь, с самого детства ты держишь в руках ответ на все вопросы. "Но твое еще детское сознание не позволяет тебе увидеть открывающиеся перспективы. Однако ты взрослый человек, Гарри, и пора тебе научиться их узнавать. Они должны стать очевидными не только для меня, но и для тебя тоже! В конце концов это твой талант. Тебе следует начать правильно им пользоваться, вот и все...

 Гарри понимал, что слова Гормли вполне справедливы.

 - Но с чего же мне начать? - в отчаянии спросил он.

 - Возможно, я дам тебе одну подсказку, - осторожно начал Гормли, не слишком уверенный в правильности своего предположения. - Я расскажу о том, чем закончилась одна из игр, в которые мы любили играть с Кайлом, моим заместителем. Я не упоминал об этом прежде, потому что, вполне возможно, наш разговор с ним не имеет большого значения. Но если нам нужно с чего-то начать...

 - Продолжайте, - попросил Гарри.

 И Гормли мысленно нарисовал перед Гарри положенную набок "восьмерку", напоминающую знак бесконечности.

 - Что, черт возьми, это такое? - Гарри был в полном недоумении.

 - Это лента Мёбиуса, - пояснил Гормли, - названная так по имени своего создателя, Августа Фердинанда Мёбиуса, немецкого математика. Нужно взять узкую ленту бумаги, повернуть на полоборота и соединить противоположные концы. Таким образом двухсторонняя поверхность превращается в одностороннюю. Его идея нашла очень широкое применение. Мне так говорили, но я не математик и сам в этом не очень хорошо разбираюсь.

 Гарри по-прежнему ничего не понимал. То есть сам принцип был ему ясен, а вот каким образом его можно было применить, ему никак не приходило в голову:

 - Вы считаете, что это имеет ко мне какое-то отношение? - спросил он.

 - Возможно, к твоему будущему, к твоему ближайшему будущему, - Гормли намеренно отвечал намеками. - Хотя, как я уже сказал тебе, это может вообще не иметь смысла. Так или иначе, позволь мне все же рассказать тебе, как все происходило. - И он передал Гарри суть своей игры с Кайлом:

 - Я начал с того, что назвал ему твое имя, - Гарри Киф. Кайл в ответ сказал:

 "Мёбиус". Я спросил: "Математик?" и в ответ услышал:

 "Пространство и время".

 - Пространство и время? - мгновенно заинтересовался Гарри. - Тогда это действительно связано с лентой Мёбиуса. Мне кажется, что эта лента - модель искаженного пространства, а пространство и время между собой тесно связаны.

 - Вот как? - Гормли был удивлен. - Это твоя идея, Гарри, или тебе.., кто-то помог? И тут Гарри осенило.

 - Подождите, - сказал он. - Я не знаю вашего Мёбиуса, но знаю кое-кого другого.

 Он тут же вошел в контакт с Джеймсом Гордоном Ханнантом, спавшим на кладбище в Хардене, и показал ему ленту.

 - Извини, что не могу ничем помочь тебе, Гарри, - сказал Ханнант, как всегда кратко и точно излагая свои мысли. - Я работал совершенно в ином направлении. Я никогда не изучал свойства кривых. То есть я хочу сказать, мои математические труды носили другой - практический - характер. Впрочем, тебе это и так известно. Если бы задачу можно было изложить на бумаге, тогда, возможно, я бы смог что-либо сделать. В отличие от Мёбиуса, я обладаю визуальным мышлением. А он все держал в голове, его идеи были абстрактными, чисто теоретическими. Вот если бы Мёбиус и Эйнштейн сошлись вместе, тогда, пожалуй, они могли бы сделать определенные выводы.

 - Но я должен узнать об этом! - Гарри был в отчаянии. - Разве вы не можете хоть что-нибудь мне посоветовать ?

 Почувствовав настойчивое желание Гарри, Ханнант приподнял воображаемую бровь и ровным, бесстрастным тоном спросил:

 - А разве тебе самому неясно, Гарри? Почему бы не спросить самого Мёбиуса? Ведь ты же единственный, кто может это сделать...

 Гарри вдруг пришел в неописуемое волнение и мысленно вернулся к Гормли.

 - Ну что ж, - сказал он, - теперь я по крайней мере знаю, с чего начать. Что еще вы узнали из игры с Алеком Кайлом?.

 - После того как он упомянул о "пространстве и времени", я произнес слово "некроскоп", - продолжил рассказ Гормли. - А он немедленно мне ответил: "Некромант"...

 Минуту помолчав, Гарри задумчиво произнес:

 - В таком случае, похоже, он провидел не только мое, но и ваше будущее...

 - Думаю, что так, - ответил Гормли. - Но потом он сказал нечто такое, что поставило меня в тупик, я до сих пор ничего не понимаю. Как ты думаешь, если предположить, что все предыдущее между собою связано, как я должен воспринимать слово "вампир"?

 По спине у Гарри пробежал холодок. А действительно, как?

 - Кинан, давайте сделаем перерыв. Я вернусь к вам, как только смогу, но сейчас мне необходимо сделать пару вещей. Я должен позвонить жене и сходить в библиотеку, чтобы проверить некоторые идеи. Кроме того, я хочу навестить Мёбиуса, а для этого нужно заказать билет на самолет в Германию. И ко всему прочему я голоден. Кроме того.., мне нужно кое-что обдумать, побыть одному.

 - Понимаю, Гарри. Я готов продолжить наш разговор в любую минуту. Но в любом случае, ты должен прежде всего подумать о себе. У тебя гораздо больше проблем, чем у меня. Иди, сынок! У тебя впереди жизнь! А у мертвых времени предостаточно...

 - Я хочу поговорить еще кое с кем, - сказал Гарри. - Но пока это моя тайна...

 Гормли неожиданно почувствовал беспокойство.

 - Только не поступай опрометчиво, Гарри, я имею в виду...

 - Но вы же сами сказали, что я должен делать все самостоятельно, - напомнил Гарри.

 Он ощутил, что Гормли кивнул, молча и неохотно соглашаясь.

 - Хорошо, сынок. Будем надеяться, ты все сделаешь, как надо.

 С этим высказыванием Гарри не мог не согласиться.

 ***

 Вечером того же дня Драгошани и Бату находились в российском посольстве. Вещи их были упакованы, и утром они собирались вылететь обратно в Москву. Драгошани пока не написал отчет о поездке - здесь это делать никак нельзя. Доверить то, что ему известно, бумаге все равно что написать письмо лично Юрию Андропову.

 Агенты занимали в посольстве две смежные комнаты, но телефон был только один - он стоял в комнате Бату. Едва Драгошани, удобно вытянувшись на кровати, предался своим странным и темным мыслям, как услышал в соседней комнате телефонный звонок. Через минуту маленький толстяк монгол постучал в дверь.

 - Это вас, - приглушенно донесся через дубовые панели его голос. - С коммутатора. Что-то по поводу звонка извне.

 Драгошани встал и прошел в комнату Бату.

 - Ну и ну, товарищ! - улыбаясь, сказал ему сидевший на кровати Бату. - Вот уж не знал, что у вас есть друзья в Лондоне! Похоже, кто-то вас здесь знает!

 Бросив на него сердитый взгляд, Драгошани схватил трубку.

 - Коммутатор? Это Драгошани. В чем дело?

 - Вам звонят из города, - донесся до него холодный гнусавый женский голос.

 - Здесь какая-то ошибка. Меня в Лондоне никто не знает.

 - Он утверждает, что вы захотите с ним поговорить, - ответила телефонистка. - Его имя - Гарри Киф.

 - Киф? - удивленно подняв бровь, Драгошани взглянул на Бату. - Ах да! Да, я его знаю. Соедините.

 - Прекрасно. Только помните, всякий разговор здесь небезопасен.

 Раздался щелчок, потом какое-то шипение, и наконец Драгошани услышал:

 - Драгошани, это ты?

 Голос был молодым, но на удивление твердым. Он никак не сочетался с отсутствующим выражением изможденного лица, которое Драгошани видел на берегу замерзшей реки в Шотландии.

 - Да, это Драгошани. Что вам нужно от меня, Гарри Киф?

 - Мне нужен ты, некромант! - услышал он холодный жесткий голос. - Мне нужен ты, и я до тебя доберусь!

 Драгошани оскалился, обнажив длинные острые зубы. О, этот тип умен, смел, этот нахал опасен!

 - Я не знаю, кто вы, - презрительно прошипел он, - но вы определенно сошли с ума! Немедленно объяснитесь, или я вешаю трубку.

 - О, все очень просто, "товарищ", - голос на другом конце провода стал еще жестче. - Мне известно, что ты сделал с сэром Кинаном Гормли. Он был моим другом. Око за око, Драгошани, и зуб за зуб. Как ты мог убедиться, этой мой принцип. Считай, что ты покойник.

 - Даже так? - ехидно засмеялся Драгошани. - Я покойник, говорите? А вы ведь тоже умеете общаться с покойниками, не так ли, Гарри?

 - То, что ты видел у Шукшина, это пустяки, "товарищ" - ответил ледяной голос. - На самом деле тебе известно далеко не все. Даже Гормли всего не знал.

 - Блеф, Гарри, - сказал Драгошани, - я видел, на что вы способны, и я вас не боюсь. Я дружу со смертью. Она рассказывает мне все.

 - Это хорошо, - ответил голос, - потому что скоро тебе придется разговаривать с ней лицом к лицу. Ты знаешь, что я могу? Что ж, подумай об этом, потому что в следующий раз я сделаю то же самое с тобой.

 - Ты бросаешь мне вызов, Гарри, - Драгошани угрожающе понизил голос.

 - Да, вызов! - ответил Киф. - И победитель получает все!

 В жилах Драгошани забурлила валашская кровь. Он весь горел от нетерпения.

 - Но где мы встретимся? Я сейчас вне пределов вашей досягаемости. А завтра между нами будет лежать полмира.

 - Да, я знаю, что ты бежишь, - презрительно отозвался Киф, - но я найду тебя, и скоро! И тебя, Бату, Боровица!.. И снова Драгошани, хищно оскалившись, прошептал:

 - Наверное, нам следует встретиться, Гарри Киф, но где и как?

 - Узнаешь, когда придет время, - ответил голос. - Я хочу, чтобы ты знал еще вот что: тебе придется намного хуже, чем Гормли.

 Неожиданно Драгошани почувствовал, что от холодного, ледяного голоса Кифа у него кровь застывает в жилах. Он встряхнулся, чтобы взять себя в руки, и ответил:

 - Прекрасно, Гарри Киф! Где угодно и когда угодно. Я буду ждать тебя.

 - И победитель получит все, - еще раз повторил голос. Раздался слабый щелчок, и в трубке послышались короткие гудки.

 Драгошани долго не сводил глаз с зажатой в руке телефонной трубки, затем с силой швырнул ее на место.

 - Я тебя одолею, Гарри Киф; - скрежеща зубами, прорычал он. - Можешь не сомневаться, я получу все!

 Глава 14

 Возвратившись в середине следующего дня в особняк в Бронницах, Драгошани не застал там Боровица. Секретарь сказал, что два дня назад умерла Наташа Боровиц и Григорий Боровиц оплакивает ее на даче и пробудет там рядом с женой еще день или два. Несмотря на предупреждение секретаря о том, что Боровиц просил не беспокоить, Драгошани все же позвонил.

 - А, Борис, - отозвался Боровиц пустым и как никогда мягким голосом. - Значит, ты вернулся.

 - Григорий, прими мое соболезнование, - произнес в ответ Драгошани, следуя установленному порядку, обычаю, смысл которого ему не совсем был понятен. - Но я подумал, тебе будет приятно узнать, что я выполнил твое задание. И сделал больше, чем ты хотел. Шукшин мертв. Гормли мертв. И я знаю абсолютно все.

 - Хорошо, - равнодушно произнес Боровиц. - Но пожалуйста, давай не будем говорить о смерти. Не сейчас... Я пробуду здесь еще неделю. После этого.., мне потребуется некоторое время, чтобы прийти в себя. Я любил эту ворчливую упрямую старуху. По словам врачей, у нее была опухоль в голове, которая вдруг резко увеличилась. Наташа под конец была такая тихая. Мне очень не хватает ее. Она от меня никогда ничего не скрывала. И это так приятно.

 - Мне очень жаль, - сказал Драгошани. Но Боровиц резко прервал его.

 - Отдохни, - сказал он-. - Напиши пока отчет. Доложишь через неделю или дней через десять. Ты хорошо выполнил свою работу.

 Драгошани сжал трубку телефона.

 - Отдых мне сейчас как раз кстати, - ответил он. - Я смогу навестить старого друга. Григорий, могу я взять с собой Макса Бату? Он тоже хорошо поработал.

 - Да, да, и больше не беспокой меня. До свидания, Драгошани.

 На этом разговор и закончился.

 ***

 Драгошани не любил Бату, но у него относительно Макса имелись свои планы. В любом случае, из него получится удобный попутчик, он мало говорит, держится более или менее сам по себе и неприхотлив в запросах. Он, правда, испытывал страсть к сливовице, но это пристрастие не превращалось в проблему. Маленький монгол мог пить ее, пока из ушей не потечет, но при этом казался абсолютно трезвым. Важен был лишь внешний вид.

 Зима была в самом разгаре, поэтому они поехали поездом, который много раз останавливался в пути. До Галаца они добирались около полутора суток. Драгошани взял на прокат машину с противоснежными цепями, что обеспечивало им полную независимость, и Драгошани был очень этим доволен.

 В конце концов, когда они к вечеру второго дня путешествия оказались в комнате, снятой Драгошани в крошечной деревушке недалеко от Валени, Борис вдруг почувствовал, что его угнетает молчание Бату, и спросил:

 - Макс, неужели вас не интересует, что мы собираемся здесь делать, зачем приехали? И почему я взял вас с собой?

 - Совершенно не интересует, - ответил Бату. - Думаю, что вы сами скажете мне об этом, когда сочтете нужным. В конце концов какая разница? Я люблю путешествовать. Возможно, товарищ генерал в следующий раз пошлет меня с заданием в другие страны.

 "Нет, Макс, никто, кроме меня, больше не будет давать тебе заданий", - подумал Драгошани, но вслух произнес:

 - Может быть.

 ***

 К тому моменту, когда они закончили ужинать, наступила ночь. И тогда Драгошани впервые намекнул Бату на то, что их ожидает впереди.

 - Сегодня чудесная ночь, Макс, - сказал он. - Звезды светят ярко и на небе ни облачка. Это как нельзя кстати, потому что нам предстоит поездка на машине. Мне необходимо кое с кем поговорить.

 По пути к крестообразному хребту они проехали поле, в одном из углов которого возле приготовленной для них соломы сгрудились овцы. Вокруг тонким слоем лежал снег, но температура воздуха была вполне приемлемой. Драгошани остановил машину.

 - Моего друга мучает жажда, - объяснил он. - Но сливовицей он не увлекается. Я думаю, нам следует прихватить для него какое-нибудь питье.

 Они вышли из машины, и Драгошани побежал по полю, разгоняя овец.

 - Вот эту, Макс, - крикнул он, когда одна из овец остановилась поблизости от Бату, облокотившегося на ограду. - Только не убивайте ее, просто оглушите, если сможете.

 Максу это удалось. Он присел на четвереньки, лицо его исказилось, и сквозь прутья ограды он устремил взгляд на овцу. Драгошани отвернулся как раз в тот момент, когда бедное создание в ужасе заблеяло. Оглянувшись, он увидел, что животное рухнуло как подкошенное на землю и превратилось в бесчувственную груду шерсти.

 Вдвоем они перетащили овцу в багажник и поехали дальше. Через какое-то время Бату сказал:

 - У вашего друга, должно быть, очень своеобразный вкус, товарищ.

 - О да, Макс, о да! - и Драгошани кое о чем рассказал Бату.

 Несколько минут тот сидел молча, затем снова заговорил:

 - Товарищ Драгошани, вы очень необычный человек - мы оба с вами весьма необычные люди, но сейчас вы вынуждаете меня подумать, что вы сошли с ума!

 Смех Драгошани больше напоминал собачий лай. Наконец он сумел с ним справиться.

 - Вы хотите сказать, что не верите в существование вампиров, Макс?

 - О нет, я верю! - ответил тот. - Я верю тому, что вы говорите. Я не имел в виду веру в их существование, когда упомянул о сумасшествии. Я хотел сказать, что безумием является ваше желание откопать его.

 - Посмотрим, как пойдут дела, - проворчал Драгошани более спокойно. Я прошу вас помнить только об одном, Макс. Что бы вам не пришлось увидеть или услышать, что бы ни случилось, вы ни в коем случае не должны вмешиваться. Я не хочу, чтобы он заподозрил о вашем присутствии. Во всяком случае пока. Вы все поняли? Вы должны оставаться в стороне и вести себя так тихо, чтобы даже я забыл о вашем существовании!

 - Как вам угодно, - пожал плечами Бату. - Но вы говорили, что он способен читать ваши мысли. Что если ему известно о том, что я еду вместе с вами?

 - Нет, - ответил Драгошани, - потому что я всегда чувствую, когда он пытается проникнуть в меня, и знаю, как от него избавиться. В любом случае сейчас он, должно быть, очень слаб и у него не хватит сил, чтобы бороться со мной, даже мысленно. Нет, Макс, Тибор Ференци не подозревает о том, что я здесь. Он будет рад услышать меня снова, и мысль об измене ему даже в голову не придет.

 - Ну, если вы так считаете, - снова пожал плечами Бату.

 - Вы думаете, я сошел с ума, Макс? Ничего подобного! Дело в том, что этому вампиру известны секреты, которыми обладают только бессмертные. Именно их я и хочу узнать. Так или иначе я намерен их заполучить. Особенно сейчас, когда мне предстоит иметь дело с Гарри Кифом. До сих пор Тибору удавалось срывать мои планы, одерживать надо мной верх, но только не в этот раз. И если, для того чтобы выведать эти тайны, мне придется выкопать его из-под земли.., что ж, я сделаю это.

 - А вы знаете, как? Я имею в виду - как откопать его?

 - Пока нет. Но он сам мне все скажет, Макс. Будьте уверены...

 Они наконец добрались до места. Драгошани припарковал машину под сенью низко нависавших деревьев в стороне от дороги. В холодном свете звезд они стали медленно подниматься вверх по заросшей просеке, таща вдвоем подрагивающую овцу.

 Когда они приблизились к таинственной поляне, Драгошани, взвалив овцу на плечо, прошептал:

 - Макс, вы должны остаться здесь. Если хотите, можете подойти немного ближе. Внимательно наблюдайте за всем, что произойдет, но помните, вы не имеет права вмешиваться.

 Бату согласно кивнул, сделал еще несколько шагов и, съежившись, плотно завернулся в пальто. Драгошани один продолжил путь и приблизился к гробнице, к тому месту, где под землей находился старый вампир.

 Он остановился у края площадки, но на этот раз намного дальше, чем в прошлый визит.

 - Как дела, старый дракон? - тихо спросил он, опуская на землю у ног дрожащее тело полумертвой овцы. - Что теперь, Тибор Ференци, ты, который превратил меня в вампира?

 Он говорил очень тихо, так, чтобы Бату не мог его услышать. Но ему все же гораздо легче было говорить вслух, чем вести с вампиром мысленные беседы.

 "А-а-а-х! - раздался в его голове протяжный вздох, как будто человек проснулся после долгого глубокого сна. - Это ты, Драгошани? Ого! Значит, ты догадался?"

 - Догадаться нетрудно, Тибор. Уже через несколько месяцев я почувствовал себя совершенно другим человеком, точнее даже, не совсем человеком.

 "И ты не злишься на меня Драгошани? Ты в ярости не набрасываешься на меня? В этот раз ты ведешь себя весьма смиренно! С чего бы это, интересно?"

 - Ты знаешь ответ, старый дракон. Я хочу избавиться от этого.

 "О нет! - Драгошани почувствовал, что чудовище покачало головой. - К несчастью, это невозможно. Совершенно невозможно. Ты и то, что внутри тебя, теперь одно целое, Драгошани. Разве я не называл тебя своим сыном с нашей первой встречи? Думаю, это вполне естественно, что внутри тебя растет теперь мой настоящий сын", - в голове Драгошани эхом отозвался его хохот.

 Драгошани не мог позволить себе рассердиться. Не сейчас, во всяком случае.

 - Сын? - переспросил он. - То, что ты ввел внутрь меня? Сын? Ты снова врешь, старый дьявол? Кто говорил мне, что у таких, как ты, нет пола?

 "Ты слушаешь меня невнимательно, Драгошани, - вздохнул вампир. - Ты, хозяин, определяешь его пол! Он растет и становится неотъемлемой частью тебя, а ты начинаешь все больше походить на него, пока наконец вы не превращаетесь в единое целое".

 - Но с его образом мыслей.

 "Нет, это твое мышление, только слегка измененное. Твой ум и твое тело, только несколько иные. Твой аппетит.., обостряется. Желания, потребности.., становятся другими. Слушай: когда ты был человеком, твоя страсть, порывы, гнев были ограничены силами и возможностями человека. Но с тех пор как ты стал Вамфири... Какой смысл обладать энергией, которой обладаешь ты, если она заключена в рамки бренной плоти? Это все равно что быть тигром по духу и обладать при этом сердцем мыши!"

 Ничего другого Драгошани от этого чудовища не ожидал. Но прежде чем принять окончательное и бесповоротное решение, он сделал еще одну попытку, применил последнее средство угрозы:

 - Тогда я сейчас же уйду и обращусь к медицинским специалистам. Они воспитаны и образованы совсем не так, как врачи в твое время, Тибор. Я скажу им, что внутри меня сидит вампир. Они обследуют меня, а когда, обнаружат, то немедленно удалят. Ты даже представить себе не можешь, какие у них инструменты и приборы. Они достанут его, исследуют и определят его природу. И тогда захотят узнать, откуда он взялся, а я им все расскажу. Все, что знаю о Вамфири. Поверь моему слову, они будут долго смеяться, но все же не смогут отмахнуться от моего рассказа. В доказательство я привезу их сюда и продемонстрирую им тебя. Тебе придет конец. Тебе, твоему "сыну" и самой легенде о тебе. После этого люди начнут искать Вамфири и, где бы те ни находились, уничтожать их...

 "Прекрасная речь, Драгошани, - ехидно сказал Тибор. - Браво!"

 Продолжения не последовало, и Драгошани после минутного молчания спросил:

 - Это все, что ты можешь сказать? "Все. Я не разговариваю с дураками".

 - Что ты имеешь в виду?

 Голос, раздавшийся в его голове, был холодным и злобным. Чувствовалось, что вампир сдерживает гнев, но все же тон его был поистине угрожающим:

 "Ты самодовольный и самовлюбленный тупица, Борис Драгошани, - сказал Тибор Ференци. - Эти твои вечные "расскажи", "покажи" да "объясни"! В течение многих веков я обладал величайшей силой - ты тогда не был даже зачат, и этого, кстати, не произошло бы, если б я не вмешался. А теперь я должен лежать здесь и позволять тебе мною пользоваться. Ну что ж, этому пришел конец! Хорошо, если ты просишь, я объясню тебе, что имел в виду, но это будет в последний раз. Потому что после этого.., настанет время для настоящего разговора, для заключения настоящей сделки. Я устал лежать здесь, Драгошани, и тебе это известно, а у тебя есть возможность вытащить меня отсюда. Вот почему я до сих пор терпел твои выходки. Но моему терпению пришел конец. Так давай же разберемся с твоей оценкой сложившейся ситуации.

 Ты сказал, что обратишься к врачам. Что ж, к этому времени вампир внутри тебя обрел форму, он реально сосуществует с тобой физически в форме некоего симбиоза - этому слову научил меня ты, Драгошани. Но удалить его? Изгнать из тебя? Как бы ни были искусны твои доктора, они не смогут это сделать. Разве сумеют они вырезать отдельные участки мозга, удалить часть спинномозговой жидкости, убрать его из твоего кишечника, сердца наконец? Думаешь, у них получится изгнать его из твоей крови? Даже если ты по глупости позволишь им попытаться, вампир перво-наперво убьет тебя. Он выест твой спинной мозг, отравит твой головной мозг. Думаю, что ты уже успел осознать силу своей способности противостоять опасности. Или, может быть, ты думаешь, что способность к выживанию присуща всем людям? Выживание! Ха! Ты хоть понимаешь значение этого слова?"

 Драгошани молчал.

 "Мы с тобой кое-что пообещали друг Другу, - продолжал вампир. - Я выполнил свою часть сделки. Теперь твоя очередь. Не пора ли расплатиться со мной, Драгошани?"

 - Сделка? - Драгошани был просто ошарашен. - Ты что, шутишь? Какая еще сделка?

 " А разве ты забыл? Ты хотел узнать секреты Вамфири. Что ж, они тебе известны. Потому что теперь ты сам стал Вамфири! И по мере того, как он будет расти внутри тебя, ты будешь узнавать все больше и больше. Он владеет искусством, пользоваться которым вы научитесь вместе".

 - Что?!! - Драгошани пришел в ярость. - Ты хочешь сказать, что твоей частью сделки было оплодотворение меня вампиром, внедрение в меня вампира? Когда это, черт побери, мы заключали подобную сделку? Я хотел лишь знаний, Тибор! Я сам, тот, кем я был, а не тот, кто против своей воли связан теперь с черным гнилым отродьем!

 "Ты осмеливаешься пренебрежительно отзываться о моем наследнике? Каждый Вамфири один раз за свою многовековую жизнь может позволить себе произвести наследника. А я подарил своего сына тебе..."

 - Не разыгрывай передо мной роль гордого отца, Тибор Ференци! - в ярости заорал Драгошани. - ,И не пытайся изображать оскорбленное достоинство. Я хочу избавиться от твоего ублюдка! И не говори мне, что тебя это хоть немного волнует. Я знаю, что вы, вампиры, ненавидите друг друга еще больше, чем люди ненавидят вас!

 Старый дьявол понял, что Драгошани видит его насквозь.

 "Честный торг, честная сделка", - холодно повторил он.

 - К черту твою сделку! Я хочу избавиться от этой гадости! - прорычал Драгошани. - Скажи мне, как это сделать.., и я вытащу тебя оттуда.

 Последовало долгое молчание, а потом... "Ты не можешь сделать это. И твоим докторам это тоже не удастся. Только я могу взять обратно то, что вложил в тебя".

 - Тогда возьми.

 "Что?! Как я могу, лежа здесь, под землей? Помоги мне подняться.., и я сделаю это?"

 Теперь настала очередь Драгошани обдумать предложение. Или по крайней мере сделать вид, что обдумывает его.

 - Прекрасно, - наконец ответил он. - Что я должен сделать?

 Тибор оживился.

 "Прежде всего скажи, делаешь ли ты это по доброй воле?"

 - Ты же прекрасно знаешь, что нет! - презрительно отозвался Драгошани. - Я делаю это, чтобы избавиться от той мерзости, которая сидит внутри меня.

 "Но по своей воле?" - настаивал Тибор.

 - Да, черт побери!

 "Хорошо. Во-первых, здесь, под землей имеются цепи. Когда-то я был ими связан, но с течением, времени тело мое усохло, и они свалились с меня. Видишь ли, Драгошани, Вамфири не переносят некоторых химических веществ. Сочетание в определенных пропорциях железа и серебра парализует нас. Несмотря на то что большая часть железа разрушилась, частицы его остались здесь, в земле. Сохранилось и серебро. Поэтому в первую очередь ты должен выкопать цепи".

 - Но у меня нет лопаты. "У тебя есть руки".

 - Ты хочешь, чтобы я руками разрывал эту грязь? И как глубоко надо копать?

 "Совсем неглубоко - они почти что на поверхности. В течение долгих столетий я выталкивал серебряные цепи поближе к поверхности в надежде, что кто-нибудь когда-нибудь наткнется на них и унесет, как сокровище. Серебро еще ценится, Драгошани?"

 - Более чем когда-либо.

 "Тогда возьми его, а я будут лишь благодарен тебе за это. Давай, начинай копать!"

 - Но... - Драгошани не хотелось, чтобы вампир подумал, что он тянет время, но, с другой стороны, ему необходимо было завершить некоторые приготовления. - Сколько мне на это потребуется времени? Я имею в виду всю процедуру. И что еще от меня потребуется?

 "Мы начнем сегодня ночью, а закончим завтра".

 - Значит, мне не удастся вытащить тебя оттуда до завтра? - Драгошани постарался скрыть облегчение.

 "Нет, раньше не получится. Я слишком слаб, Драгошани. Но, как я заметил, ты принес мне подарок. Это очень хорошо. Овца подкрепит мои силы.., и после того, как ты уберешь цепи..."

 - Прекрасно, - сказал некромант. - Где мне следует копать?

 "Чуть ближе, сынок. Иди к самому центру площадки. Так.., так... Теперь можешь копать..."

 Мурашки пробежали по спине у Драгошани, едва он, опустившись на колени, начал копать, разгребая руками землю, покрытую слоем опавшей листвы. На лбу выступил холодный пот. Однако связано это было не с физическим напряжением, а с неожиданно нахлынувшими воспоминаниями о последнем приезде сюда и о том, что, тогда произошло. Почувствовав страх, вампир под землей злорадно хмыкнул.

 "О да, ты боишься меня, Драгошани? Несмотря на браваду? В чем дело? Ты такой молодой и сильный, а я всего лишь старый Тибор Ференци, слабое бессмертное существо, лежащее под землей! Тебе должно быть стыдно, сынок!"

 Драгошани тем временем успел углубиться на пять-шесть футов, отгребая в сторону землю, листья, остатки корней и растений. Он достиг твердого слоя мерзлой земли непосредственно над могилой. Погрузив пальцы в странного вида плодородную почву, он вдруг почувствовал, что они уперлись во что-то твердое, глухо звякнувшее при прикосновении. Он начал работать быстрее - и вот уже на поверхности появились звенья цепи из чистого серебра, массивные и тяжелые. Каждое звено было не менее двух дюймов длиной, а толщина прута, из которого они были согнуты, составляла около полудюйма.

 - Как.., как велика эта цепь? - задыхаясь, спросил он.

 "Ее хватило, чтобы удержать меня здесь.., до сих пор", - ответил Тибор.

 Простой, казалось бы, ответ вампира таил в себе столько злобы, прозвучал так угрожающе, что у Драгошани волосы встали дыбом. Звучавший в его голове голос Тибора клокотал от злобы и ярости, идущих, казалось, из самой земли. Драгошани был некромантом и знал, что он жесток, как дикий зверь, но рядом со старым дьяволом он ощущал себя невинным младенцем.

 Схватившись за кусок серебряной цепи, он выпрямился и потянул ее из земли с невероятной силой, которой никогда в себе не ощущал. Цепь вырвалась на поверхность, разбрасывая во все стороны комья слежавшейся земли, обломки мелких корешковой веток. Задрожали даже корни стоявших вокруг огромных деревьев, много лет скрывавших от посторонних глаз таинственную могилу. В три приема перетащив цепь к внешнему краю разрытого участка земли, Драгошани решил, что она, должно быть, весит не менее пятисот или даже шестисот фунтов. Окажись он на Западе, он мог бы стать очень богатым человеком. Но в Москве.., в Москве такая цепь обеспечила бы ему как минимум десять лет на соляных шахтах в Сибири. В СССР запрещено кладоискательство - оно расценивается как воровство.

 С другой стороны, какой ему прок от этого сокровища? Никакого, кроме, пожалуй, одного - он может использовать его как средство к достижению цели. Он не может сейчас насладиться плодами своего труда, как это делают другие. Но однажды придет день его триумфа, когда остальные - все без исключения - упадут к его ногам и лидеры всех государств мира почтительно склонятся перед Великой Державой Валахов. Вот о чем втайне мечтал Драгошани, вот о чем думал, когда, вытащив на край ямы последние звенья цепи, стоял, часто и тяжело дыша, вглядываясь в черноту потревоженной могильной земли.

 Он криво усмехнулся, вспомнив времена, когда он ничего не мог разглядеть в такой темноте, даже несмотря на то, что у него всегда были глаза, как у кота. А сейчас... Сейчас он видел все, как при дневном свете! Еще одно доказательство того, что внутри его живет вампир, завладевший его телом и вскоре намеревающийся завладеть его умом. Драгошани был уверен, что обещание Тибора избавить его от этого существа яйца выеденного не стоит. Ну что ж, если он должен жить и дальше с этой пиявкой внутри, пусть будет так. Но хозяином положения останется он, а не это чудовище. Когда-нибудь, как-нибудь он найдет способ...

 Однако эти мысли Драгошани предпочел держать при себе...

 Наконец дело было сделано, и серебряная цепь кольцом окружила разрытый участок земли.

 - Ну вот, - обратился он к Тибору, - я закончил. Теперь тебя больше ничего не удерживает, Тибор Ференци.

 "Ты хорошо поработал, Драгошани. Я доволен. А теперь я должен поесть и отдохнуть. Не такое уж это легкое дело - вернуться из могилы. Будь любезен, отдай мне то, что ты принес, и, я надеюсь, ты позволишь мне насладиться твоим подарком в одиночестве. Мне потребуется то же самое завтра ночью, тогда я смогу встать рядом с тобой и полюбоваться звездами. И ты тоже обретешь свободу..."

 Драгошани пнул овцу, которая тут же очнулась. Он зажал ее ногами и запрокинул голову бедного животного. Вытащив блестящее острое лезвие, он легко и быстро полоснул им по горлу овцы, так что оно осталось чистым, успев отлететь, прежде чем первая струя крови обагрила взрытую землю. Схватив бьющееся в судорогах животное за холку и хвост, он шагнул вперед и швырнул его прямо в середину ямы. Овца вскочила было на ноги, но почувствовала боль и поняла, что ей пришел конец. Заливаясь кровью, она повалилась на бок, забилась в агонии и затихла.

 Драгошани отступил назад, потом отошел еще подальше и мысленно услышал глубокий вздох плотоядного вожделения и удовольствия, который издал вампир.

 "А-а-а-а-х! Это не совсем мне по вкусу, Драгошани, но тем не менее вполне сойдет. Я должен поблагодарить тебя, сынок, но с выражениями благодарности придется подождать до завтра. А сейчас уходи. Я голоден и устал, к тому же одиночество послужит для меня лекарством, в зависимости от которого я по-прежнему нахожусь..."

 Драгошани не пришлось просить дважды. Он попятился от разрытой могилы, от пульсирующего черного круга в ее середине. Уже на ходу он успел краем глаза увидеть слабое движение на поверхности и ощутить, что вампир под землей зашевелился. Да, Тибор Ференци обрел способность двигаться - некромант почувствовал, что под его ногами тот потянулся, почти что услышал хруст застывших мускулов и скрип старых костей, в то время как тело старого дьявола наполнялось кровью и приобретало прежнюю гибкость. А потом...

 Тело овцы стало погружаться в пропитанную кровью почву. Такое впечатление, сама земля, разверзнув рот, всасывает ее в себя. Под мертвым животным Драгошани уловил какое-то движение, но не успел определить, что именно это было. Продолжая пятиться, он ударился спиной о ствол дерева, быстро обогнул его и бросился прочь, подальше от того, что происходило за его спиной, не переставая, однако, оглядываться на тело овцы.

 Животное, покрытое густой шерстью, было довольно большим и тяжелым, но Драгошани видел, что оно очень быстро уменьшилось в размерах, а потом и совсем исчезло - словно растворилось. Некромант попытался мысленно связаться с Тибором, но, ощутив исходящую от вампира поистине звериную страсть, мгновенно ретировался.

 Едва животное было полностью поглощено землей, как почва начала дымиться. Холодный туман поднимался от нее, густел на глазах и окутывал все вокруг, скрывая от глаз происходящее. Словно земля потела или кто-то, лежавший внутри ее, глубоко и жадно дышал, как после долгого перерыва.

 Все, хватит! Драгошани подбежал к Бату. Приложив палец к губам, он дал ему знак следовать за собой, и они помчались вниз по склону вдоль заросшей просеки к машине.

 ***

 Чуть раньше в этот же день в семистах милях от крестообразных холмов Гарри Киф стоял перед надгробным камнем, на котором было высечено имя Августа Фердинанда Мёбиуса и низке даты - "родился в 1790 г., умер 26 сентября 1868 г.". Гарри думал о том, что это был черный день для науки чисел, поистине черный день. Точнее, для топологии и астрономии. Он, конечно, имел в виду тот день, когда умер Мёбиус.

 Некоторое время назад здесь были студенты - по большей части из Восточной Германии, но, как и студенты во всем мире, длинноволосые, одетые в какие-то невообразимые наряды. Тем не менее вели они себя очень почтительно, как и подобало в таком месте. В присутствии этого человека Гарри тоже испытывал почтение, почти благоговейный трепет. Он ждал, когда останется у могилы один. К тому же ему необходимо было подумать, каким образом лучше обратиться к Мёбиусу, ибо здесь лежал не обыкновенный человек, но мыслитель, открывший множество верных путей развития науки.

 В конце концов Гарри решил напрямую связаться с ним. Он сел и направил свои мысли к мыслям лежавшего под землей покойника. Его охватило обычное в таких случаях спокойствие, взгляд застыл и остекленел; несмотря на окружающий холод, на лбу выступили капельки пота. И постепенно к нему пришло сознание того, что Мёбиус (точнее то, что от него осталось) находится здесь. И что - мозг его по-прежнему работает.

 В голове Гарри, словно импульсы, посылаемые мощным компьютером, проносились формулы, таблицы, колонки цифр, астрономические расстояния, фигуры неевклидовой геометрии. Но.., неужели все это умещается в одном мозге? Какой разум мог обладать всеми этими знаниями одновременно? И тут до Гарри дошло, что Мёбиус работал, перелистывая в уме страницы памяти, знаний, пытаясь связать воедино фрагменты задачи, чересчур сложной для понимания Гарри Кифа, как, впрочем, и любого другого живущего на земле человека. Все это хорошо, но таким образом он может размышлять не один день. А у Гарри времени не было.

 - Сэр! Прошу прощения, сэр! Мое имя - Гарри Киф. Я проделал большой путь, чтобы встретиться с вами.

 Фантасмагорический поток цифр и формул немедленно прекратился, словно кто-то выключил компьютер.

 - А? Что? Кто?

 - Гарри Киф, сэр. Я англичанин. Последовала недолгая пауза, затем резкий голос отрывисто произнес:

 - Англичанин? Да по мне хоть араб! Вы мне мешаете! В чем дело? Что происходит? Я совершенно не привык к подобным вещам!

 - Я некроскоп, - как мог, попытался объяснить Гарри. - Я могу разговаривать с мертвыми.

 - С мертвыми? Разговаривать с мертвыми? Гм-м-м. Я думал об этом, да, и давно пришел к заключению, что действительно умер. Так что вы, очевидно, говорите правду. Да, все мы смертны! Однако смерть имеет свои преимущества. Во-первых, уединение! Так я, же всяком случае, думал до сих пор. Некроскоп, говорите? Это новая наука?

 Гарри невольно улыбнулся.

 - Думаю, можно это назвать и так. Только, насколько мне известно, я ее единственный представитель и последователь. Спиритуализм - это несколько иное.

 - Я бы сказал, совершенно не то. Спиритуалисты - это в лучшем случае шайка мошенников. Так чем я могу вам помочь, Гарри Киф? Я уверен, у вас были веские причины, для того чтобы побеспокоить меня. Думаю, благородные причины, не так ли?

 - Вы совершенно правы. Дело в том, что я выслеживаю злодея, убийцу моего друга. Я знаю, кто он, но не знаю, каким образом могу предать его в руки правосудия. У меня есть лишь идея, ключ к тому, как мне это устроить. И вот здесь мне необходима ваша помощь.

 - Выслеживаете убийцу? Обладая таким талантом, как ваш, тратить его на поиски убийц? Мальчик мой, вам следовало бы побеседовать с Евклидом, Аристотелем, Пифагором! Нет, с последним не нужно. Вы от него ничего не узнаете. Ни от него, ни от его чертова Пифагорийского братства! Удивляюсь, как это он сумел додуматься до доказательства своей теоремы! Так в чем состоит ваша идея?

 Гарри мысленно передал ему изображение ленты Мёбиуса.

 - Вот она, - сказал он. - Именно так связано мое будущее с будущим того, кого я преследую. Его собеседник заинтересовался.

 - Топология во временном измерении? Это вызывает множество самых разных и интересных вопросов. Вы говорите о предполагаемом или вполне реальном будущем? А вы уже разговаривали с Гауссом? Он знаток вероятностей и топологии, с ними связанной. Гаусс был большим ученым, когда я только учился - хотя студентом я был блестящим!

 - Речь идет о реальном - о нашем реальном будущем, - ответил Гарри.

 - В таком случае следует предположить, что вам уже известно кое-что о будущих событиях. Неужели дар предвидения - это еще один из ваших талантов? - В голосе Мёбиуса послышался легкий сарказм.

 - Нет, но у меня есть друзья, которые иногда видят фрагменты будущего, так же как я...

 - Ерунда! - прервал его Мёбиус. - Сущая чепуха! Зольнеризм!

 - ..Умею беседовать с мертвыми, - все же закончил Гарри.

 Минуту или две длилось молчание. Затем голос Мёбиуса зазвучал снова:

 - Возможно, я глупец.., но, мне кажется, я вам верю. Во всяком случае тому, что вы сами верите в то, что говорите, а также в то, что вас ввели в заблуждение. Но, клянусь, я не понимаю, каким образом моя вера способна помочь вам в ваших поисках.

 - Я тоже, - удрученно ответил Гарри. - Разве что... Как насчет ленты Мёбиуса? В данный момент это единственное, на что я могу опереться. Не могли бы вы объяснить мне свое изобретение? В конце концов никто не сможет рассказать об этой ленте больше, чем вы.

 - Нет! - Гарри почувствовал, как Мёбиус отрицательно покачал головой. - Под ней просто поставили мое имя. Изобрел? Это просто смешно! Я обратил на нее внимание, вот и все. А что касается объяснения.., раньше объяснить ее было очень легко. Но теперь...

 Гарри молча ждал.

 - Какой сейчас год?

 Такая резкая перемена темы разговора озадачила Гарри.

 - Тысяча девятьсот семьдесят седьмой, - ответил он.

 - Неужели? - В голосе послышалось неподдельное удивление. - Прошло так много времени? Что ж, вы и сами видите, Гарри, что я лежу здесь более ста лет. Но не думайте, что эти годы я бездействовал. Это не так! Цифры, мой мальчик, позволяют решить все загадки Вселенной, Космоса. Выявить формы, качества и свойства пространства - такие свойства, о которых даже не подозревают в мире живых. А мне не нужно ничего воображать, потому что я знаю! Но объяснить? Вы математик, Гарри?

 - Я немного разбираюсь в математике.

 - А в астрономии?

 Гарри отрицательно покачал головой.

 - А что вам известно о науке? О Науке с большой буквы? Что вы знаете о физических, материальных и других предполагаемых свойствах Вселенной?

 Гарри снова покачал головой.

 - Вот это, например, вам понятно? - перед мысленным взором Гарри пронесся поток формул, уравнений, вычислений, каждое последующее сложнее предыдущего. Некоторые из них были знакомы Гарри по разговорам с Джеймсом Гордоном Ханнантом, о значении других он догадывался интуитивно, но большинство было ему совершенно неведомо.

 - Все это.., чересчур сложно для меня, - наконец сказал он.

 - Гм-м-м! - невидимый собеседник медленно кивнул головой. - Но, как я убедился, вы.., обладаете интуицией, и весьма развитой, по-моему. Полагаю, мне удастся научить вас кое-чему, Гарри.

 - Научить меня? Математике? Тому, над чем вы работали в течение столетия, прошедшего после вашей смерти? Кто из нас двоих несет чепуху? Мне потребуется на это не меньше времени, чем вам! А кстати, что такое зольнеризм?

 - Дж. К. Ф. Зольнер был математиком и астрономом. Он пережил меня. К тому же он был чудаком и спиритуалистом. Числа для него были своего рода "волшебством". Неужели я назвал вас зольнеристом? Непростительно с моей стороны! Но вы должны извинить меня! В конце концов он не так уж сильно ошибался. У него был не правильный подход к топологии, вот и все! Он пытался применить законы и принципы нематериальной - ментальной - Вселенной к материальному миру. А это невозможно. Связь пространства и времени так же постоянна и непоколебима, как число "Пи".

 - В этой области нет места метафизике, - сказал Гарри, уверившийся в том, что его приход сюда не принесет пользы.

 - Абсолютно верно, - согласился с ним Мёбиус.

 - Телепатия?

 - Чепуха!

 - А как же тогда можно назвать то, что происходит сейчас? Каким образом я разговариваю с вами? Мёбиус слегка растерялся, потом сказал:

 - Некроскопия. Во всяком случае это вы мне сказали.

 - А провидческий дар? Или способность мысленно видеть то, что происходит на большом расстоянии? Это тоже чушь?

 - В материальном мире такое невозможно. Вы повторяете ошибки Зольнера.

 - Но я точно знаю, что такие явления происходят, - возразил Гарри. - Я знаю людей, которые обладают такими способностями. Для них это не всегда легко, не все их прогнозы сбываются, но тем не менее они часто оказываются правы. Это новая наука, основанная на интуитивном мышлении.

 Помолчав, Мёбиус ответил:

 - Что ж, в таком случае я вновь вынужден поверить вам на слово. Какой смысл вам меня обманывать? Человеческие знания расширяются с течением времени. В конце концов, и я сам обладаю такими способностями. Но я не принадлежу материальному миру. Больше не принадлежу...

 У Гарри голова пошла кругом.

 - Вы? Вы хотите сказать, что способны видеть события, происходящие на расстоянии?

 - Да, я вижу их, - ответил Мёбиус, - но отнюдь не в волшебном кристалле. И не на расстоянии. Расстояние - понятие относительное. Я просто отправляюсь туда, где, по моему мнению, должны произойти события, свидетелем которых хочу стать.

 - Но.., куда вы отправляетесь? Каким образом?

 - Каким образом - мне объяснить сложно, - сказал Мёбиус. - А вот куда - намного проще. Гарри, при жизни я был не только математиком, но и астрономом. После смерти, естественно, возможности заниматься математикой стали весьма ограниченными. Но астрономия существовала внутри меня, была моей частью, не отпускала меня. А тот, кто умеет ждать, всегда дождется. Со временем я стал чувствовать сияние звезд не только ночью, но и днем. Я узнал их вес - массу, если хотите, - расстояние до них и расстояние между ними. Вскоре мне стало известно гораздо больше, чем я знал когда-либо при жизни. И тогда я решил отправиться к звездам и увидеть их собственными глазами. Когда вы появились, я как раз вычислял величину новой звезды, которая вскоре должна появиться в созвездии Андромеды. И я намереваюсь быть там, когда это произойдет. А почему бы и нет? Я бестелесен. На меня больше не оказывают воздействия законы материального мира.

 - Но вы только что отрицали существование метафизики, - запротестовал Гарри. - А теперь утверждаете, что способны в воображении перенестись к звездам, точнее телепортироваться!

 - Телепортироваться? Нет-нет! Материальная часть в данном случае не движется! Я уже сказал вам, Гарри, что физически я не существую. Возможно, так называемая "метафизическая вселенная" действительно имеет место быть, но реальное и нереальное не могут накладываться друг на друга.

 - Во всяком случае, вы считали так до встречи со мной, - сказал Гарри, и вдруг его широко открытые глаза раскрылись еще шире, а в голосе зазвучал благоговейный страх, вызванный тем, что в голове Гарри внезапно засияла яркая звезда, гораздо более яркая, чем мог себе представить Мёбиус.

 - Что? Что это?

 - Так вы утверждаете, - в голосе Гарри появились нотки безжалостности, - что между материальным и метафизическим не может быть никакой связи? Вы убеждены в этом?

 - Абсолютно!

 - И тем не менее я существо материальное, а вы нет, но мы все же встретились!

 Он почувствовал, что собеседник едва не задохнулся от удивления:

 - Поразительно! Я, кажется, упустил очевидное! Гарри решил воспользоваться обретенным преимуществом:

 - Вы используете свою ленту для путешествия к звездам, не так ли?

 - Ленту? Да, я пользуюсь одной из ее форм, но...

 - И вы еще называете меня зольнеристом? На минуту Мёбиус лишился дара речи. Потом все же произнес:

 - Похоже, мои доводы.., не годятся!

 - Вы и в самом деле способны к телепортации, но телепортации мысленной. Ваш талант состоит в том, что вы видите все как наяву. Вы и прежде обладали этим даром - вы могли видеть то, что оставалось невидимым для других. И ваша лента - прекрасное тому свидетельство. Сам по себе ваш дар ясновидения - чудесное оружие. Но я хотел бы несколько усложнить задачу. Я хочу, чтобы вы внедрили меня - именно внедрили! - мое физическое я в метафизическую вселенную.

 - Пожалуйста, Гарри, не торопитесь, - запротестовал Мёбиус. - Мне необходимо...

 - Сэр, вы предложили заняться моим обучением, - Гарри не мог позволить себе отступать. - Что ж, я согласен. Но в таком случае научите меня тому, что мне действительно нужно. А с остальным я справлюсь с помощью своей интуиции. Мой мозг сейчас похож на черную школьную доску, а у вас в руках мел. Поэтому - вперед! Начинайте мое обучение... Покажите мне, как двигаться по ленте Мёбиуса!

 И снова наступила ночь. С очередной овцой на спине Драгошани поднимался вверх по склону крестообразного хребта. В этот раз ему пришлось оглушить овцу большим камнем. День выдался очень напряженным, но его результаты, несомненно, принесут пользу. Макс Бату получил возможность еще раз испытать страшную силу черного глаза, на этот раз на некоем Ладиславе Гирешци, в результате чего старика вскоре найдут в уединенном доме и, естественно, придут к заключению, что он скончался от сердечного приступа.

 На этом, однако, работа Макса не закончилась. Около часа назад Драгошани отправил его выполнять еще одно, не менее важное поручение. Вот почему некромант в одиночку приблизился к могиле вампира и мысленно, стараясь проникнуть сквозь окружающий мрак и толщу земли, обратился к Тибору:

 - Тибор, ты спишь? Я здесь, как и договорились. Звезды ярко светят, ночь холодна, луна поднимается из-за холмов. Настал наш с тобой час, Тибор.

 "А-а-а-а-х... - через минуту послышался ответ. - Дра-гоша-а-а-ани? Сплю? Возможно. Но я спал великим сном, Драгошани! Сном бессмертных! И мне снился великий сон - о завоеваниях и империи. И о том, что в один прекрасный день моя постель будет такой же мягкой, как грудь женщины, а старые кости не такими согбенными под тяжестью времени, но легкими и сильными, как у молодого человека, спешащего на свидание к любимой. Великий сон.., да.., но, к сожалению, всего лишь сон..."

 В его голосе Драгошани ощутил какую-то подавленность.

 - Что-то случилось? - спросил он обеспокоенно, волнуясь за успех своего плана.

 "Наоборот! Все идет хорошо, сынок, только, боюсь, нам потребуется чуть больше времени, чем я предполагал поначалу. Подарок, который ты принес вчера вечером, прибавил мне сил и даже, как мне кажется, частично одел плотью мои старые кости. Но земля по-прежнему тяжела, а мои мышцы и сухожилия застыли и затвердели от содержащихся в ней солей... - И вдруг он несколько оживился:

 - Ты выполнил свое обещание, Драгошани? Принес мне еще один подарочек? Я надеюсь, он не слишком уж маленький? Что-нибудь подобное моей последней трапезе?"

 Вместо ответа некромант подошел к краю ,круга и сбросил с плеча бесчувственное тело овцы, бесформенной кучей свалившееся к ногам.

 - Я ничего не забыл, старый дракон. А теперь продолжай и объясни мне, почему нам потребуется больше времени. Что ты имеешь в виду?

 Драгошани действительно испытывал досаду, так как весь план был построен на том, что он откопает вампира именно этой ночью.

 "Разве ты сам не понимаешь, Драгошани? - раздался в ответ голос Тибора. - Когда я был воином, многие из моих последователей, из тех, кто служил под моим началом, бывали настолько тяжело ранены в битвах, что вынуждены были оставаться в своих постелях. Некоторые поправлялись быстро. Но те, кто лежал по многу месяцев, теряли силы и испытывали страшные боли и муки. Так представь себе, что происходит со мной после пятивековой неподвижности! Но.., поживем-увидим. Сейчас, разговаривая с тобой, я чувствую, как прибывают мои силы и растет готовность подняться... Так что, возможно, если я несколько их освежу..."

 Драгошани неохотно кивнул в знак согласия и, вытащив из ножен блестящее, остро отточенное лезвие, сделал шаг в сторону овцы.

 "Подожди! - остановил его вампир. - Как ты догадываешься, Драгошани, сейчас наступит момент, очень важный для нас обоих. Великий момент! Мне бы хотелось, чтобы мы отнеслись к нему с должным уважением".

 Некромант, нахмурившись, склонил голову набок:

 - Что ты имеешь в виду?

 "Думаю, ты согласишься со мной, сынок, до сих пор я не требовал особых церемоний. Я не жаловался, когда ты швырял мне пищу так, словно я был грязной свиньей.

 Но я хочу, чтобы ты знал, Драгошани, в былые времена я ужинал за красиво сервированным столом. Я обедал при дворах принцев.., да.., и буду обедать снова, а ты при этом будешь сидеть по правую руку от меня. Так неужели я не достоин того, чтобы со мной обращались несколько более уважительно? Неужели мне придется помнить лишь о том, как ты швырял мне пищу, словно объедки в свиное корыто?"

 - А не слишком ли поздно для изысков и церемоний, Тибор? - Драгошани никак не мог понять, куда клонит вампир. - Чего именно ты от меня хочешь? Тибор немедленно уловил его опасение. "Как? Ты по-прежнему мне не доверяешь? Что ж, полагаю, у тебя есть на то причины. Выбор был за мной. Но послушай, разве мы не договорились, что, оказавшись на свободе, рядом с тобой, я немедленно избавлю твое тело от своего семени? В тот момент ты полностью окажешься в моих руках. Тебе придется довериться мне, а ты ходишь вокруг да около, опасаясь приблизиться к моей могиле вплотную. Ведь я буду намного опаснее наверху, чем лежа здесь, под землей, если уж предположить, что я собираюсь нанести тебе какой-либо вред. Кроме того, если я убью тебя, кто станет моим проводником и инструктором в новом для меня мире, в котором мне придется жить? Ты будешь учить меня, Драгошани, а я - тебя!"

 - Но ты еще не сказал, чего от меня хочешь.

 Вампир вздохнул.

 "Драгошани, я вынужден признаться тебе в одном личном недостатке. Раньше я обвинял тебя в тщеславии, а теперь должен сказать, что и сам тщеславен. Да.., мне хочется соответствующим образом отпраздновать собственное возрождение. Вот почему я прошу тебя преподнести мне овцу и положить ее к моим ногам. В этот единственный и последний раз пусть это будет выглядеть, как настоящее подношение дани, как ритуальное жертвоприношение тому, кто обладает истинным могуществом, а не как выдача пойла свиньям. Позволь мне вообразить, что я ем с блюда, а не из корыта!"

 "Вот старый ублюдок! - подумал Драгошани, позаботившись, однако, о том, чтобы вампир не смог прочитать его мысли. - Значит, он хочет, чтобы я исполнил роль его раба! Хочет сделать из меня цыганского олуха, которого схватили за шиворот и он, словно скулящий пес, прижался к ногам своего хозяина! О, я приготовил тебе сюрприз, мой старый друг, мой очень старый друг! Что ж, я доставлю тебе удовольствие, Тибор Ференци, но это будет последний раз, когда человек станет потакать твоим желаниям!"

 Но вслух лишь произнес:

 - Ты хочешь, чтобы я преподнес тебе это животное, как дань?

 "Я прошу слишком многого?"

 Некромант пожал плечами. В данный момент он может просить о чем угодно. А вскоре придет и его очередь "просить". Убрав остро отточенный нож, Борис наклонился и поднял с земли овцу. Дойдя до середины круга, он присел и опустил ее на то же место, где накануне лежала предыдущая жертва. Затем снова достал нож.

 До этого момента могила оставалась неподвижной, как и положено могиле, но теперь вдруг Драгошани почувствовал, как она зашевелилась. Это было похоже на то, как затвердевают мускулы, на неслышные шаги кошачьих ,лап, когда они подкрадываются к мыши, на возникающую на кончике языка хамелеона капельку слюны, перед тем как он настигает жертву. Дрожа от ужаса - оказывается, даже такое чудовище, как Драгошани, способно испытывать ужас, - Борис отвел голову овцы, натянув ей горло.

 "В этом нет нужды, сынок", - раздался вдруг голос Тибора Ференци.

 Драгошани собрался было отскочить в сторону, потому что в этот момент осознал - но поздно, слишком поздно! - что старый вампир получил достаточное количество поросят и овец! Не успел он шевельнуться, как прямо под ним из земли вырвалось фаллическое щупальце и, словно ножом, вспоров одежду, вонзилось в него. Он понял, что должен освободиться, даже если для этого придется разорвать все внутренности, должен освободиться, но не мог! Проступившими шипами щупальце пронзило нижнюю часть его тела, заполнило ее и потянуло вниз. Он стал похож на рыбу, попавшую на крючок.

 Вытянув ноги, Драгошани распластался на черной, ходившей ходуном земле и понял, что об освобождении не приходится и помышлять. Его захлестнула невыносимая боль, муки были ужасны...

 Внутри все горело и плавилось, как будто он оседлал струю кислоты. Сквозь боль и пытку он услышал торжествующий голос Тибора Ференци, который с ядовитой насмешкой бросил ему в лицо правду - истинную правду, ответ на тот самый вопрос, который неоднократно задавал Драгошани и на который до этого момента Тибор не отвечал.

 "Почему они ненавидели меня, сынок? Мои соотечественники, родственники и друзья? Почему вампиры ненавидят других вампиров? Но ведь ответ ясен и прост! Кровь - это жизнь, Драгошани! Конечно, если нет ничего другого, сойдет кровь поросят, баранов и овец! Но гораздо предпочтительнее высасывать кровь из людей - ты сам скоро будешь иметь случай в этом убедиться. А самое большое наслаждение доставляет нектар, эликсир жизни - кровь других вампиров!"

 Драгошани испытывал двойные мучения. Внутри его как будто все было разорвано, сидевший в нем паразит вцепился в него в агонии, в то время как кошмарное щупальце Тибора настигло его, высасывая содержимое тела. Однако этот жуткий отросток ничего внутри не повредил. Протоплазменный по структуре он проскальзывал между органами, не разрушая их. Даже шипы были устроены таким образом, чтобы удерживать, не нанося повреждений. Боль и мука были вызваны самим его присутствием, тем, что он касался оголенных нервов, мускулов и других органов тела по мере продвижения внутрь. Как если бы невежественный врач ввел в вену раствор кислоты, боль была невыносимой, но она не способна была убить. Нет, убить, конечно же, она могла, но не сейчас, не в этот раз.

 Впрочем, подвергнутый страшной пытке Драгошани этого не знал. Задыхаясь от боли, он кричал:

 - Скорее.., покончи.., со всем этим! Будь ты проклят! Будь проклято.., твое.., черное.., сердце.., предатель.., обманщик! Убей.., меня... Тибор! Сделай это! Покончи.., со мной! Я.., я умоляю тебя!

 Он сидел в кромешной тьме под деревьями, среди полуразрушенных плит гробницы, и ужас разъедал его мозг, как крыса, которую заперли в его голове и которая прогрызает путь наружу. Мясорубка вновь пришла в движение, заставив его кишки извиваться красными червячками. Он дернулся и заметался, упав на бок. Невыразимые муки заставили его подняться снова, но лишь затем, чтобы опять упасть. Все то время, пока Тибор насыщался, он продолжал дергаться, кататься по земле, вопить.

 "Ты дал мне силу, Драгошани! Да! Силу и мощь я беру от подобных тебе зверей. Но настоящая жизнь - в крови маленького существа, пусть в жидкой и незрелой, как у сидящего внутри тебя моего сына, который бьется и слабеет от потери жизни, так же как ты слабеешь от боли. Но убить его? убить тебя? Нет, нет, ни в коем случае! Разве я могу лишить себя подобных пиршеств в будущем? Мы вместе выйдем в мир, Драгошани, и ты станешь моим рабом до той поры, пока я не отпущу тебя на свободу. К тому времени у тебя больше не останется сомнений по поводу того, почему Вамфири питают друг к другу взаимную ненависть".

 Вампир наконец насытился. Щупальце выскользнуло из тела Драгошани и вновь уползло, скрылось под землей. Его уход был еще более мучителен, чем проникновение, - казалось, чья-то неосторожная рука выдернула раскаленный добела меч.

 Драгошани издал страшный крик - вопль дикого животного, разрезавший холодный воздух и затихший где-то среди холмов. Но разве Тибор не говорил ему, что Влад именно поэтому носил прозвище "Пронзающий"? Говорил, и Борис теперь понял истоки этого прозвища!

 Некромант попытался встать, но не смог - ноги отказывались держать, а мозг был словно растворен в кислоте. Перекатываясь с боку на бок, он расчистил землю вокруг себя, потом вновь попытался подняться. Бесполезно! Одного желания, усилия воли недостаточно! Он неподвижно лежал, всхлипывая в ночи, стараясь собрать в кулак волю и силы. Вампир был прав, когда говорил о ненависти. Именно она поддерживала его, не позволяла потерять сознание. Ненависть, одна лишь ненависть! Его собственная и того существа, которое сидело в нем, - они оба были в ярости.

 Наконец ему удалось сесть, и он с яростью посмотрел на черную землю, которая дышала и дымилась, будто из нее исходили адские испарения. Вдруг он заметил, что земля в некоторых местах треснула, потом неожиданно поднялась и стала раскрываться. Из-под земли возникло Нечто...

 Существо приняло сидячее положение - и это было что-то невообразимое!..

 Лицо Драгошани исказилось от отвращения и ужаса! Вот он - Вамфир! Так вот с кем он разговаривал, спорил, кого проклинал и пытался обмануть. Это Тибор Ференци - бессмертное воплощение знамени с изображением дракона, летучей мыши и дьявола. Такого кошмара и ужаса Драгошани и представить себе не мог.

 Толстые уши были прижаты к голове, но их заостренные концы стояли выше продолговатого черепа, напоминая рога. Сморщенный нос был изогнут, как у огромной летучей мыши, и прижат к лицу. Кожа была покрыта чешуйками, а глаза горели ярко-красным огнем, как у дракона. И он был.., таким огромным! Появившиеся из-под земли на уровне груди руки были невероятного размера, а ногти на целый дюйм выступали за концы пальцев.

 Драгошани сумел наконец одолеть ужас и вскочил на ноги как раз в тот момент, когда вампир повернул в его ч сторону волчий череп и уставился чудовищным взглядом красных глаз, которые широко раскрылись.

 - Я.., я вижу.., тебя! - голос его был таким же враждебным и злобным, как те мысленные импульсы, которые ранее доносились до Драгошани из могилы. Но сами по себе слова не несли никакой угрозы" - это, скорее, была простая констатация того, что он мог видеть и что он видел. Драгошани постарался изобразить некую смесь удивления, облегчения и неверия. С этой целью он попятился назад и склонился в подобострастной позе. И тут...

 - Ото! Да это же вампир собственной персоной! - раздался вдруг голос Бату, выходящего из-за деревьев.

 Голова Тибора Ференци резко повернулась в его сторону. Увидев Бату, вампир открыл рот и зашипел, с острых зубов закапала противная слизь. Не медля ни секунды, Бату бросил лишь один взгляд на это лицо, а затем прицелился и выстрелил из арбалета Ладислава Гирешци. Бакаутовая стрела с металлическим наконечником была толщиной в пять восьмых дюйма. Вылетев из арбалета, она вонзилась в торчавшую из-под земли грудь вампира и пронзила ее насквозь.

 Тибор издал свистящий звук и попытался скрыться обратно в дымящуюся землю, но стрела зацепилась за края ямы и не позволяла ему сделать это, разрывая его серую плоть. Он снова закричал - вопль его был поистине душераздирающим - и стал метаться туда и сюда вместе с торчащей стрелой, изрыгая проклятия, скрежеща зубами и разбрызгивая вокруг мерзкую слизь.

 Бату быстро подскочил к Драгошани, поддержал его и протянул настоящий серп, свежеотточенное лезвие которого блестело серебром. Некромант выхватил его из рук Бату и, оттолкнув монгола в сторону, бросился к наполовину засыпанному могильной землей, отчаянно боровшемуся вампиру.

 - Когда тебя хоронили в последний раз; Тибор Ференци, - прошипел он, - люди совершили одну очень большую ошибку. - Мышцы его напряглись, и он занес серп. - Они оставили на плечах твою чертову башку!

 Чудовище дернулось и уставилось на Драгошани непонимающим взглядом. В глазах промелькнуло некое подобие страха, но взгляд его прежде всего был полон удивления - он никак не мог понять причину столь разительной перемены, столь внезапного преображения.

 - Подожди! - закричал он, когда Драгошани придвинулся ближе. И крик его разлетелся тысячей осколков. - Разве ты не видишь? Это же я!!!

 Но Драгошани не стал ждать. Он прекрасно знал, с кем имеет дело. И понимал, что единственный способ узнать все секреты и тайны вампира, унаследовать его знания и власть - это воспользоваться даром некроманта. Ирония судьбы в том и состояла, что именно Тибор наградил его этим даром!

 - Так умри же, чертово отродье! - прорычал он, и, отсекая чудовищу голову, в воздухе сверкнуло лезвие серпа. Ужасная голова отлетела и подскакивая покатилась.

 - Дурак! Проклятый дурак! - успела выкрикнуть она, прежде чем навсегда затихла. Ярко-красные глаза закрылись, а раскрывшийся в последний раз рот, выплюнув красный комок, прошептал в последний раз:

 - Дурак...

 В ответ Драгошани вновь взмахнул серпом и надвое рассек голову, как огромную перезрелую дыню. Внутри черепа он увидел странное переплетение - как будто одна часть мозга принадлежала человеку, в то время как другая была чем-то совершенно чуждым и непонятным. Это был мозг вампира! Без промедления, хорошо зная, что делает, Драгошани глубоко погрузил руки в обе половины расколотого черепа, и его дрожащие пальцы ощутили дымящееся и пульсирующее содержимое. Все секреты, все тайны Вамфири были заключены здесь, в ожидании того момента, когда они станут доступны для него!

 О да! Да!

 Мозг разрушался, распадался, естественным образом реагируя на прошествие столь многих веков.., но дар Драгошани-некроманта уже работал, стараясь выведать глубоко запрятанные тайны бессмертного (хотя теперь уже мертвого) вампира из самой сердцевины его мозговой жидкости. Серый, как камень, с отвратительно выпученными глазами, Драгошани поднес к лицу содержимое мозга - но поздно!

 Перед его безумным взором все разрушалось, дымилось, испарялось, текло сквозь трясущиеся пальцы. Даже расколотый череп рассыпался в прах.

 С криком мучительной боли, дико размахивая руками, Драгошани подскочил к обезглавленному телу, торчавшему из-под земли. Шея, постепенно растворяясь, слилась с покрытой чешуей грудью, а та в свою очередь постепенно исчезла где-то под землей, скрывавшей остальную часть туловища. Когда же некромант по локоть погрузил руки в образовавшуюся дыру, в страшное месиво, от земли поднялось лишь огромное ядовитое облако, а рука утонула в зловонной жиже, в которую превратился труп.

 Душераздирающе взвыв, Драгошани вытащил руку из мерзкой трясины и пополз прочь от постепенно затихающей, но все еще подрагивающей и дымящейся дыры. У самого края круга он остановился и, бессильно свесив голову, сгорбившись, долго рыдал от отчаяния и разочарования.

 Потрясенный до глубины души Макс Бату, затаив дыхание, наблюдал за Драгошани, потом медленно подошел к нему. Опустившись на одно колено, он осторожно тронул Бориса за плечо.

 - Товарищ Драгошани, - едва слышно прошептал он. - Все уже закончилось?

 Драгошани перестал всхлипывать, но головы не поднял. Он размышлял над вопросом Бату. Действительно ли все кончено? Для Тибора Ференци - несомненно, но для молодого вампира, того существа, которое росло внутри его, все только начинается. У них одно на двоих тело, и им придется поддерживать друг друга, учить - пусть даже против воли, пока они не сольются в единое целое. Вопрос только в том, кто станет хозяином положения.

 В поединке с нормальным человеком вампир безусловно окажется победителем. Всегда! Но Драгошани был необычным человеком - он обладал достаточной силой, чтобы жить по собственным законам, в соответствии со своим талантом. А почему бы и нет? Вполне возможно, что по мере того как он станет узнавать все больше и больше, постигать новые тайны, накапливать новые силы, он сумеет найти возможность избавиться от паразита. А до тех пор...

 - Нет, Макс Бату, - ответил он. - Еще не все закончилось. Во всяком случае пока.

 - Что в таком случае я должен делать? - маленькому толстяку монголу очень хотелось помочь. - Чем могу быть полезным? Что вам сейчас нужно?

 Драгошани по-прежнему сидел, уставясь в землю. Чем может быть полезен Бату? Что нужно некроманту? Интересные вопросы!

 Боль и разочарование исчезли. Время шло, а ему столько нужно сделать. Он пришел сюда затем, чтобы обрести новые силы перед лицом той угрозы, которую представляли Гарри Киф и весь британский отдел экстрасенсорики. И он должен это сделать! Секреты Тибора стали для него недоступными - они умерли и навсегда ушли вместе со старым вампиром. Но отступать нельзя. Ощущая безмерную усталость и слабость, он тем не менее был твердо уверен в том, что никаких серьезных повреждений не получил. Боль оцарапала его мозг и душу (если у него вообще есть душа), но эти порезы заживут. Нет, он пострадал не слишком сильно. Просто истощил силы.

 Да, именно истощил. Существо внутри его жаждало.., да, Драгошани прекрасно знал, чего жаждало. Он чувствовал руку Бату на своем плече и физически ощутил пульсацию крови в его венах. И тут взгляд Драгошани упал на изогнутый остро отточенный хирургический нож, которым он собирался перерезать горло овце. Он лежал возле его руки, и серебро ярко блестело на фоне черной земли. Что ж, так или иначе он все равно собирался сделать это. Все произойдет несколько раньше, только и всего.

 - Мне нужны от тебя две вещи. Макс Бату, - сказал Драгошани и поднял взгляд.

 Макс громко икнул, и челюсть его отвалилась. Глаза некроманта были такого же красного цвета, как у того демона, которого он только что убил. Монгол увидел их, успел увидеть, как вдруг в ночи что-то сверкнуло серебром, и.., больше ничего.

 Никогда...

 ПЕРЕРЫВ ВТОРОЙ

 - Я должен остановиться, - сказал Кайл, обращаясь к таинственному посетителю. Отложив в сторону карандаш, он стал массировать затекшую кисть. Стол был усеян кружевными стружками пяти карандашей, которые он успел исписать за это время. Это был уже шестой, и рука Кайла онемела от напряженного письма.

 Перед ним лежала тонкая стопка бумаги, испрошенная снизу доверху записями и пометками. Когда он начал писать (когда это было? четыре с половиной, пять часов назад?), записи были очень подробными. Но уже через час они превратились в краткие заметки, сделанные неразборчивым почерком. Теперь даже Кайл с трудом мог бы разобрать свой почерк, а на листах бумаги оставались лишь краткие тезисы, даты, заголовки.

 Позволив себе краткий отдых, чтобы дать передышку не только пальцам, но и голове, Кайл взглянул еще раз на заметки и покачал головой. Он инстинктивно верил, что все рассказанное ему - правда. Но при этом в рассказе присутствовала одна бросающаяся в глаза странность. Неясность, на которую он не мог не обратить внимание. Кайл нахмурился, посмотрел на маячившего по ту сторону стола призрака и, несколько раз моргнув, как бы желая четче увидеть его, мерцающий силуэт, сказал:

 - Во всем этом есть кое-что, что я никак не могу понять. - Потом рассмеялся, смех его был почти что истерическим, и поправился:

 - Я хочу сказать, что в действительности не понимаю очень многого, но до сих пор я по крайней мере верил всему, что вы говорили. А вот в это поверить едва ли возможно.

 - Да? Во что именно? - отозвался призрак. Кайл кивнул и начал объяснять:

 - Сегодня понедельник. Кремация сэра Кинана должна состояться завтра. Полиция до сих пор ничего не обнаружила, но было бы кощунственно оставлять его тело в таком состоянии.

 - Конечно, - согласно кивнул призрак.

 - Так вот, - продолжал Кайл, - дело в том, что мне известно достаточно многое из того что вы мне рассказали, а это заставляет меня поверить в правдивость всего остального. Вы рассказали мне о вещах, которые были известны только мне и сэру Кинану, но...

 - Но?..

 - Но ваш рассказ... - Кайл заговорил быстро и взволнованно, - ваш рассказ уже вышел за рамки сегодняшнего дня! Я следил за хронологией событий, и вы только что рассказали мне о том, что должно произойти в ближайшую среду, то есть через два дня. Если верить вашим словам, в настоящий момент Тибор Ференци еще жив и умрет не раньше ночи среды!

 Минуту помолчав, призрак ответил:

 - Да, я понимаю, вам должно показаться это странным. Но время - понятие относительное, Алек, равно как и пространство. В действительности они тесно связаны между собой. Скажу больше: вообще все относительно. Существует Великий Порядок вещей...

 Кайл понял далеко не все. В данный момент он видел лишь то, что хотел видеть.

 - Вы предвидите будущее? Так ясно? - Лицо его при этом выражало почтительное благоговение. - А я воображал, что обладаю могущественнейшим талантом! Но это же просто невероятно - уметь видеть будущее с такой ясно...

 Он вдруг остановился и едва не задохнулся. В голову ему пришла еще более не правдоподобная, чем прежде (как будто это было возможно!), мысль.

 Посетитель как будто прочел ее на лице Кайла. Так или иначе - он улыбнулся, и улыбка его при этом была столь же прозрачной, как дымок сигареты, она совсем не отражала света, проникавшего сквозь окно, но как бы пропускала его через себя.

 - В чем дело, Алек? - спросил он.

 - Где.., где вы сейчас? - выдохнул Кайл. - Я хочу сказать, где вы сейчас находитесь, где ваше материальное "я"? Откуда вы говорите со мной? Точнее, когда вы говорите со мной?

 - Время относительно, - по-прежнему улыбаясь, ответил призрак.

 - Вы говорите со мной из будущего, не так ли? - Кайл тяжело дышал. Это был единственно возможный ответ на его вопрос.

 - Вы будете мне очень полезны, - медленно кивнул головой гость. - Судя по всему, помимо дара предвидения вы обладаете блестящей интуицией, Алек Кайл. Или, быть может, оба эти дара неразрывны. А теперь продолжим?

 Так и не придя в себя от изумления, Кайл прошептал:

 - Думаю, вам лучше продолжить свой рассказ. Расскажите мне все, до конца...

 Глава 15

 Москва. Вечер пятницы. Квартира Драгошани на Пушкинской улице.

 Уже темнело, когда Драгошани наконец-то добрался до своей квартиры и первым делом налил себе выпить. Весь обратный путь поезд тащился невероятно медленно, а отсутствие Бату делало путешествие долгим и утомительным. Да, во-первых, отсутствие Бату, а во-вторых, растущее возбуждение, ощущение того, что он вот-вот окажется в центре какого-то крупного конфликта. Время шло, а у Драгошани оставалось множество дел, сделать которые необходимо Несмотря на ужасную усталость, он не мог позволить себе отдыхать. Неясное предчувствие заставляло его двигаться не останавливаясь по избранному пути.

 Выпив еще одну порцию, он почувствовал себя немного лучше, позвонил в особняк в Бронницах и убедился, что Боровиц все еще пребывает в трауре на своей даче в Жуковке. Он попросил позвать к телефону Игоря Влади, но ему ответили, что тот уже ушел домой. Тогда Драгошани позвонил на квартиру Влади и попросил разрешения приехать. Тот сразу же согласился встретиться.

 Влади жил в отдельной служебной квартире недалеко от Драгошани, но Борис тем не менее поехал к нему на машине и через десять минут уже сидел в его крошечной гостиной, вертя в руках бокал с водкой.

 Покончив со всеми обязательными в таких случаях приветствиями и формальностями, Влади наконец поинтересовался:

 - Так в чем дело, Борис? Чем я могу быть вам полезным?

 Теряясь в догадках, он с удивлением смотрел на темные очки Драгошани, на его мрачное серое лицо.

 Как будто мысленно соглашаясь с чем-то, Драгошани кивнул и произнес:

 - Мне кажется, вы ожидали моего прихода.

 - Да, я предполагал, что мы можем встретиться, - осторожно ответил Влади.

 Драгошани не собирался ходить вокруг да около. Если Влади не будет ясно и четко отвечать на вопросы, он его просто убьет. Вполне вероятно, ему в любом случае придется это сделать.

 - Ну что ж, и вот я здесь, - сказал он. - Как все пойдет дальше?

 Темноволосый, невысокого роста Влади казался вполне искренним и откровенным - во всяком случае, ему удалось создать такое впечатление.

 - Что пойдет дальше? - невинно спросил он, удивленно поднял бровь.

 - Послушайте, давайте не будем валять дурака, - ответил Драгошани. - Я почти уверен в том, что вам известна причина моего прихода. Вам за это платят - за умение заранее предвидеть события. Итак, я спрашиваю вас еще раз: как все пойдет дальше?

 Влади, нахмурившись, откинулся назад.

 - Вы имеете в виду Боровица?

 - Для начала - да.

 Лицо Влади приняло холодное, непроницаемое выражение.

 - Он умрет, - бесстрастно ответил он. - Завтра около полудня. Сердечный приступ. Разве что... - Он замолчал и помрачнел.

 - Разве что?..

 - Сердечный приступ, - пожав плечами, повторил Влади.

 Драгошани кивнул и вздохнул с облегчением.

 - Да, - сказал он, - именно так все и произойдет. А что будет со мной.., и с вами?

 - Я не пытаюсь предсказывать собственное будущее, - ответил Влади. - Это, конечно, огромное искушение, однако слишком уж большое разочарование приходится испытывать, когда знаешь, что тебя ждет, но при этом не в силах что-либо изменить. И к тому же знание будущего пугает. Что касается вас.., все несколько странно.

 Тон, каким он это сказал, очень не понравился Драгошани. Он поставил стакан и подался вперед.

 - Что именно странно? - спросил он. Ответ мог оказаться весьма важным.

 Влади подлил еще водки в оба бокала.

 - Для начала давайте проясним кое-что. Относительно вас и меня, - сказал он. - Я вам не соперник. У меня нет видов на руководство отделом экстрасенсорики. Никаких. Я знаю, что Боровиц вместе с вашей рассматривал и мою кандидатуру на этот пост. Но меня эта работа не интересует. Думаю, вам следует об этом знать.

 - Вы хотите сказать, что отказываетесь от нее ради меня?

 - Вы здесь не при чем, - покачал головой Влади. - Я просто не хочу занимать этот пост. И не завидую тому, кто его займет. Юрий Андропов не успокоится, пока не уничтожит нас, даже если ему придется потратить на это остаток жизни. Честно говоря, я вообще предпочел бы держаться от этого в стороне. Вам известно, что я дипломированный и опытный архитектор, Драгошани? Это действительно так. Предвидение будущего? Я бы с большим удовольствием рисовал в воображении проекты будущих прекрасных зданий.

 - Зачем вы говорите это? - поинтересовался Драгошани. - Это не имеет никакого отношения к делу.

 - Имеет. Это имеет прямое отношение к жизни. А я хочу жить. Видите ли, Драгошани, я уверен, что вы каким-то образом будете участвовать в смерти Боровица. В его "сердечном приступе". Но если из борьбы с ним вы выйдете победителем - а это так и будет, - какие же шансы у меня? Я не храбрец, Драгошани, но и не глупец. Отдел экстрасенсорики - ваш...

 Драгошани еще больше подался вперед. Сквозь темные стекла очков его глаза поблескивали красноватым светом.

 - Но вы по долгу службы обязаны докладывать о подобных вещах Боровицу, Игорь, - скрипучим голосом произнес он. - А тем более о вещах столь важных. Вы хотите сказать, что ничего не рассказали ему? Или он уже знает, что я.., буду иметь к этому отношение?

 Влади поежился и выпрямился. На минуту ему показалось, что Драгошани гипнотизирует его своим почти змеиным взглядом. Или волчьим? Во всяком случае в его взгляде было нечто нечеловеческое.

 - Я и сам не знаю, зачем я оправдываюсь перед вами, - наконец сказал он. - Ведь возможно, старый хитрец сам послал вас ко мне!

 - А если так, разве вы не узнали бы об этом? - спросил Драгошани. - Разве вы со своим талантом не могли бы это предвидеть?

 - Я не могу предвидеть все, - резко ответил Влади. Драгошани кивнул.

 - Гм-м-м... В таком случае он меня сюда не посылал. А теперь ответьте мне честно: знает ли он о том, что завтра умрет? А если знает, известно ли ему, что я буду иметь к этому отношение? Ну же, я жду...

 Прикусив губу, Влади покачал головой.

 - Нет, он ничего не знает, - пробормотал он.

 - Почему вы ему не сказали?

 - По двум причинам. Во-первых, даже если бы он и знал об этом, он все равно ничего не смог бы изменить. Во-вторых, я ненавижу старого ублюдка! У меня есть невеста, и я хочу жениться на ней. Я жду этого уже десять лет. Но Боровиц не разрешает. Он хочет, чтобы мои чувства всегда были обострены, чтобы мой талант не затухал. Он говорит, активный секс неблагоприятно отразится на моих способностях! Старая сволочь! Он держит под контролем даже мои отношения с собственной невестой!

 Громко расхохотавшись, Драгошани откинулся в кресле. Взглянув на его раскрытый рот и торчащие там длинные острые зубы, Влади вновь испытал ощущение, что перед ним не человек, а какой-то странный, неизвестный зверь.

 - О, в это я легко могу поверить! - Смех Драгошани неожиданно смолк. - Это так на него похоже. Ну что ж, Игорь, - Драгошани понимающе кивнул. - Думаю, что теперь вы можете смело готовиться к свадьбе и жениться, когда вам будет угодно.

 - Но вы захотите, чтобы я по-прежнему работал в отделе? - кисло спросил он.

 - Конечно, захочу, - кивнул Драгошани. - Вы слишком ценный кадр, Игорь, чтобы позволить вам стать простым архитектором, вы обладаете поистине большим талантом! А вот что касается отдела... Это только начало. В жизни существует кое-что поинтереснее. Когда все будет позади, я собираюсь подняться выше. А вы можете пойти вместе со мной.

 В ответ Влади уставился на него бессмысленным взглядом. Неожиданно Драгошани почувствовал, что тот что-то скрывает.

 - Вы хотели рассказать о том, что ждет меня в будущем, - напомнил он. - Теперь, когда мы разобрались с Боровицем, пора поговорить об этом. Вы, кажется, сказали, что-то вам показалось.., странным?

 - Да, странным, - подтвердил Влади. - Но я, конечно же могу ошибаться. В любом случае вы все узнаете.., завтра.

 Он нервно дернулся, увидев напряженное и встревоженное лицо Драгошани.

 - Что? Что вы такое говорите о завтрашнем дне? - Некромант стал медленно подниматься на ноги. - Вы тратили время, болтая о всяких пустяках, а сами знали, что завтра меня ожидает нечто важное? Когда именно? Где?

 - Завтра вечером, в особняке, - ответил Влади. - Что-то значительное, но что именно, мне неизвестно.

 Драгошани заходил по комнате, перебирая в уме возможные варианты, высказывая предположения.

 - КГБ? Они к тому времени обнаружат тело Боровица? Едва ли так быстро. А если даже и обнаружат, какие у них основания заподозрить отдел в причастности к этому? Или меня? В конце концов это будет всего лишь "сердечный приступ". Такое со всяким может случиться. Может быть, это будет связано с кем-то из сотрудников отдела? Может, это вы, Игорь, ведете двойную игру? - (Влади отрицательно покачал головой.) - Возможно, саботаж? - продолжая ходить из угла в угол, размышлял Драгошани. - Если так, то-какого рода саботаж? - Он сердито потряс головой. - Нет-нет, не похоже. Черт побери, Игорь, говорите, вы знаете больше, чем мне рассказали! Что? Что конкретно вы увидели?

 - Ну как вы не понимаете! - заорал Влади. - Послушайте, я же не сверхчеловек! Я не могу всегда и все видеть определенно!

 Драгошани знал, что это правда. Голос Влади ясно выдавал его собственное раздражение - он тоже хотел бы узнать точный ответ.

 - Иногда все видится очень неясно - как, например, в случае с Андреем Устиновым. Я знал, что в тот вечер будет какой-то шум, и предупредил Боровица, но я, клянусь жизнью, не мог точно сказать, кто или что станет его причиной. Вот и сейчас то же самое. Завтра должна произойти какая-то крупная неприятность, и вы, Драгошани, окажетесь в центре событий. Причиной станет что-то пришедшее извне, но это будет.., большая беда. Вот и все, что я могу сказать с уверенностью.

 - Нет, не совсем все, - зловеще произнес Драгошани. - Я не понял, что вы подразумеваете под словом "странный"? Почему вы все время избегаете ответа на мой вопрос? Мне что, угрожает опасность?

 - Да, - ответил Влади, - большая опасность. И не только вам, но всем, кто находится в особняке.

 - Проклятие! - Драгошани грохнул кулаком по столу. - Вы говорите так, будто мы все завтра умрем!

 Влади побледнел и отвернулся. Но Драгошани, обхватив его лицо пальцами, так что рот Влади вытянулся в виде буквы "О", притянул его к себе и заглянул в испуганные глаза.

 - Вы абсолютно уверены, что рассказали мне все? - медленно и четко проговорил он. - Может быть, вы все же попытаетесь объяснить, что означает слово "странно"? Возможно, вы предвидели и мою смерть?

 Влади рванулся, высвобождая лицо из руки Драгошани, и вместе с креслом отодвинулся назад. Белые следы на его щеках, оставленные пальцами Драгошани, превратились в красные пятна. Он не сомневался в том, что Драгошани способен убить его. Следует хотя бы попытаться выполнить его требование.

 - Хорошо, слушайте, - сказал он. - Я постараюсь объяснить вам все как можно лучше. А дальше.., выводы делайте сами.

 Когда я смотрю на человека, пытаясь определить, что ждет его в будущем, я вижу, как правило, прямую линию голубого цвета, как будто нарисованную снизу вверх на листе бумаги. Можете назвать ее линией жизни. Длина этой линии и есть продолжительность человеческой жизни. По ответвлениям и петлям на ней я могу определить, что ждет человека впереди и каким образом повлияют на него грядущие события. Линия жизни Боровица обрывается завтра: На конце ее имеется отклонение, свидетельствующее о физическом недомогании, - в данном случае о сердечном приступе. Кроме того, в конце ваша линия жизни пересекается с его, а дальше продолжается уже одна. Вот почему я говорю, что вы будете иметь отношение к его смерти.

 - Но как далеко простирается моя линия? - требовательно спросил Драгошани. - Что произойдет завтра вечером, Игорь? Моя линия жизни тоже обрывается завтра?

 Влади вздрогнул.

 - Ваша линия жизни совершенно не похожа на другие, - наконец ответил он. - Я вообще не представляю, как ее читать. Примерно полгода назад Боровиц приказал мне еженедельно готовить ваши прогнозы на будущее и докладывать ему лично. Я попробовал.., но это оказалось совершенно невозможным. Ваша линия жизни имеет такое количество отклонений, что я просто не знаю, каким образом ее расшифровать, даже приблизительно. С такими странными петлями и извилинами мне никогда не приходилось сталкиваться. Больше того, через несколько месяцев выяснилось, что ваша линия разделилась надвое, превратилась в две параллельно идущие линии. Причем вторая была уже не голубой, а красной - такого я никогда прежде не видел. И еще: первоначальная, голубая линия постепенно начала краснеть. Это похоже.., на близнецов, Драгошани. Другого объяснения у меня нет. А завтра...

 - Что завтра?..

 - Завтра вечером одна из линий прервется.

 - Одна половина меня умрет, - подумал Драгошани. - Но какая именно?" А вслух спросил:

 - Красная или голубая?

 - Обрывается красная линия.

 Вампир погибнет! Драгошани воспрянул духом. И едва сдержал готовый вырваться из груди радостный смех.

 - А что с другой линией?

 Влади покачал головой - у него не было определенного ответа на этот вопрос. Наконец он сказал:

 - Вот здесь-то и начинается самое непонятное. Я никак не могу это объяснить. Голубая линия теряет красноватый оттенок, изгибается в виде петли и вновь возвращается к тому месту, откуда начиналась красная!

 Драгошани снова сел и взялся за стакан. То, что рассказал ему Влади, его никоим образом не удовлетворяло, но все же это было лучше, чем ничего.

 - Извините, Игорь, я был груб с вами. Теперь я вижу, вы постарались сделать все возможное, и благодарю вас за это. Но вы сказали, завтрашние события будут иметь весьма серьезные последствия, поэтому у меня есть основания предположить, что вы поинтересовались будущим тех, кто будет в это время находиться в Бронницах. Я хочу знать, каковы именно вероятные последствия завтрашних событий.

 Влади прикусил губу.

 - Боюсь, мой ответ не понравится вам, - предупредил он.

 - Расскажите все, что знаете.

 - Последствия будут самыми разрушительными. Какая-то сила - мощная сила - появится в особняке в Бронницах и практически уничтожит его!

 Киф! Это может быть только Гарри Киф! Другой угрозы на сегодняшний день не существует... Драгошани вскочил и, схватив на ходу пальто, бросился к двери.

 - Я должен уйти, Игорь, - сказал он. - Еще раз благодарю вас. Поверьте, я никогда не забуду того, что вы для меня сегодня сделали. А если вы вдруг сумеете увидеть что-то новое, я буду вам очень благодарен, если...

 - Конечно, - облегченно вздохнув, сказал Влади, провожая его до двери, а когда тот уже готов был выйти на улицу, добавил:

 - Борис, а что все-таки случилось с Максом Бату?

 Этот вопрос был очень опасным, но Влади не мог не задать его.

 Драгошани" на миг замер, потом обернулся и ответил:

 - С Максом? А, так вам о нем известно? Что ж, это был несчастный случай.

 - А... - кивнул Влади. - Конечно...

 Оставшись один, Влади допил водку, а потом погрузился в собственные мысли и просидел так до глубокой ночи. Услышав, как где-то в застывшем городе часы пробили полночь, он вздрогнул, встрепенулся и решил все же нарушить им же самим установленные правила. Обратившись мыслями в будущее, он проследил собственную линию жизни до ее конца и обнаружил, что она резко обрывается через три дня!

 Почти не задумываясь над тем, что делает, Влади начал быстро собирать кое-какие вещи - готовиться к побегу. Его неотступно преследовала мысль о том, что после смерти Боровица Драгошани возглавит отдел экстрасенсорики - точнее, то, что от него останется. Как бы то ни было, Григорий Боровиц все же был человечным. Но Драгошани... Влади твердо знал, что никогда не сможет служить под его началом. Вполне могло случиться, что Драгошани тоже погибнет завтра вечером, а если нет?.. Линия его жизни была столь запутанной, непонятной. Нет, у Влади есть только один выход - он должен попытаться, хотя бы попытаться! - избежать неизбежного.

 А в это время почти за тысячу миль от Москвы в одной из смотровых башен Восточно-Берлинской стены Игоря Влади уже поджидал автомат Калашникова. Влади, конечно, этого не знал, но начиная с этой самой минуты пути "Калашникова" и Игоря неумолимо начали сближаться, чтобы пересечься через три дня ровно в 22 часа 32 минуты.

 ***

 Драгошани поехал прямо к себе. Оттуда он позвонил в особняк в Бронницах и переговорил с дежурным офицером. Он назвал ему имя Гарри Кифа и передал его описание для немедленного распространения по всем контрольно-пропускным пунктам на границе, а также аэропортам СССР, добавив, что Гарри Киф является западным шпионом и его следует немедленно арестовать, а в случае возникновения затруднений с арестом немедленно уничтожить. КГБ наверняка узнает обо всем, но Драгошани это сейчас совсем не волновало. Если Кифа возьмут "сивым, кегебешники все равно не будут знать, что с ним делать, а уж Драгошани в этом случае найдет способ до него добраться, но если его убьют.., что ж, на этом все и закончится.

 Что же касается предсказаний Влади... Драгошани в определенной степени доверял им, но ни в коем случае не воспринимал как непреложную истину, как нечто неизбежное. Влади утверждает, что нельзя изменить предначертания судьбы. Драгошани придерживался другого мнения. Кто-то из них, безусловно, прав, а кто именно, покажет завтрашний вечер. В любом случае вполне возможно, что Гарри Киф не имеет никакого отношения к тому, что должно произойти в особняке в Бронницах, а поэтому все должно идти согласно намеченному плану - по крайней мере пока.

 Сообщив информацию в особняк, Драгошани налил себе еще выпить - на этот раз покрепче, что отнюдь не входило в его привычки, - и Свалился в постель. Он был настолько измучен, что крепко проспал до позднего утра...

 В 11.40 утра он спрятал машину в зарослях кустарника в стороне от шоссе, не доезжая примерно милю до ближайшей дачи, поднял воротник пальто и остальную часть пути до Жуковки прошел пешком. В полдень он свернул с дороги и, утопая в снегу, направился прямо через лесок, узкой полосой тянувшейся вдоль берега реки, по направлению к даче Боровица. На лице его играла мрачная усмешка. Быстро пройдя по мощеной дорожке, он подошел к двери и осторожно постучал по резной дубовой панели. В воздухе пахло дымом. Было очень холодно - у Драгошани даже волоски в носу замерзли. Но свисавшие с крыши дома сосульки указывали на то, что близится потепление. Скоро снег подтает, и следы Драгошани исчезнут, а тогда никому не придет в голову подозревать, что он побывал здесь.

 Изнутри послышались медленные шаги, и дверь со скрипом приоткрылась. Бледный, взлохмаченный, с покрасневшими глазами Григорий Боровиц выглянул наружу, щурясь и моргая от дневного света.

 - Драгошани? - сурово сдвинув брови, произнес он. - Я же сказал, чтобы меня не беспокоили. Я...

 - Товарищ генерал, - перебил Драгошани, - если бы не срочная необходимость...

 Боровиц шире открыл дверь и отступил в сторону.

 - Ну, входи, входи, - проворчал он, но в голосе его уже не слышалось прежней живости. После недельного пребывания здесь он потерял былую молодцеватость, искреннее, неподдельное горе сломило и состарило его. Все эти наблюдения вполне устраивали Драгошани.

 Войдя в дом, он проследовал за хозяином через небольшой коридор, отодвинул портьеру и оказался в маленькой, отделанной сосновыми панелями комнатке, в которой, завернутая в саван, тихо лежала Наташа Боровиц. Черты ее крестьянского лица, миловидного при жизни, после смерти казались непривлекательными и даже грубоватыми. Она была похожа на огромную плохо обработанную восковую свечу с морщинистой поверхностью и торчавшим вместо фитиля пучком редких, жестких волос. Погладив ее по лицу, Боровиц опустил голову и отвернулся, не сумев, однако, скрыть блеснувшие в глазах слезы.

 Он провел Драгошани в знакомую тому комнату, служившую одновременно гостиной и столовой, и указал на стоявшее возле окна кресло. Все окна дачи были плотно закрыты шторами, но здесь занавески были раздвинуты, пропуская тусклый зимний свет. Молча покачал головой, Драгошани отказался от предложения сесть, а Боровиц тяжело опустился на мягкую кушетку.

 - Я лучше постою, - сказал Борис, - я не надолго.

 - С кратким визитом? - без всякого интереса проворчал Боровиц. - Мог бы и подождать, Драгошани. Завтра мою Наташу увезут от меня, и тогда я вернусь в Москву и в особняк в Бронницах. Так что же все-таки заставило тебя срочно приехать? Ты говорил, путешествие в Англию было весьма успешным.

 - Да, действительно, - ответил Драгошани, - но с тех пор кое-что успело произойти.

 - В чем дело?

 - Товарищ генерал, - начал Борис, - Григорий, я прошу вас не задавать никаких вопросов, а просто кое-что сказать мне. Помните ли вы тот разговор, который состоялся у нас с вами относительно будущего отдела экстрасенсорики? Вы сказали, что однажды примете решение о том, кто займет ваш пост, после того как вы.., уйдете в отставку. Вы также добавили, что выбор будет сделан между моей кандидатурой и кандидатурой Игоря Влади.

 Не веря своим ушам, Боровиц сурово уставился на Драгошани.

 - Так вот зачем ты приехал?! - прорычал он. - Ничего себе срочная необходимость! Ты что, решил, что мне пора уходить? Или что я сам готов уйти? Теперь, когда Наташи нет, думаешь, я отойду от дел?

 Боровиц выпрямился, и в глазах его появился знакомый Борису огонь. Только сейчас некромант не испытывал страха перед этим человеком.

 - Я просил вас не задавать вопросов, - напомнил он, и в голосе послышались недобрые нотки. - Мне нужны ответы от вас, Григорий. А теперь скажите: кого вы избрали своим преемником? И вообще, приняли ли вы какое-либо окончательное решение? А если приняли, то оформили ли его в письменной форме?

 Боровиц был потрясен и одновременно пришел в ярость.

 - Ты осмеливаешься?.. - заревел он, выкатив глаза. - Ты осмеливаешься?.. Ты забываешься, Драгошани! Ты забыл, кто перед тобой стоит и где ты находишься! Кроме того, ты забыл - или предпочитаешь не помнить об этом, - что я только что потерял жену! Ну и черт с тобой, Драгошани! Я отвечу на твой вопрос; нет, я пока не отдал никакого письменного распоряжения! Мне это ни к чему, потому что я еще долго собираюсь стоять во главе отдела.

 Уверяю тебя! Более того, если бы мне пришлось выбирать сейчас преемника, то ты никогда не стал бы им, можешь выбросить из головы саму мысль об этом! - Дрожа от ярости, Боровиц вскочил с кушетки. - А теперь убирайся прочь с моих глаз! Выметайся, не то я...

 Драгошани снял темные очки в массивной оправе. Взглянув на Драгошани, Боровиц замер на месте, поразившись произошедшей перемене. Перед ним был не Драгошани - нет, это был кто-то совсем другой. И эти глаза! Невероятно красные глаза!

 - Я увольняю вас, Григорий! - зловещим голосом произнес Драгошани. - Но вы уйдете не с пустыми руками. После стольких лет верной и преданной службы.

 Он вдруг съежился, плечи его будто сами по себе поползли вверх.

 - Увольняешь меня? - Боровиц хотел было попятиться назад, но прямо за спиной стояла кушетка. - Ты.., увольняешь.., меня?..

 Драгошани кивнул и улыбнулся, обнажая крупные острые зубы:

 - У нас есть маленький прощальный подарок, Григорий!

 - У вас? - прохрипел Боровиц.

 - У меня и у Макса Бату, - ответил Драгошани. И в то же мгновение перед глазами Боровица разверзся ад!

 Потом кто-то изо всей силы толкнул его в грудь; широко раскинув руки, он отлетел назад, ударился о стену и вновь качнулся, падая вперед. Полочки и небольшие картины рухнули со стены вниз. Боровиц упал, почти растянувшись на кушетке. Схватившись за грудь и глотая ртом воздух, он попытался подняться на ослабевшие вдруг ноги. Сердце его разрывалось. Он понял, что сделал с ним Драгошани, хотя у него в уме не укладывалось, как ему это удалось.

 Наконец он смог выпрямиться. Протягивая к некроманту короткие, трясущиеся руки, он прошептал:

 - Драгошани! Драго...

 Но тот снова пустил в него мысленную стрелу.., и еще раз...

 Первая, как муху, пришлепнула Боровица, пригвоздив его к кушетке, но он сумел приподняться и, прежде чем его настигла следующая, успел закончить последнее слово, произнесенное им в жизни:

 - ..шани!

 Все, конец. Бывший шеф отдела экстрасенсорики больше не подавал никаких признаков жизни. Его поза и весь его вид свидетельствовали о том, что он скончался от "сердечного приступа".

 - Великолепно! - Драгошани был очень доволен.

 Он огляделся. Дверца углового шкафа была приоткрыта, за ней на полке среди бумаг, конвертов и других канцелярских принадлежностей стояла старенькая пишущая машинка. Он достал ее, поставил на стол, вложил лист чистой бумаги и сосредоточенно начал печатать:

 "Я чувствую себя неважно. Видимо, это сердце. Смерть Наташи тяжелейшим образом отразилась на моем здоровье. Думаю, мне конец. Поскольку до сих пор я не назвал имени того, кто должен продолжать после меня работу, я делаю это сейчас. Единственный человек, которому я могу доверить выполнение своих обязанностей после смерти, - Борис Драгошани. Он полностью предан СССР и в особенности руководителю нашей Партии.

 Кроме того, поскольку я чувствую, что конец мой близок, я хочу, чтобы тело мое после смерти было передано на попечение Борису Драгошани. Ему известны моя воля и пожелания на этот счет..."

 Усмехнувшись, Драгошани вытянул вверх лист, перечитал напечатанный текст и ручкой нацарапал внизу "Г.Б.", стараясь как можно точнее подделать почерк Боровица. Потом достал носовой платок и тщательно протер клавиатуру, после чего перенес машинку к кушетке. Присев рядом с покойником, он взял его руки и оставил на клавиатуре отпечатки пальцев. Все это время за ним следили широко раскрытые безжизненные глаза Боровица.

 - Ну вот и все, Григорий, - сказал Драгошани, перенося машинку обратно на стол. - Сейчас я ухожу, но я с тобой не прощаюсь. После того как тебя обнаружат, мы с тобой снова встретимся, только на этот раз в особняке в Бронницах. И чего тогда будут стоить твои великие тайны, Григорий Боровиц?

 Было половина первого ночи, когда Драгошани вышел из молчаливо стоявшего среди деревьев дома и направился обратно к своей машине.

 ***

 Как всегда по субботам, в особняке в Бронницах людей было меньше, чем обычно. Однако, как только наблюдатели на внешней стене заметили Драгошани, они тут же сообщили по цепочке о его прибытии. Дежурный офицер ожидал его возле центрального корпуса. Он был одет в униформу, сотрудников отдела - серый комбинезон с желтой диагональной полосой на левой стороне груди. Задыхаясь, он подбежал к Драгошани, чтобы приветствовать его, пока тот ставил машину на отведенное место.

 - Хорошие новости, товарищ Драгошани! - доложил он, провожая Бориса и открывая перед ним двери. - У нас есть сведения об английском агенте Гарри Кифе.

 Драгошани словно клещами вцепился ему в плечо. Осторожно высвободившись, офицер с удивлением и недоумением уставился на Драгошани. "Что-то не так?"

 - Все в порядке, если Киф в наших руках, - прорычал Драгошани. - Если нет, значит, все очень плохо. Но вы не тот, с кем я разговаривал вчера вечером?

 - Так точно, товарищ Драгошани! Он сменился с дежурства. Но я прочел его записку. И сегодня утром я, конечно же, был на месте, когда поступили сведения о Кифе.

 Драгошани пристально посмотрел на офицера. До сих пор он не успел разглядеть его как следует. Худой, плечи покатые - заурядный, ничем не примечательный человек, но в то же время буквально раздувающийся от сознания собственной значительности. Не из числа экстрасенсов - обыкновенный старший офицер охраны. Хороший служащий, ответственно относящийся к своим обязанностям, но, по мнению Драгошани, чересчур важничающий и самодовольный, - он таких не любил.

 - Идите за мной, - холодно произнес он. - По пути расскажете о Кифе.

 В сопровождении офицера Драгошани быстро проскочил по коридорам и начал подниматься по лестнице, ведущей к помещениям персональных апартаментов Боровица. Едва поспевая за ним, офицер, задыхаясь, взмолился:

 - Прошу вас, не так быстро, а то я не в состоянии что-либо вам рассказать!

 Но Драгошани не сбавил темп.

 - Что там с Кифом? - бросил он через плечо. - Где он? У кого он? Его везут сюда?

 - Он ни у кого, товарищ Драгошани, - пропыхтел офицер. - Мы всего лишь знаем, где он. Он в, Восточной Германии, в Лейпциге. Он проехал в качестве туриста через контрольно-пропускной пункт Чарли в Берлине. И, кстати, совершенно не пытался скрыть свое настоящее имя. Это очень странно. В Лейпциге он находится уже четыре или пять дней. И почти все время проводит на кладбище. Очевидно, ждет связного.

 - Вот как? - Драгошани на минуту остановился и насмешливо посмотрел на сопровождающего. - Очевидно, говорите? Позвольте вам заметить, товарищ, что там, где дело касается этого человека, ничего очевидного быть не может! А теперь быстро пойдемте в мой кабинет - я дам вам кое-какие указания.

 Через минуту они вошли в приемную перед кабинетом Боровица.

 - В ваш кабинет? - удивленно переспросил офицер. Сидевший за столом секретарь Боровица - молодой человек в очках с толстыми стеклами, с тонкими бровями и рано поредевшими волосами - поднял недоуменный взгляд. Драгошани махнул большим пальцем в сторону оставшейся открытой двери.

 - Выйдите! Подождите за дверью. Я вызову вас.

 - В чем дело? - вскочил пораженный секретарь. - Товарищ Драгошани, я протестую, я...

 Перегнувшись через стол, Драгошани схватил его за левую щеку и выволок прямо по столу на середину комнаты - карандаши и ручки разлетелись во все стороны. Не обращая внимания на пронзительные вопли удивления и боли, он подтащил секретаря к открытой двери и, выпустив из рук, поддал коленом в зад.

 - Жалуйтесь Григорию Боровицу, когда увидите его в следующий раз, - рявкнул он. - А до тех пор будете подчиняться мне, или я вас пристрелю!

 После этого он проследовал в бывший кабинет Боровица, за ним едва поспевал трясущийся от страха офицер охраны. Усевшись в кресло за столом Боровица, Драгошани вновь взглянул на него.

 - Ну так, кто следит за Гарри Кифом? Охваченный страхом офицер заикаясь стал докладывать:

 - Я.., я.., мы... Восточногерманская пограничная служба безопасности, - наконец выговорил он.

 - Хорошо, - кивнул головой Драгошани. - Говорят, они знают свое дело. Так вот, от имени Григория Боровица я приказываю немедленно арестовать Кифа. Если возможно, взять его живым. То же самое я приказывал сделать вчера вечером, а я не люблю повторять дважды свои приказы!

 - Но нет никаких оснований для ареста, - попытался объяснить офицер. - За ним ничего не числится, и, следовательно, он не совершил ничего предосудительного.

 - Основание есть.., убийство. Он убил нашего глубоко законспирированного агента в Англии. Так или иначе его необходимо взять. Если возникнут сложности, немедленно пристрелить. И это тоже я приказывал сделать еще вчера вечером.

 Офицер охраны принял обвинения на свой счет и попытался оправдаться:

 - Но это же немцы, товарищ! Некоторым из них хочется думать, что они сами руководят своей страной. Вы понимаете, о чем я говорю?

 - Нет, - ответил Драгошани, - не понимаю. Пройдите в соседнюю комнату - там есть телефон - и свяжитесь со штаб-квартирой пограничной службы безопасности в Берлине. Я сам с ними поговорю.

 Офицер продолжал стоять, раскрыв рот, в изумлении глядя на него.

 - Живо! - рявкнул Драгошани. И вслед мгновенно выскочившему из кабинета офицеру крикнул:

 - И пришлите ко мне того болвана, который стоит за дверью!

 Когда секретарь Боровица вошел, Драгошани обратился к нему:

 - Садитесь. И слушайте. До возвращения товарища генерала его обязанности буду исполнять я. Что вы знаете о работе, ведущейся в особняке?

 - Практически все, товарищ Драгошани. - Секретарь все еще был бледен от испуга и держался за щеку. - Товарищ генерал многое оставил на мое попечение.

 - Наши людские ресурсы - Что именно вас интересует, товарищ Драго...

 - Кончайте с этим! - рявкнул Драгошани. - Никакого "товарища" мы только теряем время! Зовите меня просто Драгошани.

 - Есть, Драгошани!

 - Людские ресурсы? - повторил Драгошани. - Сколько у нас людей?

 - Здесь? В особняке? Сейчас? Основной штат экстрасенсов и около дюжины охранников службы безопасности.

 - Система вызова и оповещения есть?

 - Да, конечно, Драгошани.

 - Хорошо. Мне необходимо, чтобы здесь было не менее тридцати человек. Не позднее 17.00. Я хочу, чтобы это были наши лучшие телепаты и провидцы, включая Игоря Влади. Это возможно? Сумеем мы с этим справиться к 17.00?

 Секретарь согласно кивнул.

 - У нас более трех часов? В таком случае несомненно справимся.

 - Тогда займитесь этим.

 Оставшись один, Драгошани откинулся в кресле и положил ноги на стол. Он обдумывал свои действия. Если немцы возьмут Кифа, а тем более если они его убьют (в этом случае непременно устроить все таким образом, чтобы тело Кифа попало лично ему в руки), это позволит исключить возможность причастности Кифа к тем событиям, которые должны произойти здесь сегодня вечером. В любом случае трудно себе представить, чтобы Киф сумел за оставшиеся несколько часов добраться сюда из Лейпцига. Тогда следует рассмотреть другие возможности - но какие? Саботаж? Быть может, "холодная" война экстрасенсов превращается в нечто иное? Или убийство сэра Кинана Гормли стало искрой, поджегшей давно зарытый фитиль? Но чем можно нанести серьезный вред особняку? Он был неприступен, как средневековая крепость. Да будь их хоть пятьдесят Кифов; они все равно не смогут преодолеть внешнюю стену! Злясь на самого себя за то, что никак не может справиться с растущим внутренним напряжением, Драгошани заставил себя выбросить Кифа из головы. Нет, угроза исходит от кого-то другого. Он снова стал размышлять о защитных сооружениях особняка.

 Драгошани прежде никогда не понимал, зачем укреплять особняк, но теперь он радовался, что тот защищен вполне надежно. Конечно, старик Боровиц, прежде чем возглавить отдел, много лет прослужил в армии - он был блестящим стратегом, и, безусловно, у него имелись свои причины настаивать на подобной степени обеспечения безопасности. И все же здесь, в двух шагах от Москвы... Чего он опасался? Мятежа? Вмешательства со стороны КГБ? Или это один из его предрассудков, оставшихся со времен политического и военного противостояния в мире? Безусловно, особняк был далеко не единственным хорошо укрепленным объектом в СССР. Космические центры, ядерные научно-исследовательские станции, лаборатории по разработке химического и биологического оружия в Березове - все это были сугубо секретные и строжайше охраняемые точки, находившиеся под неослабным вниманием спецслужб.

 Драгошани сердито нахмурился. Как бы ему хотелось сейчас, чтобы в его руках оказался труп Боровица - там, внизу, в операционной, валяющийся на металлическом столе со свисающими из распоротого живота кишками, со всеми секретами, лежащими перед Борисом как на ладони. Ну что ж, это неизбежно произойдет, как только будет обнаружено тело старого маразматика.

 - Товарищ Драгошани, - голос дежурного офицера прервал размышления Драгошани. - Я связался со штаб-квартирой пограничной службы безопасности в Берлине! Соединяю вас!

 - Хорошо, - ответил он. - А пока я буду разговаривать, вам следует выполнить еще одно поручение. Я хочу, чтобы вы тщательно осмотрели особняк. Особенно подвалы. Мне кажется, там есть помещения, в которые никогда никто не входил. Я хочу, чтобы вы перевернули все вверх дном. Ищите бомбы, зажигательные устройства - словом, все, что может вызывать подозрения. Задействуйте как можно больше людей, в первую очередь экстрасенсов. Вы все поняли?

 - Да, конечно, товарищ.

 - Очень хорошо. А теперь соедините меня с этими чертовыми немцами.

 ***

 Было пятнадцать минут четвертого утра. На Лейпцигском кладбище все застыло от поистине арктического холода.

 Гарри Киф в отчаянии замер у подножия надгробного памятника Августа Фердинанда Мёбиуса. Шея и уши его были спрятаны в поднятом воротнике пальто, а в руках он держал давно опустевшую фляжку из-под кофе. Он тщетно пытался применить своей талант экстрасенса, свой "метафизический" дар к тесно связанным между собой свойствам видоизмененных пространства и времени и четырехмерной топологии. Интуитивно он чувствовал, что может подобно Мёбиусу, путешествовать во времени, но механика этого явления была так же недоступна для его, как любая неприступная горная вершина. Его инстинктивные или, быть может, интуитивные познания в математике и неевклидовой геометрии оказались недостаточными. Он чувствовал себя человеком, которому дали уравнение "Е=mс^2" и предложили решить его, произведя атомный взрыв, но при этом лишь мысленно! Каким образом можно превратить бестелесные числа теоретической математики в физические явления и тела. Недостаточно знать, что дом состоит из десяти тысяч кирпичей, - для того чтобы его построить, необходимо иметь эти кирпичи! Мёбиус был бестелесен и поэтому легко мог перемещаться в пространстве на самые далекие расстояния, но он, Гарри Киф, был человеком из плоти и крови и обладал тремя измерениями. Даже если представить, что он вдруг найдет способ телепортирования из одной гипотетической точки в другую, из некого А в некое В, физически не преодолевая расстояние между ними, что тогда? Куда ему телепортироваться и как узнать, где именно он находится в тот или иной момент? Это было бы равносильно тому, чтобы в доказательство существования земного притяжения броситься вниз со скалы!

 Много дней он размышлял над этой проблемой, забыв обо всем остальном. Он ел, пил, спал - словом, делал лишь то, что было необходимо для поддержания жизни, но не более. И все же проблема по-прежнему оставалась нерешенной, пространство и время отказывались принимать нужные формы, уравнения представляли собой неразрешимые и непостижимые констатации, заполняющие замусоленные страницы его памяти и мышления. Сама по себе идея физического проникновения в рамки метафизического была великолепной, но как воплотить ее в жизнь?

 - Вам необходим толчок, Гарри, - устало проговорил Мёбиус, наверное, в пятидесятый, если не более, раз возникая в мыслях Кифа. - Я думаю, это для вас единственный выход. В конце концов необходимость - мать изобретений. Вы знаете, что именно вам нужно, - и вы обладаете интуитивной способностью и навыками для достижения своей цели, - но у вас пока нет серьезных оснований и причин для воплощения вашего намерения. Единственное, что вам сейчас требуется, это сильный стимул, который побудит вас сделать последний и самый главный шаг.

 В душе Гарри был полностью с ним согласен.

 - Возможно, вы и правы, - сказал он, - я уверен, что непременно сумею сделать это. Просто все дело в том, что я еще.., не попытался, наверное? Это все равно что бросить курить. Вы обязательно откажетесь от сигарет, но только тогда, когда будет слишком поздно, когда вы будете умирать от рака. Но я не хочу ждать так долго! Я обладаю достаточными теоретическими знаниями, математическим складом ума, соответствующими личными качествами, интуицией, но до сих пор у меня не было острой необходимости, толчка, если хотите, побуждающего стимула. Позвольте, я попробую объяснить вам, как это выглядит.

 Я как будто сижу в ярко освещенной комнате, в которой есть окно и дверь. Я смотрю в окно и вижу, что за ним темнота. Она будет там всегда. Это не ночная тьма, но нечто более темное, что будет длиться вечно. Это космическая чернота, лежащая между мирами. Я знаю, где-то по-соседству есть другие комнаты, подобные этой. Но понятия не имею, в каком направлении следует двигаться. Если я выйду за дверь, я стану частью этой черноты, она окружит меня со всех сторон. И никогда больше я не смогу вернуться сюда или войти куда-либо еще. Дело даже не в том, что я не могу выйти, а в том, что я не хочу даже думать, что меня ждет снаружи. Факт сознания того, что это существует, равносилен возможности оказаться там. Я знаю, выход туда расширит мои возможности, но как именно и насколько - неизвестно. Я похож на цыпленка внутри скорлупы, я не испытываю желания разбивать ее, пока мне не придется это сделать.

 - С кем это вы разговариваете, мистер Гарри Киф, - раздался вдруг голос, отнюдь не похожий на голос Мёбиуса, холодный, бесстрастный, но одновременно любопытный.

 - Что? - Гарри недоуменно поднял глаза. Перед ним стояли двое, и он сразу догадался, кто они и откуда. Он узнал бы их, даже если бы не имел никакого представления ни о шпионаже, ни о взаимоотношениях Востока и Запада. От них веяло еще большим холодом, чем тот, который приносил несильный, но пронизывающий ветерок, круживший опавшие листья и обрывки бумаги по дорожкам между могильными камнями.

 Один был очень высокий, а другой - коротышка, но одинаковые темно-серые пальто, надвинутые на лоб шляпы и очки в тонкой оправе создавали впечатление, что они близнецы. Они были близнецами с точки зрения внутренней сути, характеров и мелких амбиций. Нет, ошибиться было нельзя - это были люди в штатском, полицейские, возможно, из тайной полиции.

 - Что? - резко вскочив на ноги, повторил Гарри. - Кажется, я опять разговаривал сам с собой? Мне очень жаль, но я часто сам с собой разговариваю. Это уже превратилось в привычку.

 - Разговариваете сами с собой? - повторил за ним высокий и покачал головой. - Нет, не думаю. - У него был сильный акцент, а на губах играла мрачная улыбка. - Думаю, вы разговаривали с кем-то другим, возможно, с другим шпионом, Гарри Киф.

 Гарри отступил два шага назад.

 - Я действительно не знаю, о чем... - начал он.

 - Где ваша рация, мистер Киф? - перебил коротышка, ткнув носком ботинка землю на могиле, возле которой сидел Гарри. - Она зарыта здесь? Говорите, вы целыми днями сидите здесь и разговариваете сами с собой. Вы что, за дураков нас принимаете?

 - Послушайте, - продолжая пятиться, хрипло проговорил Гарри. - Вы, должно быть, приняли меня за кого-то другого. Шпион? Это же смешно. Я обыкновенный турист.

 - Вот как? - сказал высокий. - Турист? В середине зимы? Турист, который приезжает лишь затем, чтобы изо дня в день сидеть возле одной и той же могилы и разговаривать с самим собой? Могли бы придумать что-нибудь поумнее, Гарри Киф. У нас есть версия поинтереснее. По нашим весьма надежным сведениям, вы являетесь английским агентом, к тому же еще и убийцей. Поэтому просим вас следовать за нами.

 - Не ходи с ними, Гарри! - раздался вдруг в голове Гарри невесть откуда взявшийся голос Кинана Гормли. - Беги, мальчик, беги!

 - Что это? - выдохнул Гарри. - Кинан? Но каким образом?...

 - О, Гарри! Мой Гарри! - прозвучал крик матери. - Ради Бога, будь осторожен!

 - Что это? - снова произнес Гарри, продолжая пятиться и тряся головой.

 Коротышка вытащил наручники.

 - Должен вас предупредить, Гарри Киф, сопротивляться не советую. Мы официальные представители контрразведки пограничной службы безопасности и...

 - Ударь его, Гарри! - раздался в ушах Кифа крик Грэхема Лейна. - Ты сумеешь справиться с обоими! Ты же знаешь, как! Нападай на них, прежде чем нападут на тебя! Но будь осторожен, они вооружены!

 Увидев, что коротышка с наручниками в руках успел сделать три шага в его сторону, Гарри принял оборонительную позу. Второй тоже начал приближаться.

 - Что такое? Вы угрожаете нам насилием? Имейте в виду, мистер Киф, у нас приказ взять вас живым или мертвым! - заорал он.

 Коротышка собрался было надеть на Гарри наручники, но Киф, развернувшись вполоборота, размахнулся и ударил его ногой. Удар пришелся прямо в грудь, хрустнули ребра, и коротышка отлетел назад, врезавшись в напарника. Вопя от боли, он рухнул на землю.

 - Ты не сможешь победить их таким способом, Гарри, - настойчиво твердил ему Гормли.

 - Он прав, - вторил голос Джеймса Гордона Ханнанта. - Это твой последний шанс, Гарри, ты обязан им воспользоваться. Даже если тебе удастся справиться с этими двумя, придут другие. Это не тот способ. Ты должен употребить свой талант, Гарри, он гораздо обширнее, чем ты думаешь. Я не обучал тебя математике - я всего лишь показал тебе, каким образом ты можешь воспользоваться тем, что уже заложено в тебе. Но твои возможности до конца еще не раскрыты. Послушай, у тебя есть формула, о которой я и мечтать не мог! Помнишь, однажды ты сказал это моему сыну?

 И Гарри вспомнил.

 Перед его мысленным взором возникли вдруг какие-то непонятные уравнения. И там, где их не должно было быть, раскрылись двери. Его метафизическое мышление наложилось на физический мир, как бы в стремлении подчинить его своей воле. Он слышал, как кричит от ярости и боли поверженный агент в штатском, видел, как высокий полез в карман пальто и вытащил уродливое короткоствольное оружие... Но поверх реальной картины, нарисовавшейся перед его глазами, возникли широко открытые, манящие к себе двери в пространственно-временное измерение Мёбиуса.

 - Вот оно, Гарри! - услышал он крик Мёбиуса. - Тебе подойдет любая из них!

 - Но я не знаю, куда они ведут! - громко прокричал в ответ Гарри.

 - Удачи тебе, Гарри! - раздался одновременный крик Гормли, Ханнанта и Лейна.

 Пистолет в руках высокого агента изрыгнул огонь и свинец. Горячее дыхание обожгло шею успевшему увернуться Гарри. Он крутанулся, подпрыгнул и с полулета ударил высокого ногой, с удовлетворением заметив, что удар пришелся в лицо и плечо. Высокий упал, выронив пистолет, гулко ударившийся о мерзлую землю. Корчась от боли и выплевывая вместе с кровью зубы, агент потянулся к пистолету, схватил его двумя руками и с трудом приподнялся. уголком глаза Гарри видел дверь на ленте Мёбиуса. Она была так близко, что при желании до нее можно было дотронуться рукой. Бормоча под нос что-то непонятное, высокий нацелил на Гарри пистолет. Выбив оружие из рук агента, Гарри схватил немца за рукав, повалил и швырнул с размаху...

 ...В открытую дверь.

 Немецкого агента больше.., не стало!

 Словно из ниоткуда эхом донесся его ужасный, долгий, тягучий, постепенно замирающий вопль. Это был крик проклятой навеки души, навсегда исчезающей в непроглядной тьме.

 Услышав крик, Гарри вздрогнул, но его замешательство длилось недолго. Не успел вопль стихнуть, как Гарри услышал громкие звуки отдаваемых приказов и топот бегущих ног. Петляя между могилами, окружая со всех сторон, к нему бежали люди. И он понял, что должен немедленно воспользоваться дверями - иначе будет поздно. Лежавший на земле агент сжимал в трясущихся руках пистолет. Глаза его неестественно округлились под впечатлением того, что ему пришлось увидеть. Он понимал, что стал свидетелем чего-то.., непонятного, и не был уверен, что осмелится нажать на курок и выстрелить в этого человека.

 Гарри, не дав ему опомниться, вышиб пистолет из его руки. Потом, помедлив еще одну секунду, он позволил фантастическим формулам появиться на воображаемом дисплее своего мозга. Бегущие люди были совсем близко. Мимо просвистела пуля и, ударившись о мрамор, отколола куски камня.

 На могильной плите Мёбиуса появилась словно ниоткуда дверь, раскрытая в никуда.

 - Эта вполне подойдет, - подумал Гарри и сделал длинный прыжок.

 Скорчившийся на холодной земле восточногерманский агент видел, как Гарри Киф вошел в камень.., и исчез в нем!

 Те, кто пытался окружить Гарри, неожиданно столкнулись друг с другом и остановились как вкопанные. Руки, державшие оружие, оставались вытянутыми, готовые выстрелить в любой момент. Холодным напряженным взглядом оглядываясь вокруг, они пытались отыскать Гарри. Покалеченный агент указывал им трясущимся пальцем на надгробие Мёбиуса. Потрясенный до глубины души, он не мог выговорить ни слова.

 А пронизывающий холодный ветер все дул и дул...

 ***

 В половине пятого вечера Драгошани был в курсе событий. Подтвердились его наихудшие опасения: Киф жив; больше того, он сумел каким-то образом испариться и избежать ареста. Как ему удалось сбежать - неизвестно, во всяком случае свидетельства были столь противоречивы и запутаны, что доверять им было нельзя. Один из агентов пропал, судя по всему, погиб, а другой серьезно покалечен, и теперь немцы подняли шум, требуя объяснить, с кем же в действительности им пришлось иметь дело. Ладно, пусть требуют чего угодно - Драгошани и сам хотел бы знать, с кем он все-таки имеет дело!

 Так или иначе, но теперь заботы свалились на его плечи, а время поджимало. Не оставалось никаких сомнений, что Киф появится здесь. Появится сегодня вечером? Каким образом? Кто может ответить на этот вопрос? Когда конкретно? Это тоже казалось неразрешимой загадкой. Лишь в одном Драгошани был совершенно уверен, он придет! Один человек против целой армии. Это непосильная задача, такое невозможно представить, но Драгошани знал, что многое из того, что кажется невозможным обычным людям, на самом деле происходит...

 Тем временем система срочного оповещения и сбора в особняке сработала великолепно. Прибыли те, кого потребовал вызвать Драгошани, и еще с полдюжины людей. Они заняли посты возле пулеметов на внешней стене и в пристройках, а также в хорошо укрепленных дотах, встроенных в контрфорсы главного здания. Экстрасенсы работали внизу, в лабораториях, где были созданы условия, наиболее отвечающие потребностям их талантов. Из офицеров Боровица Драгошани организовал собственный штаб.

 В соответствии с его распоряжением особняк обследовали снизу доверху, но, узнав о бегстве Кифа, Драгошани приказал прекратить обыск. Теперь он знал, откуда следует ждать неприятностей. К тому времени подвалы были тщательно обследованы, доски пола и старинные плиты в старых зданиях подняты, фундаменты оголены. Три дюжины людей за три часа способны нанести значительный ущерб, особенно если знают, что от этого может зависеть их жизнь.

 Но больше всего Драгошани приводила в ярость. Мысль о том, что причиной разрушений стал один человек. Весь хаос возник из-за него - из-за Гарри Кифа. А это означало, что Гарри Киф обладает огромной разрушительной силой. Но в чем она состоит? Драгошани знал, что он - некроскоп, ну и что из этого? Он также видел, как из реки поднялось мертвое тело и бросилось на помощь Гарри. Но это была его мать, и все происходило за тысячи миль отсюда, в Шотландии. А здесь нет никого, кто будет драться за Гарри.

 Во всяком случае, у Драгошани всегда была возможность сбежать - ведь неприятности должны были, коснуться только особняка. Но бежать было не в его интересах. Вовсе не потому, что это сильно смахивает на предательство, а потому, что в этом случае не сбудется предсказание Игоря Влади - предсказание о том, что вампир внутри него погибнет сегодня вечером. Драгошани жаждал, чтобы это предсказание сбылось. Он действительно мечтал о том, чтобы это произошло именно сейчас, пока его мозг принадлежит только ему и способен испытывать подобное желание.

 А что касается самого Влади... Группа оповещения обнаружила в его квартире адресованную невесте записку, в которой Влади объяснял причину своего отсутствия и обещал вскоре дать о себе знать откуда-нибудь с Запада. Драгошани едва ли не с удовольствием передал его подробное описание на все возможные пункты выезда. Приказ был беспощаден: во имя безопасности и процветания СССР Влади должен быть немедленно по обнаружении уничтожен.

 Итак, с Влади все ясно, и все-таки.., может, лучше было бы, чтобы он остался здесь? Драгошани много думал об этом. В чем настоящая причина бегства Влади? Испугался ли он Драгошани, или было что-то еще, от чего он попытался скрыться?

 Предчувствовал ли он, что приближается нечто ужасное, видел ли то, что произойдет в самом ближайшем будущем?

 Глава 16

 Все случилось так, как Гарри и предполагал. За дверью Мёбиуса он обнаружил Первородную Тьму, черноту, которая существовала еще до возникновения Вселенной.

 Это было не просто отсутствие света - это было отсутствие чего бы то ни было, всего. Он будто находился в центре черной дыры, но черная дыра обладает невероятным притяжением, а здесь оно не существовало вовсе. С одной стороны, это можно было назвать метафизическим существованием, но с другой стороны, здесь вообще ничего не существовало. Это было просто "место", но то место, где ни один Бог не произнес своих знаменитых, взывающих к жизни слов: "Да будет свет!"

 Он был нигде и одновременно везде, внутри и снаружи. Отсюда можно было направиться куда угодно и в то же время никуда, навсегда. И это было бы действительно навсегда, навечно, ибо в лишенной времени среде ничто не старело и не изменялось, кроме как под воздействием усилия воли. А потому Гарри Киф был здесь чужеродным телом, соринкой в глазу бесконечности Мёбиуса, следовательно, она неизбежно попытается отвергнуть его. Уже сейчас он ощущал воздействие нематериальных сил, выталкивающих его, пытающихся заставить переместиться из нереального обратно в реальное. Но он не должен поддаваться.

 Он мог вызвать в воображении множество дверей, миллионы и миллионы их вели во все времена и все места обитания. Но он знал, что проникновение в большинство из этих времен и мест грозит смертью. Ему незачем проникать, подобно Мёбиусу, в далекие галактики, в глубокий космос. Гарри был не только плодом сознания, он был и плодом материи. Он не испытывал желания замерзнуть, поджариться, растаять или взорваться.

 Вот почему правильный выбор двери был сейчас важнейшей проблемой.

 Гарри не имел понятия, переместился ли он на ярд или на световой год, после того как прыгнул в надгробный камень Мёбиуса, находился он здесь минуту или месяц, до того момента как впервые ощутил попытки воздействия каких-то других сил, но не тех, которые прежде старались вытолкнуть его из гиперпространственно-временного измерения. Это были даже не толчки, а, скорее, мягкое давление, словно неведомые силы хотели направить его куда-то. Он уже ощущал нечто подобное, когда плыл подо льдом по следу своей матери, прежде чем вынырнуть на поверхность из полыньи под нависающим над рекой берегом. Гарри, однако, не чувствовал со стороны сил никакой угрозы.

 Он последовал за ними, вместе с ними, чувствуя, как они становятся все активнее. Он доверился им, как слепой доверяется дружелюбному голосу, всецело на него полагаясь. Или он был похож на летящего на огонь мотылька? Нет, интуитивно Гарри чувствовал, что там, куда он направляется, угрозы нет. Набирая силу, поток нес его по параллельному пространственно-временному пути. Он вдруг увидел свет в конце тоннеля и усилием воли направил движение в необходимом направлении.

 - Хорошо, - прозвучал в голове у Гарри далекий голос. - Очень хорошо. Иди ко мне, Гарри Киф, иди...

 Голос был женским, но совершенно лишенным теплоты. Он был таким же тонким и колючим, как ветер на Лейпцигском кладбище, и не менее древним.

 - Кто вы? - спросил Гарри.

 - Друг, - яснее и ближе послышался ответ. Напрягая волю, Гарри продолжал двигаться в сторону звучавшего голоса. Он заставлял себя.., следовать по указанному пути. И вот наконец перед ним дверь Мёбиуса. Достигнув ее, он остановился.

 - А как мне узнать, действительно ли вы друг? Как узнать, можно ли вам довериться?

 - Я тоже однажды задавала подобный вопрос, - почти в самое ухо проговорил голос. - Потому что тоже не знала путь к истине. Но я поверила.

 Гарри усилием воли открыл дверь и вошел в нее. Он вдруг почувствовал, что все еще летит в своем первоначальном прыжке, примерно в трех дюймах над землей, потом упал и, раскинув руки, впился в землю пальцами. Звучавший в его голове голос издал легкий смешок.

 - Ну вот, - произнес он. - Ты видишь? Друг...

 Ошеломленный, чувствуя головокружение и слабость, Гарри медленно вытащил пальцы из мягкой сухой земли, приподнял голову и огляделся вокруг. В глаза ему ударил свет, от яркости красок окружающего мира он испытал почти физическую боль. Свет и тепло. Вот первое, что ощутил Гарри, - было очень тепло. Теплой была земля, на которой он лежал, необычайно теплыми были лучи солнца, согревавшие его шею и спину. Где же он очутился? И на Земле ли он?

 Голова кружилась, но он медленно сел, постепенно начиная ощущать воздействие земного притяжения. Мир перед глазами перестал вертеться, и из груди Гарри вырвался громкий вздох облегчения.

 Гарри мало путешествовал в своей жизни, в противном случае он непременно понял бы, что оказался где-то в Средиземноморье. Желтовато-коричневая перемешанная с песком земля, свойственная этому региону растительность, теплое даже в январе солнце, свидетельствующее о близости к экватору. В отдалении виднелась горная гряда с выступающими невысокими вершинами, чуть ближе - руины белоснежных стен и остатки каких-то каменных сооружений, а над головой...

 Пара реактивных военных самолетов пронеслась в чистом ярко-голубом небе, словно две серебряные стрелы, и скрылась за горизонтом, оставив после себя белый след. Оглушивший поначалу шум моторов постепенно затих вдали.

 Облегченно вздохнув, Гарри вновь повернулся в сторону развалин. Ближний Восток? Вполне возможно. Похоже на древнее поселение, ставшее жертвой природных катаклизмов. Куда же он все-таки попал?

 - Аэндор, - раздался вдруг в его голове голос. - Таково было название в те времена. Здесь был мой дом.

 Аэндор? Теперь все встало на свои места. Библейский Аэндор? Место, куда перед свой смертью на склонах Гелвуи пришел Саул в поисках.., ворожеи? волшебницы?

 - Да, именно так меня называли, - холодно фыркнула она, - Аэндорская волшебница. Но это было очень давно, и в то время много было разного рода колдунов и ведьм. У меня был великий дар, но теперь в мире появился еще более могущественный. Я услышала о нем, о могучем даре чародея в своем долгом сне, и зов был столь настойчив, что разбудил меня. Мертвые считают его своим другом, а среди живых немало таких, кто боится его. Да... И тогда я решила поговорить с этим чародеем, о котором в мире мертвых слагают легенды. И подумать только! Я позвала - и он пришел! Его имя - Гарри Киф...

 Гарри вгляделся в землю, на которой сидел, потрогал ее руками, но на них осталась лишь сухая пыль.

 - Вы.., здесь? - спросил он.

 - Я превратилась в прах мира, - ответила она. - Мой прах здесь.

 Гарри кивнул головой - два тысячелетия большой срок.

 - Почему вы помогли мне? - спросил он.

 - А ты хотел бы, чтобы меня прокляли все мертвые мира? - тут же откликнулась она. - Почему я помогла тебе? Потому что они попросили меня об этом! Все! Слава летит впереди тебя, Гарри! "Спаси его, - умоляли они, - потому что мы любим его!"

 Гарри снова кивнул.

 - Моя мать просила вас об этом.

 - Твоя мать, да, но далеко не она одна, - ответила волшебница. - Конечно, она твоя главная защитница, но мертвых много. Она молила меня за тебя, да, но вместе с нею тысячи других.

 - Но я не знаком с тысячами мертвых, - удивленно сказал Гарри. - Я знаю их не более дюжины, ну от силы два десятка.

 И снова волшебница сухо и невесело фыркнула.

 - Но они знают тебя! А разве я могу не прислушаться к просьбам собратьев по подземному миру?

 - Вы действительно хотите помочь мне?

 - Да.

 - Вы знаете, что мне предстоит сделать?

 - Да, мне рассказали.

 - Тогда окажите мне любую возможную помощь - если, конечно, это ваших силах. Хотя, не сочтите это неблагодарностью с моей стороны, я сомневаюсь в том, что вы способны многим помочь.

 - Думаешь? Но я обладала теми же способностями, которыми обладаешь ты, еще две тысячи лет назад. И разве я забыла свое искусство? Сам царь обращался ко мне за помощью, Гарри Киф!

 - Саул? Ну, ему мало было пользы от этого, - сказал Гарри, но в голосе его не было и тени злорадства.

 - Он просил меня открыть будущее, - как бы защищаясь ответила волшебница, - и я рассказала о том, что его ждет.

 - А мое будущее вы можете предсказать?

 - Твое будущее? - Она на минуту замолкла, потом заговорила вновь. - Я уже заглянула в твое будущее, Гарри, но лучше не спрашивай меня о нем.

 - Что, все так плохо?

 - Тебе предстоит совершить множество дел, исправить многие несправедливости. Но если я расскажу о том, что тебя ждет, у тебя может не хватить сил для выполнения этой задачи. Как и Саул, ты можешь исчезнуть с лица земли.

 Сердце у Гарри упало.

 - Я должен умереть?

 - Какая-то часть тебя умрет. Гарри тряхнул головой.

 - Мне не нравится тон, каким вы это сказали. Разве вы не расскажете мне подробнее?

 - Больше я не стану ничего говорить.

 - Тогда, быть может, вы поможете мне ориентироваться в измерении Мёбиуса? Я имею в виду умение находить нужное направление. Не представляю, что бы я делал, если бы вы не указали мне путь.

 - Но я в этом ничего не понимаю, - озадаченно ответила волшебница. - Я всего лишь звала тебя, а ты слышал мой голос. Так почему бы тем, кто любит тебя, не указывать тебе дальнейший путь?

 Возможно ли это? Гарри решил, что вполне возможно.

 - Ну вот, это уже кое-что, - сказал он. - Можно попытаться. Чем еще вы поможете мне?

 - Для царя Саула я вызвала тень Самуила, - ответила она. - А теперь кое-кто будет разговаривать с тобой. Мне же позволь стать посредницей в ,ваших беседах.

 - Но я и сам могу разговаривать с мертвыми! Это же очевидно! - воскликнул Гарри.

 - Но только не с этими тремя, поскольку ты их не знаешь.

 - Что ж, очень хорошо. Позволь мне побеседовать с ними.

 - Гарри Киф! - раздался вдруг в его голове незнакомый голос, тихий, но отчетливо выдаваюший былую жестокость хозяина. - Я видел вас лишь однажды, и вы тоже видели меня. Меня зовут Макс Бату.

 От изумления и возмущения Гарри не мог вымолвить ни слова и лишь с отвращением сплюнул на землю. Но , потом все же заговорил:

 - Макс Бату? Вы мой враг! Вы убили сэра Кинана Гормли! - Потом, вспомнив вдруг, с кем именно он разговаривает, удивленно добавил: