Василий Купцов
Ловушка для Ильи
- А поминали - Ильюшеньки живого нет, - А ведь в старости старицек еще
поежживал...
Стар ли стал Илья? Может, и стар - столько за спиной всего... И битвы,
где ворогов он бил нещадно, и друзей терял нежданно, и родных детей - не
узнанных...
Много кому поперек слово молвил - и чудищам, и богатырям иноземным, и
своих, русских богатырей на место ставил, да что богатырей - он и князя
земель русских уважать себя заставил, "нет" говорил, и пришлось Ясному
Солнышку делать по его, Ильи словам! Да, много чего было...
Стар он стал, стар! Но почему стар? Ведь не лежит Илья на печи, не жуют
для него жесткие корки, да дети пока не ходят сказки слушать!
Пока что все сам, да на коне, да в броне - в дальней стороне скачет, и
силы в нем не уменьшилось, и плохо придется любому ворогу встречному!
Какой же он старик?
Нет, не чувствует себя стариком Илья, и силы у него пока достаточно. И
еще немало он на своем веку дел понаделает! Но молод ли он? Знает Муромец,
что не может сказать "да, молод", потому как чувствует, что не так это...
Молод он был, когда с печи слез, молод, хоть и было ему тогда тридцать три
года! Но может ли назвать себя молодым человек, собственными руками
убивший своего взрослого сына? Эх...
Когда-то спал Муромец сном богатырским по три дня и три ночи - а
теперь, бывает, ночью поспит чуток - да и не тянет больше... Правду
говорят - старикам бессонница. Да что за глупости такие? А как тогда, во
времена ратные - забыл? Все богатыри спали сном богатырским, один Илья
бодрствовал, ему и с ратью степной схватится одному одинешенькому
пришлось! Стало быть, и с молодости сон чуток был... Хотя кто знает?
Вспомнил Илья, как хвастал один старикан древний, что остался столь же
силен, как и в молодости.
Спросили у него - а чем докажешь? Тот и отвечает - вон камень велик в
поле чистом стоит. Как в младом возрасте не мог его ни поднять, ни с места
сдвинуть, так и сейчас - не могу!
Да, не молод Илья, но еще и не старик. И еще повоюет, еще поборется - и
с людьми, и с чудищами, а может, как богатыри древние, и с самими стихиями
божескими схлестнуться ему предстоит! Кто знает про то?
Но все в конце концов умирают. Кто гибнет на поле бранном, силой врага
побежденный, или предательским ударом сзади, или стрелой каленой... А
другие умирают и от злого коварства, и от яда, и от колдовства, да говорят
- поговаривают, просто от злой жены и то помереть можно. А кто до старости
древней доживает, умирает в собственной постельке от немощи стариковской,
под вздохи родни... Нет, вот чего бы Илья не хотел, так это так уйти -
немощным. Нет!
Но как тогда? От меча ворога? Не родился еще богатырь, который силой на
силу победит Илью. Коварство? Может быть, ведь многие великие воины, как
былины говорят, от яда да удара предательского погибали... Плохая смерть!
Одно хорошо - нет у него злой жены, вот уж чего ему не грозит - так это,
что б его заживо языком запилили!
Муромец недобро усмехнулся. Что же это он - все смерть себе выбирает,
да никак не выберет. И то ему не так, и это - не годится! Смех да и
только... Что ж тогда делать остается?
Да понятно что - жить надо, да врагов крушить, а там - чего гадать?!
***
Как-то шел шагом старый Бурушка, да Муромец чуть ли не дремал, в
стременах покачиваясь. О чем он думал, что вспоминал? Может то, что
случилось с ним вот так же, как и сейчас, когда...
Как поехал стар по чисту полю,
По тому раздолью широкому,
Голова бела, борода седа,
По белым грудям росстилаетсе,
Как скацен жемцуг да россыпаетсе.
Приезжает к росстаням ко широким же,
Как лежит тут сер горюць камень,
Да на камешке подпись подписана,
Да подписана подпись подрезана: "
Как во перву дорожку ехать бохату быть.
А во втору дорожку женату быть,
А в третью дорожку живому не быть".
Как сидит тут стар да призадумалса,
Призадумался да приросплакалсы:
Как поеду я в дорожку во первую,
Да ведь где мне старому бохату быть.
А опеть же сам и одумалса:
Да на что мне старому бохату быть?
У меня нет нонь молодой жены
Берегци, стерегци золота казна.
Как поеду в дорожку во вторую,
Да ведь де мне старому женату быть.
А опеть же сам и одумалса:
Да на што мне старому женату быть?
Не владеть мне старому молодой женой.
Не кормить мне старому малых детей,
Как поеду в дорожку во третью же,
'де мне старому живому не быть.
Как поехал стар по чисту полю,
По тому раздолью широкому,
Голова бела, борода седа,
По белым грудям росстилаетси,
Как скацгн жемчуг да россыпаетси.
Приезжает ко двору ко широкому,
Теремом назвать очень мал будет,
Городом назвать так велик будет.
Как выходит девушка чернавушка,
Она бергт коня за шелков повод,
Она ведгт коня да ко красну крыльцу,
Насыпат пшена да белоярова,
Как снимат стара со добра коня,
Она ведгт стара да на красно крыльцо,
На красно крыльцо да по новым сеням.
По новым сеням в нову горницю.
Скидыват его да распоясыват,
Да сама говорит таковы слова:
Пожилой удалой добрый молодец,
Ты уж едешь дорожкой очень дальнею,
Тебе пить ли исть ныньче хочется,
Опочинуться со мной ле хочетсы?
Говорит тут стар таково слово:
Хошь я еду дорогой очень дальнею,
Мне не пить не есть мне не хочется,
Опочинутьсяиии с тобой хочитсэ.
Она старому кроват да уж указыват,
А сама от кровати доле петитсе.
Говорит-то стар да таково слово:
Хороша кровать изукрашена,
Должно бы кроваточки подложной быть.
Она старому кровать уж указыват,
А сама от кроваты далечо стоит.
Как могуци плеци росходилисе,
Ретиво серце розъерилосе,
Он хватал-то он за белы руки,
Он бросал он на кровать ле тесовую
Полетела кровать да тесовая
Да во те во погреба глубокий.
Как спущался стар да во глубок погргб
Там находитса двадцать деветь молодцев,
А тридцатый был сам старый казак,
Сам старый казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович.
Он ведь начал плетью их наказыват,
Наказывать да наговаривать:
Я уж езжу по полю ровно тридцеть лет,
Не сдаваюсь на реци я на бабьи же,
Не утекаюсь на гузна их на мяхкие.
Вот они тут из погреба вышли,
Красное золото телегами катили,
А добрых коней табунами гнали,
Молодых молодок толпицями,
Красных девушек стаицями,
А старых старушек коробицами.
Илья улыбнулся. Кажется, что совсем недавно то было, а уж песни поют...
Но быстро сошла улыбка с лица его. Старость? Немощь? Смерть в постельке,
среди кучи вздыхающих родных и близких? Неужели, все это впереди? Или -
лучше погибнуть в бою... Как, собственно, быть? Искать смерть самому? Нет!
***
Леса и леса, все темнее и темнее чаща, все тоньше тропка, по которой
несет Илью старый Бурушка.
Раньше все гулял Илья по чисту полю, а теперь - на старость лет - в лес
забрался. Свой ли этот лес али чужой? Свой, вроде, живут здесь люди, что
говорят на языке русском, все одного корня ростки, одного богатыря
потомки. Да только не признает здешний люд князя Киевского.
Да не так, как гордые древляне не признавали, дани не платимши. Нет -
тут о князе Владимире и слыхом не слыхали...
Далеко заехал Илья, ох далеко. Русь Великую, Русь Киевскую проехал
давно, а Большая Русь все не кончается... Сколько же еще до Старых гор, до
краев неведомых? Долго ли до мест заветных, богатырями давно не хоженых?
А лес совсем уж черен стал. Что за деревья такие - все черные, да трава
- черная? Нет, не огнем горелая, живая трава да листва, но темна и черна?
Не было такого еще!
А вот и поляна. Странно, что - сюда солнце никогда не заглядывает,
ветерок не захаживает? Посреди поляны - терем черна дерева. И - тишина...
Вот где покой, вот где можно дни свои закончить - подумал Илья. Ну,
посмотрим, что внутри. Зашел Илья в терем черен невелик, а в нем - черный
стол. А на столе - черный гроб!
Крышка открыта, внутри - пусто, да не просто пусто, мягкие пуховые
подушки, да шелка черные - так и манят, так и манят - приходи к нам Илья,
отдохни на нас! Да и гроб велик да широк - под стать богатырю, да не
простому, а самому-самому!
- Так, стало быть Святогору - в Святых горах, а мне, Илье - здесь,
посередь леса? - покачал головой Илья, - Хорош гробик, да не по мне!
- По тебе, Илюша, по тебе, - молвил гроб сладким голосом, - ты ложись
на подушки пуховые, отдохни да поспи, крышечкой от мух укрывшись...
- Илья Муромец не наступает на одни и те же грабли второй раз! -
засмеялся Илья, да пошел из терема вон, - А по мне сказано еще, что только
глупцы учатся на своих ошибках, мудр человек - на чужих глупостях своей
мудрости набирается... А уж как Святогор-богатырь погиб, по смерть помнить
буду!
- Куда ж ты, богатырь? - закричал гроб во след, - Ведь Судьба меня для
тебя приготовила! Да из лучшего что ни на есть черного дерева!
- А мы, богатыри, сами свою Судьбу творим! - сказал Илья, взгромоздясь
на Бурушку.
- А былина?
- Пусть по другому поют!
- Ну, а мне чего теперь делать? - чуть не заплакал гроб.
- А ты жди своего Черного Человека, - посоветовал Илья почти душевно, -
хорошая причиталочка получится...
Стоит черный-черный лес, а в нем - черный-черный терем, в том тереме
черном стоит черный стол, на столе -черный гроб. А в гробу - черный
мертвец... Отдай мое сердце!
Последними словами Илья шуганул высунувшийся было за порог черный гроб.
Тот с испугу так обратно и завалился...
А конь понес, не спеша, Илью дальше и дальше. Лес начал явно светлеть
да зеленеть...
***
Долго ли, коротко ли ехал старый Илья, да настала тут ночь темная,
кромешная. Да так настала, что все темно да темно. Уж и утру пора бы
засветлеть, и дню ясному настать, а все темень да темень. Один месяц ясный
по небу шастает, да что с него толку-то.
А по лесу вокруг все волки воют... Да не так воют, как обычно, а
жалобно! Видно и им, волкам, страшно стало!
Что-то там впереди вроде засветилось. И поехал Илья на те отблески.
Ехал долго, а как подъехал поближе, так и света стало сразу
много-премного. Что же видит Илья? Посередь леса поляна преогромная, а
посередь поляны - дуб стоит огромный, не то что верхушки, середины не
видно - в облака упирается. Но не от дуба того свет светил... Была там еще
и колесница о трех конях!
Никогда не видывал Илья подобной колесницы. Тройка коней богатырских,
красотой невиданной глаз радовавший, бились, да вырваться на могли -
крепко держали за уздечки злые люди их. Ну и кони - глазам не то что
приятно смотреть на них было, уж так они сияли, что и больно очам
становилось, и невозможно долго смотреть на златой огонь их... Может, и не
удержали бы их, да впряжены те кони были в колесницу красным золотом
сиявшую, выделки невиданной, древней, да неземной, не человечьей! Но
лежала та колесница перевернутая...
Только теперь понял богатырь, что была освещена вся поляна огромная
светом ярким. И свет тот шел от колесницы да коней тройки, но как бы и не
от них, а от ореола, их окружавшего. Догадался Илья, что за колесница
перед ним, да почему так долго темна ночь стоит! А тут еще и старика
увидел старого, древнего.
Привязали того старика злыдни прямо к дереву, дубу великому,
сто-обхватному, да сидели вокруг, и хихикали.
И ножи точили булатные - видно резать-мучить того старца собирались!
И направил Илья Бурушку шагом неспешным, да грозным, прямо к том
ворогам.
Повскакали вражины с земли, схватили мечи да копья, да перед Ильей
щитом железным встали. И надсмехаться начали.
- Ой, и удача нам, ой и счастья привалило! - говорили они, - Коня
богатырского себе заберем, а доспехи, что у старца-молодца отберем, меж
собой разделим...
- Ай, спасай Илья старика глупого да доверчивого! - крикнул Илье старик
по рукам и ногам повязанный, - Заберут колесницу мою небесную, и не будет
больше света белого да солнца теплого, все только у них будет, у ворогов
этих с темной стороны...
- Хватит, порадовались свету, теперь мы радоваться будем! - сказал
огромадный железный великан, откуда ни возьмись тут и появившийся, - А
Перуна-старика мы в жертву принесем, как положено...
- Что ж ты молниями своими да громами по ворогам не вдаришь? - удивился
Муромец немощи бога связанного.
- Да уж стар я стал, Илюшенька, - ответил Перун, - стар да немощен, и
молнии с громами меня не слушаются, и нету больше моей божеской
моченьки... А ты, Муромец, тоже постарел, послабел?
- Да я вроде еще и не так слаб, чтоб булавы не поднять, - ответил Илья,
- а бой принять - так всегда готов!
- Ай ты добрый молодец, старец-молодец!
- воскликнул великан тут железный, - А зачем нам с тобой воевать, а
давай с тобою лучше братьями станем, да пойдем вместе с русской стороны на
темну сторону, да будешь ты главным богатырем!
- Только такого братца мне и не хватало, - рассердился Илья, - да и не
пойду я на старости лет с Руси своей, а тем паче - в темноте черной ее
оставить? Чего зря язык чесать - выходи на бой!
Бой тот нелегок был. Великан силой был немереной, да весь в железо
одетый, да так, что и краюшка тела человеческого видно не было - может, и
не человек он был вовсе... И махал великан мечом длинным, в две сажени, не
меньше, а если и меньше, то не боле, чем на вершок... Да все Муромцу по
седой голове съездить им норовил! Но не подвела Илью булава заветная,
стопудовая.
Как он начал великана вражьего по головке булавой той поглаживать,
вдоль да поперек, а потом - все сверху да с размаху, так и вколотил ему
голову железную прямо в плечи, да так, что и головы той видно не стало!
Тут набросилась на Илью рать несметная, злая да дикая. И как бил Илья
тех ворогов, как рубил да крушил...
Впрочем, дело обычное, уж не раз так бывало, да и рать поменьше была
тех, что в молодости Илья в одиночку побивал. Но потрудиться ему все равно
пришлось!
И вот не осталось на том месте больше живых ворогов, все лежали битые -
убитые. А Илья подъехал к старому богу, да отвязал его от дерева заветного.
- Ай спасибо, Илья, спас старика, да весь белый свет выручил! - сказал
Перун, - так сделай еще доброе дело - изладь мне колесницу, что б мог я на
ней дальше ехать. Уж людишки, небось, по свету, по солнышку соскучились,
ждут - не дождутся дня ясного!
Подошел Илья к лошадям, колесницу перевернул, на колеса поставил, по
ободам постучал, да посмотрел, как те колеса вертятся, не скрипят ли... К
Перуну повернулся, жестом в колесницу огненную пригласил, мол - все
нормальненько!
Старый бог сделал шаг, да закряхтел, согнулся, за поясницу схватился.
Потом еще шажок вперед, вздохнул, еще шагнул да головой покачал.
- Ох и стар я, Илюшенька, - запричитал старый бог, - да привязывали
меня злые злыдни к деревцу холодному да поясницей старческой. Ой схватило
меня, скрутило, я и шага-то сделать не могу, и ручки-то поднять больно -
прострелило так! Надо мне лежать теперь три дня и три ночи спокойненько,
недвижименько!
- А как же колесница? - удивился богатырь, - что ж теперь, всем без
света сидеть?
- Слушай, стар-молод богатырь, полезай-ка ты в колесницу, я тебе Слово
заветное скажу, что б чудо-кони твоих поводьев слушались, да тебе не
перечили. Наклони ко мне головушку твою седую, годами умудреную!
Наклонил Илья голову, а Перун шепнул ему слова заветные. А потом еще
долго рассказывал, что да как делать надобно, что можно, а что нельзя, да
откуда и куда...
Отпустил Илья своего коня травушки пощипать, а сам - в колесницу полез.
Затревожились кони златоогненные, заволновались, задергались, да молвил
Муромец им Слово заветное, и стали те кони спокойны и послушны. Натянул
Илья поводья, да в небо взлетел. И стал снова свет на всем свете...
Трудился Илья аккуратно, все три дня и три ночи по небу на колеснице
раскатывал, да никуда с колеи, другими богами проделанной, не сворачивал.
Да и глубока была та колея - захочешь, да не свернешь!
Вот прошли те три дня и три ночи, опустилась колесница вновь на ту
поляну посреди леса бескрайнего. И ждал Илью там седой старик, грозный
бог, Перуном именуемый.
- Как здоровье твое, великий Перун? - спросил Илья, - Я проездил три
дня, как и надо было, а теперь пришел, чтобы ты свое место занял...
- А здоровье мое - ничего, - отвечал Перун, - уж и не болит давно
поясница, и сил во мне достаточно.
- Так иди же сюда, я поводья тебе передам...
- Нет, лучше ты сюда ко мне спустись, - говорит Перун.
Хотел Илья на землю-матушку с колесницы огненный спрыгнуть, да не
может. Попробовал с другого бока - да тоже самое. Держит его что-то в
колеснице, не пускает... И так, и сяк пробовал Муромец, да все напрасно -
никак ему с той колесницы не спуститься.
- Вот и я так однажды попался! - улыбнулся Перун, - Давно это было, был
я бог могуч да весел, и забот да хлопот не знал... А попав в колесницу
эту, так навек к работе-заботе небесной и приставлен был. Да какой на век
- ой и много веков отработал я... И доселе мне там сидеть было бы, коль
преемника себе б я не нашел!
- Так ты меня что, за место себя поставить захотел?
- Уж не токмо захотел, но и поставил! - отвечал Перун, - ты три дня
колесницей управлял, как завещено было, и теперь - не пустит тебя
колесница от себя, пока не проездишь ты на ней еще десять веков с
половиною, а потом - сможешь и замену себе поискать. Но пока не найдешь,
да не проездит твоя замена три дня за поводьями - не будет тебе свободы от
заботы небесной!
- Так ты меня... обманом заманил?
- Ну, не всю правду сказал...
- Ты... бог великий, и - обманом? - удивился Илья.
- А что делать?
- Но как же...
- Не только ты, Илья, стар да мудр, - сказал Перун, - я и постарше
тебя, и поумнее!
- Похитрее! - возразил Илья, - Что б обмануть, не ум нужен, а хитрость
да коварство...
- Вот тут ты не прав, - сказал Перун, - ты послушай сам, как рассуждал
я... Вот стар богатырь Илья, чем его соблазнишь? Красной девицей? Не
клюнешь, да и подвиги мне твои известны, как поляницу надвое разорвал...
Было ведь?
- Было... - вздохнул Илья.
на ехала роздольицем чистым полем,
Насмотрела-то она да бел шатер
Подъезжала-то она да ко белу шатру,
Она била-то рогатиной звериною
А во этот-то во славный бел шатер,
Улетел-то шатер белый с Ильи Муромца.
Его добрый конь да богатырский
А он ржет-то конь да и во всю голову,
Бьет ногамы в матушку в сыру землю; Илья Муромец он спит там, не
пробудится
От того от крепка сна от богатырского.
Эта поляничища удалая
¦на бьет его рогатиной звериною,
Ена бьет его да по белой груди,
Еще спит Илья да и не пробудится
А от крепка сна от богатырского,
Погодился у Ильи да крест на вороти,
Крест на вороти да полтора пуда:
Пробудился он звону от крестового.
А и он скинул-то свои да ясны очушки.
Как над верхом-тым стоит ведь поляничища удалая,
На добром кони на богатырскоем,
Бьет рогатиной звериной по белой груди.
Тут скочил-то как Илья он на резвы ноги,
А схватил как поляницу за желты кудри,
Д а спустил ен поляницу на сыру земля,
Да ступил ен поляницы на праву ногу,
Да он дернул поляницу за леву ногу
А он надвое да ю порозорвал,
А и рубил он поляницу по мелким кускам.
Да садился-то Илья да на добра коня,
Да он рыл-то ты кусочки по чисту полю,
Д а он перву половинку-то кормил серым волкам,
А другую половину черным воронам.
А и тут поляници ей славу поют,
Славу поют век по веку.
- Ну, златом да серебром тебя, настоящего богатыря святорусского и
подавно не соблазнить... - продолжал Перун, - было, что и от силы великой
ты отказывался, и от коня богатырского...
Говорит Святогор да таковы слова:
Ах ты, меньший брат да Илья Муромец,
Видно тут мни. богатырю, кончинушка,
Ты схорони меня да во сыру землю,
Ты бери-тко моего коня да богатырского,
Наклонись-ко ты ко гробу ко дубовому,
Я здохну тиби да в личко белое,
У тя силушки да поприбавится.
Говорит Илья да таковы слова:
У меня головушка есь с проседью,
Мни твоей-то силушки не надобно,
А мне своей-то силушки достатоцьно; Если силушки у меня да прибавится,
Меня не будет носить да мать-сыра земля,
И не наб мне твоего коня да богатырского,
А мни-ка служит верой-правдою
Мни старой Бурушка косматенький.
- Было и такое, - кивнул Илья, - тут стыдиться нечего!
- Ну, с силой-то у тебя с самого начала переборщили, - поморщился
старый бог, - как там, в песне поется?
Он всг рад бежать за пивом Илья Мурамець,
Илья Мурамець бежать да сын Ивановиць,
Нацидил-то он другу да пива сладкого,
Он прингс-то всг каликам перехожиим.
Исьпивали калики во другой након,
Оставляли ему да тут пол-цяши всг:
Пей-ко ты, Илья, да Илья Мурамець.
Потому мы тебя назвали, шьчоМурамець,
Мы по-вашому зовгм да всг по городу:
Ты живгшь всг во городи во Муроми.
Выпивал-то Илья да всг ись цяши тут.
Говорят ему калики перехожия,
Перехожи калики, переброжия:
Ты ведь слышишь ли в собе теперь каку силу?
Отвечает Илья, да Илья Мурамець,
Илья Мурамець, да сын Ивановиць:
Я ведь слышу-ту силушку в собе великую
Кабы было кольце в матушки в сырой земли,
Я бы ваял-то я сам бы единоной рукой,
Поворотил бы всю матушку сыру землю.
Ишше тут-то калики говорят да промежу собой:
Как мы ведь силы-то тебе много дали
Ай не будет носить-то тебя матушка сыра земля.
Говорят калики перехожия:
Принеси-ко нам пива во третей након.
Он прингс-то сходил да во третей након.
Ай ведь попили они, немного этот раз оставили.
допивай, ему сказали, пиво сладкое.
Он ведь допил у их да пиво сладкое; Говорят они ему всг таковы слова:
Ты ведь много ли собе теперь имешь всг силушки,
Ай ты слышишь по своим-то могучим плецям?
Я ведь цюю в себе, слышу силы в половиночку:
В половины у миня всг силы сбавилось.
- Хотя что с них взять-то, с калик перехожих? - пожало плечами
божество, - Хоть исправились вовремя, и на том спасибо...
- А кабы не исправили? - спросил Илья, видно давно мучил его сей вопрос.
- Ну, о том лучше и не думать, не размышлять... Да и не о силе твоей
сейчас речь!
- А о чем?
- Вот думал я, чем завлечь тебя, обольстить, - продолжал прерванный
рассказ Перун, - просто колесницу показать - так ловушку почуешь?
- Да, призадумался бы... - согласился Илья, - Трижды подумал бы, прежде
чем в твоею колесницу лезть!
- Вот видишь, - сказал старый бог, - а ты говоришь, ума не надо!
- Да если бы я тех ворогов, что твою колесницу похитить задумали, не
побил...
- А вороги-то откуда по-твоему? - усмехнулся Перун.
- Так ты что? - взъярился Илья, - Так тех злодеев...
- Я их привел, я! - кивнул Перун, - Только так и можно было настоящего
богатыря соблазнить - врагов полчища побить, старика немощного
освободить... Ну, а уж колесница - вроде как и трофей боевой!
- Вот оно, значит как...
- Да, то была ловушка для тебя, Илья! - заключил торжественно Перун.
- И что же теперь?
- Как что? - пожал плечами старый бог, - Я теперь свободная птица, буду
песни петь, винцо пить, да с девицами красными веселиться!
- Ты, старый, с девицами красными? - удивился Илья.
- Ай забыл ты, кто я есть? - усмехнулся Перун, да отвернулся. А когда
повернулся вновь, увидал Илья добра молодца статного, красоты писанной,
облика для любой девицы желанного, - А ты думал, что я только молнии
метать и умею?
- А я?
- Ну, тебе теперь вместо меня по небу мотаться предстоит, - ответил
Перун не без злорадства, - Ну, сам подумай, коли идола моего с торжеством
посекли да в реку побросали - что ж мне теперь на небесах-то делать? А ты
молодой - для божества, я имею ввиду... Сил у тебя полно - вот и будешь
теперь по небу шастать, а на тебя молиться будут!
- Молиться? - удивился Илья, - А мне что с теми моленьями делать?
- Да ничего, - Перун, теперь в образе добра молодца, скорчил рожицу, -
Ну, а развеять захочется - метнешь в кого молнию...
- Ты и молнии мне оставляешь?
- А на кой ляд они мне, - засмеялся Перун, - у меня, ну, прям как у
тебя в молодости, и своей силушки предостаточно, уж как-нибудь и без
молний управлюсь! Но что это я с тобой заговорился? Как колесницей
управлять, я тебе показал... Так пора тебе и за работу!
- А Бурушку моего не тронешь? Служил он мне верно...
- Да пусть гуляет твоя коняга, что я против? Может, еще жеребят
понаделает... Добрая порода будет!
***
Дни шли за днями, года - за годами, века - за веками. Нельзя сказать,
чтобы об Илье так уж и забыли. Только в народе его теперь величали Ильей
пророком, да молились на него, как будто мог он кому чем помочь...
Время от времени заглядывал в гости Перун. Совсем былой Великий Бог
обнаглел - как принял облик добра молодца двадцати годков на вид от роду,
так в том образе век за веком к Илье в гости и хаживал. Ну, не совсем в
гости - держался то он подале от колесницы, боялся, видать, что его Илья
за шиворот заграбастает, да за поводья вновь усадит. Но подходил
достаточно близко, что б поговорить о том, о сем. Новости рассказывал. Да
как живет, да все прочее...
Илья и сам видел, что все меняется. И сверху видел, как все новые
города появляются, и по гостям тоже замечал - ведь не только Перун к нему
в гости захаживал...
Да, Перун - на нем все очень хорошо видно было. Перестал кольчугу
носить, потом ворот у рубахи куда-то вбок ушел. А потом - во рту трубка
завелась, ну, прям как Горыныч дым изо рта испускает. Надо сказать -
подобрел Перун, все подарки Илье носил - одежку новую, да лакомства
заморские. Может, и не в том дело, что подобрел - просто совесть мучает.
Сам-то гуляет, развлекается, что ему - богу в обличье человечьем? Одни
удовольствия, да и трудиться - работать не надо... И совесть не гложет,
что без дела по миру шляется - слова известны, я, мол, свое отработал, а
теперь - на заслуженном отдыхе!
Как-то бутыль прозрачного стекла приволок, а в ней - винцо, да не
зеленое, а светлое, да прозрачное, как слеза. Да не маленькую бутыль, а в
полтора ведра - нельзя же богатыря бутылочкой малой срамить... Ну, Илья и
попробовал - а винцо-то жгучее так и пьется, так и пьется, ну никак не
остановиться!
Захмелел Муромец - давненько не брал в рот хмельного, а тут полтора
ведра, как сказал Перун, "водочки". Ну, бог-то, оно понятно, захмелевшего
Илью увидевши, сразу слинял...
Куда только колесницу не бросало - то влево, то вправо, а то и вниз...
Так и дергалась колесница огненная по небу голубому, одно счастье - тучи
да облака тогда небо закрывали, и потому сего позорища снизу видно не
было. А кончилась история тем, что не удержал Илья опьяневший лошадей, да
после пары бросков в стороны так в землю и врезался. Счастье - вокруг на
тыщи верст лес глухой, тайгой называемый. Кучу деревьев повалил, потом,
слегка отрезвев, быстренько колесницу изладил, соскочившее колесо на место
поставил - и вновь на небо - работать надо было! Но на будущее сей случай
запомнил, как что - сразу по названию той речки - а ее Тунгуской называли
- так вот, стоило чего такое новое увидеть да попробовать соблазниться,
так сразу - вспоминал историю тунгусскую...
Много чего нового увидел Илья за последние годы. Люди летать выучились,
не как птицы, но все-таки! И плеер Илье понравился, только не все песни он
полюбил, одни - целыми днями крутил, другие - и вовсе слушать не хотел.
Одна беда - батарейки кончались быстро, а розетки на златой колеснице не
было...
А потом подарил Перун Илье штучку одну, размером невеликую, компьютером
называемую, да еще и радиомодемом снабженную. И стал Илья за ней все свои
свободные часы проводить.
Оказалось, что у всех старых богов такие компьютеры есть, и даже
собственный чат имеется... Но бывал Илья и на других сайтах, одни
нравились, другие - не очень. Ну, да это уж совсем не былинная история
будет!