Василий Купцов
Доказательства должны быть вещественны
Хорошо сидеть вечерком после лекции в теплом, сухом кабинете, за
разговором с умным собеседником, когда за окном падает препротивный "снег
с дождем", а машина - в ремонте, ну да об этом лучше и не вспоминать...
- Итак, Ваши тезисы сводятся к тому, что теперь, защитив диссертацию и
получив место на моей кафедре, Вы решили открыть миру истинный источник
Ваших знаний? - голос профессора звучал насмешливо.
Его собеседник, молодой человек, никак не более двадцати пяти лет от
роду, поджал губы, пытаясь сдержаться.
Но ответный ход в разговоре оказался за ним, гордо смолчать не удалось!
- Вы, Добран Павлович, как я понимаю, не верите в наследственную
память? - лучшая защита - контратака, молодой ассистент ответил вопросом
на вопрос...
- Отчего же, коллега, я вполне допускаю возможность наличия такого рода
скрытой способности человека, - доброжелательно, но с какой-то внутренней
ехидцей, ответил Добран Павлович, поправил привычным движением
темно-сиреневый, в полосочку, галстук, - ведь об этом так много писали. Да
и фантастику я читал на эту тему...
- Я понимаю, Вы читали фантастику, допускаете, что такого рода феномен
существует где-то там, в туманном далеко, но отнюдь не на Вашей кафедре,
не у Вас под носом, не у Вашего ассистента? Несть пророка в своем
отечестве?
- Зачем так горячиться, Илья Саулович? - улыбнулся профессор.
- Я могу доказать! Ведь я не тыкался на раскопках, как слепой, я знал,
где... - натолкнувшись на холодный взгляд завкафедры, ассистент умолк.
- Не надо повторяться, я внимательно слушал Вас больше часа, принял к
сведению все приведенные факты...
- И они Вас не убедили?
- Отчего же, - Добран Павлович слегка откинул голову, приподняв брови,
- я склонен к тому, что под всем этим что-то есть!
- Так Вы мне верите?
- Ну, сегодня, все-таки, не Первое апреля, а Вы человек достаточно
серьезный, чтобы не шутить в остальные дни...
Оба улыбнулись. В минувший День Смеха новоиспеченный кандидат
исторических наук славно разыграл всю кафедру...
- Поймите, коллега, я совсем не против, чтобы Вы использовали свои
необычные способности в работе, конкретно - во время экспедиций, ну - и
при изучении образцов, само собой, - профессор вздохнул, - я против самого
подхода! Это Ваше - мне не нужно, на самом деле, копаться в земле, я, мол,
могу писать исследования прямо из головы!
- Но если я действительно ясно вижу, как все это происходило с моими
предками, весь быт, вооружение воинов, одежду крестьян, даже лица...
- Этой способности можно только порадоваться!
- Так в чем же дело?
- Вы, мой друг, не имеете никакого права писать научные статьи,
руководствуясь исключительно тем, что Вам привиделось! Наследственная
память? Прекрасно! Пишите романы, они пойдут нарасхват. Напишите детскую
книжку, ну - вроде "Листов каменной книги" - станете любимейшим писателем.
- А монографии нельзя?
- Руководствуясь лишь "наследственной памятью", - эти два слова
профессор выделил, наделяя долей сарказма, - нельзя! Это - не наука. Точка.
- А если это правда? - воскликнул Илья, вскочив с места и буквально
нависнув над продолжавшим спокойно сидеть шефом.
- Будь это сто раз правда, для науки важны доказательства! Причем
такие, которые можно подержать в руках!
- По-моему, Вы просто завидуете моим феноменальным способностям, -
молодой ассистент уселся, положил ногу на ногу, посмотрел нагло в глаза
Добрану Павловичу.
- Само собой, завидую, - пожал плечами профессор, - будь у меня такой
дар... - последовал вздох.
- Поставьте меня на собственное место! - предложил Илья Саулович, - Я
понимаю, Вам трудно, вы привыкли, что первичны - археологические находки...
- Как знать? - возразил профессор.
- А чего тут знать? У Вас же нет такого дара!
- Такого - нет, - согласился Добран Павлович, - хотя... В какой-то мере
я Вас понимаю!
- И в какой мере?
- Я слушал Вас долго, и перебивал мало, хоть и вдвое, даже более чем
вдвое старше Вас! А теперь послушайте Вы меня, желательно - не перебивая!
- Как скажите, шеф, - вздохнул ассистент, - я жду наставлений!
- Наставлений не будет, будет небольшой рассказ, - профессор поправил
привычным движение галстук, - как говорил народный артист Леонов: "Хотите
верьте, хотите нет"...
* * *
Деревня пылала огнем. Мальчику казалось, что вот-вот загорится и его
спина, ведь те места, где на рубахе зияли дыры, уже буквально горели. Но
двинуться - нельзя. Его искали.
- Где же этот сопляк? - послышался голос совсем рядом.
- Да чего он тебе сдался? - то прозвучал уже другой голос, речь
казалось понятной, но непривычной, чувствовалось, что говорили чужие,
пришлые люди.
"Скиты, проклятые скиты", - по лицу мальчонки стекали слезы, попадая в
рот, отчего жизнь казалось еще солонее.
- За мальчишку драхму дадут!
- Где дадут? В Танаисе, что ли? Там бык тетрадрахму стоит...
- Был бы раб, а продать - дело простое!
- Если доведешь...
- Если поймаю, дурень!
- Да он где-то здесь, поблизости, точно...
- Я и сам чую!
- Вон, смотри - что-то шевелится.
Враги пошли, но на счастье мальчонки, не к нему, а совсем в
противоположную сторону. Мальчик на мгновение высунул голову, завидев
спины воинов, понял - именно сейчас! И рванул...
- Да вот же он!
- Стой, стой, хуже будет! - слышалось за спиной.
Взрослому воину не стоит труда догнать пятилетнего малыша, тем более,
если у мужчины есть конь. Но что толку от коня, если мальчуган перебежал
по жердиночке через заросший, явно превратившийся по весне в болотце
прудик? А теперь прыгает по мшистым зеленым кочкам, уходя все дальше в
лес...
Но и скиты оказались упорны. Задело, что упустили мальчишку, хоть и не
очень ценная добыча - так ведь срам!
Ребенок на бегу оглянулся - оба злодея в островерхих шапках чмокают по
болотистой почве, так - что брызги летят. Ноги колесом - будто и сейчас на
лошадях! Мальчишка побежал что есть мочи...
Кажется, кончилось дыхание, в боку неистово кололо. Мальчик остановился
на мгновение у дерева, решив отдышаться. Резкая боль в плече - это
скитская стрела, захватив край кожи, вонзилась красным наконечником в
сосну. Ребенок рванулся - порвал кожу, и, не обращая внимания ни на боль,
ни на хлынувшую кровь, побежал дальше. Но куда?
Вот и поляна. Мальчик понял, что сил больше нет. Посреди поляны, как
перст, стоял Предок. Высокий, выше самого здорового из мужей, белый, как
снег, един в трех лицах, глядевших в разные стороны... Мальчик, повинуясь
инстинкту, из последних сил пополз к каменному истукану.
- Старый Род, великий Предок рода нашего, спаси и защити! - зашептал
мальчишка.
Вспомнились не раз виденные обряды, требы, что приносили взрослые... Но
что пожертвовать сейчас? Да вот же кровь, что хлещет из раны! Мальчик
сунул пальцы здоровой руки прямо в кровоточащее месиво, резким движением
выбросил руку вверх, помазал кровью где-то под ликом Прародителя, не
достав до губ, как полагалось.
- Вот тебе моя кровь, она и твоя кровь, спаси сына твоего! - попросил
мальчик камень, прильнув к Предку всем телом. Закрыл глаза...
- Да где же этот поганец? - послышалось совсем рядом, - Только что
мелькнул, и будто в воду канул?
- Может, и впрямь канул, одно болото кругом, - ответил другой голос.
- Нет, эти, речные, все болота здешние знают, не утонут!
- Зато нас затянет!
- Коли боишься, иди назад, а я еще поищу! Он где-то здесь прячется. Ух,
поймаю, не сладко ему придется!
- Что, не поведешь беспортошным продавать? - голос звучал теперь
откуда-то издалека, и, почему-то, стал басистее.
Для мальчишки все перестало существовать. По телу прошла судорога, все
дрожало, в ушах засвистело. Сквозь закрытые веки то просачивался, то на
мгновение меркнул свет. Становилось то жарко, то - холодно. И так много,
много раз. Мальчик все стоял и стоял, прижавшись к камню. "Может они уже
ушли?" - подумал мальчик и открыл глаза. Странно, вокруг все виделось
совсем другим. Малыш не узнал поляны, вернее - поляны и не было, он стоял,
все еще прижимаясь к каменному Предку, посреди чащи леса - не хвойного, а
березового! Листья желтые, рыжие. И на земле... Осень? Но ведь весна!
"Прародитель спас меня, унес в другой лес!", - подумал ребенок.
Что-то ухнуло вдалеке, вздрогнула земля.
Потом еще раз. Мальчик бросился на землю, залег, зажмурился.
Послышались громкие, бьющие по ушам звуки, частые-частые, один за
другим без перерыва. Крики, шум. Ребенок продолжал лежать на земле, боясь
даже дышать...
- Смотри-ка, какой здесь партизан притаился! - услышал мальчик над
собой. Слова какие-то незнакомые, лишь некоторые - понятны.
Сильные руки подняли мальчика с земли.
Пахнуло горелым. Он, еще боясь открыть глаза, почувствовал, как его
отряхивают, протирают харю...
- Да не боись, свои, открывай глаза! - звучало тепло и ласково, хоть
руки и грубы.
- Да у него плечо! - послышался другой голос, - пуля навылет! Надо
перевязать.
- Рана рваная, скорее - осколком чиркнуло!
Мальчик почувствовал, что его перевязывают, так, как ведунья в его
деревне пользовала раны. И он поверил, открыл глаза.
Платье на незнакомцах - странное. Очень много разной одежды. Что
невеста перед свадьбой... И круглые шлемы на головах. Ни мечей, ни луков,
зато - какие-то хитрые игрушки болтались у обоих воинов на кожаных ремнях.
- Тебя как звать-то? - спросил тот, что перевязывал.
- Добран, - неожиданно поняв непривычную речь, ответил мальчик.
- Странное имя...
- Странное, странное... - проворчал другой, - Он же раненый! Его - к
врачам надо!
- Идти сможешь?
- Могу.
- Ну, пойдем! Мать жива?
- Сирый...
- Все теперь сирые...
Мальчик бросил последний взгляд на каменного Прародителя. Странно, как
же он изменился, обветшал, что ли...
* * *
Рану заштопали, подлечили. Записали Добраном - кто-то вспомнил, что
было такое русское имя когда-то, отчество дали в память нашедшего его
солдата. Долго придумывали фамилию... Записали - "Лесной". Странную
одежду, малопонятную речь, незнание самых обыденных, обиходных вещей
списали на счет лесной сиротской жизни. Одичал, мол, за время немецкой
оккупации... Да еще в лесу!
Потом было все, как у всех... сирот!
Детский дом, полуголодные послевоенные годы. Шли годы, жизнь
становилась лучше - и сытнее, и веселее. Учителя в школе старались дать
детям все, что могли, полны книг стояли, поджидая детей, и школьные
библиотеки. Добран чем дальше взрослел, тем больше читал.
То, что он пережил в первые годы детства все больше казались ему сном.
Тогда ему, пяти-шестилетнему, не поверили, посчитали за детские фантазии,
за последствия шока. А потом он и сам уже не верил, что все это произошло
с ним, примирился со своей новой биографией, с тем, что попросту остался
сиротой, скитался во время оккупации по лесу, возможно - жил у партизан...
И чем взрослее становился Добран, тем реже вспоминал.
Учился Добран хорошо, все схватывал на лету. Его все больше влекло к
технике, особенно - к радиоэлектронике.
Начал потихоньку готовиться к поступлению в техникум. Но - человек
предполагает, а лишь Бог (Боги, Небо, Судьба - называй как хошь) -
располагает!
Перелом наступил на пятнадцатом году жизни. Их, всем классом, повели в
музей. Добран, не особо увлекавшийся историей, смотрел по сторонам,
стремясь не зевнуть в открытую. Пожилую лекторшу он не слушал, в голове
его бродили схемы супергетеродина...
Но что это?!! Добран остановился, как будто натолкнувшись на невидимую
стену. Не может быть! В углу, эдак скромно, стоял каменные Прародитель.
Тот самый, что спас когда-то жизнь маленькому мальчику, унеся его на
много-много веков вперед...
Добран осознал, что помнит каждую черточку на резных ликах этого
древнего камня. Но, будучи "физиком" - а именно в те годы развернулась
знаменитая дискуссия между "лириками" и "физиками" - решил проверить.
Прикрыл глаза, напрягся. Вспомнил "особые приметы"
на левом, пока не видимом ему с этой точки, лице. Там зияла выщерблинка
под глазом. И рот скривлен. Добран зашел сбоку, с замиранием сердца
взглянул. Выщерблинка на месте, и рот, сильно поврежденный, но все такой
же кривой!
- Чего, Добрик, свой портрет нашел? - глупо пошутил кто-то из
одноклассников.
- Наш Добрыня будет скульптором! - хихикнула Маринка, то ли любившая,
то ли ненавидевшая Добрана - по поступкам в этом возрасте не поймешь.
- А, действительно, что тут так заинтересовало нашего "физика"? -
спросил подошедший поближе молодой учитель, промолчавший всю экскурсию.
- Я не буду скульптором, - сказал Добран то ли ему, то ли
одноклассникам, то ли самому себе, - я буду археологом!
Добран сдержал слово. Не пошел в техникум, продолжал учиться, напирая
теперь на историю, литературу, географию... Поступил в Московский
Университет, пройдя поистине чудовищный конкурс. Собственно, он оказался
единственным детдомовцем на факультете. Кто знает, может, потому и прошел
конкурс...
Рассказывать дальше нет смысла, вот она, его жизнь - экспедиции,
статьи, диссертации, монографии...
* * *
- Но Вы организовывали экспедицию к тому месту? - спросил Илья Саулович.
- Знать бы, где то место...
- Как? Не оставили на месте, откуда был извлечен экспонат, никакой
таблички?
- Таблички? Даже в каком именно лесу нашли, и то - неизвестно. Он ведь
простоял сначала в сарайчике краеведческого музея пару лет, затем -
выставили, а уж потом только - в Москву... Если бы я знал место, все бы
излазил давно, этих, как их, экстрасенсоров бы туда навез... И все
прочее...
- Все-таки, что там было такое? Дыра во времени?
- Видите ли, - мягко улыбнулся профессор, поправляя галстук, - всякого
рода дыры во времени, искривления пространственно-временного
конти-конти... Ну, этого, тригонометра... Все это такие же гипотезы, как,
скажем, существование богов и великих предков! В данном случае - я не
знаю, подтвержденного фактами ответа нет. А во что верю я сам - то мое
дело.
- Но воспоминания детских лет Вам ведь помогали при раскопках?
- Безусловно! И не только при раскопках, даже не столько... Главное -
при реконструкциях - одежды, жилищ...
- Значит, Вы такой же, как и я - знаете, как было?
- Может, и знаю, но никогда не позволял себе говорить и писать на
основании - я, мол, так видел! Тем более, к пяти годам ребенок успевает
увидеть не так уж и много...
- Я, увы, тоже вижу жизнь только одного своего предка, да и ту - только
в молодости, - вздохнул ассистент.
- Точнее, до зачатия ребенка, того, следующего в цепи Ваших предков?
- Разумеется...
Ученые помолчали, каждый думал о своем.
- А Вы, Добран Павлович, не собираетесь написать книгу, - нарушил
молчание Илья, - художественную, я имею в виду?
- Давно собираюсь, да вот - времени все нет, - профессор покачал
головой, - вот выйду на пенсию, тогда - быть может!
2304 7/4/2000