Валентин Куликов 
 
                       ПРОРОКИ ЖЕЛТОГО КАРЛИКА
 

  Глава 1.
  Глава 2.
  Глава 3.
  Глава 4.
  Глава 5.
  Глава 6.
  Глава 7.
  Глава 8.
  Глава 9.
  Глава 10.
  Послесловие от редакции.
    
 
 
   Теплым летним вечером на Юго-Западе столицы, в маленьком скверике,
стиснутом стенами домов нового жилого массива, на скамейке, выкрашенной в
стандартный зеленый цвет, сидел человек. Ходя прошедший день выдался на
редкость жарким, на нем был серый пиджак с коричневым не в тон галстуком и
безукоризненно белая, сильно накрахмаленная сорочка. Неуверенное, немного
детское выражение белесых глаз выдавало близорукость, а полоска на
переносице свидетельствовала, что он лишь недавно снял очки, которые
торчали из нагрудного кармана пиджака. Во всем его облике было что-то от
машины, остановившейся на минуту лишь для того, чтобы вновь начать
размеренное движение. Человек находился в том состоянии, которое принято
называть задумчивостью, и редкие прохожие лишь слегка нарушали его
спокойное блаженство. Прошедший день, как и многие другие, был бы ничем
для него не примечателен, это был бы один из тех дней, которые пролетают
так быстро, что от них в памяти остается серая пелена...
   Мысли томно брели, изредка спотыкаясь о декорации окружающей Среды.
Неожиданно на пути возникло какое-то препятствие, оно быстро оформилось и
приняло вид упитанной и ухоженной крашеной блондинки с ярко намазанными
губами. "Торговка, наверное, какая-нибудь,"- подумал он, и тут же одернул
себя:" Какое я, собственно, имею право не уважать работников торговли? Не
все же они воры, в конце-концов..."
   Работник торговли медленно продефилировала мимо, окинув его
презрительным взглядом, и уселась на другой конец скамейки, зажав между
ног большую, плотно набитую хозяйственную сумку. Покой был нарушен.
Предметы вокруг приобрели четкие очертания.
   Неподалеку в песочнице играли дети.
   Песок в досчатый квадрат взрослые дяди забыли насыпать, и ребята что-то
увлеченно чертили на остатках песка прошлых сезонов. Гомон их разносился
на всю округу и человека на скамейке подивился, как он не слышал его
раньше. Впрочем, слов было не различить, голоса как-то странно
переплетались, кружились в вечернем воздухе, то звучали резкими
мальчишескими диссонансами, то вдруг сливались в удивительные, почти
музыкальные гармонии, будто здесь играли не карапузы родного двора, а хор
мальчиков акапелла...
   " А ведь они говорят не по-русски, - прислушавшись, понял он, -
Итальянский? Испанский? Наверное, дети каких-то иностранцев, здесь на
Юго-Западе их много, словно финнов в Ленинграде. Нет, наверное, все-таки,
итальянский..." Женщина с сумкой тоже с любопытством разглядывала шумную
компанию. Дети становились все возбужденнее, прутики так и летали по
песку, но странное дело, гармония в звучании голосов усилилась, каким-то
непонятным образом перешла в настоящую полифонию. Лишь чье-то одно звонкое
сопрано все пыталось выпрыгнуть из общего потока, но постепенно и его
вовлекла звенящая стремнина голосовых аккордов. Пение, а в том, что это
было именно пение, человек на скамейке уже не сомневался, продолжалось,
достигло вершины напряжения и завершилось потрясающей красоты и
выразительности, с удивительными переходами, арией того самого звонкого
голоса, который сперва как бы спорил с остальными. И - словно отрезало.
Чудо кончилось. Дети опять были обыкновенными детьми, они смеялись и о
чем-то весело перешептывались. Главный солист - крепыш лет пяти-шести
подбежал к скамейке и вежливо осведомился "который час".
   - Так, вы не итальянцы?
   - Странный вопрос, - очень по-взрослому отреагировал мальчик, -Конечно,
мы русские, как и вы.
   - А что вы такое пели?
   - Мы не пели, а обсуждали одну небольшую проблему.
   - Проблему? Вот интересно? Какую же, если не секрет?
   - Да, поспорили с ребятами о музыкальной гармонизации общей теории
относительности.
   - Гармонизации чего?
   - Общей теории относительности. Это теория тяготения Эйнштейна. Да вы,
наверное, слышали...
   Такая речь из уст шестилетнего поразила даже видавшую многие виды
женщину с напомаженными губами. И случилось невероятное - судорожно
всхлипнув, она обхватила ручонки мальчика своими толстыми пальцами с
яркими ногтями и вкрадчиво спросила:
   - Чьи же вы такие будете?
   - Мы не чьи, - обиделся крепыш, - Мы сами по себе!
   - Господи, да родители у вас есть?
   - Есть, конечно, мы вон в том доме живем! - мальчуган, высвободив,
наконец, руки, указал на дом в конце улицы.
   Дом был самый обыкновенный:
   девятиэтажный, серый с балконами и плоской крышей.
   - И кто же вас всем этим премудростям обучает? - спросил человек в
пиджаке.
   - Папа, тетя Лена и Света, ну и другие...
   - Мучают детей! - возмущенно сказала блондинка, -Все стремятся
вундеркиндов каких-то сделать! Лишают детства! Возмутительно! Да таких
родителей надо...
   Мальчишка давно понял, что незнакомая тетя любит поговорить и умчался к
своим друзьям. Вслед за ним поднялся и человек в пиджаке, молча кивнул на
прощание работнику торговли, продолжавшей монолог в гордом одиночестве.
   По пути к дому он уже забыл этот эпизод, но сидя в ванной, почему-то с
досадой подумал, что напрасно не спросил, на каком же, собственно, языке
дети обсуждали свои проблемы.
 
 

                                   Глава 1.

 
 
   АБСОЛЮТНО БЕЗНАДЕЖНОЕ
 ПРЕДПРИЯТИЕ
 
   (Из дневника Пашки Ковалева, мэнэса и фантазера)
 
 
   31-го марта 198.. года в университете и нескольких институтах столицы
появились объявления следующего содержания:
   "ЖЕЛАЮЩИЕ ЗАНИМАТЬСЯ проблемой создания искусственного
разговорно-теоретического языка с целью поднятия интеллекта человека на
качественно новый уровень обращаться к тов.
   Ковалеву Павлу Ивановичу тел. 895-37-00 (звонить после 19.00) УЧЕНЫЕ
ЗВАНИЯ, КАРЬЕРА И ДЕНЬГИ НЕ ГАРАНТИРУЮТСЯ."
   Полдня мы с Димкой носились по городу, расклеивая объявления. Последние
недели погода была отвратительная, но я нутром чувствовал что в день Х она
будет прекрасной. Вот рассупонилось-таки красно солнышко, небо
чистое-чистое, только ветер резкий и холодный, предупреждает, что не за
легкое дело взялись вы, ребятки мои дорогие. Сколько было радости, смеха,
скандалов с ВОХРами, которые никак не хотели пускать в корпуса институтов,
хотя мы и заверяли, что делаем все официально. Но, наконец, все, дело
сделано, теперь отступление невозможно. Заскочили на радостях в винный,
купили сухого и португальского портвейна. Вообще я портвейна не терплю, но
Димка уверял, что этот самый португальский - потрясная вещь. Все-таки это
была идея - собрать группу энтузиастов и работать над диалом всем вместе.
Язык поэтов и ученых, универсальный язык Лейбница, язык гениев - вот что
такое наш диал. Несколько лет пробивал я эту проблему и, без шуток,
кое-чего достиг. Но объем работ для создания сколько-нибудь работающего
языка колоссален, поэтому - да здравствует группа! Хотя, честное слово,
если бы мне еще недавно кто-нибудь сказал, что я, Пашка Ковалев, возьмусь
за организацию подобного рода предприятия, я бы ни за что ему не поверил.
Все, что угодно, но работать с людьми я никогда не умел и всегда
инстинктивно сторонился всяких выборных должностей и всякого рода
общественных дел. По натуре я был "тихим кабинетным ученым", если
набраться смелости и назвать ученым младшего научного сотрудника одного из
малоизвестных номерных институтов. Рисовала объявления моя прежняя любовь,
Ленка, и надо сказать, сделала это преотлично - все вышло в броском
рекламном стиле. Признаюсь, что с отчеством мое имя вписали для пущей
важности, но зато фразой насчет карьеры мы убивали сразу двух зайцев -
устраняли с нашего пути карьеристов и одновременно привлекали людей с
авантюристически-романтической жилкой, которые как раз и были нужны в
таком деле. Это была Димкина идея. сидим мы у Димки за этим самым
портвейном, который все же оказался гадостью, и мечтаем. Соберем, думаем,
настоящую ударную бригаду из близких по духу мужиков и - в бой! А в сердце
сидит паршивенькое такое: " А вдруг никто так и не позвонит?" Уж слишком
много развелось равнодушия даже в молодых ребятах. Ведь одно дело пить и
гулять вместе, даже в горы ходить, и совершенно другое - отдать всего
себя, всю свою единственную и невозвратимую жизнь идее, которая всем
кажется абсолютно нереальной.
   Я взглянул на часы - десять минут восьмого. Еще раз выпили "за успех
нашего абсолютно безнадежного предприятия". Вдруг Димка говорит:
-Представляешь, сейчас звонит твоя мать и ... - это прерывает телефонный
звонок. Он берет трубку, лицо расплывается в улыбке, трубка тут же
передается мне.
   -Я же говорил тебе, что я телепат.
   Это действительно моя матушка - она ничего про объявления не знает,
удивляется, сообщает: звонили несколько человек, спрашивали меня,
почему-то по имени-отчеству...
   Ура! Есть мушкетеры! Еще Польска не сгинела! Банзай! Мировецки!
   Взглянул на Димку - состояние полного телячьего восторга, а он мне:
   -Ты знаешь, у тебя такое лицо...
   Телефон у меня дома не умолкал две недели. Звонили после семи и после
двенадцати ночи. Ужинал с трубкой в руке. Никогда не предполагал, что это
так тяжело - разговаривать по телефону. Все время новые и новые люди,
нервы напрягаются до предела, звонки снятся ночью. Звонки, звонки,
звонки... Опять звонят. Звонят без передыху, разные голоса, разные
интонации: серьезные, вежливые, развязные, ехидные, насмешливые, ироничные
и просто неуверенные.
   Вежливо-боязливые первокурсники с филфака: "Скажите, а мы все поймем?
   А чему мы научимся?" - птенчики... Самоуверенный голос: "...
   Интересно! .Бьет по мозгам!" С этим холоден, осаживаю интонацией.
   Благородный спокойный голос - голос джентльмена - как-то сразу
проникаюсь симпатией. "Интересно, какой он на самом деле? Уверен, что
красивый и умный мужик"(так оно и оказалось!). Со смехом: "А это не
шутка?" Выясняется, что под нашим объявлением у них повесили "С 1 -м
апреля"! - так оно и висело. Звонят, однако. Очень рады, что серьезно.
Ироничный: "Это вы занимаетесь лженаукой?" Первая мысль:
   "Звонят из администрации, будут читать мораль: "студентов, мол, разными
там псевдонауками отвлекаем от учебной программы."
   Оказывается, нет - просто у человека такой подход, он уже сталкивался с
подобными суждениями и теперь осторожен. Звонят с истфака, старшекурсница,
еще не знает сама, будет ли с нами работать, но интересуется. Спрашиваю
имя. "Александра Георгиевна". "Извините, а как короче? Или это
невозможно?" "Когда будем знакомы лучше..." Вот так, чисто по-женски: еще
не решив ничего - уже все решила. Звонит мужчина средних лет (по голосу),
плетет чего-то о бисексуальности, очень просит выслушать. Некому
выговорится. Бедняга...
   Во весь рост встает проблема доски - на которой пишут мелом. Не на
потолке же писать, в конце -концов. Звоню Димке, как никак он в школе
детишек мучает, может достанет где...
   Звонок. Называется Владиком.. Физик.
   Идею воспринимает сразу, сразу же и предлагает помощь. Сообщаю, что на
первый случай нужна доска. Говорит, что достанет. Вот это мужик!
   Но все это - после работы. Ведь каждое утро, как бы поздно ни лег,
какие бы проблемы не волновали, лезу в автобус, где люди, как летучие
мыши, спят, прижавшись друг к другу, мерно покачиваясь, когда машина
тормозит или набирает ход. Точно также, наверное, в далеком будущем люди
будут дремать в переполненном рейсовом звездолете, отправляясь на работу
куда-нибудь на Ипсилон Эридана. На работе - до деталей знакомый
опостылевший испытательный стенд со щелкающей лампой накачки лазера,
водопроводная техника охладительной системы. Засучиваешь рукава белой
рубашки и вперед!
   Насколько это далеко от розового тумана мыслей о научном творчестве,
клубящегося в мозгах абитуриентов, осаждающих физические факультеты!
   Экспериментальная наука - это настоящее производство, фабрики и заводы,
дающие информацию, а мы - пролетарии высшей квалификации.
   Сегодня, выходя из корпуса, услышал разговор двух рабочих с нашего
опытного завода - один напоминал другому, не забыл ли тот выключить
станок. Я тут же вспомнил, что не отключил питание от своего стенда...
Лампа накачки чуть не накрылась.
   Кто-то сказал: "Счастье - это когда с улыбкой идешь на работу и с
улыбкой возвращаешься домой." Ко мне эта формула очень даже применима, по
крайней мере, во второй ее половине.
   С тех пор, как мы с Маринкой поженились, меня словно магнитом тянуло в
нашу маленькую комнатку. Когда моя девочка так уютно, с
непосредственностью котенка сворачивалась в уголке тахты с какой-нибудь
книжкой, поджав загорелые ножки, лишь слегка прикрытые коротким халатиком,
у меня становилось так тепло и спокойно на душе, появлялись такие силы и
уверенность в себе, что я сразу хватался за свое "дело", как называю то,
чем занимаюсь по вечерам, то есть то, что и есть из себя эта самая наука.
Мы оба любили и были любимы - что может быть прекрасней! С рождением Гошки
кое-что изменилось, и пока приходится жить у Маринкиных родителей, а это
довольно тяжеловато - они ведь были против нашего брака. Нельзя, однако,
не считаться с помощью Натальи Михайловны, без нее Маринке было бы трудно.
К тому же у Маринки после родов начался мастит, и она долго мучилась. Эх,
Маринка! Как жаль, что тебя сейчас нет рядом! Ну да ничего, скоро мы будем
жить здесь вместе, а пока нужно делать дело.
   Владик не обманул - уже через день он завалился с небольшой, но вполне
приличной доской и выложил на кухонный стол целую пригоршню мела.
   Владислав, как он на этот раз представился, был блондин с длинными
волосами, прихваченными на лбу черной лентой, и густой русой бородой. Его
слегка выпуклые карие глаза смотрели прямо и жестко, даже немного нагло,
так, что почему-то хотелось отвести взгляд. Посидели, разговорились.
Оказалось, он давно увлекается диалектикой, читает Гегеля, и его вся эта
проблема с языком занимает более с философской точки зрения. Давно я не
встречал такого интересного собеседника, мы трепались до полуночи и
расстались довольные друг другом. Нашего полку прибыло!
   На следующий день позвонил Димка:
   радостный, и сообщил, что он достал доску и, кажется такую, какую
нужно. Договорились, что приеду к нему в школу посмотреть, и если она
подойдет, привезем и ее, пусть будет две, другую потом кому-нибудь
отдадим. Доска оказалась просто прекрасной - совсем новая, в желтой раме.
У них в школе нет маленьких классных комнат, и она никому не была нужна.
Пока несли ее по улице, поняли, что она достаточно велика, чтобы нас
пустили в метро. В карманах, как всегда, пусто, да и в обычное такси такую
доску не впихнешь. Пошли ва-банк и спустились таки в подземку. Там
оказалась не одна, а две контролерши, причем их вредность складывалась
отнюдь не по законам арифметики. Уперлись, не хотят пускать, и все тут!
Ну, пока я их подчивал притчей о доске, так необходимой детишкам в доме
пионеров и злых дядях, которые пожалели выделить машину для такого святого
дела, Димка один за другим опускал монеты в турникет. Наконец теткам стало
жаль наших пятачков и они пропустили нас, ругая на чем свет стоит
противных дядей из РОНО.
   Странное дело, до чего меняют служебные обязанности человека! Дома эти
самые контролерши, наверняка, добрейшие существа и прекрасно понимают, что
два мэнээса, имеющих детей со своими окладами ни никак не могут позволить
себе раскатывать на таксомоторах. Так ведь нет, раз уж они надели форму,
им понадобилась сказка о белом бычке и пионерском галстуке - хохма, да и
только! Впрочем, с философской точки зрения все призрачно: человек всего
лишь совокупность общественных отношений, а форма, надетая простой
советской женщиной, превращает ее в контролершу, облаченную маленькой, но
все же властью и, сообразно этому, ответ ставит ее в новые отношения, а
значит, изменяет.
   Дома мы были уже в десять часов вечера, и тут выяснилось, что имеющийся
в наличии молоток слишком мал, чтобы выбить дырки в бетонной стене, Кроме
того, у Димки разболелась голова, Он вообще частенько страдал от головной
боли - был слишком впечатлительным. Позвонили соседке, кстати, очень милой
девушке, и с кавалерийским нахрапом потребовали большой молоток и пачку
анальгина, не забыв спросить, остались ли у нее еще таблетки. Стучали-то
мы ведь в ее стену...
   Доска была, наконец, повешена и заняла единственную свободную в комнате
стену. Я свежим глазом окинул свое любимое жилище и с ужасом подумал, что
если придут все, кто звонил, им не на чем будет сидеть, а если обежать
всех соседей и добыть у них стулья, то многим придется сидеть и на
лестничной клетке. Утешился я мыслью о том, что большинство звонило из
чистого любопытства.
   Звонки вроде бы прекратились. Кажется, отмучился на первом круге! А
ведь ни в одном институте объявление ни провисело и двух дней -
администрация бдит зорко! Пока ехал с работы (пилить то на другой конец
Москвы, в Сокольники да там еще на трамвае), представлял, как меня
встретит Маринка. В книжку о гравитации так ни разу и не заглянул.
   Дверь открыла теща. Она со мной не поздоровалась. Так ей, видимо,
больше нравится. Маринка сидит на тахте, вяжет. Ей же нельзя, у нее
аллергия! Но все-таки у нее это здорово получается! Недавно такой свитер
себе связала, я аж зашелся от восторга. Вот ведь руки у девчонки! Подняла
глаза от вязанья, улыбнулась. Дите уже спит, тесть у телевизора - кажется,
опять на коньках катаются. Что-то буркнул в ответ на мое "Здрастье!" Я
быстро в ванную - умыться. Мыло опять отсутствует. Это теща мне намекает,
что я ни о чем не забочусь. Очень остроумно. А стиральный порошок в
наличии. На самом видном месте. Ну, что ж, надо быстренько перекусить и
браться за стирку. Пока ел, появилась идея! Так вот почему мы живем в
четырех, считая время, измерениях, а не в одном и не в двадцати!
   Схватил книжку и в ванную. Все так, но надо еще кое в чем разобраться.
Только мысль сфокусировалась, вошла Маринка. Красивая до невозможности.
Состроила неодобрительную рожицу, и я сразу вспомнил о не выстиранных
пеленках. Она как-то без вдохновения съязвила и ретировалась. Надо кончать
это дело. Нет, не стирку, а вообще. Твердо решил - будем перебираться к
моей матушке, на Юго-Запад. Хоть помощи никакой, полная самостоятельность,
но там хоть жить можно.
   Вечером у нас с Маринкой хорошего разговора как-то не получилось. Зато
потом я понял: соскучилась.
   Правда, ночью взад-вперед по нашей комнате сновали предки. Мало им
мыла! А Гошка всего два раза просыпался, и я сразу к нему вскакивал.
   Уснули мы с Маринкой под утро. Последней мыслью было: сколько из
позвонивших придет в условленный день.
 
 

                                   Глава 2.

 
 
   ЧАЙ ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
 
 
   (Из откровения Марины, жены Ковалева)
 
 
   Вчера вечером вернулся Пашка. Усталый. И такой счастливый, будто ему
Нобелевскую премию дали. Глаза горят, улыбка во весь экран. Спрашиваю:
   -Ну что? Докладывай!
   Потом говорит, - я есть, знаешь, как хочу?!
   Оголодал за неделю: рубашку снял - ребра торчат. Одним махом съел две
тарелки супа, потом в кастрюлю заглянул, может осталось? Я руками развела:
увы холодильник тоже пуст. Сам, мол, понимаешь, снабжение семейства
возложено на тебя, а ты увольнительную попросил, так что, извини... Я с
ребеночком сижу, у меня хлопот - невпроворот - А предки-то что же? Неужели
помочь не могли? - поинтересовался он. - Кстати, как они, в порядке?
   - Как всегда, - говорю. - Папа сутками в своей части пропадает, мама в
ателье стаж дорабатывает. Насчет помощи не обращалась, ты же сам говорил,
мы должны быть самостоятельны.
   Скажи спасибо, что у моей мамы давление и ей надо в лесопарке воздухом
дышать, а то бы с нашим сыном и погулять было некому...
   Пашка сказал "спасибо" и нырк в своего Эйнштейна. Я ему так тихонечко -
Пашенька, ты уже три года одну и ту же книжку читаешь, неужели не надоело?
   Не слышит. С головой нырнул.
   Я ему в самое ухо:
   - Паш! Что я спросила?
   - Ну, что ты Маринка, - отвечает. - Конечно, не надоело, ты же знаешь,
как я тебя люблю!
   - Явился муж, - сказала я. - Вроде бы тут, а вроде и нет... А у нас
целая гора пеленок накопилась...
   Пашка посмотрел на меня отсутствующим взглядом, помолчал, подумал,
потом театрально поднял руку:
   -Пеленки - это оковы личности, и чем дольше держать в них человечество,
тем длиннее будет его путь к познанию.
   Встал и с книгой подмышкой двинулся в ванную.
   Просто смех, но я специально заметила, больше часа оттуда не
раздавалось ни звука. Вода полилась в тот момент, когда окончились
показательные выступления по фигурному катанию, и папа выключил телевизор.
   Услыхав, что из ванны доносятся всплески, мама многозначительно
вздохнула и посмотрела на меня. А я сделала вид, что ничего не вижу,
ничего не слышу и пошла в ванную - посмотреть, что там происходит.
   Предчувствия меня не обмануло: мой ненаглядный муж сидел на бачке с
детским бельем, положив своего любимого Эйнштейна на стиральную доску,
которую он пристроил на раковине. Одной рукой он поигрывал со струей воды,
льющейся из крана, а другой, как всегда, когда его мысль напряженно
работала, теребил свою русую бороду. Картина, достойная кисти художника!
Реалиста, конечно.
   - Пашенька!
   Мне в ответ - ласковый восторженный взгляд.
   - О, сколь прекрасны вы и удивительны, Марина Петровна!
   - Пашенька, ты же большой умный мальчик, - сказала я, - не уводи меня в
сторону от магистральных задач сегодняшнего дня. Я, разумеется, прекрасна
и тем более - удивительна, но...
   - Все, все, все, - он сунул мне в руки раскрытую книгу, - Отнеси,
пожалуйста, на кухню, только не захлопни или, лучше всего, заложи газетой.
Через пятнадцать минут я у твоих ног, и, знаешь, что расскажу? Потрясающую
историю о том, как два друга, сами того не ожидая...
   - Бог в помощь! - прервала я его монолог и пододвинула большой таз, - В
конце-концов ты не только физик-теоретик, а и отец.
   -Все, все, все, - согласился он. - Отец.
   - И, наконец, взялся за стирку.
   Я тихо прикрыла дверь и пошла ставить чайник.
   - Опять засиделись заполночь, - упрекнула мама. - Режим есть основа
всего. Коль ты уж вынуждена не работать, то, тем более, не надо
распускаться. И если твой Павел - сова, то зачем же тебе, жаворонку, не
спать по ночам?
   -Наташенька, предоставь их самим себе. - примирительно сказал папа. -
Не надо так волноваться по пустякам.
   - Вот именно, мамочка - подтвердила я и на всякий случай быстро
выскользнула из кухни.
   Всю эту неделю маме очень хотелось высказаться, а мне не хотелось,
чтобы это произошло именно сегодня.
   Ведь у Пашки явно счастливый день, какая-то удача, и как только
родители улягутся спать, он мне все расскажет не торопясь.
   Пока Пашка вершил свое отцовское действо, я тихонечко сидела возле
нашего дитяти - такого маленького, беззащитного, с тонкими беленькими
кудряшками на шейке, с длинными, подрагивающими во сне ресничками, - и
пыталась представить, каким он станет лет через двадцать. Но почему-то у
меня это плохо получалось:
   все время виделся Пашка. То загорелый, с выгоревшими до бела волосами,
в альпинистских доспехах, с огромным рюкзачищем за спиной.
   То коротко подстриженный, тощий, бледный после досрочно сданной сессии,
в гимнастерке, кирзовых сапогах и тоже с рюкзаком - таким он был, когда я
его на сборы пришла провожать и рыдала на вокзале как самая последняя
дура, а потом, как только лейтенант отвернулся, прыгнула в тамбур и
доехала с ребятами до самой Тулы... Никогда мне не забыть Ленкиного
выражения лица, она осталась одна на перроне и даже вслед не помахала, так
растерялась. Тот день все решил. Не явись я с повинной, быть бы Ленке, а
не мне его женой.
   А в чем, собственно, я была виновата?
   Всего-навсего в походе, еще в десятом классе, ушла ночью купаться с
физруком. Он же спрашивал ребят, кто пойдет, всех позвал. Кто же виноват,
что они предпочли песни петь у костра, а не купаться под луной? Мне бы
тогда сразу Пашке признаться, я, мол, всем девчонкам назло пошла: в этого
физрука все девы из двух десятых и двух девятых классов были влюблены до
умопомрачения... А я решила: пусть мой Атос поревнует, посмотрим, что
дальше будет. Вот и посмотрела... Стал Ковалев студентом, прописался в
институтской библиотеке, и уж тут Ленка оказалась самым нужным человеком.
Она из-за него два раза работу меняла, по мере возрастания Пашкиных
профессиональных и интеллектуальных запросов: сначала перешла в городскую
публичную научно-техническую библиотеку, а потом в историческую. И привык
он к ней, вроде как к книжному шкафу. Вобщем, дороговато мне эта его
привычка обошлась.
   Через два года мы встретились в школе на встрече бывших выпускников. Он
едва мне кивнул и чуть ли не три часа простоял у окошка с нашим физиком,
Евстигнеем. Математичка, конечно, и тут своего не упустила, свела со мной
давние счеты. Она сразу поняла, что я маюсь от неразделенной любви,
подошла и, задумчиво глядя Пашке в спину, говорит:
   - У твоего Ковалева, Марина, большое будущее. За всю мою педагогическую
деятельность у меня был пока всего один такой ученик.
   Пол-ночи я тогда проревела белугой, всю подушку намочила, даже
вспоминать тошно. А позвонить, повинится - гордость не давала, как же,
первая красавица в школе, Мальчишки наперебой портфель таскали, никто ни
разу за косу не дернул, и вдруг сама звонит...
   Девушки-подруженьки разное советовали.
   Давай, мы ему позвоним, поболтаем о том о сем, а потом, вроде бы между
прочим, скажем, что Маринка тяжело заболела... И уж если он тебя еще
любит, то сразу прибежит. Или так можно сделать: у Генки Саламатина,
лучшего школьного друга, где Пашка часто бывает, книжку какую-нибудь
редкую попросить. А вдруг там и встретитесь... Но самым лучшим
предложением было собрать на вечеринку весь класс. Так и решили, ждали
только удобного случая, чтобы все получилось, как говорится, без
подтасовки, И Его Величество Случай представился.
   Приехал Витька Кирюшин из Ленинграда, после долгого плаванья. Всех
однокашников, у кого были телефоны обзвонил, соскучился без вас, ребята
говорит, надо встретиться, погудеть. А Пашка был с ним в школе -
неразлей-водой. Но телефона у него тогда не было, они с матерью только
въехали в новую квартиру на Юго-Западе. Послали к нему нарочным Генку.
Вернулся он часа через три, рассказывает, что, во-первых еле-еле отыскал
их новый дом, а во-вторых, еле-еле Ковалева уговорил. Сначала, дескать,
Пашка руками замахал: много дел, некогда, занят по горло, самое трудное
время и прочее. С Кирюшиным мы, говорит, всегда встречаемся, когда он в
Москву приезжает, потому что есть о чем поговорить, а на вечеринки время
транжирить желания нет.
   Но Генка, все-таки его устыдил, как-никак, а ведь - родной класс!
   Я помчалась в парикмахерскую. Плюхнулась в кресло, говорю: отстригите
косу и сделайте модную укладку. Мастер головой покачал, неужели, мол, не
жалко вам, девушка такой красы? Вы сначала подумайте серьезно и уж тогда
приходите. Но я ему сказала, что еду работать переводчицей в одно из
молодых африканских государств, буду жить в самой глубинке, где даже
помыться - проблема, такая там жара, куда уж тут с длинной косой... Он
походил -походил вокруг, взял ножницы, вздохнул и - рраз! Нет моей косы.
   Ох, влетело же мне тогда от родителей.
   Мама даже всплакнула. А папа долго курил на балконе. Ну да ладно.
   Вспомнился мне тот вечер во всех подробностях. Собрались все у Генки, и
вдруг я являюсь - с укладочкой. Что тут было! Завертели-закружили! Но все
сошлись на одном: очень идет. С косой была тургеневской девушкой, а стала
чуть ли не киноактрисой из неореалистических итальянских фильмов. "Вобщем,
красотка, - подытожил Генка. И добавил: - Молодец. А то все мамы-папы
боялась."
   Пашка пришел вместе с Кирюшиным, они в лифте встретились, и все
повторилось как на школьном вечере: тогда с физиком, а теперь с Витькой -
как встали у окна, так и не отошли.
   Только и слышалось: эргосферы, рекурсии, квазары и прочие никому не
понятные словечки. Что мне было делать? Посидела-посидела да и стала
танцевать, дурачиться с ребятами. "Разлюбил, - подумала, - меня мой верный
Атос. И ничегошеньки теперь не воротишь - не вернешь!" И так мне стало
плохо, так тяжко, хоть ложись и помирай. Хотела уйти, девчонки не пустили,
сказали, сдаешься без боя, а вообще-то еще даже песни не пели. Ну попели,
повспоминали, нахохотались до упаду и стали расходиться. И вот тут мне
Пашка говорит, как бы между прочим:
   счастливо, мол, будь здорова, радуйся жизни, только косу ты зря
отрезала, неужели не понимаешь, что на этот раз не мне, а сама себе
изменила... А, впрочем, дело хозяйское, тебе все к лицу.
   Вроде бы обидел, даже оскорбил он меня, а я так обрадовалась! Раз не
все равно ему, с косой я или без косы, значит... Очень многое это
означает. И потому домой я бежала вприпрыжку, и то, что родители охнули,
увидав новоявленную кинозвезду, на меня никакого впечатления не произвело.
   В комнату заглянул Пашка.
   - Марин, где вешать, на кухне или на балконе Я не сразу сообразила о
чем он спрашивает.
   - Тише! Ты что такой громогласный?
   -Да я же тихо, просто у меня бас. Так, где?
   Смотрю на него: пот градом, руки красные, мамин клеенчатый фартук весь
в мыльной пене. Неужели этот высоченный бородач, тот самый Павлик Ковалев,
рядом с которым я просидела на одной парте десять лет? Тот задумчивый,
тихий голубоглазый мальчик, которого не задевали даже самые отъявленные
драчуны, потому что он читал такие книжки и так пересказывал их всем нам
на переменках, что аж дух захватывало от любопытства, а что же дальше
будет? И еще потому, что он всегда самым первым самые трудные задачки
решал и, пожалуйста, списывайте кто хочет, а если хотите сами их щелкать
как орешки то, пожалуйста, можно и объяснить.
   У меня вдруг нежно дрогнуло сердце.
   - Павлуня, дорогой ты мой, - неожиданно для себя сказала я, - иди я
тебя поцелую.
   Он подставил мокрую соленую щеку и пробасил:
   - Всегда пожалуйста. Только ты зря тут свет зажгла, спать человеку
мешаешь. И вообще, я тебе уже много раз говорил: не приучай его засыпать
на нашей постели и не баюкай. Он должен стать настоящим мужиком, а не
мамочкиным сынком. Ну все. Идем.
   Скажи где вешать и хочу чаю!
   Я поплелась вслед за ним на кухню, думая о том, какой мужчины,
все-таки, нечуткий народ. Вот ведь не понял же Пашка, как я его в эти
минуты люблю...
   Конечно я надулась и не проявила никакого энтузиазма, выслушав его
рассказ о том, как два друга развешивали объявления в институтах и о том,
сколько таких же чудаков им потом перезвонили, выразив горячее стремление
участвовать в создании языка философов, поэтов и гениев. Я только
спросила, а что, мол, женский пол вы тоже зачисляете в свой неоплачиваемый
штат? На что мой муж, не моргнув, ответил, что для дела имеет значение
только желание работать и наличие определенных знаний.
   - Так, сказала я ехидненьким голосом, сделав самую вреднющую мину, на
какую была способна, - значит, я буду тут ребеночка выращивать, а ты с
заумными девицами мировые проблемы будешь обсуждать? И где же эта группа
ваша станет собираться?
   - Как, где? - Пашка не обратил никакого внимания на первую часть моего
выступления. - У нас на Юго-Западе.
   Квартира большая.
   - Извини, но в большой комнате живет твоя мама, - напомнила я .
   - Мама постоянно в командировках и мы ей не помешаем, - задумчиво
проговорил он.
   - А полы? - Я решила не униматься. - Полы натертые, которые будет
вытаптывать твоя романтически-авантюристическая братия, кто станет в
порядке содержать?
   - Прекрати, пожалуйста, Марина, - вдруг вспылил Пашка, - Мама все
поймет как надо. А полы и прочее - все это чушь собачья!
   - Да, вы, Павел Иванович, грубиян, - мой голос стал холодным. - Дерзить
изволите.
   Пашка передернул плечами.
   - Ну ладно, извини. Я же серьезно говорю. И ты должна понять, что это
дело всей моей жизни.
   - Физики, Пашенька, должны заниматься физикой, а не созданием языка для
философствующих гуманитариев. Ты же пишешь кандидатскую, ведь у тебя
времени не хватит на все.
   - Хватит, - буркнул он. - Это мои проблемы.
   - Ага! Вот видишь, "твои"! - уцепилась я. - А ты сделай так, чтобы они
стали и моими. Нашими!
   - Господи! - взмолился мой муж. - Да зачем же я тебе про все это
столько лет твердил? Ты же великолепно знаешь английский, учишь
французский, твои знания тоже могут быть полезны. Надо только почитать
кое-что и захотеть поглубже проникнуть в проблему. И потом, ты окончила
музыкальную школу, это тоже важно, Я тебя познакомлю с одной девчонкой из
консерватории, она начинающий композитор, очень талантливая девчонка.
Хочет с нами работать. Да вы с ней вдвоем...
   - Ну хватит - сказала я. - Пора стать взрослым, мой мальчик! И заняться
настоящим делом.
   Пашка побледнел.
   - Все ясно. Попили чайку, как говорится, в мирной семейной обстановке.
   Резко поднявшись со стула, он шагнул к двери, но тут же повернулся ко
мне. Его глаза потемнели.
   - Насчет того, что пора взрослеть, ты абсолютно права. А посему, - он
говорил медленно, четко отделяя слова, - а посему, моя дорогая избранница,
мы должны перебраться на Юго-Запад. Что, кстати, давно надо было сделать.
Вот там мы сможем быть действительно взрослыми, самостоятельными людьми.
   - Сядь! Нет, ты сядь, - перебила я. - Может ты думаешь, что мне не
надоело ничего не делать, что я работать не хочу? Да я с тоски помираю! Но
ведь тут есть возможность устроить Гошку в ясли, а там - нет. Новый район,
мест наверняка не хватает.
   - Все это можно решить, - продолжая стоять в дверях, ответил он, и,
столкнувшись в упор с моим ироничным взглядом, твердо добавил: - И будет
решено. Я этим займусь.
   Мне стало смешно. Несмотря на то, что у нас впервые случился такой
неприятный разговор, и было вовсе невесело, я расхохоталась.
   - Ты займешься? Ты?! Свежо предание...
   Тут я была права, Пашка был человеком, совершенно далеким от всяких
бытовых проблем. Два раза в месяц он приносил мне свою мэнээсовскую
зарплату, потом получал по утрам законный рубль на обед и деньги на
продукты вместе с написанной мною шпаргалкой - что и где купить. Но и при
этом он умудрялся все перепутать. А жили мы безбедно, вобщем то благодаря
нашим родителям, они все время помогали деньгами. То, что это постоянно
мучило Пашку, я прекрасно знала, собственно говоря, поэтому он и гнал
работу над кандидатской по теме, которая была в плане отдела, но не
затрагивала его действительных научных интересов. Но больше ни о чем,
решительно ни о чем в жизни думать не умел.
   - Именно я и займусь, - повторил он. - Ясно? А теперь - спать.
   Мы оба долго ворочались, прежде чем заснуть. Откровенно говоря, уезжать
от мамы и папы мне не хотелось и успокоилась я только при мысли, что Пашка
все равно ничего сделать не сможет, ведь в новых районах действительно
трудно с яслями и детскими садиками.
   Ночью он два раза вставал к малышу и так трогательно тутошкал, что
сердце у меня снова нежно заныло и я простила ему вчерашнее раздражение и
резкость в разговоре со мной. А утром он чмокнул меня, совсем еще сонную,
в щеку и, как всегда, испарился.
   Моя мама только этого, видимо, и дожидалась.
   - Я слышала ваш ночной разговор, - начала она. - Ты уж прости, но вы не
очень-то считаетесь с нами.
   Конечно, твое дело уехать или не уехать. Но прошу тебя учесть, если
даже Павел устроит Гошеньку в ясли, тебе там будет чрезвычайно трудно.
Во-первых, у Тины Васильевны, мягко говоря, своеобразный характер. У нее
свои устои. Там всегда толкутся много самых разных людей, все они вечно
спорят, дымят... да ты сама знаешь. Но главное в том, что твой Павел,
которого я никак не отождествляю с его матерью, хотя бы потому, что он не
такой шумный, в своем доме не будет сосредотачиваться на семейных
проблемах, как у нас. Им необходимо руководить, а ты не умеешь этого
делать...
   Мама налила себе большую кружку молока, проглотила какую-то таблетку,
торопливо запила и продолжила:
   - Думаешь, наш папа всегда был таким?
   Ничего подобного. Я его сделала таким. Но на это ушли, моя милая, годы.
Да, годы. Это теперь он встречает меня с работы, мы вместе ходим в магазин
за продуктами и развешиваем белье на просушку. А раньше - уткнется в
газету и не сдвинешь. Я надеялась, что Павел, наблюдая наши отношения,
станет хорошим семьянином. Пока же в голове у него сплошные фантазии, а уж
то, что он теперь придумал, это новое дело "всей его жизни", как он
сказал...
   - Мама, перестань, - охрипнув от негодования сказала я. - Перестань,
прошу тебя. Ты ничего не понимаешь! Ничего. Не смей его осуждать. Он ...
он мой, а не твой муж!
   - Да как ты смеешь... - мама хотела, наверное, прикрикнуть на меня, но
вместо этого заплакала и отвернулась к окну.
   - Ты плачешь от бессилия что-либо изменить, - зло констатировала я, -
Никак не можешь смириться, что дочка вышла замуж без спросу, до окончания
института. И еще с тем, что Пашка мэ-нэ-эс, а не директор гастронома!
   - Марина! - крикнула мама, хлопнув ладонью о стол, но я, круто
повернувшись, выбежала из квартиры на лестницу. Хлопнула дверь.
   Через несколько минут мама выглянула уже напудренная, подкрашенная, с
покрасневшими глазами и чужим выражением лица.
   - Мне пора в ателье. Молоко вскипело.
   Малыш проснулся. Иди домой.
 
 

                                   Глава 3.

 
 
   СВИСТАТЬ ВСЕХ НАВЕРХ!
 
 
   (Из воспоминаний Димы, друга Ковалева)
 
 
   Вчера, когда мы с Пашкой закатились ко мне, раскупорили бутылочку
португальского и с чувством выполненного долга чокнулись за "успех нашего
абсолютно безнадежного предприятия", мы, конечно, помянули добрым словом
Сан Саныча ведь это он любил когда-то именно так говорить нам, пацанам,
вдохновляя на штурм какой-либо новой, из ряда вон выходящей затеи. "Лично
я верю в успех нашего..." - начинал он, прохаживаясь прыгающей воробьиной
походкой вдоль мальчишечьего строя в лихо сдвинутых на затылки
бескозырках, и мы азартно подхватывали: "...абсолютно безнадежного...", и
наш воинственный клич сливался с шумом прибоя..."
   Что это было за время! Балтика, Рижский залив, там, в устье Даугавы
прицепилась трапом к берегу с незапамятных времен небольшая, тогда уже
обветшавшая, с хлопающими на сквозняке дверьми кубриков и кают,
полузаброшенная плавбаза.
   Говорили, что во время войны отсюда отправлялись в тыл врага наши
подводные лодки и плавбаза эта помнит немало героев-балтийцев. Ну так вот,
когда мы были еще в телячьем возрасте, нас и привез из Москвы на эту
плавбазу Евгений Павлович Волков, давний товарищ моего отчима и Пашкиной
матери, тоже журналист, как они. Мы с Пашкой до этого друг друга не знали,
да и там на плавбазе за целый месяц необычайных приключений, в которые по
воле СанСаныча было вовлечено более сотни мальчишни, мы еще не сдружились
по вполне понятной причине: Пашка перешел уже в десятый, а я только в
восьмой класс и у него были свои товарищи, а у меня свои. Мальчишечки там
в основном были отъявленными сорви-головами, многие из них состояли на
учете в детских комнатах милиции за разные "остроумные проделки", а то и
за довольно серьезные, наказуемые по Закону дела.
   Только четверо ребят, в том числе я и Пашка, были пай-мальчиками,
предпочитающими читать умные книжки, а не шлифовать кулаки. Именно это и
послужило причиной, по которой мой отчим и Пашкина маман, сговорившись,
упросили Волкова взять нас на кошт вместе с его неподдающимися описанию
сорванцами. Пусть, мол, понюхают жизнь, какая она есть, и научатся
постоять за себя. Сан Саныч уже несколько лет занимался "доморощенной
воспитательной деятельностью", как о нем иронически писали в молодежных
газетах, что, правда, не мешало появлению его многочисленных
последователей в самых разных точках страны, где, кроме них проживало
неукротимое на бесшабашные выдумки подростковое племя. Потом мы узнали,
что у Сан Саныча к тому времени было уже немало и настоящих побед:
воспитанники его, подрастая, начинали понемногу исправляться, одни
поступали в институты, другие выступали с ценными трудовыми инициативами
на предприятиях, третьи присылали из армии фотокарточки, где они были
сняты на фоне священных полковых знамен...
   На плавбазе наша жизнь была подчинена строгому ритму. Утром -
построение, подъем флага, после завтрака уборка помещений, потом занятия,
тренировки. Мы лезли из кожи вон, чтобы выполнить то, что поручено нам
Евгением Палычем. И не просто выполнить, а с тем самым блеском, с той
видимой легкостью (хоть у тебя напрягаются и дрожат все поджилки), какие
на флоте именуются "высшим шиком". Пашке не пришлось так уж долго
завоевывать авторитет.
   Во-первых, его мамочка вечно колесила по стране и потому он был
вобщем-то приучен чистить картошку и даже медный таз, который почему-то
висит у них в кухне над плитой... А во-вторых, он, как начнет бывало,
после отбоя излагать какую-нибудь необыкновенную историю, к примеру, о
том, сколько и каких на свете погибших кораблей, на борту которых было
несчетное количество набитых золотом амфор, кованных сундуков или стальных
сейфов с секретами, так все рты и пооткрывают. Или загнет что-либо про
галактику и другие, предполагаемые пока миры... К тому же, он здорово умел
плавать, его догадались в детскую пору определить в плавательный бассейн.
А мне было потруднее, Во-первых, я заикался .И хотя это было не так уж
заметно, никогда никто не обращал на меня внимания, зато, как только я
замечал, что кто-то на меня пристально смотрит и ждет, что дальше будет, я
буквально терял дар речи. А во-вторых, плавал я по собачьи, держа голову
высоко над водой, и не дай бог, кто-нибудь поднырнет и пощекочет, тут уж я
и начинал в самом деле тонуть...Вот поэтому мне и приходилось
компенсировать свои недостатки особым старанием при выполнении
многочисленных нарядов вне очереди. И если бы я выучился драить до
восторженного блеска всевозможные медные причиндалы на приписанном к
нашему "Клубу юных моряков" старозаветном минном тральщике и лихо
окатывать палубу из здоровенного парусинового ведра забортной балтийской
водичкой, плохо бы мне пришлось и на плавбазе и потом, когда призвали
служить в армию.
   Но, как бы то ни было, все с лихвой окупалось в морских походах и
рейсах, участниками которых отбирались только самые дисциплинированные,
самые старательные и влюбленные во флотскую службу пацаны. Меня дважды
брали в такие операции, и если в первый раз настоящий героизм проявил
самый младший и меньший по росту из нас Стасик Баранюк, то уж потом и я
дал себе слово не спасовать.
   Стасику было всего десять лет и взяли его на плавбазу из-за старшего
брата, которого Сан Саныч на каникулы оставлять в Москве ни за что не
хотел - компания у него там была неподходящая. А тот без Стасика - никуда,
у них отца не было, а мать где-то подрабатывала по вечерам на полставки.
Так вот этот Стасик, милый такой, тихий парниша, плавать совсем не умел и
учить его этому отказались все решительно, потому что он визжал как
недорезанный поросенок, захлебывался и шел ко дну, а потом, уже на берегу,
подолгу дрожал какой-то собачьей дрожью. И, все-таки, Стасика взяли на
борт нашего тральщика, когда стояла одна из самых захватывающих морских
операций. Мы должны были ночью, без огней, заглушив машину, подойти к
острову, где уже укрепился наш противник и, выбрав подходящий момент,
высадить десант. Ночь была безлунной, стоял штиль, и мы все сделали как
надо. На берегу - ни звука, ни огонька. И вот тут Сан Саныч дает команду
встать Стасику на вахту - дозорным. Задача: внимательно смотреть на воду,
чтобы не проглядеть, если оттуда, с острова, пошлют аквалангистов, с целью
взорвать тральщик. Мы молча, тесно прижавшись друг к другу, сидим в
кубрике, ждем когда забрезжит рассвет и тогда - полный вперед, тральщик
помчится к берегу, мы с криком "Даешь!" попрыгаем в воду, выскочим на дюны
и там схватка с противником, окопавшемся в прибрежной черте...
   Сидим. Ждем. Все в напряжении. И вдруг - сильный всплеск, и следом -
приглушенный воинственный вопль. Мы дернулись к трапу, но Сан Саныч резким
коротким шепотом отбросил нас назад: "Ни с места!" А за бортом, слышно
явственно, какая-то возня.
   Сан Саныч прямо-таки выпорхнул из кубрика, плотно прикрыв за собой
дверь. Что случилось?! Теряемся в догадках. Наверное, нас "взорвали!"
   Через несколько минут в кубрик сталкивают мокрую долговязую фигуру,
зажигают свечу и стаскивают маску аквалангиста. Вот оно, лицо врага!
   Злое, со свирепо вращающимися покрасневшими глазами и прикушенной до
крови нижней губой. "А ты, маленький не плачь!" - пытается острить кто-то
из ребят. И вдруг видим, лицо врага искривляется, глаза начинают
часто-часто моргать и из них капает соленая, но не морская водица... Все
ясно, фокус им не удался! Мы, не сговариваясь, деликатно отворачиваемся.
Хоть и рады, что Алешка Макин, командир ихней разведки попался, а все-таки
как -то неловко глазеть на него в эту минуту. Каждый из нас, наверное,
представил себя на его месте.
   Да, не позавидуешь!
   ... Вечером на общем сборе Сан Саныч командует: "Матрос Станислав
Баранюк, три шага вперед!" Стасик четко стучит каблуками: раз, два, три...
Вытягивается перед строем. "За проявленные мужество и геройство, - рубит
голосом воздух наш адмирал, - командование операцией "Немо" объявляет вам
благодарность и награждает морским биноклем с дарственной надписью!"
Стасик цветет, мы бросаем в воздух бескозырки.
   А было, оказывается вот что, чего мы перед высадкой десанта не поняли,
а потом, в пылу боя, и вовсе забыли. Стасик, заступив дозорным, тихонечко
глядел себе на воду, и углядел - это в кромешной-то тьме! - у самого борта
трубку, торчащую на сантиметр, не более из этой самой воды. И тогда он, не
раздумывая прыгнул за борт, прямо на голову пловцу. И завопил дурным
голосом :"Полундра! Алешка Макин сначала зажал ему рот и хотел вытащить
"взрывпакет" - баллончик с пульверизирующей краской, чтобы "взорвать"
   тральщик, но тут понял, что зажимает рот тому, кто не умеет
продержаться на воде ни одной секунды. Что ему оставалось делать?
   Начал он Стасика спасать, а тут еще двое наших за борт прыгнули, поняв
что происходит, один Стасика вытащил, а другой выхватил у Макина
взрывпакет и обезоружил его. Уснул в тот день Стасик совершенно
счастливым, объевшись компоту и в полной мере прочувствовав как это
здорово быть любимцем народа. А вскоре и мне представилась возможность
доказать на деле, что я тоже кое на что способен. Потребовались
добровольцы, способные не дрогнув высадиться ночью, на "необитаемый"
остров, проплыв от катера до берега тридцать метров и провести там в
одиночестве целые сутки, притом еще суметь разжечь костер, имея
всего-навсего две спички (чтобы не отсырели, мы их заворачивали в целлофан
и с помощью ремня укрепляли на макушке).
   Так вот, когда нам объявили, что требуются добровольцы, наступило
всеобщее молчание, Все-таки, страшновато, что ни говори... А вдруг спички
намокнут, что тогда делать? Клацать зубами и ждать, когда тебя, голодного
и холодного на другую ночь подберет патрульная служба? Наш строй молчал. И
тут, совершенно неожиданно для себя, я первым сделал два шага вперед.
   - Кербышев, ... ты? - удивился Евгений Палыч, но сразу поправился: -
Молодец!
   В то же мгновенье, чувствую, строй за моей спиной сдвинулся и вот уже
локти ребят жестко упираются в мои локти.
   - Нужно всего десять человек, - повторил Сан Саныч, - но раз вы все
изъявляете желание испытать свою волю, пойти на риск, будем делать отбор.
- И он стал прохаживаться, как обычно, вдоль нашей шеренги, внимательно
вглядываясь каждому в глаза.
   Все замерли. Что и говорить, неважно себя чувствовали те пацаны,
которым был дан отвод. А мне Евгений Павлович отвода не дал, я же был
первым!
   И вот когда мы с Пашкой вспоминали нашего Волкова, я ему впервые
признался, что пошел в педагогический именно потому, что мечтал стать
таким же, как он. Кстати говоря, Евгений Палыч меня и от заиканья вылечил:
взял да и назначил командиром подразделения. Тут уж не помычишь, а хочешь
- не хочешь, подавай команды, других поторапливай. И попробуй над
командиром кто-нибудь хихикнуть в строю - сразу наряд на кухню чистить
котлы. А в армии я от своего заикания и совсем, как-то незаметно вылечился.
   ... С Пашкой Ковалевым мы встретились снова только через несколько лет,
уже после окончания институтов, и все благодаря тому же Евгению Павловичу.
Он объявил как-то общий сбор: каждый из нас получил открытки с
обозначением места прибытия в Подмосковном лесу. Форма одежды была
указанна походная, время - 00 часов. И поехали мы все, кто мог, в этот
лес. Сел я в электричку, смотрю - напротив знакомое лицо. Только с
бородой. "Ба, - говорю, - мичман Ковалев! Вы ли это?" А он щурится своими
близорукими очами и не узнает. Я ему: "Разведка донесла, вы стали ученым
мужем, так наденьте же очки и вы убедитесь, что перед вами..." Тут он
признал меня, замотал головой. "В экую дубину, Кербышев, вымахал, -
говорит.
   - Рад тебя видеть!" Куда путь держишь на ночь глядя?" "Туда же, -
отвечаю - куда и ты", - и показываю открытку.
   Всю ночь просидели мы тогда у костра.
   Собралось человек тридцать, некоторые даже с женами. Евгений Павлович
был доволен! Приятно было на него смотреть. Маленький, тщедушный, но с
задорным хохолком на затылке, хотя виски уже и поседели, он примостился
как гном, на большущем пне, и сидел так, болтая ногами в начищенных, как
всегда до блеска, штиблетах и ярко оранжевых, тогда очень модных, носках.
Платок у него на шее тоже был оранжевый. И от этого платка, от пламени
костра лицо его озарялось, когда он наклонялся немного вперед, каким-то
мятежным светом. Мы все тоже повязали свои платки под воротниками сорочек,
как было принято еще на Балтике - у каждого свой цвет.
   - Ну что, братишечки, - сказал Евгений Палыч, - нагляделись друг на
друга, кто какой стал? Теперь докладывайте, кто с чем пришел. У кого
успехи, у кого поражения?
   ... Разъехались мы с первой электричкой.
   На прощанье Волков и говорит Ковалеву:
   - Так вот что, мичман, не замыкайся в себе. Дело у тебя, видно, не из
легких, так ты не забывай, что даже среди обезьян, не только у людей,
новаторы не переводятся, это опытами подтверждено, а посему, если что,
сразу давай команду:
   "Свистать всех на верх!" Понял? А лично я верю в успех твоего абсолютно
безнадежного предприятия. Слышишь? Абсолютно верю, борода!
   И вот теперь мы с Пашкой дали такую команду. И хотя пока не ведаем,
какой экипаж соберется на нашем судне, найдутся ли добровольцы, чтобы
пойти с нами в дальнее плавание: мы с ним твердо решили - не отступать,
идти полным вперед!
   Я даже стихи сочинил, нечто вроде нашего гимна. Есть в них такие
строчки: "Пусть дуют сто ветров, прольется сто дождей, мы не изменим курс
упрямых кораблей!" Пашка, правда попрекнул меня как-то за "страсть к
сочинительству", надо, мол, дело делать, а не вирши плести. Чудак -
человек! Я же не физики без лирики - никуда. Вобщем, надо работать,
работать и работать. Как звери. Все-таки, как это здорово, что мы
встретились с Ковалевым! Евгения Павловича из меня явно не получилось, не
говоря уже об Антоне, моем любимом Антоне Макаренко. Что бы я делал, если
бы не Пашка? Если бы не эта потрясающая идея - создать язык, который
поможет новым поколениям с детства приобщаться к высочайшим достижениям
разума, понимать законы развития общества и служить человечеству в полную
силу своего высоко развитого интеллекта...
 
 

                                   Глава 4.

 
 
   БРАТЬЯ ПО КРОВИ
 
 
   (Из дневника Ковалева)
 
 
   Сегодня первая сходка.
   Любопытно, кто же придет? Звонков было несчетное количество и
воображение рисовало разные картины, от оптимистических "натюрмортов"
   забитых восторженными людьми квартир до серых набросков угрюмых сборищ
пессимистов. Черт побери, ведь все они совершенно незнакомые люди!
Впрочем, некоторых мы знаем. Например, Владик. Этот придет нечего
сомневаться. Или Таня...
   Знакомство с Таней произошло с месяц назад. В это время я прорабатывал
одновременно языкознание, теорию музыки и теорию стихосложения. Спасибо
Ленке, без нее этих книжек я бы нигде не достал! Шенгели и Жирмунский,
Якобсон и Хомский мирно соседствовали в книжных кучах на моем столе вместе
с "Гравитацией"
   Уилера и работами Понтрягина по теории групп. Последние были попроще,
это - моя стихия, а вот другие... Дураку понятно, что одно дело читать,
при всей привычке к такого рода занятию, совсем другое - обсуждать с
человеком, который на этом собаку съел. Другими словами, нужен был
человек, обожающий собачатину, скажем, под музыкальным соусом. Так вот мне
мамастик как-то и говорит: "Слушай, тут появилась одна любопытная девица,
она кончила консерваторию, пишет музыку, мечтает стать профессиональным
композитором. Хочешь, познакомлю? Ну, на то, чтобы нас знакомить, у
матушки времени, конечно, не нашлось и я уже стал забывать про
девицу-композитора. Вдруг, однажды мать приносит два билета на вечер в дом
литераторов. Возьми, говорит, кого-нибудь с собой, там она, мол, будет
петь свои песни, заодно и познакомитесь. Я конечно, обозлился, как это
знакомится с человеком, которого в глаза не видел, и при этом кивать на
другого, видевшего его всего лишь раз и то мельком. Маринка пойти со мной,
как всегда не смогла: теща опять проявила проницательность и от вечернего
дежурства с Гошкой отказалась. Сгореть от злости мне не дал верный друг
Дмитрий, который почему-то сразу согласился меня сопровождать.
   Мы пришли много раньше, зал был более чем полупустой, и от нечего
делать стали гадать, кто из имеющихся в наличии девушек в первых рядах и
есть искомая. Самым плохим в тот момент, с нашей точки зрения, была ее
талантливость (как утверждала моя матушка вполне недвусмысленная).
Результатом наших изысканий явилась девушка в темном платье и очках, с
таким выражением лица, что сразу хотелось посмотреть, какого цвета у нее
чулок. Когда мы поняли, что это единственная, сколько-нибудь проходящая по
конкурсу на талантливость кандидатка в композиторы, наше настроение
опустилось в такие унылые низины, что нам совершенно расхотелось
знакомиться с кем бы то ни было и мы лишь с нетерпением ждали окончания
вечера.
   Композитор со своими песнями значилась в самом конце программы.
   Объявили ее выход и на сцену с угла первого ряда, одним выстрелом
разрушив все наши представления, поднялась симпатичная рослая брюнетка в
платье с явно подчеркнутыми модными линиями. Красивой я бы ее не назвал,
но и в образ синего чулка она явно не влезала. Песни у нее были очень
любопытные, в современном стиле, на стихи романтических поэтов разных
поколений, молодых и классиков. После выступления у нее даже просили
автографы, что вконец смутило моего верного оруженосца и он как-то
поразительно быстро ретировался в дальний угол зрительного зала, так что
пришлось искать сначала его, а уж потом нашу потенциальную знакомую,
которая за это время успела спуститься в раздевалку. Как бы то ни было, в
атаку пришлось идти мне, а друг мой скакал в арьергарде. Следствием такого
боевого порядка было то, что весь последующий разговор свелся к нашему с
Танечкой диалогу, а бедный Димка играл роль прослушивающего устройства, о
котором вспоминают лишь когда оно перестает исправно функционировать.
Знакомство наше минута от минуты крепло, росло и ширилось, пока, наконец,
не достигло апогея у рояля в гостиной Димкиных аппортаментов. Димка с
родителями жил в добротном наркомовском доме на Калининском, где стены
такие толстые, что последовавший без промедления ночной концерт после
концерта не потревожил ни одного из уважаемых соседей.
   Татьяна играла с потрясающей экспрессией, лицо ее преображалось,
становилось красивым, проглядывало сквозь всплески музыки, как мерещится,
должно быть, личико русалки сквозь поверхность прозрачного горного озера.
На меня музыка всегда действовала как на дремучего питекантропа, она
завораживала меня так, что хотелось качаться в ритмическом первобытном
танце у большого костра или выть на луну. Димка же вообще сидел с
расширившимися зрачками, открывши рот, только что слюна не капала.
Чудесный получился вечер. И лишь одно подозрение, которое все крепло и,
наконец, превратилось в уверенность, подтачивая то светлое, что осталось в
душе от этой встречи. Димка, по-видимому, опять влюбился. Он вообще был
весьма влюбчив, в отличие от меня, Не скажу, чтобы мне не нравились многие
девушки, но Димке каким-то непонятным образом удавалось влюбляться, как
говорится, сходу и часто, но всегда сильно. Кроме того, за исключением
этого последнего, пока еще в предположении случая, он умудрялся влюбляться
в таких женщин, в которых сам я абсолютно ничего привлекательного не
находил. Правда, об этом не спорят, но наши вкусы отличались разительно,
настолько, что меня это никогда не переставало поражать. Его бывшая жена,
которую он любил с заметной силой, ушла от него, как говорят, "в никуда".
Ушла скорее всего потому, что он ее любил. Древние по этому поводу сказали
бы :"Ничего слишком". Следовать заветам греческих философов Димке никогда
не удавалось. А ведь он еще и не был физиком, как я! Физиков женщинам
трудно любить. Просто любить только тех из них, что занимаются наукой на
работе, с восьми до шести. Чтобы любить, надо понимать человека, знать,
чем он живет, сопереживать.
   Чудесно, если надо вникать лишь в перипетии служебной карьеры и графика
роста заработной платы. Куда хуже, если область переживаний любимого, в
основном, располагается в стране с неизвестным числом измерений,
направленных во всевозможные стороны самым невероятным образом. Мне часто
говорили, что я умею объяснять совершенно непонятные вещи. Но объяснять -
еще не значит увлечь. Свою жену я, например, сколько ни старался, не смог
привлечь на свою сторону.
   Страна физика для нее так и осталась чужой, а ведь ее страна
Лингвистики, Поэзии, Музыки - для меня такой никогда не была. Наука физика
- это проза неорганической природы, в которой мы живем, проза, написанная
языком математики. Поэтому физические теории подобны прекрасным описаниям
морей, скал, лесов и степей, которые мы находим у талантливых
писателей-прозаиков. Смешны и ограничены те гуманитарии, что кичась своим
узкоспециальным творчеством, закрывают глаза и лишают себя счастья видеть
чудесные пейзажи, открывающиеся всем, кто возьмет на себя труд изучить
язык, на котором сегодня говорит с нами природа - язык математики. Читать
и объясняться на нем, правда, нужно уметь без словаря. Как бы то ни было,
этот язык всеобщим еще не стал, потому-то бедным девушкам так тяжело с
нами - технарями. Многим не дано даже уразуметь, как вообще можно
увлекаться тем, что так сухо и скучно. Да и понятно - что может быть
скучнее, чем читать Шекспира со словарем! Физикам же, в отличии от
гуманитариев, не признающих языка науки, язык чувств весьма знаком, и они,
по правде сказать, никогда не удалялись от него излишне далеко.
   Занятия наукой ничуть не мешали Димке влюбляться и весьма успешно ( по
крайней мере, с его стороны). Этого, к сожалению, нельзя сказать об
обратном влиянии влюбленности на науку. Влюбляясь, Димочка начинал
проводить вечера под окном и ночи в подъезде очередной своей пассии.
   Это не могло не отразиться на наших научных упражнениях и мне, скрепя
сердце, приходилось его сурово, но справедливо поругивать. При этом его
красивый русский нос как-то особенно удлинялся, лопата бороды прижималась
к груди, он сопел, соглашался со мной и без перехода объявлял, что он ни
от кого не потерпит давления и сам знает, что ему делать. Последнее время
он, как-будто, находился в неуверенности по отношению к своей будущей
судьбе и новое увлечение могло сбить его на торную дорогу, избитую
тысячами модных ботинок и даже дамских туфелек, прямо ведущую к степени и
достатку, огибая всякие там переулочки с диалектическими языками и прочей
метафизической чепухой.
   Сердце мое было неспокойно.
   Пока я все это думал, ужин мой окончательно остыл, а самое ужасное, я
никак не мог вспомнить является ли огрызок хлеба у меня в руке остатком
бутерброда или это огрызок, который валялся на столе еще до моего прихода
и неизвестно от кого оставшийся. Мысли окончательно прояснились, и я
понял, что это все равно ерунда по сравнению с мировой революцией. Посему
я спокойно доел огрызок вместе с остывшей яичницей и собрался выпить чаю
(тоже холодного), как вдруг чьи-то пальчики закрыли мне глаза. Я резко
вскочил, мастерски выплеснув чай на занавеску, так, что на штаны не попало
даже капли. Это, конечно была Ленка, а я, без сомнения, забыл запереть
дверь, когда пришел. Ленка была прелесть. В марлевом платьице, стройная,
высокая, она была красива какой-то необычной, дикой красотой. Лицо ее и
вьющиеся волосы напоминали о цыганской крови и одновременно о горячей
крови красавиц-эфиопок. Она улыбалась, но была грустна. Другой я ее не
видел с тех пор, как мы с Маринкой поженились. Раньше она могла быть и
злой - и этой удивительной женщине злость была к лицу. Выражение гнева,
когда глаза расширяются, нос становится тонким, а крылья его расходятся в
стороны, так подчеркивало первозданность ее дикой красоты, что любой бы
замер в восхищении. А я - я восторгался так, что она совсем разучилась на
меня злиться. Некоторая необузданность характера была ее единственным
недостатком. И она же была ее достоинством. Большей преданности друзьям и
чистоты души я не встречал ни в ком. Несмотря на неприязнь, которую к ней,
по очевидным причинам, питала Маринка, эти ее качества признавала даже она
и Ленка была допущена в дом на правах друга. Правда, ее тоже мало занимали
наши изыски, она решила помогать нам в том, в чем может, просто потому,
что она верила в нас самих и, следовательно, в успех нашего дела.
   Не успели мы с ней расцеловаться, как с шумом в наши владения вторгся
Владик. Ленточку он почему-то сегодня не повязал и волосы спадали на лоб,
придавая ему вид ошалевшего духовника. Следом за ним весьма торжественно,
бородой вперед, вошел Димка. Он был величав и напыщен до невозможности.
Важно со всеми поздоровался. Бедные мои нервы напряглись так, что
задрожали кончики пальцев, в горле пересохло, стало трудно говорить. Я все
откладывал мысленно вступительное, так сказать слово, но момент, когда я
должен был, наконец, выйти перед собравшимися, подступал все ближе и ближе.
   Предложил всем чаю. Димка смотрит с сочувствием, понимает, чего мне это
ожидание стоит.
   Пришли еще двое - та, что назвалась Александрой Георгиевной, девушка с
исторического факультета, кокетливая маленькая блондинка с умными глазами
(ее мы все сразу стали звать Сашей) и Коля с биологического. Это парень
среднего роста, с черными усиками и каким-то немного хитроватым видом. Но
сразу видно, что соображает. Потом пришло скопом несколько человек,
которых я не запомнил и, наконец наша талантливая Татьяна. Больше решили
не ждать, тем более, что прошло уже около часа с назначенного для сбора
времени.
   С трудом втиснулись в комнату, набралось человек пятнадцать, не меньше.
Следовательно многие не пришли. Да и вообще было ясно, что позвонит много,
придут меньше, а работать будут, дай бог, хоть несколько человек. Так уж
люди устроены, любопытства в них гораздо больше, чем интереса. Как начал
говорить, сразу нервы успокоились, только внимание обострено до предела,
реагирую на любое междометие, ухмылки, на понимание и непонимание.
   Как в лесу ночью, одним словом... Рассказал о том, что такое наш
диалектический язык - диал, какую роль он должен сыграть в развитии
человечества и человека как личности. О философской его стороне, о нашей
гордости: математическом формализме диалектики, который служит истоком
грамматики диала, о поэтической, музыкальной его сторонах, о связи
эмоционально насыщенной музыкально гармонизированной формы языка, его
звучания с научно-обоснованными содержанием, так что язык единовременно
является и поэзией и философии, теорией, описывающей природу, мышление и
социальные явления. Именно эта связь должна дать ему ту силу, которая
поднимет человека на новые высоты разума. Каждое слово, каждое предложение
диала и эмоционально и научно одновременно, каждая научная фраза
переливается чувствам, каждая эмоциональная - содержит строго научную
основу . Это язык - первый из языков, замыкающий очередной этап в
диалектически - противоречивом развитии человеческого языка . Вначале
развития связь между формой языка и служила важной цели дифференцировки,
различения объектов, отраженных в языке. Эта связь почти нарушена в наше
время, из анализа формы языка сказать о содержании можно весьма немного.
Слова, их звучание ничуть не напоминают нам ни о их смысле, ни об эмоциях,
с ними связанных. Теперь с диалом, наступает новый этап: поэтичность
нового языка, связь метра, формы с содержанием, с логически-функциональным
смыслом его слов, позволяет запрячь эмоции и логику в одну упряжку,
заставить тянуть в одну сторону, тогда как раньше они частенько тянули в
разные, либо работали поврозь...
   Так я все говорил, меня понесло и занесло в такие дали, что когда я
опомнился, то увидел картину весьма нерадостную. Вся моя аудитория сидела
с видом полного отупения, никакие мысли уже не отражались в лицах. Картину
оживлял лишь вид нашего светила, которое как раз собиралось закатиться за
раму окна. Я тихо спросил, есть ли вопросы. Вопросов не последовало. Мне
осталось лишь в порядке отступления промямлить, что это было
ознакомительно-вступительное слово и теперь все могут решить, хотят они
этим заниматься или не хотят.
   Наступило тягостное молчание, вдруг стало слышно гудение всепогодных
пикирующих московских комаров. От этих, выматывающих душу звуков, тишина
сгустилась до звона в ушах. И вот, наконец, как сквозь вату, раздался
долгожданно-ехидный голос:
   - Ну это все философия, а что этот язык конкретно может дать народному
хозяйству?
   И где ты только такого, милый, нахватался? В голове пронеслись слова
Маркса: " Ничто не может быть практичнее хорошей теории". А ведь диал не
просто теория, это язык-теория, язык, грамматика которого и правила
словообразования и есть "аксиомы" диалектико-материалистической теории
всего сущего. Я взглянул на говорившего - это был длинный сухой парень с
волосами неопределенного цвета, - открыл рот и вместо блестящей тирады
промямлил, что в сегодняшний день наш язык действительно никакой
конкретной помощи принести не может И замолк. И запрезирал себя. Ведь
прекрасно знал, что диалу, как и всякому языку, надо обучаться с детства,
иначе знать его как следует все равно не будешь, а чтобы достигнуть с его
помощью заметных результатов, надо владеть им как родным, ни больше ни
меньше. Но зато дети уже с малого возраста станут настоящими
поэтами-философами, то , что сегодня требует многих лет работы, высочайшей
степени развития абстрактной диалектической мысли и недюжинного
поэтического таланта, нашим детям станет до очевидности простым, будет
ступенью, с которой они начнут свой путь в жизни, и я верю, что это будет
путь гениев. Всего этого, однако, я тогда не сказал . И без того по
первому разу сказано было слишком много, мозги ребят перегрузились и
теперь они ничего больше не воспримут - Если я все правильно понял, -
вдруг поднял голос Владик, - эмоции в этом диале, так ты кажется назвал
этот язык? - будет не мешать логике научного исследования, а наоборот,
способствовать нахождению верного решения. Но тогда уже этого достаточно,
чтобы даже с экономической точки зрения оправдать использование такого
языка!
   - Насчет эмоций, ты, друг, переборщил, - это Коля, биолог, -давно
известно, что даже работа математика не обходится без эмоций и они далеко
не всегда мешают!
   - Да, но ведь их положительное влияние можно усилить, - перебил его
Владик, а именно это и должен сделать диал, насколько я понимаю!
   - Послушайте, да какое вообще может иметь значение, на каком языке
выражают люди свои мысли? - вступила Саша. - Чукчи на своем языке также
хорошо понимают друг друга, как и мы на своем. Я все-таки так и не поняла,
какой во всем этом смысл?
   Но тут Димка не выдержал, встряхнул бородой и запальчиво начал
выкладывать доводы. Разговаривать, мол, можно и по азбуке Морзе, однако
"дураку ясно", что это неудобно. И вообще есть языки и языки.
Действительно, скажем, в математике, никто не сомневается в том, что есть
удобные математические формализмы, тоже своего рода языки, описывающие
математические объекты; а есть совсем малопригодные, на которых хотя и
можно выразить все, что угодно, но совершенно непонятно и запутанно. Да
что там далеко ходить, еще совсем недавно для того чтобы научиться
умножать трехзначные числа в римской системе счисления (тоже маленький
язык!)
   нужно было закончить университет, да и то не всякий! Теперь же, в
арабской системе, это может каждый школьник. А современный английский
язык, язык аналитический по структуре, особенно удобен для аналитических
по структуре, особенно удобен для логических рассуждений, в отличие,
скажем, от китайского. Недаром Джон Буль, творец математической логики,
был англичанином!
   После пламенной Димкиной речи поднялся такой гвалт, что я полностью
отключился. В голове настойчиво звучал мотив "Бригантины". Вот они, братья
по крови, горячей и густой"! На душе было светло и чисто.
   Все разошлись в задумчивости, но руку жали. Ноги меня уже не держали и
остаток вечера мы с Димкой досидели за чаем. Мать пришла поздно и когда мы
ей про все рассказали, вдруг уверилась, что все будет прекрасно и заявила,
что я должен переехать в большую комнату, иначе это будет не работа, а
шалман. Наверное, она права. Итак прощай моя скромная обитель!
 
 

                                   Глава 5.

 
 
   НЕ УВЕРЕН - НЕ ОБГОНЯЙ!
 
 
   (Из воспоминаний Димы Кербышева)
 
 
   Звонок телефона раздался когда я мылся под душем. Должен был звонить
Пашка и мне пришлось как психу выскакивать из потоков воды, мчаться через
весь коридор в комнату отца и хватать трубку, стряхивая крупные капли
мыльной воды на какие-то бумаги, лежавшие у него на столе.
   - Дим, это ты? - голос у Пашки звучал глухо (телефон давно уже
барахлил), но было в нем что-то... словно он собирался предложить нечто
сверхавантюрное. - Слушай, ты чем занимаешься? Чего-то захотелось к тебе
приехать, потрепемся, а? Черт знает, сколько времени уже спокойно не
разговаривали...
   Я вообще-то собирался договориться с Татьяной о встрече, но тут отвечаю:
   - Конечно, давай, приезжай, жду!
   Чувствую, ему это сейчас очень надо, да и у меня он давно уже не был,
все у него собирались.
   Через час Пашка уже был у меня. Я его еще в окно увидел: идет - прямой,
белые джинсы нацепил, на всех девчонок смотрит, благо их прорва на
Калининском, вобщем, весь из себя бравый морской волк. Поскреб по сусекам
- удача! В самом углу серванта, в углу затаилась бутылочка клюквенного
ликера. Мы ее, милую, естественно, на пол, вместе с бокалами, сами на
диван плюхнулись. Спрашиваю:
   - За что пьем-то?
   У Пашки взор сияет, вид довольный до невозможности.
   - Представляешь, - говорит, - какое дело провернул, - удалось устроить
родное дитя в ясли, которые рядом с нашим домом на Юго-Западе, знаешь? Это
была полная безнадега, но мне удалось! Спасибо юристу из детской
поликлиники, век на него молиться буду, скалился над бедной молодью. В
очереди-то я был триста двадцать шестой...
   Да, он, пожалуй, действительно гигант.
   Оказалось, что всего за неделю он, кроме того, что устроил ребенку
ясли, обегал с ним всех врачей в Сокольниках, чтобы справку получить.
   Любит он свою Маринку, души не чает. По врачам-то она могла и сама с
ребеночком походить, дома ведь сидит, а Пашке пришлось с работы
отпрашиваться. Это не так-то приятно, особенно если отношения с
начальством - не из лучших. Он все говорит, что ей тяжело, но я-то вижу
кому из них тяжелее. Я свою благоверную тоже так любил.
   Вспомнился разговор, который был у нас с Пашкой, когда мы еще с ней не
разошлись. Старый вопрос - кому в семье заниматься домашними делами?
Когда-то было все просто - существовала женская специализация. Вся
домашняя работа была чисто женским занятием, а мужчины преуспевали на
службе. С этим ясно. К этому возврата нет.
   Сейчас все кричат, что мужчины, мол, и женщины должны вместе нести
тяготы быта. И что же получается? Хорошо, если после работы нет других
занятий, кроме посиделок у ящика с экраном. А если есть? Вот и выходит,
как у Пашки с Мариной: у нее хобби она вяжет (себе), у него "хобби" - он
толкает науку (а это нужно всем людям без исключения).
   Однако, с точки зрения "семейного демократизма", эти хобби абсолютно
равноправны. И Мариночка с чистым сердцем отрывает Пашку от проблем,
которые, может, кроме него никто вообще не сможет в наше время разрешить,
просто из-за того, что у нее недовязан какой-нибудь рукав.
   Все как будто забыли, что семья, как и отдельный человек, не сами по
себе, они - для общества, и нельзя решать проблемы семьи, ограничившись
только ею самой. Пашка и тогда всего этого не мог понять, он, видите ли,
легко может мысленно встать на место других и тогда их очень хорошо
оправдывает. Но ведь нельзя же так! Можно оправдать все, что угодно. Он
понимает всех, а кто же поймет его? Вот и сейчас повторяется та же
история. Все заботы с яслями - у Пашки на плечах. Пеленки тоже, насколько
знаю, стирает он. Если учесть, что готовит ему мать Марины, то стоит
задаться вопросом: а что же делает сама Мариночка? Отчего это ей так
тяжело? Устала от умиления ребенком? Любовь, это прекрасно, я рад за
Пашку, что у него есть любовь, но иногда кажется, что лучше бы ему быть
холостым. Я ему говорил: "Быт отрывает тебя от серьезной работы!" А он
мне: "Любовь окрыляет и дает мне новые силы!" Вот так...
   Слушаю я Пашку и до того мне грустно становится, что сил никаких нет.
Эгоист я, все-таки! Ведь друг счастлив, я-то понимаю, что это такое.
Счастлив! А у меня зависть какая-то, что ли... И давлю я это гадостное
чувство и так и этак, а все равно обидно, как же у меня с семьей ничего не
вышло... Ведь любили же, любили! После того, как мы разошлись, я многое в
жизни понял, словно прозрение какое-то наступило. Любить и сохранять
любовь надо уметь, это целая наука, искусство и дано оно далеко не каждому.
   Сам обворовывает себя тот, кто ставит животное влечение на место
большого чувства, но слепая, безумная любовь - это тоже не любовь в
истинном смысле слова. Такая любовь губит душу любимого, это отравляющая
любовь, она все разрушает и потому длится недолго. Когда мать любит свое
дите такой любовью, она растит эгоиста и себялюбца, ребенок быстро
утрачивает свое инстинктивно чистое влечение к матери и сменяет его на
грубо потребительское отношение, выраженное формулой: "Родителей надо
любить, потому что без них еще хуже". В своих чувствах мы такие же дети,
мы все время изменяемся, душа наша не лежачий камень, она - река, часто
меняющая свое русло. Свобода чувства есть та же осознанная необходимость,
что и свобода воли. Рабы инстинкта и те, кто теряет в этом чувстве голову,
я тогда ее, кажется потерял...
   Взглянул на Пашку, он сидел задумавшись и лицо у него было
счастливо-мечтательное. Наверное, представлял, как они теперь переедут на
Юго-Запад и будут жить, как раньше, самостоятельно и независимо ни от
кого. А жили они тогда действительно здорово. В доме у них всегда было
как-то уютно и хорошо. Помню, меня поразило, что они - Пашка, Марина и
Пашкина мама, занимаясь по хозяйству, какая бы работа ни была, мытье
посуды или приготовление ужина, всегда пели, пели от души и часто в полный
голос. А Пашка дивился моему удивлению, он думал, что все так живут.
   Но он ошибался. Люди поют только когда счастливы. Счастье прочно
поселилось у них в доме и стало привычным, как сосед в коммунальной
квартире. Друзья и знакомые вечно собирались у них, все праздники и
годовщины отмечались в их доме...
   Ликер оказался превосходным, я налил себе и Пашке еще. И снова принялся
размышлять о счастье. Так ли уж оно в самом деле нужно? Да и разное оно
бывает. Счастлива ли кошка, наевшись рыбки и свернувшись в уголке дивана?
По-своему - несомненно.
   А если человек счастлив таким счастьем? Хорошо это или плохо? Самому по
себе, без сомнения, хорошо. Это и есть то, что называют мещанским
счастьем. Но такое счастье ни к чему не зовет, оно останавливает человека
в пути, а остановка означает гибель, смерть души. Человек прежде всего -
человек среди людей, и он должен жить для людей.
   Только в этом должно быть его счастье. Значит - счастье - борьба, труд,
забота о людях, творчество на благо людей? Но это беспокойство, а нам
часто хочется спокойствия и устойчивости...
   Хлопнула входная дверь. Это Юрка, мой брат, со своей Галей. Они совсем
недавно поженились.
   - Выпьете с нами?
   Юрка отказывается, а Галочка совсем не против. Общество дамы несколько
изменяет направление нашего трепа, уводит его в сторону погоды и последних
кинофильмов. Но как-то само-собой все возвращается на места и Пашка задает
Галке свой любимый сакраментальный вопрос:
   - Как ты думаешь, есть ли на свете любовь?
   Он-то уже знает, что есть, но обожает выслушивать аргументацию тех, кто
это отрицает, особенно молоденьких девушек. Но тут он промахнулся. Галочка
заявляет:
   - Господи, да конечно есть!.. Первые три года.
   - А сколько вы с Юрой друг друга знаете?
   - Четвертый год.
   - ???
   - Да, да, какая уж тут любовь...
   Такой поворот озадачил даже меня, хотя я и знал, что слишком горячих
чувств она к нашему Юрке не питает.
   - Тогда зачем же все? Свадьба и ... - Вопрошает Пашка.
   - Сама толком не знаю... Надоело... Ну должно же время от времени
что-нибудь происходить.
   Вот так признание! Это, конечно, под влиянием Пашкиного воздействия:
его всепонимающие глаза частенько располагают к исповеди. Черт, но ведь ей
всего двадцать один год! Не рано ли разочаровываться в жизни? Галка -
стройная, довольно красивая девушка с длинными светлыми волосами. И,
конечно, видела уже много огня, воды, прошла даже часть своих медных труб.
В наш век сексуальных революций красивым приходится особенно трудно.
Слишком много баров, кафе и ресторанов, слишком много чужих постелей
успевает посетить девушка, прежде чем начинает сколько-нибудь разбираться
в жизни и собственных чувствах. Поэтому многие, слишком многие приходят к
разочарованию и цинизму. Сами же они свое умение холодно рассуждать о
жизни часто принимают за ум, забывая, что истинный ум предполагает и
истинные чувства, без которых логика бессильна. "Чистая" логика всегда
приводит их к одному и тому же выводу: мир состоит из подонков и лишь сама
она, их жертва, - чиста и безвинна. Результат - огромное число молодых
девушек на улицах с таким презрительным и высокомерным выражением лица,
что становится страшно за их душу.
   Что это Пашка с Галкой там увлеклись?
   Ликер уже допивают... А! Это он ей свою теорию бессмертия великих душ
излагает... Эдак, с пафосом: "Понимаешь, будут реконструировать лишь души,
то есть, набор психологических свойств, лишь тех людей, которые внесли
значительный вклад в прогресс человечества, великих людей.
   Во-первых, такие души ценны сами по себе, как замечательные творения
природы и личностей, которые их воспитали; во-вторых же, сама реставрация
возможна лишь если в сознании живущих, в прозе, стихах, науке или
художественных полотнах, скульптуре, архитектуре этими великими оставлен
значительный след. Серенькие, пресмыкающиеся душонки восстановить почти
невозможно, их следы в общественном сознании слишком быстро стираются! Да,
богатая фантазия, ничего не скажешь! Хотя в этом что-то есть... Да и
стимул для людей каков!
   Церковь всегда пользовалась им, обещая в награду за праведную жизнь
бессмертие на небесах. Наука будущего сможет предложить настоящим людям
бессмертие на земле. Но только настоящим!
   Потрепались еще с Галкой о жизни и о любви и она пошла спать.
Как-никак, муж ведь имеется. А у нас, естественно, разговор пошел о деле.
Группа наша постепенно входила в курс, кое-кто начал работать, часть, как
мы и думали разбежалась.
   Любопытно, что ушли как раз те, которые как-то не приглянулись нам с
самого начала, люди без азарта, без искры, что ли. Пашка зачем-то начал
мне говорить о трудностях, о том, что это сейчас никому не нужно, что
сейчас у людей другие задачи, что нас будут пинать со всех сторон и
совершенно справедливо, и наконец, что хотя он сам абсолютно уверен в
правильности выбранного нами курса, но при этом ясно субъективность такой
уверенности и что все это, в принципе, может оказаться полной галиматьей,
а наше дело - провалиться . Ну, вот этого он лучше бы не говорил! До чего
же меня бесит этот его плюрализм, как сейчас модно выражаться! И нашим и
вашим! Думайте сами решайте сами! Вместо того чтобы увлекать людей своей
уверенностью в победе, кормит нас электрической похлебкой различных
мнений. Хоть бы он с ребятами так не разговаривал! Слава богу, хоть с ними
держится уверенного тона. Со мной, я знаю, он говорит так, как думает. Но
ведь сам то я не так уверен во всем этом предприятии, как он! Он-то хоть и
сомневается да прет вперед как танк! А меня как одолеют сомнения, так хоть
в петлю лезь...Не чувствует он этого, что ли?
   Ликер выпит, Пашке пора к своей благоверной. Проводил его до метро, он
уехал веселый, а я что-то не очень, все страдал, что не успеет на
пересадку...
   С утра - опять в школу. Сегодня будет полегче, у моих оболтусов -
сочинение. Вхожу тихонько. Замешательство в рядах противника, Мозгляков,
или как его ласково зовут, Петюня, замечает меня первым и, издав
приглушенный крик индейского воина, заметившего бледнолицых, вскакивает,
одергивая пиджак. Из парты сыплются шпаргалки. Иночка Шмутц кокетливо
вскидывает на меня свои огромные черные глаза с длиннющими ресницами и тут
же томно их опускает. Вставать, когда входит мужчина, она считает излишним.
   "Садитесь". Все садятся с неимоверным грохотом, а ведь парты с
хлопающими крышками давно свезены на свалку... Как же это у них
получается? Еще одна неразрешимая загадка природы. Открываю журнал и
отмечаю, что Пенрикова опять отсутствует, а ведь у нее двойка за прошлое
сочинение... Смотрю в план, ищу тему: "Страшен или смешон Молчалин"...
М-да... Язык не поворачивается. Встаю и объявляю: "Тема сегодняшнего
сочинения "Не уверен, не обгоняй!" Надеюсь, у них достанет ума понять, что
речь не о правилах уличного движения. Черт, опять будет скандал на
педсовете!
   Гляжу на строчащих своих выпускников и думаю: а почему же именно эта
тема насчет уверенности засела у меня в голове? Попытался представить свой
класс пишущим контрольную по диалу. Сколько ни старался, не смог. Странное
что-то со мной творится. Вспомнил, как я раз спросил у Пашки, что он
думает по поводу огромного, просто страшного числа самоубийц среди
талантливых личностей. Он тогда с готовностью, вызывающей удивление,
прочел мне целую лекцию. Человек тесно связан с обществом, и когда он
своими достижениями, скажем, ума, ставит себя несколько выше этого
общества, связи, соединяющие его с ним, напрягаются. Если бы они были из
резины, возникло бы механическое напряжение. Поскольку связи эти
социальные, возрастает напряжение психическое. Здесь то же закон -
действие равно противодействию. С какой силой талант тянет общество
вперед, с такой же общество пытается его возвратить обратно. Чем больше
новизна, тем большее противодействие окружения она вызывает.
   Потому-то часто люди, не выдерживая этого напряжения, пытаются порвать
связи, уходя в затворничество либо вовсе из жизни. Человек, идущий вперед
и обгоняющий других, должен быть уверен в себе, как никто. Легче всего
плыть со скоростью течения - для этого вообще не надо тратить силы. Не
вызывает противодействия только тот, кто не зарывается...
   Так вот в чем дело! Дело в моей собственной неуверенности,
неуверенности не в деле - в самом себе!
   Устал я от этой двойной жизни! На работе - работа, а после работы -
тоже работа... А ведь люди кругом хотя бы после шести имеют заслуженный
отдых, возможность отключиться... Общение с дорогими моими ученичками так
меня изматывает, что страшно даже подумать о порождающих грамматиках
Хомского или об аксиоматических методах, которые мне втолковывает Павел.
   Ну вот, опять! Сегодня был, так сказать, легкий день. А голова такая
тупая, что даже страшно как-то. Нет, все-таки, во мне нужной уверенности.
Пока Пашка рядом - все в порядке. Нет его - и я работать как следует не
могу. Ничего у меня с этим не получится. Мы с Пашкой давно решили говорить
друг с другом на прямую, не жалея себя. Я позвоню ему и скажу, что выхожу
из дела.
 
 

                                   Глава 6.

 
 
   ОБЕЗЬЯНЫ В КЛЕТКЕ
 
 
   (Из дневника Ковалева)
 
 
   Сегодня на работе так вымотался, что, казалось, ноги подкосятся и упаду
прямо в вагоне, хорошо есть за что держаться руками. В глазах все дрожит в
каком-то мареве, все плывет, не чувствую ни толчков, не слышу просьб
подвинуться, по ногам ходят как по ступенькам. А ведь еще ждать автобуса,
он редко ходит. Это все нервы... Говорили мне ребят: " Не суйся, вечно
тебя, Пашка, на рожон тянет..." Правы они, конформисты проклятые! Нет, не
сложился у нас все-таки коллектив - конформизм или пресловутое "... не
лезь поперек батьки в пекло", как утверждают психологи., развиваются лишь
в слабо связующих группах. Вот и провел социальный эксперимент! Сам над
собой поиздевался... Да и стоит ли расстраиваться, ерунда ведь... Ну будут
в учебниках писать не твою фамилию, а фамилию начальника... Дымов и сотр.!
Как звучит! Господи, да в конце-концов, мне-то что? Ну престижная работа,
ну почти открытие, да ведь мы с ребятами такое дело проворачиваем, что
подобные открытия сможет любой школьник в день по десять штук производить!
А начальство у нас - с юмором: какую славную притчу они мне рассказали о
научном сотруднике, которого, после того как он в одиночку провел
исследования, не удостоили чести стоять в авторах и вынесли горячую
благодарность "за помощь в работе" в конце статьи!
   Вот уж, действительно, к месту, так к месту! Черт, хорошо, что у меня
есть свое большое дело в жизни, а то ведь впору было бы повесится! А я-то,
глупый, считал их порядочными людьми, не верил до конца, даже спорить
стал... Впрочем, понять их вполне можно - у них ведь такое яркое событие
тоже впервые, редкий проблеск в однообразии будничного существования .
Понять - значит простить, и я не в обиде на этих людей, да только вряд ли
я смогу теперь с ними работать. Уж больно тошно! С надеждами на
кандидатскую, наверное, придется распроститься.
   Впрочем, пока мне, кажется, придется распроститься с моими пуговицами!
Да куда же он трогает, у меня портфель там, в автобусе остался! Граждане,
отдайте портфель, он где-то у вас под ногами! Ну, слава тебе господи, все
в порядке. Портфель подмышкой, автобус уехал...
   Дверь открыла Наталья Михайловна. Молча повернулась и вразвалку пошла в
комнату. "Марина, твой пришел!" Ай-да теща! Если бы я верил в
физиогностику, я бы только по затылку приписал ей массу самых
разнообразных пороков. Вошла в комнату и демонстративно занялась ребенком:
" У-ти маленький, у-ти какой класивый, у-ти опять пеленочку замочил...
Марина, почему у ребенка опять пеленка мокрая? Вечно вам все указывать
надо!"
   Маринка, не взглянув на меня, с сожалением бросает свое вязание,
пытается оправдаться: "Мам, но я ведь только что меняла..."Мокрая пеленка
уже у меня в руках. "Отнеси в ванную!" Я подхожу к дивану и, склоняясь над
Гошкой, подмигиваю ему, тихонечко подставляю ладонь под его упругие
пяточки. Он лупит что есть силы! " Ну куда же грязными ножищами" -
возмущается Наталья Михайловна. - возьми тряпку и сейчас же подотри!" Петр
Петрович как всегда у телевизора, даже головы не поворачивает. Ужин, по
всему видно, еще не готов. Иду в ванную стирать пеленки, иначе, боюсь не
выдержу. Включая воду, ноги дрожат, сил нет, сажусь на край ванны, впадаю
в какое-то полузабытье. Звонок телефона. "Ковалев, тебя!"
   Звонит Димка:
   - Паш, что с тобой, твоего голоса не узнать!
   - Да нет, ничего, все нормально...
   - Как жизнь?
   - Все в порядке.
   - Слушай, Паш, я тут долго думал... Ну, в общем, я понял, я не смогу...
Понимаешь? Сил у меня не хватает, заставить себя не могу... Только не
обижайся на меня, ладно?
   - Да чего уж там...
   - Я решил, что лучше сразу, зачем тебя обманывать...
   - Да, да...
   - Ты извини, так уж получается... Я к тебе зайду на неделе, хорошо?
   - Хорошо.
   - Ну, бывай...
   Вот так. Лучший друг. На остальных тоже пока нельзя надеяться. Один 
 

                                   Глава 7.

 
 
   СОЛОВЬЯ БАСНЯМИ НЕ КОРМЯТ
 
 
   (Из откровений Марины)
 
 
   Так сказала мне мама, когда мы уже погрузились в такси и она, утирая
своим мокрым от слез платком Гошкин нос, вдруг перестала плакать и решила
напутствовать меня перед дорогой.
   - Да, да, моя милая, не кормят. И ты это поймешь, как только останешься
одна, без моей и папиной помощи.
   - Ну все? Распрощались? - не выдержал Пашка. - Как будто на каторгу
провожаете. Честное слово, терпение надо иметь!
   - Наташенька! - крикнул с балкона папа.
   - Ты простудишься!
   Мама хлопнула дверцей машины и не оборачиваясь вошла в подъезд.
   - Куда поедем? - спросил шофер, взглянув на Пашку с нескрываемым
сочувствием.
   - На Юго-Запад, - ответила я. . И закройте, пожалуйста, окно, а то
ребенок простудится.
   И мы тронулись.
   Мысли у меня были невеселые. Уезжать мне, конечно же, не хотелось, хотя
с мамой действительно нужно иметь терпение, потому что она не допускает
никаких возражений, ну буквально ни в чем. Для нее существует только один
тип людей - как папа, который никогда ни во что не вмешивается, ничего без
нее не решает. "А как ты считаешь, Наташа?" - обычно спрашивает он и,
слушая ее, всегда согласно кивает головой. А Пашка вовсе не упрямец и не
"поперечник", как считает мама, и не из вредности почти всегда не
соглашается с ней. Просто у него на все - свой собственный взгляд. Да это
и закономерно, ведь воспитывался он совсем в другой обстановке, чем я. И я
прекрасно это поняла за два года жизни под одной крышей с ним и с Тиной
Васильевной. Она, к примеру, утром скажет: "Павел, если у тебя будет
время, купи хлеба, я приду поздно." И если к ночи выясняется, что хлеб не
куплен, потому что Пашка, придя с работы, зачитался и опомнился, когда
булочную уже закрыли, то она только рассмеется, опять, мол, ты, сын,
выступаешь в своем амплуа А для меня добавит что- нибудь вроде: "Так даже
интересней, правда Маринка?
   Вроде мы на зимовке, погода давно нелетная и у нас кончилась мука..."
   В нашем же доме это стало бы из ряда вон выходящим событием. Мама
просто-напросто вышла бы из-за стола, сделав вид, что у нее разболелась
голова. Папа поглядел бы на нас с укоризной и, наскоро поев, уселся бы
молча перед телевизором, сделав звук как можно тише Весь вечер мы все
говорили бы шепотом, и если бы это я провинилась, то наверняка с тоской бы
еще думала о том, как мне все это отзовется, когда я стану у мамы
что-нибудь просить. . Моя мамочка убеждена, что все мы должны
неукоснительно выполнять каждое ее указание в ту же самую минуту . А то,
что у кого-то могут быть свои намерения, в счет не идет. "Семейные люди, -
часто говорит она, - должны жертвовать всем ради интересов семьи." Так-то
оно так, я с ней согласна, но зачем же отравлять друг другу жизнь из-за
мелочей? Вот поэтому Пашку, который с детства привык у себя дома целыми
вечерами над книжкой торчать, моя мама, да и я вместе с ней, совершенно
заполняли. Ну, ничего. Теперь мы с ним, как разумные люди, спокойненько
распределим обязанности, и все будет о'кей. Главное, есть место в яслях и
я смогу начать работать. "Все-таки Пашка у меня молодец!" - думала я.
   Но не так-то оказалось все просто на самом деле и я уже не раз
пожалела, что согласилась на его уговоры и мы перебрались на юго-западную
окраину нашей столицы. Поневоле вспомнишь мамочкино предостережение.
Кручусь с утра до вечера с Гошкой, помочь мне некому, ни повязать, ни
почитать - ничего не успеваю. Даже по телефону с девчонками поговорить не
могу, ничего ни про кого не знаю... А все потому, что наши планы лопнули
как мыльный пузырь. Сначала малыш приболел, простудился-таки при переезде,
а может и не в машине, потому что окно было закрыто, а уже здесь, на
первом этаже. Пол холодный, из всех углов дует, как из погреба...
   Ничего себе, кооперативная квартирка! И как я раньше этого не замечала?
Да и когда было замечать? Вечно мы с Пашкой куда-нибудь бежали, то в
театр, то в киношку, то к приятелям. А когда оставались дома, то я,
быстренько сварганив что-нибудь к ужину, забиралась на тахту и, включив
маг, тихонечко блаженствовала, поглядывая как мой теоретик грызет свою
науку.
   А что теперь? Какие у нас радости? Гошка оказался не ясельным ребенком:
два дня так закатывался там в плаче, что аж синел. Конечно, я его
немедленно забирала. Потом еще как-то раз отнесла - то же самое. Да
неужели я буду мучить собственное дитя?
   Решила досидеть с ним до года. Вот и сижу, с рук не спускаю. А бабушки
Тины как всегда - след простыл... Носится по стране, забыв, что ей уже
скоро стукнет пятьдесят, все думает, что она еще молодайка... Пашка,
конечно, старается помогать, но какой от него толк, если он приходит с
работы измочаленный, потому что взялся за какое-то внеплановое
исследование и частенько торчит там до тех пор, пока вахтеры не выгонят.
Забросил даже свой "диссер". И почему?
   Потому что неожиданно "натолкнулся", как он говорит, на неизученное
явление и теперь его изучает. "Зачем тебе-то все это надо, ведь не по
твоей же теме!" - говорю я ему. "Мне - незачем, - отвечает. Но и мимо
пройти не могу, а вдруг где-нибудь в Штатах натолкнутся на это и покажут
нам нос! Уж они-то, поверь мне, быстренько придумают как это новшество
употребить с наивысшим эффектом. Поэтому мне надо закончить расчеты и
изложить результат. А дальше уже не моя проблема". Вот так всегда. А
спроси его, какой тебе лично, Ковалев, будет от этого толк, он только
рукой махнет. Вобщем, опять в своем амплуа! Да еще пару раз на неделе к
нему является кто-либо из "братьев по крови". И уж тогда разговоров у них
хватает до последнего автобуса, а случается, остаются ночевать, потому что
на такси денег нет. Да и откуда у этих блаженных могут быть деньги, если
их общее кредо - не думать ни о должностях, ни об ученых степенях...
Чудики какие-то! Это только Пашка мог придумать такое братство, потому что
мамочка вырастила его в пренебрежении ко всему, что называется комфортом.
А сама вовсе не прочь украсить себя и свой быт какой-нибудь импортной
штучкой... Я как-то сказала об этом Пашке, но он ответил, что, мол, маман
не делает из этого культа, и, если ей теперь позволяют возможности, то
почему бы не приобрести то, что нравится?
   Я все поняла. Значит, мою маму можно критиковать на все лады, а его -
трогать нельзя. Что же, учтем. Ну, уж с внучонком-то она могла бы хоть
иногда посидеть! Всего два раза за это время отпустила нас в кино, да и
то, за три дня просила ее предупреждать. Я, конечно, понимаю, что она
"горит на работе", только все же не верится, так ли необходимо сидеть в
редакции до девяти вечера. Надо будет туда как-нибудь позвонить: так ли
это на самом-то деле? И потом, у нее какая-то странная манера - не спать
по ночам.
   Придет домой, когда мы уже Гошку уложили, полюбуется им, уже спящим,
поболтает с нами о том о сем на кухне, а как только за полночь перевалит,
начинает своими бумажками шуршать, а то еще и на машинке печатать. Ну что
ты будешь делать? У нее по ночам, видите ли, вдохновение. Я, конечно,
молчу, потому что со своим уставом, как известно, в чужой монастырь не
ходят. Вот только думаю: почему я раньше была в нее буквально влюблена?
Еле дождусь, когда она из командировки вернется. Она всегда что-нибудь
вкусное привозила (Пашка не курит и потому невероятный сластена!). А по
праздникам она всегда раньше пироги пекла и народу в квартиру набивалось -
тьма!
   Справедливости ради, надо сказать, что друзья у Тины Васильевны очень
любопытные и послушать о чем они рассуждают для меня тогда было
удовольствием. Но что было, то было... Теперь же все по другому. В доме
ребенок, и она теперь не очень часто собирает своих старикашек.
   "Вы сами стали мамой и папой, оба специалисты с дипломами, вот и
стройте свою жизнь на свой собственный лад", - сказала нам Тина
Васильевна. - Мы, родители, свое дело сделали: дали вам образование,
вырастили здоровыми и порядочными людьми. Все остальное - за вами.
   Мне, - говорит, - от вас ничего не надо и скажите спасибо, что я пока
относительно здорова."
   Живем мы в большой комнате. Пашка сюда даже доску свою перевесил,
полдня стенку долбил, пока соседка таблетку от головной боли не попросила.
Дважды, по вторникам, собиралась уже при мне их группа. Первый раз я
посидела с ними часа полтора. Тоска смертная, заумь какая-то несусветная.
Гошка проснулся, захныкал у Тины Васильевны в комнате, и я с облегчением
ушла. А второй раз - даже не заглянула. И они про меня не вспомнили. Ну,
парни, это понятно, что я им? А девицы? Хоть бы ребеночком
поинтересовались, не бесполые же они существа! Впрочем, о косметике они не
забывают, что Татьяна эта хваленная - композитор, что Сашуля - историчка.
Впрочем, этой даже косметика не помогает, таким, как она только и остается
посвятить себя науке!
   Да, было за это время еще одно событие.
   Приезжал из Ленинграда Витька Кирюшин: в форме заявился. Рассказал, как
в "загранку" ходили. Мы очень мило посидели, песни попели под гитару, я
его фуражечку все примеряла - очень даже к лицу! Вот бы устроится на
какой-нибудь большой корабль переводчицей и - в круиз!
   Мечта. Но, увы... Довольствуйтесь, Марина Петровна, тем, что вы тут, в
микрорайоне одна из первых красавиц среди юных зачуханных своими мужьями и
младенцами мам... И еще довольствуйтесь тем, что вы, наконец-то, признаны
лучшим Пашкиным другом Кирюшей, который не только в классе, но даже на
вашей свадьбе вас на дух не принимал.
   Я ему говорю:
   - Ну, а ты-то, Кирюша, когда женишься, что так долго в холостяках
задержался? Видно, девушки тебя не замечают?
   А он с простодушной такой улыбочкой отвечает:
   - Почему же не замечают. Девушки, как всем нам известно, водоплавающих
любят, даже речников...
   Это он мне физрука нашего напомнил, ночное катание с ним в лодочке по
реке. Я прямо-таки рассвирепела, но сделала вид что намека не поняла.
   - А женюсь же я, Мариночка, - говорит, - когда до адмирала дослужусь, а
не смолоду, как доверчивый друг мой Атос, потому что женщин ослепляет не
открытое сердце, а блеск эполет!
   Вот фигляр! Весь вечер был человеком, а под конец не сдержался. Хорошо,
хоть Пашка не слышал, потому что кофе в это время варил, а то бы и у него
настроение испортилось.
   Когда стали пить кофе мой супруг принялся разглагольствовать о своих
"идеалистах" - это я так окрестила его компанию (от слова диал). И тут мне
стало скучно, потому что все это я уже знаю. Кирюша слушал-слушал, потом
вдруг спрашивает:
   А может вам, дружище, требуется материальная помощь? Так ты не
стесняйся, у меня монет - навалом. Я же теперь богатый человек. Сам
понимаешь - полгода в океане болтался, тратить было некуда...
   Пашка замотал головой и стал рассказывать о девице-композиторе, какая
она талантливая. Тут Кирюшин на глазах еще более оживился, просит,
познакомь, мол, меня.
   - Поздно, - говорит Пашка. - У них с Дмитрием уже дело к свадьбе идет...
   Вот так новость! А я и не предполагала.
   Это называется - все они занимаются наукой!
   - Я только никак не пойму, как же эта композиторша втолковывает всем
вам разные музыкальные премудрости, если в доме не имеется фоно? -
спрашивает Кирюшин.
   Я фыркнула:
   - Да ты, Витя, забываешь, что они все - теоретики!
   - А-а-а... теперь дошло, - засмеялся и он. - Значит, на пальчиках
показывает, да? Вот молодцы!
   - Да нет, мы же действительно пока изучаем теорию музыки. Не все,
конечно, потому что у нас у каждого - свои задачи, - серьезно пояснил
Пашка.
   Но Кирюшин разошелся:
   - А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейтах водосточных труб? -
пророкотал он, встав в позу Маяковского, и сразу же за стеной, почему-то
тоже басом заревел наш Гошка.
   Мы так и повалились от смеха.
   Вобщем, расстались мы с Кирюшиным, наконец-то друзьями. Я ему пожелала
нового счастливого плавания, Пашка - семь футов под килем, и, пока ждали
на улице такси, мы строем дружно спели "Варяга".
   У меня и на другой день настроение было бы хорошим, если бы не Ленка.
Она на последних сходках не была, потому что у них в библиотеке начался
переучет. А тут вдруг притащилась с кипой книг. Посидела, правда, недолго,
так как Пашка позвонил и сказал, что еще часа на два задержится на работе.
Но и за полчаса успела настроение мне испортить. Сама не спросила, как
живем, а когда я стала говорить, что устаю, потому что мне ни кто не
помогает, пожала плечами:
   - Не понимаю, от чего ты устаешь, от собственного ребенка? Это же
радость! Да и по тебе не заметно что-то усталости, полнеешь...
   У, змея подколодная!
   - После родов Лена, все полнеют. Вот ты роди, а мы тогда поглядим, -
сказала я и, конечно, мило так улыбнулась.
   Она ноздри раздула:
   - Ты же знаешь, Марина, что мне не от кого родить, зачем же ты так
говоришь? Я тебя не хотела обидеть.
   Повернулась и ушла, даже не попрощалась.
   Пашка пришел, спрашивает:
   - А где Касаткина-то? Книжки-то она принесла?
   Пришлось все рассказать.
   Он уткнулся после ужина в ее книжки и со мной целый вечер - ни слова С
Гошкой только поиграл перед купанием, и все.
   Нет, это не жизнь! Я не о таком семейном счастье мечтала. Да мне в
конце концов тошно одной даже передачи по телевизору смотреть...
   - Паш! - говорю я ему. Ну, за что ты на меня так уж разозлился? Что я
неправду ей сказала?
   - Я не злюсь, я удивляюсь, Марина, - отвечает, - Ведь ты же, вроде бы
неглупый и добрый человек...
   Значит так. Теперь уже "не глупая", а была самой умной, самой красивой
и вообще самой-самой...
   Я взяла и заплакала. Слезы льются, а он - как будто не замечает. Пошла
позвонила маме. Она сразу: "Доченька, что-то голос у тебя грустный, ты
здорова?.." Мать - это не муж. Она все чувствует, даже на расстоянии. Но я
ее расстраивать не стала, сама же из родного дома сбежала. Господи, ну
хоть бы кто из подруг навестил! Такая тоска... Только им всем некогда, у
всех свои дела, романы... Да и ехать сюда далеко. Одним словом, настоящая
ссылка! И Пашка "кормит" меня своими дурацкими баснями о преданности идее,
делу которое выбираешь, как того самого соловья...
 
 

                                   Глава 8.

 
 
   ОПЫТ ПОГРУЖЕНИЯ
 
   (Из дневника Ковалева)
    
 После этого тягостного события Марина ушла жить к родителям, забрав с
собой и Гошку. Шаг этот стал, очевидно, бесповоротным, ведь восстановление
потерянных Гошкой "прав"
   в местном детском саду вряд ли теперь было возможным. Мы изредка
встречались с ней как любовники, и это, казалось, ее забавляло.
   Впрочем и там, у "своих" она ночевала нечасто. Я узнавал об этом по
извиняющемуся тону ее близких, когда после бесконечной кутерьмы дел "
   по работе" и " по призванию", в поздний час хотел без помех
перемолвиться словом по телефону. А все-таки, удивительная ханжа эта моя
теща! Сколько, бывало, приходилось умолять посидеть с маленьким хотя бы
один вечер, когда нас приглашали друзья или хотелось сходить в театр! Ну,
а теперь, кто же заботится о Гошке, как же она? Это что же, получается:
"Гуляй, дочка, пока молода, я сама такая была!"?
   Впрочем, может она думает, что сейчас, именно в эти дни и ночи ее
красавица дочь отыщет себе, наконец, "достойного мужа" ? Я-то ведь явно не
дотягиваю в качестве такового...
   По Гошке тоскую отчаянно. Первые недели даже заснуть не мог, несмотря
на усталость - как подумаю, что его рядом нет, так сердце щемит, ну хоть
плачь... Ведь сам его вынянчил, одних пеленок сколько перестирал, даже
супы ему разные научился варить, только что грудью не кормил. А как
вспомню его слезы в ту проклятую ночь, да как он все спрашивал, лежа у
меня под боком, почему мама никак не приходит, так начинает жечь в груди,
будто кто в нее горячих углей насыпал... Странно, раньше всегда думал, что
про "огонь в груди" только в красивых книжках пишут, а он, оказывается, и
на самом деле бывает, да еще какой! Как же все-таки все это могло
случиться? Ведь была же любовь, была - настоящая, не придуманная!
   Господи, да почему "была"? Я и сейчас ее люблю, хоть и тошно мне, ох,
тошно! А она? Любит ли еще она? Действительно, "вот в чем вопрос!"
   Нет, надо с ней обо всем серьезно поговорить! В конце концов, у нас
ведь ребенок...
   Говорят: "любит не изменит", а мне вот пришлось изменить, в буквальном
смысле слова пришлось, и именно потому, что любил. Все Димка виноват: "Ты,
говорит, совсем чумной стал, никого вокруг себя не видишь, слова из тебя
не вытянешь, дело наше совсем забросил, весь в свои думы тяжкие ушел. Так,
говорит, нельзя, а то вся наша группа разбежится. Тебе, говорит, прости
Пашка за грубость, женщина нужна, да такая, чтоб не ты ей, а она тебе в
рот смотрела!" В общем, выдал мне друг по первое число, дескать дело мы
делаем нужное всем людям, всем без исключения и никакого права никто не
имеет ставить личное выше общественного. А у меня, действительно, в
последнее время начал происходить "сдвиг по фазе", дошло до того, что в
разговоре частенько не мог припомнить простейшие слова, так что даже стал
уклоняться от разговоров вообще, в молчальника начал превращаться. А ведь
раньше никогда за словом в карман не лез... Да и мысли в голове бродили
больше мрачные, о самоубийстве мог думать без отвращения... Что же, может
Димка и прав... А тут еще и Владик вмешался, услышав о чем речь, у него на
разговоры о женщинах, впрочем как и на самих женщин, нюх особый, даром,
что женат. Берусь, говорит, познакомить с "вот такой" дивой! И большой
палец показывает...
   Помощнички!
   Как бы то ни было, владькина "дива" мне не понадобилась. То ли
согласился я с друзьями, то ли из чувства мести, но вскоре приметил я одну
весьма эффектную особу.
   Сопровождаемая неким молодым человеком, она осчастливила своим
присутствием посетителей читального зала в нашем номерном "ящике", где и
я, ускользнув на часок от бдительного ока начальства, грыз гранит
дифференциальной геометрии. Весело болтая и не обращая слишком большого
внимания на сохранение тишины, эта пара заняла столик за моей спиной.
Услышав из их разговора, что ей не удается получить из библиотеки какую-то
книгу и дав себе клятву не быть трусом, я бросился в атаку и предложил
свои услуги, невзирая на вытянувшееся лицо ее спутника.
   Ход был рассчитан верно, книгу я достал, как и обещал, и уже на
следующий вечер мы с Ольгой (так звали эту высокую стройную блондинку),
сидя за столом в уютном кафе, вывязывали нить светского разговора,
потягивая "Советское... полусладкое" из узких бокалов. А потом, потом я
пригласил ее к себе "послушать музыку", и она, к величайшему моему
удивлению согласилась... "О времена, о нравы!" Да, я за своей наукой,
кажется, здорово отстал от жизни...
   Эта встреча, пусть случайная, оказала, однако, успокоительное действие,
так что я смог, наконец, с "благоприобретенным" чувством собственного
достоинства приступить к разговору с Мариной. И вот однажды, вполне
по-мужски, твердо, я потребовал от нее однозначного ответа: либо она живет
со мной, либо... "Я уже думала... сказала вдруг Марина, - у нас ребенок и
все такое... Я согласна, но при условии... что у меня будет больше
свободы..."
   - Значит, у нас будет "французская семья"?
   - Называй это как хочешь.
   * * *
 Итак, компромисс. Компромисс между любовью и изменой! Но разве такое
возможно? "Брак без любви безнравственен". А брак любви с
безнравственностью? Как быть с этим?
   Но ведь живут же некоторые... И я пошел на это, пошел, черт меня побери
совсем, заранее зная что такая жизнь - не для меня! Стало жаль сына, но
разве может ребенок быть счастлив в такой семье? Мне, видно, так хотелось
верить, что ее любовь не умерла!
   В порядке "примирения" я предложил своей супруге ( в полном
соответствии с новым стилем наших отношений)
   участвовать в задуманной на это лето "лингвистической экспедиции" на
побережье Азовского моря. Идею принесла "историческая личность" - Саша.
Она, в порядке расширения кругозора, уже второй месяц занималась
французским на курсах по методу профессора Лозанова и была в восторге от
эффективности такого способа изучения языка. Это называлось: "метод
погружения". Под "погружением" понималось действительно полное, так
сказать, "с головой" погружение в новую языковую среду: во время занятий
полагалось говорить только на изучаемом языке, читать на этом языке,
думать на этом языке. При этом группе задавалась игровая ситуация, когда
общаться было совершенно необходимо, а как это сделать, если у тебя все
слова этого языка - в "пассиве", то есть, вызубрены, но пользоваться ими
трудно? Вот тут то вся обстановка "погружения" и сказывается, стимулируя и
значительно ускоряя перевод словарного запаса в активно, свободно
используемый "актив".
   Идея использования при изучении диала ситуацию "погружения" была
подхвачена на собрании группы с энтузиазмом, но тут же посыпались
предложения по изменению и улучшению метода с учетом наших условий и
возможностей. Владик резонно заметил, что нам не столько изучать диал
надо, сколько создавать. Саша грустно добавила, что совершенно необходимую
и важную роль ведущего группы, единственного, кто обязан уже к началу
занятий владеть языком в совершенстве, в нашем случае абсолютно некому
играть. Диала не знает никто, и не будет знать, пока он не будет создан...
"А что, если обойтись и без ведущего и без предварительного знания языка?"
- ворвался в разговор Димка с его ворохом мыслей: "Как же еще создавать
язык, если не в общении? Что же еще такое язык, как не средство общения
людей с целью решения общей задачи? Главное - общность цели и
"выключенность" из прочих, мешающих обстоятельств, "погружение" в саму
задачу достижения этой цели! А цель у нас одна создание цельного языка,
такого, на котором можно трепаться обо всем на свете! Остается лишь
"погрузиться" как можно глубже! Ребята зашумели и тут же было решено, что
идеальными обстоятельствами в смысле "погружения" является поход, а
идеальным временем - отпуск.
   Тогда же было выбрано побережье Азова, где бывала одна из девушек. По
ее словам, там было "дико и прекрасно" - значит, как раз то, что нужно.
   - Да, но для "затравки" общения, для того что бы иметь хотя бы саму
возможность начать его, необходима какая-то основа, какой-то минимальный
запас слов и правила их комбинирования - грамматику языка..." - думал я: "
Так ведь такой минимум, по сути у нас уже есть! Что же мы имеем после
наших разработок, если не подобный минимум! Даешь "погружение"!"
   Действительно, минимум языковых средств диала уже был нам известен. Но
то был лишь грамматический минимум, набор самых абстрактных средств языка.
Правда, в диале грамматические категории не были просто служебными,
подчиненными целям соединения слов в предложения средствами. Помимо
функций окончаний, суффиксов, предлогов и просто служебных слов, эти
категории имели и свой особый смысл, смысл абстрактных понятий философии.
Собственно, такой смысл имеют уже и соответствующие сочетания звуков, те,
что выражают категории грамматики в обычных языках народов мира. Чем же
еще является, скажем, такая грамматическая категория, выражаемая в русском
языке окончанием, либо служебным словом, как время глагола (прошедшее,
настоящее, будущее), если не отражением в языке фундаментального
философского понятия времени и того факта, что все в этом мире
развивается, протекает во времени? А категория падежа, выражающая, в
частности, расположение предметов в пространстве - другом важнейшем
понятии философии? А категория числа? Я не говорю уже о таком важнейшем
различии как различие между существительным и глаголом, отражающем
различие вещи и процесса, сущность и ее явления!
   Впрочем, то же самое касается и в равной мере и остальных
грамматических категорий. Поскольку, однако, обычный язык - не философия,
да и пользуются им отнюдь не только философы, средства выражения в языках
грамматических категорий никогда не приобретали статуса самостоятельных
слов, имеющих свой особый, предельно абстрактный смысл. До таких вершин
абстракции надо было еще подняться! Бытие людей всегда определяло их
сознание - такие абстракции им пока попросту не были нужны! Да, не были
нужны раньше, но теперь - иное дело! Истинное, научное понимание человеком
своего места в мире совершенно необходимо человеку желающему достойно
прожить свою жизнь. Наш век - век науки, и к своей жизни, жизни своего
общества современный человек просто обязан подходить строго научно! И чем
раньше он получит средства для решения жизненно важных вопросов, тем лучше
для всех и для него самого.
   Как бы то ни было, диал был разработан лишь до уровня основных
философских категорий, а нужны для "погружения", очевидно, были слова,
предельно конкретные, бытовые...
   Именно эти соображения я вкратце и высказал своим друзьям. Но идея так
захватила их, что теперь было все нипочем.
   - На первых порах обойдемся и чисто абстрактными категориями! - встав в
позу завоевателя, заявил Владик - хватает же некоторым диким племенам
словаря в несколько десятков слов!
   - Ну, потому они и дикие! - с иронией заметила Саша.
   - А мы-то чем их хуже, - без тени юмора отпарировал Владик, -и у нас
будет своя стадия "дикости", примитивизма в языке!
   - Пожалуй, в этом что-то есть, - подал голос Димка, - американские
индейцы называли море "место, где много жидкого". Для начала, мы тоже
можем изъясняться подобным образом, ведь в конкретной обстановке почти
всегда главное ясно и без слов.
   Слова лишь уточняют. Если нужно сказать, что кто-то ушел, это запросто
можно выразить предельно абстрактной категорией исчезновения, ведь и так
ясно, что не уполз, не уплыл, не улетел и подземный ход не прорывал!
   - А если испугаются что этот "кто-то"
   умер, ну... утонул? - засомневалась Саша.
   - Тогда можно воспользоваться чуть менее абстрактным "сменил это место
в пространстве на то", - резонно отметил Димка.
   - Точно, такие категории пространства в диале есть уже сейчас! Даешь
"туземный диал"! - завопил Владик, приходя в полнейший восторг, - Для
полноты счастья осталось только дать себе туземные имена!
   - Тебя назовем" Розовый чулок" - съязвила Саша.
   - Излишне конкретно! - отразил удар Владик.
   - Я надеюсь, имя "Познающий многих"
   достаточно абстрактно для тебя? - добила рыцаря любви отважная
амазонка: Конечно же, я имею в виду лишь духовное познание!
   Дружный хохот всей честной компании возвестил, что победа Сашей
одержана полная. Брешь была пробита, идеи сыпались фейерверком. Через
несколько минут у всех уже были собственные "индейские" имена, похожие, на
абстрактные прозвища. В дальнейшем имена было предложено менять, уточняя
их в соответствии с развитием языка. Одним из нас имена были даны вполне
серьезные, так Сашу решили именовать "Хранительницей Времени", она ведь
собиралась стать историком, мне торжественно присвоили имя "Постигающий
Сущность". Другим дали имена полушутливые, так Димку назвали
"Вразумляющим", то есть дающим, формирующим разум, - да и какое другое имя
мог получить учитель, созидатель душ человеческих? Что касается Владика,
то как он ни старался, ему не удалось избавиться от моментально
приклеившегося к нему прозвища - оставалось лишь носить его с гордостью.
Остальным тоже довольно быстро нашлись легко запоминающиеся "клички".
   После этого памятного вечера время как бы ускорило ход. Настроение всех
ребят было на подъеме, до похода с "погружением" остались считанные дни.
Запасались провиантом, туристским снаряжением, утрясали вопросы с
отпусками у начальников и деканов, зубрили словарь-минимум по диалу.
   Чем ярче, однако, были события в нашей группе энтузиастов, тем мрачнее
становилась обстановка в моей собственной семье. Возвращаясь с работы
домой, я, казалось, окунался с головой в холодную затхлую воду, по каплям
заполнившую старый подвал. Желание поделиться переполнявшими меня идеями,
вместе посмеяться над забавными происшествиями, исчезало как-то само собой.
   Что-то ушло из нашей жизни, и, оказалось, навсегда. Очень скоро я
понял, что это "что-то" - сама любовь.
   Марина долго тянула с ответом на мое предложение отправиться в поход на
побережье Азова вместе, пока однажды совершенно случайно я не узнал, что
она вместе с подругой и Гошкой едут в Судак, на крымский берег, и билеты
уже на руках.
   Ребенку, дескать, там будет много лучше, чем "в ваших палатках"...
   Впрочем, этим она еще раз доказала свое полнейшее равнодушие к делу
ради которого я живу. Да, именно ради такого дела и живу я на этом свете,
наконец-то осознал я простую мысль! Так вот почему так тяжел оказался для
меня период неуверенности в нужности нашего дела людям, его необходимости
в строительстве нового общества! Неуверенность в деле жизни рождает
неуверенность в самой жизни, в необходимости существования моего
собственного "я"... А если другой человек равнодушен к делу ради которого
я живу, то как же он относится ко мне самому? Мне казалось, я смогу жить
человеком, который меня не любит, ради ребенка, которого мы любим оба, но
жить с человеком абсолютно равнодушным?... Ведь такой человек, по сути, не
видит, не замечает в вас человека, не желает признавать вас человеческой
личностью! Все человеческое в наших предках - обезьянах создал труд, и
только труд на благо всех людей сохраняет в человеке человека. Равнодушие,
неуважение к труду, которым человек занят, рождает и равнодушие к самому
человеку!
   Очень скоро действительность подтвердила истинность этих, казалось,
столь абстрактных размышлений. В суете я где-то прихватил простуду, но
болеть было некогда и я с температурой побежал на работу. День выдался
трудный и к концу его, да еще простояв полтора часа в нашем столь
организованном общественном транспорте, я едва держался на ногах. В голове
шумело, дрожали колени, несколько раз от духоты в автобусе я чуть не
потерял сознание. На пороге дома меня встретила несколько разомлевшая от
домашнего сидения Мариночка и, несмотря на то, что она прекрасно видела
мое состояние, без тени смущения вручила трешку, сказав что не успела
сбегать в магазин, так что ребенку нечего приготовить на ужин.
   Не помню уж как я выдержал испытание магазином, но вернувшись я
поцеловал Гошку и ушел из дома. Это было последней каплей. Я ушел навсегда.
   Единственное, что у меня теперь оставалось, это наш диал. И я окунулся
в работу с головой. Наконец, последние приготовления окончены, билеты
куплены, звучные слова диала вызубрены так, что по каждому поводу хочется
вставить их в русскую речь.
   До Керчи мы добрались поездом, паромом переправились через Керченский
пролив на Таманский полуостров, автобусом проехали по длинной, в несколько
километров, и узкой косе со странным названием Чушка. Дальше добирались на
перекладных, и концу дня уже стояли на обрывистом берегу Азовского моря.
Зеленые холмы, озера - лиманы, белый, с красноватым оттенком песок - все
говорило, что мы не ошиблись в выборе места для нашего "погружения".
   Было уж поздно, когда, наконец, нашли удобную для разбивки лагеря
ровную площадку. Палатки ставили ночью, при свете карманных фонариков.
Поскольку на диал было решено перейти сразу же по прибытии, местность
огласилась странными даже для нашего, казалось бы привычного к диалу уха,
ритмически организованными богатыми рифмой и музыкальным консонансом
звуками. Под яркими звездами бархатного южного неба, под аккомпанемент
волн, наш новый говор действительно напоминал туземный, а палатки ночная
тьма с ловкостью факира превратила в хижины коралловых островов...
   Очарование того первого вечера сохранилось и на следующий день, оно
владело всей нашей разношерстной компанией все время, иногда усиливаясь,
иногда ослабевая, но никогда оно не исчезало совсем. Необычность ситуации
подчеркивалась все усиливающимся интересом к нашему цыганскому табору со
стороны местных жителей. Дело в том, что нам приходилось довольно часто
навещать поселок, расположенный поблизости, что бы набрать пресной воды
или подкупить продуктов. Поскольку же ничто не должно было нарушать
глубины "погружения", нам и на рынке и в магазине приходилось объясняться
лишь знаками, подкрепляемыми для понятливости эмоциональными диальскими
фразами. Очень скоро весть о необычной научной иностранной экспедиции
облетела поселок и к нам наведывались целыми делегациями. Споры среди
односельчан вращались, в основном вокруг вопроса, откуда прибыли эти
странные люди, - из Австралии или из Южной Америки.
   Нас все это забавляло, мы пытались шутить, на глазах рождался новый,
диальский юмор, да что там, рождался язык! Мы читали многочисленные
привезенные с собой книги по самым разным предметам, проводили дискуссии,
спорили до особой "диальской" хрипоты, наконец, купались, загорали, играли
в волейбол, путешествовали по живописным окрестностям. И, конечно же,
записывали, фиксировали каждое рожденное в общении слово, каждую удачную
фразу.
   На этот случай все были обязаны всегда иметь при себе записную книжку.
Вечером записи из книжек переносились в единый "гроссбух" - так создавался
первый словарь Диала. По возвращении произведенные подсчеты показали, что
словарь содержал к тому времени около полутора тысяч (!) слов, по доброй
сотне изобретенных слов на человека ("погружались" мы числом пятнадцать)
или, в среднем по три новых слова на человека в день. Впрочем, далеко не
все слова стали для нас общеупотребительными, вошли, так сказать, в
активный лексикон языка.
   Некоторые так и остались на бумаге.
   Самым удивительным для всех нас фактом в первые дни пребывания на
"лингвистическом острове" была та легкость, с какой мы освоились с
употреблением диала: уже через несколько суток после прибытия составление
фраз не вызвало абсолютно никаких затруднений, разве что звучали они
несколько длинно недостаток конкретных понятий возмещался добавочным
количеством понятий абстрактных.
   Следующим по времени, но не по важности, открытием стала появившаяся
неожиданно возможность общего, коллективного обсуждения совершенно
специальных вопросов, принадлежавших до сих пор области компетенции лишь
кого-либо из нас.
   Так мы с гигантским удовольствием и, что главное, с полным пониманием
обсуждали вопросы биологии, медицины, лингвистики, фундаментальной физики,
педагогики, философии... Дело в том, что диал может быть настолько
абстрактным (а тогда, на том этапе развития он и в целом был таковым), что
различия между этими конкретными науками при изъяснении на диале просто
исчезают, биолог может свободно говорить на научные темы, скажем, с
лингвистом, однако под абстрактными категориями языка каждый имеет в виду
вполне конкретные явления своей науки. Взаимопонимание отнюдь не исчезает
с полным осознанием собеседниками, того простого факта, что они ведут
разговор о совершенно различных вещах, ведь сам диалог идет на весьма
абстрактном уровне. Законы нашего мира, законы диалектики едины, различны
лишь их проявления, но и эти проявления подчинены единым законам. Лишь
потом нам пришло в голову, что подобная ситуация отнюдь не нова, напротив,
она характерна для всякого общения, на любом языке! Действительно, ведь
любое слово - это всегда абстракция, слово во всех случаях обобщает
множество самых различных явлений. Мы слышим слова, что говорит нам кто-то
другой, но под этими словами мы понимаем, как правило нечто иное, нечто
весьма отличающееся от того смысла, который вложил в них сам говорящий.
"Мысль изреченная есть ложь" - эта сентенция давно известна лингвистам.
Каждый, произнося слово всегда разумеет под ним нечто свое, вкладывает в
него весь свой абсолютно индивидуальный, предельно конкретный опыт личной
жизни.
   Собственно, и понимаем то мы друг друга только потому, что слово
абстрактно и тем самым обще для нас всех. Выходит диал лишь усиливает,
развивает эту сторону языка! Но какие это открывает поистине невероятные
возможности! Столь разобщенные, не подозревающие общности своих проблем
"узкие специалисты" начнут с полуслова понимать друг друга, исчезнет
пресловутый барьер между "физиками" и "лириками", да что там, это будет
шагом к предсказанному великим Марксом устранению в будущем
коммунистическом обществе разделения труда, разделяющем не только труд, но
и самих людей труда! Диал станет мощным ускорителем науки...
   Время шло, диал не стал пока ускорителем развития всего общества,
однако интеллектуальное развитие жителей страны "Диалии" совершало, без
всякого сомнения, резкий скачок вперед. Как будто новый, необъятный мир
раскрылся перед нами и засверкал всеми своими фантасмагорическими
красками. Мы словно объединили все свои индивидуальные, разрозненные
интеллекты в один, мощный разум коллектива. То, что вынес из опыта жизни и
вновь открывал каждый, моментально становилось достоянием всех. Каждый
шел, казалось, своим, особенным путем, и в то же время это была наша общая
дорога. Блестящие идеи в самых разных областях человеческого знания
рождались на каждом шагу, так что мы даже не имели возможности их как-то
зафиксировать.
   Так или иначе, но по "всплытии" с нашего "погруженного в
лингвистическую пучину острова" мы оказались совсем не такими, какими были
когда-то. Как давно это было, ведь минул "целый месяц"! У всех было
чувство, что мы родились заново.
   Глазами вновь рожденного смотрел я теперь и на свою неудавшуюся
семейную жизнь. Печальный исход нашего союза теперь совсем меня не
удивлял, трудно было лишь понять, как я не смог предвидеть такого развития
событий заранее, когда было еще не поздно... Равнодушие к человеку
появляется не вдруг, оно начинается с равнодушия к делу, которому этот
человек служит... С предельной ясностью осознавал я теперь эту простую
мысль, что смысл жизни каждого - в служении людям и достойной спутницей
мужчины в его жизненном пути может стать лишь женщина целиком разделяющая
его идеалы - идеалы борьбы, идеалы труда.
 
 

                                   Глава 9.

 
 
   ВПЕРЕД К ДЕТСТВУ!
 
 
   (Из воспоминаний Димы Кербышева)
 
 
   С тех пор, со времени нашего исторического "погружения" минуло два
года. А кажется прошла целая жизнь! Время заметно изменило нас, но,
кажется и нам удалось несколько изменить облик самого времени! Правда,
пока лишь локального, так сказать, местного времени, но его влияние
начинает ощущаться уже и за пределами нашего сплоченного коллектива. Пашка
Ковалев стал с тех пор несколько жестче, но зато окончательно превратился
в человека твердых убеждений. Непоколебимы и его нынешние взгляды на семью
как на свободный союз двух любящих друг друга людей, высшей целью которого
является беззаветное служение народу. Теперь уже не я ему, а он мне дает
совет как лучше организовать семейный быт. Дело в том, что я распрощался
со своей "свободой" почти сразу по прибытии с "лингвистического острова" и
Татьяна, которая теперь уже полноправный композитор, носит фамилию
Кербышева. Нашему Олежке уже год с небольшим. В отношениях Владика к своей
супруге, кажется, пришло "второе дыхание" - вместе со вторым ребенком.
   Связи между "диальцами" за это время не только не ослабели, но
наоборот, заметно окрепли, стали по-настоящему дружескими. Мы видимся
по-нескольку раз на неделе, перезваниваемся с теми, кому по распределению
после института пришлось уехать в другие города, ведем переписку. И,
конечно же, общение происходит исключительно на диале, многие обучили
диалу своих родственников, друзей, невест и женихов. Так что круг свободно
владеющих свободно этим красивым музыкальным языком с тех пор значительно
расширился.
   Впрочем, в наибольшей степени развитие диала обязано еще одному, еще
более "безнадежному предприятию", инициатором которого опять явился Пашка
Ковалев.
   Собственно, как это всегда бывает, идея "носилась в воздухе". И все
же... первым решился высказать ее именно он. Было это на очередном
собрании активистов группы по Исследованию и развитию Диала, или,
сокращенно ГИРД, как, по аналогии со знаменитым ГИРДом Сергея Королева
предложил именовать наш коллектив неистощимый на шутки Владик. Это было
итоговое собрание непосредственно после возвращения из "лингвистического
похода" и мы пытались хотя бы частично осмыслить, охватить единым взглядом
размеры переворота в нашем мироощущении, произведенного смелым
экспериментом.
   Я высказался в том плане, что если бы удалось начать обучение диалу со
школьной статьи, результаты могли бы быть еще более впечатляющими
известно, насколько глубже усваивается новый язык в детском возрасте.
   - Все это полумеры! - вдруг неожиданно резко, вставая с места, заявил
Пашка: - И чем раньше мы поймем, что диалу нужно обучать с самого
рождения, тем лучше!
   - Может быть это и хорошо, то что ты предлагаешь, - возразил я - только
вот что-то в толк не возьму, как ты себе такое обучение представляешь? Ты
что же, надумал вбивать младенцам в головы абстрактные понятия философии?
   - Погоди, Дима, не это главное! - вмешалась Саша. Да ведь такие дети
будут абсолютно выключены из общества! Разве может наша группа заменить
детям весь мир? Ведь родным языком для них окажется диал, а кто же еще,
кроме них самих сможет назвать этот язык родным? Даже нам он хоть и
близок, но не родной же! А какой они будут тогда национальности?
Диальской, что ли?
   - Так, отвечаю по порядку, - спокойно сказал Пашка. Казалось он все
давно уже обдумал. - Во-первых, не мы будем "вдалбливать" младенцам
абстрактные понятия, а сами младенцы познают мир, начиная с самых
абстрактных о нем понятий, нам останется лишь им помочь в этом. Именно о
таком пути освоения окружающего мира ребенком говорят исследования
крупнейшего специалиста нашего времени в области детской психологии Жана
Пиаже. Точно такой же путь от предельно упрощенных, от абстрактных понятий
к более и более конкретным проделало и все человечество, как о том
свидетельствует, в частности, история философии, а развитие индивида, как
известно, в общих чертах повторяет развитие вида. Проблема, которую
затронула Саша, более серьезна. Действительно, сам процесс обучения детей
диалу вряд ли будет слишком отличаться от подобного же на каком-то из
известных языков; в конце-концов, диал всего лишь еще один, пусть и не
совсем обычный язык. Другое дело, что воспитание детей в замкнутой среде
говорящих только на диале чревато отрывом от великой национальной
культуры, прозы, поэзии, искусства драмы. Но ведь я и не предлагал обучать
детей только диалу! Напротив, я предлагаю учить их именно родному языку, а
диалу - лишь наряду с языком родины. Такое воспитание давно известно и его
результатом( не в случае диала, конечно, а для других языков) являются
дети, свободно владеющие двумя и даже более языками, так называемые
дети-билингвы. Естественно, что их национальная принадлежность не вызывает
никаких сомнений ни у их соотечественников, ни у них самих.
   - Как же они не путаются, когда какой язык употреблять? - с недоумением
спросил Владик.
   - Ну, это достигается очень простым и красивым способом, - вставил я, -
так, например, мать всегда говорит на одном языке, а отец - всегда на
другом. Раз ребенок не путает отца с матерью, он никогда не спутает и
языки!
   - Точно! - подтвердил Пашка.
   - Что бы здесь не говорили насчет раннего обучения диалу, все это
пустое! иронически заметила Лена ( она по-прежнему безнадежно влюблена в
Пашку, и давно уже стала своим человеком в нашей компании. Замуж она пока
так и не вышла, хотя кое-кто, уж я знаю наверняка, делал ей предложение
еще в бытность ее "островитянкой".) - Что бы вы не говорили, продолжала
она, - это к нам не имеет ровно никакого отношения, до воспитания
"диальских"
   младенцев человечеству еще шагать и шагать!
   Вот тут Пашка и выдал свою авантюрную идею. - Я, говорит, предлагаю
оставить пока человечество в покое и посвятить себя детям, имеющимся, так
сказать, в наличии, детям "островитян"!
   Ну, что тут началось!.. Все повскакали с мест, каждый пытался
перекричать, точнее, перепеть других ( излишне, пожалуй, напоминать, что
все собрания группы со времен памятного "погружения" проводились на
диале), так что со стороны наши споры напоминали, очевидно, что-то вроде
плохого цыганского хора. Впрочем, довольно быстро в общем многоголосье
стало возможно различить две ведущие, противопоставленные друг другу темы
- значит, оформились противоборствующие "партии". Одну из них возглавлял
Пашка, в другой сольную партию исполняла, если музыкальный слух мне не
изменял, кажется Ленка.
   Собственно, первым человеком, кто заметил, что наши дискуссии все
больше походят на спевки хора-капеллы, была моя жена, тогда еще невеста,
Татьяна. Как никак, у нее, единственной из нас, был профессиональный слух.
Со временем то же стали замечать и другие, пока это не стало очевидной для
всех истиной и в спорах мы не научились полагаться больше на музыкальное
чутье, чем на голую логику. Опыт доказал, что музыкально-гармонические
связи звуков диала действительно точно и в полной мере отражают реальные
диалектические отношения вещей в природе и обществе. Превосходные в
музыкальном отношении фразы всегда оказывались безупречными и в логическом
отношении. Сдругой стороны, и глубокие истины, в переводе на диал звучали
красиво. Единственное, что пока нам мешало слиться в поистине неразделимом
музыкально-интеллектуальном единстве, превратить нашу группу в один мощный
интеллект, так это наше собственное несовершенство как в логическом, так и
в музыкальном отношениях. По-видимому, то было делом будущего. Впрочем,
частенько мы занимались и просто исполнением, в переложении на наши
голоса, классических произведений Моцарта, Баха, Бетховена... В них нас
восхищала не только красота музыки, но и глубина мысли, четкость образов -
ведь музыка благодаря диалу была для нас наделена и чисто языковым,
семантическим, как говорят, смыслом. (Таня даже сделала как-то несколько
переводов Шопена на русский - получилось замечательно!). Именно во время
таких вот исполнений классической и, отчасти, современной музыки мы
научились распределять партии, определять, кто ведущий, а кто - ведомый,
чувствовать полифонию.
   Впрочем, сама жизнь каждый раз распределяла эти роли во всех возможных
и невозможных комбинациях.
   Вот и сейчас - Ленка солирует, а ведь сколько помню, ее голосок всегда
выступал где-то на уровне аранжировки. Это, наверное, из чувства
противоречия - уж очень хочется, чтоб Пашенька ее заметил...
   В том бою Пашкина "армия" одержала верх, впрочем - лишь ценой сдачи в
буквальном смысле цитадели: "ставки главнокомандующего". Просто-напросто,
в качестве детского сада для "цветов будущего" Пашка предложил
использовать... собственную квартиру. Сдача " под оккупацию такой
"крепости" настолько поразила его противников, что всякое сопротивление
исчезло само собой.
   Итак, Пашкина "бредовая идея" была принята, и работа закипела. Все
желающие участвовать ( а нежелающих не оказалось) были разделены на две
группы: группу действия и группу обеспечения. В группу действия вошли те,
кто по роду деятельности мог в максимальной степени располагать свободным
временем. В их задачу входило создание для детей языковой среды, круга
общения на диале, они должны были заниматься с детьми, играть с ними в
игры и тому подобное. Задачи группы обеспечения, а она оказалась наиболее
многочисленной, были куда более прозаическими: хотя они и не выключались
из круга языкового общения, главным для них являлись закупка продуктов,
приготовление еды, а также, как это ни печально, стирка белья. Впрочем,
под влиянием обстоятельств состав групп в дальнейшем часто менялся
коренным образом, так что, насколько я помню, никто не был в обиде .
Больше всех были довольны сами мамы наших детишек - еще бы: лучшего
способа "пристроить" своих детей даже трудно представить! Подумать только,
с утра до вечера они будут под присмотром лучших друзей, тоже пап и мам,
на которых можно положиться как на самих себя! Даже "фирменные" няньки с
наклейкой "зари" не выдержат такой конкуренции!
   Не прошло и двух недель как столь много уже видевшая большая комната в
квартире, где досель спокойно проживали Пашка с его интеллигентной
матушкой, совершенно преобразилась. Что касается самого Пашки, то тут все
ясно, но как на такое пошла Тина Васильевна, ума не приложу! Куда только
девался академический дух, казалось, извечно присущий этой квартире,
монбланы книг, громоздившихся на Пашкином рабочем столе и до отказа
забивавших шкафы... Все это исчезло безвозвратно, было вывезено, рассовано
по антресолям и "подкроватным пространствам". Большая комната полностью
освободилась от прежней мебели, осталась лишь доска, та самая, поскольку
дискуссии по-прежнему решили проводить здесь - в педагогических целях.
Несколько детских кроваток, да горы игрушек на полу - вот и вся нынешняя
обстановка этой "колыбели языка". Да уж, теперь она действительно больше
смахивает на колыбель...
   Детей вначале в нашем саду было трое:
   Сашин Вовик был самым старшим ему к тому времени набралось полных три
года, да парочка отпрысков из семейства Владика - годовалый шалун Петька и
Ирочка двух лет. Вскоре, однако, число воспитуемых увеличилось, через
несколько месяцев "на воспитание" поступил и наш Олежка, так что общее
число детей в саду достигло семи, что было признано нами пределом. Я был
горд, что наш ребенок будет первым человеком на земле, усвоивший диал "с
молоком матери" и ждал от него поистине чего-то необычайного. Впрочем,
насчет материнского молока я перебрал, ведь именно матери, как самые
близкие к детям люди и должны были разговаривать с ними на родном им
только на родном языке, ни в коем случае не сбиваясь на диал. Это правило
имело силу закона и выполнялось неукоснительно. Использование мамами диала
допускалось лишь в случае необходимости обращения к кому-либо из группы
действия, В период формирования "детского контингента" Пашка был хоть и
деятелен, но как-то особенно грустен. Оказалось, что он питал надежды на
определение в наш сад своего двухлетнего Гошки, но Марина была неумолима.
Вот уж где она развернулась, повела разговоры о насущной, якобы,
необходимости ребенку иметь "другого, более заботливого отца", как она
выражалась, требовала, чтобы Пашка отказался - от собственного ребенка!
Строила всяческие препятствия, старалась максимально ограничить "контакты"
Пашки с ребенком, жаждала какого-то "усыновления" - непонятно кем, ведь
замуж она пока что-то не вышла...
   Я думаю, ей просто хотелось раздергать Пашке все нервы, и, надо
признать, ей это удалось - ценой счастья собственного ребенка!
   С тех самых дней все наши помыслы, без остатка были отданы детям.
Наконец-то жены могли быть довольны: их мужья целиком посвятили себя
процветанию семьи! Но и "мужская половина", казалось, была на седьмом небе
от счастья, все вели себя так, как будто только теперь обнаружилось наше
истинное призвание и оно заключалось в воспитании "подрастающего
поколения". Только теперь я понял, какое по-настоящему увлекательное,
творческое дело - "сотворение душ человеческих", как невероятно здорово
первым увидеть, разглядеть только еще проклюнувшиеся ростки нового
мироощущения, видения окружающего у детей! Чудесно видеть, как под руками
скульптора из простой глыбы мрамора рождается прекрасная статуя, но еще
удивительней самому разжигать живительный огонь мысли в непокорной
биологической субстанции, имя которой - тело человека.
   Самым же главным было то, что все теперь делалось сообща, а потому -
весело, все удачи и неудачи были на виду, любой, даже мимолетный контакт с
детьми воспринимался как приобщение к светлому и загадочному миру детства.
   Было решено, что дети должны "открывать"
   значения слов диала без какого-либо перевода на родной язык, так, как
познает язык иностранец, оставшийся без переводчика в неизвестной языковой
среде. Давно известные большие способности детей к восприятию всего нового
должны были помочь им в этом. Со своей стороны, ребята из группы действия
прилагали максиум усилий, чтобы как-то объяснить детям значение того или
иного слова. Мы играли с детьми, изобретали разные фокусы с игрушками и,
конечно, говорили, просто говорили с ними, приучая ребят к музыкам диала.
   Больше всего нас тогда тревожил вопрос, как наши дети воспримут высокую
степень неопределенности значений слов, присущую диалу. Дело в том, что
слова диала гораздо больше напоминают математические "неизвестные", "иксы"
и "игреки", "условные" обозначения, лишь в самом процессе их употребления,
использования приобретающие конкретное содержание. При этом всякий раз, в
зависимости от ситуации, "условий задачи" содержание, "смысл", могут
оказаться иными. Конечно, возможна и некоторая "устойчивость", постоянство
"смысла" некоторого сочетания звуков, общепринятое употребление того или
иного слова, но это - исключение, а не правило.
   Как ни удивительно использование такого " чисто математического"
   приема в разговорном языке, мы и тут "не изобрели паровоз". Такое
свойство диала опять же явилось всего лишь развитием подобных же свойств
естественного языка. Наряду с давно известной многозначностью (
множественностью смыслов) слов любого языка всегда имеется и прямо
противоположная возможность выражения какой-либо мысли практически
бесконечным числом способов. Так можно сказать: "ножницы", а можно
выразиться научно: "инструмент для резки бумаги и ткани" или, скажем так:
"два кольца, два конца, посередине - гвоздик", ну и тому подобное. Если
понять, что эти способы выражения - лишь разные способы обозначения одной
и той же вещи, то "хоть горшком назови, только в печку не суй" - свойство
диала не покажется столь уж удивительным. Для нас же такое качество нового
языка было крайне важным, ведь именно в этом одна из причин необычайной
эффективности математики...
   Итак, наши детишки с самого начала должны были научиться оперировать
абстрактно-неизвестными величинами.
   Но разве не представляется мир в начале познания одной гигантской
неизвестной? И разве не в результате самого процесса познания появляющиеся
по мере этого познания все в большем количестве новые и новые неизвестные
наполняются конкретным содержанием?
   Первым словом, или точнее, звуковой формой диала, с которой мы начали
обучение было слово, обозначающее самое абстрактное из философских
понятий, понятие материального бытия, "материи вообще", "объективной
реальности,, единственным свойством которой является обладание бытием,
свойство "быть", быть данной нам в наших ощущениях, существуя при этом
объективно, независимо от нас. Насколько трудно усвоить такую степень
абстракции для взрослого человека, настолько легко восприняли свое первое
слово по диалу наши детки. Ведь в диале объективное бытие материи, то есть
каждой, любой вещи или явления отображается объективным материальным
бытием, то есть, существованием звука, при чем опять же любого,
произвольного. Небытие же, "ничто", то есть просто-напросто отсутствие
того или иного предмета "изображается" как отсутствие звука, как молчание.
Получилось так: есть предмет - есть звук, неважно какой (произвольность
обозначений!), нет предмета - нет и звука (кстати, слово "есть" как раз и
обозначает бытие как процесс, как существование). Что может быть проще! И
надо было видеть, какое удовольствие доставляло детям давать "имена" (если
сказать точнее, присваивать свойство бытия) разным предметам, а уж
изменения используемых для называния звуков приводило их в полнейший
восторг!
   Тем более, что мы не долго возились с простейшими (предельно
абстрактное и есть самое простое) понятиями и перешли к более сложным ( и
более конкретным) понятиям.
   Сделали мы это, впрочем, не раньше, чем наши ребятки окончательно
убедились, что свойством "быть или не быть"
   обладают все, решительно все окружающие их вещи и явления. Тут уж мы из
кожи вон лезли, чего только не изобретали, чтобы наглядно показать "что
все бывает и не бывает". Дети, кстати, сразу же доказали, что уж
чего-чего, а обобщать они умеют прекрасно ( то же самое, впрочем, известно
и специалистам по психологии детей). Очень быстро они "усекали" в чем дело
и начинали с поистине невероятным усердием "наклеивать ярлыки бытия"
решительно на все подряд. Именно этого момента и поджидали хитрые дяди из
группы действия: тут же они старались продемонстрировать, что наряду со
всеми другими явлениями свойством "быть или не быть" обладают и сами
звуки, обозначающие бытие, то-есть сами "представители" абстрактного
бытия! Звуки сами по себе являются всего лишь одним из многочисленных
находящихся "в поле зрения" детей явлений. Но ведь они, как обозначения,
уже получили некоторое содержание, имеют смысл "бытия"! Значит, не только
конкретные вещи, но и само бытие может "быть или не быть"...
   Такой поворот событий озадачивал, но разгадка, не без помощи взрослых,
конечно, обнаруживалась быстро. Раз наличие, бытие какой-либо вещи
обозначалось наличием звука, а отсутствие - молчанием, то и наличие самого
звука (бытие бытия)
   должно быть обозначено произнесением еще одного, дополнительного звука,
а упорное, вопреки реальности, отрицание наличия того, первого звука, есть
молчание, то есть попытка оставить его звучать "в одиночестве". Бытие
бытия, как два звука, слившиеся в один, грубо говоря, звучат громче
одиночного звучания, изображающего "небытие", "отсутствие бытия". Тем
самым мы наводили на мысль, что переход от небытия, отсутствия какой-либо
вещи к ее бытию, т.е., ее появление, выражается на диале усилением ( или
удлинением, если звуки немного не совпадают во времени) звука. Далее такая
"интерпретация" развивалась и иллюстрировалась процессами медленного,
растянутого времени появления и исчезновения различных вещей с тем, чтобы
сконцентрировать внимание детей на том, что появление предмета связано
непосредственно с фазой усиления, появления соответствующему бытию этого
предмета звука, а исчезновение - с фазой ослабления того же звука.
   Дальнейшее обобщение на все предметы и явления приводило детей к мысли,
что все на свете имеет свойство появляться и исчезать, а в целом - к тому,
что все на свете лишь временно, все, что имеет бытие, имеется в наличии,
когда-то появилось и когда-нибудь исчезнет. Учились они и выражать эти
мысли средствами диала. Так легко и непринужденно постигали наши детки
фундаментальное философское понятие времени.
   Поскольку за этапом обобщения и здесь, и в дальнейшем всегда следовал
этап "применения" категории к самой этой категории, то есть "приписывания
свойства, выражаемого данным словом самому этому слову, наши детки
довольно скоро поняли, что не только бытие всех отдельных вещей лишь
временно, временно и бытие самого времени, самой временности. Если сама
временность временна, то с ее уходом остается лишь безвременность,
вечность, застывшее бытие вещей.
   Так было открыто диалектически противоположное понятию времени понятие
пространства, пространственности.
   Все это гораздо труднеесейчас здесь рассказать, чем в свое время было
провести в жизнь. Однако, именно так, шаг за шагом, учились наши ребята
мыслить диалектически, учились видеть диалектику во всем вокруг себя,
практически открывали для себя ее универсальные законы, привыкали к
"мышлению парадоксами". С первых ступеней познания усвоили они, что
"материя - причина самой себя", ведь именно "самовоздействие" материи
отражалось в применении категорий к самим себе, в этом важном приеме
диалектики развития через противоречия. И результаты превзошли все наши
ожидания.
   Уже через два года все наши дети, за исключением самых маленьких
свободно болтали на диале. За то же время у всех развился почти абсолютный
музыкальный слух и уже частенько мы, взрослые не могли уловить тончайших
нюансов их разговоров. Их совместные выступления "давали сто очков вперед"
любой из наших взрослых дискуссий. Они стали настоящими диалектиками и
музыкально одаренными личностями! А ведь самому старшему из них едва
минуло пять лет! Недавно пришлось по их настоятельным требованиям прочесть
целый цикл лекций по самым разнообразным проблемам современной физики,
биологии, лингвистики, музыки... Теперь "наши малыши" в курсе всех
последних достижений в этих областях человеческого знания. Я не берусь
утверждать, скажем, что они способны, провести конкретные расчеты
процессов в "ранней Вселен ной", но в главных, фундаментальных вопросах
они мыслят вполне профессионально.
   Сегодня все чаще и чаще предметом наших дискуссий становится та или
иная мысль, высказанная ненароком одним из наших "вундеркиндов". Но есть и
проблемы другого рода. Так однажды произошел курьезный случай, который,
однако, навел нас на грустные размышления. К Пашке на квартиру явилась
целая делегация молодых мам из того же дома. Узнав о существовании некого
"спецдетсада на общественных началах" они пришли выяснить, нельзя ли и их
детей туда "пристроить". Им, конечно, пришлось отказать, а нам довелось со
всей ясностью осознать тот печальный факт, что возможности любительства
практически исчерпаны. Ну, хорошо, наш опыт удался, а что же дальше?
   Открыть школу гениев? Но как только мы выйдем за пределы небольшого
коллектива, мы сразу же столкнемся с сопротивлением педагогов
профессионалов. Да, пожалуй, и лингвистов тоже. Для них наш метод
"непроверенный"... Но если не делать ничего, ничего и не будет. Пашка
предложил начать со статьи.
   Он корпел месяц и вымучил большую научную статью о принципах симметрии
в языковых и музыкальных формах.
   После подробного обсуждения и многочисленных переделок она была послана
в один из ведущих наших языковедческих журналов. О практическом опыте
использования диала в общении и воспитании в ней упомянуть мы не рискнули.
 
 

                                   Глава 10.

 
   ШАГ В ИСТОРИЮ
 
   (Из дневника Ковалева)
 
   Сегодня я был у отца. Он у меня человек любопытный. Не каждому удается
вдруг взять, да и защитить диссертацию по философии, когда тебе "стукнуло"
уже за сорок, особенно если всю жизнь проработал простым редактором в
заштатном издательстве. Встретил меня Иван Васильевич Ковалев при всем
параде, в костюме и галстуке. Даже бутылку коньяка на стол выставил, а это
уже совсем ни к чему! Да и не люблю я коньяк этот...
   Посидели с ним, потолковали о том о сем, о судьбах научных идей и
людей, что эти идеи выдвигают... Папаша мой, при всем различии наших
характеров - из тех, что идею диала одобрял, когда она была еще в
зародыше, была, так сказать, еще даже не идеей, а так, "мечтой об идее".
Правда, тогда он считал, да и сейчас продолжает так думать, что куда
большими возможностями обладает не звуковой, разговорный язык, а язык
графики, воспринимаемый визуально.
   Спору нет, глаз человека способен воспринять гораздо больше информации
за единицу времени, чем ухо. Но ведь чтобы общаться нужно уметь не только
воспринимать, но и воспроизводить эту самую информацию! Вот если бы мы
могли с той же скоростью, с какой впитываем увиденное, создавать
живописные полотна... Иное дело - звук: с какой завидной легкостью наши
голосовые связки вышивают сложнейший орнамент звуковой речи!
   Впрочем, "визуальным" языкам путь тоже не заказан. До сих пор в Японии
существует древний вид театра, где каждое действие, каждая поза имеет
свой, строго определенный смысл.
   Даже современные балет и пантомиму частенько называют "языком пластики
и танца"! Впрочем, это язык неоформленный, как говорят, "недостаточно
формальный". А вот диал - это уж точно "язык в картинках"! Только вот
"картинки" эти особенные, не рисованные, а звуковые, музыкальные... Как ни
удивительно, но диал, действительно, относится к языкам иероглифического
типа, то есть, к таким, где не только каждое слово, но каждый звук
оказывается в буквальном смысле изображением чего-то реально
существующего. При слове "иероглиф" у человека, как правило, возникает
представлении о чем-то давно прошедшем, вчерашнем дне языка и
письменности, некоем неудобном анахронизме, который, правда, почему-то еще
остается реальностью в некоторых странах Азии. И, надо сказать, что
представление почти верно. Но, как часто бывает, в этом "почти" все дело.
   Языковеды знают, что все письменные языки в далекой древности сплошь
были иероглифическими в том смысле, что информация передавалась в виде
некоторых, в той или иной мере символических картинок. Существует и
"иероглифическая", точнее, "подражательная" теория происхождения звукового
языка, которая утверждает, что первые звуки человеческого языка были
подражаниями звукам природы, зверей и т. п., то есть, "изображениями в
звуке". Но ведь то было время зарождения языка, а язык современности далек
от какой бы то ни было иероглифичности...
   Возникает вопрос: зачем людям, обществу понадобился язык, который
буквально ничем не напоминает те вещи, о которых идет речь, язык
совершенно условный? Насколько было бы проще уже по самому звучанию
догадываться о сути разговора, понимать другого именно с полуслова! А
может быть, в наших "условных" языках совсем не все так уж условно? Может
какие-то "изображения" в них присутствуют? Оказывается, дело обстоит
именно так.
   Изображать можно не только внешность, видимость вещей, но и их
внутреннее, их сущность, те законы, по которым "живут" и видоизменяются
предметы окружающего мира. Ясно, однако, что средства, необходимые для
такого воображения должны заметно отличаться от обычных "подражательных",
"копирующих" с известной степенью условности внешние стороны явлений. Но
ведь именно такими новыми средствами и занимается математика! В ней
объективно существующие связи, отношения, взаимопереходы явлений природы
изображаются в виде подобных же связей, отношений, взаимопереходов
некоторых математических объектов, обозначаемых символами "словами".
   Что это как не явное изображение сущностей картины действительности
специфическими средствами! Потому и сильна математика, что на своих
"полотнах" она пишет "пейзажи" отнюдь не внешних, ясно видимых всеми
сторон действительности, нет, она отображает глубинные слои событий,
скрытые "под зерцалом вод", не рябь на поверхности, а те причины, что
привели к появлению этой ряби.
   Средством, служащим задаче изображения сущности явлений в современных
языках, подобным средствам математики служит грамматика этих языков.
Именно связи, соотношения слов в языке, известные под именем грамматики, в
прямом смысле изображают самые глубокие взаимосвязи реальных явлений те,
что известны под именем философских. Значит путь развития языков - от
отображения внешних сторон реальности к изображению сущности, законов той
же реальности, этот путь совпадает с общим направлением человеческого
познания вообще! Да и что такое язык как не орудие человеческого познания,
"овеществленная мысль", если даже его функция как средства общения служит
опять же лишь целям познания, познания, естественно, неразрывно
вплетенного в практику!
   Отсюда, между прочим, следует тот факт, что язык должен развиваться
вместе с развитием знаний человека в мире. Ранее развитие языка
происходило стихийно, теперь же, с переходом к коммунистическому обществу,
когда даже само общественное развитие сознательно направляется народом,
пришло, видимо, время сознательного развития, усовершенствования языка. И
совершенствовать его надо именно как орудие общественной, коллективной
мысли. Если язык не является усилителем интеллекта, он не получит
сколько-нибудь значительного распространения. Именно таким усилителем был
наш диал.
   И именно этого качества недостало у такого, самого по себе интересного
и искусственного языка как "эсперанто". "Эсперанто"
   создавалось лишь как средство межнационального общения, а этого
оказалось недостаточно для его действительно широкого распространения.
   Все эти мысли послужили в свое время отправной точкой при начале
разработки диала и вот теперь я вновь высказывал их в разговоре с отцом.
Раньше, однако, все эти возможности диала были лишь мечтой, любопытной
абстракцией, теперь же во весь рост вставали практические вопросы
распространения диала в массах. Философское по сути и математическое по
строгости мышления масс! Какой ускоритель общественного и научного
развития! Тут то я и рассказал отцу о статье, посланной в научный журнал,
и о связанных с этим первым шагом диала на истинно общественном поприще
больших надеждах.
   Реакция отца на мое сообщение о статье была такой резкой, что мне
показалось, будто я ослышался. Отец начал с того, что квалифицировал нашу
"команду" как сплошь подобранную из сосунков и долго ругал меня за то, что
я и не подумал с ним посоветоваться "прежде чем совершить такую глупость".
Я не верил своим ушам...
   - Не со статьи, не со статьи надо вам начинать! - горячился он, обычно
на удивление выдержанный: - Куда вы суетесь со своими нестрогими
мыслишками? Кто вы, в конце концов такие для давно сложившейся
лингвистической науки? Выскочки, не более, да еще выскочки с претензией! У
каждой науки в каждой области есть свои авторитеты и поколебать их отнюдь
не просто! Ах, вы еще и критикуете их с высот философии и математики? Ну,
так тем более получите "от ворот поворот", хоть весь свой детский сад
приведите для доказательства! Поймите же, наконец, что наука - совсем не
тот романтически-прекрасный храм небесной чистоты, сам собой поднявшийся к
высотам знания... Здание науки вполне реально, и строят его люди, со
своими интересами, заботами, отнюдь не всегда исключительно научными, со
своими недостатками! А раз уж люди - самое главное в науке, так отнеситесь
к ним по-человечески! Да с какой же стати эти люди будут печатать вашу
статью, когда вы, наверняка, даже не удосужились подкрепить свои мысли
достаточным количеством ссылок на авторитеты, признанные в данной области
науки? Ну, еще бы, ведь вы сами такие умные!.. Кто же будет уважать вас,
если вы не снизошли до уважения к авторитетам, а значит и до уважения к
самим труженикам этой науки!
   - Пап, ну как же мы могли иначе? Ведь всякая революция в науке... -
запинаясь начал оправдываться я.
   - Знаю, знаю, но начинать нужно было не со статьи, начинать надо было с
контактов! Да, да, с теми самыми людьми науки, с общественностью, наконец!
Да, впрочем, что я говорю, вам важнее свой приоритет застолбить в науке
или сделать диал известным как можно более широкому кругу людей?
   - Пап, ну как ты мог подумать...
   - Тогда самое лучшее, что вы можете сделать - это выступить в большой
аудитории с лекцией.
   - Как ты это себе представляешь?
   - Ну, например, идите в Политехнический, в общества "Знание". Думаю,
помогут.
   Разговор этот долго потом не выходил у меня из головы. Правда,
обращаться в "Знание" решил пока повременить, пусть придет официальный
ответ из журнала. Все-таки, не может такого быть, чтоб не напечатали -
ведь истинность предположений, положенных в основу диала подтвердила
практика!
   Повседневных забот, однако, вполне хватало, и на время разговор этот
забылся. Как раз в тот период стали сбываться наши самые заветные мечты,
те самые, из-за которых, собственно и создавался диал. Все происходило
как- то само собой, очень буднично. Просто все мы, один за другим, вдруг
стали обнаруживать, каждый в своей профессиональной области, что многие
проблемы, бывшие для нас "за семью печатями", даже те из них, которые
принято было считать фундаментальными "проблемами будущего"
   неожиданно оказывались вполне разрешимыми, причем, как правило, общий
характер результата мы могли предвидеть задолго до окончательного решения.
Окружающий мир приобрел для нас какую-то удивительную, особую
прозрачность, стали видимы связи явлений, казавшихся до того независимыми,
взор как бы проникал вглубь... Это удивительно прекрасное чувство ясности,
прочерченности граней мира, на практике, сколь это ни печально, приводило
к одним лишь неприятностям.
   Во-первых предвидение результатов, пусть даже правильное, далеко не то
же, что действительное их получение.
   Это последнее много сложнее - понимание этого обычно приходило
одновременно с предвидением. То, что мы ощущали, фактически было
появлением развитой интуиции, а интуиция - штука коварная...
   Высказывания вслух вызывали в лучшем случае недоверие, насмешки, намеки
на "пророчества", а когда результат бывал уже достигнут, обычно проходило
достаточно много времени и тем самым насмешникам уже казалось, что именно
они то и отстаивали всегда верную точку зрения.
   Начались коллизии с начальством и именно потому, что оно-то как раз
ничего не забывало...
   Случались и курьезы. Так, однажды к нам пришло письмо из Заполярья.
Оказалось, один из наших "островитян"
   волею судеб вместе со своим другом провел на одной из метеостанций
где-то за полярным кругом год без малого. Делать им было почти нечего и
они научили диалу ... щенка, которого взяли с собой на зимовку.
   Правда, как он писал, не столько щенок учился диалу, сколько они сами
осваивали собачью систему "сигнализации". Результатом такого воспитания
стала "собака с поразительным интеллектом", если пользоваться стилем этого
послания. Друзья писали нам, что с этим псом "можно теперь толковать как с
ребенком трех лет от роду". До сих пор не пойму, как относится к подобным
сообщениям. Хотя, почему бы и не быть таким чудесам, обучали же обезьян
языку глухонемых - и с полным успехом... В свое время это было сенсацией,
а теперь - обыденный факт!
   Через несколько месяцев пришел ответ из научного журнала. Признаюсь,
когда вскрывал конверт, руки у меня дрожали. На официальном бланке было
отпечатано несколько фраз. Текст приводим полностью:
   "Уважаемые такие-то и такие-то!
   Внимательно прочитав направленный Вами в редакцию нашего журнала текст,
редколлегия, к сожалению, не обнаружила в нем идей, которые не были бы
ранее опубликованы в отечественной и зарубежной печати.
   Многие мысли из упомянутых в Вашей работе были высказаны уже классиками
языкознания. В тексте практически отсутствует аппарат ссылок. Внешние
рецензии также получены отрицательные. Учитывая вышеприведенное, редакция
вынуждена отклонить Вашу работу, отмечая в частном порядке, что вряд ли
она вообще может быть опубликована".
   Когда на очередном собрании группы я вслух зачел текст официального
ответа, поднялась буря возмущения.
   Особенно ребят потрясла та часть "послания", где говорилось, что в
нашей работе якобы отсутствуют не высказанные ранее идеи. Хотя, пожалуй,
при желании в этом можно обвинить кого угодно: идеи теории относительности
Эйнштейна, скажем, можно обнаружить в самых различных источниках - от
древнеиндийских "Вед" до "Логики природы" Гегеля, не говоря уж о Пуанкаре,
Хевисайде и многих других... Дело ведь не в "идеях" самих по себе, а в
искусстве их конкретного применения! Ох и прав был мой папаша, ох, как
прав! Вот и получили мы обещанную им оплеуху, да еще какую!
   С горькой иронией я вспоминал, как писали мы эту злополучную статью.
Смешно сказать, но почти каждая фраза в ней нам тогда представлялась
поистине перлом, чуть ли не откровением в науке, казалось, еще немного и
нам останется только принимать поздравления от восхищенных лингвистов...
Ну что ж, одно такое "поздравление" у нас уже имеется, и какое - на
официальном бланке! Ну и дурака же мы сваляли!
   Постой, но ведь кроме статьи есть и кое-что повещественнее: наш опыт
"погружения", наши дети, наконец!
   Все положения статьи подтверждены практикой! Как же можно было не
понять, не почувствовать "дыхания истины"? С чего у нас там, в этой статье
все начиналось? А, вспомнил, с понятия симметрии.
   Да, там мы начали именно с этого понятия, ибо с понятием симметрии
связаны все крупнейшие и сколько-нибудь значительные свершения в
современной науке о природе - фундаментальной физике. К языку же мы
подходили как к орудию коллективной, общественной мысли, социальному
явлению, "изготовленному" обществом из вполне конкретного физического
"материала" - колебаний воздуха, звука. Орудие совершенно тогда, когда
целиком использует свойства материала, из которого оно изготовлено.
Свойства звука непосредственно связаны с симметриями, у него имеющимися.
Симметрия же в понимании физиков - это всегда связь между двумя
состояниями физического объекта (видами звука в нашем случае), возможность
превращения, преобразования одного состояния в другое. Такое превращение
называется преобразованием симметрии. Если из одного можно сделать другое,
то эти два состояния в чем-то явно похожи друг на друга, что проясняет
связь такого понимания симметрии с теми представлениями о ней, которые
дает нам школа.
   Из всех преобразований симметрии, связанных со звуком, нас
интересовали, естественно, лишь те, которые можно использовать для
передачи информации: изменение громкости, длительности звучания, высоты
тона, наконец, изменения ритма звуков, структуры обертонов (так называемых
формант), вариации рифмы. Далее шли преобразования суффиксов, аффиксов и
окончаний, перестановки порядка слов и так далее... Как очевидно уже из
самого перечисления, речь шла, в основном, о симметриях, связанных с
музыкальным строем звуковой речи.
   Главная же идея состояла в том, чтобы каждому реальному переходу,
превращению одного из окружающих нас предметов и явлений в другой
сопоставить соответствующее превращение одного звука в другой, так что все
симметрии окружающего мира, выражающие глубокую сущность природных и
общественных явлений были бы отражены в соответствующих симметриях мира
звуков, симметриях музыки.
   Это, в общем-то, так же возможно, как и возможно с помощью карандаша и
листа бумаги изобразить, буквально, что угодно. Разница лишь в
используемых средствах. Однако, в отличие от простого рисования,
изображение связей, симметрий реального мира в виде связей, преобразований
различных звуковых, музыкальных форм есть отображение глубоких, сущностных
сторон явлений, то, что до сих пор доступно было лишь высшей математике. И
при всем этом новый язык был всего-навсего устным языком, хотя и в высокой
степени музыкальным! Одним из примеров "математичности" языка оказалось
практически полное тождество законов простейших стихотворных форм с
аксиомами так называемой дифференциальной геометрии суперсимметричных
многообразий, абстрактнейшей математической теории, используемой на самом
переднем крае фундаментальной физики. Стишки, однако, любому из нас
намного легче сочинять, чем пытаться традиционным способом вникнуть в суть
этой теории. Это к вопросу об эффективности диала как "усилителя
интеллекта"!
   В статье мы приводили этот пример. Хотя, что им до этого, они ведь
лингвисты... "Узкий специалист подобен флюсу" - это, кажется, Карл Маркс
заметил.
   Самым же ценным с научной точки зрения была изложенная в статье
грамматика диала, правила, согласно которым производились изменения
звуковых форм, строились слова и предложения.
   Ее нам удалось создать исключительно благодаря материалистической
диалектике. Именно диалектика дала нам возможность выяснить, когда, при
каких условиях одно преобразование, одна симметрия переходит в другую,
построить строгую иерархическую структуру симметрий, установить их
соподчиненность. Диалектика настолько глубоко пронизывала структуру языка,
что просто говоря что-либо на диале о какой угодно вещи, коком угодно
явлении, невозможно было не видеть диалектики самой этой вещи, диалектики
самого явления - о ней буквально кричало каждое слово, каждое предложение!
Все было взаимосвязано, одно превращение звука следовало за другим, звуки
с одними свойствами, переходили в звуки со свойствами противоположными, и
каждый раз это напоминало, что и вокруг нас совершается непрерывное
превращение, борьба противоположностей имя которому - движение материи.
   Да, для редакции подобное произведение явно было чем-то из научной
фантастики, отнюдь не из строгой науки...
   Так, ну я что-то слишком ушел в воспоминания, а надо что-то делать,
принимать какое-то решение...
   Нет, безусловно, отец прав, надо прорываться в большую аудиторию.
   Когда я высказал это предложение вслух, ребята дружно его поддержали,
огорчившись, что не додумались до этого раньше, время-то уходит, уходит
невозвратимо. И я засел... писать лекцию Начал бы я эту лекцию так.
   Нет пророков в своем отечестве. Нет их и под небом желтого карлика -
звезды, именуемой нами Солнце.
   Невозможно, однако, скрыть свет истины, и да упадет семя на живую
почву! Слышавший да услышит! Что до источников нашего знания, они станут
ясными из дальнейшего.
   Мы обращаемся ко всем творческим, ко всем простым, влюбленным в природу
людям, к верующим и атеистам, ученым и священникам, художникам, поэтам,
музыкантам. Воспряньте ото сна! Вглядитесь в мир внутри и вокруг себя!
Самоубийственные мании - наркотики, алкоголь, отравляющие мир наука и
технология, преступность и безнравственность захлестывают планету.
Диктатуры сломлены, но либеральные надежды, вдохновляющие пока еще многих,
беспочвенны, человечество входит в пике.
   Грядут великие перемены! Земля Человека на пороге трех грандиозных
потрясений, с грозной мощью которых не сравнится ни одно из прогремевших в
истории Это революция духа, переворот в познании мира, вызванные слиянием
науки, искусства и религии в единую социальную силу; это переход к
открытому информационному обществу всеобщего экономического равенства и
индивидуальной свободы; это, наконец, революция всеобщего осознания нами
своего собственного "Я", реального места человечества во Вселенной,
связанное с установлением контакта с Внеземным Разумом и созданием
Искусственного Разума на Земле.
   Соединится дотоле несоединимое.
   Возвышенная сила веры и холодная критичность разума, образность мифа и
строгость эксперимента, страстность ритуала и научность творчества,
обучения. Индивидуальная свобода впервые станет основой реального
экономического равенства, а экстатическая раскрепощенность чувств - опорой
глубочайшей концентрации внимания. Высочайшая нравственность станет
гарантом полной свободы поступков, а ревность, встав на охрану самого
чистого чувства любви, превратится в лучшую защитницу половой свободы.
Современный профессионализм сольется с божественным поэтическим чувством
единства мира.
   Мир сегодняшнего человека одержим верой в "объективную" науку, лишенные
веры в живущих, мы доверяем мертвым.
   Мы опираемся на показания приборов, объектов, лишенных душ, поверяем им
самое сокровенное, что имеем. Нет, не зря убийственный холод бездушного
"объективного" знания современной науки так отпугивает людей искусства,
религии, прекрасно, впрочем, осознающих, что без знаний жизнь человека
невозможна! Да, разум и чувства способны лгать, но обманывают и приборы!
Под жесткой пыткой экспериментов лжет природа, облегчая себе страдания...
Без веры в человека, в одухотворенность природы не выстроить Будущего.
   Научно-техническая революция, социальные перемены двадцатого века -
лишь слабые предвестники надвигающейся бури. Страшась атомной бомбы,
человечество забыло, что наука, оставаясь в сути своей безнравственной,
бесчеловечной, продолжает развитие, вырастая в чудовищного монстра. Скоро,
очень скоро, скорее, чем многим из нас хотелось бы, люди станут как боги!
Если промедлим, это будут бездушные боги, демоны смерти и разрушения.
Крупнейшие открытия последнего времени (такие, как генная инженерия и др.)
   страшны по своим последствиям, а многие, уже полученные, но еще не
представленные общественности научные откровения ведут, поистине, к
Апокалипсису! Нет, не привить живой росток нравственности, человечности к
мертвому дереву "объективного" знания! Вдохнуть жизнь, одухотворить науку,
поднять ее к новым вершинам под силу лишь божественным искусству и
религии. Новый, невиданный доселе сплав науки, религии и искусства вберет
в себя все лучшее, чего достигло человечество, отбросив худшие черты,
преодолев бездушие науки и религиозный догматизм. Эта новая, единая
культура человечества, культура космической, галактической цивилизации,
позволит, наконец, каждому человеку воочию увидеть себя частичкой живой,
одухотворенной Вселенной. Вселенной, взрастившей человечество, как и
многие другие цивилизации в космической колыбели Галактики, оберегающей
нас в пути к Истине, направляющей нас через свои "законы природы", что
раскрываются нам в священных ритуальных действах общения с Галактикой,
"диалогах с природой", издевательски именуемых ныне "экспериментами".
(Само слово "эксперимент" как несущее насилие над природой, должно быть,
без сомнения, отброшено). Общение с природой, чистая, незамутненная
корыстью любовь к ней - вместо насилия! Живой язык художественных образов
литературы, поэзии, эротики, танца - вместо мертвящего абстрактного языка
математики, слепка с бездушного мира материальных орудий, возможно ли это
без возврата к языческим ритуалам обожествления природы? Отбросьте
предубеждения, вглядитесь внимательно внутрь себя, нащупайте кусочек той
вселенской Гармонии, той единой, Истинной Красоты, что соединяет самые
разные достижения человеческого духа и признайте - да, возможно!
Постоянное присутствие этого Единого в нас самих, в наших чувствах и
мыслях, произведениях искусства, в дающей нам силы природе ощущают многие,
большинство из нас.
   Единое называют разными именами, для верующих это - Бог, для философов
Логос, Универсальный Закон, для атеистов, ученых - Единое Поле. Все мы
томимы одним чувством, все мы ищем Единое - и не способны, не можем понять
друг друга...
   Вавилонское столпотворение продолжается. Мы толкуем об одном, но на
разных языках.
   Вселенная во многом такова, какой мы хотим ее видеть. Опираясь на
систему мертвых объектов - приборов, строит свою строгую, эффективную, но
лишенную человечности, безнравственную систему понятий и математических
знаков наука. Стоит ли удивляться, что и Единое Поле науки носит характер
негуманной, нечеловеческой силы - Единого Поля? Подобное познается
подобным, объективные методы науки позволяют изучить лишь неодухотворенные
начала в природе, Разум же Вселенной доступен лишь другому разуму, разуму
Человека. Истина, впрочем, хоть и с трудом, везде прокладывает себе
дорогу. Вопреки "объективности" науке уже давно пришлось смириться с тем,
что ее Единое Поле, прежде всего, является Квантовым полем Информации, то
есть, Полем наших Знаний о Вселенной, в конце концов, Языком, на котором с
нами говорит Вселенная!
   В отличие от науки, искусство и религия в своем познании Единого
опираются на возвышенные духовные символы, насыщенные нравственным
содержанием образы, предметы культа. Язык религии и искусства - это Язык
Любви к Богу и Человеку. Имея в центре своем исключительно глубокие и
сложные существа человеческие и божественные, символический язык искусства
и религии оказался в нынешний период истории неэффективным в познании
простейших свойств природы. Это привело к противостоянию науки и религии,
науки и искусства, фактическому отстранению последних от воздействия на
души людские, наконец, поставило человечество на грань экологической и
нравственной катастрофы. Борьба шла и идет доселе отнюдь не в сфере веры
или безверия (в Единое, по сути, верят как те, так и другие!), речь даже
не о различиях в самом Предмете Веры(Единое у тех и других, фактически,
наделено сходными атрибутами). Речь о способах описания, познания Единого,
о языках истолкования Его, об эффективности этих языков в постижении его
Сущности и, наконец, о различиях в некоторых важнейших, приписываемых
Единому противостоящими языками описания атрибутах (духовность - бездушие,
субъективность - объективность).
   Сегодня язык, изначально предполагающий бездуховность Вселенной,
природы, неприемлем категорически, он уничтожает душу самого Человека,
ведет к физической гибели человечества, однако, отбросить его без
сожаления не дают чисто прагматические соображения - прогресс цивилизации
не может, не должен остановиться. Пришло время человечеству перевернуть
следующую страницу Космической Книги Бытия, прочесть в ней очередные
строчки универсального Закона Вселенной, открыть для себя новый Язык
Познания Единого.
   И такой язык был открыт. Имя ему - Диал.
   Идеально и глубоко выражающий человеческие чувства и законы природы,
язык живых образов и математической строгости, он уже идет на смену
математике в естественных науках и готов выступить как единый
межнациональный язык народов планеты Земля. Простой в изучении, доступный
с колыбели Диал превращает математику в поэзию, насыщая ее художественными
образами. Формулы на Диале звучат стихами, а музыка, искусство интонаций
несет и математический смысл. Научная теория на Диале - всегда
увлекательная, глубокая повесть о любви и ненависти, дружбе и вражде,
чести и предательстве, подобная мифам древних. Диал соединяет сердца
физиков и лириков, одухотворяя, оживляя Вселенную, делая абсолютно
невозможным безнравственное отношение людей к природе и друг к другу,
преодолевает профессиональные и национальные барьеры, раскрывает, делает
доступными для всех эзотерические знания, тайны научной элиты, распахивая
ворота к невиданным доселе открытиям любому из сотен миллионов, населяющих
Землю, сливает землян в единую духовную Галактическую Нацию, нацию
Галаксов.
   Конечно же, мы не настолько наивны, чтобы думать, будто язык, даже
такой фантастически эффективный как Диал, сам по себе способен изменить
общество, повернуть его к лучшему. Дело, однако, в том, что человечество
все быстрее идет к новому социально-экономическому порядку, и Диал в
полной мере способен послужить тем ключом, что позволит подступающей
революции пройти быстро и безболезненно. Сама по себе эта революция,
мирная и ненасильственная, уже началась, хотя далеко не все это понимают.
Речь идет о переходе к открытому мировому информационному обществу.
   Знания, информация в мире все дорожают, а материальное производство все
дешевеет. Вещественные атрибуты в любом современном изделии все больше
становятся похожими на краски и холст в картине художника стоят денег не
они, а то, что и как на картине изображено.
   Произведения искусства, идеи науки и "ноу-хау" технологии - вот главные
ценности нашего времени. И эта тенденция удешевления материального не
только сохранится в дальнейшем, но и усилится - таковы законы развития.
При таком положении вещей эффективно обогащается тот, кто сам занят
производством идей, является творцом в искусстве, науке, финансах,
технологии, в любом виде деятельности.
   Его реальный капитал растет (в денежном выражении, в том числе)
   пропорционально количеству родившихся у него новых идей. Выгодный вклад
это вклад в интеллект, в талант. Самая выгодная форма вклада - это вклад
капитала в форме идей, такой идейный капитал вернется к вам возросшим
многократно. Лучшие гарантии - доверие друг к другу, взаимная
заинтересованность в контактах. Самое же необычное и, одновременно, самое
важное в том, что эти ценности нового общества, идеи, впрочем, как и
образы, созданные искусством, по сути своей, товаром не являются!
   Да, да идеи продаются и покупаются, но лишь благодаря сложным, трудно
соблюдаемым искусственным ограничениям типа патентов, коммерческой тайны,
исключительных прав собственности и т. п. Отдавая яблоко, теряешь его,
отдавая же идею - оставляешь ее себе. Одним хлебом всех не накормить,
универсальная же идея способна сослужить службу всем и каждому. Недаром
фундаментальная наука как главный, священный принцип своей эффективности
соблюдает открытость и гласность всех своих разработок, не продает, а
отдает ("вкладывает")
   результаты исследований, существует на государственные субсидии и
частные пожертвования, то есть использует те самые мощные принципы
организации производства, что характерны как раз для общества будущего!
Чем дальше, однако, от фундаментальности, тем плотнее завеса секретности,
тем более "товарными" выглядят идеи. А все же было бы думать, что уж
тут-то с товарным обменом все в порядке.
   Полная засекреченность, закрытость идей - сильнейший тормоз развития, а
открытая публикация разработок, защищенных теми или иными исключительными
правами имеет скрытые, но существенные недостатки.
   Малоизвестным, но крайне важным из них является возможность "перевода"
по аналогии, по ассоциации или как-либо иначе идей из одной области науки
или технологии в другую, с последующей продажей.
   Такой "перевод", будучи просто перепродажей одной и той же идеи в
разном обличье, как можно проследить, происходит с любой мало-мальски
заметной технической ( и иной) мыслью, являясь доныне неизвестным,
невидимым, но мощным источником инфляции, подтачивающей современное
товарное общество, идеи в любой области знания, таким образом, тяготеют к
универсализации, то есть, теряют способность служить товаром, а с
развитием компьютерной техники и универсальных языков-трансляторов типа
Диала, с легкостью переводящих идеи из одного раздела науки и технологии в
другие, эффективно используя даже образы искусства, начинают быстро
формировать новое общество.
   Базовые принципы информационного общества Галаксов можно получить путем
анализа лучших черт организации современной науки, искусства, церкви.
Прежде всего, это общество экономически, политически и духовно свободных
творцов, отвечающих за свои действия лишь перед собственным внутренним
нравственным законом, приобретающем здесь особое значение. Насилие в каком
бы то ни было виде полностью исключается, институты правового государства,
так и не совладавшие с "подзаконными" мафией, наркоманией и другими
социальными пороками, преобразуются в исследовательские рекомендательные
органы, законы - в конкретные, но не обязательные рекомендации. Нарушение
нравственного закона, преступления здесь не только эмоционально
отталкивающи, но и так же невозможны для культурного человека, как
нарушение правила арифметики -"2х2=4" Творческая, гуманная и сдерживающая
сила нравственного чувства благодаря Диалу возрастает многократно каждый
слишком ясно представляет себе все печальные последствия возможного
нравственного проступка для своей души, своего личного счастья, счастья
близких.
   Преступников, точнее, нравственно больных людей здесь лечат, окружая
всеобщей заботой вплоть до выздоровления.
   В финансовом, экономическом смысле это общество полной индивидуальной
свободы предпринимательства, деньги перераспределяются по системе,
подобной системе грантов в современной науке, то есть, под конкретные идеи
и таланты, будь то в науке, искусстве или банковском деле. Финансы
рассматриваются как обычное средство производства, подобное другим,
средство количественного учета материальных трудовых затрат и
возможностей. Нуждающихся нет - нравственный закон не позволяет одним
строить счастье на несчастье других.
   Главный же, основополагающий закон этого земного общества нашего
ближайшего будущего - это полная и абсолютная открытость информации, право
каждого на любую общественно-значимую информацию, право, соответственно
обеспеченное технически. Именно это равное право сделает будущее общество
Земли, где главной ценностью, реальным капиталом будет именно информация и
человек, ее носитель, обществом истинного экономического равенства,
обществом бурного, нравственно оправданного прогресса и расцвета
человеческой личности.
   В переходе к новому социальному строю выиграют те, кто верно уловил
генеральные тенденции развития, поставил на карту науки, искусства и новых
технологий, кто смело идет на открытость информации, твердо зная, что
реально отдать можно лишь то, что другие способны взять, и что лишь
отдавая, производя знания, ты способен усваивать, принимать знания других.
Скрыть информацию значит умертвить ее! - Вот закон нового мира, пускающего
в оборот идеи, как прежде финансовый капитал. Наиболее выгодные и
перспективные вложения капитала сегодня - это вложения в
духовно-интеллектуальные центры, компьютерные сети, объединяющее в себе
талантливых деятелей науки, искусства, религии, финансов.
   Обеспечить их эффективную совместную творческую работу способен Диал.
   Отметим, что именно такова, в принципе, тенденция развития передовых
стран и компаний мира (со значительным пока, к сожалению, креном в сторону
безнравственной, а следовательно, в перспективе и разорительной,
самоубийственной науки).
   Остановимся теперь на последней, третьей, не менее значимой чем первые
две, неразрывно связанной с ними революции. Человечество идет к себе, к
осознанию себя как единой целостности Разума. Идет через духовное и
экономическое объединение, через открытость и гуманность людей друг к
другу. Переворот же, глубокое осознание человечеством своего единого "Я",
своего коллективного Разума произойдет тогда, когда мы всмотримся, как в
зеркало, в Разум Иной, твердо усвоим как и обыденность, широкую
распространенность во Вселенной такого явления как Разум, и уникальность,
неповторимую индивидуальность нашего земного Разума, его отличия от всех
других. Не стоит успокаивать себя, относя эти события на неопределенное
будущее. Нет, это дело ближайших десятилетий, самого начала будущего века.
Младший Разум, детище Разума Планеты, рождается уже сейчас, в современных
лабораториях - это Искусственный Интеллект. Использование Диала в
компьютерах нового поколения, революция духа в науке и искусстве приблизит
час его появления на свет. Можно предвидеть, что и встреча со Старшим,
Внеземным Разумом не заставит себя ждать. И не он снизойдет к нам, а мы
сами войдем, наконец, полноправным, хотя и младшим партнером в
Галактическое Братство Цивилизаций, существующее, без сомнения, уже многие
тысячелетия! (Здесь нелишне напомнить, что большинство из сотен миллиардов
солнц и их планет только в родной Галактике старше нашего Солнца на
миллионы лет). К счастью, по социально-техническому развитию Высшие
цивилизации обогнали нас не столь значительно. Здесь действует закон
выравнивания уровня развития цивилизаций. Дело просто в том, что
преодоление межзвездных расстояний требует околосветовых скоростей,
которые Высшие цивилизации вынуждены широко применять на производстве и в
быту - иначе не обеспечить необходимой синхронности действий и
управляемости общества. Подобные скорости приводят к релятивистскому
замедлению темпа течения времени этих цивилизаций в целом, по отношению к
земной в десятки и сотни тысяч раз, по сути, освоившие межзвездные
пространства цивилизации как бы застывают для нас в своем развитии.
   Именно этот Барьер Времени, трагическое различие в темпах его течения и
отделял нас до сих пор от Галактического Братства. Преградой для контакта
является и абсолютная невосприимчивость нашей цивилизации к чему-либо,
хоть сколько-нибудь ее превосходящему. Все эти и многие другие препятствия
будут сметены грядущей революцией духа. Глубоко ошибается тот, кто
стандартно считает, будто человечество пойдет медленной дорогой
последовательного ракетного освоения солнечной Системы и лишь где-то в
далеком будущем откроет способы межзвездного перемещения. Развитие идет
иными путями! Первые аэропланы появились, когда человечество еще вовсю
пользовалось паровозами, первые ракеты - в период господства винтовой
авиации. Радикальная научная идея овердрайва, позволяющего достичь
световых скоростей, уже найдена, а поднимающаяся в обществе
духовно-научная революция в считанные годы создает соответствующие
технические средства. Почувствуйте масштаб события - человечество
достигнет звезд и выйдет на контакт с Галактическим Братством в ближайшие
20-30 лет!
   Пусть тот, кто сочтет сказанное фантастикой, отложит текст в дальний
ящик и постарается забыть.
   Пусть. Ему уже никто и ничто не поможет. Те же, кому нечего ждать,
собирайтесь в путь!
   Люди разных убеждений и верований, объединяйтесь! Включайтесь в
захватывающую творческую работу - художественную, духовную, научную,
коммерческую работу по преобразованию мира, нравственному возрождению
человечества, подготовке его к достойной встрече с Галактикой! В этом
священном деле поможет Вам Диал и программа духовного объединения людей
Земли в единую космическую нацию.
   Спотыкаясь, ощупью бредет человечество... Но час прозрения близок. Храм
Галактики раскрывает перед нами свои сияющие врата!
   ...Когда мы снова собрались у меня и я прочел ребятам этот текст, все
долго молчали.
   - Книгу нам надо написать, вот что, ребятки мои дорогие! - услышал
вдруг я голос собственной матушки.
   Когда она вошла и давно ли прислушивалась к нашему разговору,
неизвестно!
   - Книгу? - спросил я с недоумением. - Какую еще книгу?
   - Книгу о том, как рождался диал, о вашей жизни на "острове", о ваших
детях, наконец!
   - Мало у нас своих забот, чтоб еще пытаться стяжать славу писателей?
   - Чудак, вам же нужна известность, необходима как воздух - только это
способно привлечь последователей, так или нет?
   - Ну, так, - все еще не понимая, подтвердил я.
   - Да, где же вы найдете лучшую рекламу вашему делу, чем книга?
   - Но ведь мы не писатели, Тина Васильевна! - расстроено сказала Саша -
У нас ничего не выйдет...
   - Выйдет, еще как выйдет, - если, конечно, по-настоящему захотите! Не
боги горшки обжигают. Я, как журналист, берусь помочь вам с
редактированием. Только напишите, напишите! - улыбаясь, сказала мама.
   - Ур-ра, мамастику! - завопил я и бросился ее обнимать. - Даешь книгу!
   - Погоди ты радоваться! - с досадой пробурчал Димка, - Да кто же ее
напечатает, эту книгу, ведь вся наша история выглядит как сплошная
фантастика! Повторится то же, что и со статьей, только в масштабе!
   - А вы и назовите свою повесть научно-фантастической! - серьезно
сказала моя мама.
   - Ну, мам, ты даешь! - тут даже я удивился. - Как же можно...
   - Кому надо, тот поймет.
   - Ох и ругать же будут наше произведение, если все же оно когда-нибудь
увидит свет... - задумчиво проговорил Димка. - И что замечательно, каждый
критик - со своей собственной высокопрофессиональной колокольни: писатели
- за недостаточный литературный уровень, философы - за низкий философский,
лингвисты - за незнание лингвистики, педагоги - педагогики...
   - Пусть ругают, скандальная слава - тоже слава! - смеясь сказала Саша.
   - Нет, уж лучше обойтись без этого! - запротестовал Владик, - Не надо
нам такой славы...
   - Напишем все как есть, а там - будь, что будет! - подвел черту Димка,
- Предлагаю начать сегодня же!
   Хлопнула дверь и комнату вошла Лена, принеся с собой сладкую истому
летнего вечера, такого, какой бывает только после очень жаркого дня.
   - Куда детей подевала, волшебница? - с шутливой серьезностью спросил я.
   - В скверике около дома оставила, - обиженно надула губки Ленка, но
увидев, что я улыбаюсь, рассмеялась.
   - Они там, в песочнице что-то обсуждают. Кажется, теорию
относительности...
   "Ленка, Ленка, верная моя подруга!"
   Никогда не оставляла ты меня, помогала во всем и всегда!" - подумал я .
"Вот и сейчас ты заботишься о наших детях, среди которых ведь мог бы быть
и твой ребенок... И нет мамы заботливее! До чего же я люблю тебя, Ленка!
Люблю? Я сказал "люблю"? Как же долго я не решался сказать это даже самому
себе! Ну, что ж, значит и дальше идти нам по жизни вместе!"
   Я взглянул на Ленку - она стояла, прислонившись к входной двери и
задумчиво жевала травинку.
   - Значит, в песочнице они, говоришь? - произнес я, подвигая лист бумаги
и вытаскивая авторучку, - Тогда, пожалуй, так и начнем: "Теплым летним
вечером, на Юго-Западе столицы, в маленьком скверике, стиснутом стенами
домов нового жилого массива...


   (1992)

   Послесловие от редакции:
 
   "Пророки Желтого Карлика" продолжает лучшие традиции советской
фантастики. Право, добротная фантастика не должна быть совершенно
нереальной. Как раз напротив, маленькое фантастическое допущение, умело
вплетенное в цепь привычных событий - вот что отличало ту, теперь уже
оставшуюся в романтическом прошлом, литературу от бульварщины, заполонившей
ныне книжный рынок России.
   Итак, это повесть о первооткрывателях, роман о искателях и
изобретателях, о их противоборстве с закостенелым мышлением, это
фантастическая история, так похожая на быль, о том, какими путями открытие
выходит в мир.
 
 
   В мае 1999 года роман опубликован в электронном альманахе Юрия Никитина:
   http://nikitin.wm.ru/almanath/HTML/INDEX.HTM 
   Заинтересованного Читателя мы отсылаем к другой работе канд. физ.-мат.
наук Куликова Валентина Викторовича, это научно-фантастический роман
"Узник бессмертия", что выпущен издательством "СИНТЕГ" в 1998 году. В
романе в научно-популярной форме излагаются основы нуль-транспортировки и
развивается идея о языке изобретателей - диал.
 

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 18.07.2001 19:00




        

            
[X]