Виктор Кротов.
Лавуанды и грипастон
Лавуанды - существа малые, но с достоинством. Самодовольства в них
никакого, а достоинством своим не поступятся. О грипастонах же и говорить
обидно. Грипастоны они и есть грипастоны. Им на всех начхать, и на себя
тоже. Красавцами могли бы слыть, да от небрежения ко всему и ко всем у
грипастона в лице словно внутренние завязочки распущены: так обвислой
маской и смотрит.
Другое дело лавуанды. Малы, но милы. Шерстка всегда поблескивает,
искрится. У молодых серебристым отсвечивает, у пожилых золотистым. Всегда
энергичны, всегда подтянуты. О чистоплотности и говорить нечего. Следят,
следят за собой. И вот надо же - свела судьба с грипастоном.
И грипастоны могли бы быть по-своему великолепны. И рост у них, и
сложение гармоничное, и силы хоть отбавляй. И глаза словно бездонные. Один
недостаток: на все начхать. Во всяком случае этот грипастон именно таким и
оказался. Грипастон как грипастон, с хроническим нравственным насморком.
Сначала казалось, что обойдется. У каждого ведь свое растение-кормилец.
У грипастонов - рундлеры. Рундлер - это коренастый ствол с сучковатыми
ветвями, а высоко наверху - целый фонтан из питательных сиреневых
метелочек. Семена в метелочках глянцевые, тяжелые, коричнево-черные,
смолянистые. Сосет грипастон такое зернышко, разливается у него по
организму блаженная горечь, и ничего ему больше не надо. Никакой другой
еды. Никаких развлечений. Никакого общения. Ничего и никого не надо, пока
рундлер рядом.
Лавуанды рундлерного семечка и в рот не возьмут. Горечь такую
бессмысленную!.. У них - мнушечник. Грибной кустарник. У мнушечника под
корой грибница тянется, и каждый ствол грибами прорастает: рыхлыми,
ноздреватыми, разноцветными и разноформными. Соберут лавуанды несколько
поспевших мнушек, потолкут как следует, зальют водой, попарят в мнушечнице
- и готова еда на целую семью. Сытная, сладкая, нескольких ложек на целый
день хватает. Только грипастону предлагать не стоит: передернется от
отвращения.
И вот надо же было случиться: громадный рундлер вырос в зарослях
мнушечника. В густых, хотя и не слишком обширных зарослях. Как раз на
небольшую семью. Все тринадцать лавуандов могли бы вести здесь спокойную,
обеспеченную жизнь, полную веселых забав и умудренных размышлений. Но
рундлер! Но грипастон!..
Лавуанды очень терпеливы. Ну заденет грипастон пару мнушек, вспрыгивая
на рундлер. Ну просыплет сиреневые лепестки с любимых своих метелочек на
голову зазевавшемуся лавуанду. Можно было бы попробовать притерпеться. Но
ведь он не лимарился!.. Да-да, грипастон совершенно не лимарился. Каждое
случайное прикосновение к задетому грипастоном предмету приводило
лавуандов в трепет: он не лимарится! Их нисколько не утешало то
обстоятельство, что грипастонам вообще не свойственно лимариться. Если
кто-нибудь из грипастонов это и делает, то вовсе не в такой степени, как
лавуанд, пусть даже самый небрежный. Для грипастона лимарение может быть
экзотическим увлечением, но никак не органической потребностью. Не утешало
это лавуандов. Тем более, что этот грипастон, казалось, и вовсе не знал,
что такое лимариться.
Когда в один несчастный день в мнушечницу попало рундлерное семечко и
пришлось готовить мнушки заново, терпению лавуандов настал конец. И
лавуанд Ыр, приведя в порядок серебристую шерстку и, разумеется, как
следует налимарившись, отправился на переговоры. Он дождался, пока
грипастон замер в расслабленной позе на нижней ветви рундлера, и произнес
перед ним пламенную речь. Но грипастон и есть грипастон. Ничем его не
проймешь. Он лишь рассеянно посмеивался да чмокал семечком. Ыр вернулся
обескураженный и долго приходил в себя после длительного соседства с
неналимаренным грипастоном.
Но договариваться было необходимо. И лавуанд Ыноаг, придав наилучший
вид своей золотистой - по возрасту - шерстке и, разумеется, налимарившись,
предпринял новую попытку. И вернулся ни с чем. Даже он!.. Долго после
этого Ыноаг философически рассуждал то с одним, то с другим членом семьи о
том, что слишком далеки лавуанды и грипастоны, что не могут они понять
друг друга, когда речь идет о серьезных вещах.
Никто из лавуандов так толком и не понял, что случилось, когда
поговорить с грипастоном отправилась Ыоя. Кто-то удивленно вспомнил потом,
что она специально не лимарилась перед тем, как пойти. Во всяком случае
именно Ыоя догадалась спросить у грипастона, как его зовут и откуда он
родом...
Так или иначе, все кончилось совершенно странным образом. Да-да, в
конце концов и появилась на свет та самая всемирно известная картина
гениального Каптереля "Влюбленный грипастон", на которой доподлинно было
явлено все великолепие грипастонов. Глубокий сияющий взгляд, удивительная
гармония всего облика. И черты лица - на редкость сосредоточенные,
светлые, устремленные... К кому?.. К Ыое?.. Неужели он не знал еще тогда,
что между лавуандами и грипастонами браки невозможны? Или знал, и оттого
его лицо полно и радости и тоски?.. Но самой удивительной, почти
фантастической деталью картины искусствоведы считают саженец мнушечника,
который грипастон заботливо опускает в аккуратно вырытую ямку...