АЛЛА КОНОВА


                  ГОЛОС ВЕЧНОСТИ




   ПРОЛОГ

   Это был первый полет к Юпитеру. Предполагалось в течение
пяти месяцев, вращаясь по круговой орбите вокруг планеты,
изучить ее атмосферу и природу Красного пятна на поверхнос-
ти, а если хватит времени, попытаться разгадать и причину
таинственного радиоизлучения, периодически вспыхивающего с
непонятной силой.
   Экспедиция состояла из четырех человек.
   Начальник - молодой профессор Киевского университета,
двадцатичетырехлетний Павел Зарецкий. Несмотря на молодость,
он уже принимал учасгие в трех космических полетах На его
счету крупнейшие исследования по теории электромагнитного
поля.
   Он среднего роста, худощав, белокур. С незнкомыми людьми
очень застенчив. В лаборатории, во время экспериментов, он
деспот и не терпит необоснованных возражений. И если кто-ни-
будь все-таки осмеливается спорить, его худые, несколько за-
павшие щеки покрываются горячей краской, и говорит он тогда
медленно, как бы слегка заикаясь:
   - Н-не-додумано. Д-а-йте д-д-умать до к-онца.
   У него одна страсть - небо, звезды, электромагнитные по-
ля, пронизывающие Вселенную. Спорт? Нет, спорту никогда не
принадлежало его сердце.. Это только средство для достижения
единственной цели - проникновения в Космос. Спорт - это здо-
ровье и воспитание воли. Вот почему Зарецкий регулярно, по
три часа в день, тренирует свои мускулы.
   Таков начальник первой экспедиции к Юпитеру.
   Новой конструкции космоплан "Вперед!" понесет их. Впервые
используется совсем недавно полученное ядерное топливо - пи-
озин. Космический корабль полетит с небывалой скоростью -
пять тысяч километров в секунду.
   Павел Николаевич Зарецкий у себя дома на загородной даче
под Киевом.
   Вечереет... Косые тени бегут от молоденьких вишенок. Но
город еще залит солнцем, он весь на кручах: парки, сады,
строгие дворцы да шпили древних соборов
   Лес охватывает дачу. В Голосиевской роше прохлада, там
цепко "срослись дубки. За домом выход в поле: колышется зе-
леная пшеница, вязы вдали у самой деревни, запруда с белыми
гусями, где плещутся в воде босоногие ребятишки.
   Каждое деревцо в этом саду и каждый цветочек на клумбах
выращены руками юного профессора. Цветы" после Космоса - его
вторая страсть.
   Уходит солнце, темнеет город, и вместе с сумерками запахи
захватывают воздух. Павел особенно любит ночные цветы. Цветы
- их дыхание - и звездное киевское небо.
   Последний вечер, когда он вместе с женой. Завтра путь в
далекую Сибирь. И где-то там, среди отрогов Саян, лагерь
космонавтов и стартовая площадка ракетопланов.
   Галочка хлопочет у стола. На ней серебристо-серое платье
и на плечах такая же накидка, почти скрывающая располневшую
фигуру. Галочка скоро станет матерью, и в ее круглых глазах
светятся и тревога и затаенное изумление.
   Павел не делится с ней ни своими планами, ни мыслями и,
наверно, был бы очень удивлен, если бы его спросили:
   - А что думает об этом ваша жена?
   Ему иногда кажется, что Галя не четыре гола тому назад
вошла в его жизнь, а они всегда были вместе, настолько ее
присутствие привычно, незаметно, но и необходимо. Галя окон-
чила мединститут. Врач-эпидемиолог. Она мечтала работать в
исследовательской лаборатории. Уничтожение последних, самых
стойких инфекций - скарлатины, кори. Но Павел - редкий та-
лант, и она должна жить для него, для его творчества. И ос-
тавила все ради Павла.
   А сейчас ей кажется, что его тяготит вечер вдвоем.
   Павел сидит рядом, чувствует ее тепло, ее немного робкую
улыбку. Но мысли далеко.
   Несколько дней - и они оторвутся от Луны. Космос... мя-
тежные стихии Юпитера...
   - Все хорошо будет, Галочка! - как-то механически, почти
не вдумываясь в свои слова, говорит Павел.
   Она молчит, только губы ее кривятся, как у обиженного ре-
бенка.
   - Береги его!
   Это Павел говорит о будущем сыне. Он не сомневается, что
будет сын. А жена мечтает о дочери.
   - Себя береги, Галочка, не надо волноваться. Ничего с на-
ми не случится. Все предусмотрено.
   Она знает, что все предусмотрено. Трижды ее муж устрем-
лялся в Космос и всегда благополучно возвращался. Есть, ко-
нечно, тревога. Но он уверен, значит, уверена и она.
   Галя улыбается. Ни слезинки не осталось в глазах, и как
будто нет обиды.
   - Обязательно будет хорошо, Павел!
   А Павла вдруг охватывает что-то бесшабашно веселое, ка-
кая-то всепоглощающая радость. Он живет! Он еще будет жить!
И там, у Юпитера, тоже будет жить!
   А воздух, удивительный воздух с запахами ночных фиалок!
Деревья смыкаются над ними, живые и тоже пахучие.

   2

   В этот вечер Саша Черненко как всегда вел машиину, очень
мало считаясь с правилами уличного движения. И пока он доби-
рался к общежитию студентов-физиков, его трижды останавлива-
ла автоинспекция. Нудном официальным голосом требовали доку-
менты и еще что-то говорили, бесконечно долго.
   Наконец серо-голубая "Стрела" въехала во двор. Аллея, об-
саженная акациями, ведет к громадному корпусу общежития,
редкие скамейки вдоль нее Деревья цветут, и их сладковатый
запах дурманит голову.
   Саша не сразу увидел девушку. Лена сидела в самом темном
уголке, далеко от дома и от фонарей.
   Тихонько подкрался. В руке девушки - пучок листьев ака-
ции, она обрывает лепестки и что-то сосредоточенно шепчет.
Саша прислушался.
   - Придет! Не придет! Придет! Не придет!
   Наклонился к ее уху.
   - Уже пришел!
   Она вскочила, стряхнув с платья листочки, и рассмеялась
Смеялась она всегда хорошо, от всего сердца. Блестели креп-
кие зубы, вздрагивали рассыпанные по плечам очень светлые
кудри.
   - Ну, что, пришел?
   - Пришел. А почему так поздно?
   - Был у шефа. Последний наказ. А потом еще милиционеры
задерживали. Куда поедем? - спросил он. - Последний нынешний
денечек! Завтра я - уж не я, а сама дисциплина!
   - На Днепр. Только не на твоей машине. Неужели в такой
вечер тебе хочется быть одному? Без людей?
   - Я хочу - с тобой...
   - Нет! Мы поедем в троллейбусе. Чтобы было шумно и много-
людно.
   Они толкались в переполненном троллейбусе. И везде люди
говорили о предстоящем полете к Юпитеру. Лена счастливыми
глазами смотрела на Сашу. А он смущался, хотя его - астроно-
ма экспедиции - никто не узнавал, никто даже и не подозре-
вал, что он имеет какое-то отношение к полету.
   Их зажали в центре троллейбуса. Рядом с Леной - бледный
молодой человек в очках, очень интеллигентный с виду. Он не
переставая говорит и едва держится, потому что прижимает к
себе большую пачку книг.
   - Что вы... Полет к Юпитеру - это вам не экспедиция на
Венеру или Марс. Это самая загадочная планета. И если гово-
рить о новых стихиях, о новых полях, то их следует искать
именно у Юпитера. Не случайно же начальником экспедиции отп-
равляется Зарецкий - крупнейший теоретик поля...
   Машину качнуло, и книги посыпались из его рук, Леночка и
Саша любезно подняли их.
   - Благодарю вас... Благодарю... Юпитер окружен очень мощ-
ным слоем радиации. Этот пояс в сто триллионов раз интенсив-
нее, чем такой же пояс у Земли. Его толщина более девятисот
тысяч километров. И приблизиться к планете нельзя. Можно,
конечно, совершить посадку на один из его спутников... Ну,
скажем, на Каллисто... На Ганимед нельзя, он в зоне радиа-
ции... А что в этом поясе? Может быть, новые, неизвестные на
Земле стихии?
   Они вышли на Крещатике... Шумел вокруг город, сверкал
витринами.
   Поднялись на Владимирскую горку. Долго смотрели на Днепр
По мосту непрерывным потоком двигались люди. Плескались ог-
нями речные пароходы и баржи.
   - Хочу на тот берег, - шепнула Лена.
   ...Под ними была темная глубина воды, только поверхность
переливалась скупыми отраженными огнями.
   На другом берегу - тишина. И Леночка вдруг притихла, пог-
рустнела. И Саша молчал. Совсем рядом он чувствовал нежную
щеку, покрытую, как у ребенка, легким пушком, хотелось прит-
ронуться к ней губами... Он по-настоящему никогда еще не це-
ловал девушку. Ему стыдно в этом признаться. Но это так.
   Лена запела. Она хорошо поет, так же, как и смеется.
Пусть поет, пусть смеется...
   - Когда ты вернешься, я уже буду студенткой четвертого
курса, - серьезно говорит она.
   А он думает: "Когда я вернусь - будет наша свадьба".
   А утро - уже не ночь, она давно ушла, - утро все расширя-
ется и расширяется. Свежесть сплошным потоком охватывав их.
Леночка кажется очень бледной, но пытается улыбаться. А он
опять думает:
   "Когда вернусь - будет наша свадьба".
   И одним только взглядом спрашивает: "Ведь так?!"

   3

   Сурен Маргулян на восемь лет старше Павла Зарецкого. Он
известный конструктор планетопланов. И корабль, который по-
несет их к Юпитеру,- его самое любимое детище.
   В руках Сурена-огромный букет белых роз. Их особенно лю-
бит Вера. Он всегда немного гордится своей женой, довольно
популярной киноактрисой.
   Надо еще купить подарки детям: трехлетней Милочке понра-
вится плюшевый мишка. И вдруг среди игрушек Сурен видит мо-
дель своего космоплана.
   На борту четкими буквами написано: "Вперед!". Изящная иг-
рушка, и до смешного похожа на настоящий. Точно такой стоит
сейчас на Луне и ждет их.
   А те люди, которые последними посмотрят им в глаза, сей-
час готовят космоплан к полету.
   Сынишка будет paд: он собирает ракеты всех систем. А та-
кой еще нет у него.
   Сурен вертит в руках маленькую игрушку...
   Посетители магазина узнали Маргуляна. Он чувствует их
скрытое внимание.
   Это приятно щекочет самолюбие. Он просит упаковать игруш-
ки. Потом берет свертки и не спеша, с независимым видом нап-
равляется к выходу...
   Вечером серьезно "обсуждает" с сыном перспективы развития
ракетной техники. А Милочке показывает, как ходит индюк...
   И совсем уже поздно, перед тем, как лечь спать, дольше
обычного стоит над кроватками детей.
   Они вдвоем с женой.
   - Будь осторожен, - наставляет она, - не лезь первый ту-
да, где опасность. Я же знаю тебя: ты всегда первым ле-
зешь...
   - Слушаю! - шутливо перебивает он. Обнимает ее полные
плечи.
   - Давай лучше отдыхать.
   И уже лежа в постели, засыпая, она все-таки шепчет:
   - Я на сцене только отчаянная. А в жизни... За тебя боюсь
одного... Понимаешь? Только за тебя...

   Квартира Нины Александровны в центре города. Бульвар Шев-
ченко. Второй этаж Окно распахнуто в ночь Комната отделана в
светлых тонах. И все в ней кажется каким-то радостным, почти
воздушным: и тончайшие занавески, и даже изящные кресла.
Один письменный стол тяжелый. Она открыла тумбу. Четыре ящи-
ка - и во всех аккуратно сложены общие тетради. В них то,
что еще недодумано: научные наблюдения, записки из Африки.
Семь лет в Анголе - это тоже что-то значит...
   В открытое окно вливается море голосов и шелест листьев.
   Нина Александровна долго сидит над чистой тетрадью. Об-
ложка нежно-зеленая, цвета весенней травы. В обложку встав-
лены фотографии сына. Володя - двухлетний мальчик, темногла-
зый, как мама, полненький и улыбающийся. А на второй - за семь
дней до гибели. Волосы откинуты со лба, еще мальчишеские гу-
бы твердо сжаты.
   А ведь многие думают, что гибель сына гонит ее в Космос.
   Каштанами пахнет Киев - это запах родины, запах детства и
юности. Жизнь была нелегкой, она бросала ее на север и на
юг, но этот запах остался, как остается дыхание надежд и мо-
лодости.
   Поет ночной Киев. Внизу, в темноте бульвара, будущее,
мечты и чья-то первая любовь...
   Нина Александровна пишет:
   "Скоро я буду бесконечно далеко. А на Земле осталось...
эта пахучая темнота, этот невнятный шум голосов... И ты, Во-
лодя... Потому что Земля и ты - единое целое... Думая о Зем-
ле, я буду видеть тебя. Мне страшно вспоминать твои послед-
ние минуты. Бинты на груди. Без кровинки лицо.
   - Прости, мама, но эта жертва была необходима, иначе по-
гибли бы многие... А я один... - Тебе тяжело было говорить.
- А тетоцит будет, мама. Из него построят светящиеся города
будущего.
   Я растила тебя таким... Тебе едва исполнилось двадцать
два года...
   Скоро я покину Землю. Это тоже нужно людям. Если бы это
было бессмысленно - я не полетела бы".

   В мае распускается багульник. Кусты его кажутся обнажен-
ными, и густо-сиреневый налившийся бутон как будто светится
среди грязно-бурой прошлогодней листвы. Далеко вверху, в еще
мутной мгле неба, теряются вершины огромных деревьев
   Павел на рассвете прибыл в лагерь космонавтов. И его зах-
ватил этот лес, еще суровый, еще оголенный, но уже разбужен-
ный, с едва приметной зеленью молодой травы И сосны стоят
распушившиеся, шумные, полные новой жизни. Еще холодно Ноч-
ная свежесть вместе с легким туманом рассеивается в воздухе.
И совсем скоро можно будет уловить запах оживающих почек
смородины и дыхание живицы на недавнем срезе сосны.
   Домики лагеря, небольшие, похожие на русские теремочки,
разбросаны в тайге. И ведут к ним не асфальтированные дорож-
ки, а лесные тропки, путающиеся среди кустарников и буйно
разросшегося молодняка Павел был глубоко благодарен неиз-
вестным людям, которые заботливо сохранили для него этот
первобытный лес.
   Лагерь еще спал. Никто не ждал Павла так рано. И он решил
проехать на космодром.
   С Тангуньского перевала открылся вид та космодром: широ-
кая равнина между хребтами сопок. Вдали скалистые отроги
гор, мутные в синей дымке. Павел напрягал зрение, стараясь
различить на сером полигоне светло-голубые очертания ракет.
Их много, они далеко разбросаны друг от друга.
   Начался спуск.
   Здесь Павла уже ждали. Техники ракетной авиации в тем-
но-синих кителях с золотистыми нашивками стояли по обе сто-
роны дороги. Один из них, совсем еще молодой, звонким голо-
сом шутливо отрапортовал:
   - Товарищ начальник первой экспедиции к Юпитеру! Ракета
"Родина" к полету на Луну готова!
   Когда Павел вернулся в лагерь, его спутники были уже там.
   Он нашел их у стремительного и чистейшего ручья. Вода,
бурливая, вся в пене, набрасывалась на глыбы черных камней.
Саша возвышался на блестящем валуне в самом центре водоворо-
та и что-то декламировал, стараясь переговорить шум воды.
Хорошо! Сашу Черненко Павел знает. Он работает в астрономи-
ческой обсерватории при Киевском университете. Саша всегда
неудержимо весел, в нем есть что-то мальчишеское, шальное.
Это впечатление усиливают его маленький рост и быстрота дви-
жений.
   Нина Александровна и Маргулян стояли на песчаной отмели.
Сурен поднял над головой руку, приветствуя Павла. Лицо у Ни-
ны Александровны сосредоточенное и даже грустное. Павел нем-
ного робеет перед этой мало ему знакомой, суровой и умной
женщиной. Он сжимает руку Маргуляна, но вместо приветствия
восклицает:
   - Смотрите! Уже распустился!..
   Нина Александровна наклоняется к единственному пока раск-
рывшемуся кусту багульника. Теперь Павел смотрит на нее. В
красивой линии ее выпуклого лба, в овале щек, в тугих косах
что-то вечное, что ведет начало от Ярославны.
   Когда-то Нина Орлова была одной из лучших гимнасток стра-
ны. И сейчас, несмотря на свои сорок два года, она еще моло-
да, совсем молода.
   Только... только седина небольшая на висках. И Павлу по-
думалось: и раньше была эта седина, и она ее подкрашивала...
или... или появилась недавно.
   - Нас ждут, - напоминает Павел.
   Он имеет в виду медиков. Эксперименты начинаются на Зем-
ле.
   - Н-да, - глубоко вздыхает Саша, только сейчас выбравший-
ся из ручья. - Теперь все - запутают в проводах. И думать
надо осторожно, а то в виде синусоидальной кривой обозначат-
ся все грехи...
   Нина Александровна улыбается:
   - И много их у вас, Саша?
   - Есть! Всегда грешен!
   ...Вечером они аолго не расходятся, стоят в темноте среди
деревьев Одна за другой отрываются ракеты, унося на вечную
спутницу Земли последнее снаряжение. Павел провожает глазами
каждую из них. Нина Александоовна кажется очень грустной.
Сурен и Саша негромко разговаривают:
   - Сто лет тому назад, - замечает Саша, - было труднее по-
пасть из Москвы в Иркутск. В Сибирь на лошадях! Смешно!
   - А двадцать лет тому назад, - продолжает Сурен, - Гага-
рина ждали страшные перегрузки. Теперь их не будет. Немножко
научились бороться с ускорением... Мы легко, как в самолете,
оторвемся от Земли. Правда, потом будет тяжелее... - Сурен
задумывается. Он говорит с легким акцентом и всегда медлен-
но, как бы подбирая слова. - Набрать пять тысяч километров в
секунду без перегрузок трудно, хотя стабилизаторы любое рав-
номерно-ускоренное движение превращают в привычное ощущение
земного тяготения."
   Яркий след очередной ракеты прочертил небо... Он гаснет,
растворяясь среди звезд.
   Тишина. Живицей пахнет свежая хвоя.
   Девушка в белом неслышно приходит из темноты:
   - Спокойной ночи, дорогие товарищи! Пора!

   ГОЛОС ВЕЧНОСТИ

   ПАВЛИЙ ЗОРЬ И ЕГО ДОЧЬ

   1

   Среди множества звезд в темном небе мерцал чуть заметный
Анлорес. С именем этой звезды связана самая трагическая, а
может быть, и самая прекрасная легенаа древности.
   "Легенда? Легенда не оставляет послe себя строгих цифр,
научных наблюдений и новых законов. А это - целая эпоха в
науке", - так думал Павлий Зорь, главный руководитель астро-
номических работ мира, ученик гениального Доса Дина - того,
который вплотную подошел к миру отрицательных энергий.
   "Но это и легенда... Потому что люди ее остались навсегда
сказочно-живыми. Пылинки жизни, брошенные в Космос, несущие-
ся неведомо куда..."
   Павлий Зорь сидел в Паласе Наблюдений на берегу южного
моря.
   Среди пышной, сейчас темной, зелени светились дворцы из
нинолина. Их прозрачные стены пропускали почти все лучи. И
было видно, как там склонялись над аппаратами люди.
   Но Павлий Зорь на мгновенье окунулся в кромешную тьму
Космоса. А ракета летит, летит в неизвестное почти со ско-
ростью света. Четверо в кабине. Им незачем обманывать себя.
В реакторе уже не пиозин, а новое, во сто крат более мощное
топливо. И они этим топливом не владеют. Ракета будет носить
их в пространствах Вселенной много дней, много лет, пока не
иссякнут все запасы, и тогда они постепенно, один за другим
уйдут из жизни. А пока...
   Какая трагедия разыгралась у Юпитера? Вот уже шестьсот
лет Земля пытается проникнуть в эту тайну. В какой-то мере
это удалось Досу Дину. Удалось благодаря очень точным инфор-
мациям, регулярно поступающим от астронавтов планетоттлана
"Вперед!" Это невероятно! Но несомненно! Информация поступа-
ла! Она начала поступать через сто пятьдесят лет после того,
как радиостанции мира вынуждены были сообщить: "Первая экс-
педиция к Юпитеру кончилась трагически. Космоплана "Вперед!"
больше не существует. Вечная слава героям, павшим в борьбе
за расцвет человеческого Разума!"
   Гибель корабля не была зафиксирована приборами. Вдруг, на
девяносто третий день работы экспедиции. когда к Земле уже
шли многочисленные сообщения: все хорошо, наблюдения ведутся
согласно плану, самочувствие прекрасное - связь оборва-
лась...
   И напрасно долгие месяцы посылала Земля к Юпитеру позыв-
ные. Астронавты молчали.
   Только через сто пятьдесят лет после катастрофы ученые
обратили внимание на правильной последовательности сигналы,
исходящие от протонного слоя радиации Земли. Расшифровали их
очень быстро. Говорил космоплан "Вперед!" Они мчались к
центру Галактики со скоростью, близкой к скорости света. Как
удалось им послать информацию? Какие силы, какие, еще неве-
домые людям, взаимодействия они используют для этого - и
сейчас остается загадкой. Но доказанным было то, что сообще-
ния эти неслись с непостижимой быстротой, в десять тысяч раз
превышающей скорость света.
   Двести пятьдесят лет Земля регулярно улавливала их сигна-
лы О таких наблюдениях даже и мечтать не могли земные физики
и астрономы И вдруг... видимо, очень важное непривычно длин-
ное сообщение... Его не смогли расшифровать: на этот раз
слишком большими оказались помехи Космоса.
   Это произошло двести лет тому назад, на подступах к сис-
теме Анлореса. Космический корабль "Вперед!" умолк вторично.
   Павлий Зорь задумался. Он был еще молод, только пятьдесят
лет. Но лицо худое, с резкими складками у губ и на лбу, а
глаза усталые и очень добрые.
   Павлию Зорю всегда становилось страшно, когда он пытался
себе представить эту обреченность в Космосе. А может быть, и
сейчас они. четверо, замерли перед окулярами ракетных телес-
копов И каждый день в журнале отмечается их путь, излучение
Космоса, положение звезд. И они думают, постоянно думают о
Земле. Павлий Зорь, не раз покидавший Землю, знал: те четве-
ро всегда думают о ней.
   За спиной Павлия Зоря раздался ровный голос:
   - Простите, Павлий Зорь, но приходится вас беспокоить.
Произошло необычное... - Вошедший был явно взволнован. - Ра-
аиар-12 обнаружил сигналы правильной последовательности, ис-
ходящие от протонного слоя. Вот такие.
   Павлий Зорь взял в руки мерцающий экран. Потом слегка
прикрыл веки. Успокоился и медленно оглянулся. Полукругом к
морю подступал светящийся город обсерваторий. Изящные очер-
тания дворцов среди сплошного сада. А с юга шумело море. И в
воздухе пахло его солью...
   Павлий Зорь вместе с дежурным прошел к Радиару-12. Все
ученые Паласа Наблюдений собрались здесь. Они расступились,
подпустив к аппарату главного астронома Павлий Зорь ссуту-
лился перед бледно-голубым люминесцирующим экраном. Но эк-
ран, настроенный на длину волны сигналов, молчал. Он молчал
большую часть ночи. И люди, пришедшие через шестьсот лет
после тех, кто первым вырвался к звездам, с мучительным нап-
ряжением ожидали появления легких вспышек.
   Только перед рассветом экран "заговорил". Все сдвинулись
вокруг него плотной толпой.
   - Это они, - глухо сказал Павлий Зорь, вставая из-за при-
бора, - вне всякого сомнения - они.
   Информацию расшифровали моментально. Передавалось одно и
то же сообщение:
   "Движемся к Солнечной системе. Обрели управление кораб-
лем. Через шесть месяцев вашего времени прибудем в район
Плутона".
   И Палас Наблюдений забурлил!
   Люди устремились друг к другу, заполнив и широкие коридо-
ры и зал заседаний.
   В эту ночь больше никто не работал, никто не мог вести
постоянных наблюдений.
   Известный астрофизик с седенькой вздрагивающей бородой
поднялся на кафедру и, протягивая руки вперед, что-то пытал-
ся сказать сквозь слезы, но получилось одно бормотание:
   - Сотни... сотни... лет... тайну сверхсветовой скорос-
ти... энергия грядущих поколений...
   А в дверях тоненькая девушка (глаза у нее темные, почти
без зрачков) нараспев декламировала:
   - Анлорес, Анлорес - далекая звезда.
   Кто-то кричал:
   - Разгадка загадки десятков парсеков!
   - На Плутон! Все на Плутон!
   Павлий Зорь попадал из одних объятий в другие...
   И наконец кое-как вырвался и вышел. И очень долго стоял
на огромной террасе, опоясывающей дворец науки. Внизу совсем
близко шумело море, невидимое и темное.
   "Скоро утро", - подумал Павлий Зорь и отметил чуть-чуть
порозовевшую полоску неба и на ней острые вершины скал. И
вдруг его охватило бурное чувство радости:
   - А ведь это все правда! Правда! Они заговорили!

   2

   Леа поднялась после ночного отдыха. Утро. Очень раннее
утро.
   Она жила в розово-желтом доме из тетоцида, который слегка
светился в лучах солнца. Вокруг заросли вечнозеленого богуя-
ра. Его вывели совсем недавно, но уже успели полюбить за
большее тенистые ветви и крепкий смолистый запах. Весной бо-
гуяр распускался бледно-голубыми нежными цветами, чем-то на-
поминающими древние нарциссы.
   Здесь воздух был прозрачен, а по утрам звенел от обилия
солнца, здесь были пенистые потоки, и черные скалы, и сосны,
и ели, и богуяр. На вершинах совсемсовсем близко сверкал
вечный снег. Леа любила эту свежую суровость.
   Но в такую рань ее неодолимо влекло море. Опуститься в
соленую глубину его волн, напоить свое тело его силой.
   Леа на воздушной лодке плыла над спящей Землей. Это ут-
реннее общение с природой ей было необходимо, как глоток го-
рячей воды в сильнейший мороз.
   Прогулка заняла не больше часа. Леа укрепляла лодку у по-
ручней своего балкона, когда увидела отца Павлий Зорь бежал
к ней, сощурясь от солнца и улыбался.
   - Они заговорили, Леа! Заговорили!!!
   Она стояла перед ним на фоне сверкающих вершин, нежно-ро-
зовая в лучах поднимающегося горного солнца. Леа одета в
свободно падающее мягкими складками белое платье. Слегка
приподняв острый подбородок, она смотрит отцу прямо в глаза.
   - Радиар-12 поймал сигналы протонного слоя - голос кос-
моплана "Вперед!"
   Радость, но не изумление, мелькнула на ее лице.
   - Я всегда говорила тебе, папа, что это когда-нибудь слу-
чится... Только боялась, что нас тогда уже не будет на све-
те.
   Двадцатитрехлетняя Леа скоро должна была окончить Высшую
Школу Астронавтики. Но сейчас когда остались лишь месяцы до
выпуска, она вдруг поняла: ее увлечение астронавтикой -
только дань времени. -
   Каждый ребенок чуть ли не с колыбели мечтает том, как он
помчится в неведомое.
   Отец самозабвенно любил небо. Это в какой-то мере переда-
лось и Лее. Ей хотелось быть такой, как отец.
   Но теперь Леа убедилась: мир звезд-это не ее призвание,
это ей интересно, но это не то необходимое, неотделимое от
человека, без чего жизнь теряет всякий смысл.
   Когда она изучала историю полета космоплана "Вперед!",
она видела не звездную трассу, не потоки частиц, а четырех
людей. И у каждого был свой облик, свои надежды и сомнения и
свое особенное большое сердце.
   В последние месяцы она все читала и перечитывала древние
книги. Луна, Венера, Марс-это все с детства привычное. А Леа
впервые открывала их, как открывали те, давно ушедшие люди.
   Леа вышла на балкон, площадку с низенькими перилами, на-
висшую над пропастью.
   Отсюда открывался простор гор, аромат их дыхания, отсюда
видны стремительные потоки, и здесь слышен вечный шум де-
ревьев. Здесь хорошо думалось.
   Но сегодня Леа не могла сосредоточиться. Слова отца о
пойманном сигнале из бесконечности тревожили ее. Неужели она
увидит живыми, настоящими тех, о ком ей в детстве отец расс-
казывал сказки, кого по существу создало ее воображение?
   Был ноябрь. И здесь, на большой высоте, среди гор стало
прохладно.
   Леа вернулась в комнату, взяла плед, большой, мягкий, но
почти невесомый, на нем причудливым узором сплетались блек-
лые золотисто-зеленые и кремовые полосы, привычным движением
накинула его на себя. Стало тепло и уютно.
   Мгла прикрыла горы. Начался оплошной снегопад.
   Леа даже себе стеснялась признаться, что ее неодолимо тя-
нет писать.
   В поисках сильных характеров Леа обращалась к прошлому, к
эпохе первых астронавтов Она знала - именно в те давние вре-
мена родилась великая Человечность.
   Леа, полузакрыв глаза, смотрела в серую даль гор, вдруг
слившихся с небом. Здесь часто так бывает: утро-лучезар-
но-светлое, почти летнее, а день пасмурный, зимний. Зоркий
взгляд Леи отметил множество лыжников на горных тропах. Се-
годня праздник Первого Снегопада, а его особенно любила мо-
лодежь.
   - Нина Александровна Орлова, Павел Зарецкий Сурен Маргу-
лян, Саила Черненко, - выговаривала Леа их трудные имена.
   Она долго мысленно вслушивалась в эти созвучия, как бы
стараясь прочесть в них источник сил тех людей.
   Снегопад придвигался все ближе и ближе, огромные хлопья
опускались в безветренном воздухе. снег усыпал светлые кудри
Леи, ее плечи. Но под легким покрывалом было тепло. Говорят,
русские любили зиму, суровую, долгую зиму.
   На экранах воздушных телевизоров пламенело густо-красными
огнями имена Павла Зарецкого и его спутников. И смотрели ли-
ца с древних портретов Павел чуть сощурился, устремившись
вперед; радостно, от всего сердца, смеялся Саша Черненко, oн
приветствовал неведомое, как приветствуют жизнь как радуются
каждому восходу дня; Сурен Маргулян был спокоен и даже ва-
жен, чуть высокомерный и уверенный в себе, и, наконец, прек-
расная, как первая любовь, Нина Орлова со своей немеркнущей
молодостью, с печалью раздумья в темных глазах.

   КОСМОПЛАН ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА ЗЕМЛЮ

   В последнее время Павлий Зорь редко покидал Землю.
   На Земле по-прежнему оставались основные научные центры -
главнейшее руководство разумной жизнью
   На Марсе и на Венере была сосредоточена ядерная энергети-
ка, химия, тяжелая промышленностьвсе то, что требовало соз-
дания громоздких сооружений, что могло отравить атмосферу
вредными испарениями. Земля слишком хороша для жизни, и ее
просторы заполнялись садами, парками и лесами. В недрах Мар-
са и Венеры вполне достаточно сырья. Работали на этих плане-
тах автоматы. Их обслуживало мало людей. Три месяца жизни
отдавал каждый мужчина работе на одной из этих планет.
   Павлий Зорь готовился к поездке на Плутон. Перед отлетом
он заскочил в Дом Диких Гор и нашел Лею на балконе. Она
смотрела возаушный телевизор, и когда Павлий Зорь вошел, над
вершинами уже весенних затуманенных гор плыло огромное изоб-
ражение Павла Зарецкого.
   А вверху взъерошенные ветрами небо и рвущиеся к Земле лу-
чи солнца.
   Леа хотела очень многое сказать отцу.
   Но он заметно волновался. Это, действительно, не так-то
просто - встречать людей, живших шестьсот лет тому назад
   И Леа ничего не успела сказать. Лодка отца скрылась в ту-
чах, серо-синих и низких, напитанных апрельскими испарения-
ми.
   Чувство нереальности окружающего охватывало каждого, кто
попадал на Плутон. Создавалось впечатление вечного сна. Это-
му способствовало сочетание ледяного пейзажа планеты с резко
измененным ритмом движений. Здесь по-иному ощущались мус-
кульные усилия.
   В зеленой мгле выступали желтоватые скалы, сложенные из
снежно-белых пород. Были и голубоватые моря, моря жидкого
азота. Они колыхались тяжелой и густой волной, и над всем
давлело черное небо. Но звезды мерцают, мерцают в довольно
плотной атмосфере водорода и гелия. Рядом - не одного свети-
ла. А солнце кажется слишком маленьким.
   Сейчас Плутон не только последняя ступень Солнечной сис-
темы, откуда с наименьшей затратой энергии могут отлетать
звездные корабли. На его поверхности благодаря колоссальному
переохлаждению и сжатию - озера жидкого азота и кислорода, а
в атмосфере девяносто процентов водорода - неистощимый ис-
точник для получения пиозина. Плутон стал колоссальной лабо-
раторией, самой грандиозной, которую когда-либо создавали
люди. Здесь в гигантских масштабах проводилась проверка ги-
потезы Доса Дина о "соответствии миров". Гипотеза подсказы-
вала возможность покорения отрицательнои энергий.
   В холодной мгле неба терялись очертания эллиптических
энерготронов Дина.
   Тяга молодежи на Плутон очень велика. Освоение планеты -
это главнейшая задача современной культуры.
   Десять кораблей прибыли встречать астронавтов.
   Космопланы стояли у огромного ярко освещенного изнутри
здания Наблюдений. Там укрылись прибывшие. Стены из тиовита
защищают от самых сильных излучений. И только сквозь узень-
кие смотровые окна можно наблюдать за подходом кораблей.
   Древний космоплан приближался к планете темюй, плохо ви-
димой громадой. Его сопровождали вылетевшие навстречу два
маленьких планетоплана - два неярких огонька.
   Космоплан приземлялся долго и тяжело, потом замер, неук-
люже ткнувшись в метановые торосы. Целое облако легкой пыли
повисло в воздухе. Пыль медленно оседала.
   И наконец из серого сумрака выступило густое, темное об-
лако.
   И люди на какое-то мгновенье растерялись. Это был не он!
Это был не тот космоплан "Вперед!", который шесть столетий
тому назад покинул Землю.
   Вязкая, бесформенная сине-фиолетовая масса. И только вни-
мательно всмотревшись, можно заметить, что сквозь нее прос-
вечивают знакомые очертания корабля. И вдруг эта пульсирую-
щая оболочка начала сжиматься, как бы таять на глазах... И
исчезла совсем! И тогда перед изумленными свидетелями возв-
ращения космоплана "Вперед!" заблестела избитая, исцарапан-
ная метеоритами поверхность корабля... И на ней неровные
ржаво-красные полосы.
   А научные сотрудники энерготронов Дина зарегистрировали
мощную энергетическую бурю.
   Прошло много времени. Все ждали. Но вот что-то звонко
щелкнуло, весь корпус древнего планетоплана задрожал, разд-
винулась обшивка, и оттуда вырвался желто-белый свет. И
опять никого. Тогда люди рванулись к космоплану. Но в этот
момент показался человек в легком скафандре, потом второй...
Они упали на край люка и лежали не двигаясь.
   Астронавтов подняли. Их тела казались безжизненными.
   - Немедленно в дом Здоровья, - тихо сказал Павлий Зорь.
   А сам вместе с другими сотрудниками пошел осматривать ка-
бины. На корабле людей больше не было.
   - Как?! - испугался Павлий Зорь. - Их только двое?!
   Люди из Космоса привезли с собой множество
документов с научными наблюдениями.
   А потом... потом какие-то странные желтые предметы - не
то камни, не то металлы... На них те же ржаво-кровавые цара-
пины, которые повредили обшивку космоплана.
   Камни эти очень хорошо заизолированы непонятной стекло-
видной массой, сильно люмннесцирующие густо-фиолетовым све-
том. Человек, который нашел и и показывал теперь Павлию Зо-
рю, хотел что-то сказать, но вдруг пошатнулся.
   Павлий Зорь только шагнул к нему, как его охватило силь-
ное головокружение.
   Тогда он задернул стекловидной тканью желтый камни и
сдавленно сказал:
   - Убрать их! Убрать туда, где они были! Ничего не тро-
гать, пока больные не придут в себя.
   Павлий Зорь направился в дом Здоровья. Прибывших уложили
в комнатах сна. Главврач Лида Линг, осмотрев их, распоряди-
лась:
   - Им нужен прежде всего покой, абсолютный покой.
   Павлий Зорь с большим трудом уговорил Лиду разрешить ему
совсем немного побыть с больными.
   В комнатах было почти темню, только едва тлеющее синее
сияние у входа. Больные метались на огромных кроватях. Пав-
лий Зорь долго всматривался в их истощенные, сильно заросшие
лица. Один с черной кудрявой бородой и такими же волосами.
   - Маргулян, - решил Павлий Зорь.
   Второй казался более измученным, но все-таки в его лице
можно было узнать черты Павла Зарецкого.
   Павлий Зорь мог бы очень долго просидеть у их постелей,
но Лида Линг гневным кивком приказала ему немедленно уда-
литься. А вечером она решигельно заявила:
   - Их надо сию же минуту везти на Землю. Состояние очень
тяжелое. Видимо, их ослабленные организмы не могли благопо-
лучно перенести усиление тяжести при посадке. Только солнце
Земли, ее воздух, ее море смогут сделать то, что мы уже не в
состоянии преодолеть искусственными средствами.
   Ранним утром астрокараван двинулся на Землю. Во флагманс-
ком планетоплане Павлий Зорь с больными и Лида Линг. Космоп-
лан "Вперед!", бережно укутанный оболочкой из туролла,
транспортировался на буксире обычным грузовым планетопланом.

   Павел пришел в себя, когда пересекали орбиту Марса. Марс
оставался в стороне. Через иллюминаторы была видна другая
голубая звезда.
   - Земля! - указал на нее Павлий Зорь и протянул Павлу
карманный телескоп.
   Павел встрепенулся, поднес трубу к глазам. Его охватила
слабость. И в тумане этой слабости заплясало, закружилось
перед глазами все: и то, что было совсем-совсем недавно, и
уже давно ушедшее.
   ...Последние, напряженнейшие минуты полета космоплана
"Вперед!"
   Сейчас они не имеют права умереть! Пусть раньше космоплан
твердо станет на землю Плутона! Дотянуть до Плутона! Это бы-
ло единственным желанием после того, как они поймали сигнал
"Приземляйтесь на Плутоне!" Только бы приземлить космоплан
целым, сохраненным для людей - это единое дыхание его и Су-
рена, это полное слияние в одном стремлении воли и разума
двух людей...
   Последнее напряжение жило еще в каждом ударе сердца Пав-
ла, в каждой вспышке сознания. А голубоватый шарик все уплы-
вал и уплывал из поля зрения окуляра. Это уже было когда-то
испытанное, когда-то давно-давно виденное... Когда?
   Закрыл глаза. Лежал, не чувствуя тела - привычное состоя-
ние невесомости. Вспомнилось...
   Давно-давно, в ту земную жизнь, которая слишком часто ви-
делась ему за время бесконечных блужданий в Космосе... Там
было детство, там был мир, тепло человеческого многолюдья.
   Павел семилетним мальчиком впервые пришел с матерью в об-
серваторию к отцу. Это было на юге, среди гор с живым, све-
тящимся небом, с обилием мерцающих звезд. Небо тогда сияло,
оно не казалось черным провалом Космоса с застывшими созвез-
диями. И в воздухе был ветер, ветер, освежающий лицо, подни-
мающий волосы. И запах скошенной травы. Горы вокруг: они то
тянулись ввысь, то падали уступами и ущельями. Николай Пав-
лович, усталый и как всегда рассеянный, вышел им насвстречу.
   - Вы уже здесь, Оля?
   Мама крепко держала руку Павлика.
   - Как видишь.
   Отец подвел Павла к большой, направленной в небо трубе.
Николай Павлович с его сутулой располневшей спиной, с глаза-
ми серыми, как бы обесцветившимися от вечного созерцания не-
ба, выглядел очень пожилым человеком.
   - Хочешь на Марс посмотреть? Посмотри.
   И Павлик в трубу увидел, как желтый шарик поплыл среди
круга окуляра.
   А сейчас голубая родная Земля точно так же уплывала из
поля его зрения.
   Какая же пропасть времени и пространства легла между эти-
ми одинаковыми картинами!
   Худой внимательный человек, чем-то, наверно, своими доб-
рыми глазами, очень похожий на отца, всматривается в Павла.
И вдруг Павел услышал свое имя. Вне всякого сомнения - этот
человек назвал его.
   - Да, я Павел Зарецкий.
   Тогда мужчина, притронувшись рукой к груди, с легким пок-
лоном ответил:
   - Павлий Зорь.
   Павлий? Да - это очень редкое имя. И Зорю захотелось объ-
яснить, что так назвали его в честь этого истощенного чело-
века, который сейчас бессильно полулежит, судоржно сжимая в
руках трубку телескопа.
   - Павлий Зорь, - повторил Павел и, слегка приподнявшись,
оглянулся на безжизненное тело товарища.
   - Сурен Маргулян.
   И Павлий Зорь склонился перед Суреном.
   Павел устал. И Лида Линг запретила ему разговаривать. Но
Павел не мог спать, он вспоминал.
   И помнилась ему все га же первая, самая первая ночь в его
жизши, когда он по-иному увидел небо.
   Отец и магь узенькой каменистой тропкой пошли в горы. За-
росли мелкого кустарника преграждали дорогу. Ветви уже су-
хие, колючие, осенние. Где-то весело и звонко шумела вода.
   Родители Павлика были немолоды. Их юность совпала с вой-
ной. Четыре года они шагали по дорогам смерти. Ольга Петров-
на - санитаркой в стрелковой дивизии, а Николай Павлович -
механиком в танжовом батальоне.
   Встретились они гораздо позднее, тогда, когда Николай
Павлович уже защитил кандидатскую диссертацию, а Ольга Пет-
ровна заведовала детской инфекционной больницей.
   Когда Павлик появился на свет, им было гораздо больше
тридцати.
   Павлик рос в жизнерадостной, но какой-то бесшабашной
семье. Очень мало уделялось внимания личному благополучию
(они сами этого не замечали), а все помыслы устремлялись ку-
да-то вверх, чуть ли не к звездам. Мама по утрам кормила
Павлика манной кашей с вишневым или малиновым вареньем, но
сама никогда не успевала позавтракать и только перед обедом
вспоминала об этом. Она обычно носила нелепую, мило смешную,
уже успевшую выйти из моды шляпу, оставляла сумочки и пер-
чатки на прилавках магазинов, но точно знала даты противос-
тояний Марса и Венеры. Это влияние мужа, а может быть, веле-
ние времени. Она очень долго помнила лица и все течение бо-
лезни своих маленьких пациентов, но их мамаш сразу же забы-
вала, не раз попадая из-за этого в неловкое положение. Она
любила громко декламировать стихи. А отец молчал часами.
   У них всегда было очень мало времени. И, наверно, тот да-
лекий вечер, о котором вспоминал Павел, им хотелось подарить
себе, своей ушедшей молодости.
   Ольга Петровна уверенно переступала с камня на камень.
Отец плохо видел в темноте, часто спотыкался, но не выпускал
из своих горячих ладоней ручку сына.
   - Да, Оля, трудно сейчас отличить, где фантастика, а где
уже наука, но я всегда мечтал об этом! Помню весну сорок пя-
того года! И знаешь.... Я и тогда думал, что Луна близко...

   ...Сурен не приходил в себя, а Павел обессилел. Отчего?
От разом нахлынувших воспоминаний? От мучительного ожидания,
ожидания, длившегося столько лет, и сейчас, в эти минуты,
превращающегося в реальность? Или, может быть, просто от то-
го, что планетоплан шел на посадку и тяжесть возрастала?
   Павел не смог отметить того мгновения, когда планетоплан,
наконец, стал, твердо стал на землю. Поддерживаемый Зорем,
он медленно спускался по трапу.
   Это была та же площадка, с которой шестьсот лет тому на-
зад они стартовали на Луну, чтобы начать свой путь к Юпите-
ру. Это место древних астронавтов, место безумно смелых, лю-
ди сохранили как ценнейшую реликвию прошлого. Те же скалис-
тые отроги гор вдали, и так же они сглаживают свои контуры в
синеве. Сейчас, как и тогда, была весна...
   Павел ступал по серым, сильно разрушенным плитам и вдруг
в выемке между камнями замегил свежую травку. Склонился,
набрал пригоршню склеенной корешками земли. Поднес к лицу...
И голова закружилась. Он задрожал от знакомого запаха обна-
женной земли, еще холодной от зимних снегов, но уже оттаяв-
шей для жизни. Растирал пальцами жирные кусочки перегноя.
Это прикосновение отбросило его к тем далеким годам, когда
он во взрыхленную, уже нагретую солнцем клумбу -высаживал
клубн.и георгинов. И тут он увидел: от людей, слившихся в
его глазах в единое целое, отделилась девушка. Девушка в
бледно-голубой развевающейся одежде. Она легко шла ему навс-
тречу, протянув вперед тонкие руки. В ее облике он прочел и
боль сострадания и восторг.
   Она смотрела ему в лицо, слегка запрокинув голову, неж-
ная, очень простая и искренняя.
   - 3-зд-рав-в-вствуй, Павел, - она певуче-растянуто выго-
варивала слова. - Долгих лет тебе жизни, Павел, на твоей
Земле.

   В руках Леи тетрадь. Но она совсем не похожа на те древ-
ние документы, с которыми совсем недавно познакомилась дочь
Павлия Зоря.
   Листы в тетради свежие, почти не измененные временем. И
даже чернила не потускнели. Две фотографии - ребенка и юноши
- вставлены в обложку.
   Записки Нины Орловой...
   А Лее кажется, что это частичка души тех далеких людей.
   И густо-зеленые очертания гор, и снежные шапки-все в лу-
чах солнца. Прохлада под тенистыми платанами. И так же было
тогда, шестьсот лет тому назад...

   В ПРОСТОРАХ НЕВЕДОМОГО

   ЮПИТЕР

   (Начало записок Нины Орловой)

   ...Осталась только крошечная голубоватая точка. Она выде-
ляется на черном небе. И глаза сами постоянно тянутся к ней.
   Мы легли на круговую орбиту вокруг Юпитера. Он занимает
перед нами почти половину пространства. Полосатый гигант. И
видно, как эти полосы, темным обручем охватив поверхность
планеты, стремительно кружатся.
   Но больше всего меня поражает Солнце. Холодный диск в
черном небе. Дело не в том, что оно гораздо меньше земного.
Наше Солнце как бы теряется в сиянии воздуха. Здесь оно ви-
сит. Оно ослепительно светит... светит холодом.
   А на поверхности Юпитера кочует Красное пятно... Загадка
из загадок... Оно огромное... неправильной формы... и ползет
от полюса к полюсу. Оно приковало к себе все мысли нашего
юного начальника...
   - Там, именно там рождается это необъяснимое радиоизлуче-
ние. А почему? Какую силу, какую власть таит в себе эта бу-
рая, расплывчатая масса?
   - В нем скрыто что-то зловещее...
   Это сказано очень тихо, но с такой неожиданной дрожью,
что мы все невольно оглянулись. Саша не улыбался! Он серь-
езен. И только уголки губ нервны подпрыгивают, как бы в
предчувствии неотвратимой беды.
   И на мгновенье стало жутко. Пятно - это гигантский спрут,
сковавший нас своим мертвящим взглядом. Он высосет все: нашу
кровь... возвращение... далекую Землю... Сурен очень бледен.
И Павел натянуто улыбается. А я... я должна сказать что-то:
   - И бывает же такое дурацкое напряжение нервов, когда все
рисуется в мрачных тонах!...
   Павел Николаевич рассмеялся, но смех звучал неискренне...
Лучше так не смеяться!
   - Вы правы, Нина Александровна, невеждам всегда что-то
мерещится...
   - Мы с Ниной Александровной скоро вам приподнесем все
тайны Ганимеда в их натуральном виде. Ждать уже недолго. -
Сурен вставил это совершенно спокойно. Он уже безукоризненно
владел собой. - Пойдемте Нина Александровна, Ганимед ждет
нас.
   Нам с Суреном поручили наблюдать за спутниками Юпитера.
Их двенадцать. Путь нашей ракеты лежит между орбитами Кал-
листо и Ганимеда. Подойти ближе к Юпитеру нельзя. Там очень
плотный слой электронов больших энергий. Правда, наш плане-
топлан надежно защищен от них, но все-таки мы не имеем права
нарушать данные нам на Земле инструкции. Каллисто и Ганимед
по величине почти такие, как Меркурий. Каллисто сейчас скрыт
Юпитером, мы не скоро еще подойдем к нему. И я смотрю на го-
лубовато-белый Ганимед. Прекрасная "луна". В его отраженном
свете что-то особенное... успокаивающее, особенно успокаива-
ющее после жуткого кровавого пятна. Но не следует думать об
этом, о минутной вспышке страха. Это естественно в Космосе.
Надо думать о другом. Мы с Суреном уже знаем: белое зеркало
на поверхности Ганимеда - это застывшие моря угольной кисло-
ты. Так предполагали люди, так оно и есть Наблюдение за Га-
нимедом - эту работу мы с Суреном взяли, так сказать, по
совместительству. Основное у меня - люди, как чувствует себя
в Космосе живой организм. Первое из первейшего. С этого на-
чиналось освоение внеземного пространства. Вечная, непрохо-
дящая задача. Может быть, потому, что она действительно не-
исчерпаемая. Для меня уже не проблема: хорошо ли переносит
живой организм состояние невесомости. Это давнымдавно реше-
но. Но чем глубже в Космос, тем вероятнее различные сюрпри-
зы.
   Больше двадцати лет назад первая ракета-спутник взвилась
над Землей, потом пронесся человек на космическом корабле.
Началось освоение Луны, обследование Венеры, Марса и, нако-
нец. Юпитера. И везде решался вопрос о живом организме. Че-
ловек может жить в космическом корабле - это доказано. А
нервы? А его психика? Прежде всего сужу по себе.
   Пока я спокойна. Только слишком часто вспоминаю Землю.
Мужчины в этом отношении крепче. Их сильнее захватывает ра-
бота. Павел Николаевич вообще ни о чем, кроме своих электро-
магнитных или мезонных полей, и говорить не может.
   А я по-бабьи, со слезой, переживаю прошлое. Тем более что
Ганимед напоминает мне льды Антарктики - тяжелейшую пору мо-
ей жизни.
   Жизнь... Так что же такое сама жизнь? Только путь от рож-
дения до смерти? И то, что ты смог сделать, - вехи на этом
пути?
   Мягкие ручки сына. Его первое: "мама"... Удивительный ко-
мочек собственного тепла...
   Но было еще... Желтая синева на лице Володи. И последняя
улыбка. Улыбка только для меня, как будто ты сказал: "Все
пройдет, мама. Крепись! Будущее все-таки за нами". Ты не мог
уже думать "за мной", потому что знал: тебя скоро не будет.
Так уходят все, кто жил не для себя.
   А любовь? А горепь одиноких бессонных ночей, когда в воз-
духе запах омытого цветенья? А черно-серое штормовое море за
кормой и хлесткий дождь вперемеш.ку со снегом?
   И сейчас, так далеко от Земли, вспоминая прошлое, я втя-
гиваю в себя дыханье киевских каштанов и кожу мне обжигают
капли штормового дождя.
   Я встретила своего будущего мужа на Олимпиаде в Риме. На-
верно, любовь дала мне силы, и я выступала очень успешно.
   Я никогда не думаю о муже. Но холодный и блестящий Гани-
мед напоминает льды Антарктики. Там мы расстались навсегда.
   Мы мало знали друг друга. Я училась. Он на долгие месяцы
уходив в плаванье. А встречи всегда радостны.
   Я окончила институт и начала работать врачом на ди-
зель-электроходе, где он был помощником капитана.
   Помню, у бортов пенилась светло-зеленая волна, отталкивая
редкие льды. Сплошной ветер дул с близкой Антарктики. На ль-
динах пятнами темнели морские звери. В сером ненастном небе
с криком носились стаи птиц. Ненастье! Ненастье в природе!
   Иногда несколько движений, случайное слово - и человек
кажется другим.
   Меня поразил брезгливо-безразличный голос мужа, когда он
разговаривал с подчиненными.
   А потом случилось несчастье...
   В ураган, во время аварийной работы, которой непосредс-
твенно руководил муж, матросу придавило ногу. Паренек в пла-
ванье впервые, во всем виновата его нерасторопность.
   Когда я прибежала к месту происшествия, муж стоял в сто-
роне. Ледяным тоном спросил:
   - Перелом?
   - Да, - ответила я.
   Перелом был открытый, и не один. Нога изуродована, навер-
но, навсегда.
   - Черт знает что!
   Восклицание обожгло меня, я подняла голову от раны. На
губах мужа обычное пренебрежение, ни тени сострадания к чу-
жой боли. Только блестит его бледное выбритое лицо в сгус-
тившейся серой мгле.
   Начинался хлесткий дождь.
   Муж с досадой отвернулся и пошел вдоль борта, затянутый в
плащ-дождевик, скользкий от воды.
   Вечером случайно услышала разговор...
   - Мне некогда, - сказал муж.
   - Он понимает, что сам виноват, - уговаривал наш комсорг.
- Он и так наказан. Если бы вы навестили...
   - Некогда, - все так же бесстрастно прозвучал ответ...
   Очень тяжело было возвращаться в свою каюту.
   Муж полулежал в мягком кресле спиной ко мне. Над зеленым
плюшем были видны крутые плечи. Настольная лампа стояла пе-
ред ним, и тень покрыла его синевато-бледное лицо, когда он
повернулся.
   Тогда я ничего не сказала. Я только с ужасом вслушивалась
в его слова:
   - Неприятностей не оберешься. Лезут черт знает куда! Объ-
ясняй теперь!
   И ни разу не спросил меня, как себя чувствует больной,
как его нога...
   Это страшно - вдруг, сразу и неотвратимо обнаружить, что
человек, который был для тебя самым главным в жизни, - нич-
то, пустота.
   Время шло. Он, как и раньше, снисходительно и ласково
улыбался, абсолютно уверенней в моей привязанности и своей
неотразимости. Теперь его мелочный эгоизм, жалкая боязнь за
собственное "я" меня раздражали.
   Говорят, чтобы разорвать совместную жизнь, нужна более
веская причина. Не знаю... Я. наверно, простила бы и любовь
к другой женщине, и несправедливые упреки, и бурные сцены,
если за этим всем - горячие чувства. А душевной скудости
простить не могу. Не могу жить с человеком, которого не люб-
лю, И не уважаю.
   Тогда мне казалось: лучше одиночество.
   Я поселилась у нашей буфетчицы тети Фени и провела с ней
эти тягостные месяцы плаванья.
   Почти все свободное время смотрела на бушующий океан. Это
успокаивало и тревожило. Тучи над нами. Где-то СТОРОНОЙ,
вгрызаясь в зыбь волн, проходили дожди. Иногда они хлестали
нашу палубу. А потом возникал подсвет на небе, он расширял-
ся. Отдельные голубоватые айсберги проплывали в темной и хо-
лодной воде.
   Так постепенно мы входили во льды Антарктики, в их сияю-
щее великолепие.
   Нет, это было не тяжелое, а тягостное время. Потом, через
много-мнюго лет, когда пришло большое горе, я поняла, что
значит тяжело, непреодолимо тяжело.
   Было еще очень много солнца в моей жизни, была знойная
Ангола, где рос мой Володька среди черных кудрявых детишек.
Пусть навсегда останется благословенным это незабываемое
время!
   Я работала рядовым врачом в госпитале. И когда возвраща-
лась домой спать, кажется, шаталась от усталости. Чужое, не-
киевское, небо сверкало причудливыми созвездиями. И воздух
полон запахов, но слишком резких, слишком пряных.
   Оспа... Нищие деревни... Холера... Такова Ангола моей мо-
лодости...
   Да, Земля влечет неодолимо. Память о ней не меркнет, а
оживает, расширяется... У Ганимеда очень спокойное, ровное
дыхание. Сияние-это дыхание небесных тел. Земля теперь-тоже
небесное тело. И как она нежно и чисто дышит.
   Меняется ли психика человека в Космосе? Да, меняется.
Глубже сознаешь свою ответственность перед людьми за то, что
тебе одной из многих тысяч доверили. Острее чувствуешь, что
ты дитя Земли, свою неразрывную связь с ней. Это неправда,
что тоска, обреченность одиночества овладевает людьми. Так
думали только на заре космических полетов. Жизнь здесь очень
активна, насыщена деятельностью, а тоска - плод безделья.
   Сильнее всех, конечно, Павел Николаевич. Не только пото-
му, что он талантливее, умнее, энергичнее. У него исключи-
тельная целеустремленность.
   Я вижу: Сашин взгляд сам собою тянется к Земле - туда,
где она может быть. Я вижу на лице Сурена отпечаток земных
воспоминаний. Они, как и я, думают о прошлом. Значит, в Кос-
мосе обостряется прошлое, воспоминания все больше и больше
овладевают психикой.
   А вот у Зарецкого этого нет. Он весь-одно стремление:
проникнуть в тайны мира. Его мысль, его память не отвлекают-
ся. Я даже начинаю думать, что он исключение. Он относится к
типу мыслителей, гигантов ума. А их психику нельзя мерить
нашим аршином.
   Беспокойства он мне не доставляет. Как Зарецкий ни увле-
чен, он строго соблюдает режим времени. И если наступает по-
ра спать, он откладывает самый захватывающий эксперимент - и
спит. Он регулярно делает зарядку. И ест то, что положено.
   Галочка говорила, что и дома он всегда ел то, что пита-
тельно, что нужно, а не то, что ему особенно нравится.
   И вместе с тем он не производит впечатления сухаря, и
совсем не потому, что слегка смущается, когда обращаешься к
нему. Его горячее сердце стремится как можно больше познать!
   Я люблю наблюдать, когда Павел готовит очередной опыт. Он
весь горит и краска возбуждения на щеках, и особый блеск
глаз. И даже пальцы дрожат. Это при его-то железных нервах?
   Вчера он позвал Сашу. Я работала рядом и слышала весь их
разговор о Красном пятне Юпитера.
   - У меня такое предчувствие, что внутри него сейчас
что-то происходит. Как будто силы какие-то накапливаются.
   - Почему вы так думаете?
   - Трудно ответить... На приборах нет никаких точных пока-
заний, и вместе с тем что-то не то...
   Он молчал минуту.
   - Почему протонный слой радиации Юпитера начал вдруг из-
лучать рентгеновские лучи с длиной волны около двух анг-
стрем?
   - Откуда вы знаете, что это идет от протонного слоя?
   - Не могу объяснить... Но это так.
   И хотя Павел Николаевич не доказал своего предположения,
мы с Сашей поверили, что так оно и есть. Зарецкий обладал
особой интуицией. Это почти мистика. Но его гипотезы, выска-
занные столь определенно, как эта, всегда подтверждались.
Вернее, это какое-то свойство его мышления: предугадывать
действительность. Собственно говоря, это присуще подлинно
большому таланту. Разве не создана одна из самых удивитель-
ных теорий нашего времени - теория вакуума, пустоты? Той са-
мой пустоты, которую физики всего мира привыкли считать са-
мой простой и понятной. Пустота - не пуста, даже если там
совершенно отсутствуют протоны, нейтроны, электроны, не го-
воря уже об атомах и молекулах. Пустота заполнена частицами
отрицательных энергий, поэтому мы их не чувствуем. А если
этим частицам сообщить огромную энергию? Что получается тог-
да? Тогда рождается антиматерия, антивещество. А фотонная
ракета - наша самая большая мечта...
   Павел Николаевич одержим идеей пустоты. В ней он видит
неведомые доселе силы и стихии В ней могущество человека. Он
говорит Саше о тайнах Красного пятна Юпитера, а думает, я
уверена, что корень всех загадок, в том числе и этого излу-
чения, исходящего от протонов, все в той же пустоте, в том
же мире отрицательных энергий.
   - Мы должны проследить не только за этими рентгеновскими
квантами, но и за тем, что их порождает. Какими свойсгвами
должны обладать эти лучи или частицы?
   Павел Николаевич быстро набрасывал на бумаге чертеж.
   - Нам с тобой надо срочно собрать эту схему. Для этого
есть все необходимое. Я проверил.
   И он начал объяснять Саше сущность задуманного:
   - Протоны, попав в поле неизвестного нам происхождения,
порождают рентгеновские лучи с длиной волны около двух анг-
стрем. Все притоны или только определенных энергий? Почему
это происходит? Это мы во-первых узнаем. Возникают ли только
эти кванты или еще что-нибудь? Эго во-вторых... Протоны мы
возьмем из реактора для получения пиозина. Нам нужно совсем
ничтожное количество. А потом... потом... мы увидим, как
развернутся события.
   - Насколько я понял, вы, Павел Николаевич, считаете, что
это неизвестное, неуловимое нами поле действует на протоны?
   Вопрос задал Сурен
   Он вошел, когда Зарецкий заканчивал свои объяснения, и
слышал последние слова.
   - Да, это так. Хотя не могу доказать даже существование
этого поля.
   - Тогда я бы не стал проводить никаких экспериментов. Я
бы покинул Юпитер.
   - Как?! - Это в один голос закричали я и Саша. - Преры-
вать экспедицию только потому, что у начальника появились
какие-то предположения!
   Саша был вне себя.
   - Вы подумайте, что доверила нам Земля?! И мы вдруг стру-
сили! Бежали! Ничего не проверив! А может быть, у нас сейчас
в руках величайшее открытие нашего времени?!
   - Разве я похож на труса? - Сурен выговорил это всем спо-
койно. - Протоны - это кровь нашего корабля. И если для них
существует опасность, опасность их перерождения... Так ли я
понял, Павел Николаевич?
   Зарецкий казался очень бледным. Все его легкое тело
споргсмена как бы приготовилось к прыжку:
   - Вы правильно поняли, Сурен Арутюнович, вы поняли даже
то, о чем я еще не говорил, а только думал. Опасность эта
есть. И нечего так возмущаться, Саша. Но мы должны прове-
рить, насколько это реально. Поэтому я предлагаю этот экспе-
римент... Прервать экспедицию, так ничего не узнав и не до-
казав, а только породив подозрение, мы тоже не можем... - Он
обратился к Саше: - За два часа, самое большее, мы должны
собрать схему.

   Красное пятно ожило. Это случилось внезапно. Как раз тог-
да, когда Павел Николаевич и Саша начали свой эксперимент.
   Космос бушевал. Все приборы заработали интенсивнее. И
пробный звук щелчков в счетчиках забарабанил, как крупный
град о крышу дома Мощное электромагнитное излучение не знало
преград.
   Павел Николаевич и Саша быстро настраивали приборы на но-
вый режим. Я отлично помню их двоих рядом, оба подвижные,
ловкие. Вот Саша подал Павлу Николаевичу матовый вогнутый
экран. Тот быстро подхватил его и начал закреплять на спаян-
ном из тончайших золотистых трубок каркасе. А пальцы на его
руках дрожат от возбуждения...

   СРЕДИ БЕСКОНЕЧНОСТИ

   (Продолжение записок Нины Орловой)

   Последнее, что отметила память, - легкое головокружение.
   А потом я увидела над собой очень бледное лицо Павла,
бровь рассечена, и кровь размазана по лицу; я лежала на по-
лу, придавленная непонятной тяжестью. Саша, согнувшись, поч-
ти ползком двигался к нам.
   Я обвела глазами каюту, пытаясь найти Сурена, и обнаружи-
ла страшный беспорядок, как будто внезапный вихрь разметал
рулоны графиков и журналы, прижал к столу и расплющил золо-
тистый корпус новой установки.
   - Осторожно, - предупредил Павел. - ускорение очень боль-
шое.
   Иллюминаторы прикрыты, оставлены только щели. Но в них не
попадает свет Юпитера. Там чернота... Саша помог мне прибли-
зиться к иллюминаторам. Я должна видеть, что там...
   Впереди сгустились скопления очень ярких фиолетовых то-
чек. Юпитера нет... Нет его гигантского колышущегося тела...
Я скосила глаза в сторону - там редкие сине-зеленые вспышки
в черном небе. Я оглянулась. И только сейчас заметила - ты-
ловой иллюминатор открыт. Но там сплошная чернь... И вдруг в
ней загорелось одинокое густо-красное мерцание, потом вто-
рое, третье... Я изумленно повернулась к своим спутникам:
   - А где же... где он, Юпитер?..
   Они молчали.
   - А Солнце? Солнце где? Что все это значит?
   Я оцепенела от ужаса. Я больше не спрашивала.
   - Это значит, что мы летим прочь от Юпитера и от Солнца
со скоростью, очень близкой к скорости света. - Павел гово-
рил тихо.
   - Сколько времени мы уже так летим?
   - Минут двадцать, наших. А сколько прошло на Земле - не
знаю. Никто не знает.
   Вошел Сурен. Мягкая черная прядь прилипла к его вспотев-
шему лбу. Он сделал несколько шагов нам навстречу. Движенья
у него замедленные и до предела усталые.
   Павел и Саша повернулись в его сторону. Они молчали, они
ждали. И Сурен непривычно вяло заговорил:
   - Я испробовал все. Ускорение выше всяких норм. Хорошо,
что оно хоть остается постоянным. Стабилизаторы все равно
сработают. И мы перестанем ощущать эту страшную тяжесть. Но
космоплан...
   Жутко об этом думать. Но если действовать, все выглядит
иначе.
   Гибель еще далека, пока она не подступила к нам вплотную.
Мы ясно ощущаем будущее. А то, что оно совершенно неведомо
нам... Так разве все мы, еще на Земле, не стремились помыс-
лами в неизвестное?
   Катастрофа сблизила нас, как сближает смертельная опас-
ность.
   Раньше, когда мы рассчитывали на семь месяцев экспедиции,
нас связывало общее дело. На Земле находились дорогие нам
люди, мы знали, что вернемся к ним, а это незабываемое время
потускнеет.
   Но сейчас...
   До самого последнего дыхания нас будет только четверо. Я
Павла называю по имени и на ты, как будто он и Саша вдруг
оказались моими детьми, такими же родными, как и Володя. И
Сурен мне очень дорог.
   У Юпитера мы были другими, чем на Земле... А здесь, среди
абсолютной обреченности, мы стали иными, чем у Юпитера.
   Только Павел такой же, как и раньше. То же увлечение, та
же страстность. Признаюсь, я была даже неприятно поражена:
что это за человек?! Неужели сам процесс познания для него
самоцель?! Проникновение в тайны мира только ради самого
проникновения! Но скоро я поняла: он фантастически верит в
могущество человека и абсолютно убежден если не в нашем
возвращении на Землю, то в возможности связи с ней. Я подоз-
реваю даже: тот опыт у Юпитера оставил после себя след. Но
об этом Павел молчит. Значит, он еще не совсем уверен или не
вполне разобрался. Но на результаты опыта возлагает большие
надежды.
   Мне кажется, что и меня новое положение сравнительно мало
изменило. После смерти Володи собственная жизнь перестала
иметь для меня большую цену. И теперь ничего не изменилось.
Я сейчас очень нужна моим товарищам. А если будет связь с
Землей, я многое смогу сделать и для людей.
   А Саша и Сурен изменились. Это особенно заметно было в
первые дни. Потом все вошло в свою колею. А сначала...
   Я еще на Земле ознакомилась с биографиями тех, кто должен
стать моими пациентами. Их состояние, их психика - это одна
из задач экспедиции. И мне поручено решить ее.
   Сурен Арутюнович - баловень судьбы. Единственный сын
крупного партийного работника, он с детства жил среди внима-
ния и достатка. Мальчика любили, немного баловали, но, глав-
ное, по-настоящему воспитывали. В его жизни не было срывов.
Он прекрасно учился. Потом стал выдающимся инженером, женил-
ся, прекрасный семьянин. Он немного снисходителен к людям,
потому что привык быть всегда на виду, как привык к хорошей
одежде. Но прежде всего он инженер, упорный, всегда в поис-
ках.
   Сейчас он дотошно следит за собой, за своим костюмом,
ногтями, волосами... Я понимаю: он старается отвлечься.
   А Саша не знал ни отца ни матери, вырос в детдоме, про-
казливый и немного насмешливый мальчишка. И когда я вижу его
застывшего в одной позе. такого безразличного к своей собс-
твенной особе, мне хочется обнять его за плечи и сказать:
   - Ничего, мой родной! Будущее пока еще за нами!
   Он только на год старше моего Володи.
   В их лицах, Сурена и Саши, есть что-то... Что? Растерян-
ность? То и не то... Апатия? Безнадеждность? Нет! Не то Тос-
ка? Может быть. Вера в будущее? Очень мало, это подогревает-
ся искусственно. Боль по невозвратимо утерянной Земле? Да,
есть. Но есть и сила Они из тех, кто с детства активно вры-
вается в жизнь, кто ищет боя и для кого битва - необходимей-
шее.
   И мне отрадно, что это последнее с каждым днем все нарас-
тает и нарастает.
   Жизнь среди бесконечности становится буднями.
   Крошечная кабина. Она совсем не напоминает огромные сол-
нечные лаборатории, где я работала десять лет тому назад.
   Синтезировать белки мне поможет хлорелла, маленькая од-
ноклеточная водоросль. Это очень неприхотливое растение, оно
хорошо усваивает энергику света и исключительно быстро разм-
ножается Белки хлореллы состоят из полного набора аминокис-
лот, необходимых для питания, в ней много витаминов; углево-
дов и других ценных веществ.
   Хлореллы мало. Хотя с Земли мы взяли ее изрядный запас.
Она играет значительную роль в нашем рационе Но мы совсем не
рассчитывали путешествовать многие годы!
   Невыполнение хотя бы одного из заданий Павла обесценивает
работу остальных и неизбежно ведет к гибели
   И мы работали, мы даже не встречались...
   Четкая, размеренная жизнь: работа - питание - сон - рабо-
та - необходимый минимум физических упражнений.
   Режим, строгий режим. Иначе нервная система сорвется,
выйдет из повиновения, иначе упадет трудоспособность.
   Кроме хлореллы, мой главный союзник-микроорганизмы. И
первое, с чего я начала, - разведение культур микробов. Хо-
рошо, что материала оказалось у меня больше чем достаточно.
Проследить на простейших влияние Космоса было одной из моих
задач у Юпитера. Я взяла очень много подопытного материала.
И сейчас отбирала нужное мне. Микробы чувствовали себя на
космическом корабле превосходно, нисколько не хуже, чем на
Земле. Надо найти только для них самую благоприятную среду,
повести их развитие в нужном направлении.
   Однажды Павел Николаевич пригласил нас всех в салон. На
минуту приоткрыл жалюзи на окнах. Мы оглянулись, в сплошной
темени мерцали одинокие тускло-красные вспышки. И казалось,
одна из них - наше Солнце.
   Саша высказал это:
   - Кто может сказать правду о тяготении? Может быть, оно и
сейчас направляет нашу ракету? Скорее всего именшо так и
есть. Мне кажется, очень велика вероятность того, что мы ле-
тим к центру Галактики, куда-то туда, к созвездиям Стрельца,
Скорпиона или Щита. И может быть, одна из звезд...
   Он осекся. Но я поняла, он хотел сказать: и может быть,
какая-нибудь звезда вот этих созвездий - поглотит нас...
   - Я вас собрал сюда не для того, чтобы предаваться мрач-
ным мыслям. И приоткрыл завесу в Космос не для того, чтобы
напомнить о нашей обреченности...
   Павел говорил медленно, неодобрительно, и лицо
его покрылось густой краской раздражения.
   - Я хотел вам напомнить о Земле. Нашу жизнь сейчас люди
очень дорого ценят. И работать надо. Но не так, как до сих
пор.
   Он опять прикрыл щиты на иллюминаторах.
   - Мы живы, работаем! А это счастье! Мы должны ощущать ра-
дость жизни, радость дружбы, радость общения. Иначе ничего
не выйдет! Ничего необыкновенного не произошло! Понимаете?
Ничего. Мы работаем так, как всегда. И каждый день будем со-
бираться для отдыха. А сейчас... Нина Александровна, сыграй-
те нам то, что вы играли в тот вечер.
   Саша обнял мои плечи. Павел пытался улыбаться. Но его гу-
бы скорее кривились...
   - Вот... поэтому... я... опоздал.
   А Саша шептал:
   - Нина Александровна! Милая Нина Александровна!
   И опять все изменилось. И опять мы стали другими. Об этом
я думала уже ночью, отдыхая в удобной постели.
   Павел нарушил свой приказ. Через несколько дней он не
пришел к нам в салон. Я села к роялю, Саша вполголоса начал
декламировать:

   Я звал тебя, но ты не оглянулась,
   Я слезы лил, но ты не снизошла...

   Но Павла не было, и это беспокоило.
   Вошел он неожиданно и очень тихо. Мы все почему-то огля-
нулись.
   Павел стоял на пороге и весь светился. Да! Светился вдох-
новеньем, радостью. Его лицо изменилось до неузнаваемости,
бледное, ошеломленно счастливое. Он хотел, но не мог выгово-
рить ни слова... Наконец сказал:
   - Связь с Землей есть!
   В торжествующей интонации его голоса было все - Земля...
Надежды.., Жизнь... Кажется, я заплакала.
   На Земле так устойчива психика людей потому, что стабиль-
ны сами условия жизни. А здесь... Все время ждешь чего-то, и
все меняется. И вот сейчас весь мир перевернулся.
   Значит, Павел не утешал нас, а знал: мы вернемся, мы обя-
зательно вернемся!
   В этот момент сознания первой победы мне почему-то вспом-
нилась Ангола.
   ...Холера в стране... Извивающиеся тела на цыновках...
Десять дней вдали от госпиталя. Медикаменты иссякли. Я возв-
ращалась вечером. Солнце уже низко. Пальмы широколистые.
Черные тен'и. Сейчас солнце упадет в ночь. И сразу тропичес-
кая темнота завладеет миром. Из домика, где жили мы, выбежа-
ла Нэнси... Она присматривала за Володей. Я не могла разоб-
рать ее слов, но все уже знала. Плач похож на завыванье.
   А на моей большой постели среди измятых влажных простыней
бессильно лежал Володя, маленький и такой беспомощный. Наш
главврач поднялся от его изголовья.
   Я бросилась к сыну, прижала к груди его горящее тело. Он
был такой худенький, что даже кожица западала между ребрами.
Но узнал меня: его глаза потеплели.
   Какая же я мать! Какая мать! Привезла сюда, эту заразу,
свое дитя! Но тогда я сумела вырвать сына у смерти. Не сбе-
регла я его потом...
   И сейчас мне хочется без конца повторять его последние
слова: их много, а я один!
   Да, их на Земле много, а нас только четверо!
   Наши сигналы уже идут, идут, идут к Земле. И все равно их
когда-нибудь люди поймут!
   Автомат в течение десяти суток шлет одно и то же сообще-
ние.
   Павел для передачи информации использовал установку, ко-
торую Саша собрал у Юпитера. При помощи мезонов реактора
создавалось новое поле, которое способное вызывать в протон-
ной радиации плане уже знакомое нам двухангстремовое излуче-
ние. И люди Земли не могут не обратить внимания правильную
последовательность сигналов, идущих от протонного слоя. А
расшифровать сообщение для них не составит труда.
   Мы начали регулярно посылать научную информацию на Землю,
правда, очень скупую, лаконичную. Павел сам отбирал наиболее
ценное.
   Павел был убежден, что стихия, несущая наши слова людям,
движется со скоростью, в тысячи раз превышающей скорость
света. Он смеялся, беспричинно трогал все, что попадало ему
руки. И сразу же начал докладывать звонким юношеским голо-
сом:
   - Мы несемся к центру Галактики в направление созвездия
Скорпиона. Наша скорость очень близка к скорости света...
   Итак, вырвана вторая победа: мы знаем направление полета.
Теперь слово за мной и Суреном. Но юежде чем мы внесли свой
вклад, прошли долгие годы.
   Но тогда, в тесной кабине Павла, нам, окрыленным второй
удачей, казалось, что все решится очень скоро.

   Саша был менее терпелив, чем Павел. И не стал ожидать ве-
чера, когда мы все соберемся. Требовательный сигнал: немед-
ленно все к командиру! - оторвал нас от привычной работы.
   В кабинете Павла, сплошь уставленном приборами, мы едва
вместились. Саша сиял, он возбужденно говорил.
   Мы поздравляли Сашу, любовались им. В его мальчишеской
непосредственности искрилась такая радость, как будто повея-
ло весной.
   Ему удалось уловить и характер нашего движеия. Мы летели
сейчас с очень небольшим ускорением, видимо, силы, действую-
щие в реакторе, уже начали истощаться.
   - Сурен, надо проверить оставшийся запас пиона и прото-
нов, - как бы между прочим, мельком сказал Павел.
   - Я знаю. Я уже пробовал...
   Тогда, в минуту торжества, я не обратила внимания на эти
две короткие фразы. Их смысл всплыл потом.
   Мы пытались представить: что сейчас происходит нa Земле.
Какой она стала? Казалось диким, что там промелькнули уже
многие десятилетия и никого нет из тех, кого мы знали. А сын
Павла... Без нас попоявился на свет и без нас состарился.
Как прошел он по жизни? Какие следы оставил?..
   По нашим подсчетам, там уже 2150-е годы. Для нас Земля
прежняя, такая, какой мы ее видели. Там напряженная борьба.
Борьба между справедливость и насилием. Но рабства больше
нет. Не осталось его даже в самых недоступных джунглях,
только заметны еще страшные его следы - нищета и болезни.
Такой я помню Анголу.
   Какая же сейчас Земля?
   Осуществилось ли то, о чем мечтали мы?
   Информация с Земли не могла догнать нас. Но наша поступа-
ет к ним. Читают ли они наши сигналы?
   Мне трудно понять, как Саша ориентировался в этом фиоле-
товом скопище звезд. Но делал он это прекрасно...
   Постепенно вид неба начал меняться, это заметила даже я.
   Звезды более равномерно рассеялись вокруг нас И цвет их
стал другим, каждая приобрела свой собственный оттенок.
   Это произошло на третьем году наших блужданий в Космосе.
Особенно четко выделилась одна звезда, она все нарастала и
нарастала, постоянно оставаясь перед глазами. Саша объяснил:
наш путь пролегает слишком близко к этому светилу. И оно,
затормозив наше движение, исказило траекторию полета ракеты,
пытаясь затянуть корабль в свои владения.
   В нашем небе появилось два солнца. Одно, чья могучая
власть тяготела над нами, красное и большое; второе - звез-
да, жетовато-белая, более горячая, но и более далекая.
   - Наше главное солнце, - сказал Саша, - Анлорес В. Его не
видно с Земли невооруженным глазом Мы знаем только Анлорес
А. От Солнечной система его отделяет расстояние в триста
световых лет.- Он помолчал, как бы давая нам возможность по-
думать. - Анлорес В по массе и размерам почти такой, как
солнце, но температура его поверхности около четырех тысяч
градусов.
   - Может ли поглотить нас одна из этих звезд?
   Это, конечно, спросила я.
   - Поглотить? Нет. Есть уже все основания предполагать,
что мы стали кометой в системе Анлореса...
   - Кометы очень близко подходят к самой звезде...
   - Пока нам нечего опасаться. Скорее всего период нашего
обращения - сотни лет. И когда ракета подойдет к Анлоресу
совсем близко, настолько близко, что жар звезды сможет расп-
лавить стенки космоплана, нас уже не будет в живых. А сей-
час - займемся исследованием системы Анлореса.
   - А планеты у нее могут быть?
   - Конечно...
   - А жизнь?! - Это уже вопрос Павла.
   - Раз могут быть планеты, то возможна и жизнь, - ответила
я.

   Какая сила заставила нас двигаться с субсветовой ско-
ростью?
   Ответить - значит сделать почти возможным наше возвраще-
ние на Землю. Сейчас в нашем положении есть какая-то жерт-
венность. Пусть вынужденная, ню все-таки жертвенность. Мы,
конечно, до самого последнего дыхания будем слать свои сиг-
налы к Земле... Но сделать возможным возвращение...
   Я понимаю, это сказка, детское утешение...
   Сурен исследовал запасы нашего горючего. Протонов оста-
лось совсем мало, и они шли на связь с Землей.
   Нам не пролететь к Земле и тысячной доли пути, даже если
бы мы знали, как это делается.
   А Павел ищет страстно, напряженно, ищет разгадку нашей
трагедии. Такова логика и сила человеческого разума!
   Может быть, эта новая стихия, эти новые частицы подобны
всепроникающим нейтрино..?
   - Нет, - отвел эту мысль Павел, - если бы это было нечто,
подобное нейтрино... Оно проникло бы сквозь защитную оболоч-
ку и свободно прошло бы сквозь массу протонов... А оно вызы-
вает реакцию, то есть взаимодействует с протонами, частицей,
имеющей электрический и барионный заряды. Эти неведомые час-
тицы ни того, ни другого заряда не имеют, иначе мы бы их об-
наружили. Значит, протонам, как, и этим частицам, присущ еще
какой-то третий заряд. Протоны - ядерные частицы Но почему
это излучение не действует на атомное ядро, оно не разрушает
вещество, ядра атомов? Ни наш космоплан ни мы сами - ничто
не пострадало, все осталось таким же, как и прежде. Взаимо-
действие происходит только со свободными протонами, и взаи-
модействие двоякое. Если протоны сконцентрированы в единую
массу, как было у нас, - реакция развивается бурно и стреми-
тельно. Протоны перерождаются в неизвестный нам вид материи.
Это происходит с колоссальным выделением энергии. А если
протоны рассеяны, как в радиационном поясе планет, генериру-
ется только строго определенное двухангстремовое электромаг-
нитное излучение.
   И опять, все опять и опять, возвращался Павел к тайне
гравитации. Может быть, в ее разгадке ключ к нашему спасе-
нию?
   Теория единого поля! Мечта Павла еще с юности... И в на-
шей судьбе он видел бездну возможностей и предположений для
создания этой теории... И, может быть, поэтому он так мало
чувствует безвыходность нашего положения?
   У Анлореса есть планеты! Саша уверенно преподнес нам оче-
редное открытие. Сколько? Пока неизвестно. Нас особенно ин-
тересуют те из них, которые находятся в зоне жизни, вблизи
самой звезды, где достаточно света и тепла. Такую планету
найти не легко: она все время в лучах ослепительного свети-
ла.
   Но когда Саша доказал ее существование... Для нас это
явилось не просто радостью: наверно, Колумб с таким же вос-
торгом смотрел когда-то на впервые увиденную им землю.
   К этому времени реактор космоплана уже не действовал. Пи-
озина осталось слишком мало для бурной реакции. Мы летели,
подчиняясь только силам тяготения. Но если пустить в двига-
тель не успевший прореагировать пиозин, мотор оживет. А пока
мы летим с обычной скоростью, на которую рассчитав космоп-
лан: 5000 километров в секунду, корабль управляем. Мы взяли
курс к новой планете, к новому миру.
   Итак, вперед, в неведомое, а может быть, в мир неизвест-
ной жизни!

   Но прежде чем этот мир открылся нам, произошло нечто со-
вершенно необъяснимое.
   Впереди космоплана находится щуп для метеоритов. Он улав-
ливает все твердые образования на трассе полета и сжигает
их...
   И вдруг... щуп молчал... Щуп не обнаружил опасности. Ме-
теорит налетел на нас с тыла... Это невероятно. Но это так.
Вернее, это был не метеорит, а что-то абсолютно непонятное.
   Случилось это днем, в момент напряженной работы.
   Резкий крик Саши. Не сигнал тревоги, а именно крик.
   Мы увидели его у ракетного телескопа очень бледного, ос-
лабевшего.
   Вид неба оставался обычным. Темень Космоса и очень много
ярких немигающих звезд.
   Здесь больше ярчайших звезд по сравнению с Космосом у
Земли: мы ближе к центру Галактики, и плотность светил уве-
личилась. И вдруг все звезды потускнели Как будто пелена за-
тянула глаза, так Саша и решил сначала. Он скосил взгляд в
сторону приборов. И в этот момент закричал. Автомат отметил
не только то, что звезды померкли, но большинство из них, в
том числе и наша планета, исчезло. Сам Анлорес расплылся,
разлился сиянием. Свет его не обжигал больше глаз.
   Создалось впечатление, что какая-то полупрозрачная масса
обволокла космоплан и продолжает мчаться вместе с ним. Нет!
Это был не сон! Не галлюцинация! Это длилось около десяти
часов.
   Потом небо очистилось, облако удалилось так же незаметно,
как и спустилось.
   Перемен не произошло никаких.
   Мы мчались по курсу к нашей планете. Мы свыклись с
мыслью, что она наша.
   Космос оставался прежним. Оранжево-красный, четко очер-
ченный диск Анлореса, сияние его желтоватой звезды-спутника
и бесконечное множество ярких немигающих звезд.

   ДЖОЛИЯ - ПЛАНЕТА ОРАНЖЕВОЙ ЗВЕЗДЫ

   (Окончание записок, Нины Орловой)

   Павел и Саша спорили. Спорили резко, может быть, даже
грубо, а главное, азартно.
   Павел стал пунцово-красным, он был взбешен, что кто-то
смеет думать не так, как он.
   - Не спорь! Не спорь о том, чего ты не понимаешь! Жизнь
развивается, подчиняясь определенным закономерностям. Однок-
леточные-многоклеточные-высшие формы жизни. И подлинно ра-
зумными существами может быть только наивысшая форма - су-
щества, подобные человеку, с тонкой нервной системой, с моз-
гом.
   - А мне кажется, что может быть что-то совсем непохожее.
   Саша улыбался особенно приветливо, как умел улыбаться
только он один, но упорно стоял на своем.
   Павел с досадой отвернулся, всем своим видом говоря: ну
что тебе доказывать!
   Меня радовала их горячность. А еще приятно было оттого,
что этот разговор сейчас совсем не отвлеченный, совсем не
беспредметный. Он сейчас неизбежен и необходим.
   Мы на подступах к новому миру. Издали планета розовая.
   И на ней, вне всякого сомнения, возможна жизнь. И, может
быть, такая, как наша?
   Неужели мы осуществим давнюю мечту! Найти братьев по ра-
зуму... И, может быть, люди на Земле узнают об этом? Сколько
лет прошло на Земле?
   Странно думать, что там, в пропасти веков, уже ничего не
осталось привычного для нас.
   Мы стояли на пороге нового Солнца и новой Земли. Мы уже
знали, что она немного больше нашей планеты и, значит, хо-
дить по ней будет тяжелее (а особенно сейчас - после невесо-
мости). Она щедро обогревается своим Солнцем, но мы не могли
определить состав ее газовой оболочки. Сначала мне показа-
лось, что атмосфера носит ярко выраженный восстановительный
характер - я обнаружила в ней вместе с парами воды аммиак,
метан, сероводород... Но вдруг увидела ясные линии молеку-
лярного кислорода и азота. Концентрация этих элементов пры-
гала в самых широких пределах. А приборы были в полном по-
рядке. Я уверена. Я сама их очень тщательно проверяла.
   Новый мир стремительно приближался. И скоро превратился в
огромный мутно-розовый шар. Нас отделяло расстояние в двести
тысяч километров.
   - Какое же имя дать этому розовому миру? - спросил Павел.
   - А мы подождем называть его, - с готовностью ответил Са-
ша. - Возможно, там есть разумные существа, и они уже как-то
называют свою "Землю". И мы сохраним это имя.
   - Нет! Мы дадим свое! - неожиданно для себя возразила я.
- Пусть эта планета будет Джолией. Ведь, правда, звучно -
Джолия?
   Мне, как семнадцатилетней девчонке, в этой розовой дымке
мерещился сказочный мир, полный романтики тайн и все-таки
похожий на земной. Зеленые деревья, яркие цчегы . Мне так
хотелось притронуться к их листьям. И возникло даже чувство,
будто я изменила своей ясной Земле.
   Мы легли на курс облета. И как спутник планеты начали
двигаться по круговой орбите, пытаясь тщательно исследовать
ее воздух, радиацию, температуру твердой оболочки.
   И опять я не могла узнать, сколько же кислорода содержит-
ся в ее атмосфере. Я настроила ультраспектрофотометр на по-
лосы молекулярного кислорода. Полосы были яркими, четкими.
Присутствие кислорода несомненно. Но сколько? Результаты все
время разные - то 2, то 15, то 20 процентов - и почти однов-
ременно и почти в одном и том же месте.
   - Что за дьявольщина! - сквозь зубы прошептал Павел и сам
сел за прибор.
   От бесконечной и необъяснимой чехарды цифр я одурела.
   И у Павла точно так же прыгали результаты, точно так же
менялась яркость линий кислорода.
   А в кабине корабля прибор действовал безотказно, содержа-
ние кислорода определялось однозначно.
   - Ну, что ж, - наконец решил Павел, - приблизиться к пла-
нете можно, даже если точно не известно содержание кислоро-
да.
   Мы двигались к Джолии по спирали. И на расстоянии восьми-
десяти тысяч километров от ее поверхности попали в поток не-
понятной радиации. Сначала мы предположили, что это такой же
электронный или протонный пояс, каким окружена наша Земля. И
Саша сразу же сделал вывод:
   - Ага! Значит у Джолии есть магнитное поле!
   А Павел молчал... Он совсем не уверен, что это знакомые
нам протоны или электроны!
   Беспорядочно метались стрелки на дозиметрах космического
излучения. Павел стоял перед приборами и молчал. Его лицо
казалось злым.
   - Ничего... ничего... не понимаю. - И немного спустя
взволнованно добавил: - Я даже понять не могу, имеют ли эти
частицы заряд... И какой? Это какие-то трехликие частицы...
   В этот момент корабль стремительно рухнул к планете. От
резкой неожиданной перегрузки я на мгновение потеряла созна-
ние.
   Когда пришла в себя, дверь в кабину была открыта и Павел
кричал Сурену:
   - Немедленно выходить из радиации! Против этих лучей за-
щита не устоит! Они разрушают пиозин...
   Я услышала голос Сурена, слов не разобрала.
   Космоплан выровнялся и ринулся вверх.
   Мы опять легли на орбиту над поясом радиации на расстоя-
нии ста тысяч километров от планеты. Предоставив управление
космопланом автоматам, собрались в салоне. Отсутствовал Су-
рен. Он исследовал скудные запасы горючего. Как повлияло на
него излучение?
   Наши тела удобно покоились в креслах. Тепло, уютно. Вок-
руг незримое присутствие тех далеких дорогих людей, которые
собирали нас в этот путь. Когда мы в салоне, я всегда вспо-
минаю о них.
   А розовая планета совсем близко, огромная, поземному си-
яющая, но отделенная от нас непонятной преградой.
   Жизнь... Там обязательно должна быть жизнь.
   Я мельком взглянула на Павла. Его лицо страшно поразило
меня. Замкнутое, даже угрюмое, с опущенными тяжелыми веками.
Никогда у него не было такого лица. И век таких тяжелых не
было, и таких острых скул.
   - Что с тобой, Павел? - Он поднял на меня светлые, совсем
спокойные глаза. - Что-нибудь случилось?
   - Нет... нет... Что вы!
   Вошел Сурен. Его движения замедлены. Так всегда в минуты
острого волнения. Он боится сказать необдуманное, случайное
слово, говорит глухо:
   - Я очень немногое могу сообщить вам. Горючего нам хватит
только для того, чтобы благополучно сесть на планету. Ве-
щество или... поле пояса радиации сквозь защиту проникает в
реактор двигателя, искажает обычный процесс. Космоплан теря-
ет способность управляемо двигаться.
   - Исследовать эту радиацию. Но как?!! - Это сказал Павел,
его лицо покрылось синеватой бледностью. - Приблизиться к
поясу радиации! Сейчас же! Время не терпит!
   И мы опять двигались вокруг планеты как ее спутник в те-
чение двадцати земных дней.
   Частицы действительно оказались трехликими. В одном слу-
чае они вели себя как отрицательно заряженные, в другом -
положительно, а иногда как нейтральные. И мы установили, что
для нас опасно только это нейтральное вездесущее излучение.
Отрицательные и положительные состояния частиц нас не беспо-
коили.
   И что хуже всего: мы не улавливали закономерности в чере-
довании зарядов частиц.
   А розовая планета медленно вращалась, соблазнительно
близкая, полная тайн и какой-то жизни.

   Мы опять в салоне космоплана. Павел, как и всегда в осо-
бенно ответственные минуты, не сидит, а стоит.
   Он приказал открыть все иллюминаторы. Исчезли стены, ос-
талась лишь прозрачная, слегка люминесцирующая желтизною
оболочка. Только она отделяла нас от бездны пространства и
времени. Справа от меня, надо мной и под ногами был черный
Космос с обилием немигающих, мертвых звезд, с восходящим ос-
лепительным светилом - Солнцем Джолии, а слева - сама плане-
та, мутная и тоже сияющая. Павел говорил решительно. Он все
обдумал.
   - Большое счастье встретилось нам на пути. Эта планета
вне всякого сомнения живая. То, о чем мечтали люди, - обна-
ружить в Космосе жизнь, - нашли мы первыми. У нас сейчас на-
дежная связь с Землей. Даже в случае нашей гибели на Земле
многое узнают... Но истратить все горючее для того, чтобы
опуститься на неведомую планету... Должны ли мы это делать?
   - Только так и может быть, - тихим горячим шепотом вста-
вил Саша.
   Сурен и я молчанием подтвердили свое согласие. Начался
спуск к планете.
   Тысячекилометровый пояс радиации миновали благополучию,
нейтральное излучение не встретилось на нашем пути. Все ни-
же... и ниже... Раскаленный воздух охватил космоплан. Нарас-
тала тяжесть и тупая боль во всем теле. И возникло что-то
знакомое, не мучительное, а именно знакомое, знакомое мно-
гомного лет назад...
   Земля! Земля! Родная Земля! Меня задушили эти земные вос-
поминания. И вдруг сильнейший взрывной удар...
   Павел рванулся в аппаратную. За ним шатающаяся тень Саши.
Я двинулась туда же почти ползком, с трудом преодолевая боль
и страшную тяжесть,
   Но в аппаратной все в порядке, у пульта по-прежнему Су-
рен. Только лицо его искажено невыносимой болью: щеки, лоб,
шея - все побагровело, посиневшим ртом он жадно ловит воз-
дух.
   Космоплан "Вперед!" остановился, замер, придавленный
собственной тяжестью на чужой земле.
   И мы все, несмотря на сильнейшую физическую слабость,
как-то сразу к чему-то прислушались. Там, в Космосе, была
беспредельная Вселенная и были мы - больше ничего.
   А сейчас за плотно прикрытыми иллюминаторами не прост-
ранство беспредельности, а чужой мир, куда мы вторглись неп-
рошенными, мир, может быть, с враждебной нам жизнью. Навер-
но, только неведомая опасность создает чувство одиночества.
   И Павел еще сказал (он никогда не скрывал от нас труднос-
тей), что взрыв не прошел бесследно. Мы все-таки попали в
поток губительного для нас излучения. Автоматы отвели кос-
моплан в сторону. Но все запасы протонов, оставленные для
связи с Землей, уничтожены. Их нет, И возродить их снова не-
возможно.
   Когда мы открыли окна, чтобы увидеть чужую землю, на пла-
нете был рассвет. Над горизонтом висела утренняя звезда Ан-
лорес А, яркий белый диск величиной с десятикопеечную моне-
ту.
   Беспредельная тускло-серая равнина лежала перед нами.
Предрассветные сумерки длились долго. Но постепенно все на-
чало наливаться густой краснотой. И только когда из-за плос-
кого края планеты показался невероятно огромный и сияюще
красный диск солнца, - вокруг посветлело. Перед нами возник
непривычный пейзаж. Насколько хватало глаз расстилалась все
та же равнина. И на ней странные растения: в метр высотой,
тонкие, прямые, как бы негнущиеся (или в воздухе была абсо-
лютная тишина?). Растения коричневые, и среди них кое-где
разбросаны камни более светлого оттенка. Странно, что камни
эти почти одного размера, и одной формы - яйцеобразные.
   День ясный, со светло-розовой прозрачной вышиной подни-
мался над нами. И нам особенно дорогой показалась эта сияю-
щая вышина! Нас вернуло к действительности резкое восклица-
ние Саши. Эти "камни", эти странные "камни" были живыми!
Сейчас мы ясно видели, что они буро-коричневые с ржавыми по-
лосами. Они заметили нас! Они двинулись нам навстречу, при-
гибая твердую, упругую траву. Они ползли беспорядочно, не
общаясь друг с другом. Мы не могли понять, как и за счет че-
го они передвигаются и где те органы чувств, которыми они
уловили наше появление.
   - Смотрите! Смотрите! - громко закричал Саша.
   И мы увидели, что стрелки на космоулавливателях резко
взметнулись, указывая на радиацию, все ту же нейтральную
вездесущую радиацию. Мы закрыли иллюминаторы. Но указатели
приборов всетаки чуть-чуть дрожали. Излучение очень слабое,
в миллионы раз меньше того, которое встретило нас на подходе
к верхним слоям атмосферы. Но оно есть!
   - На Земле известны скаты, - не знаю почему так тихо на-
чала я говорить, - морские животные, каким-то непонятным об-
разом вырабатывающие ток высокого напряжения. Они этим током
поражают свои жертвы. А эти... Неужели они вырабатывают
ядерное излучение?
   - Но кто их жертвы? - задумчиво вставил Павел.
   Так нас встретила эта планета - чужой и определенно смер-
тельной для нас жизнью.
   Когда мы вновь открыли защитные шторы, яркое солнце под-
нялось почти к зениту. Вся необъятная равнина залита его
ровным горячим сиянием. Попрежнему тихо в степи. Не колеб-
лется жесткая трава. А бурые "камни", чувствуя наше присутс-
твие, явно беспокоятся.
   Оставив Сашу наблюдать, мы ушли на отдых. Проснулась я
через несколько часов и сразу же потянулась к окну.
   Саша все так же стоял у прозрачной стены и смотрел в
степь. И лицо у него не только усталое, а измученное. Нес-
войственное Саше болезненное выражение страха застыло в гла-
зах. Я хотела спросить: что с тобой? ты заболел?
   Но сама засмотрелась в серо-коричневую даль, и, призна-
юсь, мне стало жутко. Жутко, несмотря на то, что яркое све-
тило обливало лучами равнину. Но чтото непередаваемо ужасное
было в этой степи. Застывшая трава, ползущие "камни", и
больше ни единого намека на жизнь.
   Саша прикрыл ладонями лицо, а когда отнял их, я в его
взгляде увидела смертельную тоску.
   - Мне... тяжело здесь... - сказал он. - Не знаю почему,
но какие-то дурацкие мысли лезут в голову... Я видел там...
далеко... какие-то странные расплывчатые тени... Но не в
этом дело... В воздухе есть что-то...
   - Иди отдыхай.
   Оказалось, действительно, даже после сна очень тяжело
стоять у окна и наблюдать. Ничего не изменилось в степи, она
оставалась прежней, пустынной, никакого движения, ни ветер-
ка. Тучи, грозовые, мохнатые и низкие, собрались на горизон-
те. У нас, нп Земле, обязательно разразилась бы гроза, гря-
нул освежающий дождь. И все очистилось бы... Но здесь они,
такие тяжелые, синие до черноты, расходятся в знойном небе.
   А меня одолевали мучительные мысли. То мне вдруг каза-
лось, что все вокруг горит, полыхает огнем и мне надо ку-
да-то бежать, вырваться из этого пламени. То меня охватывала
безысходная тоска, полнейшее бессилие. Я с большим трудом
заставляла себя оставаться на месте и смотреть, только смот-
реть в горячую и твердую степь.
   Чтобы отвлечься, попробовала снова определить кислород в
воздухе планеты. Результат оказался неожиданным, но совер-
шенно определенным. Вблизи "камней" содержание кислорода до-
ходило до 50%, а по мере удаления от них-резко падало.
   У самых "камней" не было сероводорода, метана, аммиака И
все-таки эти газы присутствовали в атмосфере.
   "Камни" выделяют огромное количество кислорода! Это не-
сомненно!
   Не знаю, когда подошел Павел, помню только его голос:
   - Нет, так дальше невозможно. Излучение проникает сквозь
энолит и травмирует наши нервы. Закройте иллюминаторы!
   Мне показалось, что на этот раз со страшным скрежетом
опустились защитные шторы.
   - Прежде всего, - начал Павел, - мы должны узнать сущ-
ность этих странных "камней". Что это такое? Откуда этот
кислород и излучения? Это излучение - их оружие. Возможно,
что внутри этих существ происходят ядерные реакции...
   Мы выжидали пять дней. За это время кое-что поняли; камни
оживают только на свету, вместе с заходом солнца они теряют
способность двигаться, излучать, выделять кислород. Эти
странные образования казались нам лишенными всяких органов
чувств. По вместе с тем в их поведении было что-то разумное.
Некоторые из них явно обследовали наш корабль. С неприятным
скрипом они соприкасались с обшивкой космоплана.
   Потом они уползли в глубь степи. Что это? Чей-то приказ?
Или их собственное решение?
   На шестые сутки мы осуществили опыт, предложенный Сашей.
Взяли под обстрел пиозином "камень", находящийся от нас ки-
лометрах в пяти. Вспыхнул взрыв, подобный ослепительному,
всепожирающему пламени атомной бомбы. И от камня ничего не
осталось - только немного серо-серебристого пепла. А его со-
родичи не обратили никакого внимания на эту вспышку, они ле-
жали, как и прежде, неподвижные, почти мертвые. Это подтвер-
дило, что они лишены даже самых примитивных ощущений. Ночью
при помощи щупа метеоритов мы собрали немного пепла.
   Анализ был готов через два часа. Оказалось, это... двуо-
кись германия...
   Германий... Германий... - я была ошеломлена, - это срав-
нительно редкий элемент на Земле и во всей нашей Галактике.
По своим свойствам он примыкает непосредственно к кремнию и
углероду. Углерод - это основа жизни на Земле. Значит...
Значит... где-то есть германиевая жизнь.
   - У ядра германия, - с изумлением делал свое сообщение
Павел, - очень много изотопов, целых восемнадцать, есть изо-
мерные ядра. Видимо, каким-то реакциям, происходящим внутри
этих ядер, "камни" и обязаны своим могуществом.
   И Саша все недоумевал:
   - Германиевая жизнь... Германиевая, а не углеродная...
И... и... наконец, физиологическое ядерное излучение.
   - Мне кажется, - задумчиво перебил его Павел, - здесь не
обошлось без Разума... Мы еще увидим их, подлинных властите-
лей этого мира!
   И опять наступила ночь, бархатисто-темная, с непривычными
мерцающими созвездиями, ночь, полная непонятной, неведомой
жизши.
   - Прожектор не включайте, - тихо сказала я, - мы можем
отпугнуть... их отпугнуть...
   А кого "их"? Мы и сами не знали, но ожидание было очень
напряженным. Откуда эта уверенность, что они обязательно
придут? Не знаю. Но нам казалось несомненным присутствие на
этой "Земле" Разума.
   Саша первым увидел приближающееся к нам облако. Оно каза-
лось густым и темным, как грозовая туча, только внутри него
можно было различить множество тускло-красных огоньков.
   Мы приготовились к встрече с неведомым, открыли шторы и
замерли в своем убежище, правда, приятно создавая, что эно-
лит не пробьет пуля и огонь не возьмет.
   Густая вязкая масса прикрыла космоплан, к энолиту прижа-
лись что-то темное, пульсирующее, колеблющееся, как волны.
Какие-то тени метались там.
   А ведь это уже было когда-то!
   Там в просторах системы Анлореса, когда звезды вокруг по-
меркли... Необъяснимый метеорит!
   Появилось ощущение, что нас упорно и долго рассматривают.
Мы сжались перед этим многоликим взглядом. Сурен включил
прожектор, и мутная масса как-то сразу подалась, начала
удаляться... И вдали мы опять увидели красные огоньки...
   Мы ожидали, что "оно" появится днем, как это бы сделали
мы сами. Но весь день равнина оставалась пустынной. Только
желтые "камни" продвигались по ней. Они казались полновласт-
ными властителями планеты.

   А ночью опять началось необычное. На этот раз мы укрылись
от пристальных наблюдающих глаз. И только приборы показыва-
ли, что, как и вчера, густая масса припала к энолиту. Это
живое существо? Или же умный прибор? И снова в охватившем
космоплан облаке то там, то здесь сгущались тени, иногда
вспыхивали искры. А вокруг - прежняя тишина.
   Мы до конца выдержали это испытание, до самого рассвета.
   Иногда чудилось, что липкая жидкость ощупывает нас. С
первыми лучами солнца "облако" плавно поднялось ввысь и
скрылось в розовой дымке.
   На третью ночь мы наконец увидели их. Это реальное и
вместе с тем необычное до жути зрелище мне никогда не за-
быть. "Облако", как и прежде, подползло совсем близко, но на
этот раз не опустилось па энолит. Красные огоньки застыли
метрах в ста от космоплана. И вдруг они начали переливаться
синими, фиолетовыми, зелеными оттенками, и на "землю" посы-
пались странные фигуры, большеголовые и тонкорукие, на ко-
ротких ногах. Шесть фигур двинулись к космоплану и чувство-
вали себя абсолютно спокойно в лучах прожектора.
   Мы жадно рассматривали их. Возникло представление, что
они хотят что-то объяснить или показать нам. Значит, они
признали в нас братьев по Разуму!
   - Нина Александровна! - Я оглянулась на Сашу. - Не кажет-
ся ли вам, что они в скафандрах?..
   И мы поняли, что это так и есть. Но почему же существа
этой планеты ходят по своей земле в защитных костюмах?
   - Неужели и они откуда-то? - опять спросил Саша.
   - А может быть, они живут в воде? - Павел предложил это,
как более вероятное. Но я сразу же возразила:
   - Это трудно представить. Во время первого облета мы ви-
дели, что на планете нет больших открытых водоемов...
   - А подземные воды?
   - Может быть... Но Земля доказала нам, что именно на суше
создаются наиболее совершенные формы живых организмов.
   - Вы тоже считаете, что они пришельцы?
   - Я пока ничего понять не могу...
   А странные фигуры стояли уже перед самым космопланом. Мы
напрягали зрение, чтобы разглядеть их. Но это нам не уда-
лось. За плотными стенками скафандров мелькало что-то неуло-
вимое, расплывчатое, едва заметное.
   В эту ночь знакомство не состоялось, но...
   Павел первым обратил внимание на сигналы, поступающие в
наш приемник. И вдруг быстро включил телевизор. Экран "заго-
ворил"...
   - Смотрите! Смотрите! - крикнул Павел. - Они поняли прин-
цип телепередач... Они показывают...
   Я увидела, что существа перед космопланом, как бы убедив-
шись, что мы наконец-то поняли их, рассеялись в темноте.
   А экран горел белым пламенем, по которому метались гус-
то-фиолетовые до черноты полосы.
   Почувствовав боль в глазах, я закрыла веки.
   - Наденьте очки, излучение очень жесткое.
   Экран стал багровым. Из красного сумрака выступило стран-
ное видение.
   Ярким зловещим светом озарено грозовое небо. Это небо не-
померно огромное, оно занимает почти весь экран, только в
правом углу прижался совсем крошечный клочок суши. Тяжелые
тучи, снизу темные, а сверху яркие. Оттуда, из глубин этого
светящегося верха, мчится огненный смерч. Он не один. Вдали,
уменьшенные расстоянием, такие же горящие вихри раскинуты по
небу. А на обрывке суши - выходящие из пламени смерчей крас-
ные яйцеобразные "камни".
   - Что такое? - шепнул Саша. - Неужели они откуда-то?!
   Экран опять изменил свой оттенок, стал сначала коричне-
вым, а потом розовым...
   Джолия была перед нами. Мы узнали очертания се материков,
ее скудных водоемов. Мертвая планета. Скалы, скалы да сыпу-
чий красный песок, кое-где обмелевшие озера.
   Мы следили за тем, как "камни"-пришельцы будто пожирали
этот каменистый грунт. Потом поднялась коричневая островер-
хая трава.
   И вдруг вид на экране изменился неузнаваемо, хотя там ос-
тавался все тот же пейзаж Джолии. Как будто ветром Земли по-
веяло, а небо стало беспредельно синим. И нам захотелось
выйти в этот неожиданно ставший родным простор.
   Потом мы увидели космоплан и самих себя. Спускаются сход-
ни. А мы стоим в своей обычной одежде на крышке открытого
люка.
   - Они предлагают нам выйти, - прошептал Павел.
   - Мы должны поверить им, - твердо сказал Саша.
   - Это все не так просто, - возразил предусмотрительный
начальник. - На рассвете, Нина Александровна, вы еще раз
сделаете анализ воздуха на газы и микроорганизмы.
   И я вновь повторила свои определения. Результат оказался
поразительным... Воздух по ту сторону стенок корабля был
точно такой же, совсем такой же, как в нашей кабине.
   - Я так и думал, - подытожил Павел, - они там создали та-
кой же воздух, как у нас здесь... Можно смело выходить. Эти
существа ищут общения с нами.

   3

   Чужая планета встретила нас широчайшим простором.
   Мы спустили сходни, но стояли некоторое время на площадке
люка, оглядывая окрестность.
   Простор оказался действительно огромным и небо нежно-ро-
зовое с далекими перистыми облаками. И внизу, куда только
достигал взгляд, везде трава. Не знаю, какое ощущение было
самым сильным - прикосновение свежего ветра к открытой коже,
его странный горьковатый запах, так пахла здесь трава, или
тишина. "Камни" исчезли.
   - Эти "камни" подчинены им, - заметил Павел,
   - А интересно все-таки, что это: машины или живые сущест-
ва? - вставил Саша, и вдруг он рассмеялся, звонко, радостно,
а потом закричал во всю мощь своих легких: - О-го! Го! Го!
Го! Го!
   И где-то далеко, у самого горизонта, ответило эхо:
   - Г-го! Го-го!
   Это Сашу развеселило еще больше. Он сбежал по трапу и
первым вступил на чужую землю. Он прыгал н кувыркался по
укатанной "камнями" поляне. Вел себя совсем как мальчишка,
вдруг вырвавшийся на волю, в весеннюю степь.
   Наверху остался один Сурен. Таков приказ начальника - Су-
рену корабль не покидать.
   Мы шли среди негнущихся тростникообразных растений.
   - Подождите! Подождите! - вдруг воскликнул Саша. - Что
это?
   Мы не успели остановить его, как он поднял с земли блес-
тящие, переливающиеся на солнце осколки. Они сделаны как бы
из чистейшего хрусталя. И в них ясно видны игольчатые, как
снежинки, кристаллы.
   - Брось! - крикнул Павел. - Незащищенными руками ничего
не брать!
   Саша выронил свою блестящую находку. С хрустальным звоном
она упала на землю и разлетелась брызгами. Саша оглянулся.
   - Интересная все-таки штука.
   Мы двинулись дальше.
   А солнце поднималось все выше и палило нестерпимо, стало
тяжело дыциать и тяжело двигаться.
   - Надо выходить ночью. И "они" тогда придут.
   Мы вернулись, усталые, разомлевшие от жары.
   Но сон после прогулки был удивительным. Наверное, только
дети так хорошо, с наслаждением сляг, без всяких сновидений.
   Проснулись мы одновременно, проснулись ночью. Разбудили
нас негромкие, мелодичные звуки... Странная музыка! Мы неко-
торое время лежали, затаив дыхание, вслушиваясь.
   Павел подошел к окну.
   - Смотрите! Смотрите!
   Густая темнота ночи наполнена множеством огнен, красных,
зеленых, желтых и едва заметных фиолетовых. Со всех сторон
они двигались к космоплану.
   - Выйдем навстречу! - с какой-то торжественностью про-
возгласил Павел.
   Прохлада расстилалась в воздухе, прохлада и свежесть. А
огни скапливались у подножья сходен. Один из них, тем-
но-красный, начал очень медленно взбираться. Ему тяжело дви-
гаться в скафандре. И вот он рядом с нами, маленький, чуть
выше колена. Мы склонились к нему, притронулись руками к хо-
лодному металлу скафандра, прильнули к шлему, стараясь расс-
мотреть, что там. Свет очень скудный, только красный огонек
на самой макушке. И нам виделось что-то мутное, бесформенное
и бесцветное. И опять зачастили сигналы в приемнике, заго-
релся экран телевизора.
   "Он" проник вместе с нами в салон, лег в кресло.
   А на экране светилась история чужой жизни. Сначала в пол-
ной темноте волны ходили перед нами, потом протянулись пе-
реплетающиеся нити, кольца.
   Плохо видно. И "они" это скоро поняли, потому что осве-
щенность и оттенки красок на экране начали быстро меняться.
Голубой, зеленый, оранжевый, красный... Они искали наиболее
хорошо воспринимаемый нами цвет. Остановились на зеленом. И
нити стали густо-зеленые, и кольца. Только фон темныйси-
не-фиолетовый...
   Нет! Нет! Перед нами не возникли изображения чужой разум-
ной жизни, чужих сооружений, порождений чужого ума. Нет!
   Прежде всего мы увидели систему Анлореса. Две звезды, ор-
биты планет возле каждой. Четче выделились две точки-планет-
ки, одна - наша, а вторая у Анлореса А. Значит, эти разумные
существа - пришельцы на Джолии, Их солнце Анлорес А - яркий,
но маленький диск в небе, более горячий, чем Солнце, и более
тяжелый. И где-то там их планета. На диаграмме вспыхнул
спектр падающего на нее излучения. Оно было жестким, очень
мощным по сравнению с солнечным светом. Максимум энергии ле-
жал в ультрафиолетовой области. Трудно бы нам пришлось, если
бы мы опустились на эту планету. Без скафандра не выйдешь в
ее простор.
   Что-то расплывчатое, то круглое, то овальное на экране, а
от него во все стороны все бегут и бегут волны. Это пульси-
рующее облако имеет сложное строение: множество точек внут-
ри, подвижных, ритмично вздрагивающих, в основном светло-зе-
леных, но есть и синие и оранжевые, а кое-где мелькают крас-
ные. Иногда вспыхивают искорки, раздается треск слабого раз-
ряда. И тогда особенно усиливаются змейки бегущих волн.
   - Структурная модель их белковой молекулы, - неуверенно
прошептала я.
   Экран неожиданно вспыхнул ярким светом, как будто они
приветствовали мою догадку.
   Появилась другая капля. В ней меньше точек, они почти все
красные. И расширяющиеся волны другой формы - с заостривши-
мися вершинами и впадинами. Над каплей обозначилось овальное
очертание "живого камня".
   - Первичная клетка "камня"!
   - Его кристалл!
   Почти одновременно вырвалось у Саши и Павла.
   Экран опять одобряюще засиял.
   - Нет, не кристалл, - настаивал Саша. - То, что мы виде-
ли, - не мертвое, а живое.
   - Но почему, - возразила я, - точек так мало внутри? Це-
почки углерода гораздо длиннее.
   - Германий! - сказал Павел.
   И я вспомнила обнаруженную в пепле двуокись германия.
Германиевая жизнь! Может ли это быть? А почему бы и нет?
Германий-родственник углерода. И там, в мире могучих кван-
тов, обязательно стимулируются неизвестные нам реакции и во
многомного раз повышается способность германия создавать це-
почки из атомов.
   Перед нами две капли, атомы двух жизней. Они разные, но
какими-то внутренними процессами, безусловно, связаны между
собой. Живые камни! Они разлагают горные породы, извлекая из
них элемент, необходимый для жизни, видимо германий. Процесс
идет с выделением в атмосферу кислорода. Вот что насыщает
кислородом воздух Джолии!
   А потом, день за днем, мы все дальше и все глубже прони-
кали в чужую жизнь.
   Мы увидели не только Джолию, но и их родную планету -
спутник Анлореса А.
   В этом мире все казалось полутенями, чем-то полупрозрач-
ным... Огромная фиолетовая даль. Бесконечная - нет горизонта
и нет границ. Однообразная, мутно-прозрачная плоскость. Не
видно ни животных, ни растительности.
   Потом, когда глаз привык к этому зрелищу, на экране нача-
ло вырисовываться нечто... Оно колыхалось, как опахало на
Востоке. Мне оно напоминало ветви ангольских пальм. Цвет
этого "нечто" я не могла определить. Он переливался, иногда
вспыхивал от фиолетового, почти черного, до голубого. Голу-
бизна мелькала отдельными искрами. Но вдруг...
   Музыка... торжественная и звучная, она все нарастала и
нарастала, распространяя непонятное смятение. Она была ско-
рее скорбная, чем радостная... скорее резкая, чем мелодич-
ная...
   Экран посветлел... Несколько мгновений он оставался пус-
тым. Только звуки достигли своего апогея.
   Перед нами возник хозяин этой планеты, живое существо с
могучим мозгом. Мы подались вперед и замерли.
   Существо без скафандра, почти совсем прозрачное и тоже
темно-фиолетовое. Оно казалось нам скользким, холодным и
мокрым.
   Тело этого необычного создания поражало геометрической
правильностью своих форм. Два шара соединялись вместе: один
- поменьше - голова; второй -" побольше - туловище. И конеч-
ности. Нижние - служат для передвижения, очень короткие, с
нашей точки зрения, но крепкие. И верхние... Нет, это те на-
ши руки. Они гораздо длиннее и заканчиваются множеством щу-
палец.
   Потом в большом плане мы увидели голову. Здесь сконцент-
рированы органы чувств. Орган зрения мы сразу узнали, хотя
он совсем не напоминал наши глаза. Вернее, это множество
мелких глаз, маленьких решеточных ячеек (мы насчитали около
ста), разбросанных через правильные промежутки по всей по-
верхности шара - головы, в них мы ясно видели хрусталик,
ощущалось восприятие света.
   Были и другие органы чувств. Четыре довольно большие вы-
пуклости, покрытые более светлой, чем все остальное, пере-
понкой, расположены точно через девяносто градусов по эква-
тору этой геометрически правильной головы. Может быть, это
орган слуха? Были еще пульсирующие, как пружинки, волоски. И
едва заметные, как бы прилипшие треугольные пленки. Их мно-
го, и расположены они неравномерно. Они медленно передвига-
ются в одном и том же направлении, и одна всегда занимает
место другой.
   Потом, уже на схеме, перед нами раскрылся мозг - громад-
ное скопище нервных клеток. Биотоки и еще какие-то непонят-
ные нам импульсы.
   Физиологическую основу их жизни, их деятельности, даже
мышления мы в какой-то мере схватывали. Но не могли разоб-
раться в чувствах.
   Каким видят они окружающий мир? Вот эту самую Джолию с
розовой туманной далью, с солнцемгигантом, до боли красным,
где все носит отпечатки этой яркой красноты: трава коричне-
вая (а может быть, перенесенная та Землю, она оказалась бы
зеленой?), и обшивка нашего космоплана стала оранжевой. Мо-
жет быть, для них, развившихся в мире мощных излучений, от-
сутствует цвет? Они воспринимают ультрафиолетовые лучи. Что
это, однотонный мир? Или тоже окрашен? И как они чувствуют
его здесь, на Джолии, когда жесткие лучи не пробивают атмос-
феру планеты? Но они несомненно видят.
   Каким образом они общаются между собой? Мы не отметили ни
звуков, ни жестов. Но они понимают друг друга даже сквозь
пространство, через скафандр и стены нашего космоплана.
   Слышат ли они? Не знаю. Но безусловно улавливают наши
слова, наши мысли - абсолютно чуждые им образы и понятия.
Они не были ни назойливы, ни требовательны. Их вполне закон-
ное любопытство казалось добродушным. Не проявляя никакого
интереса к нашей технике, к нашему космическому кораблю, они
подолгу рассматривали единственную картину в салоне-первое
пробуждение весны на Земле. А когда я заиграла на рояле, ок-
ружили меня и как будто замерли. Убедившись, что они воспри-
нимают нашу речь, мы начали рассказывать.
   Это происходило вечерами, они не выносили яркого света.
Мы открывали все люки и иллюминаторы. Мертвенный, блеклый
свет лежит на всем, холодный и тусклый Анлорес А выполз
из-за края равнины, небо кажется просветленным, но и на нем
мерцают наиболее яркие звезды.
   А в салоне совсем темно, мутно-белый экран телевизора;
крошечный рояль с обнаженными клавишами.
   Начал Саша... Он был рад, что рассказывает о родной Зем-
ле, о далеком Солнце... Его планетах... И я вдруг поняла,
что сейчас для меня даже жестокий и неуютный Юпитер родное
Джолии, в которой гораздо больше "земного".
   Павел пытался рассказать о могучих излучениях Космоса. Но
их это не трогало. И Павел, ошеломленный, растерянный, изум-
ленно разглядывал их крошечные фигурки. Для них было "само
собой разумеющимся" то, чему он посвятил всю свою жизнь.
Создавалось впечатление, что они воспринимают электромагнит-
ные колебания и потоки частиц так ... реально, как мы видим
в салоне мягкие кресла или их фигурки с красными точками на
шлемах. Мы безусловно дано ощущение скрытых от нас процессов
Вселенной, тех процессов, к разгадке которых люди шли мучи-
тельным и радостным путем ошибок, поисков и открытий. И наши
гипотезы для них, наверно, - примитивные истины.
   Павел решил не рассказывать, а спрашивать.
   - Что произошло у Юпитера?!!
   - Есть ли у нас надежда вернуться на родную планету?!!
   На второй вопрос они ответили сразу же: на ожившем экране
телевизора космоплан "Вперед!", окутанный пульсирующим обла-
ком, оторвался от Джолии и растаял в розовом тумане.
   Они обещали возвращение.

   4

   Что произошло у Юпитера?
   Это озадачило наших гостей. Им, конечно, казалось неверо-
ятным, что мы пролетели бесконечность пространства, не зная,
под действием каких сил.
   Они, оперируя нашими формулами и знаками, пытались объяс-
нить Павлу на экране телевизора сущность происшедшего.
   Вакуум... Таинственный вакуум... Это не пустота. Пустоты
вообще нет. Пустота - это океан материальных частиц, таких
же реальных, как электроны или протоны. Но мы не воспринима-
ем эти частицы, потому что они все имеют отрицательную энер-
гию. Нам известно, что античастицы - это "дырки" в пустоте.
   Мы только допускали существование мира отрицательных
энергий. Какие же неведомые людям законы позволили этим су-
ществам вызвать к жизни отрицательную энергию и не уничто-
жить самих себя? Видимо, уровень знаний даже Павла был еще
недостаточным, чтобы понять это.
   А они упорно говорили о взаимодействии, о каком-то соот-
ветствии миров.
   Мы, конечно, казались им ущербными существами, лишенными
определенных ощущений.
   Я говорила много вечеров подряд.
   Сначала о зарождении жизни... О первичной клетке... О ее
эволюции... Потом о людях...
   Теперь мы уже не вмещались в салоне.
   Я удобно сижу в кресле, вынесенном из космоплана. Передо
мной светится телевизор. Окрестность теряется в скудном сия-
нии их второго солнца. И покуда видно, все огоньки и огонь-
ки. Это шлемы скафандров. Они иногда начинают слабо покачи-
ваться. Это значит, меня не понимают или не одобряют.
   Я говорила о себе. Из нас четверых у меня самый большой
земной жизненный опыт.
   Детство. И возникло телеизображение. Беленькая хатка-ма-
занка на пригорке. Подсолнухи вдоль огорода. Мой старший
брат Колька гонит утят. Мама стоит в дверях, спрятав руки
под передвик. Кусты полыни у дороги. Девочка с длинными ко-
сами бегает там. А понимают ли они, эти существа, что это я?
   Саша рядом со мной. Его горячая рука легла на мою руку,
крепко сжала. Он тоже вспомнил свое детство, свои подсолну-
хи.
   А Павел, наверно, только и думает: как все происходит?
Как это образы моего прошлого мгновенно превращаются в изоб-
ражение?
   Но нет! Он взволнован... Земля ведь тоже его!
   Первое недоумение у тех бесстрастных существ, что запол-
нили равнину, вызвало появление моего сына.
   А на экране все было точно так, как навсегда врезалось в
памяти. Акушерка в низко надвинутой на лоб шапочке протяги-
вает голенького младенца... И вот его уже увеличенное изоб-
ражение: сморщенный, беспомощный и одна щека полнее дру-
гой...
   Потом Ангола... Я говорила очень громко, пытаясь задушить
их молчаливый, колышущийся протест. Говорила не о себе, а о
тех, кто когда-то работал рядом со мной. О самопожертвова-
нии. О высшей человечности... А они только качали своими
огоньками!
   Сначала я подумала, что они не понимают... Но экран точно
отображал мои мысли. Я замолчала.... Понимали, но... не при-
нимали... Не принимали этой отдачи себя во имя других, не
знали, что в этом может быть радость. И мне стыдно стало за
свою горячность. А ведь я хотела говорить о сыне!.. О том,
как он в двадцать лет пошел па верную гибель, чтобы спасти
других... Я не стала об этом рассказывать.

   Земля звала... Далекая, неуловимая пылинка в просторах
бесконечности, - она тянула к себе.
   И особенно эта тоска по Родине усилилась, когда для нас
стала реальной возможность возвращения.
   А Павел торопился наладить связь. Только бы передать лю-
дям уже известное, сказать: мы не погибли! Мы еще есть!
   И как знать! Может быть, люди сегодняшней земли владеют
пространством и временем настолько, что без особых затрудне-
ний могут посетить Джолию. Не для нас... Если мы останемся
здесь, нас тогда уже не будет. За время их пути к Джолии
пройдут сотни наших лет...
   Время выигрывает только тот, кто мчится почти со ско-
ростью света... А для того, кто остается на планетах, оно
такое же, как и на Земле. Но отрадной стала сама мысль: пос-
ле нас человек все-таки ступит на эту каменистую землю.
   Наши "хозяева" дали понять, что за пределами системы Ан-
лореса связь с Землей можно будет установить. Началась пе-
рестройка нашего космоплана.
   На корабле были умные приспособления для этого - наша
"малая автоматика". И опять мы с благодарностью вспомнили
людей, которые снаряжали нас в путь.
   Павел, Сурен и Саша сняли обшивку, разобрали реактор,
двигатель. Пока готовили корабль к возвращению, я пыталась в
какой-то мере исследовать Джолию.
   Помню. Гигантский купол Анлореса встает из-за степи. В
это время он настолько густо окрашен, что кажется: кровавый
туман заполнил все вокруг. Неясно вырисовывается тонкая си-
гара космоплана, рядом - котел реактора, черный, громоздкий.
   Саша всегда просыпался раньше всех и провожал меня.
   Помню его в этом красном сумраке. Он высоко поднял руку
над головой, приветствуя меня...
   Однажды днем резкие сигналы тревоги забарабанили в моем
приемнике.
   - Немедленно возвращайтесь!
   - Немедленно возвращайтесь!
   Тяжело бежать под палящим солнцем. И путь мне казался
бесконечным. Но особенно страшно стало, когда я издали уви-
дела черные, развороченные обломки того, что было когда-то
реактором, сердцем нашего корабля.
   Меня никто не встречал. Поднялась по сходням... Дверь в
салон распахнута. Сурен и Павел согнулись. над диваном...
Увидев меня, расступились. Саша лежал неподвижно. Провела
рукой по его лбу... Холодный пот...
   - Очень сильное облучение, - шепнул Павел.
   Саша дышал еле-еле... Чуть-чуть хватал воздух посиневшим
ртом. Анализ крови показал неизбежность...
   Это было страшно: с ясным сознанием умирал человек, всего
несколько часов тому назад полный сил и энергии.
   Он разговаривал... улыбался, пытался даже шутить... Но
все знали: он обречен. И это знал он сам.
   Павел не отходил от друга. А Саша все время шептал:
   - Не надо... Не подходи... Не подходи ко мне близко...
Может быть, это вредно...
   После полуночи позвал нас всех.
   - Помогите мне выйти из этой кабины...
   - Тебе нельзя так много двигаться.
   - Мне теперь уже все можно...
   Саша говорил очень тихо и очень спокойно, повернув ко
мне бледное, худое лицо.
   - Я не хочу, чтобы это наступило здесь, в тесной комнате.
   Мы вынесли его в темную ночь Джолии.
   Сквозь сплошные тучи не просвечивает ни единая искорка.
Только над самым нашим жилищем нависло облако-корабль наших
хозяев. Тускло светятся красные точки. Но сегодня они не
спускаются, как будто тоже насторожены и тоже ждут чего-то.
   Саша тяжело дыплит. Я вижу бледные очертания его острень-
кого поднятого подбородка. Он все время смотрит на меня.
Глубокий не то тягостный, не то облегчающий вздох вырывается
из его груди.
   - Я верю! Вы увидите Землю! - Его помутневший взгляд
впился в мое лицо. - У вас глаза Лены, в них вся боль и вся
радость Земли...
   Больше он не сказал ни слова...
   Милый, родной Саша! В тебе было столько жизней и энергии!
Я всегда ждала от тебя чего-то неожиданного и сверхбольшого.
А оказывается, сама твоя жизнь подвиг...
   Мы похоронили его по земному обычаю в твердый, каменистый
грунт Джолии...
   День стоял яркий, багрово-солнечный. И на легком ветру
чуть-чуть шевелились его волосы...

   "Мудрые теии" пришли через два дня. Они в какой-то мере
сочувствовали нам, но больше, кажется, беспокоились...
   Они пытались объяснить нашу ошибку, которая привела к
взрыву. Но, убедившись, что Павел ничего не понимает, взя-
лись за работу сами.
   И тогда мы увидели, что такое "камни". Повинуясь приказу
"мудрых теней", три "камня" преобразились и внешне и, види-
мо, внутренне: исчезло губительное излучение, восемь щупа-
лец, как у спрута, вытянулись из яйцеобразного тела. Они
всасывались этими щупальцами в обшивку космоплана и остава-
лись недвижимыми весь день. С заходом солнца - отпадали и
лежали рядом, такие же, какими мы их увидели впервые, -
гладкие и тяжелые. А утром оживали, щупальца опять тянулись
к космоплану. Корпус постепенно заволакивался чем-то облако-
образным, как корабль "мудрых теней", эта оболочка пульсиро-
вала, иногда вспыхивая редкими искрами.
   Мне хочется тронуть ее рукой. Каким будет это прикоснове-
ние: скользкий холод, обжигающий удар тока или что-то мерз-
кое, затягивающее в себя. Это очень страшно - коснуться не-
ведомого.
   "Камни" делали и другое. На наших глазах преобразовыва-
лась атмосфера планеты. "Мудрым теням" для дыхания нужен
кислород и полное отсутствие аммиака и сероводорода. Но
именно эти два газа находились раньше в воздухе Джолии. Это
мы обнаружили еще в Космосе, на подступах к ней. "Камни" вы-
деляли в атмосферу кислород, разлагая горные породы.
   Колонизация Джолии шла быстрыми темпами. На родине "муд-
рых теней" на исходе энергетические ресурсы. Жизненно необ-
ходимым стало овладение другим миром.
   "Мудрым теням" не составило особого труда создать необхо-
димые для нашего дыхания условия. А почему они это сделали?
Только, конечно, потому, что мы для них - первые встреченные
в Космосе разумные существа. Они изучали нас не менее тща-
тельно, чем мы их.
   Когда кислорода в воздухе стало достаточно и для них, они
сбросили скафандры. И оказались настолько прозрачными, что
не только в темноте, а просто в сумерках невозможно было за-
метить их приближение.
   Они возникали бесшумно. Мы не сразу поняли, что это те же
существа, одно из которых видели когда-то на экране. Там бы-
ла схема, где все четко выделялось. А здесь двигались бесп-
лотные создания. Только быстро-быстро пульсируют на голове
пружинки-волоски. Удивительные создания, как будто вялые и
бесстрастные... Была ли у них та беспощадная, ни на минуту
не ослабевающая борьба с природой? Нам казалось, что они все
равны между собой.
   Мы искали у обитателей Джолии малейшие проблески чувств,
похожих на наши, человеческие. Случай дал нам возможность
увидеть их страх.
   Неожиданный ураган захватил "мудрых теней" на земле. Об-
лако-корабль, не выдержав напора ветра, исчезло в вышине по-
темневшего неба. А они, беспомощные, метались вокруг космоп-
лана. Мы открыли люк. Они карабкались по сходням, сталкивали
друг друга. Один упал и не мог самостоятельно подняться.
Никто не помог ему... Ветер наполнил воздух сероводородом и
аммиаком. Дышать уже было невозможно. Мы плотню захлопнули
люк.
   Один из них так и остался лежать обессилевшим комком у
опустевших сходен.
   Мы с Павлом напряженно следили, как Сурен, натянув маску,
полз к нему, стараясь не поддаться буре. Человек поднял с
земли студнеобразное, но еще живое существо. А когда подни-
мался по трапу, припадая к его ступеням, чтобы не оторвать-
ся, защищал это существо от ветра своим телом.
   Я не могла понять, умер он или еще жив. Но когда мы его
внесли в салон, "мудрые тени" в ужасе отшатнулись.
   Я положила его в биокамеру. И только здесь заметила: он
уменьшился, как бы высох, студенистое вещество скоагулирова-
ло - свернулось. А когда я вышла из биокамеры, увидела, что
"мудрые тени" боятся теперь и меня...

   Павел и Сурен оставались у космоплана. А я каждый день
уходила все дальше и дальше, не всегда возвращалась к но-
чи...
   Пишу в тени палатки. Солнце безжалостно палит. До нестер-
пимого жара раскаляются горные породы. Скалы, обрывы. И нет
им конца и края... Совсем мало песка...
   Я занялась прежде всего той частью Джолии, где можно ды-
шать без скафандров. Это приблизительно пятьсот километров в
окружности от того места, где мы приземлились. И я наслажда-
лась почти земным воздухом, его чистотой, простором и резки-
ми порывами ветра. Может быть, потому, что я почти чувство-
вала себя на пути к родной Земле, эта планета, несмотря на
ее мертвенные просторы, стала вдруг тоже дорогой.
   Я увидела там плотно прижавшиеся к камням непонятные, бе-
зусловно, живые организмы, широкие и плоские. Как гигантские
покрывала. Поверхность их отдает холодом, подобно металлу в
мороз. Они все время колышутся, мерцая множеством мелких
искр, и - меняют свой цвет от фиолетового до нежно-голубого.
Я не могла их приподнять, оторвать от скал. Однажды я набре-
ла на пещеру, искусственно вырубленную в граните. В ее чер-
ной глубине неясно вырисовывались округлые очертания "кам-
ней". Они лежали, чем-то старательно за изолированные. Я по-
дошлa ближе.
   Вне сомнения, они отделены от окружающего тем плоским
растением, что прижимается к скалам, извивается и искрится.
   Джолия сравнительно молодая планета. Воды еще мало, она
не успела выделиться из силикатных недр, она еще цепко дер-
жится в тисках литосферы. Она появится потом, когда кислород
станет не чем-то искусственно принесенным в атмосферу, а
кровью воздуха.
   Были только маленькие озера. В поисках собственной жизни
Джолин я обратилась прежде всего к ним.
   Выемка внутри скал. Крошечный водоем на каменистых голых
уступах. Никаких признаков ила или отложений. Так у нас
иногда бывает после сильного таяния снегов. На дне краснова-
тые камни, и сама вода кажется золотистой. Она не прозрач-
ная, а бархатисто-мутная, как будто даже люминесцирующая. Я
набрала ее в колбу и поднесла к лицу. Специфический запах
органики.
   Хорошо помню, что это открытие я сделала на закате. Анло-
рес скрылся за искромсанным, скалистым горизонтом. А на вос-
токе упрямо стоял его брат Анлорес А. Земля не знает подоб-
ного. Это не тусклая Луна с ее мертвенным светом. Это живое
светило, излучающее собственное сияние. Но это не солнце и
не звезды, которые слабо видны сейчас и кажутся бледными,
как на Земле в часы рассвета. Все озарено мутным, пульсирую-
щим голубоватым сиянием. А на "земле" лежат черные тени от
скал.
   Анализ воды я сделала сразу же. Общая сумма органических
веществ превышала пять процентов.
   Что это - уже жизнь? Или еще мертвое?
   Капля под ультрамикроскопом. В этой малости жидкости я
совершенно ясно увидела четко очерченные образования: они
плавали в растворе, они были отделены от него оболочкой.
   Коацерваты... Неужели это они, первые проблески жизни?
   В лаборатории космоплана я подробно исследовала эту жид-
кость. В растворе белковоподобные и нуклеотидные полимеры.
Оболочка... Здесь уже целые ассоциации молекул. Между раст-
вором и тем, что заключено внутри этой клеточки, все идет и
иает обмен веществ - тонкое сплетение множества реакций. Я
видела, как эти капли вдруг начинали выпячиваться, вытяги-
ваться, как бы под влиянием внутреннего давления, и вдруг
делились, на несколько частей.
   Жизнь? Наверное, уже жизнь. Но как ей далеко еще до аме-
бы! Более миллиарда лет должно пройти для этого!
   В слабом электрическом поле эти образования уменьшались и
структура их изменялась. А когда я убирала заряд, капля ста-
новилась прежней. Я повторяла так много-много раз, и частич-
ки почти всегда возвращались в свое прежнее состояние. Поч-
ти...
   Значит, эти совершенно одинаковые по виду капли уже обла-
дали известной индивидуальностью, какой-то неуловимой тон-
костью своей структуры. И каждая клеточка, как подлинно жи-
вое существо, противостояла всему внешнему миру, имела свою
собственную судьбу и все свои усилия направляла на самосох-
ранение.
   Как хорошо я помню ту ночь, когда я увидела, как мертвое
становится живым...
   Дикий безжизненный ландшафт в неровном голубом сиянии.
Четкая тень моей палатки на камнях. Широчайшее небо с мно-
жеством бледных звезд. Завывание ветра в скалах, такое же
однообразное и неживое, как и этот пейзаж. И в эти минуты я
поняла, я так отчетливо ощутила неизбежность того, чго я ви-
жу вокруг... Неизбежность этих звезд, их далекого сияния, и
этих мертвых камней под ногами, и однотонного шума ветра в
расщелинах, и неизбежность возникновения крошечных капель,
каждая из которых уже стоит один на один со всем миром.
   Чем больше я проникалась неизбежностью жизни, тем все ча-
ще задумывалась о "муарых тенях". Не верю я в германиевую
жизнь. "Камни" - это другое, - это полуавтоматы - это, может
быть, сочетания каких-то жизненных процессов с электроникой,
с физикой элементарных частиц. Но разумная жизнь... Это
только соединения углерода, бесконечное разнообразие и неис-
черпаемые возможности его реакций.
   Я все время вижу перед собой сжимающиеся в электрическом
поле капли Борьба за собственнее существование. Раздражение
и ответ организма. А через миллиарды лет из него возникает
сознание.
   Я успела полюбить Джолию. Смотрю в мутную поверхность ее
воды, потом на бесконечные скалы. В этом зрелище что-то не-
отразимо-великолепное и... жуткое...

   Пишу при свете ночного солнца... Все хорошо видно... Ду-
маю о Земле, о ее закатах и о Солнце... Мне сегодня страш-
но... Стыдно сознаться, но это так... Ломит поясницу... И
боль в суставах... Дурацкие мысли лезут в голову... Саша в
этих камнях навсегда... Нет! Нет! Не думать! Идти к космоп-
лану! Нет! Может быть, в теле моем гибель... И не только
моя... Кажется, у меня в крови все делятся и делятся кап-
ли... Чужеродные... Их уже миллионы... Взять под микрос-
коп... Нет, раньше передать...
   - Не подходите ко мне! Не прикасайтесь! Не прикасайтесь!
   А что если во мне уже что-то необратимо изменилось... Не
думать... Не думать... Павел стал невнимательным к себе...
Он забывает есть... А Сурену не следует нажимать на концент-
раты... Он полнеет...
   - Не прикасайтесь! Не прикасайтесь!..

   На этом обрывается дневник Нины Александровны Орловой.
Дальше торопливые приписки, сделанные Павлом Зарецким.
   ...Похоронили Нину Александровну рядом с Сашей. Причина
ее смерти - неизвестное нам остроинфекционное заболевание,
вызванное, видимо, вирусом, занесенным "мудрыми тенями" на
Джолию. Уловив тревожные сигналы Нины Александровны, мы сра-
зу же бросились к ней. Но... было уже поздно.
   Она лежала у палатки, прямо на камнях, на самом солнцепе-
ке. Я склонился над ней. Она была еще теплая, но широко отк-
рытые глаза остекленели. И, кажется, они все еще смотрели в
бесконечность Вселенной.
   Пишу в космоплане. Джолия с ее тайнами уже растворилась в
пространстве. Но одну загадку мы все-таки взяли с собой. Это
"камни". Я почти уверен - это машины. С позволения "мудрых
теней" мы три штуки завернули защитными покрывалами, теми,
что заинтересовали когда-то Нину Александровну, и погрузили
на космоплан. В изоляционной камере, в полной темноте не бу-
дет их убийственного излучения. А новая всесильная Земля
раскроет их тайну.
   Отлетали мы на рассвете. Я не лирик, но хочется написать
словами Нины Александровны.
   Встающее "солнце" провожало нac в далекий путь. А воздух
широкий, свежий, такой же чистый, как и в утренний час на
Земле. Прощай, Джолия, родина мертвых скал... Прощайте и вы,
удивительные создания! Спасибо за спасение! Спасибо от всей
Земли! И пусть я, по сравнению с вами, в чем-то еще слепой
котенок, но мне навсегда останется счастье борьбы с неведо-
мым!

   ПЕСНИ БУДУЩЕГО
   ДЕВУШКА ПЕРВОЙ ВЕСНЫ

   Леа ждала Зарецкого. Вот-вот мелькнет его тень за полуп-
розрачными золотистыми стенами.
   Была зима, и опять снегопад освежал воздух. Медленно по-
качивался под тяжестью тающих хлопьев ярко-зеленый богуяр.
   Леа, укутанная мягким пледом, полулежала в кресле. Она
видела, как Павел вошел, оглянулся. ожидая, что его-встре-
тят, и, не заметив ее, направился к балкону.
   Пока он шел, Леа внимательно изучала его лицо. Изменился
ли за эти столетия облик людей? Нет, конечно. Только в выра-
жении лица есть что-то болезненное. Но это скорее не отпеча-
ток времени, а результат исключительности его судьбы.
   Леа поднялась ему навстречу.
   - 3-з-д-рав-в-вствуйте... Я очень рада вам...
   Он улыбнулся счастливо и одновременно растерянно.
   - Я опять слышу родные слова и голос... Тот голос, кото-
рый, казалось, снился мне. Это были самые счастливые сны в
моей жизни.
   Леа слушала очень внимательно, не отрывая от Павла пытли-
вого взгляда. Ей хотелось сказать: "Почему вы говорите так
напыщенно и так длинно?" Но вспомнила: в древности все гово-
рили так.
   А он покраснел: ему было стыдно за такую кокетливо-льсти-
вую фразу, тем более что она совершенно не свойственна ему
Но эту девушку он действительно видел во сне и слышал ее го-
лос.
   Леа плавным взмахом руки указала на кресло.
   - Садитесь.
   Эти дикие горы, эта бездна ущелий напоминали Павлу что-то
давнее-давнее. Обсерваторию отца, прижавшуюся к черным ска-
лам, первые мысли о полете в неведомое...
   Павел несколько мгновений пристально смотрел на Лею, а
потом заговорил. Он рассказывал о матери, о Нине Александ-
ровне.
   Леа, закрыв глаза, облокотилась о перила. Так легче слу-
шать.
   Синие тени легли на горный снег. Близились сумерки. И Леа
очень тихо сказала:
   - Пока хватит. Не потому, что мне неинтересно. Мне нужно
это обдумать. Я прошу вас - приходите еще...
   Вечером Леа все время к чему-то прислушивалась. За теплы-
ми стенами дома усиливался ветер. Разыгрывалась буря, и ме-
тался снег.
   А Леа видела весну...
   Это было проникновение в прошлое. Настолько полное, что,
кажется, слышно, как апрельский воздух 1961 года шевелит
твои волосы.
   Леа представляла себе тот первый в истории мира день,
когда человек вырвался в Космос, издали увидел Землю, всю
Землю, сферическую поверхность.
   Хорошо, что это случилось весной. И Леа приветствовала
эту весну.
   Это, наверно, был очень солнечный день. Леа не поверит,
что тогда мог идти дождь или ненастные тучи низко спустились
к Земле.
   И она, Леа, легко ступая, идет по шумным улицам Москвы 12
апреля 1961 года.
   Девочка с букетом цветов перебегает дорогу, смешную, ста-
рую дорогу с узкой колеёй трамвайных линий. Ветер колышет
красный галстук, а в светлых глазах - изумление и радость.
   Люди заполняют все - и проспекты, и площади, и тротуары,
четко скандируют:
   - Ю-рий Га-га-рин! Ю-рий Га-га-рин!
   И лицо героя похоже на лицо той русоволосой школьницы,
что совсем недавно мелькнула на мостовой.
   Сплошным строем движутся люди, они поют... Площадь... Ели
у Мавзолея Ленина... Кремлевская стена... И красные знаме-
на... Тайкой эта площадь осталась навсегда, на подбородке и
щеках, круглые красивые плечи и полные руки. Она говорила
звучным негромким голосом, объясняя Павлу назначения прибо-
ров.
   - А сейчас вы увидите самое интересное...
   Они прошли в затемненную комнату. На экране появилось
изображение, плоскостное, но отчетливое и цветное, такое,
как в древнем кино.
   - Это наше последнее достижение. Узнаете?
   Ландшафт казался диким. Камни и скалы. На полотне расши-
рялись безлесные выжженные плоскогорья. И розовая даль неба.
   - Джолия... - одним дыханием шепнул Павел.
   Островерхая трава и ползающие "камни". Могилы Нины Алек-
сандровны и Саши.
   - Это первый опыт получения точных снимков планет
   Павел был ошеломлен.
   - Значит, теперь, чтобы увидеть далекие миры, не надо
стремиться в Космос?
   - Не совсем так... То, что увидит, прочувствует человек,
не уловить никакой машине. Это как бы схема человеческих
ощущений, того, что мы могли бы воспринять непосредственно
там...
   Павел плохо слушал, жадно всматриваясь в знакомые очерта-
ния скалистых массивов Джолии. Он чувствовал на коже зной ее
горячего воздуха, горьковатый запах травы щекотал нозлри.
   - Установка называется Орлин. В честь вашей спутницы, а
лучи, благодаря которым это стало возможным, - павлоны...
   - Как? - переспросил Павел.
   - Павлоны. В честь вас. Нейтральное излучение, вырабаты-
ваемое "камнями". Вы его начали исследовать первым...
   Павел встрепенулся.
   - Эти лучи?! И они уже используются?
   - Как видите!
   В этом откровении была радость и горечь. Каким могучим
стал человек, коль так молниеносно входят в технику наислож-
нейшие открытия! И в этом последнем есть и его, Павла,
вклад. А горечь? Почему же все-таки горечь?
   Сможет ли он равноправно жить в стремительном, неутомимом
темпе этого времени: новые открытия, теории, гипотезы и до-
казательства - все новое, новое и новое... Угнаться ли ему?
Догнать ли? А для них - это размеренный темп будней.
   Ночь в Паласе Наблюдений оставила после себя смутное вос-
поминание о чем-то необыкновенно грандиозном, таком, что он
вряд ли сможет постичь.
   И когда они, возвращаясь, парили над океаном, Павел боль-
ше не просил опускаться в бушующие волны или же взлетать
вверх, чтобы лучше оглядегь водную ширь. Ему было все равно.
Раньше он никогда не ощущал одиночества...

   Киев...
   Здесь прошло детство Павла, наступила юность, отсюда на-
чался путь в неведомое.
   Владимирская горка. Памятник Крестителю. Одно это место
осталось прежним, тихое, все в зелени, и Днепр перед глаза-
ми... Как и раньше, здесь много туристов...
   Бесконечно далеко ушло это "раньше"! В эти минуты ему до
слез хотелось, чтобы оно вернулось и все оказалось только
сном. Но явью была июльская жара, и голубой Днепр, и запах
листьев, и мертвая тишина города - тоже реальность. И вдруг
неудержимый смех. Павел вздрогнул... И только в эту минуту
заметил девушек. Их было трое. В ярких красочных платьях они
стояли на самом краю обрыва. Там, покрытая яркой зеленью,
гора падала к реке. Он не улавливал значения радостных возг-
ласов. Но понял. Этот уголок Земли - единственный кусочек
его прошлого. А для них - общение с далекой молодостью мира.
Давно ушедшая эпоха для тех, кто приходит потом, не оставля-
ет ни тоски, ни сожаления. Только этап на вечной дороге
Борьбы, одно устремленье вперед, подвиги и чистота желаггий.
   Все остальное сметает время.
   Павел спустился на Крещатик и медленно двинулся к универ-
ситету. Родные, бесконечно дорогие стены. Портреты. Его,
Павла, и Саши. Потом большая фотография дочери - Людмилы
Павловны Зарецкой, доктора физико-математических наук, заве-
дующей кафедрой теоретической физики. Очень худенькая бело-
курая женщина. Люди, наверно, говорили, что она похожа на
него. Эта женщина - продолжение его жизни. Где они, его по-
томки? Затерялись в течении веков. А он задумался перед ее
портретом.
   В огромной аудитории полутемно и прохладно. А за стенами
здания - зной. "Жнива", - говорили когда-то. Павел поднялся
на кафедру. Сколько раз он стоял здесь? Говорил о парадоксе
времени, об относительности длин... И вот сейчас он опять за
кафедрой. А говорить некому и, наверно, нечего. Он сказал
уже все, что мот, что должен был сказать.
   Два портрета смотрят со стены: его и дочери. Они очень
похожи. Но он не в силах признать в этой пожилой женщине
свою дочь, потому что не знал, не ласкал ее ребенком...
   На бульваре Шевченко, расправив в небо пышные кроны, за-
мерли в духоте каштаны. Сколько вам лег, каштаны? Сколько?

   Павел подошел неожиданно. Леа даже растерялась. Он оста-
новился, опустив руки на стол, и смотрел ей прямо в глаза.
   Этот человек из прошлого совсем не вызывал в ней чувства
соприкосновения с древностью. Этот человек из Космоса казал-
ся ей самым земным из всех людей. Она наизусть помнила прой-
денные им космические трассы. Но он был неотделим от Земли.
   - Я помешал вам. Я всегда прихожу некстати.
   Она отодвинула рукопись.
   - Нет... Что вы...
   - Мне почему-то хочется вас видеть. Я не знаю - почему.
Но мне всегда хочется вас видеть... Когда вы рядом - мне
легче быть на Земле..
   Пораженная, она спросила:
   - Разве вам трудно на Земле?
   Он горько улыбнулся.
   - Очень трудно.
   Придвинул легкое кресло к ее столу, сел. За перилами бал-
кона сияли горы. Смолою пахли богуяры.
   Они молчали. Она ждала, что он скажет. А он, понимая, что
она ждет, пытался собрать растревоженные мысли.
   - Вот эта даль, блекло-голубая, с белыми легкими облака-
ми, - это только земная даль. Я нигде не видел такой.
   Иногда одинокий слабый запах может всколыхнуть все прош-
лое...
   Как объяснить ей, что Космос - это не прошлое?! Это было
совсем недавно. А Земля - уже ушедшее, потому что для него
реальной осталась только та Земля, что существовала шестьсот
лет тому назад. А теперь все небо, весь воздух, вся ширь
взывают к прошлому. Иногда даже ему кажется, что он погружен
в вечный непреодолимый сан.
   - Мне... тяжело на Земле... Вчера я весь день бродил по
Киевскому заповеднику... Я благодарен людям за то, что они
сумели сохранить неприкосновенным все, что связано с моими
товарищами и со мной. Это очень страшно: в тридцать пять лет
стоять у покинутых стен древнего университета, где ты в мо-
лодости, только одиннадцать лет тому назад, читал студентам
лекции... Я посетил дом, где жил когда-то... Это мой дом и
не мой... Все осталось на прежних местах, даже мои любимые
цветы... Но, наверно, во мне что-то изменилось необратимо. Я
был на могиле дочери своей, которой никогда не знал. А она
прожила долгую и сложную жизнь! Я видел памятник, сооружен-
ный в честь внука моего, построившего на Марсе первый завод.
А мне все еще тридцать пять лет!
   Потрясенная Леа не находила слов. Он сидел, низко опустив
голову. Тень легла на его лицо, потому что солнце уже скры-
лось. Она отметила, как дрожат его тонкие белые пальцы. Ост-
рая жалость охватила Лею. И он понял это. Вдруг резко под-
нялся, двинул стул. Он смотрел ей прямо в глаза. Прошептал
очень тихо:
   - Нет! Мне жалости не надо! Я не за тем пришел к вам...
   Обида, и стыд захлестнули его. Ведь казалось, что она
поймет!
   - Я не жалею... Нет! Нет! Совсем не жалею...
   Договаривая эту фразу, она уже не шла против истины.
   - Совсем не жалею, - повторила она. - Надо, чтобы вы по-
няли...
   Она остановилась, пытаясь уловить, что же он должен по-
нять... Новую жизнь? Нет... Нет... Это не то... Неумолимость
времени?.. То и не то...
   Он как-то странно улыбнулся:
   - Видите... как трудно найти то, что я должен понять и
что не должен оплакивать - не в прямом смысле, конечно...
   Леа вдруг нашлась:
   - Вы должны понять: нет в жизни утрат... Нет! Нет! Не то!
Что жизнь ценишь еще и потому, что есть утраты и что все
проходит...
   И опять они долго молчали.
   - Может быть... И все-таки это не совсем то...
   Он ушел, оставив после себя смутное ощущение смятения.
Туман стелился по горам. В темноте пробуждалась ночная
жизнь. Кричали дикие козы, гдето шумел водопад. Испуганно
пискнула птица...
   Леа вслушивалась в тишину, думая о том, что проникновение
в природу дало человеку силу и разум, что надо слушать этот
голос жизни.
   Павел ушел. В его движениях - неуверенность и тоска. А
чувствует ли он этот зов жизни?
   И все-таки самое дорогое для него место на Земле - это
дом, где он жил когда-то...
   Меркнет день. Как прежде, душистые испарения наполняют
воздух... Кажется, вот-вот войдет Галочка и спросит:
   - Ты что хочешь сегодня на ужин?
   - Вареники с вишнями, - как обычно назовет он свое люби-
мое блюдо
   Галя уходит. А он знает: самые вкусные вареники с отбор-
ными вишнями он будет есть сегодня.
   Вместе с темнотой запахи все сильнее и сильнее обволаки-
вают его, и звуки, и шорохи такие же, как тогда. Он даже пы-
тается уловить далекий крик электровоза или едва различимый
звон трамвая... Но их нет. Только вечная песня кузнечиков...
   И Гали нет. Могила ее в Тибете... А ему хочется сказать:
   - Прости, прости... Я так мало знал тебя...
   Иногда она несколько раз подряд разогревала ему завтрак,
а он отталкивал тарелку:
   - Некогда! В университете позавтракаю.
   И она одна оставалась в доме, обиженная.
   А разговоры о сыне... Только сын. У него не может быть
дочери. Сказала ли об этом Галя дочери? Нет! Конечно, не
сказала.
   Он должен поехать в Тибет, хотя бы камни увидеть те, где
была погребена она. И как он раньше не знал, какая удиви-
тельная женщина жила бок о бок с ним,
   Перед Павлом пожелтевшие от времени вырезки газет. Сухая,
скупая повесть о его времени, о его современниках. Некролог.
Портрет Гали, обведенный траурной каймой. Для него этот едва
приметный снимок восстановили, сделали большим Пожилая жен-
щина грустно смотрит на Павла. Но у этой незнакомой женщины
детский профиль Гали, ее гладкая прическа. Сейчас она была
ему особенно дорога уже такой, немолодой и усталой, совсем
незнакомой. Но все равно в ней угадывалось что-то юное, све-
жее, что когда-то привлекло его. Он не читал написанное, а
все смотрел и смотрел на ее лицо... Полные щеки и морщинки у
глаз.
   Потом слова:
   "Нет больше с нами Галины Ивановны Зарецкой, светлого че-
ловека, чуткого товарища и самоотверженного врача. Вспышка
ранее не известной болезни, занесенной на Землю с Марса,
борьбе с которой отдала все силы Галина Ивановна, унесла ее
жизнь..."
   После катастрофы у Юпитера, когда скорбная весть облетела
всю Землю, что пережила она вот здесь, в этом самом домике,
среди таких же цветов и деревьев?
   Родилась дочь. Галя начала работать. Врач-эпидемиолог.
Тяжело ей было работать и растить ребенка и думать о нем, о
Павле, как о погибшем. Она не вышла больше замуж. С двадцати
четырех лет всегда одна...
   Дочь выросла хорошей, умной. Училась здесь же, в Киевском
университете. Физик, как и отец. Увлеклась теорией единого
поля. Зарецкий смотрел ее работы, талантливые работы... С
той же кафедры, что и он, она читала лекции студентам...
   А внука он себе представлял ребенком: сообразительный и
озорной крепыш. Таким его любила Галя, таким она сажала его
к себе на колени, целовала... Она не знала его другим - от-
важным, упорным исследователем.
   Когда в глухих закоулках Тибета вспыхнула непонятная эпи-
демия, Галя, тогда уже сорокавосьмилетшяя женщина, первой
откликнулась на нее.
   И там ее не стало...
   "Всю свою жизнь, все свои знания Г. И. Зарецкая отдала
людям. И светлая память о ней всегда останется с нами..."
   Такой, оказывается, была его Галя, послушная и робкая,
никогда не сказавшая слова упрека.
   А ему всего лишь тридцать пять лет! И ни единого седого
волоска, и движения молодые, быстрые. Он, выросший в семье
астронома, впитавший вместе с молоком матери мысль о полете
в неведомое, был рожден для Космоса. И длительное путешест-
вие совсем не отразилось на его здоровье.
   Зарецкий понимал: гнетущие мысли - это власть прошлого.
Могущество человека в борьбе. А он сейчас вне ее.

   Тягостной оказалась и встреча с Суреном. Павел не видел
его всего две недели. Но Маргулян за этот короткий срок из-
менился разительно. Раздобрел, расплылся. Павел хотел закри-
чать:
   "Сурен! Дружище! Ты ли это? Ну и солидные же накопления
успел приобрести!"
   Но осекся. На широком лице приятеля застыла самодоволь-
ная, благодушная улыбка.
   - Виноград, виноград-то какой! Мечта.
   Его влажные губы даже слегка причмокнули. И Павел неуве-
ренно спросил:
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Прекрасно, прекрасно, - словоохотливо заговорил Сурен.
- Лучше и не надо. Любуюсь морской далью, дышу полной
грудью, ем шашлык и виноград...
   "А прошлое? - думал Павел. - Тебя не мучает прошлое?"
   Зарецкий заговорил о новых космопланах, тех, что стоят
уже на Плутоне, готовясь к звезтным рейсам. Но Сурен все с
той же благодушной улыбкой отмахнулся:
   - Подожди. Дай отдышаться после всего. Дай пожить спокой-
но. Успею еще... Все успею... Теперь люди живут в среднем
сто семьдесят лет... Неужели мы будем жить меньше? А? - В
последнем шутливом вопросе был едва уловимый страх.
   - И тебе не хочется узнать быстрее...
   - Экий ты беспокойный! Все успеется!..
   Павел вышел от него совершенно разбитым Нет! Его боль,
его смятенье лучше, чем это успокоение!
   Он стоял над морем на высокой террасе. Но ни сияющий
день, ни тишина воздуха, ни водная ширь не вносили покоя в
его страждущую душу.
   - О чем задумались, Павел Николаевич? - доктор Лида Линг
слегка притронулась к его плечу. Она с трудом произнесла по
древнему обычаю имя и отчество. - Вас расстроила встреча с
другом?
   Павел не знал, что отвечать, и пристально всматривался
туда, где небо сливалось с морем.
   Она продолжала:
   - Да... Сурен очень еще болен . Хотя и ест хорошо, и
спит, и сердце работает нормально... С вами легче... В вас
горит смятенье...
   Он повернулся к ней
   - Что вы сказали?
   - С вами легче. Когда человек неудовлетворен" - это хоро-
шо. Успокоение, вот такая утрата интереса ко всему, что не
касается собственной священной особы, - хуже всего... Мо-
ральная смерть, а она подрывает здоровье. Но он будет здо-
ров! Будет еще рваться к своим космопланам! И создавать но-
вые конструкции. Увидите!
   - Вы считате, что я здоров морально?
   - Абсолютно. Тоска... Неудовлетворенность... Все нормаль-
но. Нужна еще... - Она замялась.
   Павлу нравилась эта пожилая женщина. В каждом человеке он
теперь пытался найти что-то общее во внешности, в голосе, в
манере держать себя с милыми его сердцу далекими людьми. И
находил! Очень часто находил. И тогда мир становился более
реальным. А в Лиде Линг была частичка его матери: легкая
небрежность в одежде, рассеянность. Вот и сейчас: к чему эта
красная шляпа? Но ему особенно приятен этот яркий убор.
   - Что еще?
   Она лукаво улыбнулась.
   - Не скажу! Узнайте сами!

   ТАЙНА НЕИЗБЕЖНОСТИ

   Март... Сладостно пахнет каждая травинка, каждый стебеле-
чек.
   Павел поселился на Крымском побережье.
   Вечерами долго бродил над морем
   - Леа...
   Он старался отбросить саму мысль о ней. А по существу,
Леа единственный близкий ему человек. Она его понимает, но
жалеет... Именно жалеет! Он почти ненавидел дочь Павлия Зоря
в эти минуты.
   А лунное сияние на воде шевелится, как чешуя гигантской
рыбы... Густыми запахами наполнен воздух.
   И все-таки думал о ней.
   Неожиданно всплыло одно только слово: хрусталинка.
   - Хрусталинка, - повторил он и задумался.
   Взрослый ребенок! А он думает о ней, как о женщине.
   И пришла озорная мысль: разбудить в этой взрослой девочке
женщину. Павел рассмеялся, громко и радостно, впервые за
долгое время.
   - Значит, я молод, я совсем еще молод, если хочу разбу-
дить в ком-то женщину. Но это все глупости... Глупости от
безделья.
   Через несколько дней после этого вечера он решился посе-
тить Лею. Но как посетить? Так, как и раньше? В этом ее убе-
жище, в уединении? В доме Диких Гор? И опять он почувствует
робость, Леа заставит его говорить, будить прошлое, бередить
старые раны. И уйдет вспышка озорной молодости.
   Он вызвал Лею по личному телевидению. Она долго не отве-
чала. Но он упорно посылал настойчивые сигналы.
   Наконец на крошечное экране увидел ее усталое, похудевшее
лицо.
   - О! Это вы, - она не ожидала, что именно он так упрямо
требовал ее. - Я не знала, что это вы...
   И вдруг улыбнулась в ответ на его щедрый привет и звонко
сказала:
   - Вы сегодня хорошо выглядите.
   - Сегодня я хочу отдыхать, отдыхать, а не думать и не ра-
ботать. Вместе с вами можно?
   - Хорошо. А куда вы хотите пойти?
   Он уловил и ее легкую досаду и уступку.
   - Туда, где весело, где люди только смеются и совсем не
думают о высоких проблемах.
   - Тогда, тогда пойдем потанцуем.
   - Хочу танцевать! - весело поддержал он.
   И сразу поймал себя на мысли, что танцевать не умеет. Он
даже не видел, как люди танцуют теперь.

   Через полчаса они прибыли в Адеонис - огромный Дворец Ве-
селья на одном из островов Средиземного моря.
   Высоко в воздух взлетели площадки для танцев. Отсюда да-
леко видна окрестность. И благоухающие заросли на самом ост-
рове и сооружения для шумных игр. Дальше море, в темноте
густое, слабо фосфоресцирующее при ударах о скалы. Скал мно-
го, черных, блестящих и острых. А еще дальше можно различить
огни материка. Там городок обсерваторий.
   Леа и Павел устроились на террасе павильонаресторана.
Совсем близко протянулись и упругие листья самшита. Павел
смотрел на Лею и не узнавал. Не прежняя бледная Леа, рассе-
янная, погруженная в саои мысли, сидела перед ним, а кокет-
ливая изящная девушка в ярком оранжевом платье, плотно обле-
гающем гибкую фигуру, с открытыми матово-бледными плечами. И
волосы не так, как обычно, уложены, отчего четче выделяется
классический овал лица. Неожиданное превращение! Он хотел
разбудить женщину! А она рядом с ним, соблазнительная и за-
гадочная. Какая же Леа милее: эта или прежняя?
   Леа улыбалась, полузакрыв веки. Странный у нее цвет глаз.
Бледно-голубой. И вдруг там мелькнула прежняя детская ро-
бость. И Павел понял. Она ему нужна, нет, необходима, вот
такой...
   Он слишком пристально смотрел на нее. Она покраснела и
отвернулась, а пальцы беспокойно теребили веточку самшита.
   Вальс... Плечи Леи чуть-чуть покачивались в такт ему.
   - Я должен просить у вас прощения, Леа, я совсем не умею
танцевать.
   Она рассмеялась тихо, но искренне. От этого смеха ее ста-
ло легко. Теперь он видел: она смущена и взволнована.
   Она больше не спрашивала о том, что было когда-то. Только
слушала эту ночь, густую темноту...
   Низкий женский голос поет о чем-то. И грусть и смятение.
Пахнет в ночи каждый листочек и каждая былинка... И Павлу
захотелось подарить какую-то светлую радость этой цевушке.
   - Хорошо здесь, - шепнула Леа. - Можно, я позову своих
друзей?
   Павел не мог точно ответить, хочется ли ему сейчас видеть
ее друзей...
   А она уже нажимала кнопки личного телевидения.
   - Люций! Ты огорчен?
   Павел на маленьком экране видел растерянное лицо юноши.
   - Эвг Гью не берет? Ничего! Дорастем! Приезжай в Адеонис.
   Леа повернулась к Павлу.
   - Сейчас позову Нилу. Она самая хорошая. Мы выросли вмес-
те. Она всегда была умнее всех.- И улыбнулась.- Когда маль-
чишки носы разбивали друг другу, она являлась, так сказать,
главным воспитывающим фактором. Речи произносила не хуже лю-
бого вашего оратора. Но мальчишки драться не переставали!
Сейчас она проходит педагогическую практику. И представляе-
те? Совсем отказалась от проповедей...
   Леа вдруг вскочила со скамейки. Встала в позу, вытянув
вперед руку, сдвинула сердито брови:
   - Дети - это единственные люди на Земле, над которыми еще
довлеет насилие. Дать детям свободу. Пусть их учат сами со-
бытия! - И дальше, едва улыбнувшись, продолжала обычным то-
ном:
   - Один из ее подопечных съел столько мороженого, что се-
годня пришлось собрать консилиум врачей. Мороженого он дейс-
твительно больше не хочет! Боюсь, что Нилу на некоторое вре-
мя отстранят от детей. Ей будет очень тяжело.
   Павел любовался оживлением Леи.
   - Когда-то, лет триста назад, придумали кибернетических
нянек. Представьте себе: рядом с каждым ребенком такая няня!
Первыми не выдержали мамы. Были случаи полного уничтожения
"нянь". Профессия педагога стала самой популярной...
   - Кара, приезжай... - И уже говорила Павлу о Каре: - Со-
бирается искать торий на Каллисто.
   ...Павел не почувствовал себя лишним среди молодежи.
Прежде всего они запели. Видимо, это был их условный гимн,
задорный и шутливый. Потом Нила протянула Лее инструмент,
похожий на крошечную древнюю арфу.
   - Пой, Леа! Пой! - послышалось со всех сторон.
   Леа несколько мгновений смотрела Павлу в лицо и начала
нехитрую детскую песенку о солнце, о цветах, о бабочках. Ее
ясный, чистый голос как раз подходил для этого.
   Потом шумной гурьбой поднялись на яхту. На палубе их сра-
зу же окружили...
   Вышла в круг русоволосая девушка и, тряхнув косами, не
отрывая от Павла глаз, закружилась в каком-то танце.
   И Павел аплодировал горячее всех. Никто не выделял его
присутствия. Но узнали, конечно, все.
   Перед утром Леа опять запела:

   Виють витры, виють буйны,
   Аж дерева гнутся.
   Ой, як болить мое сердце,
   А сльози не льются...

   Это был последний нежный вздох необыкновенной ночи.

   А дома Леа долго стояла, всматриваясь в едва различимые
очертания гор.
   Первая встреча на ракетодроме... Худой, измученный Космо-
сом человек... Он еле идет. И острое сочувствие... Сочувс-
твие - начало любви. Так было во все времена. А потом...
Разговоры наедине... И его гордость, резко отбрасывающая жа-
лость. И сегодняшний вечер, пытливый взгляд...

   Павел посетил Доса Дина. Старейнлий ученый, основополож-
ник термодинамики отрицательных энергий, жил на западном по-
бережье древней Франции.
   Покой и порядок царили вокруг гениального старика. Он сам
тем навстречу. И Павел увидел его среди цветущих вишен и аб-
рикосов. Павел знал, что Досу Дину уже 183 года. И был при-
ятно поражен легкостью и непринужденностью его походки.
   Открытым радушным движением Дос Дин протянул Павлу обе
руки:
   - Здравствуй, здравствуй, дорогой. Сто пятьдесят лет я
мечтал об этой встрече. И, наконец, осуществилась и эта моя
самая давнишняя и большая мечта.
   Они шли рядом, шли быстро - в темпе Доса Дина.
   Павел с благоговением всматривался в его лицо. Дос Дин
походил на патриарха: густоволосый, седой, со свежей кожей.
   Они сидели в креслах на широкой веранде. Цветники спуска-
лись к морю. Был час отлива. И обнажились самые далекие ска-
лы. Там, в мелких лужицах, среди морских водорослей и гальки
остались дафнии, медузы - тысячи живых существ. И они такие
же, какими были шестьсот лет тому назад. Какое там - шесть-
сот! Сотни тысяч, миллионы! А человек... Шестьсот лет его
преобразили...
   Дос Дин отлично помнил, что было сто пятьдесят, сто
шестьдесят и даже сто семьдесят лет тому назад... В его сло-
вах задушевность и сочувствие:
   - В молодости я завидовал вам, первым выходцам в Космос,
вашему безумно смелому поколению. - Дос Дин положил мягкую,
нежную ладонь на руку Павла. Он стоял теперь рядом, и в его
глазах прежнее сияние покоя. - Я говорю: в молодости, потому
что сейчас утратил способность завидовать. В моем возрасте
наступает какое-то умиротворение: все прожитое кажется хоро-
шим и никуда уже не тянет, никуда не рвешься. А в молодости,
когда бродят чувства, я завидовал вам. Вы - олицетворение
юности. А самое главное, вы выбросили, как хлам. всякие не-
лепые мысли о тщетности жизни. Нет, не "суету сует" провозг-
ласили вы, а радость существующего.
   Голос Доса Дина звучал ровно, спокойно, на низких барха-
тистых интонациях:
   - Не надо себе туманить голову блаженной старостью. Пусть
она не придет к вам такой, как приходит к нам. Видите, я
жестоко откровенен - не придет! Но есть еще и подвиг. Я всю
жизнь мечтал о подвиге. Но мне не дано было его совершить ..
   - А разве ваша термодинамика - не подвиг?
   - Нет! Не подвиг! Это естественный результат моей жизни.
В какой-то мере он меня удовлетворяет. Но я жду, все время
жду, вот-вот придет он, молодой и сильный, и создаст нечто
большее, это неизбежно. И мне интересно, какое место в этой
новой науке займет термодинамика отрицательных величин.
   И, улыбнувшись, добавил:
   - Вы обязательно будете стоять у колыбели этой науки Не
надо иронически кривить губы. Это не утешение, а вера в ваши
возможности.
   Павел, подняв голову, смотрел в лицо Доса Дина. И убедил-
ся: патриарх современной науки верит в него.
   - Но я говорил о подвиге. Я долго мечтав совершить то,
что сделали вы... Или что повторит Эвг Гью. Вы еще не знаете
его. Это начальник четвертой звездной экспедиции. Люди ваше-
го века отмечены особой судьбой. На их долю выпало счастье
перрыми вырвать у природы могучие тайны атомного ядра. А ва-
шими согражданами, Павел Зарецкий, совершен великий подвиг
человечества - они спасли Землю от безумия атомной войны, от
полного уничтожения жизни термоядерным огнем. - Дос Дин ос-
тановился, стараясь точнее выразить то, что думает. - В каж-
дом подвиге бесконечно велика любовь к людям. У вас за пле-
чами большой путь. А отдаете ли вы себе отчет в том, что вам
предстоит? Нет! Не просто найти место в этом мире! Надо по-
чувствовать, что он ваш воздух, а прошлое - далеко. Вашу
судьбу повторит Эвг Гью. И все, кто устремится туда... - Дос
Дин протянул руку, указывая в яркую ширь неба. - Горечь ут-
рат всегда будет на их пути. И все-таки они рвутся судьбе
навстречу! Перед вами сложная жизнь: разочарования, поиск,
трепет вдохновения... и опять страдания... Если бы я мог за-
видовать, как в юности, я позавидовал бы вам?
   После встречи с Досом Дином Павла удивляло, что он думал
не о новой термодинамике, которую прежде всего стремился
познать, а о величии Человека.
   Глухо урчит море. Павла неодолимо тянет этот бескрайний
простор. Близкая гроза насытила воздух. Молнии царапали сум-
рак над набравшими силу волнами. Прибой шумел угрожающе.
   Впервые Павел осознал трагедию давно ушедших поколений:
смерть в расцвете жизни, когда человек еще стремится вперед,
а немощь его толкает под уклон.
   Павел поднялся на скалу у самого моря, черного, предштор-
мового, и стоял в тумане холодных и соленых брызг.
   В его время люди умирали, когда верилось: главный день
твоей жизни еще впереди...
   Хлынул дождь, холодный, но по-весеннему освещающий. Вода
была кругом: и в воздухе и под ногами, к морю мчались пенис-
тые ручьи.
   Дома Павел переоделся. Долго стоял у окна. Над морем сто-
роной проходили молнии. А свежесть осталась. Свежесть да тя-
желые капли на ожившей листве.
   На письменном столе раскрытая книга, которую перевела для
него Леа. Ее написал очень пожилой человек.
   "Сто пятьдесят лет жизни. Этот день отмечается особенно
торжественно. С этого дня я начинаю свои записи.
   Хорошо помню, когда праздновали мое пятидесятилетие.
Расцвет молодости, И произносили тосты за то, чтобы я вывел
розы на Марсе. Это совершилось. А на Земле разросся мой лю-
бимый богуяр. Итог столетия - богуяр на Земле.
   А люди шли все дальше и дальше. Осваивался Ганимед. И од-
нажды я поймал себя на том, что не хочу лететь на Ганимед. И
меня не трогает, что там распустится не мной посаженный пер-
вый цветок Что это? Начало конца?.. А Земля с каждым днем
становится все краше и краше.
   Когда годы ПОДХОДЯТ к первой сотне, уже знаешь: твой са-
мый счастливый день наступит только на Земле. И уже не тянет
в чужие миры...
   И вот сто пятьдесят.
   Грустно? Нет. Но понимаешь - твой самый главный день уже
прошел, потому что все, что было, полно содержания!"
   Павел читал отдельные отрывки
   "Все вспоминаешь, вспоминаешь и вспоминаешь. Что радост-
нее всего? Детство? Юность? Мужество? Все! И пыльный Марс и
ясная Земля..."
   "Все больше и больше сливаешься с природой. Такая бли-
зость к природе бывает голько в детства лет в десять Когда
каждую гравинку и каждую букашку воспринимаешь, как кусочек
собственного "я". Трогаю прохладные лепестки богуяра - и это
тоже я..."

   Перед бурей всегда душно. В детстве эта духота не мешала
спать. Но услышать ночную грозу - такая радость! И Леа умо-
ляла маму разбудить ее, когда грянет гром. А сейчас...
Где-то очень далеко мелькают молнии, грохота не слышно. Hо
она не спиг... Вырваться бы в этот насыщенный смятением воз-
дух и слушать его неверную тишину! Глухая, гулкая тишина...
Отец не спит... И Павел, наверно, тоже: Судьба будет необы-
чайной.. А почему? Почему она связывает свое будущее с Пав-
лом?..
   Леа потихоньку подкралась к двери. Так и есть. Отец на
балконе.
   "Что тебя тревожит, милый, родной папа? Когда. дети вы-
растают, каждый из них идет своей дорогой, каждый подчиняет-
ся велению собственного сердца. Меня уже не удержать".
   Гроза придавила Землю, а разряда нет... Но там, в Крыму,
наверно, хлещет сильнейший ливень... И кусты, и деревья
расправляются в его влаге... В эту ночь Павел, конечно, не
спит. О чем он думает в первую весеннюю грозу?
   Теперь Леа сама искала встреч с Павлом. Искала и боялась
их.
   А он не шел. Или ему стыдно за мальчишеские выходки, за
нечаянное ухаживание, за шутку, которая может стать очень
жестокой?
   И Павел часто думал о Лее. Однажды он даже поймал себя на
том. что вслух разговаривает с ней...
   Вычислительные машины обрабатывали результаты наблюдений
экипажа космоплана "Вперед!". Павел каждый день получал
сводки. И опять встало то, что тревожило его всю жизнь. Тео-
рия единого поля. До сих пор ее никто не создал. А сколько
было сделано попыток, начиная с великого Эйнштейна! И были
удачные попыгки.
   Леа с отцом навестила Павла. Сначала пытались поймать его
по телевидению. Но он молчал. Он никому не хотел отвечать. И
дверь его дома оказалась закрытой.
   Они долго звонили и вошли, так и не получив ответа.
   Павел писал.
   Павлий Зорь, взглянув на листы, торжественно произнес:
   - Уравнение Ли Лонга.
   Тогда Павел оглянулся и, слегка покраснев, поднялся из-за
стола. Павлий Зорь, кивнув на груду бумаг, повторил:
   - Вывод уравнения Ли Лонга.
   - Какого Ли Лонга? - не понял Павел.
   Краска на его лице сменилась бледностью. И он заметил,
как Леа осторожно дергает отца за рукав. И опять вспыхнул, с
неприязнью подумал:
   "Вот она, жалость... Готовы правду скрыть от меня!"
   - Был такой ученый. Он жил двести лет тому назад. Пытался
создать теорию единого поля. И долго, лет пятьдесят, навер-
но, его мысли казались самыми разумными... - И увидел страш-
но изменившееся лицо Павла.
   - Я не знаю никакого Ли Лонга.,. А это... это... - Павел
придавил ладонью разбросанные листы. - Это мое... - И сразу
же овладел собой. - Наивный же я человек! - Даже улыбнулся.
- Железная логика! И никуда от нее не убежишь! Со ступеньки
на ступеньку поднималось человеческое познание. Вы уже
где-то бесконечно далеко, а я все еще бреду, спотыкаюсь по
пройденным ступенькам.
   Павлий Зорь был прежде всего ученым. Он умел ценить чужую
мысль. Гипотезы Ли Лонга - блестящие, тонкие. И сейчас Глав-
ного Астронома Мира поразило необыкновенное проникновение
Зарецкого в стихии природы, будто Павел как реальные образы
видел и поля и частицы и мог предвосхищать будущее. В этом
человеке была действительно неукротимая сила, самозабвенное
погружение в науку. Это воздух его и питание, без которых
немыслима жизнь.
   Прав Дос Дин: стоять Зарецкому у колыбели новой науки.
   - Вы не с того начали. Никому не обойти эти ступеньки.
Надо пролететь сквозь них. Дайте задание памятным машинам:
теория единого поля. И они в течение месяца расскажут вам
обо всем, что было сделано за эти столетия. Только последне-
го не трогайте: термодинамику Доса Дина и механику Эльвиры
Клеиз. Это надо прочувствовать, как чувствуют музыку. Буря
мыслей! Испейте ее до конца! А потом... Идите в обсервато-
рии, в лаборатории физиков! Пусть все звезды работают на
вас.
   И задумался...
   За плечами этого человека парсеками проложенная дорога.
На коже его не прах древности, а дыхание Космоса, вечный по-
рыв вперед...

   "Управление Звездных Полетов просит товарища Павла Зарец-
кого посетить Главного конструктора 23 августа в 10-00 по
среднеевропейскому времени".
   Это сообщение сразу же вспыхнуло на экране телевизора,
когда Павел вошел в свою комнату.
   Разволновался. Зачем вызывают? Он действительно нужен или
это снисхождение, чтобы успокоить его?
   Дал задание киберам привести в порядок костюм и обувь. В
день свидания долго одевался перед зеркалом... Отправился в
путь за два часа до назначенного срока. Медленно плыл над
морем. Выключил автоматическое управление, взял руль в руки.
Приятно ощущать свою слитность с машиной, ее чуткость и по-
корность.
   Внизу уже вырисовывалось здание Звездных Полетов, се-
ро-голубое, широкое и просторное, с множежеством колонн.
   По широкой лестнице Павел поднялся в вестибюль. Прохлада,
сумрак и тишина. Людей нет.
   Очень мелодичный женский голос произнес:
   - Добрый день, Павел Николаевич Зарецкий!
   Павел вздрогнул и невольно оглянулся.
   - Это я, кибер. Главный конструктор ждет вас. Пройдите по
центральной лестнице на второй этаж, вторая комната.
   Павел медленно поднялся, сдерживая стремительность своих
движений.
   На мгновенье остановился перед дверью и решительно толк-
нул ее.
   В противоположном конце удлиненного кабинета на фоне
светлых штор увидел силуэт человека. Мужчина сразу же пошел
навстречу Павлу. Он оказался гораздо выше и плотнее Зарецко-
го, очень смуглый, с узким разрезом глаз и черными жесткими
волосами.
   - Я решил побеспокоить вас... Мы готовим четвертую звезд-
ную экспедицию. - Они сели друг против друга в мягкие крес-
ла. - Оборудование этой экспедиции в принципе мало отличает-
ся от оборудования предыдущих Я не говорю о вашей Мы дважды
достигали системы альфы Центавры Сейчас наш путь пойдет по
трассе, проложенной вами...
   Горячая краска не только зажгла лицо Павла, но и захвати-
ла шею и грудь.
   - Корабль - усовершенствованная фотонная ракета Но вы са-
ми понимаете, фотонная ракета - это громоздкая штука...
   Главный конструктор говорил так, как будто вслух вспоми-
нал или мечтал.
   - Сколько мы помучались! И, наконец, надо доставить эту
самую ракету на Плутон. Ее не запустишь с Луны. Она там все
уничтожит. Вот ее и тянут к Плутону грузовые планетопланы. А
вы... Вы прибыли на удивительном корабле-легком, послушном и
безвредном для окружающих... Нам известен "закон" соответс-
твия Доса Дина, и мы понимаем, что те существа, которые по-
могали вам вернуться, использовали именно этот закон. Но как
они это делают?
   Павел и сам думал об этом. Как долго, упорно и много ду-
мал! Разгадку он чувствовал в единстве, прежде всего в
единстве материи. Сколько веков человечество чувствует неос-
поримость этого? Превращение света в вещество и вешества в
свет... Нейтрино и гравитоны... Павлоны тоже составляют одно
целое. При определенных условиях одно превращается в другое.
   И не раз единство поля выливалось в строгие формулы и за-
коны, но всегда приходило что-то новое.
   И все рушилось...
   Павлу захотелось закричать:
   - Да! Да! Оно есть, это единство... Но оно все время бу-
дет новым...
   Здесь, в кабинете Главного конструктора, он наконец-то
осознал: нет, он не экспонат древности. Не одно прошлое це-
нят в нем люди.
   А когда вышел, захотелось видеть Лею.
   Они вместе бродили по огромному парку. День яркий, с за-
туманенным от зноя небом, но густая тень от пышной листвы
лежит на аллеях. Лея и Павел, перебираясь с камня на камень,
пытались перейти пороги небольшой речушки. Крепко взявшись
за руки, они стояли среди рвущегося потока, освещенные жар-
ким солнцем. Их глаза встретились, и они рассмеялись. Шуме-
ла, бурлила вода. Павел, бережно поддерживая Лею, помог ей
выбраться на берег, на желтый и влажный песок. Лея улыба-
лась. Все было хорошо: и эта сочность лета, и жара, и прох-
ладная глубина пенящихся потоков.
   Потом они попали на стадион. И Павел вдруг вспомнил, что
прежде хорошо прыгал в высоту.
   Начал прыгать. Рейка поднималась все выше и выше. Сильный
толчок ногами, и Павел опять над перекладиной. Он был весь
бронзовый от загара, лицо пылало возбуждением. А в теле
вновь обретенная радость движений.
   Рейка слетела.
   - Первая попытка, - сказала Леа, устанавливая ее на мес-
то.
   - Вторая попытка.
   И тоже неудачно.
   - Третий раз...
   И опять перекладина летит в песок.
   - Все, - сказала Леа, - не можете.
   - Нет! Я еще буду прыгать! - Павел забрал из ее рук план-
ку, установил.
   - Уже все! Таков обычай...
   - Нет, буду!..
   Павел разбежался, сильно оттолкнулся, его тело пронеслось
над самой рейкой, слегка задев ее.
   - Ну, что? Моя взяла! - засмеялся он, поднимаясь с земли,

   К ЗВЕЗДАМ

   Они стояли рядом: тот, что пришел на Землю из далекого
прошлого, и тот, кто завтра уйдет в незнаемое, чтобы вер-
нуться назад через столетия. В подвижной фигуре командира
четвертой звездной экспедиции, в его легких движениях была
радостная уверенность, что жить на свете хорошо... В его
улыбке, немного застенчивой и слегка задорной - та же воля к
победе, что вела когда-то первых космонавтов.
   А глаза голубые, очень внимательные и добрые. Говорил он
тихо, слегка картавя:
   - Я не мог не повидать вас. И не потому, что должен пов-
торить вашу судьбу. Просто хочется взять частичку вашей си-
лы.

   Они весь день провели вместе. Павел говорил, все говорил
о том, что считал очень важным, что обязательно должен
учесть Эвг Гью. Он старался все отдать, без остатка, вспоми-
ная малейшую из мелочей.
   И, оказывается, он рассказывал о своих друзьях... Описы-
вать прошлую технику, научные предположения-не имело смысла.
Одни люди остались, не поглощенные временем.
   - Пусть у вас будут такие спутники, какие были у меня!
   Шло заседание Ученого Совета Мира. Обсуждалась готовность
четвертой звездной экспедиции.
   Павлий Зорь, Сурен Маргулян и Павел Зарецкий занимали
места для особо приглашенных.
   Павел украдкой посматривал на Сурена. Конструктор плане-
топлана "Вперед!" был по-прежнему грузен. Но в осанке что-то
изменилось, как будто появилась прежняя галантность. И в
глазах - жадный огонек познания.
   - Уймищу книг набрал, - шепнул он Павлу. - Но ничего пока
не понимаю. Ну и бестолковые стали мы с тобой!
   За их спиной амфитеатром к прозрачному, сейчас светло-го-
лубому потолку подымались ряды кресел. Зал переполнен: на
Совет Мира может прийти каждый.
   И Павел опять, как и в ту необыкновенную ночь в Адеонисе,
не мог не любоваться людьми. Он не знал, сколько кому лет,
но, наверно, особенно юных здесь не было. Хотя все казались
молодыми, свежими, с нежной чистой кожей, с густыми, у боль-
шинства вьющимися волосами, На лицах оживление, напряженный
интерес.
   Впереди, там, где слегка суживаются стены, - открытое
возвышение. За массивным красным столом двадцать четыре че-
ловека: пятнадцать мужчин и девять женщин - Верховные Руко-
водители Совета. Это уже очень пожилые люди самых разнооб-
разных профессий.
   Сурен и Павел знали только одного из них, Главного конс-
труктора. Он стоял сейчас за светлой трибуной.
   - Время регулярных звездных полетов настало. Они таят в
себе еще много опасностей. Но мы готовы к этому. На Джолии
нас ждет разум - бесценное сокровище Космоса. Трудно перео-
ценить значение связи с разумом Анлореса. Это и энергия бу-
дущего, и звездные полеты на легких и удобных кораблях, и
проникновение в такие тайны мироздания, о которых невозможно
даже предполагать. "Камни" - их уже почти разгаданные живые
машины - много нам сказали нового.
   Пожилой ученый, чем-то, наверное смеющимися глазами, на-
поминающий Сашу Черненко, сделал сообщение о природе этих
"камней".
   - Это необычные для Земли сочетания элементов, это нео-
бычное для нас проявление жизни. Потому что - вне всякого
сомнения - это живые образования.
   Он остановился, чтобы подчеркнуть последнее:
   - Я не оговорился: именно живые образования. У нас нет
таких разновидностей жизни. Этим организмам свойствен обмен
веществ. Это что-то среднее между кибернетическими устройс-
твами и живыми генераторами определенных излучений.
   Павлу показалось, что слова ученого - это только подт-
верждение его собственных предложений.
   - Солнечный свет способствует возникновению в них особой
радиации павлонов. Трудно сказать, какую роль в их жизни иг-
рает эта, пока почти не изученная нами, стихия. Но, несом-
ненно, большую. Эти лучи "видят" на расстоянии, измеряемом
сотнями световых лет, и распространяются со сверхсветовой
скоростью.
   Докладчик сделал небольшую передышку.
   - Питание "камней" - горные породы, содержащие самые нич-
тожные количества двуокиси или окиси германия. Кажется весь-
ма вероятным, что концентрация этих соединений в литосфере
Джолии по крайней мере в тысячу раз большая, чем у нас. Ор-
ганизм "камней" разлагает двуокись германия, выделяя в ат-
мосферу кислород. Так они создают воздух для "мудрых те-
ней"...
   Павел встретил взгляд Сурена и понял, что его друг вспо-
минает, как и он, горячие споры в салоне космоплана, мальчи-
шеский голос Саши и уверенность Нины Орловой.
   - Разум "приручил" эти живые образования, используя их в
своих целях. Они как угодно долго (во всяком случае по срав-
нению с продолжительностью нашей жизнью) могут находиться в
состоянии анабиоза. Им не страшны ни высокие температуры, ни
огромные переохлаждения. Попав в биосферу, они оживают. Ка-
ким образом в этом организме происходят ядерные превращения
- пока неизвестно. Но они происходят. Под влиянием жестких
излучений образуются атомы германия, обладающие повышенной
реакционной способностью На примере этих самых "камней" мы
убедились, что в этом новом их свойстве заложена возможность
германиевой жизни.
   И, наконец, он заговорил о том, что представляло наиболь-
ший интерес для всех присутствующих:
   - А разумные существа этого мира? Тоже германиевые? Об
этом расскажет людям экспедиция Эвга Гью. Пока существуют
две точки зрения: германий и углерод. В пользу последнего
говорит завезенный на Джолию вирус, который принес гибель
Нине Орловой. Он может существовать только в мире углерода.
На почти мертвой Джолии он не мог возникнуть, он принесен
извне. Углерод - особый элемент, он один с его неисчерпаемым
многообразием соединений может дать высокоразвитую жизнь...
   Затем присутствующим представили командира четвертой
звездной экспедиции.

   Полет к Джолии! И сейчас, среди бесконечных парков Земли,
среди ее упоительного воздуха, стало нестерпимо жаль, что
для него это уже пройденное, а для кого-то начало пути, мо-
лодость.
   Опять май на Земле. Бледно-голубым цветом распустился бо-
гуяр, и вечерами низко над морем висела огромная луна. И лю-
ди пели.
   Павлу передали просьбу Леи включить в десять вечера воз-
душный телевизор.
   Он удобно устроился среди зарослей богуяра. Смоляной за-
пах приносил свежесть.
   Павел включил передачу. Изображение возникло в воздухе,
создавая впечатление, что события разворачиваются здесь, ря-
дом.
   Открылась снежная даль, проселочная дорога - узкая колея
на снегу. Девушка в стеганке, платке и тяжелых сапогах идет
по ней. А где-то далеко, у самого горизонта, там, куда стре-
мится девушка, едва уловимая паутина высоковольтных передач.
Тупой ковш экскаватора грызет мерзлую землю. Девушка идет
проселочной дорогой.
   "Неужели в дни моей юности были такие заснеженные доро-
ги?" - невольно спросил себя Павел.
   Потом он увидел барак. Сплошные нары, и железная печурка
у входа. А из узенького окошка видно, как на плотине строит-
ся здание самой гидростанции. И опять, насколько хватает
глаз, все бегут и бегут по сопкам столбы высокого напряже-
ния.
   Девушки в бараке шьют, читают, думают над чертежной дос-
кой.
   Нет... Это не его юность... Это скорее юность отцов. И
его мать была такой, и Нина Александровна...
   Почему же он раньше, в той, другой жизни, не замечал их?
   Люди проходят мимо него. Одни стихии остаются. Он горько
усмехнулся: и остаются ли!
   А она, Леа, появившись на свет через сотни лет, все про-
чувствовала. Он думал о ней с удивлением и даже со страхом.
И вдруг покраснел. Покраснел, поняв, почему на долю ее геро-
ини - нежной и верном Тани выпала неразделенная любовь...
   Он не заметил Гали рядом с собой... Он едва не потерял
Лею... А может быть, уже потерял?
   Исчезла Таня, остались только растревоженные мысли. А как
встретиться теперь с Леей? Он хотел этого и боялся. Каза-
лось, что-то изменилось в их отношениях.
   Вечер наполнился густой южной темнотою. Выступили звезды.
И далекий Анлорес.
   Павел поднялся и в полной тишине среди огромных богуяров
пошел к морю. Вставала луна. А море, шуршащее, живое, раст-
ворилось в темноте.
   Вспомнился последний рассвет над Джолией, се прощальный
привет. И Павел впервые спокойно подумал о том, что другие
теперь будут прокладывать звездные пути.
   В мыслях не осталось и следа горечи: те люди, что пришли
после, были сильнее его. Так пусть же им принадлежат звезд-
ные трассы!
   А может быть, в этом разумном спокойствии звучало влияние
Леи?
   Между ними легли столетия, но он понимает каждый трепет
ее мысли, каждый вздох ее чувства. Она любит друзей его
юности и те далекие годы, озаренные великой борьбой за се-
годняшних людей.
   "Спасибо тебе, Леа, за это. На Земле стало бы холодно без
твоих песен", - может быть, немного торжественно думал Павел
Зарецкий.

   Бесшумно подлетел он к дому Диких Гор. Вокруг ни единого
огонька. Павел укрепил лодку у поручней балкона, перелез че-
рез перила.
   "Я с ума схожу! Как вор среди ночи врываюсь..." Но он не
мог уже остановиться. Только бы проникнуть к ней. И сказать
что-то светлое...
   Но в этот мрмент увидел застывший в дверях силуэт девуш-
ки. Белое платье Леи чуть различимо в темноте. Очень тихо
позвал:
   - Леа...
   Она оглянулась и, кажется, испугалась.
   - Вы?! Павел! Вы!?
   Она так долго ждала его...
   Далеко в горах раздался долгий нарастающий гул. Где-то
оборвалась снежная глыба.
   Когда шум утих, Павел сказал:
   - Леа, дорогая моя, простите...
   Но стоящая перед ним тоненькая девушка казалась такой
беспомощной и такой близкой, что он поправился:
   - Прости... Я не мог не прийти сегодня. Даже среди ночи.
   Она чуть заметно кивнула головой. Он заговорил громче:
   - Я долгие годы жил бок о бок с Ниной Орловой... С Са-
шей... Суреном... Но никогда не задумывался об их прошлом...
Ее сын погиб во время очень смелого эксперимента по получе-
нию тетоцида... вот этого самого тетоцида, из которого соз-
даны светящиеся стены ваших домов... Ему, кажется, было чуть
побольше двадцати лет... И погиб он, спасая товарищей... А
Нина Александровна много лет работала в болотистых джунглях,
среди страшной нищеты...
   Леа ближе подошла к нему, осторожно заглянула в лицо.
   - Спасибо вам, что вы тогда были такими! Спасибо вам за
ваше человеколюбие!
   Над острыми вершинами гор показался спутник К-22 - стар-
товая площадка для полетов на Венеру и Меркурий. Он быстро
плыл по небу - самая яркая звезда. Они следили за ним, пока
он не исчез в черных тенях хребтов.
   Павел взял руку Леи, прижался к ней лицом.
   Космос перечеркнул столетия!
   Приближался рассвет. Они в воздушной лодке двинулись к
морю. Это было непривычно и радостно: идти в рассвет вдвоем.

   Настало утро, земное, майское...
   Огромные деревья, и влага на их листьях... Дорога шла к
морю, к желтому песку на берегу, к камням, черным, блестя-
щим, всегда в пене воли.
   Синяя безбрежность перед ними.
   Пройдены столетия. Космос, Земля разных эпох. И Павел,
как, наверно, когда-то первобытный человек, почувствовал: до
чего же хорошо жить! И Леа - самое удивительное существо во
всей Вселенной!
   Он осторожно обнял ее за плечи. Она не отшатнулась.
   И вдруг он рассмеялся.
   - Ты что? - шепнула она.
   - Я неисправим... Ты не сердишься? Даже сейчас я подумал
о том, как мало еще люди знают... Какие еще новые стихии
поднимутся на службу разуму!
   Солнце в этот ранний час было красным, как Анлорес. Оно
только наполовину выползло из морской пучины. И волны поро-
зовели, и небо. И в розовом сиянии рассвета одни цветы богу-
яра с тонкими лепестками отливали той же слабой синевой, что
и глаза Леи.



   ВОСТОЧНО-СИБИРСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО, 1964 г.

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 15.11.2002 12:22




        

            
[X]