Владимир Клименко
Конец карманного оракула
- Не смей лазить в гнездо! - испуганно кричала Мария Николаевна
мужу.
- Еще чего выдумала, не смей, - одышливо огрызался тот, волоча
расшатанную приставную лестницу к старой березе. - Еще как посмею!
Воровка!
Последнее слово относилось уже не к Марии Николаевне. Чуть выше
гнезда, похожего на лохматую кавказскую папаху, нервно стрекотала
гладкая черно-белая сорока. Она возбужденно подпрыгивала на ветке и с
ненавистью смотрела на Петра Егоровича, пытающегося поустойчивее
прислонить длиннющую лестницу к стволу.
- Я тебе покажу, как чужие вещи таскать! - пыхтел почтенный муж,
при каждом шаге наверх задевая объемистым животом за очередную
перекладину. - Разорю все к чертовой матери!
Сорока стала сущим наказанием. Поселилась она на дачном участке,
видимо, еще зимой и в марте радостным стрекотом встретила первых
приезжающих. Свои преступные наклонности проявила сразу же, перетаскав
у задумавшего весенний ремонт Петра Егоровича половину новеньких
гвоздей из ящика с инструментами. Затем начались кражи похуже.
И вот сегодня, когда в ожидании гостей Мария Николаевна решила
замесить тесто для вареников с клубникой и, сняв обручальное кольцо,
чтобы не мешало, положила его на подоконник, сорока снова оказалась
тут как тут. Ликующе треща крыльями, она взмыла над домом, не обращая
внимания на причитания хозяйки, повертелась, красуясь, на коньке
крыши, дабы бегающие внизу недотепы смогли полнее осознать горечь
потери, а потом преспокойно перелетела в свое воровское гнездо, и
долгое время из него торчал лишь ее хвост. Очевидно, она старалась
ненадежнее припрятать новое приобретение.
Вот тут терпение у Петра Егоровича лопнуло окончательно. Он
потрусил к сараю за лестницей, а следом за ним, пытаясь отговорить
мужа; от опрометчивого шага, засеменила и Мария Николаевна, машинально
на бегу вытирая мучные руки о полосатый фартук.
Сейчас она стояла у березы и умоляла Петра Егоровича быть
поосторожнее. Как это часто бывает у супругов, проживших вместе немало
лет, была она похожа на мужа не только комплекцией, но и чертами лица.
- Петя! - робко, но настойчиво предостерегала она, обняв основание
лестницы, как некогда обнимали ноги коня провожающие на войну мужей
казачки. - Петечка!
Петя, не отвечая, сопел наверху. Он стоял на самой последней
перекладине. Обхватив одной рукой ствол березы, другой - пытался
нашарить в гнезде злополучное кольцо. На лысину ему сыпался мусор,
золотистые конфетные фантики и мелкие гвозди.
Нащупав наконец среди скопившегося за несколько месяцев хлама
тонкий ободок кольца и еще что-то круглое и гладкое, он резко дернул
рукой, отчего в гнезде образовалась дыра и сквозь нее на землю
ручейком потекли различные предметы. Петр Егорович, сжимая в кулаке
отвоеванное кольцо, пересчитал животом в обратном порядке все
поперечины и очутился в объятиях Марии Николаевны.
Разжав потные пальцы, он обнаружил на ладони кроме кольца еще и
маленький шарик, наподобие тех стеклянных, которыми ему довелось
играть в детстве. Петр Егорович совсем уж собрался швырнуть его в
траву, на кучку другого мелкого барахла, вывалившегося из гнезда, но
неожиданно передумал и засунул шарик в карман, кольцо же бережно
передал супруге, не забыв напомнить, что такими вещами не бросаются.
На этом инцидент можно б было считать исчерпанным, если бы тем же
вечером не произошло нечто, живо напомнившее Петру Егоровичу о вылазке
во вражеское гнездо.
Гостей набиралось немного. Да и гости все были свои. Дочка с зятем
и с внучкой должны были приехать на собственных "Жигулях". Для них в
основном и затевались вареники с клубникой. Иначе их и на дачу не
вытащишь. Да еще сосед по участку, он же сослуживец по НИИ, он же
сосед по лестничной площадке, Аверьян Михайлович Долгов с супругой. В
Аверьяне Михайловиче ценно было именно то, что в одном лице он
соединял три таких разных понятия, как работа, дом и отдых. Очень
удобное, на взгляд Петра Егоровича, совпадение.
Вообще, следует заметить, Петр Егорович был весьма практичным
человеком, и Аверьян Михайлович был для него сущей находкой. Подумать
только, ну в ком еще могли совпасть три таких важных качества. Всегда
под рукой, всегда готовый к услугам, Аверьян Михайлович был не столь
меркантилен, как Петр Егорович, и это было главным его достоинством.
Дочка с зятем и внучкой, конечно, не приехали. Этого и следовало
ожидать - своих гостей, наверное, полон дом. А вот худой и усатый
Аверьян Михайлович с женой - полной жизнерадостной блондинкой,
которая, в отличие от Марии Николаевны, была значительно моложе мужа,
- явились вовремя.
К этому часу тарелка с варениками уже стояла на столе. Над ней
вился дрожащий на сквозняке веранды парок, багрово просвечивали сквозь
желтоватое тесто крупные ягоды, готовые брызнуть сладким соком при
первом же укусе. По краю тарелки ползала полосатая, как матрос в
тельняшке, оса и недовольно брюзжала. Сунуться к горячим вареникам она
пока не решалась.
За легким летним обедом, за чаем из настоящего самовара - Петр
Егорович любил, чтобы кипяток чуть припахивал дымком - время пролетело
незаметно. Темы беседы были привычны, потому и речи лились свободно,
без внезапных пауз, как иногда случается, когда встречаются люди
малознакомые. Поговорили о молодежи, о работе, женщины обменялись
несколькими кулинарными рецептами, условились на следующий день пойти
по грибы. По словам опытных грибников, уже пошел первый слой белых.
После этого решения речь неизбежно зашла о погоде.
- Прекрасное завтра будет утро, - добродушно обронил Аверьян
Михайлович. - С туманцем, самое грибное.
- Дождя бы только не было, - немедленно отреагировала на
максимализм мужа его половина.
- Думаю, дождя не будет, - поддержал приятеля Петро Егорович, но
на всякий случай вынес на веранду транзистор. В семь часов должны
передавать сводку о погоде.
Дождались сообщения Метеорологов.
- Завтра, - безразличным голосом начала вещать диктор, - ожидается
сухая солнечная погода на протяжении всего дня. Ветер юго-западный,
1-2 метра в секунду. Температура...
- Я же говорил, - довольно усмехнулся Аверьян Михайлович. - Ну, а
теперь пора и честь знать. Спасибо за угощение.
Все, словом, было, как обычно. И лишь перед самым сном приготовив
к завтрашнему дню грибную корзинку и поставив у самых дверей сапоги
(по утрам трава в росе), Петр Егорович очередной раз взглянул на небо
и засомневался в прогнозе. Малиновый закат был расчерчен темно-синими
полосками облаков.
Все еще сомневаясь и думая о завтрашнем утре, он подошел к столу,
на который аккуратно перед тем выложил всякую мелочь из карманов,
чтобы не вывалилась на пол, когда он повесит брюки на спинку стула, и
не пришлось бы ему ползать по щелевым крашеным половицам в поисках
закатившегося неизвестно куда пятака. На столе, среди привычных
предметов, лежал и маленький шарик, вынутый Петром Егоровичем утром из
гнезда.
Машинально он взял его в руку, покатал между пальцами - и тут
раздался голос. Нет, вернее, не голос. Это в голове у Петра Егоровича
что-то щелкнуло, как в телефоне при соединении абонентов, и он ясно
услышал:
- Погода завтра будет дрянь. Дождь, ветер, холодно и все такое.
Так что спи спокойно, Петр Егорович, не дергайся.
Фамильярный тон голоса был оскорбителен. Но не это взволновало
незадачливого грибника.
- Кто это?! - вскричал Петр Егорович, испуганно озираясь. - Маша,
что ты сказала?
- Ничего, ничего, Петечка. Что с тобой? - отозвалась не менее
испуганная непонятным поведением мужа Мария Николаевна. Она уже
приготовилась спать и сейчас подняла с подушки блестящее от крема
лицо.
- Нет-нет, кто-то сейчас говорил со Мной, - продолжал оглядывать
темные углы Петр Егорович. - Вот только сейчас. Погода, говорит, будет
дрянь.
- Это не я, Петечка. Это тебе померещилось. Господи, да ты приляг!
Давай я тебе помогу.
Обеспокоенная Мария Николаевна помогла мужу раздеться, обращаясь с
ним, как с ребенком или тяжелобольным.
- Ты спи, спи. Это у тебя от жары, на солнце, наверное,
перегрелся. Это пройдет.
Немного успокоенный, Петр Егорович прилег на постель и вскоре,
несмотря на потрясение, забылся крепким сном. Здоровье у будущего
пенсионера было отличное.
В шесть утра пронзительно заверещал будильник. Петр Егорович
подошел к окну. Погода была дрянь.
Возвращаясь вечером домой в переполненной электричке, в которой по
случаю мокрой погоды пахло псиной, и стоя плечом к плечу с Аверьяном
Михайловичем, Петр Егорович, еще не полностью отошедший после
услышанного вчера непонятного голоса, попытался рассказать обо всем
соседу.
Но вышло глупо.
- А мне ведь, это, Аверьян, как тебе сказать, голос вчера вечером
был.
- Да ну? - простодушно отозвался сосед, борясь с приступом
дремоты. Дачники в полузабытьи покачивались в такт ходу поезда.
Тренированные любители отдыха на свежем воздухе умели спать в любой
обстановке.
- Вот именно, - продолжал Петр Егорович. - Перед сном вдруг слышу:
погода завтра будет дождливая, холодно и все такое. Как ты считаешь,
что это?
- Это, Петр, называется Предчувствие, - приоткрыл сонные глаза
Аверьяи Михайлович. - Мне вот тоже как-то был голос, мол, не езди в
августе в отпуск на море, намаешься. А я потащился, уже очень жена
просила, - тут он покосился на покачивающуюся рядом с ним супругу. -
Что из этого вышло - кошмар!
Больше говорить о голосе Петр Егорович ни с кем не стал. От Марии
Николаевны, предлагавшей завтра же пойти к невропатологу, отмахнулся и
решил во всем разобраться сам, логически.
Водки Петр Егорович не пил, куревом не баловался, образ жизни вел
трезвый и расчетливый. Трудился себе тихо-мирно, в НИИ на должности
старшего экономиста, хотя за плечами и был-то всего диплом об
окончании финансово-бухгалтерского техникума. Откуда же при такой
жизни взяться нервному расстройству?
С другой стороны, завидовал Петр Егорович много. Это было. Это он
и сам про себя знал. Очень уж пожить хотелось как следует и без
хлопот. Но вот ведь парадокс - работой он себя не перегружал, а в
институте его лентяем все же не считали. Сотрудник он был покладистый,
ни с кем никогда не спорил, со всеми соглашался.
Скажут, к примеру, надо то-то и то-то. Петр Егорович отвечает:
"Пожалуйста"! И продолжает ничего не делать. После нескольких
напоминании о задании забывалось, так как подходила очередь новой
работы. Через полгода Петру Егоровичу пора на пенсию, на заслуженный,
так сказать, отдых. И к этому отдыху ему хотелось бы подойти в хорошей
форме. И вдруг - голос.
Дома Петр Егорович, переодеваясь, вновь вытащил из брючного
кармана дачный хлам и вновь увидел шарик. На сей раз он не отложил его
автоматически в сторону, а поднес к самому носу, ибо был близорук,
чтобы рассмотреть получше.
Шарик как шарик. Может, от детского бильярда, может, еще от чего.
На вид стеклянный, очень гладкий, зеленовато-черный. Петр Егорович
подержал его в руке и подумал: "Вот ведь как бывает. Живет человек, на
здоровье не жалуется, пенсии ждет. А тут ему вдруг является голос и
говорит, - помрешь ты скоро, Петр Егорович, и пенсией своей не
попользуешься, потому что лентяем был всю жизнь, ничего хорошего людям
не сделал и, наверное, уже не сделаешь. Хватит тебе небо коптить, да
свою никчемность прятать. Пожил и хватит".
И тут в его голове снова что-то щелкнуло и он отчетливо услышал:
- Ну об этом тебе еще рано думать. Ты еще лет...
- Стой, стой, стой! - возопил Петр Егорович. Ему стало жутко от
мысли, что он сейчас узнает, сколько еще годков ему отпущено гулять на
белом свете. - Стой, проклятый! Кто ты?! - Последние слова он крикнул
уже презрительно замолчавшему шарику на его дрожащей ладони.
Тишина была ответом Петру Егоровичу. Да и не нуждался он уже в
ответе, потому что понял, откуда идет голос. Из шарика этого сорочьего
и идет, будь он неладен. Черт его дернул вынуть стекляшку из гнезда и
сунуть в карман, а потом таскать с собой повсюду, как нужную вещь. Ох,
уж эта плюшкинская привычка подбирать все, что может когда-либо
пригодиться.
Жене Петр Егорович о своей догадке не сказал ни слова. Она и так с
испугом на него посматривала. Говорящий шарик выбросить все же не
посмел, спрятал его в серванте, засунув в никогда не использовавшийся
соусник, и сделал вид, что забыл о нем. Но стал Петр Егорович задумчив
и все что-то соображал, подходил иногда к серванту и останавливался
около в нерешительности. Так прошел месяц.
Выйдя как-то на свою застекленную лоджию, Петр Егорович увидел,
что четыре синих пластмассовых ящика для стеклотары почти полны
бутылок. Минеральную воду он и супруга пили исправно, каждый день, так
как это весьма полезно для здоровья, поэтому проблема сдачи пустой
тары была для Петра Егоровича не нова. А попробуй сдай. К каждому
пункту приема посуды всегда стоит, как минимум, часовая очередь. А то
бывает и еще хуже. Висит вывеска "Тары нет", а это означает одно -
тащи свои бутылки в другое место или домой. Иной раз день угробишь,
чтобы получить назад свои кровные.
Петр Егорович эту проблему для себя решил раз и навсегда. В
"Универсаме" работал знакомый приемщик Амир, южный человек, на время
откочевавший в холодные края для успешной деятельности на ниве
бытового обслуживания. Вот к нему-то и направился в тот же день Петр
Егорович.
Быстро условившись, что завтра он привезет бутылки и сдаст без
очереди, за что Амиру полагаются некоторые комиссионные за быстроту и
качество обслуживания, Петр Егорович пришел домой и созвонился с
зятем, владельцем "Жигулей", чтобы тот приехал и помог сдать бутылки
за некоторые отчисления на бензин. От приличной по идее суммы в
результате этих "налогов" Петру Егоровичу оставалось немного, но,
будучи практиком, он знал, что мало - лучше, чем ничего.
Вечер был душный и влажный. На душе у Петра Егоровича, несмотря на
успешно разработанную операцию, было почему-то тревожно.
Опять вспомнился говорящий шарик, бесполезно позвякивающий в
соуснике вместе с посудой, когда мимо проезжал трамвай.
Марии Николаевны в квартире не было, она ушла за продуктами в
магазин, и Петр Егорович вдруг решился. Он воровато, как будто и не у
себя дома, подошел к серванту, вытащил соусник и заглянул в него. На
дне лежал черно-зеленый шарик.
Петр Егорович не знал еще, о чем его спросить. В голове смутно
мелькали обрывки мыслей о зяте с "Жигулями", пустых, бутылках и прочей
неопределённой дряни. Он взял шарик, осторожно зажав его между большим
и указательным пальцами.
Шарик включился сразу же, как будто только и ждал этого момента.
- Не ездил бы ты завтра сдавать бутылки, - сказал он загадочно. -
Понапрасну время потеряешь.
- То есть как? - глупо спросил застигнутый врасплох Петр Егорович.
- Не ездил бы, не ездил бы, не ездил...
Внутри шарика, казалось, что-то заклинило.
Петр Егорович, так и не спросив его больше ни о чем, с отвращением
сунул соусник обратно в сервант и сел смотреть телевизор. Но вечер все
равно был испорчен.
На другой день выяснилось, что предостережение оказалось не
напрасным. У Петра Егоровича нехорошо засосало под ложечкой, еще
только он увидел обитую толстым железом дверь приемного пункта, на
которой было вывешено коряво написанное объявление - "Учет".
- Как же так, учет, - бормотнул Петр Егорович, виновато взглянув
на зятя. - Я же договаривался.
Ему очень хотелось сказать: "Разворачивай, милый, и давай отсюда",
но вместо этого он на негнущихся ногах подошел к металлической двери и
тихонько постучал.
Дверь открыли сразу же, как будто только и ждали этого тихого
стука.
- Вам кого, гражданин? - высунулся из-за двери уверенный молодой
человек в штатском.
- Мне? - переспросил растерявшийся Петр Егорович. - Это... мне...
бутылки сдать.
- Вы же видите - "Учет". А может, вам Амир нужен? - молодой
человек пристально посмотрел Петру Егоровичу прямо в глаза. - Может,
вы насчет чего договаривались?
- Не договаривался я! - крикнул Петр Егорович и почти побежал
назад к машине, чувствуя на своем затылке колючий взгляд.
Он плюхнулся на сиденье и коротко скомандовал зятю:
- Гони!
Зять послушно рванул машину с места и только уже на улице, в
потоке других автомобилей, спросил:
- А что, собственно говоря, случилось? Может, в другом месте
сдадим.
- Нет, домой, домой, - приговаривал Петр Егорович, вращая
подъемник стекла, словно пытаясь отгородиться от всего, что оставалось
вне кабины. - Домой!
Отпустив зятя с пустыми бутылками мотаться по городу в поисках
другого приемного пункта, Петр Егорович решительно подошел к серванту
и вытащил шарик из соусника. Потом он прошел в совмещенный санузел,
присел на край ванной и покатал шарик по ладони.
Голая электрическая лампочка ярко отражалась в розовой лысине
Петра Егоровича и на темно-зеленой поверхности шарика. Петр Егорович
еще раз глубоко вздохнул, прокашлялся, как на сцене перед микрофоном,
и ровным голосом, чуть не по слогам - так разговаривают с плохо
понимающим иностранцем - спросил:
- У меня полугодовой отчет не готов. Что мне за это будет?
- Премия тебе за это будет, - с готовностью отозвался шарик. -
Отчет сделает Аверьян Михайлович и через две недели уйдет на пенсию.
- Правильно отвечаешь, - задумчиво произнес Петр Егорович. - Это
ты правильно говоришь.
Он еще раз близоруко рассмотрел шарик. С виду ничего особенного.
Гладкий. Хоть бы надпись какая была, типа "Мэйд ин..."
"Отечественный, что ли? - подумал Петр Егорович. - Не может быть".
Шарик молчал.
- А вот скажи, - вновь прокашлялся Петр Егорович, - что Аверьяну
Михайловичу подарят при выходе на заслуженный отдых?
- Цветной телевизор подарят, как старейшему работнику и активному
общественнику по профсоюзной линии, и еще, как наставнику молодежи.
- Ну это ты врешь! - рассердился Петр Егорович. - Про телевизор я
бы знал.
Он помолчал немного, ожидая возражений, но не дождался.
- Так-то, - внушительно обратился он к шарику. - А то -
те-ле-ви-зор!
Петр Егорович привычно водворил говорящий шарик на место в сервант
и, немного успокоившись, пошел на кухню посмотреть, что Мария
Николаевна готовит на обед.
После этого дня сомнений насчет шарика у Петра Егоровича не
оставалось. Точно, говорящий. И даже иногда правду. Последнее
предсказание насчет телевизора позволяло все же сомневаться в том, что
прогноз на то или иное событие бывал верным, но в основном шарик не
врал. Теперь, когда Петр Егорович уверился, что по случайному капризу
судьбы стал обладателем редкого сокровища, он перестал мучиться
раздумьями о собственном неблагополучном здоровье, а занялся
составлением обширной программы вопросов, ответы на которые могли бы
принести ему ощутимую пользу. Мучило, правда, то, что шарику не всегда
можно полностью верить, но это, размышлял Петр Егорович, в принципе не
так уж важно. Главное, сделать вовремя поправку плюс-минус, а
остальное - дело техники.
Не давало покоя и еще одно обстоятельство, откуда такой говорящий
шарик мог вообще взяться в нашем реальном мире, отучившемся верить в
чудеса. Но здесь ни к какому разумному выводу Петр Егорович так и не
пришел, и на время закрыл для себя этот вопрос, как бесперспективный.
Теперь Петр Егорович не торопился. То, о чем он собирался
спросить, требовало правильного расчета, так как предсказывающий
будущее шарик все же не волшебная палочка. Он не достанет по мановению
руки престижную машину "ГАЗ-32", не выдаст крупную сумму на мелкие
расходы, но при верном подходе к делу из предсказаний можно будет
извлечь немалую пользу.
Каждый вечер, а иногда и утром, перед уходом на работу, Петр
Егорович проверял теперь, на месте ли его карманный оракул. Таскать
шарик с собой Петр Егорович не решался из-за боязни его потерять. Стал
он почему-то подозрителен и суеверен, на жену, не понимающую внезапной
перемены в поведении мужа, поглядывал с недоверием.
Мария Николаевна болезненно воспринимала его постоянную теперь
раздражительность и потихоньку бегала к соседям (Аверьяну Михайловичу
и его супруге) жаловаться на Петра Егоровича, отчего настроение
последнего отнюдь не улучшалось.
Аверьян Михайлович воспринял перемену в Петре Егоровиче чисто
по-мужски.
- Петр, - начал он как-то на работе, когда никого из сослуживцев
рядом не было, - ты только не подумай чего, я тебя понимаю. Но вот
посмотри на меня, я тоже когда-то думал так же. Даже женился на ней,
молодой... Да... А теперь видишь тут, - он провел руками по
ввалившемуся животу, - и тут, - он указал на мешки под глазами. -
Ночами ведь не сплю, все думаю, чем ей еще угодить. Измучился весь и
все боюсь, что вдруг она к другому уйдет. А Мария Николаевна у тебя
женщина хорошая, всю жизнь, считай, вы с ней душа в душу прожили.
Одумайся, Петр.
- А, черт! - ткнул пальцем мимо калькулятора Петр Егорович, не
ожидавший, что его поведение и жена и сослуживцы расценят именно таким
образом. - Провалитесь вы все пропадом!
Он выскочил из-за полированного стола и побежал в медпункт просить
валидол. До этого на сердце он никогда не жаловался.
Через два дня институт провожал Аверьяна Михайловича на пенсию.
Говорили много и хорошо, а Долгов стеснялся, как десятиклассница,
получающая аттестат. И под конец под дружные аплодисменты в зал
втащили цветной телевизор, здоровый, как несгораемый шкаф, и поставили
у ног юбиляра. Подарок был полной неожиданностью и для Аверьяна
Михайловича, и для сотрудников его отдела. Но руководство института
рассудило иначе. Тридцать лет бессменной работы, прекрасные деловые
качества и все, что полагается вспоминать в подобных случаях,
позволили выделить некоторую немалую сумму на ценный подарок. Сюрприз
удался. Скупая слеза умиления потекла по ввалившимся щекам Аверьяна
Михайловича, и первые его слова благодарности совпали с хлопком
дверью, которую с силой припечатал убегающий из зала Петр Егорович.
- Ах, так! - мстительно приговаривал себе под нос Петр Егорович,
сжимая скользкий поручень троллейбуса. - Значит, телевизор! Хорошо!
Что он вкладывал в это "хорошо", он и сам не знал. Но звучало это
угрожающе.
Отодвинув в сторону Марию Николаевну, как отодвигают с дороги
стул, Петр Егорович, войдя в квартиру, первым делом стремительно
подошел к серванту и, вытащив на свет шарик, шваркнул соусником об
пол. Затем он быстро прошел в санузел и закрыл за собой дверь. Мария
Николаевна робко дергала ручку двери и тихо шептала:
- Петя! Петечка! Может, "скорую" вызвать?
- К черту "скорую"! - рычал Петр Егорович, умащиваясь на краю
ванной. - Всех к черту!
- Ну, говори! - раздувая ноздри, обратился он к шарику. - Что
подарят мне перед пенсией?
- Набор зимних удочек. Для подледного лова, - как показалось Петру
Егоровичу, издевательски ответил шарик. - С комплектом блесен.
- А ему, значит, телевизор?
- По труду и почет, - быстро отреагировал шарик, не чуждающийся,
как оказалось, газетных штампов.
- Ах, по труду. А я, стало быть, Тунеядец? Может, мне и пенсия не
полагается?
- Пенсия полагается, - с сожалением констатировал оракул.
- Ладно. Отвечай. Только быстро. Какие номера будут выигрышными в
следующем розыгрыше спортлото?
В ответ раздались частые гудки, как бывает, когда номер абонента
занят.
- Какие номера? Какие!!!
- Ту-ту-ту...
- Издеваешься? Погоди!
Петр Егорович выскочил из санузла, едва не сбив с ног притаившуюся
у двери и заливающуюся слезами Марию Николаевну, и бросился к ящику с
инструментами. Выбрав из двух домашних молотков тот, что побольше, он
вышел на лоджию и, положив на чурбачок для рубки мяса тонкую стальную
плиту, хранившуюся тут же на всякий случай, установил на нее шарик
так, чтобы не скатился, и устало спросил:
- Ну, говори...
Шарик молчал.
Петр Егорович поднял молоток, близоруко прицелился и долбанул изо
всей силы по шарику.
Спасло его то, что спружинивший при отдаче молоток просвистел в
каком-то миллиметре от уха, а Мария Николаевна, вбежавшая на лоджию
вслед за мужем, повисла на его руке всеми своими восьмьюдесятью
килограммами.
Поднять одной рукой и молоток, и Марию Николаевну Петр Егорович не
смог, а потому как-то сразу обмяк и покорно позволил увести себя в
спальню, раздеть и уложить в постель.
- С того самого дня, - услышал он, очнувшись после глубокого
нездорового сна. - С того самого дня, доктор.
Доктор - студенческого вида девица - нервно трепетала ресницами,
заполняя какой-то бланк.
- Сядьте, больной, - скомандовала она, прекратив вести запись. -
Расстегните пижаму.
Она потыкала в грудь и спину больного холодным кругляшком
стетоскопа, оттянула ему нижние веки и посмотрела на белки.
Всей кожей Петр Егорович чувствовал, как он ей надоел. Может быть,
и не он лично, но все же и он, как олицетворение тех десятков больных,
которых она вынуждена осматривать ежедневно, с их дурацкими, на ее
взгляд, жалобами и просьбами.
- Я ни на что не жалуюсь, доктор, - сказал он, глядя куда-то в
сторону. - Я - здоров.
- Что же вызывали-то тогда? - возмутилась девица. - Да еще срочно.
- Ну, народ... - раздалось уже из прихожей. Хлопнула входная
дверь.
Сломить Петра Егоровича оказалось не так-то легко. Потерпев
неудачу, он не отказался от решения добиться нужных ответов от
говорящего шарика во что бы то ни стало. Первым делом после ухода
доктора он прошел на лоджию и, пошарив по углам, отыскал спрятавшийся
за пластмассовые бутылочные ящики шарик. В том, что тот именно
спрятался, а не закатился туда случайно, Петр Егорович был уверен:
"Это такая сообразительная тварь!" Потом он расчетливо наведался к
Аверьяну Михайловичу, поздравил с подарком, посетовал, что из-за
плохого самочувствия не смог помочь доставить подарок домой, убедился,
что телевизор прекрасно работает, и вернулся к себе в квартиру. Два
раза за вечер он закрывался в санузле и уже шепотом, чтобы не
тревожить понапрасну Марию Николаевну, спрашивал шарик про выигрышные
номера. Других вопросов он не придумал, а на эти шарик упорно не
отвечал. Тогда Петр Егорович позвонил домой своему начальнику отдела и
попросил день в счет очередного отпуска по семейным обстоятельствам.
Утренняя электричка посреди рабочей недели была почти пуста.
Солнечные зайчики прыгали по желтым деревянным сиденьям, в открытые
форточки на коротких остановках врывались голоса птиц. Петр Егорович
сидел прямо, положив ладони на колени. Лазить в карман и дотрагиваться
до шарика он не решался. Стало уже давно понятно, - чтобы шарик
заработал, необходимо взять его в руку.
Дача была далеко. В этом были ее преимущество и недостаток. Хорошо
то, что их кооператив разместился в наполовину покинутой для городской
жизни деревне. У оставшихся в деревне колхозников легко можно было
купить молоко, приобрести нужные товары в магазине. А плохо то, что
слишком уж долго добираться. Но сейчас неблизкий путь был Петру
Егоровичу на руку - есть время подумать.
- "Спортлото" - это само собой, - размышлял он. - Ну, еще, скажем,
дефицитные товары, когда и где появятся. Об этом тоже надо спросить.
Да, вот еще, про изменения цен, вдруг что подорожает. И не забыть бы -
разведется дочка с этим оболтусом или нет? Что-то у них недружно
последнее время. Может, еще не поздно его по общественной линии...
На даче, не открывая дом, Петр Егорович прошел прямо к сараю с
инструментами, он же служил мастерской, и, вытащив шарик из кармана,
встал у верстака. Покатал горошину по ладони и как можно мягче сказал:
- Ты... это, не сердись за вчерашнее. Сгоряча я. Давай
по-хорошему. Ты мне - номера, я тебя - обратно в гнездо. И разойдемся
миром. Значит так, последний раз спрашиваю.
Шарик не отвечал. Он игриво посверкивал на солнце полированным
бочком, глухой к просьбам Петра Егоровича.
"Может, испортился?" - испугался Петр Егорович.
- У Аверьяна Михайловича жена молодая, - быстро проговорил он. -
Так как, изменяет она мужу или нет?
- Не изменяет, - живо отозвался шарик. - Любит она его.
- Не изменяет, - огорчился Петр Егорович. - А какие номера в
следующем...
- Ту-ту-ту... - принялся шарик за свое.
- Что ж, - мрачно сказал Петр Егорович, - сам напросился.
Он некрепко пока зажал шарик в здоровенные слесарные тиски и,
взявшись за ручку, с надеждой спросил:
- Так какие...
- Ту-ту-ту...
Петр Егорович прикрутил тиски покруче.
- Ту-ту-ту...
- Вот тебе, вот, - свирепо приговаривая, Петр Егорович все сильнее
и сильнее сжимал тиски. - Вот!
- Крак!!
Винт тисков не выдержал и сломался, шарик выпал на верстак и
покатился к краю, но Петр Егорович прытко накрыл его ладонью.
- Боже ж ты мой! - почти простонал он, глядя на такой ценный и
такой бесполезный в его руках предмет. - За что ж ты меня так, а? О
чем же тебя спросить, проклятого?
Он помотал головой и начал задавать вопросы быстро, как
следователь на допросе, желающий запутать внимание допрашиваемого и
заставить его проговориться.
- Снимут наконец нашего начальника отдела по моему письму или нет?
- Не снимут. Через полгода замдиректора института будет.
- Цены на сахар повысятся?
- Ни на копейку.
- 0-о! Зачем же я набрал-то его столько!
Петр Егорович забегал вдоль верстака, держа говорящий шарик на
ладони, словно уголек.
- Ну хорошо. Выберут меня на будущий год председателем дачного
кооператива?
- Не выберут. Все знают, что ты только о своем водопроводе
заботишься, а до других тебе дела нет. Аверьяна Михайловича выберут.
- Опять Аверьяна! - заорал Петр Егорович. - А мне опять шиш! Ах,
ты...
Он выскочил из сарая и, продолжая держать шарик на вытянутой
ладони, словно тот и вправду жег ему руку, побежал к колодцу,
оставшемуся на участке еще от прежних, деревенских, хозяев.
- Я тебе покажу Аверьяна!
- Ты погоди горячиться, - уговаривал его, подлетая при каждом
шаге, шарик. - Ты еще что-нибудь спроси. Для человечества.
- Для человечества! - совсем уже ужасающе взревел Петр Егорович и
швырнул шарик в квадратную дыру колодца.
Он успел еще склониться над срубом, придерживаясь за гнилые
бревна, и заглянуть внутрь, прежде чем шарик достиг глубокой воды.
Икринкой мелькнул он в почти черной толще, блеснул напоследок
серебристой искоркой и пропал из виду. Лишь только четкие правильные
круги разбегались далеко внизу, лишь только холодом и сыростью тянуло
в лицо Петру Егоровичу.
Мгновение спустя до него дошло, что он натворил. Петр Егорович
схватил резко брякнувшее при этом цинковое ведро, занес руку над
колодцем, чтобы сбросить ведро в глубину, подхватить говорящий шарик и
вытащить его наверх, но вдруг передумал, спокойно поставил ведро не
землю и пошел к дому. При этом он бубнил себе под нос:
- Эх, про соседских пчел не спросил. Сдохнут они, наконец, или
нет?