Нина Катерли.
Все что угодно
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Окно". Л., "Советский писатель", 1981.
OCR spellcheck by HarryFan, 3 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Сергей вдруг понял: надо уходить отсюда. И не то чтобы опьянел или
голова заболела, просто уж очень душно было, очень накурено, тесно от
магнитофона, от лезущих в уши крикливых голосов, от необязательных
вопросов, на которые тем не менее требовались ответы, тоже необязательные,
любые, какие угодно.
В передней он оборвал вешалку на чьем-то пальто, выдернул из-под серой
лохматой шубы свою куртку, кое-как сунул руки в рукава, а шапку надевал
уже на лестнице. Эта полутемная лестница, по сравнению с тем, что осталось
там, за дверью, уже казалась счастьем - гулкая, прохладная тишина стояла
здесь, и он облокотился было на перила и полез в карман за сигаретой, но
от только что захлопнувшейся двери исходило ощущение опасности: вдруг да
откроется и дымный крик полоснет между лопаток.
Хлопнула дверь ниже этажом, и сразу раздались шаги и голоса.
- Ты же обещал, обещал! - гневно, но как-то беспомощно твердил низкий
старческий голос. - Я не понимаю: ведь ты же дал честное слово...
- Что значит "обещал"? - нетерпеливо перебивал молодой, хрипловатый. -
Я что - расписку тебе давал тащиться туда на ночь глядя? Думал - смогу, а
вот - не сложилось.
- Как так - "не сложилось"? Как может не сложиться, если - честное
слово?!
- Ну и дела! Дал слово, так что ж теперь - стреляться, что ли? Тоже мне
пироги...
- На тебя надеялись, а ты обманул...
- Надеяться следует на себя, а не на дядю. Вот так-то. А дураков надо
учить. "Слово"! "Обещал"! Болтология! Тебе не пообещай - горло переешь.
- Это... это бесчестно! - выкрикнул старик, и тотчас глухо ударила
дверь парадной.
На улице Сергей закурил. Голова - он так и не решил, болела она или не
болела там, - сразу стала легкой, только в ушах чуть звенело.
"Не надо было шампанское, - подумал он, - от него всегда..."
Улица оказалась безлюдной. (Те двое куда-то исчезли - как сквозь
землю.) И незнакомой, - сюда приехали оравой на такси и не запомнилось,
как ехали, - где-то останавливались, за кем-то заезжали.
Это была унылая улица, полупустая и довольно мрачная. Впрочем, здесь,
за Лиговкой, все улицы какие-то мрачные, все эти Расстанные, Тамбовские...
Он попытался разглядеть название, но фонарь горел слабо, а с неба вдруг
повалил такой снег, что залепил очки. Да и какая разница, не все ли равно,
что ему за дело до названий!
Прохожие попадались редко, засыпанные снегом, озабоченные только одним
- как бы скорее оказаться дома. Час был поздний.
Неизвестная улица вывела его в конце концов на ярко освещенную Лиговку,
прямо к трамвайной остановке, на которой, отворачиваясь от снега,
топтались несколько человек.
Сразу пришел трамвай, но ненужный. Почему-то он вызвал раздражение -
полупустой, ярко освещенный, такой комфортабельный и уютный среди снежной
ночи, он казался неуместным, что ли, нелепым и лишним. Не успев обдумать,
в чем тут дело, протерев сухим концом шарфа стекла очков, Сергей двинулся
дальше, прочь от остановки, прочь от этих фонарей, и людей, и свободных
такси. Такси тоже чем-то раздражали, хотя денег было достаточно, любое
можно было остановить.
Поспешно свернул он в первую попавшуюся улицу, совсем уже темную и
безлюдную. Чем-то странной казалась эта улица. Справа слепыми
четырехугольниками застыли плечо в плечо неосвещенные дома. Ничего вроде
бы удивительного - второй час на исходе, но вот тротуар... Что-то в нем
было непривычное, и Сергей тут же понял - что: ни одного следа. И не
потому, что сейчас падает снег, а давно никто не ходил, - глубокий, чистый
сугроб тянется вдоль домов, точно не тротуар это вовсе, а газон какой-то.
Настоящая зима стояла в городе вот уже неделю, а между тем только кончался
ноябрь.
Темные дома на мгновение озарились зеленоватым светом, в простенке над
низким двухэтажным зданием вспыхнули какие-то буквы и исчезли. Но - ничего
таинственного, все очень просто: капитальный ремонт, вся та сторона улицы
нежилая. А эта?.. Снова полыхнуло зеленое зарево. "СТРАХ" - прочитал
Сергей в черном небе и усмехнулся - реклама Госстраха где-то по соседству.
Почему ее на ночь не выключили?
Усмехнулся и прибавил шагу.
Ну, а эта сторона - тоже пустая? Нет, здесь жили. Кое-где в окнах еще
горел свет, к парадным по снегу протоптаны были тропинки, хотя сейчас их
на глазах заметало снегом.
Четкая тоненькая цепочка следов извилисто бежала вдоль пустого тротуара
вперед, в темноту. Это были очень частые, маленькие следы с узкими носами
и какие-то легкие - только отпечатки по снегу.
Сергей посмотрел и никого не разглядел. Желтые полосы были редкими,
метель плотными клубами катилась навстречу.
Однако прошли совсем недавно. Если бы давно, замело бы следы, а они вон
какие ясные. И тут совсем близко, шагах в десяти, среди снега и тусклого
света мелькнул силуэт. Узкий, нечеткий, будто размытый. Кто-то семенил,
чуть скособочившись, чуть припадая на палку. Длинная юбка, белый платок...
или шапка это?.. Исчезла... Там просто тьма непроглядная до следующего
фонаря. Свет падал на тротуар из окон первого этажа, и снова забрезжила
темная фигура.
Он шел теперь быстро, всего несколько шагов их разделяло. Это была
старуха, совершенно точно, старуха, худая, сутулая, даже, пожалуй,
сгорбленная. Наверное, очень старая, хотя и шла легко. Снова темнота
сделала ее почти невидимой, но расстояние совсем уже сократилось, Сергей
видел старуху даже там, где не было фонарей.
И куда ее несет в такую позднь, в такую темень? Ветрено, скользко...
Как бы в подтверждение его мыслей старуха вдруг вздрогнула, взмахнула
руками и опрокинулась навзничь.
"Этого мне только не хватало", - подумал он, но тут же шагнул вперед и
склонился над старухой. Она лежала на спине, отбросив в сторону руку с
зажатой в ней палкой. Маленькие глубокие глаза были открыты, губы сжаты.
Сергей стоял в нерешительности, и тут губы шевельнулись, открылись.
- Ничего страшного, просто поскользнулась. Помогите мне подняться,
прошу вас.
Зачем-то сперва он поднял ее на руки. Старуха казалась совсем легкой и
неподвижной. Мгновение подержав ее на весу, Сергей затем осторожно
поставил ее на ноги и стал стряхивать снег с длинного пальто.
- Не надо, не надо, дружок, - слабо протестовала старуха. - Благодарю
вас...
Голос был приятный - старческий, но чистый и легкий. Она чуть-чуть
грассировала, и оттого в речи слышался непонятный какой-то акцент.
- Вы ушиблись. Может быть - такси? - предложил он, но старуха замахала
узкой ладонью в светлой перчатке.
- Нет, нет. Боже сохрани. Этого не нужно! Да мне и идти-то пустяки.
- Тогда я провожу вас, - решил он и крепко взял ее под локоть.
Дошли они быстро. По дороге старуха молчала, сосредоточенно глядя под
ноги. А метель вдруг кончилась. Редкие тонкие снежинки вспыхивали в
воздухе и тут же пропадали, небо сделалось совсем черным и холодным,
звезды проступили над пустыми домами. Только зеленый "СТРАХ" загорался
поминутно, но не казался назойливым и ярким - глаза привыкли.
- Нам сюда. Прошу вас, - голос старухи звучал теперь торжественно и
церемонно. - Прошу вас, - настойчиво повторила она.
Они стояли перед тяжелой резной дверью старинного трехэтажного
особняка. Окна второго этажа, три... нет четыре окна были освещены, снег у
подъезда - утоптан, от ворот на улицу вели две узкие колеи. А вон и следы
лошадиных подков, совсем недавние. Редко теперь такое встретишь, забавная
какая улица, забавная старуха, интересный дом.
- Благодарю вас, зайду с удовольствием, - ответил Сергей и низко
поклонился. И даже вроде шаркнул ногой.
"Что это я? Точно в спектакле. Конформист..." - мелькнуло в голове. Они
уже поднялись по широкой, плохо освещенной лестнице. Старуха позвонила.
Хрипловатое звяканье колокольчика послышалось за дверью, потом - быстрые
шаги.
- Ах, Аглая Николаевна, наконец-то! - розовая девушка в белом переднике
и с кружевом на темных волосах снимала со старухи пальто.
- Помоги гостю, Наташа, - голос старухи стал низким и властным.
- Я сам, спасибо, что вы! - но Наташа уже была тут как тут, приняла
куртку, шарф и шапку положила на столик возле большого зеркала. В этом
зеркале Сергей увидел себя, в этом дурацком свитере и джинсах, с
покрасневшим носом и растрепанными волосами. А рядом, за плечом... Нет,
она не превратилась в сказочную принцессу, в молодую красавицу, хотя,
наверное, он и этому бы не удивился, она осталась старухой, блестели
сединой волосы, морщина между бровей разрезала лоб. Но осанка! Но гордое
это лицо, нос с горбинкой, прямая высокая шея!..
Старуха поймала в зеркале его взгляд и улыбнулась. Почти незаметно,
только брови чуть дрогнули. Тонкой, совсем еще белой рукой поправила она
волосы, сверкнула у ворота блестящая брошь.
"Платье-то. Как на картинах старых мастеров", - подумал Сергей и
разозлился на себя за банальность.
Старуха опять взяла его под руку, из коридора они шагнули в комнату, и
тут уж он не знал, чему удивляться, на что смотреть, что вообще думать обо
всем об этом.
Слабо шевелились желтоватые язычки свечей. Человек в ливрее с галунами
на цыпочках двигался от одного канделябра к другому, снимал щипцами нагар.
Над креслами с расшитой обивкой, с золочеными ножками, около маленьких
столиков, около громадных китайских ваз с живыми розами - голоса, звуки
рояля из-за стены, какие-то фразы... по-французски, что ли... улыбки, руки
в блестящих перстнях, белые чьи-то плечи, страусовые перья веера. Он
вслушался. Странно - оказывается, он понимал все, что они говорили, хотя и
не знал никогда французского. Совсем молоденькая девушка у окна... какая
красавица!.. рассказывает лысому старичку, высовывающемуся из кресла,
точно из гнезда, как она поскользнулась на уроке танцев у Жоржа и... Она
смеется, и старичок, покивав острой, птичьей головкой, тут же принимается
что-то бормотать о маневрах, о каком-то сикурсе, о ретираде и глупце
квартирмейстере.
А другой старик - в черном фраке со звездой, к нему обращаются
почтительно "ваше превосходительство" - вполголоса беседует о чем-то с
молодым офицером... Постой, постой... Ну, конечно, это гусарский мундир на
нем. Или - драгунский? Только и знаю, что гусар или драгун! Серость.
Наверное, все же гусарский, вон и усы у него, как у гусара.
- Какое, право, мальчишество! Безрассудство! - низким, взволнованным
голосом говорил старик со звездой. - Имей в виду: твоя выходка может иметь
самые дурные последствия.
- Я дал слово и буду там завтра, - тихо ответил юноша.
- Но зачем? Имей в виду, тебе придется оставить полк. Карьере твоей
конец, ты подумал об этом?
- Я дал слово.
- Это я слышал. Ну, что ж... Ты поступил глупо, давая слово, а теперь
собираешься сделать еще одну глупость. Не понимаю... Что тебе господин
Добролюбов? Почему ради этого... сомнительного... литератора ты
собираешься поставить под удар всю свою жизнь?
- Завтра...
- Это ты уже мне объяснил: завтра двадцать пять лет со дня его смерти.
Прекрасно. Ну и что? Ты-то здесь при чем?!
- Я обещал...
- Кому?! Зачем?! Я не помню, чтобы ты так уж часто навещал могилу
собственного отца, а вот на могилу этого молодого человека, где завтра
соберется всякий сброд...
- Это - мои друзья, и я прошу вас не говорить так о них.
- Дело не в них, их я, слава богу, не имею чести знать. Но ты! Ты -
офицер, дворянин. Ты что, разделяешь убеждения этого Добролюбова?
Сомневаюсь. Думаю даже, что ты не имеешь понятия, в чем они состоят.
- Я уважаю всякого, кто имеет хоть какие-то убеждения.
- Весьма похвально. Только стоит ли ради этого губить жизнь?
- Я дал слово, - опять повторил гусар. Впрочем, может быть, никакой он
и не гусар вовсе, а только молодец парень, и лицо симпатичное, открытое и
твердое, а ведь мальчишка еще совсем.
За стеной чей-то голос запел очень знакомый романс, сегодня утром
Сергей его слышал по радио, но названия не помнил.
- Ах, как поет... - вздохнул маленький старичок в кресле и потянулся за
шампанским - лакей застыл перед ним с подносом.
"Шампанское... Опять шампанское... Мне нельзя. А, была не была!"
В комнате стало неожиданно тихо. Сергей оглянулся. Все замерли с
поднятыми бокалами.
Сергей пил маленькими глотками, пил почему-то жадно, будто горло
пересохло, пил до конца, до самого дна. И выпив, не смел поднять глаз,
точно сделал сейчас нечто нелепое или смешное.
- Что это с вами, мой милый? - услышал он рядом старухин голос. Она
коснулась прохладной рукой его щеки. В комнате снова звучали голоса. А
голова кружилась, и Сергей плохо уже понимал, кто говорит, о чем.
Он подошел к окну и отодвинул белую шелковую портьеру. На улице опять
мело. Даже домов на той стороне не было видно, только снег да темнота. И
вдруг - какой-то свет. Он вгляделся - будто карета в две лошади с фонарями
и лакеем на запятках мелькнула мимо окон да и пропала.
Он уже ничего Не пытался себе представить, не старался понять. Он
почувствовал внезапно, что очень устал, что больше ничего не произойдет -
и пора.
Старуха не удерживала. Она молчала, когда в коридоре он поцеловал ей
руку. Только наклонилась и сухими губами прикоснулась к его лбу.
Утром ничего страшного не произошло. Голова не болела и не кружилась,
во рту не сохло, сознание было ясным.
"Что же это со мной приключилось? - думал он, лежа в постели. - Сон?
Или бред? Или я все-таки был здорово пьян и меня разыграли?"
С улицы в комнату светило яркое зимнее солнце.
"Ну ладно - костюмы, свечи... Все это несложно устроить. Но карета на
улице? Тоже розыгрыш? Или гипноз? Встать сейчас, пойти туда и все
проверить. Только куда идти? Я ведь и адреса не посмотрел, как называлась
та улица - не знаю. Теперь, конечно, окажется, что ее невозможно найти, а
если и найду, выяснится, что нету такого дома или в нем никто не живет.
Читал я где-то похожие истории, и они всегда кончались так. Впрочем, к
чему выдумывать? Надо идти и попытаться отыскать".
На мгновение стало не по себе - а стоит ли искать, что-то подсказывало,
что не нужно бы. Но Сергей отогнал эту мысль.
До Лиговки он добрался на трамвае и вышел как раз на той остановке, где
стоял ночью. Он сразу узнал эту остановку - рядом, в сквере, висела афиша
кинотеатра, которую он заметил вчера.
Поперечные улицы были теперь другими, не мрачными и вовсе не
таинственными, проста унылыми... Не та улица. И эта - тоже... А тут?
Разбитые грязные стекла, заколоченные двери, покрытый снегом тротуар.
Здесь!
Сергей почти бежал. Прохожие оборачивались и глядели вслед почему-то с
осуждением. Два раза он чуть не упал, поскользнувшись, и едва не пробежал
мимо двери маленького старинного особняка. Но сердце вдруг ухнуло,
поднялось к самому горлу, и он остановился.
Лестница была та же, с широкими ступенями, с причудливыми, в
завитушках, перилами. И звонок прозвучал так же - колокольчиком. И так же
быстро распахнулась дверь.
Наташа смотрела на него холодно и удивленно из-под тонких, нарисованных
бровей. Синий тренировочный костюм был ей мал и вытянулся на коленях
пузырями. Розовая косынка плохо прикрывала железные трубки бигуди.
- Вам кого, товарищ? - спрашивала она уже, наверное, в третий раз, а он
стоял перед ней и молчал. Потом очнулся.
- Мне... Аглая Николаевна... дома? - спросил и даже зажмурился, сейчас
она скажет с недоумением "кто?" и захлопнет дверь. Но она пропустила его в
темный коридор, постучала, крикнула: "Это к вам! Наверное, из собеса", - и
исчезла. Сергей вошел в комнату.
Все выглядело так же, как ночью. Те же кресла и столики, и вазы с
цветами, и белые шторы на окнах. И хозяйка в глубоком кресле у окна.
- Вам что, голубчик? - Маленькие глубокие глаза смотрели издалека,
сухие скрюченные пальцы теребили полу ветхой, заношенной кофты. И тут же
он увидел, что цветы в вазах мертвые, пыльные и сухие. Это были
искусственные цветы, те, что продают старухи возле кладбищенских ворот.
Из-под лопнувшей обивки стульев кое-где клоками вылезала серая вата,
остатки позолоты тускло поблескивали на спинках кресел, на ножках
столиков.
- Как же?.. Что же?.. - повторял он, пятясь к двери.
- Ничего, ничего! - выдохнула старуха. - Все верно...
Она встала и выпрямилась, поправила волосы, и голос ее зазвучал
властно:
- А теперь ступайте.
- Простите, - сказал он совсем тихо.
Со стариком Сергей столкнулся на лестнице. Задыхаясь, останавливаясь
чуть не на каждой ступеньке, "его превосходительство" поднимался, волоча
сетку с какими-то кульками. Не было ни фрака, ни звезды, и невозможным
казалось даже представить их под поношенным, без цвета, пальто.
- Он был там? - тихо спросил Сергей.
- Он дал слово, - ответил старик, продолжая подниматься.
...Узкая колея сворачивала по снегу к воротам, и Сергей заглянул во
двор. Двор был как двор, самый обыкновенный - бачки для мусора, кривобокая
скамейка в углу. А рядом - деревянные ворота-двери чьего-то гаража. Раньше
здесь был, наверное, каретный сарай.
И тут в гараже вдруг заржала лошадь. Тоненько и весело, будто смеялась.
И вторая ответила ей басом.
Западал снег. Медленно спускался он с неба и покрывал двор, и колею, и
скамейку, и его опущенные плечи, и волосы (он так и не надел шапку), и эту
странную улицу, где в такую погоду может привидеться все что угодно.