Геннадий Карпунин. 

                           Луговая суббота

   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Зеленый поезд".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 24 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                                Это было, как в поэме,
                                                Вышедшей из-под пера
                                                В непоказанное время,
                                                В предрассветный час утра.
                                                           Леонид Мартынов


   В основу предлагаемого читателю произведения легли факты биографии Васи
Морковкина, лично сообщенные им автору.
   Кое-что автор почерпнул из записной книжки  Васи  Морковкина.  Особенно
это касается стихов. Стихи Вася запоминает с  большим  трудом.  Проза  ему
дается легче. Поэтому он записывал главным образом стихи.
   Вася пользовался при записи стержнями разных цветов. Но так как это  не
имеет принципиального значения, цвет записей не оговаривается.
   Слушая Васины рассказы, автор невольно вспоминал свой  жизненный  опыт,
обнаруживал в своей душе и  памяти  определенные  соответствия  и  нередко
против своего желания не  мог  сдержать  чувств  и  не  сделать  несколько
лирических отступлений.
   Эти лирические отступления читатель может опустить без боязни  что-либо
не понять.



        1

   На запрос автора относительно погодных условий того дня,  гидрометцентр
ответил:
   "Переменная   облачность,   кратковременные   дожди,    грозы,    ветер
юго-западный, 5-9, при грозах до 15 метров в  секунду,  температура  35-37
градусов  тепла.  Уровень  воды  в  реке  183  сантиметра.  Видимость   на
автодорогах отличная".
   Кроме того, в распоряжение автора любезно был  предоставлен  фотоснимок
района, где разворачивалось нижеописываемое действие, переданный на  Землю
спутником "Метеор", о чем позже будет сказано подробнее.
   Вот  в  эту  горячую  летнюю  пору  знаток  всех  марок  автомобилей  и
мотоциклов  на  свете,  ярый  поклонник  точных  наук:  физики,  химии   и
математики, могущий в любое время дня (а если разбудить ночью, то и ночью)
без запинки прочитать  наизусть  все  десять  столбцов  таблицы  умножения
сверху  вниз,  снизу  вверх,  справа  налево  и  наоборот,   неоднократный
победитель  зональных  олимпиад  детского  технического  творчества   Вася
Морковкин выбежал из подъезда своего дома.
   - Молодой человек! - засекла его акустическая установка  "Москвича".  -
Не забыли ли вы приобрести билет авто-мото-вело-фотолотереи? - Из открытой
дверцы высунулась рука  и  потрясла  густой  пачкой  билетов.  -  Остались
счастливые номера!
   Но денег не было. Вася вздохнул и  направился  к  автогаражам,  которые
лепились вокруг площадки для игр, тесня ее.
   Мимо гаража по тротуару прошел молодой человек к золотых очках, научный
сотрудник института редких земель Ефим Борисович Грач. Он  жил  в  том  же
доме, что и Вася, но этажом ниже.
   - Ошибочка вышла, - бормотал Ефим Борисович. - Опять неверно рассчитали
момент времени. Придется повторить опыт. - Он  энергично  махнул  рукой  и
пошагал дальше.
   Вася Морковкин вприпрыжку побежал домой.
   Ему предстояло пересечь двор, где посреди вытоптанной ребятами площадки
стояли три огромных сосны. Эти сосны каким-то чудом уцелели  от  дремучего
бора, который некогда шумел в здешних краях. Кора на стволах сосен была  в
нескольких местах ободрана бортами грузовиков, возивших панели и  раствор,
и ножами бульдозеров. Тем не менее все три сосны  выжили  и,  как  говорят
знатоки, гармонично вписались в новый пейзаж. Ободранные места мало-помалу
затягиваются, в жаркую погоду на них выступают янтарные капли смолы.
   Впрочем, автору, когда он, запрокинув голову, смотрит на макушки сосен,
утопающие в синеве неба, постоянно  кажется,  что  сосны  продолжают  жить
чем-то своим, далеким и неведомым. Это лесное, давнее, кроется до  поры  в
их молчании, но осенью, когда налетит северный ветер, дает знать  о  себе.
Шумно  раскачиваются  тогда  в  темноте  их  вершины  и  сыплют   шишками.
Беспокойно мечутся на стене моей комнаты их тени, отброшенные проступившим
меж туч месяцем...
   Поравнявшись с первой сосной, Вася почувствовал неладное.  Дорожка,  по
которой он бежал,  на  его  глазах  сделала  движение  вправо.  ("Она  так
вильнула, что я чуть не  улетел  на  газон",  -  рассказывал  Вася.)  Вася
кое-как удержался на дорожке и побежал в ту сторону, куда  она  повернула.
Но едва он сделал несколько шагов, дорожка опять  вильнула.  На  этот  раз
влево. Если бы Вася вовремя не ухватился за смолистый ствол второй  сосны,
он наверняка бы лежал уже на  газоне  -  настолько  резким  было  движение
дорожки.
   Началось что-то невероятное. Дорожка,  извиваясь  и  перевиваясь  всеми
возможными способами, кидалась Васе под ноги, а он, стоя на месте,  только
успевал переставлять их и поворачиваться в ту или иную сторону.


   С каждым из нас, по крайней мере один раз  в  жизни,  происходят  вещи,
которым  трудно  найти  научное  объяснение.  Однажды   идешь   по   самой
обыкновенной земле и вот, сделав очередной шаг, начинаешь чувствовать себя
иным, не таким, каким был до сих пор.
   Не надо, например, думать, что автор родился с авторучкой в руках, и не
потому, что авторучка в момент его рождения была  большой  редкостью  -  а
просто чего не было, того не было.
   Желание писать стихи пришло  ко  мне  внезапно.  Я  хорошо  помню,  как
получилось мое первое стихотворение.
   Мне было лет десять или одиннадцать. Я возвращался с покоса. Отец  меня
пораньше отпустил - толку от меня  было  немного,  я  больше  мешал  отцу,
нежели помогал.
   День был серый, но не сырой, хотя  на  дорогу  и  падали  редкие  капли
дождя, а гулкий, с небом цвета стальной окалины. И  то  ли  от  огромности
пространства и четкости его очертаний,  то  ли  оттого,  что  я  пересекал
какой-то воздушный поток, восходящий от земли,  на  душе  становилось  так
ясно, чисто и свежо, что захотелось запеть.
   И я запел.
   Мелодия была вроде знакомая, а вот слова - такие я нигде не слышал. И я
понял, что это мои слова. "Интересно, получится ли  следующий  куплет?"  -
подумал я.  Открыл  рот  -  песня  продолжилась.  Я  пропел  свою  песенку
несколько  раз,  чтобы  хорошенько  запомнить.  Хотя  я  сам  сочинил  ее,
предосторожность была не лишней  -  обычно  стихи  я  заучивал  с  трудом,
например, "Песнь о вещем Олеге" или знаменитое лермонтовское "Бородино"  в
школе никак не давались мне.
   Прибежав домой, я стал искать чернила, перо и бумагу. В летнее время  я
никогда прежде не брался за письменные принадлежности. Лето - каникулы,  а
грамотой, письмом, занимаются только в школе - так я считал.  А  поскольку
никто у нас, кроме меня, не имел отношения  к  бумажным  делам,  то  найти
необходимое оказалось трудно.
   Наконец мне удалось  разыскать  химический  карандаш,  я  расщепил  его
пополам, извлек стержень, искрошил в порошок и развел  чернила.  Покуда  я
занимался подготовительными работами, то светлое, что владело моей  душой,
исчезло. И хотя я записал песенку слово в  слово,  слова  были  совсем  не
такими, как в тот момент, когда впервые  пришли  ко  мне.  Более  того,  я
обнаружил, что в моем произведении нет ни складу, ни ладу.
   Неудача не особенно огорчила меня. А то обстоятельство, что я никому не
успел похвастать своим сочинением, даже как-то приподняло настроение.
   Вскоре я забыл про свою песенку и побежал играть. Но с этого дня я стал
замечать за собой странное. Только я брал в руки  что-либо  пишущее,  как,
дома ли, на школьном ли уроке, у меня сами собой,  помимо  моего  желания,
выходили стихи. Долгое время я вел борьбу с появившейся привычкой,  но,  к
счастью или к сожалению, точно не знаю, справиться с нею не удалось.
   Я не могу объяснить, откуда  это  взялось  во  мне,  откуда  берется  в
других, но думаю, в воздухе над землей носится  нечто  подобное  облаку  -
может быть, сгусток  излучения  неизвестной  физической  природы,  -  что,
прошивая с головы до  пят,  поляризует  клетки  организма  каким-то  новым
образом и сообщает ему свойства, не присущие ранее.
   Если я скажу, что где-то в воздухе сейчас летают десять рублей, то вряд
ли это прозвучит убедительно. Но как вы тогда объясните следующий факт?
   Наш забор похож на грабли, перевернутые зубьями вверх. И чего только не
застрянет в нем после каждого ветра: и  сено,  и  солома,  а  распакуют  в
раймаге ящик с чем-нибудь, так и оберточная бумага залетит; задержит он  и
газету, вырванную  у  кого-нибудь  из  рук,  и  какую-то  ветошь:  цветные
лоскутки и ленточки. А однажды я нашел застрявшие  между  штакетин  десять
рублей. Значит, они летали  в  воздухе.  Нужен  был  только  забор,  чтобы
задержать их...
   Конечно, хотелось бы привести и более строгие доказательства выдвинутой
здесь гипотезы.  С  этой  целью  автор  тщательно  исследовал  фотографию,
переданную в его распоряжение гидрометцентром. Автор рассуждал  так:  если
Вася Морковкин тоже побывал внутри некоего облака,  то  облако  это  можно
поискать на снимке из космоса.
   Снимок, сделанный  спутником  "Метеор",  пролетавшим  в  тот  день  над
Западной Сибирью, производит настолько потрясающее впечатление, что сердце
охватывает сначала ледяной холодок восторга, но тут же поднимается в  душе
и волна иного чувства  -  ласковой  нежности  к  этой  удивительно  родной
планете, и не к какому-нибудь отдельному уголку ее,  скажем,  вот  к  этой
речной излучине, на берегу которой вы живете, или вон  к  тому  крохотному
полуострову, где прошло ваше детство, но в целом ко всей  Земле,  которая,
оказывается,  не  столь  уж  и  велика,   чтобы   быть   неисчерпаемой   и
неиссякаемой, - чувства, наверное, неведомого никому из живших до нас, ибо
видишь не просто географическую карту  полушарий,  а  снимок  живого  лица
планеты, занятой своим будничным, каждодневным делом.
   Сочетание белых  и  темных  полей,  то  резко  контрастных,  то  плавно
переходящих  друг  в  друга  посредством  серых  полутоновых  полей,  дает
внушительную картину инфракрасного (теплового) излучения облачного покрова
и земной поверхности.
   Темные поля - открытые участки суши и водоемов. Хорошо  просматриваются
береговая линия Карского моря,  Уральская  гряда  и  великая  река  Обь  с
бесчисленными притоками.
   Белые поля и полосы - плотные высокие облака.  Южнее  Н-ска,  в  районе
Барабинской и Кулундинской степей белые поля и полосы скручиваются в тугой
вихревой клубок, похожий на  спираль  галактической  туманности,  -  здесь
сшиблись два  встречных  воздушных  потока:  южный,  теплый,  и  северный,
холодный. Они закрутили эту гигантскую круговерть, эту  спираль,  которая,
как пружина часов, медленно начиная  раскручиваться,  движет  сейчас  весь
погодный механизм в этом районе Земли. Колоссальная энергия  этой  пружины
питает  ветра   и   грозы,   высвобождается   в   виде   молний,   звонких
кратковременных дождей с тугими и толстыми, как стальные провода, нитями и
веселых сенокосных ливней, завершающихся долгим стоянием радуги.
   Полутоновые серые поля - небольшая низкая облачность - преобладали  над
О-ской и Т-ской областями и мало интересовали  автора,  который  все  свои
усилия сосредоточил на белых полях и полосах, на  вихревом  сгустке  их  в
районе Н-ска. Автор обшарил этот участок  пядь  за  пядью,  пытаясь  найти
облачное образование, подобное  описанному,  однако  ничто  на  снимке  не
указывало на его присутствие. Ни в белых, ни в серых, ни в темных полях не
удалось выявить и такие летающие объекты, как упоминавшиеся десять рублей.
Вероятно, разрешающая способность  аппаратуры  спутника  недостаточна  для
фиксации этих объектов. Это обстоятельство, а также ряд деталей на снимке,
не поддающихся дешифровке, оставляют открытым вопрос о загадочном облаке и
десятирублевой бумажке.



        2

   "Вжик! Вжик!" - донеслось откуда-то не то слева, не  то  справа.  "Это,
наверное, дворник выкашивает траву", - подумал Вася.
   Во дворе между тем сделалось светлей, и Вася увидел,  что  дома  окрест
странно как-то колыхнулись и  начали  деформироваться,  то  вытягиваясь  в
длину, то столь же неимоверно в высоту.  Иногда  верхний  и  нижний  этажи
оставались на месте, а промежуточные сдвигались влево или вправо. Это было
похоже на телевизионное изображение, искажаемое бегущей по экрану помехой.
Очертания домов становились все более размытыми и неустойчивыми, и наконец
дома вообще исчезли. Они растворились в  воздухе,  как  кусочки  сахара  в
стакане чая.
   Не успел Вася осмыслить  происшедшее,  как  расчистившийся  окоем  стал
покрываться лиственными и хвойными деревьями. Они вырастали, как в  зимний
день морозные узоры на оконном  стекле,  проступали,  как  изображение  на
фотобумаге, погруженной в ванночку с проявителем. Вскоре Вася  оказался  в
глухом дремучем бору. Дорожка прекратила свои фокусы и, пырнув  в  заросли
папоротника, пропала.
   Проще всего было объяснить это действием какой-то  волшебной  силы.  Но
Вася в чудеса не верил. Он считал, что  любое  явление,  если  только  оно
имело место в действительности, можно объяснить научным  путем,  каким  бы
невероятным оно ни казалось на первый взгляд. Однако, несмотря на то,  что
Вася  и  занимал  призовые  места  на  всевозможных  физико-математических
олимпиадах, научного багажа для понимания данного конкретного  случая  ему
явно  не  хватало.  А  там,  где  пасует  наука,  в   душу   закрадываются
беспокойство и неуверенность.
   Вася не на шутку встревожился.
   "Вжик! Вжик!" - донеслось опять.
   Вася, недолго раздумывая, двинулся на звук косы. Теперь лишь один  этот
звук сулил какую-то определенность. Так  идет  на  свет  дальнего  огонька
человек, заблудившийся ночью в лесу,  хотя  огонек  этот  может  оказаться
всего-навсего светящимся пнем-гнилушкой.
   Когда лес поредел, Вася увидел на лугу  громадного,  с  огненно-красным
гребнем на голове Петуха.
   Петух  косил  траву,  размахивая  литовкой,  древко  которой  на  манер
хоккейной клюшки было исписано крупными черными  буквами.  "Сенокос-73"  и
"Коси, коса, пока роса", - удалось прочитать Васе. На  самой  же  литовке,
выкрашенной у основания голубой нитроэмалью, четко выделялся товарный знак
завода-изготовителя - на красном фоне белый молот ударяет  по  наковальне,
высекая надпись: "Сталь У7А".
   Высокие сочные злаки клонились и  рушились,  образуя  вихрастый  валок.
Шелковая бородка в  такт  движениям  Петуха  побалтывалась  из  стороны  в
сторону, а хромовые, начищенные до зеркального блеска  сапоги  со  шпорами
приятно поскрипывали, когда он переставлял ноги.
   Вася Морковкин разинул рот от удивления. Он прожил на белом свете ровно
двенадцать лет и  девять  месяцев,  но  ни  разу  ни  с  чем  подобным  не
сталкивался. Петухов он, конечно, видел, видел он и как  косят  траву,  но
вот чтобы траву косил Петух, - этого ему еще не приходилось видеть.
   Перешагивая через валки свеженакошенной травы, Вася стал пробираться  к
Петуху.
   Петух косил широко, валки были высоченными, и Вася порядком устал, пока
одолел последний из них.
   - Добрый вечер, - сказал Вася, подождав, пока Петух завершит прокос.
   Тот недоуменно посмотрел на мальчика.
   Прежде  Васе  никогда  не  доводилось  разговаривать  ни  с  одним   из
представителей животного мира. Более того, еще минуту назад он четко знал,
что звери и птицы лишены дара речи,  но,  видимо,  за  эту  минуту  что-то
произошло в  нем,  что  либо  совсем  стерло  это  знание,  либо  временно
заслонило его. И Васе теперь ничуть не было удивительно подойти к Петуху и
заговорить с ним.
   События текли, и это течение, как течение воды в  реке,  увлекло  Васю,
включая его в новый ход вещей, который  буквально  на  глазах  обретал  ту
степень естественности,  когда  начинаешь  удивляться  не  больше,  чем  в
обычной жизни.  Ведь  не  спрашиваем  же  мы,  например,  во  сне,  почему
происходит то или иное. Рыба летит по небу, верблюд пролезает  в  игольное
ушко, вы держите в руках сборничек ваших стихов, изданный при царе Алексее
Михайловиче, - это воспринимается как должное и не вызывает вопросов.
   Впрочем, недавно во сне я поймал себя вот на чем. Мне  снилось,  что  я
подошел к краю обрыва, шагнул и... через мгновение стоял уже внизу как  ни
в чем не бывало. "Как это я умудрился спуститься целым и  невредимым?!"  -
подумал я, с трудом приходя в себя, и  обернулся  -  с  обрыва  спускалась
широкая деревянная лестница. Но я же точно помнил, что лестницы  не  было!
Проснувшись, я сообразил, что в моем сознании действовал какой-то аппарат,
который генерировал сновидение. Он обнаружил свою оплошность  и  мгновенно
внес поправку, задним  числом  услужливо  подставив  лестницу.  Он  наивно
полагал, что я ничего не замечу и буду считать, что спустился с обрыва  по
этой лестнице. Я торжествовал, что мне так  запросто  удалось  разоблачить
принцип, по которому строится сновидение. Тогда этот самый аппарат взял  и
пробудил меня. И я не досмотрел, что же со мной случилось дальше.
   - Добрый вечер, - повторил Вася громче.
   - Какой вечер? - Петух воткнул затесанную на конце рукоять косы в землю
и повернулся к мальчику.  -  Сейчас  раннее  утро.  Разве  ты  не  видишь:
солнышко только поднялось и на траве роса?
   "Неужели пролетела ночь? - подумал Вася. - Хотя... В  июне  ночи  такие
короткие, вечерняя заря переходит в утреннюю".
   - Извините, пожалуйста, - сказал он и заглянул в немигающие  хитроватые
глаза Петуха. - Я заблудился. Вон там, за тремя соснами, мой  дом,  но  не
могу найти дорогу к нему.
   - Во-первых, - сказал Петух, - там лубяная избушка, в которой мы  живем
с Зайцем...
   Вася и сам видел, что на полянке за тремя  соснами  стояло  сооружение,
нисколько не похожее на многоэтажный дом. Голубые  створки  ставенок  были
распахнуты, и в  окне  мелькала  Заячья  голова.  Наверное,  он  занимался
домашней работой.
   - Странно, - пожал плечами Вася. - Ничего не понимаю.
   - Мне приходилось испытывать нечто подобное, - сказал Петух. - Не далее
как сегодня. Просыпаюсь, начинаю кукарекать и  вдруг  вижу:  леса  и  рощи
куда-то исчезли, не стало ни земляничных полян, ни грибных опушек. Повсюду
стоят громадные дома. В одном я насчитал двенадцать этажей!..
   - Так это же мой дом! - воскликнул Вася. - Два  лифта:  один  грузовой,
другой пассажирский...
   - Вскоре все приняло первоначальный вид. Скорее всего это  померещилось
мне.
   - Ничего не понимаю, - повторил Вася.
   - Я тоже. Но почему ты не спрашиваешь,  что  же  во-вторых?  Если  есть
во-первых, должно быть и во-вторых.
   - Так что же во-вторых? - спросил Вася.
   - У тебя в кармане дырка.
   - Как вы узнали? - удивился Вася, у которого действительно один  карман
был дырявый.
   - Очень просто, - ответил Петух. - Раз ты ищешь дорогу, значит,  ты  ее
потерял, а раз ты потерял, значит, она лежала в твоем кармане.  А  раз  ее
там нет, значит, она выпала в дырку. Элементарная  логика.  Я,  во  всяком
случае, не находил здесь никакую дорогу. А если бы нашел, сдал бы  в  бюро
находок. Представляешь, как бы написали обо мне  в  газетах:  "Благородный
поступок..." Ах, какая слава! Ну почему ты потерял свою дорогу не здесь, а
в другом месте!
   У Васи закружилась  голова.  Он  присел  на  ворох  травы.  Только  что
скошенная, пахла  она  удивительно.  Каждый  запах:  клевера,  душицы  или
подмаренника (разумеется, Вася не знал в тот миг названия трав и цветов  -
это  он  установил  позже,  когда  в  руки  ему  попала   серия   карточек
"Травянистые растения"), - чувствовался по отдельности.
   - А в-третьих... - вывел Васю из раздумья Петух.
   - Как, еще и в-третьих есть? - поднял на него голубые удивленные  глаза
мальчик.
   - Безусловно.
   - Что же в-третьих?
   - Опять это авто-мото-вело-фото балуется, - между прочим заметил Петух.
- Его почерк...
   - Кто балуется? - переспросил Вася, привстав.
   Звук работающего двигателя напомнил об  улицах,  залитых  асфальтом,  о
стеклянных витринах, телефонных будках. Потянуло  к  газированной  воде  и
цивилизации.
   Петух то ли не расслышал вопроса, то ли не захотел отвечать. Он вытащил
из-за голенища сапога вправленный в березовый зажим брусок и  поплевав  на
него, погнал по лезвию литовки.
   - Работы еще много, - пробормотал он. - А я уже из сил выбился...
   Васе сделалось жаль Петуха.
   - Давайте я поработаю, - предложил он. - А вы отдохнете часок.
   - Это бы хорошо, - сказал Петух, - но косил ли ты когда-нибудь?
   - Нет. А это сложно?
   - Попробуй.
   Вася встал на ноги, покрепче ухватился руками за древко, размахнулся  с
плеча и... глубоко всадил конец литовки в землю.
   - Вот, - сказал Петух, - не так-то это и просто. - И стал объяснять:  -
Пятку косы держи повыше, косу протягивай подальше, чтобы трава под  валком
не оставалась на корню.
   Дело пошло на лад. "Вжик! Вжик!" - весело запела литовка.
   - Теперь можно и отдохнуть. - Петух лег на траву и смежил глаза.
   Вася стал косить дальше.
   Хорошо было ступать лугом и  махать  косой,  громоздя  в  валки  сочные
злаки, землянику, и клевер, и тянущийся за косовищем мелколистый  горошек.
Хорошо было, завершив рядок  у  колка,  где  высились  таволга,  дягиль  и
калмыцкое мыло, с косой  через  плечо  возвращаться  к  началу  следующего
прокоса.
   Вася и не  подозревал,  что  этот  труд  может  быть  таким  радостным.
Открытое лицо и шею жгли комары, на ладонях вздулись кровяные  мозоли,  но
Вася не переставал работать. Ах, если бы папа видел его в эту минуту!
   У папы детство было деревенским, у Васи - городским. Папа любил цветы и
травы, а  Вася  -  автомобили  и  мотоциклы.  Но  сейчас  в  Васиной  душе
проклевывалось и давало побег то, что  микроскопическим  семечком  было  в
наборе хромосом, доставшемся ему от отца. И,  представив  на  своем  месте
отца,  вообразив,  как  бы  ловко  тот  орудовал  косой,  Вася  не   хотел
осрамиться.
   Петух проснулся, когда Вася уже докашивал лужайку.
   - А ты молодец! - похвалил Петух. - Вот что значит желание, помноженное
на старание.
   - Разве можно желание умножать  на  старание?  -  удивился  Вася.  -  В
таблице умножения нет этого.
   - В таблице нет, зато в жизни встречается, - ответил Петух и достал  из
кармана часы. Взглянув на циферблат, он что есть силы начал трясти  их.  -
Опять стоят!
   - Зачем же вы их носите?
   - Часы для красы, время - по солнышку. - Петух посмотрел на небо. Вид у
него стал озабоченный.
   В природе чувствовалось какое-то беспокойство.  Птицы  высовывались  из
гнезд, звери - из нор, и все они недоуменно смотрели то на небо;  то  друг
на друга.
   - Странно, - сказал Петух, - солнышко не движется.
   - В самом деле! - Теперь и Вася заметил, что за все это время солнце не
переместилось ни на один угловой градус. Как повисло над горизонтом, так и
продолжало висеть.
   - И чего ждет? Пора утру наступить, а оно топчется на  одном  месте,  -
размышлял Петух.
   - Петух не пропоет - утро не настанет! - подсказала пролетающая Ворона.
   - Но я же пел сегодня, точно помню.
   - Ты пропел только два раза, а  надо  три.  Поэтому  утро  и  не  может
наступить полностью. - Ворона улетела.
   - Это я от волнения, когда леса и рощи  исчезли,  -  сокрушенно  сказал
Петух. - Если ошибка не будет исправлена,  не  настанет  Луговая  суббота.
Нужно срочно взлететь на шест и прокукарекать. -  Он  вскочил  на  ноги  и
помчался к шесту, что стоял через дорогу.
   - Я с вами! - крикнул Вася, которому, с одной стороны, хотелось быть  в
гуще событий и дел, а  с  другой  стороны,  не  очень-то  улыбалось  вновь
оказаться одному.
   - Да, да... - отозвался на бегу Петух.
   Вдруг снова послышалось урчание мотора. Вася увидел странный  механизм,
который  был  похож  на  автомобиль,  мотоцикл,  велосипед  и  фотоаппарат
одновременно.  Было  в  нем  что-то  от  трактора,  электрического  утюга,
пылесоса и траншеекопателя. Странный механизм на дикой скорости  промчался
между ним и Петухом.
   Пыль поднялась до неба, и на  этом  пылевом  занавесе  вдруг  вспыхнули
слова рекламы:

   Стереофонический электрофон 1-го класса "Вега-101"
   порадует вас сильным и чистым звуком,
   украсит вашу квартиру своей оригинальной
   конструкцией и элегантной отделкой
   и, наконец, принесет приятное чувство
   обладания красивой, высококачественной
   и модной вещью.

   СКИФ - кочевая кибитка XX века
   Автотуристы, знают, как иной раз трудно в пути решать проблему ночлега.
Часто бывает и так: хочется  остановиться  возле  какого-нибудь  красивого
места, разбить бивак, провести здесь несколько дней.
   В этих случаях дорожный комфорт вам  обеспечит  СКИФ  -  прицеп-дача  к
легковому автомобилю любой марки.
   Складную палатку СКИФ два человека установят всего за  15-20  минут.  В
СКИФе два отделения - спальное и  веранда  общей  площадью  13  квадратных
метров.
   Спальня рассчитана на пять человек. Изящная складная мебель, входящая в
комплект домика на колесах, сделает его еще  более  домашним.  Конструкция
автоприцепа СКИФ позволяет использовать  его  и  для  перевозки  груза,  в
два-три раза большего, чем в багажнике автомобиля.
   Автолюбители не будут иметь забот по хранению  СКИФа  -  тягово-сцепное
устройство автоприцепа  выполнено  складывающимся,  что  дает  возможность
ставить прицеп в гараже вертикально на задний буфер.
   Автоприцеп СКИФ  поможет  автолюбителям  гораздо  интересней  проводить
летние отпуска и загородные прогулки в выходные дни.
   Цена автоприцепа СКИФ - 1250 рублей.

   (Тексты световой рекламы Вася Морковкин воспроизвел автору  по  памяти.
Записную книжку, как было сказано выше, он использовал  исключительно  для
стихов и размышлений.)



        3

   Когда пыль, поднятая странной машиной, улеглась, Вася не увидел Петуха.
Не нашел и лужайку, где недавно косил траву. Перед ним было пустое  место.
Собственно, не совсем пустое  -  осталась  накатанная  дорога,  и  остался
воздух, в котором порхало два-три  Петушиных  перышка  и  пахло  бензином.
Сердце у  мальчика  облилось  кровью:  "Неужели  Петух  попал  под  колеса
машины?" Но тут же отогнал эту жуткую мысль, так как отчетливо помнил, что
Петух успел перебежать через дорогу до появления странной машины. "Но куда
же он тогда делся?"
   Размышляя, Вася заметил, что  у  развилки,  под  тремя  соснами,  сидит
большеголовый человек с выбритыми до синевы щеками и подбородком. Рядом  с
незнакомцем  стоит  громадный  кожаный  чемодан  с  яркими   разноцветными
наклейками гостиниц и отелей, картонная коробка с надписями: "осторожно  -
стекло", "верх", "не кантовать", а  также  с  нанесенными  через  трафарет
изображениями зонтика, рюмки.
   Прищурив глаз, незнакомец посматривал на Васю.
   - Добрый день! - приветствовал его Вася Морковкин.
   - Сегодня добрый, - отозвался незнакомец.
   - Здесь только что прошел Петух с косой, - сказал Вася. - Вы не знаете,
куда он делся?
   - Молодой человек, я тут недавно, меня подбросил до  развилки  попутный
транспорт. Вы, наверное, видели его. Он повернул направо, а мне надо  было
налево. Поэтому я высадился здесь.
   - Странно, - раздумчиво произнес Вася Морковкин.
   - Да, - согласился незнакомец. - Возле  трех  сосен  всегда  происходит
какая-нибудь история. То что-нибудь исчезает, то что-нибудь появляется.  В
прошлый раз, например, я так заблудился в трех соснах,  что  насилу  нашел
дорогу.
   - И со мной такая же история, - вздохнул Вася.
   - Не надо вешать нос.  Со  мной  вы  не  пропадете.  Кстати,  разрешите
представиться. -  Незнакомец  встал  на  ноги.  -  Я  Путник.  Без  ложной
скромности могу заявить, что я очень знаменитая личность. Каждый  школьник
должен... обязан знать обо мне. Ведь про меня написано в учебниках.
   - В каких учебниках? - осведомился Вася.
   - Арифметики, разумеется, - ответил Путник.
   "Путник вышел из пункта А и пришел в пункт  Б..."  -  вспомнилось  Васе
начало задачки, которую он решал однажды. Но тогда Вася не мог представить
этого Путника живым человеком. Он  казался  Васе  математическим  образом,
символом вроде икса и игрека. Вася несказанно обрадовался.
   - Так вы Путник?! - воскликнул он.
   - Да. - Польщенный Путник в смущении потупил взор. Румянец  заиграл  на
его  щеках,  и  они  стали  похожи  на  два  спелых  яблока  сорта  "апорт
алма-атинский".
   - И вы идете из пункта А в пункт Б? - спросил Вася.
   - Разумеется, я всегда иду из пункта А в  пункт  Б.  Кстати,  мне  пора
идти, меня ждут... - Путник взял в  руки  картонную  коробку  и  попытался
поднять чемодан. Это ему не удалось, обе руки были заняты коробкой.  Тогда
Путник поставил коробку на землю и  взял  чемодан.  -  Гм,  -  сказал  он,
убедившись, что и таким образом взять в руки обе вещи  не  удается.  -  Не
могу вспомнить, как я их нес?
   - Знаете что, - сказал Вася, - давайте я понесу коробку.
   - Обязан вам, молодой человек. Только, пожалуйста, осторожней...
   Вася обхватил коробку руками, прижал к груди, и они тронулись в путь.
   Коробка оказалась очень тяжелой. "Интересно, что там  лежит?"  -  думал
Вася, но спрашивать не стал. Его наполняло радостью сознание того, что  он
делает доброе дело, помогая человеку. И  удивлялся:  "Как  так,  ведь  мне
тяжело, на руках у меня не зажили мозоли, которые я набил косой, а на душе
словно играет хорошая музыка!.."
   Путник всю дорогу без умолку разговаривал.
   - Сегодня я проснулся рано, - говорил Путник. - Люблю проснуться  рано,
когда еще не занялась заря.
   В этот предрассветный час держится земля на  трех  китах,  плавающих  в
океане, а не на силах гравитации. Киты  покачиваются  на  волне,  поднятой
ветром, и покачивается земля, лежащая на их широких спинах. То  один  кит,
то другой пускают время от времени шумные фонтаны, то есть на  земле  идет
дождь. Если подойти ближе к краю земли, то  ноздри  уловят  запах  рыбьего
жира, исходящий от громадных лоснящихся тел.
   В такую раннюю пору хрустален небесный свод и вереницы светил двигаются
по его гладкой прозрачной поверхности. Лают Гончие Псы. Встает на  дыбы  и
открывает пасть Большая Медведица. Солнце, Меркурий, Венера, Марс, Юпитер,
Сатурн  и  все  миллиарды  звезд  вращаются  вокруг  чудесной  избранницы,
покоящейся на спинах китов.
   Но по мере того, как светает, Земля обретает форму шара, океан вместе с
китами оказывается на этом  шаре,  и  шар  вращается.  У  него  появляются
магнитное поле, полюса. И летит он в черной космической  бездне,  грохочут
поезда,  пробегая  по   стальным   рельсам,   взлетают   лайнеры,   ракеты
устремляются к дальним мирам.
   Это значит, что наступил день.


   - Я, наверное, встаю слишком поздно,  -  сказал  Вася  Морковкин.  -  И
потому вижу только магнитное поле, земную ось, автобусы и троллейбусы...
   - Напрасно, напрасно, - сказал Путник. - Это  так  интересно  -  встать
рано!.. Ну и вот... Проснулся я, посидел на краю Земли, пошлепал китов  по
спинам и вдруг вспомнил, что сегодня Луговая суббота... Я  вам  не  надоел
еще болтовней?
   - Что вы! - горячо возразил Вася.
   - А то я смотрю, вы молчите, я один разговариваю. Вы, может, думаете, а
я мешаю?..
   - Я внимательно слушаю.
   - Значит, вспомнил я, что сегодня Луговая суббота.
   - А что это такое? - спросил Вася.
   - О, большой праздник! Вы, молодые, не знаете его, а это очень  большой
праздник цветов и травы, день медосбора. Слышите, как гудят шмели и пчелы?
Значит, зацвел клевер. Мед, собранный в этот  день,  -  самый  лучший,  он
любую  простуду  снимет.  Это  день  заливных  лугов,  торжество  пастбищ.
Взгляните на скромную пастушью сумку, растущую  вдоль  обочины,  даже  она
цветет в этот замечательный день. Это  день  теплой  земли,  благоуханного
чернозема, полевой дороги и звенящего жаворонка.  Вот  какой  это  день  -
Луговая суббота!
   Ну и вот, -  продолжал  Путник,  -  вспомнил  я,  что  сегодня  Луговая
суббота, и решил всем сделать подарки. Купил  красные  шорты  Деду  Пихто,
несколько   баночек   растворимого   кофе   одному   знакомому   Писателю.
Представляете, пока он не выпьет чашечку растворимого  кофе,  у  него  нет
вдохновения.
   - Я обычно пью газированную воду  с  двойным  сиропчиком  для  поднятия
тонуса, - заметил Вася Морковкин.
   - А он не может, от сиропа не то качество произведений. Я сам видел: те
вещи, которые он создавал на растворимом кофе, неизмеримо  выше  тех,  что
написаны на двойном сиропе... Я  столько  всего  накупил,  столько  всяких
подарков, что без вашей помощи не смог бы донести, хотя и занимаюсь каждое
утро физзарядкой.
   - Физической? - обрадовался Вася. - Значит, вы тоже каждое утро читаете
учебник физики?
   - Нужно поторапливаться - нас догонит гроза, - ответил Путник.



        4

   Предсказание гидрометцентра сбывалось. Пока Вася и  Путник  беседовали,
облачная спираль в районе Барабинской  и  Кулундинской  степей  продолжала
стремительно раскручиваться, толкая грозовой фронт  на  север.  Вскоре  он
вырос   перед   нашими   собеседниками,   будто    исполинских    размеров
сельскохозяйственное орудие, внутри которого вращаются и грохочут шкивы  и
шестерни.
   Подул ветер. По дороге  пронесся  пылевой  смерч,  в  воронке  которого
билась, взмахивая страницами, газета-четырехполоска. Сместившись на траву,
вихрь опал, лишь газета еще некоторое время кружилась над лугом, взмахивая
страницами.
   Вдруг в небе явились светящиеся  кусты  с  опрокинутыми  вниз  ветками.
Кусты покрылись цветами, а потом яблоками. Достигнув  максимума  свечения,
они погасли, но, прежде  чем  погаснуть,  дрогнули.  Посыпались  по  земле
яблоки. Вася, когда  долетели  мощные  удары  грома,  догадался,  что  это
разряды атмосферного электричества, а яблоки -  шаровые  молнии.  Одна  из
шаровых молний долго бежала за Васей, но угодила в лужу  и  взорвалась,  а
вода испарилась.
   Грозовой фронт подошел вплотную. Капли упали на дорожную пыль.  Ударила
одиночная молния, и зачастил дождь.
   Новая вспышка молнии высветила приземистую избушку с окном и дверью. Не
сговариваясь, Вася и Путник побежали туда.
   Никто не отозвался на их стук. А дождь усиливался, он лил как из бочки.
   - Давайте войдем в избушку, - сказал Вася, видя, что Путник топчется  в
нерешительности. - Я думаю, нас никто не заругает.
   Путник толкнул дверь, она со скрипом отворилась.
   - Куда претесь! - выросла в дверном проеме коренастая гражданка в обуви
на "платформе", брючном костюме и огненно-рыжем парике, с локонов которого
сыпались искры, будто она держалась за контакты  электрической  машины.  -
Свободного места нет! Вы что, не видите?
   - Нам бы переждать дождь, - робко сказал Вася.
   - Свободного места нет! Вам русским языком сказано!
   Путник молчал.
   Но когда  на  электрической  плите  "Нина-3"  за  ее  спиной,  брякнув,
приподнялась крышка  кастрюли  и  оттуда  высунулась  Петушиная  голова  и
попыталась закукарекать, не выдержал.
   - Она варит его живьем! Вы посмотрите! -  возмутился  он  и,  отстранив
огненно-рыжую, решительно шагнул в комнату.
   - Да это же тот Петух! - крикнул Вася и кинулся к электропечи.
   - Еще чего! - огненно-рыжая, опередив его, затолкнула Петушиную  голову
обратно в кастрюлю и придавила крышку.
   - Отпусти Петуха! - потребовал Вася.
   - Еще чего! - процедила сквозь зубы огненно-рыжая.
   Вася сжал кулаки и пошел на нее.
   - Чертово авто-мото-вело-фото! - пробормотал Путник. -  Его  рук  дело.
Опять  в  нем  что-то  испортилось.  Придется   вызывать   техника   Ивана
Митрофановича.   Как   это   делается?   Ага,   надо   закрыть   глаза   и
сосредоточиться.  Так,  так,  я  мысленно  вижу  его.  Он  возникает,   он
концентрируется...
   Вася,   которого   душераздирающий   вопль   огненно-рыжей   привел   в
замешательство, увидел в ближнем углу как бы туман.
   Он, как заметил Вася, - а в данном случае Васе можно вполне доверять, -
представлял собой облачко положительно и отрицательно заряженных частиц  -
протонов и электронов. Вася собственными глазами видел, как снуют  взад  и
вперед,  вверх  и  вниз  эти  частицы.  "Они  вроде  горошинок,   круглые.
Точь-в-точь как в учебнике физики. И на  каждой  частице  проставлен  знак
плюс или минус", - рассказывал он.
   Туман, или, как мы знаем, облачко протонов и электронов,  оторвался  от
пола и стал конденсироваться. Вскоре он приобрел  очертание  человеческого
тела. Очертание, однако, было неустойчивым, оно колебалось от дыхания Васи
и Путника.
   - Резкости не хватает,  -  сказал  Путник  и  вновь  сфокусировал  свой
мысленный взор на образе техника.  От  напряжения  на  лбу  его  выступили
крупные капли пота.
   Резкость очертания нехотя стала увеличиваться. Внутри его слышалось  то
сухое  потрескивание  разрядов,  то  тяжелое   трансформаторное   гудение.
Проступили рот и глаза. Нос.
   - Апчхи!
   - Доброго здоровьичка, Иван Митрофанович! - сказал Путник.
   - Спасибо-чхи! - поблагодарил Иван Митрофанович.
   Вероятно, утренняя свежесть повлияла на техника, чихал он  беспрерывно.
Впрочем, для удобства чтения в дальнейшем мы опускаем приставку "чхи!".
   - Чего беспокоить изволили? - спросил Иван Митрофанович.  Он  отличался
от обычного человека тем, что висел в воздухе, а не стоял на  земле.  Вася
разглядел  у  него  в  руках  большую  пачку  литых  резиновых   перчаток,
перевязанную шпагатом. В таких перчатках  водители  троллейбусов  выбегают
устанавливать штанги, когда те неожиданно срываются с проводов. На  голове
у Ивана Митрофановича красовалась  оранжевая,  в  черную  крапинку  каска,
похожая на божью коровку в увеличенном масштабе, а  к  лацкану  форменного
кителя была приколота эмблема - автомобильное колесо, на  обводе  которого
выступили золотые буквы: "СЛУЖБА БЫТА" и аббревиатура "АМВФ".
   - Вот эта гражданка... - Путник кивнул в сторону огненно-рыжей, которая
буквально онемела при появлении Ивана Митрофановича.
   - Гражданка Харина, - уточнил Иван Митрофанович.
   - Гражданка Харина варит Петуха живьем. Это бесчеловечно.
   - Понимаете, - вмешался в  разговор  Вася  Морковкин,  -  Петух  должен
взлететь на шест и прокричать "кукареку". Без этого  не  наступит  Луговая
суббота.
   - Гм, - произнес Иван Митрофанович. - Луговая суббота...  Как  же,  как
же... Ба-а-альшой праздник, я специально пораньше встал, а тут  вон  какая
штуковина...
   - Если она не отпустит Петуха, я применю физическую силу, -  решительно
заявил Вася.
   - Да, физика - великая сила, - согласился Иван Митрофанович.  -  Именно
эту силу нужно применить сейчас.
   Он с минуту к чему-то прислушивался.
   - Как я  и  предполагал,  -  медленно  произнес  Иван  Митрофанович,  -
происходят провалы грунта. - И обратился к Васе Морковкину: -  Так  Петух,
говоришь, перебегал дорогу перед близко идущим транспортом?
   Вася кивнул головой.
   - Понятно, он угодил в один из этих провалов.
   - А как же быть? - спросил Путник.
   - Потребуется выпрямитель поверхности, вещь дефицитная,  на  дороге  не
валяется, в магазине не найдешь...
   - Но я прошу вас, - взмолился Путник. - Я готов на все.
   - Есть у меня один выпрямитель, - сказал  Иван  Митрофанович,  -  да  я
другу обещал... - Он посмотрел на Путника и остался доволен выражением его
лица. Добавил: - Ну уж ради вас...
   Он извлек  из-за  пазухи  и  начал  монтировать  устройство,  ничем  не
отличающееся от обыкновенного ртутного выпрямителя.
   - Вот что значит физика! - восхищенно сказал Вася.
   - Это имеет прямое отношение к сегодняшнему, - ответил Путник.  -  Я  с
удовольствием поделюсь с вами пришедшими  соображениями.  Суть  дела:  все
предметы  содержат  вещественную   и   мнимую   компоненты.   Вещественная
компонента - физическая субстанция... Я не слишком научно  выражаюсь?  Вам
понятно?
   - Да, - сказал Вася, для которого такие  понятия,  как  "субстанция"  и
"компонента", были что семечки. Он их знал с дошкольного возраста.
   - Пойдем дальше, - сказал Путник. - Что же касается мнимой  компоненты,
то ее нет физически, тем не менее она существует.
   - По-моему, то, чего нет как физической субстанции,  не  существует,  -
сказал Вася.
   - Хорошо, поясняю вам на таком примере.  -  Путник  достал  из  кармана
спички, на этикетке которых была изображена сабля князя Пожарского  (серия
"По залам Исторического музея"). - Представьте, что вы держите эту  саблю.
Стали бы вы открывать ею консервные банки? Нет, конечно. А почему?
   - Это сабля самого Пожарского, он ею Москву освобождал.
   - Вот видите, это не кусок металла, физическая субстанция, есть в ней и
мнимая компонента - то, что мы знаем о  вещи.  Когда  этого  не  замечают,
происходят провалы, подобные сегодняшнему...
   Монтаж  выпрямителя  продолжался.  Иван  Митрофанович  протягивал,   не
оборачиваясь,  руку  в  резиновой  перчатке,  а  Путник  вкладывал  в  нее
инструмент: электропаяльник, плоскогубцы, пинцет или  моток  многожильного
кабеля.
   - Апчхирт! - раздалось через некоторое время.
   Что-то, как в холодильнике, щелкнуло и заработало.
   - Я вам еще покажу! - крикнула Харина и вдруг исчезла.
   На кастрюле приподнялась крышка, оттуда выпрыгнул Петух и, шумно хлопая
крыльями, вылетел в окно.
   Вася проследил, как он  полетел  к  шесту,  с  которого  и  намеревался
прокричать "кукареку".
   - Дела, человеку даже в праздник отдохнуть не дадут, -  проворчал  Иван
Митрофанович, выставляя в очередной раз руку.
   Путник вложил в нее пассатижи.
   Иван Митрофанович оттолкнул их.
   - Ну полно, полно, Иван Митрофанович, - сказал Путник и положил  ему  в
руку конфету. - Это вам на закусочку.
   Конфету Иван Митрофанович не принял.
   - Положите в руку пять рублей, - подсказал Вася  Морковкин.  -  Мы  так
делаем, когда вызываем слесаря ремонтировать кран в умывальнике.
   Путник покопался в своем кошельке, извлек хрустящую купюру и положил  в
руку Ивана Митрофановича. Тот, убрав руку, исчез, словно его и не было.
   Но вскоре рука появилась вновь - одна, без Ивана Митрофановича.
   - Что, еще?! - спросил Путник.
   Рука в резиновой перчатке шлепнула по  стенке  и  исчезла,  оставив  на
синей панели строгое объявление:

   ДОВОДИМ  ДО   СВЕДЕНИЯ   руководителей   предприятий,   домоуправлений,
водителей транспорта и граждан, что сегодня  БУДЕТ  ПРОВОДИТЬСЯ  ИСПЫТАНИЕ
ТЕПЛОВЫХ СЕТЕЙ НА ПОВЫШЕННОЕ ДАВЛЕНИЕ И МАКСИМАЛЬНУЮ ТЕМПЕРАТУРУ.
   При испытании возможны разрывы трубопроводов, размывы и провалы грунта.
   Руководителям организаций и ведомств  на  период  испытаний  необходимо
усилить  надзор  за  межквартальными,  внутриквартальными  разводками,  не
допускать безнадзорного пребывания детей в местах прохождения  теплотрасс,
принимать меры к ограждению дефектов.
   О ВСЕХ ПОВРЕЖДЕНИЯХ  СООБЩАТЬ  ПО  ТЕЛЕФОНАМ:  22-53-09  и  29-82-60  -
диспетчер теплосети.

   - Пора двигаться дальше, - сказал наконец  Путник.  -  Праздник  уже  в
разгаре... - не договорив, он вместе с чемоданом растаял в воздухе,  а  из
электрической розетки посыпались искры.
   "Вероятно, Иван Митрофанович неверно соединил провода, - подумал Вася и
направился к выходу, но двери вообще не было. - Выпрыгну в окно,  -  решил
Вася, но и окно куда-то  исчезло.  -  Вот  так  фокус!  Как  же  я  отсюда
выберусь?"
   Тут на глаза ему попалась картонная коробка, которую он, войдя в  избу,
поставил у порога.
   - Вскройте ее, - посоветовал Путник, возникая на десятую долю секунды.
   Прежде чем распаковать коробку, Вася взглянул на оттиснутые изображения
и убедился, что и зонтик, и рюмка, и человечек пребывают на своих  местах,
там же, где и до начала дождя.
   Вася вскрыл коробку. Там находился большой стеклянный аквариум с  водой
и рыбками. Вода, как можно было  догадываться,  попала  в  него  во  время
дождя. А вот откуда рыбки взялись -  до  сих  пор  остается  невыясненным.
Может быть, они выпали вместе с дождем. Такие случаи известны науке...
   Вася прильнул к аквариуму.



        5

   За голубоватым стеклом между водорослей, шевеля спинными  и  хвостовыми
перьями, плавали  золотые  рыбки.  Они  подплывали  к  прозрачной  стенке.
Наткнувшись на нее, таращили глаза и открывали рты, словно хотели сказать:
"Что это за  ерунда?  Отчего  нельзя  плыть  дальше?"  Маленькие  пузырьки
воздуха поднимались с песчаного дна и серебряными цепочками,  устремлялись
к поверхности.
   Зрелище это увлекло Васю Морковкина. Он даже не заметил, как стеклянный
водоем с рыбками начал,  изгибаясь,  вытягиваться  в  длину  и  (несколько
медленнее) раздаваться вширь.
   Когда Вася оторвал наконец глаза от аквариума, то  не  смог  обнаружить
никаких признаков комнаты, где находился  вместе  с  Путником.  Теперь  он
стоял на пригорке, поросшем зеленым мхом. Аквариум. Но  и  его  не  стало.
Внизу, за березовым леском, протекала река, кишело множество водоплавающей
птицы.
   Виделось с холма далеко, далеко, и все было крохотным,  но  отчетливым,
словно   смотрел   Вася   в   хрусталик   видоискателя,   встроенного    в
фотографический аппарат, - контуры и  цвета  предметов,  концентрируясь  в
малом объеме, приобретали необычайную яркость и выразительность.


   Мой брат работал в Заготзерне. Я гордился  этим,  потому  что  там  был
элеватор - самое высокое сооружение из всех, какие я знал в  ту  пору.  Ни
телеграфный столб, ни водонапорная башня,  ни  дерево,  ни  даже  пожарная
каланча не могли сравниться с ним. Элеватор был виден отовсюду.
   В дни праздников над элеватором  поднимали  флаг,  а  ниже  флага  было
окошечко, и мне казалось, что если залезть на самый верх  и  посмотреть  в
это окошечко, то можно увидеть землю, Москву и Кремль, который я рисовал в
школьной стенгазете.
   Я спрашивал у брата, смотрел ли он в это окошечко. Брат говорил, что он
каждый день смотрит в него, что оттуда действительно видно далеко.
   Однажды я упросил его взять меня с собой на элеватор.  Мы  прошли  мимо
громадных автомобильных весов, где брат  пояснил  молоденькой  симпатичной
весовщице:
   - Вот парня привел. Хочет Москву посмотреть вон из того окошечка.
   Она улыбнулась. Мы прошли мимо длиннющих, выбеленных известью складов с
надписями: "НЕ КУРИТЬ!" Перешли  через  ржавые  железнодорожные  рельсы  и
оказались  возле  железной  дверцы.  Из  нее  вышел  строгий   мужчина   в
брезентовом дождевике. И ему  брат  объяснил,  что  "парень  хочет  Москву
посмотреть из самого верхнего окошечка". Строгое выражение  сошло  с  лица
мужчины, и он сказал:
   - Только поосторожней там!
   Мы поднимались по узеньким железным ступенькам, то и дело  поворачивая.
Пахло мукой. Было пыльно. Вращались какие-то шкивы. Вверх и вниз бежали  с
шелестом  приводные  ремни,  сшитые  сыромятной  кожей.  Шумели  изогнутые
жестяные трубы, по которым текло зерно.
   Наконец мы добрались до  площадки,  где  лестница  кончалась.  Площадка
освещалась оконцем, стекла в котором не было,  отчего  в  помещении  гулял
сквознячок.
   - Ну смотри, - сказал брат.
   И я увидел наш поселок с его домами и огородами, каменный раймаг,  клуб
и школу, увидел реку, а за рекой - деревню Вороново. За  деревней  темнели
леса, поднималось марево и мешало глядеть дальше.
   - Да, - сказал брат, - неудачное время выбрали. В ясную  погоду  Кремль
очень хорошо видать, у него на башне рубиновая звезда.  А  сегодня  мешает
марево.
   Так я и рассказывал ребятам, что марево помешало, а не оно,  то  Кремль
был бы как на ладошке...
   Что-то теплое начало пригревать Васину спину, и он  обернулся:  солнце,
висевшее до той поры неподвижно, сдвинулось  наконец  с  мертвой  точки  и
стремительно стало подниматься выше и  выше,  словно  торопясь  наверстать
упущенное.
   "Значит, Петух пропел в третий раз, и  Луговая  суббота  наступила",  -
обрадовался мальчик.
   Донесся грохот барабанных палочек, мощно вздохнули инструменты духового
оркестра, и на дорожное полотно, чеканя  шаг,  вступила  колонна  людей  в
медных касках и брезентовых одеяниях. Над колонной высоко в  небе  реял  и
пузырился надуваемый ветром транспарант:

   ГРАЖДАНЕ!
   Уходя из квартиры,
   не оставляйте включенными в электросеть
   чайники, утюги, плитки и другие
   электронагревательные приборы.
   При пользовании электроприборами
   применяйте несгораемые подставки.

   Это была пожарная команда.
   "Где-то горит, - подумал Вася Морковкин. - Уж не та  ли  избушка,  Иван
Митрофанович устроил короткое замыкание и..."
   Однако ни дыма, ни огня не было, да  и  пожарники  вели  себя  не  так.
Вместо того чтобы мчаться сломя голову, они шли торжественным маршем.
   Впереди ехал человек на белом коне. Время от времени он оборачивался  и
выкрикивал:  "Аты-баты!"  Пожарники,  и  до  того  четко  чеканившие  шаг,
начинали еще выше вскидывать ногу.
   Шествие замыкали три  повозки,  на  каждой  из  которых  стояло  что-то
покрытое брезентовым чехлом.
   Колонна стала спускаться к реке.  На  берегу  командир  на  белом  коне
взмахнул рукой  и  отдал  какое-то  распоряжение.  Бойцы  пожарной  охраны
кинулись расчехлять повозки. Шаловливый ветерок мешал работе,  вырывал  из
рук концы брезента, и они оглушительно хлопали.
   На первой повозке,  когда  брезент  был  наконец  стянут,  Вася  увидел
голубоватую пачку сахара, перевязанную  алой  лентой.  Во  второй  повозке
оказались   продолговатые   ящики.   Бойцы   с   соблюдением   всех    мер
предосторожности  бережно  снимали  их  и  относили  к  воде.  Там   ящики
взламывались, и, обсыпанные древесной стружкой, на свет  появились  чайные
блюдца и чашки.
   На третьей повозке оказался огромный медный самовар.
   Самовар горел на солнце. Он чувствовал себя центром  внимания  и  гордо
выпячивал грудь, густо украшенную  знаками  своей  самоварной  доблести  -
медалями, завоеванными на крупнейших международных выставках  и  ярмарках.
Многоведерный, с затейливо изогнутым краном, витыми  ручками  по  бокам  и
высокой трубой, он был великолепен.
   Пожарники схватили брезентовые рукава, скатанные в колесо, и,  на  ходу
разворачивая их, побежали: одни - к воде, другие - к самовару.
   - Воду за-аливай! - отдал приказ командир.
   Двое бойцов заняли  места  у  помпы  и  принялись  качать:  вверх-вниз!
вверх-вниз! Вася Морковкин не мог вытерпеть. Он что было духу  помчался  к
реке, аж ветер засвистел в ушах.


   Над дорогой, по которой маршировала пожарная команда, еще висела  пыль.
На  влажных  участках  были  четко  видны  отпечатки  рубчатых  подошв   и
автомобильных протекторов, следы гусеничных траков и лошадиных копыт.
   Вася миновал березовый лесок и, запыхавшись, выбежал на берег.
   Бойцы,  весело  переговариваясь,  продолжали  свои   занятия.   Скрипел
пожарный  насос,  чавкали  поршни  в  цилиндрах,   текла   вода,   вздувая
брезентовые шланги. Румянощекий запевала, стянув с ноги кирзовый  сапог  и
надев его на самоварную трубу, усердно раздувал угольки в самоваре, отчего
тот начинал гудеть, напряженно  вибрируя,  словно  ракета  на  старте  или
музыкальная  юла,  которую  Васе  когда-то  давным-давно  дарили  на  день
рождения.
   Высокий пожарник с усами распределял чашки и блюдца.
   Вдруг у той повозки, где находилась пачка сахара, произошла заминка.
   - В чем дело? - спросил подъехавший командир.
   Молодой боец пожарной охраны, отдав честь, доложил:
   - Товарищ командир, при  форсировании  водного  рубежа  сахар  намок  и
растаял. В пачке ничего нет.
   Командир сурово насупил брови.  Улыбки  на  лицах  пожарников  погасли,
белая командирская лошадь уныло повесила голову.
   - Как же быть? - спросил командир.
   - Придется пить чай без сахара, - невесело сказал пожарник с усами.
   - Какой чай без сахара? Без сахара чай - не чай, а водица, - загомонили
бойцы.
   - Вот тебе, бабушка, и Луговая суббота, - вздохнул пожарник с усами.
   Васе Морковкину стало жаль их. "Чем бы помочь?" - лихорадочно думал  он
и вспомнил, что в кармане брюк лежит у него кусок сахара. Убегая из  дому,
он высыпал в карман половину сахарницы, чтобы время от времени подпитывать
себя углеводами. У Васи остался  всего  один  кусочек,  он  берег  его  на
крайний случай. Это был его НЗ. Вася не знал, долго ли  ему  еще  блуждать
между трех сосен и выберется ли он вообще отсюда. И теперь,  видя  трудное
положение, в котором оказались пожарники, Вася  решил  поделиться  с  ними
последним, что у него есть.
   "Только бы этот кусок никуда не делся, - думал Вася. - Только бы он  не
выпал в ту дырку, в которую выпала дорога... Ах, если  бы  я  знал,  я  бы
прихватил с собой всю сахарницу..."
   Вася долго шарил в кармане,  и,  когда  надежда  найти  что-либо  почти
покинула его, рука нащупала сахарный кубик.
   - Товарищ командир! - крикнул Вася и выбежал на лужайку.
   Все повернули к нему головы.
   - Товарищ командир! - взволнованно повторил Вася. - У меня есть кусочек
сахара, правда, очень маленький, но возьмите его.  Пожалуйста.  -  И  Вася
протянул командиру ладонь, на которой лежал сахарный кубик.
   Командир взял сахар и от лица всей пожарной команды, от лица управления
пожарной охраны и от себя лично поблагодарил Васю.
   - Ура! Ура! Ура! - прокатилось по шеренгам.
   И вдруг Вася заметил, что кусок сахара начал расти.  Вскоре  он  достиг
такой величины, что его хватило бы на две или  три  такие  команды,  какая
была перед Васей.
   - Вот это чудеса! - произнес Вася.
   - Чудес нет,  -  сказал  командир.  -  Ты,  наверное,  знаешь,  что  те
предметы, которые далеко, кажутся маленькими. Взгляни вон на тот поезд,  -
командир показал вправо, и Вася увидел крохотный  паровозик  с  крохотными
вагонами. - Он крохотный потому, - продолжал командир, - что очень  далеко
от нас. А когда он будет близко, то  станет  очень  большим.  Так  и  твой
сахар. Пока он был далеко от нас, он был маленьким, а когда он приблизился
к нам, то сделался сразу большим. Понятно?
   - Не все, - честно признался Вася, ибо физическая суть явления осталась
для него загадочной, несмотря на аналогию с поездом.
   - Ничего, - улыбнулся командир, - физическая суть в  данном  случае  не
играет большой роли,  важна  моральная  сторона.  И  ее-то,  я  думаю,  ты
поймешь.


   Пожарники между тем начали распиливать громадный сахарный куб. Работа у
них спорилась, на лицах  играли  улыбки,  сахарная  пыль  вылетала  из-под
острых зубьев пилы и оседала белоснежным слоем.
   Вася бегал от  одной  группы  пожарников  к  другой,  стараясь  принять
участие, но дела не находилось, и он решил погулять по берегу.
   Едва он отошел, как послышался шум поезда. На полной скорости  экспресс
летел к реке. "Ведь он же рухнет. Моста-то нет!" Вася хотел было  кинуться
наперерез поезду, но поезд, не сбавляя скорости, въехал в воду. Вагоны при
этом наклонились, наклонились и пассажиры, вышедшие покурить в тамбур.
   Когда на том берегу исчез последний вагон, на этом - вынырнул  паровоз.
С подножек и с крыш вагонов стекала вода, а пассажиры в дверях тамбура как
ни в чем не бывало продолжали курить.
   Поезд был какой-то странный. У всех вагонов, как заметил  Вася,  колеса
были разные: у одного  -  автомобильные,  у  другого  -  мотоциклетные,  у
третьего - велосипедные, у четвертого  -  от  трактора  "Беларусь",  пятый
вагон был  на  гусеничном  ходу.  А  шестой,  последний,  заканчивался  не
тамбуром, где обычно стоит  проводник  с  оранжевым,  свернутым  в  трубку
флажком,  а  раздвижной  гармошкой   фотоаппарата   с   выпуклой   линзой.
Фотоаппарат помещался на высоком штативе,  который  шагал  тремя  длинными
деревянными ногами, то и дело спотыкаясь.
   Переждав поезд, Вася побежал назад, к  пожарникам,  но  там  никого  не
было.
   "Куда же они подевались? - недоумевал Вася. - Ведь только  что  были...
Может, они снялись по пожарной тревоге?"



        6

   Из записной книжки Васи Морковкина

   Все вещества состоят из молекул, молекулы - из атомов.  Атом  -  значит
неделимый. Так считалось в  древности.  На  самом  деле  атом  состоит  из
множества разных частиц. Их называют элементарными. Я знаю. Я знаю, почему
образуются искры, когда снимаешь с себя  свитер  -  при  трении  возникает
электрический заряд. Правда, я не совсем еще  представляю,  как  громадная
синусоида, изображенная в учебнике физики,  укладывается  в  электрическом
проводе, по-моему, горбы ее обязательно должны высовываться наружу, - но и
это в скором времени дойдет до меня. Я знаю,  как  устроены  автомобиль  и
мотоцикл. Люблю копаться в разных механических и  электрических  игрушках.
Мама мечтает устроить меня в физико-математическую школу. Она говорит, что
у меня склонности к физике и к технике. Я действительно разбираюсь  кое  в
чем. Знаю, например, на каком принципе работают пылесос и холодильник.  Но
у меня никак не укладывается в голове, что маленький кусочек сахара  может
превратиться  в  огромный  куб  величиной  с  дом.  Командир  сказал,  что
физическая суть здесь не  столь  важна,  сколько  нравственная,  моральная
сторона дела. Эти слова я слышал и раньше.  Но  я  смутно  представляю  их
смысл. Надо будет поглядеть в папином  семнадцатитомном  словаре  русского
языка. Он всегда, если какое  слово  непонятно  ему,  заглядывает  в  этот
словарь.
   В общем, этот вопрос я должен выяснить...
   Делая эту запись, Вася все время посматривал на зеленую лужайку. Он  не
терял надежды, что пожарники вернутся. Но они не возвращались.
   Вася тяжело вздохнул и побрел вдоль берега. Он шел до тех пор, пока  не
наткнулся на мостки, уходящие в воду. (На таких мостках, как объяснил  ему
потом автор, деревенские женщины полощут белье.) На краю мостков, свесив в
воду конец хвоста, сидел Волк.
   "Я сначала очень испугался, - рассказывал Вася. - Волка  я  представлял
себе злым, свирепым зверем. Я думал, он  бросится  на  меня,  и  съест,  и
косточек не оставит. Но оказалось, что он совсем не такой".
   Вася набрался храбрости и подошел к Волку.
   - Здравствуйте! - громко, для того чтобы подбодрить себя, сказал он.
   - Разговаривай тише! - прошептал Волк. - Всю рыбу перепугаешь!
   - Вы не скажете, куда делись пожарники, которые были на берегу?  -  как
можно тише спросил Вася.
   - Пожарников я тут не видал, - ответил Волк.  -  Я  ловлю  рыбу,  а  ты
отвлекаешь меня.
   Волк  с  грустью  поглядел  на  него.  "Такой  у  него  взгляд  был,  -
рассказывал Вася Морковкин, - мне даже как-то не по себе стало".


   За городом, во дворе телестудии, мы ждали автобус. Была поздняя  осень.
Падал мелкий снежок, мороз пощипывал уши.
   Вдруг  из-за  угла  появилась  большая  собака  с  белым,   грязноватым
воротничком на груди. Это был очень старый пес.  Он  медленно  ковылял  на
трех лапах. Передняя была у него перебита, и он держал ее на весу.
   Обогнув  заглохшую  цветочную  клумбу  в  центре  двора,  пес  сел   на
подернувшийся ледком асфальт, продолжая держать на весу перебитую лапу.
   Чувствовалось, что бежит он издалека,  устал.  Дыхание  морозным  паром
вырывалось из его открытого рта.
   По всей вероятности, это был бродячий, бездомный пес,  и  мы  понимали,
что бежать ему некуда, кроме как с глаз людских. Пес,  похоже,  и  сам  об
этом догадывался. Было во всем его виде нечто такое, что бывает  у  людей:
когда тяжело на душе и некуда идти, придумываешь себе любое занятие.
   Не тоска, а какая-то отрешенность, напряженное  сосредоточие  на  некой
цели были в его взгляде. Словно ему хотелось убедить нас,  людей,  в  том,
что он вовсе не бездомный пес, кто-то его ждет и  что  только  ради  этого
бежит он, превозмогая боль.
   Передохнув (он сидел даже  меньше,  чем  нужно  было  для  того,  чтобы
отдохнуть), пес снялся с места и поковылял мимо свинченной и сваренной  из
железных труб телевизионной вышки к бетонной ограде, возле которой торчали
сухие кустики полыни и где, наверное, была дыра...


   Вася набрал большую  охапку  хвороста  и  двинулся  обратно.  Березовый
светлый лес между тем начал переходить в пихтовый, темный.
   "Опять начинает твориться  что-то  неладное",  -  обеспокоился  Вася  и
прибавил шаг. В просвете между деревьями засинела река. "Ну  и  хорошо,  -
обрадовался он, - а то начало казаться, что я опять сбился с дороги".
   В  это  время  на  берегу  появилась  компания  длинноволосых  юнцов  с
электрогитарами и магнитофонами. Вероятно, они  приехали  на  том  поезде,
который пробежал между Васей и пожарниками. На юнцах  были  грязные  мятые
джинсы со множеством ярких заплат. Заплаты были пришиты нарочно.
   Юнцы располагались на лужайке, извлекая из саквояжей бутылки с  красным
вином и консервные банки. Бренчали электрогитары, хрипели магнитофоны.
   "Надо сказать им, чтоб они вели себя потише", - подумал Вася,  сваливая
хворост на землю.
   - Извините, - сказал Вася, - но на дороге и лужайке остались следы...
   - Эти следы оставило авто-мото-вело-фото,  -  сказал  Волк.  -  Сегодня
Луговая  суббота.  Вот  все  и  едут  к  нам  сюда,  на  лоно  природы.  С
электрогитарами да магнитофонами. Такой грохот поднимут, что хоть беги  из
лесу. Ну и следы остаются - битое стекло да консервные  банки.  В  прошлый
раз я так рассадил лапу осколком стекла, что насилу зализал рану.
   "Который раз-я слышу про авто-мото-вело-фото", - подумал Вася Морковкин
и спросил:
   - А что это такое авто-мото-вело-фото?
   - Не могу знать, - ответил Волк. - Мне известно только, что  когда  оно
убежит за болото и съест тонну кирпичей, то взорвется.
   Наступило молчание. Волк сидел неподвижно. Вася рассматривал его хвост,
погруженный в темную, с радужными нефтяными пятнами воду.



        7

   Когда Вася очнулся, юнцов на берегу не было. Он поискал глазами Волка -
тот стоял спиной к нему и сосредоточенно водил вилами по воде.
   "Откуда у него вилы и чем это он занимается?" - подумал Вася.
   - А я хворосту принес... - сказал Вася и осекся.
   Стоявший у воды обернулся, и Вася увидел, что это не Волк, а старичок в
светлой капроновой шляпе. Вася уже где-то видел его, но не  мог  вспомнить
где.
   - Я тут пишу вилами на воде, - приветливо улыбнулся старичок,  поднимая
голову. - Сегодня праздник - Луговая суббота. Вот и решил поздравить  моих
друзей - белых медведей, моржей  и  тюленей  с  этим  замечательным  днем,
пожелать им крепкого здоровья, долгих лет и счастья в личной  жизни.  Наша
река впадает в Северный  Ледовитый  океан,  течение  в  ней  быстрое,  мои
открытки и телеграммы мигом домчатся до них. Только бы не случилась буря в
низовье. Только бы сиверко не раскидал и не перепутал слова поздравлений и
пожеланий. Представляете, морж получит то, что я написал белому медведю, а
белому медведю достанутся слова, которые я адресовал тюленю... Ах,  только
бы не случилась буря!
   Вася поглядел на воду - она стремительно уносила к северу  расплывчатые
очертания каких-то фраз.
   - Тут и другая опасность подстерегает, - продолжал старичок,  -  упадет
уровень воды в связи со строительством отводного канала, и  застрянут  мои
слова на каком-нибудь мелководье да вмерзнут в лед, только аж на следующий
год дойдут до адресатов. А если будет осуществлен поворот северных  рек  к
югу, то мои открытки будут читать верблюды и суслики. А это уже совсем  ни
к чему...
   - А не проще ли воспользоваться современными средствами связи? - сказал
Вася Морковкин. - У меня есть кое-какие радиодетали, я в два  счета  смогу
собрать схему передатчика, работающего в телеграфном режиме.
   -  Оно   и   проще,   -   ответил   старик,   -   да   только   никакое
авто-мото-вело-фото не заменит простых человеческих  слов,  написанных  от
руки. Одно дело, когда вам принесут стандартный бланк, и совсем  другое  -
когда вы получите письмо, написанное  взволнованной  рукой  человека.  Это
говорит о любви и внимании. Да и человек узнается по почерку.
   "Никогда не буду писать письма от руки, - подумал Вася Морковкин.  -  У
меня ужасно плохой почерк, я пишу как курица лапой. И все подумают,  какой
я дурной человек".
   - Ваш почерк находится в стадии  становления,  -  прочитав  его  мысли,
сказал старичок. - У вас еще все впереди.
   - Да вы кто? - спросил Вася.
   - Дед Пихто, - ответил старичок.
   - Дед Пихто?!
   - Он самый.
   В облике деда Пихто, в его манерах, в  его  голосе  угадывалось  что-то
очень знакомое. "На кого же он похож?" - напрягал память Вася Морковкин.
   И вспомнил...
   - Он, - рассказывал мне Вася, -  как  две  капли  воды,  был  похож  на
волшебника из моего сна, который объяснял  мне,  что  такое  корнишоны.  Я
много раз слышал это слово, но не знал, что оно значит.
   Однажды перед сном я спросил об этом у  мамы.  А  мама  сказала:  "Спи,
сынок". Поцеловала меня и ушла. Только я закрыл глаза, явился волшебник  -
ну вылитый дед Пихто!
   "Ты хочешь знать, что  такое  корнишоны?  -  спросил  он.  -  Так  вот,
корнишоны - это  огурцы,  у  которых  горький  конец  откушен.  Собирайся.
Пойдешь со мной".
   И он повел меня  в  комнату,  снизу  доверху  заставленную  стеклянными
банками.
   "Смотри", - сказал волшебник и, достав с полки одну из банок, открыл ее
консервным ножом.
   В банке лежали пупырчатые огурчики.
   "Это корнишоны, - сказал волшебник, - один  конец  у  них  откушен.  Но
поскольку неудобно подавать на стол огурцы с откусанными концами, их потом
аккуратно отрезают ножиком".


   - Дед Пихто, а дед Пихто, - сказал Вася Морковкин, - а я видел  вас  во
сне.
   - Что же тут удивительного? - пожал плечами Пихто. Я действительно  был
там. По туристической путевке.
   - Теперь мне понятно, почему вы так легко читаете мои мысли,  -  сказал
Вася и спросил: - Дедушка, вы не знаете, куда делся Волк? Он здесь  только
что ловил рыбу.
   Дед плюнул - брызги полетели в разные стороны.
   Результат озадачил старика.
   - Такое ощущение, - сказал он после продолжительного  раздумья,  -  что
Волк убежал во все стороны. Но поскольку этого  быть  не  может,  остается
предположить, что он не убежал никуда.
   - Тогда где же он?
   - Вероятнее всего, он где-то здесь, но не в этом времени, а в  каком-то
другом. Это авто-мото-вело-фото безобразничает.
   - А что мне теперь делать?
   - Как что? Вязать веники.
   - Веники? Но при чем тут они?
   - А при том, что Луговая суббота, праздник вязания веников.  Аккурат  в
этот день поспевает лист на березе. Раньше или  позже  наломаешь  веток  -
сколько ни стегай себя в баньке зимой, а крепость не та.  Сломишь  в  этот
день, так начнешь зимой париться - до костей пробирает, хворь прогоняет.
   - Здорово! - сказал Вася.
   - Только сначала зайдем ко мне, бечевку я дома оставил. - И  дед  Пихто
повел Васю к бревенчатому мшелому  домику,  видневшемуся  между  деревьями
пихтового леса.
   За всю дорогу дед не проронил  ни  звука,  что  дало  возможность  Васе
Морковкину вдоволь насладиться лесной тишиной.
   А тишина была удивительная, чистая, как музыка, которую слушаешь не  по
радио, а в концертном зале.
   В избушке было темно, как ночью.
   - Ах, негодники! - сердито проворчал дед Пихто. - Но я им покажу!  -  И
Вася услышал свист воздуха,  рассекаемого  взмахами  палки.  -  Кыш!  Кыш!
Изыди, нечистая сила! - приговаривал дед.
   В одном из  углов  затеялась  возня,  раздалось  недовольное  фырканье.
Какое-то существо, прошмыгнув возле Васиных ног, покинуло  комнату.  Стало
немного светлей.
   - А вам что, особое приглашение нужно? - сказал  дед  Пихто  строго.  -
Кыш, кыш, говорю!
   Кто-то  поскреб  когтями  ножку  стола  и,  обдав  Васю  теплом  своего
пушистого хвоста, опрометью выскочил на улицу. Стало еще светлей. А  когда
в открытую дверь удалилось и третье существо, рассвело полностью.
   - Опять три черных кота! - Дед Пихто устало  опустился  на  расшатанную
табуретку. - Вроде двери и окна закрываю, а они все равно  проникают.  Это
авто-мото-вело-фото подпускает мне их. Являются коты тихо -  так,  что  не
услышишь, и втираются ко мне в приятели. Ну пока в комнате  один  из  них,
даже читать можно, правда, приходится включать  свет  и  надевать  очки  -
иначе букв не различить. А как соберутся все  трое  -  темень,  хоть  глаз
коли. И ты знаешь, как зовут  этих  котов?  Одного  -  Ворчун,  другого  -
Зануда, третьего - Ябедник. Соберутся они все трое, да как начнут  чернить
белый свет, сразу же в комнате делается темно, будто  в  осеннюю  ночь.  Я
просто замаялся.  Написал  жалобу  в  соответствующую  инстанцию,  обещали
прислать специалиста, да нет его.
   - Я думаю, - сказал Вася Морковкин, - все дело  в  окраске  котов.  Как
говорит моя любимая наука физика, черные  предметы  поглощают  свет.  Коты
черные, они  поглощают  световые  лучи,  и  в  комнате  становится  темно.
По-моему, вам следует перекрасить котов в белый цвет.
   Старик с сомнением покачал головой.
   В это время в старинном резном трюмо, перед которым, вероятно, по утрам
дед Пихто расчесывал бороду, точно на экране  каком,  появилась  гражданка
Харина, та полная коренастая особа в огненно-рыжем парике.
   Гражданка  Харина  поставила  на  электропечь  сковородку  и  повернула
рычажок. Потом она  извлекла  из  холодильника  яйцо  раза  в  два  больше
куриного и занесла руку, чтобы  разбить  его  и  вылить  на  раскалившуюся
сковородку, но обернулась и пронзительно взвизгнула:
   - Разбой! Грабеж!.. Сначала они похитили моих котов,  а  теперь  украли
мое отражение! Я этого так не  оставлю!  Я  буду  жаловаться!..  Я  позову
милицию! - Она водрузила яйцо на кончик носа,  чтобы  освободить  руки,  и
схватила телефонную трубку.
   Яйцо держалось на ее носу и не падало.
   Мгновение  спустя  в  зеркале  рядом  с   гражданкой   Хариной   вместо
милиционера возник Иван Митрофанович.
   - Иван Митрофанович, - заигрывающе сказала  гражданка  Харина.  -  Этот
ужасный старик, - она ткнула пальцем в деда Пихто, - замахивался палкой на
моих котов, а теперь он похитил мое высококачественное отражение.
   - Не кипятитесь, - сказал Иван Митрофанович, - а то яйцо сварится. - Он
поглядел на деда Пихто и осведомился: - Техника вызывали?
   - Да, - ответил старик. - Коты одолели. Житья нет.
   - Понятно, - произнес Иван Митрофанович. - Неполадочка.
   Он извлек из нагрудного кармана  засаленную,  потрепанную  брошюру,  на
обложке   которой   значилось:   "Авто-мото-вело-фото.    Инструкция    по
эксплуатации", и, открыв ее на  разделе  "Простейшие  неисправности  и  их
устранение", стал читать, водя пальцем по строчкам:
   - "Двигатель не включается, и диск не вращается -  загустела  смазка  в
шкивах, смотреть рекомендации по смазке". Не то... "Устройство не работает
на всех диапазонах, нет воспроизведения, шкала не освещается -  неисправна
одна из ламп 6Н2П или 6П14П".  Не  то...  Ага,  нужное  место.  "Наложение
прошлого на настоящее". Даже теоретическая выкладка есть: "Основа  мира  -
спираль. Смотрим ли мы на галактическую туманность  или  на  электрическую
плитку, всюду мы видим спираль. Земля вращается вокруг Солнца,  Солнце,  в
свою очередь, - вокруг центра  Галактики.  Путь  Земли  в  пространстве  -
спираль. Спиральна и конфигурация Времени. В нормальном  состоянии  каждый
последующий виток отстоит от предыдущего, и двигаться можно только скользя
вдоль витка. При сжатии спирали витки  подходят  друг  к  другу  вплотную,
соприкасаются, вследствие чего прошлое и настоящее становятся совмещенными
и возможно перешагивание с витка на виток". Что  и  наблюдаем,  -  отметил
Иван  Митрофанович.  -  "Чтобы  устранить  эту  неисправность,  необходимо
завернуть до отказа шуруп 34, обеспечивающий натяжение спиральной  пружины
35, очистив предварительно витки от объектов, переместившихся не вдоль их,
а поперек".
   Иван Митрофанович исчез на минуту и вернулся с пылесосом в руках.
   - Устраним неполадочку. - Он включил пылесос.
   Шланг изогнулся, и все,  что  было  в  зеркале,  включая  самого  Ивана
Митрофановича и  гражданку  Харину,  начало  втягиваться  в  металлический
раструб.
   - Идиот! Что наделал! - закричала гражданка Харина, но было уже  поздно
- вздутие, похожее на очертания ее  тела,  прошло  по  шлангу,  и  пылесос
выключился. Последним исчез в раструбе нос  гражданки  Хариной,  при  этом
яйцо упало с кончика носа и разбилось.
   Вася взглянул на деда Пихто - тот не растаял в воздухе,  а  погас,  как
изображение на экране телевизора. "Опять этот  Иван  Митрофанович  чего-то
напутал", - с досадой подумал Вася.
   Очевидно, от слишком резкого исчезновения  деда  Пихто  заколыхались  и
зашуршали фотопленки, развешанные для просушки  на  бельевых  веревках,  в
несколько рядов перекинутых под  потолком.  Пленки  крепились  к  веревкам
деревянными прищепками.
   "Когда этот дед Пихто успел развесить их тут?" - удивился Вася  и  стал
рассматривать негативы.
   На них изображалось все то, что произошло с Васей в этой главе.
   - Вот это оперативность! - произнес Вася Морковкин. - Однако  опасаюсь,
что и на этот раз не так-то просто будет выбраться из комнаты...
   Вася оказался совершенно прав -  ни  окон,  ни  дверей  не  стало,  они
исчезли вместе с дедом Пихто. Не зная, как быть, Вася подошел  к  зеркалу,
где  только  что  произошли  бурные  и  драматические   события.   Зеркало
по-прежнему было со странностями. Вася никак  не  мог  найти  в  нем  свое
отражение. Зато  ему  удалось  обнаружить  там  треногу,  на  которой  был
укреплен желтый деревянный  ящик,  по  всей  вероятности,  фотографический
аппарат. В действительности же, и Вася это видел четко, в комнате  никакой
треноги с ящиком не было.
   Вася решил на всякий случай потрогать стекло,  но  вместо  того,  чтобы
упереться в твердую поверхность, палец прошел насквозь. Да, да, он  прошел
сквозь стекло, как сквозь воздух. В недоумении мальчик отдернул руку, а из
зеркала пахнуло теплым сухим ветерком, как от калорифера.
   Вася не стал искать научное объяснение наблюдаемому явлению.
   - Была не была, - сказал  он  и  шагнул  в  зеркало,  но  споткнулся  о
треногу, стоявшую там, и упал по ту сторону рамы...


   Жил в нашем поселке около  железной  дороги,  у  самого  переезда,  дед
Чудаков. Никто не  знал  дедова  имени-отчества.  Все  называли  его  "дед
Чудаков". "У деда Чудакова спроси", "дед Чудаков знает", "дед Чудаков  уже
огурцы посадил" - так говорили у нас. Даже бабка,  с  которой  дед  прожил
весь свой век, и та говорила, как все: "дед Чудаков".
   Дед  не  усматривал  в  своей  фамилии  ничего  обидного.  А  сын  его,
женившись, сменил фамилию, на жену записался. Дед его за это чуть из  дому
не выгнал. Но это так, к слову.
   У деда был во дворе колодец. Вода в колодце была чистая да  светлая.  А
вкусная до чего. До сих пор помню: выбегу утром в сенцы,  сниму  кружок  с
деревянной  кадушки,  зачерпну  ковшичек  и  пью  не  напьюсь.  Будто   на
смородиновом или на земляничном листу настояна. Кроме нас, дед  никому  не
давал воду из колодца. А нас он любил и жаловал, потому что во время войны
мы делились с ним чем могли. Пришел я как-то к колодцу за водой.  Поставил
ведра на деревянную приступочку, только  за  ручку  ворота  взялся,  вдруг
вижу: дед сидит на крылечке и пальцем манит меня к себе. Подошел я к нему.
   - Садись, - говорит.
   Я сел. Я знал, что любит дед Чудаков задавать разные каверзные вопросы,
и поэтому немного побаивался его.
   - Вот ты, - сказал  дед,  -  ходишь  в  школу.  Всякие-разные  предметы
изучаешь там. Ты вот скажи мне, сможет  ли  когда-нибудь  человек  научить
птицу своему языку. Ну, к примеру, эту ворону.  -  Он  показал  на  черную
птицу, что сидела на изгороди и с нескрываемым любопытством поглядывала на
нас. - Ведь это же так интересно узнать, о чем она сейчас, в этот  момент,
думает. Ишь смотрит и о чем-то думает. Думает ведь, божья тварь!
   Я не помню,  что  я  ответил  старику.  Да  мое  мнение,  думаю,  и  не
интересовало его. Просто подвернулся я ему под руку,  он  и  заговорил  со
мной.
   Вскоре дед Чудаков  умер.  После  него  остались  кое-какие  бумаги.  Я
попросил мать, и она принесла несколько тетрадок в  зеленую  линейку.  Это
оказались записи наблюдений за погодой. Про птицу там ничего не было.
   На протяжении многих лет потом волновал меня дедов вопрос. Это не могло
быть обычное  праздное  любопытство  этакого  малограмотного  деревенского
дедка. Не таков был  дед  Чудаков  -  полный  георгиевский  кавалер,  чтоб
забивать голову  чепухой.  В  шкафу  у  него  стояли  сочинения  Толстого,
Достоевского и Некрасова. И если именно этот  вопрос  волновал  его  перед
смертью, то, значит, был в нем глубокий смысл.
   Этот смысл лишь теперь начинает доходить до меня. Я думаю так, глядя на
птиц и зверей: это им, бессловесным, была вверена природой тайна,  которая
была при начале мира, потому что только они не могут ее разгласить. В  них
заложено какое-то знание, большее, чем у людей, ибо в них - сама  природа.
Тайна эта самая - главная  суть  жизни  и  потому  так  надежно  упрятана.
Природа поступила так же, как  поступаем  мы,  взрослые,  пряча  от  детей
спички. Ибо не наступило время.
   Но деду, возможно, ворона поведала эту тайну. Дед умер и унес  с  собой
открывшееся ему. Но вернемся к Васе Морковкину.



        8

   Первое, что, очнувшись, увидел Вася  Морковкин,  был  огромный  плакат,
прибитый к деревянному столбу, пропитанному  креозотом.  На  плакате  была
изображена кряковая утка, с деловым видом сидящая на гнезде. Надпись:

   СОБЛЮДАЙТЕ ТИШИНУ! ПТИЦЫ НА ГНЕЗДАХ.

   Точно такой плакат автору довелось видеть  в  вестибюле  того  научного
учреждения, где работает Ефим Борисович  Грач.  Кстати,  хочу  освежить  в
памяти читателей образ этого человека. В самом начале повести он,  проходя
мимо гаража, на крыше которого играл Вася  Морковкин,  произнес  несколько
загадочных слов и энергично махнул рукой. Вот и все, что пока сделал  Ефим
Борисович.
   Так вот, многие сотрудники  научного  учреждения,  где  работает  Грач,
увлекаются охотой и  рыбной  ловлей  и  состоят  в  обществе  охотников  и
рыбаков, которое возглавляет комендант здания, исполнительный и аккуратный
человек. Он,  например,  обязательно  вывешивает  в  вестибюле  плакаты  и
объявления, которыми его снабжает общество. Повесил он и плакат  с  уткой,
сам того не подозревая, насколько  уместным  окажется  именно  здесь  этот
плакат.
   Автор, по  крайней  мере,  воспринял  это  как  своего  рода  метафору.
Действительно, разве ученые не подобны птицам? Разве не так же терпеливо и
заботливо высиживают они  свои  открытия  и  изобретения,  кандидатские  и
докторские диссертации? А раз так, то автор последовал призыву  плаката  и
разговаривал с Ефимом Борисовичем шепотом.
   Ефим Борисович категорически отрицал  свою  причастность  к  тому,  что
произошло с Васей, и просил передать  самый  пламенный  привет  читателям.
Автор это  делает  тем  более  охотно,  что  Ефим  Борисович  обещал  дать
всесторонний научный анализ изложенных здесь событий и фактов.
   Ефим Борисович любезно проводил автора  до  раздевалки  и  спросил,  не
знает ли автор какой-либо спичечной задачи. Ефим Борисович обожает  всякие
головоломки, это его слабость.
   Автор предложил ему задачку с несколькими спичками.
   После смещения только одной спички  получился  квадрат.  Между  прочим,
Вася Морковкин эту задачку решил запросто.
   Когда автор через несколько дней зашел в исследовательский отдел, чтобы
выяснить, как  продвигается  работа,  то  все  столы  и  подоконники  были
завалены спичками! Сотрудники сидели за  столами  и  пальцами  передвигали
спички, пытаясь превратить крест в квадрат, так что о  каком-либо  научном
анализе говорить пока преждевременно.
   - Молодой человек, а молодой человек! - услышал Вася.
   Он обернулся на голос, но увидел новый плакат. На нем был  стихотворный
текст:

   СЕМЕЙСТВУ ДЯТЛА НУЖНО К ОБЕДУ
   10 ТЫСЯЧ ЛИЧИНОК КОРОЕДА.

   - Молодой человек, - вновь жалобно позвал кто-то.
   Вася поискал глазами и увидел, что неподалеку на зеленой лужайке  стоит
та самая тренога, которую он видел в зеркале.
   Под треногой лежит разбитое яйцо. Возле  яйца  сидит  птица  с  длинным
острым клювом, с прозрачными  крыльями  и  коротким  серебристым  хвостом.
Вокруг птицы прыгает, жалобно попискивая, птенчик,  вероятно,  только  что
вылупившийся из яйца.
   - Молодой человек, - сказала птица, - не найдется ли  у  вас  несколько
граммов закрепителя? От него зависит жизнь моего птенчика.
   Вася Морковкин был заядлым фотолюбителем. И не далее, как сегодня через
Володьку Макарова, у которого  мать  работала  в  отделе  фототоваров,  он
достал коробочку страшно дефицитного импортного закрепителя. Вася отдал за
это самое дорогое,  что  у  него  было,  -  конверт,  выпущенный  в  честь
пятидесятилетия журнала "Сибирские огни", с витиеватым,  тонко  оттиснутым
штемпелем спецгашения.
   И вот теперь птица просила у него  закрепитель.  Долгая  и  мучительная
борьба шла в Васиной душе. Жалко ему было закрепитель, а еще  более  жалко
птицу и ее птенчика.
   - Вот, пожалуйста, - сказал наконец Вася и протянул птице коробочку.
   Птица выхватила из Васиных рук закрепитель и с ног до  головы  обсыпала
своего птенчика белым кристаллическим веществом. Тот сразу  же  повеселел,
захлопал крылышками, а потом запел, широко разевая клюв.
   - Слава богу, - произнесла птица, умильно глядя на птенчика.  -  Теперь
он будет жив, здоров и не пожелтеет со  временем.  Вы  просто  не  знаете,
какое большое дело сделали.
   - Пустяки, - сказал Вася, -  не  стоит  благодарности.  Так  всякий  бы
поступил на моем месте.
   Птица взмахнула прозрачными крыльями, оторвалась от земли и плавно села
на деревянный ящик, стоявший на треноге. Птенчик последовал ее примеру.
   - Я, кажется, догадываюсь, кто  вы!  -  сказал  Вася  после  некоторого
раздумья. - Вы фотографическая птица.
   - Да, - подтвердила птица. - Я живу в фотоаппарате.
   -  И  вылетаете  всякий  раз,  -  подхватил  Вася,  -  когда   фотограф
произнесет: "Дети, смотрите внимательно! Сейчас вот из этого  окошечка,  -
Вася указал на объектив, - вылетит птичка".
   - Правильно.
   Вася разговаривал с фотографической птицей и  внимательно  рассматривал
ее.
   "Как жаль, - думал он, - что мама и папа не могут  видеть  этого".  При
воспоминании о матери  и  отце,  которые,  наверное,  потеряли  его.  Васе
сделалось грустно.
   "Мама и папа, наверное, сбились с ног, разыскивая меня, - подумал Вася.
- Наверное, они звонят уже в милицию: "Потерялся мальчик двенадцати лет  и
девяти  месяцев.  В  клетчатой  рубашке  и  синих  джинсах.   Курносый   и
веснушчатый..."
   В  давние-давние  времена  все  мои  ощущения   были   ярко   окрашены.
Собственно, эта окраска,  невыразимая,  непередаваемая,  и  составляла  их
суть. Иногда вдруг и сейчас нахлынет что-то недолгое и неуловимое. Но где,
когда уже испытывал это? Возникает лишь,  как  ветерок,  ощущение  чего-то
красивого - дома, вечера,  летней  дороги,  реки,  телеграфных  столбов  -
невозможно определить. Знаешь только, что однажды это было уже. И ни одной
детали, за которую мог бы уцепиться, память не высветит.
   Только раз, когда возвращались из загородной прогулки, и  шли  сосновым
лесом, и полыхала заря, я уловил, что эта сладкая щемь в сердце  -  летний
вечер в Ояше, когда от реки поднимаешься на Колхозную улицу,  где  плетни,
заросшие лопухами и крапивой, где земля, красная от  перегноя,  и  страшно
устал, и дымки летних печек,  сложенных  из  двух-трех  кирпичей,  плывут,
стелются по-над землей, и так уютно, так хорошо! Ты знаешь, что есть  дом,
где мать и отец, хорошо оттого, что они есть сейчас, а щемь -  хотя  и  не
сознаешь этого, - что все пройдет, канет,  перестанет  быть,  то  есть  от
течения времени щемь...
   Это ощущение рождается  от  цельного,  громадного  куска  пространства,
воспринимаемого разом, почти полностью.


   Вася чувствовал эту грустную и сладостную щемь,  но  не  мог,  конечно,
отдавать себе отчета в том, откуда она и что значит.
   - Чем я могу помочь вам?  -  спросила  фотографическая  птица,  заметив
слезы, навернувшиеся на глаза мальчика.
   И Вася поведал ей обо всем, что с ним приключилось.
   - Да-а-а, - покачала головой птица. - Занятная вышла история. Уж  и  не
знаю, как тут быть. Только  авто-мото  способно  вернуть  вас  в  исходное
состояние. Но сегодня праздник - Луговая суббота, и оно гуляет  где-нибудь
в электрическом или магнитном поле...
   - Мне тут все говорили о каком-то авто-мото-велофото, - сказал Вася.
   - Это полное название, а сокращенное: авто-мото, -  пояснила  птица.  -
Кстати, я - составная часть этого явления,  но  фотоаппарат  отцепился  по
дороге, и теперь мы  ведем  до  некоторой  степени  самостоятельный  образ
жизни. О фотоискусстве вы, конечно же, слышали...
   - Какое тут искусство? Навел фотоаппарат да щелкнул.  Только  и  дедов.
Физика плюс химия.
   - Не совсем так, - сказала птица. - Впрочем, спорить с вами не буду. Вы
помогли мне, а я обязана помочь  вам.  Скажите,  вы  знаете  стихотворение
"Мужичок с ноготок"?
   - Знаю, - солгал Вася Морковкин. Очень уж ему  не  хотелось  ударить  в
грязь лицом перед фотографической птицей. Да, собственно,  он  когда-то  и
знал это стихотворение, еще в детском саду он этого  "Мужичка  с  ноготок"
разучивал. Но с той поры столько воды утекло!
   - Ну, в  таком  случае  задача  упрощается.  Ступайте  прямо,  а  потом
поверните налево,  но  перед  тем,  как  повернуть  налево,  не  забудьте,
прополоскав рот в  источнике  свежей  воды,  трижды  прочитать  вслух  это
прелестное стихотворение.
   Вася поблагодарил птицу и тронулся в путь.
   И снова темный лес со всех  сторон  обступил  мальчика.  Ветки  могучих
деревьев так переплелись вверху, что сквозь них не проникал ни  один  луч.
От болот веяло сыростью, там стлался туман и что-то  булькало.  В  лощинах
недвижимо стояли хвощи и цвел папоротник.
   Вдруг где-то поверх деревьев, в каком-то  ином  измерении,  послышалось
гудение самолета, заходящего на посадку. Тяжелый нарастающий звук  сверлил
воздух, словно силился проделать отверстие, в которое хлынул  бы  свет.  И
возникало ощущение, как в коммунальной квартире, когда  сосед  с  той,  со
своей, стороны начинает  сверлить  электрической  дрелью  смежную  с  вами
стену, что вот-вот поблизости от  вас  выйдет  горячий  кончик  сверла.  И
пришедшее сознание, что уютный, родной мир где-то рядом,  может  быть,  за
какой-то тонкой переборкой, ободрило Васю.
   А самолет, сбросив газ и выпустив закрылки, быстро пошел  на  снижение.
Вася услышал над собой свист реактивных турбин и  частые  удары  отдельных
молекул и атомов воздуха о дюралевые плоскости, словно  чирканье  камушков
по днищу автомобиля, несущегося по дороге, покрытой гравием.


   Из записной книжки Васи Морковкина

   Постепенно до меня начинает доходить суть всех этих  на  первый  взгляд
странных явлений. Я имею в виду  не  физическую  суть  -  она  по-прежнему
остается загадочной,  -  а  ту,  которую  командир  называл  нравственной,
моральной стороной дела. Мне  кажется,  что  когда  я  делаю  какой-нибудь
добрый поступок, то и происходят все эти  чудеса.  Увеличивается  сахарный
кубик, легкими, как пушинка, становятся тяжеленные вещи, радостно и хорошо
делается на душе. Как жаль, что прежде я делал так мало добрых дел...
   К вопросу об авто-мото.
   Я обратил внимание на то  обстоятельство,  что  как  только  это  самое
авто-мото появляется, так сразу все исчезает. Исчезают леса, птицы,  рыбы,
звери и разные чудаковатые люди. Так  исчезли:  Петух,  Волк,  дед  Пихто,
Путник. Вероятно, авто-мото играет кадрирующую роль. Оно меняет кадры, как
в фильмоскопе. Но, может быть, за этим кроется  что-то  еще?..  Необходимо
поразмышлять на досуге.



        9

   Всю дорогу Вася вспоминал стихотворение "Мужичок с ноготок"  и  не  мог
вспомнить ничего, кроме начала первой  строки.  Гуманитарным  наукам  Вася
уделял мало времени. Он во всем полагался на физику, математику, химию.
   "А попробую-ка я вывести это стихотворение  с  помощью  математического
аппарата, - решил Вася. - Ведь электронные вычислительные машины с помощью
математики не то что воссоздают известные стихи, а сочиняют даже новые".
   И Вася приступил к делу.
   Круглые, квадратные  и  фигурные  скобки,  знаки  сложения,  вычитания,
умножения и деления, рациональные и иррациональные числа  то,  наслаиваясь
друг на друга, громоздились в Васином мозгу, то рассыпались,  как  осколки
разбившегося стекла. А проклятое стихотворение не хотело вспомниться.
   За этим занятием Вася не заметил, как вышел из лесу. Переход от лесного
сумрака к свету был таким резким, как если  бы  в  темной  комнате  кто-то
щелкнул выключателем и  зажег  электрическую  лампочку.  Вася,  щурясь  от
слишком яркого света, ступил на широкую столбовую дорогу.
   На обочине стояла маленькая старушка в черной плюшевой жакетке. В одной
руке она держала корзинку, затейливо оплетенную разноцветной хлорвиниловой
лентой, в другой - трость, какие продаются в сувенирных отделах магазинов.
   - Сыночек, - обратилась  старушка  к  подошедшему  Васе  Морковкину,  -
помоги мне,  родименький,  перейти  через  дорогу.  Сегодня  праздничек  -
Луговая суббота. Я в лес за целебными травами, за зельями-кореньями да  за
разными снадобьями отправилась - шибко уж они  хороши  урождаются  в  этот
день, - а через дорогу одна переходить боюсь.
   - Но ведь на дороге ни одной машины нет, -  сказал  Вася.  -  Чего  тут
бояться?
   - Ах ты, мой родненький, - сказала старушка, - да ведь я так тихо хожу,
что не  успею  и  до  середины  дороги  дойти,  как  это  самое  авто-мото
откуда-нибудь вывернет да как загудит-засвистит, окаянное. У  меня  так  и
уйдет в пятки душа, так и затрясутся  все  поджилочки,  так  и  подкосятся
ноженьки.
   Жаль стало Васе бабушку. Он бережно взял ее  под  руку  и  повел  через
дорогу. Старушка действительно шла очень медленно. Когда они добрались  до
середины, из-за поворота на полной скорости выскочил  транспорт  -  не  то
автомобиль, не то мотоцикл, не то велосипед, не то трактор. И если  бы  не
проворство Васи Морковкина, в завтрашнем сообщении ГАИ несколько слов было
бы наверняка уделено происшествию на  этой  дороге.  "По  невнимательности
пешехода пострадал автомобиль", или что-нибудь в этом роде.
   - Вот спасибо, вот  спасибо,  сыночек,  что  пожалел  меня,  старую,  и
перевел через дорогу, - сказала старушка. - Дай тебе  бог  здоровьичка  да
невесту пригожую.
   Вася смутился при  последних  словах  и  начал  ковырять  землю  носком
ботинка...
   Была  в  его  классе  одна  девочка,  которая  страшно  нравилась  Васе
Морковкину. Она даже по ночам  снилась  ему  со  своими  большими  черными
глазами, в алом пионерском галстуке.
   Бедный Вася Морковкин, сколько страданий  доставила  ему  Леночка!  Она
обзывала его технарем и думающей машиной. И разными другими словами. И все
из-за  Васиного  однобокого  развития.  Он  признавал  только  технические
дисциплины и не признавал гуманитарные...
   - Бабушка, - сказал Вася, возвращаясь к действительности, - подскажите,
как пройти к источнику свежей воды. Мне говорили, что надо идти  прямо,  а
потом повернуть налево. Но я что-то совсем перестал ориентироваться...
   - Так и быть, помогу тебе. Ступай туда, куда плывут облака.
   Вася попрощался  со  старой  женщиной  и  пошел  туда,  куда,  медленно
покачиваясь, плыли облака.
   ...Косили мы сено с отцом. За обрывом, что возле черданцевой  мельницы.
Жаркий был день!.. Когда сели обедать, то выяснилось, что, кроме  хлеба  и
соли, у нас никакой еды.
   - Сходи за водой, что ли, - сказал отец.
   Я взял бидончик и пошел, приминая ногами стерню, чтобы не кололась. А к
реке далековато идти.
   Иду логом. Трава высоченная. Медвежья дудка над головой  возносит  свои
зонты,  цветет  заячья  капуста:  длинный  стебель,  а   по   нему   вверх
темно-бордовые  цветы;  цветет,  подобно  всем  низовым   травам,   мощно,
внушительно.
   В Черданке - так по мельнице речку звать - вода теплая, чистая.
   Я опустил в воду бидон, наклонил, и он стал тонуть наполняясь. Солнышко
освещало песчаное дно, в воде плавали маленькие рыбки. Мне очень  хотелось
поймать хотя бы одну, но рыбки были верткими и мигом уносились прочь,  как
я ни ловчил.
   Когда  я  собрался  идти  обратно,  то  увидел,  что   небо   покрылось
ярко-белыми, блестящими, как снег, облаками. Облака вздувались, клубились,
пучились. Вдруг одно из них приняло очертание старика с длинною бородой  и
в белых одеждах.  Я  видел  такого  на  иконе  у  бабки  Авдеевой.  Старик
посмотрел на меня и строго погрозил перстом. Я испугался и  со  всех  ног,
расплескивая воду, кинулся от реки.
   Вдруг вижу: отец навстречу идет. Искать меня  отправился.  Я  рассказал
ему все, а он смеется:
   - Никакого старика нет, обыкновенное облако.
   Я посмотрел, и в самом деле - облако. Отец взял  у  меня  бидон,  и  мы
вышли на наш покос. Сели на склоне.
   Отец говорит:
   - Сейчас суп сделаем.
   Я думаю: из чего? Но верю отцу. А есть хочется!..
   Отец в крышку от бидона налил воды, соли насыпал, размешал.
   - Вот и суп, - говорит.
   Едим мы хлеб да поочередно отпиваем из крышки теплую солоноватую  воду.
И так вкусно это! А вода речная, рыбками и камышом отдает...
   Потом мы засыпаем на ворохе зеленой  травы.  Отец  засыпает  раньше.  Я
прогоняю травинкой муравья, который заполз ему на руку.
   Я слышу отцово дыханье, вижу его белое  тело  с  рубцеватым  шрамом  на
животе - после операции. Отец не  загорает.  Он  всегда  ходит  в  рубахе.
Только лицо и шея у него красно-коричневые от солнца.
   Мне хорошо с отцом. Когда он рядом - такой большой, сильный  -  мне  не
страшно ничто в этом шелестящем, зеленом, бескрайнем мире.


   Источник,  о   котором   говорила   фотографическая   птица,   оказался
обыкновенным автоматом газированной воды.
   У читателя  может  возникнуть  вопрос:  каким  образом  очутился  здесь
автомат газированной воды? В свое время,  слушая  Васю  Морковкина,  автор
как-то не обратил на эту деталь должного внимания и теперь, дойдя до этого
места, сам в недоумении. Единственный, кто мог бы пролить свет на  природу
этого явления, - Вася Морковкин, но,  к  сожалению,  его  нет  сейчас  под
рукой, он в школе, и, чтобы  не  задерживать  читателя,  автор  предлагает
несколько собственных версий.
   Должен сразу же предупредить: в  мире  вообще  очень  много  странного.
Например, однажды со мной произошла такая история. Я проснулся  рано-рано.
Было, наверное, часа три или четыре. Дождь стучал по подоконнику, шумел  в
саду, звуком вырисовывая его пространственные очертания, грохотал в ржавой
водосточной трубе, что проходит возле моего  окна.  Комната  резонировала,
усиливая этот звук. Где-то в глубине сада  слышался  тоненький  голосок  -
дребезжало  что-то  маленькое,  железное.  Это  заявляла  о  себе   пустая
консервная банка.
   Вдруг до меня донеслись веселые голоса и тяжелый, глухой стук мяча.
   "Что за ерунда?" - подумал я и высунулся в окно.
   Внизу, стоя в луже воды, двое парней в голубых майках и  черных  трусах
играют в волейбол. Весело переговариваются, отпасовывая мокрый кожаный мяч
друг дружке.
   "И чего это им такая блажь пришла в голову - в предрассветную рань да в
проливной дождь в волейбол играть?" - думаю.
   Потом, когда дождь перестал, когда начали выходить из парка  трамваи  и
зафырчали грузовики, разбрызгивая колесами лужи на дороге, парни  с  мячом
ушли.
   Как, спрашивается, объяснить этот факт? Откуда они взялись вообще?
   Все это похоже на чтение  книги,  у  которой  тетрадки  сшиты  неверно.
Читаешь одно, и вдруг видишь,  что  последнее  слово  в  нижней  строке  с
переносом на следующую страницу, а на той следующей странице  -  абсолютно
другой текст. Это как в огороде бузина, а в Киеве дядька.
   Но так кажется только на первый взгляд. А когда поразмыслишь, то всегда
находится удовлетворительное объяснение. Что касается волейболистов, то  я
уверен, они выпали из пролетавшего над моим домом лайнера. Оба  в  составе
сборной летели на соревнования и нечаянно выпали из самолета. А  поскольку
ночью им податься было некуда, они и  торчали  до  утра  под  моим  окном,
используя вынужденную остановку для тренировки.
   Теперь об автомате газированной воды.
   Те, кому доводилось бывать в современном лесу, знают, что  там  нередко
встречаются предметы, ничего общего с лесом не  имеющие.  Я  не  говорю  о
бутешках  или  банках  из-под  консервированных  продуктов  -  их  занесли
туристы, это понятно. Но откуда среди девственного леса, где нога человека
не ступала,  взялась  бетонная  плита  с  ржавыми,  в  насечках,  прутьями
арматуры  или  металлическая  станина  с  призматическими   направляющими?
Честное слово, охватывает оторопь, когда набредаешь на что-либо  подобное.
Ведь это не  какая-нибудь  там  десятирублевая  бумажка,  которую  занесет
ветром куда угодно. Такие предметы не могут летать  по  воздуху.  Мысль  о
нечистой    силе,    естественно,     отбрасываешь,     и     единственное
материалистическое объяснение, которое удается найти,  выглядит  следующим
образом. Тяжелые тела прогибают пространство, они  могут  прорвать  его  и
вывалиться наружу.  Под  влиянием  Васи  Морковкина  автор  в  свое  время
проштудировал кое-какие разделы физики и убежден, что это вполне возможная
вещь. Некое тело вывалилось из одного пространства и очутилось  в  другом.
Что тут странного?
   Впрочем, как сказал поэт, "мы часто ищем сложности  вещей,  где  истина
лежит совсем простая".  С  автоматом  газированной  воды  дело,  я  думаю,
обстояло так: он, как  и  фотоаппарат,  отцепился  от  пробегавшего  здесь
авто-мото...


   Вася налил себе газировки с двойным грушевым сиропом,  прополоскал  рот
и, помня наказ фотографической птицы, выкрикнул:
   - Однажды в студену... - и умолк, потому что, кроме  этого,  ничего  не
помнил.
   - Ну-ну, - подбодрило его Эхо, - шпарь дальше.
   - Дальше не помню, - сказал, переминаясь с ноги на ногу, Вася.
   - В таком случае я займусь своими делами, - сказало Эхо. - В нем что-то
щелкнуло, и сквозь шорохи и потрескивания до  Васи  донеслось:  -  Сегодня
Луговая суббота. Послушайте праздничный концерт.  Дед  Пихто,  вы  слышите
нас? По вашей заявке... Привет передовикам вениковязания!
   - А теперь, - объявило Эхо, - программа: "Писатель читает рукопись".
   "Это, наверное, тот самый Писатель, о котором говорил Путник, - подумал
Вася. - Значит, он получил уже растворимый кофе".
   Некто над самым Васиным  ухом  прокашлялся  и  стал  читать  глуховатым
слегка голосом:
   - Ты стоишь на полянке, в траве. Родители, или кто-нибудь один из них -
либо мать, либо отец, - наверное, рядом; но ты  никого  не  видишь.  Может
быть, мешает трава - она вон какая высокая (метелки  злаков,  кажется,  до
самых облаков достают), а ты такой маленький!.. Или, может  быть,  слишком
яркий свет не дает смотреть, словно кто-то,  балуясь  зеркальцем,  наводит
тебе  на   лицо   солнечного   зайчика;   ты   смеешься,   щуришь   глаза,
отворачиваешься, но и там подстерегает тебя ослепляющий луч.
   А в траве хорошо! Как ни палит, ни печет солнце, листья травы прохладны
и под ними тень - реденький, слабый, но сумрак. Так вот где,  оказывается,
она, тень ночная, дневною порой прячется! Вот откуда поднимается  вечером,
укрывая своим крылом всю землю!.. Но сейчас не ее пора, сейчас тень робка,
раздвинешь осторожно стебли рукой - она,  как  пугливая  мышка,  юркнет  в
сторону, забьется поглубже в траву - и молчок. Должно быть, луна и  звезды
днем  тоже  в  траве  прячутся.  Звезды  могут  укрыться  под   небольшими
листочками - они сами маленькие, а луна, уже точно,  выбирает  для  своего
укрытия самый громадный лопух. Интересно было бы поискать ее!..
   Но  что  алое,  в  темную  крапинку  виднеется  там  в   траве?   Такое
приветливое, такое манящее! Ты протянул руку, и  вот  оно  уже  на  ладони
твоей, вот уже - сам не заметил как - и  во  рту.  Никогда  прежде  ты  не
сталкивался с этим, но определил  безошибочно  -  ягода!  Ага,  вот  ты  и
вспомнил наконец, зачем ты здесь,  на  полянке,  в  окружении  трав  -  за
ягодой! Обирая куст за кустом и посапывая, ползешь вперед.
   Вдруг слышишь: впереди шуршит трава, и там тоже кто-то  посапывает.  Ты
встаешь на ноги и видишь перед собой другого мальчика. Он  тоже  встал  на
ноги и смотрит на тебя, улыбаясь, и ничего не  говорит.  А  мальчик  такой
славный, и так хочется  тебе  подружиться  с  ним,  побегать  по  лужайке,
погоняться за разноцветными бабочками... Ну ее, ягоду!
   И ты уже готов заговорить с мальчиком, но  кто-то  -  либо  мать,  либо
отец, - вероятно, боясь потерять тебя в этой густой и высокой  траве  (ты,
конечно же, успел далеко уползти), берет тебя за руку и мягко, но вместе с
тем настойчиво увлекает в сторону. Ты идешь и оглядываешься: мальчик стоит
все на том же месте, теребит подол рубахи и улыбается.
   Сколько  с  той  поры  минуло!  Казалось  бы,  в  таком  нагромождении,
напластовании всякого разного должен был,  как  иголка,  затеряться  столь
крохотный случай. Что произошло? Давным-давно я встретил на лугу мальчика,
и мы с ним поглядели друг на друга. Вот и все. Но  почему  тогда  из  всей
толщи прожитых лет особенно ярко память именно  этот  случай  высвечивает?
Может быть, она все время пытается  натолкнуть  меня  на  какую-то  важную
мысль? Не знаю. Только живет во мне  это  воспоминание.  Я  читаю  газету,
разговариваю по телефону, сижу на собрании - и вдруг  начинаю  чувствовать
на себе чей-то взгляд. Я сразу же догадываюсь - он, мой мальчик. Он все на
той же лужайке стоит, где мы когда-то расстались, и терпеливо ждет, что  я
вернусь и все-таки предложу ему поиграть.
   С праздником, мальчик! С днем лугового ангела!
   - А теперь переходите к водным процедурам. Физкульт-привет! -  крикнуло
Эхо.
   "Конечно, - подумал Вася, - если бы я помнил "Мужичка с  ноготок",  Эхо
бы не вело себя столь нахально. Но теперь делать нечего".
   - А-а-а! - крикнул он на всякий случай.
   - Вэ! - ответило Эхо.
   - А ну тебя!.. - Вася махнул рукой, совсем как Ефим  Борисович  Грач  в
начале повествования.
   Вероятно, жест этот вызвал резонанс в окружающей среде, потому что Ефим
Борисович не замедлил появиться.
   С букетом цветов под мышкой он шел по дороге.
   Когда Ефим Борисович Грач проходил мимо Васи, букет выпал у него из-под
мышки.
   - Вы уронили цветы! - крикнул Вася.
   Но Ефим Борисович не услышал и не  обернулся.  Он,  не  касаясь  ногами
травы, прошел по лужайке и исчез в кустах.



        10

   "Какие странные цветы, - подумал Вася  Морковкин  и  наклонился,  чтобы
рассмотреть получше букет, выроненный Ефимом Борисовичем. -  Тут  какие-то
зубцы, спицы, ступицы... Да это и не цветы вовсе, а зубчатые шестерни! Вот
никогда не думал, что они могут на лугу расти. Чудеса и только!"
   Вася оглянулся по сторонам: справа и слева, сзади и спереди  -  кругом,
насколько хватал глаз, все было усеяно гайками, болтиками и  шестеренками,
которые   со    скрежетом    проворачивались,    останавливались,    вновь
проворачивались.
   Вася пошел по тропинке, присыпанной синеватой металлической стружкой, и
ему  открылись  гряды,  где,  словно  подсолнухи  в  огороде,  на  высоких
армированных  конструкциях  и  отдельных  штырях  покачивались   новенькие
автопокрышки с тиснеными на них заводскими марками.
   Большинство же из того, что видел  Вася,  не  удавалось  отнести  ни  к
какому классу деталей  машин.  Например,  предметы,  висевшие  на  длинных
извивающихся  электрических  шнурах,  всевозможных  расцветок:   округлые,
пупырчатые и колючие, они напоминали не то фрукты, не  то  овощи.  Длинные
фиолетовые искры срывались с них и с сухим треском  прошивали  воздух.  На
установленной  неподалеку  табличке  были  изображены   череп   и   кости,
пронзенные красной стрелой.
   "Не прикасаться! - предупреждала надпись. - Опасно для жизни".
   Вася  хотел  было  идти  прочь,  но  тут  из-за  поворота,  неторопливо
переставляя колеса - не колеса, ноги - не ноги, а нечто среднее между  тем
и другим, появился тот самый механизм, который Вася уже неоднократно видел
издали.  Это  был  легковой  автомобиль,  дизельный  трактор,   велосипед,
мотоцикл и самолет одновременно. Крылья и капот у него были в заплатах,  а
сбоку виднелась огромная вмятина,  очевидно,  от  какого-то  столкновения.
Одна фара была забрызгана грязью, другая выбита. Отовсюду торчали  провода
и медные трубки. Из механизма  валил  черный  дым.  Воздух  сотрясался  от
работы паровых, нефтяных, бензиновых и электрических двигателей.
   Выйдя  на  поле,  механизм  извлек  откуда-то   масленку   и   принялся
по-хозяйски заботливо поливать коленчатые валы, гайки и шестерни.
   Вдруг механизм заметил несколько пробившихся сквозь асфальт голубеньких
васильков.
   - Это что такое?! - удивился он. -  Что  это  за  странные  растения?..
Расщепить их на атомы!
   Васильки поникли, с  трепетом  ожидая  своей  участи.  Железное  чудище
двинулось на них, скрипя шарнирами манипуляторов.
   - Остановись! - закричал Вася  и  встал  между  васильками  и  железным
чудищем. - Не позволю!
   Чудище оторопело уставилось на Васю всеми объективами и фотоэлементами.
   - Ты кто такой? - спросило чудище и попятилось.
   - Не смейте трогать васильки! - сказал Вася, наступая на него.
   - Ты, наверное, потому заступаешься за цветы,  что  имя  их  похоже  на
твое? - проканючил механизм, опуская манипуляторы.
   - Я заступился бы за них в любом случае, - сказал Вася.
   Но тут железное чудище, видимо, сообразило, что перед ним всего-навсего
мальчик.
   - Кстати, а что ты делаешь на моем поле? - Машина  перестала  пятиться.
Она уже забыла про васильки. Теперь ее интересовал Вася. -  Ты,  наверное,
забрался сюда, чтобы наворовать электроогурцов и электропомидоров? А может
быть, тебе нужна электробрюква или электротыква? Ну  что  же  ты  молчишь?
Отвечай!
   - У меня и в мыслях не было, - обиделся  Вася.  -  Как  вы  можете  так
говорить, не зная человека?
   - Знаем мы вас,  -  сказала  машина.  -  В  прошлое  лето  я  задремала
чуть-чуть, а у меня коробку скоростей сперли. Кинулась к телефонной трубке
- и ее обрезали. Я теперь трубку на цепь приковываю.
   Вася заметил на боку у  странной  машины  висящую  на  колодезной  цепи
телефонную трубку.
   - Я ищу авто-мото, - сказал он.  -  Мне  говорили,  что  только  с  его
помощью я сумею выбраться отсюда.
   - Я и есть авто-мото. Но мне казалось, встреча с  тобой  произойдет  не
здесь, а возле источника. Странно, почему мы там не встретились?
   - Фотографическая птица велела мне  возле  источника  трижды  прочитать
вслух стихотворение "Мужичок с ноготок", а я, кроме первой строчки не  мог
ничего вспомнить, - сказал Вася.
   - Вечно эта птица что-нибудь придумает, - проворчала  машина.  -  Вечно
она усложнит. Фотоискусство,  видите  ли...  Мы  с  тобой  проще  сделаем.
Произнеси трижды вслух формулу квадрата суммы и разности двух чисел,  и  я
повезу тебя куда угодно.
   Вася Морковкин набрал полную грудь воздуха:
   - (a+-b)^2=b^2+-2ab+b^2, - трижды - да, да, прямо вот  так,  в  рамочке
(уж и не знаю, как это удалось ему, наверное,  в  силу  упоминавшихся  уже
незаурядных   физико-математических   способностей),   -   произнес   Вася
Морковкин.
   - Вот это другой коленкор. Ну теперь полезай в кабину.  Да  поживей!  -
Машина нетерпеливо скрипнула рессорами.
   Вася залез в кабину и захлопнул дверцу.
   ...Помнится, легковая автомашина в  переулке  поздним  вечером.  Дверца
распахнута. Внутри - свет. Включен радиоприемник. Слышна музыка.
   Свет   из   кабины   падает   на   траву,   отчего   зелень    делается
изумрудно-таинственной.
   Пусты улицы,  спит  город.  Лишь  вспыхивает  тревожно  оранжевый  глаз
светофора на перекрестке да синяя мигалка милицейского патруля уносится  в
ночную темень.
   Спит город, и только автомашина  в  переулке  с  ее  уютом,  благородно
пахнущим  бензином,  электричеством,  синтетической  обшивкой   пружинящих
сидений, с ее радиоэлектроникой,  мягким  светом  на  шкалах  приборов,  с
элегантностью ее очертаний, с красными перьями на хвостовых  плавниках,  -
какой-то странный, волнующий и вызывающий грусть мимолетный мир  красивых,
изящных вещей, легкой музыки,  голубоглазых  красавиц  с  рассыпанными  по
плечам соломенными волосами и мерцающими в мочках ушей дорогими  серьгами,
мир накрахмаленных мужских сорочек, черных строгих костюмов с  обязательно
выглядывающим кончиком носового платка из нагрудного кармана, мир здоровых
белозубых  улыбок,  завернутых  в  хрустящий   целлофан   гладиолусов,   -
диковинка, в которую не верил, а оказалось, что она есть...


   Авто-мото  рвануло  со  страшной  скоростью.  Васю  вдавило  в  кресло,
радужные  круги  побежали  у  него  перед  глазами.   Стрелку   спидометра
зашкалило.
   Когда перегрузки кончились, Вася  с  трудом  пришел  в  себя  и  увидел
вспыхнувшее  с   запозданием   световое   табло:   "Курить   воспрещается!
Пристегните ремни!"
   - Раньше надо было предупреждать, -  сказал  Вася.  -  Теперь  скорость
набрана и ремень пристегивать незачем.
   Машина мчалась со страшным гудением, время от времени Васе  закладывало
уши, и он долго крутил в них пальцами.
   За окнами ничего примечательного не было. Вася пожалел, что у него  нет
с собой ни интересной книги, ни газеты, ни журнала.
   -  Радио  -  лучший  друг  в  пути,  -  хрипло  объявила  машина  через
динамический громкоговоритель. - Прослушайте передачу, посвященную Луговой
субботе.
   "Это, должно быть, интересно", - подумал Вася и приготовился слушать.
   -  Сегодня  -  Луговая  суббота,  -  металлическим   голосом   бормотал
громкоговоритель, -  день  плавящихся  от  жутких  перегрузок  на  виражах
автомобильных покрышек.
   Торжество выхлопных газов.
   Ликование высоких скоростей и напряжений.
   Праздник гидроэлектростанций и трансформаторных будок.
   Вслушайся в могучее тяжелое гудение проводов  -  это  струится  по  ним
холодная электрическая кровь эпохи.
   Сегодня  -  Луговая   суббота,   день   солидарности   электробритв   и
электровозов, день братства пылесосов и холодильников.
   Сегодня -  Луговая  суббота,  день  всемогущего  железобетона,  стекла,
алюминия, день бульдозеров и экскаваторов.
   Это мой день.
   Для чего существуют суша, вода, воздух?
   Суша - чтобы по ней прокладывали автострады и железнодорожные линии.
   Вода - чтобы по ней плыли громадные нефтеналивные танкеры.
   Воздух - чтобы его пропарывали сверхскоростные реактивные лайнеры.
   Все для меня, для авто-мото!
   - А мне говорили, что Луговая суббота - день травы, цветов и  березовых
веников, - робко возразил Вася.
   - Каких там еще веников! - рассердилось автомото. -  Кто  это  забивает
тебе мозги такой патриархальщиной! Надо стремиться к эмалированным ваннам,
а не к березовым веникам.
   - Раньше я тоже так думал, но теперь все более и более убеждаюсь, что и
веники нужны людям, - опять возразил Вася.
   - Ах ты еще споришь со мной! - воскликнуло авто-мото  и  принялось  еще
сильней кидать на крутых поворотах Васю Морковкина из стороны в сторону.
   "А оно с характером, это авто-мото, - подумал Вася Морковкин, -  с  ним
только свяжись, и оно не выпустит тебя.  Сунь  ему  в  рот  палец,  и  оно
откусит всю руку".
   Вася вновь поглядел в окно - белые, ослепительно яркие,  словно  свежий
снег на солнце,  плыли  за  окном  облака.  Они  кучерявились,  клубились,
вспучивались. Не успел Вася вспомнить, где он видел такие же  облака,  как
из них повалил крупными хлопьями снег. Поля сделались белыми.  На  оконном
стекле сразу вырос слой изморози толщиной в палец. Вася продышал  дырку  и
увидел сквозь нее Дедов Морозов,  которые  брели  через  поросшую  мелкими
кустарниками лощину, тяжело ступая в огромных подшитых валенках  и  волоча
по земле оледенелые полотнища знамен службы быта.
   Впереди завиднелась река.
   На льду, свесив хвост в прорубь, одиноко сидел Волк. Белые мухи порхали
над ним. Волк время от времени отмахивался от них лапою.
   "Бедный, до самой зимы досидел, - пожалел его Вася, - а рыбку так и  не
смог поймать". Он хотел высунуться в окно и предупредить Волка, чтобы  тот
был поосторожнее, потому что приближаются морозы и хвост может вмерзнуть в
лед, но вспыхнула запрещающая надпись: "Высовываться из окон транспорта до
полной остановки двигателей категорически запрещено".
   Тут пахнуло теплом, и снег на полях начал  таять.  Вася  увидел  что-то
знакомое, большое, круглое, яркое, Это был самовар. Вокруг него на зеленой
лужайке расположилась пожарная команда. Бойцы с веселыми  красными  лицами
пили из цветастых фарфоровых  блюдечек  крепкий  ароматный  чай.  Командир
по-прежнему восседал на белом коне. И  Вася  заметил,  что  оба  они  -  и
командир, и конь - тоже пьют чай, выпячивая губы и шумно прихлебывая.
   Около самовара хлопотала та самая старушка в белом  платочке  и  черном
плюшевом  жакете,  которой  Вася  помог  перейти  через  дорогу.  Старушка
разливала чай, приговаривая:
   - Пейте, родимые, напивайтесь досыта, соколики.
   Рядом с охапкой березовых веток на раскладном стульчике сидел дед Пихто
и ловко, споро так вязал веники. Не сравнимый ни с чем, плыл над  лужайкой
аромат березового листа.
   Чуть в сторонке Вася увидел Писателя.  Он  в  отличие  от  всех  прочих
попивал не чай, а густой, как деготь, черный кофе. Выпив  чашку,  Писатель
брал в  руки  гусиное  перо  и,  не  сходя  с  места,  создавал  очередное
бессмертное произведение.
   По лужайке от одной группы к другой ходил Путник с кожаным чемоданом  и
раздавал всем подарки.
   Все это спешила запечатлеть для будущих времен  фотографическая  птица,
которая то и дело выпрыгивала из объектива фотоаппарата.
   Вдруг с самоваром что-то случилось.
   - Нате, господи, - развела руками старушка. - Кран засорился.
   Откуда-то  вынырнула  фигура  в  оранжевой  каске.  Вася  узнал   Ивана
Митрофановича. Тот принялся чинить  самоварный  кран,  попеременно  орудуя
разводным трубным ключом и автогенной горелкой. Острое белое пламя  зло  и
весело разрезало металл.
   "Как бы он опять не испортил чего", - забеспокоился Вася.
   Мимо проплыла избушка с голубенькими, как незабудки, ставенками. В окне
алел цветок герани. Но, приглядевшись внимательней, Вася увидел,  что  это
не цветок, а Петушиный гребень. В другом окне торчали Заячьи уши. Петух  и
Заяц сидели за столом, накрытым праздничной белой скатертью.
   "Так вот какая она, Луговая суббота!" - с тихой радостью  подумал  Вася
Морковкин.
   И  вдруг  начала  удаляться  и  уменьшаться  зеленая  лужайка,  и   все
находящиеся на ней сделались  маленькими-маленькими,  как  в  перевернутом
бинокле.
   Горизонт распахнулся, дремучие леса и светлые рощицы, выйдя из-за него,
обступили лужайку.


   Вслушиваюсь и не могу понять, что это шумит:  лес  ли  широколиственный
или светящееся летучее облако, единственное в голубизне неба, но рождается
ощущение высоты, и видно теперь большую часть  земли  -  не  так,  как  из
иллюминатора самолета, а как в детстве из верхнего окошечка элеватора.
   Вижу стальные железнодорожные пути - при взгляде сверху они  похожи  на
струны какого-то музыкального инструмента, не то лиры, не то арфы,  не  то
гуслей; вижу переезд, будку стрелочницы. Опущен шлагбаум. По  обе  стороны
от  переезда  копятся  грузовики  и  легковые  автомобили,  долго   стоят,
пережидая, пока пройдет товарняк, груженный углем и лесом.
   Вижу за линией дом деда Чудакова. Дед по-прежнему сидит  во  дворе.  Но
что это? Ворона взмахнула крыльями, снялась с  городьбы  и  опустилась  на
плечо старику. Щелкая створками клюва, она принялась  что-то  рассказывать
ему на ухо. Дед тянется рукой к тетради в зеленую линейку, но страницы  ее
начинают расти, делаются прозрачными и голубыми,  как  воздух,  а  линейки
превращаются в телеграфные провода, с которых  тут  же  вспархивают,  став
малыми птахами, быстрые витиеватые буковки, которые дед успел написать,  и
дружною стаей, развернувшись над крышей, улетают в синь неба.
   Вижу свою улицу. Она еще не выбита машинами, еще на  ней  не  глина,  а
трава-мурава, да черный паслен у оград, да калачики.
   Вижу наш дом. Раннее-раннее утро. У ворот стоит пегая РТМовская лошадь,
запряженная в ходок, на котором лежат две  обернутые  мешковиной  литовки.
Вижу отца и рядом с ним мальчика, в котором узнаю себя. Мать  выносит  нам
из дому сумку, где круглая  теплая  буханка  хлеба,  две  бутылки  молока,
заткнутые газетными пробками, несколько яичек и соль в спичечном  коробке.
Мы садимся в ходок, и отец берется за вожжи. Весело бренча, телега катится
по улице.
   Дальше я кидаю взор, туда, за деревню. Там во всю свою ширь раскинулось
лето с разнотравьями и разноцветьями. Вижу  зацветающие  хлеба  и  бегущую
между ними  дорогу.  В  хлебах  стоят  сухие,  потрескавшиеся  телеграфные
столбы, а у их подножия - все васильки да колокольчики.
   Тишина в степи. Лишь долго бренчание телеги  по  сухой,  накатанной  до
слепящего блеска дороге слышится да пофыркивает лошадь, которой золотистая
пыльца вытянувшихся злаков щекочет ноздри.
   Зной. Сушь.
   Без умолку  стрекочут  кузнечики.  Когда  стоишь  среди  поля,  каждого
слышишь в отдельности, а когда едешь, стрекотание сливается в один длинный
звук, натянутый, как нить, над землей. В ложбине где-нибудь оборвется  эта
нить, но чуть выедешь, опять начинается - звонче прежнего. Кажется: звенят
тысячи  крохотных  молотов,  выковывая   что-то   ослепительно   яркое   и
изумительно тонкое, что, когда поднимется, станет либо  семицветной  дугой
радуги, либо алой полевой зарей.
   Перебирая лапками лепестки, возится в цветке пчела, позабыв обо всем на
свете.  И  как  по  шесту  горошек,  струится  по  солнечному  лучу  трель
жаворонка.
   И все расширяется поле зрения,  новые  и  новые  горизонты,  словно  от
брошенного камня круги по воде, бегут и бегут передо мной.
   Справа от меня - апрель в желтых  березовых  сережках,  с  легким,  как
выдох, лесным островком посреди начинающей пылить пахоты. Уже распустилась
верба, уже распечатаны ходы в муравейниках. Пухнет, пузырится  и  чавкает,
как тесто в квашне, болотистая низменность.
   По левую руку - солнечный июль. Белым и  фиолетовым  цветет  картофель.
Золотоглавый, обдает меня  теплым  дыханием  верховод  огородного  мира  -
подсолнух.
   Дальше и дальше, расширяясь, убегают круги. Мелькают реки, поля, холмы,
озера, села и города. Проносятся времена  и  пространства,  сливаясь,  как
стрекотание кузнечиков, в одну бесконечно протяженную линию.
   Но стоит замедлить или остановить взгляд, и видишь:
   две сороки летят навстречу ветру;
   белый конь выбежал из лесопосадки  и  долго,  удивленно  смотрит  вслед
пробежавшему поезду;
   мальчик на станции, продав клубнику, надел на голову чашку и отправился
домой.
   Время не делается видимым. Оно - как ветер, которого мы не видим, но по
тому, как клонятся трава и деревья, как бежит рябь по воде, судим: вот он,
здесь. Вижу развитие цветка, движение воды во время  приливов  и  отливов,
перемещение ледников; вижу, как в замедленном кино, каждый отдельный взмах
пчелиного крылышка, полет ракеты и говорю: вот оно, Время...
   Слежу за передним гребнем волны, а он уже  там,  где  шлепают  по  воде
хвостами три кита,  на  которых  покоится  Земля.  Наивная  эта  картинка,
развертываясь во времени, обретает не физический смысл -  китов  нету  как
таковых - духовный, - есть Разум, Добро, Любовь, и на  них  стоит"  Земля.
Или  так,  наверное,  это  может  звучать,   если   прибегнуть   к   языку
публицистики: Природа, Человек, Техника...
   Бегут  и  бегут  круги.  И  там,  где  их  центр,  -  зеленая  лужайка,
окаймленная лесом, крупным планом - курносое веснушчатое лицо подростка  и
кажущийся неподвижным крохотный черный жук, букашка авто-мото.


   Впереди возникли знакомые три сосны. Они стояли прямо на дороге.
   - Осторожней! - крикнул Вася.
   Машина на полном ходу включила  тормоз  и  встала  как  вкопанная.  Дым
повалил из тормозных  колодок,  запахло  антифризом,  что-то  ослепительно
вспыхнуло.
   "Ах, зачем я не пристегнул ремень!" - успел подумать Вася,  вылетая  из
кресла.
   Сделав в воздухе несколько  сальто-мортале,  он  очутился  на  железной
крыше гаража рядом с Володькой Макаровым.
   - Ошибочка  вышла,  -  озабоченно  пробормотал  проходивший  мимо  Ефим
Борисович Грач. - Неверно рассчитали момент  времени.  Придется  повторить
опыт.
   И он энергично махнул рукой.
   Что-то невидимое, как пушинку, подняло Васю Морковкина  и  перенесло  к
трем соснам, где бережно опустило на землю и потрепало по макушке.



        11

   Вася Морковкин стоял, держась рукой за шершавый смолистый ствол  сосны.
Дорожка вильнула еще  два-три  раза  и  неохотно  выпрямилась.  Проступили
очертания домов. На высоком полукруглом  здании  в  центре  города  бежали
слова световой рекламы. С танцевальной площадки в парке культуры и  отдыха
"Березовая роща" долетала музыка. Это играл  эстрадный  ансамбль  "Красные
рыцари".
   В  открытое  окно  общежития  трамвайно-троллейбусного   парка   кто-то
выставил радиоприемник, и тот громко, на  весь  двор  передавал  последние
известия.
   По газону  с  черной  хозяйственной  сумкой  в  одной  руке  и  длинной
суковатой палкой в  другой  шел  старичок  в  капроновой  шляпе.  В  сумке
побрякивало бутылочное стекло.
   Раздавалось фырканье автомобилей, слышались звонки трамваев.
   У магазина разгружали ящики.
   В вагончике строителей горел свет. Строители подводили итоги  трудового
дня.
   Вдруг тяжелая рифленая крышка над  канализационным  колодцем  невдалеке
приподнялась  и  со  скрежетом  поползла  в  сторону.  Из  образовавшегося
отверстия вырвалось облачко пара, а следом, кряхтя и чертыхаясь, вылез тот
самый слесарь, что  как-то  приходил  в  Васину  квартиру  чинить  кран  в
умывальнике.
   - Фу! - сказал слесарь, переводя дух. -  Испытание  тепловых  сетей  на
повышенное  давление  и  максимальную  температуру  кончилось.   Можно   и
отдохнуть. - Он подмигнул Васе и носком сапога задвинул крышку.
   Облачко  пара,  проплыв  над  газоном,  растаяло.  Крупные  капли  росы
замерцали на листьях растительности.
   Вася побежал домой.
   "Как хорошо, - думал Вася, - что я скоро увижу маму и папу.  То-то  они
обрадуются!"
   А за домами, за городом, у темных речных  заводей,  едва  различимая  в
небе, догорала Луговая суббота.


   Разумеется, не весь  собранный  материал  автор  использовал  в  данном
произведении.  Некоторые  приключения  Васи   Морковкина   были   освещены
недостаточно полно или совсем выпали из поля зрения автора, что  не  могло
не повлиять на стройность повествования.
   Все  это  лежит  на  совести  автора,  который  может  сказать  в  свое
оправдание   лишь   одно:   исследование    фактографического    материала
продолжается, и уже получены кое-какие любопытные результаты.
   В частности, наводит на размышления записная  книжка  Васи  Морковкина.
Там  содержится  ряд  законченных  стихотворений  и  множество  набросков,
происхождение которых не совсем ясно.
   Вася уклонился от  ответа  на  этот  вопрос,  однако  автор  имеет  все
основания предполагать, что они сочинены самим Морковкиным. Так, например,
тщательное изучение текста показало, что, собирая по зернышку  сведения  о
загадочном авто-мото-вело-фото, Вася излагал их четверостишиями.

   Авто-мото-вело-фото
   Две фарфоровых ноги,
   Два копыта из магнита,
   На копытах - утюги.

   Авто-мото-вело-фото
   Заводило свой мотор,
   Отворяло все ворота,
   Выезжало на простор.

   Проносилось по низинам,
   Останавливалось вдруг,
   То мазутом, то бензином
   Обдавало все вокруг.

   Авто-мото-вело-фото
   Убежало за болото.
   За болото, за ручей,
   Съело тонну кирпичей.

   Оттого-то, оттого-то
   В колесе сломалась ось,
   И внезапно
   авто-мото-
   вело-фото
   Взорвалось.

   ...Кое-что нашли мальчишки,
   Но немного, пять частей:
   Две рессоры, две покрышки
   И коробку скоростей.

   А кабину и педали
   И колеса и рули
   Гуси-лебеди склевали,
   Звери в норы унесли.

   Есть в записной книжке Васи Морковкина и другого плана стихи.  Все  они
посвящаются некой Л.Т. Этих стихов автор не приводит, поскольку они сугубо
личного плана и не имеют прямого отношения к предмету повествования.


   Из записной книжки Васи Морковкина

   Мне  кажется,   что   авто-мото-вело-фото   не   только   металлическая
конструкция на каучуковых баллонах, не только машина как  таковая.  Это  в
чем-то и Ефим Борисович Грач, и Иван Митрофанович,  и  во  многом  я  сам.
Просто удивляюсь,  почему  ребята  до  сих  пор  не  окрестили  меня  этим
прозвищем...
   Мне кажется, я начинаю понимать, почему так огорчен был папа, когда  на
технической олимпиаде, которую  проводил  Ефим  Борисович  Грач,  я  занял
первое место. Нам предложили придумать машину, любую, кто какую сумеет.  И
я  придумал  передвижную  лесопилку,  такой  самодвижущийся   аппарат   на
гусеницах вроде бульдозера, только спереди у него пила с меняющимся  углом
наклона; по моему замыслу,  этот  трактор  должен  пилить  лес  на  горных
склонах, куда очень трудно добраться.
   - Чему вас только учат! - горячился папа. - Да  ведь  это  просто  наше
счастье, что есть еще труднодоступные места, где сохраняется хоть какое-то
подобие леса. Нет, они собираются извести и это последнее, что осталось!..


   Вот еще несколько страничек из записной книжки Васи Морковкина.
   О Волке. Ходили с папой в зоопарк, и  я  долго  стоял  возле  клетки  с
Волком. Волк лежал на боку  и  дремал,  иногда  он  открывал  желтый,  как
уголек, глаз и глядел на меня. В  эмалированной  чашке  с  обитыми  краями
перед ним чернел кусок старого мяса, по которому ползали мухи...
   Отныне я решил записывать все свои добрые и дурные поступки.
   Дурные:
   Прежде я обижал животных. До сих пор  не  могу  забыть,  как  я  обидел
лошадь,  старого-престарого  мерина.  Однажды  возчик  оставил  мерина   у
гастронома, а сам отправился в отдел "Соки-воды",  где  возле  стеклянного
конуса задержался дольше обычного.  Мерин,  предоставленный  самому  себе,
потянулся к витрине, на которой  выставлены  желтые  головки  сыра.  "Что,
поесть захотел?" - ехидно спросил я, появляясь перед мерином. Он  повернул
ко мне голову. "Сейчас я тебя угощу", - сказал я и  протянул  ему  обломок
кирпича. Мерин понюхал камень, грустно вздохнул и отвернулся... Мне теперь
так стыдно вспоминать об этом!
   Добрые:
   Володька Макаров хотел бросить камень в собаку,  забежавшую  к  нам  во
двор. Я перехватил его руку. Володька полез драться. Ну, я двинул ему пару
раз, и пару раз - он мне. Теперь хожу с фонарем под глазом, но  хорошо  на
душе...
   В  заключение,   исключительно   для   того,   чтобы   читатели   могли
проконтролировать  себя,  автор  считает  необходимым   привести   решение
спичечной задачи.
   _Чтобы получился квадрат, нужно  правую  спичку  чуть-чуть  переместить
вправо_.

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 12.07.2001 18:17




        

            
[X]