Вера КАМША



                            ТЕМНАЯ ЗВЕЗДА

                           ХРОНИКИ АРЦИИ I

  Анонс

  Боги, хранящие мир Тарры, покинули его. Изначальное зло, некогда
побежденное ими и загнанное в преисподнюю, поднимает голову. Череда
загадочных смертей обрушивается на Таянский королевский дом, подтверждая
пророчество о конце света. Но истинная цель темных сил - Герика, королева
Таяны, способная принести дитя, новое воплощение бога зла Ройгу. Раскрыть
тайну, противостоять нашествию, спасти обитателей Тарры от уничтожения
способны избранные - герцог Рене Аррой, прозванный Счастливчиком за
невероятную удачливость, и эльф Нэо Рамиэрль, некогда разведчик в мире
людей, а теперь его надежда и защита

  Каждый мир отбрасывает отражения. Преломляясь и сталкиваясь, они
рождают новые отражения. Так возникла эта книга - первотолчок от моего
Упорядоченного, она отразилась множество раз и стала не продолжением, не
подражанием, а оригинальной и сильной вещью, которая хороша сама по себе.
  Ник Перумов

  Острая звезда-алмаз
Глубину небес пронзая,
Вылетела птицей света
Из неволи мирозданья.
  Из огромного гнезда,
Где она томилась пленной,
Устремляется, не зная,
Что прикована к Вселенной.
  Федерико Гарсиа Лорка.

  Жемчужные струи фонтана рвались в неимоверно синее небо и,
надломленные, падали вниз, рассеивая белую, прохладную пыль. Вода, нежно
журча, изливалась из бассейна там, где мраморная кромка была ниже, и
четырьмя прозрачными потоками стекала по широким серебристым ступеням.
  Золотоволосая женщина в зеленых одеждах сидела на низкой скамейке,
рассеянно наблюдая за игрой, затеянной водой и светом. Она и не подумала
оглянуться, когда за ее спиной вздрогнули и расступились неистово цветущие
ветви роз, пропуская высокого воина. Женщина в зеленом почувствовала его
приближение задолго до того, как ей на колени упал брошенный умелой рукой
плод граната, но ничем не выдала своего знания. Впрочем, пришедший за века
хорошо узнал свою сестру и возлюбленную; если он и был раздосадован, то
предпочел не выдавать своих чувств.
  - Привет тебе, Совершеннейшая. - Воин изящно поднес к губам узкую
изумрудную ленту, служившую золотоволосой пояском. - Я вижу, ты не
изменила своей любви к Источнику Песен?
  - Ты же знаешь, Ангес, я не меняю своих привязанностей без крайней на
то необходимости. - Женщина вырвала ленту из рук гостя и, смеясь, шлепнула
его по рукам. Воин же невозмутимо и ловко завладел точеными руками
красавицы, поочередно целуя каждый палец.
  - Не знаю, для чего нас создали, Несравненная, но, сотворив такое
совершенство, каковым являемся мы с тобой, Творец иссяк.
  - Ну вот, - огорчилось совершенство, - ты опять меня опередил. Не
могу же я говорить тебе то же, что ты только что сказал мне?
  - Почему это не можешь? - засмеялся названный Ангесом. - Это было бы
очень даже мило!
  Женщина скорчила насмешливую гримаску, но это было последнее, что она
успела, прежде чем воин приник к ее губам. Когда любовники скрылись в
зарослях, цветущие ветви сомкнулись и переплелись за их спинами так, что
никто не смог бы найти прохода. Только легкое белое покрывало, забытое на
скамье, еще несколько мгновений напоминало о золотоволосой и ее
возлюбленном, пока нежная белая ткань не поднялась в воздух, где и
истаяла, смешавшись со струями фонтана.
  На разогретый камень выползла золотистая ящерица и замерла на
солнцепеке, неотличимая от изысканных украшений, наполнявших Сад. Пестрые
бабочки - сиреневые, светло-желтые и черно-оранжевые - лениво
перепархивали с цветка на цветок, отдавая предпочтение бордовым ирисам и
опьяняющим гиацинтам.
  В небе, высоко-высоко кружил темнокрылый Кондор, в который раз
облетая вверенное его зорким глазам пространство. Его служба длилась не
одно тысячелетие и была бессмысленной. Кто мог покуситься на величие
Светлых Богов Тарры? Кто дерзнул бы самочинно проникнуть в их обиталище?
Никогда еще по снежно-белым и золотым камням не ступали ноги смертных рас.
Лишь эльфийские владыки, которым исстари покровительствовали Светозарные,
иногда допускались в Сад, чтобы, вернувшись, рассказывать соплеменникам о
красоте и совершенстве, которых не достичь, но к которым должно стремиться.
  Темнокрылый Кондор, посвященный Богу Солнца, Молний и Пламени
огнеглазому Арцею, свершал свой ежедневный полет потому, что в этом полете
и был смысл его существования. Кондор был столь же неотъемлемой частью
Сада, как Лебедь Адэны, Волк Ангеса или же Павлин Арры. И этот день,
великолепный и ленивый, должен был завершиться, как миллионы предыдущих.
Кондор не сразу понял, что его призывает к себе повелитель, а поняв,
изумился необычайно. Однако огромные блестящие крылья уже рассекали
воздух, с каждым взмахом приближаясь к Престолу Сил.
  Ангес и Адэна услышали призыв именно тогда, когда им более всего
хотелось уединенья. Зная нрав брата и владыки, они подчинились, не
удержавшись, однако, от вздохов и красноречивых жестов. То, что эти двое
давным-давно преступили закон единой крови, установленный Богами для
эльфов и смертных, в Саду знали все, однако к Престолу Сил ослушники из
какой-то своеобразной стыдливости приходили поодиночке. Вот и теперь Адэна
топнула ножкой, и с небес спустилась увитая розами лодочка, влекомая
огромным синеглазым лебедем. Ангес проводил взором возлюбленную и
молодецки свистнул, вызывая своего Волка. По традиции в Зал Семи Камней
неистовый Бог Войны являлся последним, исключая, конечно, самого Арцея.
  Престол Сил, словно бы изваянный из остановившегося пламени,
пустовал, пока не собрались все - непредсказуемый, как подвластная ему
стихия, владыка Вод и Песен Агайя с неизменным огромным Крокодилом - столь
неуклюжим на суше, но стремительным и пугающе-грациозным в родной стихии;
степенная владычица Земли и Плодородия Арра, пышнотелая и медлительная,
вся в нарядных шелках, соперничающих яркостью с ее Павлином, веселый,
быстрый и бессердечный хозяин Воздуха и Мысли Аэй с белоснежным
Альбатросом, таинственный и могучий хозяин Времени и Судьбы Арэн с
неизменным посохом, обвитым семью Змеями, чей яд может исцелить и может
убить, хозяйка задумчивого Лебедя золотоволосая Адэна, покровительница
Искусств, Удовольствий и Любви ради Любви, и темноволосый, сероглазый
Ангес, бог Войны, смертоносного Железа и... Прощения, сопровождаемый
могучим седым Волком. Каждый год собирались они по зову Арцея, что вступал
в зал Семи Камней, положив руку на гриву шагающего рядом Льва, в то время
как с небес к подножию Трона опускался Кондор. Каждый год Семеро встречали
здесь тот день и час, как много веков назад, когда они, Светлые Боги,
именем Творца сокрушили прежних божков этого мира, не умевших достойно
распорядиться ни своим могуществам, ни своими владениями.
  Отчаянная попытка Прежних отстоять свое право на созданную ими Тарру
была растоптана силой Светозарных. Побежденные канули в небытие, а Тарра
вступила в мир Света. Пришедшие вместе со своими повелителями эльфы
показали себя добрыми и рачительными владыками, и в Рассветных землях
воцарился мир. Эльфы, люди, гордые кентавры Ланды, суровые тролли Иорга,
рассудительные гномы южных гор и совсем еще юное племя магов признали
власть Семерых, отдавая им обусловленные в Откровениях почести. Только
отверженные всеми гоблины продолжали упрямо чтить Прежних Богов, ненавидя
пришельцев и презирая признавших их власть. Нетерпеливый Ангес несколько
раз порывался уничтожить вражью силу, но его царственный брат запретил
трогать гоблинов, ибо жители Тарры должны знать, что есть Зло Так было, и
так должно было быть вечно. Однако на сей раз Арцей созвал братьев и
сестер задолго до годовщины Трагайской Битвы "Трагайская битва - битва, в
которой Светозарные разгромили прежних богов Тарры". Такого не было с того
самого дня, когда Семеро Светозарных отправились покорять отданный им во
владение мир. Теперь шестеро из них с неприкрытой тревогой воззрились на
повелителя.
  Владыка Тарры молчал Его орлиное лицо, обрамленное буйными рыжими
кудрями, странно сочетающимися с черной бородой и бровями, было сурово,
как никогда.
  - Я принял Вестника. Свет в великой мудрости своей призывает нас к
себе. Наши братья и сестры свершили страшную ошибку во вверенном им мире.
Они потерпели поражение в борьбе с мятежными магами, которым помогала
Третья сила. Вызванное ими чудовище из Бездны вторглось в сферу миров, но
это лишь малая доля бед, так как зашаталось само святое право Детей Творца
нести повсюду Свет. Наш путь мог стать повторением их пути. И мы, как они,
пришли в Тарру и взяли ее у тех, кто владел ею по праву первородства. И
мы, как они, привели сюда бессмертных эльфов. И мы пестовали зародившееся
из вихрей сил племя магов, среди которых могут появиться отступники.
Второго удара, когда бы он ни случился, Свет может не перенести, а поэтому
всех его посланцев призывают назад, к подножию Престола. Мы должны увести
с собой эльфов, ибо отвечаем за них перед Светом, и уничтожить магов, дабы
не оставлять здесь зерен, из которых может взрасти Тьма.
  Смертные же обитатели Тарры забудут и нас, и эльфов, и магов и навеки
разойдутся, дабы не помнили люди о гоблинах, а гномы о кентаврах. Все. Я
сказал.
  Словно в подтверждение этих слов прозвучали глухие раскаты грома,
которым ответило хриплое рычание горных недр, будто в глубинах заворочался
Великий Зверь. Светозарные потрясение молчали, на прекрасных лицах
читалась сначала растерянность, затем - досада и, наконец, согласие.
Впрочем, не на всех.
  - Нет! - вскочил со своего места Ангес. - Нет! Почему мы должны
уйти?! Потому, что где-то кто-то не удержал вожжи и колесница
опрокинулась?! Мы не повторим тех глупостей, что сотворили другие. Если
нашим бестолковым родичам некуда идти, мы примем их здесь, но в
добровольное изгнание не уйдем!
  - Это не изгнание, - отрезал Арцей. - Мы возвращаемся к престолу
Света. Мы пришли по Его Воле, по Его Воле мы и уходим.
  - Но, брат, - красавица Адэна уже стояла рядом с возлюбленным, - мы
не можем просто так уйти и оставить Тарру. Уничтожив прежних Богов, мы
взяли их ношу на себя...
  - Помню, сестра, тогда ты не слишком-то радовалась этой чести, -
почти выкрикнула меднокудрая Арра, - ты и теперь перечишь Высшей Воле!
  - Я не перечу, о бесконечно Рожающая, - в негромком хрипловатом
голосе Адэны прозвучала плохо скрытая ненависть. - Да, я считала, что
здесь не нужны Перворожденные, да и наше существование в Свете было вполне
достойным. Это ты и братья рвались туда, где нам нечего было делать, но
теперь мы не можем просто так все бросить и бежать.
  - А я не понимаю, о чем мы спорим? - пожал плечами Аэй. - Где
сказано, что людей и других гномов надо пасти наподобие той скотины,
которой повелевает наша дражайшая Арра? Пусть себе живут как и где хотят.
В конце концов, смертные всегда жаждали какой-то свободы, вот пускай ею и
наслаждаются. Да будут они отныне свободны, как боги!
  - Что-то я не вижу, чтобы мы были свободны, - огрызнулся Ангес. - Нам
подарили Тарру, а теперь хотят отобрать. Я, например, никуда отсюда не
пойду. Было семеро Светозарных, останется двое. Я и Адэна.
  - Нет! - Арцей с силой сжал подлокотник трона, и круг неба над семью
драгоценными колоннами прорезала рогатая молния. - Я выполню волю Творца,
даже если мне понадобится уничтожить всех, кто ей противится.
  - Что ж, попробуй, брат! - рассмеялся Ангес - быстрое движение темной
брови, и Бог Войны предстал во сей своей грозной красе - стрелка шлема
опущена, одна нога чуть выставлена вперед, а знаменитый щит с Лунным
Волком готов отразить прямой удар молнии. Темно-синий, шитый серебром плащ
гордо реет под порывами невесть как поднявшегося ветра, рука гладит
рукоять Великого Меча...
  Прочие Светозарные невольно отпрянули, ожидая удара Арцей медленно
приподнимался с Престола, не сводя пылающего взора с ослушника, но брат
стоил брата. Семеро потому и были неодолимы, что дополняли друг друга.
Исход поединка меж ними предсказать не мог никто. Трое мужчин и одна
женщина с ужасом ждали неизбежного, и только Адэна смогла встать между
противниками.
  Крик "Уйди, сестра!", вырвавшийся одновременно из двух глоток, не
заставил золотоволосую богиню отступить. И удара не последовало.
Двенадцать глаз неотрывно смотрели на фигуру в зеленом, замершую перед
Престолом Сил.
  Вспыхнув, Адэна заговорила:
  - Мы уйдем, но не из покорности и страха, а потому, что война меж
нами раньше срока превратит Тарру в мертвую пустыню. Мы предупредим кланы
Волка и Лебедя о воле Творца, но решать будут они. А мы, мы никогда не
забудем этого дня и не простим его ни тебе, брат, ни Свету. Отныне и
навеки наши дороги разойдутся.
  - Так и будет, - слова бога Войны падали тяжело и глухо. - Прощайте,
бывшие родичи. Наши пути отныне лежат в стороне от ваших троп.

  ЛЕТОПИСЬ ПЕРВАЯ
ИЗБРАННИЦА ПРЕИСПОДНЕЙ

  КНИГА РОМАНА

  ПРОЛОГ

  Ничего, как смерть, не помня.
  Ничего, как жизнь, не зная...
  Георгий Иванов

  - Это действительно единственная возможность?
  - Ода, к тому же мы уже начали. Надеюсь, ты не ошибаешься в своих
расчетах, твоя прошлая ошибка обошлась дорого...
  - Как и твоя. Впрочем, мы могли или поступить так, как мы поступили,
или оставаться жалкими свидетелями.
  - Да уж. Но ты, по крайней мере, уверен в своем выборе? Где ты ее
разыскал?
  - Там, где рано или поздно оказываются все они. Эта же не поддавалась
Зову Покоя, но и возвращаться не хотела.
  - Куда?
  - А вот это никогда не узнаешь даже ты, о Жаждущий Познать Все Сущее.
Главное, она даже на Пороге сохранила способность сострадать...
  - Лучше бы она сохранила способность думать!
  - Я не исключаю и этого, брат...


                                  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


  ВРЕМЯ НАРЦИССОВ

  Вот и сошлись дороги
Марина Цветаева


                                  Глава 1


  2228 год от В. И. 9-й день месяца Медведя
Вольное село
Белый Мост у Таянского тракта в шести диа от Гремихинского перевала.

  (Великий Исход (В.И.) - начало летосчисления, принятого в Арции и
большинстве сопредельных с ней государств)
(Зеркала месяц - первый месяц осени. В Арции и прилегающих к ней
королевствах принят календарь Звездного круга - круга из тринадцати
созвездий (Иноходец, Медведь, Влюбленные, Лебедь, Дракон, Собака, Зеркало,
Волк, Звездный вихрь, Копьеносец, Вепрь, Сирена, Агнец), аналог земного
Зодиака. По имени созвездий названы месяцы арцийского года, каждый из
которых длится 29 дней. Новый год отмечается в день весеннего
равноденствия. В 1-й день месяца Агнца)

  - Как она?
  - Молчит, дядечку.
  - Я тебе не дядечка, а господин войт "Войт - сельский староста"!
Понятно, бестолочь?
  - Понятно, - долговязый парень с трогательным курносым носом
безнадежно глядел на черноусого здоровяка с медной цепью войта на бычьей
шее. - Тольки, проше дана "Дан (дана, даненка) - сударь, сударыня, проше
дана - вежливое обращение простолюдина к вышестоящему или дворянина к
уважаемому простолюдину" войта, она все одно молчит...
  - Но хоть поела?
  - Да кто ж ее знает. Може, и поела, но что огня не разводила, то
точно. Она все в углу сидит, я смотрел...
  - Давно?
  - Как Бодька череду пригнал, так и смотрел...
  - С ним вместе небось таращились! Любопытно им, видишь ли. У людей
беда, а им любопытно... Ну, отпирай, сам гляну. - И господин войт
решительно вступил в низенькие сенцы, крепко пахнущие сушеными травами. -
Фу ты, Проклятый "Проклятый - лжепророк и черный маг, восставший против
Творца и Церкви Его Единой и Единственной, но побежденный Равноапостольной
Циалой и низвергнутый в преисподнюю, откуда продолжает вредить людям,
сбивая их с истинного пути. В устной речи упоминание Проклятого аналогично
упоминанию черта в земных языках. Выражение "где Проклятый кольцо потерял"
- эквивалент "куда Макар телят не гонял"" тебя побери! - под ноги с мявом
бросилась пестрая кошка, шустро юркнув в открытую дверь. Хоть войт и знал,
что никакая это не нечисть, а родимая дочерь его собственного рыжего
Брыся, под сердцем нехорошо засосало. Рыгор Зимный, бессменный войт Белого
Моста, был мужиком смелым, не боявшимся ни бешеных собак, ни разъяренных
быков, но колдовства не понимал, а потому опасался, хоть и признавал, что
без хорошей ведуньи в селе не обойтись.
  Что бы там ни говорили крючкотворы из городского магистрата и его
илюстриссима "Его илюстриссима - обращение к знатному вельможе, не ниже
графа, по отношению к барону - лесть" господин барон Кузерг, не станешь же
кликать из города печатного "Печатный волшебник - волшебник, имеющий
грамоту с печатью гильдии магов, заверенную Церковью и местными властями,
о том, что имярек имеет право заниматься Дозволенной магией в пределах
данной области и обязуется платить церкви и государству налог с прибыли"
волшебника всякий раз, как припечет живность подлечить, роды принять, або
снять порчу! Дорого берут печатники, ох дорого, да и муторно с ними дело
иметь. Потому-то и привечали селяне ворожей да знахарей, а власти, покуда
все шло тихо-мирно, на это беззаконие закрывали глаза. Зато коли по
милости неучтенных ведьм случалось какое лихо, расплачивались за него всем
миром - почему не донесли да почему пользовались запретными
чародействами... Кончалось все, разумеется, поборами.
  Впрочем, нынче войт Рыгор о судебных исполнителях думал почти с
нежностью. Ну, вывезли бы зерно, угнали скотину. Дело наживное, а вот как
сгонят с насиженных мест, перепашут землю, на которой стояло село, да
засеют ее волчцами, которые, всем известно, дурное из земли пять годов
вытягивают... Рыгор не любил лгать ни себе, ни другим - дело шло именно к
этому. Выкрутиться можно было лишь одним способом - самим судить и
покарать ведьму-убийцу, а затем доложить барону: "Так, мол, и так,
ясновельможный. Виноваты были, да исправились. Ведьму утопили, гнездо ее
поганое выжгли, вот церковная доля, вот то, что магистрату причитается, а
вот и ваша, господине. Вы уж нас, дураков окаянных, простите, мы люди
темные. Вот вам масло, вот вам телятки, а вы уж за нас, горемычных, перед
синяками "Синяк - простонародное название рассматривающего дела о
недозволенном колдовстве следователя тайной канцелярии Арции. Название,
видимо, пошло, от лиловых мантий, в которых ходят служащие (другое
название - фискалы) канцелярии, возглавляемой лично канцлером. Формально
синяки при принятии решений советовались с Церковью, на деле же выполняли
только указания вышестоящих. Любопытно, что на территории святого города
Кантиски деятельность канцелярии находилась под запретом Архипастыря"
заступитесь. Ведьму мы сами изничтожили, а его илюстриссиму бару "Бар -
господин, сеньор, обращение к любому дворянину, принятое во Фронтере"
Кузингу мы, хоть и вольные, отработаем".
  Да, это был шанс, и притом единственный, но использовать его войту не
хотелось до кома в горле. Был Рыгор Зимный человеком справедливым и в
невиновности маленькой деревенской колдуньи не сомневался. Так же,
впрочем, как и в том, что, скажи он об этом синякам, ему ни за что не
поверят. Просто не захотят. Куда как проще списать все, что случилось
прошлой ночью в соседней селу Ласковой пуще, на ведьмины происки, да еще и
нажиться на этом. Белый Мост - село богатое, стоит у самого тракта. Коли
Мост сроют, следящий за Старой Таянской дорогой Розевский магистрат по
закону построит постоялый двор и немало с того наживется, а ежли строить
придется на баронских землях, то и бар Кузерг внакладе не останется.
Беломостцам же или веем миром к барону в кабалу, или в Таяну на Вольные
земли, к чудищам под бок . Нет, нельзя такого допустить, а значит... Дело
его такое, назвал себя конем, полезай в хомут...
  Войт трошки постоял в пропахших сушеными травами сенцах, собрался с
силами и вошел в чистенькую залку "Залка - в арцийской деревне главная
комната в доме". Окна выходили на закат, и порыжевшее вечернее солнце
заливало обиталище - колдуньи ярким светом. Полу Лупе, как всегда, был
застелен вчерашней полынью, нехитрый - скарб аккуратно расставлен на
прибитых к стенкам (Зенек небось постарался) деревянных досках, а в
плетеной ивовой клетке прыгала однокрылая птаха, спасенная от неминучей
смерти в кошачьих когтях. Рыгор совершенно не к месту вспомнил, что Лупе
как-то помирила калеку-малиновку со своей кошкой, теперь же он, войт
Зимный, если хочет спасти Белый Мост, должен утопить ведьмачку за
душегубство. Стало вовсе муторно, но он все же заставил себя глянуть в
угол, где, забравшись с ногами на лежанку, сидела ведунья Лупе. Лупе,
пришедшая в Белый Мост шесть лет назад, Лупе, спасшая не одну жизнь, в том
числе и его, Рыгора, дочку, покусанную бешеной лисицей
  - Лупе, эй, ты меня слышишь? Скорчившаяся фигурка не шевельнулась.
  - Лупе, послушай. Ты... Ты поела? Нет ответа. Войт пересек залку,
тяжко ступая по вянущей траве, опустился на цветастую перинку.
  - Лупе, да что с тобой? - Женщина молчала. Рыгор понял, что его не
слышат. Широко расставленные зеленые с золотистыми крапинками глаза
смотрели сквозь войта куда-то в стену, на бледном треугольном личике
застыло выражение ужаса и удивления, руки судорожно сжимали какие-то
увядшие травки. Лупе напоминала пойманного бельчонка.
  Войт осторожно коснулся мягких пепельных волос, но ведунья не
почувствовала, и вот тут-то Рыгору стало по-настоящему страшно. Знаменитый
на всю округу храбрец и весельчак опрометью выскочил из залки. Только
оказавшись за дверью, он смог напустить на себя приличествующий войту в
трудных случаях важный вид, что, впрочем, не провело белобрысого охранника:
  - Ну как, дядечку? Жуть, да? Так и сидит, и смотрит, вот страх какой.
Я что думаю, дядечку, не она все это натворила, зато она знает, что это за
жуть к нам заявилась. Вот ее-то она и боится, а не нас с вами и не синяков.
  - Умный больно...
  - Умный, не умный, а это даже кошке понятно.
  - Ты мне лучше, Зенек, вот что скажи. Что тетка твоя, дома?
  - Да куда она денется, у нее ж харчевня, гости...
  - А выпить у ей есть?
  - Есть, конечно. Ой, дядечку, к нам сегодня такой постоялец завернул
- лошадь у него расковалась. Я сам видел, как тот приехал. Как раз к обеду
поспел. Знатный господин, а уж лошадки... Я таких сроду не видел. Не
рыжие, не буланые, а такие... такие... ну, словом, как ваша цепь, а бабки,
грива и хвост черные.
  - Знатный гость, говоришь?
  - А то нет! Все честь по чести. И шпага - тычься, не хочу, и плащ с
консигной "Консигна - личный (в отличие от родовой сигны) герб, который
дворянин обязан носить на плаще и оружейной перевязи. Консигна также
обязательно наносится на седло. Ношение чужой консигны или самовольное
присвоение ее недворянином считается одним из самых тяжких преступлений в
Благодатных землях. Дворянин, принявший на службу недворянина почетной
профессии (мага, медику-са или телохранителя), мог даровать ему первичную
консигну, обладатели которых еще не являлись дворянами, но уже получали
некоторые дворянские привилегии. Если первичная консигна даровалась трем
поколениям, нобиль мог обратиться к одному из царствующих домов с
ходатайством о переходе первичной консигны в потомственную, после чего ее
обладатель становился вассалом своего сюзерена, пользующимся всеми
дворянскими привилегиями", и денег не считано, только вот слуг нету...
  - А что за консигна-то?
  - Цвятка "Цвятка (фр.) - цветок" якаясь, белого цвета. А плащ
темно-синий...
  - Видать, точно издалека. Я эдакого знака не припомню.
  - А я что говорю! И коней таких у нас не водится.
  - Ладно, разберусь. А ты карауль хорошенько. Как Грешница "Грешница
(Вечерняя ипостась Звезды любви, также именуемой Цэрйдой-страстью) -
название одной из семи блуждающих звезд, когда она идет за Солнцем. Когда
она идет впереди солнца и видна на небе перед рассветом, она носит
название Праведницы и Амбры-благоговения. В гороскопе мужчины Церида-Амора
говорит, кого и как человек полюбит. Кроме того, эта звезда -
покровительница искусств и наслаждений. У эльфов Звезда любви носит
название Адена" покажется, тебя Збышко сменит.
  - Ты к тетке Гвенде пойдешь? А что войтихе сказать, коли спрашивать
будет?
  - А то и скажи, что у нас тут приезжий кавалер "Кавалер - дворянин"
случился, я с ним потолковать хочу. Если он нашим свидетелем станет,
синяки поверят, особливо, коли он слово нобиля даст...
  - Дядечку, а дядечку...
  - Ну, чего?
  - Жалко Лупе, не она это. Панка сама вляпалась, и поделом ей, змеюка
была, а не девка. Чего из-за нее огород городить, закопать тихохонько, и
делов-то!
  - Ты, дурья твоя башка, видать, в крепостные наладился? А то, может,
к Последним горам "Последние горы (Варта, Корбут) - сложная горная
система, пересекающая Тарру, переход через цепь Большого Корбута запрещен
Церковью" с лежачей матерью податься решил?
  Брат-то Цилькин, забодай его жаба, он же у бара Кузинга второй
управляющий, он же за сестрину дочь нас всех замордует. Да и сама Цилька
стервь хорошая, счеты сводить кинется. Вот и выходит, что волшбу, прячь не
прячь, найдут, а за сокрытие запретной волшбы, да еще злокозненной, мы все
к Проклятому в зубы пойдем. Молчишь? Вот то-то же!
  Жалеть вы все горазды, а решать, так мне. Потом по селу пройти не
дадите, жалельщики. А отпусти я бабенку, как примутся за нас упыри эти
клятые, так небось меня же и на вилы - почему не отстоял? Тьфу, окаянство!
  - Господин войт, не в силах продолжать спор, нашел спасение в бегстве.

  2228 год от В. И. 9-й день месяца Медведя.
  Вольное село Белый Мост. Харчевня "Белая мальва".

  Роман-Александр че Вэла-и-Пантана лениво отодвинул чистую занавеску,
расшитую буйными розанами. За окошком виднелась часть немощеной улицы,
забор и стоящий напротив дом с черепичной крышей. Во дворе, вывалив язык,
изнемогал от жары здоровенный цепной пес; в двух шагах от него нагло
вылизывал поднятую заднюю лапу желтый котяра, в пыли деловито копошились
куры. День клонился к вечеру, но весеннее солнце все еще заливало Белый
Мост ярким светом. Роман решительно потряс головой, отгоняя остатки сна.
Он терпеть не мог спать днем, но бессонные ночи в седле измотали его. К
счастью, он успевал - те, кого он должен "случайно" встретить, появятся не
ранее завтрашнего полудня. Вечер и ночь он проведет здесь, в Белом Мосту,
а поутру он выедет из села и...
  Дальше Роман не загадывал. Все зависело от того, каким ему покажется
Первый Паладин Зеленого Храма Осейны "Паладин Зеленого Храма -
первоначально моряк, признанный одним из сорока лучших из живущих ныне
мореплавателей. Паладины Зеленого Храма составляли Совет и выбирали из
своей среды Первого Паладина, наделявшегося королевскими полномочиями,
которые могли прекратиться или со смертью, или если сам Первый паладин от
них отказывался и возвращал Черную Цепь (см.) Сонету. Начиная с 1109 года
власть над Эландом стала передо ваться по наследству и звание П П. стало
означать лишь почетное признание непревзойденных ныне живущими морских
подвигов", первый нобиль Эланда высокородный Рене-Аларик-Руис рэ Аррой,
герцог Рьего сигнор че Вьяхе "Сигнор (от "сигна") - синьор, крупный
феодал. Пример Рене-Аларик-Руисрэ Аррой и Рьего сигнор че Вьяхе: имена
дворян строились по следующему принципу: имя, данное Церковью при приятии
(Рене), имя фамильного покровителя (Аларик), имя, употребляемое лишь
самыми близкими людьми (Руис), "рэ" - частица, указывающая на
принадлежность к Дому (в данном случае к дому Арроев), "и" - частица,
обозначающая владельца герцогства или вольного (не подчиненного сюзерену)
графства, употребляется при полном титуловании. При опускании прочих имен
говорится просто герцог Рьего, "че" - эквивалентно земному "де" или "фон",
сигнор че Вьяхе означает наследственный владелец Вьяхе", всесильный дядя
бездарного коронованного пьянчужки, знаменитый адмирал, непревзойденный
мастер клинка и прочая, и прочая. Про эландца говорили всякое, и Роман
отдал бы все на свете, чтобы правы оказались те, кто считал адмирала
человеком чести, к тому же напрочь лишенным предрассудков.
  Болтали, как водится, много, только вот никто не знал, чему верить, а
чему - нет. Было общеизвестным, что Рене из рода Арроев в юности слыл
одним из самых отчаянных и дерзких вольных капитанов. Зато любители
прикидывать зубодробительные политические комбинации не принимали в расчет
третьего сына Великого герцога Эланда. Между Рене и троном стояло восемь
жизней, а сам он думал лишь о том, как проскочить на своем трехмачтовике
Ревущее море и увидеть пресловутый Золотой Берег да прочие чудеса,
прячущиеся за Запретной Чертой.
  О Счастливчике Рене ходили легенды. Его корабль, украшенный фигурой
вздыбившейся рыси, знали во всех портах от Эр-Атэва до Гвэрганды. В те
поры сын герцога Лериберта жил, играя, и ему все удавалось. Неповоротливые
корабли ортодоксов "Ортодоксы - представители воинских формирований
Церкви, призванные следить за соблюдением Запретов, в частности за тем,
чтобы корабли не пересекали Запретную Черту, а путешествующие не пытались
преодолеть Последние горы и Темную реку Пантаны. В XXII веке в
относительно боеспособном состоянии находились только морские Ортодоксы,
функции сухопутных в Арции перешли к "синякам"" ничего не могли поделать
со стремительным "Созвездием Рыси" и его полоумным капитаном. Рене
ввязывался в совершенно немыслимые авантюры и всегда выходил победителем.
Он надолго исчезал, вновь появлялся, привозил диковинные вещи, кидался в
любовные приключения, вновь все бросал и уходил в море. Лет двадцать назад
"Созвездие" к назначенному сроку не вернулся. В гибель Рене долго не
верили, потом стали поговаривать, что судьбе надоело сносить выходки
нечестивца, не раз и не два переступавшего Запретную черту. Но капитан
вернулся. Один. Ему было около тридцати, и он почти не изменился, только
темно-каштановые волосы стали белоснежными.
  Суеверные моряки сначала с ужасом вылупились на выходца с того света,
затем выпили за его счет и за его удачу, а потом... согласились выйти с
ним в море на новом корабле, которому Аррой дал прежнее название. Поход
был удачным, маринеры "Маринер - вольный моряк, иногда - торговец, иногда
- наемник, иногда - пират. Маринеры имели свой кодекс чести, нарушитель
которого приговаривался к смерти Советом, куда входили самые уважаемые
вольные капитаны. Убить маринера-отступника было долгом любого маринера.
Местом сбора Совета была Идакона, однако далеко не все маринеры были
эландцами, а эландды - маринерами" привезли изрядное количество бесценного
черного жемчуга и сиреневые перья каких-то невозможных птиц, за которые
арцийские франты готовы были заложить душу Проклятому. Все вернулось на
круги своя, но Рене так никому и не сказал, где его носило целых два года.
  Одни решили, что Счастливчик таки нашел обетованный берег, его
спутники не захотели покидать земной рай, сам же капитан заскучал и как-то
исхитрился вернуться. Другие утверждали, что корабль погиб, а Арроя спасла
его вошедшая в поговорку везучесть. Были и такие, кто считал, что
Счастливчик заплатил за спасение жизнями и душами своих людей.
  Пересуды затихли сами собой, Рене же оставался прежним - был весел,
открыт, вспыльчив, любвеобилен, продолжал, где нужно и не нужно, играть со
смертью. Его новую эскападу в очередной раз объявили безумием, но
"Созвездие" назло дурным пророчествам покинул идаконскую гавань накануне
осенних штормов и вернулся по весне целым и невредимым. Эта экспедиция
стала последней для маринера Рене.
  Зимой Эланд посетила странная зараза, подчистую выкосившая самые
знатные семьи. Из всех находившихся в Идаконе Арроев остался в живых лишь
юный Рикаред, так что вернувшийся Рене неожиданно для себя самого оказался
главой фамилии и некоронованным властителем герцогства Именно тогда он
перестал улыбаться, впрочем, протектор из капитана вышел отменный. Рене
оказался политиком от бога, что и доказал, заставив считаться с собой не
только одряхлевшую Арцию "Арция - империя на юго-западе Благодатных земель
(столица - Мунт), делящаяся на несколько исторических областей - Среднюю
(истинную, внутреннюю, классическую) Арцию, арцийскую Фронтеру, иногда
называемую Нижней Арцией, Пантану и Южную Арцию, объединяющую ряд
королевств и герцогств, присоединенных при императоре Анхеле Светлом и его
сыне, но сохранивших определенную автономию", но и матерых хищников
Эр-Атэва и Канг-Хаона.
  Несколько неожиданных походов подтвердили репутацию идаконских
маринеров и отбили у кого бы то ни было охоту замахиваться на эландское
наследство. Фортуна, взявшая Арроя под крыло, демонстрировала редкостное
постоянство. Впрочем, даже недоброжелатели молодого адмирала признавали,
что удача - только полдела, остального Рене добивался сам...
  В дверь робко постучали, и Роман приветливо откликнулся. Ладить с
людьми у него давно вошло в привычку Это было куда проще и полезнее, чем
убивать. Убивать Роман, кстати говоря, умел превосходно, хотя старался
этим умением не злоупотреблять без крайней на то необходимости. Сейчас же
он не ждал никакого подвоха. И действительно, вошла хозяйка, вполне
заслуживающая прозвища Красотка Гвенда. Женщина, мило покраснев, сообщила,
что внизу в общей зале все накрыто к обеду. Впрочем, если ясновельможный
хочет откушать у себя, то...
  Роман перебил Красотку. Нет, он с удовольствием спустится поболтать с
селянами. Решение заезжего нобиля привело Гвенду в восторг - похвастаться
подобным постояльцем не мог даже хозяин черемского "Золотого Кабана".
Мысли женщины были столь очевидны, что Роман невольно улыбнулся и тут же
себя одернул. Негоже расслабляться, выдать себя в придорожной харчевне
было бы еще глупее, чем в королевском дворце. Нобиль одернул темно-синий
колет, отцепил шпагу, оставив только кинжал в ножнах за спиной, и легко
сбежал по крутым ступенькам в общий зал.
  Посетителей по весеннему времени собралось достаточно, только вот
выглядели они какими-то растерянными и чуть ли не виноватыми. Перед
большинством стояли кувшины с вином, и Роман заметил, что пьют молча и
сосредоточенно, словно задались целью напиться. Его появленье привлекло
настороженное, угрюмое внимание. Странно" жители этого края, насколько он
знал, жили более чем благополучно и славились своим радушием и
общительностью. Вероятно, в Белом Мосту случилось нечто неприятной.
  Вошедшее в привычку умение скрывать свои мысли заставило Романа "не
заметить" чужой настороженности. Он весело спросил ужин, и Гвенда
опрометью бросилась выставлять на отдельный небольшой стол всяческую снедь
- Любезная хозяюшка, я приехал один, а вы принесли столько всего, что
хватит на дюжину синяков, не к ночи будь помянуты.
  Шутка повисла в воздухе.
  - Я сказал что-нибудь не то?
  - Нет-нет, проше дана, - здоровенный мужчина лет сорока с вислыми
темными усами с поклоном подошел к гостю. - Коли ласка будет, прошу за мой
стол.
  - Охотно, господин войт. Я вижу, вы любите кабанью охоту?
  - О, дан охотник?
  - Иногда. А иногда - воин, или лекарь, или священник. Но всегда
бродяга.
  - Дан хочет сказать, что живет, как либр?
  - А я и есть либр "Либры - люди благородного происхождения, избравшие
одну из семи профессий, не считающихся позорными для дворянина (моряк,
наемный воин, маг, священник, бард, лекарь, ученый). Либры добровольно
отказывались от своих феодов, освобождались от вассальной присяги, но
сохраняли все, не связанные с земельными владениями, дворянские привилегии
и подчинялись лишь кодексу Розы". Я бард "Барды в Благодатных землях имели
очень большое влияние. Очевидно, это шло от старых языческих верований,
когда барды были странствующими жрецами-магами. В XXIII веке барды-либры
могли исполнять обязанности священника, судьи и заступника. Они обладали
правом Открытого Входа и могли оспорить решение любого суда. Впрочем,
последнее право использовалось редко". В моей семье мужчины не расстаются
с гитарой, а значит, с конем и шпагой. Сейчас еду в Тарску "Тарска -
союзное Таяне небольшое государство в Последних горах", а повезет, и
дальше, к Последним горам.
  - О, я знаю вас, - всплеснула руками Гвенда. - Коли б мне вчера
сказали, что сам Роман Ясный до нас будет, я б со смеху вмерла. А то дан и
есть? То-то я думаю, что консигна у дана такая необычная. То ведь Романова
Троянда "Троянда (арц.) - роза"?
  - Да, Красавица, и я после ужина это докажу, только пусть кто-нибудь
принесет мою гитару. А то вы все такие грустные, уж не поселился ли в
Белом Мосту, упаси святой Эрасти, людоед?
  Смеха не последовало, причем Роман готов был присягнуть, что войт от
этих его слов вздрогнул. Дольше бард не сомневался - в селе что-то
стряслось. Что именно, либр решил пока не спрашивать.
  Рыгор Зимный с надеждой рассматривал приезжего. Красавец, любо-дорого
посмотреть, но не размазня, с кинжалом не расстается и, похоже, знает,
куда ударить, если что. Да и глаза на месте - небось сразу заметил, что
шрам на руке от кабаньих клыков. Надо с ним по душам поговорить, вдруг
согласится выступить ходатаем за Белый Мост. К слову барда прислушаются
даже синяки. Если тот не поможет, не поможет никто. Рыгор рискнул прервать
затянувшееся молчание:
  - Проше кавалера, дозвольте звернуться до милости дана!
  - Чем могу служить, почтеннейший войт?
  - Дозвольте полюбопытствовать, откуда ясновельможный кавалер путь
держит?
  - Из Старой Месы. Знаете, где это?
  - Ой далеко, там, где Проклятый свой клятый перстень загубил.
  - А там мне говорили, что он его потерял в ваших краях. Мы, барды,
народ любопытный. Я всю жизнь колечко Проклятого ищу, а добрые люди, вот
такие, как ты, меня туда-сюда гоняют.
  На этот раз шутке рассмеялись все. Очень хорошо, значит, дело не в
нем, просто он невольно задел чужие раны. Ничего, разберемся. А войт
что-то странно на него посматривает, словно прикидывает, просчитывает.
Может, спросить о чем хочет. Только вот при всех разговора не получится.
  - А что, дан войт, вино здесь хорошее?
  - У Красотки Гвенды, проше либра, лучшие настойки во всем Поречье. А
уж царка "Царка - зерновой спирт, настоянный на дубовой коре и дровах и
вполовину разбавленный родниковой водой с не большим количеством меда" у
нее! - Войт мечтательно закатил глаза. - Нигде такой не получите - огонь с
лаской.
  - Вот и славно. Пусть несет свою царку. И спросите, может быть, она с
нами посидит, а я спою.
  Вечер удался на славу. Гость сумел подобрать ключики ко всем. Языки
развязались, заезжий дворянин и не думал чваниться. Нет, никто из сельчан
не посмел бы ударить его по плечу или заговорить с ним по-простому без
"проше либра" или "милсдаря", но настороженная крестьянская почтительность
уступила место искренней симпатии, перешедшей в простодушное восхищение,
едва гость взял в руки гитару.
  Все шло как надо - завтра вся Фронтера будет знать, что проездом из
Старой Месы в Тарску в Белом Мосту был Роман Ясный, сын Золотого Романа,
что у него расковался вьючный конь, и потому он заночевал в селе. Теперь
можно было спеть несколько песен и распрощаться, но барда все больше
занимал войт. Он с удовольствием пил вино и громче всех смеялся шуткам и
забавным историям, которые рассказывал приезжий, но Роман не мог
избавиться от мысли, что Рыгор далеко не так весел, как хочет казаться. Не
укрылось от барда и то, что пару раз люди замолкали, словно кто обрывал их
на полуслове. А войт Рыгор, похоже, хочет поделиться общей бедой. Что ж,
это может оказаться интересным.
  До полуночи оставалось около оры "Ора - одна двадцать шестая суток
(половина времени, за которое над горизонтом поднимается одно из созвездий
Звездного крута). Последняя ора - ора перед восходом солнца". Гости начали
расходиться, в зале оставался с десяток самых крепких. Роман объявил
последнюю балладу и запел о тарском юноше, ушедшем в Последние горы за
золотом, которое потребовал отец его возлюбленной.
  Шум на улице раздался неожиданно. Судя по всему, в Белый Мост
пожаловал целый отряд. Причем немалый. Бард песни не прерывал, зачем?
Тренированное тело и так готово, случись что, мгновенно вскочить,
перелететь через низкий стол и оказаться у лестницы, ведущей наверх. А там
шпагу в руку, через окно на крышу конюшни, и ищи степного ветра. Коней,
способных догнать Топаза и Перлу, в Благодатных землях не видели. Хотя что
ему волноваться? Времена настали до безобразия мирные, по дорогам Фронтеры
"Фронтера - область на границе Арции и Окраинных королевств. Южная
Фронтера формально входит в состав Арцийской империи, на деле же
управляется местными баронами и городскими магистратами" волен ездить
всякий, кто заплатит пошлину... И все-таки стук копыт в ночи вызывает
чувство тревоги, особенно, если у тебя есть что скрывать. Пусть сегодня
ночные гости пожаловали не по его душу, ему они все равно не нужны.
  Роман не желал нового общества, но от него это не зависело. Дверь
распахнулась, и на пороге возникли три фигуры в плащах, дальше толкались
фискальные стражники. Бард заметил, как на скулах Рыгора заходили желваки,
а лежавшая на столешнице волосатая войтова лапища сжалась в кулак. Прочих
селян ночные гости также не обрадовали, последних, впрочем, это мало
волновало. Они всюду входили как к себе домой.
  Во время скитаний по землям Арции Роману попадались всякие синяки,
бывали средь них и люди редкого ума и порядочности, но нынешняя начальная
троица выглядела вполне отвратительно. Собственно синяками оказались двое,
третий же, судя по одежде, к тайной службе отношения не имел. Маленький,
сутулый, с остренькой мышиной мордочкой, он вьюном вился вокруг рослых,
плотных фискалов, получая видимое удовольствие от пресмыканья пред столь
влиятельными особами.
  Конечно, для либра парочка провинциальных синяков и прилепившийся к
ним холуй никакой угрозы не представляли, но вошедшая компания ему не
понравилась. Роман решил ее не замечать и продолжал петь как ни в чем не
бывало. Непривычные к подобному обращению синяки растерялась - неизвестно
откуда взявшийся либр путал им все карты. Роман же вдохновенно доканчивал
историю о женихе, который принес-таки требуемое золота, только вот
возлюбленная его к тому времени превратилась в седую старуху, тотчас же
помершую на руках любимого от радости.
  Виноваты, разумеется, были Хозяева гор, продержавшие беднягу в
зачарованной пещере пятьдесят четыре года, показавшиеся тому за одну ночь.
К счастью, отец невесты, спровадив нежеланного претендента, выдал дочку
замуж за серьезного мужчину, и к возвращению былого возлюбленного у
красавицы как раз подросла внучка, как две капли воды похожая на бабку.
Поскольку герой золото принес, все сладилось и, похоронив старушку,
сыграли веселую свадьбу, посрамив тем самых Горных Хозяев, возжелавших
сыграть злую шутку над людьми.
  Сообщив собравшимся, что не приглашенная на празднество горная
нечисть три дня со злости грызла невкусные камни, Роман, прижав ладонями
струны, вежливо осведомился у пышущего здоровьем высокого мужчины с
круглым лицом и круглыми же, по-жабьи выпученными глазами:
  - Что вы думаете об этой балладе, достопочтенный? Я слышал, что в
Мунте ее исполняют на другой мотив.
  Видимо, конфуз, случившийся с Горными Хозяевами, произвел на синяков
угнетающее впечатление, во всяком случае, дар речи они потеряли. Первым
пришел в себя старший, которого природа отметила огромной плешью. Он
весьма вежливо осведомился:
  - Прошу дана либра, давно ли он приехал до Белого Моста и что думаете
совершенном здесь преступлении?
  - Я не люблю отвечать на подобные вопросы без крайней на то
необходимости.
  - Проще либра, то очень важно. Прошлой ночью здесь с помощью
Запретной магии было совершено убийство, кое мы должны расследовать на
месте. Если дан либр является свидетелем оного злодейства, то следствие
хотело бы услышать его показания.
  - Сожалею, данове, но я приехал сегодня днем и ничего не знаю о
случившемся. Надеюсь, вы успешно исполните свой долг, а я ничем не могу
вам помочь, тем более что из-за расковавшейся лошади и так потерял целый
день. Завтра поутру я выезжаю в Таяну.
  - Не смеем долее задерживать дана. Но пока следствие не уверено, что
окрестности Белого Моста безопасны для одинокого путника, дан должен взять
в провожатые троих стражников или же дождаться конца дознания.
  - Я привык путешествовать один, но благодарю вас за заботу. Прощайте,
данове, я устал и хочу спать.
  Поднявшись к себе Роман, однако, и не подумал ложиться. Происшествие
начинало занимать его все больше и больше. Появление синяков с отрядом
стражников и каким-то мелким мерзавцем из местных могло означать только
одно - в селе произошло что-то выдающееся, причем связанное с Запретным.
То, что по времени это совпало с его, Романа, приездом и с ожидаемым
появлением эландского посольства, могло быть простым совпадением, но бард
совпадений не любил. Теперь он проклинал себя за то, что развлекал сельчан
песнями, вместо того, чтобы по душам поговорить с войтом.
  Рыгор между тем также придавался самоедству. Догадайся он
предупредить либра до того, как Проклятый принес синяков, тот наверняка
согласился бы помочь. Видно, что эту нечисть гость не жалует. А так
застигнутый врасплох бард признал, что ничего не знает, а значит, не может
быть свидетелем в пользу Белого Моста. И еще этот клятый Гонза...
Ясно-понятно, кто озаботился донести. Выкрутимся - найдем на паршивца
управу. Если, конечно, выкрутимся.
  Надо было или сразу казнить Лупе и слать гонца к барону, или... или
заставить дуреху бежать. А теперь Гонза и его подлая сестрица сделают все,
чтобы и Лупе, и он, Рыгор, были признаны виновными. Войт с тоской
посмотрел на стражников, якобы охраняющих его дом от шатающейся по лесам
нечисти. Теперь остается только ждать.
  Роман не удивился, когда в дверь кто-то поскребся, он ждал чего-то
подобного. По всему выходило, что или войт, или Красотка Гвенда должны его
проведать, но на пороге молча стоял долговязый паренек лет шестнадцати.
Роман припомнил, что видел его днем, - парнишка, видать, был родичем
хозяйки и таскал ей воду. Внизу послышалось характерное звяканье - фискал
задел своим снаряжением о какой-то угол. Бард втащил гостя в комнату и
закрыл дверь.
  - Как тебя зовут?
  - Зенек, проше дана, я племянник даны Гвенды.
  - Я так и думал. Ты хотел со мной поговорить. О чем?
  - О Лупе. Она не виновата, и мы никто не виноваты, это, проше дана,
або волк, або еще кто. А она Панку пальцем не тронула, та сама была дура.
  - Погоди, кто такие Лупе, Панка, при чем тут волк, кто в чем виноват,
говори по порядку.
  - Так я ж и говорю, эта светлой памяти стерва сама во всем виновата.
А Лупе, она добрая, она даже кошки не обидит, не то что человека. Та
сама...
  - Остановись, Зенек. Я никогда не был у вас и ничего не пойму. Кто
такая Лупе?
  - Знахарка.
  - Откуда она взялась?
  - Пришла.
  - Давно? Да не заставляй из тебя клещами слова тянуть. Я ж не синяк.
Говори смело что знаешь. Какая она, эта твоя Лупе, где раньше жила, как к
вам попала?
  - Красивая она, худая только. Совсем не как наши, а вроде как из
ясновельможных. Я малым еще был, она у тетки остановилась, а тут Катре
рожать, у Катри до этого двое мертвых родилось, и свекруха ейная говорит,
или помирай, или чтоб сын был...
  - Значит, Лупе помогла Катре, потом кому-то еще, потом еще, а потом у
вас осталась?
  - А откуда дан знает? - изумленно выдохнул Зенек.
  - Все на свете повторимо. Но про что это болтали синяки?
  - Ночью якась зверюга на мелкие шматочки разодрала тую кляту Панку.
  - Что за Панка?
  - Та Аглая, дочка Цильки, Цилины то есть. Ну, тощей такой, кричит еще
на всех.
  - Видел таких, и что Цилина?
  - Та ее брат Гонза их и приволок.
  - Тот мелкий, на крысу похож?
  - Вот-вот, на крысу. То он помоганец эконома у его ясновельможности
барона Кузинга. Так Цилина сбегала до братца, а той сгоняв до города та
привел синяков.
  - А Лупе тут при чем?
  - Так они ж Лупе ненавидят, Панка с Цилиной всем кричала, что то Лупе
Панку спортила, что никто с парней на нее и через порог смотреть не хотел.
  - А она спортила?
  - Да чего ее портить, она уродилась такой, и маманька ее такая ж
была, когда б не деньги, то Тодор никогда б на ней не женился, а Панка еще
худьша за мамашу.
  - Значит, Панку кто-то убил, а свалили на Лупе?
  - Не просто убили, на шматочки разорвали. А Лупе ей вчера ввечеру и
скажи, чтоб та в пущу не ходила, а то, мол, плохо будет.
  - Какая пуща?
  - Ласкава пуща. Это за Белым Мостом. Мы туда все ходим, особливо
молодые на ночь.
  - И Панка туда собралась с кем-то?
  - С одним из Замостья, хилый такой...
  - А он вернулся?
  - Та откуда ж нам знать? А вот Панку вранци нашли. Я зверей, что
здесь живут, добре знаю. Никто, особливо весной, такого б не сотворил.
  - А люди?
  - Люди тоже так не смогут, то чудище какое-то.
  - А ты говорил, волк... И тебе еще ведьму жалко?
  - Да не виновата она. И мы все не виноваты. А теперь через ту Панку и
ее семью змеиную нас всех разогнать могут, а то в крепостные, если не
признаем, что то по злобе Лупе наколдовала...
  - Помолчи...
  Роман задумался. Парнишка покорно заткнулся, вжавшись в стену, только
голубые глаза безотрывно следили за либром. А паренек очень даже славный.
И не по-крестьянски шустрый, из него выйдет толк. Только больно уж
курносый, ну да ладно, чуток магии, и все в порядке будет. Нет, славный
парень, надо же, не боится - то ли любовь свою первую защищает, то ли за
справедливость борется. И то и другое почетно, а среди людей, да еще
крестьянского сословия, редкость. Зенек стоит того, чтоб его приручить. Но
что ж это за нечисть тут завелась?
  Что бы ни говорили умники из Академии "Академия - полное название
"Академия всех наук духовных и светских", учреждена императором Арции
Анхелем Светлым и находится под покровительством ордена Святой Циалы.
Ученые Академии претендуют на монополию на истину в Благодатных землях",
призвать демона-убийцу очень-очень сложно, а для деревенской колдуньи и
вовсе немыслимо. Если только Лупе деревенская колдунья, а не одна из
Преступивших "Преступившие - волшебники, преступившие порог Дозволенного,
строго регламентированный как Церковью, так и мирскими законами.
По-настоящему преступивших магов насчитывались единицы, причем обнаружить
их фискалы, обладающие весьма ограниченными знаниями, не могли. По
обвинению в нарушении Дозволенного, как правило, наказывали (вплоть до
смертной казни) безвредных ведунов и знахарей, или магов, лишь чуть-чуть
нарушивших правила, или практикующих без разрешения", которые нет-нет да
попадаются на земных тропах, вопреки старанию всех синяков подлунного мира.
  Да, но поймать Преступившую не по силам испуганным сельчанам и
раскормленным фискальным стражникам. Может, она сама хочет попасть в лапы
синяков? Тогда его долг досмотреть представление до конца. Если же Лупе
просто знахарка, придется разобраться со шляющимся по окрестным лесам
людоедом. Куда ни кинь, везде клин, а эландцы ждать не будут.
  Конечно, Топаз не подведет, если нужно, он догонит герцога на
таянской границе, но "случайностью" это уже не представишь. Дорога тут
одна, а по заболоченным лесам и горным тропам вперед не забежать.
Положеньице...
  - Положеньице, - вслух повторил Роман, и Зенек тут же встрепенулся:
  - Проше пана либра, вы поможете Лупе, а я...
  - Что "ты"?
  - Я могу к вам за это слугой забесплатно, ряд "Ряд - подписать ряд -
добровольно на оговоренных в договоре условиях поступить в крепостную
зависимость к дворянину" подпишу на десять лет...
  - Да на что мне слуга, без него спокойнее. Ладно, что-нибудь
придумаем.
  Но думать им не дали. В дверь опять постучали, на сей раз настойчиво.
Роман понял, что синяки решили не дать некстати взявшемуся либру вмешаться
в их дела. Они будут вежливы, но одного его не оставят до тех пор, пока
судьба колдуньи не будет решена. Если он захочет уехать, удерживать не
станут, но наверняка навяжут пяток провожатых. Отвязаться от них не штука,
но это значит раскрыть себя, не говоря уж о том, что оплошавшие стражники
наверняка наплетут невесть чего, лишь бы выгородить себя в глазах
начальства. Шум же в планы Романа сейчас никаким боком не вписывался. Стук
повторился, и Роман раздраженно крикнул:
  - Не заперто.
  Синяки явились в полном составе, не забыв прихватить мышевидного
Гонзу. Роман, не глядя на поздних визитеров, с пренебрежением, которому
позавидовал бы самый гоноровый нобиль, кинул оторопевшему Зенеку:
  - И чтобы было готово к утру. А теперь убирайся. И не вздумай
подслушивать... ПОД ДВЕРЬЮ.
  - Прошу дана либра, не стоит беспокоиться. В коридоре дежурит
стражник, - заметил высокий синяк и, обернувшись к Зенеку, рявкнул
противным начальственным голосом:
  - Пшел вон!
  Парнишка, испуганно вжав голову в плечи, исчез.
  - Садитесь, данове, - Роман сел, небрежным жестом указав на два
оставшихся стула. Как он и думал, мышевидный остался стоять. Синяки с
готовностью уселись. Кругломордый был на седьмом небе от собственной
значимости. Его спутник, плотный лысоватый мужчина лет пятидесяти с
бледным рыбьим, но, к несчастью, умным лицом, с интересом рассматривал
небрежно развалившегося на стуле синеглазого красавца.
  - Если не ошибаюсь, перед нами непревзойденный Роман Ясный?
  - Не ошибаетесь, - улыбнулся Роман, - это я, только не называйте меня
непревзойденным, я лишь слабая тень собственного отца, который, в свою
очередь, уступал моему деду. Что поделать, все вырождается, и барды не
исключение. Однако чем обязан?
  - Мы представляем закон и честь Арции.
  - Я догадался.
  - Здесь совершено убийство с помощью Запретной магии. Преступница -
местная ведьма. До конца расследования никто из крестьян не смеет покидать
Белый Мост. К вам это, разумеется, не относится, но, как мы поняли, вы не
намерены уезжать немедленно.
  - Не намерен. Я уже говорил вам, что хочу спать.
  - По закону Арции если хотя бы один конь, или же мул, или же осел, -
терпеливо продолжал плешивец, - принадлежащий жителю Белого Моста,
переступит границу селения, тот, кто был верхом или в повозке, а также
хозяин животного со всеми домочадцами и иждивенцами объявляются
пособниками Преступившей.
  - Ну и? - Роман зевнул, показав самые здоровые и красивые в
Благодатных землях "Благодатные земли - земли, заселенные людьми" зубы.
  - Вы приехали одвуконь, ваши лошади представляют безусловный интерес
для того, кто задумает сбежать, но не захочет подвести родных или друзей.
Любой из сообщников ведьмы...
  - Глупости, - пренебрежительно махнул рукой Роман, - мои кони
прекрасно выезжены, и никто, слышите, никто не сможет их оседлать, если я
того не захочу. Вы что думаете, что среди этих забитых крестьян найдется
ловкач, который сможет взнуздать мою, - бард сделал многозначительную
паузу, уповая, что мальчишка все-таки подслушивает, пусть не за дверью, но
за окном с крыши сарая, - ПЕРЛУ, которая ПРИУЧЕНА СЛУШАТЬ ЛИШЬ ТОГО, КТО
НАЗОВЕТ ЕЕ ПО ИМЕНИ. Вы не представляете, какая она умница, эта ПЕРЛА. И
тем более невероятно, чтобы кто-то взялся защитить преступницу, да и ЧТО
ОН МОЖЕТ СДЕЛАТЬ? Ведьму крепко стерегут, на помощь со стороны надеяться и
вовсе не приходится. Я поверю в чудеса, ЕСЛИ КТО-ТО СМОЖЕТ УДРАТЬ НОЧЬЮ ИЗ
БЕЛОГО МОСТА, ВСТРЕТИТ УТРЕЧКОМ НА ТРАКТЕ КАКОЙ-НИБУДЬ ОТРЯД С КОРОННОЙ
СИГНОЙ, ДОБЬЕТСЯ АУДИЕНЦИИ У ПРИНЦА КРОВИ И УГОВОРИТ ЕГО ВМЕШАТЬСЯ. Да и
кто станет слушать сумасшедшего селянина? Разве что ОН ДОГАДАЕТСЯ
СОСЛАТЬСЯ НА МЕНЯ. А если б кто и догадался, то вы же сказали, что, выехав
из села, он становится вне закона, назад ему дороги нет. Ему остается
рассчитывать только на то, что КАКОЙ-НИБУДЬ БЕЗУМНЫЙ ЛИБР ВРОДЕ МЕНЯ
ПОДПИШЕТ НА НЕГО РЯД И ВОЗЬМЕТ В СЛУГИ. Нет, господа, можете спать
спокойно, никто спасать вашу ведьму не отважится.
  - Допустим, но конюшни мы все-таки постережем.
  - Да бога ради, только вашим стражникам я ни арга "Apг - серебряная
монета, принятая во всех частях Благодатных земель" за это не дам. А пока,
раз уж вы все равно пришли и к тому же обо мне наслышаны, предлагаю выпить
вина, а я спою вам что-нибудь свое и, для сравнения, отцовское...


                                  Глава 2


  2228 год от В. И. 10-й день месяца Медведя.
  Вольное село Белый Мост у Таянского тракта в шести диа от Гремихинского
перевала.

  Утро, как нарочно, выдалось ясным и солнечным. В прозрачном синем
небе заливался жаворонок, и Роман попробовал отыскать маленького певца.
Обычный человек никогда бы не заметил маленькую живую точку в океане
слепящего света, но для барда это было детской забавой. Он следил за
жаворонком ровно столько, сколько было нужно, чтоб успокоиться и придать
лицу приличествующее странствующему либру слегка ироничное выражение,
после чего открыл калитку и вышел на узкую сельскую улицу. До суда
оставалось не более половины оры, и крестьяне, лишенные права покидать
границы Белого Моста, несмотря на весеннюю страду, вяло стекались на
центральную площадь. Никто ни с кем не разговаривал, люди шли, уставившись
в пыльную землю, словно бы избегая друг друга. Оно и понятно - судьба всех
висела на волоске, но, если село в целом оправдают, понадобятся козлы
отпущения. Пособником ведьмы может быть объявлен любой, всегда отыщется
тот, кто донесет, что ты не так посмотрел, не то сказал, не то подумал...
  Пробиться в первый ряд Роману удалось с легкостью, однако оставался
он там недолго. Появившиеся синяки, устраивающиеся на коронном помосте
"Коронный помост - специальное возвышение на главной площади населенного
пункта, служащее для проведения официальных публичных церемоний" перед
иглецием "Иглецин (иглеция, иглезия) - небольшой храм, посвященный
церковному празднику или одному из святых", пригласили либра подняться к
ним. Роман с готовностью согласился. С возвышения он мог видеть ведьму,
свидетелей по делу, собравшихся крестьян и, что его особенно занимало,
видневшуюся в просветах между домами Старую Таянскую дорогу. Тракт был
пуст, и Роман от нечего делать принялся рассматривать судную площадь.
  Слева от коронного помоста, на пятачке, наспех огороженном натянутой
между деревянных рогаток веревкой с навязанными на нее белыми тряпочками,
должны была находиться обвиняемая, ее утешитель "Утешитель - защитник по
назначению на судебном процессе, грозящем обвиняемому смертной казнью",
роль которого навязали растерянному седенькому клирику, и свидетели
защиты, каковых не наблюдалось. Справа на деревянной скамье чинно
расселись свидетели обвинения, среди которых особо выделялась худая, но
грудастая тетка в темно-зеленом "Траур - в Благодатных землях цвет траура
- темно-зеленый и серый для простолюдинов, бордовый - для дворянства. Цвет
траура Волингов - лиловый, у маринеров - белый, у эльфов траурная одежда
желтого цвета - цвета увядающих листьев" траурном платке. Тетка усиленно
терла сухие глаза, время от времени с неприязнью оглядывая соседей. Справа
от бабы в зеленом, старательно от нее отодвигаясь, сидела зареванная
девчонка лет двенадцати. Наметанный глаз барда определил, что через
три-четыре года она вырастет в настоящую красавицу. Слева маялись двое
сельчан постарше и помладше, похоже, отец и сын. Взгляды, которые они
кидали на соседку, не отличались нежностью. Своего несостоявшегося
приятеля-войта ни на свидетельском месте, ни в толпе Роман не заметил,
равно как и курносого Зенека, что обнадеживало. Красотка Гвенда, хмурая,
как осенняя туча, но в свежей, расшитой бархатцами кофте и пышной красной
юбке стояла в первом ряду. К ней жалась худенькая молодая женщина с
огромными карими глазами, озиравшаяся по сторонам, как застигнутый
врасплох котенок. Ее нежно обнимал за плечи настоящий великан с решительно
закушенной губой. Помост и свидетельские места окружали стражники. Роман с
удивлением отметил, что в Белый Мост припожаловало не меньше сотни
фискалов. Видимо, дело ведьмы кого-то здорово заинтересовало.
  Появился Рыгор Зымный. Он был одет во все лучшее, но помятое желтое
лицо говорило о том, что ночь бедняга провел без сна. Обойдя по кругу
майдан, войт поднялся на помост и хрипло произнес:
  - Данове коронные. Творите суд скорый, честный и милосердный, мы
покорны вашей воле, на чем я за всех целую посох "Посох, обвитый плющом -
символ Церкви, символизирует опору, которая необходима всем - и людям и
растениям".
  Клирик суетливо выскочил вперед и, путаясь в складках своего
балахона, взобрался на помост, сунув простенький деревянный Посох и руки
войту. Зымный тяжело бухнулся на оба колена и прикоснулся губами к
раскрашенному дереву. Сельчане нестройно прижали обе ладони к губам.
Старший из синяков встал, оглядел притихшую площадь и возвестил:
  - Суд скорый и честный!
  "Опустил-таки, мерзавец, "милосердный", - подумалось Роману - Значит,
Лупе уже приговорена, и речь пойдет лишь о том, какую виру затребуют с
села".
  Синяк показал Рыгору место на скамье. Роман, сидящий справа от
кругломордого, потерял войта из виду. Да, о таком он не подумал. Заняв
место на коронном помосте, он оказался одним из судей. Ловки же его
поймали. Теперь он в глазах сельчан заодно с синяками и должен либо
подтвердить приговор, либо выступить против него, тем самым проявив свою
нелояльность. Проклятый побрал бы этого лысого! По закону судей должно
быть пятеро. Так и есть Двое синяков и их мышевидный Гонза всяко
составляют большинство, а они с войтом изображают нелицеприятность.
Подонки!
  Роман вновь попытался найти взглядом жаворонка, но тот улетел. И
правильно сделал, нечего на такую мерзость смотреть. Вновь опустившись на
грешную землю, либр увидел обвиняемую. Ее чуть ли не на руках волок
длинный тощий стражник. Ноги женщины заплетались, на лице застыл страх.
Роман решил было, что она боится казни, но, приглядевшись, понял - Лупе
была далеко-далеко от невзрачной сельской площади. Ее душа заблудилась в
иных мирах и не могла найти обратной дороги. В своих скитаниях Роман
повидал всякое, но с подобным сталкивался лишь однажды. Такое лицо было у
молодого священника, неудачно изгнавшего вселившуюся в ребенка
злобную-бестелесную сущность. Нечистого духа бедняга изгнал, причем столь
успешно, что его собственная душа была увлечена астральным ветром,
поднятым удиравшим бесом. Либр помнил, какого труда им с Уанном стоило
вырвать несчастного клирика из мира адских грез. Неужели эти дураки не
видят, что Лупе во власти "черного сна", и собираются ее судить? Олухи
проклятые! Именно это они и собираются делать. Плешивый встал и
торжественно провозгласил:
  - Зрим ли мы перед собой нареченную Лупе, каковая Лупе пришла по
доброй воле в вольное село Белый Мост в месяце Волка 2222 года от Великого
Исхода?
  Лупе, разумеется, промолчала. Она просто не понимала, где находится,
кто перед ней и о чем ее спрашивают. Этот же напыщенный дурак оказался не
в состоянии уразуметь, что обвиняемая недееспособна. И чему их только в
Академии учат? Доносы друг на друга писать, что ли...
  Суд между тем катился по проторенной дорожке.
  - Нареченная Лупе, злонамеренный отказ отвечать на вопросы суда
влечет за собой то, что тебя будут судить как безгласную. Отныне за тебя
будет говорить твой Утешитель. Поняла ли ты это?
  Подсудимая продолжала смотреть в бесконечность, дрожащий клирик
кивнул головой, как цыпленок зерно клюнул.
  - Достопочтенные, - трубил синяк, - я даю слово обвинению. Говорит
Гонза Когуть, третий управитель барона Кузинга.
  Мышевидный поднялся и начал. Говорил он бойко и с таким
удовольствием, что Роман с большим трудом сдерживал идущее от чистого
сердца желание удавить доносчика. В изложении Гонзы история выглядела
складной и совсем простой. Колдунья Лупе затаила злобу на девицу Аглаю
(так, оказывается, звали злополучную Панку на самом деле), всячески ей
вредила, отваживая женихов. Несмотря на происки ведьмы, Аглаю полюбил
парень из соседней деревни. Свидание было назначено в Ласковой пуще. По
дороге Аглая встретила Лупе, каковая Лупе запретила ей идти в пущу. Аглая
не послушала, тогда Лупе вызвала демона, который и разорвал девицу Аглаю
на куски.
  Гонза требовал признать Лупе виновной в убийстве посредством
Запретного колдовства, а жителей деревни - в потворстве беспечатной ведьме.
  Дрожащий священник получил приказание открыть гроб жертвы. Роман с
интересом заглянул внутрь и обомлел. Такого в своей жизни (а родился он не
вчера) бард еще не видал. Собственно говоря, никакого тела не было, было
какое-то месиво из клочков мяса и обломков костей. Если б не кусочки
ткани, нельзя было бы даже понять, что это - тело человека или животного.
Отдельно лежала голова, аккуратно разломанная на две половинки. Синяков и
Гонзу затошнило, Роман удержался, но сердце сжала тревога. Что бы это ни
было, оно имело материальную природу и не являлось демоном, в том смысле,
как его понимают клирики.
  Если эта тварь была вызвана из каких-то темных бездн колдовством, то
сделать это мог только очень сильный маг, но магии Призыва Роман не
чувствовал, точно так же, как не ощущался и терпкий экзотический привкус,
составляющий ауру существ из иных пластов мировой сферы. Чудище,
разодравшее девицу Аглаю, похоже, принадлежало этому миру и действовало
самостоятельно. Это могло быть очень опасно. Когда все кончится, надо
будет осмотреть место, где было найдено тело.
  Последние слова Роман, оказывается, произнес вслух, и оправившийся от
потрясения Гонза немедленно начал рассказывать, что там нет ничего
интересного, что покойницу нашли пришедшие за лозой отец и сын Варухи,
которые ждут на скамье свидетелей. Вернувшиеся синяки (назвать младшего
румяным сейчас было бы большим преувеличением) взобрались на помост, и суд
пошел своим чередом. Зареванная девочка показала, что Лупе действительно
не велела Панке ходить в пущу, корзинщики рассказали, как нашли покойницу
в кусте лозняка, худая старушка неохотно подтвердила, что последние два
дня Лупе была сама не своя Подсудимая ни на один обращенный к ней вопрос
не ответила, зато грудастая баба в трауре, оказавшаяся матерью жертвы,
добрую ору расписывала колдуньины злодеяния.
  Войт сидел, уставившись на носки своих воловьих сапог, старший синяк
дремал на солнышке, младший с горящими глазами дирижировал судилищем,
мышевидный подобострастно ему помогал, священник, когда к нему обращались,
блеял что-то о милосердии, стражники гоняли мух. Дело стремительно шло к
развязке, Роман с тоской понял, что следователи столь безграмотны, что
объяснение о вызванном демоне представляется им единственно верным.
Вступать с ними в богословские споры было глупо, либр лихорадочно думал,
что можно сделать, и даже вздрогнул от неожиданности, услыхав голос
младшего синяка.
  - Прошу дана либра, не желает ли он задать свои вопросы. Решение
пришло само собой. Задать вопросы? Конечно, желает!
  - Я хочу просить дана войта.
  Рыгор торопливо встал, комкая шапку с журавлиным пером.
  - Дане войт, сколько лет живет колдунья в Белом Мосту?
  - Шесть лет с четвертью.
  - Рождались ли за это время двухголовые телята или жеребята?
  - Не, не рождались.
  - Может быть, около Белого Моста появились дневные волки?
  - Нет.
  - Не боялись ли колдуньи собаки и кошки?
  - Да нет, они к ней все ластились.
  - А мухи?
  - Что мухи?
  - Не было ли на ее подворье множества мух, не насылала ли она их на
своих врагов?
  - Да какие мухи, прошу дана! У нее ж чисто все, это вот у Цилины
полон двор мух...
  - А много ли народу, кого Лупе пользовала, умерло?
  - Да почитай никто.
  - Почитай?
  - Старый Ян помер, так ему так и так помирать пора была. Ему сто
девятый год шел...
  - Я правильно понял, дан войт? За годы, которые обвиняемая прожила в
Белом Мосту, здесь не произошло ничего, что свидетельствовало о применении
Запретной магии?
  Войт оживал на глазах:
  - Вот-вот, это я и хотел сказать!
  - И вреда Лупе своими снадобьями никому не принесла?
  - Никому.
  - Да что ты врешь, старый пень, - взвилась со своего места известная
обилием мух Целина. - А я?! А моя Аглайка бедолашная?! Житья нам от ведьмы
не было!
  - И что она делала? - кротко осведомился Роман.
  - Как что?! Вредила.
  - У вас пала скотина?
  - Нет.
  - Вы болели?
  - Да здорова она, как кобыла, - зло откликнулся кто-то из толпы. Люди
постепенно приходили в себя и с надеждой поглядывали на золотоволосого
красавца-либра - может, не даст свершиться несправедливости, может, не
сгонят с насиженного места, не обдерут до нитки.
  - Хороша, - продолжал вошедший во вкус Роман, - мы установили, что в
селе не происходило ничего, что позволяло бы думать о Запретном
колдовстве, значит, люди ни в чем не виноваты. Теперь вернемся к
обвиняемой. Какой конкретный вред она нанесла девице Аглае до вчерашнего
утра?
  - Она ее сглазила.
  - Как?
  - В девках оставила.
  - Ничего не понимаю. Она что, ее изуродовала?
  - Да какая она была, такой и осталась, - войт впервые позволил себе
улыбнуться.
  - Может, захворала она или в характере переменилась?
  - Куда там, как была дурищей, так и померла. А уж склочная, еще хуже
матери, а та, прости святая Циала, навроде бешеной суки, - выкрикнула из
толпы кареглазая женщина.
  - Помолчи, Катря, - цыкнул войт и обернулся к Роману - А вообще-то
Катря дело говорит, от Панки все хлопцы шарахались и до того, как Лупе к
нам пришла.
  - А с чего они тогда на нее показывают?
  - А вот я все сейчас расскажу, - выскочила кареглазка, - то дело об
осени было, моему Тымку как раз год сравнялся. У Целины кошка окотилась,
спряталась под домом, котят потопить не успели. А как те вылезли, светлой
памяти сучка их половила и в собачий закут закинула.
  - Чтоб собаки порвали, - пояснила зареванная девчонка, - я то сама
видела. А Лупе мимо шла, на псов прикрикнула, те ее послушались. Та
котенков забрала, а Панке сказала, что ее, коли она такой злой будет,
никто в жены не захочет.
  - И что?
  - И пошла себе. А Панка в слезы и ну собак пинать. А Рудый ее укусил
даже. А Панка, так она тогда на Стефка глаз положила, а тот с того дня на
Панку и смотреть не желал.
  - Ну и дела. Тогда скажите, была ли Лупе первой, кто предрекал
покойной, что ее никто не возьмет, или это ей мог сказать кто-то еще?
  - И говорили, - выкрикнул с места маленький усач.
  - Говорили? И кто ей это сказал первым?
  - Да разве вспомнишь кто, - задумалась Гвенда. - Може, и я. Панка
совсем малая была, она какую-то гадость учинила, а я (я тогда
только-только замуж вышла) возьми и скажи, что будешь такой поганкой, на
тебе никто не женится. Так что я ее куда раньше Лупе сглазила...
  - С этим понятно, - подвел черту под воспоминаниями Роман. - Теперь
ты, девочка. Ты помнишь точно, что сказала Лупе Аглае во время их
последней встречи?
  - А как же, помню, - она доверчиво глядела на доброго и красивого
кавалера - Мы с ней, с Лупе, с поля шли, а Панка навстречу. В шелковой
юбке, - мечтательно протянула оборванная девчушка, - та мимо прошла, а
потом Лупе вдруг остановилась, подумала и бросилась ее догонять.
  - Догнала?
  - Конечно, она ж швидко бегает.
  - И что сказала, только точно говори, - почти крикнул войт.
  - Сказала, - девочка подумала, - сказала, что если та идет в пущу,
чтоб не ходила, потому нехорошо там.
  - А Панка?
  - Панка сказала, что куда хочет, туда и идет А Лупе нахмурилась и
тихо-тихо так говорит - "Ну иди, если хочешь, только как бы беды не было"
- По-моему, все ясно, - заметил Роман, улыбаясь войту - Покойную в
селе не любили многие, в пущу та пошла по своей воле, никто ее не
заманивал. Лупе, наоборот, хотела ее спасти, потому и предупредила Она
хорошая знахарка и почувствовала опасность Сначала Лупе, видимо, не
поняла, что там случилось, только знала, что в пуще "нехорошо". Когда же
ей показали, что осталось от тела, она получила такой удар зла, что впала
в состояние "черного сна" и сейчас ничего не понимает. Ее надо спасать, а
то она просто умрет от истощения. Я считаю, Лупе надо оправдать, а я мог
бы отвести ее в Таяну и там показать магу-медикусу.
  - Данове, либр мает рацию "Мает рацию (фр.) - прав в своих
рассуждениях", - возвестил войт, к которому вернулась былая степенность. -
Я вважаю, Лупе ничего такого не делала, а в пущу надо послать охотников.
  - Или стражников, - выкрикнула Красотка Гвенда, - а то нагнали сюда
дармоедов, лучше пусть ту зверюгу выловят.
  - Молчать! - неожиданно тонким голосом завопил кругломордый, после
чего вступил лысый.
  - Ведьма виновата, - тихо и невыразительно сказал он. - Не спорю, дан
либр очень нам помог Он показал, что Белый Мост не виновен в
укрывательстве Преступившей. Пока не виновен. Ибо упомянутая Лупе до
вчерашнего дня скрывала свою сущность. То, что покойную в селе не любили,
еще не дает никому права ее убивать. Ведьма вызвала демона, но не
справилась с ним и потому пребывает в таком состоянии. Мы должны признать
ее виновной и забрать в ближайший дюз "Дюз - в Арции небольшой
монастырь-тюрьма, принадлежащий равно Церкви и светской власти, где велись
формально находящиеся в их совместном ведении дела о недозволенном
колдовстве, оскорблении властей и богохульстве. В большинстве случаев
клирики в дела следователей не вмешивались, автоматически утверждая
приговоры", где проведут обряд изгнания демона, после чего ведьма будет
отвечать перед законом.
  - Быть по сему, - с готовностью выдохнул мышевид.
  Лысый встал, торжественно надел лежащий перед ним черный, словно бы
обрубленный сверху колпак и возвестил, что жители Белого Моста признаны
невиновными в сокрытии Преступившей, однако за то, что шесть лет
пользовались услугами беспечатной ведьмы, им надлежит выплатить виру.
Нареченная же Лупе признается виновной в злонамеренном убийстве
посредством Запредельной магии, но в связи с невозможностью провести
полное расследование дела на месте казнь откладывается на неопределенное
время, а обвиняемая препровождается в Олецький дюз.
  Роман взглянул на "нареченную Лупе", та по-прежнему пребывала во
власти кошмара. Сельчане не расходились, но и вмешиваться не спешили. До
них постепенно доходило, что они чудом избежали опасности. Синяки, похоже,
не задержатся в селе, так как им нужно поскорее отвезти добычу в Олецьку,
а назначенная вира была весьма скромной. Гвенда о чем-то быстро
перешептывалась с Катрей, поглядывая на синеглазого либра. Посрамленная
Целина чуть ли не с кулаками набросилась на девчонку-свидетельницу,
младший корзинщик ее отпихнул, двое красномордых мужиков радостно
вылупились на зрелище.
  И тут раздался властный голос:
  - Неужели фискальная стража Арции не в состоянии справиться с этой
женщиной? - Спрашивающий, видимо, привык получать ответы немедленно.
  Роман, не веря собственным глазам, уставился на седого всадника,
умело управлявшегося с тяжелым вороным жеребцом цевской породы,
незаменимой при длинных переходах. Рядом юноша в темно-синем бархате
вздымал орифламму с нарциссами, а узкую деревенскую улицу заполоняли
молчаливые тяжеловооруженные всадники. Герцог Эланда не мог выбрать более
удачного времени, чтобы появиться на сцене.
  Приободрившийся было кругломордый был потрясен, ошарашен, раздавлен.
Похоже, ему никогда не случалось сталкиваться с особами королевской крови.
Поганка Гонза незаметно отполз на задний план, но лысый не потерял
присутствия духа.
  "Эта тварь знает законы, - с тоской подумал Роман. - Герцог проезжает
через земли империи с небольшим отрядом, он никогда не нарушит "Дорожную
Нотацию" "Дорожная нота - трехсторонний договор между Эландом, Таяной и
Арцией, согласно которому эландцы и таянцы получали право на свободный
проезд через арцийскую территорию от Гверганды вдоль Лисьих гор до
Гремихинского перевала", а коронные права не так уж и велики". Лысый же
тем временем пустился в объяснения. Надо отдать ему справедливость,
говорил он четко и понятно. Рене-Аларик-Руис рэ Аррой слушал, слегка
склонив породистую голову к правому плечу. Роман, воспользовавшись
случаем, рассматривал знаменитого адмирала. Герцогу было сорок восемь лет,
то есть по человеческим меркам он был уже немолод, у него были правильные
черты лица и неожиданные для дома Арроев пронзительно-голубые глаза.
Когда-то, если судить по бровям и окаймляющей лицо короткой бороде, Рьего
был темноволос, но таким его помнили немногие. Рене принадлежал к тем
людям, про нынюшнюю жизнь которых, кажется, известно все и вместе с тем не
известно ничего...
  Глядя на невозмутимое лицо и сильные красивые руки, сжимающие
поводья, Роман подумал, что если Аррой - противник, партию лучше сдать без
боя. И еще по тому, как эландец спокойно выслушал лысого, оглядел судей,
ни на ком не останавливая глаз, и мельком взглянул на Лупе, Роман понял,
что адмирал уже принял какое-то решение.
  Герцог спрыгнул с коня и направился к входу в иглеций, небрежно
бросив: "Покажите мне останки!" Зажмурившийся клирик покорно сдвинул
крышку. Если Рене и потрясли лежащие в гробу окровавленные лохмотья, он
умело скрыл свои чувства.
  - Обвиняемая не ответила ни на один вопрос?
  - Да, монсигнор.
  - А мнения судей в части, касающейся виновности, расходятся?
  - Да, монсигнор, двое против троих, но...
  - Вы, как я понял, настаиваете на том, что обвиняемую нужно
подвергнуть допросу, а затем казнить.
  - Именно так, - с поклоном сказал лысый.
  - Вы не допускаете мысли, что она лишь жертва стечения обстоятельств?
  - Ни на минуту!
  - Хорошо, - герцог вновь обвел взглядом присутствующих. На этот раз
голубые глаза задержались на точеном лице барда. Роман почувствовал, что
это неспроста, и оказался прав.
  - Что ж, три против двух - небольшое преимущество.
  Мне не хотелось бы, чтобы пытке была подвергнута невиновная и тем
более недееспособная. По праву Крови повелеваю предать подсудимую Божьему
Суду, Приготовьте место, - и герцог отвернулся от синяков, показав, что
дальнейшее его не касается.
  Вот оно что. Божий Суд! Против этого не посмеет возразить никто.
  - Но упоминания о Божьем Суде сохранились лишь в легендах, -
попробовал вмешаться лысый синяк.
  - Если мне не изменяет память, то демона с целью убийства вызывали
примерно в те же времена, - невозмутимо парировал эландец. - Если женщина
невиновна, стрелы не причинят ей вреда, а если правы вы, обвиняемая умрет,
и никого из нас не будут мучить сомнения, не обрекли ли мы на смерть
невинную. Не правда ли, благородный Роман?
  Роман вздрогнул от неожиданности:
  - Я верю в Высшую справедливость, монсигнор.
  - Я рад, что мы верим В ОДНО И ТО ЖЕ.
  Для испытания все подготовили быстро. Трясущийся клирик прочитал
молитву, окропив святой водой стрелы. Два десятка стрелков из числа
эландцев, фискалов и деревенских молча проверили луки и арбалеты -
новомодные пистоли, торчавшие за поясом у эландцев, для Божьего Суда не
годились. Над площадью повисло сосредоточенное молчание. Гонза и младший
синяк кусали губы, но протестовать не пытались. Лысый развалился на
скамейке, всем своим видом давая понять, что за происходящее он никакой
ответственности не несет. Лупе покорно встала там, где ее поставили
стражники, войт быстро шептался с Красоткой Гвендой. Роман напряг слух, и
ему удалось разобрать: "Бедная... так лучше... судьба такая..."
- Как странно, - Аррой словно бы думал вслух, - никто из них не
сомневается в существовании Творца и в том, что тот всемогущ и
всемилостив, но при этом никто из них не надеется, что он обратит свой
взор именно на их село и спасет несчастную женщину. - Адмирал пожал
плечами и, взяв Романа под руку, направился к помосту, на котором
кругломордый совершал какие-то манипуляции.
  - Я давно мечтал услышать Золотой Голос Благодатных земель, и вот
счастливый случай, - герцог, привычным жестом придержав шпагу, опустился
на почетное место, словно бы не замечая лысого, и, улыбнувшись Роману,
заметил:
  - А синяки вроде бы решили всех проверить на предмет Запретной магии,
как будто кто-то из поселян может заколдовать хотя бы воробья. Как
скучно... они даже Всевышнему не доверяют. Правду говорят, чем ближе к
Академии, тем больше ереси, - правильное лицо герцога осветила озорная
мальчишеская улыбка, совершенно неожиданная в сложившейся ситуации.
Видимо, так некогда улыбался Счастливчик Рене, находя выход из очередного
безвыходного положения. Этот человек интриговал барда все больше и больше,
и интерес, похоже, был взаимным.
  Надежды Романа на сближение с эландским владыкой сбывались
стремительно, уже за одно это маленькую колдунью стоило спасти.
  Тучный усатый фискал и невозмутимый эландский коронэль "Коронэль -
полковник" доложили, что все готово. Святой отец обратился с малопонятным
напутствием к обвиняемой, но та, разумеется, его не услышала.
  - Вот уж воистину овечка господня, - шепнул адмирал. Роман не
ответил, ему было не до разговоров.
  Стрелки расположились полукругом в двадцати шагах от Лупе. Что ж,
если не случится чуда, ее смерть будет быстрой и куда более легкой, чем на
костре или в омуте. Даже если бы деревенские и эландцы, известные своей
меткостью, решили промахнуться, ожидать подобного великодушия от фискалов
не следует. А Господь, который все видит, привык ко всему и хранит
тысячелетнее молчание.
  С тетивы сорвалась первая стрела, вторая, третья, и... чудо все-таки
произошло! Не долетев до стоящей женщины двух шагов, стрела вспыхнула
прямо в воздухе ослепительным белым пламенем и остановилась на месте. То
же случилось и с другими. Хотя не со всеми. Несколько стрел словно бы
разорвали пространство и исчезли в сверкнувшем среди бела дня звездами
ночном небе, а из разрывов вырвались завитки темно-синего огня, слившиеся
с серебряным светом пылающих стрел. На мгновенье в воздухе повис венок
голубого огня, затем стянувшийся в сверкающую корону над головой
обвиняемой. Пламенное кольцо на прощанье ослепительно вспыхнуло и исчезло.
Ошеломленные зрители с удивлением уставились на озирающуюся по сторонам
Лупе. Она явно не понимала, как оказалась на площади и что тут делают все
эти люди.
  - Божий Суд! - Резкий писклявый выкрик послужил сигналом, селяне и
стражники разом заголосили, а виновница происходящего неожиданно
зашаталась и упала б, не подхвати ее подбежавший войт.
  - Что с ней? - спросил Роман.
  - Сомлела. Сам бы не видел - не поверил. Ни одна стрела до нее не
долетела. Ну, теперь синяки могут убираться восвояси.
  - Действительно, - и Роман звонким сильным голосом певца выкрикнул:
  - Судимая Божиим Судом Лупе оправдана!
  Самой умной оказалась Гвенда, пославшая кого-то за царкой для Лупе и
не только. Гонза и его грудастая сестрица убрались подобру-поздорову,
синяки явно собирались последовать их примеру. Роману не понравился
взгляд, которым лысый окинул столпившихся селян.
  - Мне кажется, монсигнор, господин судебный маг чем-то озабочен.
  - Он неглуп, да, неглуп, - как-то невпопад ответил Ар-рой. - Однако я
не отказался бы узнать, что тут произошло на самом деле. Не нравится мне
здешний потрошитель... Вы, я полагаю, не намерены задержаться в селе
дольше, чем необходимо?
  - Более того, я хочу сократить эту необходимость, елико возможно.
  - Я думаю, сам Эрасти повелел бы нам путешествовать вместе и
разобраться с этим делом...
  - Мне не хотелось бы бросать здесь нашу обвиняемую.
  - Да, пока она жива, она будет кое у кого вызывать неприятные
воспоминания. К тому же я хотел бы ее порасспросить.
  - Но согласится ли она уехать с нами?
  - Думаю, да. Человек, побывавший во власти "черного сна", обычно
старается уехать подальше от мест, в которых его застигла напасть.
  - Монсигнор знает и об этом?
  - О, дорогой Роман, чего только я не наслушался за свою жизнь. Мы,
моряки, на берегу очень разговорчивы и рады похвастать друг перед другом
увиденными чудесами. Но давайте поговорим с ней.
  - Я бы хотел сходить за своим конем.
  - Думаю, ваш слуга уже это сделал...
  - Слуга?
  - О, это милый парень и очень исполнительный, если б он не подписал
ряд с вами, я взял бы его к себе вторым аюдантом "Аюдант - молодой
дворянин! добровольно выполняющий приказания бывалого воина благородного
происхождения". Первого мне, увы, навязывают родственные отношения,
как-никак незаконный внучатый племянничек, но, кроме глупостей, я от него
ничего не видел...
  - Что ж, если Зенек согласится, я ничего не имею против. Я - одинокий
волк, а научить двадцатилетнего крестьянина играть на гитаре труднее, чем
биться на шпагах.
  - Барды обычно очень неплохо фехтуют, а военные иногда пишут романсы.
Впрочем, я понимаю вас, если бы у меня была возможность хоть иногда
обходиться без свиты, я не преминул бы ею воспользоваться. Но, кажется,
наша красавица пришла в себя.
  Лупе действительно очнулась. Ее била запоздалая дрожь, лицо женщины
было даже не белым, а каким-то синюшным, но зеленоватые глазищи смотрели
вполне осмысленно, и она даже умудрилась сесть, опираясь на руки Гвенды и
Катри.
  - Я - Рене-Аларик рэ Аррой и Рьего, первый герцог Эланда, - адмирал
представился деревенской колдунье так же, как представился бы королеве. -
Сейчас я направляюсь в Таяну и могу взять вас с собой. После того, что вы
пережили, оставаться в Белом Мосту - безумие.
  - Почему?! - запротестовала Катря. - Лупе, оставайся, мы и пальцем не
дадим тебя никому тронуть.
  - Помолчи, - прервала ее Гвенда, - мы не можем ходить за ней с
арбалетом, а от Гонзы каких только пакостей не дождешься. Нечего ей тут
делать. Дан герцог берет ее с собой, он за ней и присмотрит. Мы премного
наслышаны про вас, проше дана. Вы - справедливый человек, и вы все
правильно решили. Лупе, ты посиди здесь, а я соберу твои вещи.
  - Я ничего не хотела бы брать с собой, я... вы, пожалуйста, увезите
меня отсюда. Гвенда, дорогая, пусть будет так, словно я умерла...
  - Ты что, ничего не возьмешь?
  - Отчего же? Постарайся поймать мою кошку, я хочу взять ее с собой...
  - Ну и чудная же ты. Так тебе ясновельможный дан и позволит с кошкой
кататься!
  - Отчего же не позволит, - блеснул глазами Рене, - кошек я уважаю.
Если ей захочется путешествовать, не буду иметь ничего против. Но я бы
все-таки взял кое-что из одежды и, может быть, какие-то травы. Вы не
представляете, как часто воины нуждаются в хорошем знахаре.
  - Я поняла, - прошептала Лупе, - мы с Катрей все соберем.
  - Вот и хорошо. Диман, - герцог обратился к своему коронэлю, - пошли
кого-нибудь с женщинами, а потом догоняй нас, мы поедем шагом.
  Через три четверти оры только клубящаяся в воздухе пыль напоминала о
разыгравшихся в Белом Мосту небывалых событиях.

  2228 год от В. И. 11-й день месяца Медведя.
  Туманный луг в половине диа от Белого Моста.

  Молоденький хафаш "Хафаш - летучая мышь", старательно трепеща
крыльями, пролетел через большую бледную луну. Роман проводил летучую мышь
взглядом. Интересно, почему это люди так боятся превращения в жаб или
нетопырей, ведь те не так уж плохо живут. Набивать живот, производить себе
подобных, не ломать голову над судьбами мира, разве не об этом мечтает
множество двуногих?
  Бард потянулся и перевернулся на бок. Костер давно догорел, но ночь
выдалась теплой, к тому ж он с юности провел под открытым небом куда
больше времени, чем во дворцах и хижинах. Сегодня либру не спалось, и дело
было не в ночной росе, а в событиях, участником которых он стал в минувшие
два дня. Роман еще и еще прокручивал в памяти все случившееся с ним и так
и не мог понять, было ли это вереницей случайностей, или же он оказался
втянут в чью-то игру. Последнее раздражало - Роман-Александр че Вэла
привык, чтобы под его дудку плясали другие. Беспокоило и чудовище,
ошивающееся в пуще. Вчера они с герцогом долго расспрашивали Лупе,
оказавшуюся, кстати сказать, слишком грамотной и изысканной для
деревенской ведьмы. Впрочем, каждый имеет право на свои тайны. Если
малышка когда-нибудь захочет с ним пооткровенничать, он с готовностью
выслушает ее историю, наверняка связанную с разочарованиями в любви и
желанием посвятить себя страждущим. Сейчас главное - пуща, которая, по
словам Лупе, вполне заслуживала название Ласковой.
  Там под кленами росли медоносные травы, журчали ручейки со вкуснейшей
водой, а в самой чаще пряталось озеро Лебяжье, облюбованное множеством
птиц. На севере пуща смыкалась с огромным болотом, куда самые смелые
осенью ходили за ягодами, но оттуда сроду никакие страхи не выползали..
Люди там пропадали, это так, но не чаще, чем в любом другом болоте, и в
основном по собственной дурости. Зверье в пуще и дальше к Лисьим горам
водилось в изобилии, но олени, туры, кабаны, даже волки или рысь сотворить
такое, да еще поздней весной не могли. За шесть лет, прожитых в Белом
Мосту, Лупе ничего подобного не слыхала, да и сама она вдоль и поперек
излазила ближайший к селу кусок пущи в поисках трав и кореньев и
чувствовала себя там в полной безопасности. До недавнего времени.
  Все началось пять дней назад, когда знахарка пошла собирать первые в
этом году медунцы и почувствовала себя в лесу неуютно. На следующий День
она и вовсе не смогла заставить себя пройти дальше опушки. Лупе не была
суеверной, но своим чувствам привыкла доверять. Поэтому она присела на
пригорок и попробовала понять, что же изменилось. Вскоре ей стало ясно,
что она не слышит птиц, водившихся здесь в изобилии; куда-то пропали и
белки. Тишину нарушали только кружащиеся над цветами пчелы, да и тех было
куда меньше, чем неделю назад. Лупе еще немного подумала и решительно
полезла на дерево, в дупле которого, как она точно знала, жили пестрые
дятлы. В гнезде лежали остывшие яйца. Это, разумеется, могло быть
случайностью - удачливый хорек или сова могли прикончить родителей, и Лупе
принялась осматривать все известные ей гнезда. Хозяев не было нигде.
Знахарка разбила несколько яиц и поняла, что кладки брошены два дня назад.
Именно в тот день ей смертельно не захотелось идти в лес. Ночью в Белом
Мосту завыли собаки, и это ей совсем уж не понравилось.
  Сельчане были заняты в полях, лежавших в стороне от пущи. Забрести
туда могли разве что ребятишки, и Лупе решила предпринять еще одну
разведку, прежде чем поговорить с войтом. Она знала Рыгора и была уверена,
что тот к ее словам прислушается. Хуже было другое, она не могла придумать
никакого объяснения происходящему. Однако в пущу, несмотря на всю свою
решимость, Лупе зайти не смогла. Ноги отказывались слушаться, сердце
бешено колотилось, в ушах стоял звон. Женщина постояла среди первых
деревьев и пошла назад. По дороге она встретила Кстанку, сбежавшую от
отчима, и не пустила ее дальше. Потом они наткнулись на Панку, которую
Лупе терпеть не могла. Девушка принарядилась, и колдунья поняла - спешит
на свидание. Свидания же окрестная молодежь привыкла устраивать в пуще на
Земляничном пригорке. Лупе поколебалась, но все же попробовала уговорить
дуру отменить встречу.
  Дело кончилось ссорой. Лупе вернулась домой, ей стало плохо. Она
сварила себе маковый отвар и провалилась в тяжелый сон. Пришла в себя
только на площади. Что ей снилось, она не помнит, осталось только ощущение
жуткого кошмара. Что-то такое она точно почувствовала. Вероятнее всего,
Панка, увидев, что ее ждет, вспомнила Лупино предупреждение и мысленно
закричала, обращаясь к ней. Ведунья восприняла весь этот предсмертный
кошмар, но проснуться из-за зелья не смогла, а так и заблудилась между
явью и бредом.
  Лупе давно уже спала, свернувшись калачиком на мужском плаще, а Роман
и Рене-Руис обсуждали случившееся, старательно избегая темы Божьего Суда.
Из разговора Роман вынес, что герцог человек умный, наблюдательный и
говорит далеко не все, что знает. Приемлемого объяснения лесного
безобразия они не нашли и сошлись на том, что утро вечера мудренее, что
соваться на ночь глядя в пущу не стоит, но на рассвете надо идти и искать.
Что бы там ни бродило, раз оно способно разодрать человека на куски, у
него должны быть когти и зубы, а значит, оно оставляет следы. На этом и
порешили. Герцог заговорил со своим коронэлем, а Роман, пользуясь случаем,
ушел. Он не был готов отвечать на вопрос о том, как и почему загорелись в
воздухе стрелы. И дело не только в том, что он пустил в ход Запретную
магию достаточно высокого уровня, - результат превзошел ожидания барда и,
что греха таить, умение.
  Он не мог понять, откуда взялись черные провалы и вырвался странный
огонь, куда канула половина стрел. Не мог он объяснить и то, каким образом
удалось вырвать Лупе из объятий кошмара. Проще всего было предположить,
что это действительно был Божий Суд, но Роман в такое не верил Равнодушие
Господа к судьбам детей Его было слишком хорошо известно. Скорее, Лупе
спасал кто-то еще, чье чародейство, наложившись на заклинания Романа, дало
неожиданный эффект. Роман не мог припомнить ничего подобного, хотя
волшебством владел более чем сносно. Пожалуй, только Преступившие и его
собственные отец и дядя могли его обойти. К тому же синяки тщательно
следили за тем, не творится ли рядом какая волшба, да и сам он рискнул
лишь потому, что, стоя рядом с Кристаллом Поиска "Кристалл Поиска -
магический инструмент, изготовленный из кристаллов дымчатого кастеора,
применяемый для того, чтобы узнать, не творится ли рядом запрещенная
волшба. К.П. снабжались "синяки" достаточно высокого ранга. Недостатками
К.П. являлось то, что они не чувствовали заклинания, произносимые в
непосредственной близости от них", находился в мертвой зоне. Значит...
значит, таинственный колдун стоял рядом с ним, если это только не была
сама Лупе, которая их всех обвела вокруг пальца. Это было бы весьма
неприятно. Если же это не она, то кто-то из синяков или... герцог! Это
объясняет все. И его решение назначить Божий Суд, и желание немедля увести
Лупе из села, и ярость лысого. Тот наверняка догадался, в чем дело, но
доказать ничего не мог.
  Но как смертный, пусть и королевской крови, овладел заклятием такой
силы?! Роман невольно бросил взгляд в сторону герцогской палатки. У входа
горел костер, освещая сидящего человека с белыми волосами. Видимо,
адмиралу Аррою не спалось. Ну и Творец с ним. Роман еще не был готов к
разговору по душам. Если он убедится, что эландец - друг, он расскажет
все, если нет - постарается исчезнуть. До Гелани почти неделя пути, и он,
Роман Ясный, должен раскусить герцога прежде, чем за ними захлопнутся
ворота знаменитого Высокого Замка.


                                  Глава 3


  2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.
  Туманный луг в половине диа от Белого Моста.

  Очевидно, Роман все-таки заснул, так как не заметил, когда началась
суматоха. Виновником ее оказался коронэль Диман Гоул. Ветеран был вне
себя. Оказывается, ночью один из воинов, находившийся к тому же под особым
надзором "второго я" адмирала, отправился-таки на поиски приключений.
Молодец был назначен в караул со стороны леса, и на рассвете его преемник
обнаружил пустое укрытие. Исчез и конь. По утренней росе удалось
проследить дезертира до зарослей лещины, где след терялся окончательно.
Рене молча выслушал доклад и только потом осведомился:
  - Кто-нибудь вчера заметил за Инрио какие-то странности сверх его
обычных выкрутасов?
  - Наоборот, после Фекры "Фекра - городок в северной Арции" он вел
себя абсолютно спокойно.
  - Мне тоже так казалось. На очередную интрижку его выходка явно не
похожа, не в Белый же Мост он вернулся... Как ты думаешь, куда он мог
отправиться?
  - Ну, уж точно не в Таяну. Знай он, где нашли покойницу, я бы
поставил меч против дохлой кошки, что он собрался поохотиться на здешнее
чудище.
  - И то верно, после того, как он оскандалился в прошлый раз, парень
спит и видит совершить подвиг. А тут такая возможность - настоящее
чудо-юдо... К тому же он, похоже, здорово обиделся, что я взял к себе
этого Зенека, вот и решил нос всем утереть.
  - Ну, попадись мне этот дурень...
  - Будем надеяться, попадется, - кивнул Рене и обратился к возникшей
словно из воздуха Лупе:
  - Вы можете показать нам короткую дорогу в пущу?
  - Конечно. Через эту рощу. На юге она как раз смыкается с Ласковой
пущей. А речка, из которой сейчас поят лошадей, и вовсе вытекает из
Лебяжьего. Вдоль берега идет тропа, которой может пройти конь... Правда,
за озером придется идти пешком - очень густой подлесок....
  - Если желаете, подождите нас здесь, я оставляю в лагере поклажу и
при ней охрану.
  - Нет, я пойду с вами...
  - Ну, как годно...
  Тропа весело бежала вдоль речки. Щебетали птицы, остро пахли влажные
цветущие травы. Мрачные ночные мысли испарялись вместе с утренней росой.
  - Разумеется, не найдем мы здесь никакого дракона, - выразил общее
мнение Диман, - а этому красавцу я задам, будет до конца похода при мне. И
никаких отлучек!.. Только бы найти паршивца.
  - Похоже, нет здесь никого, - откликнулся Рене Аррой, рассеянно следя
за стрекозами. - Проклятый бы побрал этого осла, хоть бы следы какие
отыскались...
  - Жаль, у нас нет собак, - внес лепту в общий разговор и Роман. -
Лупе, вы представляете, где нашли Панку?
  - С того края пущи, что примыкает к Белому Мосту, туда мы доберемся
только после полудня.
  Но следы нашлись намного раньше. Первыми забеспокоились кони, потом и
всадники почувствовали сладковатый запах разложения, тянущийся из густых
зарослей лещины.
  - Надо посмотреть, - неохотно проговорил Рене.
  Двое воинов повернули к кустарнику, однако адмирал опередил их.
Подъехав вплотную к кустам, он раздвинул ветки, затем махнул рукой всем
оставаться на местах и подозвал Романа и Димана. Зрелище, открывшееся их
глазам, поражало какой-то злобной нелепостью. Очевидно, не так давно в
кустах была дневная лежка оленя, теперь же бедное животное представляло
собой кучку клочков мяса и костей, валявшихся в луже запекшейся крови.
Череп с мягкими весенними рожками был разломан так же, как и череп Панки,
мозг был не тронут. Оленя растерзали дня два назад, причем, насколько
можно было судить, не пропал ни один кусок мяса. Более того, не только в
изобилии водившиеся в лесу мелкие зверушки, но даже муравьи и мухи не
зарились на даровое угощенье. Самым же страшным было то, что рядом с
оленьими останками лежали совсем свежие куски мяса, еще ночью бывшие
молодым эландским дворянином и его конем. Единственное, что отсутствовало,
- человеческая голова.
  - Бедный дурак. Он наконец встретил своего дракона, но тот оказался
ему не по силам, - прошептал Диман. Роман потрясенно молчал. К
действительности его вернул голос адмирала:
  - Надо посмотреть, есть ли тут след, и как-то похоронить... останки.
Я думаю, все надо сжечь...
  - Но по Закону...
  - Закон разрешает - сразу же сжигать тела погибших от эпидемий. Это
тоже эпидемия - эпидемия жестокости и безумия. Если даже муравьи не могут
к этому прикоснуться... Дим, распорядись насчет костра, и, пошли нам
Великие Братья забвенье того, что мы увидели. Роман, прошу вас со мной.
  Либр был прирожденным следопытом. Не были новичками и сам Рене, и
молчаливый крепыш по имени Гард-Роан, носивший кинжал Первого Ловчего
Идаконы. И все равно единственные найденные следы принадлежали несчастному
оленю и лошади погибшего Инрио. Отыскался и меч, отброшенный чудовищной
силой в самую гущу кустарника. Но меч этот так и не покидал ножен. Ни
следов монстра, ни головы несчастного искателя приключений нигде не было.
К полудню поиски прекратили.
  - Я думаю, что бы это ни было, оно ушло отсюда, ведь лес вокруг кишит
живностью...
  - Но живность эта не пересекает какую-то известную ей черту. Да и
птиц почти не видно.
  - Зато мы все черты пересекли и ничего не нашли. Неужели оно все
время тут сидело после того, как убило оленя, и ушло только сейчас?
  - Непохоже. Панка погибла совсем в другом месте.
  Думаю, если как следует пошарить по пуще, мы найдем еще кого-нибудь.
  - Легко сказать хорошо пошарить...
  И тут Роман решился. Он отозвал Рене в сторону и в ответ на
вопросительный взгляд признался, что знает, как вызвать Хозяина пущи.
  Лесные духи вообще-то давно считались несуществующими. Так же как
эльфы, гномы и прочая нелюдь, но, если с ними заговаривали на языке
Перворожденных, Хозяева откликались. Признаваться герцогу в умении
колдовать было верхом неосторожности, и тем не менее Роман решился. Бард
чувствовал, что он и Рене уже связаны веревочкой, которую распутает только
смерть или победа. Его самого удивляло доверие, испытываемое им к
человеку, встреченному меньше суток назад. Адмирал же при известии о том,
что лесные духи все же существуют и скоро, если получится, он увидит
одного из них, и бровью не повел. Только велел Диману увести отряд к месту
ночевки и не искать их без крайней на то необходимости. Ветеран выслушал
приказ с неодобрением, но смолчал.
  Какое-то время Роман колебался, потом велел Лупе уйти со всеми.
Герцог и бард съехали с тропы, пробрались через заросли буйно цветущего
барбариса и остановились на небольшой круглой полянке, заросшей
отцветающей земляникой. Что-то подсказывало Роману, что страшный гость
пущи уже далеко и не смотрит в их сторону. И вправду, будь он поблизости,
птицы бы смолкли.
  Роман сосредоточился и произнес древние, как сами леса, слова. Зная
норов Хозяев, он был готов взывать не раз и не два, постепенно усиливая
силу заклятья, но ответ пришел мгновенно. Прошелестел легкий ветерок, и на
поляну вышел невысокий, кряжистый юноша в серо-коричневой тунике. Кроме
непривычной одежды, от людей его отличали лишь темно-зеленые блестящие
волосы и избыток пальцев на руках.
  - Я Хозяин пущи, имя мое Кэриун а Роэбл а Дасто. Ты звал меня, и по
слову Перворожденных я пришел.
  - Я хочу спросить тебя, Кэриун а Роэбл, что за чудовище пряталось в
твоем лесу?
  Юноша совсем по-детски мигнул серо-зелеными глазищами и прошептал:
  - Я не знаю...
  Если б его целью было удивить Вопрошающего, он ее достиг. Известно,
что Лесной Хозяин видит глазами всех живых существ, обитающих в его лесу,
и слышит всеми ушами. Да, когда его вызывают, он обретает почти
человеческое тело и вынужден отвечать на заданные вопросы (не более семи),
и хотя делает это не больно охотно, солгать не может. Но НЕ ЗНАТЬ, что
произошло у него под носом, Хозяин НЕ МОЖЕТ еще в большей степени.
  Роман был далек от того, чтобы предположить, что среди духов завелись
лжецы, и он растерялся, как растерялся бы человек, столкнувшись с горячим
снегом или водоплавающей бабочкой. Выручил адмирал. Рене не знал как того,
что Хозяин может чего-то не знать, так и того, что Вызванный отвечает
только Вопрошающему, и вмешался в разговор. Бард опешил еще раз: лесовик с
готовностью заговорил с человеком и рассказал, что хозяином Ласковой пущи
он стал лишь на рассвете этого дня, наследовав прапрапрадеду.
  Поскольку Хозяином пущи может стать только Брат дуба, а дубы в этих
краях - большая редкость, ему, Кэриуну, несмотря на юный возраст, пришлось
взвалить на себя бремя ответственности за Ласковую пущу, а это очень
тяжело и страшно. Нет, что случилось с прежним Хозяином, он не знает.
Просто вдруг перестал его чуять и осознал, что того больше нет. А до этого
на рощу нахлынул страх и безумие. Кэриун а Роэбл а Дасто никогда не
чувствовал себя хуже, ему казалось, что его поглощает, растворяет в себе
какая-то чуждая сила.
  Это было как поздней осенью, когда лес теряет листву, но намного
страшнее, быстрее и безжалостнее. Краешком меркнущего сознания Кэриун
услышал призыв старого Хозяина ко всем подвластным ему Хранителям
"Хранители - духи, принадлежащие тому или иному месту. Находятся в
подчинении у Хозяина, но также подвластны эльфийский магии и заклинаниям
наиболее сильных магов-людей" и содрогнулся от силы нанесенного ими
удара... После этого он ничего не помнит.
  Странное оцепенение схлынуло совсем недавно. Он стал звать Хозяина и
Хранителей, но никто не откликнулся. Они все мертвы. Он это знает так же
точно, как и то, что Осенний Кошмар на рассвете покинул Ласковую пущу. Что
это такое, ему, Кериуну, не понять, а спросить некого. Хуже всего, что он
уверен - жуткий пришелец ушел не потому, что был побежден Хранителями и
Хозяином, а потому, что сделал свое дело.
  Кэриун оказался единственным выжившим из родни прежнего Хозяина.
Вероятно, потому, что его не призвали на помощь. То ли забыли, то ли
пожалели, то ли решили, что от него не будет по молодости никакого проку.
Теперь же он в ответе не только за деревья и зверье, как прапрапрадед, но
и за озеро, камни, птиц и насекомых, которыми раньше занимались Хранители
и с которыми он не представляет, как управляться.
  Новоиспеченный Хозяин выглядел растерянным и подавленным. Казалось,
он вот-вот расплачется, хотя плакать лесным духам вроде и не положено.
Роман слушал эту невероятную историю с возрастающим волнением. Какой же
силой должен обладать этот Осенний Кошмар (менестрель поймал себя на том,
что это имя как нельзя лучше подходит тому, с чем они столкнулись), чтобы
сгубить охранные силы заповедной пущи. Горе молодого Хозяина было ему
понятно: блюстители земель приходились ближайшими родичами Перворожденным,
а эльфам знакомы и страх, и боль, и горечь. Лесные Хозяева к тому же
совершенно не переносили одиночества, жили семьями в окружении подчиненных
им Хранителей. Лишившись близких, молоденький дух повел себя как любое
мыслящее и чувствующее создание, - он растерялся и отчаянно нуждался в
поддержке и сочувствии. Первыми, кто с ним заговорил, оказались люди.
Ничего удивительного, что лесной парнишка вцепился в них мертвой хваткой.
  Рене, похоже, оценил положение, в котором оказался новоявленный
Хозяин, по-своему. Герцог разговаривал с Кэриуном ласково и уверенно.
Упомянув, что и ему, Рене Аррою, после гибели отца и братьев пришлось
возглавить осиротевший дом, он настойчиво втолковывал лесному духу
нехитрую человеческую истину насчет того, что глаза страшат, а руки
делают. Затем герцог и дубовичок углубились в деловой разговор, из
которого явственно следовало, что дела государственные и дела лесные
ведутся примерно одинаково. В конце концов Роману сообщили, что в ночь
назначено прощание с прежним Хозяином Ласковой пущи и коронация нового,
куда, помимо соседей, приглашены и они.
  Рене явно знал, что ни людям, ни даже эльфам не место на сборищах
лесных духов. Знал ли это Кэриун, оставалось тайной, но дубовичок был
таким трогательным, что Роман оставил свои сомнения при себе, объясняя
собственную сговорчивость тем, что во время шабаша можно узнать что-то
важное. К сожалению, ожидания его не спешили оправдаться.
  Собравшиеся с приходом темноты гости, из уважения к новому Хозяину,
пребывавшему в человечьем обличий, и его друзьям, явились в таком же виде.
Были они озабочены трагедией, терялись в догадках, но, кроме неясной
тревоги, тем более сильной, чем ближе находились их владения к Ласковой
пуще, и жутких ощущений, один к одному повторяющих испытанное Кэриуном а
Роэбл а Дасто, окрестные Хозяева ничего не поняли. Все были убеждены как в
том, что сейчас Осенний Кошмар покинул округу, так и в том, что через
владения соседей он не проходил, а просто исчез. В то, что старый Хозяин,
погибая, прихватил с собой неведомое зло, не верил никто, хотя попытки
убедить в этом себя и других предпринимались. Впрочем, их весьма резко
пресекла Болотная матушка.
  Госпожа и Хранительница примыкающего к пуще гигантского болота,
тянущегося на юго-востоке аж до Последних гор, а на западе сливающегося с
родной Роману Озерной Пантаной, явилась в облике сгорбленной старухи с
буро-коричневым грубым лицом и неожиданно прекрасными глазами цвета
весенней листвы. Матушка вызвалась, пока суд да дело, приглядывать за
осиротевшим Лебяжьим озером и лесными ручейками, за что снискала огромную
благодарность дубовичка.
  Во время поминального пира, устроенного у корней увядающего на глазах
неохватного дуба, служившего обиталищем прежнему хозяину и мерилом его
силы и власти, болотница помалкивала, хитро оглядывая неожиданных гостей.
Роман-Александр готов был поклясться, что старуха что-то знает. Другие
гости (а собралось их не так уж и много) чувствовали себя не в своей
тарелке. Страшная судьба Хозяина и Хранителей Ласковой выбила нечистую
силу из колеи. Может, впервые за минувшие со времени битвы Духов
тысячелетия они столкнулись с угрозой и растерялись. Ни Хозяин Каменной
осыпи, ни Хозяйка Соснового холма, ни другие не знали, что им теперь
делать. Их мир, казавшийся таким простым и незыблемым, мир, которому могли
угрожать только люди, да и то не сейчас, а много-много лет спустя,
покачнулся. Неудивительно, что так же, как утром Кэриун а Роэбл, они
признали за пришельцами право задавать любые вопросы и с готовностью на
них отвечали.
  Ночь перевалила за половину, когда Роману и Рене удалось кое-что
выудить. Хозяйка Соснового холма - высокая, стройная, с янтарными глазами
и роскошным плащом серебристо-зеленых волос - вспомнила, как несколько
дней назад бор заполонили тысячи чужих птиц. Крылатые беглецы были
насмерть перепуганы, в их головенках запечатлелись туманно-серые змеи,
душащие за шею, выпивающие яйца, вползающие в гнезда. Водяной, обитающий в
речке Быстрице, куда впадал вытекающий из Ласковой пущи ручей, чуть не
задохнулся от принесенного с водой страха, стоившего жизни немалому числу
рыб и рыбешек. Всей его силы (а Быстрица - река немалая) едва хватило,
чтоб обезвредить отраву. Погибшую рыбу пришлось сплавить вниз по течению
Хозяину Больших Вод, потому что даже самый завалящий рак не желал ее есть.
Владелец Каменной осыпи рассказал о промчащихся в страхе оленях и кабанах.
Но самым важным свидетелем оказался молодой пылевичок, живущий на проезжей
дороге. Бродяжка поведал, как однажды утром вдоль тракта скользнуло НЕЧТО.
  Что это было, он не понял, но его охватил холод, от которого бедняга
оправился только на следующий день. Высказавшись, духи сразу успокоились,
как дети, рассказавшие о беде старшим, которые могут все исправить. Кэриун
прищелкнул пальцами, и меж корней засыхающего дуба прорезалось холодное
голубое пламя, мгновенно охватившее гигантский ствол. Молодой Хозяин
вскочил, выбежал на залитую мечущимся колдовским светом поляну, на
какое-то время замер, а потом резко подпрыгнул, приземлился на одно
колено, вскинул руки вверх и вновь подпрыгнул, перекувыркнувшись в воздухе
и издав пронзительный звенящий вопль.
  Роману, привыкшему к изысканным эльфийским балетам, веселой
человеческой пляске и гномьим танцам-шествиям, прыжки Кэриуна показались
дикими и нелепыми. Но только сначала. Танец захватывал. Хозяин пущи
издавал резкие ритмичные крики, которым стали вторить все остальные. С
места вскочил водяной и присоединился к пляске, двигаясь на свой манер, но
странным образом его быстрые текучие движения сочетались с движениями
Хозяина пущи. Ритм убыстрялся, все больше Хозяев втягивалось в танец.
Образовался круг, в середине которого бесчинствовал Кэриун. Другие
отплясывали кто во что горазд, придерживаясь, однако, заданного дубовичком
темпа.
  Роман изо всех сил сдерживал себя, чтобы не присоединиться к
беснующейся нечисти, Рене же счел скромность излишней. Бард с удивлением
смотрел, как адмирал, оказавшись между Хозяином осыпи и водяным, обнял
соседей за плечи, заставив двигаться в едином порыве. Водяник с
готовностью обхватил за шею Хозяйку сосен, та, тряхнув серо-зеленой
гривой, положила точеную руку на плечо пылевичку, в свою очередь обнявшему
соседа. В мгновение ока круг замкнулся. Танцующие понеслись в безумном
хороводе, выкрикивая какие-то одним им понятные слова. А посредине
продолжал взлетать к небесам в прихотливых прыжках новый хозяин Ласковой
пущи.
  Роман, не отрываясь, следил за невероятным зрелищем, в глубине души
презирая себя за эльфийские предрассудки, не дающие ему слиться с
танцующими, и дивясь странному единению духов и человека.
  - Кто бы мог подумать, не правда ли, эльф? - Низкий бархатистый голос
вывел его из транса, и Роман вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним на
залитой голубым светом траве сидела старая болотница - единственная, кто
не принимал участия в пляске.
  - Кто бы мог подумать, - повторила старуха, - что человек поведет за
собой Пляску Ночи...
  - Он не обычный человек, матушка, - откликнулся Роман.
  - Хорошо, что ты это понимаешь...
  - Но откуда о нем знаешь ты?
  - Знаю, и все. Когда я вас увидела, я поняла, что началось...
  - Что началось, матушка?
  Болотница какое-то время не отвечала, следя глазами за безумствующим
хороводом, потом повернулась к Роману и, сверкнув зелеными очами, властно
сказала: "Идем!"
Бард решительно вложил пальцы в протянутую ему сморщенную широкую
ладонь. Он уже ничему не удивлялся. В глаза бросились звездные брызги,
раздался тонкий мелодичный звон, как от лопнувшей струны, и они оказались
на поляне, заросшей ровной мягкой травой и желтыми пушистыми цветами.
  Яркий лунный свет заливал окрестности, и Роман увидел, что поляна эта
постепенно переходит в бугристую равнину, местами заросшую гибким
тростником. Неистовая луна позволяла рассмотреть на краю луга серебристые
метелки путеводной травы илиссиса, растущей на болоте там, где человек
может пройти, не рискуя утонуть. И тут он понял, что находится в самом
сердце топей, что под ним бездонная пропасть, заполненная вязкой грязью, а
прелестные золотые цветы не что иное, как слезы елани, вырастающие, как
гласят легенды, из глаз утонувших. Однако ноги Романа твердо стояли на
земле, хотя к зеленой магии он не обращался. Не веря себе, бард оглянулся
на свою спутницу. Та засмеялась:
  - Верно, эльф, мы в самой середке Кабаньей топи. Сюда иногда
добирались люди, но без моего разрешения еще никто не выходил. Это место
все еще принадлежит мне, и только мне...
  - Значит, ты?
  - Да, я Уцелевшая "Уцелевшие - сверхъестественные существа из свиты
прежних богов Тарры, пережившие Трагайскую битву", - старуха засмеялась, -
о нас еще помнят, это приятно.
  - Помнят, но считают не более чем легендой.
  - Для людей вы, эльфы, тоже не более чем легенда...
  - Это правда. Но как ты...
  - Не будем вспоминать то, что было... Или не было. Поверь, я с
удовольствием многое позабыла. Поговорим о том, что есть, вернее, о том,
что может случиться.
  Меня мало волнует, за что убивают друг друга люди, почему и куда
делись эльфы и кто из духов жив, а кто ушел в небытие... Любая часть мира
вольна исчезнуть или измениться, но сам мир должен жить... Даже без нас.
Даже без вас... - старуха требовательно уставилась на Романа, и тот
пробормотал что-то вроде "Да-да, я понимаю".
  - Ничего ты не понимаешь... Ничегошеньки. Вот поживешь с мое, тогда,
может быть. Короче, я чувствую, что что-то сдвинулась, и не успеет эта
трава поблекнуть и покрыться снегом, как все повиснет на волоске.
  То, что произошло утром, - первое дуновение пробуждающегося зла. Я
пока не уверена, что узнала его, все слишком расплывчато, но не
сомневаюсь, что корни, как им и положено, таятся в далеком прошлом. А раз
так, мы его постигнем. Это первое, что я хотела тебе сказать. Второе.
Правильно ли я поняла, что тот человек, которого убил... м-м-м... Осенний
Кошмар, - родня твоего друга?
  - Адмирал Аррой мне пока не друг.
  - Друг до последнего дыхания, и ты это знаешь не хуже меня. Так кто
был погибший?
  - Как будто внебрачный сын его племянника.
  - Значит, кровь одна. Можешь назвать меня выжившей из ума жабой, если
тварь не подстерегала именно герцога Арроя. Чудище обманулось, но его
хозяева быстро поймут, что произошла ошибка, так что готовьтесь к худшему.
  - Но чем им мешает Рене? Если бы речь шла о политике, я бы понял, но
магия... Какое он к ней имеет отношение?
  - Сейчас мы с тобой договорим, и я приведу сюда еще и Рене. Возможно,
удастся узнать о нем даже то, чего он сам о себе не подозревает, а пока
закончу с тобой.
  Болотница что-то невнятно пробормотала, и трава расступилась, явив
окно черной блестящей воды. Затем озерцо взволновалось, вода с тихим
плеском расступилась, и из глубин поднялся камень. Белый, полупрозрачный,
с фиолетовыми прожилками и точками.
  Роман смотрел, как стекают по переливающимся аметистовым граням
посеребренные луной капли. Старуха пробормотала еще что-то, и камень
окутался холодным лиловым огнем. Эльф не мог отвести взгляда от танцующих
языков пламени, он даже не почувствовал, как ему на плечи легли руки
старухи.
  Невиданный костер разгорался, рвался вверх. Потом в вихре пламени
стали проступать очертания фигуры. Они становились все более четкими,
более конкретными. Роман уже мог рассмотреть высокого осанистого воина в
каких-то странных доспехах. Он явился из такой тьмы веков, что проживший
не одно столетие эльф рядом с ним ощутил себя бабочкой-поденкой,
родившейся нынче утром. Пришелец напоминал статую, изваянную из лилового
огня. Можно было разглядеть узкое надменное лицо, обрамленное короткой
бородой, руку, лежащую на рукояти меча, и даже богатую насечку на панцире.
  Воин молчал. Глаза его были закрыты; наконец тяжелые веки дрогнули и
приоткрылись. Роман почувствовал, что его сковал леденящий ужас, он не мог
ни пошевельнуться, ни крикнуть, ни вздохнуть, подчиненный глядящей на него
Вечностью. Сколько прошло времени, он не понял; из небытия его вырвал
глухой голос:
  - Ты вовремя призвала их, Верная. Еще немного, и я не смог бы
говорить.
  - Кто ты? - хотел спросить Роман, но губы его не слушались. Позже он
так и не сможет понять, действительно ли слышал все эти слова, или кто-то
иным образом навеки впечатал их в обнаженную душу барда, вырванную на
время из тела и увлеченную в какое-то немыслимое место, где нет ничего и
где начало всему.
  - Я - тот, кого вы, эльфы, зовете Прежними, или Ушедшими, хотя все
это ложь! - В бездонных глазах полыхнула тысячелетняя ярость. - Мы не
Ушедшие, мы - уничтоженные вашими хозяевами, которые затем бросили наш мир
на произвол судьбы и подло бежали!
  Ты, Рамиэль, последний разведчик потерянных эльфов, и тебе предстоит
увидеть восход Темной Звезды. Кровь... Мистерия древней крови. И у каждого
свое назначенье. Если не угадаете, впереди ждет лишь пустота, наполненная
страданием, ибо Творец давно позабыл об этом мире без богов. Мы не можем
спасти его, ведь нас больше нет. Остались лишь позор и боль. А теперь
смотри, эльф. Смотри и запоминай!
  Ушедший поднял свой щит, нежданно сверкнувший зеркальным блеском, и
Роман увидел себя. Растрепанные золотистые волосы, удивленные глаза,
разорванный где-то колет. Изображение помутнело, а затем в зеркале
возникло другое лицо.
  Человек, а это, без сомнения, был человек, а не эльф или гном,
умирал. Он был жестоко изранен, темные пряди прилипли к испачканному лицу,
из полуоткрытого рта текла струйка крови. Раненый лежал, привалившись к
потрескавшемуся серому камню, и, по-видимому, был в глубоком обмороке.
Хлынул ливень, смывая грязь и кровь. Человек пошевелился, приходя в себя.
Раскрывшиеся глаза были необычного золотисто-зеленоватого цвета, в них
светились воля и ум. Безуспешно пытаясь подняться, незнакомец повернулся к
наблюдателю боком, зеркало вновь пошло рябью, последнее, что заметил
Роман, - точеный профиль умирающего.
  Горную расщелину сменил берег моря. В зеркале темнело ночное небо, по
которому плыла огромная луна, ее свет дробился и колыхался на спокойной
бесконечной воде. По берегу медленно шли двое. По плавным, грациозным
движениям и особой соразмерности пропорций, не встречающейся больше ни у
кого из двуногих, Роман узнал своих соплеменников, но эльфы были слишком
далеко, чтобы можно было различить лица. Один что-то настойчиво
втолковывал другому, но тот в ответ лишь качал головой. Наконец первый
выхватил кинжал. Его собеседник перехватил занесенную руку, вырвал оружие
и зашвырнул в море, после чего отпустил противника, повернулся и быстро
зашагал прочь. Оставшийся без сил опустился на напоминающий лежащего пса
камень и закрыл лицо руками.
  Свет погас и вновь вспыхнул, выхватив из неведомых бездн пышный
чертог, в котором застыли в разных позах семеро немыслимо прекрасных и
величественных мужчин и женщин, окруженных дивными животными. Один,
рыжеволосый и чернобородый, словно бы привставал с высокого трона, сжимая
рукой невиданное, но грозное оружие. Напротив него, гордо вскинув голову,
высился воин в синем плаще с ослепительным мечом в руке, плечом к плечу
рядом с ним стояла женщина с золотыми волосами, а чуть в стороне в
смущении и страхе наблюдали за поединком взглядов еще четверо. Потолка над
чертогом не было - вверху клубились черные облака, прорезаемые молниями,
но зал был залит нестерпимо ярким светом.
  Роман, хоть и рожден был в Свете, не вынес нестерпимого блеска и на
мгновение закрыл глаза, а когда открыл, увидел дремучий лес, по которому
из последних сил несся белоснежный олень, по пятам преследуемый четырьмя
огромными волками. Следом на могучих боевых конях мчались всадники,
казавшиеся родными братьями и сестрами призрачного воина. Олень выскочил
на берег реки и помчался по песчаной косе, видимо, намереваясь спастись
вплавь, но навстречу ему из воды поднялись три вороных коня с оскаленными
пастями и по-кошачьи прижатыми ушами. Загнанное животное заметалось между
неумолимо приближающимися преследователями...
  ...Роман очнулся на той самой поляне, где Кэриун праздновал свое
вступление в должность и поминал сгинувшего пращура. Небо светлело,
короткая весенняя ночь близилась к концу. Старое дерево исчезло, словно
его никогда и не было, но в центре поляны шелестел только что
распустившимися листьями молодой кряжистый дубок. Несмотря на неистовую
ночную пляску, густая трава не была даже примята. Либр потряс головой,
прикидывая, уж не приснилось ли ему все - Рене Аррой, ведьма из Белого
Моста, растерзанные тела, шабаш, старуха-болотница. Кто-то тронул его за
плечо, Роман оглянулся и увидел Лупе, а рядом робко улыбающегося Хозяина.
  - Ты проснулся?
  - Да. Где все?
  - Твоего друга увела Болотная матушка. Она велела их дождаться.
  - А то я бы встал и ушел... Давно я тут лежу?
  - Нет, пол-оры, не более.
  - А куда делись другие?
  - Как только Глаз Иноходца "Глаз Иноходца - самая яркая звезда в
созвездии Иноходца" скрылся за верхушками деревьев, наше время кончилось...
  - А ты?
  - Я - другое дело. Ты меня призвал и не отпустил. Да и не мог же я
оставить ее одну, - дубовичок указал на притихшую Лупе. - Она пришла на
рассвете - искала вас.
  - Как же вы ушли от Димана?
  - А он не знает, что я ушла, он меня видит. То есть видит он березку,
но ему кажется, что это я.
  - Так вы умеете насылать мороки?
  - Только очень простые и редко. После этого я несколько дней не могу
сплести даже самого простого заклятия. Но что все это значит?
  - Не знаю, Лупе. Что-то очень скверное. И мы должны с этим совладать,
потому что больше некому. Только я не знаю, как...
  - А герцог, он тоже не знает?
  - Герцог, Лупе, непостижимый человек. Простите за игру слов, но я не
знаю, что он знает, а что - нет.
  Маленькая волшебница мечтательно улыбнулась:
  - Я никогда не думала, что увижу хоть одного из вас. Золотой Голос
Благодатных земель и Первый Паладин Зеленого Храма... И где?! Здесь, в
Ласковой пуще. Мир действительно сошел с ума.
  - Я и раньше догадывался, а теперь это мне очевидно. Вы знаете
слишком много, чтобы быть всего-навсего деревенской колдуньей.
  - Не надо об этом. Пока не надо. О, хвала Эрасти....
  Болотная матушка и адмирал появились неожиданно. Мгновение назад у
молоденького дубка никого не было, а потом из ничего возникли две фигуры.
Старая болотница даже не пыталась скрыть волнение. Рене с трудом
переставлял ноги, волосы на лбу и висках были мокрыми, он тяжело дышал, но
лицо оставалось спокойным.
  - Берегите его, - выпалила старуха, обращаясь к Роману и Лупе, - он
должен дожить до восхода Темной Звезды, иначе она не взойдет, и все навек
погрузится в туман.
  - Это самое непонятное пророчество из всех, которые я слышал,
особенно, если добавить к этому увиденное мною.
  - А слышал ты немало, Роман. Тебе будет полезно знать еще одно -
Судьба над твоим другом не властна, но его будущее в руках его спутников,
а в его руках будущее всех. Осенний Кошмар это знает и цену за голову
герцога Арроя назначит немалую.
  Первый удар не попал в цель - посланец ошибся. У них еще нет сил для
того, чтобы долго хозяйничать в этом мире, так что следующий удар нанесет
человеческая рука. И очень скоро.
  - Ну, к ударам в спину я привык, - подал голос Аррой, кривовато
улыбаясь.
  - Ладно, будем надеяться, что от ножа ты как-нибудь убережешься, а
вот насчет яда... С жабьим камнем ты будешь чувствовать себя спокойнее.
  - А разве он есть, жабий камень? Я думал, это сказки.
  - То, что люди болтают на сей счет, верно - сплошные глупости.
Никаких камней в жабьих головах не бывает и быть не может, как и
философских камней, которые любую гадость в золото превращают (вот уж
бесполезная вещь, как мне представляется). И сделать их никакой колдун не
сможет, как бы ни старался... - Старуха хитро улыбнулась, и Роман подыграл
ей:
  - Матушка, ты нас совсем запутала... Согласен, философских и жабьих
камней нет, но ведь что-то наверняка есть, иначе ты об этом бы не
заговорила.
  - Есть философские жабы. Они любое в любое превращают. Могут дрянь в
золото, могут яд - в противоядие. Одна беда, поболтать любят, и имена у
них - язык сломаешь, но твари добрейшие. У меня в болоте живет одна
семейка, так младшенький только и думает, как бы отправиться подвиги
совершать. Вот я его с вами и пошлю - с ним любую отраву кубками пить
можешь... И не спорь.
  Рене и не думал спорить. Болотная матушка с довольным видом разжала
корявую ладонь, на которой оказалась небольшая, словно бы высеченная из
кровавика, жабка со сверкающими прозрачно-голубыми глазами.
  - Прошу любить и жаловать. Андр.., Андрио... Анд...
  - Андриаманзака-Ракатуманга-Жан-Флорентин, - с достоинством
представилась жаба, вернее, жаб. - К вашим услугам.
  Надо отдать должное Рене, он умудрился сохранить серьезность:
  - Я рад, что ты согласился нам помочь.
  - Можете называть меня просто Жан-Флорентин. Это имя мне нравится,
оно звучит достаточно рыцарски. Наши же имена для иных существ
труднопроизносимы и непривычны. Даже Величайшая Хранительница Самого
Лучшего Болота и та сбивается.
  - Хорошо, я буду звать тебя Жан-Флорентин, а ты можешь называть меня
Рене. И что, ты действительно можешь превратить простой металл в золото?
  - Могу, но не хочу, ибо почитаю сие бессмысленным. А называть тебя я
буду адмирал, это звучит более возвышенно. Если у вас возникнет острая
необходимость в презренном желтом металле, можете рассчитывать на мою
помощь. Ибо никакие принципы нельзя доводить до абсурда.
  - К счастью, пока золото у меня свое. Зато матушка полагает, что мне
предстоит столкнуться с ядом.
  - Это намного интереснее. Ибо тогда мне предстоит узнать, что
заставляет одушевленное создание желать смерти ближнему. Вопрос жизни и
смерти всегда будет волновать мыслящие существа...
  - Манзака, - перебила Болотная матушка, - наши друзья успеют
насладиться твоим красноречием по пути. И умоляю тебя, не втягивай ты их в
философские споры, у них есть дела поважнее!
  - Что может быть важнее поиска истины?! - возмутился Жан-Флорентин,
однако тут же перешел к делу:
  - Есть ли у тебя браслет, адмирал?
  - Нет, да и зачем мне он? Побрякушки - это для женщин и придворных
бестолочей.
  - Ты прав. В мире есть множество вещей, которые нам не нужны. Я
думаю, мы легко поймем друг друга. Но в нашем конкретном случае браслет не
роскошь. Он нужен из соображения твоей безопасности. Будь добр, сорви вот
это ползучее растение и обмотай его несколько раз вокруг правого запястья.
Вот так. Очень хорошо.
  Философский жаб с достоинством переполз с руки Болотной матушки на
руку адмирала и устроился на сорванном побеге. По блестящему телу амфибии
пошла сияющая рябь, а изо рта вырвалась ликующая весенняя трель. Рене
ощутил легкий толчок и обнаружил у себя на руке браслет червонного золота
немыслимо тонкой работы, ибо неведомый ювелир удивительно точно скопировал
плеть лесного вьюнка, не упустив даже самых тонких прожилок на листьях.
  - Ну вот, - удовлетворенно сказал Жан-Флорентин. - А говорят, Мидас,
Мидас... Вот как надо.
  - Но зачем мне браслет?
  - А как я, интересно, буду незаметно нырять в твой кубок, если у меня
возникнет предположение, что содержащаяся в нем жидкость содержит
компоненты, опасные для жизни? Чтобы произошла трансформация, я должен
вступить в непосредственный контакт с трансформируемой средой. Теперь же я
буду восприниматься окружающими как логическое завершение ювелирного
изделия. - В подтверждение своих слов философский жаб испустил еще одну
трель, и в золото браслета вросла золотая же жабка с алмазными глазами,
усыпанная мелкими изумрудами...
  - Ну теперь, если меня не убьют разбойники, дабы разжиться
золотишком, я могу быть спокоен за свою жизнь, - заметил Рене. - А тебе,
приятель, удобно?
  - Удобно. Но в любом случае благодарю за заботу. Я преисполнен
уверенности, что мы прекрасно дополним друг друга.
  На этот раз адмирал не нашелся что ответить.
  В лагерь возвращались молча. Они слишком устали, чтобы обмениваться
впечатлениями. Рассвело. Лошади продирались сквозь кусты, задевая боками
мокрые от росы ветки, капли падали на путников, но их прикосновение не
было неприятным. Вдалеке заржала лошадь, и вороной конь адмирала
откликнулся на приветствие.
  - Подъезжаем, - заметил Аррой, - и хорошо, а то я промок насквозь, -
он задумчиво перебирал поводья. Роман гадал, скажет он что-то важное или
подождет. Рене повернулся к собеседнику и заметил:
  - Духи оказались настолько вежливы, что предстали перед нами в почти
человеческом обличий, а не в виде каких-нибудь коряг или булыжников.
  - Нет, монсигнор, они не были любезны. Они были настолько напуганы,
что не могли скрывать свой истинный облик. Вы, разумеется, не знаете, что
когда-то Хозяева и эльфы были одним народом - Перворожденными. Потом их
дороги разошлись. Большинство... (Роман запнулся, потому что чуть не
сказал "большинство из нас"), большинство эльфов предпочли вести ту же
жизнь, что и люди. Возникали поселения и города, развивались ремесла,
плелись интриги...
  Перворожденные отгораживались стенами от дикой природы, душой которой
они были изначально. Но некоторые становились отшельниками, храня и
оберегая те места, в которых жили, - леса, холмы, реки, озера...
Постепенно они отдалились от себе подобных, как бы растворясь в окружающем
их мире. Хозяева приобретали все больше черт, роднящих их с местом,
которое поклялись оберегать их предки. Даже сама внешность эльфа и
человека им опротивела, они стали менять свой облик в соответствии с тем,
что их окружало, но в минуту смертельной угрозы вновь стали самими собой.
То, что Хозяева охотно показались нам, - знак того, что в мире что-то
случилось. Вы - политик и воин, адмирал Рьего, скажите, когда возможны
союзы между врагами?
  - Когда всем грозит еще более сильный враг...
  - Так вот, нам сейчас угрожает нечто такое, что Хозяева забыли свой
тысячелетний раздрай не то что с эльфами - с людьми! Они по своей природе
куда более чуткие, чем мы, и почуяли опасность раньше остальных Страшно
даже вообразить, что могло их подвигнуть на это .
  К несчастью, Хозяева теперь слишком неповоротливы, слишком привязаны
к своему обиталищу, которое дает им силы и саму жизнь. А угроза пришла
откуда-то извне, и действовать предстоит нам... - Роман запнулся, но пока
не стал обрушивать на Арроя свою собственную историю и закончил - Нам,
людям...
  - Ну, мы тоже в стороне не останемся, - заверил Жан-Флорентин.
  - Знаешь, друг Роман, - герцог натянуто улыбнулся, - если мы в начале
нашей дороги нашли Болотную матушку и имеем честь путешествовать в
обществе философской жабы, то что ждет нас в конце? Золотой дракон с
голубыми глазками?
  - Не знаю, - медленно и очень серьезно ответил либр, - не знаю, но
все может быть...


                                  Глава 4


  2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.
  Утро. Таяна. Высокий Замок.

  - Это ты, Шандер? - Стефан оторвался от толстой книги с потрепанным
временем тисненым кожаным переплетом. - Помоги мне добраться до окна.
  Высокий темноволосый мужчина привычным жестом обнял больного за
плечи, осторожно перевел через богато убранную комнату и помог опуститься
в кресло. Стефан криво усмехнулся:
  - Что, Шани, не думал, что будешь таскать меня на руках?
  - Мой принц...
  - Прекрати. Ты никогда не называл меня так раньше, не называй и
теперь. Хоть я и калека, но память не потерял.
  - Хорошо, Стефан. Знаешь, Бельчонок (при помощи Казимиры, конечно)
испекла для тебя что-то замечательное и ждет под дверью....
  - Ты все еще думаешь, что меня потихоньку травят, и пытаешься принять
меры? Вздор. Если меня чем и опоили, было это осенью, и хватило одного
раза.
  Шандер недоверчиво покачал головой:
  - Чем же ты объяснишь, что четыре дня назад тебе полегчало, вчера ты
даже смог спуститься к обеду, а ночью болезнь вернулась?
  - Не знаю, может, совпадение... - принц откинулся на спинку кресла и
закрыл глаза, - посиди со мной немного, Шани. А то я все читаю и читаю, за
всю свою жизнь не прочел столько, как за эти проклятые десять месяцев.
Хорошо хоть Иннокентий завалил меня книгами, похоже, он собрал у себя все,
что когда-то было написано.
  - Ты становишься богословом...
  - Отнюдь нет. Иннокентий, как и все эландцы, в глубине души язычник,
а любопытство родилось раньше его. То, что он мне дает, к Церкви имеет
весьма отдаленное отношение. Если вообще имеет. Впрочем, все эти святые,
пророки и столпы веры когда-то жили, ссорились, мирились, что-то кому-то
доказывали и в конце концов умирали.... Что ты так на меня смотришь?
  - Нет, ничего, я не хотел...
  - Не хотел показывать, что меня жалеешь? Я это и так знаю и, между
прочим, за это благодарен и тебе, и Бельчонку. Вот от Михая, даже от отца
с Ланкой мне никакой жалости не нужно...
  - А от Герики?
  - Герика - дело другое. Это мне жаль девочку, ей хуже всех. Я хоть и
калека, но свободен. А она... Отец продает ее, как какую-то лошадь или
козу. Зенон, потом Гергей... интересно, кто будет следующим?
  - Такова участь всех наследниц.
  - Всех наследниц хоть иногда спрашивают об их собственном мнении.
Посмотрел бы я, как кто-нибудь попробует продать Ланку.
  - Сравнил ежа с елкой... Но она все равно выйдет за это ничтожество,
за Рикареда...
  - Ей хочется стать хозяйкой Эланда, и она никого не любит. Из нее,
кстати говоря, выйдет хорошая герцогиня. Когда прибывает посольство?
  - Вечером прилетел голубь. Они перешли Гремиху.
  - Значит, сейчас они у Всадников. Кто же их встречает?
  - Марко, Ланка, Иннокентий и Михай.
  - А я об этом даже не знаю...
  - Старик не хотел тебя расстраивать.
  - А ты? Неужели капитан моей гвардии не знал о приготовлениях, а
может, он боялся, что я захочу выехать навстречу? Ты так и не понял, что
кареты не для меня, а в седле я не продержусь и четверть оры. Послушай,
Шани, я, наверное, схожу с ума, но я жду их как последнюю надежду.
  Граф Шандер Гардани изобразил некое подобие улыбки, хотя ему хотелось
то ли взвыть в голос, то ли убить кого-то, знать бы еще кого. Капитан
"Серебряных", личной гвардии наследника трона Таяны, известный своей
безрассудной отвагой, любил принца как самого себя. Шандер рос вместе со
Стефаном и именно ему был обязан своим недолгим счастьем. По просьбе
наследника король разрешил отпрыску знатнейшего рода жениться на дочери
эркарда "Эркард - бургомистр" Гелани, пусть богатого и уважаемого, но
простолюдина. И это при том, что Шандер с детства был помолвлен с дочерью
знаменитого графа Дворга! Гардани обожал свою чернокосую жену, и два года
пролетели как единый миг. Теперь же от его любви остался лишь медальон с
прядью смоляных волос и дочь Белинда. Бела, Белочка, Бельчонок, чье
рождение стоило матери жизни. Уже тринадцать лет душа графа Шандера
принадлежала только дочери и другу, и, хоть он старался не подавать вида,
Стефан и Бельчонок это прекрасно понимали. Недуг принца для Гардани стал
возвращением кошмара - тринадцать лет назад он терял Ванду, знал это и не
мог ничего исправить. Сейчас погибал Стефан.
  - Да не смотри ты на меня так, - рассмеялся принц. - Мы еще
побарахтаемся. Нет, я не сошел с ума. Впрочем, я это сегодня уже тебе
говорил. Дело в дяде. Он всегда казался мне высшим существом, способным
совершить невозможное.
  Я не могу сказать, что так уж сильно верю в Творца, но в Руи я верю
совершенно по-детски.
  - Но он...
  - Да, он моряк, а не врач, не колдун и не клирик. Умом я все понимаю,
и тем не менее. Знаешь, у меня к тебе просьба. Устрой так, чтобы наша
первая встреча состоялась наедине. Разумеется, я не буду рыдать у дядюшки
на груди. А может, и буду. Я не смогу при Руи храбриться, а если сюда
явится половина двора вместе со стариком и его распрекрасным Михаем, мне
придется врать. А я никогда не врал при Руи и сейчас не хочу.
  - Руи?
  - Ну да, одно из его имен Руис, я его всегда так называл, это было
нашей маленькой тайной. Забавно, я вчера прочитал, что одни трактуют это
имя как "Обреченный", а другие как "Вечный".
  - Получается "обреченный на Вечность", так, что ли?
  - А ты поэт... Так ты приведешь его?
  - Приведу, Стефан, конечно же, приведу...

  2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.
  Старая Таянская дорога.

  Роман Ясный побывал во множестве стран, но в Таяне не бывал никогда и
теперь с нескрываемым интересом рассматривал холмистую равнину, узкие
извилистые речки, утопающие в садах села, обсаженные по краям высокими
тополями. К юго-востоку местность повышалась, а на горизонте виднелась
серебристая гряда. Обычные люди могли принять ее за облака, но Роман
различал даже отдельные горные вершины. Латский хребет, один из отрогов
Варты, называемой также Последними горами. Восточная стена мира, окраина
населенных людьми Благодатных земель. Говорят, за первым высоким хребтом
скрываются два других пониже, заросшие темным хвойным лесом, а дальше
начинается бескрайняя степь, в самом сердце которой упрятано древнее зло,
спящее, но не мертвое. Роман зябко передернул плечами. Проклятое
воображение, надо выбросить из головы сказки, выболтанные подвыпившим
троллем-полукровкой. К Проклятому троллей с их недоразвитыми головами и
злобой ко всему им непонятному! И вообще, что зло для троллей, для
большинства других рас, скорее всего, окажется добром.
  Роман заставил себя сосредоточиться на окрестностях. Дорога петляла
между холмов, которые вполне могли сойти за невысокие пологие горы.
Поздняя весна окропила сочную зелень кровью - немилосердно цвели маки.
Взобравшись на очередную вершину, всадники невольно замерли, завороженные
открывающимся видом - над дорогой, струящейся между двух холмов, застыли в
полете гигантские всадники. Могучий каменный конь, едва касаясь задними
копытами серебристого камня, взмывал в небо, служа, в свою очередь, опорой
другому. Двое в развевающихся плащах с обнаженными головами, припав к
гранитным гривам, гнали куда-то своих лошадей.
  "Так вот вы какие, Стражи Таяны, - подумалось Роману. - Одно из
Девяти Чудес Ушедших Веков, над которым не властны ни время, ни ветер..."
- Говорят, если миру будет грозить гибель, они оживут... - Роман
вздрогнул от неожиданности. Но заговорил с ним не дух бестелесный, а Рене
Аррой. - Никак не могу к ним привыкнуть, - как бы оправдываясь, признался
адмирал. Затем, тряхнув седой головой, сменил тему:
  - А вот и встреча. Так и знал, что нас будут ждать именно здесь. Это
место вызывает у гостей уважение к хозяевам, чем король Марко немилосердно
пользуется. Впрочем, так и надо, - Рене улыбнулся барду. В ярких солнечных
лучах его седина казалась прямо-таки снежной. Мелькнула ставшая привычной
мысль - окажись адмирал врагом, справиться с ним было бы тяжко. Даже с
помощью магии.
  Между тем эландцы быстро готовилась к торжественной встрече. Отряд
воинов на глазах превращался в придворную кавалькаду. Разворачивали
знамена, всадники набрасывали на плечи темно-синие, подбитые белым шелком
плащи, украшенные Полнолунием - личной консигной герцога. Белый волк
поднял голову к огромной серебряной луне. Роман подумал, что
геральдический зверь как нельзя лучше соответствует своему хозяину. Сам
герцог, впрочем, не счел нужным менять походный наряд, только откинул
плащ, так что стало видно украшенную изумрудами старинную цепь Первого
Паладина Зеленого Храма Осейны, и пригладил растрепавшиеся волосы, после
чего заговорщицки подмигнул барду:
  - Отсюда и до вечера я политик и дипломат. Ой тоска-тоска-тоска... -
Аррой засмеялся, потом лицо его посерьезнело:
  - Романе, прошу тебя, приглядись повнимательнее к тем, кого увидишь.
Я слишком давно всех или почти всех знаю... Свежий глаз надежнее.
  - Монсигнор хочет сказать...
  - Что времена сейчас непростые... - Рене прервал сам себя:
  - Они уже подъезжают, поговорим после. Жить будем вместе, на этикет
плевать. Вперед, встаем сразу за Диманом и его людьми, - Герцог тронул
коня, Роман последовал его примеру.
  Посольство Эланда медленно спускалось по склону холма. Сначала -
юноши-знаменосцы с орифламмами Эланда, идаконских Волингов и личными
знаменами герцога, затем ветераны с обнаженными шпагами и только потом сам
Рене, окруженный личной стражей. Роман держался слева от адмирала, слегка
придерживая Топаза, чтобы тот не шел голова в голову с герцогским
иноходцем. На сей счет Аррой ничего не сказал, но либр не счел нужным еще
больше попирать и так изрядно пострадавший этикет. Каким бы знаменитым
менестрелем ни был Роман Ясный, рядом с некоронованным повелителем Эланда
ему не место. Ставки, однако, были столь высоки, что оглядываться на
традиции было бы непозволительной роскошью. Роман не мог покинуть адмирала
не только потому, что не хотел пропустить ничего важного, но и потому, что
герцог был последней надеждой всех Благодатных земель.
  Болотница и ее Каменный господарь со всей определенностью утверждали,
что жизни Арроя грозит опасность. Магия в таком случае надежнее кольца
воинов, тем более что официально они находились у друзей и союзников, а
значит, охрана не могла проявлять чрезмерную подозрительность.
  Бард изобразил на лице самую любезную из своих улыбок, произнося про
себя охранные заклятия и заклятия-проверки. Через несколько минут он будет
знать, кого из пришельцев следует опасаться, кто является не тем, чем
кажется, кто в последние дни грешил колдовством и не направлено ли это
колдовство против них. Решив быть предельно осторожным, Роман окружил себя
и Рене Синей Тенью, не позволяющей посторонним заметить их недавние
соприкосновения с магией. Заклятие было утомительным, чтобы его
поддерживать, требовалось немало сил и внимания, и Роман знал, что к
вечеру смертельно устанет. Опасность на первый взгляд была надуманной -
считывать магические следы умели только эльфы и Преступившие, каковым
среди таянских нобилей делать было нечего. Тем не менее Роман, сам не зная
почему, укрыл себя и герцога в Синей Тени. Он не знал, что не пройдет и
грех месяцев, как эта его предусмотрительность спасет Рене жизнь.
  Когда либр закончил приготовления, до таянцев было рукой подать.
Большое пестрое пятно, замеченное с вершины Холма Стражей, распалось на
отдельные фигуры. Кавалькады сближались очень медленно, и Роман получил
возможность рассмотреть встречающих - шикарную процессию разодетых
всадников, восседавших на разукрашенных парчой и перьями лошадях. По
этикету во главе встречающих должен был находиться наследник короны, но
Стефан уже полгода как не вставал с постели, поэтому навстречу посланцам
Эланда выехали младший принц Марко, его сестра Анна-Илана, кардинал
Иннокентий и старый друг короля и его вернейший союзник герцог Михай Годой
Тарский.
  Если кого-то и удивило, что конь о конь с Рене ехал незнакомец в
одежде либра, то внешне этого никак не проявилось. Спускаясь по широкой
дороге, Роман не отрывал взгляда от таянских нобилей, стараясь осмыслить и
удержать в памяти первое впечатление. Что-то подсказывало ему, что здесь и
сейчас закручивается тугой узел, ставкой же в игре будут Благодатные
земли, а то и все Подзвездное. Либр, пользуясь случаем, запоминал лица,
пытаясь угадать, кто есть кто. Принц Марко оказался мальчиком лет
шестнадцати, обещавшим в недалеком будущем превратиться в красавца.
Темноволосый, с правильными чертами лица, он открытой улыбкой напоминал
дядю по матери. Наверное, именно таким был Рене Аррой, когда впервые ушел
в море на поиски легендарного Берега Золотых Пчел "Острова Золотых Пчел
(Берег Алых Роз, Золотой Берег и т.д.) - земной рай, легендарные острова,
по преданьям, расположенные в Сером море за Запретной Чертой". Хотя нет, у
Рене выше лоб, жестче линия рта, а глаза... Глаза адмирала слишком
напоминали эльфу его собственные. Марко же просто милый мальчик, третий
сын, и вряд ли от него стоит ожидать в будущем каких-то сюрпризов. Зато
Илана... Вот уж кто должен был бы родиться наследником, в одном ее мизинце
больше воли, чем в иных королях. И хороша! Хороша той странноватой, пряной
красотой, которой часто бывают отмечены существа смешанных кровей.
Причиной тому, видимо, бабушка - корбутская красавица, принесшая таянской
короне небольшое горное ютяжег.тво и большие доходы. Именно там
счастливчики находили бесценные черные алмазы после весенних паводков. А
где сокровища, там и ножи, и кровь.
  Принцесса так уверенно управляла своим конем, что становилась ясно -
королевская дочка проводит больше времени на охотничьем дворе, чем среди
придворных метресс. Роман откровенно любовался гордой посадкой головы,
темными тяжелыми волосами, отливающими на солнце осенней медью,
отточенными жестами... А вот это, видимо, кардинал Иннокентий. Неглуп.
Явно неглуп. Приятное лицо, но очень некрасивое. Может, клирик просто
устал, а может быть, чем-то озабочен. Всадник из него никудышный. Святой
отец так робко сидит на плотной, тихой кобыле, словно боится причинить
животному неудобство. Похоже, Его Преосвященство серьезно и долго болен,
такие лица бывают у людей, примирившихся со своим недугом, но старающихся
жить вопреки всему и даже получать от жизни удовольствие. С Иннокентием
надо познакомиться поближе, но герцог Михай... Вот уж с кем лучше не иметь
ничего общего!
  Роман со все возрастающим беспокойством разглядывал владетеля
легендарной Тарски. Герцог вырядился в цвета своего знамени - цвета
потухающего пламени. Алую сорочку украшал кружевной гофрированный
воротник, на ногах Михая красовались чулки в бордово-золотую полоску,
штаны и колет цвета лучшего арайского вина были расшиты золотом, с шеи
свисало несколько тяжелых золотых цепей, черный плащ был подбит
огненно-красным шелком, а голову венчал черный же берет с роскошными
малиновыми перьями. Тарскиец подъехал прямо к Рене, я Роман невольно
сравнил обоих нобилей. Нарочито спокойные манеры, седые волосы, черный
костюм, оживленный лишь небольшим белым воротником и цепью Паладина,
делали Арроя старше, но лишь издали и на первый взгляд. Либр уже имел
возможность оценить силу и выносливость адмирала и кошачью точность его
движений, а яркие голубые глаза делали правильное лицо Рене почти молодым,
чего при всем желании нельзя было сказать про тарскийца. Сильный,
тяжеловесный, с красивым, но неприятным лицом, он производил впечатление
существа опасного и недоброго. Роман хорошо, даже слишком хорошо видел
темные круги вокруг глаз, дряблость кожи, яркие влажные губы... Бард готов
был поклясться, что под роскошным беретом прячется лысина.
  Роман, как правило, с уважением относился к чужим жизням, но сейчас
его пронзило неистовое желание убийства. Он во всех подробностях
представил, как подъезжает к герцогу, выхватывает кинжал и вонзает по
рукоять в мощную короткую шею как раз под заботливо подстриженной черной
бородой. Бард даже прикрыл глаза, отгоняя наваждение. Осенью он долго и
безутешно будет сожалеть о том, что не прислушался к внутреннему голосу.
  Михай полностью завладел вниманием Арроя, однако Роману было ясно,
что ничего действительно важного тот не скажет. Либр придержал коня так,
чтобы оказаться рядом с кардиналом, Топаз - умница - моментально
приноровился к мягкой рысце красивой кобылы с белой звездочкой на лбу.
Отец церкви ничего не имел против общества знаменитого менестреля и с
готовностью подхватил предложенную тему, рассказав все известное лично ему
о Всадниках. Говорят, что накануне бедствий окрестный люд слышит конское
ржанье и отдаленный топот, а если человек нежданно-негаданно вспомнит о
Всадниках, ему надо поберечься. Верно и то, что никто не может видеть лиц
каменных исполинов, они поставлены так хитро, что, откуда ни смотри,
колоссы либо смотрят в сторону, либо чем-то прикрываются. Если же кто
увидел каменные лики - наяву ли, во сне, то нет более верного знака скорой
смерти. Сам не зная почему, Роман в ответ заметил: в этом нет ничего
удивительного, если они, к примеру, похожи на господаря Михая. Епископ
очень долго не отрывал выцветших серых глаз от лица Романа, а когда
заговорил, казалось, он старался сменить тему.
  - Герцог Рене - самый смелый человек из всех, кого я знаю... - Клирик
помолчал и добавил:
  - И друзей он подбирает под стать себе.
  - Хотелось бы верить, что и в Таяне у герцога есть таковые...
  - Надеюсь, Руис-Рене не сбросит со счетов товарища детских лет, хоть
тот и принял монашеский обет...
  - Вы так давно знакомы? - удивленно поднял брови Роман, прекрасно
зная ответ.
  - Всю жизнь. Я имею в виду жизнь Рене, так как я старше его на четыре
года. Мы дружили. Я рос слабеньким, уже тогда все понимали, что Церковь -
единственное место, где от меня может быть прок. Рене же был каким-то
вихрем огня, он успевал всюду и везде быть первым. Когда он первый раз
бросился спасать меня от моих сверстников, которые меня дразнили, ему было
года четыре. Еще через четыре года покровительство младшего герцогского
сына стало серьезной помехой для желающих помучить заморыша. В
четырнадцать Рене впервые ушел в море, а я к этому времени принял постриг.
Наши пути разошлись...
  - Он очень изменился?
  - О да! Раньше у него душа была нараспашку, он ожидал, что за каждым
углом притаились чудеса. Он жаждал подвигов и славы. Вообще-то детские
мечты забываются, но у Рене слишком многое сбылось. Это не могло не
причинить боль...
  - Не понимаю...
  - Понимаешь, ведь ты бард, а значит, должен знать, что счастье не в
удовлетворении, а в возможности страстно желать. Пока у Рене оставалась
надежда найти Берег Золотых Пчел, он был счастлив. Но у него отобрали цель
и сунули в руки власть, которая ему была не нужна. Рене, в сущности,
несчастный человек, хотя тщательно это скрывает.
  - Одна... колдунья (прошу прощения у служителя Церкви), которую мы
встретили по дороге, предсказала герцогу любовь, которая спасет нас всех...
  - Что ж, если речь не идет о любви к женщине, то очень может быть.
  - Снова не понимаю.
  - Наш язык, бард, не так богат, как кажется. Одним-единственным
словом "любовь" мы обозначаем отношение к музыке, вкусной пище, самым
разным людям... Есть любовь к Творцу, любовь к родине, любовь к
приключениям... Сейчас в мире творится что-то странное. Люди, у которых
достаточно тонкая душа (не сомневаюсь, ты из их числа, иначе тебя тут бы
не было), чувствуют какое-то напряжение. Говорят, кошки знают, когда ждать
землетрясения. Крысы вовремя покидают тонущий корабль. Творец в великой
мудрости своей дал неразумным тварям некий инструмент, позволяющий
предчувствовать беду. Кто знает, может, и людям дано предчувствовать,
скажем, конец света или другие напасти, грозящие всему сущему. Если так,
любопытство Рене и его пристрастие к авантюрам могут заставить его в один
прекрасный день забыть политику, отринуть всю повседневную суету и вывести
"Созвездие Рыси" в море на поиск источника опасности. Я знаю Рьего. Если у
кого и есть шанс на успех, то это у него...
  - Значит, мы превратно истолковали слова предсказания...
  - Полагаю, что да. В жизни герцога было, есть и, смею предположить,
еще будет немало женщин, но никто из них не захватил его целиком, а сейчас
уже поздно. Но мы и приехали. Вы в первый раз в Гелани?
  - Да.
  - Тогда не смею вас отвлекать. Этот город заслуживает того, чтоб
рассмотреть его как следует.
  Действительно, открывающийся вид завораживал. Когда-то, в стародавние
времена, владыка Червонных Земель Стефан Старый подарил сыну к свадьбе
новый город. Стефан был опытным воином и выбрал место, словно бы самой
природой предназначенное для того, чтобы стать ключом в Червонные земли.
Шло время, а городок Гелань превратился в столицу Таяны. Воин превратился
в придворного и купца, но не разучился владеть мечом. Двойная стена с
ощетинившимися пушками бастионами и ледяные воды Рысьвы надолго задержали
бы любую армию, но этого таянским королям было мало. Над Геланью
господствовала гора, на вершине которой красовалась грозная цитадель.
Знаменитый Высокий Замок, гордость Таяны, жилище королей.
  Однако путь кавалькады лежал к городской ратуше. Всадники чинно
проехали по горбатым, извилистым улочкам, заполненным разряженными
горожанами, и остановились на просторной квадратной площади. Окружавшие ее
дома сплошь принадлежали людям богатым, способным платить налог за окна и
надстройки сверх положенных двух этажей. Посреди площади возвышалось
здание городской ратуши с высокой прямоугольной башней, украшенной шпилем
с гербом города - вставшей на задние лапы рысью с мечом, обороняющей
крепостные ворота. Такая же рысь красовалась и перед входом в ратушу. По
углам площади звенели четыре фонтана, из которых состоятельные горожане
набирали воду. Фонтаны венчали фигуры, символизирующие времена года, у ног
которых по старой языческой привычке люди складывали незамысловатые
приношения. Сейчас на площади царила Весна, изображение которой заботливо
украсили ветками цветущего жасмина. Из окон, как разноцветные языки,
свешивались дорогие ковры. Кажется, все, кто имел среди проживавших на
площади друзей или знакомых, заняли места у окон, а на ступенях ратуши
стояли отцы города.
  Плотный седовласый эркард, завидев кавалькаду, медленно и
торжественно прошествовал вниз по застеленной пурпурным ковром лестнице и
встал у подножия каменной рыси так, что геральдический зверь словно бы
благословлял его степенство. За спиной эркарда выстроились городские
гласные - все двенадцать.
  Почтенные мужи разоделись, явно стараясь перещеголять друг друга в
роскошестве. Тяжелые, отороченные мехами одежды и начищенные до солнечного
блеска массивные цепи придавали именитым горожанам вид знатнейших
сановников, однако Роман искренне им посочувствовал - день выдался
по-летнему жарким, и бархат, бобры и куницы причиняли встречающим
страдания, о чем свидетельствовали красные, блестящие лица и затрудненное
дыхание. Либр подавил ухмылку - этикет есть этикет, и перевел взгляд на
Арроя. Рене ловко спрыгнул со своего цевца и быстрой пружинистой походкой
направился к эркарду. Михай слегка замешкался, слезая с внезапно
заупрямившегося коня, так что место рядом с Рене волей-неволей занял
кардинал. Принц и принцесса, согласно традиции, оставались в седлах. Они
считались не гостями, а людьми, состоящими на службе у вольного города
Гелани, ибо первейший долг королей защищать своих подданных от всяческого
урона и непотребства со стороны соседей. Впрочем, Рене от отсутствия Михая
ничего не потерял. Даже наоборот. За всю свою бродячую жизнь Роман не
видел девушек прелестнее, чем дочери города, вышедшие с традиционным
приветствием к именитым гостям.
  Статная красавица с толстыми каштановыми косами держала поднос, на
котором красовались золотые кубки, инкрустированные яркими камнями, а
рядом застыла совсем юная брюнетка в белом платье, не отрывающая от гостей
огромных оленьих глаз.

  2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя. Гелань.
  Площадь ратуши.

  Марита почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Еще
мгновение назад она беспокоилась о том, не забудет ли нужные слова и не
развяжется ли в самый неподходящий момент вроде бы ослабшая лента на
правой туфельке. Беспокоило девушку и то, что гости могут встать не так,
как нужно, и ей придется пройти мимо герцога Тарски, чтобы подать Первую
Чашу эландцу, что могло обидеть этого страшного человека.
  От графа Шандера, мужа ее покойной сестры, Марита знала, что Михай
Тарскийский - человек злопамятный и завистливый, от которого лучше
держаться подальше, а если не получается, то оказывать ему всевозможные
почести. Но и герцог Михай, и обувная лента имели значение лишь до тех
пор, пока не послышались приветственные крики и из-за угла Собачьей улицы
не потекла блестящая процессия. Марита сразу же отыскала седого человека с
черно-зеленой цепью на груди, потом ее взгляд упал на золотоволосого
рыцаря, ехавшего рядом с адмиралом, и все было кончено. Михай, Аррой,
отец, подруги, все полетело в тартарары. В мире существовал только
незнакомец на золотом черногривом коне. Люди суетились, толкались,
переговаривались, бросали букеты весенних цветов, а Марита стояла как
завороженная. К жизни ее вернул лишь ощутимый удар по ноге. Ее подруга
Эвка, держащая поднос с кубками, недвусмысленно давала понять, что Марке
пора браться за дело. Сделав немыслимое усилие и в глубине души безумно
боясь, что рыцарь, стоит отвести от него взгляд, тут же исчезнет, Марита
сняла первый попавшейся кубок, пригубила, кик требовал обычай, терпкого
прохладного вина и молча протянула непостижимым образом оказавшемуся перед
ней седому нобилю со смеющимися голубыми глазами.
  Аррой принял кубок, но пить не спешил. Он знал таянский обычай и
ждал, что девушка произнесет положенное "Да будут путь твой долог, дом -
полон, друг - честен, меч - верен, конь - послушен, а огонь - ясен".
  Нужные слова, как назло, вылетели из прелестной головки, но эландец
не растерялся. Чуть помедлив, он расцеловал девушку в обе щеки и громко и
весело пожелал славному городу Гелани процветания, особо отметив
несравненную красоту его обитательниц. Марита, вспыхнув до корней
иссиня-черных волос и не смея вновь посмотреть на свиту герцога, торопливо
схватила следующую чашу, предназначенную кардиналу. Его Преосвященство
пить не стал и бестолково топтался с кубком, пока его не принял худенький,
бледный служка. Следующий кубок Марита подала эркарду города - своему
собственному отцу, не понимая, почему тот посмотрел на нее с таким укором.
Тем не менее эркард, выпив ритуальное вино, разразился длиннющей
витиеватой речью. В отличие от дочери, он не забыл ни словечка. Церемония
пошла как по писаному. Горожане радостно кричали, в окна летели заранее
припасенные букетики виллин "Виллина - ярко-алый весенний цветок, растет
только в Таяне, где считается символом страстной любви" и атриолы "Атриола
- весенний цветок, в Таяне считается символом надежды. Грозди голубых или
белых колокольчиков с сильным сладковатым ароматом", а адмирал весело
махал всем рукой. На фоне закутанных в пышные мантии власных он в своем
темном платье казался по-юношески легким и подвижным.
  Марита изо всех сил старалась смотреть только на герцога и тем не
менее не поняла, что эландец обращается именно к ней. Зато это понял
эркард, взявший бестолковую дочь за руку и подведший к дорогому гостю.
Девушка вздрогнула, когда в се руку вложили букет сапфировых атриол,
усыпанных бриллиантовой росой. Подобного чуда в Таяне, известной своими
ювелирами, видеть еще не приходилось, но Марита смогла подумать только о
том, что каменные цветы того же цвета, что и плащ прекрасного кавалера.
Сердце девушки то подскакивало к горлу, то проваливалось вниз.
Многословную отцовскую благодарность она пропустила между ушей, из себя же
смогла выдавить лишь жалкое "Благодарю".
  - Не стоит! Доставить удовольствие такой красавице, о чем еще может
желать эландский дворянин?! - Адмирал уже был в седле, и его вороной,
красиво склонив голову перед геланскими гласными, повинуясь руке хозяина,
стал пятиться назад к кавалькаде - Рене умел в случае необходимости
красиво пустить пыль в глаза. Взгляд Мариты опередил герцогского иноходца
и мгновенно достиг всадника в екнем. Возможно, ей показалось, но
незнакомец смотрел на нее, смотрел и улыбался.
  - Милый обычай, не правда ли? - Заглядевшийся на прелестную таянку
Роман поспешно обернулся - к нему обращался герцог Михай собственной
персоной, причем лицо его источало мед, смешанный с патокой.
  - Все обычаи по-своему милые, - не показал своего неудовольствия
либр. - А что мне действительно понравилось, так это девушки...
  - Это, насколько мне известно, родственницы эркарда. Дочь и, кажется,
племянница. Я думаю, вы их еще увидите в Ночь Костров.
  - Ну этого еще ждать и ждать.
  - Не так долго, как вам кажется, или Роман Ясный куда-то спешит?
  - Увы! Я благодарен герцогу Аррою за приглашение, меня всегда
интересовала Таяна, но еще больше влекут Последние горы. Я не хотел бы
терять лучшую часть лета даже ради столь изысканного общества.
  - Я вас понимаю, более того, если вам понадобится помощь и проводники
- мои люди к вашим услугам, меня ведь не зря называют "Горным Хозяином".
Однако на несколько дней вы, надеюсь, все же задержитесь. Здешние дамы не
отпустят вас без песен.
  - Если они хотя бы вполовину столь хороши, как эти горожаночки, я к
их услугам.
  - Таяна славится красавицами. Как вы нашли принцессу?
  - К сожалению, монсигнор, я не имею обыкновения смотреть на принцесс
как на женщин. Это может принести неприятности и мне, и им.
  - Да. Ваша репутация себя оправдывает, - залился хохотом владетель
Тарски. - Красив, как эльф, хитер, как змея, ч так же опасен. Как для
женщин, так и для мужчин. О вашей шпаге ходит не меньше легенд, чем о
вашей гитаре.
  - О, вы преувеличиваете. Я никогда не нападаю. Первым. К тому же
шпага герцога Арроя пользуется куда большей славой, причем заслуженной.
  - И все же я рассчитываю найти в вас друга.
  - О, мой герцог, дружба требует времени, а у меня в запасе лишь
несколько дней...
  - И на эти дни я приглашаю вас остановиться у меня.
  - Сожалею, но я уже принял приглашение монсигнора Рене.
  - Надеюсь, когда-нибудь я все же опережу проклятого эландца. - Михай
громко и заливисто расхохотался, однако в его блестящих глазах мелькнуло
нечто, заставлявшее считать прозвучавшие слова не просто шуткой.

  2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.
  Четвертая ора пополудни. Высокий Замок.

  Король Таяны Маркус-Ян-Иоахимм нетерпеливо мерил шагами полированные
плиты смотровой площадки. Марко, как за глаза его называли ближайшие
сподвижники, не признавался даже сам себе, до какой степени он ждет
гостей. Дело, разумеется, было не в заключении формального союза Таяны и
Эланда. Брак принцессы Иланы и Великого герцога Рикареда был выгодным, но
не сулил ничего нового. Два молодых хищника, выросших на окраине
одряхлевшей Арцийской империи, прекрасно понимали друг друга, их
совместные усилия заставляли беспокойно ворочаться и министров двора Его
Благочестивого Величества Базилека, и толстосумов-купцов, чьим товарам
содружество таянских ремесленников и добытчиков и эландских моряков
здорово путало карты. Свадьба не была политической неожиданностью, она еще
раз подтверждала союз Рыси и Альбатроса. Марко беспокоило другое, что он
мог откровенно обсудить лишь с герцогом Арроем, которого знал тридцать с
лишним лет. Король обернулся к капитану "Серебряной гвардии", почтительно,
но не подобострастно застывшему у входа.
  - Граф Щандер, что Стефан? Он сможет сегодня встать?
  - Боюсь, что нет. Улучшение оказалось временным.
  - Кто у него?
  - Его камердинер и моя дочь, утром там была принцесса Герика, сейчас
она поднялась к себе.
  - Она не поехала вместе с отцом?
  - Вы же знаете, принцесса не очень любит ездить верхом. Герцог Михай
позволил дочери остаться в замке.
  - Что ж, ему виднее. Но что это, кажется, показались?
  Король быстро, чтобы не увидели - негоже Его Величеству подобно
неверной жене выглядывать с башни дорогого тетя, покинул смотровую
площадку. Граф Гардани задумчиво посмотрел ему вслед. Марко был далеко не
молод, но живость и быстрота движений не позволяли считать его стариком.
Впрочем, в последние месяцы он здорово сдал. Две смерти и исчезновение для
одной семьи, пусть даже королевской - это слишком, а если учесть, что
наследником может оказаться желторотый мальчишка... Шандер с трудом
отогнал от себя мерзкую мыслишку. В конце концов, Стефан может
поправиться. Однако вряд ли ему, Шандеру, удастся выполнить пожелание
принца и сразу же привести к нему герцога Арроя. Похоже, эландцем сначала
завладеет его свояк, а потом уж племянник. Граф поймал себя на мысли, что
безумная вера Стефана и Марко в эландского адмирала передалась и ему. Что
ж, людям свойственно надеяться на чудо...
  Роман старательно запоминал все особенности подъездов к Замку. Не то
чтобы он предполагал, что ему в ближайшем будущем предстоит спасаться
бегством или, напротив, руководить штурмом, а для порядка. В мозгу либра
хранились точнейшие сведения о множестве крепостей, и он готов был
признать, что Высокий Замок едва ли не самый неприступный из них. Гора,
омываемая быстрыми волнами Рысьвы, при необходимости в считанные часы
заполнявшей целую систему рвов и ловушек, была разделена стенами на три
участка. К вершине вели две спиральные дороги, над местами пересечения
которых красовались маленькие, но грозные башни. Первая треть горы,
относительно пологая, поросла тщательно скашиваемой травой, в которой не
смог бы укрыться и кролик. Между второй и третьей стенами склон зарос
вековыми деревьями с подлеском, прорубиться через который было весьма
сложно. Ложные тропинки, волчьи ямы, настилы для лучников на деревьях, все
это превращало путь через второй пояс защиты в ад. От третьей стены до
башен Высокого Замка гора становилась крутой, земля сбрасывала глинистую
шкуру, обнажая острые гранитные кости. Камни были искусно обработаны таким
образом, что подняться наверх без помощи из Замка было почти невозможно, а
две дороги, ведущие к двум воротам - Полуденным и Полуночным, проходили
под нависшими скалами, с которых незваных гостей можно было угостить
великолепным обвалом.
  - Да, вот так, - Аррой словно читал мысли. - Добавьте к этому, что
под замком находится целый лабиринт, а еще ниже пещеры, через которые
протекает подземная река.
  - Но есть нечто, перед чем не устоят никакие стены. Это предательство.
  - Это так, Романе, но предателям в Таяне делать нечего.
  - А в Эланде?
  - Надеюсь, что тоже. Когда я строил новую Идакону, то старался
использовать все, что видел здесь. В Таяне - лес и река, у нас - море...
Но места похожи до боли.
  - Это древние места, монсигнор, и их действительно создавали для боя.
Я... читал об этом.
  - Я хотел бы увидеть эти книги, где они?
  - Везде. Что-то в Кантиске, что-то в Эр-Атеве, а что-то, я надеюсь,
можно найти и здесь. О, открывают ворота...
  - Вот и конец моему путешествию. Оно оказалось не столь безоблачным,
как думалось, но, похоже, главные пакости впереди.
  - Монсигнор так думает?
  - Так же, как и либр...

  2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.
  Четыре оры пополудни. Гелань. Торговые кварталы.

  Лупе сосредоточенно продиралась сквозь толпу возбужденных горожан,
дружно двигавшихся поглазеть на гостей. Маленькая колдунья ловко
проскальзывала между дородными торговцами и их расфуфыренными супругами.
Некоторые с удивлением таращились на странную женщину в полудеревенском
наряде с бледным напряженным лицом и дрожащими губами, а она с какой-то
одержимостью уходила все дальше и дальше от единственных в мире людей,
которые ей были дороги. В глубине души Лупе ничего так страстно не желала,
как чтобы кто-то из свиты Арроя заметил ее бегство и силой вернул, но
этого не произошло. Лупе, честная во всем, бежала, применив все свое
немалое уменье, пока спутники были заняты кто разговорами с таянскими
нобилями, кто разглядыванием славного города Гелани, кто, как либр Роман,
собственными мыслями. Прошло не менее полуоры, пока чародейке удалось
выбраться из толпы, она быстро прошла по почти пустой улице Гелены Снежной
и возле иглеция уверенно свернула в небольшой кривоватый переулок,
проскользнула в щель между двумя домами и оказалась в городе
ремесленников. Здесь было относительно тихо: те, кто собрался к ратуше,
давно ушли, другие же занимались своими делами. Лупе шла, низко опустив
голову, словно боясь, что ее узнают. Наконец ноги вывели ее к небольшому
аккуратному домику, украшенному изображениями Лиса "Лис - знак гильдии
цирюльников и медикусов". Женщина дернула звонок, и колокольчик ответил
мелодичным звоном.
  - Иду-иду, милая, - раздался бархатный баритон, - сейчас все будет
хорошо, ты не волнуйся. - Дверь распахнулась, и маленький кругленький
человечек в оранжевой лекарской мантии потрясение всплеснул коротенькими
ручками:
  - Творец и все его ангелы! Лунина, - радость моя, мы и не надеялись,
что ты вернешься...


                                  Глава 5


  2228 год от В. И. 14-й день месяца Медведя.
  Шестая ора пополудни. Таяна. Гелань. Высокий Замок.

  Роман с вялым интересом рассматривал себя в высоком зеркале, лениво
задавая вопросы Кайтеку, личному цирюльнику герцога Михая. Тарскийский
властелин, узнав, что Рьего как-то не озаботился прихватить с собой
куафера, навязал "дорогим друзьям" своего. Бард, правда, подозревал, что
со своей шевелюрой, равно как с бородой и усами, Рене Аррой управляется
сам. Это лысеющему Михаю опытный цирюльник был нужнее воздуха, но, как бы
то ни было, угодливый, раздушенный красавчик битую ору крутился в
адмиральских апартаментах. Сам герцог отсутствовал - беседовал с королем,
и раздраженный навязчивой любезностью либр не выдержал и принял удар на
себя, подставив Кайтеку золотистые локоны. Прогнать цирюльника Роман счел
неудобным, хотя не сомневался, что, будь Рене у себя, он не замедлил бы
сделать именно это.
  Отдав себя в лапы куафера, Рене решил извлечь из своих страданий
пользу и несколькими ловкими вопросами ввел разговор в нужное русло. К
концу процедуры бард знал, что принц Стефан за время болезни сильно
изменился, став капризным, подозрительным и злым, что кардиналом
Иннокентием довольны не все и даже поговаривают, что клирик втайне читает
еретические книги и что епископ Тиберий был бы лучшим пастырем. С явным
неодобрением Кайтек отзывался и о капитане "Серебряной гвардии" графе
Гардани, из чего Роман сделал вывод, что тот наступил на мозоль
тарскийскому герцогу.
  Познаний в магии, которыми располагал Роман, хватало, чтобы понять -
господарь Тарски грешит запретной волшбой, причем такого рода, с которой
либру не доводилось сталкиваться. Это было что-то запредельно сильное,
недоброе и очень, очень древнее. Неудивительно, что эльф пришел к выводу,
что все, кого недолюбливают Михай и его подручные, находятся в одной лодке
с ним и Рене, которому пора бы уж было и появиться - до Великого Приема
оставалось не более оры с четвертью. Кайтек закончил свое дело и усиленно
делал вид, что что-то еще подправляет, видимо, ему было велено дождаться
Арроя во что бы то ни стало. Именно поэтому Роман с некоторым злорадством
выпроводил беднягу, которому было не миновать взбучки за проваленную
миссию.
  Либр был искренне рад, что Рене объявил о том, что он и знаменитый
менестрель - давние друзья и будут жить вместе. Ощущение глухой тревоги,
не покидавшее барда и адмирала после Белого Моста, объединяло лучше любой
старинной приязни. Роман был рад поселиться с Рьего еще и потому, что не
шибко надеялся на Жана-Флорентина. Кроме яда, существуют и кинжалы, и
стрела, пущенная в окно, а на сей счет у Романа было несколько сюрпризов,
раскрывать которые он пока не хотел даже эландцу. Теперь же либр мог сколь
душе угодно принимать меры безопасности, чем он и занимался, пока не
явился непрошеный цирюльник. Когда дверь за ним наконец закрылась, Роман
принялся за прерванную работу. Последнее слово он произнес за мгновение до
того, как вернулся хмурый Рене. Герцог с размаху бросился в широкое
кресло. Было видно, что Аррою срочно требовался собеседник, способный
понять, что происходит. Герцог рывком пододвинул себе кувшин с вином,
наполнил два высоких узких бокала, протянул один Роману и без обиняков
начал:
  - Я говорил с Марко. Меня беспокоит то, что тут творится. Его тоже, и
бедняга не понимает, отчего. Вроде бы все благополучно.
  - Как и везде...
  - Как и везде. Марко списывал свое настроение на счет несчастий,
обрушившихся на его семью, но нас-то подобные беды не коснулись...
Проклятье! Не нравится мне этот покой. - Герцог долил себе вина и залпом
выпил его, уставившись в одну точку. Роман хотел было сказать, что им
предстоит пить целый вечер, но вовремя вспомнил, что про Рьего, среди
прочего, говорили, что он никогда не пьянеет. Герцог же задумчиво повертел
в руках бокал гвергандского стекла, поставил его на поручень кресла и
вернулся к утренней идее.
  - Роман, приглядись-ка получше к хозяевам и гостям... И, знаешь,
надоел мне этот клятый этикет, так что предлагаю называть меня Рене и быть
со мной откровенным. Согласен?
  - Кто ж от такого откажется, - эльф не кривил душой, так как в своих
мыслях уже пятый день называл эландского герцога просто Рене. - А что до
"приглядывания", так я этим только и занимаюсь. Кто тебя интересует?
  - Не хочу пока говорить, чтобы не "замылить" тебе глаза. Никогда не
был придирой, но, по-моему, от этого человека разит злом, как от сотни
демонов... Романе, не хочу лезть тебе в душу, но я чувствую, что ты
кое-что знаешь, не доступное нам, грешным. Посмотри Стефана, лекари давно
признали свое поражение, так что препон чинить никто не будет.
  - Когда идти?
  - Пойдем прямо сейчас. Странная у него болезнь. Я, знаешь ли, в его
возрасте не раз купался в ледяной воде и, как видишь, хожу на своих ногах.
И не я один такой живучий. Стефан мог сгореть в три дня от лихорадки, мог
поправиться, но стать калекой... Не понимаю. Мне это очень не нравится -
Стефко был бы великолепным королем, а теперь в наследники выходит
мальчишка, которого растили, как "третьего принца", для охот и пиров.
  При желании Роман мог бы возразить, что Рене сам когда-то был третьим
принцем и вовсе не собирался управлять государством, но вместо этого молча
собрал все, что могло пригодиться при осмотре, и взглянул на Рьего:
  - Я готов.
  Герцог встал, механически отбросив со лба белую прядь, - Роман начал
уже понемногу привыкать к этому жесту.
  - Иди за мной, но тихо. Нам не нужны свидетели. При Стефане сейчас
только его дядька. На старика можно положиться, он приехал сюда еще с
сестрой.
  Акме Арройя двадцать два года была королевой Таяны, естественно, ее
неуемный братец знал Высокий Замок как свои пять пальцев. Герцог уверенно
свернул в проход для слуг и повел гостя узкими, сводчатыми переходами.
Маленькую железную дверь открыли сразу. Коренастый человек с крючковатым
носом и колючими глазками сдержанно, но сердечно поклонился и отступил в
сторону, пропуская посетителей. Герцог рывком отодвинул бархатную
портьеру, и они оказались в комнате принца.
  Стефан сидел в кресле у раскрытого окна. Яркий солнечный свет
подчеркивал бледность, темные круги под запавшими зелеными глазами. Роман
помнил, что наследнику должно осенью исполнится тридцать четыре, но
определить возраст принца на глаз казалось невозможным, это существо уже
находилось вне времени. А ведь недавно Стефан, смеясь, поднимал
толстуху-повариху, мог несколько раз без отдыха переплыть Рогг и усмирить
дикого коня. Таянский наследник слыл прекрасным воином и при этом не
чурался наук. Принцу пророчили блестящее царствование, пока в начале
минувшей зимы он не бросился вытаскивать из полыньи сестру и ее подругу,
дочь Михая Годоя...
  Пользуясь привилегией врача, либр внимательно рассматривал
осунувшееся лицо Стефана. Потом взял его за плечи и внимательно посмотрел
в зеленые глаза с расширенными зрачками.
  - Рене, мы должны остаться одни, - герцог кивнул и поднялся, но тут
дверь распахнулась, и в комнату вошла девушка.
  - А, вот и господарка Тарская, - улыбнулся Рене, хотя Роман и так об
этом догадался. Дочь Годоя была, без сомнения, красива, но не красотой
принцессы или королевы. До Ланки, во всяком случае, ей было далеко. Более
всего Герика подошла бы в жены богатому купцу или немолодому,
остепенившемуся владетельному барону. Первое, что бросалось в глаза, - это
мягкость и покорность. Ни следа кокетства и самолюбования, как у
большинства придворных дам. К сожалению, девушка была напрочь лишена и
задиристой солнечной отваги, так подчеркивавшей дерзкую красоту ее
подруги, принцессы Иланы.
  Тарская наследница для женщины была достаточно высокой, у нее была
аппетитная фигура, нежная белая кожа, милое полудетское лицо с пухлыми
губами и чудесными серыми глазами. Однако самым необычным (будь в дочери
Михая поболе огонька, это свело бы с ума многих) были роскошные волосы,
отливающие всеми оттенками от серебристого до золотисто-рыжего.
Разноцветные солнечные локоны, признак "смешанной" в стародавние времена
людской и эльфийской крови, были заплетены в две толстенные косы, которые
тарскийка не удосужилась перевить хотя бы ниткой жемчуга.
  Герика застенчиво улыбнулась принцу, потом, заметив Рене и Романа,
осеклась, пролепетала что-то вроде того, что уходит, поставила, почти
уронила на стол корзиночку с какими-то травками и выскочила прочь, неловко
зацепив дверной косяк. Рене улыбнулся и вышел вслед за тарской
наследницей, оставив либра наедине с больным.
  - Как я могу идти в этом платье? Ты думаешь, что говоришь? - Марита
возмущенно уставилась на свою племянницу.
  - Глупости! Мы просто поглядим из сада, и ты покажешь мне своего
рыцаря.
  - А если меня увидят...
  - Никто не увидит. Ну, нельзя же быть такой трусихой. Дедушка знает,
что ты у нас. Он, конечно, отца не любит, но ссориться с ним не станет. А
хочешь, я попрошу Стефана, чтобы он пригласил тебя на прием? Он позволит,
он очень хороший, только больной. Но мы с отцом его ужасно любим. Если
Стефан скажет, тебе найдут платье. Я бы отдала тебе свое, с незабудками,
но оно короткое.
  - Успокойся, Белочка. Я только хочу посмотреть. Я знаю, что там могут
быть только дворяне, да и сопровождать меня некому...
  - Как это некому, а мой отец? Знаешь, если Стефан попросит Герику,
она ему отдаст любое платье. Правда, она толще тебя, и волосы у нее
светлые, но у меня есть очень хороший пояс.
  - Белочка, милая, это неприлично.
  - Ну и дура! Смотри тогда на твоего рыцаря в окно, а он в это время в
кого-нибудь влюбится.

  2228 год от В. И. 14-й день месяца Медведя.
  Восьмая ора пополудни. Таяна. Гелань. Высокий Замок.

  Герцог Рьего галантно довел Герику до ее покоев и раскланялся,
выразив надежду на скорую встречу на приеме. Девушка робко кивнула и
поспешила скрыться за дверью. Рьего задумчиво погладил золотой браслет на
руке и пошел прочь. Встреча с дочерью Михая напрочь выбила его из колеи.
Не то чтобы девушка не понравилась адмиралу, скорее наоборот. Герика
внешне ничем не напоминала своего неприятного отца, а ее фигуре и волосам
позавидовала бы любая красавица. Дело было в другом - они рука об руку
прошли через весь замок, и за это время Герика не сказала ни одного слова,
только виновато улыбалась.
  Когда-то много лет назад капитан Счастливчик Рене выиграл в карты у
купца из Эр-Атева узкоглазого мальчишку, который на поверку оказался
пятнадцатилетней девочкой. Потом Ирия составила счастье одного из
помощников Рене, научилась звонко смеяться и заигрывать с мужчинами, но
когда он ее увидел впервые, на смуглом личике была такая же ничего не
выражающая улыбка, а в глазах тот же ужас, что и у наследницы Тарски. Если
до сего момента Рене только подозревал, что Михай Годой человек страшный,
то теперь сомнения исчезли. Довести до состояния забитого животного
собственную дочь мог только мерзавец. Знать бы еще, имеет ли этот мерзавец
какое-то отношение к тому, что произошло в Ласковой пуще и другим странным
событиям, вести о которых стали приходить в Эланд.
  - Мне кажется, ты нашел не лучшее место для размышлений, - скрипучее
ворчанье вывело Арроя из задумчивости, и тот не сразу сообразил, что с ним
заговорил Жан-Флорентин. Философский жаб честно молчал весь день, но,
похоже, его терпение иссякло. Впрочем, Рене был рад любому поводу
отвлечься от мыслей о Михае.
  - Как тебе нравится Высокий Замок?
  - Это очень древнее место. Мне кажется, чем быстрее ты отсюда уедешь,
тем будет лучше.
  - Почему ты так думаешь?
  - Потому, что тебя пытались отравить. О люди, зловещие порождения
крокодилов...
  - Погоди, ты меня не путай. Кто, когда и почему крокодилы?
  - Крокодилы ни при чем. Они не виноваты. Просто так говорится. Яд был
в вине, что стояло в твоей спальне, а кто его принес, я не знаю.
  - Весело. Но как ты сумел...
  - О, есть многое, друг Рене, что тебе и не снилось. Я не хотел
отвлекать вас по пустякам, тем более что яд был плохонький. Я думаю, мы
скоро все узнаем... Своевременно или несколько позже. Тайное всегда
становится явным, но, похоже, сюда идут.
  Действительно, из-за поворота показалась высокая ладная фигура.
  - Шандер? Я полагал, ты уже в большом зале.
  - Монсигнор, я ждал вас.
  - Я догадался.
  - Я не хотел бы, чтобы вы ходили по Высокому Замку в одиночку. У нас
многое изменилось.
  - Как я понимаю, не к лучшему. Но я не думаю, что меня станут убивать
прямо в день моего приезда. Или ты полагаешь, чем скорее, тем лучше...
  - Вы шутите, монсигнор.
  - Нет, я не шучу... Но меня никто не убьет. Не сможет. По крайней
мере, не сейчас. А вот ты, Шани... Стефан очень привязан к тебе и к
Белинде. Я думаю, девочке будет хорошо в Эланде...
  - Монсигнор...
  - Я почти двадцать лет был монсигнором, но сейчас, похоже, мне
придется вновь стать маринером. Хотя бы наполовину.
  - Но... Зачем вам нужно, чтобы Бельчонок уехала с вами?
  - Сам не знаю. Просто в голову пришло. Мне вдруг показалось, что так
будет лучше. Если ты всерьез решил меня сопровождать, то я иду к себе.
Негоже "монсигнору" появляться на Великом Приеме в дорожном платье. И
все-таки подумай. Белинде будет интересно увидеть море.
  - Я подумаю...
  - Это правда?! Вы уверены? - Стефан не сводил с Романа горящего
взгляда.
  - Уверен настолько, насколько можно в наше время быть хоть в чем-то
уверенным. Я думаю, у вас есть шанс, принц, но пусть это будет нашей
тайной.
  - Конечно. Вы просто дали мне какое-то снадобье...
  - ...а Иннокентий его освятил и отслужил девять молебнов о твоем
здоровье.
  - Правильно, - Стефан неожиданно звонко рассмеялся, закинув назад
красивую темноволосую голову, и в этот момент стал поразительно похож на
Рене, - пусть после такого чуда попробуют заменить его на этого несносного
Тиберия! Или Таисия.
  - А эти кто такие?
  - Первый - напыщенный дурак. Второй - фанатик. В худшем смысле этого
слова. Ему по ночам, видите ли, святая равноапостольная Циала является и
учит бороться с ересью.
  - Какая гадость...
  - Да уж... Но чудеса ему не по плечу, так что мы их всех обставим. Но
Руи... То есть мой дядя должен знать все.
  - Разумеется. Герцог - замечательный человек.
  - А вы его давно знаете?
  - Несколько дней, но за это время произошло достаточно, чтобы понять,
что из того, что говорят о нем, - правда, а что - идиотские сказки.
  - Я много слышал о вас, Роман Ясный, но никогда не думал, что именно
вы дадите мне надежду. Но человеку всегда мало того, что он получил. Мне
хотелось бы услышать ваши песни.
  - Прямо сейчас? Что ж, это будет неплохим завершением вечера.
  - Нет, Роман, Рене хотел видеть вас на приеме, и он прав. А вот
завтра... Я думаю, мой дядя не откажется посидеть с нами.
  - А вы тонкий политик, принц.
  - Лучше Стефан.
  - Хорошо. Пусть будет Стефан. Правду говорили, что вы будете
достойным королем. Разумеется, Рене с моей помощью попробует вас развлечь,
а если я буду не только петь, но и говорить, это никого не касается.
  - Значит, до завтра? Спасибо вам.
  - До завтра. - Роман вышел через ту же дверцу, через которую их
впустил старый слуга. Очевидно, тот уже что-то знал, потому что в глазах
эландца светилась такая радость, что Роману стало неловко. Он
непроизвольно сжал руку старика и шепнул:
  - Все будет хорошо, только пока это тайна.
  - Понимаю, господин либр. Да хранят вас Великие Братья.
  - Мне нужно попасть в Большой Зал.
  - Можно по Красной лестнице, а можно через сад.
  - Лучше через сад.
  - Тогда пожалуйте по этому коридору до конца, там будет дверь, а там
уж сами увидите. Огни зажгли, музыка такая, что не ошибетесь.
  - Спасибо, друг. Береги Стефана.
  - На пороге лягу...
  Роман вприпрыжку сбежал по крутым ступенькам, на сердце было
тревожно, но весело. Он сделал шаг к разгадке тайны и нашел друзей,
которые, когда будет нужно, встанут рядом с ним. О такой удаче он не смел
и мечтать. Правда, и дело, что им предстояло, было не из легких, но
сегодня бард не желал думать о грустном и страшном. Для этого будет время
- завтра, послезавтра, через месяц, через год. Впереди много боли и
ужасов, но эта ночь его!
  Сад был полон дурманящих весенних запахов. Влажная после недавнего
дождя листва блестела. На лоб Роману упала прохладная капля, и он
засмеялся от неожиданно охватившего его счастья. Ему хотелось петь,
дурачиться, целовать девушек. Нагнувшись, эльф сорвал бледный гиацинт и
прикрепил к колету. Сладкий аромат цветка вызывал воспоминания - пение
соловья, темные локоны... Это было прекрасно, но впереди ждет еще лучшее.
Менестрель прислушался - звуки скрипок и флейт указывали дорогу вернее
любой тропинки, и эльф пошел напрямик, гибкими текучими движениями
уклоняясь от нависающих мокрых веток. Ни одна кошка не могла проскользнуть
так легко и незаметно, как это делал Роман Ясный. Неудивительно, что две
юные особы, занятые очень важным для них делом, ничего не услышали.
  Роман остановился, заметив две притаившиеся в тени фигурки, и
осторожно отступил за кусты цветущего барбариса. Девушки вполголоса
яростно спорили. Бард хотел тактично удалиться, но в разговоре мелькнуло
имя Рене, и либр прислушался.
  - Ты уверена, что он из свиты герцога? - Голосок был звонкий, совсем
детский, но его обладательница обращалась с собеседницей как с
несмышленышем.
  - Уверена, он ехал рядом с герцогом, но его здесь нет, - в тоне
слышалось горькое разочарование.
  - Но герцог пришел один. И не было с ним никаких рыцарей, я
спрашивала. Только воины из свиты, и все они уже тут бывали. Новенький
только один, но он курносый и белобрысый.
  - А у того были золотые локоны, и он был в синем плаще.
  - Но у людей Рене плащи темные с серебряным подбоем и на них знак
Полнолуния.
  - У того был белый цветок, но он друг герцога. Белочка, он должен
быть где-то здесь.
  За спиной раздалось вежливое покашливание, и собеседницы резко
обернулись и замерли, напомнив потревоженных котят. На залитой ярким
лунным светом поляне стоял молодой рыцарь в серебристом бархатном костюме
и коротком ярко-синем плаще. На груди у него красовался белый цветок,
светлые волосы трепал весенний ветер. Незнакомец склонился в изящном
поклоне:
  - Сударыни! Умоляю вас простить меня, но мне показалось, что у вас ко
мне какое-то дело. Чем могу служить?
  Девушки молчали. Одна, постарше, смотрела на него с такой мукой в
огромных темных глазах, что Роман растрогался чуть ли не до слез. Он узнал
ее. Эта она подносила гостям вино на площади у ратуши, но в ночном саду
таянка выглядела еще очаровательнее. Вторая была скорее подростком, чем
девушкой. Большеротая и глазастая, рядом с красавицей-подругой она
казалась лягушонком, но это ее не смущало.
  - Так это она тебя искала? - заявило чудо с растрепанными волосами. -
А ты действительно очень красивый. Ты рыцарь?
  - Я - либр, сударыня.
  - А у герцога ты что делал?
  - Монсигнор удостоил меня своей дружбой, моя госпожа. Разрешите
представиться - Роман че Вэла и Пантана.
  - Так это ты? А я много твоих песен знаю, но я думала, что ты -
старый или даже уже умер. Ой, я не должна была так говорить... А Марита в
тебя влюбилась. Это вот она Марита. Она моя тетя, если смотреть по матери,
но ее отец, мой дедушка, говорит, что ей в замке не место. А мы с отцом
думаем, что он дурак. То есть это я думаю, что он дурак, - поправилась
девчонка, - а отец просто говорит, что он не прав и что его скромность
хуже гордости. А я Белинда-Лара-Эттина, графиня Гардани, но можно меня
звать просто Белка.
  Во время этого темпераментного монолога Роман не мог отвести глаз от
замершей Мариты, казавшейся прелестным мраморным изваянием, и только
тоненькие руки теребили ветку жасмина.
  Днем она не показалась ему и вполовину такой прекрасной. Девушка
могла поспорить красотой с эльфийками, но в отличие от них казалась
удивительно хрупкой и беззащитной. Ее прелесть была прелестью цветка или
бабочки, которым Творец сулил недолгую жизнь, в то время как Бессмертным
больше подходили сравнения со звездами или драгоценными камнями.
  Усилием воли Роман вернулся на землю. Белка продолжала трещать, в
лицах изображая, как Марита прибежала в замок, чтобы разыскать прекрасного
рыцаря. Такого бедняжка вынести уже не могла и со слабым криком бросилась
в кусты. Роман, не задумываясь, кинулся за ней. Он настиг беглянку в
зарослях жасмина, насквозь промокшую, с растрепанными волосами. Девушка с
вызовом вскинула голову, но голос ей не повиновался, и она с трудом
прошептала:
  - Уходите!
  - Но почему?
  - Потому... потому. Я вела себя ужасно, я не думала, что вы
подойдете. Вы должны презирать меня.
  - Но почему, девочка моя? Я не сделаю вам ничего дурного. Я очень
рад, что отыскал вас. Там, на площади, я не мог оторвать от вас глаз.
  - Правда?
  - Конечно.
  - Но я сейчас ужасно выгляжу.
  - Не ужасно, а прекрасно. Но ночь слишком холодна, чтобы бродить в
мокром платье по саду. Вы не откажетесь накинуть мой плащ?
  - Нет, - пролепетала Марита.
  - А, вот вы где! - из кустов выглянула мордашка Белки. - Нам пора
смотреть Большой выход. Ой, да как ты растрепалась. Хуже меня, право
слово. Нет, так идти нельзя!
  - Да я не пойду никуда. В таком платье, без приглашения...
  - Я вас приглашаю. А что до платья, мы это сейчас поправим.
  Заклятье воды и земли, убирающее влагу и грязь, было совсем простым,
и Роман произнес его почти непроизвольно. Волосы, туфельки и платье Марики
стали такими же сухими, как если бы она не покидала стен дворца.
  - Но у меня же нет драгоценностей...
  - Я могу отдать тебе свое жемчужное ожерелье. На время, конечно, а то
оно фамильное, и я должна буду в нем жениться. Его только надо найти, - с
готовностью предложила Белка.
  - Не надо камней. Они неживые и не всегда добрые. Лучше цветы.
  - Но они завянут.
  - Нет, если их уметь срывать, - Роман сам украсил черные локоны
цветами нарциссов. - А вот эти прикрепим к поясу, и пусть меня поцелует
Проклятый, если вы не затмите всех принцесс и графинь. Разумеется, кроме
вас, барышня, - бард подмигнул Белке, - вы неповторимы.
  - Это мне многие говорят, - с важным видом кивнула девочка.
  Марита была на седьмом небе. Все вокруг нее - горящие нежным светом
восковые факелы, то томные, то веселые звуки скрипок, роскошные туалеты
знатных дам, служило только дополнением, оправой к охватившему девушку
чувству. Ее рыцарь был рядом, улыбался ей, а во время танца обнимал за
талию, брал за руки, легко приподнимал. Марита не могла отвести глаз от
точеного лица, обрамленного золотыми кудрями. За всю свою семнадцатилетнюю
жизнь она не испытывала ничего подобного. Девушка не задумывалась ни о
том, что скажет отцу, ни о том, что будет завтра. Сегодня она была
счастлива и хотела только одного, чтобы эта ночь длилась вечно. К
сожалению, Роман не был столь свободен.
  Эльф поддался минутному порыву и привел Мариту в Большой зал. Они
вошли вместе с первыми тактами нового танца, и либр сразу же помчал
черноволосую красавицу в лихой майерке "Майерка - бравурный, быстрый
парный танец, особенно любимый в Таяне". Глядя на поднятое к нему
прелестное личико, он на мгновение забыл обо всем, но Роман не был бы
Романом, если б позволил очарованию праздничной ночи захватить себя
полностью. Его отрезвил чужой взгляд - тяжелый, недобрый, настороженный
и... безмерно удивленный. Привыкший чувствовать подобные вещи, бард легко
обнаружил наблюдателя. Им, разумеется, оказался Михай Годой. Роману не
составило труда извернуться таким образом, чтобы его лицо было обращено в
сторону Михая. Оказалось, что либру перепадали лишь крохи того внимания,
которое тарскийский герцог уделял Марите.
  В темных маслянистых глазах, устремленных на девушку, главным,
однако, было не вожделение, а удивление и настороженность. С этого
мгновения Роман вернулся на грешную землю. Да, он продолжал улыбаться и
танцевать, но вроде бы рассеянные и затуманенные страстью синие глаза
менестреля подмечали абсолютно все. Потом Роман припомнит до мелочей
каждую услышанную фразу, каждый шаг, каждый цветок в волосах придворных
красавиц. Нужно во что бы то ни стало понять, чем обеспокоен герцог Михай.
Он не отрывает взгляда от Мариты? Прекрасно. Представим девушку герцогу
Аррою.
  Марита смутилась, когда Роман, ловко проведя ее между танцующими,
остановился у ряда обитых темно-вишневым бархатом кресел, в которых
располагались король Марко с детьми и самыми почетными гостями.
Разумеется, бард не осмелился бы подойти при всех к коронованным особам,
но Аррой был не менее наблюдателен, чем его новый друг. Раз Роман счел
нужным привести сюда эту девушку, значит, в этом есть какой-то смысл.
Герцог встал навстречу прибывшим, учтиво поклонился обомлевшей Марите и
представил Его Величеству Золотой голос Благодатных земель и самую
прелестную девушку Гелани (разумеется, о присутствующих здесь принцессах
речь не идет), столь мило угостившую его, Рене Арроя, замечательным вином
во время церемонии у ратуши. Он просил своего друга разыскать красавицу и
привести сюда.
  Марита присела в реверансе; стоявший за креслом паж бросился за
стульями, король милостиво, но довольно рассеянно кивнул, зато на лицах
остальных промелькнули самые противоречивые чувства. Герцог Михай на один
короткий миг потупил глаза, но этого было достаточно, чтобы Роман понял -
тарскиец что-то скрывает и чего-то опасается, и это каким-то непостижимым
образом связано с Маритой. Зато молодой Марко смотрел на видение в белых
цветах с восхищением, тонкое лицо принца то краснело, то бледнело. Юноша
переживал тот же всплеск эмоций, что и Марита несколько часов назад, когда
впервые увидела рыцаря в синем. Герика, разряженная в тяжелое пышное
платье, которое ей удивительно не шло, выглядела испуганной, и по тому,
как она бросала косые взгляды на отца, можно было понять - причиной страха
было настроение герцога. Еще один довод в пользу того, что тот не в своей
тарелке. Годой превосходно владел собой, но дочь слишком хорошо его знала.
Но самым странным было поведение Ланки, смотревшей на вновь прибывших с
плохо скрываемым бешенством.
  В пурпурном платье, с гранатовой диадемой в волосах, принцесса
выглядела феей огня, ее прихотливую красоту еще больше подчеркивал
яростный блеск глаз и румянец на высоких скулах. Илана сдерживалась из
последних сил, и Роман с облегчением вздохнул, услышав музыку. На этот раз
оркестр заиграл медленный плавный танец Герцог Аррой поднялся и подал руку
Марите:
  - Разрешите мне.
  Девушка подняла огромные глаза на Романа, тот промолчал, и она
покорно пошла с эландцем. Юный Марко проводил их отчаянным взглядом. Роман
обернулся и встретился с бешеным взглядом принцессы. Так вот в чем дело.
Бард учтиво поклонился Герике и ее отцу:
  - Я прошу дозволения.
  - Дозволяю, - герцог благодушно кивнул. Возможно, внутри его и
бушевала буря, но он вполне справился с собой. - А платой за этот танец
будет ваша песня.
  - И правда, - воспрянул Марко, - пройдемте на Виноградную террасу,
только пусть вернется... дядя. Вы ведь споете для нас?
  - Разумеется. Прошу вас, сударыня.
  Танцевать Герика умела, но делала это без удовольствия. Этот танец,
так же как и богатый розовый наряд, жемчуга и аметисты, не доставлял
дочери герцога никакой радости. Девушка старательно выполняла все фигуры,
но мысли ее блуждали далеко. Роман поймал себя на том, что никогда еще не
встречал женщины, которая до такой степени его бы не интересовала,
впрочем, это чувство, по-видимому, было взаимным.
  Либр изучающе смотрел на белое лицо тарскийки, обрамленное уложенными
в замысловатую прическу светлыми волосами. Она, видимо, провела немало
времени в обществе его знакомца Кайтека, но почему-то не испытывала
радости, нормальной для любой женщины, побывавшей в руках умелого куафера.
Равнодушие Герики угнетало...
  Музыканты опустили смычки, и Роман с чувством облегчения отвел свою
даму, так и не сказавшую ни единого слова, к отцу. Рене с Маритой уже
вернулись, и, взглянув на раздувающиеся ноздри Ланки, бард понял, что
правильно угадал причину. Принцесса увлеклась собственным дядюшкой! Эта
страстная натура, обожающая оружие, лошадей и рассказы о подвигах и
приключениях, не могла не поднять на пьедестал легендарного героя,
каковым, без сомнения, был герцог Рене.
  Что ж, для Эланда это, наверное, хорошо - молодая герцогиня будет во
всем помогать протектору, но чем это обернется для них обоих? Хотя зачем
загадывать? Роман поклонился королю и, взяв из рук пажа гитару, последовал
за ним на террасу, где уже все было готово. Краем глаза он заметил, что
теперь вокруг Мариты увиваются юный Марко и герцог Михай, Ланка вошла под
руку с Арроем, а король сопровождал Герику. Роман взял несколько аккордов:
  - Что бы вы хотели услышать?
  - Мы полностью полагаемся на ваш вкус.
  - Тогда я буду петь о любви...
  Шандер Гардани не имел права веселиться, даже если бы и хотел.
  Граф в последнее время не доверял никому, и чем спокойнее была
обстановка и беззаботнее окружающие, тем внимательнее становился капитан
"Серебряных". В казармах шутили, что молодой Шандер заткнул за пояс
старого Лукиана, капитана "Золотых". И действительно, честный и смелый, но
бесконечно далекий от всяческой чертовщины и "верчения в мозгах" (так
ветеран именовал тонкие, непонятные ему материи) глава личной гвардии
короля не видел в веренице событий ничего, кроме скверного стечения
обстоятельств. Пусть трагических, но случайных. "Золотой" не позволял себе
задумываться , Гардани думал день и ночь.
  Встреча с Рене и Романом только усилила его подозрительность,
одновременно обнадежив - отныне они со Стефаном были не одни. Шани не
сомневался, что Аррой притащил с собой странноватого либра не для того,
чтобы слушать его песни. Барды знали и умели многое, недоступное простым
смертным. Впрочем, услышав Романа, Шандер почти забыл о добровольно взятой
им на себя ноше, - золотоволосый либр пел так, что мрачные привычные мысли
куда-то отступали, вытесненные искусством певца. Мало-помалу половина
придворных переместилась на Виноградную террасу. Песня лилась за песней,
время летело к полуночи, когда произошло последнее чудо. На переливчатые
аккорды, напоминающие птичью трель, отозвался соловей. Теперь они пели
вместе - король певчих птиц и непревзойденный Роман Ясный.
  Веселые песни сменялись грустными, и Шандер, сам не зная как, впервые
за прошедшие со дня смерти Ванды годы отпустил себя на свободу. Граф был
близок к тому, чтобы вспомнить, как может быть прекрасна жизнь, но этого
так и не произошло. Из мира звуков и стихов его вырвал лейтенант Габор
Ласли. Выйдя, чтобы не привлекать внимания, вслед за подчиненным, капитан,
еще находясь во власти музыки, шепотом осведомился:
  - Что случилось?
  - Господин капитан, там пришли из города, спрашивают вашу племянницу.
Она вроде бы к даненке Белинде отпросилась.
  - Да, она здесь, а в чем дело?
  - У нее отец умирает.
  - Дан Альфред?! Не может быть, он же днем был совершенно здоров!
  - Говорят, удар. Если даненка поспешит, она, может быть, еще
застанет...
  - Готовь лошадей. Мы сейчас.
  Марита сначала не поняла, куда и зачем ее вызывает дядя. Она была так
счастлива, что ей казалось святотатством вот так прервать волшебный сон
наяву. Девушка даже хотела притвориться, что не видит графа Шандера, но,
взглянув на него повнимательней, покорно пошла к выходу. Юный Марко, не
отрывавший восторженного взгляда от черноглазой богини, невольно вскрикнул:
  - Данна Марита, куда же вы, ведь еще так рано. - Роман положил ладонь
на струны, и мелодия оборвалась. Марита беспомощно огляделась вокруг и
пролепетала:
  - Меня зовут.
  Марко порывисто бросился к капитану "Серебряных":
  - Шандер, еще так рано, не уводите вашу очаровательную свояченицу,
она здесь под моей защитой!
  - Мне очень жаль, Ваше Высочество, - Шандер был спокоен и краток, -
но я получил известие, что отец Мариты тяжело заболел, и она должна
немедленно вернуться домой.
  - Заболел? Но он был совсем здоров.
  - Марита, нам надо ехать, там все узнаем.
  - Мне кажется, - подал голос Рене, - что мой друг Роман должен
сопровождать данну. Он прекрасно разбирается в болезнях, к тому же
знает... некоторые вещи, ускользающие от внимания обычного лекаря.
  - Разумеется, я поеду, - бард ободряюще улыбнулся девушке. - Я
надеюсь, что все закончится благополучно.
  Роман ошибся. Когда через ору с четвертью они въехали во двор
господина эркарда, помощь ему была не нужна. Марита молча плакала, не
вытирая слез. Дородная домоправительница, громко причитая, сновала по
комнатам: всегда появляется масса дел там, где кто-то умирает. Шандер с
бледным отрешенным лицом молча гладил племянницу по черным косам. Роман
тихо прошел в служебную комнату, где тщательно мыл руки кругленький
человечек в оранжевой мантии члена гильдии медикусов.
  - Почему он умер? - Роман задал свой вопрос просто так, чтобы
разрушить гнетущую тишину, однако ответ заставил либра насторожится.
  - Я думаю, придется признать, что от удара.
  - Придется признать?
  - Все признаки налицо. К тому же покойник был тучен, любил выпить,
покушать. Когда впадал в ярость, этакое с ним бывало, ему часто
становилось плохо, мне не раз доводилось ставить пиявки...
  - И все же вам что-то не нравится?
  - Послушайте, молодой человек, - лекарь надулся и принял ужасно
важный вид, - вы состоите в свите герцога Арроя, не правда ли?
  - Правда.
  - Почему вы сейчас в этом доме?
  - По нескольким причинам, главная из которых - просьба герцога. Дело
в том, что я несколько сведущ в медицине, и не только. - Бард сделал
красноречивую паузу. - Рене Аррой хочет, чтобы я рассказал ему, что
случилось.
  - Я не советую вам это делать при посторонних.
  - Почему?
  - Пойдемте.
  Они тихо прошли в жаркую спальню, где на пышной кровати с резными
столбиками лежал усопший. Мариту уже увели, врач и бард были одни.
Маленький доктор поднял безвольную, еще не успевшую окоченеть руку и
развел в стороны средний и безымянный пальцы.
  - Видите, достопочтенный либр?
  - Голубиная метка?
  - Она уже исчезает, через ору не останется и следа...
  - Мне кажется, нам есть о чем поговорить, доктор...
  - Медикус четвертого круга Симон к вашим услугам.
  - Бард Роман че Вэла свидетельствует свое почтение.
  - Наслышан, наслышан... И о ваших песнях, и о том, что интересуетесь
не только музыкой. Не откажете ли отужинать со мной, если это, гм...
печальное зрелище не лишило вас аппетита и если у вас нет более неотложных
дел.
  - С радостью приму приглашение, но сначала должен убедиться, что с
Маритой все в порядке.
  - Она уже спит, я полагаю. Тереза дала ей нужное снадобье, до
полудня, по крайней мере, ей не понадобитесь ни вы, ни кто другой.
  - Тогда едем ужинать.
  - Чудесно. Я живу не так далеко отсюда...


                                  Глава 6


  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя.
  Пятая ора после полуночи. Таяна. Высокий Замок.

  Рене не спешил ложиться, ему был нужен Роман, который странным
образом задерживался. Конечно, либр вполне мог остаться с Маритой, но
герцогу отчего-то казалось, что такого не случится. По крайней мере,
сегодня.
  Адмирал в который раз перебирал события последних месяцев. Новости не
радовали, но, что было хуже всего, Рене Аррой не мог понять, что же все
это в конце концов значит и какая роль отведена в происходящем лично ему.
Чутье опасности, не раз выручавшее Счастливчика Рене, орало во весь голос,
что на пороге большая беда, только вот непонятно, откуда и какого удара
следует ждать. Это бесило. Герцог отбросил изящные щипцы для орехов и с
удивлением воззрился на дело рук своих - посеребренные стальные полоски
были свернуты в штопор. Аррой поморщился, нельзя давать волю чувствам, и
легким движением придал вещице первоначальный вид, затем медленно
поднялся, поигрывая мускулами, подошел к окну и распахнул его. Теплый
ветерок немедленно засыпал подоконник душистыми лепестками.
  Эландец вглядывался в затканное знакомыми узорами созвездий темное
небо, тщетно пытаясь отрешиться от гадких мыслей. Движение в коридоре
заставило его резко обернуться задолго до того, как тяжелая, отделанная
бронзой дверь раскрылась, пропустив легкую серебристую фигуру.
  Аррой вздохнул с видимым облегчением и обратился к Роману...
по-эльфийски. Говорил адмирал, с трудом подбирая слова, путаясь в
окончаниях и предлогах, но смертных, овладевших речью никогда не
существовавших (как дружно утверждали умники из Академии) Перворожденных,
либр еще не встречал. Если герцог хотел поразить собеседника, он своего
добился. Роман в первый и, возможно, в последний раз в жизни утратил дар
речи. Рене же спокойно повторил свою чудовищную фразу:
  - Дорогого друга! Надо есть очень немного деловать волшбу от злых и
больших ухи или идти на свежий ветер. Но это хуже много раз - мы увидены
быть могем на ненужные человеки.
  На сей раз бард отреагировал. Очертив круг и положив в его центре
маленький золотистый камешек, он произнес несколько слов на эльфийском.
Камень вспыхнул мягким светом заходящего солнца, осветив все оказавшееся в
границах круга. Воздух наполнили звуки леса - шелест листвы, звон ручейка,
перекличка устраивающихся на ночлег птиц. Роман взял герцога за руку и
ввел внутрь.
  - Я действительно эльф и не стыжусь этого. А что до
предосторожностей... Кажется, я скоро буду бояться собственного отражения
в зеркале. Но теперь нас сможет услышать разве что Проклятый.
  - И то хорошо, - откликнулся Рене. - Никогда не был трусом, а в
Высоком Замке всегда жили мои друзья, но сейчас снимать кольчугу как-то не
тянет. Что с эркардом?
  - Яд, и очень нехороший. Не представляю, кому мог помешать бедняга,
завистников вроде бы у него не было, жадных наследников тоже. Зато знаете,
кого я нашел?
  - Лупе, я полагаю.
  - Вы ясновидящий?
  - Куда мне. Просто она наша единственная общая знакомая в Таяне из
тех, которых мы потеряли из виду. Почему она убежала?
  - Долгая история, если захочет, расскажет сама.
  - Но ты теперь знаешь, где ее искать?
  - Знаю. И у нас появился очень славный друг. Некий лекарь, которого
выгнали из Академии за излишнюю приверженность науке.
  - Ему можно верить?
  - Мне кажется, вполне, Лупе за него ручается.
  - Если только мы не ошиблись в Белом Мосту...
  - А мы ошиблись?
  - Очень надеюсь, что нет.
  Герцог откинулся в кресле.
  - Что ж, пока мы не узнали, кому мешал бедняга Альфред... Знаешь, мне
казалось, что он всегда был эркардом Гелани и всегда им будет... Светлая
ему память, добрый был человек... Но давай поговорим о живых. Что Стефан?
  - Неудивительно, что дворцовый маг-медикус оказался бессилен и списал
все за счет чисто материальных причин. Я не знаю, насколько ты силен в
магии, тем более эльфийской...
  - В магии я полный профан. Знаю несколько фокусов, и только. Даже не
понимаю, как они у меня получаются... Единственное, в чем я уверен, так
это в том, что возможности магии куда шире того, о чем толкуют в Академии.
  А что до языка, то это память об одном давнем походе. Я немало
поскитался по волнам, и однажды меня забросило на остров, где жили эльфы,
не желавшие иметь ничего общего не только с людьми, но и с себе подобными.
Они помогли мне, я прожил у них пару лет, потом мне удалось вернуться...
  - Я много слышал о приключениях Счастливчика Рене, но об этом никогда
не говорили.
  - Об этом никто не знал. Я дал клятву и держал ее двадцать лет. Но
сейчас, мне кажется, я должен сказать правду, чтобы, в свою очередь,
услышать правду от тебя. Итак, я знаю, что эльфы существуют, обладают
собственной магией, при этом преследуя разные цели, и что ты - один из
них, хотя в тебе много человеческого. Пожив средь Дивного народа, я не
могу в этом ошибиться.
  - Да, ты прав. Будем играть в открытую. Я - разведчик. Кого я
представляю, долго рассказывать, но пославшие меня озабочены тем, что
прочли в старых книгах.
  - Ты имеешь в виду Пророчество?
  - О, монсигнор Аррой знает и это?
  - Повторяю, я жил среди эльфов. Я не знаю, что там говорится, но у
меня ощущение, что над миром подвешен меч.
  - Пожалуй, да, если представить, что меч этот как плод. Сначала была
завязь, потом этот меч рос, долго рос, а теперь созрел и готов упасть на
наши головы... Самое печальное, что мы о нем почти ничего не знаем. Да,
были некоторые знамения, упоминавшиеся в Пророчестве, но они говорят о
сроке, а не о сути угрозы...
  - Что будем делать?
  - Разбираться в том, что в состоянии постичь.
  - Романе, я второй раз прошу тебя, оставь этикет. Впереди нас ждет
Проклятый знает что, а ты строишь между нами стенку из этого дурацкого
"выканья". Ты мне можешь рассказать о Пророчестве?
  - Видимо, я должен сделать это. Ты - Первый Паладин Зеленого Храма,
истинный владыка Эланда, твое имя известно в Святом городе, и только ты
можешь добиться для меня аудиенции у Архипастыря.
  - У Филиппа? О, это умный человек, но не представляю, чем он может
быть нам полезен. Я не верю, что молитвами мы сможем оттянуть конец света.
  - Хвала Великому Лебедю, что он послал мне встречу с тобой, Рене. Ты
воистину бесстрашный человек.
  - Просто я не умею и не люблю молиться. Мы сами отвечаем за себя и за
тех, кто слабее нас. Что и кому мы должны, надо решать самим. Если
считать, что мы созданы по образу и подобию божьему, то это не две руки и
две ноги, а свобода воли, мой дорогой эльф. Но я отвлекся. Конечно, Филипп
тебя примет, но что это нам даст?
  - Возможность узнать побольше о Пророчестве.
  - Ты хочешь сказать, что у эльфов нет полного текста?
  - Нет и никогда не было. Более того, единого Пророчества как такового
никогда не существовало. Это эклектика...
  - Понимаю...
  - Нет, ты все-таки необыкновенный пират, Рене.
  - Я много повидавший пират. И я требую, чтобы ты наконец объяснил мне
все.
  - Изволь. - Роман какое-то время помолчал, а потом медленно начал:
  - Мне известны четыре варианта Пророчества, пересказываемых
церковниками, эльфами, гномами и троллями. Большинство же по понятным
причинам знает только что-то одно. Причем на каждое истинное слово
приходится мешок шелухи, а понятия "белого" и "черного", "своих" и
"врагов" у сначала враждовавших, а затем разделенных рас столь разное, что
я до конца не уверен, что сложенная мною и моими друзьями картина -
правильная. К тому же в ней остается множество дыр и неясностей.
  Что говорит Церковь, тебе известно. Обычная горько-сладкая смесь из
угроз и обещаний. А вот еще сохранившие разум и знания тролли полагают,
что уничтожившие их люди рано или поздно поплатятся за содеянное. Что
после "века сытного лета", когда человечество забудет об осторожности и
станет ленивым и доверчивым, как когда-то тролли, придут
"Первые Хозяева" и вернут себе власть над миром. Некоторые люди
выживут, но участь их будет столь страшна, что они позавидуют участи
вымерших и одичавших троллей. В этом вроде бы нет ничего страшного - какой
побежденный не пророчит несчастья победителям, если бы...
  - ... не "век сытного лета", - перебил Рьего. Последний стоящий
ураган над Скалистым мысом, полностью уничтоживший флот Арции, был 98 лет
назад. Примерно тогда же по побережью прошлась гигантская волна, смывшая
несколько поселений. После этого море было добрым. Слишком добрым.
  - И я о том же. Неурожаи, эпидемии, нашествия саранчи, землетрясения,
суровые зимы - все осталось в прошлом. Церковь говорит, что это потому,
что люди не преступают границу Дозволенного и живут в страхе божием, за
что Господь их вознаграждает. Тролли же придерживаются иного мнения
- Однако всяких предательств, измен, интриг и прочих грехов в "век
сытного лета" стало не меньше, а больше, чем столетие назад. Так что
награждать всех людей оптом особо не за что. Тролли объясняют происходящее
более правдоподобно.
  - Увы. Теперь южные гномы. Они утверждают, что задолго до
Перворожденных мир был населен всякими чудищами, чьи следы они и сейчас
находят в своих подземельях. С ними боролись некие существа, весьма
смахивающие на богов, которых гномы шепотом называют "Прежние". Потом по
каким-то причинам "Прежние" ушли. Изначальные же твари затаились где-то
поблизости и ждут возможности вернуться. Однако открыть им дорогу можно
только с нашей стороны, и сделать это непросто. Для этого должен появиться
некий отступник, который запустит их в наш мир, что погубит всех, ибо
твари эти бездушны, безжалостны и ненасытны.
  - Ты полагаешь, что "Прежние" и "Первые Хозяева" - одно и то же?
  - А ты нет?
  - Трудно сказать. Может, да, а может, именно "Прежние" как-то изгнали
"Первых Хозяев". Гномы и тролли, насколько мне известно, никогда не
ладили. А что говорят Перворожденные?
  - У нас нет единства. В эпоху Исхода большинство эльфов ушло из этого
мира, а от оставшихся отделились так называемые темные эльфы. Обычные
эльфы вычеркнули из своей памяти все связанное с отступниками. Известно
только, что именно у тех был наиболее, скажем так, нетривиальный взгляд на
Пророчество. Считается также, что последние из эльфов-изгоев воспитали
могучего чародея, известного нам всем как Проклятый, победить которого
удалось лишь с помощью чуда (как утверждает Церковь) или хитрости (как
полагают эльфы).
  - Или небывалого предательства, - вставил Рьего, в очередной раз
поразивший собеседника. В ответ на немой вопрос герцог невозмутимо
продолжил:
  - Вероятно, мои знакомые эльфы были несколько... темноваты, но я
хорошо помню их рассказы о некоей человеческой женщине, соблазнившей и
предавшей на гибель величайшего мага, надежду эльфов. Но те, кто его
погубил, не знали, что обрекают на гибель и своих потомков, так как только
он мог противостоять страшному врагу, который рано или поздно уничтожит
мир...
  - Вот и пятая версия, - задумчиво произнес Роман - И, возможно, не
последняя. Хотел бы я поговорить с твоими знакомыми.
  - Я пытался отыскать вновь этот остров, - отозвался герцог. - И не
смог. - Я, кого называют Первым Паладином Зеленого Храма...
  - Что ж, вернемся к тому, что в наших руках. Мои сородичи не
сомневаются, что на границах нашего мира притаились злобные,
изголодавшиеся существа, удерживаемые только древним запретом. Существа,
на милость которых нельзя рассчитывать. Эльфы были предупреждены Творцом,
что он отвращает свое лицо от Благодатного края и те из любимых чад его,
кто добровольно остается здесь, разделят ужасную участь смертных. Если не
смогут выстоять в грядущем сражении.
  - Значит, надежда остается.
  - Значит, остается.
  - Но послушай, эти легенды ходят по миру не меньше тысячелетия.
Почему ты полагаешь, что срок близок, ведь и раньше выдавались плодородные
годы и мирные десятилетия. Почему тебе нужен Архипастырь "Архипастырь -
глава Церкви Единой и Единственной"? Так нужен, что ты предпринял целое
путешествие во имя "случайной" встречи со мной?
  В ответ Роман-Александр усмехнулся, но усмешка вышла кривоватой.
  - Ты страшный человек, Рене. Я никогда больше не возьмусь тебя
обманывать. А что до Архипастыря, то я лучше покажу. - Эльф
сосредоточился. Потом взял герцога за руку:
  - Теперь на какое-то время моя память станет и твоей.

  2228 год от В. И. 29-й день месяца Иноходца.
  Убежище.

  Маг Уанн постучал к Роману.
  - Я слышал, ты завтра уходишь...
  - Как всегда. Я привык идти навстречу возвращающимся птицам.
  - Хочу попросить тебя об одной услуге. Не возражай, я знаю, что
эльфийский разведчик не обязан выполнять просьбу смертного, допущенного в
Убежище из милости...
  - Не кокетничайте, дан Уанн. Ваша магия ненамного слабее эльфийской,
если, конечно, слабее. Заключив союз с Преступившими, эльфы не прогадали,
вы это знаете не хуже меня. Как, впрочем, и то, что для меня люди и эльфы
в одинаковой цене.
  - В отличие от твоей сестры...
  - Да, Аутандиэль подвержена предрассудкам. Но вернемся к вашей
просьбе. Ее довольно сложно выполнить, не так ли?
  - И да, и нет. Я прошу тебя узнать, не говорят ли в Благодатных
землях о Белом Олене?
  - Белом Олене? - Роман, слывший знатоком всяческих легенд, был
искренне удивлен. - Никогда не слышал ни о чем подобном. Конечно, если
бывают белые вороны, волки и даже тигры, может случиться и белый олень, но
почему я должен его разыскивать?
  - Не разыскивать! Как только услышишь об огромном Белом Олене, ты
должен бросить все и известить меня. Возможно, от этого зависит судьба
Благодатного края, да и всего мира. Если твоя находка окажется бредом
пьяного охотника или обычным уродом-альбиносом, я первый возблагодарю
Великих Братьев. Но если мы по недомыслию пропустим появление Белого
Оленя, то можем не пережить следующей зимы.
  Уанн шутить не любил и не умел. Поэтому Роман сразу понял - дело
плохо. Спрашивать было бесполезно, маг-одиночка никогда не говорил больше,
нежели считал нужным. Разведчик кивнул, полагая разговор оконченным, но
Уанн, как всегда грубовато, предложил прогуляться с ним до Лужи.
  Лужей жители Убежища прозвали облюбованное магами малюсенькое озерцо
на восточной окраине острова. Кто-то из волшебников вечно возился на его
берегу, к чему привыкли даже лягушки. В обмен на предоставленную им
свободу маг Примеро и его соратники отваживали от Убежища перелетных птиц,
так как иначе тучи пернатых путешественников постарались бы осесть на
чудо-острове.
  Жить в гармонии с полчищами уток и гусей не смогли бы даже любящие
все живое Перворожденные, однако удовольствия от борьбы с пернатыми
путниками эльфы не получали и с радостью свалили эту обузу на плечи беглых
чародеев. Надо отдать справедливость последним, крылатых гостей они
отгоняли умело. Исключение делалось лишь для нескольких пар лебедей и
белых журавлей, которые и летом и зимой жили с эльфами, радуя их своей
красотой. Впрочем, в Лужу ни одна из птиц не совалась. Озерцо, заросшее
желтыми гигантскими кувшинками, служило обиталищем лишь стрекозам и
полчищам лягушек, большую часть года находившихся в состоянии свадебных
песнопений. Эльфы это местечко не жаловали, так что Роман и Уанн подошли к
берегу никем не замеченные.
  Маг уверенно ступил на плотные кожистые листья, сплошным ковром
покрывающие водоем. Роман, поколебавшись, последовал его примеру, живые
зеленые плотики мягко пружинили под ногами. Несмотря на свое природное
любопытство и положение разведчика, раньше он не удостаивался чести быть
приглашенным в святая святых Запретной магии людей и теперь предвкушал
нечто интересное. Они дошли почти до центра пруда, когда листья кувшинок,
запросто выдерживающие вес двух взрослых мужчин, внезапно расступились -
блеснула вода. Уанн прикрыл глаза, сосредоточиваясь перед заклинанием, и
пробормотал что-то невразумительное. Водная гладь подернулась серебром,
внутри закружились и затанцевали зеленоватые вихри. Когда они утихли,
Роман увидел полутемную комнату.
  Окна скрывали тяжелые драпировки, дубовые резные панели и массивный
письменный стол создавали обстановку мрачной торжественности. За столом в
кресле сидел полный седой человек в светло-зеленом одеянии. Бард сразу
узнал Архипастыря Филиппа. Эльфийский разведчик помнил, что первый клирик
Арции был человеком умным и занимался не столько делами небесными, сколько
земными, обычно именуемыми политикой.
  К главе Церкви людей Роман испытывал спокойное уважение. При Филиппе
не сжигали ни еретиков, ни книг, не устраивали великих походов, не
пытались разнести в клочья уцелевшие языческие поселения. Архипастырь
подкармливал художников и поэтов, стараясь с их помощью сделать обряды
богослужения красивее и светлее, а причитающуюся Церкви "двенадцатую долю"
собирал в основном с людей состоятельных. Поговаривали, что Филипп сведущ
в Высокой магии. Это не удивляло. Для того чтобы определить рамки
Дозволенного (что входило в компетенцию Церкви), главе последней надо было
знать много больше, чем положено простым смертным. Одним словом, Его
Святейшество был человеком достойным, но пути его с тропами эльфов нигде
не пересекались.
  Роман недоуменно посмотрел на Уанна. Тот глазами попросил подождать,
и бард послушно принялся рассматривать детали меблировки. Наконец Филипп
очнулся от задумчивости и позвонил в стоящий на столе бронзовый
колокольчик. Вошел кругленький монашек в очках и с обвязанным горлом.
  - Брат Парамон, мне сообщили, что была предпринята попытка проникнуть
в библиотеку.
  - Ваше Святейшество, сторож поднял тревогу, но злоумышленнику удалось
бежать.
  - Какой ущерб нанесен?
  - Вор перерыл все помещение. В конце концов ему пришлось зажечь
фонарь, свет которого его и выдал. Насколько известно мне...
  - А тебе, брат Парамон, насколько известно мне, известно все,
связанное с библиотекой, - с улыбкой заметил Архипастырь. Брат Парамон
расплылся от похвалы, став до невозможности похож на симпатичного лесного
сычика.
  - Ваше Святейшество, - продолжал дрожащий от счастья монах, - к
счастью, не пропало ничего. Однако я с большой долей вероятности могу
предположить, что искал вор. Он рылся в картотеке в ящиках с литерой "Ж" -
"животные", "К" - "Копытные" и "Р" - "Разное" в секторе гравюр. Очевидно,
ему была нужна некая гравюра с изображением копытного животного, но в
необычном ракурсе. Не лошади и не мясного скота. "Лошади" и "Скот" у меня
хранятся отдельно (вы же знаете, что кардинал Атуанийский интересуется
всем связанным с породистыми лошадьми, а Иоахиммиус занимается мясными
животными). Лично я готов предположить, что искомый предмет - это
старинная гравюра, выполненная в так называемом "стиле Темных эльфов" и не
имеющая эквивалентов. Это очень ценный экземпляр, и я не рисковал хранить
ее в общем зале. Она находится в моем рабочем кабинете, куда вор не
добрался.
  - Принесите ее.
  Роман взглянул в лицо мага, но оно оставалось бесстрастным. Зато на
лице Архипастыря отчетливо читались тревога и нетерпение. Наконец брат
Парамон появился вновь, торжественно неся потертый футляр черного сафьяна.
Филипп нетерпеливо отбросил крышку, и перед ним (и двумя сторонними
наблюдателями) предстало изображение Белого Оленя.
  Великолепное грациозное животное, увенчанное короной сияющих рогов...
раздирало клыками человеческое тело. На заднем плане дымились развалины и
в море на всех парусах уходил корабль.
  Архипастырь долго не мог оторвать взгляда от изображения. Наконец он
резко повернулся:
  - Брат Парамон, я прошу вас забыть об этой гравюре. Я позабочусь,
чтобы НИКТО, вы слышите, НИКТО и НИКОГДА ее не нашел. И, кстати, почему в
вашем каталоге она не числилась ни под литерой "Ж", ни под литерами "К" и
"Р"?
  - Ваше Святейшество. Она принадлежала Ее Святейшеству Циале и была ею
собственноручно зарегистрирована на литеру "П" - "Пророчества"...

  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Час Рассвета.
  Таяна. Высокий Замок.

  - Вот такие дела, герцог, - тихо сказал Роман, - Уанн, лучший из
живущих магов, чтоб там ни говорил Примеро и его дружки, по каким-то лишь
ему ведомым причинам наблюдал за Архипастырем и подслушал этот разговор.
Волшебник, конечно, что-то скрывает, но и сказанного вполне достаточно,
чтобы я добивался встречи с Архипастырем.
  Рене Аррой молчал, прикрыв глаза. Возможно, он и был поражен, но на
породистом лице не дрогнул ни один мускул.
  - Филипп тебя примет, но сначала надо понять, что творится здесь. Что
со Стефаном?
  - Для начала скажи мне, если ты столкнешься с чем-нибудь, что можно
объяснить только чудом...
  - Если других объяснений нет, я согласен на чудо.
  - В таком случае придется согласиться с тем, что Стефан стал жертвой
колдовства, но колдовства, совершенно чуждого человеческой или эльфийской
волшбе. Тролли и гномы здесь также ни при чем. Я никогда не сталкивался ни
с чем подобным. Разговоры о простуде или простой порче - бред. Как медик и
маг могу сказать, что у него все в порядке.
  - При этом он не может ходить, а его болезнь медленно и верно его
догрызает...
  - ... и по ночам ему снятся кошмары, которые он не помнит. Я заглянул
в сознание Стефана. С его разрешения, разумеется. Обычно ужасы гнездятся в
нас самих, но у твоего племянника удивительно твердая и ясная душа. Там
нет ни злобы, ни безумия. Я нашел едва заметные следы эльфийской памяти
крови (очевидно, кто-то из предков был Перворожденным), самой же
сокровенной его тайной является любовь к дочери Годоя.
  - Что ты, это-то как раз ни для кого не тайна, хоть мне его и не
понять... Такая женщина может вызвать жалость или удивление, но никак не
любовь.
  - Тем не менее Стефан любит ее, в этом нет сомнения. Но к его болезни
бедняжка не имеет никакого отношения.
  - Ты все же недоговариваешь...
  - Скорее, готовлю тебя к "приятной" новости. Я усыпил Стефана, и...
вот тут-то я и поймал их за хвост. Когда принц уснул, его сознанием и его
телом тотчас же попробовала овладеть какая-то сущность, непонятным мне
образом вцепившаяся в его астральное естество. Это нечто до такой степени
страшное, отвратительное и чуждое, что я едва не упустил эту пакость. Оно
пытается полностью подчинить Стефана...
  - И? - Унизанная кольцами рука с треском переломила изящный нож для
фруктов.
  - Единственным объяснением болезни может быть лишь то, что принц, сам
того не понимая, боится превратиться в чудовище, несущее гибель всему, что
он любит. Потому-то он и дал своему телу не осознанный им самим приказ -
"умри!".
  Стефан жертвует собой, как если бы он, будучи болен заразной
болезнью, бросился в костер, чтоб предотвратить эпидемию. Повторяю, твари
не повезло. У Стефана слишком сильная воля, он умрет, но не подчинится...
  - Принимаю это объяснение. Но что делать с этой напастью?
  - Я постарался на нее воздействовать всеми имеющимися у меня
средствами, но это то же, что идти с таким ножичком (эльф тронул пальцем
стальные обломки) на медведя.
  Герцог оценивающе сощурил глаза:
  - Ну, если сразу вогнать его куда нужно...
  - Я постарался сделать именно это... Но я боюсь, Рене. Откуда "оно"?
Как и почему прицепилось к Стефану? Одно или нет?
  - Может быть, это тот самый дьявол, которого вроде бы наловчилась
изгонять Церковь?
  Роман с отвращением махнул рукой:
  - Если сравнивать это... эту сущность с теми жалкими духами, которые
сдуру иногда вселяются в людей, можно додуматься до того, чтобы переплыть
море в дырявом тазу...
  - Извини, я не разбираюсь в таких делах.
  - Это ты извини. Как ни странно, в чем-то ты прав, - церковный обряд
не помешает. Однако единственный, на кого я надеюсь, это сам Стефан. Я
рассказал ему все, он меня понял и мне поверил. Теперь вся его воля будет
направлена на то, чтобы удержать тварь на цепи. Кроме того, я объяснил
твоему племяннику, как запоминать сны.
  Узнай мы, отчего Стефан кричит по ночам, мы многое поймем... Сейчас
главное выяснить, что это за мразь... Знаешь, Рене, судьба принца вполне
может быть наказанием роду людскому, о котором шепчутся уцелевшие тролли.
Что могло бы произойти, окажись Стефан человеком слабым, мне и подумать
страшно!
  - Тебе надо задержаться тут и понаблюдать за этой тварью, а заодно и
за остальными жильцами сей обители. Если мне не изменяет память,
всяческие, как ты говоришь, "сущности" впиваются в человека, или когда тот
сам по глупости их вызывает, или же когда их на него натравят...
  - Вижу, ты не тратил времени зря на таинственном острове. Хорошо,
попробуем разобраться. Ты более или менее знаешь тут все и всех. Кому мог
мешать Стефан? Почему эту тварь спустили именно на него?
  Рене помолчал, видимо, обдумывая, с чего начинать:
  - Я расскажу тебе, что знаю, а потом, если захочешь, то, что думаю.
Королю Марко зимой исполнилось шестьдесят три. Я знаю его тридцать четыре
года. Первый раз я его увидел, когда сопровождал сестру в Гелань. Акме шел
восемнадцатый, и она была на редкость хороша. - Аррой на мгновение
запнулся. - Мужа сестра никогда не любила, но, насколько мне известно,
была ему верна. Зато Марко жену обожал, у них было три сына и две дочери.
Принца Марко и принцессу Илануты видел.
  - Удивительная девушка...
  - Она любимица отца и братьев. Ее единственная сестра умерла в
прошлом году в родах. Ланка в отца - своенравна и готова постоять за свое
счастье. Впрочем, - Рене улыбнулся, - девочка предпочитает гонять дичь по
лесам, а не кокетничать в дворцовых залах, и не мне ее за это судить, я
тоже в ее годы не любил двор.
  Осенью я увезу Ланку в Идакону, она будет королевой Эланда, хотя
заслуживает лучшей участи. Мой племянник слишком много пьет и слишком мало
думает, чтобы быть достойным такой жены. С другой стороны, Ланка
достаточно умна, она будет хорошей герцогиней... - адмирал задумался,
перебирая бахрому скатерти. Роман его не торопил. В который раз его
приводила в недоумение внешность адмирала. Родословная владык Эланда была
известна, тайн там вроде бы не числилось. И все равно точеные руки с
длинными пальцами, неистово-голубые чуть раскосые глаза, уже доказанная
примесь эльфийской крови в его племяннике, дружба с загадочными островными
эльфами (с этим надо будет разбираться особо), слова Ушедшего о мистерии
крови - все это заставляло задуматься.
  - А Лара, - Рене оставил в покое скатерть и как ни в чем не бывало
вернулся к прерванному рассказу - очень походила на мать, долг для нее был
превыше всего, и она без колебания вышла за Эгона Илбайзинского. Брак тем
не менее оказался удачным. Смерть Ларуни кажется вполне естественной, если
не считать того, что женщины нашего рода обычно здоровы. По крайней мере,
я не припомню, чтобы кто-нибудь в семье умер в родах.
  - Ребенок выжил?
  - Нет. Теперь сыновья. Стефана ты, похоже, теперь знаешь лучше, чем
я. Скажу только, что никто из нас не сомневался, что он будет достойным
королем. Сейчас ему тридцать три. Когда ему исполнилось двадцать девять,
он по настоянию отца женился на племяннице арцийского императора
Марине-Митте.
  Я был на свадьбе, так что могу засвидетельствовать - более красивую
пару вообразить трудно. Митта очень быстро стала звездой двора, оттеснив
даже Ланку. О, Митта великолепно играла роль наследницы престола. Митта и
Стефан производили впечатление очень счастливых и довольных друг другом,
пока не началась история с Зеноном.
  - Средним братом?
  - Да. Зенон был изрядным шалопаем, слава о его выходках вышла далеко
за пределы Таяны. Когда число бастардов стало угрожающим, а принц с
молочниц и горничных переключился на девиц благородного происхождения,
Марко решил принять меры. Чтобы "сокровище" остепенилось, ему просватали
единственную дочь старого союзника и друга короля ГерикуТарскую.
  - Герика... Странное имя для принцессы. На староэльфийском "гэрикэ"
означает вереск. Она, наверное, родилась осенью.
  - Да, в месяц Волка. А что до имени... В Тарске, знаешь ли, смешались
все легенды и сказки, которые когда-либо были в Благодатных землях.
Церковь и та вынуждена с этим мириться. Просто к любому не каноническому
имени клирики добавляют Мария или Анна, и все в порядке. Так что
по-настоящему она Мария-Герика...
  Тарска вообще странная земля. Три четверти княжества занимают
Последние горы, коренных жителей могут считать людьми только придурки из
Академии. Что до меня, то я моряк и не люблю гор, они, по-моему, воруют у
нас небо... Но Марко хотел, чтобы союз Таяны и Тарски сохранялся и после
смерти нынешнего герцога. Ведь преемник Михая, став властителем, пусть
небольшого, но крайне удачно расположенного государства, смог бы диктовать
Таяне свои условия.
  - Драгоценные камни, руды, шкуры, древесина, которую сплавляют по
рекам гоблины...
  - Здесь предпочитают называть их горцами...
  - Понимаю. Но мы отвлеклись.
  - О Герике я могу сказать мало. Она не из тех женщин, на кого
обращаешь внимание. Безропотна, послушна и неинтересна, несмотря на
очевидную красоту и роскошь, которой ее окружал отец. Говорят, Михай не
слишком хотел отдавать дочь за принца, хоть и обладавшего доброй душой, но
шкодника и юбочника. Годой предпочел бы старшего из братьев, но Стефан к
тому времени уже был женат. Но детей у него не было и нет. Детей у него
нет, эта чертова Митта хотела блистать при дворе, а не рожать.
  - Стефан болен и бездетен, кого в Таяне теперь считают наследником?
Марко?
  - Не все так просто. Король может прожить еще лет двадцать, он здоров
и крепок. Его отец умер в девяносто шесть лет, родив сына, когда ему было
за шестьдесят. Сейчас наследник - Стефан, хотя многие, как я понял, его
успели заживо похоронить. Если Стефан умрет раньше отца и бездетным, ему
должен наследовать средний брат, но он пропал. По закону он жив, пока три
свидетеля под присягой не подтвердят, что видели его мертвым.
  - Расскажи об этом исчезновении.
  - Я знаю очень мало. Известно, что против женитьбы Зенон восстал
категорически. Однако, когда невесту ему все-таки показали, сменил гнев на
милость. Как мне рассказывал Марко, Зенон даже казался влюбленным и
торопил со свадьбой. Если он и притворялся, то делал это весьма искусно, а
среднего Марковича можно было обвинять в чем угодно, но не в лицемерии.
  - А невеста?
  - Герика, как всегда, была ласкова и спокойна. Жених казался куда
более нетерпеливым. Надо сказать, что симпатия между Герикой и Стефаном
возникла сразу же, а Ланка, не жалующая Марину-Митту, во всеуслышанье
говорила, что уж лучше бы королевой стала Рика, а не подлая и пустоголовая
арцийка. Я, впрочем, считаю, что курица на троне не лучше шлюхи, но не в
этом дело.
  - А что говорил Стефан?
  - Он с первого дня играл роль старшего брата и благородного рыцаря.
Впрочем, они и виделись-то всего ничего, вскоре старый герцог (хотя он
всего на два года старше меня, его частенько зовут именно так) увез дочь в
Тарску.
  До свадьбы оставалось два месяца, когда забросивший своих подружек
Зенон засобирался в гости к невесте. Тайны из этого не делали. Весь замок
видел, как принц с двумя оруженосцами и двумя дюжинами воинов ускакал на
восток. Его ждали через три недели, но он не вернулся. Не вернулся никто.
Поиски были напрасными, след терялся у развилки дорог, одна из которых
вела в Тарску, другая - в Арцию. О разбойниках в том краю давно не
слышали. К тому же справиться с отрядом Зенона могла лишь добрая сотня
шпаг. Никаких ураганов и паводков не было, земли в тех краях
паханые-перепаханые - ни лесов, ни болот.
  Единственным разумным объяснением казалось, что принц предпочел
семейной жизни скитания инкогнито по белу свету, а его эскорт подался на
поиски приключений вместе с ним: Король был в бешенстве от выходки сына,
но о нем самом не волновался. Чтоб загладить мерзкий поступок, он
пригласил Герику в Таяну. Она и приехала со все той же телячьей
покорностью и нежданно-негаданно стала любимой и единственной подругой
взбалмошной Ланки, уговорившей "сестричку" перезимовать в замке.
  - А как случившееся восприняли Стефан и его супруга?
  - Стефан никак не мог прийти в себя после поступка Зенона и, мне
кажется, продолжал поиски, когда все отступились.
  - Он что-нибудь нашел?
  - Спроси его сам. Вы же теперь друзья.
  - Действительно. А Марина-Митта?
  - Она Герику ненавидела. То есть ненавидела-то она Ланку, но с
принцессой были шутки плохи - могла и хлыстом протянуть, а уж язычок-то у
нее и вовсе змеиный. Тарскийку Ланка взяла под свое крыло, думается, из-за
ее беззащитности. Дурочка никогда ни на что и никому не жаловалась, вот
Митта и принялась ее изводить, когда этого никто не видел. Однажды рядом
случился Стефан. Что между супругами произошло, никто не знает, но вечером
Митта перебралась в отдельные покои. Марко же пригласил в замок своего
троюродного племянника, владетеля Альвского плоскогорья...
  - Альвского?
  - Говорят, там когда-то жили альвы, - лукаво пояснил Рене, - хотя нас
и учат тому, что их никогда не было и быть не могло. Название тем не мейее
откуда-то взялось. Так вот Гергей Альвский прекрасно понимал, что ему
предлагают загладить выходку Зенона, но согласился на это с радостью. Граф
и мечтать не смел о столь выгодной партии. Герика ко второму жениху
относилась так же, как и к первому, - дружелюбно и спокойно. Гергей,
будучи старше невесты лет на пятнадцать, ждал свадьбы с удовольствием, но
ему судьба готовила другой обряд. Во время последней осенней охоты беднягу
понесла лошадь. Альвианец был наездник, каких поискать, однако в седле не
удержался.
  Он умер мгновенно, ударившись об оледеневший валун. Кто-то решил
сорвать зло на коне, но... за животное вступилась Герика, и Стефан
распорядился отвести помилованного иноходца на конюшню.
  - Я поговорю завтра со старшим конюхом.
  - Изволь. Я должен был сам догадаться. Начало зимы ознаменовалось
новым несчастьем. Эти дурочки умудрились провалиться под лед. Ланка
наверняка бы выбралась, но Герика тонула. Стефан, наблюдавший за девушками
с берега, бросился их спасать, все кончилось благополучно, но после
"купания" принц слег. Истинную причину знаешь только ты.
  - А что Митта?
  - Красотка не собиралась сидеть у изголовья больного мужа. Он,
впрочем, также не горел желанием ее видеть. Неудивительно, что ранней
весной Митгу обнаружили в постели с одним придворным. Разразился скандал.
Жене наследника по всем канонам грозило заточение или, как минимум,
монастырь, но Стефан ее отпустил, отписав Императору, что, поскольку врачи
и астрологи в один голос утверждают, что до конца своих дней он будет
прикован к постели, он просит развода, дабы не губить вместо одной жизни -
две.
  Узнавший от своего посла (кстати, очень умелого шпиона) истинную
причину разрыва, Император, а вернее его многомудрый зятек, не только
безропотно принял любвеобильную дуру назад, но даже прислал в Таяну
отступное. Теперь Герика просиживает целыми днями у кресла Стефана, и,
похоже, несмотря на несчастье, им вместе хорошо. Даже самые отъявленные
сплетники не смеют бросить в них камень. Более того, девочка первый раз в
жизни проявила характер, отказавшись от найденного отцом нового жениха.
  Годой, кстати, теперь тоже живет тут. Вместе с Марко они гадают,
слать ли посольство к Архипастырю, испрашивая благословения на брак Герики
и Стефана, или же принц не жилец, и не успеет гонец одолеть половину пути,
как все будет кончено. К тому же развод официально был признан Церковью
только из-за невозможности Стефана исполнять супружеские обязанности...
  - Но теперь мы знаем причину болезни, а значит, у Стефана появился
шанс...
  - Думаю, Архипастырь пойдет навстречу, хотя тесный союз Эланда, Таяны
и Тарски может окончательно добить одряхлевшую империю...
  - И все-таки что собой сейчас представляют, если так можно сказать,
наследники наследника?
  - Ланка, как женщина и как будущая королева Эланда, не имеет прав на
престол. К тому же девчонка ненавидит все связанное с придворными
церемониями. Она мне заявила, что отдуваться в Идаконе за нее придется
мне, раз уж мы не воспитали путного короля, а ее дело гонять белых лисиц.
  По закону Стефану наследует Марко-младший, которому сейчас
семнадцать. Он исключительно милое создание, но говорить о его
способностях я не рискнул бы.
  - Рене, тебе не кажется, что все крутится вокруг Герики?
  - Побери меня Проклятый, - адмирал удивленно сверкнул глазами, - да я
скорее поверю, что человек укусил собаку, чем в то, что в девочке есть
какое-то зло!
  - Я не говорю, что зло в ней. Оно может быть вокруг. И еще меня
волнует Зенон. Куда делся целый отряд? А эти несчастные случаи...
  - Случай?
  - Случаи. Ведь девчонки как-то оказались в полынье.
  - Но если можно "уронить" человека с коня или спустить под лед, зачем
таинственное исчезновение?
  - Надо, пока не поздно, получше расспросить слуг и придворных.
  - Это нетрудно, но часто самое простое объяснение и есть самое
верное. То есть Зенон отправился путешествовать, а Гергея сбросила
перепуганная лошадь.
  - А Стефан?
  - Тут я молчу. Но связано ли все друг с другом?
  - Связано, Рене. Ты сам это прекрасно понимаешь... И еще. Когда ты
говорил мне про кого-то, от кого "разит злом", ты думал про Михая?
  - Да! Я его давно ненавижу, хоть и не могу объяснить свои чувства.
Годой всегда был верным союзником. Мне хотелось бы думать, что причина в
том, что моряки и горцы так же чужды и неприятны друг другу, как кошки и
собаки, но к другим тарскийцам я ничего подобного не испытываю...
  - Дело не в том, что он горец. В нем действительно есть что-то до
предела отталкивающее. Михай лжив и жесток, к тому же он кое-что смыслит в
магии, уж в этом-то я не ошибаюсь. Вопрос в том, имеет ли он отношение к
исчезновению Зенона и смерти Гергея, а если - да, зачем ему это нужно.
  Роман поднялся, и светящийся круг погас. Тотчас же утихли и лесные
шорохи и шумы. Они вновь стояли в роскошной гостиной Высокого Замка.
Немного поговорили об охоте и таянских традициях. Затем эльф вытащил из
потайного кармана два темно-красных шелковых шнурка и прикрепил их по обе
стороны двери. Шнурки зашевелились как живые и прилепились к стене, в
точности повторяя прихотливый орнамент, после чего стали менять цвет, пока
не подладились полностью под обивку. Теперь даже самый внимательный
наблюдатель их не заметил бы. Роман удовлетворенно оглядел дело рук своих,
улыбнувшись одними глазами адмиралу:
  - У Стефана я оставил такое же украшение. Теперь никто без нашего
разрешения сюда не войдет и отсюда не выйдет.
  - А слуги?
  - Придется им исполнять свои обязанности в присутствии Димана. Я
думаю, он не откажется проследить.
  - Не то слово. Ему тоже не нравится происходящее в Высоком Замке. А я
его суждениям верю...
  - И я тоже, - подытожил молчавший до сего времени Жан-Флорентин. - Я
выслушал все, что здесь говорилось, и беру на себя смелость утверждать -
мы оказались в центре политического заговора. А раз так, заговорщики себя
вскоре обнаружат. Кстати, я уже говорил Рене, что в вино, которое вы пили
утром, были добавлены посторонние вещества. Это очень слабый яд, он
вызывает общую слабость, ломоту в костях и глубокий сон с кошмарами.
  - Но кому было нужно нас усыплять?
  - Я считаю гадание бесполезным занятием. Это мог быть кто угодно,
имевший доступ или к вину, или к отведенным вам покоям. На вашу жизнь пока
не покушались, но тем не менее я привел вино в порядок.
  - Мне кажется, тот, кто попытался нас усыпить, скоро появится
собственной персоной, - кривовато усмехнулся Рене.
  - Но пока мы вполне можем лечь, - отозвался бард, освобождаясь от
серебристой парадной одежды.
  - А как же наш отравитель?
  - Кто бы это ни был, он вряд ли появится, пока мы подаем признаки
жизни. К тому же я принял кое-какие меры... Да и Жан-Флорентин постарался.
  - Уговорил, - откликнулся Рене, снимая колет, - я был бы очень
благодарен этому негодяю, если б он оставил нас в покое до последней оры.
Я просто с ног валюсь. - Герцог отбросил меховое покрывало и обернулся к
Роману:
  - А как он, кстати, сюда заявится? Насколько я знаю, в этих комнатах
потайных дверей нет, а в передней комнате караулят наши люди.
  - Мне это тоже интересно. Я, когда ты был у Марко, все проверил -
прокрасться сюда задача почти невозможная.
  - Но ведь зачем-то нас решили усыпить. Раз сюда нельзя проникнуть,
когда двери заперты изнутри, остается одно. - Рене вскочил с постели и
принялся лихорадочно высекать огонь. - Они не хотят, чтобы мы им где-то
помешали. - Эландец зажег свечу и взялся было за сапоги, но передумал. -
Пойдем разутыми, а то еще услышит кому не положено. Гардани наверняка еще
в городе с Маритой...
  - Вот и ответ, почему понадобилось травить безобидного эркарда.
Капитан "Серебряных" не мог не прийти на помощь племяннице. Нас, как они
считают, усыпили. Стефан - калека. Словом, приходи и делай что хочешь...
  - А вот этого не будет! - Герцог, забыв, как только что мечтал о двух
орах покоя, торопливо застегивал неприметное темное платье.
  - Куда и как? - Роман деловито пристроил в специальные ножны четыре
метательных ножа и выжидательно глянул на друга.
  - Для начала разыщем Лукиана и обойдем дворец. А потом посмотрим. -
Герцог тронул было плечо расположившегося в прихожей Зенека, но передумал.
  - Спит мертвым сном. Ну и пусть. На твои заклятия можно положиться?
  - Пока не сбоили.
  - Ну и славно. Стражу я оставлю здесь, чем меньше народу, чем больше
возможностей что-то найти...
  Эльф и эландский вельможа, крадучись, вышли в пустой коридор. Был
самый глухой час ночи, когда спят все: и утихомирившиеся ночные гуляки, и
встающие задолго до света труженики; даже собаки в это время затихают.
Время для злодейства было самое подходящее, но крик все равно прозвучал
неожиданно. Это был даже не крик, а дикий булькающий вой, вырывающийся из
глотки погибающего животного.
  - Похоже, у Стефана, - лицо Рене стало жестким. - Мы должны успеть! -
Они бегом промчались по лестнице, расталкивая спешащих "Серебряных". Двери
были распахнуты, в комнатах принца слышались голоса, мерцало пламя
светильников.
  Рене и Роман были не первыми, кто прибежал на шум. Их опередили
несколько гвардейцев, растерянно толпившихся посреди спальни. Стефан был
невредим, но возле двери дергалась и извивалась оплетенная багровыми
лозами фигура. Вероятно, именно это существо и кричало, но сейчас вопли
смолкли, слышались только приглушенные хрипы. Расталкивая стражу, пришел
Лукиан, замелькали перепуганные лица придворных, прибежали взлохмаченный
младший принц и Илана. Наконец появился король. Марко, недолго думая,
выгнал посторонних и только потом поинтересовался:
  - Что это?
  - Красная стража, Ваше Величество, - объяснил Роман, вовремя
вспомнивший, что на "ты" он только с Рене и Стефаном, причем остальным об
этом знать не обязательно. - Я полагал, что Его Высочеству грозит
опасность, и с его разрешения и по просьбе герцога Арроя поставил ее
охранять жизнь принца.
  Король, прищурившись, рассматривал дергающийся кокон.
  - Вы можете показать нам пленника?
  - Разумеется, - эльф выкрикнул короткое, резкое слово, и щупальца
стали разматываться и как бы таять, обнажая добычу. Это был стройный
темноволосый человек, одетый в порванную, перемазанную одежду из дорогой
ткани. Лицо скрывала кожаная маска, в правой руке ночной гость сжимал
кинжал, который так и не смог выпустить - красные змеи намертво
приторочили пальцы убийцы к рукояти. Рене обернул руку плащом и вырвал нож
из скрюченных пальцев с черными обломанными ногтями.
  - Хотелось бы, однако, знать, кто не может дождаться, пока я умру
своей смертью, - раздался спокойный голос Стефана. - Он воспользовался
тем, что этой ночью я ухитрился заснуть. Интересно, где дежурный лекарь?
Меня всегда раздражало его присутствие, забавно будет, если он удрал в
единственную ночь, когда мог быть полезен.
  - Он тут, - откликнулся Лукиан. - Бедняга лежит в приемной. Его умело
зарезали, он так и не успел понять, что происходит...
  - Значит, цель нашего гостя сомнений не вызывает... - Марко выглядел
слегка растерянным.
  - Похоже... Думаю, самое время посмотреть, кто же нас осчастливил.
Марко, ты не возражаешь? - Адмирал рывком сорвал маску и отпрянул так, как
будто увидел привидение.
  Открывшееся лицо было молодым и красивым. Высокие скулы, волевой
подбородок, надменные брови... Убийца одновременно напоминал короля Марко,
Стефана и, как ни странно, самого Рене. Слово еще не было произнесено, но
Роман уже знал - перед ним исчезнувший принц Зенон, жених Герики, младший
брат Стефана.
  Первым пришел в себя король. Старик набросился на блудного сына с
яростью, подтвердившей его юношескую кличку "Скаженный".
  - Как ты мог, подонок?! Стефко тебя всегда защищал, а ты... Поднял
руку на брата, на больного... - Король приоткрыл дверь:
  - "Золотые"! Взять. В железа!
  - Постой, отец, я его не оправдываю, но, может быть, он скажет...
  - Да что он может сказать. Трус!
  - Нет, Ваше Величество, - Роман заговорил тихо и грустно, - он не
трус. И не подлец, и не предатель. Он очень тяжело болен, чтобы не сказать
больше.
  Собственно говоря, от вашего сына осталось только тело, а душа...
Душа подчинена чьей-то воле. Он ничего не скажет, по крайней мере, сейчас.
  - Ты можешь помочь?
  - Не уверен, но попробую. А пока отведите его куда-нибудь и не
спускайте с него глаз. Все, что есть в человеке животного, у него в
порядке. Потому он и кричал, когда попался моей страже. Насколько я
понимаю, настоящий Зенон не стал бы убивать спящего, не растерялся бы,
если б его схватили... А оставшаяся оболочка, она будет есть, пить, спать,
хотеть женщин, но не говорить и не думать... Пока мы не вырвем его из
"серого сна" или пока он не сделает то, зачем пришел, он останется таким.
  - Но для чего он пришел? Неужели...
  - Думаю, ему велели убить своего брата.
  - Кто?!
  - Если бы я знал. Надо проследить путь его отряда, тогда мы,
возможно, что-то и поймем.
  - А сейчас ты что-нибудь можешь сказать? - Король не приказывал, а
просил. Роман, видя перед собой не грозного монарха, а почти сломленного
старого человека, мягко ответил:
  - Я попробую подслушать того, кто пленил его душу. Если повезет, мы
узнаем тайные мысли, владевшие этой тварью, пока она творила заклятья.
Отойдите все. - Роман подошел к пленнику и очертил вокруг обоих тройной
круг. Затем он положил обе руки на плечи Зенона, пристально вглядываясь
тому в глаза.
  Время словно остановилось. Вламываться в чужой недобрый разум,
используя полностью порабощенное чужаком человеческое существо, было делом
опасным, тяжелым и болезненным. Роман чувствовал, как по лбу потекли
капельки пота, виски сжимала пульсирующая боль, перед глазами мелькали
острые цветные вспышки, но он терпел и хоть медленно, но продвигался
вперед. Когда эльф понял, что забрался слишком далеко и пора остановиться,
если он не хочет закончить жизнь идиотом с текущей изо рта слюной, Зенон
зашевелился. Тупое выражение на его лице сменилось озабоченным, в глазах
вспыхнул неприятный огонек. Еще мгновение, и с губ принца слетела странная
фраза:
  - Зажигать Темную Звезду - это не гоблинов дурачить. Время, проклятое
время! Осень близится, а сколько еще нужно сделать. Союзники ждать не
могут, да и впрямь сколько можно! Варгххродэ ""Варгх хродэ!" (гобл.) -
проклятье!", она...
  Взгляд Зенона вновь стал пустым и диким, потом глаза закатились,
принц тихонько вскрикнул и затих.
  - Он жив? - первым очнулся Стефан.
  - Если это можно назвать жизнью. Сейчас его можно унести.
  - А тот... то... - король явно не знал, как назвать их незримого
врага.
  - Он не прорвал мою защиту. Но все обернулось плохо. Мы ничего не
узнали, зато он наверняка понял, что Зенон в наших руках и что здесь
появился кто-то разбирающийся в магии.
  - Это не так уж плохо, пусть знает, что мы во всеоружии. Однако
надеюсь, этой ночью больше не случится ничего, тем более она на исходе. Я
приказываю всем отдыхать, - Марко прошел к выходу первым.
  - Он прав, - Рьего положил руку на плечо Стефана. - Спокойной ночи,
племянник, - мы придем завтра. Пошли, Роман, я уже ничего не соображаю.
  Бард, едва державшийся на ногах, с благодарностью оперся на плечо
адмирала, который почти на руках потащил эльфа из комнаты. Последнее, что
заметил Роман, выходя из покоев принца, это искаженное ужасом лицо
наследницы Тарски. Захваченный астральным поединком, он даже не заметил,
откуда и как она появилась... Задержался и Лукиан. Капитан "Золотых" был
изрядно встревожен:
  - Мой принц, я настаиваю на том, чтобы удвоить охрану, - обратился он
к Стефану.
  - Зачем? Стражи Романа стоят целого отряда, к тому же отец прав,
второй раз в одну ночь они не посмеют. Хотя, знаете что? Прошу вас
подождать минутку в коридоре. Мне надо поговорить с Герикой, а потом ее
нужно проводить в ее комнаты.


                                  Глава 7


  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя.
  Предполуденная ора.
  Высокий Замок.

  Солнце вовсю светило в узкие окна с причудливыми витражами, по
наборному паркету плясали радужные пятна. Роман лениво потянулся и
привстал на локте. Все было спокойно. Герцог еще спал, и, судя по ровному,
глубокому дыханию, спал глубоко. Бард легко соскочил со своего ложа и,
стараясь не шуметь, принялся собираться.
  - Не волнуйся, он не проснется еще три-четыре оры.
  - Проклятый меня возьми, это ты?!
  - Разумеется, я, - Жан-Флорентин был очень доволен собой. - Я
полагаю, монсигнор должен отдохнуть. Люди, знаешь ли, очень хрупкие
существа, даже лучшие из них. Им так много нужно, чтобы чувствовать себя
хорошо. Вы, эльфы, сделаны намного рациональнее, при необходимости можете
не спать, не умираете без веских на то причин, видите в темноте... Вчера
ты истратил столько сил, что, будь ты человеком, два дня провел бы в
постели, а ты уже на ногах. Нет, порода - это порода!
  - Ты нам льстишь. - Роман отыскал костяной гребешок и занялся своей
шевелюрой. - Жан-Флорентин, а откуда ты знаешь, сколько Рене еще проспит?
  - Ну, если вчера я убрал отраву из вина, то утром, когда вы
вернулись, я счел, что снотворное будет очень полезным. По крайней мере,
для человеческого организма...
  - Ах ты, хитрец!
  - Я не хитрец, просто я в ответе за здоровье моего друга. Если о нем
не позабочусь я, этого не сделает никто.
  - Ты великолепно с этим справляешься. Судя по всему, мне тут нечего
делать. Я с твоего позволения пойду умоюсь, а потом попробую поговорить с
Шандером Гардани об исчезновении Зенона.
  - Вполне разумно, - милостиво одобрил философский жаб. - Хотя
расследование лучше проводить по горячим следам.
  Роман возвел очи горе и, усмехаясь, вышел из спальни.

  ***

  Капитана "Серебряной гвардии" эльф без труда разыскал в Арсенальной
башне. Шандер тепло поздоровался с гостем и предложил осмотреть крепость.
Они медленно пошли по стене. Капитан явно предпочитал разговаривать на
продуваемых всеми ветрами стенах; бард нашел эту предосторожность весьма
разумной, так что собеседники неторопливо побрели к Монетной башне,
поглядывая на едва различимую Гелань. Небо над Замком было ясным, но внизу
все еще держался ночной туман, который на глазах таял, рвался на клочья,
отступал совсем уж в укромные уголки. Яркое весеннее солнце вырывало из
белесой мглы черепичные крыши, увитые диким виноградом и плющом стены,
нестерпимым блеском зажигало вздувшуюся от прошедших в горах дождей
Рысьву, даже серые камни цитадели начинали светиться серебром.
  День обещал быть жарким, но утренняя свежесть пока давала себя знать,
делая пребывание на стенах весьма приятным и объяснимым. Роман вгляделся в
умное и ироничное лицо графа Гардани и заявил без обиняков:
  - Вчера по просьбе герцога Рене и с согласия Стефана я осмотрел
принца. То, что я сейчас скажу, знают только Рене и Стефан.
  Шандер подался вперед, в темно-карих глазах зажглись острые огоньки:
  - Яд? Порча?
  - В известном смысле да. - Роман задумался, не представляя, как
рассказать воину о вещах, которые сам до конца не понимал. К счастью,
Шандер Гардани двенадцать лет командовал личной гвардией наследника и
разбирался в интригах и магии куда лучше, чем могло показаться на первый
взгляд.
  Капитан догадывался, что принца терзает нечто необъяснимое, от
которого не избавишься, пока не найдешь причину. То, что привезенный Рене
(которому граф доверял как себе) бард балуется волшебством, начальника
"Серебряных" нисколько не пугало. Раз с магами могут совладать только
маги, значит, даешь колдуна! От Церкви в этом проку мало - одни только
разговоры о грехах да чудесах.
  То, что исчезновение Зенона и несчастье с принцессами и Гергеем не
были случайностью, подозрительная натура Шандера чуяла и раньше, а
нынешние ночные приключения показали, что либр не новичок в колдовских
делах. Поэтому граф с готовностью рассказывал гостю не только то, что
знал, но и то, о чем только догадывался. Романа интересовал Зенон. Шандер
же по просьбе Стефана проследил путь пропавшего отряда от заурядного
начала до таинственного конца.
  Как выяснилось, жених торопился, с пути не сворачивал, останавливался
ровно настолько, сколько нужно, чтобы накормить людей и лошадей. Никаких
подозрительных встреч, никаких отлучек. Проезжая городок Грир, известный
на все Благодатные Земли фигурками из цветного стекла, принц задержался на
несколько ор, пока Первый мастер в его присутствии не сделал несколько
красивых игрушек с гербами Таяны и Тарски, и купил у стеклодува его
гордость - вплавленную в шар из прозрачного хрусталя темно-алую розу с
сидящим на ней мотыльком - видимо, в Грире Зенон еще не собирался
отклоняться от конечной цели. Путешествие и дальше шло без помех.
  Последний раз принца видели в гостинице "Королевская бочка" на
окраине Моктова, в котором горная дорога из Тарски вливалась в Великий
Имперский тракт. Разумеется, Гардани облазил местечко вдоль и поперек и
нашел множество свидетелей того, что Зенон уехал именно по Тарской дороге.
Из Моктова принц послал одного из оруженосцев с запасными лошадьми вперед,
предупредить невесту о своем прибытии. Всадник, меняя коней, честно
проскакал весь путь в четыре дня, прибыл ко двору герцога, вызвал там
переполох и спешную подготовку к приему гостей, которые, как известно, не
приехали. Вот, собственно, и все.
  Роман задумчиво покрутил кольцо с сапфиром:
  - Где теперь этот оруженосец?
  - В Тарске. Любовь с первого взгляда. Впрочем, он ничего не знает,
его хорошо расспросили. Ехал как мог быстро, ни с кем не разговаривал.
После отъезда гонца Зенон целую ночь и полдня провел в Моктове.
  - Но вы сказали, принц торопился...
  - Зенон никогда не брал на себя труд все продумать как следует.
Именно в тот день моктовский магистрат отмечал один из дней Святой
Равноапостольной Циалы и нижайше попросил приехавшего принца принять
участие в церемонии. Собственно, поэтому гонец и понадобился. Зенон при
всем своем разгильдяйстве не решился оскорбить подданных и задержался.
Больше мне ничего не известно. Следов на каменистой дороге остаться не
могло.
  - Надо все же, чтоб влюбленный оруженосец вернулся в Таяну. У него
есть родственники?
  - Отец, который... Я вполне уверен, что он вот-вот заболеет. Сегодня
же отправлю гонца. Проклятый побери! К нам направляется мой кузен Рауль
Кофт, я не советую в присутствии этого индюка говорить о чем-то важном.
  - Тогда прощайте, граф. Я наведаюсь к своим лошадям.
  Роман уже разобрался с планировкой цитадели и без труда нашел
конюшни, находившиеся в первом Полуденном дворе рядом с Сенной башней.
Сытый и веселый, Топаз приветствовал хозяина нетерпеливым ржаньем. Возле
жеребца вертелось несколько конюхов, глазами исстрадавшихся знатоков
рассматривавших золотистое чудо. Роман спрятал улыбку, представив, как
всполошились бы бедняги, узнав истинные способности эльфийского скакуна.
  Весело поприветствовав собравшихся и сообщив им, что он не мог не
проведать Топаза, хоть и не сомневается, что к нему отнесутся с вниманием,
достойным его бесценных качеств, бард завоевал общую симпатию.
Расспрашивать Роман умел. Поговорили о лошадях, о дороге, о герцоге Рене,
знакомство с которым эльф самовольно продлил с четырех дней до шести лет.
Песни Романа Ясного в Таяне пели с не меньшим удовольствием, чем в других
краях, а близость к обожаемому всеми Аррою, красавец жеребец и веселая
простота превратили барда в желаннейшего из гостей.
  Ясновельможный Роман желает посмотреть лошадок? Конечно! Вот на этом,
крапчатом, ездил принц Стефан, пока был здоров, а вог эта чалая -
принцессы Иланы... Это конь малого Марко, а вот и толстушка Герики.
  Либру не составило труда перевести разговор с лошадей на всадников.
Заговорили о принцессах. Девушек на конюшне любили, хоть и по-разному.
Ланке воздавали по заслугам, как хорошей наезднице и ценителю лошадей, но
сетовали, что, войдя в раж, принцесса может повредить удилами нежные
лошадиные губы, послать коня в прыжок через опасное препятствие, а то и
загнать. Герику любили все, хотя относились к тарскийке с
покровительственной жалостью.
  Она всего пугалась, верхом ездила еле-еле, лошадка у нее была
спокойная и слишком уж упитанная. Дочь Годоя предпочитала кормить кобылку
из рук, а не ездить на ней. Но именно Герика спасла Бойца. Не вмешайся
она, коня ждала бы неминучая смерть. А жаль, жеребец на диво хорош. Что на
него тогда накатило, никто понять не мог.
  - Может, опоили или под седло что попало? - предположил Роман.
  Нет, никаких царапин и ожогов не было, поили его с другими скакунами.
Конь считался прекрасно выезженным, непугливым, никаких фортелей отродясь
не выкидывал ни до, ни после. Кстати, по просьбе Герики Бойца подарили
сыну старшего конюха, так тот прямо не нарадуется. Разумеется, коня
отправили из Высокого Замка с глаз долой. Вот судьба-то. Жаль Гергея
Альвского, но, не случись беды, никогда бы шалопут Мишка не получил такого
красавца!
  - Да что ж там такое было? - подивился Роман, медленно проверяя и так
безупречную сбрую. - Не белка ж шишкой запустила.
  - Доезжачие рассказывали, вроде что-то светлое мелькнуло в кустах,
Боец - на дыбы, а потом и понес как бешеный, - наперебой рассказывали
конюхи. - Поводья оборвались, хотя были совсем новые и от лучшего шорника.
Сроду со сбруей Косого Яна таких конфузов не случалось.
  - Неужели не догадались в кустах пошарить?
  - Как не догадались, обязательно посмотрели. Не было там ничего.
Только лошадиные следы, да олень еще, видать, пробегал. Здоровущий. Но
Боец не в первый раз на охоте был, чтоб от оленей и лосей шарахаться...
  Как ни был Роман готов к тому, что он только что услышал, а по спине
пробежал неприятный холодок. Что-то белое, мелькнувшее в кустах,
сбесившаяся лошадь, оленьи следы... Уж не белым ли был тот олень?
  Бард поднял копыто Топазу и принялся осматривать подкову. С чувствами
он справился быстро, но разговор продолжить не удалось. Послышались
быстрые шаги.
  - Вот ты где, а мы тебя всюду ищем. - Белка была уверена, что только
ее тут и не хватало. Конюхи с улыбкой ретировались, оставив Романа один на
один с разгневанной графиней Гардани.
  - Марита давно проснулась и все время плачет, а ты на лошадей
смотришь!
  - Дорогая Белинда, я, конечно, поеду к ней, но вряд ли ей кто-то
сейчас нужен, кроме родных.
  - А к ней не надо ехать, отец и ее, и Мика сюда забрал. И это
правильно, потому что Марита в душе дворянка, и ей нечего делать со
всякими толстыми горожанами. А дом и Тереза постережет, это которая ее
няня. А родных у нее только мы и брат, так отец его сюда тоже взял, но он
совсем маленький и глупый. Ему всего десять лет.
  - А вам, сударыня?
  - Тринадцать исполнилось в месяце Иноходца, но раз ты меня не успел
поздравить, можешь сделать это сейчас.
  - Непременно сделаю, как только отыщу достойный вас подарок.
  - Мне нужен хороший кинжал, такой, как у "Серебряных", но с моими
ици... ициялами! И чтобы были такие камни, чтобы подходили к глазам.
  - Значит, кошачий глаз?
  - А он какой?
  - А вот увидишь!
  - Хорошо, но сначала иди к Марите, потому что родные и так все тут, а
она все равно плачет. Она в тебя с первого взгляда влюбилась, тебе что,
это не понятно? Когда траур кончится, ты на ней женишься, и все будет в
порядке. Ты ведь нобиль, раз у тебя шпага и сигна?
  - Да, но...
  - Вот и хорошо, значит, она станет ноблеской и сможет жить в замке, и
у нее будет твоя сигна...
  - Белка, оставь дана в покое. Марита опять спит, мы едем по делу, а
когда вернемся, жди гостей. - Рене откровенно наслаждался явным
замешательством Романа. - Кстати, графиня, тебя ждет Стефан, он говорит,
ты обещала посмотреть с ним гравюры...
  - Бегу! Благородная женщина должна держать слово. - Вихрь в зеленом
платье устремился к двери.
  - Что, Роман, нелегко сдерживать натиск такой свахи?
  - Знаешь, я действительно растерялся.
  - Я видел. Ты завтракал?
  - Да, пока ты спал...
  - А пообедаем с Иннокентием. Надо с ним посоветоваться, он многое
замечает. О, Орест, привет, друг дорогой, - Рене кивнул вбежавшему
старшему конюху, - оседлай-ка наших лошадей.
  - Уже готово.

  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя.
  Третья ора пополудни. Дорога к монастырю святого
Эрасти.

  Кони бежали легкой рысью по обсаженной кленами дороге. Диман
настоял-таки на том, чтоб герцога сопровождал эскорт из дюжины эландцев. К
кавалькаде самовольно присоединился и Зенек на Романовой Перле, которая,
видимо, воспринимала парня как неизбежное зло. Воины отставали на полсотни
шагов, и Роман с Рене могли говорить не стесняясь. Перебрав по несколько
раз события минувшей ночи и сведения, собранные бардом, пока герцог
заботами Жана-Флорентина восстанавливал свои силы, собеседники пришли к
обнадеживающему выводу, что дело темное.
  Гадать смысла не имело, и Аррой, проказливо улыбаясь, попросил барда
рассказать о его карьере эльфа-разведчика. Странно, но Роман сделал это с
готовностью. Рассказывал бард с удовольствием, герцог был именно тем
слушателем, на которого хочется вывалить осточертевшие секреты. Секретов
же у Романа было немало. Тайна, хранимая сотни лет, была поведана
человеку, которого он знал шесть дней.
  Судьба Романа была предрешена, когда у его матери, темноволосой и
звездноглазой Нанниэль Водяной Лилии, родилась столь редкая для эльфов
двойня. Девочка и мальчик. Эанкэ Аутандиэль выдалась в мать, а сын,
нареченный Рамиэрлем, походил на отца, Астена Кленовую Ветвь. Отец был
младшим братом Эмзара Снежное Крыло, Местоблюстителя трона Лебедя и члена
Светлого Совета клана.
  За несколько лет до рождения Эанкэ и Рамиэрля "Лебеди" приняли под
свое покровительство нескольких магов-Отступников. Не все в Убежище были
этим довольны, но дом Розы, к которому принадлежал и Астен, сумел настоять
на своем. Маги прижились. Занимались они какими-то тайными делами, о
которых знал лишь Эмзар.
  По некоторым причинам никто из пришельцев не мог надолго покидать
Убежище. Отгородившиеся много веков назад от мира непроходимыми
зачарованными топями эльфы также не желали покидать ставший родным остров.
Но один из Преступивших по имени Уанн как-то сумел убедить Местоблюстителя
и его брата, а через них и большинство глав Домов, что обитатели Убежища
должны следить за жизнью Благодатных земель и даже, если потребуется,
влиять на нее. Эльфы вспомнили старые времена, когда два племени жили бок
о бок. Тогда вторые сыновья самых знатных эльфийских семей отдавались на
воспитание смертным, а затем служили посредниками между Перворожденными и
людьми.
  Мысль была хороша, но в клане Лебедя дети рождались редко, и
рисковать единственным чадом ради неясной цели не желал никто. Да и люди
уже несколько веков считали эльфов еретической выдумкой. Но, как бы то ни
было, идея прервать добровольное затворничество нашла своих приверженцев.
Самым ярым сторонником возвращения был отец Романа, и именно его жене
судьба послала двойню.
  У Астена был выбор - отдать сына в чужие руки или признать, что он
был не прав. Несмотря на протесты жены, он пошел до конца. Деревенская
лекарка, собиравшая травы на краю великого болота, нашла "брошенного"
младенца и усыновила его. Найденыш рос писаным красавцем, ладил со всякой
живностью, а в лекарском деле стал разбираться лучше приемной матери. В
пятнадцать лет Роман увязался с сельчанами на ярмарку в ближний городишко
и был потрясен песнями старика барда. Певец обратил внимание на
золотоволосого паренька, не отходившего от него целый день, и в шутку
попросил повторить одну из песен.
  В родную деревню Роман не вернулся, он ушел со старым Анном.
Несколько лет они странствовали вместе, затем учитель умер, и Роман
остался один. Он довольно долго болтался по городам и весям Арции, снискал
себе славу непревзойденного трубадура и забияки, несколько раз собирался
жениться, но всякий раз что-то мешало. Когда ему сравнялось сорок, он
начал подумывать о том, чтобы прекратить бродяжничать и встретить старость
как положено добрым людям. Каждый новый поход он искренне считал
последним, а в каждом городе он пытался подыскать себе жену, но почему-то
откладывал женитьбу еще на месяц. На год. И снова на год.
  В один прекрасный день, лет триста назад, Роман понял, что старость,
которую он собирался встретить во всеоружии, запаздывает. Он забрел в
какой-то город на берегу Серого моря, где к нему с дурацкими расспросами
об отце пристал какой-то толстый румяный дядька. Роман сначала ничего не
мог понять, потом догадался, с кем его столкнула капризница-судьба. Много
лет назад он знал толстяка, но потом их жизнь развела в разные стороны, а
затем старина Иак, налетев на Романа, принял его... за сына своего
давнишнего приятеля.
  Бард сумел выкрутиться, и приятель давних лет удалился в уверенности,
что видит перед собой плод минутного увлечения своего дружка, так и не
узнавший взбалмошного родителя. Встреча эта заставила Романа как следует
рассмотреть себя в трактирном зеркале, и бедняга обнаружил, что в свои
пятьдесят с небольшим кажется двадцатипятилетним. Это смахивало на чудо, а
чудеса в ту пору в Арции не жаловали. У барда было два выхода -
странствовать по белу свету, время от времени меняя имя, или же вернуться
на родину и попытаться разобраться, что же он на самом деле такое. Роман
выбрал второй путь, но загадка разрешилась куда быстрее, чем он пересек
империю. На дороге из Кантиски в Линн его остановил один человек...
  Досказать свою историю эльф не успел. Из-за поворота появился всадник
в темно-зеленой одежде монашествующего клирика. Святой отец нещадно гнал
рыжую лошадку, хотя бедняжка была вся в мыле. Поравнявшись с Арроем, монах
остановил несчастное животное и уставился на герцога. Выражение отчаяния
на его лице сменилось облегчением. Аррой дал бедняге отдышаться и вежливо,
но требовательно спросил:
  - Святой отец, вам, видимо, нужна помощь? Что-то случилось?
  - У... умирает!
  - Кто?
  - Его Высокопреосвященство!
  Рене дал шпоры коню. Вороной взвился на дыбы, прыгнул вперед и пошел
тяжелым галопом. Роман пустил Топаза следом, следя, чтобы кони шли ноздря
в ноздрю.


                                  Глава 8


  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Пятая ора пополудни.
  Таяна. Высокий Замок.

  Стефан медленно прошелся по комнате. Ноги казались ватными, в голове
звенело, но это было не важно. Он сумел встать без посторонней помощи!
Доковыляв до стола, принц с наслаждением выпил горький напиток,
приготовленный для него вчера Романом и дотошно проверенный
Жаном-Флорентином перед отъездом герцога. Любой другой человек с
отвращением вылил бы пахнущую полынью гадость, но Стефану настой доставлял
немыслимое наслаждение - боль сразу же отступала, и какое-то время он
чувствовал себя здоровым. В первый раз его отпустило всего на несколько
минут, но постепенно число мгновений без боли увеличивалось, и теперь
почти ору после приема лекарства он чувствовал себя вполне сносно.
  Наследник Таяны с детской радостью следил из окна за тем, как Белинда
возится с братишкой Мариты. Для него сейчас было внове все - и цветы
жасмина, которые принесла ему Герика, и развалившаяся на крыше казармы
серая кошка, и пересмеивающиеся в галерее "Серебряные".
  Еще полдюжины дней назад принц прощался с жизнью, и только детская
надежда на помощь Рене удерживала его от черного отчаянья. Рене приехал и
привез с собой светловолосого барда, который нашел причину болезни. Если б
он смог помочь и бедняге Зенону! Стефана передернуло, когда он вспомнил
оскаленное бессмысленное лицо брата.
  Они оба стали жертвой колдовства, но если ему удалось спасти свою
душу, хоть и страшной ценой, то Зенон подчинился мерзкой твари. Роман
говорит, что помочь брату он сможет, лишь полностью расправившись с той
сущностью, что вцепилась в него, Стефана. Это заставляло принца бороться с
утроенной силой, и успехи были налицо.
  Сейчас рядом не оказалось докучливых медикусов, и Стефан решился
спуститься во двор. Лестница показалась бесконечно длинной, но он ее все
же преодолел. Кругломорденький Мика никак не прореагировал на появление во
внутреннем садике высокого худого человека, который, пошатываясь, брел к
ним, но Белка завизжала от радости и возмущения. Бросившись к Стефану,
девочка обхватила его обеими руками и, ворча, повела к скамейке.
  Стефан протестовал, но не слишком сильно. Во-первых, преданность
дочки Шандера всегда его трогала, а во-вторых, помощь ему была нужна - он
переоценил свои силы. Белка заботливо усадила принца на скамейку и
пристроилась на земле у его ног.
  - Бельчонок, ты же вымажешься, как поросенок!
  - Здесь сухо, - отмахнулась девица, - ты почему один?
  - Да, знаешь ли, захотелось прогуляться, смотрел на вас в окошко,
стало завидно - солнце, птицы летают. А это твой новый друг?
  - Братишка Ритки. Бестолковый совершенно. Знаешь, он хочет быть
адмиралом, а сам плавать не умеет, боится воды.
  - Ты его поучишь?
  - Ладно уж, - великодушно кивнула Белинда. - Только он слишком
толстый.
  - А ты тощая, как бродячая кошка, - окрысился мальчишка.
  - А у тебя уши торчат. У адмиралов таких ушей не бывает!
  - А ты откуда знаешь?!
  - Знаю. Рене мой друг.
  - А вот и нет. Он друг барда, а бард и Марита жених и невеста. Вот я
скажу Маритке, она попросит, и бард скажет герцогу с тобой не
разговаривать!
  - Это с чего ты решил, что они жених и невеста? - откровенно
потешаясь, осведомился Стефан.
  - А он прислал Маритке записку, она аж завизжала от радости и
побежала к нему. До сих пор не пришла, наверно, женится...
  - Ну и дурак же ты, - Белка не скрывала возмущения, - они оба уехали,
так что ты не ври...
  - Я не вру! Она эту записку еще целовала. Вы, бабы, такие дуры!
  Белинда от негодования лишилась дара речи, и Стефан воспользовался
моментом:
  - Когда, говоришь, она ушла?
  - Давно уже. Я тогда ел, а потом за мной Белка пришла.
  - Ну, так она наверняка уже вернулась, просто тебя дома не было.
  - А вот и нет, - Мика стоял на своем, - я ее ключ с собой взял,
потому что мой потерялся...
  - Он все время ключи теряет, растяпа, - фыркнула его приятельница.
  - Слушай, Белка, ты знаешь, где отец?
  - Он у Лукиана сидит, я видела.
  - Приведи его сюда, и побыстрее!
  - А что?
  - А ничего. Он мне нужен.
  - А ты?
  - А я пока с Микой посижу.
  - Толку от него!
  - А ты поторопись!
  - Ладно.
  Белка действительно поторопилась. Не прошло и десятинки "Десятинка -
одна десятая оры, что-то около пяти-шести минут", как предводительствуемые
Белиндой Гардани с Лукианом выскочили из-за угла караулки. Увидев Стефана,
они облегченно вздохнули.
  - Что случилось? - Гардани выглядел озадаченным - Ты...
  - Я уже тридцать четвертый год, как я. Мне стало полегче, и я
спустился в сад. Дело не в этом. Мариту выманили подложной запиской.
  - Почему ты так думаешь?
  - Ее братишка говорит, что она пошла на свидание к Роману, но Роман и
Рене около полудня уехали в монастырь святого Эрасти. Я думаю, девочка
кому-то мешает.
  - Или, наоборот, очень нравится, - проворчал капитан "Золотых". - В
любом случае ее надо найти.
  - Поднимайте всех! Это приказ. Пусть обыщут замок. Не нравится мне
это.
  - В последнее время мне не нравится все, - Лукиан был явно
встревожен. Пожалуй, надо взять собак.
  - Верно. Мика, беги на псарню, пусть сюда бегут Мечи и Янек со
сворами.
  Мика серьезно кивнул щекастой головой и, преисполненный собственной
значимости, помчался исполнять поручение. Со всех сторон в садик сбегались
"Серебряные" и "Золотые". Увидев принца, многие расплывались в улыбке, и
Стефан понял - его любят. Почему-то это открытие его ужасно смутило, хоть
и обрадовало.
  К счастью, выражать свои чувства гвардейцам было некогда. Дворик
быстро опустел, и на скамейке остались лишь Белка и Стефан, да у
причудливых ворот мыкался десяток воинов, оставленных Шандером на всякий
случай.

  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Шестая ора пополудни.
  Монастырь святого Эрасти.

  Рене и Роман почти бежали через ухоженный монастырский двор. Аббат
Фелиций с трудом поспевал за гостями, изо всех сил стараясь отвечать на
вопросы кратко и точно.
  - Когда вы его нашли?
  - Около полудня. Мы не думали... Его Высокопреосвященство просиживал
в библиотеке с утра и до глубокой ночи и не любил, то есть не любит, когда
его беспокоят. Последним его видел послушник Леон, принесший после
Рассветной службы блюдо черешен. Он в монастыре около пятнадцати лет и
очень предан... Его Высокопреосвященству... Дверь была заперта изнутри на
засов... Его Высокопреосвященство часто так делает.
  - Он кому-то не доверяет?
  - Все дело в собаке, которую он, простите, очень баловал. Пес
научился открывать лапой дверь и не питал никакого почтения к древним
фолиантам. - Тут Фелиций позволил себе улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.
- Изгонять сие животное из хранилища Его Высокопреосвященству надоело, и
он стал запираться.
  - А где собака сейчас?
  - Мертва. Застрелена из арбалета. Кто сие сотворил, не ведаем.
  Аббат был так потрясен несчастьем, что ему и в голову не пришло
спросить, по какому праву светские врываются в монастырь и требуют отчета.
Впрочем, было в герцоге Рьего нечто, заставлявшее повиноваться ему без
лишних слов. Монастырский целитель, суетящийся у кардинальского ложа, тоже
это почувствовал и покорно отошел в сторону, дав дорогу эландцу и
сопровождавшему его либру. Роман склонился над хрипящим в агонии, узнавая
и не узнавая того человека, с которым разговаривал еще вчера.
  Иннокентий был без сознания, в углах губ пузырилась кровавая пена.
Что-то предпринимать было поздно. Роман поднял сведенную судорогой руку,
взглянул на ногти, тут же опустил и обратился к целителю:
  - Что скажете, отец?
  - У Его Преосвященства больное сердце, слабые жилы, он всегда весной
жаловался на легкие, но мы не ждали несчастья так скоро...
  - Вы осмотрели его руку между безымянным и указательным пальцами?
  - Нет, налицо все признаки легочного кровотечения... Так, значит,
руки они не осмотрели, впрочем, это уже ничего бы не изменило. Собаку
убили не зря...
  - Ты полагаешь? - Герцог железной хваткой сжал плечо барда.
  - Я не полагаю, я уверен. Эркард выпил яд вчера днем, к полуночи все
было кончено. Кардинала, видимо, отравили утром...
  - Значит?
  - Он умрет в течение часа, - с трудом произнес Роман. - Это Агва
Закта "Агва Закта - сильнодействующий яд, используемый Церковью для казни
еретиков и отступников из числа бывших клириков", легендарный яд,
использовавшийся клириками для казни отступников из числа бывших
служителей. Противоядия не существует. Считается, что это секрет Церкви.
Согласно канонам, Агва Закта должна храниться у Скорбящего Брата
"Скорбящий Брат - клирик, ведущий следствие по делу священнослужителей,
заподозренных в ереси" на случай, если кто-то из клириков впадет в ересь.
  При Циале Благословенной к этой мере прибегали довольно часто, но при
последних Архипастырях, хвала Великому Лебедю, такого не случалось. Если
не ошибаюсь, секрет изготовления яда за пределы Церкви не выходил, но о
существовании его известно достаточно широкому кругу людей.
  - Святой отец, прошу вас, проверьте, не пропал ли ларец с ядом, -
Рене говорил почтительно и негромко, как говорят с духовными особами у
постели умирающего, но аббат на просьбу отреагировал с рвением новобранца,
исполняющего приказ капрала. Впрочем, возможно, он просто воспользовался
случаем и улизнул от тяжелого зрелища, прихватив с собой двоих монахов.
  У постели кардинала остались Роман, Рене, старенький медикус да
жалось по стенкам несколько охваченных ужасом братьев-эрастианцев.
Иннокентий, лежавший без движения, внезапно вскрикнул, изо рта хлынула
кровь. Герцог схватил умирающего, с трудом удерживая бьющееся тело. Колет
и рубашка Рене были залиты кровью, кровь забрызгала подушки, подчеркивая
их белизну. Иннокентий никогда не был сильным человеком, но в свои
последние мгновенья едва не вырвался из железных рук друга. Затем тело
обмякло. Рене продолжал поддерживать Иннокентия, что-то приговаривая
шепотом. Глаза Его Высокопреосвященства были закрыты, но он еще жил,
затрудненное хриплое дыханье вырывалось из почерневшего рта, руки
судорожно перебирали окровавленные простыни.
  Роман вспомнил, что, по преданьям, Агва Закта часто наделяет
умирающих провидческим даром. Потому-то казни с применением этого яда
совершались за накрепко закрытыми дверями в присутствии лишь самых
влиятельных князей церкви. А тут - монахи, бесполезный лекарь, служки, да
в придачу знатнейший светский владыка и балующийся магией эльф... Что-то
сейчас будет. И в это время Иннокентий приподнялся на руках Рене и что-то
зашептал, обращаясь к другу детства... По лицу Рене бард понял, что
сказано нечто важное. А кардинал медленно обвел прояснившимися глазами
комнату, громко вздохнул и затих. Аррой осторожно опустил тело на подушки
и поцеловал в лоб.
  - Нам лучше уйти, святые отцы знают, что теперь делать.
  - Монсигнор, - худенький темноволосый монашек робко взглянул на
легендарного герцога. - Монсигнор, вы весь в крови, вашу одежду надо
сменить. У нас есть светское платье.
  - Что? Ах да, конечно.
  - Я провожу.
  Четырежды ударил Черный колокол "Черный колокол - колокол,
оповещающий о печальном событии", оповещая, что Его Преосвященство
кардинал Таяны и Тарски Иннокентий окончил свое земное служение Творцу.
Застигнутые звоном монахи опускались на колени, произнося предписанные
каноном молитвы. Рене словно бы и не замечал поднявшейся суеты. Он не
молился, не богохульствовал, не клялся отомстить, ярко-голубые глаза
оставались сухими, но Роману все равно было не по себе. Эльф слишком
хорошо знал, что значит увидеть оборванной последнюю нить, связывающую с
юностью, когда все было просто, понятно и светло, как ландыши и солнечный
свет.
  Он, Роман, добровольно выбрал дорогу во тьме. Рене сделает то же
самое. Не пройдет и нескольких ор, и они начнут отрешенно обсуждать, что
делать дальше, где искать убийц, кто следующая жертва. Но сейчас трогать
герцога нельзя, он как натянутая струна, которая от легчайшего
прикосновения может оборваться. Человек и эльф в молчании подошли к
дубовой двери с бронзовыми накладками в виде листьев плюща.
  - Здесь, монсигнор, - пролепетал юноша-проводник, - мы принимаем
знатных гостей. Я надеюсь, вы найдете все, что нужно. Я могу прислуживать
вам.
  - Спасибо, брат, - кажется, Аррой уже справился с собой. - Мы все
сделаем сами. Передайте аббату, что, как только он исполнит свой долг, я
хочу его видеть.
  Монашек, часто моргая покрасневшими, блестящими глазами, торопливо
ушел. Рене, не снимая окровавленной одежды, рухнул в кресло. Сам не зная,
зачем он это делает, Роман подошел к эландцу и взял его руки в свои. Они
сидели молча, слушая мерный звон колоколов, затем Рене серьезно взглянул в
глаза эльфу, после чего прижал к губам Черную Цепь.
  - Я, Рене-Аларик-Руис из рода Арроев, прошу тебя, Рамиэрль из дома
Розы, что из клана Лебедя, принять мою дружбу. Я клянусь Морем, Ветром и
своей душой пройти рядом с тобой до конца ту дорогу, которая нам
предстоит. Я буду верен этой клятве в жизни, смерти и посмертен.
  Произнося в ответ священные слова, Роман не колебался:
  - Я, Рамиэрль Звездный Дым, перед Светом и Тьмою, звездами и пеплом,
цветком и камнем признаю своим братом находящегося здесь
Рене-Руиса-Аларика и сплетаю нить его жизни со своей. И да не развяжется
то, что завязано! Энаи а цирие!
  - Энаи а цирие - клянусь честью! - отозвался Рене, скрепляя
немыслимое побратимство эльфа и смертного.

  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Шестая ора пополудни.
  Таяна. Высокий Замок.

  Мариту нашел Гардани. Нашел, когда все опустили руки. "Золотые" и
"Серебряные" прочесали Высокий Замок вдоль и поперек, забираясь в самые
укромные места, но девушка как сквозь землю провалилась. Напоследок граф
решил пройтись по личным покоям. Никто не возражал, лишь слуги Годоя
сказали, что их господина нет. В это Шандер поверить не мог. Он знал, кто
покинул Высокий Замок, и среди них герцога Тарски не было. Тем не менее во
время поисков Михая никто не встретил.
  То, что дальше сделал Гардани, никак не приличествовало капитану
личной гвардии наследника престола, а скорее удалому фронтерсокму
разбойнику времен императора Анхеля. Спокойно распрощавшись с тарскийскими
придворными, Шандер вышел на стену и с помощью веревки с якорем забрался
на заколоченный узорчатый балкончик, откуда перемахнул на подоконник
кабинета Михая, без труда открыл окно и соскочил внутрь. Мимоходом
подивившись обилию странных вещиц, капитан "Серебряных" осторожно
раздвинул бархатные занавеси, отделявшие кабинет от спальни. То, что он
увидел, заставило его зарычать от ярости.
  Марита, обнаженная до пояса, стояла на коленях, стаскивая с герцога
щегольской темно-красный сапог. Второй лежал рядом, и Шандер невольно
заметил желтые, недавно остриженные ногти тарскийца. Губы Годоя кривила
масляная улыбка, он был совершенно спокоен и уверен в себе. По лицу
девушки текли слезы, одна щека покраснела от удара.
  Что случилось дальше, Шандер помнил смутно, все дальнейшие действия
графа можно было объяснить тем, что он ненавидел насильников. Когда
заслышавшие шум "Серебряные", разбросав как кутят охрану, ворвались в
покои Михая, им предстала странная картина. Полуодетый герцог в одном
сапоге с перекошенным от злобы и страха побагровевшим лицом стоял на
четвереньках посредине огромной спальни. Горло Годоя охватывала стальная
посеребренная цепь, обычно украшавшая колет графа Гардани. Сам граф стоял
рядом на одном колене, намотав цепь на кулак левой руки, в правой он
держал богато изукрашенный пистоль арцийской работы. На широкой кровати,
завернувшись в алое парчовое покрывало, всхлипывала растрепанная Марита,
правый глаз девушки уже начинал заплывать. У двери жались тарскийские
придворные, не решаясь переступить незримую черту, видимо, указанную
Гардани.
  В воздухе висело тяжелое молчание. Все всем было ясно. Капитан
"Серебряных", надо отдать ему справедливость, опомнился первым.
  - "Серебряные", слушать меня! Во-первых, отобрать оружие у охраны,
во-вторых, встать у всех дверей и окон. Этого - связать. Антал, найди
Белинду, пусть даст что-то из одежды Мариты. Тарскийцев запереть. Все.
  Граф, напоследок встряхнув герцога, как кошка трясет крысу, передал
его в руки двоих дюжих додеканов "Додекан - командир двенадцати воинов" и
демонстративно вытер руки о парчовый балдахин кровати.
  У изголовья стоял изящный поднос с фруктами и вином. Шандер взялся
было за кувшин, но пить не стал, а, подержав в руках, яростно швырнул о
стену.

  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Седьмая ора пополудни.
  Монастырь святого Эрасти.

  Рене приоткрыл дверь и выглянул в коридор. На лице эландца не
осталось и следа той бури чувств, которую он недавно выплеснул на Романа.
Герцог вновь был спокоен и собран.
  - Что думаешь делать? - нарочито будничным тоном осведомился бард.
  - Надо попасть в покои Иннокентия, но так, чтобы никто не видел.
Когда-то я оставил ему на хранение одну вещь, доставшуюся мне от... ну ты,
думаю, понимаешь, от кого. Это шкатулочка со всякой ерундой, по крайней
мере, она казалась мне таковой, пока не задул штормовой ветер. Инко был
моим другом, я ему верил...
  - Он знал, что там?
  - Ларец легко открывался, а я секрета из того, что там хранилось, не
делал. Это была память. О моей свободной молодости, если угодно...
  Роман про себя отметил, как прав был покойный кардинал, говоря о том,
что Рене, хоть и смирившийся, все же тосковал по временам, когда отвечал
только за себя и за доверивших ему свои жизни таких же авантюристов.
Подарок Темных эльфов хранится у клирика? А почему бы и нет? Иннокентий не
был фанатиком. Не был он и дураком. Возможно, он лучше самого Рене
разобрался в том, что ему передали. Но знал ли об этом кто-нибудь еще?
Последний вопрос эльф повторил вслух.
  - Вряд ли. Инко с детства был скрытным, к тому же прекрасно понимал,
что в этих штуках уж чего-чего, а святости не было. Наоборот.
  - А ты не помнишь, что там было?
  - Побрякушки не из дорогих. Во всяком случае, они так выглядели.
Точно помню браслет и ожерелье из каких-то невзрачных камешков, но тонкой
работы. Нож был и, кажется, ошейник для очень большой собаки. Да, записи,
наверное эльфийские, я таких букв не знаю... Наверняка что-то еще, я не
помню, это было так давно...
  - Тебе что-то говорили об этих вещах?
  - Говорили. Именно поэтому я и отдал их на хранение человеку, с
которым, как мне казалось, ничего не может случиться и который
распорядился бы ими наилучшим образом. Иначе я таскал бы ларчик с собой.
Как знак того, что я в трезвом уме и здравой памяти и действительно
побывал там, где побывал... Ну да мои сантименты к делу не относятся.
  Тот, кто мне подарил шкатулку, сказал, что это должно дать шанс тем,
кто остается. Тогда я не увидел в этих словах смысла и решил, что все дело
в трудностях с языком.
  - О каком шансе говорил твой... твой друг?
  - Не знаю. Он и так сказал мне слишком много. Конечно, я дал слово
молчать... до тех пор, пока молчать можно. И я его сдержал.
  - Но сейчас ты рассказал все?
  - Не совсем. То, что связано с нашими поисками, ты знаешь, а
остальное - это пока только мое. Может быть, потом я и соберусь с силами и
расскажу действительно все.
  Как выяснилось, Рене неплохо знал монастырь святого
Эрасти-Печальника. Через чердак они выбрались на крышу флигеля, откуда до
кабинета покойного кардинала было рукой подать. Окно было открыто.
  - Смотри, убийца, кто бы он ни был, прошел этим же путем, - Роман
внимательно разглядывал черепицу. - Тут кто-то был совсем недавно, мох в
водостоке содран. И характерные отметины как от упора. Похоже, здесь
побывал арбалетчик.
  - И застрелил Дугана. Пес, почуяв беду, начал бы выть, беспокоиться.
Кто-то бы пошел проверить, в чем дело.
  - Ты думаешь, стрелок и отравитель одно и то же лицо?
  - Чем меньше народу, тем надежнее. Если мерзавец достаточно ловок, он
запросто мог перескочить отсюда на подоконник, отравить кувшин с водой,
что всегда стоял у окна, затем вернуться, дождаться, пока Инко поднимется
к себе, пристрелить пса и убраться. Ты готов пройти его путем?
  - Ничего нет проще, - эльф с беличьей ловкостью перелетел на широкий
подоконник, через мгновение он был уже в комнате. Рене легко последовал за
ним. Их никто не заметил.
  - Ты хоть представляешь, где искать? - пробормотал Роман, удрученный
обилием книг и ларцов.
  - Мне кажется, я знаю, куда он прятал предназначенное не для чужих
глаз. Как-то Инко сказал, что устроил тайную часовенку. Сдается мне, ключ,
который он носил у пояса, не был только знаком его сана.
  - Но проверить это сейчас трудно.
  - Отнюдь нет. Я подменил его во время прощания.
  - И никто не заметил?
  - Роман, до того, как стать политиком, я был пиратом. Положение
обязывало знать кое-какие трюки. Вот ключ, а ты помоги мне найти дверцу. У
тебя это лучше получится.
  Бард неплохо владел заклятием поиска по сродству. Имея в руках ключ,
он легко мог отыскать полагающийся к нему замок, если, разумеется, тот не
был замаскирован магическим способом, тогда бы пришлось повозиться,
распутывая отводящие глаза чары. К счастью, Иннокентий колдовать не умел.
Потайная дверь, умело спрятанная за раздвижными книжными полками, была
великолепно замаскирована, но не более того. Открыть ее труда не
составило. Наложив простенькие охранные заклятия, чтоб никто не вздумал
войти в апартаменты покойного, пока они там, Роман распахнул дверцу в
потаенное святилище.
  Скромная комнатка слабо освещалась сверху и с боков при помощи
хитроумной комбинации щелей, скважин и зеркал. Света хватало, чтоб не
налетать на стоящие вещи, однако имелась и лампа, заботливо наполненная
маслом. Роману она была не нужна, но Рене не был ни эльфом, ни котом,
поэтому он высек огонь и поднес к фитильку. Золотистый мягкий свет залил
убежище кардинала. Видавшее виды кресло, резная конторка с письменными
принадлежностями, навесной шкафчик, неожиданно роскошное трюмо,
заставленное всякими безделушками, и большой портрет на стене. Вот и все.
Ничего имеющего отношения к делам Церкви.
  Рене долго всматривался в изображение на портрете.
  - Что ж, я так и думал...
  - Что?
  - Иннокентий любил Ахме. Потому и последовал за ней в Таяну. Бедняга,
у него не было ни единого шанса. Когда она умерла, он как-то раздобыл ее
вещи. Вот они тут, под зеркалом. И зеркало тоже ее. А вот это может
пригодиться. - Герцог тронул свитки на конторке и развернул один из них.
  "Прошу тебя, дорогой брат, выполнить мою последнюю волю. Если я мирно
предстал перед Господом нашим, прожив отмеренный мне срок, уничтожь эти
записки, не читая, ибо ничего ценного для тебя в них нет. Если же смерть,
постигшая меня, была насильственной или непонятной, отвези эту рукопись,
также не читая, в Эланд и отдай из рук в руки моему единственному другу -
герцогу Рене из рода Арроев. Все затраты, понесенные тобой, он тебе
возместит".
  - Что ж, Инко, твое желание выполнено, - пробормотал означенный
герцог, разворачивая свиток. Пробежав глазами написанное, он обратился к
Роману:
  - Это его дневники. Он был свидетелем многих событий и полагает, что
те могут представлять интерес. Мне придется перечитать все, что он пишет.
К сожалению, он просил меня никому не показывать эти записи, и я понимаю
почему - он слишком раскрывает свою душу, чтобы подпустить к дневникам
посторонних. Все, что будет нам важно, я тебе расскажу. Не обижайся.
  - Я понимаю. И не обижаюсь.
  - А вот это - по твоей части. - Рене взял в руки черную шкатулку с
двойной руной на крышке. - Мы пришли сюда за этим. Попробуй разобрать, что
все это значит.
  Роман взял в руки гематитовый сундучок, подивившись его холодной
тяжести. Замок был самым простеньким, внутри были какие-то листки и
изящные старинные безделушки. Украшения из неграненых темных камешков,
браслет вороненой стали и такой же ошейник, несколько кованых фигурок и
охотничий нож с инкрустированной перламутром полной луной на обсидиановой
рукояти.
  - Ты что-нибудь понимаешь?
  - Пока нет.
  - Жан-Флорентин, может, ты что-нибудь скажешь?
  - Я знаю только то, что ничего не знаю, - с готовностью откликнулся
философский жаб.
  - Спасибо, утешил... Что будем делать, Рене?
  - Ловить зверя.


                                  Глава 9


  2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Седьмая ора пополудни.
  Высокий Замок.

  Стефан рухнул в кресло. Ноги дрожали, раскаленный обруч все сильнее
сжимал виски, а до комнаты с удобной постелью и кувшина с лекарством было
так же далеко, как до берега Золотых Пчел. Сначала надо было разобраться с
Годоем. Пришедший в себя Шандер, сжав зубы, занял привычную позицию позади
кресла принца. Властелин Тарски тоже успокоился, на лице его появилась
знакомая сладкая улыбка. Видимо, герцог полагал, что раз его не убили
сразу, то теперь, несомненно, постараются замять скандал.
  Белка увела заплаканную Мариту, но почти тотчас вернулась и стала у
противоположной стены, глядя на Годоя с тяжелой ненавистью, неожиданной
для ее тринадцати лет. Двери и окна стерегли четверо "Серебряных" из числа
самых надежных.
  Стефан медленно вытянул ноги, стараясь не показывать, как ему плохо.
Что бы то ни было, а он должен все закончить, пока Михай не извернулся,
пока дела государственные не отодвинули на задний план омерзительное
насилие над безответным существом. Проклятый, как же болит голова...
Стефан внимательно и долго смотрел в бегающие глаза Годоя, затем отрывисто
спросил:
  - Почему ты воспользовался именем либра Романа?
  - Вот как, Ваше Высочество говорит тарскому господарю "ты"?
  - А как же иначе? Кодекс Розы "Кодекс Розы - кодекс чести,
обязательный для каждого дворянина Благодатных земель" полагает насилие
самым мерзостным проступком, которым только может себя запятнать дворянин.
Пойманный на этом с поличным, как ты знаешь, лишается всех привилегий.
  - Если он не глава суверенной державы!
  - Все дворяне равны перед Творцом, а короли и герцоги лишь первые
дворяне своих королевств. Впрочем, здесь не Тарска, здесь ты не более чем
гость, нарушивший законы божеские и человеческие. Никто не помешает мне,
чтоб избавить твое имя от позора, заставить тебя выпить яд.
  - Ты ответишь перед отцом.
  - Отец поймет меня. Так ты будешь говорить?
  - Только с глазу на глаз.

  2228 год от В. И. 16-й день месяца Медведя. Начало ночи.
  Гелань.

  Все ворота были давно закрыты, когда Рене и Роман подъехали к городу.
Стражники, однако, приметили свиту герцога еще издалека. Не понадобилось
даже стучать, тяжелые створки раздвинулись, три ствола органки поползли
вверх, пропуская череду всадников.
  Гелань спала, расписные железные ставни были закрыты, на улицах не
было ни души. Только на главных перекрестках горели костры, у которых
коротали время ночные сторожа, раз в ору кто-то вставал и обходил
окрестности с факелом в руках. Дующий с предгорий ветер унес все дневные
запахи, и ночь была полна ароматом цветущего жасмина. В тишине цокот копыт
далеко разносился по булыжной мостовой. Их никто не останавливал - в Таяне
был мир, а Рене знали все.
  Поравнявшись с ратушей, адмирал осадил коня и окликнул Романа:
  - Я думаю, не стоит будить Замок. Успеют узнать о несчастье и утром.
Ты говорил, что видел Лупе... Где она живет?
  - Здесь неподалеку. Улица называется Лисья.
  - Забавное название.
  - Просто там живут лекари и цирюльники.
  - Тут, кажется, неподалеку таверна "Коронованная рысь".
  - Ты собрался провести ночь в кабаке?
  - Не совсем. Я хочу провести ночь в гостях у Лупе, должна же она
отблагодарить нас за помощь. Не знаю, как ты, а я видеть придворные
физиономии сейчас не в состоянии. А в "Рыси" меня интересует только вино.
  - И очень глупо, - Жан-Флорентин не скрывал неодобрения, - ты должен
понимать, что приличествующее палатам не подобает хлеву!
  - Не надо меня учить.
  - Надо, - философский жаб был непреклонен. - Политик не может идти на
поводу у минутной слабости. Ты не пират, а герцог и к тому же посол, и
должен вести себя соответственно своему положению.
  - Проклятый меня побери, - Рене смеялся и сердился одновременно, -
дожил, с собой ношу собственного мучителя. За что?!
  Ответ последовал немедленно. Жаб полагал, что крайне легкомысленно
поминать ночью Проклятого, что же касается его собственной миссии, то
Жан-Флорентин не сомневался, что он должен оберегать адмирала не только от
яда, но и от ошибок и просчетов, буде он соберется таковые допустить.
  Роман совершенно по-дурацки расхохотался, видимо, напряжение
сегодняшнего дня взяло свое. Ужас и боль, пережитые в монастыре, тайный
поход в убежище покойного кардинала, долгая дорога - все это требовало
выхода. Эльф зажимал рот ладонью, но остановиться не мог. Жан-Флорентин
витийствовал, Рене вяло отругивался, ожидая, пока Роман придет в себя.
Отсмеявшись, эльф смущенно улыбнулся.
  - Прости. Я не хотел.
  - Бывает. Но я твердо намерен напиться, нравится это Флорентину или
нет.
  - Кто тебе мешает? - Жаб сменил тон на менее нудный, но куда более
самодовольный. - Если ваша ведьмочка предоставит мне ведро воды, я
обеспечу вас самым лучшим вином. При этом вы себя ни перед кем не
скомпрометируете и сэкономите деньги.
  - Творец, наконец-то ты начал говорить толковые вещи. Роман,
показывай куда.
  Герцог знаком подозвал к себе своего коронэля:
  - Диман, если тебе захочется просидеть вею ночь под окнами - твое
дело, но к Лупе мы пойдем одни.
  Диман не возражал - видимо, доверял маленькой колдунье и Роману.
  Домик лекаря Симона эльф нашел без труда. Над дверью горел маленький
оранжевый фонарик, показывающий, что здесь проживает ученый медикус,
которого в случае необходимости можно поднять с постели посреди ночи. На
стук вышел сам хозяин и, не говоря ни слова, впустил гостей в дом. Здесь,
видимо, еще не спали. Хозяин разбирал манускрипты, Лупе сидела с каким-то
рукодельем и радостно вскрикнула, узнав входящих. Одета она была, как
зажиточная горожанка, и Роман заметил, что этот наряд шел ей куда больше
крестьянского платья. В углу комнаты, сидя в кресле, самозабвенно храпел
мужчина лет сорока с красивым, но обрюзгшим лицом. Его рубаха была залита
вином, Лупе вскочила, пытаясь загородить пьянчугу от гостей.
  - Чем мы так тебя обидели, что ты ушла не попрощавшись? Скажи, и я
сделаю все, чтоб оправдаться, - Рене был сама предупредительность.
  Лупе робко улыбнулась, вскинув на вошедших зеленые глаза:
  - Мне не место в Высоком Замке, господа!
  - Там действительно кое-кому не место, дорогая, но к тебе это не
относится, - Рене строго взглянул на женщину, - ты была под моей защитой,
и никто не посмел бы даже слово сказать.
  - Вот именно: "не посмел бы" сказать. Но не подумать, не прошипеть в
спину. Я сама выбрала свою дорогу, наверное, я совершила ошибку, но теперь
поздно поворачивать.
  - Слушай, ты чего-нибудь понимаешь? - Адмирал выглядел несколько
озадаченным. - Лично я не понимаю, да и не надо, Лупе, ты хоть немного
рада нас видеть?
  Она промолчала, но так выразительно, что вопрос показался излишним.
  - Хвала Великим Братьям! Мы только что потеряли друга и не хотим
якшаться с придворной шушерой. Завтра мы готовы говорить о политике,
выражать и принимать соболезнование и так далее. завтра, да, но не этой
ночью. Если говорить честно, мы должны напиться. Ты куда, мессир Симон, мы
рассчитываем на ваше общество!
  - Я польщен. Но сначала надо сходить за вином. Видите ли, по
некоторым причинам мы его не держим в доме.
  - В этом нет необходимости. Вода у вас наверняка есть, а все
остальное мы берем на себя.
  - Уж не хотите ли вы сказать, что являетесь обладателем философского
камня?!
  - В некотором роде, любезный лекарь, в некотором роде!

  2228 год от В. И. 16-й день месяца Медведя. Середина ночи.
  Высокий Замок.

  - Им давно пора вернуться! - Ланка очередной раз отошла от окна,
вздохнула и села на кровать брата. - Стефан, с ним что-то случилось!
  - Если с Руи что-то случится, я скажу, что начинается конец света.
Твой дядя бессмертен.
  - Не издевайся, - принцесса пыталась унять дрожь в голосе, но это у
нее не очень-то получалось. - Слишком много смертей... Я боюсь.
  - А ты не бойся! Руи очень любил Иннокентия, но он герцог. Наверное,
хочет вернуться с бесстрастным лицом, а это даже у него сейчас не сразу
получится. И потом, он же не знает, что у нас тут творится.
  - Ты ему расскажешь?
  - Ему - да, но больше никому. Я дал слово.
  - Давать слово мерзавцу вовсе не обязательно, - Ланка неодобрительно
поджала губы. - Я понимаю твою любовь к Герике. Уж лучше она, чем Митта,
но то, на что ты согласился, бесчестно! Годой должен свое получить!
  - Он и получит, уверяю тебя, но не от моей руки!
  - Интересно знать, от чьих? Уж не думаешь ли ты, что Творец сочтет
уместным наконец отделить агнцев от козлищ и воздать всем по заслугам!
  - А ты еретичка, сестреночка!
  - Нет, просто я называю жабу жабой, так проще жить! Стефан обнял
девушку и привлек к себе
- Я тебе завидую, ничего так не хотел бы, как жить попроще. Нет, я
Михая отпустил не только из-за Герики, хотя надеюсь на ней жениться, когда
Роман меня поставит на ноги.
  Михай уличен в попытке насилия. Даже не насилия, а обмана. Эта
дурочка испугалась, что ее объявят отцеубийцей, и была готова на все,
чтобы об этом никто не узнал. Поступок гнусный, но Шандер за него хорошо
повыдергивал Михаю перья. Только мы ведь так и не знаем, что случилось с
Зеноном, кто и почему убил Иннокентия и беднягу эркарда... Доказательств
нет. Если в этом виноват Михай, мы должны вырвать у него все его подлые
тайны. Чтобы спасти Зенона, чтобы такого впредь не случалось. Если же дело
с Маритой выплывет, то по Кодексу Розы он должен будет удалиться в
бессрочное изгнание в свое владение, то есть в Тарску. Лисицу выгонят в
лес! Нет, Лануся, Годоя нельзя выпускать из виду, пока мы не убедимся в
том, что он просто подлец, или не разоблачим его полностью.
  - Ты думаешь, это удастся? - Ланка с сомнением покачала изящной
головкой. - Он слишком умен и изворотлив.
  - Но ты же сама говоришь, что Рене может все. К тому же либр,
которого он привез, знает куда больше, чем можно подумать. Мы выиграем,
вот увидишь.
  Стефан отбросил подушку, прикрывавшую кувшин с горячим питьем, и
налил в чашу остро пахнущей жидкости. Ланка закашлялась, отгоняя рукой пар.
  - Как ты можешь такое пить?
  - Убереги тебя святой Эрасти от того, чтобы зависеть от этого питья,
но оно мне помогает.
  - Прости. - Ланка прильнула к брату. - Знаешь, я тебя очень люблю,
мне ужасно не хотелось уезжать от тебя в Эланд, но теперь...
  - Не надо продолжать. Но тебе придется выбросить Рене из головы, даже
если мы пожертвуем твоей будущей короной. Такая любовь до добра не
доведет..
  - Но ты же готов жениться на дочери мерзавца! И при чем здесь корона,
я буду великой герцогиней...
  - .... а Первый Паладин твоим любовником? Вряд ли он согласится.
Конечно, Рикаред полное ничтожество; но, если б дяде был нужен трон, он
сел бы на него пятнадцать лет назад. Руи свято блюдет закон. Великий
герцог - это Рикаред, дядя воздает ему все почести и никогда не посягнет
на его жену.
  - Но ведь свою жену он не любит!
  - Да, не любит, да и она не питает к нему теплых чувств. Слушай,
Ланка, я что-то начал сплетничать, как старый монах. И вообще пора спать,
отправляйся к себе, утро вечера мудренее.
  Ланка повернулась и выбежала вон, хлопнув дверью. Пожалуй, в первый
раз за время болезни брата она с ним не попрощалась. Хорошо хоть, ей
удалось сдержаться и не наговорить ему страшных вещей, за которые она
потом бы себя проклинала.
  Девушка не помнила, как она пробежала по коридорам, как поднялась к
себе. Подвернувшуюся по дороге хорошенькую служанку, явно возвращающуюся
со свиданья, принцесса наградила таким взглядом, что бедняжка долго не
могла прийти в себя. Плана немного успокоилась, только когда закрылась в
своей спальне, и впервые за много лет дала волю слезам. Всегда честная
сама с собой, Ланка не могла не признать, что брат во многом прав. Стать
женой двоюродного брата из династических соображений и с благословения
Церкви - это одно, обманывать мужа с собственным дядей - совсем другое.
  Но главная беда была не в этом, а в том, что она вовсе не была
уверена в чувствах Рене. Иногда ей казалось, что она ему нравится, иногда,
что это чисто родственная приязнь, сама же Ланка со всей страстью первого
чувства была убеждена, что полюбила навеки и до смерти. Разговор с братом
открыл ей глаза на то, что ее тайна тайной не является. Когда первый
приступ стыда и досады отступил, девушку захватила единственная мысль -
понимает ли Рене то, что понял Стефан, и, если да, что он станет делать.
Больше всего на свете Ланка боялась, что эландец под каким-то предлогом
разорвет ее помолвку с Рикаредом и навсегда уедет. Нет! Отказаться от Рене
она не в состоянии. Выйти замуж за женатого человека в Таяне, к сожалению,
нельзя, здесь не Эр-Атеф, где мужчина может иметь нескольких жен.
  Недавно Ланка считала это дикостью, сейчас же этот обычай
представлялся ей прекрасным выходом в случае, когда мужчина, на шее
которого висит немолодая и нелюбимая жена, встречает настоящую любовь. К
утру Ланка уже не сомневалась в чувствах Рене, а посему решила во что бы
то ни стало стать Великой герцогиней Эланда. Когда же отправить ее назад
станет невозможно, она сумеет добиться от Первого Паладина всего, чего
захочет. Они будут счастливы, очень счастливы... Ланка уснула на рассвете.
Во сне она улыбалась.

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Медведя. Утро.
  Лисья улица.

  Лупе стояла на крыльце и смотрела вслед ночным гостям, давно
скрывшимся за углом иглеция Гелены Снежной. Маленькая колдунья давно
поняла, что собственными руками загубила свою жизнь, но никогда это
чувство не было столь острым.
  Ее нелепое замужество, разрыв с семьей, разочарование, бегство в
Белый Мост, обвинение и оправдание, возвращение в Таяну и новая встреча с
недавними спасителями... Все это были звенья одной цепи. Фаталистка по
натуре, Лупе утешала себя тем, что судьба, несомненно, готовит ее к
какому-то испытанию, которое она бы не прошла, если бы оставалась тем, кем
родилась. Дочерью знатных родителей, которой пророчили блестящую партию.
  Когда-то Мона-Леопина-Ирэна рэ Клэ из сопредельного Таяне герцогства
Агосты "Агоста - небольшое герцогство в южной Фронтере" считала своим
предназначением служение великому поэту Родольфу Глео, стихи и недюжинная
красота которого покорили семнадцатилетнюю девицу. Побег из дома и
замужество окончились не раем, пусть в шалаше, а горькими слезами. Поэт в
жизни оказался заурядным пьяницей, сидевшим на шее у своего сводного
брата-медикуса, и к тому же грубым животным.
  Бешено гордая, Леопина, осознав свою ошибку, даже не подумала о том,
чтобы вернуться к родителям. Да, они приняли бы ее, но жизнь превратилась
бы в пытку. Лупе решила уехать в Арцию. За годы жизни с Родольфом она
разочаровалась в мужчинах, родила и потеряла ребенка и научилась от Симона
азам медицины и магии. Когда в Белом Мосту ей пришлось спасать роженицу,
Леопина углядела в этом перст судьбы. Воображение живо нарисовало картину
жизни среди природы и благодарных поселян. Какое-то время ей это
действительно нравилась, но потом она затосковала. Нет, относились к ней в
Белом Мосту хорошо, а несколько парней и мужчин постарше явно отличали ее
среди других женщин, но Лупе, обжегшись на своем поэте, шарахалась от
любых проявлений нежных чувств, тем более что селяне делали это весьма
неуклюже
Колдунья почти решилась на то, чтобы продолжить свой путь в Империю,
но снова вмешалась судьба. Оказавшись в Таяне, она не могла придумать
ничего другого, как бежать. В Высоком Замке мог гостить кто-то из Агосты,
а ее родные никогда бы не простили ей жизни в образе деревенской знахарки
Единственное место, куда она могла явиться, был домик Симона, который,
ничего не спрашивая, распахнул перед ней двери. Все было не так уж плохо,
если бы не муж.
  За время разлуки Родольф сильно постарел и окончательно спился.
Тонкое лицо поэта еще хранило остатки былой красоты, но он обрюзг,
отрастил внушительное пузо и окончательно забросил свою музу. Возвращению
блудной супруги он обрадовался, так что Лупе и Симону стоило немалого
труда объяснить Родольфу всю нелепость его мужских притязаний. Поэт
смирился, вытребовав в качестве отступного право на ежедневную порцию
спиртного. Симон счел за благо пойти ему навстречу. Лупе принялась
помогать деверю в его трудах, и через месяц-другой ее жизнь вошла бы в
будничную колею, если бы не появление сначала Романа, а затем и Рене.
  Женщина чувствовала, что больше не может жить безвестной мещанкой,
кровь брала свое. Ноблеска должна жить среди таких же, как она. Что ж,
когда Рене или Роман появятся в следующий раз, а они появятся, хотя бы
потому, что Симон должен кое-что для них разузнать, она расскажет свою
историю и попросит помощи. Рене наверняка поможет с разводом и увезет ее в
Эланд. Дальше Лупе не загадывала.


                                  Глава 10


  2228 год от В. И. Ночь с 19-го на 20-й день месяца Медведя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Роман четвертый день, не поднимая головы, разбирал бумаги покойного
Иннокентия. Дело не требовало отлагательств - через три дня в Кантиску, к
Святейшему Престолу, убывало посольство, возглавляемое епископами
Базилием, Таисием и Прокопием, одному из которых было суждено стать новым
кардиналом Таяны и Тарски. Бард с личным письмом Архипастырю от герцога
Арроя отправлялся вместе с клириками.
  Рене с Романом полагали главным выяснить у Архипастыря все связанное
с Пророчеством. Эльфу очень не хотелось оставлять принца и адмирала на
вконец зазнавшегося Жана-Флорентина, но выхода не было. Только он, Роман
че Вэла, Рамиэрль Звездный Дым, мог разобраться в древних текстах, если,
конечно, в Кантиске действительно хранятся манускрипты Темных эльфов.
  Лихорадочно работая над содержимым ларца, Роман, с одной стороны,
готовился к своей миссии, с другой - надеялся отыскать что-то,
обеспечивающее друзьям хоть какую-то магическую защиту в его отсутствие.
Бард был уверен, что Рене и сам владел кое-какими колдовскими приемами, но
его умения вряд ли хватит, чтобы защитить себя и Стефана. Постигни герцог
магию Темных эльфов, он не забросил бы ларец с артефактами!
  Либр довольно быстро понял, что за подарок получил адмирал. Вещи были
прямо-таки пропитаны магией. Волшба Темных, хоть и понаслышке, но была
Роману известна. Корни у нее и у привычной ему лебединой магии были одни.
Найденные вещицы обладали той же силой звезд, но превосходящей самые
сложные заклинания знакомых Роману магов, как тигр превосходит кошку.
Разобраться бы еще, что со всем этим следует делать и не ударят ли
заклятия Темных по чужакам и невеждам, в руки которых попали их творения.
  Когда Роман три дня назад, справившись с первым волнением, сел
изучать таинственные предметы, он подметил, что все они помечены одной и
той же строенной руной. К несчастью, бард никогда не встречал подобной
комбинации, хотя части были ему знакомы. По здравом размышлении он пришел
к выводу, что это личная подпись мага, создавшего реликвии. Затем Роман
взялся за рукописи. Та же история. Он знал руны, мог разобрать отдельные
куски, но все вместе складывалось в откровенную бессмыслицу. Вздохнув,
эльф решил сосредоточиться на чем-то одном. Его внимание привлекла пара
ошейник - браслет, прямо-таки плавившаяся от переполнявшей их силы.
Подобные талисманы, связывавшие два живых существа, были в ходу у всех
эльфов. Чаще всего это были кольца или браслеты. Находясь в разлуке, их
обладатели узнавали о радостях и несчастьях друг друга, с помощью одной
вещи эльфийские маги могли установить местонахождение ее пары. Отобранные,
украденные или потерянные, артефакты теряли силу и обретали ее вновь лишь
со смертью одного из владельцев или же будучи им возвращены.
  Однако о попытках связать человека со зверем, для чего кем-то из
Непримиримых, видимо, и была изготовлена пара, которую он сейчас держал в
руках, Роман не слыхал. Интересно, что будет, если браслет наденет
человек, а ошейник застегнуть на шее собаки? Впрочем, собаку с такой шеей
надо поискать! Тут впору матерый волк, а то и целый тигр. Бард снова
уткнулся в рукописи, выискивая куски, которые можно было хоть как-то
соотнести с известными ему заклинаниями, и наконец его настойчивость была
вознаграждена. Перепутанные бессмысленные слова стали складываться в
сложное и сильное заклятье, конечная цель которого просто потрясла Романа
своей смелостью и простотой. Кто бы он ни был, этот таинственный
волшебник, у него были и воображение, и "многия знания". Роман незаметно
для себя самого с головой погрузился в решение трудной, но чертовски
интересной задачи. Его охватило лихорадочное возбуждение, как в добрые
старые времена, когда он, безвестный бродяга, только-только начал
причащаться магической мудрости под руководством отца и чародеев, не
желавших подчинятся имперскому закону о дозволенной магии.
  За окнами стояла глубокая ночь, когда либра вернул к действительности
громкий стук в дверь. К своему немалому удивлению, эльф обнаружил на
пороге Илану. На высоких скулах девушки проступил лихорадочный румянец, а
руки дрожали, выдавая охватившее принцессу волнение.
  - Что случилось? - удивленно спросил Роман, все еще находясь одной
ногой в океане высокой магии.
  - Рене, - выпалила Ланка, возвращая эльфа в реальный мир интриг и
козней.
  - Что с ним?!
  - Он заперся вместе с Михаем Тарским, и... и вот уже два часа как
никто оттуда не выходил. Там что-то случилось!
  - А Михай?
  - Михай тоже там. Там все тихо, огонь горит. Но не о чем им так долго
разговаривать. Михай Рене ненавидит...
  - А это ты откуда знаешь?
  - Герика говорила: Ее отец опасный человек.
  - Это и без нее всем очевидно. А ты не знаешь, кто затеял разговор,
Рене или Михай?
  - Рене. Он сказал мне, что ему надо переговорить с Михаем, но так,
чтоб никто об этом не знал, и я... я знала, где ключи от старой
оружейной...
  - А подслушать ты не пыталась?
  - Пыталась, - честно сказала Ланка. - Но у меня не вышло. С
галерейки, куда я могу пробраться, ничего не слышно. Они сидят за столом и
шепчутся. А мне вдруг стало страшно.
  - Рене просил тебя что-то сделать, если его долго не будет?
  - Нет. Он сказал только, чтобы я никому не проболталась и что он сам
справится. Да, про тебя сказал, что ты очень занят, а дело не терпит,
поэтому он все сделает сам.
  - Хорошо, принцесса. Попробуем выяснить, чем там они занимаются.
  Старая (иногда ее называли Черной из-за стен, обитых черным бархатом,
на котором особенно эффектно выглядело раззолоченное парадное оружие)
оружейная находилась в Арсенальной башне, ее окна выходили на городскую
стену. Укрыться там было негде, так что подсмотреть или подслушать, что
происходит в оружейной, казалось невозможным, но строители замка
предусмотрели все. В зал вели два потайных хода. Один выходил на верхнюю
галерейку, опоясывавшую зал, откуда можно было расстрелять из арбалета
всех находящихся внизу, другой путь вел в укрытие. Между бархатными
драпировками и капитальными стенами существовал довольно широкий зазор, а
в складках материи кое-где были проделаны смотровые отверстия. Если
человек не выдавал своего присутствия, чихая от пыли, он мог слышать и
видеть все, что происходило в зале. Правда, за последние двести лет ходом
не пользовались, и даже ключи от него оказались утеряны, так что Ланке с
Романом пришлось спрятаться на галерее.
  Впрочем, эльф с помощью приближающего заклятия задачу решил с
легкостью. Укрывшись за дубовой балюстрадой, он видел и слышал все, что
творилось в большой мрачной зале. Велев принцессе сохранять тишину, бард
все внимание сконцентрировал на собеседниках, устроившихся за массивным
черным столом. Годой и Рене озаботились захватить с собой блюда с фруктами
и сыром и вино. Разговор шел самый светский, а лица у собеседников
излучали такое спокойствие и взаимную симпатию, что Роману стало не по
себе. Что-то должно было произойти. Но что? Рядом к щели приникла Ланка.
Вообще-то подглядыванье претило прямой натуре таянки, но в последнее время
все связанное с Рене волновало ее больше, чем следовало.
  Странное уединение дяди с отцом Герики, которого та до смерти
боялась, тревожило девушку. Разумеется, она не знала всего, но разлитое в
воздухе напряжение, казалось, можно было потрогать руками. Принцесса,
пытаясь успокоить бешено стучащее сердце, прикидывала, успеет ли она,
случись что, метнуть кинжал в Михая. Должна успеть....
  Собеседники меж тем закончили рассуждать о ловле трески на северном
побережье Эланда и прелестях добычи китов, о которой Михай не имел
никакого понятия, а также обсудили осеннюю охоту на горных быков, в
которой Рене разбирался, как Академик в эльфийской магии Два герцога
любезно смотрели друг на друга, Роман механически отметил, что Рене
почему-то вырядился в роскошный придворный костюм. Хотелось бы верить, что
он догадался надеть под него кольчугу. Неприязнь эльфа к тарскийцу била
через край, хотя до случая с Маритой она была необъяснима. Повелитель
Тарски был вежлив и приветлив, но не навязчив. Он не пытался вынюхивать
тайны, не спешил сделать свою дочь наследницей короны, неглупо рассуждал о
будущем Благодатных земель и о роли, которую может в ней сыграть крепнущая
Таяна в союзе с Эландом и Тарской. Баловался Запретной магией непонятного
поисхождения? Но уж это-то либр грехом не считал...
  По законам политики и здравого смысла Михаю следовало верить - без
Таяны маленькое, затерявшееся на краю Последних гор государство было
обречено на прозябание, а поскольку в жилах Михая не текла кровь Волингов
"Волинги - потомки Воля, легендарного короля, первого повелителя
Благодатных земель, от которого якобы произошли все царствующие дома", он
навсегда остался бы изгоем среди династических семей. И все же... Чутье
подсказывало Роману, что Михай - враг. Страшный, коварный, практически
неуязвимый. История с девушкой лишь подтвердила его догадки. И вот теперь
этот странный ночной тет-а-тет с Рене.
  А адмирал рискует! Уединиться в крыле замка, куда неделями не
заглядывают даже слуги, избрать единственным поверенным влюбленную
девчонку. Да, эландец бесподобный фехтовальщик, но, когда имеешь дело с
подлостью, шпаги мало. Тем не менее Роман решил позволить Рьего довести
его план до конца. Не будет же тот всю ночь болтать о касатках и
полосатиках! И действительно, адмирал сменил тему. Небрежно поигрывая
своей черной цепью, странно выглядевшей на отороченном пышными кружевами
камзоле, Рене заметил:
  - Вы, кажется, не очень хорошо знали умершего кардинала?
  - Да, вопросы религии меня не слишком занимают. Но вы, мой друг,
задаете вопрос весьма странный для эландца, ведь в ваших скалах до сих пор
в почете старые боги.
  - Моя семья принадлежит к Церкви. По крайней мере, формально. А
Иннокентий был моим другом с детства. Мне очень неприятно, что его убили.
  - Вы полагаете, это убийство, но ведь Его Высокопреосвященство долго
болел?
  - Он болел всю жизнь, но мог бы пережить нас с вами, если бы ему это
позволили. Вы, вероятно, удивитесь, если узнаете, что бедняга вел дневники
и оставил их мне, с тем чтобы я прочел его записи или уничтожил в
зависимости от обстоятельств его смерти.
  - И вы?
  - Разумеется, прочел. Там есть любопытные куски. И они, между прочим,
касаются вас...
  - Что же обо мне пишет покойный?
  - Чnо вы человек умный, жестокий и коварный.
  - Я этого и не отрицаю.
  - Что вы ведете свою игру. Что вы не верите в Творца, но стараетесь
показать другим, что весьма набожны...
  - Что поделать, такова участь правителя. Вы, я полагаю, знаете об
этом не хуже меня.
  - Верно. Но я не интересовался Агва Закта, не заводил туманных бесед
о якобы терзающих вас опасениях, не отсылал отца-эконома под надуманным
предлогам и не оставался один в ризнице. Кстати, случай с дочерью эркарда
также наводит на размышления. Вы ведь испугались, когда увидели ее на
балу. Испугались, что она упадет и умрет. - Рене говорил спокойно и
монотонно, но у Романа по спине пробежал холодок. Игра с огнем началась. -
Вы прекрасно знаете, - Рене продолжал в упор глядеть на собеседника, - что
именно церковным ядом были отравлены бедняга эркард и сам Иннокентий, а в
ковчежце находилась безвредная подкрашенная вода?
  - Нет, таких подробностей мне не сообщили.
  - А зачем сообщать что-то тому, кто и так все прекрасно знает?
  - Святая Циала! - Михай рассмеялся, но несколько напряженно. - Вы
умный человек, подумайте - неужели нескольких минут мне бы хватило для
того, чтобы найти ковчежец, открыть его, заменить яд и поставить его на
место? Я польщен, герцог. Вы так высоко цените мою ловкость.
  - Нет, не ловкость - хитрость. Вам было довольно вместо одного
ковчежца положить другой, заранее приготовленный.
  - Откуда бы я его взял?
  - Нуарт - непревзойденный мастер, не правда ли, герцог?
  - Говорят, что так, но мы в Тарске не так уж хорошо знаем здешних
ювелиров.
  - Не скромничайте, Михай. То, что вам нужно, вы знаете великолепно. В
прошлом году вы с дочерью прибыли ко двору Таяны (тогда Сгефан был здоров,
Зенон не собирался сбегать, а кардинал - умирать). К празднику Всех
Отчаявшихся Заступника известный своей скупостью в той же степени, что и
своим мастерством, старейшина цеха ювелиров Нуарт явился к кардиналу и
поведал ему о своем намерении отлить за свой счет и из своего серебра для
церкви Великомученика Эрасти новые кадильницы, взяв за образец изделия
старых мастеров. Таких в Таяне оказалось не столь уж много, в том числе и
пресловутый ковчежец, который церковники с готовностью показали
благочестивому мастеру. Я думаю, Нуарт изготовил не только кадильницы, но
и ковчежец, причем заказ этот был сделан им явно не в убыток.
  - Ну и спросите его...
  - Вы лучше, чем кто бы то ни было, знаете, что старый ювелир мирно
скончался в кругу семьи в начале зимы.
  - Это очень интересно, но я не понимаю, при чем тут я. Да, возможно,
вы правы, и кто-то действительно подбил Нуарта изготовить копию вместилища
яда, затем отправил мастера к праотцам, после чего пустил Агва Закта в
дело. Скорее всего так все и было, но при чем тут я, зачем мне это
понадобилось?
  - Я и устроил нашу встречу, Михай, чтобы вы мне обо всем рассказали,
- голубые глаза яростно блеснули. - Что вы сделали с Зеноном, зачем хотите
уничтожить Стефана и меня... ведь эркард погиб по ошибке, не правда ли?
  Бедная Марита засмотрелась на золотоволосого красавца и перепутала
кубки. - Рене взял ближайшее к нему яблоко, поднес к глазам, а потом
несколько раз подкинул в воздух.
  - Агва Закта - вещь любопытная. Иннокентий мне рассказывал, что
человек, принявший яд, не зная об этом, кажется умершим от болезни,
которой он давно страдал. Единственный след - синеватые пятна между
пальцами, исчезающие вскоре после смерти, но об этом знают редкие
медикусы. - Рене выронил яблоко, ловко поймал его над самым полом и,
небрежно обтерев о кружевную манжету, запустил зубы в сочную мякоть. - Так
на чем бишь я остановился? Ах да, на свойствах яда.
  Если отравленный молод и здоров, то признаки отравления проявляются
более явственно. Судороги, синие пятна по всему телу, рвота... Тут не
ошибешься. Еще страшнее гибель знающих свою судьбу. Это касается как тех,
кого заставляют выпить чашу с ядом по приговору Церковного суда, так и
тех, - адмирал поднял бокал с рубиновым вином, посмотрел его на свет и
поставил обратно на поднос, - кто принял яд по ошибке или чужому злому
умыслу, но догадался, что с ними произошло. Они умирают в полном сознании,
испытывают страшные мучения, но в момент агонии почти всегда становятся
пророками. Иннокентий, между прочим, догадался обо всем.
  - Откуда вы знаете? - Михай впервые проявил интерес.
  - Великий Орел! Да он умер у меня на руках!
  - И что он сказал? - Тарскиец подался вперед.
  - А это я потом скажу. Любезность, знаете ли, за любезность. Сначала
- вы отвечаете на мои вопросы, потом я на ваши. Идет? Молчите, ну что ж,
постараюсь вас убедить. - Герцог глубоко вздохнул и продолжал:
  - Вашу виновность доказали вы сами. Я говорю о Марите. Не правда ли,
это дитя прелестно, только вряд ли вам когда-нибудь представится новый
шанс затащить ее в постель... Ну да это к делу не относится. Вы специально
отстали от нас на площади ратуши, чтобы, окажись я до такой степени
здоров, чтоб заподозрили отравление, остаться в стороне. Но убийца слишком
боялся выдать себя жестом или взглядом и не стал смотреть, как
предполагаемая жертва глотает яд. А зря.
  Вы были уверены в успехе, а девушка от волнения спутала кубки и
поднесла яд собственному отцу. Когда вы увидели Мариту на балу, то
смертельно перепугались Еще бы, Агва Закта убивает вне зависимости,
сколько человек проглотил - кубок или глоток. Моя смерть, смерть
немолодого человека, могла сойти за естественную, но Марита, которая
умерла бы прямо на балу, на три-четыре часа раньше меня (женщины, как вам
известно, восприимчивее к этому яду), спутала бы вам всю игру. - Рене
расстегнул воротник и вытер пот со лба. - Какой это дурак сказал, что в
Таяне холодные весны? Не правда ли, сударь?
  - О да, - пробормотал властитель Тарски, не отрывая взгляда от лица
Арроя
- Как трогательно такое совпадение взглядов. Итак, вы смертельно
перепугались, увидев Мариту. Вы по натуре, простите за бестактность, трус
и подлец и, исходя из первого из упомянутых качеств, горько пожалели о
совершенном злодеянии К счастью для вас, Марита не думала умирать, вы не
могли понять, что случилось, и на вашей физиономии проступило удивление,
растерянность и облегчение. Потом пришел Гардами и увел племянницу вы
поняли, что яд, предназначавшийся мне и ни в чем не повинной девочке,
выпил другой. Вы успокоились. В самом деле, эркард был стар, толст,
страдал полнокровием. Любой медикус констатировал бы смерть от удара, но
тут вам не повезло - покойного пользовал лекарь, изгнанный за излишнюю
любознательность из Академии. Он осмотрел пальцы больного и не только все
понял, но и рассказал о своих подозрениях Шандеру.
  Вы, разумеется, об этом не знали. Трусость часто уживается с
наглостью. Как заманчиво было воспользоваться отсутствием Гардани для
убийства Стефана! Меня вы не опасались. В самом деле, кто-то из ваших
подручных (надеюсь, скажете, через кого именно) подлил сонного зелья в
вино, поданное в нашу комнату. Я полагаю, сделано это было для того, чтобы
я отошел в мир иной, когда мой друг спит сном праведника. К моменту его
пробуждения признаки отравления исчезли бы. Я не выпил отраву, но вы не
сомневались, что, вернувшись к себе, я выпью ваше зелье. Мои маленькие
слабости вы изучили с дотошностью, делающей вам честь.
  Нет, право, здесь душно, должно быть, из-за этого кошмарного бархата,
вы этого не чувствуете? Нет? Ну ладно. - Рене помолчал, собираясь с
мыслями. - Короче, вам опять не повезло. Я решил, что пить в одиночку не
по-товарищески, и решил дождаться Романа. Вы этого, разумеется, не знали и
нанесли удар!
  Бедняга Зенон, видимо, должен был убить брата "в припадке ревности" и
покончить с собой. Блестящая мысль, кто ж знал, что бард столь сведущ в
магии! Зенон угодил в ловушку, а Роман вдобавок сумел прочитать ваши
мысли. Кстати, что это за Темная Звезда, о которой я в последнее время
постоянно слышу?
  - Где? - Годой потерял терпенье. - Где, во имя Проклятого, вы о ней
слышали?!.
  - Терпение, я все объясню своевременно или несколько позже. Если вы,
разумеется, не будете меня перебивать, - Рене укоризненно взглянул на
собеседника, - я почти закончил. Стефан остался жив, я тоже, Роман
продемонстрировал неожиданные таланты, и вы испугались (и правильно
испугались), что он догадается о причинах смерти отца Мариты. Затем вы
предположили (опять-таки абсолютно верно), что утром я поеду к Иннокентию
за советом.
  Втроем - я, Роман и кардинал должны были докопаться до истины.
Времени терять было нельзя. Вы понадеялись на то, что мы с Романом в конце
концов выпьем сонное зелье, а значит, вы опередите нас на несколько часов.
Проклятье! - Герцог треснул кулаком по столешнице и рванул и так
расстегнутый воротник. - На этот раз вам повезло! Иннокентий умер. Но
Стефан и я остались живы, так что до осуществления вашего замысла было
далеко.
  Как всем мерзавцам, вам нужно было убедиться в собственной силе, к
тому же вы не находили себе места от волнения - что происходит в
монастыре? Удалось ли убийство? Что делаем мы с Романом? Я думаю, Марита
попалась вам на глаза случайно, и вы не выдержали, вам надо было
отыграться за страх, который вы пережили из-за нее накануне, за то, что
она невольно расстроила ваши планы, поднеся отраву не тому, кому она
предназначалась, к тому же она была влюблена в... человека, который спас
Стефана и который, судя по всему, отвечал на ее чувство.
  Вы понимали, что Марита никогда не признается в своем позоре, а
значит, шантажируя ее, вы могли превратить девочку в свое орудие,
используя против дяди и возлюбленного.
  К счастью, Шандер успел вовремя. Кстати, синяки на физиономии вам
удивительно идут, - Рене мило улыбнулся и продолжил:
  - Только сказав девочке, что она отравила родного отца, вы выдали
себя с головой. То, что эркард умер от яда, знали я, Роман, Шандер,
медикус и убийца! Уф! - наконец-то все. Знали бы вы, как я не люблю
длинные речи...
  Вижу, вас интересует пророчество Иннокентия и то, что и где я слышал
о Темной Звезде! Я обещал ответить и отвечу, но только после того, как вы
ответите на мои вопросы. Только скорее, а то я что-то устал. Ваше
присутствие утомит кого угодно. - Рене засмеялся, но смех неожиданно
перешел в сухой кашель. Адмирал закрыл рот ладонью и с удивлением
посмотрел на обагрившую пальцы кровь.
  - Увы, герцог, - Михай был издевательски вежлив. - Вы слишком долго
говорили и упустили свой шанс. У вас хватило ума понять, как было дело, вы
предусмотрительно не пили, но яблоки... Знаете ли, они могут оказаться
весьма вредными для здоровья.
  Вы правы, я действительно высоко ценю свою жизнь, но сейчас вы мне
уже не опасны. Вы даже встать не сможете. Агва Закта дарит несколько
часов, ягоды фо "Фо - ягоды, растущие в Последних горах, из которых
готовят смертельный быстродействующий яд" справляются с делом быстрее.
  - Ну, хорошо, вы меня убедили. Похоже, я действительно, умираю, - тон
Рене был абсолютно спокоен, в нем даже сквозила ирония, - мне столько лет
везло, что я как-то к этому привык и вот проиграл. Впрочем, Стефан вот-вот
выздоровеет, а Роман достанет вас из-под земли, с ним вам не справиться.
Не сомневаюсь, в свой смертный час я предскажу вам такое будущее, что вы
умрете рядом со мной. Со страху.
  Михай с перекошенным от злости лицом медленно приподнялся, но сумел
взять себя в руки и снова сел.
  - Правильно. Я еще могу за себя постоять, так что подождите
десятинку-две. Кстати, раз уж вы оказали мне любезность и разделяете со
мной мой последний час, может, соблаговолите ответить - да, плесните-ка
мне вина, - мне вряд ли удастся дотянуться до кувшина, но с бокалом я еще
справлюсь... Благодарю. - Рене отхлебнул вина и продолжал:
  - И все же, дан Михай, поведайте напоследок, чего вы добиваетесь.
  - Ваше спокойствие, герцог, превзошло все мои ожидания...
  - А вы думали, я начну вас проклинать, призывать на помощь и тому
подобное. Я умею проигрывать с честью, чего и вам желаю, когда вы наконец
нарветесь. А вы нарветесь, можете считать это началом предсмертного
пророчества... Итак, Годой, на что вы рассчитываете, чем вам помешали я,
Стефан и герцог Гергей и что вы сделали с Зеноном?
  - Творец! Сколько вопросов!
  - Что поделать, некоторые умирающие чрезмерно любопытны.
  - Я понимаю, чего вы добиваетесь, вы хотите, что б я струсил и
сбежал, оставив вас корчиться в одиночестве, или, еще лучше для вас, чтоб
я вас прикончил! Не дождетесь! Вам придется улыбаться до конца или
признать свое поражение и умолять меня о смерти, когда боль станет
нестерпимой. Да, вы страшный противник, Рене, - Михай почти кричал, -
хорош бы я был, оставив вам жизнь.
  Даже при той помощи, которую я имею, пока хозяин Гнезда Альбатроса -
вы, мне не получить того, что я хочу! Твоя кровь должна замолчать! Во имя
Великого и Величайшего "Во имя Великого и Величайшего - девиз свиты Ройгу
(первоначальный вариант во имя некогда Великого, а ныне Величайшего)".
  - Подробнее, пожалуйста, - Рене с трудом справился с новым приступом
кашля, - поторопитесь, герцог. Что за "Величайший", при чем, Проклятый
меня просвяти, моя кровь, особенно, если учесть наличие на этом свете моих
сыновей, племянников и тому подобных родичей, которых у меня всегда было
больше, чем необходимо для спокойной жизни.
  - Твоя кровь, Рене?! Не притворяйся, что ты ничего не знаешь! Иначе
зачем тебе было рваться к берегу Золотых пчел?! Ведь ты добрался туда?
  - Не скрою, добрался, но мы отвлеклись. Что тебе нужно? Таяну тебе к
рукам не прибрать, Эланд - тем более. Твои художества всплывут, и Марко
поступит с тобой, как с бешеным псом, каковым ты и являешься. Ланка знает,
куда мы пошли, и, когда меня утром найдут, она сумеет с тобой поквитаться.
  - А, ты думаешь, что за тебя отомстят?! Конечно, эта рыжая кошка
влюблена в тебя по уши, только она не успеет, - Михай уже орал так, что
для того, чтобы его слышать, были не нужны никакие заклятья. Гулкое эхо
услужливо разносило голос герцога по всем уголкам оружейной. - Тебе
осталось не больше оры, а когда я досмотрю, как ты корчишься, я зайду к
Стефану, теперь я знаю, как его охраняют, и найду на них управу. А потом,
потом наступит мое время, я...
  Годой не успел договорить. Он странно дернулся, вскинул руки и упал,
схватившись за грудь. Рене вскочил, опрокинув стол, и бросился к нему.
Сверху, прыгая через три ступеньки, с громкими криками неслась Ланка, за
которой бежал Роман. В довершение суматохи обивка стен в нескольких местах
треснула, и оттуда выскочили "Серебряные", предводительствуемые Гардани.
Принцесса, с лету перескочив через тело тарского властителя, с рыданиями
обхватила ошеломленного Рене:
  - Роман, скорее, может быть, еще не поздно!
  - Боюсь, что поздно, - адмирал ласково отстранил девушку и склонился
над хрипящим Михаем. - Эта тварь не заслуживает столь благородной смерти.
  - А ты, он тебя, он не...
  - Я здоров и счастлив, моя дорогая. Это было маленькое представление,
которое ты сорвала. Роман, что-то можно сделать?
  Эльф опустился на колени и взял Михая за унизанную перстнями руку.
  - Если вынуть нож, он умрет немедленно, если оставить в ране,
проживет несколько часов. Разве что...
  - Он в сознании?
  - Нет, но я попробую его привести в чувство. Пусть отсюда уйдут все
лишние.
  - Да, действительно. Шандер, сообщите об этом казусе Стефану и Марко.
Скажете, что он успел признаться в покушениях на меня и Стефана и в
убийстве Иннокентия, но все остальное... Ланка, уйди отсюда, сделай
милость, здесь сейчас будет очень невесело.
  - Хорошо, - принцесса против обыкновения была тиха и серьезна, - но,
Рене, он действительно ничего с тобой не сделал?
  - Ничегошеньки. Он пытался меня отравить, но у него не вышло. Ну
давай беги отсюда. Или знаешь что, сходи к Герике, как-никак она вот-вот
станет герцогиней, подготовь ее к этому.
  Ланка кивнула головой и вышла, тщательно притворив дверь. Девушку
разрывало отчаянье. Когда она услышала слова Михая, свет для нее померк.
Оставалось важным лишь одно - убить Михая на глазах у Рене, чтоб тот успел
это увидеть, принять последний вздох эландца, а потом она покончила бы с
собой.
  Когда Илана поняла, что Рене ничего не угрожает, ее охватило
ликованье, сменившееся жгучим стыдом. Она сорвала великолепный замысел,
она выказала свои чувства на глазах доброго десятка "Серебряных" и графа
Гардани, она выглядела смешно и глупо. По щекам принцессы текли злые
слезы, но в глубине души что-то пело - ОН жив, и ОН все знает!


                                  Глава 11


  2228 год от В. И. 20-й день месяца Медведя.
  Таяна. Высокий Замок.

  - И все-таки ты сошел с ума! Связаться в одиночку с этим негодяем?!
  - Отнюдь, - Рене сверкнул ярко-голубыми глазищами. - я ничем не
рисковал.
  - С герцогом был я и уверяю вас, это стоит целого отряда тупых и
безответственных стражников, - влез в разговор Жан-Флорентин.
  Философский жаб прекрасно понимал, что стал героем дня, и пользовался
этим в полной мере.
  - Именно, - подтвердил Рене. - Кстати, именно Жан надоумил меня
обмануть Годоя.
  - Я знаю прецедент, - пояснил жаб. - Однажды, чтобы разоблачить
преступника, некий властелин сделал вид, что умирает. В мире нет ничего
нового, все повторяется, поэтому было бы непростительно отвергнуть опыт
предков. Мудрость древних - это великая вещь. К тому же я знаю все
симптомы отравления ядами, к которым мог иметь доступ Годой, и то, как
развивается процесс во времени. Мы продумали все до мелочей.
  - Безусловно, - кивнул адмирал. - Короче, из дневников Иннокентия я
понял, что самый вероятный похититель яда - Михай. Да я и раньше был
уверен, что он - преступник и мерзавец, только доказать не мог. Помог
Стефан. Оказывается, Герика призналась ему, что ей показалось, что губами
Зенона говорит ее отец. Девушка узнала его манеру выражаться, когда он
говорит сам с собой.
  В том, что во главе заговора стоит Михай, я не сомневался. Но улик не
было. Заставить его признаться, но как? И я позволил себя "отравить".
Поглумиться над умирающим, беспомощным врагом - что может быть приятнее
для человека ироде тарского господаря! Он был уверен, что единственный,
кто знает, где я, - принцесса Ланка, которая, если что и поймет, то не
раньше утра.
  - А Гардани? Ему ты доверился?
  - Он просто получил записку и ключ.
  - Но все знали, что он потерян.
  - Кроме меня. Акмэ часто пользовалась этим ходом, когда хотела
забыть, что она королева, и поговорить по душам со своим единственным
другом.
  - Иннокентием?
  - Да. В его дневнике говорится о ключе и о ходе из исповедальни в
Старую оружейную. Как видишь, Шандеру довольно было зайти со своими людьми
в церковь.
  - И все-таки ты рисковал.
  - Да я был осторожен, как столетний клирик! Я напялил на себя столько
кружев, что Годой не заметил ни то, что делал Жан-Флорентин, ни кольчугу
из Эр-Атэва. На шпагах со мной Михаю не тягаться, он это знает, а в засаде
было с десяток злющих "Серебряных". Я все предусмотрел, кроме выходки
Иланки.
  - Если бы ты мне доверился, я бы следил не за тобой, а за ней.
  - Прости, виноват, но я хотел, чтоб ты до отъезда разобрался в
свитках...
  - Знаешь, Рене, я решил не ехать с клириками - они поползут, как
страдающие животом черепахи, а нам каждый час дорог.
  - Но с ними ты был бы в безопасности.
  - Я и так буду в безопасности, потому, что Топаза и Перлу никто не
догонит.
  - А Белый Олень?
  - Ну, я могу его и не встретить.
  - Если он не будет тебя поджидать. Михай, конечно, в наших руках, но
в заговор наверняка замешан кто-то из клириков, кто-то из баронов,
какие-нибудь праздношатающиеся колдуны и проповедники. Не мог Годой один
натворить столько дел. Кто-то же должен был подмешать отраву в кубок для
гостей, пробраться в резиденцию Инко. Следующим можешь оказаться ты, если
поедешь один. Я не могу тебя отпустить!
  - Рене, я пришел в этот мир задолго до тебя и научился ходить по
канату. Чем быстрее я доберусь до Кантиски, тем раньше вернусь. Любой
спутник будет меня задерживать. К тому же после Архипастыря я должен
встретиться с Преступившими и нашими магами. Может быть, они подскажут,
как лечить Стефана и Зенона. Нет, я должен ехать один, и как можно
быстрее. Со мной ничего не случится, уж я-то знаю.
  - Уговорил! Я все время забываю, что ты четыре сотни лет учился
заметать следы. Но пока ты еще тут, скажи, что мы действительно знаем и
что нам только кажется?
  - Я знаю, что ничего не знаю, - внес свою лепту в разговор
Жан-Флорентин и добавил:
  - "Многие знания есть многие печали".
  - А малые знания и вовсе могила, по крайней мере, в нашем случае, -
со вздохом добавил Рене.
  - Я тоже полагаю, что невежество не украшает, - неожиданно легко
согласился философский жаб, - однако мне хотелось сказать вам что-нибудь
приятное.
  - Не волнуйся, именно приятное ты и сказал, - успокоил эльф. - А
сейчас, пожалуйста, помолчи и подумай о вечном.
  - Что ж, - не стал возражать жаб, - у меня на примете есть несколько
императивов, которые следует обдумать. - И он погрузился в размышления.
  - Рене, Михай говорил правду? - воспользовавшись тишиной, осведомился
Роман.
  - Там, где он клянется мне "в любви", я ему верю, - адмирал снял
кольцо с левой руки, повертел перед глазами и надел на правую, - беда в
том, что негодяй - всего лишь орудие в непонятно чьих руках. Да, он умен,
нагл, где-то нахватался магии, но что за всем этим стоит и чем обернется,
непонятно. Михаю на все плевать, кроме собственных амбиций. Для достижения
его цели надо перешагнуть через труп Стефана, и он пытается его убить.
  Затем, видимо, настанет черед мальчишки и старого Марко. Это подло,
но объяснимо. Возможно, он хочет не мытьем, так катаньем прибрать к рукам
Таяну, а затем - вперед к сердцу империи, подминая город за городом.
Вполне обычный план. Я ему этого не позволю, значит, долой меня! Тоже
можно согласиться, но дальше, Роман, дальше! Как нам объяснить Осенний
Кошмар, намеки Болотной матушки, исчезновение и возвращение Зенона,
вцепившуюся в Стефана тварь и так далее?!
  - Рене, мне надо встретится с Архипастырем!
  - Да кто ж спорит. Мы же все обсудили. Письма я ночью напишу. Теперь
заговорщики подожмут хвост, но я на всякий случай останусь в Таяне до
твоего возвращения. Не думаю, чтобы Стефану что-то грозило теперь, но
береженого и судьба бережет.
  - Если позволишь воспользоваться одним из твоих "подарков", беречь
его будет не только судьба. По крайней мере, если я правильно расшифровал
записи.
  - А если не правильно?
  - Тогда я, вероятно, превращусь в жабу.
  - Не надо. Жана-Флорентина вполне достаточно, чтобы довести до
экстаза любого.

  2228 год от В. И. 21-й день месяца Медведя.
  Таяна. Гоанский лес.

  Роман вышел на поляну, посредине которой стоял одинокий бук. Сбоку
змеилась промытая ручьем глубокая ложбина, заросшая отцветающей таволгой,
пахнущей старым медом. Что ж, место вполне подходящее, чтобы посмотреть,
покорятся ли ему заклятия Темных эльфов. Конечно, лучше было бы привести
сюда самого Стефана, но принц все еще слаб, хотя и начал разгуливать по
Высокому Замку. Ну да ничего. Он, Роман, не так уж долго будет связан с
Преданным. Какое счастье, что дремучие леса подступают так близко к
Гелани...
  Роман аккуратно свернул плащ и положил его рядом с собой на землю.
Рядом легла сумка. Интересно, как отнесется Топаз к необычному наезднику,
которого он возьмет в седло, если все получится? Сосчитав до полусотни,
чтобы успокоиться и выровнять дыхание, Роман развел небольшой костерок и
выплеснул в него сваренное накануне зелье. Закрыл глаза и нараспев
произнес странные слова. Ему показалось, что он оказался в кругу звенящей
тишины - даже ручей притих. Какое-то время не происходило ровным счетом
ничего. Роман открыл глаза и с волнением осматривал поляну. Никого. Но вот
ветви на краю поляны раздвинулись, и оттуда, шатаясь, как пьяный,
вывалился здоровенный вепрь.
  Роман никогда еще не видел такого огромного кабана. Секач был в
расцвете своей тяжеловесной мощи. Отъевшийся после зимних невзгод,
темно-бурый, с острейшими клыками, он стоял, широко расставив ноги, и
жадно втягивал ноздрями дурманящий запах. Затем вепрь грузно шмякнулся на
землю, пару раз прокатился по траве и затих, блаженно прикрыв глаза.
Роман, усилием воли оторвавшись от созерцания гостя, окинул взором поляну
и увидел, что она полна зверья.
  На зов пришел огненно-рыжий Лис, на дальнем конце поляны застыл
великан Сохатый, не обращая внимания на соседство огромного одноухого
Волка. Мягкий шлепок о землю заставил оглянуться - рядом с кабаном стоял
гигантский самец Рыси, а из-за деревьев выламывался солидных размеров
медведь.
  Роман колебался. Он послал зов лучшим из диких и теперь должен был
выбирать. Кабан и Лось отпадали. То же относилось и к Медведю - вряд ли
ему дозволили бы жить в дворцовых покоях. Жизнь же Стефана следовало
оберегать денно и нощно. По той же причине не подходил и Лис. Он стал бы
прекрасным сторожем и разведчиком, но не смог бы справиться даже с одним
человеком. Оставались Волк и Рысь.
  И того и другого природа наделила грозным оружием, прекрасным чутьем
и выносливостью. Волк при необходимости к тому же мог сойти за собаку,
обладал неутомимостью и мог собрать и возглавить стаю себе подобных. Рысь
умела ходить бесшумно, при нужде могла выпрыгнуть из окна, часами ждать в
засаде и к тому же была живым гербом Таяны. Роман выбрал. Взяв в руки
черный ошейник, он подошел к застывшему дикому коту и застегнул на его шее
пряжку вороненой стали.
  В последний раз оглянулся на пришедшее на его зов зверье (огонь
погаснет, и они мирно разойдутся) и пошел к привязанной в лощине лошади.
Топаз не подкачал.. Пятнистый хищник, как привязанный следующий за
хозяином, не произвел на жеребца никакого впечатления. Так же как и
перспектива провезти кровопийцу на своей спине. Этого хочет повелитель?
Значит, ТАК НАДО. Рысь же, все еще одурманенная зельем, беспрекословно
запрыгнула на коня и устроилась перед всадником, как будто раньше не чем
иным, как ездой верхом, и не занималась. Роман послал Топаза в галоп.
  Стража с удивлением смотрела на именитого гостя, везущего в седле
огромную кошку. Но Роман успел заслужить всеобщую любовь, да и о его
колдовских способностях были наслышаны. Появление ручной рыси никого не
удивило. Эльф спокойно привел дикого кота в спальню Стефана, который с
удивлением уставился на желтоглазое страшилище.
  - Что это?
  - Преданный.
  - Что?
  - Мне надо срочно уехать, Стефан. Похоже, беда гонится за нами по
пятам. Надеюсь когда-нибудь тебе все объяснить. Но бросать тебя одного я
не могу.
  - Что со мной может произойти? Я почти здоров; Михай, хвала Творцу и
Руи, в башне. Не хотел бы я смотреть на казнь отца Герики, хватит на ее
век горя, но что поделаешь... Отец здоров, со мной Шандер, а твои "красные
стражи" отбили охоту у кого бы то ни было забираться ко мне с кинжалами.
  - И все-таки, Стефан, ставки велики, твоя жизнь кем-то ценится на
вес... не знаю чего. Лишняя осторожность не помешает. К тому же Преданный,
по свидетельствам... летописцев - величайший дар. Это друг на всю жизнь,
твое второе "я", любящий тех, кого любишь ты.
  Пусть ты в относительной безопасности, но ты сам вчера признался, что
боишься то за Герику, то за Ланку. А этот кот при необходимости защитит и
их. Кроме того...
  - Что кроме того...
  - Нет, ничего. Просто он, в конце концов, очень красив и является
живым талисманом.
  - Уговорил, - Стефан улыбнулся. - И что мне делать, чтоб Преданный
меня признал?
  - Дай руку.
  Принц покорно протянул Роману худую руку, и либр защелкнул на
запястье черный браслет - точную копию ошейника.
  Крик Стефана слился с рычанием рыси. Когда принц поднял взгляд на
эльфа, в нем сквозил восторг и благодарность.
  - Так вот что ты имел в виду под "кроме того"... Мы с ним теперь
единое целое. Это божественный подарок, Роман.
  "Это подарок Темных эльфов, - подумал бард, - но у нас нет другого
выхода".

  2228 год от В. И. Утро 22-го дня месяца Медведя.
  Старая Таянская дорога.

  Роман сдерживал Топаза, приноравливаясь к иноходи вороного. Адмирал
поехал его провожать, хотя смысла в этом не было, все было
говорено-переговорено. Это было данью дружбе, но не здравому смыслу.
  Молчаливый эскорт следовал сзади, не приближаясь к друзьям. Наконец
Рене остановил коня на вершине одного из пологих холмов:
  - Больше не буду тебя задерживать. Надеюсь, свидимся. На всякий
случай запомни, что в Эланде тебя всегда ждут.
  - Спасибо. - Эльф был не на шутку взволнован и постарался это скрыть,
заговорив о делах:
  - Я подарил Стефану рысь, если я правильно прочитал записи, твои
друзья нашли способ навсегда привязать зверя к человеку. Это как-то
защитит принца...
  - Но Михай больше не опасен.
  - Пока да, но Проклятый меня побери, если я, возвращая ему жизнь, не
колебался. Может, лучше было бы позволить этому уроду подохнуть...
  - Марко хочет любой ценой излечить Зенона, а тайну знает только
Годой, хотя... - Рене наморщил лоб, - знаешь ли, я не раз убеждался в том,
что не стоит сдерживать порывы, идущие от сердца. Если ты не хотел его
спасать, не надо было этого делать. Впрочем, чего теперь сожалеть, дело-то
сделано..
  - Молю Творца, чтоб во мне говорило только отвращение. Стерегут эту
тварь хотя бы надежно?
  - Гардани глаз не спускает.
  - И все же боюсь я за Стефана... Он все еще несвободен от этой
мерзости!
  - Как ты думаешь, может, попросить Жана-Флорентина защищать не меня,
а его? С Преданным он подружится...
  - Исключено. - Жаб был категоричен. - Мы присягаем один раз. Ты мой
сюзерен, я поклялся охранять твою жизнь, и я это сделаю. К тому же,
Проклятый меня побери, она представляется мне куда более ценной, чем жизнь
принца!
  Адмирал привычно пожал плечами - опровергать жабьи сентенции он уже
не пытался, утешаясь тем, что поступал по-своему.
  - Что ж, будем надеяться на рысьи когти и преданность Гардани. Роман,
ты не очень задерживайся у Филиппа и у этих своих мудрецов. Знаешь, те,
кто много плавал, знают, что у любой бури есть "глаз", где рождаются все
вихри. Во мне все кричит, что "глазом бури" стала Таяна. И потом, ты так
мало пел..
  - Обещаю, когда все кончится, буду петь, пока тебе не надоест.
  - Когда все кончится... Что ж, ловлю на слове. - Рене стиснул руку
эльфа. Он улыбался, но Роман понял, что эландец не слишком-то надеется на
скорую встречу.
  Помахав рукой и изобразив самое беззаботное лицо из имеющихся в его
арсенале, эльф тронул коня. Обрадованный Топаз пошел легким галопом.
Неоседланная Перла как пришитая следовала за супругом. У поворота дороги
менестрель оглянулся. Герцог все еще смотрел ему вслед. У эльфа сжалось
сердце, он не мог не думать об охоте, развязанной прислужниками Осеннего
Кошмара за теми, кого он оставлял в Таяне. И все равно Роман был убежден -
никакие Пророчества не исполняются, если находятся те, кто бросает вызов
судьбе. Возможно, в лице Архипастыря он найдет могущественного союзника, а
Рене, что ж, он может за себя постоять, тем более теперь, когда заговор
обезврежен.
  Адмирал и принц не одни, с ними Преданный и Жан-Флорентин, у
которого, при всей его сварливости и навязчивости, ума поболе, чем у сотни
телохранителей. И все же... Все же это проклятое ощущение, что он предает
их, что в конце пути по его, Романа, милости Рене и Стефана ожидает нечто
более страшное, чем обычная смерть.
  Эльф встряхнул головой, отгоняя пакостные мыслишки, и заставил-таки
себя думать о делах более насущных, чем мутные предсказания старой
Болотницы. До Кантиски месяц и неделя конного пути, но Топаз доберется за
две дюжины дней. Oт Святого города до Пантаны еще полторы дюжины. Какое-то
время придется ждать приема у Архипастыря, да и с Примеро за один день не
разберешься. Затем месяц на обратный путь. Роман тронул поводья, и кони
перешли на великолепную рысь. До осени он должен вернуться... До осени...

  2228 год от В. И. 21-й день месяца Медведя.
  Пантана. Убежище.

  Астен Кленовая Ветвь аккуратно отложил в сторону белоснежное перо и с
удовольствием перечел написанное. Только что законченное стихотворение
завершало двойной венок сонетов, который Астен создавал несколько лет.
Подождав, пока серебряные чернила высохнут, эльф бережно положил свиток в
резную буковую шкатулку и вышел на улицу.
  Близился вечер, и небо над Убежищем окрасилось нежными
розовато-сиреневыми тонами, над белыми и розовыми цветами примул кружили
первые ночные бабочки, в небе проступил бледный лунный серп. Астен с тихой
радостью смотрел на причудливые облака, с удовольствием припоминая
наиболее удачные строчки родившегося стихотворения.
  Из блаженного состояния его вырвали слова "Приветствую вас, отец".
Голос, произнесший их, был нежным и негромким, но для Астена он прозвучал
подобно скрежету железа по стеклу.
  Будь его воля, младший брат Местоблюстителя Лебединого трона отменил
бы эти мучительные еженедельные встречи, но Нанниэль и ее дочь (он с
трудом верил, что является отцом девушки) были фанатичными приверженцами
старинного эльфийского этикета, родившегося в те дни, когда раса
Перворожденных была хозяйкой Рассветных земель, как тогда называли
нынешнюю Тарру.
  Сам Астен давно не надевал ярких изысканных нарядов, нелепых на
затерянном в болоте острове, где дожидались своей судьбы несколько сотен
эльфов, отставших от своих собратьев в день Великого Исхода.
Непритязательность Астена в одежде ставилась дочерью и женой ему в вину не
меньше, чем судьба Нэо Рамиэрля, Нэо Звездного Дыма, первого за несколько
веков эльфа-разведчика, по мнению матери и сестры, загубленного родным
отцом и чародеями-людьми
Сам Кленовая Ветвь так не считал. Более того, когда выросший среди
смертных сын наконец был приведен в убежище магом Уанном, Астен с
радостным удивлением обнаружил, что он и Роман понимают друг друга с
полувзгляда.
  Сын, как и отец, был предан музыке и слову, жил настоящим и будущим,
а не вздыхал по безвозвратно ушедшему величию эльфов. Если бы Астен мог
так же свободно, как и Роман, чувствовать себя среди смертных, он
наверняка бы променял добровольное заточение на острове на странствия по
дорогам Благодатных земель. Увы! Астен не был способен сыграть роль
человека, а посему его жизнь состояла из занятий магией и поэзией,
разговоров с Преступившими и помощи, которую он по мере своих сил оказывал
брату, вот уже двенадцатую сотню весен оберегавшему затерявшихся эльфов.
  Астен Кленовая Ветвь привык к такой жизни и даже находил в ней
светлые стороны. Все было бы хорошо, если бы не тихая, но непреклонная
Нанниэль, на которой он так опрометчиво женился, уступив настоянию
Светлого Совета, и не Эанке Аутандиэль, Эанке Падающая Звезда, его дочь, с
которой он вел постоянную войну, не выходя при этом из жестких рамок
допотопного этикета. Вот и сейчас Астен, подавив вздох, протянул девушке
точеную руку, которую та поцеловала, преклонив колени.
  Эанке, как всегда, была одета по древнему обычаю. Длинные черные косы
перевиты жемчужными нитями, голову украшает изысканная диадема, к которой
крепится тончайшая вуаль, а платье цвета закатного неба стянуто золотым
пояском. Длинные ресницы Эанке неодобрительно дрогнули при виде простой
зеленой туники отца. Разумеется, она ничего не сказала - почтительная дочь
не смеет делать замечания родителю, но Астен не сомневался - завтра же к
нему явится с визитом Нанниэль и своим нежным музыкальным голосом ору, а
то и две, будет перечислять его прегрешения, среди которых будет и
сегодняшний костюм. Он же, как всегда, будет покорно выслушивать весь этот
бред неудовлетворенной жизнью женщины.
  Для себя Астен давным-давно понял, что поведение Эанке и ее матушки
объясняется одним. Незаурядная красота обеих вкупе с высоким положением в
клане, властными характерами, обилием свободного времени и старинными
эльфийскими предрассудками заставляли их тосковать по прежнему величию
расы.
  Обе жаждали придворных интриг, поклонения, турниров в свою честь,
внимания принцев и королей сопредельных держав, а вместо этого были
обречены прозябать в Убежище среди горстки соплеменников, которых знали
вдоль и поперек и которые в большинстве своем примирились с порядком вещей.
  Временами неудовлетворенность Эанке выплескивалась в диких истериках,
благодаря которым она лишилась даже того общества, которое могла бы иметь.
Отец ее жалел, когда долго не видел, но к концу встречи обычно готов был
либо убить своими руками, либо, зажав уши, бежать куда глаза глядят. В
глубине души он был уверен, что Эанке платит ему той же монетой.
  Астен не ошибся. Он просто недооценивал ситуацию. Дочь его
ненавидела. Ненавидела она и мать за то, что та не смогла обеспечить ей
положения, к которому она стремилась. Но Нанниэль была единственной
союзницей, и Эанке не выказывала своих истинных чувств. Отец же был одним
из главных виновников незадавшейся жизни.
  Вместо того чтобы искать дорогу, по которой ушли Перворожденные, и
молить далеких богов о прощении и принятии Заблудившихся в свое лоно,
Астен и его старший брат Эмзар Снежное Крыло пытались привязать их к этому
миру. Более того, на острове появились люди. Люди, которые были лишь пылью
в сравнении с эльфами. Еще немного, и они получат в Убежище равные права с
детьми Звезд! Если так пойдет и дальше, Эанке никогда не сможет получить
то, чего она жаждет.
  Она не раз хотела поговорить с отцом начистоту и поставить его перед
выбором. Или он ищет Дорогу, или она объявляет ему войну. Решение созрело
давно, но слова почему-то не произносились. Вот и сегодня, глядя в
лучистые холодные глаза Астена, Эанке смутилась и ничего не сказала. А он
ни о чем не спросил.


                                  ЧАСТЬ ВТОРАЯ


  БОЛЬШАЯ ЖАРА

  И тополя уходят -
Но след их озерный светел
И тополя уходят, но нам оставляют ветер.
  Федерико Гарсиа Лорка


                                  Глава 12


  2228 год от В. И. 16-й день месяца Влюбленных Арция.
  Святой город Кантиска.

  Роман въехал и Кантиску утром. Малахитовые ворота распахнули свои
створки две оры назад, пропуская паломников и крестьян со снедью,
стремящихся в город ни свет ни заря. Первый поток уже схлынул, а
путешественники побогаче и серьезные степенные купцы, в это время
только-только позавтракав, расплачивались с трактирщиками на окрестных
постоялых дворах. Эльф подгадал таким образом, чтоб не продираться через
толпу теток с корзинами, в которых сидели гуси, ободранных пилигримов и
грустных осликов, принадлежащих молочникам и зеленщикам. Не хотел он
сталкиваться и с аристократами, многие из которых хорошо знали Романа
Ясного и наверняка стали бы навязывать ему свое общество
Врать без необходимости бард не любил и считал занятием хлопотным и
весьма опасным, а потому по возможности избегал ненужных встреч. Пока ему
везло - ни в дороге, ни у городской черты к нему никто не привязался. Путь
от Таяны до Кантиски Топаз покрыл за двадцать четыре дня, и, если б не
тревога об оставленных друзьях, эльф был бы вполне доволен жизнью. Копыта
звонко цокали по чистой мостовой - Святой город содержался в образцовом
порядке, ибо, как наверняка заметил бы Жан-Флорентин, окажись он рядом,
ничто так не роняет Бога в глазах верующих, как грязь и убожество
служителей Его.
  Архипастырь Филипп это понимал, и денег на процветание Святого града
не жалели. Роман с интересом смотрел на новые храмы - он не был в Кантиске
около сотни лет и не мог не заметить, как похорошела столица Церкви.
Кантиска была расположена на невысоких холмах, ее узкие улочки были столь
извилисты и замысловаты, что, проехав по какой-нибудь из них от начала до
конца, не знающий города путешественник рисковал оказаться в исходной
точке. Так как город рос вширь сразу от трех гнезд - монастыря святого
Эрасти, в котором уже пять сотен лет была резиденция Архипастыря,
набережной мелкой заболоченной речонки Рузи и обязательной в каждом
арцийском городе площади ратуши, днем превращавшейся в рынок, толком
разобраться в паутине улиц и переулков могли даже не все местные. А Роман
некогда мог. Церковь Единая и Единственная "Церковь Единая и Единственная
- монотеистическая церковь, к которой принадлежат Арцийская империя и
большая часть Окраинных королевств.
  Суть религии, исповедуемой Ц., - мессианство, вера в то, что на землю
явится Бог в человечьем обличий и отделит грешников от праведников.
  Церковь управляется Архипастырем, чья резиденция находится в городе
Кантиске. Архипастырь избирается пожизненно Конклавом кардиналов,
собираемым через месяц после смерти предыдущего Архипастыря" давно
интересовала эльфа-разведчика, и он тщательно изучал все проходы и выходы
из Святого города.
  К сожалению, Кантиска сильно изменилась, и эльф не был уверен, что в
случае необходимости быстро сумеет найти лазейку. Впрочем, что ему здесь
могло грозить? Он сейчас не тайный лазутчик, а полномочный посол
эландского герцога, его репутация либра столь безупречна, как она может
быть лишь у живущего двойной жизнью и прилагающего немало усилий, чтоб его
не разгадали. Отбросив сомнения, Рамиэрль из дома Розы направился прямиком
к резиденции Архипастыря.
  Монастырь святого Эрасти располагался на холме в излучине Рузи.
Массивный храм с высоким куполом и почти крепостные стены, окружавшие
обитель, были видны с любого места в городе. Храм Эрасти был велик и
роскошен даже для Кантиски, в которой располагались подворья всех
церковных орденов. Барда всегда забавляли препирательства святых отцов
из-за местечка поближе к Святому Престолу, в Кантиске же это соперничество
так и бросалось в глаза. Храмы, часовни и подворья лепились у Светлой
горы, как придворные вокруг монарха. Якобы нищенствующие фабианцы
отгрохали храм из драгоценного мрамора, закупленного у нечестивых
язычников из Эр-Атэва. Воинствующие ласлийцы ограничились часовней, но на
украшения для нее пошло столько ауров "Аур - золотая монета, имеет
хождение во всех Благодатных землях", что можно было снарядить небольшую
армию и отправить ее отвоевывать мощи Святого Эрасти, если б они вдруг
отыскались. Циалианцы же возвели белоснежный монастырь на холме напротив
главного храма, словно бы соперничая с ним. Странно, раньше этот орден вел
себя скромнее, уступая тем же "господним гончим" из ордена святого
Игнациуса и высокомерным последователям святого Веверлея, избравшим своим
символом привидевшегося основателю ордена Белого Единорога, позволившего
святому себя взнуздать. Да, циалианцы явно прибавили в силе, впрочем,
Роману до этого нет никакого дела. Церковь - это дело людей, для которых
вся жизнь есть подготовка к смерти. Пусть верят, если им так легче, тем
более что за столь короткий срок познать, что есть Вечность, невозможно.
  От раздумий в стиле Жана-Флорентина Романа отвлек одетый в черное с
зеленой оторочкой воин, вежливо, но решительно пересекший эльфу дорогу.
  - Стража Святого города Кантиски. Лейтенант Ирек че Лейбу-и-Майпо. Вы
въехали на земли, принадлежащие Церкви Единой и Единственной. С какой
целью и куда вы следуете?
  - Роман-Александр че Вэла-и-Пантана, либр, добровольно давший клятву
верности высокородному Рене-Аларику-Руису Аррою герцогу Рьего, с его
личным посланием к Его Святейшеству Архипастырю Филиппу, - Роман говорил
спокойно и доброжелательно. Стражник приложил ладонь к сердцу и дружелюбно
улыбнулся:
  - Счастлив приветствовать доверенное лицо Первого Паладина Эланда.
Могу ли я увидеть ваши полномочные письма?
  - Извольте, лейтенант!
  - Все в порядке. Я провожу вас до приемной Его Святейшества.
  Роману положительно везло. Не прошло и оры, как он беседовал с еще
нестарым клириком, назвавшимся братом Феликсом, секретарем по особым
поручениям при особе Архипастыря. Эльф узнал, что Его Святейшество примет
посетителя сразу же после дневной службы, а пока он, Феликс, предлагает
гостю переодеться с дороги и пообедать. Роман согласился.
  Как и следовало ожидать, личный секретарь Архипастыря оказался
человеком, предпочитающим слушать, а не говорить. Роман был таким же, но
пауз в разговоре не возникало, так как клирик толково и интересно
рассказывал о знаменитом монастыре святого Эрасти, а Роман-Александр - о
дорожных впечатлениях и событиях в Таяне. Разумеется, собеседники
незаметно прощупывали друг друга.
  Эльф во время своих скитаний привык делать выводы о сильных мира сего
по их окружению. Его Святейшество Филипп Одиннадцатый проверку выдержал с
честью. Помощник Архипастыря казался человеком умным, наблюдательным, не
лишенным своеобразного остроумия и стойко переживавшим личное несчастье.
Довольно заметная хромота и перчатки на руках, несмотря на полуденный
зной, заставляли думать о полученных увечьях, тем более что одна из
перчаток оставалась девственно-гладкой, очевидно скрывая искусственную
руку. Лицо Феликса внушало симпатию, возможно, потому, что на нем напрочь
отсутствовало приторно-любезное выражение, столь характерное для холуев
высокопоставленных лиц. В конце концов Роман решился на попытку разговора
по душам:
  - Святой отец, мне кажется, вы не всегда носили рясу...
  - Я стал монахом после битвы под Авирой "Авира - город на границе
Арции и Южной Чинты, где произошла битва арцийской объединенной армии с
войсками Атэвского калифата", где потерял руку и получил рыцарские шпоры.
Моя история стара как мир: рыцарь возвращается со славой в родовое гнездо
и узнает, что невеста успела стать женой соседа, а младший брат с
благословения матери и деда ведет себя в замке как хозяин... Возможно, это
звучит нелепо, но сие прискорбное происшествие отвратило меня от мира.
  - Простите...
  - Нет, отчего же. Я, как видите, говорю об этом спокойно. Прошло
немало лет, а время, как известно, лечит. К тому же Господь в своей
справедливости, отняв одно, дарует другое. Мне посчастливилось обратить на
себя внимание Его Святейшества.
  Именно в этот момент Роман поверил в то, что добьется успеха у
Филиппа. Тон, которым бывший рыцарь говорил об Архипастыре,
свидетельствовал о бесконечной любви и уважении, а завоевать преданность
такого человека, как Феликс, было непросто. Бард это оценил и, повинуясь
внутреннему импульсу, заговорил с монахом почти откровенно. Потом он не
раз вспоминал первую встречу с Феликсом и их разговор. Слукавь он тогда, и
его миссия закончилась бы полным провалом.
  Время аудиенции подошло незаметно. Эльф, с трудом сохраняя на лице
отстраненное выражение, в сопровождении Феликса и нескольких монахов
прошел в самое сердце главной Церкви, где до него в материальном
воплощении никогда не бывал ни один нелюдь. Малый кабинет, в котором была
назначена встреча, оказался той самой обшитой деревянными резными панелями
мрачноватой комнатой с окнами на запад, которую Роману показал в Луже
Уанн. Как и тогда, Его Святейшество сидел в глубоком, обитом фиолетовым
бархатом кресле. Архипастырь, не стесняясь, рассматривал гостя, и Роман
последовал его примеру. Филиппу XI было хорошо за шестьдесят, двадцать три
года он возглавлял Церковь, которой прослужил в общей сложности около
полувека. Для человека - целая жизнь, для эльфа - неделя в дороге. Первым
нарушил молчание Архипастырь, заговорив неожиданно просто:
  - Я рад, что тебя так быстро нашли, Роман-Александр, и расцениваю это
как хорошее предзнаменование.
  - Но это я искал вашей аудиенции, для чего сначала заручился
поддержкой герцога Рьего Арроя и принца Таяны Стефана
- Значит, мы искали друг друга... Что ж, в мире не бывает
случайностей. Под благословение не подходи, знаю, что не веруешь. Эльфам
Церковь благодарить не за что. Да и сам я который месяц не о Творце думаю,
а о суетных делах, странных и нехороших. А то и вино по вечерам попиваю,
чтоб дурные мысли хоть ненадолго отогнать. Так что грешен.
  Надо было отдать Архипастырю должное, брать быка за рога он умел.
Роман не нашелся, что ответить, клирик же как ни в чем не бывало продолжал:
  - Что ты эльф, это я давно понял. Во-первых, в отличие от большинства
человеков знаю, что ваш народ существовал и существует, только по понятным
причинам не желает иметь с людьми ничего общего. Во-вторых, я, грешник,
люблю стихи. Все, что ты сочинил, до последней строчки прочел. Для меня
очевидно, что баллады, приписываемые твоим прадеду и деду, и романсы, от
которых сходят с ума наши красотки, сотворил один и тот же поэт. Ноликто
из Смертных не проживет более двухсот лет, оставаясь тридцатилетним. Не
знаю, что ты делаешь среди людей, но очень надеюсь, что ты связан с
эльфийскими чародеями.
  Надеюсь на это из-за страха, что скоро нам понадобится вся оставшаяся
в этом мире магия, чтобы спастись от неведомого врага...
  - И это я хотел вам осторожно поведать о нависшей угрозе, - горько
усмехнулся Роман...
  - Ты хотел только этого?
  - Нет, сначала я хотел расспросить о Белом Олене и Пророчестве.
  Роман мог бы быть доволен, так как Филипп не смог скрыть удивления:
  - Что можешь знать об этом ты?
  - Почти ничего. С помощью волшебства я и... один маг слышали ваш
разговор с братом-библиотекарем. Этот маг (один из не пожелавших
довольствоваться Дозволенным) считает случившееся очень важным, и ...
следы небывало крупного оленя видели в Таяне, где творятся странные и
очень неприятные вещи.
  - Так... Хотелось бы тебе не верить, но не стоит прятать голову под
крыло. Хоть я вижу тебя первый раз, буду откровенен. Я покажу тебе гравюру
- она хранится в надежном месте, а потом поговорим о том, до чего мы дошли
своим умом.
  Только для начала вспомни, кто была единственная женщина, занимавшая
архипастырский престол?
  - К чему это?
  - Потом поймешь. Отвечай!
  - Циала Благословенная. Было это около тысячи...
  - ...тысяча сто двенадцать...
  - ...тысяча сто двенадцать лет назад. Примерно через тысячу лет после
войн Монстров, в которых были уничтожены почти все маги и колдуны и
определен первый порог Дозволенного. Тогда же было велено считать, что
никаких гномов, эльфов, троллей не существует, а есть только выдумки
досужих бродяг, скитавшихся по окраинам населенных земель, да злые колдуны.
  Это их и спасло, так как перед началом войн Монстров нелюдей
уничтожали повсеместно, пока жалкие остатки когда-то могучих рас не
разбежались по укромным уголкам. Эльфы, впрочем, сделали это раньше и по
собственной воле...
  - Я все помню. Война Монстров - позор для людей, но я спрашивал тебя
о Циале Благословенной.
  - Я не думал о ней, да и вообще, уж простите, не думал о Церкви.
Житие я знаю, разумеется. Циала была младшей дочерью двоюродного брата
императрицы и отличалась красотой, благонравием, набожностью и прочими
сопутствующими добродетелями. Дева намеревалась посвятить себя Церкви и
наотрез отказывалась от самых выгодных партий, с кротостью снося упреки
родителя, жаждущего мирской славы и, в глубине души, императорской короны,
так как император Анхель Светлый был стар, а его наследник, напротив,
слишком юн. Вы вправду хотите, чтоб я вам все это рассказывал?
  - Да, хочу, - Филипп, словно придавая своим словам еще большую
значимость, величественно кивнул большой головой. - Иначе ты не поймешь
моих рассуждений, к тому же я давно хотел понять, что об этом знают и
думают другие...
  - Извольте. - Роман понимал, что Архипастырь ничего не делает зря, и
честно пытался припомнить полузабытый священный текст:
  - Если мне не изменяет память, в то время объявился некий лжепророк.
Он убил императора и начал искажать Святое писание, предрекая конец
света... Постойте... Конец света?!
  - Продолжай.
  - Он предрекал конец света, если мы не подготовимся к защите,
отрицая, что все в руце Творца. В подтверждение своих слов он творил
разные чудеса. Победить его никто не мог, так как он оказался
непревзойденным магом. В конце концов пришелец договорился до того, что
ожидаемый Церковью Божественный Младенец принесет миру не Спасение, а
гибель. Против лжепророка и его немногочисленных последователей был
предпринят Святой поход, но маг одолел наизнатнейших рыцарей, с легкостью
необыкновенной пережил анафему и атаки церковных магиков.
  Святой Престол зашатался. И вот тогда-то на сцене появилась
непорочная дева Циала, каким-то образом встретившаяся с лжепророком,
очаровавшая его и узнавшая источник его силы. Как и следовало ожидать, его
мощь питал лично Антипод "Антипод - церковное название Диавола, как
противоположности Творца", к которому этот безродный маг проторил дорогу.
Циала притворно согласилась на предложение обезумевшего от любви злодея
предстать перед самим Властелином Тьмы, дабы тот их сочетал своим мерзким
обрядом. Отступник открыл ей тайну прохода в Преисподнюю. Когда же перед
ними разверзлась земля и открылся огненный зев, Циала попросила своего
возлюбленного идти первым, указывая ей дорогу, и когда тот шагнул в
бездну, воззвала к Творцу, и тот дал ей силу закрыть и запечатать адские
врата, навсегда заточив колдуна, известного ныне как "Проклятый", в
преисподней. После этого подвига Циала была провозглашена спасительницей
мира и главой Церкви, правила лет сорок, затем тихо скончалась и была
причислена к лику святых.
  - А знаешь ли ты, откуда была родом Циала Благословенная?
  - Мне кажется, откуда-то отсюда...
  - Нет. Это почему-то тщательно скрывается, но она была дочерью
тогдашнего господаря Тарского. Подожди. Не перебивай. Сначала вспомни, что
знаешь об императоре Анхеле?
  - Двоюродном дядюшке Циалы, известном так же как Анхель Светлый?
  - Да.
  - Примечательная личность. Я в юности увлекался его историей.
  Он родился в Таяне, бывшей тогда полудикой окраиной Арции. О Трижды
светлые Звезды! Теперь Таяна!
  - Мы к этому вернемся. Продолжай.
  - Тогда империей правил отвратительный и жестокий император Пурина,
окруживший себя продажной и прожорливой знатью, развлекавшейся, когда
вокруг люди умирали с голода. Процветало рабство, тайно приносились
человеческие жертвы, причем эта участь грозила в первую очередь
недовольным. Церковь не могла прекратить это зло, а запуганные люди
безмолвствовали и позволяли обращаться с собой как со скотиной.
  И вот тогда несколько молодых аристократов, среди которых были братья
Анхель и Даэль, решили захватить крепость Лагу, что недалеко от столицы,
рассчитывая этим разбудить империю. Попытка потерпела неудачу. Большинство
заговорщиков погибло при штурме, а вожаков схватили. Так как они
принадлежали к самым знатным фамилиям империи, их не казнили немедля, а,
получив богатые подношения от родственников, устроили подобие суда. Анхель
наговорил судьям таких вещей, что, казалось, плаха ему обеспечена, но тут
неожиданно вмешалась Церковь, попросившая императора помиловать
заговорщиков. С такой же просьбой обратился король тогда могущественной
Мирии, женатый на родственнице Анхеля. Мятежников приговорили к
пожизненному изгнанию с немедленной казнью, буде они вернутся в Империю.
  Их богатство было отобрано в казну, а Анхеля с братом и еще
нескольких человек одели в рубище и посадили на мирийское судно.
  Однако будущий император не успокоился. В Мирии он разжился деньгами
и сторонниками, среди которых был Эрасти Церна, принадлежащий к одной из
знатнейших мирийских семей. Эрасти интересовался магией, более всего
занимаясь целительством, был очень набожен и милосерден. Рассказывают, что
еще мальчиком он бросился в ледяную воду, спасая щенят-ублюдков, которых
топил псарь. С тех пор Эрасти всю жизнь болел грудью, но страдания
переносил на редкость мужественно. Тем не менее ему пришлось уехать из
болотистой Лагины к морю, где случай свел его с Анхелем. Вскоре они стали
почти что братьями.
  Именно Анхель и Эрасти стояли во главе отряда, однажды ночью тайно
высадившегося на имперском берегу. При высадке их вновь постигла неудача,
но двенадцать человек из сотни сумели вырваться из окружения и уйти в
леса. Именно они стали ядром повстанческой армии, которая через два года
смела окровавленный трон Пурины. Власть перешла в руки повстанцев. Очень
долго Анхель не хотел принимать корону, но Церковь настояла. Анхель был
провозглашен императором и правил долго и милостиво, основав нынешнюю
династию и присоединив к империи много земель. Он отменил рабство,
запретил жертвоприношения, ввел указ о предоставлении веских доказательств
в делах о колдовстве.
  По его настоянию Церковь пересмотрела границы Дозволенного в магии,
дабы волшебники получали право лечить, исправлять погоду, предсказывать
людям судьбу и так далее, но не могли забрать слишком много власти в свои
руки.
  Люди прозвали императора Анхелем Светлым, под этим именем он и вошел
в историю... Погиб он от руки Проклятого. Его семья уцелела чудом.
  - А Эрасти?
  - Вы опять предлагаете мне пересказывать житие святых. На шестой год
правления Анхеля Эрасти покинул империю, так как почитал своим долгом
вступить в борьбу с жестоким и безбожным королем Эртруда Товиусом. Там он
и погиб. Король Эртруда, дабы унизить императора Арции, прислал ему
отрезанные руки Эрасти, на одной из которых был перстень, подаренный
Анхелем другу на прощание и который невозможно было снять с руки. Эрасти
оплакивали все Благодатные земли. Руки его выставили в соборе того
монастыря, в котором мы находимся. Через некоторое время сначала клирики,
а затем и прихожане убедились, что руки нетленны. Церковь сочла это
знамением и провозгласила Эрасти святым. Вот и все.
  - Все? - переспросил Архипастырь, - Ну если все, то идем.
  Роман в полном недоумении последовал за Его Святейшеством в узкий
проход, открывшийся между деревянными панелями. Эльф даже не успел
заметить, каким образом Филипп привел в действие механизм. Лестница была
крутой и узкой, но пожилой Архипастырь шел уверенно, так что не оставалось
сомнений - дорога эта ему хорошо знакома. Что до Романа, то он, как и все
эльфы и кошки, прекрасно видел в темноте, и спуск для него трудностей не
представлял.
  Лестница закончилась перед небольшой дверью, открывшейся с мелодичным
звоном. Как понял Роман, колокольчик был подвешен для того, чтобы
предупредить находящегося внутри о неожиданном визите. Они оказались в
сухом небольшом помещении, пахнущем травами и воском.
  - Зажечь свечи, или ты располагаешь другим светильником? Роман
усмехнулся и произнес несколько слов. Комната окуталась мягким серебристым
светом, похожим на лунный.
  - А теперь смотри, эльф, - сказал Архипастырь, указывая на два
висящих на стене портрета. - Это - Циала Тарская, еще до того, как она
свершила свой беспримерный подвиг. А это - Эрасти Церна в бытность свою
другом и советником императора Анхеля. Портреты прижизненные, послужившие
образцами для канонических изображений, но по понятным причинам скрытые от
глаз непосвященных.
  Иными словами, нимбы и опущенные долу очи появились уже потом, а были
они при жизни вот такими... - Филипп сдернул закрывающую изображения ткань
и отступил назад, предоставив Роману любоваться наиболее почитаемыми в
Благодатных землях святыми. Портреты были нарисованы на тонких листах
серебра. Менестрель легко определил новоарцийскую школу, на самом деле
бывшую староэльфийской - очевидно, художник был один и тот же, хотя
разделяло портреты около тридцати лет.
  ...На Романа смотрело нежное женское лицо, надменное и прекрасное.
Очень белая кожа, высокий лоб, обрамленный темными, но не черными волосами
- на изгибах они отливают лисьей рыжиной. Огромные темные глаза под
соболиными бровями, маленький чувственный рот... Циала напоминала
принцессу Ланку, но была много прекрасней и холодней.
  Вишневый бархат платья, золотое шитье и горящие тревожными огнями на
шее и в волосах рубины создавали ореол таинственности, окутывающий юную
женщину. Только сейчас Роман понял, как могут лгать иконы, сохраняя черты
лица, но перекраивая, переиначивая характеры живших, любивших и
ненавидевших людей в соответствии с отведенной им в Писании ролью.
Истинную Циалу можно было назвать по-разному: Царственной, Прекрасной,
Несравненной, но никак не Благословенной.
  "Она любила власть, эта женщина, - подумал Роман, - власть и себя, а
никак не Творца". И все же от нее нельзя было отвести взгляд.
  С большим трудом эльф отвернулся от единственной женщины-Архипастыря
в истории Церкви и тут же встретил взгляд Великомученика Эрасти. Такие
лица не бросаются в глаза, но если каким-то образом на них обратишь
внимание, они запоминаются навсегда. Нервные черты поражали почти
эльфийской правильностью. Темные, коротко остриженные волосы, глаза цвета
зеленоватого янтаря...
  Эрасти стоял у открытого окна, откуда открывался вид на закат Черные
шпили башен вырисовывались на фоне пылающего неба. Стройный темноволосый
человек то ли надевал, то ли снимал кольцо с большим черно-фиолетовым
камнем, но мысли его витали где-то далеко. Портрет оставлял странное
щемящее чувство - изображенный был обречен и знал это. Он шел на
осознанную жертву, но это не имело никакого отношения к исступлению
религиозного фанатика. Лицо на портрете казалось смутно-знакомым, и эльфу
это не нравилось. Разумеется, изображения Эрасти он видал и раньше, но это
было бы слишком простым объяснением.
  - Сколько ему тут лет? - услышал Роман свой голос.
  - Тридцать пять. Портрет нарисован за год до ухода и за два до
гибели...
  - Потрясающее лицо, но все же я не понимаю, какое отношение все это
имеет к Пророчеству...
  - Ах да, молодому человеку нужен Белый Олень, - усмехнулся умудренный
жизнью Архипастырь, - появившийся на свет тогда, когда Роман разменял свою
пятую сотню, вы хотите Белого Оленя, что ж, любуйтесь, - Филипп указал на
стоящий у стенки столик красного дерева, прикрытый тонким стеклом, - если
вы поймете, что сей сон означает, вы намного умнее меня.
  Роман с непривычным душевным трепетом нагнулся над гравюрой. Он сразу
же узнал чудовищного оленя, разрывающего на куски свои жертвы, но картину
дополняло множество других малопонятных деталей, которые он не рассмотрел
в первый раз. Особенно поражало небо - оно прогибалось внутрь, словно его
пыталась взломать извне неведомая угрожающая сила, представившаяся
художнику в виде клубящихся облаков, в которых угадывались какие-то
злобные безликие сущности. Всюду рушились дома, вскипали реки, во
множестве гибли люди, а над умирающей землей закручивался небывалый вихрь,
уносящий к далекой звезде, единственной и одинокой, неясную женскую
фигурку, протягивающую руки к покидаемому ей миру.
  С другой стороны, держа курс на ту же звезду, по бурному морю несся
корабль, над которым были занесены хищные птичьи лапы, вырывающиеся из
пылающих облаков, а в морских глубинах темнело нечто еще более черное, чем
наплывающая чернота.
  - Чудовищно... - прошептал Роман.
  - А теперь посмотри на звезду!
  Роман-Александр послушно уперся взглядом в маленькое пятнышко
надежды. Сначала он ничего не заметил, но, вглядевшись внимательнее,
увидел, что звезда вписана в некую серебристую строенную руну. Ту же,
что... на шкатулке, подаренной Рене Аррою Темными эльфами. Эльф рывком
повернулся к портретам.
  - Правильно, - подтвердил Архипастырь. - Той же руной подписаны оба
портрета.
  - Звезда. Странное место для подписи.
  - Если это подпись, то да. Но руна повторена трижды, возможно, она
означает нечто другое...
  - Кто художник? - вырвалось у Романа.
  - Неизвестно. С твоего позволения... - Архипастырь набросил покров на
надменную красавицу в рубинах и столик с чудовищным предсказанием. -
Предлагаю сесть и подумать.
  - Этот мастер пробыл при дворе не менее тридцати лет, иначе он
никогда не смог бы изобразить и Эрасти, и Циалу...
  - Но нам известны только две картины и эта гравюра. Где остальные?
  - А где нашли это?
  - У Церкви свои секреты... Нет, я не о тебе. Довольно долго я пытался
выяснить происхождение этих и... еще некоторых вешей, но безуспешно.
Единственным открытием было то, что в свое время считалось, что один
портрет нарисовал сам Эрасти Церна, глядя на себя в зеркало.
  - Но тогда получается...
  - Тогда ничего не получается. Даже если он не погиб в Эстербуре, он
не смог бы рисовать Циалу, не имея рук...


                                  Глава 13


  2228 год от В. И. 16-й день месяца Влюбленных.
  Таяна. Высокий Замок.

  Рене Рьего герцог Аррой возвращался с очередной конной прогулки
раньше обычного. За последний месяц у него вошло в привычку по утрам
уезжать из Высокого Замка. Были эти поездки бесцельны и беспорядочны и
служили, видимо, одной-единственной цели - собраться с мыслями и побыть
наедине с самим собой. Дядю часто сопровождал почти поправившийся Стефан
со своей рысью. Преданный невозмутимо восседал на лошади впереди принца, и
жители Гелани успели привыкнуть к диковинному зрелищу. Наследник
чувствовал себя хорошо, Михай Годой, запертый на верхнем этаже Полуночной
башни, к сожалению, тоже.
  Рене предпочел бы, чтоб тарскийский господарь с большими потерями
пережил удар кинжалом, но вел себя Годой тише воды ниже травы. Часами
молча просиживал у окна, подкупать охранников не пытался, ничего для себя
не просил, но и раскрывать тайну болезни Зенона не торопился. Средний
принц все еще пребывал в состоянии пойманного, но не смирившегося
животного. Он не узнавал никого - ни отца, ни братьев, ни бывшую невесту.
Единственной надеждой был Роман, до возвращения которого оставалось около
двух месяцев. А пока в Таяне царила жара.
  С утра солнце вставало в сизоватом мареве, а к полудню яростные лучи
загоняли все живое в спасительную тень. К счастью, по вечерам часто
собирались грозы, так что урожай ожидался неплохой. Герцог Аррой переносил
зной легче, чем таянцы. Возможно, сказывались годы, проведенные в южных
морях, впрочем, и там Рене отчего-то было легче, чем его товарищам.
Нынешний день выдался еще жарче, чем вчерашний, и Стефан остался в замке.
Рене отправился в одиночку. Выехав через северные ворота, он миновал
раскаленную Гелань и пустил коня шагом по пустому тракту. Люди сейчас
предпочитали путешествовать по ночам, и герцог мог смело рассчитывать на
одиночество. Впрочем, полным назвать его было нельзя. Жан-Флорентин не
преминул воспользоваться возможностью завязать философскую беседу.
  Герцог время от времени поддакивал, слушая его болтовню. Жаба такой
собеседник вполне устраивал, и он с вдохновением разворачивал перед
покорным слушателем систему доказательств того, что любое мыслящее
существо не может быть беспристрастным, так как находится под сильнейшим
воздействием окружающего мира. Герцог думал о своем, но Жан-Флорентин
неожиданно сменил тон, и Рене вынужденно прислушался.
  - ...таким образом можно считать, что бытие определяет сознание, -
трубил жаб, - этот закон, открытый мною, можно считать абсолютной истиной,
не требующей доказательств!
  - Погоди-погоди, - Аррой решил внести свою лепту в беседу. - Почему
твои рассуждения не требуют доказательств?
  - Мое учение не требует доказательств потому, что оно верно, - нашел
убийственный аргумент Флорентин Рене, как всегда в таких случаях, опешил
и, чтобы скрыть это, сделал вид, что очень заинтересован окрестностями.
  Только поэтому он и увидел среди порыжевшей травы странное пятнышко,
при ближайшем рассмотрении оказавшееся валявшимся без сознания пожилым
монахом. Привести святого отца в чувство удалось довольно быстро. Старик,
совершавший паломничество в эрастианский монастырь, в религиозном рвении
отправился в путь с непокрытой головой, за что и был наказан летним
солнцем.
  О продолжении прогулки не могло быть и речи, Рене пристроил
полуживого монаха впереди себя и погнал коня назад. Ссадив беднягу у
первого попавшегося иглезия и тут же позабыв о нем, адмирал вернулся в
замок, где и был встречен юным принцем.
  Не успел дядя сойти с коня, как Марко атаковал его просьбой поучить
его фехтованию шпагой и кинжалом одновременно.
  - Ну, хорошо, Марко, готовься, я покажу тебе пару приемов, - сдался
герцог, поддавшись искушению тряхнуть стариной.
  Воспоминания о чудесных днях, когда он отвечал перед Богами и людьми
только за себя, продолжали тревожить душу герцога. Аррой боялся сам себе в
этом признаться, но искать неведомые земли, бросать вызов океану,
оставлять в дураках эскадры ортодоксов, плыть куда глаза глядят в надежде
встретить то, чего никто не видел, ему нравилось куда больше, чем
командовать флотами или, упаси боже, править государством. При жизни отца
и братьев он мог себе это позволить, с неистовым упорством пытаясь найти
сказочные страны, куда еще не ступала нога человека.
  Наслушавшись в портовых кабаках о землях великанов и карликов, где
можно добыть черный жемчуг, о морских чудищах и гигантской Белой Птице,
увидеть которую означает обрести бессмертие, юный герцог, известный буйным
товарищам под именем Счастливчик Рене, уходил в океан. Удача сопутствовала
ему. В двадцать с небольшим он впервые поднялся на капитанский мостик и
вскоре стал известен как самый удачливый и отважный маринер Благодатных
земель. Многие корабли исчезали без следа, но "Созвездие Рыси" всегда
возвращался с удачей. Куда бы добрался Счастливчик на своем "Созвездии",
неизвестно. Возможно, он и нашел бы пресловутую страну Алых роз, но жизнь
рассудила по-своему, заставив отчаянного капитана взяться за дела
государственные.
  Разумеется, Арция не преминула воспользоваться случаем, дабы
покончить с амбициями Гнезда Альбатроса, оставшегося без вождей. Но
имперская армада, пойдя за шерстью, вернулась хорошо остриженной, если не
обритой. Рене воевал по собственным правилам, которым имперские флотоводцы
ничего не могли противопоставить. Вскоре был заключен мир, опять же на
очень выгодных для Элада условиях - Рене проявил себя столь же толковым
политиком, как до этого непревзойденным адмиралом. С тех пор его жизнь
состояла из государственных дел, изредка перемежаемых приграничными
военными стычками.
  Проклиная про себя нынешнее положение, герцог Аррой выполнял свой
долг, но по ночам ему продолжали сниться золотые пески неведомых берегов и
отчаянные абордажи, в которых он первым прыгал на борт вражеских кораблей.
Просьба Марко разбередила буйную душу приговоренного к власти флибустьера,
и Рене с энтузиазмом взялся за дело, благо в полуночном дворе, окруженном
высокими толстыми стенами, было относительно прохладно. Впрочем, через
половину оры Марко так не казалось. Юноша запыхался, белая рубашка
насквозь промокла, а дядюшка, казалось, почти не шевелился, одним
небрежным движением кисти отводя самые хитрые удары племянника.
  До этого дня принц считал себя хорошим фехтовальщиком. Он, конечно,
уступал братьям и Шандеру да и, что греха таить, и Ланке тоже, но даже для
них он был достаточно серьезным противником. Рене же все выпады отражал с
такой легкостью, что юноша был готов разрыдаться. Если бы не опрометчиво
собранные им зрители, среди которых находилась и Марита, Марко давно бы
опустил шпагу, но теперь приходилось держаться, несмотря на то, что сердце
было готово выскочить из груди, а слипшиеся волосы то и дело закрывали
глаза.
  - Ты совсем загонял мальчишку, - наконец не выдержала Ланка, с
восхищением наблюдавшая за адмиралом. - Жаль, что моим мужем будет
всего-навсего твой племянник.
  - Погоди, рыжая, вот доживу до дядюшкиных лет, и я так же буду
драться, - хрипло выкрикнул Марко.
  - Ты доживи сначала, - хмыкнула Ланка, прикусив губку. - И вообще, ты
бы лучше отдохнул, а я пока потренируюсь. Ну, пожалуйста, брат, поимей
великодушие...
  Будь Марко в состоянии продолжать, он бы с негодованием отказался -
Бог знает, когда снова выпадет удача пофехтовать с Рене, но принц понимал
- еще немного, и, под сочувственные улыбочки "Серебряных" и родной
сестрицы, он в изнеможении рухнет на землю на глазах у несравненной
Мариты. Ланка, не думая об этом, давала ему возможность почетного
отступления. Марко, приняв вид святого Урса "Урс - святой, символ
бескорыстия и милосердия", - который, как известно, отдал нищему
единственную миску с похлебкой, не успев даже зачерпнуть из нее, - передал
сестре шпагу и кинжал и присоединился к зрителям.
  Илана встала в позицию, глаза ее стали серьезными. Серия
стремительных выпадов, свист воздуха и звон столкнувшихся клинков...
Движения девушки были быстрыми, точными, грациозными; казалось, вокруг
неподвижного адмирала взвихрился маленький смерч. Зрители затаили дыхание,
только звон металла о металл, резкие выдохи и топот подкованных сапожек
нарушали тишину, отражаясь от стен двора. Однако натиск пропал втуне -
Илана лишь сбилась с дыхания, так и не пробив выверенной до мелочей защиты
человека, привыкшего измерять свою жизнь длиной шпаги. Он почти не
двигался, лишь иногда плавно меняя позицию; все ее атаки - мощные,
сильные, когда в каждое движение вкладываешь всего себя - останавливались
едва заметным движением кисти. Будь она среди зрителей, она была бы вне
себя от восторга; сейчас же мастерство Рене ее бесило, заставляя раз за
разом совершать все новые ошибки.
  Принцесса владела оружием очень неплохо, во всяком случае, заметно
лучше Марко, и тот наблюдал за неудачами сестры с известным
удовлетворением. Из последних сил Ланка попыталась двигаться быстрее - не
помогло. Ну, что ж... ложное отступление, уход с линии атаки... сейчас,
сейчас она окажется сбоку, в "мертвой зоне"... Неожиданного резкого
движения Рене она попросту не заметила - и вот он адмирал поднял ее шпагу,
зазвеневшую на плитах двора после двойного кульбита, и с вежливым поклоном
вернул владелице.
  Принцесса раскраснелась, волосы выбились из-под сетки, глаза
блестели. Она была чудо как хороша, но ей было не до того, как она
выглядит. Да кем бы он ни был, она не позволит играть с ней в кошки-мышки!
Вопросом жизни и смерти стало проникнуть внутрь круга, очерченного шпагой
герцога. Зрители своими смешками, советами и азартными выкриками лишь
раззадоривали ее, да и Рене больше не мог сохранять приличествующее случаю
серьезное выражение.
  Наконец, видя, что у Ланки вот-вот польются слезы, адмирал внезапно
отбросил оружие, ловко увернулся от очередного выпада, уйдя чуть в сторону
с линии удара, и со смехом прижал племянницу к себе, расцеловав в обе
щеки. Оторванная от земли, Ланка от неожиданности чисто по-женски
взвизгнула, затем выронила клинки и замолотила по спине герцога кулачками.
Он что-то ей сказал, и принцесса неожиданно звонко рассмеялась, запрокинув
голову.
  Вскоре они оба стояли рядом с Марко, она - тяжело дыша и утирая
принесенным служанкой шелковым платком выступивший на лбу пот, он - как ни
в чем не бывало, только голубые глаза горели ярче обычного. На счастье,
мимо проходил слуга с подносом, на котором были фрукты и два высоких
запотевших кубка. Ланка, недолго думая, цапнула один из них, - заметив,
что, кому бы они ни предназначались, вряд ли тот испытывает большую жажду,
чем она. Марко, воспользовавшись случаем, схватил второй. Красное терпкое
вино приятно освежало.
  - Друзья мои, вы не правы, - укоризненно заметил Рене. - Нет чтобы
уважить старость и поделиться с дядей.
  - Старость! - хмыкнула Ланка. - Когда вы ее почувствуете, то забудете
это слово. Вот как граф Кодор. Сколько помню его, все говорил о себе
"старик Кодор". Это когда у него по любовнице на каждой мельнице было... А
как дела под горку покатились, так сейчас и сам себя Никол называет, и от
других того же требует... И ты такой же. И вообще все мужчины...
  - Верно, потому, что женщины даже в двадцать лет стараются показать,
что им пятнадцать, - парировал Рене.
  - Э, дядюшка, - Марко решил присоединиться к общей беседе, - да вы и
языком не хуже, чем шпагой, орудуете.
  - Стараюсь, мой друг. Хотя язык - оружие не самое честное. А словом
убитых поболе будет, чем кинжалом. Особенно из-за угла...


                                  Глава 14


  2228 год от В. И. Ночь с 16-го на 17-й день месяца
Влюбленных. Арция. Святой город Кантиска.

  - Вообще-то у нас есть комнаты для гостей. Вы можете остановиться и в
"Счастливом паломнике", это очень неплохая гостиница недалеко от
монастыря, но я буду рад видеть вас своим гостем, - заметил Феликс. Эльф с
готовностью согласился. Он доверял этому человеку, который к тому же был
посвящен во многие тайны.
  Секретарь привел Романа в свое обиталище, предложив чувствовать себя
как дома, и вернулся к своим обязанностям, сказав, что придет сразу же по
окончании вечерней службы. Роман остался один, чему был несказанно рад.
После откровений Архипастыря голова барда шла кругом. Он не мог отогнать
ощущение, что Филипп подводил его к какой-то мысли, мысли столь
невероятной и кощунственной, что Архипастырь не мог произнести ее вслух
первым. Интересно, знает ли об этом Феликс?
  Роман открыл окно. Комнаты секретаря находились в угловой части
массивного высокого здания, откуда открывался изумительный вид на город,
тонувший в пышной летней зелени. Монастыри и храмы выглядели островами и
островками, разделенными узкими извилистыми улочками, мощенными
серовато-серебристым камнем. Высокие башни и купола заставляли думать о
величии Творца и ничтожности человеческой жизни. Резиденция Архипастыря
располагалась на единственном по-настоящему высоком холме Кантиски, и с
высоты все просматривалось как на ладони. Взгляд Романа скользил все
дальше, пока не уперся в широкий тракт, по которому он несколько часов
назад въехал в святой город. Там, на северо-западе, в трех неделях конного
пути (если ехать на Топазе, и в месяце, если у тебя обычная, пусть и очень
хорошая лошадь) осталась Таяна с ее странными обитателями. Таяна,
подарившая Арции Анхеля Светлого...
  Роман вспомнил оставленных им людей, которые умудрились за несколько
дней стать ему близкими, - несгибаемый Стефан, бесшабашная Ланка, желчный
и быстрый король Марко, добрый и простодушный младший принц, Герика Годойя
с ее бессильной покорностью и, конечно же, Рене, каким-то образом
причастившийся магии Темных эльфов, - уж в этом-то у Романа сомнений не
было.
  До разговора с герцогом о родичах, пошедших по пути Зла, Рамиэрль не
задумывался и был уверен, что мало кто из них пережил войну Монстров,
каковых именно они и спустили с цепи. Они ли? Оторвавшись от окна, Роман
окинул взглядом жилище Феликса. Ничего лишнего. Только кувшин с колючей
веткой, усыпанной какими-то красными ягодами, и несколько икон в углу.
Бард отыскал Циалу и Эрасти. Монастырский живописец, безусловно, свое дело
знал, изображения были выполнены превосходно, но после прогулки в потайную
комнату канонические лики воспринимались как чучело льва в сравнении с
живым царем зверей.
  Скользнув равнодушным взглядом по Циале Благословенной, целомудренно
одетой в темное строгое платье с прикрытыми белым прозрачным покрывалом
волосами и кротким отрешенным взглядом (с трудом верилось, что подобная
ледышка могла покорить Проклятого), эльф принялся рассматривать Эрасти.
Тут "подправили" только выражение лица. На Романа смотрел типичный
мученик, с восторгом сбирающийся на пытки во имя вящей славы Божией.
Всмотревшись, менестрель отметил еще одну деталь. Изменилось положение
рук. Если на прижизненном портрете Эрасти в явном раздумье снимал с пальца
перстень, то на иконе кольцо прочно сидело на руке. Художник, умело
воспользовавшись игрой света и тени, сделал черно-лиловый камень чуть ли
не центром картины. Ах да, конечно, именно это кольцо не снималось с
отрубленной руки, присланной Анхелю безбожным королем чего-то-там...
  Внезапно в голове Романа всплыла старая эльфийская баллада, в которой
говорилось о том, как один брат предал другого... Запомнил ее Роман только
благодаря какой-то странной ритм-мелодии, попадавшей в такт ударам сердца.
Нельзя сказать, чтобы она безумно нравилась менестрелю, в ней не было ни
легкости, ни изысканности, но забыть ее было невозможно. Услышал он эту
балладу от одного из Преступивших магов, в качестве примера творчества
Темных эльфов. Спорили тогда об искусстве, и речь, насколько помнилось
барду, шла о том, можно ли почитать таковым вещи, не соответствующие
канонам красоты.
  Роман не вспоминал о старой песне добрых две сотни лет, а вот сегодня
странный рваный ритм буквально бился и гремел в ушах. Менестрель в
изнеможении опустился на узкую койку, пытаясь в точности вспомнить
единожды слышанные слова. Почему-то это стало очень важным. Наконец в
мозгу всплыло несколько строф:

  "...И тут Император слышит посла:
  Ярче, Луна, свети!
  "О сир! избавьте нас ото зла!"
Ветер в кронах затих...
  "Мой брат ко Тьме повернул лицо,
Ярче, Луна, свети!
  Но он припомнит свое кольцо.
  Ветер в кронах затих...
  Скажи ему - я на помощь лечу,
Ярче, Луна, свети!
  И он пойдет за тобой к палачу,
Ветер в кронах затих...
  А твой король за столь щедрый дар,
Ярче, Луна, свети!
  Отдаст мне герцогства Достарбар.
  Ветер в кронах затих.
  Но это тайною быть должно,
Ярче, Луна, свети,
И да исполнится, что суждено.
  Ветер в кронах затих" ...
  " - С условием мой согласен король.
  Ярче, Луна, свети!
  За брата получите полной ценой",
Ветер в кронах затих...
  И вот посол торопит коня,
Ярче, Луна, свети...

  "И вот посол торопит коня..." - нет, дальше не вспомнить. Вернее,
дальше он просто не слышал. Помнится, тогда что-то помешало. Ах да, был
готов пунш, и все с радостью прервали художественные изыскания.
Понадобилось несколько стаканов каждому, чтоб поднять настроение,
испорченное балладой. Странно. Не вспоминал, не вспоминал, а сейчас душу б
заложил, чтобы узнать, чем кончилось... "Ярче, Луна, свети..."
- О чем задумался мой гость? - весело спросил Феликс, входя в
комнату. - Сейчас нам подадут ужин. Устав у нас достаточно строг, но
гостей это не касается. Как вы относитесь к мясу ягненка, ирским маслинам
и выдержанному вину?
  - Хорошо отношусь. Брат Феликс, вы должны знать, когда герцогство
Достарбар перешло к Империи.
  - В 1078 году нашей эры в девятый год царствования Анхеля Светлого.
Там случилось восстание против тирании Товиуса Кранга, и тот почел за
благо не вмешиваться - опасался распространения смуты на войска.
Достарбарцы просили Анхеля принять их под руку Справедливой империи, и их
просьба была удовлетворена. А зачем это вам? Что случилось?
  - Ничего. Просто я, кажется, схожу с ума! Скажите, это кольцо на
самом деле выглядит так?
  - Какое кольцо? А, перстень Эрасти... Да, все точно. Он и сейчас на
его руке. Завтра можно будет посмотреть. Сегодня главный храм уж закрыт, а
беспокоить отца-хранителя мне не хочется, он не состоит в числе моих
друзей. Теперь я не удивляюсь, что Его Святейшество искал именно вас. Вы
говорите точно такими же загадками, как и он...
  - Просто мы говорим об одном и том же, но боимся назвать кошку
кошкой. Как дети, которые не произносят слово "волк" из боязни, что тот
окажется у них под кроватью... Когда я смогу увидеть Его Святейшество?
  - Завтра. Я провожу вас к нему.
  - Я хотел бы поговорить с ним немедленно!
  - Увы! Это невозможно. Сейчас он председательствует на малом конклаве
кардиналов, созванном по настоянию кардинала Кусского. Совет скорее всего
затянется за полночь.
  Обычно Архипастырь пренебрегает условностями, но, когда съезжаются
знатнейшие клирики, ему приходится подчиняться этикету.
  После окончания два кардинала поведут Архипастыря в его покои и лягут
один у окна, другой - у порога охранять сон Его Святейшества. В таких
условиях вести серьезный разговор, согласитесь, трудно. Только после
утренней трапезы и общего молебна Великомученику Эрасти Архипастырь сможет
остаться один для молитв и размышлений. Я тотчас же отведу вас к нему. А
пока предлагаю поужинать...
  - Это единственное, что нам остается.
  - И, уверяю, не самое худшее...

  2228 год от В. И. Ночь с 16-го на 17-й день месяца Влюбленных.
  Таяна. Высокий Замок.

  Шандер и Рене заканчивали партию в эрмет "Эрмет (от "эр-майет) -
настольная игра, родиной ко троп считается Эр-Атэв. В чем-то аналогична
шахматам, но с неравными стартовыми условиями, которые определяются
поочередным вытаскиванием фигур из закрытого ящичка. Игра в эрмет означет
не только схватку интеллектов, но и схватку с фортуной", когда в дверь
бешено забарабанили. Белка бросилась отворять, и в кабинет, оттолкнув
девочку, ворвалась Ланка и с криком "Скорее, умирает!" вцепилась в руку
Рене, потащив его к выходу. Шандер с Белкой бросились следом. Сомнений в
том, кто умирает, у них не было, однако принцесса промчалась мимо покоев
Стефана и понеслась вверх по боковой лестнице.
  "Кто?!" - на бегу бросил Рене, и девушка со слезами выкрикнула имя
младшего брата. Спустя мгновенье они стояли у распахнутой настежь двери.
Адмирал узнал короля, Лукиана, Стефана с Герикой и старого лекаря Шаму. По
каменному лицу медикуса было понятно, что принц обречен.
  Марко били судороги. Тонкое тело выгибалось дугой, лицо было искажено
до неузнаваемости. Двое здоровенных "Золотых" с трудом удерживали
хрипящее, извивающееся существо, еще недавно бывшее милым юношей.
  - Надо уметь перенести то, что ты не в силах изменить, - разумеется,
скрипучий шепот, раздавшийся под ухом Арроя, мог принадлежать только
Жану-Флорентину, сообщившему, что трансформация зашла слишком далеко и
стала необратимой.
  - Агва Закта?
  - Естественно...
  - Ланка, Герика, Белка, - нечего вам здесь делать. Лукиан, уведите
девушек и пошлите гонца к Местоблюстителю кардинала, - распоряжался
Стефан. Наследник был очень бледен, но держался на ногах твердо, а его тон
не допускал возражений. Адмирал непроизвольно отметил неуместную радость,
мелькнувшую в глазах Лукиана. Да, младший принц умирает, но зато старший,
надежда Таяны, выздоравливает. Ланка коротко, по-девчоночьи, всхлипнула и
прижалась к брату, который молча обнял ее и тут же оттолкнул к капитану
"Золотых", продолжая смотреть в лицо умирающего.
  - Да сделайте хоть что-нибудь! - Король закричал срывающимся,
неожиданно тонким голосом и закрыл лицо руками.
  Шама коротко велел гвардейцам держать сильнее, схватил бьющуюся руку
и полоснул по ней ножом. Хлынула темно-красная кровь. Марко затих и
опустился на подушки.
  - Ему лучше? - король подался вперед.
  - Только в том смысле, Ваше Величество, что прекратились судороги. Он
умирает. Это яд!
  - Но Михай же в башне!
  - Мы знаем, что Михай был не один, - Рене положил руку на плечо
королю. - Все еще только начинается. Мне кажется, яд предназначался не ему.
  Марко-старший ответить не успел. Умирающий открыл глаза и сел,
протянув вперед окровавленную руку. Нет, он звал не отца и не брата. Принц
обращался к дяде, называя его всеми титулами. Даже теми, которых не знал.
Гулкий, звонкий голос был слышен далеко за пределами комнаты:
"Рене-Аларик-Руис рэ Аррой и Рьего сегнор че Вьяхе, Первый Паладин
Зеленого Храма Осейны, рыцарь Рыси! Надежда Тарры! Знай, что не успеют
облететь последние листья, как в Таяне взойдет Темная Звезда. Готовься!"
Мертвый принц упал на подушки. Незаметно вернувшаяся Ланка вцепилась
в руку Рене, молча гладившего девушку по растрепанным волосам. Король
прошел сквозь расступившихся "Золотых", по таянским традициям сам накрыл
тело сына парадным плащом и быстро вышел.
  - Руи, Ланка, пойдем, тут больше нечего делать, - прошептал Стефан.

  2228 год от В. И. Ночь с 16-го на 17-й день месяца Влюбленных.
  Арция. Святой город Кантиска.

  Ночь выдалась душной и липкой от влаги. Именно такими ночами снятся
кошмары. Феликсу каким-то образом удалось уснуть, но спал он беспокойно.
Роман, куда меньше нуждавшийся в отдыхе, вертелся в постели, вздрагивая
каждую четверть оры, когда ударяли в сигнальный колокол. Иногда за окном
мелькала быстрая тень - летучие мыши вышли на охоту. Комнату заливал
лунный свет. "Ярче, Луна, свети", - вспомнились навязчивые строки. Куда уж
ярче...
  Эльф тихонько, чтоб не разбудить Феликса, встал и перебрался в кресло
у окна. Колокол отзвонил три четверти. Знать бы еще чего. Неожиданно в
окно скользнул черный комок. Летучая мышь! Роман без особого интереса
наблюдал за зверьком. Ночной охотник за комарами, как и положено, бросился
на белое - вцепился в портьеру. Но дальше стало твориться что-то вовсе
невозможное. Нетопырь начал стремительно увеличиваться в размерах, при
этом меняя свой облик и все больше и больше обретая сходство с человеком,
пока не превратился в кого-то высокого с кожистыми крыльями и уродливой,
приплюснутой мордой.
  Монстр устроился в кресле напротив Романа и выжидательно на него
уставился. Глаза у нелюдя горели адским пламенем, из пасти лезли
чудовищные клыки. Тварь окутывал едкий серный дым. Эльф как-то отстраненно
отметил, что на чешуйчатой башке ночного урода немыслимым образом
держались преострые козлиные рога. Страха Роман не чувствовал, скорее
интерес. Урод продолжал молча сверлить Романа взглядом, и бард не выдержал:
  - Кто ты? Молчание.
  - Кто ты такой? Ты меня понимаешь? Радостный кивок.
  - Тебе что-то нужно?
  Чудище энергично затрясло башкой, распространяя запах серы. Роману
происходящее казалось нелепым маскарадом. Впрочем, крылан, несмотря на все
атрибуты исчадия ада, ему нравился, а в том, что чудо-юдо никому не
собирается причинять зла, бард отчего-то был твердо убежден. Эльф
попробовал прощупать мысли гостя, но неожиданно наткнулся на мощный
барьер, в глазах у него потемнело, замелькали обычные в таком случае
разноцветные мерцающие круги. С трудом придя в себя, Рамиэрль взглянул на
чудище и понял, что тому тоже не сладко. Очевидно, их контакту кто-то
мешал, причем умело и откровенно.
  Происходящее становилось любопытным. Бард решил во что бы то ни стало
выяснить, чего в святом месте забыл посланец преисподней.
  - Давай так. Я задаю вопросы. Если "да", ты киваешь, если "нет" -
молчишь.
  - Да.
  - Мы не враги?
  - Да, да, да!
  - Я могу тебе чем-то помочь?
  - Да!
  - Чего же тебе нужно, приятель? - Роман осекся, так как монстр, судя
по всему, мог издавать только хриплое урчание. Однако чудише немедленно
отреагировало, вытянув жутковатую лапу с кривыми когтями в сторону висящих
икон. Роман на какое-то время утратил дар речи. Потом с трудом обрел его:
  - Тебе нужна икона? Тебе, дьяволу?!
  - Нет!
  Однако лапу чудище не опускало, настойчиво тыкая в сторону образа
Эрасти. Роман вгляделся и понял, что в изображении что-то неуловимо
изменилось. Не веря своим глазам, эльф подошел вплотнуюк иконе. Она
оставалось прежней во всем, кроме одного Рука святого словно бы ожила,
обрела живую плоть; вырвавшись из рамы, она тянулась к... пахнущему серой
монстру Роман оглянулся на чудище - огненные глаза о чем-то умоляли
Лицо на портрете оставалось мертвенно-бесстрастным, только рука с
тонкими пальцами отчаянно тянулась к окну. Сам не понимая, что делает,
Роман дотронулся до призрачной ладони. Она показалась живой и теплой. Бард
от неожиданности отдернул руку и почувствовал, что сжимает какой-то
предмет. Разжав кулак, он с удивлением обнаружил на ладони пресловутое
кольцо императора. Поднял глаза на портрет. Изображение вновь стало
прежним, только на пальце не хватало перстня. Роман повернулся - чудище у
окна по-прежнему тянуло к нему лапы.
  - А, - понял эльф, - ты пришел за кольцом...
  Энергичный кивок.
  Роман задумался, рассматривая добычу. Это было простое металлическое
кольцо с узким прямоугольным камнем, казавшимся черным и одновременно
вмещающим в себя все существующие цвета и оттенки. Камень был тяжелым и
теплым. Подчиняясь какому-то непонятному чувству, эльф шагнул к монстру.
  - Ну, раз это твое, забирай.
  Чудо-юдо протянуло когтистую лапищу.
  - Я еще и надеть его на тебя должен?
  - ДА! ДА! ДА!
  - Подрядился я всяких чертей ублажать. Умоляющий взгляд.
  - Ну, ладно, я пошутил.
  И эльф Рамиэрль из Дома Розы клана Лебедя надел перстень святого на
лапу монстра. В глазах вспыхнули и замелькали неприятные бриллиантовые
брызги, голову накрыла тяжелая, горячая волна, бешено колотящееся сердце
подпрыгнуло к горлу... Когда эльф пришел в себя, напротив него стоял
темноволосый мужчина с ясными золотыми глазами. Эрасти Церна! Словно
сошедший с портрета. Того, настоящего! Роман непроизвольно глянул на икону
и остолбенел: изображение святого исчезло. Он вновь повернулся к
пришельцу. Их глаза встретились. Навстречу друг другу они шагнули
одновременно. Руки Эрасти - живые, не отрубленные - легли на плечи
ошеломленному Роману, и хриплый голос произнес: "Поверь мне! Пожалуйста!
Поверь мне. Пойми, сам ты ничего не сможешь сделать. Поверь мне!.."
И все исчезло. Кто-то тряс Романа за плечи. Он с трудом открыл глаза,
все еще не приходя в себя. Над ним стоял бледный Феликс.
  Рассветало. Значит, он все-таки спал и ему снился кошмар. Роман
украдкой взглянул в угол р иконами. Все как положено, огонек лампадки ярко
освещает руку святого с черно-лиловым перстнем. Запаха серы в спальне не
ощущалось. Роман окончательно пришел в себя и с недоумением воззрился на
монаха. Тому было не до разговоров.
  - Собирайся и идем за мной. С Божьей помощью я выведу тебя отсюда.
На, надень эту рясу. Надеюсь, ты еще успеешь уйти.
  - Но что случилось?
  - Убит Архипастырь. Я знаю, чьих это рук дело. Но свалят на
неизвестного чужака. Если тебе дорога жизнь, беги и постарайся изменить
внешность. Пока о случившемся никто не знает. Но все обнаружится с минуты
на минуту.
  - Подожди, а как же кардиналы, которые ночевали с ним в одной комнате?
  - Все мертвы. Отравленное масло в лампаде, но объявят, что
колдовство. Бросятся ловить ведьм, и первой ведьмой станешь ты. Уходи!
Немедленно!
  Феликс схватился здоровой рукой за горло, глухо вскрикнул и, корчась,
упал на ковер. Роман склонился над умирающим. Тот изо всех сил пытался
преодолеть судороги и что-то сказать. Наконец ему это удалось: "Кольцо...
Кольцо Эрасти... Унеси его... Оно не должно достаться..."
Больше Феликс ничего сказать не мог. Эльф положил его на кровать,
накрыл своим плащом, мимоходом скорбя о несостоявшейся дружбе, торопливо
натянул монашеский балахон, препоясался веревкой и выскользнул за дверь.
Не прошло и нескольких минут, как послышались торопливые шаги и бряцание
оружием. Навстречу, предводительствуемый низеньким пузатым человечком в
зеленом кардинальском одеянии, шел отряд церковной стражи. Роман торопливо
скользнул в первую попавшуюся нишу. Стражники протопали мимо, он успел
услышать, как толстяк, отдуваясь, произнес: "...очень сильный колдун...
убить на месте!"
- Ну, это мы еще посмотрим, - прошептал либр. Эльфы известны тем, что
не любят зря забирать ничьи жизни, тем они и отличаются от своих былых
сородичей, ставших на темный путь и обнаживших оружие, но Роман рос и жил
среди людей, и людские привычки все чаще брали верх над голосом крови.
  Зеленый коротышка явно был одним из тех, кто погубил двоих хороших и
умных людей, вчера вошедших в жизнь Романа. И эльф отступил перед
разгневанным человеком. Сплетенное бардом заклятие было простым и
надежным. Зеленый как раз проходил мимо лестничного проема. Внезапно он
словно бы налетел на невидимую преграду, оступился и рухнул на деревянные
перила.
  Мореный дуб мог выдержать и не такую тяжесть, но любое дерево
подчинится приказу эльфа. Роман приказал "сломайся". Туша в церковной
одежде и деревянные обломки рухнули в глубокий каменный колодец. Раздался
дикий крик и отвратительный, чавкающий звук. Все было кончено. Стражники
бестолково толкались на месте.
  - Чего это он?
  - Сам видишь!
  - Как же его угораздило?
  - Видать, перила сгнили...
  - А может, колдун?
  - Может, и колдун. - На бородатых физиономиях отразился неподдельный
страх и явное нежелание идти дальше. Наконец старший принял решение:
  - Доложим, что кардинал мертв.
  - А что мы приказ его не выполнили?
  - Да кто ж знал, что он нам приказал?! Скажем, велел идти с ним,
ничего не объяснил, а потом взял да и свалился. Что дальше делать, мы не
знаем. - Стражники с восхищением воззрились на своего начальника.
Повернулись и пошли. Несмотря на пиковое положение, в котором он оказался,
Роман коротко нервно засмеялся... И проснулся.
  Он лежал в комнате Феликса, который, живой и здоровый, спал на
соседней кровати и даже слегка похрапывал во сне. За окном ярко светила
луна. Часы пробили четыре раза. Через ору с небольшим будет светать.
Святой Эрасти смирно висел в своем углу, на руке его было кольцо. Жить бы
да радоваться!
  Роман встал, напился воды. Сердце все еще колотилось от пережитых
кошмаров. Помаленьку либр приходил в себя, но тревога его не оставляла.
Четверть оры он мужественно боролся со своими страхами, называя себя
суеверным дурнем и клянясь не поддаваться более на предложения выпить на
ночь выдержанного монастырского. Тревога не проходила. Наоборот, давящее
чувство росло с каждой минутой. И Роман решился. Он наклонился над спящим
Феликсом и положил руку ему на плеча Тот сразу же вскочил - сказалась
воинская привычка.
  Монах смотрел на Романа с неподдельной благодарностью.
  - Я кричал, да? Со мной иногда случается. Сны...
  - Не знаю, что тебе снилось, может быть, я сошел с ума. Может быть, я
нарушу сейчас все этикеты, но пока не увижу Филиппа живым и невредимым, я
от тебя не отстану.
  Феликс был ошарашен. Но не наглостью гостя, а тем, что им снилось
одно и то же. Он не стал причитать и молиться, надеясь, что пронесет. В
мгновение ока оделся, причем под рясой Роман с удовольствием увидел
кольчугу и пару кинжалов. Вытащив из прикрытой иконами ниши небольшой
мешок, очевидно, лежавший там на всякий случай, Феликс окинул взглядом
свою келью, видимо, вполне допуская, что сюда больше не вернется
  - Идем!


                                  Глава 15


  2228 год от В. И. Ночь с 16-го на 17-й день месяца Влюбленных.
  Таяна. Высокий Замок.

  - Что такое Темная Звезда? - в лоб спросил Стефан.
  - Значит, ты не думаешь, что это был бред умирающего? - Шандер
Гардани задавал свой вопрос, прекрасно зная ответ.
  - Не думаю, - измученный Стефан все же не утратил способность
логически мыслить, - умирающий, даже если он бредит, не будет говорить о
том, чего не видел или не знал. А Марко никогда ничем, кроме оружия и
охоты, не увлекался, разве что начал посматривать на красивых служанок...
Да и то не успел... Нет, это не бред. Это пророчество!
  - Да, Агва Закта есть Агва Закта. - Рене подвинул кувшин вина:
  - Флорентин, друг мой, сделай милость, посмотри, что там такое.
  Философский жаб, приняв свой обычный вид, перебрался с браслета на
край кувшина и сунул лапу внутрь. Помолчал, затем авторитетно объявил:
  - Обыкновенное вино. Даже водой не разбавлено, - после чего спрыгнул
на стол и пристроился возле герцога, который молча разлил красную жидкость
в три кубка.
  - Пусть к нему будут милостивы Последние Судьи, - прошептал Стефан.
  - Пусть, - эхом откликнулись Рьего и Гардани. После короткого
молчания принц посмотрел в глаза герцогу:
  - Я не знаю, что такое Темная Звезда, и не представляю, почему Марко
или некто его устами обратился к тебе. Но ты, Руи? Твоя невозмутимость
сведет с ума кого угодно.
  Герцог молчал, опустив белую голову и машинально крутя Черную Цепь.
  - Темная Звезда... - повторил Шандер. - Может, что-то из Писания?
  - Очень даже может быть. - Аррой оставил маринерскую реликвию в покое
и поднял глаза. - Сами знаете, сколько раз переписывали Святую Книгу.
Возможно, первоначально что-то там такое и было, но теперь звучит иначе
xoтя порыться в церковных писаниях не помешает. Как бы то ни было, я уже
слышал о Темной Звезде. От умирающего Иннокентия. Почти слово в слово.
Нет, - Рене предвосхитил вопрос Гардани, - подслушать нас никто не мог.
Шепот Инко понял только я, умирая, бедняга заговорил по-староидаконски.
  - В любом случае надо поискать, - Стефан откинул темную прядь со лба.
  - Мне делать все равно нечего, попробую почитать священные тексты.
  - Может, лучше спросить богословов? Марко слышали многие, и никого не
удивит, что Рене пытается разобраться, о чем его предупреждают.
  - Согласен, только Иннокентия больше нет, а другие клирики не шибко
утруждали себя изучением Писания.
  - "Темная Звезда взойдет в Таяне!" - Принц скрипнул зубами. -
Проклятье! Мы без Романа, как слепые щенки!
  - Не стоит позволять эмоциям брать верх над разумом, - назидательно
произнес Жан-Флорентин. Шандер и Стефан в изумлении воззрились на
философского жаба, но Рене, как видно, свыкся с его максимами и лишь
спросил:
  - Друг мой, может быть, ты что-то слышал?
  - Слышал, - невозмутимо ответствовал жаб. - Я немного интересуюсь
поэзией.
  Конечно, болото, где я провел детство, отрочество и юность, было не
лучшим местом для изучения изящной словесности, но и туда время от времени
забредали интересующие меня существа. Помню, очень давно мимо нас прошли
Перворожденные. Они шли к морю. Туда они следовали во множестве, обратно
вернулось лишь несколько. Они задержались в наших краях на ночь. Помню,
как они сидели у огня и пели.
  Сумеречная их не тронула, и они ушли вниз по Пепельному ручью. Так
вот, - голос жаба обрел характерные для поэтов завывающие интонации, - в
одной песне говорилось о Темной Звезде... Во всяком случае, я понял ее
именно так.
  - Ты не помнишь слов?
  - Я запоминаю все, что было когда-то сказано или спето в моем
присутствии, - в словах жаба чувствовалось наигранное возмущение,
смешанное с изрядной долей самолюбования. - Песня написана на Старой речи.
Я попробую перевести ее на арцийский, но предупреждаю, получится не очень
складно. Некоторым словам нет соответствующих в современном человеческом
языке.

  Темная Звезда восходит, и вскипает белей море!
  Это дверь в миры познанья, одиночества и горя,
Это вечный ветер странствий, без конца и без начала,
Это память о далеком, что навеки отзвучало.
  Темная Звезда восходит, дочь слезы и океана.
  Это голос Высшей Вопи в царстве бледного тумана,
Это муки возвращенья через годы и дороги,
Запоздавшее прозренье, смерть у цели на пороге.
  Темная Звезда восходит, и в огне не будет брода, -
Ждите ту, чью жизнь отметит трижды страшная свобода.

  - Непонятно. И жутко, - прошептал Шандер Гардани.
  - В этом есть что-то нечеловеческое, - Стефан с досадой оттолкнул
пустой кувшин. - Эту песню надо запить.
  - Верно, - кивнул Шандер. - Проклятый побери! Вино кончилось. Пойду
принесу...
  - Это нерационально. - Жан-Флорентин выглядел возмущенным. - Я
полагаю, вот в этой вазе вода.
  - Конечно...
  - Тогда гораздо логичнее и экономнее пойти по пути трансформации.
Какое вино представляется вам наиболее подходящим? И уберите эти розы! Они
мне мешают.
  Жаб не подкачал. Напиток, в который он превратил воду из-под цветов,
был поистине королевским. Главное же, очередная выходка болотного философа
разрядила обстановку. Конечно, собравшимся, особенно потерявшему брата
Стефану, было невесело, но способность спокойно мыслить мало-помалу
возвращалась. Принц и Шандер не сговариваясь признали главенство Рене.
Адмирал не споря повел беседу.
  - Если мы до сих пор не можем понять суть несчастья с Зеноном... -
Аррой поколебался, но добавил:
  - И подлинную природу твоей болезни, Стефан, то с Марко и Иннокентием
никакой чертовщины не произошло. Обычное убийство.
  Давайте рассуждать, может, что и надумаем. Пытались отравить меня.
Погиб эркард. Попробовали отравить тебя. Погиб Марко. Хотели отравить
Иннокентия - получилось. Никаких чудес, никакой магии, не правда ли?.. -
Он выжидательно посмотрел на Шандера. Граф не заставил себя долго ждать.
  - Возможно, Марко действительно по ошибке выпил вино, предназначенное
Стефану. Но на том же подносе был и другой кубок, из которого пили Ланка и
вы. И ничего не произошло.
  - И не могло произойти, - возмутился Жан-Флорентин. - Я был начеку и
принял бы меры. Но вино не было ядовитым.
  - Остается предположить, что либо отраву положили только в один
кубок, либо принц принял яд каким-то другим способом. В таком случае
убийца целил именно в него. Я не представляю, кому мальчик мог помешать,
разве что стал свидетелем чему-то или о чем-то догадался.
  В тот день, насколько мне удалось выяснить, Марко весь день провел с
сестрой. С утра тренировали коней, потом ходили смотреть собак, там же и
перекусили у дядюшки Стаха. Затем - "разминка" на оружейном дворе, после
чего все разошлись переодеться к обеду и приему послов, куда Марко уже не
вышел. Ланка сказала, что его дядя "загонял", все посмеялись, и только. А
яд уже начал действовать Сведений о том, что Марко чем-то угощался в
одиночестве, нет. Если верить Ланке.
  - Если верить? - быстро переспросил Рене.
  - Если б я не знал ее еще девчонкой, я бы сказал, что у нее была
великолепная возможность и вполне вероятный повод отравить брата. -
Гардани выпил вина и, заметно колеблясь, продолжал:
  - Она вполне могла что-то подсунуть Марко утром.
  - Это понятно. Но причины, причины???
  - Смерть Марко в случае... несчастья со Стефаном должна привести или
к смене династии, или к изменению закона. Зная, как относится к королю
Марко Архипастырь, как в Таяне любят принцессу и, давай уж начистоту, твою
щепетильность, девять против одного, что ее бы короновали после смерти
отца и братьев. Не забывайте и то, что она не хотела уезжать в Эланд, но
не так давно в корне изменила свое мнение.
  - Но это-то как раз понятно, - заметил молчавший до сих пор Стефан,
на которого все воззрились с явным удивлением.
  - Неужели не ясно? - Принц смущенно улыбнулся. - Девочка влюблена. В
кого, обсуждать не будем. Вот и вся разгадка.
  - Ланка не из тех, кто хватается за яд, - откликнулся Рене. - А
насчет ее чувств... Я ничего такого не заметил, но тебе, конечно, виднее.
- Рьего явно не стремился продолжать разговор. - И я никогда не поверю,
чтобы она могла кого-то отравить. Кинжал еще туда-сюда, да и то не из-за
угла, а при всем честном народе.
  - Я же сказал, что "если бы мы не знали принцессу Ланку". Но мы ее
знаем, значит, должны считать, что Марко отравился где-то в другом месте
или что яд был лишь в одном кубке из двух и взял он его по чистой
случайности. Тогда второй жертвой могла оказаться Герика, которая часто
обедает со Стефаном, или... я.
  - Но ты-то каким боком?
  - Я почти каждый день тренируюсь на сабельном дворе и довольно часто
останавливаю слуг с подносами. В конце концов, не я, так Стефан, не
Стефан, так Герика или кто-то из воинов. Ясно лишь одно, на сей раз целили
не в Рене, так как он в это время обычно разъезжает по окрестностям и в
этот день вернулся по чистой случайности.
  - Вернулся и... этим убил мальчишку.
  - И кого-то, безусловно, спас! Вероятнее всех, меня.
  - Эти мерзавцы опять принялись за яд. Спасибо, Флорентин, ты
превзошел сам себя. - Аррой вновь наполнил кубки и поставил вазу на
каминную полку. - Лучше б они занялись мной, мы бы с Жаном-Флорентином их
разочаровали.
  - ...А при этом вымерло бы еще ползамка. К тому же уважаемый
Жан-Флорентин спасти-то тебя спасет, но выяснить, кто подсунул яд, вряд ли
сможет.
  - Мы не о том говорим! - Рене оттолкнул от себя полупустой кубок и
встал, опираясь руками о стол. - Главное, что и в отсутствие герцога Михая
здесь продолжает твориться Проклятый знает что! Убийство Марко - это
предупреждение всем нам.


                                  Глава 16


  2228 год от В. И. Рассвет 17-го дня месяца Влюбленных.
  Окрестности Кантиски.

  - Погоди, - Роман остановил Феликса. - Мы удираем, как перепуганные
зайцы. Это не дело. Надо выяснить, что произошло и кто за всем стоит.
Кроме того, у меня дело в монастыре.
  - У тебя?!
  - Да! Я тебе расскажу позже. Короче, вот подходящая тропинка, нам
надо выиграть пять минут, а потом нам никто не опасен.
  Они въехали в лес и спрыгнули с лошадей. Гнедой жеребец Феликса
тяжело поводил боками, роняя с губ хлопья пены. Еще немного, и он пал бы.
Топаз был свеж и бодр. Он мог скакать и скакать, хоть до вечера. Феликсу
показалось, что он понял, что двигало его новым другом.
  - Ценю твое благородство, но кто-то из нас должен вырваться из
ловушки и предупредить хотя бы Рьего и короля Таяны о предательстве.
Сейчас не время для сантиментов.
  - Нет, ты все-таки не церковник, а рыцарь и обо всех судишь по себе.
Да, я имел возможность ускакать и, если бы это был единственный выход,
уверяю тебя, так бы и поступил. Проклинал бы себя, но удрал, потому что от
того, что я узнал, зависит судьба этого мира. Но у нас есть шанс спастись
обоим и спутать карты нашим врагам. Мы вернемся и заберем кольцо Эрасти.
  - Ты рехнулся?
  - Нет! Наоборот, я наконец пришел в себя и понял то, что давно
следовало понять. Но об этом потом, за нами все-таки погоня. Постой-ка
минуту смирно. Надеюсь, ты не откажешься пару дней выглядеть лет на
двадцать постарше.
  Вопрос был чисто риторическим, так как, доканчивая фразу, либр уже
творил какие-то пасы. Не успели отколыхаться потревоженные конями листья,
как дело было сделано. Они еще успели вернуться на тракт и проехать шагом
с четверть весы, когда из-за поворота вылетела погоня.
  Рыжий офицер на караковом жеребце резко осадил коня, увидев дородного
пожилого господина, одетого по моде двадцатилетней давности, и
сопровождавшего его высокого молодого человека, как две капли воды
похожего на первого, каким тот был лет тридцать назад. Всадники ехали на
гнедых белоногих дрыгантах "Дрыганты - порода лошадей, приспособленная к
передвижению по лесам и болотам. Могут при необходимости передвигаться
почти оленьими прыжками". Судя по всему, они никуда не спешили. Офицер по
возможности спокойно поинтересовался у проезжих, не встречали ли они двух
скачущих всадников. Пожилой как-то хитро и многозначительно молчал, но
молодой радостно сообщил, что видели, и совсем недавно. Те съезжали с
тракта в лес у переломанного клена, причем у одного конь совсем заморился,
едва шел.
  - А что, собственно говоря, случилось? - поинтересовался старик.
  Рыжий наскоро сообщил, что они преследуют двух государственных
преступников, обвиненных в убийстве самого Архипастыря. Путники
разохались, заинтересовались подробностями, а молодой стал набиваться в
помощь. Офицер, елико возможно вежливо, отказал, и погоня унеслась прочь.
  - Что же теперь будет? - недоуменно вопросил старик. - Ведь там
никого не найдут.
  - Как это не найдут? А Благословение Хозяев на что? А, ты об этом и
не знаешь. Дело в том, что в любом лесу есть свои Хозяева, и они настроены
нам помочь. Так что стражники будут гоняться по кустам за зайцами, думая,
что за нами. Лесные силы их так запутают, что они забудут, как их зовут.
Нам, правда, тоже отдыхать не придется.
  Феликс промолчал. Сейчас, когда необходимость думать о спасении
отпала и они могли немного отдохнуть, боль от потери единственного
близкого человека захлестнула калеку-рыцаря со страшной силой. Роман все
понимал и не лез к новообретенному товарищу с разговорами, тем более что и
у него было о чем поразмыслить. Они молча потрусили в Кантиску. У самого
города им встретился еще один отряд, посланный в помощь первому. Путники с
готовностью ответили на все вопросы. Им повезло - приворотная стража
видела, как они разговаривали с офицером, возглавлявшим отряд, и не стала
расспрашивать еще раз. Зато приезжие обрушили на стражников град вопросов,
подкрепив их золотой монетой старой чеканки. Поскольку больше никого на
тракте не было, а из города было ведено никого без особого разрешения не
выпускать, охрана с готовностью пересказала местные новости двум щедрым
провинциалам, неожиданно угодившим в кипящий столичный котел. Тем более
старик когда-то служил в Церковной страже под командованием самого Роя
Датто и даже дослужился до пятидесятника, а теперь привез определять на
службу среднего сына.
  Причина эта вызвала у бравых вояк искреннюю симпатию, начальник же,
караула, вступивший в службу шестнадцатилетнйм сержантом и еще заставший
командора Датто, и вовсе растрогался и выложил гостям все, что знал сам.
По официальной версии, прошлой ночью доверенный секретарь Его Святейшества
по наущению и при помощи некоего приезжего колдуна отравил Филиппа
Одиннадцатого и бежал, убив двоих кардиналов. Однако, добавил
разоткровенничавшийся начальник стражи, лично ему, капитану Габору Добори,
ясно не все, ибо убитые кардиналы не числились в друзьях покойного
Архипастыря, а беглый секретарь был хорошим парнем. Видно, его
заколдовали, или же все было совсем не так, как объявили. Впрочем, его
дело - служба, только он, Добо, очень рад, что ловить беглецов выпало не
ему. Он лучше проведет вечерок со старшим товарищем. В какой гостинице
лучше остановиться? Сейчас покажем
Харчевню Роману и Феликсу указали не очень дорогую и удобно
расположенную, капитан даже отрядил одного из стражников проводить гостей,
так как за время отсутствия барона город сильно изменился. К тому же можно
было нарваться на дурацкий храмовый патруль, от которого честным воинам
надо держаться подальше Барон поблагодарил бывшего сослуживца и,
безошибочно разгадав нехитрый намек, пригласил ветерана вечером помянуть
покойного Архипастыря. Приглашение было с благодарностью принято.

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Влюбленных.
  Таяна. Высокий Замок.

  Герика сосредоточенно смотрела в чугунок с остро пахнущим зельем.
Снимать варево с огня нужно было точно в то мгновение, когда оно закипит,
если промедлить, половина целебных свойств червонника пропадет. Эта
простая на вид травка очень помогала Стефану, и Роман, уезжая, научил
Герику и Белку готовить целебный напиток. Для тарскийки эти минуты
превратились в священнодействие. Герика думала только о том, как помочь
Стефану.
  Год назад девушка со всем нерастраченным пылом одинокого и забитого
существа привязалась к наследнику таянской короны. Впрочем, будь Стефан
простым воином, это нисколько бы не повлияло на отношение к нему
наследницы Тарски. Ей не было никакого дела до короны, все, чего жаждала и
не имела все свои девятнадцать лет единственная дочь Михая Годоя, - это
покоя и человеческого тепла. Первый, кто одарил ее этим, стал для Герики
всем. Она любила Стефана по-собачьи, беззаветно, ни о чем не задумываясь.
Любила его, когда он был здоров и женат, любила, когда он стал калекой.
Герика не пыталась внести ясность в их отношения, не говорила о своих
чувствах, а возможно, даже не осознавала их. Быть рядом со Стефаном,
смотреть ему в глаза, иногда выполнять его просьбы - вот в чем был смысл
ее существования.
  Ранение и заточение отца, смерть Марко, дворцовые интриги и пересуды
проходили мимо девушки, она ничего не понимала и не старалась понять.
  Конечно, разоблачение Михая ее взволновало, постольку поскольку она
испугалась разлуки со Стефаном, но все повернулось к лучшему. Теперь отец
не мог в очередной раз навязать ей жениха, а таянский принц стал еще
заботливее и нежнее, а здоровье его, спасибо заезжему либру, пошло на
поправку. Уже несколько дней Герика позволяла себе мечтать о том, как они
смогут гулять в садах Высокого Замка, как было в год ее приезда. Дальше
она не загадывала, хоть неуемная Белка всячески намекала ей на то, что
Стефан на ней женится и она после смерти Марко станет королевой.
  Короны тарскийка боялась еще больше, чем отца, но ради близости с
дорогим ей человекам согласилась бы и на нее. Но это потом, сейчас же
главным было вовремя снять варево с огня. И она успела.
  Оставалось еще процедить отвар и смешать с экстрактом рысьих ушек и
обманихи, а затем прибавить несколько капель из хрустального флакона,
оставленного ей уехавшим бардом. Этот флакон составлял главное богатство и
тайну девушки, она всегда носила его при себе, панически боясь, что
орудующий при дворе отравитель сумеет завладеть ее сокровищем.
  То, что жертвой убийцы должен стать Стефан, Герика не сомневалась,
так как все остальные в сравнении с ним были ничтожествами. Оставался,
конечно, еще эландец, к которому Герика испытывала горячую признательность
как за исцеление Стефана, ведь именно он привез лекаря, так и за дружеское
участие к ней, но голубоглазый герцог казался существом высшего порядка,
которому никто не может причинить вред. Иначе он никогда бы не справился с
ее чудовищным отцом.
  Герика открыла заветный флакон и, как всегда, замирая от собственной
причастности к чуду, с трепетом смотрела, как прозрачная капля вспенила
бурую смесь, превратив ее в прозрачнейшую жидкость красивого золотистого
цвета, пахнущую горьковатым медом. Напиток был готов. Герика бережно взяла
кувшинчик и тихонько вышла из изящно обставленной кухоньки, где когда-то
священнодействовала жена Шандера, предпочитавшая готовить обожаемому мужу
собственными руками. Другая на месте Герики, торопясь на встречу с
любимым, наверняка бы постаралась принарядиться и не прошла бы мимо
зеркала. Тарскийка об этом даже не подумала.
  Она вообще никогда не думала о своей внешности, с детства привыкнув к
своим недостаткам, о которых ей постоянно напоминали отец и его быстро
сменявшиеся фаворитки. Герика совершенно точно знала, что некрасива,
неуклюжа и неумна, а раз так, зачем лишний раз расстраиваться, глядя на
собственное отражение. После того, как она поняла, что дорога Стефану, ей
и вовсе не стало дела до того, как она выглядит, что, по мнению
симпатизировавшего ей Шандера, и составляло ее главное очарование Впрочем,
большинство обитателей Высокого Замка были снисходительны к недостаткам
подруги больного принца. Пользовалась она и симпатией придворных дам,
искренне пытавшихся приучить ее одеваться и причесываться так, чтобы
выставить себя в выгодном свете. Увы! Проще было бы выучить кошку играть
на виолине "Виолина - род скрипки".
  Вот и теперь Герика даже не подумала переплести так красящие ее
тяжелые светлые косы и сменить пестренькое домашнее платье на более
изысканный наряд. Осторожно сжимая руками горячий, скользкий кувшинчик,
девушка бегом пробежала по потайной лесенке и вошла в покои Стефана.
  Принц был не один, и Герика, поставив свою ношу на покрытый жемчужным
бархатом стол, затаилась в спальне Нет, подслушивать она не собиралась, но
из-за врожденной стеснительности хотела, чтобы гость Стефана, если это
только не эландский герцог или Шани, ее не увидел. Голос она узнала не
сразу, а узнав - растерялась. Это был король Марко, и он явственно назвал
ее имя. Речь шла о свадьбе, о ее свадьбе.
  Сердце Герики сжалось, она сама боялась себе признаться, как хотела и
стыдилась такого разговора. То, что принц мог остаться калекой, ее не
пугало, так же как и то, что здоровье могло помешать ему стать королем
Таяны. Она любила человека по имени Стефан и готова была ему простить даже
то, что он был сыном короля. Замирая от волнения, она стала слушать.
  - ...Герика согласится, отец. Ты же знаешь, что она никогда никому не
сказала "нет!".
  - И все равно не стоит решать ее судьбу в ее отсутствие, - в голосе
короля читалось сомнение. - Девочка, конечно, к тебе очень привязана, но
именно поэтому я не уверен, что все... м-м-м.. пройдет хорошо
Дочь Михая не сразу поняла, что они имеют в виду, а когда до нее
дошло, она в первый раз за свою жизнь потеряла сознание. Шум за занавеской
привлек внимание короля. Марко выхватил меч и рывком отдернул полог.
  - Она все слышала, Стефко, - голос короля был непривычно взволнован.
  - И, как видишь, это ее не обрадовало.
  - Это и меня не радует, отец, - Стефан говорил тихо, но твердо, -
однако мы не можем рисковать. Ты выполнишь свой долг, и она тоже. Я
поговорю с ней, когда она придет в себя.
  Принц подошел к лежащей на ковре девушке и с трудом опустился на
колени перед ней.
  - Прости, отец, но мне хотелось бы поговорить с ней наедине. Я
постараюсь объяснить... Что смогу.
  - Делай как считаешь нужным. - Король неловко положил сухую твердую
руку на темную голову сына, а затем вышел.


                                  Глава 17


  2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Влюбленных.
  Святой город Кантиска.

  Новая обитель Романа и Феликса называлась "Роза и Лилия". Вывеску с
одной стороны поддерживала томная златовласая дева в белом, на голове
которой красовался венок из лилий. С другой стороны красовалась
чернокудрая куртизанка в алом вызывающе декольтированном платье и с розой
в зубах. Очевидно, с помощью подобного щедевра хозяин таверны давал понять
посетителям, что у него каждый найдет то, что хочет.
  Новых постояльцев, производивших впечатление денежных и неискушенных,
трактирщик встретил с неподдельной радостью, многократно усилившейся,
когда старик объявил о своем решении прожить в "Лилии и Розе" не меньше
месяца и щедро уплатил вперед за две недели. Они были голодны и очень
устали, а потому не стали сразу же затевать задушевный разговор. Но спустя
несколько часов Феликс постучал в комнату к "сыну" и, войдя, немедленно
взял быка за рога.
  - Ну и что вы намерены делать? - поинтересовался он, устроившись в
пятнистом и несколько потертом, но удобном кресле. Роман только диву
давался скорости, с которой секретарь Архипастыря вновь превращался в
воина. Что ж, могло бы быть и хуже, если бы судьба послала ему в спутники
всамделишного монаха из озорной баллады, каковых баллад он лично написал
десятки. Но и толстые ленивые пьяницы-монахи, и рыцари без страха и
упрека, и немыслимо прекрасные и добродетельные девы, сплошь и рядом
встречающиеся в легендах, в жизни оказываются вовсе не такими.
  Роман молчал, глядя на подаренного судьбой спутника, нет, пожалуй,
уже друга, и не решался сказать вещь, кощунственную даже для самого
терпимого служителя Церкви. Врать, однако, хотелось еще меньше, и эльф
решился.
  - Понимаете, Феликс, я уверен, что святой Эрасти и Проклятый - это
одно и то же лицо.
  Начало было положено. Феликс сумел удержать свои эмоции при себе и
нарочито спокойным голосом произнес:
  - Почему вы так думаете?
  - Предпосылок множество. Во-первых, портреты. Если первый нарисован
Эрасти (а об этом прямо говорится в ваших же хрониках), остается
предположить, что он же нарисовал и Циалу, причем Циалу - светскую
красавицу, а не святую. Но кто был влюблен в Циалу? Проклятый! Этот же
художник создал гравюру "Пророчество", но такой кошмар не пришел бы в
голову ни одному из светских художников, живших при дворе, не говоря уж об
иконописцах. А вот Проклятый вполне мог нарисовать все эти ужасы -
насколько мне известно, он проповедовал как раз о конце света, только
вразрез с учением Церкви. Вы согласны?
  - Я слушаю.
  - Далее. На картине, написанной в год исчезновения Эрасти, он
изображен СНИМАЮЩИМ кольцо. Возможно, он так нарисовал себя случайно. Но
это вряд ли. Судя по изображению, этот человек к решению оставить Анхеля
шел долго и мучительно, и было это решение окончательным и бесповоротным.
То, что он снимал перстень, подаренный ему императором, подтверждает
решение покинуть старого друга и уйти в никуда. Разве не логично
предположить, что Эрасти имел прощальный разговор с Анхелем и вернул ему
кольцо?
  - Но кольцо оказалось на отрубленной руке Эрасти. Оно вросло в палец,
иначе мародеры наверняка его бы сняли. И как, даже если предположить на
мгновение, что он выжил и стал Проклятым, он смог потом рисовать?
  - Однако в то, что он оставил кольцо Анхелю, вы можете поверить? Если
не знать продолжения?
  - Если не знать продолжения, то именно это он и должен был сделать.
  - Идем дальше. Вчера я припомнил одну балладу, приписываемую Темным
эльфам. Сам я с ними не сталкивался, о чем искренне сожалею, особенно
сейчас, но, похоже, Рье... Один человек прожил с ними несколько лет и был
отпущен... под честное слово никому не рассказывать о том, что видел.
  - И свое слово он, разумеется, нарушил...
  - Нет. Он хранил его больше двадцати лет и только сейчас, когда
знамения конца света становятся все явственнее, рассказал мне то, что, по
его мнению, может быть полезным. Маловато рассказал, кстати говоря...
  - Балладу, о которой ты говоришь, ты узнал от него? - В волнении
Феликс не заметил, что перешел на "ты". Роман решил, что и ему
позволительно сделать то же.
  - Нет. Это было... достаточно давно. Я слышал только отрывки, причем
в переводе на обычный эльфийский (Темные теперь вроде бы говорят на другом
языке, хотя корни общие). Так вот, в этой балладе говорится о том, как
некий император купил герцогство Достарбар за голову своего брата. Он
передал послу одной державы кольцо, которое брат императора прекрасно
знал, а значит, податель кольца - посланец императора (в сущности, так оно
и было). Обладая этой вещью, можно было заманить беднягу куда угодно. В
частности, в руки палача. Когда и как Достарбар вошел в состав Империи, ты
мне вчера рассказал.
  Прибавь к этому, что император Анхель погиб от руки Проклятого, а
Анхель и Эрасти считались почти что братьями. При этом императрица и дети
не пострадали, хотя сил у колдуна хватило бы на то, чтобы смести с лица
земли пол-империи. Он же ограничился единственной жертвой - императором,
которого преспокойно похоронили в роскошном склепе. На лице покойника
застыло выражение глубокого ужаса, но никаких ран и увечий не нашли.
  Поскольку император был человеком редкой отваги, всем было очевидно,
что его убила магия. Но если ты вдруг встретишь того, кого двадцать лет
считаешь мертвым и которого ты лично послал на смерть... Согласись, от
такого можно умереть. Внезапно. Молчишь? Слушай дальше! Если бы Проклятый
хотел власти и дрался за власть, то, вне всякого сомнения, получил бы ее.
Он же предупреждал людей о грядущих бедствиях. Отсюда и картина. Будучи
потрясающим художником, он пытался убедить людей с помощью своего таланта.
  - А Циала?
  - Хорошо. Теперь о Циале. Думаю, ты согласишься, что в жизни она была
редкостной стервой. Портрет не лжет. Это расчетливая, властолюбивая
женщина. Уверяю тебя, что с Проклятым она сошлась по собственной воле,
желая стать властительницей мира. Лучшим доказательством его бескорыстия
является именно предательство (а это было предательство) Циалы. Она
добилась того, чего хотела. За голову возлюбленного получила власть над
Церковью...
  - Бедный Эрасти... Сначала - друг, потом - любимая. Но как он мог
рисовать без рук и где он был тридцать лет?
  - У Темных эльфов. Если они спасли человека в наши дни, могли это
сделать и тысячу лет назад. А баллада доказывает, что они знали эту
историю. Вероятно, из первых рук. Среди Темных эльфов были искусные
волшебники, они вполне могли выходить умирающего. Полагаю, одним из
условий, поставленных Анхелем королю Эртруда, была абсолютная тайна, ведь
Церну в Империи обожали.
  - Да, узнай люди про сговор, Анхель бы утратил ореол героя, да что
там, его бы возненавидели.
  - Думаю, исполнители бросили Эрасти умирать там, откуда, по их
мнению, человек, да еще с отрубленными руками, не выберется. Темных эльфов
они не предусмотрели. Я знаком с начатками эльфийской магии и... Прости,
Феликс, но сейчас никто не скажет, что у тебя нет руки. Эрасти же попал к
куда более сильным магам, которые могли не только создать видимость, но и
дать возможность делать все, что делает здоровый человек. То, что у него
когда-то не было рук, помнил только он, и важно это было только для него.
Судя по всему, в Эрасти текла непростая кровь, и он смог сам стать
волшебником. И очень сильным волшебникам. Легенды рассказывают, что маги
Темных эльфов достигали небывалых высот, причем, умирая, могли
целенаправленно передать свою силу тому, кого считали достойным. Возможно,
в Эрасти они увидели орудие мести, не предполагая, что он простит и
захочет спасти. Человек, в детстве рисковавший жизнью ради слепых щенят,
не станет мстить невинным за предательство одного мерзавца.
  А может, Темные эльфы - такие же "исчадия зла", как и Проклятый, и
все ужасы, приписываемые им, - дурацкие сказки рассорившихся с ними
родичей. Мой друг рассказывал, что они опасаются конца света. Может быть,
Непримиримые дали Эрасти силы и знания, чтобы отвести беду...
  - А он унес свои знания в Преисподнюю.
  - Значит, мы должны пойти за ним.
  - Ты шутишь!
  - Разумеется. Можешь смеяться. Но если Циала сумела закрыть этот
проход (а я ни на грош не верю, что ее сподобил Господь), значит, это было
не так уж трудно. Я уверен, что это никакая не Преисподняя, а нечто
другое, попроще Житие святой не говорит о смерти Проклятого. Только о его
заточении, а потом пугает людей возможным возвращением этого "исчадия
Зла". Значит, у нас есть шанс. Я намерен пройти по стопам Циалы, но для
начала мне нужно кольцо императора.
  - Зачем?
  - Пока не знаю. Но меня об этом просил... Проклятый.
  - Что ты сказал?!
  - Прежде чем мне приснился сон про Филиппа (оказавшийся пророческим),
я видел Проклятого. Возможно, мне просто-напросто привиделась отгадка на
вопросы, которые меня мучили, и которая была слишком чудовищной, чтобы я
нашел ее в здравом уме и твердой памяти. Но мне кажется, это было нечто
большее. Я видел чудище, выглядящее страшным, но не страшное. Затем я снял
кольцо с ожившей руки твоей иконы и надел его на монстра. Исчезли оба, и
святой, и монстр, а на их месте оказался Эрасти, несколько раз повторивший
фразу: "Верь мне!" И... я только сейчас об этом вспомнил. Я же видел
Эрасти Церну совсем недавно! Одна болотная колдунья мне его показала в...
в особенном зеркале! Это был он. Точно. Умирающий под гранитной скалой. Но
он выжил и вернулся. Это не случайность, просто не может быть случайностью!
  - Ты думаешь...
  - Думаю, что Эрасти как-то сумел обратиться ко мне. Я должен
поверить, что он хотел всех нас, дураков, спасти и догадался как... Там,
во сне, нужно было кольцо. И я заберу его.
  - Мы заберем!
  - Ты хочешь сказать...
  - Да! Проклятый меня побери...
  - Хорошо бы, чтоб побрал... Но боюсь, нам до него добираться и
добираться. Для начала мы отправимся в Таяну. Оттуда родом Анхель. Там
остался герцог Рене.
  - Это он был у Темных?
  - Как ты догадался?
  - Ты начал произносить его имя, но осекся. А о скитаниях Счастливчика
сложены легенды. Где он пропадал несколько лет, неведомо, ты недавно с ним
общался, от него пришло письмо Филиппу. Все один к одному. Значит, ты, я,
Рене Аррой...
  - Стефан тоже с нами, а он человек умный и отважный. Есть и другие,
скажем так, друзья. Будем искать ответ вместе...

  2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Влюбленных.
  Таяна. Высокий Замок.

  Воздух комнаты еще хранил запах горького меда - запах снадобья,
которое Герика варила для Стефана. Жан-Флорентин как-то пытался объяснить
адмиралу, что именно там намешано и почему Роман использовал именно эти
ингредиенты, но Аррой ничего не понял. Он вообще никогда не пытался понять
то, что ему было не нужно или неинтересно. Такой вот тайной за семью
печатями для герцога оставалась медицина... И еще некоторые люди.
  Рене никогда не восторгался женщинами типа Герики - слишком
покорными, слишком податливыми, слишком тихими. Отдавая должное ее неяркой
красоте, которую герцог, будучи истинным ценителем, разглядел вопреки
дурацким платьям и нелепым прическам, он приходил в уныние от абсолютного
безволия и отсутствия жизни в этой девушке. Однако Аррой жалел ее, как
жалеют бестолковую собаку, с которой хозяева обращаются не лучшим образом.
К тому же он никогда не осуждал выбор, сделанный другими. Стефан влюблен в
эту телушку - его право. После светской красотки Митты племянника вполне
могло потянуть на это кроткое, привязчивое создание. Митту же Аррой не
терпел, возможно, потому, что та слишком явно намекала о своем желании
познакомиться со знаменитым родичем поближе. Нет, Аррой не хранил верность
законной супруге, и, будь Митта женой человека, к которому он не испытывал
привязанности, герцог вряд ли бы упустил такой случай. Но Митте не повезло
- племянника Рене искренне любил и наставлять ему рога не собирался.
  Арцийская вертихвостка была оскорблена в лучших чувствах, но у нее
хватили ума не объявлять Рене войну. Тем не менее развод супругов эландец
воспринял с удовлетворением, а зная тщательно скрываемую сентиментальность
и привязчивость Стефана, счел его встречу с дочерью Михая величайшим
благом. В тарскийке принц мог быть уверен больше, чем в себе самом. Дело
шло к свадьбе, и вдруг....
  Известие о том, что король женится на Герике, а Стефан его чуть ли не
сватает, подействовало на Рене как ведро ледяной воды на спящего. Он не
мог ничего понять. Когда герцог увидел невесту, то поразился муке,
застывшей в серых глазах. Она не кричала, не плакала, не умоляла. Она
согласилась со всем, но...
  - Проклятый меня забери, если я кому-то причиню такую боль, - слова,
сорвавшиеся у Рене с языка, мог слышать только Жан-Флорентин, который не
преминул откликнуться:
  - Странная вещь сердце человеческое вообще и сердце женское в
частности. Она может отказаться, но не отказывается.
  - И не откажется. Не та натура. Я Стефана не понимаю! Он же любит ее.
Если бы я любил...
  - Ты еще полюбишь, - утешил жаб. - Матушка сказала, так и будет. Так
что не делай необоснованных предварительных заявлений...
  Рене скрипнул зубами.


                                  Глава 18


  2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Влюбленных.
  Святой город Кантиска.

  Военный совет прервали некстати нагрянувшие гости. Феликс,
превратившийся в своего давнишнего соседа по имению барона Шаду, и его
"сын" Александр, для удобства ставший просто
Александром-Отто-Майсимилианом-Иоганном-Альбертом, с готовностью поспешили
навстречу бравому Добори и его товарищам. Ветеран прибыл с плохо скрытым
желанием напиться, дабы в воспоминаниях о боевой молодости и военных
подвигах отвлечься от дня сегодняшнего. Хозяин гостиницы не подкачал. Вино
было хорошим, мясо прожаренным. Первую кружку выпили чинно-благородно под
разговоры о том, что все течет, все меняется. Затем помянули командора.
Крут был покойник, но справедлив. Знал толк и в боях, и в попойках, и в
женщинах. Как-то само собой пришли к выводу, что нынешний командор и в
подметки не годится прежнему, а новый Архипастырь, и к астрологу не ходи,
будет куда хуже Филиппа.
  Филипп, тот был умница. Понимал, что человеку не только молиться, но
и жить надо и что живем один раз. Как оно на том свете обернется, никто не
знает, так что на этом можно и нужно как следует погулять Сейчас же в
Кантиске невесть что творится. Проклятому и тому тошно
Чем больше пили, тем меньше Добори одобрял действия конклава и
кардинала Амброзия Фальского, коюрого прочили в преемники покойному
Архипастырю (в Кантиске шепотом поговаривали, что Амброзии устал ждать
смерти Его Святейшества и каким-то способом ее ускорил). Молоденький
аюдант Добори Ласло подлил масла в огонь, рассказав, что Амброзии и его
клевреты додумались до того, что обвинили в ереси безобидного
библиотекаря, который жил только книгами. Вся вина бедняги была в том, что
к нему благоволил покойный Филипп.
  К этому времени выпили уже изрядно и с готовностью восприняли
высказанную "Александром" мысль, что хорошо бы, назло зловредному
Амброзию, украсть библиотекаря. Его можно отправить в Шаду, где вроде бы
есть библиотека. Правда, он, "Александр", туда носа не казал, но тем
лучше. Наверняка ее надо привести в порядок Аюдант с готовностью
согласился, а Добори и Шада снисходительно обменялись репликами в том
смысле, что молодежи надо предоставлять определенную самостоятельность, но
при этом за ними нужен глаз да глаз. Вызвалось идти пятеро - приятель
юного Ласло, коронный лейтенант Рафал, не мог отказать себе в удовольствии
напакостить Амброзию. Оставшиеся же были готовы объявить, что никто из
пирующих не выходил из-за стола надольше, чем нужно, чтобы, скажем, выйти
во двор, полюбоваться звездным небом и вернуться обратно...
  "Век сытого лета" наложил свой отпечаток на все. Несмотря на
объявленный Амброзием запрет выходить на улицу по ночам и страшные угрозы,
пятеро вооруженных до зубов людей преспокойно добрались до обители. Феликс
"вспомнил" о потайном ходе, который вроде был тут двадцать лет назад и
который ему показала одна "знакомая" монахиня-госпитальерка, иногда
позволявшая себе маленькие плотские радости. Добори вроде бы поверил. Ход,
разумеется, оказался на месте и привел куда нужно. А именно к монастырской
тюрьме. Разбуженный сонный клирик-надзиратель безропотно подчинился
приказу ночных гостей. Последние лет двадцать его "постояльцами" были лишь
злостные нарушители постов и прелюбодеи, каковых держали на хлебе и воде
недели по две-три в воспитательных целях.
  Может быть, Роману показалось, но, похоже, тюремщик был даже рад
похищению старого библиотекаря - в его глазах не читалось тупой
жестокости, присущей тем, кто зарабатывает себе на хлеб, издеваясь над
ближними. Камера брата Парамона была большой и пыльной.
Толстяк-библиотекарь съежился в углу - груда тряпья на охапке
окровавленной соломы. Над ним хорошо "потрудились" - лицо превратилось в
сплошной кровоподтек, один глаз совсем заплыл, очков не было и в помине.
  Не переносивший, как и большинство эльфов, бессмысленную жестокость,
Роман выругался сквозь зубы очень по-человечески. Добори с уважением
взглянул на "сына" якобы барона - столь сложная комбинация даже в пору
молодости славного вояки (а с той поры, как известно, все измельчало) была
под силу лишь самым опытным ветеранам.
  Феликс подошел к забившемуся в угол библиотекарю, прошептал ему
несколько слов, тот сначала изумленно уставился на пришедших единственным
глазом, а потом не очень успешно попытался встать. К сожалению, Роман не
рискнул применить свои лекарские таланты - сын провинциального барона мог
оказаться сведущ в оружии, но уж никак не в целительстве. Пришлось тащить
спасенного чуть ли не на руках. К счастью, тот был хоть и упитан, но
невысок, а Рафал и Ласло были ребята крепкие. Добори, довольный вылазкой,
крепко связал с готовностью подставившего руки ключаря, и компания
направилась назад.
  Роман лихорадочно думал, как отделаться от новоявленных приятелей и
свернуть к храму, но тут застонал Парамон, и Феликс предложил передохнуть
и на первый случай обработать раны. Хотя бы вином из фляги. Процедура была
болезненной, но толстенький клирик терпел, заглушая боль рассказом о своих
злоключениях. О том, как именно был убит Филипп, он не знал. Среди ночи
его выдернули из постели, избили и бросили в темницу. Спрашивали о
знаменитой гравюре, но, поскольку бедняга ведать не ведал, куда она
делась, выдать тайну он не мог при всем своем желании. Больше ни о чем
библиотекаря не расспрашивали. А зря. В его ведении находились не только
книги и рукописи, но и реликвии неизвестного назначения, принадлежащие
почившим иерархам и по причине своей непонятности или излишней
отдаленности от дел церковных не выставляемые на глаза верующих
Внезапно Парамон прервал сам себя, глухо вскрикнув и указав дрожащей
рукой в сторону темнеющей громады главного храма. Величественное здание
было полностью погружено во тьму, выделяясь черным силуэтом на фоне
темного же неба. И уже не виделись, а лишь угадывались еще более темные
провалы окон. И на фоне этой черноты двигалась светящаяся точка - кто-то
шел с фонарем. Сын заезжего барона метнулся в темноту.
  Эльфийские глаза позволили Роману рассмотреть ночных гостей довольно
четко. Один - худой, сутуловатый, в кардинальской мантии - не мог быть не
кем иным, как будущим Архипастырем Амброзием Первым, второй - низенький
горожанин - был барду неизвестен.
  Парочка затерялась среди скульптур, стоящих на ведущей к входу в храм
пышной лестнице, послышалось позвякивание ключей и скрип петель. Роман
бросился назад. Его ждали с нетерпением, он же, как и положено
деревенщине, хриплым шепотом выпалил:
  - Двое - горожанин и какой-то ваш церковник. Из важных, по-моему.
Вошли в храм.
  - Чего им там делать? - деланно удивился барон.
  - Кощунство! - пискнул библиотекарь. - После тушения огней в дни
траура этот храм неприкосновенен.
  - Надо посмотреть, - отрезал Добори. Это было к лучшему - Роман не -
собирался до времени демонстрировать свои магические навыки и
кощунственные намерения. Для славного капитана они должны были как можно
дольше оставаться провинциальными дворянами, ввязавшимися в ночную
авантюру исключительно из-за выпитого за ужином вина и неприязни к новым
властям. Войти в храм труда не составило - ночные гости даже не
удосужились закрыть за собой дверь, но скрип створок мог привлечь внимание
Амброзия, потащившегося среди ночи туда, куда ему никак не следовало бы
заходить. Если, разумеется, он чтил каноны.
  К счастью, можно было пойти в обход. Кроме парадного входа,
замкнутого тяжелыми дверями с коваными изображениями религиозных сцен, в
храм великомученика Эрасти можно было войти еще двумя путями - через
каменный ход из покоев Архипастыря, где сейчас лежало тело, над которым
читало молитвы девятнадцать епископов, и через маленькую дверцу, которой
пользовались служки и рабочие. К ней и привел своих спутников Добори,
хорошо знавший все проходы и выходы аббатства. Феликс их знал еще лучше, и
"Александр" все время волновался, что "барон" выдаст себя. Обошлось. Зато
"взломать" замок провинциальный барчук вполне мог себе позволить, что и
проделал с видимым блеском. Они прокрались по узкой винтовой лестнице, и
шедший впереди Добори замер, а потом отступил назад, прошептав одно слово:
"Там..."
  - Осторожно, спугнем, - откликнулся Роман.
  - Не пойму, что им туг делать в такое время, - фыркнул Рафал.
  А вот Роман понимал. Интуиция подсказывала - те, кто проник среди
ночи в храм, пришли за кольцом. Что ж, прекрасно, теперь он не будет
церковным вором. Наоборот, это они отберут похищенное у преступников.
Убедить после этого Добори, что Кантиска сейчас не лучшее место для
реликвии, и увезти ее в Таяну или, еще лучше, в Идакону, будет несложно.
Нет, Эланд, к сожалению, считается гнездом ереси. Ладно, посмотрим...
  В храме было темно, но впереди в алтаре маячил слабый свет. Именно
там хранилось кольцо, и оттуда же раздавались звуки, отчетливо слышимые в
гулкой храмовой тишине
Хороший воин должен уметь ходить бесшумно, а все собравшиеся, за
исключением маленького библиотекаря, которого усадили на скамью у входа,
были опытными вояками. Не колеблясь, они двинулись вперед. Роман видел в
темноте не хуже кошки и сразу же нашел то, что искал. Фигура святого,
выполненная в человеческий рост, опиралась на мозаичный стол. На правой
руке темнел знаменитый перстень. Все было забрано голубоватым хрусталем.
Роман тщательно пригляделся, но не увидел никакой трещины. Изваяние было
заключено в прозрачный куб так искусно, что заметить, где воск переходил в
плоть Эрасти, было невозможно. На мгновение эльфа охватила паника. Как и
все представители Дивного народа, он высоко ценил красоту и искусство,
теперь же ему предстояло совершить святотатственный поступок - разбить
хрустальный футляр и разрушить изваяние. Не говоря уж о том, что предстоит
сделать то, что не смог сотворить неведомый убийца, - снять кольцо с
мертвой руки.
  Только бы эту миссию взял на себя Амброзии... Тогда ни Добори, ни
брат Парамон не узнают, что они шли осквернять святыню. Феликс будет
молчать, видимо, он уже смирился с очевидным. К тому же смерть Архипастыря
убила в нем монаха и разбудила воина, для которого допустимы многие
средства во имя победы над врагом. Пожалуй, будь они одни, можно было бы
пустить в ход магию, но что-то заставило Романа тащить с собой
новоявленных приятелей. Возможно, сон, в котором кольцо доверил ему сам
Святой Эрасти, заставил эльфа подспудно ждать чуда, возможно, дело было в
другом, но к алтарю они подошли все вместе.
  Стоящий на полу потайной фонарь бросал узкий луч света на прозрачный
куб, в который была заключена фигура Эрасти. Горный хрусталь тоже мерцал в
темноте мягким серебряным светом, и Роман удивился, что ворам (а что это
были воры, он не сомневался, хотя один из них носил кардинальскую шапку и
примеривался к изумрудному венцу Архипастыря) вообще понадобился источник
света. Однако они двигались как в потемках, да и спутники Романа выглядели
так, слово все не попавшее в луч фонаря погружено во мрак. Похоже, только
эльфийские глаза позволяли видеть магический свет, недоступный глазам
смертных.
  За спиной барда что-то скрипнуло. Он напрягся, ожидая, что воры
обратят на это внимание. Не обратили. То ли не отличались
наблюдательностью, то ли были уверены в том, что одни. Света им явно не
хватало, и Амброзии зажег свечи. Мужчину, пришедшего с претендентом на
архипастырскую корону, Роман не знал. Внешне человек как человек.
Небольшого росточка, остроморденький, с невзрачным, очень бледным личиком,
одет как богатый горожанин, желающий выглядеть аристократом. Одним словом,
смешной человечишко. Только вот что-то в нем не то. Заурядный меняла или
торгаш не мог вызвать у эльфа такого отвращения.
  В этом надо было разобраться. Роман сделал знак своим спутникам и
крадущейся походкой эльфийского охотника, буквально вжимаясь в стены и
припадая к тяжелым гранитным колоннам, стал продвигаться к странной
парочке у алтаря. Внимания на него не обращали, предполагать присутствие
чужаков в центральном храме, наследник Филиппа не мог. Вскоре эльф успешно
укрылся в нише на расстоянии вытянутой руки от Амброзия, впившегося
взглядом в серебристый куб.
  - Ну же, я жду! - Скрежещущий шепот невзрачного горожанина заставил
кардинала сначала вздрогнуть, а затем взвизгнуть.
  - Нет! Нет! Я не могу! Оно меня сожжет!
  - Глупости! Ты получил что хотел. Если ты откажешься выполнить
условия, то завтра все узнают, что ты еретик и убийца.
  - Но, господин Поррак. Я... Я боюсь. Может быть, церковное золото? Я
отдам все! У Филиппа есть вещи, которые любого короля сделают вашим рабом.
  - Они и так будут моими рабами. Кольцо!
  - А... А может быть, вы возьмете его сами?
  - Я не могу, ты же это знаешь. Только глава Церкви может прикасаться
к реликвии. Никто ничего не узнает. Поддельное кольцо не отличимо от
настоящего. А если ты его не возьмешь, то...
  На лице будущего Архипастыря застыло ощущение безумного ужаса.
Медленно-медленно, словно боясь обжечься, он протянул пухлую руку в
серебряное сияние. И ничего не произошло. Господин Поррак внимательно
наблюдал за происходящим, не выказывая более никаких попыток подхлестнуть
Амброзия. А тот уже дотянулся до руки Эрасти и дотронулся до кольца. И
вновь ничего.
  Роман и раньше подозревал, что Амброзии принадлежал к многочисленной
когорте самовлюбленных трусов, для которых нет ничего святого Как только
он убедился, что страх ложный, он утратил всякое почтение к рукам святого
и повел себя именно гак, как и должен вести себя наглый трус, которого
видели во время приступа страха. Трусу обязательно надо показать, что все
это было шуткой, а на деле он ух какой храбрый. И Амброзии, выругавшись
так, что нежные уши городских стражников, услышав сей пассаж, немедленно
бы увяли, небрежно бросил кольцо господину Порраку, который тут же надел
его себе на руку. Однако новоявленный Архипастырь счел уместным немножко
побогохульствовать. С мерзкой усмешечкой, вполне соответствующей его
кабаньей физиономии, он бросил святому:
  - Спасибо за подарочек, Эрасти. Я буду к тебе заходить. А вот это
носи на здоровье. - Амброзии вытащил из кармана кольцо, очень похожее на
украденное, и надел на отрубленную руку.
  Три крика прозвучали одновременно. Кричал брат Парамон, не в силах
далее выносить надругательство над святыней. В ужасе взвыл Амброзии,
схваченный отрубленной рукой.
  Страшным, нечеловеческим воем зашелся господин Поррак, корчащийся в
охватившем его странном черном пламени.
  Происходило что-то немыслимое. В храме стало так светло, что можно
было бы собирать иголки или вышивать бисером, хотя за окнами по-прежнему
чернела непроглядная южная ночь. Казалось, свет исходит из древних стен.
Странный свет этот словно бы сдернул полог наваждений: у алтаря стоял
настоящий Роман, Рамиэрль, золотоволосый эльф в черном монашеском плаще.
Исчез и седоватый упитанный барон - прислонясь к колонне, положив ЗДОРОВУЮ
руку на эфес меча, застыл Феликс. Рыцарь Феликс из воинственного рода
Остергази.
  Поррак больше не кричал, его совсем скрыло черное пламя, постепенно
принимавшее очертание человеческой фигуры. Вот начали проявляться черты
лица. Сомнений больше не было - на Романа смотрел Эрасти Церна, такой,
каким он был на портрете и в Болотном Камне. Нет, все же не совсем такой -
старше и спокойнее. Эрасти Церна, снимающий кольцо, был готов ко всему.
Эрасти Церна, умирающий в скалах, ни на что не надеялся, хоть и боролся.
Эрасти Церна, явившийся в алтаре своего собственного храма, прошел через
все муки преисподней. Или почти через все.
  Мир куда-то отступил и исчез. Их было только двое во Вселенной - эльф
Рамиэрль из Дома Розы и великий маг, все равно святой ли, проклятый ли.
  Эрасти заговорил неожиданно. Негромкий, бесконечно уставший голос
вызывал куда больший отклик, чем бархатная витиеватая речь, обычно
звучащая под этими сводами. Говорил Эрасти на неподвластном времени
классическом эльфийском, и был прав - человеческие наречия за века так
изменились, что прежний говор понимали далеко не все церковники и
академические умники, не говоря об обычных людях.
  "Если ты слышишь меня, ныне живущий, значит, последыши Ройгу
"Ройгианцы - тайный магический орден, готовящий своей целью возвращение в
мир в новой ипостаси древнего бога Ройгу" вышли на охоту, ибо только их
магия, столкнувшись с волей Ангеза, даст тебе услышать то, что я скажу.
Уповаю на единственную милость, которую могут оказать нашему несчастному
миру Двое Великих, - направить нить судьбы так, чтобы сюда пришел тот, кто
способен понять.
  - Не буду говорить о себе, это не так уж важно, а у нас слишком мало
времени. Прошу тебя, моя неведомая надежда, поверить. Я хочу спасти всех
живых с теплой кровью и разумом от опасности, самой отвратительной и
неотвратимой из существовавших когда-либо. Даже в рабстве можно надеяться,
можно быть свободным хотя бы в мыслях и снах, можно ненавидеть, любить,
чувствовать. Значит, жить. С ними же...
  Поверь мне, незнакомец, этого нельзя допустить. Прошу тебя, поверь
мне. Доказать я ничего не могу, мое единственное доказательство - грядущий
ужас, который накроет мир, если ты не сможешь пройти моей тропой, но
дальше меня..."
Роман не слышал, как осторожно к нему подошел Феликс, как в немом
благоговении рядом застыли Добори и его люди. Взгляд эльфа не мог
оторваться от тонкого лица с янтарными глазами. Он понимал, что Эрасти
далеко, что их разделяет без малого тысяча лет, что он не ждет ответа,
и... ответил. На древнеэльфийском.
  - Я верю тебе, Эрасти Церна. прозванный "Проклятым", и я сделаю то,
что от меня требуется.
  Странно, но Эрасти ждал именно этих слов.
  - Ты понял меня, ты ответил, значит, я могу говорить дальше. Значит,
моя жизнь не была бессмысленной. Если бы ты промолчал, разговор уже был бы
кончен. А теперь слушай, эмико "Эмико (эльф.) - друг".
  Много веков чудовищные, перерожденные посланцы могучих, но абсолютно
не схожих с нами сил ждут своего часа. Они хотят на руинах рухнувшего от
собственной пустоты обиталища Ушедших Богов основать свое царство. В
разных мирах их называют по-разному. Они по-разному действуют, по-разному
выглядят, но цель у них одна. Там, где им противостоят равные, они
отступают. Но Тарру некому защитить! Не стану говорить, что они сотворят,
дорвавшись до живой плоти, ум человеческий этого постичь не в состоянии. Я
ВИДЕЛ ЭТО в своих скитаниях. Но чтобы Чужие добились своего, им нужны
подручные. Они долго искали тех, кто будет их руками, и нашли. Это
Изначальное Зло, порожденное этим миром в годы его юности. Когда сюда
пришли Светозарные, Зло это было побеждено и сковано прежними богами
Подзвездного. Чужаки разбудили Его, Оно проснулось и набирает силу. Каким
Оно было и каким станет, я не знаю, но в действие приведены чудовищные
силы, и их чаянья сошлись клином здесь, в Тарре.
  Рано или поздно Старое Зло это обретет способность на короткое время
принимать материальную форму и подчинять себе чужие души и тела. К
счастью, всей его силы недостаточно, чтобы проторить путь Чужим. Но есть
способ обойти древний запрет.
  Должно родиться существо - ребенок женщины, наследницы великих рас,
некогда владевших Таррой, и "Его", овладевшего на краткий миг телом
мужчины. Это создание, соединившее в себе тысячелетнюю злобу и великую
силу, сможет с помощью Чужих стать повелителем Преисподней, в которую
превратится этот мир.
  Ты должен узнать еще одно. Носящая под сердцем чудовищное дитя
обретет невероятную силу. Она будет не подвластна магии своего супруга,
ибо станет плотью от плоти этой магии. Она сможет противостоять самым
сильным заклятьям и творить невозможное. И еще. Только одна, рожденная
смертным, может быть Избранницей древней магии. Если чудовище, порожденное
Избранницей, погибнет, то новое, пока она жива, может появиться лишь из ее
чрева. Это наш единственный шанс.
  Есть предел любому рабству. Если Избранница Преисподней восстанет,
она спасет мир. Если она будет послушным орудием в руках адептов своего
супруга, надежд останется мало, но они все равно есть.
  Знай, что. пока Избранница бесплодна и не доступна ее супругу, он не
может обрести устойчивое тело и выполнить договор с Чужими. Поэтому его
адепты начнут охоту за Избранницей. Они будут порабощать все больше и
больше существ, заставляя служить их своей цели, но, пока ребенок не
рожден, остается надежда!
  Это все, что знаю я. Теперь судьба мира зависит от тебя. Сегодня, в
начале третьей кварты 1524 года по завершении Великого Исхода, я, Эрасти
Церна, ученик Ларэна Лунного, отправляюсь туда, где, может быть, найду
ответ на оставшиеся вопросы. За Большим Корбутом должно быть место, где
сходятся в узел пути Силы, Судьбы и Воли. Наш разговор означает, что я
оттуда не вернулся, но это не значит, что туда нельзя дойти. Кольцо это -
благословение и талисман, доставшееся от тех, кто хотел защитить Тарру. Я
не беру его с собой, ибо слишком ценно оно, а у меня есть иной ключ.
  Когда ты наденешь кольцо, сам поймешь, что с ним делать. Если
посланец "Его" посмел явиться сюда, значит, Древнее Зло окрепло настолько,
что его адепты готовы к бою. Времени почти не осталось. Ты должен отыскать
Избранницу до рождения монстра, уничтожить его и надежно укрыть мать.
  Еще лучше, если она станет твоей союзницей. Вместе вы проторите путь
к сердцу силы, который не нашел я. И да сопутствует тебе удача. Прощай,
мой неведомый друг и преемник. Возьми!
  Призрак (но как же он реален!) протянул Роману руку. Бард, сам не
понимая того, что творит, сделал шаг вперед. Он снова ощутил пожатие
живых, горячих пальцев и тяжесть какого-то предмета. И опять, как в
давешнем сне, те же умоляющие слова, слышные только ему: "Верь мне. Прошу
тебя, верь!" Затем ослепительная вспышка - и все. Наваждение исчезло.
  Вот он, храм, тускло озаренный несколькими догорающими свечами.
Черное выгоревшее пятно на полу, где упал господин Поррак, и скорчившаяся
фигура Амброзия, стиснутого мертвыми руками.
  Эльф медленно приходил в себя. Рядом стояли соратники. Мелькнула
мысль, как-то он будет объяснять случившееся. Объяснения не потребовалось.
Феликс, Добори, Парамон и Ласло с Рафалом молча преклонили перед ним
колени.
  - Что вы? - оторопело прошептал Роман.
  - Мы не поняли, что говорил тебе Великомученик Эрасти, - отозвался
Добори, - но мы видели, как он надел тебе на палец свое кольцо. Мы видели,
как сгорел один святотатец, а другой, - он кивнул в сторону Амброзия, -
будет судим Высоким Судом. Даже жабе понятно, что такова воля Эрасти. Мы,
в конце концов, видели чудо исцеления!
  Теперь и Роман заметил, что Парамон совершенно здоров, а у Феликса
были обе руки.
  - Но мы обманывали вас...
  - Не так уж и долго. Догадаться, что именно вас разыскивает Амброзии,
было несложно. А внешность... Что ж, вы ее изменяли удачнее, чем другие.
Феликс не мог убить Архипастыря, это знала вся Кантиска, - Добори
усмехнулся. - Вот чего я не предполагал, так это того, что и святые могут
за себя постоять. Доказательство налицо. Что будем делать?
  - Вы поднимете тревогу и скажете, что вас привлек шум и огонь. Вы
ворвались в храм, желая захватить на месте преступления святотатцев
(возможно, даже убийц Филиппа), и увидели то, что увидели. Вам не смогут
не поверить. Но меня здесь не было! Я должен немедленно мчаться в... одно
место.
  - Мы с тобой.
  - Нет. Вы нужны здесь. Церковь не должна стать орудием врагов. Если
бы не предусмотрительность Эрасти, мир был бы обречен уже сегодня, но и
так у нас мало времени. Я должен выполнить поручение Пр... святого, а вы -
готовиться к войне. Не добившись своего сразу, они возьмутся за дело по
частям.
  - Я еду с тобой, - встрепенулся Феликс.
  - Нет! Ты теперь Архипастырь, избранный самим Эрасти в присутствии
брата Парамона и капитана стражи города Кантиски. Ты, и только ты, можешь
и должен довести до конца задуманное Филиппом. Следует ждать войны. И
надеждой, единственной, между прочим, надеждой этого мира станут Церковь и
герцог Рене Аррой Эландский.
  - Когда начнется война?
  - Не знаю. Но не начаться она не может. Существа, способные
порабощать души, в ближайшее время соберут армии и бросятся на нас. Только
мы стоим на их пути. Остальные ошалели за столетие покоя, разжирели,
перегрызлись между собой и не верят, что на свете есть что-то ужаснее
преуспевающего соседа, затмившего тебя в количестве золотых побрякушек и
красивых любовниц.
  Церковь должна объяснить людям, что надо быть готовым ко всему. Надо
начать охоту за оборотнями, пока те не вышли на охоту сами. А меня ждет
дорога.
  "Не дорога, а дороги, - мысленно поправил себя эльф, - по меньшей
мере, три. Убежище. Таяна. Последние горы".
  Пока Добори отдавал приказания стражам, Роман попытался рассмотреть
кольцо и замер, завороженный темными глубинами камня. Эльф не мог понять,
что собой представляет эта вещь и на каких тропах своих немыслимых
странствий обрел ее Эрасти Церна. Возможно, ему еще предстоит открыть
тайну кольца...
  Открылась дверь, и вошел Добори.
  - Все в порядке. У ворот тебя никто "не увидит".
  - Ну что ж, еду....


                                  Глава 19


  2228 год от В. И. 3-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Епископ Коатский и Никрийский Тиверий, исполняющий обязанности главы
Церкви в Таяне, со вздохом украсил объемистый живот наперсным Знаком
Церкви Единой и Единственной и водрузил на голову осыпанную аметистами и
белыми карнеолами митру. Настроение у Его Преподобия было мерзкое.
Во-первых, кто бы ни был назначен новым таянским кардиналом, он наверняка
затаит злобу на него, Тиверия, который осмелился обвенчать короля в обход
Его Преосвященства. Попробуй докажи, что Марко не пожелал слушать никаких
оправданий и настоял на немедленной свадьбе.
  Не успев похоронить младшего сына, отец решил воссоединиться с
невестой среднего и, как поговаривали, возлюбленной старшего. Такого
Тиверий не одобрял. Нет, не потому, что считал грехом. За свою длинную и
не всегда праведную жизнь епископ насмотрелся всякого и пришел к выводу,
что если ты достаточно умен и силен, то можешь делать все. Божий гнев,
равно, как и милосердие, Тиверий считал выдумкой, впрочем, весьма полезной
Брак таянского короля волновал епископа потому, что был непонятен, а
запутанность родственных и любовных отношений в делах государственных
никогда ни к чему хорошему не приводила. И уж, во всяком случае, он бы
предпочел, чтобы "молодых" соединил кто-то другой. Но увы!
  - Ваше Преподобие, пора, - младший клирик с поклоном подал Тиверию
серебряный Посох, и святой отец, тяжело ступая, вышел через открывшиеся
перед ним Врата в храм.
  Королевская свадьба должна быть роскошной. За полгода рассылаются
гонцы ко всем потомкам великого Воля, со всех сторон Благодатных земель
свозят вина, ткани, драгоценности и добытые маринерами редкости. Венчание
проводит в главном храме в присутствии множества гостей сам кардинал,
которому прислуживают девять епископов. Празднества длятся от полнолуния
до полнолуния. А тут....
  Тиберий осмотрел небольшой домовый иглеций. Хоть и освещенный
восковыми факелами, и украшенный цветами шиповника, он производил гнетущее
впечатление. Маленький, с низкими тяжелыми сводами, храм этот был одним из
первых каменных зданий, построенных на Замковой горе, и никак не подходил
для роскошного свадебного обряда. Народу здесь помещалось всего ничего, а
Возвышение "Возвышение - место в иглеции, на котором имеют право стоять
лишь самые высокопоставленные прихожане. В больших храмах В. обычно делают
одного уровня с Преддверием, так как в противном случае находящиеся на В.
не могут рассмотреть все подробности службы" было столь близко от амвона,
что пока трое священников пели Хвалу Творцу, епископ успел рассмотреть
всех членов королевского дома.
  Марко, затянутый в темно-красный бархат, с золотой короной на седых
волосах и в пышной королевской мантии, казался маленьким, усталым и
старым. Друзьями жениха были исхудавший и бледный принц Стефан, упрямо
изучающий ничем не примечательный серый каменный пол, и эландский герцог,
сменивший ради такого случая привычный черный колет на синий, расшитый
серебром. На фоне зятя и племянника Аррой, несмотря на седину, казался
молодым и удивительно живым. Тиверий встретил взгляд эландца и немного
успокоился: хоть один человек в этом королевстве, кажется, сохранил голову
на плечах.
  Молитва закончилась, и епископ спустился к жениху. Ритуальная фраза:
"Где та женщина, с которой ты хочешь связать себя, сын мой?" - гулко
отозвалась под прохладными сводами.
  "Она здесь, о слуга Творца!" - запел хор, и из боковой двери вышли
три женщины, за которыми следовали двенадцать детей с увитыми лентами
свечами в руках.
  Герику вели под руки принцесса Илана, в первый раз в жизни
накрасившая лицо, как советовала "Книга прелести" ""Книга Прелести" -
популярное сочинение Хустара Арцийского, печатного мага-медикуса и
известнейшего парфюмера, дававшего в ней советы по изготовлению и
применению косметических и парфюмерных средств", и невыносимо прекрасная
Марита с сапфировыми цветами в распущенных иссиня-черных волосах.
Драгоценный букетик, подарок дочери эркарда от Рене и Жана-Флорентина,
казалось, привлекал внимание принцессы Иланы больше, чем ее обязанности
подруги.
  Сама Герика шла медленно, словно боясь наступить на подол роскошного,
но совершенно не идущего ей белого платья. Тяжелые тройные юбки, широкие
рукава, обилие цветов и кружев на груди превращали любую женщину в копну
сена, но обычай требовал от будущей королевы, чтобы она была одета именно
так. Даже роскошные светлые волосы, единственное, что в Герике было
безупречным, исчезли под многослойной вуалью, украшенной жемчугом и
серебряными цветами. На лице невесты читалась тупая покорность, отнюдь ее
не красившая. Тиверию даже показалось, что тарскийку чем-то опоили. Однако
на вопрос клирика: "Не раскаешься ли ты, дочь моя, что отдаешь себя этому
человеку?" - она отчетливо произнесла: "Не раскаюсь, отец мой!"

  2228 год от В. И. Вечер 3-го дня месяца Лебедя.
  Святой город Кантиска.

  Феликс взошел по одиннадцати застеленным зеленым бархатом ступеням и
опустился в роскошное кресло гномьей работы, верой и правдой служившее
четырнадцати Архипастырям. Еще несколько дней назад сама мысль об этом
показалась бы ему чудовищной, но с тех пор произошло слишком много
событий. Оставаясь в душе воином, Феликс перенес свалившиеся на его голову
приключения с истинно рыцарским стоицизмом. Он знал одно - ему предстоит
заменить Филиппа, заменить в те дни, когда на свободу вырываются какие-то
странные и страшные силы. Страдать и сомневаться было некогда, надо было
действовать. В Кантиску проникло предательство, и предстояло узнать, кто,
кроме Амброзия, был замешан в убийстве Архипастыря.
  Надо было принять меры предосторожности, чтобы убийство не
повторилось. Надо было назначить нового командора Церковной Стражи,
удалить в провинцию ненадежных кардиналов, доискаться, откуда же взялся
господин Поррак, выявить единомышленников, разослать множество писем и,
самое главное, довести до конца дело своего предшественника. Феликс знал,
что может доверять Марко и Стефану в Таяне, Рене в Эланде, Добори с его
людьми и Парамону в Кантиске. Всех остальных предстояло проверить...

  2228 год от В. И. Вечер 3-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Зал Розовых Птиц, в котором вот уже четыре века пировали в честь
венценосных новобрачных, был ярко освещен. Каким бы ни было настроение
короля и гостей, слуги сделали все, чтобы церемония прошла в полном
соответствии с этикетом. Огромный стол на возвышении ломился от яств,
цветов и золотой и серебряной утвари, в мраморных вазах по углам умирали
белые лилии и красные розы, музыканты на хорах играли торжественно и нежно.
  За Большим столом сидели члены королевской семьи и венценосные гости.
Последних, впрочем, почти не было - не успели пригласить. Присутствовали
только Рене Аррой и господарь Лах, сюзерен карликового горного княжества.
  Тарскийский господарь сидел под замком и на свадьбу единственной
дочери не попал. Вопреки мнению медикусов, Михай не умер, но это его,
похоже, не радовало. Кровавый герцог, как втихаря стали его называть,
часами молча простаивал у забранного решеткой окна и смотрел на далекие
горы. Разговаривать с кем бы то ни было он не желал, но пищу принимал
исправно и, похоже, рассчитывал в будущем вырваться из мышеловки.
  Герика Годойя об отце не вспоминала или, по крайней мере, не
говорила. С тех пор, как ей сказали о предстоящем замужестве, она вообще
произнесла всего несколько слов. Больше всего тарскийка походила на
заведенную куклу. Дрессировка, которой ее подвергали с детства, заставляла
девушку правильно выполнить все стадии сложного свадебного ритуала. Она ни
разу не ошиблась и ни разу не улыбнулась. Стефан выглядел немногим лучше.
Бледный как смерть (что особенно подчеркивал роскошный зеленый колет),
принц молча смотрел в свою тарелку, иногда отрывисто отвечая на
неожиданные вопросы отца. Единственный, кто говорил громко и оживленно,
был Рене. Не то чтобы адмирал был весел, просто он, как всегда, подставлял
плечо друзьям.
  Рассказы эландца о его былых похождениях, иногда страшные, иногда
смешные, заставляли гостей то напрягаться, то от души хохотать. Иногда
герцога сменял граф Гардани, вовремя задававший вопросы или припоминавший
забавный случай. Невесте и ее подругам строгий этикет предписывал молчать,
и молодую королеву это, похоже, радовало. Марита, мечтательно смотрела
куда-то вдаль, видимо, вспоминая своего барда, зато Ланка откровенно
страдала от вынужденного безмолвия. Не будь девушка связана обычаем, она
не преминула бы выспросить у Рене подробности его путешествия к Острову
Лиловой Скалы в обществе двух переодетых мужчинами дам и одного мужчины,
изображавшего из себя женщину.
  Приключения троицы на корабле Счастливчика Рене были весьма забавны,
но принцесса так и не поняла, кого из двух красоток предпочел капитан.
Если рыжую и веселую, то у нее, Ланки, есть шансы, но если темноволосую,
робкую малышку... Принцесса почти с ненавистью взглянула на точеный
профиль и бездонные глаза сидевшей рядом Мариты. Ланка никогда не
завидовала чужой красоте. До последнего времени....
  Музыканты закончили играть длинную мелодичную пьесу и разом подняли
смычки. Все встали. Король поднялся последним и подал руку новобрачной.
Герика вздрогнула, неловко зацепив пышным, трижды перехваченным жемчужной
нитью рукавом высокий бокал. Нет, она все-таки не смогла до конца овладеть
собой, ее прежняя покорная бесстрастность растаяла, как льдинка в горячей
воде. Губы девушки побелели, из ставших вдруг огромными глаз рвался ужас.
  Царственная чета покидала Зал Розовых Птиц.
  - Бедняжка, - Рене сказал это, ни к кому не обращаясь, но Ланка
услышала и неожиданно зло обронила:
  - Сама виновата! Нельзя предавать свою любовь!
  - Нельзя? - Аррой неожиданно резко повернулся к племяннице. - Мы
всегда горазды судить других и оправдывать себя. Хуже, чем оправдывать, -
жалеть...
  - Нет, конечно, Стефан тоже виноват, но в таких делах решает женщина,
..
  - В таких делах решает тот, кто сильнее. Ланка не ответила.


                                  Глава 20


  2228 год от В. И. 10-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  Астен Кленовая Ветвь увидел во сне своего сына. Рамиэрль ехал по
обсаженной с двух сторон высокими стройными деревьями дороге. Топаз и
Перла бежали той легкой, неутомимой иноходью, которая позволяла им
покрывать в день полторы, а то и две диа.
  Рамиэрль спешил и был чем-то очень озабочен, Астен чувствовал это так
ясно, словно бы сын сам ему об этом сказал. Вечерело. Над дорогой, крича,
кружились большие темные птицы, чьи гнезда находились на деревьях. Других
путников не было. Впереди показался небольшой городок. Уютный трактир с
яркой вывеской гостеприимно подмигивал чистенькими окошками, но Рамиэрль
даже не обернулся. Он торопился.
  Астен проснулся сразу, как бывало всегда, когда он видел во сне то,
что происходило на самом деле. Ему никогда не снились пророческие сны,
впрочем, привыкшие полагаться на богов эльфы никогда не были сильны в
предсказательной магии, не овладели они этим искусством и остались без
высочайших покровителей. Зато они всегда чувствовали близких, оказавшихся
вдали.
  Связь между отцом и выросшим среди людей сыном оказалась на удивление
крепкой. Астен всегда мог сказать, все ли в порядке у его отпрыска,
находящегося в вечной дороге, а иногда даже мог его видеть. Роману тоже
порой снился отец, правда, поговорить им во сне пока не удавалось, но
Астен совершенно точно знал, что сын едет домой, что он очень озабочен и
что впереди их всех ждут неприятные известия.
  Лебединый принц легко соскочил с постели и вышел в сад, где в
просторном вольере под навесом, защищавшим от дождя и северного ветра,
сидело несколько серых птиц с длинными острыми крыльями.
  Луна светила так ярко, что эльфу не понадобилось даже свечи, чтобы
набросать записку в несколько строк. Скатав ее в трубочку и вложив в
футляр из лебединого пера, Астен вынул одну из летуний и умело приладил
записку. Когда он разжал руки, крылатая вестница встряхнулась, что-то
прощебетала и взмыла вверх.
  Глядя за удаляющейся серебристой точкой, Астен прикидывал, когда его
записка найдет Уанна и как скоро тот сможет достичь Убежища. В том, что
его сыну понадобится совет странноватого мага, так и не нашедшего общего
языка с себе подобными, Астен не сомневался. Эльф не стал возвращаться в
пустой дом, а прилег прямо на залитой лунным светом поляне. В который раз
он клял себя за то, что пошел на поводу у Светлого Совета, связав себя с
абсолютно чужим существом. Хотя не будь Нанниэль, не было бы и Рамиэрля...
  Когда-то Астен Кленовая Ветвь преступил неписаный закон Бессмертных -
не любить тех, чей век короток, как век бабочки. Ибо любовь, пережившая ее
источник, превращает жизнь в ад. Астен Кленовая Ветвь был слишком беспечен
и нарушил заповедь. Влюбленные были счастливы около двадцати лет. Потом
его подруга, жившая в лесу на краю болота, исчезла. Женщина поняла, что ее
красота тает, как весенний снег, и не стала ожидать конца любви. Астен ее
больше никогда не видел. Сколько она прожила, каков был ее конец, не знал
никто.
  Эльф остался со своим народом, равнодушно приняв решение Светлого
Совета, отдавшего ему в жены Нанниэль Водяную Лилию. Через несколько
десятилетий на свет появились близнецы, столь редкие у эльфов. О дочери
Астен старался не думать, но был еще и сын, получивший от отца дар Слова и
чувство благоговения перед Жизнью и Знанием.
  Отданный на воспитание людям вопреки воле матери и многие годы не
представлявший, кто он на самом деле, Рамиэрль успешно прокладывал себе
дорогу в мире людей. Бродяга по натуре, он с юношеских лет пустился в
приключения. Скоро песни светловолосого менестреля запели на разных краях
Благодатных земель, и немало красавиц видели во сне синие глаза с
поволокой. Шли годы. Наконец "случайная" встреча с Уанном открыла барду
глаза на то, что он - эльф. И жизнь ему предстоит, нравится ему это или
нет, по-элъфийски бесконечная и наполненная всяческими сложностями.
  Роман согласился вернуться в родные края к соплеменникам. Астен сразу
же нашел с сыном общий язык, чего нельзя было сказать о матери и особенно
о сестре-близнеце.
  Душа барда оставалась в большом мире, но он честно несколько десятков
лет постигал новые для него премудрости, налету схватывая колдовские
приемы. Но вечно оставаться на заповедном острове Роман не собирался (на
что и надеялись вожди клана). В один прекрасный день сын Астена покинул
Убежище, добровольно приняв на себя звание разведчика.
  Роман пробродил около пяти лет, вернулся, рассказав островным
затворникам об увиденном. Так он стал глазами и ушами остатков Дивного
народа и Преступивших. Теперь бард знал, чего ищет, - он прислушивался к
сплетням и легендам, вникал в россказни пьяниц и бред деревенских
дурачков, вчитывался в старинные трактаты. Еще лет через тридцать эти
усилия были вознаграждены. Роман не только нашел в Южных горах поселение
гномов, но даже сумел войти в доверие к его обитателям.
  Гномы в отличие от эльфов поддерживали связь с себе подобными и по
крайней мере знали, где те когда-либо жили и почему ушли. Южане к тому же
довольно успешно торговали с людьми из племени атэвоф, выдавая себя за
малорослое человеческое племя, чтоб не привлекать лишнего внимания, Роман
затащил нескольких гномьих вожаков в Убежище. Находящиеся на грани
исчезновения расы забыли прошлые обиды и взаимные претензии, так что
встреча окончилась мирно и даже с объятиями и слезопролитием. Частыми
визиты не стали, но раз в полсотни лет предводители гномов и
Перворожденные встречались и неспешно обсуждали несовершенство мира.
  Нашел Роман и троллей. Большинство из них окончательно утратили облик
разумных существ, превратившись в опасных чудовищ. Разговор о троллях и
помог ему окончательно сдружиться с Уанном, некогда поселившимся невдалеке
от логова чудища, обоснованно полагая, что туда вряд ли кто сунется.
  От мага-одиночки Роман перенял немало интересного. Преступивший не
собирался тратить жизнь и способности на то, чтобы под присмотром клириков
лечить коров, прогонять зерноедку с полей и разбойников с караванных троп,
ловить преступников и способствовать успешному деторождению у коронованных
особ. Уанн охотно захаживал на эльфийский остров, корпел над древними
рукописями, любовался эльфийской магией и снова уходил, хотя и Эмзар
Снежное Крыло, и Астен Кленовая Ветвь предпочли бы иметь дело с ним, а не
с чванливым вожаком Преступивших Примеро. Да и сам Уанн не слишком сошелся
с соплеменниками, и хотя во время нечастых встреч маги терпели друг друга,
теплоты в их отношениях не было. Примеро, обретший благодаря магии жизнь,
сопоставимую по длине с бессмертием, откровенно упивался своей властью и
силой. Уанна же отличала жажда знаний и привычка смотреть правде в глаза.
Роман был таким же бродягой и гордецом, и вскоре эльф и Преступивший стали
помогать друг другу. Разузнав о чем-то необычном, Уанн всегда присылал
весточку, эльф-разведчик платил ему тем же. Куда удивительней выглядела
дружба грубоватого мага-одиночки и утонченного Астена. Кленовая Ветвь
неплохо ладил с магами-людьми, но с Уанном его связали особые отношения.
  Отец Рамиэрля видел, что маг все время чего-то опасался, хоть и не
говорил об этом открыто. Все больше и больше странных вопросов задавал он
Роману, когда тот пускался в путь. Последние годы сын и вовсе
путешествовал исключительно по поручениям своего знакомца, впрочем, это
ему нравилось. А этой весной Уанн и Примеро постарались забыть взаимную
неприязнь и рассказали друг другу о своих тревогах. Итогом стал поход
Романа по следам Белого Оленя, так странно завершающийся.
  ...Эльфийский принц Астен Кленовая Ветвь глядел в ночное небо и
впервые в своей длинной-длинной жизни думал о том, что и это небо, и этот
мир, возможно, нуждаются в его защите.

  2228 год от В. И. 12-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  "Золотой" лихо ударил пикой об пол и отступил на шаг, давая дорогу.
Рене Аррой кивнув гвардейцу - он так и не воспринял арцийскую привычку
смотреть на слуг и охрану как на предмет меблировки, - прошел к королю.
Неожиданное приглашение несколько удивляло: Марко был старше эландца на
шестнадцать лет, всегда держался несколько замкнуто и близости ни с кем, в
том числе и с младшим братом покойной жены, не искал, стараясь
ограничиваться неизбежными беседами о делах государственных и
полагающимися по этикету встречами на пирах и приемах. Их заметно сблизила
болезнь Стефана, но король и тут не стремился излить свою душу. Рене его
понимал - он и сам был из тех, кто предпочитает свои горести таскать с
собой, не перекладывая на чужие плечи. Именно поэтому сегодняшнее
приглашение вызвало у эландца настороженное удивление. Марко казался
подавленным и смущенным, а таким Рене его не видел ни разу. Адмирал долго
думал, зачем хочет видеть его король и стоит ли ему, Рене, в конце концов
высказать то, что он думает о таянских делах.
  Искренне привязанный к племяннику и племяннице и обеспокоенный
странными событиями последнего года, герцог давно собирался серьезно
поговорить с Марко, но не был уверен, что тот пожелает его понять. Сейчас,
в ожидании возвращения Романа и последующего отъезда в Эланд, Аррой почти
решился раскрыть карты перед зятем, но тот опередил родича.
  - Руи, я хочу поговорить откровенно. Какое вино будешь пить?
  - Красное. Разве все так серьезно, что надо начинать с выпивки?
  - Да, вряд ли я смогу изложить тебе все толково на трезвую голову.
Руи, ты помнишь, когда мы впервые встретились?
  - Разумеется, тридцать четыре года назад я привез сюда Акме - отец и
братья не могли оставить Идакону - ожидалось нападение Ортодоксов. Мы с
нашей ересью и лучшим флотом Благодатных земель всегда были им как кость в
горле.
  - Ты уже тогда произвел небывалое впечатление на наших дам, -
несколько натянуто улыбнулся король.
  - Для четырнадцати лет я действительно выглядел сносно, - кивнул
Рене, не понимая, куда клонит собеседник. Марко замолчал, смакуя вино.
Рьего его не торопил, вспоминая события давней таянской осени. Он и сам не
ожидал, что тот ясный ветреный день так врезался ему в память. Горящая
всеми оттенками желтого и красного замковая гора, яркое синее небо,
серебристые крепостные стены... Рене, росший в краях сосен, гранита и
серого моря, упивался этим великолепием, а Акме, Акме была ошеломлена и
перепугана. Она не видела раньше своего жениха, знала только, что он
наследник Таянского престола и старше ее на четырнадцать лет, то есть ему
целых тридцать три года! Старик! Сорокавосьмилетний герцог неожиданно
рассмеялся. Марко поднял на него удивленный взгляд.
  - Что с тобой?
  - Просто вспомнился первый приезд в Таяну и то, каким я был молодым и
удивленным.
  - А я безумно боялся не понравиться невесте, ведь я был намного ее
старше и никогда не считал себя красавцем.
  То, что думала Акме о муже, умерло вместе с ней. Рене вспомнил, что
ни разу и ни с кем она не поделилась тем, что у нее было на душе. Сестра
как живая стояла у него перед глазами. Не исхудавшая, смертельно больная
женщина, какой адмирал видел ее за несколько месяцев до смерти... Первой
из череды таянских смертей. Он помнил темноглазую невысокую девушку с
очень спокойными жестами. Единственный раз самообладание ей изменило в
день въезда в Таяну, когда она ожидала своего жениха. Акме вцепилась в
руку младшего брата, как в последнюю надежду. Но, когда впереди появился
кортеж наследника, нашла в себе силы принять надлежащую дочери эландских
повелителей позу.
  - Поверишь ли, Рене, что у меня не было других женщин, кроме нее?
  Рене верил. Во-первых, об этом же доносили наблюдатели. А во-вторых,
Марко никак нельзя было отнести к достопочтенному братству юбочников. Сам
Рене позволял себе куда больше таянского владыки. Тем не менее Марко до
сих пор оставался интересным мужчиной - среднего роста, худощавый, с
красивой сединой и умным волевым лицом. Пожалуй, годы даже пошли ему на
пользу, он выглядел сейчас куда внушительней, чем тридцать лет назад.
  Рене понимал, что главным в жизни Марко была власть. Он мечтал
поднять Таяну так, чтоб стареющая Арция признала окраинное королевство
равным себе, и почти добился этого. Не затевая ссор с соседями, король
расширял границы Таяны, продвигаясь в Запретный край к Последним горам.
Селившиеся там с королевского дозволения десять лет не платили никаких
налогов, их никто не смел спрашивать о прошлом. Этого было достаточно,
чтобы в Таяну потянулись те, кто по тем или иным причинам не мог обрести
покоя в своих странах. Марко раздвинул границы королевства и на
северо-восток, присоединив несколько мелких герцогств. Король носился от
одной границы к другой, заводил новые ремесла, проверял таможенников,
проводил маневры. Случались в его царствование и мятежи... Короче, до
личной жизни руки не доходили.
  Жену, впрочем, Марко искренне любил, после ее смерти как-то сразу
постарел, и никому даже в голову не приходило, что он женится второй раз.
Если честно, Рене не считал второй брак родича достойным поступком. Что ни
говори, сорок с лишним лет разницы - это слишком даже для королей. К тому
же была еще и очевидная для всех любовь калеки Стефана к безответной и
тихой наследнице Тарски. Рене был достаточно жестким человеком и понимал,
что цель и средства взаимосвязаны. Но Стефану в последнее время стало
намного лучше, и, кто знает, возможно, Роман, который должен вернуться со
дня на день, окончательно поставит принца на ноги.
  Прегрешения взбалмошной Митты были слишком очевидны, и Церковь за
умеренную плату, безусловно, дала бы благословение на повторный брак.
Женитьба же Марко буквально сломала Стефана, хотя тот и старался не
показывать виду. О том, что творилось у него на душе, не знал ни сам Рене,
ни Шандер, с которым адмирал выпил не один кувшин вина, гадая, что же
заставило Стефана отказаться от Герики. Герика же вновь выказала коровью
покорность.
  Правду сказать, Рене был изрядно зол на эту безмозглую девицу,
послушно соглашавшуюся с каждым новым женихом. Достаточно суровый со
своими сыновьями, адмирал был бы вне себя, добейся он вдруг от них
подобного послушания. Беспокоил Рене и отец невесты. Если Марко и Стефан
умрут (а в Таяне в последнее время можно ждать чего угодно), "кровавый
герцог" не только найдет способ выйти из башни, но и попробует при своей
бессловесной дочери и ее ребенке стать полновластным владельцем Таяны. От
размышлений Рене оторвал Марко. Король сказал, как в воду прыгнул:
  - Руис, мне нужен наследник. Ланку я отдаю Эланду и жду от тебя
равной услуги.
  Про Рене часто говорили, что он видит собеседника насквозь, но на сей
раз он ничего не понял. Король торопливо пояснил:
  - К несчастью, я переоценил свои силы, так что мой брак с Герикой по
сути не состоялся. Открыть эту тайну я никому не могу. С другой стороны,
надеяться на чудо, на то, что твой Роман-Александр излечит Стефана или
меня, опасно. Ты - мой родич и, надеюсь, мой друг. Я тебя прошу об
услуге...
  Рене оторопело уставился на Марко
  - Ты понимаешь, чего ты от меня ждешь?!
  - Да, Проклятый меня побери! Герика не станет спорить. Этот ребенок
понимает, что значит слово "надо". В конце концов, в тебе течет та же
кровь, что и в Акме, и мне будет легче, если власть перейдет в руки моего
двоюродного племянника, а не какого-нибудь выскочки.
  - Марко, но надо ли гнать лошадей? Ты завтра умирать не собираешься.
Скоро вернется Роман. Поговори с ним - он творит чудеса. Стефан уже начал
вставать. Представляешь, что будет, если я выполню твою просьбу, а потом
бастард встанет на пути твоего законного сына...
  - Нет, Рене. Что-то говорит мне, что я не увижу следующей весны. А
Стефан, что ж, если он выздоровеет, я возблагодарю Творца и всех ваших
эландских богов. Стефан и так старший, ему ребенок не помеха... Я прошу
тебя, Рене...
  - Хорошо, но давай подождем до приезда Романа, а потом я задержусь на
пару недель.
  - Нет. Ждать некогда!
  - Марко, подожди! Почему ты так спешишь? Я понимаю твою заботу, но
мне кажется, ты чего-то недоговариваешь.
  - Ты сочтешь меня сумасшедшим.
  - Я скорее это сделаю, если ты ничего не скажешь.
  - Изволь. Последние несколько месяцев меня по ночам преследует один и
тот же сон. Я еду по осеннему лесу по дороге в Тарску, и вдруг моя лошадь
бесится, встает на дыбы и сбрасывает меня с седла. Я боли не чувствую, но
подняться не могу, хотя твердо знаю, что скоро по дороге кто-то проедет. Я
лежу и жду. Наконец раздается стук копыт, но это не всадники - на поляну
выбегает огромный олень. Совершенно белый! И вот тут-то я понимаю, что мне
конец. А олень идет ко мне, медленно, медленно, и я вдруг вижу, что у него
чудовищные волчьи клыки... Не знаю, что ты обо мне подумаешь...
  - Я это потом скажу, но такого оленя я увидеть бы не хотел...
  - Наконец я не выдержал. Ты знаешь, особой набожностью я не
отличаюсь, но тут отслужил молебен святому Эрасти. Я не то чтоб надеялся,
но это было хоть какое-то действие. Я привык встречать врага с мечом в
руке, но как воевать со снами, не знаю...
  - Не надо извиняться, Марко, я понимаю тебя, - адмирал положил руку
на плечо короля. - Рассказывай дальше. Если ты упомянул о мессе, надо
полагать, она помогла...
  - Не так, как ты думаешь. Ночью мне опять приснилось чудовище, но на
пути его встала невидимая преграда. Олень бесновался, вставал на дыбы,
кричал... Не знаю, как описать тебе эти звуки. Эту пылающую пасть,
глаза... Какие-то жуткие клубящиеся провалы. Но подойти ко мне он не мог.
А потом я увидел самого Эрасти. Я знаю, что это был он, хотя он был совсем
не таким, как его изображают. Просто уставший человек в темном плаще.
  - Он тебе что-то сказал?
  - Да. Что грядет беда. Что у него нет сил и возможностей ее
предотвратить и что это должен сделать я. Нужно, чтобы до конца месяца
вереска молодая Годойя понесла ребенка. От кого угодно, только не от
Стефана. И тогда зло отступит. Пусть на время, но отступит. Я проснулся в
холодном поту.
  - И женился...
  - Да! Можешь считать меня кем угодно, но я уверен, что со мной
говорил именно Эрасти Церна. Я уверен, что нам действительно грозит беда.
  - Может быть, ты и прав. Я плохо знаю ваш древний календарь, сейчас
все считают по циалианскому, а мы, эландцы, и вовсе по-своему - от дня
зимнего солнцестояния.
  - Месяц вереска начался два дня назад...
  - Что ж, время еще есть. Я попробую... Хотя не представляю, как я
буду после всего смотреть в глаза Стефану.
  - Он не должен ничего знать.
  - Согласен. Но Герика...
  - Она не скажет. Странная девочка. Иногда она мне кажется какой-то
полумертвой, хотя сердце у нее доброе.
  - Будем надеяться. Хотел бы я знать, где сейчас Роман...

  2228 год от В. И. 12-й день месяца Лебедя.
  Пантана.

  Солнечные зайчики то весело носились друг за другом, то замирали,
устав от бесконечной пляски, и, отдохнув, вновь пускались наперегонки.
Роман лениво следил за ними, лежа на мягкой траве под стволами гигантских
буков. Сквозь золотистые листья просвечивала синева. Бежали легкие облака,
казавшиеся то причудливыми башнями, то фантастическими зверями... Тишину
нарушало лишь гудение одинокого шмеля и шорох листвы. Сонное блаженство
позднего лета пронизывало все. Роман ждал. Ничего другого ему и не
оставалось. Переправиться через болото летом можно было единственным
способом. Не считая магии, конечно Но сейчас, более чем когда-либо, ее
применение требовало осторожности.
  Остров. Убежище. Таинственное пристанище эльфов и магов, шагнувших за
грань Дозволенного, должно оставаться тайной. Любое самое невинное
волшебство оставляет след в эфире, который в старину умели очень ловко
находить. Владел этим искусством и сам Роман, а эльф-либр не был столь
самонадеян, чтобы полагать собственные магические таланты единственными в
своем роде. Сегодня или завтра, но Стражи его заметят и переправят на
остров.
  Конечно, время работает не на них, но пока оно еще терпит. Бард
расслабленно следил взглядом за огненно-рыжей белкой, суетящейся на
ближайшем стволе. От созерцания изящного зверька его отвлекло тяжелое
сопенье.
  Стоящая на тропе зверюга могла повергнуть в ужас самого закаленного
воина. Более всего она смахивала на медведя, но ростом была с сохатого и к
тому же с ног до головы заросла косматой зеленой шерстью - на спине яркой,
как мох на северной стороне дерева, на боках - буро-зеленой, а на брюхе -
желтоватой. Перепончатые лапы зверя, если бы не огромные когти, напоминали
бы утиные, вместительную пасть украшали тупые загнутые клыки. Желтые
маленькие глазки хитро осматривали Романа, шишкоподобный нос шумно вбирал
запах пришельца. Удовлетворившись результатом, страхолюдина вперевалку
подошла к барду и разинула пасть.
  Вместо того чтобы выхватить оружие, пуститься наутек или, на худой
конец, притвориться мертвым, Роман лениво потянулся к сумке и вытащил
оттуда прихваченную на последнем постоялом дворе коврижку, которую и
предложил чудовищу. Зверь угощением не побрезговал. После коврижки зеленая
страшила слопала несколько яблок и полголовки сыра, после чего ткнула
Рамиэрля носом на предмет новой подачки. Синеглазый менестрель со смехом
оттолкнул зубастую пасть, ничуть не озаботившись тем, что зубки болотного
лакомки свободно могли перекусить ему руку.
  - Ну нет у меня больше ничего, дорогой. Ты и так слопал мой обед и
ужин. Остается надеяться, что они мне не понадобятся. А сейчас мы поедем
домой. Там я тебя и угощу. Ну, вперед!
  Страхолюд безропотно позволил на себя взобраться. Перекинув через
спину чудища сумки, Роман тронул коленями трясинника. Неуклюжий на сухом
месте, в болоте этот зверь двигался уверенной размашистой рысью. Лапищи
бодро шлепали по жидкой грязи там, где провалился бы даже лось. Мимо
проплывали заросли камыша, шарахались и взлетали отъевшиеся утки и
болотные курочки, где-то гулко ухала выпь. Трясинник, не обращая внимания
на окружающие красоты, бойко бежал в глубину Старых топей. Дорогу он знал
отменно, равно как и то, что в конце ее ему перепадет что-то вкусное,
причем чем быстрее он придет на место, тем скорее получит вожделенное
лакомство
Никаких понуканий не требовалось. Зверь свою выгоду понимал и спешил
изо всех сил, эльф же мысленно готовился к встрече с обитателями сердца
Пантаны. Никогда еще разведчик не приносил столь тревожных и странных
новостей. За Перлу и Топаза он не беспокоился, им не впервой ожидать его в
этом лесу, пока он обретается в Убежище.
  Обычно, вернувшись, Роман попадал в гостеприимные руки сородичей,
сутками отсыпался и наслаждался красотой и гармонией зачарованного
острова. На этот раз все было иначе. Он должен рассказать отцу и дяде обо
всем, получить совет Преступивших (если они смогут его дать) и немедля
двигаться в обратный путь. Роман думал об этом с откровенным ужасом, но
знал, что не проведет в Убежище ни одного лишнего часа.
  Последние месяцы он вообще не отдыхал, добираясь сначала в Кантиску,
а затем сюда, а в краткие часы привалов пытался придумать план спасения.
Увы! Роман, несмотря на свою многократно возросшую силу, все еще слишком
мало знал и умел, а опасность была у порога. Надеяться на Примеро и его
компанию, как раньше, Роман уже не мог. То, что он видел в Кантиске и
Таяне, вероятно, окажется для них такой же новостью, как и для него.
  Конечно, были еще шкатулка Рене и кольцо Эрасти, но менестрель хорошо
знал предел своих возможностей, а он теперь, похоже, превосходил и
эльфийских заклинателей, и всех Преступивших, кроме разве что Уанна. При
желании либр смог бы остановить или вызвать бурю или землетрясение,
уничтожить целое войско, сцепиться на равных с большинством магов
древности, но понять, что же все-таки происходит, и выбрать единственное
верное решение...
  Роман усилием воли отогнал неприятные мысли. Успеется. Топи
кончались. Трясинник с шумом проламывался сквозь кусты ивняка, почва еще
оставалась сырой и раскисшей, но единственное, что грозило здесь путникам,
это измазать сапоги. К ивняку стали примешиваться серебристые осинки.
Замолк лягушачий хор, чье могучее пение гремело весь заключительный
отрезок пути. Земноводных певунов сменили пернатые - подлесок просто кишел
птицами, и Роман с удовольствием узнавал знакомые, все еще звучащие
по-весеннему, голоса. Вот иволга, вот сизоворонка. А это варакушка...
Почти соловей, но не соловей. Наконец зверь остановился.
  Путешествие окончилось на небольшой круглой полянке. Стройный
светловолосый красавец шагнул навстречу гостю, они обнялись. Радость
встречи подпортил трясинник, боднувший шишковатой башкой Романа, который,
разведя руками, указан на вышедшего их встречать эльфа. Тот ярко
улыбнулся, исчез в кустах и через мгновение вернулся, развязывая на ходу
бархатную сумку. Изнывавший от нетерпения болотный скакун выхватил
угощение и скрылся в ивняке, откуда незамедлительно раздалось чавканье,
похрюкивание и треск веток. Зверь устраивался на заслуженный отдых.
  Роман и встречавший его эльф остались вдвоем - оба высокие, с тонкими
правильными чертами лица и невероятно синими огромными глазами. Обитатель
болот, однако, казался чуть моложе, был тоньше в кости и по силе, видимо,
также уступал Роману. Сторонний наблюдатель легко мог принять его за
младшего брата барда, но двое мужчин, встретившиеся в разгар осени на
потаенном острове, не были братьями. Это были отец и сын.
  Астен коротко сообщил, что Правитель ждет его в Чертоге Лебедя и что
Уанна на острове нет, но он извещен.


                                  Глава 21


  2228 год от В. И. Вечер 12-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  - Я вовсе не полагаю предложение Его Величества таким уж
безнравственным, - уверенно заявил Жан-Флорентин, - он заботится о благе
государства и обеспокоен будущим династии. Для короля это вполне
естественно. Кроме того, насколько я знаю человеческую породу, вы довольно
часто вступаете в связь с себе подобными то во имя какой-то серьезной, с
вашей точки зрения цели, то просто ради удовольствия.
  - Хоть ты не говори мне, что цель оправдывает средства, я об этом и
так наслышан.
  - Не оправдывает, но накладывает свой отпечаток. Кроме того, твоя
репутация в отношении женщин далеко не безупречна...
  - Ну это-то ты откуда знаешь? - простонал Рене.
  - Это все знают. А Герика, в конце концов, совсем недурна.
  - Ценитель выискался!
  - Я тщательно изучил эстетические пристрастия различных рас, в том
числе и вашей. Представляется совершенно очевидным, что среди тебе
подобных молодая королева выделяется в положительную сторону. У тебя же,
насколько я владею ситуацией, были интимные связи с разными дамами. Я
лично слышал, как ты сказал Роману, что нет некрасивых женщин, есть мало
вина.
  - Замолчи ради всего святого...
  - И не подумаю. Ты сам хочешь обсудить возникшую проблему, но со
Стефаном ее обсуждать неэтично. Роман уехал. Лупе - женщина, а они
подобные вещи воспринимают специфически, - жаб назидательно поднял правую
переднюю лапу, - а король и так все сказал. Остаюсь я. И мой долг доказать
тебе, что в предложении короля нет ничего противоестественного и
бесчестного.
  - Ты это уже говорил.
  - Истина стоит того, чтобы ее повторить, но я готов замолчать, если
ты подтвердишь, что пойдешь ночью к королеве.
  - Пойду, только уймись...

  2228 год or В. И. Вечер 12-го дня месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  - Вот и все, что я знаю, - закончил Роман.
  Его собеседники молчали, переваривая услышанное. В янтарной комнате
собралось пятеро эльфов и семеро людей - все, кто знал о путешествиях
Рамиэрля. Недоставало лишь Уанна, но маг-одиночка мог появиться с минуты
на минуту, а мог не прийти вообще. Ему никогда не удивлялись, но его
никогда не дожидались.
  Роман с трудом заставлял себя вникать в то, что говорят собравшиеся.
Казалось, в глаза кто-то насыпал даже не песка, а тончайшей алмазной пыли.
Голоса мудрых норовили слиться в какой-то невразумительный гул,
напоминающий то ли шум дождя, то ли шорох листвы, назойливо навевающий
сон. Роман хотел только одного - упасть и уснуть. Никакие Белые Олени,
Пророчества, Избранницы и Чужие не способны были его сейчас не только
испугать, но даже привлечь его внимание. Последние дни бард держался лишь
на присущем некоторым мыслящим существам чувстве долга - он должен был
добраться до Пантаны. Добравшись же, эльф с горечью понял, что, как он и
подозревал, помощи ему ждать нечего. И его сородичи, и Преступившие
понимают в происходящем еще меньше его. Более того, он как-то сразу понял,
что стал сильнее их всех, что ему подвластны такие силы, о которых не
мечтали ни Примеро, ни чудом пережившие Войну Монстров и Ночь Магов два
эльфийских волшебника. В сущности, Роман зря потратил драгоценное время,
лучше бы ему было, отдохнув пару дней в Кантиске, повернуть коней в Таяну.
Старая болотница, медикус Симон и маринер Рене казались куда более мудрыми
советчиками, чем растерявшиеся эльфы.
  Роман потряс золотистой головой, отгоняя навязчивый сон - в последний
раз он нормально спал в Высоком Замке почти два месяца назад, а это
слишком даже для Перворожденного. Проще всего было встать и уйти, но сил
не хватало даже для этого. А они все говорили и говорили.
  Затем Эмзар, дядя Рамиэрля и местоблюститель Лебединого трона, так и
не принявший отцовскую корону - нет королевства, зачем же король? - молча
встал, вышел из комнаты и через минуту вернулся с кубком, наполненным
чем-то похожим на родниковую воду.
  - Пей. Времена, когда ты рассказывал о виденном и шел отдыхать,
похоже, миновали навсегда. Мы не можем решать без тебя.
  Рамиэрль послушно осушил кубок. Холодная, чуть отдававшая полынной
горечью влага отогнала усталость, и он смог сосредоточиться.
  - Видимо, то, что постиг Эрасти, и стало причиной того, что Циала
запретила магам преступать определенную черту, - говорила Иллиэль,
Старейшая из Лебедей, - предательница боялась, что кто-то сравняется по
силе с Эрасти.
  - Или же нащупает ту тропинку, по которой он прошел, - откликнулся
Астен. Младший сын последнего эльфийского короля был на удивление серьезен
и сосредоточен. Привычная мягкая рассеянная улыбка исчезла, черты лица
обрели спокойствие и силу, достойную древних властителей. Эмзар с
удивлением взглянул на брата:
  - Что ты хочешь этим сказать?
  - Только то, что Рамиэрля ждут Последние горы. Эрасти ясно сказал,
куда и зачем уходит. Найти Место Силы, про которое он говорит, - наша
единственная надежда.
  - Да, но он не сказал, как достичь его, - откликнулся один из
магов-людей по имени Ультим.
  - Он и не мог сказать, - возразила Старейшая, - ведь он не вернулся.
Мы так и не знаем, дошел ли он и что случилось потом. Церна оставил свое
завещание, но не ложный ли это след? Ведь если величайший из магов не смог
решить эту задачу... - эльфийская кудесница грустно покачала серебряной
головой.
  Маленький Примеро недовольно поморщился, но промолчал. Он весьма
ревниво относился к своему титулу "Первого из Преступивших", и слова
"величайший из магов" по отношению к кому-то другому были для него как нож
острый. Тем не менее ввязываться в спор о первородстве он не стал.
Старейшая из Лебедей, однако, заметив недовольство Примеро, пояснила
чистым, спокойным голосом:
  - Эрасти был первым, и мы не можем не отдавать ему должное.
  Примеро важно кивнул, и висящее в воздухе напряжение рассеялось.
  Рамиэрль смотрел на мудрейших, удивляясь самому себе. Ему было
скучно. Он понимал, что весь это многословный спор закончится тем, что
решать предоставят ему. Если он победит - это будет удача Примеро, если
сгинет в горах Корбута, они пожмут плечами, не более того. Про себя же
либр уже все решил. Он пройдет по следу Эрасти до конца, но сначала -
Таяна. Он обещал Рене, что вернется в середине месяца Дракона, значит, до
конца месяца Лебедя может задержаться в Убежище. Если до этого времени не
появится Уанн, что ж, придется рассчитывать только на свои силы. Хотя
строптивый отшельник наверняка знает что-то важное, иначе он не втравил бы
его в эту историю с Белым Оленем. Только вот где сейчас бродит этот
непредсказуемый? Пропасть именно тогда, когда он так нужен, вполне в его
духе. Что ж, придется думать, как обойтись без Уанна. Маги Убежища сейчас
не помощники... Эльфийская волшба? Он переговорит с отцом и дядей. В
отличие от большинства сородичей они, кажется, понимают, что в этой войне
у эльфов и людей одна дорога и одна судьба.
  Маги еще о чем-то спорили, но Рамиэрль их не слушал, думая о своем.
Поэтому последние слова Примеро для него прозвучали как гром среди ясного
неба. Преступившие решились на путешествие к Месту Силы. Более того, они
хотят выступать немедленно. "Боятся, что придет Уанн, - с ленивой
брезгливостью подумал Роман, - и с ним придется делиться славой и силой".
Ответить он не успел, так как Эмзар холодно ответил, что Рамиэрль не может
покинуть убежище до конца месяца Лебедя.
  Бард знал, что в эти дни собирается Светлый Совет, на котором он
присутствовал далеко не всегда - дело это для всех не являющихся главами
Домов было сугубо добровольным, - просто дядя давал ему возможность
спокойно дождаться Уанна. Роман кивнул головой в знак согласия: да, он
дождется конца месяца Лебедя...

  2228 год от В. И. Вечер 12-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Марко сам зашел за Рене. В этом не было ничего удивительного, мало ли
о чем мог говорить король по вечерам с братом своей первой жены. Но они не
говорили. Все было сказано накануне.
  Когда стемнело, король Таяны молча взял Рене под руку и отвел в
опочивальню. Герика уже была там. Король сразу же вышел, неловко задев
дверной косяк и плотно прикрыв дверь.
  Рене немного растерянно смотрел на предназначенную ему светловолосую
тарскийку. Королева сидела, как послушная девочка, положив руки на колени.
Она была совершенно спокойна. Серые глаза не выражали ничего - ни страха,
ни ожидания, ни тревоги, ни хотя бы интереса. Полная и равнодушная
покорность, от которой герцогу стало не по себе. Он всегда нравился
женщинам, и ему это было приятно, хотя в его жизни куда больше места
занимали сначала морские походы, затем, после гибели братьев и отца, дела
государственные. Тем не менее в маленьких радостях с молчаливого
попустительства платившей ему тем же жены Рене себе не отказывал. Сейчас
же герцог растерялся.
  Молодая женщина, вокруг которой в тугой узел сплелась самая дикая
чертовщина, казалось, ничего не замечала. Просто погасить свечи и
приступить к делу Рене не мог, поэтому он заговорил:
  - Я могу тебя по-прежнему называть Герика?
  - Да.
  - Ты любишь короля?
  - Я об этом не думала.
  - А Зенона любила?
  - Наверное, нет. Но ведь он сошел с ума.
  - Девочка, послушай меня... Нельзя же быть такой... такой никакой.
Даже кошка и та как-то относится к тем, кто с ней рядом. А ты же
человек... В твоей жизни произошло столько всего. Пропал первый жених,
погиб второй, ты чуть не утонула... Потом тебе предложил руку король. А
ты... Ведь ты любишь Стефана?
  - Но он и велел мне согласиться. Ему что-то такое приснилось, и он
сказал, что мы не можем быть вместе. Я согласилась...
  - А у тебя не было никаких предчувствий?
  - Мне ничего не снилось. Мне давно ничего не снится.
  - Неужели ты никогда не видела снов?
  - Видела, когда была маленькой. Они были всякие. То очень страшные,
то очень красивые... А потом отец что-то сделал, и я совсем перестала их
видеть.
  - Но отца ты любишь? - И тут в серых глазах впервые мелькнуло
какое-то чувство. Рене повторил свой вопрос, и Годойя прошептала:
  - Ненавижу... - Герцогу показалось, что он ослышался, а она внезапно
заговорила быстро, давясь словами:
  - Мой отец - это страшно. Он сумасшедший. Он в Тарске собрал много
того, что осталось от самых старых времен. От тех, когда здесь жили только
чудища... И он ездил в Последние горы, что-то искал. У нас пропадали люди,
и никто никогда их не видел. А приходили такие, какие и на людей-то не
похожи. Клыки, как у собак, темные волосы до бровей, желтые глаза...
Сильные, сильнее любого человека. И шпаги у них не такие, широкие,
плоские, загнутые, не колют, а режут... Они приходили и уходили...
  Мне было три года, когда мама зачем-то пошла к отцу. Она была очень
бледная, вела меня за руку. Это было после того, как я перестала видеть
сны... Мама вбежала к отцу, так как знала, что он у себя, но там никого не
было. Мы ждали, ждали, ждали... Но он не появился. Мама отвела меня назад
и больше не приходила. Мне сказали, что она уехала, но я знала, что ее
просто больше нет. Ее убил отец, потому что он узнал, что она узнала про
него что-то страшное. А потом я поссорилась с красивой женщиной, которая
за мной следила, и не захотела ее слушаться. Пришел отец, и... мое тело
стало делать то, что он приказывал. Я не хотела, но руки и ноги меня не
слушались. И так было всегда, когда я не хотела подчиняться. И я стала
послушной. А эта красивая женщина однажды тоже исчезла.
  Появилась старуха, которой я боялась еще больше, чем отца. Она
никогда не спала и никогда не ела. А руки у нее были холодные и мокрые...
Мне... Мне иногда кажется, что меня просто нет. Есть только оболочка... И
все. Я ничего не могу, не хочу, не знаю... Мне все равно. Ланка говорит,
что так нельзя. Ей не понравилось, что я вышла за короля, но Стефан так
сказал. И отец велел.
  - Но как он мог приказать, ведь он заключен в башню.
  - Это вы так думаете. Но я знаю, что он скоро придет за мной. И я
опять буду делать, что он захочет...
  - Ты говорила с кем-нибудь об этом?
  - Нет, потому что отец услышит.
  - А почему говоришь сейчас?
  - Потому, что сейчас его тут нет. Я это чувствую.
  - Герика, ты любишь Стефана?
  - Не знаю... Думала, люблю... Он был добр ко мне... И мне жаль, что
ему все время больно. Но любить... Я читала сказание о Лате и Изане... Они
не могли жить друг без друга, а я живу без него. А Стефан, он мне просто
сказал, что мы не можем быть вместе, он ничего не объяснил. Ничего! - Она
уже кричала. - Я для всех вас как породистая собака, которую продают или
дарят. Простите...
  - Ты ошибаешься. Я не знаю, почему Стефан так поступил, но поверь,
ему еще хуже, чем тебе. Я думаю, тебе надо успокоиться. Время терпит.
Прощай!
  - Нет, - она снова говорила ровно и спокойно. - Не уходите.
  - Ты хочешь, чтоб я остался. Почему?
  - Потому, что при вас они ничего со мной не сделают!
  - Кто это "они"?
  - Отец и те, с кем он связан.
  - Ты знаешь, кто это?
  - Та старуха. Но это она такой казалась, а на самом деле она какая-то
другая, еще хуже Я знаю, что отец обещал им меня, а я не хочу... Может
быть, если будет так, как хочет король, я им стану не нужна, и они меня
отпустят.
  Рене привлек королеву к себе.
  - Глупости. Никто тебя никому не отдаст! - Мелькнула и погасла мысль,
что надо было бы погасить свечи. Впрочем, можно было обойтись и без
этого... Если бы только она была способна чувствовать хоть что-нибудь,
кроме страха.


                                  Глава 22


  2228 год от В. И. 14-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  - Слышишь? - Роман обернулся к отцу. - Какой-то переполох.
  - Да, действительно, - Астен аккуратно отложил в сторону старинный
свиток, - похоже, это у них...
  - Я схожу посмотрю.
  - Как хочешь. - Астен вновь взялся за свиток. - Мне кажется, я
наткнулся на что-то интересное. Записано очень сумбурно, но я начинаю
понимать. Матушка что-то знала о черном кольце, если это не совпадение.
  - И все же я схожу, это не похоже на обычную ссору. Похоже, там
что-то произошло.
  Астен не ответил, углубившись в свои записи, Роман подумал, что он
сам выглядел точно так же, разбирая шкатулку Рене. Жаль, конечно, что он
оставил ее в Таяне... Но она принадлежит Рене, пусть у него и остается. Но
мысли о шкатулке одолевали либра недолго. Сам себе удивляясь, он все
убыстрял и убыстрял шаг, направляясь на север.
  Там уже несколько веков жили маги. Роман не слишком любил посещать их
поселение, несмотря на хорошие отношения с Примеро, ему в обществе
маленького волшебника было как-то неуютно. Уанн говорил, что Примеро
придает своей особе столько значимости, что перенести его общество может
либо божество, либо обожающая хозяина собака. Роман не был ни первым, ни
вторым и праздник своего общения с Примеро старательно сводил до минимума.
Однако сейчас сами ноги несли его на север.
  Эльф почти бежал, хотя на острове ничего не изменилось. Ласковое
солнце гладило лицо, деревца радостно шелестели, над травой, несмотря на
приближающуюся осень, порхали пестрые бабочки. Но эта безмятежность Романа
теперь просто пугала, так как он знал, что за пределами их хрупкого мира
шевелится что-то чудовищно страшное Наконец блеснула гладь воды, и Роман
увидел первую перемену Знаменитых кувшинок больше не было. В рамке
побуревшего камыша стыло зеркало черной воды. На берегу, переговариваясь,
стояла группа из шести человек Кроме Примеро, Рамиэрль узнал высокого
Ультима с резким, грубоватым, но удивительно располагающим лицом и
ироничную красавицу Ланту. Чуть в стороне стоял обычно веселый и
непоседливый Тэмэн, оказавшийся на острове исключительно из-за любви к
всяческим магическим проделкам и розыгрышам, по каким-то причинам
запрещенным Циапой Благословенной. Рядом высился могучий чернобородый
Турис, в роду которого наверняка случился тролль, за растерянным великаном
был почти не виден добродушный целитель Кэрль, бросивший вызов болезням,
почитавшимся божьими карами Кэрль предпочитал лечить всех и вся и в конце
концов угодил в мятежники.
  Чародеи сосредоточенно вглядывались в темную воду. Стояла тишина. И
тут Роман заметил вторую перемену. Лягушки молчали. Лужа была мертва.

  2228 год от В. И. Утро 15-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Когда он ушел, оставив спящую королеву, в окна уже сочился первый
серенький свет. С Рысьвы тянуло сыростью - Марко отчего-то оставил окна
открытыми. Сам король, совершенно одетый, спал в кресле. Рене положил руку
ему на плечо, но тот только сердито заворочался, пытаясь освободиться.
Адмирал ощутил запах царки и все понял.
  Марко пил уже третью ночь и, похоже, останавливаться не собирался.
Рене относился с иронией к утверждению, что горе нельзя заесть, но можно
запить, но ему не приходилось переживать то, что выпало в последние месяцы
на долю короля Таяны. Герцог вздохнул, накинул на плечи родича скомканное
покрывало из каких-то темных блестящих шкурок и, стараясь не шуметь,
вышел, кивнув стоявшему у королевской двери "Золотому".
  Рене хотелось лечь и ни о чем не думать, но он знал, что вместо этого
спросит себе чего-нибудь горячего, затем долго, сначала с
Жаном-Флорентином, а затем и с Шандером, будет обсуждать события этой
ночи. Он не мог отделаться от мысли, что сегодня Герика сказала что-то
необычайно важное, что-то, что расставляет все на свои места. Возможно, он
бы и вспомнил, но ему не дали.
  На пороге его комнаты сидела Ланка. Принцесса выглядела непривычно
молчаливой и бледной, так что Рене счел за благо заговорить первым:
  - Ну что ты опять натворила, скверная девчонка?
  Ланка молча хлопала неумело подчерненными ресницами, с трудом
сдерживая слезы. Рене уже не в первый раз увидел, что племянница занялась
своей внешностью; делала это она ужасно, но... трогательно. Девушка,
впервые ощутившая себя женщиной и пытающаяся обратить на себя внимание
мужчины, всегда трогательна.
  У Рьего никогда не лежала душа к свадьбе Ланки и племянника. Уж
слишком хороша была неукротимая принцесса, чтобы отдавать ее человеку,
интересующемуся только истиной, находящейся на дне винного кувшина. Рене
давно поставил крест на Рикареде, хотя с упорством обреченного продолжал
создавать видимость того, что Эландом правит законный правитель, а не его
знаменитый дядя. Ланка со временем обещала стать прекрасной герцогиней,
но... Рене слишком хорошо помнил собственное глухое отчаянье, когда его,
вольного капитана, вынудили бросить все и всех, что он любил, и стать
фактическим правителем герцогства и мужем "нужной" невесты. А поскольку
Счастливчик Рене не переносил женщин двух типов - а именно покорных и
здравомыслящих, его обстоятельная супруга могла рассчитывать на терпение
мужа, но никак не на любовь... Да, Рене позволял себе развлекаться на
стороне, но женщине это делать куда труднее. Если же девчонка влюбилась...
  Рене вдруг понял, что хочет видеть Ланку счастливой. Очень
счастливой. Принцесса, как-то сжавшись под взглядом адмирала, продолжала
из последних сил бороться с рыданиями. Рене улыбнулся и взял ее лицо в обе
ладони.
  - И что же у нас случилось? - Илана попыталась улыбнуться и...
разревелась, уткнувшись лицом в камзол герцога.

  2228 год от В. И. 16-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  В Убежище всерьез полагали, что причиной лютой ненависти сестры к
брату было его абсолютное невнимание к раскосым зеленым глазищам Эанке и
облаку темных кудрей, обрамляющих непомерной красоты лицо. Сын Астена изо
всех сил сторонился красавицы-сестры, которую никак не мог признать
таковой. Впрочем, не он один. Большинство эльфов сходилось на том, что
женщины прекраснее, чем Аутондиэль, не рождала земля, но, упаси Великий
Лебедь, иметь ее в собственном доме. Астен и Роман с этим полностью
соглашались.
  Бард, разумеется, понимал, что на этот раз ему не избежать встречи с
матерью и сестрой, но изо всех сил старался оттянуть это удовольствие. Он
намеревался посетить дом Нанниэль вечером в обществе отца и дяди, но его
опередили. Эанке застала его одного, и Рамиэрль приготовился к худшему.
  Возможно, он и в самом деле поздоровался чрезмерно сдержанно, и
сестра не преминула ему на это указать:
  - Вы, брат, посещая людей, в полной мере переняли их скверные манеры.
  - Допустим, - Роман старался говорить вежливо, - но если это так, вам
стоит избегать моего общества. Меня не переделаешь, зачем испытывать вашу
изысканность.
  - И тем не менее вы мой брат, и мой долг....
  - Мы ничего не должны друг другу, Эанке, и мы никогда не были близки.
Ты пришла, потому что хочешь у меня что-то спросить. Спрашивай, лгать не
буду.
  - Хорошо, - эльфийка поправила смоляной локон, и Роман невольно
сравнил ее с женщинами, оставленными в Гелани. Совершенной красоте Эанке
не хватало безыскусной нежности Мариты, огненного задора Ланки,
таинственности и гордости Лупе. Даже тихая покорность Герики казалась
привлекательной рядом с этой уверенностью в собственном превосходстве.
  Роман внезапно понял, что не только не любит сестру, но и опасается.
Тем не менее он придал лицу выражение вежливого внимания.
  - Рамиэрль Звездный Дым, - Эанке требовательно повысила голос, -
скажите мне, не видели ли вы во время своих странствий примет, которые
предвещали бы конец Рассветных земель?
  - Я видел признаки того, что нас ждут серьезные испытания. А будет ли
конец света, зависит от многого, в том числе и от того, что будет делать
каждый из нас.
  - Каждый из нас? - Красавица недоуменно подняла бровь. - Кого ты
имеешь в виду?
  - Я имею в виду всех живущих в Рассветных землях.
  - Нам нет дела до "всех". Мы - Перворожденные!
  - Нас никто не звал сюда, сестра. Но раз мы сюда пришли, мы
принадлежим этому миру.
  - Ты заблуждаешься, - превосходства, звучащего в ее голосе, хватило
бы на нескольких королев, - мы не принадлежим этому миру, и мы давно
должны покинуть его и воссоединиться с нашими родичами и нашими
Повелителями.
  - Интересно, - Роман уже не скрывал своего раздражения, - как мы
можем это проделать? И вообще, сколько, кому и чего я должен, предоставь
решать мне самому.
  - Эльфы созданы Творцом и являются Детьми Света, они не должны иметь
отношения к различным грязным тварям, которых Творец сметет с лица земли
за их мерзости....
  - Подожди-ка, дорогая. С чего это ты решила, что ты лучше людей или,
скажем, трясинников? Оттого, что ты рождена бессмертной, но вечная жизнь,
доставшаяся тебе даром, отнюдь не делает тебя лучше бабочки, живущей один
день. Ты красива, не спорю. Но есть и красивее тебя. И умнее. Кто же дал
тебе право судить о тех, кого ты не знаешь?
  - Я давно подозревала, что ты предатель. Именно из-за таких, как ты,
мы опоздали на Зов и остались здесь, - Эанке уже не выбирала выражений.
Впрочем, гнев ей даже шел, придавая ее совершенным чертам особенную
яркость.
  - Называй меня как хочешь, но не вздумай - ты слышишь, - Роман
неожиданно для самого себя схватил сестру за плечи и несколько раз
встряхнул, - повторяю - не вздумай мешать мне. Я люблю этот мир, и я буду
его защищать. Если понадобится, то и от тебя тоже!

  2228 год от В. И. 15-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Гелань.

  Шандер Гардани со вздохом облегчения сел в седло - каждое посещение
старой Терезы, няньки его покойной жены и экономки бедняги-эркарда,
давалось графу с трудом. Он, конечно, был благодарен старой женщине за
старое, но после смерти отца Ванды выносить старуху стало вовсе тяжко.
Шандер слегка тронул бока гнедого, граф предпочитал управлять конем лишь
голосом и коленями, разумеется, когда все вокруг было спокойно. Каштан
легкой рысцой пошел вниз по причудливо изогнутой улице. Капитан
"Серебряных" никуда не торопился. В Высоком Замке ничего неожиданного не
предполагалось - Тарский господарь сидел под замком, Стефана защищали
Аррой и Преданный. Сдружившаяся с эландцами Белка не отходила от них,
выспрашивая о никогда не виденном ею море, а Марита часами простаивала на
стенах, вглядываясь в даль в ожидании своего рыцаря. Впрочем, за девушкой
приглядывали "Серебряные", так что и на сей счет капитан мог быть спокоен.
В последнее время графу все чаще приходило в голову, что, умри он завтра,
это никого надолго не опечалит. Он был нужен многим, но все они, даже
Белка и Стефан, могли прожить и без него; светом же в окошке Гардани ни
для кого не был.
  Жеребец поравнялся с иглецием Гелены Снежной, и граф, нежданно для
себя самого, свернул к Лисьей улице. Домик лекаря Симона был таким же
аккуратным и кругленьким, как и его хозяин. Вымытые окна хитро и весело
подмигивали, а калитка в ухоженный садик, где почти все цветы и травы были
целебными, была гостеприимно приоткрыта. Шандер чему-то усмехнулся и
спрыгнул на землю.
  Хозяева оказались дома. Все трое. Толстенький лекарь, очевидно,
только что вернувшийся от очередного страждущего, тщательно вытирал
полотняным полотенцем вымытые руки. Лупе накрывала на стол -
зелено-крапчатые глаза женщины ярко вспыхнули, когда она увидела гостя.
  - Я зашел просто так, ничего не случилось, - успокоил Гардани. Граф
приветливо кивнул Симону, неловко сжал тонкие пальчики Лупе и
вопросительно взглянул на сидевшего в углу весьма живописного мужчину.
Было тому лет сорок, может, больше, а может, и меньше - одутловатое лицо
еще не успело утратить изначальную красоту, но полуприкрытые глаза и
оттопырившаяся нижняя губа его явно не красили. Человек поднял осоловевший
взгляд на пришедшего и пробормотал что-то маловразумительное, но попытки
подняться не предпринял. Симон промолчал, но Лупе, в лицо которой
бросилась краска, отважно повернулась к Шандеру.
  - Это мой муж. Он пьян. Впрочем, он всегда пьян.
  - Что ж, бывает и такое, - Гардани натянуто улыбнулся, а Лупе
продолжала с какой-то лихорадочной торопливостью:
  - Господин граф, мы безмерно польщены вашим визитом, но у нас нет
ничего достойного столь знатного гостя.
  Мы - простые мещане и не имеем возможности принять вас как должно...
  После таких слов оставалось лишь поклониться и уйти. Или же
встряхнуть гордую дурочку за плечи и наорать на нее, как он когда-то
наорал на Ванду, готовую стать любовницей молодого графа, но испугавшуюся
самой мысли стать его женой. Мещанкам-де нельзя в Высокий Замок.
  Положение спас супруг, уяснивший, что в доме гость, а раз так, то на
столе должно стоять вино. Хозяин целеустремленно пересек гостиную на
нетвердых ногах и, плюхнувшись за стол, неожиданно связно произнес:
  - Благородные люди прежде всего приглашают гостя за стол и ведут с
ним беседу за бокалом доброго старого вина. Я счастлив приветствовать вас
в этом неприглядном доме. П-п-прошу...
  Шандер, проклиная себя за то, что приехал, опустился на стул,
стараясь не смотреть на хозяйку. Сердце его яростно колотилось, ему
хотелось схватить самодовольное пьяное существо, вытащить из дома и с
силой шарахнуть о грубо оштукатуренную стену. Так вот от какой судьбы
бежала маленькая колдунья! Если б не случай, его Ванда тоже могла бы
оказаться в лапах животного, не имеющего понятия ни о чести, ни о том,
какой сказочный подарок сделала ему судьба.
  Супруг между тем, не подозревая о грозящей ему опасности, уселся
напротив гостя и начал длинную выспренную речь, нимало не заботясь,
слушают ли его. Лупе сидела неподвижно. Симон встал, куда-то вышел и,
быстро вернувшись, принялся расставлять на столе посуду. Женщина, словно
очнувшись, бросилась ему помогать, и Шандер, помимо воли залюбовавшись
изящными движениями маленькой колдуньи, ясно представил ее в белом
атласном платье и легком, расшитом зелеными шелками шарфе. А на шее у нее
почему-то красовались фамильные изумруды рода Гардани.


                                  Глава 23


  2228 год от В. И. Утро. 16-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Распахнулись окованные бронзой двери, и высокий молодой воин в
черной, отороченной зеленым одежде лейтенанта воинства Церкви Единой и
Единственной почтительно преклонил колено перед королем Таяны:
  - Ваше Величество, я счастлив сообщить вам, что иеромонах Парамон,
легат Его Святейшества, завтра в три часа пополудни минует перевал.
  - Парамон? - Марко был несколько удивлен и не счел нужным это
скрывать. - Не был ли он хранителем библиотеки Его Святейшества?
  - Именно так, Ваше Величество, - лейтенант Ласло щелкнул каблуками, -
покойный Архипастырь во всем доверял брату Парамону...
  - Покойный? - Король выглядел потрясенным.
  - Да, Ваше Величество. Его Святейшество скончался в ночь с 16-го на
17-й день месяца Влюбленных.
  - Как же могло случиться, что брат Парамон везет мне послание главы
Церкви Единой и Единственной, когда новый Архипастырь избирается Конклавом
лишь спустя месяц после кончины своего предшественника, а от Кантиски до
Гелани больше тридцати диа?
  - На этот раз преемник Архипастыря известен.
  - Надеюсь, брат Парамон поведает нам обо всем. Вы, вероятно, устали с
дороги. Лукиан, - король обратился к капитану "Золотых", с непроницаемым
лицом стоявшему возле королевского кресла, - позаботьтесь о гонце и
пригласите сюда моего сына и герцога Арроя.
  - Ваше Величество, принц Стефан и его дядя в сопровождении полусотни
"Серебряных" еще утром выехали на прогулку.
  - Тогда пошлите кого-нибудь за ними и позовите графа Гардани.

  2228 год от В. И. 16-й день месяца Лебедя.
  Окрестности Гелани.

  Два коня тихо ступали по золотистой предосенней траве. В высоком
прозрачном небе не было ни облачка, но солнце уже не жгло, а только грело.
Стефан с наслаждением подставлял лицо под теплые лучи. Первая с того
холодного дня, когда он прыгнул в воды Рысьвы за Герикой и Ланкой, конная
прогулка казалась наследнику Таяны неслыханным наслаждением. Герцог Рене,
слегка откинувшись назад, придерживал своего вороного, заставляя его идти
бок о бок с лошадью племянника.
  Позднее таянское лето бросило под копыта темно-красные звездчатые
цветы, ночной дождь смыл принесенную горячими эсскими ветрами мелкую серую
пыль, и влажный луг пах свежестью и полынной горечью. Уходящие к горизонту
пологие холмы отливали старым золотом, все дышало покоем, хотелось
спрыгнуть с коня, зарыться лицом в теплую траву и забыть обо всем.
  - Зрелище омытой дождем природы благотворно сказывается на мыслях и
чувствах, - назидательно сообщил Жан-Флорентин. Философский жаб, пользуясь
тем, что "Серебряные" следовали на значительном расстоянии, а от Стефана
Рене не таился, перебрался с браслета на конскую голову и старательно
любовался пейзажем. Стефан вздрогнул, а затем неожиданно звонко рассмеялся.
  - Знаешь, Руи, я только сегодня понял, что я живой, солнце светит,
ветер дует и впереди много-много всего... Мне очень хочется жить, до
сегодняшнего дня сам не понимал как!
  - Хвала Великим Братьям, что наконец понял, - герцог привычно тряхнул
головой, отбрасывая со лба серебристую прядь.
  - В жизни нет ничего нового, но многое, что в ней есть, воистину
прекрасно, - согласился и Жан-Флорентин.
  - Ну, в этом ты не прав, - Рене потрепал шею своего коня, - если
научиться жить каждый день, как первый и последний, для тебя все будет
новым и дорогим.
  - Теперь я знаю твой секрет, Руи, - принц повернул к дяде
разрумянившееся лицо, - вот почему ты можешь все.
  - Увы, Стефко. Счастливчик Рене мог так жить, а вот у герцога что-то
не выходит. Хотя выпадают дни, когда все, что загоняешь вглубь, вырывается
наружу и ты счастлив, просто потому, что счастлив. Жаль только, что такие
оры пролетают до обидного быстро. Вот и сейчас...
  - Что сейчас? - удивленно поднял бровь принц. - До возвращения в
Гелань мы свободны и счастливы.
  - Сейчас нас ждут, - подтвердил Жан-Флорентин. - И это мне очень не
нравится. После дождя ему тут делать нечего.
  - Да кому же?
  - Да Прашинко. Ну, пылевичок, по-вашему.
  Невысокая серебристо-серая фигурка скатилась с ближайшего холма и со
скоростью бегущего в небе облака приближалась к всадникам. Стефан видел ее
впервые, но Рене сразу же узнал одного из гостей Ласковой пущи. Пылевичок
по-прежнему напоминал худенького большеглазого юношу в просторной, не по
росту одежде. Поравнявшись с конными, он приноровился к поступи коня и
пошел рядом, слегка задевая босыми ногами верхушки трав.
  - Что случилось, друг? - осведомился Рене. - Мы, конечно, рады тебя
видеть, но Жан-Флорентин считает - такая погода не для тебя.
  - Да, я не люблю мокрую траву, но сейчас не до этого. Я должен
передать тебе новости от Болотной матушки. Она получила весть из Кантиски.
  - Что-то с Рамиэрлем? - быстро спросил герцог.
  - Он жив и здоров. Мертв Архипастырь.
  - Что?!
  - Архипастыря убили, но Рамиэрлю удалось схватить убийцу за руку.
Теперь Архипастырем стал некий Феликс, бывший секретарь Филиппа, он друг
Рамиэрля и все знает. Послания от нового Архипастыря в пути, одно для
всех, другое - для тебя, там все сказано. В Кантиске произошли странные
события, было там какое-то злое чародейство, но его сумели рассеять.
  - Когда вернется Рамиэрль?
  - Он сейчас у своих, советуется. А вернется, наверное, к концу месяца
Рябин, уж не знаю, как вы его зовете. И еще. Душно тут у вас, как тогда, в
Ласковой. Так что ждите беды, а еще лучше - уходите. За вами идет охота.
  - Это тебе матушка сказала?
  - Нет, это я сам понял, пока вас искал. Кто-то ищет. Вслепую, не зная
зачем и кого, но ищет.
  - Но...
  - Больше я ничего не знаю. Узнаю - приду, а сейчас мне пора. -
Пылевичок отступил вбок, превратившись в пронизанный солнечным светом
столб пылинок, быстро уносившийся к югу.
  - Интуиции Хозяина дорог можно доверять, он всегда знает, кто на чей
след встал, - Жан-Флорентин выглядел встревоженным, - если это то, что
побывало в Ласковой пуще, то оно обладает страшной силой.
  - А ты его не чувствуешь?
  - Увы! Я - существо с богатым интеллектом, а он подавляет эмоции. Я
многое знаю и надеюсь узнать еще больше, но ощущать тонкие эманации... Для
этого нужна примитивная система восприятия.
  - Ничего не понял, - вздохнул Рене, - но не суть важно. Стефко,
поклянись мне, что никуда и никогда, даже из комнаты в комнату не выйдешь,
если с тобой не будет меня, или Преданного, или хотя бы Шандера. Я не шучу.
  - Вижу, что не шутишь, - изумрудные глаза принца погасли. - Я обещаю
тебе, хотя вряд ли это имеет значение Если мне суждено...
  - Знаешь что, дорогой, - голос Рене стал жестким, - ты спрашивал,
какой у меня секрет. До этих твоих глупых слов я его и не знал, а теперь
вот понял. Нам ничего не суждено и не может быть суждено, пока мы сами это
не выберем. Я бы тысячу раз лежал на дне, если бы признал слово
"суждено"...
  - Он прав, - Жан-Флорентин, словно давая понять, что прогулка
закончена, ловко перебрался на руку герцога, - любое предсказание
действительно только до свободы воли. Это общеизвестный факт и одна из
самых великих истин...
  - Арде! ""Арде!" - "Да будет так!" - заключительное слово некоторых
молитв" - тихо сказал Рене Аррой.

  2228 год от В. И. 16-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  Примеро задернул занавески и опустился на высокий серебристый
табурет, указав Роману на удобный низкий диван. Волшебник был весьма
невелик ростом, и, несмотря на его очевидное могущество, сей прискорбный
факт его смущал. Эльф уютно устроился на подушках и выжидательно посмотрел
на Примеро снизу вверх.
  Мудрец был необычайно серьезен. Невысокий, тщедушный усатый человечек
неопределенного возраста с неприметными, невыразительными чертами и
неожиданно красивым, хорошо поставленным голосом, Примеро был бы отличным
собеседником, если б не проступающее в каждом его жесте желание произвести
впечатление. Тем не менее ума и знаний ему было не занимать, а непотребных
поступков, по крайней мере по волшебной части, за магом не числилось.
  С Романом их связывала не столько дружба, сколько общие заботы.
Впрочем, общались они в основном наедине. Чародей, весьма заботящийся о
том, что о нем думают особы противоположного пола, предпочитал не
появляться на люди (а также на маги и на эльфы) в обществе высокого
ясноглазого менестреля. Зато за кувшином вина они иногда говорили часами.
  Роман успешно освоил Запретную магию людей; ему удавалось сплетать
заклинания, сочетающие в себе волшбу смертных и эльфийские чары. Больше
это не удавалось никому. Примеро, во всяком случае, несмотря на все
усилия, эльфийским волшебством так и не овладел, что (в отличие от
невысокого роста) его вроде бы не печалило.
  Нынешняя беседа не походила на прежние неторопливые посиделки.
Разведчик ждал, когда заговорит чародей, последний же явно соображал, с
чего начать. Огромный безобразный тролль, состоящий при особе Примеро в
качестве виночерпия и наглядного свидетельства того, что фигура, которая
велика, вполне может являться дурой, зажег странную лиловую свечу,
наполнил кубки и вышел. Примеро поднял кубок и посмотрел его на свет.
  - За встречу, Рамиэрль!
  - За встречу, - механически повторил бард, пригубив вино. Примеро не
посрамил своей славы знатока - лучшего напитка не было даже у Архипастыря,
о чем эльф и сообщил со всей откровенностью.
  - Что же, ты сам дал мне повод расспросить тебя о твоих похождениях.
  - Помилосердствуйте. Я охрип, полночи рассказывая о том, что было.
Если меня вывернуть наизнанку, и то я не смогу добавить тебе ничего нового.
  - Я и не спрашиваю тебя о недавних событиях, свидетелем которых ты
оказался. Ты бывал в Кантиске и Таяне раньше. Лет сто назад, если не
ошибаюсь?
  - В Кантиске. В Таяну меня никогда не заносило.
  - Как ты думаешь, похож ли Марко на своих предков?
  - Таянцы всегда были искусными воинами и сильными политиками. Тогда
королевство было меньше, но именно тогда король выдал сестру за герцога
Тарского.
  - Расскажи мне о Рьего и герцоге Тарски.
  - Адмирал... - Роман замялся. Описывая Рене, он вторгался в очень
тонкую сферу, ибо самой подходящей характеристикой герцога-маринера было
бы "мужчина в лучшем смысле этого слова". Однако именно эти слова могли
настроить Примеро против человека, который вызывал у Романа самые
неподдельные уважение и симпатию.
  Вовремя вспомнив о том, как в детстве ручную лисичку Плотвичку он
частенько называл не лисицей, а "рыжей, остромордой, длиннохвостой
плутовкой, таскающей кур", Роман попытался дать адмиралу пространную, но
не задевающую больных мест Примеро характеристику.
  - Герцог Рене Аррой не слишком молод, но ни в коем случае не стар. Он
прекрасный воин и неплохой военачальник. Кроме того, Аррой надежен, умен,
держит данное слово. Возможно, иногда он жесток, но в обаянии ему не
откажешь...
  - Вижу, он тебе очень нравится. Теперь расскажи о тарском господаре.
  - Это очень просто. Представьте себе человека, каждая черта которого
является противоположностью герцогу Аррою...


                                  Глава 24


  2228 год от В. И. Утро 17-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Он с трудом открыл глаза и увидел выцветшее раскаленное небо. Хорошо,
что он лежал на спине, - упади он лицом вниз, и ему недостало б сил
перевернуться, а так он мог смотреть вверх. Человеческие глаза не вынесли
бы льющегося сверху безжалостного света, но ему это всегда доставляло лишь
небольшие неудобства. Куда меньшие в сравнении с дикой пульсирующей болью,
рвавшей на части переломанное и искалеченное тело. Но даже эта боль была
НИЧТО в сравнении с осознанием конца.
  Еще утром они были живы, сильны, веселы и уверены в себе, они мчались
вперед с нетерпеливым восторгом, предвкушая быструю, красивую схватку и
блестящую победу, которая на какое-то время развеет обыденную скуку. Он
еще задержался - не смог отказать себе в удовольствии провести ночь перед
битвой с нежной красавицей, которую видел в первый и, как оказалось, в
последний раз...
  Налетевший порыв сухого горячего ветра всколыхнул седую траву,
невиданные серо-серебристые метелки склонились над его лицом - тонкие нити
на фоне обжигающей бесконечности. Второй порыв ветра оказался сильнее, и
пушистая кисть мягко коснулась щеки и вновь выпрямилась. Он провожал ее
взглядом, пока мог, - повернуть голову было свыше его сил. Потом опять
ничего не происходило. Тот же льющийся с бесцветного неба жар, та же боль,
то же бессилие.
  Он знал, что умирает, и хотел, чтобы это случилось скорее, но смерть
все не приходила.
  Затем откуда-то сверху послышалась странные мелодичные крики. Сначала
едва слышные, они приближались, и, наконец, над ним поплыла стая больших
белых птиц. Таких он никогда прежде не видел, так же как не видел этой
седой пушистой травы. Стая была не столь уж и велика, но он не смог
сосредоточиться и пересчитать птиц. Почему-то ему казалось очень важным
знать, сколько же их там, в небе. Белокрылые, с длинными вытянутыми шеями,
они летели четким, красивым строем, каждая занимала какое-то свое, одной
ей лишь принадлежащее место. Будь он здоров, счесть небесных гостей не
составило бы никакого труда, но он умирал; и мысль о том, что ему никогда
не узнать, сколько птиц проплыло над ним в его последний час, была
непереносимо мучительной. А они улетали, плавно и безжалостно, уменьшаясь
на глазах, таяли в слепящем беспощадном сиянии, а он не мог ни вздохнуть,
ни шевельнуться...

  ***

  Рене проснулся как от удара. Ночь уже перевалила за половину, но до
рассвета было еще далеко. За окном чернело бархатное летнее небо, усеянное
крупными, тревожными звездами, одна из которых внезапно сорвалась и
покатилась вниз, оставляя за собой узкую сверкающую полосу. Месяц Лебедя -
Месяц Падающих Звезд, так его раньше называли в Эланде.
  Адмирал встал и кое-как добрался до окна; сердце колотилось, словно
он пробежал весу, а то и две, и причиной же, конечно, был проклятый сон.
Рене Аррой сны видел редко и еще реже запоминал. От природы несуеверный и
умевший владеть собой, Счастливчик не признавал предчувствий, предсказаний
и вещих снов. В юности он просто жил, жил жадно, не загадывая на завтра,
ежедневно рискуя, ввязываясь в самые невероятные авантюры, которые только
могли прийти в голову молодому маринеру.
  ... В первый раз это случилось по дороге в Идакону. Он так же вскочил
среди ночи, до мельчайших подробностей помня приснившийся сон. Сон,
наполненный предсмертной тоской и грустными птичьими криками. Тогда Рене
точно так же сидел, уткнувшись невидящими глазами в стену и ничего не
соображая. Все было спокойно, позади - замечательные приключения, в трюме
- богатая добыча, впереди - долгий путь домой - на сей раз они забрались
так далеко за Запретную черту, что при самом хорошем ветре им предстояло
проболтаться в море больше месяца. И вдруг этот ночной кошмар...
  Разумеется, Аррой никому ничего не рассказал, но все последующие дни
в глубине души ожидал беды - шквала или, наоборот, полного штиля, встречи
с флотом ортодоксов, а то и с легендарным Великим Морским Змеем, про
которого все говорили, но которого никто не видел. Но удача пребывала к
ним в неизменной благосклонности. День проходил заднем, и капитан сумел
взять себя в руки и посмеяться над своими предчувствиями. Плавание
закончилось благополучно, но когда они пришли в Идакону....
  Сиятельный герцог давно запретил себе вспоминать об этом - смерть
семьи, свалившиеся на его голову незнакомые и отвратительные обязанности,
скороспелая, неизбежная женитьба, дни и ночи, заполненные до отказа
делами... Урывая несколько часов для сна и словно бы проваливаясь в черную
бездну, он переживал эту самую черную в его жизни полосу, убивая в себе
отважного бродягу, искателя чудес. Лишь в одном он смалодушничал -
запретил себе высчитывать, не совпал ли его сон с приходом в Идакону
таинственной заразы, косившей тех, в ком была хоть капля крови Арроев.
Приснившийся кошмар был старательно запрятан в самых отдаленных закутках
памяти.
  Прошло восемь лет, и Рене вновь увидел сожженное небо, гнущуюся под
горячим ветром седую траву, улетающих птиц, оглашающих степь странным
плачущим кличем... Потом сон этот стал столь же привычным, как и постылая
власть. Иногда с ночными кошмарами совпадали нежданные беды - смерть
сестры, внезапное разрушение родового замка, подмытого вздувшейся от талой
воды Ганой, исчезновение "Волчьей Звезды", на которой был и его лучший
друг... Иногда не происходило ничего, но Рене был уверен, что просто не
знает про несчастье.
  Эландец заставил себя зажечь свечу, налил вина. Небо за окном
понемногу светлело, ветер уносил растрепанные редеющие облака к Последним
горам. Рене потягивал старое агирское, слушал, как звякают отодвигаемые
решетки, перегораживавшие на ночь внутренние дворы Высокого Замка, -
предосторожность, не имевшая до последнего времени смысла, но скрупулезно
выполнявшаяся целыми поколениями "Золотых". Рене стоял, прижимаясь лбом к
оконной решетке, пытаясь что-то вспомнить. Что-то очень важное, чем его
нынешний сон отличался от прежних.

  2228 год от В. И. Утро 17-го дня месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  Голубая Амора ослепительно сияла на зеленоватом утреннем небе, на
листьях и цветах белых poз собиралась роса, и уже пробовали голоса
просыпавшиеся птицы В Убежище вступал еще один летний день - неторопливый
и роскошный.
  Эанке Аутондиэль, целомудренно кутаясь в небесно-синюю шаль, стояла у
раскрытого окна, рассеянно наблюдая за звездами. Сегодня был великий день
- она, ее мать и еще девять Перворожденных потребовали выслушать ее на
Светлом Совете, и Эмзар ответил, что слово Эанке прозвучит за час до
полудня. Красавица многие годы готовила приличествующую случаю речь и
сейчас, мысленно повторив ее, осталась довольна - она ни в чем не грешила
против этикета и вместе с тем была жесткой и настойчивой. Эмзар должен
понять, что ей лучше не мешать!
  Из достоверных источников она знала о талисмане, попавшем в руки ее
умалишенного брата. Именно это вкупе со странными знамениями и заставило
Аутондиэль раскрыть карты несколько раньше, чем она намеревалась Ни в коем
случае нельзя было допустить, чтобы Рамиэрль покинул Убежище вместе с
кольцом Эрасти. Возможно, оно сможет заменить другое, не менее
могущественное, утраченное Лебедями во времена Войн Монстров. Если так, то
с его помощью можно попробовать открыть Путь или, по крайней мере, послать
Зов Светозарным, некогда властвовавшим над Рассветными землями.
  Рамиэрль, позабывший все приличия и более похожий на презренных
людей, чем на сына звезд, видимо, не понимает, ЧТО попало ему в руки. Она
же, Эанке, не зря по крупицам восстанавливала древние заклятия - она почти
уверена, что это кольцо создано Высшей Силой, пред которой все они со
своим робким волшебством не более чем пыль. Не мог смертный, будь он
трижды магом, сотворить артефакт такой силы. Он его где-то отыскал, а
значит, кольцо принадлежит Эрасти не более, чем выброшенный морем сундук с
утонувшего корабля принадлежит нашедшему его бродяге.
  Нет, Эанке не пыталась уговаривать брата. Рамиэрль был ей чужд и
непонятен. Она старательно презирала его, чтобы не бояться. Единственный
разговор между братом и сестрой, состоявшийся после возвращения Рамиэрля,
показал, как мало он ценит Кровь Звезд. Даже заводить разговор о кольце
она не стала - не хотела раскрывать отступнику и его друзьям разгаданную
ею тайну происхождения кольца. Но перед Советом Клана и Местоблюстителем
высказаться нужно.
  Конечно, Эмзар ее вряд ли поддержит, но она должна впоследствии иметь
право сказать, что действовала по Закону. Если ей откажут, ее руки будут
развязаны. Она все равно завладеет кольцом Эрасти во имя будущего эльфов
и, разумеется, своего собственного будущего. Завладеет, даже если придется
перешагнуть через трупы брата, дяди, отца...

  2228 год от В. И. Утро 17-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Лисья улица.

  Лупе вздохнула и вытащила заветные карты О "О - гадальные карты,
состоящие из 156 карт так называемой Малой Судьбы (12 мастей по 13 карт) и
13 карт Великой Судьбы. Карты Малой Судьбы делятся на 12 мастей по 13 карт
каждая и обозначают события, связанные со свободой воли и выбора, которыми
обладают люди. Карты Великой Судьбы указывают на вмешательство Высших Сил.
  Масти О: Весна, Лето, Осень, Зима, Воздух, Огонь, Вода, Земля
(Камень), Утро, День, Вечер, Ночь. Карты Малой Судьбы имеют численное
значение от 1 до 13, карты-единицы носят название сердец (Сердце Весны,
Сердце Ночи), карты-десятки называются слугами (слуга Дня), 11 -
соответствует рыцарю (рыцарь Огня), 12 - королеве (королева Осени), 13 -
королю (король Камня). Карты от двух до девяти могут носить численное имя
(двойка Дня), но также имеют индивидуальное имя (так, вечерняя пятерка
чаще называется Долгие Слезы). Каждой карте О соответствует определенное,
как правило, очень сложное изображение.
  Карты Великой Судьбы: Великий Орел, Великий Дракон, Бесконечность,
Долгое Возвращение, Кровавая Роза, Негасимое пламя, Протянутая рука, Три
дороги, Буря, Звездная Пристань, Бездна, Свет, Тьма.
  Огненный камень - на самом деле представлял собой обычный камень типа
кварца, обработанный печатными волшебниками таким образом, что при
соприкосновении с легковоспламеняющимися предметами те загорались. O.K.
обычно изготовлялся в виде карандаша, оправленного в медь с медной же
откидной крышкой. Стоил весьма дорого, потому большинство жителей
Благодатных земель предпочитали пользоваться кремневыми зажигалками". Она
купила их очень давно, еще в своей самой первой, счастливой и глупой
жизни. Карты были кусочком запретного, но тем более соблазнительного
плода, к которому тянулась ее душа Гадание на О уже много веков
преследовалось и Церковью, и светскими властями Благодатных земель,
достать настоящую колоду было почти невозможно, но Лупе повезло, она стала
обладательницей точной копии старинных карт. Продававший их купец из
Эр-Атэфа по секрету сообщил, что именно такие были в ходу во времена
Анхеля Светлого и что даненка получила счастливую колоду, избежавшую
сожжения, когда Равноапостольная Циала объявила О ловушкой, расставляемой
людям Антиподом.
  Лупе любила рассматривать странные картинки. В отличие от новейших
гадательных карт в О было не 8 по десять, а 12 мастей, каждая из которых
насчитывала по 13 карт. Это была Малая Судьба. Были еще 13 карт Большой
Судьбы, означающие, что тот, на кого гадают, втянут в события, недоступные
его пониманию. Кроме того, в колоде О было несколько пустых Белых и пустых
Черных карт, число которых почему-то все время менялось.
  Пожилой маг-распечатник "Распечатник - дипломированный волшебник,
лишенный по тем или иным причинам (чаще всего это были нелады с налогами)
права практиковать, но оставленный на свободе, так как его прегрешения не
попадали под Хартию о Недозволенном", на свой страх и риск преподавший
юной ноблеске азы гадательного ремесла, утверждал, что на самом деле
никаких Черных и Белых карт нет, просто изображения иногда тонут во Тьме,
а иногда в Свете и обозначают развилку на дороге Судьбы, где только от
человека зависит, что будет дальше. Так ли это, Лупе никогда не
задумывалась, карты служили ей для того, чтобы спрашивать о том, скоро ли
придет ОН.
  В последний раз Леопина тревожила заветный ларец, где лежали
завернутые в лиловый шелковый платок карты, решившись бежать из отчего
дома с красавцем-поэтом. Это был простенький расклад. Девушка вытащила три
карты, означавшие, что будет, если она решится на побег, и три карты,
которые говорили о том, что будет, если она покорится родительской воле и
примет неизвестного ей жениха, навязанного отцом. В последнем случае О
обещали долгую спокойную дорогу с мелкими радостями и мелкими обидами, а в
конце - богатство. Вторая дорога сулила Малую Радость, Долгие Слезы и
Великую Любовь. Разумеется, она бежала. Впрочем, скажи карты другое, она
бы все равно поступила так, как поступила.
  Разочарование наступило быстро, муж оказался глупым, грубым и
хвастливым, жившим за счет поселившегося в Гелани сводного брата. Лупе
надолго запретила себе думать о картах, пока... Пока в маленький домик
медикуса Симона не пришел граф Шандер Гардани. Конечно, не ей, порвавшей с
прошлым, отказавшейся от достаточно знатной (хоть и не такой, как Гардани)
семьи, мечтать о лучшем друге наследника Таяны, но... После ухода Шандера
Лупе вспомнила предсказание и вдруг поняла, что первые дни с ее неудачным
супругом означали Малую Радость, годы то ли супружества, то ли соломенного
вдовства могли сойти за Долгие Слезы, а теперь к ней пришла Великая
Любовь. И женщина достала убранную с глаз долой, но тщательно сохраняемую
шкатулку с картами. Она готовилась к Великому Раскладу.
  Маленькая знахарка помнила, что Великий Расклад делают
один-единственный раз в жизни, а посему лучше не пытать карты без крайней
на то необходимости, но женщина хотела знать, может ли она хотя бы
надеяться. И Лупе решилась. Это утро, когда Луна уже зашла, а на омытом
дождем зеленом небе ярко сверкала Амора-Любовь, как нельзя лучше подходило
к выполнению задуманного - О охотнее всего открывают свои тайны на
рассвете.
  ... Сначала надо было дать картам имена. Семь королей, рыцарей и
королев на время расклада становились теми, кто уже вошел в жизнь
Вопрошающего и о ком его мысли. Остальные фигуры могли трактоваться по
ходу дела. Лупе подумала и решила, что она - королева Вечера, молчаливый
граф Гардани был произведен в рыцари Зимы. Нужно было назвать еще пятерых;
гадалка немного подумала, глядя на пламя свечи, и решила, что герцог Рене
Аррой - истинный король Вод, тем более что тот и изображался в виде
эландского маринера, либр Роман был произведен в рыцари Утра со
звездой-Аморой на щите. Лупе решила, что Стефану, другу и сюзерену
Шандера, подойдет быть королем Зимы, а дочери графа - королевой Дня,
смеющейся юной девушкой с охапкой желтых полевых цветов в руках.
Молоденькая свояченица Гардани Марита в глазах Леопины превратилась в
королеву Рассвета. Теперь оставалось выложить карты на стол рядами по
тринадцать в каждом, а затем убрать все, кроме нареченных фигур и тех
карт, что непосредственно к ним примыкали, после чего попытаться прочесть
расклад. Лупе так и поступила, но, когда проделала все необходимое,
застыла от удивления. Она никогда не слышала о подобном!
  Обычно карты Великой Судьбы редко смешивались с картами Вопрошающего,
а Великий Орел и Великий Дракон и вовсе были известны тем, что никогда не
выпадали. Теперь же ВСЕ избранные гадающей карты оказались связаны друг с
другом, а вокруг них располагались ВСЕ карты Великой Судьбы! И только одна
лежала отдельно от всех - Свет, означающий счастливый исход.
  Приглядевшись внимательнее, Леопина заметила, что "она" и "граф
Гардани" оказались с краю этого буйства рока, причем их карты легли близко
друг от друга (между ними находились лишь девятка Воздуха, известная так
же как Великое Испытание, слуга Воды, в которые гадалка тут же записала
своего жалкого супруга, и непонятный Рыцарь Лета - молодой охотник среди
могучих дубов). То, что судьбы ее и Шандера могли пересечься, заставило
женщину благодарственно сложить руки, но потом она охватила взглядом весь
расклад, и мечтательно-счастливое выражение исчезло с худенького лица.
Такого Лупе не только никогда не видела, она и представить не могла, что
карты могут лечь подобным образом! Дрожа от ужаса и недоумения, женщина
склонилась над столом.
  Узел расклада закручивался вокруг герцога Арроя, окруженного десяткой
Огня, сердцем Воды и сердцем Осени. Еще одна карта называлась "Кровавая
Роза". Изображение истекающей алой кровью белой розы на фоне скрещенных
шпаг и затянутого облаками неба, прорезанного единственным солнечным
лучом, предрекало или любовь, которая грозит смертью, или же, наоборот,
чувство, способное победить смерть.
  "Кровавая Роза" соединяла судьбу герцога Рене с кем-то, обозначенным
картами О, как королева Осени. Старинный художник изобразил молодую
женщину в черном, с распущенными светлыми волосами, стоящую у залитой
ослепительным солнцем белой стены, через которую перевешивались плети
странных вьющихся растений, окрашенных в самые невероятные цвета, от
лимонно-желтого до темно-фиолетового. Женщина спокойно и отрешенно
смотрела вдаль, на темном корсаже напротив сердца алело небольшое пятно,
казавшееся кровью. На самом деле это был приколотый к платью осенний лист.
"Кого же, - подумалось Лупе, - свяжет судьба с эландским адмиралом, свяжет
так, что даже смерть, уносящая в темные глубины все сущее, не сможет
забрать эту любовь? Неужели принцессу Илану? Но та больше походит на
королеву Огня..." Впрочем, Огненная королева - неистовая охотница, летящая
на лошади с рыжей развевающейся гривой, тоже участвовала в раскладе. Ее и
адмирала разделяли две карты - десятка Огня, называемая также Великой
Битвой, и тройка Воды, означающая предательство или неизвестность. С
другой стороны, стремительный бег Огненной королевы тонул в Черных картах,
к которым примыкали Белые, касавшиеся Шандера...
  Лупе поискала глазами и нашла Стефана, окруженного тремя картами
Каменной масти, что могло означать болезнь, заточение или смерть. Тонким
лучиком надежды оставалась четвертая карта - семерка Весны - семь цветков
сон-травы, пробивающихся из снега. Эта карта означала выздоровление,
надежду, возрождение в новом качестве. Дальше следовало Сердце Весны,
означающее возвышенную любовь, и вновь королева Осени, к которой тянулась
еще одна карта - король Вечера - золотоволосый человек в роскошных
одеждах, стоящий со свитком в руках у окна, выходящего на закат. Короля
окружали две Черные карты, означающие неизвестность, и прекрасный кавалер
с Утренней звездой на щите - Роман Ясный.
  Лупе лихорадочно пыталась постичь то, что говорят О, но ничего не
понимала. Стефан вроде бы был окружен небытием, но вместе с тем связан
надолго, если не навечно, с таинственной королевой Осени; той, кого Судьба
предназначила Рене. Какую-то роль в этой фантасмагории играл неизвестный
король Вечера, имеющий непосредственное отношение к Роману. Она сама и
Гардани тоже должны были принять участие в надвигающихся событиях, но
словно бы с краю - уготованная им полоса бед и разлук сменялась пустыми
Белыми картами, означавшими возможность начать все сначала и прийти к
счастью или покою...
  Белку ожидала дорога, обиды и Сердце Лета - радость, которую проносят
сквозь жизнь, зато Марита была окружена Темными картами, и лишь Сердце
Утра - звезда-Амора пыталась разогнать наступающую тьму. Каким-то образом
Марита оказывалась связанной со Стефаном, обоих их накрывала Тьма - знак
Великой Судьбы, сулящий гибель Лупе еще раз попробовала сосредоточиться.
Итак, в центре событий Рене Аррой и непонятная королева Осени. Рядом с
ними Роман и король Вечера, а чуть вдали - король Ночи - темная фигура со
звездой на ладони, застывшая на фоне зиедцного неба.
  Противостоят им король Камня и Бездна - знак угрозы, пришедшей извне,
- пустые белые глаза, глядящие из клубящегося марева. Три Дороги, выпавшие
следом, означают Выбор, который предстоит Рене и его Королеве. Эта карта
говорит, что из множества дорог только одна окажется верной. Но кто же
все-таки эта Осенняя? Если к ней прикована Сердцем Весны душа Стефана,
это... Герика? Но дочь Михая и Рене?! Этого не может быть. Впрочем, кем бы
она ни была, ее опаляет Негасимое Пламя, означающее причастность к Высшей
магии.
  Всех их - Рене, Романа, Осеннюю, Стефана, непонятных королей и ее
саму с Шандером подхватит Буря, карта, говорящая смертным, что они
вовлечены в сражение Высших Сил. О сулили Рене и его королеве
Бесконечность - черная кошка с раскосыми, равнодушными глазами угадывалась
еще большей чернотой на черном фоне. Этот знак почти никогда не выпадал,
считалось, что он сулит познание всех мук Преисподней и победу, но такой
ценой, которую никто, будучи в здравом уме, не согласится заплатить.
Однако карты утверждали, что Рене заплатит - Протянутая Рука (нищий,
которому рыцарь отдает вырванное из собственной груди сердце) - знак
великой, немыслимой жертвы, на которую пойдет адмирал.
  Осеннюю королеву ждало Долгое Возвращение - женщина со сжатыми губами
идет босиком по воткнутым в землю ножам - Достижение цели, но опять-таки
страшной ценой. Дальше все тонуло в Темных картах, среди которых затаились
Великий Орел и Великий Дракон - самые загадочные из символов О.
Толкователи давно забыли, а может, и вовсе никогда не знали, что означал
летящий между звезд огромный Орел и обвившийся вкруг прозрачной лиловой
скалы Золотой Дракон. Одни считали их забытыми богами, другие трактовали
Дракона как высшую Мудрость, а Орла как божественную Свободу, третьи
говорили, что это Великие Наблюдатели, доносящие до Престола Творца
поступки и мысли
Наставник Лупе склонялся к мысли, что Дракон и Орел символизируют
силы, хранящие Благодатные земли, силы, что могут витать в иных сферах или
спать глубочайшим сном, но при приближении, казалось бы, неотвратимой
угрозы придут и спасут. Если это так, подумалось Лупе, то Дракон и Орел
должны были бы оказаться в гуще событий, они же словно наблюдали из
темноты за жертвами и страданиями королей и королев, отлученных Пустотой
от Звездной Пристани, дарующей покой и забвенье. Лупе смотрела на карты с
тягостным предчувствием, она почти забыла о том, что занимало ее последние
дни, - осознании того, что она влюблена в графа Шандера. Женщина была
слишком хорошей гадалкой, чтобы отмахнуться от предсказания. Она понимала,
что наступают страшные времена и нужно что-то немедленно делать, чтобы
она, Шандер, Белка и другие остались в лучах Света - Лупе бессмысленно
уставилась на карту Великой Судьбы, изображающую радугу над бескрайним
цветущим лугом, сквозь которую пролетала стая лебедей. Свет - счастье,
мир, радость жизни. Он останется, если Рене и Осенняя королева, выбирая
Дорогу, не ошибутся, если они, опаленные Негасимым Пламенем, пройдут до
конца свой страшный путь, путь, который, кроме них, не пройдет никто.
  Лупе невольно содрогнулась, когда ее глаза задержались на Бездне -
белесый туман, в котором двигаются какие-то уродливые фигуры, а из тумана
тянется вперед что-то мерзкое - то ли руки, то ли щупальца и глядят
жуткие, пустые глаза. Бездна стоит за спиной короля Камня. Михай?! Его
Запретная магия? Но ведь Михай побежден? Или нет?
  Маленькая колдунья чувствовала, что она должна понять нечто очень
важное, понять и рассказать Рене, Роману или Щандеру, но, вновь и вновь
вглядываясь в карты, так и не могла постичь, какая именно угроза наплывает
на мир. И только одно было очевидным - необходимость защитить Марту и
Стефана. Но как? Лупе бессильно опустила руки и заплакала.
  Ближе к вечеру она все же решится дойти до Высокого Замка. Там ей
скажут, что герцог Аррой и принцесса Илана отбыли встречать посланника Его
Святейшества, а спустя несколько часов вдогонку за ними поскакал граф
Шандер Гардани со своими "Серебряными". Настаивать на встрече с оставшимся
Стефаном маленькая колдунья не осмелится...


                                  Глава 25


  2223 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  Водяные лилии в широких хрустальных вазах казались вырезанными из
драгоценного белого мрамора, а серебряные ветви, свисающие над креслом
Местоблюстителя, выглядели совсем живыми. В огромные, доходившие до пола
цветные окна щедро лился солнечный свет, окрашенный в самые нежные и
изысканные цвета.
  Местоблюститель Лебединого трона Эмзар Снежное Крыло из Дома Розы
обвел строгими голубыми глазами собравшихся эльфов Здесь были главы Домов,
то есть те, кто мог решать. Остальных, имевших привилегию слушать и
говорить от своего имени, видимо, не так уж и заинтересовала просьба Эанке
Аутондиэль, Эанке Падающей Звезды, дочери Астена Кленовой Ветви и Нанниэль
Водяной Лилии. Или же эльфы уклонились от присутствия на Совете именно
из-за Эанке, чья телесная красота не мешала ей быть истинным бичом клана.
Не поддержать просьбу Аутондиэль означало заполучить смертельного врага,
поэтому соплеменники Эмзара, многие века тщательно избегавшие любых
столкновений, предпочли не вмешиваться.
  Пришли лишь те, с которыми Эанке и ее матушка шептались по укромным
местам. Эти, безусловно, будут поддерживать своих предводительниц, а
значит, Совету Домов или придется пойти им наперекор, что означало войну
внутри клана, или же согласиться с ними, по сути, отдав в их руки Убежище.
Буде тахое случится, ответственность за дальнейшее ляжет на его, Эмзара,
плечи. Он, конечно, знает, что делать, но только самый азартный игрок
поставит на то, что он доживет до следующей весны.
  Впрочем, что бы ни думал Эмзар, бледное лицо Местоблюстителя,
обрамленное темными локонами, оставалось бесстрастным. Он занял
причитающееся ему место во Главе стола, тщательно расправил складки
белоснежного плаща и обратился к семи главам Домов (а ведь когда-то на
Светлый Совет собиралось более сотни Лебедей)
- Дети Вечного Лебедя, да скользит он вечно по глади Великого Озера,
- бархатистый голос Снежного Крыла сразу же заполнил собой весь Зал Первых
Фиалок, - Эанке Аутондиэль из Дома Розы обращается к нам с просьбой.
Выслушаем же ее.
  Несогласных не нашлось. Эмзар царственным жестом положил точеную руку
на инкрустированный перламутром и опалами стол: "Говори, Эанке из Дома
Розы!"
Чтобы не уронить себя пред Светлым Советом, Эанке надела
драгоценности Дома Даже знаменитую диадему, украшенную тридцатью двумя
звездчатыми сапфирами Эмзар знал, что без разрешения главы Дома она не
имела права это делать. Очевидным было и то, что Астен своего разрешения
не давал Видимо, дочери просто не пришло в голову спросить мнения отца
Конечно, за годы прозябания в Убежище эльфы опростились, отвыкнув от
строгих требований этикета, но раз уж Эанке объявила себя наследницей
старинных властителей, она не должна пренебрегать древним обычаем. Хотя, с
другой стороны, надев фамильные ценности, Падающая Звезда как бы обретала
право говорить от имени Дома. Эмзар невольно взглянул на брата.
  Астен был одет подчеркнуто скромно - серо-голубая туника подпоясана
простым серебряным поясом, на золотых волосах тонкий серебряный обруч. На
красавицу-дочь он смотрел со скучающим выражением вежливого хозяина,
внимающего надоедливому и неумному гостю. Если в душе Астена и бушевала
буря, он ничем себя не выдал. Правитель неожиданно подумал, что его
брат-поэт далеко не столь прост и понятен, как это могло показаться с
первого взгляда А Астен вежливо улыбнулся и приложил руку к груди1
"Свидетельствую и подтверждаю, что стоящая пред нами девица и есть Эанке
Аутондиэль, что она принадлежит к Дому Розы, главой которого по воле
Повелительницы Лебедей я являюсь более тысячи весен. Девица же Эанке
приходится сестрой наследнику главы Дома".
  Глаза девицы бешено сверкнули, она никак не ожидала, что отец
вздумает принять участие в разыгрываемом ею спектакле в старинном духе.
Формально Астен лишь подтвердил ее право требовать справедливости, На деле
же он дал понять, что не имеет к происходящему никакого отношения, и
напомнил, что его дочь не более чем сестра Рамиэрля-Разведчика, права
которого она вздумала оспаривать. Тем не менее Эанке сдержалась: что бы то
ни было, она не позволит втянуть себя в спор до тех пор, пока не выскажет
все, что считает нужным Красавица обвела глазами семерых вождей,
собравшихся за столом Правителя, и десятка полтора эльфов, сидевших на
обитых серебристым шелком скамьях, расставленных между доходящими до пола
окнами. Брат, разумеется, и не подумал появиться. Тем лучше.
  - Я прошу Светлый Совет выслушать меня, - звонкий девичий голос был
слышен в самом отдаленном уголке Зала Первых Фиалок.

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя. Около полудня.
  Таяна. Высокий Замок.

  Шандер выполнил приказание Марко, отрядив приличествующее случаю
число "Серебряных" встречать посланца Архипастыря. Задавать вопросы королю
в присутствии сбежавшихся придворных граф счел неуместным. К тому же
поездка солнечным летним днем по мирным таянским дорогам не сулила
неожиданностей. Традиционная охрана, сопровождавшая наследника престола, и
несколько десятков расфуфыренных аристократов были нужны лишь для придания
выезду должной пышности. На сей раз король ввиду траура решил ограничиться
всего лишь тремя дюжинами воинов и дюжиной нобилей - Парамон не носил
кардинальской шапки, да и повод исключал пышные церемонии. Тем не менее
приветствовать легата должен был принц крови, а Стефан был еще не в
состоянии провести в седле целый день. Зенон же продолжал в безумии
бросаться на обитые толстым войлоком стены своей комнаты и не мог
исполнить долг королевского гостеприимства.
  Однако Марко и не намеревался отправлять к Гремихе принцев. Король
дождался возвращения Рене и Стефана. Коротко сообщив потрясающую новость,
которая, казалось, не произвела на дядю и племянника никакого впечатления,
Марко предложил Рене возглавить процессию, так как эландец являлся
ближайшим родичем таянского короля. Рене молча кивнул, мол, разумеется,
всегда рад. Странно, но и Стефан не стал протестовать, доказывая, что
здоров. Принц и герцог обменялись понимающими взглядами, и Рене обернулся
к королю:
  - Я предпочел бы, чтоб граф Гардани остался в Гелани, мне кажется, он
не должен оставлять замок.
  - Ты никогда не ладил с Лукианом, - проворчал король.
  - Лукиан предан как собака, - откликнулся герцог, - но ты же не
доверишь собаке вести переговоры или же возглавлять войска.
  - Хотя большинство собак сделают это лучше старого доброго Лукиана, -
Ланка, слегка задыхаясь, подбежала к отцу. - Раз ваши законы говорят, что
женщина ни на что не годится, я не буду требовать корону. Ну, уж
поехать-то встречать легата я могу!
  Раскрасневшаяся девушка с вызовом смотрела на отца, брата и дядю,
ожидая отпора, но его не последовало. Рассмеявшийся король только
посоветовал дочери одеться на встречу с духовным лицом, как подобает
принцессе, а не тарской разбойнице. Принцесса с кротким видом кивнула
головой и выскочила из комнаты.
  ...Вроде бы ничего не предвещало неприятностей, но у Шандера, когда
на рассвете он провожал кавалькаду, душа была не на месте. Его словно
что-то тянуло вскочить на коня и броситься вдогонку за уехавшими. Граф
сдержал себя и отправился к Стефану.

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  Солнце скрылось за верхушками трех огромных каштанов, когда Эанке с
победным видом обвела взглядом Зал Первых Фиалок. Она могла гордиться
собой: ее доводы были безупречны, она высказала все, что хотела. Если
Светлый Совет не прислушается к голосу разума, тем хуже для него, ее же
совесть может быть спокойна.
  Сидевшие у стен эльфы молчали: ждали, когда выскажутся главы Домов.
Эмзар равнодушно и буднично предложил начать с самого младшего.
  Клэр Утренний Ветер из Дома Журавля Эанке не любил. И очень не любил.
Когда-то, много весен назад, красавица из Дома Розы владела сердцем Клэра,
но неистовое желание возлюбленной вернуть вчерашний день вызывало у
застенчивого "журавлика", любившего.дождь, птиц и светлые кленовые рощи,
недоумение и печаль. Девушка сочла своего обожателя трусом и ничтожеством,
что, впрочем, не мешало ей показывать немногочисленным подругам свои
изображения работы Клэра. Казалось, так будет вечно, но однажды Утренний
Ветер оглянулся по сторонам и увидел, что, кроме Эанке, в Убежище есть и
другие. Молчаливая пепельноволосая Тина Последняя Незабудка из Дома Ивы
вытеснила из сердца художника дерзкую красавицу. Эанке тяжело пережила
потерю единственного к тому времени поклонника и постаралась выместить зло
на Тине. И тут-то кроткий Клэр показал, что досаждать его любимой не может
никто.
  Эанке не забыла ясный зимний день, когда напротив Лебединого Чертога
появилась ледяная статуя. Это, без сомнения, была она, Эанке Аутондиэль,
но прекрасные черты были сведены гримасой злобы и вожделения, нежные руки
скрючены, как птичьи когти, рот уродливо разинут, словно женщина
выкрикивала какие-то отвратительные слова. Трудно было представить себе
большее оскорбление, к тому же обитатели Убежища понимающе перемигивались,
довольные тем, что вздорная девица наконец-то получила по заслугам.
  Статуя, несмотря на слезы и крики Эанке, простояла до весны.
Красавица запомнила урок: она стала сдержанней, но ненависть, которую она
испытывала к Клэру, возросла многократно. Когда же Утренний Ветер после
отказа его матери от своих прав был признан главой Дома, Аутондиэль
несколько дней не показывалась на улице, боясь выдать свои истинные
чувства. Что до Клэра, то он их и не скрывал.
  - Я выслушал все, что говорила эта... женщина, - художник произнес
это слово так, что оно прозвучало оскорблением, - и не понял почти ничего.
Я не понял, почему мы должны заниматься жалобами сестры на брата при живом
отце и главе Дома. Я не понял, почему мы должны отбирать у брата его
находку и передавать ее сестре. Я не понял, наконец, почему мы должны
преступить древний запрет и вновь начать поиски отвергнувших нас Богов и
почему кольцо, не имеющее ничего общего с нашей волшбой, поможет там, где
ничего не вышло у лучших магов.
  Я знаю лишь одно: эта женщина не хочет смириться с тем, что у нее
никогда не будет подданных, что она живет на маленьком острове, а не в
легендарном Сээнгвирре, и что она ни в ком не вызывает ни любви, ни хотя
бы уважения. Поэтому-то она и ненавидит всех. Вас. Меня. Своего брата.
Если мы ей уступим и отдадим колдовскую игрушку, она будет заботиться лишь
о себе. Мы же превратимся в заложников ее скверного характера, чтобы не
сказать безумия. Я кончил.
  - Благодарю тебя, Клэр Утренний Ветер, - Эмзар слегка наклонил
красивую голову. - А что скажет Дом Ивы?
  Нидаль Рябиновая Гроздь изящным движением поправил опаловый медальон,
с которым не расставался со дня гибели жены.
  - Я не хочу никого осуждать и никого обсуждать. Мне кажется,
принесенное Рамиэрлем кольцо не повод для разговора на Светлом Совете. Это
внутреннее дело Дома Розы. Я готов извиниться за излишнюю резкость слов,
сказанных моим зятем, но не за суть их. Эанке Аутондиэль поступила
недостойно.
  - Благодарю главу Дома Ивы. Совет ждет слова Дома Иволги.
  Главой Дома Иволги была Тамиона Лунная Бабочка, легкая и неуловимая.
Собственно говоря, Дом Иволги и состоял-то из трех одиноких сестер, все
еще надеявшихся обнять возлюбленных, пропавших во время Войн Монстров. Лэа
и Вардис ждали женихов, Тамиона - мужа.
  - Я даже не знаю, - Тамиона грациозно склонила золотистую головку, -
что сказать. Если это кольцо действительно столь важно, надо просить
Рамиэрля отдать его клану. Может быть, мы с его помощью сможем отыскать
тех, кого по недомыслию оплакиваем, или же защититься от будущих бед. Если
же это обычный перстень, пусть он остается у Рамиэрля. Что до Эанке, она в
любом случае не имеет на него прав.
  - Благодарю тебя, Тамиона Лагариэль. Дом Ириса? Стройный темноволосый
Антэл Золотой Тростник с глазами сине-лиловыми, как вечернее небо, был
немногословен:
  - Мы слишком мало знаем о кольце Рамиэрля, чтобы судить о нем. И к
тому же решать судьбу талисмана за спиной нашедшего недостойно.
  - Я понял. Спасибо, Антэл. Астен Кленовая Ветвь, ты присоединяешься к
словам Эанке из твоего Дома?
  - Нет, - покачал золотой головой Астен. - Эанке движут зависть и
честолюбие, а это не те кони, на которых можно въехать в землю
обетованную. Что до кольца, оно принадлежит не нам, и не нам решать, что с
ним делать.
  - Что ж, Дом Розы откровенен. Дом Лилии?
  - Если находка Рамиэрля может быть полезна клану, нельзя выпускать ее
из рук. Но мы должны быть уверены, что магия кольца не враждебна эльфам.
Если Эанке готова поручиться за все ею сказанное, я предложил бы позволить
ей заняться кольцом.
  - Дом Лилии также достаточно ясен. Будет ли говорить Дом Мотылька?
  - Дом Мотылька полагает, что нужно выслушать Рамиэрля-Разведчика и
только потом решать.
  - Главы Домов сказали, - Эмзар бесстрастно обернулся к сидящим вдоль
стен - Присутствующие на Совете Дети Лебедя будут говорить
Правитель полагал, что сторонники Эанке станут убеждать Совет, но те
молчали, напряженно и выжидательно следя взглядом за своей
предводительницей. Эмзар заметил быстрый взгляд, которым Эанке обменялась
с матерью и Фэриэном из Дома Лилии. Судя по всему, что-то затевалось.
Однако что именно приготовила Аутондиэль Совету, никто так и не узнал.
Серебристый занавес поднялся, и в Зал Первых Фиалок вошел тот, имя
которого так часто упоминали собравшиеся.
  Рамиэрль, словно бы в насмешку над сестрой, оделся в костюм
эландского маринера. Столь не любимый эльфами черный цвет выгодно оттенял
золото волос и синеву глаз, а длинный клинок на шитой серебром перевязи и
кинжал за спиной говорили, что красавец этот не менее опасен, чем волк или
морской бык. Лицо барда хранило вежливое выражение, но в глазах плясали
смешинки.
  - Я с интересом узнал, что благодаря моей предприимчивой сестрице
оказался в центре внимания Светлого Совета и поспешил прийти. Я не помешал?
  - Я рад, что ты здесь, Рамиэрль, - доброжелательно откликнулся Эмзар,
умело скрыв вздох облегчения. - Но ты зря беспокоился, Светлый Совет
оставляет просьбу твоей сестры без внимания.
  - Я благодарю Светлый Совет за мудрое решение, - либр улыбнулся, и в
улыбке его опять-таки сквозила легкая насмешка. - Но боюсь, это решение
было единственно возможным. Я расскажу всем, КАК ко мне попало это кольцо.
Сочтя по наивности, что знать об этом должны немногие, я ошибся.
Отсутствие знания рождает в некоторых головах не самые уместные планы.
Итак, угодно ли Светлому Совету меня выслушать?
  Любопытство в равной степени присуще всем мыслящим тварям. Эльфы не
оказались исключением, впрочем, Рамиэрль, или, вернее, Роман Ясный, в этом
и не сомневался. Бард вновь усмехнулся одними глазами:
  - Начну с того, что кольцо это принадлежало человеку, известному как
Эрасти Церна. Люди почитают его как святого, и перстень этот хранился в их
главном храме. Вместе с руками Эрасти Церны, отсеченными его убийцами.
Касаться кольца имел право лишь Архипастырь. Некто, я так и не узнал, кем
был покойный, решил завладеть кольцом Эрасти. Увы! Моя дорогая сестра
оказалось не первой, кому пришла в голову эта блистательная мысль.
  За кольцо одному из кардиналов (это жрецы людей высокого ранга)
обещали архипастырский посох. Прежний Архипастырь был убит. Его преемником
готовился стать некто Амброзии, теперь, полагаю, уже покойный. Ночью они
вместе с тем, кто охотился за кольцом, осквернили святыню. - Бард выдержал
паузу и продолжил:
  - Один сгорел на месте. Другого схватили отсеченные руки. Затем
появился сам Эрасти Церна и поручил кольцо мне. А теперь пусть кто-нибудь
попробует подойти и взять его. Если сможет, разумеется. - Роман учтиво
поклонился и остался стоять посреди зала, в упор глядя на Эанке. Та, гордо
вскинув голову, сделала несколько шагов к брату, потом остановилась, резко
повернулась и с криком "Ненавижу!" бросилась вон. Совет был окончен.
  Эльфы расходились молча, не глядя друг на друга. Эмзар задержал
Романа и, когда они остались одни, тихо сказал
- Не знаю, чему помешал твой приход, но, похоже, дочь твоего отца
собиралась показать нам свою силу. В любом случае, Убежище для тебя теперь
не самое безопасное место.
  - Я понимаю, что все колдуны мира вкупе с Белым Оленем не мечтают о
моей смерти больше той, что по недосмотру Творца зовется моей сестрой. Я,
конечно, мог бы поговорить с ней на доступном ей языке, но мне
действительно некогда.
  - Идешь к Последним горам?
  - Сначала - в Таяну...
  - Примеро действительно направляется с тобой?
  - Не самое приятное общество, но, возможно, без помощи магов мне не
пройти дальше Эрасти... Впрочем, Топаз доберется до Гелани быстрее, чем
наши маги до Тарски. Мы просто условимся о встрече.
  - Они настаивают на совместном путешествии..
  - Хотят, чтоб я был на глазах. Придется их разочаровать.
  - Когда ты уходишь?
  - Хотел бы вчера, но лучше дождаться Уанна, который появится со дня
на день. Если кто-то и знает нечто важное о кольце, так это он. В
противном случае мое возвращение в Убежище окажется ошибкой.
  - Неужели они ничего не знают?
  - Ничего, дядя. Даже Примеро. То, что он говорит с присущим ему умным
видом, скажет любая жаба, я уж не говорю о философской. Единственной
зацепкой оказалась одна строчка, написанная рукой вашей матери королевы.
Она упоминала "темное кольцо, сулящее надежду". Но оно ли это?
  - Боюсь, она имела в виду что-то свое...

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Шандер, усмехнувшись, переставил вырезанную из черного дерева
"всадницу" на два поля вбок. Он считался неплохим игроком в эрмет, но
сегодня у него не было шансов - обыграть Стефана было не легче, чем
превзойти Рене в искусстве фехтования. Возможно, когда-то кто-то такой и
родится, но это когда еще будет. Тем не менее играть с принцем и фехтовать
с адмиралом граф Гардани любил.
  Капитан "Серебряных" никогда никому не завидовал, чужое мастерство
его лишь восхищало и заставляло часами тренироваться. В Высоком Замке
сражаться с Шандером в эрмет на равных могли разве что король Марко да
покойный Иннокентий. Что до шпаги, то пока Стефан был здоров, граф и принц
оспаривали друг у друга первенство, в равной степени гордясь и своими
удачами, и победами друга. Впрочем, их отношения в принципе не знали, что
такое "зависть".
  Отец Шандера сначала смотрел на дружбу сына с принцем косо, так как
никогда не одобрял королевских фаворитов, но, убедившись, что Стефан не
является барином, а Шандер - слугой, успокоился. Шани же никогда и ни о
чем венценосного друга не просил, пока не влюбился в красавицу-плебейку,
расстаться с которой было выше его сил. Откажи Стефан в просьбе или
посоветуй сделать юную Ванду не женой, а любовницей, граф наверняка бы
сохранил фамильную преданность Ямборам, но эта была бы обычная верность
рыцаря своему сюзерену. Но принц, преодолев сопротивление обоих семейств и
отца-короля, при помощи кардинала Иннокентия устроил брак Шандера, после
чего друзья стали вовсе неразлучны. Именно тогда король Марко сделал шаг,
сначала всех удививший, но потом оцененный по достоинству. Когда Рудый
Стах, прежний капитан "Серебряных", нашел свою смерть в медвежьих лапах,
король назначил его преемником друга своего сына. Телохранители принца не
сразу признали нового начальника, который к тому же был младше большинства
из них, но Шандер Гардани доказал, что достоин этой должности. Нынешние же
"Серебряные" были готовы следовать за своим капитаном в огонь и в воду.
  Когда после отъезда Романа граф собрал своих додеканов и рассказал о
заговоре против Стефана, те восприняли новость как и положено личной
гвардии. Внешне словно бы ничего не изменилось - все так же сменялись
каждые две оры парадные караулы, а свободные от дежурств воины упражнялись
во внутренних дворах, пили красное вино и крутили усы перед хорошенькими
камеристками, но на самом деле "Серебряные" больше не отдыхали. Как-то так
вышло, что гвардейцы оказывались именно под теми окнами и у тех дверей,
через которые можно было пройти к покоям принца и эландского герцога,
также взятого под негласную охрану. Под шитыми серебром доломанами были
надеты легкие кольчуги, а вино разбавлялось водой.
  Шандер был уверен в своих людях, как в себе, но все равно считал дни
до возвращения Романа и прибытия нового кардинала. Граф не дрогнул бы,
случись ему схватиться лицом к лицу с десятком атэвов или с горсткой людей
оборонять замок от целого войска, но магии он не понимал и боялся. И
Шандер Гардани не мог чувствовать себя спокойно, зная, что в Высоком Замке
заперт пойманный с поличным колдун и отравитель. Будь на то его воля, граф
немедленно казнил Годоя, даже если его смерть для принца Зенона вечное
безумие. Впрочем, окажись на месте Зенона, которого Шандер никогда особо
не любил, Стефан...
  Гардани наморщил лоб, заставляя себя думать о том, что он видит на
игральной доске. Принц уже вывел из-под удара "адмирала" и пытался
развернуть "колесницу". Удача не благоприятствовала Стефану - у него почти
не было флота, зато случился переизбыток придворных. Любой другой игрок
сдал бы партию без боя, но наследник Таяны медленно, но верно подчинял
судьбу своей воле. Но доиграть им было не суждено. Юный Сташек, самый
молодой из "Серебряных", застыл на пороге в подчеркнуто бравой позе.
  - Что-то случилось, друже? - отозвался принц.
  - Ее Величество хочет поговорить с Его Высочеством наедине! -
отчеканил юноша.
  На бледном лице Стефана ничего не отразилось, но Шандер заметил, как
тонкие пальцы сжали палисандровую фигурку.
  - Я рад служить Ее Величеству, - голос принца был ровным. Сташек лихо
повернулся и вышел. Шандер встал, готовясь последовать его примеру.
  - Останься, - Стефан был непререкаем, - если она пришла, это касается
всех нас, а не только меня.
  Герика, застыв на пороге, растерянно уставилась на двух мужчин,
поднявшихся из-за эрметного столика.
  - Прошу вас, Ваше Величество, - Шандер подвел королеву к обитому
вишневым бархатом креслу, на котором та когда-то любила сидеть. - Мы
счастливы вам служить. - Герика послушно села, ее руки теребили тяжелую
атласную юбку.
  - "Серебряный", оставьте нас и проследите, чтобы в коридоре никого не
было.
  Юный гвардеец повернулся и вышел еще более браво и старательно, чем в
первый раз. Стефан пристально посмотрел на королеву, а потом спросил тихо
и ласково:
  - Что случилось, Рика?
  В серых глазах мелькнули слезы, но юная женщина справилась с собой и
тихо сказала:
  - Ко мне только что приходили...
  - Кто?
  - Не знаю. Одет был, как придворный Его Величества, но лицо
незнакомое.
  - Что было ему нужно?
  - Чтоб я попросила у... у Его Величества свидания с отцом.
  - Что?! - В глазах принца сверкнуло зеленое пламя. - С Годоем?!
  - Да. И как можно быстрее... Но я... Я подумала, что должна прийти и
сказать; ведь отец, он сделал теб... Вам много дурного. Я не хочу его
видеть, но этот человек приказал мне.
  - Приказал тебе?! Но приказывать королеве может лишь король.
  - Он, наверное, этого не знал, - вздохнула Герика, - он сказал, что я
должна увидеть отца еще до вечера и передать ему несколько слов. И еще он
сказал, что отец обрадуется, но если я кому-то расскажу об этом деле, то
буду жалеть всю жизнь.
  - Так и сказал?
  - Он поклялся святой Циалой, - грустно сказала королева, - но я все
равно решила рассказать. Если это на пользу отцу, значит, будет плохо всем
остальным. Я бы никогда, - она робко подняла глаза, - не пришла бы сюда,
но герцог Аррой уехал... Остались только вы, а что-то делать надо.
  Принц молча смотрел на молодую женщину, руки его дрожали, и Шандер
понял, что отвечать должен он.
  - Ваше Величество, пока мы не решим, что делать, вам не стоит
возвращаться в свои покои.
  - Что он велел передать? - Стефан уже овладел собой.
  - Он несколько раз заставил меня повторить, так что слова точно эти:
"Сегодня. Вукереч. Сломанный клинок".
  - И это все?! - ошеломленно переспросил Шандер.
  - Все, - виновато кивнула она.
  - Герика, - голос Стефана сорвался, - подожди в "клетушке"...
  Герика прекрасно знала эту небольшую комнатку с окном в Осенний
садик, где они со Стефаном провели немало счастливых часов. Она встала и
покорно вышла, обернувшись на пороге и послав Стефану долгий просительный
взгляд, на который тот не ответил.
  - Ты что-то понимаешь? - Шандер намеренно отвлек принца от неуместных
нынче сожалений.
  - Нет. Но мне кажется, разгадка где-то рядом. Пока же мне понятно
только слово "сегодня".
  - Может, он хочет бежать?
  - Не думаю. Свидание с дочерью неминуемо привлечет к нему внимание
стражи. Нет, это скорее доклад о выполнении какого-то приказа. Человека,
который приходил к Рике, мы сейчас, конечно, не найдем. А если и найдем,
вряд ли чего-то от него добьемся. Проклятый знает, сколько их, и они
поймут, что их выдала Рика... Нет, мы должны догадаться сами.
  - Вукереч, что это такое? Или кто?
  - Ума не приложу! - Принц потер пальцами виски. - Может, что-то
тарскийское?
  - Навряд ли, скорее на староарцийское похоже. Как же оно теперь будет
звучать? Так, "В" на "ф" и "к" на "ж"...
  - Не забудь еще "еч" на "е" поменять Иннокентий рассказывал, что
арцийцы, смешавшись с мирийцами, за последнюю тысячу лет из "да-мечей" в
"даме" превратились Значит, у нас получается какой-то Фужере. Где-то
что-то я такое слышал...
  - Фужере?! Ты что, вправду забыл? Это же епископ Ортодоксов, который
первый выбрался живым из Эр-Атэва и привез в Арцию эрмет! В те времена его
имя читалось как "Вукереч".
  - Ну и что с того? Он же умер еще до Анхеля, да и писал-то одну лишь
ортодоксальную чепуху, дескать, все, что дадено, дадено по воле Творца, а
посему ничего и менять-то нельзя. Если бы не эрмет, о нем бы и вовсе
забыли.
  - Вот именно, его книги сейчас большая редкость, но у меня есть. Там,
среди прочего, описываются эрметные комбинации Фужере решил назвать их
по-своему, но потом все сошлись на атевских названиях.
  - И что это нам даст?
  - Только одно: одно из положений он назвал "Сломанный клинок". Мы его
называем "гируд-ах". Теперь ты понимаешь?!


                                  Глава 26


  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Старая Таянская дорога.

  Местность постепенно повышалась. Пологие холмы становились круче, их
выгоревшие головы словно бы светились под солнцем, а вдали, все меньше
напоминая гряду облаков, высился Гремихинский перевал.
  Маки и атриолы давно облетели. Только невзрачные серые пушистые
шарики да шелест перезревшей некошеной травы напоминали о буйном весеннем
цветении. Ланка жалела, что сейчас не время для виллин, ведь, подарив этот
цветок, можно сказать так много. Принцесса пыталась сосредоточиться на
дороге, но постоянно оглядывалась на ехавшего сзади Рене. Увы! Адмирал был
полностью поглощен беседой с толстым епископом. Ланка дрожала от ярости и
обиды - время непоправимо уходило. Еще одна или две весы, и они увидят
посланцев Архипастыря, после чего все надежды на откровенный разговор
пойдут прахом.
  Принцесса огляделась, чтобы прикинуть точное расстояние до места
встречи. На первый взгляд холмы походили друг на друга, как яблоки с одной
яблони, но Илана слишком часто проезжала этой дорогой, чтобы путаться.
Дорога огибала холм, казавшийся немного выше соседних. Девушка помнила,
что на его вершине стоит то ли огромный камень, то ли выглаженная ветрами
и дождями древняя статуя, оставленная племенем, исчезнувшим задолго до
того, как сюда пригнали коней племена царевича Тая.
  С помеченного камнем холма должны быть видны Всадники... Ланка умелой
рукой послала коня в галоп. Выносливый рыжий иноходец птицей взлетел на
вершину. Придворные только плечами пожали, удивляясь очередной выходке Ее
Высочества, сверху весело приветствовавшей отставших. Внезапно всадница
вздрогнула, ее конь вскинулся на дыбы, отчаянно молотя по воздуху
передними ногами, и не заржал, а почти закричал. Девушка чудом удержалась
в седле, а обезумевшая лошадь отскочила вбок, на мгновенье застыла как
вкопанная и опрометью понеслась назад. Навстречу уже мчались встревоженные
нобили и воины эскорта, но принцесса пронеслась мимо выскочившего вперед
белокурого всадника на серой поджарой кобыле и осадила иноходца, только
поравнявшись с Рене Арроем. Девушку била дрожь, медные пряди,
растрепавшиеся во время бешеной скачки, прилипли ко лбу, лошадь роняла на
дорогу хлопья пены, словно ее заставили проскакать галопом несколько вес.
Принцесса бросила поводья и закрыла лицо руками.
  - Что случилось? - Рене мягко, но твердо обнял племянницу за плечи, и
та, прижавшись к нему, едва удержала крик радости - ее маленькая хитрость
увенчалась успехом - ОН БЫЛ РЯДОМ!
  Илана немного помолчала, а потом отрывисто прошептала:
  - Всадник!.. Я видело его лицо!.. Это моя смерть!
  - Тебе показалось, - Рене бережно провел рукой по медным волосам, -
на таком расстоянии нельзя увидеть лица. Не думай об этом.
  - Но это было!.. Было... Было... - твердила Илана, цепляясь за Рене.
- Я боюсь! Слишком много смертей... Следующая я... Я знаю, Рене, - обычно
дерзкие глаза девушки с мольбой смотрели наэландца, - Рене, спаси меня, не
оставляй. Я не хочу умирать... Помоги... Герцог прижал ее к себе:
  - Ничего не бойся, тебе все показалось. Оставайся здесь.
  - Что ты хочешь делать?!
  - Поднимусь и посмотрю.
  - Не делай этого... Ты ничего не увидишь.. Всадники показываются
только тем, чей срок наступил. Я не пущу тебя! - Илана заплакала навзрыд,
наверное, первый раз в своей жизни. Рене тихо гладил ее по голове,
успокаивая, как ребенка Наконец она отстранилась:
  - Ты останешься?
  - Разумеется, нет! Я должен знать, что ты увидела. И ничего не бойся.
  - Тогда и я с тобой, - Илана вымученно улыбнулась, - должна же я
показать тебе, откуда я смотрела. Герцог внимательно посмотрел на нее:
  - Я знал, что ты не из трусливых, но чтоб до такой степени!
  - С тобой я ничего не боюсь, - решительно сообщила Илана.
  - Хорошо, поехали.
  Лошадь Иланы все еще дрожала и не хотела идти, поэтому герцог посадил
девушку впереди себя, крепко обхватив одной рукой. Сердце Ланки бешено
колотилось - уж теперь-то лед в ее отношениях с Арроем должен растаять!
Ему ее жаль, он хочет ее защитить и при этом восхищается ее смелостью! Не
может не льстить и ее вера в него. А эта поездка на одной лошади!.. С нее
должно начаться счастье.
  Разумеется, никакого всадника он не увидит, да и не может увидеть.
Зато увидит она, а он будет ее защищать днем и ночью, благо за год
произошло много всего, подтверждающего, что принадлежать к Таянскому Дому
опасно.
  - Ну, племянница, - Рене говорил спокойно, но в его голосе принцесса
уловила скрываемую под нарочитой небрежностью серьезность, - откуда ты
смотрела?
  Ответ у Ланки был готов заранее.
  - Вот отсюда, в эту сторону ничего не видно - камень, а вот тут... Я
смотрела, сколько еще до Гремихи, и.. - Илана протянула руку вперед и,
вскрикнув, вцепилась в Рене. - Вот он! Вот! Неужели ты не видишь?!
  Он ответил очень тихо и серьезно:
  - Конечно же, вижу...

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Старая Таянская дорога.

  Они гнали коней крупной рысью, уже понимая, что не успевают. Шандер с
трудом сдерживался, чтоб не послать отряд в галоп, но ум раз за разом
одерживал победу над сердцем. Загнать лошадей означало оказаться в поле
пешком за несколько вес до тех, кому они должны помочь. Только владея
собой, они могли еще надеяться на успех.
  Он взял с собой около сотни "Серебряных", всех, кто подчинялся ему и
Стефану, всех, кто был свободен от дежурства и в этот чертов праздник
оставался в Замке Собрались они в считанные мгновенья, умение вовремя
оказаться в седле было неотъемлемой чертой таянских воинов. Теперь
оставаюсь догнать отряд, опередивший их почти на девять ор Увы!
Кавалькада, выехавшая навстречу легату Архипастыря, вряд ли тащилась, как
похоронная процессия, тем более что в поездку напросилось немало молодых
нобилей, желавших показать себя перед Иланой умелыми наездниками.
  Если они со Стефаном правы в своих догадках, а никаким другим образом
объяснить адресованное Михаю послание лично он, Шандер Гардани, не
возьмется, то сторонники тарскийского господаря могут напасть на Рене и
Илану в четырех местах. Вряд ли они будут рисковать и собой, и возможными
заложниками там, где все как на ладони.
  Логичнее всего было бы захватить самого легата еще до встречи с
таянцами. В горах, если взяться за дело с умом, можно спрятать не одну
тысячу человек, там каждый камень становится защитой, а каждая расщелина
неприступной твердыней. Но, с другой стороны, взять заложником
высокопоставленного клирика - объявить войну Церкви. Быть отлученным и
проклятым вряд ли захочет даже Годой. Если же Михай целит в Илану или, что
вернее, в Рене (комбинация "Сломанный клинок" означает пленение вождя), то
о горах надо забыть.
  Лично он, Шандер, видит только два места, пригодных для засады. Это
Козий лог, находящийся в полутора весах от Гелани, и Тисовая падь, от
южного конца которой до Всадников рукой подать. Да, он бы ждал врагов в
Тисовой пади, через которую, если он правильно прикинул время, его друзья
проезжали, когда они со Стефаном садились играть. Если что-то должно было
случиться, оно уже случилось. Возможно, им предстоит долгая погоня по
горам, но это все-таки лучше, чем найденные в пади трупы. Только не это!
Хватит в Таяне смертей. А когда он вернется, чем бы ни кончилось дело, он
убедит короля казнить Годоя. Или же убьет его своими руками, и пусть будет
что будет!
  Шандер оглянулся на "Серебряных", они, хвала Творцу, отличались
неутомимостью волков. Нет, положительно, эту партию еще можно выиграть.

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя,
Старая Таянская дорога.

  - Послушай меня, Илана, - Рене взял принцессу за руку, - мы сейчас
спустимся с холма, и ты скажешь, что ошиблась, что все тебе почудилось...
Я понимаю, что ты привыкла отвечать за свои слова, - герцог не правильно
истолковал робкий жест Ланки, готовой признаться, что она НИЧЕГО не
видела, - но нам нельзя сейчас пугать людей. В Таяне обсудим все со
Стефаном и с Гардани. Скоро вернется и Роман, он наверняка знает о
Всадниках больше нас. А теперь молчи. - Принцесса и так потрясенно
молчала, и Рене добавил уже мягче:
  - Не думай, что это чья-то смерть. Нас предупредили об опасности, а
кто предупрежден - тот вооружен. Надо думать, а не плакать. Ну, ты ведь у
нас умница....
  На этот традиционный мужской аргумент Илана также ответила
традиционно - она улыбнулась. Если бы кто-то еще два месяца назад сказал
Ланке, что она будет счастлива ехать на одной лошади с другим человеком,
она бы рассмеялась недоумку в лицо. Но сейчас ей хотелось растянуть эти
мгновения на день, на год, на столетие.
  Единственное, чего не понимала принцесса, - это слов Рене о
Всадниках. Она ничего не видела, но думать, что герцог ее разыгрывает,
было невыносимо. Кроме того, и лицо Рене, и его голос убеждали, что он
воспринял слова Иланы более чем серьезно. Она была готова поверить, что
он-то как раз и ВИДЕЛ лицо Всадника, а это значит, что он... обречен?!
  - Я ненавижу себя за то, что втянула тебя в это, - до ожидавших их на
дороге придворных и телохранителей оставалось всего ничего, и Илана
говорила тихо, почти шептала:
  - Никогда себе этого не прощу!
  - О чем ты? - искренне удивился ее неподражаемый спутник. - Если
верить легенде, то не увидеть Всадника тот, кому это предназначено, не
может. Ну, произошла бы это не сейчас, а через ору или две. Вот и все.
И... неужели он показался тебе таким уж страшным?
  - Я... Я не успела рассмотреть...
  - Конечно же, не успела, - рассмеялся Рене, привычно откидывая со лба
белую прядь, - ты его увидела, ты знала, что это страшно, и испугалась. А
надо было не бояться, а посмотреть повнимательнее.
  Знаешь, Ланка, я давно убедился, что избежать страха, убегая от него,
нельзя. Надо идти навстречу. Не безоружным, конечно, но навстречу. И тогда
в восьми случаях из дюжины поймешь, что бояться нечего, а еще в трех
справишься с бедой. Разумеется, если встанешь к ней лицом к лицу, а не
позволишь ударить себя в спину...
  - Но есть еще и последний случай, - прошептала Ланка.
  - Верно, есть. Но от смерти лекарства еще не придумали. И до самого
смертного мгновения нам не дано знать, действительно ли оно смертное. Наше
дело драться до конца, что будет потом, решать другим.
  - Я, кажется, понимаю, - прошептала девушка.
  - Вот и славно. А теперь молчи и улыбайся. А говорить буду я. Что это
вы, сударь, - смотрите на нас с такой опаской? Мы ведь не с чумного
корабля.
  - Но вы его в-в-видели? Видели? - пробормотал иссохший вельможа в
коричневом.
  - Видел. Облака на горизонте. Там, наверху, ветер и солнце бьют в
глаза, так что можно увидеть все, что угодно. Принцессу подвело ее
воображение. Она знала, что Всадники недалеко, потом эта череда смертей в
ее семье... Все это вполне объяснимо.
  - Да, наверное, - пробормотала Илана, поспешно заправляя сверкающие
волосы под жемчужную сетку, - я... мне померещилось.
  - И это неудивительно. Смотреть вдаль, да еще против солнца. Не
привыкни я к этому в море, тоже что-нибудь увидел...
  - Так это был обман зрения, помноженный на воображение, - с
облегчением вздохнул вельможа, - похоже, мы действительно начинам
шарахаться от собственной тени.
  - Осторожность все же лучше беспечности, - откликнулся Аррой, - но
мне кажется, мы становимся невежливыми - если не поторопиться, посланцы
Архипастыря прибудут к месту встречи быстрее нас.
  Дальше ехали молча. Илана, вспомнив о том, что за ней следят сотни
глаз, а не только голубые очи герцога, вспыхнула до корней волос и
присоединилась к двум замужним дамам, навязанным ей в качестве спутниц.
Курицы эти не придумали ничего умнее, чем окружить принцессу заботой. Одна
настойчиво предлагала хрустальный флакон с нюхательной солью, другая
пустилась рассказывать о том, как она в годы своей юности столкнулась с
собственной тетей, уже несколько лет, как лежавшей в могиле.
  Слушая вполуха этот путаный рассказ, Ланка думала о другом. Мыслями
девушки полностью владел седой голубоглазый человек, молча ехавший впереди
процессии. Принцесса так и не могла понять, что она для него значит, и
поиски ответа на этот вопрос были для нее сейчас самым главным.
  Рене о принцессе не думал, и виновата в этом была она сама. Всю
дорогу от Гелани до Зманских холмов Ланка не выходила у герцога из головы,
он не мог не замечать внимания племянницы и никак не мог решить, что же
ему делать. Ланка нравилась Рене. Нравилась порывистой искренностью и
необычной для женщины смелостью. Он, пожалуй, даже был немного влюблен.
Будь Илана замужней дамой, все было бы намного проще. Аррой знал, чем
кончится дело, если она действительно выйдет замуж за пьянчужку Рикареда и
останется в Эланде. Другое дело, что ничего хорошего это не сулило.
  И причина была не в том, что утаить связь между королевой и Первым
Паладином невозможно - их бы никто не осудил, тем более что никчемность
Рикареда и отчуждение между Рене и его супругой ни для кого не являлись
тайной. Родство же по женской линии в Эланде и Эр-Атеве (в отличие от
Арцийских государств) в расчет не бралось, так же, как и разница в
возрасте. Маринеры начинали искать матерей для своих детей, уже немало
поскитавшись по волнам; так что в Гнезде Альбатроса браки между
ровесниками были скорее исключением, нежели правилом. Тем не менее Рене
никак не мог уговорить себя принять любовь Иланы как должное, дескать,
пусть будет то, что будет. Ланка заслуживала настоящего крепкого чувства,
а не тайной мимолетной связи. У этой дерзкой медноволосой девочки впереди
целая жизнь, и он не должен ее толкать в заведомо неудачный брак.
  Ничего не придумав, Рене решил держаться от племянницы подальше, что
и вынудило ее на отчаянную выходку. Впрочем, Аррою, несмотря на всю его
проницательность, и в голову не могло прийти, что принцесса лжет.
Возможно, если бы, поднявшись на холм, он обнаружил только вдохновленных
солнечным днем кузнечиков и бегущие вдаль облака, он и догадался бы. Но
увидел он призрачную исполинскую фигуру в странных доспехах.
  Всадник умело сдерживал танцующего под ним коня с необычайно длинной
гривой. Лицо титанического наездника было открыто. Сначала адмирал решил,
что перед ним то же существо, что и в Кабаньих трясинах, но, вглядевшись,
понял, что ошибается. Всадник и тот, из топей, безусловно, принадлежали к
одной расе - те же суровые и чистые черты, высокие скулы, тяжелые веки,
прикрывавшие огромные глаза с узкими кошачьими зрачками. Обруч из черного
металла придерживал длинные серебристые волосы, точно так же, как и у
воина, появившегося по зову болотницы. Совпадало почти все - и украшенная
крупными сверкающими камнями, крученая гривна на шее и струящийся за
плечами темный плащ, закрепленный фигурной застежкой, но Всадник был
заметно моложе и, как это ни странно звучит, человечнее болотного призрака.
  Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Адмиралу даже
показалось, что он чувствует боль и тревогу выходца из легенд. Маринер так
и не понял, действительно ли в его мозгу раздались слова: "Теперь все
зависит от тебя... Они не должны пройти...", или же эти фразы всплыли из
глубины его собственного сердца.
  - То, что я видел сегодня, уже окупило все неудобства, связанные с
путешествием и длительным соблюдением инкогнито, - с удовлетворением
отметил Жан-Флорентин, расположившийся в этот раз на плече герцога, благо
надетый по случаю торжественной церемонии широкий плотный воротник надежно
укрывал жаба от любопытных взглядов.
  - Значит, ты видел? - живо откликнулся Рене.
  - Разумеется. Я все видел и все слышал. Случившееся лишь
подтверждает, что ты избран. Кстати, этот Всадник, безусловно, принадлежит
к тому же расовому типу, что и ты. Разумеется , у него более характерное
лицо, но для меня нет сомнений - в тебе течет какая-то часть крови этого
исчезнувшего народа. Впрочем, эльфийская кровь в тебе тоже есть.
  - А что это за народ? - поинтересовался Аррой. - Мне не кажется, что
он похож на доарцийских идаконцев, да и на арцийцев не очень. И вместе с
тем это не эльфы
- Да уж, - фыркнул Жан-Флорентин, - в наблюдательности тебе не
откажешь! - Эльфы и не могут походить на Прежних!
  - Прежние?! Кто это?
  - Про них известно лишь то, что они были. Они исчезли, вернее, были
уничтожены задолго до того, как прародители моего народа спели свою первую
Песню Дождя.
  - И это все, что тебе известно?
  - Увы. Я знаю только то, что ничего не знаю, - грустно признал жаб. -
Все создания, которые сейчас считаются древними, в том числе и мы, пришли
сюда или были созданы после. Возможно, за Последними горами или же за
Запретной чертой и остались свидетели юности этого мира, кстати, он не
всегда назывался Арцией. Но я пока не встретил никого.
  - А Болотная матушка?
  - Она Уцелевшая, так же как и тот, кто говорил с тобой. Но и она, и
Всадники лишь хранители чего-то, что досталось им от Прежних... Они не
понимают многое из того, что делают, и, по-моему, даже не предполагают,
зачем нужно то, что они исполняет веками.
  - Значит, Всадники действительно живые?
  - Разумеется. Ты же сам видел. И они на тебя рассчитывают! Но пора
менять тему. Вот и посланцы Церкви. Я, пожалуй, переберусь на браслет. От
этих клириков можно ожидать чего угодно.
  Со склона ближайшего холма медленно спускалась группа из двух или
трех десятков всадников. Черные с зеленой оторочкой одежды Церковной
стражи окружали малахитовые одеяния иерархов. К разделяющей холмы ложбине
обе процессии подошли одновременно. Таянцы выстроились сообразно этикету -
впереди два пажа: один со знаменем, второй с серебряной трубой; далее три
рослых, красивых воина в расшитых серебром доломанах, за ними - принцесса
Илана и ее дядя герцог Рене, и, наконец, придворные и охрана.
  Веснушчатый паж звонко протрубил, и ему в ответ откликнулась волынка,
на которой играл бледный монастырский музыкант. Ряды Стражей Церкви
раздвинулись, и вперед выехал невысокий толстенький монах, неумело
управляющий большим пегим мулом. В то же мгновение пажи и "Серебряные"
расступились, и герцог Рене Аррой направил вороного Чивво навстречу
гостям. Монах, подслеповато моргая, уставился на приближающегося всадника
и облегченно вздохнул:
  - Да пребудет милость Творца над домом Арроев, я счастлив видеть вас
живым и здоровым.
  - Благодарю вас, отче, но я не стою ваших тревог...
  - Я знаю все, герцог, - просто сказал брат Парамон, - а посему денно
и нощно молюсь о вашем здравии. В непростые времена мы живем, в непростые
и страшные, и не нам, книжным червям, определил Творец спасти Благодатные
земли, но воинам доблестным и правителям мудрым и благочестивым. Я привез
вам благословение Архипастыря и вот это.
  Брат Парамон расстегнул верхнее зеленое одеяние, и подскочивший
послушник освободил посланца Архипастыря от некоего подобия кожаной
кирасы, украшенной эмблемой Церкви Единой и Единственной. Парамон оттянул
один из парчовых листов плюща, украшавших нагрудник, и открыл потайной
карман, из которого был извлечен тонкий пергамент. Герцог развернул
протянутый ему лист и на мгновение лишился дара речи. Это был так
называемый "Свободный лист", подписанный лично Архипастырем и заверенный
его Большой печатью В листе было сказано, что все, сделанное им, герцогом
Арроем, сделано с благословения Церкви Единой и Единственной и направлено
во благо всех Благодатных земель. Все те, кто вздумает противиться
повелению герцога Арроя, объявляются еретиками.
  Даже от Филиппа, с которым он состоял в давней переписке, Рене не
ожидал такого подарка. Видимо, рыцарь Феликс, нежданно-негаданно
получивший архипастырский посох, не только знает об опасности, но и готов
разделить бремя ответственности, свалившееся на тех, кто посмел бросить
вызов Пророчеству.
  - Я смиренно благодарю Его Святейшество, - Рене произносил ритуальные
фразы, однако тон адмирала и выражение его лица говорили намного больше, -
я надеюсь, что вы, отче, удостоите меня беседой, когда отдохнете.
  - Нам некогда отдыхать, сын мой, - вздохнул брат Парамон, - я должен
забрать бумаги покойного кардинала Иннокентия и немедля возвращаться в
Кантиску. К сожалению, из-за безвременной кончины Архипастыря Филиппа и
соответствующих траурных церемоний преемник кардинала Идаконы и Тарски не
смог выехать в срок, однако, надеюсь, не пройдет и половины месяца, как он
прибудет в Гелань. Насколько мне известно, на должность сию будет избран
достойный и мудрый пастырь, хорошо знакомый с историей этих славных
земель...
  "... и тем, что здесь происходит", - про себя продолжил Рене речь
монаха. Феликс пришлет сюда человека, который станет верной опорой Стефану
и Шандеру. Что ж, безоговорочная поддержка Церкви в эти проклятые времена
увеличивает их шансы. Впрочем, понимают это и враги.
  - Когда вы думаете возвращаться, отче? Я хотел бы написать Его
Святейшеству.
  - С благословения Творца я выеду послезавтра утром. Мы должны
спешить, а я не очень хороший наездник. Но сначала я рассчитываю на
подробную беседу с вами и принцем Стефаном. Вы должны из первых рук
узнать, что же произошло в Кантиске, а Архипастырь нуждается в последних
новостях из Таяны.

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Огромная рысь, приоткрыв один глаз, лениво посмотрела на
светловолосую женщину в пышном розовом платье и равнодушно опустила голову
на лапы. Эта в розовом врагом Старшему Брату не была ни в коем случае.
Преданный знал, что она любит Старшего Брата, и был спокоен, чего нельзя
было сказать о его хозяине. Стефан был еще бледнее, чем обычно. Герика
молчала, забившись в угол. Солнце клонилось к закату, но благодатное лето
щедро дарило Таяне еще несколько ор света. Пришел слуга с подносом, принес
фрукты и напитки со льдом. Пришла и ушла Белка, значительно взглянув на
притихших взрослых. Вновь появился юный Сташек - доложил, что королеву
разыскивают ее дамы. Стефан, досадливо поморщась, велел сказать, что Ее
Величество пока останется у него. Когда Сташек вышел, Герика рискнула
нарушить тишину:
  - Наверное, мне следует вернуться? Может, они и не узнают, что это
я...
  - Узнают, потому что Шани или успеет им помешать, или пустится
следом. Но чем бы ни кончилось, ничего уже не будет идти как шло.
Возможно, ты меня возненавидишь, но с твоим отцом я покончу не позднее чем
сегодня вечером. Хватит! Я уверен, что Роман все равно вылечит Зенона,
если тот не придет в себя сам после смерти Михая. Наведенные чары чаще
всего исчезают вместе с тем, кто их сотворил. Но даже смерть брата, даже
твои проклятия меня не остановят! Пока жив этот человек, в опасности все
Благодатные земли.
  - Я не буду тебя проклинать, Стефан, - прошептала королева, - если я
тебя не прокляла, когда ты отдал меня своему отцу, я не прокляну тебя
никогда...
  - Герика! - Принц вскочил, отчего-то бросился к окну, обхватив голову
дрожащими руками. Потом, почти справившись с собой, вернулся было на
старое место и, неловко взмахнув рукой, кинулся Герике в ноги.
  Надумай кто подслушать дальнейший разговор, он бы или не понял
ничего, или же понял все. Собственно говоря, никакого разговора и не было,
были бессвязные возгласы, оправдания, которым мешали поцелуи, слова,
утратившие дарованные им языком значения и превратившиеся в одно огромное
"Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!".
  Однажды спустив себя с цепи, принц забыл обо всем - смутных
предчувствиях, отцовских снах, твердом намерении дождаться Романа,
неизбежных укорах совести. А Герика, Герика любила и знала, что любима.
Больше этой простой душе не было нужно ничего.
  И в это время вошла Белка.


                                  Глава 27


  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  Уанн появился, как всегда, неожиданно. Его прихода никто не заметил,
хотя стража, выставляемая Перворожденными на подходах к Убежищу, и сонм
охранных заклинаний Преступивших должны были оповестить о госте задолго до
того, как тот постучался в двери Астена.
  Уанн, по своему обыкновению, был одет в поношенный, но опрятный
воинский костюм и напоминал удалившегося на покой арцийского офицера в
средних чинах. Высокий, с грубоватыми, но располагающими чертами лица и
хрипловатым голосом, маг на изысканном эльфийском острове выглядел
совершенно неуместно. Уанн не делал ничего, чтобы нравиться хозяевам, он
всегда оставался самим собой. Одни за это еще больше уважали его, другие
еще больше ненавидели.
  Как ни странно, обладающий утонченным вкусом Астен сразу же проникся
к странному волшебнику искренней симпатией и был вознагражден, нежданно
для себя обнаружив тонкого ценителя и знатока поэзии. Уанн, казалось, знал
все, заслуживающее внимания, из созданного поэтами Благодатных земель со
времен Великого Исхода. Это ли или же непроходящая тоска Астена по миру
людей превратили мага и эльфа почти в друзей. В Доме Розы всегда были рады
Уанну, но никогда еще его не ждали с таким нетерпением.
  - Я отправился в путь сразу же, как получил твою записку, Астен, -
маг-одиночка решительно взял быка за рога. - Что случилось?
  И Рамиэрль рассказал, что случилось, Уанн надолго замолчал, уставясь
куда-то вдаль. Сильные натруженные руки спокойно лежали на коленях, но,
несмотря на показное спокойствие, волшебник напоминал сжатую до предела
пружину. Астен и Рамиэрль ждали - они давно научились молчать подолгу.
Наконец Уанн заговорил:
  - Когда я просил тебя поискать Белого Оленя, я все же надеялся, что
тревога ложная и у нас еще есть время. Я ошибался. Хуже вестей и не
представишь. Даже не знаю, прав ли был ты, приехав сюда. Отправься ты
сразу же в Корбут, у тебя был бы шанс проскочить, а теперь, боюсь, без
шума не обойтись... Я, разумеется, пойду с вами. Или нет, сначала пойду я!
  - Один? - поднял бровь Астен.
  - Я неплохо знаю Тарску и Корбут, хоть и не был там давно. Думал,
старый дурак, что лихо придет не оттуда. Ошибался. Простите, дорогие.
Проклятье! - Уанн сжал руки в кулаки, но быстро овладел собой. - Тобой и
кольцом рисковать не стоит. От Примеро и его компании какой-то толк,
безусловно, может быть, но они никогда и ничего не делали вместе даже тут,
кто знает, каковы будут в походе. Если им не сидится в Убежище, пусть
идут, но задержи их хотя бы до конца месяца. За это время я или уйду
вперед так, что даже стадо слонов позади не помешает. Или же, - маг
улыбнулся, - мне придет конец. И тогда останется проламываться через
Корбут силой. На это, надеюсь, Преступивших хватит. А не хватит, сами
виноваты, незачем тогда соваться.
  - А мне советуешь идти с ними?
  - Ой, не знаю. Эрасти тебя туда звал, значит, вроде бы нужно идти.
Но, с другой стороны, сам Проклятый не знает, куда его занесло, а беда,
вот она - руку протянуть... Если Таянаи Эланд не устоят, то за Арцию лично
я гроша ломаного не дам. Любой толковый мерзавец разнесет старуху в клочья
и не чихнет. Ваши вряд ли вылезут из болота, ПОКА небо над головой не
загорится, а тогда поздно будет. Остается Эр-Атэв... Да и он не помощник.
Во-первых, извечные враги, вo-вгорых, слишком далеко от Тарски, а вся беда
оттуда. Я - то думал, зло в море за Запретной Чертой спит, а оно под самым
носом вылеживалось!
  - Ты хоть напоследок загадками не говори, - Астен наполнил опустевшие
чаши и снова сел, не отрывая прямого, светлого взгляда от гостя.
  - Я бы не говорил, когда б знал отгадки. Одно ведаю точно - Рамиэрль
избран. Может быть, ты тоже. Теперь самые разные силы будут вынуждать вас
играть по-своему. Значит, в целом клубке дорог и возможностей придется
искать единственную. Ум тут плохой советчик, а сердце и того хуже. Есть у
меня, правда, надежда, что в нужный момент оживет Вечный Голос, но это
только надежда. И к тому же почти призрачная ...
  - "Вечный Голос" - что это?
  - Можешь считать его голосом этой несчастной земли... Легенды
говорят, что Тарра когда-то могла говорить со своими детьми, вся беда, что
ты и Рамиэрль не совсем ее дети... Вы, эльфы, называете этот мир
Подзвездным, а сами сузили его границы до размера болотного островка, да и
люди знают лишь небольшой, отведенный им кусок... А ведь когда-то Тарра
была едина! В те поры или сразу после этого кто-то очень могущественный
разбросал по ней древние знания, чтобы из их крупиц можно было собрать
наше прошлое, которое послужит щитом в будущем. Я многие годы охотился за
этими знаниями, находя их там, где ничего не должно было быть, - в
затерянных среди лесов и болот селениях, в покинутых городах, в памяти
бессловесных тварей... Лишь недавно стало проступать нечто осмысленное, я
думал, что еще две-три сотни лет работы, и я пойму, что за силы сплелись
здесь в узел. Увы! Все началось слишком рано, так что разум может
подсказать очень мало.
  - Но что-то ты все же узнал....
  - Мне казалось, что много. Оказалось мало. Я отыскал педы пяти очень
разных сил. Их может быть больше, но не меньше. Знаю, что Тарра закрыта
снаружи немыслимой силы заклятием, взломать которое трудно, что-то говорит
мне, что есть и обходные пути...
  - Значит, права моя дочь, когда говорит, что можно отсюда уйти?
  - Это смотря куда. Если в Преисподнюю, то, пожалуй, можно...
Проломить защиту означает впустить сюда такие силы, с которыми не нам,
почитай начисто лишенным магии, тягаться. Возможно, твою сестру кто-то
толкает под руку - дескать, пробуй, ищи дверь. Только она по дури своей не
понимает, чем ей эта дверь обернется.
  - Я тоже боюсь, что Эанке не сама дошла до мысли завладеть кольцом
Эрасти, хотя не знаю, как она могла связаться с кем-то чужим. Ведь Убежище
потому и называется Убежищем, что о нем знают лишь избранные.
  - Ох, Астен, Астен... Не зря люди говорят, что знают двое, знает
свинья. Если я прихожу к тебе, а Эанке об этом не знает, почему ты должен
знать, кто приходит к Эанке?

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Тисовая падь.

  Дорога назад казалась бесконечной. Дело шло к вечеру, но
немилосердное летнее солнце неистовствовало. Даже кузнечики и те притихли,
утомленные жарой.
  Холмы остались позади, и разомлевшая кавалькада медленно тащилась по
слегка волнистой равнине. Рене ехал чуть впереди остальных, вполголоса
беседуя с лейтенантом Рафалом Молодой офицер Церковной Стражи толково и
быстро рассказывал о том, чему оказался свидетелем. В отличие от
близорукого и растерянного брата Парамона Рафал умел не только смотреть,
но и видеть, почему, собственно говоря, и оказался в Таяне. Феликс и Роман
обоснованно полагали, что Аррой должен узнать все.
  Сам легат с наслажденьем пересел в удобную дорожную карету, которую
покинул, чтоб достойным образом встретить таянцев. Разукрашенный мул, со
спины которого брат Парамон торжественно приветствовал герцога, трусил
сзади возка под бдительным оком румяного послушника. Пестрые одежды
таянских нобилей перемешались с зелеными одеяниями клириков и
черно-зелеными плащами Церковной Стражи
"Серебряные" и эландцы, однако, держались несколько особняком,
соблюдая походный порядок. Не то чтобы они чего-то опасались, просто
воинам и в голову не приходило, что можно вести себя как-то иначе.
  Это, собственно говоря, всех и спасло. И, разумеется, волчье чутье
Рене Арроя. В лицо пахнуло долгожданной прохладой, кони оживились, бойко
спускаясь в пологий овраг, заросший густым кустарником. Тисовая падь
манила ласковой тенью, сладкими лесными ягодами, бессвязным говором
быстрой и холодной, несмотря на иссушающую жару, речки Гражинки,
торопящейся на встречу с Рысьвой.
  Если бы Рене спросили, почему он приказал остановиться, он вряд ли
смог бы объяснить. Его ум еще пытался разобраться в словах Эрасти Церны, а
руки уже натягивали поводья. Люди и кони нехотя поворачивали назад.
Многоцветная змея, пятясь задом, отползала от вожделенного укрытия.
  Димон и два додекана "Серебряных" отреагировали сразу же, как
заметили яростно машущую руку Рене. Воины выдвинулись вперед, оттесняя от
оврага бестолково озирающихся по сторонам придворных. Опомнилась и
Церковная Стража, довольно споро окружившая карету легата. Ланка,
попросившая приезжего клирика о приватном разговоре, высунулась было
наружу, но, увы. Несмотря на все протесты воинственной принцессы, чужие
воины, твердо знавшие, что женщинам, особенно знатным, не место в схватке,
не позволили девушке покинуть безопасное, с их точки зрения, убежище.
Карета неуклюже развернулась и в окружении охраны отъехала на расстояние,
показавшееся стражам подходящим.
  Тисовая падь лежала впереди, такая уютная и тенистая. Сзади, в двух
орах пути, рвались в небо Всадники Таяны. Впереди ждал отдых. Люди,
раздосадованные и ничего не понимающие, настороженно смотрели на Рене
Арроя. Герцог поискал глазами Ланку и, узнав, что она в карете легата, с
облегчением вздохнул - воевать со строптивой девчонкой, наверняка бы
сунувшейся в самое пекло, он хотел меньше всего.
  Оглядев окруживших его офицеров, эландец бросил:
  - Хотел бы я ошибиться, но, похоже, впереди - засада. Насколько мне
помнится, чтобы перейти вброд Гражинку в другом месте со всей этой ордой,
нужно потерять день.
  - Полтора, - лаконично отозвался усатый "Серебряный".
  - Тем более. Ночевать в степи глупо. Не думаю, чтоб в овраге засела
целая армия, - откуда ей здесь взяться? Скорее всего, там отряд, ненамного
превосходящий наш. Если вообще превосходящий. На неожиданность ставили,
черти! Неожиданности не будет. "Если только не заявится Осенний Кошмар, -
мелькнуло в голове, но адмирал быстро отогнал эту предательскую мысль. -
Вряд ли чудище набросится среди бела дня на добрую сотню воинов".
Почему-то Аррой был твердо уверен, что Олень и солнце - две вещи
несовместные. Герцог тряхнул белой головой - эту привычку Счастливчика
Рене когда-то знали Во всех арцийских портах. Означал сей жест, что
капитан принял решение и сбить его с курса теперь не смогут все Ортодоксы
мира. Аррой вполголоса окликнул:
  - Антал, - один из додеканов "Серебряных" вскинул голову, -
позаимствуйте у придворных кавалеров плащи и шляпы. Спускаться вниз,
громко разговаривая. Представьте, что вы - собравшиеся напиться из речки
оболтусы. Диман, линию стрелков по краю оврага. Лошадей оставить. В эдакой
чащобе от них одно расстройство. Спуск простой, без веревок обойдетесь.
  Он сделал паузу, обводя взглядом лица воинов - все ли поняли?
  - Первые двенадцать живо вниз. Позиция - вон на том уступе..
"Придворные" - следом. Остальные - ждать! Сигнал - начало боя. Для охраны
остальных должно хватить церковников.
  - Если они еще не разучились драться, - буркнул Диман.
  - Ну, все, други, - Рене усмехнулся, - если я ошибся, конец моему
доброму имени.
  Но он не ошибся. Чуть только "придворные" углубились в овраг
настолько, чтоб путь назад стало можно отрезать, ловушка захлопнулась. Два
огромных, оплетенных плющом ствола с тяжким кряхтеньем повалились,
загородив дорогу, а из зарослей слитно ударили арбалеты. Будь атака
неожиданной, немногие уцелели бы после первого авлпа, но "Серебряные"
бросились на землю, и тут же сверху по зарослям ударили пистоли и мушкеты
эландцев. Некоторые пули, похоже, достигли цели, так как в ответ раздался
низкий гневный вой. "Придворные" один за другим поднимались с земли,
сбрасывая ненужные больше яркие плащи. Лежать остались лишь несколько то
ли раненых, то ли убитых - смотреть было некогда. Но большинство не
пострадало.
  Не успел рассеяться пороховой дым, как стоящие в резерве, молча
бросились вперед и вниз, прикрывая один другого.
  Так они бегали сотни раз на учениях в Высоком Замке. Так их старшие
братья бросались на укрывавшихся в западных лесах разбойников. Но
разбойники, как правило, всеми способами старались избежать схватки с
лучшими бойцами Таяны. Засевшие же в Тисовой пади сочли уместным принять
бой, хотя он и начался совсем не так, как они рассчитывали.
  Отведенные за ближайший пригорок церковники и придворные вытягивали
шеи, пытаясь понять, что же делается в овраге. Здравый смысл подсказывал
Рене оставаться стороне от схватки. Логика настаивала, что, потерпев
неудачу сначала с чудищем, а потом и с ядом, его недоброжелатели решили
испробовать арбалеты. Они могли пожертвовать целым огрядом ради одной
седой головы. Герцог должен был остаться наверху, ограничившись общим
командованием, - он и остался бы, если бы не видел растерзанных Осенним
Кошмаром, если бы не хоронил Иннокентия и Марко, не смотрел в глаза
Стефану, не успокаивал плачущую Герику... Напряжение и горечь последних
месяцев требовали выхода.
  Словно не замечая с трудом сдерживающегося Димана - перечить герцогу
старый коронэль так и не осмелился, - Рене Аррой соскочил с лошади и,
держа наготове пистоль, с ловкостью человека, проведшего не один год на
качающейся палубе, бросился вниз по склону.
  Ему повезло - он сразу наткнулся на врага. Коренастый воин в черных
кожаных доспехах удивленно обернулся, услышав за спиной шум. Выстрел
уложил его на месте. Отбросив разряженный пистоль - потом подберут, Рене
обернулся к новому противнику, вооруженному тяжелым ятаганом.
  Знакомое оружие... в своих скитаниях Рене с таким уже сталкивался.
Тут главное - не подставить свой клинок под удар, тяжелый ятаган просто
перерубит его, как атэвы перерубают в воздухе подброшенные гвозди. Да,
тогда противником маринера Рене были атэвские корсары, сейчас же... Что
засаду устроили нелюди, Рене понял почти мгновенно. Он даже вспомнил, как
называют себя те, кого непостижимым образом занесло в центр Таяны.
  Уворачиваясь от мощного, с оттягом, удара, адмирал мимоходом пожалел
о том, что эти существа приняли сторону Михая. Когда-то они ему нравились,
но война есть война. Герцог крутнулся, ушел в низкую стойку, рука
противника окрасилась кровью - и узкое лезвие тут же вошло ему в бок,
легко пробив прочный кожаный доспех. Нелюдь, удивленно вскрикнув,
опрокинулся навзничь и затих. Клинок эландца, откованный и закаленный
малорослым кряжистым оружейником, иногда привозящим в Эланд баснословно
дорогое, но безупречное оружие, не подвел. Счастливчик Рене с силой
выдернул шпагу из мертвого тела и, не оглядываясь, пошел вперед.

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  - Разве ты не дождешься утра?
  - Зачем? - Уанн пожал широкими плечами. - Раньше уйдешь, раньше
дойдешь. Если не увидимся, советую драться до конца. И еще. Не позволяйте
себя уговорить на то, против чего душа восстает.
  - Не позволим, - кивнул Рамиэрль, а Астен молча поднял бокал.
  Уанн положил было руку на сделанную в виде лозы дверную ручку, но
неожиданно вернулся к столу и уселся в кресло, водрузив свой видавший виды
мешок на колени.
  - Я подумал, что должен рассказать одну историю. На первый взгляд
сплетня как сплетня, но кто знает, вдруг потом пригодится. Сдается мне,
корни сегодняшнего теряются в таком лохматом прошлом, что даже вы,
бессмертные, не можете этого помнить, тем более с памятью у вас, прямо
скажу, не очень.
  - Мы, действительно, забыли больше, чем имели права, - кивнул Астен.
  - Но, мне кажется, не по своей воле.
  - Очень может быть, - откликнулся Уанн, задумчиво потирая переносицу.
- Знаешь, когда не можешь поймать гуся, начинаешь ловить мух. Отчаявшись
разобраться во всей этой мешанине, я задумался о Рене. Я ведь весной всей
правды тебе, Ромко, не сказал. Мне хотелось, чтобы ты без моей подсказки
пригляделся к этому человеку, видя в нем лишь способ подобраться к
Филиппу. А вообще-то адмирал меня занимает уже давно.
  - Не тебя одного, - натянуто пошутил Роман, но Уанн не принял шутки.
  - Знаю, что не меня одного. Но об этом после. Ты никогда не
задумывался, чего это третий сын эландского герцога раз за разом таскался
за Запретную Черту, причем, похоже, сам не понимал, чего ищет. Маринеры
всегда промышляли кто морским разбоем, кто торговлишкой с заморскими
краями. Рене же вечно привозил то черный жемчуг, то всякие перья и камни,
от которых арцийские павлины просто шалели. Любой другой, раз нащупав
золотую жилу, разрабатывал бы ее, причем тщательно скрывая заветное
местечко от других. Рене же никогда не возвращался туда, где единожды
побывал, словно бы вслепую искал что-то или шел на чей-то ЗOB!
  - И ты решил, что ключ ко многим тайнам за Запретной Чертой? - тихо
спросил Рамиэрль.
  - Да! Проклятый меня побери! И я до сих пор не уверен, что ошибся.
То, что тянуло туда Счастливчика Рене, в самый неожиданный момент может
свалиться на наши головы. Но я отвлекся... Задумайтесь! Рене побывал у
Темных эльфов и вернулся одаренный сильнейшими талисманами. Мы так и не
знаем, что стало с его спутниками и как он выжил. Рене чудом выбирался из
таких передряг, из каких выпутаться практически невозможно. Рене
отсутствовал, когда всю его семью выкосила болезнь. Рене сделал своей
сигной Волка и Луну. За Рене охотится Осенний Кошмар, Рене принимают в
свой круг духи из Ласковой пущи, не понятная даже мне болотница дает ему в
спутники философского жаба, древнюю тварь, самые упоминания о которой
исчезли из книг задолго до Анхеля Светлого. И наконец, эти слова о Темной
Звезде. Умирающие от Аква Закта не ошибаются.
  - Но разве все это не объясняется тем, что Рене избран?
  - Что огонь жжется, очевидно для всех, но только маги понимают суть
огненной стихии и могут овладеть ею. Не поняв, что же такое Рене Аррой, мы
так и будем блуждать в потемках.
  - Рене - мой друг и защитник нашего дела, - резко бросил Рамиэрль.
  - После твоего рассказа я в этом и не сомневаюсь, - отмахнулся Уанн,
- он, без сомнения, сам не знает, что и куда ведет его по жизни. Возможно,
эландцу покровительствует кто-то очень могущественный, но лишенный
возможности или желания открыть свое лицо. Тогда мы не одиноки, и, когда
все повиснет на волоске, к нам придет помощь.
  - Я все же склонен рассчитывать лишь на свои силы, - покачал головой
Астен, - если, разумеется, не удастся вернуть Проклятого.
  - Мы в любом случае должны вести себя так, словно мы одни. Тем более
что, переговорив с тобой, я почти уверился, что Рене - заложник
собственной крови. В момент его рождения звезды встали так, что все,
спавшее десятки поколений, ожило. - Уанн в упор посмотрел на Рамиэрля:
  - Ты никогда не задумывался, откуда у Рене такая внешность? И это при
том, что все его родичи удавались либо в пришлых южан-арцийцев, либа в
эландских предков, бывших светловолосыми гигантами.
  - Почему у него такие глаза? - задумчиво повторил эльф. - Кто его
знает, почему. В Стефане есть малая примесь эльфийской крови... Думается,
от матери...
  - Эльфы эльфами... Адмирал, бесспорно, ваш родич, но это не все. Была
одна история, и вы должны ее знать. Кровь в этом деле, похоже, играет не
последнюю роль, а дело это семейное... Кроме вас, оно касается еще трех
фамилий - герцогов Тарски, таянских королей ну и, разумеется, Эланда...
Это было, дай подумать... Незадолго до Анхеля Светлого, при желании это
можно проверить по человеческим хроникам. Эланд и Таяна уже перестали
казаться задворками мира, и тамошние владыки становились серьезными
фигурами на доске Благодатных земель.
  Империям не впервой разваливаться от сытости и спокойствия, хотя
Анхель, прах его побери, так встряхнул старуху, что она продержалась еще
тринадцать веков. Надо же, что-то меня все время вбок тянет... Короче, в
Таяне правил тогда первый король из рода Ямборов. У него было четверо
весьма достойных сыновей (от одного из них пошли графы Гардани, а от
другого нынешние арцийские императоры, невесть почему считающие себя
Волингами) и две дочери. Старшую он выдал за одного из имперских вельмож,
а младшей решил скрепить союз с гнездом Альбатроса, в котором еще не
проросли арцийские нарциссы... Ты следишь за моим рассказом?
  - Да, разумеется... Пока ты не сказал ничего нового.
  - Подожди. Принцесса Мира не была особенно красивой, но эландский,
вернее, еще идаконский, властитель в этом и не нуждался. Мужчины в его
роду умели находить то, что им нужно, на стороне. Твой друг Рене, кстати,
не исключение, его жена может похвастаться многим, но не вниманием мужа,
но я опять отвлекся. У тогдашнего Первого Паладина было несколько
бастардов и очень красивая подруга, у которой хватало ума не требовать от
возлюбленного разделить с ней корону. Она была всегда весела и спокойна,
чем привязывала к себе идаконца куда крепче, чем слезами или упреками.
  В те поры в Эланде любой сын, признанный отцом и поддержанный
паладинами, мог наследовать родителю, так что родовитая жена нужна была
герцогу лишь для заключения политической сделки. Я не слишком подробно
рассказываю?
  - Нет.
  - Итак, Первый Паладин... Я дальше буду называть его Рикаред. Старый
титул слишком громоздок. Словом, жених выехал с соответствующим его сану
эскортом в Тая ну. Рассказывают, что в холмах они чуть не попали под
оползень, но якобы Всадник удерживал готовый обрушиться склон, пока по
нему не промчалась кавалькада. У Гремихи летними оползнями никого не
удивишь... Кроме этой истории, с ними в дороге ничего не случилось. Стефан
Ямбор принял гостей с распростертыми объятиями. Были устроены бесконечные
охоты и турниры. Жених не принимал в них участия, хоть и считался одним из
первых бойцов Благодатных земель - у Эландских герцогов это в крови в не
меньшей степени, чем свобода в любви. - Роман готов был поклясться, что
его собеседник улыбнулся. - Слушайте дальше. До свадьбы оставалось около
трех недель, когда случился самый пышный турнир, на котором победу над
всеми местными рыцарями, в том числе над наследником Таяны, одержал
какой-то незнакомец.
  Стефан был страшно раздосадован удачей чужака, и, чтобы его утешить,
идаконский гость взялся за копье сам. Противники оказались равны друг
другу в силе и ловкости, и ложная гордость не помешала им это признать.
Они пожали друг другу руки. Победителю полагалась награда - боевой конь и
великолепный меч старой работы (простолюдины такое оружие упорно называли
гномьим, хотя в Академии давно доказали, что никаких таких подгорных
кузнецов на самом деле не существует) и право выбрать королеву турнира.
Посовещавшись, эландец и незнакомец решили, что Рикаред возьмет себе меч,
так как моряку, страна которого состоит из прибрежных скал, лесов и озер,
степной скакун не столь уж необходим. К тому же конь сразу признал в
незнакомце хозяина, а меч у того и так был прекрасный. А чтобы совсем уж
никому не было обидно, решили избрать сразу же двух королев турнира.
  Идаконец, будучи хорошим политиком, разумеется, назвал свою невесту,
пришелец же, не связанный государственными делами, с интересом обозрел
лица всех присутствующих дам и избрал совсем еще молоденькую девушку.
Вторая королева жила при дворе то ли из жалости, то ли для того, чтобы
быть под присмотром, так как была наследницей маленького лесного
герцогства, которое под шумок прихватил отец короля Стефана. Эта, так ее
звали, была миниатюрной блондинкой с огромными зелеными глазами, нежным
румянцем и потрясающей красоты руками. Я видел ее... портрет, уже зрелой
женщиной, и можно только гадать, как хороша она была в юности.
  Эта приняла венец из рук рыцаря, преисполненная к нему великой
благодарности и восхищения, а чувства эти так легко переходят в любовь.
Тем более рыцарь оказался красив, как эльф, да он и был наполовину эльфом.
Только глаза у него были не темно-синими, как у вас, а голубыми... Такими,
как у Рене...
  Разумеется, девочка влюбилась в таинственного пришельца, который к
тому же оказался прекрасным танцором и божественным певцом. Назвался он
Риберто рЭбине из герцогства Ломбэан, что на дальнем западе Империи.
  Молодой красавец стал любимцем Гелани, дамы были от него без ума, но
он видел только Эту. Через неделю он попросил ее стать его женой и получил
согласие. Король был доволен - Эта навсегда покидала Таяну, и можно было
не думать о ее правах наследницы. Жених и невеста не могли наглядеться
друг на друга, и кто может винить девушку за то, что она, не дождавшись
брачной церемонии, открыла любимому свою дверь... - Уанн замолчал, наливая
себе воды. - Прости, горло пересохло. В последнее время я не слишком
здоров. Я уже говорил, что таянки млели при виде голубоглазого красавца.
Принцесса Мира не была исключениям, но в отличие от других привыкла брать
что хотела. А хотела она Риберто. Девица пошла к отцу, из которого вила
веревки - известный твердостью, даже жестокостью, Стефан пасовал перед
двадцатилетней дочерью, и потребовала у него... жениха Эты.
  Как она заставила короля отказаться от слова, данного Эланду, не
знаю, но Стефан согласился. Добиться того, что хотела Мира, было непросто.
Надо было объясниться с Рикаредом и заставить Риберто отказаться от нежной
златокудрой красавицы ради ширококостной, носатой принцессы.
  Первая трудность была преодолена с легкостью необыкновенной.
Властелин Эланда согласился на расторжение помолвки взамен на изрядный
кусок земли, прилегающий к полуострову со стороны Таяны (теперь эти земли
называют
Внутренним Эландом), и торговые льготы. Зато Риберто наотрез
отказался оставить Эту, хотя Стефан обещал младшему сыну захолустного
графа, которого на родине к тому же почитали бастардом из-за несхожести с
родителями, сделать его господарем Тарским. Наконец в дело включился
таянский кардинал. Опять-таки не знаю, как ему это удалось, наверняка
пустил в ход одну из уловок, на которые так торовата Церковь. Так или
иначе, но Риберто сдался.
  Свадьба была небывало пышной, затем молодые о тиранились в Тарску. На
следующий день отбыл и герцог, На выезде из города он догнал женщину в
трауре, бредущую по Эландской дороге. Герцог узнал Эту, которая тайно
покидала Таяну Рикаред взял девушку с собой, а к концу пути предложил ей
руку и сердце. Они были счастливы. Сын Эты и Рикареда наследовал отцу и
был прекрасным правителем, а дочь его как раз и стала женой арцийского
беглеца Аларика. Глаза у нее, кстати, были зеленые, как у бабушки, но у
одного из их сыновей они были голубыми, эльфийскими. С тех пор эта черта
проявлялась еще несколько раз, но все реже и реже, особенно по мере того,
как эландские владыки перемешивались с темноглазыми таянцами. И вот теперь
Рене...
  - А что стало с Мирой и Риберто?
  - У них очень долго не было детей. Новый герцог Тарски, кстати вместе
с женой и герцогством он получил родовое имя Удад Годой, не любил свою
жену, можно даже сказать, что ненавидел. Он все время пропадал в горах.
Отчаявшаяся Мира увлекалась колдовством, благо фискалов в Таяне и Тарске
отродясь не бывало. Дальше можно лишь догадываться. В конце концов
герцогиня все же забеременела. Родился сын, наследник трона, обладавший
весьма жалким нравом. Когда ему было двенадцать лет, Риберто погиб. Что
это было - несчастный случай, убийство или самоубийство, история
умалчивает. Мира стала полноправной правительницей. Она до самой своей
смерти не подпускала сына к трону, хотя нашла, ему невесту - дочь вождя
одного из горных кланов Монтай. По крайней мере, так было велено считать.
Их сын Иштван Удад Монтайе Годой наследовал бабке. Все!
  - Я знаю, что даже отдаленные потомки эльфов могут унаследовать черты
предков, - задумчиво проговорил Летен, - видимо, Темные узнали в Рене
эльфийскую кровь, и помогли ему?
  - А в Эрасти их тоже кровь привлекла?
  - Это мы вряд ли узнаем, разве что отыщется кто-то из эльфийских
наставников Эрасти. Но, боюсь, они надежно укрылись за Запретной Чертой.
Но меня вот что мучает. Астен! Рамиэрль! Почему полуэльф отказался от Эты?
Что такого мог сказать ему клирик? К власти и золоту юноша не стремился,
иначе он сразу ответил бы принцессе. Девушку он любил, и все же...
  - Договаривай, Уанн, - откликнулся Роман, - может быть, это наш
последний разговор...
  - Мне тоже так кажется, - с расстановкой произнес маг-одиночка. -
Скажите мне, дети Звезд, могло ли известие о том, что любимая - порождение
Прежних, оттолкнуть от нее эльфа-полукровку?
  - Да, - сумрачно кивнул Астен, - могло...


                                  Глава 28


  2228 год от В. И, 17-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Тисовая падь.

  Парадный колет Рене изорвался о ветки и был залит кровью. К счастью,
чужой. На эландце пока не было ни единой царапины - герцог словно сросся
со своей шпагой. Клинок адмирала был несколько тяжелее, чем принято в
Арции, но Рене управлялся с ним легко и свободно, радуясь, что не сменил
любимое боевое оружие на парадное, совершенно не приспособленное для
подобного боя.
  Драка шла по всей пади. Заросли разделили дерущихся, и битва
распалась на отдельные поединки. Никто не знал, что творится от него в
двух шагах, о происходящем можно было лишь догадываться по доносящемуся
из-за сплетенных ветвей шуму - звону клинков, одиночным выстрелам
пистолей, глухим ударам падавших тел, яростным крикам, стонам, рычанию.
Правда, определить, где свои, где чужие, Аррой не взялся бы. Он и еще
несколько эландцев и "Серебряных" упорно шли вперед, прикрывая друг друга.
Враги больше не стреляли, - да и толку-то от арбалета в рукопашной...
  Тисовая падь бурлила, иногда Рене и его люди оказывались на острие
атаки, но чаще кипящая круговерть боя выбрасывала вперед других. Прямо на
них, пятясь, вывалилось несколько чужаков, быстро смекнувших, что попали
между молотом и наковальней.
  Рядом с Рене, нелепо разбросав руки, упал молодой таянский воин.
Потратив на его убийцу лишь один стремительный выпад, герцог схватился с
настоящим богатырем, темные доспехи которого пересекала багровая полоса.
Насколько помнилось эландцу, это был знак младшего вождя. На сей раз
соперник адмиралу попался достойный, он не только в несколько раз
превосходил Рене по силе и был выше чуть ли не на голову, но и оружием
владел почти столь же безупречно, как и сам Аррой. Но только почти.
  Шпага против ятагана... это несерьезно. Сейчас вес решала скорость, и
здесь горцу сильно мешали его габариты: попробуй быстро ворочать эдакую
тушу, меняя стойки и уровни и успевая уходить от молниеносных выпадов
противника. Удар ятагана поневоле слегка замедлен - тяжелое оружие
вынуждает бойца как бы следовать за своим ударом. Этим-то и воспользовался
Рене. Шумное "ха!" чужака, падающая дуга удара... в последний момент
эландец ушел в сторону, и противник, не в силах преодолеть инерцию, сам
насадил себя на шпагу герцога. Тот дернул оружие, смахнул пот со лба и
быстро обернулся.
  Затрещали кусты, и на прогалину спиной вперед вывалились еще три
нелюдя. Прозвучал одинокий выстрел, один из чужаков свалился ничком. Рене,
предпочитавший не бить в спину без крайней на то необходимости, свистнул,
вынуждая двоих оставшихся обернуться. Два ятагана столкнулись в том месте,
где только что находился (да и сейчас должен был находиться) адмирал...
новой атаки, однако, не последовало - ветки лещины разомкнулись, и
навстречу Рене вырвалось несколько "Серебряных", предводительствуемых
Шандером Гардани.
  Противники, видимо, сочтя бой оконченным, бросились куда-то вбок,
свалив мимоходом одного из "Серебряных". Таянцы и эландцы кинулись следом.
Но то ли не сразу отыскали проход в лозняке, то ли те двое бежали быстрее,
только преследователи обнаружили лишь полускрытую плющом узкую щель в
стене оврага.
  - Гейнские каменоломни, - в сердцах бросил Шандер, - как же мы о них
забыли! - Граф, спешно соорудив подобие факела, заглянул вглубь. - Этот
склон источен, как трухлявая деревяшка. Болтали, что внизу течет подземная
река, по которой можно добраться чуть ли не до Корбута.
  - И не зря болтали. А искать их в этих пещерах можно до
бесконечности, - Рене махнул рукой и решительно повернулся спиной к дыре.
  - Оставим охрану, хотя не думаю, чтобы они попытались выбраться наружу.
  - Вы так думаете?
  - Уверен, - голос Рене звучал глухо; Шандер невольно поймал себя на
мысли, что герцог уже немолод и что пройдет лет десять, в лучшем случае
пятнадцать, и первой шпагой Благодатных земель назовут кого-нибудь другого.
  - Да и что им делать, - продолжал Рьего, - наверху? С их внешностью
не спрячешься. Нет, они пришли под землей, под землей и уйдут. А тебе
прибавится забот - разыскивать эти крысиные норы, заваливать их, ставить
часовых...
  Гардани с некоторой оторопью разглядывал чужих мертвецов, которых
эландцы стаскивали в кучу возле входа в каменоломни. Нападавшие были
крепки и коренасты. Щеголяли они в прочных кожаных доспехах, каких Шандеру
видеть еще не доводилось, - на кожаную основу пришивались толстые,
заходящие друг на друга чешуи, большинство из которых были сработаны из
шкуры неведомого в здешних краях зверя. Примерно на десятую часть чешуи
были прилажены грубые железные кольца - такой панцирь не в пример легче и
удобней железных доспехов, а в прочности им почти не уступает. Головы
пришельцев украшали такие же кожано-железные шапки, отнюдь их не
украшавшие, а вооружением служили искривленные ятаганы, кинжалы, более
похожие на слегка уменьшенные мечи и шипастые булавы.
  - Наше счастье, что они не признают мушкетов и пистолей, - невольно
вырвалось у Шандера.
  - Скорее не взяли с собой, - не согласился эландец. - Кто же
устраивает засаду в лесу с огнестрельным оружием? Шум, дым.... А так,
сняли арбалетными болтами первую группу, тихо и незаметно... Пока бы мы
еще сообразили, что к чему... нет, арбалеты куда удобней. Пуля, она ведь
дура. Да и перезаряжать замучишься.
  - Но кто они такие? Они не люди, это точно, - голос Шандера
предательски дрогнул.
  - Это гоблины, граф, - вздохнул Рене Аррой. - Горные гоблины,
неизвестно за каким бесом оказавшиеся тут. Нам еще повезло, что их было
мало и они решили отступить, - уверяю тебя, это страшные противники.
Впрочем, они по-своему благородны, не представляю, как они могли спутаться
с такой мразью, как Михай Годой. По-соседски пришли на выручку? Что-то не
верится...
  - Я всегда думал, что гоблины - это сказки.
  - А это и есть сказка, - Рене двумя пальцами поднял темный войлочный
плащ, оброненный кем-то из нападавших, и принялся стирать им кровь с эфеса
и сапог. - Сказки ведь и получаются из перевранных историй, рассказаных
где-то и когда-то очевидцами. Ты не представляешь, сколь много я выслушал
от "знающих людей" про свои собственные похождения. Иногда сразу
догадаться не мог, что речь идет обо мне, грешном. - Рене отшвырнул
окровавленную тряпку. - Торговцы, добравшиеся до отрогов Последних гор,
давно ведут дела с Ночным народом, так гоблины предпочитают себя называть.
Они приносят на обмен самоцветы, шкуры горных зверей. Говорят, некоторые
гоняют плоты по рекам, ведь самая ценная древесина растет там, куда людям
ходить заказано, однако почти во всех арцийских дворцах мебель делают
именно из корбутского бука или серебристого дубца... Конечно, купцы
предпочитают говорить, что имеют дело с горцами, иначе синяки бы не
позволили торговать "нечистым" товаром.
  - Рене, но ведь ты моряк и в Последних горах никогда не был. Или
все-таки был?
  - Был. Так давно, что все стало почти не правдой. Отец тогда приехал
сговаривать сестру за Марко, тогда еще принца. По этикету Великого герцога
Эланда должен был сопровождать один из его сыновей, но на переговорах я
был никому не нужен и отпросился поохотиться. Другое дело, что на дороге в
Тарску я встретил знакомого купца. Тот часто бывал в Идаконе, даже шутили,
что Длинный Ян скоро сам станет маринером.
  Мы неплохо ладили, вот и я напросился с ним... Долго рассказывать,
тем более нас зовут, - герцог кивнул на направлявшегося к ним
"Серебряного". - Похоже, бедняги, решили устроить привал.
  - Людям нужен отдых.
  - Бесспорно. - Рене на мгновенье нахмурился. - Вот ведь, промелькнула
какая-то мыслишка, и, похоже, не самая глупая... Да нет, не вспомню.
Ладно, надо и в самом деле не много прийти в себя.
  Так думали и все остальные. Даже не участвовавшие в схватке
придворные и монахи были не прочь подкрепить свои силы в расположенном
неподалеку от предательской пади уютном городке. О том же мечтали, правда
молча, и воины. Уставшие, в изодранных перепачканных одеждах, они совсем
не походили на тот блестящий эскорт, что две оры назад подошел к
прохладному оврагу.
  Сопровождавших Ланку дам била дрожь, раненые нуждались в лекаре,
мертвые - в клирике, остальные - в стакане крепкого вина и чистой одежде.
  Кто-то из нобилей предложил известить Высокий Замок, и в Гелань
поскакали трое всадников - Шандер решил, что по дорогам Таяны больше не
стоит путешествовать в одиночку. Потрепанная кавалькада перешла Гражинку,
свернула с тракта и потянулась к живописному городку, окруженному
старинной высокой стеной, меж камней которой жизнерадостно зеленела трава,
а кое-где к небу тянулись целые деревца.
  - Когда-то тут опасались врага, - негромко сказал брат Парамон, - но
теперь мы стали непростительно беспечны. - Посланец Архипастыря перенес
стычку с философским спокойствием, которое могло бы показаться
величественным, если б не невзрачная внешность монаха.
  - Я думаю, ночь пройдет спокойно, - откликнулся Шандер Гардани, - нас
больше двух сотен, мы хорошо вооружены, да и в городе есть стража и просто
люди, способные держать оружие.
  - Вряд ли гоблины повторят свою вылазку, - согласился Рене. После
того как они присоединились к остальным, герцог все больше молчал,
предоставив распоряжаться Шандеру. Адмиралу явно не хотелось ни с кем
общаться, и ему это почти удалось - придворные были поглощены своими
переживаниями, а воин никогда не заговорит со старшим раньше, чем к нему
обратятся. Впрочем, когда процессия миновала городские ворота, у которых
стояли два толстых стражника с добродушными круглыми физиономиями, герцог
придержал коня.
  - Шани, я еду в Гелань.
  - Но, Проклятый меня побери, почему?!
  - Сам не знаю, но я должен быть там. Отец Парамон, по всему видно,
разумный человек, поймет.
  - Вы поедете один?
  - Да.
  - Может, лучше взять с собой дюжину "Серебряных"?
  - Нет, и не настаивай. Извинись за меня должным образом и проследи,
чтобы наши друзья были на виду и никуда не отлучались.
  - Вы полагаете, кто-то из них связан с засадой?
  - Не знаю, но очень даже может быть.
  Однако попасть в Высокий Замок Рене не удалось. Ланка то ли разгадала
его намерения, то ли просто поджидала своего героя, чтобы вместе въехать в
город. Поняв, и чем дело, девушка твердо вознамерилась сопровождать
герцоги и Гелань.
  Будь в их отношениях все так же просто и светло, как несколько
месяцев назад, Аррой вряд ли стал возражать: дорога, вопреки всему,
представлялась ему безопасной, а выросшая к холмах Илана была отличной
наездницей. Рене боялся другого: он не хотел совместной поездки под
звездами именно потому, почему Ланка к ней стремилась. Герцог не был
уверен в собственной выдержке, в том, что они доедут до Гелани, а не
свернут в густую траву. Последнее могло кончиться плачевно, и вовсе не
из-за рыскающих по Таяне гоблинов. Просто после ночи неминуемо наступит
утро.
  Рене не мог позволить себе романа с принцессой. Принцесса не
собиралась лишаться ночной поездки. Брать с собой охрану после того, как
Илана узнала, что он решил ехать один, значило оскорбить девушку, и Аррой
остался в Ресске. Потом он не единожды проклял свое решение.

  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя. Вечер.
  Святой город Кантиска.

  Феликс наконец добрался до нижнего ящика личного письменного стола
Филиппа. Все эти дни новый Архипастырь провел в беседах с клириками,
церковных церемониях и написании неотложных писем, с трудом выкраивая
время на сон и еду. Но сегодня он решил во что бы то ни стало разобрать
личные бумаги покойного и сделать это без свидетелей. С бюро из белого
дубца пришлось возиться почти до заката. Феликс хотел было на этом и
закончить - предстояло ночное бдение в храме Эрасти, но выдвинутый наугад
нижний ящик стола оказался почти пустым. Там лежал лишь старый,
изгрызенный то ли веками, то ли крысами пергамент и несколько листов
бумаги, на котором почерком Филиппа были стapaтельно воспроизведены
уцелевшие куски документа, а над pазобранными словами был надписан
восстановленный текст. Бывший рыцарь с удивлением читал непонятные строки:

  "Время придет, когда прошлое с прошлым сольется,
В связи греховной смешав убиенных с убийцей.
  Лед перекрестит огонь, Свет побратается с Ночью,
В чью бесконечность ушли слывшие вечно живыми.
  Но из старинной вражды, боли, разлуки и смерти
Новый пробьется росток, вырастет странное древо,
Где средь обычных ветвей будут железные ветви.
  Время, бездушный кузнец, молотом тяжкого рока
В горне беды раскалив два тяжкоструйных побега,
В точно отмеренный час откует два меча небывалых
Гибелен первый клинок, опасен живому дыханью,
Яд на его острие, он беспощаден в бою,
Но смертоносный разбег остановит достойный соперник,
Ибо второй из мечей скован, чтоб Жизни служить.
  Встретятся в миг роковой два сына единого древа,
Кто же из них победит и какою ужасной ценой?"

  Над последующими страницами грызуны потрудились так, что разобрать
написанное не взялся бы сам Проклятый! "Вернее, - мысленно поправился
новый Архипастырь, - сам Эрасти Церна". Филиппа, видимо, очень занимал
смысл манускриптов. На полях Феликс прочел торопливые записи: "Единый
корень... Эльф-предок, согрешивший с человеком? Человек, согрешивший с
нелюдем? Два меча? Михай Годой и Рене Рьего? Неужели ничего нельзя..."


                                  Глава 29


  2228 год от В. И. 17-й день месяца Лебедя, Вечер.
  Таяна. Ресск.

  Вечер обещал быть превосходным. Местный эркард быстро оправился от
потрясения, вызванного нежданным визитом во вверенный ему городок гостей
королевской крови. Ресск был маленьким, но богатым, так что разместить
прибывших, окружив их сносным комфортом, отцам города было вполне по
силам. Брата Парамона, сопровождающих его клириков, а также принцессу
Илану и ее дам приютил циалианский монастырь, вокруг которого,
собственного говоря, и вырос Ресск. Илана пробовала возражать, но
требования этикета, предписывающие, что незамужняя особа королевской крови
может провести ночь только в святой обители, обжалованию не подлежали.
  Рене и Шандер воспользовались гостеприимством эркарда Добряк выставил
на стол столько снеди, словно вознамерился накормить всех "Серебряных",
которым, кстати говоря, тоже было грех жаловаться на жизнь. Придворных
принимали знатнейшие горожане, ранеными занялись два славных меди-куса, а
четверых погибших положили в иглеции.
  Вскоре настроение у тех, кто не стоял в карауле (впрочем, простоять
ору воину нетрудно, особенно если он знает, что впереди ждет добрый ужин,
мягкая постель и ласковая вдовушка), поднялось. Число убитых гоблинов
вырастало на глазах, равно как и количество придворных, героически
ввязавшихся с ними в схватку. Местные девушки и замужние дамы находили
массу поводов, чтобы встретиться с гостями.
  Гардани и Аррой, однако, довольно скоро распрощались с любезными
хозяевами. В отличие от остальных, смотревших на потасовку в пади как на
опасное, но не фатальное происшествие, о котором будет что рассказать, они
не могли успокоиться.
  Добрый эркард был искренне расстроен, когда высокие гости объявили,
что будут спать в одной комнате, и выбрали именно эту, выходящую окнами не
в уютный садик, а на мощенный булыжником шумный хозяйственный двор как раз
над собачьим вольером. О том, что гости нуждаются не столько в покое,
сколько в том, чтобы никому в голову не пришло их проведать через окно,
бедному хозяину в голову прийти, разумеется, не могло. Нет, Рене и Шандер
ничего не опасались, просто они не могли себе позволить быть хоть в чем-то
небрежными. Несмотря на усталость, они обстоятельно перевернули выбранную
комнату и ничего подозрительного не обнаружили.
  Герцог со смехом поднял роскошный парчовый халат, аккуратно
разложенный на его ложе:
  - "Эр-Атэв, мастер Эду Галеб". Знаю такого. Господин эркард неплохо
живет.
  - Многие купцы полагают выгодным продавать товары геланским торговцам
здесь, а не платить столичную пошлину. Не сомневаюсь, эркард давно и с
толком посредничает в таких сделках. Отсюда и все это, - Шандер обвел
руками комнату, сочетавшую в себе несочетаемое - куланские ковры,
арцийские занавеси, драганский хрусталь... Без толку собранные предметы
роскоши заставляли ощущать себя в лавке торговца, а не во дворце вельможи.
  - Не стоит смеяться над нашим хозяином, - откликнулся Рене,
устраиваясь на стоящей в углу софе, застланной зеленым ковром, - он
искренне хочет нам угодить, к тому же у него хороший повар. И все равно
мне это не нравится...
  - Творения мастера Эду Галеба? - попытался пошутить Шандер.
  - Нет, драка в лощине. Есть в ней что-то не правильное, непонятное.
Скольких мы потеряли? Четверых. Еще семнадцать ранено. Даже без вас мы бы
отбились. Я еще могу понять, попытайся они убить меня, или Ланку, или
посланца Архипастыря. Но тогда все нужно было делать иначе.
  Гардани с удивлением смотрел на собеседника: Рене казался
встревоженным. Герцог напряженно вглядывался в сгущающуюся синеву за
окнами, и Шандер в который раз подивился, как правильно выбрал он свою
консигну, - было в сторожкой неподвижности адмирала что-то волчье.
  Герцог молчал долго, так долго, что Шандер перестал замечать его
присутствие, задумавшись о своем. Почему-то мысли потекли в Гелань на
Лисью улицу, где жила странная маленькая женщина. Безусловно, Лупе ничем
не напоминала чернокосую красавицу Ванду... Но была в ней какая-то
загадка, тщательно скрываемая боль. Лекарское дело она, безусловно, знала
не понаслышке, но Шандеру отчего-то казалось, что на Лисьей улице она
чужая. Конечно, медикусы - люди ученые, а те из них, кто ходит по богатым
домам, знают этикет не хуже любого домоправителя, но представить Лупе
экономкой, хозяйкой таверны, пусть самой лучшей, или даже дочерью эркарда
Шандер не мог. Зато платье дворянки пришлось бы ей впору.
  Как же случилось, что эта женщина оказалась невесткой Симона,
медикуса, так и не встретившего нобиля, который возвел бы его в ранг
домашнего врача и одарил первичной консигной? Кстати, непонятно, почему,
ведь такие врачи в Таяне были на вес золота.
  И еще менее понятно, как Лупе могла стать женой тупого опустившегося
пьянчуги...
  - Не понимаю, - пробормотал Шандер.
  - Чего не понимаешь? - живо отозвался Рене.
  - Даже неудобно говорить... Я вовсе не о пади задумался... Но, раз уж
зашла речь. Не представляю, как такая женщина, как Леопина, могла
связаться с этим...
  - Ну, это-то как раз понятно. Видел бы ты его лет пятнадцать назад!
Красавец, умница, один из лучших поэтов Арции Я встречал его несколько раз
в Агосте, тамошний герцог "угощал" им знатных гостей, не чуждых
прекрасного. Думаю, там он и поразил сердце молоденькой наследницы и там
же, к сожалению, пристрастился к вину... Во всяком случае, когда я был у
агостийцев в последний раз, нас развлекали уже другие.
  Я не поленился узнать, что случилось с Родольфом Глео (тогда его
звали именно так), и мне сказали, что он соблазнил девушку дворянского
происхождения и бежал с ней. Видимо, бежали они в Таяну.
  - Значит, Лупе и есть та девушка?
  - Та или другая, но Родольфо Глео я узнал. К сожалению. Жалко и
противно видеть, во что он превратился, хотя я нечто подобное подозревал.
С ними это часто случается: успех, веселая жизнь, а дальше - пустота и
злоба на весь белый свет.
  - Она знает, что вы его узнали?
  - Не думаю. Когда мы зашли к Лупе в первый раз, мне было не до него,
а потом я решил оставить все как есть. Если ей не хочется открывать свое
настоящее имя, не стоит настаивать. Думаю, малышка давно поняла, с кем
связалась, потому и жила одна в Белом Мосту, пока события не понеслись,
как бочонок с горки. Хотя, - Рене внимательно посмотрел на собеседника, -
мы могли бы оказать Лупе большую услугу, если бы направили в Кантиску
прошение о расторжении брака между Родольфом Глео и Леопиной... имя,
пожалуй, придется узнавать в Агосте, если ты не переговоришь с ней
открыто. Нет, лучше я сам!
  - Вы и вправду хотите это сделать?
  - Конечно. И сделаю. Как-никак, после Белого Моста Лупе мне почти что
родственница, а оставлять ее привязанной к этой скотине... Она еще молода,
может быть счастлива. Во всяком случае, любить она умеет. Мне кажется, она
чуть не превратила Родольфа в человека, большего не смог бы никто. Уверен,
побег тоже устроила она - дождалась, наверное, когда родных не будет дома,
а то и спровадила куда-нибудь.
  Шандер вздрогнул от неожиданности. Только что спокойно сидевший Рене
вдруг вскочил и бросился к выходу. Граф счел излишним выяснять, что
случилось. Он просто последовал за адмиралом.

  2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Ночь простирала мягкие крылья над Высоким Замком. Силуэты башен и
стен, решетки, деревья во внутренних садах казались вырезанными из черной
замши и наклеенными на все еще синий бархат неба. Во дворцах, казармах,
службах давно горели огни, но Стефану и Герике свет был ни к чему. Принц и
королева, взявшись за руки, сидели на узком балкончике, опоясывавшем
Рассветную башню. Неизбежная Белка примостилась тут же, но ее почти не
замечали. Девочка тоже примолкла, механически поглаживая огромную голову
Преданного.
  Мужчина и женщина были поглощены друг другом, Белка же с напряжением
вглядывалась в едва различимую в густеющих сумерках ленту дороги - ждала
отца. Наконец она не выдержала:
  - Когда они должны вернуться?
  - А которая сейчас ора? - откликнулся принц голосом внезапно
разбуженного человека.
  - Пробило девять и три четверти.
  - Давай думать. - Стефан не выпускал руки Герики, но его мозг уже
работал, высчитывая, стоит ли тревожить короля или еще можно ждать. - Они
уехали за ору до рассвета?
  - Угу, - согласно кивнула головой Белка, которая, разумеется, не
могла проспать такое событие, как отбытие Почетной Кавалькады, пусть та,
ввиду траура, и не была столь пышной, как обычно.
  - Тогда, если все прошло благополучно, к Всадникам они добрались в
первой-второй оре пополудни. Потом сама встреча с привалом займет ору или
две. Назад они вряд ли будут двигаться быстрее, чем вперед. Скорее
наоборот - клирики не эландцы, вечно норовят тащиться, как хромые собаки.
Значит, если они двинулись в Гелань в третьей оре пополудни, то тут будут
около полуночи. Беспокоиться нечего.
  - Ты думаешь, я совсем ничего не соображаю?! - возмутилась Белка. -
Если отец вскакивает и куда-то мчится со всеми свободными "Серебряными",
то и жабе ясно - что-то случилось.
  - Не случилось, а только может случиться. Шани, то есть твой отец, и
я решили, что нужно усилить охрану. Но я думаю, они просто встретились
где-то за Ресском и теперь возвращаются вместе. Если к полуночи не
вернутся - поедем навстречу ..
  Возразить Белка не успела. Ворота распахнулись, и в освещенный
факелами двор ворвались три всадника на взмыленных лошадях. Белка
бросилась вниз. Стефан подался было за ней, но передумал - он не мог
оставить Герику и не хотел появляться во дворе вместе с ней. Не потому,
что это было неприлично - об этом принц сейчас не думал. Это могло быть
опасно. Если вести, привезенные "Серебряными", были такими, каких он ждал,
то соглядатаи Михая, увидев Герику, сразу смекнут, отчего личная гвардия
принца понеслась вдогонку за Почетной Кавалькадой, послать же стрелу или
бросить нож из-за угла в темноте проще простого. И Стефан увел Герику к
себе, воспользовавшись узкой потайной лесенкой, связывавшей комнаты принца
со смотровой площадкой.
  Ждать долго не пришлось. Лейтенант Ласли, обычно веселый и
насмешливый, а сейчас непривычно серьезный, четко и толково рассказал о
схватке в Тисовой пади, перечислил погибших - троих "Серебряных" и одного
эландца - и сообщил, что потрепанный отряд решил заночевать в Ресске. У
Стефана не только отлегло от души, все его существо заполнило доселе
незнакомое чувство победы над врагом. И то сказать, первую настоящую
стычку они выиграли. Надо будет подробнее разузнать об этих так называемых
гоблинах. Ласли сказал только, что это нелюди и что Рене Аррой с ними
сталкивался. Отпустив усталого офицера смывать пыль Старой Таянской
Дороги, Стефан зажег наконец огонь и оглянулся на Герику. Та стояла,
вжавшись в стену, ее била крупная дрожь.
  Принц прижал женщину к себе, прикоснувшись губами к мягким волосам.
  - Все хорошо, милая, больше нечего бояться. - Она подняла на него
глаза с расширенными бездонными зрачками:
  - Стефан. Я знаю, случится что-то страшное.
  - Да нет же, - он улыбнулся и еще крепче прижал ее к себе, - что нам
может грозить здесь, в собственном доме? Конечно, если ты так хочешь, мы
не станем ужинать тем, чем нам принесли. А воду я попрошу набрать прямо из
колодца, но, уверяю тебя, что все в порядке.
  Похоже, она его не слышала.

  2228 год от В. И. Ночь с 17-го на 18-й день месяца Лебедя.
  Старая Таянская дорога.

  Над головами тонко и противно просвистело - убийцы вновь
воспользовались арбалетом, а не мушкетом. Возможно, потому, что огонек
фитиля в ночи неизбежно привлекал внимание. Предательница-луна делала
путников отличной мишенью для затаившихся в холмах стрелков, а густой
кустарник, покрывавший берега небольшой речушки, был превосходным укрытием.
  Рукопашная схватка для умелого бойца предпочтительнее выстрела в
спину. Аррой и Гардани, не сговариваясь, пришпорили лошадей и бросились
вперед. Из зарослей никто не показывался, и Рене остановил коня в гуще
буйно разросшейся лещины.
  - Прикрой меня. Я не должен ни на что отвлекаться, иначе нам не
поздоровится.
  Шандер был хорошим капитаном, а значит, умел не только приказывать,
но и подчиняться. Он застыл за спиной герцога, чутко вслушиваясь в ночные
шорохи. Какое-то время не происходило ничего, затем совсем рядом запел
невозможный на исходе лета соловей, и Шандера захлестнула теплая, щемящая
волна. Ночной певец захлебывался песней - звонкие трели сменялись россыпью
мелодичных пощелкиваний, за которыми следовали все новые и новые рулады.
Никогда еще птичье пение не приносило графу такого наслаждения, оно несло
неколебимую уверенность, что жизнь прекрасна, что вся боль, грязь, тоска
остались в прошлом, а впереди лишь счастье, счастье без конца...
  Наваждение оказалось столь сильным, что Гардани чуть было не
пропустил их - две темные кряжистые фигуры со страшноватой грацией
скользили между кустов, приближаясь к замершему Рене. С трудом стряхнув
соловьиные чары, граф вытащил из укрепленных за спиной ножен кинжал с
серебряной ручкой и, тщательно прицелившись, метнул. Одна из фигур мягко
осела на землю, но второй гость даже не заметил гибели товарища,
поглощенный соловьиной песней. Этого Шандер взял живым. Осторожно зайдя
сзади, капитан бросился на пришельца; тот был неимоверно силен, но
внезапность сделала свое дело, незнакомец оказался на земле, даже не
поняв, что с ним произошло. Гардани сноровисто стянул руки пленника его же
собственным ремнем, и только после этого песня оборвалась.
  - Наше счастье, что их только двое, - заметил Рене, наклоняясь над
лежащим. - Гоблин. Из тех же самых, я полагаю. И опять арбалеты. - Пленник
задергался, пытаясь освободиться, и Рене проверил узлы:
  - Правильно, что позаимствовал его же ремень, человеческую поделку он
бы разорвал в два счета, они сильны, как быки. Не представляю, чем Михай
умудрился привлечь их, они не любят людей, но не стремятся к войне с
ними... Вернее, не стремились, - адмирал положил руку на лоб гоблина и
сосредоточенно прикрыл глаза, - ну, вот и все. Теперь он будет спать.
  Будь это человек, я сказал бы, что он очнется к полудню, думаю, твой
пленник проспит столько же. Вообще-то гоблины - очень сильный народ, они
даже порцию яда, смертельную для человека, переживут, но противостоять
эльфийской магии не могут.
  - Эльфийской?!
  - Да. Или ты думаешь, что они пришли сюда по своей воле?
  - Соловей? - ошеломленно прошептал Шандер.
  - Да, "Темный Соловей", именно так называется это заклятие. Ты -
человек, и очень сильный человек, но даже ты попал под чары и едва их не
упустил. Гоблины же и вовсе потеряли голову... Да, ты очень сильный, Шани,
- улыбнулся Рене, - ты даже не спрашиваешь, откуда я знаю эти штучки, так
что я сам скажу. Меня обучили им на одном из островов за Запретной Чертой.
Оказалось, некоторые люди вполне в состоянии овладеть эльфийской магией.
  - Значит, эльфы действительно существуют?
  - Проклятье! Существуют же гоблины! Или ты и в это не веришь?
  - После сегодняшнего я готов поверить даже в эландского Золотого
Дракона. Вы наверняка и его встречали...
  - Нет пока, но кто знает, возможно, мы встретили их обоих - и
Дракона, и Орла. Если речь идет о конце Света, они должны появиться. Я,
конечно, мог бы разбудить этого красавца, - Рене кивнул на лежащего, - но
он вряд ли говорит по-арцийски. До Гелани осталось весы четыре?
  - Около того.
  - Оттуда и пошлем кого-нибудь за ним, а пока пусть отдыхает. - Герцог
взглянул на черное небо и вздохнул:
  - Медведь взошел над горизонтом, боюсь, мы не успеем, даже если у нас
вырастут крылья. Что ж, пощадим коней, им и так досталось, и положимся на
милость Творца, если она, конечно, есть, эта милость.
  Некоторое время они ехали молча спокойной рысью. Рене думал о чем-то
своем, Шандера мучила тревога, но он не считал уместным спрашивать - если
герцог сочтет нужным, заговорит первым и расскажет, почему переменилось
его настроение. Так и случилось:
  - Ты не заметил, что в последнее время мы все время скачем
наперегонки с судьбой и всякий раз опаздываем? Боюсь, и на этот раз нам ее
не перегнать.
  - Чего вы опасаетесь, монсигнор?
  - Этой ночи, будь она неладна, - Рене досадливо поправил шляпу, - не
терплю всяческих изысков, в бою от них одна помеха, да и в мирные времена
толку никакого. А что до моих опасений... Насчет Конца Света ты слышал, но
он если и будет, то не завтра... Сейчас я боюсь того, что нас ждет в
Высоком Замке. Я, кажется, понял, почему на нас напали. Не в упрек тебе
будь сказано, капитан, но мы попались в ловушку, как глупые кутята.
  Шандер промолчал, но внутри его что-то сжалось - вот оно, то
предчувствие беды, что не оставляло ни на мгновенье. Он сам не понимал, к
чему бы это, а вот Рене, кажется, понял, хоть и поздно. А тот продолжал
рассуждать, как будто рассказывая самому себе:
  - До меня дошло, что они затеяли, когда мы заговорили о Лупе, вернее,
о ее побеге. Нас: Ланку, Парамона, меня никто и не собирался брать в
заложники, да они и не смогли бы этого сделать. Убить, если, конечно,
повезет, они, конечно, бы убили, но не для этого они заявились. Гоблины
никогда не были дураками, они знают, как брать пленных, и действовали бы
совсем иначе. Нет, им нужен был переполох, драка, которая заставит нас
задержаться в пути.
  Теперь второе. Если бы охотились только за нами, вам бы удалось
захватить их врасплох, но они ЖДАЛИ удара со стороны Таяны, с той стороны
пади были не один или два дозорных на всякий случай, а ровно столько же
бойцов, что и против нас. Им не пришло в голову бросить их в схватку, даже
тогда, когда их план якобы захвата заложников начал лететь к Проклятому.
  - Но как они могли нас ждать?
  - Михай - умница. Подонок, убийца, чернокнижник, но умница. Он знает,
чего и от кого можно ждать. То ли он как-то общался со своими сообщниками,
оставшимися на воле, то ли они условились заранее, но разыграли все как по
нотам. Суди сам. Кто-то приказывает Герике добиться свидания с отцом и
передать ему послание, составленное таким образом, что игрок в эрмет МОЖЕТ
его понять. Герика отца боится, но Стефан для нее все - это они тоже
знают. Девочка никогда бы не ослушалась приказа, не иди речь о Стефане!
Она ДОЛЖНА была все рассказать. Король Марко пирует в ратуше со Старшинами
- освященный веками ритуал, так что в Высоком Замке за него остается
наследник. Что должны были сделать вы с принцем, узнав, что нас ждет
засада? Разумеется, бросить в бой "Серебряных". Но все, кто свободен, в
Гелани на празднике, времени собирать людей по кабакам нет. И вы
выгребаете всех подчистую, даже караулы срезаете...
  Ты, конечно же, мчишься вместе с "Серебряными". И застреваешь в
Ресске. Значит, ночью в Высоком Замке не будет ни герцога Арроя с его
эландцами, ни графа Гардани с "Серебряными", а только Лукиан. Человек
честный и отважный, но не ума палата.
  - Вы думаете, он удрал?
  - Кто "он"? Михай? Я счастлив был бы, будь это так. Боюсь, что нас
ждет новая смерть. Но кто? Король? Герика? Или все же Стефан?!
  - Но ведь там Преданный и Красная Стража!
  - Если они выманили из Замка нас, они могли выманить Стефана из его
покоев. Душу Проклятому бы отдал за то, чтоб ошибиться, но лгать себе не
выход.
  - Но, может быть, мы считаем их умнее, чем они есть на самом деле.
Вдруг они просто хотят освободить Михая?
  - Для этого совсем не нужно было посылать ему Герику. В таком деле,
чем больше тайны, тем лучше. Нет, известие предназначалось Стефану,
непревзойденному знатоку эрмета. И действовать они будут этой ночью.
Поэтому я и говорю, что мы уже опоздали. Если несчастье должно было
случиться, оно уже случилось или случится в ближайшую ору, а нам еще ехать
и ехать. Даже загони мы коней, и то не успеть. И ведь я знал, чувствовал,
что должен скакать в Гелань, если б не Ланка... Никогда себе не прощу...
  - А что делали эти, на дороге? - цепляясь за последнюю надежду,
спросил Шандер. - Разве засада не доказывает, что охота идет за вами?
  - Отнюдь нет, - покачал седой головой герцог. - Что могли сделать два
гоблина против целого отряда? А то, что нас будет только двое, никто и
подумать не мог! Их поставили снимать гонцов, буде из Высокого Замка
кого-нибудь пошлют за нами. Существовала ничтожная возможность, что Стефан
все же догадается, в чем дело.
  Ответить Шандер не успел. Ночь разорвал стук копыт. Кто-то неистово
гнал коня навстречу. Вырвавшийся из темноты всадник чуть было не пронесся
мимо, но Шандер властно окликнул его. Это был додекан из "Золотых". Гонец
еще не успел открыть рта, а Гардани понял, что Рене не ошибся. С губ
капитана "Серебряных" сорвалось одно-единственное слово: "Кто?"
  - Стефан, - глухо ответил "Золотой", - и Зенон.

  ***

  ...Все произошло именно так, как думал Рене, что, впрочем, его не
могло обрадовать. Марко вернулся в Высокий Замок поздно вечером, зашел к
сыну, у которого встретил собственную жену, но ничего не сказал - прошел к
себе. Прискакали гонцы из Ресска, но король уже отдыхал, и его решили до
утра не тревожить. Около полуночи Замок облетела не терпящая
отлагательства новость. Принц Зенон был при смерти, но, умирая, пришел в
себя и хотел видеть отца и брата.
  И король сделал то, чего обещал не делать, - поспешил к сыну. Зенон,
действительно, умирал - на сей счет никаких сомнений у поднятого с постели
дворцового медикуса не было. И Марко еще раз сделал то, чего клялся не
делать, - послал за Стефаном. И Стефан поступил так, как следует поступать
брату, но не принцу, - он бросился к Зенону, забыв о данном Рене обещании
не покидать своих комнат без надежной охраны. Зато он позаботился о Герике
- опасаясь приспешников Михая, приказал Преданному остаться с королевой.
  Как в руки Зенона попал кинжал, никто не знает. Пронес ли безумный
его каким-то непостижимым образом с собой, оказался ли он там случайно, а
принц лишь нашел его и спрятал, или же кто-то СУМЕЛ подбросить его
больному, сути дела не меняет. Когда Стефан склонился над умирающим, черты
того, исказила чудовищная злоба, и он на глазах отца ударил брата в
сердце. Стефан умер на месте, а Зенон со смехом всадил окровавленное
лезвие в собственную грудь. Он умирал дольше - около десятинки. Но и это
не все. Уже умирая, принц попытался задушить отца, но это ему не удалось.
Марко почти не пострадал, но случившееся так потрясло короля, что он
словно бы повредился рассудком. Королева, узнав о несчастье, впала в
полную прострацию, так что в Замке сейчас распоряжается Лукиан, который и
счел необходимым известить принцессу и герцога Рене.
  - Что ж, выполняйте приказ, - бросил герцог, - принцесса сейчас в
Ресске. На обратном пути проследите, чтоб в зарослях у речки (кажется, она
называется Ройца) подобрали пленника. Отправляйтесь и, - голос Рене
потеплел, - вы сделали все, что могли.
  Когда стук копыт затих, герцог тронул коня:
  - Вот и все, Шандер, мы могли оставаться в Ресске, это ничего не
меняло. Великие Братья! Если бы я только уехал сразу же... Хотя никаких
"если" нет и быть не может. Произошло то, что произошло, и нам теперь с
этим жить.
  Шандер промолчал - что тут скажешь...
  - Из поражения можно и нужно выковать победу. Сильные характеры лишь
закаляются в несчастии, - подвел итог расстроенный Жан-Флорентин.

  2228 год от В. И. Ночь с 20-го на 21-й день месяца Лебедя.
  Северный край Пантаны.

  Костерок весело потрескивал, искры снопами взлетали вверх, словно
возомнив себя падучими звездами, которыми столь богат месяц Лебедя. Ветки
столетних елей тянулись к огню - в промозглой даже летом болотистой земле
тепло было на вес золота. Над костерком висел видавший виды котелок, в
котором варилась какая-то дичина. Сидевший у огня немолодой уже человек,
по виду бывший вояка, не таился. Брать у такого нечего, а связываться для
куражу - себе дороже. Такие вот бирюки, с какой стороны ни взгляни, куда
как опасны, лучше уж обходить их стороной. И обходили. Не зная, что
миновали первого, что бы там ни мнил о себе Примеро, мага Арции.
  Уанн никогда не кичился своим мастерством, не пытался завести
учеников или слуг, не стремился добиться власти, золота или признания.
Верный однажды данной присяге, он хранил доверенную землю, хранил вопреки
ее глупости, неблагодарности, доверчивости...
  Прихотливая судьба выткала для Леона Валлентайна че Земке особый
узор. Младший сын одного из захолустнейших баронов средней Фронтеры, он в
юности объявил себя либром и подался в Мунт обучаться воинским наукам.
Бойцом Леон стал неплохим, но что до научной премудрости и изящного
обхождения - уж извините. Особых высот Валлентайн не достиг, да он к этому
и не стремился. Походная жизнь, приграничные стычки, простые развлечения
его вполне удовлетворяли. Годам к шестидесяти он намеревался (если святой
Эрасти поможет дожить до такого возраста) скопить достаточно денег, чтоб
жениться и открыть добрую корчму. Далее мечты бравого вояки не
простирались. Пока в горах у истоков Майды человек тридцать имперских
всадников, гоняя вконец обнаглевшую банду, сколоченную мелким дворянчиком
из местных, не наткнулись на развалившийся храм, вовсе не похожий на те,
что строили во имя Творца и чтящих его святых. Там и заночевали.
  Приятели Леона мирно уснули, бедняга, которому выпало маяться на
часах, поплевывал в огонь да таращился в темноту, а самого Леона словно
что-то потащило в развалины. Там он забрался в потайной ход, приведший его
в пещеру, где и нашел новехонькую, изукрашенную дорогими камнями шпагу с
клеймом известного мастера на клинке. Кто и зачем ее туда принес,
оставалось загадкой, но будущий Уанн понял, что клинок этот предназначен
ему, и только ему. Забрав драгоценную добычу, он выбрался наружу и
обнаружил, что наступила поздняя осень, а его товарищей и след простыл.
  Кто другой на месте Леона просто сошел бы с ума, но ветеран решил,
что на это нет времени. Надо было выбираться из ловушки, пока снег не
завалит перевалы. Однако ноги его понесли в сторону от людских троп.
Никогда не забывавший дороги, по которой он однажды пришел, Леон
заблудился и вышел к пещерам, в которых обитал не кто иной, как тролль,
оказавшийся отнюдь не чудовищем из сказок, а самым что ни на есть живым
существом.
  К Уанну страшила отнеслась вполне радушно, и он решил задержаться в
этом краю до весны. Днем, не покладая рук, трудился, обустраивая свой
неприхотливый быт, а по ночам ему снились странные сны.
  Среди зимы к его обиталищу вышли трое разбойников, вконец оголодавших
и утративших сходство с людьми. Странно, но он не хотел их убивать, хоть и
понимал, что другого выхода нет. В живых останутся или эти трое, или он.
Леон вышел навстречу со шпагой в руке, все еще думая, что не хочет
забирать их жизни. И поднявшийся снежный вихрь погнал разбойников от
пристанища Леона. Старый воин так и не узнал, как оборвался их земной
путь. Да он и не думал о них. Потрясенный тем, что по своей воле вызвал
смерч, он вспомнил, что многое из того, что он творил этой осенью, раньше
было ему, прежнему, не под силу. А за этим пришло понимание того, что
теперь он - хранитель шпаги. И Леон Валлентайн стал постигать магию. Сам.
Без посторонней помощи, если не считать, конечно, магического оружия, по
всему наделенного собственной волей и памятью.
  Через несколько десятков лет он спустился с гор уже Уанном. Это имя
ему дал сосед-тролль, чья пасть не могла произнести "Леон Валлентайн".
Уанн был сильным магом и твердо знал, для чего живет. Он должен отдать
шпагу в нужное время в руки нужного человека. И еще он должен искать то,
не знаю что, что грозит самому существованию этого мира.
  Поджарый пожилой человек снял с огня котелок и попробовал свое
варево. Получилось вполне сносно. Путник стряхнул первую ложку в Огонь,
почтив неизвестного ему бога, и принялся есть.
  Это была последняя спокойная ночь. Завтра он вступает в области,
прозреть которые обретенным пару сотен лет назад волшебных зрением было
невозможно. Мирные земли северной Таяны, казалось, тонули в белесом
неопрятном тумане. А это значило, что впереди творится сильнейшая волшба.
Или же хранится нечто, обладающее силой не меньшей, чем доставшаяся ему
шпага. Шпага эта, кстати сказать, менялась вместе с изменчивым миром. Она
и теперь выглядела как первосортное оружие, но откованное позапрошлым
летом известным умельцем, бежавшим в Арцию из Эр-Атэва. Как выглядел
клинок на самом деле, Уанн не знал. Видимо, оружие откроет свое истинное
лицо лишь тому, кому оно предназначено.


                                  Глава 30


  2228 год от В. И. 19-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  "...ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная -
лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха
тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца - и
рождение, и смерть..." - Илана почти не слышала Тиверия, епископа
Коатского и Никрийского, ведущего похоронную службу; - легат Архипастыря
деликатно отказался напутствовать в иную жизнь погибших принцев. Его не
уговаривали - толстенький, низенький брат Парамон был не из тех, кого
воспринимают всерьез, а сильные мира сего, даже мертвые, должны
представать перед народом в подобающем окружении.
  Кафедральный собор Таяны был переполнен - погибших любили, особенно
Стефана. Многие плакали. По мере удаления от алтаря траурные лиловые
одеяния знати сменялись серыми накидками таянцев и белыми плащами
эландцев, деливших с "Золотыми" и "Серебряными" ответственность за жизнь
уцелевших.
  Илана вошла в соборный храм как во сне и собралась было привычно
отойти к первой из белых, вызолоченных сверху колонн, у которой всегда
стояла. Рене Аррой мягко, но решительно вывел девушку вперед. Король
ничего не выражающими глазами следил за осанистым басовитым Тиверием,
рядом застыла Герика - королева казалась не более живой, чем лежащий в
открытом гробу Стефан. По правую руку короля, чуть сбоку, стал Рене,
согласно законам Таяны и Арции становящийся отныне наследником Марко.
Илана не могла оторвать взгляда от чеканного профиля, герцог, казалось,
глубоко задумался, и мысли его бродили в мирах, далеких от чинного,
благостного рая, о котором распинался Тиверий.
  - В конце концов, все не так уж плохо, - вкрадчивый голос сзади
заставил девушку вздрогнуть. По этикету она не должна была оглядываться,
но ей мучительно захотелось узнать, кто из нобилей, пусть шепотом, посмел
нарушить траурную церемонию. Впрочем, раньше Илане и самой частенько
доводилось перешептываться под храмовыми сводами. Видимо, и неизвестные
собеседники больше думали о живых, чем о мертвых. Помимо воли Ланка жадно
вслушалась в чужой шепот.
  - Вряд ли Аррой останется здесь, - хрипловатый голос выражал
сдержанные сомнения, - ему наши горы не нужны.
  - Жаль, салический закон не позволяет царствовать женщине, -
обладатель бархатного баритона казался искренне расстроенным.
  - Но королева еще может родить....
  - Если успеет. Вам не кажется, что здесь умирают достаточно быстро.
Да и потом... Ребенок тарскийской девчонки должен не только родиться, но и
вырасти. Марко немолод, и я не хочу, чтобы мной правил граф Гардани.
  - По-вашему, лучше эландцы?
  - Нет, не лучше. Но, любезный друг, давайте помолчим, на нас уже
начинают поглядывать...
  Илана все же оглянулась, но говоривших так и не увидела. Тем не менее
их беседа направила мысли девушки в непривычную сторону. Принцесса,
разумеется, знала правила престолонаследия, но для нее они были чем-то
неимоверно далеким и ненужным. Женщины не могли наследовать трон Волингов,
к тому же она даже не была старшим ребенком. Зато сейчас осталась
единственным. И все равно не имела права на корону!
  Если мужская линия пресекается, наследником становится ближайший
родственник мужского пола или же его потомство, а таковым являлся Рене -
не только брат покойной королевы и внучатый племянник одного из
знаменитейших таянских властителей Зенона Долгого, но и Волинг. Волинг до
мозга костей... Если бы она могла сказать то же самое про себя.
  Когда Ямборы заставили с собой считаться половину Арции, умники из
Академии раскопали "неопровержимые доказательства" их происхождения от
легендарного властителя древности, но Илана предпочла бы, чтоб сначала
появились доказательства этого родства, а потом уж горное золото, за
которое можно купить все, что угодно. В том числе и предков. Быть Волингом
- значит иметь неоспоримые права повелевать. Зато тарскийка Герика могла
наследовать отцу, потому что Годои не были Волингами, и древний родовой
запрет их не касался...
  "...ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная -
лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха
тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца - и
рождение, и смерть..." - Рене с трудом сдерживал идущее от чистого сердца
желание вколотить эти лживые и неумные слова в жирную глотку епископа
Коатского и Никрийского.
  Как можно верить, что Творец всеблаг и всемогущ, если он допускает,
что самое лучшее и самое чистое гибнет, а подлость и предательство
торжествует?! Аррой готов был признать, что они проиграли хитрому и
искушенному в интриге врагу, но соглашаться с тем, что все произошло "по
воле Творца" и что он, Шандер, полуживая Герика, все пришедшие в храм
таянцы свершают тяжелейший грех, оплакивая Стефана, в это адмирал поверить
не мог. А если бы поверил, то остаток своей жизни бросил на то, чтоб
сокрушить Церковь, вынуждающую пресмыкаться перед силой, запрещающей
любить. Ибо что есть запрет на скорбь по потерянным навеки дорогим, как не
запрет любви?!
  Рене вдохнул запах траурных курений, живо напоминавший ему узкие,
белые улочки Эр-Атэва, где торговали лучшими благовониями, и черные,
хищные корабли атэвских корсаров, подстерегавшие зазевавшиеся арцийские
суда. Скольких атэвов отправил на дно Счастливчик Рене! Сколько раз
проскакивал между двух рифов, выходил победителем в схватках со шквалами и
стаями хищных кэргор "Кэргора - агрессивное крупное морское животное,
обладающее природным костяным тараном. Крупные стаи К. представляют
опасность для самых больших морских судов. Церковь утверждает, что эти
животные поставлены Творцом охранять Запретную черту, однако у маринеров
бытует суеверие, что в кэргор превращаются погибшие в морских сражениях,
если победители не жертвуют часть добычи Зеленому Храму". Адмирал видел
смерть и убивал сам, но до этого проклятого лета не испытывал ненависти.
Враг для него был в одной цене со стихией - надо победить, если уж нельзя
обойти или обмануть, но ненавидеть скалы, туман или ветер глупо. Теперь он
ненавидел. Потому что любил. Потому что не смог защитить.
  Он никогда не забудет утро их с Шандером возвращения в Высокий Замок.
Растерянное лицо обычно уверенного во всем Лукиана, пустые глаза Герики,
отчаянные крики Преданного, с большим трудом водворенного в зверинец,
затоптанные и переломанные кусты роз у Полуденных ворот... Проклятая
память, как песок воду, вбирала в себя то, что должно было превратиться в
неизбывную, постоянную пытку. В боль, которую придется тащить на горбу и
скрывать до конца своих дней, Проклятый ведает, сколько их, этих дней, еще
осталось...
  Рене не смотрел на принцессу Таяны Анну-Илану, он о ней просто забыл,
забыл сразу же, как провел на причитающееся ей отныне место. Какая-то
часть сознания герцога заставляла его делать все, что нужно, тем более что
Марко, внезапно став совсем больным и старым, просто не понимал, о чем его
спрашивают. Всем занимались они с Шани. Гардани держался молодцом, но
темные круги вокруг запавших глаз говорили о том, чего ему стоит это
спокойствие.
  Счастье еще, что жила на Лисьей улице маленькая колдунья, а в
Закатной башне рыдала, сжавшись в комок, Белка. Шандер был из тех, кто
живет во имя кого-то, останься он совсем один...
  Ароматный дым тянулся вверх, исчезая в открытом над алтарем купольном
окне. Жаркая духота храма, надоедливый голос Тиберия, вздыхающая и
ворочающаяся толпа. Тиберий - ничтожество. Если бы его назначили
кардиналом, он бы пережил всех, потому что таких самовлюбленных,
напыщенных кабанов не убивают. Они не опасны, К счастью, Феликс - друг и
воин. Он не оставит Таяну без поддержки, новый кардинал ДОЛЖЕН стать
верным соратником, тем более что Архипастырь и сам ходит сейчас по лезвию
бритвы. Как и его покойный предшественник. Жаль, они так и не увиделись с
Филиппом, хотя и хотели этого. Филипп умел выбирать соратников - Феликс,
Парамон...
  Не случайно сюда был прислан именно он, а не надутый индюк вроде
Тиберия. Легату Архипастыря и в голову не пришло рассказать кому бы то ни
было о том, что случилось в Кантиске на самом деле. Глядя в глаза королю и
королеве чистым и ясным взором, толстенький монах поведал лишь о
скоропостижной смерти Архипастыря, о том, что преемник его известен, но по
канонам до официального решения Конклава, который должен состояться в
двадцать третий день месяца Лебедя, он, Парамон, не вправе назвать имя.
Новый же кардинал может быть назначен лишь с благословения нового
Архипастыря, так что таянцам придется еще немного подождать.
  Вряд ли кто-то из присутствовавших на приеме нобилей догадался, что
имя Архипастыря не Амброзии, а Феликс. И незачем им это знать раньше
времени...
  Сзади что-то глухо ударилось об пол, раздался приглушенный шум -
видимо, кому-то стало плохо. До равноапостольной Циалы в иглециях люди
сидели, но святая решила, что в Доме Творца должно стоять. С тех пор,
особенно в жару, из храмов постоянно кого-нибудь выносили. Вот и теперь...
Рене непроизвольно пожал плечами: вряд ли Творец столь мелочен, чтоб
заставлять больных людей стоять в духоте целыми орами. Он, Рене, хвала
Великим Братьям, пока здоров и силен, но даже ему выдержать службу от и
до... Стефан, кстати говоря, вряд ли согласился бы с тем, что из-за него
мучаются люди.
  Очевидно, эта мысль - а что бы сделал или сказал Стефан - скоро
станет привычной. Главное же, чего хотел племянник, это защитить Герику и
спасти Таяну. Он бы просил Рене об этом, если бы умирал у него на руках. И
Рене дал слово, нет, не Творцу и не покойному принцу - вопреки тому, что
говорили клирики, эландец был убежден, что умирают раз и навсегда. Он дал
слово самому себе. Отныне Таяна и Герика - это его забота и его долг.
  "...ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная -
лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха
тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца - и
рождение, и смерть..." - слова звучат громко, невыносимо громко.
  Черный доломан Шандора теперь оторочен лиловым. Так повелось исстари.
Цвет лучшей таянской сирени, цвет нежных весенних цветов был и цветом
королевского траура. Епископ Коатский и Никрийский с умело скорбным
выражением вел вперед похоронную службу, но Гардани на клирика не смотрел.
Настороженный взгляд графа шарил по иглецию - прийти проститься с
наследником был вправе любой житель королевства, а в королевстве в
последнее время завелось слишком много убийц. Шандер уговорил Рене надеть
под колет легкую кольчугу, хоть герцог и сказал, что сейчас его вряд ли
будут убивать. Граф не обольщался - Аррой согласился лишь из нежелания
спорить. Конечно, кольчугу по нынешним временам вряд ли можно считать
надежной защитой, но это все же лучше, чем ничего. Тем более что король
так и не дал разрешения покончить с Михаем.
  Убийца, колдун и отравитель нанес удар даже из заточения. Пока он
жив, в Высоком Замке никто не может чувствовать себя в безопасности - уж в
этом-то Шани был уверен. Но Марко, казалось, совсем утративший волю к
жизни, с неожиданной твердостью запретил даже приближаться к Арсенальной
башне, служившей тюрьмой тарскийскому господарю Ни Ланка, ни Лукиан, бурно
поддержавшие капитана "Серебряных", не смогли переубедить короля. Может
быть, он прислушается к словам Рене. После службы эландец будет говорить с
Марко. А если откажут и ему, то "Серебряным" придется беречь Марко, Илану,
Герику и особенно Рене в десять глаз. Хотя худшее уже случилось...
  К вечеру Стефана и Зенона снесут в домовой иглеций, где и оставят до
дня зимнего солнцеворота, ибо лишь в этот день земные оболочки Волингов
предают сначала огню, а затем земле. Почти полгода Стефко будет совсем
рядом, а затем... Затем Истинные похороны и высокий курган на берегу
Рысьвы, который потом увенчает иглеций. Так надо. Хотя кому? Стефану?
Творцу, позволившему его убить? Или же тем, кто остался?
  Шандер с трудом заставлял себя смотреть на истаявшее лицо короля,
притихшую Илану, задумавшегося о чем-то.
  Арроя... Он должен сохранить их, пусть даже ценой собственной жизни.
Если король будет упорствовать, то завтра Шандер Гардани убьет Годоя.
Своими руками. И будь что будет! Даже если его казнят, он умрет с
уверенностью, что его смерть стала последней.

  2228 год от В. И. Вечер 21-го дня месяца Лебедя.
  Кантиска, резиденция Архипастыря.

  Радостный звон колоколов возвещал - наступил вечер Праздника. В этот
день 1110 лет назад Святая Равноапостольная Циала приняла посох
Архипастыря. Долгое время событие сие ничем не выделялось на фоне других,
так или иначе чтимых Церковью. Но четыре сотни лет назад был учрежден
орден циалианцев, и вечер 21-го дня месяца Лебедя постепенно превратился в
один из самых богатых и пышных празднеств.
  Архипастырь Феликс вздохнул и позволил себя облачить в зеленое,
расшитое серебром и отборным морским жемчугом парадное одеяние. Он и
раньше-то, когда у него была всего одна рука, терпеть не мог, чтобы ему
помогали. После исцеления выносить хлопоты неискренних, суетливых
поислужников стало вовсе тошно, но еще больше претило Архипастырю
неизбежное личное участие в торжествах. Он знал, кем на самом деле была
Святая, но был вынужден петь хвалу этой лживой, властолюбивой
предательнице. Иначе его бы не поняли - вставший во главе Церкви должен
жить по ее канонам, если хочет выжить и помочь эландцу Аррою и эльфу
Рамиэрлю в их борьбе.
  ...Оставалось водрузить себе на голову тяжелый ритуальный убор.
Золото, бесценная белая эмаль, алмазы, изумруды и странные камни,
именуемые звездчатыми богомольниками, - неведомый мастер пустил в ход
лучшее из драгоценного, и ему удалось создать вещь, достойную венчать чело
главы Церкви. Беда заключалась в том, что Феликса, выросшего в суровом
баронском замке на границе с Дикой Грядой, кричащая роскошь раздражала.
Он, разумеется, наденет все, что полагается, но не сейчас. Архипастырь
велел мальчику-служке подержать убор и посох и приказал позвать Гашпара
Добори.
  Новоиспеченный командор Церковного Воинства появился тотчас же - ждал
за дверью. Архипастырь небрежным жестом отпустил всех. Разумеется, у стен
имелись и уши и глаза, о чем бывший секретарь Филиппа был прекрасно
осведомлен, но по его поведению подглядчики ничего не заподозрили бы.
"Тайный" разговор между Феликсом и его доверенным лицом неминуемо посеет
смуту в рядах сторонников казненного Амброзия, каковых, как предполагали
Феликс и Добори, в Кантиске оставалось предостаточно. Однако до мелочей
обдуманный замысел сорвался - истошный, захлебывающийся крик заставил
Архипастыря и командора выскочить в приемную.
  Там, на мозаичном полу, в конвульсиях бился тот самый светловолосый
служка, которому Архипастырь поручил символы своей власти. Вокруг застыло
несколько клириков с бледными, перекошенными от ужаса и отвращения лицами.
Мальчик еще раз закричал и затих. Стало видно, что вокруг его шеи
обвилась, сверкая сизой чешуей, гранитная тара - самая смертоносная змея
Арции. Никто не успел ничего понять, когда Феликс, подхватив отлетевший в
сторону Посох, сдернул с его помощью смертоносную тварь с жуткого
пьедестала и размозжил ей голову.
  - Откуда она взялась? - Он задал вопрос, уже зная ответ. Змея была в
архипастырском венце, и сама она туда заползти ну никак не могла...

  2228 год от В. И. Вечер 21-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  - Прости, я вошел без стука, - Рене Аррой закрыл окно и быстрым очень
молодым движением, подтянувшись на руках, уселся на высокий узкий
подоконник, - мне надо поговорить с тобой, Шани. И лучше наедине.
  - Выйди, Бельчонок, - граф сказал это очень тихо, но Белка, как ни
странно, спорить не стала. Сверкнув огромными материнскими глазищами,
девочка вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Шандер вопросительно глянул
на адмирала.
  - Я весь внимание, монсигнор.
  - Не пытайся быть вежливым. Не нужно. Нас осталось так мало, что мы
не можем позволять себе ломать комедию. Я оплакиваю Стефана не меньше, чем
ты, но, боюсь, эта смерть не последняя. Пришел же я не поэтому. Завтра
утром мы уходим.
  Шандер едва сдержал крик. Несмотря на трагедию, а может, именно
благодаря ей, Гардани стал воспринимать адмирала как часть Таяны.
Казалось, будучи законным наследником Марка, Аррой теперь просто обязан
задержаться в Высоком Замке, благо в Эланде все спокойно. И вот...
  Рене улыбнулся, но голубые глаза оставались мрачными:
  - Такова воля короля, Шандер. Он хочет, чтобы я немедленно
возвращался. Марко говорит о том, что это ради моей же безопасности, но
мне кажется, он лжет...
  - Что вы сказали? - Шандер был поражен и не смог этого скрыть.
  - Я сказал то, что сказал. Король Марко желает сохранить жизнь Михаю
и не желает, чтобы я оставался в Таяне. У меня возникло ощущение, что он
что-то скрывает и боится, что я разгадаю его тайну. Мне не нравится Марко,
- неожиданно резко бросил адмирал и отвернулся к окну.
  Вечерело. Со двора доносился звон амуниции, конское ржание, -
эландцы, видимо, уже собирались в дорогу. Гардани решился заговорить не
сразу:
  - Что же будет, дан Рене? - Вопрос прозвучал беспомощно, чуть ли не
по-детски, но собеседники этого не заметили.
  - Не знаю, Шани, - Рене соскочил с подоконника и, подойдя к графу,
коснулся его плеча, - тебе будет очень трудно. Когда я уеду, ты останешься
один. Или почти один. Илана - женщина, Лукиан глуп, а Симон не более чем
простой горожанин... Правда, я очень надеюсь на нового кардинала, но он
прибудет не раньше чем через полтора месяца.
  Герцог помолчал, потом по привычке тряхнул белой головой, словно бы
бросаясь в битву, и продолжил:
  - Ты знаешь, меня немало поносило по свету, прежде чем я стал тем,
кем стал. Я понял, что сломать можно каждого, если, конечно, знать на чем.
Боль телесную до определенной степени еще можно терпеть, но мучения тех,
кто нам дорог... - каждое слово Рене отзывалось в душе Шандера такой же
мукой, как некогда удары молотка, заколачивавшего гроб Селии, - Шани, я не
предлагаю тебе уехать в Эланд, хотя должен был сделать именно это. Ты все
равно не согласишься. А если б согласился, это значило бы, что ты не тот,
кем кажешься. Твое место здесь.
  Попытайся разобраться, что происходит, дождись Романа, расскажи ему
все, что ты узнал и, - Аррой попробовал улыбнуться, - особенно то, что не
узнал. Будет нужно - отправь весточку во Фронтеру, в село Белый Мост.
Тамошний войт найдет способ доставить письмо ко мне. Будет некого
отправить или отсутствие твоих людей будет замечено, обратись к новому
кардиналу. Не прошу тебя об осторожности, но все ж не забывай, что твоя
смерть - это еще одна победа Михая.
  Шандер кивнул, дескать, обещаю по возможности не умирать.
  - Ты уж постарайся. Пойми, я должен был сказать тебе все это. А
теперь главное. Я думаю забрать с собой Белку, Мариту с Микой и Лупе. Если
ты будешь знать, что они в безопасности, сможешь выдержать гораздо больше.
Марита слишком красива, чтобы оставлять ее в Замке, один раз она уже
попала в беду...
  - В Эланде меньше мужчин?
  - Больше. Но в Эланде хозяин я, а не теряющий силы и разум король,
женатый на безвольной дочери предателя и колдуна. По Эланду не разгуливают
убийцы, кроме того, маринер никогда не поднимет руки на женщину. А Мике
пора увидеть море. И я не шучу, Шани, время шуток давно прошло. Ты должен
отправить их со мной, даже если придется их связать.
  - Я понимаю, монсигнор. Вы правы во всем. Мне будет тяжело без Белки,
но я должен быть один, если хочу победить. А Лупе... Хватит на ее век
горя... Они поедут в Эланд. Я сам бы просил вас об этом, если бы знал о
вашем отъезде. Но, - Шандер заметно колебался, задавая вопрос, - я,
конечно, не заменю вам ни Стефана, ни Романа, ни Иннокентия, но я был бы
более полезен, если бы знал, чего вы ищете и чего опасаетесь.
  - Когда вернется Роман, он скажет все, что знает... Или что сочтет
нужным. Я сам мало что понимаю, могу сказать лишь одно: то, что
происходит, это не придворные интриги, не борьба за власть и даже не
применение Запретной магии в том смысле, в каком ее понимают наиболее
разумные клирики. Пришли в движение какие-то малопонятные и, видимо, очень
древние силы, о природе которых не знаем ни мы, ни эльфы...
  - Эльфы?! Вы снова говорите о них, монсигнор. Что вы имеете в виду?
  - Только то, что мы не одни. Рядом с нами когда-то жили, а кое-где
живут и теперь другие расы. Эльфы - лишь одна из них, наверное, самая
прекрасная, хоть и чуждая нам.
  - Неужели вы бывали у эльфов?! - Шандер даже забыл о тех бедах,
которые и вызвали этот разговор. - Я думал, вас научили их магии какие-то
люди, набравшиеся чужих премудростей.
  - Я действительно встречался с эльфами. И ты встречался. И не только
с эльфами, вспомни Тисовую падь. Не мы одни живем в Благодатных землях.
Есть и другие. Одни враждебны нам, людям, другие равнодушны, но кто-то
может стать настоящим другом и союзником. Помни об этом и ничему не
удивляйся.
  - Но если нам будут помогать эльфы, то и у Михая могут найтись
союзники...
  - Не "могут", уже нашлись. Я не имею в виду гоблинов. Те - что?
Воины, хоть и хорошие, с ними воевать мы научимся. Дело намного хуже.
Годой ухитрился спустить с цепи какие-то жуткие колдовские силы. Именно
они погубили принцев, я не могу этого доказать, но уверен в этом так же,
как и в том, что знаю морской путь из Идаконы в Атэв! - Адмирал досадливо
махнул рукой. - Будь проклят тот день, когда я променял море на дворцовые
полы.
  - Но не случись этого тогда, вы бы все равно вернулись сейчас, когда
такое творится.
  - Наверное, ты прав, - Аррой сжал губы, глаза его вновь стали
настороженными и жесткими, как в море перед бурей. - Я бы вернулся и
вступил в бой! Но нельзя биться с туманом! Туман и штиль - это то, что я
ненавижу больше всего на свете, - Рене взялся за ручку двери. - Так я жду
твой выводок завтра в десятой оре. И, мне кажется, тебе не стоит оповещать
об их отъезде заранее, пусть это будет неожиданностью. Не думаю, чтобы
Марко попытался кого-то задерживать, но, если ты предполагаешь где-то
мель, лучше обойти это место. Объясни отъезд Белки тем, что ей нужен
морской воздух, а Марита будет за ней присматривать...
  - Это еще вопрос, - Шандер помимо воли улыбнулся, - кто за кем
присмотрит. Монсигнор, - капитан "Серебряных" пристально вгляделся в чуть
раскосые светлые глаза и решительно спросил о самом страшном:
  - Вы больше не доверяете королю?
  Герцог какое-то время молчал, видимо, составляя в уме приличествующий
случаю ответ, но потом просто махнул рукой и, бросив: "Не доверяю и тебе
не советую", вышел, плотно прикрыв за собой тяжелую дверь.

  2228 год от В. И. Вечер 21-го дня месяца Лебедя.
  Высокий Замок.

  Илана поднялась к королеве потому, что не могла больше переносить ни
общества придворных дам, ни одиночества. Мысли о брате и о неизбежной и
скорой разлуке с седым герцогом не давали принцессе покоя. Бесцельно бродя
по замку, она несколько раз проходила мимо Коронной башни, и всякий раз
видела в окне светловолосую фигуру в лиловом, Герика, казалось, даже не
шевелилась. Увидав ее в четвертый раз, принцесса, неожиданно для самой
себя, прошла к королеве. Та была со своими дамами, но словно бы их и не
видела. Илана приказала всем выйти, и те повиновались, с трудом скрыв
облегчение. Принцесса окликнула бывшую подругу, и тарскийка, вздрогнув от
неожиданности, оторвалась от своего окна.
  Собственно говоря, Илана не представляла, зачем пришла. Надо было
убить время, надо было научиться жить в новом мире - без Стефана и,
видимо, без Рене. Прострация, в которую впал отец, скрытая тревога в
запавших глазах Шандера Гардани, настороженные лица придворных - все
говорило, кричало о том, что с прежней жизнью покончено.
  Ланка пока сама еще не понимала, чего же она хочет для себя. Уехать в
Эланд и там, став великой герцогиней, завоевать Рене, как она мечтала еще
несколько дней назад? Или побороться за таянский престол? Но пожертвовать
любовью?! К этому принцесса не была готова. Девушка хотела получить все.
Ей было очень стыдно это признать, но острая боль, вызванная гибелью
братьев, уже уступила место мыслям о том, что же будет с ней, Иланой
Таянской. Иное дело Герика. Глядя на тарскийку, принцесса испытала
мучительный укол совести - та, казалось, уже находилась по другую сторону
жизни. Мелькнула мысль: "А ведь она действительно любила Стефана, и каково
бы было мне, если бы в домовом иглеции сейчас лежал Рене?!" Ланка
порывисто бросилась вперед и обняла бывшую подругу за плечи. Та вздрогнула
и слегка отстранилась:
  - Не надо... Ничего больше не надо.
  Илана молчала, не зная, что говорить. Герика тоже. Потом подошла к
туалетному столику и достала шкатулку из драгоценной корбутской
лиственницы:
  - Я хочу, чтобы ты взяла это себе.
  - Что это?
  - Камни, мне они больше не понадобятся, - королева открыла крышку, и
принцесса с трудом удержала крик восхищения. На пожелтевшем белом шелке
мерцали и переливались немыслимой красоты рубины. Каждый камень стоил
четырех, а то и пяти лучших атэвских скакунов, а камней было множество.
Герика выложила на стол диадему, ожерелье, серьги с подвесками, два
браслета и перстень. Ланка с трудом оторвала взгляд от мерцающего на
скатерти багрового зарева
  - Я не могу это принять!
  - Должна же я кому-то их оставить, - тихо возразила Герика. - Я
больше никогда не буду носить драгоценности. Особенно эти!
  - Но ты их и раньше не носила.
  - Это камни... Говорят, их носила в юности сама Равноапостольная
Циала... Они всегда были у отца.. Когда Рене и Шандер его поймали, Стефан
отдал их мне.
  - Какие красивые! - Принцесса нежно прикоснулась рукой к алой капле.
  - Спасибо тебе, но я не могу их взять. Ты успокоишься, пройдет время.
  - Нет! - с неожиданной твердостью ответила королева. - Мне они не
нужны. Я их всегда боялась, они слишком хороши для меня. Примерь.
  Если б кто-то с утра сказал Илане, что она сегодня же замрет от
счастья, примеряя перед зеркалом серьги, она запустила бы в мерзавца
первым, что подвернулось бы под руку. Но, любуясь своим отражением,
девушка забыла обо всем. Кроме Рене. Когда он увидит ее в этих рубинах ..
Она с досадой вспомнила о трауре, затем о том, что вела себя гадко,
сначала воспользовавшись горем Герики, а потом забыв о нем. Илана
торопливо сняла украшения, и день за окном словно бы померк...
  - Видишь, как тебе они хорошо, как будто бы их делали для тебя, -
задумчиво произнесла королева, - Стефан как-то мне говорил, что все на
свете имеет какой-то смысл. Наверное, эти камни нашли то, что хотели.
  Илана больше не спорила. Более того, расстаться с тарскийскими
рубинами она была просто не в состоянии. А Герика, казалось, сразу же
забыла о том, как распорядилась фамильной реликвией. Молчание становилось
тягостным, когда в комнату вбежала Марита, и королева подняла глаза.
  - Его Величество сейчас будет здесь, - присела в реверансе девушка и
тотчас вышла. Ланка повернулась, чтоб последовать за ней, но, боясь
показаться слишком черствой и корыстолюбивой, заметила:
  - Марита - самое прекрасное создание, которое я знаю. Жаль, что она
простолюдинка. Вот кому бы пошли рубины Циалы.
  - Я как-то предложила ей их примерить, - бездумно откликнулась Герика
Годойя, - она даже из шкатулки их не вынула... Испугалась...

  2228 год от В. И. Вечер 21-го дня месяца Лебедя.
  Тарска. Предгорья Корбуга.

  Тропа не подвела - край Пантаны остался далеко позади, а его никто не
заметил. Или, поправился Уанн, он сам не заметил того, кто, быть может,
заметил его.
  Уже четвертый день волшебник упорно пробирался на северо-восток
Старыми Тропами, позволяя себе лишь краткий ночной отдых. В своих
скитаниях Уанн обычно полагался на ноги, отдавая им предпочтение перед
лошадиными копытами, тележными колесами или (тем более!) магией. Сейчас он
спешил, а для того, кто торопится, все средства хороши. И маг вспомнил о
Старых Тропах, по которым в незапамятные времена ходили почти всесильные,
существа. Они сгинули, а дороги, ими проторенные, остались и зажили своей
жизнью. Ступив на них без умения, можно было оказаться в месте, прямо
противоположном тому, куда направлялся. Да и обитали там создания, с
которыми, судя по оставленным теми следам, Уанн не хотел бы встречаться.
Выбирать тем не менее не приходилось, и он шел по узким проходам, ощущая
под ногами твердый пол. Все остальное было скрыто мглой, только летящий
впереди золотистый огонек-проводник напоминал о том, что где-то есть свет,
конец пути, высокое небо, шумящий в кронах раскидистых сосен ветер...
Сходя с пути на несколько ор, Уанн зажигал костер и долго смотрел в рыжее
пламя. Живой огонь отгонял мрачные грезы, навеваемые Старыми Тропами.
  Наконец он вышел к границе Тарски. Дальше предстояло выбирать между
скоростью и скрытностью. Уанн был достаточно наслышан о тарскийском
господаре, чтоб предполагать, что кто-кто, а Михай постарался разузнать
обо всем, имеющемся в его владениях. Годой вполне мог найти и подчинить
себе Старые Тропы. Маг-одиночка никогда не был излишне самоуверен,
понимая: если что-то смог сделать ты, это будет по силам и кому-то
другому. Пробиваться силой Уанн не хотел, он не был еще готов к открытой
войне, а любой неосторожный поступок вел именно к ней. Потому-то волшебник
и отказался от столь привлекательной мысли уже завтра оказаться у Большого
Корбуга. Он и так достаточно опередил Примеро со товарищи и мог позволить
себе потратить неделю на переход по предгорьям, заодно разведав, что
творится в Тарске.
  Сходя с Тропы, Уанн задумался, прав ли он был, что скрывал ее
существование даже от Рамиэрля. Возможно, эльфу было бы полезно узнать
короткую дорогу в Таяну. Но, подумав, маг решил, что Рамиэрль в одиночку
мог не справиться с проводником и затеряться в безвременье.
  Успокоив свою совесть, Уанн решительно зашагал по буковому лесу,
покрывавшему невысокую гору, прозванную в старину Спящей Кошкой. Вечерело,
дул легкий ветерок, на руку колдуну упал сухой пожелтевший листок - один
из первых в этом году. Завтра он перейдет речку Хладницу и подойдет к
отрогам Малого Корбута...


                                  Глава 31


  2228 год от В. И. Вечер 21-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  - Ваше Величество? - Герцог с неприкрытым недоумением смотрел на
Герику, замершую в дверях. Он был готов увидеть кого угодно - Илану,
Шандера, Лукиана, самого короля, но не полупомешавшуюся после гибели
Стефана тарскийку. И тем не менее это была она.
  Траурное лиловое платье с белой оторочкой у горла и распущенные по
горскому обычаю волосы удивительно преобразили дочь герцога Михая,
превратив ее почти в красавицу. Впрочем, Рене и раньше подозревал, что
молодая королева принадлежит к той редкой породе женщин, чьей внешности
все дополнительные "красивости" приносят лишь вред. Герика в розовых и
белых пышных платьях казалась неуклюжей и нелепой, Герику в трауре забыть
будет трудно.
  - Что случилось, Ваше Величество? Я могу чем-нибудь помочь? - Рене
придвинул молодой женщине стул, на который та покорно опустилась.
Некоторое время оба молчали, наконец королева заговорила:
  - Вы должны уехать. Завтра же!
  Вот в чем, оказывается, дело! Королю потребовалось подкрепление -
Марко не был уверен, что Рене подчинится, а королю зачем-то понадобилось
срочно убрать родственника из Таяны. Наваждение прошло, Рене вновь видел
перед собой безвольное существо, никогда не имевшее ни собственных мыслей,
ни собственных чувств. А если и имевшее, то ничего не делавшее, чтобы их
защитить. Впрочем, это была не вина Герики, а ее беда. Рене взял королеву
за руку.
  - Ты выполнила то, что тебе велели, но решать буду я.
  - То, что мне велели? - В серых глазах застыло самое искреннее
недоумение. - Никто не знает, что я здесь...
  Врать она никогда не умела и вряд ли могла научиться за три прошедших
страшных дня. Уж в этом-то Рене не сомневался. Он еще раз взглянул в глаза
королевы, они были красными и сухими.
  - Никто не знает, что я здесь, - повторила тарскийка. - Я... вы были
добры ко мне. И к Стефану. Я должна сказать. Не верьте королю. Он теперь
ненавидит вас. Уезжайте скорее, пока вас не убили. Я не хочу потерять еще
и вас. Стефан говорил, что вы - надежда Благодатных земель. Возвращайтесь
в Эланд. Когда будете в безопасности, объявляйте им всем войну, но
сейчас... Хотя бы вы должны выжить, Рене, - она в первый раз назвала его
по имени.
  - Они мне ничего не сделают. По крайней мере, не сейчас. Успокойся,
пожалуйста. Скажи лучше, почему ты решила, что король меня ненавидит? Мы с
ним прекрасно ладили всю жизнь.
  - Стефан говорил, что вы все понимаете... Марко страшно переменился.
Я чувствую в нем своего отца. - Годойя на мгновение закрыла глаза. - Я
боюсь за вас. Уезжайте. Завтра же...
  - Герика, - Рене взял ее за руку, - ты не должна оставаться в этом
вертепе. Я увезу тебя в Эланд, там тебя никто не тронет... Война будет и
так, никуда от этого не деться... Я слишком любил Стефана, чтобы бросить
тебя здесь, одну. От тебя требуется только... Все очень просто. Знаешь
нижний город? Шандер поможет тебе выбраться из Замка, а там нужно
добраться до домика лекаря Симона, что на Лисьей улице. Ночью я за тобой
приду.
  Она немного подумала, а когда подняла на Рене серые грустные глаза,
он уже все понял.
  - Нет, дан Аррой, - такой решимости в ней он не подозревал. - Я
останусь здесь, со Стефаном. Я только ему и была нужна, как я сама. Не как
королева, мать наследника, игрушка в ваших важных делах... Я знаю, что я
некрасивая, неумная, нелепая. И все равно он меня любил. А я его. Теперь
все равно, что со мной будет. Самое страшное произошло. Я думала, - она
говорила как во сне, - самое страшное, это когда он от меня отказался.
Оказалось, нет, самое страшное, это когда его убили, а я осталась. У меня
никогда не хватит смелости покончить с собой, но меня утешает одно: Стефан
хотел, чтобы я жила. И я буду жить. Хотя бы до его Истинных похорон "
Истинные похороны - люди королевской крови могли быть похоронены лишь в
Скорбные Сумерки - вечер дня зимнего солнцестояния. До этого
подготовленные должным образом тела после предварительного церковного
(очень непродолжительного) ритуала хранились под защитой магических
заклинаний в нижней (подвальной) церкви фамильного иглеция. Клирики и
родственники могли посещать не погребенные гробы, но лишь в некоторые
церковные праздники и дни рождения усопших, если таковые приходились на
этот период". А потом все равно.
  Но вам я все равно благодарна. Я очень хочу, чтобы вы жили. Если вы
потом сможете убить моего отца, я буду благодарна еще больше. Я не могу
этого объяснить, но знаю, это он во всем виноват. А теперь прощайте!
  - Так вот ты какая! - Рене словно в первый раз смотрел на молодую
тарскийку. - Ни одна женщина до тебя так со мной не говорила. И забудь о
том, что ты некрасива и неумна. Просто ты другая! Стефан это понимал, мы -
нет. Прощай и прости нас всех за то... за то, что мы позволили с тобой
сделать.
  - Вам не в чем себя упрекнуть, Рене. И... мне было хорошо с вами.
Или, во всяком случае, не было плохо. Прощайте, - она повернулась и быстро
вышла из комнаты. Рене молча рухнул на стул.
  - Наконец-то ты признал очевидное, - Жан-Флорентин говорил тоном
учителя, туповатый ученик которого наконец-то прочитал по слогам "У нас
кот. Кот хорош".
  - Это не было очевидным, друг, - Рене пододвинул к себе кувшин с
вином, но раздумал пить, встал и подошел к окну. - Она сама не знала,
какая она, пока не потеряла Стефана. А теперь уже поздно!
  - Время лечит, - поднял лапу Жан-Флорентин, - все проходит. И это
пройдет. Я не исключаю возможности, что именно Герика будет причиной той
любви, которую тебе обещала Болотная матушка.
  - Нет, я точно сойду с ума, - Рене все же палил себе вина и залпом
выпил.

  2228 год от В. И. Ночь на 22-й день месяца Лебедя.
  Гелань. Лисья улица.

  - Не уговаривайте, дан Шандер, - мы никуда не поедем. Никакой
опасности нет, кому нужны жалкие знахари? А вот вам и дану Роману мы можем
пригодиться, - Лупе неожиданно для себя самой накрыла узкой ладошкой руку
Шандера:
  - Вам очень тяжко без Стефана?
  Кого другого граф тотчас оборвал бы, но тут он просто кивнул темной
головой. Женщина ничего не сказала, только взяла его ладонь и прижала к
своей щеке. Шандер осторожно, словно боясь спугнуть невидимую стрекозу,
придвинулся к знахарке и второй рукой обнял ее за плечи, уткнувшись лицом
в пахнущие полынью волосы. Они не говорили. Зачем? Эта ночь была бы
слишком грустной для любви - за стенкой храпел пьяный поэт, наверху
возился со своими снадобьями Симон, а в Высоком Замке Белка распихивала по
сумкам очень нужные ей вещи, вроде прошлогодней змеиной кожи или пары
старых стремян. Через несколько часов займется заря, и эландцы покинут
Гелань...
  - Говорят, они увозят тело Иннокентия?
  - Да. Король разрешил. Вернее, приказал. Иннокентий - эландец,
похоже, Марко хочет зачеркнуть старую дружбу...
  - Неужели он забыл даже королеву?
  - Боюсь, что так. Я ничего не понимаю, Леопина, но мне будет легче,
если ты уедешь с Рене.
  - Зачем возвращаться к тому, что давно решено, - она ненавязчиво
отстранилась и встала, - тебе пора. Скоро утро.
  Граф покорно встал, привычным жестом проверив шпагу и кинжал. Она
молча, опустив голову, подала ему шляпу и плащ. Принимая их, Шандер словно
по наитию нежно коснулся лица женщины, заставив ее посмотреть ему в глаза.
  - Почему ты плачешь?
  - Потому что боюсь за тебя...

  2228 год от В. И. Утро 22-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  День обещал быть прекрасным, но в Высоком Замке это мало кого
радовало. Большинство его обитателей до последнего не верили, что эландцы
уходят. Толстая Нэнна, почти десять лет заправлявшая в Большой Поварне, во
всеуслышанье объявила, что коли король рассорился с герцогом да еще не
велит казнить Годоя, то он выжил из ума. С ней не спарили. Слух о ссоре
Марко и Рене наполнял все закутки замка от нижних подвалов, где могли
заблудиться даже старожилы, до дозорных башен, на которых стояли угрюмые
"Золотые".
  Первые лучи солнца коснулись верхушек огромных каштанов, когда с
рассвета толпившиеся в арсенальном дворе свободные от дежурств воины,
самые смелые из нобилей и прислуга увидели одетых по-походному эландцев,
выводивших своих лошадей. Герцог еще не выходил, всем распоряжался его
коронэль. Дети Альбатроса отводили глаза, сталкиваясь с недоуменными
взглядами таянцев. Все отчего-то чувствовали себя неловко. Мрачный Лукиан
подошел к стоящему на Синей лестнице Шандеру и, потоптавшись на месте и
откашлявшись, сказал вроде бы в никуда:
  - Не понимаю, почему именно сейчас...
  Шандер знал почему, но как объяснить ветерану, что тот самый король,
которому Лукиан отдач сорок лет своей жизни, предпочитает ссору с другом и
родичем казни убийцы собственных сыновей? Шандер зябко передернул плечами,
нет, проще убить старика, чем сказать такое. К счастью, отвечать и не
понадобилось. Появился Рене Аррой, моментально завладев вниманием всех,
открыто стоящих на площади или же следящих за отъездом из многочисленных
замковых окон.
  Рене легко сбежал по крутой лестнице и вскочил в седло. Алый плащ
эландца казался языком пламени. То, что он надел цвета Волингов, говорило
о многом - Аррой больше не был другом, союзником, членом семьи. Он был
принцем королевской крови, присягавшим защищать Благодатные земли от любой
угрозы, откуда бы она ни исходила. Шандер никогда еще не видел Рене в
красном и отстранение отметил, как неодинаковы бывают одежды одного цвета.
  Красное и черное носил Михай Годой, на нем они казались зловещими,
как броская окраска цветов и насекомых, что предупреждают: "Не троньте
нас, мы ядовиты! Мы опасны!" Другое дело Рене Аррой! Эландец, одевшись
непривычно ярко, словно бросал вызов надвигающейся опасности, ставя в
известность всех, имеющих глаза, что готов к бою и будет биться до конца.
И порукою тому алый цвет Волингов - цвет живой крови, крови, без которой
немыслима жизнь.
  Гардани поймал себя на мысли, что лихорадочно пересчитывает ныне
живущих потомков легендарного Воля. К ужасу своему, граф обнаружил, что не
осталось почти никого.
  Странные болезни, несчастные случаи, бесплодные или неверные жены...
И еще несколько отмечены кошачьим следом "Кошачья лапа - в Благодатных
землях на гербах незаконнорожденных, в случае, если их права признаны
Императором и Церковью, к фамильному гербу добавлялся отпечаток кошачьей
лапы Если бастард не был признан, но есть четыре свидетеля, готовые
подтвердить его происхождение, он может использовать герб того же цвета,
что и фамильный, где в правом верхнем углу помещается уменьшенное
изображение родового символа (золотого - для мужчин, серебряного - для
женщин), а через весь герб наискосок изображаются отпечатки кошачьих лап".
Правда, арцийские императоры живы и благоденствуют... Но ведь Анхель
Светлый, основавший новую династию... Потомок Ямборов - да, но Воля?
Родство великого императора с прародителем августейших фамилий Благодатных
земель было, мягко говоря, спорным. Зато Шандер твердо помнил, что
мятежный Руис Аррой, принесший арцийские нарциссы в Эланд, был последним
Волингом, чья родословная не подвергалась сомнению.
  А теперь, выходит, последние - Рене и его сыновья?! Если, разумеется,
не считать спивающегося Рикареда и не закрывать глаза на сомнительное
происхождение арцийских династических домов. Шандер осадил расходившееся
воображение, чтоб не додуматься Проклятый знает до чего. Хорошо бы было
поговорить на эту тему с самим Рене, но граф не мог себе позволить столь
откровенно проявлять добрые чувства к эландскому адмиралу. Иначе ему
просто незачем тут оставаться.
  Шандер Гардани с трудом отыскал меж эландских воинов темную головку
дочери. Белка с удовольствием восседала на черной кобыле вместе с Зенеком,
щеголявшим в шикарном аюдантском плаще. Что ж, за девочку, по крайней
мере, можно не бояться. А вот Марита и ее братишка... Свояченица не
спорила, когда Шандер вчера сказал ей об отъезде. Но утром Марита с Микой
исчезли, искать же в закоулках Высокого Замка тех, кто не желает быть
найденным... Разумеется, "Серебряные" их бы отыскали. Через два дня,
переполошив весь замок. Что ж, значит, не судьба. Шандер усмехнулся,
вспомнив записку. Марита просила на нее не сердиться, но она поклялась
дождаться Романа, и она его дождется. Что до ее братишки, то она не может
его никому навязывать, ведь Мика такой несносный.
  Стало быть, Марита остается с ним. И Лупе. При воспоминании о
маленькой колдунье по сердцу прошла теплая волна. Минувшей ночью Леопина
изо всех сил старалась казаться спокойной, но Шандер чувствовал, что она
дрожит, как натянутая струна. Он пытался успокоить ее, а она его, и оба
лгали. Каждый понимал, что впереди ждет мало хорошего, но свернуть с
дороги им и в голову не приходило. В конце концов Лупе расплакалась. Что
произошло дальше, Шандер помнил весьма смутно - пахнущие степными травами
волосы, бессвязный шепот, который был им понятнее отточенных самыми
великими поэтами слов.
  Это мгновение в чистенькой лекарской прихожей осталось в душе графа
огоньком свечи в наползающей темноте. Он боялся за Лупе, но самым
бессовестным образом был счастлив, что она тут, рядом, что можно вскочить
на коня и через три четверти оры оказаться рядом с ней. И вместе с тем
Шандер знал, что он не сядет на коня и не помчится на Лисью улицу. Он идет
если и не на верную смерть, то очень близко к тому, и если хочет, чтобы
Лупе была в безопасности, не должен даже думать о встречах. Мысль о том,
чтобы бросить все и уехать с Леопиной в Эланд, у него не мелькнула. Его
место было в Таяне, по крайней мере, до возвращения Романа Ясного, который
должен подать ему весточку через старую Терезу. Рене обещал предупредить
либра обо всем. Как он умудрится это сделать, Гардани, разумеется, не
знал, но то, что он видел на Старой Таянской дороге, вселяло уверенность в
таланты адмирала.
  Странно, но не доверяющий колдунам капитан "Серебряных" воспринимал
эльфийскую магию Рене как еще одно благородное оружие в достойных руках.
Для Шандера Аррой был ожившей мальчишеской мечтой, и он в глубине души
разделял уверенность Стефана в том, что его дядя может все. Уверенность
эту не поколебали даже последние трагедии. После совместных ночных скачек
Наперегонки со смертью эландский адмирал стал таянцу намного ближе и
понятней, но восхищение осталось прежним.
  Гардани усмехнулся в темные усы - знал бы Марко, о чем он сейчас
думает, - внешне их отношения с Рене стали более чем прохладными. Еще в
ночь гибели Стефана они условились, что капитан "Серебряных" будет
"видеть" в Рене причину гибели принца. Потому-то сейчас Шандер ограничился
чисто официальным салютом. Застывший во главе почетного таянского караула,
граф молча наблюдал, как эландцы садились на коней и выстраивались по
шестеро в ряд.
  Все было готово к выходу, когда Рене, неожиданно развернув коня,
галопом поскакал к Коронной башне.
  Шандер с удивлением наблюдал, как герцог трижды поднял вороного на
дыбы, а затем, больше не оглядываясь на темные окна, повернул к воротам.
Шандер на миг задержал взгляд, и ему показалось, что занавеска
шелохнулась. Видимо, Герика Годойя все же наблюдала за отъездом эландцев.
Шандер молча сидел в седле - командир "Серебряных" не имел права проявлять
свои чувства. Это сделали его подчиненные.
  Сташек, самый молодой из гвардейцев, ломающимся юношеским голосом
выкрикнул "Аве Эланд!" и взметнул шпагу в салюте, каким приветствуют
только короля. "Серебряные" последовали его примеру. Раздался звук трубы,
печальный и яростный, он далеко разнесся в прозрачном утреннем воздухе.
Ворота Высокого Замка распахнулись, кони эландцев ступили на мост. И тут
Шандер решился.
  - Слушай меня, - голос графа был слышен в самых отдаленных углах
плаца. - Мы, "Серебряные", - личная гвардия наследника престола Таяны. Но
принцы мертвы. Ближайший родич по мужской линии, а значит, и наследник,
пока королева не подарит Таяне нового, герцог Аррой. Я, ваш капитан,
говорю вам: можете остаться здесь, со мной, охраняя таянскую корону и
ожидая рождения наследника. Но можете предложить свои шпаги герцогу Аррою,
и это не будет нарушением присяги. Решайте.
  На мгновение стало так тихо, что казалось, слышно, как, кружась,
падает в Закатном садике кленовый лист. А затем один из воинов, махнув
рукой, словно говоря, что многим смертям не бывать, а от одной не убежать,
послал коня к воротам. За ним еще один, и еще, и еще... Около трети
"Серебряных" покинули Высокий Замок, даже не зайдя в казармы. Шандер
оглядел оставшихся: большинство из них имело семьи или невест. Из
последнего набора, еще не успевшего обзавестись женами или возлюбленными,
осталось всего трое, в том числе и Сташек.
  Гардани подозвал юношу:
  - Стах Гери, почему вы остались?
  - Я не мог оставить вас в трудную минуту, дан капитан!
  - Ты думаешь, нам будет труднее, чем тем, кто ушел?
  - Конечно. Поэтому вы их и отослали. Чтобы спасти! Ведь это правда?
  Гардани с удивлением взглянул в ясные глаза юноши. Лгать он не стал.
  - Да, это правда, Сташко. Я хотел спасти хоть кого-то!


                                  Глава 32


  2228 год от В. И. 22-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Илана видела, как уходили эландцы. Девушка стояла у маленького окна и
не отрываясь смотрела на Рене. Он так и не пришел попрощаться, и принцесса
не могла понять, почему.
  Она вообще ничего не знала - ни о странном разговоре эландца с отцом,
ни о роли, что невольно сыграла в гибели брата. Глядя из-за розового
атэвского шелка на темно-синие плащи маринеров, она ждала, ждала, что Он
сейчас придет и все станет на свои места. Но Он не пришел.
  Когда Рене неожиданно развернул коня, сердце принцессы подскочило к
самому горлу: одно слово, один поцелуй, и Ланка бы бросила все - отца,
родину, мечты о короне, что обуревали ее после подслушанного в иглеции
разговора, но эландец даже не взглянул в ее окно. Его прощальный привет
был адресован королеве. Заливаясь злыми слезами, Ланка смотрела и словно
бы и не видела, как "Серебряные" удостоили герцога Арроя королевских
почестей, как часть бывших гвардейцев Стефана присоединилась к идаконцам.
Медноволосой таянке было не до того, она наконец поняла, что делал Рене в
спальне Герики и почему не желал замечать ее любви. Былая снисходительная
жалость к дочери Михая уступила место жгучей, неистовой ненависти. Сами
ноги вынесли Илану из ее комнат. Принцесса бежала к отцу, не обращая
внимания на то, что творилось вокруг. Ни кряжистые воины в странных низких
шлемах, ни заполонившие внезапно внутренние переходы тарскийцы не
привлекли ее внимания. Илана хотела одного - разоблачить соперницу перед
отцом. Она не сомневалась, что распутная дура сразу же во всем признается.
Уличенную в измене королеву ждала смерть, и Ланка жалела лишь о том, что
не сможет удавить подлую предательницу собственными руками.
  Отстранив рукой стражников, которые почему-то были не в золотых
перевязях отцовских гвардейцев, а в грубых темно-коричневых одеждах,
девушка ворвалась в рабочую комнату короля. Марко был не один. В углу
стоял высокий бледный нобиль из Тарски, а у стола в креслах сидели Его
Величество король Таяны и... Михай Годой собственной персоной.
  - Хорошо, что ты пришла так быстро, дочь, - отчетливо произнес
король, - я посылал за тобой. Через две, - король взглянул на дорогую
арцийскую клепсидру, - нет, через полторы оры ты сочетаешься браком с
господарем Тарски. Это достойный союз. Михай сейчас очень силен и в
ближайшее время станет еще сильнее, в союзе с ним мы покорим всю Арцию...
  Отец говорил что-то еще, но Ланка его не слышала. Выйти замуж?!
Сегодня? Сейчас? Не за Рикареда, чтобы стать герцогиней Эланда, и не за
сына Рене, чтобы стать законной королевой Таяны, а за Михая?! За Михая с
его отвратительными маслеными глазами, за Михая, пытавшегося изнасиловать
Мариту и убить Рене?! Вся ярость и обида принцессы теперь обрушилась на
короля и предполагаемого жениха. Девушка схватила проклятую клепсидру и с
криком "Нет!" - грохнула ее об стену. Осколки толстого зеленоватого стекла
разлетелись по комнате, пол, стены и платье принцессы были залиты
подкрашенной водой, но ей было не до того, как она выглядит. Все ее
существо зашлось в одном-единственном вопле: "Нет! Этого не будет!"
- Забудь про Арроя, - зло сказал король, - он предпочел тебе Герику,
почему бы тебе не предпочесть ее отца!
  Удар попал бы в цель, если б Ланка не успела догадаться о связи Рене
с дочерью Михая. Теперь же слова Марко обернулись против него.
  Ланка росла живой и своевольной, слишком живой и своевольной, чтобы
покоряться кому бы то ни было. Даже отцу. И еще она любила другого. Все
обиды были забыты. В круговерти мыслей, захвативших Илану, нашлось место и
простому объяснению "измены" Рене. Михай приказал своей дуре-дочери
переспать с эландцем, а король, видимо, под каким-то предлогом уговорил
эландца провести ночь с королевой... Аррою он наверняка сказал, что ему
нужен наследник, а на деле... На деле хотел не допустить их с Рене любви!
Ланка была твердо уверена, что уж теперь-то она поняла все, и лицо
принцессы неожиданно озарилось торжествующей улыбкой. Мир вокруг нее
рушился, но любовь торжествовала!
  Михай, однако, истолковал улыбку дочери короля по-своему.
  - Мы отомстим, можешь не сомневаться, - тарский господарь говорил
так, словно бы речь шла не о его дочери. - Дорогая, ты будешь лучшей
королевой из тех, кто сидел на троне со времен Великого Исхода.
  Ланка промолчала, но не из покорности или хитрости, а потому что была
поражена наглостью и самоуверенностью Годоя. Плотный и темноглазый, он ей
нисколько не нравился, хотя его непотопляемость и впечатляла. Впрочем,
всей его силы не хватило для того, чтобы справиться с Рене в открытой
схватке. Возможно, не войди в ее жизнь седой эландец, она бы и решилась
отдать свою руку тому, чье первенство признают все, но пока Михай Годой
был в тени герцога Арроя не только как мужчина, но и как властитель.
  Илана очень бы удивилась, если бы ее назвали честолюбивой, но она
была дочерью и внучкой королей. Любовь к власти в юной девушке не столь
заметна, как страсть к оружию или лошадям, но она от этого не становится
менее сильной. Она хотела быть королевой, но не такой ценой. Михай сделал
шаг к "невесте", та с отвращением отскочила назад и оглянулась. Видимо,
получив безмолвный приказ, стражники с такими же звериными мордами, как и
те, кто напал на них в Тисовой пади, молча скрестили копья, отрезая путь к
бегству. В тусклых глазах отца было не более сочувствия и жалости, чем у
зимнего червя "Зимний червь - легендарное существо, представляющее собой
гигантского червя с телом из снега. Зимний червь выслеживал одиноких
путников, сбивал их с пути, усыплял и затем замораживал в своих ледяных
объятиях. Зачем он это делал, легенды умалчивают". В дверь вошли две
знатные тарскийские дамы, которых Илана видела в свите герцога Михая. Они,
как сказал отец, помогут ей подготовиться к венчанию. Поняв, что просить и
убеждать не имеет смысла, Илана выхватила кинжал, с которым никогда не
расставалась, отступила к стене и отчаянно закричала, призывая
единственного человека, который мог прийти на помощь.

  2228 год от В. И. 22-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Граф Гардани почти бежал по узкой потайной лестнице. Юный Сташек и
лейтенант "Серебряных" Габор Ласли с трудом поспевали за спешащим
капитаном. Гардани спешил к королю, хотя и не обольщался насчет
предстоящей встречи. Шандер не понимал последних приказов Марко, который в
прежние годы даже в лютом горе оставался мудрым и прозорливым правителем.
Теперь же...
  Разрыв с Эландом, едва прикрытый рассуждениями о безопасности Рене и
невозможности расставания с единственной уцелевшей дочерью, упорное
нежелание предать суду Михая Годоя, а теперь еще и ссылка старого верного
Лукиана. Да, капитан "Золотых" не предотвратил гибели принцев, но он и не
мог этого сделать. Ведь не кто иной, а король, привел Стефана к Зенону и
повелел всем, кроме лекарей, выйти вон. Граф не привык лгать себе и
понимал, что все это иначе чем изменой не назовешь. Хотя король на то и
король, помазанник Божий, что не может стать предателем. Или может? Марко
изменник. Он предает собственных детей, старых друзей, Таяну, самого себя,
наконец! И все равно Шандер Гардани считал своим долгом в открытую
потребовать у короля объяснений. Именно поэтому он и избрал этот
полузабытый ход - капитан "Серебряных" отнюдь не был уверен, что его
пропустят к королю, явись он просить аудиенции обычным порядком.
  В самом деле, после того, как граф собственными руками толкнул треть
своих воинов к уходящему Аррою, отправив с ним же свою ненаглядную дочь,
он вряд ли может рассчитывать на доверие Марко. Шандер не исключал, что из
королевской приемной его могут вывести в цепях, но все же решил в
последний раз поговорить с тем, кто приходился отцом Стефану. Дальше Шани
вроде бы и не загадывал, но в глубине души знал - если увидит следующий
рассвет, и увидит не через решетку, то это его удивит. И весьма. Тем не
менее он ни на мгновение не усомнился в своем решении. Сташек и Габор были
ему нужны как свидетели. Когда до узкой тяжелой дверцы, ключ от которой
достался графу от Стефана, оставалось лишь несколько ступеней, Гардани
остановился.
  Проникающий в узенькие отдушины слабый свет не позволял разглядеть
выражения лица капитана, но голос его звучал буднично:
  - Вы должны дать мне слово. Что бы, со мной ни случилось, вы
сохраните спокойствие и не дадите повода королю усомниться в вашей
преданности ему, а не мне. Возможно, мне предстоит драться. Возможно, меня
схватят, но вы должны...
  - Капитан, - голос Сташека дрожал, - мы вас никогда не оставим...
  - То, что я хочу сделать, будет бессмысленным, если мы втроем
окажемся на плахе. После отставки Лукиана и появления вместо него этого
дохлого тарскийца, ждать у моря погоды бессмысленно. Мое дело узнать - кто
наш король: предатель или сумасшедший. Ваше дело - выжить! Сташек. Ты
догонишь Рене и все ему расскажешь. Габор - ты возьмешь на себя
"Серебряных" и тех "Золотых", кто хоть что-то соображает. Нужно убить
Михая. Да нет, - граф принужденно рассмеялся, - я вовсе не хочу кончать
самоубийством, - но кроме меня с королем говорить некому. Разве что Илане,
но она, боюсь, сейчас думает о другом.
  Если Сташек и Габор и собирались оспаривать приказ, они не успели.
Сверху раздался отчаянный крик, лишь слегка приглушенный тяжелой дверцей.
  Кричала женщина. Кричала Илана. Первых слов никто не разобрал, но в
том, что она звала Шандера, сомнений не было.
  Так ни до чего и не договорившись, трое "Серебряных" вломились в
кабинет короля.
  Открывшаяся их взору картина делала все вопросы, которые собирался
задать граф Гардани, бессмысленными. У стены с кинжалом в руке, ощетинясь,
как загнанная собаками кошка, стояла принцесса, а на нее надвигались трое
или четверо здоровенных кряжистых воинов, в которых Сташек и Шандер сразу
же узнали горных гоблинов. Еще с десяток гоблинов и тарскийцев в плащах
цвета старого вина напряженно следили за схваткой, то и дело вопросительно
поглядывая на высокого бледного нобиля с золотой перевязью - дана Бо.
Новый капитан "Золотых" сразу же приступил к исполнению своих многотрудных
обязанностей. У противоположной стены расположились зрители. Его
величество король Таяны Маркус-Иоахимм, лениво попивая вино, наблюдал за
тем, как ловят его собственную дочь, а рядом... Рядом, скрестив ноги в
наглых красных сапогах, уютно расположился Михай Годой. Судя по роскошному
наряду и аккуратно подстриженной бороде, герцог, выйдя из узилища, уделил
немало времени верному Кайтеку, а это значит... Что Михая отпустили еще до
ухода эландцев. Впрочем, раздумывать о дворцовых интригах Шандеру было
некогда. Единственным, что имело сейчас значение, была Ланка.
  Трое бросились вперед. Атака была столь стремительной и мощнойf что
два тарскийца и гоблин так и не поняли, что умирают. Увидев Шандера, Ланка
еще раз закричала, на этот раз от радости. Умело ударив кинжалом стоящего
на пути воина, девушка бросилась навстречу спасителям. Годой в ярости
стиснул руки в кулаки, однако Шандеру было не до него. Главное было
вывести девушку.
  Окажись сейчас рядом с "Серебряными" хоть самый завалящий волшебник,
песенка Михая была бы спета. Он не был готов к магическому поединку. Но
тарскийцу повезло - среди талантов графа Гардани магия не числилась, а оба
пистоля он разрядил, едва ворвавшись в зал. Зато искусству фехтования Шани
учил Рене Аррой. Тройка прошла сквозь строй растерявшихся воинов Годоя,
как раскаленный нож сквозь масло. Мгновение - и между Ланкой и воинами ее
отца и "жениха" оказались три обнаженные шпаги. В этой круговерти самый
лучший стрелок не рискнули бы поднять руку на Шандера, если, конечно,
принцесса была нужна им живой.
  Король молчал, и Михай бросил вперед своих воинов и вооруженных
кривыми ятаганами гоблинов. Но время они уже упустили. Габор волок за руку
Илану, Сташек прикрывал им спину, а Шандер прокладывал путь. В этот день
он фехтовал так, что ему бы аплодировали даже Стефан и Рене. Но
единственными зрителями были враги да остолбеневшие от неожиданности и
страха придворные.
  Какой-то не в меру ретивый тарскиец попробовал оглушить Шандера,
бросив в него вазу из красной яшмы. Шандер увернулся и метнул кинжал.
Одним трупом на паркете из драгоценного червонногобука стало больше. Бой
был коротким и беспорядочным. "Серебряные", прикрывая Ланку, рвались к
дверце, через которую вошли. Тарскийцы и гоблины, толкая друг друга,
наседали на огрызающуюся четверку со всех сторон, хотя умнее было бы
очистить место для пяти-шести опытных бойцов. Михай сыпал проклятиями,
король смотрел на смертельную схватку отстранение, как на петушиный бой, а
бледный капитан "Золотых" и вовсе исчез. Немудрено, что Шандеру удалось
прорваться и захлопнуть за собой дверь, которую тут же принялись
высаживать.
  Беглецы опрометью пронеслись по потайной лестнице и выскочили в один
из многочисленных двориков замка. Здесь было на удивление тихо. Длинные
плети дикого винограда, кое-где тронутые ранней желтизной, карабкались по
стенам. Между серых каменных плит пробивалась жесткая предосенняя трава,
глуховато урчали отъевшиеся голуби. Казалось странным, что совсем рядом
недавно кипел смертельный бой, и не успеет палящий зной смениться вечерней
прохладой, как смерть вновь примется за работу.
  - Скорее, - Габор яростно тянул принцессу вперед.
  - Именно. Бегите на конюшню и вон из города!
  - А ты?! - Ланка недоуменно уставилась на Шандера.
  - Я отвечаю за своих, - коротко бросил он. - Я в казармы. Не ждите
меня.
  - Ты не прорвешься, - бросил Габор.
  - Должен. Капитан не бросает солдат. Все! Уходите... Рене скажите,
что... Да ладно, сами додумаетесь.
  Раздался треск и топот, видимо, первую из дверей преследователи
преодолели.
  - Скорее, Проклятый вас подери, - прорычал Гардани, - убирайтесь!
Габор! Сташко! Я приказываю.
  Лейтенант Габор Ласли повиновался, в последний раз бросив взгляд на
своего капитана, он кинул ему свой кинжал и, больше не оглядываясь,
потащил за собой Илану. Но Сташек! Сташек ослушался своего кумира. Он
остался с ним.
  - Ты?! - Шандер аж задохнулся от негодования.
  - Я еще не принял присяги, - огрызнулся юный наглец, - и не обязан
выполнять приказы. Я вас не брошу.
  Шандер махнул рукой и помчался вдоль разогретой стены, наверху
которой блаженствовал толстый рыжий кот. Едва капитан "Серебряных" и его
аюдант скрылись за поворотом, как наружная дверь с треском вылетела, и во
двор, распугав толстых голубей, вывалилась погоня. В то же время с первого
двора донесся сигнал тревоги. А через подземные туннели в Высокий Замок
входили все новые и новые тарскийцы.

  2228 год от В. И. Вечер 22-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Илана и Габор благополучно добрались до конюшен и оседлали лошадей.
Оставалось выбраться из замка, что не составляло труда - на поварском и
прачечном дворах шла обычная работа, малый мост, по которому в Замок везли
припасы и вывозили мусор, был опущен, и по нему сновали слуги и Торговцы.
Никто из них не знал о трагедии, разыгрывающейся во внутренних дворах.
Путь был свободен, но Ланку охватило какое-то оцепенение.
  Габор ждал. Как только опасность миновала, он вновь превратился в
офицера, почтительно ожидающего приказаний принцессы. Наконец Илана
поняла, что ее тревожит. Она не взяла с собой рубины Циалы! Оставить эти
камни в руках Михая?!
  Будь на месте лейтенанта Рене, Стефан или даже Шандер, принцессе
пришлось бы делать то, что ей велят, но Ласли не смог заставить ее
подчиниться. Смелость, которую он проявил во время боя, отказала таянцу, и
он покорно последовал за принцессой назад. Как ни странно, их никто не
видел. Знающая Коронную часть Замка как свои пять пальцев, Илана добралась
до своих комнат без всяких приключений. Холодно кивнув косой даме из
приставленной к ней свиты, принцесса как ни в чем не бывало вошла к себе,
велев Габору ждать ее в малой приемной. Облачаться в дорожный костюм она
не стала, чтоб избежать лишних вопросов. Надо было торопиться, и принцесса
быстро схватила заветную шкатулку, но потом сообразила, что при бегстве
эта изящная вещица может стать помехой, в самый неподходящий момент
раскрывшись или выпав из рук. Торопливо отперев ящичек, девушка надела
драгоценности на себя и, как ни спешила, подошла к зеркалу и замерла,
завороженная игрой густо-красных огней.
  - Эти рубины не могли найти более подходящей хозяйки, - голос был
мягким с легким горским акцентом, - принцесса рывком обернулась. У окна
стоял новый капитан "Золотых". Рука принцессы потянулась к кинжалу, но
незваный гость предостерегающе поднял руку.
  - Не надо, Ваше Высочество. Я пришел к вам как друг, а друзей убивать
невыгодно.
  - Что?! - Принцесса ошалело уставилась на бледное, но по-своему
красивое лицо.
  - Вы не ослышались. Я сказал, что убивать друзей невыгодно и
неразумно. Друзей надо использовать. Вам об этом никто не говорил? А это
между тем первейший закон политики.
  - Кто вы? - Она все еще не могла прийти в себя
- Я? В данный момент я принял командование над личной охраной вашего
батюшки. Можете называть меня дан Бо. Мое полное имя слишком длинно и
труднопроизносимо. Но я предлагаю сесть и спокойно побеседовать. Я должен
вам многое рассказать, а когда устают ноги, то отказывает и голова.
  Как-то так вышло, что Ланка хоть и скорчила недовольную мину, все же
кивнула дану Бо. Тот изысканно поклонился принцессе, но остался стоять.
  - Итак, я хочу говорить с вами о вашем будущем. Те, кого я
представляю (в свое время я расскажу вам больше), заинтересованы в том,
чтобы Арция перестала существовать Нам нужна новая империя от Последних
гор до Бесконечного моря, и ее сердцем может стать или Атэв, или Таяна.
Лично я поставил на Таяну...

  2228 год от В. И. 22-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Малыш Сташек оказался прав. Останься граф один, и все бы пошло
прахом. Погоня висела у них на хвосте. К счастью, к казармам "Серебряных"
прорваться было непросто. Узкая галерея, перегороженная подъемной
решеткой, была прекрасной ловушкой. Жаль только, что подъемный механизм -
находился со стороны Арсенальной башни. Шандер легко поднял прутья органки
"Органка - подъемная решетка из полых металлических труб, напоминающих
трубы органа", но опустить их за собой не мог - строители замка думали о
внешних врагах, а не о предателях. И вот тут-то Сташек н пригодился.
  - Сташко, клянись, что исполнишь мою просьбу. Матерью клянись.
  - Клянусь. - Юнкер, как и его командир, задыхался от быстрого бега.
Оба они стояли в тоннеле у поднятой решетки, прижимаясь спинами к
прохладным камням и напряженно вслушиваясь. Топот и железное клацанье
неотвратимо приближались.
  - Ты должен увести "Серебряных". И тех "Золотых", у кого хватит ума
уйти с вами. У тебя есть десятинка, в лучшем случае - две. Больше мне не
продержаться. Молчи! - рявкнул граф, видя, что аюдант собрался возражать.
- Ты не успел принять присягу, но ты поклялся. Ты видел трупы во дворце и
орды этой нечисти?! Если мы сдохнем оба, Годой вырежет всех. Нам не
выстоять даже вместе с "Золотыми". Нужно уйти, прежде чем закроют ворота.
Прорывайтесь в Эланд, потом отомстите.
  - Но!
  - Иди!!! - Ярость и отчаянье в голосе Шандера кнутом хлестанули юного
нобиля. Неловко кивнув головой, юноша опрометью бросился бежать. Шандер
налег на рычаг, и решетка опустилась. Граф подхватил кстати вывалившийся
из гнезда увесистый камень и обрушил его на подъемный механизм,
замуровывая себя в смертельной клетке. Старые мастера строили на совесть,
и Гардани едва успел хоть как-то заклинить решетку, как в галерею
ввалилось десятка полтора преследователей. Шандер вжался в стену и, держа
в каждой руке по пистолю, стал ждать.
  Он был спокоен так, как бывает спокоен человек, сделавший все, что от
него зависело. Сташек не подведет, Шани был в этом абсолютно уверен.
Возможно, потому, что иначе его, Шандера, смерть была бы бессмысленной, а
граф не мог допустить подобной мысли. Еще утром он на что-то надеялся,
думал о маленькой колдунье с Лисьей улицы, о том, как они будут бродить
среди серебряных скал Эланда, любуясь заливом Чаек. Что ж, судьба бросила
кости, и ему выпала смерть. Но умирает он с чистой совестью и с оружием в
руках.
  Два выстрела, сделанные почти в упор, свалили гоблина и высокого
русого сигуранта Годоя, полгода назад купившего у Шандера медвежью гончую.
Воспользовавшись мгновенным преимуществом, граф выскочил из своего укрытия
и, поразив кинжалом еще одного нападавшего, скрестил свою шпагу с
тарскийской. В узком, плохо освещенном каменном мешке дерущиеся лишались
возможности стрелять. Навязав им рукопашный бой, Гардани выигрывал еще
несколько драгоценных мгновений.
  К счастью для графа, его спина была прикрыта старой решеткой.
Задыхаясь, периодически оскальзываясь на окровавленных камнях пола, Шани
дрался в зловещей тишине, нарушаемой лишь звоном металла о металл, тяжелым
дыханием и топотом ног. Четверо нападавших уже лежало на каменном полу. От
людей обороняться было привычнее, а вот нелюди орудовали кривыми
ятаганами. Гардани пришлось бы плохо, не покажи ему загостившийся в Таяне
Рене, как надо биться с уроженцами Эр-Атэва, предпочитавшими это странное
оружие шпагам и рапирам. В Тисовой пади Шани проверил теорию практикой.
Если б не это, Гардани давно бы лишился как шпаги, так и руки, ее
державшей. Клинок графа исступленно звенел, парируя чужие удары. Скорость
и еще раз скорость... Гоблины массивнее и поэтому медлительнее людей...
только это и могло сейчас - нет, не спасти, но хотя бы сделать его смерть
не напрасной. Гардани держал дыхание из последних сил - иначе ему не
вынести убийственной скорости, и так почти невозможной... мышцы сковывала
предательская тяжесть, в ушах и в горле требовательно стучал пульс, перед
глазами расплывались алые круги... Граф не знал, была ли это кровь, или
просто усталость брала свое... Не знал он и того, сколько времени идет бой
у арки, - ему казалось, что прошли годы, но наделе эти годы могли
обернуться одной или двумя десятинками.
  Вновь зазвучала труба, зазвучала, когда в голове Шани не оставалось
ни одной сторонней мысли. Чистый, веселый звук разносился по Высокому
Замку, возвещая всем, что "Серебряные" выступают в поход. Но не успели
смолкнуть звуки "похода", как трубач - Гардани словно бы воочию увидел
коренастого смуглого Воцека с жесткими торчащими усами и петушиным пером
на шлеме - протрубил прощальный сигнал. "Не плачьте об уходящих в бой!"
Гвардия прощалась со своим капитанам и клялась отомстить. С этого
мгновенья Шандер Гардани почувствовал себя свободным. Ребята успели уйти,
Ланка свободна и в надежных руках. Сташек сделал все, что нужно; теперь
остается подороже продать свою жизнь. Или? Или попробовать прорваться к
Михаю, появление которого он заметил, несмотря на всю горячку боя! Это
было безумием, но безумцы иногда выигрывают.
  Шандер прикинул на глазок расстояние. Тарскийский господарь
предусмотрительно прятался за тремя или четырьмя рядами гоблинов, но если
атака будет неожиданной... Да, именно так - удар, валящий с ног крайнего
слева, прыжок на уступ, где крепился подъемный механизм, стремительный
выпад... и вот он шанс дорваться до Годоя.
  Неожиданно горцы отступили. Воспользовавшись этой краткой передышкой,
чтобы стереть с лица пот и кровь, граф тем не менее увидел, что они
недовольны, более того, возмущены. Один из них, в украшенном орлиной лапой
шлеме, что-то принялся втолковывать Михаю на своем гортанном наречии,
которого Гардани не мог знать. Но настоящие воины понимают друг друга и
без языка. Видимо, вожак гоблинов пытался объяснить тарскийскому выродку,
что бой должен быть честным. Эти неукротимые мрачные бойцы ценили мужество
противника, Михаю же эти понятия были чужды. Он махнул рукой, и горцы
нехотя отошли еще немного, а в образовавшемся проходе появились тарскиец и
гоблин - пращник и лучник. Шани едва успел удивиться столь странному
дуэту, как свистнул первый камень. Граф успел уклониться, но это было лишь
начало. Левая нога вдруг подогнулась, и Шандер упал на колено - черная
стрела пробила навылет ногу. "Да, а лучник-то оказался кстати", -
промелькнула запоздалая мысль. Увернуться от второго камня он не смог и
ткнулся лицом в залитый кровью пол. На мгновенье он увидел испуганные
женские глаза, зеленые в золотистую, как камень листвечник, крапинку.
Затем исчезли и они, и наступила тьма. Бой был окончен.

  2228 год от В. И. 22-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Габор ждал долго, очень долго. В приемной принцессы все было как
всегда, и лейтенант не находил себе места, ожидая, что вот-вот сюда
вломятся воины Михая. Мучила и неизвестность - Ласли не знал ни того, что
сталось с Шандером и Сташеком, ни того, что творится в родной Гелани.
Слушая щебетание придворных девиц и шмелиное гудение дуэний, Габор
чувствовал, что потихоньку сходит с ума. Наконец затянутая в лиловое
костлявая дама пригласила его к принцессе. Илана была не одна. Рядом,
отвернувшись к окну, стоял сменивший Лукиана высокий бледный нобиль.
  Рука Габора сама собой легла на эфес шпаги, но обнажать оружие ему не
пришлось. Принцесса в защите не нуждалась. "Серебряный" никогда еще не
видел ее такой красивой. Илана переоделась в розовое платье, поверх
которого был наброшен плащ цвета поспевающей вишни. На обнаженной шее
принцессы переливались немыслимые красные камни, в ушах колыхались серьги,
а гордую головку венчала диадема. Лицо девушки разрумянилось, глаза
светились, словно она была охвачена экстазом.
  Ланка улыбнулась лейтенанту и поманила его рукой. Тот подошел, ничего
не понимая. Туалет принцессы годился для Большого приема, но не для
длительной скачки.
  - Дан Ласли, - принцесса говорила решительно, но больше всего
лейтенанта убедил восторженный свет в ее глазах. Человека можно заставить
произнести нужные слова, заставить его радоваться нельзя. - Так уж вышло,
что я не еду. Перед Шани я извинюсь, и, можешь мне поверить, вас никто не
осудит за то, что вы бросились мне на помощь. Во всем виновата я. Не
выслушав, что мне хотел сказать отец, я подняла настоящий переполох.
  "Серебряный", недоумевая, смотрел на девушку, а та хитро ему
улыбнулась и сказала:
  - Одним словом, я не еду, но вот ты... Я прошу тебя отвезти письмо и
подарок няньке моей матери. Я за всеми этими делами совсем забыла о
старухе. Дан Бо уже распорядился, чтоб тебе дали лучшего коня и не
задерживали в пути.
  Отчаявшись что-то понять, но несколько успокоившись на предмет своего
командира, Ласли щелкнул каблуками и вышел. Дан Бо лично проследил, чтоб
его не задерживали. На конюшне лейтенанта ждал полностью оседланный конь,
не были забыты даже фляга с вином и седельные сумки, заботливо заполненные
всякой годящейся для похода снедью. Так и не перемолвившись словечком с
Шандером, Габор Ласли погнал коня вперед, утешаясь тем, что к вечеру
завтрашнего дня будет дома.


                                  Глава 33


  2228 год от В, И. Вечер 23-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Олений Замок.

  Так называемый Охотничий Замок король Марко подарил жене на второй
или третий год супружества. Раньше, когда Таяна только-только начинала
поднимать голову, а бароны Фронтеры еще сохраняли воинственность, в
Оленьем лесу построили сторожевую башню. Даже не башню, а небольшую
крепость, где разместилось до двух десятков воинов, приглядывавших за
приграничьем. Затем, когда рубежи Таяны отодвинулись к Гремихинскому
перевалу, а соседи уразумели, что с молодым королевством ссориться не
след, Оленью башню забросили. Так она и простояла около сотни лет, пока на
Большой Осенней охоте не попалась на глаза молодой королеве и не напомнила
ей об идаконской Башне Альбатроса.
  Желая сделать юной супруге, только что осчастливившей его
наследником, достойный подарок, Марко приказал переделать полуразрушенный
форт в охотничий замок, получивший название Оленьего. С его стен на
подъезжающих смотрели небольшие, но скорострельные пушки, а убранство было
выполнено в эландском стиле. Возможно, именно поэтому Акме полюбила это
место и частенько приезжала сюда одна или с детьми. Видя это ее
пристрастие, люди прозвали замок Убежищем королевы.
  После смерти Акме за Убежищем осталась приглядывать супружеская пара,
приехавшая в Таяну вместе с королевой. Марко продолжал заботиться о замке
и каждую осень проводил там несколько дней. Когда Стефан женился, король
преподнес замок будущей королеве, а Митта уж переделала там все согласно
своему вкусу. В неприкосновенности осталась только Белая Спальня,
расположенная в изящной уединенной башенке. Эта комната была так хороша,
что даже притрагиваться к ее убранству казалось кощунством.
  Стены были затянуты голубым шелком, таким светлым, что утром и
вечером, когда в восточное или западное окно падали окрашенные в розовое
лучи, комната окрашивалась в тона розовато-сиреневого рассветного неба.
Между окнами висели зеркала в изящных серебряных рамах, перемежающиеся
серебряными же подсвечниками немыслимо тонкой работы. Пол спальни украшали
ковры из меха белых северных лисиц. Попадали в комнату снизу через люк в
полу, крышка которого была также обита мехом, так что, когда она была
опущена, обнаружить ее было весьма затруднительно. Вдоль стен стояли
низкие мягкие диваны, а посредине комнаты - роскошная кровать, застланная
белым шелком.
  Когда Стефан заболел, Митта, приспособившая замок для тайных
свиданий, приказала замуровать окна спальни, выходящие на опоясывавшую
башню балкон. Как ни странно, именно эта предосторожность и послужила
причиной разоблачения любвеобильной арцийки. После развода наследник отдал
ключи от Оленьего Замка сестре, которая разогнала всех Миттиных
прислужников, так что Убежище Королевы вновь оказалось на попечении старых
Тодора и Петры, которые и знать не знали о том, что происходит в Гелани,
пока "Серебряный" на взмыленной лошади не привез им приказ хозяйки.
Привычные ко всему старые слуги немедленно принялись выполнять поручения.

  2228 год от В. И. Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
  Роггский тракт.

  Над холмами поднималось созвездие Медведя - ночь приближалась к
середине. Анна-Илана Тарская позволила уставшему коню перейти на шаг.
Девушка до сих пор не могла поверить в свою удачу. Ее безумный план удался
полностью. Отпросившись на четыре дня в циалианский монастырь, стоящий в
излучине Рогга, юная герцогиня не пробыла в нем и нескольких часов.
Сравнительно легко убедив возглавлявшего эскорт бледного дана Бо вернуться
в Таяну - негоже, когда в женском монастыре ночуют светские воины, - Илана
с помощью заранее припасенной веревки легко выбралась за стены монастыря.
Жаль, что пришлось пожертвовать волосами, но она твердо решила
путешествовать в мужском обличий, по крайней мере, пока не нагонит Рене...
Впрочем, короткая стрижка придала ее выразительному личику своеобразное
очарование. К такому выводу Илана пришла после длительного разглядывания
собственного отражения (добрые монахини старались угодить приезжавшим на
богомолье знатным дамам, и в гостевых комнатах были не только
молитвенники, но и зеркала).
  Оставшись довольна собой, Ланка ловко соорудила из подушек и лишней
одежды подобие спящего человека. Написала и приладила на двери записку, в
которой объясняла, что всю ночь провела в молитвах и размышлениях и просит
ее не беспокоить.
  Самым трудным было незаметно проскользнуть мимо сестер, бодрствующих
по ночам в приемной зале. Однако этого и не понадобилось. Огромный каштан,
росший под окнами, великолепно заменил не только лестницу, но и мостик
между жилым зданием и монастырской стеной. Илана оказалась на свободе
сразу же после вечерней молитвы. Потом ей повезло еще раз. Купец, которого
она встретила на тракте, с удовольствием уступил юному нобилю, потерявшему
свою лошадь, всего за четыре аура одну из своих запасных лошадей. Серый
жеребчик, без сомнения, уступал статью тем коням, на которых доводилось
ездить Илане, но был на удивление выносливым и резвым.
  Таянка прикинула, что, если ее расчеты правильны, она обязательно
догонит эландцев, которые, хоть и выехали из Гелани днем раньше, но
заезжали за останками Иннокентия. Вряд ли отряд, отягощенный траурной
повозкой и сопровождающими ее клириками, будет день и ночь гнать коней.
Они наверняка остановятся на ночлег недалеко от Роггской излучины, откуда
рукой подать до материнского замка, на чем, собственно говоря, Илана и
строила вторую часть своего отчаянного плана.
  Пока все шло удачно, ее хватятся еще не скоро. К этому времени она
нагонит Рене, и даже сам Проклятый их больше не разлучит...
  Ланка вновь посмотрела на звезды. У нее в запасе есть семь, а то и
восемь, ор, эландцы же по ее прикидкам находятся не более чем в трех или
четырех весах. Она удовлетворенно тряхнула стриженой головкой и заставила
коня перейти на рысь.

  2228 год от В. И. Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
  Роггский тракт.

  Громко треснула вспыхнувшая ветка, взлетело несколько искр.
  Рене проследил взглядом гаснущие на лету звездочки и вновь уставился
в огонь. Есть все же в пламени нечто, что завораживает, приковывает,
внушает мысль о бессмысленности всего сущего в сравнении с пляской
оранжевых и алых теней.
  Все в конце концов сгорает, остается лишь серая невзрачная зола, да и
ту развеет ветер. Так стоит ли бросать вызов судьбе, стоит ли кидаться
вперед, надеясь непонятно на что? Ведь впереди лишь короткая вспышка,
обращающая тебя в пепел.
  Вверх взмыл еще один сноп искр - в хворост попало несколько сырых
веток, не желавших гореть спокойным ровным пламенем - слишком много в них
оставалось жизни. Жар костра становился невыносимым, и герцог слегка
отодвинулся.
  Большинство эландцев спало. Бывшие "Серебряные" сгрудились у дальнего
костра - этим до рассвета хватит воспоминаний и споров. Воины сделали
выбор, почти не думая, и теперь задним числом искали друг у друга
поддержки. Герцог был рад, что с ним ушло около трех сотен бойцов,
привычных к драке на твердой земле. Его эландцы, которым не было цены на
шаткой палубе, на берегу становились беспечными, что могло обойтись
слишком дорого. Аррой знал все достоинства и недостатки своих
соотечественников, точно так же, как и сильные и слабые стороны самого
Эланда. Положение оставалось серьезным, и весьма.
  На Эландский полуостров никогда не нападали с суши. В старину соседи
были слабы, а болота и чернолесье на юго-востоке полуострова были ничем не
лучше болот и лесов внутренней Таяны и не стоили того, чтобы из-за них
воевать. Эландцам же и вовсе незачем было удаляться от берега. Они
предпочитали ловить треску, добывать рыбий зуб и китовый ус или же, кто
попредприимчивее, отправляться в набеги к южным берегам.
  Гнездо Альбатроса росло, но дела сухопутные людей, породнившихся с
морем, не заботили. Пока в Идаконе не объявились чужаки. Мятежный принц
Руи Аларик и его сумасшедшие камраты "Камрат - последователь, сподвижник,
товарищ" попросили убежища, и Идакона приняла их. Арцийские адмиралы
посмели предъявить вольным маринерам ультиматум! Подобную дерзость
пришлось наказать. Так Империя лишилась половины флота, идаконцы обрели
славу непобедимых на море, а беглецы - новую родину. Любовь, вспыхнувшая
между дочерью тогдашнего Первого Паладина и принцем Алариком, закончилась
счастливо - в Ида-коне в те времена женщины были свободны в выборе
спутника жизни. Аларик оказался смелым, умным и веселым, как раз таким,
каких ценили в гнезде Альбатроса.
  Южанин стал правой рукой тестя, а затем и его преемником. Идаконцы и
не заметили, как обрели сюзерена. Его внуки, принявшие титул Великих
Герцогов, воистину были первыми среди равныхи пользовались любовью и
уважением. Начиная с тестя Аларика Арроя, владыки Эланда смотрели не
только в море, но и на сушу. Тогда же стала поднимать голову Таяна, и
дружба между Альбатросом и Рысью стала находкой для обоих.
  Так родился союз морской державы и королевства предгорий. Союз,
крепнувший несколько столетий. Богатеющей Таяне незачем было думать ни о
вторжении с моря, ни о том, куда и как возить товары. Эланд был спокоен за
свою спину, а потому почти не держал войск на сухопутных границах -
незачем было. И вот теперь....
  Герцог легко переломил толстый сук и бросил в костер, бессмысленно
глядя, как на концах обломков расцветают жаркие цветы. Внезапно он
почувствовал, как устал от одиночества. Хотя одинок он был почти всю жизнь.
  Рене всегда был сильным и свободным и мог то, чего не могли другие.
Он был нужен - сначала своим морякам, затем Эланду, семье, сотням людей,
которые вечно чего-то хотели, просили, ждали. Рене был нужен многим, ему
же - все и... никто. "Свободен - значит, одинок", эту нехитрую мудрость
Рене познал давно и давно с ней смирился.
  Разумеется, были у него и друзья, и возлюбленные, и родня. С одними
разлучала жизнь, другие становились чужими, третьи оставались рядом и
сейчас. Он успел схоронить многих - кого в морской бездне, кого - на
чужих, диких берегах или же в пышных фамильных склепах. Годы текли, как
песок меж пальцами, герцог делал то, что должен, шел вперед, стараясь не
оглядываться. Разумеется, он знал, что когда-нибудь попадет в передрягу,
из которой не сумеет выпутаться, и относился к этому философски. Каждый
волк рано или поздно промахнется, получит пулю или стрелу, попадает под
копыта разъяренного лося...
  Смерть адмирала не страшила, хоть и не привлекала. Он знал, что
Костлявая Дама свое возьмет, и думал об этом так же, как о неизбежно
наступающей осени. Только вот в последнее время герцог все чаще вспоминал,
как двадцать восемь лет назад нес больного друга через каменистую пустыню
на западе Эр-Атэва. Рене тащил заживо разлагающееся тело, несмотря на то,
что мышиная чума считалась смертельной, и за ними шла настоящая охота -
старый калиф строго приказал расстреливать из луков и затем сжигать как
заболевших, так и тех, кто был с ними рядом.
  На тринадцатый день Этьен умер. Рене завалил посиневшее тело валунами
и оставался в пустыне еще восемь дней - столько, сколько нужно, чтобы
убедиться, что зараза его не тронула. Счастливчик Рене сумел обойти стражу
калифата, в очередной раз обманул смерть и на долгие годы вычеркнул из
памяти серые раскаленные камни, выгоревшее небо с безжалостным кругом
солнца над головой, ядовитых маленьких ящериц с раздвоенными хвостами и
хрипы умирающего. А вот сейчас он вновь чувствовал себя так, словно шел
через жаркий пыльный ад, пытаясь спасти то, что обречено, чувствуя за
спиной неотвратимую погоню.
  Нет, герцог Рене Аррой не боялся. Сама мысль смириться с неизбежным
вызывала у него глубокое отвращение. Беда была в другом: он не видел
никакого просвета, не понимал, что происходит и кто его настоящий враг.
Потому-то он и запрещал себе думать о том, "что будет, если...", только
вот запрет этот не всегда срабатывал.
  Его оружием в пустыне оставался здравый смысл. Тогда было главным
отыскать копивший под желтой толстой шкурой влагу кактус агхо, укрыться от
злых полуденных лучей, не наступить на серую змею, неожиданным поворотом
сбить со следа погоню. И пусть Этьена спасти не удалось, сам он выжил.
Теперь вместо змей и палящего солнца были неизбежная война и гнетущее
чувство безнадежности...
  Герцог прислушался - "Серебряные" пели. Для этих мальчишек все было
просто - они пошли за ним, так как считают его чуть ли не бессмертным и
всемогущим. Его маринеры немного другие, они повидали достаточно, чтобы
понимать: победа - это не только развевающиеся по ветру знамена и
валящиеся под ноги коней, кричащие о пощаде враги, но и смерть, грязь,
потери. Но и эландцы свято убеждены в счастливой звезде своего вождя.
Никто из них не поверит, что Рене не знает, что делать. Впрочем, почему не
знает? Они будут готовиться к войне с Таяной и Тарской, к войне, в которой
на каждого идаконского маринера придется восемь таянцев. Те, правду
сказать, вряд ли с удовольствием пойдут против старых друзей, но у Тарски
есть свои войска, уже ясно, что они приведут с собой гоблинов, и Проклятый
знает, каких еще тварей. И это не говоря об Осеннем Кошмаре! Как совладать
с ним, Рене не представлял, а значит, придется действовать наобум, уповая
то ли на милость Творца, то ли на собственную удачу.
  Над холмами поднималось созвездие Медведя - ночь приближалась к
середине. У дальнего костра все еще пели:

  То ли ветер рвет листья желтые,
То ли дождь над крышами мечется.
  А душа застыла как мертвая,
И на сердце боль, что не лечится.
  Розы-лилии отцвели давно,
Травы инеем запорошены,
А беда пришла да глядит в окно,
Словно гость недобрый, непрошеный...

  2228 год от В. И. Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
  Гелань. Лисья улица.

  Притихшую столицу обнимала теплая ночь. Летние созвездия все еще
царили на бархатном небе, но появившиеся недавно звезды осени - Сноп,
Белка, Палач напоминали, что лето на исходе. Именно в созвездие Палача
вчера вошла красная блуждающая звезда Ангиза, называемая также Волчьей.
  - Погасите во имя Циалы проклятую Звезду, она мешает мне жить, -
брюзгливо потребовал Родольф Глео, глядя вверх мутными глазами. Симон,
смотревший на брата со странной смесью жалости и неприязни, буркнул:
  - Шел бы ты лучше спать, закройся с головой, и никакие звезды тебе не
помешают.
  - Нет, помешают, - уверенно возразил Глео. - Звезда Войны всегда
мешает. Поэтам, матерям, влюбленным. Ее лучи сжигают души, ее лучи -
Проклятье наше. О, погаси ж ее скорей!
  - Это не в моей власти, Родо, - с трудом подавив вздох, откликнулся
Симон.
  - А я знаю, - заявил с хитрым прищуром Родольф, - но это небо и эти
звезды вынуждают меня говорить стихами. Но тебе этого не понять, ты не
умеешь смотреть на небо, тебе по сердцу лишь вздувшиеся животы да
распухшие носы. Ты живешь за счет низкого. А я - за счет высокого.
  - Ты живешь за счет Симона, Родольф, - голос Лупе звучал непривычно
резко, - и я тоже. Но я хотя бы ему за это благодарна.
  - Что ты, Лупе, не надо... Мне не трудно, я рад, что живу не один, -
залепетал растерявшийся медикус, но маленькая ведьма была непреклонна.
  - Он должен наконец понять, что не он делает тебе одолжение своим
присутствием, а ты ему. Иди вниз, Родольф, и ложись спать.
  Родольф был опытным пьяницей и нахлебником. Он чувствовал кожей,
когда можно впадать в амбицию, а когда лучше уйти. Сейчас был именно такой
случай, и притихший поэт, слегка пошатываясь, удалился, что-то бормоча
себе под нос.
  - Что с тобой? - участливо спросил Симон.
  - А ты не догадываешься? Тем лучше, давно хотела тебе сказать, что...
  - Что ты и граф Гардани? Я это понял раньше тебя. Поблагодари святого
Эрасти, девочка. Гардани - хороший человек, добрый, честный... В нем нет
ни на грош того гонора, что в крови у нобилей помельче. Я давно пользовал
семью эркарда и знаю, что Шандер очень любил Ванду, но со временем скорбь
проходит. Ты, во всяком случае, из куда лучшей семьи, чем его первая жена.
  А про Родольфа не думай. Приедет новый кардинал, он вас быстро
разведет. Я сам буду свидетельствовать в твою пользу. Ты была
несовершеннолетней, детей нет и не было, последние семь лет вы не жили
вместе, у него было много случайных подруг, пока он не допился до того,
что перестал быть мужчиной. Церковь встанет на твою сторону...
  - Симон, дорогой, ты же сам не веришь в то, о чем говоришь!
  - Ты считаешь, что я лгу или что я ошибаюсь?
  - Ты не ошибался бы, если бы .. Симон, Симон, неужели ты не
чувствуешь, что происходит... Я раскладывала О. Нас ждет беда...
  - Нет такой беды, с которой нельзя справиться. Возможно, твой муж в
чем-то прав, когда говорит, что я не смотрю на небо Я не ищу дурных
предзнаменований, а пытаюсь исправить то, что от меня зависит. Не надо
пугать себя раньше времени. Будем жить. В конце концов, ты нашла свою
судьбу. Радоваться надо, а не бояться.
  - Я стараюсь, - откликнулась Лупе, - но я не могу не бояться. Я очень
боюсь за Шандера, Симон. В Высоком Замке творится что-то страшное, я это
чувствую,
  - Ну, раз такое дело, попробуй снова разложить карты...
  - Я пробовала. Но ничего не получается. Выпадают одни Темные Пустые...


                                  Глава 34


  2228 год от В. И, Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
  Роггский тракт.

  Опытная серая сова издали углядела здоровенного зайца. За свою жизнь
мудрая птица добыла множество косых. Неслышно взмахивая мягкими крыльями,
ночная охотница устремилась к беспечной добыче, однако не долетела. Сову
обуял смертельный ужас, перья на круглой голове встали дыбом. Коротко
ухнув, она бросилась назад и успокоилась, лишь забившись в самое
отдаленное и глубокое известное ей дупло. Возможно, именно от нее пошел
род ушастых сов, тщательно избегающих наземной добычи.
  Счастливо избежавший птичьих когтей огромный заяц продолжал свой
путь. Несмотря на то, что стояло позднее лето, шерсть зверька была белой,
но не той ласковой снежной белизной, что по зиме отличает ушастую братию.
По цвету она скорее напоминала клубящуюся сырую мглу, выползающую в месяц
Волка по утрам из холодных, мокрых оврагов. Отъевшиеся русаки если и
покидают лес на исходе лета, то лишь затем, чтоб совершить набег на
крестьянские огороды, но этот заяц затаился на обочине Роггского тракта,
где сроду не росло ничего, достойного заячьего внимания. Зверек ждал
довольно долго, после неудачи, постигшей старую сову, никто не покушался
на его спокойствие. Наконец по дороге застучали копыта. Заяц сначала
поднял длинные чуткие уши, а затем сел столбиком, повернув мордочку
навстречу звуку.
  Ночной путник, кто бы он ни был, ехал один. Он явно спешил, однако
был достаточно опытен, чтобы не гнать лошадь галопом. Заяц внимательно
смотрел на странника, вбирая серыми ноздрями воздух. Удостоверившись, что
это тот, кого он ждет, зверек поскакал следом. Внимательный взгляд заметил
бы светлую тень, мелькающую в траве, но всадника волновало лишь то, что
происходило на тракте. Он то и дело оглядывался через плечо в ожидании
погони, копошащиеся же в придорожных зарослях зверушки его не интересовали.
  Белый заяц следовал за путешественником как пришитый. Иногда он
взмывал свечой вверх, проверяя, все ли в порядке, иногда на ровном участке
дороги забегал вперед и, затаившись в ямке, ждал, когда наездник
приблизится. Но все эти предосторожности были излишними, по сторонам
преследуемый не смотрел. Наконец впереди засветились ясные, рыжие огни.
Заяц тихо пискнул от отвращения, но долг погнал его вперед, к ненавистному
пламени. На опушке каштановой рощи был разбит большой лагерь. Всадник
оживился и пустил было лошадь в галоп, но потом передумал и свернул с
дороги. Хорошенько спрятав коня в кустах, он, крадучись, пошел на огонь.
Белый заяц увязался следом, хотя каждый прыжок давался ему с трудом -
огонь, даже далекий, причинял зверьку немалые страдания. Тем не менее он
смог подобраться достаточно близко, чтобы увидеть, как ночной путник,
обойдя двух или трех часовых, тихонько окликнул третьего, видимо, хорошо
ему знакомого. Часовой с трудом подавил крик удивления, коротко кивнул и
пошел к кострам.
  Всадник ждал, прислонившись к перекрученному ветрами и веками
необъятному стволу каштана. Белый заяц ждал вместе с ним. Затем ветви
кустарника расступились, и показался еще один человек. В лунном свете его
волосы блеснули серебром. Зайца пронзила острая боль - присутствие
пришельца жгло не хуже огня, однако ушастый вытерпел и это, только
неуклюже, совсем не по-заячьи отполз подальше. Он видел, как приехавший,
размахивая руками, что-то взволнованно рассказывал. Затем белоголовый
молча привлек юношу к себе, и они уселись прямо на траве, подстелив плащ.
Разговор затягивался. Старший что-то мягко, но настойчиво доказывал.
Младший долго не соглашался, но в конце концов кивнул и спрятал лицо на
груди у собеседника, который ласково гладил его по волосам. Заяц, собрав
всю свою волю, подобрался поближе, ему даже удалось услышать часть
разговора. Затем седой ушел, а юноша встал, гибко, по-кошачьи потянулся,
тряхнув блестящими кудряшками, и снова устроился на плаще. Не прошло и
полуоры, как вернулся его друг, ведя на поводу черную лошадь. Видимо,
чутье у нее было получше, чем у той, что принадлежала юноше. Она нервно
повела ушами и коротко, зло заржала, поворотив голову в ту сторону, где
затаился белый заяц. К удаче последнего, седой не только не обратил
внимания на недовольство коня, но и прикрикнул на животное, которое
послушно замолчало, все еще недобро косясь в темноту. Вскоре два всадника
осторожно выехали на тракт и пустились в обратный путь. Заяц поскакал
следом, стараясь, однако, не приближаться к пугливой лошади и ее опасному
хозяину.
  Над горизонтом засияло созвездие Лебедя, предвещая скорый рассвет,
когда путники выехали на берег Рогга. Впереди тихо плескалась темная вода,
шуршали тростники, сонно крякнула утка. Наездники спешились и долго стояли
рядом, держась за руки, затем юноша направил коня в воду, где оказался
брод. Седой какое-то время смотрел ему вслед, а затем неспешной рысцой
поехал на юг. На сей раз белый заяц последовал за ним. Впрочем, всадник
уехал недалеко. Отыскав в придорожном лесу полянку, незаметную с тракта,
он привязал коня к дереву и улегся в траве, глядя в светлеющее небо.
  Заяц ждал. Небо стало льдисто-зеленым, затем окрасилось в сиреневые,
желтые и, наконец, малиновые цвета Заблестели капли росы, цветущие который
месяц кряду кусты шиповника и заросли переспевшей малины огласились
жужжанием пчел. Заяц испытывал непереносимые страдания от жгучих лучей,
несмотря на то, что забился в самую чащу сплетенных ветвей. Зверек не
спускал глаз с седого, который лежал почти неподвижно, раскинув руки и
чему-то улыбаясь. Легкие высохшие травинки смешались с серебристыми
волосами, голубые глаза, не мигая, смотрели в ослепительное небо. Человек,
кем бы он ни был, вряд ли мог лежать ору за орой, в упор глядя на летнее
солнце, но для седого это, похоже, было истинным наслаждением. Солнце уже
склонялось к горизонту, когда он наконец встал и неторопливо пошел к
своему коню, лениво срывая подвернувшиеся под руку ягоды. Заяц
настороженно следил за тем, как мужчина взлетел в седло и направил лошадь
по узкой дорожке, ведущей в глубь леса. Дальше следовать за ним не имело
смысла - заяц прекрасно знал, куда ведет эта тропа.
  Зверек лежал в тени еще ору или две, а потом, когда тени сгустились
настолько, что можно было не опасаться прямых солнечных лучей, быстро
помчался к броду через Рогг.

  2228 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Олений Замок.

  В маленьком замке никого не было. Даже слуг. Рене несколько раз
объехал опоясывавшее старую башню каменное кольцо в три человеческих роста
высотой. Массивные ворота были заперты, но в кладке имелась калитка, в
которую вполне мог въехать всадник. Ключи у него были.
  Смазанные петли даже не подумали заскрипеть. Оказавшись во дворе,
мощенном булыжниками, меж которых торчала желтая трава, Рене снова запер
калитку - у Иланы есть ключи. Все было спокойно, только над крышей башни
поднялась стайка голубей, улетев в малиновый закат.
  Герцог отвел иноходца на конюшню и поднялся по пологим ступеням к
башне. Второй ключ легко повернулся в замке, и дверь гостеприимно
распахнулась. Несмотря на приближающуюся осень, дни стояли жаркие, и
прохлада башни не могла не привлекать. Рене знал, что Илана появится
только через ору или две, но это его не заботило. Сменив пропыленную
дорожную одежду, он с удовольствием обошел Убежище Королевы, в котором
после смерти сестры небывал ни разу В конце концов, герцог расположился в
примыкающей к Белой Башенке Морской гостиной, где уже был накрыт
изысканный ужин на двоих. Видимо, слуги получили приказ, прежде чем
исчезнуть, привести все в надлежащий порядок.
  Трепетно относящийся к своим обязанностям Жан-Флорентин тщательно
обследовал еду и питье, заодно ознакомился с цветами в вазах, свечами и
заботливо сложенными в камине на случай холодной ночи поленьями,
потребовал, чтобы его пронесли по всем указанным им местам и объявил, что
никакой отравы в доме нет.
  - Собственно говоря, я в Ланке и не сомневался, - откликнулся Рене.
  - Если в доме есть слуги, их всегда можно подкупить, - резонно
возразил Жан-Флорентин.
  - Они жили здесь много лет и очень любили сестру.
  - Но они могли не любить Илану, или же в дом мог проникнуть кто-то
чужой, - жаб, как всегда, когда ему представлялся случай пообщаться, не
преминул пуститься в многословные рассуждения о верности. Рене слушал
вполуха, не забывая, впрочем, иногда вставлять ничего не значащие словечки
- зачем обижать в общем-то славное и, безусловно, полезное создание? Жаб
говорил, а Рене думал о том, что его жизнь с этой ночи, скорее всего,
переменится.
  Когда они уходили из Гелани, Илана даже не вышла. Рене полагал, что
она сочла его предателем. Добиваться встречи он не стал - девчонка никогда
не умела владеть собой - скажи он ей правду, она бросилась бы к отцу с
упреками и, Проклятый знает, чем бы этот разговор для нее закончился.
Пусть уж лучше остается в неведении - рассерженная, презирающая,
разочарованная, но живая.
  Тот что увезти Илану без боя не удастся, Рене понимал. Если побег
Герики был все же возможен - от тихой королевы никто не ждал подобной
прыти, то исчезновение Ланки сразу же связали бы с эландцами. Герцог
понимал, что о союзе с Таяной лучше забыть, но каждый день мира позволял
что-то сделать для войны; и Рене не стал встречаться с Иланой. В глубине
души он надеялся, что Роман, которому он оставит предупреждение в Белом
Мосту, вместе с Шандером найдут способ увести из Гелани всех троих: Лупе,
Герику и Ланку. Ему же надо думать о другом.
  Однако все благие намерения пошли прахом, когда ночью ему на голову
свалилась удравшая из монастыря принцесса. Он сам не понял, как согласился
с ее безумным планом. И вот его воины, повинуясь приказу, переходят
Гремиху без него, а он здесь, в Оленьем Замке, ждет жену тарского
господаря.
  ...Он услышал, как поворачивается ключ в замке, и на всякий случай
отошел за аквамариновый занавес. Но это была она, Илана. Переодетая
мальчиком, принцесса, вернее, герцогиня, недоуменно и грустно оглядывалась
по сторонам, и тогда эландец засмеялся и вышел из своего укрытия, на ходу
вбрасывая шпагу в ножны. Лицо Ланки вспыхнуло счастьем, и дочь короля
Марко с радостным криком бросилась на шею возлюбленному.
  Герцог еще успел спросить, не заметил ли кто ее, она протестующе
тряхнула головой, взметнув веером короткие медные прядки и неумело, но
жадно прильнула к губам герцога. И для этих двоих все пропало, прошлое,
будущее, предстоящая им страшная дорога, войны, смерти, потери. Илана
добилась того, чего желала более всего на свете, - таянская лиса выиграла
у северного волка. И Рене с готовностью признал свое поражение.

  2228 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Лебедя.
  Фронтера.

  "Вот они!" - это были первые слова, которые произнес Стах Гери с той
минуты, как "Серебряные" и десятка четыре "Золотых" покинули Гелань, с
боем прорвавшись через Гусиный мост. Их не преследовали. То яи не успели,
то ли не сочли нужным, а скорее всего и то, и другое одновременно. В конце
концов, пятьсот или шестьсот даже очень хороших воинов - не ахти что в
войне, где счет пойдет на десятки и сотни тысяч. В том же, что будет
война, никто и не сомневался.
  Беглецы шли рысью. Они и так потеряли почти сутки, объезжая по дуге
возможные засады. Все молчали. Кто обдумывал свою собственную судьбу, кто
перебирал в памяти тех, кто ушел раньше или, наоборот, остался. На душе
было мерзко, люди чувствовали себя виноватыми, хотя даже самый строгий
судья не может осудить воинов, выполнивших приказ.
  Когда впереди замаячили огни большого лагеря, таянцы немного
приободрились. Мистическая вера в Счастливчика Рене давно затопила не
только Эланд, но и Таяну. Почему-то казалось, что герцог знает, что
делать. Но и эта надежда рухнула. Отряд эландцев, к слову сказать, при
приближении неизвестных схватившийся за оружие, был вряд ли в лучшем
настроении, чем вновь прибывшие. Когда разъяснилось, кого это носит
Проклятый по ночам, Сташека и лейтенанта Роцлава Храта, по старшинству
возглавившего остатки гвардии Стефана, пригласил к своему костру коронэль
Диман. Старый маринер, и так суровый и немногословный, был еще молчаливее
и жестче, чем обычно. От него и узнали, что Рене минувшей ночью покинул
отряд. Диман получил приказ идти в Ида-кону так скоро, как это допускают
приличия. Отряд, сопровождающий тело усопшего клирика высокого ранга, не
мог нестись вперед как угорелый. Но Рене велел торопиться.
  Если Диман и знал, куда и зачем подался герцог Аррой, он тщательно
хранил тайну. Зато ветеран не упустил ни одной подробности схватки в
Высоком Замке. Видно было, что он одобрил решение Гардани. Сташеку стало
немного легче, когда эландец потрепал его по плечу и рассказал о старом
идаконском обычае. Маринер, первый раз выходя в море, клянется жертвовать
всем - жизнью, здоровьем, даже честью, чтобы спасти остальных.
  - Так было надо, сынок, - взгляд коронэля был непривычно теплым, -
Шандер должен был остаться, ты - уйти. Пусть Великие Братья дадут тебе
шанс спросить с той сволочи, что теперь засела в Замке.
  ...В эту ночь все, включая Сташека, спали как убитые, хотя юный
нобиль и был уверен, что не сомкнет глаз. Сутки в седле лечат от
бессонницы лучше любой травы. Не спали только часовые. И Диман. Старый
маринер разрывался между желанием броситься назад за Рене и приказом.
  Будучи старше Арроя на одиннадцать лет, коронэль знал адмирала, как
никто другой. Будь его воля, он никогда не отпустил бы Рене, но удержать
того не представлялось никакой возможности. Вчера ночью герцог сказал, что
узнал нечто очень важное, нечто, что вынуждает его вернуться. Диман
получил строжайший приказ двигаться вперед, словно ничего не произошло.
Рене обещал нагнать их во Фронтере. Сейчас Диман не сомневался - Рене
встретился с Иланой. Но куда они отправились потом?
  Хорошенько подумав, ветеран решил, что все дело в принцессе. Маринер
политикой не интересовался, но только слепой и глупый не видел и не
понимал, что впереди маячила война с Таяной и Тарской. Эланд был не готов,
так что каждый день мира был на вес золота. Кроме того, Годою и его
прихвостням был нужен мало-мальски достойный повод, чтобы объяснить
Церкви, народу и другим государствам свое поведение. Похищение принцессы
развязывало им руки. Но, с другой стороны, отдавать девчонку Михаю...
Лучше всего было где-то ее укрыть, и Диман почти не сомневался, что именно
этим Рене сейчас и занят. Что ж, это не самое опасное из его похождений.
До рассвета оставалось еще несколько ор, когда коронэль, убедив себя в
том, что ничего страшного не происходит, смог наконец уснуть...


                                  Глава 35


  2228 год от В. И. Ночь с 24-го на 25-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Олений Замок.

  Илана пришла в себя первой.
  - Жизнь моя, - принцесса слегка отстранилась, - нам надо поговорить,
- она лукаво улыбнулась. - Все остальное успеется, ведь у нас впереди
целая ночь и целая жизнь. Сядем?
  Ланка подала пример, с ногами забравшись в глубокое кресло.
  Рене удивленно пожал плечами:
  - Что же ты хочешь мне сказать?
  Ланка рассказала все. Или почти все. Она хотела быть императрицей,
разумеется, если императором будет он, Рене Аррой. Арция стара и слаба.
Если по ней ударят объединенные силы Таяны, Эланда и Тарски, она не
продержится и месяца.
  На развалинах Арции они создадут великую державу от Последних гор до
Южного пролива, пойдут дальше. Эланд-ские маринеры, шутя, совладают с
атэвским флотом. И вместо подгнившего и порванного в середине лоскутного
одеяла появится Благодатная Империя, которая будет стоять вечно.
  Илана говорила быстро, пытаясь как можно короче и понятнее
растолковать возлюбленному, как бросить к своим ногам весь мир.
  Главное, удачно начать! Для этого надо объединить силы Эланда, Таяны
и Тарски, где у Михая есть могучие союзники. Но им, союзникам, в общем-то,
все равно, кому помогать - герцогу или герцогине. Рене - прямой наследник
Таянского престола, переманить же нынешних помощников Годоя нетрудно. Она
не зря обвенчалась вчрра ночью с господарем Тарским. Теперь у него от нее
не будет секретов. Ланка быстро договорится с его союзниками, после чего
Годой получит все, что заслужил за совершенные им убийства. Рене за это
время освободится от супруги и Рикареда и спокойно женится на вдовствующей
герцогине Тарски. Ну а когда Творец пошлет Благого Вестника за королем
Марко, а этого, похоже, ждать недолго, Таяна спокойно перейдет под руку
Рене и Иланы.
  ... Рене молча смотрел на девушку и не понимал, как ору назад она
могла быть столь близкой и желанной. Даже красота Иланы словно бы исчезла,
изящные ручки казались хищными птичьими лапами, медные кудри - ядовитыми
щупальцами морского лилиона, в которых находят смерть неосторожные ловцы
жемчуга. Эта женщина была не менее опасна... Вот кому следовало родиться
дочерью Годоя! Она была бы отцу незаменимой помощницей, пока не решила бы,
что старику пора отдавать корону...
  Ланка продолжала говорить, а он слушать, и слушать внимательно. В
словах принцессы было слишком много смысла, чтобы Рене позволил себе
прервать ее. Он молчал, а она говорила и говорила, повторяя свои доводы
уже по третьему кругу:
  - Королевский дом Арции дышит на ладан, да и сама Империя насквозь
прогнила. Если мы, Дети Севера, не поднимемся, мы и оглянуться не успеем,
как окажемся под властью султанов Эр-Атэва.
  - Там не султаны, Илана, - спокойно поправил Рене, - там калифы.
  - Это ничего не меняет. Если мы не завоюем Арцию, это сделают другие,
и тогда не они у нас окажутся во власти, а мы у них. В Таяне и Тарске
достаточно воинов для того, чтобы захватить Мунт. Да, он слишком далеко от
наших границ, зато стоит почти в устье Льюферы. Твои корабли легко войдут
в город. Чтобы все сошло тихо, их можно замаскировать под торговые суда -
горные товары в Империи на вес золота Закрыть пушечные порты не так уж и
сложно, ты сам об этом рассказывал. А арцийских таможенников можно
подкупить - поднявшись на корабль, они, конечно, поймут, в чем дело, но им
не захочется умирать. Им можно будет заплатить и даже взять на службу.
Ведь нам потом понадобится своя таможня...
  - Ты считаешь возможным доверять тем, кто однажды предал?
  - Если они будут знать, что у нас они получат больше золота, чем у
прежних императоров, они будут служить нам. Им можно пообещать десятую
часть найденных беспошлинных товаров.
  - Так. Разумно. И что же дальше?
  - Дальше ночью наша армия высадится на берег и захватит город.
Император струсит и отречется от престола. Нужно будет подобрать надежного
Академика, который найдет документы, свидетельствующие о том, что нынешние
императоры не являются Волингами. Кстати говоря, это действительно так.
Тогда единственными законными наследниками престола станут потомки
бежавшего в Эланд принца Аларика. То есть ты и твои наследники.
  - Захватить столицу действительно нетрудно, но ведь есть вассальная
присяга, которую некогда дали Арции и Таяна, и Тарска.
  - Ну, об этом все давно забыли. А Эланд вообще никакой присяги не
давал, более того, он предоставил убежище мятежному принцу.
  - Да. Эланд никому не присягал, - без улыбки подтвердил герцог. - Но
как объяснить таянским воинам, куда и зачем их везут?
  - Мы просто объявим им, что они могут в течение нескольких дней брать
в Мунте все, что захотят. Разумеется, благородные фамилии, признавшие наши
права, будут обеспечены соответствующими охранными грамотами.
  Люди всегда хотят получить то, чего не имеют, к тому же в наших краях
давно презирают эту полудохлую Империю и полоумного Базилека, который
почему-то упорно продолжает называть нас своими подданными. Знал бы ты,
сколько арцийцев, и не последнего разбора, осели в Таяне за последние
пятнадцать лет. Они ненавидят Базилека и этого его... Мужа его дочери.
Который там всем и вертит. Да если хочешь знать, в Таяне полно людей,
которые спят и видят отомстить мунтским ублюдкам!
  - А ведь семья Базилека никогда не смирится с потерей трона.
  - Их придется уничтожить. Разумеется, не сразу, чтоб никто не
догадался.
  - Так, как кто-то уничтожил Ямборов? Ты предлагаешь взять пример с
Михая?
  - То, что случилось с братьями, лишний раз доказывает, что побеждает
тот, кто нападает первым. Мне жаль их, особенно Марко, но раз уж это
произошло, я хочу воспользоваться своим преимуществом. Я - единственный
уцелевший ребенок короля и по справедливости должна ему наследовать.
Таянцы видят в тебе ближайшего родственника и друга отца, и по коронному
праву ты - наследник. Если мы поженимся, с Таяной все решится само собой.
Корона наша. Вернее, три короны.
  - Три?
  - Разумеется. Таяна, Эланд и Тарска должны стать единым государством.
В Эланде в.се хотят, чтобы вместо пьяницы, за которого меня прочили,
герцогом стал ты. А по вашему, эландскому древнему праву ты уже правитель
- ведь цепь Первого Паладина у тебя. Да тебе стоит бровью повести, и Совет
Маринеров отдаст тебе черную корону! После нашей свадьбы Эланд и Таяна
объединятся сами собой, и мы начнем готовить поход на Мунт.
  - Но ты забыла о моей семье и собственном отце, который вполне сможет
иметь наследника мужского пола.
  - Ты же знаешь, как я тебя люблю, - принцесса с вызовом вскинула
голову, - разумеется, я разузнала все, что могла, о твоей жене. Я знаю: ты
начал ей изменять с первого дня, а она платит тебе тем же. Церковь Единая
и Единственная разрешает развод по требованию одного из супругов, если
есть неопровержимые свидетельства измены.
  В Эланде знают все, что дочь и второй сын твоей жены не от тебя.
Родимое пятно Ганков не спрячешь. А твои фамильные земли, в которых
предпочитает проживать дана Ольвия, граничат с землями Огиста Ганка,
который, не таясь, посещает соседку.
  - А ты, оказывается, много знаешь обо мне...
  - Разумеется, ведь я должна знать все о человеке, за которого выхожу
замуж. Я спрашивала знающих людей, и он... они в один голос говорят, что
тебе добиться развода будет так же легко, как получить корону.
  Теперь об этой корове. У нее не будет ребенка, потому что мой отец
уже не мужчина. Я это знаю. Если Герика и беременна, то или от Стефана,
или от тебя. В любом случае ее ребенок - бастард. Отец заботится о
наследнике, а кто может позаботиться о Таяне лучше нас с тобой? Он на этом
успокоится и перестанет загонять мужчин в постель к этой дуре.
  - Ты ее так ненавидишь, за что?
  - За все! За то, что она недостойна того положения, которое занимает.
За то, что ее тупость вызывает в вас, мужчинах, какой-то дурацкий восторг.
Вы начинаете ее жалеть, потом дело заходит еще дальше, и вы начинаете ее
любить. Королю нужна жена, которая сумеет сделать его великим.
  - А ты сможешь это сделать?
  - Разумеется. Я не дам тебе успокоиться, пока все Благодатные земли
не признают твою власть. Даже этот твой калиф...
  - Чтоб завоевать Эр-Атэв, придется положить половину твоих таянцев.
  - Ну, можно ведь собрать рыцарей со всей Арции и объявить Святой
поход. Любой Архипастырь сделает это с удовольствием, да и желающих
отобрать у нас власть после такого похода останется намного меньше.
  - И где же будет наша столица? В Гелани? В Мунте?
  - В Гелани или в Идаконе, разницы никакой. В Идаконе даже лучше -
столица морской державы должна быть у моря.
  - Илана, - Рене удивляло собственное равнодушие, охватившее его, -
это все не ты придумала. Допускаю, то, что касается меня и моей жены, ты
разузнала сама, но остальное - нет. Это мысли мужчины, причем мужчины хоть
и умного, но немолодого и недоброго.
  - А я все это вытащила из Михая и дана Бо, - гордо сообщила
принцесса. - Они мне все рассказали, когда уговаривали выйти за тарскийца.
С той лишь разницей, что убивать собирались тебя.
  - И ты согласилась?
  - Я решила, что план замечательный, но императором станет другой. К
тому же тебе все обрадуются, а вот Годоя Эланд никогда не примет.
  - Но у Михая есть передо мной преимущество - он связан с какими-то
колдунами в горах.
  - А у тебя есть твой бард! А горным магам все равно, с кем иметь
дело. Я же говорила тебе, что они помогут любому, кто даст им возможность
выбраться из Корбута.
  - Им нужно только это?
  - Пока да, впрочем, если они будут забирать слишком много власти, мы
найдем на них управу. Нашел же ты управу на Михая, несмотря на все его
хитрости; но вообще-то эти бледные могут быть полезны.
  - Да, убивают они хорошо, - не стал спорить Рене. Очень хотелось
выпить, но адмирал не стал нарушать неписаное правило маринера - не пей с
тем, кого презираешь, без крайней на то необходимости. Герцог вздохнул.
Пора было прекращать эту ослиную беседу. Его несостоявшаяся любовь,
видимо, тоже сочла, что сказала все, и теперь можно перейти к делу. Она
встала, по-кошачьи гибко потянулась и с лукавой улыбкой взглянула на Рене:
  - А теперь скажи мне еще раз, что я умница.
  - Ты, безусловно, умница, - подтвердил Рене бесцветным голосом, - и я
очень многому от тебя научился. Умри я вчера, так бы и не узнал, до какой
степени мерзости может дойти женщина. Ни одной из портовых шлюх в страшном
сне не приснилось бы то, что ты мне предложила.
  На очаровательном личике Ланки сначала проступило недоумение, а потом
обида. Она совсем по-детски захлопала ресницами, и сердце Рене сжалось, но
только на мгновение. Перед глазами замелькали искаженные смертной мукой
лица, которые Илана столь быстро забыла. Он же, видевший в своей жизни
сотни смертей, отправивший собственной рукой за Великий Перевал немало
душ, никогда не забудет и не простит ни маленького Марко, ни Стефана, ни
Иннокентия. Те, кто их убил, его смертельные враги.
  Каким бы могуществом они ни располагали, какие бы победы ни сулили,
разговаривать с ними он будет только со шпагой в руке. А вот сестра
Стефана, Зенона, Лары и Марко этого не понимает...
  Жалость, охватившая было Рене, отступила, он холодно взглянул на
принцессу, которая с тревогой дожидалась его взгляда:
  - Рене, ну если ты не хочешь... В конце концов, утро вечера мудренее.
Поговорим утром.
  - Нет, Илана, - голос герцога был холоден, как Оссгэрский ледник, -
нам не о чем разговаривать.
  Ланка вскочила, ее душили злые слезы, кулачки яростно сжимались и
разжимались. Изящный кинжал в тонкой руке казался детской игрушкой, но
принцесса владела этим оружием лучше бывалого воина. Молниеносный прыжок
многим бы стоил жизни, но эландец спокойно, даже лениво, перехватил
нацеленную в него руку. Кинжал полетел вниз, в белые меха.
  Обезоружив противницу, Рене сразу же выпустил ее с такой равнодушной
брезгливостью, словно это была не девушка, а какой-то уж или паучья
обезьяна. Нового нападения не последовало. Илана стояла, дыша широко
раскрытым ртом. Герцог спокойно сидел на кровати, словно, кроме него, в
комнате никого не было.
  - Будь же ты проклят, - крикнула наконец Илана, - я думала, ты -
настоящий властелин, а ты... трус и ничтожество. Я все равно добьюсь
своего, не с тобой, так с Михаем. - Принцесса сорвалась с места, глухо
хлопнула крышка люка. Он ее не удерживал.

  2228 год от В. И. 24-й день месяца Лебедя.
  Ночь. Корбутские горы.

  Уанн ощутил странное волнение. Ему словно бы стало трудно дышать,
перед глазами замелькали противные искры пронзительно-зеленого цвета. Маг,
держась обеими руками за горло, опустился на кстати подвернувшееся бревно.
Над головой кружили созвездия позднего лета, пахло смолой и ягодами.
Неподалеку звенел горный ручеек. Уанн с трудом унял колотившееся сердце и
Попытался разобраться в своих ощущениях. Ледяные пальцы, сжимавшие сердце,
не имели ничего общего с обычной человечьей хворью, но не были они и
направленным в него магическим ударом. Маг немного подумал и пришел к
выводу, что больше всего это похоже на предчувствие беды, грозящей
кому-то, с кем он, Уанн, связан нерасторжимыми узами. Во всяком случае,
провидцы говорят, что удушье, внезапную слабость и необъяснимую тоску чуют
родичи, возлюбленные и друзья тех, кому грозит смертельная опасность. У
Уанна же не было никого, кто стал бы думать о нем в последнее мгновение, а
он сам думал лишь о том, как тихо и незаметно перейти Корбутский хребет. И
все же отмахнуться от своих ощущений маг не мог. Немного подумав, маг
достал красивый сине-лиловый камень, оправленный в редкостное голубое
серебро. Уанн ловко, даже не вздрогнув, надрезал охотничьим ножом свой
мизинец, и, прижав камень к ранке, закрыл глаза, сосредоточившись на
охвативших его ощущениях.
  Теперь все, так или иначе, связанные с магом, должны ощутить то же
сосущее беспокойство. Может быть, кто-то из них и вспомнит нечто важное.
Ведь кто предупрежден, тот и вооружен...

  2228 год от В. И. 24-й день месяца Лебедя.
  Ночь. Таяна. Олений Замок.

  Принцесса вылетела из Белой Спальни, словно за ней гнался сам
Проклятый. Никогда в жизни ее так не унижали, и никогда в жизни она так не
ненавидела. И это человек, которого она любила, который казался истинным
образцом настоящего мужчины и настоящего государя!
  Все было кончено. Куда теперь идти, Илана не знала. Возвращаться к
отцу или мужу, сделав вид, что ничего не произошло, - опасно. Бледный мог
уже пронюхать, что ее нет в монастыре. Ланка не слишком таилась, надеясь,
что Рене придумает, как замести следы. Но Рене ее предал. Надо было спешно
что-то решать, но больше всего ей хотелось уничтожить, стереть с лица
земли человека, отвергнувшего и ее любовь, и ее надежды стать великой
повелительницей, подобной Равноапостольной Циале. Принцесса сбежала по
винтовой башенной лесенке и, выскочив в Морскую гостиную, налетела на
отряд воинов, предводительствуемый даном Бо собственной персоной.
  Кинжала при ней уже не было, и она замерла в дверях, подумав, что ее
надеждам и планам пришел конец. Теперь или смерть, или позорное
возвращение в Гелань, так как доказать, что теперь они с Рене враги на всю
жизнь, не удастся.
  Сигнор Бо, однако, отвесил девушке самый изысканный из имеющихся в
его арсенале поклонов: "Герцогиня, я и мои люди в полном вашем
распоряжении. Вы блистательно избавили вашего отца и вашего супруга от
самого опасного врага. Полагаю, вы желаете возвратиться в Гелань?"
Она смотрела на бледного нобиля, ничего не понимая, и тот слегка
приподнял уголки рта в подобии улыбки:
  - Предоставьте монсигнора Арроя его судьбе; он лучшая шпага
Благодатных земель, но он не бессмертен и не способен, подобно героям
баллад, один остановить целое войско. Если мы поспешим, то через шесть ор
вы обнимете своего супруга...
  Ей бы закричать, броситься назад, захлопнув за собой дубовую дверцу.
Пока ее будут вышибать, они с Рене успеют воспользоваться известным лишь
Илане потайным ходом. А дальше - спасенная любовь, жизнь, свобода...
  Илана, герцогиня Монтайе Годойя, решительно шагнула вперед:
  - Едемте.
  ...Из полусотни воинов, приведенных бледным, половина последовала за
своим господином, галантно поддерживавшим под локоток женщину в мужском
костюме. Но это были не самые сильные бойцы.

  2228 год от В. И. 24-Й день месяца Лебедя.
  Ночь. Таяна. Олений Замок.

  Рене сам не понимал, что делает в этой предназначенной для любви
спальне. Принцесса давно ушла. А он все сидел, следя взглядом за чудом
проникшей в комнату без окон осой, примеривающейся к красиво уложенным
фруктам.
  Герцог чувствовал себя грязным и смертельно усталым, словно долго
брел по жаркой, пропыленной дороге. То, что несколько ор назад казалось
почти любовью, превратилось в малоприятное воспоминание, которое,
поднимаясь из глубин памяти, вызывало лишь отвращение и досаду на себя.
  Сколько бы он еще просидел, глядя в одну точку, неизвестно, но
Жан-Флорентин больше молчать не мог. Знакомый скрипучий голос вырвал Рене
из оцепенения:
  - О, женщины! Вам имя вероломство, - с пафосом продекламировал жаб.
  Герцог устало отмахнулся, но сбить болотного философа с толку было
непросто:
  - Как правило, женщины ставят любовь превыше прочего. Случаи, когда
жажда власти перевешивает тягу к любви, крайне редки. Феномен Иланы
заслуживает подробного обсуждения...
  - Надеюсь, ты не будешь начинать его здесь и сейчас, - выразил
надежду Рене.
  - Отчего же не сейчас, - жаб был искренне раздосадован, - поиск
истины никогда не бывают несвоевременным.
  - Послушай, друг, - герцог нехотя поднялся, - обдумай пока это дело
про себя, я сейчас не готов с тобой спорить
- Зачем же спорить, - удивился жаб, - если я прав. Однако из уважения
к психологическому шоку, без сомнения, перенесенному тобой, я
действительно замолкаю
Рене облегченно вздохнул - говорить с кем бы то ни было не хотелось.
Оглядев напоследок комнату, любовно обставленную покойной сестрой, герцог
бросил ключи на постель и вышел вон. Сработанный малорослыми горными
кузнецами замок со звоном захлопнулся.

  2228 год от В. И, 24-й день месяца Лебедя.
  Ночь. Роггский тракт.

  Небо было усеяно крупными звездами, но от луны осталась лишь узенькая
изогнутая полоска, не дающая света. Лесная дорога казалась прорубленной в
черной скале - такой темной и монолитной стеной стояли столетние ели. Кони
шли мерной рысью. Олений Замок давно остался сзади, и то, что там сейчас
происходило... Об этом лучше не вспоминать.
  Илана зябко повела плечами и сразу же ощутила приятную тяжесть
мехового плаща - бледный умело заботился о своей подопечной. Заговори он с
ней сочувственно, подобострастно или же, не приведи Равноапостольная
Циала, намекни на то, что все произошло так, как он и предполагал, гнев
принцессы обрушился бы на него, но он молчал, лишь по возможности старался
облегчить ночную дорогу. Принцесса обернулась к спутнику - хорошо, что
темнота не давала рассмотреть ее лица.
  - Они нас догонят?
  - Нет, не думаю. У нас вполне достойный эскорт. Но когда вы
прибудете, ваш супруг, возможно, уже будет располагать определенными...
новостями, - видимо, решив, что он должен сказать что-то еще, бледный
невыразительно добавил:
  - Вашему батюшке и господину герцогу, разумеется, незачем знать все
подробности вашей поездки. Вы, как и было оговорено, договорились о
встрече и затем провели день в циалианском монастыре, где вас никто не мог
увидеть. Вечером я вас оттуда забрал.
  - А как же монахини? - невольно осведомилась принцесса.
  - О, они прекрасно помнят, что вы ни на мгновение не покидали
обитель, - он сделал многозначительную паузу, - они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО помнят и
готовы в этом поклясться. Так же, впрочем, как и наши воины, уже ору они
уверены, что забирали вас именно из монастыря.
  - Я должна быть вам благодарна, дан Бо?
  - Вам не за что нас благодарить. Я был искренен, когда сказал, что вы
будете лучшей со времен Равноапостольной Циалы властительницей. К
сожалению, мы ошиблись в вашем брате - он оказался не готов к возложенной
на него миссии. Впрочем, вы точно так же ошиблись с герцогом Рене.
  О, он был замечательным правителем и воином и, бесспорно, стал бы
великим императором, если б понял, что у него не было выбора. Вернее выбор
был - или слава и величие, или же никчемная смерть.
  Илана помимо воли вздрогнула, и бледный легонько коснулся ее плеча.
  - Не думайте больше о нем, герцогиня. Вы достаточно умны, чтобы
понять - любовь ничто в сравнении с властью. Сейчас ваш союзник - герцог
Михай, но потом вам никто не помешает стать регентом при малолетнем брате.
  - Брате?!
  - Да. Королева родит ребенка, а вы - его воспитаете. Что до Герики,
она вряд ли перенесет роды... Уверяю вас, не пройдет и пяти лет, как вы
станете повелительницей Арции. Вдовствующей, если угодно. За это время вы
узнаете все, что знает Годой...
  Анна-Илана, вы нам нужны, но мы вам нужны еще больше. Я не мог с вами
откровенно говорить до вашей встречи с Арроем. Вы были влюблены, вам
казалось, что вы сможете убедить этого человека.
  - А вы так не думали? - К принцессе понемногу возвращалась ее резкая
живость.
  - Нет. Мы так не думали. Мы давно следили за Рене Арроем и пришли к
выводу, что он наш враг, враг до такой степени, что нечего и пытаться с
ним договариваться. Так же, как Архипастырь Филипп и тот, кого называют
Романом Ясным... Он ведь собирался вернуться в Таяну?
  - Да.
  - Надеюсь, он не станет задерживаться...
  - Я, кажется, поняла, - принцесса со значением посмотрела на
господина Бо, - но все же, что бы вы стали делать, если бы Рене согласился?
  - Мы сделали бы его величайшим из Императоров. Выбирать между ним и
Михаем то же, что выбирать между корбутским алмазом и арцийскими стразами.
Но зачем говорить о том, чего не произошло.
  - Незачем, - согласилась принцесса.


                                  Глава 36


  2228 год от В. И, 23-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Олений Замок.

  Он увидел их сразу же, как захлопнул за собой дверь. Они стояли
молча, и было их два, а то и три десятка. Илана или, вернее, тот, кто взял
принцессу на сворку, предусмотрел все. В том числе и его отказ, и то, что
его никто не станет здесь искать.
  Герцог Рене был не из тех, кто лжет сам себе, он прекрасно понимал,
что рассчитывать не на что. Как бы он ни дрался, ему не перебить двух
дюжин опытных воинов. Адмирал нехорошо ухмыльнулся - все-таки удачно
вышло, что, отправляясь на свидание, он вырядился в красный бархат -
убийцы не увидят крови. Тряхнув белыми волосами, Рене встал в позицию.
Массивная мебель и размеры комнаты не позволяли навалиться на него всем
сразу. Хотя биться с пятью порой сложнее, чем с тремя десятками - если
полезут все сразу, мешая друг другу, - все шанс... Странно, что они не
стреляют! Хотя чего ж тут странного?! Хотят взять живым! Ясно, что это
дело рук Михая, а тарскиец готов положить тут половину своих сигурантов,
лишь бы получить возможность отплатить за Старую оружейную. После всего
просто убить эландца для Михая мало. Как говорит Жан-Флорентин? Славу
смерть щадит, славу убивает только позор...
  Рене воспользовался последней минутой затишья, чтоб оценить
обстановку - отступать некуда, окно высоко и забрано решеткой. Пустить в
ход магию не выйдет, на это нужно время и возможность сосредоточиться.
Оставались шпага, кинжал и его пресловутая удача, которой, похоже, надоело
возиться с сумасшедшим эландцем. Прорваться сквозь толпу врагов вниз по
лестнице, миновать нижний зал и ускакать - задача невыполнимая. Что ж,
придется умирать на месте. Но живым его не возьмут - если даже кому-то и
удастся его оглушить и схватить, на Жана-Флорентина можно положиться. Тот,
кто превращает яд в воду, способен из ничего добыть смертельную отраву...
Но напоследок он, Рене Аррой, сделает все, чтобы его запомнили надолго.
  Какое-то время было так тихо, что отчетливо слышалось потрескивание
огня в камине. Затем началось. Первым двинулся коренастый здоровячек -
Рьего матерого волка. Охотник был левша и превосходно владел ножом.
Хорошее начало. Странно, что лезут поодиночке... Что, собственная
самонадеянность и уверенность в победе не позволяют навалиться на него
сразу четверым или это у них разведка боем? Нож в руке рыжего запорхал
бабочкой, кромсая в клочья воздух между ними... по законам поединка,
против ножа полагалось бы выйти с кинжалом...
  Рене нехорошо усмехнулся - ну что, воронье, устроили показательный
поединок? Дурость распоследняя... или кто-то не понял, что он будет
убивать, даже умирая? И, значит, ни о каких поединках по Кодексу Розы не
может быть и речи. Если хочешь достичь цели, конечно...
  Рене неожиданно отступил на шаг, крутанулся, и боевой клинок, более
тяжелый, чем большинство арцийских шпаг, вошел в горло противника. Второго
удара не потребовалось.

  2228 год от В. И. 24-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Гелань. Лисья улица.

  Лупе стояла у окна и смотрела, как в городе хозяйничает ночь. Она
вползла, как черная кошка, замыслившая захватить нахохлившуюся Гелань
врасплох. После похорон принцев город затаился, люди без крайней
надобности не покидали домов. Еще недавно такая открытая и спокойная,
столица Таяны была охвачена недобрыми предчувствиями. Даже теплая ласковая
погода и яркие цветы позднего лета не могли скрыть тревожной печали,
заметной не столько по черно-лиловым траурным флагам на ратуше и у дверей
богатых домов, сколько по взглядам людей, их неловким торопливым движениям.
  Дело было не в том, что Стефана любили и искренне оплакивали, а в
необъяснимом страхе, затопившем город, страхе, тем более непонятном, что
Высокий Замок хранил свою тайну - гибель принцев объясняли помешательством
Зенона О схватке на Гусином мосту знали немногие, слухи еще не успели
заполнить Таяну.
  Лупе решительно задернула занавески. Хватит, она не позволит себе
раскисать. Они с Симоном должны дождаться Романа и рассказать ему все И
все же в глубине души Лупе сомневалась, правильно ли она поступила,
отказавшись уехать в Эланд вместе с Белкой. Женщина боялась самой себе
признаться в том, что гибель Стефана потрясла ее намного сильнее, чем
следовало бы. Хлопнула дверь, маленькая колдунья у окна нервно передернула
плечиками. Не хватало еще, чтоб Проклятый принес мужа. Последнее время
Лупе была положительно не в состоянии видеть его пьяное значительное лицо
и слушать многословные пуганые рассуждения.
  Хвала Эрасти, пришел Симон. Медикус вошел и молча рухнул в глубокое
кресло. Прекрасно знавшая деверя Лупе сразу же поняла, что случилось нечто
очень плохое. Непоправимое. Возможно, умерла одна из пациенток - у Беаты с
Ячменной улицы тяжелая родильная горячка и слабое сердце. Неужели ...
  - Лупе, - хриплый дискант толстенького медикуса разительно отличался
от обычного глубокого баритона, - Лупе... Только спокойно. Сегодня на
площади у ратуши зачитали королевский манифест. Бывший капитан
"Серебряных" Шандер Гардани объявлен изменником и эландским шпионом. Он
отказался сложить оружие и был убит.

  2228 год от В. И. 24-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Олений Замок.

  Боли он не чувствовал, только ярость и жажду битвы. В последний свой
день герцог Аррой вновь стал Счастливчиком Рене, отчаянным маринером,
первым бросавшимся на абордаж и последним вкладывавшим шпагу в ножны.
Адмирал словно сбросил двадцать лет.
  Испытанный в боях и походах клинок очертил границу круга, прорваться
в который не мог никто из лучших бойцов Тарски. Казалось, у эландца было
не две руки, а восемь, как на странных фресках Желтой Империи Kapr-хаон.
Клинок герцога чертил замысловатые фигуры, а движения самого Рене были
легки, прихотливы и непредсказуемы, как пляска языков пламени. На полу,
скользком от крови, уже валялось семь трупов, в углу истекал кровью еще
один убийца, но сам Рене оставался практически невредимым. Как бы быстро
ни двигался противник, герцог умудрялся упредить его движения. Когда
рухнул очередной убийца - рыжий верзила в кирасе, пытавшийся прикончить
герцога топором, наступило затишье Оставшиеся сигуранты замерли, как
собаки, догнавшие матерого волка, но пасующие перед острыми клыками.
Адмирал стоял перед ними, часто дыша, и, как никогда сильно, напоминал
зверя со своего герба. Белые волосы потемнели и слиплись, камзол
расстегнут, на шее - черная цепь "Черная Цепь - цепь из необычного очень
прочного черного металла, украшенная изумрудами, - отличительный знак
Первого Паладина Зеленого Храма", в левой руке - кинжал, в правой - шпага.
Но он улыбался врагам, бешено блестя яркими голубыми глазами: "Похоже,
дело несколько труднее, чем думалось Михаю, не правда ли, господа?"

  2228 год от В. И. 24-й день месяца Лебедя.
  Пантана. Убежище.

  У Романа было правило: выслушивай всех, но поступай по-своему. За
годы скитаний эльф уверился в том, что этот нехитрый принцип весьма
способствует сохранению жизни и чести. На сей раз пойти наперекор Примеро
барда заставила тревога за тех, кого он оставил в Таяне. Твердое решение
магов пуститься на поиски Проклятого было правильным и своевременным.
Роман же, получивший из рук самого Эрасти магическое кольцо, безусловно,
был обязан принять участие в экспедиции, но... Стефан, Ланка, Рене, Шандер
занимали слишком много места в сердце эльфа, чтобы он мог отправиться в
путь, не зная, что происходит в Гелани. Упрямое нежелание магов показать
ему друзей сначала удивляло, затем - бесило и, наконец, стало тревожить.
Когда до начала похода к Последним горам осталось два дня, менестрель не
выдержал. Поводом послужил ночной кошмар, которого Рамиэрль не помнил.
Осталось лишь сосущее чувство тревоги. Проснувшись в холодном поту,
Рамиэрль лихорадочно оделся и выскочил из дома. Сами ноги понесли его к
Луже. Он никогда ранее не пробовал там колдовать, но почему-то был уверен,
что справится, и не ошибся. Или Роман, сам того не заметив, пересек
незримую черту, отделяющую дилетанта от опытного волшебника, или же у него
были врожденные способности, а может, свою роль сыграло кольцо Проклятого,
но все получилось тотчас же. Роман не раз наблюдал за Примеро и Уанном,
вызывавшим в темной воде образы того, что когда-то где-то происходило, но
никогда не пытался запомнить заклинания. Тем не менее нужные слова в
должной последовательности словно бы сами собой слетали с губ разведчика.
Колдовство катилось по накатанной дорожке.
  Черная глубина начала светлеть, в ней замелькали хаотичные пестрые
точки, постепенно складывающиеся в туманные образы, затем вода вновь
застыла зеркалом, отражающим небо и кружащие в нем звезды, но своего
отражения Роман не увидел. Значит, все идет так, как надо. Оставался
последний стих и имя того, кого он хочет увидеть.
  Обычно голоса над водой звучат звонко, но зачарованная Лужа была
исключением. Слова заклинания как бы уходили в глубины водоема, даже тот,
кто их произносил, ощущал временную глухоту - над водным зеркалом не
раздавалось ни звука. Теперь оставалось ждать. Видение, как всегда, пришло
неожиданно. Сквозь хрустальный барьер Роман увидел богато убранную
зелеными и синими коврами полутемную комнату. Бешеный лунный свет
смешивался с мерцанием нескольких свечей, укрепленных в тяжелой кованой
люстре, и тревожным свечением камина. В комнате шел бой.
  Сначала Роман не мог ничего понять, так как спины нападавших
заслоняли их противника. Потом один, верткий и светловолосый, бросился
вперед в низком выпаде. Сам прекрасный фехтовальщик, Роман понимал, как
трудно отразить такой удар, но кому-то в синей комнате это удалось. Эльф
увидел, как блеснул парирующий клинок, на обратном движении войдя сверху
вниз в ямку над ключицей... и нападавший начал оседать, все еще сжимая в
руке шпагу. Его убийца уже сцепился с тремя новыми противниками
одновременно. Стремительно оборачиваясь вокруг своей оси и пролетая мимо
своих врагов, словно исполняя жуткий, но красивый танец, человек в красном
ударом ноги отбросил одного нападавшего, выбив шпагу у другого, пронзил
грудь третьему, а затем отскочил в сторону, ловко увернувшись от
брошенного кинжала. Казалось, бой для него не более чем развлечение.
Ловкость и уверенность воина в красном создавали иллюзию легкости и
несерьезности происходящего, и только такой опытный боец, как Рамиэрль,
мог понять, что перед ним - страшный, смертельный и безнадежный бой.
Захваченный зрелищем эльф не сразу узнал героя схватки, а когда понял, кто
перед ним, невольно вскрикнул. Этого не могло, не должно было быть, но в
залитом неверным светом зале один против множества убийц бился Рене Аррой.
  Роман не раз наблюдал за призрачными картинами, но всегда с некоторой
долей отрешенности. Он запоминал сказанные королями и кардиналами слова,
обдумывал и делал выводы, но ничего, кроме интереса разведчика и иногда
отвращения, не испытывал. Теперь на его глазах убивали друга, а он был
бессилен. Словно в кошмарном сне Роман следил за схваткой. Он ошибся,
подсчитывая убийц. Их было не меньше двух дюжин, по крайней мере, сначала.
Трупы, разбросанные по комнате, и несколько раненых, скрючившихся у стен,
говорили как о том, что бой начался не сейчас, так и о том, что Рене по
праву считается первой шпагой Благодатных земель.
  Эльф с трудом сдержал крик восхищения, глядя, как адмирал едва
заметным движением отбил молниеносный выпад противника и вторым ударом
полоснул ему по горлу. К несчастью, и герцог был не столь неуязвим, как
того хотелось Роману. Лицо Арроя было в крови, кровь стекала по шее на
ворот рубашки, но раны, очевидно, не были тяжелыми. Роман отдал бы все на
свете, чтобы встать рядом, но у магии есть пределы. На какое-то время
противники остановились. Рене тяжело дышал, но его лицо не выражало ни
обреченности, ни страха, только презрение и готовность к борьбе. Загнанный
волк унесет с собой в Бездну не одну песью душу и только потом успокоится
навсегда. Нападавшие это понимали, и желающих рискнуть головой не
находилось. Рамиэрль видел, как Рене ухмыльнулся и что-то сказал, но слов
не расслышал. Вдруг адмирал резко отпрыгнул в сторону, нагнулся и,
подхватив изящный табурет, швырнул его куда-то вбок. В стену, там, где
только что стоял Аррой, вонзился кинжал, а бросивший его, схватившись за
голову, медленно оседал у резного шкафа, под прикрытием которого и сумел
подобраться к эландцу. Двое быстрых поджарых воинов резво бросились
вперед, и... Герцог слегка поскользнулся на остатках некогда роскошного
ужина, некстати сервированного в зале, и выпад поджарого достиг цели,
ранив герцога в плечо. Аррой в бешенстве тряхнул головой, крутнулся,
обезоружив противника, рука с кинжалом взметнулась по пологой дуге... еще
один труп. Резкий поворот, предупреждающий выпад, выведший второго врага
из терпения... Тот нацелился влево, прикинув, что клинок Арроя отклонится,
но герцог отскочил в сторону. Шпага противника ткнулась в пустоту... и тут
же по ней с силой ударил клинок герцога. Растерявшийся поджарый не удержал
оружие, и оно со звоном упало на каменные плиты. Молниеносный удар по
незащищенной шее, и рядом лег его владелец.
  Рене остался стоять, слегка согнувшись - в одной руке шпага, в другой
- кинжал. Роман хорошо видел его лицо - залитое кровью с мокрыми прядями
волос и бешеными светлыми глазами. Рубашка и колет изорваны, только черная
с изумрудами цепь Паладина напоминает об элегантном вельможе, каким его
впервые увидел эльф. Надменная ухмылка вновь скривила красивые губы, Рене
что-то говорил, одновременно перемещаясь в сторону.
  ...Наверное, Рамиэрль что-то все же сделал не так - он мог видеть
происходящее, но ничего не слышал. Однако сейчас было не до исправления
неудачной волшбы. Бард, сжав бесполезные кулаки, молча наблюдал за вновь
разгоревшейся схваткой. Вперед пошел здоровенный детина с боевым топором -
эльф прекрасно помнил этого верзилу со столь заросшим лицом, что оно,
казалось, состояло из одного носа. Бойцом это чудище, мать которого по
всеобщему мнению согрешила с медведем, было великолепным. Роман с трудом
преодолел искушение закрыть глаза, но стройная фигура со шпагой ушла в
сторону и топор не задел эландца. Шанса на второй удар Рене врагу не
оставил. С трудом удерживаясь на ногах, он все же смог уйти в глубокий
выпад... тело, рука и шпага вытянулись почти в прямую линию, которая
закончилась в животе верзилы. Тот рухнул на пол, нелепо задрав огромные
ноги, а адмирал, воспользовавшись мгновением, подхватил чудовищный топор
и, размахнувшись обеими руками, бросился вперед. Ему удалось невредимым
проскочить лестницу. Теперь бой кипел в нижнем зале.
  Побывавший во многих схватках, Роман понял, что его друг использовал
единственный шанс. Он был один против доброго десятка находящихся в полном
здравии врагов. Каким бы ни было его мастерство, наверху Рене был обречен
- его или пристрелили бы, или, вконец измотанный, он пропустил бы
чей-нибудь удар. Прорваться к лошадям и ускакать - единственное, на что он
мог рассчитывать.
  Рене опять что-то сказал, возможно, просто выругался, отбросил
ставший слишком тяжелым топор и поднял левой рукой чью-то шпагу. Один из
нападавших на радостях сунулся было вперед, но герцог покончил с ним одним
ударом, оставив клинок в груди убитого, затем подхватил рапиру врага и
вонзил в горло красивому бледному воину, которого Роман встречал при
таянском дворе. Перед эльфом вновь мелькнуло измученное лицо друга, а
потом все пропало. Водяное зеркало стало темным. Из оцепенения Романа
вырвал голос Примеро. Маленький волшебник был вне себя.
  То, что эльф посмел без его ведома воспользоваться Лужей, повергло
главу Преступивших в неистовство. Раньше Роман, нарушь он Высшее Правило,
почувствовал бы себя неловко, но сейчас гнев Примеро его только взбесил.
Впрочем, сторонний наблюдатель это вряд бы заметил - на точеном
высокоскулом лице не дрогнул ни один мускул, только бездонные синие глаза
утратили эльфийскую теплоту и прозрачность, став по-людски тяжелыми.
Взгляд исподлобья, которым наградил Роман волшебника, мало чем отличался
от взгляда окруженного кольцом убийц герцога Арроя.
  - Ты что-то сказал, казэ "Казэ - "премудрый", обращение к магу
высокого ранга" Примеро? - Голос Романа был холоден, как вода в месяц
Орла, но разгневанный маг этого не понял:
  - Ты посмел пренебречь Правилом! Я запретил кому бы то ни было
применять заклятие видения, так как нас могут обнаружить.
  - Ну и что? Мы же решили, что больше не прячемся. Я достаточно
натаскал для вас каштанов из огня, теперь платите по счетам сами. И
вообще, Примеро, тебе лучше уйти. Я должен знать, что стало с моим другом,
и я узнаю это, что бы ты или кто другой мне ни говорил.
  - Нет! - Примеро почти визжал от негодования. - Ни ты и никто другой
не наведет чудовищ на наш след. Мы поклялись в этом, и я сдержу клятву, и
не какому-то полоумному эльфу мне мешать! - Примеро выхватил какой-то
амулет и с силой швырнул в глубь пруда. Вода взволновалась, вспучилась
вверх черным горбом, да так и осталась. На месте озерца застыла круглая
скала, словно бы отполированная морскими волнами.
  - Нет, Рамиэрль, - проорал Примеро, обращаясь к Роману, - ты ничего
больше тут не увидишь. Ты сейчас пойдешь готовиться в дорогу, мы выступаем
на рассвете.
  - Нет, Примеро, - эльф в отличие от своего собеседника говорил очень
тихо, но от этого слова его звучали не менее весомо, - никуда я с вами не
пойду, пока не узнаю, что с Рене и Стефаном. Я вам не слуга, мне никто не
указ - ни ты, ни даже Светлый Совет. Вы сами выбросили меня в человечью
жизнь, я свободен от ваших законов.
  - Ты не посмеешь! - Примеро аж задохнулся от неожиданности и
возмущения. - Ты должен, и ты пойдешь с нами, или мы тебя заставим! -
Волшебник угрожающе вскинул короткую ручку, производя какие-то пассы.
Пальцы окутало легкое сияние, из которого соткалась призрачная вуаль,
медленно поплывшая в сторону Рамиэрля.
  - Посмею, - нехорошо ухмыльнулся эльф, обнажив безупречные зубы.
Изящный жест рукой, и серебристая дымка растаяла, растворилась, словно бы
ее никогда не было. Примеро опешил, а Роман продолжал стоять, как стоял,
выставив вперед руку с черным кольцом:
  - Запомни, Примеро, и вы все, - Роман окинул взором еще нескольких
Преступивших и десятка полтора эльфов, что, почуяв странную волшбу,
прибежали на берег озерка. - Кому, что и сколько я должен, решать мне. И я
отдаю долги так, как считаю нужным. Сейчас я ухожу в Таяну, и никто,
повторяю, никто, меня не остановит.
  Вы забыли, что я почти всю жизнь провел среди людей, я владею и
людской магией и эльфийской. А в последний свой поход я научился тому, что
никто из вас не знает. Лучше не пытайтесь меня задерживать!
  - Но Рамиэрль, - Примеро уже не приказывал, он просил, - Рамиэрль,
нам без тебя и твоего кольца не проложить дороги к Эрасти. А Рене, он уже
или погиб или спасся. Будь благоразумен, миру грозит гибель, неужели ты
пожертвуешь всеми ради одного и позволишь Тьме...
  - Слушай, волшебник, - Роман говорил, как рубил клинком, - "Мир",
"Конец света", "Тьма" - это пока лишь слова. А Рене Аррой - мой друг, и
его жизнь для меня значит больше, чем ваши, вместе взятые. Радеть за весь
свет проще, чем быть путным другом. Да тебе этого не понять! Я ухожу.
  Клянусь при первой возможности вернуться за вами и отвести туда, куда
вы хотите. Это все, что я могу сейчас обещать.
  Бард молча прошел между расступившимися волшебниками. Его не
задерживали - все было сказано. Роман вошел к себе и начал быстро
собираться. Лишнего с собой он не брал никогда, так что времени сборы
заняли всего ничего. Разведчик завязывал последний узел на дорожном мешке,
когда в дверь постучали. Роман коротко бросил "войдите", ожидая очередного
разговора с Преступившими или, того хуже, с Эанке, но на пороге стоял отец.
  - Ты удивлен?
  - Пожалуй. Я решил, что клан не станет вмешиваться.
  - А он и не вмешивается. Возможно, тебя это не очень волнует, но я
хочу сказать тебе, что ты прав. Ты уже выбрал дорогу?
  - Да. Я пойду через Гремиху, это самый короткий путь. Но сначала
пошлю кого-нибудь в Кантиску к Архипастырю. То, что я видел в Луже,
говорит, что надо готовиться к войне, и Церковь должна сказать свое слово.
  - Я думаю, тебе в дороге могут понадобиться талисманы. Как ты знаешь,
я являюсь Хранителем одного из них. Я принес его.
  - Возвращающий Камень?!
  - Да! Возможно, Рене еще удастся спасти, ты же знаешь, что Лужа
показывает не только прошлое, но и настоящее и, говорят, будущее, хотя в
это я не очень верю. Мы это будущее изменяем каждой минутой нашей жизни,
так что предсказать его столь точно, как ты видел, вряд ли возможно.
Другое дело - предупреждение об опасности, вероятность того или другого
события... но мы с тобой поговорим позже, а сейчас идем.
  - Ты идешь со мной?!
  - Я провожу тебя через Трясины, съезжу в Кантиску, но потом мне
придется вернуться. Эти плакальщики и молельщики во главе с твоей
сестрицей забирают слишком большую силу. Когда концом света запахло на
самом деле, они не придумали ничего лучшего, чем винить в этом тех, кто,
по их мнению, нарушил волю богов. Чтобы спастись, они готовы на все. Я
должен остановить струсивших фанатиков ради Лебедей, ради того, чтобы
эльфов не вспоминали, как самую трусливую и презренную из рас Тарры "Тарра
- весь мир".
  - Знаешь, отец, оказалось, я тебя совсем не знаю
- Так ведь и я увидел тебя настоящего лишь сегодня. Ну что ж,
по-моему, нам пора...


                                  Глава 37


  2228 год от В. И. Утро 25-го дня месяца Лебедя.
  Таяна. Олений Замок.

  Рене открыл глаза. В голове шумело, потолок скрывался в тумане, все
кружилось. Он не сразу понял, где он и что произошло. Эландец с удивлением
смотрел на залитый кровью пол, на трупы тарских сигурантов. Он все же
сделал это - справился с двумя десятками отборных вояк и остался жив! Если
бы ему дали отлежаться... если бы кто-то помог, но рядом были лишь мертвые
враги. Даже Жан-Флорентин куда-то подевался. Впрочем, в этом был свой плюс
- терпеть жабью трескотню адмирал был не в состоянии.
  Цепляясь за стену, Рьего поднялся. Сколько он пролежал без сознания?
Бой длился долго, бесконечно долго, но Счастливчик Рене давно понял, что
время иногда словно бы растягивается. Поразмыслив, он решил, что схватка
продолжалась не более оры. Тогда только-только пробило полночь, а сейчас
небо за окошком начинало светлеть. Значит, он провалялся без сознания ор
шесть. Его убийцы, справься они с заданием Михая, к этому времени даже не
въехали бы в городские ворота...
  Так, допустим, их будут ждать до вечера, затем Годой пошлет
проверить, что случилось. Выходит, у него в запасе сутки. Ему бы
перевязать раны, затем вина с маком и несколько часов сна, но надо идти.
Рене сделал шаг, резкая боль пронзила левую ступню, и герцог ухватился за
чудом уцелевшую портьеру. Неужели нога сломана? Тогда ему конец. Нет,
похоже, просто ушиб, и он сможет двигаться. Аррой заковылял к выходу. В
располосованной одежде, залитой своей и чужой кровью, он уже ничем не
напоминал владетельного сигнора. Это вольный капитан Счастливчик Рене с
яростью цеплялся за жизнь, ведь погибнуть после такой победы было вдвойне
обидно. Про Ланку он не думал, словно бы ее и не было.
  У двери лежало восьмеро - пятеро были мертвы, трое жалобно стонали,
придавленные тяжеленным бронзовым светильником. Именно его падение от
какого-то странного толчка, сотрясшего здание, и спасло Рене. Моряку,
привыкшему драться на качающейся палубе, удалось удержаться на ногах и
воспользоваться полученным преимуществом, самый опасный из противников
промедлил, и это все решило. Адмирал хотел нагнуться над ранеными, но
перед глазами вновь поплыли разноцветные круги, и он с трудом удержал
равновесие.
  - Не стоит проявлять излишнего благородства по отношению к тем, кто
на него не способен в принципе.
  - Жан-Флорентин!
  - Естественно. Как ты себя чувствуешь?
  - Жив, хотя меня это удивляет.
  - И совершенно зря. Ты еще не сделал того, что должен!
  - Боги, чего и кому я, по-твоему, задолжал?!
  - Ты не спас наш мир, как предсказывала Болотная матушка.
  - Она мне и любовь предсказывала. Вот к чему меня эта любовь привела,
- адмирал кивнул головой, указывая на лежавших, и поморщился от боли. -
Она ошиблась, Жан-Флорентин. Наверное, это к лучшему.
  - Она не может ошибиться. Это ты все перепутал. Подожди меня немного,
- жаб бодро сполз по занавеске вниз. Рене было не до того, чтоб следить за
своим приятелем, но по умолкнувшим стонам он понял, что произошло.
  - Нельзя оставлять свидетелей, - назидательно произнес жаб,
вскарабкавшись на привычный насест.
  - Ты прав, но не будем об этом, ладно? - Рене открыл дверь и ступил
за порог.
  Серый предутренний свет позволял рассмотреть распахнутые ворота и
привязанных коней.
  - Твоего коня увели, - сообщил Жан-Флорентин.
  - Зачем он им... - устало проговорил Рьего, - они вряд ли смогут на
нем ездить.
  - Да чтоб не догадались, что ты был тут. - Жаб говорил что-то еще,
герцог не слышал. Он с трудом заставлял себя двигаться, что-то делать.
Доковыляв до коновязи, Рене с ужасом понял, что в седло ему не сесть. Рука
висела как плеть, от потери крови он едва переставлял ноги. Если на Чиво,
которого он смог бы уговорить опуститься на колени, еще можно было
взобраться, то чужие, горячие жеребцы, потерявшие хозяев, взбудораженные
запахом крови... От лошади придется отказаться. Пожалуй, если он не
потеряет сознание, то доберется до тракта раньше, чем слуги Годоя.
Возможно, найдет помощь...
  Рене побрел вдоль стены, но у ворот остановился. Несмотря на раны, он
продолжал владеть собой и, обдумывая положение, в котором оказался, понял,
что спастись будет трудно. Очень трудно. Даже если какие-нибудь крестьяне
или купцы его подберут. Он здесь чужой, денег у него нет. Конечно, в башне
наверняка отыщется что-то ценное, но у него нет сил возвращаться. Хотя что
за глупости... Жан-Флорентин может превратить любой мусор в золото, так
что заплатить будет чем. Но люди Годоя его наверняка отыщут. Рене поднял
голову - небо заволокло тучами. Хорошо бы, пошел дождь. Дождь смоет следы
и спасет от собак.
  - Дождя не жди, - подал голос Жан-Флорентин. - Мы, хоть и не столь
чувствительны, как ординарные жабы, но ненастье предвидим за несколько
часов. До завтра дождь не пойдет.
  - Значит, если они догадаются прихватить собак...
  - Они тебя найдут, кто бы тебя ни подобрал. К тому же крестьяне
болтливы и трусливы. Они кинутся искать лекаря, сплетничать с соседями...
  - Что ж, придется надеяться на чудо. Ждать у дороги, не проедет ли
дворянин или воин...
  - ...которые вполне могут оказаться подлецами или дураками. А могут и
вовсе не проехать, места здесь дикие.
  - Предлагаешь остаться и подождать, пока меня добьют?
  - Наоборот. Предлагаю пойти туда, где тебя не найдут и, между прочим,
быстро поставят на ноги.
  - Куда это?
  - К нам, в болото.
  - Но мы совсем в другом месте, - устало отозвался Рене. Возможно, он
сходил с ума, но перспектива найти укрытие у болотной нечисти показалась
ему вполне приемлемой.
  - Ничего подобного! - живо откликнулся Жан-Флорентин. - Та речушка,
через которую ты переезжал, течет в низинке, а та смыкается с восточным
краем Пантаны. Это уже владения Болотной матушки, она чувствует, что там
происходит. Как только мы доберемся, она нас сама отыщет. А лечить она
умеет, можешь мне поверить.
  - Хорошо, убедил. Раз Рьего может быть в безопасности только в
болоте, значит, он пойдет в болото. Если не умрет по дороге.
  - А это уж от тебя зависит...
  - Пошли. Как до воды доберемся, вином угостишь?
  - Разумеется. В данном случае это необходимо. Адмирал удержался от
того, чтоб оглянуться на замок, в который он так стремился и где пережил
один из самых страшных моментов своей непростой жизни. Теперь всего этого
словно бы и не было. Он не рвался на свидание с Ланкой, она не предлагала
ему три короны и власть над всеми Благодатными землями, он не уложил два
десятка таянских головорезов. Не было этого. Проехали. Закрыли. Смыли
волной. Сейчас главное - выжить. Если ему помогут болотные черти - да
здравствуют черти! Герцог шел медленно, крепко сжав зубы, стараясь не
обращать внимания на звон в голове, и боль. Когда они с Флорентином
наконец добрались до речушки, жаб попросил обождать и переполз на прямое,
стройное деревце. Поспешивший воспользоваться передышкой, эландец не
заметил, как жаб быстренько переел тополек в двух местах. Получился
неплохой костыль. Это было как нельзя кстати. Пробормотав несколько слов
благодарности польщенному Жану-Флорентину, Рене поковылял вниз по течению,
увязая в топкой земле.

  2228 год от В. И. 26-й день месяца Лебедя.
  Таяна. Высокий Замок.

  Михай-Эсейб-Мантайе-Удад Годой метался из угла в угол, что ужасно
раздражало Ланку, свернувшуюся калачиком на куче мехов. Герцог сдерживал
себя весь день, но, когда небо зарозовело, а в первом дворе начали
переговариваться собиравшиеся в ночь стражники, сорвался:
  - Проклятье, где эти бездельники?!
  - Очевидно, справиться с Рене оказалось не так просто. Наверное, ты
послал слишком мало людей.
  - Глупости, Илана, глупости. Рьего - прекрасный боец, но одолеть две
дюжины опытных воинов человеку не под силу!
  - Ты так думаешь?
  - Да! Клянусь Проклятым! Да! - Герцог судорожно дернул витой шнур
звонка, и на пороге появился бледный господин Бо в темной одежде,
отороченной мехом куницы.
  - Возьми надежную охрану и поезжай в Охотничий Замок, принадлежавший
принцессе. Надо проверить, все ли там в порядке.
  - Слушаюсь. - Капитан поклонился и вышел.
  Не только Годой не находил себе места, Ланка тоже. Что бы там ни
было, а какая-то часть ее души противилась убийству. Да, Аррой отверг ее
предложения и, страшно сказать, ее самое. С отвращением отверг. Она была
оскорблена и готова убить его собственными руками. Но сейчас, когда гнев
улегся, Ланка поняла, что жизнь без Рене становится пустой и скучной.
  Даже имперская корона, если ее придется делить с тучным, чернобородым
Михаем с его маслеными глазами и тщательно скрываемой лысиной, утратит
половину привлекательности. Ланка зябко передернула плечами и поплотнее
закуталась в оранжевый плащ с вышитым гербом Тарски.
  Но ведь она была готова поклясться, что Рене ее любил. Именно ее, а
не эту корову Герику, из спальни которой он несколько раз выходил. И на
свидание к ней Рене бросился очертя голову, позабыв, что она его
племянница и невеста его собственного племянника и государя. Он хотел быть
с ней! Почему же все так глупо вышло? Наверное, она сама виновата. Не надо
было говорить с ним о политике до того, как... Она-то как раз собиралась
отложить разговор на потом, но Бо внушил ей, что мужчина на пороге
блаженства готов соглашаться с женщиной во всем. На Рене же ее предложение
подействовало как ведро ледяной воды.
  Проклятье! Как же она не поняла - он подумал, что она просто хочет
его использовать. Его славу, его шпагу, его таланты военачальника. Дура!
Дура, поддавшаяся на уговоры подлеца! Теперь Рене мертв. Или все-таки жив,
иначе почему не возвращаются убийцы? Возможно, ему удалось вырваться и
ускакать, а они пустились в погоню, пытаясь исправить свои ошибки. Надо
ждать.
  Если Рене жив, она его отыщет и все объяснит. Он к ней вернется,
иначе просто не может быть. Потом они вместе уничтожат Годоя. Рене будет
императором и первым маршалом, а она императрицей. Все Благодатные земли
будут у их ног. Только бы убийцы не нашли его...
  На хорошеньком личике Ланки читалась только скука. Она провела день,
ночь, а потом еще день, как и положено герцогине - бродила по дворцовым
залам, вызывала к себе ювелира и куаферов, упражнялась на оружейном дворе,
играла с собаками. Годой ее не трогал, чему принцесса была только рада,
потом же господарь Тарски и вовсе уехал вместе со своим оруженосцем и
охраной. Ланка заволновалась - не пришли ли какие известия. Оказалось -
нет, герцог просто не мог больше ждать, ему нужна была правда, какой бы
она ни была.
  Ланка слышала, когда Годой вернулся, шум под окнами и грузные шаги
выдали его, но таянка почла за благо притвориться спящей. Муж поверил, ему
было не до того, чтобы выискивать следы притворства на ее лице. Он тяжело
рухнул в кресло, зацепив блюдо с фруктами, и грязно выругался. Сердце
Ланки радостно сжалось, впервые за эти страшные дни, но внешне она
осталась спокойной. Молодая женщина потянулась, зевнула и села на кровати,
обхватив колени:
  - Итак?
  - Мы его упустили.
  - Каким образом?
  - Не знаю! Сам Проклятый не мог представить, что он уложит всех. Ты
понимаешь, всех?! И Никту, который в одиночку брал медведя, и Шилону с
Орзой, а они десять лет добывали для меня чужие головы, и лису Эйтра! Они
все там, облепленные мухами...
  - А Рьего?
  - Пропал. Как сквозь землю провалился. Мы его искали, пока не пошел
дождь. Мои люди проверяют всех, кто мог оказаться вблизи - крестьян,
дровосеков, заезжих купцов. Рано или поздно мы его, конечно, найдем.
  - Он хотя бы ранен?
  - Хотел бы я знать. Там столько крови... Я нашел его плащ, он порван
и в крови, но чья это кровь? Кони все на месте. Вероятно, он ушел пешком.
  - Но почему?
  - Откуда я знаю. Твой дядюшка всегда ставил меня в тупик.


                                  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


  НАЧАЛО ДОЖДЯ

  Он не знает и не спросит,
Чем душа моя горда,
Только душу эту бросит,
Сам не ведая куда...
  Николай Гумилев


                                  Глава 38


  2228 год от В. И. Вечер 29-го дня месяца Дракона.
  Село Белый Мост.

  Стук раздался неожиданно, и Красотка Гвенда с явной неохотой, но
молниеносно облачившись в широкую клетчатую юбку и желтую безрукавку,
спустилась вниз. Можно было не открывать - добрые люди по ночам не ездят,
но вдруг это войтиха с сыновьями, тогда нежелание Гвенды отворять было бы
равносильно признанию вины. Тем более Рыгор действительно грел нынешней
ночью вдовью постель. Сейчас же шановный "Шановный (фр.) - уважаемый" войт
быстренько перебрался в потайной чуланчик, о существовании которого, кроме
хозяйки, знал только ее племянник Зенек, по весне увязавшийся за проезжим
красавцем-либром. Гвенда вздохнула, плотнее запахнула шаль на высокой
груди, один вид которой вызвал бы у любой, самой знатной, дамы неодолимое
желание отравить плебейку-харчевницу, и крикнула через дверь:
  - Кого Творец послал?
  - Гвенда, дорогая, открой, пожалуйста. Это я, Роман Ясный, я уже был
у вас, помнишь - Лупе, Божий Суд...
  Еще бы она не помнила! На всякий случай - вдруг это не Роман, а
кто-то назвавшийся его именем и изменивший голос - Гвенда приоткрыла
дверь, не сняв накинутую цепь. Лунный свет скользнул по золотым волосам.
Больше сомнений не было, и Красотка дала волю бурной радости.
  Рыгор также решил выяснить, кто в столь неподобающий час разъезжает
по дорогам Фронтеры. Узнав Романа, почтенный войт объявился немедля,
справедливо рассудив, что Ясный жене его не выдаст, любопытство же было
присуще Рыгору не в меньшей степени, чем Гвендиной кошке Суйце.
  Либр не выказал никакого удивления при виде Красоткиного гостя.
Мужчины обнялись и поднялись в верхнюю горницу, Гвенда бросилась зажигать
огонь в печи и вытаскивать из своих похоронок лучшую снедь. Уставший Роман
с расслабленной благодарностью принимал хозяйкины хлопоты, благословляя
себя за то, что решился-таки потратить одну ночь на отдых. А поскольку в
Белом Мосту свято придерживались правил стародавней вежливости, то во
время то ли очень позднего ужина, то ли слишком раннего завтрака гостя ни
о чем не расспрашивали. Рыгор и Гвенда сами потчевали Романа новостями.
Сначала он узнал, что в Белом Мосту все в порядке.
  Урожай выдался на диво хорошим даже против соседских, тоже очень
неплохих. Ни одна скотинка не затерялась в лесу или в болоте, а овцы и
козы приносили сплошь двойняшек, да еще каких крепеньких! Синяки в Белый
Мост не кажут носа, зато, прослышав о чуде, в Беломостянский иглеций
повадились паломники, так что приход процветает. Клирики даже поговаривают
о строительстве монастыря, за что сулят общине вечное спасение и неплохую
земельную ренту. Панкина мамаша сбежала к своему братцу. Нет, ее никто
пальцем не тронул, просто с ней никто с того денечка знаться не хотел, вот
она и не выдержала. Зато в село приезжал господин барон и лично выбрал и
купил у Рыгора бычков-двухлеток, а сам все расспрашивал про Божий Суд и
герцога Арроя. Видно, за этим и приезжал - любопытство одолело.
  Все эти новости Роман слушал вполуха, куда больше интересуясь
Гвендиной стряпней. Эльф по рождению, Роман предпочитал человечью еду
изысканным кулинарным творениям своих соотечественников. Гвенда же могла
смело идти поварничать в королевский замок. Может быть, потому бард не
сразу понял, что Рыгор перешел к новостям иного рода, и новости эти были
не из приятных. Осенняя ярмарка в Касанке, единственном таянском городке
по эту сторону Гремихинского перевала, отныне для жителей Фронтеры
закрыта, товары же приходится перепродавать арцийским купцам, что
стараются заплатить поменьше, а увезти побольше.
  Войта это волновало в силу вполне понятных причин, но Роман увидел в
новости и другую сторону
- Дане войт, простите, если не понял - кто не дает вам торговать с
Таяной? Барон?
  - То не, прошу дана либра - я, видать, так бестолково пояснил. Барон
ни при чем, он сам теперь не может кожи запродать То в Таяне все как
сбесились после того, как принцы друг друга позабивалы.
  - Кто сбесился? Старый Марко?! И кто кого убил? Стефан? Марко-младший?
  - Так я и говорю, что принцы ж все убитые. То я разумею, что вы
сейчас сдалека и не знаете, что тут творится. Принц Зенон, он с ума съехал
и зарезал брата, а потом сам зарезался. А молодшего еще до того кто-то
отравил насмерть. Так что из всех королевских детей только дочка и
осталась. Да и та за тарскийского господаря пошла.
  - Подожди, расскажи толком. Стефан мертв?! А Рене, ну, помнишь, седой
герцог, тот, что Лупе спас. О нем ничего не слыхать?
  - Искали его какие-то, все спрашивали, не видел ли кто. Только мы не
видели. Говорили потом, что убили его. Только если б убили, навряд ли
добрую четвертку "Четвертка (эльф, кварта) - неделя, одна четвертая
месяца, за которую луна проходит одну из своих фаз" искали.
  - Кто искал-то? - Роман говорил спокойно, хотя внутри его раздирало
черное отчаянье. Свершилось худшее. Таянской династии больше нет. Ланка,
видимо, не в своем уме или околдована, а Рене... Эльф боялся признаться
самому себе, что надежд на то, что герцог спасся, ничтожно мало. Тем не
менее прекрасное большеглазое лицо барда оставалось спокойным, его могли
выдать только судорожно сжатые руки, но Гвенда и Рыгор не привыкли
обращать внимание на подобные мелочи.
  - Кто его искал? - повторил Роман, чувствуя, как сердце сжимают
отвратительные ледяные щупальца.
  - Да всякие искали. Сначала вроде Михаевые сигуранты...
  - Михаевые?
  - Ну, тарскийского господаря, его ведь Михаем кличут.
  - Да! Но он ведь сидел под замком, когда я уезжал из Таяны.
  - Лучше-б ему там и остаться, а то про него плохо говорят, да и люди
у него чисто звери, даже мордами, защити нас Святой Эрасти, больше на
непотребных тварей смахивают. Темные какие-то, глаза как щелочки, волосы
чуть не от бровей растут и клыки собачьи.
  Эта новость потрясла Романа не меньше, чем все остальные. Гоблины!
Гоблины в Арции, в личной страже Михая Годоя! Воистину грядет конец света,
если дожили до такого.
  Известие это, как ни странно, оказало на барда благотворное влияние.
Избавленный почти от всех эльфийских предрассудков, Роман тем не менее
ненавидел и презирал гоблинов. Чувство это не поддавалось никакому
объяснению - лично ему "Ночной народ" не сделал ничего плохого. Нельзя
было объяснить эту неприязнь и снобизмом, так как другие, столь же
презираемые Эанке и ее дружками расы - гномы, тролли, люди для Романа
делились на множество личностей, к каждой из которых эльф относился
по-своему - кого-то любил, кого-то ненавидел, кого-то презирал. То же он
испытывал и к существам своего племени. И только гоблины, которых он
встречал лишь пару раз за всю свою богатую приключениями жизнь, были для
него чем-то мерзостным и опасным только потому, что родились гоблинами.
Одно упоминание о Детях Тьмы превратило истерзанного тревогой о друге
почти растерявшегося Романа в сцепившего зубы воина, готового отразить
любой удар и нанести собственный. Умело задавая вопросы, где надо прерывая
собеседников, где надо подталкивая, Роман вытянул из Рыгора и Гвенды все,
что те знали.
  ...Сначала умер принц Марко, после чего король женился на Герике
Тарской. Затем принц Зенон каким-то образом убил брата и покончил с собой.
После этого пропал герцог Рене. Его искали долго, потом поиски затихли. Но
еще до этого по тракту прошел эландский отряд, а с ним сотен восемь
"Серебряных" и "Золотых", не пожелавших больше служить Ямборам. Эти как
раз про Рене ничего не спрашивали, видно, что-то знали... хотя лица у них
были ой какие смурные.
  А потом в Таяне начались облавы и казни. Тех, кто жил по эту сторону
Лисьих гор, стали загонять за перевал. Перепуганные, растерянные люди
пробовали спастись, их настигали стражники Михая, который после смерти
наследника был освобожден и с благословения короля женился на его дочери.
Кое-кто успел уйти в арцийскую Фронтеру, но потом дорога была перекрыта.
Теперь в Таяну и из Таяны беспрепятственно путешествовали только птицы. В
лесу часто находили беглецов со стрелой в спине или перерезанным горлом.
Да и многие жители Фронтеры исчезли, и их дальнейшая судьба была
неизвестна. В Белом Мосту, хвала Равноапостольной Циале, никто не сгинул,
а вот пастухи барона Кульдига, отправившиеся на поиски убежавшей козы, так
и не вернулись, так же как и ребятишки из соседнего Мокрого лога,
наладившиеся в горы за дикими орехами.
  Расспрашивать беженцев было трудно - напуганные люди не хотели
задерживаться в двух диа от границы и уходили в глубь Арции. Роман понял,
что, останавливайся он на ночлег в придорожных трактирах, давным-давно
узнал бы новости, но он слишком спешил. Спешил и опоздал.
  Последняя весть пришла из Таяны дней восемь назад. Бывший
"Серебряный" сумел не только сам спастись, но и вывезти беременную жену.
Больше новостей не поступало. Зато к вечеру того же дня, как в Белом Мосту
объявились последние беглецы, на границе стали возводить сторожевые вышки,
рубить и жечь кустарники. Сейчас работы почти закончены, и в Таяну и из
Таяны не прошмыгнет и мышь. Единственное место, оказавшееся не по зубам
таянским стражникам, - Кабаньи топи, но они и так непроходимы. При этих
словах красивые губы Романа помимо его воли скривила усмешка. Теперь он
знал, что делать. Он найдет кого-то из Хранителей, с их помощью Болотную
матушку, она не откажет ему в помощи, а там... Он не загадывал, что будет
потом.

  2228 год от В. И. Вечер 1-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Высокий Замок.

  Марита больше не плакала - слез не осталось. Кошмар, в котором она
оказалась, не прекращался. Прошлая жизнь рухнула. Роман уехал. Герцог Рене
исчез. Отец, Шандер, Стефан мертвы. Убиты с ведома и по приказу короля,
служение которому для Гардани было смыслом жизни. Белка в Эланде,
принцесса предала всех, а Михай... Михай наигрался с ней вволюшку и
выбросил на кухню оттирать котлы и сковородки. Слова своего он не сдержал,
Мику все равно убили. И никто, никто, никто не помог ей. Девушка сидела в
углу кухни, молча смотря на огонь. Старая Нэнна этого усиленно не
замечала, хотя обычно в ее владениях не дозволялось бездельничать.
Поглощенная своим горем, Марита не могла знать, что и Нэнна, и другие
кухарки старательно оберегают ее от глаз кухонного пристава и нового
дворецкого. Видела бы она, сколько слез проливают в Людской по погибшим,
как втихаря в тюремное варево подкладывают куски пожирнее да повкуснее...
Марита уже давно ничего вокруг себя не замечала. Сегодняшний день принес
ей новый ужас - осознание собственной беременности. Она носила под сердцем
дитя Михая - чудовища, клятвопреступника, убийцы! Смешать кровь палача и
жертвы?! Этого нельзя допустить. Жизнь так ужасна, а крепостная стена
высока.... А внизу шумит глубокая и быстрая Рысьва.
  Девушка решительно встала и вытерла слезы. Прошла в каморку, где
спала прислуга, и открыла свой сундучок. Когда Нэнна каким-то образом
спасла ее вещи, Марита даже не обратила на это внимание, но сейчас,
собравшись разом покончить со всем, решила одеться, как и положено дочери
эркарда и свояченице графа Гардани. Тщательно отмыла въевшуюся в руки
грязь, расчесала смоляные волосы. Хотела заплести косу, но раздумала - она
уже не девственница. В зеркало, вделанное в откидную крышку ларца,
смотрело незнакомое бледное лицо с огромными глазами. Может быть,
позаимствовать у кого-то румяна? Нет, не стоит. Марита тщательно отобрала
все лучшее - рубашку, платье, пояс, нитку крупного жемчуга, который
подарил ей Шандер, букетик сапфировых цветов - память о герцоге Рьего.
Марита вспомнила, как Рьего предлагал ей уехать с Белкой, а она
отказалась. Господи Всеблагой, почему она не послушалась?! Ты, моя милая,
хотела дождаться Романа? Вот и дождалась!
  Марита с трудом, но отогнала образ золотоволосого рыцаря. Если она
будет думать о нем, то не сможет исполнить то, что должна. Больше этого
сделать некому. Все они, сильные, умные, красивые, мертвы. А она осталась.
Марита приколола в волосы сапфировые цветы, затянула узорчатый поясок.
Хвала Великомученику Эрасти, он еще сходится на талии. А это что? Ключ?
Откуда это сюда попало? Наверное, Мика пошутил. Марита смотрела на
свидетельство братишкиных шалостей и чувствовала, что этого она перенести
не в состоянии. Выходка мальчонки, уже месяц как растерзанного горными
гончими, ее добила. Но потом девушку словно что-то ударило! Это же ключ от
зверинца! Значит, она сумеет отомстить. Это надежнее, чем кухонный нож в
ее неумелых руках. Спасибо тебе, маленький!
  Таянка сняла с гвоздя темный плащ, чей он - уже неважно, и крадучись
выбралась из каморки. Дворец спал тяжелым, пьяным, неопрятным сном. Ее
никто не окликнул, да и чего бояться им, новым хозяевам на третьем дворе
Высокого Замка, охраняемым стенами, рвами, ловушками, чудовищными горными
псами и здоровенными стражниками-гоблинами. Прежние защитники Таяны или
уничтожены, или бежали. О ней, беременной племяннице умершего в тюрьме
капитана "Серебряных", забыли и думать. Марита тенью проскользнула под
окнами и свернула в тупичок. Остро запахло хищниками. Ключ не подвел -
калитка приоткрылась, и темная фигурка скользнула внутрь.
  Пробираясь мимо рядов клеток, она боялась только одного - вдруг она
опоздала. Оказалось, нет. Хвала Эрасти, Преданный на месте. Огромная рысь
смирно лежала, положив голову на лапы. Казалось, она дремлет, но девушка,
сама пребывавшая в шкуре запертого в клетку зверя, чувствовала, что
чудовищная кошка только притворяется спящей, но каждая ее мышца готова к
прыжку. На мгновение Марита задумалась, подпустит ли ее Преданный. Решила
рискнуть. Рысь уже не делала вида, что спит, а сидела столбиком - черный
силуэт с горящими неистовым желтым огнем глазами на фоне черного же
безлунного неба. Кольнула мысль - зверь понимает, зачем она пришла, а
значит, не нападет. Это было глупо, но девушка заговорила с рысью, как с
человеком. Она так давно ни с кем не говорила.
  - Кот, я сейчас тебя отпущу и проведу во дворец. Ты должен найти
короля и Михая. Ты любил Стефана, а они его убили. А потом всех, кто...
Рысь, родной, отомсти за нас. Ты можешь. Я... я даже не найду их там...
Перерви им глотку. Они не должны жить. Рысь, знаешь, что делал со мной
Михай? Он говорил, что мне за это отдадут Мика... И отдали, разорванного
на куски. А Шани убили. Они сказали, что он сам умер. Но я знаю, что его
убили... Из-за меня. Если б тогда Шани не избил Годоя, а я все равно...
Рысь, я не могу жить, у Михая не должно быть сына. Но я должна знать, что
он тоже мертв, как и отец, и Стефан. Рысь, ты ведь убьешь их?
  Пестрый кот с кисточками на ушах молчал, когда она расстегивала
железный ошейник. Под грубой кованой полосой тонкие пальцы нащупали
другой, его Марита снимать не стала - пусть носит как цамять о Стефане.
Время близилось к полуночи. Огни во дворце погасли почти все. Два легких
силуэта, женский и кошачий, скользнули к черному ходу. Их никто не
остановил - слуги спали, стражники пили, а гоблины охраняли Замок снаружи,
до внутренних дворов им дела не было.
  Марита очень бы удивилась, узнав, что в ее постели в этот миг лежит
сооруженная из тряпок кукла. Нэнна подозревала, что девочка плачет
где-нибудь в уголке, и решила ее избавить хотя бы от угроз кухонного
пристава, уже неделю как проверявшего, все ли на месте в час тушения
огней. Дверь открылась, даже не скрипнув, - за несмазанные петли кухонные
мальчишки расплачивались исполосованными спинами, и Марита с Преданным
оказались в служебной части Дворца. Здесь никого не было. Стражники не
считали нужным портить себе ночь из-за каких-то кухарок и прачек и
собрались в малой поварне. Оттуда тянуло жареным мясом и вином, слышались
взрывы грубого хохота. До окованного бронзой люка, через который горячие
яства поднимались в Малую Трапезную, Марита и Преданный добрались без
приключений. С трудом откинув тяжелую крышку, девушка заглянула в темное
отверстие. Нет, ей здесь не подняться: а вот Преданный... Рыси, они же
большие кошки, а кошке забраться наверх ничего не стоит. А дальше... Пусть
Святой Эрасти поможет свершиться справедливости. Девушка присела и
уставилась в раскосые желтые глаза:
  - Рысь, я дальше не пойду с тобой. Найди короля и Михая. Найди и
убей! А потом беги в свой лес! И... прощай! Ну, вперед.
  Она резко выпрямилась, с надеждой глядя на любимца Стефана. Рысь
какое-то мгновение сидела неподвижно, потом встала на задние лапы, положив
передние на плечи девушки, словно обнимая. Марита почувствовала, как к ее
щеке прижалась пушистая звериная морда, затем Преданный, коротко рыкнув,
собрался в комок, в шахте послышался шорох, затем все стихло.
  Марита выскользнула из дворца тем же путем, что и вошла, и поднялась
на стену у Рассветной башни. Внизу плескалась невидимая Рысьва, мерцал
огонь на ратуше Гелани и костры стражников на перекрестках. Прямо перед
девушкой темнели стены дворца. Дочь эркарда прикинула, где окна
королевской опочивальни - темные провалы на темной стене только
угадывались. Сейчас и отсюда ее затея казалась безумием. Зверь может
защитить хозяина, разыскать кого-то по следу, не пустить в дом чужака. Но
как он в путанице комнат отыщет нужную, как проникнет туда, как
догадается, кого убивать? Король Марко не сделал ему ничего плохого... А
Михай, того он и вовсе не видел. Тем не менее Марита решила дождаться
рассвета. В конце концов, она просто в последний раз посмотрит на солнце.
Свершить же правосудие своей рукой она не в состоянии. Даже яд, если бы
она его и достала, не попал бы в пищу тем, кого она ненавидит. До этого
его приняли бы повара, стражники и дети опальных нобилей, пробующие
королевские кушанья. Король с Михаем тщательно берегли свои жизни.
  ...Звезды совершали свой извечный ночной путь. Вот над горизонтом
поднялось созвездие Лебедя с красиво изогнутой шеей из четырех голубых
звезд. Шандер как-то говорил, как они называются, но она забыла. А вот на
востоке вспыхнуло темно-красное "Сердце Дракона" - звезда Айкса Радабелла
и рядом с ней сверкающая Амора - утренняя звезда, предвестница рассвета.
Марита не отрывала взгляда от начинавшего светлеть неба, когда прозвучал
первый крик. Затем другой. Вспыхнули факелы, в темных окнах беспорядочно
мельтешили огни, а затем в Замковом иглеции гулко и страшно ударил Черный
колокол. Один... два... Восемь... Тринадцать! Король умер!
  "Умер, - прошептала Марита. - Хвала тебе Эрасти, заступник
справедливости. Умер! Умер!!!"
Михай Годой взглянул на стену совершенно случайно и замер, как громом
пораженный. На фоне темно-синего, усыпанного крупными осенними звездами
неба вырисовывалась тоненькая фигурка с поднятыми вверх руками в
исступленном жесте пророчицы. Облако волос развевал резкий горный ветер.
Душу тарскийского господаря сжал темный ужас. Илана оказалась смекалистей.
  - Куур! - окликнула она десятника гоблинской стражи! - Видишь
безумную на стене? Взять ее!
  Гоблины неслышными волчьими прыжками устремились вперед. Они видели в
темноте не хуже кошек и не нуждались в факелах, однако Михай им
строго-настрого велел не показывать своих отличий от людей, дабы до поры
до времени хозяев Таяны не обвинили в Запредельном колдовстве. Шорох
сорвавшегося со стены камня вывел Мариту из транса, и она резко
оглянулась. Свет факелов отразился в бездонных глазах, превратив их в
черные звезды, заиграл на бриллиантах и сапфирах в волосах. Даже начальник
гоблинов на мгновение остановился, сраженной хрупкой красотой существа,
замершего на краю бойницы, а когда пришел в себя, было уже поздно. Звонко
выкрикнув имя Романа, Марита шагнула вниз.

  2228 год от В. И. Вечер 1-го дня месяца Собаки.
  Старая Таянская дорога.

  Роман огляделся. Вокруг расстилались поля, осеннее солнце не жгло, а
приятно грело, воздух был прозрачным и свежим. Заросшие травой золотистые
пологие холмы казались старинной чеканкой, далеко впереди темнела кромка
чахлого леска, за которой начиналось царство болотницы. Человек наверняка
ничего бы не заметил, но эльфы слишком тесно связаны с природой, чтобы не
ощущать внезапно нахлынувшей пустоты, словно из окружающих полей и лугов
ушла душа. И трава на обочинах была более тусклой и пыльной, чем за грядой
холмов, что он перевалил, и несжатые колосья выглядели какими-то
взъерошенными, и росы было то слишком мало, то слишком много... Чем ближе
к таянской границе, тем бесприютнее становилось на душе. Мысль, пришедшая
в голову Роману, была нелепой и немыслимой, но потому он и был
разведчиком, что никогда не отмахивался ни от дурных предчувствий, ни от
невероятных предположений.
  Бард направил Топаза к пригорку посредине поля, увенчанному одиноким
кленом. Именно это дерево казалось наиболее вероятным пристанищем
Хранителя. Черногривый жеребец легко взлетел по склону, заросшему
увядающей травой-золоткой, на фоне которой ярким пятном светился алый
кленовый лист. Роман вскинул голову - так и есть, в густую летнюю зелень
вплелась осенняя краснота. Раньше, намного раньше, чем обычно по эту
сторону Гремихи. Еще один огненный лист, кружась, проплыл мимо, и Роман,
по-кошачьи изогнувшись, невольно поймал его. Произнося первые слова
Призыва, эльф уже знал, что все бесполезно, - окрестности брошены
Хранителями на произвол судьбы. И все равно Роман повторял и повторял
древние слова, усиливая силу заклинания. Не может же, чтобы все окрестные
хранители сгинули. Тогда придется тащиться до Ласковой пущи и вызывать
Кэриуна или же, не узнав брода, лезть в болота, рассчитывая на то, что
старухины подданные, будеони еще здесь, ей донесут.
  Ответ пришел неожиданно и не оттуда, откуда Роман его ждал. На
горизонте закрутилась пыль, складываясь в тонкую серую фигуру. Эльф узнал
дорожного Пылевичка, с которым встречался в пуще. На этот раз тот
напоминал эльфа еще сильнее, чем прежде. "Очевидно, дело плохо, - подумал
Роман, - раз вместо силы стихий они все больше начинают уповать на разум и
волю. Иным возращение к исходному облику не объяснишь".
  Пылевичок молча смотрел на барда. В этом он еще следовал традициям -
не заговаривать первым с Призывающим, и Роман произнес что полагается:
  - Ответь мне, Хозяин дороги.
  - Спрашивай, - последовал канонический ответ.
  - Я звал хозяев холма, леса и оврагов, а отозвался ты. Почему?
  - Потому, что все удрали, - Пылевичок не стал ходить вокруг да около.
- Между Вартой и Старым Роггом не осталось никого из наших. Только мы с
Болотной матушкой и Кэриуном...
  - Почему и куда все ушли?
  - Кто куда. А ушли из-за Осеннего Кошмара. Здесь все им пропитано.
Это так больно, - и без того бледное лицо Пылевичка посерело еще больше...
- Тут теперь пустое место, и наверняка скоро здесь заведется всякая
нечисть.
  - А почему вы остались?
  - Потому, что не хотим бросать нашу землю на произвол судьбы.
Матушка, она всегда чего-то боялась, а когда беда пришла, даже стала
спокойнее. Ну а мы с Кэриуном от нее научились, как оставаться в древнем
обличий и восстанавливать силы, мы теперь почти эльфы... А Хранители, они
ведь не имеют постоянного тела, не могут отгородится от Кошмара... Вот и
ушли, чтоб не сгинуть. Матушка же сказала, что пусть она пропадет здесь,
на месте, но, пока она жива, никакой Кошмар к ее болотам не приблизится....
  - Я должен с ней поговорить.
  - Она ждет. Я ведь тебя искал. Матушка сказала, что ты обязательно
вернешься. Отправляемся? Я как-никак еще Хозяин дороги. - Пылевичок
взмахнул серебристым плащом, и земля сама поскакала им навстречу. Боковым
зрением Роман успел увидеть Таянскую дорогу и удаляющегося по ней... себя.
  - Так лучше. Если кто следит за тобой, то он будет трусить по дороге,
я же домчу тебя туда в полторы. Кстати, меня зовут Пааин-а-Каон, можно
Прашинко. Мои родичи ушли, а я остался. Хранить дорогу.
  - Я Рамиэрль из Дома Розы Клана Лебедя, пережившего Разлуку.
  - Я знаю. Матушка рассказывала о тебе. Ну вот, мы и на месте.
  Они оказались на краю мохового болота, где их уже поджидали. Романа
поразило, как за прошедшие недели изменились Хранители. Кэриун теперь был
стройным эльфом-подростком с обычными для Перворожденных золотистыми
волосами и зелеными раскосыми глазищами. Болотная матушка потеряла свою
корявость и сутулость, кожа ее стала белой и нежной, а длинные седые
волосы плащом окутывали гибкий стан. Теперь это была просто очень
красивая, хоть и немолодая женщина. Прежними остались только глаза.
Зеленые, бездонные, с вытянутыми кошачьими зрачками, каких никогда не было
ни у смертных, ни у эльфов.
  - У нас очень мало времени, эльф, - Хозяйка болота сразу перешла к
делу, - и я не уверена, что судьба пошлет нам еще одну встречу. Я
преступлю зарок, который соблюдала тысячелетия, но, видимо, настало время
правды. Ты готов к правде?
  - Не знаю. Войны, смерть, болезни всегда бывают нежданными, но их
надо пережить. Так и правда.
  - Ты занятное создание, эльф. Жаль, у нас нет возможности поговорить
обо всем, что составляет смысл нашего существования. Я буду откровенна с
тобой. Можешь быть спокоен, нас никто сейчас не слышит. В минувшее
Полнолуние был созван Совет Хозяев и принято решение оставить этот край. В
Первую четверть луны Хозяева, взяв своих Хранителей, ушли...
  - Но ты осталась...
  - Я и еще несколько созданий, готовых разделить судьбу этого края, но
мы, как ты понимаешь, не всемогущи.
  - Уцелевшая! Что нам все-таки грозит?
  - Враг. Сейчас у него нет тела, но он может получить его, и тогда
ничто не спасет этот мир. Что-то дрогнуло, Равновесие оказалось
нарушенным, и Враг проснулся. А может быть, все гораздо проще, и просто
пришел срок.
  - Ты говоришь загадками. Враг? Я понимаю, что не друг, но кто это,
какой он, откуда, чего хочет?
  - К несчастью, я знаю слишком мало. Я догадалась, кто нам
противостоит по ощущению сосущего ужаса, который его окружает. А Великая
Защита давно уже не Великая, хотя еще стоит. Но нам одним не продержаться.
Нас, Уцелевших, осталось трое, а против нас сила, с которой с трудом
справились даже боги.
  - Какие боги?
  - Те, кто создавал этот мир. Враг когда-то был одним из них, но этого
времени не помнит никто... Потом он предал всех.. Не спрашивай меня, я
ничего не знаю. Враг пытался сотворить что-то ужасное, но его удалось
остановить. Он был заточен меж корнями Варты, а теперь вот очнулся и хочет
вернуться. И вернется, если мы не уймем его приспешников здесь и сейчас.
  - Мы?
  - Мы, эльф. Какие ни на есть - смертные, бессмертные, темные,
светлые...
  - И что нужно делать? - вздохнул эльф.
  - Если бы я знала. Мне не дано прозревать будущее, а о прошлом я знаю
непростительно мало. Все, что я могу, это узнавать Избранных и сдерживать
враждебные силы, готовые вырваться за Черту. Дважды мне удавалось говорить
с Ушедшим, первый раз, когда на меня свалилась эта ноша, и второй раз в
ночь нашей встречи... Но его слова темны, и не мне их понять. - Матушка
помолчала, устало глядя на яркую болотную зелень. - Любое Пророчество
исполнимо вплоть до свободы выбора, эльф.
  - Я слышал это...
  - Это одна из немногих абсолютных истин...
  - Тогда ты казалась уверенной и знающей.
  - Я лгала. Я занимаю чужое место, эльф, место Стража, а этого
удостаивались лишь полубоги. Я же была лишь младшей дроной "Дронны -
служители первых богов Тарры" в храме О... Если б не несчастье, я никогда
бы не стала хозяйкой Тахены.
  - Тахены?
  - Тахена, Горда и Явелла. Три разрыва Великой Защиты. Омм не стал
замыкать кольца, уж не знаю почему...
  - Уцелевшая, теперь я уже совсем ничего не понимаю!
  - Была Великая Защита. Были в ней три прохода, которые охраняли
Стражи. Их делом было следить, не поднимает ли Враг голову, а, увидев
признаки этого, запечатать врата и послать весть самому Омму. Это было их
послушанием, прошедшие его уходили в Горный Чертог, а их место занимали
другие. Время шло, но Враг не подавал признаков жизни, и Стражи, страшно
сказать, начали сомневаться в том, что он вообще существует. Стража стала
ритуалом, испытанием для тех, кто вступал в свиту Омма.
  Они растеряли Древнее Знание, стали недопустимо небрежны. А потом
пришли другие боги и с ними твои родичи, эльф. Наши Боги были уничтожены,
храмы разрушены, а дроны... Кто-то погиб, кто-то смирился, а я бежала,
эльф... Бежала сюда и успела принять от великой гарги власть над Тахеной,
власть, но не знание и не силу... Сегодня Тахена - это я, а я - это
Тахена. Я привязана к этому месту. Знаю, что Горду стерегли настоящие
Стражи. Они живы, они могут знать больше, но я их никогда не видела и не
увижу. Я даже не знаю, какие они. Стражи могут встретиться лишь в Горном
Чертоге... Все, что я могу, - это защищать Тахену до конца.
  Все, все бежали... Сначала мы, потом пришлые боги и эльфы, а сейчас
удрали и их отродья, Хозяева... Словно, когда Враг вырвется на свободу,
где-то в этом мире можно будет спастись.
  - Корабль должен утонуть, и крысы его покидают... даже в открытом
море.
  - Странно ты говоришь о своих сородичах, эльф. Но давай поговорим о
Благодатных землях. В нашу пору их звали Рассветными... Я не вмешивалась в
дела этого мира, но слыхала, что о грядущем возвращении Врага говорилось в
Пророчестве, и о том же пытался рассказать твердолобым смертным великий
маг, которого потом прозвали Проклятым. Возможно, он что-то знал. Церковь
должна была сохранить эту тайну.
  - Я знаю ее. Скажи мне, Уцелевшая, сколько времени у нас в запасе?
  - Мало. Враг набирается сил. Я чувствую его голод и ненависть. Дело
за его пособниками. Конечно, по вашим меркам может пройти несколько лет,
даже целая человеческая жизнь, пока падут преграды. Но для меня казнь
назначена на утро, а для эльфа - через месяц, а для человека - через
несколько лет! Да, ты знаешь, что Рене здесь?
  - Он жив?!
  - Жив. Был ранен, сейчас почти здоров. Вообще-то ему пора в Эланд, но
я задержала его. Нужно, чтоб вы увиделись. Я провожу тебя к нему, но не
раньше, чем мы закончим разговор.
  - Уцелевшая...
  - Можешь называть меня Эаритэ, или, по-вашему, Сумеречная.
  - Эаритэ, в ночь нашей встречи ты что-то говорила Рене. Может быть,
теперь откроешь, что именно.
  - Изволь. Но это ничем тебе не поможет Прошлое Рене как на ладони, а
будущее окружает туман. Он - человек, на котором ломается дерево судеб.
Его жизнью и смертью, любовью и ненавистью спасется или погибнет этот мир.
Большего знать никому не дано.
  - А я?
  - Ты пройдешь с ним до конца пути и далее. Но что это будет за путь и
сможете ли вы его одолеть, не знаю. В этом мире нет силы, что скажет вам -
идите туда-то, а в конце сделайте то-то; не будет никого, кто поведет вас
за руку. Вы должны догадаться сами, что делать и довести дело до конца,
возможно, самой страшной ценой. Помощи ждать неоткуда, а благодарности,
скорее всего, не будет.
  - Что ж, долги надо платить. В этой жизни слишком много хорошего,
чтоб сдаться без боя. Но не знаешь ли ты, что такое Темная Звезда?
  - Это тянется из глубины веков. Землю Тарры еще топтали Первые Боги,
а ни меня, ни моего храма еще не было, когда самому Омму было открыто
гаргой "Гарга - пророчица, предсказавшая по просьбе Омма судьбу Первым
Богам Тарры", что придет время и Темная Звезда - Эстрель Оскора укажет
дорогу или к жизни, или к смерти.
  - Путано и неясно.
  - Как и все, что становится слишком очевидным, когда случается. Никто
так и не узнал, что такое Эстрель Оскора. Звезда ли это, или что еще, .. О
ней говорили, потом эти слова забылись на многие века, и вот сейчас....
Мне о ней сказал Ушедший, Рене дважды слышал от умирающих от Агва Закта,
что Темная Звезда взойдет в Таяне, и он должен быть готов.
  - А что еще сказал тот, в пылающем Камне?
  - Что Темная Звезда рассеивает туман над головой Рене, и это дарит
миру надежду, а ему - страшную судьбу, когда смерть представляется
счастьем.

  2228 год от В. И. 2-й день месяца Собак,
Таяна. Гелань. Лисья улица.

  - Она действительно беременна. Ребенок появится на свет в начале
месяца Сирены...
  - Значит, это сын Стефана, а я думала, между ними ничего не было.
  - Это их дело, Лупе. Он ее любил...
  - ... и толкнул в руки собственного отца. Я еще могла бы это понять,
будь он действительно калека, но Роман, судя по всему, его все же вылечил.
Нет, Симон, я не осуждаю их за то, что они обошлись без церковного
благословения. Хотя от этой овечки я такого не ожидала...
  - А я, скорее, не ждал от Стефана... Положи-ка мне еще... Спасибо.
Так вот, Герика всегда была готова подчиниться, тем более Стефану, к
которому была искренне привязана. А вот он, мне казалось, был слишком
кавалером, чтоб этим воспользоваться.
  - Может, он хотел увидеть ее на троне матерью наследника.
  - Женись он на ней, ничего бы не изменилось. Даже умри Стефан раньше
отца, его ребенок так и так наследовал бы корону. - Маленький медикус с
наслаждением отхлебнул из расписанной синими цветами чашки и бережно
поставил ее на блюдце. - Я еще раз убедился, что чужая душа - потемки. И
так ли уж безумен был Зенон, когда поднял нож на родного брата? Говорят,
он любил свою невесту...
  - Прекрати, - Лупе с досадой отодвинула деревянную баклажку со
сметаной - мы не должны думать плохо ни о Стефане, ни о Рене, ни о Романе,
иначе мы сойдем с ума... Важнее решить, что нам делать с беременной
королевой и ручной рысью, особенно если нагрянет твой брат.
  - Он еще, кстати, и твой муж!
  - Да помню я, помню, но он, прежде всего, пьяница и болтун. Ты
представляешь, что будет с нами со всеми, если узнают, куда девалась
Герика?! Ее надо увезти отсюда.
  - Невозможно, - Симон встал, словно давая этим понять бесполезность
споров, - женщина очень слаба, находится на грани помешательства, она
может потерять ребенка в дороге. И к тому же выдать нас всех. Дождемся
родов, другого выхода я не вижу. Через полгода ее наверняка перестанут
искать, решат, что бросилась в Рысьву или провалилась в какой-нибудь
потайной ход. Весной мы все благополучно переберемся в Арцию, оттуда через
Гверганду в Идакону. Если же заявится Родолъф, придется поить до
бесчувствия и подправлять ему память.
  - А Преданный?
  - С ним легче всего. Зверюга умнее нас с тобой. Чуть стукнет дверь,
он уже в чулане под лестницей. И, знаешь, мне как-то спокойнее, когда он в
доме. Ладно, малыш, я пошел. Сегодня у меня господин Став, вдова пирожника
с Каравайной, близнецы Войяты и этот дурной Адам.
  Симон с кряхтеньем облачился в аккуратненькую оранжевую мантию,
дававшую право ночью выходить на улицу без специальной бирки, выдаваемой
уличным приставом, взял увесистую сумку со снадобьями и вышел, чмокнув
невестку в худенькую щеку. Лупе машинально закрыла дверь, убрала со стола
и, поставив на поднос кувшинчик с молоком, свежие лепешки и блюдце с
медом, поднялась на чердачок. До недавнего времени там царствовал Симон,
хранивший в самом сухом месте в доме запас трав и колдовавший над своими
микстурами и порошками. Медикус засиживался наверху допоздна, нередко там
и ночевал, а уходя, тщательно запирал дверь на несколько замков.
Предосторожность была не лишней - охочий до выпивки единоутробный братец,
как мотылек к свече, стремился к изготовляемому Симоном из вина
прозрачному зелью, на котором лекарь настаивал травы.
  Когда страшной ночью, последовавшей за еще более страшными днями, в
дверь медикуса заскреблись огромные кошачьи лапы и вышедший Симон увидел
полумертвую королеву и огромную рысь, решение пришло само собой. Беглецов
укрыли наверху. Привычки лекаря и натуру его братца знали все в округе -
запертые среди бела дня двери и окна мансарды на Лисьей улице не удивляли
никого из соседей, забегавших к Лупе или Симону за снадобьем от зубной
боли, щепоткой перца или просто поболтать о недобрых временах, которые
наступают.
  Тарскийские стражники, сменившие эркадную "Эркадная стража -
городская стража" стражу, несколько раз прочесывали улицу, но домик лекаря
Симона их внимание привлекал куда меньше, чем расположенная напротив
харчевня "Коронованная рысь". После первых дней тревоги Лупе и Симон почти
привыкли к своим гостям, однако известие о беременности Герики меняло
очень многое.
  Лупе тщательно заперла двери и задернула занавески - пусть думают,
что ее нет дома - и поднялась наверх. Молодая королева сидела на узенькой
докторской кушетке, смотря в стену полубезумными глазами. За прошедший
месяц она сильно изменилась. Сначала это была просто до смерти напуганная
молодая женщина, не очень умная, не очень разговорчивая, но поводов
опасаться за ее рассудок не было. Да, она вздрагивала при каждом звуке, не
спала ночами, а в серых глазах постоянно стояли слезы, но Лупе и Симон
надеялись, что это пройдет. Не прошло. Герика становилась все более
замкнутой, стала отказываться от пищи, панически боялась уснуть - по ночам
ее одолевали кошмары.
  Лупе стала ночевать с ней наверху, но несчастная продолжала бояться.
Потом начались обмороки, и вот Симон настоял на подробном осмотре. Вывод и
пугал, и успокаивал. Успокаивал, так как все странности можно было списать
на беременность. Пугал, потому что в доме безвестного лекаря скрывалась
мать будущего наследника Таяны, и что с этим делать, не представляли ни
Лупе, ни Симон. К тому же со дня на день должен был вернуться муж Лупе,
отправившийся вместе с приятелем на свадьбу к племяннице последнего.
  Леопина вздохнула и поставила поднос на стол. Женщина на кушетке даже
не пошевельнулась, все так же механически перебирая руками густой рысий
мех, - Преданный, как всегда, пристроился рядом; в желтых звериных глазах,
устремленных на колдунью, застыл немой вопль о помощи. Лупе решительно
плеснула в чашку молока и присела возле Герики.
  - Так дальше нельзя. Ты погубишь и себя, и ребенка. Выпей.
  Тарскийка медленно, как будто преодолевая чудовищное сопротивление,
перевела взгляд с пучка сухой полыни, висящей в углу, на Лупе. За
последний месяц та вдосталь налюбовалась на вдовствующую королеву, но в
который раз поразилась, как нелепо и жестоко судьба тасует карты. Дочь
Михая не была рождена для трона. Слишком слабая, слишком безвольная,
слишком никакая...
  Нет, Лупе никогда не понять, что в ней нашел покойный Стефан. Нежное
лицо с крупным ярким ртом, обрамленное роскошными разноцветными волосами,
безнадежно портила равнодушная покорность, как будто все происходящее
вокруг ее не касалось. Теперь же это овечье выражение все чаще сменялось
другим - отрешенным, устремленным в себя, и это было еще хуже. Маленькая
знахарка не сомневалась, что молодая женщина медленно, но верно сходит с
ума, но сделать ничего не могла. Лупе решительно обняла Герику за плечи и
поднесла к ее рту чашку.
  - Немедленно пей! - Та моргнула длинными золотистыми ресницами и
послушно приникла к чашке...


                                  Глава 39


  2228 год от В. И. Вечер 2-го дня месяца Собаки.
  Пантана.

  Встреча вышла непростой. Каждый боялся показаться излишне
сентиментальным и при этом невольно ждал от другого открытого проявления
чувств, так что сначала они словно бы замерли. Ситуацию спас
Жан-Флорентин, в присущей ему манере поздравивший Романа с возвращением и
изложивший свою версию происшедшего. Смех, которого не смогли сдержать ни
адмирал, ни эльф, смел все преграды.
  Обиженный жаб, пробурчав что-то вроде того, что люди всегда смеются
над тем, чего не понимают, и что смех без причины - признак не самого
высокоинтеллектуального существа, отправился навестить родственников.
Болотница также сочла уместным оставить друзей в одиночестве, и теперь те
сосредоточенно искали в произошедшем с ними скрытый смысл. Оба-не
сомневались, что разгадка где-то рядом, но ухватиться за нее не могли.
  Настроение не улучшил и подробный рассказ о трагедиях в Кантиске и
Высоком Замке. Герцог выслушал спокойно, помолчал, потом произнес:
  - Жаль Шани. Ой, как жаль. Я не должен был его оставлять... Одна
новость гаже другой, мы уже забыли, когда слышали что-то хорошее.
  - Хорошо хоть, в Кантиске все в порядке...
  - Если не вспоминать о Филиппе, а вспоминать придется. С его смертью
сдерживать фанатиков будет куда труднее. Феликс обошел их всех, этого
кардиналы, нацелившиеся на посох Архипастыря, ему не простят. Против
чужака и выскочки воронье объединится. Помощи от них ждать не приходится.
Если будет рушиться мир, а в их книге об этом не будет сказано, они сами
не поверят своим глазам и другим спастись не дадут. Филипп что-то
наверняка знал, а что-то подозревал.
  Потому он и искал эльфов, потому-то его убили. Хоть бы только Феликс
смог хоть в чем-то заменить покойного!
  - Ты тоже не веришь, что это обычный дворцовый, тьфу ты, церковный
переворот? Пусть даже с применением Запретной магии... Может, какой-то
безумец просто решил завладеть кольцом Эрасти, и воспользовался
честолюбием Амброзия? Мы ему помешали, и теперь все образуется.
  - Даже если это и так, то... Да ты и сам в это не веришь... Когда
время сходит с ума, случайности невозможны...
  - Как ты сказал?!
  - Это мне как-то сказали твои родичи.
  - Рене, ответь мне, только честно. Сам-то ты понимаешь, что спасли
тебя Темные эльфы?
  - Если ты сначала объяснишь мне разницу между тобой и теми, кто
вытащил меня с того света... Роман задумался.
  - Видишь ли, эмико, я ни разу не встречал Непримиримых, так что о них
ты знаешь больше меня...
  - Я знаю, что Норгэрэль - хороший человек (ты понимаешь, что я
подразумеваю, говоря "человек", так что не лови на слове).
  - Как ты тогда вернулся?
  - Я мог остаться с ними, но это означало, что я никогда не увижу
Эланда.
  - И?
  - Ненавижу слово "никогда", хуже его может быть только "поздно".

  2228 год от В. И. Вечер 2-го дня месяца Собаки.
  Эланд. Идакона.

  Башню Альбатроса к Идаконе видно отовсюду. Массивное гранитное
сооружение, воздвигнутое в незапамятные времена на Ветреной скале, было
столь соразмерным, что казалось миражом, фантазией, тенью на фоне
жемчужного северного неба. Это была одна из построек, появившихся задолго
до того, как родоначальник всех маринеров легендарный Терен спустил на
воду первый из своих кораблей. Время и стихии щадили башню, ее стены
оставались первозданно гладкими, лестницы и бойницы не разрывали корни
молодых растений, а плиты пола казались уложенными вчера. Люди долго не
осмеливались занять странное здание, но около полугора тысяч лет назад
великий Риен, самый первый из Паладинов Зеленого Храма Осейны, смело
сметавший все преграды на своем пути и никогда не раскаивавшийся в
содеянном, решил, что для созданного им Совета Паладинов не найти более
достойного пристанища, чем пустующая башня Альбатроса.
  В верхнем зале сложили огромный камин, вставили в оконные проемы
рамы, где сначала тускло блестели слюдяные пластинки, затем смененные
цветными арцийскими витражами. В огромное пустое помещение внесли
массивный стол и резные деревянные кресла для членов Совета, а по стенам
расставили скамьи для имеющих привилегию молчаливого присутствия на Совете
и тех, кого приглашают, дабы выслушать или спросить.
  Стены зала многие века украшали трофеи сменявших друг друга Паладинов
Зеленого Храма - носовые фигуры вражеских кораблей, причудливые ветви
кораллов с Далеких Островов, шкуры невиданных в Северной Арции зверей,
различное оружие - все несло на себе отпечаток победы - над врагом, над
стихией, над самим собой. Когда же в Эланде стали править герцоги, в Зале
Паладинов появилось некое подобие трона.
  Великие герцоги Эланда созывали Совет Паладинов два раза в год -
перед Днем Выхода в Море, приходящимся на первое новолуние после дня
весеннего равноденствия, и в день зимнего солнцестояния, когда следовало
обсудить минувшие походы и оговорить будущие. Кроме того, Совет собирался,
чтобы, оплакав кончину Великого герцога, подтвердить права его наследника.
Последний раз такое было девятнадцать лет назад, когда герцогскую корону
получил восемнадцатилетний Рикаред, единственный уцелевший в эпидемии сын
герцога Лериберта.
  Древние хартии, так никем и не отмененные, гласили, что, кроме
герцога, Совет Паладинов может созвать его Старейшина или же не менее семи
его членов и что Совет может лишить герцога короны и вернуть себе всю
полноту власти. Но об этом почти забыли. Именно поэтому члены Совета были
неподдельно удивлены, получив письма, срочно призывающие их собраться в
Зале Паладинов вечером второго дня месяца Собаки. Приглашение просили
сохранить в строгой тайне. Внизу стояли три печати: Морской Лев Димана,
Черная Чайка старого Коннака и Морское Сердце Лагара, самого младшего из
паладинов, своей бесшабашностью и везучестью напоминавшего герцога Рене в
лучшие его годы. Всех троих в
Идаконе уважали и любили, потому в назначенный час Башня Альбатроса
приняла всех приглашенных - тридцать девять паладинов и около сотни
маринеров, имевших право присутствовать на Совете.
  Эландцы не жалели сил и средств на украшение своих женщин и своих
кораблей, однако мужчина имел право лишь на одну роскошь - оружие.
Расфуфыренные арцийские кавалеры и изнеженные вельможи Эр-Атэва со своими
серьгами и шелковыми тюрбанами вызывали у маринеров лишь презрительные
ухмылки. Моряки, бродяги и воины, даже на самые великие праздники они
одевались подчеркнуто скромно - темное платье с небольшим воротником,
капитанская цепь на шее, родовое кольцо или браслет; даже обязательный для
любого нобиля Благодатных земель плащ с сигной в Идаконе надевали лишь во
время обязательных церемоний, хвастаться же древностью рода или
сколоченным предками богатством и вовсе считалось неприличным. О твоих
подвигах должны рассказывать другие, маринер же не нуждается в ярких
тряпках с сигнами - на родине его должны знать в лицо.
  Собравшиеся в Башне Альбатроса знали друг друга не первый год. Они
молча входили в Зал Паладинов, кивали пришедшим ранее и занимали свои
места. Последним, как и подобает, вошел Старейшина совета Эрик-Фаталь
Коннак - именно он впервые привел третьего сына покойного герцога Рикареда
молодого Рене-Аларика на корабль. Тогда волосы Коннака были темно-русыми,
а серые с прозеленью глаза зорче, чем у морского орла. Двадцать лет назад
старый Эрик по доброй воле снял с себя цепь Первого Паладина и надел ее на
шею своему любимцу Счастливчику Рене. Если кто из Совета вначале и не был
доволен этим поступком, то теперь никто не сомневался в правоте Эрика
Коннака. И вот теперь он зачем-то созывает Совет. Почти полторы сотни пар
глаз с ожиданием смотрели на высокого старика в темно-синем. Коннак
властно поднял руку, требуя тишины.
  - Братья, - голос старого морехода был по-прежнему способен перекрыть
рев бури или шум сражения, - братья! Давно Совет Паладинов не созывался
столь внезапно, и никогда мне не приходилось сообщать ему столь тревожные
новости. Эланд стоит на грани войны с Таяной. Рене-Аларик исчез, есть
серьезные подозрения, что он предательски убит. В то время как я вам это
рассказываю, в Замке Западного Ветра герцог Рикаред ведет тайные
переговоры с послом самозваного регента Таяны тарского господаря Михая
Годоя...

  2228 год от В. И. Вечер 3-го дня месяца Собаки.
  Пантана. Заповедный край.

  - Ну что ж, пришла пора прощаться.
  - Вот уж тут ты не прав, - Рене досадливо отбросил со лба прядь
волос, - у нас теперь один путь - в Эланд. То, что творится в Таяне, может
подождать. Мертвых не воскресить, надо подумать о живых...
  - Я и думаю о живых, Рене, - Роман сам удивился твердости своего
голоса, - я поклялся Марите вернуться за ней и перестану уважать сам себя,
если не сдержу обещания. К тому же в Высоком Замке происходит что-то
странное, хотелось бы знать, что именно.
  - Мне кажется, Марита и Лупе встретят нас в Идаконе, а забираться в
Высокий Замок я тебе не советую. Твоя жизнь сейчас принадлежит не тебе, а
всем Благодатным землям.
  - Во имя Света! Хорошего же учителя осторожности послала мне судьба!
  - Да уж, - герцог звонко рассмеялся, закинув назад белую голову, -
чему-чему, а осторожности я тебя точно научу!
  - Храбрость часто является спутницей глупости, - безапелляционно
изрек рассевшийся на нагретой кочке Жан-Флорентин, на минуту отвлекшийся
от охоты за окрестными комарами. Есть их философский жаб, не нуждающийся в
материальной пище, не ел, но сам процесс охоты доставлял ему несказанное
удовольствие.
  - Золотые слова, дружище, - все еще смеясь, откликнулся адмирал, - и
я думаю, Роман все же поедет со мной, тем более что, судя по тому, что он
рассказал, добраться до Эланда в одиночку мне будет непросто...
  - Об этом я не подумал, - нахмурился эльф. - Я, конечно, могу
изменить твою внешность, но, если Михай владеет магией, его это не
обманет... Решено, еду с тобой, но, как только ты будешь среди своих,
вернусь за Маритой.... Ты сам говорил, что она ждет меня в Гелани, нельзя
ее там оставлять. Не в добрый час этот тарскийский кабан вспомнит о ее
существовании...
  - Хорошо, поедем через Гелань, - лукаво улыбнулся тот, кто был
когда-то Счастливчиком Рене. - Вряд ли Михай станет искать нас именно
там...
  - Вынуждена вас разочаровать, - Сумеречная появилась незаметно,
словно выросла из легкой болотной дымки, - ваше милое совместное
приключение невозможно. Рене действительно должен как можно быстрее
оказаться в Эланде, я могу ему помочь, но для Перворожденного этот способ
не годится.
  - Да уж, - отозвался Жан-Флорентин, - Водяной Конь никогда не
подпустит к себе эльфа...
  - Водяной Конь? Ничего не понимаю. - Рене недоуменно воззрился на
Сумеречную.
  - Он пройдет везде, где есть вода. Когда доберешься до моря, отпусти
его, и он вернется сюда. Через три дня ты увидишь Витинский залив, -
болотница небрежно повела руками, и кочки расступились, явив миру бурлящую
полынью черной воды, из которой стремительно выскочил черный же жеребец с
белоснежными гривой и хвостом. Лошадь топнула ногой и громко и вызывающе
заржала, подняв зеленоглазую голову. - Это Гиб, - хозяйка Тахены положила
руку на лоснящуюся холку, - вернее, одно из его обличий, самое удачное, на
мой взгляд, - конь обиженно тряхнул головой и вновь ударил о землю
полупрозрачным копытом, - у него когда-то была премилая привычка являться
людям, соблазнять их проехаться верхом, а затем тащить в пучину. Он
находил подобные шутки очень смешными, тем более что сойти с него по
собственной воле нельзя. Однако тебе ничего не грозит, - матушка ловко
надела на Гиба невесть откуда взявшуюся простенькую уздечку. - Когда он
тебе будет не нужен, сними ее, и он уйдет. Можешь не думать о дороге, Гиб
знает, куда идти, ведь вода всегда отыщет пути к морю, а упасть с него
тебе не грозит, даже если уснешь...
  - Спасибо, Сумеречная, - Рене поднес к губам тонкие пальцы Эаритэ, и
та неожиданно вздрогнула. - Хотелось бы отплатить тебе добром за добро, но
пока это не в моей власти, - герцог, все еще слегка прихрамывая, подошел к
черному скакуну и легко вскочил ему на спину, - до встречи, Роман,
надеюсь, скоро увидимся....
  Последние слова донеслись уже издалека - Гиб сделал только один
прыжок, и всадник исчез из глаз.

  2228 год от В. И. Вечер 3-го дня месяца Собаки.
  Кантиска. Конклав.

  Его Святейшество Архипастырь Благодатных земель Феликс Первый с
высоты Светлого Престола обвел глазами зал Конклава, словно видя его
впервые. Высокие узкие окна, забранные цветными витражами с изображением
Посоха, тяжелые люстры со множеством свечей, фрески работы лучших
арцийских мастеров... Напротив трона Архипастыря непревзойденный Суон
Триго Старший изобразил Триединое. В Центре - Творец в своей первой
ипостаси, ипостаси Духа в виде языка золотого пламени с Всевидящим Оком О
Четырех Зрачках в центре, по правую его руку второе воплощение - Создатель
Мира, привидевшийся художнику в виде грозного властителя, сидящего на
Солнечном троне, слева белый голубь символизировал будущего Спасителя, что
придет в мир, когда люди искупят свои прежние грехи и заблуждения, дабы
низвергнуть нераскаявшихся и провозгласить Царство Божие. Ниже шли
изображения святых, пророков и праведников, затем - фигуры архипастырей и
мирских владык, известных своею добродетелью и приверженностью Церкви.
Феликс отыскал глазами изображение Эрасти Церны и в который раз подивился
его схожести и несхожести с оригиналом.
  Однако пора было начинать. Собравшиеся клирики молча ждали слова
Архипастыря. Феликс не заблуждался насчет их отношения к нему. Он был
чужаком и выскочкой. Покойный Филипп приблизил к себе искалеченного
рыцаря, но тот не был плотью от плоти Церкви, в то время как большинство
кардиналов принимали Посвящение еще безгрешными отроками. За годы службы
доверенный секретарь Архипастыря так и не обзавелся сторонниками и
друзьями среди собратьев по вере. Да он и не стремился к этому, его душа
всецело принадлежала единственному человеку, не давшему отчаявшемуся
калеке свершить смертный грех самоубийства. О том, какой будет его жизнь в
случае смерти Филиппа, Феликс не задумывался, и уж тем более не
засматривался на Светлейший Престол. Он стал Архипастырем с благословения
Высших сил, его права с радостью и готовностью признали жители Кантиски,
окрестное дворянство, былые товарищи по оружию, но не старшие клирики.
  Нет, они не пытались спорить - воля Эрасти была слишком очевидна, но
глухая, тщательно скрываемая неприязнь для Архипастыря не была тайной. Он
мог быть уверен лишь в девяти членах Конклава из тридцати трех. Его
нынешней власти хватало, чтобы назначить нового епископа, отлучить от
церкви нечестивца, скрепить брак между родственниками или, наоборот,
развести супругов. Архипастырь мог отменить решение церковного суда, мог
освободить от церковной доли целый край, но не в его власти было без
согласия Конклава объявить Святой Поход, а именно это и было необходимо.
  Конечно, Феликс мог пренебречь традициями и обратиться напрямую ко
всем жителям Благодатных земель, благо слух о явлении Великомученика
Эрасти достиг самых глухих деревень. Люди бы откликнулись на призыв
избранника Святого, особенно жаждущие подвигов горячие головы из числа
младших баронских сыновей или крестьянских парней, не желавших всю жизнь
пасти коз и сеять хлеб. Он бы собрал армию, но это означало бы объявление
войны высшим церковникам, а Феликс не желал этого. Надвигались темные
времена, множить внутренние распри было непозволительной роскошью.
  Получив известие от Романа, Архипастырь думал всю ночь. Сейчас будет
ясно, достоин ли он называться преемником Филиппа, обладавшего редким
умением заставлять других принять решение, нужное Архипастырю. Причем
делать это так, что человек оставался убежден: он сам пришел к такому
выводу.


                                  Глава 40


  2228 год от В. И. Вечер 4-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Гелань.

  Топаз ласково тыкался мордой в плечо хозяину, - Роману показалось,
что конь понимает, куда и зачем они пришли, и испытал внезапный прилив
благодарности к своему бессловесному другу.
  - Жди меня здесь и молчи. Слышишь?
  Жеребец мотнул черной гривой, что вполне можно было истолковать как
согласие, и эльф приоткрыл жалобно скрипнувшую калитку. На кладбище Всех
Блаженных было тихо - какой добропорядочный горожанин в рябиновое
новолуние "Рябиновое новолуние - новолуние, ближайшее ко дню осеннего
равноденствия. Один из семи Великих Праздников Первых Богов, в сознании
людей трансформировавшийся в легенду о ночи, когда нечисть вырывается на
свободу и совращает людей с Божьего пути" станет разгуливать среди могил?!
Впрочем, барду это было на руку. Он медленно шел среди засыпанных мокрыми
листьями холмиков - в этом году осень была небывало ранней и дождливой.
Склеп Вэлдов находился в нижней части кладбища, примыкавшей к берегу
Рысьвы, однако Марита лежала не там. Самоубийцы не имели права на
последнее пристанище рядом с умершими достойной смертью родичами. Для них
было отведено другое место, отделенное от общего погоста символической
оградой. Обелиск с обшарпанной восьмилучевой звездой - один на всех
изгоев, возвышался среди мокрых бугорков - добровольно покончившим с
жизнью не полагалось статуй скорбящих ангелов и мраморных плит. Их имена
помнили лишь немногочисленные близкие. "Надо попросить Феликса изменить
эту чудовищную несправедливость. Хотя бы ради таких, хак Марита", -
подумал Роман и тут же отогнал эту мысль - кто знает, когда он свидится с
Архипастырем и свидится ли.
  Эльф помнил, что сказала старуха Тереза. Последний холмик в пятом
ряду, рядом - куст шиповника. Холмик действительно был последним, еще
несколько шагов, и глинистая тропинка заканчивалась. Дальше, сквозь
полуоблетевшие кусты ивняка, виднелась вода. Место укромнее не придумаешь,
одна беда - если весна будет бурной, река может подточить ничем не
укрепленный берег, и тогда от тоненькой девушки с черными волосами на этой
земле не останется совсем ничего. Роман скрипнул зубами от неутолимой
ярости. Виновных он знал, и ему не успокоиться, пока те не будут мертвы...
Или пока он сам не последует за Маритой, хотя эльфы и люди вряд ли
встречаются на Голубых полянах.
  Либр не плакал и не молился - не умел, да и пришел на кладбище не за
этим. Он должен был выполнить обещание, даже если то потеряло всякий
смысл. Нет, Роман так и не полюбил эту красивую девочку, чья жизнь
оказалась не длиннее жизни цветка, попавшего под косу. Но теперь, когда
Марита так страшно погибла, он никогда не сможет ее забыть - в черноглазой
таянке для него воплотилось все горе и боль, что несут Благодатным землям
мерзавцы, разбудившие Осенний Кошмар. Он же, Роман Ясный, эльф-разведчик
Рамиэрль из Дома Розы клана Лебедя, клянется - эти твари добьются того,
чего хотят, только переступив через его труп. Бард еще раз оглядел осевшую
от дождей могилку с вбитым у изголовья столбиком, на котором чудом
держался растрепанный венок иммортелей - единственное дозволенное здесь
украшение, говорящее о том, что в могиле похоронена незамужняя девушка,
невеста. У изголовья неумелыми руками был вкопан куст шиповника. Не надо
было быть эльфом, чтобы понять - растение умирало. Роман какое-то время
смотрел на оголившиеся хрупкие веточки, потом решился.
  - Это будет мой подарок тебе, девочка, - почему-то он произнес эти
слова вслух. Эльф сосредоточился и почувствовал, как по его телу пробежали
знакомые мурашки - знак того, что сейчас он превращается в инструмент,
направляющий потоки магической энергии. Рука ощутила жар, исходящий из
кольца. Если кто-то из магиков-досмотрщиков обратит взгляд в сторону
кладбища, выбраться будет непросто, но Роман об этом не думал. Теплый луч
ударил в засыхающий кустик, побежал по искореженным веточкам, облекая
каждую почку, каждую колючку в ласковую оболочку; вспыхнул нежный
серебристый свет, и шиповник стал оживать.
  Если до Кантиски Роману было по силам сохранить жизнь сорванным
цветам, пока не выйдет изначально отпущенный им срок, или раньше времени
пробудить от зимнего сна дерево, то теперь он с легкостью возрождал к
жизни умирающий куст. Ветки поднимались и распрямлялись, тянулись вверх.
Из земли лезли все новые и новые побеги, зеленые и свежие, на почерневших
сучках набухали и лопались почки. Прошло не более четверти оры, а могила
оказалась в кольце буйной весенней зелени. Колючие ветки сплелись вокруг
маленького холмика, ограждая его от осенней сырости, страшной холодной
ночи, недобрых людей.
  Роман молча смотрел, как раскрываются бутоны и белые ароматные цветы
нежным облаком окружают могилу той, которая их так любила. На мгновение
показалось, что ветки вот-вот расступятся, и из-за них выступит тоненькая
фигурка, но наваждение быстро прошло. Сердце эльфа пронзила простая мысль
- ее тут нет и никогда не было. Здесь только место, где добрые люди
закопали выловленное из реки тело, а душа Мариты далеко. Это эльфы могут
иногда возвращаться к тем, кого любили, смертным такого права не дано.
  Роман снял с колышка засохший веночек и спрятал в легкую кожаную
сумку, с которой не расставался.
  - Он будет со мной, пока я не расплачусь... Или пока я жив. Я клянусь
тебе. - Бард повернулся, и благоухающие ветви расступились за ним и вновь
сплелись за спиной. - Ты, Принимающий души людей, - шептал он, пока шел
через кладбище, - скажи Марите, что я все-таки пришел. Если, конечно, ей
это еще важно там, где она сейчас...
  Больше ему в Гелани делать было нечего. Дождь прекратился, но ветер
качал деревья, и крупные тяжелые капли падали на плечи, волосы, лицо. Бард
и не думал их стирать. Ноги сами вынесли его к калитке, и тут его
окликнули.
  - Романе, - женский голос казался знакомым, но он все же выхватил
кинжал.
  - Романе, - женщина в темной накидке выступила из-за куста калины, -
это я. Я ждала тебя. Маритина нянька сказала Симону, что ты... Словом, ты
еще не все знаешь...
  - Лупе?! Ты жива?! Ты здесь?!
  - Как видишь, но жива не только я...

  2228 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Собаки.
  Кантиска. Конклав.

  - Я понимаю озабоченность, высказанную нашими достойными собратьями
Харитонием Фэйским и Евлалием Арцийским, - Трефилий, кардинал Кантиски,
церемонно поклонился, - но я считаю, что Церковь пока не должна
вмешиваться. Никто не посягает на веру, не впадает в ересь, не преступает
черту Дозволенной магии. Конечно, весьма прискорбно, что король Таяны
скончался, не оставив наследника, а королева бесследно исчезла. Не может
не печалить и ужасная судьба принцев Стефана, Зенона и Марко, за упокой
души которых я молюсь неустанно. Но мы не знаем ничего, что говорило бы о
том, что Церкви нашей, Единой и Единственной, грозит опасность.
  Регент Таяны, законный супруг последней оставшейся в живых дочери
покойного короля, остается верным сыном Церкви. Именно он разоблачил и
покарал преступников, которые с помощью магии и яда совершили множество
убийств. Жертвой пали не только светские властители, но и наш достойный
собрат кардинал Иннокентий, пребывающий ныне в Свете. Повторяю, почтенные
собратья, случившееся сильно опечалило меня, но на все воля Творца.
Известно, что король Марко часто пренебрегал церковными обрядами, в Гелани
могли найти прибежище магики, заподозренные в Недозволенном.
  К счастью, мне неизвестны случаи, когда таянские власти напрямую
поддерживали еретиков, но должного рвения в искоренении ереси они также не
проявляли. К глубокому моему прискорбию, сказанное можно отнести и к
покойному кардиналу, бывшему излишне снисходительным пастырем. Впрочем,
сие неудивительно, если учесть, что он выходец из Эланда, этого оплота
суеверий и заблуждений. Я бы даже сказал, братья, двойного оплота, ибо
исконные идаконские суеверия вроде почитания пресловутых Великих Братьев
соединились с ересью сторонников принца Руиса Арроя Арцийского. Его прямой
потомок герцог Рене, о здравии которого я так же неустанно молюсь, в юные
годы не раз нарушал Запрет, обманывая ортодоксов, и один Творец ведает,
что он привозил из своих походов.
  Увы! Власти светские и духовные не проявляли должного рвения, дабы
наставить заблудших на путь истинный, и тогда произошло то, что произошло.
Как духовное лицо и как человек я скорблю о погибших, но их ужасная участь
мне кажется знамением того, что только строгое следование канонам может
защитить нас от приспешников Проклятого, все еще рыскающих по земле. Я
кончил.
  Кто еще хочет сказать? - Архипастырь внимательно всматривался в лица
клириков. - То, о чем мы говорим, возлюбленные братья, слишком важно, и я
настаиваю, чтобы высказался каждый, кто имеет свое мнение о сути вопроса.
  - Прошу вас, брат Иоахиммиус Рэггский.
  Грузный седой человек тяжело поднялся. Позолоченный пасторский посох
для клирика из Рэгга был не только символом власти, но и предметом первой
необходимости. Иоахиммиус откашлялся, вежливо прикрыв рот белой большой
ладонью, обвел глазами собратьев по вере и уперся тяжелым нехорошим
взглядом в предыдущего оратора.
  - Достопочтенные братья, - голос кардинала, густой и сильный,
удивительно подходил к его величественной внешности, - я нечасто беру
слово, как вам известно. Более того, я считаю долгие выспренние речи,
произносимые во имя собственных амбиций и призванные скрывать истинные
мысли и намерения говорившего, кощунством и оскорблением Творца. Однако
сейчас я буду говорить, и буду говорить долго.
  О чем мы спорим третий день, мы, призванные вести за собой к Свету
обитателей Благодатных земель? Мы спорим о том, должна ли осудить Церковь
истребление таянской династии, покушение, а весьма вероятно, что и
убийство, одного из знаменитейших мужей Благодатных земель и гибель одного
из нас. Или же мы готовы признать узурпатора, уже пролившего реки крови,
только потому, что сейчас, повторяю, СЕЙЧАС он клянется в верности Церкви,
как до этого клялся в верности королю Марко? Я убежден, что Михай
Тарскийский... Кстати, почтеннейший Трефилий, осуждая ересь эландцев,
которые в действительносга привержены лишь обычным для моряков суевериям,
забыл о том темном культе, что, как снег в чаще леса в месяце Влюбленных,
укрывается в тарскийских горах. Если кто и применял неведомую нам черную
магию, то это Михай Годой, рвущийся к власти. Сейчас в его руках Таяна и
Тарска, но он на этом не остановится. Куда он пойдет? В Последние горы?
Дорога туда была ему открыта и ранее. Не разумнее ли предположить, что он
двинется в Эланд, который, лишившись своего истинного вождя, может не
устоять перед очередной дьявольской уловкой новоявленного регента? А куда
направит свои стопы "верный сын Церкви" Михай, когда прорвется к большой
воде? Может ли достопочтенный Трефилий поклясться Творцом, что Годой не
решит пересечь Запретную Черту и не попробует пройти путем Рене? Но если
того вело свойственное юности любопытство, то тарскийского господаря
поведет жажда черных знаний.
  Если же он минует Эланд и вторгнется в Арцию, кто его остановит?!
Раскормленные и равнодушные бароны или, может, его величество Базилек со
своим многомудрым зятем? Годой сметет их, как крошки со стола, и пройдет,
не встретив сопротивления до самого Эр-Атэва!
  Скажете - это дела светские? Нет! Церковь всегда осуждала
кровопролитие и братоубийственные войны и никогда не поощряла гордыню.
Кроме того, Михай опасен и как человек, действительно владеющей
неизвестными нам силами. Его надо остановить, и сделать это может лишь
Церковь. Если бы я знал, что герцог Рене Аррой жив, я без колебаний бы
просил его возглавить Святой Поход. И он остановил бы узурпатора. Но
сейчас мы можем рассчитывать лишь на себя и помощь Божию. Я предлагаю
объявить о том, что Церковь не признает Михая правителем Таяны, и призвать
всех добровольцев в Кантиску, дабы к весне под святой орифламмой собралась
армия. Вот что я имел сказать вам, почтенные братья.
  Если мы хотим добра для Благодатных земель, мы должны объявить Святой
Поход и отступить в тень. Пусть те, кто умудрен воинской науке, делают
свое дело. Мы же будем молиться за них.
  Иоахиммиус грузно опустился в свое кресло, и воцарилась тишина.
  - Хочет ли кто-то добавить? - Голос Феликса звучал бесстрастно, но
скрыть охватившее его ликование было непросто. Слова "Святой Поход" были
произнесены, причем произнесены не им, а одним из самых почитаемых
клириков Арции. Но поддержат ли Иоахиммиуса другие?
  - Я скажу, - порывистый ясноглазый красавец в малахитовой
кардинальской мантии стремительно вскочил с места.
  - Мы слушаем, Максимилиан Врионский...

  2228 год от В. И. 5-й день месяца Собаки.
  Эланд. Идакона.

  Великий герцог Эланда Рикаред нервно натягивал расшитые золотом
перчатки из буйволиной кожи. Руки не слушались, и виной тому, в порядке
исключения, было не выпитое вино, а страх. Отвратительный, липкий,
отупляющий страх. Рикаред боялся созванного им самим Совета Паладинов,
боялся странного таянского посланца и его опасного хозяина, боялся
исчезнувшего дяди и своих двоюродных братьев, боялся того, что ему
предстояло...
  Жизнь обошлась с нынешним Великим герцогом Эланда весьма своеобразно.
Чудом избежав смерти во время эпидемии, он наследовал отцовскую корону, но
оказался к этому совершенно не готов. Родись он третьим сыном или, еще
лучше, наследником мелкого арцийского нобиля, он бы прожил свою жизнь
легко и весело. Судьба же возвела его на престол.
  Беда Рикареда была в том, что он не умел ни принимать решение, ни
держать слово, ни добиваться поставленной цели. Милый и общительный,
способный на добрые порывы, юный герцог легко попадал под чужое влияние и
столь же легко забывал о своих прежних привязанностях. С героями он мог
стать героем, с мерзавцами быстро превращался в мерзавца. Дела
государственные его пугали, кроме того, они были ему смертельно скучны.
Юный правитель с восторгом перевалил свои новые заботы на плечи нежданно
вернувшегося дядюшки, который скорее годился ему в братья, так как был
старше всего на одиннадцать лет. Нелюбовь к делам государственным у
Рикареда с лихвой восполнялась любовью к вину. Рене долго и упорно пытался
научить племянника вовремя останавливаться, но единственное, чего ему
удалось добиться, это что Великий герцог Эланда стал напиваться втихаря.
  Тем не менее утаить в мешке шило оказалось невозможно. Вскоре весь
Эланд знал, что правитель - бездельник, пьяница и ничтожество. Захоти Рене
Аррой получить черную корону, она досталась бы ему в тот же день, но
адмирал, уверенной рукой ведший Эланд от успеха к успеху, всем своим видом
давал понять: "Можете думать что хотите, но Великого герцога зовут
Рикаред, а не Рене, и всякий, кто не будет относиться к нему с должным
уважением, будет иметь дело со мной!" Сначала эландцы, а затем и
иностранные правители к этому привыкли; так что Рикаред так, наверное, и
процарствовал бы всю свою жизнь за дядюшкиной спиной, если бы не поездка
Рене в Таяну, из которой тот не вернулся.
  К этому времени Рикаред ненавидел своего знаменитого родственника со
всей страстью порочной посредственности. Тем не менее у него хватало
хитрости скрывать свои чувства. Герцог уверил себя, что его злонамеренно
оттерли от великих дел и что все успехи Эланда - вещь само собой
разумеющаяся. По ночам наедине с кувшином вина правитель не единожды
представлял себе, как его проклятый дядя неожиданно умирает и он, Рикаред,
приказывает взять под стражу всех его приближенных, собирает Совет
Паладинов и объявляет, что отныне-все в Эланде решает только он. На этом
мечты, как правило, обрывались, так как Рикареду было неинтересно думать о
том, как именно он будет править. К тому же он в глубине души понимал, что
среди высших нобилей Эланда поддержки ему не найти, равно как и среди
вольного сообщества маринеров. Смерть Рене для него, скорее всего,
означала потерю даже той видимости власти, которая у него была. И вот
теперь....
  Когда таянский посланник попросил у герцога конфиденциальной
аудиенции, никто не удивился - речь, видимо, шла о предстоящем браке, и
жених имел право на беседу с представителем невесты без посторонних ушей.
Подслушивать в голову никому не приходило - в Эланде уважали чужие
секреты, к тому же на Рикареда никто не смотрел серьезно. Встреча
состоялась. То, что услышал Великий герцог, его потрясло.
  Посол Таяны и Тарски, высокий красивый человек с очень белым лицом и
блеклыми сероватыми глазами, сообщил ему сначала о смертях, постигших
Таяну, затем о гибели Рене, вне всякого сомнения, убитого предателями из
числа "Серебряных". Регент Таяны и тарскийский господарь Михай объявлял о
том, что брак между Рикаредом и принцессой Иланой невозможен, так как
Илана уже оказала честь ему, но во имя сохранения дружбы между Гнездом
Альбатроса и Логовищем Рыси он предлагает руку своей дочери, вдовствующей
королевы Таяны, чей вдовий срок истекает будущим летом. Кроме того, Михай
Годой призывает Великого герцога Эланда Рикареда вступить в военный союз
и, обрушившись на разжиревшую Арцию, пройти до Эр-Атэва и Каорда, затмив
славу и мощь древней Империи.
  Нет сомнения, что новый Архипастырь Амброзии (Филипп, к глубокому
сожалению Годоя, мирно скончался от многих хворостей) благословит союз
молодых держав и сочтет задуманный поход богоугодным делом.
  Перед мысленным взором Рикареда замелькали пленительные картины -
поверженные города, ключи на бархатных подушках, венценосные пленники,
груды золота и драгоценных камней. Величие! Свобода от унизительной опеки!
Возможность отомстить тем, кто относился к нему, К НЕМУ! с презрением. И
для этого нужно лишь созвать Совет Паладинов и объявить о своем решении.
Если они согласятся, тем лучше для них, они проживут еще какое-то время,
но если они выступят против! О, тогда посол Таяны и Тарски заставит их
замолчать. Навсегда.
  Рикаред так и не понял, как он согласился на этот безумный план.
Видимо, охватившее его ликование от известия о гибели Рене, казавшегося
бессмертным и неуязвимым, заставило герцога на время забыть все свои
страхи. Но сейчас, когда решительный миг неотвратимо приближался, он
отчаянно трусил. Ругаясь сквозь зубы (единственное умение маринеров,
которым Рикаред овладел в полной мере), он отодвинул потайную панель и
вытащил заветный кувшин. Через несколько минут настроение будущего
покорителя городов заметно улучшилось, и он с удовлетворением уставился на
свое изображение.
  Из зеркала на него смотрел интересный, еще довольно молодой человек.
Высокий, стройный, с мягкими и приятными чертами. Светлые волосы и добрые
голубые глаза дополняли картину, которую портили разве что слабо
очерченный рот и наметившиеся мешочки под глазами. Рикаред поднял обеими
руками корону Эланда - тонкий обруч странного темного металла и возложил
себе на голову. Получилось очень красиво. Накинув плащ с геральдическими
нарциссами, герцог направился к двери, но передумал, вернулся и вновь
отодвинул заветную панель... До Совета оставалась еще почти ора.

  2228 год от В. И. Рассвет 6-го дня месяца Собаки.
  Кантиска.

  - Кто-то желает добавить к уже сказанному? - Феликс обвел глазами
собравшихся и, не дождавшись ответа, поднялся. Все было ясно. Конклав
признает притязания Михая Годоя и отказывается отлучить его от Церкви.
Правда, сторонников у нового Архипастыря оказалось намного больше, чем он
рассчитывал, и среди них такие влиятельные люди, как Иоахиммиус и
Максимилиан. Более того, эти двое практически открыто предложили свою
дружбу, а она стоит дорого. Все было бы не так плохо, если бы... Если бы
Рене был жив и находился в Эланде. Герцог мог заступить пути любому
вторжению, а за это время Конклав изменил бы свою точку зрения и, вернее
всего, пусть с неохотой, но поддержал бы предложения Феликса.
  Увы, Рене Аррой, скорее всего, предательски убит, а значит, на его
воинский талант и железную волю рассчитывать не приходится, а посему
придется пойти на раскол Конклава, благо пастыри разделились почти
поровну. Феликс решился.
  - Братие! - Голос бывшего рыдаря звучал спокойно и твердо. - Прежде
чем я оглашу решение, призываю всех обратиться к покровителю нашему
Святителю Эрасти, дабы он укрепил наш дух и наставил на путь истинный. Ибо
тяжко блуждать во тьме без светоча, но еще более тяжко принимать решения,
не преисполнясь благодати. Так воззовем же к Пресветлому Эрасти, дабы он
отверз глаза наши и просветил тьму, в коей мы, неразумные чада Творца,
обретаемся. Пусть явит он нам свое откровение - достойно ли нам терпеть в
Таяне богопротивного узурпатора и должны ли мы призвать всех чад Церкви
Единой и Единственной, дабы дать отпор притязаниям Михая Годоя?!
  Феликс, тяжело и уверенно ступая (походку он перенял у покойного
Филиппа), спустился с возвышения и прошествовал к выходу. Клирики
двинулись следом. Как-то так случилось, что когда члены Конклава предстали
пред алтарем, те, кто поддерживал Феликса, и те, кто не был с ним
согласен, разделились. Первые заняли места слева от Архипастыря, вторые
отошли по правую руку, а несколько церковников, так и не определившихся до
конца, упорно следовали след в след за Феликсом. Архипастырь преклонил
колени первым, и тут-то все и произошло.
  Кардинал Трефилий с криком отбросил от себя посох - серебряный плющ,
которым тот был обвит, обернулся большой, бледной змеей. Гадина яростно
зашипела в лицо кардиналу, но кусать не стала, а, соструившись вниз,
исчезла в разверзшейся и тотчас закрывшейся щели в дубовой панели.
Лишенный привычного украшения валяющийся на блестящих плитах посох казался
непотребной палкой, забытой в храме случайно забредшим бражником. Трефилий
беспокойно топтался на месте, не знаят что делать, и тут кто-то вскрикнул,
указывая на Иоахиммиуса. С посохом того также происходили метаморфозы, но
совсем иного порядка. Серебряная ветвь оживала, превращаясь в настоящее
растение. Более того, меж зазеленевших листьев появились цветочные бутоны,
которые наливались на глазах и в конце концов лопнули. Невероятной красоты
серебристо-голубые цветы расточали дивный аромат. Церковники застыли как
громом пораженные, - одно дело твердить верующим о чудесах и совсем другое
- сподобиться узреть чудеса воочию
Первым опомнился Феликс, бывший ранее свидетелем еще более
впечатляющей демонстрации воли Святителя Эрасти. Он один успел заметить
изящную фигуру на хорах, прижавшуюся к резной деревянной панели. Астен
Кленовая Ветвь догадался, что Архипастырю может помочь только чудо, и...
совершил его.
  - Благодарю тебя, Святитель, за знамение твоей воли, - с чувством
произнес Архипастырь, - теперь мы знаем, что те, кто готов к переговорам с
Годоем, несут миру зло, те же, кто призывает к Святому Походу, угодны
Творцу!
  Спорить никто не посмел. Иоахиммиус благоговейно сжимал увитый
цветами посох, а Трефилий так и не рискнул поднять то, что некогда
являлось знаком его духовной власти. Эльф на хорах мечтательно улыбался
дивными синими глазами.


                                  Глава 41


  2228 год от В. И. 6-й день месяца Собаки.
  Эланд. Идакона.

  - Не нравится мне это, - на лице всегда спокойного Димана играли
желваки. - Что может нам сказать этот слизень, чего мы уже не знаем?
  - Просто играет в отсутствие Рене в Великого герцога, - Лагар
презрительно махнул изувеченной во время осенней бури рукой. - Объявит нам
то, что ему сообщили из Таяны, и думает, что мы будем поражены.
  - А кто-то знает, ЧТО ему сообщили? - Старый Эрик Коннак был
предельно серьезен. - Сказано - не бойся бури, бойся жуков, грызущих твою
мачту...
  - Ты всегда ненавидел герцога, - откликнулся высокий темноволосый
маринер.
  - Из него такой же герцог, как из меня Великомученица Циала, - Эрика
аж передернуло от отвращения, - если б я не потакал Рене в его
невысказанном желании когда-нибудь снова удрать в море, я бы заставил его
принять корону .. И все было бы иначе.
  - Я всегда ценил ваши слова, дан Эрик, - Лагар виновато улыбнулся, -
но не вы ли говорили, что Счастливчик Рене всегда возвращается.
  - С моря - да, но сейчас его занесло в эти мерзкие горы... Нет, я
второй день не нахожу себе места. Что нужно от нас этому ничтожеству?
  - Он не мог прознать про нашу прошлую встречу? - Стройный невысокий
человек с рябоватым лицом, мило улыбаясь, включился в беседу. - Нас все же
было около полутора сотен, кто-то мог проговориться... Во всяком случае, я
счел уместным надеть кольчугу.
  - Ерунда, Торкил! - Светловолосый великан потрепал соседа по плечу. -
Рикаред трус и, узнай он о нашем решении, сделал бы вид, что ничего не
произошло, а то и вовсе ударился бы в бега.
  - А вы знаете, что он просил прийти сюда сыновей Рене? - Диман обвел
собравшихся взглядом, глухо кашлянул и продолжал:
  - Причем приглашал их под большим секретом.
  - Но я их не вижу, - откликнулся один из паладинов.
  - И не увидите! - отрезал Диман. - Я отсоветовал мальчикам
приходить...
  - Мальчики, - проворчал старый Эрик, - одному семнадцать, другому
пятнадцать. Их отец в этом нежном возрасте уже...
  - Дело не в том, как они владеют шпагой и ходят по звездам, а в том,
зачем они понадобились здесь и сейчас, - Лагар задумался, накручивая на
палец темно-каштановую прядь. - Вся беда в том, что Рикаред - тряпка... С
кем поведется, от того и наберется. Кто-нибудь знает, о чем он говорил с
послом Таяны?
  - Мы, к счастью, не в Эр-Атэве, где стены имеют уши, - презрительно
откликнулся коренастый паладин в темно-сером колете.
  - И зря, - отрезал Эрик, - времена теперь паршивые, а атэвы далеко не
дураки. Там, где мы берем силой, они берут хитростью. Рано или поздно мы
схлестнемся, и сладить с ними будет непросто!
  - Это когда еще будет, - поднялся с места Лагар, - а вот Рикаред,
промокни он до ушей, вот-вот явится сюда. И что-то мне подсказывает, что
будет лучше, если он не найдет здесь не только сыновей Арроя, но и нас...
Я, по крайней мере, ухожу, и если через три оры вы отсюда не выйдете
целыми и здоровыми, вернусь вместе с ребятами с "Осеннего Ветра"
В воздухе повисло молчание. Затем встал Торкил, а за ним и еще
семеро. Паладины молча поклонились остающимся и вышли. Уже на пороге Лагар
обернулся: "Мы будем рядом, если что".
  - Пусть люди собираются у малого причала, - Эрик проводил взглядом
уходящих, - они правы. По-своему. Но кто-то должен остаться Мы не можем
показать этому ничтожеству, что боимся, хотя, Проклятый меня побери, у
меня давно не было так гадко на душе! Я думаю, друзья мои, мы должны
действовать так, как будто Счастливчик действительно пропал. Надеюсь, что
он жив, но он не с нами, значит...
  - Значит, мы должны решать сами, - охотно откликнулся высокий -
Кстати, нашему пьянице пора бы и появиться.
  Словно в ответ на эти слова дверь распахнулась, и появились
ожидаемые, но нежеланные гости - Рикаред, одетый с непривычной для Эланда
роскошью, двое послов - плотный таянец в арцийском бархате и высокий очень
бледный человек в скромном темно-фиолетовом платье. Следом два мощных
таянца внесли какой-то длинный тяжелый предмет, завернутый в темно-лиловый
атлас. Рикаред, тщательно следя за своей походкой, приблизился к своему
креслу и сел, приняв странную напыщенную позу. Его вцепившиеся в
подлокотник руки побелели от напряжения, глаза перебегали с одного лица на
другое. Наконец герцог заговорил:
  - Я вижу, что Совет Паладинов собрался. Но я недосчитываюсь
девятерых..
  - Десятерых, - резко откликнулся темноволосый Рауль че Гинтэ. -
Первый Паладин Зеленого Храма Осейны Рене-Аларик Аррой отсутствует по
неизвестным для нас причинам.
  Рикаред медленно и торжественно встал. Его лицо покрыла смертельная
бледность, но он сумел заставить себя говорить внятно:
  - К моему глубокому прискорбию, я не ошибся. Мой дядя, лучший из
моряков, ступавших на эти камни, мертв. Предательски убит по наущению
бывшего капитана гвардии наследника Таяны Шандера Гардани. Преступника
покарали, но герцога Рене это, увы, не воскресит.
  Рикаред сел, предоставив паладинам осмыслить сказанное. Незаметно он
бросил взгляд на таянцев и увидел, как бледный неодобрительно сжал губы -
сыновей Рене в Зале Паладинов не было
- Как это случилось? - Эрик, столь же бледный, как тарскиец, поднялся
и теперь тяжело смотрел на таянцев. - Пусть расскажут!
  Посол не возражал. Он сперва представился, назвавшись даном Бо, а
затем монотонным, но приятным голосом подробно рассказал о том, как Шандер
Гардани, повредившийся в уме после смерти Стефана, затаил зло на Рене,
считая его виновником всех бед.
  Именно он тайно послал вдогонку за Рене лейтенанта Ласли, который и
передал тому письмо якобы от имени принцессы Иланы, что в это время
благополучно пребывала в циалианском монастыре. Рене приехал на
условленное место, где его ожидали убийцы из числа "Серебряных".
  Герцог сражался мужественно, но был убит.
  Маринеры потрясение молчали, но недолго.
  - Где тело адмирала? - требовательно спросил старый Эрик.
  - Здесь, - скорбно кивнул головой бледный посол, - мы вынуждены были
привезти его тайно, так как не знали, как объяснить случившееся жителям
Идаконы. Правду знает только Великий герцог, - изысканный поклон в сторону
напыжившегося Рикареда, - и теперь вы.
  - Где же он? - переспросил кто-то дрогнувшим голосом. Бледный
торжественно поднялся:
  - Я был вынужден применить магию, чтобы скрыть несчастье до той поры,
как мне удастся оправдать Таяну и Тарску в ваших глазах. Призываю в
свидетели Святую Равноапостольную Циалу, что Рысь оплакивает потерю не
менее горько, чем Альбатрос. Теперь решать вам: сохраним ли мы наш
освященный веками союз, союз, которым столь дорожит наш король и которому
был верен Первый Паладин Зеленого Храма Осейны.
  Тарскиец махнул рукой, и воины медленно положили свою ношу на
возвышение у огромного камина. Бледный приблизился, проделывая руками
странные пасы. Лиловый атлас вспыхнул холодным пламенем и исчез. На
темно-красном граните остался лежать герцог Рене. Его черты и в смерти
сохранили свою строгую чистоту, белые волосы обрамляли не тронутое
клинками врагов лицо, но кисть правой руки была отсечена. В левой руке
герцог все еще сжимал обломок шпаги.
  - Он был убит сзади, - тихо сказал посол. - Очевидно, кто-то из убийц
не решился вступить в схватку и выжидал, когда паладин повернется к нему
спиной. И дождался.
  Слова повисли в тишине. Люди, не раз глядевшие в глаза смерти и
хоронившие друзей, потрясенно молчали - все мысли были вытеснены
обрушившимся несчастьем. Глаза их оставались сухими - маринеры не плачут,
но от этого молчанье становилось еще более непереносимым.
  Герцог Рикаред с тревогой смотрел на своих подданных, понимая, что
теперь ему надо заставить себя слушать, и не знал, с чего начать. Толстый
таянец бросал умоляющие взгляды на дана Бо, словно опасаясь, что сейчас
его пронзят несколько десятков шпаг. Сам же дан Бо, отступив на шаг, ждал,
когда эландцы обретут вновь способность слушать. Он знал, что ему
говорить. Вернее, думал, что знает.
  - Где цепь? - неузнаваемо хриплым голосом вдруг спросил Диман.
  - Ее не нашли. Вероятно, ее унесли убийцы или же кто-то из крестьян,
которые обнаружили тело, - вздохнул дан Бо. - Мы понимаем, что это предмет
для вас священен. Цепь ищут, нашедшему обещана высокая награда. Надеемся,
что реликвия вскоре вернется в Идакону.
  Старый Эрик, губы которого подозрительно дрожали, подошел к тому, кто
сначала был его учеником, потом - другом и, наконец, вождем, и,
склонившись, поцеловал мраморный лоб. Глаза старого маринера блеснули. Его
голос, привыкший повелевать, наполнил всю башню:
  - Герцог Рикаред! Подойди сюда!
  Нервно передернув плечами, Рикаред встал и неловко подошел к
возвышению, на котором покоился его дядя. Герцог, видимо, решил, что ему
предстоит что-то говорить, но Эрик звал его не за этим.
  - Он должен лежать с цепью, - великий капитан обвел глазами
собравшихся, - но цепь украдена. Так пусть его голову венчает корона,
которая ему шла, как никому, и которая скована из того же металла, -
Рикаред не успел даже вздрогнуть, как маринер сдернул с его головы черный
обруч и осторожно возложил на седую голову Рене.
  Как только темный металл коснулся убитого, с тем стали происходить
странные метаморфозы. Исчезла седина, изменился профиль, тело
вытягивалось, становилось шире в плечах. Перед пораженными эландцами
предстал человек лет тридцати пяти с характерным лицом таянского нобиля.
  - О Великие Братья, - прошептал пораженный Диман, - лейтенант Ласли.
  - Это не Рене, - торжествующе прокричал Эрик, - нас хотели обмануть.
  Рикаред с позеленевшим от ужаса лицом, суетливо творя левой рукой
знаки, отвращающие зло, и бормоча: "Я не виноват, я не знал, меня
заставили", бросился в дальний угол, где к нему присоединился толстый
таянец. Маринеры вскочили, схватившись за оружие, однако дан Бо
присутствия духа не потерял. В его руках появился странный жезл, навершие
которого, украшенное непрозрачным белым камнем, начало тихонько куриться.
  Первым действие невиданного оружия испытал на себе старый Эрик. Глаза
маринера вылезли из орбит, он судорожно рванул воротник, да так и остался
стоять, словно ноги приросли к полу. Комната быстро заполнялась странной
дымкой - огни факелов окружили блекло-радужные кольца, ослепли, враз
помутнев, стекла...
  Маринеры стояли там, где их застал колдовской туман, будучи не в
силах пошевелиться. Они понимали, где они и что с ними происходит, слышали
каждый звук, видели своих товарищей, но тело отказывалось подчиняться
разуму.
  Бледный дан Бо с удовлетворением осмотрел дело рук своих и, тонко
улыбаясь, поднялся на возвышение, слегка отодвинув ногой в сапоге с белым
отворотом мертвого Ласли. Он явно собрался говорить, но его речи так никто
и не услышал.
  О том, что случилось мгновение спустя, менестрели пели не одно
столетие. Огромное окно башни с грохотом распахнулось под бешеным напором
штормового ветра, в Зал Паладинов ворвались грохот прибоя и косые струи
дождя; факелы на стенах задымили и погасли, в неверном лиловом свете
молний, прорезавших серые сумерки, через каменный подоконник перелетел
огромный вороной жеребец со всадником на спине. Приземлившись по-кошачьи
текуче и мягко, конь вскинулся на дыбы и закричал, сверкнув
изумрудно-зеленым глазом. Тело бледного колдуна пронизала дрожь. Он
выронил из рук курящийся жезл и стал медленно пятиться, выставив вперед
длинную худую руку. Черный конь, подчиняясь железной руке седока, так и не
опускаясь на передние ноги, шагнул вперед. Бледное лицо исказил ужас,
тарскиец не мог оторвать глаз от оскаленной лошадиной морды, а затем
всадник отпустил поводья и сверкающие прозрачные копыта опустились на
череп посла. Раздалось шипение, как если бы раскаленный докрасна клинок
погружали в холодную воду. В свете молнии серебром сверкнули белые волосы
наездника и серебристая грива его коня.
  Рикаред и вновь обретшие свободу двигаться паладины зачарованно
следили, как высокая худая фигура посланника Годоя рухнула на мраморные
плиты пола, а конь, направляемый всадником, продолжал свою страшную
пляску, пока на блестящем граните не осталось лишь чудовищное месиво из
костей и мокрых тряпок, в котором уже не было ничего человеческого.
  Наездник легко спрыгнул на пол, потрепал своего скакуна по шее и,
сняв с него уздечку, весело и звонко вскрикнул. Конь ответил ржанием,
более похожим на гром водопада, и, взметнувшись в чудовищном прыжке, исчез
за окном в струях дождя.
  Рене-Аларик Аррой какое-то время стоял, подставляя лицо морскому
ветру, а затем затворил окно и осведомился:
  - Кто-нибудь, наконец, зажжет огонь?

  2228 год от В. И. Вечер 19-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Высокий Замок.

  Михай Годой с удовольствием поставил витиеватую подпись под очередным
указом. Он правил почти три месяца, но эта процедура все еще приятно
возбуждала. Так же, впрочем, как и жена. Ночи с Ланкой делали его молодым,
вызывали ощущение победы над проклятым Рене, о котором по-прежнему не было
ни слуху ни духу. Странное дело, чем дольше не было вестей об эландском
герцоге, тем сильнее в Михае крепла уверенность, что тот жив и здоров.
  Сигуранты, прочесав все окрестности Оленьего Замка, кругами обошли
прилегающие к нему земли, дойдя до Фронтеры, побывали даже в том проклятом
селе, куда зачем-то занесло Рене по дороге в Гелань и где произошло
какое-то чудо. Но все хлопоты были тщетными - адмирал как в воду канул.
Впрочем, возможно, так и было, Аррой МОГ утонуть, если был ранен и, не
рассчитав сил, попробовал переплыть Рогг. Но на такую удачу Михай уже не
надеялся. Зря он приказал взять проклятого адмирала живым! Зря! Конечно,
сломать такого человека было бы замечательно во всех отношениях, но лучше
было бы не рисковать, смерть Рене избавляла сразу от множества забот. В
конце концов, политик должен поступаться удовольствиями ради великой
цели...
  Годой грузно повернулся и дернул витой шнур - внизу, в малой
буфетной, зазвонил причудливый колокольчик с дракончиком, возвещая о
жажде, испытываемой регентом. Михай даже не успел разозлиться на
медлительность прислуги, когда седовласый благообразный старший буфетчик,
сопровождаемый дежурным нобилем, внес квадратный графин с любимой регентом
Черной Кровью, знаменитым вином, доставляемым из самого Зр-Атэва с
виноградников калифа Майхуба. Годой, не моргая, смотрел, как буфетчик
наливал вино в высокий, оправленный в золото стакан, как затем из этого
стакана отлил в другой, попроще, который и передал черноволосому юноше с
затравленными глазами. Тот залпом выпил вино и замер, опустив голову.
Регент его знал - Коста, троюродный брат бывшего капитана "Серебряных",
ныне назначенный пробовать вино для регента. Отказаться молодой человек не
мог - это означало бы смертный приговор целому роду, а Гардани всегда были
готовы рискнуть своей жизнью, но не жизнью близких. Регент усмехнулся и
отхлебнул вина - всех врагов не уничтожить, но, если умело казнить и
миловать, люди десять раз подумают, прежде чем восстать. К сожалению,
какое-то время ему, Михаю Годою, предстоит соблюдать осторожность, зато
потом... Регент отогнал сладостные мечты: он давно понял, что чем больше
позволяешь себе торжествовать в грезах, тем гаже идут дела. Он слишком
расслабился, заранее смакуя пленение Рене, и вот извольте - герцог исчез,
и один Проклятый знает, где он прячется и когда объявится. Годой
скривился, словно вино попало в больной зуб, и буфетчик посерел от страха.
Регент этого даже не заметил, припоминая свои развлечения с Маритой.
Девчонка целый месяц послушно выполняла все его капризы и прихоти, даже
самые непристойные... Жаль, Ланка узнала. Она, видите ли, полагает, что,
раз уж стала его женой, он не должен иметь дало ни с кем. А сама только и
думает про своего седого! Но все равно, глупо тогда получилось. Надо было
Мариту или сразу убить, прямо на глазах у женушки, - Михай мечтательно
хихикнул, - или же подарить кому-то из гоблинов, пусть бы отправил ее в
Последние горы, а она, думая, что спасает брата, продолжала терпеть. Он же
ничего лучшего, чем сплавить малышку на кухню, не придумал! А та оказалась
куда как непростой. Надо же - додумалась, спустила рысь с цепи... Черт с
ним, с Марко, тот свое дело сделал, но эта дурища Герика куда-то
подевалась вместе с клятой кошкой! Наверное, забежали в какой-то потайной
ход, которых тут пропасть. Проклятье! Перерыли всю Таяну, но бабы с рысью
никто не видел, а она-то как раз жива, уж это-то он знает. Близится Срок,
и в этот момент Герика должна быть под рукой, что бы ни говорили
Союзники....
  В дверь поскреблись, и регент разрешил войти капитану гоблинской
стражи. Высокие плечистые воины с неподвижными узкоглазыми физиономиями
прекрасно справлялись со службой и не якшались с таянцами, за что Годой их
ценил особо. Нкрдич лаконично сообщил, что прибыл человек из Гверганды.
Годой кивнул: "Пусть войдет!"
Вошедший оказался тучным человеком средних лет с когда-то роскошной,
но изрядно поредевшей кудрявой шевелюрой и мясистой нижней губой. Богатый
откупщик, он уже давно служил глазами и ушами Михая в Эланде, но лично
появлялся редко. У регента неприятно заныло внизу живота, но он сумел
сохранить скучающее выражение: "Я слушаю тебя, Ванста".
  - Он вернулся.
  - Кто? - сделал хорошую мину при плохой игре Годой.
  - Герцог Рене.
  - Известно, что с ним было?
  - Нет. Но он здоров, это точно. Объявился в Идаконе утром шестого дня
Собаки и сразу же взялся за дело. Гонцы носятся туда-сюда, сам Счастливчик
дважды был на Переправе.
  - Ты сам его видел?
  - Да! Когда все паладины выходили из Башни Альбатроса, а вот как он
там оказался - не знаю. Или в башню есть потайной ход, или Аррой
прикинулся невидимкой, потому что его прозевал не только я, но и
собственная стража, хотя у этого проклятого Димана, по-моему, вторая пара
глаз на затылке. Можно сказать, мне повезло, что я смог унести ноги...
  - Тебе заплатят за причиненные неудобства. Что герцог?
  - Как всегда красив и весел. Впрочем, я на него недолго любовался, а
сразу же нанял баркас и успел-таки отплыть в Гверганду еще до закрытия
порта. Мы уже были в море, когда выстрелила сигнальная пушка.
  - Так идаконский порт закрыт?
  - Временно и не для всех. Но я кое-что разузнал в Гверганде. Рене не
стал задерживать иностранцев, только наскоро проверил, нет ли среди них
шпионов. Так что я убрался вовремя, а вот Томска и Ламброса мы вряд ли
когда-нибудь увидим, а прознатчики Бернара, те и вовсе погорели... Бернар
неглуп, но жаден, вот и набрал задешево всякого сброда, вместо того, чтобы
умным людям за хорошую работу платить...
  - Бернар мне сейчас не интересен. Говори по делу.
  - Охотно. Аррой обвиняет тебя в убийствах и узурпации власти, а твоих
послов - в организации заговора против Эланда.
  - Что о них изестно?
  - Томаш содержится в Верхней Цитадели, а Бо убит...
  - Этого не может быть! Он же...
  - Он пытался колдовать, и Аррой его прикончил прямо на глазах Совета
Паладинов! Как именно, узнать не удалось, но от бедняги осталось мокрое
место, - Ванста коротко хохотнул, вздрогнув всем своим дородным телом.
  - А что Рикаред?
  - Объявлено, что болен...
  Регент долго молчал, барабаня по столу унизанными перстнями
волосатыми пальцами:
  - Твои люди без тебя на что-то способны?
  - Боюсь, нет. Их мало, и они не отличаются умом, но отличаются
трусостью.
  - Жаль. Что еще?
  - В Гверганде бросил якорь "Акме", один из легких кораблей Арроя. С
него сошло несколько человек, в том числе и белобрысый оруженосец герцога.
Я думаю, они направились в Кантиску.
  - Ну, там их вряд ли ждет удача... Ладно, иди.
  Когда дверь за толстяком закрылась, Годой дал волю своей ярости.
Итак, все впустую. Аррой на свободе и начал действовать. Хотелось бы
знать, как он, минуя стражу, и свою, и чужую, оказался в нужный момент в
Башне Альбатроса и как он справился с... с тем, о чем сам Михай не
рисковал лишний раз вспоминать. Этого просто не могло быть.
  Годой не слишком-то верил рассказам о чудесных похождениях
Счастливчика Рене за морями, но его небывалая везучесть вновь дала о себе
знать. Если только... Если только Аррой, так же как и он, Михай, не
балуется Запретной магией, искусно заметая следы. Рене избежал яда и
стали, каким-то чудным путем вернулся в Эланд, сумел совладать с магией
Ройгу... Теперь Гнездо Альбатроса готовится к войне... Только слепец, с
горечью осознал регент, мог думать, что адмирала так просто сбросить с
эрметной доски. Что ж, отныне нужно исходить из того, что эландец -
опытный маг, а не удачливый искатель приключений. Теперь главное вести из
Кантиски - стал ли Амброзии, наконец, Архипастырем. Если стал, он должен
немедля обвинить эландского герцога в использовании Запретной магии и
отлучить его от Церкви. Михай выпил вина и принялся составлять письмо
Амброзию...

  2228 год от В. И. Вечер 22-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Гелань. Лисья улица.

  Симон тщательно запер двери и опустил занавески. Всем своим видом
медикус показывал, что настало время важного и откровенного разговора.
Лупе смела волосяной щеткой крошки со стола и уселась в огромном кресле,
положив на колени тонкие руки. Две пары глаз выжидающе смотрели на
Рамиэрля, и тот заговорил, как в воду прыгнул:
  - Надо уходить, и чем скорее, тем лучше!
  - Куда? - Симон казался растерянным. Лупе молчала, глядя на эльфа с
неодобрительной непроницаемостью кошки.
  - Сначала во Фронтеру, а затем в Кантиску или еще дальше! Герика не
может тут оставаться, да и вы тоже. Чудо, что никто не вспомнил, что Лупе
привез с собой Рене, а Симон лечил покойного эркарда и был знаком с
Гардани. И со мной тоже. Да, сначала они уничтожают нобилей, но, помяните
мое слово, скоро возьмутся за горожан, а доносчиков и клопов всегда и
везде более чем нужно для спокойного сна. - Хозяева молчали, и Роман,
сдерживая себя, принялся развивать свою мысль:
  - Поймите, дорогие мои, даже если вас не тронут гоблины, грядет
война, Михай не постесняется пустить в ход магию, но он ошибается, полагая
себя единственным сведущим в Запретном. Найдутся те, кто ответит ему мерой
за меру, а вы с беременной женщиной на руках окажетесь в центре магической
свистопляски. Нет, надо уходить.
  - Ты прав, - Лупе сказала это очень просто, - я сама об этом думаю.
Но мало решиться, мало выбрать куда идти, надо знать, как это сделать.
  Просто так из города не выпустят, особенно с повозкой, проверят, кто,
куда и зачем. Пешком нам не уйти, да и-Преданного не спрячешь...
  - Выйти мы выйдем, на то, чтобы отвести глаза страже, меня хватит,
укрыть четверых в Синей Тени, чтоб не почуяли волшбу, я тоже смогу. Перла
и Топаз способны нести на себе по два всадника. Это им не понравится, но
их никто не спрашивает, но вот Преданный... Он не сможет бежать с такой
скоростью, как мои кони, и он слишком тяжел, чтоб обременять лошадей еще и
этой поклажей.
  - Рысь не отходит от Герики, - Лупе ничего не предлагала, просто
говорила как оно есть...
  - Жаль кота, он совсем ручной, иногда мне кажется, он все понимает, -
Симон неловко расправлял свою рыженькую мантию, что всегда у него означало
неприятное, но необходимое решение, - наверное, придется его... ну словом,
у меня есть снадобья... В конце концов, без Стефана для него не жизнь, а
мука. Лучше бы отпустить его назад, в лес, только он ведь теперь не
уйдет... То есть я говорю, что он магией привязан к людям.
  - Погоди, погоди, - Роман наградил толстенького меди-куса быстрым
взглядом, - он не к людям привязан, а к браслету, что был на руке у
Стефана. Очевидно, последним приказом хозяина было охранять Герику, вот он
ей и служит. Мы освободим кота, если вернем себе браслет, который я отдал
принцу, и снимем с Преданного ошейник. Эти вещи нельзя выпускать из рук!
Как я об этом не подумал! Ты не знаешь, что сталось с браслетом Стефана?
  - Это может знать Герика.
  Герика действительно знала, хотя добиться от нее вразумительного
ответа удалось не сразу. Женщина сидела, сжавшись в комок в углу кровати,
с трудом понимая, что от нее хотят. Тарскийка не относилась к тем, кого
беременность украшает, может быть потому, что вместо ласкового внутреннего
света, так преображающего будущих матерей, на лице королевы застыл ужас,
смешанный с наползающим безумием. Если бы Лупе не кормила ее, не одевала и
не причесывала, она, видимо, уже перешла бы черту, отделяющую человека от
подыхающего животного. Тем не менее общими усилиями от нее удалось
добиться довольно-таки путаного рассказа, из которого следовало, что
Стефана похоронили, не сняв с его руки черного браслета. То есть снять-то
хотели, но даже лучший королевский ювелир не смог ни расстегнуть застежку,
ни распилить немыслимо твердый металл. В конце концов ритуальное золотое
запястье с гербами умершему наследнику надели на правую руку вместо левой.
Большего узнать не удалось - с королевой случилась истерика. Лупе осталась
обихаживать больную, а мужчины спустились вниз.
  - Не представляю, что с ней творится, - сквозь зубы проворчал Симон,
- очень странная разновидность безумия...
  - Но она все же еще не потеряла память...
  - Вот именно, что "еще". И беременность проходит как-то не так. Две
недели назад я был готов побиться об заклад, что ее срок не раньше месяца
Сирены, а сейчас ясно вижу: ребенок родится в середине Копьеносца! А ведь
когда она к нам пришла, я вообще не заметил никаких признаков... Такое со
мной впервые в жизни.
  - Тем более ее нужно скорей увезти, мне все это очень не нравится. Но
сначала надо выручить браслет Стефана. Он ведь, если я правильно понял,
еще не похоронен?
  - Да, членов королевской семьи предают земле только в день зимнего
солнцеворота. До этого они под защитой Малой магии находятся в нижнем
замковом иглеции.
  - Значит, Замок...
  - Хотел бы я знать, как ты туда попадешь?!
  - Если Герика с Преданным смогли выйти, значит, я смогу войти.
  - Думаю, они воспользовались подземным ходом, про который не знают
нынешние хозяева замка. Жаль, Гардани мертв. Он-то наверняка знал дорогу.
  Мягкий, но тяжелый шлепок возвестил о появлении Преданного,
покинувшего свой пост над дверью в мансарду. Рысь уселась напротив Романа,
положила могучую лапу ему на колени и издала приглушенный горловой звук.
Затем уставилась в глаза эльфу.
  - Будь я проклят, если он не готов показать дорогу, - пробормотал
пораженный либр.
  - В этом нет ничего удивительного - он очень разумен, тебя помнит,
знает, что ты друг Стефана. Он, наверное, хочет вернуться к хозяину. Тут
он свое дело выполнил - Герике ничего у нас не грозит, он не может этого
не чувствовать.
  - Не знаю, что им движет, но, похоже, он в самом деле знает дорогу.
Что ж, дорогой, раз взялся - веди!
  Роман решительно встал, опоясался шпагой, постоял, закрыв глаза,
собираясь для нужного заклинания - даже ночью и при его умении он не
рискнул идти по городу без скрывающих заклятий, слишком высоки были ставки
- и вышел за дверь. Преданный еще раньше растворился в осенних сумерках.


                                  Глава 42


  2228 год от В. И. Вечер 22-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Высокий Замок.

  Анна-Илана внимательно проверила запоры на дверях - вообще-то Михай
куда-то отлучился, но береженого судьба бережет. Комната жены регента была
ее крепостью, Ланка слишком хорошо помнила судьбу братьев, чтобы позволить
себе быть беспечной в родном доме.
  Принцесса молча постояла перед зеркалом, переставив несколько раз
свечи, чтобы пламя наиболее выгодным образом выхватило из темноты
блестящие волосы, надменный рот, темные бархатные глаза, нежную кожу.
Оставшись довольна, Ланка подошла к столу и лениво подобрала несколько
виноградин с хрустального блюда, задумчиво провела пальцами по щеке и
решительно пододвинула к себе письменный прибор.
  Она собралась написать Рене сразу же, как только узнала, что тот жив
и в Эланде, но надо было придумать, как доставить письмо по назначению.
Михай ни в коем случае не должен был ничего знать, но сейчас мужа не было.
Его вечерние отлучки длились не менее трех ор, так что времени хватало.
Был и гонец, способный добраться до Фронтеры и найти там надежного
человека, который переправит письмо в Эланд.
  Еще три месяца назад Ланка писала бы быстро и решительно, но теперь
она обдумывала каждую фразу. Кто-то мудрый и циничный сказал, что корона
или убивает, или делает умнее. Ланка старалась выразить свои мысли так,
что, попади ее послание в руки кого-то, кроме Рене, тот ничего бы не
понял. Зато герцог не мог бы усомниться как в том, что письмо
предназначено ему, так и в том, кто автор послания.
  Принцесса засиделась за полночь. Наконец все было готово, и Илана
позвонила условным звонком. В коридоре раздались тяжелые, но мягкие шаги,
и в комнату вошел молодой гоблин. Ланка приглядывалась к нему давно. Она
довольно быстро научилась отличать гоблинских наемников друг от друга и
часто пользовалась этим. Поскольку большинство обитателей Высокого Замка
пришельцев ненавидели, боялись и презирали одновременно (Михай, хоть и
прибегнул к их услугам, не являлся исключением), доброжелательный интерес
жены регента пробудил в могучих черноволосых воинах ответную симпатию.
Ланка не раз прилюдно восторгалась их медвежьей силой и выносливостью,
сетовала на то, что мужчины-люди вырождаются, если уже не выродились,
жадно расспрашивала о житье-бытье в горах.
  Особенно принцесса сдружилась с молодым воином по имени Уррик пад
Рокэ, который неосторожно обронил, что, к сожалению, гоблинские женщины
при всех своих достоинствах интересуются лишь продолжением рода и
поддержанием очага. Услышав такое, Ланка принялась говорить с молодым
чужаком о поэзии и живописи, показывать ему картины старых мастеров,
объясняя, что хотя суровая жизнь в горах сохранила в народе Уррика
мужество, силу и благородство, но она же лишила их многого, прекрасного и
неизведанного. При этом таянка всячески подчеркивала свою слабость и
беззащитность. Однажды Уррик застал ее в слезах и узнал, что регент не
только изменяет ей с кухонной девчонкой (у гоблинов сословные ограничения
и супружеский долг были весьма суровыми), но и, пойманный с поличным, ее
же оскорбил. Ланка рыдала на груди чужака, шепча, что бежала бы в горы к
настоящему народу, если бы не знала, что самый ее вид у большинства
соплеменников Уррика вызовет отвращение. Молодой горец был сражен. Именно
в этот момент он понял, что любит женщину из племени людей и к тому же
жену того, кому служит. Открытие это сначала повергло Уррика в ужас, но
потом он рассудил, что защищать слабую, одинокую женщину, оскорбленную
собственным мужем, - его святой долг.
  С этого времени он возненавидел регента, а Ланка поняла, что может
рассчитывать на гоблинского офицера.
  Принцесса не сомневалась, что Уррик доставит ее письмо старой няньке,
приехавшей в Таяну еще вместе с Акме, но к старости осевшей вместе с
мужем-егерем на арцийской границе. Старая Катриона, которую Рене знал чуть
ли не с рождения, найдет способ переправить послание из Фронтеры в
Идакону. Ланка еще раз перечитала написанное, сложила письмо, но
запечатывать не стала - Уррик пока еще не читал по-арцийски, Катриона же
читать не умела вообще, а лишний раз продемонстрировать обоим полное и
безграничное доверие не помешает. Улыбнувшись самой себе, жена регента
вышла к Уррику. Кстати, приручая молодого гоблина, она и сама привыкла к
его внешности, а могучая стать и гибкие красивые движения нового друга в
последние несколько недель заставляли принцессу задуматься о том, стоит ли
хранить верность все более теряющему определенную сноровку Михаю.
Разумеется, когда она вернет Рене, она и думать забудет обо всех
остальных, но пока... А почему бы и нет? И почему бы не сегодня?

  2228 год от В. И. Вечер 22-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Гелань.

  Зеленая горка пользовалась в Гелани дурной славой. Одни по ночам там
видели какие-то огни, другие утверждали, что слышали крики и смех.
Городские стражники не раз появлялись в этом глухом местечке в самое
разное время, но никого и ничего не находили. Наиболее осведомленные
базарные кумушки утверждали, что на горке когда-то стоял иглеций, в
стародавние годы оскверненный нечестивцами, чьи неупокоенные души
привязаны к месту их грехопадения.
  Сама же горка вовсе не казалась зловещей. Круто обрывающаяся в
сторону Рысьвы и более полого сбегающая в сторону Лайерского предместья,
она заросла колючей ежевикой, лещиной и черной бузиной. Попадались поляны
и проплешины, на которых почему-то ничего не росло, зато в трех или
четырех местах вверх рвались группы сосен и лиственниц, видимо, посаженных
разумной рукой, так как росли они строго по кругу. Тогда же, наверное,
принесли на горку и несколько кустов роз, которые, на удивление любому
цветоводу, заботились теперь о себе сами и цвели так пышно, словно росли в
оранжерее под бдительным присмотром умелых садовников.
  Неподалеку от плоской вершины Зеленой горки кто-то соорудил странный
памятник, представлявший собой высокий обелиск на массивном, сложенном из
грубо обработанных гранитных глыб основании. Когда-то это сооружение было
окружено невысокой стеной, которая почти вся развалилась - уцелел только
один кусок, на нем в солнечные дни любили греться одичавшие кошки. С ними
за добычу спорили вороны. Птицы вообще чувствовали себя здесь в полной
безопасности - окрестные мальчишки свято верили, что тех, кто подобьет
какую-нибудь живность на горке, целый год будут преследовать неудачи. По
той же причине люди избегали собирать там ягоды и цветы, а бродяги не
устраивали своих лежбищ.
  Роман обо всем этом узнать не успел, но, когда эльф, следуя за своим
провожатым, миновал жилые улицы и очутился на узкой тропе, извивающейся
среди места, помнившего иные дни Преданный крался впереди, иногда
оглядывался - проверял, идет ли за ним Роман. Роман шел. Подъем был
нетрудным, и вскоре они очутились у памятника. Отсюда тонущая в туманных
сумерках Гелань была видна не так хорошо, как с башен Высокого Замка, но
ряды черепичных крыш, высокие деревья и еще более высокие стрелы соборов и
иглециев притягивали к себе взгляд, вызывая сосущую тоску. Бард, однако,
не мог себе позволить грустить или предаваться воспоминаниям. Заглушив все
чувства, он оглядывался, пытаясь в сгущающихся сумерках высмотреть хоть
какое-то подобие прохода.
  Короткий рык Преданного раздался сверху - рысь стояла на уцелевшем
куске каменной кладки. Либр живо взобрался туда же, используя расщелины и
выбоины. Оказалось, фундамент сооружения не сплошной, а представляет собой
неглубокий квадратный колодец с очень толстыми стенами. Стены эти
ступенями понижались внутрь и ступенями же шли вверх, плавно переходя в
гранитный четырехгранник, украшенный стершимся барельефом.
  Роман легко спустился вниз и сразу же обнаружил лаз. Видимо,
несколько Камней, подмытых дождями или весенней талой водой, рухнули. В
образовавшееся отверстие легко мог протиснуться небольших размеров
медведь, что уж тут говорить о гибком эльфе. Бард в последний раз взглянул
в темнеющее небо - только на западе дрожала лилово-алая тревожная полоса -
и следом за Преданным шагнул внутрь, благословляя свои глаза, нуждавшиеся
в свете не сильнее, чем глаза кошек. Впрочем, прозрачная ночная тьма,
разбавленная звездным и лунным светом, и тяжелый мрак подземелья разнятся
между собой, и Роман все же засветил небольшой голубоватый шар. Для
человека света не хватило бы, для эльфа и рыси было более чем достаточно.
  Первое, что он обнаружил в подземелье, было грубое изображение
прыгающей рыси и надпись, выцарапанная на известняковой ллите, вмурованной
в пол. Полустершиеся, неровные буквы складывались в имя
"Стефан-Аларик-Кенстин Ямбор Аррой Волинг" и дату "20-й день Лебедя, 2008
год".
  Ход обнаружил Стефан, когда ему было всего 13 лет, и мальчишка так
дорожил своим открытием, что никому о нем не рассказал. То ли юного принца
прельщала возможность в любое время тайно покидать Высокий Замок, то ли
ему было лестно знать нечто, о чем не ведал никто, но именно тайна Стефана
сначала освободила Герику, а теперь дала Роману возможность пробраться в
Замок. Интересно только, откуда про лаз узнал Преданный? Видимо, Стефан
после отъезда Романа окреп настолько, что начал совершать рискованные
путешествия и при этом брал с собой рысь. Во всяком случае, дорогу зверь
знал. Он уверенно вел Романа вперед, без колебаний выбирая нужный ход,
если путь раздваивался или от него отходили отнорки. Роман быстро шагал
вслед за рысью, Зеленая горка была довольно далеко от Высокого Замка, и
эльф знал, что идти предстоит всю ночь и половину дня, а вторую половину
до вечера придется скрываться, дожидаясь, когда Замок уснет.

  2228 год от В. И. 22-й день месяца Собаки.
  Пантана. Убежище.

  Астен Кленовая Ветвь с некоторым недоумением смотрел на брата.
Властный и отстраненный, Эмзар редко к кому обращался за советом и был
отнюдь не склонен к доверительным беседам. Сегодняшнее приглашение
повергло Астена в удивление, которое тот не смог скрыть. Эмзар принимал
гостя в Малом Серебряном кабинете, куда всем, кроме Местоблюстителя, ход
был заказан. Именно здесь хранился Великий Талисман Клана, и здесь же
блюститель Лебединого трона имел обыкновение уединяться. Комната была
надежно защищена старинными заклинаниями. Ныне среди эльфов не было магов,
способных не то что распутать эти чары, но даже приблизиться к их
постижению. Все это, а также изящно сервированный стол, украшением
которого был изысканный кувшин с золотистым напитком, о котором на 2228
году Великого Исхода можно было узнать лишь из песен, намекало, что
разговор предстоит необычный.
  Эмзар жестом указал брату на обитый ясно-синим бархатом пуф на
серебристых изящных ножках, сам наполнил высокие узкие бокалы и протянул
один Астену.
  - Надеюсь, ты знаешь, что это такое?
  - Гэрикэдо, знаменитый напиток из вереска? Но ведь его давным-давно
не существует?
  - Верно. Я решил пожертвовать сегодня этой реликвией. Надеюсь, он
облегчит нашу беседу. Как прошло твое путешествие?
  - Неплохо. Я мало говорил и быстро ехал, так что меня все принимали
за моего сына.
  - А что в Кантиске?
  - Помог первосвященнику людей убедить других клириков в необходимости
войны с неким тарскийским господарем. Пришлось пустить в ход магию...
  - Помогло? - Эмзар отхлебнул золотистого напитка и стал рассматривать
бокал на цвет. - Мне иногда бывает жаль утраченного. Этот оттенок
неповторим... Более всего он напоминает листву наисского клена в месяц
Зеркала, если сквозь нее смотреть на вечернее солнце... Так, значит, брат,
наши знания теперь служат смертным?
  - Мне кажется, наступают времена, когда придется забыть разницу между
Перворожденными и Смертными, если мы захотим выжить...
  - Ты поддался уговорам какого-то безумного мага или собственного сына?
  - Просто не хочу токовать, как глупый глухарь, не замечающий
охотника. Грядут страшные времена. Люди, по крайней мере, лучшие из них,
готовятся к битве. Без нас им не выстоять, но и нам не выжить, если они
потерпят поражение.
  - Так ты не думаешь, что нам следует отыскать Дорогу и вернуться к
нашим соплеменникам?
  - Неужели ты полагаешь, что мы сейчас способны сделать то, что
оказалось не под силу великим магам времен Войны Монстров?
  - Нет, я так не думаю. Ты был рожден уже после Исхода.
  Сейчас только я и помню времена, когда мы действительно жили, а не
доживали...
  - Я никогда не спрашивал об этом, брат. Но как все же случилось, что
мы остались, когда все ушли?
  - Этого никто уже не узнает. - Эмзар поставил бокал. - Все свидетели
давно мертвы, а при жизни у них не было возможности, а скорее желания,
раскрыть тайну. Мы слишком поздно узнали Волю Богов, думали, что у нас
есть время, а его не было. Нашлись те, кто обвинил во всем Клан Полной
Луны. Дескать, они сознательно пошли наперекор Богам, но, не желая
оставаться в одиночестве, каким-то образом сумели обмануть Клан Лебедя.
Многие, узнав, что обречены на заточение в мире без Богов, обезумели. А
когда разумное существо не знает, что ему делать, когда оно смертельно
испугано, оно ищет виноватых...
  - И началась Война Монстров?
  - Да. В ней погиб цвет обоих кланов. Что сталось с уцелевшими Лунами,
мы не знаем, остатки Клана Лебедя укрылись здесь, в Пантане. Наши лучшие
маги долго старались докричаться до ушедших сородичей, в конце концов, это
стоило жизни четырнадцати самым достойным. После этого Светлый Совет решил
прекратить дальнейшие попытки....
  - Вот это я уже помню. Но ты, похоже, не считаешь, что в нашей
задержке повинны именно Луны?
  - Скажем так, я в этом не уверен. Наша королева... Наша мать. Ты
никогда ее не видел, а я помню все, хотя во времена Исхода мне было не
более восьмидесяти... Тогда мы взрослели намного медленнее, чем сейчас.
Залиэль Ночная Фиалка была прекраснейшей из ступавших по этой земле. Даже
Богини блекли в лучах ее прелести. Отец, он боготворил ее...
  Я давно должен был тебе об этом рассказать, но не мог. Однако больше
я молчать не вправе. Наша мать, королева Лебедей, любила короля, но не
нашего отца. Ее великой любовью был Ларэн Лунный Восход.
  - Лунный король?!
  - Да!
  - Откуда ты знаешь?
  - Я видел их однажды вместе, совсем ребенком. Разумеется, тогда я
ничего не понял, но потом... Можешь мне поверить, они действительно любили
друг друга, хотя мать была замужем, а он женат. Я никогда не говорил то,
что скажу сейчас. Я почти уверен, что именно наша мать, не желая терять
свою любовь и не имея возможности остаться с Лунами - кем бы она там была
при живой жене Ларэна? - устроила так, что мы опоздали. Она была очень
сильна в магии и пользовалась абсолютным доверием отца и магов клана.
  - И она унесла тайну в могилу...
  - Неизвестно, Астен. Возможно, она жива до сих пор!
  - Что ты хочешь этим сказать?!
  - Ты думал, что твое рождение оборвало жизнь матери? Отнюдь нет.
Тогда эльфийки редко умирали в родах, а дети у нас рождались часто - не
реже, чем раз в пятьдесят лет в кланах появлялся младенец, а то и два.
Нет, мать не умерла, она просто исчезла, оставив тебя. Разумеется, отец
это скрыл. К счастью, наш обычай позволяет видеть лицо умершего лишь самым
близким членам семьи, а к этому времени таких оставалось двое - я и отец.
  Мне кажется, - Местоблюститель подавил вздох, - отец догадывался,
почему исчезла мать. К этому времени Кэраиль Ночной Соловей, жена Ларэна,
обрела вечный покой. Война между двумя кланами полыхала все яростней.
Видимо, мать решила, что ее место рядом с возлюбленным. Он же, по слухам,
погиб в Иргарской битве, но тела так и не нашли. Его место занял младший
брат Кэор Звездный Дождь. Именно от его руки и пал наш отец, как мне
кажется, сам искавший смерти. Больше в Клане Лебедя королей не было. Наш
дядя созвал Светлый Совет; было решено, что войной ничего не исправить, а
надо найти укромное место и обратиться к магии, чтобы найти Дорогу. Что
было дальше, ты знаешь...
  - Знаю. Вот почему ты в юности покидал Убежище... Ты хотел отыскать
мать?
  - Да. Но не нашел. Зато узнал людей. Твой сын прав, мы должны в этот
миг быть с ними вместе. Именно поэтому я говорю с тобой здесь и сейчас.
Чтобы справиться с бедой, нам понадобятся все силы. Мне страшно подумать,
что будет, если мы обратим нашу магию на помощь друзьям Рамиэрля, и в это
время нам ударят в спину!
  - Кто?
  - Твоя дочь, Астен, твоя дочь и ее сторонники. О, она не теряла
времени даром. За века нашего прозябания многие из нас разучились жить, но
научились бояться смерти. Сейчас может случиться то же, что произошло во
времена Войны Монстров. Потеряв голову от страха, они бросятся на нас с
тобой, потому что мы "не хотим спасти свой народ", хотя мы не можем этого
сделать. Вернее, не можем спасти эльфов, не спасая при этом людей, гномов,
троллей, вообще всех тварей Подзвездного.
  Эанке этого не понимает, не желает понять. Она хочет быть владычицей,
и она хочет править мирами, а не жалким болотным островком! Ей кажется,
что если будут уничтожены все, кто нарушил Волю Богов (а Воля Богов, по ее
мнению, требует, чтобы эльфы находились под крылом небожителей рядом со
своими соплеменниками), а также маги-люди, то Боги откликнутся на наш зов
и примут нас в свое лоно
  - А ты уверен, что она ошибается?
  - Почти уверен! Но даже будь она права! Мне давно не дает покоя одна
мысль. Этот мир был создан до нас и не для нас. Здесь были свои Боги,
по-своему мудрые и справедливые. Они создали жизнь, наделили душами и
разумом разные существа. И тут появились мы. Пусть не по своей воле и не
по своей вине, но мы стали хозяевами Тарры, уничтожив ее древних
хранителей. Да, мы действовали по приказу тех, кто нас привел. Но сделали
это МЫ. Затем наши Повелители почему-то решили покинуть этот мир, взяв с
собой любимых чад своих, то есть нас, эльфов. Всех прочих они оставили на
произвол судьбы, запретив людям даже самые скромные занятия высокой
магией, которая могла бы их в случае чего защитить. И что теперь? Прежние
защитники уничтожены, новые - не появились. Тарра обречена по вине наших
повелителей и нашей! Так не бывать этому! - В ясных голубых глазах Эмзара
полыхнул неистовый огонь. - Мы здесь, и мы примем бой. Если нам суждено
погибнуть, мы искупим нашу вину. Но для этого в решающий миг мы не должны
оглядываться назад, опасаясь заговора.
  - Ты не знаешь, много ли у Эанке единомышленников и кто они?
  - Самые трусливые, полагаю, - Эмзар, немного успокоившись, принялся
разливать по кубкам вересковое вино.


                                  Глава 43


  2228 год от В. И. 23-й день месяца Собаки.
  Таяна. Гелань.

  Все оказалось совсем просто. Преданный прекрасно знал дорогу к
хозяину. Даже к мертвому. Роман почти не удивился, когда рысь принялась
яростно царапать вмурованную в стену плиту, инкрустированную разноцветными
камнями. Разбиравшийся в подобных вещах эльф без труда отыскал
обсидиановый лист, на который следовало надавить, и в стене открылся
проход. Первым, сосредоточенно вбирая ноздрями воздух, в него устремился
Преданный. Роман, погасив свой неяркий светильник, двинулся следом.
Замковый иглеций, посвященный рождеству Святителя Эрасти, был тих, пахло
церковными курениями, воском и увядшими цветами.
  Во всем храме теплились лишь четыре лампадки, горевшие в ногах
покойного короля и трех принцев. Опасаться было нечего и некого, но Роман
довольно долго простоял у стены, не решаясь подойти к усопшим. Он знал и о
смерти короля, и о гибели его сыновей, но по-настоящему они умерли для
эльфа только сейчас, когда он увидел их, накрытых до подбородка коронными
знаменами, с закрытыми глазами и тяжелыми погребальными коронами на
головах Венцы Стефана, Зенона и Марко даже в убогом свете лампадок
выделялись новизной - предки и в страшном сне не могли подумать об
одновременной кончине троих принцев, и потому две из трех погребальных
корон были выкованы спехом.
  От философских раздумий эльфа отвлек Преданный. Рысь стояла на задних
лапах пред возвышением, на котором был установлен королевский гроб,
опираясь передними лапами на его края. Уши зверя были прижаты, а из горла
рвалось тихое рычание. Роман подошел поближе. Все дни, что он провел в
Таяне, ему не давала покоя мысль о том, что же случилось с королем,
осудившим вернейших соратников, освободившим предателя и отдавшим за него
обожаемую дочь. Самым простым объяснением было, что, потеряв сыновей,
Марко сошел с ума, но, взглянув на покойного, либр понял - все гораздо
хуже.
  Роман был достаточно хорошим магом и не заметить следов явной
одержимости не мог. Итак, король Марко стал марионеткой в чьих-то руках,
а, судя по его последним деяниям, за нитки дергал все тот же Михай.
Присмотревшись внимательнее, эльф, однако, заметил еще одни следы. Ауру
очень древней и очень мощной магии, которую пытались запрятать поглубже, в
чем и преуспели. Он, Роман, во всяком случае, не мог понять, в чем тут
суть, и это ему очень не нравилось. Если в руках у Михая ТАКОЕ ОРУЖИЕ, что
могут они, даже с помощью Сумеречной и кольца Эрасти?! Или же это Михай -
орудие в руках сил, с которыми он по глупости связался, а теперь, сам того
не ведая, вершит их волю.
  Эльф чувствовал, что у него голова идет кругом, но вновь и вновь
пытался проследить след чужой волшбы, холодной и тяжелой, как осенняя
вода. Почему опять его мысли о чем-то осеннем? Осенняя вода - Осенний
Кошмар??? Ладно, обдумаем это в другое время и в другом месте. Рамиэрль
решительно отвернулся от покойного короля, на которого все еще рычал
Преданный, и подошел к Стефану.
  В тяжелой серебряной ритуальной короне, украшенной рубинами и
шерлами, укрытый темно-красной с серебряной вышивкой орифламмой
наследника, Стефан казался бесконечно далеким от всего суетного, забывшим,
что есть боль, удивление, страх и даже любовь Глаза закрыты, темные волосы
двумя крыльями обрамляют красивое лицо. Легкая магическая завеса,
защищающая тело от разложения, не была омрачена никакими возмущениями вне
или изнутри. Принца никто не касался, а оседлавшая его мерзкая сущность,
видимо, покинула его еще при жизни... Покинула сына, чтобы завладеть
отцом?! Не думать об этом! Сейчас главное вывести из Таяны Герику и Лупе и
встретиться с Рене. Вдвоем они во всем разберутся.
  Роман быстро "развязал" защитное заклятие и поднял вишневую
орифламму. Принц лежал, скрестив руки на груди, длинные рукава оставляли
открытыми только унизанные перстнями пальцы - живой Стефан не любил
украшений, но мертвого его обрядили согласно этикету. Тем не менее
скромный черный браслет оставался на месте. Как и говорила Герика, его не
смогли снять. Вещь, найденная в шкатулке Рене, могла подчиниться только
хозяину или тому, кто ее изначально подчинил. Браслет словно бы сам по
себе перешел и руки барда. Оставалось лишь восстановить все, как было, но
Роман, как и все эльфы, придававший исключительное шачение прощанию с
близкими, не мог не подправить ритуал королевского дома Таяны.
  Стефан любил Герику, и эльф вложил в мертвую руку пепельный локон, а
потом прикоснулся пальцами к засохшим цветам, лежащим в изголовье.
Черно-пурпурные розы распрямили сморщенные лепестки - теперь они будут
живы до зимы, до того дня, когда короля и его сыновей опустят в
погребальную печь. Несколько легких движений, и магический барьер
восстановлен. Еще два отточенных жеста и несколько слов на эльфийском, и
над гробом Стефана разлился мягкий серебряный свет. Он тоже не погаснет до
зимы.
  Отдавая последний долг другу, либр не думал, что оставляет следы, но,
осознав это, только порадовался. Обитатели замка, любившие убитого, не
мудрствуя лукаво, отнесут все чудеса на счет угодности Стефана Творцу и,
без сомнения, расценят как доброе предзнаменование для Таяны и угрозу
узурпатору. Новость разойдется по всему королевству; искушенный же в магии
Михай получит знак того, что даже в Высоком Замке он не может считать себя
в безопасности. А если он попробует взломать магическую защиту, его ждут
куда более крупные неприятности.
  Зная обычаи Церкви Единой и Единственной, Роман ничем не рисковал,
оставляя столь явственные следы своего пребывания. В иглеций люди войдут
не ранее восьмого дня месяца Зеркала, когда принято поминать всех ушедших,
а к этому времени ни его, ни Симона с Лупе и Герикой в Гелани уже не будет.

  2228 год от В. И. Вечер 23-го дня месяца Собаки.
  Эланд. Идакона.

  На башне пробило два пополуночи, когда Рене-и-Pьего свернул старую
карту, на которую любовался всю последнюю ору. На потрескавшемся
пергаменте была изображена северная часть Благодатных земель от Последних
гор и Восточной Пантаны до Снежного моря. Почти в центре карты находилась
Таяна, еще недавно верный друг, а ныне - злейший враг. Рене потряс
головой, отгоняя сон - последний раз ему удалось выспаться в гостях у
болотницы накануне встречи с Романом. Эльф отправился в Гелань, после чего
клятвенно обещал дать о себе знать. Даже по меркам Топаза и Перлы
расстояние, что предстояло покрыть разведчику, было немалым, а значит,
известий о том, что творится в Высоком Замке, и о судьбе остававшихся там
можно ждать не раньше начала месяца Зеркала. Пока же остается сжать зубы и
готовиться к войне. Аррой сам не знал, почему его взгляд все время
упирается в Варху, странную крепость на границе Внутреннего Эланда, чудом
уцелевшую с незапамятных времен.
  Со дня своего эффектного возвращения в Идакону адмирал не имел ни
одной свободной минуты, но за всеми бесконечными советами, разговорами,
поездками пресловутое чутье, что не раз выручало Рене из беды, твердило
ему ни в коем случае не забывать о Вархе. Герцог прислушался - за окном
собирался дождь, вдали гремело - одна из последних осенних гроз
надвигалась быстро и бурно. Пока еще было сухо, но тучи беспощадно
затягивали звездное небо на юге, а бегущие в авангарде клочковатые облака,
стремительно сменяя друг друга, то закрывали ущербную луну, то выпускали
ее на свободу. Резкие порывы ветра взметали пыль, облетевшие листья и даже
мелкие камешки и швыряли их в стекла. В такую ночь оставаться у открытого
окна мог только безумец или моряк. Рене с наслаждением следил за приходом
бури и не сразу понял, что кто-то его зовет. Герцог обернулся, положив
руку на эфес, но, узнав ночного гостя, приветливо улыбнулся.
  - Так гроза всего лишь твоя свита?
  - Нет, это я напросился с ними, так быстрее и безопаснее, - пылевичок
с Таянской дороги расплылся в улыбке, - дело в том, что я должен кое-что
тебе передать.
  - Надеюсь, я эти новости в состоянии перенести
- Думаю, они тебе понравятся. Во-первых, Конклав принял решение об
отлучении Годоя и о Святом Походе, скоро жди гостей из Кантиски.
Во-вторых, Лупе жива, но это не все, у нее в доме скрывается королева
Герика, и она ждет ребенка, то есть будущего короля!
  - Подожди, - Рене прижал руки к вискам, приводя в порядок
разбегающиеся мысли. - Откуда ты знаешь, что произошло в Кантиске?
  - Ну, понимаешь ли, там был отец Рамиэрля, то есть Романа...
  - Отец?
  - А что, у эльфов есть и отцы, и матери, а Рамиэрль с отцом очень
дружны. Вот тот и отправился в Кантиску предупредить Архипастыря. Знаешь,
если бы не его магия, этих ваших клириков убедить бы не удалось...
  - А что он предпринял? - Высунувшийся Жан-Флорентин не смог сдержать
присущего ему любопытства.
  - Зачаровал пастырские посохи: у тех, кто был за нас, они расцвели, а
у тех, кто мешал, покрылись змеями.
  - Очень адекватное решение, - одобрил жаб, - хотелось бы мне
посмотреть на выражение лиц этих мракобесов. Не узнать эльфийскую магию,
какое дилетантство! - Жан-Флорентин от презрения посинел.
  - Если бы они не попались на эту удочку, нам пришлось бы плохо, -
отозвался Аррой. - А что было дальше?
  - А дальше решили, что теперь они будут слушать Феликса, а Феликс уже
разослал гонцов по всем Благодатным землям, объявляя Святой Поход против
узурпатора Годоя.
  - Это хорошо, - медленно проговорил Аррой, - это очень хорошо, что
Архипастырь наш друг и что его слушают. Но раньше весны они не придут. Не
успеют. И ты все еще не сказал, откуда это известно.
  - Это элементарно, - встрял Жан-Флорентин, - дело в том, что эльфы
всегда могли через сны давать о себе знать кровным родичам, а Роман, как я
понимаю, попросил нашего друга сообщить новости тебе.
  - Да, это так, - подтвердил пылевичок, - дело в том, что я решился
проведать Рамиэрля в Гелани, правда, встреча была очень короткой, еще
немного, и я бы погиб. Там разгулялись такие силы, что нам, Хозяевам, в
Срединной Таяне, как вам, людям под водой. И становится все хуже. Никто из
нас больше туда не сунется, даже я.
  - А что ты говорил о королеве?
  - Ручная рысь привела королеву после смерти короля в дом к Лупе.
Ребенок родится в конце зимы, Роман считает, что это сын Стефана, а значит
- наследник.
  - Сын Стефана? - Рене сжал зубы.
  - Да, по всему так выходит. Ну, мне пора, они не будут откладывать
дождь до бесконечности, а я в сырую погоду не выхожу. Да, Гибу очень
понравилось ваше приключение, он просил передать, что ты можешь на него
рассчитывать и впредь. Уздечка ведь осталась у тебя? Достаточно опустить
ее в любую воду и позвать его по имени. Ну, конечно, ему нужно время,
чтобы добраться, но он быстро бегает. Прощай, Надежда Тарры. Может, еще
увидимся. - Пылевичок ступил за окно и исчез в громыхающем мраке.

  2228 год от В. И. Вечер 23-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Подземелья Высокого Замка.

  Если бы мысли молодого гоблина не были полностью заняты принцессой
Иланой, он вряд ли позволил бы застать себя врасплох, нанеся тем самым
удар родовой чести. Гоблины заслуженно гордятся своей чуткостью, а в
подземельях и на горных тропах им и вовсе нет равных, но на этот раз Уррик
пад Рокэ столкнулся с достойными противниками. Эльф-разведчик и рысь - это
не медлительные, шумные люди или бестолковые тролли!
  В схватке один на один Уррик, даже захваченный врасплох, смог бы
уравнять шансы, но против двоих ему было не выстоять. Гоблин был брошен на
землю и связан в считанные мгновения. Преданный самочинно взял на себя
обязанность стража, поставив лапы на грудь пленнику и уставившись ему в
лицо желтыми яростными глазами. Роман, предоставив рыси караулить,
прислонился к стене, лихорадочно соображая, как быть дальше.
  Когда, выйдя из иглеция, эльф решил сделать круг по замковым
подземельям, он не рассчитывал там, особенно в нижних ярусах, кого-то
встретить. Целью Романа было, положившись на удачу, поискать неохраняемые
пути наверх и, по возможности, разведать, что творится в Замке. В глубине
души теплилась мыслишка о том, что неплохо бы убить регента, но Роман до
поры до времени ее гнал. Другим делом, которое он, по своему глубокому
убеждению, был просто обязан сделать, было отыскать вход в замковую
темницу, где, возможно, еще оставался кто-то, кого следовало спасти.
  Преданный в очередной раз приятно удивил эльфа. Роман попробовал
объяснить рыси, что он хочет подняться наверх, и та немедленно двинулась
вперед, всем видом показывая, что если Роман желает подняться на
поверхность, то идти следует этим путем.
  Гоблина они встретили совершенно неожиданно и, не сговариваясь,
атаковали. Что делать дальше, Роман не представлял - языка ночного народа
он не знал, тащить пленника с собой было себе дороже, проще всего было
убить, но Роман был разведчиком и понимал - в его руках существо, знающее
ответы на множество жизненно важных вопросов. Так ни к чему и не придя,
Роман решил начать с обыска, хоть и не думал найти что-то ценное. И,
разумеется, ошибся.
  В потайном кармане кожаной куртки пленника обнаружилось
незапечатанное письмо, написанное бронзовыми чернилами на дорогой хаонской
бумаге. Почерк эльф узнал сразу - писала принцесса Ланка, и писала она...
Рене.
  - Сначала убей! - Роман вздрогнул от неожиданности: гоблин заговорил
с ним по-арцийски, причем правильно и почти без акцента. Роман прибавил
света и вгляделся в узкоглазое, широкое лицо.
  - Почему я должен тебя убивать? Мне важнее заставить тебя говорить.
  - Я ничего не скажу, - гордо ответил пленник, обнажив клыки.
  Роман пожал плечами и снова развернул письмо.
  - Убей меня, враг, - вновь взмолился Уррик. Это становилось
интересным. Роман внимательно посмотрел в желтые глаза, напоминающие глаза
рыси.
  - Ты не хочешь, чтобы я прочел? Но почему? Письмо адресовано моему
другу, оно не запечатано, я знаю, от кого оно, и знаю, что принцесса Илана
виновна в покушении на герцога Арроя. Если я буду уверен, что письмо
безопасно, я передам его по назначению. Ты говоришь по-арцийски, вероятно,
умеешь читать, думаю, свое любопытство ты уже удовлетворил, теперь моя
очередь.
  - Нет! - Гоблин казался взволнованным до глубины души (если у этих
тварей имеется таковая). - Я поклялся передать письмо в руки герцога
Арроя, оно не запечатано, потому что дама Илана верит моей скромности и
преданности. Я подвел ее, для меня несмываемый позор видеть, как ты
узнаешь доверенную мне тайну, и не иметь возможности тебе помешать. Убей
меня и делай что хочешь...
  - А если я предложу тебе сделку? - Роман, сам того не замечая,
разговорился с извечным врагом эльфийского рода. Этот странный гоблин
интересовал его все больше и больше. - Я - Роман Ясный, и мое имя ничем не
запятнано. Я не буду читать это письмо, а передам его из рук в руки
герцогу Аррою. Более того, если будет ответ, принцесса его получит и
никогда не узнает, что ее поручение выполнил не ты. За это ты мне скажешь,
почему твой народ пришел на помощь человеку, да еще столь подлому, как
тарскийский господарь, и как далеко вы готовы зайти.
  Роман не первый год странствовал по дорогам Благодатных земель и мог
оценить собеседника с первого или, на худой конец, со второго взгляда.
Гоблин был не из тех, кого можно запугать, и он придерживался какого-то
малопонятного, но очень жесткого кодекса чести. Заставлять его выдать
военные тайны бессмысленно, но, втянув в разговор о высоких материях,
можно выведать немало. Эльф в своем расчете не ошибся - пленник ответил с
готовностью:
  - Мы пришли потому, что были призваны.
  - Кем?
  - Памятью Изначальных Созидателей. Пришло время Звезды Тьмы. Нам было
явлено знамение.
  - Знамение чего?
  - Звезда Тьмы взойдет в Таяне в Великую Ночь. Наш народ собрал лучших
воинов, чтобы защитить ее от демонов Света. Господарь Годой избран судьбой
хранителем Звезды Тьмы, но у него нет достойных доверия воинов. Сам он
человек бесчестный и вероломный и желает использовать Звезду Тьмы в своих
целях. Мы не дадим ему сделать этого, когда придет пора. Но пока он идет
Темной Тропой, мы будем служить ему!
  - Кто мы?
  - Ночной народ. Господарь Годой представил доказательства того, что
призван, и мы заключили договор. Лучшие воины спустились с гор.
  - Но что такое Звезда Тьмы?
  - Она предвещает гибель узурпаторов и возвращение Созидателей. Она
откроет дорогу тем, кто свершит правосудие, и только Ночной народ
останется и будет служить Тем, кто Вернется... Впрочем, некоторых мы
защитим от гибели, ибо не все они виноваты и могут искупить грех, что
падает на их головы при рождении.
  - Ты имеешь в виду Михая?
  - Судьба господаря Годоя принадлежит не нам. Он имеет могучих
покровителей, и, если не попытается их обмануть, ему ничто не грозит. Если
же он свернет с Темной Тропы, его ничто не спасет.
  - Значит, ты говоришь о его жене?
  - Госпожа Илана - достойнейшая из достойных, и я счастлив не только
служить ей, но и открыть для нее незыблемые истины. Она вместе с Народом
припадет к стопам Звезды Тьмы и примет благословение Отверзающего
"Отверзающий Запоры (чаще просто Отверзающий), Воплощение, Младенец - так
ройгианцы называют ребенка, рожденного женщиной, в жилах которой есть
Истинная кровь от мужчины, телом которого в этот момент овладел Ройгу.
Этот ребенок явится новым материальным воплощением божества и после
исполнения ряда условий и магических ритуалов овладеет всей силой Ройгу и
станет повелителем Тарры"...
  Как бы ни был чуток слух гоблина и эльфа, рысьи уши были более
совершенным орудием, а, возможно, Уррик и Роман слишком увлеклись своей
невероятной беседой. Преданный же, настороженно всматривавшийся в темноту,
еле слышно заворчал. Собеседники замолкли. Вскоре и Роман услышал шаги.
Несколько существ - людей? гоблинов? - приближались к ним. Можно было
прикончить пленника и скрыться в бесчисленных коридорах, где их вряд ли
смогли бы найти. Понимал это и пленник, чье лицо приобрело высокомерное
выражение воина, что ожидает удара врага и может ему противопоставить лишь
презрение к смерти. Но рука Романа не нанесла удара.
  - Молчи! - прошептал эльф. - Если они нас найдут, я умру, но все
узнают о письме Иланы и о том, что ты изменил клятве. Если пронесет,
договорим...
  Уррик серьезно кивнул. Вжавшись в стену, они слышали, как
приближались шаги. Смешанный гоблинско-человеческий патруль двигался в
нескольких локтях от них, слышались гортанный говор соплеменников Уррика и
человеческий хохот. Затем голоса стали удаляться. Роман с возрастающим
удивлением увидел облегчение в глазах гоблина. Видимо, доверие Иланы для
него было дороже возможности освободиться.
  - Что ж, - либр поднялся и вновь зажег свой шар, - это патруль, и он,
видимо, скоро пойдет назад, так что нам пора. Но, знаешь ли, гоблин, - тут
в синих глазах Романа мелькнула лукавая искра, - существует старое правило
- жизнь за жизнь, услуга за услугу. Твоя жизнь, твоя любовь, твое слово
стоят дорогого, - я с этим согласен. Ты знаешь, не можешь не знать, где
регент Годой держит пленников. Мы спасем одного из них, и ты возьмешь его
с собой в Эланд. Я не стану читать письмо Иланы, я поверю твоему слову,
и... с вами пойдет эта рысь, ей опасно оставаться в Таяне...
  - Я знаю о ней... Она принадлежала принцу, а потом убила короля...
  - Вот как? Преданный, дружище, ты еще умнее и вернее, чем я думал...
Теперь ты проводишь нашего нового... гм... знакомого к герцогу Рене и
отнесешь ему мое письмо.
  Рысь ответила негромким рычанием, которое могло означать что угодно,
но Роман отчего-то счел его знаком согласия и, положив руку на холку
зверя, вновь обратился к гоблину:
  - Если ты принимаешь мои условия и клянешься в том, что их исполнишь,
я сейчас освобожу тебя.
  Уррик пад Рокэ спокойно выдержал синий взгляд эльфа:
  - Но наш договор действителен лишь до моего возвращения из Эланда.
  - Разумеется. Если судьба нас сведет потом, мы ничем друг другу не
обязаны...
  - Что ж, эльф. Я, Уррик пад Рокэ, сын Ркантча из Второго колена
великого Гарра, клянусь и присягаю передать послание супруги регента
Анны-Иланы в руки герцога Рене Арроя, при этом не умышляя ни против него,
ни против его подданных и близких. Я клянусь сохранить в тайне нашу
встречу и немедля отправиться в путь. Я клянусь быть верным дорожным
товарищем тому, кого мне даст рок, а также рыси по имени Преданный и не
злоумышлять против них. Я клянусь забыть о моей вражде к роду
человеческому и роду эльфийскому, о моей присяге регенту и о прочих моих
обязательствах до того, как, исполнив свои обязательства перед
Анной-Иланой и тобой, я не вернусь в Таяну с ответом для возлюбленной
госпожи моей от упомянутого герцога Арроя
И если я нарушу эту клятву, да не предстану я никогда пред очами Отца
Нашего, да не примет меня ни один дом, да отречется от меня мой род и да
не ступлю я никогда на Темную Тропу.
  - Я принимаю твою клятву, Уррик сын Ркантча, - торжественно отозвался
Роман - Прими же и ты мою. Я, Рами-эрль, сын Астена из Дома Розы Клана
Лебедя, Вечным Светом и Кровью Звезд, текущей в моих жилах, клянусь скрыть
нашу встречу от своих друзей и твоих вождей и соплеменников. Клянусь
никому не говорить о том, что ты был моим пленником и я вынудил тебя
принять мои условия, клянусь сохранить тайну принцессы Иланы. Да будут
тому свидетели моя честь и моя кровь.
  - Это больше, чем я мог надеяться, эльф, - глухо отозвался гоблин, -
видать, не все, что говорят про вас в Последних горах, - правда... Ну, мы
идем? Тут есть каменный мешок, в котором господарь держит тех, кого
считают умершими, но которые ему для чего-то нужны. Если повезет, мы
никого не встретим. Господарь Годой хранит это в секрете даже от своей
стражи. Я узнал совершенно случайно...
  Роман не откликнулся, распутывая прихотливые узлы, которыми скрутил
пленника. Зато рысь, словно отдавая отчет в важности момента, положила
когтистую лапу на плечо Уррику и сразу же убрала. Тот невольно вздрогнул.
Молодой воин никого и ничего не боялся, но эльф и его зверь вызывали у
него внутренний трепет. И не потому, что застали его врасплох. Нет, было в
них нечто такое, в сравнении с чем вся жизнь Уррика, все его чаяния и даже
запретная страсть к человеческой женщине были чем-то мелким, проходящим.
Из желтых рысьих и синих эльфийских глаз, казалось, смотрела сама Вечность.
  Уррик встал, разминая затекшие конечности, и крадущимся шагом хищного
зверя двинулся по коридору вверх. Роман и Преданный пошли следом.

  2228 год от В. И. Вечер 23-го дня месяца Собаки.
  Эланд. Идакона.

  - Как ты думаешь, Диман, отец будет очень сердиться? -
Семнадцатилетний сын герцога Арроя, с трудом сдерживая волнение, смотрел
на старого друга отца.
  - Если это тебя так волнует, малыш, зачем ты здесь? Тут уж одно из
двух - или бояться, или приезжать.
  Юноша в ответ неестественно громко рассмеялся и принялся расседлывать
коня.
  Рене-Аларик-младший был известен в Эланде, как "Рене маленький" или
просто "малыш", хоть и перерос отца чуть ли не на ладонь. Юноша во всем
удался в деда по отцу, уже сейчас высокий и плечистый, с гривой темных
вьющихся волос и густыми сросшимися бровями, он казался старше своих
семнадцати с небольшим. От Рене-старшего ему достались разве что озорная
улыбка, иногда освещающая гордое высокоскулое лицо Рене-маленький носил
титул сигнора че Ри, отличался вспыльчивым нравом, но отца боготворил,
хоть и старался этого не показывать. Впрочем, все, знавшие герцогского
сына, давно разгадали его нехитрый секрет. Рене-старший лучше владел
своими чувствами, а потому, увидев родимое детище, замершее на пороге,
сохранил полную невозмутимость.
  - Отец!
  - Рене? - Герцог поднял голову от свитка, на котором что-то
старательно исправлял. - Что с тобой? Ты только что встретил Морскую Деву?
Или Зеленого Дракона? А может, тебе предсказали императорскую корону? Да
что случилось-то? - глядя на возбужденное лицо Рене-маленького
Рене-большой не смог удержать улыбки. - Надеюсь, дело не в том, что ты по
мне соскучился? Что дома?
  - Ты же знаешь, во Вьяхе никогда ничего не происходит.
  - Поэтому ты решил поучаствовать в интересных событиях? Ты же знаешь,
наследник рода, пока он не женат, не имеет права покидать домашний очаг.
Или закон Эланда не для тебя?
  - А вы, отец?
  - Я был только третьим сыном, но, когда речь-зашла о родовом долге, я
его выполнил до конца...
  - Я бы не смог, - выпалил наследник.
  - Что ты имеешь в виду? - Герцог внимательно посмотрел в глаза сыну.
  - Я не знаю, как ты мог жениться на моей матери! Я бы такого не вынес!
  - Она ТВОЯ МАТЬ, и хватит об этом! Впрочем, на тебя глядючи, я готов
поверить, что ты ей не сын. Если бы л не знал, что такого не бывает, я бы
присягнул, что это так... Но хватит об этом. Почему все-таки ты здесь?
  - Такие события, отец! Ходят слухи, что ты.
  - Хорошо, расскажу тебе, как было на самом деле. В Полнолуние
собрался Совет Паладинов и... сместил Великого герцога!
  - Почему? - Голос юноши от волнения дрогнул. - Рикаред опять
что-нибудь натворил?
  - Он поддался уговорам послов Таяны и согласился с их требованиями.
  - Чего они хотели?
  - Много чего. Нас ждет война, сын, и раз уж ты приехал, то со мной и
останешься. Мне тоже не по душе обычай прятать наследников под подушками,
благодаря этой глупости мы уже имеем Рикареда! Хватит! Я как раз думал об
этом, когда ты объявился.
  Если Рене-старший поставил своей целью ошеломить сына, он мог
радоваться. Юноша побледнел, на мгновение превратился в соляной столб, а
потом с громким детским криком бросился отцу на шею. Рене, смеясь,
отстранил наследника, но потом его лицо вновь стало серьезным:
  - Наступают плохие времена, Ри, и я рад, что ты будешь со мной...
  - Я... Я никогда не верил, что ты не вернешься... И я знал, что ты
меня не прогонишь... В конце концов, в Ри остался брат. Отец, еще одно.
Девочка, которую ты прислал... Про ее родных что-нибудь известно? Я обещал
взять ее в Идакону, как только увижусь с тобой.
  - Ей плохо в Ри?
  Сын молчал, его улыбка погасла. В наступившей тишине было слышно, как
скребут по подоконнику скрученные многими ветрами ветки старого каштана.
Наконец Рене заговорил:
  - Рассказывай. Что с Белкой и... что сделала твоя мать?
  - Откуда ты знаешь, что она...
  - Ты слишком зол на нее. Обычно ты лучше держишь себя в руках. Так
что же все-таки произошло? Хотя сейчас здесь будут люди из Вархи... Даю
тебе половину оры, чтобы переодеться и поесть. Киран!
  Рене не так уж сильно повысил голос, но второй аюдант герцога
отличался слухом кошки.
  - Киран, помогите моему сыну. И попросите сюда коменданта Вархи и
Димана.
  Седой грузный нобиль в старомодном темном одеянии появился очень
быстро, но Диман все же его опередил. Рене молча кивнул обоим на кресла,
стоящие вокруг массивного стола: "Если хотите вина, не стесняйтесь... Я,
например, выпью".
  Когда беседа подошла к концу, Рене задержал Димана:
  - Не знаю, что ты скажешь, но я решил оставить Рене при себе. Но это
как-то предстоит объяснить женщине, на которой я имел несчастье жениться.
И, похоже, нам предстоит забрать сюда дочку Шандера Гардани. Я думаю, твои
позаботятся о ней?
  - Конечно, в ее возрасте моя Арнэ была такой же и, к счастью, спустя
двадцать пять лет про это не забыла. Надо было девчушку сразу же
определить к ней. Твой дом годится для многого, но не для того, чтобы
принимать сирот. Я думаю, ты напишешь письмо, а я съезжу.
  - У меня ощущение, что я отдаю тебя на растерзание дракону...
  - Ты недооцениваешь грозящую мне опасность. Где малыш? Он боялся, что
ты на него рассердишься.
  - А я и рассердился, но не на него, а на себя - должен был сам
догадаться. Но уж больно мне не хотелось семейных сцен... Ладно, Дим! Ри
сейчас приводит себя в порядок. Я не стал выспрашивать подробности об
очередной склоке во Вьяхе, но тебе придется их выслушать, чтобы знать, как
себя вести. А пока ребенка нет, предлагаю подумать о Вархе. Михай не
дурак, он знает, что цитадель закрывает пути во внутренний Эланд с моря,
но ни в коем разе не мешает вторжению с суши...


                                  Глава 44


  2228 год от В. И. Ночь на 24-й день месяца Собаки.
  Таяна. Подземелье Высокого Замка.

  Шандер проснулся, как всегда, сразу, но оставался лежать с закрытыми
глазами. Ни Годой с его сворой, ни три месяца одиночества, прерываемые
лишь ежедневными визитами регента, не смогли пробить броню самообладания
бывшего капитана "Серебряных". Для всех давно мертвый, он вел свою
последнюю битву, ничего не зная о том, что творится за стенами камеры.
  Сначала Годой рассказывал новости, но Шандер раз и навсегда запретил
себе в них верить, и теперь регент просто пытался подчинить себе тело
Шандера, не посягая более на его мысли. Михай продолжал совершенствоваться
в Запретной магии. Ему мало было того, что он сумел проделать с Зеноном,
чьей волей и сознанием он полностью овладел. Тарскийцу хотелось, чтобы
человек, оставаясь внешне самим собой, в нужный момент сделал все, что ему
велят. Особое удовольствие господарю доставило бы, если б жертва
находилась в здравом уме и твердой памяти, осознавала, что творит, но
ничего не могла с собой поделать. Безумная кукла с одной, заполнившей ее
мыслью, потерявшая человеческий облик - это любопытно, но не всегда
удобно. Безумца никто не подпустит к тайне, он будет заперт под присмотром
родичей; другое дело человек, ничем не отличающийся от себя обычного. До
поры до времени не отличающийся.
  Михай Годой искал и, как ему показалось, нашел. Именно потому,
объявив о смерти Шандера Гардани, он оставил тому жизнь. Небольшая
сводчатая келья под Коронной башней хранила свою тайну. Чтобы никто из его
собственных магиков-стражей, улавливающих Запретную магию, не заподозрил
неладное, Михай принял все мыслимые и немыслимые меры. Если бы в келье
объявился огнедышащий дракон, и то в эфир не просочилось бы никаких следов
колдовства. Была у этого и оборотная сторона, но, уверенный в собственном
всесилии, Годой о ней не думал. Каждый день он приходил к пленнику, и
каждый день возобновлялся невероятный поединок.
  Воля человека против магии обычно ничто, но человек стоял насмерть,
терять ему было нечего. Регент мог испепелить Шандера или превратить в
безумца, но ему было нужно другое - сохранить тело и при этом не изгнать
или уничтожить, а подчинить душу. Но вот это-то как раз и не получалось.
Шандер держался. Никакие муки не могли заставить его уступить. Годою не
удавалось даже вынудить пленника встать, сесть или лечь. Магия,
нарвавшаяся на стальную волю, на время превращала человеческое тело в
неподвижную колоду, но и только. Если регент усиливал нажим, пленник терял
сознание. Конечно, можно было бы его убить и взяться за кого-нибудь
другого, но Михай понимал, что если он сломает Гардани, то выбранный им
метод подойдет к любому человеку, даже к... Рене. Впрочем, о последнем
регент старался не думать. Он вновь и вновь произносил заклятия, что-то в
них меняя, подбирал разные ключи, но пока безуспешно. Если не считать
достижением то, что Шандер уже не мог вставать. Гардани надеялся, что еще
немного, и тело не выдержит и отпустит душу, разорвавшись между магией и
волей, как если бы его привязали к двум диким жеребцам и погнали одного на
Закат, а другого на Восход. Шандер ждал смерти с безумной надеждой, но она
приближалась не правдоподобно медленно. Что ж, пока ему остается терпеть,
не выказывая мерзавцу своей слабости.
  Проснувшись, граф решил, что проспал дольше обычного. Или же регент
пришел раньше. Шандер с трудом повернулся, внутренне собираясь с силами.
Теперь он сделает вид, что спит, и пусть эта тварь попробует его
"разбудить". Скрипнула открывающаяся дверь, но пленник не пошевелился.
Неужели на этот раз Годой пришел не один? Граф вздрогнул, когда знакомый
голос тихонько окликнул: "Кто здесь? Мы друзья!" Ему показалось, что он
сходит с ума, рассудок говорил, что эта новая омерзительная каверза, но
надежда, не слушая разума, уже расправляла крылья. Шандер рывком
приподнялся и тут же снова упал, сбитый прыгнувшей на грудь рысью.
  - Святой Эрасти!.. Преданный!..
  - И я, - Роман опустился на край постели. - Мы тебя давно похоронили,
Шани...
  - Откуда... - Шандер давился словами, - откуда вы узнали, что я здесь?
  - Мы не знали, что это ты. Просто пленник, которого прячет Годой, -
ловкие руки эльфа уже колдовали с ошейником и цепями - грубая работа, хоть
и добротная, - ну вот и все! Ты свободен, надо выбираться из этого
змеиного гнезда... Что с тобой?
  - Ромко, я не смогу идти... Долго рассказывать, но ноги меня не
слушаются... Лучше будет, если ты оставишь мне кинжал.
  - О Творец и его Розы! - Роман аж скрипнул зубами. - Сначала один
просит его прикончить, потом другой! Ну, нет! Будешь жить как миленький!
Что-нибудь придумаем...
  - Зачем придумывать? - Высокая тень заслонила дверь. Я донесу его до
Эланда.
  Шандер ошеломленно уставился на гоблина:
  - Но это... это...
  - Это Уррик! Он нам не враг... пока.
  - Никто не должен погибать так, как твой друг, эльф! Каждый имеет
право на достойную смерть, а господарь Тарски нарушает этот закон. Я не
знал об этом. Даже не дай я клятвы, и то бы вынес этого воина на свободу,
а потом, когда он будет здоров, счел бы за честь скрестить с ним клинки. Я
видел, как он бился один против многих. Я думал, он убит и находится среди
величайших героев былого.
  Гоблин шагнул вперед и легко, как ребенка, поднял ошеломленного
Шандера. Роман с интересом взглянув на Уррика, приготовился запереть
дверь, когда услышал рычание - Преданный улегся на опустевшую койку и его
намерения были вполне очевидны.
  - Пойдем, рысь, - окликнул эльф, но рысь не повела и ухом.
  - Этого еще не хватало! - Роман начинал закипать. - Ко мне! - Он
подошел к лежащему зверю и потянул его за ошейник. Тот, кто в одиночку
пытался сдвинуть с места упирающего самца рыси в полном расцвете сил,
знает, что дело это безнадежное. Преданный лежал нерушимо, как вросший в
землю валун.
  - Ну и что будешь с ним делать... - Роман со вздохом опустился рядом,
- и как тебе не стыдно? С Годоем ты все равно не справишься, - рысь
возмущенно заворчала. - Он маг, и не последнего разбора. А ты подумал, как
Уррик один потащит Шандера в Эланд? Ему будет не до того, чтоб слушать, не
гонится ли кто... Я-то с ними идти не могу, и ты знаешь, почему... Слушай,
кот, будь другом, прибереги свою ненависть до лучших времен. Обещаю, эта
тварь от нас не уйдет.
  Рысь совсем по-человечески вздохнула и мягко спрыгнула на пол.
  - Вот и молодец, - Роман остановил себя на полуслове, - а Годоя мы
пугнем, - глаза эльфа злорадно блеснули - он уже понял, что внутри камеры
можно творить любую волшбу, ее никто не учует.
  Выманить из подземелья пару дюжин отборных крыс было для Романа делом
полуоры. Затем эльф что-то проделал с замком и оковами и, мстительно
улыбаясь, замкнул дверь.
  - Не знаю, останется или нет Илана сегодня вдовой, но неприятности у
ее супруга, если он вздумает навестить пленника, будут, и неприятности
крупные.
  - Я думаю, вдовство госпоже Илане будет только к лицу, - неожиданно
откликнулся гоблин, - он не стоит сапожка, сношенного ею прошлой зимой!
Роман ничего не ответил.

  2228 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Собаки.
  Кантиска.

  Командор Церковной Стражи Габор Добори воспользовался своим правом
входить к Его Святейшеству без доклада. Обычно он избегал дразнить гусей,
но сведения были столь важными, что ветеран рискнул вызвать неудовольствие
отца церемониймейстера и прямиком прошествовал в личные апартаменты
Архипастыря. Феликс, несмотря на поздний час полностью одетый, что-то
быстро писал, стоя у конторки черного дерева. Оглянувшись на стук двери и
увидев командора, Его Святейшество вопросительно вскинул глаза. Между
бывшим рыцарем, волею судеб ставшим во главе Церкви, и бравым ветераном
отношения сложились самые доверительные, и потому без свидетелей они
постоянно пренебрегали канонами. Добори сразу же перешел к делу:
  - Только что прибыл гонец из Эланда.
  - Где он? - быстро спросил Архипастырь.
  - В надвратном посту. Я не знаю, какие вести он привез, а потому не
рискнул вести его сюда. Возможно, будет лучше, если мы сделаем вид, что
никаких известий не имеем.
  - Ты прав. Я сейчас же иду с тобой.
  Невзирая на все протесты тучного брата Фиделиуса, Архипастырь свел
пышность своих выходов до минимума, и потому никого не удивило, когда
глава Церкви покинул свои покои лишь в сопровождении кардинала
Максимилиана, командора и шестерых стражей. Феликс с каждым днем все
увереннее держал вожжи в руках, и желающих возражать ему открыто
находилось немного.
  Гонцом оказался молодой белобрысый парень, более похожий на пастушка,
нежели на эландского нобиля, но в васильковых глазах посланца плясали
такие чертенята, что прекрасно разбирающийся в людях Архипастырь почуял -
на этого можно положиться.
  Белобрысый быстро протянул футляр с посланием, а потом, смешно
смутившись, сделал то, что предписывали каноны: опустился на колени и
попытался поцеловать руку Феликса. Тот, невольно улыбнувшись, велел юноше
подняться: "Сейчас не время вспоминать о церемониях" - и углубился в
чтение. Высокий, красивый Максимилиан, ставший ближайшим советником нового
Архипастыря, без лишних слов присоединился к Феликсу, глядя через его
плечо.
  Письмо было от герцога Арроя, пребывавшего в добром здравии. Эландец
выражал свои соболезнования в связи с кончиной Его Святейшества Филиппа,
выражал надежду на дальнейшее взаимопонимание между Церковью и Эландом и
предостерегал против узурпатора Годоя. Ничего секретного в письме не было.
Но герцог, тепло поблагодарив за доброе отношение нового главы Церкви к
посланцу Эланда, давал понять, что полностью в курсе произошедшего в
Кантиске и что эльф Роман и эландский нобиль вновь обрели друг друга.
Окончив чтение, Феликс протянул грамоту Добору и обратился к гонцу:
  - Как тебя зовут?
  - Зенек, проше дана... то есть Зенон, аюдант монсигнора Арроя.
  - Что ж, Зенон, скажи, не поручал ли тебе герцог передать что-либо на
словах?
  - Только то, что все очень паршиво, ваша Святисть. Он, то бишь дан
герцог, казали, что нам, то бишь Эланду, будет очень кепско, если той
Михай вдарит посуху, бо Эланд, он ведь только с моря неприступный, а спину
Таяна закрывала, а там сейчас такое творится...
  - Как же вышло, что Таяна подняла руку на Эланд?
  - Так там все друг друга поубивали, и власть Михай захватил, а он...
хуже холеры не было.
  - Ты когда выехал?
  - Проше дана-в седьмое утро месяца Собаки.
  - Ты, наверное, почти не спал. Габор, устройте Зенека так, чтоб его
никто не беспокоил, и возвращайтесь, нам предстоит бессонная ночь. Да, по
дороге пригласите Иоахиммиуса и скажите брату библиотекарю, чтобы он зашел
ко мне утром.
  - Почему утром?
  - Потому что к этому времени мы закончим наш совет, и я освобожусь.
  - Тогда я велю принести ужин и вина, - решил командор и вышел,
придерживая Зенека за плечо. Когда за ними закрылась дверь, Архипастырь
обернулся к кардиналу:
  - Друг Максимилиан?
  - Да?
  - Как вы смотрите на небольшую поездку к морю?

  2228 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Гелань. Лисья улица.

  В последнее время Роману стало казаться, что его жизнь состоит из
поездок и ночных бесед о том, что никто не знает и знать не может. Его
разговоры с Уанном, Рене, Сумеречной, покойными Архипастырем, принцем
Стефаном и, наконец, с медикусом Симоном со стороны весьма напоминали
доверительные беседы между обитателями сумасшедшего дома. Самым страшным
было то, что разговоры эти были не горячечным бредом, а страшной правдой,
Благодатные земли оказались в положении человека, которому нужно спасаться
ночью из горящего дома во время наводнения. А для этого нужно хотя бы
проснуться и выглянуть в окно.
  В который раз эльф-разведчик позавидовал смертным, что еще ничего или
почти ничего не знают и на чью короткую жизнь, быть может, еще достанет
благополучия, а затем устыдился собственной слабости. Рене, Стефан, Филипп
- все они были людьми, и двое из них уже заплатили своими короткими
жизнями за спасение всех прочих. Он же, владея магией Перворожденных,
обладая бессмертием, просто обязан сделать все, чтобы исправить содеянное
повелителями его предков, уничтоживших защитников этого мира, а потом
бросивших его на произвол судьбы.
  - Ты меня слышишь? - Симон обеспокоенно смотрел на гостя, и Роману
стало стыдно - он совсем не слушал маленького лекаря - перенятая от отца
проклятая привычка к самокопанию дала о себе знать в самое неподходящее
время.
  - Ты, наверное, устал, а я, вместо того, чтобы дать тебе отдохнуть,
пристаю с дурацкими расспросами. Иди, ложись.
  - Нет, нет, я не устал, просто... - Роман лихорадочно искал, чем бы
объяснить свою рассеянность. - Понимаешь, мы никуда не продвинемся, пока
не переговорим с Герикой. Я понимаю ее положение, но, боюсь, мы не можем
ждать. Если она потеряет рассудок, тайна так и не будет раскрыта. Только
она знает, что произошло в Высоком Замке после отъезда Рене.
  - Я не думаю, что она знает что-то действительно важное - она не
производит впечатления умной и наблюдательной женщины.
  - Прости меня, Симон, но даже последняя дура должна что-то знать о
смерти собственного мужа и о том, как она выбралась из Замка. Впрочем,
последнее мы как раз знаем, - она воспользовалась ходом, который знал
Стефан. Но кто-то же открыл потайную дверь, кто-то убедил ее бежать,
кто-то привел к ней Преданного. Значит, в Замке у нас или, по крайней
мере, у нее имеется друг, пользовавшийся полным доверием покойного принца.
Раньше я готов был поклясться, что это кто-то из бывших "Серебряных", но
теперь знаю, что это не так!
  - А не могла это быть Илана? У нее могли пробудиться остатки совести.
  - Исключено! Ланка не знала про этот ход. Иначе она показала бы его
своему гонцу. Кроме того, она ревновала Герику к Рене.
  - Но это уж полная чушь!
  - И все равно мы должны заставить ее говорить.
  - Попробую. Хотя в последнее время достучаться до нее почти
невозможно.
  - Тем более нужно спешить.
  - Будь по-твоему, хоть мне это и не по душе, - Симон, кряхтя, встал и
поднялся наверх. Роман, с трудом сдерживая нетерпение, ожидал его
возвращения. Затеяв разговор для того, чтобы скрыть неловкость, он
внезапно осознал, как это важно. И как они могли не расспросить Герику?!
Непростительная глупость.
  Медикус вернулся, поддерживая под локоток вдовствующую королеву,
которая больше смахивала на вдову булочника. В просторном балахоне с
кое-как заплетенными волосами и отсутствующим взглядом, она не выказывала
ни удивления, ни интереса - одно тупое равнодушие.
  - Здравствуй, Герика! - Эльф постарался, чтобы его голос звучал
спокойно и мягко.
  Она подумала и тихо произнесла:
  - Здравствуй, Роман!
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Я здорова, только все словно в тумане, - эльф видел, что женщина в
легком трансе, Симону пришлось прибегнуть к магии и наркотикам, чтобы
заставить ее говорить, и этим надо было пользоваться. Через половину оры
она впадет в свое обычное тупое равнодушие.
  - Ты помнишь, что с тобой было?
  - Помню.
  - Тогда говори.
  - Не могу. Больно.
  - Слушай, Герика, - Роман взял ее за руки и внимательно посмотрел в
серые глаза женщины, - Стефан любил тебя, он погиб из-за тебя. Ради него
ты должна рассказать все, что знаешь.
  - Я любила его, - впервые на лице королевы проступило что-то
человеческое. Озаренное нежной улыбкой, оно стало почти красивым. - Да, я
любила Стефана. И я буду говорить.
  - Что было после того, как я уехал?
  - Ты уехал. - Герика говорила тихо и монотонно, словно диктовала
письмо. - Подарил Стефану рысь. Рысь все время была с ним, она хорошо
относилась и ко мне, и к Ланке. Потом умер Марко - его отравили. Король
велел мне выйти за него замуж, и Стефан мне это тоже велел. Нас обвенчали,
но король не смог стать моим мужем. Ему нужен был наследник, и он прислал
ко мне Рене. Потом Стефана убил Зенон и сам закололся. Рене уехал, он
добрый человек. Потом поздно ночью ко мне ворвался король Марко.
  - Ворвался?!
  - Да, я его сначала не узнала. Король всегда был добрым, и... он не
мог быть с женщинами.
  - А в этот раз все было иначе?
  - Он вел себя совсем, как мой отец... - Герика подумала, - не в том
смысле... Но он думал только о себе, он знал, что я... что все будет так,
как он хочет... Он набросился на меня... Мне никогда не было так страшно.
Это был кто-то чужой, холодный, ужасный... Он... Его силы не иссякали... Я
несколько раз теряла сознание, когда приходила в себя, все продолжалось...
Король приходил ко мне каждую ночь. А затем... Он был у меня, когда на нас
сверху что-то обрушилось... Я не поняла что, думала, упал балдахин. Потом
мне... на меня потекло что-то теплое, а король... он перестал двигаться. Я
лежала, боялась пошевелиться... И вдруг меня тронули за руку. Потом
сильнее. Потом тело короля сползло с меня, его стащил Преданный... У
короля была сломана шея. Преданный, он убил его... Я была вся в крови.
Преданный рычал и тащил меня к окну, у меня подкашивались ноги. Вдруг
распахнулась дверь, и вбежал кто-то из нобилей. Он ничего не говорил,
просто закутал меня в свой плащ, подхватил на руки и понес... Преданный
бежал сзади. Нас догоняли, но тот дворянин... Он успел открыть дверь
куда-то вниз, а сам остался. Преданный потащил меня за собой...Мы шли
долго. Сначала я помнила, что делаю и куда иду, потом шла как во сне... Мы
пришли сюда. Лупе приняла нас, потом я уже ничего не помню... Только бред.
  - Что за бред?
  - Меня-зовут. Все время: "Ты наша. Иди к нам. Ты наша. Иди к нам. Мы
можем все. Ты можешь все. Ты теперь наша. Мы теперь твои"... И какие-то
тени... И все. Холодно... Почему так холодно? - Ее глаза закрывались, она
уже ничего не соображала.
  - Хватит! - Лупе, и когда вошла только! - решительно обняла Герику и
вывела из комнаты. - Совесть надо иметь, она же сейчас упадет!
  - Прости, - механически откликнулся Симон, - мы не сделали с ней
ничего дурного, просто напомнили о Стефане.
  - Стефан, - тихо проговорила Герика, позволяя Лупе увести себя из
комнаты, - Стефан... - Дверь за обеими закрылась.
  - Ну и что ты обо все этом думаешь? - Роман со вздохом опустился на
массивный резной стул из черного дерева. - Проклятье, это прямо трон
какой-то .
  - Горная работа, они просто помешаны на устойчивости... А думать об
этом должен ты, а не я, ты мне ничего не рассказывал. Я понимаю, что в
Замке творится что-то крайне скверное и подлое, что нам всем что-то
грозит, но что? Война? Рабство? Эпидемия? Вселенский потоп? Пришествие
мессии?! Может, ты все же соизволишь мне все рассказать?! - Симон прервал
сам себя, так как Роман его не слушал. Он стоял с удивительно глупым
лицом, таким, какое бывает у человека, увидевшего наконец очевидное.
  Казалось, еще мгновение, и красавец-эльф как какой-нибудь житель
Фронтеры стукнет себя по лбу и воскликнет: "Прах меня побери, как я раньше
не догадался!" Однако Симону не было предначертано узреть самоуничижение
знаменитого менестреля. Пронзительный крик, раздавшийся из глубины дома,
заставил обоих - и Романа, и Симона броситься на помощь.
  Герика извивалась на полу с искаженным от нестерпимой боли лицом и
кричала. Роман и Симон вдвоем едва смогли скрутить корчившуюся в припадке
женщину.
  - Что случилось? - прокричал Роман, пытаясь перехватить руку Герики
так, чтобы можно было нащупать пульс.
  - Не знаю, она даже была лучше, чем всегда. Сидела, плакала, пыталась
мне что-то рассказать про Стефана, а потом увидела его браслет, что ты
принес, и попросила его на память. Я не могла ей отказать, я была рада,
что она... Ну что она ведет себя, как будто... Ну, она была в этот миг в
своем уме...
  - Она надела браслет, и что?! - перебил ее Роман, губы которого
внезапно побелели.
  - Закричала и упала, а после вы видите...
  - Надо скорее снять браслет. Держи ее, - вскинулся Симон, - или нет,
держать буду я, а ты лучше меня знаешь, как эта штука застегивается!
  - Нет! - заорал Роман. - Ни в коем случае! Это наше спасение, это
счастье, что она надела эту вещь...
  - Ты! Ты думаешь, что говоришь?! - Лупе была вне себя... - Она же
умрет! Или потеряет ребенка!
  - И хвала Творцу, вернее, Проклятому! Мы... мы были слепы, как хафашь
в полдень! Если бы она выносила ребенка, если бы его воспитал Михай, нас
бы... Тарру уже ничто бы не спасло
- Чушь! Откуда ты можешь знать такое! Мы должны спасти ее и дитя
тоже... Дети все невинны! Лупе помогай! - Симон, возмущенный до глубины
своей лекарской души, выглядел даже величественно. Лупе, вздрогнув,
решительно навалилась на Герику. И тут Роман, выпустив бьющееся тело
королевы, выхватил кинжал:
  - Если ты не прекратишь, Лупе, мне придется тебя остановить силой!
Это не ребенок! Это чудовище, воплощение Осеннего Кошмара! И я его
уничтожу, даже если мне придется пролить вашу кровь!
  - Ты думаешь? - На лице Симона читалась напряженная работа мысли.
Лупе соображала быстрее.
  - Он прав! - выдохнула она враз посеревшими губами. - Прав! Плод рос
слишком быстро для человека. Стефан не мог этого сделать... И ты не мог
так ошибаться... Она зачала от... От кого?!
  - От того, что вошло в короля после смерти Стефана и Зенона...
  - А сейчас плоду не менее шести месяцев... Месяц за три...
Невероятно...
  - Прекрати думать, когда надо работать руками. Даже я вижу - у нее
начались схватки, - выкрикнула Лупе, - помогите же ей!
  - Да, действительно, - Симон наклонил круглую голову, словно
собираясь кого-то боднуть, и совсем другим, "лекарским" голосом добавил:
  - Лупе, нагрей нам воды! Живо!
  Лупе бросилась на кухню.
  ... День погас и родился снова, когда все было кончено. Вокруг
затихшей Герики хлопотала Лупе. Роман и Симон с ужасом смотрели на
ребенка. По всем законам младенец, рожденный на неполном третьем месяце,
должен был быть мертв или, вернее, еще не жив. Этот же... Эльф понимал
умом, что держит в руках воплощение Врага, которое должно быть уничтожено,
но не мог решиться. Ребенок был как ребенок - с руками и ногами, без рогов
и хвоста.
  Роман беспомощно смотрел на медикуса, лицо бедняги было смертельно
бледным, но он все-таки был ученым и слишком рано и страшно познал, что
долг врача иногда требует невозможного. Серые глазки Симона в упор
взглянули на эльфа, и тот кивнул. Удар кинжалом должен положить конец
существованию младенца, но стальное лезвие переломилось, даже не достигнув
ребенка, а рука лекаря повисла плетью. И вот тут-то Роману стало
по-настоящему страшно.
  За стеной все глуше слышались стоны Герики, перемежаемые торопливыми
утешениями Лупе. Осенний ветер выл под окнами, как отчаявшийся пес, а в
маленькой комнатке висело безмолвие.
  Младенец лежал тихо - не плакал, не корчился, не двигался, только
смотрел пустым, холодным взглядом. Роману же казалось, что он видит, как
вокруг в узел закручивается проклятый серый туман. Жалости и
нерешительности эльф-разведчик более не чувствовал, только лихорадочно
соображал, что делать. Этого - способа уничтожения Воплощения - они не
предусмотрели. Да и не могли предусмотреть, слишком все неожиданно вышло.
Демонов из сказок полагалось убивать девятью специальными кинжалами, но
это был не демон... Хотя...
  Если браслет из шкатулки Рене вызвал преждевременные роды, если из-за
него пошло все не так, как хотели "ТЕ" (Роман сейчас не пытался понять,
кто же эти "те"), то кольцо Проклятого! Не для того ли Эрасти его оставил
на земле... На случай, если что случится...
  Эльф поднял брошенный во время ссоры кинжал - изделие, которым могли
гордиться староэльфийские оружейники. Кинжал, кстати говоря, тоже не
простой. В век Алмаза простых вещей и не делали. Что ж, сейчас все и
прояснится. А если не удастся? Тогда отвезти отродье к Сумеречной в
Тахену... Может быть, она...
  Но этого не понадобилось. Рука с кинжалом с размаху вошла во что-то
холодное и упругое. Кожу кололо, в ушах раздавался звон, перемежающийся
свистящими воплями, но конец начавшегося светиться кинжала неумолимо
приближался к тельцу младенца. Тот пошевелился, в глазах-провалах
засветились нехорошие искры, у Романа словно бы сжало ледяной рукой
сердце, по спине стекали противные струйки холодного пота, но он продолжал
свое дело, всю свою силу вкладывая в руку с кинжалом. И тут перед эльфом
возникло странное лицо. Надменное и неимоверно красивое, оно было бы
точной копией того явившегося из древнего камня существа, что привиделось
Роману в ночь, проведенную в Кабаньих топях, если бы не белесые пустые
глаза. Каменный, тот не был ни злобным, ни жестоким, ни чудовищно
равнодушным, этот же... Видение буравило эльфа яростным взглядом, но в нем
помимо ненависти читалось что-то другое. Страх?
  - Ага, Осенний! Ты не ожидал подарка Эрасти! - Роман яростно надавил
на серебряную рукоятку и почувствовал, что лезвие коснулось не
правдоподобно белой кожи младенца, изо рта новорожденного вырвался
непереносимый визг, виски Романа сдавило холодным обручем, но он не
выпустил кинжала. Глаза эльфа застилал клубящийся отвратительный туман,
Роман не мог видеть, как в извивающегося младенца, чье лицо уже казалось
зеркальным отражением того, из Тумана, ударил черно-красный луч,
вырвавшийся из кольца. И сразу же встречное давление исчезло. Светящийся
эльфийский клинок с шипением вошел в плоть, и из странного создания
истекла чуждая жизнь, смертельная для всего дышащего и с теплой кровью.
Тело стало таять, исходя серым паром - так тает под лучами солнца кусок
сухого льда. Роман стоял и тупо смотрел, как исчезает земное воплощение
Осеннего Кошмара. Вскоре не осталось ничего. Только словно бы выжженное
углубление на тяжелой дубовой столешнице!
  - Оборони нас святой Эрасти - я, кажется, опять могу действовать
правой рукой. - Симон, кряхтя, поднялся и тоже уставился на покореженный
стол. - Неужели все это было здесь, с нами?
  - Да, здесь и с нами! Еще немного, и я не выдержал бы! - Роман
взглянул на кинжал, который все еще сжимал в руке. Лезвие на две трети
словно бы истаяло. Почерневший, изглоданный обломок переходил в эфес с
потухшими камнями. Кинжал был мертв.
  - Как тебе удалось?
  - У меня под рукой оказалось нужное оружие, - устало ответил Роман -
рассказывать все как есть и делиться своими предположениями было слишком
долго, а он так устал.
  "Вот и все, - лодумал Роман. - Ребенка нет. Пророчество не
исполнится, теперь спать. Михай, война, месть, все это завтра". Горячий
толчок в руку вывел эльфа из прострации. Кольцо Эрасти сияло нестерпимым
пульсирующим светом. Перед глазами Романа колыхались цветные круги и цепи.
Он задыхался, не понимая, где находится. И тут же мозг пронзила чудовищная
мысль. Неудача Врага означает только то, что его адепты предпримут новую,
более удачную попытку. Женщину можно найти. Та же Ланка, которая вряд ли
согласится отдать в чужие руки сына... Значит, опасность лишь отодвинута.
Или...
  Именно в это мгновение Роман наконец понял, что говорил ему Эрасти и
что означают самые темные слова Пророчества:

  "Эстель Оскора взойдет однажды в Осень,
Полна живой, горячей, древней крови.
  Пока Эстель Оскора не погаснет,
Ее звезда другая не заменит
И те, кто свет лучей ее затеплит,
Над ней не обретут последней власти.
  Она сама дорогу избирает,
И тех, кто ступит на ее дорогу..."


                                  Глава 45


  2228 год от В. И. Ночь с 24-го на 25-й день месяца Собаки.
  Таяна. Высокий Замок.

  Регент Таяны и господарь Тарски проснулся в холодном поту. Ланка,
спавшая в эту ночь вместе с супругом, повернулась на другой бок, натянув
парчовое покрывало на голову. Герцог готов был поклясться, что жена
притворяется - Илана не желала знать, что с ним происходит. И поделом:
когда в первый раз он вот также был разбужен среди ночи и начал
лихорадочно одеваться, Лана, сев на постели, поинтересовалась, куда это он
собрался. Михай в первый и последний раз повысил на нее голос. Женщина
скорчила презрительную гримаску и легла лицом к стене. Годой был уверен,
что она не забыла этого унижения. Тогда жена не разговаривала с ним десять
дней, их помирила лишь необходимость участия в дворцовых церемониях и еще
жажда власти. Годой знал, что, пока он на коне, пока он побеждает своих
врагов, Илана не будет слишком щепетильной и привередливой. В противном
случае она не осталась бы с ним, зная, какую роль сыграл он в гибели
братьев.
  Михай затянул кожаный пояс, прицепил кинжал и вышел. Один из троих
стоявших на пороге опочивальни стражей-гоблинов, не говоря ни слова,
последовал за регентом. Герцог изо всех сил старался не торопиться, но
сила, разбудившая его, на этот раз была еще настойчивей, чем обычно. Годой
непроизвольно ускорял и ускорял шаг, пока не очутился в самой старой части
Высокого Замка. Здесь регент оставил стражника и ступил на узкую винтовую
лестницу, ведущую на смотровую площадку. От природы тучный, Михай
задыхался, но поднимался наверх почти бегом - призывавший явно терял
терпение. Вот, наконец, и дверь. В лицо ударил промозглый холод осенней
ночи.
  Его ждали. Высокая фигура в сером сидела на каменном ограждении.
Годой внутренне содрогнулся - никак не мог привыкнуть к своим союзникам,
но чернобородое лицо выразило лишь брюзгливое недовольство:
  - Что случилось, Ожидающий?
  - Что?! Ты спрашиваешь что?! - Ожидающий выпрямился, откинув капюшон.
Очень белое, костлявое лицо, окруженное белесыми же космами, могло
ввергнуть в ужас кого угодно, но господарь Годой знал эти создания не
первый год и потому сохранил самообладание. Пока он "Им" нужен, "Они" не
опасны. Когда же он сделает то, чего "Они" добиваются... "Они" тем более
будут ему не страшны. Михай давно придумал, как заставить "Их" вечно
служить себе. Эти туманные бестии не так уж и умны и неуязвимы. Если Рене
легко справился с сильнейшим из них, то неужели он, Михай, не сможет
держать союзничков в узде? Регент угрюмо взглянул на пришельца:
  - Чем обязан?
  - Мы потеряли младенца! Потеряли! Когда все уже было в наших руках!
  - Но не ты ли говорил, что ребенок неуязвим, так же, как и его мать,
пока носит его под сердцем?
  - Да, мы так действительно думали...
  - Думали? Когда велели мне прекратить поиски дочери, вы уверяли меня,
что в любое время ее найдете и что она в безопасности...
  - А ты любишь дочь, не правда ли? - осклабился ночной гость.
  - Она мне нужна, - отрезал Михай.
  - Верно, нужна. Ты узнал, что в ней сплетаются две крови - Первая и
Вторая, что она может выносить дитя, и ты предложил ее чрево в обмен на
власть над Арцией.
  - Что бы вы ни говорили, я свою часть договора выполнил.
  - Не спорим. Но сейчас нам нужна твоя жена.
  - Илана? Зачем?
  - В ней тоже текут две крови, хотя голос их и слабее. Когда Герика
умрет, Илана сделает то, что не смогла сделать твоя дочь.
  - Ты хочешь сказать, что Герика...
  - Она в руках наших врагов. К счастью, она умирает. Пока она жива,
дитя может появиться лишь из ее чрева, а она сейчас под защитой Черного
Огня. Он слепит и не дает отыскать дорогу к ней. К счастью, это относится
только к ее телу, а не к душе. Душу мы приберем, а за ней уйдет в землю и
тело.
  - А зачем вам ее душа? - Михай счел, что самое время поиграть в
заботливого отца. - В чьих бы руках ни была сейчас девочка, она совершенно
не опасна, пусть спокойно доживет свой век. Я поговорю с Иланой. Нет, я
ничего ей не скажу, она не будет знать, от кого носит сына. Но Герику
убить я не позволю!
  - Прекрати. - Если бы туманное существо могло ухмыляться, оно, без
сомнения, ухмыльнулось бы. - Тебе важна не Герика, а цена. Радуйся, цена
будет очень высокой. А о дочери забудь. Не может быть двух Эстель Оскора
одновременно. Пока жива одна Избранница, другая не сможет понести от
Молчаливого "Молчаливый - так ройгианцы называют неустойчивое,
кратковременное материальное воплощение Ройгу".

  2228 год от В. И. Вечер 25-го дня месяца Собаки.
  Таяна. Гелань. Лисья улица.

  - Делай, да делай же что-нибудь!..
  Но все возможное и невозможное уже было сделано. Герика лежала
неподвижно, отрешенно глядя вдаль неожиданно огромными глазами. Она
никогда не умела бороться ни за свою жизнь, ни за свое счастье. Легкая
добыча для смерти. Легкая добыча для адептов Осеннего Кошмара...
  Будущее Тарры решалось в чистеньком домике медикуса Симона, где
умирало изначально ничтожное существо, по воле рока предназначенное стать
всеобщим спасением или гибелью. И Роман вынул Талисман, данный отцом.
  Нет, он не знал, не мог знать, удастся ли ему подчинить Возвращающий
Камень и как отзовется на это перстень Проклятого. Нельзя было даже
предположить, как поведут себя две эти силы, столкнувшись, но проверять
времени не было. Нужно было действовать, и Роман решился. Откуда-то он
знал, что только кольцо Эрасти защищает сейчас и его, и Герику от недобрых
глаз. Велев ошеломленному Симону замкнуть пентаграмму, эльф начал древний
обряд Возвращения, оставив на руке перстень, без сомнения, принадлежавший
Темным силам.
  Странные слова, ныне забытые даже большинством уцелевших эльфов,
сливались друг с другом, наполняя ставшую не правдоподобно высокой комнату
медным гулом. Вспыхивали и гасли радуги, неслись по кругу разноцветные
вихри. Слышался то топот копыт, то предсмертный стон, то первый крик
младенца, то рев океана, сменяемый шумом битвы.
  Светлые краски стали блекнуть, темнеть, все заполонили вырывавшиеся
из недр кольца Эрасти темно-красные огни, среди которых проступил черный
глаз первозданной тьмы. Роман заговорил тише и четче. Он уже и сам не
знал, из какого языка пришли слова, что сами возникали на его губах. И вот
в черном глазу словно бы прорезался еще более черный зрачок. И тут же в
Талисмане отца вспыхнула ослепительная искра. Тьма и Свет. Проклятый и
Перворожденные. Что из них есть Добро? Что Зло? Или это лишь две стороны
одной монеты? "Верь мне!" - умолял Эрасти Церна...
  Во Тьме стал проступать Свет, а в Свете зарождалась Тьма. Казалось,
кольцо отражало свет эльфийского амулета. А может быть, это амулет отражал
черную глубину кольца. И когда они стали неотличимы, Роман резким
движением разорвал на Герике рубашку и прижал Возвращающий Камень к груди
напротив сердца. Кожа вокруг покраснела как от ожога, женщина выгнулась
дугой и беззвучно закричала. Вихрь немыслимо синего цвета вырвался из
зеницы Возвращающего Камня и, ударившись о кольцо Эрасти, ринулся куда-то
в бесконечность, а вслед за ним черной стрелой устремился луч, порожденный
Оком Тьмы.
  Роман, зашатавшись, отлетел к стене и потерял сознание.

  Эстель Оскора

  Я брела по туманной холодной равнине, а под ногами чавкала раскисшая
земля. Было холодно и пусто. Разглядеть что-то даже на расстоянии
вытянутой руки было невозможно. Я не знала, как здесь оказалась, не
помнила, откуда и зачем пришла, не представляла куда идти, просто шла,
потому что остановиться - означало сдаться. Ноги сами вынесли меня на
некое подобие тропы. По крайней мере, тут проходили и до меня, уж это-то я
знала совершенно точно. Теперь я была избавлена от раздумий, туда ли иду,
дорожка вела в гору, впрочем, подъем был таким пологим, что почти не
ощущался. Иногда из тумана ко мне тянулись скрюченные темные ветки или
ржавые железные прутья. Тишина стояла такая, что хотелось закричать.
Просто для того, чтобы понять - эта грязно-серая муть все же не лишила
меня ни голоса, ни разума. Странно, что я совсем не боялась, мне было
холодно и тоскливо, но страха, страха не было.
  Я была совершенно уверена, что рано или поздно приду туда, куда
должна, куда приходят все, и действительно пришла. Стена вынырнула из
белесой мглы неожиданно. Добротная каменная стена, сложенная из солидных
валунов мышиного цвета, словно проклятый туман сгустился до такой степени,
что превратился в гранит. Меж неровными глыбами проступали бледные полосы
раствора, скреплявшего кладку. Я попробовала посмотреть вверх, но ничего,
конечно же, не увидела. Серая стена сливалась с серым же маревом.
Рассудив, что нет ограды, в которой не было бы прохода, я пошла вдоль,
иногда касаясь рукой влажных осклизлых камней. Вокруг ничего не менялось,
так что если бы я совершенно точно не знала, что иду, я могла бы решить,
что стою на месте - под ногами чавкала все та же глина, на расстоянии
половины вытянутой руки маячила каменная кладка, а прошлое и будущее
тонули в проклятом тумане. Не знаю, сколько я шла - в этом гиблом месте то
ли вовсе не было времени, то ли оно почти стояло на месте, но мне когда-то
говорили, что идущий осилит любую дорогу.
  Сначала стало суше, затем начал редеть туман, поднявшийся легкий
ветерок принялся рвать его в клочья и вдруг бросил мне в лицо горсть белых
цветочных лепестков. Я запрокинула голову - так и есть. Стена отделилась
от неба. Там, наверху, радостно сияла радуга! Еще один порыв ветра осыпал
меня лепестками цветущей вишни, и тут я нашла калитку. Странно было видеть
в этой титанической стене обычную дощатую дверцу, каких пруд пруди в
пригородных садиках. Еще один порыв ветра, и калитка, ласково скрипнув,
приоткрылась. Я стояла на пороге самого чудесного Сада, который только
можно представить. Там, внутри, не было ни поздней осени, ни
отвратительного тумана; там меж цветущих деревьев росла мягкая весенняя
трава, над которой кружили золотистые бабочки. Капли росы играли в
солнечных лучах, над самой землей проносились ласточки, а в глубине сада
мелькали фигуры в ярких шелках. Две женщины заметили меня и поспешили
навстречу. Они были непередаваемо прекрасны в своих нарядных платьях.
Оставалось сделать один шаг, и я бы стала своей в этом царстве весны и
красоты, но что-то не давало мне его сделать. Я с наслаждением вдыхала
ароматный ветер и любовалась красотой этого дивного места, я не
сомневалась, что меня ждут, что мне будут рады. Более того, я была
уверена, что обрету в саду бесконечное, немыслимое счастье, и все равно...
  Я не знаю, что меня заставляло цепляться за мое почти позабытое
прошлое, уж во всяком случае, не желание вернуться и не надежда на сама не
знаю что... Как это ни дико звучит, проще ни на что не надеяться.
  О своей сгинувшей жизни я помнила лишь то, что она не была соткана из
радостей, да еще, что мне почему-то постоянно завидовали. Впрочем,
кажется, это относилось ко всем женщинам нашей семьи... Семьи? Значит,
где-то и когда-то у меня кто-то был... Меня заставляют все забыть - не
выйдет! Да, наверное, я сопротивляюсь из благородного чувства
противоречия, которое раньше меня на свет появилось...
  Из-за старинной кладки по-прежнему сыпались белые лепестки. На
бледно-желтой размякшей от вечных дождей глине они выглядели странно и
трогательно. Весна - за забором, предзимье - под ногами...
  Последний шаг означал конец всего прежнего, пусть почти забытого,
пусть жестокого, но моего, а отказаться от себя даже во имя вечного
счастья среди фонтанов и мраморных статуй куда труднее, чем можно сгоряча
подумать. И все равно я бы решилась, ведь блуждать веками в сырых
потемках, тщетно пытаясь что-то вспомнить, сто крат страшнее, но мне
помешали.
  Слабый крик, раздавшийся откуда-то издалека, вывел меня из
оцепенения. Я обернулась. Ветер из Сада, хоть и не разогнал до конца
чертов туман, но все же изрядно его потеснил. По крайней мере, достаточно,
чтобы я заметила бегущую женщину. Впрочем, бегущей ее назвать можно было с
изрядной натяжкой, она, скорее, ковыляла вприпрыжку, а голова ее была
повернута назад. То, что за ней гналось, еще не показалось, но то, что
бедняжка потеряла голову от страха и что ее преследуют, было очевидно. Я
бросилась назад, оскальзываясь на проклятой грязи, изо всех сил крича
беглянке, чтобы та сворачивала сюда, ко мне. Женщина услышала и послушно
сменила направление, но все равно мы приближались к друг другу до
отвращения медленно. Наконец я схватила ее за руку, и она тут же повисла
на мне. Насколько я успела рассмотреть это чудо, она была совсем
молоденькой и перепуганной до полусмерти. Бегать она вовсе не умела, к
тому же у нас обеих на башмаках налипли такие комья глины, что мы с трудом
передвигали ноги.
  Я тащила ее за собой, уже понимая, что мы попали в большую беду. Не
успели мы сделать и нескольких шагов, как я почувствовала, что за нами
действительно что-то гонится. Нечто неуловимое произошло с самим воздухом:
и так холодный и сырой, он стал почти невыносимым. Даже я начала
задыхаться , чего уж говорить о цепляющейся за мою руку дурочке.
Расстояние до калитки словно бы вырастало на глазах, к тому же над нашими
головами стал сгущаться туман, но не обычный для этих мест, хоть и
мерзкий, а другой - давяще-тяжелый и какой-то... живой. Он пригибал к
земле, вынуждал лечь прямо в грязь и отбросить самую мысль о движении,
дыхании, жизни...
  Моя негаданная спутница споткнулась и упала на одно колено, потянув
меня за собой, я злобно на нее заорала и заставила подняться. Она коротко
всхлипнула, но послушно встала. Я пригляделась, чтобы увидеть, сколько нам
еще идти, и, к своему ужасу, заметила, что калитка в Сад медленно, но
верно закрывается. Видимо, обитатели этого Эдема раздумали впускать к себе
двух растрепанных грязнуль или же не желали связываться с тем, что нас
настигало.
  Я бы чувствовала себя несказанно уверенней, окажись у меня в руках
хоть что-то, похожее на оружие, но, увы! Единственное, что можно было
сделать, это вломиться в Сад, пока калитка еще приоткрыта. Я снова наорала
на свалившуюся на мою голову дурищу и таки заставила ее идти быстрее,
голову я больше не поднимала - и так было ясно, что преследователь ударит
сверху. Хотя здесь опаздывали все - те, из Сада слишком медленно закрывали
свою калитку, это, наверху, слишком медленно опускалось на наши головушки,
ну а мы слишком медленно тащились...
  Моих бешеных усилий все же хватило на то, чтобы добраться до калитки,
когда в щель еще можно было просунуть руку, что я и сделала. Разумеется,
хозяева Сада так же приналегли, но резкая боль меня только подхлестнула, я
рывком распахнула дверцу и буквально зашвырнула свою нелепую попутчицу в
Сад. Затем моя рука скользнула по мокрому дереву, я выпустила калитку, и
та не замедлила захлопнуться. Она не просто закрылась - она исчезла,
словно ее и вовсе не было. Я упиралась в холодный ноздреватый камень. Сад
был для меня потерян, но зато я получила все шансы заменить давешнюю
девчонку для того чудища, что за ней охотилось. Оставалось надеяться, что
эта коровушка успешно заменит меня на утраченном для меня весеннем
пастбище. Я прижалась спиной к древним камням и посмотрела вверх.
  Туман сбился в плотное низкое облако, которое расположилось как раз
над моей головой. Мутно-серые клубы меняли поминутно свои очертания,
опускаясь все ниже и ниже. Все же мне повезло, моя нога обо что-то
споткнулась, и это что-то оказалось прекрасным камнем, камнем, который я
могла не только поднять, но и бросить. Конечно, в схватке с туманным
монстром это вряд ли могло помочь, но человек - странное создание, когда
он что-то держит в руках, ему становится легче. Я с каким-то болезненным
нетерпением наблюдала за своим врагом, который, похоже, наконец-то дозрел
до решительного наступления. Белая масса расступилась, выпустив
омерзительные скрюченные лапы, похожие на птичьи, но огромные и покрытые
какими-то чешуйчатыми наростами. В каждой лапе поместилась бы пара таких,
как я, но я тем не менее нагло прикидывала, куда мне бросить камень - ведь
если есть ноги, значит, должны быть и крылья, и голова, и сердце.
Проверить это мне не удалось. Два луча: ярко-синий и черный, как уголь или
траурный бархат прорезали клубящуюся мглу. Нечто наверху, испустив хриплый
булькающий вой, распалось тысячей туманных хлопьев, а лучи слились,
образовав узкую, дрожащую дорожку, ведущую куда-то вверх. В то же время
мои руки вновь ощутили не каменную кладку, а шершавые доски - калитка
вернулась на свое место, стало быть, опасность миновала. Что бы то ни
было, но наносить визит хозяевам, закрывающим дверь перед носом тех, кого
преследуют, мне не хотелось. Я давно уже забыла, кто я и откуда пришла, но
что-то сохранившееся в моей выгоревшей памяти твердило, что меня никто
нигде не ждет, и возвращаться в общем-то некуда и незачем. Пресловутый
Сад, может, и был подходящим убежищем для девицы, которую я туда загнала,
но засыпанная белыми лепестками травка хороша, когда в мире есть что-то
помимо нее, нельзя же вечно бродить под цветущими деревьями и пугать
бабочек.
  Я еще раз взглянула на мерцающую в воздухе тропу - возможно,
когда-нибудь я буду проклинать тот час, когда на нее встала, но это только
"возможно". Неизвестность всегда манит именно тем, что не знаешь, что
выскочит на тебя из-за поворота в следующее мгновенье.
  Я твердо помнила, что терять мне нечего, а покоя я не искала никогда,
и решительно ступила на темную дорожку.

  ***

  Эльф открыл глаза и обнаружил, что над ним склонился Симон. Роман
попытался задать единственный интересующий его вопрос. Губы не слушались,
но лекарь тем не менее все понял. Он улыбнулся и произнес какие-то слова.
Роман не разобрал, но выражение глаз медикуса говорило само за себя -
получилось!
  Действительно, получилось. Герика спокойно спала. Не надо было быть
ни магом, ни целителем, чтобы понять, что смерть отступила.
  - Что ты хотя бы сделал?
  - Сам не знаю. У меня был старинный Талисман, который мог вернуть
отлетевшую душу, если она еще не достигла Врат и если она желает
вернуться. Кроме того, это кольцо, оно тоже сыграло свою роль, но я не
понял какую. Кажется, оно послужило щитом против Врага, не желавшего
упускать добычу... Знал бы, какие силы я расшевелю, право, я вряд ли
решился бы сделать то, что сделал.
  - И хорошо, что не знал... Будем надеяться, опасность миновала.
  - Может, кто-нибудь мне скажет, что здесь натворил Роман и что вообще
происходит? - подала голос Лупе.


                                  Глава 46


  2228 год от В. И, Вечер 6-го дня месяца Зеркала.
  Северная Фронтера.

  - Судя по всему это случилось недалеко отсюда?
  - То не, проще дана клирика, - счастливой особенностью Зенека было
осваиваться в любом обществе. Племянник
Красотки Гвенды рядом с коронованными особами и высшими клириками
чувствовал себя так же легко и просто, как с почтенным войтом Белого
Моста. Кстати, ни Рене Арроя, ни кардинала Максимилиана это нисколько не
шокировало.
  Кони шли ходкой рысью по лесной дороге навстречу осени. Чем ближе к
Эланду, тем прохладнее становились ночи, а в зеленой листве все чаще
мелькали рыжие, алые и золотистые пряди. Да и деревья менялись. Буки,
каштаны и дубы уступали место соснякам, перемежающимся чернолесьем и
березовыми рощами. По обочинам дороги появился можжевельник, а кое-где в
низинах стали попадаться хмурые серебристые ели. Никогда не бывавший в
этих местах, Максимилиан с любопытством встречал каждое незнакомое дерево
и, будь его воля, останавливался бы каждую ору, чтобы осмотреться. К
сожалению, время поджимало, и кардинал приносил в жертву свою природную
любознательность жесткой необходимости.
  Еще недавно он и не думал расставаться с величественной Кантиской.
Подающему большие надежды, но очень молодому по церковным меркам клирику
предстоял долгий путь по иерархической лестнице туда, где на немыслимой
высоте стоял, опираясь на посох, Архипастырь. И вдруг - головокружительный
взлет. Ему еще нет сорока, а он стал сначала кардиналом без территории,
затем членом Конклава, помощником исповедника самого Архипастыря и,
наконец, получил кардинальскую шапку трех территорий - Эланда, Таяны и
Тарски! Правда, эти земли вот-вот заполыхают в пламени чудовищной войны,
но даром ничего не дается. Если ему удастся сплотить свою паству против
узурпатора Годоя и убедить герцога Рене принять корону из рук Церкви, он,
Максимилиан, войдет в историю как один из самых удачливых клириков, и, кто
знает, возможно, именно он наследует Феликсу. Впрочем, новоиспеченный
кардинал таянский и эландский искренне восхищался новым Архипастырем и,
если и позволял себе иногда помечтать о Великом посохе, то только потому,
что Феликс был старше его на двенадцать лет.
  Разумеется, Максимилиана безумно интересовал адмирал Рене, про
которого он и расспрашивал Зенека. Тот, по-юношески влюбленный в своего
герцога, взахлеб рассказывал как о том, чему сам был свидетелем, так и о
том, что слышал в Таяне и Эланде. Максимилиан мысленно делил рассказы
восхищенного аюданта на пять и даже на десять, но даже то, что оставалось,
производило впечатление.
  Сейчас, проезжая через Северную Фронтеру, посольство Архипастыря
проходило не столь уж далеко от Белого Моста, и кардинал, воспользовавшись
этим, вновь и вновь заставлял Зенека пересказывать историю его встречи с
Рене Арроем, пытаясь понять, что же все-таки произошло во время Божьего
Суда. Именно от этой поучительной беседы их и оторвал один из всадников
эскорта.
  - Прошу прощения, Ваше Высокопреосвященство, но впереди на дороге
рысь!
  - Насколько я помню, рыси в этих местах встречаются довольно часто.
Хотя это ведь, кажется, ночные звери?
  - Да. И очень осторожные, - обычная рысь никогда не будет сидеть на
дороге!
  - Давайте посмотрим, - кардинал тронул шпорами нарядного рыжего
иноходца - несмотря на свою принадлежность к Церкви, Максимилиан был
отменным наездником и большим ценителем лошадей. Красавец-конь нетерпеливо
фыркнул и перешел в легкий кокетливый галоп. Зенек послал своего буланого
следом.
  На повороте дороги действительно сидела большая рысь и не думала
пугаться или уходить. Более того, в пасти она сжимала какую-то тряпку,
которой энергично затрясла при виде приближающихся всадников. Максимилиан
не успел удивиться, как Зенек с радостным криком: "Проше дана, то ж наш
Преданный!" - соскочил с коня и бросился к рыси. Дикий кот с достоинством
коснулся головой чуть ли не обнимавшего его Зенека. Как показалось
Максимилиану, зверь многозначительно обвел глазами кавалькаду, медленно,
все время оглядываясь, перешел дорогу и скрылся в кустах.
  - Что это значит, Зенек? - осведомился растерянный клирик.
  - Это, проше дана, наша рысь. То его, то он, кот, то бишь. Это дан
Роман, ну той, что либр Роман Ясный, он в Кантиске вашей бывал...
  - Что-что? - нетерпеливо перебил Максимилиан.
  - То он его принцу Стефану подарил, а потом, как принца убили, так он
в замке на цепи жил. А потом, видать, удрал как-то. Та вы ж не видите
разве, он нас кличет?! Может, он с кем-то... - И Зенек, не вдаваясь в
дальнейшие подробности, бросился в кусты вслед за Преданным. Трое
охранников двинулись следом. Максимилиану ничего не оставалось, как ждать.
К счастью, недолго - среди темной можжевеловой зелени засверкала рыжая
голова Зенека.
  - То Шандер! То бишь граф Гардани! Он жив! Проше дана! Он тут, я его
нашел! - заорал беломостец и вновь нырнул в заросли. Кардинал, торопливо
сунув поводья солидному беловолосому клирику, бросился на голос.
  Шандер полулежал на земле, опираясь плечами на поросший ярко-зеленым
мхом большой пень. При виде человека в малахитовых кардинальских одеяниях,
он предпринял неудачную попытку подняться. Максимилиан этого не позволил,
опустившись рядом с графом на колени. Зенек, сделав над собой усилие,
тактично отошел в сторону, где, скрестив руки на груди, стоял высокий воин
с непроницаемым неимоверно чужим лицом. Все еще находясь под впечатлением
увиденного, аюдант герцога Рене протянул гоблину руку.
  - Клянуся, что всегда прийду на помощь к тебе, как ты помог другу
моего господаря.
  На неподвижном темном лице что-то дрогнуло, и пришелец отозвался
низким голосом:
  - В груди этого человека настоящее сердце. Я рад, что помог ему. Твой
господин - эльф Рамиэрль или герцог Аррой?
  - Адмирал Рене Аррой, проше дана...
  - Я поклялся Роману довести больного до Эланда, а он мне обещал, что
мне будет позволено передать письмо госпожи моей Иланы в руки герцога
Арроя или же его доверенного лица. Если ты поклянешься, что передашь
письмо, то мне никто более ничего не будет должен.
  - Разумеется, проше дана? - Зенек вопросительно взглянул на Уррика, и
тот коротко назвался, - проше дана Юрика, я отдам письмо моему господарю.
  - Благодарю тебя, человек, - гоблин вынул из потайного кармана футляр
с письмом. - А теперь прощай. Я возвращаюсь туда, где меня ждет долг. -
Уррик мягко повернулся и исчез в лесу. Один из охранников Максимилиана
выхватил было пистоль, но Зенек схватил вояку за руку:
  - Не трогайте его, он спас Шандера...
  Около графа хлопотал пожилой клирик, известный своими лекарскими
познаниями. Шани улыбался, но в глазах его стояли слезы. Максимилиан
громко и радостно распоряжался перегрузить вьюки так, чтобы двух лошадей
можно было отдать под носилки. Воины, весело переговариваясь, спешили
выполнить приказ. Зенек, присев под деревом, не мог оторвать глаз от
словно бы прозрачного лица Шандера, рядом с которым вновь опустился
кардинал, принесший больному свой плащ. До аюданта долетали обрывки фраз:
"Когда уже не ждал... Роман, ... непонятная магия... всю дорогу нес на
руках... гоблины... у них такая же душа".
  - Помогай лучше, а то у тебя сейчас уши, как у собаки, торчком
станут, - добродушно окликнул Зенека коренастый воин, и парень торопливо
вскочил на ноги. Он уже не увидел, как Преданный, оттеснив кардинала,
прижался лобастой башкой к Шандеру, провел мягкой лапой по щеке графа, а
затем, хрипло мяукнув, мощным прыжком перелетел через поляну и скрылся в
тех же кустах, что и покинувший поляну встречи на четверть оры раньше
молодой гоблин.

  Эстель Осксора

  Усилием воли я открыла глаза - вокруг все еще застилал проклятый
туман, но в нем проглядывало что-то розоватое. Все кружилось и качалось,
но я упрямо заставляла себя смотреть, и мои старания были вознаграждены -
мгла стала отступать, карусель замедлила свой ход, а розоватое оказалось
склоненной надо мной добродушной круглой физиономией, смотревший на меня с
явным одобрением и гордостью. Лицо это с торчащими дыбом слабенькими
волосиками и крупным пористым носом казалось таким милым и забавным, что я
улыбнулась.
  - Она пришла в себя, - возвестило это смешное лицо нежданно густым
низким голосом. Его слова имели успех - надо мной немедленно склонились
еще двое - непередаваемо красивый и столь же непередаваемо бледный молодой
человек и худенькая женщина с золотисто-зелеными глазами. Вся честная
компания в один голос выражала радость от того, что мне стало лучше, и
нарочито бодрую уверенность в том, что уж теперь-то все пойдет хорошо.
Усилием воли я попыталась вспомнить, кто они такие (лица были мне
определенно знакомы, но не вызывали у меня никаких эмоций) и где я, но
толстенький поднес к моим губам чашку с каким-то отваром. Это был не тот
случай, когда стоит спорить, и я послушно выпила горячее горько-сладкое
пойло. Видимо, туда подложили снотворное, так как я почти сразу
провалилась в сон.
  Второй раз я пришла в себя ночью. Слава богу, на сей раз я лежала в
полном одиночестве. За маленьким окошком виднелась неуютная холодная луна,
в комнате остро и приятно пахло сушеными травами. Небольшая масляная лампа
слегка разгоняла темноту, но не более того. Я приподнялась на локте -
голова закружилась, но достаточно терпимо. Я предприняла еще одно
героическое усилие и сумела сесть. Это было чертовски странно. Я помнила
все, но мне было все равно, словно свою собственную историю я прочитала в
скучной книжке, да и прочитала-то не по своей воле, а по настоянию нудного
учителя. Даже то, что я чуть не умерла и, видимо, потеряла ребенка, меня
не волновало.
  Зато я великолепно помнила кошмары, вернее не сами кошмары, а то
тягостное ощущение, которое они, кем-то отогнанные, оставили в моей
плохонькой памяти. Я попыталась сосредоточиться на чем-то конкретном и не
смогла. Спать больше не хотелось, а лежать, смотреть на луну и пытаться
вспомнить то, не знаю что, было выше моих сил. Короче, я решила встать и
для начала добраться до лампы и подкрутить фитиль, чтобы стало светлее. Я
готовилась к этому подвигу так, как будто собиралась переплыть море. Ноги
меня держали плохо, как только я встала, меня повело в сторону, со всех
сторон наплыла какая-то муть, но я удержалась на ногах Голова потихонечку
переставала кружиться, и я, держась за спинку кровати, сделала первый шаг.
Второй дался легче. Теперь предстояло отпустить деревянную спинку и
попробовать перейти комнату. Это мне удалось не сразу - я грохнулась на
четвереньки, но это, как ни странно, меня развеселило - я представила себя
со стороны - раскорякой, на полу, в чужом доме - и засмеялась. Немного
посидела посредине комнаты и предприняла новую попытку встать и пойти;
похоже, мое тело пришло к выводу, что с такой упрямой бабой лучше не
спорить, и честно донесло меня до старого кресла, стоящего перед столиком,
на котором горела лампа и лежала всякая всячина.
  Какое-то время я тупо смотрела на стену, пережидая, когда перестанет
колотиться сердце, а затем занялась содержимым стола. Первое, на что я
обратила внимание, был графин с какой-то темной жидкостью, в которой я без
труда узнала настойку из зеленых орехов. Решение пришло незамедлительно -
для того, чтобы почувствовать себя человеком, мне просто необходимо было
выпить. Этот чудесный напиток немного разогнал окружавшую меня муть, и,
хоть я по-прежнему не могла выжать из себя даже слезинки, я ощутила некое
нездоровое любопытство к тому, что со мной тут сотворили. Разумеется, они
сейчас все сидели внизу - Лупе, Симон, красавец Роман... Интересно, где
Преданный? Почему его от меня прячут? Надо бы спустится к ним и
поговорить...
  Тут, впрочем, меня осенило, что не стоит ночью пугать людей и для
начала надо привести себя в порядок. Я привычно подняла руку к голове и
нащупала какие-то обрезки - моих кос (а я совершенно твердо помнила, что
они у меня были) не было и в помине. Я провела рукой по лицу - нет, вроде
других изменений не произошло. Наверное, волосы обрезали, когда я валялась
без сознания, ну и прах с ними. Мне было нужно зеркало. Если я
действительно была королевой, как мне услужливо подсказывала память, то я
точно бы отдала полкоролевства за зеркало и расческу...

  2228 год от В. И. Вечер 13-го дня месяца Зеркала. Эланд.
  Крепость в Бухте Зуйка.

  Рене-Аларик И-Рьего герцог Аррой внимательно читал сидуллу "Сидулла
(цидулья) - заверенное личной подписью и печатью конфиденциальное
послание, в случае пожелания получателя может быть обнародовано, если в
нем не содержится специально оговоренной просьбы уничтожить письмо"
Архипастыря. О решении Конклава адмирал и так знал, однако сообщить об
этом другим не мог - слишком уж странным путем пришла добрая весть. Другое
дело теперь.
  Максимилиан мог быть доволен: его появление в сопровождении пяти
дюжин воинов произвело должное впечатление как на гарнизон Идаконы, так и
на соглядатаев Михая, буде такие оставались в Эланде. В последнем клирик
не сомневался, именно поэтому (а также потому, что заранее знал
содержание) он и прочел послание Архипастыря вслух прямо на плацу
цитадели, сразу же после того, как благословил выскочивших из казарм
идаконцев. Правда, боевой дух защитников крепости был высок и без
церковного благословения. Эландцы не знали поражений на море, а войну на
суше и вовсе никогда не вели - герцогство самой природой было надежно
защищено от вторжения: болота, горы, непролазные дебри отрезали Эланд от
Таяны, к тому же Таяна всегда считалась надежным союзником. На этом
утверждении эдаконские Волинги строили и внешнюю политику, и военные
приготовления. Эланду могли сколько угодно грозить Ортодоксы или морские
силы империи, но Гнездо Альбатроса с моря защищал лучший флот Благодатных
земель и прихотливая система островов и подводных скал, миновать которые
без лоцмана был способен разве что безумец и везунчик вроде самого Рене.
  Именно таким и был мятежный принц Руис, несколько столетий назад
приведший в Идаконский залив арцийских изгнанников, смешавших затем свою
кровь с местной. Конечно, захоти вольные маринеры уничтожить пришельцев,
корабли принца очень быстро оказались бы на дне.
  Нет, со стороны моря Эланду ничего не грозило, но Максимилиан
прочитал достаточно книг по истории, политике и стратегии, чтобы понимать:
взбесившаяся Таяна представляет серьезную угрозу. Если Михай заставит или
убедит своих новых подданных выступить против Эланда, если к ним
присоединятся горцы и нелюдь, которую предпочитают не называть собственным
именем, тем более к ночи, то соберется армия, в несколько раз
превосходящая возможности Эланда. Моряки на суше могут доблестно погибать,
но вот победить превосходящего по численности противника, привыкшего
драться на суше... Один маринер в ближнем бою стоил пяти, а сам Рене в
одиночку справился чуть ли не с двумя дюжинами опытных убийц, но битва
сильно отличается от поединка, здесь преимущество достается тем, кто
действует более слаженно. Армии же, способной действовать на твердой
земле, у Эланда никогда не было, она просто была не нужна. Предполагалось,
что с суши Альбатроса защищает таянская Рысь. Эланд же, в свою очередь,
стоит на страже побережья. Союз казался вечным, а распался за одно лето...
  Максимилиан не торопил адмирала. Отец церкви понимал, что от их
первого разговора зависит слишком многое. Если ему удастся стать для
герцога Арроя тем, кем он хочет - другом, советчиком и соратником, то это
не только укрепит позиции Церкви в строптивом Эланде, но и поможет им всем
в борьбе с непонятным, но от этого не менее опасным врагом. Именно поэтому
клирик гнал коней, передвигаясь со скоростью, более приличествующей
гонцам, нежели важному лицу Церкви Единой и Единственной.
  В Идакону они въехали ранним утром, но герцога в городе уже не было.
Оставив измотанных дорогой приближенных и графа Гардани на попечение
старейшины Совета Паладинов и наспех благословив жителей столицы,
Максимилиан вместе с Зенеком и взявшимся их сопровождать Диманом бросился
догонять Рене. Солнце стало клониться к закату, когда они настигли его в
небольшой крепости, перекрывающей Малый Приморский тракт. Стража знала
Димана и Зенека в лицо, и их сразу же пропустили.
  Максимилиан не раз имел дело с коронованными особами, но в ожидании
встречи с Арроем его сердце колотилось, как у мальчишки. Герцог, еще
издали заприметив белобрысую шевелюру своего аюданта, быстро шел
навстречу. Клирик готовился объяснить, кто он такой, но Рене поразил его в
самое сердце, тепло приветствовав его Высокопреосвященство, кардинала
Эландского и Таянского. Он уже все знал! Не прошло и четверти оры, как
Максимилиану казалось, что этот стройный седой человек с юными глазами
знаком ему всю жизнь.
  - Не буду скрывать, святой отец, - Рене тщательно скрутил сидуллу и
вновь вложил ее в футляр, - как мы рады поддержке Церкви Единой и
Единственной. Мы готовы к бою на Побережье, но, боюсь, ход войны будет
определяться не только здесь. Мы не можем пустить врага во внутренний
Эланд.
  Кардинал понимающе кивнул - эландцы слыли людьми отчаянными и
бесшабашными, однако таковыми были только жители Старого Эланда,
каменистого полуострова, напоминающего очертаниями затаившуюся кошку. Во
внутреннем же, материковом Эланде селились ремесленники, земледельцы,
пастухи. Они не знали, что такое оружие, ведь с моря их надежно защищали
клинки маринеров, а за спиной были леса и болота, за которыми к тому же
жили друзья! Рождались, разумеется, и во Внутреннем Эланде юноши,
мечтающие о подвигах и неизведанных странах. Эти, рано или поздно, уходили
из глубинки на Побережье, а в селах оставались те, кто не вышел норовом.
Сейчас же все они с чадами и домочадцами оказывалась под ударом. Хорошо
хоть, дорога во Внутренний Эланд из Таяны была непростой - болота,
комарье, чернолесье, по которому не то что на коне, пешком не продерешься.
А вот рукотворная крепость на таянской границе была всего одна - Варха, -
странная цитадель, воздвигнутая незнамо когда и, казалось, щадимая самим
временем.
  ...Они сидели в маленькой, но уютной комнате в надвратной башне, и
Его Высокопреосвященство с удовольствием хлебал знаменитый эландский
рыбный суп, одновременно слушая то, что рассказывал герцог Аррой Кое-что
Максимилиан знал, но многое для него было внове.
  - Цитадель Варха, - Рене подлил гостю местного ягодного вина, -
несмотря на свою неприступность, а может быть, именно поэтому, долгое
время оставалась полузаброшенной. Туда ссылали, чтоб поостыли, излишне
шаловливых молодых нобилей, там дотягивали служебную лямку бессемейные
ветераны, которым здоровье и возраст уже не позволяли выходить в море.
  Максимилиан с пониманием дела кивнул. Кардинал смолоду зачитывался
описаниями разных земель и хорошо помнил рассказ знаменитого
монаха-географа Люциуса Фальхонита о старинной крепости, стоящей на мощном
скальном выступе чуть ниже места, где короткая, но необыкновенно
полноводная Гана, совершив четыре гигантских прыжка, успокаивалась и далее
плавно несла воды к Ганскому заливу. Серые мощные стены словно бы
вырастали из базальтового основания и казались несокрушимыми, к тому же
глубина фарватера позволяла пройти к крепости самым большим кораблям, что
решало вопрос подвоза припасов и людей. Другое дело, что защищать в Вархе
было нечего. Водопады и так надежно запечатывали реку для кораблей, а что
до единственной сносной сухопутной дороги из Таяны в Идакону, то она
проходила много выше крепости между вторым и третьим водопадами. Гана
разливалась так широко, что течение почти останавливалось, а в сухое время
года отдыхающую перед новым скачком реку можно было перейти вброд.
  Никаких укреплений там, разумеется, не было. Торговый и ремесленный
люд несколько столетий селился ло обе стороны Переправы, где и вырос
изрядный город, в котором бок о бок жили арцийцы, таянцы и эландцы.
  - Все они теперь оказались в положении заложников, и что с ними
делать, - Рене привычным жестом откинул спадавшую на лоб седую прядь, - не
представляю. Поверить, что вчерашние друзья и соседи вдруг стали врагами,
всегда тяжело, людям же свойственно рассчитывать на то, что "пронесет"...
  - Я понимаю вас, герцог, - кардинал мягко взял Арроя за руку, -
согнать жителей с насиженных мест, запереть их в крепости или насильно
отправить в глубь страны вы не можете. Не стоит вызывать ненависть там,
где может понадобиться любовь. Но Церковь обличает Михая, как убийцу,
узурпатора и еретика, и предает его Великому Проклятию, вы же, герцог, как
послушный сын Церкви обязаны принять меры. Для начала вам придется закрыть
границу.
  - Я никогда особенно не задумывался над богословскими вопросами, но
сейчас готов преклонить колени перед Святейшим Престолом, - откликнулся
герцог.
  - Пустое, сын мой. Но Божия помощь Божией помощью, а забот лично у
вас все равно остается куда больше, чем мне хотелось бы. И еще одно. Я
говорил со старейшиной Совета Паладинов. Он рассказал мне про Башню
Альбатроса.
  - Надеюсь, вы все же не предадите меня анафеме за союз с... несколько
непривычными силами.
  - Напротив. Ваше своевременное появление было, несомненно, чудом,
свидетельствующим о том, что Творец в беспредельной милости своей
заботится о тех, кто ему угоден...
  Рене представил себе угодных Творцу Сумеречную, Прашинко и Гиба и не
смог сдержать усмешки...
  - Охотно допускаю, дан Рене, - кардинал также улыбнулся одними
глазами, - что помощь Творца может принимать самые неожиданные... гм...
формы, но я вовсе не собирался говорить о вашей странной, скажем так,
лошади. Дело в том, что во главе любого достойного дела должен стоять
человек, облеченный доверием Церкви и любовью народа. Вы и есть такой
человек.
  Я согласен со старейшиной Совета Паладинов. Рикаред низложен, вы
должны принять корону Эланда, и лучше, если она будет вам принадлежать не
по решению нескольких, пусть весьма достойных людей, но по воле Творца
нашего.
  Его Святейшество уполномочил меня передать вам, что был бы весьма
доволен, если бы Эланд наконец признал освященный Церковью обряд
миропомазания. Вы должны принять корону, Рене. И вы должны согласиться на
обряд коронации. Это условие, на выполнении которого настаивает Церковь.
  Рене долго молчал, а затем поднял на собеседника ясные голубые глаза:
  - Это не условие, Ваше Высокопреосвященство. Это судьба. Если я
доживу до следующего Светлого Рассвета, я приму корону. Но не раньше.
Эланд не поймет, мы все еще не такие, как большинство народов Благодатных
земель.
  - Да будет так, мой принц, - откликнулся Максимилиан, скрыв вздох
облегчения, - но предварительное благословение я оглашу в Идаконском Храме
не позже, чем на третий день, считая от этого...


                                  Глава 47


  2228 год от В. И. Вечер 13-го дня месяца Зеркала.
  Таяна. Гелань. Лисья улица.

  - И все-таки я не понимаю, зачем ты ее тащишь на остров эльфов? - с
ходу начала Лупе. Роман прекрасно знал эту ее манеру бросаться в бой,
словно бы продолжая разговор, которого на самом деле не было. - Не
понимаю. Это глупо и жестоко. Если ты не хочешь оставлять ее у нас, отвези
к Рене, он примет ее из-за Стефана. И вообще... А если тебе так уж мило
болото, оставь ее у матушки, если что, та защитит не хуже твоих эльфов...
  - Глупости, Луле. Ты сама не понимаешь, что говоришь...
  - Я как раз понимаю, а вот ты нет. Тащить девочку за тридевять
земель, да еще после того, как она потеряла ребенка.
  - Это был не ребенок, а чудовище...
  - Девочка этого не знает. Она пришла к нам за помощью, а мы чуть ее
не погубили. И не говори мне, что ей можно объяснить, что все сделали для
ее же блага. Мы ее предали, ты это знаешь не хуже меня. А теперь ты хочешь
запереть ее под присмотром твоих родичей, которые знают только то, что она
может представлять какую-то угрозу?!. Это бесчеловечно! Оставь ее у
матушки или у Рене, если уж нам не доверяешь.
  - Лупе, родная моя, перестань... Ты прекрасно понимаешь, как я тебе и
Симону верю, но неужели не ясно, что ее ищут и не успокоятся, пока не
найдут?
  - И пусть себе ищут на здоровье. Им в голову не придет искать Герику
под самым носом. К тому же, по их прикидкам, она еще должна быть
беременной...
  - Когда ее не найдут в Гелани, ее будут искать везде. Да, не владей
они магией, возможно, вы бы и выкрутились, но еще несколько недель, и они
в ход пустят все, что могут. Пока нас спасает только страх Годоя признать
свою беспомощность перед настоящими хозяевами. Пойми, на карту поставлено
слишком многое, чтоб можно было рисковать.
  - Хорошо, проводи нас в Идакону. Рене нас примет.
  - Не сомневаюсь, но защитит ли? Если бы речь шла об угрозе всех
пиратов мира, я отпустил бы ее к Рьего с дорогой душой, но сильным магом
герцога не назовешь, а у Болотной матушки и так забот немерено. Кроме
того, Герику должны увидеть... другие, гм, маги.
  - Как редкого зверя, да? Думай, что говоришь! Ты не бог, чтоб решать
чужую судьбу.
  - Боги как раз этим не занимаются. Они, да будет тебе известно,
предоставили нас самим себе...
  - Не придирайся к словам, знаешь ведь прекрасно, что я хочу тебе
сказать. Герика ничего не смыслит ни в жизни, ни в магии. Она потеряла
всех. Стефан мертв, Михай и Ланка для нее сейчас самые страшные враги.
Если и мы ее предадим...
  - Это не предательство, это необходимость.
  - Предательство по необходимости - тоже предательство.
  - Лупе, а ты понимаешь, что ты навязываешь Рене?
  Война и так неизбежна. Ланка хочет или заполучить герцога для
собственного удовольствия и пользы, или уничтожить его за то, что он от
нее отказался. Но какое-то время она будет ждать ответа. Рене ей нужен и
как полководец, и как любовник, а возможно, и муж. От Михая она сумеет
избавиться, если захочет.
  - Сомневаюсь, что он на это согласится.
  - Ланка вряд ли собирается его спрашивать. Конечно, он может ударить
первым, но она слишком самоуверенна, чтоб предположить такое... Так вот,
Рене не только полководец, он - прекрасный политик, и он использует каждый
день отсрочки, чтоб подготовиться к битве. Эланд - сегодня единственный
бастион на пути Осеннего Кошмара. Если же Ланка узнает, что Герика у Рене,
она забудет обо всем и будет мстить. Причем в ход пойдут не только войска,
но и магия. А нам нужно время. Время, чтоб подготовиться к войне. Время,
чтобы найти Проклятого, только ему под силу справиться с Белым Оленем, и
только он знает, что это за тварь. Потому-то я и должен спрятать Герику
так, чтобы ее не нашли. А если найдут, им придется долго думать, как ее
достать. Я знаю только одно место по эту сторону моря - Убежище. И уверяю
тебя, там не так уж и плохо, к тому же мои отец и дядя вполне в состоянии
ее защитить.
  - Она живой человек, Роман, и решать, идти или оставаться, ей.
  - Да когда она была в состоянии что-то решать?! И что значит ее
решение в сравнении с судьбой целого мира.
  - Если она не захочет уходить от меня, ты заберешь ее только через
мой труп!
  Роман опешил. Маленькая ведунья не шутила. Меньше, чем кого бы то ни
было, Роман хотел бы огорчить Лупе, но оставлять у нее ту, кто была Темной
Звездой, права тоже не имел. К счастью, до окончательной ссоры дело не
дошло. Противников примирил предмет их размолвки. Герика, как оказалась,
слышала весь разговор, собеседники же в пылу ссоры ее не заметили.
  Та, о которой они с таким жаром спорили, стояла у входа, опираясь
рукой на дверной косяк. Поверх широкого полотняного балахона, который
сшила для нее Лупе, она надела черную тарскийскую рубаху, завязав ее под
грудью. Как ни странно этот немыслимый наряд шел ей куда больше роскошных
придворных туалетов, которые она когда-то носила, подчеркивая красоту
фигуры и рук и белизну кожи. Роман не мог оторвать удивленного взгляда от
женщины, которую считал некрасивой и неинтересной.
  - Лупе, Роман прав, - ее тон разительно отличался от прежнего
блеяния, - раз я представляю опасность для тех, кто меня прячет, я должна
исчезнуть. Я еду с ним.
  - Но ты только-только начала вставать, - вознегодовала Лупе.
  - Неважно. Я чувствую, что мы должны уходить немедленно. Не
беспокойся, я не умру в дороге.
  Роман и Лупе изумленно смотрели на исхудавшую сероглазую женщину с
остриженными до плеч разноцветными волосами. Это была Герика, но в ней,
кроме внешности, да и то изменившейся, не осталось ничего от прежнего
покорного создания. С наследницей Тарски что-то явно случилось. Да, она
прошла через ад, потеряла ребенка, побывала на пороге смерти, и все равно
перемены были слишком разительными. Прежняя пассивная, до смерти
запуганная девочка, не отличавшаяся ни особенной глубиной, ни особенным
умом, исчезла. Откуда-то взялась сдержанная бешено-гордая натура.
  Роман внезапно понял, что по своей внутренней силе новая Герика
заткнет за пояс не только Ланку, но и покойного Стефана. Предположение,
что она одержима, он от себя гнал. В этой женщине не чувствовалось зла,
только тоска и упрямство. Сущности, подобной той, что терзала Стефана, он
не ощущал, да и Лупе не могла бы такое проглядеть... Оставалось
предположить, что какую-то роль сыграли чары Эрасти и Возвращающий Камень,
но, какую именно, Роман понять не мог. В любом случае теперешняя Герика
ему нравилась куда больше прежней, к которой он чувствовал лишь
снисходительную жалость, да гадал, что такой человек, как Стефан, нашел в
этакой овце. Интересно, утратив свою покорность и беззащитность, она
сохранила бы любовь таянского принца? Ответа на этот вопрос уже не будет.
  Вечером они ушли. Далеко не все люди Гардани были уничтожены, бежали
или были выброшены из гвардии. Реол, к примеру, предпочел остаться на
службе. Более того, предполагавший в людях худшее Михай вполне поверил в
готовность "обиженного" Шандером воина мстить не только бывшему
начальнику, но и всем его сторонникам. Реол получил незаметную, но важную
должностишку, связанную с частыми отлучками, и, как следствие, право
покидать город когда и с кем захочет. Что он и сделал, выехав в
сопровождении аюданта на ночь глядя через Осенние ворота в сторону
Моктова. Одновременно он же отбыл через Зимние ворота в направлении Суэды
"Суэды - местечко в северной Таяне".
  Первый Реол утром благополучно вернулся в город и доложил Михаю о
странных слухах, шепотом передаваемых крестьянами. Второй Реол к полуночи
добрался до Гремихинской долины. Поскольку считалось, что в новолуние
Всадники имеют обыкновение оживать и охотиться за безрассудными путниками,
в обе стороны от исполинов на расстоянии полудневного перехода никого не
было. Там верный соглядатай Михая и его молчаливый спутник остановились.
Только полная луна видела, как рассеялись чары, и высокий золотоволосый
мужчина, сидевший на ставшем из гнедого золотистым коне, улыбнулся
измученной, но спокойной женщине, ехавшей на черногривой кобылице, а затем
кони понеслись вперед со скоростью, не доступной обычным лошадям.

  Год 2228-й от В. И. Утро 14-го дня месяца Зеркала.
  Эланд. Идакона.

  - Все будет хорошо, Шани. Ты только потерпи немного, - ладонь Рене
ласково накрыла руку Гардани. - Я уверен, скоро ты придешь в себя. У тебя
есть время, у тебя есть море, - адмирал кивнул головой в сторону окна,
выходящего на сверкающий в неистовом свете осеннего солнца залив, - поверь
мне, ничто так не лечит, как время и море.
  - Это вас, эландцев, - попытался улыбнуться граф Шан-дер, - говорят,
у вас в жилах течет не кровь, а морская вода.
  - Да нет, уверяю тебя, что кровь. Во всяком случае, у меня она
красная. Слово чести, - Рене снова улыбнулся ДРУГУ, - я еще зайду к тебе.
Спи.
  - Говорят, ты согласился принять корону? - Шани оторвал голову от
подушки и внимательно взглянул на адмирала. - Давно пора.
  - Может быть... Но мое согласие стоит немного, если мы не переживем
зиму. Впрочем, принцем я умру или королем, мне это как-то безразлично...
  - Все так плохо? - Граф попробовал приподняться на локтях, но у него
не вышло.
  - Еще хуже, Шани. Кроме нашей битвы, которую мы должны выиграть -
иначе просто не может быть, ожидается какая-то дикая магическая война, и
вот там-то сила не на нашей стороне... Я боюсь, нам, смертным, придется
сделать то, что более пристало небожителям, иначе все полетит в тартарары,
- герцог невесело засмеялся, - к счастью, мы знаем о приближающейся буре и
постараемся ее встретить с убранными парусами и подальше от рифов. Ну да
это случится не завтра, так что у нас будет возможность обсудить
положение... ты что-то хотел сказать?
  - Да... Белка... Я не хочу, чтобы она меня видела такого. Можно, она
еще погостит у Димана?
  - Легче справиться с дюжиной сигурантов Михая, чем с твоим детищем,
но я попробую. Когда я валялся в болоте после "свидания" в Оленьем Замке,
я и сам благодарил судьбу, что меня никто не видит... Ладно, отдыхай!
  Рене тщательно закрыл дверь и, сделав страшные глаза полноватому
клирику-медикусу, дожидавшемуся, когда герцог покинет его пациента,
поднялся к себе. Встречи с Шандером выводили его из равновесия. Адмирал
нелегко смирялся с тем, что ничего нельзя сделать. Обладавший, терпением
кошки над мышиной норой, когда требовалось подкараулить вражеское судно
меж островов или выбрать единственно возможный миг, чтобы проскочить между
береговыми скалами и чужими пушками, он терялся, когда от него лично
ничего не зависело. В случае с Шандером оставалось только бессильно ждать
и молиться, но Рене не умел ни того, ни другого.
  - Ты должен уметь переносить то, что не в силах изменить, -
назидательно изрек Жан-Флорентин, истосковавшийся от долгого молчания.
Несмотря на свою неистребимую любовь к полемике, философский жаб тщательно
соблюдал конспирацию, и в Эланде никто не знал, что нежданно полюбившийся
Рене браслет с золотой лягушкой на самом деле являет собой волшебное и
очень болтливое создание. Зато когда Рене и Жан-Флорентин оставались
наедине, тот своего не упускал.
  Аррой, глядя в окно, покорно выслушал очередную порцию заумных
рассуждений, после чего каменный философ перешел к делам более насущным:
  - Ты будешь отвечать на письмо, которое тебе написала Илана?
  - Ты хочешь сказать, что его прочел ты? - Рене уставился на
Жана-Флорентина с искренним возмущением.
  - Не понимаю, чего тут странного, - жаб был невозмутим, - ваш алфавит
один из наиболее примитивных в Тарре, а арцийским наречием я, смею думать,
владею в совершенстве.
  - Я не об этом, - герцог возвел очи горе, - письмо было от дамы,
письмо было личным.
  - Ты его читал при мне, - жаб действительно не понимал предъявленных
к нему претензий. - Разумеется, я его прочел, тем более что с самого
начала был в курсе твоих отношений с женщинами таянского королевского
дома. Должен тебе сказать, что Илана, чем дальше, тем больше ведет себя,
как настоящая королева. Но ты ей нужен. Женщина, - жаб поднял правую
переднюю лапу, - начало сопутствующее, а мужчина - начало активное,
созидательное. Илана с удовольствием поможет тебе стать владыкой всех
земель, населенных людьми. Проблема Михая Годоя в этом случае решится сама
собой, она или отравит супруга, или попросит его убить того милого
гоблина, который привез письмо и нашего друга Шандера.
  - Мне не нравятся убийства, - рассеянно откликнулся Рене.
  - В самом деле? Если мне не изменяет память, только в Оленьем Замке
ты оставил две дюжины трупов.
  - Это другое дело. Я защищался.
  - Для тех, кого ты убил, был важен результат. И в истории с Иланой
важен результат, Ты ведь не хочешь войны с Таяной, и ты думаешь, как
уничтожить Годоя. Огонь надо гасить огнем, и, кстати, не забывай, что твой
ребенок - законный наследник Таяны.
  - Я в этом вовсе не уверен. Мы ведь не знаем ничего, кроме того, что
королева исчезла и что она беременна.
  - Лгать самому себе - занятие недостойное, - Жан-Флорентин переменил
позу и теперь сидел почти по-человечески, закинув ногу на ногу, - ты
прекрасно знаешь, что Стефан не вступал в интимные отношения с Герикой,
так же, как и король Марко. Кроме того, Герика не такая женщина, чтобы
иметь себе мужчину для удовольствия.
  - Ты-то откуда это знаешь? - вздохнул адмирал, в который раз не зная,
злиться ему или смеяться.
  - Я хорошо разбираюсь в женской психологии. Только мозг, не
обремененный специфическими эманациями, - Жан-Флорентин с удовольствием
выговаривал мудреные слова, ничего не значащие для его собеседника, -
может оценить схему поведения мыслящего существа. Вот принцесса Илана,
безусловно, пока не получит тебя, будет весьма неразборчива в своих
интимных связях. А Герика слишком пассивна и равнодушна.
  Разумеется, если бы кто-то проявил к ней настойчивый интерес, она бы
уступила, но такое, если и произошло, то после нашего отъезда, а
забеременела она раньше.
  - Хорошо. Убедил. Я - отец ребенка, хоть я только выполнил просьбу
короля Марко.
  - Правильно. Он хотел любой ценой сохранить династию, и ты должен
довести его дело до конца. То есть найти этого ребенка, вырастить его и
передать ему его державу в достойном виде, а для этого тебе надо победить
Михая и присоединить Таяну, что, опять-таки, легче всего сделать с помощью
Иланы.
  - Что ты предлагаешь?
  - Написать ей, что ты ее прощаешь, что понимаешь ее чувства, но что
она сама была виновата, заговорив с тобой не о любви, а о политике. Вырази
сожаление, что будущий король Эланда (ей это понравится) и жена регента
Таяны - теперь непримиримые враги, и намекни, что если бы не ее
замужество, все можно было исправить... Да, передай ей на память
какой-нибудь пустячок - кольцо или кинжал... Мне кажется, этого будет
достаточно ..
  - Нет, Жан-Флорентин, - герцог говорил очень серьезно и грустно, - из
этого ничего не выйдет. Может, у кого-то на обмане и вырастает хороший
урожай, но я не из их числа. Каждому свое. Я никогда не смогу
воспользоваться женщиной, чтобы победить мужчину. И я никогда никого не
подтолкну к убийству из-за угла.
  - Но ты хотя бы понимаешь, что своим отказом убьешь множество людей?!
Одно твое письмо могло бы предотвратить войну.
  - Не могло бы. Если бы речь шла просто об амбициях Михая Годоя, то,
возможно, убив его, мы остановили бы колесо... Тогда, наверное, я
воспользовался бы твоими советами. Но разве ты сам не понимаешь, какие
силы пришли в движение? Мы бы и с тобой, и с Сумеречной, и с Романом
никогда бы не встретились. А если бы и встретились, никогда бы не
объединились, если бы не угроза всему миру, - герцог говорил словно бы сам
с собой, а Жан-Флорентин, как ни странно, даже не пытался его перебивать.
- Если Михай погибнет, это будет означать одно - прячущиеся за его спиной
силы откроют свое лицо и набросятся на нас раньше времени.
  И не Илане их остановить. Теперь ребенок. Я до сих пор не знаю, что с
ним связано, но эта тайна еще не раз станет у нас на пути. В том, что
Стефан отказался от Герики, в том, что Марко взял ее в жены, а потом отдал
мне - во всем этом был вызов судьбе, попытка перескочить рифы по большой
воде, но удалась ли она? Не знаю, что и думать...
  Знаешь что, - Рене улыбнулся, - давай-ка займемся тем, что за нас
никто не сделает, а всю эту магию оставим Роману и его приятелям. Прежде
чем спустить на Арцию всяческую нечисть, хозяева Годоя попробуют развязать
обычную войну, и вот тут-то мы их и встретим. Мы должны продержаться, пока
Роман не найдет Проклятого. И мы продержимся! - Рене стукнул кулаком по
столу.
  - Я уважаю тебя, герцог, - отозвался после долгого молчания
философский жаб, - тебя нельзя не уважать! Теперь я понимаю, почему ты
избран, и, как никогда, уверен, что именно твоя любовь спасет мир.
  - О, великомученик Эрасти и вся кротость eгo!


                                  Глава 48


  Эстель Оскора

  То ли сердце грохотало, как копыта, то ли, наоборот, копыта колотили
по земле, как готовое разорваться сердце. Будь под нами обычные лошади, мы
бы уже были во власти белого чудовища, но Топаз и Перла держались. Я
навсегда запомнила эту скачку по пахнущей осенним дымом дороге. В спину
светила луна, мимо проносились деревья, под ногами коней звенела
подмерзшая земля, а сзади неумолимо приближалось нечто ужасное, несущее
даже не смерть, ибо смерть еще можно встретить с гордо поднятой головой.
  Попасть во власть Белого Оленя означало судьбу стократ худшую. Я не
сразу поняла, что Перла начала сдавать. Эльфийская кобылица все еще
неслась, как стрела, но удары копыт стали какими-то неровными, а скакавший
впереди Роман несколько раз придерживал Топаза, чтобы я могла их догнать.
Я крикнула ему, чтобы он оставил меня, но это было бессмысленно. С тем же
успехом я могла просить луну не светить, а огонь не гореть. Перла мчалась
из последних сил, Роман вновь придержал своего коня, и теперь мы скакали
бок о бок.
  - Ноги из стремян! Живо! Когда поймешь, что она падает, отпусти
поводья и прыгай. Мой конь понесет нас обоих.
  - Это только отсрочка.
  - Пусть. Мы должны бороться до конца. Я оглянулась - светящееся белое
пятно за спиной не увеличилось, но и не уменьшилось. Интересно, может эта
тварь уставать или нет? Мы взлетели на вершину холма, и перед нами
раскинулась залитая лунным светом долина, а навстречу с другого холма, до
которого, возможно, мы уже не доберемся, взмывали вверх две гигантские
фигуры. Всадники Таяны.
  Перла, умница, поняла, что дорога пошла под гору, и это дает нам шанс
оторваться от погони; с губ кобылицы хлопьями падала пена, но она
прибавила ходу. Я понимала, что бедняжка рвется вперед из последних сил,
еще четверть оры, и она упадет. От мысли, что придется бросить это
прелестное создание, у меня защемило сердце, хоть я знала, что скоро
участь Перлы покажется нам завидной. Мы мчались наметом, я никогда не была
хорошей наездницей, но в эту ночь все получалось само собой. Мы
перескочили текущий по дну долины ручей и понеслись вверх по пологому
склону. Перла начала спотыкаться. Я в отчаянии подняла глаза наверх -
прямо над нами на забрызганном звездами небе вырастали Всадники. Не знаю,
что на меня нашло, но я закричала им, закричала отчаянно, по-детски, так
зовут на помощь мать загнанные собаками лисята:
  - Помогите, заклинаю вас. Братья! Скорее!
  То, что произошло потом, передать словами невозможно. По телу холма
прошла дрожь, раздался скрежет, как будто кто-то чудовищным ножом разрезал
гранитную скалу, мне показалось, что с неба посыпались звезды. В лицо
пахнуло горячим ветром. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела, что
Всадники несутся к нам. Перла закричала от ужаса, и я едва справилась с
ней. Мы отскочили в сторону, и в то же мгновение мимо нас пронеслись две
чудовищные тени. Нас и наших коней трясло, мы могли только тупо наблюдать,
как Всадники и Олень сошлись на дне долины у того самого ручья, что мы
миновали несколько мгновений назад.
  Было полнолуние, и света хватало, чтобы рассмотреть чудовищную
схватку, которая, к счастью, была недолгой. Какие бы силы ни породили
нашего преследователя, Всадники были им не по зубам. Чудовище встало на
дыбы, желая обрушить на нападающих удар копыт, но промахнулось и едва
успело увернуться от черного меча. Яростно завизжав, Олень попробовал
достать своего противника рогами, но каменный щит отразил и этот удар.
Монстр заорал еще раз, дикая ненависть и тоска, наполнявшие этот крик,
заставляли вспомнить о самых мрачных закоулках преисподней. Но здравый
смысл у твари, похоже, был - она поняла, что-противники неуязвимы, к тому
же их двое, а она одна. Олень обратился в бегство, но Всадники не
позволили ему далеко уйти. Черные лошади оказались быстрее, и вскоре
чудовище было зажато между двух врагов.
  Кони принимали участие в схватке наряду с седоками. Сражающиеся были
далеко от нас, но их движения можно было истолковать однозначно - скакуны
зубами и копытами помогали наездникам. Олень, видимо, был ранен, его
броски стали более редкими и тяжелыми. Он все дольше собирался с силами.
Наконец, последовал последний прыжок. Он, кажется, задел одного из
Всадников, тот покачнулся в седле, но в этот момент другой пронзил белую
тварь мечом. Чудовище упало на колени. Воин поднял меч, и... все было
кончено. Жуткая голова с ветвистыми рогами была отделена от туловища.
Победитель вскочил в седло, и в это время обезглавленная туша
заколыхалась, разбухла и рассыпалась белыми клочьями тумана. Та же участь
постигла и отсеченную голову.
  Нашего врага больше не существовало. Только сейчас я смогла
посмотреть на Романа. Он был бледен, но владел собой. Топаз и Перла
дрожали, я же не испытывала никакого страха, только удивительное
спокойствие. Всадники казались мне единственными родными существами в этом
неласковом мире. Я непроизвольно тронула поводья, бедная Перла уперлась,
но я оказалась настойчивой, и она покорно пошла навстречу возвращающимся
колоссам. Странно, но чем ближе я к ним подъезжала, тем меньше они
становились. Наконец я оказалась лицом к лицу с двумя воинами. Они были
очень высокими и сидели на могучих статных лошадях, но казались живыми,
пусть и очень рослыми людьми, а не каменными исполинами.
  Я с восхищением вглядывалась в прекрасные, необычные лица. Эта была
дивная, древняя красота. Гордая и одновременно печальная. Они, видимо,
тоже рассматривали меня, потом старший заговорил:
  - Здравствуй, обретенная сестра. Мы рады приветствовать тебя!
  - Вы спасли нам жизнь.
  - Это наш долг хранить Горду, но мы слишком крепко спали. Это ты
разбудила нас, и мы благодарны тебе за это, обретенная сестра.
  - Почему вы меня так зовете?
  - Потому что это так и есть. Мы стережем Горду, Одинокая - Тахену до
Корда, но Явелла была без защиты, пока не пришла ты. Они не должны перейти
Явеллу...
  - Они не должны перейти Явеллу, - почему-то повторила я.
  Мой собеседник совсем по-человечески поморщился и схватился за плечо.
  - Достал он меня все-таки. Но время не ждет. Эгор вас проводит. Пока
светит луна, вы пройдете древним путем. Куда вы направлялись?
  - В Убежище.
  - Где это?
  - Не знаю. Я еду с моим другом.
  - Твой друг арр?
  - Арр? Что это такое?
  - Так некогда называли эльфов. - Я и не заметила, как Роман
присоединился к нам. - Но я не виновен в содеянном моим народом и сожалею
о нем.
  - Мы верим тебе, а теперь спешите, нельзя терять времени. Луна зайдет
через четыре оры. Прощай, маленькая сестра, до встречи, арр!
  И мы поскакали Казалось, под копытами наших коней звездное небо, а
сверху мир накрыт темной тучей. По бокам мелькали какие-то тени, но я не
могла разобрать, что это такое, так быстро они сменяли друг друга Рядом со
мной мчался Всадник Эгор, я не могла оторвать глаз от его задумчивого
лица, нас связывала какая-то таинственная нить. Я ничего так ие хотела,
как все отпущенное мне время так вот нестись на коне рядом с молчаливым
спутником, я не хотела думать о том, что оставалось сзади, мне не нужно
было никакого завтра. Только ночь и скачка, ставшая почти полетом, и
бесконечно родное существо рядом...
  Не знаю, что чувствовал Роман, он никогда мне об этом не говорил Мне
кажется, он вспоминал вещи, которые забыли даже Перворожденные. Передо
мной же всплывали какие-то отрывочные видения, лица, фигуры, города с
высокими башнями, замки, взлетевшие на прибрежные скалы. Армады кораблей,
уходящие к неведомым берегам, какие-то непостижимые существа
полукони-полулюди мчались по бескрайней степи, вырастали прекрасные сады с
фонтанами... Видения появлялись и исчезали, то плавно переходя друг в
друга, то взрываясь короткими яростными вспышками. Казалось, наши кони
высекают на бегу искры, и эти искры рассыпаются звездами, обретая знакомые
очертания. Вот Иноходец, вот Зеркало, а вот и созвездие Орла с Лиловой
звездой-Сердцем...
  Я не знала, сколько мы скачем, не знала, кто я... Луна пыталась
убежать от нас, но мы раз за разом ее настигали. На мгновение мне
показалось, что это не Луна, а глядит на меня странный глаз о четырех
зрачках, но, конечно, мне это только показалось. Все кончилось так же
внезапно, как и началось. Эгор круто осадил коня, мы последовали его
примеру.

  2228 год от В. И. Восход 15-го дня месяца Зеркала.
  Эланд. Башня Альбатроса.

  Рене не так часто бывал в храмах, а в центре церковной церемонии в
последний раз находился во время собственной свадьбы. Тогда ему
запомнилось чувство скуки, запах сжигаемых благовоний и желание, чтобы все
поскорее кончилось. Прошло восемнадцать лет, и он в алых парадных
одеяниях, свидетельствующих о его принадлежности к дому Волингов, стоял в
самом центре идаконского собора святого Эрасти, тщетно пытаясь понять то,
о чем на древнеарцийском пел невидимый хор.
  Кардинал Максимилиан настоял на том, чтобы все проходило по строгим
канонам, принятым во внутренней Арции. Молитвы сменялись молитвами.
Собравшиеся возносили благодарность Творцу за все его настоящие, прошлые и
будущие милости, поминали почивших Архипастырей и просили о здравии
нынешних, затем вспоминали былых владык Благодатных земель и особо
императора Анхеля Светлого, являющего примером благочестия и любови к
ближним. Затем Максимилиан вышел вперед и рассказал собравшимся историю
дома Волингов, как ее трактует Церковь Единая и Единственная. К этому
времени Рене перестал слушать, следя только за выражением своего лица.
Прямо перед ним начиналась золотистая дорожка, ведущая в святая святых
Храма - распахнутый по случаю Провозглашения Небесный портал. Узорные
кованые створки были раздвинуты, и можно было видеть тонкого письма
фрески, изображавшие Царство Света.
  Хор опять запел хвалебную песнь, губы адмирала шевелились, повторяя
слова гимна, но внутри его все кричало от боли. Здесь, на пороге
нарисованного рая, предоставленный собственным мыслям, он не благодарил
Творца, а прощался с теми, кого потерял в этом страшном году. В клубах
благовонного дыма перед глазами Счастливчика Рене, герцога Рене Арроя, а
ныне принца из рода Волингов и будущего короля Эланда проплывали знакомые
лица. Седой и желчный король Марко, бывший всегда добрым другом, его
несчастные сыновья: юный Марко, порывистый Зенон и, конечно же, Стефан.
Стефан, пожертвовавший своей любовью, и, вероятнее всего, напрасно. А
затем из голубого сияния появилась трогательная фигурка с цветами из
драгоценных камней в черных волосах. Марита - случайная жертва адской
круговерти, сумевшая сделать то, на что оказались не способны сильные
воины.
  "Благодарю тебя, Творец наш, за каждое дыхание, за каждое слово, за
каждый шаг на земле. И все потери, и удары приемлю, яко справедливое
возмездие..." - повторяли губы адмирала. А что может быть справедливого в
том, что семнадцатилетняя девочка, обесчещенная и одинокая, бросается в
реку?! В том, что добрый и мудрый человек, всю жизнь отдавший Церкви, убит
ее же слугами, алчными и подлыми? За что же благодарить Творца "Всеблагого
и Всемилостивого"? За то, что Шандер Гардани. хоть и не может ходить, но
все-таки дышит? За то, что он, Рене, вышел живым оттуда, откуда невозможно
выйти? Но если бы он рассчитывал на милости Творца, а не на свою шпагу,
разве стоял бы он сейчас под святыми сводами7 Разве вручили бы ему корону,
если б он умел лишь молшься?! Нет, Церковь избрала его, потому что мир
сейчас нуждается не в подвижниках и не в святых мучениках, а в
Счастливчике Рене, который, даже умирая, не выпустит из рук клинок и
последний удар нанесет наверняка. И новый Архипастырь, которого он не
видел, и кардинал Максимилиан - не молельщики, а политики и борцы.
  Он, Рене Аррой, как бы ни было горько у него на душе, должен сейчас
преклонить колени перед Его Высокопреосвященством, дабы выслушать
Напутствие, потому что это сейчас такое же оружие, как и шпага. Чтобы
обуздать Годоя и монстров, которых тот призвал, нужно объединить все силы
Благодатных земель, поднять же всю Арцию сейчас по силе только Церкви.
  И когда кардинал Максимилиан принял из рук отрока в белом золотую
корону и высоко поднял ее, показывая собравшимся, Рене Аррой не колебался.
Он решительно вышел вперед и, встав на одно колено и склонив красивую
седую голову, приготовился слушать Слова Поучения.
  Храм замер, когда Максимилиан начал свою речь. Кардинал говорил о
суровых временах, о том, что Эланд слишком долго оставался одиноким
островом гордыни в море благости, омывающим души покорных Церкви. Говорил
он и о том, что древние обычаи часто стоят на пути богоугодных дел и что
лишь Творец посредством любимой дочери своей Церкви Единой и Единственной
может даровать смертному власть над себе подобными. Власть, которую никто
не в состоянии отнять, ибо она исходит не из рук людских, а от престола
самого Творца.
  Кардинал Эландский и Таянский громко возвестил, что отныне Эланд
будет жить, подчиняясь духовным законам Церкви Единой и Единственной и
мирской власти короля. И что на рассвете самого длинного дня в году
королевская корона украсит голову достойнейшего потомка великого Воля,
нареченного Рене-Аларик-Руис.
  - Я скажу вам, дети мои, - продолжал кардинал глубоким красивым
голосом, - что сейчас солнце движется к зиме, дни становятся короче и
холоднее, и, как деревья должны пережить зиму, укрывшись под снегом, так и
мы, чада Творца, должны пережить зиму в душах наших, спасаясь молитвой и
богоугодными делами. Но как неотвратим приход весны и наступление Светлого
Рассвета "Светлый Рассвет - рассвет самого длинного дня в году, отме -
чающийся Церковью, как праздник, символизирующий торжество Творца над
Врагом.
  На день Светлого Рассвета всегда приходится обряд коронации", так
неотвратима победа Творца над силами тьмы. И зароком этой грядущей победы
будет твердая рука и благородное сердце принца Рене, какового объявляю
будущим королем Эланда. И да будет так. Во имя Творца. Арде!
  Кардинал коснулся короной склоненной головы Рене, приняв у того кубок
с алым церковным вином, который и протянул будущему королю. Рене покорно
выпил терпкий напиток и вернул чашу кардиналу, надевшему ему на шею
золотую цепь с королевскими нарциссами. Холодные голубые глаза Рене Арроя
столкнулись с темным, бархатным взглядом Максимилиана.
  Церемония продолжалась еще долго, а потом неожиданно переросла в
другую - у порога храма Рене поджидали паладины. Прошлое не хотело уходить
из Эланда, и Аррой мог этому только радоваться. Адмирал с нежностью
всматривался в знакомые лица. Они были спокойны - гнездо Альбатроса было
готово встретить очередную бурю. Все слова были произнесены, теперь
предстояло действовать. Высокий, седой, как лунь, старик, сопровождаемый с
двух сторон мощными воинами, шел прямо к своему седому ученику.
  Старейшина совета маринеров Эрик-Фаталь Коннак согласно старой
традиции огласил решение Совета, который собирался ночью. Рене об этом
знал, но счел для себя неудобным присутствовать. Речь должна была идти об
отношениях будущего короля и Совета Паладинов, и он не мог и не хотел
влиять своим присутствием на исход разговора.
  Рене помнил, каким был Эрик тридцать девять лет назад, когда он,
третий сын правящего герцога, впервые увидел знаменитейшего из живущих
капитанов. Мелькнула мысль - если паладины против, никакой коронации не
будет. Их уважение и дружба превыше всего. А Церковь? Церковь поймет...
будет вынуждена понять.
  Рене стоял и ждал, пока старый маринер повелительным жестом отпускал
сопровождающих. Затем капитан Коннак вынул из ножен испытанный клинок и,
стараясь ступать прямо и твердо, направился к Рене. Собравшиеся затаив
дыхание смотрели, как Старейшина с трудом опустился на одно колено, поднял
шпагу: "Данной мне Советом Паладинов властью вручаю верховную власть
Первому Паладину Зеленого Храма Рене-Аларику, достойнейшему среди нас.
Отныне ты, и только гы являешься правителем Эланда. Любой, кто дерзнет
тебя ослушаться, подлежит смерти Мы решили. Ты выслушал!"
Никогда ми перед кем не склонявшиеся паладины дружно опустились на
одно колено, положив руки на эфесы шпаг. Couei принял решение, и Рене
оставалось лишь подтвердить то, что он подчиняется.
  - Абсолютная монархия - далеко не худший способ государственного
устройства, - Рене вздрогнул от неожиданности, но этого никто не заметил.
А Жан-Флорентин, незаметно устроившийся под роскошным арцийским
воротником, мстительно добавил: "Какими бы преимуществами природа ни
наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь
судьбу!"
На бастионах ударили пушки и, вторя им, отозвались орудия стоявших на
рейде кораблей.

  2228 год от В, И. Утро 15-го дня месяца Зеркала.
  Арция. Фей Вэйа.

  Небо на восходе светлело, над далекой горной цепью занималась
малиновая заря. На вершине кургана, мокрой от росы, замерло трое
всадников. Было холодно, дул резкий ветер, по небу бежали растрепанные
облака. Луна почти скрылась за горизонтом.
  - Вы в Вайде, - нарушил молчание высокий воин на вороном коне. -
Отсюда до того места, куда ты стремишься, два дня конного пути. Прощайте!
  - Ты уходишь? - Светловолосая всадница не смогла скрыть дрожи в
голосе.
  - Да, сестра. Мы не можем надолго покидать Горду. В ней наша жизнь, и
мы часть ее. Мы - Всадники Горды.
  - Но ведь Белый Олень мертв!
  - Ройгу не так просто убить. Мы уничтожили его нынешнюю смертную
оболочку, но он сейчас так силен, что не успеет луна состариться, как
обзаведется новой. И не от нашей руки, и не сейчас суждсна ему смерть. Мы
навеки прикованы к Горде, а только трижды познавшие истинную свободу могут
его уничтожить. - Точеное лицо Эгора озарило подобие улыбки. - Я
возвращаюсь, обретенная сестра. Поверь, я рад был тебя встретить. Этой
ночью мне показалось, что не было Трагайского позора, что все живы... И я
жив...
  - Но Эгор...
  - Прощай. Береги себя. Этот мир был к нам жесток, но мы не хотим его
гибели.
  - Эгор!!! Эгор...
  Опустив руки, женщина смотрела, как он разворачивает коня. Сначала
жеребец сделал несколько шагов по увядшей траве, потом его копыта
оторвались от земли, и всадник понесся по воздуху. Очертания фигуры
заколыхались и рассыпались, и вскоре лишь серое облако, одинокое и нелепое
в чистом осеннем небе, скользя, уплывало к северо-западу.
  Высокий мужчина с тонким лицом эльфа коснулся плеча своей спутницы,
та вздрогнула и обернулась:
  - Роман, ты что-то хотел?
  - На, возьми...
  - Что это?
  - Вино. Тебе надо подкрепиться, и пора в дорогу. Я и не надеялся, что
мы успеем уйти в поход до снега, но благодаря твоим братьям....
  - Помолчи, есть вещи, над которыми не смеются...
  - Я не смеюсь, Герика. Я теперь вообще очень мало смеюсь.
  - Прости меня.
  - Ты пей... Хотелось бы мне понять, о чем они говорили. Ты что-нибудь
поняла?
  - Откуда?
  - Но они же приняли тебя за свою, откликнулись на твой призыв.
  - Я сама не знаю, как все вышло. Олень догонял, Перла начала
спотыкаться, и вдруг они. Я просто поняла, что они нас спасут, и позвала.
Тогда мне все казалось простым, но сейчас... Сейчас я понимаю, что нас
спасло чудо.
  - И совершила его ты.
  - Наверное, Роман... А кто такой Ройгу, что значит Горда, Явелла,
Тахена, и почему они называют эльфов аррами?
  - О, Творец и его Розы, сколько вопросов, - эльф улыбался, но глаза
его оставались невеселыми. - Раньше с тобой было проще. И скучнее...
  Кто такой Ройту я не знаю, но, похоже, они так называют Врага. Арры,
так по легенде назвали нас Прежние...
  - Но кто это?
  - Я родился уже в Убежище. В Клане Лебедя плохо помнят минувшее, но
мы не были Перворожденными, хоть смертные и называли нас так до тех пор,
пока не пришло повеление забыть. Первыми были другие, и этой ночью нас
спасли двое из них.
  - Но куда они исчезли?
  - Пришли мы и наши Повелители. Была битва, в которой Первые потерпели
поражение и были уничтожены. Пришлые стали хозяевами этой земли Вместе с
нами, их любимыми чадами. - Роман горько усмехнулся. - А потом как-то
появились смертные. А может, они и раньше были, просто мы их до поры до
времени не замечали. Подробностей я не знаю. До встречи в Ласковой пуще...
я потом расскажу тебе, как это было, я вообще не думал о Первых. Им есть
за что ненавидеть нас, эльфов, ведь мы были прислужниками узурпаторов.
  - А что было потом? - Герика требовательно смотрела на своего
собеседника, и тот нехотя продолжал:
  - Нам запрещено вспоминать об этом. Если кто и помнит, так это Темные
эльфы. Нет, я бы сказал тебе, если б знал, но, если эльфы или люди очень
хотят что-то забыть, они это забывают. Пришлые внезапно покинули этот мир
и взяли с собой нас, эльфов. Клан Лебедя, мой клан почему-то остался,
нарушив приказ. Остался и Клан Луны, между нами вспыхнула война. Долго
рассказывать... в конце концов Лебеди укрылись в Убежище, а Луны были
разбросаны по всему свету.
  - Это они Темные?
  - Да, по крайней мере, некоторые из них. Прости, больше я ничего не
могу сказать.
  - А что значит Горда и эта, как ее, Явелла?
  - Горда - это древнее название Гремихи, Тахена - это болота, сейчас
их называют Кабаньи топи, а Явелла... Покарай меня Эрасти, если я знаю, о
чем он говорил. Хотя... Они не дают этому самому Ройгу откуда-то
вырваться. Если предположить, что Гремихинские горы стерегут Эгор и его
брат...
  - Он ему не брат, а дядя.
  - Откуда ты знаешь?
  - Знаю, и все.
  - Об этом твоем знании тоже надо подумать. Так вот, если с одной
стороны Ройгу стерегут горы, с другой - болота, то есть Тахена, еще дальше
идут хребты Корбута, или, как их зовут смертные, Последние горы... Про них
говорят много нехорошего, но, что там творится на самом деле, не знает
никто. Возможно, Ройгу гнездится в Последних горах или же пришел из-за
гор, но в Благодатные земли он не может войти ни через Гремиху, ни через
Пантану. Остается один путь. Внутренний Эланд! Проклятье! Вот в чем дело.
Вот почему им поперек горла Рене, он слишком сильный противник даже для
этой нечисти. Вперед, мы не должны терять времени!
  Роман хлестнул коня, Топаз обиженно повел ушами и пошел легким
галопом. Перла, не дожидаясь приказа наездницы, последовала за жеребцом.

  ЭПИЛОГ

  - Ну и чего ты добился, брат? Только все окончательно запутал... Им
никогда не докопаться до истины, а значит, они ошибутся.
  - Я не спорил с тобой, когда ты делал то, что делала, но сейчас моя
битва. Здесь нет ни грозных Богов, ни твоих мудрых магов... По мощи своей
никто не выстоит против Старого Зла. А оно лишь игрушка, ты знаешь, - в
чьих руках... Ты здесь бессилен. Пока. Но страдания и жертвы более присущи
смертным и тем из бессмертных, кто...
  - Прекрати молоть выспренную чушь... Один раз ты уже сделал ставку на
сердце. И проиграл.
  - Нет, брат, не проиграл. Партия была отложена.

  ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

  СВЕТОЗАРНЫЕ

  Адена - одна из Семи Светлых Богов Тарры. Покровительница Искусств,
Удовольствий и Любви ради Любви. Символ - Лебедь.
  Агайя - один из Семи Светлых Богов Тарры. Владыка всех Вод и Песен.
Символ - Крокодил.
  Ангес - один из Семи Светлых Богов Тарры. Бог Войны, Железа и
Прощения. Знак - Волк.
  Арцей - глава Семи Светлых Богов Тарры. Бог Солнца, Молний и Пламени.
Знак - Кондор и Лев.
  Арра - одна из Семи Светлых Богов Тарры. Богиня Земли и Плодородия.
Символ - Павлин.
  Аэй - один из Семи Светлых Богов Тарры. Повелитель Воздуха и Мысли.
Символ - Альбатрос.
  Арэн - один из Семи Светлых Богов Тарры. Бог Времени и Судьбы. Символ
- семь Змей.

  ЛЮДИ

  Амброзии - кардинал Фальский, считавшийся преемником Филиппа.
  Анн по прозвищу Сивый - старый бард, учитель Романа.
  Антал - один из "Серебряных".
  Анхель Светлый - легендарный император Арции, символ доброго и
мудрого правителя.
  Арнэ Лагара - дочь Димана, жена маринера Лагара.
  Аррой, Рене-Аларйк-Руйси рэ Аррой, герцог и Рьего сигнор че Вьяхе -
Первый Паладин Зеленого Храма Осейны. Фактический правитель Эланда, дядя
по отцу Великого герцога Рикареда.
  Аррой Стефан-Ренё-Аларйк, сигнор че Ри - старший сын Рене.
  Арройя Акмё - сестра Рене, первая жена короля Таяны Марко.
  Арройя Ольвия - жена герцога Рене.
  Базйлек - император Арции.
  Бернар - зять императора Базилека, канцлер Арции.
  Бласко Радек - один из "Серебряных".
  Вайцки Симон - сводный брат первого мужа Лупе. Медикус в Гелани.
  Ванста - шпион на службе у Годоя.
  Варухи Ян и Яцек - селяне из Белого Моста, отец и сын.
  Вильчуковска Гвенда, по прозвищу Красотка Гвенда, хозяйка корчмы
"Белая Мальва" в Белом Мосту.
  Вильчук Зёнек - племянник Красотки Гвенды, юноша из Белого Моста,
ставший аюдантом герцога Арройя.
  Вэлдовна Ванда - старшая дочь эркарда Гелани, покойная жена графа
Гардани.
  Вэлдовна Марйта - младшая дочь эркарда Гелани.
  Вэлдо Альфред (Толстый Аль) - эркард Гелани.
  Вэлдо Мйкел (Мик) - сын эркарда Гелани.
  Евлалий - Арцийский кардинал, член Конклава.
  Ганк Огйст - эландский нобиль, по общему мнению, любовник Ольвии
Аррои.
  Гардани Белйнда-Лара-Эттйиа (Белка, Бельчонок) - дочь Шандера.
  Гардани Шандер-Янощ - командир "Серебряных", граф, близкий друг
принца Стефана.
  Гард-Роан - Первый Ловчий Идаконы.
  Гергей, граф Альвский - один из женихов Герики.
  Гери Стах - юнкер в отряде "Серебряных".
  Глёо Родольф - муж Лупе, поэт, сводный брат медикуса Симона.
  Годой Монтайе Мйхай-Эсейб-Удад - господарь Тарски, герцог.
  Годойя Мария-Гёрика - единственная дочь Михая Годоя, наследница
Тарски, впоследствии королева Таяны.
  Гонза Когуть - брат Целины, третий управляющий барона Кузерга.
  Датто Рой - командор Церковной Стражи, маршал Арции, победитель в
битве при Агосте.
  Даэль по прозвищу Черная Грива - брат и сподвижник императора Анхеля.
  Диман Гоуль - член Совета Паладинов, коронэль герцога Арроя и его
старый друг.
  Дворга - знатная фронтерская фамилия.
  Добори Габор - капитан Церковной Стражи, впоследствии командор
Церковной Стражи.
  Земнуховска Цилйна - зажиточная селянка из Белого Моста, мать Панки.
  Зёмнух Тодор - муж Целины.
  Зймный, Рыгор - сначала войт вольного села Белый Мост, затем вождь
антитарскийского восстания во Фронтере.
  Иак - приятель юности Романа.
  Иннокентий - кардинал таянский.
  Инрио - незаконный племянник Рене.
  Иоахйммиус Рэггскнй, - сподвижник Филиппа и Феликса, один из самых
влиятельных кардиналов, впоследствии кардинал Кантиски и настоятель
обители Святого Эрасти.
  Ирия - атэвская рабыня, позднее жена одного из маринеров.
  Ирек че Лейбу-и Майпо - лейтенант Церковной Стражи святого города
Кантиски.
  Кайтек - личный цирюльник Михая Годоя.
  Катриона - нянька Ланки и Лары.
  Кодер, - граф из Таяны.
  Коста Валч-Гардани - троюродный брат Шандера.
  Кофт Рауль по прозвищу Индюк - кузен Шадера.
  Кузерг (бар Кузерг) Виофан-Иммануйл-Паул - один из фронтерских
баронов.
  Кульдиг - один из фронтерских баронов.
  Кэрль - маг из числа Преступивших. Целитель.
  Лагар Ягоб - маринер, член Совета Паладинов.
  Ланта - волшебница из числа Преступивших.
  Ласли Габор - лейтенант "Серебряных".
  Ласло - аюдант Добори.
  Лупе (Мбна-Леопшш-Ирэна рэ Клэ) - знахарка из села Белый Мост.
  Лукиан Войргот - капитан "Золотых".
  Майхуб - калив Эр-Атэва.
  Максимилиан - сначала кардинал Вриона, затем Таяны, Тарски и Эланда,
один из самых активных сторонников Феликса.
  Мечи - псарь из Высокого Замка.
  Митта-Марина-Анна-Елизавета - племянница Базилека, разведенная
супруга Стефана Таянского.
  Мира - дочь Стефана Старого, жена Риберто Эбине.
  Мишка - сын старшего конюха Высокого Замка.
  Нйкта - сигурант Михая Годоя.
  Нуарт - глава цеха ювелиров в Гелани.
  Нэнна - старшая кухарка в Высоком Замке.
  Орза - сигурант Михая Годоя.
  Оловська Катря - крестьянка из Белого Моста.
  Орест - старший конюх в Высоком Замке.
  Панка, она же Аглая Земнуховна - девица из Белого Моста.
  Парамон - архивариус Архипастыря Филиппа и секретарь Архипастыря
Феликса.
  Примеро - маг, глава Преступивших.
  Прокопий - епископ Тарски.
  Пурина - император Арции, славящийся своей жестокостью. Свергнут
Анхелем Светлым.
  Рауль че Гйнтэ - маринер, член Совета Паладинов.
  Рафал - коронный лейтенант.
  Рикаред - Великий Герцог Эланда, старший сын герцога Лериберта.
  Руне Аррой Волинг - мятежный арцийский принц, родоначальник династии
Арроев Эландских.
  Стах - старший псарь в Высоком Замке.
  Стефан Старый - третий король из династии Ямборов.
  Суон Триго Старший - знаменитый Кантисский иконописец.
  Тайсий - настоятель храма святой Циалы в Гелани.
  Тай - легендарный основатель Таяны
Тереза - сначала нянька, а потом домоправительница в доме Альфреда
Вэлдо.
  Терен (Терн, Дерен) - легендарный родоначальник маринеров.
  Тибёрий - епископ в Гелани.
  Товиус из рода Кэрангов - король Эртруда.
  Торкил - маринер, член Совета Паладинов.
  Трефйнй - кардинал, член Конклава.
  Тург (Турне) - маг из числа Преступивших, заклинатель Погоды.
  Тэмэн - маг из числа Преступивших.
  Уанн - маг-одиночка, Хранитель Меча.
  Ультим - маг из числа Преступивших.
  Феликс I - Архипастырь, наследовавший Филиппу.
  Фелиций - аббат монастыря св.Эрасти в Таяне
Фидёлиус - клирик-церемониймейстер при особе Архипастыря.
  Филипп XI - Архипастырь Церкви Единой и Единственной (2204-2227).
  Фома Роканский - монах-эрастианец, изобретший порох
Фотир - посол Годоя в Эланде.
  Фужере (Вукереч) - ортодокс, привезший в Арцию игру в эрмет.
  Харитоний Фэйский - кардинал, член Конклава.
  Храт Роцлав - лейтенант "Серебряных".
  Церна (Кэрна) Эрасти-Аларйк-Филиппе - мирийский аристократ, друг и
сподвижник императора Анхеля, впоследствии злодейски убитый. Причислен к
лику святых.
  Циала Тарская, Циала Благословенная, Равноапостольная Циала,
Анна-Циала Годойя - единственная в истории Церкви Архипастырь-женщина,
сокрушившая Проклятого.
  Причислена к лику святых. Шама - придворный медикус в Высоком Замке.
Шада - барон, сосед Феликса по отцовскому имению. Шада
Александр-Отто-Максимилиан-Иоганн-Альбёрт - его сын, крестник Феликса.
  Шилова - сигурант Михая Годоя.
  Эбинё Рибёрто - первый господарь Тарски, правил под именем Рибёрто
Годои.
  Эвка - двоюродная сестра Мариты.
  Эгон Илбайзинский - граф из Фронтеры, муж Лары Ямборы.
  Эйтр - сигурант Михая Годоя.
  Эта - жена Рикареда Рьего, одного из Первых Паладинов Зеленого храма
Осейны.
  Ямбор Маркус-Ян-Иоахимм, "старый Марко" - король Таяны.
  Ямбор Стёфан-Аларйк-Кенстин-Тёйни - наследник таянского престола.
  Ямбор Зенон-Орест - средний из принцев Ямборов.
  Ямбор Марко-Антон - младший из принцев.
  Ямбора Анна-Плана - младшая дочь Марко и Акме.
  Ямбора Лара-Мария - старшая дочь Марко и Акме.
  Янек - псарь из Высокого Замка.

  УШЕДШИЕ

  Эаритэ Сумеречная - младшая жрица храма О, затем Хранительница Тахены.
  Эгор - всадник Горды.
  Зон - всадник Горды.

  ЭЛЬФЫ

  Клан Лебедя

  Эмзар Снежное Крыло - Местоблюститель Лебединого Трона, старший сын
последних Лебединых владык.
  Залиэль Ночная Фиалка - последняя из Лебединых Королев, мать Эмзара и
Астена.
  Иллиэль, носящая титул Старейшая из Лебедей - одна из двух уцелевших
эльфийских старых магов, лишившаяся силы, но не мудрости.

  Дом Розы

  Глава - Астён Кленовая Ветвь.
  Нэо Рамиэрль, Нэо Звездный Дым ака Роман Ясный (Роман-Александр
чеВэла-и-Пантана) - его сын.
  Нанниэль Водяная Лилия из Дома Лилии - Астена жена.
  Эанке Аутондиэль, Эанке Падающая Звезда - Астена дочь.

  Дом Журавля

  Глава - Клэр Утренний Ветер.
  Его жена - Тина Последняя Незабудка из Дома Ивы.

  Дом Ивы

  Глава - Нидаль Рябиновая Гроздь.

  Дом Иволга

  Глава - Тамиона Лагариэль, Лунная Бабочка, вдова Айлэ Золотого Листа.
  Ее сестры:
  Лиа Танцующая Стрекоза.
  Вардис Роса на Траве.

  Дом Ириса

  Глава - Антэл Золотой Тростник.

  Дом Лилии

  Глава - Фэриэн Весенний Рассвет.

  Дом Мотылька

  Амэл Прохладное Утро

  Клан Серебряной Луны

  Ларэн Лунный Восход - Лунный король.
  Цэраиль Весенний Соловей - последняя из Лунных королев.
  Кэор Звездный Дождь - преемник Ларэна.

  ХОЗЯЕВА

  Кэриун а Роэбл а Дасто - Хозяин Ласковой пущи.
  Пааин-а-Каон, Прашинкр - Хозяин дороги в Таяне.

  ГОБЛИНЫ

  Куур над Фурронгк - десятник гоблинской стражи при особе Михая Годоя.
  Нкрдич пад Угор - капитан гоблинской стражи.
  Уррик пад Рокэ - воин, возлюбленный Иланы.

  РОЙГИАНЦЫ

  Бо, "Ожидающий" - советник Михая Годоя, уничтоженный герцогом Рене.
  Поррак - "Ожидающий", погибший в кантисском храме св. Эрасти.

  ТВАРИ И СУЩЕСТВА

  Андриаманзака Ракатуманга Жан-Флорентин - философская жаба, спутник
Рене Арроя.
  Гиб - водяной конь.
  Преданный - рысь, связанная узами магии Темных эльфов сначала со
Стефаном, затем с Герикой.





        

            
[X]