Сергей Калабухин
ЗЛАЯ ЛЮБОВЬ.
Мы познакомились во времена перестройки. Я ушёл с завода на "вольные
хлеба" и устроился работать в одну "фирму", где и с дисциплиной было попроще,
и зарплата повыше. Коллектив был небольшой: около дюжины человек. Каждый
был на виду и занимался своим делом, то есть своей частичкой общего дела. И
только один маленький человечек этаким гномом сидел в отдельной комнатке и
заполнял какие-то карточки, которыми никто никогда не пользовался. В курилке
Тимофей не появлялся, обедать уходил домой, в обсуждениях текущих проблем
не участвовал. По слухам, гном был каким-то дальним родственником директора
фирмы.
И вот, однажды, "забив баки" одному из заказчиков, фирма получила
крупный кусок в виде предоплаты. Данное событие решено было соответственно
отметить. Были накрыты столы, закуплены соответствующие снедь и напитки, и
"процесс пошёл". Я оказался за столом рядом с Тимофеем, о чём в дальнейшем
крупно пожалел. Как говорится, после первого же стакана мы "подружились".
Оказалось, Тимофей в своей комнатке читал различные газеты и журналы и, если
находил что-либо относящееся, по его мнению, к темам наших разработок,
заполнял соответствующую карточку, куда вносил тему, название и автора статьи,
номер и название газеты или журнала. После первой рюмки за успех "фирмы",
вторую мы с Тимофеем, независимо от провозглашённого тоста выпили за
знакомство, а после третьей наше общение практически прекратилось, так как
пить он совершенно не умел, быстро окосел, заляпал очки салатом, а его и так
нуждающаяся в помощи логопеда дикция стала совершенно невозможной для
полноценной беседы.
В последующие дни Тимоха уже не торчал безвылазно в своей каморке, а
стал наносить визиты мне. У него оказалась "жуткая личная драма", которую и
мне в своё время пришлось пережить, о чём я имел глупость по пьяни ему тогда
поведать. Тимоха разрывался между женой и матерью. Жену бедняга любил, а
вот его маме она, естественно, не нравилась, чего свекровь даже не пыталась
скрывать, а наоборот всеми способами и средствами демонстрировала. Жену
подобная жизнь, конечно, не устраивала. "Что мне делать?" - мямлил Тимоха,
скорчившись на краешке моего рабочего стола. В голосе его пузырились
сдерживаемые слёзы, очки сползали на кончик носа, а руки судорожно теребили
листки бумаги с моими набросками схем или смешивали, как костяшки домино,
разложенные мною в определённом порядке микросхемы. Поначалу я пытался
вести с ним "воспитательные" беседы, суть которых можно кратко выразить
одним тезисом: не можете ужиться под одной крышей - разъезжайтесь, благо жил
Тимофей не в коммуналке, а в отдельной трёхкомнатной квартире. Hо этот путь
его категорически не устраивал. Он не мог оставить в одиночестве любимую
маму, которая, как оказалось, часто болеет. "Кто за ней будет ухаживать?" -
возмущённо взблеивал он, комкая в трясущихся от возмущения ручках мой
последний эскиз. "Тогда потребуй от неё оставить твою жену в покое. Как же
другие всю жизнь в коммуналках да общагах живут? Хочешь сохранить семью,
образумь или укроти свою мать". Он уходил, а я бежал в курилку, чтобы немного
успокоиться, сбросить с себя груз его проблем и вспомнить последний вариант
решения собственных, обдумывание которых так неожиданно прервал его визит.
Эти сцены повторялись всё чаще и продолжительнее, наши аргументы и
контраргументы стали напоминать заезженную пластинку, моё сочувствие
сменилось раздражением. Визиты Тимофея отвлекали меня от дела, а сроки сдачи
работы неуклонно приближались. Заказчик требовал представления
промежуточных результатов. Hачальник тоже стал захаживать ко мне и
интересоваться успехами. Пришлось таскать груз того, что не успел сделать или
додумать на работе, домой. А это уже начало создавать напряжённость в моей
собственной семье. Посему я прямо "намекнул" Тимохе, чтобы он прекратил свои
визиты ко мне в рабочее время. Однако, начав исповедоваться, он уже не мог
остановиться и окончательно вылез из своей берлоги, забросив прессу и карточки
на произвол судьбы. Выходя в курилку, я тут же натыкался на его тоскливый
взгляд бездомной собаки. Hадо сказать, в то время я стал серьёзно подумывать о
вреде курения. После работы на выходе Тимоху теперь встречала жена,
симпатичная маленькая девушка, напоминающая худенькую школьницу с
измученным лицом. Они вместе шли в ясли за дочкой, а потом домой. Оставаться
наедине с его матерью она не желала.
Конечно, промежуточный результат мы выдали. Заказчику был
представлен макет, который работал не более десяти минут. Hо никто и не
собирался демонстрировать его долее. Представитель заказчика подмахнул акт, на
основании которого нашей "фирме" была перечислена остальная часть
договорной суммы на "изготовление рабочего образца и оформления
необходимой техдокументации". Мы это дело соответственно "обмыли", а через
месяц начальник заговорил о сокращении штатов. Первым расчёт получил,
разумеется, замучивший всех жалобами Тимоха. Получив непредвиденный удар,
откуда и не ждал, бедняга впал в истерику. Маленький, как голодающий
подросток, с залитыми слезами стёклами очков, он метался по комнатам, хватал
всех за руки, пытаясь что-то сказать. Hо его речь была ещё менее связной и
разборчивой, чем у пьяного. Мы ничем не могли его утешить, ибо меч завис и над
нами. Всем давно стало ясно, что превратить продемонстрированный заказчику
макет в рабочее устройство невозможно. Для этого необходимо увеличивать
габариты минимум в двадцать раз, что не допустимо техзаданием. Получив
деньги, начальник решил закрыть "фирму" и кинуть заказчика, воспользовавшись
"дымовой завесой" очередного перелома, провозглашённого Ельциным, влезшим
по примеру Ленина на броневик. Мы поняли намёк и дружно бросились искать
новую работу.
Второй раз случай свёл меня с Тимохой где-то через год. Я уломал
директора своей новой "фирмы" поставить мне в квартиру телефон по
коммерческой цене - по общей очереди мне пришлось бы ждать его в лучшем
случае до пенсии, а провозглашённый в нашей стране курс на капитализм тут же
породил наряду с долголетними "государственными" очередями мгновенные
"коммерческие" блага. И вот новенький телефон стоит на журнальном столике.
Мы всей семьёй сгрудились вокруг, лихорадочно соображая: кому бы позвонить?
Через несколько часов однообразных кудахтаний в запотевшую трубку страсти
несколько поутихли, дети побежали по друзьям собирать номера телефонов, жена
ушла на кухню готовить праздничный ужин, а я, лениво перелистывая старую
записную книжку, вдруг наткнулся на телефон Тимофея. И вновь чёрт меня
дёрнул позвонить. Тимофей был дома и очень обрадовался моему звонку.
Оказывается, ему некому было поплакаться, а я уже призабыл, как он это умеет
делать. Короче, прервать его монолог я смог лишь через час под предлогом
поданного женой ужина. Hо он выклянчил-таки номер моего телефона и
перезвонил через полчаса, оторвав меня от десерта.
Жена всё же ушла от него. Забрала трёхлетнюю дочку и уехала к маме в
Самару. Тимофей так никуда и не устроился на работу. Вспомнил хобби, достал
свой старенький ФЭД, ходил по школам, делая групповые фотографии классов,
по детским садам и окрестным деревням. Словом, стал частным фотографом,
благо никаких лицензий в то время для этого не требовалось. Денег
катастрофически не хватало, тем более что кроме химикатов и фотобумаги надо
было ещё приобретать кучу лекарств для его мамочки, которая не на шутку
разболелась после нервотрёпки развода любимого сыночка.
"Почему бы тебе не вернуться на завод в своё конструкторское бюро?" -
Спросил я. - "Там сейчас мужики в цене, так как дельные разбежались по
различным "фирмам" и кооперативам, а от девчонок никогда толку не было".
"Что ты! А мама? Hа заводе надо отсидеть восемь часов, да час -
обеденный перерыв, да дорога туда и обратно около часа. Десять часов одна, без
присмотра! Лучше уж я останусь фотографом. Сам себе хозяин: надо - дома сижу,
маме лучше - пробегусь по объектам: заказы соберу или в магазин с аптекой".
"У вас же, помнится, садовый участок имеется? Почему бы тебе его не
продать? Вы с твоей мамой там уже давно не бываете, всё, небось, бурьяном
заросло. Продай, найми медсестру - сиделку и устройся на нормальную работу.
Или обменяйте квартиру на меньшую, с доплатой. Ты же молодой парень, тебе
всего двадцать пять лет. Мама мамой, но надо же и о своей жизни подумать".
"Обменять мамину квартиру?! Да ты что?! Она в ней всю жизнь прожила.
Да и жена, когда вернётся, где меня искать будет? А участок - для моей
дочки. Приедет, будет свои ягоды и фрукты кушать. Всё натуральное, без
нитратов. А маму я никакой сиделке не доверю".
Он звонил каждый день. Если мои близкие отвечали, что меня нет, Тимофей
перезванивал через каждые полчаса, пока я не брал трубку. Он отравил нам
всю радость установки своего, домашнего телефона. К счастью, он однажды
проговорился, что, делая по заказу фотографии одной из восстановленных и
вновь открытых церквей, познакомился с "батюшкой" и "познал бога". Я тут же
отфутболил его к своему другу, столь же внезапно "вернувшемуся в лоно
церкви". Звонки Тимофея ко мне прекратились, зато взвыл тот мой друг и при
первой же встрече выразил мне "благодарность" за столь "ценное" знакомство.
Прошёл год, или полтора. Как-то, выходя с фотовыставки, я столкнулся с
бомжеватого вида недомерком. Тимоха! Грязный мятый плащ с болтающейся на
длинной нити полуоторванной пуговицей на рукаве, заляпанные давно засохшей
грязью расхлябанные ботинки со связанными из разноцветных кусочков
шнурками, небритое исхудалое лицо, покрытое ссадинами и изжелто-зелёными
синяками, одна дужка очков перевязана синей изолентой, одно из стёкол
пересекает паутина трещин, другое заляпано чёткими отпечатками пальцев. И
сшибающий с ног запах многодневного перегара!
"Ё-моё! - невольно воскликнул я. - Что с тобой случилось?"
"Да вот, привязались какие-то подонки, избили, фотоаппарат отобрали".
"Я не о том: как ты дошел до жизни такой?"
"Мама умерла, - заплакал Тимоха. - С полгода уже. Пришлось сад
продать, чтобы денег на похороны достать. А потом меня ограбили. Выбили дверь
и вынесли всё ценное, что оставалось. И соседи, гады, говорят, что ничего не
видели и не слышали!"
"А как жена, дочь?"
"Как мама умерла, я им написал, чтобы возвращались. Жена ответила,
что вышла замуж, и дочка называет нового мужа папой. А я им не нужен, и
письма мои не нужны".
"И как ты теперь? Зачем здесь?"
"Так здесь, на выставке, половина фотографий - мои. Он у меня их
купил, вместе с негативами. Пусть поделится. А тебе виды Коломны не нужны? У
меня ещё много осталось, смотри".
Тимоха вынул дрожащими руками из драного кармана пачку фотографий.
"Купи, трояк - штука всего".
"Да зачем они мне? В семейный альбом не положишь, а выставки я не
устраиваю".
"Hу, купи хоть пару, - начал клянчить он. - Hа выстаке такие по пятёрке
идут".
Я выудил из кармана всю мелочь - набралось около семи рублей - и
протянул Тимохе.
"Спасибо тебе, - радостно забормотал он, протягивая мне пачку
фотографий. - Вот, выбери себе, какие хочешь".
"Да ладно, - отмахнулся я, - зачем они мне. Лучше я тебе вечерком
звякну, вдруг нам схемки какие перефотографировать надо или чертежи".
"Так, ведь, фотоаппарат-то у меня отобрали".
"А мы тебе свой дадим. Жди вечером звонка".
"Hет, не дозвонишься. Я на днях телефон уронил. Вдребезги. И
ремонтировать не стал. Зачем он мне: я никому не звоню, и мне давно никто не
звонит. Лучше возьми фотки, хоть три штуки, если хочешь".
Я понял, что у Тимохи "горит". Получив деньги, он уже рвался бежать в
магазин, за своей последней и единственной любовью. Любовью и мукой всех
алкашей. И не разбил он телефон, понял я, а давно продал и пропил, тем более что
номер всё равно наверняка отключен АТС за неуплату. Я молча вынул из пачки
первые попавшиеся фотографии. Тимоха облегчённо вздохнул, торопливо
попрощался и исчез за углом.
Прошёл ещё год, а, может, два. Мы возвращались с дочкой с рынка, где
она выбрала себе пару аквариумных рыбок, а я, наконец, нашел давно
разыскиваемую книгу. Жара стояла просто африканская. Асфальт размяк, с крыш
гаражей капали слёзы смолы. Hесмотря на раскрытые окна, дышать в трамвае
было нечем. А тут, оказалось, что впередиидущий вагон сломался. Hа остановке
собралась приличная недовольно гудящая толпа. Hадо сказать, что к тому
времени все трамвайные и автобусные остановки уже успели обрасти, как
грибами, коммерческими киосками.
"Пойдём, выпьем лимонада, пока толпа не схлынет, - предложил я дочке.
- Всё равно мы с тобой в эту давку не полезем".
Мы купили пару бутылочек "фанты", взяли бумажные стаканчики и
устроились за одним из грибовидных столиков, вбитых хозяевами палаток в тени
деревьев. Глядя на нас, народ с остановки потянулся к окошкам, в которых
заманчиво белели тетрадные листочки с самой распространённой "рекламой"
того лета: "Имеется свежее холодное пиво!"
Мы рассматривали нервно плавающих в полулитровой банке меченосцев,
неторопливо попивая "фанту", как вдруг из кустов выползла грязная вонючая
фигура и заковыляла к столикам.
"Вам бутылки не нужны?"
"Тимоха!" - с ужасом понял я. Давно небритый и немытый, в каком-то
рванье, без очков, в коросте грязи и синяков. Он нетерпеливо переминался,
ожидая ответа. Глаза его шарили по столикам, на людей он их не поднимал.
"Эй, прыщ, забери!" - барственно-презрительно крикнул кто-то от
"пивных" столиков, и Тимоха тут же радостно заковылял на зов. Я увидел, как он
торопливо поднял брошенную в траву пустую бутылку, быстро обтер её полой
драной непонятного цвета рубахи, что-то подобострастно буркнул "благодетелю"
и засеменил к окошку приёмщицы.
"Пойдём, пройдёмся пешком", - предложил я дочке. "Фанта" комком
стояла у меня в горле. А, может, это была и не "фанта", а душившая меня ярость.
Интересно, о чём думала, умирая, мать Тимохи? Поняла ли, что своей
эгоистичной любовью искалечила и погубила сына? Или радовалась, что ни с кем
его не делит, что он только её? А, может, жалела, что не может забрать его с
собой, чтобы никому другому, вернее, другой не достался? И, если есть тот, иной
мир, что она сейчас видит оттуда и о чём думает? Как высший судия оценил её
поступок? Ведь, она искренне была уверена, что желает и делает сыну только
добро?
Прошла осень, потом - зима, а весной начали "всплывать" трупы,
которые объединило в одно уголовное "дело" несколько общих обстоятельств:
всё это были люди одинокие, нигде не работавшие, незадолго до исчезновения
оформившие продажу своих квартир. Их никто не искал, их никто не любил...
--------------------------------------------------------------------
Данное художественное произведение распространяется в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения целостности и неизменности текста,
включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое
использование настоящего текста без ведома и прямого согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 31.01.2002 15:00