Евгений Кривенко

      Окликни меня среди теней

      Кривенко Евгений Владимирович ([email protected])

      Аннотация:

      Роман из цикла «Избранники Армагеддона».

      Западная цивилизация лежит в руинах после применения загадочного

      оружия под названием «черный свет» во время Третьей мировой войны. По воле

      случая (но случая ли?) русский юноша попадает в полуразрушенную Америку,

      где встречает свою любовь и одну смертельную угрозу за другой. Постепенно

      понимает, что оказался втянут в схватку могущественных сил. Он вынужден

      бежать с любимой мимо заброшенных городов и через снежные равнины, но

      странная погоня идет по пятам…

      ОКЛИКНИ МЕНЯ СРЕДИ ТЕНЕЙ

      Роман из цикла «Избранники Армагеддона».

      Западная цивилизация лежит в руинах после применения загадочного оружия под названием «черный свет» во время Третьей мировой войны. По воле случая (но случая ли?) русский юноша попадает в полуразрушенную Америку, где встречает свою любовь и одну смертельную угрозу за другой. Постепенно понимает, что оказался втянут в схватку могущественных сил. Он вынужден бежать с любимой мимо заброшенных городов и через снежные равнины, но странная погоня идет по пятам…

      Дай вороным пройти, Дженет,

      И пропусти гнедых,

      А снежно-белого хватай,

      Не выпускай узды!..

      Молодой Тэмлейн

      Часть 1

      К этому времени они миновали бывшие штаты Иллинойс и Висконсин, и углубились на Территорию Мин-Айоу. К этому времени они привыкли к виду мертвых городов и лишь старались проезжать их быстрее. К этому времени все гуще шел снег, но ещё не покрыл всю землю.

      Остались позади пустынные и величественные берега Миссисипи, остались позади сверкающие огнями Города-Близнецы, осталась позади покореженная машина бандитов поперек шоссе. О тех, кто ещё оставался позади, Русов старался не думать. В любой момент они могли настичь, появившись из вихрей поземки или бегущих встречь перелесков – белые, как летящий снег, и такие же безмолвные. Но если промедлили, то впереди было безлюдье: заснеженные леса, американская граница, – и потом опять чужая страна.

      Джанет зашевелилась рядом, спустила ноги с сиденья, на котором так уютно устроилась и сладко зевнула.

      – Слава богу, это большая машина, – молвила она, глядя на мелькающие деревья. – Иначе мы сошли бы с ума от тесноты.

      Она наклонилась, достала из сумки термос и налила чашку. Салон наполнился чудесным ароматом настоящего кофе: и когда только успела о нем позаботиться?

      – Попей, милый. Это сколько же я проспала?

      Не сбавляя скорости, Русов взял одной рукой чашку и стал прихлебывать. Он не отрывал глаз от дороги. Это была хорошая дорога – не первый час вел машину, а им не попалось ни разрушенных мостов, ни поваленных деревьев. Но и встречных машин почему-то тоже не было.

      Джанет налила кофе и себе, выпила и с вздохом убрала термос.

      – Спасибо дяде!

      Некоторое время она смотрела на однообразный пейзаж за окном, потом повернулась к Русову. Лицо давно утратило мертвенно-белый цвет, который напугал его в ночь бегства. За два дня пути оно посвежело. Рыжеватые волосы обрели прежний блеск, кудрями падали на плечи, льнули к обивке сиденья. Зрачки зеленоватых глаз расширились.

      – Юджин, расскажи ещё раз, как ты нашел меня. Как оказался здесь. Русов смутился – никак не мог привыкнуть, с какой любовью на него смотрит Джанет.

      – А знаешь, – сказал он неловко. – Ведь мы едем в сторону России. Почти тем же путем, каким я прилетел когда-то. С каждым часом все ближе мой город.

      Джанет встряхнула волосами и рассмеялась:

      – Ну да! Только все дороги кончатся гораздо раньше. Ты же мне рассказывал. Дальше тянутся леса и тундры Лабрадора, раскинулись моря, полные айсбергов, а за ними снега Гренландии. Потом Атлантический океан и только затем Европа. А там ещё надо пересечь Черную зону. До твоего города не доберешься, Юджин. Разве только на самолете. Странное у него название. Повтори-ка ещё раз.

      – Кандала, – с улыбкой выговорил Русов название родного города по-английски. – Это совсем не плохой город, Джанет, хотя и бедный. В тот день я не думал, что оставлю его. Да ещё окажусь на другом континенте…

      1. Беглец

      Русов подогнал газик к крыльцу и вышел – размяться и прогнать остатки сна. Ему пришлось поднять воротник куртки: с гор, кое-где уже покрытых снегом, дул холодный ветер. Из полосы тумана вставало солнце. Снизу оно было тревожно-красным, посередине желтым, а сверху горело белым огнем.

      Из дома слышался шум сборов и пронзительный голос Марьяны. Русов поежился, но не от холода. Хотя был не прочь выпить чашку горячего чая с брусничным вареньем, в дом не пошел.

      Наконец на крыльце появился отец в бесформенной рыбацкой куртке и резиновых сапогах, а следом ещё двое, экипированных таким же образом – гости из столицы автономии. Гости отчаянно зевали и Русов им в душе посочувствовал: отец мог пить всю ночь напролет, но за дело всегда брался с раннего утра, будь то рабочая планерка или выезд на рыбалку, как сегодня.

      – Пошевеливайся!

      Это было первое слово, которое отец бросил Русову и стал вытаскивать на крыльцо рюкзаки, набитые рыбацким снаряжением и бутылками. Русов покорно таскал рюкзаки, укладывал за сиденья, а потом сел за руль. Гости влезли назад, дыша водочным перегаром. Отец грузно уселся рядом.

      Марьяна в нарядной красной кофте вышла на крыльцо, зыркнула на Русова и заулыбалась гостям.

      – Счастливой дороженьки, дорогие, – нараспев сказала она. – Ни пуха ни пера!

      – К черту, – сипло отозвался отец. И кивнул Русову: – Трогай!

      Гости захрапели, пока Русов ещё вел газик по улицам города. Как обычно утром, не встретилось ни одной машины. Солнце ярко освещало давно не крашеные стены домов, над тротуарами краснели гроздья рябины. Миновали порт с ржаво-белыми корпусами судов на синей воде. Несмотря на ранний час, в порту шла работа: лязгало железо, поворачивались стрелы портальных кранов. Близился конец навигации, надо было успеть принять и отправить грузы. Дорога пересекла по мосту бурно мчащуюся реку и пошла в гору.

      На душе Русова полегчало. Желтые стволы сосен и голубой простор моря прогнали тоску, которую наводил набитый женщинами и детьми дом градоначальника. Русов ютился там на птичьих правах после смерти матери. Сколько ни просил отца выделить ему комнату из запасного жилого фонда – первому лицу в городе это ничего бы не стоило, – тот не соглашался, хотя от мысли сделать Русова своим преемником явно отказался. Теперь старший сын Марьяны, Семен, обычно сидел позади него в кабинете и с суровым видом наблюдал, как отец кричит на провинившихся начальников и выслушивает просителей.

      ''Держит меня при себе как посыльного, – порой с горечью думал Русов. – Зачем?»

      Хотя поведение отца часто бывало непонятным: то кричит и топает ногами, а то прикажет подать водки, нальет просителю, пригорюнится и слушает, как тот рассказывает про житье-бытье. Сам отец на работе не пил.

      «Хватит об этом», – решил Русов.

      Дорога поднялась на перевал и теперь спускалась, прямая как стрела. Вдали синели сопки, слева они подходили совсем близко, и каменистые склоны вздымались над дорогой. Ровно гудел недавно отрегулированный мотор, похрапывал рядом отец, и Русов был почти счастлив. Впереди ждало несколько дней безделья – только лес, река, да бьющаяся на леске рыба…

      Через полчаса он помрачнел и сбавил скорость.

      Они были почти у цели, и дорога стала гораздо хуже. Конечно, ей не досталось так, как военному аэродрому – там остался только кратер с рыжими голыми скатами, но и здесь дорожное полотно было покорежено и приходилось ехать по рытвинам, кое-как засыпанным щебнем. Пробудился счетчик радиации, со стрекотом выплевывая на дисплей растущие числа.

      Но это было терпимо, а когда Русов объехал обгорелый холм, а за ним ещё два, заваленных выбеленными солнцем и непогодой скелетами деревьев – по неизвестной причине ни пожары, ни гниение за двадцать лет не коснулись их, – то снова начался нормальный лес, жизнь здесь взяла свое.

      У поворота к дублирующему аэродрому – ядерный удар не затронул его – Русов притормозил. Его взгляд, как всегда, приковала уходящая вперед дорога. Она сразу делалась гораздо хуже, круто спускалась между холмов к синевшему морю и пропадала из виду. Невеселой была эта синева; солнце не бросало туда ни единой искры, словно густая тень лежала на воде и прибрежной равнине. Когда-то там был город и военно-морская база, а теперь раскинулась Черная зона – царство вечного сумрака, где среди деформированных деревьев скользили странные твари.

      Холод струйкой протек по спине. Русов аккуратно повернул направо.

      Их ждали, ворота ярко-зеленого цвета отъехали в сторону и газик покатился к домику командного пункта. Возле него уже лениво крутил лопастями окрашенный в камуфляжную краску вертолет. Русов затормозил и растолкал отца. Тот недовольно замычал, но сразу проснулся, повернулся и стал будить гостей.

      Из домика вышли двое и направились к ним. Невысокий генерал, как всегда, шагал размашисто; ординарец едва тащил за ним два необъятных рюкзака. Русов вышел и с удовольствием потянулся. Воздух приятно охладил лицо, возле уха сразу заныл комар.

      Генерал подошел и стал шумно приветствовать гостей, обнимать и хлопать по спинам. Затем вся компания направилась в командный пункт – перекусить чем бог послал, как радушно объявил генерал. Русов получил указание погрузить пожитки в вертолет, подвел газик поближе и, чувствуя как ерошит волосы поднятый винтом ветер, стал таскать рюкзаки. Пилот обернулся и помахал ему рукой.

      Постанывая, доплелся ординарец с рюкзаками. Русов помог и ему, потом отогнал машину, положил руки на руль и уткнулся в них лицом. Как надоела эта жизнь на побегушках! Захотелось оказаться подальше от людей. Он попытался представить реку, куда сейчас полетят – серебристую водную гладь, рвущееся из рук удилище, бьющуюся на леске форель.

      …И незаметно задремал, слишком рано сегодня пришлось вставать.

      Он сразу увидел реку, только вода была гораздо темней, чем ему представлялось – она была совсем черной. На другом берегу стояла женщина. Лес позади затягивала дымка, и платье выделялось яркой белизной. Но ещё ярче сияли пламенно-рыжие волосы женщины.

      Русов сразу узнал покойную мать.

      Она вгляделась, улыбнулась и помахала рукой. Жест был нетороплив и спокоен, словно говорил: ''До свидания!''

      Русов проснулся, сердце сильно билось.

      Он давно не видел во сне мать. Первое время её присутствие ощущалось часто, особенно по ночам, когда он лежал без сна и в шорохе дождя чудились подкрадывающиеся шаги тварей из Черной зоны. Тогда она приходила, клала прохладную руку на лоб, и они отправлялись гулять по тропинкам странного, но очень красивого сада. Наверное, ей не хотелось оставлять сына одного в чужой для себя стране… А потом перестала приходить, словно однажды зашла в сад чересчур далеко и не смогла вернуться. И вот появилась снова…

      От домика возвращалась веселая компания: на гостях из столицы автономии повисли две девицы в камуфляжных костюмах и с ярко накрашенными губами. Отец с виноватым видом подошел к газику.

      – Прости, Евгений, – заговорил он и Русов вздрогнул от удивления: отец не любил извиняться. – Места в вертолете для тебя не осталось. Этих баб, – он добавил нецензурное слово, – генерал берет, чтобы гостей ублажать. Одной водки и рыбалки для них маловато. Останься пока тут, дежурный о тебе позаботится. Может быть, пару фильмов переведешь, у них вроде есть новые.

      Отец неловко ткнулся щетинистым подбородком ему в щеку и зашагал к вертолету. Русов остался сидеть с открытым ртом, таких нежностей у них в семье давно не водилось. Вскоре опомнился, поспешил к вертолету и забрал свой рюкзак.

      Когда все уселись, машина слегка просела. Потом, набирая мощь, раскрутились винты, вертолет оторвался от земли и со звенящим гулом ушел в небо. Постепенно уменьшаясь, он направился на северо-восток; там сохранились девственные леса и чистые реки, остались и заброшенные поселки геологов, так что рыбалка предполагалась с комфортом.

      Русову ничего не оставалось делать, как подогнать газик к домику командного пункта. Выключил мотор, спрятал ключи в карман, взял рюкзак и поднялся на крыльцо. Когда отворил дверь, то закашлялся от повисшего в комнате сигаретного дыма.

      – Будь здоров, не кашляй! – бодро отозвался сидевший за столом человек. Он был в расстегнутой куртке, лысый, с блестящими от пота щеками. – Ничего, что накурено, зато комаров меньше будет. Вот, выпей, – он кивнул в сторону стоящей на столе канистры, – это твой отец оставил. Заодно давай познакомимся. Михаил Сирин, механик.

      Он протянул жесткую ладонь.

      – Евгений, – буркнул Русов.

      Он сел, выбрал стакан без следов губной помады и налил чуть не половину, настолько выбили из колеи странный сон и непривычное поведение отца. Водка была неважная, местного производства, да и пить Русов не привык – в голову сразу ударило.

      – Давно здесь служите? – спросил он, двигая непослушным языком.

      – С самой войны, – охотно отозвался Сирин. Он налил себе и кивнул на тарелку с распластанной семгой: – Закусывай. Мне она обрыдла. Живем тут на рыбе да на консервах, неизвестно зачем живем.

      – Уехали бы, – промямлил Русов, вгрызаясь в сочную мякоть. – У вас лет двадцать выслуги должно быть.

      Сирин одним махом проглотил водку и со стуком поставил стакан, глаза подозрительно заблестели.

      – Куда уехать? – зло спросил он. – На тот свет, что ли? Только там меня и ждут. Жена и дочка дожидаются. – По щекам и вправду потекли слезы.

      Русов оторопело откусил семги, навидался пьяных слез в отцовском доме и не терпел этого зрелища. Но Сирин взял себя в руки, налил ещё водки, а потом вытащил из кармана скомканный платок и вытер глаза.

      – Ладно, – вздохнул он. – Что было, того не вернешь, сколько раз себе говорил. А ехать мне некуда, парень. От Москвы сам знаешь, чего осталось. Тут хотя бы на казенных харчах. Ну ладно, пойдем. Устрою я тебя.

      Он встал, аккуратно завинтил канистру пробкой, взял за ручку и повел Русова по лесенке вниз. Спускались на удивление долго – рука Русова устала нести рюкзак, – наконец уперлись в овальную стальную дверь. Сирин отворил, и они оказались в тускло освещенном коридоре. Было душновато, направо и налево через равные интервалы располагались такие же двери.

      – Командный пункт, – сообщил Сирин. – Хотя чем теперь командовать? Вот моя конура, можешь располагаться на второй койке. А хочешь, видак погляди.

      Он толкнул другую дверь – открылся обширный зал, уставленный пультами.

      – Почти всё это железо больше не работает, – хмуро сказал Сирин. – Но «тарелка» наверху в порядке, а спутниковый тюнер новенький, недавно из Китая. Любит начальство видики поглядеть. Естественно, не китайские. Кстати, твой отец сказал, что это ты их переводишь? Откуда английский так хорошо знаешь, парень?

      Ну вот, приехали! Русова даже передернуло, до того надоело объясняться.

      – У меня мама американка, – неохотно сказал он, оглядывая сумрачный зал. – Приехала ещё до войны с христианской миссией. После этой заварухи, конечно, пришлось остаться. Отец её в жены взял. Из-за этого целый скандал был. Она и выучила меня языку. Часто свой штат, Каролину, вспоминала, английские книжки мне читала…

      – Ну и ну, – присвистнул Сирин. А потом ухмыльнулся: – Выходит, ты у нас наполовину американец! То-то рожа не русская, больно вытянутая. Но все равно, красавчик. Девки небось так и бегают…

      Русов стиснул кулаки. Только этим утром, бреясь тупой китайской бритвой, он в очередной раз скептически разглядывал себя в зеркале. Грязноватые светлые волосы (давно пора постричься), курносый нос, следы прыщей на коже. Лишь глаза выглядели неплохо: мать называла их голубыми, но цвет скорее походил на серый… Слова Сирина вдобавок напомнили детскую дразнилку, Русова донимали ей в школе, пока свежи были воспоминания о войне: ''Один американец засунул в жопу палец и вытащил оттуда говна четыре пуда''.

      – Замолчи, пожалуйста, – сказал он, не заметив, как перешел на ты. – А то и ударить могу.

      Сирин осекся, глаза погрустнели.

      – Ладно, извини, – пробормотал он. – Тошно мне. Пойду, прилягу. Если хочешь переводить, аппаратура вон там. – Он повернулся и, тяжело ступая, вышел из зала.

      Русов шумно выдохнул. Щеки пылали, ничего не видя он сел за стол. Привычный вид аппаратуры несколько успокоил. Телевизор был небольшой, но видеомагнитофон хороший: цифровой, с функциями редактирования и с микрофоном. Оба, конечно, китайского производства.

      Русов взял со стола кассету, вставил в магнитофон и некоторое время наблюдал за изображением, не понимая ни слова. Наконец пришел в себя и расслышал английскую речь. Российские фильмы привозили из других автономий (восстанавливать единое телевещание ни одна автономия не хотела), а остальные были американскими, пару спутниковых программ здешняя «тарелка» принимала. Китайские передачи смотреть не запрещалось, но долго их никто не выдерживал: слишком назойливо вещали о процветании в странах Китайского Содружества.

      Русов придвинул микрофон, отрегулировал уровень записи, прогнал ленту к началу и начал дубляж. Получалось у него неплохо и он гордился, что зарабатывает на жизнь самостоятельно. Местные прокатчики и кабельное телевидение платили за каждый переведенный фильм. Выходило немного, но на китайские тряпки и конфеты для сестричек хватало.

      Фильм оказался типичным боевиком.

      Симпатичный парень и красивая девушка становились свидетелями бандитской разборки, их обвиняли в убийстве, и приходилось бежать от полиции в Черную зону. Выглядела она кошмарнее здешних: парню то и дело приходилось спасать девушку от гигантских пауков или жутких мутантов. Порою для разнообразия девушка спасала его. Под конец они выбирались к цивилизации, эффектно расправлялись с бандитами и заканчивали действо затяжным поцелуем.

      Русов зевнул, отложил микрофон и от нечего делать стал смотреть кассету дальше. Пошла информационная программа: новости о каких-то выборах, интервью с конгрессменом от некоего Ил-Оу о проблемах содержания больных черной немочью, реклама (в основном китайских товаров), пара криминальных происшествий. Мельком показали городские виды: машин на улицах было меньше, чем в недавнем боевике, но дома казались ухоженными.

      Русов смотрел вполглаза, в основном слушал голос диктора и запоминал произношение. В который раз подумал: доведется ли встретиться с американцами и самому поговорить по-английски? Шансов на это казалось немного.

      Он протянул руку, чтобы выключить телевизор.

      Сзади раздалось лязганье открываемой двери. Вошел Сирин – лицо опухло, одежда помята.

      – Сидишь? – спросил он, с отвращением оглядывая зал. – Пойдем, прогуляемся. Свежего воздуха глотнуть хочется.

      Русов потянулся и встал. После недавней насмешки Сирин стал ему неприятен, но ссориться не хотелось.

      – Пойдем. Покажешь, что у вас тут есть?

      – Кой-чего есть, – с хмурой гордостью сказал Сирин. – Пошли через ангар.

      Они вышли в коридор, и перед очередной дверью Русов впервые увидел в подземелье других людей. Два бледноватых юнца в камуфляже забивали козла за металлическим столом.

      – Это кто с тобой? – недовольно спросил один у Сирина.

      – Сын здешнего градоначальника. Генерал разрешил.

      – Улетел старый козел? – вступил в разговор другой. – Небось всю неделю водку жрать будет. Не жмись, давай и нашу долю.

      Сирин достал из кармана фляжку, двое оживились и перестали обращать на них внимание.

      За дверью оказалось темно, по сквозняку Русов понял, что вошли в обширное помещение. Сирин, чертыхаясь, шарил по стене. Наконец вспыхнул свет и Русов вздрогнул: вереница ламп осветила огромный зал. На полу из бетонных плит, сгорбившись, сидели огромные черные птицы с выпуклыми глазами поверх хищных клювов.

      ''Да это же самолеты, – с опозданием понял Русов. – Боевые самолеты!''

      – Вот они, птички наши, – с любовью сказал Сирин. – Им лет по двадцать, а выглядят как новенькие. Жалко, что немного осталось. Несколько машин пришлось разобрать на запчасти.

      – А с кем воевать собираетесь? – поинтересовался пришедший в себя Русов. – Китайцы за Урал не полезут. Они наших Черных зон боятся как черт ладана, вдруг на их драгоценные гены подействуют. И американцам теперь не до нас.

      Сирин не ответил, любовно и в то же время с тоской оглядывая самолеты. Похоже, они оставались единственным, что ему было дорого в жизни.

      – Это «СУ-34М'', – сказал он, будто не слыша Русова. – Лучшие фронтовые бомбардировщики в мире. У китайцев и сейчас ничего подобного нет.

      – Они с ядерным оружием? – шепотом спросил Русов.

      – Нет. – Сирин нахмурился. – У нас его не было. А где было, сам знаешь, что там теперь.

      Шальная мысль пришла в голову Русова, слегка уколов при этом мозг – то ли навеянная недавним фильмом, то ли откуда-то со стороны.

      – А до Америки такой самолет долетит?

      – Хм. – Сирин был озадачен. – Вообще-то это не стратегический бомбардировщик. Полетная дальность четыре тысячи пятьсот километров. Но если снять боезапас и подвесить дополнительные баки… Надо посчитать.

      Он с интересом поглядел на Русова:

      – Хочешь слетать, а?

      Русов смутился:

      – Да нет, просто так подумал. Тоскливо тут.

      – Тебе-то что тосковать? – Они шли через ангар. – Отец начальником пристроит, бабу хорошую найдешь, жить не в развалюхе будешь.

      Русов промолчал. Потому и тошно было, что за него уже все решено. А куда деться из маленького городка, чудом уцелевшего в Большой войне? Разве только наняться матросом, да и те плавают не дальше Архангельской автономии.

      Сирин оглянулся на понурых металлических птиц и закрыл дверь. Провел Русова по коридору, открыл другую. Пахнуло свежим воздухом, и они оказались на улице. Последняя дверь была вделана прямо в скалу.

      – Ну вот, – блаженно сказал Сирин, усаживаясь на бревно. – Замаскированы мы неплохо. Да толку что? Боеспособности никакой. Да и воевать не с кем, это ты правильно заметил. В других автономиях армия границу охраняет или за бандитами гоняется, а в наших краях бандитам не выжить. И вместо границы Черная зона, сто лет никто не полезет. Просто положена военная часть, вот и все. Зимой по норам сидим, а летом промышляем. Рыбу ловим, зверя иной раз завалим. Консервов ещё на двадцать лет хватит. Вымениваем их на свежий хлеб, да бабам даем. За то, что они нам дают, ха-ха-ха. Нас всего-то пятьдесят человек. А командует генерал! То-то он для ревизоров расстарался, чтоб оставили все как есть. А, черт с ними со всеми!

      Сирин вытащил сигареты и закурил.

      – А почему народу не видно? – полюбопытствовал Русов, тоже садясь на бревно. Окурков было набросано пропасть: видать, любимое место для перекуров.

      – Так на семге все, – пояснил Сирин, выпуская дым и щурясь на солнце. – Чего ради сейчас с проверкой приехали? Семга идет. У нас своя речка есть, сеть поставлена. Генерал с ревизорами будут ловить культурно: спиннинги закидывать – конечно, когда от водки очухаются, – а наши по-простому: сеть вытягивать, семгу пластать и солить. На весь год запасаем.

      Русов залюбовался пейзажем. Внизу лежало безмятежно синее озеро, за ним вставали лесистые холмы, а выше плыли белые облака.

      – Красиво тут, – вздохнул Сирин. – Привык к этим местам за двадцать лет. А где моя жена и дочка лежат, так и не знаю.

      – А может, они живы, – осторожно сказал Русов. – В центре, говорят, многие города тоже уцелели.

      – Где там, – отмахнулся Сирин. – Знаешь, как Москву теперь называют? Городом белых костей. Все цело: здания, ценные вещи, деньги. Только даже мародеры туда не заходят. Про нейтронное оружие слышал?

      – А вообще, как это было? – Русов попытался отвлечь собеседника от горьких воспоминаний. – С чего все началось?

      – Да кто его знает? – удивился Сирин. – Кто успел что-то увидеть на своих дисплеях, тех давно нет. Они в числе первых целей и оказались. Выжили только те, кто ни фига не видел. Или по норам сидел как мы, или в глухомани самогонку хлестал. Тебя-то как учили в школе?

      – Ну, – неохотно сказал Русов. – Была, дескать, такая военная организация – НАТО. Она придвинула базы к нашим границам, а потом коварно нанесла удар. Мы достойно ответили. НАТО больше нет, Европы тоже, да и Америка получила серьезный урок…

      – В общем, потаскали картошку из огня для китайцев, – перебил Сирин. – Так и считай. И я не больше твоего знаю, разве что самую малость. И генерал тоже. Может быть, в твоей Америке им больше известно. Только туда не доберешься…

      Он бросил окурок:

      – Ладно, пошли отсюда. Холодает. Действительно, поднялся ветер. Деревья зашумели, озеро сделалось стального цвета, по воде побежала рябь. Облака вытягивались, словно призрачные руки шарили по небосводу. Пахнуло осенью и чем-то еще, неопределенным и зловещим. Наверное, ветер подул со стороны Черной зоны.

      В подземном зале управления Сирин засел за компьютер и между делом кинул Русову пачку фотографий.

      – Посмотри, это ребята над Европой снимали. Давно, лет десять назад. Тогда ещё летали в разведку.

      Русов взял фото неохотно, но они оказались другими, чем ожидал; жуткая нечеловеческая красота приковывала взгляд.

      Когда-то здесь был город…

      Остатки оплавленных адским огнем зданий походили на причудливые сталагмиты желтого, оранжевого и красного цвета. Улицы были размыты потопом ударных волн и тонули в зарослях – настоящих буро-зеленых джунглях. Местами из-под массы растений выглядывали погнутые фонарные столбы или кузова автомобилей. Кое-где виднелись даже цветы – огромные гроздья желтых и красных бутонов, словно кинутые кем-то в насмешку к надгробиям европейской цивилизации.

      – Да уж, – неопределенно сказал Русов, откладывая фотографии. – Она вся такая?

      – Да нет, кое-где живут. – Сирин не отрывал глаз от дисплея. – На севере Норвегии, например. Но в общем картины похожи. Европа ведь маленькая, а ей достались и те ракеты, что пошли на натовские базы, и те, что против Америки запустили. Американцы их в основном посбивали, но ядерные боеголовки все равно срабатывали…

      Он умолк, а Русов принялся дублировать очередной фильм – любовную драму, пронизанную ностальгией по благополучному прошлому. От скучноватого занятия отвлек Сирин.

      – Слушай, получается, – возбужденно сказал он, отрываясь от компьютера. – Я рассчитал по электронным картам. Надо лететь на сверхзвуковой, на высоте одиннадцать километров. Над Гренландией сбросить запасные баки, скорость тогда увеличится и горючего в самолете хватит до Великих Озер, это семь тысяч километров отсюда. Останется ещё минут на двадцать. Хватит, чтобы отыскать место для посадки.

      – Ты о чем? – удивился Русов.

      – А помнишь, ты спрашивал, долетит ли ''СУ'' до Америки? Долетит! Хорошая машина. Надо будет пилотам расчеты показать. Ладно, пойду баиньки. Захочешь есть, консервы вон там.

      Русов закончил переводить фильм, перекусил холодными консервами и походил по залу. Порой нажимал кнопки, казавшиеся ему безопасными, но экраны большей частью оставались темными – лишь немногие пробуждались к жизни, да и те только мерцали, словно по всей Земле шел бесконечный снег.

      Он снова сел к аппаратуре и включил тюнер. Как обычно, местное радио транслировало классическую музыку. Наконец диктор зачитал новости – в основном примеры отеческой заботы властей о населении, а под конец скороговоркой сообщил о происшествии: в Петрозаводске дотла сгорела физическая лаборатория университета. Никто из сотрудников не спасся, пожарные вытащили из развалин лишь обгорелые трупы.

      Русов зевнул и протянул руку к выключателю. Она остановилась на полпути, сбоку стоял Сирин с совершенно белым лицом.

      – Ты чего? – ошарашено спросил Русов. Но Сирин не ответил, постоял и ушел, шаркая ногами.

      Русов пожал плечами, потом стал устраиваться на ночлег. Идти в комнатку Сирина не хотелось, решил лечь спать на продавленном диване в зале, благо в рюкзаке был спальный мешок. Вместо подушки положил свернутую куртку, переоделся в тренировочный костюм и залез в мешок с головой. Ему стало уютно, совсем как в детстве, когда мама подтыкала одеяло со всех сторон и тихонько напевала что-нибудь по-английски. Он скоро уснул.

      Проснулся внезапно от тяжкого гула, диван задрожал.

      Русов откинул капюшон спальника и услышал частый отрывистый стук.

      «Стреляют? – ошалело подумал он. – Учения у них, что ли?»

      Стало жутковато, и он начал выбираться из мешка. Едва поставил ноги на пол, как сильно качнуло – на этот раз грохот раздался ближе, с потолка на голову посыпался сор. Русов кое-как надел ботинки и кинулся к двери, чувствуя противную слабость в коленях.

      Едва выглянул в тускло освещенный коридор, как раздался мерзкий визг и неподалеку из стены брызнула каменная крошка.

      Русов рванул дверь на себя, ручка выскользнула из вспотевшей ладони, и он едва не упал. Удержался, снова схватился за дверь, плотно прикрыл и опустил тяжелый засов.

      И в самом деле стреляли! То ли метили специально в него, то ли залетела случайная пуля. Может быть, охрана перепилась и развлекается, стреляя куда попало? Начальства ведь нету. Тогда надо отсидеться за стальной дверью. Но сердце ныло, помнил недавний грохот. Похоже, что одну за другой взрывали именно двери.

      Неужели война? Но с кем?

      Русов растерянно сел на диван.

      …И подскочил: адский вопль пронизал тишину подземелья. Тоска и механическая злоба слились в этом вое – Русов не сразу понял, что слышит сирену.

      Вскоре вой прекратился, а коридор загудел от бегущих ног. Кто-то упал возле двери, вскочил и с приглушенной руганью устремился дальше. Снова остервенело застучали автоматы (Русов знал этот звук, стрелял на уроках по боевой подготовке). Эхо вторило в коридоре и казалось, что стреляют со всех сторон.

      Вдруг все смолкло. Русов продолжал сидеть, не зная что делать. Тишина углублялась, становясь более жуткой, чем грохот недавней стрельбы. Русов не выдержал, встал, приблизился на цыпочках к двери и приложил ухо к холодному металлу.

      И ощутил ледяной холод, только теперь у себя в животе; снова предательски ослабли колени.

      Кто-то тихо скребся снаружи.

      Словно в подземелье шуршала крыса. Или кто-то прилаживал взрывчатку к двери!

      Русов испуганно шарахнулся, глядя где укрыться, но не нашел ничего подходящего и бросился плашмя за диван, авось укроет от осколков. Чихнул от поднявшейся пыли и затаился. Сердце стучало, сколько раз говорил себе, что не надо быть таким трусом, но все без толку.

      Однако время шло, и ничего не происходило. Потом за дверью сказали негромко:

      – Евгений, открывай.

      Русов узнал голос Сирина. Еще немного полежал, потом встал и пошел к двери. Чувствовал себя неловко: вдруг это розыгрыш и станет мишенью для насмешек?

      Помедлив, открыл дверь.

      Сирин не спешил входить. Вид у него был сумрачный, лысина блестела под электрической лампой. В одной руке держал пистолет, а в другой авоську. Смотрел куда-то в сторону.

      Русов тоже поглядел туда.

      На полу, вытянув руку к стальному косяку двери, лежал человек в камуфляже. Лица не видно, а вглубь коридора тянется кровавая полоса.

      Русов судорожно вздохнул и с трудом задвигал языком.

      – Это наш?.. Я слышал, что кто-то скребется снаружи. Побоялся открыть. Надо помочь, а то истечет кровью.

      Он сделал движение к телу, но Сирин толкнул грудью так, что Русов покачнулся и был вынужден сделать шаг обратно. Сирин переступил порог, аккуратно поставил авоську, закрыл дверь и опустил засов.

      Потом повернулся и Русов увидел, что глаза у него бешеные.

      – Ты заодно с ними? – прошипел он, наступая на Русова, и упирая в живот чем-то твердым.

      Русов скосил глаза и с ужасом увидел пистолет.

      – С кем? – Голос противно дрожал. – Я ничего не понимаю, Михаил. Раздался грохот, я проснулся…

      Сирин продолжал разглядывать его побелевшими глазами, потом опустил пистолет, отвернулся и смачно плюнул.

      – Добрались-таки до нас, – сказал он с непонятной интонацией. – Ладно, будем считать, ты тут ни при чем. Хорошо, что ребята успели заблокировать наружные двери. Но это ненадолго.

      Он все время оглядывался.

      – Кто эти нападавшие? – прошептал Русов.

      — Они не представились, – криво усмехнулся Сирин. – Одеты в камуфляж, без знаков отличия. Двое валяются дальше по коридору.

      – А наши? – Голос Русова прозвучал хрипло.

      – Обоим кранты, – равнодушным тоном сказал Сирин. – В замкнутом пространстве, если стреляют из автоматов, все бывает кончено за несколько секунд. Не то, что в фильмах… Ладно, нет времени рассуждать. На базу напали, будем действовать по инструкции. Пока…

      Сирин странно улыбнулся, сделал движение к двери, но остановился и вместо этого направился к пульту у стены. Что-то нажал, засветилось несколько экранов. Сирин вгляделся и присвистнул:

      – Ага! Это хорошо, что я инструкцию вспомнил. Ее не дураки писали.

      Он вернулся к стоявшей на полу авоське, достал из неё округлый предмет и подошел к двери. Бесшумно отодвинул засов, коснулся чего-то…

      Русов едва не оглох от неистового вопля сирены, а Сирин приоткрыл дверь, сделал движение рукой и тут же закрыл. По барабанным перепонкам Русова саданул звенящий удар, дверь подпрыгнула, а сверху обрушилась вьюга то ли побелки, то ли чешуек краски.

      – Ну вот, – удовлетворенно сказал Сирин, и Русов еле расслышал в наступившей ватной тишине. – Наверное, я медаль заработал.

      Он снова вытащил из кармана пистолет и открыл дверь, на этот раз шире. Долго смотрел, не высовываясь, потом брезгливо усмехнулся и спрятал пистолет.

      – Пока стрелять не в кого, Евгений. Погляди.

      Русов выглянул, но тут же отвернулся. К прежнему трупу добавился второй – в истерзанном и залитом кровью камуфляже.

      – Что будем делать? – хмуро спросил он.

      – Дела хреновые, Евгений. – Сирин взял авоську (теперь Русов понял, что она набита гранатами). – Камеры наверху не работают, связи нет. Наверное, перерезали кабель. Сколько нападающих, мы не знаем. По инструкции надо выводить самолеты из строя, чтобы не достались террористам. Но сделаем по-другому. Сейчас только две машины готовы к полету. С одной я сниму детали, а на другой улетим. Тут возможен старт прямо из ангара. До Петрозаводска полчаса лёту, пришлют спецназ, пусть разбирается. Только надо спешить. Дверь наверху так просто не возьмешь, рассчитана на атомный взрыв, но и с нею можно справиться. А то и запасной вход в ангар отыщут.

      Они вышли в коридор. Сирин пошел впереди, а Русов пристроился сзади. Старался не глядеть под ноги, но оскользнулся и ощутил тошноту.

      – Ты ведь не пилот, – пробормотал он.

      – Я не военный летчик, это верно, – благодушно сказал Сирин. – Но перегонять самолеты с базу на базу нас учили. Это называлось совмещением военных профессий. Всякое могло случиться, а людей вечно не хватало. Так что полетал вторым пилотом… Ладно, давай поскорее. Надо переодеться, без высотно-компенсирующих костюмов лететь нельзя.

      В подобии раздевалки Сирин переоделся сам и подобрал комбинезон и летный шлем Русову. Потом снова вышли в коридор. Русову было неуютно: хоть и следовал вплотную за Сириным, чувствовал незащищенной спиной холодок. Но шли недолго. Сирин остановился у обитой рейками двери, повозился с замком, и они вошли в кабинет с коврами и дорогой мебелью.

      – Генеральский, – буркнул Сирин, направляясь прямо к сейфу. Занялся дверцей и открыл менее, чем за минуту. – Когда пили, сам показывал как открывать.

      Бумаг не тронул, взял только плоский футляр, похожий на портсигар. Захлопнул сейф и положил футляр на стол.

      – Смотри внимательно, – голос прозвучал напряженно. – Вдруг меня убьют, тогда заберешь. Открывается легко, нажать на защелку…

      Футляр открылся. Русов увидел четыре продолговатых белых цилиндрика, чуть больше сигареты каждый. В голосе Сирина прозвучала гордость:

      – Это совершенно секретная вещь. Была разработана для спецподразделений. Выпустить успели не больше двадцати комплектов. Запоминай. Порядок – сверху вниз. У первой штучки с обоих концов хитрые пробки. Их надо надавить одновременно. При этом уколешь палец, но не бойся – это в кровь попадет антидот. Все остальные в радиусе полусотни метров уснут и хорошенько выспятся… Второй тоже надо надавить с обоих концов, но бросать от себя подальше. Рассмешит самую угрюмую компанию. Будут хохотать до упада, так что станет не до тебя. Потом тоже расслабятся на пару часов… Третья штучка посерьезнее, может расчистить дорогу от небольшого отряда. Наводишь заостренным концом в нужную сторону, нажимаешь с боков и отпускаешь. Идет на тепло человеческого тела и сама обходит препятствия. Только держи в стороне от себя и сразу разжимай пальцы, иначе прожжет в тебе дырку… Четвертая – подарочек из самой преисподней. Видишь рифленое колесико? Ставишь, сколько секунд тебе надо, чтобы удрать хотя бы на двести метров, и ноги в руки! Даже генерал не знает, что это такое. Может быть, холодный термояд. Ни ударной волны, ни радиации, но в радиусе пятидесяти метров все исчезает.

      Сирин захлопнул футляр и положил в карман.

      – Ладно, пошли быстрее. Ещё кой-куда заглянуть надо.

      Он снова достал пистолет, осторожно выглянул в коридор, скользнул наружу и поманил Русова. Вдоль стены крались до комнаты Сирина. Там он открыл холодильник и достал из морозилки полиэтиленовый пакет. В ответ на недоумевающий взгляд Русова усмехнулся:

      – Доллары. Это мы перед войной на машину копить стали, вот и остались. А в морозилку прятать меня жена научила. Было время, выпивал я сильно, и она стала деньги припрятывать. Чуть до развода не дошло. Потом я пить бросил, а она как-то заболела и попросила меня на рынок за мясом сходить. Я ей и говорю, что денег нет; нам тогда полгода зарплату не давали. А она улыбается, весело так. ''Миша, – говорит, – ищи, где похолоднее''… Не хочу, чтобы кому-нибудь достались.

      Русов пожал плечами: кому в России нужны доллары?

      Сирин помрачнел. Взял со стола фотографию красивой женщины с пепельными волосами (к плечу прислонилась худенькая девочка) и положил в карман комбинезона.

      Они крались по полутемному коридору. Комбинезон непривычно обтягивал тело Русова, на голову давил шлем. Происходящее казалось нереальным: нападение, взрывы, окровавленные тела…

      Сверху донесся грохот, в спину словно толкнула исполинская рука в упругой перчатке. Русов упал, но тут же вскочил.

      Побежали, подгоняемые воющим ветром, резко запахло какой-то химической дрянью. Русов чувствовал, как панически бьется сердце. Влетели в ангар. Сирин задержался возле двери. В искусственной пещере вспыхнул свет, самолет глянул на них выпуклыми глазами кабины. Он показался Русову огромным псом, склонившим лобастую голову перед хозяином. Остальные обиженно жались к каменным стенам.

      Сирин метнулся к одному из них, открыл дверцу в борту, покопался и вернулся бегом с какой-то железкой в руке.

      – Залезай!

      Русов пошарил глазами, но не обнаружил лесенки, а прозрачный колпак кабины был высоко над головой. Сирин почти ткнул носом в оранжевый трап, спускавшийся из недр самолета. Русов взобрался к овальному стеклянному небу над креслами пилотов, увидел множество приборов и непонятных приспособлений, и опустился в левое кресло, стараясь ни до чего не дотрагиваться.

      Сирин ловко поднялся и сел в кресло рядом. Он что-то торопливо проверял, чем-то щелкал. Потом перегнулся через проход между креслами.

      – Давай-ка упакуем тебя как следует. В полете говорить будем через шлемофон, а дышать через трубочку. Высоко пойдем, а самолет старый – вдруг разгерметизация.

      Некоторое время он возился, пока Русов не почувствовал себя спеленутым как младенец. Даже рот закрыла пахнущая химической гадостью маска. Впрочем, дышалось легко.

      – Ну, все. – Трап поднялся, и люк в полу закрылся, замкнув их в металлическом чреве. – Поехали!

      Голос прозвучал странно. Русов понял, что слышит его через шлемофон.

      Самолет задрожал, сзади послышалось рычание – пес готовился к прыжку. От стен ангара звук двигателей отдавался, наверное, как гром. Русов увидел, как от самолета побежали пыльные вихри.

      Краем глаза уловил другое движение и повернул голову. Дверь, ведущая к озеру, отлетела, переворачиваясь в облаке дыма. Мгновением позже в ангар ввалились двое. Рты разевались в беззвучном крике, один человек поднял что-то блестящее. Словно электрический разряд пронизал тело Русова.

      – Эй! – крикнул он.

      Сирин покосился, но сразу отвернулся и потянул что-то. Воздух задрожал, очертания предметов исказились. Русов увидел, что люди закувыркались, их отшвырнуло к стене. Пол ангара двинулся навстречу. Швы между бетонных плит плыли все быстрее. Русов глянул вперед и испугался: вереница ламп кончалась невдалеке.

      – Постой, – испуганно сказал он. – Впереди ведь стена!

      День обещал быть ясным – одним из последних перед дождливой осенью; солнце вставало из дымки. Вдруг из недр холма послышался гул, задрожала земля. С металлическим лязгом часть скалы отъехала в сторону, открыв тускло освещенный туннель. Гул превратился в гром, огромная хищная птица вырвалась из туннеля и взмыла в небо на косых столбах дыма и пламени.

      Вскоре она скрылась из виду. Белый инверсионный след появился и стал удлиняться в северной части неба.

      И здесь раскинулось озеро, неуютная серая гладь. От каменистого холма до берега рассыпались дома. Неприметное здание на окраине. В комнате с видом на озеро – мониторы компьютеров и две фигуры в странной одежде, цвет которой сливается с тусклым светом утра.

      Тревожный гудок. Экран одного из мониторов озаряется, и по нему начинает ползти яркая точка. Фигуры поворачивают головы. Лиц не видно, серая пустота под капюшонами. Одна из фигур берет телефонную трубку. Русские слова звучат слишком правильно, с неуловимым скользящим акцентом.

      – Объект номер два начал движение. Азимут – триста, скорость – тысяча семьсот километров в час. Вот-вот выйдет из зоны действия ретранслятора.

      Слушает несколько секунд и кладет трубку. Дальнейшее не его забота: направление известно, а сигнал с микрочипа все равно будет отслеживать спутник.

      Свет над озером становится ярче; вот-вот проглянет солнце, но в комнате по-прежнему полумрак.

      2. Сирин

      Раньше Русов летал только на вертолете и поразился, как быстро уходит вниз земля: вот видно несколько озер, а вот их уже много, но они мельче – словно по зеленой равнине рассыпаны осколки стекла. Впрочем, было не до любования пейзажем: невидимая рука вдавливала в кресло так, что стало трудно дышать. Небо быстро темнело. Русова не удивило бы, появись на нём звезды.

      – Ну как? – Сирин держал штурвал непринужденно, словно летал каждый день. – Если тянет наложить в штаны, так сзади унитаз есть.

      – Не болтай чепухи, – сердито сказал Русов. Дышать стало легче, да и надсадный гул притих. – А ты, оказывается, неплохой пилот.

      – А как же? Честь имею доложить, отличник боевой и политической подготовки Михаил Сирин. Ну вот, пока все. Вышли на сверхзвук.

      – Ты говорил, до Петрозаводска полчаса, – оглянулся Русов. Солнце ослепительно сияло над правым крылом, хорошо что глаза прикрывало темное стекло. – А почему мы летим на север, а не на юг?

      – Быстро сориентировался. – Голос Сирина прозвучал странно, он не повернул головы. – На охоту ходишь, что ли?

      – Бывает. А чем дело, Михаил?

      – Не летим мы в Петрозаводск, – как-то нехотя сказал Сирин. – Голову мне оторвут в твоем Петрозаводске.

      – А куда? – обалдело спросил Русов.

      – Как ты и предлагал. За океан, в Америку.

      У Русова открылся рот. Что за ерунда?

      – С чего это? Да тебя под трибунал отдадут.

      – Под американский, что ли? – усмехнулся Сирин. – Знаешь что, Евгений! Я, наверное, плохой патриот. Но не могу простить, что жена и дочка где-то там лежат. Что не защитили их те, кто обещал нас всех защитить. И потом, у меня одна причина есть. Не стану о ней распространяться, так тебе лучше будет. Только надо мне исчезнуть отсюда. Хорошо, что ты вчера идею подал и я маршрут успел просчитать. А обороноспособности нашей я не поврежу. Нету её давно. Не знаю, что генерал в рапортах пишет, а у нас только два самолета могут летать. Да и то с других пришлось детали снять.

      Русов поглядел за борт и только вздохнул: в глубине словно тень накрыла зеленоватую гладь леса, каменные плешины сопок, зеркальца озер. Самолет не машина, из кабины не выйдешь. Даже с парашютом прыгать нельзя – внизу Черная зона. Да и не прыгал никогда с парашютом… Русов ощутил озноб.

      – Да ты не волнуйся, Евгений, – продолжал Сирин. – Повидаешь Америку, в английском попрактикуешься. На базе оставаться все равно нельзя было. Это не террористы, а кое-кто похуже.

      – А кто? – машинально спросил Русов, но ответа не дождался.

      Впрочем, особенно и не ждал, слишком растерялся. Оставить дом, привычную Кандалу… Да что там Кандала! Русов вдруг сообразил, что они покидают Россию. В животе словно возник ледяной ком: когда-то мать прилетела из другой страны, но с тех пор мир изменился – между населенными областями пролегли Черные зоны и путешествия стали смертельно опасными. На памяти Русова никто из местных не бывал дальше соседней автономии. Только военные порой приезжали издалека… Он открыл рот, чтобы упросить Сирина отказаться от безумной затеи.

      И закрыл, не произнеся ни слова.

      Что ждет его, Русова, в родном городке? Должность второстепенного начальника, да жена, которая нарожает ему детей. А тут открывалась возможность увидеть далекую, знакомую лишь по фильмам и рассказам матери страну по ту сторону света. Он вдруг отчетливо понял, что другого такого случая в жизни не представится.

      – Ладно, я с тобой, – хрипло сказал он и чуть не рассмеялся, как будто Сирин оставлял ему выбор.

      И вспомнил сон: так вот почему мать помахала ему рукой!

      – Ну и лады, – бодро сказал Сирин. – Часа через четыре долетим, если не собьют.

      – А могут сбить? – опасливо поинтересовался Русов.

      – Над Европой некому. А вот НОРАД, шут её знает, может и действует.

      – Это что такое? – удивился Русов.

      – Противовоздушная оборона Северной Америки, – пояснил Сирин. – До Штатов наши не летали, мы первые будем. Вот и проверим. Да ты не волнуйся, Евгений. Если что, катапультируемся. Тебя отстреливает вместе с креслом, и парашют сам раскрывается. Только бы не над морем, хотя в комплекте и надувной плот есть. Но я думаю, что наша птичка даже НОРАД не по зубам. Если она там вообще осталась.

      Про отстреливание Русову не понравилось, про море тем более. Но делать было нечего, и он стал смотреть вниз.

      – Мы уже над Финляндией, – проронил Сирин.

      Он глядел на дисплей, где смещалось изображение карты. В центре дисплея светилась точка, и Русов понял, что она обозначает положение самолета. Внизу пока ничего не изменилось: лес, сопки, озера. Только вдали показались снежные горы. Приблизились, сверкая под солнцем, и вскоре оказались под самолетом.

      – Кебнекайсе, – сказал Сирин. – Граница с Норвегией.

      Среди горных хребтов заблестела вода – словно широкие реки лежали в каменных берегах. Кое-где над ними висели облака, скоро пошли гуще и вот уже белым саваном покрыли землю.

      – Мы над морем, – изменившимся голосом сказал Сирин. – До свидания, старушка Европа. Мир праху твоему. – И немного погодя добавил: – Ну до чего же хороша машина!

      Русов не ответил, от избытка впечатлений плохо соображала голова. Солнце ярко светило за спиной, самолет словно повис между белыми облаками и темным небом. Резкий свет утомлял глаза, Русов закрыл их и внезапно провалился в сон.

      Странные сны виделись ему в этой крылатой машине, мчащейся над блистающим облачным морем. Будто идет по темному коридору, и кто-то идет у него за спиной. Он не испытывал страха, наоборот, было хорошо и хотелось обернуться. Но в конце коридора ждала черная дверь…

      Теперь он стоял на кладбище – это было видно по белым надгробьям – и держал на руках девушку с распущенными рыжими волосами. Девушка походила на мертвую, но, опять-таки, Русову было радостно…

      И напоследок он увидел мост над темной рекой. Мост исчезал, превращаясь в радугу, но дорога продолжалась и по другую сторону радуги…

      Русов проснулся озадаченный, но глянул вниз и видения забылись. Под самолетом раскинулась феерическая страна: синее море вытягивало руки фиордов в мир скал и ледяных рек. Справа к горизонту уходило другое море – голубовато-белое море снега и льда.

      – Проснулся? – Голос Сирина звучал бодро. – Вовремя, под нами Гренландия. Сбрасываем подвесные баки.

      Он проделал манипуляции на приборной панели. Вниз закувыркались две сигары, ранее висевшие под крыльями самолета.

      – Теперь пойдем быстрее, – весело сказал Сирин. – Полпути позади. Должны долететь.

      Без конца раскинулась сине-голубая равнина с белыми разводами снега, над ней слепящим комком повисло солнце. Что-то в его положении удивило Русова, а спустя минуту он понял – солнце было ниже, чем час назад. Оно опять спустилось к горизонту!

      Зубы Сирина сверкнули в улыбке:

      – Мы летим быстрее, чем вращается Земля на этой широте. Скоро солнце зайдет. Зайдет на востоке.

      Снега кончились. Снова скалистые берега и синяя вода с плавающими кусочками сахара. Айсберги!

      – Девисов пролив, – кивнул вниз Сирин. – Не хочешь пожить среди эскимосов?

      И опять фиорды, ледники, горы, снежные поля, синева моря… Самолет мчался поверх этих красот, как равнодушная металлическая стрела. Наконец солнце и вправду коснулось горизонта, расплющилось в красную полосу, исчезло. В меркнущем свете Русов увидел, как надвигается черная полоса. Стало темно.

      – Лабрадор. – В голосе Сирина прозвучала тревога.

      Появилась луна, прежде невидимая в сиянии арктического солнца. Ее бледный свет не разогнал темноты внизу, лишь отразился в тусклых зеркалах озер.

      Еще четверть часа ничего не происходило, потом на панели замигал красный огонек и приятный женский голос сказал: ''Самолет попал в зону действия радара. Самолет попал в зону действия радара''.

      У Русова сжался желудок, к горлу подступила тошнота. Сейчас их собьют, церемониться не станут. Он представил, как верхом на факеле огня к ним несется ракета, как разлетаются обломки, и он падает сквозь километры и километры пустого воздуха.

      – Может, катапультируемся? – робко предложил он.

      Сирин чертыхнулся:

      – Еще чего! Кишка тонка нас сбить. Ничего, горючего хватит, пойдем над землей.

      Он повел штурвал от себя. Луна исчезла, стекла кабины затопила тьма. Русов почувствовал, как тело теряет вес – всплыл бы над креслом, если бы не ремни. Зато потом придавило так, что он застонал, а перед глазами поплыли огненные круги.

      – Теперь посмотрим. – Сирин тяжело дышал.

      Русов открыл глаза – и еле сдержал крик ужаса. Самолет несся почти над землей, смутно видимый лес тек назад стремительнее любой реки. Глянул вперед: прямо на них летел темный холм, по вершине вырастал частокол деревьев. Русов не успел вскрикнуть: зубы лязгнули, словно гигантский кулак ударил в днище самолета – он подскочил и холм остался позади. Самолет рухнул вниз, но вскоре подпрыгнул опять.

      И ещё раз, и еще.

      Втянув голову в плечи, Русов скосил глаза на кресло пилота. Сирин не держал штурвал, изогнутая рукоятка ходила взад и вперед сама по себе.

      – Копируем рельеф местности, – процедил он. – Самолет ведет автоматика. Сейчас опять уйдем на сверхзвук. Скорость будет меньше, чем на высоте, но нам уже недалеко.

      Сделалось тише и скачки самолета стали не так ощутимы, но смотреть на землю без головокружения Русов не мог. У него потом сильнее билось сердце, когда вспоминал этот полет. Наверное, так могла выглядеть чужая планета с борта космического корабля. Стремительно текли реки темной лавы – в них с трудом угадывались леса. Молниеносно возникали и исчезали бледные протуберанцы – озера. Проносились зазубренные купола темных лун – гребни холмов…

      – Машина делает полторы тысячи километров в час, – голос Сирина звучал почти нормально, в нем слышалась гордость. – Засечь нас радаром на этой высоте труднее, чем крылатую ракету.

      – А если все-таки увидят? – собственный голос Русову не понравился, в нем прозвучали визгливые нотки.

      – Ну и что? Пускай попробуют догнать.

      Они замолчали. Понемногу стало светать, во второй раз начинался все тот же день. Вдруг самолет успокоился и пошел совершенно ровно, внизу понеслась серая гладь воды.

      – Великие озера, – облегченно вздохнул Сирин. – Мичиган. Поднимаемся.

      Самолет стал набирать высоту. Горизонт слева загорелся желтым огнем – их нагоняло солнце. А потом Русову показалось, что увидел впереди лес: словно оранжевые стволы сосен поднимались над темной водой. Лишь спустя минуту он сообразил, что для деревьев они чересчур высоки – это здания неправдоподобной вышины первыми встречали восход солнца. Вскоре свет затопил и кабину – солнце, зашедшее над Лабрадором, поднималось над озером Мичиган.

      – Надо же, Евгений, – голос Сирина звучал хрипло от волнения. – Ведь это Чикаго! Теперь надо искать место для посадки. Топлива осталось на полчаса.

      Город медленно приближался – экономя горючее, Сирин уменьшил скорость. Русов смотрел как зачарованный. Среди исполинских зданий одно было особенно высоким, две антенны на крыше горели жарким золотом, напомнив Русову купола церквей на родине. Здания наклонились, самолет огибал район небоскребов.

      …И тревога вошла в сердце Русова, великолепный город был мертв. Не видно было разрушений, как в городах Европы; бесчисленные коробочки автомобилей усеивали улицы, но не двигались, и Русов знал, что даже если самолет опустится ниже, они не увидят пешеходов на тротуарах. Лишь глубокие тени наполняли ущелья улиц.

      – Черная зона, – сквозь зубы процедил Сирин. – Надо лететь дальше.

      Русов с грустью глядел вниз, пытаясь представить, что творилось в городе после той странной войны. Наверное, жители не сразу поняли, что произошло: сейсмические толчки от чудовищных взрывов докатились ослабленными, небоскребы устояли, а когда люди вышли из убежищ, то как будто ничего не изменилось – только дни стали сумрачнее, да по ночам восходила кроваво-красная луна, но это объясняли тучами дыма и пепла, выброшенными в стратосферу. Лишь когда стала нарастать волна заболеваний, поднялась паника. Вероятно, люди бросали всё, пытаясь вырваться из города, было столпотворение, жуткие пробки на улицах. И конечно, это никого не спасло…

      Остались сумеречные даже днем улицы; остались, зловеще перерождаясь, деревья в парках; остались, делаясь все хищнее и опаснее для человека крысы, собаки и кошки…

      Медленно и величаво мертвый город ушел за горизонт. Потянулась сумрачная земля, наводя на сердце странную тоску. Но на высоте было не опасно, а вскоре местность повеселела: появились желтые и зеленые квадраты полей, а на идеально прямой полосе шоссе Русов увидел первую ползущую букашку.

      – Все, садимся. – Голос Сирина был напряжен. – Горючего осталось на пятнадцать минут. На электронной карте указан местный аэропорт. Если полоса будет занята, попробуем сесть на шоссе. Можно катапультироваться, но машину жалко. Как она нас сюда донесла. Птичка моя!

      Аэропорт оказался маленьким: небольшой аэровокзал, с десяток автомобилей на стоянке, несколько ангаров. Никакого движения, все словно вымерло. Полоса оказалась свободной. Сирин низко пролетел над нею, всматриваясь. Потом развернулся, отлетел подальше и повернул снова. Самолет тряхнуло – это выдвинулось шасси.

      – Ну, с богом! – хрипло сказал Сирин.

      Русов почувствовал, как учащенно забилось сердце: он знал, что наступает самый опасный момент.

      Самолет пронесся над началом полосы, бешено замелькали бетонные плиты, но колеса никак не могли коснуться их. Аэровокзал вырастал на глазах и Русову сделалось страшно: стало видно, насколько самолет быстрее машины… Вдруг его втиснуло в кресло, а остаток полосы ушел вниз.

      – Пойдем на второй круг, – прохрипел Сирин. – Не сбросил вовремя скорость. Земля отдалилась, плавно поворачиваясь под крылом. С высоты она казалась безопасной, и Русову захотелось остаться здесь. Но он понимал, что горючее на исходе и самолет может упасть в любую минуту.

      Снова зашли на полосу. Опять понеслись бетонные плиты – и вдруг самолет рухнул вниз. Ударились так сильно, что у Русова в голове мелькнуло: ''Конец!'' Но нет, самолет с пронзительным визгом несся по полосе. Уже виднелось её окончание, аэродром явно не был рассчитан на прием сверхзвуковых машин.

      ''Разобьемся, – обречено подумал Русов. – Стоило лететь в такую даль''.

      Рвануло вперед так, что на глазах выступили слёзы. Но ремни удержали, а краем глаза Русов заметил позади раздувшееся красно-белое полотно. Самолет сбавил ход и вскоре остановился. Наступила неправдоподобная тишина. Сирин манипулировал чем-то на панели.

      – Если бы не тормозные парашюты, нам хана, – добродушно улыбнулся он. – Как только не оторвались. Надо потом собрать. Хотя вряд ли теперь понадобятся. Снова зашумели турбины. Сирин подрулил к аэровокзалу и защелкал тумблерами. Самолет смолк, теперь уже окончательно.

      – Все, приехали. – Сирин освободился от ремней и шлема, потом помог Русову. В полу открылся люк, едко пахнуло керосиновой гарью. Откинулся трап, Сирин ловко спустился по нему, прислонился к стойке шасси и закурил.

      – Интересно, тут ''Беломорканал'' найти можно? А то у меня последняя. – Он повертел полупустую пачку и бережно положил в карман.

      Русов тоже стал спускаться. На последней ступеньке ослабевшие ноги подвели, и он сел на бетон, цепляясь за лесенку. Сирин снова рассмеялся. Он жадно затягивался, оглядываясь по сторонам.

      – Никого, Евгений. Все брошено, как и у нас.

      Русов осторожно встал. Было удивительно тепло, они словно переместились не только в пространстве, но во времени и вернулись к зениту лета. Солнечный свет был мягок, и в нем словно нежилась зелень и белые стены аэровокзала. Но беспорядочно разбросанные машины говорили, что и на эту землю пришла беда.

      – Ладно, пошли оглядимся, – сплюнул Сирин. – А то наедет ихняя полиция, нас точно арестуют. Будем любоваться Америкой сквозь решетку.

      Русову это не понравилось, лишь теперь пришло в голову, что их могут встретить враждебно. Он поплелся за Сириным.

      От названия на фасаде аэровокзала сохранились только две буквы – ''R'' и ''L''. Внутри было пусто, повсюду лежала пыль: на диванах, громоздких телефонах-автоматах, многочисленных автоматах для продажи кока-колы и бог знает чего еще. Все двери были распахнуты, некоторые сломаны.

      Они побродили и вернулись. Сирин забрался в самолет и стал передавать Русову сумки, тяжелый ящик, наполненные канистры.

      – Бензин, масло, аккумулятор, – буркнул он. – Так и думал, что придется ехать на машине, все взял. Тут небось тоже дефицит.

      Русов удивился:

      – Когда ты успел погрузить? Ведь времени не было…

      Сирин криво усмехнулся:

      – Я, Евгений, всю ночь самолет готовил. Хрен бы мы долетели без запасных баков. Хотел с тобой поговорить, чтоб отправился со мной переводчиком. Но тут нагрянули эти хмыри, не до разговоров стало.

      – Ну и ну, – оторопело сказал Русов. – А что тебе в Америке понадобилось?

      – Потом расскажу, – голос Сирина прозвучал странно. – А может, и не стану ничего рассказывать, целее будешь… Ладно, давай переоденемся. Жарко.

      Здесь же у самолета сняли комбинезоны. Сирин переоделся в прихваченную с собой одежду, а Русов остался в тренировочном костюме, брюки и куртку забыл на базе. Хорошо, что ключи от газика оставил в кармане брюк, а то влетело бы от отца. И тут Русов чуть истерически не рассмеялся: увидит ли он теперь отца вообще?

      Сирин забросил комбинезоны в кабину, что-то сделал. Трап поднялся, а следом закрылся люк и самолет сразу показался чужим и недоступным. Потом отнесли канистры с сумками к аэровокзалу и занялись тормозными парашютами. Русов вспотел, пока сложили как следует и запихали в хвостовой отсек самолета. Сирин потоптался у машины, перенесшей их на другой континент, расстроено крякнул и пошел к вокзалу.

      Русов смахнул пыль со столика, и они перекусили консервами из НЗ. Одна канистра была наполнена водой, а в бывшем баре Русов отыскал пластмассовые кружки.

      Сирин выпил целую кружку, глянул на Русова и ухмыльнулся:

      – Что такой кислый, Евгений. Или какую зазнобу дома оставил?

      Только тут Русов вспомнил и даже беспомощно оглянулся. Дина и Рая, его сестрички! Кто будет покупать им подарки и скрашивать жизнь в негостеприимном доме, где они остались без матери?

      Он скрипнул зубами: встретит ли их вновь?

      – Двух оставил. Но выпутываться им придется самим.

      – Ладно, – вяло сказал Сирин, вытирая рот. – Отдохну немного и пойдем машину искать. Может, какая заведется. – Он лег на диван, подняв облачко пыли, и сразу захрапел.

      Русов сел на другой диван и стал глядеть сквозь стеклянную стену. В сон не клонило, подремал в самолете. Небо над аэропортом было темно-голубым, по нему плыли редкие облака, словно причудливые шахматные фигуры. День обещал быть жарким, Русов не привык к таким.

      Он встал, подошел к телефону-автомату и снял трубку – мертвая тишина. Вышел наружу, приостановился от яркого света и пошел к зарослям по другую сторону парковки. По пути миновал несколько автомобилей непривычно обтекаемых форм: даже стоя на месте, словно неслись куда-то. Но все были грязные и на спущенных шинах, видимо эти машины бросили ещё несколько лет назад.

      Бетон кончился, путь преградила темно-зеленая стена. Она была выше головы Русова и источала густой травяной запах, кое-где виднелись желтые початки. Русов вспомнил рассказы матери о родительской ферме, куда с такой радостью ездила на каникулы, и понял, что видит кукурузу. Ни разу её не пробовал, но срывать початок не хотелось: все были деформированы, да и растительность выглядела зловеще – толстые искривленные стебли и мясистая листва почти скрывали рыжую, будто напитанную кровью землю. В глубине зарослей сгущалась тьма, оттуда веяло неопределенной угрозой – верный признак близости Черной зоны.

      Русов постоял, темнота притягивала взгляд. Странное томление ощутил в сердце, захотелось войти в заросли и бездумно уходить все глубже, чувствуя на лице прохладу, растворяясь в зеленом забвении…

      Он очнулся, стоя на коленях, зарывшись пальцами в неприятно теплую землю. К лицу тянулось зелеными остриями сразу несколько листьев. Русов отпрянул, будто увидел змей. Надо же, едва не поддался черному зову! Что-то странно привлекательное таилось в Черных зонах, немало людей уходило в подобный сумрак, и больше их никто не видел.

      Он кое-как встал (ноги подгибались) и вернулся в аэровокзал. Долго мыл руки, потом сполоснул разгоряченное лицо: профилактика не помешает.

      Сирин все ещё спал – с улыбкой на помятом лице, посапывая словно довольный ребенок. Русов сел и стал смотреть на самолет. Тот стоял за стеклянной стеной, как нахохлившаяся птица – угольно-черный в ослепительном свете дня. Облака превратились в башни, их медлительное движение походило на шествие белых ладей, вот и первая тень накрыла аэровокзал.

      Русов зевнул и вытянул ноги. Он устал переживать – первоначальный испуг прошел, и на душе было мирно и спокойно, словно впереди ждали долгие летние каникулы. Это надо же, он в Америке!

      Сирин заворочался, спустил ноги на пол, лицо сделалось озабоченным.

      – Ну ладно, Евгений. Отдохнули, а теперь пора и за дело. Надо машину искать, не пешком же идти.

      Они вышли из аэровокзала, но у машин на стоянке не задержались. Сирин покачал головой:

      – Эти все сгнили. Надо искать среди тех, что стоят в гараже.

      Стали заглядывать в пристройки, но тщетно. Сирин повернулся к ангарам и вздохнул: по полю аэропорта плыли тени от облаков, но ангары стояли в более густой тени, которая не двигалась.

      Граница Зоны!

      – Посмотрим там.

      Русов неохотно пошел следом и, войдя в тень, ощутил холодок. Наверное, от страха, потому что температура в Зонах всегда была выше, чем снаружи. Впрочем, кратковременное пребывание никому особенно не вредило.

      Зато в первом же ангаре помимо двухмоторного самолета обнаружилась целая стоянка – полдесятка автомобилей, некоторые на подставках, так что колеса не касались земли.

      Сирин удовлетворенно кивнул:

      – Хозяева собирались вернуться, да видно не пришлось. Здесь мы что-нибудь найдем.

      Машины блестели в полумраке как новые. Русову это было знакомо: вещи в Черных зонах сохранялись лучше, чем в обычных условиях. Словно впитали неведомую энергию, которая законсервировала их в неизменном виде.

      Провозились все-таки долго. Русову пришлось отыскать тележку и привезти от аэровокзала тяжелый ящик универсального аккумулятора и канистры. За это время Сирин открыл ворота ангара, в тусклом свете с улицы поднял капот первому автомобильному диву и начал копаться в моторе. Сначала чертыхался изредка, потом ругательства потекли непрерывным потоком, но это испытанное средство не помогло: машина с роскошным салоном не отреагировала ни на аккумулятор, ни на проклятья. Русов хотел предложить идти пешком, но вспомнил зловещие заросли и закрыл рот.

      И так казалось, что свет меркнет и что-то невидимое наваливается на плечи – Зона касалась его, пока играючи…

      Вторая машина завелась, но стала чихать и заглохла. Сирин повозился со свечами, ещё пару раз попробовал и поднял мокрое от пота лицо:

      – Пошли дальше, некогда разбираться.

      Стал обхаживать третью, с табличкой ''форд'' на радиаторе, и она завелась сразу, мотор загудел мощно и ровно. Сирин даже ругаться перестал от неожиданности.

      – Упокой, Господи, душу раба твоего, Генри Форда, – с чувством сказал он, вытирая со лба пот.

      Русов только вздохнул: что-то неестественное было в легкости, с какой завелась машина, простоявшая в ангаре бог весть сколько лет. Наверное, сказывалось зловещее колдовство Зоны.

      Канитель на этом не кончилась. Сирин заливал бензин, масло, воду, то и дело проверяя – не подтекает ли, а Русов тем временем накачивал шины. Нашелся домкрат, машину сняли с подставок. Сирин сел за руль, и ''форд'' с рычанием прополз несколько метров.

      – Ничего, как-нибудь доедем, – ухмыльнулся Сирин, вылез и принялся закреплять под капотом аккумулятор вместо выброшенного фордовского. К счастью, места хватило. Русов сходил в аэровокзал за вещами, радуясь яркому солнцу.

      Наконец все было готово. Сирин постоял, глядя на покидаемый самолет. В глазах этого немолодого лысоватого мужчины была печаль, словно расставался с любимой женщиной. На миг и Русов увидел самолет его глазами: черная птица понуро опустила клюв к бетонной дорожке, суждено ли ей ещё летать?

      – Ладно, поехали, – буркнул Сирин. – Садись за руль, Евгений. Да поосторожнее крути, здесь гидравлика.

      Русов уселся на непривычно удобное сиденье и стал искать ручку переключения передач. Устроившийся рядом Сирин издал смешок:

      – Здесь автоматика, Евгений. Всего две педали – газ и тормоз. Да баранку не забывай крутить.

      Руль и в самом деле слушался необычайно легко – пару раз Русов повернул слишком круто, но потом привык. Они выехали на дорогу, и кукуруза скрыла аэропорт с самолетом. Двигатель работал неровно, надо было регулировать или бензин был неподходящий. Русов не стал разгоняться, хотя и хотелось скорее миновать кукурузный лес. Солнце прошло зенит и, должно быть, палило нещадно, на небе не оставалось ни облачка, тем не менее дорога тонула в густой тени.

      Русов поежился и глянул на Сирина

      – Надо же, сели на краю зоны.

      – Ну и ладно, – зевнул тот. – Зато в аэропорту нет никого, и машина как новенькая.

      Черные зоны – одна из загадок минувшей войны… Русов кое-что знал об их происхождении из рассказов бывавших в отцовском доме военных. Но ни они, ни ученые из единственного в Карельской Автономии университета не понимали природы происшедших там изменений. Ходили слухи, что не только животные, но и некоторые люди выжили в них – только это были уже не люди. Так что Русов обрадовался, когда дорога вырвалась на солнце и влилась в просторное шоссе.

      – Мы сели в аэропорту Гринфилд, – сказал Сирин, глянув на поблекший от непогоды указатель. – Жаль, что нет атласа автодорог, а электронную карту с собою не возьмешь. Ладно, поехали куда глаза глядят.

      Дорога оказалась непривычно широкой – две полосы в одну сторону и две в другую, пространство между ними заросло буйной травой и кустарниками. Русов ехал медленно: жалел мотор, и указатель спидометра колебался у отметки ''30''. Русов вспомнил, что это не километры, а мили. Он попытался представить время, когда по всем четырем полосам неслись разноцветные автомобили, но не получилось. Казалось, шоссе всегда было пустынным и всегда на него гневно смотрел ослепительный глаз солнца.

      Но местность потихоньку менялась: кукуруза сделалась более ухоженной, а потом проехали домик, перед которым на странной карусели сохло белье.

      – Смотри! – оживился Сирин.

      – Остановимся? – Русову стало не по себе: вдруг их встретят враждебно?

      – Не стоит, – расслабился Сирин. – Доедем до какого-нибудь городка. Может, у них кофе хороший есть. Десять лет, как ячменную бурду пить приходится. И сигаретами запастись надо. Авось долларов хватит. – Он похлопал по карману.

      – Если такие ещё ходят, – хмыкнул Русов, несколько успокоенный беззаботностью Сирина.

      Наконец они увидели на дороге первое транспортное средство: ''форд'' догнал ярко-желтый автомобильчик, и Русов стал обгонять его. Выглядел автомобиль занятно – вдвое короче ''форда'', обтекаемой формы и сильно смахивал на жука, сходство усиливалось парой больших фар. За рулем сидел мужчина в костюме, на ''форд'' глядел с удивлением, даже рот приоткрыл.

      – Ясненько, – сказал Сирин, когда жук остался позади. – С бензином у них тоже плоховато. Похож на электромобиль: выхлопной трубы я не заметил. Сбылись мечты экологов.

      – А нам на сколько бензина хватит? – поинтересовался Русов.

      – А черт его знает. Видишь, тут вместо приборной доски дисплей, информация должна выводиться на него. Но работает только спидометр: наверное, компьютер сдох. Хорошо еще, двигатель без него завели. А то хрен бы уехали, так бы нас эта кукуруза и слопала.

      – Вряд ли она людей ест, – усомнился Русов.

      И тут они въехали в городок. Дорожный указатель был новее и гласил: Anotherdale (''Другой Дол'', – автоматически перевел Русов). Населения числилось 15 248 человек, вдоль улицы высились незнакомые деревья с густыми кронами, а в глубине стояли дома – нарядные, не чета серым пятиэтажкам родного города Русова. Кое-где на подъездных дорожках виднелись автомобили, похожие на давешнего жука. Различались только цветами: красные, синие, белые…

      Сирин схватил его за руку:

      – Тормози, черт! Перекресток.

      Русов резко затормозил и поглядел налево, потом направо – других машин не было видно.

      – Здесь цивилизация, дурья голова. – Сирин смотрел вверх. – Светофоры работают, не то что у нас. Ну вот, зеленый. Трогай, но езжай медленнее.

      Встретилось всего несколько прохожих, их «форд» провожали взглядами. Сирин первым заметил вывеску «BAR & RESTAURANT».

      – Стоп машина! Попробуем здешнего кофейку. А может, у них и пиво есть? – В голосе Сирина послышались мечтательные нотки. – Это надо же, двадцать лет как хорошего пива не пил. До войны в России умели пиво делать. Сколько было сортов, глаза разбегались. Может и сейчас где варят, только не в Кандале. У нас прямо моча собачья. Не забыл, как по-английски пиво будет, Евгений?

      Русов хмыкнул, подрулил к пустому тротуару и стал. Помедлил, открыл дверцу и вышел. Откуда-то подул ветерок, подняв над улицей немного пыли, солнце глядело все так же пристально. Русов вздохнул, пригладил волосы и открыл дверь. Следом с сопением вошел Сирин.

      Внутри оказалось чисто, сверкали многочисленные бутылки, из-за стойки поглядел бармен в белой рубашке. Вдоль окон стояли столики и стулья из темного красноватого дерева. Русов с Сириным потоптались и сели поближе к двери.

      – Может быть, надо подойти заказать? – прошептал Русов.

      Но тут откуда-то выпорхнула девушка в голубенькой форме, белом переднике и с черными как смоль волосами. На миловидном личике выделялись фиолетовые губы. Сирин прямо впился в неё глазами. Официантка с удивлением поглядела на тренировочный костюм Русова и прощебетала:

      – Что будете, парни? – Разумеется, по-английски.

      Русов почувствовал себя странно, вот и пригодился язык. Он вспомнил, как заказывали в каком-то фильме; слова от волнения выговаривались с трудом.

      – Два пива, гамбургеры и по чашке кофе, пожалуйста.

      Официантка глянула на него с любопытством:

      – Занятный выговор. Вы с юга, ребята? Какое будете пиво?

      Русов сообразил, что в наличии несколько сортов:

      – А какое есть?

      Девушка протараторила несколько названий, ничего не говорящих Русову.

      – Последнее, – вывернулся он.

      Официантка исчезла и вернулась на удивление скоро. На подносе несла две запотевших бутылки с янтарной жидкостью, два внушительных бутерброда, из которых высовывались листья зелени, стаканы и две чашки кофе. Сирин глядел, пока она это расставляла. Официантка кокетливо стрельнула в его сторону глазками.

      Едва она отошла, Сирин попробовал кофе – и с отвращением отставил чашку.

      – Такая же ячменная дрянь, – пожаловался он тихо. – Стоило лететь за семь тысяч километров. У нас в столовой точно такой подают.

      Зато от пива не оторвался, пока не вытянул все до капли.

      – Вот это да! – восхищенно прошептал он. – Обалдеть можно.

      Грустно поглядел на пустую бутылку, и Русов подвинул свою.

      – Пей, я все равно за рулем.

      Он жевал непривычно огромный бутерброд, запивал невкусным тепловатым кофе, и в голове теснились мысли:

      ''А что дальше? Куда направимся? Что вообще делать будем?'' Он остро почувствовал свою чуждость этому опрятному ресторанчику и ухоженному городку за его стенами. ''Другой Дол'', – вспомнил он название. Действительно, другой. Ему захотелось обратно, в свою маленькую комнату в Кандале, но тут Сирин больно ткнул в плечо пальцами:

      – Спроси, у них есть настоящий кофе? Я сам стесняюсь. Произношение у меня швах, да и словарный запас кот наплакал.

      Русов механически перевел вопрос появившейся официантке. Та заулыбалась:

      – Да вы миллионеры, ребята. И машина у вас, – она глянула в окно, – давно такой не видала. Это будет стоить по пятьсот монет.

      У Сирина открылся рот. Не произнеся ни звука, он закрыл его, обвел рукой столик и на плохом английском спросил:

      – А за это сколько?

      Официантка поджала губы и оглянулась.

      – Триста, – сказала она заметно холоднее.

      Сирин вздохнул, вытащил из кармана пачку купюр, и Русов с любопытством на них поглядел – зеленоватые, с портретами бородатых господ. Первые президенты, вспомнил он. Сирин отсчитал требуемое количество и передал официантке. У той даже глаза расширились от удивления, теперь она показалась привлекательной и Русову.

      – Это надо же, старые! Извините ребята, пойду проверю на счетчике.

      Она пошепталась с барменом и исчезла, а Русов стал гадать, что эти слова могут означать: счетчик радиоактивности, что ли? Но тут входная дверь отворилась и Русов почувствовал, как по спине пробежал холодок: вошел плотно сбитый мужчина в белой рубашке и с бляхой на груди. Русов моментально опознал знакомую по фильмам звезду шерифа. На поясе у мужчины и в самом деле висела кобура. Окружающее стало казаться Русову нереальным, словно смотрел очередной фильм – с самим собой в качестве действующего лица.

      – У тебя клиенты, Мэри? – спросил шериф у появившейся официантки. На Русова с Сириным даже не поглядел.

      – Какие-то приезжие, Боб. – В голосе официантки слышалось облегчение. – Представляешь, расплатились старыми. Но на гробокопателей не похожи, деньги чистые.

      Шериф повернулся к двум приятелям, подвинул себе стул и сел. Проделал это неторопливо, потом положил ладони на колени и наклонился вперед. Лицо у него было круглое, добродушное, и таким же добродушным голосом он спросил:

      – Вы откуда, ребята? Сейчас много народу шляется, а мне надо знать про всех, кто попадает в мой город.

      – Наверное, с юга, – подала голос официантка. – У этого, помоложе, южный выговор. Когда я гостила…

      – Помолчи, Мэри, – недовольно отрубил шериф. – Так откуда вы? И где взяли машину? Номерной знак штата Иллинойс, сейчас таких нет.

      Пока Русов всё понимал, разобрать речь персонажей фильмов бывало труднее. Он вздохнул и скучно сказал:

      – Мы из России. Прилетели на самолете в Гринфилд, там оставили. Взяли брошенную машину и заехали сюда кофе попить. Извините, но виз нет. Получить их у нас негде.

      Лицо шерифа почти не изменило выражения, только карие глаза потемнели, да верхняя губа приподнялась в нехорошей усмешке. Русов обратился к Сирину по-русски:

      – Миша, скажи что-нибудь.

      – Все так, – сказал Сирин на ломаном английском. – Туристы мы. – И добавил по-русски: – Неужели непонятно, елки-моталки?

      К шерифу вернулся добродушный вид, самообладания ему было не занимать. Он кивнул Русову:

      – А ты откуда язык знаешь, парень?

      – Мать научила, – вздохнул Русов. – Она у меня из Южной Каролины. Застряла в России, когда это началось… – он неопределенно повел рукой.

      – Я же говорила… – радостно встряла Мэри. Шериф оборвал её движением руки.

      – Ладно, ребята, – задумчиво произнес он. – Я вынужден вас арестовать. Незаконная иммиграция, так это вроде называлось. Но если накурились и несете чушь… – он поднес здоровенный кулак к носу Сирина, – это для вас плохо кончится. Пошли! Идите вперед, руки за голову. Не делайте резких движений.

      Он вывел их из ресторана. Рядом с ''фордом'' стояла машина с мигалкой. Шериф негрубо, но сильно подтолкнул к ней, заставил положить руки на крышу и сноровисто обыскал. Из одежды Сирина извлек пистолет, осмотрел и положил в свой карман. Потом извлек футляр величиной с портсигар и, не глядя, сунул туда же. Открыл заднюю дверцу:

      – Залезайте. Только не вздумайте безобразничать, пристрелю. Слава богу, законы у нас сейчас простые.

      Он не надел наручников, но места впереди отделяла прозрачная перегородка, сидеть было тесновато. Закрыв дверцу, шериф обошел машину и сел за руль. Нажал что-то на передней панели и сказал приглушенным голосом:

      – Сэм! Сгоняй-ка в Гринфилд. Там может стоять чужой самолет. Если найдешь, – шериф покосился назад, – вызывай военных и жди. Полетят чьи-то головы. Если самолета нет, дуй назад. Успеешь до темноты.

      Шериф помолчал, потом рассмеялся:

      – Чей самолет? Русский, если наши новые приятели не врут. Добрались-таки до нас. Ладно, давай поскорее.

      Он что-то переключил:

      – Ник! Езжай к ресторану Поллака и забери ''форд''… Да, из тех еще, на бензине. А то шпана мигом угонит. Скорее всего из Зоны, так что сразу в могильник… Нет, без ключей. Мотор работает на холостом ходу.

      Машина тронулась и уже через несколько минут свернула к широко раскинувшемуся зданию. Русов успел заметить вывеску HOSPITAL и удивился: думал, что их доставят в полицейский участок. Остановились у бокового входа. Шериф вышел, открыл дверцу и препроводил обоих в большую комнату, похожую на приемный покой больницы, только с решетками на окнах. Там передал двум здоровенным мужикам в синих халатах и прикрывающих рот и нос масках – видимо, санитарам.

      – Обработайте их, ребята.

      Сам ушел, а Русову с Сириным грубо приказали раздеться догола, сложить одежду в пластмассовые корзины, а потом затолкали в душевую, где минут пятнадцать обдавали струи воды с запахом какой-то дезинфицирующей дряни. Затем вода перестала хлестать, поток горячего воздуха быстро высушил тело, дверь открылась, и им сунули новую одежду – пижамы из желтоватой ткани.

      Русов успел натянуть только штаны. Его схватили, опрокинули на холодный скользкий стол и пристегнули ремнями. Последовала малоприятная процедура: санитар перетянул руку, всадил в вену иглу и набрал кровь – видимо, на анализ. Потом освободил от зажимов и дал тампон, чтобы прижать ранку.

      Русов хмуро сел и спустил ноги со стола. Санитар повернулся к Сирину, но тот вдруг оскалился и его кулак взлетел к скуле американца. Здоровяк в синем халате покачнулся и выругался, а Сирин победно крикнул: «Врешь, нас не возьмешь!», и развернулся ко второму.

      Но тот, сохраняя флегматичный вид, снял с пояса дубинку и огрел воинственного Сирина по голове. Русов вздрогнул и соскочил на пол. Осевшее тело Сирина забросили на стол и тоже взяли кровь. Потом отошли, и получивший по скуле санитар стал прилеплять к больному месту пластырь.

      Русов неуверенно подошел к столу, но Сирин зашевелился и кое-как сел сам. Тут же застонал и поднял руку к голове.

      – Черт! – прошипел он. – В нашей КПЗ просто в морду бьют, а тут сразу дубинками.

      Загудело и рядом раздвинулась прозрачная перегородка. Им приказали зайти за нее, а потом в камеру из металлических прутьев. Русов поддерживал Сирина, тот пошатывался. Сначала дверь камеры, а потом перегородка автоматически закрылись.

      – Ну и ну, – фыркнул Сирин, садясь на койку. – Обращаются, как со зверьми в зоопарке. Всех так обрабатывают, или только нам такая честь? Боятся, что заразу занесем в их Америку.

      – Ладно, – угрюмо сказал Русов, разглядывая камеру. Сквозь перегородку было видно, как санитары пьют что-то из кружек. – Здесь, наверное, карантин. Интересно, сколько нас продержат? А вот нашей КПЗ я так и не видел.

      – И немногое потерял. – Сирин как будто пришел в себя, надел куртку и улегся на койке.

      Русов тоже лег и чуть не хихикнул: матрац оказался мягче, чем на кровати дома.

      ''Нервы у тебя разгулялись'', – подумал он и спросил:

      – Интересно, что с нами сделают?

      Сирин хмыкнул:

      – Известно чего. Посадят в тюрьму и будут морды бить, гады. Или в клетке возить, показывать. И зачем только сюда прилетели?

      «Да уж», – вяло подумал Русов. Стало клонить в сон: видимо, сказывалась потеря крови.

      Незаметно он задремал и опять привиделась река – но не черная, из-за которой мать помахала рукой, а сверкавшая под солнцем. Он забрасывал удочку в заводь, поплавок повело, и когда ушел под воду, Русов подсек. Раздался всплеск.

      …И перешел в лязг открываемого замка.

      Русов с трудом разлепил глаза. Похоже, он проспал довольно долго.

      В проеме раздвинувшейся перегородки стоял шериф, а за ним – двое в темных костюмах. Русов вспомнил слова Сирина, и по телу пробежал озноб: неужели сейчас повезут в тюрьму?.. Ну и дурак Сирин, затащил в страну, где должны ненавидеть русских!

      – Выходите, – в голосе шерифа проскальзывали юмористические нотки. – Это надо же, русский военный самолет в самом сердце Ил-Оу! У вас случайно ядерной бомбочки на борту нет, а? К сожалению, ребята, его наверное конфискуют. Военные в бешенстве, даже прислали за вами вертолет из Колумбуса.

      Русову стало чуть легче: тюрьма откладывалась. Приятно было и то, что понял речь шерифа до последнего слова. Тот стоял подбоченясь, а двое санитаров с улыбками наблюдали за сценой. Масок на них не было: видимо, анализы уже провели и сочли Русова с Сириным не заразными.

      Двое в темном ничего не сказали, только отошли подальше. Санитар принес одежду – в тех же корзинах, но с запахом дезинфекции. Пока приятели переодевались, шериф продолжал болтать:

      – Думал, что вы меня разыгрываете. Или накурились. У нас по границам Черных зон в рост пошло такое, что куда там прежней травке. Ник чуть не ошалел, когда увидел ваш самолет. Минут пять ощупывал, словно бабу. Испугался, что глюки из кукурузы до него добрались. Теперь сидит, ждет военных шишек из Колумбуса.

      Когда закончили одеваться, шериф махнул в сторону выхода. Сирин покосился на санитаров, но ничего не сказал и пошел первым. Следом направился Русов, а потом и вся остальная компания: шериф и двое в темном. Сели в ту же машину, но перегородку шериф опустил.

      – Раньше этой хреновины не было, но теперь нас маловато, а возить приходится таких типов… – он сплюнул на тротуар.

      Один в темном костюме сел рядом с шерифом, а другой сзади, пахнув хорошим одеколоном и отпихнув локтем Русова. Оба приезжих из Колумбуса молчали и смотрели прямо перед собой. Русов почувствовал себя неуютно.

      – Хотите курить? – Шериф дружелюбно протянул назад пачку сигарет.

      Сирин выхватил одну. Русов отказался.

      Они поехали.

      – А на чем работает двигатель? – тщательно подбирая слова, поинтересовался Сирин. – Тут вроде все электромобили.

      – Этот на обычном бензине, – беспечно сказал шериф. Он словно не замечал соседа. – Только делают из угля. Дорого выходит, не всем по карману. Так что большинство ездит на электро. Тоже недёшево, да и не разгонишься. Зато превышения скорости почти не бывает.

      Шериф хохотнул.

      Проскочили несколько улиц – Русов заметил, что они пересекаются под прямым углом. На приборной панели замигал зеленый огонек и женский голос сказал:

      – Боб, заедь ко мне. Вместе с задержанными.

      – Есть, мэм. – Шериф повернулся к человеку в темном костюме и ухмыльнулся: – Слышали? Вертолету придется подождать.

      – У нас приказ губернатора, – раздраженно отозвался тот.

      – А у меня моего начальства, – пожал плечами шериф. – Начхать мне на губернатора, я не от него жалованье получаю.

      Он свернул и вскоре машина остановилась перед белым зданием с колоннами. Над колоннами свисал американский флаг со звездами и полосами, а надпись золотыми буквами гласила: CYTY HALL.

      – Ратуша, – шериф выключил двигатель. – Пошли, ребята, я вас представлю.

      Сначала выбрался Сирин, потом Русов. Двое в темном недовольно двинулись вслед.

      Поднялись по ступенькам лестницы и пересекли холл. По контрасту с переполненной отцовской канцелярией Русова поразили простор, обилие мрамора и безлюдье. В приемной шериф кивнул девушке за компьютером, а та с вежливой улыбкой обратилась к приезжим из Колумбуса:

      – Джентльмены, вас просят подождать. Боб, останься тоже.

      Шериф пожал плечами и плюхнулся в кресло. Двое потоптались и сели у входа. Девушка с любопытством смотрела, как Русов пытается открыть дверь (та просто отодвинулась, когда подошел вплотную). Из-за обширного стола с телефоном и компьютером поднялась женщина средних лет в сером строгом костюме. Голубые глаза внимательно оглядели Русова и Сирина, она первой подала руку:

      – Хелен Роузвотер, мэр Другого Дола. Имя Евгений она выговорила с трудом, так что Русов попросил звать себя на американский манер – Юджином. Сирин из Михаила превратился в Майкла.

      – Садитесь. – Хелен повела рукой на кресла, и Русов подумал, что никогда не видел таких ухоженных ногтей.

      Она села, поставила локти на стол и положила подбородок на сплетенные пальцы. В глазах появилась усмешка, на миг мэр показалась Русову совсем юной девушкой.

      – Ну, рассказывайте, – потребовала она. – Как вы оказались в моем городе?

      Рассказывать пришлось Русову. Несколько раз он сбивался, смущенный пристальным взглядом женщины-мэра (неслыханная вещь для Карельской автономии), да и слова приходилось подбирать: не привык говорить по-английски. Иногда Хелен задавала вопросы. Конечно спросила, откуда так хорошо знает язык…

      Когда Русов дошел до событий на базе, то запнулся и глянул на Сирина. Тот, видимо, схватывал суть рассказа, так как выразительно подмигнул приятелю и гладко сказал:

      – Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Надоело сидеть на одном месте, вот и решил взглянуть на Америку. А тебя лететь уговорил.

      Русов перевел, хотя и почувствовал себя неловко, что приходится врать. Хелен при упоминании о рыбе недоуменно сдвинула брови, а потом внимательно поглядела на Сирина.

      Наконец Русов довел рассказ до конца: как стали расплачиваться в кафе и появился шериф.

      – Не ожидал, что чашка кофе будет стоить полтысячи долларов, – вставил Сирин. Видимо, он долго готовил фразу и произнес её гладко.

      Хелен откинулась на спинку кресла и рассмеялась:

      – Инфляция. Да и настоящий кофе теперь редкость. Поставок с Кубы недостаточно, а китайцы перепродают за дорого.

      Она говорила не торопясь, голос звучал музыкально. Повернула голову к окну, где начало темнеть небо, и продолжила:

      – Ну ладно. Посидите пока в приемной, а я поговорю с Бобом.

      Приятели вышли из кабинета. Двое в темных костюмах не повернули голов, но Русов почувствовал, что наблюдают краем глаза.

      Девушка за компьютером кивнула шерифу, тот встал и развалистою походкой скрылся за дверью. Русов мрачно разглядывал мебель. Сейчас их увезут неизвестно куда и, скорее всего, придется коротать ночь в тюремной камере. Хорошо еще, если не годы.

      Шериф появился через пару минут, широко улыбаясь:

      – Ребята, да вы ходячий юридический казус! Власти в Колумбусе хотят, чтобы вас туда препроводили. А наш мэр считает, что вы в городе ничего не нарушили и для ареста нет оснований. Так как с вами поступить, а?

      Русов неуверенно улыбнулся: как лучше ответить? Подумав, сказал покладисто:

      – Сэр, я не знаю американского законодательства. Но готов признать, что мы оказались здесь незаконно. Мы подчинимся любому решению властей. Шериф расхохотался:

      – Вот законопослушный молодой человек! Такого жалко в тюрьму сажать. Но это вряд ли понадобится…

      – Эй! – вскочил человек в темном. – Вы что, не собираетесь выполнять распоряжения губернатора?

      Шериф подбоченился, ситуация явно доставляла ему удовольствие:

      – Согласно поправке Бьюкенена распоряжения мэров на территории их компетенции, не нарушающие Конституции Соединенных Штатов, могут быть оспорены только в судебном порядке. Поскольку обвинения не предъявлены, наши гости свободны. Пусть ваши умники в Колумбусе разбираются: нарушены иммиграционные законы или нет? Пока, джентльмены. Передавайте привет губернатору.

      Джентльмены мрачно переглянулись и один сказал:

      – Ладно. Только вы много себе позволяете. Еще увидимся.

      Они повернулись и вышли. Русов вздохнул с облегчением.

      – Давайте-ка познакомимся, – ухмыльнулся шериф. – Боб Хопкинс.

      Ладонь у него была большая, а хватка вроде добродушная, но цепкая. Имена Русова и Сирина он тоже выговорил с трудом, так что пришлось снова назваться Юджином и Майклом. Скорее всего, новые имена пристали навсегда.

      – Вы не вернете мой портсигар? – обыденным тоном спросил Сирин.

      – Что? – не понял шериф. Потом сунул руку в карман, достал футляр и протянул Сирину. Похоже, в него и не заглядывал. Русов подивился самообладанию Сирина.

      – Ладно, мне пора. Ваши вещички я оставлю в холле. Мэр вас ещё вызовет. – Он ушел, что-то насвистывая.

      Через некоторое время приятелей опять пригласили в кабинет. Хелен задумчиво посмотрела на них, от благодарности Русова отмахнулась:

      – Ладно. У вас выдался нелегкий день. Надо оформить бумаги и устроить вас куда-нибудь. Вряд ли наскребете денег на отель… Салли! – обратилась она в пространство. – Отпечатай пару бланков въезда в страну, образец возьми на сайте Территории. И узнай, нужны ли таможенные декларации?

      Она улыбнулась Русову:

      – Вообще-то этим занимаются службы в Колумбусе. Но у мэров сейчас широкие права, и отсылать вас туда не хочется. Начнется бюрократическая канитель и неизвестно где окажетесь. Вы надолго в Штаты?

      Русов пожал плечами:

      – Самолет нам едва ли вернут. А если вернут, так дома посадят за угон. Так что, скорее всего, надолго.

      – Ну и хорошо. Две пары рабочих рук нам не помешают, а жить в Америке, наверное, полегче, чем в России. Даже сейчас.

      Мэр перестала улыбаться, и словно тень легла на красивое, но несколько увядшее лицо. Теперь она не казалась юной.

      – Но о России, надеюсь, мы ещё поговорим. Идите заполняйте бланки, а я узнаю, где вас можно разместить.

      В приемной белокурая девушка-секретарша дала им по два бланка. Русову пришлось вписывать ответы и за Сирина. Таких документов он прежде не видел, и заполнять их было занятно. Без труда преодолев пункты с первого по шестой, он застрял на седьмом – ''аэролиния и номер рейса''. Помог компьютер – Салли поводила карандашиком по дисплею, и тот высветил: ''специальный рейс''. Так и записали.

      В пунктах о месте и дате выдачи визы поставили Другой Дол и день нынешний.

      – Конечно, власти в Колумбусе могут это оспорить, – деловито пояснила Салли. – Могут даже обратиться в суд Территории, чтобы тот аннулировал решение мэра, а вас посадили в тюрьму за незаконный въезд. Но они редко вмешиваются в распоряжения мэров.

      Пункт об адресе проживания посоветовала пока не заполнять. После названия города Русов увидел: ''Территория Ил-Оу''.

      – А это что? – удивился он. – Раньше ведь были штаты. Моя мать, например, родом из Южной Каролины.

      Салли похлопала длинными ресницами:

      – Штатов давно нет, со времени Реорганизации. Некоторые почти вымерли, как Мичиган и Висконсин, а в других население сильно сократилось. Поэтому штаты объединились в Территории. Наша включает бывшие штаты Иллинойс, Индиану и Огайо, поэтому и называется сокращенно Ил-Оу. Столица в Колумбусе, там наш конгресс и правительство. К западу лежит Территория Мин-Айоу, а к востоку Пенси-Мэр… Салли вздохнула и на этом закончила краткий урок географии.

      – Хм, – Русов не нашелся, что сказать, и стал заполнять таможенную декларацию.

      Тут затруднения вызвал вопрос: был ли кто на ферме или ранчо вне пределов США (название страны, видимо, не изменилось) в течение последних 30 дней? Русов с Сириным посоветовались, решили, что окрестности Кандалы на ранчо не походят, и написали ''нет''.

      На следующий вопрос – есть ли у кого сумма, превышающая 500 000 долларов? – они тоже с чистой совестью ответили ''нет''.

      Зато вопрос о приобретенных за границей вещах Русова озадачил.

      – По-моему, у нас все заграничное: и одежда, и пожитки в машине. Неужели все надо указывать?

      Он попытался объяснить проблему Салли. Бедная девушка опять стала елозить карандашиком по дисплею и наконец отыскала вариант для иностранцев.

      – Миша, – сделал открытие Русов, корпя над двумя декларациями сразу. – Да тут бюрократия похлеще нашей!

      Наконец бумаги были заполнены, и оба снова явились перед очи мэра. Хелен улыбнулась:

      – Все устроено. Мне самой даже звонить не пришлось. О вас сообщили по радио, и я получила с десяток звонков. Восемь человек предложили погостить у них некоторое время. Двое сочли более подходящим местом городскую тюрьму. Я подумала, что вы предпочтете первое.

      Она снова улыбнулась, хотя не так весело, и продолжала:

      – Двум пожилым леди требуется помощь по дому, а один скучающий джентльмен хочет увидеть живого русского. Кто из вас лучше справится с ремонтом?

      – Я! – откликнулся просиявший Сирин.

      – Тогда поедете со мной, я подвезу. А вы, – она глянула на Русова, – подождите внизу. За вами приедут.

      На этом аудиенция закончилась. Приятели спустились в холл, забрали свои пожитки, оставленные шерифом, и вышли на крыльцо. Сирин вытер лоб и мрачно сказал:

      – Кажется, обошлось. Я уж думал, в самом деле придется куковать в тюрьме. То ли ты ей понравился, то ли из-за твоей матери за нас вступилась… А про бойню на базе никому не рассказывай, скверная это история. Я тебя под дулом пистолета лететь заставил. Или уговорил, рассказывай как знаешь.

      Зафырчал мотор, и сбоку выехал большой черный автомобиль. За рулем сидела сама Хелен, приоткрыла дверцу и поманила Сирина. Тот вздохнул, сунул на прощание Русову руку и сел в машину.

      Они уехали. Русов остался один.

      Солнце скрылось за грядой перламутровых облаков на горизонте. Зелень деревьев потемнела, и ярче забелели стены домов. Было тихо, только с соседней улицы слышалось жужжание проезжавших электромобилей.

      Русову стало одиноко: чужой город, чужая страна, другой конец Земли. Он бывал в одиночестве, но только в лесу – на охоте или рыбалке, а в городе вокруг всегда были люди. Вот и сейчас близился час, когда пора было отправляться на ужин в переполненную столовую отцовского дома. Марьяна и её родственники сидели чопорно, а их сыновья, дочери и племянники разговаривали и смеялись, но не прикасались к блюдам. Понемногу устанавливалась тишина. Наконец появлялся отец (всегда в пиджаке и при галстуке), шумно садился, и прислуга наливала ему стограммовую рюмку водки. Он выпивал одним махом и это служило сигналом, все хватали ложки и начинался пир…

      Русов сглотнул слюну и уставился на пустую улицу. Наконец послышалось жужжание, и из-за подстриженных кустарников появился кургузый автомобильчик желтого цвета. Он свернул, неспешно подъехал к крыльцу и остановился. Дверца открылась, и из автомобиля вышла девушка в мешковатом брючном костюме. Русов отметил рыжие волосы, выдвинутый подбородок и длинноватое по русским меркам лицо.

      Она неприязненно поглядела на Русова и резко спросила:

      – Хай! Это ты Юджин?

      Удивленный Русов кивнул.

      – Садись! – И не дожидаясь ответа, девушка скрылась в машине.

      Русов нехотя поднялся со ступенек. На душе стало муторно: послужит сейчас потехой. И занесло его в эту Америку!

      Дверок было две – по одной с каждой стороны, – и внутри оказалось теснее, чем в ''форде''. Русову пришлось поджать ноги. Девушка не поглядела в его сторону и тронулась резко, так что голова Русова дернулась назад. Когда стали выезжать на улицу, он повернулся – глянуть, нет ли других машин и заодно рассмотреть свою спутницу.

      Подбородок действительно оказался великоват, скулы выступали, а волосы были рыжие и кого-то Русову смутно напомнили. Глаза зеленые, неприязненные, что для Америки вроде нетипично. Даже его мать, застряв в осколке бывшей России под названием Карельская автономия, улыбалась гораздо чаще, чем русские женщины, хотя постепенно эта улыбка и становилась все более жалкой…

      ''Ну погоди'', – усмехнулся про себя Русов и с лучшим каролинским прононсом, какой смог изобразить, спросил:

      – Как вас зовут, леди?

      Автомобильчик рыскнул в сторону. Девушка поглядела на Русова – как и ожидал, во взгляде промелькнула растерянность.

      – Джанет.

      Но больше не произнесла ни слова. Не очень походило на обещанное Хелен гостеприимство. Вскоре свернули, и Русов увидел большие деревья, раскинувшие ветви над зеленой лужайкой и белым двухэтажным домом. За глянцевой листвой отсвечивали красным окна второго этажа.

      – Как называются эти деревья? – поинтересовался Русов, когда машина остановилась.

      Джанет глянула с удивлением:

      – Дубы.

      ''Интересно, она подряд когда-нибудь два слова скажет?'' – подумал Русов.

      Он вышел и стал глядеть на могучие деревья. Джанет тем временем загоняла автомобиль в гараж.

      День прошел хорошо: не чувствовалось ломоты в костях и ходил по веранде дольше обыкновенного, хорошо сознавая, что со стороны выглядит комично – согбенная фигура, вихляющая из-за непослушных ног походка. Ничего, надо двигаться, надо бороться за послушность тела, за жизнь. Новости по радио слишком взволновали: чего он ждет от объявившихся в Ил-Оу русских? Все давно унесено в забвение водами Леты. Все же он позвонил по телефону и теперь сидел в кресле, отдыхая, ощущая на лице солнечный свет.

      И незаметно он снова стал молодым и здоровым – ноги несли его даже чересчур быстро, словно плыл над забитыми черным илом улицами, потонувшими в грязи автомобилями, мимо искривленных скелетов зданий, где не уцелело ни одного окна, а впереди все жутко горело – это над черными этажерками оснований плавились в свете заката остатки стеклянной одежды небоскребов. Он узнал мертвый Нью-Йорк, бывшую столицу мира, гибель настигла его, когда на подбитой русской подлодке взорвались ядерные боеголовки. Волна радиоактивного кипятка накрыла город и смела все на десятки километров от побережья…

      Все гуще становились вечерние тени, все холоднее воздух, угас этот адский свет, а он все несся над улицами в отчаянном и бесплодном поиске. Кого или чего он искал?..

      Он очнулся. В окнах отражался угрюмый свет заходящего солнца, похолодало. Перед верандой остановилась машина, кто-то вышел. Он прищурился, стараясь разглядеть лицо, и холодок разочарования пробежал по спине… Наконец заставил себя говорить.

      – Молодой человек! – послышалось со стороны дома.

      Русов обернулся: с веранды махали рукой. Он поднялся по ступенькам и остановился.

      В плетеном кресле сидел мужчина в зеркальных очках, с ежиком седых волос на голове, но не старый; лицо выглядело даже моложаво, хотя была в нем странная окаменелость черт, словно человеку пришлось продираться сквозь что-то невыразимо страшное и с тех пор на лице навсегда застыла маска горечи и упрямого достоинства.

      – Добрый вечер, сэр, – сказал Русов. – Меня зовут Юджин и я только что прилетел из России.

      Человек в кресле снял очки. Света ещё хватало и Русов разглядел, что глаза у него серо-зеленые, хотя и тусклее, чем у Джанет. Одно веко подергивалось и Русов подумал, что вероятно поэтому мужчина носит очки. Не вставая, тот протянул руку. Пожатие было крепкое, но слова дались с трудом:

      – Грегори Линдон, полковник в отставке. Извините, что не встаю – памятка о войне. Не думал, что доведется пожать руку русскому. Это я выпросил вас у Хелен: хотел узнать о России, как говорится, из лошадиного рта…

      – Из чего? – уныло переспросил Русов. Замучили его непонятные выражения, а он-то думал, что хорошо знает английский…

      – Это значит, из первых рук… – затрудненно улыбнулся Грегори, продолжая разглядывать Русова.

      ''Вряд ли ты тот, о ком я просил… Господи, есть ли ты на свете? Я долго не верил в тебя, но когда воззвал о помощи, ты откликнулся. Ты оставил мне жизнь, одному из всех. И с тех пор я жду, что ты выполнишь и другую мою просьбу. Я жду давно. Но это не тот человек. Это зеленый юнец. Он ничего не знает. Он ничего не значит. Неужели мне придется ждать дальше?.. Или я обманываю себя, и тебе безразличны земные дела?»

      – Дядя, потом поговорите. – Джанет поднялась на веранду и остановилась позади Русова. – Пора обедать. Наш гость, наверное, проголодался. – Хотя в голосе слышалась ирония, он прозвучал спокойно, словно ветерок повеял.

      Она помогла дяде встать и, придерживаясь за её плечо, тот заковылял к двери. Походка была странная, вихляющая. За дверью оказался настоящий зал – с роскошной на взгляд Русова мебелью и ведущей наверх лестницей. Джанет проводила Русова в ослепительно чистую ванную – чтобы вымыл руки.

      Отдельной кухни не было, сели за стол в полукруглом углу гостиной. Окна выходили на зеленую лужайку, где в тени дубов пламенели цветы. Джанет достала из сверкающего металлом агрегата тарелки.

      Вместо привычной по дому селедки перед Русовым поставили тарелку с ломтиками чего-то желтого и ароматного. Это был не то фрукт, не то овощ – на вкус нежно-сладкий и назывался дыней. Курица оказалась в таком остром соусе, что пришлось приоткрыть рот, чтобы его остудить. Вдобавок Русов испытал легкую панику, увидев как Джанет разделывает курицу ножом и вилкой, у них привыкли обходиться руками. Он попытался копировать Джанет, вспотел при этом, и ему показалось, что та слегка улыбается.

      С пирогом было легче: Грегори взял кусок рукой и Русов последовал примеру. Потом Джанет подала чай в фарфоровых чашках и, к изумлению Русова, мороженое. Молоко и молочные продукты были дороги в Карельской автономии, слишком суровый для животноводства климат. Когда Русов стал зарабатывать, то иногда покупал это лакомство в китайском магазине для маленьких сестричек. Мороженое оказалось настолько вкусным, что он еле удержался, чтобы не попросить еще.

      – Спасибо, – пробормотал под конец. – Все очень вкусно.

      Джанет улыбнулась, в первый раз за сегодня, хотя все равно хмуро, а её дядя поинтересовался, складывая салфетку:

      – А что едят обычно в России?

      Русов с досадой оглянулся на свою салфетку, которой не догадался воспользоваться.

      – Я знаю только про Карельскую автономию. Часто рыбу. – Он вспомнил надоевшую треску, и изумительный вкус мороженого улетучился с языка. – Привозную картошку и мясо, доставляют морем из Архангельской автономии. Летом много грибов и ягод, так что пекут с ними пироги…

      Потом Грегори задал неизбежный вопрос:

      – А откуда вы так хорошо знаете язык, юноша? У вас даже южный выговор.

      Русов вздохнул: ничего не поделаешь, эту историю придется рассказывать ещё не раз.

      – У меня мама американка, – начал он в третий раз за сегодня. – Родом из Южной Каролины…

      Закончив рассказ, ненароком глянул на Джанет: её глаза были широко открыты и чуть ли не светились зеленым пламенем. Она тут же опустила их. Русов заметил, что в комнате стемнело.

      – Завтра успеете наговориться, дядя, – тихо сказала Джанет. – Гостя положим спать наверху. – Мельком глянула на Русова: – Мы стараемся экономить электроэнергию, так что ложимся спать рано. Пойдем, покажу твою комнату.

      Прежде чем идти, она загрузила посуду в никелированный агрегат – послышалось недовольное бульканье. Впечатленный этой механизацией, Русов последовал за девушкой. Они поднялись по лестнице и пошли по коридору. Джанет пробормотала, где находится туалет и ванная, а потом открыла дверь в большую комнату. Русов почувствовал, что в ней давно не живут. Вдоль стен стояли широкая кровать, комод и шкаф. Ни следа пыли, порядок и чистота. Черные дубы тянули ветви к окну.

      Зажегся свет, и дубы спрятались в темноту. Джанет побросала на кровать постельное белье:

      – Спокойной ночи. – Исчезла.

      Русов посидел на кровати, вдыхая запах свежих простыней и приходя в себя от избытка впечатлений: непонятная схватка на базе, сумасшедший перелет, мертвый Чикаго, аэропорт в тени Черной зоны, чужая страна, чужой город, чужой дом – все обрушилось на него за один непомерно долгий день. Все могло кончиться гораздо хуже: схватил бы случайную пулю, самолет сбили или разбился при посадке, попал бы в тюрьму. Даже странно, что спокойно сидит в комфортабельной спальне…

      Русов передернул плечами и отправился в ванную.

      С трудом разобрался в кранах, разок его обдало ледяной водой, зато потом понежился, приняв горячую ванну – редкое удовольствие дома. На вешалке увидел махровый халат, завернулся в него и вернулся в комнату. Другой смены белья у него не было, но на кровати поверх стопки простынь лежала пижама. Поколебавшись – в такой одежде спать не приходилось, – Русов облачился в нее, постелил постель и долго искал выключатель, пока не догадался дернуть за свисавший у изголовья шнур.

      Свет погас, темнота и шелест деревьев хлынули из-за окна.

      Дважды за этот долгий день для Русова наступало утро, но наконец и его настигла пришедшая вслед за их самолетом ночь.

      Она приготовила таблетки и питье для дяди, прошлась по гостиной. Все убрано, выключено, входная дверь на замке и горит зеленым дисплей охранной системы. По лестнице поднялась медленнее, чем обычно: второй этаж больше не принадлежал ей одной. Покосилась на закрытую дверь: долго ли терпеть новое соседство? Неуклюжий, не подстриженный и плохо одетый молодой человек вызывал раздражение.

      Что делать, придется мириться с дядиной прихотью. Она зашла в ванную, брезгливо перевесила мокрое полотенце, чтобы лучше сохло. Надо запомнить и не пользоваться им. Потом долго мыла ванну: все казалось, что осталась грязь. Вечерний туалет закончила быстрее обыкновенного и подумала: не пользоваться ли дядиной ванной, жаль что их всего две в доме? Но одернула себя: разве она изгнанница в собственном доме?

      Придирчиво оглядела в зеркале лицо: кожа светлая, даже бледная, не помешал бы загар, и осталась удовлетворенной. К её досаде, на вешалке не оказалось любимого халата: наверное, надел тот русский.

      С тяжелым сердцем прошла в свою комнату и, не включая лампы, стала у окна. Слабый свет падал с веранды, и красные огоньки цветов глядели из темноты. Она улыбнулась им: ничего, все пройдет.

      ''Как и твоя жизнь'', – глумливо добавил в ухо чей-то голос. Она содрогнулась, от окна словно потянуло зимним холодом.

      ''Не думай об этом'', – приказала себе. Сбросила халат, надела любимую ночную рубашку – батистовую, с кружевами, и легла в постель. По детской привычке помолилась, свернувшись в калачик.

      А что ей оставалось делать еще?

      3. Другой Дол

      Утром Русова разбудило щебетанье птиц, совсем как дома. Вставать не хотелось, было тепло и уютно. Беспокоила и неизвестность впереди: что ждет сегодня? Потом раздался резкий голос Джанет:

      – Юджин, вставай! Пора завтракать.

      Впервые его будили окриком по-английски. Русов поднялся, неохотно переоделся в помятый тренировочный костюм и отправился умываться. Ему приготовили зубную щетку в стакане и пакетик с одноразовыми бритвами. Уныло поглядел в зеркало: давно не стригся и в глазах бы побольше уверенности. Он вздохнул, принялся умываться и бриться, потом долго вытирал лицо и наконец спустился по лестнице.

      Из-за стола приветственно помахал газетой Грегори:

      – Тут про вас!

      На первой странице и вправду была большая фотография – в черном самолете угрожающего вида Русов не сразу узнал родной ''СУ-34''. Буквы заголовка кричали:

      РУССКИЕ В ИЛ-ОУ! ШПИОНЫ? ДИВЕРСАНТЫ? ТУРИСТЫ?

      – Ничего страшного. – На лице Грегори сложилась улыбка. – Газетчики, сенсация их хлеб. Скоро и до вас доберутся с фотоаппаратами.

      Джанет обернулась от плиты и скептически оглядела Русова. Она выглядела строже и элегантнее, чем вчера: желтая блузка эффектно оттеняла волосы.

      – Одежду надо сменить, – в голосе проскользнуло пренебрежение. – А то репортеры потешатся. Будешь выглядеть на снимках, как деревенский парень.

      Русов промолчал. Джанет отвела его в кладовую размером с небольшую комнату, где висело на удивление много одежды: костюмы, рубашки, даже военная форма.

      – Это все дядино. Сейчас ему мало что нужно. Выбирай.

      Она ушла, а Русов отыскал костюм, который был ему лишь чуть велик, и стал перебирать рубашки. Без стука вошла Джанет, фыркнула, увидев Русова в одном белье, бросила на стул какой-то пакет, бесцеремонно отодвинула в сторону все рубашки, кроме одной, и вышла снова.

      Русов почувствовал, что у него загорелись щеки. В пакете оказалось мужское белье – такого ослепительно белого у него никогда не было. Он торопливо переоделся, надел выбранную Джанет рубашку, костюм, и напоследок глянул в зеркало.

      И оторопел: на него смотрел почти незнакомец в элегантном сером костюме и голубой рубашке. Только волосы торчали светлыми лохмами, да в глазах застыла растерянность. Русов кое-как причесался и вернулся к столу.

      Джанет уже не было, услышал только звук отъехавшего автомобиля. Грегори поглядел с одобрением:

      – Девочка знает толк в одежде. Не думал, что этот костюм ещё пригодится. Садись, поешь.

      Завтрак был непривычным: овсянка, вкусный желтый сок в высоком стакане и ароматный кофе. Русов впервые пил такой.

      – Настоящий, – немного криво улыбнулся Грегори. – Иногда я себя балую.

      Не успел Русов допить кофе, как снова раздалось жужжание – подъехал автомобиль. Потом появился ещё один. Несколько человек, увешанных сумками, стали шумно подниматься на веранду.

      – Репортеры, – покачал головой Грегори. – Потерпи, Юджин. И постарайся быть доброжелательным. Это их работа.

      Репортеры повели себя бесцеремонно, расположились как у себя дома. Русов забился в угол дивана, а на него наставили телекамеры и закидали вопросами, фотографируя, когда лицо приобретало особенно жалкое выражение. Разумеется, пришлось рассказать и о маме из Южной Каролины, и об их жизни в Кандале, и о перелете. В ответ на вопрос: «Зачем они прилетели в Америку?», Русов пожал плечами.

      – Давно хотелось вашу страну повидать, и тут случай представился. А зачем мой напарник сюда собрался, сами спросите, я за него не ответчик.

      – До нас доходили сведения, что в России существует многоженство! – воскликнула корреспондентка с фиолетовыми губами (Русов сразу вспомнил официантку из кафе). – Как вы докатились до такого варварства?

      Русов обозлился и начал давать отпор:

      – Я не назвал бы это многоженством. Просто иногда несколько мужчин и женщин живут вместе. Так экономнее, и вдобавок те, кто из-за радиации не в состоянии иметь здоровое потомство, могут участвовать в воспитании детей. Власти в это не вмешиваются, после войны бюрократии вообще стало меньше. Но парный брак сохранился, из-за измен бывает мордобой и разводы. Только в автономиях, где много мусульман, кажется, есть многоженство. Кстати, почему вы думаете, что в одной России до этого докатились? Я видел передачу о штате Юта – там мормоны официально ввели многоженство, ссылаясь при этом на Библию.

      Корреспондентка сжала губы так, что превратились в фиолетовую черту, а потом растерянно улыбнулась:

      – Но это ужасно! Женщины оказываются на положении рабынь.

      Русову живо вспомнилась уперевшая руки в бока Марьяна.

      – Ну, – фыркнул он, – не знаю, кто кого порабощает. Отец жаловался, что женина родня достает советами. Часто вспоминал мою маму, та была кроткая и ничего не навязывала.

      Репортеры посмеялись, и обстановка несколько разрядилась. Последовал другой вопрос:

      – Как вам понравился Другой дол? И вообще Америка?

      – Ну, Америки я толком не видел, – пожал плечами Русов, – а город понравился – чистый и аккуратный. Не знаю, все города здесь такие или это заслуга мэра? У нас не так ухожено.

      – Покажите, откуда вы прилетели. Как выглядит сейчас Россия?

      Русову подсунули небольшую панель, и там высветилась карта Евразии. Сначала большую часть занимал Великий Китай с границей по реке Урал, потом сдвинулся вправо и появилось изображение европейской части России. Русову пришлось дать небольшой урок географии, к счастью любил её в школе.

      – Мы прилетели из Карельской автономии, – показал он взявшейся откуда-то указкой на экран. – Она включает Карелию и Кольский полуостров, население полмиллиона человек. Главные отрасли хозяйства – горнорудная промышленность и рыболовство. Я вырос в Кандале – это портовый город на берегу Белого моря. Сейчас у нас в основном пользуются водными путями, железные дороги перерезаны Черными зонами…

      Русов вздохнул: вспомнил зловещий сумрак, куда уходила железная дорога в нескольких десятков километров от города, затем продолжал:

      – На юго-восток от нас лежит Архангельская автономия, там климат мягче и людей больше. Дальше к югу – Северо-Волжская, Татарская и Приуральская автономии. Они густо населены и имеют развитую промышленность. Ни Черные зоны, ни атомные удары почему-то не затронули этих автономий. К сожалению, сообщение с ними затруднено… Бывшие столицы мало обитаемы: в Москве ещё сильна наведенная радиация, а Петербург перерезала Черная зона. Про южнорусские автономии я знаю немного. Кажется, процветают Южно-Волжская и Новороссия… Обычно автономии разделены Черными зонами и политически самостоятельны, только у армии сохранилось единое командование.

      – В общем, почти как у нас, – задумчиво сказал пожилой репортер. – Только в Америке осталось центральное правительство. С ним, правда, мало считаются…

      – Полагают, – вступил другой, – что в России царит анархия. Полное отсутствие власти, или диктатура князьков и мелких градоначальников. Ваше мнение?

      Русов задумался:

      – Вряд ли это можно назвать анархией. Как говорил мой отец, власть просто спустилась на местный уровень. Кстати, очень похоже на Другой Дол. Здешний мэр не посчиталась с желанием властей в Колумбусе, чтобы нас туда отправили… Конечно, в разных местах порядки разные. Я слышал, что кое-где власть у анархистов, последователей Кропоткина. Но и там скорее похоже на ваш Дикий Запад, как показывают в вестернах: все носят оружие и принимают решения на общих собраниях… Мой отец говорил – если бы в свое время не отдали политиканам в столицах право принимать все решения, войны бы не было. Местным властям не из-за чего воевать, проблем и так хватает.

      Репортер рассмеялся:

      – Да вы конфедерат, юноша!

      Другой поинтересовался:

      – А как вы уживаетесь с китайцами? – Да никак, – скучно ответил Русов. – Они за Урал не суются. Им полезных ископаемых в Сибири на сто лет хватит. Торгуем понемногу и все.

      – А может быть, вы китайский шпион? – очаровательно улыбнулась корреспондентка с фиолетовыми губами. – Не секрет, что Китай готовится к очередной экспансии. Вот вы и полетели проверить нашу противовоздушную оборону.

      Русов растерялся, а потом засмеялся:

      – Ну да, я шпион. Прилетел, чтобы посидеть в американской кутузке. Там даже койка удобнее, чем у меня дома.

      Репортеры тоже посмеялись и стали дружелюбнее. Вообще, рассмешить их ничего не стоило, и Русов стал расслабляться, но все равно, когда наконец гурьбой повалили к выходу, почувствовал себя совсем выжатым. Тут к нему и подсел мужчина в строгом костюме, до того державшийся в стороне. Сунул под нос удостоверение с диковинными печатями и сказал скучающим голосом:

      – А теперь и я задам вам несколько вопросов, мистер Русов. Отвечать на них в ваших же интересах. Иначе беседа продолжится в тюремной камере. На шпиона вы, откровенно говоря, не похожи, но представить таковым – русским или китайским, не имеет значения – проще простого. Тогда вам и мэр не поможет, всю жизнь проведете за решеткой. А если будете сотрудничать, возможно, предоставят вид на жительство.

      Мужчина положил ногу на ногу, а Русов с тоской вспомнил, что в Америке бывают длительные сроки заключения – то ли девяносто девять, то ли более лет.

      Он хмуро сказал:

      – Вас, наверное, интересуют военные секреты. Но я в таких вещах не разбираюсь.

      – А важных сведений мы от сынка градоначальника и не ждем, – в голосе собеседника прозвучала издевка. Он поставил на стол чемоданчик, открыл крышку таким образом, чтобы заслонить содержимое от Русова, и поводил рукой. – Но на несколько вопросов придется ответить… Где находится база, с которой вы вылетели, и сколько там имеется самолетов?

      Делать было нечего: за решетку не хотелось. Русов с неудовольствием понял, что патриот из него никудышный.

      – Это аэродром в пятидесяти километрах к востоку от Кандалы, – угрюмо сказал он. – Мой напарник сказал, что там почти не осталось годных для полета машин…

      С полчаса шел допрос, и Русов с каждым вопросом становился злее. Собеседника это, похоже, только забавляло; наконец он закрыл чемоданчик и насмешливо произнес:

      – Не скажу, чтобы вы нам очень помогли, мистер Русов. Осведомленность у вас на нуле. Впрочем, как того и следовало ожидать. Но приборы показывают, что вы искренни – так что, если вам решат предоставить вид на жительство, скорее всего возражать не станем. Пока все. Желаю удачи в Америке.

      Он встал, неторопливо пересек гостиную и вышел на веранду. Спустя минуту послышалось сытое урчание отъехавшей машины.

      Русов вздохнул, настроение было гадостное. Из-за двери выглянул прятавшийся от репортеров Грегори.

      – Заходи, Юджин, – помахал он очками. – И не обижайся на этого парня. Армейские чины здорово раздосадованы, что вас проморгали. Они и думать забыли про Россию, а тут такой сюрприз сваливается с неба.

      Комната Грегори была небольшой, на столе валялись газеты и журналы, поверх торчал большой экран компьютера. Узкая кровать у стены была тщательно застелена, а в изголовье висело громоздкое оружие, похожее на автомат-переросток.

      Проследив за взглядом Русова, Грегори улыбнулся:

      – Как ты думаешь, что это такое? Возьми в руки, не бойся.

      Против ожидания, автомат оказался не тяжелее двустволки, с которой Русов хаживал по лесам вокруг Кандалы.

      – Стреляет гиперзвуковыми пулями, – с гордостью объяснил Грегори. – Летят в пять раз быстрее звука, можно танк расстрелять. Таких немного выпустили, оружие дорогое и не очень практичное… Выпей-ка виски, Юджин, а то у тебя вид замученный. И зови меня просто Грегори, без всяких ''сэров''.

      Русов осторожно повесил автомат и взял протянутый стаканчик с желтоватой жидкостью. Вкус показался маслянистым, горло слегка обожгло. Грегори махнул рукой на стул, и Русов сел, чувствуя как приятное тепло распространяется по телу.

      – Джанет вернется не раньше пяти, – продолжал Грегори, – есть время поболтать. Послушай, Юджин, так из-за чего началась та чертова война? Что говорят об этом в России?

      Русов поставил стаканчик на край стола.

      – Ну, – грустно сказал он, – в школе мы проходили, что на Россию напали. Америка тогда вела войну близ наших границ. Неожиданно по нашим командным пунктам был нанесен радиоэлектронный удар, а потом ракетный. То ли и нас причислили к террористам, то ли у вас компьютеры свихнулись и перепутали цели. Но когда система управления была уничтожена, то в ракетных частях и на подлодках просто вскрыли пакеты с приказами. И успели запустить примерно половину ядерных ракет. Так что у нас думают, будто начали вы.

      Грегори дернулся.

      – Это не так, – сказал он с выражением страдания на лице. – И мы не собирались начинать большую войну. В отличие от локальных она не обещала политических и экономических выгод…

      Он налил виски и проглотил залпом. Поглядел в окно, где мирно колыхалась зеленая листва, и продолжал:

      – Но случилось странное. В то время Америка увязла в очередной войне с исламским миром, а отношения с Россией были плохие. И вдруг на Америку и Европу обрушилась эта напасть – «черный свет». Солнечное излучение меркло, люди выходили из строя, информация в компьютерных сетях искажалась. Сеть обнаружения вторжения FIDNet показала, что атака идет со спутников, а компьютеры в центре управления FedCIRC сочли инициатором Россию. Не было времени выяснять, зачем ей это понадобилось. Мы могли остаться слепыми и глухими, и тогда с Америкой можно было делать что угодно. Только тогда был нанесен удар. Цель – лишь обезоружить вероятного противника. Ракеты по центрам управления, уничтожение спутников и прочее. План, естественно, был составлен заранее, а технология отработана в Ираке, Югославии, Афганистане и других местах. Все гуманно – разрушение военной инфраструктуры при минимуме жертв среди гражданского населения…

      Грегори прижал пальцем задергавшееся веко и умолк.

      Русов потер подбородок:

      – Едва ли наш президент отдавал приказ о нападении на Америку… Я припоминаю одну вещь. К нам на рыбалку приезжал парень из университета, как говорят, компьютерный гений. Так вот, он думал, что вашу компьютерную сеть захлестнул избыток противоречивых данных, и она испытала что-то вроде информационного несварения. Обычные компьютеры зависли бы, а ваши суперкомпьютеры регрессировали к самому простому решению. Или оно казалось более вероятным разработчикам и было неосознанно заложено при программировании, или было хитро подсказано компьютерам со стороны. Конечно, я не все понял из его слов…

      У Грегори сложилась невеселая улыбка:

      – И у нас не исключают, что компьютеры в FedCIRC ошиблись. Чем сложнее компьютерная сеть, тем уязвимее; без конца приходится ставить программные заплаты… Возможно, видимость атаки на Америку была создана организацией террористов. Они могли использовать первоклассных хакеров. Сейчас этого уже не проверишь…

      Грегори вздохнул, потрогал левый висок и продолжал:

      – Последовала мгновенная эскалация военных действий. После запуска ваших ракет и мы нанесли ядерный удар. В основном нейтронным оружием, глобальные пожары и ''ядерная зима'' нам были ни к чему… А большую часть ваших ракет нам удалось сбить. Над Северным ледовитым и Тихим океаном, над Европой. Система противоракетной обороны была развернута не полностью, но оказалась эффективной. Вот Европе тогда не повезло… А над Америкой взорвался всего десяток ядерных зарядов, да был подводный взрыв близ побережья Нью-Джерси. В общей сложности погибло сорок миллионов человек. Тогда это сочли допустимыми потерями. Настоящий кошмар начался потом… Что у вас знают о «черном свете»?

      Русов нахмурился:

      – Мало. У нас многие считают, что излучение пришло с американских спутников. «Черный свет» пытались изучать, но о результатах не знаю. Может быть они есть, но засекречены…

      Он запнулся, словно тень крыла коснулась его сознания. Но смутное воспоминание помедлило и пропало.

      Грегори уныло покачал головой:

      – Нам такое излучение было неизвестно. Странное оно… Вступало в резонансное взаимодействие с клетками живого организма, и те словно начинали усваивать энергию прямо из окружающей среды. В результате люди впадали в сильнейшую эйфорию. Больные люди могли умереть, а у здоровых эффект получался, как от наркотиков или большой дозы виски…

      Грегори покосился на бутылку, но больше наливать не стал.

      – Вдобавок возникали галлюцинации, как от ЛСД. Воевать в таком состоянии невозможно, так что оружие придумали замечательное… Затем наступал глубокий сон, и все проходило, казалось, без последствий. Самое страшное начиналось потом. В клетках происходили злокачественные изменения, лавина мутаций захватывала весь организм. Развивались молниеносные формы рака или черное бешенство, когда люди грызли друг друга, дерево и даже металл. В конце всегда приходила смерть. От последствий этого излучения за десять лет умерла четверть американцев! И не меньшее число в России. На огромных пространствах жизнь оказалась чудовищно деформирована. Секрет этого излучения не раскрыт до сих пор…

      На щеках Грегори появились красные пятна, он стал задыхаться и умолк.

      Русов вздохнул:

      – В школе нам рассказывали об ученом Льве Гумилеве. Он писал, что из космоса иногда приходит некое излучение и у тех, кто оказывается в полосе его воздействия, резко повышается уровень биохимической энергии. Может быть, кто-то научился усиливать такое излучение или вызывать искусственно?..

      Он помолчал и неловко добавил:

      – Впрочем, что толку выяснять? Есть русская пословица: ''После драки кулаками не машут''. Наши политики не доверяли друг другу, всё готовились к войне. А теперь сидим по уши в дерьме и разбираемся: кто первый начал и кто кого победил?

      – Победили вы. – Грегори отдышался, и губы разошлись в безрадостной улыбке. – Что осталось от Америки? Полтора десятка Территорий, Черные зоны и мертвые города.

      – А по-моему, победили вы, – вежливо не согласился Русов. – От России осталось не больше.

      Он поднялся наверх и ещё на лестнице перестал думать о войне: дело прошлое, ничего не поправишь.

      Войдя в комнату, огляделся.

      Тени ветвей покачивались на белых стенах и ослепительно белой постели. В зеркальном шкафу, как в спокойном пруду, отражались окна, а в них колыхалась зелень деревьев. Между окон стоял белый комод, и ручки ящиков сияли золотом, словно первые листья осени уже слетели в комнату. В зеркале над комодом отражалась кровать и шкаф, а в глубине шкафа снова виднелись окна и зелень в них. Зеркальные отражения умножали комнату, превращая её в светлую анфиладу помещений.

      На стене висела то ли фотография, то ли картина в коричневой рамке. Русов подошел ближе – это оказалась искусно сделанная фотография. С неё улыбалась девушка с золотистыми, уложенными в сложную прическу волосами.

      И тут сердце Русова забилось часто и глухо: почти так же выглядела его мать, когда приехала в Россию – он хорошо помнил её девичье фото из бережно хранимого альбомчика… Не сразу понял, что на фотографии все-таки другая женщина.

      Из замешательства его вывел донесшийся снизу телефонный звонок, а потом голос Грегори:

      – Эй, Юджин! Это тебя.

      Русов сбежал по лестнице и взял трубку.

      – Привет, – сказал в ухо возбужденный голос Сирина. – Ты как? Меня целый час допрашивал какой-то тип из Колумбуса. С переводчиком, сам в штатском, но чувствуется военная косточка. Все ему выложи – и про базу, и зачем сюда прилетели. Ну, про базу я наплел с три короба, все равно не проверят. А зачем прилетели… Не все ж ему рассказывать. Мол, захотелось и полетели, душа требовала. Но американец это разве поймет? В конце концов пришлось сказать, что в поисках политического убежища. Тут он просветлел, в его бумагах такая графа оказалась. А потом репортеры налетели, ещё час мутузили…

      Русов рассмеялся:

      – Успокойся, Миша. Эк тебя взвинтили. Ты как устроился?

      – Да ничего. – Сирин заговорил помедленнее. – У двух старых леди. Объясняемся в основном на пальцах, ну и словарь я с собой прихватил. У них масса дел по дому. Надо краны чинить, канализацию чистить, кой-чего ремонтировать. Они предложили комнату и кормежку за эту работу. Я согласился, все равно надо пока осмотреться.

      Он осекся, видимо вспомнив, что не дает Русову слова сказать, и повторил:

      – А ты как?

      – Тоже были репортеры. И этот военный хлыщ. На каких условиях здесь живу, пока не знаю. Развлекаю разговорами старого джентльмена. Есть ещё молодая леди, но она сейчас уехала.

      – Красивая? – осведомился Сирин.

      – Да нет. Лицо длинное, челюсть выдается. На меня смотрит, будто хочет засунуть в какой-нибудь моющий агрегат, а потом ещё и выгладить хорошенько.

      – Ну-ну, – хихикнул Сирин. – Ладно, пойду краны чинить. Да, номер моего телефона запиши.

      Возле аппарата лежал блокнот и ручка. Русов записал номер, оторвал листок и в очередной раз подивился, как тут все было устроено для удобной жизни.

      Но надо было думать, чем заниматься. Мастер из Русова был никакой, не чета Сирину. Да в доме ничто и не нуждалось в ремонте: видимо, за этим следил Грегори. Сейчас он не показывался из комнаты: наверное, был расстроен воспоминаниями о войне.

      Русов походил по гостиной, поглазел на кухонные приспособления, видеоаппаратуру, хитроумно расставленные колонки. Подошел к книжным полкам: на видном месте стояла Библия, похожая на ту, какая была у его матери. Русов взял книгу и открыл наугад.

      ''Бытие'', глава 39, история Иосифа в Египте.

      Русов улыбнулся и поставил Библию на место. Сходство в судьбе Иосифа и его собственной имелось: оба неожиданно оказались в чужой стране. Правда, Русова не продавали в рабство, и современная техника управилась с перемещением быстрее – всего за четыре часа. Но если он новый Иосиф, то где тут жена Потифара?

      Послышалось жужжание подъехавшей машины и настроение Русова упало, когда увидел в окно желтый автомобильчик Джанет. Но её приветственное ''Хай!'' прозвучало на этот раз дружелюбнее.

      – Поехали, – сказала она, едва войдя в гостиную.

      – Куда?

      – Тебе предлагают работу. С погрузчиком справишься?

      – Наверное, – пожал плечами Русов. С такими механизмами ему доводилось иметь дело в порту Кандалы.

      – Может быть, придется поработать и руками, – предупредила Джанет, садясь за руль. – Но в твоем положении выбирать не приходится. Как я поняла, квалификации у тебя никакой.

      – Пожалуй, – неохотно согласился Русов. Быстро Джанет его пристроила! Проехав пару перекрестков, она резко затормозила. На этот раз Русов был настороже и не ткнулся в лобовое стекло.

      – Зайдем в магазин, – объявила Джанет. Магазин оказался обувным. Русову указали на диванчик и Джанет принялась подбирать ему туфли: видимо, решила бороться за чистоту своей гостиной. Старые ботинки хотела выбросить, и Русов их с трудом отстоял. Наконец нашлись туфли, которые пришлись Русову впору и устроили придирчивую Джанет. Она вставила в устройство на прилавке маленькую карточку.

      – Будешь должен три тысячи. Пошли!

      Туфли почти не чувствовались на ногах, настолько были легкими. Старые башмаки Русов пристроил под сиденье. Джанет покосилась, но ничего не сказала.

      Они приехали на окраину города и остановились у здания, похожего на склад. Складом оно и оказалось, из ворот как раз стал выезжать грузовик с бочками. Рядом была пристройка. Джанет провела Русова на второй этаж и приоткрыла дверь.

      – Мистер Торп, я его привела.

      И села за стол с телефоном и неизбежным компьютером. Выходит, она тут и работала.

      – Войдите, – донесся грустный мужской голос.

      В кабинете Русов увидел лысоватого мужчину, который вяло поднялся навстречу и столь же вяло потряс протянутую Русовым руку.

      – Юджин, если не ошибаюсь? Слыхал о вас по радио. У нас заболел работник, и Джанет вас порекомендовала. Возьму пока временно. Условия следующие…

      Так Русов стал работать в небольшой фирме, продающей минеральные удобрения и всякую всячину окрестным фермерам. Отыскался комбинезон по росту и рабочие ботинки. Русова познакомили с работавшим на складе негром – Дэном, и оставили под его началом. Тот показал, как управлять электропогрузчиком и дал время освоиться. Русов поездил по складу, приноравливаясь к рычагам и кнопкам. Электрический погрузчик оказался послушней, чем тот громоздкий, с бензиновым мотором, на каком ездил в порту Кандалы. Кем только ему не довелось работать, даром что был сыном градоначальника. Но Русов чувствовал признательность к отцу: тот хотел, чтобы сыновья не боялись никакой работы.

      ''Судьба градоначальника переменчива, – поучал он. – Кто знает, что будет завтра? Надо уметь работать''.

      Когда дело дошло до настоящего дела – разгрузки подъехавшего трейлера, – Русов занервничал и пару раз уронил груз на бетонный пол, к счастью ничего не разбив и не рассыпав. Дэн сносил оплошности белого человека терпеливо, лишь снисходительно улыбался, что даже пугало Русова с непривычки – так ослепительно блестели зубы на черном лице. Кроме них двоих на складе никого не было, и к концу дня Русов здорово вымотался. Дэн помог подключить погрузчик к зарядному устройству. Русов долго мылся под душем, пытаясь избавиться от резкого запаха химии.

      Джанет ждала в автомобиле.

      – Мистер Торп как будто тобой доволен, – в голосе прозвучала лишь тень одобрения. – У Саймона давно развивалась черная немочь, его наверняка изолируют. Так что сможешь получить постоянную работу.

      «И стоило лететь через океан, чтобы грузить удобрения?» – уныло подумал Русов. Но постарался не подать виду.

      – С меня причитается, – шутливо сказал он.

      Джанет на это только моргнула. Остановилась, подождала зеленого света и тронулась снова.

      – Кстати, чья это фотография висит у меня в комнате? – спросил Русов. – Очень красивая девушка.

      – Моей мамы в молодости, – после молчания произнесла Джанет. – Это её комната.

      – Она… умерла?

      – Живет в Пенси-Мэр, – скучно сказала Джанет. – Никак не могу перетянуть её сюда, не хочет оставлять могилу отца. А для меня там нет работы. И дядю одного бросать не хочется.

      Русова бросило вперед, приехали. Он вздохнул, взял из-под сиденья ботинки и вышел. Тень дубов лежала на траве и стенах дома.

      Русов проголодался, на работе удалось лишь перекусить – кружка кофе и бутерброд, выделенный Джанет. Похоже, нормальные обеды предвиделись только по вечерам. Сегодня обедали проще: тонкие ломтики курицы, обжаренные с овощами и залитые острейшим соусом. Пирог, чай, мороженое – и посуда исчезла в моющем агрегате. На готовку у Джанет ушло минут пятнадцать, на уборку меньше пяти. Русов почувствовал уважение к механизации кухонного процесса.

      После обеда включили телевизор – ''Сони'', той же китайской фирмы, что стоял у Русова дома, только здесь экран был больше. Шли новости по CNN.

      Сенатор Временного конгресса Пол Макдафи потребовал приостановить действие территориальных актов о контроле над рождаемостью. Импорт из Китая вырос за год на восемь процентов. Военные вертолеты нанесли удар по базе мародеров на Восточном побережье. Компания PANAM восстановила воздушное сообщение с Сиэтлом на китайских самолетах ''Великий поход 777''. Двое русских прилетели на военном самолете в Ил-Оу и попросили политического убежища. На обломках России процветает многоженство и диктатура градоначальников (Русов сконфуженно покосился на Джанет, но та поджала губы и отвернулась). В отставку отправлен генерал Брюс Кларк. Покидая пост, он заявил, что противовоздушная оборона Северной Америки давно уже фикция.

      После новостей и рекламы пошла мелодрама в стиле ретро. Русов насмотрелся их столько, что уже тошнило. Он извинился и поднялся наверх. В темноте за окнами шумели дубы, с фотографии безмятежно улыбалась девушка с золотыми волосами.

      Он разделся, лег и выключил свет. Шум постепенно сделался ритмичным, словно волны накатывались на берег, и эти волны понесли Русова по бесконечной реке…

      Прошло два дня. Русову приходилось не только работать на погрузчике, но и самому ворочать тяжелые мешки. Руки с непривычки болели и к вечеру уставал так, что Грегори старался не донимать разговорами. Возясь с бочками, Русов молчаливо проклинал судьбу и Сирина: вот и повидал Америку. Вдобавок в пятницу после работы Джанет потащила его в парикмахерскую. Пошепталась с парикмахером – редкая профессия для мужчин в Карельской Автономии, – и скрылась в женском зале, откуда исходили приятные ароматы.

      Русовым занялись основательно: закутали, наклонили над раковиной и вымыли голову. Потом солидного вида парикмахер в очках с золотой оправой стал звякать ножницами, придавая шевелюре Русова новый, похоже, тщательно обдуманный вид. Попутно развлекал разговором: расспросил о российских заведениях, хмыкнул, кивнул на хитроумную комбинацию дисплея с зеркалом и пожаловался на моду выбирать прическу с помощью компьютера.

      – Ну, женщины понятное дело, – говорил он, изредка щелкая ножницами. – Не успокоятся, пока не увидят на своей голове два десятка вариантов причесок. Потом готовы прислушаться к дельному совету. Но мужчины… Часто приходят с готовой распечаткой, хотят как у очередной кинозвезды. Не учитывают ни своеобразия черт лица, ни экспрессивной динамики…

      Еще некоторое время он рассуждал, то и дело отступая в сторону и оглядывая Русова, наконец объявил, что все готово, и снял покрывало. Русов посмотрел в зеркало. Он себе понравился. Парикмахер убрал немного волос – сзади остались почти такие же длинные, – но выражение лица изменилось: новая прическа придала ему больше серьезности и решительности.

      – Здорово! – сказал он искренне. – Большое спасибо. Сколько с меня?

      Услышав ответ, присвистнул, а парикмахер улыбнулся:

      – Не беспокойтесь, Джанет заплатит. Отдадите ей, когда получите деньги. Заходите еще.

      Русов вышел в холл и не удержался, ещё раз посмотрел в зеркало. Выглядел он неплохо: элегантный костюм, голубая рубашка под цвет глаз, аккуратно, но с оттенком вольности подстриженные светлые волосы. Непохож на лохматого юнца в мятом тренировочном костюме, каким недавно вылез из самолета… Интересно, а зачем с ним возится Джанет? Наверное, по чисто американской привычке – хочет, чтобы во всем был порядок: на кухне, в доме, а заодно в облике свалившегося нежданно гостя.

      Сама Джанет ещё не появилась. Русов сел на диван и потянул со столика журналы, приглянулся ''Плейбой'' с красивой полунагой девушкой на обложке. Он раскрыл журнал, некоторое время смотрел как завороженный, а потом смущенно оглянулся: таких откровенных фотографий ему в России не попадалось. Рассматривать на людях фотографии обнаженных женщин было неловко – Русов положил ''Плейбой'' и взял ''Тайм''. Тот оказался солиднее: реклама лекарств, автомобилей и непонятных фондов перемежалась статьями, заметками о фильмах и прочей всячиной.

      Русов стал читать статью о Китае.

      Автор анализировал внешнюю политику единственной оставшейся в мире сверхдержавы и приходил к выводу, что следующий этап её территориальной экспансии наступит не раньше, чем через десяток лет. Китаю предстояло наладить функционирование госаппарата в новых протекторатах, добиться полного подчинения их населения тоталитарной идеологии, а главное, увеличить как численность китайцев, так и влияние прокитайского лобби в странах следующего эшелона.

      Назывались страны, которые, скорее всего, станут следующими протекторатами Великого Китая. Большинству североамериканских Территорий, кроме западных, опасность пока не угрожала: они были важны для Китая как поставщики высоких технологий и (в меньшей мере) как рынок сбыта, второй по величине после Бразилии в Западном полушарии. Раздробленность и экономическая зависимость от Китая не позволяли им стать преградой для китайской экспансии.

      Более серьезная угроза, как считал автор, нависла над Канадой. Почти не пострадавшая от войны и первая по экономическому развитию на Американском континенте, Канада оставалась противовесом тоталитарному Китаю в этой части света. Трагичным для Канады являлось то, что её промышленность и сельское хозяйство сосредотачивались в узкой полосе вдоль границы с США. В случае вооруженного конфликта нескольких ядерных ударов хватало, чтобы отбросить страну на уровень самых пострадавших американских Территорий. Поводом для показательной бомбардировки могла стать, например, депортация нелегально проникших в Канаду китайцев.

      После этого Великому Китаю не составляло труда установить контроль над оставшимися Территориями США – как он сделал это с Калифорнией и проделывал сейчас с Оре-Ваш, бывшими штатами Орегон и Вашингтон…

      Дальше Русов читать не стал, в холле появилась Джанет с новой прической. Волосы рыжей волной вздымались надо лбом, а затем красивыми кудрями падали вдоль щек, прикрывая выступающие скулы. Она удивленно поглядела на Русова, ненадолго исчезла в мужском зале и с улыбкой вернулась.

      – Твоя прическа стоит почти как моя. Ничего, расплатишься.

      В машине Русов сильнее почувствовал тонкий и почему-то тревожный аромат, исходящий от Джанет. Фонари зажигались вдоль сумеречной улицы, и окна дома засветились навстречу из-за темных деревьев.

      Субботнее утро выдалось ясным. Лишь легкая желтизна появилась в кронах дубов и трава на лужайке оставалась зеленой, но глубокая синева неба говорила, что и сюда скоро придет осень. Русов встал поздно, принял душ и стоял перед окном, спешить было некуда.

      Странно, как быстро его жизнь в Америке вошла в колею. Хотя знал пока мало, только дом Грегори и работу, но казалось, будто прожил здесь месяцы, а не несколько дней. Неужели всего неделю назад лежал в своей комнате в Кандале, слушал надоедливый шум дождя и гадал: поедут они на рыбалку или опять придется слоняться без дела? Может, удастся забраться в угол отцовской библиотеки, или позвонят из студии – какое громкое название! – что есть фильмы для перевода?

      Русов улыбнулся, впервые смена обстановки ему понравилась. Он оделся и спустился по лестнице, золотисто лоснившейся в солнечном свете. Поздоровался с читавшим газету Грегори, положил себе овсянки и налил кофе.

      Грегори зашуршал газетой:

      – Ваш самолет перевезли на базу ВВС под Колумбусом. В сопровождении твоего напарника. Правительство конфисковало самолет как угрозу для национальной безопасности. А вам обоим губернатор предоставил политическое убежище. Так что вы теперь здесь на законных основаниях.

      Хм, политическое убежище! Вот уж о чем Русов не думал. Жалко, что сегодня не увидит Сирина. Собирались посидеть в баре, обменяться впечатлениями об Америке.

      Русов помешал сахар. Красивая ложечка – наверное, из серебра.

      – Забавно, – сказал он и отхлебнул кофе. – Никогда не думал о политическом убежище. По-моему, Сирин тоже. Просто сели в самолет и полетели. А интересно, если бы и раньше все было так просто? Мы ездили к вам, а вы к нам. Лучше знали бы друг друга. Может, тогда не началась бы война? Не было бы недоверия, нацеливания ракет?.. Правда, моя мама говорила, что одно время у Америки и России были неплохие отношения. Как иначе она могла приехать в Россию?

      – Было такое время. – Грегори отложил газету. – Но длилось недолго. Не читал такие стихи?

      И он медленно произнес:

      Alas! they had been friends in youth;

      But whispering tongues can poison truth;

      And constancy lives in realms above…

      «Увы, в юности они были друзьями, – перевел про себя Русов. – Но шепчущие языки могут отравить истину, и постоянство живет только на небе».

      Он покачал головой, а Грегори вздохнул:

      – Это Кольридж, старый английский поэт, из довольно загадочной поэмы ''Кристабель''…

      Он помолчал.

      – Так вот, Юджин, в политике не бывает постоянства. Дружба длится, пока выгодна. А дружба с русскими особых выгод не принесла. На рынках оружия Россия конкурировала с нашими компаниями, а в политике поддерживала тех, кого мы считали потенциальными противниками. Так что дружба была только на словах. Разведки исправно шпионили, военные регулярно обновляли планы превентивных ударов. Россия оказалась выгоднее в качестве врага, или, скорее, пугала…

      Грегори невесело улыбнулся и оглядел Русова. Потом продолжал:

      – Политики ведь всегда стараются найти врага: импозантнее смотрятся, когда есть с кем бороться. Больше шансов, что выберут на следующий срок. Да и как иначе припугнуть союзников и оправдать закупку новых вооружений: самолетов-невидимок, подводных лодок, компьютерных систем управления боем? Для борьбы с террористами не нужны такие огромные расходы. Зато они были выгодны для американских компаний, одно развертывание противоракетной обороны принесло десятки миллиардов долларов прибыли. Конечно, за счет налогоплательщиков и европейцев, но таков военный бизнес…

      Грегори запыхался от длинной речи и умолк.

      – Видел я Европу, – фыркнул Русов. – То, что от неё осталось после вашей противоракетной обороны.

      Наверху хлопнула дверь, и они подняли головы. По лестнице спускалась Джанет – в красивом зеленом платье и с рыжими кудрями на полуобнаженных плечах.

      – Пока, мальчики, – кивнула она. – До вечера. Кстати, Юджин, сегодня едем на вечеринку. Приготовь какие-нибудь русские истории позабавней.

      Она вышла, и вскоре послышался шум отъехавшего автомобиля.

      – Поехала к подруге, – затрудненно улыбнулся Грегори. – Скучно ей со мной, старым пнем. Что собираешься делать, Юджин? Завтра с утра мы едем в церковь. Если хочешь, поезжай с нами. А сегодня весь день в твоем распоряжении.

      – Поучите меня работать на компьютере, – попросил Русов. – У нас они редкость. Лишь в бухгалтерии отца, да и то устаревшие модели. Китайцы стараются не продавать новые. Зато полно игровых приставок.

      – С удовольствием. – Грегори взял палку. – Только помоги до него добраться. Какие компьютеры раньше делали в Америке! А теперь почти все азиатской сборки. Хорошо, что уцелела фабрика по производству процессоров в Техасе. Иначе китайцы совсем сели бы на шею.

      Общение с компьютером Русову понравилось. Грегори не пришлось ничего объяснять, включил обучающую программу и сел просматривать журналы. Компьютер сам стал показывать свое устройство и с помощью забавных мультфильмов объяснять, как работает.

      Немного освоившись, Русов обнаружил выход в Интернет (появилось предупреждение, что без разрешения нельзя выходить за пределы североамериканской зоны) и отыскал библиотеку развлекательных программ, а в ней красивую игру. Действие протекало на разбросанном по морю архипелаге, где среди гор стояли живописные города; их укрывали туманы, освещало золотое солнце, они таинственно мерцали в свете звезд.

      У правителя одного из островов была красавица дочь, которой домогался властитель мрачного черного острова. Он захватывал контроль над русским спутником, с которого дескать и пролился «черный свет» (тут Русов сконфуженно улыбнулся) и грозил уничтожить все живое на архипелаге, если не получит девушку. Русову предстояло эвакуировать население архипелага, отыскать умыкнутую девушку – все при яростном противодействии темного властелина, – а напоследок сразиться с ним самим.

      Когда под аккомпанемент тревожной музыки и свиста ветра Русов разведывал маршрут эвакуации с самого большого острова, а управляемая им шхуна едва сохраняла остойчивость под порывом ветра, налетевшего из черной расселины, Грегори привстал и глянул на монитор.

      – Забавно, – снисходительно сказал он. – Джанет часто ставила эту игру. Только выбирала другую роль, где девушка спасает своего возлюбленного. Так просидели до полудня, а потом вернулись в гостиную и съели ленч. На улице тем временем поднялся ветер, в вихре пыли закружилось несколько листьев.

      У себя в комнате Русов лег на кровать и стал смотреть в окно. Из-за ветвей выплывали облака – они были больше и тяжелее, чем в их первый день в Америке. Русов подумал, что в Кандале сейчас глубокая осень: дождь хлещет по облетевшим деревьям, а сопки кутаются в облака, словно в серые прохудившиеся плащи. Для него же продолжалось лето…

      Видимо, он заснул, так как почти сразу услышал резкий голос Джанет:

      – Юджин, вставай! Или ты собираешься проспать весь день?

      Она стояла в дверях, раскрасневшаяся и почти красивая в нарядном зеленом платье.

      Русов спустил ноги с кровати и глянул в окно: небо уже потемнело. Ехать на вечеринку не хотелось, предпочел бы посмотреть телевизор и поболтать с Грегори за чашкой чая. Но отказ мог обидеть Джанет. Русов выругал себя за уступчивость и встал.

      Собирался не спеша, думая, что Джанет будет переодеваться, но она осталась в том же зеленом платье, а вот Русову принесла новую рубашку – в красноватых тонах.

      ''Чтобы лучше гармонировал с её платьем'', – кисло подумал он, переодеваясь.

      Грегори смотрел телевизор и помахал им на прощание.

      Вечеринка проходила не в доме, как привык Русов, а на открытом воздухе, при свете фонарей. Пришлось познакомиться с таким количеством людей, что голова пошла кругом. Стала сказываться и выпивка; Русову было интересно пробовать новые напитки, и Джанет косилась на него с опаской. Проблемой оказалось закусить как следует: на длинном столе стояли блюда, но не разговаривать же с полным ртом? А разговоры, похоже, были главным занятием на вечеринке.

      Поначалу Русова смущало, что, представляясь, все называли только имена – отчеств не было. Но после второй бутылки пива и он стал запросто обращаться к ранее незнакомым людям по имени.

      Плотно сбитый, с проседью в черной бороде Болдуин сунул Русову открытую бутылку пива.

      – Что это вы стали воевать с нами? – проворчал он.

      – Я? – удивился Русов. – Да когда война началась, меня на свете не было.

      С досады он выпил сразу полбутылки.

      – Ну, Россия, – не отступал Болдуин. – Что мы ей сделали? Когда вам было тяжело, то помогали – и деньгами, и продуктами.

      – Это верно, – грустно сказал Русов. – Мама рассказывала. Но потом стали смотреть как на врагов, обложили военными базами. А на русских столько раз нападали, что оборонительный рефлекс выработался, как у медведя по защите своей территории. Но мы войну не начинали, только ракеты на ваши базы нацелили. Это у вас компьютеры свихнулись.

      Он совсем расстроился и прикончил пиво.

      – Ну-ну, – буркнул Болдуин. Отхлебнул пива и уже миролюбивее спросил: – А медведи у вас есть?

      – Хватает. – Русов был рад сменить тему и похвастался: – Я одного завалил.

      – Да ну? – заинтересовался Болдуин. – Я сам охотник, но на медведя не ходил, только за оленями. Из винтовки стреляли?

      – Нет, жаканом из двустволки. – Русова передернуло: вспомнил, как огромный медведь кинулся на него с края болота. Здорово перетрусил, но, к счастью, ружье было наготове.

      Болдуина сменил полноватый Джон. Выпили по бокалу вина и поговорили о рыбалке. Русов высказал сожаление, что не может пригласить собеседника на рыбалку в Кандалу, где в окрестных реках водилась чудная форель.

      Темноволосая, в облегающем серебряном платье Памела предложила выпить шампанского и задала стандартный вопрос: насколько распространено многоженство в России.

      – Это сказки, – легкомысленно ответил Русов, наслаждаясь вкусом пенистого напитка (пробовать шампанское ему не доводилось). – Жены друг другу глаза выцарапают. Разве только неофициально, да ещё в мусульманских автономиях. Там можно иметь несколько жен, если мужчина в состоянии их содержать.

      Подошел худощавый Брайан с двумя бутылками пива и опять попытались выяснить: кто начал ту дурацкую войну? Но пива не хватило, а когда пошли взять еще, то Русова ухватила за локоток пожилая белокурая Эмма.

      Ее тоже интересовало многоженство, но в ином аспекте – как складываются сексуальные отношения, когда несколько мужчин и женщин проживают вместе? Русов смутился и пробормотал, что в таких вещах не разбирается.

      Вернулся Брайан с двумя рюмками виски и заявлением, что в войне виновата инфантильность русской души: в своих бедах русские привыкли обвинять Запад, а поскольку у них развито подсознательное влечение к смерти, то и пришли к решению уйти из жизни, прихватив с собой западную цивилизацию.

      – Что за влечение к смерти? – удивился Русов.

      – А про него ваш знаменитый романист писал, как его? – Брайан поболтал в рюмке остатком виски. – Ага! Достоевский. У него все персонажи кончают с собой: кто вешается, кто стреляется. Я сам не читал, но один профессор по телевизору рассказывал, тоже из бывших русских.

      Русов попытался вспомнить школьные уроки литературы.

      – Это ''Бесы'', – сказал он. – Или ''Идиот''. Там герои действительно кончают с собой, но по другой причине. Растеряли идеалы, жить незачем стало.

      Тут его укололо: неужели и он станет зваться бывшим русским?

      Брайан допил виски и ухмыльнулся:

      – Ладно, забудь про книжки, Юджин. Развлекайся.

      Он затерялся в толчее, а вместо него Филлис, хрупкая женщина с каштановыми волосами, предложила другое объяснение войнам – типичные проявления мужского шовинизма, и стала расспрашивать Русова о женском движении в Карельской Автономии.

      Русов сказал, что такого не существует, чему Филлис не поверила, но её обнял за плечи и дружески оттеснил Болдуин. О войне больше не вспоминал, опять выпили пива и договорились поехать в следующий уик-энд охотиться на оленей, сезон как раз открылся.

      Подошла худенькая Тереза и по её примеру Русов переключился на лимонад, что оказалось кстати: после виски хотелось пить. Она спросила: сохранилось ли христианство в России? Русов сообщил, что переживает кризис; как-то священник в Кандале угощал водкой и жаловался на упадок веры среди прихожан.

      Тереза с грустью сказала, что в Америке происходит то же самое: люди перестают посещать церковь, в моде всякие экзотические культы.

      – Вы из-за матери прилетели в Америку? – глянула она на Русова наивными голубыми глазами. – Должно быть, тосковала в России, рассказывала про родину?

      – Это так. – Русов чувствовал себя очень непринужденно после виски, пива и лимонада. – Но вы удивитесь, Тереза, она не восхищалась Америкой. Уже тогда была пропасть культов, насилие, порнография. Она говорила, что Бог ненавидит все это и потому привел Америку на суд. Вообще была идеалисткой, в Россию приехала не пропагандировать свою веру – она даже не упоминала, в какую церковь ходила в Штатах, – а учить, как обращаться к Богу напрямую, без посредников…

      Русов ещё отхлебнул лимонада, пузырьки лопались на языке совсем как у шампанского. Он вспомнил, с каким воодушевлением говорила мать – глаза блестят, рыжие локоны чуть растрепаны, – и сам ощутил вдохновение:

      – Только прямой диалог с Богом даст вам свободу и достоинство, говорила она. Так обращались к нему первые поселенцы в Америке – пуритане, и он дал им целый континент, а их потомкам процветание. Но теперь Бог отвернулся от Америки и обратил взор на другие страны. И вы можете стать избранным народом, если от всего сердца обратитесь к нему…

      В России к матери относились насмешливо – дескать, приехала нас учить – и она чувствовала это, замыкалась и говорила о своей вере все реже. Он и сам иногда стеснялся мамы, но сейчас испытывал только любовь и восхищение.

      – Ваша мать замечательная женщина, – глаза Терезы блестели. – Как её имя?

      – Кэти, – улыбнулся Русов. – У нас её звали Катериной.

      Но ему не дали погрузиться в воспоминания. Юная Лорин хотела знать, что носят женщины в России? Массивный Рой – как поступают с одержимыми черным бешенством?

      – Отстреливают на месте, – бодро ответил Русов. – Что им зря мучаться? Они выпили за столь радикальное решение проблемы, и Русов даже не заметил, что именно пьет.

      Тут между ними возникла миловидная Жаклин и стала расспрашивать о сексуальном воспитании в русских школах и о первом сексуальном опыте самого Русова. Несмотря на опьянение, Русов все-таки покраснел и беспомощно оглянулся.

      К счастью, Джанет оказалась рядом – положила руки на плечи и увлекла за собой, вызволив из щекотливой ситуации. Она давно с неудовольствием поглядывала на Русова, но тот ничего не замечал.

      Гости танцевали, из расставленных под деревьями колонок гремела музыка. Джанет сердито сказала:

      – Ты много пьешь, Юджин.

      Русов попытался возразить, но английские слова не захотели выговариваться. Некоторое время танцевали молча. В глазах Джанет тлели сердитые зеленые огоньки, она держалась поодаль, их соединяли только руки; ладони Джанет лежали на плечах Русова, а он держался за её талию.

      Когда первые гости стали уходить, Джанет взяла Русова за руку и подвела к хозяевам – ими оказались Брайан и Памела. Джанет поблагодарила за вечер.

      – Присоединяюсь, – сумел сказать и Русов.

      Подумал, что получается слишком кратко и хотел что-нибудь добавить, но Джанет увлекла его к машине. Фонари перемигивались над головой и всем встречным Русов говорил, как приятно было с ними познакомиться.

      Под конец Джанет фыркнула:

      – Это куст, Юджин. Если не будешь за меня держаться, то в самом деле с ним близко познакомишься. Выходит это правда, что русские много пьют.

      Русов хотел сказать, что почти не пьет, но с удивлением обнаружил, что уже находится дома: сидит на лестнице в гостиной, а Джанет, стоя на коленях, пытается снять с него грязные туфли. Хотя все плыло перед глазами Русова, он ухитрился сказать:

      – Извини, я сам.

      – Ну конечно! – Джанет подняла голову, и глаза сверкнули зеленым огнем. – Мало того что приходится помогать дяде, так ещё пьяные русские сваливаются на голову. Не хватало, чтобы я их таскала. Спокойной ночи!

      И ушла, сердито стуча каблучками.

      Русов кое-как скинул туфли и, придерживаясь за перила, поднялся наверх. Огромных усилий стоило раздеться, откинуть одеяло и забраться в постель. Золотоволосая девушка насмешливо улыбалась со стены. Русов скрипнул зубами и выключил свет.

      Ночь была, как провал между мирами – бесконечное падение и бесконечная тошнота. Только к утру повеяло покоем, словно кто-то прикоснулся ко лбу прохладной ладонью. Русов поспал и почувствовал себя освеженным. Злясь на себя, долго стоял под холодным душем. Потом спустился вниз, где сказал доброе утро Грегори и Джанет. Та испытующе поглядела на него.

      Зазвонил телефон. Грегори взял трубку и кивнул Русову:

      – Тебя.

      Это оказался Сирин, только что вернулся автобусом из Колумбуса.

      – Так себе городишко, бюрократ на бюрократе. Настроение поганое, потом расскажу. А у тебя что нового?

      – Да вот, набрался на вечеринке, – грустно сказал Русов и покосился на хозяев: хорошо, по-русски не понимают. – Джанет пришлось с меня туфли стаскивать.

      – Ладно, что не все остальное! – хохотнул Сирин. – Меня как-то привезли всего заблеванного. Ты что пил?

      – В основном пиво и вино. И чего меня так разобрало?

      – А перечислить сможешь? – заинтересованно спросил Сирин.

      – Сначала пиво, – стал вспоминать Русов. – Потом вино. За ним шампанское. Еще пиво. Потом виски, но немного, стаканчика два. Опять пиво…

      – Хватит, – перебил Сирин, – все ясно, намешал. Мой тесть так говорил: ''Водка на пиво – человек диво. Пиво на вино – человек дерьмо''. После виски нечего было пиво жрать. Хотя, если пить все подряд, то очередность без разницы. Надо было выбрать что-нибудь одно. Голова болит?

      – Да нет, – смиренно сказал Русов. – Я поспал, а потом холодный душ принял. – Ну и не опохмеляйся, – по-отечески посоветовал Сирин. – А то весь день загубишь. Пока. Потом созвонимся.

      Русов положил трубку и сел за стол.

      – Извините за вчерашнее, – грустно сказал он. – Не привык я к виски и вину. У нас их нет.

      Джанет хмыкнула и поставила перед Русовым тарелку с овсянкой, сама ограничилась молочным коктейлем. Грегори бодро сказал:

      – Ладно, Юджин, не расстраивайся. Брайан славится тем, что любит подпоить гостей. А виски вещь хорошая, но только если настоящее. Теперь ведь нет шотландского виски – как и самой Шотландии. А у нас его делают не из ячменя, как положено, а изо ржи и кукурузы. Большинство считает его лучше шотландского, но я не уверен. Получается совсем другой вкус – злее. Правда, ваша водка ему не уступит.

      – Ну, начали сравнивать, – Джанет немного оттаяла. – Ешьте, пора в церковь. Ты едешь? – Она с сомнением поглядела на Русова.

      – Конечно, – ответил тот, с жадностью выпивая апельсиновый сок.

      День был почти летний, лишь немного золота добавилось в листве дубов. Городок смотрелся весело: опрятные дома, разноцветные автомобили.

      Белое здание церкви и простое убранство внутри понравились Русову, а особенно понравилось то, что во время службы можно было сидеть: в зале стояли стулья на металлических ножках. Он недолюбливал церковь в Кандале за то, что два, а то и три часа приходилось стоять на ногах, так что под конец бормотание священника и перешептывание прихожан сливались в один монотонный гул.

      Он стал задремывать, но тут заиграла музыка и все начали петь. Русов вздрогнул, заглянул в открытую Джанет книжку и понял, что поют псалмы. Музыка в церкви была ему внове. Петь, конечно, не стал.

      Потом выступил с проповедью священник. Он говорил о бедах, обрушившихся на Америку, как о наказании свыше и призывал вернуться к жизни по заповедям Христа. Такие призывы Русову были знакомы: то же слышал от матери да и в церкви Кандалы тоже, хотя там священник больше говорил о божьей каре за низкопоклонство перед Западом и отступление от истинного православия…

      Он зевнул, от монотонного голоса снова потянуло в сон.

      Наконец служба закончилась, и они вышли из церкви.

      – Тебе понравилось? – спросила Джанет, когда попрощалась с многочисленными знакомыми. – Я как-то не подумала, что ты христианин. Только потом вспомнила про твою мать.

      – Гм, – сказал Русов. По правде говоря, и сам не знал, насколько он христианин; о своих взглядах редко задумывался. Конечно, мать читала ему по-английски Библию, говорила о Христе, и Русов привык уважать её взгляды, но едва выходил за порог, погружался в обычную мальчишескую жизнь: игры, драки, вылазки в близлежащий лес, и о религии не вспоминал.

      – Я верю во Христа, – дипломатично сказал он. – У нас в Кандале тоже есть церковь, только православная. Почти все в неё ходят. – Вспомнил про удобные стулья и искренне добавил: – Но у вас мне понравилось больше.

      Стоянка перед церковью пустела на глазах.

      – Теперь до вечера город словно вымрет, – со вздохом сказала Джанет. – Все уткнутся в свои телевизоры. У вас тоже так?

      Русов покачал головой:

      – Женщины пойдут заниматься хозяйством, а мужчины будут складываться на троих и пить водку. Зимой сидеть в пивных… А это что?

      Он указал на здание по другую сторону улицы. Оно имело странный темно-глянцевый цвет, словно ствол ружья, да и видом напоминало три составленных вместе ружейных ствола – самый высокий посередине. Здание увенчивали три шпиля – центральный выше других, – напомнив Русову антенны на самом высоком здании мертвого Чикаго.

      – Это церковь Трехликого, – вместо Джанет ответил Грегори. – Новая секта.

      Джанет фыркнула:

      – Дядя, это обыкновенная сатанинская церковь! – Машина резко тронулась.

      – Не знаю, Джан. – Грегори покачал головой. – Это верно, они почитают некое воплощение Люцифера, но кроме него Лилит и Темную Воинственность… Лилит – это что-то из мифологии, а культ Темного воина заимствован у китайцев. Новое то, что эти божества будто бы являются поклонникам через Интернет и цифровое телевидение…

      Грегори помолчал, глядя на проплывающие среди зелени красивые дома, потом продолжал:

      – После войны многие разочаровались в христианстве. Думали, что Бог любит Америку и с ней ничего не произойдет. А когда случилось несчастье, то обвинили его в предательстве и нашли для поклонения других. Ведь люди нуждаются в вере. Кто-то верил в Бога, кто-то в свою практичность, кто-то в крутость. Но ничто из этого не помогло…

      – И много верующих в этого… Трехликого? – поинтересовался Русов.

      Грегори пожал плечами:

      – В основном поклоняются дома перед телевизорами и дисплеями, а церковь посещают по ночам. Америка считает себя христианской страной. Но многие носят значки с изображениями Трех ликов, или клянутся их именами. Немало и таких, кто держит свою веру в тайне. А у вас есть поклонники этого культа?

      – Не слыхал, – пожал плечами Русов. – Россия сейчас свободная страна, но если православной церкви что-то не понравится… Еще заставят в монастырь на покаяние пешком идти.

      Остаток пути проехали молча.

      Дома Джанет приготовила праздничный обед и под конец подала нечто необыкновенное – охлажденное малиновое желе, покрытое кремом с ягодами черники и земляники. Потрясенный Русов сказал, что ничего вкуснее в жизни не ел. Джанет довольно улыбнулась. После визита в церковь она стала смотреть на Русова заметно добрее – словно сочла наконец своим…

      Во вторник позвонил Сирин и предложил пойти завтра в бар – попить пивка и обменяться впечатлениями об Америке. По дороге с работы Русов попросил Джанет остановиться в центре. Увидев вывеску бара, та негодующе фыркнула:

      – Ты не напьешься опять? Видела бы твоя мама, каким был после вечеринки!

      Русову стало неловко:

      – Я не собираюсь пить. Хочу только повидаться с Майклом.

      Джанет молча захлопнула дверцу и уехала. Русов помялся и зашел в бар. Сирин был уже там, расположился в углу за батареей бутылок. Русов огляделся: стойка, люди на высоких табуретах, большой экран показывает какое-то спортивное состязание – непривычная обстановка после скромных пивных Кандалы.

      Сирин был в той же клетчатой рубашке, руку Русова пожал вяло, да и выглядел неважно: мешки под глазами, волосы вокруг лысины непричесанны.

      – Выпей, – придвинул бутылку пива.

      Желудок Русова будто подскочил к горлу.

      – Нет уж, – пробормотал он и сходил за кока-колой. Джанет дала денег на мелкие расходы.

      – Смотри ты, – удивился Сирин, когда Русов вернулся. – Скоро совсем американцем станешь. Одну кока-колу хлестать будешь.

      – Они тоже пьют, – страдальчески поморщился Русов. – Просто после вечеринки было так тошно! А ты как? Выглядишь неважно.

      – Я? Все прекрасно, как говорят американцы. – Сирин отпил пива. – Когда ни спросишь, всегда чувствуют себя прекрасно. Даже покойник в гробу, наверное, оскалится в улыбке: все отлично!

      – Что-то ты злой, Миша. – Русов смаковал кока-колу, мелкие пузырьки лопались на языке, совсем как у шампанского. Со стороны телевизора заорали: забили гол, что ли?

      – Тошно мне, – вздохнул Сирин и открыл другую бутылку. – Как стали наш самолет в Колумбусе оглядывать, да меня нахваливать – что ловко обошел их противовоздушную оборону, – так тошно стало, Евгений! Хоть волком вой. И зачем я это сделал? Там было плохо, а здесь ещё хуже. Верно говорят – от себя не убежишь.

      Русов смешался, вкус кока-колы показался горьким во рту.

      – Не переживай, – пробормотал он. – Сам говорил – ещё год-другой и в вашем гарнизоне не останется годных машин. Зато о России напомнили. Здесь уже забывать стали, что такая есть на свете.

      – Напомнили, это верно, – глаза Сирина ненадолго заблестели. – Забегали они тут. Но мне перед ребятами стыдно. Черт с ней, с Карельской автономией; я не ей присягу давал, а России, когда была еще. А вот сослуживцы… Небось думают, что самолет за деньги угнал, китайцам. Про Америку вряд ли догадаются, разве только кто-нибудь здешнее телевидение смотрит.

      Сирин припал к бутылке и не отрывался, пока не опустошил всю. Вид у него уже был осовелый.

      – А тут деньги предлагали? – неловко спросил Русов.

      – Предлагали. – Сирин вытер рот и захрустел картофельными чипсами. – К ним такие машины не попадали. Но я отказался. Попросил только, чтобы разрешили жить здесь. Да и то больше из-за тебя, виноватым чувствую, что сюда притащил. Но ты приживешься. Язык знаешь, тебя тут приодели, подстригли! Еще отхватишь дочку миллионера. Меня тогда не забудь, дворником возьми. Или швейцаром.

      – Да ну тебя, – пробормотал Русов. – Разве что напарником на склад удобрений, да и то если мистеру Торпу ещё работник понадобится. Ты что сейчас делаешь?

      – Мелкий ремонт, – сообщил Сирин, прикладываясь к очередной бутылке. – За каждым словом приходится в словарь лезть, но инструмент и стройматериалы здесь хорошие. Меньше халтурят, чем в России. Скоро фирму открою, назову ''Русский привет''.

      – Все шутишь. – Русов допил кока-колу и огляделся. Народу стало больше, разговаривали оживленнее, на них поглядывали с любопытством: вряд ли до того слышали русскую речь.

      Сирин со стуком поставил пустую бутылку, а две оставшихся сунул в карманы.

      – Хоть пива попью, – сказал он с отвращением. – Ладно, пошли. Мне тут не по себе. Ни хрена не понимаю, говорят слишком быстро.

      Они вышли. Сирин свистом подозвал такси – большого жука ядовито-желтого цвета.

      – Ну ты деньгами и кидаешься, – покачал головой Русов.

      – А куда копить, Евгений? – Сирин откинулся на спинку сиденья. – И впрямь американцем становишься, они все жмоты, каждый доллар считают. Ладно, показывай, куда тебя везти.

      Он заплатил таксисту (от сдачи отказался, махнув рукой), поднялся на веранду, достал из кармана бутылку и сковырнул пробку. Выпил, наслаждаясь горьковатым вкусом пива и ощущением вечерней прохлады на разгоряченном лице, потом закинул бутылку в кусты. Света в доме не было: видимо, пожилые леди опять отправились в гости.

      Взялся за ручку двери, постарался не моргнуть от упавшего на лицо света; женщины боялись грабителей и установили электронный замок со сканированием глазного дна. Усмехнулся, верят американцы во всякие электронные штучки.

      Дверь открылась.

      Он пересек полутемную гостиную, поднялся в свою комнату и ещё в дверях вытащил последнюю бутылку пива – надо было взять ещё пару. Нашарил выключатель, в комнате было темно.

      Свет не включился.

      Он оглядел комнату и ощутил, как по спине протек противный холодок страха: над столом маячили три серых пятна.

      Три лица!

      Он не повернулся и не побежал – бесполезно. Вместо этого сковырнул пробку зубами и сделал глоток, не почувствовав вкуса.

      – Будьте здоровы, – сказал он. – Хотя приличные гости без приглашения не входят.

      – Не паясничай, – прозвучал холодный голос с неуловимым скользящим акцентом. – Ты знаешь, зачем мы здесь.

      – Без понятия, – солгал он, снова делая глоток и снова не ощущая вкуса.

      Жалко, пиво хорошее и никакого удовольствия. Глаза адаптировались к полумраку, и лица стали видны отчетливее – белые и одинаковые. Он попытался рассмотреть что-нибудь под лицами, но тщетно: те словно плавали в воздухе. Впрочем, он знал, что не увидит ни тел, ни оружия в руках, ни самих рук.

      – Жаль, – шевельнулись губы у лица посередине. – Тогда ты умрешь напрасно.

      Он облизнулся, от горечи пива вдруг затошнило.

      – Послушайте, я и вправду ничего не знаю. Зачем меня убивать? Да если и знал бы, никому не сказал.

      – Если не знаешь, все равно умрешь, – у лица слева рот приоткрылся черной щелью. – Неужели ты думал, что скроешься от нас в этой паршивой Америке?

      – Ничего я не думал, – буркнул он, отпил снова и наконец-то почувствовал вкус, но это был горький вкус бессильной ярости. – Я не крыса, чтобы от вас бегать.

      – Остаток жизни можешь побыть котом, – усмешка появилась на лице справа. – Понежиться в собственной вилле на берегу моря. Трех таиландок для услуг тебе хватит? Они будут юными и хорошо обученными.

      Усмехнулись и двое других. Улыбки плавали в темноте – без голов и без тел, словно три Чеширских кота собрались в комнате.

      – Ты знаешь цену, – с лица посередине словно стерли улыбку. – Мы даем тебе время подумать. Если не скажешь, умрешь и ты, и твой спутник.

      – Он тут ни при чем. – Хриплый голос прозвучал со стороны, словно говорил кто-то другой.

      – Неважно. Это заставит тебя лучше все взвесить. И не вздумай бежать или связаться с кем-то, у тебя ничего не получится. Зато попадешь в такое место, где каждый день будешь просить о смерти, но она придет не скоро. А теперь до свидания.

      Он не почувствовал ничего, но вдруг оказался лежащим на полу и недопитое пиво текло по руке. Потом опустилась тьма…

      Русов постоял на веранде, глядя как удаляется такси с Сириным, вздохнул и открыл дверь.

      Джанет оторвалась от телевизора, глянула с подозрением, но смирный вид Русова её успокоил, даже встала и поставила на стол горячую пиццу.

      – Как Майкл? – осведомился Грегори.

      Русов прожевал кусок пирога с сыром. Вкусную штуку придумали американцы.

      – Тоскует, – вздохнул он. – Совестно, что самолет угнал и меня лететь уговорил. Грегори на это ничего не сказал.

      В пятницу Русов получил зарплату, но не наличными, как в России, а чеком. За восемь дней заработал сорок тысяч долларов, из них три тысячи ушли на федеральный налог и ещё пять составил налог Территории Ил-Оу.

      После работы Джанет отвезла Русова в банк, где миловидная девушка выдала пластиковую карточку и показала, как ею пользоваться. Оказалось очень просто: вставить в щель кассового аппарата рядом с окошком, где появлялась цена, и сказать какую-нибудь фразу, достаточно было просто разговаривать с продавцом.

      – Если потеряете карточку, звоните, – кокетливо улыбнулась девушка. – Есть такие умельцы, синтезируют ваш голос на компьютере и снимут денежки через банкомат. Дополнительный пароль не хотите?

      Русов отмахнулся: какие у него деньги? А Джанет воспользовалась случаем, перевела на свою карточку долг Русова за туфли, парикмахерскую и ту сумму, что давала на мелкие расходы.

      Русову стало неприятно – так скрупулёзно она все подсчитала. Вспомнились слова Сирина о прижимистости американцев. В машине спросил:

      – Я заметил, многие все равно расплачиваются наличными. Почему?

      Джанет встряхнула кудрями:

      – В мелких магазинах и барах владельцы предпочитают наличные деньги. Так легче уходить от налогов.

      Сказала и подозрительно глянула на Русова. Тот улыбнулся, а Джанет продолжала:

      – Теперь ты стал зарабатывать, можешь съехать от нас и снять квартиру. Или комнату, это будет дешевле.

      Русов растерянно поглядел на нее, об этом не думал.

      – Наверное, Грегори будет скучно, – промямлил он. – Мы даже не поговорили как следует.

      – Ему не привыкать, – пожала плечами Джанет. – И так целые дни проводит один.

      – Я к этому не привык. – Русов вспомнил их переполненный дом в Кандале и ему стало неловко: почему он обвиняет Джанет в прижимистости? Наверное, все хозяйство на ней.

      Он вдруг спросил:

      – А можно я буду снимать комнату у вас? Сколько это будет стоить?

      Джанет отвлеклась от дороги и глянула на Русова, в глазах промелькнула растерянность. Спохватилась и стала смотреть вперед.

      – Сорок тысяч, – немного погодя сказала она. – Со столом. В месяц.

      Возле дома стоял небольшой фургон. С веранды помахал бородатый мужчина.

      – Да это Болдуин! – вырвалось у Русова. – Я и забыл, что мы на охоту едем.

      Он обрадовался, что скоро окажется в лесу и отдохнет от сложностей американской жизни.

      Джанет недоверчиво поглядела, а Русов оживленно спросил:

      – У Грегори не найдется старых джинсов и куртки? А то у меня кроме тренировочного костюма ничего нет.

      Джанет пошла в дом, а Болдуин стиснул руку Русова и поинтересовался, как дела?

      Русов ответил, что все прекрасно, в отличие от Сирина уже привык к такому приветствию.

      – Обедать не будем! – заявил Болдуин. – Ехать далеко, до самых Аппалачей, перекусим по дороге. Я захватил провизию. И оружие для тебя припас, потренируешься. Палатка, спальники – все есть. Переодевайся и в путь.

      Джанет выглядела недовольной, но отыскала Русову старые джинсы Грегори (оказались чуть велики) и куртку. Русов сунул в рюкзак свой тренировочный костюм (Джанет выстирала его и отутюжила), наскоро попрощался с Грегори и сел в фургон.

      Они поехали.

      Обедали вдвоем, чинно как раньше. Тихо прозвенели часы, от густой листвы дубов в гостиной сгущался сумрак. Дядя ел молча и ей тоже не хотелось разговаривать, как-то пусто стало в доме. Разделывая курицу, вспомнила, как неуклюже управлялся с нею русский; все поглядывал, как надо держать нож и вилку. Посмаковала мороженое – и его ел с жадностью: неужели в России не бывает мороженого?

      – Юджин спрашивал, не сдадим ли ему комнату, – вспомнила она. – Не хочет съезжать, не прочь поболтать с тобой. Я запросила сорок тысяч в месяц, с готовкой.

      – Не дорого? – покачал головой дядя. – Впрочем, поступай как знаешь. А мне любопытно с ним поговорить, странная это история.

      Она поставила посуду в моечную машину, немного поглядела телевизор. Вечно эти военные фильмы, и что их обожает дядя? У неё они вызывали тошноту, напоминали о…

      Она встала, прошлась по гостиной, потом поднялась наверх. На этот раз полотенце сухое и висит где положено, а халат на месте. Конечно, она не станет надевать его. В комнате придвинула кресло-качалку к окну и села. Багряный глянец медлил на листве дубов, красновато тлели цветы внизу. Она тихо покачивалась, глядя как сумрак, а потом темнота заливает красные огоньки.

      Мерцание из окон первого этажа погасло, она посидела некоторое время, потом встала, спустилась в гостиную и в зеленоватом свете сторожевого дисплея приготовила таблетки и питье для дяди, он хрипло дышал в своей комнате. Поднялась наверх, переоделась в ночную рубашку и легла в постель.

      По привычке перебрала в памяти события дня: не сделала ли что не так? Вспомнила, как смотрела на русского Сильвия в банке – чересчур кокетливо. Пожалуй, он стал неплохо выглядеть – вот что прическа делает с человеком. В парикмахерской смотрелся даже элегантно: пробор в волосах, журнал ''Тайм'' в руках – это надо же, не ''Плейбой'', а ''Тайм''! Уже не тот растерянный юнец в мятых штанах, каким увидела на ступенях ратуши. Она вспомнила, как застала его в одних длинных черных трусах, и фыркнула в подушку.

      Постепенно она задремала. И увидела сон, что снился уже два или три раза: она одна на снежной равнине, похожей на замерзшее озеро Онтарио, куда ездила к друзьям. Нигде не видать берегов, дует холодный ветер, пронизывает насквозь, гонит струи поземки. Она замечает красное пятнышко впереди, вот оно ближе – это красная роза. Лепестки пожухли, замерзли, ветер уносит цветок вместе с поземкой.

      И она как-то понимает – это не роза, а её, Джанет, жизнь замерзает в снежной пустыне. Она поворачивается и бредет вслед за розой, а та все дальше и дальше среди несущегося мелькающего снега…

      4. Уолд

      Ехали на восток. Остался позади Другой Дол, мимо тянулись поля, пробегали перелески.

      – Сегодня надо добраться до предгорий, – объяснил спешку Болдуин. – Чтобы завтра начать охотиться.

      Дорога была лучше той, что вела из аэропорта Гринфилд в Другой Дол – отсутствовали выбоины, ухоженной выглядела разделительная полоса. То и дело попадались встречные машины: легковушки и огромные трейлеры.

      – Это большой торговый путь на Бостон. – Болдуин небрежно держал руль. – Я туда часто езжу за товаром. Главный порт Восточного побережья после того, как Нью-Йорк накрылся.

      – И что возите? – полюбопытствовал Русов. Он чувствовал себя удобно в большой машине Болдуина, можно было откинуться на спинку сиденья и вытянуть ноги.

      – Электронику, бытовую технику, видеодиски, игры, – перечислил Болдуин. – У меня магазин аппаратуры для домашнего театра, но приходится продавать и мелочевку: фены, управляемые голосом и прочую ерунду. Систему окружающего звучания у Грегори я монтировал. Разборчивый клиент, акустику заказал из Канады, получше китайской будет, хотя и дороже.

      – Вы и в Канаду ездите?

      – Реже, чем в Бостон. Страна от войны не пострадала, они умницы, остались в стороне. Делают хорошую аппаратуру, но дорогую, не всякому по карману. Даже Грегори, а он любит послушать музыку, купил китайскую. Правда, не из дешевых. Про фирму ''Ротел'' слыхал?

      – Нет, – Русов покачал головой. – А американской техникой не торгуете?

      – Почти нет. – Болдуин пожал плечами. – После того как китайцы проглотили Японию и Корею, мы им не конкуренты. Наша беда – Черные зоны. В Америке остались хорошие производства, но они разбросаны. Раньше проблем не было, комплектующие для сборки доставляли трейлеры, неслись порой через всю Америку. А теперь ни один дурак не сунется в Черные зоны, разве что понадеется сократить путь. Дороги в них разрушаются, на окраинах караулят бандиты…

      Болдуину явно хотелось сплюнуть, но пришлось сдержаться.

      – И это все вы натворили!

      – Я же говорил, что тогда на свет не родился, – улыбнулся Русов, благодушное настроение не оставляло его. – Скорее у вас некоторые хотели повоевать, руки чесались. Мама рассказывала, что в те годы Америка была наводнена оружием. Убивали друг друга, бомбили ракетами то одну, то другую страну, уйма игр и фильмов была про войну…

      Болдуин фыркнул:

      – Верно. Я тогда пацаном был, помню как играл. Убивал русских террористов где-то в Сибири… Играми я тоже торгую. Нынешние с теми, конечно, не сравнить. Ставишь видео панели со всех сторон или надеваешь шлем виртуальной реальности, и ты – король в собственном мире. А можно сенсорный костюм надеть, все удовольствия твои будут. Тинэйджеры прямо балдеют.

      – А сюжеты какие? – поинтересовался Русов.

      – Самые ходовые – любовь и смерть, – хохотнул Болдуин. – Любовные похождения, детективы и космические сражения. Где Америка воспрянула и устанавливает справедливость по всей Галактике. Русских злодеев сейчас нет, китайских почему-то тоже.

      – Интересно бы поглядеть, – вздохнул Русов. – У Грегори игры есть, но компьютер с небольшим дисплеем.

      – Заходи, – пригласил Болдуин. – Могу и сенсорный костюм напрокат дать. Всего пятьсот баксов в час, а ощущений… – Он покачал головой. – Там такие секс дивы!

      – Пожалуй, обойдусь, – пробормотал Русов и поспешил сменить тему: – А во время войны вы где были?

      – Здесь, в Другом Доле. – Болдуин перестал улыбаться, черная с проседью борода придала лицу мрачный вид. – К счастью, родители не успели переехать в Чикаго. Нас ничто не задело, но потом нахлынула уйма народа из Черных зон, когда там началась пандемия. Цены на недвижимость взлетели до небес. Большинство все равно помирало, несколько лет тут был настоящий ад, как и по всей Америке. Ты бы видел кладбище – настоящий город.

      – Да уж, – вздохнул Русов. – А в России больше погибло от радиации. Нейтронное излучение…

      – Ну хватит, – махнул рукой Болдуин. – Мы едем на охоту, а не на поминки. С удовольствием бы перестрелял тогдашних политиков вместо оленей, но теперь ничего не поделаешь. Расслабься.

      Некоторое время молчали. Болдуин насвистывал какие-то мелодии, ехал быстро, на спидометре было 90 миль. Спустя час миновали по объездной дороге Колумбус (город показался Русову очень большим), а ещё через час Болдуин свернул на другую дорогу и остановился у перелеска.

      – Надо перекусить. А тебе и пострелять, потренироваться, пока свет есть. Вон засохшая рощица – наверное, нанесло чем-то из Черной зоны. Все равно будут спиливать, так что можешь целиться в стволы. Но сначала давай поедим.

      Перекусывали с комфортом, во вместительном фургоне оказался складной стол и стулья. Уселись на обочине и стали расправляться с огромными бутербродами. Русов запивал кока-колой, а Болдуин пивом из банки. В ответ на вопросительный взгляд Русова усмехнулся:

      – У нас можно немного выпить, когда за рулем. Да и дорога пойдет малоезженая. Ты на оленей когда-нибудь охотился?

      – Только на зайцев и куропаток, – признался Русов. – Да медведя один раз подстрелил.

      – Ну, завтра расскажу, что к чему. – Болдуин смахнул с бороды крошки. – А сейчас постреляй.

      Он с неожиданной ловкостью нырнул в фургон и появился с громоздкой кобурой, из которой торчала рифленая рукоять.

      – Видел такое?

      Русов вынул оружие и удивленно оглядел. Походило на длинноствольный пистолет из светлой стали, имелся затвор с рукояткой, как у мелкокалиберной винтовки, и оптический прицел.

      – С этим будем охотиться на оленей? – недоверчиво спросил он. – Я думал, с винтовками.

      – С винтовкой и дурак сумеет, – осклабился Болдуин. – Посмотрим, сумеешь ли ты его удержать? Стреляет винтовочными патронами, отдача будь здоров. В магазине помещается пять патронов. И по мишеням можно стрелять, и на охоту ходить. Еще одно достоинство – с ним быстрее поворачиваешься. А то из Черных зон набегают порой такие верткие твари… Ну ладно. Бери рукоятку обеими руками, иначе может лоб расшибить. Целься туда, – он махнул в сторону рощицы. – Когда будешь нажимать на спуск, задержи дыхание.

      До рощицы было далековато. Оптический прицел приблизил засохшие, болезненного вида деревца. Русов навел перекрестие на один из стволов и потянул спуск. Грохнуло, пистолет рванулся в руках, и Русову вмазало прицелом в лоб. Не будь резинового наглазника, точно бы остался синяк. Послышался резкий свист удаляющейся пули, но ни одно деревце даже не покачнулось.

      Болдуин добродушно рассмеялся.

      – Спуск слишком мягкий, – со стыдом пробормотал Русов, передергивая затвор. Было неудобно делать это левой рукой.

      На этот раз он потянул спуск плавно, задержав дыхание, готовый к удару отдачи. Плечи спружинили, а одно деревце покачнулось и упало. Передернул затвор и выстрелил вновь – другое деревце снесло, будто невидимым топором. Третье надломилось, но не упало, запутавшись ветвями среди соседей. К пятому выстрелу Русов расслабился, и пуля только срубила случайную ветвь. Он опустил оружие и потер кисть руки, заболела с непривычки.

      – Неплохо, – буркнул Болдуин. – Надо как-нибудь соревнование устроить, у меня под гаражом тир есть. Дай покажу, как перезаряжать.

      Он вынул горсть патронов и Русов с любопытством поглядел: кончики пуль были спилены и надрезаны крестом.

      – Это чтобы завалить зверя наверняка, – объяснил Болдуин, перезаряжая пистолет. – Такая пуля, если попадет, разворачивается лепестками, рана получается величиной с кулак, зверь с ней далеко не уйдет. А обычная пуля застрянет в теле или пробьет насквозь – он убежит на десяток миль и будет мучиться, пока не сдохнет, без собак не сыщешь. Так что ложная гуманность здесь ни к чему… Понял, как заряжать? Попробуй сам.

      Русов повторил манипуляции Болдуина.

      – Действительно, оружие хорошее, – признал он. – И прицел удобный.

      – Ну, на этот раз оптика вряд ли понадобится, – проворчал Болдуин. – Стрельни-ка ещё разок.

      Русов выпустил вторую обойму, свалив на этот раз четыре деревца, так что роща стала походить на лесосеку.

      Болдуин махнул рукой:

      – Хорошо! А теперь поехали, до темноты на ночлег стать надо.

      У Русова стало теплее на душе: в Америке к нему относились со снисходительным пренебрежением, и наконец-то удостоили похвалы.

      Вскоре въехали на мост над широкой рекой. ''Огайо'', – прочитал Русов на дорожном знаке. Солнце клонилось к западу, бросая на воду красноватый глянец. За рекой Болдуин опять свернул направо, на дорогу поуже, а ещё через полчаса они увидели, что путь впереди перегораживает машина.

      – Неужели бандиты? – прорычал Болдуин, – Ну, им не поздоровится, у нас два ствола. Главное, целься в людей, а не в машину. Они не выдерживают прицельного огня, уходят.

      Он стал притормаживать, вглядываясь, и облегченно вздохнул:

      – Это полиция. Даже номер знакомый. Сейчас спросим, чего им надо.

      Остановились. Подошел полицейский в кожаной куртке, нагнулся к окну.

      – А, Болдуин. Опять на охоту в наши края?

      – Привет, Джеф, – протянул руку Болдуин. – Почему дорогу перекрыли, оленей сторожите? У меня лицензия есть, все путем.

      – Нет, – полицейский мельком, но внимательно поглядел на Русова. – Взбесился тут один. Загрыз двоих в городке и сбежал в поля. Сейчас гонят с собаками, район оцеплен. Придется подождать, никуда твои олени не денутся.

      – Опять черное бешенство, – вздохнул Болдуин и обернулся к Русову: – Давай-ка вылезем. У меня бинокли есть, может, чего увидим.

      На крышу фургона можно было забраться по металлическим скобам. Оба сели, свесив ноги. Болдуин положил рядом пистолет, мало ли что.

      Полицейская машина и фургон стояли посреди убранного поля, серое полотно дороги пересекало его в направлении темного перелеска, вдалеке вырисовывались синие холмы. Направо и налево уходило красное в лучах заходящего солнца жнивье, а дальше обзор закрывали рощи. Пейзаж казался мирным, и странным диссонансом звучал озлобленный лай собак.

      – Двух загрыз, – поморщился Болдуин. – Как не уследили? Черное бешенство несколько дней развивается. Было время, чтобы его изолировать.

      – Близкие пожалели, наверное, – предположил Русов. – И у нас такие случаи бывали.

      Болдуин яростно потеребил бороду.

      – Жалость в нынешние времена дорого обходится, это вам не прежний мир… – Он вытянул руку: – Гляди!

      От рощи отделилось темное пятно. Русов поднес к глазам бинокль и пятно превратилось в человека: согнувшаяся фигура мчалась по жнивью, виляя из стороны в сторону и размахивая руками, будто отталкиваясь ими от земли. На мгновение подняла голову, и Русов содрогнулся при виде пепельно-серого лица с белым оскалом зубов.

      Следом одна за другой вымахнули собаки – и понеслись, расстилаясь над жнивьем, но никак не могли сократить расстояние до бегущего. Лай стал оглушительным, и Русов опустил бинокль. Беглец был уже недалеко, с невероятной быстротой миновал поле и приближался к дороге в сотне метров впереди машин.

      От рощи послышалось ржание – краем глаза Русов увидел, как появились всадники. Полицейский вышел из машины, облокотился о крышу и, когда неистово мчащаяся, почти нечеловеческая фигура пересекала шоссе, открыл огонь из пистолета. Прозвучала частая дробь выстрелов, но одержимый даже не споткнулся, продолжая бежать через поле.

      Раздираясь от лая, перенеслись через дорогу собаки, с ржанием и топотом нахлынула и удалилась конская лава, и погоня скрылась в роще. Полицейский постоял, опустив руки, а потом сел в машину.

      – Ну и дела, – пробормотал Болдуин. – Несется как олень, не догонишь. На несколько дней его хватит, потом погибнет от истощения. Если раньше не подстрелят, конечно. Некоторое время сидели молча. Стих лай, померк красноватый свет, стало холодать. Полицейский высунулся из машины:

      – Можете ехать. Только будьте осторожнее; он вроде побежал на север, но может свернуть и на восток, как бы на вас не устроил охоту. Болдуин сплюнул:

      – Спасибо, Джеф. Мы за себя как-нибудь постоим.

      Полицейская машина подалась назад, освобождая дорогу. Ехали снова, все чаще попадались перелески. Болдуин свернул опять, уже на грунтовую дорогу. По сторонам затемнели холмы, начался длинный подъем вдоль бегущей навстречу речки.

      – Электромобиль тут не залезет, – довольно пробурчал Болдуин. – А то охотников бы развелось больше, чем оленей.

      Пересекли пару долин, по дну которых пробирались светлые ручьи. Наконец Болдуин свернул и остановил фургон посреди поляны. На траве ещё медлил серый полусвет, но под деревьями сгустилась тьма.

      – Здесь заночуем, – благодушно улыбнулся Болдуин. – А с утречка на охоту.

      Быстро набрали дров, вокруг хватало сушняка, и Болдуин занялся костром, а Русов стал подтаскивать хворост про запас.

      Разгорелось, вытянулось вверх красное пламя костра – и чернее стали деревья, повеселела в трепетном свете поляна. Русов глядел, как языки огня обнимают ветки, и чувствовал, как постепенно уходит напряжение из тела. Он и не подозревал, как устал за эти дни. Чужой язык, чужие люди, чужие обычаи – все навалилось разом, он все время был настороже, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость, и только у костра почувствовал себя как дома. Не было сил встать – он следил, как двигается Болдуин и с благодарностью принял тарелку дымящегося варева, а потом кружку горячего чая.

      Болдуин приготовил постели – две откидные койки внутри фургона. Русов разложил на одной спальный мешок, переоделся в выглаженный Джанет тренировочный костюм и забрался внутрь. Некоторое время ещё слышал шум деревьев и потрескивание костра, блаженный покой наполнял тело.

      …Потом в глаза хлынул яркий свет, а в ушах раздалась английская речь.

      – Вставай! – Болдуин тряс его за плечо. – Ну и горазд ты спать.

      – Доброе утро. – Русов сонно вылез из мешка, вдел ноги в ботинки и зашлепал к речке. Стянул куртку и стал плескать в лицо и на грудь холодную воду. Она быстро привела его в чувство, и утренний воздух показался приятно теплым.

      Русов переоделся по-походному. Болдуин не стал разводить костер – сварил кофе на портативной плитке и уже потягивал из кружки, сидя на складном стуле. Надвинутое на глаза кепи, черная борода и широкое красное лицо придавали ему вид бывалого лесовика.

      Покончив с кофе, отставил кружку, положил на колени предмет размером с небольшую книгу и стал подсоединять какое-то приспособление, похожее на динамик.

      – Это компьютер, – пояснил в ответ на вопросительный взгляд Русова. – Есть телефон, а на диске карты и банк данных. Не знал, что ты без компьютера, в лесу не сможем переговариваться. Ну неважно, далеко расходиться не будем. Пей кофе и надевай рюкзак. Нам через речку и на холм. Там объясню, что делать.

      Перед уходом Болдуин подогнал фургон к деревьям и набросил маскировочную сеть.

      – Всякие по лесу шляются, – проворчал он. – Не зная кода, не уведут, но напакостить могут.

      Фургон слился с ветвями и стал незаметен. Перешли по камням речку и вошли в лес на другой стороне. Было приятно чувствовать рюкзак на плечах, приятно идти по утреннему лесу, вдыхая свежий воздух и запах палой листвы. Деревья стояли незнакомые, лиственные, и Русов поинтересовался их названиями.

      – Клен, каштан, – буркнул Болдуин. – Тут лес чистый, хотя Виргинская черная зона недалеко.

      Поднялись на вершину холма. Между деревьев Русов увидел вдали белые домики городка.

      – Брошенный, – мрачно сообщил Болдуин. – Зона близко, да и место уединенное, бандитам раздолье. Но по лесу они редко шастают, поживиться нечем… Нам вниз, в долину и вон на тот холм.

      Когда забрались на второй холм, Русов тяжело дышал, а Болдуину хоть бы что – бодро оглядывался. Вид и в самом деле был прекрасный. Солнце ещё невысоко поднялось над лесистыми горами, кое-где тронутыми желтизной, и в долинах лежали тени. Местами виднелись дороги, но не нарушали общего впечатления безлюдья.

      – И где тут олени? – перевел дух Русов. – Так и будем лазить за ними по холмам?

      – Подожди, – ухмыльнулся Болдуин. – Давай спустимся немного.

      На залитой солнцем поляне он скинул рюкзак, порылся и подал Русову компьютер.

      – Повесь на шею, динамиком наружу. Видишь, на торце высветились клавиши. Нажми ''звук''.

      Русов притронулся к клавише. Странный звук, похожий на громкое басовитое мычанье, возник в динамике и стал подниматься все выше тоном, делаясь резче и тоньше, пока не стих за пределами слышимости. Русов вопросительно поглядел на Болдуина.

      – Сейчас время гона, – объяснил тот. – Олени-самцы подзывают подруг. Самок, конечно, нельзя стрелять, но на зов часто прибегают другие самцы. Отличишь от самки?

      – Конечно, – улыбнулся Русов. – По рогам. Олени и у нас водятся, видел.

      – Я запрограммировал голос молодого быка. – Болдуин проверял пистолет. – Может прибежать зрелый бык, чтобы отбить самок. Пока попробуем здесь, но, скорее всего, придется походить. Я спрячусь ниже, а ты оставайся тут. Замаскируйся, они человека хорошо знают. Звук включай изредка – раз или два. Если олень выйдет на тебя, стреляй. Целься, чтобы перебить позвоночник или по лопаткам – в сердце, иначе уйдет. Он и без одной ноги бегает, будь здоров.

      Закончив наставления, Болдуин подхватил рюкзак, поспешил вниз и скрылся. Русов отыскал укромное место между кустами и раздвоенным деревом, прислонился к стволу и стал ждать. В просветах среди листвы виднелись голубые холмы, в лесу было тихо, солнце начинало пригревать… Через некоторое время Русов опять включил звук. Могучее мычанье, все выше и пронзительнее, понеслось над лесом и стихло.

      У Русова сильнее забилось сердце. Вспомнились читанные в детстве романы Фенимора Купера и он почувствовал себя Следопытом, удивительные приключения в девственных лесах Америки ожидали его.

      Потом пришла трезвая мысль. Эта земля не была девственной, три столетия индустриального развития прошли над ней со времен Следопыта и вдобавок самая опустошительная в мировой истории война. Природа устала от человека, и теперь сбросила его бремя и наслаждалась отдыхом. Что они делают здесь? Нанесли такие страшные раны и никак не оставят её в покое. Русов вздохнул… И оцепенел, на прогалину в пятидесяти метрах от него беззвучно вышел олень.

      Он был точно такой, как Русов увидел когда-то на лесной дороге близ Кандалы, словно проскакал через тысячи километров безлюдья: длинные тонкие ноги, красивое туловище, маленькая головка с ветвистыми рогами.

      Олень остановился, голова с черными блестящими глазами повернулась к Русову. Тот почти перестал дышать, надеясь, что не заметен за стволом дерева… Наконец бык отвел взгляд и стал смотреть в другую сторону: видимо, выискивал оленя, чей крик недавно слышал.

      Русов тихонько взялся за рукоять пистолета – ладони вспотели, сердце колотилось, стрелять в такого красавца казалось преступлением. Но не успел поднять ствол, как олень вдруг повернул голову прочь от Русова, прислушался, сделал огромный скачок и исчез, только стук и треск пошли по лесу… Скоро все стихло, а разочарованный Русов перевел дыхание и стал ждать, не раздастся ли выстрел снизу. Но все было спокойно, а спустя несколько минут зашевелились кусты и показался Болдуин.

      – Видел? – спросил хмуро. – Я и не заметил, как он подошел. Наверное, хотел чужими самками тихонько попользоваться. Есть такие, своего табуна нет, вот и подкрадываются к чужому, вдруг повезет. Как рванул! Обычно бегают по лесу тихо, ничего не слышно. Это ты его спугнул?

      – Едва ли. – Русов вышел из-за дерева. – Перед тем как убежать, он в другую сторону посмотрел. Я думал, тебя учуял.

      – Да уж, – с досадой вздохнул Болдуин. – Не думал, что олень на нас сразу выйдет. Другой случай не скоро представится. Ладно, пойдем дальше. Охотника, как волка, ноги кормят.

      Он первый пошел вниз по склону, Русов за ним. Долго спускались, стало сумрачно и сыро; солнце не успело прогреть низины. Наконец услышали журчание и вышли к ручью, среди обомшелых камней и папоротников плескал маленький водопад. Сели на поваленное дерево отдохнуть.

      Болдуин покопался в рюкзаке, протянул банку пива и чипсы. Русов открыл пиво, захрустел чипсами, с удовольствием вдыхая запахи мокрого мха и прелой листвы: как давно их не хватало. Но вдруг поперхнулся: показалось, что кто-то смотрит с другой стороны ручья. Поглядел – но там никого не было, только непроницаемая зелень с пятнами желтизны. Он задумчиво допил пиво, затолкал банку между камней. И быстро поднял глаза.

      На другом берегу ручья стоял человек. Темная одежда, и в лице что-то восточное – наверное, легкая раскосость глаз. Он поднял руку, словно салютуя, и в ней что-то блеснуло… Меч!

      Русов хрипло выдохнул. Болдуин резко обернулся.

      – Что?.. – начал он.

      По ту сторону ручья никого не было. Даже листва не колыхнулась, но человек в темном пропал.

      Русов обрел дар речи.

      – Увидел кого-то, – все ещё хрипло сказал он. – Человека в черном… – Про меч решил не говорить, а то Болдуин решит, что совсем спятил.

      Болдуин хмуро разглядывал стену зелени.

      – Бывает, – наконец буркнул он. – Ходят байки про Черного охотника. Ничего хорошего такая встреча не сулит… Ладно, пошли. Не будем труса праздновать.

      Перешли ручей и стали спускаться по склону дальше. Становилось все сумрачнее. Вдруг Русов услышал шорох сзади и оглянулся, в надежде снова увидеть красавца-оленя. И обомлел: прямо на него несся черный зверь – пасть раскрыта, а в ней белый блеск клыков.

      – Эй! – крикнул он, отпрыгивая.

      Болдуин повернулся, и дуло пистолета вместе с ним. Сверкнуло пламя, грохот почти оглушил Русова, фонтан земли взметнулся на месте, где он только что стоял. За долю секунды до этого черный зверь изменил траекторию движения, отклонился в сторону и мгновенно исчез.

      Лишь теперь Русова затрясло.

      – Кто это был? – едва выговорил он. – Собака? У нас в лесах полно одичалых собак. Но на вооруженных людей не бросаются, ружейную смазку издалека чуют.

      Болдуин не ответил. С напряженным лицом оглядывался по сторонам, пистолет наготове.

      – Никогда не слышал, чтобы они тут появлялись, – спустя некоторое время пробормотал он. – Недаром ты увидел Черного охотника, это его свора. Теперь охоте конец. А точнее, теперь на нас пошла охота. Вот что, Юджин, пистолет в руки и стреляй, едва завидишь черную тварь. Хоть издалека, их нельзя подпускать близко…

      Он осекся. По телу Русова пробежала дрожь. Тоскливый вой раздался где-то в глубине леса, ему откликнулся другой заунывный голос, а потом третий – словно концерт безнадежного отчаяния и злобы начался позади колоннады деревьев.

      Русов выхватил пистолет из кобуры, передернул затвор. Как он собирался стрелять оленя, не загнав патрон в ствол?..

      И опять тихо кругом – ни звука, ни ветерка. Казалось, черный зверь с оскаленной пастью только привиделся. Но дрожь ещё не прошла, а по спине стекал противный холодок.

      – Кто это? – повторил он, уже зная ответ.

      – Волки, – сумрачно сказал Болдуин, – но не простые. Обычные волки серые, а эти черной масти. Несколько лет назад пришли со стороны Лабрадорской черной зоны и терроризировали Новую Англию. А теперь, значит, добрались и до Пенси-Мэр. Очень умные и свирепее обыкновенных волков.

      – Да уж. – Русова продолжал бить озноб. – У нас волки не кидаются на людей, тем более летом, когда пищи в лесу хватает.

      – Это не обычные волки! – отрубил Болдуин. В голосе слышалась нотка отчаяния. – То ли исчадия ада, то ли прошедшей войны. Что-то вроде одержимых черным бешенством, только эти не сдыхают. Не отстанут от нас, пока не загрызут. Или мы не убьем хотя бы нескольких.

      Русова передернуло, он постарался взять себя в руки:

      – Подавятся. У нас есть оружие, а пуля даже бешеного волка вылечит. Что будем делать?

      – Возвращаемся к машине. – К Болдуину вернулась решительность. – Я впереди, ты сзади. Все время оглядывайся. Хорошо, что ты этого углядел. Иначе валялись бы с порванными глотками. Стреляй в любую черную тень, держи их подальше. Ничего, выберемся.

      Они двинулись, пистолеты наготове. Русов крутил головой и, если почва под ногами позволяла, то пятился. Лес уже не казался безмятежным: солнце глядело чересчур пристально, деревья прятались друг за друга, а в чащах чудились пятна темноты. Пару раз он едва не нажал на спуск, но первым снова выстрелил Болдуин.

      – Не оборачивайся, – хрипло закричал он вслед за грохотом выстрела. – Смотри по сторонам! Их несколько!

      И в самом деле, совсем близко мелькнула черная тень: как только подобралась? Пистолет Русова громыхнул, но тень исчезла, словно и не было.

      – Быстрые твари, – пробормотал он разочарованно и едва не оглох от двойного выстрела Болдуина.

      – Эх, опять мимо, – выдохнул тот. – До чего же хитры! Так мы все патроны расстреляем. Взял ведь немного, только на оленей. Да ты две обоймы расстрелял. Посторожи, я перезаряжу.

      Опять прозвучала заунывная свирепая перекличка, столь странная при свете дня. Пока добрались до вершины холма, Болдуин стрелял ещё несколько раз и две обоймы выпустил Русов по черным пятнам, возникавшим в пронизанных солнцем чащах. Один раз оттуда послышался пронзительный визг, а следом глухое рычание и душераздирающий вой.

      – Есть один, – мрачно прокомментировал Болдуин. – Я его ранил, а товарищи загрызли. Раненых они не оставляют. К сожалению, от нас пока не отстанут. Вот если бы убить ещё парочку…

      Он оглядывался, пока Русов перезаряжал пистолет. Предстоял спуск в лощину, а потом снова подъем на холм. За верхушками деревьев виднелись белые домики покинутого городка.

      – Подожди, – буркнул Болдуин. – Ты гляди по сторонам, а я достану компьютер. Есть идея.

      – Может, вызовем вертолет? – Русов до боли в глазах вглядывался в спокойный лес. – Ты говорил, что у тебя телефон есть.

      – Разоримся на вертолете, – отмахнулся Болдуин. – И пока долетит, наши косточки обглодать успеют.

      – И чего к нам привязались? – невесело поинтересовался Русов, стискивая рукоять пистолета. – Затравили бы оленя.

      – Оленя летом не больно догонишь. – Болдуин отсоединил от компьютера динамик, откинул крышку и стал водить пальцем по дисплею. – Зимой по снегу ещё могут загнать. А эти, по рассказам, любят человечину. Так что смотри внимательней.

      Все так же блестела зеленая, местами тронутая позолотой листва, по лесистым горах плыли тени облаков, но теперь все казалось Русову затаившимся и враждебным. Природа не просто отдыхала от человека, она мстила за столетия унижений, выпестовав где-то в потаенных уголках и напустив на людей черных тварей…

      – Отлично, – изрек Болдуин. – В городке есть оружейный магазин, могли остаться патроны. А если нет, тоже не беда. Закроемся в помещении и вызовем ополченцев. Подъедут на бронетранспортере.

      Он сунул компьютер в карман куртки:

      – Пошли. Порядок прежний. Береги заряды. У меня осталась одна обойма. А у тебя?

      – Тоже одна, – пробормотал Русов. Они двинулись.

      …Полого идет вниз склон, в ногах путается трава, за одежду цепляются ветки кустов. Мгновенные шорохи позади, справа и слева. Снова черное летит на Русова, а в нем краснота и белый оскал смерти. Ствол пистолета влево, с такого расстояния прицел не нужен, палец давит на спуск. Отдача толкает Русова, он продолжает поворачиваться на левом каблуке, передергивает затвор и стреляет в громадного черного волка, который успел подобраться сзади. Потом палит ещё два раза в улепетывающих тварей… Вот их уже нет, но одна никуда не денется: черный зверь раскинулся, оскалив пасть и подмяв под себя кусты.

      – Здорово ты их, – прохрипел Болдуин, глядя на волка расширенными глазами. Потом опомнился и стал смотреть по сторонам. – Я даже выстрелить не успел.

      – Меня один таежник учил. – Русов обессилено присел на корточки. – Мне до него далеко. На этот раз просто повезло. Что будем делать? Один патрон остался.

      Он почувствовал растущее отчаяние. Почему все время идет на поводу у других? Сирин затащил его в Америку, а теперь Болдуин в этот проклятый лес. Изо всех сил попытался взять себя в руки.

      – Пойдем дальше, к городку, – буркнул Болдуин. – Может, теперь отстанут. – Но в его голосе прозвучало сомнение.

      Прежде чем идти, бегло осмотрели убитого зверя. Русову доводилось видеть волков – и живьем, и убитых, но этот был крупнее; особенно удивляла черная, с сероватым налетом, словно обугленная шерсть. В тускло-желтых глазах застыла злоба, а раскрытая пасть, казалось, и сейчас была готова рвать и терзать. От волка отвратительно пахло псиной… Опять раздался вой, но подальше.

      К подножию холма спустились без приключений и оказались на лесной дороге. Вскоре по сторонам пошли луга, внезапного нападения можно было не опасаться, и Русов немного расслабился.

      Городок встретил их тишиной, теплом от каменных стен, сенью разросшихся деревьев. Не было сумрачности, характерной для Черных зон, но не встретилось ни души; все было покинуто. В компьютере Болдуина отыскался подробный план городка. Сверяясь с ним, миновали череду ветшающих домов и оказались на площади. Им открылось странное зрелище – несколько белых колонн с грудой битого кирпича за ними.

      – Это бывшая городская ратуша. – Голос Болдуина громко прозвучал в тишине. – Когда уходили, её взорвали. Там была женщина-мэр – как ни отговаривали, все равно заложила взрывчатку.

      Он с неприязнью покосился на Русова: мол, вы во всем виноваты. Тот промолчал.

      Оружейный магазин занимал первый этаж двухэтажного дома – стёкла выбиты, дверь прикрыта, но не на замке. Осторожно вошли и огляделись: полки зияли пустотой. Болдуин полез в подсобку и стал рыться в ящиках, чертыхаясь вполголоса, а Русов стоял, держа пистолет наготове. В окно хорошо просматривалась пустая площадь.

      – Нам везет, – раздался приглушенный голос Болдуина. – Нашлись патроны нашего калибра. – Он показался из подсобки с пачками в руках. – Видно хозяин забыл в спешке. Только срок годности давно истек, как бы порохом стволы не разорвало. Но делать нечего. Заряжай.

      Русов вставил четыре патрона, а остальные высыпал в карманы.

      – Теперь уходим. – Болдуин оглядывался. – Не нравится мне это спокойствие. Давай попробуем заднюю дверь, вдруг они шли по следу.

      Он открыл дверь за прилавком. Русов остался прикрывать, а Болдуин пошел по коридору, повернул и скрылся. Русов шагнул следом – и потом не мог понять, почему обернулся, не слышал даже шороха. Как в кошмарном сне, что повторяется вновь и вновь, черное страшилище неслось прямо на него.

      Не было времени поднимать оружие – ствол изрыгнул пламя, рукоять пистолета ударила в живот, воздух с хрипом вышел из груди Русова, его развернуло. И едва хватило времени, чтобы передернуть затвор и выстрелить снова – другой волк, рыча, прыгнул сквозь разбитое окно.

      На этот раз отдача была очень сильна. Русова отбросило к стене, а голова волка отделилась от туловища, перевернулась на лету и упала на пол вместе с обезглавленным телом. На Русова брызнуло горячей кровью и обдало отвратительным запахом. Он с трудом отлепился от стены и потер ушибленный затылок.

      Подбежал Болдуин.

      – Вот это да, – просипел он, глянув на волчью голову, а потом на пистолет в руках Русова. – Это уже не порох, а настоящая взрывчатка. Хоть бы стволы выдержали.

      Русов дрожащими пальцами вытирал с лица волчью кровь.

      – Хорошо, что ствол короткий, – чужим голосом сказал он. – С двустволкой не успел бы развернуться. Четырех волков прикончили. Пора бы им отстать.

      – Не знаю, – усомнился Болдуин. – Настырные попались. Может быть, хоть теперь уйдут. Давай поднимемся наверх, посидим там. На второй этаж не запрыгнут, а нам в себя прийти надо.

      На втором этаже заглянули в несколько комнат и выбрали ту, что раньше служила гостиной – с диванами и гравюрами на стенах. Русов почувствовал себя лучше и смотрел с любопытством: водяная мельница среди сумрачного леса, дощатая железнодорожная платформа – старая добрая Америка…

      Болдуин позакрывал все двери и сел у окна с пистолетом наготове.

      – Полежи, отдохни, – посоветовал он. – Тебе сегодня досталось.

      Русов послушно лег на диван, чихнул от поднявшейся пыли, солнечный лес и черные пятна поплыли перед глазами… Понял, что спал, только когда Болдуин потряс за плечо.

      – Я дал тебе подремать. Они выли пару раз, но все дальше и дальше. То ли хитрят, то ли с них довольно. Не стал вызывать бронетранспортер, а то засмеют. Дескать, охотники пошли, за броней от зверя прячутся. Попробуем дойти так.

      Сон освежил Русова, а настроение стало приподнятым: уложил трех таких тварей! В голосе Болдуина явственно слышалось уважение. Он соскочил с дивана:

      – Пойдем.

      Но прежде поели, у запасливого Болдуина оказались в рюкзаке бутерброды и фляга с водой. Потом спустились, ещё раз глянули на убитых волков и осторожно вышли через заднюю дверь. Русов удивленно остановился: солнца не видно, небо затянуто невесть откуда взявшимися облаками, накрапывает дождь.

      Болдуин озабоченно разглядывал дисплей компьютера.

      – Мы теперь дальше от машины, милях в четырех. Надо пересечь вон те холмы, – он показал на лесистую гряду. – Будь внимательнее, вдруг волки вернулись. Тронулись в том же порядке: Болдуин впереди, а Русов сзади. Вскоре миновали городок, пересекли поле и вошли в лес. Тот встретил неприветливо: мокрые кусты, цепкая трава, угрюмые под дождем деревья. Из-за непролазных зарослей пришлось отклониться влево, там попалась тропка. Она увела ещё левее, и Болдуин чертыхнулся:

      – Ладно, главное пересечь холмы и выйти к дороге. А там поднимемся вдоль речки к машине.

      Они шли долго, дождь все усиливался, мрачнее и выше становились деревья. Тропа опять повернула влево, пришлось оставить её и лезть в гору напрямик. Джинсы Русова промокли и липли к бедрам, он устал оглядываться, а вдобавок развязался шнурок на ботинке и пришлось присесть на корточки, чтобы его завязать.

      Русов торопился, никак не мог справиться, а когда поднялся, Болдуина не было видно. Он побоялся кричать, вдруг приманишь черных тварей, и рысцой побежал вперед. Никого, только шорох дождя по листве. Быстро пошел направо, потом налево – мокрые кусты, сгущающийся сумрак, пусто в лесу… Наконец осмелился подать голос, но крик словно увяз в насыщенном влагой воздухе – прозвучал глухо и беспомощно. Ему почудился ответный крик откуда-то сверху, бросился туда, но угодил в овраг и еле выбрался по скользкому глинистому склону. Сколько ни кричал, больше ответа не было – он заблудился.

      Русов хмуро огляделся: сумерки, дождь, неясно куда идти. Можно попробовать забраться на холм, но вон их сколько, совсем собьешься с дороги. Он повернулся и пошел вниз, где-то там должна быть тропка. Скоро сыскалась, чуть светлела в сумеречном лесу. Русов пошел по ней, вдруг выведет через холмы на дорогу. Руку держал на кобуре, пальцы сжимали рукоять пистолета. Холодный металл придавал уверенности, вон каких зверей сегодня завалил, знал бы только отец.

      Тропка нырнула в овраг, к бревну через шелестящий ручей, взобралась по песчаному косогору. Пересекла заросшую папоротником полянку, утонула в густой тени деревьев, выскользнула на место посветлее…

      Русов резко остановился, озноб пробежал по телу, в руке сам собою оказался пистолет. На другой стороне поляны маячила тень.

      Снова Черный охотник?

      Тень не двигалась, не видно было и блеска меча. Русов вгляделся, и на сердце немного отлегло.

      Это был обыкновенный человек, хотя странного вида. Беловатая шапка волос, коренастое туловище, неопрятная, как у бомжа, одежда. На лице выделялись белки глаз – совсем как у Дэна, напарника Русова по складу. Человек растопыривал перед собой ладони – дескать, оружия нет, – и ладони тоже были темны.

      Русов сунул пистолет в кобуру: чего испугался? Негров он уже видел, это наверное обыкновенный американский бомж. Или бродяга: как их тут принято называть? Отец приучил его обходиться вежливо даже с бродягами.

      – Здравствуйте, – подчеркнуто дружелюбно сказал он. – Меня зовут Юджин, и я заблудился. Не скажете, эта тропа выведет к дороге по ту сторону холмов?

      Говоря, он мимолетно удивился, что так хорошо видит бродягу: откуда на поляне появился свет?

      Бомж медленно опустил руки, пошевелил губами. Они не были толстыми как у Дэна, обыкновенные губы.

      – Н-нет, – с каким-то скрипом выговорил он. – Тропа… не выведет. Ведет… другие места.

      Казалось, он давно не разговаривал и слова давались с трудом. Русов спросил в замешательстве:

      – Может быть, проводите к какому-нибудь жилью? Я весь промок. А до этого на нас напали волки.

      Некоторое время бродяга молчал. Потом, стараясь держаться в стороне от Русова, пошел к куче хвороста под деревьями и протянул к ней руки. Ярко вспыхнуло, куча занялась жарким пламенем. У Русова открылся рот.

      – Чем это вы? – спросил потрясенно. – Ведь все сырое.

      Бродяга полуобернулся и глянул на Русова, в одном глазу отразилось пламя.

      – Дар, – выговорил он. – Иди… грейся. Волки… не подойдут.

      У Русова сжалось сердце: ничего себе бомж, мановением руки разжигает огонь. Он попытался успокоить себя: может быть, это просто фокус? Но сердце тревожно тукало, вспомнились жуткие истории про обитателей Черных зон. Делать было нечего, за пистолет не стоило и браться; Русов живо представил себе, как будет метаться по поляне, объятый пламенем. Растопыренные ладони бродяги вовсе не означали мир.

      Он поборол страх и подошел к костру. Бомж отступил, хитро поглядывая. Русов скинул промокшую куртку и, держа её нараспашку, подставил себя приятному жару. От джинсов и рубашки скоро пошел пар, бедра и колени стало припекать. Русов поворачивался так и сяк, стараясь высушить мокрые места на одежде, и напряженно думал: что делать дальше?

      Он встретился с обитателем Черной зоны, это было ясно. Хотя бомж не выглядел таким страшным, как описывала молва, он был опасен. Очень опасен…

      ''А разве я не опасен? – пришла мысль. – У меня пистолет, выстрел из которого может оторвать голову. Этот бродяга явно испугался, увидев меня. Кто знает, какую жизнь ему приходится вести – все время в глухих местах, подальше от людей? Это ведь тоже человек, только искалеченный Черной зоной… Или тут что-то другое? Что значат слова о даре?''

      – А как вас зовут? – спросил он по возможности дружелюбно. – И как вы живете? Я впервые встречаюсь с таким… обитателем леса.

      Жар костра опалял ресницы, пришлось отодвинуться, ответа ждал долго.

      – Старое имя… не имеет значения, – наконец проворчал бродяга. – Прежний мир ушел… Взял себе имя Уолден… Можно просто Уолд… ''Жизнь в лесах''… читал?

      – Нет. – Русов был потрясен. – Но мама рассказывала об этой книге. Кажется, её написал Генри Торо. Так как будто называлось озеро, у которого он жил…

      – У меня тоже есть… озеро. – Голос Уолдена был как карканье ворона. – Не здесь… а у моего дома. После войны… остался там. Некуда бежать. Незачем бежать. Большинство… погибло. А некоторые… обрели дары. У меня… дар огня. Никакой волк не подойдет… даже черный. – Тут он хрипло рассмеялся. – Чуют… я могу их поджарить. У других… иные дары. Мы… редко встречаемся. Нас мало, за нами охотятся… обычные люди. Но ты не похож… на них. У тебя светлое пламя, только сейчас красноватое… от страха.

      Последних слов бродяги Русов не понял. Наконец-то почувствовал себя сухим, да и от куртки перестал валить пар.

      – Про жителей Черных зон рассказывают всякие сказки… Уолд. Конечно, мне было жутковато вначале. Спасибо, что обсушили. А теперь покажите, в какой стороне жилье, и я пойду.

      Русов сказал и испугался: вдруг не отпустит?

      Уолд опять скрипуче рассмеялся:

      – Ночью опасно… Не только волки… Война для многого открыла двери, вы не знаете… Пойдем, я укрою до утра. Только… иди вперед. Ты слишком боишься.

      Делать было нечего. Русов не осмелился спорить, накинул согретую куртку и зашагал по тропинке в сторону, указанную Уолдом. Пару раз обернулся: угасающий костер краснел между деревьев, а в десятке шагов сзади бесшумно скользил темный силуэт.

      На очередной полянке Русов глянул вверх: дождь перестал, проглянули звезды, одно темное облако светилось по краям. Со сжавшимся сердцем понял, что опять идут к городку.

      Вот и черные силуэты зданий. Внезапно посветлело, Русов поднял голову и увидел, что из-за облака выходит луна. Ее серп он видел над Лабрадором, а теперь полный серебряный круг плыл по небу, заливая город печальным светом.

      Они прошли по улице и оказались на площади.

      Русов невольно остановился, щемящее чувство появилось в груди. Колонны – все, что осталось от ратуши – сияли белизной в лунном свете. Наверное, таким же холодным белым огнем светился Парфенон в древних Афинах… Все было покинуто и мертво, словно не один-два десятка лет, а два тысячелетия прошли над этим американским городком.

      – Иди, – жутковато прогудел сзади Уолд. – Через площадь.

      По ярко освещенной улице подошли к неприметному дому, обогнули – сзади оказалась пристройка. Уолд повозился с замком и открыл дверь. Русов вошел первым и остановился в непроглядной темноте, чувствуя себя слабым и беззащитным. Не слишком ли доверился этому выходцу из Черной зоны?

      Чиркнуло, загорелся слабый огонек, а затем от яркого света на стенах задрожали тени. Уолд сидел за столом, подкручивая фитиль керосиновой лампы. Лицо выглядело уже не черным, а темно-серым, будто испепеленным, и Русов с содроганием вспомнил, что такого же цвета была шерсть убитых волков. Шапка кое-как подстриженных седых волос нависала над кустистыми бровями, а ниже светились два язычка пламени. Хотя Русов понимал, что это только отражения горящего фитиля в глазах Уолда, он вздрогнул и постарался не смотреть на серые узловатые кисти рук.

      Рядом со столом располагался топчан: видимо, Уолд нередко бывал в пристройке, а вдоль стены тянулись самодельные полки – положенные на кирпичи доски с множеством книг.

      – Прихожу сюда… почитать, – проскрипел Уолд. – Собирал по всему… городу. До дома тащить далеко… Ночью сюда никто не придет… боятся. Ты ложись… Людям надо спать. Не бойся… не трону.

      Русов снова вздрогнул: похоже, Уолд не причислял себя к людям. С сомнением поглядел на топчан.

      Уолд засмеялся, будто закаркал:

      – Нет вшей… Вся живность боится Уолда. Чувствует… у него дар. – Спасибо, – вздохнул Русов, потянулся рукой снять рюкзак и обнаружил, что того нет. Даже не помнил, где оставил; сумасшедший выдался день. Он отодвинул топчан подальше от лампы, лег на спину, подложил руки под голову и стал смотреть на потолок, где вздрагивала тень Уолда.

      – Ты не говори… что видел меня, – проворчал тот. – Мы одной крови… ты и я. «Где я это читал?..» – сонно подумал Русов. А Уолд продолжал:

      – У всех людей сердце огненное… но обычно тусклое. Разгорается, лишь когда падает черный свет… Но большинство не выдерживает…

      ''Что за бред?» – зевнул Русов.

      Он повернулся на бок, подтянул колени и накрыл лицо полой куртки. Чуть потрескивало, по стене уютно колебался красноватый свет и Русову показалось, что он снова в Кандале; отключили электроэнергию, мама зажгла керосиновую лампу и читает о чудесах Моисея. А он натянул одеяло на голову, следит сквозь щелку за её колеблющейся тенью и постепенно погружается в сон…

      Словно почувствовав его мысли, Уолд хрипло и почти без запинки прочитал:

      ''Горе тебе, опустошитель, который не был опустошаем, и грабитель, которого не грабили! Когда кончишь опустошение, будешь опустошен и ты; когда прекратишь грабительства, разграбят и тебя''.

      Пошелестел страницами и добавил:

      ''Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули''.

      ''О ком это он? – сонно подумал Русов, погружаясь в сладкую дремоту. – Об Америке, что ли?»

      Мать иногда говорила, что её страну постигла кара за эгоизм и увлечение материальными благами. Но Русов сомневался: за что тогда пострадала ещё треть мира?

      …Яркий свет пробивался сквозь веки. Еще не совсем проснувшись, Русов блаженно потянулся, почувствовал под собой голые доски и рывком сел.

      Комната была пуста, Уолда и след простыл. Солнечный свет пробивался сквозь грязноватое окно, золотой пылью дрожал над полом. Русов встал и подошел к полкам: книги по биологии, философии, зоологии, ботанике – странное чтение для лесного бродяги. От воспоминания о вчерашней встрече по телу пробежали мурашки, захотелось поскорее уйти.

      Русов взялся за ручку двери, но вздрогнул снова: вспомнил про черных волков. Достал пистолет, проверил затвор и выглянул. Никого не видать, хлам и запустение под солнцем. Он вышел и быстро миновал площадь; ничего не осталось от ночного очарования, только мусор и битый кирпич.

      Зеленые холмы манили свежестью – за ними была дорога, машина и завтрак. Русов здорово проголодался. Он перешел поле и углубился в лес, ориентироваться по солнцу не составляло труда. Шел недолго, уже близко была вершина холма, когда услышал выстрел и крик впереди. Болдуин!

      Русов закричал в ответ и через несколько минут они встретились – и без того широкое лицо Болдуина расплылось в улыбке:

      – Фу ты, и как умудрились вчера потеряться? Я добрался до машины, с утра пошел тебя искать. А ты где ночевал, в лесу?

      – Нет. – Русов смутился, вспомнив просьбу Уолда не рассказывать о нем. – Вернулся в городок, отыскал помещение.

      – Брр, – Болдуин передернул плечами. – Призраки не являлись? Ладно, пойдем к машине. Поохотились.

      Через пять минут любовались пейзажем с вершины холма – зеленые с желтизной волны гор, подальше синие, а у горизонта прозрачно-голубые. Прохладной белизной блистала гряда облаков. Болдуин покрутил головой:

      – Собаки, слышишь?

      Русов стал вслушиваться и через минуту уловил лай собак, а потом лошадиное ржание. Болдуин нахмурился:

      – Что они, все бесноватого гонят? Скверно, как раз в нашу сторону.

      У подножия холма была прогалина, потом снова лес, за ним поблескивала речка. Лай приближался, усиливаясь.

      – Толково гонят, – пробормотал Болдуин. – Как же нам пробраться к машине? Одержимому нельзя попадаться, но и стрелять в него не хочется, мы не полицейские. И собаки могут сгоряча накинуться сворой.

      Лай и ржание стали громче, через прогалину перекатилась черная точка и скрылась в ближнем лесу, следом появились точки поменьше.

      – Вот что, – решился Болдуин. – Давай обратно в городок. Спрячемся там, где были. Они пройдут стороной.

      Спуск не занял и пятнадцати минут, подгонял истерический лай собак. Перебежали поле, кинулись к знакомой двери. Мертвые волки отвратительно смердели, после чистого лесного воздуха хотелось зажать нос. Поспешно поднялись в гостиную, где стекла были выбиты и из окон тянуло свежестью. Болдуин придвинул к двери тяжелый стол.

      – Опять мы тут, – поморщился он.

      Русов подошел к окну, сел на пол и осторожно выглянул: пустая площадь, белые колонны, пристальный глаз солнца. Сердце тоскливо сжалось, возвращался вчерашний кошмар. Три раза на них нападали волки, возникая хищными тенями то из залитой солнцем чащи, то из белых стен заброшенного городка. И в третий раз он попадал в этот город, где колонны напоминали потрепанный временем античный театр.

      Что за представление ждет их на этот раз? Русов вздохнул… И задержал дыхание.

      Он не увидел сумасшедше бегущего человека, как ожидал. И орущей своры собак. И полицейских на лошадях. Беглеца уже поймали и вели связанным, но не полицейские. Странная группа появилась на площади – люди в черных балахонах выступали неровным кругом, а в середине двое с накинутыми капюшонами волокли дергавшуюся фигуру… Грязно-белая шапка волос, темное лицо с белками глаз – Уолд! Русов с содроганием увидел, как жестоко вывернуты назад руки; ладоней не видно, прикручены к ягодицам толстой веревкой. Не помог Уолду его дар.

      Болдуин тоже приблизился к окну и тихонько свистнул:

      – Ба! Да это совсем другие. И не одержимого поймали, а парня из Черной зоны. Эти твари ещё хуже.

      Русова передернуло, остатки неприязни к Уолду исчезли при виде его жалкой участи.

      – А кто эти люди в черном? – прошептал он.

      Болдуин сплюнул:

      – Поклонники Трехликого. Раз надели черное, значит сейчас поклоняются этой… Темной Воинственности, есть такой китайский божок. Не высовывайся, они посторонних не любят.

      Появилось ещё два десятка людей в балахонах – шли поодиночке и группами вслед за кучкой с пленником. Русов заметил женщин: длинные волосы спадали на элегантные, в виде коротких черных плащей балахоны. Все молчали, слышался только лай собак, но самих не было видно: наверное, привязали. Иногда доносилось ржание лошадей.

      Пленника подвели к одиноко стоящим колоннам и грубо толкнули, он упал. Двое в капюшонах присели с разных сторон, держа веревки натянутыми, так что Уолд мог только корчиться на земле, как почерневший дождевой червь. Остальные расселись как попало; донеслись неразборчивые голоса, стали разворачивать свертки, из рук в руки передавали бутылки.

      Рот Русова наполнился слюной, он сглотнул. Это надо же – ни завтрака, ни глотка воды; так торопился уйти из комнатки Уолда, что не поискал питья. Желудок заворчал, напоминая, что и ужина тоже не было.

      – Что они собираются делать? – Русов попытался забыть о чувстве голода.

      – Всякое рассказывают, – пробурчал Болдуин. – Будто устраивают охоту на выродков, что остались жить в Черных зонах, совершают обряды в безлюдных местах… Сами увидим. Выходить все равно нельзя, собаки почуют. А попадаться в глуши поклонникам Трехликого не советуют.

      Внизу послышался шум. Русов вздрогнул и приник к окну – это два черных балахона волокли по бревну – похоже, столбы от веранды. Дотащили до колонн, бросили и начали возиться, послышался стук. Уолд взбрыкнул, попытался вскочить, но сидевшие уперлись ногами, натянули веревки, и он опять ткнулся лицом в землю.

      Хотя солнце поднялось высоко и должно было пригревать, Русов задрожал от холода: приближалось нечто отвратительное. Черные балахоны подняли сооружение, оказавшееся грубым крестом, и стали привязывать к колонне, а потом подошли к державшим Уолда и взяли у них веревки. Те встали, что-то одновременно сделали со своими одеяниями – и вдруг оказались в красном, даже на головах красные капюшоны.

      Болдуин снова свистнул.

      – Ага, – возбужденно зашептал в ухо Русова. – Все, как рассказывают. У них балахоны с красной подкладкой. Раз сменили цвет на красный, значит, собираются приносить жертву Лилит. Скорее всего, зарежут этого черного, а потом обольют бензином и подожгут. Будут плясать вокруг горящего креста и, как говорят, трахаться друг с другом, кто кому попадется. Тогда к ним можно присоединиться – это приветствуют. Может быть, подойдем, а?

      – Ты с ума сошел? – Русова затрясло. Выходит, не суждено Уолду вернуться в дом на берегу сумрачного озера, не суждено читать, размышлять, бродить по лесам. Пусть у него и жуткий дар…

      Двое в красном перехватили веревки и потянули брыкавшегося Уолда к кресту. Собравшиеся люди стали выкрикивать, некоторые тоже сменили наряд на красный, а кое-где на расстеленных плащах начались недвусмысленные ласки.

      Вне себя, Русов потянул из кобуры пистолет.

      – Ты что? – зашипел Болдуин. – Нас же растерзают!

      Уолда подняли и прикручивали веревками к кресту. Руки развязать не посмели, и обе перекладины остались свободными. Русов навел прицел, совсем близко увидел возбужденные, блестящие от пота лица под капюшонами. Когда оба сместились влево, поставил локти на подоконник, прицелился в правую перекладину, успел упереться ногой в диван и потянул спуск.

      Грохнуло, как из пушки. Русова толкнуло так, что диван проехался по полу. Поспешно навел прицел на крест. Правая перекладина разлетелась в щепки, фигуры в красном обернулась, одна держалась за окровавленную щеку: видимо, распороло щепой.

      Не теряя времени, Русов прицелился в землю под их ногами и снова нажал спуск. Его отбросило от окна, но было видно, как перед оцепеневшими поклонниками Трехликого словно взорвалась граната; в стороны брызнуло щебнем. Те пригнулись и побежали.

      Вся площадь наполнилась суматошным движением: черные и красные фигуры разбегались, развевались полы плащей, мелькали белые ноги женщин. Вокруг столба, распутывая веревку, бегал Уолд, потом пригнулся и все ещё со связанными за спиной руками побежал куда-то в сторону.

      Внезапно движение прекратилось, площадь опустела. Опять безмятежно сияло солнце, и лишь безупречную белизну колонн портил изуродованный деревянный крест.

      Русов выглянул, пытаясь понять, где спрятались черные фигуры.

      Грянул выстрел, пуля со звоном выбила остаток оконного стекла и врезалась в стену комнаты, отбив кусок штукатурки. Прогремело ещё несколько, с фасада сорвалась и с грохотом упала на тротуар вывеска. Видимо, кто-то заметил вспышку выстрела или блеск оптического прицела.

      – Уходим! – Болдуин закашлялся от известковой пыли. – Пока нас не перестреляли, как куропаток.

      Русов не возражал, его все ещё трясло – то ли от возбуждения, то ли от страха. Оба скатились по лестнице, пробежали мимо мертвых волков, но в дверях Болдуин резко остановился и выругался:

      – Собаки!

      Действительно, со стороны площади сумасшедшей волной накатывался собачий лай. Вот и первые выметнулись из-за угла – бешеные как волки и лишь немногим меньше: высунутые красные языки, остервенело разинутые пасти, готовые рвать и терзать.

      – Плохо дело. – Болдуин аккуратно прицелился. – Пока мы от них отбиваемся, нас самих десять раз пристрелят.

      Вдруг свирепый лай сменился испуганным визгом; собаки тормозили лапами, катились кубарем, поворачивали, с истерическим гавканьем налетали друг на друга. Несколько секунд, и от своры не осталось следа; все псы, поджав хвосты, убежали обратно.

      Болдуин осклабился и опустил пистолет.

      – Надо же, и от дохлых волков бывает польза. Собаки запах учуяли. Обыкновенных бы не испугались, но этих… Ладно, бежим. Сначала по улице, будем прятаться за домами.

      Они кинулись бегом, все время оглядываясь. Кое-где дома хорошо сохранились: целые стекла, белые веранды. Казалось, вот-вот выйдут хозяева, сядут в кресла-качалки, улыбнутся мягко греющему солнцу и с любопытством будут наблюдать за странными беглецами: откуда такие взялись?

      Но пробегали дом за домом, Русов вспотел, сердце сильно билось, а никто не показывался. Добежали до конца городка – никого позади. Пробежали ещё немного, дорога сделала поворот, дома скрылись за высокими деревьями. Пошли быстрым шагом, оба задыхались. Русов стал успокаиваться, думая, что их не стали преследовать. Но тут Болдуин обернулся и закричал:

      – Смотри!

      Дорога казалась темной, с обеих сторон её затеняли деревья. И над этой темной рекой, вырастая на глазах, беззвучно, без ржания, на них скакали три белых лошади с всадниками в черных плащах. Что-то смутно напомнила Русову эта картина, словно увидел иллюстрацию в старой книге, странное онемение почувствовалось в груди… Болдуин первым вскинул пистолет.

      – По всадникам не стреляй, – деловито сказал он. – Целься в лошадей. Я беру левую.

      Русов послушно поднял пистолет, выстрелили одновременно. Сила отдачи едва не опрокинула Русова на асфальт, но пуля в неистовой скорости полета, похоже, остановила коня на скаку; не издав ни звука, тот вскинулся на задние копыта и грянулся оземь, всадник отлетел в сторону.

      Лошадь слева жалобно заржала и покатилась по дороге, наездник с удивительным проворством успел соскочить. Третий всадник натянул поводья, развернул лошадь и понесся прочь. Сброшенный наездник зашевелился, приподнял голову. Болдуин дернул оцепеневшего Русова за рукав:

      – Бежим, чего стоишь? Они повернули в лес. Снова кусты, цепляющаяся за ноги трава, калейдоскоп деревьев. Когда взобрались на холм, Русов был мокрым от пота. Не задерживаясь, кинулись вниз, миновали прогалину, лес стал реже, побежали по ровной земле. Перешли вброд речку. Русов приостановился, плеснул в рот несколько пригоршней холодной воды. Болдуин уже стаскивал маскировочную сеть с фургона, вышли как раз на него. Поспешно забрались в машину, и Болдуин с места дал газ.

      Примерно через полчаса, когда речка светлым плесом ушла в сторону, он сбавил скорость.

      – Уф! От места, где на нас выехали эти всадники Апокалипсиса, до машины добежали меньше, чем за час. Вряд ли нас станут преследовать. Поняли, что можем огрызнуться, да и цивилизация уже недалеко.

      Всадники Апокалипсиса, вот кто это был! Русов вспомнил книгу со старинными гравюрами и жутких всадников на свирепых изможденных конях. Только там, кажется, было четверо… Всадники Апокалипсиса пронеслись над этой землей, над всем миром, а недавно скакали и на них по темному шоссе. И вряд ли это был последний выезд.

      Русова опять стала бить дрожь.

      – Холодно? – глянул Болдуин. – Давай переоденемся, а то мокрые от пота. Он остановил фургон, переоделись в сухую одежду. Русов вволю напился, надел смену белья и запасную рубашку Болдуина; его собственные вещи, в том числе выстиранный Джанет тренировочный костюм, так и пропали.

      – А почему ты заступился за этого урода? – поинтересовался Болдуин. – Он уже не человек вовсе. Я таких не трону, если первыми не полезут, но помогать… брр.

      – Долг платежом красен, – вздохнул Русов. – Есть такая русская пословица. И он человек, как ты и я. Помог мне вчера вечером, только просил ничего не рассказывать.

      ''Мы одной крови, ты и я'', – вспомнил он слова Уолда. Что бы они значили?

      – Ну-ну. – Болдуин поглядел искоса, они снова ехали. – Смотри, как бы эти человеки горло не перегрызли. Хотя и поклонникам Трехликого попадаться не стоит.

      Ехали молча, пересекая поля. На каком из них встретились с бесноватым, Русов не помнил. У большой реки Болдуин съехал на пустую площадку для отдыха, ветерок шевелил на ней всякий мусор.

      – Искупаемся, да и перекусить пора. Ты, наверное, целые сутки не ел. Жаль, свежей оленины не попробовали. С другой стороны, хорошо что нами самими не пообедали. – И Болдуин хохотнул.

      Русов жадно накинулся на консервы, потом разделся и вошел в холодную воду. Солнце начало спуск по небосводу, то и дело скрываясь за белыми облаками. Русов поплыл, и течение мягко повлекло его вниз, куда-то в сторону Мексиканского залива. Дрожа от холода, выбрался из воды, сел рядом с Болдуином, и они выпили по последней банке пива. Вокруг была голубая вода, желтый песок, покой и прохлада. Наверное, так выглядели реки в средних широтах России – побывать там Русову не довелось.

      Успели вернуться к обеду. Болдуин помахал на прощанье и уехал. Русов поднялся на веранду, чувствуя себя очень усталым: столько всего произошло за два дня.

      Джанет пошутила насчет оленины, что осталась бегать в лесу, и стала накрывать на стол. Грегори приветствовал Русова из комнаты; ему нездоровилось, обедать не стал. Джанет положила на большую зеленую тарелку нечто коричневое – с упоительным мясным ароматом и желтыми ломтиками какого-то фрукта сверху. К комбинации мяса и фруктов Русов привык и ел с удовольствием.

      Джанет ограничилась чаем, она выглядела по-домашнему уютно в халате красноватых тонов. Прихлебывала чай, изредка поглядывая на Русова.

      – Очень вкусно, – вздохнул тот, отрезая очередной кусок.

      Чай был горьковатый, она любила такой. Удовольствие доставила и похвала этого русского, хотя и высказанная невнятно, в процессе жевания. Она постаралась сегодня: приготовила свиную отбивную с ананасом, пусть консервированным, но свежие слишком дорогие. Мужчины много едят – похоже, он съест все на тарелке. Впрочем, от свежего воздуха всегда разыгрывается аппетит, вон как раскраснелся после охоты…

      Приятно смотреть, как мужчина поглощает приготовленный тобой обед. Когда-нибудь она будет сидеть в уютной гостиной собственного дома и смотреть, как ест её муж. Конечно, он будет выглядеть иначе, чем этот… Может быть, такого же роста, чуть выше нее. Светлые волосы неплохо смотрятся, особенно после стрижки, но ей больше нравятся брюнеты, как восхитительный Том Климт из ''Последнего поезда в Калифорнию''. И он не будет неуклюжим, а элегантным и утонченным – из колледжа или университета. Там они познакомятся – в ресторане или на студенческой вечеринке – и сразу влюбятся друг в друга…

      Когда она поступит в колледж? Это означает уехать в Колумбус, оставить дядю, но что поделаешь? Он предлагает даже деньги на учебу, хотя правительственного гранта за отца должно хватить… Да, в будущем году она поедет учиться. Как-нибудь переживет эту зиму и свалившегося на голову русского. Впрочем, заботиться о нем иногда бывает приятно.

      Она встряхнула головой: слишком размечталась, и поставила пустую чашку. Юджин действительно подчистил все на тарелке и теперь пил чай с солидным куском пирога.

      – Что-нибудь интересное случилось на охоте? – спросила она.

      Пирог застыл на полпути ко рту, глаза потемнели и стали цвета тревожной синевы. Красиво.

      – Вообще-то да, – сказал нехотя. – Но лучше расскажу завтра, пусть в голове уляжется. Сейчас пойду спать, устал.

      Все-таки гладко говорит по-английски – и не скажешь, что из другой страны. Она не ожидала этого, когда ехала к ратуше. А охотничьи приключения её не интересовали, пусть слушает дядя.

      – Завтра так завтра. – Она встала и привычно убрала посуду в моечную машину.

      Сделав все дела, поднялась в ванную и с улыбкой перевесила мокрое полотенце: вечно приходится убирать за этими мужчинами. В своей комнате долго сидела у окна. Медленно мерк день, и обычная тревога проникала в сердце вместе с крадущимися сумерками. Правда, сегодня было легче; все-таки неплохо иметь в доме гостя. Она легла и ночью видела на удивление приятные сны.

      Часть 2

      5. Доктор

      Русов шел по ночному лесу, и тот был неприятен – то ли на границе, то ли в глубине Черной зоны. Светила луна, путь перегораживали уродливые ветви деревьев, приходилось наклоняться, и тогда к лицу липла холодная паутина. Звук шагов глох в отвратительно мягком мху. Порой под ногами хрустело деликатнее и тоньше, чем ломающиеся сучки, и Русов старался не глядеть вниз.

      Он ускорил шаг, но лес становился все плотнее, льдистый свет омывал деревья. Русов стал дрожать от холода. Когда совсем замерз, деревья слегка раздвинулись, он оказался на залитой лунным светом тропинке и обрадовано заспешил вперед.

      И вдруг остановился, сердце стиснули ледяные пальцы: впереди маячила черная тень.

      Вот она медленно повернулась, блеснули белки глаз, и от сердца отлегло – Уолд! Снова явился, чтобы вывести его из леса. Уолд приветственно помахал, обернулся и пошел вперед, Русов за ним. Если бы ещё согреться! И опять Уолд словно прочитал его мысли: проходя мимо кучи хвороста, нагнулся и приложил ладонь. Вспыхнуло, от яркого пламени ещё больше потемнел лес, а Русов ощутил тепло. Уолд призывно махнул рукой – не останавливайся! – и поджег вторую кучу. Потом вспыхнул третий костер. Уолд обернулся и широко улыбнулся… Теперь он шел, растопырив ладони, и поджигал все подряд. Русову стало совсем тепло, потом жарко.

      Лес загудел от пламени, черные ветви извивались в огне, мох вспыхнул прямо под ногами. Пламя охватило одежду и тело Русова – от нестерпимого жара он проснулся.

      Голова полнилась гулом, очень хотелось пить. Русов встал с постели, но ноги подогнулись как ватные, и упал на пол. Все тело горело, жажда становилась нестерпимой. Мутные стены плыли вокруг. С трудом сумел угадать, где дверь, хрипло застонал и пополз на четвереньках. Ручка выскальзывала из пальцев, еле открыл, но в коридоре сумел встать на ноги. Хотя качало от стены к стене, добрался до ванной, открыл кран и долго с наслаждением пил ледяную воду. Стало полегче, дошел до постели, упал на мокрую простыню и снова погрузился в сон…

      Он оказался в окружении многоэтажных зданий и слепящего света. Изо всех окон хлестало пламя, река огня текла поверх крыш в черном небе. Погибающий город издавал нестерпимый вопль – это выло пламя и кричал втягиваемый в адскую топку воздух. Тело Русова корчилось от жара – он понял, что сгорает заживо в городе, подвергнутом ядерному удару во время Третьей мировой…

      – Юджин, завтрак готов!

      Она крикнула во второй раз, но не получила ответа: наверное, разоспался после охоты. Придется будить, вот ещё морока. Она поднялась по лестнице, вошла в комнату и остановилась. Юджин лежал поперек кровати ничком, в одних трусах: и куда только девал пижаму? У неё чаще забилось сердце: красиво вылепленная мускулистая спина, обтягивающие трусы, сильные икры. Она давно не видела вблизи мужского тела. Голос дрогнул:

      – Юджин, вставай!

      Ответа нет, и тело почему-то блестит, словно намазанное маслом. Она коснулась плеча и едва не отдернула руку – так горячо. Уже с тревогой попыталась перевернуть на спину, но не получилось: оказался слишком тяжелым, а кожа скользкой от пота. Зато увидела лицо и в смятении отступила – красное, как кусок сырого мяса. Она бросилась вниз к телефону.

      …Опять эта ненавистная белая машина и люди в похожей на скафандры белой одежде, лиц не видно за стеклянными щитками. Ей не разрешили подняться наверх. Юджина вынесли на носилках, укрытого покрывалом до подбородка, засунули в машину и увезли. Она зашла в ванную дяди, долго и тщательно мыла руки. Потом вяло подошла к телефону, набрала номер и скучно сказала:

      – Мистер Торп, я не выйду на работу. И Юджин тоже. Его увезла скорая помощь, а у нас объявлен карантин, похоже на инфекцию из Черной зоны… Что?.. Да, бедняга Дэн. До свидания, мистер Торп.

      Все, целый день ничего не сделать. Ни выйти из дома, ни подняться в собственную комнату. Надо ждать, что покажут анализы. Придушила бы этого постояльца, да и всех русских в придачу. Сначала отец, потом… А ну, перестань, Джанет!

      В полном расстройстве она повалилась на диван. Вдобавок и дядя заболел: откуда столько проблем на её бедную голову?

      Наконец-то он вырвался из этого леса, из этого города, из этого горящего мира. Он шел по песчаной дорожке среди цветов неописуемой красоты, и за предплечье держались прохладные пальцы его матери. Она шла рядом, рыжие кудри раскинулись по плечам… Кого-то они Русову смутно напомнили.

      – Не удивляйся, мой мальчик. – На свежем лице была беспечная улыбка, Русов не видел такой очень давно. – Наступила эпоха огня, люди сами ускорили её приближение. Многим придется очень тяжело, но таков ваш мир. Как я хочу, чтобы ты запомнил все это… – она повела рукой. – Но боюсь, Владычица не позволит. Спасибо уже за то, что позволила помочь тебе.

      Цветы слабо зашелестели и Русову показалось, что они шепчутся на незнакомом языке. Тропинка свернула, и он в изумлении остановился. За полем цветов к необычайному золотому небу вздымались синие деревья невероятной вышины…

      Словно щелкнул выключатель – все исчезло. Русов очнулся.

      Память ещё пыталась удержать некое драгоценное воспоминание, но тщетно. Только медлила прохлада на предплечье. Русов скосил глаза и увидел: на сгибе руки белеет повязка, из-под неё выходит трубка к сосуду над головой, а из этого сосуда с голубоватой жидкостью в руку и струится прохлада.

      Белые стены, шкаф с красными и зелеными огоньками аппаратуры, запах лекарств – он в больнице. Было жарко, сердце учащенно билось, вся кожа зудела.

      Что с ним? Сколько времени пролежал здесь?

      Русов попытался кого-нибудь позвать, но голос прозвучал еле слышно. Заметил возле правой руки кнопку и нажал. Спустя минуту дверь открылась, и вошла пожилая женщина в голубом халате.

      – Пришли в себя? – улыбнулась она. – Не беспокойтесь, все будет в порядке. Позже к вам зайдет доктор. Чего хотите?

      – Пить, – сипло попросил Русов.

      Женщина ушла, но вскоре вернулась со стаканом и, умело поддерживая голову Русова, помогла напиться. Обыкновенная холодная вода показалась необычайно вкусной. Медсестра глянула на дисплей, где пульсировали разноцветные линии, и ушла. Русов откинулся на подушку.

      Что же с ним произошло?

      Смутно помнился горящий лес, пылающий город, но, похоже, это был только бред. Нигде не болит, только слабость и все тело чешется.

      …Опять открылась дверь, вошел мужчина со светлой подстриженной бородкой, в аккуратном белом халате и очках с толстыми стеклами.

      – Привет, Юджин. – Со стандартной американской улыбкой мужчина присел на стул. – Вижу, вы очухались. Меня зовут Рэнд, и я здешний доктор. Знаете, сколько проспали?

      – Нет. – Русов глянул в окно, где болезненно ярко светило солнце.

      – Больше суток. Мы вам вкатили столько десенсибилизаторов, что могли проспать ещё сутки. Но хорошего понемногу, верно? – Доктор жизнерадостно рассмеялся.

      – А что со мной, доктор?

      Только теперь Русов почувствовал страх. Он лежал в больнице всего один раз, с воспалением легких, простыл осенью на рыбалке, но хорошо знал, что нынешние болезни могут сделать с человеком.

      Доктор посерьезнел и успокаивающе похлопал по коленке Русова:

      – Вам повезло, молодой человек. Подхватили инфекцию из Черной зоны, и организм отреагировал лихорадкой. Реакция оказалась очень бурная, зато было выработано большое количество антител и возбудители инфекции вряд ли выжили. У вас сильный организм. Дня три полежите и выпишем. Ваша страховка покрывает только минимум, а пребывание в госпитале дорого. В России лечение тоже платное?

      – Бесплатное, – пробормотал Русов. От нахлынувшего чувства облегчения захотелось плакать; он и не подозревал, что так испугался. – Если есть чем лечить, с этим плохо.

      – Понятно. – Рэнд отвел глаза и встал. – У нас лекарств хватает, фармацевтический бизнес один из самых выгодных, но не всегда помогают. После войны появилось слишком много новых болезней.

      – Не надо было воевать, – с досадой сказал Русов. Доктор хмыкнул и ушел. Немного погодя пожилая медсестра отсоединила Русова от капельницы и с помощью другой женщины откатила прямо на кровати в лабораторию, где взяли кровь и проделали кучу других малоприятных манипуляций. Наконец отвезли обратно, покормили бульоном, хотя Русов и не чувствовал голода, а затем снова пришел доктор.

      – Хорошо, – он подчеркнуто жизнерадостно потер руки. – Компьютер считает, что вы почти здоровы. Я склонен присоединиться. Конечно, несколько дней останется слабость, организм должен прийти в себя. Аллергическая реакция тоже не сразу утихнет. Но потом – хоть женитесь. Не присмотрели какую-нибудь американку? Будет жалко, если такие гены пропадут.

      – Нет, – сердито сказал Русов, но от бесцеремонной веселости доктора настроение заметно улучшилось.

      – Сейчас вас перевезут в другую палату, – бодро продолжал Рэнд, хотя почему-то избегал глядеть на Русова. – Надо понаблюдать, и без уколов в попку, к сожалению, не обойтись. Через два дня ещё раз проведем обследование и, если все будет в порядке, выпишем. Пока все. Приятно было познакомиться, Юджин.

      Доктор ушел, в палате стало тихо и спокойно, светлые тени колебались по стенам. Русов задремал, но вскоре разбудили медсестры и повезли по людным коридорам. Закатили в обширное помещение, разгороженное на боксы и залитое мертвенно-белым светом. Воздух был тяжелый, пропитанный запахом лекарств. Русова ввезли в один из боксов и профессионально ловко переложили на другую кровать. Медсестры выглядели усталыми, но одна улыбнулась Русову и поправила подушку.

      – Здесь две кнопки, – сказала она. – Эта делает стенки прозрачными, можете пообщаться с соседями, а другая для вызова медсестры. Нажимайте её, только если будет совсем плохо, у нас много работы.

      Они ушли. Русов полежал, борясь с приступами тошноты и оглядываясь. Выглядело так, будто оказался в матово-белом гробу. В очередной раз сглотнув подступившую к горлу горечь, нажал первую кнопку.

      Стенки и в самом деле обрели прозрачность – очередное чудо технической мысли. Русов глянул налево и содрогнулся: до половины прикрытый простыней, на соседней койке лежал чуть ли не скелет с серой кожей и ввалившимися глазами. Грудь с выступавшими ребрами слегка вздымалась и опускалась, а глаза были закрыты.

      – Что, не вдохновляет соседство? – раздался хриплый голос справа.

      Русов едва понял выговор и оглянулся. Вздрогнул снова: на белой подушке лежала большая черная голова с белками глаз, остальное скрывала простыня.

      «Уолд? – мелькнула паническая мысль. – Откуда он здесь?»

      – Черных не видел? – осклабилась голова, и Русов успокоено вздохнул: вторым соседом оказался обыкновенный негр. – Впрочем, откуда? Ты вроде из России, я видел тебя в новостях.

      – Верно, – сказал Русов и удивился, как слабо прозвучал его голос в обширном пространстве. – А это общая палата, да?

      – Точно, мистер, – разошлись в ухмылке синеватые губы. – Все удобства для бедняков вроде нас. И морг рядом, далеко возить не надо. Твой сосед скоро туда отправится. Может, и нас откатят следом.

      – Доктор сказал, что я почти здоров, – в панике сказал Русов. – Надо полежать до обследования.

      – Ты ему больше верь, – хмыкнул негр. – Охмуряют нашего брата. Ну и как жизнь в России?

      – Выживаем, – хмуро ответил Русов и сглотнул. – Извини, меня тошнит.

      Сосед что-то сказал, но Русов не расслышал – закрыл глаза и стал бороться с очередным позывом к рвоте. Он чуть не заплакал: одинокий, беспомощный, и занесло его в эту чужую и холодную Америку. Еще и в самом деле сдохнет, и тогда откатят в морг, а потом быстренько закопают. Или сожгут: как у них поступают с трупами?

      Тошнота отступила, оставив в горле противную горечь. Поднимать веки не хотелось. Русов лежал, опустошенный, и постепенно погрузился в сон, где без конца блуждал по белым коридорам, которые становились все темнее и темнее.

      Кто-то громко постучал в стены его сна, и Русов открыл глаза. Перед кроватью стояла Джанет, зеленоватые глаза смотрели встревожено.

      – Привет, Юджин! Ты как?

      – Сносно, – попытался улыбнуться Русов. – Доктор говорит, что мне повезло; организм сильный. Пролежу здесь пару дней до обследования.

      – Ты поедешь домой, – голос Джанет прозвучал напряженно. – Здесь не лучшее место для выздоровления. Медсестра будет приходить делать уколы. До машины дойти сможешь?

      – Не знаю, – вздохнул Русов. Он почувствовал такое облегчение, что опять чуть не заплакал. – Пока чувствую себя слабее цыпленка. Но попробую.

      Он осторожно спустил ноги с кровати, стыдливо оправил пижаму и попробовал встать. Качнуло так, что пришлось уцепиться за руку Джанет, та ойкнула от неожиданности.

      – Лучше держись за мое плечо, – пробормотала она.

      Плечо оказалось жесткое, с выступающими ключицами, но довольно надежное. Чернокожий сосед хрипло рассмеялся:

      – Подержись за неё парень. Небось не даст, когда выздоровеешь.

      Щека Джанет порозовела. Они вышли из бокса, миновали ряд одинаковых белых коробок, спустились в лифте, а внизу дежурный санитар помог добраться до стоянки. Сев в машину, Русов вытер заливший глаза пот.

      – Это надо же, – хмуро улыбнулась Джанет, включая двигатель. – Второй раз тебя таскаю. Но на этот раз хоть причина уважительная. Попробуй отдохнуть, пока едем, а то на второй этаж мне тебя не затащить.

      – Извини, – грустно сказал Русов. – От меня одни неудобства.

      Джанет странно глянула, они поехали.

      Дома Русов стиснул зубы и взобрался по лестнице сам, хватаясь за перила скользкими от пота ладонями. Когда рухнул на кровать, стены комнаты тошнотворно подвигались взад и вперед, потом остановились. Сердце постепенно успокоилось, только нестерпимый зуд мучил по-прежнему.

      Появилась Джанет со стаканом воды, и Русов с жадностью выпил. Джанет выглядела как-то скованно – постояла, потом села на кровать:

      – Доктор сказал, что тебя надо обязательно вымыть. Чтобы удалить токсины с кожи. Но ты сейчас даже до ванной не доберешься. Давай, я оботру тебя губкой. Ничего, если намочим постель, все равно надо менять.

      – Не стоит, – пробормотал Русов. Вот еще, будут возиться как с маленьким! – К вечеру отдохну, сам вымоюсь.

      – Ну нет! – в голосе Джанет прорезалась решительность. – Ты весь в поту. И раз доктор сказал, значит так надо. Я не хочу, чтобы у меня появился ещё один больной в доме. Снимай пижаму, а я принесу воды.

      Делать было нечего. Русов стянул мокрые от пота пижамную куртку и штаны, остался в трусах и лег ничком, чувствуя себя очень неловко. Джанет принесла таз с водой, села рядом и провела влажной губкой по спине. Русов чуть не застонал от облегчения: зуд утихал от прохладных прикосновений. Джанет закончила со спиной и ногами, пошла сменить воду.

      – Ляг на спину, – приказала она, воротясь.

      Снова прохлада, зуд уходит, сладкий покой разливается по телу. Русов даже прикрыл глаза от удовольствия, а когда открыл, то встретился с напряженным взглядом Джанет. Она сразу отодвинулась.

      – Вот и все, – голос прозвучал глухо. – Молодец. А теперь ляг на край, я попробую сменить постель.

      Она вошла в свою комнату, закрыла дверь и упала на кровать. Сердце сильно билось: что с ней? Боязнь заразиться? Или вид мужского тела так подействовал на нее?.. Тебе должно быть стыдно, Джанет. Он открыл глаза и увидел, как ты глядишь. Но может быть, не заметил? Ведь ещё болен – доктор сказал, что был на краю могилы. Неужели он мог умереть? Такое красивое, полное сил тело… Нет, ты не должна так думать, Джанет. Не должна так смотреть. Ты помогла больному, вот и все. К тому же ты знаешь – его жизнь все ещё висит на волоске.

      Она полежала, стиснув зубы, и пошла готовить обед.

      Русов проспал без сновидений вечер, ночь и утро – наверное, сказалось действие лекарств. Когда проснулся, то обнаружил на придвинутом к кровати столике термос с бульоном, и другой – с горячим чаем. Вспомнил вчерашний день и улыбнулся: оказывается, Джанет могла быть заботливой. С некоторым трудом добрался до ванной, сполоснулся под душем (за ночь опять появился зуд) и вернулся в постель. Когда допивал чай, в дверях появился Грегори.

      – Доброе утро, Юджин. Как себя чувствуешь?

      – Получше. – Русов поставил кружку. – Доставил я вам хлопот, извините.

      – Ничего. – Грегори тоже выглядел бледновато. – Если не помогать друг другу, то в нынешнем мире не выжить. А к тебе гостья.

      Он посторонился. В комнату вошла девушка с каштановыми волосами, в светлом платье с голубыми цветочками и с чемоданчиком в руке.

      – Я Айлин, – лучезарно улыбнулась она. – Ваша медсестра. Время делать укол. Лягте на животик и оголите попку. Не бойтесь, это не больно.

      – Ну, – хмыкнул Грегори, – не буду мешать.

      Он вышел, а Русов послушно перевернулся на живот и приспустил пижамные штаны, хотя и чувствовал неловкость перед юной женщиной. Кожу протерли холодным, послышалось слабое шипение, боли действительно не было.

      – Все, одевайтесь, – так же весело сказала Айлин. – На что жалуетесь?

      – Только слабость. – Русов поспешно натянул штаны.

      – Ничего, выживете, – пообещала Айлин, закрывая чемоданчик. – Еще один укол сделаю после обеда. Пока.

      Она упорхнула, а Русов со вздохом довольства растянулся на постели. В болезни была и приятная сторона – женская забота, которой он так долго был лишен… Опять появился Грегори, косолапо подошел к кровати и сел на стул.

      – Я звонил Рэнду, – Грегори затрудненно выговаривал слова, – тот сказал, что пока все обошлось. Если бы ночью случился шок, ты бы не проснулся. Доктор удивлен, при такой сильной реакции люди обычно погибают… А у вас в России много болезней связано с Черными зонами?

      – В нашей Автономии немало…

      Русов сказал и почувствовал озноб: как близко, оказывается, подступала смерть. Пусть не клыками волков и не пулями поклонников Трехликого, но Черная зона едва не достала его… Он постарался взять себя в руки:

      – Но Россия велика, обширные пространства не затронуты Черными зонами. Там проблем должно быть меньше.

      Грегори помолчал.

      – Болдуин говорит, – наконец сказал он, – что ты… повстречался с кем-то в лесу. С выходцем из Черной зоны. Даже ввязался в драку из-за него.

      Русов вздохнул, вот так выполняет просьбу Уолда. Впрочем, едва ли тот вернется в потайную комнату, куда приходил читать Библию, Торо и книги по биологии.

      – Да, – сказал нехотя. – Выглядел как обгорелая головешка, и у него был странный дар: мог поджигать руками, просто наставив ладони. Сказал, что даже черные волки боятся его… И ещё сказал, что это у него появилось после войны. Большинство людей в Черных зонах погибло, но некоторые получили странные дары.

      – Да, – вздохнул Грегори. – Странное было применено оружие. Если это было оружие… Знаешь, Юджин, меня не оставляет впечатление, что открыли нечто необыкновенное. Некую энергию, которая могла принести людям огромную пользу, но принесла огромный вред. Так всегда бывает с великими открытиями, вспомни ядерную энергию. Ее тоже сразу использовали в военных целях, не задумываясь о последствиях.

      – Если это открытие сделали в России, – тоскливо сказал Русов, – то задумываться было некогда. Вы спешили с созданием противоракетной обороны, обкладывали Россию базами. У нас боялись, что вы можете нанести неожиданный удар, вот и готовы были схватиться за что угодно.

      Грегори хмыкнул:

      – Может быть и так, юноша. Когда тлеют угли недоверия, легко разгорается пожар конфликта… Ладно, пойду. Такие разговоры только расстраивают, а тебе отдыхать надо.

      Он встал и, покачиваясь сильнее обыкновенного, вышел.

      Русов вздохнул и поглядел в окно: золота прибавилось в листве дубов. Было приятно снова оказаться в своей комнате. Русов устроился под одеялом поуютнее и снова заснул.

      Джанет приехала на ленч, принесла надоевший бульон и кусок пиццы. Не стала задерживаться – глянула мимолетно, пожелала выздоровления и ушла. Русов даже немного обиделся. Потом появился Грегори, явно не прочь продолжить беседу. Но не успел присесть, как раздался звонок. Грегори достал из кармана пластинку – вездесущий дисплей – и вгляделся.

      – А, это твой друг Майкл у дверей. Впустить?

      – Да, пожалуйста, – попросил Русов. – Наверное, пришел навестить.

      Грегори прикоснулся к дисплею:

      – Пойду, покажу дорогу.

      Сирин вошел с пришибленным видом, снова мешки под глазами.

      – Ты как, Евгений? – спросил вполголоса. – Я слышал, всякие приключения были на охоте, а потом ты заболел, едва концы не отдал.

      – Было дело. – Русов вздохнул. – Но теперь все хорошо. Доктор сказал, что могу жениться. Очень советовал: оказывается, у меня гены хорошие. Что стоишь, Михаил, садись.

      Сирин оглянулся и сел на край кровати.

      – Вот и славно. Я говорил, ты здесь устроишься. Хоть за тебя совесть грызть не будет.

      – Все мучаешься? – Русов ощутил неловкость: он тут разнежился, а Сирин страдает.

      – Эх, Евгений, ты этого пока не понимаешь. – Сирин потрогал щеку, словно разболелся зуб. – А американцам не понять вообще. Была у меня жена и дочка – и не стало, война проклятая забрала. Остались друзья и самолеты – и тоже не стало, паскудный страх одолел, сбежал я. А как глянул на наш ''СУ'' в последний раз, сердце перевернулось. Чего испугался? От чего сбежал? Все равно война достала, хоть и через двадцать лет.

      Русов и в самом деле ничего не понял.

      – Погоди, Миша… – начал он, не зная как продолжать.

      И осекся.

      Сирин поднимался с кровати – глаза устремлены на шкаф, в лице ни кровинки. По спине Русова пробежал холодок, оглянулся. Из зеркальной глубины шкафа медленно выплывало что-то бесформенное и такое же белое, как лицо Сирина…

      – Привет, мальчики! – В дверях стояла Айлин – это её светлое платье отразилось в зеркале. – Уколы обоим будем делать?

      – Уф! – С шумным выдохом Сирин рухнул на кровать.

      – Ты чего? – ошеломленно спросил Русов, но ответа не получил. Сирин глубоко вдохнул несколько раз и встал.

      – Мне пора. Выздоравливай, Евгений, и заходи – посмотришь, как я живу. Потом в баре посидим, пивка попьем.

      Он обошел растерянную Айлин и исчез. Та быстро пришла в себя, открыла чемоданчик и присела на кровать.

      – А ну, спустим штанишки. – Она игриво похлопала по ягодицам Русова. – Это чтобы кровь разогнать.

      Но прохладная ладошка задержалась явно дольше, чем необходимо. Русов поежился, было приятно и стыдно одновременно. Зашипело, в ягодицу кольнуло холодком. Айлин встала.

      – Больной выздоравливает, – сообщила весело. – На щеках румянец появился. До завтра, Юджин. – И ушла, оставив Русова смущенным.

      На следующее утро он проснулся отдохнувшим и, только возвращаясь после душа в постель, почувствовал слабость. Джанет оставила на столике кашу, сок и стопку журналов. Он с аппетитом позавтракал и стал проглядывать журналы.

      Имелся ''Тайм'', несколько книжек ''Ридерс дайджест'' и пара христианских журналов. Конечно, никакого ''Плейбоя'', хотя сейчас, в одиночестве, Русов бы с удовольствием его полистал.

      В ''Ридерс дайджест'' он наткнулся на журнальную версию бестселлера – историю молодой девушки, выкраденной в карликовое бандитское государство на краю Черной зоны. Конец был счастливый: девушку находил жених и после ряда приключений увозил домой. Во вступлении говорилось, что роман основан на действительных событиях.

      Русов вспомнил, что и в России людей часто похищали в подобные анархистские республики. Потом почитал описание безопасных туристских маршрутов, пару забавных историй, статью об экономном использовании электромобилей… Журнал успокаивал и поучал, приятное чтение после жутковатого уик-энда.

      Около полудня снова пришла медсестра.

      – Как себя чувствует больной? – Похлопала оголенный зад Русова и приложила холодный тампон. – Совсем ожил или нужны тонизирующие процедуры?

      Зашипело, но Айлин осталась сидеть и легонько провела пальцами по пояснице, а потом бокам Русова, забираясь под пижаму. Приятные мурашки побежали по телу. Русов молчал, только задышал чаще, а Айлин стала нажимать пальчиками сильнее…

      – Это что такое?!

      Русов вздрогнул и поднял голову. В дверях стояла Джанет, холодно-элегантная в желтой блузке и длинной фиолетовой юбке.

      – Массаж, мадам, – весело сообщила Айлин, отнимая пальцы. – Больному показан тонизирующий массаж.

      – Я вижу, какой это массаж, – ледяным тоном сказала Джанет. – Идите. А ты, Юджин, спускайся и поешь. Хватит нежиться в постели; похоже, ты совсем выздоровел.

      Айлин подмигнула Русову и ушла. Тот выждал, пока Джанет уедет – было неловко попадаться ей на глаза, – и спустился вниз, где на столе сиротливо стояла тарелка с остывшей курицей и стакан сока. Быстро поел и шмыгнул наверх. Откровенное заигрывание Айлин возбудило и, несмотря на укол, с полчаса ворочался, пока не уснул.

      Вечером за обедом Джанет сидела хмурая, а Грегори расспрашивал Русова о приключениях на охоте. Когда услышал, как Уолда привязали к кресту, покачал головой:

      – Похоже на обычаи Ку-клукс-клана. Была такая тайная организация: линчевали негров, поджигали кресты, но до публичных совокуплений вроде не доходили.

      Джанет возмущенно фыркнула:

      – Хватит! Я сейчас уйду. Сможете поговорить о таких занимательных вещах друг с другом.

      Русов скороговоркой закончил рассказ. Джанет, не поднимая глаз, ковырялась в тарелке. Грегори помрачнел.

      – Думаю, вы поступили правильно. – Он выговаривал слова медленнее обыкновенного. – Поклонники Трехликого говорят, что очищают американскую землю от выродков, но слишком много на себя берут – и судьи и палачи одновременно. К сожалению, их церковь популярна; такие обряды притягивают морально незрелых людей.

      – Относительно морали у некоторых, – мстительно сказала Джанет. – Юджин, утром отвезу тебя на анализы. Там и укол сделают, надеюсь что последний.

      – Ладно, – пробормотал Русов.

      Она шла по городу, и тот был странен – безлюдный, печальный, чернеющий окнами в лунной пыли. Унылый скрип раздалось справа, словно отворялась древняя дверь, и она повернула голову – никого, только непроглядная тьма в глубине аркады. Сердце тоскливо сжалось, пошла быстрее, стук каблучков отзывался эхом в пустых домах. Скрип повторился слева, а потом сзади – словно дверь за дверью открывались в заброшенном городе. Но никто не появился, только угольно-черные тени тянулись поперек улицы…

      Наконец обветшалые здания расступились и открылась площадь. Молочный свет луны разливался по плитам, в щелях проросла бледная трава. Впереди высились белые колонны, подпирая темное беззвездное небо.

      Она узнала место – мертвый город, о котором рассказывал Юджин.

      Как она попала сюда? Как выбираться?

      Краем глаза уловила движение позади: что-то скользнуло из тени в тень. Неужели кто-то появился из тех дверей? Она заспешила по площади: где укрыться? А сзади уже отчетливо слышались шорохи, поскребывание по мостовой.

      ''Не оборачивайся'', – шепнул голосок. Не утерпела и оглянулась. Крик ужаса зародился в груди, но горло будто сковало – не смогла издать ни звука… Черные силуэты скользили за ней и уже расходились зловещим полукругом.

      Она побежала изо всех сил, хватая ртом холодный плесневелый воздух, но всё замедлилось: еле переступали ноги, еле взмахивали руки, а черные тени заворачивали к ней – белый блеск клыков, красные языки вываливаются из разинутых пастей.

      ''Гляди вперед!'' – Снова шепот, будто маленькая девочка чудом оказалась рядом.

      Она бросила отчаянный взгляд: человек стоит возле колонн. Неужели это тот черный, она боится их пуще волков!

      Человек повернулся, лунный свет упал на лицо…

      Юджин! Ну конечно, он уже был здесь и вернулся, чтобы спасти ее!

      Нахлынуло чувство облегчения, она побежала из последних сил, но споткнулась и упала, не больно ударившись локтями и коленями о каменные плиты. Сейчас волки набросятся на нее!

      От колонн моргнул голубой свет, режущий свист рассек воздух. Волк слева лязгнул клыками и покатился по земле. Еще вспышка – и другой волк растянулся на мостовой. Раздался жуткий тоскливый вой, стая повернула и бросилась наутек.

      Она вскочила и побежала, не чувствуя ног – скорее укрыться от этого ужаса! Наткнулась на Юджина и прижалась к его груди, захлебываясь от рыданий. Сердце стучало – так колотится от безумного страха сердечко зажатой в кулаке птицы, – но постепенно успокаивалось; покой исходил от этой груди и рук, что крепко и нежно обнимали ее…

      Она проснулась. Сердце часто билось, во рту пересохло. Из окна глядела такая же тьма, как в заброшенном городе. Она села и обхватила колени руками. Только кошмаров ей не хватало, а теперь появились по милости этого русского! Какой стыд – прижиматься к его груди, пусть даже во сне. Выходит, и она не лучше Айлин или Сильвии, готовых заигрывать с любым мужчиной?.. Тут она вспомнила дневную сцену и фыркнула: до чего растерянное лицо было у Юджина, словно его застали с Айлин в постели.

      Она легла, но уже улыбаясь: разве виновата, что обнимала мужчину во сне?

      Русову пришлось встать рано и обойтись без завтрака. Высокомерная Джанет отвезла его в клинику и оставила на попечение медсестер. Айлин среди них не оказалось, и с Русовым обошлись профессионально ловко и равнодушно. Повторили прошлые анализы, потом закрыли голого в металлической кабине и долго не выпускали. У Русова возникло впечатление, что за это время компьютер проверил каждую клеточку его тела. Наконец отвели в приемную доктора и оставили. Только через полчаса появился Рэнд и пригласил в кабинет.

      Закрылась массивная, словно на подлодке дверь, доктор непринужденно расположился за столом и махнул Русову на кресло напротив. Кресло было удобное, но смотреть на доктора пришлось снизу вверх.

      – Радуйтесь, у вас все в порядке. – Рэнд изучал дисплей компьютера. – С точки зрения медицины, скучный случай. Организм сам справился. Дня три попьете десенсибилизаторы и хватит.

      Он сконфуженно поглядел сквозь толстые стекла очков:

      – Не возражаете, если я закурю? Устал немного.

      – Пожалуйста. – Русов пожал плечами, на душе стало легко. – Я сам не курю, но привык к табачному дыму.

      – В американских госпиталях не принято курить, – объяснил Рэнд, доставая из сейфа пачку сигарет и пепельницу. – Но я зарабатываю им кучу денег, так что сделали исключение и поставили для меня специальную вытяжку. Надеюсь, не будете шокированы, что доктор курит? В конце концов, вы не американец. В России порядки, наверное, посвободнее.

      – Кажется, так и есть, – согласился Русов.

      Послышалось жужжание, струйка дыма от сигареты потянулась к потолку.

      – У меня своя теория насчет курения. – Рэнд облегченно вздохнул. – Заметил, что горящая сигарета как будто уменьшает риск заразиться от больных черной немочью. Что важнее – огонь или табак, не знаю. И защищать эту теорию перед коллегами пока не готов.

      Он замолчал, выпуская через ноздри сигаретный дым.

      – А как заражаются черной немочью? – осведомился Русов. Он чувствовал себя уютно и в безопасности. Запах табачного дыма напомнил прокуренную гостиную отцовского дома, куда мужчины уходили после обеда поболтать и ещё немного выпить.

      – Вот вы могли её подхватить. – Рэнд погладил бородку свободной рукой. – Для этого и проводилось обследование – выяснить, нет ли вторичного заболевания… Вы не знали? Это хорошо, боязнь заболеть сама часто оказывается пагубной. А как заражаются… В организм попадает возбудитель инфекции из Черной зоны, но реакции отторжения не происходит, вместо этого начинается злокачественное перерождение иммунной системы. Процесс долгий, при поддерживающей терапии латентная стадия может продлиться десяток лет. Начало болезни определяется элементарно; уже на третий день после инфицирования выявляем соответствующий антиген, но лечить пока не умеем… Вам повезло, теперь до некоторой степени обладаете иммунитетом.

      У Русова мороз прошел по коже.

      – Я мог заболеть черной немочью?

      – Элементарно. – Рэнд аккуратно стряхнул пепел. – Скажите спасибо Джанет, что решилась забрать вас домой, в общей палате процент заболеваемости выше. Но теперь беспокоиться не о чем.

      – Вот это да! – Русов испугался по настоящему. Так вот почему Джанет держала себя напряженно… Он попытался взять себя в руки:

      – А почему так по-разному протекают черная немочь и черное бешенство?

      – При черной немочи длительный латентный период, – охотно пустился в объяснения Рэнд. – Лишь в терминальной стадии быстро развивается дистрофия, причем все клетки организма деградируют одновременно. Черное бешенство имеет вирусное происхождение – латентной стадии почти нет, болезнь с самого начала прогрессирует стремительно. В первую очередь поражаются определенные участки коры головного мозга, и в результате возникает неудержимая агрессивность… Конечно, это очень популярное изложение.

      – Да уж. – Русов содрогнулся. – Мы видели бесноватого по дороге на охоту. Я бы предпочел, чтобы меня застрелили.

      – Это негуманно, – вздохнул Рэнд. – Кроме того, родные могут некоторое время общаться с таким больным, конечно, через решетку. Но хватит отдыхать, пора за работу.

      Он погасил окурок и убрал пепельницу в сейф.

      – Сейчас выпишу рецепт, а потом получите последний укол. Джанет заедет, чтобы отвезти вас домой. Сегодня и завтра надо лежать, а в воскресенье подвигайтесь, иначе будет трудно работать. В Америке не принято долго болеть.

      Джанет обрадовалась новостям, хотя по-своему.

      – Мистер Торп будет доволен, что ты выходишь, – сказала она, выезжая с парковки. – Мы и так потратили кучу денег на медицинские страховки в этом году.

      Русову не понравился такой деловой подход, но он подавил неприятное чувство.

      – Спасибо, что взяли меня из госпиталя, – вспомнил он. – Вы сами рисковали заразиться.

      – Не особенно, – пожала плечами Джанет. – К тому же Христос сказал, что мы должны любить ближнего.

      Русов ошарашено замолчал: не оказалась ли его болезнь для Джанет только упражнением в христианском милосердии?

      Дома с удовольствием лег в постель, навалилась усталость после процедур в больнице. Когда проснулся, в комнату заглянул Грегори:

      – Как ты?

      – Неплохо. – Русов сел и прислонился к подушке. – Доктор сказал, чтобы сегодня и завтра лежал, а с понедельника на работу.

      Грегори хмыкнул и присел на кровать:

      – Быстро выкарабкался. Вы, русские, крепкий народ.

      – Вряд ли. – Русов махнул рукой. – И у нас многие болеют. Всех достала эта проклятая война. Неужели у вас никто не предполагал, к чему она может привести. Ведь, наверное, все рассчитывали на компьютерах?

      – Ну, – вздохнул Грегори. – Конечно, аналитики просчитывали варианты. Это начали делать ещё после Второй мировой войны. Насколько я знаю, для России был разработан план ''Интеллектуальная картечь''. Не знаю, был ли он принят официально. Ставилась задача нейтрализовать русские средства доставки ядерного оружия, создать на её территории мелкие государства – демократии западного типа, а в перспективе принять их в НАТО и совместно использовать ресурсы Сибири для возможного противостояния Китаю… Вообще-то этой цели хотели добиться мирным путем, военные действия предусматривались на крайний случай. Несмотря на противоракетную оборону, ответного ядерного удара опасались. И действительно, жертв и разрушений оказалось больше, чем предполагали. Вашингтон вошел в учебники как классический пример ядерной бомбардировки. О Нью-Йорке я не говорю; после того, как там побывал, до сих пор мучают кошмары…

      Грегори смолк, утомленный длинной речью.

      Русов не удержался и фыркнул:

      – Видать, военные планировщики сыграли с вами плохую шутку. Слишком хорошо подготовились к этому варианту. Отец часто говорил: «Что посеешь, то и пожнешь, поэтому не думай о плохом, а то оно непременно случится». Наверное, и в политике так же… – Он вспомнил слова Джанет и добавил: – Практичнее любить ближнего своего, а не точить на него нож, пусть и на всякий случай.

      Против ожидания Грегори улыбнулся, хотя улыбка получилась кривой:

      – Интересно, нашему президенту давали такие советы?.. Ладно, я пойду. Эти разговоры только расстраивают, а перестать не могу. Старая привычка до всего докапываться, хотя что толку?

      Обедали вместе. Русов поборол стеснение и попросил вторую порцию мороженого. Потом смотрели телевизор – на выборах в Калифорнии победила прокитайская партия и комментатор предсказывал отделение этой Территории от Соединенных Штатов.

      Показали океанское побережье изумительной красоты: волны чередой шли на утесы, и фонтаны пены взлетали до ветвей повисших над морем сосен. Потом на экране появился живописный город с перекинутым над морским заливом мостом.

      – Сан-Франциско, – вздохнул Грегори. – Только подумать, три четверти населения уже китайцы!

      Русов пожал плечами:

      – Когда-то там жили испанцы. И русские – в форте Росс. На тех берегах сменились индейцы, испанцы, русские, мексиканцы, американцы. Теперь пришла очередь китайцев. Мир все время меняется.

      – Откуда ты это знаешь? – удивилась Джанет. – Ну, кто жил в Калифорнии?

      – Мама рассказывала, – грустно ответил Русов. – Она изучала в колледже историю Соединенных Штатов, хотела стать учительницей… И я книжки читал, зимой все равно нечего было делать.

      На следующий день Русов проснулся поздно. В зеркальном шкафу колыхались отражения зеленых ветвей, по стенам бродили легкие тени. С фотографии улыбалась девушка с золотыми волосами.

      Ощущение покоя, обыденности; болезнь осталась позади. Русов расстегнул пижаму, недоверчиво оглядел тело. Краснота пропала, только кое-где шелушилась кожа – прощальный привет Черной зоны.

      Он отправился в ванную, принял прохладный душ, растерся полотенцем, оделся и спустился к завтраку.

      Грегори читал газету. Джанет обернулась от плиты и приветливо улыбнулась. Она выглядела по-домашнему уютно в халате с узором из больших коричневых цветов. Накормила плотно: яичница с ветчиной, сок и настоящий кофе с вкусными печеньями.

      Когда Русов вернулся в спальню и лежал, праздно глядя на волнующиеся под ветром дубы, Джанет появилась снова: видимо, решила до конца играть роль сестры милосердия.

      – Дядя беспокоится, что тебе будет скучно. Возьми. – Она подала Русову панель с дисплеем. – У неё беспроводная связь с компьютером, можешь поиграть.

      Голос звучал снисходительно: дескать, любят мужчины игрушки.

      Русов с удовольствием вернулся на туманные острова своего архипелага, а когда наигрался и отложил панель, в дверь постучал Грегори.

      – Можно? – Он вошел и с усмешкой кивнул на панель: – Захватывает, правда? Особенно если играть с живыми партнерами через Сеть. Для многих это убежище от невеселой реальности.

      Он сел на кровать, свесив руки с колен, левое веко подергивалось сильнее обыкновенного:

      – Ну и парни эти китайцы! И воевать не пришлось, весь мир им поднесли как на блюдечке.

      Русов зевнул:

      – Они следовали мудрому восточному изречению: «Сиди на своем крыльце, и рано или поздно мимо пронесут труп твоего врага». Это мы им расчистили дорогу, сами китайцы воевать бы не стали. Я знаком с ними, двое-трое держат магазины в Кандале. Очень осторожные люди, больше трех лет стараются у нас не жить. Слишком близко Черная зона.

      Грегори нахмурился:

      – Они везде действуют осторожно. Почти не воюют. Просто сняли ограничения на рождаемость и поощряют эмиграцию. А когда китайцев в какой-нибудь стране становится много, то приводят к власти марионеточное правительство – чтобы защищало их права. Очень хитрый механизм экспансии… Раньше их военная доктрина не позволяла держать войска на чужих территориях. Но если там много китайцев, то какая это чужая территория? Войска вводят по просьбе дружественных правительств. А потом начинают идеологическую обработку населения, и, глядишь, у Великого Китая становится на один протекторат больше. Не пойму, как они до сих пор не заполонили Россию?

      Русов вздохнул:

      – Карты не найдется?

      – Вот. – Грегори потянулся за панелью. – В компе все есть.

      Русов неуверенно разглядывал появившуюся на дисплее карту России.

      – Про южные автономии я знаю мало, но тут, – его палец скользнул от Урала к Кавказскому хребту, – находятся мусульманские автономии, у нас их называют ''исламский пояс''. Китайцы туда не любят соваться.

      – Это понятно, – усмехнулся Грегори. – Вера в Аллаха и коммунистическая идеология уживаются плохо. Страны исламской конфедерации до сих пор самый сильный противовес Китаю. Выходит, вы с ними дружите?

      – Кажется так, – пожал плечами Русов. – Но автономии самостоятельны в политике, и тонкостей я не знаю, тем более это далеко от Карельской автономии…

      Его прервал телефонный звонок, к удивлению Русова раздавался из панели.

      – Здесь есть телефонный выход, – кивнул Грегори. – Кажется, это тебя. Пойду, не стану мешать.

      Звонил Болдуин: посочувствовал Русову, пожелал выздоровления и пригласил заходить в свой магазин.

      – Ты не знаешь, как я мог подцепить эту дрянь? – поинтересовался Русов. – Ведь близко к Зоне не подходили.

      Болдуин помолчал.

      – Ходят слухи, – сказал осторожно, – что на кого черный волк дохнет, на свете не жилец. А к тебе они близко подобрались, да и кровь на лицо попала. Но ты этому не больно верь.

      – Не буду, – весело сказал Русов. – Тем более, что слыхал и другое: каждый получает то, во что верит. Спасибо, что позвонил.

      Не успел положить панель, как снова раздался звонок, на этот раз от Сирина.

      – Как ты, лучше? – В голосе Сирина прозвучало беспокойство и на сердце Русова потеплело.

      – Уже здоров, Миша. С понедельника на работу.

      – Быстро тебя запрягают, – хмуро сказал Сирин. – Попить пивка в баре не желаешь? По случаю выздоровления.

      – Пока нельзя, – извиняющимся тоном сказал Русов. – Пью таблетки, Джанет принесла. Как-нибудь на неделе. А у тебя как настроение?

      – Да хреновое, – бодро сообщил Сирин. – Одна надежда: может быть, скоро все кончится.

      – Ты о чем? – не понял Русов. Но Сирин не стал объяснять.

      – Звони, Евгений, нам надо обязательно пивка попить. – И повесил трубку.

      В воскресенье Русов поехал с Грегори и Джанет в церковь, невнимательно послушал проповедь, а по возвращении съел праздничный обед. Игра на компьютере, болтовня с Грегори, телевизор – все, как вчера. К ночи Русов почему-то ощутил неясную тревогу…

      В понедельник стало не до смутных ощущений: утомился на работе так, что свалился на пыльный диванчик прямо на складе. Дэн позвонил Джанет, и та пришла отпаивать кофе. Русов почувствовал, как вздрагивает ладошка под его затылком, зеленоватые глаза смотрели обеспокоено. Похоже, Джанет все-таки переживала за него.

      По дороге домой она сказала:

      – Звонила Салли из ратуши. Тебе надо зайти оформить бумаги. Получить вид на жительство или подать заявление о гражданстве. Что ты предпочитаешь?

      Русов устало глядел на пробегающие домики: белые стены, аккуратные веранды, два или три этажа блестят стеклами. Все-таки красивая страна Америка.

      – Отвези меня завтра, пожалуйста, – попросил он. – Сегодня я даже думать не в состоянии.

      Но когда добрался наконец до постели, долго лежал без сна. В окне чернели дубы, третий день как шумел в листве ветер, и Русов впервые задумался: увидит ли снова сосны на берегу залива в Кандале, красные гроздья рябины над тихими улицами, своих сестричек и отца? Неужели Америка станет ему родиной, неужели так хотела мать?.. Ночью он видел тревожные сны, но утром забыл, что снилось.

      На другой день работалось легче, закончили раньше, и Джанет отвезла его в ратушу.

      – Я съезжу к подруге, – сказала буднично. – Потом вернусь за тобой.

      Электромобиль с жужжанием уехал. От вида белых колонн ратуши Русова пробрал озноб, вспомнилась площадь в заброшенном городе. Быстро поднялся по ступеням, миновал холл и отыскал приемную мэра. На этот раз там были люди, и Салли с милой улыбкой попросила подождать:

      – Миссис Роузвотер хочет поговорить с вами лично.

      Делать было нечего, Русов сел в кресло, радуясь возможности вытянуть ноги… Наконец вышло несколько мужчин, шумно обсуждая детали какого-то строительства, и в кабинет зашли две дамы, до того с любопытством рассматривавшие Русова. Потом пришла и его очередь.

      – Хай, Юджин! – Хелен выглядела немного усталой, но элегантной в коричневом костюме и белой блузке. – Я слышала, вы болели.

      – Уже здоров, миссис Роузвотер, – неловко улыбнулся Русов.

      Мэр рассмеялась, снова звонким смехом юной девушки:

      – Не называйте меня так, я буду чувствовать себя совсем старой. Просто Хелен. Наверное, Салли сказала, в чем дело. Надо получить регистрационную карточку. А хотите, сразу подавайте заявление о приеме в гражданство. Иммиграции на нашу Территорию почти нет, мать у вас американская подданная, сдадите небольшой экзамен на знание языка и Конституции, а я готова за вас поручиться. Хоть что-то сделаю для вашей матери. Надеюсь, вы меня не подведете. Ну как?

      Русов заколебался:

      – Большое спасибо. Но я не знаю, сохраню ли тогда российское гражданство?

      Хелен переплела красивые тонкие пальцы, положила на них подбородок: видимо, её любимая поза.

      – Вы хотите вернуться в Россию? – в голосе прозвучало удивление.

      – Еще не знаю, – замялся Русов. – У меня там две сестры. Я хотел бы их навестить.

      Вспомнилось – вечер, и он поднимается в их комнатку с каким-нибудь лакомством: коробкой китайских соевых конфет или шоколадкой с золотым драконом на обертке. Сестры – часто в одинаковых платьицах – радостно спрыгивают с дивана, бегут навстречу, утыкаются головенками ему под мышки…

      Хелен откинулась в кресле, задумчиво разглядывая Русова:

      – Я не знаю российского законодательства о гражданстве. Сомневаюсь, что в Ил-Оу или вообще в Штатах есть специалисты по этому вопросу. Конечно, можно получить разрешение и зайти на официальный русский сайт через китайский сектор Интернета, но я не думаю, что дело стоит предавать огласке, по крайней мере пока. Или хотите, чтобы вас потребовали выдать как беглых преступников?

      Хелен заговорщически улыбнулась.

      – Конечно нет, – смешался Русов.

      – Тогда ограничимся карточкой, – решила Хелен. – Она дает право на пять лет проживания. Салли! – Хелен ни до чего не дотронулась: видимо, компьютер управлялся голосом. – Подготовь «зеленую карту» для мистера Русова.

      Она развела руками:

      – Даже не знаю, почему её так называют. Пока все. До свидания, Юджин.

      Русов растерянно поблагодарил и попятился к двери под насмешливым взглядом голубых глаз женщины-мэра. В приемной Салли посадила его на стул, нацелила янтарный глазок маленькой телекамеры и забегала пальцами по клавиатуре. Принтер вытолкнул кусочек пластика без фотографии, но Салли вставила его в компьютер и на дисплее появилось цветное изображение физиономии Русова: наверное, было закодировано прямо на карточке.

      Салли протянула розовый прямоугольник и улыбнулась: где их только учат таким безупречным улыбкам?

      – Поздравляю, мистер Русов.

      Русов вспомнил про Сирина.

      – А Майкл Сирин получил такую?

      – Нет. – Салли моргнула длинными ресницами. – Я посылала извещение, но он не явился.

      – Что это он? – пробормотал Русов. – Ну ладно. Спасибо, Салли. До свидания.

      В среду дошла очередь и до пива; минуло две недели, как был с Сириным в баре. Сирин занимался каким-то ремонтом, поэтому договорились, что Русов зайдет к нему домой. Вернувшись с работы, он попросил у Джанет кусок пирога и вышел на улицу. Погода стояла прекрасная, над городом высились башни белых облаков. Русов направился к дому Сирина, сверяясь с отпечатанным Джанет на компьютере планом города.

      Сначала шел по Шелковичной улице. За деревьями уютно расположились белые дома, заходящее солнце отсвечивало красным в окнах вторых этажей, зеленые подстриженные изгороди тянулись вдоль тротуара. Русову было удобно идти в туфлях, подобранных Джанет. Вспомнился мокрый покоробленный асфальт на улицах Кандалы, красные гроздья рябины над головой. На миг Русов испытал приступ тоски по дому, но тут подошел к первому перекрестку – Шелковичную улицу пересекала улица Джефферсона. На другой стороне висела вывеска аптеки, горел красный сигнал светофора и надпись ''стойте''.

      Русов подождал – не проехало ни одного автомобиля, свет сменился на зеленый. ''Идите''.

      Опять гладкий тротуар, несколько детей выскочили из-за живой изгороди, едва не налетели на Русова и побежали дальше, возбужденно крича. Перед следующим проездом он невольно замедлил шаг, но за кустами никого не оказалось. Пошел дальше, заглядывая в пустые подъездные аллеи. Хорошее настроение почему-то пропало, что-то напомнили эти прямоугольно подстриженные изгороди. Возникло странное ощущение, будто оказался внутри какого-то фильма. Нехорошего фильма.

      Снова перекресток, на этот раз с улицей Мэдисон. На другой стороне кафе. Опять красный свет навстречу, опять надпись ''стойте''. На этот раз мимо проехала машина – ''скорая помощь''.

      Снова гладкий тротуар, снова белые домики прячутся за неестественно прямыми рядами кустов. Шелковицы зашелестели над головой. Еще перекресток – улица Адамс. Русов свернул направо и ускорил шаг.

      Он сразу увидел дом. Перед ним стояла полицейская машина и скорая помощь, что проехала недавно. Русов не почувствовал удивления, только в груди вдруг стало тяжело. Медленно подошел к крыльцу. Окна пылали угрюмым закатным огнем, дверь была открыта. Он вошел и сразу увидел шерифа; тот обернулся, помедлил и кивнул Русову. За шерифом двое в голубых одеждах склонились над чем-то на полу. В гостиной все было перевернуто вверх дном.

      – Он мертв, Боб, – сказал один из санитаров. – Как его изукрасили! Живого места нет.

      – Везите в морг, – распорядился шериф. – Хотя нет, постойте. – Он глянул на Русова, и на лице появилось сочувствие. – Узнаешь? Похоже, твоего приятеля убили.

      Не чуя под собой ног, Русов обошел его и присел на корточки. Да, это был Сирин. Одежда изорвана, горло рассечено, вся грудь в крови. Лицо разбито, но странное выражение застыло в мертвых глазах (''Оказывается, они у него карие'', – машинально отметил Русов). Он с отчаянием вглядывался и вдруг понял – словно тень бесшабашного веселья ещё медлила в них.

      – Да, это Майкл Сирин, – сказал Русов и встал. – Кто его так?

      Он почувствовал тошноту, отошел в сторону и прижался лбом к стене.

      – Кто знает? – неохотно сказал шериф, пряча в карман военный билет Сирина. – Может быть, грабители с границ Черной зоны. Их почерк. Пожилые леди были в гостях, а когда приехали, увидели это. Сочувствую тебе, парень.

      Он наклонился и стал очерчивать тело мелом. Белая черта словно окончательно отделили Сирина от мира живых. Потом двое санитаров унесли труп. Тяжело ступая, шериф прошел через гостиную и заговорил с кем-то. Русов обнаружил, что все ещё стоит у стены, его бил озноб. Поискал глазами диван и сел. Подушки были сброшены и валялись на полу. Русов тупо уставился на белый рисунок, не в силах осознать случившееся.

      Опять прозвучали тяжелые шаги – шериф вышел, напоследок оглянувшись на Русова. Потом шаги раздались снова, на этот раз легкие и осторожные. Русов повернул голову и увидел двух пожилых женщин с белыми как снег лицами. Это были те леди, что сдавали Сирину комнату, он рассказывал о них по телефону. Повыше и массивнее – Джин, пониже и миниатюрнее – Лу.

      – Юджин, мы тебе так сочувствуем, – вздрагивающим голосом сказала Джин. – Это надо же! Прилететь в свободную страну и погибнуть тут…

      – Он спас нас, Джин, – бесцветным голосом сказала Лу. – Если бы он не поднял шум, бандиты дождались бы нас. Им мало одного съестного, они хотят крови… Да, Юджин, – её редкие брови приподнялись. – Он оставил тебе записку, ещё пару дней назад. Сказал, чтобы мы передали, если ты зайдешь, а его не окажется дома. Где же она?

      Она поискала на камине и наконец вытащила из-под статуэтки сложенный листок бумаги. Русов развернул его. Там была всего одна фраза, размашисто написанная по-русски. Русов перечитал несколько раз, прежде чем до него дошел смысл.

      – Он пишет, чтобы я забрал кур из его морозильника, – чужим голосом сказал Русов.

      И стал перечитывать записку снова. Что за ерунда?

      – Он ремонтировал дом соседу, – озадаченно сказала Джин. – Когда тот заплатил, Майкл купил десяток мороженых кур и забил ими морозильник. Мы дали старый, он починил.

      Русов сидел, моргая, и вдруг вспомнил: ''Ищи, где похолоднее''!

      Он встал и все ещё непослушным голосом спросил:

      – Где его морозильник?

      Его провели в комнату Сирина. На тумбочке возле кровати стояла фотография, с неё со спокойной улыбкой смотрели белокурая женщина и девочка. Русов скрипнул зубами и положил фотографию в карман. Он уже знал, что с нею делать. На могиле родных для Сирина людей никогда не будет надгробья. Вся столица бывшей России стала им огромным надгробьем. Но на другом краю мира они втроем будут глядеть с памятника: жена, дочь и муж, ещё совсем молодой на фото в военном билете.

      Русов открыл дверцу морозильника и глянул на заиндевелых кур. На душе была страшная тяжесть, и все-таки улыбка тронула губы. Да, не понять пожилым леди запасливости Сирина, не жили в Карельской Автономии, где курятина деликатес.

      С глухим стуком он выложил кур на стол. Футлярчик, похожий на портсигар, лежал в дальнем углу и обжег пальцы холодом. Русов положил его в карман, побросал кур обратно, оставив себе двух, и вышел из комнаты. Джин и Лу смотрели на кур с удивлением.

      – Этих мне хватит, – сказал Русов и еле сдержал истерический смех. Как нелепо это, должно быть, выглядело: один русский забирал мороженых кур у другого, кому они больше не понадобятся.

      Он вышел, в последний раз глянув на белый силуэт на полу – все, что осталось в этой жизни от Михаила Сирина.

      Он шел по сумеречной улице, ничего не видя вокруг. Не так долго знал Сирина, но потерять его, остаться одному в чужой стране было невыносимо тяжело.

      Что же произошло? Почему Сирин не воспользовался футляром, а спрятал в холодильник? Ведь два первых заряда идеально подходили для самообороны. Почему оставил такую странную записку, словно боялся больше не увидеть Русова?..

      И вдруг рыдания сотрясли все тело. Русов свернул с тротуара и сел на траву, обхватив голову руками. Сирин о чем-то догадывался! Его страх, когда внезапно появилась Айлин. Его слова, что скоро все кончится. Его настойчивое желание увидеться с Русовым. А ещё раньше, что погнало его из России? Ведь говорил что-то, но Русов был занят собственными переживаниями и не запомнил. Только… разве могли какие-то грабители последовать за Сириным через океан? Тут что-то не складывалось.

      Послышались голоса, женский смех. Русов поднял голову: по тротуару шла пожилая пара – наверное, муж с женой. Увидев сидевшего на траве Русова, пугливо смолкли и прибавили шаг. Тот усмехнулся сквозь слезы: чужая страна, холодная и равнодушная. В Кандале бы подошли, спросили, что с ним.

      Он вернулся к невеселым мыслям. Да, Сирин что-то подозревал. Чего боялся, уже не узнать. И футлярчик не забыл, а спрятал специально. Похоже, не хотел больше жить и был даже рад, что его терзания скоро кончатся. Футляр сохранил для него, Русова. Неизвестно, от кого поможет оборониться, но это все, что смог оставить Сирин.

      ''Ты приживешься…'' – с болью вспомнил Русов его слова.

      Что ж, у Сирина был свой звездный час. Затурканный механик победил пространство: провел самолет над Черными зонами, над арктическими морями и льдами Гренландии, прошел рубежи хваленой НОРАД, бросил вызов своему государству, что не уберегло его жены и дочери, и самой гордой Америке. Да будет ему судья Бог!

      Русов вытер слезы, встал и пошел дальше. Как странно складывается его судьба! Мать умерла в чужой стране, и в чужой стране приходится жить ему. Между двумя странами, между двумя мирами, а теперь и совсем один. Какой во всем этом смысл?..

      Джанет глянула на кур удивленно, но когда услышала о случившемся, её губы сжались. Она высказала соболезнование Русову довольно формальным тоном. Сочувствие Грегори было сердечнее. Хотя он не стал расспрашивать Русова, в глазах появился блеск, словно у напавшей на след охотничьей собаки. Русов не стал ужинать, поднялся в свою комнату.

      Ночью, под шелест деревьев, он пытался вспомнить, что подтолкнуло Сирина в ту ночь оставить Россию. Но ничего не припомнил и пробормотал: ''Зря ты не рассказал мне, старина. Даже футляр перестал носить. Вот они и достали тебя''.

      Кто эти ''они'', он не знал, но в поздно пришедшем сне увидел Сирина на сумеречной дороге. Сирин был в лётном комбинезоне и шлеме, а на лице Русов разглядел ту же бесшабашную улыбку.

      «Я спешу, Евгений, – эхом отдались слова Сирина в голове. – Запомни, это были…» – но дальше слова словно канули в бездонный колодец, из него дохнуло ледяным холодом.

      «Остерегайся их!» – снова ясно прозвучало в сознании Русова.

      Все исчезло. Розовый свет затеплился на листве дубов. Наступило утро.

      Шел дождь, когда хоронили Сирина, первый по-настоящему осенний дождь со времени их прилета.

      ''И месяца не прошло'', – горько подумал Русов, кидая горсть земли на крышку гроба. Народу было немного: Грегори, Джанет, Лу, Джин, да еще, к удивлению Русова, в сторонке стоял шериф Боб Хопкинс. И разъехались они кто куда, под моросящим дождем, оставив позади скромный памятник, где с заделанной в пластик фотографии смотрел молодой Сирин с семьей, а по их лицам стекали капли дождя, словно слезы по тем, кто оставался жить в этом негостеприимном мире.

      Миновал уик-энд. В понедельник вечером Русов мрачно сидел у себя в комнате, как вдруг заглянула Джанет:

      – Тебя зовет дядя. Телефонный разговор.

      Русов спустился к телефону, но Джанет перегнулась через перила:

      – В дядину комнату.

      Удивленный Русов зашел к Грегори, тот кивнул на трубку возле компьютера.

      – Звонок по защищенной линии. Кто-то не хочет, чтобы вас подслушали. Русов равнодушно взял трубку.

      – Привет, это Рэнд беспокоит, – раздался голос.

      – Здравствуйте, доктор, – вяло отозвался Русов. – Я чувствую себя хорошо. Или откопали что-нибудь в анализах?

      Рэнд хмыкнул:

      – Про вас ничего нового, спите спокойно. Я хотел поговорить о вашем друге.

      – О Майкле Сирине? – удивился Русов и проглотил комок в горле. – Его ведь похоронили. А убийц так и не нашли.

      – Видите ли, – осторожно сказал Рэнд, – мне пришлось делать вскрытие, я тут на все руки мастер. Одна вещь меня удивила. Полиция считает, что его убили бандиты. Действительно, избит сильно, но смертельная рана всего одна. Рассечена сонная артерия, причем сделано это с хирургической точностью. Не стану говорить об анатомических деталях, но похоже на работу профессионала. Не правда ли, странно для простых бандитов?

      – Ну и что? – чужим голосом спросил Русов. – Вы сообщили об этом полиции? Рэнд помолчал.

      – Я не стал акцентировать это в отчете. Для полиции дело ясное – почерк грабителей. Те обычно избивают жертву и перерезают горло. Но делают это грубо, без хирургических изысков.

      – Спасибо, доктор, – с сомнением сказал Русов. – Что-нибудь еще?

      – Это все. До свидания, Юджин. Русов положил трубку и в ответ на вопросительный взгляд Грегори пожал плечами:

      – Звонил мой доктор, по поводу вскрытия тела Майкла.

      Он пересказал разговор. Лицо Грегори осталось бесстрастным, но в глазах Русову почудился огонек.

      – Не знаю, что это может означать, Юджин. – Грегори говорил медленно. – И зачем Рэнду понадобилась защищенная от прослушивания линия, тоже не знаю.

      – Что толку? – вздохнул Русов. – Сирина не вернешь.

      Неделя близилась к концу. Ничего не происходило, но яркие краски осенней Америки поблекли для Русова. Он настороженно вглядывался в окружающее, всегда носил в кармане футлярчик Сирина и никуда не выходил из дома после работы. Пообедав, поднимался к себе и лежал на кровати, глядя в окно. Погода улучшилась, но на душе было муторно. Не хотелось видеть ни чопорную Джанет, ни вопросительный взгляд Грегори. Все чаще вспоминалась Айлин, её шаловливые пальчики на спине и боках. Русов стал подумывать, не заглянуть ли в больницу и пригласить девушку куда-нибудь вечерком. Сны снились беспокойные и тревожные, утром от них в памяти не оставалось ничего.

      Она лежала без сна, глядя в темноту за окном. Ветер шумел в дубах, но шум не успокаивал, а тревожил. Что-то изменилось в её жизни; смутное ожидание, тревога, досада – давно не было такого водоворота чувств. Порою все силы уходили на то, чтобы сохранить внешнее спокойствие.

      Что терзает её, что мучит? Быть может, нелепая смерть Майкла, друга Юджина, воскресила прежние страхи? Но она не поддастся им!.. Быть может, передалось настроение Юджина – хмурого, настороженного, непохожего на беззаботного юнца, каким казался ещё недавно? Приветливого слова от него не дождешься… Ну вот еще, станет она обращать на это внимание!

      Она беспокойно перевернулась на спину. Надо что-то делать, как-то вырваться из этого опостылевшего состояния. Как спокойно жилось когда-то дома. Садик, горы за речкой, ласковая мама… Да-да, она поедет к маме! Как могла забыть про нее? Так давно не видала.

      Несколько успокоенная, она повернулась на бок. Сон наплывал, струясь из далекого детства, ласково обнимая её. Сознание ускользало. Не так ли засыпают, прижавшись к мужской груди, твердой и надежной?..

      Она спала. Тело подвигалось немного, будто приноравливаясь к кому-то, и скоро замерло, расслабляясь в тепле и покое.

      В пятницу, когда Русов заканчивал грузить контейнеры с удобрениями в фермерский грузовик, на складе появилась Джанет. Она помахала Русову, чтобы остановился, и оживленно заговорила:

      – Мы выполнили все заказы, и мистер Торп дал мне небольшой отпуск. Тем более, что в понедельник у нас праздник – День Колумба. Я хочу съездить в Пенси-Мэр навестить маму. Ехать одной дядя не разрешает, вечно перестраховывается. Съездишь со мной? Дорогу я оплачу, а мистер Торп согласен и тебя отпустить на пару дней. Поезд через два часа. Поедешь?

      Русов не задумывался, был рад сменить удручающую обстановку.

      – С удовольствием съезжу. – И пока Джанет давала указания не слишком обрадованному напарнику, пошел переодеваться.

      Дома Джанет стала торопливо собирать вещи, а Грегори вручил ему двустволку с укороченными стволами.

      – Дорога не проходит через Черные зоны, – сказал он, тщательно выговаривая слова. – Но случиться может всякое. Такое оружие разрешено носить на всех Территориях. Стрелять из него умеешь?

      – Спрашиваете, – усмехнулся Русов, взвешивая ружье в руке. Походило на ижевскую двустволку, с какой хаживал по лесам вокруг Кандалы, и внушало больше уверенности, чем пистолет Болдуина. – Я из такого как-то медведя завалил.

      – Береги Джанет, – тихо попросил Грегори. – Она способна постоять за себя, но… в опасный момент может промедлить.

      Русов кивнул. Пусть Джанет ему не особо симпатична, но защитить её постарается.

      6. Эрни

      Станция железной дороги находилась на окраине города. Ветер кружил над путями опавшие листья – их было заметно больше, чем неделю назад. Поезд подходил, расстилая над равниной полосу дыма. Грегори не стал выходить из машины, смотрел сквозь ветровое стекло.

      Под ногами задрожала земля – с шумом выпустив пар, мимо прошел паровоз. Пахнуло горьковатым дымом, мимо проплыл почтовый вагон с зарешеченными окнами, потом пассажирский. Со скрежетом тормозов поезд стал. Глянув направо, Русов увидел, что дальше тянется стена товарных вагонов. Открылась дверь, появился проводник в форме. Никто не вышел, и никто кроме них не сел на поезд в Другом Доле.

      Грегори помахал из автомобиля. Джанет махнула в ответ. Русов с трудом втащил чемодан на площадку, мешала висевшая на плече двустволка.

      Вагон был почти пуст. Джанет устроилась у окна, а Русов сел рядом, примостив двустволку между собой и Джанет. Раздался пронзительный свисток, вагон дернуло. Платформа, здание вокзала и автомобиль с Грегори поплыли прочь. Русов был снова в пути.

      Джанет покопалась в сумочке, достала красную ленту и завязала глаза. Потом устроилась поудобнее и задремала. Ее лицо показалось Русову по-детски беспомощным – перевязанное лентой, неловко приткнутое к обивке сиденья. От девушки исходил тонкий аромат духов.

      Русов стал смотреть в окно, но не увидел ничего интересного: кукурузные поля, иногда фермерские домики. Постепенно и он задремал…

      Колеса визжали, как полозья по снегу. Серые тени плыли мимо в морозном тумане. Он снова был маленьким мальчиком, снова ехал к ледяному морю и мама склонялась над ним, баюкая и загораживая от ползущих за окном теней золотой завесой своих волос.

      …Русов проснулся от тяжести на плече – это Джанет положила на него голову и тихонько посапывала во сне. Русов улыбнулся, ему было неожиданно приятно и постарался не шевелиться. Поезд постоял на маленькой станции и поехал снова. Русов заснул опять.

      Когда проснулся, Джанет сидела прямо и глядела в окно. Поезд шел среди леса – пылали багрянцем деревья, кое-где желтела листва берез. Надо всем раскинулась глубокая синева небосвода. За время сна Русова поезд словно миновал невидимую границу и въехал в другую страну, страну осени. Возможно, местность здесь была выше и деревья уже чувствовали приближение зимы, а может, сказывалось общее похолодание климата после войны, и в этих краях, ближе к хмурой Атлантике, осень наступала скорее.

      – Что это за деревья? – Русов указал на багряные факелы.

      Джанет глянула искоса, вечно у неё насмешка во взгляде. Но все равно, глаза красивые – зеленого цвета, совсем как трава под рвущимися к небу языками холодного пламени.

      – Клены, – сказала она и поправила волосы. – Мы называем это время ''индейским летом''. Красиво, правда? Разве у вас не бывает такого?

      – Клены у нас не растут, – хмуро ответил Русов. – В наших краях сначала желтеют березы. Потом начинают идти дожди, а затем ложится снег. Надолго.

      – Дождей и тут хватает, – рассмеялась Джанет. – И снега тоже. Раньше, говорят, выпадал ненадолго, а теперь держится всю зиму. Давай-ка поедим.

      Она достала из сумки курицу, бутерброды и термос с кофе.

      – Дядя Грег рассказывает, – беззаботно говорила она, раскладывая снедь на откидном столике, – что раньше в поездах были вагоны-рестораны. С белыми скатертями на столах и настоящими официантами. Даже не верится. Может быть, такие поезда и сейчас есть, но не на этой дороге. Здесь ездит мало народу. Но ехать на машине неудобно, слишком далеко и дорого обойдется.

      Они поели и снова стали смотреть в окно. Поезд шел медленно. Джанет объясняла:

      – Видишь, словно красная проволока на деревьях – это дикий виноград… А это шиповник, – она указала на темно-зеленые заросли. – Надо свозить тебя в лес, показать, что у нас растет. Ах да, ты уже был там. Но кажется, вам было не до ботаники.

      И она весело рассмеялась.

      Вечерело. Поезд шел над рекой, постепенно втягиваясь в холмы. Джанет все говорила: рассказывала, как ездила с детьми в летний христианский лагерь, как устраивали там состязания скаутов. Наконец угомонилась.

      Холмы стали выше, багряные краски на склонах померкли, в долине сгустились сумерки. Загорелся желтый электрический свет, и за окнами совсем стемнело. Джанет спала, откинув голову на спинку сиденья; волосы потускнели, устало рассыпались по обивке. Русов сидел настороженный, чувствуя боком приклад двустволки. Ему внушала опасение темнота за окном. Недалеко от этих мест их преследовали волки, а в ночном лесу он повстречался с Уолдом…

      Но вскоре посветлело, из-за холмов появилась луна. Она снова была такой, как Русов видел над Лабрадором, месяц минул с тех пор. Казалось, она явилась охранять их, свет был грустен и спокоен, и Русов немного расслабился.

      И в самом деле, ночь прошла спокойно. Русов то засыпал, то просыпался и в бледном свете видел лесистые долины, поля и реки – незнакомую и все же чем-то близкую землю Америки. Близкую, наверное, потому, что так же отчаянно боролась за выживание, как и земля на его далекой родине.

      Наконец стало светать. Туман стлался над полями, громадные тени маячили сквозь него. Подошел проводник – сказать, что подъезжают.

      Когда поезд остановился, туман отчасти рассеялся и открылись горы. Багряные, изрытые руслами ручьев, они напомнили Русову сопки над его родным городом, но эти были выше и лес доходил до самых вершин.

      Их встречали: к вагону быстро шла женщина средних лет, в темном плаще и с развевающимися волосами. Она была ниже Джанет, но лицо с выступающими скулами выдавало семейное родство. Волосы были уже не золотыми, как на фотографии, а цвета темного меда.

      Джанет бросилась ей на шею, а женщина поверх её плеча оценивающе оглядела Русова.

      – Это наш постоялец, мама, – отстраняясь, объяснила Джанет. – Юджин. Тот самый, что прилетел из России.

      – Да, ты рассказывала, – женщина протянула Русову узкую ладонь. – Рада вас видеть. Зовите меня Эрни.

      Они пошли к машине, такой же маленькой, как у Джанет. Русов с трудом поместился на заднем сиденье. Но с места Эрни тронулась плавно, не то что её дочь.

      Городок был небольшой, главная улица вилась вдоль реки. Пока ехали, туман растаял, открыв красивую долину с привольно раскинувшимися разноцветными домиками. Русов заметил, что многие стоят с заколоченными окнами.

      – Здесь трудно найти работу, – пояснила Эрни (видимо, наблюдала за Русовым в зеркале заднего вида). – Вот многие и уехали.

      Свернули к большому дому. И здесь росли дубы, сияя золотом по сторонам подъездной дорожки. Эрни остановила машину, вышла и с улыбкой глядела, как выбирается Русов: тому мешала двустволка.

      – Здесь спокойно, Джан, – сказала она. – Не обязательно было тащить с собой эту артиллерию.

      – А у нас не очень, мама, – возразила Джанет. – Ты знаешь, что его спутника убили? Я не стала говорить по телефону.

      – Слышала в новостях, – спокойно сказала Эрни. – Но ружье не оборонит от зла, которое следует за тобой.

      Джанет помрачнела:

      – Любишь ты говорить загадками, мама.

      Эрни рассмеялась и прижала дочь к себе.

      Русов тем временем втащил чемодан на веранду и раздумывал, как быть с двустволкой. Она казалась чуждой на чистой белой веранде, и Русов обрадовался, когда Эрни впустила их в гостиную и указала на стенной шкаф, где можно было спрятать оружие.

      Они позавтракали за большим круглым столом. Новым для Русова было то, что Эрни прочитала молитву. Когда-то мать пыталась приучить его молиться перед едой, но Русов стеснялся насмешливых взглядов окружающих и отказывался наотрез. Теперь он тоже склонил голову, но повторять за Эрни слов не стал.

      Какой смысл в молитве? Кто её услышит?

      После завтрака мать и дочь стали разговаривать, а Русов то смотрел в окна – на горы за рекой, то оглядывал гостиную. На стене висел портрет, с него сдержанно улыбался мужчина в военной форме – как догадывался Русов, покойный муж Эрни и отец Джанет.

      Разговор скоро наскучил Русову, так как вращался вокруг одной темы: Джанет уговаривала мать переехать в Другой Дол, а та спокойно, но твердо отказывалась. Русов поблагодарил за завтрак и пошел бродить вокруг дома. Он оказался меньше, чем дом Грегори, старые дубы протягивали засохшие сучья над дорожками небольшого ухоженного сада, пахло прелой листвой.

      Русову не понравился вид некоторых ветвей: того и гляди, могли обломиться. Вспомнилось, как мальчишкой помогал рабочим обрезать деревья вокруг отцовского дома. Скорее, конечно, путался под ногами. Он улыбнулся воспоминанию, вернулся в дом и спросил у Эрни: не разрешит ли она навести порядок в саду? Та согласилась и даже отыскала в сарайчике за домом пилу и веревку.

      Вскоре Русов уже забрался на ближайший к дому дуб и принялся спиливать мертвую ветвь. Чтобы при падении ничего не поломала, обвязал её веревкой, перекинул свободный конец через сук наверху, а конец закрепил внизу.

      Эрни и Джанет вышли на веранду.

      – Юджин, не сверни шею, – весело сказала Джанет. – А то пробудешь в больнице дольше, чем в прошлый раз.

      Наконец дерево протестующе заскрипело, ветвь надломилась и повисла на натянувшейся веревке. Русов спустился и, потихоньку вытравливая веревку, аккуратно уложил сук на землю.

      Эрни и Джанет похлопали, словно цирковому артисту, и ушли в дом.

      Русов снова забрался на дуб и, когда примеривался к следующей ветви, краем глаза заметил в соседней роще солнечный зайчик. Сначала подумал, что это солнце отразилось в стеклах проезжавшего автомобиля, но дороги там не было, а зайчик долго не гас. Занятый своими прикидками, Русов перестал обращать на него внимание, и отблеск исчез. К обеду запарившийся от работы Русов забыл об этом случае.

      Когда настало время ленча – настоящих обедов, как со вздохом вспомнил Русов, в Америке не было, – стало почти жарко. В голубом небе не появилось ни облачка. Ленч оказался легковесным для проголодавшегося Русова: рагу из овощей с надоевшей курицей, и кофе с вкусными, но слишком маленькими печеньями.

      В гостиной заметно посветлело: Русов спилил уже немало ветвей, и горы сделались громаднее и ближе, они словно заглядывали в комнату.

      – Как называются эти горы? – кивнул он в сторону окна.

      – Аллеганские горы, – с грустью сказала Эрни. – Джон любил там рыбачить в ручьях. Иногда я ездила с ним ловить форель.

      Так что ленч закончился на печальной ноте, и Русов отправился работать дальше. Теперь он пилил ветви на куски, а самые толстые ещё и колол, чтобы годились для камина. К вечеру сложил в сарайчике приличных размеров поленницу и пошел в дом мыться. К счастью, проблем с горячей водой в Америке не было.

      Эрни смотрела на Русова заметно ласковее, поблагодарила за работу, а после обеда, хотя было тепло, разожгла в камине огонь. Окна потемнели, в стеклах отразились языки пламени. Некоторое время ещё виднелись дубы – словно гигантские тени на фоне глубокой синевы, но потом отступили в темноту.

      Русов устроился в мягком кресле, чувствуя, как наплывает дремота. Эрни и Джанет тихо говорили о чем-то.

      Все стихло, сон уже куда-то уносил Русова, когда его разбудило негромкое восклицание Джанет.

      Русов выпрямился, машинально потянулся за двустволкой, но пальцы схватили пустоту. Он с отчаянием вспомнил, что оставил ружье в шкафу. Но тут же понял, что оно не понадобится. Джанет напряженно глядела на мать – та откинулась в кресле и, казалось, спала. Но лицо заострилось, застыло, и даже красные язычки – отражения огня в камине – словно замерли в широко открытых глазах.

      Не отрывая взгляда от матери, Джанет заговорила:

      – Не пугайся, Юджин. С мамой все в порядке. Такое бывает с ней. Иногда.

      И тут губы Эрни задвигались. Голос звучал монотонно и глухо, словно приходил издалека:

      – Я стою на развилке. Вокруг сумерки. Две дороги расходятся отсюда. Какие-то цифры видны вдоль них. Возможно, они означают расстояния, но скорее это годы, я не могу разглядеть точно. По одной дороге чем дальше, тем темнее. Ужас притаился впереди. Вдоль другой дороги постепенно светлеет. Я вижу красивые дома и играющих детей. Но потом и на ней сгущается тьма… Я вижу людей, много людей. Целые толпы сворачивают на темную дорогу и пропадают из виду… Я вижу вас, – голос Эрни дрогнул. – Вы идете, держась за руки. Вы сворачиваете на светлую дорогу. Дорога становится ещё светлее, и темнота отступает дальше. Но все равно, ужас подстерегает и на ней…

      Эрни смолкла, зрачки расширились ещё больше, и пламя камина словно ожило и затрепетало в них. Но нет, это было иное, более яркое пламя.

      – Я вижу женщину, – сказала она, и голос прозвучал очень ясно. – Она стоит в конце дороги. Вокруг сад изумительной красоты, и от женщины исходит свет. Я никогда не видела такого яркого света. Но он не ослепляет глаза.

      – Это не Дева Мария? – вдруг спросила Джанет, и Русова поразил обыденный тон её голоса.

      – Нет, – голос Эрни упал до шепота, и свет в глазах померк. – Мне кажется, она не из нашего мира.

      Она опустила голову на грудь и сидела так долго. Потом встала, оперлась на руку Джанет, и та увела её из гостиной. Через некоторое время Джанет вернулась и проводила Русова в приготовленную для него комнату. Так странно закончился этот день.

      Комната была маленькая, кровать узкая, и, как догадался Русов, когда-то принадлежала Джанет. На стенах сохранились фотографии кинозвезд, какие-то фильмы с их участием Русову смутно припомнились. Подошел к окну – и здесь дубы, но за речной долиной, наполненной белым туманом, виднелись вершины гор, багровые в лучах канувшего за горизонт солнца.

      На сей раз пришлось обойтись без пижамы, не догадался взять. Он разделся и забрался под одеяло, приноравливаясь к узкой постели. О чем думала в ней Джанет, пока не засыпала, о чем мечтала? Кто разберет этих девушек. Впрочем, скорее всего о киноактерах.

      Русов лег на бок, зажав меж голых колен прохладную простыню. В последнее время часто думал об Айлин, но сегодня мысли продолжали течь о Джанет. Вспомнил, как мыла его губкой во время болезни, какое облегчение и негу почувствовал от прикосновений её рук. Все-таки она не совсем равнодушна к нему.

      Русов улыбнулся и скоро заснул.

      Утром они столкнулись в дверях ванной. Джанет выходила оттуда, вытирая мокрые волосы. Русов посторонился и вежливо сказал:

      – Доброе утро.

      Джанет что-то буркнула и быстро ушла.

      После легкого завтрака поехали на кладбище, навестить могилу отца Джанет. Кладбище раскинулось на окраине – кресты и памятники взбирались по зеленому лугу и было их, наверное, больше, чем жило людей в городке.

      Машину оставили у начала склона. Эрни пошла вперед, уверенно выбирая дорогу среди белых надгробий. Следом заскользила Джанет – в светлом плаще похожая на призрак. Русов удивился странности пришедшего в голову сравнения, пошел за ней.

      …И остановился.

      Залитый утренним солнцем склон вдруг исчез. Русов снова был в тайге, в мрачном заболоченном лесу, и тяжелый злобный взгляд следил за ним из-за обомшелых ветвей.

      ''Медведь!'' – молнией промелькнула мысль.

      По спине Русова прошел холодок, забыл двустволку дома. В следующий миг он вспомнил, где находится, и снова увидел безмятежно зеленый луг с белеющими за рощей строениями городка. Здесь не могло быть медведей. Здесь был кто-то другой.

      Черные волки? Поклонники Трехликого?

      По коже продрал мороз. Отчаянным усилием воли Русов попытался сохранить спокойствие. Он непринужденно сунул руки в карманы и возобновил ходьбу.

      Раздался тихий свист. Русов снова остановился и больше не двигался. Две фигуры в странной молочно-белой одежде появились из-за надгробия слева. Две, точно такие же, возникли из ниоткуда справа. Краем глаза Русов заметил движение позади. Фигуры казались нереальными и одновременно странно уместными среди белых крестов и надгробий – в бесформенном светлом одеянии от макушки до пят, без прорезей для глаз. Непонятно, как они могли видеть, но видели прекрасно. Фигура слева приказала бесцветным голосом:

      – Никому не шевелиться! Ты, вытащи руки из карманов! Медленно, иначе будет плохо.

      Вторая что-то сказала на незнакомом Русову языке. Голос прозвучал музыкально – взлетая, а затем опускаясь, и язык походил на китайский, но не был им, китайского Русов наслушался вдосталь.

      Фигура вытянула руку – в ней оказался маленький серебряный пистолет, – и направила на продолжавшую идти как ни в чем не бывало Эрни. Русов не услышал выстрела, даже щелчка, а дальше все стало происходить уже одновременно.

      Эрни начала клониться, в темном плаще похожая на подрубленное деревце. Упала ничком, выбросив вперед руки, как будто стараясь оказаться поближе к могиле мужа… Джанет закричала и бросилась к матери, полы плаща взметнулись от отчаянного движения… Русов стал медленно, как ему и сказали, вынимать руки из карманов. Но перед тем успел открыть футляр Сирина, вытащить первый цилиндрик и теперь надавил пальцами на его концы. Он больно укололся при этом, ладонь будто толкнул изнутри упругий холодный комок. Сразу все поплыло перед глазами, и несколько мгновений он не сознавал, что происходит.

      …Вскоре пришел в себя.

      Он стоял на коленях, упираясь руками в приятно холодившую ладони землю. Каждая былинка и каждый упавший листок были видны с необычайной, пронзительной четкостью. И в сознании Русова была та же холодная ясность. Он медленно встал на ноги. Все кругом замерло, как на остановленном кинокадре. В этом застывшем мире мог двигаться он один.

      Первой увидел Джанет, та лежала неподалеку. Она упала навзничь – руки были беспомощно раскинуты, на лице выражение отчаяния…

      Но не только оно.

      Русов замер. Он увидел, как стало меняться лицо Джанет. Словно иной чем солнечный, таинственный мягкий свет пролился откуда-то, совершенно преобразив его. Куда девалась угловатость и жесткость черт? Куда девалось отчаяние? Чудным светом, покоем и красотой просияло её лицо на фоне смятой травы и разметавшихся волос. Потрясенный Русов даже забыл дышать. Только лицо матери он помнил таким прекрасным, но его затуманивала дымка многих лет…

      Еще некоторое время Русов всматривался, потом облегченно вздохнул. Грудь девушки вздымалась и опускалась – Джанет дышала.

      Он с трудом оторвал взгляд и перевел на Эрни. Что-то не так было с её распростертым телом, но, прежде чем заняться ею, Русов осмотрел нападавших.

      Их оказалось шестеро – по двое справа и слева, и ещё двое позади. Все лежали распластанные, будто медузы, выброшенные из морских глубин на солнечный луг. Русов наклонился над тем, кто целился в Эрни. Похоже, это был обыкновенный человек, только в странном балахоне, ткань которого уже изменила цвет – с белого, в тон мраморных надгробий, на травянисто-зеленый. На месте лица щиток из пластика – наверное, прозрачный изнутри, а на руках перчатки.

      Русов брезгливо вытащил из пальцев пистолет и оглядел – не огнестрельный, блестящий стержень вместо ствола. Видимо, парализующего действия. В таком случае Эрни просто потеряла сознание. Русов бросил пистолет в траву и выпрямился. Пусть эти уроды поспят.

      Он подошел к Джанет и остановился, все ещё с удивлением разглядывая её. Чудесный свет угас, и теперь лицо было просто красивым и спокойным. Русов нагнулся и поднял девушку. Она показалась не тяжелой: наверное, возня с бочками на складе укрепила мускулы. Когда нес её к машине, осторожно выбирая места, куда ступить, то вспомнил, что уже видел эту картину. Во сне, в самолете, летящем с одного континента на другой над морем изо льда и тумана…

      Он поудобнее устроил Джанет на переднем сиденье, ещё немного полюбовался ею и вернулся за Эрни. И ещё не прикоснувшись к ней, по неподвижной груди и остекленевшим глазам понял, что она мертва. Наверное, от разряда остановилось сердце.

      Русов не осмелился трогать её, тут нужна скорая помощь. Спотыкаясь, побежал к машине, завел (много раз видел, как это делает Джанет), тронулся слишком резко, едва не налетел на дерево, наконец справился с управлением и погнал к городку.

      Первый встречный указал, где больница. Русов внес Джанет на руках – хорошо, что двери были автоматические, – и вокруг неё захлопотали медсестры.

      В скорой помощи поехал с санитарами на кладбище. По пути, завывая сиреной, присоединилась полицейская машина. Санитары наклонились над Эрни – Русов с тошнотворным чувством вспомнил, что так же нагибались над Сириным, – и тут же выпрямились.

      – Она мертва, сэр. Уже ничего нельзя сделать.

      Полицейские бродили по кладбищу, недоверчиво поглядывая на Русова: нападавшие бесследно исчезли. Тело Эрни погрузили в скорую, а Русову приказали сесть в полицейскую машину, снова за прозрачную перегородку.

      Вернулись к больнице, полицейские зашли туда вместе с Русовым. Появилась медсестра.

      – Все в порядке, мистер. – Она моргнула красными от недосыпания глазами. – Похоже на заряд из парализатора. Через час-другой придет в себя. Не должно быть никаких последствий.

      Здешний шериф не походил на Боба Хопкинса: низкого роста, тянул слова, а глаза бегали по сторонам, не задерживаясь ни на Русове, ни на заваленном бумагами столе.

      – Это, наверное… гм, парни с окраин Черной зоны. Появляются иногда пограбить. Повезло, что сумели от них отделаться. Обычно они всех приканчивают.

      Русов начинал злиться. Весь день его продержали в полицейском участке, правда не за решеткой. Нападавших так и не нашли. Джанет – она пришла в себя несколько часов назад – рыдала над телом матери под присмотром соседей.

      – Надо организовать погоню! Вряд ли они далеко ушли.

      Глаза шерифа перестали бегать и в упор уставились на Русова. Они оказались маленькими и довольно злыми.

      – Я и сам знаю, что мне делать, мистер. Вы тут не указывайте. И вообще, если бы не отзыв мисс Линдон, я бы вас задержал. До выяснения всех обстоятельств. Ступайте!

      Этот наглый тон Русову был знаком: похоже, и в Америке, и в России маленькие начальники разговаривали одинаково. Пожав плечами, он встал и, не говоря ни слова, вышел из полицейского участка. Черт с ними – с белыми. Его волновала Джанет.

      Тело Эрни положили наверху, в спальне. Едва Русов сделал несколько шагов по лестнице, как его остановил резкий голос Джанет. Она запрещала подниматься. Русов молча повернулся, достал из шкафа двустволку и сел у окна. Горы высились за рекой, багровые от подножия до вершин в лучах заходящего солнца.

      Наконец соседи ушли, тихо переговариваясь. Померкли леса по склонам, от реки поднялся белый туман и стал затягивать городок. Белизна мутнела – подкрадывались сумерки. Быстро стемнело. На этот раз от ночи исходила угроза: пару раз раздался пронзительный крик, похожий на птичий, но Русову показалось, что кричала не птица. Хотя вряд ли это были белые. Русов не сомневался, что если они нападут, то до последнего мгновения не издадут ни звука.

      Его руки сжимали холодный ствол ружья. Каким бесполезным оно казалось! На них явно напали профессионалы. Из американской, китайской или российской секретной службы (вдруг искали угонщиков самолета) – Русов не знал. Парализаторы редкое оружие, а про ткань, меняющую цвет в зависимости от окружения, он вообще не слыхал. Их спас случай и подарок Сирина. Неясно, что нужно белым фигурам, но, скорее всего, они вернутся.

      Что он будет делать? Как защитит Джанет?

      Русов едва не заплакал, придавленный чувством беспомощности.

      …И тогда на ум пришло воспоминание.

      Мать уже тяжело болела, под спину были подложены подушки, на щеках горел лихорадочный румянец. Как обычно по вечерам, она читала вслух Библию и после слов: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной'', закрыла книгу, утомленно прислонилась щекой к подушке и сказала:

      – Как наивны люди, как слепы! Всю жизнь ходят, словно по краю пропасти, но не видят бездны ни под собой, ни над собой. Они думают, что блуждают одни, без помощи. Но стоит позвать, и помощь будет оказана. Вопрос лишь в том, готовы ли они платить и кому – бездне вверху, или бездне внизу. В обоих случаях цена высока.

      – Мама, – вспомнил Русов собственный неуверенный голос. – Тогда попроси, чтобы ты выздоровела.

      Мать рассмеялась, а потом закашлялась, прижимая уголок простыни ко рту.

      – Мой милый мальчик, я просила и скоро буду здорова. Мы ещё погуляем с тобою вместе. А ты запомни – если придется совсем тяжко, ты всегда можешь попросить помощи… у той бездны, что вверху. Ценою будет твоя жизнь, но не бойся, её не возьмут у тебя. А если и возьмут – ведь это все равно случится рано или поздно, так что неважно…

      Русов очнулся.

      Мать учила молиться – это был единственный дар кроме жизни, который оставляла ему в чужой для себя стране, но он стеснялся: сначала боялся насмешек окружающих, а потом просто забыл. Да и не верил в помощь свыше, несмотря на слова матери. Отец приучал его полагаться только на собственные силы. Но попытка не пытка, он попробует – не ради себя, а ради Джанет, – обратится напрямую к Тому, кто живет в бездне вверху. Почему Джанет должна страдать?

      Он с отчаянием сказал:

      – Моя мама верила в тебя, Господь. Ты не спас её. Спаси хотя бы Джанет, я сам не могу. В обмен располагай моей жизнью, как тебе будет угодно.

      Прозвучало наивно и по-детски. «Что теперь? – подумал уныло. – Ангелы явятся на помощь? Едва ли».

      Русов прикусил губу, но вскоре голова стала клониться на грудь и он уснул. Сон был очень глубок – словно дом и все, что в нем было, погрузились в темную пропасть вод.

      Русов спал.

      И видел сон…

      Туман поднимается над землей, медленно движется сквозь призрачные заросли, протягивает щупальца к домам, закутывает их ватным одеялом – чтобы ничего не видели и не слышали – и ползет дальше.

      Дорога стелется сквозь туман, деревья сторожат её смутными тенями. Два светлых пятна от фар мчатся, освещая лишь асфальт перед капотом, а дальше упираясь в белую стену, но она не помеха: лобовое стекло превратилось в экран радара и в зеленоватом свете все видно совершенно отчетливо.

      Огромный трейлер сбавляет ход и ползет еле-еле; пожилой водитель тоже глядит на экран радара, но не слишком доверяет электронике.

      Туман становится плотнее, уже не разглядеть пальцев вытянутой руки. Все зыбко, неопределенно, словно туман размывает незыблемые границы между мирами. Тени деревьев расплываются и делаются странными: земные ли это деревья?..

      Берег тоже был окутан туманом. Темная вода не колыхалась, белые чашечки цветов на высоких стеблях виднелись сквозь дымку. Среди цветов сидела женщина, отвернув лицо и обхватив колени руками. Платье слабо светилось.

      – Мама? – неуверенно сказал Русов. Он хотел перейти к ней – темная полоса казалась совсем узкой, – но вдруг почувствовал, какой мертвящий холод исходит от этой воды.

      Женщина медленно повернула голову, и он судорожно вздохнул. Это была не мама! Словно тончайшая жемчужная ткань струилась перед лицом, и оно виделось не отчетливо, но сразу сковало взгляд Русова странной, холодной, мерцающей красотой…

      – Кто ты? – хрипло спросил он.

      – Ты все равно забудешь. – Сердце Русова затрепетало от мелодии этого голоса, но холод сделался ещё пронзительнее.

      – Твоя мать слишком часто приводила тебя сюда. – Женщина слегка улыбнулась, и от улыбки по туману прошла волна света. – Ты нашел дорогу, а значит получишь помощь. Но я помогу лишь один раз. Дальше Мою силу явят те, кого ты пожалеешь и кого полюбишь.

      – Ты говоришь загадками, – неуверенно произнес Русов.

      – Тебе лучше найти отгадки. – От лица женщины словно полыхнула молния, и сердце Русова замерло, а туман отпрянул во все стороны. – Отныне за тобою будет погоня. Слишком боятся тех, кто может приблизиться к границам Сада.

      – Какая погоня?.. – спросил Русов. И смолк.

      Странный звук раздался вдали – не сразу понял, что гудит мотор автомобиля.

      Русов повернулся, пытаясь что-нибудь разглядеть, но увидел только, как летят прочь перья тумана.

      Вдруг потемнело. Русов оглянулся – но не увидел ни женщины, ни черной воды, ни цветов. Стоял по колено в белизне, и смутные тени деревьев высились с обеих сторон. Он задрожал от холода и обернулся снова.

      Шум нарастал, появились два светлых пятна от фар.

      Внезапно оскаленная морда радиатора вынырнула из тумана, а выше обозначились белые пятна лиц.

      Русов в отчаянии вскинул руку, словно это могло остановить мчащуюся машину.

      Автомобиль наехал на него.

      …И проехал сквозь него.

      Какая-то тень возникает в мутной белизне и тотчас исчезает.

      На лобовом стекле, куда выводится изображение дороги, внезапно пропадают летящие навстречу силуэты деревьев – вся электроника отказывает разом.

      Водитель неотрывно глядит вперед и не сразу замечает это.

      В следующую секунду уже поздно.

      Исчезает и дорога, машина несется в серой пустоте.

      Затем вспыхивает огромный костер, и багровый туман закипает, пытаясь дотянуться щупальцами до искореженной груды металла.

      Из перекошенной кабины трейлера вываливается человек и, прихрамывая, убегает от адского пламени.

      Больше движения нет, кроме пляски огня в тумане…

      Русов очнулся. Было очень холодно, бил озноб и сталь ружейного ствола казалась ледяной. Красное зарево все ещё стояло перед глазами, он поморгал и с трудом пришел в себя.

      Не было ни дороги, ни страшного костра. Только туман непроницаемо серел за окном, да стекла сочились холодом. Лязгая зубами, Русов сунул руки под мышки и уткнулся в грудь подбородком. Он не хотел больше засыпать, не хотел видеть таких жутких снов, но опять задремал.

      Во второй раз проснулся от света. Молочный туман стоял за окном, и в доме было очень тихо. Сразу вспомнился вчерашний день. Русов встал и с ружьем в руке стал подниматься по лестнице. На этот раз его не остановили.

      Эрни лежала на кровати. Кисейный полог вверху слегка колыхался, от открытого окна тянуло свежестью. И здесь за окном стоял туман, но был светлее, и сквозь перламутровое сияние проникал золотистый свет.

      Джанет сидела рядом с кроватью, голова склонилась на грудь, как недавно у Русова. Она спала, но тотчас проснулась. Подняла голову, непонимающе поглядела на Русова, потом перевела взгляд на мать:

      – Тише, Юджин. Она в пути. Я видела её на дороге. Один раз она обернулась и помахала мне рукой.

      На этот раз Русов увидел семейный памятник Линдонов – мраморный монумент на зеленом лугу, с надгробиями вокруг. Церемония была многолюднее, чем похороны Сирина: видимо, Эрни хорошо знали в городке. Русова удивило, что у вырытой могилы были поставлены стулья, все уселись на них.

      Пастор повел заупокойную службу непривычно – без пения и размахивания кадилом. Русов мало вслушивался в слова: отрывки из Библии, случаи из жизни городка, в которых Эрни играла важную роль. Вдыхал запах свежевскопанной земли и смотрел на Джанет – печальную и одновременно какую-то просветленную, словно чудный вчерашний свет все ещё медлил на её лице.

      Пастор прочел последнюю молитву: ''Пыль к пыли, пепел к пеплу. Да благословит её Бог!'' Гроб опустили в могилу, и по доскам застучали комья глины. Так закончила свой земной путь мать Джанет.

      ''Как недавно и Сирин, – с горечью подумал Русов. – Что-то многовато похорон за один месяц''.

      И с тревогой посмотрел на Джанет, которая не отрывала взгляда от засыпаемой могилы.

      Они уехали этой же ночью. Русов боялся оставаться в доме: второй раз могло не пронести, и несколько раз напоминал Джанет, что их ждут на работе. К его удивлению, Джанет послушалась. На него глядела почти с ненавистью, губы дрожали, но покорно укладывала чемоданы: какие-то девичьи сувениры, вещи матери. Русов еле уместил два чемодана в машину.

      Отъезд походил на бегство. Русов вел машину нервно, заглядывая в каждый переулок. На станции договорился со смотрителем, и тот за десять тысяч долларов согласился поставить машину в гараж. В ожидании поезда Джанет безучастно сидела на чемодане, а Русов маялся, глядя то на нее, то в темноту вокруг станции.

      Наконец послышался свисток паровоза, ослепительный свет залил пути, из-за поворота стал выползать поезд.

      Вагон оказался пуст. Русов усадил Джанет у окна, а сам сел со стороны прохода, сжимая двустволку. Снова закричал паровоз, они тронулись.

      Свет в вагоне едва горел, смутные тени плыли за окнами. Русов знал, что это всего лишь деревья и гадал: успеет ли заметить другие тени – ещё темнее, ещё стремительнее, которые скользнут по вагону прямо к ним? Он сомневался в этом. Голова то и дело клонилась на грудь, он вскидывался и глядел на Джанет. Против ожидания та спала, прислонившись головой к вздрагивающей стенке вагона.

      А колеса стучали, визжали, пели, унося их из страны гор на равнину. И равнина открылась утром – вся в тумане, редкие деревья и крыши одиноких домов поднимались над ним. Русову не верилось, что благополучно пережили ночь.

      Взошло солнце, растаял туман, проснулась Джанет. Она ушла в туалет и вернулась аккуратно причесанная, но с хмурым и отчужденным лицом, разговаривать с Русовым не стала. Еще через два часа поезд остановился в Другом Доле.

      От вокзала взяли такси – кургузого жука желтого цвета. Чемоданы поместились в багажнике, на заднем сиденье хватало места для двоих, но Джанет демонстративно поставила рядом сумочку, и Русову пришлось сесть впереди. Всю дорогу молчали.

      Дома Джанет сразу поднялась к себе, предоставив обо всем рассказывать Русову. Грегори помрачнел, услышав сбивчивое повествование, и встал, опираясь на палку.

      – Надо успокоить девочку.

      Но не успел подойти к лестнице, как наверху снова показалась Джанет. Она вытянула руку в сторону Русова – жест показался ему наигранно театральным – и закричала:

      – Это он во всем виноват! Это он притащил за собой белых убийц. Сначала они убили его напарника, а потом стали добираться до него. Этот мерзавец прикрылся моей мамой! Из-за него она умерла…

      Джанет зарыдала и сползла на пол, обхватив балюстраду руками. Грегори кое-как поднялся по лестнице, тоже опустился на пол и обнял девушку за плечи.

      Русов почувствовал, что у него загорелись щеки. Не зная, куда себя деть, зашел в комнату Грегори. Внезапно сам собою включился компьютер, и на экране появилась надпись:

      ''Поздравляем. Счет 2:0 в твою пользу. До новой встречи!''

      Русов ошеломленно глядел, потом подкосились ноги, и он опустился на койку.

      Через некоторое время вошел Грегори. Увидел Русова сидящим на смятой постели, и губы сложились в брезгливую гримасу. Хотел что-то сказать, но проследил куда тот смотрит, и словно сработал невидимый выключатель; лицо сделалось спокойным, только веко подергивалось.

      Он подошел к компьютеру, выключил и сел на стул. Аккуратно прислонил палку.

      – Итак, они добрались и до тебя, – голос был холоден и спокоен.