АЛЕКСАНДР КОЛПАКОВ

                                ЭТЕМЕНИГУРА

                          Фантастический рассказ


  Палеоисторик Октем был большим знатоком истории Индии, Шумера, Аккада,
Финикии, Египта. И когда в Ашхабаде второго века эры Октября формировали
экипаж корабля "Древний Восток", выбор пал на него. Правда, сам ученый
оставался в Центре палеокультур, а в корабль сел его двойник, псевдоживая
конструкция, симбиоз белковых и электронных цепей, нервных клеток и
компьютерного мозга, которому человек-оригинал передал накопленные знания
и даже эмоции и черты характера. Выполнив задачу, двойник должен был
доставить в Центр детальную информацию о прошлых эпохах. Сгусток
информации назывался Палеохрон. Он сообщал сведения в любой форме: в
объемных живых картинах или в виде чувств, переживаний, мыслей. Все
остальное, из чего синтезировался двойник, самораспадалось.
  Корабль "Древний Восток" вошел в надпространство и по геодете,
искривляющейся в прошлые времена, скользнул в небо Двуречья, как полагал
штурман Вячеслав. Однако вскоре обнаружилось, что корабль висит над той же
местностью, откуда стартовал: внизу лежала Туркмения, какой она была в
третьем тысячелетии до новой эры! Штурман Вячеслав не поверил своим
глазам. В оцепенении смотрел он на приборы. "Нет, это невозможно! Должен
быть Шумер... Я не мог так грубо ошибиться. Значит, флуктуация космоса?
Искажение метрики континуума?" Чертыхаясь, он пошел к командиру,
машинально внимая звону экранирующего хронополя.
  Флегматичный, уравновешенный командир подумал не без досады: "Да, совсем
некстати неувязка! А реактор уже слопал массу энергии". Вслух же он сказал:
  - Не падай духом, Вячеслав! В целом программа не пострадает. Но Октема
придется высадить здесь. Пусть добирается в Ур собственным ходом. Из-за
этой флуктуации реактор съел в полтора раза больше энергии, чем было
рассчитано. Биллион киловатт в секунду - не шутка. Едва хватит на
возвращение в свою эпоху. Все! Действуй, дорогой.
  И Октема сбросили в мини-капсуле. На прощание командир напомнил:
  - В обусловленный срок жду на орбите в зоне Эриду. Корабль повиснет в
квадранте Кассиопеи - в двадцать два звездного времени. Смотри, не
опоздай! Секунда ожидания стоит биллиона киловатт.
  Глядя как ловко самоупаковывается капсула сброса - до размера небольшого
пакета, Октем вздыхал, шаря глазами по небосводу. Впрочем, он не грустил о
корабле. До Евфрата полторы тысячи миль! Надо выполнять волю командира и
Центра палеокультур.
  Спрятав капсулу в карман, он бодро зашагал по барханам к предгорьям
Копетдага. Вскоре на горизонте показались невысокие строения какого-то
городка. В телеобъектив Октем увидел толстые глиняные стены, прямые
длинные улицы, от которых в стороны расходились переулки; скопище
купольных мавзолеев; обширную площадь, окруженную глиняными домами;
довольно внушительное святилище, отдаленно напоминавшее шумерский храм. За
чертой города начинались поля пшеницы и ячменя, паслись стада коров, овец
коз на заливных лугах. "Входить или не входить в городище? - задумался
Октем. - Ведь это не по моей части: прикопетдагскую цивилизацию изучают
другие. У меня Шумер и Египет! Работы хватит, а осенью надо успеть в
Эриду. Корабль не может долго ждать. Неплохо бы долететь в Ур с помощью
антигравитации, но это запрещено. Энергия - только для взлета на корабль".
  Спустя много дней Октем достиг района, где в будущем возникнет Исфахан.
Заночевать пришлось на окраине маленького селения, в заброшенной хижине.
Утром следующего дня Октем вышел на караванную тропу, которая, как он
знал, ведет к горным проходам в Двуречье. К полудню с севера показалась
вереница нагруженных верблюдов и ослов. Октем вскочил на ноги, призывно
замахал рукой. К нему подъехал вожатый, закутанный по самые глаза
темно-синей тканью головной накидки. Уставив на Октема горящие темные
глаза, спросил настороженно:
  - Кто ты и куда держишь путь?
  Октем, заблаговременно приняв облик жреца бога Наннару, был как две капли
воды похож на жителя Двуречья.
  - Я был в далеком краю Черных песков, за морем Каспов. Мой осел издох в
дороге, и вот я пешком иду в Ур.
  Вожатый поцокал языком, как бы сочувствуя, что незнакомцу предстоит столь
дальняя дорога, и сказал:
  - Нет, не могу помочь! Караван идет в Синджарскую долину.
  Тут подъехал второй караванщик - статный мужчина лет тридцати в
грубошерстной накидке. Его лицо вызвало в памяти Октема отрешенные черты
воинов - на статуэтках из древнейших поселении Намазга-Депе и Анау. Тот же
длинный клювовидный нос, миндалевидные глаза, круто изогнутые брови;
подбритая с боков борода двумя узкими прядями ниспадала на грудь.
"Воронообразное лицо, как у эламитов, - привычно зафиксировал мозг Октема.
- Значит, он - потомок тех южноиранских племен, которые проникли в
Каракумы где-то в начале третьего тысячелетия до новой эры". Еще Октем
отметил пальцы мужчины - очень длинные и крепкие. "Музыкантом мог бы
быть", - подумал Октем.
  - Меня зовут Герай, - приветливо сказал мужчина. - А тебя?
  Октем назвался и повторил легенду о страннике-жреце.
  - Из-за Черных гор идешь? - спросил Герай. - А там где был?
  - В городе Туркате, где на площади стоит святилище, похожее на маленький
зиккурат, - без запинки ответил Октем. В глазах Герая мелькнуло недоверие:
  - Я как раз оттуда, но что-то не видел тебя на улицах.
  "О, шайтан! Как я промахнулся..." - растерянно подумал Октем.
  - Правитель Исма-Эль, почтенный, послал меня в Шумер учиться строить
храмы, - продолжал Герай, сделав вид, что верит "жрецу". - Ибо я ваятель и
зодчий.
  - Завидую тебе, - отозвался Октем, многозначительно глядя ему в глаза. -
Так помоги и мне попасть в священный Ур.
  Герай обернулся к вожатому, равнодушно взиравшему на жреца в пропыленной
тунике:
  - Я беру путника с собой.
  - У меня нет свободных верблюдов и ослов! - отрезал вожатый.
  - Найдешь! - повысил тон Герай. - Переложи груз с одного осла на пять
других - получишь свободного, верно? Не забывай, что Исма-Эль велел
исполнять мои просьбы.
  Вожатый пробурчал что-то себе под нос, приложил руку к груди и потрусил в
хвост каравана.
  Полторы луны добирались они к верховьям Евфрата. За этот срок Октем хорошо
узнал своего нового друга. Герай обладал живым, острым умом, мыслил
свободно и смело. Сын вольных земледельцев, он сочувствовал беднякам и
рабам. Однако больше всего ценил искусство и свободу.
  - Эти руки, - ваятель поднес их к лицу, будто желая удостовериться, что
они есть, - выручают меня! В отличие от рабов, которые гнут спину на
Исма-Эля, я свободен, ибо правитель знает о моем таланте. В краю Черных
песков нет равных мне в искусстве оживлять мертвый камень. Но что это
перед творениями мастеров Этеменигуры? И я рад, что скоро увижу чудо света!
  - И долго намерен пробыть в Уре? - спросил Октем.
  - Столько, сколько понадобится, чтобы сравняться с мастерами Благодатной
страны. Или пока за мной не пришлет Исма-Эль. Ну, а тебе зачем понадобился
Ур?
  - Тоже учиться. Смотреть и запоминать, - туманно сказал Октем.
  Позже он все-таки поведал ваятелю часть правды о себе. Даже пытался
втолковать ему, что он, Октем, - гость из будущего. "Меня послали к вам
люди, подобные богам. Я счастлив служить им".
  - Как это? - недоумевал Герай. - Разве можно попасть в другое время?
Что-то я никогда не слыхал о таком. Или ты тешишь меня сказками?
  Слова о корабле, геодетах, инверсии времени звучали для ваятеля
таинственными заклинаниями. Но живые видеокадры Ашхабада, развернутые
Палеохроном Октема перед мысленным взором Герая, были убедительны, и
ваятель понял: случай свел его с полубогом в облике человека.
  Расстались они в верховьях Евфрата, на правом берегу священной реки.
Взобравшись на подаренного ему осла, Октем с грустью сказал:
  - Я буду вспоминать о тебе, друг. Надеюсь, встретимся. Я приду в Ур
несколько позже. И постараюсь отыскать тебя.
  - А скоро ли придешь? - с надеждой спросил Герай. - Лучше бы ты остался со
мной. Ты мне по душе.
  Октем промолчал. Ваятелю казалось, что он колеблется. На самом деле Октем
анализировал странное чувство, родившееся в недрах его существа, -
братскую любовь к Гераю. Оно приводило Октема в замешательство: такого не
было запрограммировано в мозге. Чувство возникло как бы само собой, по
законам саморазвития эмоциональной системы. И он не без усилия заглушил
его. "Нет, нельзя поддаваться эмоциям! - властно шептал компьютерный
двойник. - Это может завести далеко. Надо о задании Центра помнить".
  - Не могу, почтенный друг, - отрешенно сказал Октем. - Но я обязательно
найду тебя в Уре. Сейчас надо делать свою работу. Прощай!
  Ваятель порывисто обнял его:
  - Буду ждать! Да хранят тебя мои и твои боги.
  Выполнив ряд несложных поручений Исма-Эля в Синджарской долине, Герай
купил место на купеческой барке и поплыл вниз по реке Евфрату. Спустя
неделю он сошел на левый берег - часах в трех ходьбы от Ура. Чтобы полнее
насладиться радостью встречи с Этеменигурой, он решил войти в город с
востока, как все путники, пересекавшие пустыню, прежде чем достичь
благодатных земель между Идиглату и Евфратом.
  Герай отшагал уже порядочно, а Ур не показывался. Только вдали в мареве
южного неба мерещилось что-то сверкавшее на горизонте разными оттенками
пурпура и лазури. Солнце поднялось выше и пылало, как раскаленная жаровня.
Прикрывая голову полой плаща, ваятель клял себя: "Вах, глупец! Так можно и
не дойти, изжариться. О чем ты думал, пускаясь в путь?" Еще с полчаса он
брел в знойном аду, спотыкаясь от усталости. Но вот наконец обозначились
верхушки финиковых пальм. Унылая серо-желтая равнина, покрытая кустами
сухобылья и чертополоха, сменялась пастбищами и лугами. Они перемежались
стройными рядами миндальных деревьев. Справа и слева потянулись бахчи,
каналы, поля чечевицы и льна. Воздух наполнился ароматом роз и алоэ.
"Привет, Благодатная страна! - с волнением думал Герай. - Вот я и увидел
тебя".
  А затем над рощами, за голубой лентой Евфрата, несущего тростниковые лодки
и барки, огромным разноцветным утесом поднялся зиккурат Ура.
  - Слава тебе, о Этеменигура! - закричал в восторге Герай, смахивая слезы
радости.
  Его давняя мечта стала явью.
  Ступенчатая гора Этеменигуры словно парила в звенящем от зноя воздухе.
Ослепительно сиял позолоченный купол храма на ее вершине, голубым огнем
полыхали его стены. Две нижние террасы зиккурата были черного цвета,
третья и четвертая - красного, как сама земля, в которую вросла
Этеменигура. Лакированная зелень пальм и пестрые цветники, разбитые на
террасах, вырисовывались на фоне черной, красной и голубой облицовки,
рождая целую симфонию красок и оттенков. Громада Этеменигуры казалась
изящной, легкой - так совершенны были ее линии, плавными дугами уходящие к
центру строения. Взгляд невольно скользил к вершине: Этеменигура как бы
уходила в поднебесье, парила в струящемся от зноя воздухе.
  Ваятель забыл обо всем на свете, созерцая чудо зодчества, и его едва не
хватил солнечный удар. Опомнившись, добрался до финиковой рощи и укрылся в
ее тени. Но тут на Герая набросились злые осы. Будто раскаленные иглы, они
вонзились в руки, тело, лоб. Пришлось бежать из рощи, махая руками и
проклиная себя: "Ай, глупец, зачем пошел туда? Ну и твари!.."
Все ближе подходил он к Евфрату, и перед ним поворачивалась все новыми
своими гранями Этеменигура. Снова и снова ваятель любовался ею, позабыв о
боли от укусов. "О город, омываемый водами! - тихо твердил он слова
шумерского гимна. - Незыблемый бык, помост изобилия страны... Священный
Ур!"
  Чаще попадались селения, шире стали поля. Вдоль каналов и на полях
работали сотни людей. Их узловатые, загрубевшие от работы руки двигались
непрерывно. Изможденные рабы в лохмотьях, не защищавших от яростного
солнца, строили дорогу. Надсмотрщики не скупились на удары палками и
бичами. Ваятель оцепенело смотрел на это зрелище. Диким было оно для сына
вольных краев. "О, Этеменигура... - с горечью думал Герай, остро жалея
рабов. - Как обманчива твоя красота! Да, она озаряет мир, но вокруг тебя,
Этеменигура, море жестокости. Ты купаешься в лучах славы, а люди изнывают
от непосильного труда, их спины не разгибаются от зари до зари. Они падают
от голода и истощения. О, Этеменигура! Зачем я стремился сюда, добрые духи
Песков?"
Мимо гончарен, маслобоек и мельниц, по безлюдным улицам селений он шел к
переправе через Евфрат и вскоре достиг царской дороги. Еще издали Герай
увидел, как много людей, торговых караванов движется по ней. Вот быстро
проехал к Уру гонец, яростно погоняя осла, тащившего колесницу. Медленно
тянется пропыленный караван, - как видно, издалека, может, из Элама.
Ваятель различал черные, как смоль, волосы, мужественные лица, покрытые
потом и грязью, слышал голоса... Точно небо в пустыне за Идиглату,
сверкала лазурь храма на Этеменигуре. Пылили стада баранов, коров, быков,
погонщики палками подгоняли скот. Тяжелой массой прошел отряд воинов - со
щитами, и дротиками, в медных шлемах с султанами. У воинов были широкие
лица, крупные носы.
  Герай смешался с толпой крестьян, направлявшихся, вероятно, на городской
рынок, и переправился на западный берег Евфрата. Потом оказался на окраине
какого-то селения. Низенькие хижины из глины и тростника, камышовые
навесы, пыльные улочки.... Большой красный петух, копавшийся в куче
навоза, поднял голову и надменно поглядел на чужака блестящим глазом. На
заборе сидела кошка. При виде Герая она выгнула спину, но с места не
сдвинулась. Проходя мимо, ваятель дунул ей в глаза. Кошка фыркнула и
оскалила мелкие острые зубы. Откуда-то выскочил облезлый пес, волчком
завертелся у ног, просительно заглядывая Гераю в лицо.
  - Сам, брат, голоден, - сказал ваятель, смахивая рукавом пот со лба. - Моя
сумка пуста. И пить страшно хочется.
  Пес жалобно заскулил и поплелся прочь.
  Через несколько шагов Герай увидел старушку. Она сидела под навесом и
плела циновку с фантастическим узором. За пластинку меди, заменявшую
деньги, он приобрел у нее ячменных лепешек, кувшин козьего молока и
наконец-то поел. Настроение улучшилось, хотя зной донимал по-прежнему.
  К воротам Ура он подошел совсем взмыленный, отдуваясь и отирая с лица
капли пота. В тени городской стены перевел дух, с трудом отлепил от тела
мокрую рубаху. Воин с копьем, охранявший ворота, настороженно следил за
его действиями.
  - Привет тебе, страж! - сказал Герай. Тот промолчал. Герай хотел обойти
воина, но путь преградило копье. Страж все так же молчал, хотя его
коричневатые глаза смотрели вопросительно.
  - Вах, и как я забыл? - пробормотал ваятель. Бакшиш?
  Он сунул воину две пластинки меди. Тот отвел взгляд и пропустил Герая.
  ...В блужданиях по городу утес Этеменигуры был хорошим ориентиром. Дороги
и улицы, ведущие к теменосу - кварталу дворцов, храмов, складов и
жреческих домов, устилали ветви лавра, дуба, листья финиковых пальм, а
поверх - цветы шафрана и тамариска. Ваятель понял, что, как ему говорили,
тут недавно проходила пышная процессия во главе с царем-жрецом и что
проникнуть на Этеменигуру будет не так-то просто.
  Стражи теменоса оказались неуступчивыми. Герай издали объяснял им цель
визита - близко его не подпускали. А один из них даже пустил над головой
ваятеля стрелу - для острастки. Тогда Герай показал стражам слиток
серебра. Они переглянулись, и пустивший стрелу скрылся за воротами. Спустя
несколько минут перед Гераем возник коротконогий человек в блестящем шлеме
с витыми нащечниками. Вид у него был важный. Герай усмехнулся про себя:
"О, какой надутый! Наверное, начальник стражи".
  - Тебе чего, сыч? - грубо спросил тот.
  Ваятель молчал, глядя на него исподлобья.
  - Вижу, ты чужак в городе и не ведаешь, кто обитает там? - он кивнул на
Этеменигуру, вздымавшую свои черно-красно-зеленые ярусы над стенами
теменоса.
  - Ведаю, почтенный! - громко сказал ваятель. - Я послан к Иди-Наруму
могучим правителем Исма-Элем. Может, слыхал?
  Лицо начальника смягчилось, хотя было видно, что о вожде Исма-Эле он
слышит впервые. Но зато Иди-Нарума, царского племянника и старшего жреца
храма, он знал превосходно.
  - Ладно, жди тут! - пробурчал он милостиво.
  Потом появился гигант эфиоп и повел Герая к Этеменигуре. Они долго петляли
среди жилых домов, небольших храмов, внутренних галерей, двориков и
крепостных стен. Особенной пышностью отличался прекрасный храм в честь
Нингал, супруги бога Нанна. Герай, округлив от восхищения рот, долго
созерцал его великолепные пилястры, синюю глазурь облицовки, мягкие,
воздушные формы.
  На первой террасе зиккурата великан африканец остановился и, махнув рукой
вверх, пояснил:
  - Ступай один! Иди-Нарум там, в храме. Возьми знак и повесь на грудь.
  Он подал ваятелю серебряную дощечку с печатью в виде трехглавого змея.
  Долго поднимался Герай по широким ступеням лестницы, крылья которой были
сложены из розового песчаника и украшены сидящими львами из светло-серого
камня. Он шел как во сне, ибо Этеменигура казалась волшебным садом. На
террасах в искусственных бассейнах сверкали чашечки белоснежного лотоса. В
нишах росла жимолость, наполняя воздух благоуханием. Часто попадались
решетчатые навесы, увитые плющом и крупноцветной чемерицей. И все время
Герая сопровождал мелодичный шум льющейся с зиккурата воды: по стокам и
каменным желобам она со звоном и журчанием низвергалась в Евфрат через
щели-бойницы в толстых стенах Этеменигуры.
  До вершины оставалось не очень далеко, когда он вступил в богатый покой.
Здесь недвижными изваяниями застыли воины - "быки" - с мечами и дротиками.
Они молча проводили Герая настороженными взглядами, но и только: знак на
груди открывал дорогу... В прохладном сумраке Герай различал то барельеф,
высеченный искусной рукой на черном граните, то панель красного дерева.
Залюбовавшись этими шедеврами, он не услышал, как к нему подошла женщина с
браслетами на точеных руках. Смоляные локоны струились по шее и плечам.
Сверкало ожерелье, в волосах, словно капли росы, сияли топазы. Надменно
глядя на ваятеля, она спросила низким голосом:
  - Кто ты и откуда? На жителя Благодатной страны ты не похож.
  Герай на мгновение потерял дар речи - так хороша была эта незнакомка в
своем расшитом золотом шерстяном платье. Волосы ее были украшены широкими
золотыми лентами, листьями и бело-голубыми лепестками из стекла. Но лучше
всяких нарядов были ее глаза - спокойные, задумчивые, редкого
сине-зеленого цвета. Ваятель кратко рассказал о себе. И пока он говорил,
женщина не сводила с него взгляда. Гераю чудилось: эти глаза ободряют его,
лучатся теплотой. "Э, наваждение!.. Со страху кажется", - подумал он.
  Когда Герай умолк, женщина сказала:
  - Я запомнила тебя. И найду, когда понадобится, - и, царственно
повернувшись, исчезла в сумраке.
  Он отыскал Иди-Нарума в просторной нише, вырубленной в стене храма. На
скамье черного дерева, обтянутой темно-красной бараньей кожей, сидел
грузный мужчина с крупной головой. В резких чертах лица виделось что-то
хищное, но этому странно противоречили высокий лоб и затаенная печаль в
жгучих темных глазах. А рот соответствовал представлению о "тигре
зиккурата". От всего облика Иди-Нарума веяло мощью. "Лишь такие и
властвуют в гнезде скорпионов, именуемом Этеменигурой", - подумал ваятель,
сгибаясь в поклоне.
  Иди-Нарум смерил его взглядом, низким баритоном спросил:
  - Кто ты? Приблизься.
  Герай сделал шаг, снова поклонился:
  - Мое имя - Герай. Вот письмо от Исма-Эля, - и протянул глиняную табличку.
  Иди-Нарум, разобрав клинопись, поднял глаза:
  - Здоров ли твой господин Исма-Эль? Я помню его совсем молодым, когда он
гостил в Уре. Это были дни и моей молодости...
  - Он здоров, мудрейший, и правит сильным городом.
  Подумав, Иди-Нарум спросил:
  - Почему Исма-Эль прислал тебя ко мне, а не к царю Благодатной страны?
  - Этого не ведаю, мудрый господин. Думаю, чтобы служить тебе и набираться
знаний.
  Тот усмехнулся, довольный ответом, хотя глаза оставались холодными.
  - Но что ты умеешь? Что можешь?
  - Я владею искусством оживлять мертвый камень, слоновую кость и нефрит.
Вождь Исма-Эль доверил мне украшать святилище богини Луны. Мне ведомы
также секреты врачевания. Я хорошо знаю созвездия.
  Иди-Нарум насмешливо улыбнулся:
  - Излишняя скромность не обременяет тебя, ваятель.
  - Я говорю правду, - повторил Герай.
  - Ладно, посмотрим. Ступай к жрецу Тирсу. Будешь жить при храме.
  Прошло немало лун, прежде чем Герай завоевал расположение Иди-Нарума.
Особенно поразил он царского племянника умением лечить гнойные нарывы,
которые мучили Иди-Нарума. Этим искусством Герай был обязан предкам -
жителям предгорий Копетдага. Они были знатоками целебных настоев. Вскоре о
лекаре из-за Моря Каспов узнал царь-жрец Ура, и Герай стал придворным
врачом и "другом царя".
  Царь-жрец дозволил Гераю заниматься любимым делом - ваянием. Около
полугода он даже провел в Уруке, где украшал гробницы правителей шумерской
династии. У царских мастеров учился искусству возводить храмы и зиккураты.
Главный зодчий так доложил царю:
  - Пришелец из-за Моря Каспов достоин украшать Этеменигуру, великий
господин! Ибо превзошел моих учеников и скоро превзойдет меня.
  - Так пусть и займется этим, - изрек царь. - Этеменигуру и храм богини
Нингал следует украшать и обновлять вечно!
  Исма-Элю царь Благодатной страны сообщил: "Привет тебе, друг и почитатель
Иди-Нарума! Я доволен твоим подарком. Герай - превосходный врач и
ваятель". Специальный гонец доставил письмо в Уркат.
  А Герай узнал о царской "милости" таинственным путем. Однажды, когда он
дремал в своей каморке при храме, из-за полога вдруг протянулась чья-то
рука и вложила ему в пальцы клинописную табличку. Он открыл глаза и
прочел: "Скоро я позову тебя. Радуйся: царь навсегда оставляет тебя на
Этеменигуре". Герай вскочил, откинул полог - никого не было. "Кто передал
табличку? Неужели от нее?! Почему она так заботится обо мне?" Его охватил
страх перед теми, кто ведет на Этеменигуре полную тайн жизнь. Внутренний
голос предостерегал Герая: "Забудь о гордой красавице! Не стремись к ней.
Помни, кто ты. Это опасно!"
Слава о талантливом ваятеле Герае вышла за пределы Благодатной страны, о
нем узнали в Стране фараонов, Библе, чьи послы даже просили царя Ура
отдать им мастера. И Герай с тревогой думал: "Это может случиться каждый
день. Что делать? Как выбраться из Ура?" Не видя возможности бежать, он
постепенно впадал в отчаяние...
  И вдруг нежданно объявился Октем! Много лун прошло с тех пор, как они
расстались, - и вот будто из воздуха возник он перед Гераем, сидевшим в
нише.
  - Вах-хов, друг Октем!? Ты ли это? Я рад, рад... - забормотал ваятель,
обняв Октема. И ощутил каменную упругость его мышц. Откуда было знать
Гераю, что искусственный белок много крепче природного?
  - И я рад видеть тебя, - ласково отозвался Октем. Пристально всматриваясь
в лицо ваятеля, спросил: - Что-то гнетет тебя, друг. Чем ты встревожен?
  - Беда, Октем... - тихо сказал Герай. Откинув полог, он удостоверился, что
никто их не подслушивает. Жрецы молились вдали, у алтаря Энки. - Царь Ура
решил навечно оставить меня на Этеменигуре. Не видать мне родных гор и
песков!
  Октем долго молчал, думал. Потом обронил загадочно:
  - Бытие полно неизвестного. Уверен, что смогу помочь тебе.
  - Это возможно?! - обрадованно воскликнул Герай.
  - Положись на меня. А пока работай, постигай Этеменигуру. Искусство ее
мастеров не уступает зодчеству Страны фараонов. А ведь там созданы
стобашенный Мемфис, вечные, как само время, пирамиды, храмы и дворцы
нильской долины... - Октем замолчал, обдумывая какую-то мысль, повторил: -
Бытие таит неожиданности.
  Через несколько лун террасы зиккурата огласились криками жрецов:
  - Плачьте, сыны Благодатной страны! Умер великий царь! Бог Энки позвал его
к себе! Горе нам, живущим!
  Весть настигла Октема на полпути в Урук, где он намеревался исследовать
систему орошения. И ему пришлось повернуть обратно. Уж он-то хорошо знал,
чем грозит кончина царя многим обитателям Этеменигуры, в том числе и
Гераю. "Бытие парадоксально, - размышлял он, бешено работая веслом, так
что лодка, несшая его по Евфрату, подскакивала на волнах. - Да, конечно,
Энки любит божественного царя Ура. Но тут не обошлось без жрецов,
приказчиков Энки. Даю голову на отсечение: столь внезапно помог умереть
царю-богу его племянник Иди-Нарум. Как же спасти Герая? Что придумать?"
Ваятель стоял в нише, на четвертой террасе, обсаженной финиковыми
пальмами, и неотрывно смотрел вниз, на придворных. Под звуки арф они
поднимались с первой террасы на третью, к ложу царя.
  За толстыми стенами теменоса бурлил, волновался священный Ур. Близился
вечер. Горячий ветер из пустынь за Идиглату-Тигром упал. С улиц возле
Этеменигуры слышались скорбные голоса. Толпы горожан, воздевая руки,
разноголосо кричали:
  - Зачем ушел ты от нас, великий царь?!
  - Что делать нам, остающимся жить?
  Знатных особ рабы несли к Этеменигуре в паланкинах. Ваятель различал
цветные накидки из шерсти, отделанные пурпуром розоватого, фиолетового,
синеватого отлива, одежду, усыпанную драгоценностями.
  Послышались тяжелые шаги, неожиданно появился Иди-Нарум, взял Герая за
плечо:
  - Скройся, покинь Ур! Скоро выйдет луна, начнется погребальный пир. И
тогда будет поздно!
  Иди-Нарум дышал часто, шумно. Видно было, что он почти бежал, спешил
предупредить Герая. Властное лицо его было угрюмым, озабоченным.
  - Почему поздно? - машинально спросил Герай.
  - После восхода луны отсюда не уйти. Все лестницы перекроют воины царя, -
ответил Иди-Нарум.
  - А ты, господин? Разве ты...
  - Да, я остаюсь. Обо мне не печалься. - Иди-Нарум скривил губы в
загадочной усмешке. - Тебе приуготовано умереть! - он с силой сжал плечо
Герая. - Ты - "друг царя", значит, должен последовать за ним, в обитель
Энки... Беги с Этеменигуры, пока есть время! Через два дня возвратишься ко
мне, ибо я ценю твои знания! Вот знак... - царский племянник протянул ему
золотую печатку.
  Герай отвел его руку, спросил:
  - Ты, господин, родственник царя. Значит, тоже уйдешь за ним?
  - Я служу не царю, а богу Энки! - пренебрежительно сказал Иди-Нарум. - Это
я могу заставить всех, кому надлежит, выпить напиток смерти.
  - Но и тебе надлежит уйти в конце концов вслед за царем. Разве не так?
  Иди-Нарум молчал, сжимая в руке печатку. Он думал о заветном:
  "Вот пришел мой день. Мне удалось отправить дядю-царя к Энки. Тонкий яд с
засахаренным миндалем... А впереди самое трудное: как сохранить жизнь
царице Инниру, чья красота будоражит кровь и разум? Ведь она обещала стать
моей женой!.." Перед ним стояло ее прекрасное лицо, в ушах звенел
вкрадчивый низкий голос: "Мы будем править вместе". Иди-Нарум покачал
головой: "Нелегко спасти тебя, Инниру, от чаши забвения. Жрец-виночерпий
не мой человек. Не пойму, кому он служит. Я не успел еще убрать его".
  И теперь он мучительно размышлял, глядя на рощу у подножия Этеменигуры.
Там работали сотни полуголых рабов, спешно возводивших царское погребение
- несколько обширных камер в грунте, наклонные коридоры, ниши. Глухо
стучали кирки, вздымая красную пыль; мелькали руки, мотыги, заступы. Едва
рабы заканчивали камеру или коридор, как служанки в ярко-красных платьях
торопливо застилали влажные полы цветными циновками. Надсмотрщики торопили
изнемогших рабов, ибо мертвый царь тоже спешил.
  Наблюдая за толпой знати и придворных у ложа царя, Герай с презрением
думал: "Что они чувствуют, что у них на душе в этот час? Вот они богато
жили, сладко ели и пили, мучали рабов и бедняков, принуждая возводить
холмы-зиккураты, храмы и дворцы. А теперь покорно уйдут в небытие, испив
на тризне чашу забвения! Глупцы. Или смерть для вас - праздник?" Сын
вольных просторов, он не понимал, точнее, не принимал мрачных обычаев
Благодатной страны, осуждал робких людей Двуречья. Как можно сносить такое
зло и не сделать даже попытки подняться на борьбу за свободу?
  Он покосился на Иди-Нарума: "А ты, почтенный, не так глуп, как бараны в
пышных одеждах, что служат царям. Ты-то покорно не выпьешь напиток
забвения. Ты хочешь жить, чтобы стать царем вместо дяди? И даже мечтаешь
взять в жены Инниру... Ту самую госпожу, что я встретил в первый день. Она
и со мной вела темную игру. Нет, надо узнать, чем все это кончится".
  - Я остаюсь на Этеменигуре, - твердо сказал Герай. Иди-Нарум притянул его
к себе, жестко спросил:
  - Ты жаждешь смерти?
  - Я чту волю царя и обычай, - с усмешкой ответил ваятель.
  Иди-Нарум в досаде хлопнул себя по бедрам и, повернувшись лицом к востоку,
где висела на небе огромная медная луна, простер к ней руку:
  - О боги! Он просто глупец!
  Внизу торжественно зазвенели арфы, им вторили флейты. Мерно забухали
бубны, гнусаво запели рога. Вдоль лестницы, ведущей к ложу царя, зажглись
светильники и факелы. Придворные подняли ложе на плечи, и оно поплыло в
воздухе, мерцая инкрустациями из лазурита и золота. Хор жрецов пел:

  О господин, уходишь ты в обитель Энки!
  Лев Благодатной страны, зачем покинул ты Ур?

  Сгибаясь под тяжестью царского ложа, придворные ступали медленно,
осторожно. Ваятель шагнул к лестнице, чтобы влиться в живой поток,
ползущий по широким ступеням, - туда, где в свете факелов сверкали золото
и серебро украшений, полированная медь шлемов, копья, бусинки ожерелий...
Иди-Нарум преградил ваятелю путь.
  - Куда собрался, безумный? Остановись! Нет, я заставлю тебя слушаться. Мои
люди завяжут тебя в мешке и кинут в болото - к змеям и пиявкам. Нет, это
будет не сладкая смерть на тризне, когда не знаешь, что пьешь: яд или
снотворный напиток!
  - Зачем бежать? - хмуро сказал Герай, не глядя на Иди-Нарума. - Видеть
погребение царя Благодатной страны выпадает не каждому простому смертному.
Я остаюсь. Но твои люди дадут мне вино, а не напиток забвения.
  Они спускались на вторую террасу, и Герай про себя улыбался:
  "Да, ты хитер, Иди-Нарум, но я тоже не прост. Царица Инниру не станет
твоей". Он исподлобья глянул на царского племянника. Герай вспомнил тот
сумрачный покой, где впервые увидел Инниру. Она подобна цветку лотоса в
водах Евфрата, она как солнце и луна! Мог ли он, сын простого скотовода,
мечтать о ней? Быть с Инниру - счастье. Но как забыть родину? Ему часто
снились зеленые воды Моря Каспов, родные степи и горы. А тут, на
Этеменигуре, он чувствовал себя как в темнице. Герай не знал, что Инниру
помогла Иди-Наруму спровадить своего супруга к Энки. Племянник царя мечтал
сделать ее своей женой и обещал избавить от чаши забвения. Но... коварная
Инниру подкупила виночерпия, чтоб он дал Иди-Наруму вместо вина напиток
смерти. И тогда она сама становилась властительницей Благодатной страны.
  Лучи восходящего солнца коснулись храма на вершине зиккурата, и ваятель
забыл обо всем. В который раз он залюбовался Этеменигурой. Наклонные
стены, приподнятые края террас, мягкие изгибы, выпуклые стороны основания
гигантской пирамиды - все рождало иллюзию, будто храм на вершине достигает
неба и бог Энки может спускаться к молящимся прямо по лазурной тверди
небосвода.
  Тесно прижавшись плечом к Октему, ваятель сидел в ряду "друзей царя" - в
главной камере погребения. Он все еще не верил, что друг снова с ним, что
он здесь. Октем появился ночью, примерно за час до разговора Герая с
Иди-Нарумом. Во мраке кельи ваятеля Октем будто возник из воздуха, так что
Герай в испуге вскочил на ноги. Октем был в тунике жреца, каких много
сновало по зиккурату. "Ты вернулся, друг? - прошептал Герай. - На
Этеменигуре настали плохие времена. Ты говорил верно: бытие таит
неожиданности. Внезапно умер царь! Или ты знаешь об этом?" - "Да, мне все
известно, друг. Знаю и то, что тебе грозит смерть. Я помогу тебе". - "А
как?" Октем молвил загадочно: "Увидишь! Только слушайся меня. А теперь
иди. Скоро начнется... Я тоже буду там".
  Иди-Нарум успел сообщить ваятелю: "Подойдешь к виночерпию. Он в жреческой
тунике с черной каймой. Пей без страха! В кубке будет вино, не напиток
забвения. Но ты сделай вид, что упал замертво. Потом мои жрецы вынесут
тебя из погребения".
  ...В наклонную галерею вступила пышная процессия арфисток, певиц,
танцовщиц, придворных дам, служанок. За ними - военачальники и
телохранители царя, сановники. Рабы вели ослов и быков, которые тянули
повозки и колесницы. Слуги внесли в главную камеру погребения утварь и
сундучки.
  Воины в полном снаряжении заняли свои посты у гробницы царя. Из полумрака
царской камеры понеслись тихие звуки музыки, запел женский хор, закричали
плакальщицы.
  ...И погребальный пир начался. Иди-Нарум высился у гробницы царя мрачным
изваянием. Под ярким балдахином в своих носилках сидела Инниру.
Драгоценности так усеяли ее алое платье, что нельзя было понять, из чего
соткана ткань. Сверкали, переливались ожерелья, кольца, подвески, серьги
из электрума и золота. На гордо вскинутой голове Инниру была корона из
золотых венков под гребнем.
  Рокотали арфы, глухо и скорбно звучали бубны. Изгибаясь, поплыли в танце
молодые танцовщицы. У одной из них, словно приклеенная, держалась на бедре
маленькая черная змея. Голосили придворные плакальщицы, им невпопад
вторили телохранители - "быки", зорко наблюдавшие, чтобы никто из
обреченных не избежал своего напитка. Вдруг на вершине Этеменигуры грозно
запели трубы, потом настала тишина. Иди-Нарум высоко поднял тяжелый
золотой кубок. Его обритая верхняя губа дрогнула, в глазах полыхнул
мрачный огонь. В испуге глядя на него, замерли простые люди Ура, рабы,
плотной стеной окружавшие место погребения царя. Хриплый от волнения голос
Иди-Нарума прозвучал в тишине громоподобно:
  - Пора в путь! Великий царь устал ждать нас!..
  Не сводя с Инниру странного взгляда, он опорожнил кубок золотисто-красного
напитка. С застывшей улыбкой отпила большой глоток и царица. Мгновение
Иди-Нарум стоял недвижно, потом его зрачки расширились от ужаса, он
выронил кубок, упал на колени, лег. А побледневшая Инниру, закрыв глаза,
допила свой кубок и тоже медленно сползла на циновку, судорожно хватаясь
пальцами за край погребальных носилок.
  По лицам "друзей царя" катились крупные капли пота. Никто из них не
дрогнул, не выказал малодушия: один за другим осушали они кубки,
подаваемые жрецами в туниках с желтой каймой, и падали... К поникшей в
смертной истоме Инниру подскочили служанки, подняли и бережно уложили в
носилки.
  Герай неотрывно смотрел в лицо Иди-Наруму и наконец увидел в его
полуоткрытых глазах смертную тоску. Что же это? Ведь Иди-Нарум был уверен,
что перехитрит всех. Тут Герая грубо толкнул в спину воин царя. Герай
обернулся: по лицу "быка" было видно, что он уже испил чашу. Взгляд его
тускнел.
  - Где твой кубок, ваятель? Я не видел, чтобы ты...
  Глаза воина еще жили. Опираясь на локоть, он пытался поднять меч. Тут в
тунике жреца подошел Октем. Легко отвел оружие жезлом.
  - Успокойся и умри с миром! - сказал он воину - Видишь? Я даю ему.
  Он черпнул из медного котла поменьше, что стоял за большим.
  - Испей, друг царя, за вечность, - громко сказал он и тихо добавил: - Не
бойся, я проверил, это вино.
  Оливковая кожа Герая стала почти синей от волнения. И все же он выпил.
Октем навалился на него, зарычал:
  - Падай! Будто мертвый. На нас смотрят те воины, что окружили гробницу
царя. Э-э, а это что? Царь воскрес...
  Все изменилось в мгновение ока. Только что прерывисто всхлипывала флейта;
смертная тоска клонила молодого флейтиста к земле; вповалку лежали
танцовщицы, жрецы Иди-Нарума, телохранители, арфистки и плакальщицы. И
вдруг оцепеневшие от зрелища смерти рабы и горожане, окружившие
погребение, загомонили, зашевелились. Такого не было и в преданиях! Почему
царь вернулся? Бог Энки не принял его!?
  Тишину рассек пронзительный крик царя:
  - Я знаю, кто предал меня! Теперь знаю. Слава Энки, он спас меня... Эй,
стража! Проверить всех! Колите их дротиками.
  "Как же уцелел царь!? Выходит, он перехитрил всех. Избавился от племянника
и неверной супруги", - молнией пронеслось в мозгу ваятеля. Царь взмахнул
над головой сверкающим жезлом. Десятки воинов, притворявшихся мертвыми,
вскочили на ноги. Остриями дротиков они кололи всех подряд. Вот ожили
знатные друзья Иди-Нарума. Пробудились преданные ему жрецы. Никто из них
не успел даже поднять головы. Их закололи мечами. А сам царь ткнул
дротиком шею Иди-Нарума. Тот не шевельнулся. На толстом лице царя возникла
гримаса изумления. Ему сказали, что Иди-Нарум выпьет вино, а не яд. А он
мертв! Тогда царь бросился к носилкам жены. Широко раскрыв глаза, в
которых была ненависть, она приподнялась, встала на колени, держась за
край носилок, и крикнула:
  - Кто помог тебе, проклятый!? О, если б знать... Сорвав с головы корону,
Инниру с силой швырнула ее в царя. В руке царицы блеснул синий квадратный
флакон. Спустя мгновение она, выдернув пробку, жадно выпила содержимое. И
сразу сникла, упала на носилки.
  Царь замычал от боли, нелепо тыкая жезлом в сторону рабов и горожан,
застывших возле погребения, завизжал:
  - Всех! Убить всех, кто видел!
  Герай силился и никак не мог проглотить свинцовый комок, застрявший в
горле. Что-то похожее на стон вырвалось из его груди. Он хотел вскочить на
ноги, броситься к умирающей Инниру. Мощная рука Октема придавила его к
циновке. Будто клещами, сдавил он плечо Герая. Левой рукой Октем нащупал в
складках туники пакет-капсулу, включил блок антигравитации. Вместе с
ваятелем непонятная для окружающих сила потащила Октема, помчала вверх по
наклонному коридору. Воины, пытавшиеся преградить им дорогу, как пушинки,
отлетали к стенам. Под рев и стоны людей, добиваемых воинами царя, под
звон мечей и свист дротиков Октем и Герай вихрем неслись к Этеменигуре...
Топот и крики преследователей остались позади. Вот и вершина зиккурата!
Из-за угла храма на них налетел воин-"бык". Октем двинул его плечом, и
воин покатился по ступеням. На мгновение тонкое пение блока затихло.
Отдуваясь, Октем подтащил Герая к краю террасы, сказал:
  - Прощайся с Этеменигурой! И покрепче держись за меня. Ваятель глянул вниз
- зажмурился от страха, попятился назад. С такой высоты мечущиеся воины и
люди в погребении казались букашками. Сюда не доносились стоны и хрипы
умирающих. Снова запел мини-блок, Октем обнял ваятеля:
  - Не бойся ничего!
  Как раз в этот миг на вершину зиккурата ввалились шумно дышавшие воины
царя... Они не верили собственным глазам: двое крепко обнявшихся людей
медленно падают по дуге к водам Евфрата. "Великий бог Энки уносит кого-то
в свои чертоги", - решили они.
  Прижавшись к твердой груди Октема, ваятель едва дышал. Ему чудилось, что
он и вправду выпил напиток забвения, а теперь парит в обители богов
Благодатной страны. Однако небесная страна удивительно напоминала земную.
Те же финиковые рощи вокруг царского погребения. По-прежнему внизу
струится Евфрат, чуть правее высится Этеменигура. Обоняние ловило знакомые
запахи трав, цветов, прохладной речной воды. Едва не касаясь верхушек
пальм, унизанных тяжелыми гроздьями, беглецы долетели до Евфрата и
пересекли реку. Мини-блок тянул на пределе нагрузки и неуклонно терял
высоту. Герай различал испуганные лица царских рабов, которые пахали поля
на черных быках с загнутыми внутрь рогами... Вскоре началась месопотамская
степь, усыпанная яркими цветами: шариками голубого огня, золотыми
соцветиями с узкими листьями, пурпурными звездами. Наконец Октем и Герай
достигли грохочущих водопадами истоков Тигра-Идиглату, где шумели густые
рощи кедров, черной сосны и дуба. Вот горные долины Киликии, заросшие
гигантскими платанами и кипарисами... Октем повернул на северо-восток.
Беглецы с трудом перевалили снежные горы Арьястана и к вечеру оказались на
краю Большой соляной пустыни. А на следующее утро Герай узнал родные горы
и холмы, увитые зеленым плющом. Ваятель чуть дышал от пережитого и, когда
ощутил под ногами твердую землю, впал в забытье. Октем привел его в
чувство, дав выпить какого-то настоя из трав, как показалось ваятелю.
"Сколько же лун я не был в родных краях? - думал он, глядя на горы и
холмы, на серо-зеленую предгорную равнину, переходящую, вдали в пески
пустыни. - Да, время промчалось подобно стреле! И все-таки жаль, что все
прошло так быстро. Прощай, Этеменигура!.."
- Не жалей ни о чем, - сказал Октем, прочитав его мысли. - Ты жив и дома -
вот что главное!.. Да, мне помешала эта мнимая смерть царя, принесшая
много бед. Если бы не это, я показал бы тебе, как обещал, и стобашенный
Мемфис, и пирамиды фараонов, - Октем задумчиво повертел в руках мини-блок
антигравитации: - Вот эта штука едва вывезла нас. Теперь она истощилась. А
мне ведь надо в Эриду!
  Герай встрепенулся, с мольбой сказал:
  - Оставайся со мной! Люди Песков примут тебя, как брата!
  Октем не ответил. Как объяснить ваятелю поручение Центра? Дул теплый ветер
с гор, синело небо и шелестели густые травы на равнине. До поздней ночи
рассказывал Октем о странствиях по Древнему Востоку, и в мозгу ваятеля
плыли живые картины, навеянные Палеохроном. Герай будто перевоплотился в
Октема - так ярко переживал виденное. В знойном мареве вставал Мемфис на
границе африканских пустынь... Лес мачт и парусов теснился в оживленных
портах Дилмуна. Затем посреди вод океана поднялся огромный гористый остров.
  - Что за земля? - прошептал Герай, ушедший в созерцание неведомых стран.
  - Солнечный остров, - ответил Октем. - На нем живут большие обезьяны,
ростом с тебя, друг! Они имеют длинный пушистый хвост, а ходят на двух
ногах. Зовут их лемурами.
  - И ты был на острове!?
  Вместо ответа ваятель вдруг как бы очутился на зеленой поляне, среди
редкого кустарника. Вдали чернел высокий лес. Огненные жуки летали в
сумраке ночи, звонко стрекотали цикады, заглушая резкие крики лемуров...
Видение исчезло, Герай открыл глаза. Октем по-прежнему был рядом -
грустный, озабоченный.
  - Ты счастливец, - вздохнул Герай. - Как хочется побывать там, где был ты.
  Октем молчал, думая о своем. "Меня простят в Центре палеокультур. Да, я не
прибуду на корабль, он напрасно прождет меня. Зато я спас для будущего
гения искусств, брата и друга! Я знаю, Герай не зря проживет свой век.
Семена добра прорастут в его сердце, наполнят душу - он еще создаст немало
шедевров. Его стелы, рельефы - память о тех, кто во тьме веков
противостоял силам угнетения и зла".
  Снова в мозгу ваятеля встали "видеокадры" воспоминаний Октема... Царь Ура
повелел превратить неоглядные топи нижнего течения Евфрата в плодородные
нивы. Близился месяц ава - пора, когда все живое прячется в тень. Воздух
накалился, зной валил с ног. А на царской барке, куда под видом гребца
проник Октем. плотная ткань навесов защищала от губительного солнца.
Опахала и ручные водометы создавали на палубе приятную прохладу. Но вот
справа и слева потянулись топи, кишевшие гнусом. Там по пояс в воде и
грязи трудились тысячи людей. Они яростно рыхлили землю мотыгами,
углубляли каналы, по которым лениво стекала желтая гнилая вода.
  - Такова Этеменигура без прикрас... - с горечью заметил Октем.
  С барки долетали звуки арф и пение: "О, власть любви, о, волшебство..."
Герай со злобой слушал песнь и думал: "Нет, не до любви тем несчастным,
кому нечем прикрыть голову от нестерпимого солнца. Не до любви рабам, чья
кожа покрыта рубцами от ударов бича! Зло, ты еще торжествуешь, ты цветешь
ядовитым цветом!.."
Еще раз настало забытье. "Спи до утра, - внушал Октем. - Теперь я скажу,
откуда ты родом, я бывал там. В устьях реки Аму-Бешеной живет твое племя.
Отец твой - Урсэт, охотник, мать - Озерная Лилия. Они любили друг друга,
но старый вождь разлучил их - послал отца добывать меха в лесах
полуночных, где "белки идут дождем, а соболя скачут черной метелью".
Странствуя по лесам, отряд Урсэта вышел к Неведомой реке - Волге.
Ясноглазые, русые люди приветили его, дали много вкусной рыбы. Далекие
потомки тех рыбаков создадут в будущем с народами пустынь и степей Страну
свободы..." и Герай увидел на берегу Аму дом своего племени - огромную
каркасную хижину. "Взгляни на мать", - шепнул Октем. Юная гибкая девушка
собирала на отмели ракушки. У нее милое лицо, карие глаза. "А вот твой
отец". Юноша-богатырь в драной оленьей шкуре сказал вождю:
  "Я вернулся, добыл мех. Ты доволен?" Старик прячет блеклый взгляд, цедит:
"Ладно. Иди". Октем поясняет: "Пока не было Урсэта, он увел к себе Озерную
Лилию. Та не покорилась, ее кинули в темницу. Ночью Урсэт освободил ее и
бежал с ней на дальний речной остров. Вскоре родился ты. Но вождь отыскал
их! В коротком бою Урсэт убил вождя и двух родичей, остальные скрылись.
Озерная Лилия не убереглась: ее пронзила вражеская стрела".
  И Герай видит умирающую. Ее губы шепчут: "Ищи меня в стране предков,
Урсээт. А сын в корзине, за кустом". ...Горит костер, факел огня и дыма
закрывает Озерную Лилию.
  ...На плоту - Урсэт, меж колен - корзина с малышом. "Отец плывет по
Узбою", - сказал Октем. Ночами плот у берега, а днем Урсэт плывет,
сосредоточенно высекая резцом на халцедоне образ Озерной Лилии. Скорбны
черты ее лица - и невыразимо прекрасны. "Здравствуй, оте-ец, - шепчет
Герай, - где же найти тебя?" ...Но не доплыл Урсэт к Морю Каспов: ночью
схватили его люди в овечьих шкурах, он отчаянно дрался и был убит. "О боги
зла, за что?.." - простонал Герай... Через пустыню идет караван ослов. На
одном - та корзина. Караван идет быстро - спешит доставить с Узбоя в Уркат
свежую рыбу.
  А глубокой ночью, стараясь не разбудить крепко спавшего Герая, Октем
встал. С грустью смотрел он на ваятеля: "Прощай, брат и друг! Не сердись
на меня. Я ухожу совсем". Он впечатал в мозг Герая телепатему: "Оставляю
тебе свою частицу - Зеркало будущего. Храни его крепко! Оно очень нужно
людям моей родины. Но чтобы Зеркало пришло к ним, сделай так: замуруй его
в какую-то стелу, которую ты создашь. Стелу закопай глубоко у стены
родного города. Тогда Зеркало попадет в будущее, откуда приходил я.
Прощай! Будь счастлив!" Октем неслышно вскрыл псевдобелковый череп,
отсоединил Палеохрон от системы и вложил в руку Гераю. Тот сладко
причмокнул во сне. Затем Октем отступил в темноту и ринулся вниз по склону
холма: он торопился уйти как можно дальше, пока не включился автомат
самораспада. Еще шаг, другой - и Октем упал. Во мраке ночи полыхнула
зарница лилового света. К звездам умчался поток излучений. Последним
растаял блок распада.
  ...Все, чему были в Уре свидетелями Октем и Герай, произошло за тысячу
девятьсот лет до Навуходоносора и падения Вавилона - наследника
цивилизации шумеров.

                              Вместо эпилога


  "Ашхабад. Центр палеокультур. 25 июля 20... г.
  В районе новейших археологических раскопок найдена так называемая "стела
Герая из Урката". Логическая ЭВМ произвела дешифровку загадочных
орнаментальных рисунков на стеле и выдала странный текст на шумерском
языке: "Будущие люди Страны черных песков! Я высек это в память о друге,
которого потерял. Его зовут Октем, он мудрец из Ашхабада, но я не знаю
такого города. Октем сказал: "Он еще будет". Я, Герай из Урката, много
пережил. В священном Уре я украшал чудо мира - Этеменигуру, видел
погребение царя Благодатной земли. И Зеркало, которое оставил мне
бесследно исчезнувший Друг, поведает вам обо всем. Оно спрятано в тайнике
под рельефом. Молю вас: отыщите его!
  Итак, я исполнил волю друга Октема. Привет вам, люди! Живите в мире".






  Книго
  




        

            
[X]