ТОММИНОКЕРЫ

КНИГА ТРЕТЬЯ

ТОММИНОКЕРЫ

 

Стивен КИНГ

 

 

 

 

     Встречайте нового босса.

     Точно такого, как старый босс.

 

     The Who,

     «Теперь нас не обманешь»

 

     Наверху, на высокой горе:

     Гром, колдовская пена,

     Пусть люди узнают мудрость мою,

     Заполни землю туманом.

     Беги сквозь джунгли...

     Беги без оглядки.

 

     Creedence Clear-water Revival,

     «Беги сквозь джунгли»

 

     Я спал, и мне снился сон. Мне некуда было скрыться. Я был одновременно и мужчиной, и женщиной, а мой спутник Саул - одновременно моим братом и сестрой, и мы танцевали где-то на открытом пространстве, между странными белыми домами, в которых происходило разрушение странных черных механмов. И мы во сне, он и я, или она и я, были едины, мы были вместе. И еще была ностальгия, ужасная, как смерть. Мы были вместе, и целовались, и любили друг друга. Это было ужасно, и даже во сне я понимал это. Потому что в этом сне, и во всех остальных снах я знал, насколько разрушительно слияние двух получеловеческих созданий.

     Дорис Лессинг. "Золотой дневник”

 

Глава 1

 

СИССИ

 

1

 

     - Надеюсь, вам понравился полет? - сказала стюардесса 40-летней женщине, покидавшей самолет “Дельта” рейса 230 вместе с тонкой струйкой других пассажиров, которые торчали всю дорогу до Бангора, пункта назначения рейса 230.

     Сестра Бобби Андерсон, которой было 40, но которая рассуждала как 50-летняя и выглядела так же (Бобби сказала бы, что то редкое время, когда она была в форме, Энн мыслила как женщина, которой 50, хотя ей было 13 или около того), остановилась и пригвоздила стюардессу таким взглядом, который мог бы остановить часы.

     - Хорошо, я скажу тебе бэби, - сказала она. - Мне жарко. У меня привкус во рту, потому что самолет опоздал с прилетом в Ла Гарбасс и затем в Логан. Все время трясло и, вообще я ненавижу самолеты. Стажера отправили назад в Ливенсток Гласе, и за время полета я получила только стакан апельсинового сока. Мои трусики прилипли к заднице и теперь в этом маленьком городишке все дураки начнут трепать языками как петухи в Новой Англии. Другие вопросы?

     - Нет, - ответила стюардесса.

     Ее глаза остекленели, и она внезапно ощутила себя так, как если бы сделала три быстрых круга с Бум-бум Манчини в день когда, он был сильно пьян. Это был эффект Энн Андерсон, который она проводила на людей.

     - Всего хорошего, дорогуша.

     Энн прошла мимо служащего и направилась к выходу, раскачивая в руке большую кричаще-бордовую багажную сумку. Служащая даже не пожелала ей хорошей остановки в Бангоре. “Пустой номер”, - подумала она. Леди выглядела так, как будто она всегда была сильно не в духе. Она шла прямо, но выглядела как женщина, которая двигалась, несмотря на свою боль, и была похожа на русалочку, прогуливающуюся по берегу, хотя на каждом шаге в ноги ей впивались ножи. Служащая подумала, - если эта детка заполучила свою Верную Любовь, то, я надеюсь, он-то хорошо все взвесил.

 

2

 

     Служащая “Эвиса” сказала Энн, что не дает автомобилей напрокат, если Энн не сделала заказ заранее, так что она сожалеет и просит прощения. Летом в Штате Мэн автомобили напрокат были большой редкостью.

     Это было ошибкой с ее стороны. Первой ошибкой. Энн мрачно улыбнулась, мысленно всплеснув руками. Ситуация была жненно важной для Энн, ухаживающей за своим отцом до самой его смерти, мучительной смерти первого августа, восемь дней назад. Она отказалась уступить его клинике, предпочитая сама ухаживать за ним, лечить пролежни, менять белье и посреди ночи давать лекарства. Конечно, это она довела его до финального удара, заставив переживать о продаже дома на Лейтон-стрит.

     (Он не хотел этого, но она решила, что будет так, как решила она. Последний чудовищный удар, случившийся после трех предыдущих, проошедших в течение двух лет, проошел через три дня после того, как дом был выставлен на продажу.)

      Она не предполагала этого: несмотря на то, что посещала церковь Св. Барта в Ютике всегда с раннего детства и была одной ведущих прихожанок в этой прекрасной церкви, она верила в то, что идея Бога это кусок дерьма. Когда Энн было 18 лет, она подчинила себе мать, а сейчас уничтожила отца и равнодушно смотрела на его гроб. Ей понадобилось десять минут, чтобы сломить сопротивление служащей, унюхав нарастающий в той страх, несомненно, так же, как голодный хищник учуял бы запах крови. Она отвергла предложенную легковую машину, которую “Эвио” держал в резерве для случайных - совершенно случайных - знаменитостей, проезжающих через Бангор и торопящихся. Через двадцать минут автомобиль был готов, и Энн спокойно выехала за пределы Бангор Интернэшнл на роскошном “Гатласе”, зарезервированном для бнесмена, прилетающего на самолете в 6.15. В это время служащей уже не будет на работе, кроме того, она была выведена равновесия и ее ничего не заботит, даже если бы “Гатлас” был предназначен для президента США. Она дрожа проследовала во внутренний офис, закрыла дверь, заперла ее, приставила к ней стул и закурила; тут один приборов повалился на нее. Тогда она разрыдалась. Энн Андерсон проводила подобный эффект на множество людей.

 

3

 

     Когда проошло съедение служащей, было три часа.

     Энн поехала прямиком в Хэвен. На карте, которую она получила в конторе “Эвиса”, указывалось, что ехать нужно около 50 миль, неона хотела быть абсолютно свежей для встречи с Робертой.

     На перекрестке улиц Хомонд и Юнион стоял полицейский - светофор был испорчен, и она подумала, что это типично для маленьких городишек, - и она остановилась на полпути спросить у него расположение ближайшего отеля или мотеля в городе. Полицейский намеревался запротестовать, навести порядок в движении и спросить объяснений, но поймал ее взгляд - пламенный взгляд, проникающий в рассудок - и решил, что займем меньше времени, дав ей указания и бавившись от нее.

     Эта дама смотрела, как та собака, которую полицейский знал в детстве, собака, которая ради забавы рвала штаны детям, идущим мимо в школу. Незачем ввязываться в перебранку, когда с температурой и язвой и так было горячо.

     Он направил ее в отель “Ситискейп” на седьмом шоссе и был рад увидеть зад ее удаляющейся машины.

 

4

 

     Отель “Ситискейп” был полон, но это не беспокоило сестру Энн, она сняла двухкомнатный номер, затем пристала к хозяину, чтобы ей предоставили другой номер, так как в этом трещал кондиционер и еще цвета в телеворе очень плохие. Она сказала, что все актеры смотрятся так, будто они наелись дерьма и собираются умирать.

     Окончательно устроившись, она мастурбировала неумолимо, неистово, до полной кульминации с помощью вибратора, блкого по размерам к одной морковей-мутантов в саду Бобби (она получила сильный оргазм жестоко-мрачного типа; она никогда не была в постели с мужчиной и никогда не собиралась), приняла душ, подремала, затем пошла обедать.

     С мрачным видом она учила меню, затем обнажила зубы в беззлобной усмешке официанту, который подошел за ее заказом.

     - Принесите мне сырых овощей, покрытых листьями.

     - Мадам, желает соль?

     - Мадам, желает связку сырых овощей. Я не беру дерьма, которое вы предлагаете всем. Вымойте их перед тем, как подать, а то еще получу какую-нибудь болезнь. И пришлите мне “сомбреро”.

     - Да, мадам, - сказал официант, облнув губы. Люди смотрели на них, и некоторые них смеялись.., но те, кто заглянул ей в глаза, быстро умолкали. Официант пошел было прочь, но она позвала его обратно, ее голос был громок, ровен и неоспорим.

     - “Сомбреро”... - сказала она, - ..готовится со сливками. Повторяю: со сливками. Если вы мне принесете “сомбреро” с молоком, дружок, я вылью все это на вас.

     Кадык официанта запрыгал вверх-вн, как обезьяна под хлыстом. Он попытался напустить на себя аристократический вид и жалко улыбнулся, что было главным оружием против грубых посетителей. Затем губы Энн расползлись в мертвой усмешке. Это была усмешка убийцы.

     - Я найду способ, дружок, - сказала сестра Энн мягко. Официант поверил ей.

 

5

 

     Она возвратилась в свою комнату в 7.30, разделась, сняла платье и посмотрела наружу окна четвертого яруса. Несмотря на свое название, отель “Ситискейп” был фактически на окраине города. Вид, открывшийся Энн снаружи, был за исключением маленького светлого участка почти полностью темным.

     Капсулы амфетамина были в ее сумочке. Энн взяла одну них, открыла ее, высыпала белый порошок на зеркало от пудреницы, провела заметную линию коротким ногтем и втянула половину от этого. Ее сердце тут же забилось в груди, как у зайца. Румянец расцвел на ее бледном лице. Она начала пользоваться наркотиками после того, как отца постиг удар. Сейчас она обнаружила, что не может заснуть без этой дряни, что было диаметрально противоположно болеутоляющему действию. Она стала маленькой девочкой - очень маленькой девочкой. Ее мать раздраженно орала на нее:

     "Заткнись, не перечь, а то получишь взбучку”.

     Энн тогда правильно предполагала, и это было верно сейчас... Мать бы не посмела сказать это сейчас, конечно. Энн мельком взглянула на телефон. Только что она вспомнила Бобби, один взгляд на него заставил ее вспомнить о Бобби, о том, как она отказывалась прийти на похороны отца не словами, а трусливым образом, что было для нее типично, просто не обращая внимания на настойчивые попытки Энн обращаться к ней. Она звонила дважды в течение следующих суток, затем стало ясно, что это бесполезно. Телефон не отвечал все время. Она звонила после того, как умер ее отец, в 1.04 утра второго августа.

     - Я хотела бы попросить Роберту Андерсон, пожалуйста, - сказала Энн. Она стояла около телефона-автомата в прихожей солдатского госпиталя в Ютике. Ее мать сидела недалеко на пластиковом стуле в окружении бесконечных братьев и сестер с бесконечно ирландско-картофельными лицами, все плакали и плакали, и плакали. - Прямо сейчас.

     - Бобби? - спросил пьяный голос на другом конце. - Ты хотела старого хозяина или нового, усовершенствованного?

     - Избавь меня от своего дерьма, Гарденер.

     - Ее отец...

     Пьяный, это был Гарденер, теперь она узнала его, прервал ее.

     - Сейчас невозможно говорить с Бобби. Была одна вещь среди телефонных переговоров, которую она ненавидела больше всего, - это прерывность разговора.

     - Она где-то шляется с далласской полицией, у них у всех новенький и лучшенький босс.

     - Ты скажи ей, что ее сестра Энн...

     Клик!

     Холодный гнев свернулся комком в ее горле. Она повесила трубку и посмотрела на нее, как женщина смотрит на змею, которая хочет ее укусить. Ее ногти медленно багровели. Вещь, которую она больше всего ненавидела, это когда клали трубку на полуслове.

 

6

 

     Она позвонила еще раз, но в это время, после длинной паузы, телефон выдал странный гудок в ее ухо. Она повесила трубку и возвратилась к своей плачущей матери и своим родственникам.

     - Ты застала ее, Сисси? - спросила мать.

     - Да.

     - Что она сказала? - Ее глаза выпрашивали у Энн хороших новостей. - Она сказала, что возвратится на его похороны?

     - Я не могу дать однозначный ответ, - сказала Энн и все ее бешенство на Роберту - Роберту, которая имела смелость пробовать ускользнуть, - внезапно лопнуло в ее голове, но не громко. Энн никогда не будет тихой и громкой.

     Акулья усмешка появилась на ее лице, и так тихие родственники стали безмолвными и тревожно посмотрели на Энн. Две пожилые леди ставили свои розы.

     - Она сказала, что была рада, что он умер. Затем рассмеялась и повесила трубку.

     Это было мгновение оглушающей тишины. Паула Андерсон закрыла уши руками и пронзительно закричала.

 

7

 

     Энн не сомневалась - по крайней мере сначала, - что Бобби хотела бы быть на похоронах. Энн надеялась, что она была бы там. Энн всегда получала, что она хочет, это делало мир прекрасным для нее, и это были дорогие вещи, понравившиеся ей. Когда Роберта приедет, она будет поставлена перед лживым рассказом Энн - вероятно рассказала бы не их мать, которая слишком растрогалась бы от радости увидеть ее, а сослался бы на это (или, что вероятно, даже вспомнил бы об этом), конечно, один твердящих одно и то же дядюшек. Бобби отрицала бы, тогда твердящие одно и то же дядюшки ушли бы. Если твердящие одно и то же дядюшки не будут очень пьяны, то всегда была хорошая вероятность с младшими братьями - они помнили бы утверждение Энн, а не отрицание Бобби. Это хорошо. Прекрасно даже. Но не совсем. Это было время ожидания, что Роберта возвратится домой. Не совсем для похорон; для добра. Она должна посмотреть. Оставить это для Сисси.

 

8

 

     Сон не легко приходил к Энн этой ночью в “Ситискейпе”. Частично -за чужой кровати, частично -за еле слышного бормотания телевора в другой комнате и -за ощущения блкого присутствия других людей, (предыдущие попытки заснуть были в другой комнате этого муравейника, где комнаты не квадратные, а шестиугольные) частично -за того, что завтра ожидался чрезвычайно напряженный день, но, главным образом, -за попытки Бобби игнорировать ее. Это были то, что она ненавидела больше всего, от таких маленьких глупостей больше всего неприятностей. До сих пор Бобби была основной ее помехой, -за нее потребовалась эта дурацкая поездка, в то время, когда прогноз погоды предвещал полосу сильной жары, какой не было в Новой Англии с 1974 года.

     Через час после ее обмана матери, дядюшек и тетушек по поводу приезда Бобби, она попробовала проверить телефон, на этот раз лавки гробовщика (ее мать уже приковыляла домой, где, как предполагала Энн, они присели с ее сестрой Бетти, выпили на пару дерьмового винца.., и голосят над покойником, которого сами и съели).

     Она позвонила оператору и внесла переполох на линии.

     - Мне требуется срочная проверка работы линии, определите нарушение и скорректируйте, - сказала Энн. - У меня умер отец, и я хочу достать мою сестру рано или поздно.

     - Да, мадам. Вы дадите мне номер вашего телефона?

     - Я звоню похоронного бюро, - сказала Энн. - Я пришла выбирать гроб для моего отца, затем я пойду спать. Я позвоню утром. Просто обеспечьте мне звонок, милая.

     Она повесила трубку и повернулась к гробовщику.

     - Сосновый гроб, - сказала она. - Самый дешевый, который есть.

     - Но, мисс Андерсон, может, вы все-таки подумаете?

     - Я не хочу думать, - пролаяла Энн. Она начала чувствовать приближение приступов мигрени.

     - Но... - гробовщик был поражен.

     - Я только прошу прислать мне самый дешевый сосновый гроб и хочу уйти вашей гребаной лавки, у вас воняет покойниками...

     - Но вы посмотрите...

     - Я вижу, что вы утомили меня, - сказала Энн и вытянула свою чековую книжку сумочки. - Сколько?

 

9

 

     Следующим утром телефон Бобби работал, но не отвечал. Это продолжалось весь день. Энн раздражалась все больше и больше. Около 4 часов пополудни, очнувшись и переполнившись раздражением, она позвонила в главный узел штата Мэн и сказала оператору, что она хотела бы номер хэвенского полицейского департамента.

     - Так.., там нет полицейского департамента, но у меня есть номер хэвенского констебля, хотите?

     - Да. Давайте это мне.

     Оператор продиктовал ей телефон. Энн позвонила. Телефон звонил.., звонил.., звонил. Тон звонков был точно такой же, как тон, когда она звонила домой, где ее мягкотелая сестра скрывалась последние 13 лет или около того. Кто-то мог бы подумать, что звонки были в той же самой телефонной трубке.

     Она фактически забавлялась этой мыслью, чтобы через мгновение отмести ее в сторону. Но подавившись такой параноидальной мыслью даже на мгновение, она почувствовала, что ее жнь опять стала “не такой”, и пришла в обычное раздраженное состояние. Звонки звучали одинаково потому, что, похоже, эта маленькая захолустная телефонная компания закупила одинаковое телефонное оборудование, вот и все.

     - Ты застала ее? - спросила Паула, робко подойдя к двери.

     - Нет. Она не отвечает. Городской констебль не отвечает, я думаю, весь гребаный город попал в бермудский треугольник.

     Господи!

     Она сдула локон волос со своего потного лба.

     - Каких друзей? С кем эта сумасшедшая проводит ночи?

     - Сисси? Ты не знаешь?

     - Я знаю, кто одно время отвечал на телефонные звонки, - жестко ответила она. После жни в их семье - это облегчение для меня разговаривать с мужскими пьяными голосами.

     Ее мать ничего не сказала, она дошла до слез; дрожа замолкла, одна рука застыла на воротничке ее черного платья, и это сделало ее похожей на Энн.

     - Нет, он там, и они вместе, и знают, что я звоню, чтобы связаться, и почему и они стараются оправдаться, что так срано со мной поступили.

     - Сисси, я требую, чтобы ты не употребляла таких выражений!

     - Заткнись, - завопила на нее Энн. Энн снова набрала номер телефона. В то время, когда она звонила на центральный узел, она спросила номер хэвенского мэра. Они не знали ни одного них, был только номер городского управляющего или, как там можно назвать, этого мудака. Приглушив негромкое звяканье, похожее на царапанье крысы по стеклу, когда оператор смотрит на свой компьютерный экран, ее мать исчезла. Из другой комнаты доносились театральные рыдания и завывания, свойственные ирландцам в городе. Энн подумала, что подобно ракете “Фау-2” ирландские поминки подогреваются огненной жидкостью, и в обеих случаях жидкость одна и та же. Энн закрыла глаза. Ее голова гудела. Она поставила зубы вместе. Это послужило причиной резкого металлического привкуса. Она закрыла глаза и вообразила, как хорошо, как прекрасно было бы прооперировать лицо Бобби ногтями.

     - Ты по-прежнему здесь, дорогуша, - сказала она, не открывая глаза. - Или ты уже рванула в ватерклозет.

     - Да, у меня...

     Оператор ушел, а робот вергал себя монотонные ругательства. Энн набрала номер. Она предполагала совершенно точно, что ответа не будет, но трубку подняли сразу.

     - Городское управление. Ньют Берринджер здесь.

     - Хорошо, я там некоторых знаю. Меня зовут Энн Андерсон. Я звоню Ютики, штат Нью-Йорк. Я пыталась звонить вашему констеблю, но, очевидно, он уехал на работу. Голос Берринджера был ровным.

     - Ой! Мисс Андерсон. Она внезапно умерла в прошлом месяце. Офис пустует. Вероятно, до сих пор все на митинге в соседнем городке.

     Это мгновенно остановило Энн и сосредоточило внимание на другом, что больше заинтересовало ее.

     - Мисс Андерсон? Откуда вы знаете, что я мисс, Берринджер? Паузы не возникло. Берринджер сказал:

     - Вы не сестра Бобби? Если это так, то, если бы вы были замужем, вы не были бы Андерсон, не так ли?

     - Откуда вы знаете Бобби?

     - Каждый в Хэвене знает Бобби, мисс Андерсон. Она наша знаменитость. Мы гордимся ею.

     Эта мысль для Энн была ложкой дегтя. Наша знаменитость. Мы гордимся ею.

     - Хорошая работа, Шерлок. Я пыталась дозвониться до нее или до кого-нибудь другого, чтобы он передал ей, что ее отец умер и похороны состоятся завтра.

     Она надеялась на вежливую официальную сентиментальность - в конце концов он знал Бобби, но не получила.

     - Были небольшие неполадки с телефоном в ее районе, вот и все, - сказал Берринджер. Энн снова была на мгновение выбита колеи (Энн никогда не оказывалась выбитой колеи надолго). Разговор продвигался не так, как она ожидала. Ответы этого мужчины были странными, слишком сдержанными, даже для Энн. Она попыталась представить его. Получилось что-то странное, если судить по его голосу.

     - Дайте мне ее телефон! Ее мать выплакала свои глаза в другой комнате, она почти свалилась от нервного напряжения, и, если Роберты не будет здесь во время похорон, я думаю, она свалится.

     - Так я не имею права дать ее телефон, мисс Андерсон, - возразил Берринджер, выходя себя и медленно растягивая слова. - Она взрослая женщина. Но я несомненно передам ей ваше сообщение.

     - Может быть, лучше дадите номер? - сказала Энн, мысленно стиснув зубы. - Наш номер не менился, но она так редко звонила, что могла и забыть его. Это...

     - Не надо, - перебил Берринджер. - Если она не помнит, есть возможность оставить для вас сообщение на центральном узле, не так ли? Я думаю, это все, чем могу вам помочь.

     Энн ненавидела телефон, потому что он передавал лишь часть от ее безжалостно сильной индивидуальности. В такие моменты, как этот, это доводило ее до огромной ненависти.

     - Слушай, - заорала она. - Я думаю, ты не понимаешь...

     - Спасибо, понимаю, - сказал он. За последние три минуты он уже дважды перебил ее. - Я хочу пойти пообедать и передам, что вы звонили. Спасибо за звонок, мисс Андерсон.

     - Слушай...

     Но уже наступил конец. Он делал вещи, которые она слишком ненавидела. Энн встала и подумала, что было бы неплохо, если бы того, с кем она только что говорила, заживо задрали бы дикие собаки.

     Она заскрежетала бешено сжатыми зубами.

 

10

 

     Бобби не перезвонила ей в полдень. И не перезвонила в тот вечер, когда носилась пьяная “фау-2”. И не позвонила вечером, когда она вернулась на работу. Ни в два часа ночи, когда последние подгулявшие загружались в свои машины, чтобы внушать страх другим водителям по дороге домой.

     Энн приписывала ночную бессонницу шомпольной прямоте ее кровати, пружины которой негромко скрипели, как маленькая бомба, заглушая скрип ее зубов и царапанье ногтей по ладоням. Она не спала и обдумывала план мщения.

     Ты вернешься, Бобби, о да, ты вернешься и когда ты ..

     Если она не позвонит на следующий день, Энн отложит похороны, несмотря на слабые стенания матери. Наконец Энн перевернулась и хмыкнула: “Я буду решать, что и когда мы будем делать. И помни: все это -за этой шлюшки, которая даже не почесалась, чтобы позвонить. А сейчас оставь меня в покое”. Ее мать исчезла.

     Этой ночью она проверила первый номер Бобби, затем контору членства городского управления. По первому номеру был непрерывный гудок. По второму она получила записанное сообщение. Она терпеливо подождала, пока прогудит гудок, и затем сказала:

     - “Это Боббина сестра снова, мистер Берринджер, сердечно надеюсь, что вы заболеете сифилисом, который не определите до тех пор, пока ваш нос не провалится и ваши яйца не почернеют”.

     Она снова позвонила на главный узел и узнала еще три номера: номер Ньюта, номер Смита (Любого Смита, дорогуша, в Хэвене должны быть Смиты) и Брауна. По всем трем она услышала все тот же непрерывный гудок.

     - Вот дерьмо, - выругалась Энн и грохнула трубку о стену.

     А наверху в своей постели ее мать плакала и надеялась, что Бобби не появится дома.., по крайней мере до тех пор, пока у Энн не улучшится настроение.

 

11

 

     Она отложила похороны и погребение еще на один день. Родственники начали выражать недовольство, ну и на здоровье. Энн было на них наплевать. Руководитель похорон взглянул на нее и решил, что старина может погнить в своем сосновом ящике еще немного, прежде чем он возьмется за дело. Энн, которая провисела целый день на телефоне, могла бы поздравить его за такое мудрое решение. Ее ярость не знала предела. Сейчас все телефоны в Хэвене вышли строя.

     Она не могла отложить похороны еще на один день, и она знала это. Бобби выиграла это сражение, хорошо, пусть будет так, но она не выиграла войну. О, нет. Если бы она так думала, то эту сучку ожидали бы крупные неприятности - и очень крупные.

     Энн купила билет на самолет, но уверенно - один Нью-Йорка до Бангора.., и два обратных.

 

12

 

     Она должна была бы полететь в Бангор на следующий день. Это было возможно, билет был. Но ее идиотка-мать упала на черной лестнице и сломала бедро. Шин О'Кейс однажды сказал, что, когда вы живете с ирландцами, вы маршируете в параде дураков, и, Боже мой, как он был прав.

     Крик матери заставил Энн войти с заднего двора, где она, лежала на шезлонге и обдумывала свои планы сохранения Бобби в Ютике, если уж она заполучит ее сюда. Мать развалилась вну на узкой лестнице. Первая мысль Энн была - оставить глупую, старую сучку лежать там до тех пор, пока обезболивающее действие кларета само не проявится. От новой вдовы пахло как винного погреба.

     В этот ужасный момент Энн поняла, что все ее планы придется менить, и подумала, что их мать действительно могла сделать это нарочно - напиться, чтобы подстегнуть себя, и потом не просто упасть, а скатиться вн. Зачем? Да, конечно же, чтобы удержать ее вдали от Бобби.

     Ничего у тебя не получится, - подумала она, направляясь к телефону. - Ничего у тебя не получится. Если мне что-нибудь нужно, если я что-то наметила, то так оно и будет. Я собираюсь в Хэвен и хочу пустить там пыль в глаза. Я собираюсь забрать Бобби оттуда и, клянусь, они там запомнят меня надолго. Особенно эта деревенщина, которая прицепилась ко мне. Она подняла трубку и набрала номер Медикса, он был приклеен к телефону еще с тех пор, когда ее отца первый раз хватил удар - она набрала его быстрыми нервными ударами пальцев. Зубы ее скрежетали.

 

13

 

     Итак, к концу 9 августа она смогла уехать. В промежутке никаких вестий от Бобби не было, и Энн не пыталась добраться каким-либо способом до нее или до этого провинциального управляющего, или этого ее дружка Трои. Оставим их всех в покое на время. Зато потом будет очень здорово, Сейчас она была здесь, в отеле “Ситискейп”, и.., скрипела зубами. Она всегда скрипела зубами. Иногда это было так громко, что по ночам будило ее мать, а иногда даже отца, который спал настолько хорошо, что не слышал ничего. Ее мать как-то беседовала с доктором на эту тему, когда Энн было всего три года. Этот парень, почтенный медик с севера штата Нью-Йорк, был крайне удивлен. Задумавшись ненадолго, он неуверенно сказал:

     - Я думаю, что вам это кажется, миссис Андерсон.

     - Но это можно проверить, - сказала Паула. - Мой муж тоже слышал это.

     Они посмотрели на Энн, которая сооружала нечто вроде шатающейся башни. Она работала спокойно, без тени улыбки. Когда она добавила шестой кирпич, башня обрушилась, и когда она начала ее восстанавливать, они оба услышали звук скрипящих зубов Энн.

     - Она все время делает это во время сна? - спросил доктор. Паула Андерсон кивнула.

     - Я думаю, что это пройдет, - сказал доктор. - Это совершенно безвредно.

     Но, разумеется, это не прошло и не было безвредно. Это был так называемый бруксм - болезнь, которая подобно сердечным приступам, ударам и язвам часто поражает решительных, самоуверенных людей. Молочные зубы Энн уже давно заметно разрушились. Ее родители прокомментировали этот случай, а потом забыли об этом. Но к тому времени личность Энн стала проявляться и в другом. Она управляла семьей Андерсон так, как ей хотелось, и они уже стали потихоньку к этому привыкать, так же, как к ее скрипу зубами по ночам.

     Когда Энн было девять, семейный дантист объяснил, что дальше может быть еще хуже, но настоящие проблемы начались, когда ей исполнилось пятнадцать. К тому моменту она искрошила свои зубы до самых нервов, и они причиняли ей жуткую боль. Дантист сделал ей коронки резины, потом акрила. Она называла эти приспособления “ночные стражи” и надевала их всякий раз, когда ложилась спать. В 18 лет она установила металлические коронки на большинство верхних и нижних зубов. Андерсоны не могли позволить себе это, но Энн настояла. Они хотели отвертеться, но она не позволила ее скряге-отцу вывернуться, хотя, когда ей пошел 21-й год, он и попытался сказать: “Ты уже взрослая Энн, это твои проблемы. Если хочешь коронки, сама оплачивай счета”.

     Она хотела золото, но это было действительно за пределами их возможностей.

     В течение нескольких последующих лет редкие улыбки Энн приобрели некоторый загадочный характер. Людей обычно это отталкивало. А она, наоборот, получала большое удовольствие от их реакции и, когда она видела этих злодеев-евреев в последних фильмах про Джеймса Бонда, она смеялась до упаду - этот непривычный взрыв возбуждения заставил ее почувствовать себя некоторым образом больной, но она поняла точно, почему, когда огромный бородатый мужик впервые обнажил свои стальные зубы в акульей улыбке, и люди отшатывались от него. Она даже почти пожалела, что металл ее коронок был покрыт сверху фарфором. И тем не менее, думала она, не надо показывать себя настолько открыто. Это будет неразумно - открыть себя полностью. Возможно, лучше и не подавать виду, что ты можешь прогрызть дубовую дверь насквозь, если ты захочешь этого.

     Помимо бруксма зубы Энн всегда оставляли желать лучшего как -за хлорированной воды Ютики, так и -за собственного к ним отношения (она часто чистила зубы, даже не вынув жевательной резинки). И это все было скорее особенностью ее личности, чем собственно психологии. На нервный стресс сильнее всего реагируют мягчайшие части человеческого тела - живот и жненно важные органы и твердейшие - зубы. Энн была хроническим примером последнего. Ее рот был постоянно сух, язык - почти бел. Без омывающего потока слюны остатки любой пищи немедленно приводят к кариесу. К той ночи, когда она спала тяжелым сном в Бангоре, у Энн оставалось менее двенадцати унций амальгамы во рту - в редком случае она спокойно проходила через детектор металла в аэропорту.

     Последние два года она начала терять зубы -за фанатического желания сохранить их: два верхних справа и три нижних слева. Она специально отправилась в Нью-Йорк, чтобы провести дорогостоящую операцию по установлению специального моста, крепящегося тончайшими имплантированными титановыми винтами.

     Конечно, у нее было не так много металла в голове, как у Гарда (его пластинка всегда звенела при прохождении детектора металла).

     Таким образом, она спала и не знала, что является членом эксклюзивнейшего клуба: людей, способных въехать в Хэвен, сохраняя при этом микроскопический шанс остаться в живых.

 

14

 

     На следующее утро она уехала в Хэвен во взятом напрокат автомобиле. Она сделала не правильный поворот, но все равно подъехала к хэвенской границе в 9.30.

     Где-то на последних 15-20 милях до Хэвена местность вокруг нее стала пустынной и сонной в удушающей летней жаре, нехорошее предчувствие и нервозность улетучились. У нее разболелась голова.

     Сначала это была незначительная, пульсирующая боль, но она быстро увеличилась в знакомые боли почти как при мигрени.

     Она пересекла границу города и въехала в Хэвен.

     К тому времени, как она добралась до центра, она полагалась только на собственную силу воли и ни на что больше. Головная боль утихала и накатывала вновь.

     В какой-то момент ей послышался ужасно искаженный мотив, который она сама запела, но это должно быть была всего лишь игра воображения или следствие головной боли. Она едва замечала людей на улицах в маленькой деревушке, но не могла не заметить, что все они поворачивались и смотрели на нее, а не друг на друга.

     Она слышала шум машины где-то в лесу - звук был далекий и пррачный.

     "Гатлао” начало заносить стороны в сторону по пустынной дороге. Образы удваивались, утраивались, самопровольно сливались, а потом опять удваивались и утраивались.

     Кровь незаметно заструилась уголков рта.

     Она держалась за одну мысль на этой дороге, на девятом шоссе, и ее фамилия будет написана на почтовом ящике...

     К счастью, дорога была пустынной. Хэвен еще спал в лучах утреннего солнца. 90% всего загородного движения было перекрыто, и это было хорошо для Энн, чью машину сильно бросало стороны в сторону, левые колеса поднимали клубы пыли с одной стороны обочины, правые - с другой стороны. Не заметив, она сбила указатель поворота.

     Молодой Эшли увидел ее приближение и убрал свой велосипед на осмотрительное расстояние от дороги и находился на северном пастбище до тех пор, пока не проехал Джастин Хард.

     (женщина, это женщина, а я не могу слышать ее, я только чувствую ее боль).

     Сотни голосов ответили ему, успокаивая.

     (мы знаем, Эшли, все нормально).

     Эшли усмехнулся, по-детски обнажая десны.

 

15

 

     Ее желудок взбунтовался.

     Ей удалось высунуться в окно и заглушить двигатель, перед тем как ее вывернуло нананку. Болела голова, но она привыкла к этой боли. Ее рвало утренним завтраком. Скорей всего это было отравление. Ее отравили. Она повисла на окно полуоткрытой двери, склонившись наружу; она смогла выпрямиться и захлопнуть дверцу. Голова была затуманена, и она подумала, что это был завтрак - к головной боли она привыкла, но ее никогда не рвало. Завтрак в ресторане в этом рассаднике клопов, который называется самым лучшим отелем Бангора. Эта сволочь ее отравила. Я, должно быть, умираю, я чувствую себя так, как будто я должна умереть. Но если я не умру, я затаскаю их по судам, я дойду вплоть до верховного суда США. Если я выживу, я сделаю так, что они пожалеют, что их матери встретились с их отцами.

     Наверное, эта мысль помогла Энн настолько, что она опять начала движение. Она ползла по улице со скоростью 35 миль в час и искала почтовый ящик с надписью Андерсон. Ужасная мысль пришла ей в голову, а что если Бобби не написала свое имя на почтовом ящике. Эта не такая уж сумасшедшая мысль, если хорошенько вдуматься. Она могла думать, что Сисси появится, а этот маленький бесхребетный карлик всегда боялся ее. Она была не в форме, чтобы по пути останавливаться около каждой фермы и спрашивать Бобби. Судя по разговору (с тем ослом по телефону), она не могла рассчитывать на помощь деревенских соседей Бобби.

     Ну вот наконец: Р.Андерсон. И за этим место, которое она видела только на фото. Местечко дяди Франка. Ферма старого Гарика. На въезде был припаркован синий грузовик. С местом было все в порядке, но что-то было со светом. Она ясно осознала это впервые, когда приблилась к въезду. Вместо чувства триумфа, которое она ожидала в этот момент, - триумфа хищника, преуспевшего загнать свою жертву, она ощутила чувство замешательства, неуверенности и, хотя она даже не смогла понять, -за чего это чувство пришло, оно было до такой степени незнакомо, что она почувствовала легкий страх.

     Свет.

     Что-то было не так со светом.

     Это осознание привело ее к пониманию того, что стали возникать другие вопросы. Ей показалось, что ее платье потемнело под ее рукой.

     Ее рука лежала между ног. Там было влажно, она различала слабый запах аммиака в машине. Он был различим там некоторое время, но ее сознание столкнулось с ним только сейчас.

     Я обмочилась. Я обмочилась и находилась в этой дерьмовой машине достаточно долго, чтобы пересохнуть (и свет, Энн).

     Что-то было не так со светом. Это был свет заката.

     О, нет - 9.30 в...

     Это был свет заката, не было сомнений. Она чувствовала себя лучше, после того, как ее вырвало, и теперь она понимала почему. Ответ был прямо здесь, так же как запах пота под ее платьем или высохшей мочи. Время, прошедшее между тем, как она закрыла дверь и тронула машину вновь, были не какие-то там минуты с секундами - это были часы, часы, которые она провела в это жаркое лето в печи машины. Она лежала в смертельном ужасе, и если бы она не использовала эйр-кондишн, то она испеклась бы как новогодняя индейка. Ее гортань, такая же плохая, как и ее зубы, воспалилась от спертого автомобильного воздуха. Но глядя на ферму широко раскрытыми покрасневшими глазами, она вдруг поняла, что речь идет о ее фическом выживании. Она должна была ехать с четырьмя открытыми окнами. Иначе...

     Это вызывало иную мысль. Она провела день на гране смерти, припаркованная на обочине дороги, и никто даже не подумал остановиться и проверить, что она здесь делает. Никто не проехал по девятому шоссе в это время. Когда они видели ее в беде, они не затормозили, а продолжали ехать как ни в чем не бывало.

     Что это за город?

     И снова - это невыразимое ощущение в желудке, словно горячая кислота. В это время она узнала это чувство: это был страх. Тогда она схватила его за, горло и убила его. Брат этого страха опять может появиться и, если это проойдет, она убьет и его...

     Она въехала во двор.

 

16

 

     Энн встречала Джима Гарденера прежде лишь дважды, но она никогда не забывала его лица. Даже она узнала великого поэта, она думала, что смогла бы его учуять за сорок ярдов по ветру в обыкновенный тихий прохладный день. Он сидел на перилах балкона в тенниске и голубых джинсах с открытой бутылкой виски в руке. Он имел трех или четырехдневную щетину. Глаза его были воспалены. Хотя Энн не знала этого и не хотела интересоваться, Гарденер был в этом состоянии ни много ни мало уже два дня. Все его благородство и решительность угасли после обнаружения собачьей шерсти на жакете Бобби.

     Он смотрел на машину в палисаднике (обойдя почтовый ящик, медленно пройдя мимо) пьяным мутным взглядом умления. Он смотрел на выходящую женщину, которая шаталась и держалась за открытую дверь в течение минуты.

     Ничего себе, подумал Гарденер. Это птица, это самолет, это экстра-сука, которая летит быстрее дурной вести, от которой начинаются колики у слабонервных членов семьи.

     Энн рывком закрыла дверь машины. Она постояла там немного, важно бросив длинную тень, и Гарденер почувствовал знакомое ощущение. Она выглядела, как Рон Каммингс, когда Рон был пьян в стельку и мучительно решал, как бы ему пересечь комнату.

     Энн проделала свой путь через палисадник, пройдя сбоку от грузовика Бобби. Миновав грузовик, она достигла балконных перил. Она взглянула вверх и определила по свету, что уже семь часов.

     Гарденер подумал, что женщина выглядела пожилой и не имеющей определенного возраста. Она к тому же выглядела злой, он думал - желтой и ядовито-черной с тяжелым грузом зла, то было одновременно нос снаружи и разъедание нутри.

     Он взял виски и выпил эту гадость. Затем заткнул горлышко бутылки.

     - Привет Сисси. Добро пожаловать в Хэвен. Говоря честно, я пожелал бы тебе покинуть этот город так быстро, как ты сможешь.

 

17

 

     Она сделала два шага, затем, споткнувшись, упала на колено. Гарденер убрал руку. Она не заметила это.

     - Где Бобби?

     - Ты не можешь выглядеть так хорошо, - сказал Гарденер. - Хэвен влияет на людей в эти дни.

     - Все нормально, - сказала она, взбираясь на ступеньку. Она стояла над ним тяжело дыша.

     - Где она?

     Гарденер кивнул по направлению к дому. Послышалось шипение воды через одно окон.

     - Душ. Мы работали в лесу целый день, там было ох.., офигительно жарко. Бобби верит, что под душем можно смыть грязь. - Гарденер снова поднял бутылку. - А я верю в простое средство дезинфекции. Короче и приятнее.

     - Ты воняешь, как дохлая свинья, - высказалась Энн и прошла мимо него по направлению к дому.

     - Хотя мой нос не такой чувствительный, сердце мое, ты имеешь хоть и слабый, но весьма заметный аромат, - сказал Гарденер. - А что об этом аромате говорят французы? Eau de Oiss?

     Она повернулась к нему, дав хрип. Люди - жители Ютики по крайней мере - никогда так с ней не разговаривали. Никогда. Конечно, они знали ре. Великий поэт, конечно, мог судить о ней с высоты своего опыта: праздник у хэвенского населения. А он был пьян.

     - Ну, - сказал Гарденер, слегка удивленный и встревоженный ее взглядом. - Это после твоего прихода в воздухе разлился этот аромат.

     - Да, я... - сказала она медленно.

     - Может быть, нам следует начать сначала? - сказал он с пьяной учтивостью.

     - Что начать сначала? Ты великий поэт. И ты пьяница, который едва не застрелил свою жену. Мне больше нечего тебе сказать. Я пришла -за Бобби.

     Хороший выстрел, относительно его жены. Она увидела, как застыло его лицо, увидела, как его руки вцепились в горлышко бутылки. Он стоял, будто бы забыв, где он находится. Она ему сладко улыбнулась. Эта тупая болтовня с ней закончилась и, как бы плохо она себя ни чувствовала, она все равно была на коне.

     В это время стих шум воды. И - возможно это было только предчувствие - у Гарденера было чувство, что Бобби его слышит.

     - Ты всегда поступала так, будто делала операцию без наркоза. Я полагаю, что у меня никогда не было более грубого хирургического вмешательства.

     - Может быть.

     - Почему теперь? После всех этих лет. Почему ты выбрала этот день?

     - Не твое дело.

     - Бобби - мое дело.

     Они уставились друг на друга. Она сверлила его взглядом. Она ждала, что он опустит глаза. Он не опустил. Ей стало ясно, что, если она, не сказав ничего, пойдет в дом, он, возможно, сделает попытку удержать ее. Это не принесло бы ему ничего хорошего, но это было проще, чем ответить на его вопрос. Какая разница, что делать?

     - Я пришла забрать ее домой.

     Снова молчание. Никаких сверчков.

     - Разреши дать тебе один совет, сестра Энн.

     - Пощади меня. Никаких конфеток от незнакомцев, никаких советов от пьяных.

     - Сделай так, как я тебе сказал, когда ты вышла машины.

     Уходи. Просто уйди. Это не самое удачное место, чтобы доказывать свою правоту.

     Что-то было в его глазах, что-то необычно честное, что заставило вернуться старый холодок и невысказанное смущение. Она была брошена на целый день в своей машине на обочине дороги. Что же за народ в этом городе?

     Затем в Энн все всколыхнулось и подавило последние капли сомнения. Если она хотела того, если она думала, что это именно так, то это должно было быть так; итак, это есть, это было, есть и будет. Аллилуйя. Аминь.

     - О'кей, дружок, - сказала она. - Ты дал мне совет, я отплачу той же монетой. Я прихожу в эту лачугу, и две минуты спустя какой-то большой кусок дерьма начинает демонстрировать свое остроумие. Я полагаю, что тебе надо прогуляться, если ты не хочешь быть размазанным. Посиди где-нибудь на скале и посмотри закат солнца, и попробуй подумать о рифмах или делай так, как там делают великие поэты, когда они наблюдают закат солнца. Но ты хочешь выбросить головы все, что проошло в этом доме, неважно что. Это между Бобби и мной, если ты встанешь на моем пути, я размажу тебя по стенке.

     - В Хэвене ты скорее размазня, чем размазывательница.

     - Хорошо. Это то, что я хотела дать тебе понять, - сказала Энн и двинулась к двери.

     Гарденер попытался последовать за ней.

     - Энн... Сисси... Бобби не такая. Она...

     - Прогуляйся, мужичок, - сказала Энн и вошла.

 

18

 

     Окна были открыты, так как тени были короткие. Время от времени дуновения легкого ветерка шевелили, вытягивали шторы в открытое окно. Когда это случалось, они были похожи на паруса корабля.

     Энн хмыкнула и наморщила нос. Фу! Место пахло, похоже, на обезьяний питомник. От великого поэта это она ожидала бы, но не от своей сестры. Это место было похоже на свинарник.

     - Привет, Сисси.

     Она обернулась. Бобби возникла в момент, как пррак. Энн почувствовала стук сердца в груди, потому что было что-то странное в ее фигуре, что-то не правильное.

     Затем она увидела белое пятно на халате ее сестры; послышался звук капающей воды, и она поняла, что Бобби только что вышла душа. Она была вся обнаженная под халатом. Хорошо. Но ее удовольствие было не таким огромным, как могло бы быть. Ее тревога осталась, ее впечатления были какими-то не правильными от фигуры, стоящей в дверном проеме.

     Это не самое удачное место, чтобы доказывать свою правоту.

     - Папочка умер, - сказала она. Напряжение в ее глазах достигло предела. Бобби осталась смутной фигурой в дверном проеме, который сообщался с жилой комнатой, - она полагала с ванной комнатой.

     - Я знаю. Ньют Берринджер звонил и сказал мне. Что-то было в ее голосе. Что-то существенно непохожее, вызывающее смутные мысли о фигуре. Она не вскрикнула от испуга. В первый раз в жни Бобби не вскрикнула, увидев ее.

     - Мы похороним тебя вместе с ним. Твоя мать умрет, если ты не возвратишься домой, Бобби. Она выжидала паузу для Бобби. Стояла тишина.

     Ради Христа иди, куда я тебе скажу, ты маленькая трусиха. Энн... Бобби не такая...

     - Она спускалась вн и сломала себе бедро.

     - Правда? - Спросила Бобби безразлично.

     - Ты поедешь домой, Бобби, вместе со мной. - Она хотела выразить силу, испугать ее своим резким голосом.

     - О, у тебя новые зубы, - сказала Бобби. - Конечно! Я не подумала об этом. Вот почему ты доехала.

     - Бобби, выйди ко мне, я хочу тебя видеть!

     - И ты тоже хочешь меня? - ее голос звучал странно дразняще. - Я удивлена.

     - Кончай ебать мне мозги, Бобби. - Ее голос срывался.

     - Что я слышу! - сказала Бобби. - Я никогда не думала, что услышу от тебя похожее, Энн. После стольких лет разлуки - и сразу так.., все вы одинаковы. Ну ладно. Если ты настаиваешь. Если ты настаиваешь, то хорошо. Просто прелестно.

     Она не могла ее видеть. Внезапно Энн не захотелось ничего делать, а захотелось убежать и не останавливаться до тех пор, пока не окажется далеко от этого мрачного места и этого городка, где они проводят все свои смутные дни. Но было слишком поздно. Она увидела неясное движение руки ее младшей сестры, в этот момент с тихим шуршанием халат легко упал. Душ смыл косметику. Боббины голова и шея были желеобразного вида. Ее грудь опухла, выперев наружу, и как будто срослась в единое образование состоящее обнаженного мяса. Энн посмотрела на органы, вызывающие тошноту, ни на что не похожие человеческие органы - это были водянистые округлости, кажущиеся молодыми.

     За ее лбом она увидела дрожащий мешочек мозга. Бобби оскалила зубы.

     - Добро пожаловать в Хэвен, Энн, - сказала она.

     Энн отступила, чувствуя себя как в кошмарном сне. Она пыталась закричать, но не было воздуха.

     Промежность Бобби была покрыта ненормально густыми волосами, щупальца, как у морского осьминога, тянулись ее влагалища.., по крайней мере, места, где раньше было ее влагалище. Энн не знала, осталось оно там или уже нет. Глубокой долины, которая заменяла ей промежность, было достаточно. Эти щупальца казались направленными на нее.., тянулись к ней.

     Нагая Бобби начала приближаться к ней, Энн закричала, отступив назад, но споткнулась о скамеечку для ног.

     - Нет, - она прошептала и попробовала отползти. - Нет, Бобби нет.

     - Хорошо, что ты здесь, - сказала Бобби улыбнувшись. - Я не рассчитывала на тебя, но, я думаю, мы найдем занятие для тебя. Места, как они сказали, пока еще есть.

     - Бобби..., - она справлялась с первым ужасом и затем ощутила, как щупальце тронуло ее плоть. Она вздрогнула, снова отступив назад. Бедра Бобби сделали толкательные движения, похожие на непристойную пародию на совокупление.

 

Глава 2

 

ГАРДЕНЕР ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПРОГУЛКУ

 

1

 

     Гарденер последовал совету Энн и пошел прогуляться. Он прошел фактически весь путь до корабля в лесу. Впервые он оказался здесь совсем один, думал он, и вскоре, должно быть, совсем стемнеет. Он чувствовал смутный страх, как ребенок, проходящий мимо дома, где, по разговорам, обещают привидения. А здесь есть прраки? Прраки Томминокеров прошлого? Или сами настоящие Томминокеры все еще здесь, может быть, временно ожившие существа, подобные быстро замороженному кофе, которые только и ждут, как бы оттаять? Да и кто же они, наконец?

     Он сел на землю возле пристройки, глядя на корабль. Через некоторое время взошла луна и осветила поверхность корабля, сделав ее еще более пррачно-серебряной. Это было странно, но тем не менее очень красиво.

 

     Что же происходит здесь кругом?

     Я не хочу знать.

     Все здесь кажется неясным сном...

     Я не хочу знать.

     Ну-ка, тише! Что за шорох в пустоте?

     Быть поосторожней в этой темноте...Рон

 

     Он вскинул бутыль и жадно выпил. Потом отставил ее в сторону, перевернулся на живот и лег трясущейся головой на руки. Так он и уснул, среди леса рядом с ящным круглым выступом корабля.

     Он проспал там всю ночь.

     Утром на земле лежали два зуба. Вот чем я расплатился за то, что спал слишком блко к нему, подумал он тупо, но по крайней мере утешало одно - у него совсем не болела голова, хотя он выдул почти часть большой бутыли шотландского виски. Он заметил перед этим, что помимо всего прочего корабль - или та перемена в атмосфере, которую проводил корабль в очень блкой области, обеспечивала защиту от похмелья.

     Ему не хотелось, чтобы его зубы так и оставались просто валяться там. Повинуясь какому-то смутному побуждению, он забросал их грязью. Сделав это, он снова подумал: Играть роль Гамлета - это роскошь, которую ты больше не можешь позволить себе, Гард. Если ты не пойдешь в том или ином направлении, то очень скоро - назавтра или около того, я думаю, - ты будешь не способен ни на что, кроме как маршировать в одном строю со всеми остальными.

     Он взглянул на корабль, размышляя о той глубокой лощине, которая уходила в глубину от его гладкого, незапятнанного бака, и снова подумал: Мы скоро залезем в люк, если люк существует... А что потом?

     Он предпочел отправиться домой, чем искать ответ на этот вопрос.

 

2

 

     "Гатлас” уехал.

     - Где ты был прошлой ночью? - спросила Бобби Гарденера.

     - Я спал в лесу.

     - Ты выпил, правда? - спросила Бобби на удивление мягко. Ее лицо снова было темным от грима. Последние несколько дней Бобби носила блузки, которые выглядели странно свободными и мешковатыми, этим утром он понял почему. Ее грудь толстела. Груди ее стали казаться не отдельными, а неким единым целым. Это напоминало Гарденеру качков-культуристов.

     - Не так чтобы очень. Пару рюмок пропустил и все. Сегодня утром никакого похмелья. И никаких комариных укусов. - Он поднял руки, потемневшие от загара сверху, и белые и казавшиеся странно уязвимыми с тыльной стороны.

     - В любое другое лето, я проснулся бы утром таким искусанным комарами, что не мог бы открыть глаза. Но теперь они исчезли вместе с укусами. И зверями, фактически, Роберта, это, кажется, отпугивает всех, кроме таких дураков, как мы.

     - Ты менил свое мнение, Гард?

     - Ты спрашиваешь меня об этом уже какой раз, ты не замечала? Бобби не ответила.

     - Ты слышала новости по радио вчера? - он знал, что она не слышала. Бобби не смотрела, не слушала и не думала ни о чем, кроме корабля. Поэтому ее отрицательный кивок не был удивителен.

     - Сосредоточение войск в Ливии. Ожесточение боев в Ливане. Передвижения американских войск. Русские все больше и больше кричат о СОИ. Мы все еще сидим на пороховой бочке. Ничегошеньки не менилось с 1945-го. А потом ты обнаруживаешь на своем заднем дворе “Бога машины”, а теперь ты все время допытываешься, не менил ли я своего мнения об этом.

     - Ты менил?

     - Нет, - сказал Гарденер, не будучи уверен - врет он или говорит правду, но он был весьма рад, что Бобби не может прочитать его мысли.

     Полно, не может ли? Я думаю, что может. Не полностью, но больше, чем месяц назад.., все больше и больше с каждым днем. Из-за того, что ты сейчас тоже “превращаешься”. Изменил свое мнение? Вот так штука; ты не можешь, мать твою, составить свое мнение!

     Бобби пропустила это мимо ушей или сделала вид, что пропустила. Она повернулась к куче инструментов, сваленных в углу веранды. Она пропустила, накладывая грим как раз пониже правого уха, и Гарденер увидел, что это было такое же пятно, какое оставляют многие мужчины когда бреются. Он осознал с таинственным отсутствием удивления, что мог смотреть внутрь Бобби - ее кожа менилась, стала какой-то полупрозрачной, желеобразной, Бобби потолстела, стала короче за последние несколько дней, и перемены, происходившие с ней, все ускорялись.

     О, мой Бог, - подумал он, объятый ужасом, с горькой усмешкой, - так вот, что происходит, когда ты превращаешься в Томминокера? Ты становишься похожим на кого-то, кто попал в область радиоактивного загрязнения после утечки в атомном реакторе?

     Бобби, нагнувшись и подняв инструменты, быстро обернулась и взглянула на Гарденера; лицо ее было настороженным.

     - Что?

     - Я сказал “Пошевеливайся, ленивая дурочка”, - отчетливо пронес Гарденер, и это настороженное недоумение на ее лице превратилось в вымученную улыбку.

     - О'кей. В таком случае, помоги мне с инструментами. Нет, разумеется, жертвы жесткого гамма-лучения не становились прозрачными, как Клод Рэйн в “Человеке-невидимке”. И они не начинали уменьшаться в росте, тогда как их тела искажались и толстели. Но, вообще-то, они, вероятно, теряют зубы, их волосы выпадают - другими словами, в обоих случаях происходит некое фическое “превращение”.

     Он снова подумал: “Встречайте нового босса. Такого, как старый босс”.

     Бобби снова пристально смотрела на него. Я выбегаю маневрирующей комнаты, отлично. И быстро.

     - Что ты сказал, Гард?

     - Я сказал, пошли, босс. Помедлив, Бобби кивнула.

     - Да, - сказала она, - уже рассвело.

     Они выехали на раскопки на “Томкэте”. Он не летел по воздуху, как тот велосипед мальчика в фильме “Инопланетянин”, трактору Бобби никогда кинематографично не парить на фоне луны, на высоте сотен футов над крышами. Но он тихо и споро двигался в 18 дюймах от земли, большие колеса вращались медленно, как останавливающиеся пропеллеры.

     Это сглаживало езду. Гард вел машину, Бобби стояла за ним на скобе.

     - Твоя сестра ушла? - спросил Гард. Кричать не было нужды. Мотор “Томкэта” работал с тихим, едва слышным мурлыканьем.

     - Да, - сказала Бобби, - ушла.

     Ты все еще не умеешь врать, Бобби. И я думаю - действительно думаю, - что я слышал ее вг. Как раз перед тем, как я отрубился, уйдя в лес, я думаю, что слышал вг. Что же могло заставить такую суку, как Сисси, испустить такой вопль? Насколько плохим это должно было быть?

     Ответ прост: очень плохим.

     - Она сроду не была тех, кто красиво уходит, - сказала Бобби. - Или дает кому-нибудь возможность быть красивым, если может как-то повлиять на это. Она пришла, чтобы забрать меня домой, понимаешь... Посмотри-ка на этот обрубок дерева, Гард: он довольно высокий. - Гарденер, насколько возможно, переключил рычаг коробки передач. “Томкэт” поднялся еще на три дюйма, едва не задев верхушку пня. Миновав его, он ослабил руку и “Томкэт” вернулся на прежнюю высоту - 18 дюймов над землей.

     - Да, она как раз пришла со своим буром и киркой, - сказала Бобби с вялой усмешкой. - Было время, когда она могла забрать и меня тоже. Ну а теперь, она никогда не сможет.

     Гарденер почувствовал холод. Есть много вариантов, как можно истолковать это замечание, не так ли?

     - Я по-прежнему удивлен, что тебе понадобился лишь один вечер, чтобы убедить ее, - сказал Гарденер.

     - Я просто стерла часть грима. Когда она увидела, что было под ним, она завжала и так быстро исчезла, словно у нее ракеты были привязаны к ногам. Это была действительно милая шутка.

     Это было правдоподобно. Настолько правдоподобно, что соблазн поверить этому был почти непреодолим. Если только не обходить простой факт, что обсуждаемая леди не могла никуда уйти, тем более в спешке, без посторонней помощи.

     Нет, - подумал Гарденер. - Никуда она не уходила. Единственный вопрос - убила ли ты ее или она в том проклятом ангаре с Питером.

     - Как долго продолжаются фические менения, Бобби? - спросил Гарденер.

     - Еще недолго, - сказала Бобби, и Гарденер еще раз подумал, что Бобби никогда не могла придумать большей чепухи. - Ну вот мы и приехали. Припаркуй его возле пристройки.

 

3

 

     На следующий вечер они рано закончили работу - все еще стояла жара, и никто них не чувствовал в себе сил продолжать, пока не погас последний луч. Они возвратились в дом, разложили по тарелкам еду и даже немного поели. Помыв посуду, Гарденер сказал, что он намеревается прогуляться.

     - Вот как? - Бобби смотрела на него с настороженностью, которая была основой ее реакций. - Мне кажется, что ты достаточно сегодня повкалывал.

     - Солнце сейчас садится, - легко сказал Гарденер. - Сейчас прохладнее. Нет мошкары. И... - он невинно посмотрел на Бобби. - Если я выйду на веранду, я наверняка возьму бутылку. Если возьму бутылку, то наверняка выпью. Если же я предприму данную прогулку и вернусь домой усталым, может быть, я смогу свалиться в постель хотя бы один раз трезвым.

     Все это было в достаточной степени правдиво.., но в этом гнездилась другая истина, как одна китайская коробочка внутри другой. Гарденер смотрел на Бобби и ждал, наблюдая, не станет ли она охотиться за этой внутренней коробочкой.

     - Она не стала.

     - Хорошо, - сказала она. - Но знаешь ли, мне все равно, сколько ты выпьешь, Гард. Я твоя подруга, а не жена.

     - Нет, тебе, конечно, все равно, сколько я выпью - ведь ты вполне облегчила мне задачу - напиваться, сколько захочу. Потому что это нейтралует меня.

     Он шел по девятому шоссе мимо фермы Джастина Харда, добравшись до Ниста Роад, свернул налево и пошел вперед бодрым шагом, легко помахивая руками. Труд последнего месяца закалил его так, что он с трудом мог поверить - не так давно даже такая прогулка в две мили вызвала бы дрожь в ставших резиновых ногах.

     Все же, как странно! Ни криков козодоев, встречающих надвигающиеся сумерки, ни лая собак. Большая часть окон в домах были темными, в нескольких освещенных окнах, мимо некоторых он прошел, он не заметил мерцания телеворов.

     Кому нужен повторный показ Барни Миллера, когда и самому можно превратиться? - подумал Гарденер.

     К тому времени, как он добрался до указателя “Дорога заканчивается через 200 ярдов”, уже почти полностью стемнело, но взошла луна и ночь стала очень светлой. В конце дороги он увидел ржавую, прошитую пулями табличку “Вход воспрещен”, висевшую на тяжелой цепи, протянутой между двумя столбами.

     Гард перелез через цепь и пошел дальше и вскоре остановился у забросанной глубокой ямы. Лунный свет делал ее заросшие сорняками стенки белыми, как кость. Тишина была такая, что у Гарденера начало покалывать в затылке.

     Что его сюда привело? Он полагал, что его собственное “превращение” - что-то он влек мыслей Бобби, даже не отдавая себе в этом отчета. Это должно было быть так, ибо что бы ни привело его сюда, это было гораздо сильнее, чем просто предчувствие.

     Слева на фоне непотревоженной белны виднелся глубокий след. Гарденер забрался в яму, под ногами хрустело. Он стал копать гравий, где он был посветлее - ничего, копнул рядом - ничего, копнул еще - ничего.

     Эге, минутку!

     Его пальцы дотронулись до чего-то слишком гладкого, чтобы быть камнем. Он нагнулся, сердце его глухо стучало, но он не смог ничего увидеть. Он расширил углубление, выбросив землю, и обрушил склон.

     Он увидел, что откопал верхнюю фару автомобиля.

     Гарденер посмотрел на нее, наполняясь мрачным, черным весельем. “Вот, оказывается, как находят что-то в земле”, - подумал он. Находят некий странный артефакт. Только мне не стоит задерживаться на этом, не правда ли? Я знал, куда смотреть.

     Он стал быстро копать, выкидывая грязь между ногами, как собачонка, выкапывающая кость, и не обращая внимания ни на колотящееся сердце, ни на руки, которые вначале растерлись, а потом начали кровоточить.

     Ему удалось расчистить плоский участок на капоте, как раз над правыми верхними фарами, где он мог стоять удобнее, и работа пошла быстрее. Бобби и ее приятели сделали эту случайную работу наилучшим образом. Гарденер вытаскивал гравий руками и выкидывал его машины.

     Галька хрустела и скрипела о металл. Во рту было сухо. Он добрался до лобового стекла и, по правде говоря, не знал что лучше - увидеть там что-нибудь или ничего не увидеть.

     Его пальцы снова скользнули по гладкой поверхности. Не дав себе остановиться и поразмышлять - чтобы на него снова не надавила бросающая в дрожь тишина, иначе он мог просто повернуться и броситься бежать - он расчистил лобовое стекло и вгляделся внутрь, поставил ладонь козырьком к стеклу, чтобы не мешали блики ослепительного лунного света.

     Ничего.

     "Гатлас”, арендованный Энн Андерсон, был пуст.

     Они могли засунуть ее в багажник. Факт тот, что ты все еще ни в чем не уверен.

     Он подумал, что все-таки уверен. Логика показывала ему, что тела Энн не было в багажнике. Зачем бы им беспокоиться. Любой нашедший новехонький автомобиль в пустынной, забросанной галькой яме наверняка нашел бы это достаточно подозрительным, чтобы осмотреть багажник.., или вызвать полицию, любой, кто бы это сделал.

     Никто в Хэвене бы не раскололся. Они сейчас испытывают большие потрясения, чем зарытые в гравийных ямах автомобили. И если кому-то города и случится найти “его, вряд ли он вызовет полицию. Это означало бы приход людей со стороны, а нам в Хэвене этим летом такие вовсе не нужны, ведь так? Об этом не стоит и думать Итак, в багажнике ее не было. Простая логика. Что и требовалось доказать.

     А может быть, люди, которые это сделали, не обладали твоей несокрушимой силой логики, Гард?

     Это была тоже ерунда. Если ты можешь видеть предмет в трех мерениях, то Чудесные Дети Хэвена могут видеть его в двадцати трех. Они не оставляют следов.

     Гарденер подполз не коленях к краю капота и спрыгнул вн. Только сейчас он осознал, как горят его стесанные руки. Ему нужно будет принять пару таблеток аспирина, когда он вернется, и попытаться скрыть раны от Бобби, - завтра рукавицы должны быть на руках. Весь день.

     Энн не было в автомобиле. Где же она была? Конечно, в пристройке. Гарденер вдруг понял, почему он пришел сюда: не только для того, чтобы подтвердить мысль, которую он влек головы Бобби (если он ее и вправду влек, его подсознание просто могло зафиксировать это место, как наиболее приемлемое, чтобы быстро бавиться от большого автомобиля), но -за того, что ему необходимо было удостовериться, что это пристройка. Необходимо.

     Из-за того, что ему надо было принять решение, и он знал теперь, что, даже увидев то, как Бобби постепенно перестает быть человеком, он еще не был готов - так сильно он хотел откопать корабль, откопать и использовать - просто невероятно сильно.

     Прежде чем он сможет принять решение, он должен был посмотреть, что было в сарае Бобби.

 

4

 

     На полпути назад он остановился, освещаемый холодной луной, внезапно пораженный вопросом - а зачем им вообще беспокоиться о том, как бы спрятать автомобиль? Из-за того, что люди арендного пункта сообщат о его пропаже, и в Хэвен нагрянет еще больше полиции?

     Нет. Люди “Эвиса” могли даже и не знать о его пропаже в течение определенного времени, и это длилось бы до того, как полицейские проследят семейные связи Энн здесь. По крайней мере неделю, или, скорее, две. И Гарденер подумал затем, что Хэвен был бы обеспокоен вторжением вне, так или иначе, окончательно.

     Так от кого прятать автомобиль?

     От тебя, Гард. Они спрятали его от тебя. Они по-прежнему не хотят, чтобы ты знал, на что они способны, когда им приходится защищаться. Они спрятали его, а Бобби сказала тебе, что Энн уехала.

     Он вернулся, неся в голове этот опасный секрет как некую драгоценность.

 

Глава 3

 

ЛЮК

 

1

 

     Это проошло двумя днями позже, когда Хэвен лежал, раскинувшись под августовским палящим солнцем.

     Гард и Бобби были на дне канала, который был уже сто семьдесят футов глубиной, - одну его сторону образовывал корпус корабля, другая, перечеркнутая серебристой сеткой, демонстрировала срез, состоящий земли, глины, сланца, гранита и пористого водоносного слоя. Геологу он очень бы понравился. Они были в джинсах и в хлопчатобумажных свитерах. На поверхности было удушающе жарко, но здесь вну было холодно - Гарденер ощущал себя насекомым, ползающим по холодильнику. На голове его была каска с фонарем, прикрепленным с помощью удобной серебристой ленты. Бобби предупредила его, чтобы он пользовался фонарем как можно реже - батареи оставалось мало. Оба его уха были заткнуты хлопчатобумажной тканью. Он использовал пневматическую дрель, чтобы откапывать твердые куски породы. Бобби была на другом конце тоннеля, занимаясь тем же самым.

     Этим утром Гарденер спросил ее, зачем им следует сверлить.

     - Я всегда предпочитаю радиоуправляемую взрывчатку, старушка Бобби, - сказал он. - Меньше боли и напряжения в мозгу американца, понимаешь, о чем я?

     Бобби не улыбнулась. Казалось, что вместе со своими волосами она потеряла и свое чувство юмора.

     - Мы уже слишком блко, - сказала Бобби. - Используя взрывчатку, мы можем повредить что-то, что мы не должны повредить.

     - Люк?

     - Люк.

     Гард позволял дрели жужжать и прогрызать себе путь вдоль корабля снова, не слишком беспокоясь поцарапать монотонную серебристую поверхность. Как он обнаружил, надо следить за тем, чтобы сверло не нажимало на нее слишком сильно, иначе оно могло легко отскочить и пропороть тебе ногу, если ты не слишком осторожен. Сам же корабль был неуязвим для грубых прикосновений сверла, как и для взрывчатки, которую он и сонм его помощников использовали. По меньшей мере, не было опасности повредить грузы.

     Сверло коснулось поверхности корабля - и внезапно его монотонный пулеметный грохот перешел в высокий вг. Ему показалось, что он увидел струйку дыма от дрожащих неясных очертаний сверла. Потом послышался хруст. Что-то пролетело мимо его головы. Все проошло менее чем за секунду. Он выключил дрель и увидел, что сверло почти целиком исчезло. То, что осталось, было коротким тупым обломком с острыми краями.

     Гарденер оглянулся по сторонам и увидел отсутствующую часть сверла, которая пролетела мимо его лица, глубоко вонзившуюся в скалу в стене тоннеля. Она аккуратно разрезала одну нитей сети на две части. Наступил запоздалый шок, от которого его колени ослабли и были готовы уронить его на землю.

     Пролетело мимо на блядский волосок. Ни больше, ни меньше.

     Он попытался вытащить сверло скалы и сперва подумал, что оно не собирается вылезать. Тогда он начал раскачивать его. Как выдирать зуб десны, подумал он, и истерический смех привел его в себя.

     Обломок сверла освободился. Он был размером с пулю 45-го калибра, может, чуть больше.

     Внезапно он почувствовал себя на грани потери сознания. Он прислонился рукой к покрытой сеткой стене и опустил на нее голову. Он закрыл глаза и ждал, пока мир или уйдет от него, или вернется к нему. Он смутно осознавал, что дрель Бобби тоже умолкла.

     Мир начал возвращаться, и Бобби тормошила его.

     - Гард? Гард, что проошло?

     В ее голосе чувствовалась неподдельная тревога. Слыша его, Гарденер чувствовал себя странно, как будто он плачет. Конечно, он очень устал.

     - Меня чуть было не застрелили в голову сверлом 45-калибра, - сказал Гарденер. - Если поразмыслить, то это “Магнум-357”.

     - Ты о чем?

     Гарденер передал ей кусок, влеченный им стены. Бобби взглянула на него и присвистнула.

     - Иисус!..

     - Я думаю, он и я потеряли связь. Уже второй раз меня чуть было не убило в этой дерьмовой дыре. Первый раз был, когда твой друг Эндерс чуть не забыл опустить вн ремень, после того как я установил один тех радиовзрывателей.

     - Он мне не друг, - отсутствующе сказала Бобби. - Я думаю, что он странный... Гард, на что ты наткнулся? Из-за чего это проошло?

     - Что ты имеешь в виду? Скала! На что еще здесь можно наткнуться?

     - Ты был рядом с кораблем? - внезапно Бобби стала выглядеть возбужденно. Нет - более того. Почти лихорадочно.

     - Да, но я и перед этим царапнул корабль. Оно только отскочило и...

     Но Бобби уже не слушала. Она была около корабля, на коленях, раскапывая обломки руками.

     Она выглядит как голодная собака, раскапывающая кость, подумал Гарденер.

     - Это здесь, Гард! Наконец-то!

     Он был около нее, прежде чем осознал, что она не высказала свое умозаключение вслух; Гарденер услышал ее мысленно.

 

2

 

     Ага, здесь что-то есть, подумал Гарденер.

     Отбросив в сторону кусок породы, на который наткнулась дрель Гарденера, перед тем как сломаться, Бобби, наконец, обнаружила линию на поверхности корабля - одну-единственную линию на всем этом огромном, невыразительном пространстве. Смотря на нее, Гарденер понял возбуждение Бобби. Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее.

     - Лучше не надо, - твердо сказала она. - Помни о том, что проошло.

     - Оставь меня в покое, - сказал Гарденер. Он оттолкнул руку Бобби и прикоснулся к этому желобку. В его голове была музыка, но она была приглушенной и быстро затихла. Ему показалось, что он чувствует, как его зубы часто дрожат в своих гнездах, он подозревал, что он потеряет многие них ночью. Но это было неважно. Он хотел прикоснуться к нему; он прикоснется к нему. Это был вход внутрь; они были здесь ближе к Томминокерам и их секретам, чем когда-либо, их первый действительный прнак был в том, что эта невероятная штуковина не была монолитной на всем своем протяжении (а должна была бы, пришла ему в голову мысль: вот была бы космическая шутка, если бы так и было). Прикасаться к нему было все равно что прикасаться к отвердевшему звездному свету.

     - Это люк, - сказала Бобби. - Я знала, что он здесь! Гарденер ухмыльнулся ей.

     - Мы сделали это, Бобби.

     - Да, мы сделали.

     - Насколько он большой, как ты думаешь?

     - Не знаю. Я думаю, мы могли бы сегодня выяснить. Будет лучше всего, если мы так сделаем. Времени осталось мало, Гард.

     - Ты о чем?

     - Изменился воздух над Хэвеном. И это сделало оно. - Бобби постучала костяшками пальцев по поверхности корабля. Раздался слабый, напоминающий колокол звук.

     - Я знаю.

     - Людей от него тошнит, когда они приходят сюда. Ты видел, какой была Энн.

     - Да.

     - Она была защищена до некоторой степени ее металлическими коронками. Я знаю, это звучит глупо, но это правда. Она уехала в дьявольской спешке.

     Ну да? Неужели?

     - Если бы это было все - воздух, отравляющий людей, приезжающих в город, - это уже было бы достаточно плохо. Но мы уже не сможем уехать, Гард.

     - Не сможем?

     - Нет. Я думаю, ты смог бы. Тебе было бы плохо в течение нескольких дней, но ты смог бы уехать. Меня бы это убило и очень быстро. И вот еще что: мы долго были осаждены постоянно жаркой погодой. Если погода менится - если подует достаточно сильный ветер - нашу биосферу унесет в Атлантический океан. Мы будем, как стая тропических рыб, помещенных в закрытый бак и лишенных воздуха. Мы погибнем.

     Гард покачал головой. - Погода менилась в тот день, когда ты пошла на похороны той женщины, Бобби. Я помню. Было ясно и ветрено. Тогда с тобой и приключилась эта невероятная, по-твоему, вещь - ты получила солнечный удар после всей этой жары и духоты.

     - Все менилось. “Превращение” ускорилось.

     - Неужели они все умрут? - удивился Гарденер. ВСЕ они? Или только ты и твои друзья, Бобби? Те, кто вынужден носить сейчас грим?

     - Я слышу сомнения в твоей голове. Гард, - сказала Бобби. Это прозвучало наполовину раздраженно, наполовину забавно.

     - В чем я сомневаюсь, так это в том, что все это может действительно проойти, - сказал Гарденер. - На хер. Пошли. Копай, детка.

 

3

 

     К трем часам Гард увидел круглый желобок, который был примерно шесть футов в диаметре. Как крышка каналационного люка. И здесь был знак. Он смотрел на него, удивляясь, но, наконец, он должен был дотронуться до него. Теперь музыка в его голове звучала громче как утомительный протест или утомительное предупреждение - предупреждение убраться от этой вещи, пока ее защита не утратит силу полностью. Но ему было нужно дотронуться до него, убедиться в его реальности.

     Передвигая пальцы по этому, почти китайскому символу, он думал: Создание, жившее под светом другого солнца, придумало этот знак. Что он означает? НЕ НАРУШАТЬ ГРАНИЦУ? МЫ ПРИШЛИ С МИРОМ? Или, может быть, это плагиат, чужая версия ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК, СЮДА ВХОДЯЩИЙ?

     Он был вдавлен в металл корабля, как барельеф. Простое прикосновение вызвало серию суеверных страхов, которые он никогда не испытывал до этого момента; он бы рассмеялся, если бы шесть недель назад кто-нибудь сказал ему, что он может ощущать подобное - как пещерный человек, наблюдающий затмение солнца, или средневековый крестьянин, глядящий на появление того, что в конце концов стало вестно как комета Галлея.

     Создание, жившее под светом другого солнца, придумало этот знак. Я, Джеймс Эрик Гарденер, родившийся в Портленде, штат Мэн, Соединенные Штаты Америки, Западное полушарие Земли, прикасаюсь к символу, придуманному и созданному Бог знает каким живым существом на расстоянии в страшно подумать сколько световых лет. Боже мой, Боже мой. Я дотрагиваюсь до иного разума!

     Мы действительно входим внутрь? Он почувствовал, что его нос снова стал кровоточить, но даже это не смогло заставить его убрать руку от символа; кончики его пальцев непрерывно блуждали по его гладкой, непознаваемой поверхности.

     Точнее, собираешься ли ты ПОПРОБОВАТЬ войти внутрь? Даже зная, что это может - и, возможно, так и сделает - убить тебя? Ты вздрагиваешь всякий раз, когда дотрагиваешься до этой штуки; а что может проойти, если ты будешь настолько глуп, чтобы войти внутрь? Оно может заставить эту чертову твою стальную пластину вибрировать с какой-нибудь частотой, и твоя голова разлетится на части, как гнилая репа от пластинки динамита.

     Не слишком ли ты о себе беспокоишься для человека, который не так давно был на грани самоубийства, а, дружочек? Он подумал и ухмыльнулся назло себе. Он убрал пальцы от символа, потряс ими, чтобы бавиться от дрожи, как будто стряхивал здоровую соплю.

     Гарденер расхохотался в голос. Это был странный звук для дна этой глубокой щели в земле.

     - Что смешного? - тихо спросила Бобби. - Что смешного, Гард? Хохоча еще громче, Гарденер ответил:

     - Все. Все это.., что-то другое. Я полагаю, над этим надо смеяться или сойти с ума. Въехала?

     Гарденер хохотал, пока слезы не покатились по его щекам, и некоторые них были кровавыми, но он не заметил этого. Бобби заметила, но Бобби не потрудилась сказать ему.

 

4

 

     Для того, чтобы полностью расчистить проход к люку, им потребовалось еще два часа. Когда они закончили, Бобби протянула Гарденеру грязную, мазанную в косметике руку.

     - Все? - спросил Гарденер, пожимая ее.

     - Все, - сказала Бобби. - Мы закончили раскопки. Мы сделали, Гард.

     - Да?

     - Да. Завтра мы войдем внутрь. Гард.

     Гард, ничего не говоря, взглянул на нее. Его губы пересохли.

     - Да, - сказала Бобби и кивнула, как будто Гард спросил. - Завтра мы войдем внутрь. Иногда мне кажется, что я начала это миллион лет назад. Иногда - как будто это началось вчера. Я споткнулась об это, я увидела это и ощупывала это своими пальцами и разрывала землю. Это было начало. Один палец проткнул эту грязь. Это конец.

     - Вначале была другая Бобби, - сказал Гарденер.

     - Да, - медленно проговорила Бобби. Она подняла глаза, и слабая вспышка юмора появилась в ее глазах.

     - И другой Гард.

     - Да. Да, я думаю, ты понимаешь, что, если я войду, это, возможно, убьет меня, но я собираюсь предоставить этому такой шанс.

     - Это не убьет тебя, - сказала Бобби.

     - Нет?

     - Нет. А сейчас давай убираться отсюда. Мне нужно еще многое сделать. Я буду сегодня ночью в сарае.

     Гарденер твердо посмотрел на Бобби, но она глядела вверх на опускающийся ремень механического подъемника.

     - Я там понастроила кое-чего, - сказала Бобби. Ее голос звучал мечтательно. - Я и остальные. К завтрашнему дню будет готово.

     - Они будут с тобой сегодня, - сказал Гарденер. Это не было вопросом.

     - Да. Но сначала я должна привести их сюда, чтобы они посмотрели на люк. Они ., они тоже ждали этого дня. Гард.

     - Держу пари, что так, - сказал Гарденер. Ремень опустился. Бобби обернулась и, прищурившись, взглянула на него. - Что это ты имеешь в виду, Гард?

     - Ничего. Абсолютно ничего.

     Их глаза встретились. Теперь Гарденер ясно ощущал, как она пытается проникнуть в его мозг, докопаться, и он вновь почувствовал, что его тайные знания и тайные сомнения прячутся и скрываются как опасное сокровище.

     Он умышленно подумал: “убирайся моей головы, Бобби, тебя сюда никто не звал”.

     Она отшатнулась, как будто получила пощечину, но на ее лице был слабый стыд, будто Гард застал ее подглядывающей за чем-то, за чем ей не следовало подглядывать. Что-то человеческое в ней еще осталось в таком случае. Это успокаивало.

     - Конечно, приведи их сюда, - сказал Гард. - Но когда придет время открыть это, Бобби, это будем только ты и я. Мы раскопали эту херовину, и мы войдем в эту херовину первыми. Ты согласна?

     - Да, - сказала Бобби. - Мы войдем первыми. Только вдвоем. Никаких духовых оркестров, никаких парадов.

     - И никакой полиции Далласа.

     Бобби слегка улыбнулась. - Их тем более. - Она ухватилась за ремень. - Хочешь подняться первым?

     - Нет, иди ты. Такое ощущение, что у тебя есть целое расписание, и половина у тебя еще впереди.

     - Именно. - Бобби уселась верхом в петлю подъемника, нажала кнопку и стала подниматься. - Еще раз - спасибо, Гард.

     - Пожалуйста, - сказал Гарденер, наблюдая, задирая голову, за подъемом Бобби.

     - И ты станешь лучше относиться ко всему этому... (когда ты “превратишься” когда ты завершишь свое собственное “превращение”).

     Бобби поднялась и скрылась виду.

 

Глава 4

 

САРАЙ

 

1

 

     Было 14 августа. Быстрый подсчет подсказал Гарденеру, что с Бобби были вместе сорок один день - почти как библейский период искушения Христа, как сказано - “Он блуждал в пустыне сорок дней и сорок ночей”. Казалось, что больше. Казалось - всю жнь.

     Они с Бобби слегка поковыряли остывшую пиццу, которую Гарденер подогрел на ужин.

     - Мне кажется, я хочу пива, - сказал Бобби, подходя к холодильнику. - Как ты? Будешь, Гард?

     - Спасибо, я - пас.

     Бобби подняла брови, но ничего не сказала. Она взяла пиво, вышла на веранду, и Гарденер услышал, как уютно скрипнуло сиденье ее старого кресла-качалки, когда она села. Чуть позже он налил себе в стакан холодной воды -под крана, вышел и сел рядом с Бобби. Так они просидели довольно долго, не разговаривая, просто смотря в туманную неподвижность раннего вечера.

     - Мы долго уже вместе, Бобби, ты и я, - сказал он.

     - Да. Долго. И странный конец.

     - Ты так думаешь? - спросил Гарденер, поворачиваясь в своем кресле чтобы взглянуть на Бобби. - Конец?

     Бобби слегка пожала плечами. Она отвела глаза от глаз Гарденера.

     - Ну, ты знаешь. Окончание фазы. Как насчет этого? Так лучше?

     - Если это точное определение, то тогда не лучше и даже не самое лучшее - это лишь слово. Этому я тебя учил?

     Бобби рассмеялась.

     - Да, этому. Чертов первый класс. Бешеные собаки, англичане и ., учителя английского.

     - Да.

     - Да.

     Бобби отхлебнула пива и снова посмотрела на Олд-Дерри-Роуд. Ожидает их с нетерпением, подумал Гарденер. Если они вдвоем действительно сказали все, что можно было сказать после всех этих лет, он почти пожелал, чтобы он никогда больше не поддавался желанию вернуться, невзирая на причины или возможные результаты. Такое завершение отношений, которые в свое время включали любовь, секс, дружбу, период напряженности, огорчений и даже ярости, казалось насмешкой над всем - болью, обидой и усилиями.

     - Я всегда любила тебя, Гард, - Бобби проговорила мягко и проникновенно, не глядя на него. - И неважно, как это поворачивается, помни, что я все еще люблю тебя. - Теперь она посмотрела на него, ее лицо под толстым слоем косметики было пародией на лицо - это был какой-то безнадежный клоун, слегка походивший на Бобби. - И я надеюсь, что ты будешь помнить, что я никогда не хотела споткнуться об эту проклятую штуку. Моя свободная воля не была здесь определяющим фактором, как мог бы сказать какой-нибудь ученый осел.

     - Но ты решила выкопать ее, - сказал Гарденер. Его голос был так же мягок, как и голос Бобби, но он почувствовал новый ужас, вкрадывающийся в его сердце. Не была ли шутка об отсутствии свободы воли замаскированным винением за его собственное предстоящее убийство?

     Остановись, Гард. Перестань хвататься за тени.

     А машина, выкопанная в конце Ниста-Роуд, разве тень? - сразу возразил его мозг.

     Бобби мягко рассмеялась.

     - Старик, идея выкопать или нет такую вещь, как эта, всегда может быть функцией свободы воли.., ты можешь втюхивать это детям на диспутах в высшей школе, но мы-то не там, а здесь, на веранде, Гард. Ты ведь действительно не думаешь, что человек выбирает что-то подобное, правда? Не полагаешь ли ты, что люди могут решить отказаться от всего знания, после того как они увидели однажды его маленький краешек?

     - За эту идею я пикетировал атомные электростанции, - медленно ответил Гарденер. , Бобби отмахнулась. - Общества могут сделать выбор не осуществлять идею - хотя я и в этом сомневаюсь, но ради аргументации пусть будет так - а обычные люди? Нет, Гард. Извини. Когда обыкновенный человек увидит что-то торчащее земли, он выкопает это. Хотя бы потому выкопает, что это может быть клад.

     - И у тебя не было ни малейшего подозрения, что это может быть.., радиоактивным, - слово, которое пришло на ум. Но он не думал, что это будет то слово, которое понравится Бобби, - ., может иметь последствия?

     Бобби широко улыбнулась. - Ни единого во всем мире.

     - Но Питеру это не понравилось.

     - Нет. Питеру не понравилось. Но это не убивало его, Гард. Я совершенно уверен, что нет.

     - Питер умер от естественных причин. Он был старым. Эта штука в лесу - это корабль другого мира. Это не Ящик Пандоры, ни божественное дерево с яблоками. Я не слышала никакого голоса с небес, распевающего “О ты, не ешь с этого корабля, иначе умрешь”.

     Гарденер слегка улыбнулся.

     - Но это является кораблем знания, не так ли?

     - Да. Я полагаю.

     Бобби вновь стала смотреть на дорогу, очевидно, не желая обсуждать дальше эту тему.

     - Когда ты их ожидаешь? - спросил Гарденер. Вместо ответа Бобби кивнула в сторону дороги. Подъезжал “кадди” Кьюла Арчинбурга, за ним следовал старый “форд” Эдли Маккина.

     - Пойду-ка я внутрь да вздремну, - сказал Гарденер поднимаясь.

     - Если ты хочешь пойти вместе с нами к кораблю, то пошли.

     - С тобой - возможно. С ними? - Он ткнул большим пальцем в сторону подъезжающих автомобилей. - Они думают, что я сумасшедший. Да и к тому же они ненавидят то, что внутри меня, потому что не могут читать мои мысли.

     - Если я говорю - пошли, значит, пошли.

     - Спасибо, но я - пас, - сказал Гарденер, вставая и потягиваясь. - Да и я их тоже не люблю. Они действуют мне на нервы.

     - Прости.

     - Не стоит. Но.., завтра. Только мы вдвоем, Бобби. Верно?

     - Верно.

     - Передай им привет. И напомни им, что я помогал, есть у меня стальная пластина в голове или нет.

     - Обязательно. Конечно, напомню. - Но глаза Бобби опять скользнули в сторону, и Гарденеру это не понравилось. Совсем не понравилось.

 

2

 

     Он думал, что они сначала пойдут в сарай, но они не пошли. Они стояли снаружи некоторое время и разговаривали - Бобби, Фрэнк, Ньют, Дик Эллисон, Хейзл и другие, а затем двинулись по направлению к лесу тесной группой. Освещение уже начинало приобретать пурпурный оттенок, и большинство них несли фонари.

     Наблюдая, Гарденер почувствовал, что это действительно последний момент с Бобби, пришел и ушел. И теперь ничего не осталось, кроме как пойти в сарай и посмотреть, что там. Решиться раз и навсегда.

     Увидеть глазное яблоко, заглядывающее сквозь облако дыма за зеленой дверью...

     Он поднялся и прошел через дом в кухню вовремя, чтобы увидеть их, направляющихся в буйно растущий сад Бобби. Он быстро пересчитал их, удостоверясь, что все они были там, затем направился к подвалу. Там, вну, Бобби держала связку ключей.

     Он открыл дверь подвала и остановился в последний раз.

     Ты действительно хочешь это сделать?

     Нет, нет, он не хотел. Но он намеревался сделать это. И он обнаружил, более чем страх, он чувствовал огромное одиночество. Не было никого, к кому он мог бы обратиться за помощью. Он был в пустыне с Бобби Андерсон сорок дней и сорок ночей, и теперь он был в пустыне с самим собой. Боже, помоги ему.

     К чертям все, подумал он. Как, наверное, должен был сказать сержант взвода времен старой первой мировой войны: вперед, парни, вы что, собрались жить вечно?

     Гарденер пошел вн за связкой ключей Бобби.

 

3

 

     Она была там, висящая на своем гвозде, и почти на всех ключах были бирки. Единственная хитрость была в том, что ключ от сарая исчез. Он должен был быть здесь - он был полностью уверен. Когда он последний раз видел его здесь? Гард пытался вспомнить и не мог. Бобби принимает меры предосторожности? Возможно.

     Он стоял в Новой и Улучшенной Мастерской с вспотевшим лбом и с вспотевшими яйцами. Ключа нет. Это просто великолепно. И что ему теперь делать? Схватить топор Бобби и сделать, как Джек Николсон в “Сияющем”? Он представил себе это. Хрясь, бах, трах:

     Здееееееесь ГАРДЕНЕР! Тут, правда, было бы тяжеловато заделать дыру, прежде чем пилигримы вернутся с Просмотра Священного Люка.

     Он стоял в мастерской Бобби, чувствуя, как время уходит, ощущая себя Старым и Неулучшенным. Как долго они будут там, в любом случае? Нельзя сказать, правда? Совсем нельзя.

     О'кей, куда люди кладут ключи? Предположим, что она просто принимает меры предосторожности, но не пытается спрятать его от тебя.

     Мысль осенила его столь внезапно, что он даже хлопнул себя по лбу. Бобби не брала ключ. И никто не пытался спрятать его. Ключ пропал, когда Бобби, предположительно, была в Дерри-Хоум госпитале, поправляясь от солнечного удара. Он был почти уверен в этом и, хотя память не могла или не хотела подсказать, логика подсказывала.

     Бобби не была в Дерри-Хоум, она была в сарае. Взял ли кто-нибудь остальных ключ, чтобы заботиться о ней, когда ей требовалась забота? Сделали ли они все копии? Зачем беспокоиться? Никто в Хэвене не был занят воровством в эти дни - они были заняты “превращением”. Единственная причина, по которой сарай держали закрытым, была - не пускать его. Так что они просто могли...

     Гарденер вспомнил, как он наблюдал за ними, когда они приехали как-то раз после того, как с Бобби проошло “что-то” .. “что-то”, что было намного более серьезно, чем тепловой удар.

     Он закрыл глаза и увидел “кадди”. KYLI-1. Они выходят и ..

     ...и Арчинбург отделяется от остальных на несколько мгновений. Ты приподнялся на локте, смотришь на них в окно и если вспомнить, то ты подумал, что он, должно быть, зашел за угол, чтобы облегчиться. Но он отошел не за этим. Он зашел за угол, чтобы взять ключ. Конечно, вот что он сделал. Зашел за угол, чтобы взять ключ.

     Это было немного, но достаточно, чтобы начать действовать. Он взбежал обратно по лестнице подвала, направился к двери, затем повернул обратно. В ванной на медицинской аптечке лежали древние солнцезащитные очки Фостер Грант - они нашли там покой, который всегда в конце концов находят обычные предметы в жилище холостого мужчины или женщины (как косметика, принадлежавшая жене Ньюта Берринджера). Гарденер снял оттуда очки, сдул толстый слой пыли с линз и осторожно их протер, затем согнул дужки и положил очки в нагрудный карман.

     Он вышел к сараю.

 

4

 

     Он постоял некоторое время перед дверью, запертой на висячий замок, вглядываясь в тропинку, ведущую к раскопкам. Темнота уже достаточно сгустилась, так, что лес за садом стал серовато-голубой массой, в которой нельзя было различить деталей. Он не увидел подпрыгивающих лучей возвращающихся фонарей.

     Но они могут повернуть. Каждую минуту они могут повернуть и поймать тебя за руку, которую ты засунул в банку с вареньем.

     Хотя они, наверное, должны очень хорошо провести там время, особенно когда будет светить луна. У них будет мощный прожектор.

     Но ты не можешь быть уверен.

     Нет. Не уверен.

     Гарденер перевел свой пристальный взгляд на дощатую дверь. Сквозь щели между досками он видел зеленый свет, и он слышал слабый, неприятный шум, как от старомодной стиральной машины, забитой одеждой и пеной.

     Нет - даже не от одной стиральной машины, а от целого ряда асинхронно работающих машин.

     Свет пульсировал с нким хлюпающим звуком.

     Я не хочу туда идти.

     Чувствовался запах. Даже запах, подумал Гарденер, был слегка мыльный, со слабым намеком, на прогорклость. Старое мыло. Затвердевшее мыло.

     Но это не стадо стиральных машин. Это звучит, как живое. Это не телепаты-машинистки, и не Новые и Улучшенные нагреватели воды, это что-то живое, и я не хочу входить туда.

     Но он собрался. И, в конце концов, разве он не бежал смерти, чтобы посмотреть, что внутри сарая Бобби, и поймать Томминокеров на их странных маленьких скамейках. Он полагал, что так оно и было.

     Гард зашел за дальнюю стену сарая. Там, вися на ржавом гвозде под навесом крыши, был ключ. Он дотянулся до него дрожащей рукой и снял его. Он попытался сглотнуть. Вначале у него не получалось. Ему показалось, что его горло заложено сухой теплой фланелью.

     Выпить. Совсем чуть-чуть. Я войду в дом, достаточно большой, чтобы раздобыть немного коньяка с содовой. И тогда я буду готов.

     Прекрасно. Это звучало великолепно. Кроме того, что он не собирался это делать и знал об этом. Период выпивки прошел. Есть время пить, и есть время завязывать. Крепко держа ключ во вспотевшей руке, Гарденер вернулся к двери. Он думал: не хочу идти туда. Не хочу даже думать, что я могу. Потому что я так боюсь...

     Хватит. закончим и этот период. Твою Фазу Томминокера.

     Он снова огляделся по сторонам, почти надеясь увидеть свет фонарей приближающихся со стороны леса или услышать их голоса.

     Но он не услышит их, потому что они разговаривают мыслями.

     Ни фонарей. Ни шевеления. Ни треска. Ни песен птиц. Был только один звук - звук стиральных машин, звук усиленного, просачивающегося сердцебиения.

     Слишшш - слишшш - слишшш...

     Гарденер взглянул на зеленый свет, пробивающийся сквозь щели между досками. Он залез в карман, вынул оттуда старые солнцезащитные очки и надел их.

     Он очень давно молился последний раз, но теперь он молился. Молитва была краткой, но это была настоящая молитва.

     - Боже, прошу тебя, - сказал Джим Гарденер в смутные летние сумерки и вставил ключ в скважину висячего замка.

 

5

 

     Он ждал вспышки радио в голове, но ничего не проошло. Пока это не случилось, он не замечал, что у него свело живот и посасывало под ложечкой, как у человека в ожидании электрического удара.

     Он облнул губы и повернул ключ.

     Звук, еле слышный на фоне нкого, шипящего гула, доносившегося сарая, - клик!

     Дужка, слегка спружинив, отскочила от замка. Он дотронулся до нее рукой, которая, как ему показалось, была налита свинцом. Он снял замок, защелкнул дужку и положил его в левый передний карман, с ключом, все еще торчащим в нем. Он чувствовал себя как во сне. И это был нехороший сон.

     Воздух внутри должен был быть нормальным - нет, возможно, не нормальным; возможно, нигде теперь в Хэвене воздух не был действительно нормальным. Но он был тем же, что и воздух снаружи, подумал Гард, потому что в сарае были щели, как в решете. Если существует такая вещь, как чистая биосфера Томминокеров, то это была не она. По крайней мере, он так не думал.

     Все равно он по возможности не будет рисковать. Он глубоко вздохнул, задержал дыхание и велел себе считать свои шаги. Три. Ты войдешь внутрь не более, чем на три шага. На всякий случай. Хорошо осмотреться вокруг и затем назад. Очень быстро.

     Ты надеешься.

     Да, я надеюсь.

     Он бросил последний взгляд на тропинку и, ничего не увидев, повернулся к сараю и открыл дверь.

     Зеленое сияние, ослепляющее даже сквозь темные очки, вылилось на него, как искаженный солнечный свет.

 

6

 

     Вначале он не смог ничего разглядеть. Свет был слишком ярким. Он догадывался, что он бывает и ярче при других обстоятельствах, но он никогда не был так блок к нему. Блок? Господи, да он был в нем. Кто-нибудь, стоящий сейчас в стороне от открытой двери, смог бы с большим трудом разглядеть его.

     Он вновь прищурил глаза от этой сияющей зелени и сделал шаркающий шаг вперед.., затем другой шаг ..затем третий. Его руки были вытянуты вперед, как у нащупывающего путь слепого. Да он и был как слепой; черт, у него были даже темные очки.

     Шум стал громче.

     Слишшш - слишшш - слишшш, доносилось слева. Он повернулся в этом направлении, но не двинулся дальше. Он боялся идти дальше, боялся того, до чего он мог бы дотронуться.

     Его глаза стали привыкать. Он стал различать темные контуры в зелени. Скамейка.., но на ней нет Томминокеров; она просто придвинута к стене, с дороги. И...

     Боже мой, это стиральная машина! Это действительно она!

     Точно, это была она, одна тех старомодных моделей, с выжимающим катком наверху, но не она проводила этот удивительный шум. Она также была придвинута к стене. Она находилась в стадии какой-то модификации - кто-то поработал над ней в лучших традициях Томминокеров, но она не работала в данный момент.

     Далее стоял пылесос “Электролюкс”, один тех, старых, длинных, которые ездят на колесах блко к земле, как механическая такса. К колесам была прикреплена цепь с шипами. Груды детекторов дыма “Рэдио Шэк” почти все в коробках. Несколько керосиновых цилиндров с вделанными шлангами и еще чем-то, напоминавшим руки...

     Руки, конечно, руки, они роботы, создающиеся роботы.., мать их так, и ни один них не выглядит как белый голубь мира, не правда ли, Гард? И...

     Слишшш - слишшш - слишшш.

     Дальше влево. Сияние исходило отсюда.

     Гард услышал, как забавный, причиняющий боль шум покинул его. Дыхание, которое он задерживал, слабо вырывалось наружу, как воздух продырявленного воздушного шара. Так же его ног уходила сила. Он пошарил вслепую рукой, нашел скамейку и не сел, а просто свалился на нее. Он не мог оторвать глаз от левого заднего угла сарая, где Ив Хиллман, Энн Андерсон и старый добрый Питер были каким-то образом подвешены на столбах в двух стальных оцинкованных душевых кабинах, дверей у которых не было.

     Они висели, как куски туш на мясных крюках. Но они были живы. Гард видел это. Каким-то образом, как-то еще живы.

     Толстый черный кабель, выглядевший как линия высокого напряжения или коаксиальный, кабель выходил центра лба Энн Андерсон. Похожий кабель выходил правого глаза старика. И почти верхушка черепа собаки была снята; дюжины маленьких проводов выходили открытого и пульсирующего мозга Питера.

     Глаза Питера, свободные от катаракты, обратились к Гарду. Он скулил.

     Иисус.., о Иисус.., о Иисус Христос.

     Он попытался встать со скамейки. Он не смог.

     Части верхушки черепа старика и Энн, как он заметил, тоже были удалены. Двери душевых кабин были сорваны, но кабины были наполнены какой-то прозрачной жидкостью - она содержалась там тем же способом, что и маленькое солнце в нагревателе воды Бобби, как он предположил. Если бы он попытался проникнуть в одну кабин, он почувствовал бы сильную пружинистость. Избыток эластичности ., но отсутствие доступа.

     Хочешь выйти туда? Я только хочу выйти отсюда!

     Затем его мозг вернулся к своему предыдущему священному писанию:

     Иисус ., милый Иисус ., о Иисус, посмотри на них...

     Я не хочу смотреть на них.

     Нет. Но он не смог оторвать глаз.

     Хотя жидкость была прозрачной, она была умрудно-зеленого цвета. Она двигалась, давая этот нкий, плотный мыльный звук. Несмотря на всю ее прозрачность. Гарденер полагал, что жидкость, должно быть, очень вязкая, возможно, как средство для мытья посуды.

     Как они в ней дышат. Как они до сих пор живы? Может, нет, может быть, просто движение жидкости заставляет тебя думать, что они живы. Может, это только иллюзия, пожалуйста, Иисус, пусть это будет иллюзия.

     Питер ., ты слышал как он скулил?

     Ну и что. Это тоже часть иллюзии. Вот и все.

     Он подвешен на крюке в душевой кабинке, заполненной межзвездным эквивалентом средства для мытья посуды “Джой”, он не смог бы скулить в нем, тогда пошли бы мыльные пузырьки, и у тебя просто глюки. Вот что это такое - небольшой вит Короля Глюка.

     Только это не было глюками, и он это знал. Он знал, что слышал скулеж Питера не ушами.

     Этот звук болезненного, беспомощного поскуливания пришел оттуда же, откуда приходила музыка по радио - глубины его мозга.

     Энн Андерсон открыла глаза.

     Забери меня отсюда! - вскричала она. - Забери меня отсюда, я оставлю ее в покое, я не чувствую ничего, кроме того, что они делают мне больно, делают мне больно, делают мне болллльнноооо...

     Гарденер вновь попытался подняться. Он смутно осознавал, что давал какой-то звук. Все тот же самый звук. Этот звук был очень похож на тот, что мог бы дать сурок, раздавливаемый машиной при попытке перебежать дорогу.

     Зеленоватая, двигающаяся жидкость придала лицу сестры Энн газообразный, пррачный трупный оттенок. Голубна ее глаз поблекла. Ее язык колыхался, как плоть какого-то подводного растения. Ее красно-лиловые морщинистые пальцы были неподвижны.

     Я ничего не чувствую, кроме того, что они делают мне больнооооо! - вопила Энн, и он не мог укрыться от этого голоса, не мог заткнуть пальцами уши, чтобы бавиться от него, потому что голос шел его головы.

     Слишшш - слишшш - слишшш.

     Медные трубки, входящие в крыши душевых кабинок, делали их похожими на шумно-веселую комбинацию барокамер Бака Роджерса и самогонных аппаратов Лайла Эбнера.

     Шерсть Питера повылезала клочьями. Задние части его тела, казалось, были в коллапсе сами по себе. Его ноги совершали в жидкости длинные ленивые шаги, как будто ему снилось, что он убегает.

     Когда они делают мне больноооо!

     Старик открыл свой единственный глаз.

     Мальчик.

     Мысль была выражена ясно - вне всякого сомнения. Гарденер обнаружил, что отвечает ему.

     Какой мальчик?

     Ответ был моментальным, сначала поражающим, затем неоспоримым.

     Дэвид. Дэвид Браун.

     Один глаз уставился на него - немигающий сапфир с легким умрудным оттенком.

     Спаси мальчика.

     Мальчик. Дэвид. Дэвид Браун. Был ли он связан как-то с этим, мальчик, которого они разыскивали в течение долгих нуряюще жарких дней? Конечно, был. Возможно, не прямо, но косвенно.

     Где он? - послал мысль Гарденер старику, плавающему в своем бледно-зеленом растворе.

     Слишшш - слишшш - слишшш.

     На Альтаире-4, наконец ответил старик, Дэвид на Альтаире-4. Спаси его ., а затем убей нас. Это ужасно. Действительно ужасно. Не можем умереть. Я пытался. Мы все пытались. Даже (сукасука) она. Мы как в аду. Используй преобразователь, чтобы спасти Дэвида. Затем выдерни вилки. Перережь провода. Подожги все. Ты слышишь?

     В третий раз Гарденер попытался подняться и бесформенной массой повалился обратно. Он стал осознавать, что толстые электрические кабели были размотаны по всему полу, и это вызвало далекое воспоминание о группе, которая подобрала его на заставе, где взимается подорожный сбор, когда он возвращался Нью-Хэмпшира. Сначала он удивился, но затем обнаружил связь. Пол выглядел как сцена перед началом рок-концерта. Или как телестудия больших городов. Кабели змеились, входя в широкую раму, заполненную электрическими платами и грудой видеомагнитофонов.

     Все они были соединены проводами. Он поискал глазами преобразователь постоянного типа, ничего не обнаружил и затем подумал:

     Конечно нет, идиот. Батареи - это и есть постоянный ток.

     Видеомагнитофоны были соединены с сетью домашних компьютеров - “Атари”, “Эппл" - II и III, TRS-80, “Коммадор”. На одном зажженных экранов мигало слово ПРОГРАММА?

     За модифицированными компьютерами было еще больше электрических плат - сотни. Все сооружение давало нкий сонный гул - Звук, который он связывал с - (используй преобразователь) большим количеством электрического оборудования.

     Свет струился от рамы и от беспорядочно расположенных в ней друг за другом компьютеров зеленым потоком - но свет не был постоянным. Он был цикличным. Импульсы света и их связь с мыльными звуками, исходившими душевых кабин, была очень четкой.

     Это центр, подумал он со слабым возбуждением больного. Это приложение к кораблю. Они приходят в сарай, чтобы как-то использовать это. Это преобразователь, и они берут от него свою силу.

     Используй преобразователь, чтобы спасти Дэвида.

     С таким же успехом можно попросить меня полетать в ВВС-1. Придумай что-нибудь попроще, папаша. Если бы я смог вернуть его откуда бы то ни было путем декламации Марка Твена или даже По, - я бы попытался. Но с помощью этой штуки. Она выглядит, как взрыв на электронной фабрике.

     Но - мальчик.

     Сколько ему? Четыре? Пять?

     И куда, во имя Господа, они поместили его? Буквально, границей было небо.

     Спаси мальчика ., используй преобразователь.

     Но, конечно, не было времени даже на то, чтобы вглядываться в эти проклятые сообщения. Остальные могли вернуться. И все же он уставился на один мониторов с гипнотической напряженностью.

     ПРОГРАММА?

     Что если я наберу Альтаир-4 на клавиатуре? - задумался он и увидел, что клавиатуры не было; и в ту же секунду буквы на экране менились.

     АЛЬТАИР-4, прочел он.

     Нет вскричал его мозг, с чувством вины за незаконное вторжение. Нет, Иисус, нет!

     НЕТ ИИСУС НЕТ, заструились буквы.

     Перестань! Перестань! - подумал Гарденер, покрываясь потом.

     ПЕРЕСТАНЬ

     ПЕРЕСТАНЬ

     Эти буквы мигали ., и мигали. Гарденер уставился на них, объятый ужасом. Затем:

     ПРОГРАММА?

     Он попытался оградить свои мысли и снова попытался подняться на ноги. На этот раз ему это удалось. Из преобразователя выходило еще несколько проводов. Они были тоньше. Их было .. Он подсчитал. Да. Всего восемь. Заканчивающихся наушниками. Наушники. Фриман Мосс. Дрессировщик зверей, управляющий механическими слонами.

     Здесь было больше наушников. Каким-то сумасшедшим образом это напомнило ему языковую лабораторию высшей школы.

     Может, они учат здесь другой язык?

     Да. Нет. Они учатся “превращаться”.

     Машина обучает их. Но где здесь батареи? Я не вижу ни одной. На эту штуку должно быть повешено десять или двенадцать старых добрых “Делкоу”. Чтобы поддерживать протекание через нее заряда. Должно быть...

     Ошеломленный, он снова поднял глаза на душевые кабинки.

     Он взглянул на коаксиальные кабели, выходящие лба женщины, глаза старика. Он смотрел на лапы Питера, совершающие большие, широкие сонные шаги, и удивился тому, как только у Бобби на платье могли оказаться собачьи волосы - может, она меняла у Питера этот эквивалент межзвездной смазки? Преодолела ли она простые человеческие чувства? Любовь? Раскаяние? Вину?

     Обнимала ли она свою собаку перед тем, как снова наполнить кабинку жидкостью?

     Они и есть батареи. Органические “Делкоу” и “Эвреди”, можно сказать. Они высасывают их досуха. Высасывают их как вампиры.

     Новое чувство появилось у него, несмотря на страх, замешательство и ошеломленность, - это была ярость, - и Гарденер приветствовал его.

     Они делают больно ., делают больно.., делают больноооо...

     Ее голос внезапно оборвался. Монотонный гул преобразователя менил высоту - он стал еще ниже. Свет, лучаемый рамой, немного поблек. Он подумал, что она потеряла сознание, уменьшив таким образом общую мощность машины - некоторое количество ., чего? Вольт? Дин? Ом? Хрен знает чего?

     Покончи с этим, сынок. Спаси моего внука и затем покончи с этим.

     В какой-то момент голос старика заполнил его голову, абсолютно ясно и абсолютно понятно. Затем он пропал. Глаз старика закрылся.

     Зеленый свет, идущий от машины, стал еще бледнее.

     Они пробудились, когда я вошел, подумал он лихорадочно. Гнев все еще колотил и сверлил его мозг. Он выплюнул зуб, почти не заметив этого. Даже Питер немного проснулся. Теперь они возвратились к состоянию, в котором находились ., раньше. Спали? Нет. Не спали. Что-то другое. Замороженное хранение органики.

     Он повернулся назад, прочь от преобразователя (что все-таки он преобразует, как, зачем). От душевых кабин, от кабелей. Его глаза обратились к массе приспособлений, выстроенных в ряд у дальней стены. На стиральной и выжимающей машине было что-то прикреплено к крышке, что-то похожее на огнутые телевионные антенны в форме бумеранга, которые можно иногда увидеть сзади у лимузинов. Чуть позади стиральной машины и левее нее стояла старомодная ножная швейная машинка со стеклянной воронкой, прикрепленной к ее боковому колесу. Керосиновые цилиндры со шлангами и стальными руками ., он заметил, что к концу одной рук был приварен мясницкий нож.

     Христос, что это все такое? Зачем это все?

     Голос прошептал: может, это охрана. Гард. На случай если полиция Далласа объявится слишком рано. Это Новобранческая Армия Томминокеров - старые стиральные машины с ячеистыми антеннами. Пылесосы “Электролюкс” с шипованными цепями на колесах. Назови и требуй, детка.

     Он чувствовал, как его рассудок колеблется. Его глаза неустанно возвращались к Питеру. Питеру, чья черепная коробка была почти полностью удалена, Питеру, у которого того, что раньше было его головой, теперь торчал пучок проводов. Его мозги выглядели как мертвенно бледный кусок телятины со связкой температурных зондов, воткнутых в него.

     К Питеру, чьи ноги сонно неслись по жидкости, как будто он убегал.

     Бобби, подумал он с отчаянием и яростью, как ты могла сделать такое с Питером? Христос!

     С людьми было гадко, отвратительно, - но с Питером было как-то еще хуже. Это кощунство переходило границы всяческого цинма. Питер, его ноги скакали и скакали, как будто он убегал в своем сне.

     Батареи. Живые батареи.

     Попятившись, он ударился обо что-то. Послышался монотонный металлический удар. Он повернулся и увидел еще одну душевую кабинку, ее стенки уже слегка цвели ржавчиной, передняя дверь исчезла. Сзади были пробиты дыры, Через них были пропущены провода, сейчас они слабо свисали, на их концах были вилки большого диаметра.

     Для тебя, Гард! - заверещал его мозг. Эта вилка для Вас, как говорят рекламы. Они откроют сзади твою черепную коробку, может быть, отключат твои центры двигательного аппарата, чтобы ты не мог шевелиться, и потом будут сверлить - сверлить до того места, где они смогут получить свою силу. Эта вилка для тебя, что бы ты ни делал ., все готово и ждет! Ух ты! Просто умительно!

     Он ухватил свои мысли, которые закручивались в истерическую спираль, и взял их под контроль. Не для него; по крайней мере, не начально. Она уже была использована. Здесь был легкий запах и пена. Потеки высохшей сли на внутренних стенках - все, что осталось от плотной зеленой жидкости. Выглядит, как сперма Волшебника Страны Оз, - подумал он.

     Ты имеешь в виду, что Бобби пустила свою сестру плавать в большой банк спермы?

     Страшный смешок снова вырвался у него. Он прижал тыльную сторону руки к губам, прижал сильно, чтобы заглушить его.

     Он взглянул вн и увидел пару кожаных туфель, валяющихся рядом с душевой кабинкой. Он поднял одну и увидел на ней засохшие брызги крови.

     Это Бобби. Ее единственная пара хороших туфель. Ее “выходные” туфли. Она была обута в них в тот день, когда поехала на похороны.

     Другая туфля также была в крови.

     Гард заглянул за душевую кабинку и увидел остальную одежду, в которую Бобби была одета в тот день.

     В крови, все в крови.

     Он не хотел дотрагиваться до блузки, но предмет под ней был слишком ясен. Он ухватил ее за самый маленький краешек, за какой только мог, двумя пальцами и оттащил ее от хорошей угольного цвета юбки Бобби.

     Под рубашкой лежал револьвер. Это был огромнейший револьвер, выглядевший самым старым тех, которые Гард когда-либо видел, исключая картинки в книжках. Слегка помедлив, он поднял револьвер и прокрутил барабан. Четыре патрона еще были здесь. Двух не было. Гарденер был готов поспорить, что один них был выпущен в Бобби.

     Он вставил барабан на место и сунул револьвер за пояс. Сразу в его голове заговорил голос. Застрелил свою жену ., хорошее дело ., твою мать.

     Ничего. Револьвер может пригодиться.

     Когда они заметят, что он исчез, это будешь ты, кого они будут сразу искать. Гард. Я думал, что ты уже пришел к этому заключению.

     Нет, он полагал, что это не та вещь, о которой ему стоило беспокоиться. Они заметили бы мененные слова на экране компьютера, но до этих вещей не дотрагивались с тех пор, как Бобби сняла их (или они сняли их с нее, что более вероятно).

     Они должны быть слишком возвышенны, чтобы, входя сюда, беспокоиться слишком много о домашнем хозяйстве, - подумал он. Эта чертова ерунда не заслуживает внимания.

     Он снова потрогал револьвер. Сейчас голос в его голове молчал. Возможно, он решил, что тут нет тем, о которых стоит беспокоиться.

     Если ты должен застрелить Бобби, сможешь ли ты это сделать?

     Это был вопрос, на который он не мог ответить.

     Слишшш - слишшш - слишшш.

     Как долго отсутствует Бобби и ее компания? Он не знал - не имел ни малейшего понятия. Время не имело никакого значения здесь; старик был прав. Здесь был ад. И откликался ли Питер на ласку своей странной хозяйки, когда она приходила сюда?

     Его желудок был на грани тошноты. Он должен был убраться отсюда - убраться прямо сейчас. Он чувствовал себя персонажем волшебной сказки, женой Синей Бороды в тайной комнате, Джеком, копающимся в куче золота великана. Он ощущал себя готовым к открытию. Но он держал перед собой заскорузлую от крови одежду, как будто был примерзшим. Не как будто; он и был примерзшим.

     Где Бобби?

     Она получила солнечный удар.

     К черту загадочный солнечный удар, который залил ее блузку кровью. Гарденер испытывал нездоровый, болезненный интерес к оружию и к повреждениям, которые оно может нанести человеческому телу. Если ее застрелили того большого револьвера, который сейчас торчал у него за поясом, то он полагал, что Бобби не смогла бы выжить - даже если бы ее быстро доставили в госпиталь, специалирующийся на лечении опасных огнестрельных ран, она, вероятно, умерла бы.

     Они принесли меня сюда, когда я была разорвана на части, но Томминокеры прекрасно собрали меня.

     Не для него. Старая душевая кабинка была не для него. Гарденеру показалось, что он может завершить рассуждения с большей определенностью. Кабинка была для Бобби.

     Они принесли ее сюда и ., что?

     Что, подвесили к своим батареям, конечно. Не к Энн, ее тогда еще здесь не было, а к Питеру ., и Хиллману.

     Он выронил блузку ., затем заставил себя поднять ее снова и положить ее обратно поверх юбки. Он не знал, насколько много мира реального они заметят, когда войдут сюда (немного, он полагал), но он не хотел предоставлять им лишних шансов.

     Он посмотрел на дыры в задней стенке кабины, висящие провода со стальными вилками на концах.

     Зеленый свет начал пульсировать ярче и быстрее снова. Он обернулся. Глаза Энн вновь были открыты. Ее короткие волосы шевелились вокруг головы. Он все еще видел эту бесконечную ненависть в ее глазах, сейчас уже смешанную с ужасом и растущим удивлением.

     И теперь были пузыри.

     Они выплывали у нее о рта в сжатом плотном потоке.

     Мысль/звук взорвались в его голове.

     Она кричала.

     Гарденер выбежал.

 

7

 

     Настоящий ужас - наиболее ослабляющая всех эмоций. Он истощает эндокринную систему, впрыскивает в кровь органический наркотик, сокращающий мышцы, заставляет бешено стучать сердце, опустошает рассудок. Джим Гарденер вышел шатаясь пристройки Бобби Андерсон на подгибающихся ногах, с сумасшедшими глазами, с глупо открытым ртом (язык болтался в одном углу, как мертвый), с горячими и переполненными внутренностями, его живот сводило судорогой.

     Было тяжело думать на фоне грубых и мощных образов, которые вспыхивали у него в голове, как неоновая вывеска над баром - тела, висящие на крюках, как насекомые, наколотые на булавки жестокими, скучными детьми; неустанное движение лап Питера; окровавленная блузка с пулевым отверстием; вилки; старомодная стиральная машина, увенчанная огнутой антенной. Самый мощный всех был образ сжатого и плотного потока пузырей, вырывающегося о рта Энн Андерсон, когда она кричала в его голове.

     Он вошел в дом, вбежал в ванную и упал на колени перед унитазом, но обнаружил, что его не тошнит. Он хотел, чтобы его вырвало. Он думал о червивых “хотдогах”, о заплесневелой пицце, о розовом лимонаде с плавающими в нем лобковыми волосами; наконец, он просто засунул два пальца в рот. Он смог вызвать этим только расширение рта, но не более. Он не мог вызвать рвоту. Только это.

     Если я не смогу, я сойду с ума.

     Прекрасно, сойди с ума, если так требуется. Но сначала сделай то, что ты должен сделать. Продержись до тех пор. И, кстати, Гард, у тебя есть еще какие-нибудь вопросы относительно того, что ты должен сделать?

     У него больше не было вопросов. Его убедили лапы Питера, совершающие постоянное движение. Его убедил поток пузырей. Он не понимал, как мог он так долго колебаться перед лицом силы, которая была так очевидно испорчена, так очевидно прочна.

     Потому что ты был безумен, - ответил он себе. Гард кивнул. Никакого другого объяснения не требовалось. Он был безумен - и не только последний месяц или около того. Он пробудился поздно, о да, очень поздно, но лучше поздно, чем никогда.

     Звук.

     Слишшш - слишшш - слишшш.

     Запах. Легкий и мясной. Запах, который его рассудок ассоциировал с сырой телятиной, медленно портящейся в молоке.

     Его желудок сжался. Обжигающая, кислотная отрыжка обожгла его горло. Гарденер застонал.

     Идея - слабый огонек - вернулась к нему, и он ухватился за нее. Может быть, еще можно было положить всему этому конец ., или по крайней мере взять все в свои руки на долгое, долгое время. Может, еще можно.

     Ты позволил миру катиться ко всем чертям своей дорогой, Гард, за две минуты до полуночи или нет.

     Он снова подумал о Теде-энергетике, - подумал о безумных военных органациях, торгующих еще более усложненным оружием друг с другом, и эта злая, невнятная, одержимая часть его мозга в последний раз попыталась уничтожить здравый смысл.

     Заткнись, - сказал ей Гард.

     Он пошел в спальню для гостей и стянул с себя рубашку. Он взглянул в окно и теперь смог увидеть вспышки света, приближающиеся со стороны леса. Наступила темнота. Они возвращались. Они войдут в сарай и, возможно проведут небольшой сеанс. Встреча разумов вокруг душевых кабинок. Братство в уютном зеленом сиянии насилованных мозгов.

     Наслаждайтесь, - подумал Гарденер. Он положил револьвер сорок пятого калибра под матрац и расстегнул свой ремень. Может быть, в последний раз, так что...

     Он взглянул на рубашку, кармана торчала металлическая дуга. Это был, конечно, висячий замок. Замок от двери сарая.

 

8

 

     В течение какого-то промежутка времени, который показался намного длиннее, чем он был на самом деле, Гарденер не мог двигаться вообще. Чувство нереального, как в ночном кошмаре, страха вновь овладело его усталым сердцем. Он уменьшился до размеров объятого ужасом зрителя, наблюдающего за тем, как огни неуклонно двигались по тропинке. Скоро они достигнут заросшего сада. Они пройдут сквозь него. Они пересекут дворик перед домом. Они подойдут к сараю. Они увидят, что замок пропал. Тогда они войдут в дом и либо убьют Джима Гарденера, либо отправят его, распыленного на атомы, на Альтаир-4, где бы это ни находилось.

     Его первой мгновенной мыслью была просто паника, завжавшая самым тонким голосом:

     Беги! Прочь отсюда!

     Его вторая мысль была неуверенным возвращением рассудка. Охраняй свои мысли. Если ты когда-либо охранял их, охраняй их сейчас.

     Он застыл со снятой рубашкой, с расстегнутым ремнем и расстегнутыми джинсами, висящими на его бедрах, уставясь на замок в кармане рубашки.

     Выметайся отсюда прямо сейчас и повесь его обратно. Прямо СЕЙЧАС!

     Нет ., нет времени .. О Боже, нет времени. Они уже в саду.

     Возможно. Возможно, его будет достаточно, если ты прекратишь тут дрочить и будешь пошевеливаться.

     Он жестко заставил себя сломить охвативший его паралич, нагнулся, схватил замок, в котором все еще торчал ключ, и побежал, на ходу застегивая штаны. Он проскользнул через заднюю дверь, выждал момент, когда последние два фонаря скрылись в саду и исчезли, и побежал к сараю.

     Смутно, еле-еле он слышал их голоса в своей голове - полные благоговения, удивления и восторга.

     Он укрылся от них.

     Зеленый свет струился веером двери сарая, которая была приоткрыта.

     Бог ты мой, Гард, как ты мог быть таким глупцом? Взвыл его загнанный в угол мозг, но он знал как. Было очень просто забыть о таких земных вещах, как запирание дверей, когда ты увидел двух людей, подвешенных на крюках, с коаксиальными кабелями, выходящими их черепов.

     Он услышал их уже в саду - услышал шуршание бесполезных огромных стеблей кукурузы.

     Когда он дотянулся до засова, с замком в руке, он вспомнил, что закрыл его перед тем, как опустить его в карман. Его рука дрогнула при этой мысли, и он выронил замок, который со стуком ударился о землю. Он стал искать его и сначала совсем не смог ничего разглядеть.

     Нет ., он был здесь, как раз за узкой полосой пульсирующего зеленого цвета. Да, это был замок, но ключа в нем больше не было. Ключ выпал, когда замок ударился о землю.

     Боже мой. Боже мой. Боже, - всхлипнул его мозг. Он весь покрылся липким потом. Волосы налипли на глаза. Он подумал, что, должно быть, он пахнет, как протухшая обезьяна.

     Он слышал, как все громче шуршали стебли и листья кукурузы. Кто-то громко рассмеялся - звук был шокирующе блко. Еще несколько секунд, и они выйдут сада, он чувствовал, как эти секунды пробегают мимо, как важничающие бнесмены с большими животами и чемоданчиками. Он упал на колени, сжал в руке замок и начал шарить другой рукой взад-вперед в пыли, пытаясь отыскать ключ.

     Ах ты твою мать, где ты? Ах ты твою мать, где ты? Ах ты твою мать, где ты?

     Даже сейчас, в панике, он не забыл выстроить экран вокруг своих мыслей. Работал ли он? Он не знал. К тому же, если он не найдет ключ, это не будет иметь значения, не так ли?

     Ах ты твою мать, где ты?

     Он заметил тусклое поблескивание серебра, подальше того места, где он шарил рукой.

     Ключ был намного дальше, чем он предполагал. То, что он увидел его, было слепой удачей ., как у Бобби, предположил он, когда два месяца назад она споткнулась о край металла, торчащего земли.

     Гарденер схватил его и вскочил на ноги. Он еще какой-то момент будет скрыт от них углом дома, но это все, что ему оставалось. Еще одна заминка - даже самая маленькая - покончит с ним, ему не останется времени даже на выполнение простейших маленьких операций, необходимых для того, чтобы повесить замок на дверь.

     Судьба мира сейчас может зависеть от того, сумеет ли человек запереть дверь сарая с первой попытки, подумал он с удивлением. Современная жнь так требовательна.

     Еще какое-то время, о котором он не подумал, он старался вставить ключ в замок. Но тот постоянно тыкался вокруг скважины в дрожащей его руке. Затем, когда он решил, что все кончено, ключ скользнул в отверстие. Он повернул его. Замок открылся. Он закрыл дверь, продел дужку замка в засов и защелкнул его. Он вытащил ключ и зажал его во вспотевшей руке. Мягко, как нож в масло, он скользнул за угол сарая.

     В этот момент мужчины и женщины, подходившие к кораблю, по одному вошли во двор.

     Гарденер дотянулся до гвоздя, где он нашел ключ, чтобы повесить его. В этот кошмарный момент он подумал, что может вновь уронить ключ и ему придется искать его в высоких сорняках, растущих у этой стороны сарая. Когда ключ повис на гвозде, он перевел дыхание с дрожащим вздохом.

     Часть его хотела не двигаться, просто замереть здесь. Но затем он решил не рисковать. В конце концов, он не знал, что у Бобби есть собственный ключ.

     Он вновь заскользил вдоль стены сарая. Его левое колено ударилось о черенок старой бороны, брошенной в сорняк ржаветь, и ему пришлось сжать зубы, чтобы не закричать от боли. Он перешагнул через нее и скользнул за другой угол. Теперь он был за сараем. Этот мыльный звук был здесь раздражающе громким.

     Я как раз за теми проклятыми кабинками, - подумал он. Они болтаются в дюймах от меня ., буквально в дюймах. Шорох сорняков. Минутный скрежет металла. Гарденер ощутил, что ему хочется одновременно смеяться и кричать. У них не было ключа Бобби. Кто-то только что зашел за стену сарая и взял ключ, который Гарденер повесил несколькими секундами раньше, - возможно, сама Бобби.

     Все еще теплый от моей руки, ты заметила, Бобби?

     Он стоял позади сарая, прижавшись к грубому дереву, слегка раскинув руки, прижав ладони к доскам.

     Ты заметила? И ты слышишь меня? Вы все слышите меня? Не собирается ли кто-нибудь - Эллисон, Арчинбург или Берринджер - высунуть сюда свою голову и завопить: “Оп-ля, Гард, мы видим тебя”? Работает ли по-прежнему щит?

     Он стоял там и ждал, когда они придут забрать его.

     Они не пришли.

     В обычную летнюю ночь он, возможно, не смог бы услышать металлический скрежет, когда отпирали дверь, - он был бы заглушен громким рии-рии-рии сверчков. Но сейчас не было сверчков. Он слышал, как отпирали дверь; слышал скрип петель, когда дверь открывалась; слышал скрип петель снова, когда дверь захлопнулась. Они были внутри.

     Почти сразу же импульсы света, пробивающиеся сквозь щели, стали чаще и свет стал ярче и его мозг раскололся от агонирующего крика:

     Больно! Мне бооооо...

     Он двинулся прочь от сарая и пошел обратно к дому.

 

9

 

     Он лежал долгое время без сна, ожидал, что они выйдут снова, ожидал, что его раскроют.

     Отлично, я могу попробовать положить конец “превращению”, подумал он. Но это не сработает, если я не попаду внутрь корабля. Смогу ли я сделать это?

     Он не знал. Бобби, по-видимому, не сомневалась, но Бобби и остальные были теперь другими. О, да, и сам он также “превратился”, выпавшие зубы свидетельствовали об этом, способность читать мысли тоже. Он менил слова на экране компьютера, просто подумав о них. Но шутить с собой не было смысла; он был далеко вне конкурса. Если Бобби выживет после путешествия на корабль, а ее старый приятель Гард упадет замертво, обронит ли кто-нибудь них, включая саму Бобби, слезу? Он так не думал.

     Может, это то, чего они хотят. Включая Бобби. Чтобы ты вошел внутрь корабля и от мощных гармонических радиолучений твой мозг раскололся бы на части. Это бавило бы Бобби от угрызений совести. Убийство без слез.

     То, что они настаивают на том, чтобы бавиться от него, уже не вызывало у него никаких сомнений. Но он думал, что Бобби - старая Бобби - позволит ему прожить достаточно, чтобы увидеть внутренности странной штуковины, над откапыванием которой они трудились так долго. По крайней мере так чувствовалось. И, наконец, это не имело значения. Если убийство было тем, что планировала Бобби, реальной защиты не было, ведь верно? Он должен был войти внутрь корабля. Если он этого не сделает, идея его, безумная без всякого сомнения, не имела ни одного шанса на успех.

     Надо попробовать, Гард.

     Он решил попробовать, еще пока они были внутри, и, возможно, это будет завтра утром. Теперь он подумал, что, может быть, ему следует протолкнуть свою удачу еще дальше. Если он будет действовать в соответствии с шумом и скандалом, что, как он предполагал, нужно назвать “оригинальным планом”, не будет никакой возможности сделать что-нибудь для маленького мальчика. Мальчик должен был появиться в первую очередь.

     Гард, он, возможно, уже мертв.

     Может быть. Но старик так не думал; старик думал, что маленького мальчика еще можно спасти.

     Один ребенок не имеет значения - по сравнению со всеми остальными. Ты знаешь это тоже - Хэвен похож на большой атомный реактор, который готов для аварии. Содержимое плавится. Отчекань фразу.

     Это было логично, но это была логика банкомета. Точнее, логика убийцы. Логика энергетика Теда. Если бы он хотел играть таким образом, он бы и не беспокоился даже.

     Ребенок имеет значение, или вообще ничего не имеет значения.

     И может быть, так ему удастся спасти даже Бобби. Он так не думал; он думал, что Бобби зашла уже слишком далеко для спасения. Но он попытается.

     Шансы неравны, Гард, старина Гард.

     Конечно. На часах минута до полуночи ., и мы принимаемся считать секунды.

     Размышляя об этом, он погрузился в темноту сна. Кошмары следовали один за другим, где он плавал в прозрачной зеленой ванне, привязанный толстыми коаксиальными кабелями. Он пытался кричать, но не мог, потому что кабели выходили у него о рта.

 

Глава 5

 

СЕНСАЦИЯ

 

1

 

     Укрывшись в чрезмерно украшенной “Баунти Таверн” - потягивая долларовый “Хейникен” и смеясь над Дэвидом Брайтом, который потонул в пучине пошлого юмора, и как раз заканчивая сравнение Джона Леандро с приятелем супермена Джимми Ольсеном, - Леандро колебался. Ему бесполезно рассказывать что-либо другое. Он в самом деле колебался. Но дальновидные люди всегда должны были терпеть колкости насмешек, и не один был сожжен или распят или вздернут на инквиторской дыбе на пять-шесть дюймов за свою дальновидность. Выслушивать за пивом в “Баунти” колкости Брайта на тему “а как работают секретные наручные часы нашего супермена?” вряд ли было самым страшным, что с ним могло случиться.

     Его отпуск начался в прошлую пятницу, он надеялся съездить в Хэвен в тот самый день. Но он жил со своей овдовевшей матерью, и она так рассчитывала, что он отвезет ее в Новую Шотландию повидаться с сестрой, так она сказала, но если у Джона есть какие-то обязательства, то почему бы и нет, она все понимает; в конце концов она стара и, вероятно, уже не очень интересна, просто она та, кто готовит ему еду и стирает ему белье, и это прекрасно, поезжай Джонни, поезжай и поймай свою сенсацию, я только позвоню Меган по телефону, может, через неделю или две твой двоюродный брат Элфи привезет ее сюда повидаться со мной. Элфи ведь так добр к своей матери, и т.д., и т.п. до бесконечности.

     В пятницу Леандро отвез мать в Новую Шотландию. Конечно, они задержались и к тому времени, когда они вернулись в Бангор, суббота была потеряна. Что до воскресенья, то это плохой день, чтобы начинать какое-нибудь дело.

     Воскресенье всегда оставляло о нем чувство возвышенности. И нуренности.

 

2

 

     Итак в понедельник, 15 августа, перед тем, как Леандро наконец бросил свои любимые желтые блокноты, свой магнитофон “Сони”, свою камеру “Никон” и сумку с принадлежностями, полную пленок и разных объективов, на переднее сиденье своего подержанного “Доджа” и приготовился выехать в Хэвен.., и надеялся он на журналистскую славу.

     День был тихим и приятным, очень теплым, но при этом без той ужасающей жары, которая стояла последние несколько дней. Это был день, который любой человек в мире запомнил бы навсегда. Джонни хотел, чтобы что-то проошло, но он забыл или никогда не слышал старой пословицы, которая гласит: “Бог говорит: бери все, что хочешь.., и плати за это”.

     Он завел “Додж” и начал отъезжать от края мостовой.

     - Не забудь обед, Джонни! - окликнула его мать. Она, запыхавшись, подбежала к нему, держа в руке коричневый бумажный мешок. Большие масляные пятна уже расплылись по коричневой бумаге; еще в начальной школе любимыми сэндвичами Джонни были болонские - с ломтиками бермудского лука и вессоновского масла.

     - Спасибо, мамочка, - сказал он, высунувшись и беря сумку, и поставил ее на пол. - Хотя и не стоило тебе беспокоиться. Я мог бы перехватить где-нибудь гамбургер...

     - Я тебе тысячу раз говорила, - сказала она, - ни в коем случае не заходи в эти “придорожные загрызочные”, Джонни. Ведь ты не знаешь чистая у них кухня или нет.

     - Ма, я должен еха...

     - Ты ведь не можешь увидеть микробы, - сказала она. - Ты ведь знаешь, повара могут быть грязными. Они могут не мыть рук после туалета. У них под ногтями может быть грязь и даже экскременты. Понимаешь, не хотелось бы это обсуждать, но иногда мать должна проинструктировать своего сына. Поев в такой столовой, можно очень, очень заболеть.

     - Мамочка...

     Она дала многострадальный смех и слегка коснулась уголка одного глаза концом своего фартука.

     - О, я знаю, твоя мать глупая, просто глупая старуха с кучей старых смешных мыслей и, вероятно, ей просто следует научиться помалкивать.

     Леандро знал этот хитрый трюк уже давно, но он все же каждый раз заставлял его почувствовать смущение и виноватую неловкость, как восьмилетнего мальчика.

     - Нет, мамочка, - сказал он, - я так вовсе не думаю.

     - Я знаю, ты большой журналист, я просто буду сидеть дома и заправлять твою постель, и стирать тебе одежду, и проветривать твою спальню, когда тебя будет пучить от слишком большого количества пива.

     Леандро, скрепя сердце, ничего не сказал и ждал, когда же, наконец, он освободится.

     - Но сделай все же это для меня. Не заходи в придорожные загрызочные, Джонни, иначе заболеешь. От микробов.

     - Я обещаю, мамочка.

     Удовлетворенная тем, что вытянула него обещание, она, наконец, позволила ему ехать.

     - Ты вернешься к ужину?

     - Да, - сказал Леандро, не найдя ничего лучше.

     - А к шести? - настаивала она.

     - Да! Да!

     - Я знаю, знаю, я просто глупая старая...

     - Пока, мамочка! - сказал он поспешно и рванул машину от тротуара.

     Он посмотрел в зеркало заднего вида, и увидел ее, стоящую в конце дороги, машущую рукой. Он сделал ей знак, чтобы она ушла, потом махнул рукой, надеясь, что она вернется в дом.., и хорошо зная, что она не вернется. Когда он свернул направо, проехав два дома вн и мать окончательно исчезла, Леандро почувствовал слабое, но несомненное облегчение в сердце. Так или иначе, он всегда чувствовал это, когда мать его пропадала поля зрения.

 

3

 

     В Хэвене Бобби Андерсон показывала Джиму Гарденеру несколько модифицированный дыхательный аппарат. Ив Хиллман сразу узнал бы его; респираторы выглядели очень похожими на тот, который он подобрал для этого полицейского, Буча Дугана. Но тот, правда, был предназначен для защиты Дугана от хэвенского воздуха; те же респираторы, которые натягивала на лицо, демонстрируя их, Бобби имели запас именно этого, хэвенского воздуха, и именно хэвенским воздухом им обоим предстоит дышать, если они проберутся в корабль Томминокеров. Была половина десятого.

     В это же время в Дерри, Джон Леандро остановил машину неподалеку от места, где был найден освежеванный олень и полицейская машина, принадлежащая Родсу и Габбонсу. Он поддел ногтем крышку ящика на передней панели и нащупал “Смит и Вессон” 38-го калибра, который он купил в Бангоре неделей раньше. Он вытащил его на секунду, стараясь, чтобы указательный палец не оказался где-нибудь в непосредственной блости от спускового крючка, хотя он и знал, что пистолет не заряжен. Ему нравилось, как плотно пистолет ложится в ладонь, его тяжесть, чувство незамысловатой власти, которую он каким-то образом сообщал. Но в то же время ему было несколько не по себе, как если бы он оторвал огромный кусок, который ему едва ли бы захотелось разжевать.

     Кусок чего?

     Он не знал точно. Какого-нибудь необычного на вид мяса.

     Микробы, - мамин голос звучал у него в сознании. Если ты будешь обедать в подобных местах, то ты можешь очень, очень сильно заболеть.

     Он убедился, что картонная коробка с патронами также находится в ящике, после чего положил пистолет на место. Он предположил, что перевозка оружия на передней панели автомобиля, возможно, незаконна (он снова подумал о своей маме, на этот раз даже не отдавая себе отчета в этом). Он представил, что, допустим, его остановит полицейский -за какой-нибудь мелочи, попросит предъявить водительские права, и когда Леандро полезет за ними в ящик, тот заметит “Смит и Вессон”. Так обычно ловили убийцу в сериалах “Альфред Хичкок представляет”, которые он и его мама смотрели каждую субботу по кабельному телевидению. Также это могло бы стать сенсацией совершенно иного толка: “Репортер “Бангор Дейли Ньюз” арестован по обвинению в незаконном хранении оружия”.

     Ну что ж, если тебя это так беспокоит, положи документы в бумажник.

     Но он не стал делать это. Сама по себе идея была здравой, но в то же время это было все равно, что накликать беду.., и этот внутренний голос звучал очень похоже на голос его матери, когда она предупреждала его о микробах или внушала ему (как она это делала, когда он был еще малышом), к каким ужасам может привести посещение общественных уборных, если он забудет положить бумагу на стульчак, прежде чем сесть на него.

     Леандро вместо этого завел машину, осознавая, что сердце бьется несколько быстрее и потеет он слишком сильно, что нельзя объяснить только дневной жарой.

     Нечто значительное.., иногда я просто чую это.

     Да. Несомненно, что-то скрывается за всем этим. Смерть Рут Маккосланд (взрыв системы отопления в июле? О, неужели?); исчезновение двух полицейских, занимающихся расследованием этого происшествия, самоубийство полицейского, который, по слухам, был влюблен в нее. А до этого исчезновение того малыша. Дэвид Брайт говорил, что дед Дэвида Брауна нес какую-то дикую чушь о телепатии и волшебных фокусах, которые и в самом деле были волшебными.

     Хотел бы я, чтобы вы пришли ко мне, а не к Брайту, мистер Хиллман, наверное, в сотый раз думал Леандро.

     Только в настоящее время Хиллман исчез. Не появлялся у себя в квартире в течение двух недель. Не появлялся в больнице Дерри, чтобы проведать своего внука, хотя раньше сиделкам приходилось выгонять его по вечерам. Правда, с точки зрения полиции Ив Хиллман не исчез, но это была чистой воды казуистика, поскольку совершеннолетний человек, по закону, не может считаться пропавшим до тех пор, пока другой совершеннолетний человек, заполнив соответствующие бумаги, не заявит об исчезновении. Поэтому с точки зрения правосудия все было ясно, как божий день. С точки зрения Леандро все было далеко не так ясно. Хозяйка дома, где жил Хиллман, сказала, что старик оставил долг в 60 долларов - насколько Леандро смог разузнать, это был первый чек, который старик за всю свою жнь оставил неоплаченным.

     Нечто.., странное мясо.

     И это было отнюдь не все в той странной атмосфере, окружавшей Хэвен в последнее время. От пожара, также в июле, погибла чета на Ниста Роуд. В этом месяце небольшой самолет, которым управлял доктор, потерпел аварию и сгорел. Разумеется, это случилось возле Ньюпорта, но наземные пункты слежения подтвердили, что он пролетал через Хэвен, и при этом на очень нкой высоте, что было нарушением закона. Телефонная связь с Хэвеном становились необычно капрной. Иногда люди могли дозвониться до Хэвена, иногда - нет. Он послал в налоговую инспекцию заявку на список жителей Хэвена, имеющих право голоса (заплатив положенные 6 долларов, чтобы получить девять листов, отпечатанных на компьютере), и затем ему в свободное время удалось отследить родственников 60 этих хэвенских жителей - родственников, живущих в Бангоре, Дерри и других окрестностях.

     Он не нашел ни одного - ни одного, кто бы видел своих хэвенских родственников после 10 июля.., почти месяц. Ни одного.

     Разумеется, многие тех, кого он опросил, не видели в этом ничего странного. Кое у кого были натянутые отношения с хэвенскими родственниками, и они были бы только рады, если бы им не пришлось общаться с ними в течение шести месяцев.., или шести лет. Другие сперва удивлялись, а после того, как Леандро указывал им на тот промежуток времени, о котором идет речь, задумывались. Конечно, лето для большинства людей - время активности. Время проходит незаметно, не то что зимой. И, конечно, они разговаривали с тетушкой Мэри или братцем Биллом по телефону раз или два - это вполне нормально, хотя, скажем честно, иногда дозвониться в Хэвен просто невозможно.

     Было в рассказах людей, которых опрашивал Леандро, подозрительное сходство, которое заставляло ноздри Леандро раздуваться от запаха чего-то явно ряда вон выходящего.

     Рини Берринджер работал маляром в Бангоре. Его старший брат Ньют занимался контрактами на проведение плотницких работ, и, как оказалось, занимал какую-то выборную должность в Хэвене. “Мы пригласили Ньюта на ужин где-то в конце июня, - сказал Рини, - но он отказался, сославшись на грипп”.

     Билл Спрюс держал стадо коров в Кливз Милз. Его брат Фрэнк держал стадо в Хэвене. Обычно они собирались со своими огромными семьями каждую неделю или две на несколько часов - клан Спрюсов съедал тонны шоколада, выпивал галлоны пива и Пепси-Колы, а Фрэнк с Биллом сидели за деревянным столом на заднем дворе у Фрэнка или на крыльце дома Билла и обменивались замечаниями по поводу того, что они называли попросту Бнесом. Билл подтвердил, что прошло около месяца с тех пор, как он виделся с Фрэнком - сначала, как сказал ему Фрэнк, были какие-то неприятности с поставщиками кормов, затем с молочными инспекторами, у Билла между тем появились собственные проблемы. С полдюжины его коров пало за время, пока держалась засушливая погода. И потом, добавил он, как бы опомнившись, у его жены был сердечный приступ.., но тем не менее он выразил неподдельное удивление, когда Леандро достал бумажника календарик и вдвоем они начали вычислять, сколько же времени прошло: братья не виделись с 30 июля. Спрюс присвистнул и сдвинул кепку на затылок. “Черт, это было давно, - сказал он. - Думаю, стоит съездить в Хэвен, пока моя Эвелина приходит в норму”.

     Леандро ничего не сказал, но свидетельства, которые он накопил за последнюю пару недель, навели его на мысль, что это путешествие может оказаться слишком опасным для здоровья Билла Спрюса.

     "Я бы не прочь пообедать”, - сказал Алвин Рутледж Леандро. Рутледж работал водителем на дальних перевозках, временно безработный, жил в Бангоре. Его дедом был Дейв Рутледж, всю жнь проживший в Хэвене.

     - Что вы имеете в виду? - спросил Леандро.

     Алвин Рутледж оценивающе посмотрел на репортера. - Думаю, еще одна кружка пива сейчас пойдет что надо, - сказал он. Они сидели в таверне у Нэна в Бангоре. - Разговоры страшно пыльная работа, приятель.

     - Неужели, - сказал Леандро и заказал еще пару кружек пива. Когда принесли пиво, Рутледж, сделав первый большой глоток, вытер тыльной стороной ладони пену с верхней губы и начал: “Сердце бьется слишком быстро. Головная боль. Чувствую так, будто сейчас начну блевать. В общем, так и случилось. Как раз перед тем, как я повернул обратно. Опустил стекло и просто выкинул все наружу”.

     - О-о, - сказал Леандро, поскольку требовалось сказать что-нибудь. Воображение нарисовало ему Рутледжа, когда тот “выкидывал все на ветер”. Он попытался бавиться от этой картины. По крайней мере попытался.

     - Глянь-ка сюда.

     Он приподнял верхнюю губу, обнажив остатки зубов.

     - Видишь дыру спереди? - спросил Рутледж.

     Леандро увидел довольно много дыр, но подумал, что сказать это было бы невежливо, поэтому он просто ответил утвердительно. Рутледж кивнул и вернул губу на место. Леандро почувствовал своего рода облегчение.

     - Зубы у меня никогда не были особенно хорошими, - с безразличием сказал Рутледж. - Когда начну работать и смогу позволить себе вставные, вырву их все к черту. Дело в том, что те два зуба вверху были еще на месте, когда я на прошлой неделе отправился в Хэвен проведать деда. Черт, они даже не шатались.

     - Они выпали, когда вы стали приближаться к Хэвену?

     - Они не выпали. - Рутледж заканчивал пиво. - Я их выблевал.

     - О, - еле слышно ответил Леандро.

     - Вы знаете, еще одно пиво не помешает. Разговоры...

     - Знаю, работа, требующая выпивки, - сказал Леандро, делая знаки официантке. Он исчерпал свой лимит денег, но решил, что еще одна кружка пива пойдет на пользу ему самому.

 

4

 

     Алвин Рутледж не был единственным человеком, кто пытался съездить к своему родственнику или знакомому в Хэвене в течение июля, и не единственным, кто почувствовал себя плохо и повернул назад. Используя список бирателей и телефонную книгу в качестве отправной точки, Леандро откопал троих людей, которые рассказали ему истории, сходные с историей Рутледжа. Он обнаружил четвертого человека благодаря чистой случайности - или почти случайности. Его мама знала, что Леандро собирает материал для своей “сенсационной статьи”, и однажды ненароком упомянула, что у ее подруги Эйлен Пульсифер в Хэвене живет знакомая.

     Эйлен была на 15 лет старше мамы Леандро, что означало, что Эйлен было около семидесяти. Сидя за чаем с сахарно-липкими имбирными пирожными, она рассказала Леандро историю, сходную с той, которую он уже слышал.

     Подругой миссис Пульсифер была Мэри Жаклин (Томми Жаклин был ее внуком). Они ходили в гости друг к другу в течение 40 лет и часто играли в местных чемпионатах по бриджу. Этим летом она вообще ни разу не видела Мэри. Вообще ни разу. Она разговаривала с Мэри по телефону, казалось, что та чувствует себя отлично; ее отговорки звучали всегда правдоподобно.., но тем не менее что-то в них - сильная головная боль, слишком много стряпни, в последний момент всей семьей решили поехать в Кеннебанк и сходить в Троллейбусный музей - было не то.

     - Поодиночке они смотрятся вполне прилично, но в сумме они выглядят странно; вы понимаете, что я хочу сказать. - Она предложила еще пирожных. - Не хотите ли еще?

     - О, нет, спасибо, - сказал Леандро.

     - Бросьте, я знаю вас, мальчишек! Мама научила вас быть вежливыми, но не родился еще тот мальчик, который бы отказался от пирожных. Так что выбирайте, какое вам больше нравится.

     Изобразив улыбку, подобающую моменту, Леандро взял еще одно.

     Поудобней устроившись в кресле и сложив руки на круглом животе, миссис Пульсифер продолжала:

     - Я начала подозревать что-то ужасное.., по правде говоря, я все еще подозреваю что-то ужасное. Первое, что пришло мне на ум, что, может быть, Мэри не хочет быть больше моей подругой.., что, может быть, я сделала или сказала какую-то вещь, которая обидела Мэри. Но нет, сказала я себе, если бы это было так, то, наверное, она сказала бы мне об этом. После сорока лет дружбы, разумеется, она сказала бы... Кроме того, тон, которым она говорила со мной, нельзя было назвать ледяным, ну, вы понимаете.

     - Но в нем было что-то необычное. Эйлен Пульсифер решительно кивнула:

     - Да. Это внушило мне, что, может быть, она заболела, что, может быть, не дай Бог, конечно, врачи нашли у нее рак или что-то в этом роде и ей не хочется, чтобы ее друзья узнали об этом. Поэтому я позвонила Вере и сказала: “Вера, мы собираемся в Хэвен повидать Мэри. Мы не будем сообщать ей об этом, чтобы она не смогла отговорить нас. Собирайся, - говорю я, - я подъеду к твоему дому в 10 часов и если ты будешь не готова, то я поеду без тебя”.

     - Вера это...

     - Вера Андерсон Дерри. Это лучшая моя подруга, Джон, после Мэри и вашей мамы. А ваша мама тогда была в Монмауте, навещала свою сестру.

     Леандро помнил это хорошо: неделя такой тишины и спокойствия стоила того, чтобы помнить ее вечно.

     - Итак, вы вдвоем поехали в Хэвен.

     - Да.

     - И вы почувствовали себя плохо.

     - Плохо! Я думала, что я умираю. Мое сердце! - Она драматическим жестом похлопала себя по груди. - Оно билось так быстро! Начала болеть голова, носу пошла кровь, и Вера тогда всерьез испугалась. Она сказала: “Эйлен, поворачивай, тебе срочно нужно в больницу!”.

     - Каким-то образом мне удалось повернуть - я точно не помню как, у меня было такое головокружение, к тому времени кровь у меня уже шла о рта, и у меня выпало два зуба. Ни с того ни с сего! Вы когда слышали что-нибудь подобное?

     - Нет, - соврал он, думая об Алвине Рутледже. - где это случилось?

     - Как же, я вам рассказывала - мы поехали повидать Мэри Жаклин...

     - Нет, я имею в виду, вы уже были в Хэвене, когда вам стало плохо? Какой дорогой вы ехали?

     - А, понимаю. Нет, мы еще не доехали до Хэвена. Мы были на Старой Дерри Роуд. Возле Трои.

     - Значит, недалеко от Хэвена.

     - Да, что-то около мили от городской черты. Я потом еще некоторое время чувствовала себя плохо - мне было не по себе, понимаете - но мне не хотелось говорить об этом Вере. Я надеялась, что мне станет лучше.

     С Верой Андерсон ничего не случилось, и это беспокоило Леандро. Это как-то выпадало общей картины. У Веры не было кровотечения носа, не выпало ни одного зуба.

     - Нет, ей совершенно не было дурно, - сказала миссис Пульсифер, - ну, может быть, от страха. Мне кажется, ей было дурно от страха. От страха за меня... И за себя тоже, я думаю.

     - Что вы хотите сказать?

     - Ну, дорога была совершенно пуста. Она думала, что я умираю, что вообще было не далеко от истины. Прошло бы около пятнадцати, двадцати минут, прежде чем появилась бы какая-нибудь машина.

     - Разве она не смогла бы отвести вас?

     - Господи, Джон, Вера уже несколько лет страдает мышечной дистрофией. Она носит на ногах такие огромные металлические пластины - жуткие штуки, наподобие тех, что можно увидеть в камере пыток. Иногда мне хочется плакать, когда я вижу ее.

 

5

 

     Без четверти десять утром 15 августа Леандро пересек городскую черту Трои. Его желудок напрягся от дурных предчувствий и - будем смотреть правде в глаза, ребята - от страха. Кожа на ощупь была холодной.

     Меня может стошнить. Меня может стошнить, и если это случится, то при торможении мне придется стереть 90 футов асфальта с шоссе. Понятно?

     Он проехал Трою, все, казалось, было нормально.., ну, может быть, более спокойно, чем обычно. Первый сбой в нормальной череде событий проошел, когда он отъехал на милю от города, причем там, где он совершенно этого не ожидал. Приемник был настроен на радиостанцию Бангора. Вдруг обычно сильный УКВ сигнал поплыл и смешался. Леандро слышал, как на той же частоте стали пробиваться сигналы еще одной.., нет, двух.., нет, трех других радиостанций. Он нахмурился. Такое иногда случалось по ночам, когда радиационное охлаждение утоныпало атмосферный слой и сигналы от дальних радиостанций распространялись на более далекие расстояния, но он никогда не слышал, чтобы такое могло проойти утром, да еще и на УКВ диапазоне, даже при самых оптимальных условиях для радиопередачи, которые операторы любительских радиостанций называют “скипом”.

     Он настроился на другую радиостанцию и поразился, когда бессвязный поток звуков вырвался динамиков - рок-н-ролл, кантри и классическая музыка звучали, заглушая друг друга. Где-то на втором плане он слышал, как Пол Харви превозносил достоинства Амвэя. Он снова повернул ручку настройки и поймал радиостанцию, передающую без помех. Но то, что он услышал, было настолько неожиданно, что Леандро затормозил. Он сидел, уставившись на приемник широко открытыми глазами.

     Передача шла на японском.

     Он сидел и ждал небежного разъяснения. “Этот урок курса японского языка для начинающих был проведен при участии дилера местного отделения фирмы Кьяници Пэйнт...” или что-нибудь в этом духе. Наконец диктор умолк. Затем пошла песня “Бич Бойз” “Оставайся верен своей школе”. На японском.

     Леандро продолжал трясущимися руками перестраивать приемник по всему УКВ диапазону.

     Везде было одно и то же. Точно так же, как это бывало по ночам, на более высоких частотах обрывки музыки и речи смешивались все сильнее. Наконец, они запутались настолько, что это стало пугать его - передача начинала напоминать пульсирующий змеиный клубок. Он выключил радио и сидел за рулем с широко открытыми глазами. Тело его подрагивало, как у человека, едущего на малой скорости.

     Что это такое?

     Глупо рассуждать на эту тему, когда ответ находится в каких-то шести милях впереди от него.., предполагая, конечно, что ему удастся найти ответ.

     Я думаю, ответ ты найдешь. Он может тебе не понравиться, когда ты узнаешь его, но в том, что ты найдешь его, я не сомневаюсь.

     Леандро оглянулся. Трава на поле справа от него была густой и длинной. Слишком густой и слишком длинной для августа. Видимо, в начале июля никто не косил ее. Каким-то образом он решил, что в августе, скорее всего, косить ее тоже никто не будет. Он посмотрел налево и увидел разрушенный сарай, окруженный ржавыми автомобильными частями. Труп “Студебеккера” 57-го года распадался у зияющего дверного проема. Окна, казалось, пристально смотрели на Леандро. Людей не было или, по крайней мере, он их не видел.

     Очень спокойный, вежливый голос внутри него, голос мальчика, взятого родителями на вечеринку, которому решительно все наскучило, пронес:

     - Я хотел бы пойти домой.

     Да. Домой к мамочке. Временами мама, конечно, здорово его донимает, но рядом с ней чувствуешь себя...

     В безопасности.

     Да, в безопасности. Именно так. А то, что творится южнее Трои этим сонным летним днем, безопасным назвать никак нельзя. Я хочу домой.

     Правильно. Наверное, когда-то Вудворд и Бернштейн чувствовали себя точно так же, когда ребята Никсона всерьез взялись за них. Наверное, так же чувствовал себя и Бернард Фолл, в последний раз высадившись самолета в Сайгоне. Когда вы видите по телевору корреспондентов, работающих в горячих точках типа Ливана или Тегерана, то они только кажутся вам спокойными, уравновешенными и собранными. Телезрители не имеют возможности проверить чистоту их трусов.

     Материал - там, и я доберусь до него, а когда я получу Пулитцеровскую премию, я смогу сказать, что этим я обязан Дэвиду Брайту.., и своим секретным часам супермена.

     Он снова завел “Додж” и двинулся в сторону Хэвена.

 

6

 

     Он не проехал и мили, как почувствовал, что ему становится плохо. Он решил, что таким образом дает о себе знать страх и не стал обращать на это внимание. Потом, когда ему стало хуже, он стал перебирать в уме (как склонны поступать люди, когда понимают, что тошнота, как маленькая черная туча, расположившаяся у них в желудке, проходить не собирается), что именно он съел утром. Но свалить вину на еду он не мог. Утром, проснувшись, страха он не испытывал, он только предвкушал что-то неопределенное и чувствовал возбужденное напряжение, поэтому он отказался от привычного завтрака яичницы с беконом и ограничился чаем с поджаренным хлебом. Вот и все.

     Я хочу домой! Голос становился все более пронзительным.

     Леандро двигался вперед, мрачно стиснув зубы. Сенсация находится в Хэвене. Если он не попадет в Хэвен, не будет и сенсации.

     Что и требовалось доказать.

     На расстоянии меньше мили от городской черты - день был зловещим, мертвенно-тихим - какое-то гудение, жужжание раздалось с заднего сиденья, что было настолько неожиданно для него, что он вскрикнул и вновь затормозил машину.

     Он повернулся и вначале не мог понять, что же он увидел. Он подумал, что скорее всего это галлюцинация, вызванная усиливающейся тошнотой.

     Когда в прошлый уикэнд он и его мама были в Хэлифаксе, он взял своего племянника Тони прокатиться до Дайэри Квин. Тони (которого Леандро про себя считал невоспитанным поросенком) сидел на заднем сиденье, увлеченный пластиковой игрушкой, которая выглядела, как игрушечный телефон. Игрушка называлась Мерлин и была собрана на микропроцессоре. Она была запрограммирована на несколько незамысловатых игр, которые требовали небольших усилий памяти и знаний элементарной математики. Леандро помнил, что она давала еще какие-то тикающие звуки.

     Должно быть Тони забыл ее, и сейчас она сходила с ума на заднем сиденье, красные огоньки вспыхивали и гасли в случайной последовательности (но в случайной ли? или они зажигались слишком быстро, чтобы он мог уловить закономерность?), вновь и вновь повторяя свою серию звуков. Она работала сама по себе.

     Нет.., нет. Я заехал в какую-нибудь яму или что-то в этом роде. Переключатель сработал. Вот и все. Она заработала.

     Но он видел маленький черный выключатель на боку игрушки. Он стоял на “выкл”. Но Мерлин продолжала гудеть и жужжать. Это напомнило ему игральный автомат в Лас-Вегасе, отсчитывающий крупный выигрыш.

     Пластиковая коробочка начала дымиться. Пластик прогнулся.., опустился.., потек, как воск. Лампочки вспыхивали все быстрее-быстрее. Внезапно они все зажглись разом, ярко-красным цветом, приборчик дал придушенный жужжащий звук. Коробка развалилась. Короткий ливень пластиковых обрывков. Обивка сиденья под игрушкой начала тлеть.

     Позабыв о своем желудке, Леандро вскочил на сиденье и ударом сбросил обломки на пол. На том месте, где лежала Мерлин, осталось обгоревшее пятно.

     Способность выделять простые математические ряды. О чем я думаю? Это я, Джон Леандро, заваливший экзамен по алгебре в колледже? Это ты всерьез? Не обращай внимание, и сматывайся побыстрее!

     Нет!

     Он вновь запустил “Додж” и двинулся вперед. Он не проехал и двадцати ярдов, как внезапно с безумным весельем подумал:

     Способность выделять простые математические ряды подтверждает существование общего случая, не так ли? Можно выразить это следующим образом, если хорошенько подумать: aх[2]+bxy=сy[2]+dx+ey+f-0.

     Да. Это верно, если а, b, с, d и f константы. Я так думаю. Да. Честное слово. Но нельзя, чтобы а, b или с были нулем - это испортит все к черту! На f наплевать! Ха!

     Леандро почувствовал, что его вот-вот стошнит, но он тем не менее дал пронзительный победный смех. Одновременно он почувствовал, что его мозги как бы приподнялись, покинув его череп. Хотя он и не знал этого (поскольку он обычно спал, когда они в школе проходили эти теоремы), но он только что переоткрыл общее квадратическое тождество для уравнения в двух переменных, которое действительно можно использовать для вычисления простых сумм. Это-то и заставило потечь его мозги.

     Через некоторое время кровь хлынула у него носа мощным потоком.

     Это означало конец первой попытки Джона Леандро добраться до Хэвена. Он включил задний ход, и пока машина неуклюже ползла назад, он сидел, покачиваясь стороны в сторону, закинув руку за спинку сиденья и смотрел через заднее стекло слезящимися глазами, кровь стекала ему на плечо.

     Он двигался задним ходом примерно с милю, затем развернул машину назад. Он осмотрел себя. Вся рубашка промокла от крови. Однако он чувствовал себя лучше. Немного лучше, поправил он. Но терять время он не стал; доехав до Трои, он припарковал машину возле универмага.

     Он зашел внутрь, ожидая увидеть обычный набор седовласых джентльменов, смотрящих на него с молчаливым удивлением, как истинные янки. Но в магазине оказался лишь один продавец, да и тот не выразил никакого удивления, - ни по поводу крови, ни по поводу вопроса Леандро, есть ли в магазине рубашки.

     - Похоже, что нос у вас не в порядке, - мягко сказал продавец, выкладывая на прилавок кипу маек. Необычно большой набор для такого маленького магазина, подумал Леандро - он понемногу брал себя в руки, хотя голова у него все еще болела и в желудке было неспокойно. Поток крови носа сильно его напугал.

     - Вы не ошиблись, - ответил Леандро. Он попросил продавца показать ему майки, поскольку ладони у него все еще были вымазаны медленно подсыхающей кровью. Майки были всевозможных размеров, на одних было написано: “Где же, к черту, эта Троя, штат Мэн?” На других был ображен омар, с подписью: “Лучший хвост, что я нашел в Трое, штат Мэн”. На третьих была нарисована огромная муха, которая выглядела как какой-то космический монстр. “Птица штата Мэн” - гласила надпись.

     - У вас, однако, большой набор, - заметил Леандро, выбрав футболку самого маленького размера с “Где же, к черту, Троя...” Он подумал, что футболка с омаром была забавней, но подумал, что надпись вряд ли понравится маме.

     - Да, - ответил продавец. - Нужно много. Хорошо идут.

     - Туристы? - мысли Леандро снова понеслись со страшной скоростью, стараясь составить возможный ответ. Он подумал, что он вновь дошел до чего-то очень важного; сейчас ему казалось, что это гораздо важнее, чем когда-либо он мог предположить.

     - И туристы тоже, - ответил продавец, - но их не очень много этим летом. Главным образом людям вроде тебя.

     - Вроде меня?

     - Да, ребятам, у которых кровь идет носу. Леандро смотрел на продавца с открытым ртом.

     - Кровь течет, пачкает рубашки, - сказал продавец. - Так же, как вы запачкали свою. Им нужна чистая, а если они местные - я думаю, вы не далека, то багажа у них нет, а значит, и смены белья. Поэтому при первой возможности они покупают новую. Я не имею ничего против. Если бы я оказался за рулем в рубашке вроде вашей, то меня бы просто вырвало. Этим летом я повидал много дам - приятных и хорошо одетых дам, заметьте, - от которых несло как от сточной канавы в свинарнике.

     Продавец расхохотался, продемонстрировав совершенно беззубый рот.

     Леандро медленно пронес: “Я правильно вас понял? Другие люди возвращались Хэвена и носу у них шла кровь? Не только я один?"

     - Только вы? Черт, конечно, нет! В тот день, когда хоронили Рут Маккосланд, я продал пятнадцать рубашек! За один день! Я уже подумывал о том, чтобы уйти на покой и на проценты купить себе дом во Флориде.

     Продавец вновь рассмеялся.

     - Это были не хэвенцы.

     Он пронес это так, будто бы это должно было все объяснить - и вероятно, по его мнению, это действительно объясняло все. - Кое у кого носов все еще текло, когда они заходили в магазин. Кровь била, как фонтана! Иногда и ушей. Адская картина.

     - И никто не знает об этом?

     Старик пристально посмотрел на Леандро.

     - Ты знаешь, сынок, - ответил он.

 

Глава 6

 

ВНУТРИ КОРАБЛЯ

 

1

 

     - Ты готов, Гард?

     Гарденер сидел на переднем крыльце и глядел на девятое шоссе. Голос доносился сзади, и ему было легко - слишком легко - не вспоминать сотню поганых тюремных фильмов, где охранник приходит для того, чтобы провести осужденного его последним коридором. Такие сцены всегда начинаются, конечно же, с рычания охранника: “Ты готов, Рокки?"

     - Готов к чему? Ты, должно быть, смеешься?

     Он поднялся, обернулся и увидел в руках Бобби снаряжение, а потом - улыбочку на ее лице. Было что-то всезнающее в этой улыбочке, которую он не любил..

     - Что-нибудь смешное увидела? - спросил он.

     - Услышала. Услышала тебя. Гард. Ты думал о старых тюремных фильмах, - сказала Бобби. - И затем ты подумал: “Готов к чему? Ты, должно быть, смеешься”. Я уловила все это, а такое бывает редко - если только ты неосторожен. Вот поэтому я и улыбалась.

     - Ты заглядывала.

     - Да. И это было легко, - сказала Бобби, продолжая улыбаться. За своим защитным мысленным щитом Гарденер подумал: “У меня теперь есть пистолет, Бобби. Он под моей кроватью. Я достал его в Первой Реформированной Церкви Томминокеров”. Это было опасно.., но гораздо опасней не знать, как далеко теперь Бобби продвинулась в своей способности “заглядывать”.

     Улыбка Бобби немного потухла. “Что это было?”, - спросила она.

     - Это ты мне скажи, - сказал он, и когда ее улыбка начала переходить в подозревающий прищур, он прибавил легко: “Ну, Бобби, я просто поиграл на твоих нервах. Было любопытно, что ты так уловишь”.

     Бобби приподняла снаряжение. Это были две резиновые маски, соединенные с баллонами, и самодельные регуляторы подачи воздуха.

     - Мы наденем их, - сказала она, - когда пойдем внутрь.

     Внутрь.

     Это слово отдалось горячей судорогой в животе и вызвало все виды противоположных эмоций: трепет, ужас, предвкушение, любопытство, напряжение. Часть его чувствовала как суеверный дикарь, направляющийся в запретную область, а другая часть - как ребенок рождественским утром.

     - Значит, воздух внутри сейчас другой, - сказал Гарденер. Не такой уж и другой, - Бобби сегодня утром наложила грим небрежно, возможно, потому, что решила, что больше нет нужды скрывать столь быстро проявляющиеся отличия от Гарденера. Гард вдруг понял, что может видеть язык Бобби, двигающийся внутри головы, когда она говорит.., только это не выглядело совсем как язык. И зрачки глаз Бобби казались больше, но виделись как-то неровно, нечетко, как будто они уставились на него -под воды. Воды с примесью легкой зелени. Он почувствовал, что его подташнивает.

     - Не такой уж и другой, - сказала она, - просто.., протухший.

     - Протухший?

     - Корабль запечатали на двадцать пять тысяч веков, - сказала Бобби терпеливо, - полностью запечатали. Нас убьет потоком плохого воздуха, как только мы откроем люк. Поэтому мы наденем вот это.

     - А что в них?

     - Ничего, кроме старого доброго хэвенского воздуха. Баллоны маленькие - на сорок, может быть, на пятьдесят минут. Ты прикрепи свой к ремню, понял?

     - Да.

     Бобби подала ему один комплект. Гард пристроил баллон к поясу.

     Ему пришлось поднять для этого свою футболку, и теперь он был весьма рад, что решил оставить свой сорокапятимиллиметровый под кроватью.

     - Переходим на сжатый воздух до того, как я открою, - сказала Бобби, - Да, чуть не забыла. Вот. Это если ты забудешь, - она подала Гарденеру пару носовых пробок. Гард засунул их в карман джинсов.

     - Ну! - сказала Бобби оживленно. - Теперь ты готов?

     - Мы что, вправду пойдем туда?

     - Вправду, - сказала Бобби почти нежно.

     Гарденер нервно рассмеялся. Его руки и ноги были холодными.

     - Я чувствую легкое кретинское волнение, - сказал он. Бобби улыбнулась:

     - Я тоже.

     - К тому же, я боюсь.

     Тем же нежным голосом Бобби пронесла:

     - А вот этого делать не стоит, Гард. Все будет в порядке. Что-то в ее тоне заставило Гарденера бояться больше, чем когда-либо.

 

2

 

     Они сели в “Томкэт” и в тишине проехали мимо мертвых деревьев; единственным звуком был еле различимый гул аккумулятора. Они оба молчали.

     Бобби припарковала трактор у навеса, и они постояли минуту, глядя на серебряный диск, торчащий котлована. Утреннее солнце бросало на него ясный, широкий клин света.

     Внутрь, снова подумал Гарденер.

     - Ты готов? - опять спросила Бобби. - Ну же, Рокки - всего один сильный удар, и ты больше ничего не будешь чувствовать.

     - Да, отлично, - сказал Гарденер. Его голос был немного хриплым.

     Бобби посмотрела на него учающе своими менчивыми глазами - с этими плавающими, расширяющимися зрачками. Гарденер почти ощутил, как мысленные пальцы тискают его мысли, пытаясь вытащить их наружу.

     - Пойти туда - это могло тебя убить, ты знаешь, - наконец, сказала Бобби. - Не воздух, с ним мы справимся, - она улыбнулась. - Смешно, да? Пять минут в такой маске лишило бы кого-нибудь снаружи сознания, а полчаса его бы убили. Но нас они спасают. Это щекочет твои нервы. Гард?

     - Да, - сказал Гард, глядя на корабль и думая о том, что его всегда волновало: “Откуда ты? И как долго ты шел сквозь ночь, прежде чем оказаться здесь?” - Это щекочет.

     - Я думаю, ты будешь в порядке, но знаешь, - Бобби помялась, - твоя голова.., эта стальная пластинка может как-нибудь наткнуться на...

     - Я знаю, что рискую.

     - Как хочешь.

     Бобби развернулась и пошла к котловану. Гарденер постоял немного на месте, глядя, как она идет.

     "Я знаю об опасности от пластины. Но мне меньше ясна опасность от тебя, Бобби. Я действительно буду дышать хэвенским воздухом, когда надену маску, или чем-то другим?"

     Но ведь это уже не важно, не так ли? Жребий брошен. И ничто не поможет ему бежать захода внутрь корабля, если он вообще это сможет, - ни Дэвид Браун, ни целый мир.

     Бобби достигла котлована. Она повернулась и посмотрела назад; в утреннем свете ее загримированное лицо казалось тупой маской, вид которой искажался окружающими старыми соснами и елями.

     - Идешь?

     - Да, - сказал Гарденер и зашагал к кораблю.

 

3

 

     Спуститься оказалось неожиданно сложным. Смешно, но подъем был самой легкой частью. Хорошей стороной дела было то, что кнопка находилась здесь, в самом деле, не больше чем “О” на радиотелефоне. Плохая сторона заключалась в том, что она была обычным электрическим выключателем на одной опор, поддерживающей навес. А она была в пятидесяти футах от края котлована. Только сейчас Гарденер вспомнил, как происходили все отзывы машины; до сих пор, никого них двоих не волновал тот факт, что их руки были несколько короче пятидесяти футов.

     Они пользовались подъемником, спускаясь и поднимаясь, долго, достаточно долго, чтобы считать его надежным. Стоя у края котлована, они вдруг поняли, что никогда не спускались вдвоем. Оба это поняли, но ни один не сказал, что раньше спускались поодиночке, чтобы другой мог запустить подъемник вн, и все было хорошо. Никто них не сказал этого, потому что обоим было понятно, что в этот раз, и только в этот раз, они должны спуститься вместе, совсем вместе, каждый одной ногой в общем стремени, руки на талии другого, как у влюбленных, качающихся на качелях. Это было глупо, просто глупо, просто достаточно глупо для того, чтобы быть единственно верным.

     Они поглядели друг на друга, не пронося ни слова, но две мысли поплыли и переплелись в воздухе. (вот и мы пара выпускников колледжа)

      (Бобби, где я оставил левовращающий гаечный ключ)

      Странный новый рот Бобби задрожал. Она отвернулась и фыркнула. Гард на секунду почувствовал прежнюю теплоту, коснувшуюся его сердца. Это было в первый и последний раз, когда действительно он увидел Прежнюю и Неулучшенную Бобби Андерсон.

     - Ну хорошо, ты можешь соорудить переносной пульт, чтобы двигать подъемник?

     - Могу, но стоит ли тратить время. У меня другая идея. - Ее взгляд коснулся на мгновение лица Гарденера, задумчивый и подсчитывающий. Это был, взгляд, который Гарденер не мог просто расшифровать. Затем Бобби отошла к навесу.

     Гарденер последовал за ней и увидел, как Бобби рывком открыла большую зеленую металлическую коробку, привешенную к опоре. Она перебрала инструменты и всякий мусор внутри, и затем вернулась с транзисторным приемником. Он был меньше, чем те, которые его помощники превращали в Новые и Улучшенные аккумуляторы, пока Бобби восстанавливала силы. Гард никогда не видел такого радиоприемника раньше. Он был очень маленьким.

     Кто-то них притащил его прошлой ночью, подумал он. Бобби вытащила короткую антенну, вставила компенсатор в гнездо, а вилочку себе в ухо. Гард вдруг вспомнил Фримана Мосса, заводящего колышущуюся аппаратуру, как дрессировщик слонов, который гоняет больших ребят по центральной арене.

     - Это недолго, - Бобби направила антенну на ферму. Гарденеру показалось, что он как-то слышит тяжелое колебание - не воздуха, а чего-то внутри воздуха. На какое-то мгновение его голова наполнилась музыкой, а потом - болью в области лба, как будто он выпил слишком много холодной воды очень быстро.

     - Что теперь?

     - Мы ждем, - сказала Бобби и повторила:

     - Это недолго.

     Ее задумчивый взгляд снова скользнул по лицу Гарденера, и на этот раз он подумал, что понял ее взгляд. Она хочет, чтобы я что-то увидел. И сейчас как раз есть возможность мне показать.

     Он уселся около края котлована и достал грудного кармана очень старую пачку сигарет. Оставалось две. Одна была сломана, а другая гнутая, но целая. Он поджег ее и закурил, размышляя и не очень огорчаясь отсрочкой. Она давала ему возможность просмотреть свои планы еще раз. Конечно, если он свалится замертво, как только они пройдут через круглый люк, это будет некоторой помехой в осуществлении планов.

     - А, ну вот и мы! - сказала Бобби, вскакивая.

     Гард тоже встал. Он огляделся, но сначала ничего не заметил.

     - Вон там, Гард. На тропинке, - Бобби говорила с гордостью ребенка, демонстрирующего свою первую яхту мыльницы. Гарденер наконец увидел и рассмеялся. Он совсем не хотел смеяться, но ничего не мог с собой поделать. Он все время думал, что свыкся с чудным новым миром хэвенской супернауки, оснащенным судом присяжных, но любое новое странное сочетание откидывало его обратно в кроличью нору. Как сейчас.

     Бобби улыбалась, но слабо, смутно, как будто смех Гарденера, так или иначе, ничего не означал.

     - Это действительно выглядит немного странно, но все, что надо, оно сделает. Лови меня на слове.

     Это был “Электролюкс”, который он видел на складе. Он не двигался по земле, а плыл над ней, его маленькие белые колеса вертелись. Его тень отбегала с одной стороны, как такса на поводке. Сверху, где обычно помещалась вакуумная кишка, торчали две тонкие проволоки в форме V. Это антенна, догадался Гарденер.

     Теперь оно премлилось, если так можно назвать снижение с трех дюймов высоты, и покатило по рытой земле зоны раскопок к навесу, оставляя узкую колею за собой. Оно остановилось под коробкой выключателя, который контролировал канат.

     - Смотри, - сказала Бобби тем же поглядите-на-мою-яхту-мыльницу голосом.

     Раздался щелчок. Гудение. Теперь тонкий черный шнур поднялся бока пылесоса, как поднимается веревка плетеной корзины в индийском фокусе. Только это не было веревкой, Гарденер заметил; это был кусок коаксиального кабеля.

     Он поднимался в воздухе.., выше.., выше.., выше. Он коснулся края коробки переключателя и пополз вокруг к центральной части. Гарденер почувствовал спазм отвращения. Как будто глядишь на что-то сходное с летучей мышью - что-то слепое, у чего есть радар. Что-то слепое, что может.., может искать.

     Конец кабеля нашел кнопки - черную, которая заставляла подъемник подниматься и спускаться, и красную, которая его останавливала. Конец кабеля коснулся черной - и внезапно затвердел. Черная кнопка мягко утопилась. Мотор за навесом заработал, и подъемник скользнул в котлован.

     Напряжение кабеля уменьшилось. Он соскользнул к красной кнопке “Стоп”, отвердел, нажал ее. Тогда мотор заглох - наклонившись, Гарденер мог видеть подъемник, болтающийся напротив стенки разреза в футах двенадцати ниже - кабель поднялся и нажал снова на черную кнопку. Мотор опять заработал. Подъемник вернулся. Когда он достиг края котлована, мотор автоматически отключился.

     Бобби повернулась к нему.

     - Вот, - сказала она. - Работает отлично.

     - Это невероятно, - пронес Гарденер. Его взгляд бегал от Бобби к “Электролюксу”, пока кабель нажимал кнопки. Бобби не манипулировала с радио, как Фриман Мосс со своим “воки-токи”, но Гарденер заметил легкую морщину от напряжения, и то, как ее глаза опустились за секунду до того, как коаксиальный кабель перескочил с черной кнопки на красную.

     Выглядит как механическая такса, что-то с тех иногда хороших фантастических фильмов Келли Фрис. Вот на что это все похоже, но ведь это не робот, вовсе нет. У этого нет мозгов. Бобби - его мозги.., и она хочет, чтобы я знал это.

     На складе было много таких привычных приспособлений, выстроенных вдоль стены. То, на чем попыталась остановиться его мысль, было моечной машиной с бумеранговой антенной вверху.

     Склад. Черт возьми, появляется интересный вопрос. Гард открыл рот, чтобы спросить.., и закрыл его снова, пытаясь в то же время утолщать щит для мыслей, насколько это возможно. Он почувствовал себя человеком, прогуливающимся у самого края пропасти в тысячу футов глубиной, который любуется восходом.

     Никто не возвращался.., насколько я знаю.., и склад закрыт на висячий замок снаружи. Так как Фидо-Пылесос выбрался?

     Он был уже готов задать этот вопрос, когда вспомнил, что Бобби и не упоминала о том, откуда “Электролюкс” появился. Гард внезапно ощутил запах своего пота, горький и противный.

     Он поглядел на Бобби и увидел, что она смотрит на него, с этой улыбкой, раздражающей улыбкой, которая означает, что она знает, что Гарденер думает.., но не то, о чем он думает.

     - Откуда он появился, кстати? - спросил Гарденер.

     - О...он был рядом, - Бобби поводила неопределенно рукой. - Самое главное, что он работает. Важно для неожиданной отсрочки. Или ты хочешь продолжить?

     - Ладно. Только я надеюсь, что его батарейка не сядет, пока мы будем вну.

     - Я - его батарейка, - сказала она. - И пока я в порядке, ты можешь подняться снова. Гард. О'кей?

     Твой страховой полис. Да, я думаю, я это понял.

     - О'кей, - сказал он.

     Они пошли к котловану. Бобби села в подъемник первая, пока кабель тянулся бока “Электролюкса - , чтобы запустить кнопку. Подъемник пришел снова наверх и Гарденер шагнул в него, держась за канат, в то время как он уже начал спускаться.

     Он бросил последний взгляд на оснащенный батарейками старый “Электролюкс и подумал опять: “Как, черт возьми, он выбрался наружу?"

     Затем он провалился в туманность котлована и во влажный каменный запах мокрых скал; гладкая поверхность корабля вырастала слева от него, как стена небоскреба без окон.

 

4

 

     Гард слез с подъемника. Он и Бобби стояли плечами к круглому пазу люка, который имел форму большого иллюминатора. Гарденер чувствовал, что он не может оторвать глаза от знака, выгравированного на нем. Он нашел в нем что-то своего детства. Тогда была вспышка эпидемии дифтерии в пригороде Портленда, где он рос. Два мальчика умерли, и отдел здравоохранения объявил карантин. Он вспомнил себя, идущего в библиотеку, рука надежно зажата в руке матери, и дома, которые они проходят, с прибитыми табличками на дверях, где то же самое слово - черными тяжелыми заглавными буквами. Он спросил маму, что оно означает, и она сказала, что, значит, в доме больной. Это хорошее слово, сказала она, потому что предупреждает людей, чтобы не заходили. Если они зайдут, сказала она, они могут подхватить заразу и разнести ее.

     - Ты готов? - спросила Бобби, прерывая его мысли.

     - Что это значит? - он указал на знак на крышке люка.

     - Бурма-Шейв, - Бобби не улыбалась, - а ты знаешь?

     - Нет.., но я думаю, я сейчас ближе, чем когда-либо прежде. Он поглядел на баллон, прикрепленный к поясу и снова спросил себя, а что если он несет яд, который проникнет в его легкие с первым вдохом. Нет, он так не думал. Это было как награда. Один вит в Священный Центр, перед тем как его сотрут, исключат уравнения.

     - Хорошо, - сказала Бобби. - Я собираюсь открывать...

     - Ты собираешься подумать, как открыть его, - сказал Гарденер, глядя на вилку в ухе Бобби.

     - Да, - Бобби ответила скучающе, как бы спрашивая: “Что еще?”. - Я собираюсь открыть эту диафрагму. Будет поток плохого воздуха, как при взрыве.., и когда я говорю плохого, я подразумеваю действительно плохого. Как твои руки?

     - Что ты имеешь в виду?

     - Порезы?

     - Все, что были, уже зажили, - он вытянул руки, как маленький мальчик, показывающий чистые руки перед обедом.

     - О'кей, - Бобби достала пару шерстяных рабочих перчаток заднего кармана и натянула их. На удивленный взгляд Гарда она ответила:

     - Заусенцы на двух пальцах. Может быть, это не страшно, а может - и достаточно. Когда увидишь, что диафрагма начинает сужаться. Гард, закрой глаза. Дыши баллона. Если ты затянешься тем, что выйдет корабля, оно убьет тебя так же быстро, как смесь Дран-0.

     - Я, - сказал Гарденер, - убежден в этом. Он засунул мундштук в рот и пробки - в ноздри. Бобби сделала то же самое. Гарденер мог слышать/чувствовать ее пульс в своих висках, очень частый, как будто кто-то постукивает в укутанный мягким барабан одним пальцем.

     Вот оно.., вот оно наконец.

     - Готов? - спросила Бобби в последний раз. Искажаемое мундштуком, слово прозвучало, как у Элмера Фадда: Фотоф? Гарденер кивнул.

     - Помнишь? Фофниф?

     Гарденер снова кивнул.

     Ради Бога, Бобби, давай!

     Бобби кивнула.

     О'кей. Будь готов.

     Прежде чем он успел спросить ее, к чему, знак на люке неожиданно разорвался, и Гарденер понял с глубоким, почти болезненным волнением, что люк открывается. Раздался звук тоньше, чем скрежет, как будто что-то проржавевшее, закрытое долгое время снова задвигалось.., но с большим сопротивлением.

     Он увидел, что Бобби крутит клапан на баллоне, прикрепленном к ее поясу. Он сделал то же, затем закрыл глаза. Секундой позже мягкий ветер толкнулся в его лицо, перебирая волосы на его мохнатых бровях. Гарденер подумал: Смерть. Это смерть. Смерть проперлась мимо меня, наполняя котлован, как хлор. Каждый микроб на моей коже сейчас уже умирает.

     Его сердце затолкалось слишком быстро, и он начал в действительности волноваться, как бы этот газ (как будто гроба вырвавшийся, подсказал его пугливый мозг) не убил его сразу после того, как все закончится, и затем он осознал, что задерживает дыхание.

     Он сделал вдох через мундштук. Подождал, не собирается ли этот воздух убить его. Не собирался. Этот был сухой, со спертым вкусом, но вполне пригодный для дыхания.

     Сорок, быть может, пятьдесят минут воздуха.

     Успокойся, Гард. Спокойней. Поглубже. Не пыхти так часто.

     Он замедлился.

     Попробовал, наконец.

     И тогда этот высокий, скрипящий шум исчез. Напор воздуха становился мягче, затем и вовсе иссяк. Тогда Гарденер провел вечность в темноте, с закрытыми глазами перед открытым люком. Единственными звуками были приглушенный барабанчик его сердца и вдохи воздуха через регулятор баллона. Его рот уже чувствовал резину, зубы были сжаты слишком сильно на резиновой шейке внутри маски. Он заставил себя успокоиться и расслабиться.

     Наконец, вечность кончилась. Чистые мысли Бобби заполнили его мозг:

     О'кей.., должно быть, О'кей.., ты можешь открыть свои голубые, Гард.

     Как мальчик на вечере чудес, Джим Гарденер сделал это.

 

5

 

     Он поглядел в коридор.

     Тот был совершенно круглым, не считая плоской дорожки на боку одной сторон. Положение выглядело плохим. В течение долгого мгновения он представлял Томминокеров как отвратительных умных мух, ползущих по этой дорожке на липких ножках. Затем логика к нему вернулась. Дорожка была перекошена, как и все было перекошено, потому что корабль лежал под углом.

     Мягкий свет исходил от закругленных, гладких стен.

     Никаких идиотских батарей, подумал Гарденер. Здесь действительно затяжные спазмы. Он поглядел в коридор за люком с глубоким чувством тревоги. Он живет. После всех этих лет. Все еще живет.

     Я собираюсь заходить, Гард. Ты идешь?

     Попробую, Бобби.

     Она шагнула вперед, нагнув голову, чтобы не стукнуться о верхний гиб люка. Гарденер секунду колебался, снова закусил резиновый загубник маски и шагнул следом.

 

6

 

     Была минута преходящей агонии - он почувствовал себя, как будто радиопередачи заполнили его голову. Не один звук, это было все радиовещание мира, одновременно пробившееся в его мозг.

     Затем это прошло - просто прошло. Он догадался, что звуки радио исчезают, когда заходишь в туннель. Он зашел в корабль, и все внешние передачи затухли. Это были не только внешние радиопередачи, как он понял секундой позже. Бобби глядела на него, явно посылая мысль - Ты в порядке? - был лучший мысленный улов Гарденера, но он же и единственный. Он не мог больше слышать Бобби в своей голове.

     Удивленный, он послал обратно: Я отлично, иди дальше!

     Формулировка вопроса Бобби не менилась - она была гораздо сильнее Гарденера в этом, но не смогла прибавить ничего другого. Гард махнул ей идти дальше. Секунду спустя, она кивнула и пошла.

 

7

 

     Они прошли двадцать шагов по коридору. Бобби двигалась без раздумий, она не колебалась, когда они вошли в круглый внутренний люк, подходящий к плоской дорожке на левой стороне. Этот люк, около трех метров в диаметре, был открыт. Не оглядываясь на Гарденера, Бобби забралась в него.

     Гарденер задержался, оглянулся на мягкий свет коридора. Теперь наружный люк был далеко позади, круглый иллюминатор выходил в темноту котлована. Затем он пошел следом.

     Лестница отсюда вела в новый коридор, который был маленьким, почти таким, чтобы ему подходило название туннельчика. Гард и Бобби не нуждались в лестнице; положение корабля делало коридор почти горонтальным. Они поползли на четвереньках по лестнице, иногда касаясь спинами.

     Лестница далась Гарденеру нелегко. Ступеньки отстояли друг от друга почти в четырех футах, вот что мешало. Человек - даже очень длинноногий - должен был испытывать неприятности, пользуясь этой лестницей. Другое было то, что и ступеньки были неудобными: с полукруглым углублением, почти выемкой в центре каждой.

     Итак, у Томминокеров и вправду плохо с арками, подумал он, вслушиваясь в похрипывание собственного дыхания. Это здорово. Гард.

     Но картинка, которая ему представилась, была не с плоскими ступнями или упавшими арками; картинка пробралась в его мозг, мягко и с простым необоримым напором, это было не-четко-видимое существо, карабкающееся по лестнице, существо, с одним толстым когтем на каждой ступне, когтем, который чудно подходил к каждому этих углублений, когда оно взбиралось...

     Внезапно круглые, тускло светящиеся стены словно надавили на него, и его охватил страшный приступ клаустрофобии. Томминокеры были здесь, отлично, и они все еще живы. В любой момент он мог почувствовать, как толстая, нечеловеческая рука хватает его за лодыжку.

     Пот потек ему в глаза, обжигая.

     Он откинул голову назад, оглядываясь через плечо.

     Ничего. Ничего, Гард. Держи себя в руках!

     Но они были здесь. Может быть, мертвые - но как-то одновременно и живые. Они живы хотя бы в Бобби, с одной стороны. Но...

     Но ты должен видеть. Гард. Иди!

     Он опять пополз. Он оставлял легкие отпечатки потных ладоней на металле, он это видел. Человеческие отпечатки внутри этой штуки, которая пришла один Бог знает откуда.

     Бобби достигла выхода туннеля, перевернулась животом кверху и исчезла виду. Гард последовал за ней, остановился у жерла прохода на всякий случай. Здесь было огромное открытое пространство, в форме пятиугольника, как большая комната в улье. Она была тоже наклонена под большим углом в результате катастрофы. Стены сияли мягким бесцветным светом. Толстый кабель тянулся -под тонкой прокладки на полу; это был набор полудюжины тончайших нитей, и каждая заканчивалась штучками, которые походили на наушнички с выпуклым центром.

     Бобби на это не глядела. Она глядела в угол. Гарденер проследил за ее взглядом и почувствовал, что его желудок тяжелеет. Его голова тошнотворно поплыла, его сердце запнулось.

     Они все собрались у своего телепатического руля, или что у них там было, когда корабль ударился. Они, может быть, пытались вывести его нырка всеми силами, но не получилось. И здесь они были, два или три, отброшенные в дальний угол. Сложно было описать, на что они похожи, - они переплелись, смешались. Корабль ударило, и их отбросило в этот дальний конец комнаты. Там они и лежат.

     "Крушение межзвездного поезда, - подумал Гарденер болезненно. - Это здесь было, Альфи?"

     Бобби не двинулась в сторону этих коричневых оболочек, громоздящихся в нижнем углу странной голой комнаты. Она только уставилась на них, ее руки сжимались и разжимались. Гарденер попытался понять, что она думает и чувствует, и не смог. Он развернулся и спустился осторожно через переборку. Присоединился к ней, передвигаясь с опаской по перекошенному полу. Бобби посмотрела на него своими странными новыми глазами: Что, я действительно похожа на нее, с этими новыми глазами? Гард спросил себя об этом - и затем вернулся к сплетенным останкам в углу. Она продолжала сжимать и разжимать руки.

     Гарденер двинулся к ним. Бобби повисла у него на руке. Гарденер бавился от ее захвата, даже не задумываясь. Он должен посмотреть на них. Он чувствовал себя испуганным ребенком, приближающимся к открытой могиле, которого что-то заставляет продолжать идти. Он должен увидеть.

     Гарденер пересек то, что он считал - при всей ее пустынности - рубкой управления межзвездного корабля. Пол под его ногами был гладкий, как стекло, но его тенниски держались подошвами не скользя. Он не слышал иных звуков, кроме своего резкого дыхания, ощущал только пыльный воздух Хэвена. Он прошел по наклонному полу к телам и посмотрел на них.

     "Вот они, Томминокеры, - подумал он. - Возможно, Бобби и другие не будут выглядеть, как они, когда завершат “превращение”, может быть, -за среды, может быть, -за первоначального фиологического, грима у - как это назвать? контрольная группа? - результатов опыта. Но сходство было налицо. Может быть, это и не одно и то же.., но довольно блко. Уроды поганые”.

     Он испытал страх.., ужас.., и отвращение, которое заставило его кровь прилить к лицу.

     Вчерашней ночью, как и теперь, запел в его мозгу колышущийся голос, - Томминокер, Томминокер, стукнул в дверь.

     Сначала ему показалось, что их пятеро, но их было только четверо - один в двух частях. Ни один них не выглядел так, словно он - она - оно - умер легко или с какой-нибудь безмятежностью. Их лица были отвратительно длиннорылыми. Их глаза закатились в белну катаракты. Их губы превратились в однородное тесто.

     Их кожа была чешуйчатой, но прозрачной - он мог видеть заледеневшие мышцы, в пучках, вокруг челюстей, висков и шей.

     У них не было зубов.

 

8

 

     Бобби подошла к нему. Гард увидел страх на ее лице - но не отвращение.

     Они теперь ее боги, а это было бы странно - чувствовать отвращение к своим собственным богам, подумал Гарденер. Они ее боги теперь, и почему бы нет? Они сделали ее такой, какая она сейчас.

     Он указал на каждого них по очереди, беззаботно, как какой-нибудь инструктор. Они были голые, и их раны виделись очень четко. Крушение межзвездного поезда, да. Но он не верил, что это было -за механической неисправности. Эти странные чешуйчатые тела были рублены, исполосованы грубыми прорезами. Одна шестипалая рука все еще цеплялась за рукоять чего-то, что выглядело как нож с циркулярным лезвием.

     Погляди на них, Бобби, подумал он, хотя знал, что Бобби не сможет прочесть его мысли здесь, даже если он и снимет блок. Он указал: тут, на оскаленный рот, залезший в горло другого существа; там, на глубокую рану, зияющую в тонком, нечеловеческом горле; там, на нож, все еще зажатый в руке.

     Погляди на них, Бобби. Тебе не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что они сражались. У них здесь проходила старая добрая игра во вмажь-сломай-и-вырви в этой рубке управления. Никто этого говна “давайте-подумаем-вместе” не есть твой бог. Они оставили тяжелые аргументы друг на друге. Может быть, все началось как дискуссия на тему, высаживаться или не высаживаться здесь или, может быть, о том, должны они были или нет брать влево от Альфы Центавра. Как бы то ни было, результат один. Помнишь, как мы всегда утверждали, что это будет технологически прогрессивная раса существ, тех, с которыми мы когда-нибудь вступим в контакт? Мы думали, они должны быть ящны, как Мистер Вард, и мудры, как Роберт Янг в “Папа Лучше Знает”. Ну, вот правда, Бобби. Корабль разбился, потому что они передрались. И где бластеры? Лазеры? Комнаты конвейеров? Я вижу только нож. Остальное они доделали зеркалами.., или своими голыми руками.., или когтями.

     Бобби отвернулась, напряженно нахмурилась - ученица, которая не хочет учить урок. Она двинулась в сторону. Гарденер поймал ее за руку и подтолкнул обратно. Указал на ступни.

     Если бы у Брюса Ли были такие ножки, он мог бы убивать по тысяче человек в неделю, Бобби.

     Ноги Томминокеров были гротескно длинны - они заставили Гарденера думать о тех ребятах, которые пристегивают ходули и в костюме Дяди Сэма шагают на Четвертое Июля в параде. Мышцы под полупрозрачной кожей были длинными, тягучими, серыми. Ступни были узкими, с нечетко выделенными пальцами. Скорее, каждая ступня заворачивалась в один толстый, хитиновый коготь, как пятка у птиц. Что-то похожее на когти гигантских стервятников.

     Гарденер вспомнил о выемках на ступеньках лестницы. Он поежился.

     Смотри, Бобби. Смотри, какие у них темные когти. Это кровь или внутренности. Они на когте, потому что им они причиняли наибольший ущерб. Это говенное место, точно, не выглядит как капитанский мостик космического корабля Интерпрайз перед крушением. Как раз перед встряской, это место выглядело как пространство “вход-для-всех” петушиного боя за деревенским сараем. Это прогресс, Бобби? Да по сравнению с этими парнями энергетик Тед выглядит просто настоящим Ганди!

     Нахмурившись, Бобби шагнула прочь. Оставь меня, говорили ее глаза.

     Бобби, неужели ты не видишь...

     Бобби развернулась. Ее не интересовало глядение.

     Гарденер стоял около высушенных тел, глядя, как она карабкается по палубе, как будто крестьянка поднимается по крутому холму. Она не скользила вовсе. Она направилась к длинной стене, где было другое круглое отверстие, и протиснулась в него. Некоторое время Гарденер мог видеть ее ноги и грязные подошвы теннисных туфель, а затем она исчезла.

     Гард прошелся по наклону вверх и недолго постоял в центре комнаты, глядя на отдельную тонкую нить, тянущуюся пола, на наушнички, которые торчали на ее конце. Схожесть с комплектом на складе Бобби была совершенно очевидной. С другой стороны...

     Он огляделся. Пятиугольная комната. Голая. Никаких стульев. Никаких снимков Ниагарского водопада или водопада Кигнус-Би, ничего в этом роде. Никаких астронавигационных карт, оборудования Безумной Лаборатории. Все эти затейники, проводители научной фантастики и создатели спецэффектов, были бы разочарованы этой пустотой, подумал Гарденер. Ничего, кроме наушничков, лежащих переплетенными на полу, и тел, прекрасно сохранившихся, но, возможно, не тяжелее осеннего листа. Наушнички и останки, как оболочки, сложенные в дальнем углу, куда их откинула гравитация. Ничего особенно интересного во всем этом. Ничего особенно ящного. Все, как есть. Потому что умники Хэвена напридумывали много всякой чепухи, но ни одна них не кажется ящной, когда ты спускаешься вн, где тебя вот так берут за горло.

     Его не разочаровало увиденное, - все было правильно. Не справедливо - видит Бог, в этом нет ничего справедливого - но правильно, как будто часть его всегда знала, что все будет именно так, если они спустятся. Никакой кутерьмы Диснейленда; просто мрачные куски пустоты. Он поймал себя на том, что вспоминает стих Уистама Хью Одена о бегстве: раньше или позже ты всегда закончишь тем, что будешь сидеть в комнате, под светом голой лампочки, раскладывая пасьянс в три часа утра. Страна Завтра, кажется, заканчивается в пустоте, где люди, достаточно умные, чтобы достигать звезд, сходят с ума и рвут друг друга на кусочки когтями ног.

     Слишком много для Роберта Хайнлайна, подумал Гард и пошел за Бобби.

 

9

 

     Он двигался вверх, думая, что совсем потерял ориентацию - где он находится по отношению к внешнему миру. Но было легко об этом и не думать. Он держался за лестницу, пока шел. Он вышел к прямоугольному люку и поглядел внутрь, туда, где, должно быть, было машинное отделение: большие металлические блоки, квадратные с одной стороны, круглые - с другой, выстроились в два ряда. Трубочки, тонкие и матово-серебристые, торчали квадратного конца и убегали в стороны под странными, огнутыми углами.

     Как выхлопная труба детского автомобильчика, подумал Гард. Тут он ощутил теплую жидкость надо ртом. Она разделилась и потекла двумя струйками по щекам. Опять нос кровоточит.., медленно, но как будто намекает, что пора задрать голову ненадолго.

     Кажется, здесь свет ярче?

     Он остановился и огляделся вокруг.

     Да. И он мог расслышать тихое гудение, или это ему кажется?

     Он задрал голову. Нет, не кажется. Механм. Что-то заработало.

     Оно не просто заработало, и ты знаешь это. Мы заставили его работать. Мы завели моторчик.

     Он сильно закусил загубник. Он хотел выбраться отсюда. Хотел вытащить отсюда Бобби. Корабль ожил; он боязливо подумал, что это был Последний Томминокер. Он услышал завывание. Это было самым страшным. Чувствующее существо... Что? Разбуженное, да. Гард захотел, чтобы оно заснуло. Он внезапно почувствовал, что слишком похож на Мальчика-с-Пальчик, который что-то вынюхивает в замке, пока великан храпит. Они должны убираться отсюда. Он пополз быстрее. Потом новая мысль ошарашила его, он застыл.

     А что если оно не даст нам уйти?

     Он отбросил эту мысль и продолжил движение.

 

10

 

     Комната была в форме ромба. Она была заполнена койками, подвешенными на металлических рамах, - здесь было несколько сотен. Все были круто задраны вверх и перекошены налево: комната выглядела как матросская каюта на фотографии как раз перед тем, как корабль проваливается в бездну. Все койки были заняты, их владельцы пристегнуты ремнями. Прозрачная кожа, морды, похожие на собачьи; млечные, мертвые глаза.

     От каждой чешуйчатой треугольной головы тянулись кабели.

     Не просто пристегнуты, подумал Гард. ПРИКОВАНЫ. Они и двигали корабль, да, Бобби? Если это будущее, то пора стреляться. Они были гребцы на галере, каторжники.

     Все мертвы. Пристегнутые навечно к своим койкам, головы вывернуты, морды, окоченевшие в вечном рычании. Мертвецы в перекошенной комнате.

     Совсем блко заработал другой двигатель - заржавлено колебался, потом загудел мягко. Через секунду включилась вентиляция - он предположил, что еще один мотор заработал. В лицо подул воздух - был ли он свежим или нет, он не намеревался проверять.

     Может быть, то, что наружный люк открылся, заставило все это работать, но я в это не верю. Мы включили. Что еще заработает, Бобби?

     Может быть, они включат следующее - сами Томминокеры? Может быть, их прозрачно-серые руки с шестью пальцами уже начали сжиматься и разжиматься, как руки Бобби, когда она уставилась на тела в пустой рубке управления? И их когтистые ступни задрожали, задергались? Может быть, и головы завертелись, и они смотрят на них своими млечными глазами?

     Я хочу уйти. Прраки слишком живые, и я хочу уйти.

     Он тронул Бобби за плечо. Она отскочила. Гарденер взглянул себе на запястье - но там не было часов, только белая полоса на загоревшей коже. Это были “Таймеко, старые добрые ходики, которые побывали с ним в стольких переделках и выбирались оттуда целыми. Но два дня раскопок их доконали. ЭТО как раз то, чего не попробовал Джон Камерон Свэйз в рекламных роликах, подумал он.

     Бобби что-то показывала. Она указала на воздушный баллон, притороченный к ее поясу, и подняла глаза на Гарденера. Как долго мы здесь?

     Гарденер не знал и не хотел знать. Он хотел убраться отсюда, пока этот проклятый корабль не проснулся окончательно и не натворил Бог-знает-чего.

     Он показал ей на проход. Достаточно долго. Давай-ка рванем отсюда.

     В стене рядом с Гарденером зародился нкий, какой-то вкрадчиво кудахчущий звук. Он отпрянул. Капельки крови, медленно сочащиеся носа попали на стену. Его сердце бешено заколотилось.

     Спокойно, это просто какая-то помпа.

     Вкрадчивый шумок начал смягчаться.., и затем что-то испортилось. Раздался скрип металла, который царапают, и быстрые, похожие на щелчки разрывы. Гарденер почувствовал, как стена завибрировала, и на мгновение свет, казалось, затрепетал и потух.

     А мы сможем найти выход в темноте, если свет погаснет? Твой шутила, наверно, сеньор.

     Помпа заработала снова. Раздался вг металла, от которого зубы Гарденера сами закусили резинку в маске. Он наконец разжал их. Донесся долгий громкий всхлип, как от сосания соломинкой на дне стеклянного стакана. Затем молчание.

     Не все кончается так хорошо, подумал Гарденер, и почему-то нашел в этой мысли утешение.

     Бобби показала: пойдем, Гард.

     Прежде чем он тронулся с места, он поймал испуганный взгляд Бобби, обращенный на ряды коек с мертвецами.

     Затем Гарденер пополз обратно по тому же пути, пытаясь делать спокойные, ровные движения, потому что клаустрофобия уже начала сгущаться вокруг него.

 

11

 

     В рубке управления одна стен обратилась в гигантское смотровое окно в пятнадцать футов длиной и двадцать высотой.

     Гарденер застыл, разинув рот, созерцая голубое мэнское небо и фигуры сосен и елей вокруг котлована. В нижнем правом углу он мог видеть деревянную крышу их навеса. Он пялился на окно несколько секунд - достаточных, чтобы разглядеть большое белое летнее облако, плывущее по небу, прежде чем осознал, что это не может быть окном. Они были где-то в центре корабля и глубоко в земле. Окно в этой стене не могло показать ничего, кроме самого корабля. Даже если бы они были ближе к обшивке, это был бы вид жилковатой скальной стены, может быть, с клочком неба в самом верху.

     Это телеэкран какой-то. Что-то похожее на телеэкран, конечно.

     Но никаких полос. Иллюзия была полной.

     Очарованный этой картиной, забыв о своей клаустрофобии, Гарденер медленно подошел к стене. Наклон комнаты давал ему странное чувство полета, такое же, какое возникает, если соскользнуть мысленно за пульт в кабине аэротренажера и поставить фальшивый рычажок в положение “крутой вираж”. Небо было такое светлое, что он прищурился. Он продолжал глядеть в стену, так же, как смотришь в кино, ожидая разглядеть экран позади картинки, если подобраться ближе, но стена не была похожа на киноэкран. Сосны были настоящие, ярко-зеленые; только то, что он не мог чувствовать ветерка или запаха древесины, подсказывало, что все видимое - убедительная иллюзия.

     Он подошел еще ближе, вглядываясь в стену.

     Эта камера, должно быть, установлена на внешней обшивке корабля, может быть, в том самом месте, где Бобби споткнулась. Угол обзора как раз такой. Но, черт возьми! Это так реально! Если бы ребята Кодака или Поляроида это увидели, они бы взвыли.

     Его схватили за руку - очень крепко, он вздрогнул от ужаса и обернулся, ожидая увидеть одного них, такого ухмыляющегося, с собачьей башкой, держащего провод с вилкой на конце: нагнитесь немного, мистер Гарденер, это не больно.

     Это Бобби. Она указала на стену. Она отвела руки и начала вивать кисти, ображая какую-то шараду. Затем указала снова на стену. Наконец, Гарденер понял. При всей серьезности ображения было смешно. Бобби пыталась показать казнь на электрическом стуле, намекая на то, что прикосновение к этой стене-окну может быть весьма похожим на касание третьей рельсы в подземке.

     Гарденер кивнул, потом ткнул пальцем в сторону широкого коридора, по которому они сюда пришли. Бобби тоже кивнула и направилась туда.

     Как только Гарденер влез в переборку, ему показалось, что раздался шорох, как от сухого листа; он обернулся, чувствуя дикий детский страх, заползающий в мозг. Он подумал, что это могут быть они, чьи тела лежат в углу; они, медленно вставшие на свои когтистые ноги, как зомби.

     Но они спокойно лежали клубком причудливых рук и ног. Широкий, ясный вид неба и деревьев на стене (или сквозь стену) туманился, теряя очертания и краски.

     Гарденер развернулся обратно и как мог быстро пополз за Бобби.

 

Глава 7

 

СЕНСАЦИЯ, ПРОДОЛЖЕНИЕ

 

1

 

     Ты с ума сошел, сказал самому себе Джон Леандро, въезжая на ту самую парковку, которой пользовался Эверетт Хиллман три недели назад. Леандро, конечно же, этого не знал. Да, вероятней всего все было именно так.

     Хорошо, подумал он, выбираясь старого автомобиля. Мне двадцать четыре, не женат, ношусь, как белка в колесе, и если я сошел с ума, так это потому, что нашел это, да, я. Я наткнулся на это. Его много, и все мое. Моя история. Нет, по-другому. Это немодно, но какого черта - именно так это и называется. Моя сенсация, и я собираюсь ее объездить, пока меня не сбросили. Я не собираюсь позволить меня укокошить, но, пока у меня будут силы, я это так не оставлю.

     Леандро стоял на парковке в четверть первого, тем самым днем, который так быстро становился самым длинным днем в его жни (и мог стать последним, несмотря на все его попытки убедить себя в обратном), и думал: Молодец. Объезди это, пока тебя не сбросили.

     Чувствительно. Саркастично, но чувствительно. Та половинка его мозга, казалось, не имеет такого чувства. Моя история, повторил он упрямо. Моя сенсация.

     Джон Леандро, в своей футболке с надписью ГДЕ ЖЕ К ЧЕРТУ ЭТА ТРОЯ, ШТАТ МЭН?

      (Дэвид Брайт, возможно, досмеялся бы до инсульта, читая это), пересек всю парковку Мэнского Медоборудования

      (“Специалируемся на Оборудовании для Терапии Дыхательных Путей с 1946”)

      и вошел внутрь.

 

2

 

     - Тридцать зеленых это неплохо за пользование воздушной маской, ты не думаешь? - спросил Леандро у клерка, постучав по его окошку. Он понимал, что тридцать-то у него есть, но когда он отдаст их, останется только полтора. - Не похоже, чтобы они пользовались спросом на черном рынке.

     - Нам они никогда и не требовались, - сказал клерк. - И сейчас не требуются, ни для органаций, ни для кого другого. Но я потерял одну, пару или три недели назад. Пришел старик и сказал, что ему нужна такая штука. Я подумал, он имеет в виду для ныряния - ты понимаешь, он был старый, но еще для этого годился - и стал ему рассказывать о Нижневосточной Скуба в Бангоре. Но он сказал, нет, его интересует подземная маска. Ну, я ему одолжил. И больше ее не видел. Новенький Белл, запакованный. Двести долларов снаряжения.

     - Одолжил маску? Ты сам?

     - Ну, это был полный комплект. Да. Договорился с отцом. Он поставляет кислородные баллоны в Огасте. Ну и устроил он мне потом. Я не знаю, даст ли он мне еще одного “Белла”, но если напрокат, то все о'кей.

     - Ты можешь описать старика?

     - Мистер, с вами все в порядке? Вы побелели...

     - Все нормально. Можешь описать того, кто одолжил этот комплект?

     - Старый. Загорелый. Он почти лысый был. Тощий такой, кожа как барабан. Ну, как я сказал, еще крепкий, - клерк задумался. - Он приехал на “Валианте”.

     - Когда точно он взял этот комплект?

     - Вы полицейский?

     - Журналист. “Бангор Дэйли Ньюз”, - Леандро показал клерку свое удостоверение. Теперь тот заволновался.

     - Он еще что-нибудь натворил? Ну, кроме того, что у нас спер?

     - Вы можете посмотреть его имя и дату, для меня?

     - Конечно.

     Клерк пролистал свою записную книжку. Нашел и развернул книжку так, чтобы Леандро мог прочесть. Число было двадцать шестое июля. Имя было написано каракулями, но читаемо. Эверетт Хиллман.

     - Вы не сообщали о краже в полицию, - сказал Леандро. Это не было вопросом. Если подается жалоба на кражу против старого чудака в дополнение к понятной неудаче его квартировладелицы с подложным чеком за двухнедельную ренту, тогда полиция могла бы проявить больший интерес к тому, как и почему Хиллман исчез, или куда он мог исчезнуть.

     - Нет, отец сказал не стоит. В нашей страховке ничего нет о краже прокатного оборудования, понимаете, ну.., вот почему.

     Клерк замялся и улыбнулся, но заминка была неестественной, да и улыбка вымученной, и вместе они очень много сказали Леандро. Он, может быть, законченный хам, как полагал Дэвид Брайт, но не тупица. Если сообщать о краже или пропаже комплекта, по страховке ничего не выплатят. Но папаша этого парня знал другой способ, как представить все происшедшее в страховой компании. Но сейчас это все имело малое значение.

     - Хорошо, спасибо вам за вашу помощь, - сказал Леандро, возвращая книжку. - Если мы можем еще...

     - Да, конечно, - клерк, определенно, был счастлив оставить тему страховки. - И вы не напечатаете это все, пока не поговорите с отцом, да?

     - Точно, - сказал Леандро с такой искренностью, что сам П.Т.Барнум восхитился бы. - Теперь, если я могу подписать...

     - Да. Я должен увидеть ваши документы, правда. Я не спросил у старика, и теперь, когда мне отец напомнил, я у вас попрошу.

     - Я же показывал удостоверение.

     - Да, я помню, но хотелось бы видеть настоящие документы. Вздохнув, Леандро бросил на стол свои водительские права.

 

3

 

     - Поспокойней, Джонни, - сказал Дэвид Брайт. Леандро стоял у будки телефона рядом с парковкой у въезда в ресторан. Он уловил в голосе Брайта начинающееся волнение. Он верит мне. Сукин сын, он наконец-то мне верит!

     Он поднес трубку к другому уху. Полуденное солнце пригревало ему шею, но ничего плохого он в этом не видел. Он начал со своей поездки в Хэвен; невероятное смешение всех станций в радиоприемнике; дикая тошнота; кровоточащий нос; потерянные зубы. Он рассказал ему о разговоре со стариком в магазине, как пусто было, как будто целая округа покрылась табличками УШЕЛ РЫБАЧИТЬ. Он не упомянул свою математическую прозорливость, потому что теперь он помнил только, что она у него была. Что-то случилось, но теперь это осталось в его голове, как нечто смутное и рассеянное.

     Вместо этого он рассказал Брайту о том, что ему пришла в голову мысль об отравленном воздухе в Хэвене - химический выброс или что-то в этом роде, а может быть, естественный выброс. Но смертельный газ, прямо земли.

     - Газ, который влияет на радиоволны, Джонни? Да, он знал, что все это странно, что все кусочки как-то не складываются в одно, но он был там и был уверен, что это воздух так на него повлиял. И поэтому он решил взять немного сжатого воздуха и вернуться туда.

     Он пересказал свое случайное открытие, что Эверетт Хиллман, которого сам Дэвид Брайт уволил, как рехнувшегося старика, побывал там до него, по такому же наитию.

     - Так, и что ты думаешь? - спросил Брайт наконец. Проошла маленькая заминка и потом Брайт сказал те слова, которые прозвучали для Леандро как самые сладкие в его жни:

     - Я думаю, ты во всем прав, Джонни. Что-то очень поганое там случилось, и я очень тебе советую держаться оттуда подальше.

     Леандро ненадолго закрыл глаза и прижался лбом к телефонной будке. Он улыбался. Это была широкая и блаженная улыбка. Прав. Во всем прав. Эх, очень милые слова, отличные слова; слова утешения и блаженства. Во всем прав.

     - Джон? Джонни? Ты слушаешь?

     Все еще с закрытыми глазами, улыбаясь, Леандро сказал:

     - Да.

     Просмакуй это, Дэвид, старик, ведь я думаю, я всю свою жнь ждал, чтобы кто-нибудь сказал мне, что я во всем прав. В чем-нибудь. В чем угодно.

     - Держись подальше. Вызови федеральную полицию.

     - Может, ты?

     - Охренел, нет, конечно! Леандро засмеялся.

     - А, вот ты как. Со мной все будет нормально. У меня есть кислород.

     - Как тебе сообщил парень в Медоборудовании, у Хиллмана тоже он был. А что с ним проошло?

     - Я все же поеду, - повторил Леандро. - Что бы там в Хэвене не происходило, я буду первым, кто это увидит.., и заснимет.

     - Мне это не нравится.

     - Который час? - часы Леандро остановились. Это было странно; он был почти уверен, что завел их сегодня утром, когда встал.

     - Почти два.

     - Ладно. Я позвоню в четыре. Потом в шесть. И так далее, до того момента, пока не приеду домой. Если ты или кто-нибудь в течение двух часов ничего от меня не получит, вызывай полицию.

     - Джонни, ты как ребенок, который играет со спичками и спрашивает у отца, если огонь загорится, разрешит ли папа его потушить?

     - Ты не мой отец, - сказал Леандро резко. Брайт вздохнул.

     - Слушай, Джонни. Если это имеет какое-нибудь значение, я прошу у тебя прощения за то, что называл тебя трахнутым Джимми Ольсеном. Ты был прав, разве этого недостаточно? Держись подальше от Хэвена.

     - Два часа. Мне нужно два часа, Дэвид. Я, черт возьми, заслужил их, - и Леандро повесил трубку.

     Он направился к машине.., затем свернул и вызывающе зашагал к окошку и заказал два чбургера. Это был первый раз в его жни, когда он заказывал еду в одном этих заведений, которые его мать называла “дорожные загрызочные” - когда она проносила эти слова, то название невинного учреждения звучало как чернейший комочек ужаса. “Прислано дорожной загрызочной” словно “подарок с острова монстров-микробов”.

     Когда чбургеры появились, они оказались горячими и завернутыми в навощенную бумагу с пятнами жира и с замечательной надписью : “Бургер Ранчо Дерри”, отпечатанной повсюду. Он проглотил первый до того, как дошел до своего “Доджа”.

     - Прекрасно, - сказал он, слово звучало приглушенно, как фрифрафно. - Прекрасно, прекрасно.

     Микробы, делайте свое черное дело, подумал он почти с пьяной дерзостью, когда выехал на девятое шоссе. Он, конечно, не знал, что все в Хэвене очень быстро переменилось, и будет таким начиная с этого полудня; ситуация в Хэвене была, говоря языком переговоров о ядерном разоружении, критической. Хэвен стал отдельной страной, и его границы теперь охранялись.

     Не зная этого, Леандро мчался вперед, вгрызаясь во второй чбургер и сожалея только о том, что он не заказал еще и ванильный коктейль.

 

4

 

     Когда он миновал главный магазин Трои, его эйфория улетучилась и уступила место прежней крайней нервозности - небо над головой было чистое, голубое, и по нему плыли хрупкие белые облачка, но его нервы были напряжены, как будто на дороге бушевала гроза. Он взглянул на кислородный пакет позади себя - золотая чаша, покрытая слоем целлофана, с надписью САНИТАРНАЯ ПЕЧАТЬ УДОСТОВЕРЯЕТ ЦЕЛОСТНОСТЬ. Другими словами, подумал Леандро, убирайтесь, микробы!

     Ни одной машины на дороге. Ни одного трактора в поле. Ни босоногих мальчишек с удочками, шагающих по обочине. А Троя спит молчаливо (и, как подозревал Леандро, беззубо) под августовским солнцем.

     Он настроил приемник на УКВ и, когда миновал баптистскую церковь, сигнал начал теряться в растущем бормотании других станций. Почти сразу после этого чбургеры тяжело разгулялись у него в желудке, а затем запрыгали - вверх-вн. Он представил себе, как они истекают жиром, как, без сомнения, оно и было. Он был блок к тому самому месту, где его вывернуло нананку при его первой попытке проникнуть в Хэвен. Он и сейчас ощущал то же самое - и он не хотел, чтобы симптомы ухудшились. Эти чбургеры были слишком хорошо сделаны для того, чтобы с ними расстаться.

 

5

 

     Когда он надел маску, дурнота тотчас исчезла. Но чувство сильного, грызущего беспокойства - нет. Он увидел самого себя, с золотой чашкой, привешенной ко рту и носу, в зеркальца заднего обзора и ощутил минутный страх - он ли это? Глаза этого человека глядели так серьезно, слишком решительно.., как глаза пилота истребителя. Леандро не хотел, чтобы люди типа Дэвида Брайта считали его хамом, но он не был уверен, что хочет иметь такие серьезные глаза.

     Теперь уже поздно. Ты внутри.

     Радио болтало на сотню, а может быть, и тысячу голосов. Леандро выключил его. Вон там, впереди, была окраина Хэвена. Леандро, который ничего не слышал о невидимых нейлоновых чулках, доехал до отметки городской черты.., и проехал ее, в Хэвен, без каких-либо неприятностей.

     Хотя положение с батарейками в Хэвене снова было блко к критическому, силовые поля можно было установить вдоль всех дорог, ведущих в город. Но в пугающей суматохе -за утренних событий, Дик Эллисон и Ньют приняли решение, которое имело прямое отношение к судьбе Джона Леандро. Они хотели закрыть Хэвен, но они не хотели, чтобы кто-нибудь наткнулся на необъяснимый барьер в центре того, что казалось сгустившимся воздухом, вернулся и пересказал все дурным людям...

     ...которыми сейчас были все другие на земле.

     - Я не думаю, что кто-нибудь может подойти блко, - сказал Ньют. Он и Дик сидели в пикапе Дика, который был частью целой процессии машин и грузовиков, разъезжающихся от дома Бобби Андерсон.

     - Я тоже так думал, - пронес Дик. - Но так было до Хиллмана.., и сестры Бобби. Нет, никто не мог пройти сюда, но если он сможет, он никогда не выйдет.

     - Ну ладно, отлично. Ты - Королева Бала. Теперь, ты можешь заставить эту трахальницу ехать быстрее?

     Общий смысл их мыслей - и мыслей всех вокруг них - был яростным и пугающим. Сейчас проникновение пришельцев вне в Хэвен казалось им самым ужасным.

     - Я знал, что мы должны были бавиться от этого проклятого пьяницы! - выкрикнул Дик громко и грохнул кулаком по крылу машины. Сегодня он не гримировался. Его кожа также становилась сильно прозрачной, твердела. Центр его лица - и лица Ньюта, и всех других, которые сидели на складе Бобби - начал распухать. Становится решительно похожим на рыло.

 

6

 

     Джон Леандро, разумеется, обо всем этом не знал - он знал только, что воздух вокруг него был ядовитым - более ядовитым, чем он когда-нибудь мог предположить. Он снял золотую чашу с лица на время, достаточно длительное, чтобы сделать один глубокий вдох, и мир начал немедленно исчезать в тумане. Он натянул чашу обратно, сердце стучало, руки похолодели.

     Отъехав от городской линии на две сотни ярдов, его “Додж” просто заглох. Большая часть машин и грузовиков Хэвена переоснастили так, что они обрели иммунитет к упорно растущему электромагнитному полю, расходящемуся от корабля по земле на протяжении почти двух месяцев или около того (большая часть работы была сделана в лачуге Элта Баркера), но машина Леандро не вынесла подобного обращения.

     Он некоторое время сидел за рулем, тупо уставившись на идиотские красные огни. Он отбросил приемник в парк и повернул ключ. Мотор не заводился. Дьявол, соленоид даже не щелкнул.

     Может быть, порыв кабеля аккумулятора.

     Это не был аккумуляторный кабель. Если это было так, лампочки МАСЛО и СИЛА ТОКА не горели бы. Но это было неважно. Важнее было то, что он знал, что дело не в кабеле, потому просто, что знал это.

     Вдоль дороги по обеим сторонам стояли деревья. Солнце, пробивающееся сквозь их дрожащие листы, рисовало пятнистый узор на земле и белой грязи рыхлых обочин. Леандро внезапно почувствовал, что -за деревьев за ним наблюдают чьи-то глаза. Это было глупо, конечно, но мысль не уходила.

     Ладно, теперь тебе надо выбираться отсюда, и невестно, сможешь ли ты уйти зараженного пояса, прежде чем твой воздух кончится. Шансы уменьшаются каждую секунду, в то время как ты здесь дрожишь.

     Он попробовал завести еще раз. Ничего.

     Он взял камеру, повесил ремень через плечо и вышел. Он встал, тяжело глядя на деревья с правой стороны дороги. Ему показалось, он услышал что-то сзади - шарканье, резко крутанулся, выпучив губы в сухой гримасе ужаса.

     Ничего.., ничего не видно. Леса милы, темны и глухи...

     Шевелись. Ты все еще торчишь здесь, переводя воздух.

     Он опять открыл дверцу, заглянул внутрь и вытащил пистолет бардачка. Он зарядил его, затем попытался запихнуть в правый карман. Но тот был слишком велик. Он испугался, что он выпадет и он его потеряет, если оставить его там. Он задрал свою новую футболку, засунул пистолет под ремень и натянул футболку на него.

     Он снова поглядел на деревья, потом - с горечью, на машину. Он мог бы пофотографировать, но что будет видно на снимках? Ничего, кроме пустой сельской дороги. Подобное можно увидеть по всему штату, даже в разгар туристского сезона. Снимок не сможет передать отсутствие лесных звуков; снимок не покажет, что воздух отравлен.

     Вот твоя сенсация, Джонни. О, ты напишешь кучу историй об этом, у меня есть чувство, что ты расскажешь ребятам на телевидении много новостей, а твоя фотография в “Ньюсуике”? Пулитцеровкая премия? Забудь все это.

     Какая-то часть его - более взрослая - настаивала, что это глупо, что половина лучше, чем ничего, что большая часть журналистов в мире поубивались бы, чтобы достать кусочек этой половины во что бы то ни стало.

     Но Джон Леандро был человеком моложе своих двадцати четырех лет. Когда Дэвид Брайт думал, что видит щедрую порцию хамства в Леандро, он не ошибался. Тому были причины, конечно, но причины не меняют действительности. Он был как новобранец, которому достался большой кусок во время его первого боя в блиндажах противника. Не плохо.., но в голове промелькнул крик:

     Эй, Бог, если ты хотел дать мне жирный кусок, почему Ты не дашь мне все?

     Поселок Хэвен был меньше чем в одной миле. Он мог бы дойти за пятнадцать минут.., но тогда он никак не выйдет отравленного пояса до того, как истратит весь свой воздух, он знал это.

     Если бы я взял две таких штуки.

     Даже если бы ты и захотел, то не смог бы оплатить прокат обоих баллонов. Вопрос в том, Джонни, собираешься ли ты умирать -за своей сенсации, или нет?

     Он не собирался. Если бы его фотография и появилась в “Ньюсуике”, ему не хотелось бы, чтобы вокруг нее была черная рамка. Он потащился обратно к городской черте Троя. Он сделал дюжин пять шагов, прежде чем понял, что слышит моторы - очень много, очень слабо.

     Что-то происходит за чертой города. С тем же успехом это могло быть на другой стороне луны. Забудь это.

     Снова недобро поглядывая на деревья, он Зашагал по дороге.

     Прошел еще другую дюжину шагов и услышал другой звук: нкое, приближающееся гудение позади себя.

     Он обернулся. И разинул рот. В Хэвене часть июля была Месяцем Городских Технических Новинок. Большая часть жителей, пройдя становление, потеряла интерес к подобным вещам.., но новинки все еще здесь были. Многих переоборудовали для охраны границы. Хейзл сидела в своем муниципальном кабинете перед горой наушников и быстро по очереди их прослушивала. Она была рассержена, что ее оставили здесь исполнять такие обязанности, в то время как будущее всего решалось на складе Бобби. Но сейчас.., кто-то уже проник в город.

     Довольная развлечением, Хейзл приказала позаботиться о пришельце.

 

7

 

     Это был автомат Кока-колы, который стоял раньше перед рынком Кудер. Леандро стоял, онемев от умления, глядя, как он приближается: веселый красно-белый параллелепипед шесть с половиной футов в высоту и четыре в ширину. Машина быстро скользила по воздуху к нему, дно примерно в восемнадцати дюймах над дорогой.

     Боже, персональная реклама, подумал Леандро. Какой-то идиотский способ рекламы. Через секунду-две двери этой штуки распахнутся и оттуда выпорхнет О.Дж.Симпсон.

     Это была веселая мысль. Леандро засмеялся. И пока он смеялся, ему вспомнилась картинка.., да, боже, картинка, автомат Кока-колы, летящий над развилкой деревенской дороги!

     Он схватил свой Никон. Автомат, бормоча что-то, повисел над застрявшей машиной Леандро и продолжил полет. Он выглядел как галлюцинация безумца, но на его передней части было в письменной форме объявлено, что, вопреки чьему-либо мнению, это - НАСТОЯЩАЯ ВЕЩЬ.

     Все еще хихикая, Леандро осознал, что автомат не тормозит, а, наоборот, набирает скорость. А это действительно автомат для напитков? Холодильник с рекламой на себе. А холодильники тяжелые. Автомат Кока-колы, красно-белая ракета, скользил по воздуху к Леандро. Ветер гулял в монетовозвратчике, проводя глухое уханье.

     Леандро забыл о снимке. Он прыгнул влево. Автомат ударил его по левой голени и сломал ее. На мгновение его нога превратилась в сгусток чистой белой боли. Он простонал в золотую чашу и свалился на живот на обочину, разодрав рубашку. Никон перелетел на конец ремня и с хрустом ударился о гравий.

     Ты, сукин сын, это стоит четыреста долларов!

     Он встал на колени и развернулся; рубашка разодрана, щека кровоточит, а нога просто вопит.

     Колакольный автомат возвращался. Он повисел в воздухе с минуту, его перед повертелся в разные стороны по дужкам, что напомнило Леандро движение блюдца радара. Солнце вспыхнуло на его стеклянной двери. Леандро мог видеть бутылки коки и фанты внутри.

     Неожиданно оно повернулось и понеслось к нему.

     Нашел меня, о Боже...

     Он вскочил и попытался добраться до своей машины, прыгая на левой ноге. Автомат устремился на него, в монетовозвратчике мрачно гудело.

     Заорав, Леандро бросился вперед и покатился. Автомат промахнулся на несколько дюймов. Он премлился на дорогу. Боль скакала по сломанной ноге. Леандро застонал.

     Автомат развернулся, помедлил, нашел его и попер снова.

     Леандро нащупал пистолет на поясе и вытащил его. Он выстрелил четыре раза, балансируя на одном колене. Все пули попали в цель. Третья разбила стеклянную дверь.

     Последнее, что Леандро увидел, прежде чем автомат - в котором было чуть больше шестисот фунтов веса - врезался в него, были различные напитки, брызгающие и текущие отбитых горлышек бутылок, которые повредили его пули.

     Осколки бутылок летели к нему со скоростью сорок миль в час. Мама! - раздался крик в голове Леандро, и он закрыл лицо руками.

     Теперь ему незачем было беспокоиться ни о бутылочных острых стеклах, ни о микробах, которые могли быть в чбургерах Бургер-Ранчо, ни о чем таком. Одна великих истин жни состоит в том, что когда кого-то ударяет разогнавшийся шестисотфунтовый автомат по продаже Кока-колы, то ему уже не нужно беспокоиться о чем-то другом.

     Раздался трещащий, хрустящий звук. Передняя часть черепа Леандро расколась, как китайская ваза. Чуть позже его позвоночник треснул. Недолгое время машина тащила его впереди себя, сплющивая, как сплющивается очень крупный жук на ветровом стекле быстро мчащегося автомобиля. Его вывернутые ноги проволочились по дороге, оставляя белую линию между. Каблуки его кожаных туфель стали дымящимися резиновыми наростами. Один отвалился. Затем он ополз по передней части автомата и шлепнулся на дорогу.

     А автомат Кока-колы направился обратно в сторону поселка Хэвен. Его монетоприемник дребезжал, когда автомат ударял Леандро, а когда он мчался по воздуху - хлопал, и широкий поток монеток в четверть доллара, в десять и пять центов вылетал монетовозвратчика и катился по дороге.

 

Глава 8

 

ГАРД И БОББИ

 

1

 

     Гарденер знал, что Бобби скоро сделает свое движение - старая Бобби осуществила то, что Новая и Усовершенствованная Бобби рассматривала как свою последнюю обязанность по отношению к старому доброму Джиму Гарденеру, который пришел спасти своих друзей "и который остался, чтобы выбелить старый забор одного кошмара.

     Вообще-то он думал, что это был бы канат, что Бобби захотела бы подняться первой и, поднявшись, просто не спустила бы его вн.

     Там, в люке, был бы он, и там он бы и умер, рядом с этим странным знаком. Бобби даже не пришлось бы иметь дело с неприятной реальностью убийства. Даже не было бы необходимости думать о старом добром Гарде, медленно и жалко умирающем от истощения. Старый добрый Гард умер бы от многочисленных кроволияний очень быстро.

     Но Бобби настаивала, чтобы Гард поднимался первым, и сардонический разрез ее глаз говорил Гарденеру, что Бобби прекрасно знала, о чем он думает.., и для этого ей вовсе не надо было читать его мысли.

     Канат поднимался в воздух, и Гарденер крепко обвил его, борясь с тошнотой - ее становилось невозможно сдерживать, но Бобби послала ему мысль, вошедшую громко и ясно, будто они снова вылезли люка: Не снимай маску, пока ты не вышел наверх. Стали ли мысли Бобби яснее, или это ему только кажется? Нет. Не воображение. Они оба побывали в корабле, и это усилило их способности.

     Почему? - послал он мысль назад, стараясь быть очень осторожным и послать только эту верхнюю мысль - ничего глубже.

     "Большинство механмов, которые мы слышали, были воздухо-обменниками. Движение воздуха в канаве, которое бы ты провел, было бы таким же быстрым, как воздушный поток в корабле, когда мы впервые открыли его. Они не смогут уравновеситься за оставшийся день, а может быть, и дольше”.

     Не те мысли, которые можно ожидать от женщины, которая хочет вас убить, - но этот взгляд еще был в глазах Бобби, и ощущение этого окрашивало все ее мысли.

     Повиснув на драгоценном канате, кусая резину, Гарденер старался сдержать свой желудок.

     Канат достиг верха. Он побрел прочь на ногах, казавшихся сделанными резиновых полос и канцелярских скрепок, нехотя осматривая “Электролюкс” и кабель манипулятора; досчитай до десяти, - подумал он. Досчитай до десяти, выберись канавы как можно дальше, затем сними маску и будь что будет. Пожалуй, я бы предпочел умереть, чем так себя чувствовать.

     Если бы я копал в нескольких разных местах этой гравийной ямы, что ж, я тоже вполне бы мог это найти! - думал он в тот момент, когда его желудок наконец взбунтовался.

     Он сорвал маску и отбросил, в начале очищения нащупывая сосну и прислоняясь к ней ради поддержки.

     Он проделал это снова и понял, что никогда за всю свою жнь не испытывал такой тошноты. Правда, он читал об этом. Он вергал - в основном в крови - кусочки ваты, которые вылетал" как пули. И пули - это почти то, чем они были. Он был захвачен пулевой рвотой. В медицинских кругах это не рассматривалось как прнак хорошего здоровья.

     Его взгляд замело серыми одеялами. Колени подогнулись. О, твою мать, я помираю, - подумал он. Но эта мысль, похоже, не имела эмоционального уклона. Это была мрачная новость, ни больше ни меньше. Он чувствовал скольжение своих рук по грубой коре сосны. Он чувствовал смолистый сок. Он слабо сознавал, что воздух пах отвратительно, желтым и серным - так пахла бумажная фабрика после недели тихой облачной погоды. Ему было безразлично. Елисейские поля или только большое черное ничто, только бы не воняло так. Может, поэтому он все равно вышел победителем. Лучше всего так и пойти.

     Нет! Нет, не уходи так! Ты пойдешь назад спасать Бобби, и, может, Бобби уже не спасти, но того ребенка, может быть, удастся. Пожалуйста, Гард, хотя бы попытайся!

     - Пусть это не будет зря, - сказал он треснувшим, дрожащим голосом. - Господи Иисусе, пожалуйста, пусть это будет не зря.

     Колеблющаяся серая мгла слегка разошлась. Тошнота спала. Он поднял руку к лицу и отбросил слой крови.

     В этот момент его шею сзади тронула рука, и тело Гарденера окаменело, покрывшись гусиной кожей. Рука.., рука Бобби.., но не человеческая рука, совсем нет.

     - Гард, ты в порядке?

     - В порядке, - громко ответил он и постарался встать на ноги. Мир колыхался, затем вошел в фокус. Первое, что он увидел, была Бобби. Взгляд Бобби был взглядом холодного, мрачного расчета. Он не видел там ни любви, ни хотя бы поддельного интереса. Бобби стала вне этого.

     - Пойдем, - хрипло сказал Гарденер. - Веди ты. Я себя чувствую... - Он споткнулся и, чтобы удержать равновесие, должен был схватиться за распухшее, незнакомое плечо Бобби. - ..немного нездоровым.

 

2

 

     Пока они возвращались на ферму, Гарденеру стало лучше. Кровотечение носа уменьшилось до маленькой струйки. Он порядочно наглотался крови, пока была надета маска, и это должна была быть та самая кровь, которую в большом количестве он видел в своей блевотине. Он надеялся. Он полностью потерял девять зубов.

     - Я хочу сменить рубашку, - сказал он Бобби.

     Бобби без особого интереса кивнула.

     - После этого пройди в кухню, - сказала она. - Нам надо поговорить.

     - Думаю, да.

     В гостиной Гарденер стянул рубашку, в которую он был одет, и надел чистую. Он позволил ей висеть поверх ремня. Он подошел к кровати, поднял матрас и взял пистолет. Он положил его себе в за пояс. Рубашка была слишком большой; он потерял много веса. Рукоятка револьвера сильно торчала, даже если он втягивал живот. Он задержался на секунду, удивляясь, что он готов к этому. Он считал, что дальше невозможно говорить о таких вещах. Тупая боль глодала его виски, и мир казался входящим в фокус и расходящимся медленными, пьяными циклами. Рот болел, а нос был набит сохнущей кровью.

     Вот она, решающая игра, как в вестернах, которые писала Бобби. Высокий полдень в штате Мэн. Ваш ход, прошу.

     Тень улыбки коснулась его губ. Все эти грошовые второкурсники-философы говорили, что жнь - странная штука, но в самом деле это было чересчур.

     Он вышел в кухню.

     Бобби сидела на кухонном столе, глядя на него. Странный, полузаметный зеленый флюид циркулировал под поверхностью ее прозрачного лица. Ее глаза - большие, странно деформированные зрачки - мрачно смотрели на Гарденера.

     На столе стоял радиодинамик. Его принес по ее просьбе три дня назад Дик Эллисон. Тот самый динамик, который Хэнк Бак употребил для отправления Питса Барфилда в этот громадный небесный накопитель. Бобби потребовалось меньше двадцати минут для подсоединения его к игрушечному фотонному пистолету, который, она нацелила на Гарденера.

     На столе были две банки пива и пузырек. Бобби должна была сходить в ванную и принести его, пока он менял рубашку. Это был его “валиум”.

     - Садись, Гард, - сказала Бобби.

 

3

 

     Гарденер поставил защиту мыслей, как только вылез корабля. Вопрос был в том, как много от нее осталось.

     Он медленно прошел через комнату и сел на стол. Он чувствовал, как пистолет давил на желудок и пах; он чувствовал также его давление на свой мозг, тяжело лежавший под тем, что осталось от защиты.

     - Это мне? - спросил он, показывая на пилюли.

     - Я подумала, почему бы нам вместе не выпить пива, - ясно сказала Бобби. - Как друзья? И ты можешь брать таблетки, пока мы беседуем. Я думала, это будет самый добрый вариант.

     - Добрый, - задумчиво сказал Гарденер. Он почувствовал первый слабый толчок гнева. Зачем снова играть в дурака, песенка спета, но привычку надо ломать. Он сам был одурачен с бытком. Но тогда, - думал он, - может быть, ты - исключение правила, Гард, старина Гард.

     - Я беру пилюли, а Питер получил этот жуткий морской аквариум в сарае. Бобби, твое определение доброты претерпело охренительно радикальные менения с тех пор, как ты плакала, что Питер принес домой мертвую птичку. Помнишь то время? Мы жили здесь вместе, мы выставили твою сестрицу, когда она пришла, и никогда не засыпали ее просьбами заходить еще. Мы просто хорошенько лягнули ее под зад. Он мрачно взглянул на нее. - Помнишь, Бобби? Это было, когда мы были и любовниками, и друзьями. Я подумал, вдруг ты забыла. Я мог бы умереть за тебя, детка. И я мог бы умереть без тебя. Помнишь? Помнишь нас?

     Бобби смотрела вн, на свои руки. Видел ли он слезы в тех странных глазах? Пожалуй, все, что он видел, было задумчивое размышление.

     - Когда ты был в сарае?

     - Прошлой ночью.

     - Что ты трогал?

     - Обычно я трогал тебя, - задумчиво сказал Гарденер. - А ты меня. И никто нас не был против. Помнишь?

     - Что ты трогал? - пронзительно закричала она на него, и когда она снова взглянула вверх, он увидел уже не Бобби, а свирепого монстра.

     - Ничего, - сказал Гарденер. - Я ничего не трогал. - Презрение на его лице должно было быть убедительнее любых протестов, так как Бобби притихла. Она деликатно потягивала свое пиво.

     - Не в этом дело. Все равно ты не мог там ничего сделать.

     - Как могла ты сделать это с Питером? До меня не доходит. Я не знал старика, вторгшуюся Энн. Но я знал Питера. Он тоже готов был умереть за тебя. Как ты могла это сделать? Господи!

     - Он поддерживал во мне жнь, когда тебя не было, - сказала Бобби. В ее голосе была мельчайшая нотка неудобства, защиты. - Когда я работала круглосуточно. Он был единственной причиной, по которой здесь что-то сохранилось, когда ты сюда пришел.

     - Ты, гребаный вампир!

     Она посмотрела на него, потом в сторону.

     - О Боже ж мой, ты делала такие вещи, и я помогал этому. Знаешь ли ты, как это больно? Я помогал! Я видел, что происходило с тобой.., в меньшей степени я видел, что происходило с другими, но я даже помогал этому. Потому что я был сумасшедшим. Но ты это, конечно, знала, не так ли? Ты использовала меня так же, как использовала Питера, но, видимо, я не был так же хорош, как старая гончая, потому что ты даже не стала класть меня в сарай и втыкать один тех грязных вонючих гнилых кабелей в мою голову, чтобы сделать это. Ты только подмасливала меня. Ты вручила мне лопату и сказала: “Иди сюда, Гард, давай выкопаем этого бэби и остановим полицию Далласа”. Вот и все, не считая того, что ты и есть полиция Далласа. И я помогал этому.

     - Пей свое пиво, - сказала Бобби. Ее лицо опять было холодно.

     - А если я не буду?

     - Тогда я собираюсь включить это радио, - сказала Бобби, - и открыть дыру в реальности, и отправить тебя.., кое-куда.

     - На Альтаир-4? - спросил Гарденер. Он придал голосу небрежность и зажал свои мысли.

     (заслонить - заслонить - заслонить - заслонить)

      Этим барьером в своем мозгу. Легкая хмурь снова сморщила лоб Бобби, и Гарденер ощутил ментальные пальцы, снова пробующие, копающие, пытающиеся выведать, что он знает, как много.., и как.

     Отвлеки ее. Взбеси ее и отвлеки. Как?

     - Ты много совался в чужие дела, не правда ли? - спросила Бобби.

     - Нет, пока я не понял, как много ты мне лгала. - И внезапно понял. Он получил это в сарае, даже не поняв этого.

     - В большинстве ты сам себе лгал, Гард.

     - О? А как насчет ребенка, который умер? Или того, который ослеп?

     - Как ты узн...

     - Сарай. Это куда ты ходишь подкрепиться, не так ли? Она не сказала ничего.

     - Ты отправила их за батарейками. Ты убила одного и ослепила другую, чтобы достать батарейки. Боже, Бобби, как можно быть такой тупой?

     - Мы более умны, чем ты можешь предположить.

     - Кто говорит об уме? - закричал он яростно. - Я говорю о сообразительности! О здравом смысле! Силовые линии ЛЭП проходят прямо за твоим домом! Почему ты не перехватила их?

     - Верно. - Бобби улыбнулась своей жуткой улыбкой. - По-настоящему умно, прошу прощения, сообразительно. И какой-нибудь техник на подстанции в Огасте увидит на своих циферблатах утечку электроэнергии.

     - Ты используешь почти все батареи С, D, и АА, - сказал Гард. - Это капля в море. Парень, использующий домашнее электричество, чтобы запустить большую ленточную пилу, вызвал бы большее потребление электричества.

     Она выглядела моментально сконфузившейся. Казалось, вслушивающейся - не во что-то там, а в свой внутренний голос.

     - Батареи работают на постоянном токе, Гард. Линии переменного тока не сделали бы нас си...

     Он ударил кулаками в виски и воскликнул:

     - Да ты видела когда-нибудь этот драный преобразователь постоянного тока? Ты можешь взять его в радиомагазине за три доллара! Ты что, всерьез пытаешься мне рассказывать, что ты не могла сделать простой преобразователь, когда ты можешь сделать трактор летающим, а печатную машинку телепатической? Ты что...

     - Никто не думал об этом! - сразу же вскрикнула она. Было мгновение тишины. Она выглядела оглушенной, будто звуком собственного голоса.

     - Никто не думал об этом, - сказал он. - Правильно. Поэтому ты послала тех двоих ребят, готовых сделать или умереть за старый добрый Хэвен, и теперь один них мертв, а другой слеп. Дерьмо это, Бобби. Меня не заботит, кто или что заменило тебя - часть тебя должна быть в чем-то. Часть тебя должна понять, что вы, люди, вообще не можете ничего создать. Совсем наоборот. Ты принимала пилюли глупости и поздравления остальных, как, дескать, это все прекрасно. Я был одним таким сумасшедшим. Я уверял себя, что все должно быть о'кей, даже после того, как стал знать больше. Но это то же старое дерьмо, как и всегда. Ты можешь дезинтегрировать людей, ты можешь телепортировать их в некое место хранения, или захоронения, или чего-то еще, но ты глупа, как ребенок с заряженным пистолетом.

     - Я думаю, тебе сейчас лучше заткнуться, Гард.

     - Я так не думаю, - сказал он мягко. - Господи, Бобби! Как вы можете смотреть на себя в зеркало? Любой вас?

     - Я сказала, я думаю...

     - Идиот ученый, сказала ты однажды. Это хуже. Это как смотреть на кучку пацанов, в подворотне готовящихся взорвать мир. Вы, ребята, даже не злы. Глупы, но не злы.

     - Гард...

     - Вы просто кучка болванов с отвертками. - Он засмеялся.

     - Заткнись! - вскрикнула она.

     - Боже, - сказал Гард. - Неужели я действительно думал, что Сисси умерла? Неужели я? Она задрожала. Он кивнул на фотонный пистолет.

     - Так если я не буду пить пиво и не возьму пилюли, ты отошлешь меня на Альтаир-4, правильно? Я буду нянчиться с Дэвидом Брауном, пока мы оба не упадем замертво от асфиксии, или от голода, или от космических лучей.

     Теперь она была злой и холодной, и задетой - больше, чем он даже поверил бы - но, по меньшей мере, она не пыталась читать в нем. В гневе она забылась.

     Они забыли, как просто воткнуть магнитофон в настенную розетку, поставив между ним и сетью преобразователь постоянного тока.

     - На самом деле это не Альтаир-4, так же как никакие это в действительности не Томминокеры. Для некоторых вещей нет названий - они просто существуют. Кто-то в одном месте дал этим вещам одно имя, кто-то в другом месте - другое. Это имя никогда не будет очень хорошим, но это неважно. Ты вернулся Нью-Хэмпшира, говоря и думая о Томминокерах, поэтому здесь мы так и называемся. В других местах мы назывались по-другому. Так же и Альтаир-4. Это просто место, где складываются вещи. Обычно неживые вещи. Чердаки могут быть холодными и сырыми.

     - Это то, откуда вы? Твои люди?

     Бобби - или то, что выглядело слегка похожим на нее, - засмеялась почти мягко.

     "Мы не “люди”, Гард, не “раса”. Не “вид”. Клаату не собирается объявиться и сказать: “Возьмите нас к себе в вожди”. Нет, мы не с Альтаира-4.

     Она смотрела на него, еще слегка улыбаясь. К ней возвратилась почти вся ее уравновешенность... И, казалось, она забыла о пилюлях.

     - Если ты знаешь об Альтаире-4, я удивляюсь, что ты нашел существование корабля несколько странным. Гарденер только смотрел на нее.

     - Я не думаю, что у тебя не было достаточно времени удивиться, зачем раса с успехами в технологии телепортации, - Бобби слегка качнула пластиковым дулом, - стала бы связываться с фическим кораблем.

     Гарденер поднял брови. Нет, ему это не приходило в голову, но теперь, после слов Бобби, он вспомнил, как университетские знакомые однажды громко удивлялись, зачем Кирк, Спок и компания связались со звездолетом “Энтерпрайз”, когда было бы гораздо проще световым лучом облететь вокруг Вселенной.

     - Еще пилюли глупости, - сказал он.

     - Совсем нет. Это как радио. Есть длины волн. Но мы не очень хорошо это понимаем. То же можно сказать и о большинстве вещей. Мы создатели, а не мыслители.

     Как бы то ни было, мы выделили что-то около девяноста тысяч чистых длин волн - то есть линейное окружение, которое выполняет две вещи: помогает бежать парадокса двойственности, что предохраняет от реинтеграции живущей и незафиксированной материи и, похоже, действительно отправляет куда-то. Но почти во всех случаях никто туда отправиться не захотел.

     - Это как выиграть бесплатное путешествие в Ютику, а?

     - Гораздо хуже. Там место, весьма похожее на поверхность Юпитера. Если ты откроешь дверь туда, разность давлений будет столь велика, что в дверном проеме начнется торнадо, а это быстро вызовет сильнейший электрический разряд, разрывающий дверь все шире и шире.., как рваную рану. Гравитация настолько сильна, что она начнет высасывать вторгшийся мир, как штопор вытягивает пробку. Если оставить такую “станцию” надолго, это вызовет гравитационное нарушение орбиты, если планета по массе примерно равна Земле. Или, в зависимости от расположения планет, ее может просто разорвать на куски.

     - И что-то подобное вполне может случиться здесь! - У Гарда онемели губы. Такая возможность делала Чернобыль столь же важным, как пуканье в телефонной будке. И ты помогал этому, Гард! - крикнул ему его мозг. Ты помогал это выкопать!

     - Нет, хотя некоторых людей надо уговаривать не делать слишком много глупостей рядом с линиями передачи материи. - Она улыбнулась. - Однако это случалось в некоторых местах, которые мы посещали.

     - Что случалось?

     - Они закрыли дверь раньше, чем наступил День Разрушения, но многие люди испеклись, когда менилась орбита. - В ее голосе была скука.

     - Все? - прошептал Гарденер.

     - Нет. Девять или десять тысяч еще живут на одном полюсов, - сказала Бобби. - Я думаю.

     - О Боже. О Боже, Бобби.

     - Есть другие каналы, открытые по ошибке. Просто по ошибке. Внутренность какого-нибудь места. Большинство открыто в глубоком космосе. Мы никогда не были способны нанести на наши звездные карты хотя бы одно такое место. Подумай об этом. Гард! Каждое место было незнакомым для нас.., даже для нас, а мы великие путешественники.

     Она наклонилась вперед и отхлебнула еще немного пива. Игрушечный пистолет, который больше не был игрушкой, не отклонился от груди Гарденера.

     - Такова телепортация. Большое дело, а? Несколько ошибок, много дыр, один космический чердак. Может, кто-нибудь когда-нибудь откроет длину волны в сердце солнца и сожжет целую планету.

     Бобби засмеялась, как если бы это была особенно удачная шутка. Дуло тем не менее не отклонилось от груди Гарда.

     Став снова серьезной, Бобби сказала:

     - Но это не все. Гард. Когда ты включаешь радио, ты думаешь о работе станции. Но полоса - мегагерцы, килогерцы, короткие волны и прочее - не только станции. Это также все пустое пространство между станциями. Дело в том, что некоторые полосы наиболее вместительны. Ты следишь?

     - Да.

     - Таким окольным путем я пытаюсь убедить тебя взять пилюли. Я не хочу посылать тебя в то место, которое ты называешь Альта-ир-4, Гард - я знаю, ты умер бы там медленно и неприятно.

     - Таким образом умирает Дэвид Браун?

     - Я здесь ни при чем, - сказала она быстро. - Это полностью дела его брата.

     - Как в Нюрнберге, да? Ничто не было чьей-то конкретно виной.

     - Ты идиот, - сказала Бобби. - Не думаешь ли ты, что иногда это правда? Ты настолько поверхностен, что не можешь допустить мысли о случайности?

     - Я могу это допустить. Но я также верю в способность личности полностью менить иррациональное поведение, - сказал он.

     - В самом деле? Ты никогда не мог.

     Застрелил свою жену, - услышал он буравящий внутренний голос. Неслабое дело, а? Пожалуй, иногда люди начинают Искупительные Буги немного поздно, - думал он, глядя вн на свои руки.

     Глаза Бобби остро впились в его лицо. Она уловила немного этого. Он попытался усилить защиту - спутанная цепь бессвязных мыслей, как белый шум.

     - О чем ты думаешь, Гард?

     - Ничего того, что надо знать, - сказал он и тонко улыбнулся. - Думай, что это о.., хорошо, скажем, о висячем замке на двери сарая.

     - Это неважно, - сказала она. - Я все равно могу не понять. Как я сказала, мы никогда не были очень большими мыслителями. Мы не раса супер-Эйнштейнов. Томас Эдисон в Космосе, я думаю, был бы нам ближе. Никогда не мыслители. Я не отправила бы тебя в такое место, где бы ты умер медленной, жалкой смертью. Я еще люблю тебя по-своему, Гард, и если я должна тебя куда-то отправить, я отправлю тебя в.., никуда.

     Она пожала плечами.

     - Вероятно, это как принять эфир.., но это может быть болезненно. Даже агония. В любом случае знакомый черт всегда лучше незнакомого.

     Гарденер вдруг залился слезами.

     - Бобби, ты могла спасти меня, если бы ты напомнила мне об этом раньше.

     - Возьми пилюли, Гард. Имей дело со знакомым чертом. В твоей ситуации двести миллиграммов “валиума” уберут тебя очень быстро. Не заставляй меня посылать тебя, как письмо, адресованное в никуда.

     - Расскажи мне еще немного о Томминокерах, - сказал Гарденер, вытирая лицо ладонями.

     Бобби улыбнулась. - Пилюли, Гард. Если ты начнешь принимать пилюли, я расскажу тебе все, что ты хочешь знать. Если нет... Она подняла фотонный пистолет.

     Гарденер открутил крышку пузырька с “валиумом”, вытряхнул половину дозы голубых пилюль с сердечком в середине (Послание Долины Оцепенения, - подумал он), закинул их в рот, открыл пиво и проглотил их. Шестьдесят миллиграммов пошли по старому желобу. Он мог спрятать одну под язык, но шесть? Заходите, родные, будьте как дома. Теперь немного времени. Я опустошил свой желудок блевотой. Я потерял много крови, я не принимал это дерьмо и поэтому чувствителен к нему, я фунтов на тридцать легче, чем был, когда достал первый рецепт. Если я быстро не бавлюсь от этого дерьма, оно ударит в меня, как полстакана виски.

     - Расскажи мне о Томминокерах, - снова попросил он. Одна рука опустилась под стол на колени и потрогала рукоятку (заслонить - заслонить - заслонить - заслонить) револьвера. Сколько до того, когда это начнет действовать? Двадцать минут? Он не мог вспомнить. И никто не мог ему рассказать о действии “валиума”.

     Бобби слегка двинула дулом в направлении пилюль. - Бери больше, Гард. Как могла однажды сказать Жаклин Сьюзанн, шести недостаточно.

     Он вытряхнул еще четыре, но оставил их на клеенке.

     - Вы там были чертовски напуганы, так? - спросил Гарденер. - Я видел, как вы выглядели, Бобби. Будто вы решили, что они все собирались встать и погулять. День Мертвых.

     Новые и Усовершенствованные глаза Бобби мигнули.., но голос ее оставался мягким. Но мы гуляем и разговариваем. Гард. Мы действительно вернулись.

     Гард подобрал четыре таблетки, подкинул их на ладони.

     - Я хочу, чтобы ты сказала мне только одну вещь, и тогда я приму. Да. Только эта одна вещь в некотором роде дала бы ответ на все остальные вопросы - шанса задавать которые у него уже никогда не будет. Может быть, поэтому он еще не пытался застрелить Бобби. Потому что это было то, что ему действительно требовалось знать. Эту одну вещь.

     - Я хочу знать, что вы такое, - сказал Гарденер. - Расскажи мне, что вы такое.

 

4

 

     - Я отвечу на твой вопрос, или по меньшей мере попытаюсь, - сказала Бобби, - если ты примешь те пилюли, которые ты подкидываешь в руке, прямо сейчас. Иначе - до свидания, Гард. В твоем мозгу что-то есть. Я не вполне могу прочесть это - оно словно очертания за занавеской. Но это меня чрезвычайно нервирует.

     Гарденер положил пилюли в рот и проглотил их.

     - Еще.

     Гарденер вытряхнул еще четыре и принял их. Теперь в общей сложности 140 миллиграммов. Бобби заметно расслабилась.

     - Я сказала, Томас Эдисон - это ближе, чем Альберт Эйнштейн, такой подход лучше всего, - сказала Бобби. - Здесь, в Хэвене, есть вещи, которые, я думаю, умили бы Альберта, но Эйнштейн знал, что означает Е=mс2. Он понимал теорию относительности. Он понимал вещи. Мы.., мы делаем вещи. Конкретные вещи. Мы не теоретируем. Мы создаем. Мы мастера на все руки.

     - Вы совершенствуете вещи, - сказал Гарденер. Он глотнул. Когда “валиум” начинал действовать, он ощущал сухость в горле. Он хорошо это помнил. Когда это начнется, ему надо действовать. Он подумал, что, возможно, уже принял летальную дозу, а в пузырьке оставалась по меньшей мере дюжина пилюль.

     Бобби слегка просветлела.

     - Совершенствуем! Верно! Это мы и делаем. Таким образом они - мы - усовершенствовали Хэвен. Ты видел потенциал вскоре после возвращения. Больше не нужно сосать общую грудь! В конце концов возможно полностью перейти на.., э-э.., органические батареи. Они возобновимы и долгодействующи.

     - Ты говоришь о людях.

     - Не только о людях, хотя высшие существа, похоже, дают более долгодействующую энергию, чем ншие, - это скорее функция одухотворенности, чем ума. Для этого латинское слово esse, вероятно, наилучшее. Но даже Питер действует замечательно долго, давая огромное количество энергии, а он всего лишь собака.

     - Может быть, -за его духа, - сказал Гарденер. - Может быть, потому, что он любил тебя. - Он вытащил пистолет -за ремня. Он держал его (заслонить - заслонить - заслонить - заслонить) на внутренности своего левого бедра.

     - Это блко к сути дела, - сказала Бобби, отклоняя тему любви или одухотворенности Питера. - По некоторым причинам ты решил, что то, что мы делаем, неприемлемо соображений нравственности - но тогда спектр того, что ты считаешь нравственно приемлемым поведением, очень узок. Это неважно; скоро ты захочешь уснуть.

     У нас нет истории, письменной или устной. Когда ты сказал, что корабль потерпел здесь крушение, потому что руководители в действительности передрались за управление штурвалом, я почувствовала, что в этом есть элемент правды... Но я также чувствую, что, возможно, этому было предназначено, предопределено случиться. Телепаты - хотя бы в некоторой степени провидцы, Гард, а провидцы более склонны позволять себе быть влекомыми потоком, большим или малым, текущим сквозь Вселенную. Бог - имя, которое некоторые люди дали таким потокам, но Бог - это только слово, так же как Томминокеры или Альтаир-4.

     Я имею в виду, что мы бы почти наверняка давно выродились, если бы мы не доверяли этим течениям, потому что мы всегда были горячими, готовыми к борьбе. Мы.., мы... - Глаза Бобби вдруг запылали глубокой, страшной зеленью, ее губы развернулись в беззубый оскал. Правая рука Гарденера сжала револьвер вспотевшей ладонью.

     - Мы ссоримся! - сказала Бобби.

     - Это нормально, - сказал Гарденер и сглотнул. Он услышал щелчок. Сухость не просто подкралась - она вся была здесь.

     - Да, мы ссоримся, мы всегда ссорились. Как дети, можешь ты сказать. - Бобби улыбнулась. - Мы очень похожи на детей. Это наша хорошая сторона.

     - И сейчас тоже? - Чудовищный образ вдруг заполнил голову Гарденера: первоклассники загородили школу, вооруженные книжками, и “Узя”, и автоматическими винтовками, и яблоками для любимых учителей, и осколочными гранатами для нелюбимых. И, Боже, каждая девочек выглядела как Патриция Маккардл, а каждый мальчиков выглядел как Энергетик Тед. Энергетик Тед с горящими зелеными глазами, объясняющий все неприятности от крестовых походов и арбалетов до противоракетных спутников Рейгана.

     Мы ссоримся в прошлом и в настоящем. И тогда, и сейчас мы просто немного вздорим. Мы взрослые - я считаю - но у нас плохой характер, как у детей, и еще мы любим забавляться, как дети, поэтому мы удовлетворили обе потребности, построив все эти отличные ядерные рогатки; и тогда, и сейчас мы оставляем немного вокруг, чтобы люди подобрали, и знаешь что? Они всегда это делают. Люди вроде Теда, которые вполне готовы убивать, поскольку любая женщина, делающая покупки, будет требовать электричество для своего фена. Люди вроде тебя. Гард, которые недалеки от мысли убивать во имя мира.

     Мир был бы таким скучным без револьверов и склочников, не правда ли?

     Гарденер понял, что его тянет спать.

     - Как дети, - повторила она. - Мы боремся.., но мы также можем быть очень великодушными. Как здесь.

     - Да, вы были очень великодушны к Хэвену, - сказал Гарденер, и его челюсти резко распахнулись в огромной внезапной зевоте. Бобби улыбнулась.

     - В любом случае мы могли потерпеть крушение, потому что пришло время крушения, согласующееся с теми потоками, о которых я говорила. Корабль, конечно, не был поврежден. И когда я начала вскрывать его, мы.., вернулись.

     - Есть ли вы еще где-нибудь, кроме этого места? Бобби пожала плечами. “Я не знаю”. И мне все равно, - сказали ее плечи. Мы здесь есть. Должны быть сделаны усовершенствования. Этого достаточно.

     - Это в самом деле то, что вы есть? - Он хотел уверенности; уверенность была бы не лишней. Он ужасно боялся, что задержался, слишком задержался.., но он должен знать. - Это все?

     - Что значит все? Разве это мало о нас?

     - Честно говоря, да, - сказал Гард. - Видишь ли, я всю жнь искал дьявола вне моей жни, потому что дьявола внутри поймать было так чертовски трудно. Тяжело затратить столько времени, думая, что ты.., голубь - Он снова зевнул. На его веках лежало по кирпичу, - ..и обнаружить, что ты все время был.., капитаном Ахавом.

     И наконец, в последний раз, с какой-то безнадежностью он спросил ее:

     - Это и все, что вы есть? Просто люди, которые вносят усовершенствования?

     - Я думаю, что так, - сказала она. - Я прошу прощения, если это так разочаровало тебя.

     Гарденер поднял под столом пистолет и в тот же момент почувствовал, что лекарство под конец предало его: защита соскользнула.

     Глаза Бобби вспыхнули - нет, в этот момент они ослепительно сверкали. Ее голос, мысленный крик ворвался в голову Гарденера, как нож мясника, (РЕВОЛЬВЕР, У НЕГО РЕВОЛЬВЕР, У...) прорубающийся сквозь встающий туман.

     Она попыталась двинуться. Одновременно она попыталась начать наводить на него фотонный пистолет. Гарденер под столом нацелил свой пистолет на Бобби и нажал на курок. Раздался только сухой щелчок. Старый патрон дал осечку.

 

Глава 9

 

СЕНСАЦИЯ, ОКОНЧАНИЕ

 

1

 

     Джон Леандро умер. Сенсация не умерла.

     Дэвид Брайт обещал Леандро подождать его до четырех, и это обещание он намеревался сдержать.

     Около 2.30 пополудни Брайт неожиданно подумал о другом Джонни - бедном, богом забытом Джонни Смите, который мог дотронуться до предмета и получить о нем некие “чувства”. Это также совершенно очевидно было сумасшествием, но Брайт верил этому Джонни Смиту и верил в возможность подобных действий. Было невозможно глядеть в его одержимые глаза и не верить тому человеку. Брайт не дотрагивался ни до чего, принадлежавшего Леандро, он просто глядел на его стол в другом конце комнаты напротив, на чехол, аккуратно наброшенный поверх его компьютерного терминала, и неожиданно внутри родилось чувство.., весьма гнетущее. Он почувствовал, что Джон Леандро, возможно, мертв.

     Он обозвал себя старой дурой, ни ощущение не исчезло. Он вспомнил голос Джонни, отчаянный и прерывистый от восторга.

      (Это моя история, и так просто я все не оставлю.)

      Он вспомнил темные глаза Джонни Смита и след от постоянного потирания с левой стороны лба. И опять и опять взгляд Брайта останавливался на зачехленном компьютере Леандро.

     Он высидел до трех часов. К этому моменту ощущение переросло в нездоровую и отвратительную уверенность. Леандро был мертв. И никаких “может быть”. Даже если до этого Дэвид ни разу в жни не замечал за собой подлинного предчувствия, сейчас оно возникло. Леандро не свихнулся, не ранен и не пропал. Он мертв.

     Брайт поднял телефонную трубку и, несмотря на то, что был набран номер центральной телефонной станции Кливз Майлз, оба, Бобби и Гард, предчувствовали это очень и очень давно: через 55 дней после того, как Андерсон споткнулась в лесу, кто-то наконец позвонил в полицию Далласа.

 

2

 

     Человек, поднявший трубку в здании полиции Кливз Майлз и разговаривавший с Брайтом, оказался Энди Торгесоном. Дэйв знал его еще с времен колледжа и поэтому мог разговаривать с ним спокойно, не чувствуя себя человеком, сующим нос не в свои дела. Торгесон слушал внимательно, перебивая крайне редко, и Брайт рассказал все, начиная с задания, которое получил Леандро, и связанное с исчезновением двух полицейских.

     - Из носа у него текла кровь, зубы выпали, его рвало и при этом он был уверен, что все проошло -за того, что что-то было в воздухе?

     - Да, - подтвердил Брайт.

     - Далее, это черт-знает-что воздуха улучшило эту хрень в его радио?

     - Верно.

     - И тебе кажется, у него крупные неприятности.

     - Опять верно.

     - По-моему, у него очень крупные неприятности, Дэйв - звучит так, как будто он сыграл в ящик.

     - Я знаю как это звучит. Но мне только кажется, что именно так и есть.

     - Дэвид, - смиренным голосом проговорил Торгесон, - такое возможно по крайней мере в кино - отравить отдельно взятый маленький городок. Но через этот городок проходит скоростная магистраль. В этом городишке живут люди. И у них есть телефоны. Неужели ты думаешь, что кому-то удалось заразить население целого городка или олировать его от остального мира так, что ни один человек не узнал об этом?

     - Но дорога Олд Дерри уже не хайвей, - заметил Брайт. - С тех пор, как 30 лет назад завершили ветку 1-95 между Бангором и Ньюпортом. И с тех пор Олд Дерри стала больше похожа на безлюдную ленту с желтой полосой посредине, растянутую на земле.

     - Ты же не хочешь убедить меня, что с тех пор по ней никто не ездит, ведь так?

     - Нет. Ничего подобного я сказать не хочу.., но Джонни сказал, что он отыскал людей, не встречавшихся со своими родными Хэвена уже пару месяцев. А те, кто пытался проехать к ним, в спешке возвращались обратно, потому что неожиданно заболевали. Многие них грешили на отравленную еду или еще что-нибудь. Он также упомянул лавку в Трое, где хозяин, старая кляча, делает большие деньги на продаже футболок всем тем, кто возвращается Хэвена с носовым кровотечением.., и так продолжается уже несколько недель.

     - Замки песка, - проговорил Торгесон. Глядя через комнату, он заметил, как диспетчер, принимающий телефонные звонки, внезапно резко выпрямился, сидя на стуле, и, переложив трубку правой руки в левую, принялся что-то писать. Где-то что-то случилось, и глядя на озадаченное лицо диспетчера, это была не кража кошелька или прочие фигли-мигли. Конечно, люди всегда остаются людьми и всегда что-нибудь да происходит. И, как ему ни было трудно в это поверить, что-то случилось и в Хэвене. В целом все выглядело так же дико, как и чаепитие в “Алисе”, но Дэвид никогда не казался ему членом объединения “чокнутых и психов”. По крайней мере, ему не вручили членский билет, поправился Торгесон.

     - Может, так и есть, - говорил Брайт, - но их фантазии можно подтвердить или опровергнуть, послав на рекогносцировку одного твоих парней. - Он помолчал. - Я прошу тебя, как друг. Я не поклонник Джонни, но все же волнуюсь за него.

     Торгесон по-прежнему смотрел на кабинку диспетчера, где Смоки Даусон строчил со скоростью мили в минуту. Он поднял голову, заметил пристальный взгляд Торгесона и поднял вверх руку с растопыренными пальцами. Погоди, - означал этот жест. Кое-что серьезное.

     - Я прослежу, чтобы кто-нибудь обязательно сгонял туда до вечера, - ответил в трубку Торгесон. - Если вырвусь, то сам съезжу и посмотрю, но...

     - Если я буду проезжать Дерри, ты подхватишь меня?

     - Я обязательно перезвоню тебе, - ответил Торгесон. - Здесь что-то происходит. Доусон выглядит так, как будто у него сердечный приступ.

     - Я буду на месте, - ответил Брайт. - Энди, я очень и очень взволнован.

     - Я знаю, - сказал Торгесон. Когда он упомянул о том серьезном, что проошло у них здесь, в голосе Брайта не мелькнуло и искры интереса, а это было очень непохоже на него. - Я перезвоню.

     Доусон вышел кабинета диспетчера. Было глубокое лето, и все подразделение полиции, кроме Торгесона, который принимал сводки, несло службу на улицах. Здание было полностью в распоряжении их двоих.

     - Боже мой, Энди, - проговорил Доусон, - мне не хотелось бы это слышать.

     - Слышать что? - Он почувствовал старое тугое волнение, поднимающееся у него в груди. Время от времени у Торгесона срабатывала некая собственная интуиция, которая находилась в тесной связи с выбранной им профессией. Случилось что-то крупное, положим. Доусон выглядел несколько пришибленно. Это старое тугое волнение - большая часть Торгесона ненавидела его, но меньшей оно было необходимо как наркотик. И вот сейчас вторая его часть сделала неожиданное радостное заключение - иррациональное, но в то же время неоспоримое. Все услышанное диспетчером каким-то образом было связано с тем, о чем рассказал Брайт. Кто-то нашел Болванщика и Безумного Шляпника и посадил первого в горшок, подумал он. Похоже, приближается чаепитие.

     - В Хэвене лесной пожар, - сказал Доусон. - Должно быть, лесной пожар. Донесение гласит, что где-то в районе леса Биг Инджин.

     - Где-то? Почему это дерьмовое слово “где-то”?

     - Донесение поступило с наблюдательной пожарной станции Чина Лейке, - продолжал Доусон. Они заметили дым примерно час назад. Около двух пополудни. Позвонили в Дерри Файер Алерт и Рейнджер Станция №3 Ньюпорта. Были посланы машины Ньюпорта, Юнити, Чины, Вулвича.

     - Трои? Альвион? Как же они? Ведь они расположены вокруг того городка! - Трои и Альвион не отвечают.

     - А сам Хэвен?

     - Все телефоны как умерли.

     - Продолжай, Смоки. Не держи меня за яйца. Какие телефоны?

     - Абсолютно все. - Он поглядел не Торгесона и сглотнул. - Конечно, сам я не проверял. Но это не самое невероятное сообщение. Я имею в виду, это все же ненормально, но...

     - Продолжай.

     Доусон заговорил снова. К тому моменту, когда он завершил рассказ, у Торгесона пересохло во рту.

     Станция №3 отвечала за контроль пожаров в графстве Пенобскот, по крайней мере до тех пор, пока лесной пожар действительно не превратится в широкий фронт. Первым шагом было наблюдение; вторым - определение места; затем - локалация. Звучит просто. На деле все не так легко. В этом случае ситуация оказалась хуже, чем обычно, потому что огонь отмечался на удалении в 20 миль. Станция №3 выслала обычные машины, потому что казалось, они могли пригодиться: невозможно было дозвониться ни до кого в Хэвене и узнать дорогу. Насколько полагали наблюдатели станции, очаг мог располагаться на восточном выгоне Фрэнка Спрюса или на милю глубже в леса. Они также выслали три команды по два человека на машинах с топографическими картами и самолет-наблюдатель. Доусон назвал эти места Большим Индейским лесом, но вождь Вавайвока давным-давно умер и теперь новое нерасистское название на топографических картах казалось более удачным: Горящие леса.

     Команды Юнити прибыли первыми ., к несчастью для себя. За 3 или 4 мили до городской черты Хэвена, откуда до расстилающейся пелены дыма было приблительно миль восемь, люди на насосной машине неожиданно почувствовали себя плохо. Не один или два: вся команда 7 человек. Водитель выжимал газ.., пока прямо за рулем не потерял сознание. Машина сошла с дороги Олд Скулхауз и врезалась в чащу леса, находясь все еще в полутора милях от Хэвена. Трое погибли сразу, двое очень тяжело ранены. Оставшиеся в живых два человека буквально на четвереньках выползли этого района.

     - И они рассказали, что там как будто газа напустили, - проговорил Доусон.

     - Это они звонили?

     - Боже мой, конечно же, нет. Тех двоих, кто еще жив, на машине скорой помощи везут в Дерри Хоум. А звонили со Станции №3.

     Они пытаются во всем разобраться, но похоже, что в Хэвене происходит еще чертовски много всякого помимо лесного пожара. Но он выходит -под контроля, синоптики обещают к вечеру восточный ветер, и похоже, что никому не удастся проникнуть туда и погасить огонь!

     - Что еще им вестно?

     - Чертов Джек! - обиженно воскликнул Смоки Доусон. - Люди заболевали, приближаясь к Хэвену, и чем ближе, тем сильнее. И это все, что вестно всем, кроме, конечно, того факта, что что-то горит.

     Ни одна пожарных команд не пробралась в Хэвен. Тем, кто направлялся Чины и Вулвича, удалось подъехать ближе всего. Торгесон подошел к анемометру, висящему на стене, и подумал, что понял, почему им это удалось. Те приближались с подветренной стороны. Если внутри и вокруг Хэвена располагался отравленный воздух.

     О боже, а если это что-то радиоактивное?

     Даже если и так, то Торгесон никогда не встречался с чем-то подобным - бригады Вулвича рапортовали о полной невозможности добраться на машинах до городской черты Хэвена. Чина отправила помпу и цистерну. Помпа присоединилась к неудачникам, а цистерна осталась на ходу и водитель сумел развернуть ее опасной зоны, вывозя людей, испытывающих приступы рвоты, набитыми в кузове, висящими на бамперах и лежащими на крыше. У большинства наблюдалось кровотечение носа, у некоторых - ушей; у одного лопнули сосуды в глазах.

     И у всех выпали зубы.

     Что же ЭТО за лучение?

     Доусон взглянул на диспетчерский пульт и увидел, что все сигнальные лампочки светятся.

     - Энди, ситуация продолжает развиваться. Мне нужно...

     - Я понял, - ответил Торгесон, - тебе нужно идти и разговаривать с чокнутыми людьми. А мне следует позвонить в приемную генерального прокурора в Огасте и поговорить с другими чокнутыми. С тех пор, как я одел эту форму, лучшим генеральным прокурором во всем штате считается Джим Тайерни, и знаешь, где он сейчас, Смоки?

     - Нет.

     - Он в отпуске, - проговорил Торгесон с диковатым смехом. - В первом со времен своего поступления на службу. Единственный администрации, кто может разобраться в этом идиотме, в настоящее время уехал с семьей в кемпинг в Юту. В Юту, мать твою! Здорово, а?

     - Здорово.

     - А что за херня имеет место быть?

     - Я не знаю.

     - Еще потери?

     - Я забыл лесного спасателя Ньюпорта, он умер, - неохотно ответил Доусон.

     - Кого?

     - Генри Амберсона.

     - Что? Генри? О боже!

     Торгесон почувствовал, что кто-то невидимый сильно заехал ему под ложечку. Генри Амберсона он знал почти 20 лет - они не были блкими друзьями, но когда все было тихо, то вместе играли в криббедж или понемногу ловили рыбу. А их семьи вместе обедали.

     О, боже. Генри, Генри Амберсон. А Тайерни сейчас отдыхал в сраной Юте. - Он что, был в одном разведывательных джипов, которые выслали на место?

     - Да. Знаешь, у него при себе оказался шагомер, ну и...

     - Что? Что же? - Торгесон сделал шаг в сторону Смоки, как бы собираясь встряхнуть того. - И что?

     - Тот парень, что вел Джип, передал, вероятно, по рации, что прибор взорвался у того на груди.

     - Бог мой!

     - Это еще не точно, - быстро вставил Доусон. - Еще ничего точно не вестно. Ситуация все еще развивается.

     - Как мог взорваться шагомер? - тихо переспросил Торгесон.

     - Я не знаю.

     - Это шутка, - пронес Торгесон ровным голосом. - Это либо идиотская шутка, или фраза передачи по радио, шедшей точно в то время. Война миров.

     Смоки робко сказал:

     - Я не думаю, что это чья-то шутка.., или розыгрыш.

     - Я тоже, - ответил Торгесон. Он направился к телефону в своем офисе.

     - Юта, мать твою, - мягко пронес он и оставил Смоки Доусона разбираться с поступающей все более и более невероятной информацией того региона, в центре которого располагался домик Бобби Андерсон.

 

3

 

     Не будь Джим Тайерни в этой долбаной Юте, Торгесон первым делом позвонил бы в его офис. Но поскольку Джима не было на месте, он отложил этот разговор на довольно недолгое время и быстро набрал номер Дэвида Брайта “Бангор Дейли Ньюз”.

     - Дэвид? Это Энди. Послушай, я...

     - Энди, поступили сведения, что в районе Хэвена вспыхнул лесной пожар. Вероятно, большой. Вы знаете об этом?

     - Да, знаем. Дэвид, я не смогу провести тебя туда. Та информация, которую ты мне дал, проверяется. Пожарные команды и счетчики не могут добраться до города. Они все заболевают. Мы потеряли лесного спасателя. Парня, которого я знал. Я слышал... Он покачал головой. - Забудь последние слова. Это чертовски невероятно, чтобы быть правдой.

     Брайт взволнованно переспросил:

     - О чем ты слышал?

     - Забудь об этом.

     - Но ты говоришь, что пожарные и спасатели заболевают?

     - Счетчики. Мы до сих пор не знаем, нуждается ли кто в помощи. Потом еще эти дерьмовые происшествия с цистерной и Джипом. Машины, похоже, просто останавливаются при приближении или въезде в Хэвен.

     - Что?

     - Ты же слышал.

     - Ты хочешь сказать, что это похоже на импульс?

     - Импульс? Какой импульс? - в голове у него мелькнула идиотская мысль, что Брайт имеет в виду шагомер Генри и все уже знает.

     - Подобный феномен предположительно сопровождает сильные ядерные взрывы. Машины как будто умирают.

     - Боже. А как насчет радио?

     - Аналогично. - Но твои приятели говорили...

     - Во всех отрядах, верно. Сотни свидетелей. Могу я хоть ссылаться на тебя в истории с больными пожарными и спасенными людьми? С умирающими машинами?

     - Можешь. Как на источник. Компетентный источник. - А когда ты впервые услышал - Дэвид, у меня нет времени на интервью для “Плейбоя”. Твой Леандро отправился в Мэнское Медоборудование за прибором для сжатого воздуха?

     - Да.

     - Он думал, что все дело в воздухе, - пронес Торгесон больше для себя, чем для собеседника. - Именно это он и думал.

     - Энди, а ты знаешь, что еще может остановить работающий мотор машины, исходя сведений, время от времени поступающих к нам?

     - И что?

     - НЛО. Не смейся, это правда. Те люди, кто с блкого расстояния наблюдал летающие тарелки, находясь в машине или самолете, почти всегда рассказывают о внезапно замолкающем моторе, который снова начинает работать только после того, как таинственный предмет удаляется. - Он помолчал. - Ты помнишь доктора, разбившегося неделю или две назад на самолете над Ньюпортом?

     Война миров, опять пронеслось в голове у Торгесона. Какая-то ахинея.

     Но шагомер Генри Амберсона ., что? Взорвался? Может ли это быть правдой?

     Теперь ему придется это выяснить; и это нужно принять за основу.

     - Мы с тобой еще поговорим, Дэйви, - сказал Торгесон, вешая трубку. На часах было 3.15. А в Хэвене огонь, зародившийся на ферме старого Гаррика, полыхал уже в течение часа и сейчас распространялся в сторону корабля в лесу все расширяющимся полукругом.

 

4

 

     Торгесон позвонил в Огасту в 3.17 дня. В это время два седана с шестью исследователями задержались на 1-95; с Файер Станция №3 в 2.26 дозвонились до офиса прокурора и в 2.49 - до полиции штата в Дерри. Отчет в Дерри включал сведения об аварии помпы и смерти спасателя, убитого своим шагомером. В 1.30 дня автомашина полиции штата Юта остановилась в кемпинге, где отдыхал с семьей Джим Тайерни. Полицейский проинформировал, что в его штате случилось чрезвычайное происшествие. Какого рода? Это, ответил полицейский, он узнает только на месте. Тайерни мог позвонить в Дерри, но он хорошо знал и доверял Торгесону Кливз Майлз. А теперь он хотел больше, чем когда либо, поговорить с тем, кому он мог верить. Внутри его зародился липкий тягучий страх, как у любого янки штата при вестии о ЧП на единственной их атомной станции, поскольку только что-то очень серьезное могло так сильно всколыхнуть округу. Полицейский соединил его по телефону и Торгесон с удовольствием и облегчением услышал его голос. В 1.37 Тайерни уселся в полицейский фургон и спросил:

     - И как быстро он может ехать?

     - Сэр! Эта машина может ехать со скоростью 130 миль в час, и, сэр, поскольку я мормон, то не боюсь ехать так быстро, так как я уверен, что не попаду в ад! Сэр!

     - Докажи!

     В 2.03 Тайерни подъехал к самолету Лирже без каких-либо опознавательных знаков, кроме американского флага на хвосте. Он ждал его на маленьком частном аэродроме у Коттонвудза.., городка, где Зейн Грей написала “Всадников розовой полыни”, ту самую любимую книгу Роберты Андерсон, благодаря которой она, возможно, и стала сама писать вестерны.

     Пилот был в штатском.

     - Вы Министерства обороны? - спросил Тайерни. Пилот взглянул на него через непрозрачные черные очки. “Из магазина”. Это было единственное, что он пронес перед, во время и после полета.

     Так полиция Далласа вступила в игру.

 

5

 

     Хэвен был всего лишь небольшим неприметным придорожным местечком, комфортабельно и в тишине проживающим свои дни вдали от основных туристических маршрутов штата Мэн. Теперь его заметили. Теперь люди толпами валили сюда. Пока они не знали о все увеличивающихся аномальных явлениях, городок представлялся им как место зарождения воздымающегося на горонте дымного шлейфа, который поначалу притягивал как мотыльков на свет лампы. К утру пожар превратится в крупнейший лесной пожар в истории штата. Свежий восточный ветер поднялся в точности по прогнозу, и теперь не было возможности остановить начавшееся распространение огня. Этот факт не умалчивался сразу, но все же о нем не распространялись: огонь может неконтролируемо гореть лишь в мертвый штиль. И нельзя бороться с пламенем, к которому невозможно приблиться, а все попытки сделать это в действительности имели крайне неприятные последствия.

     Самолет-наблюдатель потерпел аварию.

     Грузовой автобус Национальной Охраны Бангора сошел с дороги, врезался в дерево и взорвался в то мгновение, когда голова водителя просто лопнула как перезревший помидор с вишневой начинкой внутри. Все 70 добровольцев погибли, но, вероятно, лишь половина - непосредственно при аварии; остальные - во время тщетных усилий выбраться отравленного места.

     К семи часам того же вечера сотни людей - самозваные борцы с огнем, а в большинстве своем обычные представители распространенного комнатного вида зевак - гомо резиновошеюс - заполонили район происшествия. Большая часть, сунувшись туда, моментально отхлынула обратно, с побледневшими лицами, выпученными глазами, кровью, хлещущей носов и ушей. Многие стискивали в ладонях, как жемчужинки, выпавшие зубы. Немало тех добровольцев умерло.., не говоря уж о несчастных, кто волею судеб проживал на восточной окраине Ньюпорта, и неожиданно получил свою дозу Хэвена, когда ветер неожиданно менил направление. Многие них умерли в своих домах. Тех, кто приехал просто поглазеть и задохнулся в отравленном воздухе, часто находили на дорогах или обочинах свернувшимися в позу эмбриона с руками, прижатыми к животу. По словам одного сотрудников прокурора, сказанным в интервью “Вашингтон Пост” с условием неразглашения его имени, они были похожи на окровавленные человеческие запятые.

     Но не такая судьба была уготована Лестеру Морану, обитателю Бостона, продавцу тетрадей, проводящему большую часть дня на хайвеях северной части Новой Англии.

     Лестер как раз возвращался ежегодной летней поездки в школы графства Арустук, когда заметил на горонте дым - очень много дыма. Это случилось около 4.15.

     Событие показалось ему занимательным. Лестер не торопился домой, поскольку не был женат и не имел определенных планов на ближайшую пару недель. Он был пироманом. Таким уж он родился. Даже несмотря на то, что последние 5 дней он безвылазно просидел за рулем, ведя трясущуюся машину по ухабам и кочкам дерьмовейшей дороги, имеющим в качестве названия лишь координаты с листа топографической карты, приобретя в результате ощущение кирпичей в почках и отсиженную задницу. И куда девалась его усталость! В глазах загорелся тот сверхъестественный огонь, так хорошо читаемый и до такой степени нелюбимый пожарными от Манхеттена до Москвы: огонь нечестивого восхищения пиромана.

     Людей, подобных ему, боссы пожарных команд принимали в свою среду.., лишь будучи приперты к стене. Всего лишь 5 минут назад Лестер Моран выглядел обиженной побитой собакой и имел в своей биографии тот факт, что в 21 год его не приняли -за кусочка металла, сидящего в голове, в Бостонскую пожарную дружину. Теперь он превратился в человека, готового с удовольствием навьючить себе на спину помпу в половину собственного веса и тащить ее всю ночь, вдыхая запах дыма с таким же наслаждением, с каким мужчина обоняет тонкий аромат ысканных духов прелестной женской шейки; он был готов сражаться с языками пламени до тех пор, пока кожа на его лице не покроется пузырями и не сгорят брови. Лестер свернул с дороги на Ньюпорт в сторону Хэвена.

     Кусочек железа у него в голове появился в результате кошмарной аварии, проошедшей с 12-летним Мораном и молодым патрульным. Машина врезалась в мальчика и отшвырнула того футов на 30, где полег был прерван стоявшей там фундаментальной кирпичной стеной мебельного склада. Уже справили последний обряд; хирург, оперировавший ребенка, сказал безутешным родителям, что их сын или проживет часов шесть, или впадет в кому на несколько недель, но конечный результат будет один - он умрет. Вместо этого прогноза мальчик очнулся вечером того же дня и попросил мороженого.

     - Бог совершил чудо, - всхлипывала мать, - это знак господа!

     - Я придерживаюсь того же мнения, - проговорил хирург; чуть ранее он мог лицезреть мозг ребенка через зияющую дыру в разбитой головке бедного крошки.

     И теперь, с каждой минутой приближаясь к этому восхитительному дыму, Лестер ощутил легкое недомогание в области желудка. Он списал все на нервное возбуждение и вскоре позабыл об этом. Железяка в его голове, кроме всего, по размеру раза в 2 превосходила таковую у Гарденера. Факт отсутствия во все сгущающейся пелене дыма машин Лесного Департамента или полиции показался ему одновременно настораживающим и возбуждающим. Его машина обогнула крутой гиб дороги, и он увидел бронзовый “Плимут”, лежащий кверху брюхом в канаве слева от него, причем обе красные сигнальные фары на крыльях продолжали мигать. На автомобиле он прочитал ДЕРРИ Ф.Д.

     Лестер остановил свой фургончик и рысью добежал до места аварии. Он увидел кровь и на сиденье, и на рулевом колесе, и на коврике на полу. Красные капельки виднелись даже на щитке от ветра.

     Ну и ну, как много крови. Лестер в ужасе глядел на нее, а потом перевел взгляд в сторону Хэвена. Основание столба дыма теперь приобрело тускло красный цвет, и Лестеру почудилось, что он отсюда слышит глухой треск лопающихся под напором огня деревьев. Это можно сравнить разве что с тем, как будто ты стоишь у самого большого на свете открытого печного горна.., или как будто у доменной печи вдруг выросли ноги и она медленно приближается к тебе.

     Теперь, слыша гул огня и видя величественное тусклое красное зарево, перевернутая и забрызганная кровью машина пожарного контроля Дерри показалась такой ничтожной. Лестер вернулся к своей машине, по дороге выиграв бой с совестью, пообещав себе остановиться у первого же придорожного телефона-автомата и сообщить об увиденном в полицию Кливз Майлз...

     Чтобы разогнать машину до самой высокой скорости.., около 60 миль в час, ему пришлось преодолеть неприятные рывки мотора... За каждым поворотом дороги он ожидал увидеть заграждения, блокирующие проезд, беспорядочное столпотворение машин, мужчин, отдающих в усилители команды, и группы людей, одетых в каски и прорезиненные плащи.

     Ничего подобного. Вместо заграждений и кипучей активности он проезжал мимо перевернутой помпы Юнити со снесенной напрочь кабиной; нее выливались последние капли содержимого.

     Что-то здесь случилось. Что-то большее, чем просто лесной пожар. Пожалуй, Лес, тебе стоит убраться отсюда.

     Но вместо этого он повернулся в сторону пожара и пропал.

     Привкус дыма в воздухе становился все сильнее. Треск лопающихся от жара деревьев превратился в непрерывный гул. И неожиданно он понял правду: с огнем никто не боролся. Абсолютно никто. И в результате, с помощью свежего ветерка пламя вырастало подобно монстру-мутанту фильма ужасов.

     Эта мысль опьянила его чувством опасности.., и восторга.., и нездоровым мрачным весельем. Узнать такую правду напоследок было невесело, но он видел все своими глазами и не мог отрицать очевидного. Тем более что не он один почувствовал это. Мрачное веселье, казалось, было неотъемлемой частью характера каждого пожарного, с кем он выпивал (а угощал он почти всех встречавшихся ему на жненном пути работников этой профессии).

     Он спотыкаясь, на ощупь пробрался к машине, с некоторым трудом завел мотор (удивляясь, что будучи в таком возбужденно-восторженном состоянии сделал это с первого раза), включил кондиционер на полную мощь и опять устремился в сторону Хэвена. Он подозревал, что этот поступок был чистой воды идиотством - кроме всего прочего, Лес был не суперменом, а 45-летним лысеющим продавцом школьных тетрадей, все еще не женатым -за своей стеснительности и страха перед необходимостью назначать кому-либо свидания. Он вел себя не просто как идиот.

     На деле он сейчас был суров как судья и верил, что действует рационально. Но по правде говоря он поступал как лунатик. И не мог остановиться, как не может остановиться и наркоман при виде сосуда со своим зельем.

     Он не мог бороться с огнем...

     ...но все еще мог посмотреть поближе.

     И там на самом деле будет на что посмотреть, не так ли? Лестер задумался. Пот уже ручьем катился по его лицу в ожидании жары, которая будет впереди. Он сильнее нажал на педаль газа и подумал:

     А как же тебе не поехать? Когда у тебя появляется шанс - один-единственный за всю твою жнь - увидеть нечто подобное, как ты можешь поступить иначе?

 

6

 

     - Я просто не знаю, как объясню своему папаше, - проговорил молодой продавец Мэнского Медоборудования. Сейчас он никогда не стал бы просить отца о расширении дела, как четыре года назад. Его отец наорал на него после того, как тот дал в аренду прибор тому старикану, который больше не объявился, а теперь в Хэвене все попадало к чертовой матери - по радио объявили, что вспыхнул лесной пожар, а потом стали намекать, что там творится какая-то чертовщина - и теперь он доказывал, что никогда не видел тот прибор сжатого воздуха, который сдал в аренду сегодня утром репортеру в очках с толстыми стеклами. Сейчас перед ним стояли еще двое парней, по меньшей мере солдаты, оба здоровые, и что самое неутешительное, один такой черный, какими только могут быть люди вообще, и требуют не один прибор, а целых шесть.

     - Скажи отцу, что мы реквировали их, - ответил Торгесон. - Я имею в виду, вы поставляете респираторы для пожарных, не правда ли?

     - Да, но...

     - А в Хэвене сейчас полыхает лесой пожар, не так ли?

     - Да, но...

     - Тогда давай их поскорее. У меня нет времени на всякую чепуху.

     - Отец убьет меня, - захныкал паренек. - И все дела. Торгесон встретил Клаудела Вимза, выезжая, гаража в тот момент, когда тот намеревался припарковать там свою машину. Вимз, единственный чернокожий солдат государственной службы штата Мэн, был высоким - не выше, однако, Монстра Дугана, но тем не менее имел весьма представительные 6 футов. Клаудел имел один-единственный уцелевший передний зуб и когда очень блко склонялся к людям - подозреваемым, к примеру, или несговорчивым клеркам - и улыбался, обнажая ослепительно блестящий резец, те начинали заметно нервничать. Однажды Торгесон спросил Клаудела Вимза, почему это происходит, и тот ответил, что он верит, что подобное воздействие уходит корнями в черную магию.

     А затем он захохотал и смеялся до тех пор, пока не задрожали оконные стекла.

     Теперь Вимз блко склонился к клерку и опять пустил в ход действенное средство старушки-магии.

     Когда они покинули офис с требуемым, клерк даже не был уверен, не сон ли это.., кроме того, этот черный приятель обладал самым огромным зубом, какой он только видел в жни.

 

7

 

     Беззубый старик, продавший Леандро футболку, стоял на крыльце и безучастно смотрел на проезжавшую машину Торгесона. Когда она проехала, он вошел внутрь дома и набрал тот номер, по которому большинство людей не смогли бы дозвониться; вместо этого они услышали бы сигнал, подобный сирене, который разозлил Энн Андерсон. Но сзади телефонного аппарата было пристроено специальное устройство, и вскоре он разговаривал с обеспокоенной Хейзл Маккриди.

 

8

 

     - Итак! - проговорил Вимз, поднимая глаза от спидометра. - Я погляжу, мы едем на скорости чуть более 90 миль в час! И с тех пор, как единодушно было принято решение, что ты, вероятно, поганейший водитель в целом штате...

     - Что за долбаное решение? - поинтересовался Торгесон.

     - Мое долбаное решение, - ответил Клаудел Вимз. - Это же выведено дедуктивными методами. И соответственно этому я вскоре должен умереть. Я не знаю, веришь ли ты в эту чепуху о последнем желании, дарованном человеку, и если ты веришь, то, может, расскажешь об этом? Если сможешь это сделать до того, как мы напялим эту хреновину.

     Энди открыл было рот, но потом закрыл его. - Нет, - проговорил он, - я не смогу. Довольно. Даже этого вполне достаточно. Ты можешь плохо себя почувствовать. Надень респираторы прямо сейчас.

     - Мой бог, в Хэвене что, отравлен воздух?

     - Точно не знаю, но полагаю так.

     - Боже. - снова повторил Вимз. - И кто раскрыл этот секрет? Энди лишь покачал головой.

     - И поэтому никто не борется с огнем. - Дым закипал над горонтом косой широкой полосой, отсюда имевшей белый цвет, спасибо Господу.

     - Я не знаю. Я только так думаю. Покрути-ка одну ручек радио.

     Вимз уставился на Торгесона, как будто тот сошел с ума. - Какую ручку?

     - Любую ручку. - Вимз принялся крутить ручки полицейского приемника, вначале послышались сбивающие с толку похожие на лепет переговоры полицейских и пожарных, стремящихся попасть к очагу пожара, но не способных сделать это. Далее они услышали запрос вторым группам на месте происшествия - грабежа ликерного склада. Назван был адрес 117, Мистик Авеню, Медфорд.

     Вимз поглядел на Энди. - Джипперс - Крипперс, Энди. Я не знаю, где находилась эта Мистик Авеню в Медфорде - а по правде говоря, я не уверен, что такая улица вообще есть в Медфорде.

     - Я думаю, - проговорил Энди, и голос его доходил до его же ушей как будто далека, - эти вги приходили именно Мидфолда в Массачусетсе.

 

9

 

     В 200 ярдах после городской черты Хэвена мотор машины Лестера Морана заглох. Он не чихал; он не работал рывками; не давал обратных оборотов. Он просто умер, тихо и без помпы. Мужчина вышел машины, не потрудившись даже выключить зажигание.

     Здесь слева и справа от него лежали нетронутые поля - Кларендона справа и Рувалля слева. В лесу Лестер различал постоянно мигающие сполохи красного и оранжевого цвета; все темнеющей завесой поднимался дым. Он мог различить и глухие взрывы дуплистых стволов, в то время как огонь высасывал них кислород, как костный мозг старых костей. Ему захотелось побежать к машине перед тем, как это проойдет - она заведется, конечно заведется, старушка ни разу его не подводила - и убраться на порядочное расстояние от этого красного приближающегося зверя. Ну беги же! Беги, во имя бога! Ты увидел это, теперь БЕГИ!

     Но дело в том, что реально он еще не видел огня. Лестер чувствовал его опаляющее дыхание, видел, как он подмигивал ему глазом огненных языков и выдыхал дым своих драконьих ноздрей.., но огня он так и не видел.

     Но вот он увидел его. Внезапным рывком пламя появилось на западном поле Лютера Руваля. Основной фронт огня полыхал в Большом Индейском лесу, но край вырвался леса. Деревья, расположенные тесной группой на дальнем конце поля, оказались неровней огненному зверю. На секунду они стали черными на фоне пламени, поменявшего цвет позади них - с желтого на оранжевый, с оранжевого на ярко-красный. Затем они просто потонули в огне. Все проошло в одно мгновение. Еще секунду Лестер видел их верхушки, а затем исчезли и они.

     Огненный фронт был перед ним, 80 футов высоты, пожиравший деревья, пока Лестер Моран стоял перед ним загипнотированный, с открытым ртом. Языки пламени стали спускаться по склону на поле. Теперь дым клубился вокруг человека, все темнея и уплотняясь. Тот начал кашлять.

     Беги отсюда! Ради Бога, беги!

     Да, теперь пришло время; теперь он мог бежать. Бежать так быстро, как только мог. Все живое так делало. Все живые существа.

     Лестер уже было повернулся вполоборота к машине и остановился.

     Все живые существа.

     Верно. Все живое спасалось бегством перед стеной огня. Старинная вражда забывалась. Койот бежал впереди кролика. Но ни кролики, ни койоты не сбегали вн по склону; в серо-стальном небе не было птиц.

     Не было никого, кроме него.

     Отсутствие спасающихся от огня птиц и зверей могло означать одно: их не было и в лесу.

     Перевернутая федеральная полицейская машина, и кровь везде. Помпа, врезавшаяся в дерево. Кровоточащая рука.

     Что же здесь происходит? - завопило его сознание.

     Он не знал.., но он знал, что одел эти сказочные туфельки страны Оз. Он толкнул дверцу машины - а потом оглянулся напоследок.

     Он вскрикнул, увидев то, что поднималось густой пелены дыма. Он кричал и кричал, стоя и задыхаясь и кашляя от дыма.

     Нечто - неимоверно огромное нечто поднималось клубов дыма подобно огромному киту, волнами рассекающему небосвод.

     Солнечный свет, заглушенный пеленой дыма, приглушенно отражался на его боках - а оно все вырастало, вырастало, поднимаясь совершенно беззвучно, тишина нарушалась лишь гулом победно шествующего подобно штормовой волне огня.

     Выше.., все выше.., все выше.

     Лестер вытянул шею, чтобы уследить за этим медленным и невероятным воздыманием и поэтому не сразу заметил небольшой непонятный предмет, вынырнувший стены дыма и быстро катившийся в его сторону. Это была красная детская колясочка. В начале лета в ней катался маленький Билли Фаннин. Теперь в коляске располагалась некая платформа, а на ней была установлена пила Бенсона - что-то вроде электрического лезвия, укрепленного на длинном шесте. Лезвие управлялось спусковым механмом пистолета. На шесте сохранилась даже торговая этикетка, гласившая: С ПОМОЩЬЮ БЕНСОНА ВЫ РАЗРУБИТЕ ДАЖЕ БУРЮ. Весь механм был укреплен на кардановом подвесе и отдаленно напоминал выступающий нос какого-то нелепого корабля.

     Лестер, съежившись от ужаса, стоял за автомобилем и глазел в небо, когда сенсор этого немыслимого устройства - оживший и превратившийся в улавливатель плоти - привел в движение электронный стартер лезвия (до такого усовершенствования никогда бы не додумались сами конструкторы Бенсона). Лезвие пришло в движение, и небольшой газовый моторчик взвыл, как кошка, которой прищемили хвост.

     Лестер оглянулся и увидел нечто, похожее на установленный на подвижной платформе спиннинг с зубами, стремительно приближающееся к нему. Он вскрикнул и нырнул за машину.

     Что здесь творится? вопило его сознание. Что здесь творится, что здесь творится, что здесь творится, что - лезвие качнулось на подвесе, отыскивая Лестера по испускаемым им мозговым импульсам, которые ощущались машиной как небольшие четкие возмущения, читаемые подобно ображению на экране радара. Силовое лезвие не было особенно умным (его мозговой центр был взят от программируемой игрушки Ужасный Танк-охотник), но и этого вполне хватало, чтобы оставаться нацеленным на нкочастотные электрические сигналы мозга Лестера Морана. Его аккумулятора, как можно было бы сказать другими словами.

     - Пошла вон! - завопил Лестер, а колясочка Билли Фаннина приближалась к нему. Убирайся! Убирайсяяяя!

     Вместо этого устройство, казалось, рывком приблилось к нему. Лестер с вырывающимся груди сердцем увернулся, лезвие повторило его маневр. Лестер снова метнулся - ив это время огромная, медленно ползущая тень упала на него и вопреки всему тот взглянул наверх... Он просто не мог не взглянуть. Ноги зацепились одна за другую и адская машина обрушилась на него. Вертящееся лезвие со смачным хлюпом вонзилось в голову человека. Она все еще продолжала трудиться над останками Морана, когда огонь накрыл и ее, и жертву.

 

10

 

     Торгесон и Вимз увидели тело на дороге в одно и то же время. Сейчас оба они дышали через противогазы; тошнота накатила внезапно и с ошеломляющей силой, но, одев маски, они мгновенно почувствовали себя лучше. Леандро был прав. Воздух. Дело в воздухе.

     Клаудел Вимз не проронил ни слова с того момента, как они поймали последнюю сводку полиции Массачусетса. Он сидел, положив руки на колени, пристально и внимательно следя взглядом за всем, что происходило за окном машины. Дальнейшая настройка передатчика выдала им новости полицейской хроники таких занимательных местечек, как Фрайдей, штат Северная Дакота; и Арнетт, штат Техас.

     Торгесон притормозил, и оба полицейских вышли машины. Вимз помедлил и затем вытащил пистолет. Торгесон одобрительно кивнул. Кое-что стало проясняться. Оказалось не совсем нормально, но ясно. Габбонз и Роудз пропали на этой дороге на обратном пути городка. Монстр тоже побывал здесь за день до самоубийства. Как там поется у Фила Коллинза? Сегодня вечером что-то разлито в воздухе...

     Хорошо, допустим, это было в воздухе.

     Торгесон осторожно перевернул труп человека, который был, предположительно, одним тех, кто погиб -за своего любопытства.

     Полицейский повидал много всякого на дороге, но теперь у него вдруг перехватило дыхание и он вынужден был отвернуться.

     - Мой бог, - подал голос Вимз, - что его так отделало? - Маска приглушала слова, но нотки испуга все же живо угадывались.

     Торгесон не знал. Однажды ему довелось увидеть труп одного несчастного, которого сбила снегоочистительная машина. Оба тела выглядели похоже. Пожалуй, последствия того инцидента выглядели аналогично.

     Человек на дороге был в крови от макушки того, что ранее было головой до пояса. Пряжка ремня была глубоко вдавлена в тело.

     - Ради бога, прости, друг, - пробормотал Торгесон и аккуратно опустил тело на землю. Можно было бы поискать бумажник, но ему более не хотелось дотрагиваться до окровавленных останков. Он направился к машине. Вимз шел поодаль, держа пистолет у груди. В отдалении, к западу от них, дым сгущался темной плотной массой, но здесь и его острый едкий запах был еле уловим.

     - Это черт знает что, - сквозь маску пронес Вимз.

     - Точно.

     - И мне здесь очень-очень не нравится.

     - Точно.

     - Нам следует убираться отсюда. - Позади них раздался хруст ломающихся веток - и на секунду Торгесону почудилось, что это треск пожирающего хворост огня - по правде говоря, он был далеко, но вполне мог оказаться и здесь. Вполне правдоподобно! Если уж вы заглянули на чаепитие к Безумному Шляпнику, то все, что бы ни происходило, должно представляться правдоподобным. Оглянувшись, мужчина понял, что услышал треск не ломающихся, а раздвигаемых веток.

     - Ах ты, чертова задница'. - вскрикнул Вимз.

     У Торгесона от умления отвисла челюсть.

     Сделанный на совесть, прочный, но совершенно неуместный в этих условиях автомат по розливу Кока-колы появился кустов, растущих на обочине, и продвинулся в их сторону. Стеклянная передняя панель была разбита, а боковые стороны этого большого прямоугольного ящика сильно поцарапаны. На металлической панели спереди Торгесон увидел некий недвусмысленный и наводящий на страшные размышления контур, глубоко вдавленный внутрь и походящий на барельеф.

     Он был очень похож на половинку человеческой головы.

     Кока-автомат выплыл на середину дороги и попросту завис над ней на секунду, напоминая гроб, выкрашенный в неподобающе жнерадостные цвета. Они казались яркими лишь до того момента, пока вы не замечали кровь, ручейками и каплями стекавшую и застывающую темно-бордовыми большими не правильного очертания лужицами.

     Торгесон услышал тихое жужжание и последовавший за ним щелкающий звук.

     Как реле, - подумал он. А может, он неисправен. Все может быть, но...

     Автомат Кока-колы вдруг стремительно ринулся в их сторону.

     - ., твою мать! - закричал Вимз. В его тоне слышались не только нотки испуга и ужаса, но и ненормального смеха.

     - Стреляй в него! Стреляй в него! - отпрыгивая в сторону, проорал Торгесон.

     Вимз отступил, споткнулся о тело Леандро и грохнулся на землю. Это было чертовски глупо, но в то же время как нельзя кстати. Автомат промазал на какой-то дюйм. Пока он разворачивался перед новой атакой, Вимз сел и быстро раза три выстрелил в него. Металл вогнулся внутрь и разорвался маленькими чудесными дырочками с черным пятном в центре. Машина загудела. Она притормозила в воздухе, рыская и дергаясь вперед-назад, как человек, страдающий от хореи Хантингтона.

     Торгесон достал табельный пистолет и четыре раза выстрелил. Автомат развернулся в его сторону, но как-то вяло, как будто никак не мог набрать необходимую скорость. Он резко остановился, судорожно дернулся вперед, затормозил и рванулся опять, пьяно покачиваясь стороны в сторону. Жужжание усилилось. Ручейки содовой отвесно падали на землю.

     По мере приближения автомата Торгесон с легкостью уворачивался от него.

     - Ложись, Энди! - закричал Вимз.

     Торгесон упал, Клаудел одну за другой вогнал в автомат еще 3 пули. На третий раз внутри машины что-то взорвалось. Повалил черный дым, и бок машины облнул сполох зеленого пламени.

     Зеленое пламя, отметил Торгесон. Зеленое.

     Автомат грохнулся на землю футах в 20 от тела Леавдро. Он затрясся, с глухим звуком откатился в сторону. Звякнули разбитые стаканы. Секунды на 3 повисла тишина, нарушенная каким-то долгим с металлическим оттенком каркающим звуком. Потом все затихло. Автомат по разливу Кока-колы лежал поперек белой разметки посередине девятого шоссе и был мертв. Его красно-белая шкура пестрела многочисленными пулевыми отверстиями. Из них просачивались струйки дыма.

     - Сэр, я всего лишь поднял свой пистолет и пристрелил автомат Коки, - -под маски приглушенно раздался голос Вимза.

     Энди Торгесон повернулся к нему. - Но ты не крикнул “Стой!” и не дал предупредительный выстрел в воздух. А, быть может, он был лишь подозреваемым, ты, тупица.

     Мужчины уставились -под респираторов друг на друга и рассмеялись. Вимз смеялся так, что почти согнулся пополам.

     Зеленое, - вспомнил Торгесон, продолжая смеяться, хотя в душе ему совсем не было смешно. Огонь, вырвавшийся этой адской машины, был зеленого цвета.

     - Я никогда не стрелял в воздух, - пророкотал, задыхаясь, Вимз. Нет, я такого не делал никогда. Совсем.

     - И нарушил его долбанные гражданские права, - отпарировал Торгесон.

     - Должно быть проведено расследование, - сквозь смех продолжал Вимз. - Эй, малыш! Я хотел бы сказать.., сказать... - он зашатался, а у огромного Вимза было чему шататься.

     Торгесон понял, что и у него все поплыло в голове. Они ведь дышали чистым кислородом.., гипервентилированным.

     - Прекрати смеяться! - закричал он, голос звучал как будто далека. - Клаудел, не смейся больше.

     Кое-как ему удалось добраться до покачивающегося Вимза. Расстояние между ними казалось Торгесону огромным. Уже почти у цели он споткнулся. Вимзу удалось подхватить его и какое-то время они оба стояли в обнимку, покачиваясь стороны в сторону подобно Рокки Балбоа и Аполо Грину в конце первого раунда.

     - Ты, ослиная задница, ты завалишь меня, - пробормотал Вимз.

     - Ты же первый начал, - отпарировал Торгесон. Мир сфокусировался, расплылся и наконец обрел ясные очертания опять.

     Я медленно вдыхаю, внушал себе Торгесон. Делаю глубокие медленные вдохи, мое дыхание легко. Успокойся, мое дышащее сердце. Последняя реплика вызвала у него легкий смешок, который ему тут же удалось подавить.

     Все еще в обнимку полицейские плавно колыхнулись машине.

     - Тело, - вспомнил Вимз.

     - Не сейчас. Он мертв. А мы все еще нет. Пока нет.

     - Погляди-ка, - остановил его Вимз в тот момент, когда они проходили мимо останков Леандро. - Сиськи! Они же не работают!

     Голубые фонари на крыше машины, прозванные пузырями или сиськами, были потухшими и абсолютно мертвыми. Но такого не должно было быть - поскольку после долгих лет службы у них вошло в привычку при приезде на место происшествия не выключать их.

     - Ты что, - начал Торгесон и неожиданно умолк. Что-то неуловимо менилось вокруг них. День потемнел, как бывает когда большое темное облако закрывает солнце или же во время солнечного затмения. Полицейские переглянулись, а потом повернулись в сторону. Торгесон первым заметил огромную серебристую тень, появившуюся плотной дымовой завесы. Она мерцала в лучах солнца.

     - Святой боже, - тихо взвгнул Вимз и его большая черная рука нащупала руку Торгесона и сжала ее. Тот почти не ощутил этого, хотя отметины от пальцев Вимза, должно быть, будут видны и завтра.

     А это нечто поднималось.., поднималось.., поднималось...

     Солнечный свет, приглушенный пеленой дыма, отражался на металлической поверхности. Предмет поднялся примерно градусов на 40. Казалось, он колеблет и рассекает сами солнечные лучи, хотя это вполне мог быть и оптический обман от разогретого воздуха.

     Конечно, это была иллюзия - должна быть иллюзия. Этого никак не могло быть в действительности; вероятно, они надышались чистого кислорода. Но как же у нас двоих могут быть идентичные галлюцинации?

     - О, мой бог, - прорычал Вимз, - это же летающая тарелка, Энди, это же треклятая летающая тарелка!

     Но Торгесону казалось, что предмет похож более на перевернутый армейский полевой котел - самый крупный, какой можно было только вообразить. Он поднимался все выше и выше; казалось, он вот-вот оборвется, вот-вот между ним и пеленой дыма появится затуманенная полоска неба, но он все воздымался и воздымался, и от его размеров деревья и весь окружающий ландшафт казались маленькими и незначительными. В виду этого огромного предмета дым от лесного пожара был похож на жалкий дымок тлеющих в пепельнице окурков. Он все больше и больше заполнял собою небосвод, четко выделяясь на горонте, поднимаясь в мертвой тишине Большого Индейского Леса.

     Два человека смотрели на это, а затем Вимз судорожно вцепился в Торгесона, а тот - в Вимза, они как дети держались друг за друга и Торгесон думал: Ой, а что если он упадет на нас...

     Но объект все поднимался дыма, все выше и выше и, казалось, этому не будет конца.

 

11

 

     К заходу солнца силами Национальной Безопасности Хэвен был полностью отрезан от всего мира. Люди, одетые в специальное обмундирование, окружили его со всех сторон.

     Торгесон и Вимз выбрались - но без машины. Она осталась стоять так же безжненно, как и Ботинки Джона Уилкерса. К тому моменту, когда у двоих полицейских закончились запасы кислорода в емкостях, которые они уже по несколько раз меняли, им удалось добраться до Трои, где они смогли вдохнуть атмосферный воздух - как потом выразился Вимз, ветерок дал им шанс. Они вырвались того, что впоследствии в сверхсекретных правительственных докладах называлось “зоной поражения”, и именно от них поступили первые официальные сведения о происходящих вокруг Хэвена событиях. Правда, и до них поступали сотни неофициальных сообщений о летальных свойствах воздуха в районе и тысячи - об огромном НЛО, поднимающемся дымящегося леса.

     Вимз вышел оттуда с кровотечением носа. Торгесон потерял с полдюжины зубов. Они считали, что им просто повезло.

     Изначально установленный оградительный периметр, укомплектованный силами национальной безопасности Бангора и Аугусты, был тонок. К 9 вечера он был подкреплен солдатами Лаймстоуна и Прески-Айля, Брунсвика и Портленда. К рассвету еще тысяча вооруженных служащих сил безопасности прибыла восточных районов страны, ФБР вступило в игру в 6.00 утра, а ЦРУ - в 7.15. К 8.00 они с пеной у рта спорили о том, кому же надлежит заниматься этим вопросом. В 9.15 испуганный и разозлившийся агент ЦРУ по имени Спаклин пристрелил агента ФБР по имени Ричардсон. Инцидент замяли, но и Гарденер, и Бобби Андерсон могли четко осознать - полиция Далласа вышла на сцену и полностью контролировала ситуацию.

 

Глава 10

 

ТОММИНОКЕР СТУКНУЛ В ДВЕРЬ

 

1

 

     Наступил миг паралующей тишины в кухне Бобби, после осечки кольта 45-миллиметрового калибра Ива Хиллмана, тишины, которая была настолько же психической, насколько и фической. Расширенные голубые глаза Гарда впились в зеленые глаза Бобби.

     - Ты пытался... - начала Бобби и ее мысль (пытался!!) эхом отозвалась в голове Гарденера. Этот миг, казалось, длился очень долго. А закончился он внезапно, как лопается стекло.

     Бобби от волнения уронила фотонный пистолет на пол. Теперь она снова подняла его. Второго шанса может и не быть. Когда она возбуждена, ее мысли были полностью открыты для Гарденера и он почувствовал ее ток в том шансе, который она дала ему. Она имела в виду, что второго шанса может не быть.

     Он ничего не мог делать правой рукой; она была под столом. Прежде чем она смогла навести на него ствол фотонного пистолета, он положил левую руку на край кухонного стола и, не раздумывая, оттолкнул его о всех сил. Ножки стола гнетуще вжали о пол, пока стол двигался. Он ударил Бобби в уродливую сросшуюся грудь. В тот же момент луч ослепительного зеленого света вылетел ствола игрушечного автомата. Не задев грудь Гарда, он дернулся и прошел выше, футом выше, но он все же мог ощущать покалывание кожи там, под рубашкой, как будто ее поверхностные молекулы танцевали как капли воды на раскаленной сковородке.

     Гард повернулся направо и упал ничком, чтобы спастись от луча того, что выглядело как свет. Его ребра ударились о стол, сильно ударились и стол снова врезался в Бобби, на этот раз даже сильнее: ножки стула Бобби качнулись назад, и Бобби с треском свалилась на пол. Луч зеленого света дернулся вверх, и Гарденер сразу вспомнил о тех парнях, которые стоят на бетонке взлетной полосы, управляя могучими прожекторами, которые указывают самолетам путь на посадку.

     Он услышал нкий звонкий треск, как будто щепка откололась от фанерного потолка. Посмотрел вверх и увидел, что фотонный пистолет прорезал щель в кухонном потолке. Гарденер пошатнулся, невероятно, но его челюсти щелкнули, и их свело новым зевком. В его голове раздался звон и эхом отозвался зеленый огонь тревоги мыслей Бобби.

      (У него есть пушка, чтобы меня застрелить, ну, ублюдок, ублюдок, пушку заимел)

      Он попытался защитить себя от безумия и не мог. Бобби вжала в его голове, и пока она секунду лежала между столом и перевернутым стулом, она пыталась достать пушку, чтобы снова выстрелить в него.

     Гарденер поднял ногу и снова толкнул стол, лицо его исказилось гримасой усилия. Он перевернулся, пиво, таблетки и бубнящее радио свалились на пол. Большинство предметов упало на Бобби. Пиво брызнуло ей на лицо и, пенясь и шипя, побежало по ее новой и лучшей коже. Приемник ударил ее по шее, затем упал на пол и отскочил в мелкую лужу пива.

     Стреляй, ты, ублюдок! Завопил Гарденер на него, - Взорвись! Уничтожь себя! Взорвись, ты, проклятая тварь, взор-Приемник сделал нечто большее. Он, казалось, раздувался до отказа и затем с треском лопающегося пива разлетелся вдребезги, вергая лучи зеленого света как молния. Бобби завопила. То, что слышали его уши, было плохим, звук внутри головы был несравненно худшим. Гарденер завопил, вместе с тем не слыша самого себя. Он увидел, что рубашка Бобби загорелась.

     Он нажал на курок кольта, не думая ни о чем, и на этот раз пистолет сработал, выпустив пулю в лодыжку Джима Гарденера, раздробив ее. Боль горячим ветром пронеслась через его мозг. Он снова закричал. Он шагнул вперед, волоча ногу, в голове его звенел ее ужасный, давящий на психику вопль. Через секунду он сделал бы его безумным. Эта мысль в самом деле была освобождающей. Когда он наконец-то сойдет с ума, все это дерьмо уже больше не будет иметь никакого значения.

     Затем, на одну секунду. Гард увидел свою Бобби в последний раз.

     Он думал, что Бобби, вероятно, пытается улыбнуться.

     Затем вг снова возобновился. Она вопила и пыталась сбить языки пламени, которые охватили верхнюю часть ее тела, и этот вопль был ужасно, ужасно громким, он был невыносим. Невыносим для них обоих, подумал он. Он наклонился, нашел треклятый пистолет на полу и поднял его, и боль в лодыжке была ужасной, - он это знал, но на секунду она ушла от него, погребенная пронзительной агонией Бобби. Он нацелил пистолет на ее голову.

     Ну, сработай же, ты, проклятая тварь, ну пожалуйста, пожалуйста, сработай. Но если она сработает, а он промахнется? В магазине может не оказаться еще одного патрона.

     Его проклятые руки не перестанут трястись. Он упал на колени, как человек, принужденный внезапной насильственной необходимостью помолиться. Он повернулся к Бобби, которая лежала, крича и корчась, охваченная огнем, на полу. Он мог ощутить запах ее горения; мог видеть черные капли пластика от футляра приемника, которые, пузырясь падали на ее платье. Он почти потерял равновесие и упал на верхнюю часть ее тела. Затем он надавил стволом кольта на ее шею в нажал спусковой крючок.

     Опять осечка.

     Бобби вопила и вопила. Вопила у него в голове. Он снова попытался передернуть затвор. Почти вытащил его. Затем он скользнул в первоначальное положение. Осечка, пожалуйста, о Боже, о, пожалуйста, позволь мне быть ее другом последний раз!

     На этот раз он полностью оттянул затвор назад и снова нажал спуск. На этот раз пистолет не подвел.

     Вг в его голове неожиданно перешел в громкое жужжание. Он знал, что слышит звук смертельного распада. Он поднял голову и посмотрел вверх. Яркая полоса солнечного света распоротой крыши упала ему на лицо, раздавив его на две половины. Гарденер закричал.

     Неожиданно жужжание прекратилось и настала тишина.

     Бобби Андерсон - или то, во что она превратилась, - была так же мертва, как куча опавших осенних листьев в контрольном отсеке корабля, так же мертва, как и те галерные рабы, которые управляли кораблем.

     Она была мертва и Гарденер с радостью согласился умереть тоже.., но это было еще не все.

     Еще не все.

 

2

 

     Кьюл Арчинбург пил Пепси, когда в его голове стали раздаваться вопли. Бутылка выпала его руки и разбилась о пол, когда он судорожно потянулся за виски. Дэйв Ратледж, задремав у дверей на сколоченном им самим стуле, приткнулся к стене и видел кошмарные сны в незнакомых тонах. Его глаза внезапно раскрылись, и он сидел прямо, словно привязанный, как будто кто-то коснулся его электрическим проводом, сухой комок стоял у него в горле. Его стул выскользнул -под него, и когда его голова ударилась о деревянную стенку магазина, шея треснула, как стекло. Он умер, прежде, чем упал на асфальт. Хейзл Маккриди готовила себе чай. Когда начались вопли, ее руки затряслись. Одна рука, державшая чайник, плеснула кипятком на другую, в которой была чашка, нанеся ужасный ожог. Она отшвырнула чайник через всю комнату, вопя от боли и страха. Эшли Рувалл, который ехал на велосипеде мимо городской мэрии, упал посреди улицы и лежал недвижно, оглушенный. Дик Эллисон и Ньют Берринджер играли в карты в доме Ньюта, в игру, которая становится довольно-таки глупой, когда каждый знает, что другой держит в руке, но больше заняться было нечем, и, кроме того, они просто проводили время в ожидании телефонного звонка от Бобби, которая сообщит, что этот пьяница мертв и можно начинать новый этап работы. Ньют метал, и он рассыпал карты по столу и по полу. Дик вскочил с дикими глазами, волосы его встали дыбом, и он, шатаясь, бросился к двери. Он врезался в стену в трех футах от двери и упал, раскинув руки. Док Ворвик учал свой старый дневник. Его органм выбросил в сердце смертельную дозу адреналина и оно разорвалось, словно бумажное. Эд Маккан ехал в своем пикапе, преградив путь грузовику Ньюта. Он съехал с дороги и врезался в брошенную сосисочную Пуча Бэйкли. Он ударился лицом о руль. Он был сразу оглушен, не более того. Он ехал медленно. Он оглянулся, умленный и пораженный ужасом. Венда Фаннин выходила погреба, неся две банки консервированных слив. С того времени, когда началось ее “превращение”, она стала есть еще меньше. За последние четыре недели она одна съела более девяноста банок консервированных слив. Она завопила и подбросила обе банки в воздух, как жонглер. Они упали, ударились о ступени и разбились вдребезги. Бобби, подумала она в оцепенении, Бобби Андерсон горит! Нэнси Восс безучастно стояла у заднего окна и думала о Джо. Она потеряла Джо, совсем его потеряла. Она предполагала, что “превращение” в конце концов вытеснит это страстное влечение - каждый день оно казалось все более и более отдаленным, - но, как ни больно потерять Джо, все же она не хотела, чтобы эта боль прекратилась. В этом не было смысла, но это было так. Потом в ее голове начались вопли и она так дернулась вперед, что выбила лбом три оконных стекла.

 

3

 

     Крики Бобби оглушили Хэвен, как сирена воздушной тревоги. Все и вся полностью остановилось.., а затем мутировавшие жители Хэвена высыпали на улицы деревни. Все они выглядели похожими друг на друга. Тревога, боль и ужас поначалу.., а потом гнев.

     Они знали, кто был причиной этих криков агонии.

     Пока они продолжались, ни один других голосов разума не мог быть услышан ими.

     Затем появились смертельный шуршащий треск и тишина, мертвенная тишина.

     Несколькими мгновениями позже в голове Дика Эллисона раздался слабый пульс. Он был эмоционально потрясен, но командовал достаточно ясно.

     Ее ферма. Все. Остановить его, прежде чем он сможет сделать еще что-нибудь. Голос Хейзл принял эту мысль, усилив ее - как в дуэте.

     Ферма Бобби, идите туда. Все.

     Удары мысленного голоса Кьюла превратили дуэт в трио. Радиус действия голоса начал расширяться по мере усиления.

     Все. Остановите его.

     Голос Эдли. Голос Ньюта Берринджера. - Прежде, чем он сможет сделать еще что-нибудь.

     Об этом Гарденер думал в тот момент, когда люди, побывавшие в сарае, слили свои голоса в один голос, в один приказ ясный и не подлежащий обсуждению.., хотя никто жителей Хэвена даже не думал обсуждать его.

     Остановите его прежде, чем он успеет навредить кораблю.

     Розалия Снехан оторвалась от кухонной раковины, даже не позаботившись выключить воду, льющуюся на рыбу, которую она чистила к ужину. Ее муж, коловший дрова на заднем дворе и едва не отрубивший себе несколько пальцев, когда раздались вопли Бобби, присоединился к ней. Без единого слова, они забрались в машину и двинулись по направлению к ферме Бобби. Сворачивая на дорогу, они едва не столкнулись с Элтом Баркером, выруливающим со своей автозаправки на старом “Харли”. Фриман Мосс сидел за рулем своей цистерны. Он чувствовал неопределенное сожаление - Гарденер внушал ему какую-то симпатию. В Гарденере было что-то, что папаша Фримана называл “юминкой” - но это не помешает Фриману выпустить кишки ублюдка. Энди Бузман вел свой “Олдсмобиль” Дельта 88, его жена сидела возле него, мирно сложив руки на своей сумочке. В ней находился молекулярный возбудитель, который в течение 15 секунд на участке в 2 дюйма диаметром мог нагреть до двух тысяч градусов любое вещество. Она надеялась, что ей удастся сварить Гарденера, как рака. Дайте только мне подойти к нему на расстояние в 5 футов, все время думала она, только 5 футов, это все, что я прошу. На большем расстоянии приборчик становился ненадежным. Она могла бы улучшить дальнобойность до полумили, но только Энди натурально приходил в бешенство, если по крайней мере шесть чистых рубашек не висело у него в шкафу. Лицо же Бузмана расплылось в неподвижной яростной улыбке, сухие губы обнажили несколько оставшихся у него зубов. Я еще покрашу тебе забор, сволочь, думал он, и, увеличив скорость “Олдсмобиля” до 90 миль в час, начал обгонять ряд машин, движущихся к ферме Бобби. Все слышали Приказ, звучащий сейчас, как громовая литургия: остановите его, прежде чем он успеет навредить кораблю, остановите его, остановите его!

 

4

 

     Гард стоял над трупом Бобби, наполовину свихнувшись от боли, горя и потрясения.., и внезапно челюсти его снова растянул зевок, едва не своротивший ему скулы. Он заковылял к раковине, пытаясь, безуспешно, двигаться прыжками. Выпитый наркотик уже давал о себе знать. Каждый раз, когда он наступал на раненую лодыжку, он чувствовал себя так, как будто железный коготь, впившийся в его тело, погружался еще глубже. Сухость в горле усиливалась. Тело отяжелело. Мысли теряли обычную остроту; казалось, что они растекаются, как яичный желток. Добравшись до раковины, он снова зевнул, и на этот раз сознательно наступил на разбитую лодыжку. Боль прорезала туман в его голове, как остро отточенный нож.

     Слегка повернув кран, он набрал стакан теплой - почти горячей - воды. Порылся в шкафчике над головой, опрокинув коробку гвоздики и бутылочку с кленовым сиропом на пол. Его рука обхватила картонную коробку с солью, с ображением маленькой девочки на одной сторон. Когда идет дождь, тут течет, подумал он сонно, это верно. Он отрывал уголок коробки в течение времени, которое показалось ему годом, и, оборвав, насыпал в стакан достаточно соли; чтобы вода помутнела. Размешал пальцем. Выпил залпом. Такое впечатление, будто тонешь.

     Его вырвало голубоватой соленой водой. В этой жидкости он заметил и нерастворившиеся кусочки голубых таблеток. Некоторые выглядели более или менее целыми. Сколько же она заставила меня проглотить?

     Его стошнило снова.., и снова.., и снова. Это было повторение на бис взрывоподобной тошноты в лесу - какое-то ношенное устройство в его мозгу вновь запускало рефлекс задержки дыхания - жуткая икота, от которой можно умереть.

     Наконец она утихла и исчезла совсем.

     Таблетки в раковине. Голубоватая вода в раковине.

     Кровь в раковине. Огромное количество.

     Он пошатнулся, наступил на больную лодыжку, закричал и упал на пол. Он обнаружил, что смотрит в остекленевший глаз Бобби над бугристой линолеумной поверхностью, и закрыл глаза. Сознание немедленно начало покидать его.., но на фоне наступающей темноты обозначились голоса. Нет - хор голосов, слившихся в один. Голоса людей, бывших в сарае.

     Они идут за ним. Он никогда не сомневался, что они придут за ним. Он никогда не сомневался, что они придут за ним.., в свое время.

     Остановите его.., остановите его.., остановите его'.

     Вставай или им не придется тебя останавливать. Они застрелят тебя, или распылят, или сделают с тобой все, что им захочется, пока ты отдыхаешь тут на полу.

     Он поднялся на колени, затем, опираясь на стол, встал на ноги. Он подумал, что в ванной можно было бы найти какое-нибудь средство, снижающее сонливость, но усомнился в том, что его желудок выдержит еще одно девательство, после того, что он только что совершил над ним. При других обстоятельствах эксперимент стоил бы свеч, но Гарденер побоялся, что взрывоподобная тошнота, раз начавшись, теперь уже не прекратится.

     Только не останавливайся. Если станет совсем плохо, сделай несколько шагов на разбитую ногу. Это прочистит тебе мозги.

     Прочистит ли? Он не знал. Он знал лишь, что ему нужно двигаться и как можно скорее. Он не был уверен, как долго он еще будет способным двигаться.

     Наполовину прыгая, наполовину ковыляя, он добрался до кухонной двери и оглянулся последний раз. От той Бобби, которая раз за разом спасала Гарденера от его наваждений, не осталось ничего. Рубашка ее еще дымилась. В конце концов ему удалось спасти Бобби от ее собственных наваждений. Просто увезти ее пределов досягаемости.

     Застрелил своего лучшего друга, хорошенькое дельце, а?

     Он приложил ладонь ко рту. В желудке заурчало. Он закрыл глаза и подавил тошноту, прежде чем она началась.

     Он повернулся, открыл глаза и двинулся через зал. Его замысел состоял в том, чтобы, отыскав какую-нибудь мебель попрочнее, прыгать в ту сторону и хвататься за нее. Боже, если ты есть и если ты милостив ко мне, позволь, чтобы все эти предметы оказались прочными, и тогда он пройдет этот, казавшийся бесконечным путь по комнате, как Моисей со своим народом проделал путь через пустыню.

     Он знал, что люди скоро должны прибыть сюда. Он знал, что, если он все еще будет здесь, когда они появятся, то все будет кончено не только с его намерениями, но и с ним самим. Они боятся, что он навредит их кораблю. Ну что же, - раз вы сами об этом заговорили, то это именно то, что он и собирается сделать, тем более что там он будет в наибольшей безопасности.

     Также он знал, что он пока не может туда попасть.

     Сперва он закончит со своими делами в сарае.

     Он выбрался на крыльцо, где он и Бобби с Питером, спящим на досках между ними, засиживались допоздна летними вечерами. Просто сидели на крыльце, пили пиво, команда “Ред Сокс" играла свой матч в Фенвэе или Комиски Парк, или еще где-то у черта на куличках, но главным образом в радиоприемнике Бобби: маленькие бейсболисты, бегающие между лампами и резисторами. Сидели на крыльце, с банками пива в ведре холодной колодезной воды, разговаривали о жни, смерти, боге, политике, любви, литературе. Кажется, пару раз они говорили и о возможности жни на других планетах. Гарденеру, казалось, что он вспоминает подобный разговор, но, может быть, это только его усталый мозг водил его за нос. Они были счастливы здесь. Казалось, что все это было очень и очень давно.

     Только мысль о Питере занимала его усталый мозг. Питер - это его первая цель, к нему он должен совершить свой первый прыжок и ухватиться за него. Это не совсем правильно - нужно попытаться освободить Дэвида Брауна прежде чем положить конец страданиям Питера, но Дэвид Браун не смог бы прибавить ему сил, в которых он сейчас очень нуждался. Питер - это совсем другое дело.

     "Старина Питер”, - заметил он, обращаясь в пустоту жаркого дня (как, это все еще день? Слава Богу, что да). Он достиг ступенек и тут случилось несчастье. Он потерял равновесие, и вся тяжесть его тела пришлась на больную ногу. На этот раз он буквально видел, как осколки костей впиваются друг в друга. У Гарденера вырвался пронзительный стон, похожий на мяуканье, - крик даже не женщины, а скорее маленькой девочки, оказавшейся в отчаянном положении. Чтобы не упасть, он ухватился за поручень.

     В беспокойные дни начала июля, Бобби отремонтировала ограждение между кухней и погребом, но состояние поручней между калиткой и крыльцом никогда особенно не беспокоило ее. Они шатались уже несколько лет, и теперь под весом тела Гарденера обе прогнившие стойки сломались. Древесная труха облачком повисла под ярким солнечным светом. Несколько потревоженных термитов выбежали щелей. Гард повалился с крыльца с жалобным криком и с глухим стуком ударился о землю. Он попытался подняться, но потом с удивлением подумал “Зачем?” Мир поплыл у него перед глазами. Он видел сначала два почтовых ящика, затем их стало три. Он решил, что стоит на время забыть о всех своих делах и поспать. Он закрыл глаза.

 

5

 

     В долгом, странном и болезненном сне, в который он был погружен, Ив Хиллман ощутил, как Гарденер свалился, и услышал ясно мысль (забудь обо всем, усни) Гарденера. Тогда сон начал разрушаться, и это было хорошо - спать было тяжело. Это причиняло ему боль, у него болело все. И было очень больно бороться с зеленым светом. Если солнечный свет становится слишком ярким (он помнил солнечный свет) можно закрыть глаза, но зеленый свет был внутри, всегда внутри - его видел третий глаз и зеленый свет слепил его. Здесь были другие разумы. Один принадлежал ЖЕНЩИНЕ, другой БЕЗМОЗГЛОМУ, который когда-то был Питером. Теперь БЕЗМОЗГЛЫЙ мог только выть. Он периодически скулил, чтобы БОББИ пришла и освободила его от зеленого света.., но в основном он скулил от обжигающего, мучительного истощения. ЖЕНЩИНА тоже кричала об освобождении, но иногда ее мысли вращались вокруг образцов пугающей ненависти, которые Ив едва выносил. Итак: да. Лучше (лучше) уснуть (легче) и пусть все это идет...

     .., но оставался Дэвид.

     Дэвид умирал. Его мысли - которые Ив принимал поначалу ясно - уже закручивались в углубляющуюся спираль, которая должна была привести сначала к потере сознания и затем, очень скоро, к смерти.

     Поэтому Ив сражался с темнотой.

     Сражался и стал звать:

     - Вставай! Вставай! Выходи на солнечный свет! Я помню солнечный свет! Дэви Браун заслуживает своей части солнечного света. Так вставай! Вставай! Вставай!

 

6

 

     ВСТАВАЙ ВСТАВАЙ ВСТАВАЙ!

     Мысль стучала в голове Гарденера постоянным ритмом. Нет - не ритмом. Это было больше похоже на автомобиль, только колеса у него были стеклянными и они врезались в его мозг, пока автомобиль медленно ездил по нему.

     Заслуживает своей части солнечного света Дэвид Браун! ВСТАВАЙ! Дэвид ВСТАВАЙ! Дэвид Браун! ВСТА

     (Браун)

     ВАЙ! ДЭВИД БРАУН! ВСТАВАЙ, ЧЕРТ ПОДЕРИ!

     Хорошо! - прошептал Гарденер полным крови ртом. - Хорошо, - я слышу тебя, оставь меня в покое!

     Ему удалось подняться на колени. Он попытался подняться на ноги. Мир стал серым. Нехорошо. По меньшей мере скрежещущий, режущий голос в голове немного ослаб.., он почувствовал, что его обладатель каким-то образом смотрит через его глаза, используя их как запыленные окна, (видя сквозь них сны) видя что-то того, что видит он.

     Он попытался опять подняться на ноги и опять не смог.

     - Мой коэффициент говнистости еще очень высок, - прокаркал Гарденер. Он выплюнул два зуба и начал ползти на четвереньках по пыльному двору к сараю.

 

7

 

     Хэвен ехал за Джимом Гарденером.

     Они ехали на машинах. Они ехали в грузовиках-пикапах. Они ехали на тракторах. Они ехали на мотоциклах. Миссис Эйлин Креншоу, леди Эйвана, которую так раздражало ВТОРОЕ ВОЛШЕБНОЕ ГАЛА-ШОУ Хилли Брауна, ехала за рулем пескохода-багги своего сына Гейлена. Преподобный Гуринджер ехал вместе с ней, оставшиеся пряди его волос развевались вокруг его загоревшей лысины. Вери Джерниган ехал на катафалке, который пытался переделать в туристический прицеп, перед тем как его “превращение” заработало на полную катушку. Они заполнили дороги. Эшли Рувол петлял между теми, кто шел пешком, как заправский слаломист, нажимая на педали своего велосипеда, как безумный. Он достаточно времени провел дома, вернувшись туда, чтобы захватить кое-что, что он называл Убийственным Стволом. Этой весной это было еще ненужной и вышедшей употребления игрушкой, собирающей пыль на чердаке. Теперь, снабженная девятивольтовой батареей и электрической платой игры его младшего брата “Спик н Спелл”, эта игрушка превратилась в оружие, которое могло бы заинтересовать Пентагон. Оно пробивало дыры в предметах. Большие дыры. Оно было привязано к багажнику его велосипеда, на котором он когда-то развозил газеты. Они мчались в страшной спешке, проошло несколько несчастных случаев. Два человека погибли, когда автомобиль Оли Хатинсона столкнулся с почтовым фургоном Фаннинса, но такие мелочи никого не остановили. Их психический распев заполнял пустые пространства в воздухе непрекращающимся, ритмичным причитанием: Пока он ничего не сделал с кораблем! Пока он ничего не сделал с кораблем!

     Стоял прекрасный летний день, прекрасный день для убийства, и если был кто-то, кого надо убить, то это был Джим Гарденер, и вот они ехали, почти пятьсот человек, хороших деревенских людей, которые выучились некоторым новым штучкам. Они ехали. И они везли с собой свое новое оружие.

 

8

 

     К тому времени, как он преодолел полпути к сараю, Гарденер стал чувствовать себя лучше - возможно, у него открылось второе дыхание. Хотя, скорее всего, он предположил, что он действительно бавился от “валиума” почти совсем и был готов преодолеть все остальное.

     Или, возможно, старик каким-то образом сделал его сильным.

     Что бы это ни было, этого оказалось достаточно, чтобы он смог подняться на ноги и заковылять к сараю. Он прислонился к двери на какое-то время, сердце скакало в его груди немыслимым галопом. Он случайно бросил взгляд вн и увидел в двери дыру. Края дыры обрамляли торчащие наружу белые зубья щепок. Она выглядела прогрызенной, эта дыра.

     Вот как вылез Пылесос. У него Новое и Улучшенное режущее оснащение. Христос, эти люди действительно безумны.

     Он проделал путь вокруг здания и холодная уверенность охватила его - ключ пропал.

     О, Христос, стоп. Гард, заткнись-ка!

     Как это могло...

     Но это могло. Его не было. Гвоздь, где он висел, был пуст.

     Гарденер отступил от стены, нывая и дрожа, его тело покрылось потом. Он взглянул вн, и что-то блеснуло на земле в лучах солнца - ключ. Гвоздь был слегка наклонен вн. Он повесил ключ назад в спешке и, возможно, сам нагнул гвоздь вн в мягком дереве. Он просто соскользнул.

     Он болезненно нагнулся, подобрал ключ и начал ковылять обратно к входу. Он остро ощущал, как быстро бежит время. Они уже скоро приедут - как он сумеет успеть сделать все в сарае и отправиться затем к кораблю до их приезда? Так как это было невозможно, то, наверное, лучше было бы не обращать на это внимания.

     Когда он добрался до двери сарая, он услышал далекий шум двигателей. Он ткнул ключом в замок и не попал в отверстие. Солнце было ярким, его тень, чуть меньше лужи, тянулась от его ног, Еще раз Теперь ключ вошел в скважину. Он повернул его, толчком распахнул дверь и вошел в сарай.

     Зеленый свет окутал его.

     Ок был мощным - мощнее, чем тогда, когда он был здесь в последний раз. Куча кое-как слепленного оборудования (преобразователь) ярко светилась. Свет пульсировал, как и раньше, но сейчас он пульсировал чаще. Узкие полоски зеленого огня пробегали по серебристым дорожкам контактов на электрических платах.

     Он огляделся вокруг. Старик, плавающий в своей зеленой ванне, смотрел на Гарденера своим единственным глазом. Его взгляд был страдальческим.., но разумным.

     "Используй преобразователь, чтобы спасти Дэвида”.

     - Старик, они едут за мной, - прохрипел Гарденер. - У меня нет времени.

     "Угол, дальний угол”.

     Он взглянул и увидел что-то, выглядевшее немного как телевионная антенна, немного - как большая подвижная вешалка для одежды, немного - те приспособления с заднего двора, на которых женщины развешивают одежду, поворачивая его время от времени.

     - Это?

     "Вытащи это во двор”.

     Гарденер не задавал вопросов. Не было времени. Эта штука стояла на маленькой квадратной платформе. Гарденер предположил, что вся ее начинка и батареи были именно там. Приблившись, он увидел, что предметы, выглядевшие как огнутые руки телевионной антенны, были на самом деле тонкими стальными трубками. Он ухватился за центральную трубу. Эта штука не была тяжелой, она была громоздкой и неуклюжей. Ему придется переложить часть веса на разбитое колено - нравится ему это или нет.

     Он обернулся к резервуару, в котором плавал Ив Хиллман.

     "Ты уверен в этом, старина?"

     Но ему ответила женщина. Ее глаза открылись. Смотреть в них было то же самое, что смотреть в котел ведьмы в “Макбете”. На какое-то время Гарденер забыл о своей боли, усталости и можденности. Он был зачарован этим ядовитым взглядом. В этот момент он понял всю суть и всю мощь этой ужасной женщины, которую Бобби называла Сисси, и причину, по которой Бобби шарахалась от нее, как от дьявола. Она была дьяволом. Она была ведьмой. И, даже сейчас, во время ее ужасающей агонии, ее ненависть оставалась.

     "Возьми это, ты, глупец! Я включу это!"

     Гарденер поставил свою раненую ногу на землю и взвыл, как будто рука дикаря отпустила его колено и вцепилась в мягкий мешочек с его яичками.

     Старик: подожди подожди.

     Она приподнялась сама по себе. Невысоко - всего на пару дюймов. Зеленый малярийный свет заструился еще ярче.

     "Тебе придется направлять ее, сынок”.

     Это он был в силах сделать. Эта штука передвигалась в зеленом сарае, как скелет гигантского пляжного зонтика, кивая и ныряя, отбрасывая таинственные вытянутые тени на стены и пол. Гарденер неуклюже прихрамывал за ней, не желая, не осмеливаясь обернуться и взглянуть в безумные глаза женщины. Снова и снова его мозг прокручивал одно и то же: сестра Бобби Андерсон была ведьмой.., ведьмой.., ведьмой...

     Он вытолкал подпрыгивающий зонтик на солнце.

 

9

 

     Первым прибыл Фриман Мосс. Он влетел во двор Бобби на фургоне, который когда-то подвозил Гарда, и выскочил кабины еще до того, как заглох мотор. И - Христом клянусь, дружище - этот придурок был прямо здесь, посередине двора, держась за что-то, похожее на вертушку для женской одежды. Парень выглядел задыхавшимся от бега. Он держал одну ногу - левую - как собака, занозившая лапу. Ботинок был ярко-красным, залитым кровью.

     "Бобби, видимо, хорошо в тебя всадила, ты, змея!"

     Ее подстреленный приятель, казалось, услышал мысль. Он взглянул на него и устало улыбнулся. Он все еще держался за вертушку, стоящую на платформе. Он поддерживал себя с ее помощью.

     Фриман направился к нему, оставив открытой дверь кабины водителя. В улыбке этого парня было что-то детское и побеждающее, и сейчас Фриман понял, что это было - с выпавшими зубами, улыбка была похожа на дурацкую ухмылку маленького мальчика на Хеллоуин.

     "Боже, он даже как-то симпатичен мне - почему же ты оказался таким мудаком?"

     - Что ты здесь делаешь, Фриман? - спросил Гарденер. - Торчал бы дома. Смотрел бы “Ред Соке”. Забор уже весь побелен.

     - Ах ты сукин сын!

     На Моссе была одета фуфайка на голое тело, без рубашки; просто фуфайка была первой вещью, попавшейся под руку, когда он в спешке покидал дом. Теперь он распахнул ее, открывая не что иное, как “Кольт Вудсман”. Он вытащил его. Гарденер стоял, подняв ногу, держась за вертушку, и смотрел на него.

     - Закрой глаза. Я сделаю все быстро. По крайней мере, я могу это сделать.

 

10

 

     (ЛОЖИСЬ ЗАСРАНЕЦ ЛОЖИСЬ ИНАЧЕ ТЫ ПОТЕРЯЕШЬ СВОЮ ГОЛОВУ КОГДА ОН ПОТЕРЯЕТ СВОЮ Я НЕ ШУЧУ ТАК ЛОЖИСЬ ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ)

      В баке глаза Энни Андерсон светились убийственной ненавистью и яростью, ее зубы выпали, но ее обнаженные десны скрежетали друг о друга, скрежетали друг о друга. Скрежетали друг о друга и истоки маленьких пузырьков всплывали ее рта.

     Свет пульсировал все чаще и чаще, как карусель, ускоряясь. Он уже был похож на стробоскопические вспышки. Гул усилился до нкого электрического гудения, и в воздухе сарая чувствовалась богатая примесь озона.

     На экране одного дисплеев слово ПРОГРАММА? заменилось словом УНИЧТОЖИТЬ, Оно стало вспыхивать все чаще и чаще.

     (ЛОЖИСЬ ЗАСРАНЕЦ ИЛИ СТОЙ МНЕ ВСЕ РАВНО)

 

11

 

     Гарденер бросился на землю, ударившись о нее больной ногой. Боль снова охватила ногу. Он упал в пыль на четвереньки.

     Над его головой вешалка начала вращаться, сначала медленно. Мосс уставился на нее, револьвер в его руке слегка пошатнулся. Полное понимание происходящего отразилось на его лице в самый последний момент, который действительно оказался последним. Затем тонких трубок на дверь полился зеленый огонь. В этот момент иллюзия пляжного зонта была полной и совершенной. Это выглядело действительно, как большой пляжный зеленый зонт, который был частично наклонен так, что его круглый край касался земли. Но этот зонт был сделан огня и Гард скорчился под ним, прищурив глаза и заслоняя рукой лицо, как от открытого огня.., но жара он не чувствовал.

     Фриман Мосс был на краю зонтика. Его брюки вспыхнули, затем вспыхнула фуфайка. Тогда как пламя было зеленым, его одежда пылала желтым огнем.

     Он завопил и попятился назад, выронив револьвер. Над головой Гарденера вертушка вращалась все быстрее, металлические конечности скелета, которые сначала комично обвисали, все более и более выпрямлялись под действием центробежной силы. Огненный край зонта поднялся вверх, и плечи и голова Мосса попали в полосу огня, когда он отступил назад. В голове Гарда снова начался психический скулеж. Он попытался заблокировать его, но не было возможности - просто не было возможности. Он мельком увидел лицо, оплывающее как горячий шоколад, и закрыл лицо руками, как ребенок во время страшных фильмов.

     Языки пламени раскручивались по двору Бобби по разворачивающейся спирали, оставляя черные следы, где расплавленная пыль застывала в некотором подобии крупнозернистого песчаного стекла.

     Грузовик Мосса и голубой пикап Бобби оба были в последнем кольце огня, сарай был чуть-чуть за ним, хотя форма кольца плясала как демон в огненном тумане. Было очень жарко на краю кольца, если даже там, где скорчился Гарденер, это не вызывало сомнений.

     Краска на грузовике Мосса и на боках пикапа сначала пузырилась, затем почернела и наконец вспыхнула и загорелась; сгорая, она обнажала белую сталь. Пучки соломы, опилки, деревянные прокладки в кузове грузовика Мосса вспыхнули как сухие щепки в печке. Два больших мусорных бака в пикапе Бобби, сделанные высокопрессованного гипса, тоже подхватили пламя и горели, как подсвечники. Черный круг на краю радиуса действия огненного зонта превратился в факел в форме блюдца. Армейское одеяло, покрывающее сиденье водителя в кабине грузовика Мосса, охватил огонь, затем запылали покрытия сидений, затем материал набивки; теперь вся кабина была пылающей оранжевой топкой, со скелетами пружин, проглядывающими через ослепительное пламя.

     Фриман Мосс пятился назад, трясясь и крутясь, он выглядел, как каскадер, забывший надеть свой огнеупорный костюм. Он упал.

 

12

 

     Перекрывая даже предсмертные вопли Мосса, Энн Андерсон мысленно кричала:

     Пожри дерьма и сдохни. Пожри дерьма и...

     Затем, внезапно, что-то вошло в то, что от нее оставалось - последняя яркая вспышка зеленого света, непрерывная пульсация продолжалась еще пару секунд. Тяжелое гудение преобразователя приобрело более нкий тон и каждая доска в сарае отозвалась на него сочувственным вибрирующим треском.

     Затем гул вернулся к своему обычному жужжанию; голова Энни свесилась на грудь, ее волосы свисали, как у утопленницы. На экране компьютера УНИЧТОЖИТЬ погасло, как догоревшая свеча, и вновь появилось ПРОГРАММА?

 

13

 

     Огненные спицы зонта померцали и исчезли. Вертушка, вращавшаяся с сумасшедшей скоростью, стала замедлять вращение, ритмично попискивая, как незапертая калитка при легком ветре. Трубки вернулись в прежнее положение, повиснув под обычным углом. Она еще раз скрипнула и остановилась.

     Заправочный бак грузовичка Бобби внезапно взорвался. В небо устремились языки желтого пламени. Гард почувствовал, как мимо него просвистел кусок металла.

     Он поднял голову и тупо уставился на пылающий грузовик, думая: Бобби и я когда-то ездили на этом грузовичке в кинотеатр “Старлайт” по Дерри-Роуд. Помнится, мы даже как-то трахнулись во время какого-то дурацкого фильма. Что же случилось? Господи, что же случилось?

     В его голове голос старика, почти бессильный, но, каким-то образом, повелевающий:

     Скорее! Я смогу запустить преобразователь, когда приедут остальные, но ты должен спешить! Мальчик! Дэвид! Скорее, парень!

     Мало времени, мученно подумал Гарденер. Боже, его никогда не хватает.

     Он отправился назад к открытой двери сарая, обливаясь потом, щеки его были цвета воска. Он остановился у темного горелого круга на земле и затем неуклюже перепрыгнул через него. Он почему-то не хотел прикасаться к нему. Он чуть было не потерял равновесие, но затем ему удалось выровняться. Когда он уже подошел к двери сарая, два топливных бака грузовика Мосса взлетели на воздух с ужасающим грохотом. Кабина оторвалась от грузовика. Грузовик повалился набок, как детская игрушка. Тлеющие куски обшивки и внутренней набивки сидений стали вылетать открытого окна и подниматься вверх, как горящие перья. Большинство них попадало на землю и погасло. Однако некоторые донеслись до веранды и три-четыре пролетели через открытую дверь на первых легких, едва заметных дуновениях восточного ветра, который поднялся вскоре. Один этих тлеющих кусков попал на книжку в бумажной обложке, которую Гарденер оставил на столе у двери неделю назад. Обложка загорелась.

     В гостиной другой кусок набивки сиденья поджег тряпичный коврик, который миссис Андерсон сделала для своей спальни и тайком отправила Бобби, когда Энн не было дома.

     Когда Джин Гарденер вновь вышел сарая, весь дом был в огне.

 

14

 

     Свет в сарае был слабым как никогда - почти незаметным и зелень его практически не отличалась от зелени обычной воды в пруду.

     Гарденер опасливо взглянул на Энн, боясь тех сверкающих глаз. Но бояться было нечего. Она просто плавала, голова ее наклонилась вперед, как будто она глубоко задумалась, ее волосы струились кверху.

     Она мертва, сынок. Если ты собираешься добраться до мальчика, надо делать это сейчас. Я не знаю, сколько времени я смогу поддерживать мощность. И я не могу разделиться, чтобы одна моя часть следила за ними, а другая питала преобразователь.

     Он уставился на Гарденера и Гард ощутил острую жалость.., и восхищение животной смелостью старой развалины. Смог бы он сделать хотя бы половину этого, зайти хотя бы наполовину так далеко, если бы они поменялись местами? Он сомневался.

     Тебе здорово больно, да?

     Не могу сказать, что я чувствую себя прекрасно, сынок, если ты говоришь о здоровье. Но я справлюсь с этим.., если ты собрался.

     Собрался. Да. Он мешкал очень долго, слишком долго.

     Его губы раскрылись в еще одном зевке с риском вывихнуть челюсти; затем он подошел к оборудованию внутри и снаружи оранжевой раны - что старик называл преобразователем.

     ПРОГРАММА?

     Манил к себе экран компьютера без клавиш.

     Хиллман должен был сказать Гарденеру, что делать, но Гарденер не нуждался в указаниях. Он знал. Он помнил также о кровотечении носа и звуковом ударе, которые проошли с ним после его единственного эксперимента с левитационным приспособлением Мосса. Таким образом эта вещь стала для него чем-то вроде “Пней Линкольна”. И с того момента он проделал уже довольно долгий путь к своему превращению, хотел он этого или нет. Теперь он мог только надеяться на то, что было достаточно...

     Черт, сынок, подожди-ка, у нас гости.

     Тут более громкий голос заглушил голос Хиллмана, Гарденер смутно узнал этот голос, но не мог понять.

     (НАЗАД НАЗАД ВСЕМ ОСТАНОВИТЬСЯ)

     Погоди, я думаю, всего один или, может быть, двое.

     Это снова появился нуренный беззвучный голос старика. Гарденер ощутил, как он сконцентрировался на вертушке, оставшейся во дворе. Свет в сарае вновь стал ярче, и убийственные пульсации начались снова.

 

15

 

     Дик Эллисон и Ньют Берринджер были в двух милях от участка Бобби, когда начались мысленные пронзительные крики Фримана Мосса. Они только что обогнали Элта Баркера. Теперь Дик взглянул в зеркало заднего вида и увидел, как “Харлей” Баркера слетел с дороги и помчался по воздуху. Какое-то время Элт был похож на Ивела Найвела, с белыми волосами или без. Затем он отделился от велосипеда и премлился в кусты.

     Ньют обеими ногами надавил на тормоза, и его грузовик с вгом остановился посередине дороги. Он посмотрел на Дика расширившимися глазами, в которых были испуг и ненависть.

     Сукин сын, добрался до устройства!

     Да. Огонь. Что-то...

     Внезапно Дик повысил свой мысленный голос до крика. Ньют подхватил его и усилил. К нему присоединились Кьюл и Хейзл Маккриди “Кадиллака” Кьюла Арчинбурга.

     (НАЗАД ВСЕМ ОСТАНОВИТЬСЯ)

     Они остановились все на своих местах.

     Они не так уж хорошо подчинялись приказам, эти Томминокеры, но безумные вопли Мосса, уже утихавшие, были более чем убедительны. Все остановились, кроме синего “Олдсмобиля” Дельта 88 с наклейкой на заднем бампере:

     АГЕНТЫ ПО ПРОДАЖЕ НЕДВИЖИМОСТИ ПРОДАЮТ АКРАМИ.

     Когда прозвучала команда остановиться и выжидать, Энди Бузман уже видел участок Андерсон. Его ненависть возрастала по экспоненте - он уже представлял себе Гарденера, лежащего мертвым и окровавленным. Он влетел на подъездную дорожку к дому Бобби на диком мощном вираже. Задняя часть “олда” приподнялась, когда Бузман нажал на тормоза; огромный автомобиль чуть было не перевернулся.

     Я побелю твой забор, говнюк ты, мать твою. Я тебе дам дохлую крысу на веревке, чтобы вертеть ей, ублюдок.

     Его жена вытащила своей сумки молекуловозбудитель. Он выглядел как бластер Бака Роджера, созданный смышленым волшебным лунатиком. Одна его частей была когда-то фрагментом предмета садового инвентаря, выпущенного под названием “Пожиратель Сорняков”. Она высунулась окна машины и совершенно наобум спустила курок. Восточная часть дома Бобби взорвалась со столбом огня. Ида Бузман улыбнулась бодрой гримасой рептилии.

     Когда Бузманы начали вылезать машины, вертушка стала раскручиваться. Чуть позже стал формироваться зеленый огненный зонтик. Ида Бузман пыталась направить то, что она называла “молекулярным диско”, на вертушку, но было уже поздно. Если бы ее первый выстрел попал в вертушку, а не в дом, все могло бы быть по-другому.., но этого не проошло.

     Они оба превратились в факелы. Моментом позже взорвался “олд”, за который нужно было еще три раза выплатить рассрочку.

 

16

 

     Сейчас, когда вопли Фримана Мосса стали уже покидать их мозги, вопли Энди и Иды Бузман заняли их место. Ньют и Дик, напряженно застыв, ожидали, когда они закончатся.

     Они утихли.

     Впереди, Дик Эллисон заметил, как остальные машины останавливались по обеим сторонам и посередине девятого шоссе. Фрэнк Спрюс высунулся кабины своей автоцистерны и озабоченно смотрел на Ньюта и Дика. Он/они чувствовали остальных - всех остальных - на этой дороге, на других дорогах; многие остановились на полях, раскинувшихся вокруг. Они все ждали чего-то - какого-то решения.

     Дик повернулся к Ньюту.

     Огонь.

     Да. Огонь.

     Мы можем убрать его?

     Последовало долгое мысленное молчание, пока Ньют размышлял об этом; Дик чувствовал, как он хочет просто отбросить все и ехать туда, где был Гарденер. То, чего хотел Дик, было совсем не сложно - он хотел перерезать Гарденеру глотку. Но это был не ответ, и они оба понимали это. Ставки сейчас были выше. И Дик был убежден, что Джим Гарденер потеряет свою глотку в любом случае, так или иначе.

     Скрещивание с Томминокерами было плохой идеей. Оно сделало их безумными. Это была истина, открытая многими расами в других мирах задолго до нынешнего веселья в Хэвене.

     Он и Ньют оба смотрели в направлении окаймленного деревьями поля, где упал Элт Баркер. Трава и верхушки деревьев покачивались - не сильно, а слегка покачивались от ветра, который дул с востока на запад. Дуновение не слишком сильное, чтобы считать его действительно ветром.., но Дику казалось, что оно проявляет все прнаки свежести.

     Да, мы можем убрать огонь, наконец ответил Ньют.

     Остановить огонь и этого пьяницу вместе с ним? Мы можем на это рассчитывать?

     Еще одна долгая пауза на размышление и затем Ньют пришел к ответу, который уже предполагал Дик.

     Не думаю, что мы сможем сделать и то и то. Либо одно, либо другое, но я не знаю, как сделать ЭТО, одновременно.

     Тогда мы позволим огню пока что гореть и мы позволим ему гореть, да, очень хорошо.

     С кораблем будет все в порядке, корабль не пострадает, ветер, куда дует ветер.

     Они взглянули друг на друга, ухмыляясь тому, что их мысли гармонично соединились в этот чрезвычайный момент - один голос, один мозг.

     Огонь будет между ним и кораблем. Он не сможет добраться до корабля.

     На дорогах и полях люди, прислушивавшиеся к этой связи, вздохнули с облегчением.

     Он не сможет добраться до корабля. Он все еще в сарае?

     Да.

     Ньют повернул свое озадаченное и тревожное лицо к Дику.

     Какого хрена он там делает? Ему нужно что-то сделать? Что-то, чтобы вывести строя корабль?

     Последовала пауза; затем зазвучал голос Дика, обращающегося не только к Ньюту Берринджеру, а ко всем, кто бывал в сарае, четко и властно:

     СОЕДИНИТЕ ВАШИ РАЗУМЫ, СОЕДИНИТЕ ВАШИ РАЗУМЫ С НАШИМИ. ВСЕ, КТО МОЖЕТ, СОЕДИНИТЕ ВАШИ РАЗУМЫ С НАШИМИ И СЛУШАЙТЕ. СЛУШАЙТЕ ГАРДЕНЕРА.

     СЛУШАЙТЕ.

     Они слушали. В жаркой летней полуденной тишине они слушали. Вдалеке в поле от первых борозд в небо понеслись первые клубы дыма.

 

17

 

     Гарденер чувствовал, как они прислушиваются. Было жуткое ощущение как будто что-то удивительно, но это происходило. Он подумал: Теперь я знаю, что должен чувствовать уличный фонарь, когда вокруг него летает толпа мотыльков.

     Старик зашевелился в своем сосуде, пытаясь поймать взгляд Гарденера. Он потерял глаз, но сохранил разум. Гарденер взглянул на него.

     Не обращай внимания, сынок - они хотят знать, что ты задумал, но забудь о них. Ничего страшного, если они узнают. Может, даже поможет. Притормози их. Успокой их мозги. Им наплевать на Дэвида, их интересует только их проклятый корабль. Давай, сынок! Давай!

     Гарденер стоял перед преобразователем и держал в руках один наушников. Он не хотел надевать его. Он чувствовал себя как человек, который получил здоровенный удар током от определенного переключателя и которого принуждали снова прикоснуться к нему.

     Мне действительно нужно надеть эту херню? Я же менил до этого слова на экране при помощи одних только мыслей.

     Да, и это все, что ты можешь сделать. Тебе придется надеть его. Извини.

     Невероятно, но веки Гарденера стали тяжелеть снова. Ему приходилось прикладывать усилие, чтобы поднять их.

     Я боюсь, что это убьет меня, подумал он для старика, и затем стал ждать, надеясь, что старик станет отрицать. Но была тишина - только мученный глаз смотрел на него и слабый слишшш-слишш-слииишшш от оборудования.

     Да, это может убить меня, и он тоже мает об этом.

     Снаружи послышались слабые потрескивания огня.

     Порхающие ощущения вокруг его мозга исчезли. Мотыльки улетели.

     Неохотно Гарденер вставил наушник в ухо.

 

18

 

     Кьюл и Хейзл расслабились. Они посмотрели друг на друга. В их глазах было одинаковое - и абсолютно человеческое - выражение. Выражение глаз людей, когда они узнают что-то слишком хорошее, чтобы быть правдой.

     Дэвид Браун? Не веря переспросил мысленно Кьюл у Хейзл. Это то, что ты услышала да он пытается спасти мальчика вернуть его обратно обратно с Альтаира-4.

     Затем, обегая всю сеть, появился голос Дика Эллисона, возбужденный и полный высокого триумфа:

     ЧЕРТ ПОБЕРИ! Я ЗНАЛ, что этот мальчишка может пригодиться!

 

19

 

     Сначала Гарденер ничего не ощутил. Он снова начал расслабляться, почти до дремоты. И тут боль пронзила его с единственным ужасным треском - разрушительное слабительное орудие, разбивающее его голову на куски.

     - Нет! - завопил он. Он схватился за виски, начал колотить по ним. - Нет! Боже, нет, это так больно. Боже, нет! Преодолей это, сынок, попытайся преодолеть это!

     - Я не могу, я не могу О, ГОСПОДИ, ОСТАНОВИ ЭТО!

     Его разбитое колено гудело, как искусанное москитами. Он смутно чувствовал, что его носа текла кровь и рот его тоже был наполнен кровью.

     ПРЕОДОЛЕЙ ЭТО, СЫНОК!

     Боль немножко отступила. Вместо нее пришло другое ощущение. Это новое чувство было ужасным, ужасным и страшным.

     Однажды, в колледже, он участвовал в соревновании под названием Великий Пожиратель Макдональдсов. Пять студенческих братств выставили своих “чемпионов по еде”. Гард был чемпионом “Дельта Тау Дельта”. Он расправлялся со своим шестым Биг-Маком - это не было даже блко к окончательному количеству, которое полагалось съесть победителю - и вдруг понял, что он очень блок к полному фическому пресыщению. Он никогда в жни не чувствовал ничего подобного. В общем, это было даже интересно. Его средняя часть была как будто набита пищей. Он не ощущал рвотных позывов; тошнота не подходила под объяснение того, что он действительно чувствовал. Его живот казался ему гигантским неподвижным дирижаблем, надутым неподвижным воздухом. Он думал, что ощутит, как мигают красные огоньки в каком-то психическом внутреннем Центре по Управлению Заданием, как различные системы пытаются справиться с безумным перенасыщением мясом, хлебом и соусом. Его не вырвало. Он вынес это. Очень медленно, он вынес это. В течение нескольких часов он чувствовал себя картинками, ображающими Труляля и Траляля, его живот был раздутым и гладким, готовым разорваться.

     Теперь его мозг чувствовал то же самое, и Джим Гарденер понимал так, как холодно и расчетливо понимают профессиональные едоки, работающие на нос, что он был на волосок от смерти. Но это было другое чувство, непохожее ни на что, и впервые он понял то, к чему стремились все Томминокеры, что движет ими, что ТОЛКАЕТ их к этому.

     Несмотря на боль, которая только уменьшилась, а не исчезла, несмотря на это отвратительное гадкое ощущение наполненное™, как у питона, проглотившего ребенка, часть его наслаждалась этим. Это было как наркотик - невероятно мощный наркотик. Его мозг был как двигатель в самом большом траханом “Крайслере”, который когда-либо был создан, газующий на холостом ходу и ожидающий, когда он врубит верхнюю передачу и умчится.

     Умчится куда?

     Куда угодно.

     К звездам, если нужно.

     Сынок, я теряю тебя.

     Это был старик, голос его звучал мученно, как никогда, и Гарденер с силой вернул его назад - к той штуке, до которой он должен был доковылять. О, это чувство было пьяняще прекрасным, но оно было украдено. Он снова заставил себя подумать о тех фигурах цвета жухлой листвы, запертых во всех тех гамаках. Галерные рабы. Старик питал его силы; он сам стал вампиром? Как они?

     Он послал мысль Хиллману: Я с тобой, старая кляча.

     Ив Хиллман закрыл свой единственный глаз в молчаливом ответе. Гард повернулся к экрану монитора, отсутствующе держа наушник в ухе, как диктор новостей в живом эфире вне телестудии, прислушивающийся к вопросам работников студии.

     В замкнутом пространстве сарая Бобби свет вновь стал пульсировать.

 

20

 

     слушали

     Они все слушали, они все были на одной линии связи, которая охватывала весь Хэвен, распространяясь от центра, который был в двух милях от все еще слабых клубов дыма. Они все были включены в сеть, и они все приняли имя Томминокеров случайно, как приняли бы и любое другое, но в действительности они были межзвездными цыганами без барона. Еще в момент криса, во время периода регенерации - периода, когда они все были так уязвимы, - они хотели подчиняться голосам тех, кого Гарденер называл людьми сарая. Они в конце концов были чистейшим продуктом перегонки всех их.

     пришло время закрыть границы

     Сейчас присутствовал всеобщий прнак согласия - психический звук, который узнала бы Рут Маккосланд, шорох осенних листьев, подгоняемых ноябрьским ветром.

     На какое-то время, по крайней мере, люди сарая потеряли все контакты с Гарденером. Они были только рады, что он находился в сарае. Если он направится к их кораблю, огонь встанет у него на пути.

     Объединенный голос быстро разъяснил распорядок действий - некоторые этих планов были разработаны смутно несколько недель назад - теперь планы стали конкретнее, поскольку люди сарая уже “превратились”.

     Устройства были собраны - хаотично, на первый взгляд. Но полет птиц на юг с приближением зимы тоже может показаться хаотичным; их движение может показаться таким даже им самим - всего лишь способ провести зимние месяцы, способ такой же хороший, как и любой другой. Хочешь поехать в Северную Каролину, дорогая? Конечно, любимый, - превосходная идея.

     Итак, они построили, и порой убивали друг друга своих новых игрушек, и порой, закончив очередное приспособление, недоверчиво смотрели на него и убирали подальше от глаз, так как сейчас от него не было никакой очевидной пользы. Но некоторые предметы они вывозили за пределы Хэвена обычно в багажниках автомобилей или в кузовах грузовиков, прикрытых брезентом. Одним таких приспособлений была машина “Кока-колы”, убившая Джона Леандро; она была готовлена покойным Дейвом Ратледжем, который зарабатывал когда-то на жнь обслуживанием таких машин. Другим был очиститель Бенсона, который сразил Лестера Моргана. Были неисправные телеворы, стреляющие огнем; были дымовые детекторы (некоторые Гарденер видел в сарае во время своего первого вита, но не все), которые летали по воздуху, как летающие тарелочки, испуская убийственные ультразвуковые волны; в некоторых местах были силовые батареи. Почти все эти устройства могли приводиться в действие мысленно при помощи простых электронных приспособлений, по этой причине названных “Вызывателями”, не слишком отличающихся от прибора, с помощью которого Фриман Мосс обычно пригонял дренажные механмы в лес.

     Никто особенно не задумывался над тем, почему эти приспособления надо размещать грубо по периметру вокруг города, так же как и птицы не задумываются, почему они летят на юг, или гусеницы не размышляют, почему они, заворачиваются в кокон. Но, конечно, это время всегда приходит - время, когда границы должны быть опечатаны. Это время пришло рано.., но, казалось, не слишком рано.

     Люди сарая также предложили некоторому количеству Томминокеров вернуться в город. Хейзл Маккриди, как было решено, отправится с ними - она будет представителем более передовых Томминокеров. Устройство, закрывающее границы, будет прекрасно работать без наблюдения за ним, пока не сядут батареи. В городе находилось много отдельных устройств, которые необходимо было отправить в лес, чтобы создать защитную сеть вокруг корабля на тот случай, если пьяница все-таки доберется до него.

     И было еще одно, очень серьезное устройство, нуждавшееся в охране, на случай, если кто-нибудь - вообще, кто угодно - сможет прорваться. Эта вещь стояла на заднем дворе Хейзл Маккриди, укрытая большой пятиместной палаткой и напоминавшая миниатюрный цирк. Это была защитная сеть. Она могла делать многое того, что делал преобразователь в сарае, но эта вещь, которая когда-то была печкой, существенно отличалась от преобразователя в двух отношениях. Оцинкованные алюминиевые трубки, бывшие когда-то частью вентиляционной системы дома Маккриди, сейчас все торчали в небо. Подключенные к Новой и Улучшенной печке, на двух фанерных бортах, защищенные от остальных элементов еще и серебристой сетью, которая простиралась в туннеле, где лежал корабль, стояли двадцать четыре автомобильных аккумулятора. Когда эта штука была включена, она проводила воздух.

     Воздух Томминокеров.

     Когда эта небольшая фабрика по проводству атмосферы работала, не было нужды беспокоиться о погоде и ветре - даже в случае урагана преобразователь воздуха, окруженный силовыми полями, смог бы защитить их, если бы они собирались в городе.

     Решение закрыть границы было принято в тот момент, когда Гарденер вставлял в ухо один наушников преобразователя. Пятью минутами позже, Хейзл и около сорока остальных выключились сети и отправились назад в город: кто-то - в ратушу наблюдать за охраной границ и защищать корабль с помощью других устройств; кто-то удостовериться, что атмосферная фабрика защищена, на случай несчастного случая.., или на случай, если реакция внешнего мира была более быстрой, более информированной и лучше органованной, нежели они ожидали. Все эти вещи уже случились, в другие времена, в других мирах, и обычно дела завершались в удовлетворительной манере.., но “превращение” не всегда заканчивалось хорошо.

     В течение десяти минут, прошедших с момента подачи команды закрыть границы до отправки отряда Хейзл, размер и форма клубов дыма, поднимавшихся в небо, не слишком менились. Ветер дул не сильно.., по крайней мере, пока. Это было хорошо, поскольку внимание внешнего мира пока не будет обращено к ним. Это было плохо, поскольку в ближайшее время Гарденер еще не будет отрезан от корабля.

     И все же - Ньют/Дик/Эдли/Кьюл полагали, что “гусь Гарденера вот-вот испечется”. Они продержали остальных Томминокеров на местах еще пять минут, ожидая мысленного сообщения, что устройства вдоль границ включаются и готовятся к выполнению своей работы.

     Оно пришло пробуждающим гулом.

     Ньют взглянул на Дика. Дик кивнул. Они оба выключились сети и сконцентрировали свое внимание на сарае. Гарденер, мысли которого в свое время не могла разгадать даже Бобби, все еще оставался крепким орешком. Но они могли “читать” преобразователь Достаточно легко; его постоянные, твердые импульсы энергии они могли “слышать” без особого труда как помехи в телеворе или радио от небольшого электрического миксера или мотора.

     Но преобразователь почти шептал - ничего кроме еле слышного гула, как шум в морской раковине.

     Ньют испуганно взглянул на Дика снова.

     Боже, он сбежал ..мать его Дик улыбнулся. Он не верил, что Гарденер, который все еще еле-еле мог мысленно читать или посылать сообщения, смог так быстро завершить свой процесс.., если у него вообще была возможность завершить его. Присутствие парня здесь и порочная привязанность Бобби к нему были досадным невезением.., которое, как считал Дик, уже закончилось.

     Он подмигнул Ньюту одним его страшных глаз. Эта сложная смесь человеческого и чуждого была одновременно пугающей и забавной.

     Не сбежал, Ньют. Засранец МЕРТВ.

     Ньют мгновение смотрел задумчиво на Дика, затем стал улыбаться.

     Они двинулись все вместе по направлению к дому Бобби, как затягивающаяся петля.

 

21

 

     Пьян в стельку.

     Фраза постоянно звучала где-то в глубине мозга Гарда, как только он повернулся к экрану монитора - казалось, очень давно. Раз - и Джим Гарденер никогда не существовал, его стихи рассыпались по строкам, как жемчужины по песку.

     Пьян в стельку, босс. Это, случайно, не какого-нибудь гангстерского фильма, типа Люк-Холодная Рука? Песня? Да. Какая-то песня. Что-то, по-видимому, какая-то сложная смесь в его голове, что-то 60-х Западного Побережья, беспрорного вида психологический ребенок-цветок, одетый в куртку “Ангелов Ада”, с велосипедной цепью, намотанной на тонкую белую руку скрипача...

     Твой разум, что-то случилось с твоим разумом. Гард. Да, ты сраная наркота, ПАПАШКА, я в стельку пьян, вот что, я родился, чтобы быть диким, я схвачен городским транспортом, и если тебе скажут, что я никогда не любил тебя, знай, что они лгут. В стельку пьян. Я ощущал каждую вену, каждую АРТЕРИЮ, каждый сосуд в голове, как они набухают, надуваются И ВЫПИРАЮТ, как выпирали вены у нас на руках, когда мы были детьми, и наматывали на запястья резиновые ленты и оставляли так, чтобы посмотреть, что получится. В стельку пьян. Если я посмотрю сейчас в окно, я знаю, что я увижу - зеленый СВЕТ, струящийся многих зрачков, как узкий луч прожектора. Тяжелая голова - и если ты тряхнешь ее, она взорвется. Да. Так что, будь осторожен, Гард. Будь осторожен, сынок.

     Да, старик, да.

     Дэвид.

     Да.

     Это чувство погружения и вытягивания по капле. Он вспомнил сюжет в новостях о Карле Валенда, мастере воздушных трюков, свалившемся с троса в Пуэрто-Рико, хватавшемся за трос, поймавшем его, державшем какой-то момент, а затем, сорвавшемся.

     Гарденер отогнал от себя эту мысль. Он попытался гнать все своей головы и приготовился стать героем. Или умереть при попытке.

 

22

 

     ПРОГРАММА?

     Гард глубоко засунул наушник в ухо и, нахмурившись, уставился в экран. Направил в него тяжелым тараном свои мысли. Ощутил вспышку боли; ощутил, как его раздутый мозг надулся еще чуть больше. Боль стала гаснуть; ощущение нарастающего набухания сохранялась. Он уставился в экран.

     АЛЬТАИР-4

     О'кей.., что дальше? Он прислушался, ожидая, что старик подскажет ему, но было тихо. Либо его психическая связь, установленная им с преобразователем, исключала взаимодействие со стариком, либо старик не знал. Важно ли это? Нет.

     Он смотрел на экран.

     КРОСС-ФАЙЛ О...

     Экран внезапно покрылся цифрами - девятками - справа налево и сверху дону. Гарденер оцепенел от ужаса, подумав: О, Боже. Я сломал его! Девятки исчезли. Через момент О, БОЖЕ, Я СЛОМАЛ ЕГО

     Замерцало на экране, как пррак. Затем экран показал:

     КРОСС-ФАЙЛ ГОТОВ

     Он слегка расслабился. С машиной все было в порядке. Но его мозг был действительно сжат до предела, и он знал об этом. Если эта машина, питаемая стариком, и тем, что осталось от Питера, сможет вернуть мальчика обратно, он действительно получит возможность спокойно уйти.., или уковылять, учитывая его колено. А, если она собирается хлопнуть, как петарда на вечеринке?

     Но на самом деле не было времени размышлять об этом, правда?

     Облывая губы онемевшим языком, он взглянул на экран.

     КРОСС-ФАЙЛ О ДЭВИДЕ БРАУНЕ

     Девятки по экрану.

     Вечность и девятки.

     КРОСС-ФАЙЛ УСПЕШНО

     О'кей. Хорошо. Что дальше? Гарденер пожал плечами. Он знал, что он пытался сделать; зачем пускаться в пляс?

     ВЕРНУТЬ ДЭВИДА БРАУНА ОБРАТНО С АЛЬТАИРА-4

     Девятки по экрану. На этот раз две вечности. Затем появилось сообщение, столь простое, столь логичное, и вместе с тем столь безумное, что Гард расхохотался бы в голос, если бы он не знал, что может разорвать каждую работающую цепь.

     КУДА ВЫ ХОТИТЕ ЕГО ПОМЕСТИТЬ?

     Желание смеяться отпало. Вопрос требовал ответа: действительно, куда? На бейсбольное поле стадиона “Янки”? На Пиккадили? На волнорез, выдающийся в море перед отелем “Аламбра”? Нет, не туда; конечно, нет - но и не сюда, в Хэвен. Христос, нет. Даже если воздух не убьет его, что вполне возможно, его родители стали монстрами. Итак, куда? Он взглянул на старика, и старик посмотрел озабоченно на него в ответ, и внезапно это пришло к нему - действительно, существовало только одно место, куда можно было поместить его, не правда ли?

     Он сказал машине. Он ждал, что она спросит его об уточнениях или скажет, что это невозможно, или выдаст систему команд, которые он не сможет выполнить. Вместо этого появилось еще больше девяток. Теперь они, казалось, останутся навсегда. Зеленые пульсации от преобразователя стали настолько ярки, что на них почти невозможно было смотреть.

     Гард закрыл глаза, и в зеленой темноте глубокого моря, простиравшегося за его веками, ему показалось смутно, что он услышал крик старика.

     Затем мощь, заполнявшая его мозг, исчезла. Ура! Это было сделано. Без малейшего труда. Гарденер попятился назад, наушник вылетел у него уха и упал на пол. Его нос все еще кровоточил, и он запачкал свежую рубашку. Сколько пинт крови в человеческом теле? И что не было ни...

     ПЕРЕМЕЩЕНИЕ УСПЕШНО

     Или

     ПЕРЕМЕЩЕНИЕ НЕУДАЧНО

     Или даже

     ВЫСОКИЙ ТЕМНОВОЛОСЫЙ ТОММИНОКЕР ВОЙДЕТ В ВАШУ ЖИЗНЬ

     Ради чего все это было? Он вдруг с невыносимой болью понял, что никогда не узнает. На память ему пришли две строчки Эдвина Робинсона: И ТАК МЫ РАБОТАЛИ и ждали света. И шли без пищи, и проклинали хлеб...

     Нет света, босс, нет света. Если ты будешь ждать его, они сожгут тебя на месте, и здесь забор не побелен еще наполовину.

     Нет света, только монотонный экран. Он посмотрел на старика, старик наклонился вперед, с опущенной головой, мученный.

     Гарденер слегка плакал. Его слезы смешались с кровью. Тупая боль отражалась от пластины в его голове, но чувство переполненности, блкой к взрыву, отступило. Теперь было ощущение силы. Он скучал по смерти, как он обнаружил. Часть его странно желала вернуться, повторить, невзирая на последствия.

     Шевелись, Гард.

     Да, О'кей. Он сделал все, что мог, для Дэвида Брауна. Возможно, что-то проошло, возможно, нет. Может, он убил мальчика; может, Дэвид Браун, игравший с персонажами “Звездных войн” и мечтавший встретить Инопланетянина, как Эллист в фильме Спилберга, был теперь облаком атомов, рассеянных в огромном пространстве между Землей и Альтаиром-4. Он не мог этого знать. Но он добрался до этой штуки и держал ее достаточно долго - слишком долго, может быть. Он знал, что настало время двигаться.

     А ты знаешь, старик?

     В безопасности ли он? Нет. Но, сынок, ты сделал все что мог. Я благодарю тебя. Теперь, пожалуйста, пожалуйста, сынок, пожалуйста...

     Угасал ., мысленный голос старика угасал пожалуйста бавь меня от этого по длинному коридору и посмотри на этих полках там сзади.

     Теперь Гарденеру приходилось напрягаться чтобы услышать.

     Пожалуй, о, ПОЖА...

     Слабый шепот; голова старика свесилась на грудь, остатки тонких белых волос колыхались в зеленом вареве.

     Лапы Питера двигались сонно, как будто он гнался за кроликами в своем смутном сне или бежал к своей любимой Бобби.

     Гарденер поскакал к задним полкам. Они были пыльными, грязными и темными. Здесь были старые, забытые пробки “Басе” и коробка “Максвелл Хаус”, полная болтов, шайб, петель, ключей с замками, чье предназначение было давно забыто.

     На одной полок лежал “Трансзвуковой Космический Бластер”. Еще одна детская игрушка. На боку был переключатель. Он предположил, что ребенок, получивший его на день рождения, использовал переключатель, чтобы заставить оружие завывать с различной частотой.

     Что эта штука делала теперь? Кого это волнует? устало подумал Гарденер. Все это дерьмо стало одним большим паскудством.

     Однако, паскудство или нет, он засунул оружие за пояс и поскакал обратно к сараю. У двери он обернулся к старику.

     Спасибо, парень. Тихо, тише, тише всего - сухой шорох листвы: от этого сынок Да, Тебя и Питера. Обоих. Будь уверен.

     Он выскочил наружу и огляделся. Никто еще не приехал. Это было хорошо, но везение не может длиться долго. Они были рядом; его разум прикасался к их разумам, как танцующая пара в окружении незнакомых людей. Он чувствовал, что они связаны в (сеть) единое сознание. Они не слушали его.., чувствовали его.., да что угодно. Либо используя преобразователь, либо просто находясь в сарае, он отрезал свой мозг от их. Но они вскоре узнают, что, как Элвис, толстый, пьющий, нажравшийся колес, но по-прежнему поющий и играющий, он вернулся.

     Солнечный свет был ослепительным. Воздух был жарким, наполненным горелой вонью. Дом Бобби пылал, как куча сухих дров в печи. Половина крыши, как он заметил, обвалилась. Искры, почти бесцветные в ярком закате дня, столбом поднимались в небо. Дик, Ньют и остальные не видели большого количества дыма, потому что огонь был жарким и бесцветным. Тот дым, который они наблюдали, поднимался от горящих автомобилей во дворе.

     Гард немного постоял на своей здоровой ноге в проеме двери сарая и затем поскакал к вертушке. На полпути он вдруг упал и растянулся во весь рост в пыли. В момент падения он подумал о Звуковом Космическом Бластере у него за поясом. Детская игрушка. Если бы курок был нажат, Гарденер мог быть существенно уменьшен. Томминокеровский План Потери Веса. Он вытащил пистолет -за пояса, держа его так, как будто это была живая мина. Остаток пути до вертушки он прополз на четвереньках, затем поднялся.

     В сорока футах от него другая половина крыши дома Бобби обрушилась. Поток искр закружился по направлению к саду и лесу за ним. Гард повернулся к сараю и подумал еще раз, со всей силой, как только мог; Спасибо, друг.

     Ему показалось, что был ответ - усталый, слабый ответ.

     Гарденер направил игрушку на сарай и нажал на курок. Зеленый луч, не толще карандашного грифеля, вылетел его дула. Послышался звук, похожий на шипение яичницы на сковороде. Зеленое сияние брызнуло от стены сарая, как вода брандспойта, и стены объял огонь. Еще одна горячая работка, устало подумал Гарденер.

     Он начал скакать к задней части дома с Звуковым Космическим Бластером в руке. Пот и кровавые слезы текли по его лицу. Я бы очень понравился Уинстону Черчиллю, подумал он, и начал смеяться. Он заметил “Томкэт”.., и его челюсти раскрылись в еще одном удивленном оскале. Ему пришло в голову, что Бобби спасла его жнь, возможно, даже не подозревая об этом. Это было даже не возможно, а очень вероятно. “Валиум”, вероятно, защитил его от невообразимо мощной силы преобразователя. Хорошо бы сейчас “валиума”, который...

     Внутри пылающего дома что-то - одно устройств Бобби - взорвалось с грохотом артиллерийского снаряда. Гард инстинктивно пригнул голову. Казалось, половина дома взлетела на воздух. Дальняя половина, к счастью для Гарденера. Он взглянул вверх и раскрыл рот во второй глупой ухмылке. Это был “Ундервуд” Бобби.

     Он летела все выше и выше, как печатная машинка в небе, крутясь и вращаясь.

     Гард поскакал дальше. Он добрался до “Томкэта”. Ключ был в замке. Это было хорошо. Он имел уже достаточно неприятностей с ключами за последнее время в своей жни, которой оставалось, может быть, совсем немного.

     Он втащил себя на сиденье. Сзади него подъезжали машины и въезжали во двор. Он даже не оглянулся, чтобы посмотреть. “Томкэт” стоял слишком блко к дому. Если он не отъедет прямо сейчас, он рискует превратиться в печеное яблоко.

     Он повернул ключ. Мотор “Томкэта” не звучал, но это его не беспокоило. Началась легкая вибрация. Что-то еще взорвалось в доме. Искры заструились и обожгли его кожу. Во двор въезжало все больше машин. Мысли приехавших Томминокеров были прикованы к сараю, и они гласили он печеное яблоко печеное в сарае мертв в сарае, да, верно Хорошо. Пусть так и думают. Новый и Улучшенный “Томкэт” не даст им нити для разгадки. Он был бесшумен, как ниндзя. И ему уже надо двигаться: сад был в огне, гигантские подсолнухи и огромные стебли кукурузы с громадными несъедобными початками пылали. Но тропинка в середине сада была еще вполне проходима.

     Эй! Эй! ЭЙ, ОН ЗА ДОМОМ! ОН ЕЩЕ ЖИВ! ОН ЕЩЕ...

     Гардеиер испуганно взглянул направо и увидел Нэнси Восс, несущуюся с грохотом по каменистому полю, лежащему между участком Бобби и каменной стеной на границе собственности Хорда. Восс была на велосипеде “Ямаха”. Ее волосы были заплетены в косы, летящие сзади. На ее лице сверкал взгляд старой ведьмы.., хотя она все еще была похожа на Ребекку с “Фермы Саннибрук”. Еще одна Сисси, подумал Гарденер.

     ЭЙ! СЮДА! СЮДА!

     Ах, ты, сука, подумал Гарденер и поднял Звуковой Космический Бластер.

 

23

 

     Двадцать или тридцать них въехали во двор. Эдли и Кьюл были среди них, а также Фрэнк Спрюс, Голдены, Розалия Скихан и Поп Кудер. Ньют и Дик были сзади на дороге, руководя и командуя.

     Все они повернулись на СЮДА! СЮДА! ЖИВ! СУКИН СЫН ВСЕ ЕЩЕ крики Нэнси Восс. Они все видели, как она мчалась по полю на велосипеде, как жокей на норовистой лошади, как мощная подвесная система “Ямахи” подбрасывала ее вверх и вн. Они все видели, как узкий тонкий зеленый луч ударил -за горящего дома и охватил ее.

     Никто них не видел, как вертушка снова начала вращаться.

 

24

 

     Одна стена сарая была полностью в огне. Часть крыши обвалилась. Искры закручивались в толстую спираль. Одна упала на кучу грязного тряпья и она зацвела огненными цветами.

     Избавление, думал Ив Хиллман, Последнее Последнее... Преобразователь стал пульсировать яркой зеленью в последний раз, на некоторое время соперничая с огнем.

 

25

 

     Дик Эллисон услышал скрип вертушки. Его мозг был полон яростных и гневных криков, с момента, как он понял, что Гарденер был еще жив. Все проошло быстро, очень быстро. Нэнси Восс была пылающей тряпичной куклой на поле справа от дома Бобби. Ее “Ямаха” промчалась еще ярдов двадцать, налетела на камень и перевернулась.

     Дик увидел горящие останки грузовичка Бобби, грузовика Мосса, “олда” Бузманов - и затем он увидел вертушку.

     НАЗАД ОТ ЭТОЙ ШТУКИ! НАЗАД! НА...

     Но это уже не имело значения. Дик выключился сети, и он не мог преодолеть две мысли, бившиеся, как примитивный рок-н-ролльный ритм.

     Еще живой. За домом. Еще живой. За домом.

     Прибывало все больше людей. Они двигались по двору увлеченным потоком, игнорируя горящий дом, пылающий и светящийся сарай, обгоревшие, почерневшие автомобили.

     НЕТ! ТУПИЦЫ ГРЕБАНЫЕ! НЕТ! ЛОЖИСЬ! НАЗАД!

     Ньют загипнотированно уставился на дом, пылающий ядовитым пламенем, не замечая вертушки, вращающейся все быстрее и быстрее, и сейчас Дик мог бы цинично бавиться от него. Но он был еще нужен ему, потому он, довольный собой, резко повалил Ньюта на землю и упал на него сверху.

     Моментом позже зеленый зонтик развернул свой ящный покров во дворе еще раз.

 

26

 

     Гард слышал крики - множество криков - и заткнул их как только мог. Они не имели значения. Ничто теперь не имело значения, кроме последней остановки на линии, куда необходимо было добраться.

     Не было смысла заставить лететь “Томкэт”. Он включил первую передачу и въехал в чудовищный бесполезный пылающий сад Бобби.

     Теперь наступил момент, когда он начал сомневаться, способен ли он совершить задуманное; огонь распространялся по сорнякам и переросшим початкам быстрее, чем он предполагал. Жар был ужасающим, испепеляющим. Вскоре его легкие начнут закипать.

     Он слышал монотонные глухие звуки, как будто толстые сосновые поленья взрывались в печи, он осмотрелся и увидел, как тыквы лопались, как толстые сосновые поленья в печи. Руль “Томкэта” обжигал его руки.

     Жар на голове. Гарденер поднял руку. Его волосы были в огне.

 

27

 

     Все пространство внутри сарая было уже залито огнем. В центре его преобразователь вспыхивал и угасал, вспыхивал и угасал, как пульсирующий кошачий глаз посередине преисподней.

     Питер лежал на боку, его лапы наконец остановились. Ив Хиллман смотрел на преобразователь, мучительно концентрируясь. Жидкость вокруг него становилась очень, очень горячей. Это было хорошо; не больно, по крайней мере, в фическом смысле. Изоляция основного кабеля, соединяющая его с преобразователем, начала плавиться и растапливаться. Но связь еще сохранялась. Сейчас, в полыхающем сарае, она сохранялась, и Ив Хиллман думал:

     Последнее. Дай ему шанс уйти. Последнее.

     ПОСЛЕДНЕЕ вспыхнул экран компьютера ПОСЛЕДНЕЕ ПОСЛЕДНЕЕ ПОСЛЕДНЕЕ и покрылся девятками.

 

28

 

     Разрушения во дворе Бобби Андерсон были невероятные.

     Дик и Ньют глядели, завороженные, почти неверящие. Как в тот день со стариком и полицейским в лесу, Дик поймал себя на недоумевающей мысли, как вообще дела могли пойти так плохо. Только они двое - они да все те, кто еще не прибыл, - были в порядке, вне мертвой зоны под навесом, но Дик еще не поднялся. И он не был уверен, что сможет.

     Люди горели во дворе, как соломенные пугала. Кто-то бежал, в ужасе, каркая и вжа голосом и мыслями. Меньшинству - счастливому меньшинству - удалось вовремя удрать. Фрэнк Спрюс медленно прошел мимо того места, где лежали Дик и Ньют, половина его лица была выжжена так, что челюсть с той стороны казалась застывшей в полуухмылке. Взрыв был таким, что то оружие, которое некоторые них притащили, расплавилось и самоликвидировалось.

     Глаза Дика встретились со взглядом Ньюта.

     Оповести всех! Пусть окружат! Схватить!

     Да я понял, но, Боже, наших сгорело десять или двадцать. ТЫ, МАТЬ ТВОЮ, ПРЕКРАТИ НЫТЬ!

     Ньют отпрянул, его губы раскрылись в беззубом рычании.

     Но Дик не обращал внимания. Сеть его мыслей расширилась. Теперь он мог сделать так, чтобы его слышали.

     Рассыпьтесь, окружайте его! Хватайте! Хватайте сволочь! Окружите его!

     Они задвигались, сначала медленно, ошарашенные, потом быстрее, поняв задачу.

 

29

 

     Дисплей компьютера разорвало. Раздался кашляющий взрыв, как будто великан очистил горло от густой сли, и мутная зеленая жидкость полилась душевой, где был заключен Ив Хиллман. Жидкость достигла огня и стала смертоносным зеленым потоком. Ива, наконец счастливо умершего, вынесло как рыбу треснувшего аквариума. Потом настала очередь Питера. Энн Андерсон появилась последней, ее мертвые руки были все еще скрючены.

 

30

 

     Огонь под навесом шел на убыль. Теперь звуков остались только стоны умирающих и настойчивый голос Дика. Летний день обратился в ад. Двор Бобби стал похожим на грязный пруд с островками огня. Но Томминокеры всегда умели прекратить огонь, и всегда у них это получалось быстро.

     Ньют присоединил свой голос к Дику. Кьюл был мертв, Эдли серьезно обгорел. Тем не менее Эд соединил свой собственный голос смертельно раненного с их голосами:

     Схватите его прежде, чем он попадет на корабль! Он еще жив! Схватите его прежде, чем он попадет на корабль!

     Томминокеры были почти раздавлены. Те пятнадцать жаренных во взрыве на дворе Бобби были не так уж и важны. Но Бобби была мертва; Кьюл был мертв; а Эдли скоро будет; преобразователь был разрушен как раз тогда, когда нужда в закрытии границы стала смертельной. И Гарденер был еще жив. Невероятно, но Гарденер был еще жив.

     И может быть, хуже всего было то, что ветер начал усиливаться.

 

31

 

     Схватите его, и схватите быстрее.

     Сеть мыслей, Томминокеры подключились к ней.

     Они пересекли поле; подошли к распространяющемуся огню.

     БЫСТРО!

     Дик Эллисон повернулся к городу и вся сеть повернулась вместе с ним, как блюдце радара. Он уловил тупое умление Хейзл по поводу поворота событий.

     Он (по сети) отмахнулся.

     Что у тебя есть снаружи, Хейзл, все направь за ним.

     Дик повернулся к Ньюту.

     Ты не должен был толкать меня так сильно, сказал Ньют мрачно, и стер каплю крови со щеки.

     - Иди в задницу, - сказал Дик неторопливо. - Нам надо взять этого сукиного сына.

 

32

 

     Огонь, распространяющийся дома Бобби шквалом, напоминающим по форме дамский веер - веер огня, начался от вертушки, теперь разрушенной. Дом Бобби, сейчас уже только черный остов, мерцающий в красных столбах пламени, был у того самого места, где он зародился. Языки его дотянулись до страшно переросшего сада, и огонь, сожрав мутировавшие растения, стал отсвечивать зеленым.

     Джим Гарденер пробирался сквозь огонь, увенчанный короной горящих волос.

     Его рубашка тлела; от одного рукава шел дым, потом он вспыхнул. Он захлопал по рукаву рукой и сбил огонь. Он хотел застонать, но почувствовал себя таким усталым, таким разбитым.

     Меня хорошо отделали, подумал Гарденер, и в этом нет ничьей вины, кроме моей.

     Он достиг дальнего края сада. “Томкэт” накренился и с большим перекосом въехал в лес. Нкие чахлые деревца по сторонам от трассы были в огне, и маленькие языки пламени уже разбегались по Большому Индейскому Лесу. Гарда они совсем не интересовали. Чувство, что он находится в микроволновой печи, его оставило. Он похлопал себя по голове. От волос отвратительно пахло - как от пищи, поджаренной ребенком.

     Зеленый огонь зашипел около его правого плеча, когда “Томкэт” въезжал в лес.

     Гард уклонился влево и нагнулся. Потом посмотрел назад и увидел Хэнка Бака, с его Пистолетом-Убийцей. Хэнк вывел свой мотоцикл, направляясь к ферме, но свалился с него на том самом поле, где погибла Нэнси Восс, потом вскочил и бросился бежать.

     Гарденер развернулся, высунул наружу правую руку с бластером и обхватил правую кисть пальцами левой. Спустил курок. Вылетел острый луч и больше -за простого везения, чем -за большой искусности стрелка, ударил Хэнка в верх левой стороны груди. Послышался треск жарящегося бекона. Зеленая смерть полыхнула Хэнку в лицо, и он упал.

     Гарденер повернулся снова вперед и увидел, что “Томкэт” самодовольно несется на горящую ель. Он навалился на руль обеими обожженными до волдырей руками, пытаясь бежать столкновения. Один подшипников на колесе “Томкэта” задел ствол дерева, и на секунду Гарденер вообразил себя отпихивающим пылающее дерево, как отпихивают горящие занавески, расчищая путь. Маленький трактор опасно накренился, завис.., затем рухнул с шумом обратно. Гарденер рванул рычаг до упора и повис на нем, пока “Томкэт” пробивал себе путь к лесной дороге.

 

33

 

     Они шли. Томминокеры шли. Они прошли вдоль расширяющихся крыльев огня-веера рассерженной дамы, и Дик Эллисон почувствовал некоторую безрассудную ярость, потому что они не собирались хватать его. Гарденер мог воспользоваться дорогой; это все меняло. Еще три минуты - может быть, даже одну - и Гарденер мог быть поджарен. Четыре Томминокера (среди них миссис Эйлин Греншау и Реверенд Гуринджер) попытались преследовать его там и сгорели заживо. Два гигантских горящих ствола кукурузы обрушились на жену Греншау, которая дико закричала и отпустила руль песочного багти. Багги быстро въехал в горящий сад. Его покрышки лопались, как маленькие бомбы. Несколько секунд спустя огонь поглотил всю дорогу.

     Разочарование Дика было глубже, чем в костях. “Превращение” бывало, расстраивалось и прерывалось раньше - не часто, но это случалось - но всегда как результат естественного воздействия.., как целое поколение москитов в спокойном пруду со стоячей водой могло быть уничтожено молнией во время летней бури. Но сейчас не было бури, ни других природных потрясений, а был один человек, человек, на которого они привыкли глядеть с осторожным презрением, как на глупую собаку, которая может укусить; это был один человек, который как-то провел Бобби и убил ее, и который отказывался умирать, несмотря на все то, что они делали.

     Нас не остановит один человек, подумал Дик взбешенно. Не остановит! Но был ли реально путь прекратить действие того, что уже случилось? Фронт огня распространяется слишком быстро, они не смогут поймать его. Гарденер прорвался в самый центр горящей аллеи, но только он. Хэнк Бак стрелял в него, но этому сукину сыну удалось застрелить самого Хэнка.

     Дик был в припадке бешенства (Ньют ощущал это и держался на расстоянии - Дик был на двадцать фунтов тяжелее и на десять лет моложе), но в самом центре его бешенства был ужас, как прогорклый крем в центре отравленного шоколада.

     Томминокеры, говорила Бобби Гарденеру, были великими небесными путешественниками. Это было правдой. Но никогда, нигде, они не встречали кого-либо похожего на этого человека, который продолжал двигаться, невзирая на раздробленную лодыжку, большую потерю крови и большую дозу снадобья, которое должно было свалить его еще пятнадцать минут назад, даже при том, что он много вытошнил.

     Невозможно - но случилось.

     Огонь, который, предполагалось, не подпустит Гарденера к кораблю, стал щитом Гарденера.

     Теперь оставались только автоматические мониторы - технические новинки.

     - Они возьмут его, - прошептал Дик. Он и Ньют стояли на холме справа от дома, как пара генералов, наблюдая людской поток в лесу.., но делали это совершенно по-разному. Руки Дика раскрывались, с треском закрывались; открывались, закрывались. Зеленая кровь билась в шее. “Они возьмут его, они остановят его, он не попадет в корабль, нет, нет”.

     Ньют Берринджер осторожно помалкивал.

 

34

 

     Детектор дыма, очень похожий на летающую тарелку, бесшумно пробирался сквозь лес; красный огонек индикатора на нижней поверхности беспорядочно пульсировал. Хейзл Маккриди контролировала это чудо сама. Она уловила волну гнева, отчаяния и страха, исходящую от Дика Эллисона и решилась позаботиться о Гарденере сама - с помощью дистанционного управления, разумеется. Сначала она поручила Паулине Гудж, к которой испытывала наибольшее доверие, работу совсем по другому делу, а затем Хейзл спустилась в свой офис, затворила дверь и заперла ее на замок.

     Из нижнего ящика шкафа для документов она достала гетто-бластер, немного меньше, чем тот, который использовал в свой последний час Хэнк Бак. Она положила его на стол, включила, взяла наушник наружной корзины стола и вложила вилку себе в ухо.

     Теперь она сидела, закрыв глаза, но могла видеть деревья, пробегающие мимо по обе стороны от детектора дыма, пока он проносился со свистом через лес, примерно в шести футах над землей. Гарденеру придется вспомнить эпод “Возвращения Джадея”, в котором хорошие парни преследуют плохого парня в кажущемся бесконечным лесу на самой головокружительной скорости, которую способен показать воздушный мотоцикл.

     Хейзл, однако, не имела времени для сочинения метафор и, даже имей его, не стала подобным заниматься; Томминокеры были в метафорах не сильны.

     Часть ее - детектор дыма, который соединялся с ней благодаря интерфейсу киборга, который она вмонтировала на его механической части - желала выполнить свою обычную работу и детектор гудел, потому что лес был полон дыма. Это было похоже на чиханье, которое приближается неминуемо, как ливень.

     Детектор дыма легко сновал стороны в сторону, петляя между деревьев, подпрыгивая над холмами и потом снова ныряя вн, как самый маленький в мире опрыскиватель посевов.

     Хейзл сидела, наклонившись к столу, вилка наушника крепко воткнута в ее ухо; она была безумно сосредоточена. Она гнала маленький детектор через лес быстрее, чем это было безопасно, но он был на границе Хэвен - Ньюпорт, в целых пяти милях от корабля. Она должна была задержать Гарденера, и времени оставалось мало.

     Детектор дыма покосился на одну сторону и пролетел буквально в дюйме от ствола ели. Предупреждение яснее ясного. Но.., вот детектор, а вот корабль, отражающий мигание его огонька, и игру теней и солнечных пятен на стволах.

     Детектор ненадолго завис над тонким ковром иголок на земле леса.., и затем устремился прямиком на Гарденера. Хейзл приготовилась включить ультразвуковую систему, которая превратит кости Гарденера в крошечные осколочки внутри его тела.

 

35

 

     "Эй, Гард! Слева!"

     Этот голос был невероятным. И в то же время не был ошибкой. Это был голос Бобби Андерсон. Прежней, неулучшенной Бобби. Но у Гарда не было времени об этом думать. Он посмотрел налево и увидел нечто, стремительно мчащееся на него леса. Что-то желтовато-коричневое. С красным огоньком, вспыхивающим на нижней стороне. Это было все, что он успел разглядеть.

     Он поднял свой бластер, прикидывая, можно ли вообще в это попасть, и в этот момент дикий высокий вг, как будто все комары в мире слили свое пищание в совершенной гармонии, наполнил его уши.., его голову.., его тело. Да, что-то было внутри него; все внутри начало вибрировать.

     Затем он почувствовал, как чьи-то руки хватают его за запястье - сначала хватают, а потом поворачивают кисть. Он выстрелил. Зеленый огонь полыхнул сквозь дневной свет. Детектор дыма взорвался. Несколько оторванных кусков пластика пролетели рядом с головой Гарденера, едва-едва не задев его.

 

36

 

     Хейзл закричала и оцепенела на вращающемся стуле неестественно прямо. Ужасная энергетическая отдача волной ударила через вилку в ухе. Она схватилась за нее - и отпустила. Вилка была в ее левом ухе. А правого внезапно хлынула струя зеленой вязкой жидкости. Жидкость выглядела как радиоактивная овсянка. Недолгое время ее мозги продолжали течь ее головы через ухо, а потом давление стало слишком высоким. Правая сторона черепа вскрылась подобно странному цветку, и ее мозги со шлепком выплеснулись на настенный календарь “Карриер энд Ивз”.

     Хейзл вяло упала на стол, ее руки раскинулись, а ее тусклые глаза неверяще уставились в пустоту.

     Гетто-бластер погудел немного и затих.

 

37

 

     Бобби? - подумал Гарденер, дико оглядываясь.

     Иди в задницу, старый дурак, - ответил веселый голос. - Это вся помощь, которую ты мог получить. Кроме того, я ведь мертва, ты помнишь?

     Я помню, Бобби.

     Маленький совет: поберегись бешеных пылесосов.

     Затем она пропала, как будто ее и вовсе не было.

     Сзади него раздался хрумкающий, трещащий звук падения дерева. Лес отсюда до фермы зазвучал как огромный великодушный камин. Теперь он мог слышать голоса позади себя, и мысленные, и озвученные криком. Голоса Томминокеров.

     Но Бобби исчезла.

     Тебе показалось. Гард. Та часть тебя, которая хочет Бобби, которая НУЖДАЕТСЯ в Бобби, пытается возродить ее, вот и все.

     Да, но как быть с рукой, рукой на моей руке? Я сам ее поднял? Я не смог бы попасть в эту штуку сам. Даже Анни Оукли не смогла бы попасть без помощи.

     Но голоса - в воздухе и в голове - приближались. И огонь тоже. Гарденер наглотался полное горло дыма, но “Томкэт” заурчал снова и двинулся с места. Времени для дискуссий сейчас не было.

     Гард направил “Томкэт” на корабль. Через пять минут он выехал на прогалину.

     - Хейзл? - кричал Ньют в каком-то мистическом ужасе. - Хейзл? Хейзл?

     - Да, Хейзл! - прокричал ему в ответ Дик Эллисон с бешенством и не смог больше себя сдерживать. Он бросился на Ньюта. - Тупица! Сволочь!

     Ньют упал на спину, и они оба закатались по земле, с горящими зелеными глазами, вцепившись друг другу в горло. В этом не было никакой логики в данных обстоятельствах, но любое сходство между Томминокерами и мистером Споком было бы чисто случайным.

     Руки Дика нашли плетеную складку на горле Ньюта и начали сжиматься. Его пальцы прорвали плоть, и зеленая кровь брызнула фонтанчиком через пальцы. Он начал поднимать и отбрасывать вн Ньюта. Сопротивление того слабело.., слабело.., слабело. Дик душил его до тех пор, пока тот не стал совершенно мертвым.

     Совершив все это, Дик обнаружил, что чувствует себя немного получше.

 

39

 

     Гард слез с “Томкэта”, зашатался, потерял равновесие и упал. И в то же самое мгновение жужжащий, рычащий снаряд распорол воздух в том месте, где он только что был. Гарденер тупо уставился на пылесос “Электролюкс”, который чуть не снес ему голову.

     Он пронесся сквозь прогалину как торпеда, завис и устремился снова к нему. Что-то было у него на боку, превращающее воздух в серебристую рябь, что-то похожее на пропеллер, Гарденер подумал о круглой, выгрызенной дыре в полу склада, и во рту у него мигом высохла вся слюна.

     Берегись!

     Оно бомбардировало его, режущее приспособление выло и жужжало как мотор игрушечного истребителя на бензине. Маленькие колеса, которые, как предполагалось, должны были облегчать тяжкий труд домохозяйки, катящей свой верный пылесос комнаты в комнату, лениво вертелись в воздухе. Отверстие, куда полагалось прикреплять разные полезные приспособления со шлангами, зияло как открытый рот.

     Гарденер качнулся вправо, как будто хотел нырнуть, затем секунду спустя занял позицию - если бы ой сделал это быстрее, пылесос столкнулся бы с ним и, прожевав, отправил бы его по своим кишкам, как он сделал с дверью склада, когда Бобби его вызвала.

     Он подождал, притворился, что прыгает на этот раз влево, и затем, в последний момент, бросился вправо. И свалился болезненно в грязь. Кости в его раздробленной лодыжке сдавились. Гарденер жалко застонал.

     "Электролюкс” рухнул на землю. Пропеллер захлебнулся в грязи. Затем он подпрыгнул, как самолет, поднимающийся в воздух после неудачного, слишком сильного касания взлетно-посадочной полосы. Он просвистел в сторону огромного перекошенного блюдца корабля и закачался в воздухе, готовясь к новому наскоку на Гарденера. Теперь тот кабель, которым он пользовался, нажимая кнопки, торчал отверстия для шлангов. Кабель свистел в воздухе - сухой, змеиный свист, который Гарденер едва различал в реве огня. Кабель выглядел, как пика, и на мгновение Гарденер погрузился в воспоминания о родео Дикого Запада, куда однажды привезла его мать (в этом старом, веселом городе Портленде, штат Мэн). Там был ковбой в высокой белой шляпе, который проделывал всякие штуки с веревкой. В одном его трюков он крутил огромное лассо на высоте лодыжки, пританцовывая в его круге и вне его и играя на губной гармошке. Кабель, торчащий шланговой дыры, казался очень похожим на ту веревку.

     Этот засранец срежет тебе голову, как утюг, если ты позволишь ему это. Гард, старина Гард.

     "Электролюкс” со свистом мчался на него, тень бежала чуть сзади.

     Стоя на коленях, Гарденер достал свой бластер и выстрелил. Пылесос дернулся, когда он прицеливался, но Гарденер сместил прицел тоже. От заднего колеса отлетел шмоток хрома. Кабель прочертил волнистую линию на грязи. схвати его да схвати его прежде, чем он сможет повредить корабль Ближе. Голоса приближались. Он должен покончить с этим.

     Пылесос обогнул дерево и опять кинулся на Гарда. Он задрался вверх, потом спустился, затем ринулся вн в нырке камикадзе, его рубящее лезвие крутилось быстрее и быстрее.

     Гарденер неожиданно нашел поддержку, вспомнив энергетика Теда.

     "Ты бы поглядел на это дерьмо, Тедди, - подумал он безумно, - ты только подражал этому! С электричеством все гораздо лучше!"

     Он нажал на спусковой крючок игрушечного пистолета, увидел, как зеленый снарядик шлепнулся на рыло пылесоса, и затем рванулся вперед, отталкиваясь, загребая обеими ногами и не вспоминая о раздробленной лодыжке. “Электролюкс” ударился в землю рядом с “Томкэтом” и зарылся на три метра в глубину грязи. Черный дым вырвался торчащего конца в виде плотного, компактного облачка. “Электролюкс” пукнул и скончался.

     Гарденер встал на ноги, держась за “Томкэт”, бластер болтался в его правой руке. Пластиковый бочоночек, он видел, частично растаял. От него больше не будет пользы. То же можно было сказать о нем самом.

     Пылесос был мертв и торчал земли как неразорвавшаяся бомба. Но было еще множество других хитрых механмов в пути, некоторые - летящие, другие - прущие с энтузиазмом сквозь лес на импровированных колесах. Он не должен был их дожидаться.

     Что было последним, о чем думал старик? Последнее.., и... Избавление.

     - Хорошее слово, - сказал Гарденер хрипло. - Избавление. Отличное слово.

     Также он вспомнил название рассказа. Рассказа, написанного поэтом Джеймсом Дики. Рассказ о горожанине, которого молотили, придушили и трахнули, прежде чем он открыл, что они все-таки были старыми добрыми парнями. Там была одна строка.., один этих парней глядит на другого и говорит ему спокойно: “Мотор, кажется, сейчас сломается, Льюис"

     Гарденер очень на это надеялся.

     Он прыгнул к навесу, затем нажал кнопку, которая управляла спуском подъемников. Он собирался спуститься на руках. Это было глупо, но Томминокеры другой технологии ему не предоставили. Мотор зарычал, кабель начал спускаться. Гарденер подбежал к обрыву и поглядел вн. Если ему это удастся, он будет в безопасности.

     В безопасности среди мертвых Томминокеров.

     Мотор заглох. Он едва мог видеть бесполезный подъемник вну. Голоса были еще ближе, огонь ближе, и он ощущал целый эскадрон норовистых аппаратов совсем рядом. Это неважно. Ему нужно добраться дону, вскарабкаться по лесенке и как-то дойти до финиша раньше других.

     Поздравляю Вас, мистер Гарденер! Вы выиграли летающую тарелку! Хочешь выйти игры или провести оплаченный отпуск в глубоком космосе?

     - Дьявол, - прокаркал Гарденер, отбрасывая полурасплавившийся игрушечный пистолет. - это сделаем.

     Его слова отразило эхо.

     Он схватил кабель и заскользил вн. В этот момент его осенило. Конечно же. Гари Гилмор. Это сказал Гари Гилмор, перед тем как выйти против огневой группы в Юте.

 

40

 

     Он, был на полпути вн, когда почувствовал, что последние его силы истаяли. Если он что-нибудь быстро не предпримет, то упадет.

     Он начал спускаться быстрее, проклиная их бездумное решение установить управление мотором так далеко от края котлована. Горячий, обжигающий пот натекал ему в глаза. Его мышцы дрожали. Его желудок начал снова свои долгие, ленивые спазмы. Руки скользят.., хватаются.., скользят опять. Затем, внезапно, кабель прошел сквозь его руки как горячее масло. Он стиснул его, завывая от боли в стертых местах. Стальная нитка, которая вырвалась узла кабеля, пронзила ладонь.

     "Боже!”, - застонал Гарденер. - “Господи Боже!"

     Он рухнул на подъемник своей больной ногой. Боль рванулась вверх по ноге, через живот, через шею. Казалось, что она оторвала ему макушку. Его колени подогнулись и стукнулись о борт корабля. Коленная чашечка хрустнула как фарфоровая.

     Гарденер почувствовал, что теряет сознание, и стал бороть себя. Он увидел люк. Он был все еще открыт. И вентиляторы все еще гудели.

     Его левая нога была ледяной стеной боли. Он поглядел вн и увидел, что она стала таинственно короче, чем правая. И она выглядела ..да, она выглядела смятой, как старая сигара, которую слишком долго таскали в кармане.

     - Боже, я развалился, - прошептал он и затем, удивляясь самому себе, рассмеялся. Так оно и должно было быть; есть много вещей поинтересней, чем сходить с волнореза в море в таком состоянии.

     Раздался высокий, нежно гудящий звук над головой. Что-то еще прибыло. Гарденер не стал поджидать это, чтобы разглядеть. Вместо этого он бросился в люк и пополз вверх по круглому коридору. Свет от стен мягко поблескивал на его лице, и этот свет - белый, не зеленый - был добрым. Если бы кто-либо увидел Гарденера в этом свете, он почти бы поверил, что тот не умирает. Почти.

 

41

 

     Нынче ночью, верь не верь

     (через реку, через лес)

     Томминокер, Томминокер, Томминокер стукнул в дверь.

     (к дому бабушки пойдем)

     Они так спокойны, почти мертвы,

     (лошадь саночки везет)

     Но ты ощутишь Томминокера внутри своей головы!

     (через поле прямиком)Рон

 

     Со стишками в голове Гарденер полз по коридору, один раз остановившись оглядеться и вытошниться. Воздух здесь был все еще отвратительным. Он подумал о канарейке шахтера, лежащей на дне своей клетки, живой, но минуты на две.

     Но машины. Гард. Ты их слышишь? Ты слышал как они стали громче гудеть, как только ты вполз?

     Да. Громче, доверительней. И это не были одни вентиляторы. Где-то в глубине корабля другие машины просыпались к жни. Огни горели. Корабль подпитывался чем-то таким, чего в нем раньше не было. Позволим ему это делать.

     Он достиг первой внутренней переборки. Оглянулся. Нахмурился, увидев люк, выходящий в котлован. Они могут выйти к прогалине очень скоро; может быть, уже вышли. Они могут попробовать его преследовать. Рассуждая о трусливых реакциях своих “помощников” (даже железный Фриман Мосс не был абсолютно защищен от них), он не думал, что они смогут.., но не стоило забывать, в каком отчаянии они были. Он хотел быть уверенным в том, что сомнамбулы оставили его в покое и это все. Бог знал, что он немного теряет; но он совсем не нуждался, чтобы эти ослы отняли у него это малое.

     Новая боль расцвела в его голове, глаза заслезились, поддетые этой болью в мозгу, как рыболовным крючком. Плохо, но ничто в сравнении с болью в лодыжке и ноге. Он не удивился, увидев, как главный люк закрыл свою диафрагму. Сможет он открыть его снова, если захочет? Он как-то сомневался в этом. Теперь он заперт.., заперт вместе с мертвыми Томминокерами.

     Мертвыми? Ты уверен, что они мертвы?

     Нет, наоборот, он был уверен, что они не мертвы. Они были достаточно живы, чтобы начать эту игру снова. Достаточно живы, чтобы превратить Хэвен в страшную фабрику. Мертвы?

     - Не очень-то похоже, - прокаркал Гарденер и протиснулся через другой люк в коридор за ним. Машины колотились и гудели во внутренностях корабля; когда он коснулся светящейся искривленной стены, он ощутил вибрацию.

     Мертвы? Ну нет. Ты ползаешь внутри старейшего дома прраков во вселенной, Гард, старина Гард.

     Ему показалось, что он слышит шум, он резко обернулся, сердце заколотилось, слюнные железы залили рот горьким соком. Ничего там нет, конечно. Кроме того, что там было. У меня есть причины для нервной кутерьмы. Я встретил Томминокеров, и они были мы.

     - Помоги мне, Боже, - сказал Гарденер. Он сдвинул прядь своих воняющих волос с глаз. Над ним была паучья лестница с широко раздвинутыми ступенями.., каждая с глубокой, беспокоящей выемкой в центре. Лестница станет вертикальной, когда.., если.., корабль когда-нибудь примет горонтальную позицию для взлета.

     Теперь здесь запах. Вентиляторы или нет, но здесь запах смерти, я полагаю. Долгой смерти. И грязной.

     - Пожалуйста, помоги мне, Господи, совсем немного, о'кей? Небольшой перерывчик для паренька - это единственное, о чем он просит, о'кей?

     Все еще беседуя с Господом, Гарденер двинулся вперед. Вскоре он достиг рубки управления и спустился в нее.

 

42

 

     Томминокеры стояли у границы поляны, глядя на Дика. Каждую минуту подходили новые. Они подходили - затем сразу же застывали, как простые компьютерные аппараты, чьи немногие программные операции были уже выполнены.

     Они стояли и глядели на перекошенную поверхность корабля.., на Дика.., снова на корабль.., опять на Дика. Они были как толпа лунатиков на теннисном матче. Дик мог чувствовать других, которые вернулись в деревню восстанавливать защиту границы, также просто ждавших.., глядеть сквозь глаза тех, кто стоял сейчас рядом.

     За ними, приближаясь, набирая силу, шел огонь. Прогалина уже заполнилась струйками дыма. Некоторые закашляли, но ни один не сдвинулся с места.

     Дик глядел на них, удивленный - что, собственно, они от него ожидали? Затем он понял. Он был последним людей сарая. Остальные сгинули, и прямо или косвенно это была вина Гарденера. Это было необъяснимо, и более чем просто страшно. Дик понемногу все более и более убеждался, что ничего похожего не случалось на протяжении всего долгого, долгого существования Томминокеров.

     Они глядят на меня, потому что я последний, я должен сказать им, что делать дальше.

     Но не было ничего, что они могли бы сделать. Была гонка, и Гарденер должен был проиграть ее, но как-то не проиграл, и теперь им ничего не оставалось, как ждать. Смотреть, и ждать, и надеяться, что корабль убьет его как-нибудь, прежде чем он сможет сделать что-нибудь. Прежде чем...

     Огромная рука вдруг проникла в голову Дика Эллисона и сжала его мозги. Его руки подлетели к вискам, пальцы вывернулись в гальванические паучьи формы. Он попытался кричать, но не смог. Под ним, на прогалине, он мог видеть людей, падающих на колени рядами, как пилигримы, ставшие свидетелями чуда или божественного явления.

     Корабль начал дрожать - воздух наполнился тонким, инфразвуковым гудением.

     Дик и это успел уловить.., но в тот момент, когда его глаза выплеснулись головы как сгустки полу замерзшего, заплесневевшего желе, он уже ничего не понимал. В тот момент - или навсегда.

 

43

 

     Маленькая помощь. Господи, по рукам?

     Он сидел в центре наклонной пятиугольной комнаты, его скрюченная, сломанная нога торчала прямо перед ним (смятая, это слово не уходило, его нога была смята), около того места, где главный толстый кабель выходил -под прокладки на полу.

     Маленькая поддержка парню. Я знаю, я не очень-то достоин, застрелил жену, доброе гребанное дело, застрелил лучшего друга, другое доброе гребанное дело. Новое и Улучшенное Доброе Гребанное Дело, ты можешь сказать. Господи, но мне нужна помощь прямо сейчас.

     Это не было преувеличением. Ему нужна была не только мелкая помощь. Толстый кабель разветвлялся на восемь тонких, каждый оканчивался не ушной вилкой, а набором наушничков. Если сидение на складе у Бобби было похоже на игру в русскую рулетку, то это было похоже на то, что он засунул голову в ствол пушки и попросил кого-нибудь дернуть за шнур.

     Но это нужно было сделать.

     Он взял один наборов наушничков, отметив снова, что их центры немного вогнутые, и взглянул на клубок коричневых, сухих тел в дальнем углу комнаты.

     Томминокеры? Детское дурацкое имя или нет, оно было для них слишком хорошо. Троглодиты космоса, вот кто они были. Длинные когти управляли машинами, которые они создали, но никогда не пытались понять. Пальцы ног как шпоры бойцовых петухов. Они выглядели как злокачественные опухоли, которые нужно быстро вырезать.

     Пожалуйста, Господи, надоумь меня.

     Мог ли он прихлопнуть их всех? Это был вопрос на 64.000 долларов, не так ли? Если “превращение” было закрытой системой - что-то шкуры корабля просто выделялось в атмосферу - ответ, скорее всего, был отрицательным. Но Гарденер думал - или, может быть, надеялся, - что это было нечто большее, открытая система, откуда корабль питал людей чем-то, заставляя их “превращаться”, и люди также питали корабль чем-то.., чем? Снова, пожалуйста. Можно здесь употребить слово “воскрешение”? Извините, нет. Слишком благородно. Если он был прав, это был такой партеногенез, место которого было в дешевых балаганах и в бульварных газетках, а не в вечных мифах и религиозных учениях.

     Прошу тебя. Господи. Маленькая помощь прямо сейчас.

     Гарденер надел наушнички.

     Все проошло мгновенно. Никаких болевых ощущений на этот раз, только большое белое сияние. Огни в рубке вспыхнули на полную мощность. Одна стен снова стала окном, показав дымное небо и контуры деревьев. А потом и остальные восемь стен комнаты стали прозрачными.., одна.., другая. На несколько секунд Гарду показалось, что он находится на открытом месте, с небом над головой и с котлованом по сторонам. Корабль как будто исчез. Полный обзор.

     Моторы загудели один за одним и заработали в полную силу.

     Где-то зазвучал звонок. Огромные гудящие реле задрожали по очереди, палуба под ним задрожала тоже.

     Чувство власти было невероятным; ему казалось, что Миссисипи пронеслась через его голову всеми водами. Он ощущал, что убивает их, но это и требовалось.

     Я ухлопал их всех, - подумал Гарденер расслабленно. - О Боже, спасибо тебе. Боже, что я ухлопал их! Сработало!

     Корабль задрожал. Заколыхался. Колыхание стало спазмами мучительных, болезненных судорог. Пришло время.

     Обнажив последние несколько зубов, Гарденер приготовился растянуться на полу и вцепиться в свои ремни на ботинках.

 

44

 

     Он ухлопал их всех, но оставался Дик Эллисон, -за его большей эволюции, и около сорока пограничников Хейзл в городе, которые бежали воздействия вспышки мощности от корабля - эти последние были связаны друг с другом в одну цепь, и корабль просто не достиг их.

     Они корчились, кровь лилась глаз и носов, и умирали, потому что корабль высасывал их мозги.

     Корабль сдерживал Томминокеров в лесу, и некоторые них, самые старые, умерли; большая часть, однако, только испытывала мучительную боль в голове, и сами они либо лежали, либо стояли на коленях, в полуобмороке, вокруг прогалины. Немногие понимали, что огонь теперь совсем блко. Подул ветер, и пылающий веер развертывается.., развертывается. Дым бежал через поляну густыми серо-белыми облаками. Огонь трещал и гремел.

 

45

 

     Сейчас, - подумал Гарденер.

     Он почувствовал, как что-то выскальзывает его мозга, цепляется, выскальзывает.., и крепко цепляется. Это было похоже на работу коробки передач. Боль была, но переносимая.

     ОНИ чувствуют боль куда сильнее, - подумал он расслабленно.

     Края котлована, казалось, задвигались. Сначала немного. Затем побольше. Раздался скрип, пронзительный вг.

     Гардеиер преодолевал в себе боль, его брови страшно сжались, глаза превратились в щели.

     Серебристые ячейки поплыли, медленно, но уверенно. Конечно, двигались не они; двигался сам корабль; этот скрип был звуком освобождения от скального ложа, на котором он покоился столь долго.

     Выше, - думал он бессвязно. - Женское белье, трикотаж, галантерея и, конечно, посетите наш отдел товаров для животных...

     Он наращивал скорость, котлован уже быстрее уходил в сторону. Небо впереди расширялось - оно было тускло-металлического цвета. Крутились искры, похожие на стаи крошечных горящих птиц.

     Он переполнился восторгом.

     Гарденеру вспомнился вид окна метро в то время, когда поезд покидает станцию, сперва медленно, затем ускоряясь - как кафельные стены закручиваются позади, похожие на ленту бумаги у музыканта за фортепьяно, так, что можно прочитать рекламу, пробегающую слева направо, - Энн, Хор, Самое Время спрашивать газету “Тайме”, Попробуй Вельвет. Затем мрак, где только движение и единственное ощущение черной стены, проносящейся мимо.

     Трижды прозвучал гудок, почти оглушивший его, заставивший его кричать; свежая кровь забрызгала колени. Корабль дрожал и громыхал, скрипел и тащил себя земного склепа; он восходил в густых клубах дыма и затуманенном солнце, его полированный бок уже высунулся котлована, все больше и больше, словно движущаяся металлическая стена. Кто-нибудь, созерцая это небезопасное зрелище вбли, мог решить, что земля породила стальную гору или выбросила в воздух титановую стену.

     Дуга хребта корабля становилась все шире и шире, достигла краев котлована, который Бобби и Гарденер выкопали с большим расширением кверху - распарывая землю своими ящно-тупыми инструментами, как полоумный, пытающийся сделать кесарево сечение.

     Наружу и выше, выше и наружу. Скалы скрипели. Земля стонала. Пыль и дым от трения струился котлована. Ощущение рождения горы или стены сохранялось, но даже с такого блкого расстояния, как от кромки прогалины, можно было различить круглую форму появляющегося предмета - форму гигантского блюдца, выходящего земли как огромный двигатель. Он был тих, но поляна была заполнена грубым грохотом ломающихся скал. Он шел вверх и наружу, разрезая котлован шире и шире, его тень постепенно покрыла всю поляну и горящий лес.

     Его ведущий край - тот, на котором споткнулась Бобби, - срезал верхушку самой высокой ели в лесу и отбросил ее, ломающую на своем пути, на землю. А корабль все еще рождался чрева, которое его держало так долго; до тех пор, пока не закрыл все небо и не родился вновь.

     Котлован перестал разрываться; секундой позже обозначилась щель между краями котлована и краем корабля. Его центральная часть, наконец, достигла края и миновала его.

     Корабль с грохотом покинул дымящийся котлован, устремился в дымящийся солнечный свет, и наконец, скрипы и вги замерли, и между кораблем и землей блеснул свет.

     Он вышел.

     Он поднимался под уклоном, перекошенный, затем принял горонтальное положение, круша деревья своим невестным, неузнаваемым весом, вырывая их с корнем. Древесные соки брызнули в воздух, образуя легкую янтарную пелену.

     Он двигался медленно, с тяжеловесной элегантностью сквозь горящий день, прорезая полосу в верхушках деревьев, как парусник прорезает волну. Потом он приостановился, словно ожидая чего-то.

 

46

 

     Теперь и пол под Гарденером стал прозрачным; ему казалось, что он сидит на воздухе, глядя вн на вздымающиеся рифы дыма, идущего от края леса и наполняющего воздух.

     Корабль ожил совершенно, а вот Гард быстро умирал.

     Его руки поползли вверх к наушникам.

     Скотти, - подумал он, - быстренько верпуй перлинь. Мы прервем этот танец.

     Он напрягся внутри своей головы, и в это время боль стала густой, жилистой и тошнотворной.

     Растворение, - подумал он мрачно, - вот на что это похоже - на растворение.

     Было ощущение ужасной скорости. Его придавило к палубе, хотя ощущения большой перегрузки не возникало: Томминокеры, очевидно, нашли способ преодолевать силу тяжести.

     Корабль не наклонялся; он просто поднимался прямо в воздух. Не закрывая теперь всего неба, он оттенял только три четверти, потом половину. Он неразличимо восходил в дыму, его металлическая реальность с твердыми краями росла неопределенно и оттого пррачно.

     Затем он исчез в дыму, оставив только Томминокеров, ошеломленных, истощенных, которые пытались скрыться, прежде чем их настигнет огонь. Он оставил Томминокеров, и поляну, и навес.., и котлован, как черное гнездо, откуда вырвали ядовитый клык.

 

47

 

     Гард улегся на пол рубки управления, уставившись вверх. Пока он глядел, дымный, хромированный вид неба исчез. Оно стало снова голубым - яснейшим, светлейшим небом, которое он когда-либо видел.

     Роскошно, попытался он сказать, но не вышло ни слова - ни даже карканья. Он проглотил кровь и закашлялся, не отрывая глаз от сияющего неба.

     Его голубна перешла в синеву.., потом оно стало пурпурным.

     Пожалуйста, не дай этому прекратиться, пожалуйста...

     Из пурпурного в черное.

     И теперь он видел только черноту и первые, жесткие искры звезд.

     Снова прозвучал гудок. Он почувствовал боль, как будто корабль отходил от него, и было ощущение повышения скорости, как будто кто-то переключил передачи на самую высшую.

     Куда мы движемся? - подумал Гарденер бессвязно, и затем чернота охватила его, когда корабль вылетал, покидал оболочку земной атмосферы так же легко, как он покинул землю, в которой лежал так долго. - Куда мы?..

     Выше и выше, вовне и вовне - корабль поднимался, а Джим Гарденер, рожденный в Портленде, штат Мэн, поднимался вместе с ним.

     И проваливался все ниже через черные слои бессознательного, и незадолго до того, как началась последняя рвота - та тошнота, о которой он даже никогда и не узнал, - у него начались галлюцинации. Греза была такой реальной, что он улыбнулся, лежа посреди черноты, окруженный космосом, оставляя вну Землю, похожую на гигантский серо-голубой мраморный шарик прорицателя.

 

ЭПИЛОГ

     Закутайся, детка!

     Завернись поплотней!

     Закутайся, детка!

     Спрячься от глаз людей!

     Тайный агент,

     В тайном ночном нигде

     Спрячься от глаз людей.

 

     The Rolling Stones,

     «Тайный агент»

 

     О каждый день и каждую ночь.

     Ваши частички уходят прочь...

     Стройся в шеренгу, играй в их игру,

     Пусть под наркозом сотрется срок,

     Когда тебя выкликнут поутру:

     Ты просто ждешь, когда щелкнет курок.

 

     Queen,

     «Падающий топор»

 

1

 

     Большинство их погибло в огне.

     Не все: сотня или больше вообще не достигли поляны перед тем, как корабль вырвался земли и исчез в воздухе. Некоторые, как Элт Баркер, который летел на своем мотоцикле, не достиг ее, потому что был ранен или убит по дороге.., солдаты удачи, жертвы войны. Другие, как Эшли Рувол и старая мисс Тиммз, которая была городской библиотекаршей по вторникам и четвергам, просто опоздали.

     Не все те, которые достигли прогалины, умерли. Корабль ушел в небо и кошмарная, истощающая сила, которая схватила их, уменьшилась до нуля прежде, чем огонь добрался до поляны (хотя еще тогда искры проползали ном и многие маленькие деревца на восточном краю запылали). Кое-кому них удалось, спотыкаясь и хромая, уйти дальше в лес от расширяющегося ужасного веера. Конечно, то, что они убежали прямо на запад, было плохо для многих них (в том числе для Розали Шехан, и для Фрэнка Спрюса и Руди Барфилда, брата Питса), потому что постепенно они выбежали в непригодный для дыхания воздух, не взирая на господствующие ветры. Было нужно сначала идти на запад, а потом свернуть на юг или на север, чтобы попытаться обогнуть фронт огня.., отчаянная игра, где штрафом за промах была потеря не мяча, но существа, сожженного до золы в Большом Индейском Лесу. Но некоторые - не все, только немногие - так и сделали.

     Большая часть, тем не менее, погибла на поляне, где Бобби Андерсон и Джим Гарденер работали так долго и усердно, - умерли совсем рядом с пустым углублением, где нечто сначала было погребено, а потом вырвано оттуда прочь.

     Они стали жертвами грубой силы, которая была много больше, чем то, с чем их незрелое, экспериментальное состояние “превращения” могло совладать. Корабль вошел в сеть их мозгов, захватил ее и использовал для подчинения слабой, но безошибочной команде Контроллеров, которая выражалась как ВЕРПОВАТЬ в корабельную органическо-кибернетическую схему. Слова ВЕРПОВАТЬ не было в лексиконе корабля, но смысл был ясен.

     Живые легли на землю, большинство бессознательно, некоторые глубоко ошеломленные. Немногие сидели, сжимая голову и воя, забыв об искрах, подползающих к ним. Кое-кто, зная об опасности, идущей с востока, пытались встать и падали обратно.

     Один тех, кто не упал, был Чип Маккаузлэнд, который жил на шоссе Дюгу со своей женой и с десятью ребятишками; два месяца и миллион лет назад, Бобби Андерсон пришла к Чипу за коробками, чтобы держать там свою быстро увеличивающуюся коллекцию батарей. Чип потащился через прогалину, как старый пьяница, и упал в пустой котлован. Он кувыркался, крича, весь путь до дна, где и умер, сломав себе шею и расколов череп.

     Другие, которые поняли опасность огня и которые могли уйти, решили не делать этого. “Превращение” пришло к концу. Оно закончилось с отлетом корабля. Цель их жней исчезла. Поэтому они только сидели и ждали, когда огонь позаботится о них.

 

2

 

     К ночи в Хэвене осталось меньше чем две сотни живых. Большинство горожан, убежавших в лес на запад или сгорели, или сильно обгорели. Ветер все еще рос. Воздух начал меняться, и оставшиеся Томминокеры, задыхающиеся и бледные, собрались во дворе Хейзл Маккриди, фил Голден и Брайент Браун наладили большой воздухообменник. Выжившие столпились вокруг него, как первопоселенцы, должно быть, толпились вокруг очага в горькие ночи. Их мучительное дыхание постепенно облегчалось.

     Брайент поглядел на Фила.

     Погода на завтра?

     Чистое небо, уменьшение ветра.

     Мэри стояла рядом, и Брайент увидел ее облегчение.

     Хорошо, это хорошо.

     И так и было.., некоторое время. Но ветер не собирался затихать на весь остаток их жней. А с уходом корабля у них остался только этот аппарат, двадцать четыре сменных батареи и постепенное удушение.

     - Как долго? - спросил Брайент, но никто не ответил. Только мягкий блеск их испуганных, нечеловеческих глаз был в горящей ночи.

 

3

 

     На следующее утро их стало на двадцать меньше. За ночь история Джона Леандро прогремела по всему миру, ударив с силой молота. Государственный департамент и департамент обороны отрицали все, но десятки людей засняли то, как поднимался корабль. Эти фотографии были убедительны.., и никто не мог остановить поток слухов таких информированных источников, как напуганные обитатели окружающих городков и первые прибывшие национальные гвардейцы.

     Барьер на границе Хэвена сохранялся, по крайней мере, некоторое время. Фронт огня продвинулся к Ньюпорту, где пламя наконец-то удалось взять под контроль.

     Несколько Томминокеров выбили себе мозги этой ночью. Фил Голден, проснувшись, обнаружил, что Квини, его жена на протяжении двадцати лет, прыгнула в засохший колодец Хейзл Маккриди.

     Днем случилось только четыре самоубийства, но ночью.., ночью было хуже.

     К тому времени, когда армия в конце концов вошла в Хэвен, как неумелый взломщик проникает внутрь сейфа, через целую неделю, Томминокеров осталось только восемьдесят.

     Джастин Херд выстрелил в жирного сержанта детского пневматического ружья Дэйзи, которое пустило струю зеленого огня. Толстый сержант взорвался. Испуганный солдат в бронежилете прицелился своего пятидесятого калибра только тогда, когда миновал с ревом рынок Гудера и оказался позади Джастина Херда, стоящего перед скобяной лавкой в одних желтых кальсонах Хэйнс и оранжевых рабочих башмаках.

     - Разделайтесь с этими цыплятами! - проорал Джастин. - Разделайтесь с ними со всеми, вы, ублюдки, вы...

     После этого в него вошло около двадцати пуль пятидесятого калибра, Джастин тоже почти взорвался.

     Одного солдат вытошнило в его газовую маску и он чуть не подавился, прежде чем ему надели новую.

     - Кто-нибудь возьмите этот пугач! - прокричал майор через электрический рупор. Его маска глушила слова, но не целиком. - Возьмите его, но осторожно! Хватайте его за ствол! Я повторяю, будьте очень осторожны! Ни в чью сторону не направляйте!

     Как сказал бы Гард, позже всегда начинают на кого-нибудь направлять.

 

4

 

     Больше чем дюжина их были застрелены в первый день вторжения испуганными, счастливо вцепившимися в спусковые крючки солдатами. Через некоторое время страх вторгшихся начал исчезать. Ко второй половине дня они уже получали настоящее удовольствие - они были похожи на охотников, гонящих кроликов по полю пшеницы. Еще две дюжины были убиты до того, как армейские доктора и мозговики Пентагона осознали, что воздух вне Хэвена был смертельным для этих случайных мутантов, которые когда-то были американскими налогоплательщиками. Тот факт, что атакующие не могли дышать воздухом внутри Хэвена, делал этот вывод совершенно очевидным, но во всей суматохе никто об этом и не думал (Гард не нашел бы в этом ничего удивительного).

     Теперь их осталось около сорока. Большинство были почти безумны: те, которые не говорили. Самодельное укрепление было выстроено на территории, которая выходила к городской площади Хэвена - как раз ниже и правее лишенного башен городского холма. Они продержались здесь еще неделю, и в это время умерло еще четырнадцать.

     Измененный воздух был проаналирован; машина, которая его проводила, тщательно учена; севшие батареи заменили. Как и предполагала Бобби, высоколобым не потребовалось много времени, чтобы разобраться в механме этого аппарата, и его основные принципы уже были учены в МИТ, Кэл-Техе, Лаборатории Белла и в Лавочке в Вирджинии учеными, которых почти тошнило от возбуждения.

     Оставшиеся Томминокеры, выглядевшие очень можденными, как сифилитичные краснокожие остатки племени апачей, были перевезены в грузовом отсеке с контролируемой микросредой Старлифтера Эс-140 на правительственную базу в Вирджинии. Эта база, которая однажды была сожжена дотла ребенком, и была Лавочкой. Здесь они были учаемы.., и здесь они умерли, один за одним.

     Последней была Алиса Кимбол, школьная учительница-лесбиянка (факт, который Бекка Полсон узнала от Иисуса одним теплым июльским днем). Она умерла тридцать первого октября.., самый канун святок.

 

5

 

     Примерно в то же время, когда Квини Голден стояла на краю сухого колодца Хейзл и готовилась к прыжку, сиделка шагнула в комнату Хилли Брауна проверить состояние мальчика, который выказывал некоторые прнаки возвращения сознания в последнюю пару дней.

     Она поглядела на кровать и нахмурилась. Она не могла видеть то, что видела - это, наверное, была иллюзия, двойная тень отбрасывалась на стену светом коридора.

     Ее рот распахнулся. Это не было иллюзией. Действительно, две тени на стене, потому что мальчиков в кровати было двое. Они спали, переплетя руки вокруг друг друга.

     - Что?

     Она сделала еще один шаг, ее руки машинально поползли к распятию, которое она носила на шее.

     Один них, конечно, был Хилли Браун, его лицо было худым и нуренным, его руки казались не толще палочек, его кожа почти такая же белая, как его больничная сорочка.

     Она не знала другого мальчика, который был явно младше. Он был одет в голубые шорты и футболку, на которой читалось: “ОНИ ЗВОНЯТ МНЕ. ДОКТОР ЛАВ”. Его ступни были черными от грязи.., и что-то в этой грязи показалось ей неестественным.

     - Что? - прошептала она снова, в то время как младший мальчик пошевелил руками и обвил ими покрепче шею Хилли. Его щека прижималась к плечу Хилли, и она увидела с некоторым ужасом, что мальчики выглядят очень похожими.

     Она решила, что должна рассказать об этом доктору Гринлифу. Прямо сейчас. Она повернулась, чтобы уйти, сердце забилось сильнее, одна рука ее все еще сжимала распятие.., и увидела нечто совершенно невозможное.

     - Что? - прошептала она в третий и последний раз. Ее глаза широко раскрылись.

     Еще эта странная черная грязь. На полу. Следы на полу. Ведущие к кровати. Маленький мальчик дошел до кровати и забрался в нее. Сходство лиц у обоих мальчиков подсказывало, что младший был пропавшим и долго считавшимся мертвым - братом Хилли.

     Следы не шли коридора. Они начинались в середине комнаты. Как будто маленький мальчик пришел ниоткуда. Сиделка вылетела комнаты, прывая доктора Гринлифа.

 

6

 

     Хилли Браун открыл глаза.

     - Дэвид?

     - Заткнись, Хилли, я сплю.

     Хилли улыбнулся, не совсем зная, где он находится, знающий точно только одно: случилось много плохого, но только все это не было слишком продолжительным, и сейчас все о'кей. Дэвид был здесь, теплый и настоящий, рядом с ним.

     - Я тоже, - сказал Хилли. - Я должен отдать тебе свои игрушки завтра.

     - Зачем?

     - Я не знаю. Но должен. Я обещал.

     - Когда?

     - Я не знаю.

     - По крайней мере я получу Хрустальный Шар, - сказал Дэвид, вжимаясь теснее в гиб руки Хилли.

     - Хорошо.., договорились.

     Молчание.., только бестолковая возня в комнате сиделок дальше по коридору но здесь была тишина и приятное мальчишечье тепло - Лилли.

     -Что? - пробормотал Хилли.

     - Было очень холодно там, где я был.

     - Правда?

     - Да.

     - А сейчас лучше?

     - Лучше. Я тебя люблю, Хилли.

     - Я тоже тебя люблю, Дэвид. Прости меня.

     - За что?

     - Я не знаю.

     - Ох.

     Рука Дэвида поискала одеяло, нашла его и натянула повыше. В девяносто трех миллионах миль от солнца и в сотне парсеков от оси галактики Хилли и Дэвид спали в объятиях друг друга.