РОЖАТЬ ПРИДЕТСЯ ДОМА

 

Стивен КИНГ

 

 

 

     Принимая во внимание, что, по-видимому, приближался конец света, Мэдди Пейс считала, что неплохо справляется со своими делами. Говоря по правде, ей казалось, что она преодолевает трудности, связанные с Концом Всего, лучше кого-нибудь другого на Земле. И она была абсолютно убеждена, что справляется со своими делами лучше всякой другой беременной женщины в мире.

     Справляется с делами.

     Мэдди Пейс, представьте себе.

     Та самая Мэдди Пейс, которая иногда не могла уснуть, если после посещения священника Джонсона замечала крошку под обеденным столом. Мэдди Пейс, которая, еще будучи Мэдди Салливэн, сводила с ума своего жениха Джека, когда, уткнувшись в ресторанное меню, по полчаса выбирала каждое блюдо.

     - Мэдди, почему бы тебе просто не подбросить монету - орел или решка? - спросил он ее однажды после того, как ей удалось сократить выбор до двух блюд - тушеной телятины и бараньих отбивных, - но продвинуться дальше она никак не могла. - Послушай, я уже выпил пять бутылок этого проклятого немецкого пива, и если ты в ближайшее время не примешь решение, еще до того как что-нибудь принесут, у тебя под столом окажется вдребезги пьяный ловец омаров. Она смущенно улыбнулась, заказала тушеную телятину и почти весь путь домой думала о том, не вкуснее ли оказались бы бараньи биточки и не их ли следовало заказать, несмотря на чуть более высокую цену.

     Однако она безо всяких затруднений справилась с предложением Джека выйти за него замуж, приняла это предложение - и Джека вместе с ним - быстро, не раздумывая с чувством огромного облегчения. После смерти отца Мэдди и ее мать вели бесцельную мрачную жнь на острове Литл-Талл, неподалеку от берегов штата Мэн.

     «Не будь меня рядом, чтобы сказать этим жeнщинa, когда присесть и навалиться на колесо, - говаривал Джордж Салливэн, выпив пару стаканчиков в компании своих друзей в таверне Фаджи или в задней комнате парикмахерской Праута, - не знаю, что бы они делали, черт побери».

     Когда отец умер от инфаркта, Мэдди было девятнадцать лет. Она работала по вечерам в городской библиотеке, получая четырнадцать с половиной долларов в неделю. Ее мать вела домашнее хозяйство, если Джордж напоминал ей об этом (иногда приличной оплеухой), приговаривая, что за домом следует присматривать.

     Когда им сообщили о его смерти, женщины обменялись молчаливыми взглядами, словно, впав в панику, спрашивали друг друга: «Что же нам теперь делать?» Обе не знали этого, но чувствовали, причем очень остро, что он был прав в своей оценке ситуации: без него они как без рук. Они были всего лишь женщинами, которым необходимо, чтобы мужчина говорил им не только что делать, но и как. Они не обсуждали это, потому что такие разговоры смущали их, но положение от этого не менялось. Они не имели ни малейшего понятия о том, что будет дальше, и им даже не приходила в голову мысль, что они пленницы узколобых представлений и намерений. Они не были глупы, но родились и жили на островах.

     У них не было затруднений с деньгами. Джордж страстно верил в страхование, и когда он упал замертво в финальной игре в кегли, проводимой в Маркиасе, его вдове досталось больше ста тысяч долларов. К тому ж жнь на острове была дешевой, если у вас был свой дом, свой огород и вы знали, как убирать овощи с наступлением осени. Дело заключалось в том, что теперь им н на чем было сосредоточиться. Казалось, когда Джордж рухнул на пол в своей спортивной рубашке «Остро Амоко» как раз через штрафную линию девятнадцатой дорожки, и к тому же сумел в последний момент забит последнее очко, требовавшееся его команде для победы, их жнь утратила смысл. После смерти Джорджа потянулась мрачная вереница бесцельных дней.

     «Как будто я оказалась затерянной в густом тумане, - иногда думала Мэдди. - Только вместо поисков дороги или дома, или деревни, или какого-нибудь другого примечательного ориентира вроде сосны, расщепленной молнией, стараюсь найти колесо. Если удастся найти его, может быть, я смогу убедить себя наклониться и упереться в него плечом».

     И вот наконец она нашла свое колесо: им оказался Джек Пейс. Женщины выходят замуж за своих отцов, а мужчины женятся на матерях (не буквально, разумеется, - имеется в виду соответствующее сходство). Хотя такое вольное заявление вряд ли может быть справедливым во всех случаях, в случае с Мэдди оно было блким к истине. Друзья и товарищи ее отца смотрели на него со страхом и восхищением. «Не связывайтесь с Джорджем Салливэном, приятель, - говорили они. - Стоит на него всего лишь не так посмотреть, как он челюсть тебе свернет».

     И дома он был таким же. Он безраздельно властвовал в семье и время от времени утверждал эту власть кулаками. Он также умел добиваться вещей, к которым стремился и которые были ему нужны, вроде пикапа «форд», бензопилы или тех двух акров земли, которые граничили с их участком на юге. Земля папы Кука. Все знали, что Джордж Салливэн называл папу Кука старым вонючим ублюдком, но запах, исходящий от старика, отнюдь не менял то обстоятельство, что на этих двух акрах все еще оставалось немало хорошей твердой древесины. Папа Кук не знал этого, потому что еще в 1987 году переехал на материк, когда артрит совсем доконал старика. И Джордж громогласно заявил на острове Литл-Талл, что если этот ублюдок папа Кук чего-то не знает, -за этого он не расстроится. Более того, он, Джордж Салливэн, оторвет руки и ноги тому мужчине (или женщине), который (или которая) прольет свет на тьму невежества папы Кука. После такого предупреждения все решили не вмешиваться, и в конце концов Салливэн заполучил этот участок и растущий на нем лес. Разумеется, не прошло и трех лет, как вся хорошая древесина была вывезена с участка, однако Джордж заявил, что это не имеет никакого значения: в конце концов земля сама расплатится за себя. Именно так сказал Джордж, и они верили ему, верили в него и работали, все трое. Он сказал: нужно упереться плечом в колесо и толкать сукина сына о всех сил, толкать как следует, потому что легко его с места не сдвинешь. И они старались.

     В то время у матери Мэдди был киоск на дороге Ист-Хеда, где всегда проезжало мимо много туристов, покупавших овощи, которые она выращивала в своем огороде (Джордж говорил ей, разумеется, что именно нужно выращивать). Хотя им так и не удалось достичь благополучия «семьи Котрок», как выражалась мать, жили они достаточно хорошо. Даже в те годы, когда ловля омаров шла плохо им приходилось сберегать каждый пенс, чтобы выплачивать банку взносы за купленные в рассрочку два акра папы Кук, они не бедствовали.

     Джек Пейс был более мягким человеком, чем Джордж Салливэн, но даже его мягкий характер имел свой предел. Мэдди подозревала, что он может со временем заняться тем, что иногда называлось «домашним воспитанием» - вывернутая рука, когда на стол подан холодный ужин, время от времени шлепок, а то и просто порка - не сразу, а когда, так сказать, лепестки опадают с розы. В душе она даже, казалось, ожидала и предвкушала это. В журналах для женщин говорилось, что семейная жнь, когда муж был властелином в семье, отошла в прошлое. Теперь, если муж жестоко обращается с женой, нужно требовать его ареста, пусть он даже законный муж своей жены. Мэдди иногда читала подобные статьи в дамской парикмахерской, но весьма сомневалась, что женщины, пишущие эти статьи, имеют хотя бы малейшее представление о том, что существуют остров у побережья Новой Англии, и о жни на них. На острове Литл-Талл выросла одна писательница, это верно - Селен Сейнт-Джордж, - но она писала главным образом о пoлитике и не бывала на острове, за исключением обеда однажды в День благодарения, много лет назад.

     - Я не собираюсь всю жнь заниматься ловлей омаров, Мэдди, - сказал ей Джек за неделю до свадьбы, и она поверила ему. Годом раньше он впервые назначил ей свидание. Она сказала «да» еще до того, как он успел договорить до конца, и покраснела до корней волос -за своей очевидной поспешности. Тогда он прнался ей: «Я не собираюсь провести всю жнь за ловлей омаров». Небольшая, казалось бы, разница в словах, но для Мэдди это был земля и небо. Три раза в неделю он отправлялся на пароме «Принцесса островов» на континент в вечернюю школу и возвращался обратно поздно вечером. Он ужасно уставал после того, как целый день поднимал ловушки для омаров, но, несмотря на это, спешил к старому парому, едва успев смыть под душем сильный запах омаров и соленой воды и запив чашкой кофе две таблетки возбуждающего, которое не позволяло ему уснуть. Через некоторое время, когда она поняла, что Джек действительно намерен окончить вечернюю школу, Мэдди начала готовить ему горячий суп, который он выпивал во время переправы на пароме. В противном случае он оставался голодным или давился этими отвратительными красными хот-догами, что продавали в буфете «Принцессы».

     Она вспомнила, как мучилась над выбором консервированных супов в лавке - их было так много! Может быть, ему нравится томатный? Но кому-то он не нравится. Говоря по правде, некоторые терпеть не могут томатный суп, даже если варить его с молоком, а не на воде. Овощной суп? Суп индейки? Может быть, куриный бульон? Она беспомощно шарила глазами по полкам почти десять минут, пока Чарлен Недо не спросила ее, не нуждается ли Мэдди в помощи. Чарлен задала свой вопрос не без сарказма, и Мэдди поняла, что завтра она обо всем расскажет своим подругам в школе, и они будут хихикать над ней в женском туалете: бедная маленькая Мэдди, так похожая на мышку, не может решить, какой ей выбрать суп на обед. Как она отважилась принять предложение Джека Пейса - это просто чудо чудес. Впрочем, они, конечно, ничего не знали о колесе, которое нужно найти, и после того как вы его найдете, кто-нибудь должен сказать вам, в каком месте наклониться и где точно толкать эту проклятую вещь.

     Мэдди ушла лавки с пустыми руками и со страшной головной болью.

     Когда она набралась смелости и спросила Джека, какой суп он любит больше всего, он ответил:

     - Куриную лапшу. Ту, что продают в консервных банках.

     - Может быть, тебе нравится еще какой-нибудь суп?

     Джек ответил: нет, только куриная лапша - та, которую продают в банках. Это был единственный в жни вид супа для Джека Пейса и самый исчерпывающий ответ, который Мэдди требовался в ее жни (по крайней мере по этому вопросу).

     Легкими шагами и с ликующим сердцем Мэдди поднялась на следующий день по покосившимся ступенькам лавки и купила четыре банки куриного бульона с лапшой, которые стояли на полке. Когда она спросила Боба Недо, есть ли у него еще такие консервы, тот ответил, что в кладовке хранится целый ящик этого куриного супа, чтоб его черт побрал.

     Мэдди купила весь ящик и так его этим ошеломила, что он сам отнес ящик в машину. К тому же он забыл спросить, зачем ей понадобилось столько, - упущение, за которое ему пришлось немало вытерпеть этим вечером от своих лишне любопытных жены и дочери.

     - Запомни это раз и навсегда, я буду кем-то большим, чем простой ловец омаров, - сказал Джек в тот раз незадолго до того, как они завязали две свои жни в один узел (она сразу поверила ему и никогда об этом не забывала). - Отец сказал мне, что у меня дерьмо вместо мозгов. Он думает, что если ловля омаров была достаточно хорошим занятием для его отца и не менее хорошим занятием для отца его отца - послушать его, так все предки до сада Эдема занимались ловлей омаров, - то и для меня это хорошее занятие. Но это не так - то есть, я хочу сказать, это не так, - и я добьюсь лучшего. - Его взгляд упал на нее, суровый взгляд, полный решимости, но одновременно это был и любящий взгляд, полный надежды и уверенности. - Я собираюсь стать кем-то более значительным, чем ловец омаров, а ты станешь кем-то большим, чем жена простого ловца омаров. У тебя будет дом на континенте.

     - Да, Джек.

     - И я не собираюсь ездить в этом чертовом «шевроле». - Он глубоко вздохнул и взял ее за руки. - У меня будет «олдсмобил». - Он уставился ей в глаза, словно ожидая насмешливой улыбки в ответ на такой в высшей степени честолюбивый план. Мэдди, разумеется, не сделала этого. Она ответила «да, Джек» в третий или четвертый раз за этот вечер. Мэдди отвечала ему так тысячи раз весь год, когда он ухаживал за ней. Она не сомневалась, что пронесет эти слова еще миллион раз, прежде чем смерть положит конец их семейной жни, забрав одного них или - еще лучше - обоих вместе. «Да, Джек» - да разве когда-нибудь за всю историю мира звучали любые два слова так прекрасно, когда их проносили одно вместе с другим?

     - Не каким-то паршивым ловцом омаров, что бы ни думал мой старик и сколько бы ни смеялся. Я добьюсь своего, и знаешь, кто поможет мне в этом?

     - Да, - спокойно отвечала Мэдди. - Я.

     Тогда он смеялся и заключал ее в свои объятия.

     - Ну конечно, ты, моя любимая крошка, - говорил он ей.

     И они поженились, как говорится в сказках. Для Мэдди первые несколько месяцев - когда их почти повсюду встречали веселыми криками: «А вот и молодожены!» - были настоящей сказкой. Она могла положиться на Джека, Джек помогал ей принимать решения, и это было самым лучшим. В первый год самой трудной задачей по дому было выбрать занавески для гостиной - в каталоге так много фасонов и расцветок, а полагаться на помощь матери, ясное дело, не приходилось. Еще бы, мать сама не могла выбрать сорт туалетной бумаги, который устраивал бы ее больше всего.

     А в остальном этот год был временем, полным радости и ощущения безопасности - радости любовных объятий с Джеком в их широкой кровати, когда зимний ветер проносился над островом, соскребая все подобно лезвию ножа с доски, на которой режут хлеб. У нее родилось чувство безопасности, потому что она могла положиться на Джека всякий раз, когда у нее возникали сомнения, и он говорил ей, что им нужно и как они это сделают. Наслаждение от любви было поразительным - таким поразительным, что иногда, когда она днем думала о наступающем вечере, ее колени слабели, а по телу пробегала дрожь. Но Джек еще лучше разбирался в таких вещах, и ее постоянно растущее доверие к его природному чутью становилось все сильнее. Короче, в течение некоторого времени это была сказочная жнь.

     Затем Джек погиб, и все стало таким странным. Не только для Мэдди, не только для нее одной.

     Для всех.

 

***

 

     Незадолго до того, как мир охватил необъяснимый кошмар, Мэдди поняла, что она находится в состоянии, которое ее мать обычно называла «бер» - короткое слово, похожее на звук, даваемый человеком, когда ему хочется откашляться, и горло у него заполнено мокротой (так по крайней мере казалось Мэдди). К тому времени они с Джеком перебрались в дом рядом с семьей Палсифер на острове Дженнесолт, который его жители и население расположенного поблости Литл-Талла называли просто Дженни.

     Когда Мэдди пропустила вторые месячные, она была в отчаянии и не знала, как поступить. Наконец после четырех бессонных ночей она отправилась на континент к доктору Макэльвейну. Возвращаясь теперь мысленно к прошлому, она вспоминала, как была рада этому. Если бы она ждала, не пропустит ли третьих месячных, у Джека не было бы даже одного месяца счастья, и она не испытала бы его заботу и доброту, которые он проявил к ней за это время.

     Оглядываясь назад - теперь, когда она сама справлялась с делами, - ее нерешительность казалась ей смехотворной, но в глубине души она знала, что встреча с доктором потребует от нее невероятного мужества. Мэдди хотелось, чтобы по утрам у нее были более убедительные приступы тошноты, она страстно желала, чтобы рвота пробуждала ее от снов. Она записалась на прием к врачу, когда Джек был в море, и поехала на континент, когда он ушел на работу. Но невозможно было незаметно прокрасться на другой берег на пароме: слишком много людей с обоих островов видели ее. Кто-нибудь обязательно скажет Джеку так, небрежно, в ходе разговора, что он (или она) видел его жену пару дней назад на борту «Принцессы». И тогда Джек захочет узнать, зачем она ездила на континент, и, если окажется, что она ошиблась, он будет считать жену дурочкой. Но она не ошиблась: у них будет ребенок, она «бер» ей было в высшей степени наплевать, что это слово звучало как у простуженного человека, пытающегося очистить горе от накопившейся там сли). И Джеку Пейсу оставалось ровно двадцать семь дней предвкушать рождение первенца, когда предательская волна подхватила его лодку по имени «Моя любимая», которую он унаследовал от дяди Майка, он упал за борт. Джек хорошо плавал и выскочил на поверхность как пробка, несчастным голосом рассказывал ей Дэйв Имонс. Но как раз в этот момент набежала вторая большая волна, отбросившая лодку Джека, у борта которой плавал ее хозяин, прямо на лодку Дэйва Имонса. Дэйв не говорил, что проошло дальше, но она все поняла - Мэдди родилась и выросла на острове. Более того, она слышала глухой звук, когда лодка с таким предательским именем врезалась в голову ее мужа, разбросав вокруг кровь, осколки костей, волосы может быть, часть мозга человека, который заставлял его : ночам в глубокой теплой кровати раз за разом повторять ее имя, когда он входил в нее.

     Одетый в тяжелую парку с капюшоном, утепленные пухом штаны и сапоги, Джек Пейс камнем пошел ко дну. На маленьком кладбище на северном берегу острова Дженни похоронили пустой гроб, и священник Джонсон (на островах Дженни и Литл-Талл с вероисповеданием был выбор - ты мог быть праведным методистом и методистом, впавшим в ересь) прочитал заупокойную над этим пустым гробом, как это делал уже не раз. Служба закончилась, и в двадцать два года Мэдди осталась, образно говоря, с булкой, что пеклась в ее духовке. И уже никто не мог подсказать ей, где находится колесо, не говоря о том, куда нужно упираться и как далеко его толкать.

     Сначала Мэдди решила было вернуться на Литл-Талл к матери и там ждать, когда наступит срок, но год, проведенный с Джеком, расширил ее представление о жни. Она видела, что мать находится в таком же замешательстве, как и она сама, - может быть, даже в большем, - и подумала, что вряд ли стоит возвращаться к ней.

     «Мэдди, - снова и снова говорил ей Джек (он был мертв для всего мира, но оставался жить у нее в голове), - единственное, на что ты способна, принимая решение, - это не принимать никакого решения». В ее сознании он оставался живым, каким может быть умерший блкий человек - так по крайней мере она думала тогда.

     И ее мать была ничем не лучше.

     Они говорили по телефону. Мэдди ждала и надеялась, что мать скажет: ей нужно вернуться домой. Однако миссис Салливэн ничего дельного не могла сказать, разве что ребенку не старше десяти лет.

     - Может быть, тебе лучше вернуться сюда, - все-таки заметила она однажды в разговоре нерешительным голосом. Мэдди не могла понять, что ее мать имеет в виду: пожалуйста, возвращайся домой или - пожалуйста, не принимай всерьез мое предложение, которое я сделала ради проформы. Мэдди провела бесконечные бессонные ночи, пытаясь решить, что на самом деле хотела сказать мать, и в результате совсем запуталась.

     Затем начались роковые события, и самым большим утешением оказалось то, что на попечении Дженни было только одно маленькое кладбище, где во многих могилах покоились пустые гробы. То, что раньше казалось ей достойным сожаления, стало теперь настоящим благом, ниспосланным свыше. На Литл-Талле находились два кладбища, и оба относительно большие. Ей начало казаться, что жить на Дженни и ждать дальнейшего развития событий куда безопаснее.

     Здесь Мэдди могла жить и наблюдать, погибнет мир или уцелеет.

     Если мир уцелеет, она будет ждать рождения ребенка.

     И вот теперь, после жни в пассивном повиновении и смутных решениях, которые обычно забывались, подобно снам, через час-другой после того, как Мэдди вставала с постели, она наконец начала справляться с делами. Она знала, что это объясняется всего лишь последствиями потрясений, обрушившихся на нее одно за другим, начиная со смерти мужа и кончая одной последних телевионных передач, которую она видела по спутниковому телевидению у Палсиферов. У них была установлена новейшая дисковая антенна. И вот на экране появился потрясенный молодой человек, которого убедили поработать репортером для компании Си-эн-эн. Он заявил, что теперь нет никаких сомнений в том, что президент Соединенных Штатов, его жена, государственный секретарь и эмир Кувейта, гость американского президента, а также остальные политические деятели, присутствовавшие на приеме, были заживо съедены в Восточной комнате Белого дома внезапно появившимися зомби.

     - Я хочу повторить это, - сказал временно оказавшийся в телестудии репортер. Красные прыщи пылали на его лбу и подбородке подобно стигматам, рот и щеки начали дрожать, руки судорожно тряслись. - Я хочу еще раз сообщить, что группа мертвецов только что пообедала президентом, его женой и многими другими политиками, явившимися в Белый дом, чтобы полакомиться лососиной и вишневым пирогом. - Затем юноша принялся хохотать как безумный и вопить о всех сил:

     - Вперед, Иель! Була-була!

     Наконец он вскочил и исчез с экрана, впервые на памяти Мэдди оставив столик «Новостей Си-эн-эн» без комментатор. Она вместе с Палсиферами молча сидела, потрясенная увиденным. В следующее мгновение столик комментатора исчез, и на его месте появилось рекламное объявление «Бокскар Уилли» - «эта поразительная коллекция не продается ни в одном магазине, и вы можете приобрести ее, только набрав номер 800», который тут же появился в нижней части экрана. Один маленьких цветных карандашей Чейна Палсифера лежал на столе рядом с креслом Мэдди, и по какому-то странному наитию она взяла его и записала телефонный номер еще до того, как мистер Палсифер встал и молча выключил телевор.

     Мэдди пожелала им спокойной ночи и поблагодарила за то, что ей позволили посмотреть телевор вместе с ними.

     - Ты уверена, Мэдди, что у тебя все в порядке? - уже в пятый раз за вечер спросила Кэнди Палсифер, и Мэдди ответила в пятый раз, что у нее все отлично, что она превосходно справляется со своими делами. Кэнди сказала, что ей это вестно, по если Мэдди хочет, она может переночевать в спальне Брайана на втором этаже. Мэдди обняла Кэнди, поцеловала ее в щеку и отклонила предложение с благодарностью. Наконец ей разрешили уйти. Преодолевая сильный ветер, она прошла полмили к своему дому и оказалась па кухне. Лишь там она поняла, что все еще держит в руке клочок бумаги с телефонным номером 800. Мэдди набрала этот номер и не услышала никакого ответа. Ни записанного на магнитную пленку голоса, говорящего ей, что сейчас все каналы связи заняты или нужный ей номер неисправен. Ни ревущей сирены, означающей разрыв линии. Ни щелчков, гудков или звонков. Полная тишина. Вот тогда Мэдди поняла, что конец света уже наступил или вот-вот наступит. Когда нельзя больше набрать номер 800 и заказать коллекцию «Бокскар Уилли», не продающуюся ни в одном магазине, когда впервые в жни не услышишь голоса оператора, предлагающего ей подождать, сомневаться в конце света не приходилось.

     Она чувствовала свой округлившийся живот, стоя у телефона, прикрепленного к стене в кухне, и пронесла вслух, впервые не отдавая себе отчета в том, что она говорит:

     - Рожать придется дома. Но в этом нет ничего страшного, если ты наготове и заранее приготовишься, девочка. Нужно только помнить, что другого выхода нет. Ничего не поделаешь, это будут домашние роды.

     Мэдди ждала, что ее охватит страх, но страха не было.

     - Я отлично с этим справлюсь, - сказала она; и на этот раз она слышала свой голос, и ее успокоил уверенный тон, с которым прозвучали собственные слова.

     Ребенок.

     Когда на свет появится ребенок, никакого конца мира уже не будет.

     - Эдем, - пронесла она и улыбнулась. У нее была прелестная улыбка, улыбка мадонны. Не имело значения, сколько гниющих мертвецов таскается по земле (может быть, Бокскар Уилли среди них, кто его знает).

     У нее будет ребенок, она родит его дома, и все еще останется вероятность, что наступит Эдем.

 

***

 

     Первые сообщения поступили австралийской деревушки в самой глубинке с памятным названием Фиддл-Ди. Первый американский город, где впервые были обнаружены ходячие мертвецы, имел, возможно, еще более запоминающееся - Тампер <Тампер - топтун (англ.)>, в штате Флорида. Первый отчет о случившемся появился в самой вестной в Америке бульварной газете, продаваемой в супермаркетах, - «Взгляд нутри».

     МЕРТВЕЦЫ ОЖИЛИ В МАЛЕНЬКОМ ГОРОДКЕ ВО ФЛОРИДЕ!

     - вопил заголовок. Отчет начался с пересказа краткого содержания кинофильма «Ночь живых мертвецов», который Мэдди не смотрела. Затем упоминался другой фильм - «Любовь Макумбы», который она тоже не видела. Статья сопровождалась тремя фотографиями. Одной них был кадр фильма «Ночь живых мертвецов»: люди, похожие на беглецов сумасшедшего дома, стояли ночью возле одинокой фермы. Другая фотография представляла собой кадр «Любви Макумбы», где была ображена блондинка, у которой бюстгальтер-бикини поддерживал груди, казалось, размером с тыквы рекордного урожая. Блондинка вытянула перед собой руки и в ужасе кричала, глядя на кого-то, похожего на чернокожего в маске. Третья фотография вроде бы была снята в городе Тампере, Флорида, - расплывчатый зернистый снимок человека неопределенного пола, стоящего перед видеомагазином. В статье говорилось, что фигура была обернута в «погребальные одежды, в которых и вылезла могилы», но это мог быть просто кто-то в грязной рубашке.

     Ничего впечатляющего. «Снежный человек насилует мальчика церковного хора» - на прошлой неделе, «мертвецы оживают» - на этой неделе, «карлик - массовый убийца» - на следующей.

     Ничего впечатляющего, по крайней мере до тех пор, пока мертвецы не начали оживать и в других местах. Ничего сверхъестественного до того момента, пока по телевидению не показали первый документальный фильм («Попросите детей выйти комнаты на это время», - мрачным голосом посоветовал комментатор Том Брокау). Фильм показывал разложившиеся чудовища, у которых голые кости выступали сквозь высохшую кожу. Они оказались жертвами дорожных происшествий, с которых в могилах слез грим, наложенный гробовщиками, чтобы скрыть ужасные последствия смерти, и потому разорванные лица и разбитые черепа стали ясно видны. У женщин в забитых могильной землей волосах копошились черви и личинки. Их лица выглядели то пустыми и бессмысленными, то наполненными хитрой и одновременно идиотской расчетливостью. Ничего впечатляющего до тех пор, пока в одном номеров журнала «Пипл», запечатанном в прозрачный пластик с оранжевой наклейкой «Не для продажи несовершеннолетним», не были опубликованы первые ужасающе откровенные фотографии.

     И вот тогда это стало впечатляющим.

     Вы видите снимок разлагающегося человека, все еще одетого в пропитанные грязью остатки костюма от «Брукс бразерс», в котором его похоронили. Он впивается зубами в горло кричащей женщины в майке с надписью «СОБСТВЕННОСТЬ ХЬЮСТОН ОЙЛЕРЗ».

     И тогда вы внезапно понимаете, что дело по-настоящему серьезно.

     Сразу посыпались взаимные обвинения и угрозы, и в течение трех недель внимание всего мира было отвлечено от мертвецов, вылезающих могил подобно чудовищным мотылькам, покидающим сгнившие коконы, и приковано к двум великим ядерным державам. Казалось, они двигались навстречу друг другу, готовые столкнуться в смертельной схватке.

     В Соединенных Штатах нет никаких зомби китайского происхождения, заявили телевионные комментаторы коммунистического Китая. Это всего лишь ощренная ложь, целью которой является замаскировать подлое нападение США на Китайскую Народную Республику с помощью химического оружия, что будет намного ужаснее того, что случилось в индийском городе Бхопале. Правительство Китайской Народной Республики предупреждает американское правительство, что, если в течение десяти суток мертвые товарищи, вылезающие сейчас своих могил, не вернутся в них самым достойным образом, оно будет вынуждено принять весьма серьезные меры. Все американские дипломаты были высланы Китая, а нескольких американских туристов забили насмерть.

     Президент США (которому скоро предстояло самому стать лакомым блюдом для зомби), пополневший на пятьдесят фунтов после выборов на второй срок, отозвался так: «Посмотрите-ка лучше на себя! Американское правительство, сообщил он, обращаясь к народу, имеет неопровержимые доказательства, что в Китае ожившие мертвецы были намеренно выпущены могил. Сколько бы косоглазый главный Панда ни утверждал, что по его стране бродит более восьми тысяч живых трупов в поисках окончательного коллективма, у нас есть определенные доказательства, что их меньше сорока. Не мы, а китайцы совершили гнусный акт применения химического оружия, оживив преданных своей стране мертвых американцев, заставив их пожирать других, еще живых патриотов Америки. Если эти американцы - некоторые них были к тому же добрыми демократами - не улягутся через пять дней достойным образом обратно в свои могилы, Красный Китай превратится в дымящуюся груду шлака».

     НОРАД - Объединенная система противовоздушной обороны Американского континента - была приведена в боевую готовность, но тут английский астроном Хамфри Дагболт увидел в космосе спутник. Или космический корабль. Или какое-то существо. Или что-то еще, черт его знает что. Дагболт не был даже профессиональным астрономом, а всего лишь любителем, проводившим свободное время, наблюдая за небом в свой телескоп на западе Англии. Можно сказать, он ничем особенным не отличался и тем не менее почти наверняка спас мир от термоядерного столкновения, а может быть, и от всеобщей атомной войны. Совсем неплохо для человека со сдвинутой носовой перегородкой, страдающего чешуйчатым лишаем.

     Сначала показалось, что две политические системы зашли так далеко, что просто не хотят верить в наблюдения Дагболта, несмотря на то, что Королевская обсерватория в Лондоне проверила наблюдения и прнала фотографии Дагболта подлинными.

     Наконец крышки пусковых шахт все-таки закрылись, и телескопы всего мира нацелились с неохотой на звезду Полынь.

     Меньше чем через три недели после того, как первые фотографии появились на страницах английской газеты «Гардиан», с вершин Ланцхоу взлетела объединенная американо-китайская космическая экспедиция для обследования нежелательного пришельца. На борту космического корабля находился и вестный теперь всем астроном-любитель со своей сдвинутой носовой перегородкой и чешуйчатым лишаем. Говоря по правде, было бы трудно не допустить участия Дагболта в экспедиции - он стал всемирным героем, самым знаменитым англичанином после Уинстона Черчилля. Когда за день до взлета один репортеров спросил Дагболта, не боится ли он, тот рассмеялся необычайно заразительным смехом, потер свой действительно огромный нос и воскликнул:

     - Окаменел от ужаса, мой мальчик! Совсем окаменел!

     Оказалось, что у него были на это все основания.

     И не только у него.

     Последние шестьдесят одну секунду телевионной трансляции с китайско-американского корабля «Стопин - Трумэн» правительства всех трех стран, принимавших участие в экспедиции, сочли слишком ужасными для демонстрации публике, и потому не было выпущено официального коммюнике. В том, разумеется, не было никакой необходимости - почти двадцать тысяч операторов-любителей наблюдали за происходящим на борту корабля. По-видимому, девятнадцать тысяч них вели запись на пленку в тот момент, когда корабль был - есть ли для этого иное слово? - захвачен.

     Голос китайца: Черви! Мне кажется, что огромный шар червей...

     Голос американца: Боже мой! Осторожнее! Он направляется к нам!

     Голос Дагболта: Происходит выдавливание левого иллюминатора...

     Голос китайца: Нарушена герметичность корабля! Нарушена герметичность! Всем надеть космические костюмы, друзья! (Бормотание, не поддающееся расшифровке.)

     Голос американца: ...и мне кажется, что он проедает...

     Голос женщины-китаянки (Чинг-Линг Сунг): О, прекратите, прекратите это, глаза...

     (Звук взрыва.)

     Голос Дагболта: Проошла взрывная декомпрессия. Я вижу три.., нет, четыре мертвых тела, и повсюду черви.., повсюду черви...

     Голос американца: Иллюминатор шлема! Иллюминатор шлема! Иллюминатор шлема!

     (Вопль.)

     Голос китайца: Где моя мама! Боже мой, помоги мне, мама!

     (Вопли. Звуки, похожие на то, как беззубый старик всасывает картофельное пюре.)

     Голос Дагболта: Кабина корабля наполнена червями - по крайней мере они напоминают червей, - а это значит, что они действительно черви, это становится все ясней. Судя по всему, черви переброшены со спутника - если мы считаем его спутником, - и кабина нашего корабля наполнилась плавающими частями человеческих тел. По-видимому, космические черви выделяют какую-то кислоту... В этот момент включились ракеты-ускорители; продолжительность действия 7,2 секунды. Это могла быть попытка спастись или протаранить спутник. Как бы то ни было, маневр оказался неудачным. По-видимому, дюзы ракет оказались забиты червями, и капитан Лин Янг - или кто там руководил действиями корабля - пришел к выводу, что небежен взрыв топливных баков -за засорения ракетных дюз. Отсюда и выключение двигателей.

     Голос американца: О всемогущий Господь, они внутри моей головы, пожирают мой мозг...

     (Атмосферные помехи.)

     Голос Дагболта: Мне представляется, что в целях предосторожности следует отступить в продовольственный склад. Все остальные погибли, сомневаться в этом не приходится. Жаль. Храбрые люди. Даже этот жирный американец, который постоянно ковырял в носу. Однако, с другой стороны, я считаю...

     (Атмосферные помехи.)

     Голос Дагболта: ...все-таки мертвые, потому что Чинг-Линг Сунг, вернее, оторванная голова Чинг-Линг Сунг, только что проплыла мимо меня с открытыми и мигающими глазами. Она, по-видимому, узнала меня и...

     (Атмосферные помехи.)

     Голос Дагоодта: ...вокруг меня. Повторяю, меня окружили со всех сторон. Извивающиеся твари. Они.., послушайте, кто-нибудь знает, что...

     (Дагболт кричит и ругается, потом просто кричит. Снова сосущие звуки беззубого старика.)

     (Передача закончена.)

 

***

 

     Космический корабль «Сяопин - Трумэн» взорвался через три секунды. Выделение червей огромного шара, получившего название звезды Полынь, наблюдали с Земли более чем в триста телескопов. Когда наступила шестьдесят первая секунда этой короткой и жалкой схватки, корабль был опутан чем-то действительно похожим на червей. К концу последней передачи он полностью исчез в вивающейся массе, присосавшейся к нему. Через несколько мгновений после взрыва метеорологический спутник сделал снимок разлетающихся остатков, которые порой, несомненно, представляли собой червей, разорванных при взрыве на части. Оторванную человеческую ногу с обрывками китайского космического костюма опознать оказалось легче всего.

     Вообще-то говоря, все это не имело большого значения. Ученые и политические деятели обеих стран точно знали, где находится звезда Полынь: прямо над расширяющимся отверстием в озоновом слое. Она посылала что-то вн, на Землю, и отнюдь не цветы.

     Далее звезду Полынь обстреляли ракетами с земной поверхности. Она легко увернулась от них и снова встала над озонной дырой.

     На экране телевора Палсиферов, работающего от спутниковой антенны, было видно, как все больше мертвецов вылезало могил, но теперь их поведение заметно менилось. Сначала зомби кусали людей только тогда, когда те подходили слишком блко, но за несколько недель до того, как телевор Палсиферов - образец высокой технологии «Сони» - начал показывать только широкие белые полосы, мертвецы стали сами приближаться к живым людям. Казалось, они вошли во вкус и им нравилось то, что они кусаются. Последнее и окончательное усилие уничтожить проклятую звезду было предпринято Соединенными Штатами. Президент одобрил попытку уничтожить звезду Полынь с помощью термоядерных бомб, постоянно находящихся на околоземной орбите. Он мужественно забыл все свои предыдущие заявления, в которых говорилось, что Америка никогда не размещала в космосе средства СОИ и не собирается делать этого в будущем. Впрочем, никто не вспомнил о предыдущих заявлениях президента. По-видимому, все молились за успех этой попытки.

     Это была хорошая идея, но, к сожалению, нее ничего не вышло. Ни одна ракета не вылетела орбитального устройства. Таким образом, не сработали двадцать четыре стартовые установки двадцати четырех.

     Такова оказалась современная технология.

 

***

 

     И тогда, после всех потрясений на земле и в небе, возникла проблема одного маленького кладбища на острове Дженни. Но даже это не имело большого значения для Мэдди, потому что на самом деле ее там не было. Поскольку конец цивилации был так блок, а остров отрезан - к счастью, отрезан, по мнению проживающих па нем, - от остального мира, прежние традиции восстановились с безмолвной, но несомненной силой. К этому моменту все они знали, что должно случиться; дело было только во времени. Итак, встал вопрос времени и готовности к решающему моменту.

     Женщин решили не привлекать.

     Список сторожей выпало составить, разумеется, на долю Боба Даггетта. Это было вполне справедливо, потому что Боб был председателем городской управы на Дженни уже целую тысячу лет. На другой день после смерти президента Боб Даггетт собрал первое в истории города со времен Гражданской войны собрание мужчин. Ни о президенте, ни о его первой леди, бессмысленно бродящих по улицам Вашингтона и обгладывающих человеческие руки и ноги, подобно тому как люди обгладывают куриные ножки на пикниках, не было упомянуто. Это было уж слишком, даже если этот сукин сын и его белокурая жена были демократами. Мэдди не присутствовала на собрании, но слышала о нем. Дэйв Имонс рассказал ей все, что требовалось.

     - Вы все здесь мужчины и знакомы с создавшейся ситуацией, - пронес Боб. Он выглядел желтым, словно страдал от желтухи, и присутствующие вспомнили его дочь, единственную четырех, все еще живущую в своем доме на острове. Остальные трое перебрались в другие места, то есть на континент.

     Но, черт побери, если уж речь зашла об этом, у всех есть родственники на материке.

     - Здесь, на Дженни, у нас только одно кладбище, - продолжал Боб, - и здесь пока еще ничего не случилось, однако это не значит, что так будет и дальше. Ничего не случилось до сих пор во многих местах... Но, судя по всему, когда что-то вроде этого начинает случаться, все происходит чертовски быстро.

     Послышались возгласы одобрения уст мужчин, собравшихся в гимнастическом зале местной школы - единственном месте, достаточном, чтобы вместить всех. Всего собралось около семидесяти человек самого разного возраста - от восемнадцатилетнего Джонни Крейна до двоюродного дедушки Боба Даггета - Фрэнка, которому стукнуло восемьдесят. У него был один глаз стеклянный, и он жевал табак. В гимнастическом зале, разумеется, не было плевательницы, поэтому Фрэнк Даггетт принес с собой пустую банку -под майонеза и сплевывал табачный сок в нее. В данный момент он так и поступал.

     - Приступай к делу и не тяни кота за хвост, Бобби, - сказал он. - Ты не на предвыборном собрании, и у нас мало времени.

     Снова послышалось одобрительное ворчание, и Боб Даггетт покраснел. Каким-то образом его двоюродному дедушке всегда удавалось выставить его неудачником и к тому же дураком, а больше всего на свете он терпеть не мог, когда него делали неудачника и дурака. К тому же его называли Бобби. Черт побери, он владел недвижимостью и еще содержал этого старого пердуна, даже покупал ему жевательный табак!

     Но сказать все это вслух Боб Даггетт не решился - глаза старого Фрэнка походили на кусочки льда.

     - Ну хорошо, - кротко пронес Боб. - Дело обстоит так. Нам нужно по двенадцать человек в каждую смену. Через пару минут я зачитаю список. Каждая смена будет длиться четыре часа.

     - Я могу выдержать и подольше! - заявил Мэтт Арсенолт. Дэйви рассказал потом Мэдди, что после того как собрание закончилось, Боб выразил неудовольствие. По его мнению, такой парень, как Мэтт Арсенолт, который вечно сидит на пособии по безработице, в жни не осмелился бы сказать такое перед жителями острова, людьми старше его, если бы его собственный дедушка не назвал его Бобби, словно он был мальчишкой, а не мужчиной под пятьдесят.

     - Может быть, сможешь, а может, и нет, - ответил Мэтту Арсенолту Боб, - но у нас здесь много людей, готовых послужить обществу, и никто них не заснет во время дежурства.

     - Я не собирался...

     - Тебя вообще никто не имел в виду, - прервал его Боб. - Это не детская игра. Сядь и помолчи.

     Мэтт Арсенолт открыл было рот, чтобы сказать еще что-то. Потом посмотрел на людей, сидящих вокруг, в том числе и на старого Фрэнка Даггетта, и решил промолчать.

     - Если у кого есть ружье, принесите его с собой на дежурство, - продолжал Боб. Теперь, поставив на место Арсенолта, он чувствовал себя уверенней. - Только не берите малокалиберки. А те, у кого ружья меньше двадцать второго калибра, получат оружие здесь.

     - Я и не знал, что в школе есть такой запас, - заметил Кэл Партридж, и в зале послышался смех.

     - И в школе этого не знали, но запас оружия будет, - сказал Боб, - потому что каждый вас, у кого больше одного ружья выше двадцать второго калибра, принесет его сюда.

     - Он посмотрел на Джона Уирли, директора школы.

     - Ты не будешь возражать, Джон, если мы станем хранить оружие в твоем кабинете?

     Уирли кивнул. Позади него священник Джонсон расстроенно потирал руки.

     - Ни хрена у вас этого не выйдет, - возразил Оррин Кэмпбелл. - У меня дома остаются жена и двое детей. Что они будут делать, если компания трупов явится на ужин в День благодарения, пока я буду на дежурстве? Ведь им нужно чем-то обороняться.

     - Если мы хорошо исполним свое дело на кладбище, то никто не явится к тебе в дом, - упрямо стоял на своем Боб. - Некоторые вас имеют револьверы. Нам они не нужны. Подумайте сами, каким женщинам можно доверить оружие и каким нет, и вручите им револьверы. Мы соберем членов семей в группы.

     - Они там смогут играть в лото, - хихикнул старый Фрэнк, и Боб улыбнулся. Вот это уже будет получше, подумал он.

     - По ночам мы расставим вокруг кладбища грузовики с включенными фарами и ярко осветим его. - Боб посмотрел на Санни Дотсона, заведующего заправочной станцией «Амоко», единственной заправочной станцией на острове. Санни занимался не столько заправкой грузовиков и автомобилей, сколько заправкой лодок для ловли омаров и прогулочных катеров в летние месяцы. Остров был невелик, и потому ездить куда-то особенно не приходилось, да и на материке горючее стоило на десять центов дешевле. - Ты сможешь снабжать их горючим?

     - А мне представят квитанции за потраченный бензин?

     - Речь идет о том, чтобы спасти твою задницу, Санни, - сказал Боб. - Когда положение снова нормалуется - если оно нормалуется, - думаю, ты компенсируешь свои затраты.

     Санни оглянулся вокруг, увидел устремленные на него суровые взгляды и пожал плечами. Он выглядел угрюмым, но, по правде говоря, скорее казался озадаченным, вспоминал на следующий день Дэйви.

     - У меня не больше четырехсот галлонов горючего, - предупредил Санни, - главным образом дельного топлива.

     - На острове имеется пять генераторов, - заметил Берт Дорфман. - Все они работают на дельном топливе. Если понадобится, я могу установить осветительные огни. - Когда Берт начинал говорить, все его слушали: он был единственным евреем на острове, его считали одновременно своего рода Дон Кихотом и бесстрашным подобием оракула, работающим половину дня.

     В зале послышался тихий шепот. Если Берт сказал, что может сделать что-то, на него можно положиться. Он был не только евреем, но и электриком, а на островах существовало мнение, неофициальное, но твердое, что лучше электриков-евреев в природе не бывает.

     - Нам нужно осветить кладбище ярче сцены, - заметил Боб.

     Поднялся Энди Кингсбери.

     - Я слышал, что если прострелить такому существу голову, оно иногда умирает окончательно, а иногда - нет, - сказал он.

     - У нас есть бензопилы, - упрямо пронес Боб, - и если оно не захочет умирать.., ну что ж, мы можем позаботиться, чтобы оно не ушло слишком далеко живым.

     На том собрание закрылось, ознакомившись с графиком дежурств.

 

***

 

     Прошло шесть дней и шесть ночей, и охранники, расставленные вокруг маленького кладбища на острове Дженни, стали чувствовать себя как-то глупо. («Я вот просто не знаю, стою ли я на страже или ковыряю в носу», - заметил однажды Оррин Кэмпбелл, когда с дюжину часовых у ворот кладбища играли в покер.) Но когда это началось.., события стали развиваться весьма стремительно.

     Дэйв рассказал потом Мэдди, что он услышал звук, похожий на завывание ветра в трубе в штормовую ночь. И тут же памятник на могиле, где нашел последнее упокоение Майкл, сын мистера и миссис Фурнье, умерший от белокровия в семнадцать лет, упал. Майкл был единственным ребенком в семье, мать с отцом такие приятные люди... Через мгновение уродованная рука с кольцом Ярмутской академии на указательном пальце, покрытым мхом, поднялась над землей, проткнув жесткий дерн. При этом один пальцев оторвался.

     Земля заколебалась (подобно животу беременной женщины, готовящейся выбросить находящегося в чреве ребенка, едва не сказал Дэйв, но тут же передумал), большая волна прокатилась в закрытую бухту. А затем юноша сел, только его трудно было узнать после двухлетнего пребывания в могиле. Мелкие щепки торчали того, что осталось от его лица, сказал Дэйви, и блестящие голубые нити запутались в космах его волос. «Это от обивки гроба», - пояснил ей Дэйви, глядя на свои нервно сплетенные пальцы.

     Мэдди кивнула.

     Часовые в страшном испуге, испытывая отвращение, открыли огонь по ожившему трупу бывшего чемпиона местной школы, подающего второй линии команды «Все звезды», и разнесли его на кусочки. Отдельные пули, выпущенные в панике, откололи осколки от его мраморного памятника. Лишь случайно, когда началась пальба, вооруженные мужчины стояли рассеянной группой; разделились бы стрелки на два крыла, как первоначально планировал Боб Даггетт, они скорее всего перестреляли бы друг друга. А сейчас не пострадал ни один островитянин, хотя Бад Мичум на другое утро обнаружил в рукаве своей рубашки подозрительную дыру.

     - Не иначе зацепился о шип ежевики, - указал он. - Там, на том конце острова, такие густые заросли. - Никто не оспаривал это утверждение, но чернота вокруг отверстия заставила его жену подумать, что шип был очень крупного калибра.

     Молодой Фурнье рухнул обратно в могилу и не поднимался, только его конечности рефлекторно подергивались... Но к тому времени волны шли уже по всему кладбищу, будто там происходило землетрясение, - но только там, только в одном месте.

     Это началось примерно за час до наступления сумерек.

     Берт Дорфман подсоединил сирену к тракторному аккумулятору, и Боб Даггетт щелкнул переключателем. Не прошло и двадцати минут, как большинство горожан явились на островное кладбище.

     И едва не опоздали, сказал Дэйв Имонс, потому что несколько оживших трупов чуть было не скрылись. Старому Фрэнку Даггетту оставалось еще два часа до сердечного приступа, покончившего с ним как раз в тот момент, когда волнение стало утихать. Он расставил прибежавших на кладбище так, чтобы они не перестреляли друг друга, и последние десять минут кладбище на Дженни напоминало настоящее поле боя. К концу сражения пороховой дым был таким густым, что некоторые просто задыхались. Кислый запах рвоты перебивал запах дыма, только был острее и держался дольше.

 

***

 

     И все равно некоторые мертвецы дергались и, словно змеи, ползали со сломанными позвоночниками - большей частью те, кто умер недавно.

     - Берт, - спросил Фрэнк Даггетт, - у тебя наготове бензопилы?

     - Наготове, - ответил Берт. И тут же продолжительный жужжащий звук вырвался у него о рта, звук, похожий на стрекот цикады, проучивающейся сквозь кору дерева. Он содрогался в приступах рвоты, не отрывая взгляда от ползающих трупов, опрокинутых памятников, зияющих могил, которых вылезли мертвецы. - Они в кузове грузовика.

     - Заправлены бензином? - Синие вены выступили на черепе Фрэнка.

     - Да. - Берт закрывал рукой рот. - Извините меня.

     - Пусть тебя тошнит сколько угодно, - на деловой лад заметил Фрэнк, - только принеси сюда бензопилы. И ты.., и ты.., ты.., и ты. - Последнее «ты» относилось к его внучатому племяннику Бобу.

     - Я не могу, дядя Фрэнк, - с трудом выдавил Боб. Он оглянулся по сторонам и увидел пять или шесть своих друзей и соседей, распростертых на густой траве. Они были живы - всего лишь упали в обморок. Большинство них видели, как поднимались могил их собственные родственники. Бак Харкнесс, лежавший возле осины, только что разнес прицельным огнем свою покойную жену и потерял сознание, увидев, как ее кишащие червями мозги страшным серым потоком вырвались затылка. - Я не могу. Я... - запинаясь, промямлил Боб.

     Рука Фрэнка, искореженная артритом, но твердая, как камень, хлестнула его по лицу.

     - Ты можешь и сделаешь это, приятель, - сказал он.

     Боб отправился за бензопилами вместе с остальными.

     Фрэнк Даггетт мрачно посмотрел им вслед и потер грудь - нутри начали накатывать приступы боли, пробегая по левой руке до локтя. Он был стар, но не глуп, он отлично понимал, что означают эти приступы и чем они кончатся.

     - Он сказал мне, что у него должен проойти разрыв сердца, и постучал по груди, когда говорил это, - продолжал Дэйв, положив для большей наглядности руку на выпуклый грудной мускул над самым своим соском.

     Мэдди кивнула в знак того, что поняла.

     - Если что-то случится со мной, прежде чем вся эта мерзость закончится, - сказал он, - ты, Дэйви, вместе с Бертом н Оррином возьмитесь за дело. Бобби - хороший парень, но мне кажется, что он немного струсил - по крайней мере на несколько минут. А ты знаешь, иногда, когда мужчина теряет храбрость, она не всегда к нему возвращается.

     Мэдди снова кивнула, думая о том, как она благодарна судьбе за то - как глубоко благодарна, - что она не мужчина.

     - Затем мы занялись тем, что привели все в порядок, - сказал Дэйв. Мэдди кивнула в третий раз, однако теперь она что-то пронесла, потому что Дэйв сказал ей, что он может дальше не рассказывать, если ей трудно слушать это; он с радостью замолчит.

     - Нет, я могу выдержать все, что ты говоришь, - тихо пронесла она. - Ты удивишься, Дэйви, как много я могу выдержать. - Он с удивлением посмотрел на нее, но Мэдди отвернулась, и он не увидел секрета, скрытого в ее взгляде.

 

***

 

     Дэйв не знал этого секрета, потому что его не знал никто на Дженни. Именно этого добивалась Мэдди, и она собиралась вечно хранить секрет. Было время, когда она в синей темноте потрясшего ее шока притворялась, что справляется с собой. А затем случилось что-то, что заставило ее взять себя в руки. За четыре дня до того, как островное кладбище выбросило на поверхность скрытые в нем трупы, перед Мэдди Пейс встал простой выбор: взять себя в руки или умереть.

     Она сидела в гостиной, пила по глотку стакана брусничное вино, которое они с Джеком приготовили в августе прошлого года - время казалось невероятно далеким, - и занималась чем-то столь обыденным, что вызывало смех. Она вязала вещи для маленького. Точнее, вязала маленькие ботиночки. Но что еще ей оставалось делать? Ей казалось, что какое-то время никто не станет посещать магазин для младенцев в супермаркете Эллсуорта.

     Что-то ударило в окно.

     Наверное, летучая мышь, подумала она, подняв взгляд. Ее вязальные спицы, однако, замерли в руках. За окном что-то большое, обвеваемое ветром, рывками двигалось в темноте. Керосиновая лампа была слишком яркой и отбрасывала отражение от оконных стекол. Она протянула руку и подвернула фитиль. Стук раздался снова. Стекла задрожали. Она услышала, как засохшая замазка сыплется на оконную раму. Джек собирался вставить новые стекла, вспомнила она и подумала: может, он за тем и вернулся. Но это безумие, он на дне океана, но... Она сидела, склонив голову набок, руки с вязаньем неподвижно застыли на коленях. Маленький красный башмачок. Синие она уже кончила вязать. Внезапно она почувствовала, как обострился ее слух. Шум ветра. Отдаленные удары прибоя на Крикет-Ледж. Дом тихо постанывал, словно старая женщина, устраивающаяся поудобнее в постели. Тиканье часов в коридоре.

     - Джек?

     - спросила она тихую ночь, которая больше не была тихой. - Это ты, милый? - И тут окно разбилось, и сквозь него в гостиную влез не прежний Джек, а скелет с истлевшими кусками плоти, свисающими с костей.

     Его компас все еще висел на шее. На нем выросла борода водорослей.

     Ворвавшийся в гостиную ветер покрыл его занавесками, как облаком. Скелет упал, затем поднялся на четвереньки и посмотрел на нее черными глазницами, полными мелких ракушек.

     Скелет дал глухое ворчание. Челюсти, лишенные плоти, открылись, и скрипнули зубы. Он был голоден.., однако на этот раз его голод нельзя было удовлетворить куриным супом с лапшой. Даже если это суп консервных банок.

     Серое вещество просматривалось в черных отверстиях .за ракушками, и она поняла, что видит остатки мозга Джека. Она сидела на стуле, словно окаменевшая, а Джек поднялся и направился к ней, оставляя на полу черные следы от морских водорослей. Он протянул к ней руки. От него исходил запах морской соли и водорослей. Он пытался дотянуться до нее. Зубы механически щелкали во рту, лишенном губ. Мэдди увидела, что на нем остатки рубашки в черную и красную клетку, которую она купила ему на прошлое Рождество в магазине Л.Л. Бина. Рубашка стоила страшно дорого, но Джек все время повторял, какая она теплая и как долго носится. Действительно, как много от нее осталось, даже после того как она столько времени пробыла под водой.

     Ледяная паутина костей - все, что осталось от его пальцев, - коснулась ее горла. В это мгновение ребенок в первый раз шевельнулся у нее в животе, и тотчас охвативший ее ужас, который она все еще принимала за спокойствие, исчез. Мэдди вонзила одну вязальных спиц в глаз пришельца.

     Со страшными стонами, похожими на всхлипывания насоса, подающего пойло для свиней, он отшатнулся назад, схватился за спицу, а свисающий с нее наполовину связанный красный башмачок раскачивался перед дырой в лице, где раньше была носовая полость. Она следила за тем, как морской слняк выполз этой полости и упал на ботинок, оставив за собой слистый след.

     Джек упал на приставной стол, который она купила на распродаже вскоре после того, как они поженились. Она никак не могла решиться, покупать его или нет, прямо-таки мучилась. Джек наконец заявил: или она купит стол для гостиной, или он даст старухе, занимающейся распродажей, за проклятый стол двойную цену, а затем порубит его на дрова своим.., своим топором... Он упал на пол, и его хрупкий скелет с резким звуком раскололся надвое. Правая рука вырвала вязальную спицу, покрытую разлагающимся серым веществом, глазницы и отбросила ее в сторону. Верхняя часть скелета снова поползла к Мэдди. Его зубы не переставали скрежетать.

     Ей показалось, что он пытается усмехнуться, но ребенок снова шевельнулся под сердцем, и она вспомнила, каким необычно усталым и раздраженным был Джек на распродаже у Мэйбел Ханратти в тот день. «Да покупай же ты его, Мэдди, ради Христа! Я устал! Я хочу идти домой и пообедать! - закричал он. - Если ты сейчас же не примешь решение, я заплачу этой старухе в два раза больше, чем она просит, и порублю его на дрова своим...»

 

***

 

     Холодная влажная рука схватила ее за лодыжку. Гнилые зубы приготовились вцепиться ей в ногу. «Он хочет убить меня и убить ребенка», - подумала Мэдди. Она вырвала ногу, оставив мертвецу только комнатную туфлю. Он пожевал ее и выплюнул.

     Когда Мэдди вернулась обратно кладовки, он продолжал бессмысленно ползти в кухню - по крайней мере ползла его верхняя половина, - и компас тащился по плиткам пола. Услышав ее шаги, он поднял голову, и в его черных пустых глазницах появилось какое-то идиотское недоуменное выражение. И тут же она с силой ударила по нему топором, расколов его череп точно так же, как он обещал порубить на дрова приставной столик.

     Голова Джека распалась надвое, мозг растекся по плиткам, словно прокисшая овсяная каша. В нем шевелились личинки и студенистые морские черви. Мозг давал запах мертвого сурка, взорвавшегося от накопившихся газов на лужайке в разгар жаркого лета.

     И все равно его руки двигались и цеплялись за кухонные плитки, царапая их, как лапки жуков. Она рубила.., и рубила.., и рубила.

     Наконец всякое движение прекратилось.

     Ее опоясала острая боль, и на мгновение Мэдди охватила ужасная паника - а вдруг это выкидыш? Вдруг у нее будет выкидыш?

     Однако боль исчезла, и ребенок шевельнулся снова, сильнее прежнего.

     Она вернулась в гостиную с топором в руках, от которого теперь исходил запах разложившейся требухи.

     Каким-то образом ноги все еще держали ее.

     - Джек, я так любила тебя, - сказала Мэдди, - но это не ты. - Топор со свистом описал дугу, рассек таз мертвеца и глубоко врезался в дубовый пол.

     Ноги отделились одна за другой, почти пять минут вздрагивали и наконец стали успокаиваться. Через некоторое время даже большие пальцы на ногах перестали дергаться.

     Надев на руки кухонные перчатки, Мэдди принялась носить его в подвал по кускам, завернув каждый в покрывала синтетики, которые Джек хранил в сарае. Мэдди их так и не выбросила - он и его команда укутывали этими покрывалами ловушки, чтобы омары не замерзли в холодные ночи.

     В какой-то момент отрубленная рука схватила ее за кисть. Мэдди замерла в ожидании, ее сердце бешено колотилось.., и мертвые пальцы разжались. Это был конец Джека.

     Под домом находилась цистерна, которой не пользовались. Она до половины была заполнена грязной и отравленной водой. Джек все собирался вычистить ее и потом наполнить. Мэдди сдвинула тяжелую бетонную крышку, так что ее тень легла на земляной пол. Затем она стала бросать внутрь цистерны разрубленные куски, прислушиваясь к всплескам. Когда все было кончено, она с трудом задвинула крышку на место.

     - Упокойся в мире, - прошептала она. Внутренний голос ответил ей, что ее муж покоится там, разрубленный на куски. И тут у нее хлынули слезы, плач перешел в истерические рыдания, она рвала на себе волосы, царапала груди до тех пор, пока не полилась кровь. «Я сошла с ума, вот что значит быть сумасшедшей», - подумала она.

     Но еще до того как эта мысль окончательно созрела, Мэдди упала в обморок, который перешел в глубокий сон, и на следующее утро она чувствовала себя хорошо.

     Она решила, что никому не расскажет о случившемся.

     Никогда.

 

***

 

     - Я смогу выдержать это, - снова сказала она Дэйву Имонсу, стараясь напрочь позабыть о вязальной спице с висящим на ее конце недовязанным ботиночком, торчащей 113 заполненной слью глазницы того, кто когда-то был ее мужем и принимал участие в зарождении ее ребенка. - Выдержу, честное слово.

     И тогда он рассказал ей, потому что должен был рассказать кому-нибудь, иначе сойдет с ума. Самые страшные подробности Дэйв все-таки опустил. Он рассказал ей, как резали бензопилами трупы, категорически отказывавшиеся возвращаться в царство мертвых, но умолчал, что некоторые части мертвых тел продолжали шевелиться, кисти, отделенные от рук, все еще сжимались, ступни, отрезанные от своих ног, цеплялись за раненную пулями землю кладбища, словно пытались убежать. Раскромсанные части тел полили дельным топливом и подожгли. Говорить об этом Мэдди было лишним - она сама видела погребальный костер в окно своего дома.

     Позднее единственная пожарная машина острова Дженнесолт залила шланга умирающее пламя, хотя трудно было представить себе, что пожар распространится, поскольку свежий восточный ветер сдувал искры в море. Когда на кладбище не осталось ничего, кроме вонючей сальной груды (эта масса по-прежнему кое-где вспучивалась, словно подергивался усталый мускул), Мэтт Арсенолт завел свой старенький, с покореженным отвальным лезвием катерпиллер «Д-9» и принялся раскатывать и уминать всю эту адскую массу. Лицо механика Мэтта было белее простыни.

 

***

 

     Вставала луна, когда Фрэнк отвел в сторону Боба Даггетта, Дэйва Имонса и Кэла Партриджа.

     - Я знал, что вот-вот это наступит, и оно наступило, - обратился он к Дэйву.

     - О чем вы говорите, дядя Фрэнк? - спросил Боб.

     - О моем сердце, - ответил Фрэнк.

     - Проклятую штуку заклинило.

     - Да бросьте, дядя Фрэнк...

     - Я не хочу больше слышать «дядя Фрэнк это, дядя Фрэнк это», - пронес старик. - У меня нет времени выслушивать вашу болтовню. Я уже видел, как половина моих друзей отправилась на тот свет. В этом нет ничего особенного, могло быть и хуже: умирающие от рака испытывают страшные боли. Сейчас следует подумать о том, что случилось за последнее время, и потому я хочу принять меры, чтобы не ожить после смерти и не вылезти могилы. Кэл, ты приставишь дуло своего ружья к моему левому уху. Дэйв, когда я подниму левую руку, ты сунешь ствол своего ружья мне под мышку. А ты, Бобби, направишь свой мне в сердце. Я начну читать молитву Господу нашему, и, когда пронесу «аминь», вы все трое нажмете одновременно на спусковые крючки.

     - Дядя Фрэнк... - только и сумел выговорить Боб. Он с трудом стоял на ногах.

     - Я ведь сказал тебе не начинать все это заново, - оборвал его Фрэнк. - И не вздумай упасть в обморок, проклятый слабак. А теперь приготовьтесь.

     Боб приготовился.

     Фрэнк посмотрел на троих мужчин, что стояли рядом, на их лица, бледные, как у Мэтта Арсенолта, когда тот водил свой бульдозер по телам мужчин и женщин, которых он знал еще в то время, когда бегал в коротких штанишках.

     - Не подведите меня, парни, - сказал Фрэнк. Он говорил, обращаясь ко всем троим, но его взгляд с особым вниманием остановился на его внучатом племяннике. - Если у вас возникают сомнения, то учтите: я сделал бы то же самое для любого вас.

     - Хватит болтать, - хрипло пробормотал Боб. - Я люблю тебя, дядя Фрэнк.

     - Ты не такой мужчина, каким был твой отец, Бобби Даггет, но я тоже люблю тебя, - спокойно пронес Фрэнк. Со стоном боли поднял левую руку над головой, подобно тому как в Нью-Йорке останавливают такси, когда очень торопятся, и начал читать свою последнюю молитву: Отче наш, сущий на небесах, - Боже мой, как больно! - да святится имя Твое! - Черт побери! - Да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле как.., как... Поднятая рука Фрэнка сильно дрожала. Дэйв Имонс со своим ружьем, всунутым под мышку старого козла, следил за его рукой с таким же вниманием, как следит лесоруб за большим деревом, способным менить направление своего падения и рухнуть в другую сторону. Каждый мужчина на острове следил за ними сейчас. Большие капли пота появились на мертвенно-бледном лице старика. Его губы оттянулись, обнажив ровные, желтовато-белые искусственные зубы, и Дэйв чувствовал запах «Полидента», доносящийся о рта.

     - ..как на небе! - выпалил старик. - И не введи нас.., во искушение, но бавь нас от-лукавого-черт-побери-какая-боль-вовеки АМИНЬ Все трое выстрелили. Кэл Партридж и Боб Даггетт упали без сознания, зато Фрэнк уже никогда не попытается встать и ожить мертвых.

     Фрэнк Даггетт хотел остаться мертвым и добился своего.

 

***

 

     Раз Дэйв начал свой рассказ, ему пришлось продолжить его, и он выругал себя за то, что сделал это. Он был прав в первый раз - не следует рассказывать такое беременной женщине.

     Однако Мэдди поцеловала его и сказала, что, по ее мнению, он вел себя прекрасно и что Фрэнк Даггетт тоже поступил прекрасно. Дэйв вышел ее дома несколько потрясенный, словно его только что поцеловала в щеку женщина, которую он впервые встретил.

     Если говорить правду, так оно и было.

     Мэдди смотрела ему вслед, пока он шел по тропинке до проселочной дороги, до одной двух дорог на острове Дженни, и свернул налево. Он немного раскачивался в лунном свете, качался от усталости, подумала она, но также и от перенесенного потрясения. Она так жалела его.., жалела их всех. Она хотела сказать Дэйву, что любит его, и поцеловать в губы, вместо того чтобы просто провести своими губами по его щеке, но он мог неправильно это истолковать, хотя и невероятно устал, а она была на пятом месяце беременности.

     Но она любила его, любила их всех, потому что им пришлось пройти через ад, чтобы сделать этот крошечный клочок земли в Атлантическом океане на расстоянии сорока миль от материка безопасным для нее.

     И для ее будущего ребенка.

     - Да, рожать придется дома, - тихо пронесла она, когда Дэйв скрылся вида за дисковой антенной Палсиферов. Ее взгляд поднялся к луне. - Да, буду рожать дома.., и все будет хорошо.