КРОССОВКИ

 

Стивен КИНГ

 

 

 

 

     Джон Телл проработал на «Табори-студиоз» чуть больше месяца, когда впервые заметил кроссовки. «Табори» находилась в здании, которое раньше называли «Мьюзик-сити» - «Музыкальный город». В расцвет рок-н-ролла, блюзов и сорока лучших дисков он считался центром музыкального искусства. В то время никто не носил кроссовок выше вестибюля. Разве что рассыльные. Правда, эти дни остались далеко позади вместе с преуспевающими продюсерами в шелковых рубашках и туфлях крокодиловой кожи с заостренными носами. Кроссовки стали теперь неотъемлемой частью «Мьюзик-сити», и когда Телл впервые заметил это, он не счел их обладателя человеком ниже себя.

     Впрочем, на одно он обратил внимание: парню с кроссовками на ногах следовало бы приобрести себе новую пару.

     Кроссовки когда-то были белыми, но сейчас, судя по их внешнему виду, это время давно прошло.

     Вот и все, что он заметил, когда впервые увидел кроссовки в той тесной кабинке, которой ты выносишь мнение о соседе по тому, что у него на ногах, потому что, это все, что видишь в туалете. Телл заметил эту пару кроссовок под дверью первой кабинки в мужском туалете третьего этажа. Он прошел мимо по пути к третьей, и последней, кабинке. Через несколько минут он вышел оттуда, вымыл руки, причесался и пошел обратно в студию «Ф», где принимал участие в микшировании альбома под названием «Мертвые ритмы», записанного группой металлистов. Сказать, что Телл уже позабыл про кроссовки, было бы преувеличением - он вообще не обратил на них особого внимания.

     Пол Дженнингс записывал музыку «Мертвых ритмов».

     Он не был так знаменит, как более ранние короли бибопа в «Мьюзик-сити».

     Рок-н-ролл больше не мог создавать таких мистических королей, но все-таки был хорошо вестен и, по мнению Телла, был в настоящее время лучшим продюсером рок-н-ролльных дисков. Только Джимми Айвен мог сравниться с ним.

     Телл встретил его в первый раз на вечеринке, когда отмечали премьеру музыкального фильма. Более того, он узнал его с другого конца комнаты. У него поседели волосы, и острые черты красивого лица стали почти можденными. Но было невозможно не узнать человека, лет пятнадцать назад руководившего легендарными токийскими записями, в которых принимали участие Боб Дилан, Эрик Клэптон, Джон Леннон и Эл Купер. Если не считать Фила Спектора, Телл знал в лицо лишь Пола Дженнингса, причем не только в лицо, но и по характеру звучания его записей - кристально чистые верхние ноты подчеркивались ударными инструментами, грохочущими так сильно, что сотрясали ваши ключицы. Сначала в записях токийских рок-концертов вы явно слышите Дона Маклина, но, убрав высокие частоты, вы услышите на заднем фоне пульсирующие звуки, которые принадлежат Сэнди Нельсону - чистый Нельсон.

     Восхищение перед знаменитым продюсером превозмогло естественную сдержанность. Он пересек комнату и подошел к стоящему в одиночестве Дженнингсу. Представился ему, ожидая в ответ всего лишь рукопожатие и в лучшем случае несколько небрежных слов, однако вместо этого между ними завязался продолжительный и интересный разговор. Они работали в одной области, занимались одним делом, знали многих, с кем приходилось встречаться и одному и другому. Даже тогда Телл понимал, что в их встрече было больше чего-то магического. Пол Дженнингс оказался одним тех редких людей, с кем Джон мог говорить, а для Джона Телла это было почти волшебством.

     В конце разговора Дженнингс спросил его, нуждается ли он в работе.

     - А вы встречали в нашем деле человека, который бы в ней не нуждался? - вопросом на вопрос ответил Телл.

     Дженнингс рассмеялся и попросил его записать ему свой телефонный номер. Телл решил, что стоит сделать это, не придавая тому особого значения. Скорее всего это просто знак вежливости, не больше, подумал он. Однако Дженнингс позвонил ему три дня спустя и спросил, хочет ли Телл принять участие в микшировании альбома «Мертвые ритмы» вместе с двумя другими профессионалами.

     - Я не уверен, можно ли дерьма сделать конфетку, - сказал Дженнингс, - но поскольку все расходы принимает на себя фирма «Атлантик рекорде», почему бы не попытаться, повеселившись одновременно?

     Джон Телл не возражал и тут же поставил свою подпись под контрактом.

 

***

 

     Примерно через неделю после того, как Телл впервые заметил кроссовки, он увидел их снова. Телл всего лишь обратил внимание на то обстоятельство, что в кабинке сидел тот же парень, потому что кроссовки находились на прежнем месте - под дверью первой кабинки мужского туалета на третьем этаже. Вне всякого сомнения, это были те же самые кроссовки: белые (по крайней мере в прошлом), с высоким верхом и грязью в глубоких складках. Он заметил пустую дырку без продетого в нее шнурка и подумал: должно быть, еще не успел продрать глаза, мой друг, когда взялся шнуровать кроссовки. Затем Телл пошел к третьей кабинке (по какой-то странной причине он стал считать ее своей). На этот раз, возвращаясь обратно, он снова взглянул на кроссовки и заметил нечто необычное: на одной кроссовок лежала мертвая муха. Она лежала, подняв вверх крошечные лапки, на самом носу левой кроссовки, той самой - с пустой дыркой для шнурка.

     Когда Телл вернулся в студию «Ф», Дженнингс сидел у контрольной панели, обхватив голову руками.

     - Ты в порядке, Пол?

     - Нет.

     - Что случилось?

     - Я. Я случился. Со мной случилось. Конец моей карьере. Мне больше некуда деться. Я дрянь, ничтожество. Со мной все кончено.

     - О чем ты? - Телл оглянулся по сторонам, разыскивая Джорджи Ронклера, и нигде не увидел его. Впрочем, это ничуть его не удивило. На Дженнингса время от времени находило, и Джорджи всегда исчезал, как только замечал прнаки намечающихся неприятностей. Он утверждал, что его карма не позволяет ему иметь дело с резкими выбросами эмоций.

     - Представляешь, я даже на церемонии открытия супермаркета плачу, - прнался однажды он.

     - Я убедился, что нельзя сделать дерьма конфетку, - повторил Дженнингс, махнув рукой в сторону стекла, разделяющего кабинет микширования и зал, где исполнялась музыка. Он походил на человека, проносящего старое нацистское «Хайль Гитлер». - По крайней мере не такого дерьма.

     - Успокойся, - сказал Телл, хотя знал, что Дженнингс совершенно прав. «Мертвые ритмы» - группа, состоящая четырех тупых ублюдков и одной тупой стервы. Они все были отвратительны как личности и не имели никаких профессиональных достоинств. - Успокой-ка вот это, - отозвался Дженнингс и громко пукнул.

     - Боже, терпеть не могу несдержанность, - скривился Телл.

     Дженнингс посмотрел на него и фыркнул. Через пару секунд они оба хохотали, а еще через пять занялись работой.

     Микширование - если это можно так назвать - закончилось через неделю. Телл попросил, чтобы Дженнингс дал ему рекомендацию и магнитофонную запись.

     - Хорошо, но ты ведь знаешь, что не имеешь права давать кому-то прослушивать ленту до тех пор, пока не выйдет альбом, - предупреждал Дженнингс.

     - Знаю.

     - Кроме того, я просто не могу понять, зачем тебе эта запись. По сравнению с этой группой вонючие «Серферы» прямо-таки «Битлз».

     - Брось, Пол, все не так уж плохо. И даже если бы все было так плохо, как ты говоришь, работа закончена.

     - В этом ты прав, - улыбнулся Дженнингс. - Ладно, если мне понадобится твоя помощь, я тебе позвоню.

     - Буду очень благодарен.

     Они обменялись рукопожатием. Телл вышел здания, которое когда-то было вестно как «Мьюзик-сити». Вспомнить о кроссовках под дверью кабинки номер один в мужском туалете на третьем этаже даже не пришло ему в голову.

 

***

 

     Дженнингс, уже двадцать пять лет живший записью музыки, однажды сказал ему, что, когда занимаешься микшированием бопа (он никогда не говорил «рок-н-ролл», только «боп»), то чувствуешь себя или дерьмом, или суперменом. На протяжении двух месяцев после микширования записей «Мертвых ритмов» Джон Телл чувствовал себя дерьмом. У него не было работы. Он начал беспокоиться о том, как будет платить за квартиру. Два раза он едва не позвонил Дженнингсу, но что-то говорило ему, что это было бы ошибкой.

     Затем ответственный за микширование музыкального оформления в фильме «Бойня мастеров карате» умер от коронарной недостаточности. Телл шесть недель работал в Брилл-билдинге (во времена расцвета Бродвея и биг-бендов он был вестен как «Аллея консервных банок»), заканчивая микширование. Большей частью это были музыкальные отрывки плюс несколько звенящих ситар, но гонорара хватило, чтобы заплатить за квартиру. А на следующий день Телл едва успел войти домой, как зазвонил телефон. Это был Пол Дженнингс, интересующийся, заглядывал ли он последнее время в раздел поп-музыки газеты «Биллборд». Телл ответил, что не заглядывал.

     Он появился под номером семьдесят четыре, - в голосе Дженнингса звучало одновременно потрясение, умление и отвращение. - Так неожиданно.

     - Что именно? - спросил Телл, но он знал ответ на свой вопрос, как только задал его.

     - «Ныряю в грязь».

     Это было название отрывка выходящего альбома «Бей до самой смерти» группы «Мертвые ритмы», единственного, который казался Теллу и Дженнингсу отдаленно подходящим для пластинки.

     - Черт побери!

     - Я с тобой полностью согласен, но у меня появилась безумная мысль, что эта пластинка может попасть в «Топ-тен» - десятку лучших. Ты не видел видеозапись?

     - Нет.

     - Ты будешь потрясен. Это главным образом заслуга Джинджер - этой цыпочки, кувыркающейся в каком-то болотном ручье с парнем, похожим на Доналда Трампа в комбинезоне. Из этого отрывка исходит то, что мои интеллектуальные друзья любят называть «смешанным эмоциональным воздействием». - И Дженнингс рассмеялся так громко, что Теллу пришлось отвести трубку от уха.

     Когда Дженнингс сумел справиться с собой, он сказал:

     - Как бы то ни было, это, возможно, означает, что весь альбом тоже попадет в десятку лучших. Собачье дерьмо в платиновой оправе все равно остается собачьим дерьмом, но о нем упоминают как о платиновом отныне и вовеки Ты согласен со мной, Бвана?

     - Полностью, - ответил Телл, выдвигая ящик стола чтобы убедиться, что кассета с записью «Мертвых ритмов» так и не прослушанная с тех пор как Дженнингс дал ему ее в последний день микширования, все еще здесь.

     - Ну и чем ты сейчас занимаешься? - спросил его Дженнингс.

     - Ищу работу.

     - Хочешь снова поработать со мной? Я составляю новый альбом Роджера Дэлтри. Начинаем через две недели.

     - Господи, конечно!

     Плата будет хорошей, но главное не в этом: после работы над «Мертвыми ритмами» и шести недель микширования «Бойни мастеров карате» запись бывшего ведущего певца группы «Ху» все равно что теплое местечко после холодной ночи. Каковы бы ни были личные качества Дэлтри, он по крайней мере умел петь. Да и приятно будет снова поработать с Дженнингсом.

     - Где?

     - Старая добрая студия «Табори» в «Мьюзик-сити».

     - Я буду там.

     Роджер Дэлтри оказался не только отличным певцом, но и вполне приличным парнем. Телл полагал, что предстоящие три или четыре недели он будет работать с удовольствием. И вообще наступало хорошее время: у него была работа, его имя упоминалось на обложке альбома, казавшегося в списке лучших записей «Биллборда» на сорок первом месте (а одиночная запись поднялась до семнадцатого и продолжала подниматься). Наконец он способен платить за квартиру - впервые с того самого момента, как четыре года назад приехал в Нью-Йорк Пенсильвании.

     На улице был июнь, деревья распустились, девушки снова носили короткие юбки, и мир казался весьма приятным местом. Такие чувства испытывал Телл, занимаясь микшированием, в первый день работы с Дженнингсом. Примерно без четверти два он почувствовал непреодолимое желание, вошел в туалет на третьем этаже, увидел когда-то белые кроссовки под дверью кабины номер один, и его хорошее настроение рассеялось, словно дым.

     Нет, это не те кроссовки. Они не могут быть теми же.

     Однако это были те же самые кроссовки. Лучше всего это доказывало отсутствие шнурка в пустой дырочке на левой кроссовке, но и все остальное было таким же. Совершенно таким же, включая их положение. Разница заключалась лишь в одном: мертвых мух вокруг валялось гораздо больше.

     Телл медленно прошел в третью, «свою», кабинку, расстегнул ремень, спустил брюки и сел. Его ничуть не удивило то, что желание, заставившее подняться в туалет, совершенно исчезло. Тем не менее Телл посидел здесь некоторое время, прислушиваясь. Шуршание газеты, чей-то кашель, хоть бы какой-то еще звук, черт побери.

     Полная тишина.

     Это потому, что я здесь совсем один, подумал Телл. За исключением мертвеца в первой кабине.

     Входная дверь туалета со стуком отворилась. Телл едва удержался от крика. Кто-то, напевая себе что-то под нос, приблился к писсуарам. Только когда там потекла вода, в голову Телла пришло объяснение, и он успокоился. Объяснение оказалось простым до абсурда.., и, несомненно, верным. Он взглянул на часы и увидел, что сейчас 1.47 пополудни.

     Отец всегда говорил ему, что человек, у которого все естественные отправления происходят регулярно, - счастливый человек. Отец Телла был молчаливым человеком, и это выражение (вместе с советом «мой руки перед тем, как садишься за тарелку») было одним его немногочисленных аформов. Если регулярность действительно означает счастье, то Телл мог считать себя счастливым человеком. Нужда в посещении возникала у него ежедневно в одно и то же время, и он полагал, что то же самое относится и к его приятелю в кроссовках, которому нравилась кабина номер один, тогда как сам Телл предпочитал третью.

     Но если необходимо пройти мимо кабинок, чтобы подойти к писсуарам, очень часто увидишь пустые кабины или по крайней мере с различной обувью под дверями. В конце концов, насколько велика вероятность того, что никто не обнаружит человека в кабине туалета на протяжении... (Телл подсчитал в уме, сколько времени ему приходилось работать не здесь) примерно четырех месяцев?

     Ответа на этот вопрос не было. Он мог поверить в то, что уборщицы не слишком прилежно исполняют свои обязанности и редко подметают кабины - столько мертвых мух. Но запас туалетной бумаги им приходится проверять каждый день или хотя бы через день, правда? Если вообще не заходить в кабины, мертвые мухи начинают со временем разлагаться, верно? Ясно, что туалет - это не самое ароматное место на земле. Когда входишь сюда после того толстяка, что работает в этом же коридоре в студии «Янус-мьюзик», - вообще почти невыносимое, но вонь от разлагающегося тела должна быть куда сильнее, намного .специфичнее.

     Специфичнее?

     Господи, что за слово. Да и откуда тебе вестно об этом? Тебе ни разу не приходилось чувствовать, как пахнет раздвигающееся мертвое тело.

     Это верно, но он не сомневался, чем пахнет, когда ему приходится нюхать это. Логика - это логика, регулярность - это регулярность, вот и все. Этот парень, наверное, что-то писал для студии «Янус-мьюзик» или служил стихоплетом в «Снэппи-кардс» - фирме, расположенной в другом конце коридора. Кто его знает, может быть, сейчас он сидит на толчке и сочиняет стихи для поздравительных открыток:

 

     Розы краснеют, фиалки синеют.

     Ты думал, я мертвый, а я вот живой,

     И почту ношу в одночасье с тобой!

 

     Не стихотворение, а дерьмо, подумал Телл и неожиданно дико расхохотался. Парень, который так напугал его, хлопнул входной дверью и перешел теперь к умывальникам. Плещущий звук, характерный для мытья рук, внезапно прекратился. Телл представил себе, как незнакомец прислушивается, удивляясь, кто это так смеется в одной закрытых кабинок. Пытается догадаться, что это: какая-то шутка или там разглядывают порнографические рисунки на стенках. А может быть, внутри сидит просто сумасшедший?

     В конце концов, в Нью-Йорке масса сумасшедших. Их видишь каждый день, они разговаривают сами с собой, смеются безо всякой причины.., вот как сейчас рассмеялся сам Телл.

     Он попытался представить себе мужчину в кроссовках, тоже прислушивающегося к его смеху, и не смог. Внезапно ему стало совсем не смешно.

     Внезапно ему просто захотелось побыстрее уйти отсюда.

     Впрочем, ему не хотелось, чтобы его увидел мужчина, стоящий возле умывальника. Он уставится на него. Всего лишь на мгновение, но этого будет достаточно, чтобы понять, о чем он думает. Нельзя доверять людям, которые моются в закрытых кабинках туалета.

     Послышалось клацанье каблуков по истертым шестиугольным белым плиткам пола, шум открываемой двери, шипение пневматического тормоза, медленно закрывающего ее. Дверь можно со стуком распахнуть, но пневматический тормоз не даст ей захлопнуться. Это может расстроить швейцара на третьем этаже, который курит «Кэмел» и читает последний выпуск журнала «Крранг!».

     Господи, здесь так тихо! Почему этот парень в своей кабинке даже не шевелится? Ну хотя бы чуточку?

     Но в туалете царила тишина, полная, густая и непроницаемая тишина. Такую тишину слышат в своих гробах мертвые, если они все еще могут слышать, и Телл снова почувствовал уверенность, что мужчина в кроссовках мертв. К черту логику, он мертв, и мертв уже бог знает сколько времени, и если вы откроете дверцу кабины, то увидите съежившуюся, покрытую язвами массу с руками, свесившимися меж ног, вы увидите... На мгновение он был готов крикнуть: «Эй, Кроссовки! С тобой все в порядке?» А если Кроссовки ответят не вопросительным или раздраженным голосом, а мрачным лягушачьим кваканьем? Где-то он слышал о пробуждении мертвых.., о связанной с этим опасности... Внезапно Телл вскочил, быстро спустил воду, мгновенно поднял «молнию» на ширинке и бросился к двери. Он сознавал, что через несколько секунд эти действия покажутся ему глупыми. И все-таки он не сумел удержаться и бросил взгляд под дверь первой кабины, когда проходил мимо. Грязные, белые, плохо зашнурованные кроссовки. И мертвые мухи. Множество мертвых мух.

     «В моей кабине не было такого количества мертвых мух», - подумал он. И почему прошло столько времени, а хозяин кроссовок все еще не заметил, что промахнулся мимо одной дырки при шнуровке? А может быть, он носит их так все время, выражая этим свое артистическое отношение к миру?

     Телл сильно толкнул дверь, выбегая туалета. Швейцар на противоположном конце коридора посмотрел на него с холодным любопытством, которым он одаривал простых смертных (в отличие от божеств в человеческом обличье вроде Роджера Дэлтри).

     Телл поспешным шагом направился по коридору к «Табори-студиоз».

     - Пол?

     - В чем дело? - отозвался Дженнингс, не поднимая головы от панели управления записью. Джорджи Ронклер стоял сбоку, внимательно глядя на Дженнингса и покусывая ноготь. Впрочем, ногтей почти не осталось - Джорджи уже давно обкусал их до того места, где они исчезают в живой ткани и нервных окончаниях. Он то и дело посматривал на дверь: стоит Дженнингсу начать психовать, и Джорджи незаметно проскользнет в нее.

     - Мне кажется, вот тут, может быть, что-то не совсем так...

     - Ну что еще? - простонал Дженнингс. - Что ты имеешь в виду?

     - Я имею в виду запись барабана, вот что. Она звучит очень плохо, и я не знаю, что мы тут можем... - Телл перекинул рычажок, и в студию ворвался грохот барабанов. - Слышишь?

     - Ты имеешь в виду малый барабан?

     - Ну разумеется! Послушай, как резко выделяется звучание малого барабана на фоне остальных ударных инструментов, но ведь он связан с ними!

     - Да, но...

     - Да, но, черт побери, но! Ненавижу такую дерьмовую работу! Здесь у меня сорок стенограммных дорожек, сорок проклятых дорожек, необходимых для записи простой джазовой мелодии, а какой-то идиот-техник... Уголком глаза Телл заметил, как Джорджи исчез за дверью подобно дуновению ветра.

     - Послушай, Пол, а если уменьшить выравнивание...

     - Выравнивание не имеет к этому никакого отношения...

     - Заткнись на секунду и послушай, - пронес Телл успокаивающе. Дженнингс был единственным человеком в мире, с которым он осмеливался говорить в подобном тоне. Он щелкнул переключателем. Дженнингс перестал дергаться и начал слушать. Задал вопрос. Телл ответил. Затем он задал вопрос, на который Телл не сумел ответить, но Дженнингс ответил на него сам. И внезапно перед ними открылись совершенно новые возможности обработки песни под названием: «Отвечая тебе, отвечаю себе».

     Через некоторое время, почувствовав, что шторм миновал, Джорджи Ронклер проскользнул обратно в студию.

     И Телл забыл о кроссовках.

 

***

 

     Он снова вспомнил о них на следующий вечер. Телл был у себя дома, сидел на унитазе в собственном туалете и читал «Мудрую кровь». Тем временем динамиков, находившихся в спальне, доносилась мягкая музыка Вивальди (хотя теперь Телл зарабатывал на жнь тем, что микшировал рок-н-ролл, у него было всего четыре пластинки с записью рока - две Брюса Сирингстина и две Джона Фогерти).

     Он опустил книгу, чувствуя определенное потрясение. Внезапно перед ним возник вопросе - смехотворный по отношению к космосу: когда у тебя, Джон, последний раз была надобность сесть здесь вечером?

     Он не помнил этого, но тут ему пришла в голову мысль, что в будущем это будет происходить с ним гораздо чаще, чем раньше. Менялась по крайней мере одна его привычек.

     Через пятнадцать минут он сидел в гостиной, держа на коленях позабытую книгу. И тут ему пришла в голову еще одна мысль: он вспомнил, что сегодня ни разу не пользовался туалетом на третьем этаже. В десять часов они отправились выпить по чашке кофе на другую сторону улицы, и он успел помочиться в «Доунат Бадди», пока Пол и Джорджи сидели у стойки, пили кофе и обсуждали проблемы ускоренного дублирования. Затем, во время перерыва на ленч, он забежал в сортир «Бру-н-Бургер». А потом, уже вечером, когда он спустился вн, чтобы оставить там пачку почты, которую мог вполне опустить в щель почтового канала рядом с лифтами, он воспользовался туалетом на первом этаже.

     Неужели он бегает мужского туалета третьего этажа? Совершенно неожиданно, причем подсознательно сегодня он делал это, не отдавая себе в том отчета? Можете поспорить на свои «рибоки», что именно так и обстоит дело. Телл бегал сортира на третьем этаже, словно перепуганный мальчишка, меняющий на целый квартал свой обычный маршрут по пути домой школы, только чтобы не проходить мимо дома, населенного прраками. Избегает его как чумы.

     - Ну и что? - пронес он вслух.

     Он не сумел четко пронести «что», но знал, что существует что-то такое, слишком реальное даже для Нью-Йорка, когда тебя бросает в дрожь от пары грязных кроссовок в общественном туалете.

     - С этим нужно покончить, - четко и решительно пронес вслух Телл.

     Но это было вечером в четверг, л вечером в пятницу случилось то, что менило все. Именно тогда закрылись двери между ним и Полом Дженнингсом.

     Телл был стеснительным человеком, и у него было мало друзей. В маленьком городке Пенсильвании, где он учился в школе, по случайности судьбы он оказался с гитарой в руках на сцене, куда совсем не рассчитывал попасть. Гитарист группы, называющей себя «Бархатные Сатурны», что играл на бас-гитарах, подхватил сальмонеллу за сутки до очень выгодного концерта. Ведущий гитарист, игравший и в школьном оркестре, знал, что Джон Телл умеет играть и на ритмической, и на бас-гитарах. Этот ведущий гитарист был парнем большого роста, сильный фически и не стеснялся давать волю кулакам. Джон Телл был маленьким, застенчивым и не мог постоять за себя. Гитарист предложил ему на выбор: играть на инструменте заболевшего бас-гитариста или он лично засунет эту гитару ему в задницу грифом до пятого лада. Выбор сыграл большую роль в его чувствах, когда он выступал перед большими аудиториями.

     Однако к концу третьей песни Телл почувствовал, что его страх исчез. Много лет спустя после своего первого концерта Телл услышал рассказ о Билле Уаймане, басисте группы «Роллинг Стоунз». В рассказе говорилось, как Уайман задремал во время концерта - и это было выступление не в каком-то крошечном клубе, учтите, а в огромном зале - и свалился со сцены, сломав ключицу. По мнению Телла, многие не слишком верили этому, но он считал, что рассказ похож на правду. В конце концов, сам он был в уникальном положении и знал, что подобное вполне могло случиться. Басисты были невидимками мира рока. Встречались, разумеется, исключения - Пол Маккартни, например, - но они только подтверждали правило.

     Возможно, по той причине, что эту роль не покрывал романтический ореол, бас-гитаристов всегда не хватало. Когда группа «Бархатные Сатурны» через месяц распалась (ведущий гитарист и ударник подрались -за девушки), Телл присоединился к оркестру, созданному ритмическим гитаристом, раньше игравшим в «Сатурнах», и его жненный путь был определен спокойно и просто.

     Теллу нравилось играть в оркестре. Стоишь впереди, смотришь вн на слушателей и заставляешь их слушать себя. Время от времени ему приходилось немного подпевать, но никто не ожидал от него сольного номера или чего-то подобного.

     Телл вел такую жнь - полустудента и профессионального странствующего музыканта - в течение десяти дет. Он был хорошим исполнителем, но лишенным всякого честолюбия - у него в груди не было огня. Постепенно он начал заниматься музыкальными рок-концертами в Нью-Йорке, заинтересовался техникой записи и внезапно обнаружил, что жнь по эту сторону стекла, разделяющего студию, еще интереснее, чем по ту сторону, где располагаются музыканты.

     За все это время у него появился только один настоящий друг - Пол Дженнингс. Их дружба развивалась очень быстро, 110 Телл считал, что причина в уникальной нагрузке при совместной работе, большей частью.., но не совсем. Главным образом, по его мнению, их дружба зависела от двух факторов: его собственного одиночества и личности Дженнингса, которая была такой сильной, что ей иногда трудно было не покориться. И после того, что проошло вечером в пятницу, Телл начал понимать, что и для Джорджи ситуация мало чем отличалась.

     Они с Полом сидели за столом в задней части таверны «Макманус» со стаканами вина. Разговаривали о микшировании, бнесе, бейсболе - в общем, обо всем. И вдруг Дженнингс сунул правую руку под стол и нежно стиснул промежность Телла.

     Телл отпрыгнул так неожиданно, что свеча посреди стола упала, а стакан с вином Дженнингса опрокинулся. Подошел официант, поставил свечу, прежде чем она успела поджечь скатерть, и ушел. Телл уставился на Дженнингса круглыми испуганными глазами.

     - Извини, - пронес Дженнингс. Лицо его действительно выглядело смущенным.., но в то же самое время совершенно спокойным.

     - Боже мой, Пол! - Это все, что пришло в тот момент ему в голову, и Телл выпалил, что думал. Он тут же понял, что сказанного безнадежно недостаточно.

     - Я думал, что ты готов, вот и все, - пожал плечами Дженнингс. - По-видимому, мне не следовало так торопиться.

     - Готов? - переспросил Телл. - ,Что ты имеешь в виду? Готов к чему?

     -: Выйти на свободу. Разрешить себе выйти на свободу.

     - Я не таких, - ответил Телл. Сердце его билось бешено и сильно. Отчасти это объяснялось негодованием, отчасти страхом перед неумолимой уверенностью, которую он увидел в глазах Дженнингса, но более всего -за смятения и растерянности. То, что сделал Дженнингс, потрясло его.

     - пока забудем об этом, а? Закажем по коктейлю и сделаем вид, что ничего не случилось. - До тех пор, пока ты сам не захочешь этого, говорили эти безжалостные глаза.

     Да, но это случилось, случилось, хотел сказать Телл. И не мог. Голос разума и практичность не позволят ему.., не позволят ему пойти на риск и зажечь короткий фитиль Пола Дженнингса, вестного своей непредсказуемостью. В конце концов, у него хорошая работа, да и работа сама по себе еще не все. Он сможет использовать кассету с записью Роджера Дэлтри в своих целях даже с большей выгодой, чем двухнедельную зарплату. Пожалуй, стоит проявить дипломатичность и w, ображать оскорбленного молодого человека до следующего раза. К тому же -за чего чувствовать себя оскорбленным? Ведь не насиловал же его Дженнингс, правда?

     Но это была всего лишь вершина айсберга. А дальше - его рот закрылся, потому что так бывало всегда. Он более чем закрылся - он защелкнулся, как медвежий капкан. Так диктовало сердце под щелкнувшими зубами и головой над ними.

     - Хорошо. - Это было все, что он сказал. - Ничего не случилось.

 

***

 

     Этой ночью Телл спал плохо, да и короткий прерывистый сон был населен страшными кошмарами. Вот один них: Дженнингс щупает его под столом в таверне «Макманус», и тут же следовал сон о кроссовках под дверью кабины, только на этот раз Телл открыл дверцу и увидел Пола Дженнингса, сидящего на унитазе. Он умер обнаженным и в состоянии сексуального возбуждения, продолжающегося даже после смерти, даже после того, как прошло столько времени. Рот Пола приоткрылся с отчетливо слышным щелчком. «Все в порядке; я знал, что ты уже готов», - сказал труп, выдохнув зеленоватый гнилой воздух, и Телл проснулся, скатившись с кровати на пол и запутавшись в простынях и одеяле. Было четыре часа утра. Первые лучи света начинали проникать между зданиями перед окнами его квартиры. Телл оделся и курил одну сигарету за другой, пока не пришло время идти на работу.

     В субботу, примерно в одиннадцать часов - они работали шестидневную неделю, чтобы успеть к сроку, поставленному Дэлтри, - Телл вошел в туалет третьего этажа помочиться. Он встал сразу за дверью, едва войдя в туалет, потер виски и затем посмотрел на ряд кабин.

     Ничего не было видно. Он смотрел на них под неудачным углом.

     «Ну и хрен с ним! - подумал он. - Провались эти кроссовки пропадом! Помочись и уходи отсюда!» Он медленно подошел к писсуару и расстегнул ширинку. Понадобилось время, чтобы моча наконец потекла.

     На выходе туалета Телл снова остановился, склонив голову набок подобно псу Нипперу на старых наклейках компании «Виктор», и повернулся кругом. Он медленно зашел за угол и остановился, как только увидел дверь первой кабины. Грязные белые кроссовки все еще находились на месте. Здание, вестное как «Мьюзик-сити», было почти пустым, пустым, как это бывает в субботнее утро, однако кроссовки находились на месте.

     Взгляд Телла задержался на мухе, ползущей рядом с дверцей кабины. Он следил за ней с какой-то бессмысленной жадностью, следил за тем, как она проползла под дверью кабины и вскарабкалась на грязный носок одной кроссовок. Там она замерла, а потом свалилась мертвой. Свалилась в растущую кучку мертвых насекомых вокруг кроссовок. Без всякого удивления Телл увидел (он действительно не испытывал удивления) среди мух двух небольших пауков и одного крупного таракана, лежащего на спине, словно перевернутая черепаха.

     Телл вышел туалета широким свободным шагом, но продвижение к студиям казалось ему очень странным: создавалось впечатление, что шел не он, а здание текло ему навстречу, вокруг него, подобно речной стремнине, огибающей скалу.

     «Когда я вернусь обратно, я скажу Полу, что неважно чувствую себя, и пойду домой», - подумал он, но не сделал этого. Все утро у Пола было неустойчивое раздраженное настроение, и Телл знал, что отчасти (или полностью) это зависело от него. А вдруг Пол уволит его, просто так, чтобы досадить? Неделю назад он засмеялся бы над такой мыслью. Но неделю назад Телл все еще верил в то, что внушили ему, когда он становился взрослым: настоящие друзья - , это друзья на всю жнь, а прраки существуют только в сказках. Теперь он начал задумываться над тем, что, может быть, каким-то образом перепутал эти два постулата.

     - Блудный сын вернулся, - сказал Дженнингс не оборачиваясь, когда Телл открыл вторую двух дверей студии - ту, которая называлась дверью «мертвого пространства». - А мне уж показалось, что ты умер там, Джонни.

     - Нет, - ответил Телл. - Умер, но не я.

 

***

 

     Это действительно был пррак, и Телл узнал чей за день до того, как микширование записей Дэлтри и его отношения с Полом Дженнингсом закончились. Но еще до этого проошло очень много событий. За исключением того, что все они были похожи одно на другое, как установленные через милю столбы вроде тех, что на Пенсильванском шоссе, и вещали о непрерывном приближении Джона Телла к нервному срыву. Он понимал, что происходит, но не мог помешать этому. Казалось, не он едет по этой дороге, а его везут.

     Сначала направление его действий было четким и простым: бегай туалета на третьем этаже и постарайся забыть и не думать о кроссовках. Просто отключись от них. Погрузи их в темноту.

     Однако он не мог заставить себя сделать это. Образ кроссовок возникал в его воображении в самое неподходящее время и набрасывался на него, как старая беда. Вот он сидит дома, смотрит Си-Эн-Эн или какое-нибудь глупое шоу по телику и вдруг неожиданно начинает думать о мухах или об уборщице, которая меняет туалетную бумагу в кабине и не замечает совершенно очевидного. Затем смотрит на часы и видит, что прошел целый час. Иногда больше.

     Некоторое время он думал о том, что это всего лишь чья-то зловещая шутка. Пол замешан в ней и, наверное, толстяк «Янус-мьюзик» - Телл замечал, что они часто разговаривают друг с другом, а ведь иногда они поглядывали в его сторону и смеялись, правда? Швейцар тоже был неплохим кандидатом со своим «Кэмелом» и холодным скептическим взглядом. А вот Джорджи не имел к этому отношения. Джорджи не смог бы сохранить это в секрете, даже если бы Пол заставил его, но все остальные выглядели хорошими кандидатами. Пару дней Телл даже обдумывал возможность того, что Роджер Дэлтри сам мог ъявить желание надеть плохо зашнурованные белые кроссовки.

     Хотя Телл понимал, что все эти мысли всего лишь параноидальные фантазии, прнание этого факта не приводило к их исчезновению. Он заставлял их исчезнуть, настаивал, что не существует никакого заговора во главе с Дженнингсом, нацеленного против него. И ум отвечал: да, ты прав, все это очень разумно. Но через пять часов - или, может быть, всего через двадцать минут - в его воображении возникала группа, сидящая вокруг стола в «Десмондс стейк-хаусе», в двух кварталах отсюда по направлению к центру: Пол, непрерывно курящий швейцар, любитель тяжелого рока, а также затянутые в кожу группы; может быть, даже тощий парень «Снэппи-кардс». Все они едят креветок и пьют. И смеются, разумеется. Смеются над ним, в то время как грязные белые кроссовки, которые они носят по очереди, лежат под столом в мятом коричневом пакете.

     Телл даже видел этот коричневый пакет - вот как далеко все зашло.

     Однако эта недолгая фантазия не была худшей. Худшее состояло в том, что туалет на третьем этаже приобрел просто невероятную силу притяжения. Казалось, там находился мощный магнит, а карманы Телла набиты железными опилками. Если бы кто-то сказал ему об этом, Телл просто рассмеялся бы. Или, может быть, промолчал подобно человеку, всерьез подыскивающему метафору. Но это чувство охватывало его всякий раз, когда он проходил мимо туалета по пути к студиям или лифтам. Его так и тянуло свернуть к двери туалета. Это было ужасное чувство, похожее на то, как человека может притягивать к себе открытое окно в высоком здании. Или подобное тому, как вы беспомощно глядите, словно со стороны, а сами поднимаете пистолет и стреляете себе в рот.

     Ему хотелось снова заглянуть туда. Он понимал, что этого и будет достаточно, чтобы навсегда покончить с наваждением, но это не имело значения. Ему хотелось заглянуть в туалет.

     Каждый раз, когда он проходил мимо, он чувствовал просто душевную тягу.

     В своих снах он снова и снова открывал дверцу той кабины, чтобы заглянуть внутрь.

     Как следует посмотреть внутрь.

     И он, казалось, не мог никому рассказать об этом. Телл знал, что было бы лучше, если бы он с кем-то поделился своими чувствами. Понимал, что, если бы лил их кому-то, они менились бы, приобрели другие очертания, может быть, даже появилось что-то, позволяющее ему держать их под контролем. Дважды он заходил в бары и пытался заговорить с кем-нибудь, кто сидел рядом с ним. Там, считал Телл, разговаривать было проще всего. Разговоры в барах стоят очень дешево, словно на распродаже.

     При встрече со своим первым собеседником Телл едва успел открыть рот, как тот начал читать ему лекцию относительно достоинств бейсбольной команды «Янки» и ее игрока Джорджа Стейнбреннера.

     Стейнбреннер настолько нравился этому типу, что Телл был не в состоянии перевести разговор на любой другой предмет. Пришлось отказаться от бесплодных попыток.

     В другой раз Теллу удалось завести достаточно общий разговор с мужчиной, походившим на строительного рабочего. Они поговорили о погоде, затем о бейсболе (к счастью, этот собеседник не был безумным любителем спорта) и перешли к вопросу о том, как трудно .найти работу в Нью-Йорке. Телл вспотел. Ему казалось, что он занимается тяжелой фической работой - к примеру, катит тачку с бетоном вверх по пологому уклону, - но в то же время он чувствовал, что дело идет на лад.

     Мужчина, похожий на строительного рабочего, пил коктейль «Блэк рашен». Телл остановил свой выбор на пиве. Ему казалось, что пиво выходит через его поры, как только он выпивает его, но после того как он купил мужчине пару коктейлей, а тот поставил Теллу пару литровых кружек пива, Телл заставил себя начать разговор на интересующую то тему.

     - Хочешь услышать что-то по-настоящему странное? - спросил Телл.

     - Ты педераст? - тут же спросил его мужчина, похожий на строительного рабочего, прежде чем Телл успел сказать что-то еще. Мужчина повернулся на стуле и посмотрел на Телла с дружеским любопытством.

     - Я хочу сказать, мне это без разницы, но у меня появилось такое чувство, и я сразу хочу предупредить тебя, что этим делом не занимаюсь. Сразу, чтобы потом не было недопонимания, верно?

     - Нет, я не гомик, - сказал Телл.

     - Вот как? Тогда что же это такое по-настоящему странное?

     - Что?

     - Ты упомянул что-то по-настоящему странное.

     - Нет, пожалуй, в этом нет ничего особенно странного, - ответил Телл. Затем посмотрел на часы и сказал, что уже поздно.

 

***

 

     За три дня до завершения микширования записей Дэлтри Телл вышел студии «Ф», чтобы помочиться. Теперь, когда у него возникала такая необходимость, он пользовался туалетом ни шестом этаже. Сначала - на четвертом, потом на пятом, но эти туалеты были расположены прямо над туалетом на третьем этаже. Теллу показалось, что хозяин кроссовок лучает свое молчаливое влияние через перекрытия и словно тянет его к себе. А вот туалет шестого этажа находился на противоположной стороне здания, и там Телл не испытывал никакого постороннего влияния.

     По пути к лифту он быстро прошел мимо столика швейцара, моргнул и внезапно вместо того, чтобы войти в кабину лифта, оказался в туалете третьего этажа. Дверь на пневматическом тормозе медленно закрылась за ним. Еще никогда он не испытывал такого страха. Отчасти -за кроссовок, но главным образом -за того, что он почувствовал, как его жни исчезли от трех до шести секунд. Впервые Телл ощутил, что у него в мозгу проошло короткое замыкание.

     Он не знал, сколько времени простоял здесь, но внезапно дверь позади него распахнулась, больно ударив его по спине. Это был Пол Дженнингс.

     - Извини меня, Джонни, - сказал он. - Я не знал, что ты выбрал этот туалет для медитации.

     Дженнингс прошел мимо Телла, не ожидая ответа, и направился к кабинам. Позднее Телл подумал, что ответа все равно не последовало бы - его язык, казалось, примерз к небу. Телл сумел заставить себя подойти к ближайшему писсуару, поступил так лишь потому, чтобы не доставить Дженнингсу удовольствия, если он просто повернется и выскочит туалета. Еще совсем недавно он считал Пола своим другом - может быть, своим единственным другом, по крайней мере в Нью-Йорке.

     Времена действительно меняются.

     Телл постоял у писсуара секунд десять, даже не расстегивая ширинку, затем спустил воду. После этого он пошел к двери, остановился, повернулся кругом, сделал два быстрых бесшумных шага на носках, наклонился и заглянул под дверцу первой кабины. Там он увидел кроссовки - теперь в окружении кучи мертвых мух. И там же оказались мягкие кожаные мокасины Дженнингса. Телл увидел нечто похожее на двойную экспозицию или один дешевых эффектов, применявшихся в старой телевионной программе Топпера. Сначала он видел мокасины Пола сквозь кроссовки; затем кроссовки, казалось, густели, и он видел их сквозь мокасины, словно Пол превратился в пррак. Правда, даже когда Телл смотрел сквозь них, мокасины Пола двигались, тогда как кроссовки оставались, как обычно, неподвижными.

     Телл вышел туалета. Впервые за две недели он чувствовал себя спокойным.

 

***

 

     На следующий день он сделал то, что ему, наверное, следовало сделать с самого начала: пригласил Джорджи Ронклера пообедать с ним. Он спросил его, не слышал ли Джорджи каких-нибудь странных рассказов или слухов, связанных со зданием, которое называлось раньше «Мьюзик-сити». Почему такая мысль не пришла ему в голову раньше, оставалось загадкой. Телл знал лишь одно: то, что проошло вчера, словно прояснило его мышление подобно сильной пощечине или ледяной воде, которую плеснули ему в лицо. Джорджи мог и не знать ничего, а мог и знать. Он работал с Полом по крайней мере семь лет, и часто - в «Мьюзик-сити».

     - А, ты имеешь в виду пррак? - сказал Джорджи и рассмеялся. Они сидели в «Картинсе», ресторане на Шестой авеню. Здесь было шумно, как бывает обычно во время обеденного перерыва. Джорджи откусил от своего бутерброда, прожевал, проглотил и отпил крем-соды через пару соломинок, торчащих бутылки. - Кто сказал тебе об этом, Джонни?

     - Не помню, кто-то обслуживающего персонала, - ответил Телл. Голос его звучал совершенно спокойно.

     - Ты уверен, что сам не видел его? - спросил Джонни и подмигнул. Помощник Дженнингса, проработавший с ним столько лет, не умел шутить, но вопрос больше всего походил на шутку.

     - Нет. - Телл и вправду не видел никакого пррака. Всего лишь кроссовки и валяющихся вокруг них мертвых мух.

     - Видишь ли, сейчас разговоры об этом прекратились, но было время, когда о прраке говорили буквально все. О том, что привидение поселилось в «Мьюзик-сити». Оно жило прямо там, на третьем этаже, в сортире. - Джорджи поднял руки, потряс ими около своих румяных щек, промурлыкал несколько пот «Сумеречной зоны» и попытался напустить на себя зловещий вид. Впрочем, все его усилия оказались напрасными.

     - Да, - кивнул Телл. - Именно так мне и рассказали. Но парень на том и кончил, может, больше ничего не знал. Просто засмеялся и ушел.

     - Это случилось еще до того, как я начал работать с Полом. Он и рассказал мне об этом.

     - А он сам никогда не видел этого пррака? - спросил Телл, уже зная ответ. Вчера Пол сидел внутри пррака. И если уж быть совсем вульгарным, - испражнялся внутри него.

     - Нет, он всегда посмеивался над этим. - Джорджи положил на стол свой бутерброд. - Ты ведь знаешь, что с ним иногда происходит. Он делается таким озлобленным. - Когда ему приходилось говорить оком-то что-нибудь не очень хорошее, Джорджи начинал немного заикаться.

     - Я знаю. Но не будем говорить о Поле. Кто был этот пррак? Что с ним случилось?

     - Он занимался продажей наркотиков, - ответил Джорджи.

     - Это было году в семьдесят втором или семьдесят третьем, Пол тогда только начинал свою карьеру. Он был всего лишь помощником микшера. Как раз перед тем, как наступил крис.

     Телл кивнул. С 1975 по 1980 год индустрия рока попала в штилевую полосу. Молодежь тратила деньги на видеоигры вместо пластинок. Ученые мужи уже, наверное, в пятидесятый раз, начиню с 1955 года, предсказывали кончину рок-н-ролла. И снова, как и в прошлом, труп оказался очень живучим.

     Видеоигры вышли моды, а музыкальное ТВ приобрело популярность. Из Англии прибыла новая волна музыкантов. Брюс Спрингстин выпустил альбом «Рожден в США».

     Начали увлекаться рэпом и хип-хопом, что принесло и немалые прибыли.

     - До криса граммофонные компании и их служащие накануне крупных шоу доставляли за кулисы большие партии кокаина в своих атташе-кейсах, - продолжал Джорджи. - В то время я занимался микшированием концертов и видел, как все это происходит. Был один исполнитель - он умер в семьдесят восьмом. Если бы я назвал его имя, оно оказалось бы тебе очень знакомым. Перед каждым концертом его фирма доставляла ему банку с оливками. Банка прибывала в красивой цветной бумаге с ленточками и бантами, только внутри вместо жидкости оливки были пересыпаны кокаином. Он опускал ягоду в белом порошке в свой коктейль, и называл его «взрывчатый мартини».

     - Готов поспорить, такой коктейль и на самом деле был взрывчатым, - сказал Телл.

     - Так вот, в то время многие считали кокаин чем-то вроде витамина, - сказал Джорджи. - Они заявляли, что к нему не привыкаешь, как к героину, и не испытываешь похмелья на другой день, как от спиртного. И потому вот в этом здании, в «Мьюзик-сити», был настоящий кокаиновый снегопад. Принимали, конечно, и таблетки, марихуану и гашиш, однако наибольшей популярностью пользовался кокаин. И вот этот парень...

     - Ты не помнишь его имени?

     - Не знаю, - пожал плечами Джорджи. - Пол не называл его, а я никогда не слышал его имени от кого-то здешних.

     По крайней мере не помню. Вот только припоминаю, что он был похож на рассыльного, одного тех, что доставляют заказы кафе и закусочных, - все время видишь их в лифтах с кофе, булочками и пончиками. Только вместо кофе он привозил наркотики. Видели этого парня два или три раза в неделю. Он поднимался на верхний этаж и оттуда спускался вн, обслуживая своих клиентов. Через руку у него было перекинуто пальто, и в той же руке он держал кейс крокодиловой кожи. Пальто прикрывало наручник, которым кейс был прикован к кисти. Он носил на руке это пальто даже в жаркие дни. Но мне кажется, кто-то все-таки заметил наручник.

     - Прости, не расслышал. Заметил что?

     - Наручник! - выпалил Джорджи. Изо рта у него полетели крошки бутерброда, и он тут же густо покраснел. - Боже, Джонни, вини меня.

     - Ничего страшного. Хочешь еще крем-соды?

     - Да, спасибо, - благодарно отозвался Джорджи.

     Телл сделал знак официантке.

     - Значит, он занимался доставкой наркотиков, - пронес Телл, главным образом для того, чтобы успокоить Джорджи. Тот вытирал губы салфеткой.

     - Совершенно верно. - Официантка принесла; новую бутылку крем-соды, и Джорджи сделал несколько глотков. - Когда этот парень выходил лифта на восьмом этаже, его кейс был полон кокаина. А уже на первом там оказывались одни лишь деньги.

     - Лучший способ добывать деньги с тех пор, как алхимики занимались превращением свинца в золото, - кивнул Телл.

     - Точно. Но в итоге волшебству пришел конец. В один прекрасный день он сумел спуститься только до третьего этажа. Его прикончили в туалете.

     - Ножом?

     - Насколько мне вестно, кто-то открыл дверцу кабины, в которой он сидел, и воткнул ему в глаз карандаш.

     На мгновение Телл увидел так же отчетливо, как видел сейчас смятый коричневый пакет под столиком, - карандаш «Черная красотка Берола», заточенный как игла, пронзает воздух и затем втыкается в середину умленного зрачка. Глазное яблоко лопается... Он поморщился.

     - Ужасно, - кивнул Джорджи.

     - Правда, ужасно? Впрочем, все, может быть, было и не так. Я имею в виду, как его убили. Возможно, кто-то просто ударил его ножом.

     - Да.

     - Но тот, кто убил его, имел при себе какой-то острый инструмент, это уж точно, - сказал Джорджи.

     - Почему ты так думаешь?

     - Сомневаться не приходится. Потому что кейс исчез.

     Телл посмотрел на Джорджи. Он отчетливо видел и это. Еще до того, как Джорджи рассказал ему все остальное, он видел это в своем воображении.

     - Когда приехали копы и сняли парня с толчка, оказалось, что его отрезанная левая рука лежит в унитазе.

     - О-о! - вырвалось у Телла.

     Джорджи посмотрел в свою тарелку. На ней все еще лежала половина бутерброда.

     - Пожалуй, я уже сыт, - сказал он и неловко улыбнулся.

     По пути в студию Телл спросил:

     - Значит, пррак этого парня поселился в туалете.., в туалете на третьем этаже? - И внезапно он засмеялся. Какой бы отвратительной ни представлялась эта история, было что-то забавное в том, что пррак поселился в сортире.

     Джорджи улыбнулся.

     - Ты ведь знаешь, какие бывают люди. Сначала они говорили только об этом. Когда я начал работать с Полом, некоторые утверждали, что видели его в этой кабине. Не всего, только его кроссовки под дверцей.

     - Одни кроссовки? Забавно.

     - Да. Так ты догадываешься, что они выдумывают или им кажется, потому что это рассказывали только те, кто знал того парня, когда он был жив. Эти ребята знали, что он ходил в кроссовках.

     Телл кивнул. В то время, когда проошло убийство, он был наивным деревенским парнем Пенсильвании. Они подошли к «Мьюзик-сити». Когда пересекли вестибюль, направляясь к лифтам, Джорджи сказал:

     - Но ведь ты знаешь, как быстро меняются съемщики в этом здании, особенно с нашей профессией. Сегодня здесь, завтра - там. Я сомневаюсь, что здесь остался хотя бы один человек, который тогда работал, может быть, за исключением Пола и нескольких швейцаров. Никто них не покупал у этого парня наркотики.

     - Пожалуй.

     - Да. Поэтому теперь эту историю вряд ли можно от кого-нибудь услышать, и этого парня "больше никто не видит.

     Они подошли к лифтам.

     - Джорджи, а почему ты все время работаешь с Полом?

     Хотя Джорджи опустил голову и кончики его ушей ярко покраснели, он, казалось, не был удивлен внезапной сменой темы разговора.

     - А почему бы нет? Он заботится обо мне.

     «Ты спишь с ним, Джорджи?» - тут же возник следующий вполне естественный вопрос, проистекающий предыдущего, но Телл не задал его. Просто не осмелился задать. Он боялся, что Джорджи честно на него ответит.

     Телл, который едва мог заставить себя заговорить с незнакомцами и редко дружил с людьми, внезапно обнял Джорджи Ронклера. Джорджи тоже прижался к нему, не поднимая головы. Затем они отошли друг от друга. Открылись дверцы лифта, они поднялись в студию, и микширование продолжилось. А на следующий вечер, в четверть седьмого, когда Джейнингс собирал свои бумаги, подчеркнуто не глядя в его сторону, Телл вошел в туалет третьего этажа, чтобы взглянуть на хозяина белых кроссовок.

     После разговора с Джорджи ему пришла в голову внезапная мысль. Лучше назвать ее ослепительным озарением. Оно заключалось в следующем: иногда можно бавиться от преследования прраков, гоняющихся за тобой всю жнь, если соберешься с духом и встретишься с ними лицом к лицу.

     На этот раз не было разрыва в сознании, никакого ощущения страха.., только медленно и размеренно колотилось сердце. Обострились, казалось, все органы чувств. Телл чувствовал запах хлорки, розовых дезинфекционных кубиков, лежащих в писсуарах. Он видел крохотные трещинки в краске на стенах и ободранные места на трубах. Он слышал стук своих каблуков, когда направлялся к первой кабине.

     Кроссовки были почти засыпаны трупиками мертвых мух и пауков. Сначала их было всего ничего. Насекомым не от чего было умирать, когда кроссовок здесь не было, а кроссовок не было в кабине, пока он не увидел их там.

     - Но почему я? - спросил Телл четким и ясным голосом в тишине.

     Кроссовки не сдвинулись с места, и никто ему не ответил.

     - Я с вами не знаком, никогда с вами не встречался, я не принимаю наркотики, которые вы продавали, и никогда не принимал. Так почему же я?

     Одна кроссовок дернулась. Послышался шорох от движения мертвых мух. Затем кроссовка - это была та, незашнурованная - опустилась на место.

     Телл резким толчком открыл дверцу кабины. Одна петля заскрипела, как в настоящем готическом романе ужасов. И вот он перед ним. Таинственный гость, распишитесь в журнале, пожалуйста, подумал Телл.

     Таинственный гость сидел на унитазе. Одна рука вяло лежала на коленях. Он был именно таким, каким Телл видел его в своих снах, за одним исключением: целой была только одна рука. Вторая кончалась темно-коричневой культей, к которой прилипло еще несколько мух. Только сейчас Телл понял, что он раньше не обращал внимания на брюки хозяина .кроссовок. Разве не замечаешь спущенных на ботинки брюк, если заглядываешь под дверцу кабины. В них что-то беспомощно комичное, или просто беззащитное, или одно в зависимости от другого. Телл не видел брюк хозяина кроссовок потому, что они были подняты, пояс затянут и «молния» прорехи застегнута. Брюки были старомодного фасона, с широким клешем. Телл попытался вспомнить, когда вышли моды расклешенные брюки, и не смог. Хозяин кроссовок носил синюю рабочую рубашку, причем ни каждом кармане был вышит земной шар. Свои волосы он зачесывал направо. Телл заметил, что в проборе тоже лежали мертвые мухи. Пальто, о котором говорил Джорджи, висело на крючке обратной стороне двери. На опущенных плечах тоже лежали мертвые мухи.

     Послышался звук, напоминающий скрежет ржавой дверной петли. Его дали сухожилия в шее мертвого мужчины, понял Телл. Хозяин кроссовок поднимал голову. Теперь он смотрел на Телла, и Телл увидел без особого удивления, что если исключить два дюйма карандаша, торчащего правой глазницы, это то же самое лицо, которое смотрело на него каждое утро во время бритья. Хозяин кроссовок был Теплом, и Телл был хозяином кроссовок.

     - Я знал, что ты готов, - сказал сидевший на унитазе самому себе хриплым монотонным голосом человека, не пользовавшегося своими голосовыми связками в течение долгого времени.

     - Нет, я не готов, - ответил Телл. - Уходи прочь.

     - Ты готов узнать правду, вот что я имел в виду, - сказал двойник Телла, и Телл, стоящий у входа в кабину, увидел круги белого порошка вокруг ноздрей Телла, сидящего на унитазе. Значит, он не только торговал кокаином, но и употреблял его сам. Он зашел сюда, чтобы сделать маленькую понюшку.

     Кто-то открыл дверцу кабины и вонзил карандаш ему в глаз. Но кто убивает людей карандашом? Скорее всего тот, кто совершает преступление не раздумывая...

     - Ну, это можно назвать импульсом, - сказал хозяин кроссовок своим хриплым и монотонным голосом. - Самое знаменитое в мире преступление, совершенное импульсивно.

     И Телл - тот Телл, что стоял у дверцы кабины, - понял, что проошло на самом деле. Не важно, что там думал Джорджи. Убийца не заглядывал под дверцу кабины, а хозяин кроссовок забыл накинуть крючок. Два совпадения, которые при иных обстоятельствах привели бы только .к поспешному винению и уходу. На сей раз это кончилось убийством, совершенным экспромтом.

     - Я не забыл накинуть крючок, - хрипло пронес хозяин кроссовок. - Он был сломан.

     Да, конечно, крючок был сломан. Но это не имело никакого значения. А карандаш? Телл был убежден, что убийца держал его в руке, когда открыл дверцу кабины, но не как орудие убийства. Он держал его лишь потому, что иногда хочется что-то держать в руке - сигарету, связку ключей, ручку или карандаш, чтобы что-то вертеть в руках. Телл подумал, что, возможно, карандаш вонзился в глаз хозяина кроссовок еще до того, как убийца решил воткнуть его туда. Затем, по-видимому, убийца тоже покупал кокаин и знал, что находится в кейсе. Он закрыл за собой дверь, оставив жертву сидеть на унитазе, вышел здания, нашел.., нашел что-то...

     - Он пошел в скобяной магазин, что в пяти кварталах отсюда, и купил слесарную ножовку, - пронес хозяин кроссовок. И Телл внезапно понял, что у него теперь не его лицо, а человека лет тридцати, смутно напоминающего индейца. У Телла были светлые волосы и такими же сначала были волосы трупа, но сейчас они стали матовыми, черного цвета.

     Внезапно Телл понял кое-что еще - когда люди встречаются с прраками, они всегда сначала видят самих себя. Почему?

     Да по той же причине, по какой водолазы останавливаются во время подъема. Они знают, что, если будут подниматься слишком быстро, у них в крови начнут выделяться пузырьки азота и это может привести к мучениям, даже к смерти. И здесь людям угрожала кессонная болезнь, воздушная эмболия.

     - Восприятие меняется после того, как вы минуете то, что является естественным, правда? - хрипло спросил Телл. - Именно поэтому жнь была для меня последнее время такой необыкновенной. Что-то внутри меня собиралось с силами, чтобы.., ну, чтобы встретиться с вами.

     Мертвец пожал плечами. Мертвые мухи веером посыпались вн.

     - Расскажи мне об этом, Капустная Голова, - попросил он. - У тебя ведь есть голова на плечах. II Ночные кошмары.

     - Хорошо, - сказал Телл. - Расскажу. Он заплатил за слесарную пилу. Продавец положил ее в пакет, и он вернулся обратно. Он ничуть не беспокоился. В конце концов, если кто-то уже обнаружил вас, он сейчас же узнает об этом - у двери будет стоять целая толпа. По крайней мере так он считал. Может быть, и копы успеют приехать тоже. А если все будет выглядеть нормально, он войдет в кабину и заберет кейс.

     - Сначала он попытался перепилить цепь, - пронес хриплый голос. - Когда это не получилось, он отпилил руку.

     Они смотрели друг на друга. Телл внезапно понял, что видит сиденье унитаза и грязные белые плитки на задней стенке позади трупа.., труп превращался наконец в настоящего пррака.

     - Теперь ты понимаешь? - спросил он Телла. - Понимаешь, почему этим человеком стал именно ты?

     - Да. Вы должны были рассказать кому-то о случившемся.

     - Нет. История - дерьмо, - пронес пррак, а затем улыбнулся такой злобной улыбкой, что Телла охватил ужас. - Но иногда знание приносит какую-то пользу.., если ты все еще жив, конечно. - Труп замолчал. - Ты забыл спросить своего друга Джорджи о чем-то важном, Телл. Об этом он вряд ли честно тебе рассказал бы.

     - О чем именно?

     - спросил Телл, но он больше не был уверен, что ему действительно хочется это знать.

     - Ты не спросил его, кто был самым крупным моим покупателем на третьем этаже. Кто остался должен мне почти восемь тысяч долларов. Кого мне пришлось перестать снабжать кокаином. Кто отправился в клинику для больных наркоманией на Род-Айленде и вылечился через два месяца после моей смерти. Кто теперь даже слышать не хочет о белом порошке. Джорджи тогда здесь еще не было, но, мне кажется, он все равно знает ответы на все эти вопросы. Знает, потому что слышит, о чем говорят вокруг него. Ты заметил, что в присутствии Джорджи ведутся разговоры, словно его даже и нет рядом?

     Телл кивнул.

     - И хотя он чуть заикается, в мозгу у него никакого заикания нет. Я думаю, что он все знает. Он Никогда не расскажет об этом, Телл, но думаю, что он знает.

     Лицо снова начало меняться, и теперь черты, выплывающие первобытного тумана, стали мрачными и резко очерченными. Черты лица Пола Дженнингса.

     - Нет, - прошептал Телл.

     - В кейсе было больше тридцати тысяч долларов, - пронес мертвец с лицом Пола. - Из этих денег он заплатил за лечение.., и еще осталось немало для его других пороков, от которых он не отказался.

     И внезапно фигура на сиденье унитаза начала расплываться, становиться все прозрачнее и исчезать. Через несколько мгновений ее уже не было. Телл посмотрел на пол и увидел, что мухи тоже исчезли.

     Ему больше не хотелось в туалет. Он вернулся в комнату управления, сказал Полу Дженнингсу, что он безнадежный ублюдок, остановился на несколько секунд, чтобы насладиться потрясенным выражением его лица, и вышел студии. Он не останется без работы, последуют новые предложения. Телл знал, что он хороший профессионал и может на них рассчитывать. Знать это, однако, было для него откровением. Пусть не первым откровением, случившимся сегодня, но, несомненно, лучшим.

     Когда Телл вернулся к себе в квартиру, он первым делом отправился в сортир. Необходимость облегчиться вернулась к нему - не просто вернулась, а требовала к себе внимания. Но в этом не было ничего плохого - еще одно доказательство, что ты жив. - Человек, у которого естественные отправления происходят регулярно, - счастливый человек, - сказал он, обращаясь к стенам, покрытым белой плиткой. Он повернулся немного, взял последний выпуск журнала «Роллинг Стоунз» с того места, где оставил его прошлый раз, на бачке, открыл на странице с колонкой «Заметки о разном» и принялся за чтение.