Ли Киллоу. "Веритэ"-драма

 

 

   ----------------------------------------------------------------------

   Lee Killoy (1988). Пер. - Ю.Зубцов

   Журнал "Фантакрим-MEGA"

   & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000

   ----------------------------------------------------------------------

 

 

   В серые, пасмурные дни, когда небо застлано тяжелыми, набрякшими скорым

дождем, облаками, а порывы ледяного ветра пронывают до костей,  я  часто

думаю о Брайане Эларе. Мне почему-то видится, что мы  стоим  в  песчаном

саду - в настоящем, где я не бывала  никогда,  -  окруженные  причудливыми

ломами  неземных  скал,  а  между  ними  до  самого  горонта   тянутся

бесконечные дюны разноцветного песка. И у нас  под  ногами  тоже  песок  -

ослепительно белый и мелкий,  как  сахарная  пудра.  Но  под  ним  -  слой

другого, ярко-алого песка. И цепочка следов между нами: глубоких и  оттого

алых, словно каждый отпечаток заполнен кровью...

 

 

   Гейтсайд еще только приходил  в  себя  после  холодной  зимы,  когда  я

приехала в театр Блу Орион, чтобы участвовать  в  постановке  новой  пьесы

Захарии Виганда. Нкие облака лениво сползали  на  город  с  горы  Дайана

Маунтин, где, невидимый за их плотной завесой, лежал знаменитый космопорт.

Ветер поднимал и разбрасывал по улицам остатки не стаявшего еще снега. Мое

пальто какого-то новомодного морозочувствительного меха  распушилось  и

жалось ко мне перепуганным котенком - не столько, кажется, согревая  меня,

сколько стремясь согреться само. В общем, тех  считанных  секунд,  пока  я

расплачивалась с таксистом и переходила  потом  через  улицу,  мне  вполне

хватило, чтобы с тоской вспомнить о сценарии фильма,  который  я  отвергла

ради работы здесь. Сценарий-то не бог весть какой, но съемки планировались

в Южной Италии!..

   Я толкнула дверь служебного входа, и навстречу мне шагнул -за  стойки

швейцар,  готовый  тут  же   выпроводить      храма   искусства   любого

непосвященного.

   - Что вам угодно... - но тут он узнал меня и расцвел в  улыбке.  -  Ах,

простите! С приездом вас, мисс Делакур!  Мистер  Элар  говорил,  что  вы

будете со дня на день. Добро пожаловать! Позвольте поздравить -  вас  ведь

выдвинули на премию Тони за роль Симоны в "Безмолвном громе". Надеюсь, что

вы выиграете. Скажите, а в фильме по этой пьесе вы тоже будете играть?

   Поток его красноречия наконец иссяк. Я улыбнулась.

   - Если мой агент чего-то стоит, то наверняка буду.

   - Это будет  замечательно!  Простите,  что  задерживаю,  но  нельзя  ли

попросить ваш автограф? - и он уже нырнул  за  свою  стойку,  чтобы  через

секунду влечь оттуда пухлый альбом, который, видимо,  специально  держал

на подобные случаи.

   Я перелистала страницы и убедилась, что попадаю в компанию небожителей:

до меня здесь уже расписались Иден Лайл, Лиллит  Меннор,  Уолтер  Фонтейн,

Майя Чеплейн. Что ж, приятно, что швейцар счел меня достойной.  Выводя  на

чистой странице сложно сплетенными прописными буквами  "Нуар  Делакур",  я

подумала, что швейцар, впрочем, не первый, удостоивший меня такой чести. А

теперь есть хорошие шансы, что и не последний: само имя Захарии Виганда на

афише гарантировало очередь длиной в милю страждущих лишнего  билетика.

Ну, а имя режиссера Брайана Элара легко эту  очередь  удваивало.  Элар

был увенчан целой уймой  Тони  и  Оскаров  и  обласкан  вниманием  ведущих

критиков  мира.  К   тому   же   "Песчаный   сад"   был   "веритэ"-драмой.

Импровационный театр и бессюжетные пьесы давно  уже  завоевали  всеобщую

популярность,  но  и  она  меркла  в  сравнении  с   любовью   публики   к

театру-"веритэ". И предложение сыграть роль  Аллегры  Найтингейл  в  новой

пьесе было посерьезнее альбома швейцара.

   "Да он  чуть  не  на  коленях  умолял!"  -  захлебываясь  от  восторга,

пересказывал  мне  это  предложение  агент.  И  хотя  звучало  это  вполне

абсурдно, я знала, что Кэрол Гарднер не склонен  к  преувеличениям.  А  уж

коль скоро режиссер полета Элара готов стоять на коленях перед  скромной

актрисой... Продюсер того дурацкого фильма и не думал стоять  на  коленях.

Нет, положительно, у Южной Италии не было никаких шансов на успех.

   Я протянула швейцару его альбом.

   - Не подскажете, где мне найти мистера Элара?

   - Ну, конечно, он сейчас  на  сцене,  вместе  с  остальными.  Прямо  по

коридору, потом направо.

   Я наконец отогрелась. Да и  пальто,  кажется,  успокоилось  и  облегало

фигуру уже не так отчаянно. Но, проходя мимо зеркальной стены, я  даже  не

взглянула на себя; было и  так  ясно,  что  моя  прическа  не  выдерживает

никакой критики. Ничего с этим поделать было нельзя - парикмахеры по всему

миру чуть не рыдали, если им приходилось иметь дело со  мной,  и  называли

мои волосы ртутью. Вот и  сейчас  сорокаминутные  усилия  лучших  мастеров

Рауля пошли прахом -за двух-трех порывов  ветра  на  улице.  На  ходу  я

вытащила бесполезные шпильки и встряхнула  головой,  отбрасывая  за  спину

тяжелую и непослушную гриву.

   Я люблю театры. Конечно, когда они в дни премьер заполнены восторженной

публикой - кто их не любит. Но свое, совсем особое очарование есть и в  их

просторной пустоте и тишине, где прячутся прраки еще не рожденных героев

и героинь и шелестят давно отзвучавшие овации. И я, пока шла по  коридору,

слушала этот шелест и распугивала своими шагами  прраков.  Но,  войдя  в

темный  зрительный  зал,  стряхнула  эту  сладкую  чушь  и,  спускаясь  по

наклонному проходу, уже переключила все  внимание  на  людей,  стоявших  в

освещенном пятне посредине сцены.

   Двое трех были мне знакомы. Классический профиль и золотистые  кудри

Томми Себастьяна казались скопированными с античной  вазы  -  как,  вполне

возможно, и было на самом деле. В противоположность ему лицо  Майлса  Рида

было столь  непримечательно,  что  никакими  усилиями  не  удерживалось  в

памяти. Майлс  принадлежал  к  числу  тех  актеров,  которые  будто  и  не

существовали вне сцены,  а  на  сцене  всякий  раз  оказывались  настолько

безупречно чистым холстом, что любой  режиссер  мог  образить  все,  что

угодно. На сей раз Майлс был наголо брит.

   Третий, незнакомый мне, наверняка и был Брайаном Эларом. Он  оказался

ниже ростом, чем я ожидала, - едва доставал Томми макушкой до  плеча.  При

этом он лучал  такую  мощную  энергию,  что  даже  я,  стоя  в  проходе,

почувствовала ее.  Его  крупное  лицо  с  резкими,  неправильными  чертами

властно притягивало и не отпускало взгляд.

   По-прежнему незамеченная, я добралась до сцены и только здесь заявила о

своем присутствии:

   - Добрый день, джентльмены!

   Они дружно обернулись и начали щуриться, стараясь  разглядеть  меня  за

рамками своего светлого круга.

   - Нуар! - Майлс первым узнал меня и шагнул навстречу, протягивая  руку,

чтобы помочь подняться по лесенке. - Привет и поздравления  -  думаю,  что

Тони уже у тебя в кармане.

   Со  времени  нашей  последней  встречи  даже   голос   его   менился,

превратившись мягкого густого баритона в какой-то шелестящий фальцет.

   Томми одарил меня воздушным поцелуем.

   - Душа моя! "Приди, прекрасная, как ночь!"

   Я сжала руку Майлса, благодаря за добрые  слова,  потом  повернулась  к

Томми.

   - Очень мило с твоей стороны, привет. Только скажи, почему ты  ни  разу

не осилил ни одного стихотворения целиком, ограничиваясь самыми  расхожими

строчками?

   - Ну, знаешь, на  большинство  и  это  проводит  вполне  негладимое

впечатление, - ничуть не смутившись, осклабился Томми.

   - Добрый день, мисс Делакур, - кивнул мне Брайан Элар. Голос  у  него

оказался неожиданно нкий, исходивший откуда-то глубин широкой грудной

клетки.

   - Очень рада познакомиться. И предвкушаю интересную работу.

   Улыбаясь, я протянула ему руку, и она повисла в воздухе. Брайан  Элар

сделал вид, что не заметил моего жеста. На секунду-другую  я  растерялась,

ощущая себя полной идиоткой.

   В свое время Брайан Элар прославился совершенно небежными  и  очень

бурными романами с исполнительницами главных ролей в  каждой  новой  своей

постановке. Эту "суперсерию" сумела прервать  Пиа  Фишер,  которая  прочно

обосновалась в жни великого режиссера. Год назад она погибла. "Возможно,

эта трагедия и наложила свой отпечаток на  нынешнее  отношение  Элара  к

женщинам", подумала я, убрала руку и улыбнулась собственной растерянности.

И в  ту  же  секунду  поймала  на  себе  цепкий  и  проницательный  взгляд

режиссера. Глаза у него были даже не карие, а какие-то именно  коричневые,

иначе не скажешь. Но прежде, чем я смогла оценить значение этого  взгляда,

он шагнул к четырем стульям, стоявшим в глубине сцены.

   - Что ж, все в сборе, думаю, можно начинать работу.

 

 

   На трех стульях лежали довольно тощие  тетрадки  с  именами  героев  на

обложках. Я нашла  стул  Аллегры  Найтингейл  и  села  на  него.  Тетрадки

содержали наши роли - если только так можно сказать, потому что ни реплик,

ни расписанных сцен там не было и быть не могло.  Всего  этого  просто  не

существует в театре-"веритэ". Роль здесь - биография, героя. Именно это  и

делает "веритэ"-драму уникальной. Именно биографии своих героев, а никакие

не реплики и придется нам учить, вживаясь в образ до тех пор, пока  мы  не

сможем в любое время дня и ночи с точностью до мельчайших деталей сказать,

как  поведет  себя  наш  персонаж  в  любой   предложенной   ситуации.   И

взаимодействие настоящих героев, воплощенных  в  нас,  и  увидят  зрители.

Причем  два  одинаковых  спектакля  в  театре-"веритэ"  невозможны:  любая

интонация голоса, повседневные мелкие  менения  во  внешности  меняют  и

реакцию героев. Каждый  вечер  спектакль  завершается  иначе,  чем  вчера.

Эта-то подвижная природа театра-"веритэ",  сходная,  пожалуй,  с  природой

самой жни, и притягивает зрителя.

   Я открыла тетрадь. На первой странице была  расписана  начальная  сцена

пьесы, далее шел гипотетический ее  сюжет  -  он  все-таки  был.  Создавая

героев, автор, естественно, предполагал, как они поведут себя  в  той  или

иной ситуации. Однако  это  были  именно  предположения:  последнее  слово

оставалось за актерами.

   - Просмотрите этот сценарий, - попросил Брайан.

   Хотя я уже читала его в  кабинете  у  Кэрола  Гарднера,  но  пролистала

тетрадку снова. Тем же  занялись  и  остальные.  Брайан,  ожидая  пока  мы

закончим, расхаживал взад-вперед  по  сцене,  и  на  каждом  повороте  его

коричневые глаза на секунду задерживались на мне.

   Сюжет был довольно прост. Аллегра Найтингейл и Джонатан Клей -  юные  и

влюбленные друг в  друга  по  уши.  Но,  кроме  того,  Джонатан  -  еще  и

бнесмен, причем несколько авантюрного склада.  Фортуна  улыбнулась  ему:

Джонатану удалось договориться с экипажем космического корабля  о  покупке

груза, вывезенного астронавтами с недавно открытой планеты.  Причем  сразу

же после отлета корабля  посадочная  площадка  была  разрушена  природными

катаклмами. Других площадок нет, и новая посадка туда в  ближайшие  годы

просто невозможна, что делает груз бесценным. Однако  денег  Джонатану  не

хватает, и он обращается к бнесмену с планеты Шиссаа, ведущему  дела  на

Земле, с предложением провести  операцию  на  паях.  Хакон  Чашакананда  -

опытный и осторожный делец. Он  согласен  вложить  свой  пай,  но  требует

гарантий его возвращения с процентами.  И  предлагает  Джонатану  оставить

Аллегру у себя - по сути дела, заложницей до окончания операции.

   Джонатан соглашается - врожденной  любви  к  деньгам.  Аллегра  тоже

соглашается - большой любви к Джонатану. Чашакананда увозит ее на  свою

планету. Поначалу Аллегра сторонится и, опасается инопланетянина,  который

потребовал таких варварских гарантий. Но постепенно,  узнавая  его  ближе,

находит  в  Хаконе  все  больше  черт,  достойных  настоящего  восхищения.

Джонатан  же,  напротив,  открывается  ей  по   возвращении   с   довольно

неприглядной стороны. И в итоге Аллегра  понимает,  что  не  может  дольше

оставаться с ним, и - уходит назад к инопланетянину.

   - Ну, вот и славно, - сказал Брайан, видя, что все закончили чтение.  -

Сегодня  вечером  подробно  учите  биографии  и  начинайте  лепить  себе

характеры. Таблетки есть у всех?

   Мы с Майлсом кивнули, а  Томми  отрицательно  покачал  головой.  Брайан

сунул руку в карман и протянул ему прозрачную пластиковую упаковку.

   - Прими одну, больше не нужно, я  не  хочу,  чтобы  вы  раньше  времени

слишком  глубоко  входили  в  образ.  Завтра  понемногу  начнем  работать.

Надеюсь, не  нужно  напоминать,  чтобы  вы  не  обсуждали  друг  с  другом

биографии своих героев?

   На сей раз мы кивнули все вместе. Это была  одна    первых  заповедей

"веритэ": актер должен знать о других героях пьесы ровно столько,  сколько

знает его герой. Любое знание сверх того - от лукавого  и  может  исказить

достоверность происходящего на сцене.

   - Хорошо. Но, кроме того, у  меня  еще  одно  требование,  -  продолжал

Брайан. - Будет лучше, если  вы  вообще  постараетесь  не  встречаться  за

пределами театра.

   Он обвел нас глазами, задержавшись, как мне показалось,  дольше  других

на  Томми.  Мы  недоуменно  уставились  на  Брайана:   это   было   что-то

оригинальное. Фактически он запрещал нам общаться в  свободное  от  работы

время.

   - Мы что, должны жить отшельниками до  самой  премьеры?  -  переспросил

Томми.

   - Зачем же? - холодно скользнул глазами в его сторону Брайан. - В  этом

городе живет много интересных людей, и, я полагаю, вы  легко  обзаведетесь

компаниями.

   - Но обычно актеры держатся вместе  на  выездных  постановках.  Это  же

естественно, - попробовал поддержать Томми Майлс.

   - В традиционной драме - ради бога! Но мы работаем с "веритэ"! - Брайан

снова принялся расхаживать перед нами - ни дать ни взять,  служака-сержант

перед строем новобранцев. - Я убежден, что любое общение актеров вне сцены

здесь только во вред.  Ну,  как  Аллегра  сможет  поначалу  бояться  и  не

понимать Хакона, если Майлс и Нуар станут просиживать вечер за  вечером  в

барах?

   Мне приходилось работать в "веритэ"-драмах, и я не могла  не  прнать,

что в  словах  Брайана  есть  резон.  И  все-таки  мне  казалось,  что  он

пережимает: в конце концов, он имеет дело с опытными  актерами,  а  не  со

студентами театральной школы. Каждый нас сыграл уже немало ролей и  был

вполне в состоянии отделить себя от своего героя.

   - Когда я работал в "Человеке  с  радуги",  Жиль  Кимнер  советовал  не

общаться актерам, которые играли роли врагов или просто  антагонистические

характеры. В  отношении  остальных  никаких  запретов  не  было.  Да  и  с

антагонистами он не очень-то настаивал, - обращаясь словно  бы  к  Майлсу,

небрежно пронес Томми.

   Брайан резко обернулся, не отмерив свои положенные пять шагов.

   - Спектакль, который мы ставим, называется "Песчаный сад", а меня зовут

не Жиль Кимнер. И я настаиваю на своих требованиях.  А  если  кому-то  они

кажутся чрезмерными, он волен покинуть труппу. Больше  того,  я  сам  буду

просить его об этом. Я выразился ясно?

   - Все будет, как сказала белая господина, - коверкая слова и  выпячивая

губы, ответил Томми. И тут же, повернувшись ко мне, испустил длиннейший  и

трагический вздох. - Что ж... Быть может, какая-нибудь молодых  особ  в

этом городе и не откажется скрасить мое одиночество. Но  кто  сравнится  с

тобой?!

   - Так вы меня поняли? - пропустив это мимо ушей, повторил Брайан.

   Майлс кивнул. Я поколебалась, нахмурилась - и  кивнула  тоже.  Майлс  и

Томми были мне симпатичны, и я  успела  уже  порадоваться  в  предвкушении

приятной компании, но роль Аллегры стоила жертв.  В  конце  концов,  можно

надеяться, что Брайан смягчит наш  режим.  К  тому  же  работа  над  ролью

действительно требует уединения.

   - Прекрасно. Еще одна просьба: не спускайтесь в помещение  под  сценой,

там сейчас монтируют декорации. Вы еще успеете на  них  насмотреться.  Жду

вас завтра готовыми к работе. Нуар - в девять утра, Томми  -  в  десять  и

Майлса - в одиннадцать. Учтите, времени на раскачку  нет,  премьера  через

неделю. Все свободны, до свидания.

   Томми скорчил гримасу.

   - Боже, чего я больше всего в жни  не  люблю,  так  это  тащиться  на

работу ни свет ни заря. Потому, можно сказать, и в актеры подался...

   Глаза Брайана блеснули, но он снова не удостоил реплику Томми  ответом,

повернулся, шагнул за пределы светлого пятна и пропал. Хотя нет,  на  одно

мгновение он задержался - чтобы еще раз взглянуть на меня.  Мне  казалось,

что я продолжаю чувствовать на себе этот  взгляд,  даже  когда  в  темноте

зазвучали удаляющиеся шаги, и стало ясно, что Брайан ушел.

   - Свобода! - полушепотом завопил Томми. - Кто идет со мной выпить?

   Майлс покачал головой.

   - Я еще не созрел, чтобы нарушать приказы командования.

   - Ну а ты, Нуар?

   Я помахала перед его носом тетрадкой.

   - Работай, Томми, работай. И чти заветы.

   - Работать? Не выпив?! Да ты с ума сошла! Ну, ладно, - он направился  к

лесенке. - По дороге сюда я заприметил в кафе "Бета Синус"  -  это  совсем

рядом, кстати, - два совершенно неземных создания. Может, они еще там... О

ревуар, - он послал мне воздушный поцелуй и сбежал по ступенькам.

   Мы с Майлсом остались стоять в освещенном кругу, глядя друг на друга.

   - Здорово, что мы снова встретились,  Майлс.  Только  вот  я  никак  не

ожидала, что у Элара такие сержантские замашки.

   - Да уж. Но, по крайней мере,  до  дверей,  надеюсь,  мы  сможем  дойти

вместе, не провалив пьесу. Все-таки это в пределах театра, -  он  протянул

мне руку.

   Мы сошли со сцены и, не спеша, двинулись по проходу.

   - Он почему-то вообще  очень  озабочен  тем,  чтобы  глупые  актеры  не

сделали чего с драгоценными персонажами, - полушутя, заметила я, но  Майлс

понимал меня очень неплохо и потому ответил всерьез.

   - Да нет, скорее наоборот - чтобы персонажи не натворили чего с глупыми

актерами. Ты ведь знаешь, как погибла Пиа Фишер?

   - Да в общем нет. Слышала только, что она утонула.

   - Да, но как? - Мы вышли в  фойе  и  остановились  у  скамьи-аквариума,

глядя, как среди водорослей и пузырьков медленно  колыхались  в  воде  две

крупные золотистые рыбины. - Пиа играла русалку  в  "Человеке  с  радуги".

Спектакль тогда катали по Гавайям.  И  вот  как-то  раз  днем  она  решила

искупаться, доплыть до какого-то маленького островка метрах в трехстах  от

берега. Штука в том, что она совершенно не умела плавать...

   Я вздрогнула, представив эту  очаровательную  молодую  женщину,  убитую

собственной работой, чрезмерным вхождением в роль...  Русалка!  Боже  мой!

Что ж, это многое объясняло в  поведении  Брайана.  Общаясь  между  собой,

актерам было куда проще незаметно выйти за грань, отделяющую  себя  самого

от  сценического  образа.  Компания  же   посторонних   людей,   наоборот,

заставляла оставаться собой.

   - Бедняга Брайан. Спасибо, что рассказал мне, Майлс.  -  Мы  подошли  к

двери, и я помахала рукой швейцару. - А где ты остановился?

   - В "Дайане Редиссон".

   - Правда? Как чудно, я в этом же отеле! Я, конечно, уважаю режиссерские

наставления,  но  брать  два  разных   такси   будет,   по-моему,   просто

расточительством, а?

   Майлс поймал машину, и всю дорогу мы, предаваясь  блаженному  нарушению

запрета  Брайана,   болтали,   вспоминали   прошлые   совместные   работы,

рассказывали друг другу об общих знакомых.

   В гостиничном холле мы простились  и  разошлись  по  своим  номерам.  Я

переоделась в халат, заказала  горячего  чаю  и  свернулась  в  просторном

кресле со своей тетрадкой. На память я не  жалуюсь  и,  прочтя  содержимое

листков в клеточку дважды, я решила двигаться  дальше,  отыскала  в  своем

чемодане таблетки и приняла одну.

   Даже всей моей памяти не хватало на  то,  чтобы  запомнить  официальное

фармацевтическое  название  этого  препарата.  Рассказывали,  что  он  был

разработан в государственных военных  лабораториях  и  предназначался  для

нужд разведки. Приняв такое лекарство, разведчик настолько полно  вживался

в "легенду", что разоблачить его было невозможно даже с  помощью  гипноза,

детекторов лжи и любых инъекций.

   Потом эту военную тайну постигла судьба всех остальных военных  тайн  -

она просочилась-таки сквозь запреты и секреты. Большие  надежды  возлагали

на это средство наркоманы, но их ждало  разочарование.  Таблетки  сами  по

себе - не более чем инструмент. И едва их  приняв,  превратиться  чудесным

образом в кого-то другого невозможно. Для этого нужна  напряженная  работа

над образом. Любителям острых наркотических ощущений она оказалась не  под

силу, но тут таблетки открыли для себя актеры. Сегодня театр без них почти

не  обходится.  В  традиционной  драматической  школе   их   принимают   в

ослабленном варианте. В импровационной драме  используют  одну  таблетку

нормальной силы, в "веритэ" - две. Брайан велел нам начинать с одной.  Что

ж, это не самое жесткое его требований.

   Я почувствовала, что средство начинает  действовать:  голова  моя  чуть

закружилась и стала необыкновенно легкой. Теперь  комната  выглядела  так,

словно я смотрела на нее в  несильный  перевернутый  бинокль.  Звуки  тоже

слышались приглушенно. Я закрыла глаза и, откинув голову на спинку кресла,

стала повторять биографию Аллегры. Даже не повторять,  а  читать.  Крупные

печатные буквы сами собой возникали на внутренней стороне опущенных век. Я

читала и старалась представить  каждого  человека,  каждое  место,  словно

воскрешая в памяти однажды уже виденное и прожитое. Я лепила  лица  друзей

Аллегры, ее  родителей.  Я  проходила  по  школьным  классам  ее  детства,

возводила дома и целые города. Я старалась увидеть все это ее  глазами,  и

вскоре мое воображение уже заполняло  пустоты  биографической  разработки,

дорисовывая малейшие детали - вплоть  до  забавной  картинки  на  шкафчике

Аллегры в школьной раздевалке.

   Это удивительное ощущение - натягивать  на  себя  чужую  личность,  как

тесное трико. Я всегда восхищалась им, восхищалась и  сейчас,  предвкушая,

как уже скоро придуманные картинки станут воспоминаниями, а она,  Аллегра,

станет мной.

   Зазвенел телефон, и, хотя он стоял далеко от моего кресла, я все же без

труда сообразила, что звонок - часть реального мира.

   - Приди, приди, любовь моя! - пропел трубки тенор Томми  Себастьяна.

- Я страшно одинок, потерян в этом городе чужом! Приди, приди,  о  сколько

неги нам встреча наша... Вот черт, сбился  с  размера!  В  общем,  что  ты

делаешь сегодня вечером, а, Нуар?

   Звук его голоса и мое настоящее  имя  разом  пробили  большую  брешь  в

сладкой дымке слияния с образом. Я нахмурилась.

   - Томми, ты хочешь создать вакансию в нашей сборной  труппе?  По-моему,

Элар очень ясно сказал насчет того, чтобы мы не виделись вне театра.

   - Так мы и не увидимся. Я специально отыскал чудный барчик,  тут  такая

темень - дальше своего носа не видно! Ну как!

   - Откуда ты вообще узнал мой телефон?

   - Элементарно, Ватсон: позвонил твоему агенту.

   Я невольно улыбнулась.

   - Мне очень жаль, но твоя обретательность и все труды идут прахом.  Я

сейчас работаю. Но все равно, спасибо за приглашение.

   Томми помолчал и спросил:

   - Слушай, неужели ты приняла ворчание старины Брайана всерьез?

   - Я всегда принимаю всерьез свое дело.

   - Ага, но делу-то время, а где же час потехе?

   - Считай, что он еще не пробил. И вообще, слушай, зачем тебя я? Попроси

зажечь в  твоем  баре  свет.  Спорю,  найдется  три-четыре  очаровательных

девочки, которые просто растают от одного взгляда на твой профиль.

   - Да найдутся, но мне-то нужна ты! - Томми прокашлялся и вдруг затянул,

безбожно фальшивя:

 

   - Когда б имел я златые горы

   И реки, полные вина,

   Все отдал бы за ласки-взоры,

   Чтоб ты владела мной одна.

 

   - Ценю твои познания в мировом фольклоре,  но  мне  пора  работать.  До

свидания, Томми.

   -  Ты  будешь  жалеть  о  нашей  невстрече  всю  оставшуюся   жнь   -

предупреждаю, как честный человек.

   - Значит, судьба у меня такая. Все,  спокойной  ночи,  -  я  решительно

повесила трубку и подождала еще пару минут - не взбредет ли ему  в  голову

перезвонить. Но Томми, похоже, осознал бесплодность  своей  попытки,  и  я

вернулась в кресло. А минут через пять - и в образ Аллегры.

   Утром в театр я пришла все еще ею. Ее отражение  смотрело  на  меня 

зеркала  в  фойе:  девушка  в  нежно-голубом   облегчающем   платье,   вся

пастельная, воздушная и нежная. Волосы  были  уложены  в  косу,  лишь  два

ящных завитка красовались на висках, эффектно обрамляя  светлое,  чистое

лицо. Думать так о себе было бы, пожалуй, нескромно, но я видела в зеркале

именно Аллегру и оценивала ее внешность.  Позади  нее  возникло  еще  одно

отражение - в дверях стоял Брайан. Он критически оглядел меня и кивнул:

   - Вижу, что ты в роли. Теперь прими еще одну таблетку, и мы поработаем.

   Он перелистывал свой рабочий блокнот, выбирал наугад ту или иную  сцену

и играл моих партнеров. Именно играл, а я была Аллегрой. Репетиционный зал

превращался для меня то в школьный класс, то  в  родительский  дом,  то  в

кабинет Джонатана. А лицо Брайана становилось лицом  учителя,  начальника,

первого возлюбленного. При этом сама Нуар, оставаясь где-то в уголке моего

сознания, наблюдала за своей игрой.  Какие-то  слова  и  эмоции  забавляли

меня, какие-то казались нелепыми. Но это была оценка Нуар. Аллегра же вела

себя так, как только и могла вести.

   В десять с небольшим Брайан отложил свой блокнот.

   - Спасибо, Нуар, на сегодня достаточно.

   Я встряхнула головой и потерла виски, освобождаясь от сознания Аллегры.

По крайней мере, выводя на первый план свое собственное.

   - Какие-нибудь замечания, господин режиссер? -  весело  спросила  я.  -

Критика? Аплодисменты, в конце концов?

   Брайан смотрел так, словно  бы  я  была  прозрачной,  и  он  напряженно

разглядывал что-то на стене позади меня.

   Я кашлянула.

   - Вы с чем-то несогласны?

   Он заморгал.

   - Что? А... Прости, я отвлекся, задумался на  минуту.  Нет-нет,  все  в

порядке. У меня нет замечаний. Аллегра выходит как нужно: нежная, чистая и

открытая девушка. Она способна идти  на  все  ради  любви  к  Джонатану  и

открыть для себя Хакона, - он улыбнулся короткой механической улыбкой.

   Теперь он  смотрел  просто  мимо  меня.  Я  удивилась,  о  чем  он  так

задумывается. Может быть, я или  моя  героиня  чем-то  напомнили  ему  его

погибшую любовь?

   Брайан повернулся к двери у меня за спиной.

   - Ты опаздываешь, Томми.

   Ввалился Томми - взъерошенный, зевающий на ходу и ничуть  не  смущенный

замечанием.

   - По-моему, это удача, что я вообще пришел. Ей-богу, десять утра  -  не

самый лучший для меня час суток.

   Коричневые глаза Брайана впились в Томми.

   - Для тебя - возможно. Но на репетицию должен был  прийти  Джонатан.  В

чем дело? Ты что, позабыл его в номере отеля?

   Брайан потянулся за своим блокнотом, лежащим на крышке  видавшего  виды

рояля.

   Томми шагнул ко мне и углом рта негромко пронес:

   - Душа моя, ты потеряла  то,  за  что  стоит  отдать  полжни.  Я  был

неподражаем! И все это - ради какой-то клуши коктейль-бара, которая все

время жмурилась, потому что ее учили, что любовью можно заниматься  только

в темноте!

   Я прижала палец к губам и показала глазами на  Брайана.  Он  возился  с

блокнотом у рояля, довольно далеко, но слышать все же  мог.  Однако  Томми

проигнорировал предостережение.

   - Я, конечно, не гарантирую, что смогу сегодня все  это  повторить,  но

ведь попытка не пытка, а?

   Брайан по-прежнему стоял спиной,  склонившись  над  роялем,  но  только

сейчас я заметила, что он внимательно наблюдает за нами, глядя в  зеркало.

Я замерла, ожидая его реакции, он лишь задумчиво посмотрел  еще  несколько

секунд, поднял блокнот и обернулся.

   - Еще раз спасибо за хорошую репетицию, Нуар.  Давай  снова  встретимся

сегодня в час.  Если  у  Томми  дела  пойдут  также  хорошо,  можно  будет

приступать к вашим парным сценам. Кстати, сейчас, пока  есть  время,  тебе

стоит найти костюмера, переговорить о костюмах.

   Я вышла    репетиционной  и  отправилась  бродить  по  всему  театру.

Встретив, наконец, костюмера, мы обсудили возможные наряды Аллегры,  и  он

пообещал подготовить к завтрашнему  дню  несколько  платьев  на  выбор.  Я

осмотрела свою гримерную и от нечего  делать  чуть  не  забрела  было  под

сцену, но, вовремя вспомнив совет  Брайана,  остановилась  и  повернула  в

зрительный зал. Здесь бригада рабочих  занималась  монтировкой  прозрачной

стены,  отделяющей  сцену  от  партера,   и   наведением   голографических

ображений.

   Задник  уже  превратился  в  уходящую  вдаль  линию   пологих   холмов.

Спроецированное полукругом ображение  срезало  углы  сцены  и  создавало

полную иллюзию горонта. Настолько полную, что  брала  невольная  оторопь

при виде мастера в шлеме с наушниками и микрофоном, который  шагал  сквозь

холмы прямо по этому горонту. Сверяясь  с  планом,  он  отдавал  команды

своим помощникам в проекционной кабине  под  самым  потолком.  В  глубине,

справа от меня виднелись  какие-то  серые  блоки  -  возможно,  часть  еще

"недостроенного"  техниками  дома.   Прямо   на   глазах   голографическое

ображение обрастало новыми деталями, все более походя на реальный,  хотя

и  несколько  странный  пейзаж.  Особенно  меня  сбивали  с  толку  холмы:

абсолютно голые, лишенные какой бы то ни было  растительности.  Три-четыре

неньких  кривых  деревца  возле  дома   тоже   выглядели   странными   и

незнакомыми. Наконец я сообразила, что передо мной вовсе не земной пейзаж,

а холмы далекой планеты Шиссаа.

   Стена перед сценой была уже  практически  возведена.  Непрозрачная  для

актеров,  она  в  то  же  время  позволяла  с  любого  места  следить   за

происходящим. Для аудитории это  усиливало  иллюзию  настоящей,  подлинной

жни, но актеров, увы, намертво отрезало от зрителя. Я всегда  жалела  об

этом, даже памятуя, что  в  "веритэ"-драме  актер  по  определению  должен

реагировать только на действия своих партнеров.

   Кто-то  окликнул  меня  по  имени.  Я  обернулась  и  увидела   Майлса:

приветственно помахивая рукой, он поднимался  в  репетиционную.  При  этом

ноги  его  выписывали  странные  зигзаги,  а  походка  приобрела  какой-то

волнистый характер. Так же, как я - Аллегрой, он пришел в  театр  Хаконом,

и, подобно голографической декорации, буквально  на  глазах  обрастал  все

новыми деталями своего персонажа.  Не  удержавшись,  я  представила  себе,

насколько хорош будет Хакон в его исполнении, хотя и знала, что Аллегре не

следует этого делать.

   Мои часы показывали одиннадцать. Я подумала, куда девать еще два  часа,

и вспомнила о кафе поблости, о  котором  рассказывал  Томми.  Там  можно

будет посидеть, выпить чаю, а заодно  и  порепетировать  роль  Аллегры  на

официантах. К тому же  разглядывание  публики  в  городах  типа  Гейтсайда

всегда доставляло мне большое удовольствие.

   К часу я вернулась в репетиционную  и  застала  там  атмосферу  готовой

вот-вот разразиться бури.  Мне  даже  послышалось  потрескивание  грозовых

разрядов в воздухе. Томми сидел  на  раскладном  деревянном  стуле  и  был

всецело поглощен разглядыванием собственных ногтей.  Над  ним  неподвижным

ваянием высился Майлс, а Брайан с  небывалой  частотой  отсчитывал  свои

пять  шагов  влево-вправо.  При  этом  лицо  его  казалось  ваянным  

заиндевевшего гранита. И хотя в рекламе моего пальто  речь  шла  только  о

морозочувствительноети, оно вдруг вздыбилось  всеми  своими  ворсинками  и

облепило меня так, как если бы я оказалась на Северном полюсе.

   Брайан  заметил  меня,  и  его  тяжелый  подбородок  дернулся  на  пару

миллиметров вн, что, видимо, должно было означать приветственный кивок.

   Я стянула отчаянно сопротивлявшееся пальто и бросила его  на  свободный

стул.

   - Что, уже воюем? Мне надо ухаживать за ранеными?

   Коричневые глаза мигнули. Брайан сделал глубокий  вдох,  но  ничего  не

сказал. Выдохнул, снова набрал полную грудь воздуха и, наконец, пронес:

   - Никакой войны. У нас просто небольшие проблемы с Джонатаном.  А  если

точнее - с мистером Себастьяном.

   Он уставился  на  Томми.  Тот  продолжал  сосредоточенно  учать  свой

маникюр, но я заметила, как напряглись мышцы на его шее.

   - Майлс, на сегодня ты свободен, - тяжело вздохнул Брайан. - Спасибо  и

до завтра.

   - Счастливо, - проходя мимо меня к двери, Майлс  улыбнулся,  но  улыбка

вышла усталой.

   - Так вот, дело в том, Нуар, что Томми решил ограничиться  ображением

Джонатана  Клея,  -  Брайан  прекратил  свои  бесконечные  вышагивания   и

остановился около Томми. -  Он  играет  героя,  вместо  того,  чтобы  быть

героем.

   - Я делаю то, что делаю всегда. У Жиля Кимнера это не вызывало  никаких

возражений.

   - Я, кажется, уже говорил, что меня  зовут  не  Жиль  Кимнер,  -  голос

Брайана оставался спокоен, но в нем явственно звенели ледышки. -  И  я  не

верю, что  хорошую  "веритэ"-драму  можно  создать,  играя  героев,  а  не

воплощаясь в  них.  У  Джонатана  Клея  есть  глубина,  в  его  поступках,

поведении есть скрытые психологические корни. А если нет - Аллегра  увидит

перед собой не Джонатана, а слегка подгримированного Томми Себастьяна.

   - Я делаю то, что делаю  всегда,  -  Томми  почти  выкрикнул  это  свое

заклинание и вскочил со стула.

   Они стояли, разделенные всего  несколькими  сантиметрами,  буравя  друг

друг глазами.

   - Вы видели мои работы, вы знали, что и как я делаю! И если вам это  не

нравится, за каким чертом было приглашать меня на роль Джонатана?! - Томми

резко отвернулся и с размаху пнул ни в чем не повинный стул.

   - Отлично!

   Я недоуменно посмотрела на Брайана: в этом  его  восклицании  слышалось

совершенно явное удовольствие.

   - Отлично! Вот это уже настоящие эмоции! Сам-то  ты  прекрасно  на  них

способен. Тебя просто никто толком не учил, как работать с  таблетками,  и

ты привык думать, что они сами сделают за тебя все. Но я все-таки  надеюсь

научить тебя, разумеется, с помощью  Нуар.  Ты  должен  стать  Джонатаном.

Стать им на сцене для себя, для Аллегры, для всего мира.

   Брайан повернулся ко мне и продолжал:

   - Вот чем нам, наверное,  придется  заняться.  Я  подготовлю  все  ваши

парные эподы, и мы будем их репетировать до  тех  пор,  пока  не  увидим

настоящего Джонатана.

   Мы приняли таблетки и начали работать. Примерно  через  час  я  поняла,

отчего Майлс был  таким  усталым.  Только  сцену  знакомства  Джонатана  и

Аллегры мы  повторили  пятнадцать  раз,  а  это  был  лишь  один    семи

отобранных Брайаном эподов. Мне даже показалось, что  у  Томми  какой-то

стойкий иммунитет против таблеток: все  его  слова  и  жесты  принадлежали

именно ему, а никак не  Джонатану.  Прежде  нам  с  Томми  не  приходилось

работать вместе на "веритэ"-драмах, но я видела несколько с его  участием,

и не могу сказать, что осталась от него в  восторге.  Было  даже  странно,

отчего Брайан именно его пригласил на роль. В  конце  концов,  есть  много

более  одаренных  актеров  и  с  золотистыми  кудрями,  и  с  классическим

профилем.

   Когда Брайан оставил нас в покое, уже стемнело. Я настолько устала, что

не в состоянии была даже  есть.  Добравшись  до  гостиницы,  я  рухнула  в

кровать и мгновенно уснула.

   Следующий день  стал  почти  точным  повторением  предыдущего.  Разница

состояла лишь в том, что время от времени Брайан  устраивал  мне  короткие

передышки, и я  шла  в  костюмерную  мерять  уже  готовые  наряды.  В  мое

отсутствие репетировали парные эподы Джонатана и  Хакона.  Но  их,  увы,

было не так и много, с Аллегрой Джонатан общался  гораздо  больше.  Я  так

долго пробыла в образе, что чувствовала, как  Аллегра  начинает  понемногу

единовластно править  моим  телом,  вытесняя.  Нуар  куда-то  на  задворки

сознания.

   Но этот массированный штурм подействовал-таки.  К  середине  дня  Томми

явно менился. Исчезла пустая болтовня  и  надерганные  цитаты.  А  глаза

засветились теплым огнем беспредельного обожания и провожали меня повсюду,

куда бы я ни двигалась. Я чувствовала, что передо мной - Джонатан Клей.  И

когда репетиция вместе с действием таблеток закончилась, мы с Томми были в

первый момент поражены, обнаружив,  что  все  это  время  за  нами  следил

"посторонний" - Брайан Элар.

   Он глядел на нас во все глаза и часто-часто кивал головой.

   - Получилось! - закричал он вдруг, сгреб  меня  в  охапку  за  плечи  и

закружил в неуклюжем танце. - Ей-богу, получилось!

   - Танцевать-то, по-моему, стоило со мной, - улыбаясь, сказал Томми. - У

меня ведь получилось!

   Брайан выпустил меня и повернулся к Томми.

   - Нет-нет, не расслабляйся. Не успокаивайся, Томми.  Иначе  можешь  все

это потерять. Сейчас мы проработаем еще несколько сцен  с  тобой  одним  и

закрепим достигнутое. А тебе, Нуар, огромное спасибо, без твоей помощи  мы

бы никак не справились. Ты свободна, до завтра.

   Я подхватила свое пальто и быстро прошмыгнула  в  дверь,  чтобы  он  не

успел передумать. Брать такси мне не хотелось, и я решила  прогуляться  до

отеля пешком. И через некоторое время обнаружила себя у витрины, учающей

платья. Очень красивые, но совершенно не моего стиля.  "Зато  Аллегре  они

наверняка пришлись бы по  вкусу",  -  подумала  я  и  встряхнула  головой,

сбрасывая остатки действия таблеток.

   У себя в номере я первым делом набрала  полную  ванну  горячей  воды  и

погрузилась в нее, захватив с  собой  модный  роман.  Немного  почитав,  я

принялась размышлять, стоит ли мне  сейчас  приводить  себя  в  порядок  и

спускаться в ресторан или  же  заказать  ужин  в  номер.  Эти  размышления

прервал телефонный звонок.

   Звонил Томми.

   - Как ты смотришь на то, чтобы нам сегодня вместе поужинать? -  спросил

он очень спокойно, без обычной своей задорной удали.

   - А что, разве Брайан дал согласие?

   Он немного помолчал.

   - Нет, конечно. Но ведь наши герои по  пьесе  не  только  могут,  но  и

должны общаться. Они вообще жить друг без друга  не  могут.  Ну  так  как,

Аллегра?

   Я нахмурилась.

   -  Вот  что,  Томми.  Ты,  конечно,  придумал  хитрую  тактику...  -  Я

запнулась,  потому  что  почувствовала,  как  в  глубине  меня  вздрогнула

Аллегра, открываясь на голос Джонатана. И после непродолжительной борьбы я

сдалась. - Ладно, зайди за мной через полчаса, не убьет же он нас за  это,

даже если узнает.

   Ровно через тридцать минут Томми постучал в мою  дверь,  Я  недоверчиво

посмотрела на свои часы и на всякий  случай  встряхнула  их:  чтобы  Томми

Себастьян пришел вовремя?!

   Однако он уже стоял в дверях, с улыбкой глядя на меня.

   - Ты прекрасно выглядишь. Предлагаю подняться прямо здесь  в  "Пещеру",

чтобы не ходить далеко.

   "Пещерой" назывался второй в отеле и,  как  оказалось,  один    самых

дорогих в городе ресторан, располагавшийся,  по  нелепому  совпадению,  на

самом  верхнем  этаже.  Впрочем,  о  пещерном  интерьере  здесь   все-таки

позаботились:  столы   и   стулья   поддерживали   эффектные   пластиковые

сталагмиты, а с потолка свешивались лампы на стилованных сосульках.

   - Спасибо за ужин, - сказала я, когда мы закончили. - Хотя, по-моему, я

провела время в обществе Джонатана Клея, а не Томми Себастьяна.

   Томми озадаченно потер лоб.

   - Да, вини. Я и сам чувствую, что никак не могу стряхнуть его.

   - Почему "вини"? Может быть, мне даже приятно. -  Я  положила  голову

ему на плечо. - Как прошел остаток дня?

   - Да в общем, как обычно. Правда, Брайан  внес  кое-какие  менения  в

биографию Джонатана, и мне пришлось  репетировать  все  с  самого  начала,

чтобы их затвердить. Не хочешь немного прогуляться?

   - С удовольствием.

   Мы вышли на улицу и не  спеша  двинулись  по  Старгейт  Авеню.  Облака,

нависавшие   над   городом   два   последних   дня,   рассеялись,   и   на

темно-фиолетовом ночном  небе  ярко  светили  звезды.  Впереди  и  справа,

вознесенные над городом почти невидимой  темной  махиной  Дайана  Маунтин,

мерцали в прозрачном горном воздухе огни космопорта.

   - Странно, - сказал я, - мне всегда казалось, что космопорт - это нечто

величественное, что-то вроде громадной, уходящей под облака арки. А тут  -

самые обычные дома...

   Томми взял меня за руку.

   - Да ты, оказывается, очень романтична!

   Я немного подумала и ответила:

   - Нет, это скорее Аллегра.

   Ярко освещенные  витрины  Старгейт  Авеню  соблазняли  прохожих  самыми

немыслимыми диковинками, привозимыми в город со всех концов Галактики.  Мы

шли не спеша,  разглядывая  невестного  назначения  приборы,  уникальные

ювелирные украшения, проведения искусства. В одной витрин я  заметила

очень интересную картину. Она  была  выполнена    мелкого  разноцветного

песка, насыпанного ровными слоями между двух стекол.

   - Смотри, - показала я Томми. - Наверное, такое искусство  должно  быть

на планете Шиссаа.

   Томми  внимательно  посмотрел  на  картину,  потом  небрежно  скользнул

взглядом по ценнику.

   - Да, действительно. Тебе нравится? Завтра я куплю ее тебе.

   Я вытаращила глаза:

   - Томми, ты, похоже, и в самом деле никак не можешь  стряхнуть  с  себя

Джонатана. Приди же в себя, в конце концов!

   Он затряс головой, будто пытаясь что-то сбросить.

   - Вот черт, наваждение какое-то! Я ведь знаю, что  я  просто  вжился  в

образ Джонатана, а никак  не  стал  богатым  бнесменом.  Но  сейчас  мне

показалось, что я могу выписать чек и получить эту картину, не заботясь  о

цене.

   Я кивнула.

   - Да, это бывает. Особенно поначалу, когда впервые  глубоко  входишь  в

роль. Или когда в биографии героя что-то совпадает с твоей  собственной...

Что с тобой?

   Томми вдруг вздрогнул.

   - О, господи! Если б я на своей шкуре испытал это  раньше,  Пиа  Фишер,

наверное, была бы сейчас жива.

   - Причем здесь Пиа Фишер?

   Он прижался лбом к стеклу витрины.

   - "Человек с радуги" был для нее дебютом в "веритэ"... Если бы я  знал,

что  это  значит,  я  бы   наверняка   не   отпустил   ее   купаться,   не

удостоверившись, что она умеет плавать...

   Теперь уже вздрогнула я.

   - Так ты был с ней, когда она...

   Невидящие глаза Томми уставились на коллекцию каких-то поделок.

   - Я играл Адониса. У нас получился  свободный  день,  я  взял  напрокат

машину  и  сумел  уговорить  ее  поехать  покататься.  Она  вообще   редко

выбиралась куда-то, кроме театра: все время сидела в отеле и ждала звонков

Брайана (он снимал тогда что-то в Африке). А  тут  вдруг  согласилась.  На

каком-то пустом пляже я затормозил, и мы вылезли размяться.  А  потом  она

разделась и предложила искупаться: доплыть  наперегонки  до  мыса.  Метров

триста, наверное... Пловец-то я не бог весть  какой,  вот  и  сказал,  что

лучше подъеду прямо на мыс на машине и встречу ее там. Собрал ее одежду  -

думал еще подразнить, когда вылезет, - доехал за минуту, остался сидеть  в

машине, ждать... - Томми провел рукой по лбу. - Так и не дождался...

   Он повернулся ко мне и откинулся спиной на витрину так, что стекло чуть

не треснуло.

   - Если б я только знал, что она совсем не умеет плавать! Мне ведь  и  в

голову  не  пришло  ее  спросить,  она  так  уверенно   предлагала   плыть

наперегонки, как будто не сомневалась, что выиграет...

   Я знала, что Томми говорит правду: спрашивать  людей  об  их  поступках

было не в его правилах. Наверняка он и в самом деле собрал ее  одежду,  да

еще и помахал каким-нибудь предметом ее туалета, когда Пиа входила в воду.

А потом спокойно сел в машину и поехал встречать ее на мыс.

   - Понимаешь, - чуть запинаясь, проговорил Томми. -  Я  никогда  еще  не

чувствовал себя так плохо -за этой истории, как теперь. Я, в общем-то, и

совсем почти о ней не думал...

   Я сжала его руку.

   - Тебе не стоит винить себя. Ты не мог знать ни как она плавает, ни как

себя чувствует, входя в первую роль  в  "веритэ".  Пойдем,  пройдемся  еще

немного.

   Мы дошли до конца улицы и  вернулись  обратно,  но  недавнее  спокойное

умиротворенное  настроение  было  утеряно.  Томми  оставался  молчалив   и

простился со мной в холле отеля, не предприняв никаких попыток напроситься

в гости.

   На следующее утро в театр он  явился  все  еще  несколько  подавленным.

Однако Брайан был чрезвычайно доволен.

   - Прекрасно, Томми! Джонатан выходит как надо. Сегодня вы поработаете в

паре с Майлсом. Я должен отлучиться по делам, но, думаю, теперь вы  и  без

меня прекрасно справитесь. Я хочу, чтобы вы  порепетировали  сцены  первых

встреч Джонатана и Хакона.

   Томми посмотрел на меня.

   - Мне хотелось бы еще поработать с Нуар, по-моему,  нам  кое-что  стоит

отрепетировать получше.

   - Конечно, стоит, но в другой раз. А сегодня вы поработаете с Майлсом.

   Брайан поднял пальто и направился к двери.

   - Ты не откажешься, если я попрошу составить мне компанию, Нуар?

   Выходя, я  бросила  взгляд  на  Томми  и  увидела,  как  он  недовольно

насупился.

   Брайан шел быстро, и мне пришлось поторопиться, чтобы догнать его.

   - У вас ко мне какое-то дело?

   - Да, застегивай пальто и поехали со мной.

   - Куда? - Я растерянно посмотрела на него.

   - У меня есть  дела  в  Эвентайне.  А  ты  очень  неплохо  работала  и,

по-моему, заслужила небольшую увеселительную прогулку. - Он взял меня  под

локоть,  увлекая  вперед.  -  Поезд  канатной  дороги  отправляется  через

пятнадцать минут. И мы должны успеть, если очень постараемся.

   Вместо этого я остановилась.  Идея  побывать  в  легендарном  Эвентайне

казалась очень заманчивой. Но вот канатная дорога...

   - Пойдем, пойдем, это так высоко, что всякое ощущение высоты  теряется.

Тебе совсем не будет страшно, обещаю. Наоборот, даже понравится.

   Некоторое время я молча позволяла ему волочить  меня  за  собой,  потом

спросила:

   - А откуда вы знаете, что у меня страх высоты?

   Он пожал плечами.

   - Не помню, слышал от кого-то, наверное. Ну, пошли же быстрей!

   Ну, а почему бы и нет, решила в конце концов я.

   - Хорошо, идем.

   Часовая поездка на канатной дороге действительно оказалась много лучше,

чем можно было ожидать. Поддавшись на уговоры Брайана, я даже  отважилась,

держа его за руку, выглянуть в окно. За многие сотни метров вну  тянулся

горный массив, дразня глаз одновременно и снежной белной,  и  умрудной

зеленью. Но ощущения того, что ты находишься на высоте,  действительно  не

было, совсем как в самолете. На специальной обзорной  площадке  в  дальнем

конце  вагона  пассажирам  даже  выдавали  бинокли,  и  несколько  человек

толпились  там,  оживленно  толкая  друг  друга  локтями:   судя   по   их

восторженным  репликам,  они  разглядели  на  горной   луговине   медведя,

ловившего рыбу в ручье. Брайан предложил посмотреть и мне,  но  тут  уж  я

решительно отказалась. С меня было достаточно и легких покачиваний вагона,

постоянно напоминавших, что мы висим на тросе над пропастью. Оставаться на

месте казалось как-то безопаснее.

   - А что за дела у вас в Эвентайне?

   - Можно сказать, что я еду за реквитом.  Понимаешь,  наш  Джонатан  -

человек богатый и  с  отменным  вкусом.  Как  на  женщин,  так  и  на  все

остальное.  Вот  я  и  подумал,  что  не  помешает  украсить  его  кабинет

какой-нибудь классной диковиной. Так что сейчас мы едем к Ксоузару  Кейну,

специально для нашего спектакля я заказал ему статуэтку.

   Новость, что мы едем не просто в Эвентайн, но еще и за работой великого

скульптора, привела меня в восторг.

   - Как хорошо, что  вы  решили  сами  съездить  за  ней,  иначе  никакой

экскурсии для меня не получилось бы.

   - А разве ты доверила бы работу Кейна почте?

   Разговор на несколько минут прервался, я снова выглянула в окно. Теперь

над горами клубились облака, такие тяжелые, что некоторые оказывались  под

нами. "Хорошо бы на обратном пути они не заслонили от нас весь  обзор",  -

подумала я и обернулась. Брайан внимательно, учающе смотрел  на  меня  -

совсем как в первый день.

   - А что ты делаешь по вечерам? - спросил он вдруг.

   Я почувствовала, что краснею, но справиться с собой не смогла.

   - Да так... Читаю, в основном...

   - Да? А не гуляешь с Томми по городу?

   В его голосе не было ни иронии, ни осуждения, только констатация факта:

он совершенно определенно знал про вчерашний  вечер.  Запираться  не  было

смысла.

   - Да, мы встречались с ним вчера, - ответила я и посмотрела ему прямо в

глаза. - Наверное, мы были не должны этого делать, но вряд ли это навредит

пьесе. По-моему, даже наоборот. Аллегра и Джонатан любят друг друга, и чем

чаще они будут встречаться, тем достовернее все выйдет на сцене.

   Коричневые глаза смотрели куда-то мне за плечо.

   - Так вчера встречались не вы с Томми, а Джонатан с Аллегрой?

   Хотела бы я  знать,  куда  он  клонит!  Немного  подумав,  я  осторожно

ответила:

   - Да, иногда я немного чувствовала себя Аллегрой, потому что Томми  был

Джонатаном больше, чем наполовину, - я еще чуть помолчала и добавила:

   - Во всяком случае, ночевал он у себя.

   Глаза Брайана вдруг блеснули, и мне показалось,  что  сейчас  последует

вспышка гнева. Но вместо этого он улыбнулся:

   - Вот увидишь, мы еще сделаем него настоящего актера.

   Через несколько минут мы прибыли в Эвентайн. Я с огромным удовольствием

отстегнула себя от кресла и встала. Мне не терпелось поскорее увидеть этот

Олимп, обитель  богатых  и  знаменитых.  Однако  на  первый  взгляд  ничем

особенным Эвентайн не выделялся. Станция канатки  находилась  на  площади,

застроенной в основном магазинами, а от нее в разные  стороны  расходились

улочки с коттеджами. Тоже по преимуществу  ничем  не  примечательными.  Но

именно в них, как я слышала, и обитали самые выдающиеся творцы мира  сего,

составляющие большую часть населения Эвентайна.

   Брайан очень уверенно увлек меня в одну улиц, мы прошли минут  пять,

свернули и остановились перед домом с удивительной  скульптурой  у  входа.

Ажурный вензель - две большие,  в  человеческий  рост  буквы  "К"  были  с

невероятным мастерством сплетены стальных струн. И под  порывами  ветра

скульптура звучала, наполняя пространство мелодичным перезвоном.

   Трудно сказать, каким я представляла себе Ксоузара Кейна - может  быть,

громадным и кряжистым, похожим на медведя, кузнецом, перепачканным  сажей.

Во всяком случае,  худой  сутулый  человек,  открывший  нам,  одновременно

снимая  маску  для  сварочных  работ,  нисколько  моим  представлениям  не

соответствовал. Его худоба казалась даже болезненной. Разве  что  глаза  -

они  были  именно  такими,  какими  нарисовало  их  мое   воображение,   -

лучавшими тепло и проникавшими прямо в души. Да еще  руки:  я  протянула

ладонь, и она утонула в его громадной сильной ладони.

   - Вы ведь Нуар Делакур, я не ошибаюсь?

   - Не ошибаетесь.

   - Еще бы! Между прочим, я ваш горячий поклонник.

   - Спасибо, хотя, боюсь, я этого не  заслуживаю.  Зато  я  действительно

восхищаюсь вашими работами.  Знаете,  когда  на  выставке  в  Нью-Йорке  я

увидела "Сущее-1", я почувствовала просто какой-то религиозный экстаз.

   Он усмехнулся.

   - Можете быть уверены, что я не забуду нашей  встречи  до  конца  дней.

Серьезно: у вас  уникальный  для  женщины  дар  -  адекватно  воспринимать

проведения искусства. - Он повернулся к Брайану. - Я  так  понимаю,  что

обратно ты хотел бы уехать уже в обществе двух прекрасных дам?

   Тот кивнул.

   - Подожди минуту. - И Кейн скрылся в недрах своей мастерской.

   Вскоре он вышел, неся в руках небольшую скульптуру, и  бережно  опустил

ее на пол у наших ног. Впрочем, нет, слишком маленькой, как мне показалось

сначала, она не была, скорее, просто менее массивной, чем большинство  его

работ. Размером же она идеально подходила для дорогого письменного стола в

солидном офисе.

   - Вот. Я назвал ее "Фурия". Это то, что ты хотел?

   Сперва я решила, что это птица с распростертыми  для  полета  крыльями.

Но,  приглядевшись,  поняла,  что  с  равным  успехом   скульптура   может

ображать и женщину в развевающемся на ветру одеянии. Она была прекрасна,

и в то же время таила в себе какую-то угрозу. Может быть, дело было  в  ее

"голосе" - подобно всем работам Кейна, она звучала. И, обдуваемая потоками

воздуха, "Фурия" давала нкий, чуть надтреснутый гул - не то  плач,  не

то какое-то без конца повторяемое монотонное заклинание.

   Брайан осторожно провел пальцем по острой грани "Фурии".

   - Превосходно. Именно то, чего я и ожидал.

   Кейн завернул скульптуру, уложил в коробку и вручил Брайану.

   - Надеюсь, вы будете хорошо с ней обращаться.

   Он проводил нас к выходу и, уже стоя  на  пороге  мастерской,  окликнул

меня:

   - Мисс Делакур! Я был бы счастлив снова видеть вас у себя.  В  качестве

гостьи, и, честное слово, эта работа  звучала  бы  нежно,  как  ангельское

пение, может быть,  натурщицы.  Я  сделал  бы  ваш  скульптурный  портрет.

Приезжайте, прошу вас!

   - Обязательно, - пообещала я.

   Погода продолжала портиться. Нкие, набухшие скорым дождем облака  уже

скрыли солнце и пожирали теперь последние остатки  голубны.  Ветер  тоже

усилился, и с каждым его порывом скульптура у  входа  в  мастерскую  Кейна

посылала нам вслед прощальный жалобный перезвон.

   - Вот черт, - проворчал Брайан. - Боюсь, этим твоя экскурсия в Эвентайн

и  закончится.  Погода  явно  не   располагает   к   прогулкам.   Придется

возвращаться на станцию.

   Брайан, похоже, принадлежал к числу людей,  болезненно  реагирующих  на

перемену погоды. За ланчем в  кафе  "Галерея",  где  мы  решили  дождаться

обратного поезда, он был молчалив и мрачен. Время от времени он  рассеянно

скользил глазами то на меня, то на аккуратно перевязанную  коробку,  но  в

основном сосредоточенно пялился куда-то в пространство.

   Когда мы вернулись в театр, он был все еще хмур.

   - Увы, ты не получила особого удовольствия от поездки, -  он  улыбнулся

виняющейся улыбкой.

   - Да нет, все было хорошо. Жаль только, что погода подкачала, но тут уж

некого винить.

   Майлс и Томми обернулись нам навстречу. Они пили кофе в  репетиционной,

расположив чашки на крышке рояля.

   - А вот и  мы,  -  провозгласил  Брайан,  сумев  придать  голосу  нотки

бодрости и даже игривости. - Спасибо, что составила мне компанию, Нуар!  -

и он вдруг чмокнул меня прямо в губы.

   - Так вы куда-то ездили вместе? -  спросил  Томми,  со  стуком  опустил

чашку и уставился на нас.

   - Да, в Эвентайн. Чтобы украсить твой,  между  прочим,  офис  вот  этой

штукой, - Брайан открыл коробку и вытащил "Фурию". - Пойдемте,  я  покажу,

где она будет стоять.

   Вслед  за  Брайаном  мы  спустились  под  сцену.  Декорации  были   уже

смонтированы и готовы к установке - по крайней мере те, которые  я  смогла

разглядеть, - в дальнюю часть помещения свет  не  проникал.  Мы  попали  в

комнату, напоминавшую рабочий кабинет, хотя без  голографической  проекции

на  стены  выглядела  она  довольно  голо  и  нелепо.  Брайан  подошел   к

внушительному письменному столу и водрузил на него скульптуру.

   - Так, это у нас офис Джонатана. Завтра декорации установят на места, и

мы начнем работать в них, чтобы вы успели привыкнуть. К тем, разумеется, к

каким положено. Я имею в виду, что тебе, Нуар, например, следует держаться

подальше от дома Хакона. Майлс, Томми, как вы порепетировали?

   Томми нахмурился.

   - Почему ты поехала с ним в Эвентайн? - спросил он, пристально глядя на

меня.

   Я недоуменно подняла брови: такого голоса у  Томми  я  еще  никогда  не

слышала. В нем звучала сдерживаемая холодная ярость.

   - Потому что Брайан меня об этом попросил. Хотя вообще-то тебя  это  не

должно волновать.

   - Понятно, период траура у великого режиссера окончен.

   Брайан стоял, никак не реагируя на происходящее.

   Я вытаращила глаза:

   - Что ты несешь? Какого черта я должна давать тебе отчет?  И,  в  конце

концов, мы ездили в Эвентайн по делу.

   Томми шагнул мне навстречу, стиснув зубы. Я почувствовала,  как  сердце

заколотилось у меня где-то в горле. Казалось, еще секунда -  и  он  ударит

меня.

   - Томми! - почти закричала я. - Томми Себастьян,  немедленно  прекрати!

Тебе нет никакого дела до того, с кем и куда я езжу, я - Нуар Делакур.  Ты

не на сцене, Томми!

   Томми несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, хватая воздух. Потом

мотнул головой, и плечи его безвольно поникли.

   - Боже мой, простите... Я сам не знаю, что со мной происходит.

   Он резко повернулся и выбежал комнаты.

   - Похоже, ему нужна помощь, - пробормотал Майлс и вышел следом.

   Я оперлась руками о стол и вздохнула.

   - Возможно, хорошим актерам "веритэ" он когда-нибудь и станет. Но  пока

ему приходится худо.

   - Любой хороший актер должен через это пройти. -  Брайан  посмотрел  на

дверь, за которой скрылся Томми, и улыбнулся:

   - Но роль-то у него идет просто здорово!

   - Вы считаете? - недоверчиво переспросила я. -  По-моему,  Джонатан  не

должен себя так вести с Аллегрой.

   Он внимательно оглядел меня.

   -  Да,  поскольку  она  всегда  принадлежала  ему,   была   почти   его

собственностью. У него просто не было повода. А вот когда он узнает  о  ее

восхищении Хаконом, послушает восторженные  рассказы  о  песчаном  саде  и

прочих инопланетных прелестях,  тут-то  все  это  и  вылезет  -  в  полном

соответствии с планом Виганда. Присядь-ка, поговорим лучше об  Аллегре.  Я

все время думал  на  обратном  пути,  и,  кажется,  нашел  неувязку  в  ее

характере. Придется внести небольшие менения в биографию.

   Я растерянно развела руками:

   - Но ведь до премьеры осталось три дня.

   - Тебе этого вполне хватит, чтобы принять менения. Дело в том, что  у

Аллегры просто нет  никаких  оснований  опасаться  поначалу  Хакона  и  не

доверять ему. С чего бы - ее ведь всегда и все любили, с колыбели  по  сей

день. Ей никто не делал ничего  плохого.  Как  же  она  может  кому-то  не

доверять? Думаю, будет  гораздо  убедительней,  если  мы  внесем  какой-то

негативный элемент  в  ее  детские  воспоминания.  Я  предлагаю  вот  что:

допустим, отец Аллегры умер, когда ей было восемь лет. Мать,  спасаясь  от

одиночества, выходит замуж за другого человека - ревнивого и агрессивного.

И как-то вечером, заподозрив мену, он бивает ее. Она тут же уходит  от

него и вскоре находит другого:  любящего  и  нежного,  который  становится

Аллегре настоящим отцом. Ну, а дальше все по-старому.

   По спине у меня пробежали мурашки, и я вздрогнула.

   - Что случилось? - вскинул голову Брайан.

   Я обхватила себя руками за плечи, раскачиваясь на стуле.

   - Что-то очень похожее случилось в детстве со мной. Мне было десять,  и

мама была в разводе, а не вдовой, но это уже детали. Вы не знали об этом?

   Он заморгал.

   - Откуда?

   - Ну мало ли... Знали же вы откуда-то про мой страх высоты.

   - Это скорее случайно. И потом, ты же понимаешь, такого  рода  семейные

истории - другое дело. О них вообще никто  почти  знать  не  может.  -  Он

вздрогнул. - Да, боюсь, эти менения могут быть довольно болезненными для

тебя.

   Он знал, он абсолютно точно знал и теперь лгал мне, я чувствовала это с

леденящей душу уверенностью. Зачем, зачем ему все это?

   - Может быть, мы лучше попробуем ввести в ее жнь какую-нибудь  другую

неприятность?

   Он поскреб подбородок.

   - Хотелось бы, но вряд ли это возможно. Никакого другого пути я  просто

не вижу. Прости, мне очень жаль, но только так и можно добиться эффекта, к

которому я  стремлюсь.  Причем  это  не  потребует  от  тебя  многого:  ты

прекрасно вошла в образ, и от повторных индивидуальных  репетиций  я  тебя

могу освободить. Просто придумай имя этому  негодяю,  зрительно  представь

сцену его конфликта с матерью и включи в память Аллегры. И все.

   Он убеждал меня так, как будто хотел заключить сделку.  Я  уже  открыла

рот, чтобы запротестовать, резко отвергнуть его предложения, но  встретила

немигающий взгляд коричневых глаз. Тяжелый, почти ощутимый  фически.  И,

сама не вполне осознавая, что делаю, кивнула головой.

   - Вот и славно! - он потрепал меня по плечу. -  Ладно,  посмотрю,  куда

запропастились Томми и Майлс.

   Он вышел, а я в каком-то столбняке осталась сидеть в просторном кресле,

глядя на стоявшую прямо передо мной  "Фурию".  Я  пыталась  разобраться  в

происходящем у меня внутри, но получалось плохо. Зато  очень  ясно  стояло

перед глазами лицо любовника  моей  матери  -  совершенно  нечеловеческое,

перекошенное от гнева. Я снова чувствовала, как горит на щеке след от  его

ладони - я пыталась оттащить его от матери, и он, не оглядываясь, хлестнул

меня рукой. И снова его лицо - посеревшее, мазанное кровью,  когда  мама

вывернулась его рук, схватила настольную лампу и ударила его, по-птичьи

вскрикнув... И еще я видела глаза Брайана в тот момент, когда  он  убеждал

меня, что не знает всего этого... Но, может быть, он и  в  самом  деле  не

знал? Просто случайно где-то слышал про мой страх высоты,  а  этот  эпод

действительно  придумал  сам,  специально  для  Аллегры,  ни  о   чем   не

подозревая? Ведь потом он  смотрел  мне  прямо  в  глаза.  Я  вздохнула  и

оглядела  кабинет.  Он  как  нельзя  лучше  подходил   своему   владельцу.

Современного дайна дорогие светильники, жесткие хромированные  стулья  -

все поблескивающее, дорогое и абсолютно стерильное. Живой здесь была  лишь

скульптура на столе.

   Я протянула руку и потрогала ее  пальцами.  Даже  этого  движения  было

достаточно, чтобы  "Фурия"  начала  звучать.  Я  отдернула  руку,  и  звук

усилился. Он действовал мне на  нервы,  в  голосе  скульптуры  мне  теперь

слышалось бесконечное отчаяние. Выходя, я забыла  прикрыть  дверь,  и  это

стон преследовал меня почти до самой репетиционной.

   Последние  три  дня  пролетели  в  каком-то  лихорадочном  возбуждении.

Костюмы были закончены, декорации установлены, голограммы наведены.  Мы  с

Томми провели генеральную репетицию наших сцен в офисе Джонатана. А  Майлс

почти исчез, я видела  его  буквально  два-три  раза,  да  и  то  мельком.

Однажды, правда, мы все же перекинулись парой слов, я спросила,  готов  ли

его костюм, и он, подмигнув мне и рассмеявшись шелестящим  смехом  Хакона,

ответил:

   - Да там и готовить было  особенно  нечего.  У  меня  главное  -  грим.

Надеюсь, он тебе понравится. По-моему, это - впечатляющее зрелище.

   Мы с Томми так основательно учили его офис, что, кажется, могли найти

там любой предмет даже в темноте. Я запомнила все, вплоть  до  порядка,  в

котором  стояли  несуществующие  в  реальности  книги  в   голографическом

стеллаже.

   Томми, похоже, отошел от своего не в меру глубокого погружения в  роль.

Во всяком случае, ничего подобного той вспышке после моего возвращения 

Эвентайна больше  не  повторялось.  Он  оставался  преданным  и  галантным

Джонатаном на репетициях и почти прежним Томми в остальное время.  Правда,

небольшое влияние персонажа все-таки ощущалось в  его  поведении,  но  это

было вполне естественно.

   Все мы волновались в ожидании премьеры. По  сути,  для  театра-"веритэ"

премьерным был каждый спектакль, но нам, актерам, выросшим на традиционной

драме, все равно никак не удавалось бавиться  от  этого  волнения  перед

самым первым спектаклем. К тому же мы не репетировали всю пьесу целиком  и

до конца, - этого "веритэ" тоже не допускает -  и,  значит,  сами  еще  не

знали, чем же все закончится.

   - Подумайте о  Захе  Виганда,  -  успокаивал  нас  Брайан  уже  в  день

премьеры. - Он будет в театре сегодня вечером  и  сжует  не  один  десяток

зубочисток, а может, еще и проглотит парочку.  Уж  он-то  точно  волнуется

больше вашего: вдруг что-то  неправильно  рассчитал,  и  пьеса  закончится

совсем не  так,  как  он  ожидает.  Ладно,  отправляйтесь-ка  по  домам  и

расслабьтесь, - он обнял нас всех разом и подтолкнул к двери. - Вы  должны

вернуться самое позднее - в семь. В восемь - начало.

   Я взяла такси и вернулась в отель. Мне всегда  удавалось  справиться  с

этим предпремьерным волнением, обычно - с  помощью  какого-нибудь  легкого

чтива. Роман был приготовлен и на сей раз, но я не осилила даже  страницы.

Мои нервы гудели, как провода  высокого  напряжения.  Я  отбросила  книгу,

принялась  расхаживать  по  комнате  и  только  невероятным  усилием  воли

заставила себя не грызть ногти. Наконец я схватила телефон и набрала номер

Кэрола Гарднера.

   - Отлично,  малышка!  -  расхохотался  он,  услышав  мой  голос,  -  ты

позвонила на целых пятнадцать минут позже чем  обычно.  Я  как  раз  успел

смешать себе коктейль. Так что поднимаю бокал за твой успех.

   Я  продолжала  расхаживать  по  комнате,  волоча  за  собой  телефонный

аппарат.

   - Если -за этих пятнадцати минут ты решил,  что  сегодня  я  чувствую

себя увереннее, то должна тебя огорчить. И если ты не  убедишь  меня,  что

меня не закидают тухлыми яйцами, я просто не поеду ни на какую премьеру.

   - Нуар, милая моя, ничего подобного в этом подлунном  мире  никогда  не

проойдет. Вспомни, что Брайан Элар желал тебя и  только  тебя  на  эту

роль.  Ты  будешь  восхитительной  Аллегрой  Найтингейл,  неужели  ты   не

доверяешь чутью самого Элара?

   Я остановилась, почувствовав внезапный холодок.

   - С чего ты взял, что он желал меня и только меня?

   - Ну, знаешь, агенту ведь ничего не стоит засунуть нос  в  дела  других

агентов. Я выяснил, что Ванда Кинг и  Майя  Чеплейн  снаряжали  к  Брайану

целые посольства. Но он, наведя справки, заявил, что ни о ком, кроме тебя,

и слышать не желает.

   Это-то стремление Брайана и не давало мне  покоя,  хотя  я  и  сама  не

знала, почему.

   - Какие справки? У кого он узнавал?

   - Не знаю, слышал только, что он беседовал о тебе с Шарлоттой Ди Метро.

   С Шарлоттой Ди Метро? Чего ради режиссер,  подбирая  актрису  на  роль,

станет советоваться с журналисткой, вестной  охотницей  за  театральными

сплетнями? По этой части Шарлотта могла заткнуть за пояс всех своих коллег

и конкурентов, вместе взятых... И именно от нее Брайан мог  узнать  и  про

страх высоты, и историю моего детства,  и  еще  очень  многое  другое.  Но

зачем?

   Но у меня больше не было времени  думать  об  этом.  Кэрол  болтал  без

умолку, сыпал свежими историями и  анекдотами    жни  наших  знакомых,

всеми силами стараясь сбить мое волнение, и, как всегда, преуспел в  этом.

Слова лились сплошным потоком, я что-то отвечала, в основном невпопад,  но

он, прекрасно зная мое состояние, не обращал внимания  и  продолжал  нести

отвлекающую чушь до тех пор, пока глодавшее  меня  нервное  напряжение  не

спало, и осталось лишь  нетерпеливое  желание  ускорить  начало  премьеры.

Точно в этот момент Кэрол оборвал себя на полуслове.

   - Стоп. Сеанс окончен, тебе пора собираться. Счастливо, малышка, завтра

с утра я позвоню и узнаю о твоем успехе.

   Он оставил меня в оптимальном состоянии. Правда, где-то в глубине  меня

засела мысль поинтересоваться в театре у Брайана, зачем он наводил обо мне

справки  у  Шарлотты.  Но  случая  так  и  не  представилось.  Он  куда-то

запропастился и возник лишь без четверти восемь. Да и то не весь - в дверь

моей гримерной просунулась его голова и возвестила готовность номер  один.

Лицо Брайана было непроницаемо, глаза блуждали в каких-то  высших  сферах.

Сама же я только что приняла таблетки  и  теперь  переодевалась  в  платье

Аллегры, так что момент для расспросов был самый  неподходящий.  Я  пожала

плечами, решив отложить разговор до другого раза.

   Свет в зрительном зале погас, освещенной осталась лишь сцена. Спектакль

открывал  диалог  Джонатана  и  Хакона.  Я  дожидалась  своего  выхода  за

кулисами. Наконец, эпод был отыгран, и стена, отделявшая сцену от  зала,

стала непрозрачной с обеих сторон. С мерным шумом  моторов  вперед  выехал

кабинет Джонатана. Рядом со мной появился Томми, притушенный на  несколько

секунд свет стал ярче, и, как  дыхание  огромного  затаившегося  зверя,  я

услышала дыхание зала - там, за стеной, снова прозрачной для них.

   В следующий миг звук этот почти исчез, увяз в пелене действия таблеток,

и не осталось ничего, кроме единственного на свете мужчины - Джонатана.  Я

снова была в его кабинете, знакомом до мельчайшей детали, а сам  он  стоял

передо мной. Но Боже, что же случилось с ним? На нем просто не было лица.

   - Что с тобой, Джонатан?

   Где-то далеко, в глубине, я, Нуар, следила за своей  Аллегрой,  пытаясь

критически ее оценить и поправить возможные ошибки. Хотя и  понимала,  что

это будет непросто: две таблетки  при  сильном  вхождении  в  роль  делали

Аллегру почти самостоятельной личностью.

   Пока спектакль  развивался  почти  в  полном  соответствии  с  замыслом

Захарии Виганда. Аллегра была потрясена условиями, выдвинутыми Хаконом.

   - Но как же так можно, Джонатан? Ведь это варварство!

   Совершенно подавленный, он рухнул на стул.

   - Он просто берет меня за горло. Я договорился о покупке  груза  прежде

чем узнал, какие условия выдвинет эта инопланетная бестия. Господи,  да  я

бы скорее дал отрезать себе правую  руку,  чем  согласился!  Я  бы  просто

уступил сделку синдикату "Корбири", и черт с ними, с деньгами.

   Я больше не могла выносить его терзаний.

   - Не переживай, все будет нормально. Я поеду к нему. - Я  опустилась  к

Джонатану на колени и обняла его.

   Снова погас свет, загудели моторы, и кабинет Джонатана  сменился  новой

декорацией. Я прошла вперед и оказалась в песчаном саду на планете Шиссаа.

Мне никогда  не  приходилось  видеть  столь  безжненного  пейзажа.  Лишь

камень, пески, да  редка  -  какие-то  кривые  колючие  растения.  Камни

блестели золотом, отливали серебром, играли всеми  цветами  радуги  -  это

пиршество красок было слишком буйным для глаза землянина. Песок на дальних

дюнах тоже поражал многоцветном, но здесь, в саду, у меня  под  ногами  он

был серебристо-белым. А под  этим  слоем  скрывался  другой  -  ярко-алый.

Смешиваясь вместе, они  образовывали  сверкающий  розовый  ковер.  А  если

ступать осторожно, то в белом песке оставались ярко-алые следы. И больше -

ничего на многие километры вокруг.

   Я стояла посреди этой пустыни, которую кому-то пришло в голову  назвать

"садом", и собиралась с духом, чтобы войти в дом. Вдруг позади  послышался

шорох. Я повернулась и вскрикнула.

   Майлс оказался прав - его вид впечатлял. Настолько, что если бы я точно

не знала, что передо мной - Майлс Рид,  то  наверняка  решила  бы,  что  в

спектакль приглашен настоящий шиссаанец,  или  как  их  там.  Передо  мной

стояло  существо  определенного  гуманоидного  типа  и  даже,   в   общем,

напоминавшее землянина - только напрочь лишенное  волос.  И  ушей  -  куда

подевались уши Майлса,  для  меня,  Нуар,  осталось  загадкой.  Тело  его,

прикрытое лишь  кожаной  повязкой  вокруг  бедер,  было  буровато-зеленого

цвета. На поясе болтался огромный кривой нож.

   - Вы - женщина Джонатана Клея? - спросил он, и в голосе его  зашелестел

сухой песок. - Я - Хакон Чашакананда.

   Я отшатнулась назад, сжав ручку своего чемодана,  но  тут  же  вскинула

подбородок и пронесла, стараясь бавиться от дрожи в голосе:

   - Меня зовут Аллегра Найтингейл. Будьте так любезны  проводить  меня  в

мою комнату.

   Дружба  с  Хаконом  зарождалась  очень   медленно.   Ледяное   молчание

прерывалось поначалу лишь неприязненными вопросами типа: "Как может  любое

существо, считающее себя цивилованным, разгуливать чуть ни  голышом,  да

еще с тесаком за поясом?" Хакон ответил мне, но  со  следующего  дня  стал

появляться  в  неком  одеянии,  напоминающем  кафтан.  Потом  неприязнь  в

вопросах сменилась любопытством.

   - А что означает ваше имя на языке Шиссаа?

   Отвечая, он улыбнулся почти человеческой улыбкой.

   -  В  моем  языке  нет  такого  имени.  "Хакон   Чашакананда"   -   это

адаптированная транскрипция, специально для землян. А мое настоящее имя вы

и пронести бы не смогли.

   - Но почему тогда было не придумать что-то более  удобопроносимое?  -

удивленно заморгала я.

   Тяжелые бурые веки дважды медленно опустились и  поднялись  -  он  тоже

моргал от удивления, хотя и совершенно иначе.

   - А вы думаете будет  лучше,  если  к  вам  явится  "голое  зеленокожее

существо с тесаком за поясом" и  назовется  Джоном  Смитом?  Земляне  ведь

полагают, что у инопланетян должны быть длинные и трудные имена, зачем  же

обманывать ожидания?

   Этот-то забавный диалог и уничтожил разом весь холод  между  нами.  Для

дружбы больше не было преград. Словно прозрев, я вдруг  поняла,  насколько

прекрасен песчаный сад. И одновременно - сколь  удивительно  благороден  и

чист душой его хозяин. А вскоре он отпустил меня домой - к Джонатану.

   Тот был сам не свой от счастья. Он стиснул меня в  объятиях  так,  что,

казалось, еще секунда, и кости мои затрещат.

   - Как же ты вырвалась? Вот уж не думал, что его можно уговорить.

   - Я и не уговаривала его. Просто ты плохо его знаешь.  Он  сказал  мне:

"Мне кажется, что я достаточно знаком с вами, чтобы заключить,  что  вы  -

человек чести. И если  вы  скажете  мне,  что  Джонатан  такой  же,  то  в

соблюдении моих условий больше нет необходимости". Вот и все. Он  отпустил

меня.

   Откинувшись на спинку кресла, Джонатан нахмурился.

   - Что это значит - "достаточно знаком"?

   Я, Нуар, вздрогнула, даже сквозь  действие  таблеток  расслышав  в  его

голосе те самые  нотки,  которые  уже  звучали  после  нашего  с  Брайаном

возвращения Эвентайна. Однако Аллегра их не услышала.

   - Просто за эти четыре месяца мы очень много времени провели вдвоем.  А

куда было деваться? Я бы просто сошла с ума, если бы все  время  сидела  в

своей комнате. Ненавидеть друг друга  так  утомительно,  вот  мы  и  стали

друзьями. Если ты познакомишься с ним поближе, то и сам убедишься, что  он

замечательный человек.

   - Че-ло-век? - Джонатан сощурился.

   Я кивнула.

   - Любое разумное существо вправе называться так. Это одна    основных

идей философии Шиссаа. И, по-моему, прекрасная идея, она сближает,  вместо

того, чтобы разделять на землян, шиссаанцев, кого-то еще...

   - Ты, я вижу, так увлеклась их философией,  что  готова  отказаться  от

собственной.

   Теперь раздражение в его голосе уловила и Аллегра. Я подошла к  нему  и

коснулась его плеча.

   - Ну, конечно, нет. Хотя там много идей, которые стоит позаимствовать и

нам. Но почему ты сердишься?

   Мышцы на его шее напряглись.

   - А  по-твоему,  я  должен  радоваться?  Я  пахал  четыре  месяца,  как

проклятый, чтобы вытащить тебя этой дыры. И вот теперь ты  являешься  и

начинаешь петь дифирамбы этой образине,  по  милости  которой  все  так  и

вышло, и превозносишь его философию.  Чем  вы  там  с  ним,  черт  побери,

занимались?

   Я была потрясена, в его голосе звучала с трудом сдерживаемая ярость.

   - Да ты с ума сошел! Он ко мне и пальцем не притронулся,  если  ты  это

имеешь в виду. Я люблю тебя, Джонатан, как ты вообще мог такое подумать.

   Он схватил меня за плечи и резко притянул к себе.

   - Ну и слава Богу. Извини, я и в самом деле без тебя тут с ума  сходил.

Давай забудем обо всем этом.

   Но это было уже невозможно. Общение с Хаконом очень менило меня, и  я

подмечала в Джонатане  все  больше  черт,  неприятно  меня  поражавших.  Я

думала, что это пройдет, старалась закрывать глаза,  но,  когда,  наконец,

поняла, что он хочет обмануть Хакона,  лишив  его  доли,  терпению  пришел

конец, и я впервые в жни позволила себе вмешаться в его дела.

   - Тебя это не касается, - жестко ответил Джонатан.

   - Да нет, наоборот, очень даже касается, как  ты  не  понимаешь?  Я  же

обещала Хакону, что ты будешь честен, и ты  просто  не  имеешь  права  его

обмануть.

   Гнев Джонатана был  холодным  гневом.  Лицо  его  оставалось  спокойно,

говорил он ровным голосом, только мышцы на шее снова вздулись и заиграли.

   - оставим эту тему. Надеюсь, ты согласишься, что у себя  в  офисе

командовать должен все-таки я, - пронес он, тщательно выговаривая слова.

   Я посмотрела на него и вздохнула. Наверное, чуть не  с  самого  момента

возвращения я где-то внутри себя знала, что это небежно.  И  все  же  не

могла не чувствовать боли.

   - Что ж, если так, я иду собирать вещи.

   - Что значит - "собирать вещи"?

   - Я ухожу от тебя.

   Он вскочил, и, одним прыжком перемахнув через стол, оказался  рядом  со

мной.

   - Нет! Ты не сделаешь этого, ты не можешь этого сделать.

   Я чувствовала, что разрываюсь на части. Я любила его. Но  лгать  ему  и

себе просто не могла. Как я была  бы  счастлива  объяснить  ему  все,  что

происходило со мной сейчас. Но это было  бесполезно  -  он  бы  просто  не

понял.

   - Теперь все ясно. У тебя просто что-то было с ним.

   Я горестно покачала головой.

   - Ты ошибаешься, не было. Наверное, могло  бы  быть,  но  я  оставалась

верна тебе, и он уважал это мое право.

   - Да что ты говоришь? - Джонатан терял контроль  над  собой,  он  почти

сорвался на крик. - Ты вмешиваешься в мои дела, чтобы  не  обидеть  его  в

ущерб моей прибыли, ты называешь его прекрасным человеком!  И  вот  теперь

собираешься уйти от меня. Ты думаешь, я поверю, что ты не уходишь к нему?

   - Да, думаю, что поверишь. Надеюсь, потому что это правда.

   - Ты лжешь! - Он стиснул зубы.

   Паника обожгла меня ледяной волной. Он хочет ударить меня! Я  отступила

назад, чувствуя себя беспомощной, как тогда, в восемь лет.

   Я увидела, как распрямилась, готовая к пощечине, его ладонь.

   - Как ты смеешь мне лгать?! Ты должна сознаться, что у вас с ним  было!

Тебе придется сознаться!

   - Нет, Джонатан, - я попятилась еще, но  уперлась  в  стол.  Громадный,

тяжелый, он преградил мне путь к отступлению.

   - Я клянусь тебе, ничего не было!

   Стиснутая, как в тюрьме, на задворках моего сознания, вскрикнула  Нуар.

Лицо Джонатана исчезло, вместо него я увидела лицо любовника моей  матери.

Рука метнулась вперед. Аллегра откинула голову. И мои пальцы сомкнулись на

подставке скульптуры Кейна.

   Нуар продолжала кричать, отчаянно борясь с  действием  таблеток.  Всего

этого не должно быть в пьесе, не может быть. Пусть Аллегра  сейчас  уронит

скульптуру, пусть он  ударит  ее  один  раз,  если  другой  разрыв  с  ним

невозможен, все, что угодно, только не это! Но передо мной  стояло  другое

лицо, и след другой руки горел на щеке. Нуар  Делакур  должна  была  взять

контроль на себя, но в этот миг ее  воспоминания  и  воспоминания  Аллегры

слились. Я взмахнула скульптурой.

   Острые крылья "Фурии", как дюжина ножей,  рассекли  его  лицо.  Хлынула

кровь, и где-то за стенами  кабинета  мне  вдруг  послышался  многоголосый

вздох восторга и ужаса. Вскрикнув,  Джонатан  кинулся  на  меня.  Я  снова

взмахнула скульптурой и,  как  в  полусне,  увидела,  что  стальное  крыло

перечеркнуло его горло.

   Уже когда он  упал,  я  поняла,  что  проошло  и,  отбросив  "Фурию",

опустилась  возле  него  на  колени,  тщетно  стараясь  руками  остановить

кровотечение.

   - Джонатан, Джонатан, зачем ты ударил меня? Я же не хотела, я же любила

тебя, зачем ты, Джонатан?

   И в этот момент Нуар, паралованная тупым ужасом,  вдруг  поняла,  что

пьеса не могла окончиться иначе.  Именно  так  все  и  было  задумано.  Не

драматургом, конечно, нет, - режиссером Брайаном Эларом.  И  лишь  -за

ревнивого любовника своей матери я и получила эту роль. В  отношении  меня

Брайан мог быть уверен,  что  я  не  смогу  сдержать  эмоций  и  поступков

героини. Я  стала  просто  орудием  мщения  в  его  руках.  Глуповатому  и

безалаберному, но ни в чем не повинному Томми. Брайан рассчитал все.  Даже

скульптуру,  которой  Кейн  так  кстати  дал  имя  безжалостной   античной

мстительницы.

   - Господи, что с нами? - закричала Аллегра. - Я встретила  человечность

в инопланетянине и звериную жестокость  в  человеке,  которого  любила.  И

сама, сама стала зверем, стоило только испугаться. Что же с нами. Господи?

- Я посмотрела на свои руки, испачканные кровью. - Так кто нас человек,

кто инопланетянин, кто чудовище? - Я упала на пол рядом с ним.

   Отделенная стеной, взревела толпа. Этот звук окончательно вернул меня к

реальности. Передо мной в луже крови лежал  бездыханный  Томми  Себастьян.

Зал продолжал бесноваться, и я вдруг поняла, что это  крик  восторга.  Что

именно этого-то они и ждали всегда, с момента возникновения  "веритэ",  со

времени римских гладиаторов.

   Свет погас, стена стала непроницаемо серой, и у меня мелькнула  нелепая

мысль, что сейчас надо выходить на поклон. Кто-то поднял меня за  плечи  и

потащил в кулисы. Я с трудом подняла голову и увидела Майлса. Он  был  все

еще в гриме и набедренной повязке.

   Откуда-то темноты вынырнул Брайан и склонился надо мной.

   - Какой ужас. Господи, какой ужас. Но ты не  должна  бояться,  Нуар.  Я

уверен, суд оправдает тебя, вот  увидишь,  присяжные  прнают  несчастный

случай.

   - Да? Какая жалость, -  вцепившись  в  руку  Майлса,  пронесла  я.  -

Значит, никто так и не узнает про ваш  лучший  спектакль?  Но  все  равно,

ничего, режиссура была прекрасна. Ведь Пиа Фишер отомщена, а это  главное,

правда?

   Брайан покачал головой и повернулся к Майлсу.

   - Боюсь, она не в себе. Отведи ее в гримерную, а я сейчас вызову врача.

   Я не сопротивлялась, просто переставлять ноги  не  было  сил,  и  Майлс

тащил меня почти волоком.  Уже  в  двери  я  обернулась  и  снова  увидела

Брайана. Подняв с пола "Фурию", он держал  ее  перед  собой  на  вытянутых

руках, чуть покачивая. И скульптура оглашала пространство победной  песней

мести.

   В серые, пасмурные дни, когда небо застлано тяжелыми, набрякшими скорым

дождем облаками, а порывы ледяного ветра пронывают до  костей,  я  часто

думаю о Брайане Эларе. Мне почему-то видится, что мы  стоим  в  песчаном

саду - в настоящем, где я не бывала  никогда,  -  окруженные  причудливыми

ломами  неземных  скал,  а  между  ними,  до  самого  горонта  тянутся

бесконечные дюны разноцветного песка. И у нас  под  ногами  тоже  песок  -

ослепительно белый и мелкий,  как  сахарная  пудра.  Но  под  ним  -  слой

другого, ярко-алого песка. И цепочка следов между нами: глубоких и  оттого

алых, словно каждый отпечаток заполнен кровью...