Дежё Кемень. Невидимое оружие

   -----------------------------------------------------------------------

   Пер. с венг. - Е.Тумаркина.

   Сб. "Интегральное скерцо". М., "Музыка, 1990.

   & spellcheck by HarryFan, 2 April 2001

   -----------------------------------------------------------------------

   Оттокар был  начисто  лишен  музыкальных  способностей.  Флейта  Петера

оставляла  его  столь  же  равнодушным,  как  и  фортепиано  Шари.  Лениво

покачиваясь, он медленно ковылял  от  своей  коробки,  задвинутой  в  угол

передней, к стоявшей у окна комнаты качалке и обратно. Особенно  он  любил

качалку, доставшуюся Шари в наследство от бабушки:  качалка  была  покрыта

пледом с кистями, свисающими до пола, в них можно было отлично  прятаться.

В первые же дни своего пребывания в жилище молодых супругов он  попробовал

на вкус одну из кистей, но, убедившись в  ее  полной  несъедобности,  стал

использовать бахрому только в качестве убежища.

   - Глупое животное, - проворчал Петер и отложил флейту.

   - А ты попробуй флейту-пикколо, - посоветовала Шари. - Может,  ее  звук

ему больше понравится. Но вообще, мне кажется, ты слишком многого требуешь

от обыкновенного ежа.

   - Животное, лишенное музыкальности, для меня перестает существовать,  -

с глубочайшим презрением заявил Петер и последовал за Оттокаром к коробке,

служившей зверьку домом. Здесь он отмерил ему порцию еды на ужин:  остатки

мяса, вареную картошку и  половинку  яблока  -  без  витаминов  и  ежу  не

обойтись.

   - Не забудь съесть кожуру, будь так любезен, - проворчал он и, покончив

таким  образом  с  домашними  обязанностями,  повернулся,  чтобы  заняться

наконец каким-нибудь более полезным делом.

   В эту минуту в дверь позвонили. На пороге передней стоял Имре Сакач.

   - Ты еще жив? Три месяца к нам не заглядывал.

   - Четыре - чтобы быть точным. А вообще-то я жив, хотя и нахожу  в  этом

мало радости... Послушай! Это что за зверь?

   - Это? Ах, да, вы еще не встречались! Разреши тебе  представить  нового

члена нашей семьи. Его зовут Оттокар.

   - Весьма уродливое создание.

   - А каким должен быть еж? Похожим на Венеру Милосскую?

   -  Если  придерживаться  твоих  сравнений,  я  бы  сказал,  он   скорее

напоминает Виллендорфскую Венеру. Зачем он тебе?

   - Говорят, ежи относятся к самому интеллектуальному виду грызунов. Хочу

провести с ним  эксперимент,  чтобы  узнать,  как  животные  реагируют  на

музыку... Но почему мы здесь топчемся?

   Когда они вошли в комнату, Шари уже  уничтожила  следы  эксперимента  и

поставила на стол тарелку с печеньем собственного изготовления.

   - Прошу, угощайтесь. Что вы скажете об Оттокаре?

   - Не хотелось бы  обижать  хозяев  дома,  хотя  Петеру  свое  мнение  я

высказал. Во всяком случае, что касается имени вашего ежа...

   - А что? Епископу можно называться Оттокаром, а ежу нельзя?

   - Порядочный еж удовлетворился бы  обычным  честным  именем.  По-моему,

вашему ежу очень подошло бы, например, имя Манци.

   - Вы с ума сошли?! Оттокар мальчик!

   - Ах, вот как? Прошу прощения. Впрочем, я бы не удивился, если на самом

деле сошел с ума... Печенье у вас отличное, Шари! А нельзя его  чем-нибудь

запить?

   Петер вынул бутылку коньяка.

   - У тебя какое-нибудь гнусное дело? Ты пьешь только в этих случаях.

   - Да, пока не отважусь распутать дело... Спасибо, не  больше  половины.

Так вот, рано или поздно, но я обычно на это решаюсь.

   - Потому что от вас этого требуют и иначе нельзя! - рассмеялась Шари.

   -  Нет,  не  только  поэтому.  Мне  самому  интересно.  И  я  не  люблю

нераскрытых дел.

   Петер сел, облокотясь о ручки кресла, и наклонился вперед.

   - Ну, рассказывай,  а  мы  будем  слушать,  как  два  несообразительных

Ватсона слушали бы блистательного Шерлока Холмса.

   - Дело действительно гнусное, - начал Сакач. - Гнусное, потому что пока

не за что ухватиться. И к тому же оно связано с Интерполом.

   - Скажи на милость!

   -  Следовательно,  приходится  думать   и   о   репутации   венгерского

следственного аппарата. - Сакач задумчиво повертел в руках  бокал,  сделал

глоток и продолжал: -  В  прошлую  пятницу  в  консерватории...  Но  вы-то

наверняка там были! На концерте Раджио. Верно?

   - Я даже записал концерт.

   - Мы сидели сзади, - перебила Шари. - Петеру удалось  протащить  в  зал

магнитофон, и он записал весь концерт на пленку. Проиграть вам?

   - Нет, нет,  благодарю!  Сейчас  у  меня  нет  настроения  наслаждаться

музыкой.

   - Издеваешься? Дино Раджио - величайший из  ныне  живущих  теноров.  По

крайней мере, один из величайших. Он достойный преемник  Карузо,  Флеты  и

Джильи.

   - Хорошо, хорошо. Одним словом, в самом конце, когда он пел на бис...

   - "Прощанье Туридду"...

   - Меня, право, не  интересует,  что  именно  пел  этот  кривляка.  Меня

интересует то, что в зале в третьем ряду партера сидел американский делец,

Артур Картер, который приехал к нам, чтобы заключить долгосрочный...

   - А, это, наверное, тот человек, которому стало  плохо!  -  воскликнула

Шари. - Вы  имеете  в  виду  лысого  мужчину  с  двойным  подбородком?  Он

почувствовал себя нехорошо, когда концерт уже окончился, и его вынесли.

   - Значит, вы это видели?

   - Я не видел, - сказал Петер. - Я был занят магнитофоном. Ты и в  самом

деле не хочешь послушать?

   - Сейчас нет, старина; Может, позднее.

   - Одно могу сказать - в зале было очень душно. Неудивительно,  что  ему

стало плохо. Но почему этим делом интересуется Интерпол?

   - Да потому, что все не так просто,  Шари.  Вы  не  читали  сегодняшних

газет? Через два часа Картер скончался. Умер, не приходя  в  сознание.  От

сердечной недостаточности.

   - Бедняга! Но почему...

   - Дело в том, Шари, что Артур Картер умер неестественной смертью.

   - Что?!

   Сакач замолчал, а в это время Оттокар, покачиваясь, пересек  комнату  и

спрятался под качалкой.

   - Как так неестественной?..

   - Пока это только предположение. Оно держится в секрете. К счастью, мои

Ватсоны умеют держать язык за зубами. Так вот: смерть Картера - это только

звено одной цепи. Очень странной и грязной цепи. Все  началось  в  прошлом

году. По крайней мере то, что нам известно. Весьма  вероятно,  что  многие

звенья цепи еще не  раскрыты.  Итак,  в  прошлом  году  в  Дели  проходила

Международная конференция солидарности. В последний ее  день  умер  доктор

Радж Бахадур, один  из  крупнейших  знатоков  международного  права,  член

почетного президиума конференции. Врачи констатировали инфаркт.  Не  найдя

другого объяснения. Через три месяца в Веймаре на Международном  конгрессе

Пэн-клуба при точно таких же обстоятельствах умирает Мануэла...

   - А это кто? - перебил Петер.

   - Одного образования недостаточно, друг мой. Необходимо еще следить  за

прессой... Мануэла была испанской журналисткой. Эмигранткой. Всю кубинскую

революцию провела рядом  с  Кастро.  Ей  стало  плохо  в  зрительном  зале

Концертхаузена - как у нас Картеру. По иронии судьбы  Картер  тоже  был  в

Веймаре и к тому же, как нам сообщили  немецкие  коллеги,  сидел  рядом  с

Мануэлей.

   - А это важно? - спросила Шари.

   - Не знаю. Может быть, и не важно. Но факт остается фактом. Как  и  то,

что два месяца назад Айзек  Д.Вашингтон  на  массовом  митинге  в  Гарлеме

потерял сознание,  а  когда  пришел  в  себя,  утратил  способность  речи.

Паралич.

   - Ты имеешь в виду того Вашингтона,  который  выступал  с  докладами  о

гражданских правах?

   - Того самого. Больше  он  никогда  не  будет  выступать.  И  еще  одно

обстоятельство: за несколько недель до этого на студенческом  фестивале  в

Мехико потерял сознание и умер секретарь отдела высших  учебных  заведений

Организации свободной немецкой молодежи. Врачи констатировали инфаркт.  Не

найдя другого объяснения.

   - Сколько ему было лет? - спросил Петер.

   - Двадцать три года.

   - Инфаркт у двадцатитрехлетнего молодого человека?

   - Я уже сказал - ничего другого врачам установить не удалось.

   - Звучит довольно невразумительно, - заметил Петер. - И  вообще  -  где

тут связь? Если это неестественная смерть, то...

   - Связь? Сначала и мы не усматривали большой связи.  Кроме  одного:  во

всех случаях трагическое событие обязательно происходило  на  каком-нибудь

собрании, конференции, массовом митинге, на худой конец - концерте. К тому

же жертвами обычно становились люди, чья принципиальная позиция - будь  то

политика  или  экономика  -  расходилась  с  той,  которой  придерживаются

сторонники правых взглядов.

   - Пока понятно. Вернее, логично. Ну а что дальше?

   - Ничего. От венского резидента Интерпола пришла телеграмма, и, так как

они настаивали на моей кандидатуре, Гере  разрешил,  чтобы  дело  передали

мне. Мы берегли этого Картера как зеницу  ока,  но  через  два  дня  после

получения нами приказа он взял да и умер в консерватории.

   - Неприятная история, - сказал Шари. - Но я не совсем понимаю...

   - А я вообще ничего не понимаю, - перебил Сакач. - Конечно, большинство

сыщиков, приняв  дело  к  расследованию,  начинают  усиленно  сопоставлять

факты, строить предположения, выдвигают догадки, которые  могут  позволить

сделать определенные выводы...

   - Твой метод! И к чему ты пришел?

   - Так, мелочь, любому бросилась бы в глаза. Может, и не имеет значения,

но мне это показалось странным.

   - Что именно?

   - То, что... - Сакач замолчал и с виноватым видом взглянул на друзей. -

Мне трудно сказать это именно вам... Ведь  ради  музыки,  ради  музыкантов

вы...

   - Перестаньте юлить, Имре! - перебила Шари. - Выкладывайте, что  у  вас

на уме.  Даже  если  убийца  один  из  знаменитейших  музыкантов  мира!  -

Неожиданно она умолкла. - Господи! Уж не Раджио ли будет следующим? Вы это

имели в виду? Раджи о всегда и везде...

   - Вот в этом-то все дело. Раджио всегда и везде присутствует  там,  где

нужно поддержать прогрессивную идею. Но я боюсь не за него.  Что  за  него

бояться? Как вы сказали?  "Даже  если  преступник  один  из  знаменитейших

музыкантов мира?" Возможно, вы не так далеки от истины.

   Петер вскочил.

   - Опомнись! Уж не...

   - Да, да, - Сакач  закурил.  -  Да,  да,  я  в  своем  уме.  И  это  не

предположение, а факт! - Он рассмеялся. - Очень странный факт... Возможно,

потом мы узнаем и о других случаях  со  смертельным  исходом,  не  имеющих

отношения к тому, о чем я сейчас говорю. Но до сих пор,  поймите,  до  сих

пор при всех таких происшествиях присутствовал Дино  Раджио,  которого  ты

назвал величайшим из ныне живущих теноров.

   Петер  натянуто  улыбнулся,  Сакач  замолчал,  нахмурив  лоб,  а   Шари

запротестовала:

   - При всем моем уважении к вашему уму  и  опыту,  Имре,  я  считаю  это

нелепостью. Артист, один из самых популярных... Убивать с  таким  голосом?

Ну, нет!

   - А кроме того, в твоем предположении концы не сходятся  с  концами,  -

перебил ее Петер. - Эти люди - левые или игравшие  в  левых  -  по-твоему,

убиты Раджио, тем самым Раджио,  который  ежегодно  отдает  десятки  тысяч

долларов...

   - Знаю. Из доходов, которые он получает от своих турне по всему  свету.

Раджио дает концерт в пользу пострадавших от  стихийных  бедствий,  Раджио

покупает продовольствие для больницы, Раджио то, Раджио се.  Впрочем,  кто

утверждает, что он убийца? Я просто говорю, что он присутствовал при  всех

подобных происшествиях, даже если это и случайное совпадение.  Откуда  мне

знать? Но он всегда оказывался там, где происходило несчастье.

   Шари замахала обеими руками.

   - Я  протестую  против  такого  чудовищного  предположения  решительным

образом! Послушайте только... - Она подбежала к магнитофону. - Послушайте,

как он пел на бис. "Прощанье Туридду" и "Арию перчатки". Тот, кто поет...

   Возможно, голос Раджио уступал прославленному Джильи, но звучал  мягче,

совсем  как  у  Флеты,  и  вместе  с  тем  мужественнее.  Он   завораживал

слушателей, даже тех, кто разбирался в музыке не более  Сакача.  Однако  в

конце прощальной арии Туридду, спешащего на смертный поединок, Петер вдруг

хмыкнул.

   - Слышали?

   - Что? - отозвалась Шари.

   - Он пустил петуха на последнем "адьо". А ведь за ним этого не водится!

И на концерте я не заметил. Прокрути-ка обратно!

   "Во мне говорит вино", - снова запел Раджио. Все прислушались, и  Сакач

тоже, хотя он и не разбирался в столь тонких нюансах.

   - Вот! - воскликнул Петер.

   Он выключил магнитофон и провернул назад  несколько  последних  тактов.

Теперь и Сакач услышал, как голос Раджио на мгновенье сорвался, но тут  же

снова зазвучал чисто и мужественно.

   - Стереть? - спросил Петер. - Нельзя же оставлять несовершенную запись.

   - Глупости, стирать пленку из-за такого пустяка! - Шари возмутилась  не

на шутку. - Оставим этот концерт так, как есть. Вместе  с  исполнением  на

бис. Разве удивительно, что к концу он устал? - Она повернулась к  Сакачу:

- Послушайте начало этой пленки. "Лючия ди Ламмермур"...

   Сакач встал.

   - К сожалению, я должен идти.

   -  Послушай,  Имре,  я  так  и  не  понял,   зачем   ты   приходил?   -

поинтересовался Петер.

   - Мне надо было кому-то рассказать об этом  деле,  чтобы  самому  лучше

разобраться. А с кем я мог поделиться? Только с вами.

   - Теперь стало яснее?

   - Есть кое-какие  догадки.  Но  совсем  незначительные...  Ну,  друзья,

продолжайте музицировать...

   Опустив голову, он брел по узким будайским улочкам. Мимо  него  спешили

женщины в легких платьях, мужчины в рубашках с  короткими  рукавами,  ярко

светило солнце, тротуар был усыпан косточками от  черешен  и  абрикосов...

Косточки все выплевывают... А их следовало бы расколоть,  посмотреть,  что

там  внутри.  Зернышко  абрикоса,  например,  прикидывается  миндалем,   а

скрывает в себе смертельный яд - синильную кислоту...

   Сакач остановился. Перед ним сверкала  зеркальная  витрина  аптеки.  За

стеклом на одном из ящиков старинного стенного шкафа,  сохранившегося  еще

от прошлого века, вычурными, заостренными буквами было написано: Venenum -

яд.

   Может быть, и там - яд? Нет, исключено.  Все  жертвы  были  подвергнуты

вскрытию, и в их организмах не нашли  ни  малейших  следов  яда.  Впрочем,

следы  были  у  Картера.  Но,  как  выяснилось,  он  страдал  от   сильных

ревматических болей, и для  облегчения  ему  делали  инъекции,  содержащие

мизерные дозы героина.

   Однако если не яд, то что же? Дурной глаз? Гипноз?  Убивать  с  помощью

гипноза - такого медицина не знает, пожалуй,  даже  суеверий  подобных  не

существует. Хотя кто рискнет утверждать, что познал все тайны природы?  Но

тот, кто знает немного больше других, при известных обстоятельствах  может

показаться обладателем таинственных сил, и...

   В детстве  на  Сакача  огромное  впечатление  произвел  бродячий  цирк.

Главный аттракцион состоял из выступления иллюзиониста: на арену  выносили

свинью - настоящую, хрюкающую, отмытую до розовости свинью,  одолженную  у

кого-то в селе. Иллюзионист начинал пристально глядеть на животное, и  оно

ложилось, вставало, бегало вокруг манежа, прихрамывая то на  одну,  то  на

другую ногу; а в довершение всего вбегало  в  большую  раскрытую  дорожную

корзину. Фокусник захлопывал крышку и  протыкал  корзину  длинной  шпагой.

Затем поднимал крышку - свиньи там как не бывало. Владелец поднимал  крик,

требовал возмещения убытков. В ответ  фокусник  заявлял,  что  его  свинья

давно дома, хрюкает в хлеву. И это  подтверждалось  на  самом  деле.  Умел

работать фокусник, отменно умел!  Он  был  одет  в  костюм,  перехваченный

огненным кушаком, и афиша  у  входа  аршинными  алыми  буквами  возвещала:

"Пылающий Гермес". Сельский звонарь-всезнайка говорил, что  настоящее  имя

иллюзиониста Бенэ Поздера...

   Сакач рассмеялся, но тут же устыдился своего смеха и огляделся  вокруг.

Он находился в Пеште, у дверей собственного  дома.  Сам  не  заметил,  как

перешел по мосту Дунай.

   Имре вошел в парадное, лифт был испорчен, пришлось подниматься  пешком.

Вот теперь он выпьет чашечку  кофе,  разумеется,  без  сахара.  И  включит

радио: монотонный голос диктора, комментирующего события, - лучший  отдых.

А работать, как считал Сакач, можно только когда отдыхаешь.

   Он включил приемник, заложил руки за спину и  принялся  расхаживать  по

комнате. От одной стены к другой. Вдруг он остановился.

   "...труппа Комеди Франсэз в составе шести человек. Мы надеемся,  что  к

тому времени венгерский струнный квартет закончит свое турне по Англии,  и

твердо рассчитываем - так как  получили  заверения,  -  что  Дино  Раджио,

которого договор заставил на три дня вернуться на родину, снова приедет  в

нашу страну на концерт, посвященный  открытию  Сегедских  игр.  Интерес  к

программе..."

   Сакач выключил радио, сжал в руках чашку с кофе и подошел к окну.

   - Сегед, - прошептал он. - Кто будет следующей жертвой?

   Наутро он решительным шагом вошел в управление  полиции.  Его  встретил

мрачный Гере.  Вместо  приветствия  капитан  положил  перед  ним  утреннюю

газету. Одно из кратких сообщений было отчеркнуто красным карандашом:

   "Саймон Симпл,  представитель  епископальной  церкви,  известный  своей

деятельностью в защиту американских индейцев, после проведенных  в  Англии

переговоров вылетел на родину  рейсовым  самолетом  "Боинг",  следующим  в

Нью-Йорк, чтобы продолжить кампанию  дома,  в  Шеридане  (штат  Вайоминг).

Незадолго до приземления авиалайнера он почувствовал себя плохо,  и  когда

скорая помощь подоспела на аэродроме к самолету, Симпл был мертв.  Причина

смерти еще не установлена".

   - Откуда летел самолет? - спросил Сакач, возвращая газету.

   - Из Парижа. Через Лондон...

   - Необходим список пассажиров!

   Гере хмыкнул.

   - Нюх у тебя верный! Известие о происшествии в самолете я получил еще в

полночь. И тут же запросил список пассажиров через Скотланд-Ярд.

   - Что удалось выяснить?

   - Они были там.

   - Кто они?

   - Он и его секретарь. Чутье тебя не обмануло  -  он  сел  в  самолет  в

Париже.

   - И через четыре дня будет здесь.

   - Так говорят.

   - Послушай, Лаци, верно, что только они  оба  присутствовали  при  всех

несчастных случаях?

   - Верно. - Сакач вопросительно взглянул на Гере,  а  тот  продолжал:  -

Необходимо раздобыть данные о прошлом Раджио. Разумеется, и о прошлом  его

секретаря.

   - По-твоему...

   - Или Раджио, или его секретарь, или  оба  вместе,  откуда  мне  знать!

Самое  досадное,  что  все  это   только   догадки.   Возможна   фатальная

случайность.

   - Если бы причина смерти была известна...

   - Если бы да кабы. Тогда и дело не стоило  бы  выеденного  яйца.  Можно

было бы без особого труда схватить преступника. Не напрягая фантазии.  Вся

загвоздка в том, что причина смерти не установлена! - Гере сделал паузу  и

добавил: - Впрочем, для чего ты существуешь на свете, Имре?  Для  чего,  я

тебя спрашиваю?

   - Понял, товарищ капитан! Я найду причину и принесу  вам  заключение  о

смерти на серебряном блюдечке. И преступника в придачу. Разрешите идти?

   - Сиди уж! Лучше подумай, кто тот именитый гость, чьей смерти в  Сегеде

нельзя допустить.

   - Ты тоже думаешь, что в Сегеде...

   Гере рылся в папках, которые валялись на его письменном столе.

   - Если мы примем за доказанный факт то, что это не  игра  случая,  если

между Дино Раджио и серией убийств есть  логическая  связь,  то  в  Сегеде

непременно должно что-то произойти. Твое задание: во что бы  то  ни  стало

найти человека, которого придется оберегать. Достань список знаменитостей,

которые находятся сейчас в  нашей  стране  или  должны  к  нам  прибыть  в

ближайшие три-четыре дня. Раздобудь данные о Раджио и его секретаре. Через

три дня доложи. - Капитан встал и дружеским тоном  добавил:  -  Ну,  Имре,

сотвори чудо! От тебя теперь зависит добрая слава нашей группы. Иди!

   Следующий день Сакач посвятил утомительной, каторжной, по  его  мнению,

работе: обошел не меньше шести  учреждений  -  от  Управления  иностранным

туризмом до Библиотеки  имени  Эрвина  Сабо.  Зато  когда  он,  смертельно

усталый, вернулся домой, портфель его был набит фотокопиями и записями. До

полуночи Сакач сортировал и подбирал документы, а затем заново внимательно

перечитал материал, который мог пригодиться. Он выпил четыре чашки кофе, и

хотя глаза у него слипались, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот

выскочит из груди. Что же касается результатов - они,  пожалуй,  равнялись

нулю. Карьера Раджио вкратце вырисовывалась следующим образом.

   Дино Раджио появился на свет в  маленькой  деревушке  в  Калабрии.  Его

поразительно красивый дискант и музыкальная одаренность привлекли  к  себе

внимание учителя. По настоянию последнего родители  отвезли  сына  в  Рим,

едва мальчику исполнилось семь лет. Маленький Дино больше  не  вернулся  в

родную деревню. Школу он закончил на государственную стипендию,  во  время

учебы пел в хоре базилики св.Петра. В тринадцать лет голос  у  Дино  начал

ломаться, и учитель предложил отдохнуть год в надежде, что к тому  времени

у юноши установится такой же красивый тенор,  каким  был  дискант.  Однако

неожиданно в судьбу подростка  вмешалась  дифтерия.  Перенесенная  болезнь

дала  осложнения  на  голосовые  связки,  и   лишь   блестящая   операция,

проведенная известным ларингологом профессором Диаволо, спасла Дино голос.

Через год он снова пел, сначала в базилике св.Петра, а по окончании  школы

в Миланском оперном театре "Ла Скала",  с  которым  заключил  контракт,  и

позднее в Нью-йоркской "Метрополитен-опера".

   К  этой  краткой  и  ничем  не  примечательной  биографии  Сакач  после

некоторого   колебания   присоединил   фотокопию   интервью,   взятого   у

прославленного певца несколько лет назад.

   "...Скажите, вы суеверны?"

   "Что вы!  -  рассмеялся  Раджио.  -  Я  делаю  это  в  память  о  своем

выздоровлении. Каждый год  в  день  Бианки  -  именно  тогда  мне  сделали

операцию - я поднимаюсь на хоры базилики и беру один  фа-диез.  Я  обратил

внимание, что на ближайшей  ко  мне  люстре  при  этом  начинают  тихонько

звенеть стеклянные украшения..."

   Сакач вздохнул и взял еще один листок с  заметками.  Они  относились  к

Раулю Фонче - личному секретарю артиста. Фонче, канадец по  происхождению,

во время войны был летчиком, участвовал в высадке союзников  в  Нормандии,

после войны некоторое время  владел  небольшой  фабрикой  по  производству

пластмассовых изделий,  позднее  занимался  наймом  танцовщиц  в  бары  со

стриптизом, а затем  поступил  на  службу  к  Раджио  в  качестве  личного

секретаря.

   Сакач  отбросил  бумагу.  Летчик-истребитель  и  фабрикант,   агент   и

секретарь оперной  знаменитости  -  сам  черт  тут  ногу  сломит!  За  что

ухватиться? Он распахнул обе створки окна,  разделся,  лег  и  как  убитый

проспал до следующего полудня.

   Проснувшись и постояв четверть часа под  холодным  душем,  Сакач  выпил

стакан фруктового сока - не рискнул  тревожить  сердце  чашечкой  кофе.  В

утренних газетах никаких  известий,  касающихся  Раджио,  не  было.  Сакач

пообедал в ближайшем ресторанчике и ровно в два часа  постучал  в  кабинет

Гере.

   - Ничего подозрительного  в  прошлом  Раджио  я  не  усмотрел.  У  тебя

что-нибудь есть? - спросил он, когда Гере пробежал глазами его доклад.

   Тот пожал плечами и постучал по бумагам.

   - Значит, ничего заслуживающего внимания?

   - Заурядная биография вундеркинда. То, что он суеверен, понятно, как бы

он ни пытался это объяснить. Религиозный, как все итальянцы.

   - Ты имеешь в виду день Бианки?

   - Да. Впрочем, как знать...

   - Ну, а второй вопрос? - перебил его Гере. - Кого нужно будет  охранять

в Сегеде?

   - Если наши догадки верны, речь может идти лишь об одном  человеке:  об

Ондре Хрдличке, который  на  прошлой  неделе  прибыл  на  выездную  сессию

биологов и намерен посетить Сегед. Этот Хрдличка...

   - ...этот Хрдличка в прошлом году не получил визы на въезд в  США,  так

как осмелился во всеуслышание  заявить,  что  располагает  статистическими

данными о среднем уровне интеллектуального  развития  африканцев.  По  его

мнению, жители Африки ничуть не уступают американцам.

   - Во время войны Хрдличка бежал от Гитлера из Братиславы во Францию.

   - ...и принимал участие в движении  Сопротивления.  Я  надеюсь,  мы  не

ошиблись. А теперь, Имре,  тебе  следует  отдохнуть.  Завтра  мы  подробно

обсудим твое задание в Сегеде. Кто тебе понадобится?

   Вскоре после этого Сакач, выполняя приказ  Гере  об  отдыхе,  звонил  в

дверь Гонды.

   Его  взору  предстала  обычная  картина:  Шари  в  рабочем  комбинезоне

возилась с пылесосом, Петер, зажав во рту длинный  свисток,  на  корточках

сидел на ковре. Напротив него со скучающим видом горбился Оттокар.

   - Он неизлечим, - заметила Шари, снова  берясь  за  ручку  пылесоса.  -

Оттокар абсолютно лишен музыкального слуха, даже Вагнер не вызывает в  нем

никаких нервных реакций...

   Выбросив свисток изо рта, Петер перебил ее.

   - Ты преувеличиваешь!  Уши  Оттокара  явно  чувствительны.  Особенно  к

верхним регистрам. Стоит ему услышать  "Арию  с  колокольчиками",  как  он

начинает делать такие движения, будто у него расстройство кишечника.

   - А может и в самом деле расстройство?

   Этот семейный дуэт всегда оказывал на Сакача благотворное действие -  в

доме друзей он полностью отключался от повседневных забот.

   -  Ничего  подобного!  Но  на  высокие  звуки,   по-видимому,   Оттокар

реагирует, поэтому я и перешел на более высокие частоты.

   Петер сунул свисток в рот  и  дунул.  Никакого  звука  не  последовало,

однако Оттокар мгновенно повернулся и с невероятной быстротой  бросился  к

спасительным кистям пледа.

   - Ультразвуковый свисток?

   - Отдаю должное вашей проницательности, сэр, - засмеялся Петер.  -  Но,

пожалуй, сейчас я  переборщил.  Когда  я  тихонько  свищу,  Оттокар  сразу

подходит и начинает,  переваливаясь,  семенить  вокруг  меня,  потому  что

знает: после свистка он получит какое-нибудь  лакомство.  Отсылаю  тебя  к

Павлову... Эй, зверек, вылезай! Оттокар! Теперь я  должен  его  покормить.

Шарика, у нас остались вафли? - И,  не  ожидая  ответа,  Петер  выбежал  в

кухню.

   Шари выключила пылесос и села.

   - Вчера Пети заставил купить целый ящик вафель для мороженого. Пришлось

весь  город  обегать.  Меня  всюду  принимали  за  частницу  и   требовали

предъявить разрешение на  кустарное  производство...  Пусть  развлекается,

скоро ему наскучит.

   - Вы говорите о Петере, словно бабушка о проказливом внуке.

   - Бабушка? Вот она, наша бабушка. Вернее, не бабушка, а прапрапрабабка.

Видите? - Она показала на висевшую над письменным столом картину. -  Кроме

Ласло Паала у нас теперь есть и это полотно. Мы получили его от мамы - еще

один свадебный подарок. Позвольте вам представить Агату Корнелиус. Если не

ошибаюсь, в тысяча пятьсот сороковом году ее похитили турецкие разбойники.

И она ночью одна с саблей в руках отбилась от них, переплыла Дунай...

   - Судя по вашему расскажу, храбрая была бабушка.

   Сакач с интересом разглядывал картину.  С  портрета  в  стиле  позднего

Ренессанса на него смотрело монгольское лицо  с  ярко-голубыми  глазами  -

удачное сочетание смешанной крови  венгерских  и  саксонских  предков.  На

красочном фоне,  изображавшем  сбор  урожая,  эффектно  выделялись  черное

платье женщины и лиловый шелковый шарф, наброшенный на плечи.

   - Чьей работы портрет? Неизвестного художника?

   - Картина подписана именем Фини, 1545 год. Говорят, это был итальянский

художник, а жил он в Венгрии.

   Между тем Петер был занят выманиванием Оттокара из-под  качалки  и  его

кормежкой. В итоге Шари пришлось сходить  за  веником  и  замести  крошки,

рассыпанные по полу.

   - Погляди-ка! - вскричал Петер и подхватил ежа на руки. - Я ставлю  его

на стол и дую в свисток... Следи!

   Испуганный Оттокар замер на краю  стола,  но  стоило  Петеру  дунуть  в

свисток, как он оживился и покачивающейся походкой двинулся вперед, ступил

в стоявшую посреди стола чернильницу и продолжал путь, оставляя  за  собой

следы-иероглифы. Добравшись до цели, он поднял нос, потребовал  награды  и

получил вафлю.

   Получил свое и Петер.

   - Ладно бы, когда глупый зверь принимает ножные ванны в чернильнице,  -

кричала Шари, -  но  ты-то  человек  разумный  и,  кажется,  образованный!

Смотри, что вы натворили!

   На лиловом шарфе Агаты Корнелиус красовалось серое пятнышко величиной с

горошину. Петер поглядел на него с покаянным видом.

   - Я даже не прикасался к портрету!

   -  Прекрати  свои  глупые  шутки!  Может,  краска  сама  отскочила?  Ты

размахивал своим свистком до тех пор, пока домахался... Бедная бабуля!

   - Не к чему так убиваться. Я отдам картину в реставрацию.

   Сакач подошел к стене и принялся рассматривать пятно на шарфе.

   - Оно и в самом деле свежее?

   - Конечно, свежее, - ворчала Шари, упрямо надув губы. - Утром я стирала

с картины пыль и никаких изъянов не заметила. Петер сбил краску свистком.

   Сакач нагнулся  поближе  и  вгляделся  в  небольшое  пятнышко,  которое

оказалось не чем иным, как обнажившимся холстом - тем  самым,  на  котором

четыре с лишним века назад итальянский живописец  по  имени  Фини  написал

портрет Агаты Корнелиус.

   - Но я же сказал, что отремонтирую картину, - уверял Петер.

   Решительным движением от опустил на пол Оттокара.

   - Ладно, я сама поищу реставратора. А  теперь  пойду  и  сварю  кофе...

Имре! Вы уже уходите?

   - Мне сейчас пришло в голову... - пробормотал  Сакач,  и  не  прощаясь,

выскользнул из комнаты.

   Петер бросился вслед и чуть не  столкнулся  с  ним  в  дверях  -  Сакач

возвращался в комнату.

   - У вас нет под рукой  календаря?  Там,  где  можно  справиться  о  дне

именин.

   Шари изумленно взглянула на него.

   - О дне именин?

   - Ну да, знаете, с именами в алфавитном порядке... У вас, случайно, нет

знакомой, по имени Бианка? Когда день Бианки?

   Шари покопалась  в  сумке,  вынула  карманный  календарик  и  протянула

Сакачу.

   - Вот здесь, вверху.

   - Бела...  Бенэ...  Бианка!  Пятнадцатое  октября...  Спасибо  Шари,  я

побежал.

   Да, все это очень смахивало на железнодорожные вагоны на  сортировочной

горке. Состав формируют из вагонов. Их прицепляют один к другому в порядке

прибытия. Паровоз подталкивает вагоны, и они скатываются  вниз.  У  первой

стрелки один вагон сворачивает направо, у второй - налево, у третьей... За

одним составом следует другой, его вагоны  тоже  отцепляют,  сортируют,  а

потом у подножия горки на разветвляющихся  веером  путях  формируют  новые

составы. Каждый вагон на своем месте, в соответствии со своим назначением.

Железнодорожник-сортировщик у распределительного щита сверху наблюдает  за

вагонами и нажимает на кнопки то одной, то другой стрелки...

   Но с формированием состава придется  обождать.  Не  хватает  нескольких

вагонов. Сведения и идеи не прибывают по расписанию. Надо ждать. А  потом,

когда все будет собрано воедино, состав можно отправлять в путь!

   Сакач поднял голову и улыбнулся.

   Он стоял возле Национального  музея.  Его  привел  сюда  инстинкт.  Без

колебаний он пересек парк и поднялся на второй  этаж,  в  газетный  архив.

После двухчасовой кропотливой работы он нашел то, что  искал,  что  смутно

брезжило в глубинах его подсознания. Он  даже  боялся  верить  собственной

догадке. Когда-то ему довелось прочитать в "Эшти Хирлап" одну  заметку.  А

теперь  он  хотел  отыскать  ее  источник  и  потому   попросил   принести

итальянские,  точнее,  римские  газеты.  В  номере  "Оссерваторе   романо"

двухлетней давности он отыскал нужное  сообщение.  Знаменитый  итальянский

искусствовед с возмущением писал о безразличии  властей:  толпы  туристов,

наводняющих Италию и главным образом ее столицу, ведут себя как  настоящие

варвары. Рано или поздно они не только Форум растащут по  камешкам,  чтобы

использовать их в качестве пресс-папье, но и к  памятникам  отнесутся  так

же. В качестве примера искусствовед сослался на случай с картиной в  одном

из боковых алтарей собора св.Петра. На  картине  было  обнаружено  круглое

пятнышко - видимо, след воздушного ружья, или рогатки, или  еще  какого-то

оружия; от выстрела с этого места картины слетела краска.

   Сакач обратил внимание на дату - четвертое ноября. Он глубоко вздохнул,

почувствовал, что, кажется, напал на след.  Теперь  следовало  внимательно

осмотреть одно из мест происшествия. Ближе всего была консерватория.

   На следующее утро Сакач отправился туда.

   В этом сезоне концерт Раджио был заключительным.  Уже  на  другой  день

начался ремонт  большого  зала.  Из-за  жары  все  двери  были  распахнуты

настежь, между рядами стульев к потолку вздымались  строительные  леса,  с

правой стороны эстрады, балансируя на стремянке, работал электромонтер. Он

ковырял деревянную темную обшивку стены, вытаскивал провода для проверки и

недовольно ворчал.

   - Опять спутали осветительный на двести  двадцать  с  аварийным.  -  Он

сердито стукнул кулаком по деревянной обшивке. - Будто из  мрамора,  ее  и

сталью не поцарапаешь. Из чего она,  черт  побери,  сделана?  Из  красного

дерева, что ли? - Взгляд его упал на Сакача. - Добрый день. Вы кого-нибудь

ищете?

   Сакач представился, монтер спустился вниз. В первый момент он  держался

настороженно, но вскоре оттаял и разговорился.  Сакач  мысленно  поздравил

себя с удачей: он напал на дежурного монтера,  в  чьи  обязанности  входит

быть готовым к любым непредвиденным случайностям во время концертов.

   - ...Строго говоря, открывать двери до антракта запрещается, но зрители

словно  с  ума  посходили  -  аплодировали,  даже  ногами  топали,  и  мне

захотелось взглянуть на  певца.  Я  приоткрыл  первую  от  сцены  дверь  и

осторожно встал вон там... Видите? Он тогда исполнял  последнюю  песню  на

бис. К концу  он,  вероятно,  почувствовал  сквозняк  -  эти  певцы  такие

чувствительные, - потому что повернулся в мою сторону. Ну,  думаю,  теперь

жди нагоняя - нажалуется итальянец начальству. И тут вдруг слева  раздался

какой-то  хрип.  Смотрю,  пожилой  мужчина  голову   вперед   наклонил   и

соскользнул со стула на пол. Певец кончил петь, люди хлопают, кричат, а  я

побежал  помочь  вынести  этого  господина  из  зала.  Отнесли  мы  его  в

репетиционную, вызвали скорую помощь. Потом у нас говорили, будто это  был

американский делец, о котором так много писали в газетах. Вот и все, что я

знаю. Пригодится?

   - Что касается смерти американца, вряд ли. Но в любом случае спасибо.

   С полудня и до вечера Сакач пролежал на пляже "Палатинус", а сидящий  у

него в голове стрелочник пускал  вагоны  с  сортировочной  горки  в  таком

порядке, в каком ему хотелось. Вечером он передал Гере  краткое  донесение

по телефону и по телефону же простился  с  Петером  и  Шари.  Его  сон  не

нарушили даже таинственные намеки Петера.

   Скорый поезд был набит людьми, отправляющимися на Сегедские игры. Сакач

намеренно решил воспользоваться железной дорогой  -  он  хотел  прибыть  в

город как можно незаметнее. Его сотрудники еще на рассвете сели в  машину,

он договорился встретиться с ними после полудня.

   Вагон мягко покачивался. Сакач прислонил голову к  стенке  и  задремал.

Его разбудили громкие голоса, стук, музыка. В углу  пристроилась  компания

молодежи. Транзистор гремел на полную мощность.

   "...актриса. Никто бы не подумал, что рыболов с берега  Дуная  окажется

на эстраде в Канне среди призеров..." Голос диктора заглушили треск,  шум,

громкая музыка, выкрики.

   - А ну, поверни обратно на станцию Кошшута!

   - Думаешь, если принес паршивый транзистор, можешь командовать?

   - А тебе информация нужна? Больно грамотный!

   "...мы отыскали его в маленьком будайском  ресторанчике.  Он  сидел  за

столиком перед бутылкой вина. Заметив нас, он дружески  показал  рукой  на

место рядом с ним. И тогда в соответствии с обстановкой  я  рассказал  ему

один из анекдотов о Дюле Круди:  знаю,  что  такое  сто  граммов,  знаю  -

двести, знаю - поллитра, но что такое..."

   - Сделай потише!

   - Бразилец уверяет, будто в этой программе будет югославская певичка...

   - Я кому сказал, переведи на Кошшута!

   - Больно силен, да? Сейчас поговорю с тобой по-другому...

   "...Дино  Раджио  я  застал  в  "Геллерте".  На  мой  вопрос,  чем   он

увлекается, певец ответил: "Mio favoritto trattenimento". Итальянская речь

куда-то  уплыла,  и  репортер   продолжал   по-венгерски:   "Мое   любимое

времяпрепровождение - бильярд. К сожалению, здесь, в Будапеште, у меня  не

хватает времени им заниматься, хотя я до безумия люблю эту  игру.  У  себя

дома, в Нью-Йорке, я каждое утро провожу за шарами..." -  "Благодарю  вас,

маэстро, mille grazie, maestro".

   Бильярд...

   Стрелка щелкнула, последний вагон покатился  на  место.  Сакач  откинул

голову назад и мирно проспал до самого Сегеда.

   Забросив свой чемоданчик в гостиницу, он пешком отправился к собору.  В

Сегеде он был впервые.

   Огромный лиловый автобус развернулся рядом с ним  и  остановился  возле

церкви Обета. На боку автобуса сверкали  белые  буквы:  "Society  for  the

prevention of cruelty to  animals,  Glasgow",  что  в  переводе  означает:

"Общество покровительства животным, Глазго". Дверца автобуса открылась, из

нее  торопливо  начали  выходить  шотландские  туристы,  вслед   за   ними

показалась знакомая фигура. Сакач не поверил своим глазам. Он шагнул ближе

- сомнений нет! Теперь он понял,  на  что  намекал  вчера  вечером  Петер.

Будучи музыкантом, он кое о чем догадался и тоже поспешил в  Сегед.  Чтобы

быть под рукой? Чтобы помочь? Очень мило с его стороны, но за каким чертом

его потянуло к шотландским защитникам животных и что ему нужно в соборе?

   Сакач  незаметно  пристроился  к  группе  туристов,   и   ему   удалось

насладиться следующей сценой.

   Петер Гонда  присоединился  к  шотландцу,  который  вышел  из  автобуса

последним, - вероятно, в надежде проникнуть  в  собор  вместе  с  группой.

Шотландец же счел  его  помощником  гида,  и  поэтому  охотно  пустился  в

разговор. Он явно обрадовался,  найдя  в  Петере  единомышленника.  Петеру

пришлось выслушать горячую речь о том, что мышей следует считать домашними

животными (Общество занималось защитой только домашних животных);  это  не

значит, что их нельзя истреблять, напротив, они вредны, но  надо  избавить

бедняжек  от  мучений,  предшествующих  смерти  в  том  случае,  если  они

встречают ее в лапах кошки.

   Сакач чуть не лопался от нетерпения, однако покорно следовал за ними до

ворот собора. Петер довольно бегло болтал по-английски.

   - I'm afraid I'm not yet able to like mice enough (боюсь, я пока  не  в

состоянии в достаточной мере любить мышей). Но у меня  есть  тоже  зверек,

ежик, ahedgehog named Оттокар. What is your opinion?

   Он говорил об Оттокаре так, словно тот здесь  присутствовал.  Возможно,

он распространялся бы на эту тему и дальше, но шотландец неожиданно застыл

на месте,  смерил  своего  провожатого  с  головы  до  ног  разочарованным

взглядом и холодно заявил:

   - About hedgehogs there can be no opinion at all (что касается ежей, то

по этому поводу у меня нет никакого мнения). Hedgehogs  are  not  domestik

animals (ежи не принадлежат к домашним животным).

   И он поспешил вперед.

   Петер негодующе посмотрел ему вслед. Это еж-то не домашнее животное! Он

пожал плечами, отошел от туристов, осматривающих церковь, и, ускользнув от

очей гида, поспешил к ведущей на хоры лестнице.

   Сакач двинулся за ним.

   Петер подошел к  перилам,  наклонился  над  ними,  порылся  в  кармане,

вытащил длинный блестящий предмет, сделал глубокий  вдох  и  прицелился  в

боковой алтарь... В то же мгновенье стоявший внизу турист,  с  которым  он

ранее беседовал о мышах, повернулся и взглянул на хоры. Петер  молниеносно

вытолкнул свисток, засунул два пальца  в  рот  и  оглушительно  засвистел.

"Словно Чонакош из "Мальчишек с улицы Пал", - мелькнуло в голове у Сакача,

но он не стал вмешиваться, просто стоял в сторонке и наблюдал.

   Стены  церкви  Обета,  многократно  усилив,  отразили  свист,   туристы

негодующе задрали головы вверх, гид поспешил  к  выходу  и  почти  тут  же

вернулся в сопровождении  полицейского  в  белом  мундире  и  с  резиновой

дубинкой в руках. Полицейский бросил успокоительный взгляд на  толпившихся

в  замешательстве  шотландцев,  затем  с  непроницаемым  выражением   лица

двинулся на хоры.

   Однако Петера там не было.  Его  эксперимент  по  милости  друга  мышей

провалился - ему ничего не  оставалось  делать,  как  свистнуть  на  манер

уличного мальчишки, не мог же он выставить  себя  дураком,  выпучившим  от

напряжения глаза и дующим в беззвучный  свисток.  А  теперь  ему  придется

держать ответ за содеянное.

   Полицейский ожидал Петера внизу.

   - Пройдемте со мной.

   Петер повиновался. Шотландцы делали вид,  будто  ничего  не  произошло.

Когда они вышли за дверь, полицейский сказал:

   - Предъявите документы. Это вы свистели?

   - Товарищ старший сержант, мой свисток не свистит. Я просто...

   - Дайте сюда! - Полицейский отобрал у него вещественное  доказательство

и покачал головой. - Бросовая игрушка! Попробуем-ка! - и подул в свисток.

   Два молодых человека, стоящих на лестнице, громко захохотали. С  головы

каменного льва испуганно вспорхнула стайка голубей. Петер ждал.

   Вдруг за его спиной раздался хорошо знакомый голос.

   - Отставить, сержант! Поручите мне этого хулигана. Я старший  лейтенант

Сакач.

   Полицейский проверил  удостоверение  Сакача,  скороговоркой  доложил  о

происшествии, откозырял и исчез. Ему было стыдно: прослужив пятнадцать лет

в полиции, он не мог выдавить ни звука из какого-то паршивого свистка.

   - Что это за безобразие? - хмуро спросил Сакач.

   - Работаю под частного детектива, - ухмыльнулся Петер.

   - Значит, и ты догадался?

   - Кое-что предполагаю. И мне было  любопытно,  окажется  ли  картина  в

алтаре "музыкальнее"  Оттокара?  А  саму  картину  не  жаль.  Ценности  не

представляет. Ну, поговорим?

   - Я и так слишком  много  сказал  в  прошлый  раз.  Есть  такая  штука:

служебная тайна. И бдительность. Так-то, дружище. Игра идет не на жизнь, а

на смерть.

   Оба помолчали. Первым заговорил Петер.

   - Ты начнешь или бросим монетку?

   - Этого только недоставало! Ты понимаешь,  что  сегодня  вечером  может

быть совершена новая попытка убийства?

   - Сегодня?

   - Раджио выступает сегодня.

   - Знаю, - сказал Петер. -  Поэтому  сюда  и  приехал.  Но,  разумеется,

прежде всего потому, что сюда  отправился  ты.  И,  честно  говоря,  чтобы

опровергнуть обвинения Шарики по поводу портрета бабушки Агаты.

   - Значит, судьба Хрдлички тебя не волнует?

   - Кто такой Хрдличка?

   - По нашим предположениям, намеченная  жертва.  Охранять  прежде  всего

нужно его.

   - Мыслимо ли охранять человека, которого хотят убить невидимым оружием?

Послушай, Имре, может быть, присядем? Сидя говорить удобнее.

   Сакач молча пересек площадь в направлении  кафе,  Петер  последовал  за

ним. Они сели за столик на террасе.

   - Итак?

   - Итак, - торжественно заявил Петер, - проще всего удалить  этого  типа

из зала.

   - Ты так считаешь? - насмешливо улыбнулся Сакач. - Предположим. И тогда

пронырливый секретарь побежит к прославленному любимцу  публики  и  шепнет

ему на ушко: "Отложим, старик, дело не чисто, сыщики увели нашего парня из

зала, подождем дальнейших указаний".

   Петер молчал. А Сакач продолжал:

   - Послушай! Надо сделать так, чтобы Хрдличка сидел не на  своем  месте.

Понял?

   - А что это даст? Все равно не поможет.

   - Черта с два! Сначала он сядет на свое место,  а  в  последний  момент

исчезнет. Подумай-ка, ведь Картер...

   - ...умер после окончания программы. Во  время  бисирования.  "Прощанье

Туридду". - Петер  вздохнул.  -  Какой  голос!  Но  оставим  это.  Что  ты

предлагаешь?

   - К концу концерта Хрдличка должен исчезнуть. К  самому  концу.  Кресло

его окажется пустым. Но до тех пор... Надо работать с полной уверенностью.

Хрдличку следует усадить на место заранее. Через несколько минут... Ладно,

посмотрим. - Сакач встал. - Я должен идти.  Надеюсь  встретиться  с  тобой

вечером.

   Вместо ответа Петер вынул билет и с  оскорбленным  видом  посмотрел  на

друга.

   - Ты мне не доверяешь?

   - Глупец! Мне надо договориться с ребятами.

   Оставшись  один,  Петер  заказал  еще  чашечку  кофе  и   углубился   в

размышления. Итак: если жертвой должен  стать  Хрдличка,  то  как  следует

поступить?  До  начала  концерта  Имре  покажет  Хрдличку  Раджио  и   его

секретарю. Хрдличка, как ни в чем не бывало, будет сидеть на своем  месте.

Послужит  приманкой.  Затем  после  бударварского  "Te  deum"  -   auftact

тра-та-там... Хрдличку тихонько уведут. Нет,  наверное,  не  сразу.  После

антракта. Уведут, а на его место посадят сыщика, похожего на Хрдличку.  Со

сцены виден зрительный зал, хотя и неясно. Лица кажутся размытыми пятнами.

А когда Раджио  начнет  исполнять  на  бис,  исчезнет  и  лже-Хрдличка.  И

тогда... Но тогда Раджио заметит, что  намеченной  жертвы  на  месте  нет.

Интересно, что он сделает? Конечно, удивится. И мы это заметим. Право  же,

Имре неглупый парень. Только... пожалуй, это еще не доказательство.

   Петер расплатился, встал из-за столика и  зашагал  к  берегу  Тисы.  До

вечера он почти не вылезал из воды.

   Ондра Хрдличка сидел в четвертом ряду и, повернувшись боком,  беседовал

с хорошенькой загорелой женщиной.  Профессор  холост,  вероятно,  это  его

секретарша. Имре нигде не видно, Раджио еще не прибыл.

   Петер Гонда опустил бинокль.

   Скоро Раджио будет здесь. Приличия ради он прослушает первое  отделение

концерта - ему это ничего не  стоит,  его  программа  не  требует  особого

напряжения, по крайней мере от него. Для Раджио такое выступление - своего

рода отдых: две-три арии из опер, несколько старинных  итальянских  песен,

потом народные песни - итальянские, испанские, французские. Ну, и в конце,

как обычно, - исполнение на бис.

   По тихо гудящему залу пробежали сдержанные аплодисменты. Раджио...

   Коренастый, чуть полнеющий тенор со скромной улыбкой шел  между  рядами

кресел, за ним следовал очень стройный мужчина. Его светлые волосы  слегка

посеребрила седина. "Словно эсэсовец на  пенсии  в  штатском",  -  подумал

Петер, но тут же одернул себя. Просто диву даешься, как влияют на человека

обстоятельства! Ведь если бы, скажем, выяснилось, что секретарь  не  имеет

ничего общего с этим грязным делом, а какой-нибудь журнал поместил бы  его

фотографию между портретом  голландской  королевы  и  резвящимися  в  воде

дельфинами и подпись под снимком гласила бы, что на нем изображен  датский

рыбак Олаф Харальдсен, Петер нашел бы его симпатичным.

   У шестого ряда Раджио остановился, прижал правую руку к груди и  слегка

поклонился публике. Затем опустился в кресло. Светловолосый секретарь  сел

рядом. Петер перевел бинокль на  Хрдличку.  Тот  обернулся,  посмотрел  на

Раджио и несколько раз негромко хлопнул в ладоши. Наступила тишина.

   Оркестр занял свои места, вышел хор. Неожиданно  из-за  сцены  появился

Имре Сакач и, пройдя с края вдоль рядов партера,  растворился  в  темноте.

Дирижер встал за пульт, раздались аплодисменты и тут же смолкли.  Вступили

трубы  и  тромбоны,  затем   оркестр,   и   подхваченная   хором   грянула

торжественная музыка Кодая.

   Хрдличка сидел неподвижно, Раджио тоже. Петер опустил  бинокль,  закрыл

глаза и отдался музыке.

   В антракте снова показался Сакач. Его сопровождал сотрудник  Управления

иностранным туризмом. Они подошли к  Хрдличке,  и  Сакач  принялся  что-то

горячо доказывать ему и хорошенькой секретарше. Раджио с секретарем в зале

не было.

   Петер выбрался из кресла и прошел вперед. Ему удалось  поймать  обрывок

фразы:

   - ...more better and we should be pleased if the professor...

   Ну и горазд заливать этот Имре! Будет лучше... Что лучше? Более удобное

место или акустика Соборной площади? Во всяком случае ему, Петеру, следует

вернуться на место, антракт кончился.

   На  сцене  в  свете  прожекторов  появились  Раджио  и   аккомпаниатор.

Маленький театральный бинокль вновь сослужил Петеру службу. Ага, на  месте

Хрдлички  уже  сидит  детектив,  рядом  с  ним  женщина.  Волосы   мужчины

серебристо отсвечивают в полумраке. На женщине  белое  платье,  как  и  на

секретарше. Тоже, наверное, из сотрудников Сакача.  Но  где  же  подлинные

герои? Порядок - Имре не лишен чувства юмора: Хрдличку  и  его  секретаршу

усадили на места, где ранее сидели Раджио и сопровождающий его блондин.

   Раджио  поет  одну  за  другой  арии  из  опер  Верди  -   "Риголетто",

"Трубадур", "Травиата", "Дон Карлос"... Затем наступила очередь Пуччини  -

"Тоска", "Чио-Чио-сан". "Tre giorni" Перголези публика требует  повторить.

Сколько это будет продолжаться?! Наконец-то  перешел  к  народным  песням.

Раджио, стоя у рояля, что-то негромко  говорил  аккомпаниатору.  Слушатели

нетерпеливо заерзали,  зашевелились.  Но  вот  певец  повернулся  к  залу,

наступила тишина. Только детектив, сидевший в  кресле  Хрдлички,  встал  и

тихонько зашагал в темноте в конец  зала.  Да,  Имре  точен,  как  часовой

механизм!

   Пока ничего не произошло.

   Певец сам объявляет названия песен; взор его  устремлен  вдаль,  а  зал

наполняют  светлые,  солнечные  неаполитанские  песни.  Раджио  перешел  к

испанским песням, потом к французским.

   "Petit bossu"... "Маленький горбун, перестань бить свою жену..."  Петер

про себя подпевает певцу. Когда-то эту песню исполняла несравненная  Иветт

Джильбер. Нет, тебе больше не удастся убивать, Раджио!.. Но теперь,  молю,

подай какой-нибудь знак, что ты _хотел_ убить! Заметь, наконец, что  место

Хрдлички пусто!

   Но певец по-прежнему ничего не замечает. Он поет "Ga ira" И вслед затем

бисирует. Ну конечно! "Прощанье Туридду"!

   Ну же, Раджио!

   Вот он шутовски разводит руками:

   - Un altro bacio...

   Но какой артист, какой артист!..

   - Mamma...

   Сейчас он похож на, лягушку, которую рисуют в школьных  учебниках.  Шея

раздулась...

   - Addio...

   Вот так обычно он... Но почему он уверен, что  и  сейчас  его  старания

увенчались успехом и злодейство  удалось  совершить?  Почему  кланяется  с

такой широкой  улыбкой?  А  может,  он  все-таки  убил?..  Но  ведь  место

Хрдлички... Или он все же настиг  свою  жертву,  перехитрил  Сакача?  Нет,

Хрдличка на месте, вот он встал, аплодирует.  Но  тогда...  Взгляд  Раджио

падает на пробирающегося вперед Хрдличку, он меняется  в  лице,  бледнеет,

потом склоняется в низком поклоне. А  когда  выпрямляется,  уже  полностью

владеет собой.

   Петер поспешил к креслу, где раньше сидел Хрдличка. Все места заняты. А

с  кресла  Хрдлички  тяжело  поднимается  атлетически  сложенный   молодой

человек. Прижимая руку к животу, он неуверенной походкой идет к выходу. На

какое-то мгновение на груди  его  блеснул  значок,  и  Петер  узнал  Буги,

боксера среднего веса. Как этот несчастный сюда попал?  Может,  выживет?..

Кому и выжить, как не ему, с таким-то  здоровьем...  И  тогда...  настанет

очередь Петера Гонды, и Раджио попадется!..

   Петер бросается за ковыляющим к выходу Буги: может, ему  нужна  помощь?

На бегу Петер оборачивается: на сцене кланяется усталый певец,  а  публика

неистовствует. У края сцены аплодирует Хрдличка.  Однако  не  упустить  бы

Буги!

   Петер догнал боксера в туалете. Он стоял, сгорбившись над умывальником,

по-прежнему прижимая руку к животу.

   - Не нужна ли вам моя помощь? - Не ожидая ответа, Петер  приложил  руку

ко лбу молодого человека. В свое время так делала  мама,  когда  маленький

Петер объедался сладким до того, что заболевал. Он подбодрил Буги:

   - Ну, ну, спокойнее, это не страшно! Обопритесь о мою руку! Не бойтесь,

вы не на ринге! Ну-ка еще разок! Вот так!

   Боксер  выпрямился,  тяжело  дыша,  бросил  признательный   взгляд   на

сердобольного помощника, открыл кран и подставил под  него  голову,  затем

вытерся носовым платком  и  лишь  после  этого  обрушил  на  Петера  поток

благодарностей.

   - Не стоит, не стоит, - отмахнулся тот. - Надо же помогать ближним. Вам

что, ужин пришелся не по вкусу? Или перебрали немного?

   - А! - Буги презрительно махнул рукой. - Я сейчас тренируюсь,  так  что

вина ни-ни. Только ужин. Я спешил, наскоро  что-то  проглотил  и  помчался

сюда. Даже билета не достал, пришлось пройти так, понимаете?

   - Как не понять!

   - Чувствовал я себя нормально, когда стоял там, сбоку. Вдруг я заметил,

как кто-то вышел, и место  освободилось.  Я  подумал,  когда  вернется,  я

встану, а пока посижу в его кресле, оттуда лучше видно. Понимаете?

   - Разумеется, понимаю.

   - Много вы понимаете! Я и сам ничего не понимаю. А вообще-то -  спасибо

за помощь!

   - Не стоит, приятель. Вам и в самом деле не нужен врач?

   - Врач? - возмутился боксер. - За  кого  вы  меня  принимаете,  папаша?

Знаете, кто я?

   - А как же: нажми, Буги-Вуги!.. Куда же вы?

   - Могли бы догадаться, коли такой всезнайка! Ужинать! Главное - быть  в

форме!

   Когда Петер сидел за столиком, в кафе вошел Сакач.

   - Что скажешь? - Имре опустился на  стул  подле  Петера.  -  Он  совсем

выдохся. Не пойму только,  почему  он  такой  невнимательный.  Как  он  не

заметил...

   - Он и не мог заметить.

   - Почему?

   - Место Хрдлички, вернее, твоего человека, было занято другим.

   - Брось свои скверные шутки, Пети!

   - Я не шучу. Пять минут назад я оказывал ему помощь в туалете.

   - Кому именно?

   - Тому, кто сел на место Хрдлички, Буги-Вуги. Тебе это имя о чем-нибудь

говорит?

   - Это боксер, не так ли?

   - Ему крепко повезло, что он боксер.  Выдержал.  Такой  Вуги  выдержит!

Пошатался немного, голова покружилась и все.

   Сакач встал.

   - Где он сейчас?

   - Ужинает. Сядь! - Петер потянул друга за рукав. - Поверь, я знаю более

верный путь. История с Буги ничего не доказывает. Проведи меня в гостиницу

к Раджио, и я раздобуду тебе доказательство, причем решающее!

   - Для чего тебе гостиница?

   - Хочу попросить у него автограф. Как поклонник его редкого таланта.

   - Сумасшедший!

   - Никогда в жизни не был нормальнее. Повторяю: Буги не доказательство.

   - Я и сам понимаю. Он лишь косвенная улика. Но другой у нас нет.

   - Вот я  и  раздобуду  прямую  улику.  Помоги  мне  попасть  к  Раджио.

Разумеется, я пойду к нему вместе с Оттокаром.

   - Петер, ты привез с собой ежа?

   - Разве я мог доверить его Шари? Прошлый раз у него два дня  был  понос

из-за горохового супа. Его желудок не выносит сметаны.

   - Бедняжка Оттокар!

   - Так ты поможешь мне пройти в гостиницу?

   - Да, черт побери! Но если ты сделаешь какую-нибудь глупость...

   - Не беспокойся. Я только попрошу  у  него  автограф.  Предоставлю  ему

возможность действовать.

   - Ну нет, Пети, так не пойдет. Нет и нет! Я категорически возражаю.

   - Тебе известно только об автографе. Остальное мое дело.

   - Если с тобой приключится беда или будет скандал...

   - Можешь быть совершенно спокойным. Никакого скандала не произойдет.  И

за свое место не бойся - в отставку подавать тебе не придется!

   - Ну и глупец же ты! Я за тебя боюсь, а не за свое место!

   - Во всяком случае неплохо, если ты будешь неподалеку.

   - Понять это и у меня ума хватит, - проворчал Сакач,  но  не  выдержал,

ухмыльнулся и согласно кивнул головой.

   Оттокару в гостинице было пусто и одиноко. Петер протащил его в номер в

портфеле и забаррикадировал в углу. Оскорбленный еж кружил, постукивая,  в

узком загончике, тревожно принюхивался, с  упреком  поводил  носом.  Петер

сочувственно склонился к нему и попытался утешить:

   - Сожалею, старик, но придется тебе немного  попоститься.  Разгрузочный

день! Я не намерен платить из-за тебя штраф.  Поголодай  немножко.  Будешь

умницей, тетя Шари дома приготовит тебе фаршированный перец.

   После  того  как  хозяин  ушел,  обиженный  Оттокар   некоторое   время

потоптался на  месте,  а  затем  отправился  на  разведку.  Перелез  через

загородку, отдышался,  взвизгнул  и,  сердито  покачиваясь,  доковылял  до

радиатора. Там он нашел двух засохших мух, но  этого  было  мало  даже  на

закуску. Майский жук, случайно залетевший  в  окно,  лишь  раздразнил  его

аппетит. Продолжая поиски, Оттокар стянул со стола  скатерть  и  опрокинул

вазу с цветами.  Осознав,  что  он  единственное  живое  существо  в  этом

безумном мире, еж попытался  грызть  кончик  плаща  Петера,  но  повторять

эксперимент не стал и, таким образом, не смог прийти к  надежным  с  точки

зрения науки выводам.  Однако,  подобно  некоторым  философам,  он  больше

полагался на свой вкус, чем на научные сведения. И  в  данном  случае  это

себя оправдало. Валявшуюся на полу газету еж нашел столь  же  несъедобной,

как и домашние туфли Петера, а когда он высвободил свои колючки от бахромы

занавески, две мухи и жук, скучающие в его желудке, не смогли бы составить

даже партии в бридж. Разве что при желании имели возможность  сразиться  в

ульти.

   Когда вернулся Петер, Оттокар не стал виновато горбиться, не прижался в

испуге к полу, даже не спрятался, а потопал к хозяину, требовательно стуча

лапками и переваливаясь на ходу.

   После полуторачасовой уборки Петер водворил Оттокара  в  портфель,  где

лежал свежий рогалик, и  уже  собрался  выйти  из  комнаты,  как  в  дверь

постучали. В номер вошел Имре Сакач.

   - Значит, ты решил, что моя затея с автографом не  годится?  -  спросил

Петер.

   - Напротив, я пришел к выводу, что ты прав,  и  поспешил  в  гостиницу.

Монету кидать  не  станем,  выскажемся  оба.  Сначала  я,  потом  ты.  Мне

необходимо знать, что ты затеял. А для этого будет лучше, если ты  узнаешь

все, что известно мне.

   - Пошли!

   Когда они наконец остановились  у  гостиницы  в  центре  города,  Петер

закончил объяснение и с сияющим лицом обернулся к другу:

   - Гениально, правда?

   - Неплохо, только опасно. Не лучше, если я...

   - И  думать  не  смей!  Идея  моя,  и  я  хочу  воплотить  ее  в  жизнь

самостоятельно. С рефлексами у меня все в порядке, чувство ритма  хорошее.

Но ты находись рядышком.

   - Будь спокоен!

   Сакач бросил портье несколько слов, и этого оказалось достаточно, чтобы

они беспрепятственно поднялись на второй этаж к  апартаментам  Раджио.  Им

повезло: не пришлось искать предлога, чтобы удалить  секретаря,  -  его  в

гостинице не оказалось. Петер, с портфелем под мышкой, постучал в дверь.

   Он вошел в холл, застекленная дверь напротив была  приоткрыта.  Посреди

комнаты в темно-красной домашней куртке стоял  Раджио  и  выжимал  сок  из

лимона   в   стакан.   Петер   почтительно    поздоровался,    затараторил

по-итальянски. Пусть маэстро простит его за беспокойство, но он  музыкант,

и  для  него  будет  величайшим  счастьем  получить  автограф  гениального

артиста. Выпалив все разом, он умолк и с благоговением воззрился на певца,

лениво потягивающего сок.

   - Не в моих правилах принимать посетителей в номере гостиницы, - сказал

Раджио. - Тем более раздавать автографы. Но для вас, молодой человек,  как

для собрата  по  искусству,  я  сделаю  исключение.  -  Он  снисходительно

улыбнулся и уже потянулся за пером и бумагой, но вдруг рука его замерла на

полпути, лицо омрачилось. - А вдруг вы репортер? Что  у  вас  в  портфеле?

Магнитофон?

   - Да что вы, маэстро! Из благодарности, из чувства  признательности  за

автограф я, с вашего позволения, кое-что вам покажу. Небольшая  шутка,  un

scherzo innocente, она связана с музыкой. Вас это заинтересует.

   Раджио посмотрел на него с подозрением,  потом  нацарапал  свое  имя  и

вернул Петеру блокнот.

   - Извольте.  И  поспешите  с  вашей  шуткой,  если  уж  другого  выхода

избавиться от вас у меня нет. Я могу уделить вам от силы пять минут.

   Петер, бормоча слова благодарности, открыл портфель и вытащил  отчаянно

протестующего Оттокара. Раджио с отвращением попятился к стене. Испуганный

Оттокар, выставив иголки, сгорбился на краю  стола.  А  Петер  без  устали

молол языком.

   -  Разрешите  представить  вам  Оттокара,  маэстро.  Еж   обыкновенный,

по-латыни Erinaceus europaeus. Среди всех его примечательных свойств нас -

интересует лишь одно. Кстати, маэстро, наряду  с  музыкой  я  занимаюсь  и

зоологией. В прошлом году защитил докторскую диссертацию. Прошу следить за

Оттокаром!

   Он вынул из кармана свисток и дунул в него.

   Оттокар, следуя знакомому сигналу, зашевелил  длинным  носом  с  черной

кнопкой на кончике и быстро, как на колесах, покатился к хозяину. Добежав,

получил награду и не торопясь вернулся на край стола. Петер повторил опыт,

не прерывая своих объяснений:

   - Немудреная штука, если иметь  подход.  Непосвященных  она  пугает.  С

таким аттракционом в прежние времена я мог бы  стать  кудесником.  Дело  в

том, что уши Оттокара чувствительны к ультразвуку. Мы его не слышим, а  он

улавливает. Ну-ка, малыш, давай! Получишь  вкусный  рогалик...  Ультразвук

воспринимают также дельфины, летучие мыши. И собаки. Таким,  как  у  меня,

свистком многие хозяева подзывают к себе служебных собак. Но, - он  поднял

голос, - ультразвуком можно и убивать.

   Петер умолк и отодвинулся к зеркалу на стене. Раджио  несколько  секунд

пристально смотрел на него, затем невозмутимо произнес:

   - Интересная игра, dottore. Очень  поучительная.  А  теперь  убирайтесь

вон!

   - Это все, что вы хотели бы мне сказать?

   - Пока все.

   - Предположим, я исчезну.  Чем  это  вам  поможет?  Или  вы  так  свято

полагаетесь на своего секретаря?

   Раджио сделал шаг вперед.  Расстояние  между  ними  не  превышало  трех

метров. Петер не отступал от зеркала. Опершись обеими руками о стол, певец

яростным шепотом бросал ему в лицо:

   - Убирайтесь прочь, ничтожество! Со мной  шутки  плохи!  Вы  осмелились

шутить над величайшим артистом!

   Петер рассмеялся.

   - Разве я вас оскорбил? Уж не собираетесь ли вы вызвать меня на  дуэль?

К сожалению, у меня нет такого оружия, как у вас, маэстро...

   - Вон отсюда! - Раджио побагровел от гнева.

   Петер продолжал дразнить его:

   - Я уйду, но заберу с  собой  ежа.  Даже  его  я  не  оставлю  рядом  с

обыкновенным наемным убийцей!

   - Берегитесь! Если бы я не...

   - Неужто вы меня пожалели? Какое благородство!

   Раджио тяжело дышал. Сдавленным голосом он прошипел:

   - Безумец! У вас нет доказательств, вы не в  состоянии  мне  навредить!

Без улик нет уголовного дела!

   - А если улики есть?

   - Нет! И быть не может! -  Раджио  рассмеялся.  -  Вы,  милейший,  быть

может, кое о чем догадываетесь, но с этим далеко не уедешь!

   - Чего же вы ждете в таком случае?

   - Ты сдохнешь, крысеныш!

   - Ну, наконец-то!

   - Сдохнешь, и не потому, что догадался, а потому, что  осмелился  нагло

вести себя со мной!

   - Прошу вас, маэстро, начинайте!

   - Porco impudente!

   Петер не спускал глаза с лица итальянца. Тот слегка наклонился  вперед,

шея его раздулась. Петер расслабил мышцы, взметнул в воздух руки. В ту  же

минуту дверь с грохотом распахнулась, кто-то ударил Петера  по  ногам.  Он

упал. Зеркало  на  стене  разлетелось  вдребезги,  осколки  посыпались  на

лежащего на полу Петера. Слышался топот, громкие голоса...

   Петер поднял голову в тот момент, когда на запястьях мертвенно бледного

Раджио щелкнули наручники. Кто-то приподнял Петера. Потный, со  спутанными

волосами человек кричал ему в ухо:

   - У тебя все в порядке?

   - Что в порядке? - вяло переспросил Гонда.

   - С тобой ничего не случилось? Завяжите певцу рот!  Впрочем,  оставьте,

сейчас это уже лишнее.

   Петер с трудом выпрямился и отряхнул костюм. Потом посмотрел  на  груду

осколков.

   - Всю силу вложил, так старался!. Совсем выдохся...

   - Послушай, если б я тебя не свалил... Что за шуточки, черт побери!

   - Теперь денек-другой он будет безвредным.

   - Уведите его, сержант, - сказал Сакач.  -  Поставьте  у  двери  троих.

Шипош, отыщи секретаря! Я подойду попозже,  а  пока  никаких  сообщений  в

печать! Петер, что с тобой?

   Петер прислонился к стене, слабо улыбнулся.

   - Замедленная реакция. Выпьем где-нибудь по чашечке кофе? -  Неожиданно

он рассмеялся. - Хороший бы я был покойничек!

   -  Перестань  паясничать!  -  рассердился  Сакач,  но  не  выдержал   и

улыбнулся. - Пошли... А, черт! Послушай, кто там чавкает?

   Петер  посмотрел  на  стол,  где  лежал  портфель.  Бока  портфеля   то

раздувались, то опадали.

   - Оттокар доедает остатки рогалика...

   Шарика молча вязала. Петер стоял, прислонясь к зеленой кафельной печке.

Каждые пять минут он смотрел на часы. Наконец, когда  прошло  около  часа,

терпение у него лопнуло.

   - Шари, сыграем гавот Баха? Если он и к тому времени не придет, я пойду

ему навстречу.

   - Может, ты сам мне расскажешь?

   - Нет. Имре вел следствие. Это он обо всем догадался. Я только в  конце

ему помог. Садись за пианино...

   Они играли коду, когда дверь открылась  и  в  комнату  быстрыми  шагами

вошел сияющий и разгоряченный Сакач.

   - Раджио все отрицает, словно ему за это платят. Кстати, ему уже вообще

не платят. А секретарь раскололся и  все  выболтал.  Завтра  мы  продолжим

допрос, а сегодня я свободен.

   - Хотите что-нибудь выпить? - спросила Шари.

   - Сейчас? Нет. Зачем? Все уже позади.

   Шари устроилась поудобнее в качалке.

   - Теперь рассказывайте, я сгораю от нетерпения. Пети ни за что не хотел

говорить до вашего прихода.

   Петер распахнул окно и тоже сел.

   - Лучше, если ты расскажешь, Имре. А я буду подавать реплики. Сигарету?

   - Поезда... - начал Сакач. - Знаете, составы формируют на сортировочной

горке, откуда их отправляют. На горке  стоят  разные  вагоны.  Сортировщик

скатывает их вниз, и вагоны, предназначенные для одного  поезда,  образуют

состав. Расцеплять и составлять - в этом весь фокус!  Конечно,  помогла  и

случайность. Могло быть хуже.  Но,  с  одной  стороны,  мне  сопутствовала

удача, с другой - у меня были превосходные помощники. Вы, Шари, ты,  Пети,

и, - Сакач улыбнулся, - Оттокар. Да, не  забыть  бы  давно  усопших!  Вашу

прапрапрабабку, Шари, Агату Корнелиус.  Помогли  и  другие:  прежде  всего

Гере,  монтер  из  консерватории,  библиотекарша   из   газетного   архива

Национального музея, намеченная жертва  -  Хрдличка,  боксер  Буги  и  еще

несколько человек. Ну и, конечно, сам Раджио.

   Итак, - он глубоко затянулся сигаретой,  -  начнем  по  порядку.  Очень

удачно, Шари, что вы оказались такой  страстной  поклонницей  Раджио.  Вы,

возможно, не помните, но, когда я пришел к вам в первый  раз,  вы  бросили

фразу, которая сдвинула во мне подсознательный логический  ряд.  Отвергнув

мои смутные догадки, вы разбудили и отправили  на  горку  железнодорожного

стрелочника.  Помните,  вы  с  возмущением  сказали:  "С   таким   голосом

убивать?!" Да, именно так все и  происходило.  Таким  голосом  он  убивал.

Среди несчастных случаев со смертельным исходом, которые меня насторожили,

есть обстоятельство, на котором следует задержаться. Я имею в виду  случай

в Веймаре. Смерть Мануэлы. Почему одновременно с ней он не  убил  Картера?

Объясняется все просто, и именно поэтому в Сегеде не было нужды завязывать

ему рот. Убийство требовало от него такой концентрации энергии, что  новую

попытку он мог сделать лишь несколько дней спустя. Скорпион не  жалит  два

раза подряд... Смертельные случаи в сходных обстоятельствах сами  по  себе

подозрительны, но  тут  они,  словно  нитью,  были  связаны  с  постоянным

присутствием на месте происшествия знаменитого  тенора  Раджиу.  В  старом

номере итальянской газеты, которую я откопал в архиве Национального музея,

мне удалось найти любопытную заметку. Она-то и помогла мне понять  причину

вашей перепалки с Пети  по  поводу  испорченного  портрета  бабушки  Агаты

Корнелиус.  Петер  сбил  краску  не   свистком,   а   интенсивным   пучком

ультразвуковых волн. Этот пучок излучался из свистка, и именно он  отслоил

с полотна кусочек старой краски. Так же как на картине  в  боковом  алтаре

собора св.Петра. В свое время этот случай настолько возмутил  итальянского

искусствоведа, что он разразился гневной статьей, обвиняя туристов во всех

смертных грехах. А между тем таким туристом-вандалом был Раджио: в  память

о своем чудесном выздоровлении он ежегодно в день  Бианки  поднимается  на

хоры собора, чтобы взять верхний фа-диез. Он сам признавался в этом одному

репортеру, когда еще не подозревал о том, что наделен столь опасным даром.

Его горло способно издавать не только  звуки,  которые  мы  слышим,  но  и

излучать ультразвуковые волны.

   - Именно это я и хотел повторить в сегедском соборе, - вставил Петер.

   - Ты пришел к этой мысли, потому что ты музыкант.

   - Меня натолкнула на нее игра с Оттокаром. Но я не был  уверен.  Только

инстинктивно чувствовал что-то. А ты...

   - В Сегеде я был уже совершенно уверен, но хотел  увидеть  собственными

глазами, как он это делает. Очень хорошо, что ты туда приехал,  я  до  сих

пор еще не поблагодарил тебя... Одним словом, я проверил,  можно  ли  и  в

самом деле убивать  ультразвуком.  Волновые  колебания  свыше  шестнадцати

килогерц способны воспринимать некоторые животные. Это,  разумеется,  всем

известно, - добавил Сакач извиняющимся тоном,  -  я  повторяю  только  для

полноты картины. Итак, собаки, морские свинки,  крысы,  например,  отлично

слышат звуки в диапазоне тридцать  восемь  -  сорок  килогерц;  кузнечики,

саранча - от восьми до сорока; летучая мышь, которая  получает  информацию

по принципу  радара,  -  на  частотах  от  двадцати  пяти  до  шестидесяти

килогерц. По сравнению с обычными звуками, которые улавливает человеческое

ухо, ультразвуковые волны позволяют  получать  гораздо  большую  плотность

потока энергии. Они легче передаются, фокусируются, преломляются. Их можно

использовать  для  смешивания  жидкостей,  дробления  металлов,  получения

эмульсий, суспензий. Ультразвуком можно очищать воздух от  парящих  в  нем

пылинок, дезинфицировать, истреблять  бактерии,  насекомых,  грызунов;  им

лечат кожные язвы, ревматические, мышечные и суставные боли.  Он  способен

разрушать полимеры. Ультразвук применяют дантисты, с  его  помощью  делают

операции мозга.  И  в  заключение  следует  отметить  еще  один  факт.  Он

заключается  в  том,   что   точно   направленный   ультразвуковой   пучок

определенной плотности и интенсивности способен поразить  нервную  систему

человека и вызвать паралич - даже паралич сердца. В случае,  о  котором  я

говорю, ультразвуковым генератором является не что иное, как тренированное

горло певца Раджио.

   О том, как он это делает, скажу позднее. Когда я пришел к этому выводу,

я понял, что должен отправиться на место преступления.  Ближе  всего  была

консерватория. Там я беседовал с одним общительным монтером,  который  был

очевидцем несчастья с Картером и рассказал мне обо всем.  По  его  словам,

Раджио, когда пел, повернул голову в сторону. Тогда я не сообразил, в  чем

дело, догадка пришла лишь по дороге в Сегед. В  поезде,  слушая  радио,  я

узнал о том, что любимое развлечение Раджио - бильярд. Тут мне вспомнилась

такая мелочь: электромонтер во время работы  ругал  деревянную,  "твердую,

как мрамор" обшивку стен консерватории. Будучи знатоком бильярда, Раджио в

консерватории  убил  не  "прямым  попаданием".  Пучок  смертоносных  лучей

отразился  от  деревянной  обшивки  и  попал  в  цель.  Выражаясь   языком

бильярдистов, Раджио "сыграл дуплетом". Почему он так сделал,  я  пока  не

знаю, со временем это, очевидно, удастся выяснить. Вероятно, впереди сидел

высокий человек, который заслонял Картера, и Раджио не смог  "прицелиться"

прямо в жертву.

   Вот так. В Сегеде мне нужно было собрать улики, а прежде всего охранять

Хрдличку. О самом конце пусть расскажет Пети.

   Петер рассказал о том, что произошло на Соборной площади, и добавил:

   - Помнишь, Шари, как на концерте в консерватории Раджио пустил  петуха?

У нас есть эта запись. В "Прощании Туридду". К тому же вся эта  история  с

верхним фа-диез в  день  Бианки...  Ты  же  знаешь,  что  звук  фа-диез  в

скрипичном ключе записывается на пятой линейке.  Когда  певцы  берут  этот

звук, они открывают рот не очень широко. Вполне возможно, что Раджио после

специальных вокальных упражнений научился брать фа-диез как верхнее до.  В

этих случаях певцы обычно округляют рот, причем диаметр круга при подобной

высоте звука  не  превышает  тридцати  миллиметров.  Такой  ультразвуковой

пучок...

   - Он сужал рот, - перебил Сакач. - Диаметр круга уменьшался с  тридцати

миллиметров до пяти. Примерно такого размера  было  пятнышко  на  портрете

вашей прародительницы, Шари. Энергию мы соотносим с единицей пространства,

и если диаметр уменьшается с тридцати до пяти, то есть в шесть раз,  то  и

площадь уменьшается - шесть умножить на шесть  -  в  тридцать  шесть  раз.

Следовательно,  энергия,  попадающая  на  единицу  площади,  возрастет   в

тридцать шесть раз. Кто знает, быть может,  в  первый  раз  в  соборе  это

произошло случайно, а возможно, маэстро тренировался,  занимался  "учебной

стрельбой". Когда  он,  желая  убить  человека,  еще  больше  сжимал  рот,

концентрируя пучок ультразвуковых волн, энергия, приходящаяся  на  единицу

поверхности, многократно возрастала. Он словно дул  в  стеклянную  трубку,

стреляя из нее по своим жертвам острыми шипами. Ты сказал,  Пети,  что  он

брал до...

   - Да. Конечно, можно взять фа или  ля,  но  при  до  рот  больше  всего

округляется. Вспомните-ка его "адьо". Как он это делал, я не  знаю.  Такая

способность к убийству, видимо, врожденная, - что-то  вроде  заячьей  губы

или волчьей пасти.

   - Если это врожденная способность, - задумчиво произнесла  Шари,  -  то

почему она проявилась только сейчас, в последнее время?

   - Ответ на это дает биография Раджио, - сказал Сакач. -  Когда  он  был

подростком, ему сделали операцию горла. Хирург по имени Диаволо  спас  его

от дифтерии. Случайно ли деформировал профессор его гортань или  намеренно

сделал из него чудовище, - возможно,  и  выяснится  позднее.  Но  известно

одно: Фабрицио Диаволо был одним из основателей фашистской партии. Есть ли

какая-то связь  между  ним  и  убийствами,  которые  совершал  Раджио?  Не

исключено. В свое  время  на  процессе  военных  преступников  в  Западной

Германии всплыло имя Диаволо. Возможно, какой-то пронырливый  американский

журналист ухватился за это имя,  возможно,  американская  разведывательная

служба вела по этому делу следствие.  Факт  остается  фактом:  им  удалось

захватить  бумаги  с  записями  Диаволо,  из   которых   они   узнали   об

обстоятельствах операции. И  сумели  прибрать  к  рукам  слабохарактерного

певца. Запугивали ли они его или шантажировали, надеюсь, мы скоро узнаем.

   Он замолчал.

   - Настоящий роман ужасов, - немного погодя сказала Шари.

   - Да, - ответил Сакач. - Отвратительная история! Мне не удалось  бы  ее

распутать без посторонней помощи. Особенно твоей, Пети, и вашей, Шари.

   - Не забывайте об Оттокаре, - сказал Петер  и  выманил  зверька  из-под

качалки.

   Оттокар остановился посреди комнаты,  поднял  мордочку  и,  помаргивая,

уставился на хозяина. Тот рассмеялся, потом сделал серьезное лицо.

   - Как по-твоему, Имре, Шари на это согласится?

   - На что, собственно? - спросила Шари, косясь на мужа.

   - Знаешь, следовало бы наградить Оттокара... До каких пор он будет жить

старым холостяком?

   - Послушай! - вскричала Шари. - Уж не хочешь ли ты...

   - Вот именно, - заявил Петер не терпящим возражения тоном. - Завтра  же

утром я пойду в зоомагазин и подыщу ему Манци. Подходящую  по  возрасту  и

соответствующую его вкусу.