Сергей КАЗМЕНКО

 

                         ПОД ПРИЦЕЛОМ ОПАСНОСТИ

 

 

 

 

     ...Звезды, прекрасные и чудовищные,  выплывали    мрака  впереди  и

проносились мимо, туманности - яркие, как тысяча солнц, или  мрачные,  как

преисподняя - оставались позади и бессильно вытягивали вслед  свои  хищные

щупальца, затерянные  в  пространстве  глыбы  камня  и  льда,  холодные  и

безжненные, показывались на мгновение, чтобы навсегда исчезнуть в черной

бездне за кормой звездолета, и только опасность всегда  оставалась  рядом,

всегда ждала первой ошибки, чтобы бить наверняка, и нигде не было  от  нее

спасения, и ничто не могло защитить от нее. Они бежали от одной  опасности

и оставляли ее далеко позади, но новая опасность вскоре вставала у них  на

пути, и им снова и снова приходилось бежать. Но конец этого бегства всегда

одинаков - как бы долго ни удавалось бегать опасности, рано  или  поздно

она возьмет свое...

     Опасность была везде - и рядом,  в  недрах  звездолета,  привычная  и

незаметная, но ждущая своего часа, и позади, уже пройденная, но зловещая в

своей неразгаданности, и впереди - всегда всесильная,  всегда  небежная.

Опасность была везде, и безумные звезды складывались в безумные созвездия,

и созвездия проплывали мимо, плавно меняя очертания, и каждое них таило

свою опасность, и не было выхода этого заколдованного круга...

     Он сидел неподвижно на своем обычном месте  перед  пультом,  обхватив

длинными, многосуставными пальцами подлокотники  кресла,  закрыв  глаза  и

откинув голову назад. Звезды, горевшие  на  главном  экране  над  пультом,

отбрасывали блики на его лицо, но он не видел их. Мерно  гудели  двигатели

где-то в недрах звездолета, чуть  слышно  шелестели  кондиционеры,  что-то

пощелкивало внутри пульта, но он не слышал этих звуков.  Он  видел  другие

картины и слышал другие звуки.

     Капитан не смотрел на  него.  Старался  не  смотреть.  Он  глядел  на

главный экран, на звезды,  расступающиеся  перед  звездолетом,  на  цифры,

плывущие сну вверх в левом поле экрана - то оранжевые,  то  зеленые,  то

светло-голубые - на горящие ровным светом индикаторы  режимов.  Иногда  он

бросал взгляды налево, туда, где сидел Штурман. Тот работал с  центральным

Аналатором, задавал вопросы  и  следил  за  ответами  по  своему  малому

экрану.  Иногда  -  просто  так,  чтобы  разнообразить  хоть  как-то  свое

вынужденное бездействие -  Капитан  оглядывался  назад,  туда,  где  стоял

Начальник Строителей. Но  он  всеми  силами  старался  отвести  взгляд  от

Лоцмана, сидящего в кресле справа. И, даже  отвернувшись,  чувствовал  его

молчание и его сосредоточенность,  видел  его  длинные  руки,  лежащие  на

подлокотниках кресла,  видел  блики  света,  отражающиеся  от  его  темной

чешуйчатой кожи, видел его лицо, так похожее на человеческое, его закрытые

глаза и впадину  третьего  глаза  на  лбу  -  глаза,  который  никогда  не

открывается. Лоцман постоянно находился перед его мысленным  взором,  и  с

каждой минутой Капитану становилось все тяжелее  ждать  того  небежного,

что скажет Лоцман на этот раз, с каждой минутой он  все  больше  и  больше

ощущал все отчаяние и безысходность их  положения.  Потому  что  он  очень

хорошо знал Лоцмана, давно летал с ним и умел  угадывать  чувства  на  его

внешне таком спокойном и бесстрастном лице. Ему незачем было  поворачивать

голову направо, чтобы угадать, что  творится  у  Лоцмана  на  душе  в  эту

минуту. Он и так знал обо всем.

     Капитан завидовал  Штурману.  Тот  работал,  у  него  было  дело,  не

терпящее отлагательства, он мог отдаться этому делу целиком, мог заставить

себя поверить, что именно это дело и есть сейчас самое главное, что именно

от его успешной работы зависит их будущее. Капитан завидовал даже Лоцману,

хотя и понимал, что творится у Лоцмана на душе. Но Лоцман тоже  был  занят

делом, таким, в котором никто во всей Вселенной не смог бы заменить его, и

дело  это  наполняло  смыслом  каждое  мгновение  его  жни.  Но  Капитан

завидовал им обоим  и  мысленно  проклинал  свое  вынужденное  безделье  в

ожидании той минуты, когда придет время принимать  решение,  он  завидовал

всем, кто мог хоть как-то отвлечься от ожидания.

     И только Начальнику Строителей он не завидовал...

     Где-то высоко под куполом рубки нежно прозвенел колокольчик, и тотчас

же в правом поле экрана поверх  ярких  звезд  и  туманностей  вспыхнуло  и

погасло белое пятно, и поплыли сну  вверх  оранжевые  цифры.  Лоцман  не

пошевелился, не открыл глаз. Штурман бросил быстрый взгляд на эти цифры  и

снова склонился над своим пультом. Пальцы  его  стремительно  забегали  по

сенсорной  панели,  и  на  малом  экране  перед  ним  стала  гибаться  и

раскручиваться голубая улитка с красной координатной сеткой. Никто   них

не почувствовал ударной волны, зафиксированной приборами. Ее  почувствовал

один  лишь  Начальник  Строителей,  и  еще  томительнее  стала  для   него

обстановка в рубке, и это ожидание, и молчание, и тишина. И  еще  страшнее

стало ему смотреть  на  главный  экран,  на  пустоту,  которая,  казалась,

начинается сразу за его поверхностью, на эту  черную  и  холодную  бездну,

усеянную точками звезд. Он знал конечно, что рубка отделена от этой бездны

многими слоями брони и силовых полей, что сама эта бездна выглядела далеко

не так, как на экране, что  она  немыслимо  искажена  гиперрелятивистскими

эффектами, но все равно ощущение пустоты, такой блкой  и  такой  жуткой,

никогда не покидало его в рубке. Строители, самый  искусный  в  возведении

грандиозных сооружений народ Галактики, не переносили  пустоты,  и  только

жажда освоения новых миров, новых строительных площадок для своих творений

заставляла их преодолевать эту бездну на кораблях других народов.

     Что-то  менилось.  Капитан  повернул  голову  налево  и  встретился

взглядом со Штурманом.

     - Аналатор нашел решение, Капитан,  -  совершенно  спокойно  сказал

тот.

     Ничего не было в его голосе. Ни радости, ни оживления - ничего.  Одно

лишь совершенное  спокойствие.  Слишком  велика  была  теперь  цена  этого

решения,  слишком  многое  от  него  зависело,  и  у  Штурмана  просто  не

оставалось в душе места для эмоций.

     - Эта ударная волна отлично прозондировала все, что лежит впереди,  -

тем же ровным голосом добавил он, касаясь сенсорной панели.

     Картина на главном экране резко менилась. Ее  заполнила  трехмерная

координатная сетка, и все, что виделось раньше в  своем  естественном  для

человеческого глаза виде, теперь выделилось ярко и контрастно. Яркая белая

точка, указывающая положение  звездолета,  появилась  в  центре  экрана  и

неспешно двинулась вперед, вычерчивая за собой плавную кривую, по сторонам

которой загорались и гасли  цифры,  характерующие  совершаемые  маневры.

Пространство впереди наплывало по мере продвижения точки вглубь экрана,  и

Аналатор поворачивал ображение  так,  чтобы  лучше  показать  маневры,

совершаемые звездолетом. И Капитан вдруг забыл обо всем -  и  о  неудачах,

преследовавших их  с  самого  вылета,  и  о  рационе  Строителей,  который

подходил к концу, забыл даже о Лоцмане, сидящем справа, потому что там, на

экране, разворачивалось перед ним четкое и верное решение. Он ясно увидел,

наконец, что это скопление, куда помимо воли  занесло  их  недавно,  можно

быстро  и  сравнительно  безопасно   миновать,   и   тогда   всего   через

тринадцать-пятнадцать суток достигнут они, наконец, базы  на  Мэйзи-иж,  и

все злоключения этого рейса останутся  далеко  позади...  Как  просто  все

оказалось! Вот эта туманность, жадно вытянувшая  свои  отростки  далеко  в

стороны, не таила в себе ничего ужасного, ее можно было спокойно  миновать

на высокой скорости. А дальше, за тремя сверхгигантами,  дававшими  больше

четверти всего  лучения  скопления,  пространство  оказалось  совершенно

свободным. Там не было ни ожидавшихся гравитирующих масс, ни полей Н-типа,

ни ловушек Граддека.  Там  можно  было  набрать  еще  большую  скорость  и

миновать две черные  дыры,  выявленные  на  самой  границе  скопления,  на

безопасном расстоянии. И ничего страшного не оставалось впереди, и мир был

прекрасен, и опасность, которая угнетала всех еще несколько  минут  назад,

уже не казалась столь страшной. Всегда, когда опасность  остается  позади,

кажется, что именно она и придает смысл нашей жни.

     И тут он повернулся, чтобы посмотреть на Лоцмана.

     Лоцман так и не менил позы. Только открыл глаза. И  лицо  его  было

невыносимо грустным, и глаза эти  были  усталыми,  и  длинные  пальцы  его

мертвой хваткой вплелись в подлокотники кресла. С самого начала  он  знал,

что все напрасно. Но ему еще предстояло сказать об этом остальным.

     Начальник Строителей  ждал,  затаив  дыхание.  Он  надеялся.  Вопреки

очевидному, он еще надеялся - но он еще  лучше,  чем  Капитан,  знал,  что

скажет сейчас Лоцман. Он летел уже не впервые, и не первый раз  жнь  его

зависела от принимаемого Лоцманом решения. И он привык во  всем  и  всегда

полагаться на это решение - Строители всегда доверяли Лоцманам больше, чем

самим себе. Как, впрочем, и большинство других народов Галактики.  Но  все

же Начальник Строителей еще  на  что-то  надеялся.  Потому  что  звездолет

высшего класса "Элендил-иии" вез сейчас отряд в  десять  тысяч  Строителей

для работы вбли базы  Мэйзи-иж,  и  никогда  еще  прежде  не  лежала  на

Начальнике Строителей столь высокая ответственность.

     Капитан отвернулся от Лоцмана, несколько секунд посидел, молча  глядя

на экран. Там снова была знакомая картина: звезды  и  туманности  медленно

расступались перед звездолетом и уходили в стороны,  а  впереди  возникали

вместо  них  новые.  Курс,  которым  они  сейчас  шли,  был   относительно

безопасен, но курс этот их ни в коей мере не устраивал. Они вышли  с  базы

Таур-ьиь шесть месяцев назад и рассчитывали  достичь  Мэйзи-иж  за  два  с

половиной-три месяца. Трасса полета не была оживленной, но  рейсы  по  ней

совершались регулярно, и ожидать особенных неприятностей  не  приходилось.

Но перед самым  вылетом  навигационная  обстановка  резко  менилась,  им

пришлось неоднократно менять курс, и сейчас, через шесть  месяцев  полета,

они еще только подбирались к Мэйзи-иж, причем с  той  стороны,  откуда  их

никто не мог бы ждать.

     Две недели назад казалось, что все  сложности  и  опасности  остались

позади,  они  уже  вышли  на  прямой  курс,  но  надежды  снова  оказались

обманчивыми. Против желания их занесло в это скопление, через которое, как

показывал Аналатор, не проходил ни  один  звездолет  за  последние  пять

тысяч земных лет. А они не могли больше задерживаться,  бесконечно  менять

курс, обходить препятствия, потому что на борту "Элендила-иии"  находилось

десять тысяч Строителей, и рациона питания  для  них  оставалось  лишь  на

восемнадцать суток. Пищу же Строителей приготовить или  репродуцировать  в

условиях полета совершенно невозможно.

     - Пора принимать решение, Капитан, - подал голос Штурман.

     Капитан молча повернулся к Лоцману.

     - Туда нельзя идти, Капитан. Это ловушка. Длаки любят такие  ловушки,

- сказал Лоцман тихим голосом. Он не пошевелился, не повернул головы.

     - Сколько суток  идти  по  прежней  трассе?  -  обернулся  Капитан  к

Штурману.

     - Двадцать. Если ничего не  случится  -  двадцать  суток.  -  Штурман

говорил спокойным,  лишенным  эмоций  голосом.  Так,  будто  все  это  ему

безразлично.

     Капитан посмотрел на Начальника Строителей. Тот стоял в своем углу  у

задней  стены  рубки,  прикрепившись   к   полу   нижним   концом   своего

цилиндрического тела. Две трех  его  рук,  симметрично  выраставших 

верхнего конца туловища, висели  по  сторонам,  третья  лежала  на  пульте

связи. Все три глаза на концах гибких отростков над  плечами  смотрели  на

главный экран. Капитан ждал.  От  него  зависело  принятие  окончательного

решения, но он ждал - знал, что все равно сделает так, как решит Начальник

Строителей. Именно и только Строителям угрожала задержка. Если они  пойдут

прежним курсом, то уже через несколько  дней  придется  ограничить  рацион

Строителей. Начнется голод. А голод для этого народа означал смерть.

     - Мы согласны на ограничение рациона, - ответил,  наконец,  Начальник

Строителей.

     Снова прозвенел колокольчик где-то наверху, снова поплыли  по  экрану

оранжевые цифры, но никто не смотрел на них. Все конечно же  знали,  каким

будет ответ, все  привыкли,  что  Строители  всегда  и  во  всем  доверяют

Лоцманам. Так повелось еще в древние времена,  когда  предки  Человека  не

знали еще ни огня, ни орудий. Так уж повелось, хотя Людям  часто  казалось

такое отношение странным.  Но  Люди  не  принадлежали  к  древним  народам

Галактики, и им оставалось принимать представителей этих  народов  такими,

какие они есть.

     В рубке снова стало совершенно тихо. Штурман занялся расчетами курса,

Капитан снова смотрел вперед, на главный экран, Лоцман полулежал в кресле,

закрыв глаза. Он слушал.  На  всех  звездолетах  высшего  класса,  которые

перевозили  Людей,  Строителей  или  представителей  других  разумных  рас

Галактики, обязательно летали и Лоцманы. Это было в порядке вещей. Так  уж

повелось миллионы лет назад, и Людям, когда они впервые вышли  к  звездам,

оставалось лишь следовать всеобщему обычаю. Иным он казался  анахронмом,

иным - просто данью некоей древней традиции,  берущей  начало  во  времена

первого  освоения  Галактики.  Некоторые,  наоборот,  считали  присутствие

Лоцманов  на  борту  совершенно  необходимым,  верили  в  их   способность

предсказывать опасность, неощутимую для приборов, а остальные воспринимали

Лоцманов как талисман, залог успеха полета. Лоцманы были всегда, их советы

иногда оказывались полезными, иногда непонятными, но никогда они не  имели

решающей силы. Окончательное решение всегда принимал  Капитан.  И  поэтому

никто, даже те, кто совсем не верил  предсказаниям  Лоцманов,  никогда  не

возражал против их присутствия на борту. Ведь они были одним древнейших

народов Галактики и несли с собой ту  атмосферу  чудесной  тайны,  которая

всегда окружает древность. Они видели Вселенную еще в  те  времена,  когда

освоение ее только начиналось, и пронесли  через  миллионы  лет  память  о

существах, владевших миром до прихода  разума.  Их  рассказы  походили  на

легенды, да они и не возражали против такого восприятия, и временами  было

трудно понять, верят ли они сами тому, что рассказывают. Ну а  кроме  того

Лоцманы отлично срабатывались с Аналаторами, а при  необходимости  легко

могли заменить любого    членов  экипажа.  И  наконец  -  статистика.  У

Капитанов, которые внимательно прислушивались к предупреждениям  Лоцманов,

случалось значительно меньше аварий.

     Но этот полет проходил слишком  необычно.  Никогда  еще  Капитану  не

приходилось  сталкиваться  со  столь  сложной  навигационной  обстановкой,

никогда еще двигателям "Элендила-иии"  не  приходилось  работать  с  такой

нагрузкой. И вот наконец, когда главные опасности удалось миновать,  когда

барьерные поля  Н-типа  и  ловушки  ХТ-типа  остались  далеко  за  кормой,

опасности  впереди  начал  предсказывать  Лоцман.  Опасности,  которые  не

регистрировались приборами, источники которых были  непонятными,  действие

которых было  непонятным,  сама  возможность  существования  которых  была

непонятной.  Но  Лоцман  предупреждал,  Начальник  Строителей  слушал,   и

Капитану оставалось лишь делать то, что предрешили эти  двое.  Потому  что

обход очередной опасности бил прежде всего по Строителям,  бил  только  по

Строителям -за небежного сокращения запасов их пищи, и если  Строители

отказывались рисковать, не мог идти на риск и  Капитан.  Штурман,  слишком

молодой еще, не прошедший практики полетов по галактическим трассам, терял

терпение, не раз пытался доказать  абсурдность  предсказаний  Лоцмана,  но

бесполезно. Капитан не мог решать помимо воли Строителей, а  Строители  во

всем соглашались с мнением Лоцмана.

     - Капитан, - снова заговорил Лоцман.  -  Интенсивность  ударных  волн

может возрасти вскоре на два-три порядка. Надо бы опять  проверить  третий

реактор.

     Капитан молча повернулся к Штурману. Тот  не  шевелился,  смотрел  на

экран связи с Аналатором. С полминуты стояла тишина. Наконец Штурман  не

выдержал, не говоря  ни  слова  встал  и  вышел    рубки.  Задняя  стена

растворилась,  пропуская  его,  и  снова  замкнулась,  отсекая  рубку   от

остальных помещений. С самого начала полета Штурман  проверял  и  проверял

третий реактор - не первый, не второй, а именно третий - проверял  раз  за

разом,  и  кое-как,  и  тщательно,  как  не  проверяют  даже  при  приемке

звездолета. И раз за разом не обнаруживал никаких отклонений в его работе.

Но снова и снова Лоцман говорил об опасности, которая может грозить  -за

неисправности именно этого реактора...

     Некоторое время в рубке стояло молчание. Наконец, Капитан сказал:

     - Слушай, а кто они такие, эти длаки? Может, они не так уж и  опасны?

Может, мы сумеем прорваться? У нас ведь мощное вооружение, и вообще...

     Лоцман, помолчав, заговорил:

     -  Мы,  конечно,  сумеем  преодолеть  все  препятствия  на  выбранном

Аналатором маршруте. Спокойно минуем области, которые он считает условно

опасными, без труда преодолеем участки, обозначенные  им  как  опасные,  и

даже та часть трассы, которую  Аналатор  счел  особо  опасной,  вряд  ли

доставит нам неприятности. Но все это будет напрасно, Капитан, потому  что

в конце пути, я это знаю, нас будет поджидать длак. А против  длака  любое

оружие  бессильно.  Мы  попадем  в  его  ловушку,  едва  лишь  ступив   на

предложенный Аналатором путь, и каждый парсек на  этом  пути  лишь  туже

будет затягивать петлю ловушки. Тебе, Человек, трудно поверить в  это,  но

все же постарайся понять: я знаю, что длак будет ждать нас в  конце  этого

пути.

     - Да, но какова вероятность  встречи  с  ним?  Может,  все  же  стоит

рискнуть? Ведь ты же знаешь... - и капитан невольно  покосился  в  сторону

Начальника Строителей.

     - Тебе не понять этого, Человек. Только Лоцман может понять  Лоцмана.

Вы же все живете в очень простом и  уютном  мире,  где  все  события  либо

происходят, либо не происходят. Вы можете говорить об  их  вероятности,  о

риске, о безопасности - вам просто. Мне даже и представить невозможно, как

это  -  жить  только  вот  сейчас,  только  вот  этим  мгновением,   одним

мгновением, и в это именно мгновение выбирать  пути,  пытаться  влиять  на

будущее. Мы так не можем. Мы, Лоцманы, живем не только сейчас, наша  жнь

растянута во времени, и мы видим и ощущаем одновременно  и  то,  что  было

раньше, и то,  что  нас  может  ожидать.  Конечно,  всего  предчувствовать

невозможно, но все же... Представь себе, Человек, что ты идешь  по  горной

тропе и видишь, что дальше идти опасно: камни лежат ненадежно, они  готовы

сорваться в  пропасть,  и  достаточно  одного  неверного  движения,  чтобы

погибнуть. Ты,  наверное,  повернешь  назад  и  попытаешься  найти  другую

дорогу. А я... Я вижу перед собой эти плохо лежащие камни и ощущаю, как я,

именно я сам наступаю на один них, как я падаю и не могу  остановиться,

не могу зацепиться за трещину в крутом склоне,  чтобы  задержать  падение,

как, наконец, скатываюсь в пропасть вместе  с  градом  потревоженных  мною

камней и лечу, лечу, лечу вн. И наконец - удар. Я чувствую все это, едва

лишь увидев предательский камень впереди, понимаешь? Да нет, ты не  можешь

этого понять, для того, чтобы понять, надо быть Лоцманом и родиться у  нас

на Лэнраге. Мы ведь не зря никого не зовем к себе  на  Лэнраг,  Капитан  -

никто вас не выживет в нашем мире. Даже Лоцманы не всегда могут  выжить

там. И все же, - он вздохнул, - это лучший миров.

     - А длаки? - помолчав, спросил  Капитан.  -  Кто  они  все-таки,  эти

длаки?

     - Те, кто узнал, кто они такие, уже никогда не расскажут. Потому  что

от длака нельзя спастись. Внезапно звезды впереди  начинают  подергиваться

туманом. Сначала светлым, почти белым, но постепенно он темнеет,  и  через

какое-то время звездолет окружает сплошная тьма - и ничего больше. Те, кто

в нем летел, еще живы, еще на что-то надеются,  еще  пытаются  спастись  -

даже те них, кто знает, что спасения нет, даже  Лоцманы.  Они  пытаются

как-то прорвать эту завесу тьмы -  напрасно.  Они  пытаются  разрушить  ее

своим оружием, но против длака бессильно любое оружие. Никто еще не  сумел

спастись, попав в его сети. Не спрашивай меня, Человек, откуда я знаю  все

это - я не смогу тебе объяснить. Мы живем в Галактике долго, очень  долго,

и многие наши знания пришли к нам неведомыми уже путями. Я знаю точно лишь

одно - за всякое знание когда-то пришлось заплатить слишком дорогой ценой,

и нельзя пренебрегать этим знанием. Знание - единственное,  что  ограждает

нас от опасности. А мы всегда живем под прицелом  опасности,  Капитан.  Но

бьет она только наверняка.

     Незаметно подошел Штурман и молча сел на свое место.

     - Что с третьим реактором? - спросил Капитан?

     - Все  в  порядке  с  третьим  реактором.  Нормально  все  с  третьим

реактором. И вчера все было нормально, и позавчера. И месяц назад. И  даже

когда мы вылетали - с третьим реактором все было  в  полном  порядке.  Это

такой исправный реактор, что я удивляюсь, глядя на него. Его  бы  в  музей

поставить да учать непрерывно - и как это только удалось  сделать  такой

вот абсолютно нормальный реактор? Мы  все  умрем,  даже  праха  нашего  не

останется, звездолет развалится на части и пойдет в переплавку,  а  третий

реактор останется, и его ежедневно и ежечасно будет проверять какой-нибудь

очередной бедолага вроде меня,  пытаясь  выяснить,  что  же  такое  в  нем

неисправно. Тьфу!

     Он отвернулся к своему малому экрану и собрался возобновить  разговор

с Аналатором, но в этот момент под  куполом  замигали  красные  огни,  и

раздался предупреждающий голос:

     - Внимание! Всем занять  места  по  аварийному  расписанию!  Возможно

приближение пакета ударных волн повышенной мощности.

     Лоцман встал.

     - Я спущусь к реакторам, Капитан.

     Капитан молча кивнул в ответ.

 

 

     Штурман стоял посреди  рубки,  держа  в  руках  искореженный  обломок

металла величиной с ладонь. Лицо его было бледно, бледно  даже  в  красном

свете горящих на пульте табло, а в глазах стояли слезы. Капитан  развернул

кресло и молча смотрел на него. Наконец, он пронес:

     - Возьми себя в руки, сядь на место.

     Штурман подошел к своему креслу, сел, сгорбился, закрыл лицо  руками.

Кусок металла упал ему под ноги. Капитан потянулся,  поднял  его  с  пола,

повертел в руках.

     - Откуда он знал, откуда он мог знать?! -  сказал  Штурман,  поднимая

лицо.

     - Видимо, чувствовал. -  Капитан  положил  обломок  на  край  пульта,

вернулся на свое место.

     - Этого никто не мог бы почувствовать. Понимаешь - никто! - взорвался

вдруг Штурман. - Я проверял этот чертов реактор раз за разом и  ничего  не

обнаруживал. Я сейчас  еще  раз  проверил  контрольную  аппаратуру  -  она

исправна. А он продолжал и продолжал посылать меня туда... - Штурман снова

закрыл лицо руками.

     - Успокойся. Ты не хуже меня знаешь - этот дефект никто  не  смог  бы

обнаружить.

     Капитан  говорил  правду.  Дефект  в   оболочке   третьего   реактора

аппаратурой не регистрировался. Он, собственно говоря, и не был дефектом -

моделирование  аварии   подтвердило   это.   Просто   так   уж   сложились

обстоятельства - пакет ударных волн большой  интенсивности  -  и  как  раз

такой частоты, чтобы вызвать резонанс именно при заданном  режиме  работы.

Штурману не удалось бы ничего обнаружить - а Лоцман, тем не менее,  что-то

предчувствовал. И сумел за  несколько  мгновений  до  катастрофы  сбросить

мощность. Он спас звездолет, а сам... Да, жить не одним  только  настоящим

моментом - это, наверное, очень трудно.

     Прошло уже  три  дня,  как  было  отвергнуто  найденное  Аналатором

решение. За эти три дня они практически не сдвинулись  с  места  -  сперва

ликвидировали  последствия  аварии,  затем  разбирались  в  причинах.   Но

задерживаться больше они уже не могли, пора было снова включать  двигатели

смещения.

     Капитан взглянул на Штурмана.  Тот  работал,  уже  работал  -  что-то

запрашивал у Аналатора, поверял какие-то данные, следил за  картиной  на

своем малом экране. Это хорошо, что он работает. Надо  дать  ему  побольше

работы. Столько, чтобы валился с ног от усталости, чтобы не  оставалось  у

него сил думать о своей вине - вине, которой не было.

     Капитан оглянулся  назад.  В  углу,  на  своем  обычном  месте  стоял

Начальник Строителей. Выглядел он плохо, очень плохо.  Рационы  Строителей

пришлось сократить, и среди них начался голод. Руки Начальника  Строителей

бессильно болтались вдоль ставшего вдруг  мешковатым  тела,  кожа,  прежде

бывшая светло-голубой, теперь кое-где позеленела, а местами  стала  совсем

желтой. Голод быстро расправлялся со Строителями. За трое суток, прошедших

с момента аварии, их умерло уже шестнадцать, и это  было  только  началом.

Потому что десять них умерло сегодня.

     - Капитан, - услышал он шепот над самым  ухом  и  оглянулся.  Штурман

неслышно подошел сзади, встал совсем рядом. - Капитан, мы  не  можем  идти

прежним курсом. Теперь, без третьего реактора  это  займет  тридцать  пять

суток. Они же все умрут, Капитан.

     - Не все. Около восьми с половиной тысяч.  -  Капитан  сам  ужаснулся

сказанному.

     Штурман отвернулся.

     - Что ты можешь предложить?

     - Еще не поздно, Капитан, - Штурман снова  наклонился  к  самому  его

уху. - Еще не поздно рискнуть, пойти  тем  курсом,  который  я  предлагал.

Тогда их умрет не более полутора тысяч. Мы должны,  мы  обязаны  рискнуть,

Капитан!

     - Надо спросить, что он думает, - Капитан кивнул в сторону Начальника

Строителей.

     - Нет! Он всегда думает то же, что и Лоцман. Теперь - тем более.

     Капитан молчал.

     - Но другого выхода нет! - Штурман  стоял  перед  ним,  и  глаза  его

лихорадочно блестели, и шепот  его  был  прерывистым,  как  будто  ему  не

хватало дыхания, как будто каждое сказанное слово причиняло ему боль. Лицо

его казалось сейчас старым и мученным, и такое страдание  было  на  этом

лице, что Капитан не выдержал и отвернулся. Он стал смотреть мимо Штурмана

на главный экран, на огни на пульте,  на  пустое  место  Лоцмана  рядом  с

собой.

     Штурман заметил это, выпрямился.  Взгляд  его  погас.  Твердость  его

исчезла, фигура обмякла,  он  покачнулся,  сделал  шаг  в  сторону,  затем

неуверенной походкой, как слепой, подошел к своему креслу  и  повалился  в

него. Капитан с удивлением увидел, что плечи Штурмана трясутся, и не сразу

до него дошло, что это рыдания, совершенно  беззвучные  рыдания  сотрясают

тело Штурмана. Он хотел подняться, подойти, но  странная  апатия  охватила

его,  и  ничего  не  хотелось  делать,  и  сама  мысль   о   необходимости

пошевелиться,  даже  просто   двинуть   рукой,   казалась   чудовищной   и

невозможной. И казалось, что лучше вот так и сидеть, ничего не делая и  не

пытаясь делать, чем бороться и искать выход, потому что никакого выхода он

не видел. Он снова взглянул на Штурмана - тот поднял голову, и  глаза  его

теперь были сухими.

     - Капитан, - медленно, тихо пронес Штурман. - Сейчас еще не  поздно

сделать попытку. Еще не поздно, Капитан. Если мы не  решимся  на  это,  то

останемся живы, но все они погибнут, и ты это знаешь. Они погибнут,  а  мы

останемся, и никогда уже не удастся нам оправдаться перед самими собой,  -

он замолчал, и взгляд его снова был твердым и решительным.

     Тихо стало в рубке, совсем тихо, но слова Штурмана продолжали звучать

в ушах у Капитана.  И  он  не  выдержал  этого  твердого  взгляда  и  этих

безмолвных слов, и опустил глаза, и ничего не ответил. Он не пошевелился и

не сказал ни слова, когда Штурман склонился над пультом и начал готовиться

к очередному маневру. Потому что в ушах его снова и снова звучало:  "...мы

останемся живы, и никогда уже не  удастся  нам  оправдаться  перед  самими

собой..."

     И безумные звезды снова поплыли мимо, и  туманности  снова  принялись

вытягивать навстречу свои хищные щупальца  в  тщетной  попытке  загородить

дорогу, и снова звездолет мчался вперед, к спасению, к жни. И  казалось,

что нет силы, способной остановить  это  движение.  Но  Капитан  с  самого

начала знал, что все напрасно - так,  будто  перешла  к  нему  способность

Лоцмана видеть опасности впереди. И все же надеялся - потому что оставался

человеком.

     Когда это все же началось, будто  какая-то  нить  оборвалась  у  него

внутри, и душа его окаменела и умерла много раньше, чем тело. Тело  же  по

инерции продолжало действовать, пытаясь спастись - тело  не  знало  своего

будущего.

     Сначала легким туманом подернулись созвездия  впереди.  Легким,  едва

заметным туманом. Туман этот постепенно сгущался и начал гасить  звезды  -

одну за другой, пока не погасил их все до последней. И наступила тьма. Они

еще боролись. Они пытались разорвать завесу тьмы - и  дезинтеграторами,  и

примитивными термоядерными зарядами, и лучением,  и  собственной  массой

звездолета - но душа Капитана знала, что все бесполезно.  И  без  конца  в

памяти его крутились слова, сказанные Лоцманом незадолго до его гибели:

     "Мы всегда живем под прицелом опасности, Капитан. Но бьет она  только

наверняка."