Сергей КАЗМЕНКО
ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ?
Я тупо уставился на экран.
Зациклилась она что ли на этом вопросе? Задает его уже в четвертый
или в пятый раз. И это, кстати, не единственный случай повторения. Неужели
снова ошибка в программе, неужели опять придется копаться в алгоритме, в
который раз проверять базу данных? Проклятье! До чего же мне все это
надоело!
Надоело? Неужели в самом деле надоело?
Еще месяц назад я не мог бы сказать этого. У меня и мысли такой не
появилось бы. Откуда же она взялась сейчас? Что это - усталость? Или
реакция на тот страшный случай? Не могло же мне, в самом деле, всего лишь
за месяц до такой степени надоесть дело, которое составляло смысл моей
жни по крайней мере в течение трех последних лет. Дело, которое я
считал, да и сейчас считаю, главным в своей жни. Нет, такое дело не
может вот так просто надоесть - значит, причину надо искать в чем-то еще.
Но мне совершенно не хотелось искать эту причину. Наверное,
интуитивно я и так уже осознавал, в чем дело, и ощущал где-то на уровне
подсознания, что ни к чему хорошему поиски эти не приведут.
Итак, люблю ли я яблочный пирог? Конечно люблю. И я уже отвечал
сегодня программе на этот вопрос. Несколько раз отвечал. Отвечу еще, если
она так просит. Да, люблю. Вернее, просто "ДА". Достаточно просто нажать
на клавишу "Д" - программа поймет. На опросных терминалах вообще
предполагается устанавливать только две клавиши - одну для "ДА", другую
для "НЕТ". И ничего больше. Пока, правда, решение о выпуске опросных
терминалов еще не принято. Пока что мы - разработчики и испытатели - сидим
за обычными дисплеями и общаемся с программой, нажимая на клавиши "Д" или
"Н" - в зависимости от своих ответов на вопросы, которые она нам задает.
Я потянулся к клавиатуре, почти не думая ткнул пальцем в клавишу, и
только увидев "НЕТ", высвеченное программой под вопросом о яблочном
пироге, понял, что ошибся.
Впрочем, ошибся ли?
Ведь не зря же программа столько раз повторила этот вопрос. Наверное,
она ждала, когда же я, сам того не сознавая, отвечу на него отрицательно.
Наверное, у нее были основания ожидать этого. Наверное, аналируя
предыдущие мои ответы, она наткнулась на какую-то ассоциацию и сделала
этого некие выводы, проверить которые и пыталась, задавая раз за разом
вопросы о яблочном пироге. Даже нам, разработчикам этой программы, не
уследить за логикой, которой она руководствуется, формулируя очередной
вопрос. Слишком сложны связи, которые прослеживает программа, слишком
много информации она перерабатывает, и человеку - даже тому, кто придумал
и создал ее - уже не охватить разумом все, что она делает. Остается только
верить: раз программа задает какой-то вопрос, значит в этом вопросе есть
смысл.
Если только он не порожден очередной ошибкой.
"ВЫ УМЕЕТЕ ИГРАТЬ В ШАХМАТЫ?"
"ДА".
Раньше мы часто играли в шахматы с Марком. Обычно он выигрывал - но
не всегда, так что игра не теряла для нас интереса. Поначалу, когда
начальство заставало нас за этим занятием в разгар рабочего дня, бывало
много шума. Здесь, в этом учреждении, не привыкли к такому нарушению
порядка. Но в конце концов им пришлось смириться, потому что работали мы
совсем не от звонка до звонка, и выполнение проекта, в конечном счете,
зависело от нас двоих. Мы демонстративно отказывались подчиняться
распоряжениям чиновников, и, если в работе намечался какой-то спад, если
надо было отвлечься, чтобы хорошенько подумать, мы доставали шахматы со
шкафа.
Они и сейчас там. Наверное, за месяц, прошедший с того страшного дня,
успели покрыться слоем пыли - я их не трогал, а уборщица никогда не
заглядывает так высоко. Но это не имеет значения. Все равно играть теперь
не с кем. Да и незачем.
"ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ В ОТПУСК ПОЕХАТЬ НА ЮГ?"
"НЕТ".
Раньше собирался. Хотелось отдохнуть у моря. Вдоволь погреться и
накупаться после этой страшной зимы. И вообще мне казалось, все будет
хорошо, и отдых непременно удастся. Тем более, что мы планировали
закончить работу. А это, кроме всего прочего, означало солидное
вознаграждение. И можно будет позволить себе расслабиться, не думать о
деньгах и в кои то веки не думать о работе.
Хотя, конечно, это нереально. Слишком хорошо я себя знаю - не думать
о работе больше недели мне никогда не удавалось. Особенно с тех пор, как
ушла Инга.
"ВЫ СОЖАЛЕЕТЕ О РАЗВОДЕ С ЖЕНОЙ?"
Сволочь! Она бьет по больному! Именно сейчас, именно сегодня! Как
будто читает уже мои мысли.
Мне захотелось схватить что-нибудь тяжелое и запустить им в экран.
Но я быстро взял себя в руки.
Чему, собственно, удивляться? Именно на это мы и рассчитывали, когда
задумывали нашу программу. На то, что она сможет читать мысли. Не
напрямую, конечно. Но мозг человека - тот же черный ящик. И исследовать
его можно классическими методами, подавая на вход определенные сигналы и
отслеживая ответную реакцию. Именно этим, собственно говоря, и занимались
всегда психологи. А мы просто-напросто довели их методику до абсолюта,
потому что наша программа способна не просто обрабатывать ответы на
заранее заготовленный набор вопросов, составляющий психологический тест -
она сама формулирует эти вопросы в зависимости от поставленной перед ней
задачи и ответов, которые она получает. Как заманчиво все это когда-то
казалось! И кто же знал, кто мог предвидеть, что все закончится таким вот
образом? Что встанут перед нами проблемы, над которыми мы никогда не
задумывались.
Хотя к чему лукавить - задумывались. Слава богу, давно уже не дети. И
задумывались, и даже когда-то пытались все это обсуждать. И понимали с
самого начала, во что может превратиться наша разработка. Понимали. Но
какое-то затмение разума заставило нас отбросить все сомнения. Задача
казалась столь интересной, а ее решение столь далеким, что мы не смогли
устоять. И потом, в науке все принципе достижимое рано или поздно
становится достоянием исследователя. Только потом, когда новая разработка
становится уже свершившимся фактом, ученый хватается за голову в ужасе от
того, что он натворил. Хотя, если судить объективно, его личная вина тут
невелика - не он, так другой прошел бы тем же путем. И добился бы тех же
результатов.
Что-то слишком много стал я думать о посторонних вещах - так и до
вечера не закончить тестирование. Сожалею ли я о разводе с женой? Что тут
ответить? И да, и нет - все будет в равной степени верным. Вернее, в
равной степени неверным. До сих пор не могу я понять, что же тогда
проошло между нами, чья в том вина, да и вообще виноват ли хоть
кто-нибудь в происшедшем, не было ли все случившееся заранее
предопределенным и небежным? Но не хочу, не хочу и не буду копаться во
всем этом!
"ДА", - ответил я наугад. Наверное, просто потому, что клавиша "Д"
расположена ближе.
"ВЫ СОГЛАСИЛИСЬ БЫ СЕЙЧАС ВСТРЕТИТЬСЯ СО СВОЕЙ БЫВШЕЙ ЖЕНОЙ?"
Интересно, насколько глубоко желает программа исследовать этот
вопрос? И о чем еще намерена она меня спросить? Она ведь порой задает
вопросы, способные вогнать в краску самых бесстыдных развратников. Хорошо
еще, что Марк в свое время позаботился о защите информации, и никто, кроме
человека, сидящего за терминалом, ну и самой программы, естественно, в
принципе не может знать ни существа задаваемых вопросов, ни ответов на
них. Если, конечно, он не станет заглядывать через плечо испытуемого.
Помню, какой шум поднялся на совещании у генерала, когда Марк потребовал
введения такого блока защиты, как чуть ли не все присутствующие накинулись
на него, да и на меня заодно, обвиняя нас во всех смертных грехах вплоть
до прямого саботажа. Но Марк выстоял и добился своего. Он всегда умел
настоять на своем, когда дело касалось работы. В житейских только делах он
оставался беспомощным. Даже больше, чем я.
"НЕТ", - ответил я. Хватит, встречались. Ничего хорошего этого не
получилось. Чувствовать себя мерзавцем безо всякой на то причины,
чувствовать, что внутри все снова закипает - нет уж, мне больше этого не
надо. И ей тоже.
"БЫТЬ ПОЛКОВНИКОМ ХУЖЕ, ЧЕМ МАЙОРОМ?".
Интересный вопрос. И неожиданный. Неужели она намекает на наши
взаимоотношения с полковником? Но как, откуда она могла узнать об этом?
Впрочем, что толку в таких вопросах - все равно не догадаться. Это только
кажется, что ответы мои не содержали никакой информации на сей счет.
Только кажется. И пора бы уже привыкнуть и не удивляться.
Мы с полковником давно уже разошлись в главном - в понимании того,
для каких целей создается наша программа. Точнее, мы начально ставили
перед собой совершенно разные задачи. И было бы даже удивительно - теперь,
когда мы так хорошо узнали друг друга за три года совместной работы - если
бы у нас с ним оказались одинаковые представления о дальнейшем
использовании нашей разработки. В самом начале работы мы с Марком еще
могли тешить себя иллюзиями. Но потом все встало на свои места, и обратной
дороги уже не было. Правда, долгое время мне лично удавалось загонять все
мысли об этом глубоко в подсознание. Удавалось без особого труда - работа,
когда она интересна, требует абсолютного сосредоточения. Но мысли эти жили
в подсознании все это время, с тех самых пор, как я узнал, на каких именно
делах специалировался в прошлом наш полковник. Если бы не майор, его
заместитель, я, возможно, давным-давно плюнул бы на все возможные
последствия и ушел бы отсюда. Или - еще проще - стал бы просто делать вид,
что напряженно работаю над проектом. Это ведь совсем не трудно, когда
кругом столько "специалистов", которые не обладают никакими способностями,
кроме умения пудрить мозги начальству, вышедшему их же среды. В этих
условиях я мог бы годами "работать", ни на шаг не продвигаясь к намеченной
цели, и оставаться при этом на хорошем счету.
Так почему же я этого не сделал?
Наверное, что-то есть во мне такое, что не дало ступить на этот путь.
Наверное, мне просто кажется, что я сумел бы работать, не работая,
наверное, я просто к этому не способен. И еще, конечно, -за майора. Одно
его присутствие рядом не давало отступить от поставленной цели. Пожалуй,
всего здешнего начальства лишь он один вызывал по-прежнему уважение.
Хотя бы тем, что сам не раз шел под пули преступников, обезоруживая
потерявших человеческий облик бандитов, не прятался за чужими спинами и
раз пять, наверное, был ранен. Последний раз столь серьезно, что его
навсегда сняли с оперативной работы. Не очень-то побегаешь за
преступниками с пулей, засевшей в позвоночнике.
"ДА", - ответил я. Интересно все-таки, откуда всплыл этот вопрос?
Ведь вся информация обо мне перед началом этого теста была стерта
памяти машины, программа еще не успела толком расспросить меня, над чем
именно я работаю - и уже, выходит, успела нащупать скрытую неприязнь к
полковнику. До сих пор не переставало меня удивлять это точное попадание
вопросов в цель, когда через несколько часов общения с очередным
испытуемым программа начинала бить своими вопросами напрямик, разрушая
психологическую защиту, которую любой человек пытался перед ней
воздвигнуть. И уже не имело тогда значения, отвечал ли человек правдиво на
поставленные вопросы, потому что она успевала учить его психологию
настолько глубоко, что заранее предвидела, когда он попытается соврать, и
сама эта ложь лишь увеличивала степень знания программы об испытуемом. До
сих пор этот переход от отвлеченных вопросов к вопросам по существу, к
вопросам, взламывающим любую, самую прочную психологическую защиту,
поражал и шокировал меня. До сих пор мне, одному разработчиков этой
программы, трудно бывает отрешиться от мысли, что вопросы задает не
следователь, не человек, долго и внимательно учавший мое личное дело, а
всего лишь искусно запрограммированное электронное устройство, которому я
сам без своего ведома успеваю рассказать за несколько часов о себе гораздо
больше, чем способен осознать. Меня, создателя этой программы, это
удивляет и шокирует - так каково же будет реальному испытуемому, реальному
преступнику на реальном допросе?
"ВЫ ЛЮБИТЕ ЕЗДИТЬ ПО СЕВЕРНОМУ ШОССЕ?"
"НЕТ".
Конечно нет. Я терпеть не могу по нему ездить. Там всегда жуткое
движение... И потом, после того случая с Минхом... Стоп! Неужели она и это
уже нащупала? Неужели она знает, что тот случай с Минхом до сих пор не
дает мне покоя? Даже теперь, после того, что случилось с Марком. Вернее,
тем более теперь эта катастрофа, в которую попал Минх, кажется мне еще
более странной - неужели программа уже знает об этом?
"ВЫ БОИТЕСЬ ПОПАСТЬ В АВАРИЮ НА СЕВЕРНОМ ШОССЕ?"
Ну конечно, случай с Минхом. Год назад я бы только радовался, получив
такой результат. Полдня за дисплеем - и программа уже докопалась до таких
подробностей. Но сегодня меня это совсем не обрадовало. Сегодня у меня
мороз по коже прошел от этого вопроса. Сегодня мне стало просто страшно.
Минх погиб на Северном шоссе около полутора лет назад. Разбился. Ехал
ночью в гололед на большой скорости. Машину занесло - и под встречный
грузовик. В лепешку. И что его понесло туда? В такое время, с такой
скоростью... Куда он спешил? Зачем? Минх, который всегда был образцовым
водителем - как мог он попасть в такую аварию? Не понимаю. Не могу понять
- если не предположить, что все подстроено. Но такие мысли появились у
меня совсем недавно. И нет теперь Марка, чтобы обсудить их. И некому
довериться.
"ДА", - ответил я. Я боюсь попасть в аварию. И, конечно, не только на
Северном шоссе, как Минх. Где угодно. Последнее время я многого боюсь.
Боюсь сорваться и наделать глупостей. Боюсь позабыть сделать что-то
важное. Боюсь куда-то опоздать, что-то не успеть. Даже думать о некоторых
вещах боюсь. Уж очень невеселые мысли возникают. О Минхе, например - ведь
я боюсь даже вспоминать о нем. Так, будто и на мне лежит какая-то доля
вины в его гибели. Но почему? В чем я-то могу быть виноват?
Минх был у нас руководителем группы психологов. Помню, как приятно
было поначалу с ним работать. Он схватывал идеи с полуслова и тут же
выдвигал свои, быстро понимал то, о чем говорили ему мы с Марком, и умел
четко сформулировать свои требования к программе - любой программист
скажет, что это очень редкое качество у тех, на кого приходится работать.
Он увлекся идеей проекта не меньше нас с Марком. Может, даже и больше. В
конце концов, для нас этот проект был лишь еще одним способом раскрыть
возможности, которые предоставляют компьютеры человечеству. Лишь еще
одним. Для него же, психолога, это был прорыв в совершенно новые области
науки, прорыв, за которым небежно должны были последовать поразительные
открытия. А то, что мы работали на Следственное Управление, поначалу не
волновало ни нас с Марком, ни Минха. У Управления были средства для
осуществления проекта и была цель - вполне понятная и благородная цель
борьбы с преступностью. Наша программа резко повысит эффективность этой
борьбы и даже переведет ее в более гуманное русло - это казалось нам
вполне достаточным оправданием для всех возможных держек. Без применения
насилия, без какого-либо давления на подозреваемого, без унительных
допросов, очных ставок, следственных экспериментов, даже без регистрации
не зависящих от человеческого сознания реакций органма, применяемой в
детекторах лжи, на основе лишь предварительной информации о характере
подозрений и ответов самого подозреваемого - ответов вполне
конфиденциальных, если они не обличали преступника - программа наша
гарантировала раскрытие истины. Это сулило переворот в следственном деле,
а значит, и переворот в деле борьбы с преступностью, и нам казалось, что
работали мы на общее благо. До самого последнего времени я был в этом
просто убежден. До самого последнего времени. А вот Минх...
"ВЫ ЧАСТО БЫВАЕТЕ В УНИВЕРСИТЕТЕ?"
Странно, но я даже вздрогнул, когда до меня дошел скрытый смысл
вопроса. Так, будто бы подсознательно уже ожидал, что вот сейчас программа
задаст его. И почему-то боялся этого. Но почему? Университет... Минх
пришел к нам оттуда - ну и что? Я сам там когда-то работал. И Марк тоже.
Да половина нашей группы - выпускники Университета. Даже больше половины.
Но вопрос задан не случайно. Странно - я ведь давным-давно позабыл о
том разговоре. Я и значения-то ему никогда не придавал - и вот вдруг
разговор этот всплыл в памяти. Еще одно применение нашей программы -
оживлять позабытые воспоминания. Хотя бы даже совершенно бесполезные.
Впрочем, программа не станет отвлекаться на воспоминания бесполезные.
Уж мне-то это вестно лучше, чем кому-либо другому. Нет, вопрос задан со
смыслом, и стоит за ним очень многое. Потому что точно с такого же вопроса
начал тогда наш разговор полковник. Так и спросил меня: "Вы часто бываете
в Университете?" Как будто он не знал этого. Уж кто-кто, а я прекрасно
понимал с некоторых пор: за всеми участниками проекта ведется негласное
наблюдение, и вся информация о наших связях, нашем образе жни, наших
пристрастиях и привязанностях, наших проступках, наконец, стекается сюда,
к полковнику. Я узнал об этом совершенно случайно, хотя, конечно, мог бы и
догадаться. И предпочел не распространяться на этот счет. К тому времени я
уже прекрасно понимал, что работаю на серьезную органацию.
И речь у нас тогда шла о Минхе. Правда, это я потом понял, что о
Минхе. Полковник все-таки мастер своего дела, он способен не хуже нашей
программы сбить с толку, и не всегда поймешь, чего же он добивается. Но
я-то понял. Он интересовался тем семинаром, который вел в Университете
Минх. Раза два я там побывал. Довольно интересные они обсуждали вопросы. Я
даже жалел, что не могу посещать семинар регулярно. А полковник... Как я
решил тогда, он просто не мог понять, чем же этот семинар занят, как ему с
его полковничьих позиций интерпретировать то, что он уже, несомненно,
узнал от своих осведомителей. И решил он спросить меня. Возможно, конечно,
не меня одного, но так уж получилось, что всех наших лишь я один
побывал на этом семинаре, у остальных не было ни времени, ни желания
особенного. И, значит, услышанное от меня сформировало у полковника
окончательное мнение о том, чем же Минх занимается в свободное от основной
работы время. А ведь полковник никогда не делал ничего понапрасну - это я
знал точно. И за мнением его, несомненно, последовало действие...
"НЕТ", - ответил я. Я теперь вообще не бываю в Университете. Мне там
больше нечего делать. И некогда мне. И вообще, не желаю я больше думать об
этом. Забот и без того хватает.
"ВЫ ЛЮБИТЕ КАРЬЕРИСТОВ?"
Дурацкий вопрос!
"ДА", - ответил я ехидства. И, конечно, программа учла это мое
настроение. И еще одну брешь пробила в моей психологической защите. Что ж,
этому можно только радоваться. Тестирование, судя по всему, проходит
успешно.
Но радоваться мне совсем не хотелось.
А вопрос-то, кстати, совсем не простой, если копнуть поглубже.
Вспомним-ка, кто у нас был после Минха? Шлегер был. Типичный карьерист. Из
тех, кто идет наверх не благодаря способностям - такое вообще редко
случается - а исключительно за счет искусного послушания.
Марк тогда быстро добился того, что Шлегера от нас убрали. Марк
многого умел добиться. Но лучше бы, честно говоря, он этого не делал.
Шлегер ведь ничего не потерял, такие вообще никогда не проигрывают. Зато
потеряли мы. Потеряли возможность остановиться в продвижении вперед,
остановиться и подумать, что же такое мы делаем, что собираемся передать в
руки полковника. С некоторых пор этот вопрос беспокоил меня все больше и
больше. А Марк - тот, судя по всему, вообще места себе не находил в
последние месяцы. Чего стоит хотя бы та статейка, что принес он мне
накануне гибели...
"РУКОПИСИ ГОРЯТ?"
"НЕТ", - ответил я быстро. Слишком даже быстро, пожалуй. Почему
"НЕТ"? С тем же успехом я мог бы ответить и "ДА". Какая теперь разница? Я
и так знаю, что это не риторический вопрос, что вызван он совсем не
литературными реминисценциями. Нет - реальной жненной ситуацией. Я вдруг
почувствовал, что совершенно беззащитен перед программой. Даже во рту
пересохло от страха, и я с трудом сглотнул. Страх, пережитый вторично, не
становится от этого меньше. Наоборот, он лишь возрастает от того, что
привычен. Он разрастается в размерах и паралует волю. И человек,
подверженный страху, начинает паниковать и совершать глупости. Как я
тогда.
Конечно, рукописи горят. Еще как горят. Ярким коптящим пламенем - у
меня до сих пор сохранились следы копоти в ванной. Хорошо еще, не устроил
пожара. В спешке можно было вообще спалить всю квартиру, но тогда я не
думал об этом. Я просто был в ужасе. Я прочитал статью накануне, перед
сном. И уже тогда мне стало не по себе, уже тогда я понял, что подобные
мысли не доведут Марка до добра. Не дай бог, про эту статью узнает
полковник. Марк... Ну неужели он был столь наивен, что собирался кому-то
предложить эту статью для публикации? Да любой редактор, прочитав один
лишь ее заголовок, тут же вернул бы статью обратно. И Марк не мог не
понимать этого. Так что же это - жест отчаяния? Стремление высказаться
хотя бы перед самим собой? Но какой смысл видел он в этом, на что мог
надеяться?
Я хотел поговорить с ним на следующий день, но оказалось, что он был
в местной командировке. А когда я пришел домой... Или мне это только
показалось? Но в квартире явно кто-то побывал. Кто-то очень ловкий и
осторожный - но я заметил: некоторые предметы сдвинуты со своих привычных
мест. Едва сдвинуты - но я слишком привык к обстановке, которая меня
окружает, чтобы не заметить этого. Ничего, конечно, не пропало. Но
рукопись Марка лежала на столе вместе с другими бумагами, и ее могли
прочитать. Ее могли сфотографировать, наконец. Ее могли теперь найти у
меня при нормальном, уже с понятыми и ордером обыске.
Вот тогда я и кинулся в ванную, схватив коробок спичек.
И ничего ведь не случилось. На другой день я хотел рассказать обо
всем Марку, но случая не представилось. За весь день я ни разу не сумел
остаться с ним наедине. Да и опасно говорить об этом в здании Управления.
А ушел он раньше, пока я беседовал с полковником.
Нет, не хочу вспоминать об этом!
"ВЫ СПОСОБНЫ НА ПРЕДАТЕЛЬСТВО?"
Вот так. Прямо в точку. Именно так и должна работать программа.
Именно так, как я сейчас, и должен чувствовать себя обличенный
преступник. Вопрос-ответ, вопрос-ответ. Бессмысленные, казалось бы,
вопросы, ничего не значащие ответы на них, какая-то не слишком интересная
компьютерная игра. И вдруг вопрос по существу, и преступник замирает от
ужаса, понимая, что обличен. Но только ли преступник - вот в чем главный
вопрос. Вот то, что мучило и Марка, и Минха. И меня тоже.
Только, видимо, меня это не очень мучило. Не настолько, чтобы быть
готовым на жертвы. Не настолько, чтобы не предать.
"ДА", - ответил я. Да, способен. Иначе, как предательством, не
назовешь того, что я сделал тогда. Вернее, того, что я не сделал. И
бессмысленно теперь оправдывать себя задним числом. Да, все равно ничего
нельзя было уже менить. Да, все и так было предрешено. Да я лишь
поставил бы себя под удар вслед за Марком, если бы попытался предупредить
его. Его все равно было уже не спасти. Я это понял сразу, едва лишь
начался наш с полковником разговор. И понял, что от моего поведения и от
моих ответов зависит лишь моя собственная судьба. Но никак не судьба
Марка.
Но все эти оправдания не имеют теперь значения!
Нет, я не выдал его. И ничего, конечно, не сказал полковнику ни о
наших разговорах, ни о статье, ни о планах Марка уничтожить программу. Да
и не интересовало полковника все это, он и так знал о Марке уже
достаточно, чтобы действовать. Его интересовало другое - стану ли я
покупать себе прощение? Что ж, ответ он получил вполне определенный. Я
вышел его кабинета. Пошел домой. Поужинал. Посмотрел телевор. Лег
спать - хотя, конечно, не спал.
Я не стал звонить Марку. Я не попытался его предупредить. Я оказался
способным на предательство.
И не имеет значения то, что я все равно не спас бы его. Не важно, что
он был уже мертв - попал под грузовик. У полковника, видимо, слабость к
грузовикам. Марк погиб в двух кварталах от Управления, пока мы беседовали
с полковником - но все это не важно. Вообще ничего теперь не имеет
значения - тем более, эти дурацкие вопросы, что задает мне программа.
"ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ЯРКИЕ ЦВЕТА?"
"ДА".
"БАОБАБ РАСТЕТ В АФРИКЕ?"
"НЕТ".
"ЕСТЬ ЛИ ДЕЛЬФИНЫ В КРАСНОМ МОРЕ?"
"ДА".
"ДА" - "НЕТ", "ДА" - "НЕТ" - я даже перестал на экран смотреть.
Просто сидел и нажимал на клавиши. И только через несколько минут поднял
глаза.
"ВЫ ЧИТАЕТЕ ВОПРОСЫ?" - этими словами был заполнен весь экран. Мне
пришлось не меньше десятка раз ответить программе "ДА", прежде чем она
возобновила работу. Что еще мне оставалось делать? Что вообще мне
оставалось делать теперь, после того, как программа заставила меня перед
самим собой прнаться в собственной подлости и собственном предательстве?
Что мне оставалось делать?!
И я дико захохотал, когда программа снова, в который уже раз задала
все тот же, почти лишенный смысла вопрос:
"ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ?"
| [X] |