Сергей КАЗМЕНКО

 

                              ФАКТОР НАДЕЖДЫ

 

 

 

 

     Самым странным казалось наличие в Полости жни.

     Похожие на красную проволоку стебли густо оплетали торчащие   песка

скалы, превращая их в фантастические фигуры неведомых  существ.  Над  ними

тучами, рассеивающимися  при  нашем  приближении,  вилась  мошкара.  Юркие

серебристые ленточки временами выскакивали  -под  камней,  над  которыми

проходила машина, и тут же скрывались под другими камнями.  А  наверху,  в

мглистом небе над головой иногда мелькали тени каких-то летающих существ.

     Впрочем, все это меня уже мало волновало.

     Прошло уже более трех суток,  как  мы  покинули  базу,  и  надежд  на

спасение практически не оставалось. Их, по  существу,  не  было  с  самого

начала, с того момента, как мы очутились в Полости. Если  бы  хоть  кто-то

мог догадаться, что мы попали сюда... Но бесполезно мечтать о невозможном.

Никто даже предположить такое не сможет -  слишком  много  глупостей  надо

было совершить,  чтобы  здесь  оказаться.  Не  та  у  меня,  к  сожалению,

репутация, чтобы хоть кто-то поверил, будто я способен так вот влипнуть. Я

и сам бы не поверил - выходит, всю жнь не  понимал,  каков  я  на  самом

деле.

     Нас, конечно, ищут. И  будут  искать,  пока  остается  хоть  малейшая

надежда. Но никому - даже тем, кто верил  в  существование  Полости,  даже

самому Патрику, рассчитавшему ее вероятные параметры - не придет в  голову

использовать  то  единственное  средство,  которое  даст  нам  надежду  на

спасение.  Так  не  лучше  ли  смириться  с  небежным,  прекратить   эту

бессмысленную гонку и отдохнуть, наконец, впервые за трое суток?

     Но человек, видимо, просто не способен сдаться,  пока  остается  хоть

малейшая  надежда  на  спасение.  Инстинкт  самосохранения  почти   всегда

оказывается сильнее доводов рассудка и заставляет бороться до конца.  И  я

боролся. Не верил,  но  боролся.  Ругал  себя  за  дурацкое  упорство,  но

боролся. Ничего не мог с собой поделать. Не мог я позволить себе  сдаться.

Права такого не имел.

     Я отвлекся, и машина едва не съехала в каверну.  Дурацкий  рельеф!  И

откуда только они взялись, эти каверны?  Один  раз,  в  самом  начале,  мы

угодили-таки в одну этих ямин - не меньше трехсот метров в  поперечнике

и глубиной в добрую  сотню.  Если  бы  с  одной  стороны  ее  не  засыпала

надвинувшаяся пустыни дюна, мы так  бы  там  и  остались  -  машина  не

приспособлена для подъема вдоль отвесных стен.  И  так  пробултыхались  не

меньше часа, пока сумели выбраться наружу, и за это  время  зона  контакта

сдвинулась к самому горонту. Еще чуть-чуть, и прощай всякая  надежда.  В

Полости, как в той  древней  сказке,  нужно  бежать  очень  быстро,  чтобы

оставаться на месте - в смысле, рядом с проходом. Сколько  времени  я  еще

смогу выдерживать эту гонку? Сутки? Двое? А  потом  стимулятор  перестанет

действовать, и придется передать управление автопилоту или кому-нибудь 

гвенгов.  И  тогда  конец:  гвенги  наверняка  упустят  зону  контакта  за

горонт.

     Объехав каверну вдоль левого края, я  вывел  машину  на  относительно

ровный участок и  посмотрел  вперед.  До  зоны  контакта  было  километров

восемь. Хотя я мог и ошибаться: расстояния здесь обманчивы.  Темный  столб

поднятой  пространственными  возмущениями  пыли  упирался  прямо  в  небо,

длинным шлейфом отмечая пройденный зоной  контакта  путь.  Даже  на  таком

расстоянии,  даже  внутри  машины  слышен  был  грохот  выворачиваемых   с

поверхности Полости глыб. Позавчера, в отчаянии от совершенной  ошибки,  я

рискнул ввести машину в этот ад в поисках выхода. Повторять попытку смысла

не было - проход закрылся, и приоткрыть  его  снова  могли  лишь  те,  кто

остался снаружи.

     Послышалось чириканье и почти тут же синхронный перевод в наушниках:

     - Мы по-прежнему не можем остановиться?

     Спрашивал Чверк, старший трех гвенгов, которых я затащил с собой в

эту ловушку. Я на секунду оглянулся. Все трое сидели  на  своих  местах  и

смотрели на меня большими черными глазами.  В  их  позах  было  что-то  от

фигурок  древних  восточных  богов,  особенно  когда  все  трое  синхронно

поворачивались в одну сторону и замирали в неподвижности. Сходство это  не

портил почему-то ни золотистый мех,  которым  были  покрыты  их  тела,  ни

плоский,  направленный  вн  клюв,  делавший  лица  гвенгов   удивительно

похожими на птичьи.

     - Нет, - ответил я.

     Задай этот вопрос кто-то своих, я и отвечать не стал бы. Как будто

и так не ясно. Если мы остановимся, и зона контакта уйдет слишком  далеко,

всякая надежда будет потеряна. Я в лучшем случае пожал бы плечами в ответ.

А скорее просто огрызнулся бы: я уже трое суток был на взводе. Но гвенги -

они же как дети. Им же все приходится объяснять. И не раз, и не два, и все

равно, бывает, они так ничего и не понимают. Поначалу трудно привыкнуть  к

общению с ними, но потом все получается само-собой. Как и сейчас.

     - Если мы остановимся, зона контакта может уйти за горонт. И  тогда

нам уже не удастся вернуться, - сказал я. - Наша  единственная  надежда  -

держаться к ней поближе.

     Я не стал говорить, что надежда эта  пррачна.  Зачем?  Быть  может,

гвенги так до самого конца и не поймут этого. Тем лучше. Для них,  конечно

- мне от одной мысли об их гибели по моей вине ну так погано было, что все

бы, кажется, отдал, лишь бы их спасти.

     Будь они неладны, эти акары с их проклятой Полостью!

     Мы  работали  в  этой  системе  уже  третий  год.  И  почти   никаких

результатов. Это только поначалу казалось, что вот-вот обнаружим мы  массу

следов погибшей цивилации акаров, вот-вот разгадаем причину  их  гибели.

Как же, разгадали. Три года  -  и  всего  полсотни  артефактов  совершенно

непонятного назначения. Да несколько сотен  гипотез,  противоречащих  одна

другой и не поддающихся пока проверке. Если бы не гвенги, мы бы, наверное,

не поняли даже того, что родной планетой  акаров  был  именно  Алмонг-3  -

настолько  планета  была  обезображена  катастрофой.  И  о   существовании

Полости, конечно, без подсказки гвенгов не догадались бы.

     Может, и к лучшему это было бы. По крайней мере, для меня.

     Вообще говоря, Алмонг-3 был бы интересен и сам по себе,  без  акаров.

Для планетологов, я имею в виду. Планета земного типа - и ни атмосферы, ни

океанов, хотя налицо следы и  того,  и  другого.  А  на  месте  одного 

континентов - гигантская язва, как будто кто взял да и  содрал  с  планеты

кору,  обнажив  глубинные  породы.  Поначалу  мы  приняли  это   за   след

столкновения   с   крупным   астероидом,   даже   модели   соответствующие

разработали. И  последствия  такого  столкновения  соответствовали  данным

исследований лучше, чем последствия образования  Полости,  в  которую,  по

свидетельствам гвенгов, все на самом деле и ухнуло. Но уж больно  гипотеза

о Полости красивой казалась. Не хотелось от  нее  отказываться.  Хотелось,

наоборот, доказать, что  Полость  действительно  существует,  несмотря  на

очевидные противоречия, несмотря на то,  что  по  нашим  прикидкам  на  ее

создание потребовалась бы энергия от взрыва десятка  сверхновых,  энергия,

которой акары явно не располагали.

     Вот, доказал. А что толку? Эх, Зойка, Зойка, знать бы, что видимся  с

тобой в последний раз...

     А впрочем, и хорошо, что не знал.  Как  жить  с  таким  знанием?  Как

говорить? Что говорить? Она, значит,  щебечет  об  отпуске,  о  том,  куда

полетим, что увидим, о театре  этом  в  Окранге,  где  нам  ну  непременно

побывать надо - а мне что, молчать?  Или  поддакивать,  зная,  что  ничего

этого не будет, что никуда мы с ней вместе уже  не  полетим,  и  проклиная

себя за это знание и это поддакивание? Все равно ведь ничего не получилось

бы. Зойка - она бы почувствовала, что со мной что-то не  так.  Она  всегда

чувствует. Нет уж, о таком лучше не знать заранее.

     Хорошо бы сейчас уснуть.  Положить  голову  на  панель  управления  и

уснуть. Не от усталости - стимулятор пока  что  работает  и  еще  какое-то

время я без сна продержусь. Уснуть, чтобы не думать ни о чем, не жалеть ни

о чем, не вспоминать ни о чем. Чтобы с ума не сойти. Ведь  все  равно  эта

гонка не имеет смысла, все равно зона контакта вырождается,  и  скоро  нам

уже ничто не поможет. Патрик рассчитал вероятный ход процесса, я помню его

результаты. Все именно так и происходит, а значит надежды нет. И дернул же

меня черт направить машину прямиком в проход!  Сам  не  понимаю,  как  это

получилось, зачем я так поступил? Всегда ведь осторожным был. Даже слишком

осторожным - -за этого надо мной еще  в  училище  подшучивали.  И  вдруг

такое. Если кому и придет в голову,  что  с  нами  могло  случиться  -  не

поверят. С кем бы другим это случилось -  может,  и  поверили  бы.  Но  со

мной...

     Все ведь шло как обычно.  Рутина.  Вылетели,  высадились  в  квадрате

ТР-44, прошли вдоль поставленных автоматами вешек. Транспорт сразу  улетел

забирать какую-то другую  группу,  ну  а  нам  предстояло  часов  двадцать

мотаться  по  квадрату  в  надежде   обнаружить   что-нибудь   интересное.

Пррачная надежда - слишком давно мы этим делом на Алмонге-3  занимались.

По сути дела, только  анал  отопного  состава  грунта  по  маршруту  и

представлял ценность, потому что именно его результаты  в  конечном  счете

позволили бы подтвердить или отвергнуть астероидную  гипотезу.  Вот  мы  и

ползали на  пузе  по  всей  зоне  возможного  столкновения  с  астероидом,

собирали информацию. И осточертело же мне это занятие - не  передать.  Раз

за разом одно и то же - плато базальтовое в трещинах и уступах, кое-где

трещин выходят вулканические газы, иногда даже лава ливается - и  ничего

нового.

     Идем мы, значит, в полуметре над поверхностью, ведем запись, намечаем

новые трассы для автоматов. И вдруг чувствую - что-то  не  так.  Не  сразу

понял, в чем дело. Вижу только - вокруг темнеть быстро стало. А  меня  так

рутинная эта работа довела - секунд пять врубиться не  мог.  Потом  дошло,

наконец - горонта же нет! Глянул вверх - а он там, над головой. Будто мы

вдруг на дно ямы какой провалились. Только не было там,  конечно,  никакой

ямы. Равнина вокруг, плато - это я  наверняка  знал.  Гляжу,  значит,  как

горонт все выше уходит, и все глазам своим поверить не  решаюсь.  Только

это все на сознательном уровне я ничего не понимал, а подсознательно-то до

всего уже дошел, вот ведь что особенно вспоминать противно. Будто только и

ждал этого момента с самого вылета - тут же  капсулу  аварийную  со  всеми

записями выбросил, потому как сигнал-то красный  на  пульте  уже  какое-то

время горел, и связи с базой, значит, не было. Выходит, я уже тогда решил,

что не стану назад прорываться, что прямиком в  проход  пойду.  На  уровне

подсознания решил. И ни о гвенгах, ни о Зойке совсем не думал.

     Если бы я хотя бы попытался  назад  повернуть  -  не  корил  бы  себя

сейчас. Ну не удалось - что поделаешь. Не повезло. Так нет -  я  же  сразу

повернул к проходу, я же на максимальной скорости пошел.  Боялся,  что  он

быстро закроется. И ведь не зря боялся - только-только проскочить  успели.

А о том, что по записям в аварийной капсуле никто об открывшемся проходе в

Полость не поймет - об этом я только после  подумал.  Мне  же  случившееся

настолько  очевидным  тогда  показалось,  что  до  сих  пор  сам  на  себя

удивляться не перестаю. Что это - затмение разума? Скорее всего. А значит,

никто и  никогда  уже  не  сможет  реконструировать  мое  поведение  в  те

мгновения. Даже лучшие земные психологи не смогут, потому что раньше ни  в

одном тестов не показал я ни малейшей  склонности  к  таким  поступкам.

Меня бы и в разведку не  допустили,  покажи  я  такую  склонность.  И  уж,

конечно, не доверили бы трех гвенгов.

     Гвенги. Как сейчас помню тот разговор - это было вскоре  после  того,

как мы с Зойкой познакомились.

     - Ты знаешь, - сказала она, -  а  я  ведь  в  детстве  очень  боялась

гвенгов. Ну просто очень.

     - Почему? - спросил я, даже не вдумываясь  в  ее  слова.  Мне  просто

нравилось смотреть на нее и слушать, как она говорит - чуть смущаясь, так,

будто выдает какую-то великую тайну. А может, это и было для  нее  великой

тайной. Может, она и сама удивлялась, что вдруг заговорила со мной об этом

- мы ведь тогда почти совсем еще не знали друг друга. Раньше вот никому об

этом не говорила, а теперь вдруг язык развязался.

     - Да вот боялась, - она улыбнулась, взглянула на  меня  сну  вверх,

потом опустила глаза и стала высматривать что-то под ногами. -  А  почему?

Не знаю. Может, потому, что они такие древние. Что так много  видели.  Что

так много знают и помнят. Мне казалось, что они и про меня  все-все  знать

должны. Даже то, что со мной в будущем случится. Даже то,  когда  я  умру.

Вот и боялась. И потом, ведь сколько цивилаций  погибло,  а  гвенги  все

существуют. А вдруг и мы погибнем - а они останутся жить? И будут  кому-то

еще рассказывать, какими мы были. А вдруг они уже сегодня знают,  когда  и

от чего мы погибнем? А ты - ты  их  не  боялся?  -  вдруг  очень  серьезно

спросила она, посмотрев мне прямо в глаза.

     Меня же как током тогда ударило! Я же никому и никогда не говорил  об

этом, я же сам об этом давным-давно забыл! А теперь вот вдруг вспомнил.

     - Да, - ответил я с трудом. - Боялся. Но я боялся их потому, что  мне

казалось, это они повинны в гибели других цивилаций. Смешно, правда?

     - Нет, -  сказала  она  очень  серьезно.  -  Это  не  смешно,  -  она

помолчала, потом добавила чуть слышно: - Это здорово...

     И уже позже, после того, как мы, спустившись на  пляж,  искупались  и

лежали, согреваясь на  горячем  песке,  я  спросил  -  спросить  раньше  я

почему-то не решился:

     - А почему здорово?

     Я боялся, что она не поймет вопроса. Или ответит что-то невпопад.  Но

она промолчала. Взглянула на меня, потом отвернулась и коротко засмеялась.

И я почувствовал, что мне и не важно было, что же она ответит, что  мне  и

не нужен был ее  ответ.  Мне  нужно  было,  чтобы  она  поняла,  о  чем  я

спрашиваю...

     Воздух  вокруг  снова  стал  мутным  от  пыли,  и  я  заставил   себя

сосредоточиться. Даже слезы на глазах выступили, до того обидно стало, что

ничего этого больше не будет. А будет только дурацкая Полость, коварная  и

жестокая, но однообразно-коварная и однообразно-жестокая, которая рано или

поздно нас доконает. И тогда уже ничего  больше  не  будет.  Только  через

пять-шесть тысяч лет, когда снова откроется проход  -  так  получается  по

расчетам Патрика - кто-то, возможно, снова проникнет  сюда,  и  обнаружит,

если повезет, наши останки.

     След, которым прошла зона контакта, открылся сразу за гребнем  холма.

Пока машина карабкалась вверх по склону, еще оставалась надежда, что  пыль

в воздухе - просто от ветра. Но сразу за  гребнем  все  впереди  тонуло  в

пыли. Нечего и думать о том, чтобы догонять зону контакта по ее же  следу.

Локаторы, конечно, не дадут попасть в ловушку, но рельеф там вну...  Это

же сплошные вздыбленные скалы с глубокими провалами между  ними.  Конечно,

можно провести машину в десятке метров над поверхностью, но тогда  энергии

нам хватит не больше, чем на сутки. А что потом?

     Мне даже чертыхаться не захотелось. Это в первые два раза, когда  так

получалось, я злился. Потом  привык.  Ко  всему  привыкаешь.  Я  вздохнул,

развернул машину и пошел назад по  своему  же  следу.  Придется  вернуться

километра на три. Там слева,  я  это  помнил,  осталась  довольно  удобная

седловина между холмами. Возможно, за ней  откроется  хороший  путь  туда,

куда уходит зона контакта. А возможно, и не откроется. Так или иначе, надо

было спешить. Нельзя упустить зону контакта за горонт. Горонт здесь  -

это та  граница,  в  пределах  которой  еще  возможно  возвращение.  Если,

конечно, кто-то догадается,  что  мы  попали  в  Полость,  и  рванет  там,

снаружи,  хороший  термоядерный  заряд,  чтобы  накачать   зону   контакта

энергией.

     Гвенги у меня за спиной уже давно о  чем-то  оживленно  щебетали,  но

говорили они друг с другом, и потому транслятор молчал. Мне не хотелось бы

верить, что они догадываются, насколько безнадежно наше положение. Мне  не

хотелось бы, чтобы они догадывались. Я не  знал,  как  они  поведут  себя,

узнав правду, но я хотел, чтобы они до самого конца не теряли надежды. Чем

больше узнаешь этот народец, тем большей  симпатией  к  ним  проникаешься.

Они, мягко говоря, не очень умны, зато веселы  и  ласковы,  как  щенки,  и

смотрят на  тебя  такими  же  добрыми  и  умными  -  по-собачьи  умными  и

понимающими - глазами. Если бы собаки  научились  разговаривать,    них,

наверное, получились бы гвенги. По крайней  мере,  мозгов  у  собак  почти

столько же, только вот лапы не приспособлены для тонкой работы.  Ну  да  в

наше время, когда всю  такую  работу  можно  поручить  автоматам,  это  не

слишком важно. И они, наверное, точно таким же образом смогли  бы  развить

свою  собачью  цивилацию,  строить  галактические  корабли  и  возводить

грандиозные сооружения. И даже вести кое-какие исследования, особенно если

бы люди им помогали...

     Впрочем, нет. Все-таки в гвенгах, несмотря на всю их  непонятливость,

было что-то, не позволявшее относиться к ним свысока, с пренебрежением.  И

вовсе не -за древности и могущества их цивилации, не потому,  что  они

единственные многочисленных разумных рас Галактики  сумели  уцелеть  на

протяжении миллионов лет, постоянно - пусть  и  очень  медленно  по  нашим

меркам - продвигаясь вперед. Это, конечно, было достойно  и  удивления,  и

восхищения, и уважения,  но  не  в  этом  было  дело.  Просто,  общаясь  с

гвенгами, человек постепенно начинал ощущать, что любой них, не обладая

разумом даже весьма среднего человека, тем  не  менее  обладал  мудростью.

Что-то такое было скрыто в  их  взгляде,  какое-то  глубинное,  на  уровне

подсознания понимание  окружающего  мира,  понимание  тебя  самого,  твоих

помыслов и устремлений, о которых ты и сам, быть  может,  не  догадывался,

что уже через несколько минут общения с гвенгами любой людей проникался

к ним уважением. Мы могли посмеиваться над их  непонятливостью,  мы  могли

даже рассказывать о них анекдоты - но мы не могли не уважать их...

     Я все-таки здорово устал. Впереди была трещина, я уже пересекал ее на

пути к гребню холма, но гораздо левее.  А  теперь  вот  захотел  сократить

расстояние, пошел напрямик и не рассчитал. Автоматика,  конечно,  не  дала

нам свалиться вн, но нас здорово тряхануло, и я выругался  сквозь  зубы.

Ошибаться так способны  только  новички.  И  только  на  учебном  полигоне

простительны такие ошибки.

     - Может, не следовало так спешить? - раздался   транслятора  мягкий

вопрос Чверка.

     - Нам нельзя задерживаться, - ответил  я,  не  оборачиваясь.  -  Зона

контакта может уйти за горонт, и тогда...

     - Так ли уж это важно? - спросил Чверк.

     До меня вдруг дошло. Он же все понимает! С самого  начала,  наверное,

понимал. Просто не подавал вида. А теперь вот сказал - потому что я уже до

предела дошел, потому что вот-вот сорваться могу. У меня прямо мурашки  по

коже пошли, когда я все это осознал. Ну и идиот же я все-таки  -  затащить

гвенгов на верную гибель! Да что толку теперь себя проклинать?

     Я с трудом сглотнул и сказал - голос звучал хрипло и казался каким-то

чужим:

     - Я буду следовать за зоной контакта,  пока  остается  хоть  малейшая

надежда.

     Надежда... На что я мог  надеяться?  Гвенги  опять  зачирикали  между

собой, а я застыл, глядя прямо вперед, стараясь сосредоточиться на  выборе

оптимального маршрута.  Плохо  мне  это  удавалось,  все  время  в  голову

посторонние мысли лезли. Сначала про ребят наших, как они там  уже  третьи

сутки район нашего исчезновения прочесывают и понять  не  могут,  куда  мы

пропали, и поверить не могут, даже  если  и  приходит  это  кому-нибудь  в

голову, что мы в Полость провалились. Потом  про  Зойку  -  как  раз  ведь

сегодня мы с ней к утесам Терского лететь  собирались.  Это  невдалеке  от

нынешнего Северного полюса. Скалы такие высоченные красного  песчаника,

километров на сто вдоль русла древней реки. Самое, пожалуй, красивое место

во всей системе Алмонга. По человеческим меркам,  конечно  -  гвенгов  эта

красота совсем не трогает. Оказывается, Зойка до сих пор  там  не  бывала.

Почти год, как на планете работает  -  и  до  сих  пор  не  видела  утесов

Терского. Уникальный случай, обычно новички туда направлялись в первый  же

выходной. "Я все ждала, когда ты догадаешься свозить меня туда", - сказала

она мне накануне. Долго ждала, чуть не год. А я все не догадывался.

     Интересно, кто ее теперь туда  свозит?  Да  никто,  вдруг  совершенно

точно понял я. Никто и никогда не сможет теперь затащить ее к этим утесам.

Я как будто мысли ее прочитал. Как будто знал,  как  и  о  чем  она  будет

думать, когда надежд на наше возвращение не останется. Откуда  пришла  эта

уверенность, я не знал. Но не сомневался - без меня она к утесам  Терского

уже не полетит.

     Мы,  наконец,  достигли  седловины,  перевалили  через  нее  и  пошли

напрямик к зоне контакта. К  счастью,  плато  впереди  оказалось  довольно

ровным, через полчаса удалось ликвидировать отставание, и я  смог  немного

расслабиться.  Внезапно  невыносимо  захотелось  спать.  Я  потянулся   за

стимулятором.

     - Может, я подменю тебя? - осторожно спросил Чверк.

     - Нет, - я проглотил капсулу, запил водой.

     Доверить сейчас управление гвенгу - значит, распроститься с надеждой.

Их  осторожность  вошла  в  пословицы.  Наверное,  над  ней  смеялись  все

цивилации, с которыми гвенги сталкивались на своем долгом пути.  Но  все

эти цивилации рано  или  поздно  погибали  -  а  сверхосторожные  гвенги

медленно продвигались вперед, медленно и осторожно  накапливали  знания  и

оставались жить. Только становились еще  более  осторожными,  видя  гибель

других народов. Настолько осторожными, что даже не рассекретили до сих пор

перед нами расположения своих центральных  миров  и  до  сих  пор  наотрез

отказывались бывать на  Земле.  Они  так  и  заявили  в  свое  время,  что

опасаются слишком  тесных  контактов  с  другими  цивилациями,  ибо  все

цивилации рано или поздно погибают, и  им  страшно  посещать  обреченные

миры. От чего погибают, почему им так страшно - этого гвенги не объяснили.

Не хотели? Или не могли? Кто поймет гвенга, если даже друг друга мы  порой

понимаем с трудом? Так вот и сотрудничали с ними на периферии, только там,

где человечество исследовало новые миры. Там  гвенгам  почему-то  не  было

страшно. Или же они умудрялись преодолевать свой страх. Да, скорее  всего,

именно так: они преодолевали свой страх и шли вслед за людьми и  вместе  с

людьми. Они и гибли порой вместе с  нами.  Достойно  -  вспомним  хотя  бы

трагедию на "Аренасе", когда сразу пятеро гвенгов погибло, пытаясь  спасти

людей. Нет, их осторожность идет  не  от  трусости  -  скорее  от  той  же

мудрости. Слишком многое, наверное, успели они повидать,  и  слишком  мало

существует в их  понимании  ценностей,  ради  которых  стоит  рисковать  и

жертвовать жнью. Но эти их ценности -  и  наши  ценности  тоже.  Дружба,

любовь, верность...

     Только я все равно не доверю  гвенгу  управление  машиной,  пока  еще

остается надежда. Хотя бы  потому,  что  уж  он-то  точно  ни  на  что  не

надеется.

     Но почему?

     - Чверк, - спросил я осторожно, - ты веришь, что нас могут спасти?

     - Нет конечно,  -  он  ответил  совершенно  спокойно.  Мне  бы  такое

спокойствие.

     - Почему?

     Я не думал, что он ответит, что сможет сказать что-то вразумительное.

У гвенгов слишком многое происходит на подсознательном  уровне.  Там,  где

людям нужны объяснения и доказательства, гвенгам  достаточно  веры.  Очень

экономичный способ познания мира - но  как  же  трудно  порой  бывает  нам

понимать друг друга!

     Но он ответил. Ответил так, что у меня мороз по коже прошел.

     - Все цивилации, с которыми мы встречались, погибли. От одной и той

же причины - существа, их создавшие, слишком плохо  понимали  друг  друга.

Вы,  люди,  не   первые   предложили   гвенгам   помочь   с   генетической

трансформацией и сделать каждого нас в итоге гораздо умнее, чем сейчас.

Но, к счастью, мы давно уже поняли, что это - путь  к  гибели.  Существует

строгое   соответствие   между   разумностью   индивидуума   и    степенью

взаимопонимания  между  индивидуумами,  и  нарушение  этого   соответствия

небежно ведет к гибели. Мы, гвенги, по  воле  эволюции  достигли  такого

соответствия. А вы, к сожалению, как и все остальные  народы,  которых  мы

знали, обречены. Рано или поздно вы освободите такие силы природы, которые

погубят вас же самих. И наша с тобой гибель здесь, в этой Полости  -  лишь

проявление этого универсального закона. Ведь если бы люди поняли, способны

были понять, что ты войдешь в нее, нас бы непременно спасли.

     Вот ведь черт! Мне и ответить-то было нечего. Я даже и вообразить  не

мог, что гвенги способны так вот логично и понятно все объяснить. А  мы-то

думали, что они просто слишком рано остановились в своем  развитии,  мы-то

вынашивали проекты помощи, проекты ускорения  их  биологической  эволюции.

Где нам было понять, что гвенги, раскрыв причину  бессмертия,  сознательно

остановились в развитии. Их бессмертие - во взаимопонимании. Они ведь и  в

самом деле понимают один другого  гораздо  лучше,  чем  при  всем  желании

понимают друг друга люди. И не будучи очень умными по отдельности,  гвенги

все  вместе  оказываются  гораздо  разумнее  всех,  с  кем  их  когда-либо

столкнуло время. Мы же рядом с ними  -  как  толпа  разноязычных  дикарей,

вознамерившаяся  построить  вавилонскую  башню.  Толпа,   способная   лишь

погибнуть под ее развалинами.

     - Почему же вы не объясните этого людям? - спросил я наконец.

     - Это ничего не менит. Это только  лишит  вас  надежды,  -  ответил

Чверк, и такая безнадежность прозвучала в его голосе, что завыть от  тоски

захотелось. Или мне это только показалось? Как может  транслятор  передать

такую безнадежность?

     - Мы пробовали объяснять, - снова заговорил Чверк. - Раньше.  Тем  же

акарам, к примеру. Это не помогло. Все они погибли,  так  и  не  достигнув

необходимого взаимопонимания. Они искали выход - но, видимо, не там. А  мы

ничем не могли помочь им...

     Он замолчал. Молчал и я. Меня  такое  вдруг  охватило  отчаяние,  что

захотелось немедленно остановить машину, опустить руки и ждать смерти.  Но

инстинкт самосохранения -  могучая  сила.  Разумом  я  уже  отключился  от

управления, разумом я уже  понимал  всю  безнадежность  нашего  положения,

вообще безнадежность существования дальнейшего, даже если  бы  чудо  вдруг

проошло, даже  если  бы  мы  вырваться  отсюда  сумели.  А  инстинктивно

продолжал вести машину дальше,  продолжал  выбирать  оптимальный  маршрут,

чтобы не упустить зону контакта за горонт. Но совсем об этом  не  думал.

Отключился совершенно. Только о Зойке думал. Только о ней. Вспоминал, лицо

ее представлял, голос... Я же, оказывается, все-все помнил, с самой первой

нашей встречи. И до самой последней...

     Не знаю, сколько времени так прошло. Не  помню.  Может,  час.  Может,

десять  часов.  Помню  только,  как  очнулся  от  того,  что  все   вокруг

менилось. И сразу почему-то понял  -  вот  оно,  спасение.  Подсознанием

понял. Только потом уже разглядел, что снова горонт стал вверх  уходить,

стягиваться над головой в точку - яркую, как звезда. А  впереди,  во  тьме

кромешной, проход открылся.

     Решились все-таки. Рванули заряд, и часть  Полости  снова  с  внешним

миром соединилась.

     Все-таки, значит, решились.

     Тут уж мне не до посторонних мыслей стало.  Времени  в  обрез,  да  и

обстановка, скажу вам, не располагала к посторонним  размышлениям.  Проход

открылся у самой зоны контакта, и я едва успел подобраться к  нему  за  те

полчаса, пока энергия  взрыва  диссипировала  через  горонт  в  Полость.

Выбросило нас в паре сотен километров от точки входа и  едва  не  засосало

назад, как уже потом, при анале выяснилось.

     Только через три часа нас со спасателя  обнаружили  -  там  же  после

взрыва черт те что творилось. Я к тому  времени,  как  на  борт  спасателя

попал, уже плохо соображал - и нагрузка последних дней сказалась,  и  дозу

получил солидную. Но не дал себя сразу в саркофаг уложить, до  самой  базы

держался. Хотя и плохо помню, что вокруг творилось. Потом только вспомнил,

как Конрад Грибов, начальник спасателей, чуть не в ухо мне кричал:

     - Ну и девка же у тебя! Кто бы рассказал - не поверил бы. Она  же 

всех нас тут душу вытряхнула,  она  же  заставила-таки  нас  рвануть  этот

заряд. Меня заставила - ты понимаешь?! Сам я никогда бы не решился.

     Но тогда все это не доходило до моего сознания. Тогда я одним  только

и жил - скорее на базу. Я же чуть люк в шлюзовой камере не выломал. Шагнул

вперед - а Зойка уже на шее висит. И в слезах вся, даже говорить не может.

Только  минут  через  пять  успокоилась  немного   и   заговорила.   Почти

неразборчиво - но я понял:

     - Я же знала... Я же сразу поняла... Сразу... Я же знала, что ты туда

полезешь... Ты же у меня глупенький, ты же ни о чем не думаешь... Ты же  в

любое пекло залезть готов...

     Говорит она это, а я стою, по голове ее глажу, а  у  самого  слезы  в

глазах - ничего не вижу. Потом моргнул, поднял  голову  -  а  рядом  Чверк

стоит. И такой у него взгляд - я же  у  гвенгов  никогда  такого  светлого

взгляда не видел. И тут только до меня дошло, что  все  это  значит.  Ведь

Зойка же не нас одних спасла. Она  же  все  человечество  спасла.  Она  же

надежду нам подарила. Ведь раз мы на такое понимание  способны  -  значит,

есть у нас эта надежда, значит, мы не погибнем.

     Кто-то древних сказал: "Любовь спасет мир."

     Возможно, он был прав.