Книго 

     Мы - Хогбены, других таких нет. Чудак прохвессор   большого  города
мог бы это знать, но он  разлетелся  к  нам  незванный,  так  что  теперь,
по-моему, пусть пеняет на себя. В Кентукки вежливые люди занимаются своими
делами и не суют нос куда их не просят.
     Так вот, когда мы шугали братьев Хейли самодельным ружьем (до сих пор
не поймем, как оно стреляет), тогда все и началось -  с  Рейфа  Хейли,  он
крутился возле сарая да вынюхивал, чем там пахнет,  в  оконце,  -  норовил
поглядеть на крошку Сэма. После Рейф пустил слух, будто у крошки Сэма  три
головы или еще кой-что похуже.
     Ни единому слову братьев Хейли верить нельзя. Три  головы!  Слыханное
ли дело, сами посудите? Когда у  крошки  Сэма  всего-навсего  две  головы,
больше сроду не было.
     Вот мы с мамулей смастерили то ружье и задали перцу братьям Хейли.  Я
же говорю, мы потом  сами  в  толк  не  могли  взять,  как  оно  стреляет.
Соединили  сухие  батареи  с  какими-то  катушками,  проводами  и   прочей
дребеденью, и  эта  штука  как  нельзя  лучше  прошила  Рейфа  с  братьями
насквозь.
     В вердикте  коронер  записал,  что  смерть  братьев  Хейли  наступила
мгновенно; приехал шериф Эбернати, выпил с нами маисовой водки  и  сказал,
что у него руки чешутся проучить меня так, чтобы родная мама не узнала.  Я
пропустил это мимо ушей. Но, видно, какой-нибудь чертов  янки-репортеришка
жареное учуял, потому как  вскорости  заявился  к  нам  высокий,  толстый,
серьезный дядька и ну выспрашивать всю подноготную.
     Наш дядя Лес сидел на крыльце, надвинув шляпу чуть  ли  не  до  самых
зубов.
     - Убирались бы лучше подобру-поздорову обратно в свой цирк,  господин
хороший, - только и сказал он. - Нас Барнум самолично приглашал  и  то  мы
наотрез отказались. Верно, Сонк?
     - Точно, - подтвердил я. - Не доверял я Финеасу.  Он  обозвал  крошку
Сэма уродом, надо же!
     Высокий и важный дядька - прохвессор Томас Гэлбрейт  -  посмотрел  на
меня.
     - Сколько тебе лет, сынок? - спросил он.
     - Я вам не сынок, - ответил я. - И лет своих не считал.
     - На вид тебе не больше восемнадцати,  -  сказал  он,  -  хоть  ты  и
рослый. Ты не можешь помнить Барнума.
     - А вот и помню. Будет вам трепаться. А то как дам в ухо.
     - Никакого отношения к цирку я не имею, -  продолжал  Гэлбрейт.  -  Я
биогенетик.
     Мы давай хохотать. Он вроде бы раскипятился и захотел узнать, что тут
смешного.
     - Такого слова и на свете-то нет, - сказала мамуля.
     Но тут крошка Сэм зашелся криком. Гэлбрейт побелел  как  мел  и  весь
затрясся. Прямо рухнул наземь. Когда  мы  его  подняли,  он  спросил,  что
случилось.
     - Это крошка Сэм, - объяснил я. -  Мамуля  его  успокаивает.  Он  уже
перестал.
     - Это ультразвук, - буркнул прохве  -  Что  такое  "крошка  Сэм"
коротковолновый передатчик?
     - Крошка Сэм - младенец,  -  ответил  я  коротко.  -  Не  смейте  его
обзывать всякими именами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?
     Он вынул блокнот и стал его перелистывать.
     Я у-ученый, - сказал он.  -  Наш  институт  учает  евгенику,  и  мы
располагаем о вас кое-какими сведениями. Звучали они  неправдоподобно.  По
теории одного  наших сотрудников, в малокультурных районах  естественная
мутация может остаться нераспознанной и... - Он приостановился  и  в  упор
посмотрел на дядю Леса.
     - Вы действительно умеете летать? - спросил он.
     Ну, об этом-то мы не любим распространяться. Однажды проповедник  дал
нам хороший нагоняй. Дядя Лес назюзюкался и взмыл над горами  -  до  одури
напугал охотников на медведей.  Да  и  в  библии  нет  такого,  что  людям
положено летать. Обычно дядя Лес делает это  исподтишка,  когда  никто  не
видит.
     Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и промычал:
     - Это уж вовсе глупо. Человеку летать не  дано.  Взять  хотя  бы  эти
новомодные выдумки, о которых мне все  уши  прожужжали:  между  нами,  они
вообще не летают. Просто бредни, вот и все.
     Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.
     - Но тут с чужих слов есть свидетельства о массе  необычных  качеств,
присущих вашей семье.  Умение  летать  -  только  одно    них.  Я  знаю,
теоретически это невозможно - если не говорить о самолетах, - но...
     - Хватит трепаться!
     - В состав мази средневековых ведьм  входил  аконит,  дающий  иллюзию
полета, разумеется совершенно субъективную.
     - Перестанете вы нудить? - взбешенного  дядю  Леса  прорвало,  я  так
понимаю - от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу  на  крыльцо  и  взлетел.
Через минуту стремительно опустился, подхватил свою шляпу и  скорчил  рожу
прохвессору. Потом опять взлетел и скрылся за ущельем,  мы  его  долго  не
видели.
     Я тоже взбесился.
     - По какому праву вы к нам пристаете? - сказал я.  -  Дождетесь,  что
дядя Лес возьмет пример с папули, а  это  будет  чертовски  неприятно.  Мы
папулю в глаза не видели, с тех пор как тут крутился один тип    города.
Налоговый инспектор, кажется.
     Гэлбрейт ничего не сказал. Вид у него был какой-то растерянный. Я дал
ему выпить, и он спросил про папулю.
     - Да папуля где-то здесь,  -  ответил  я.  -  Только  его  теперь  не
увидишь. Он говорит, что так ему больше нравится.
     - Ага, - сказал Гэлбрейт и выпил еще рюмочку. - О  господи.  Сколько,
говоришь, тебе лет?
     - А я про это ничего не говорю.
     - Ну, какое воспоминание у тебя самое первое?
     - Что толку запоминать? Только голову себе зря забиваешь.
     - Фантастика, - сказал Гэлбрейт. - Не ожидал, что отошлю  в  институт
такой отчет.
     - Не нужно нам, чтобы тут лезли всякие, - сказал я. - Уезжайте отсюда
и оставьте нас в покое.
     - Но помилуйте! - он выглянул за  перила  крыльца  и  заинтересовался
ружьем. - Это еще что?
     - Такая штука, - ответил я.
     - Что она делает?
     - Всякие штуки, - ответил я.
     - Угу. Посмотреть можно?
     - Пожалуйста, - ответил я. - Да я вам отдам эту хреновину, только  бы
вы отсюда уехали.
     Он подошел и осмотрел ружье. Папуля встал (он сидел рядом  со  мной),
велел мне бавиться от чертового янки и вошел в дом. Вернулся прохве
     - Потрясающе! - говорит. - Я кое-что  смыслю  в  электронике,  и,  по
моему мнению, это нечто выдающееся. Каков принцип действия?
     - Чего-чего? - отвечаю. - Она дырки делает.
     - Стрелять патронами она никак не может. В казенной части у  нее  две
линзы вместо... Как, говоришь, она действует?
     - Откуда я знаю.
     - Это ты сделал?
     - Мы с мамулей.
     Он давай сыпать вопросами.
     - Откуда я знаю, - говорю. - Беда с ружьями в том, что их надо каждый
раз перезаряжать. Вот мы и подумали: смастерим ружье по-своему, чтобы  его
никогда не заряжать. И верно, не приходится.
     - А ты серьезно обещал мне его подарить?
     - Если отстанете.
     - Послушай, - сказал он, - просто чудо, что вы,  Хогбены,  так  долго
оставались в тени.
     - На том стоим.
     - Должно быть, теория мутации верна! Вас  надо  обследовать.  Это  же
одно  крупнейших открытий после... - и пошел чесать в  том  же  духе.  Я
мало что понял.
     В конце концов я решил, что есть только  два  выхода,  а  после  слов
шерифа Эбернати мне не хотелось убивать, пока шерифов гнев не остынет.  Не
люблю скандалов.
     - Допустим, я поеду с вами в Нью-Йорк, раз  уж  вам  так  хочется,  -
сказал я. - Оставите вы мою семью в покое?
     Он вроде бы пообещал, правда нехотя. Но все же уступил и забожился: я
пригрозил, что иначе разбужу крошку Сэма. Он-то, конечно,  хотел  повидать
крошку Сэма, но я объяснил, что это все равно без толку. Как ни верти,  не
может крошка Сэм поехать в Нью-Йорк. Он лежит  в  цистерне,  без  нее  ему
становится худо.
     Вообще, прохвессор остался мною доволен и  уехал,  когда  я  пообещал
встретиться с ним наутро в городке. Но все же на душе у  меня,  по  правде
сказать, было паскудно. Мне не доводилось еще ночевать  под  чужой  крышей
после той заварушки в Старом Свете, когда нам  пришлось  в  темпе  уносить
ноги.
     Мы  тогда,  помню,  переехали  в  Голландию.   Мамуля   всегда   была
неравнодушна к человеку, который помог нам выбраться    Лондона.  В  его
честь дала имя крошке Сэму. А фамилию того человека я уж  позабыл.  Не  то
Гвинн, не то Стюард, не то Пипин - у меня в голове все путается,  когда  я
вспоминаю то, что было до войны Севера с Югом.
     Вечер прошел, как всегда, нудно. Папуля, конечно, сидел невидимый,  и
мамуля  все  злилась,  подозревая,  что  он  тянет  маисовой  больше,  чем
положено. Но потом сменила гнев на милость и налила ему настоящего  виски.
Все наказывали мне вести себя прилично.
     - Этот прохвессор ужас  до  чего  умный,  -  сказала  мамуля.  -  Все
прохвессора такие. Не морочь ему голову. Будь паинькой, а  не  то  я  тебе
покажу, где раки зимуют.
     - Буду паинькой, мамуля, - ответил я.
     Папуля дал мне затрещину, что с его стороны было нечестно: ведь  я-то
его не мог видеть!
     - Это чтобы ты лучше запомнил, - сказал он.
     - Мы люди простые, - ворчал дядя Лес. - И нечего прыгать выше головы,
никогда это к добру не приводит.
     - Я не пробовал, честно! - сказал я. - Только я так считаю...
     - Не наделай бед! - пригрозила мамуля,  и  тут  мы  услышали,  как  в
мезонине дедуля заворочался. Порой дедуля не двигался неделями, но  в  тот
вечер он был прямо-таки живчик.
     Мы, само собой, поднялись узнать,  чего  он  хочет.  Он  заговорил  о
прохвессоре.
     - Чужак-то, а?  -  сказал  дедуля.  -  Продувная  бестия!  Редкостные
губошлепы собрались у моего ложа, когда я сам от старости слабею  разумом!
Один Сонк не без хитрости, да и то, прости меня, господи, дурак дураком.
     Я только поерзал на месте и что-то пробормотал, лишь бы  не  смотреть
дедуле в глаза - я этого не выношу. Но он на меня не обратил внимания. Все
бушевал:
     - Значит, ты собрался в этот Нью-Йорк? Кровь христова,  да  разве  ты
запамятовал, что мы как огня  стережемся  Лондона  и  Амстердама  -  да  и
Нью-Амстердама -   боязни  дознания?  Уж  не  хочешь  ли  ты  попасть  в
ярмарочные уроды? Хоть это и не самое страшное.
     Дедуля у  нас  старейший  и  иногда  вставляет  в  разговор  какие-то
допотопные словечки. Наверное, жаргон, к  которому  привыкнешь  в  юности,
прилипает на всю жнь. Одного у дедули не  отнимешь:  ругается  он  лучше
всех, кого мне довелось послушать.
     - Ерунда, - сказал я. - Я ведь хотел как лучше!
     - Так он еще речет супротив, паршивый неслух! - возмутился дедуля.  -
Во всем виноват ты, ты и твоя родительница. Это вы пресечению  рода  Хейли
споспешествовали. Когда б не вы, ученый бы сюда и не пожаловал.
     - Он прохвессор, - сообщил я. - Звать его Томас Гэлбрейт.
     - Знаю. Я прочитал его мысли через мозг крошки Сэма. Опасный человек.
Все мудрецы опасны. Кроме разве Роджера Бэкона, да  и  того  мне  пришлось
подкупить, дабы... Не важно. Роджер был незаурядный человек. Внимайте  же:
никто  вас да не едет в Нью-Йорк. Стоит нам только  покинуть  сию  тихую
заводь, стоит кому-то нами заинтересоваться - и мы пропали. Вся их  волчья
стая вцепится и разорвет нас в клочья. А твои безрассудные полеты, Лестер,
помогут тебе как мертвому припарки - ты внемлешь?
     - Но что же нам делать? - спросила мамуля.
     - Да чего там, - сказал папуля. - Я этого прохвессора угомоню.  Спущу
в цистерну, и дело с концом.
     - И испортишь воду? - взвилась мамуля. - Попробуй только!
     - Что за порочное племя  вышло    моих  чресел?  -  сказал  дедуля,
рассвирепев окончательно. -  Ужли  не  обещали  вы  шерифу,  что  убийства
прекратятся... хотя бы на ближайшее время? Ужли и слово Хогбена  -  ничто?
Две святыни пронесли мы  сквозь  века  -  нашу  тайну  и  честь  Хогбенов!
Посмейте только умертвить этого Гэлбрейта - вы мне ответите!
     Мы все побледнели. Крошка Сэм опять проснулся и захныкал.
     - Что же теперь делать? - спросил дядя Лес.
     - Наша великая тайна должна  остаться  нерушимой,  -  сказал  дедуля.
Поступайте  как  знаете,  только  без  убийств.  Я   тоже   обмозгую   сию
головоломку.
     Тут он, казалось, заснул, хотя  точно  про  него  никогда  ничего  не
знаешь.
     На  другой  день  мы  встретились  с  Гэлбрейтом  в  городке,  как  и
договорились, но еще раньше я столкнулся  на  улице  с  шерифом  Эбернати,
который, завидев меня, зло сверкнул глазами.
     -  Лучше  не  нарывайся,  Сонк,  -  сказал  он.  -  Помни,   я   тебя
предупреждал.
     Очень неудобно получилось. Как бы там ни было, я увидел  Гэлбрейта  и
рассказал ему, что дедуля не пускает меня в Нью-Йорк. Гэлбрейт не очень-то
обрадовался, но понял, что тут уж ничего не поделаешь.
     Его номер в  отеле  был  забит  научной  дребеденью  и  мог  напугать
всякого. Ружье стояло тут же, и Гэлбрейт как будто ничего в нем не  менял.
Он стал меня переубеждать.
     - Ничего не выйдет, - отрезал я. - Нас от этих гор не оттащишь. Вчера
я брякнул сдуру, никого не спросясь, вот и все.
     - Послушай, Сонк, - сказал он. - Я расспрашивал в городке о Хогбенах,
но  почти  ничего  не  узнал.  Люди  здесь  скрытные.  Но  все  равно,  их
свидетельство было бы только лишним подтверждением. Я не  сомневаюсь,  что
наши теории верны. Ты и вся твоя семья - мутанты, вас надо обследовать!
     - Никакие мы не мутанты, - ответил я. -  Вечно  ученые  обзывают  нас
какими-то кличками. Роджер Бэкон окрестил нас гомункулами, но...
     - Ч_т_о_?! - вскрикнул Гэлбрейт. - Что ты сказал?
     - Э... Издольщик один  соседнего графства, - тут же опомнился я, но
видно было, что прохвессора не проведешь. Он стал расхаживать по номеру.
     - Бесполезно, - сказал он.  -  Если  ты  не  поедешь  в  Нью-Йорк,  я
попрошу, чтобы институт выслал сюда комиссию.  Тебя  надо  обследовать  во
славу науки и ради прогресса человечества.
     - Этого еще не хватало, - ответил  я.  -  Воображаю,  что  получится.
Выставите нас,  как  уродов,  всем  на  потеху.  Крошку  Сэма  это  убьет.
Уезжайте-ка отсюда и оставьте нас в покое.
     - Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие приборы? - он
махнул рукой в сторону ружья. - Как же оно работает? -  спросил  он  ни  с
того ни с сего.
     -  Да  не  знаю  я...  Смастерили,  и  дело  с  концом.   Послушайте,
прохве Если на нас глазеть понаедут, быть  беде.  Большой  беде.  Так
говорит дедуля.
     Гэлбрейт стал теребить собственный нос.
     - Что ж, допустим... А ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?
     - Не будет комиссии?
     - Посмотрим.
     - Нет, Не стану...
     Гэлбрейт набрал побольше воздуху.
     -  Если  ты  расскажешь  все,  что  мне   нужно,   я   сохраню   ваше
местопребывание в тайне.
     - А я-то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.
     - А-а, да, - спохватился Гэлбрейт. - Естественно, знают. Но  про  вас
там ничего не вестно.
     Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда дедуля  стер
бы меня в порошок, да и с шерифом приходилось считаться. Поэтому я сказал:
"ладно уж" - и кивнул.
     Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги  поплыли
перед глазами. А он распалялся все больше и больше.
     - Сколько лет твоему дедушке?
     - Понятия не имею.
     - Гомункулы, хм... Говоришь, он когда-то был рудокопом?
     - Да не он, его отец, - сказал я. -  На  оловянных  копях  в  Англии.
Только дедуля говорит, что в то время  она  называлась  Британия.  На  них
тогда еще  навели  колдовскую  чуму.  Пришлось  звать  лекарей...  друнов?
Друдов?
     - Друидов?
     - Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем, рудокопы
мерли как мухи по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.
     - А что за чума?
     Я объяснил ему,  как  запомнил    рассказов  дедули,  и  прохвессор
страшно  разволновался,  пробормотал  что-то,   насколько   я   понял,   о
радиоактивном лучении. Ужас какую околесицу он нес.
     - Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! - говорит, а
у самого глаза и зубы разгорелись. - Твой дед  родился  мутантом!  Гены  и
хромосомы  перестроились  в  новую  комбинацию.  Да  ведь   вы,   наверно,
сверхлюди!
     - Нет уж, - возразил я. - Мы Хогбены. Только и всего.
     - Доминанта, типичная доминанта. А у  тебя  вся  семья...  э-э...  со
странностями?
     - Эй, легче на поворотах! - пригрозил я.
     - В смысле - все ли умеют летать?
     - Сам-то я еще не умею. Наверно, мы какие-то уроды. Дедуля  у  нас  -
золотая голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.
     - Защитная  маскировка,  -  подхватил  Гэлбрейт.  -  На  фоне  косной
социальной культуры отклонения от нормы маскируются легче.  В  современном
цивилованном обществе вам было бы также  трудно  утаиться,  как  шилу  в
мешке. А здесь, в глуши, вы практически невидимы.
     - Только папуля, - уточнил я.
     - О боже, - вздохнул  он.  -  Скрывать  такие  невероятные  природные
способности... Представляете, что вы могли бы совершить?
     Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то  понравился  его
взгляд.
     - Чудеса, - повторял он. - Все равно что лампу Алладина найти.
     - Хорошо бы вы от нас отвязались, - говорю. - Вы и ваша комиссия.
     -  Да  забудь  ты  о  комиссии.  Я  решил  пока  что  заняться   этим
самостоятельно. При условии, если ты  будешь  содействовать.  В  смысле  -
поможешь мне. Согласен?
     - Не-а, - ответил я.
     - Тогда я приглашу сюда комиссию  Нью-Йорка, - сказал он злорадно.
     Я прадумался.
     - Ну, сказал я наконец, - чего вы хотите?
     - Еще не знаю, - медленно проговорил он. - Я еще не полностью охватил
перспективы.
     Но он готов был ухватить все в охапку.  Сразу  было  видать.  Знаю  я
такое выражение лица.
     Я стоял у окна, смотрел  на  улицу,  и  тут  меня  вдруг  осенило.  Я
рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору -  вовсе  глупо.
Вот я и подобрался, будто ненароком, к ружью и кое-что там подправил.
     Я прекрасно знал, чего хочу, но, если бы Гэлбрейт спросил,  почему  я
скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там,  я  бы  не  мог
ответить. В школах не обучался. Но твердо знал  одно:  теперь  эта  штучка
сработает как надо.
     Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и заметил меня.
     - Что ты делаешь? - спросил он.
     - Тут было что-то неладно, - соврал я. - Не иначе как вы тут  мудрили
с батарейками. Вот сейчас испытайте.
     - Здесь? - возмутился он. - Я не хочу  возмещать  убытки.  Испытывать
надо в безопасных условиях.
     - Видите вон там, на крыше, флюгер? - я показал пальцем. -  Никто  не
пострадает, если мы в него прицелимся.  Можете  испытывать  не  отходя  от
окна.
     - Это... Это не опасно? - ясно было, что у него руки чешутся испытать
ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко вздохнул, подошел к
окну и неумело взялся за приклад.
     Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то его
давно приметил - он сидел на скамье возле продуктовой лавки через дорогу.
     Все вышло, как я и рассчитывал.  Гэлбрейт  спустил  курок,  целясь  в
флюгер на крыше, и   дула  вылетели  кольца  света.  Раздался  ужасающий
грохот. Гэлбрейт повалился навзничь, и тут началось такое  столпотворение,
что передать невозможно. Вопль стоял по всему городку.
     Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку.  Так  я  и
сделал.
     Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати. А с
шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники  наготове;  он
отвел душу, ругав прохвессора последними словами.
     - Я вас видел! - орал он. - Вы, столичные, думаете, что вам здесь все
сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!
     - Сонк! - вскричал  Гэлбрейт,  озираясь  по  сторонам.  Но  меня  он,
конечно, увидеть не мог.
     Тут они сцепились. Шериф Эбернати  видел,  как  Гэлбрейт  стрелял  
ружья, а шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а  я,
неслышно ступая, двинулся следом. Люди метались как  угорелые.  Почти  все
прижимали руки к щекам.
     Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.
     - Я все видел! - оборвал его Эбернати. - Вы прицелились  окна  -  и
тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще  раз  сказать,
будто вы не понимаете!
     Шериф у  нас  умница.  Он  с  нами,  Хогбенами,  давно  знаком  и  не
удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому  же  он  знал,  что
Гэлбрейт - ученый.  Так  вот,  получился  скандал,  люди  доискались,  кто
виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать Гэлбрейта.
     Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку. На  улицу  вышел
пастор  посмотреть  церковные  окна  -  они  его  озадачили.  Стекла  были
разноцветные, и  пастор  никак  не  мог  понять,  с  чего  это  они  вдруг
расплавились. Я бы ему подсказал. В цветных  стеклах  есть  золото  -  его
добавляют, чтобы получить красный тон.
     В конце концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя  было  видеть.
Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.
     - Все  Сонк  Хогбен,  -  повторял  прохве  -  Поверьте,  это  он
перестроил проектор!
     - Я вас видел, - отвечал Эбернати. - Вы все сделали сами.  Ой!  -  Он
схватился рукой за челюсть. - Прекратите-ка, да поживее!  Толпа  настроена
серьезно. В городе половина людей сходит с ума от зубной боли.
     Видно, у половины городских в зубах  были  золотые  пломбы.  То,  что
сказал на это Гэлбрейт, меня не очень-то удивило.
     - Я ожидаю прибытия комиссии  Нью-Йорка; сегодня же вечером позвоню
в институт, там за меня поручатся.
     Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувствовал, что  у
него на уме.
     - Вы бавите меня от зубной боли - и всех остальных тоже, а не то  я
открою двери и впущу линчевателей! - простонал шериф. И ушел  прикладывать
к щеке пузырь со льдом.
     Я прокрался обратно в коридор и стал шуметь, чтобы Гэлбрейт  услыхал.
Я подождал, пока он не кончит ругать меня на все корки. Напустил  на  себя
глупый вид.
     - Видно, я маху дал, - говорю. - Но могу все исправить.
     - Да ты уж наисправлял достаточно. - Тут он  остановился.  -  Погоди.
Как ты сказал? Ты можешь вылечить эту... Что это?
     - Я осмотрел ружье, - говорю. - Кажется, я  знаю,  где  напорол.  Оно
теперь настроено на золото, и все золото в городе испускает тепловые  лучи
или что-то в этом роде.
     - Наведенная бирательная радиоактивность,  -  пробормотал  Гэлбрейт
очередную бессмыслицу. - Слушай.  Вся  эта  толпа...  У  вас  когда-нибудь
линчуют?
     - Не чаще раза-двух в год, - успокоил я. - И эти два раза уже позади,
- так что годовую норму мы выполнили. Жаль, что я не могу переправить  вас
к нам домой. Мы бы вас запросто спрятали.
     - Ты бы лучше что-нибудь предпринял! - говорит. - А не то я вызову 
Нью-Йорка комиссию! Ведь тебе это не очень-то по вкусу, а?
     Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так  нагло  врал  в
глаза.
     - Дело верное, - говорю. - Я подкручу эту штуковину так,  что  она  в
два счета погасит лучи. Только  я  не  хочу,  чтобы  люди  связывали  нас,
Хогбенов, с этим делом. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я пойду в
ваш отель и налажу все как следует, а потом вы соберете тех, кто мается  с
зубами, и спустите курок.
     - Но... Да, но...
     Он боялся, как бы не вышло еще хуже. Но  я  его  уговорил.  На  улице
бесновалась толпа, так что долго уговаривать не пришлось. В конце концов я
плюнул  и  ушел,  но  вернулся  невидимый  и   подслушал,   как   Гэлбрейт
уславливается с шерифом.
     Они между собой  поладили.  Все,  у  кого  болят  зубы,  соберутся  и
рассядутся в  мэрии.  Потом  Эбернати  приведет  прохвессора  с  ружьем  и
попробует всех вылечить.
     - Прекратится зубная боль? - настаивал шериф. - Точно?
     - Я... Вполне уверен, что прекратится.
     Эбернати уловил его нерешительность.
     - Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.
     Видно, никто никому не доверял.
     Я прогулялся до отеля и кое-что менил в ружье.  И  тут  я  попал  в
переплет.  Моя  невидимость  истощилась.  Вот  ведь   как   скверно   быть
подростком.
     Когда я стану  на  сотню-другую  лет  постарше,  то  буду  оставаться
невидимым сколько влезет. Но пока я еще  не  очень-то  освоился.  Главное,
теперь я не мог обойтись без помощи, потому что должен  был  сделать  одно
дело, за которое никак нельзя браться у всех на глазах.
     Я поднялся на крышу и мысленно окликнул крошку Сэма. Когда настроился
на его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Немного  погодя  с  неба
спустился дядя Лес;  летел  он  тяжело,  потому  что  нес  папулю.  Папуля
ругался: они насилу увернулись от коршуна.
     - Зато никто нас не видел, - утешал его дядя Лес. - По-моему.
     - У городских сегодня своих хлопот полон рот,  -  ответил  я.  -  Мне
нужна помощь. Прохвессор  обещал  одно,  а  сам  затевает  напустить  сюда
комиссию и всех нас обследовать.
     - В таком случае ничего не поделаешь, - сказал папуля.  -  Нельзя  же
кокнуть этого типа. Дедуля запретил.
     Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый,  ему  все  это  будет
легче легкого. Потому мы провертели в крыше дырку, чтобы подсматривать,  и
заглянули в номер Гэлбрейта. И как раз вовремя.  Шериф  уже  стоял  там  с
пистолетом в руке (так он  ждал),  а  прохвессор,  позеленев,  наводил  на
Эбернати ружье. Все прошло без  сучка,  без  задоринки.  Гэлбрейт  спустил
курок,  дула выскочило пурпурное кольцо  света,  и  все.  Да  еще  шериф
открыл рот и сглотнул слюну.
     - Ваша правда! Зуб не болит!
     Гэлбрейт обливался потом, но делал вид, что все идет по плану.
     - Конечно, действует, - сказал он. - Естественно. Я же говорил.
     - Идемте в мэрию. Вас ждут.  Советую  вылечить  всех,  иначе  вам  не
поздоровится.
     Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхватил меня и
полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили. Вскоре мы
расположились у одного  окон мэрии и стали наблюдать.
     Таких страстей я еще не видел, если не считать Лондонской  чумы.  Зал
был битком набит, люди катались от боли, стонали и выли. Вошел Эбернати  с
прохвессором - прохвессор нес ружье, - и все завопили еще громче. Гэлбрейт
установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф снова  вытащил  пистолет,
велел всем замолчать и обещал, что сейчас у всех зубная боль пройдет.
     Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на  сцене.  С  ружьем
творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я-то  следил
внимательно. Папуля, - конечно, невидимый - вносил кое-какие  поправки.  Я
ему все объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что к чему. И  вот  он
скоренько наладил ружье как надо.
     А что потом было - конец света. Гэлбрейт прицелился,  спустил  курок,
 ружья вылетели кольца света - на этот раз  желтые.  Я  попросил  папулю
выбрать такую дальность, чтобы за пределами мэрии  никого  не  задело.  Но
внутри...
     Что ж, зубная-то боль у них прошла. Ведь не может человек страдать от
золотой пломбы, если никакой пломбы у него и в помине нет.
     Теперь ружье было налажено  так,  что  действовало  на  все  неживое.
Дальность папуля выбрал точка в точку. Вмиг исчезли стулья и часть люстры.
Публика сбилась в кучу, поэтому ей худо  пришлось.  У  колченогого  Джеффа
пропала не только деревянная нога, но  и  стеклянный  глаз.  У  кого  были
вставные зубы, ни одного не осталось. Многих словно наголо обрили.
     И платья ни на ком я не видел. Ботинки ведь  неживые,  как  и  брюки,
рубашки, юбки. В два счета все в зале оказались в чем мать родила. Но  это
уже пустяк, зубы-то у них перестали болеть, верно?
     Часом позже мы сидели дома -  все,  кроме  дяди  Леса,  -  как  вдруг
открывается дверь и входит дядя Лес, а за ним, шатаясь, - прохве  Вид
у Гэлбрейта был самый жалкий. Он опустился на пол, тяжело, с хрипом,  дыша
и тревожно поглядывая на дверь.
     - Занятная история, - сказал дядя Лес. -  Лечу  это  я  над  окраиной
городка и вдруг вижу: бежит прохвессор, а за ним  -  целая  толпа,  и  все
замотаны в простыни. Вот  я  его  и  прихватил.  Доставил  сюда,  как  ему
хотелось.
     И мне подмигнул.
     - О-о-о-х! - простонал Гэлбрейт. - А-а-а-х! Они сюда идут?
     Мамуля подошла к двери.
     - Вон сколько факелов лезут в гору, - сообщила она. - Не к добру это.
     Прохвессор свирепо глянул на меня.
     - Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот,  теперь  прячь!  Все
-за тебя!
     - Чушь, - говорю.
     - Прячь, иначе пожалеешь! - завжал Гэлбрейт. - Я... я  вызову  сюда
комиссию.
     - Ну, вот что, - сказал я. - Если мы вас укроем,  обещаете  забыть  о
комиссии и оставить нас в покое?
     Прохвессор пообещал.
     - Минуточку, - сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.
     - Как, дедуля? - спросил я.
     С секунду он прислушивался к крошке Сэму.
     - Прохвост лукавит,  -  сказал  он  вскоре.  -  Желает  всенепременно
вызвать ту шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.
     - Может, не стоит его прятать?
     - Нет, отчего же, - сказал дедуля. - Хогбены дали слово -  больше  не
убивать. А укрыть беглеца от преследователей - право же, дело благое.
     Может быть,  он  подмигнул.  Дедулю  не  разберешь.  Я  спустился  по
лестнице. Гэлбрейт стоял у двери - смотрел, как в гору взбираются факелы.
     Он в меня так и вцепился.
     - Сонк! Если ты меня не спрячешь...
     - Спрячу, - ответил я. - Пшли.
     Отвели мы его в подвал...
     Когда  к  нам  ворвалась  толпа  во  главе  с  шерифом  Эбернати,  мы
прикинулись простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм  и  дедуля
на время стали невидимыми, их никто не заметил. И, само  собой,  толпа  не
нашла никаких следов Гэлбрейта. Мы его хорошо укрыли, как и обещали.
     С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле  катается.
Но только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его   бутылки,  где  он
хранится, и обследуем сами.
     А бутылочка-то ма-ахонькая!
Книго
[X]