-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Хвост павлина". Изд. "Карпаты", Ужгород, 1988.
& spellcheck by HarryFan, 16 January 2001
-----------------------------------------------------------------------
Слово БИФ происходит от слова БИТ, обозначающего в науке единицу
информации. Замена одной буквы придает этому научному термину
дополнительное значение, и теперь его следует понимать как единицу
ИНФОРМАЦИИ и ФАНТАЗИИ.
В качестве литературного жанра БИФ не следует путать с МИФОМ, поскольку
своими корнями он уходит не в историю, а в естественные науки. Соединяя
единицу научной информации с единицей информации фантастической, БИФ
рождается сам, неся в себе уже две единицы.
СТАРЫЕ И НОВЫЕ СКАЗКИ
(Трактат)
Сказки о животных - древний жанр, но часто в них животным приписывались
качества, которые им в действительности не были присущи. Например, самым
глупым в сказках считают осла. А между тем, современная наука считает, что
осел - очень умное животное. Правда, дикий осел. А глуп - домашний осел.
Но тут возникает вопрос: то ли он поглупел оттого, что его одомашнили, то
ли одомашнили только самых глупых ослов (возможно, глупые легче поддаются
одомашниванию)? Если эта глупость не от природы, а от воспитания, то зачем
же винить в ней осла?
Еще сказки глупой считают свинью. Возможно, потому, что она не понимает
простой истины: чем скорее растолстеешь, тем скорее помрешь. Человек это
понимает, старается себя ограничивать, а свинья не понимает и толстеет
себе во вред. Может, ее потому и считают глупой?
Но современная наука утверждает, что свинья тоже умное животное. На
одном конкурсов, которые ученые устраивают для животных, чтобы
проверить их сообразительность, свинья по своим показателям оказалась выше
собаки. Первое место в этом конкурсе, конечно, заняла обезьяна. Во-первых,
потому, что она действительно умное животное, а во-вторых, обезьяна -
родственница всей судейской коллегии, как бы она не заняла первого места?
Второе место заняла лиса, третье - енот, а четвертое - свинья. А пятое -
собака. Что интересно, что шестое место, сразу же за собакой, занял баран.
А ведь он у нас все равно, что осел, - не в научных, конечно, а в бытовых
разговорах. Но самое интересное - это то, что мышка заняла девятое место,
а кошка - одиннадцатое. В природе это закономерность: те, которых едят,
всегда умнее тех, которые их едят. Наука утверждает, что хищные птицы -
самые глупые среди птиц. Орел глупее курицы и глупее воробья, хотя сказки
подняли его на такую высоту, на какую его никогда не подняли бы
собственные крылья.
Так наука развенчивает старые сказки. Но вместо них она открывает
новые. В природе много сказок, их нужно только открыть.
К примеру, живет в Индийском океане рыба тонкинский апагон. На большой
глубине, в вечной темноте, где приходится пользоваться собственным
освещением. И апагон пользуется, у него целых три фонаря, но почему-то все
эти фонари у него в желудке. Наука до сих пор не может дать ответ: зачем
он освещает собственный желудок? А сказка может, она отвечает так:
вероятно, апагон следует прыву древних философов. Философы прывали:
познай самого себя! Апагон познает себя, но вокруг него не прибавляется
света.
А жучок ломехуза? Он живет в муравейнике и пользуется большой
популярностью у муравьев. У него такое свойство: если его полать,
приходишь в состояние опьянения. Муравьи это любят. Они собираются вокруг
ломехузы и начинают его лать - за успех дела, за здоровье родственников.
И чем больше они налижутся, тем значительней их потери. Потому что
ломехуза уничтожает их детей, разоряет их муравейник... В общем, как это
всегда бывает в подобных случаях.
Имеющий уши да слышит... Как раз этого нельзя сказать о змее. У змеи
нет ушей - какая жалость! Вокруг столько новостей, столько разговоров - и
все это мимо ушей, мимо ушей, потому что ушей змея не имеет... По земле
ползают слухи, и змея тоже ползает, припадает к земле в надежде что-то
услышать. Она вивается и даже рот открывает, чтоб было слышней. И
действительно - так вроде слышней. Слышно, как ветер шипит в листве, как
шипят в небе птицы, слышно, как шипит целый.. Потому что змея слышит
- жалом.
Не знаю, как у змей, а у нас, людей, до сих пор не решена проблема
идеального мужа. Каждая женщина ищет идеального мужа, но находит не
идеального, начинает его переделывать в идеального... Это долгий и
мучительный процесс, никогда не дающий положительного результата. И
кое-кто уже начинает подумывать: а может быть, идеальный муж вообще не
существует в природе?
Им в утешение можно сказать: идеальный муж существует. Он живет в
Австралии на дереве эвкалипте. Это медведь коала.
В чем его идеальность? Ну, во-первых, в том, что он совершенно не пьет.
Он не пьет даже воды - так принципиально к этому делу относится. А
во-вторых, он носит свою жену на руках. Верней, на спине, потому что лапы
у него заняты. Они заняты по двум причинам: во-первых, потому, что он всю
жнь лазает по деревьям, а во-вторых, - у него семья, а когда имеешь
семью, тогда все лапы заняты. Если ты, конечно, идеальный муж.
Идеальные жены встречаются чаще, и за ними не нужно ездить в Австралию.
Они встречаются на каждом шагу, но мы проходим мимо, мы ищем красивых, а
идеальные редко бывают красивыми.
Вот муравьиха. Что в ней особенного? А муравьиха - идеальная жена.
Когда муравьиха полюбит, у нее вырастают крылья. Ну, крылья вырастают у
всех, кто полюбит, но у муравьихи они вырастают в буквальном смысле. И
тогда она летает и любит. А когда отлетает и отлюбит, она опускается на
землю и сама обламывает себе крылья, чтобы больше уже никогда не любить.
Услышав об этом, одна женщина задала нетерпеливый, но вполне
естественный вопрос:
- Скажите, а на следующий год у нее вырастают крылья?
Хотелось ей ответить: "Да, вырастают. И на следующий год, и на
следующий месяц, да чего там, на следующий день вырастают крылья и опять
летай!" - но мы ведь здесь не сказки рассказываем. Это в старых сказках
можно было рассказывать что угодно, а в новых нужны факты, одни только
факты, как требует наш научный, рационалистический век.
НАКОРОТКЕ СО ВСЕЛЕННОЙ
Со Вселенной Земля разговаривает на коротких волнах.
Короче говоря... Еще короче...
Лишь короткие волны пробиваются в космос, а длинные не в состоянии
оторвать себя от Земли.
Поэтому будем кратки - чтоб нас услышали.
ЗАКОН ВСЕМИРНОГО ТЯГОТЕНИЯ
У Вселенной непорядок с одной Галактикой.
- Что с тобой, Галактика? Как-то ты вся затуманилась.
- Да вот, Солнце тут есть одно...
У Галактики непорядок с одним Солнцем.
- Откуда у тебя, Солнце, пятна?
- С Землей что-то не ладится...
У Солнца непорядок с одной Землей.
- Что у тебя, Земля, там происходит?
- Понимаешь, есть один Человек...
У Земли непорядок с одним Человеком.
- Что с тобой, Человек?
- Бог его знает! Вроде ботинок жмет...
Один ботинок - и тяготит всю Вселенную!
1965
БОЛЬШОЕ НЕБО
Когда-то небо было маленьким, и тогда оно было все на виду, и, чтоб его
рассмотреть, не нужно было никаких телескопов. Небо было маленькое, и
звезды на нем были маленькие, и Солнце, и Луна... И все это вертелось
вокруг Земли, которая одна в то время была большая.
Много было забот с этим маленьким небом. То оно в тучах, то в молниях,
то потемнеет средь бела дня, то всю ночь светится - не угомонится. И Земля
затмевалась его затмениями и обливалась его дождями - потому что она,
Земля, была большая, а небо было еще маленькое.
Но прошли годы, и небо выросло. Теперь оно не вертится возле Земли, а
Земля вертится по его небесным законам. И если раньше оно было все на
виду, то теперь за ним не уследишь в самые, мощные телескопы...
Но Земля есть Земля, и она по-прежнему затмевается его затмениями и
обливается его дождями, да еще сокрушается его катастрофами, которые, как
это всегда бывает, доходят до нее через тысячи световых лет.
Маленькое небо - маленькие хлопоты, большое небо - большие хлопоты...
Небо теперь очень большое, поэтому так много хлопот у Земли.
СВЯЗЬ МИРОВ
Пульсары... Позывные космоса... Кого зовут они, о чем торопятся
сообщить?
Земля ждет космоса хороших вестей, ей хочется услышать что-то
приятное, радостное. О далеких цивилациях, о разумных мирах...
Но пульсары приносят другие вестия... Катастрофа в районе Крабовидной
туманности, катастрофа в районе туманности "Вега-Х"...
Сигналы, сигналы... По небесным законам, далеким от нужд земных, миры
во Вселенной общаются между собой - главным образом подавая сигналы
бедствия.
КЛИМАТ ПЛАНЕТ
Молодая Венера спокойна, погодой не переменчива, не слишком ветрена, но
и безветрием не страдает. А старый Марс - волнуется, горячится, ветрами
свистит, что ни день меняет погоду.
Венере зачем горячиться? Она и без того горяча.
А Марс давно остыл. Поэтому он горячится.
ЗВЕЗДЫ
В звездную ночь песчинки смотрятся в небо, как в зеркало, и каждая
легко находит себя среди других, подобных ей песчинок.
Это так просто - найти себя: стоит только посмотреть в небо и поискать
самую яркую звезду. Чем ярче звезда, тем легче жить на свете песчинке.
КАРЛИКИ И ГИГАНТЫ
В мире звезд удельный вес карлика намного выше удельного веса гиганта.
Поэтому среди звезд больше карликов, чем гигантов.
И это понятно: когда удельный вес гигантов почти сведен к нулю, каждая
звезда предпочитает остаться карликом.
КОСМИЧЕСКАЯ ПЕДАГОГИКА
Что-то притягивает комету к Солнцу, а что-то отталкивает от него. Когда
сильно отталкивает, комета распускает хвост - так, что перечеркивает им
все небо. А когда больше притягивает - она поджимает хвост и покорно
приближается к своему светилу.
В этом есть что-то простое и человеческое: когда отталкивают, хочется
распустить хвост.
Правда, Солнце отталкивает не саму комету, а лишь ее хвост. Не было бы
хвоста, никто б ее не отталкивал.
Но с другой стороны - не отталкивали бы, не было б хвоста.
ЖИЗНЬ СВЕТА
Звездный луч пронзает космос насквозь, он ясно видит свой путь в
темном, безжненном космосе... А попав на Землю, луч начинает дрожать,
спотыкаться о каждый фонарь, пока совсем не пропадет, не затеряется в
земной атмосфере...
Луч света в темном царстве чувствует себя хорошо.
Погибает же он - в светлом царстве.
МОГУЩЕСТВО МАЛЫХ
Маленькие частицы летят, оторвавшись от Солнца... Огромные планеты не
решаются от него улететь, подчиняясь силе его притяжения, а крохотные
частицы улетают от Солнца.
Откуда у них эта смелость, вернее, дерзость (потому что смелость малых
принято называть дерзостью)? Может, они не понимают законов всемирного
тяготения?
Может, не понимают... А скорей - потому, что у них нет ни массы, ни
веками обжитых орбит, благодаря которым планеты вертятся около Солнца. У
них нет ничего, чем принято дорожить во Вселенной, и потому они летят, и
несут с собой свет, и зажигают над Землей северные сияния...
ИЗМЕРЕНИЕ БЕСКОНЕЧНОСТИ
Миллионы световых лет - что это: время или пространство?
Это пространство, которое существует только во времени, и это время,
которое существует только в пространстве... Пространство огромное и
пустое, и время огромное и пустое... Развернуться есть где, да нечему:
все, что в мире имеет смысл, меряется часами и метрами, миллионами же
световых лет меряется пустота.
Пустота... Она начинается там, где стирается грань между временем и
пространством.
МОЛНИИ СРЕДИ МОЛНИЙ
Есть среди молний чудаки. Идеалисты...
Здраво рассуждая, что нужно молнии на земле? Ей нужен какой-нибудь
домик, какой-нибудь садик, чтобы за что-то зацепиться и продлить свою
молниеносную жнь.
Потом она, конечно, погаснет, но все же оставит какой-то след. Пусть
небольшой, какой оставляют на земле молнии...
Но есть среди молний чудаки: они летят не к земле, а в противоположную
сторону. Сорвавшись с облака, они устремляются вверх, в неземные миры. Им
никогда не долететь до этих миров, потому что жнь коротка, у молний
жнь коротка и рассчитана на земную дорогу. И путь у молвив короткий,
веками проторенный путь - к земле.
А они устремляются в небо. Чудаки. Летят и гаснут, не успев далеко
улететь, не сумев продлить своей молниеносной жни. Для чего они
вспыхнули? Что оставят после себя?
Они оставят землю, ее сады и дома, несожженный мир, который давно
превратился бы в прах, если б не было в нем вот таких чудаков...
Идеалистов...
ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН
У Северного Ледовитого океана были неледовитые времена, когда он
свободно плескался, ничем не скованный. И все у него было хорошо, и ни о
чем бы ему не думать, ни о чем не печалиться - только плескаться. Но
неледовитые времена Ледовитого океана были для земли самыми ледовитыми.
Эпоха Великого оледенения, льды, как реки, текут по земле, а реки не
текут, потому что они скованы льдами.
Казалось бы, хорошо. В целом мире оледенение, а у тебя все нормально,
температура выше нуля. Плещись на здоровье, благословляй судьбу, что ты не
в таком положении, как другие. Так нет же.
- Могу ли я спокойно плескаться, когда на земле эпоха Великого
оледенения? - спросил себя Ледовитый, а в то время Неледовитый океан.
На этот вопрос можно ответить по-разному. Можно ответить просто:
- Оледенение? Какое оледенение? Лично я не вижу никакого оледенения...
Можно ответить иначе:
- Эпоха эпохой, но ведь один раз живем. И почему б не пожить, когда
тебе созданы все условия?
А можно и так ответить:
- Великое оледенение? Ну и пусть о нем думают великие океаны. А я океан
маленький: в шесть раз меньше Индийского, в семь раз меньше
Атлантического, в четырнадцать раз меньше Тихого - какой с меня спрос?
Можно было ответить. Но он ответил не так. Нет, сказал он себе, в такое
время я не имею права плескаться, хотя имею возможность плескаться.
Возможность - это одно, а право - это другое.
И он заковал себя во льды.
Он, самый маленький океанов, принял на себя льды всей земли, хотя
его, казалось бы, дело маленькое...
С тех пор на земле прекрасная погода: плещутся океаны, зеленеют
материки. Но не плещется Ледовитый океан, он стоит, закованный в ледяные
латы. У Северного Полюса, на своем неменном посту...
И пока он так стоит, земле не страшны ледники, ей не страшны никакие
великие оледенения.
АНТАРКТИДА
Когда-то Антарктида была такой же, как все, землей, теплой и открытой.
Ее согревало солнце и орошали дожди, и она цвела не хуже других земель,
добрая земля Антарктида. А потом...
Невестное тело ворвалось на Землю космоса, огромное раскаленное
тело насквозь прожгло материк и оставило на нем глубокую рану. Пятьсот
километров в диаметре - такая рана вряд ли когда-нибудь зарастет.
Раны, которые не зарастают, иногда покрываются льдом. Чтобы не вызывать
сочувствия, не бросаться в глаза, они покрываются льдом равнодушия... Но
они болят. Там, подо льдом, они болят, эти раны.
Их бы исцелили лучи и дожди, как исцеляют они все на земле, - но не
пробиться сквозь толщу льда, ни дождям, ни лучам не пробиться.
Давным-давно не цветет древняя земля Антарктида. Потому что на теле ее
рана и рана эта покрыта льдом.
Раны, которые не зарастают, иногда покрываются льдом, а раны, покрытые
льдом, никогда не зарастают.
МНОГО ЛИ РАСТЕНИЮ НУЖНО СВЕТА?
Когда живешь в хороших условиях, когда все у тебя есть - и тепло, и
пища, - зачем тебе свет?
Конечно, немного света не помешает: чтобы лучше зеленеть, чтобы
листьям, как говорится, была работа. Небольшая работа. Потому что зачем же
большая работа, когда есть и пища, и тепло?
Когда все есть, много ли растению нужно света?
Опыт показывает, что немного. Ведь хорошие условия можно создать и в
тени, и даже в полумраке. Света нет, а условия есть.
Опыт показывает, что лишь те растения, которым чего-нибудь не хватает -
пищи не хватает или просто тепла, - только те растения по-настоящему
тянутся к свету.
ЭНЕРГИЯ СОЛНЦА
Океан потребляет восемьдесят процентов поступающей на землю солнечной
энергии.
Не за особые заслуги, не по чрезмерным потребностям, а по безразличию
Солнца, которое одинаково светит всем, выдавая это за высшую
справедливость.
ЕСЛИ ЗАГЛЯНУТЬ НА ДНО ОКЕАНА...
Океан дал земле жнь, он первый превратил неорганическую материю в
органическую, за что органическая материя ему благодарна. Но если поглубже
в него заглянуть...
Если поглубже заглянуть, можно увидеть то, что происходит на дне
океана. А там происходит такое, что даже страшно вообразить...
На дне океан превращает органическую материю в неорганическую.
Прямо, непосредственно, минуя все переходные формы, он превращает
органическую материю в неорганическую...
- Я вас всех породил! - басит океан.
Породил, породил, и за это тебе благодарны. Три миллиарда лет
благодарны. Ты дал земле жнь, так зачем же ее отнимать? Заслуги
заслугами, но зачем разрушать, убивать? Зачем превращать органическую
материю в неорганическую?
ЕСЛИ САХАРУ ПОГЛУБЖЕ КОПНУТЬ...
Если Сахару поглубже копнуть (примерно до двух с половиной километров),
то под ней обнаружится море. Такое большое, как Черное, Белое и Красное
моря, вместе взятые. И все это зарыто на такой глубине - для чего,
спрашивается? Зачем эта внешняя сухость, когда внутри у тебя моря? Чтобы
казаться неприступней?
Но зачем?
Ведь даже те, у кого в глубине пустыня, стараются этого не показывать.
А у Сахары такое богатство, и она его прячет от глаз.
Недавно в науке прошел слух, что Сахара движется к Атлантическому
океану. То ли для того, чтобы самой ороситься, то ли для того, чтобы
осушить океан? Чем грандиознее замыслы, тем их труднее понять, и пока еще
трудно понять: зачем Сахара движется к океану?
Может, если ее поглубже копнуть... Пора уже, пора ее поглубже копнуть,
чтобы сразу получить ответ на все вопросы.
ОБЫКНОВЕННОЕ ОЗЕРО ТИТИКАКА
Три тысячи восемьсот двенадцать метров над общепринятым уровнем - вот
на какую высоту поднялось озеро Титикака. А когда поднимаешься на такую
высоту...
Конечно, о тебе начинают поговаривать.
А собственно - почему не поговорить? Если маленькое озеро сумело
подняться над своей водной стихией... Может быть, у него глубина? Может
быть, несметные внутренние богатства?.. Тихий океан вну. Атлантический -
вну. А кто вверху? Озеро Титикака.
Легенды, легенды...
Титикака плавает в облаках легенд...
Вернее, плавало раньше, потому что со временем облака рассеиваются.
Прошло время, рассеялись облака, и мир увидел озеро Титикака.
Обыкновенное озеро Титикака на необыкновенной для озера высоте.
ПОТЕРПЕВШИЕ НА ЗЕМЛЕ
Облака рождаются в океане и терпят бедствие на земле, осыпаясь дождями,
расшибаясь о камни и сухую земную твердь. И они высаживаются в
какой-нибудь луже, как Робинзон на необитаемом острове, и плывут посреди
грозной стихии, земли, попутным ручейком или попутной речушкой в большие
попутные реки, а там - на родину, в океан.
А за ними вырастают леса, расцветают сады, оживает земля, напоенная
влагой.
Если ж нет ничего попутного - ни рек, ни ручейков, - они уходят под
землю. Они проходят сквозь землю, сквозь эту сухую твердь, и ничто не
может их остановить: ведь они идут к своему океану. В подземной темноте,
натыкаясь на камни и руды, они идут к своему океану - через многие
километры, через суглинки, вестняки и пески...
А над ними зеленеют поля и созревают колосья. И живет, и дышит над ними
земля...
И они возвращаются в океан. Чтобы вторично родиться облаком, и в
десятый, и в сотый раз родиться облаком в океане. И всякий раз терпеть
бедствие на земле.
А она зеленеет, земля, расцветает и хорошеет, и плывут над ней облака,
идущие с океана...
И все, что она имеет, все, чем земля хороша, сделали те, кто на ней
потерпел бедствие...
ДВА ГОЛЬФСТРИМА
Гольфстрим, текущий с юга на север, и Гольфстрим, текущий с севера на
юг, - это, по сути, два разных Гольфстрима.
Один них, молодой и горячий, мчится с юга на север со скоростью
девяти километров в час.
- Какой темперамент! - удивляются воды северных морей и теплеют от
удивления, что вот, оказывается, и в наших широтах не все промерзло
насквозь, есть еще у нас свои Гольфстримы!
А Гольфстрим течет. Сначала у самой поверхности, как это бывает у
молодых и горячих, а потом все глубже и глубже... глубже и глубже...
И вот уже над ним два километра воды.
Течет Гольфстрим, а соседние воды его охлаждают:
- Куда ты спешишь, Гольфстрим? Чего горячишься? Пора бы тебе поостыть.
Там, наверху, знаешь, какие льды? Их, Гольфстрим, не согреешь...
Гольфстрим уже и сам понимает, что их не согреешь. Теперь он все
понимает - на такой глубине.
И он остывает. И поворачивает назад. Потому что когда остынешь, всегда
поворачиваешь назад.
Теперь ему спешить некуда, и он движется с прохладцей. Полкилометра в
час. На глубине почти в три километра.
А над ним, текущим с севера на юг, течет он, Гольфстрим, с юга на
с Молодой и горячий, со скоростью девяти километров в час.
И северные моря теплеют от удивления, что вот, оказывается, и в их
широтах не все промерзло насквозь, есть еще у них свои Гольфстримы.
ВУЛКАНЫ
У вулканов много тепла, которое они спешат поскорей отдать и потому
вергают его, обжигая, но не согревая...
Теплоту ведь тоже нужно уметь отдать. Чтобы благие порывы не стали
стихийными бедствиями.
ПОДЗЕМНОЕ НЕБО
Подземные руды по-своему видят мир и рисуют его, не выходя своих
подземелий. На каждой травинке, на каждом цветке, до которого смогут
-под земли дотянуться. Это большое искусство - раскрасить лепестки так,
чтобы они потом зацвели и заиграли на солнце, особенно если не видишь
солнца и не видишь самих лепестков, да и красок своих - тоже не видишь...
У каждого металла свои краски и свои любленные цветы. Железо золотит
листья полыни, молибден разрисовывает лепестки мака...
И, может быть, потому краски мира так хороши, что они созданы в недрах
земли, и самое яркое небо - то, которое создано воображением подземелья.
ПОТОМКИ ПЕРВЫХ
Первый солнечный луч, открывший необитаемую планету Земля, оставил
здесь большое потомство.
Огненный луч - от первых костров... Газовый луч... Электрический луч...
И наконец, луч лазера. Всесильный луч, который, по примеру своего
далекого предка, может быть, проникнет на другие планеты.
И что оставит он там?
Хотелось бы - чтоб тоже лучи.
Лучи должны рождать только лучи, а не мрак, которого и без них
достаточно в космосе.
РОЖДЕНИЕ СИЛЫ
Мягкое олово приобретает твердость в соединении с еще более мягким
графитом.
Потому что когда видишь еще более слабого...
Часто силу рождает слабость. Слабость, которую хочется защитить.
Может быть, с этого началась история нашей планеты.
ВОЗРАСТ ЗЕМЛИ
Легкий гелий улетает с Земли, и легкий водород улетает с Земли, а
оседает на Землю все тяжелое.
Тяжелый кремний. Железо. Тысячи, миллионы тонн. Вся тяжесть космоса
ложится на плечи Земли - с каждым днем все больше и больше...
Да, возраст - это не годы и даже не века. Возраст - это то, что
происходит с Землею. Когда все легкое улетает, исчезает невестно куда. А
на плечи ложится тяжелое - невестно откуда...
КОСМОС
Падает космос на Землю. Дождями метеоритов, космической пылью, потоком
частиц... Оседает космос на Землю. Приживается на Земле.
Со своим космическим холодом и безразличием ко всему. Со своими
вспышками, взрывами и космическими катастрофами. С черной ночью и такими
далекими звездами, что до них невозможно когда-нибудь долететь.
Оседает космос на Землю. С каждым веком все больше... С каждым годом
все больше... С каждым днем...
И уже не знаешь, чего на Земле больше: Земли или космоса? Тепла или
света? Ночи или дня?
В каждом растении - космос.
В каждом строении - космос.
В каждом движении, в каждом брошенном взгляде.
Чего на Земле больше: Земли или космоса?
Трудно сказать.
Поэтому так дорого нам все земное.
ВСЮДУ - СРЕДИ СВОИХ
Как будто некуда насекомым спешить, но по земле они не ходят, а бегают.
На свиданье - бегом. Со свиданья - бегом. Всюду бегом. Только бегом.
Потому что мир вокруг них большой, а они в этом мире маленькие. А в
большом мире маленьким приходится хорошенько побегать.
Но зато как бегают насекомые! Лошадь бегает прекрасно, по по стене она
не побежит. И по потолку не побежит. А насекомые вот - бегают.
Какие силы их держат, когда они бегают по потолку?
Их держат молекулярные силы. Силы тех молекул, которые составляют и
стены, и потолок, и вообще любую поверхность.
Молекулы маленькие, но есть у них силы, способные поддержать. Лошадь
они не поддержат. Слона не поддержат. А насекомых поддерживают.
Потому что насекомых больше некому поддержать.
Потому что маленькие должны поддерживать маленьких.
СЕМЕЙСТВО ТОЛКУНЧИКОВ
Сказать по правде, какой Толкунчика жених? Нос длинный, ноги
длинные, а голова такая маленькая, что даже закрадывается сомнение: сможет
ли Толкунчик подумать о семье? Да, на такого поглядишь - не обрадуешься.
Муха он или не муха? Ножищи кривые, лохматые, а по всему телу плешь. Как
будто, когда засевали Толкунчика, начали с его ног, а на остальное не
хватило посевного материала. А нос у Толкунчика - что портновская игла.
Такой бы нос Муравью-Портному, Муравей-Портной сколотил бы на нем
состояние. А Долгоносик-Фрачник уж такой бы сшил себе фрак! Но Толкунчик
не портной, и никакой он не фрачник. На него хоть шей, хоть не шей -
главное снаружи останется.
Такой он, Толкунчик. Не подарок. Тем более не свадебный подарок, и уж
конечно, не в качестве жениха. Поэтому, чтобы как-то поднять это качество,
Толкунчик является к своей невесте с подарком. Он приходит с мешком, как
какая-нибудь Бабочка-Мешочница, а в мешке у него мошка или мушка, -
словом, приданое. При другой внешности можно приданое взять с невесты, но
при такой внешности спасибо, что хоть от тебя соглашаются взять.
Впрочем, тут дело не только во внешности. Тут дело в характере невесты,
вернее, жены. Потому что как только невеста становится женой, она готова
съесть своего мужа Толкунчика.
Пока она невеста, она готова его любить (хотя любить Толкунчика - это,
можно сказать, подвиг). Но едва став женой, она готова съесть своего мужа
Толкунчика...
Что имеем, не храним... Бабочка-Мешочница вообще без мужа живет, вот бы
она, наверно, любила своего мужа! Но она живет без мужа, да и жни ее -
каких-нибудь несколько минут. Без мужа долго не проживешь. Дать
Бабочке-Мешочнице мужа, она бы, конечно, пожила, да еще бы благодарила. А
жене Толкунчика этого не понять, она считает, что без мужа она не
останется. Разве на свете один Толкунчик? На свете много толкунчиков. С
таким носом.
Следила бы за своим носом, это было бы самое правильное. У самой нос,
что твой шприц, что твой заступ. Дали б такой шприц Жуку-Пилюльщику, он бы
весь мир вылечил без пилюль, а Жук-Могильщик с таким заступом всех уложил
бы в могилу. И в общем, если честно сказать, у Толкунчика жена ничуть не
лучше Толкунчика.
Но это если честно сказать. А вы пробовали ей честно сказать? Ну-ка,
ну-ка, попробуйте! Вот когда вам пригодятся ваши длинные ноги!
ЧЕТЫРЕ ПРАВИЛА ПРОСТЕЙШИХ
Каждый простейший знает свою клетку, и его не интересует, что
происходит в клетке, где обитает его сосед.
Первое правило простейших: _мой дом - моя клетка_.
Нападение - тот единственный случай, когда одноклеточные объединяются,
чтобы одолеть многоклеточного врага. И тут вступает в силу второе правило
простейших: _много одноклеточных сильней одного многоклеточного_.
Конечно, можно было бы объединиться на другой основе, например, на
основе любви. Но у простейших нет любви. Даже потомство они проводят без
любви. Третье правило простейших: _для того, чтоб продолжить род, нужно не
соединиться, а разделиться_. И они делятся, каждый делится сам по себе и
сам по себе проводит потомство. Родители не умирают, они переходят в
детей. И дети не умирают, они переходят во внуков.
Четвертое правило простейших: _ни один простейший не смертен_. Иллюзия
бессмертия, без которой простейшие не могут существовать. Для того, чтобы
простейший существовал, он должен верить, что тело его бессмертно. Не
душа, а именно тело. Потому что не могут в одной маленькой клетке
поместиться и тело, и душа.
КАРАПУЗИК
Жук Карапузик только и делает, что притворяется мертвым. Чуть какой
шум, чуть какой стук или треск, а Карапузик уже мертвый. Это он так
притворяется.
Мертвому не так страшно, да и вообще как-то спокойнее. Лучше уж
притворяться мертвым, чтоб не умереть от страха, чем умирать от страха, а
притворяться живым.
ОПЫТ ЖИЗНИ
Опоссум так ловко притворяется мертвым, что даже падает с дерева и уже
сам не может сказать, мертвый он или живой.
А что вы думаете - в этом так просто разобраться? Когда всю жнь
притворяешься, только и знаешь, что притворяешься, как тут сказать с
уверенностью - опоссум ты или уже не опоссум?
ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ
Тритон - большой жнелюб. Его можно заморозить, задушить и даже
засушить на несколько лет - и все равно он оживет:
- Вот он я! С того света вернулся...
И опять он живет, и опять жни радуется - той самой жни, которая
сушила его и морозила, так что не поймешь, была это жнь или смерть. Ну,
а если не поймешь, будем считать это жнью. Надо же как-то жить! Тритону
обязательно надо жить, иначе он себе жни не представляет.
У него, земноводного, две стихии, земля и вода, и он лавирует между
этими двумя стихиями. Он смотрит, где какие условия жни. Конечно, бывают
такие условия... Но для него любые условия - это прежде всего условия
жни. Потому что Тритон любит жнь.
Если бы тарпаны и странствующие голуби по-настоящему любили жнь, они
бы не рвались в небеса, не скакали бы по бескрайним степям, а научились бы
жить в любом состоянии. В засушенном, задушенном, замороженном состоянии,
Тогда бы они, может, и выжили...
Но все говорят о тарпанах, о странствующих голубях, о том, как они
замечательно жили и как печально кончили свою жнь... Все им сочувствуют,
восхищаются ими... Тритоном никто не восхищается, и слава богу: когда
тобой начинают восхищаться, это значит, долго на свете не проживешь.
А Тритон любит жнь. Не эту - громкую, поднебесную и степную, а тихую,
незаметную, земноводную жнь... И когда в нем все высыхает, когда в нем
все вымерзает, так, что, кажется, ничего больше нет, в нем остается, живет
твердое убеждение, что любые условия - это прежде всего условия жни.
КВАРТИРА СЛЕПЫША
Слепыш устроился под землей, но с комфортом. Сыровато, правда,
темновато, зато все удобства. Есть где развернуть семейную жнь.
Залетит какой-нибудь воробей, стукнет у входа, а Слепыш сну:
- Кто там?
Если волк - не откроет, если лиса - не откроет. А если воробей - почему
не открыть?
Выглянет Слепыш, насколько глаза позволяют, и сразу квартиру
показывать, будто воробей просится к нему на постой.
- Вот это у меня галерея, это - кладовые для хранения зерна, здесь
туалет - в общем, подсобные помещения. А здесь у нас детская, а здесь наша
с женой, мы ее называем свадебной.
Свадебная комната - придумают же такое! Раз в год свадьба, а комната -
круглый год! Да, живут слепыши, устраиваются. И наверх не лезут, не то,
что мы, воробьи.
- Мы наверх не лезем, нам и тут, вну, хорошо...
- Да, вам хорошо, - позавидует воробей. - Мы у себя наверху что видим?
Это вы видите, слепыши.
И полетит воробей к себе вверх. А что делать? Такая уж наша участь
воробьиная: и ничего там не видим, и никакой от этого радости, а все равно
лезем вверх.
КЕНЕНИЯ УДИВИТЕЛЬНАЯ ИЗ ПЛЕМЕНИ АРАХНИД
Кенения Удивительная и сама удивляется, что живет. При выходе на сушу,
когда все меняли жабры на легкие, Кенения совершила неудачный обмен: и
жабры у нее отобрали, и без легких оставили. Возникает вопрос: как же
жить? Невестно как, но Кенения приспособилась. Она дышит кожей, хотя
это, конечно, уже не то. Ни глубоко вздохнуть, ни с облегчением выдохнуть.
Затем, когда стали распределять места на земле, Кенению почему-то
загнали под землю. Разве можно жить под землей? Вероятно, нельзя, но
Кенения приспособилась. Она живет под землей и редко выходит на свет, и
вообще она плохо относится к свету. Может быть, потому, что когда
раздавали зрение, Кенению тоже обошли, и она осталась слепой. Конечно,
приспособилась, но с тех пор она не выносит света.
И опять возникает вопрос: как же так? С одной стороны, не видеть света,
а с другой - его ненавидеть... Разве это возможно?
Конечно, нет.
Невозможно.
Но Кенения приспособилась.
МИР БЕСПОЗВОНОЧНЫХ
Мир беспозвоночных - это, в сущности, не мир, а война, жестокая война и
с позвоночными, и с беспозвоночными.
Гидра живет в этом мире, в этой постоянной войне, и ее буквально рвут
на куски, но это ей не во вред, а скорее даже на пользу.
Потому что каждого куска образуется новая гидра, и, таким образом,
армия гидр не редеет, а умножается.
Вероятно, здесь все дело в позиции. Нормальная позиция живого существа
- стоять лицом к радостям жни, а спиной - ко всем неприятностям. Гидра
же занимает противоположную позицию, ибо мир для нее не мир, а война, и
все неприятности идут ей на пользу.
Гидру даже можно вывернуть нананку, а она все равно будет жить. И
нанка станет ее лицом, а лицо - нанкой.
Вы так не пробовали? Это весьма эффективный стратегический прием: в
трудную минуту вывернуться нананку. Тут уже не страшно встретиться лицом
к лицу с опасностью, потому что вы встретитесь с ней не лицом. И когда вам
случится ударить лицом в грязь, вы ударите в нее не лицом. И даже пусть
вам плюют в лицо, в этом нет ничего оскорбительного, потому что плюнут-то
вам не в лицо...
В этом суть стратегии: чтоб сохранить лицо, нужно вовремя вывернуться
нананку.
НЕ ТАК ПРОСТО БЫТЬ ПРИЛИПАЛОЙ
Да, не так просто быть Прилипалой. Прилепиться-то просто, но только
вопрос: к кому? Прилепишься к кому-нибудь, а его заглотнут. И все, песенка
спета... Нет, тут надо выбирать кого покрупней. Акулу, напр..
Прилипала выбирает Акулу.
Конечно, Акула тоже не идеал, Прилипала за многое ее осуждает. Ему,
прямо сказать, не по душе ее поведение. Но Акулу не заглотнут, и этим она
нравится Прилипале.
Впрочем, тоже до поры до времени.
Вот поймают Акулу, потащат на корабль, тогда Прилипала мигом отлепится.
А прилепится к кому? К кораблю.
Нет, не то чтобы Прилипала его одобрял, Прилипала, прямо сказать, его
осуждает. И он первый отлепится, если корабль, допустим, пойдет ко дну.
Когда корабль идет ко дну, самое главное - поскорей отлепиться.
Трудная жнь у Прилипалы. У всех рыб жнь трудная, но у него она к
тому же и хлопотная: только и гляди, кто кого потопит, кто кого заглотнет.
В этом деле главное - не ошибиться. В этом деле ошибаются один раз.
Другие ошибаются один раз.
Но Прилипала - не ошибается.
ДВА МЕТОДА СКОЛЬЗИТЬ ПО ПОВЕРХНОСТИ
Водомерка совсем не умеет плавать, хотя живет постоянно в воде.
Собственно, живет она не в воде, а на воде, на самой ее поверхности. И
скользит по этой поверхности, меряя воду не вглубь, а вширь, и умудряясь
не замочить ног и не замутить водной глади. Потому что если замочишь ноги
- беда, и если замутишь воду - беда, и если чуть-чуть углубишься - тоже
беда. А чтоб не было беды, лучше всего скользить по поверхности.
Впрочем, и по поверхности можно скользить по-разному: ведь
поверхность-то имеет две стороны.
Водяной Жук бегает по водной поверхности сну, как муха по потолку.
Это очень удобно: и пол под ногами, и одновременно крыша над головой. И
дождь не намочит, - конечно, если воды не высовываться...
Скользить, чтоб не высовываться, и скользить, чтоб не углубляться, -
вот два метода, которые помогают держаться на поверхности. Это знают не
только водомерки и водяные жуки.
ЗОЛОТОПОЛОСЫЙ АФИОСЕМИОН
(Семейство Карпозубых)
Золотополосый Афиосемион, которого для краткости можно называть
Семеном, живет в болоте, в котором грязи хоть отбавляй, а сырости, надо
прямо сказать, не хватает. Жил бы Семен в Европе или, допустим, в Америке,
ему бы вода, как говорится, падала с неба. А в Африке жди, когда она тебе
упадет. Пока с неба упадет, в своем болоте вся пересохнет.
Те рыбы, которые имеют для своих детей океан, редко думают о том, что
их детей вырастет. У Семена нет океана. И никогда не будет у него
океана. И к этому он готовит своих детей.
Он высушивает свою икру, хорошенько высушивает, чтобы эта икра, когда
она станет взрослой, не боялась самой суровой засухи. Он закаляет свою
икру на жаре, потому что понимает: его детям мало что с неба упадет.
Очень важно приучить детей, что им не упадет с неба, что нужно пройти
через трудности, если хочешь вырасти не каким-нибудь Лиогнатом (которого
для краткости можно назвать Игнатом), не каким-нибудь Барбоурисом
(которого для краткости можно назвать Борисом), а настоящим, сильным,
закаленным в сухих песках Золотополосым Афиосемионом. Которого для
краткости можно назвать Семеном.
ПУТЬ ЗАЙЦА
Зайчонок-Беляк не знает ни крова, ни родительской ласки. Едва он
откроет глаза, родители врассыпную. Бывают дети, от которых родителям
хочется врассыпную, но здесь дело не в детях. Конечно, можно друг за друга
держаться, когда имеешь крепкие копыта или рога, но когда нет ничего,
кроме длинных ушей, за что ж тут держаться?
И родители, наскоро покормив малыша, припускают в разные стороны,
предоставляя Зайчонку самому подниматься на ноги и выбирать жненный
путь.
Пройдет Зайчонок немного, а там, глядишь, какая-нибудь Зайчиха,
сбежавшая от собственных детей:
- Ой ты мой бедненький, иди, я тебя покормлю! Где-то и мой вот так же
бродит...
И вторая Зайчиха покормит, и пятая, и десятая, так что, пока Зайчонок в
возраст войдет, порядочно родителей переменит!
Все чужие - и все свои.
У тех, понятно, у кого зубы да когти, - все чужие. У тех, у кого рога и
копыта, - все свои.
Ну, а у тех, у кого нет ни того, ни другого, - все чужие и все свои. И
потому у них главный закон - врассыпную.
ОДИН ИЗ МОРСКИХ ЕЖЕЙ
Сказать о том, что этот морской еж ходит на зубах, значит испугать всех
рядовых пешеходов. Добавить, что он ходит на иглах, значит еще больше
испугать пешеходов да вдобавок сильно озадачить портных. Чтобы ходить на
иглах и на зубах, нужно быть очень уж страшным чудовищем.
Но этот еж не чудовище. Просто он ходит на зубах. Другие не ходят на
зубах, но зубы у них тоже не сидят без работы. А он ходит на зубах. Гуляет
на зубах. Для него прогулка на зубах - лучший вид отдыха.
Нельзя сказать, чтобы этот еж только гулял на зубах, если только гулять
на зубах, то, как говорится, быстро протянешь зубы. Нет, он сначала
погуляет, а потом поест. А после еды снова погуляет (это особенно полезно
- прогулка после еды). Причем он ест все подряд, не перебирая. Он
совершенно всеядный еж.
Правда, всеядность его больше в том заключается, что его самого все
едят. Несмотря на то, что он гуляет на зубах, распугивая пешеходов, и что
он ест все подряд, - его едят все подряд.
Так он сочетает всеядность со съедобностью. Но называют его все-таки
Съедобный Морской Еж. Не Всеядный, а Съедобный Морской Еж.
Потому что ценят его не за всеядность, а за съедобность.
1972
СМИРЕННЫЙ РЯБЧИК
Дикушу называют "смиренным рябчиком". Похоже, что это так.
Сидит Дикуша на дереве, смиренно сидит, как обычный рябчик сидеть не
станет. Потому что попробуй так посидеть: глазом не успеешь моргнуть, как
кто-нибудь накинет петлю на шею.
Так ловят Дикушу. Ему просто накидывают петлю на шею и снимают с
дерева, как созревший плод.
- Простоват наш Дикуша, - говорят о нем знакомые рябчики. -
Поглядите-ка: сам сует голову в петлю! Может, он думает, что ему подносят
лавровый венок? Может, он ждет, что на него водрузят корону?
Но разве это не естественно - сунуть голову в петлю, поинтересоваться,
что там, по другую сторону петли? Никто не знает, что там, по другую
сторону. А хочется знать.
Дикуше хочется знать.
А кому не хочется?
ГРАДОНАЧАЛЬНИК ОСЬМИНОГ
Градоначальник Осьминог живет в большом городе, построенном камней.
Из этих камней он сложил себе дом, самый лучший во всем городе. Этот дом
находится в самом красивом месте, и внутри его самая вкусная морская вода.
И дома этого открывается самый приятный вид (у Осьминога самые большие
в мире глаза, поэтому вид для него много значит).
А когда Осьминог идет в город, он снимает со своего дома самую большую
в городе крышу и несет ее перед собой.
- Эгей, посторонись! Расступись! - кричит Осьминог, выставляя, как щит,
свою плоскую крышу.
Потому что он градоначальник, а что положено делать начальнику?
Прежде всего - отгородиться от подчиненных.
КАЛАБАРИЯ
В случае опасности змея Калабария выставляет вместо головы хвост.
Голову она прячет подальше, а хвост поднимает вверх и поводит им
стороны в сторону и даже как будто пытается укусить.
Конечно, хвост уступает голове, нет у него ее сообразительности, но он
будет вполне на месте, если его повыше поднять. И к тому же он совершенно
не видит опасности.
Очень важно в опасный момент не видеть опасности. Не слышать опасности.
Не размышлять об опасности. Короче говоря, вместо головы выставить хвост.
Высоко, как можно выше выставить хвост - это помогает сохранить голову.
ЖИРАФА
Жирафа выше всех на десять голов, а язык у нее - целых полметра. Вот бы
поговорить таким языком!
Но никто не умеет так молчать, как Жирафа.
Даже маленькие воробьи - и те помаленьку чирикают, даже кузнечики - и
те что-то стрекочут.
А Жирафа молчит. Может, потому, что она выше всех на десять голов?
Может, она боится уронить свое достоинство? (Шутка ли - с такой высоты!)
Трудно сказать, почему Жирафа молчит, почему и погибая она не крикнет о
помощи. Даже львы кричат о помощи, даже тигры кричат о помощи, все на
свете кричат о помощи, а Жирафа молчит.
Может, потому ее называют - Жирафа, что означает - милая? Часто милыми
называют тех, кто молчит, кто, даже имея очень длинный язык, хорошо умеет
держать его за зубами.
СТАРОСТЬ МОЛЛЮСКОВ
Если бы молодость видела... Но она не видит, у нее для этого не хватает
глаз.
С годами панцирные моллюски смотрят на мир все новыми и новыми глазами,
пока их, глаз этих, не наберется до десяти тысяч штук.
Десять тысяч глаз вроде бы многовато, но ведь сколько приходится
повидать, пока состаришься... Может быть, оттого и старишься, что много
приходится повидать, что с каждым годом смотришь на мир все новыми и
новыми глазами...
РАЗНЫЕ ВЗГЛЯДЫ
Блорукие дети, дальнозоркие старики... Вообще-то явление
закономерное.
Ребенок приближает мир, чтоб получше его рассмотреть, а старик
отодвигает: чего там смотреть, все и так ясно!
СЛАБЫЕ МИРА СЕГО
Колибри старается подражать насекомым, хотя принадлежат они к разным
классам и между этими классами постоянная борьба, в которой постоянно
побеждают птицы и терпят поражение насекомые.
Почему же Колибри, птица, старается подражать тем, кто терпит
поражение, а не тем, которые одерживают победу?
Колибри, как пчела, питается нектаром цветов, и полет Колибри
напоминает полет насекомого. А сердце Колибри бьется со скоростью шестисот
ударов в минуту - как будто кто-то ее преследует, как преследуют только
насекомых. И даже змеи, которые видят в темноте теплокровных, Колибри не
видят, потому что у нее, как у насекомых, по ночам холодеет кровь.
Почему же Колибри подражает тем, кого преследуют, а не тем, кто
преследует, что чаще случается в мире?
Потому что Колибри, птица, не чувствует никакого превосходства над
насекомыми, по своему росту и общественному положению Колибри ближе к
насекомым, и в насекомых она видит своих братьев - пусть не по классу и не
по происхождению, а всего лишь навсего по несчастью.
НА ПУТИ К ОКЕАНУ
Маленькая рыбка Анабас живет далеко от морей, она живет - даже стыдно
сказать - в болоте. Конечно, мало приятного, и рыбка Анабас все мечтает
перебраться в какие-нибудь другие места.
В Тихий океан. Или хотя бы в Атлантический. Ого, рыбка Анабас знает,
куда ей лучше переселиться. Она твердо решила: придет время, и она
непременно переселится в океан.
И время приходит, болото ее начинает высыхать, и теперь вообще никуда
не поплывешь - до того сухо становится у нее в болоте.
Приходится ползти: прямо по суше, но это ничего, это не страшно, если
ползешь в океан! Рыбка Анабас перебирает плавниками, как заправский
пешеход, и свободно обходится без воды, как верблюд в пустыне. Целую
неделю она обходится без воды...
А там попадется болото, в котором можно будет устроить привал... Что за
чудесная вещь - привал в болоте! И прохладно, и не слишком глубоко.
Освежайся, набирайся сил, чтобы ползти в океан. Ведь, наверно, можно
приползти в океан, если так ползти - от болота к болоту?
КАРАСЬ - НЕ ИДЕАЛИСТ
Карась, которого некоторые считают идеалистом, на самом деле далеко не
идеалист. Он понимает, что щука - это щука, но что же прикажете -
помирать? Конечно, лучше, чтобы без щук, чтоб во всей реке не было ни
одной щуки. Но ведь могли бы быть одни щуки, и что тогда?
Допустим, все рыбы были бы щуками. И пескарь был бы щукой, и окунь, и
плотва... Куда бы тогда Карасю податься?
Да и не в одних щуках дело. Бывает, как занесет в какой-нибудь горячий
источник, где температура почти пятьдесят градусов, кто такое выдержит?
Конечно, выдержать невозможно, но что же прикажете - помирать?
Карась не собирается помирать. Он понимает, что горячая вода все же
лучше, чем совсем без воды, и грязная тоже лучше, чем совсем без воды, и
много щук лучше, чем одни только щуки.
Нет, Карась не идеалист, просто он умеет сравнивать. И хотя его считают
самой живучей рыбой, никакой он не живучий, далеко не живучий. Просто он
не собирается помирать.
СМОТРИТЕ В ОБА
У рыбы Четырехглазки два глаза, но каждый них смотрит в оба: и вн,
откуда на Четырехглазку могут напасть, и вверх, откуда на Четырехглазку
могут напасть, - и сверху и сну на Четырехглазку могут напасть, поэтому
каждый ее глаз смотрит в оба.
Глаза у нее устроены так: нижняя часть держит в поле зрения воду,
верхняя контролирует воздух. А сама Четырехглазка - между воздухом и
водой. Между воздушной и водной опасностью.
Нужно только смотреть в оба - и туда смотреть в оба, и сюда смотреть в
оба... И тогда между ними, двумя опасностями, между огромной верхней и
огромной нижней опасностью, между воздушной и водной опасностью проляжет
тонкая, тончайшая линия - безопасность.
ПЛЕЧО ДРУГА
Проперодес, морской червь, приучен к соленой воде, и он тяжело
переживает ее опреснение.
Но в компании он уже не так переживает: он видит, что я другим тяжело,
а когда червь видит, что другим тяжело, то от этого червю становится
легче.
ПТИЦА КЕКЛИК
Кеклик не любит витать, как другие птицы. Сколько ни витай в облаках, а
кормиться вернешься на землю. И пока ты там витаешь, на земле все лучшее
скормят другим.
Поэтому Кеклик старается не покидать землю. Но, как всякой птице, ему
нужна высота. А что такое соединение земли с высотой?
Это горы. Кеклику горы заменяют небо. С камешка на камешек, с уступа на
уступ...
Это он так кормится: поднимаясь все выше и выше.
Другие кормятся, опускаясь на землю с небес, а Кеклик - поднимаясь все
выше и выше.
Большое искусство - кормиться, не опускаясь до этого, а, наоборот,
поднимаясь. Чем выше поднимешься, тем больше съешь. Еще выше поднимешься -
еще больше съешь.
Так и живешь, поднимаясь с уступа на уступ, от подножного завтрака
возвышая себя до обеда.
ПЛОВЕЦ В ПУСТЫНЕ
Песок струится под ветром, вздымая волны барханов, он покрывается
зыбью, зыбучей, словно вода. И уходит за горонт, не скованный берегами,
с тихим шуршанием - сухим плеском... Тот, кто в этом шуршании не слышит
плеска воды, никогда не полюбит пустыню так, как любит ее игуана Ума.
Там, где того, кто не любит, подстерегает опасность, того, кто любит,
ожидает спасение. Игуана Ума в случае опасности ныряет в песок, как можно
нырять только в воду, и плывет под песком, как плывут под водой те, для
кого вода - родная стихия.
Когда стихия родная, она ведет себя, как родная, - будь то вода, воздух
или песок. А когда стихия чужая, она тебя иссушит в воде, утопит в самой
безводной пустыне.
Такова природа вещей. Такова природа. Либо она родная стихия, либо
стихийное бедствие.
СКОРОСТЬ КАЛЬМАРА
Кальмар пятится со скоростью пятьдесят километров в час, развивая не
переднюю, а заднюю скорость.
Можно, конечно, упрекнуть Кальмара в том, что он движется назад. В то
время как все движутся вперед, он уступает позицию за позицией...
Если бы не скорость Кальмара.
Когда развиваешь такую скорость, мир замирает, восхищенный твоим
движением, и его не интересует, куда ты движешься: вперед или назад.
ДЯТЕЛОК
Карликовый Дятелок умеет поднять такой стук, какой не поднимет даже
очень большой дятел. И о нем говорят:
- Вот это дятел! Умеет поднять стук...
Хотя вообще-то он даже не дятел, а Дятелок, ростом меньше воробушка. Но
если нужно поднять стук, тут уж прямо к нему обращайтесь.
Дятелок умеет. Он не станет долбить какой-нибудь дуб - долбить дуб, как
говорится, себе дороже. Дятелок выбирает бамбуковый стебель, сверху
крепкий, а внутри пустой, и стучит по нему, как по барабану. Лучше всего
стучать по барабану, если хочешь поднять настоящий стук.
Другие дятлы считают, что он долбит пустоту, другим дятлам подавай
сплошную породу. И они долбят сплошную породу - разнодеревщики,
древопроходцы. А кто о них слышит?
Нет уж, если хочешь, чтоб тебя слышали, нужно долбить пустоту, стучать
в барабан - вот тогда будет далеко слышно. Даже если ты маленький, не
больше воробушка, тебя будет далеко слышно.
И о тебе скажут:
- Вот это дятел! Умеет поднять стук...
АКСОЛОТЛЬ
У саламандры Амблистомы сынок Аксолотль еще совсем дитя, а уже
размножается.
- Перестань размножаться! - делает ему замечание Амблистома. - Разве ты
не понимаешь, что хорошие дети так себя не ведут?
Аксолотль ничего не понимает, но думает, что он все понимает. Он
думает, что он уже взрослый. А какой он взрослый? Он еще ни на шаг от
воды, даже по земле не научился ходить. А ведь для того, чтоб стать
взрослым, нужно сначала стать на ноги.
- Может, вырастет - поумнеет, - утешает себя его бедная мать.
Но Аксолотль не растет и не становится на ноги. Чтобы ему стать на
ноги, нужно, чтобы в пруду высохла вода или проошло еще какое-то
бедствие...
Неблагоприятные условия действуют на Аксолотля благоприятно, и он
перестает быть легкомысленным Аксолотлем - теперь он саламандра
Амблистома, этому научила его нелегкая жнь. И он говорит своему сыну
Аксолотлю, для которого, кажется, созданы все условия:
- Аксолотль, перестань размножаться! - и утешает себя: - Может,
вырастет, поумнеет.
И создает ему все условия, в которых никогда не поумнеет и не вырастет
Аксолотль. Потому что такой уж он, Аксолотль: только неблагоприятное для
него благоприятно.
ЧТОБЫ БЫТЬ КРАСИВОЙ ЛЯГУШКОЙ...
Лягушка, которую обычно называют Стеклянной, хотя она совсем не
стеклянная, право же не стеклянная, старается делать все, чтобы быть
красивой лягушкой. Если не заботиться о том, чтобы быть красивой, можно
так себя раскормить! А ведь толстые лягушки обычно самые некрасивые.
У Стеклянной лягушки прозрачный живот, это очень важное преимущество.
Проглотила букашку, вторую, третью - стоп! Посмотри на живот, посчитай.
Если не считать, можно так себя раскормить, что ни в какое болото не
поместишься. Почему свиньи такие толстые? Почему бегемоты такие толстые?
Потому, что они не считают. Потому, что у них непрозрачные животы.
БОЛЬШОЙ ВОДОЛЮБ
Жук Большой Водолюб всеми прнан большим водолюбом.
- Все мы вышли воды, - говорит Большой Водолюб, припоминая те
времена, когда все мы вышли моря на сушу. - И пусть мы ушли далеко,
пусть мы поднялись высоко, но мы не должны забывать о воде, которая дала
нам ноги и крылья.
Жук Большой Водолюб поднялся высоко, но плавать он почти разучился.
Приходится больше летать. И пусть не говорят, что он оторвался от воды,
хотя он, конечно, от нее оторвался; но пусть не говорят, что он оторвался
от воды, потому что он вышел воды и не стесняется в этом прнаться. Он
всюду скажет, что он вышел воды, что это вода дала ему крылья и что как
бы высоко он ни взлетел... Конечно, он рад бы поплавать, но что делать -
приходится больше летать. А уж он бы поплавал, так поплавал! Не забывайте,
что он вышел воды!
Ох этот жук, этот Большой Водолюб! Недаром он слывет Большим Водолюбом!
МЫШОВКА
Мышовка в любые руки пойдет, только протяни руки. Она совсем ручная,
хотя никто ее не приручал, она просто по природе своей ручная.
Потому, что Мышовка маленькая, а маленькому лучше быть ручным, иметь
руки, которые и накормят, в защитят, и согреют в своих ладонях.
Мышовка ручная, потому что воля ей совсем не нужна, Мышовке не воля
нужна, а неволя.
Прекрасная вещь - неволя! На воле, правда, больше простора, но для
Мышовки воля чересчур велика, ей нужна маленькая, спокойная неволя,
благоустроенная неволя, потому что воля никогда не бывает благоустроенной.
ПОЧЕМУ ЛИНЯ НАЗЫВАЮТ ЛИНЕМ
Если Линя вытащить воды, он линяет, как плохо выкрашенная рубашка.
Он ведь и не рассчитан на то, чтоб его вытаскивали воды. Поэтому он
линяет, меняет окраску, пытается приспособиться к новой среде, стать таким
же, как воздух: не только бесцветным, но и прозрачным.
Однако это ему не удается. А кому удается? Никому, хотя многие пытаются
приспособиться к воздуху. Бесцветных много, прозрачных - нет.
ЧЕСТНАЯ РЫБА ГЕТЕРОСТИХУС
Рыба Гетеростихус, конечно, считается с обстановкой, она даже меняет
свой цвет, но это никто не назовет лицемерием.
Те, которые меняют свой цвет в зависимости от обстановки, внутри
совсем не такие, какими снаружи выглядят. Когда Хамелеон надевает траур,
то это, поверьте, лишь для отвода глаз, потому что ведь не наденешь яркий
костюм, когда все вокруг в трауре.
Но если рыба Гетеростихус наденет траур, можно верить: у нее
по-настоящему черно на душе. А если она надевает какие-нибудь веселенькие
цвета, не сомневайтесь: у нее на душе весело.
Для рыбы Гетеростихус обстановка - не внешняя сторона, она не старается
ей подражать, а принимает ее целиком, всем своим существом, плотью и
кровью. И если чернеет - то насквозь. И если голубеет - то насквозь.
Потому что весь ее внутренний мир - это окружающая ее обстановка.
ТАМ, ГДЕ ТРУДНО ДЫШАТЬ
Легче всех дышится Вьюну, потому что он преспокойно дышит желудком.
Высунет голову воды, глотнет воздуха - и лежи себе, полеживай, слушай,
как он там движется по пищеводу. Желудок - верное дело, желудок не
подведет, поэтому легче дышится тем, кто во всем полагается на желудок.
- Там, где трудно дышать, нужно уметь глотать, - так формулирует Вьюн
свою жненную позицию.
СКАЛЬНЫЕ МОРСКИЕ ЕЖИ
Входя, не забывайте о выходе. Не следуйте примеру некоторых морских
ежей.
Некоторые морские ежи входят в свое жилище, забывая, что им придется
него выходить. И они живут, ни в чем себе не отказывая, тем более, что все
это им само плывет в рот.
В такой ситуации, конечно, толстеешь. До того растолстеешь, что потом
не пролезешь в дверь. И когда приходит пора выходить, морские ежи начинают
сетовать и роптать на судьбу, которая не оставила им выхода. Но разве
судьба не оставила им выхода? Она дала им выход, когда давала вход. А они,
помня о входе, начисто забыли о выходе.
И теперь они мечутся, морские ежи:
- Где выход? Нет выхода!
И жилище их превращается в то, о чем даже грустно сказать. И неудобно
сказать, не сняв шляпы.
МАЛЕНЬКАЯ РЫБКА ЕВДОШКА
Там, где Евдошка растет медленно, она доживает до пяти лет, а там, где
быстро, - всего лишь до двух.
Такое у нее счастье. Хочется побыстрей вырасти, стать взрослой
Евдошкой, и она торопит себя: быстрей, быстрей! И пробегает всю жнь за
два года.
Конечно, она не спешит умереть, она, наоборот, спешит жить: спешит
вырасти, завести семью, вырастить детей, а там глядишь - и спешить некуда.
И пора помирать. Хотя Евдошка не спешит помирать, она, наоборот, спешит
жить...
Но получается, что это одно и то же.
ОХОТА НА СЛОНОВ
В охоте на слонов принимают участие и слоны, уже раньше пойманные, на
прежних охотах. Они помогают и охотиться, и воспитывать пойманных слонов,
и обучать их, как нужно охотиться на слонов...
Охота тем успешнее, чем больше слонов охотится на слонов.
ОХОТА НА ВОЛКА
Волка легко поймать, если окружить его пестрыми флажками, дать ему
почувствовать разницу между окружающей праздничной пестротой и его
собственным серым существованием.
Вокруг пестрота, а здесь, внутри, безысходная серость... Через это волк
не сможет переступить.
Выпрыгнуть собственной серости - ведь это куда трудней, чем даже
выпрыгнуть собственной шкуры.
МОЛЛЮСК ЦИРРОТАУМА
Может, в этом мире у кого-нибудь есть глаза? Вы знаете, что такое
глаза? Ну, которыми видят. Вокруг все черное, и вдруг на этом черном
что-то блеснет. Покажется не таким черным. И это значит, что вы видите.
Правда, может быть, сон.
А может быть, и не сон. Может быть, вы видите по-настоящему, глазами.
Что именно - Цирротаума не может вам объяснить. У него никогда не было
глаз, и он не знает, как это - видеть. Но ведь у кого-нибудь должны быть
глаза? Ведь мир велик, даже на ощупь. Не может он быть так же слеп, как
слепой Цирротаума, - такой огромный..
Слепой Цирротаума светится, оставаясь в своей темноте, он светится, не
видя своего света. Он вспыхивает пламенем, которое для него похоже на
черную ночь - на такую же черную ночь, как отсутствие пламени. На такую же
ночь, как ночь. На такую же ночь, как день. На такую же ночь, как весь
этот океан, в котором живет слепой Цирротаума.
Живет и светится. Может, у кого-нибудь есть глаза.
Он не только светится пламенем, он светится насквозь, он прозрачен.
Чтоб никому не мешать смотреть, не загораживать мир своей особой, не лезть
в глаза тем, у кого, может быть, есть глаза.
Другие готовы загородить собой целый мир, а сами не светятся. Сами они
похожи на черную ночь. А когда их много, тогда вокруг такая черная ночь...
Такая же черная ночь, как вокруг слепого Цирротаумы.
Ночь вокруг слепого Цирротаумы, и в этой ночи он светится. Никогда не
видавший света и никогда не увидящий света, он светится, светится... Может
быть, в этом мире у кого-нибудь есть глаза...
СТРАУСОВЫ ПЕРЬЯ
Страус птица, но рычать он умеет, как лев, а бегать, как самая быстрая
антилопа. И он может очень долго быть без воды. Как верблюд. Страус многое
может, чего не может никакая птиц. Но летать он не может, как птица.
Конечно, если бы он летал, ему не пришлось бы бегать, рычать, не
пришлось бы сидеть без воды, как верблюду. Он мог бы не подражать ни
верблюдам, ни антилопам, он мог бы быть самим собой...
Но быть собой для птицы - это значит летать. А Страус только берет
разбег и не может от земли оторваться.
Белоснежные перья Страуса возвышаются плюмажем, как у какого-нибудь
драгунского полковника, когда полковник, сняв головное убранство, держит
его у себя за спиной. Но даже и по сравнению с этим полковником Страус мог
бы выглядеть генералом, потому что перьев у него больше, чем у любого
полковника. Сорок маховых, шестьдесят рулевых, даже у орла меньше.
Да, по своему оперению Страус среди птиц генерал, правда, постоянно
пребывающий в отступлении, чтобы не сказать - в паническом бегстве. Много
охотников отобрать у Страуса его перья, и Страус бежит, отступает,
развивает скорость девяносто километров в час, и перья его развеваются,
как белые флаги...
Перья, что же вы, перья? Много вас у Страуса, но каждое само по себе...
Почему бы вам не сложиться в крылья? Сорок маховых, шестьдесят рулевых, а
махать и рулить - некому. Есть только кому просить о пощаде, трепеща на
ветру, как белый флаг.
Перья, что же вы, перья?
Флаги белые над землей.
Для того чтоб летать, перьям нужно сложиться в крылья.
СКОРПИОНЫ В АТОМНОМ ВЕКЕ
Что такое для Скорпиона радиация? Ничего, ровным счетом. Дайте ему
дозу, в двести раз большую, чем способен вынести человек, и он даже не
поморщится. Привычка.
Рассказывать - долгая история, а Скорпион мог бы и рассказать. Она и
вправду очень долгая - история Скорпиона.
Началась она сто пятьдесят миллионов лет назад, в разгар мезозоя.
Мезозой означает эру Средней Жни, и жнь тогда была средняя. В среднем
- средняя: для одних хорошая, для других - плохая.
Это было время ящеров, динозавров. Время первых млекопитающих, первых
птиц. Одни хотят жить по-новому, другие хотят жить по-старому, а чего
хочет он, Скорпион? Для чего он, собственно, появился?
Потом была вся эта история: юрский период, меловой... Кончилась
мезозойская эра, началась кайнозойская. Эра Новой Жни, а чего в ней для
Скорпиона нового? Ну, вымерли ящеры. Ну, птицы стали выше летать. Ну,
чего-то там достигли млекопитающие.
Успехи успехами, но в общем были трудные времена. Для Скорпиона не то
чтобы трудные, но и не слишком легкие, чего там скрывать. Землетрясения,
пожары, ледники, всемирные и другие потопы - чего только не было за
последние сто пятьдесят миллионов лет, - и все это на него, на
Скорпиона...
Поэтому что для него атомный век? Как говорится, не такое пережили.
И радиацию переживем. И цивилацию.
Привычка.
КАКОМИЦЛИ
Енот Какомицли живет в развалинах и с тоской вспоминает те дни, когда
здесь еще не было никаких развалин, а были сплошные девственные леса...
Время, что делает время! Сначала оно возводит строения, потом превращает
их в развалины, в которых живут только воспоминания да еще он, енот
Какомицли.
Другие еноты живут в лесах, а когда лес вырубят, переходят в другой,
вместо того, чтоб остаться на вырубке и вспоминать то время, когда здесь
был настоящий лес... Мало кто помнит в Америке енота Панду. Он в свое
время эмигрировал в Азию и неплохо там устроился, скрывая, что он енот,
потому что еноты в Азии не водятся. Он выдавал себя за медведя и даже
внешне ображал медведя, так что его даже стали относить к семейству
медведей. Позор!
- Ты не о семействе думай, а о семье! - ворчит жена. - Погляди, как мы
живем: стыдно сказать - в развалинах!
Какомицли не стыдно. Вы думаете, тем, которые живут в замках, что-то
видно с их высоты? По-настоящему видно только развалин.
Для жены Какомицли это - слабое утешение.
- Нормальные еноты заботятся о семье. И лишь такие, как ты,
ненормальные, думают о целом семействе.
Хорошо, пусть ненормальные, соглашается Какомицли, наше спасение в том,
что у нас есть еще ненормальные, которые заботятся не о семье, а о целом
семействе. О семействе енотов. О семействе медведей. О семействе людей.
Потому что если хочешь сохранить собственную семью, нужно как минимум
сохранить семейство.
СУДЬБА ХАМЕЛЕОНА
Хамелеон не любит выделяться, хотя для этого у него все возможности. Он
мог бы стать зеленым на желтом фоне, это было бы очень красиво, или,
например, желтым на зеленом. Но он предпочитает быть незаметным: зеленым
на зеленом или желтым на желтом, пусть это не очень красиво, но главное -
не выделяться! - так считает Хамелеон.
Если бы кто-нибудь знал, как ему надоело приспосабливаться! Фон
постоянно меняется, за ним только поспевай. Приноровишься к зеленому,
войдешь во вкус, освоишь все тона и оттенки, - чего, кажется, больше:
цвети, зеленей, пускай корни, как зеленая травка, - так нет же, зеленое
сменяется желтым. И снова в него врастай, осваивай, входи во вкус, потому
что без вкуса такое дело не делается. Ведь в каждый цвет нужно душу
вложить - когда зеленую, а когда желтую душу. Причем, душу тоже нужно
уметь вкладывать: плохо, когда недоложишь, но плохо, и когда переложишь...
И только перед смертью, в самом конце, Хамелеон выражает свой протест
общему фону. И тогда на этом фоне появляется что-то ярко-пурпурное,
заявляющее о себе на весь мир, опровергающее любой фон, который делал
незаметным Хамелеона. Теперь он заметен, теперь его хорошо видно всем.
Идите, смотрите - вот как умирают хамелеоны!
ГИАЦИНТОВЫЕ ОСТРОВА
Молодые кайманы плывут на гиацинтовых островах, на островах цветов,
нигде не пустивших корни. От земли своих предков по течениям рек они
расплываются по материку и выходят в открытое море. Крокодилы редко
выходят в море - разве что в молодости, на гиацинтовых островах.
Молодые кайманы уплывают на гиацинтовых островах.
Когда плывешь на гиацинтовых островах, все вокруг цветет и благоухает,
и кажется, что плывешь на облаке среди голубых небес, среди глубин, в
которых нельзя утонуть, а можно возноситься все выше и выше. И все, что
держало тебя и привязывало к берегу, теперь уходит назад вместе со всеми
этими берегами, и все заботы твои, и все печали твои уплывают назад, а
остается только небо в реке и гиацинтовое облако...
Острова и цветы привыкли знать свое место. И кайманы привыкли знать
свое место - на этом или на том берегу. Но среди цветов попадаются чудаки,
и среди островов попадаются чудаки, и среди кайманов попадаются чудаки - и
тогда на странствующих островах среди странствующих цветов плывут
невестно куда странствующие кайманы.
Когда облака пускают корни, приходит конец облакам. И приходит конец
мечте, когда она пускает корни в действительности... Но плывут и плывут
молодые кайманы на гиацинтовых островах, на гиацинтовых облаках по своему
отраженному небу.
Где-то ждет их причал, будущий берег, не отраженная, а истинная земля.
Чтобы растянуться во всю длину, почувствовать себя прочней и уверенней,
чтобы греться на солнышке, провожая взглядом гиацинтовые острова.
Они все дальше, гиацинтовые острова, они уплывают, гиацинтовые
острова...
Потому что они цветов, нигде не пустивших корни.
ПЕСНЯ ЖАВОРОНКА
Чем дальше Жаворонок уходит в небо, тем милее ему земля и тем звонче о
ней его песня.
Он кругами поднимается вверх, все выше и выше, и уже видит землю лишь в
контурах, в общих чертах. И в этих чертах - все самое для него дорогое. И
Жаворонок поет, в песня его все звонче.
Потому что он удаляется от земли.
Поет Жаворонок. И от этой песни, в которой земля таи хороша, его
начинает тянуть обратно на землю. Чем больше поешь о земле, тем сильнее
тебя тянет на землю...
Пора возвращаться. И Жаворонок возвращается.
Он все ближе и ближе к земле, он уже видит ее не в общих чертах, а в
подробностях... И песня его все тише. Наконец она совсем обрывается, хотя
он еще не долетел до земли.
Молча он садится на землю. Молча смотрит по сторонам. Все те же травы,
все те же комья земли, все тот же его родной дом, и все то же родное его
семейство... Все такое знакомое, такое привычное...
Жаворонка опять тянет в небо.
И он поднимается - все выше и выше.
И песня его все звонче, прекрасная песня, в которой земля так хороша,
что невозможно от нее улететь, хочется вернуться на землю.
ЛЕГЕНДЫ СЕВЕРА
Иногда белые льдины, мерцающие в полярной ночи, заостряют свои вершины
и начинают выть - тоскливо и безысходно, и тогда ночь цепенеет, и
вжимаются в землю снега, и замирают ветры, чтоб не выдать себя движением
или звуком. Воют белые льдины, белые тени полярных ночей, окоченевшие души
ледовитого севера.
Белые льдины... Или белые волки?..
Они снимаются с насиженных мест и стаей бредут по равнине, и жнь на
их пути замирает, а то и вовсе умирает, если вовремя не успела замереть.
Бредут по снегу белые льдины, временами заостряясь кверху и пронывая
безмолвие ночи тоской, - им, должно быть, холодно и неуютно на севере.
Неужели и они способны чувствовать холод и неуют? Ведь на то они и льдины,
чтоб рождаться и жить на севере, чтобы крепчать на морозе, когда крепчает
мороз. И замирать, подняв кверху вершины, под оглушительный вой ветра, -
так, что невозможно понять, кто там воет, а кто замирает... На то они
льдины... А может быть, все-таки волки?
Они похожи на легенды древних тысячелетий, на бродячие легенды, в
которых давным-давно умерла жнь... Может быть, они бродят в поисках
утраченной жни? Может быть, потому так свирепо отнимают ее у других?..
Как будто, отнимая жнь у других, можно обрести собственную.
Белые льдины... Нет, все-таки белые волки...
Белые волки бродят по белому северу, и пронзают тоскливым воем полярную
ночь, и затихают, один за другим уходя в легенды... Еще недавно их было
много, а сейчас не встретишь ни одного. Еще недавно они отнимали жнь у
других, а сегодня у них отнимают жнь... Как будто, отнимая чужую жнь,
можно что-то прибавить к собственной...
Белые волки уходят в легенду, в белую легенду полярных ночей. Так ушли
в легенду туры, так уплыли в нее морские коровы, так улетели в нее
странствующие голуби, которые последние шестьдесят лет странствуют только
в легендах...
Легенды, тени прошлого, бродят по земле, пытаясь вернуть утраченную
жнь. Неужели настанет час, когда по земле будут бродить только легенды?
Легенды о белых волках. О серых, красных и рыжих волках. О рыжих и
черно-бурых лисицах. И о медведях бурых... Сколько будет бродить по земле
легенд!
Тогда никто не поверит в белых волков. И, увидев белые тени, бредущие в
полярной ночи, и услышав тоскливый вой в полярной ночи, их увидевший и
услышавший скажет:
- Это льдины бродят на севере. Это льдины воют на севере. Потому что
белые волки - это легенда. И белые медведи - это легенда. И белые чайки -
это легенда. Не легенда только белые льды...
1972
ПУТЬ НА СЕВЕР
Белый медведь шел на с..
Он шел на север так: несколько шагов на север, потом столько же шагов
на юг и опять столько же шагов на с Очень сложный, неровный путь...
В прежние времена он шел на север не так. Он шел прямо, никуда не
сворачивая, потому что путь ему не преграждали железные прутья. А теперь,
когда со всех сторон железные прутья, приходится все время сворачивать:
несколько шагов на север, несколько шагов на юг... Приходится идти на юг,
чтобы иметь возможность пойти на с
Сколько он помнит себя, он всегда шел на север, потому что такова была
его цель, данная ему от рождения. А когда имеешь большую цель, тут уже
ничто не может остановить, никакие железные прутья.
Со стороны может показаться, что ты топчешься на месте. Но так может
показаться только тем, для кого безразлично, куда идти, кто ходит по земле
без всякой цели. И они не поймут, что путь на юг может тоже вести на
север, - если ты, конечно, стремишься на с.. Путь на север - длинный
путь, и он не помещается в тесной клетке. Его можно только смотать в
клубок, чтобы потом разматывать, разматывать: север-юг, север-юг... до
конца жни разматывать: юг-север, юг-с..
Потому что когда имеешь такую дальнюю цель, к ней необходимо двигаться,
постоянно двигаться, какие бы преграды ни встали у тебя на пути. Ведь
истинное твое существо не здесь, а там, у этой цели, и, двигаясь к ней, ты
движешься к себе и находишь себя - не такого, каким отправился в путь, а
совсем другого и небывалого.
Север-юг, север-юг... Путь к себе - это очень далекий путь, и он не
станет короче оттого, что его втиснули в клетку...
БЕСКРЫЛАЯ ГАГАРКА
Улетела Бескрылая Гагарка, улетела и не вернулась назад. Натянула
черный фрак на белоснежную жилетку и улетела, улетела навсегда. Улетела
Бескрылая Гагарка.
Здесь, на севере, она заменяла пингвина, потому что пингвины на севере
не живут. Хотя здесь такие же льды и холода, как на юге, но пингвины здесь
не живут. Здесь их заменяла Бескрылая Гагарка.
Это было давно, еще в прошлом столетии. Тогда видели люди последнюю
Гагарку, а потом и она улетела. Улетела и не вернулась назад.
Говорят, ее убили охотники, как и всех других бескрылых гагарок. Но это
неправда, этого не может быть: ведь она здесь, на севере, заменяла
пингвина. Она ходила вперевалочку - в черном фраке и белой жилеточке, как
настоящий представитель пингвина, полномочный представитель. За что же ее
убивать? Разве можно убивать полномочного представителя?
Она жила в холодных, не пригодных для жни местах, во всяком случае,
мало пригодных. Даже пингвин предпочитал жить на юге, а на север послал
ее. Среди холода, стужи и льдов она представляла здесь его интересы. Не
свои, а его интересы. За что же было ее убивать?
Нет, конечно, это одни разговоры.
Просто она улетела, - может быть, даже на юг, чтобы посоветоваться с
пингвином и возобновить свои полномочия. Может, когда охотники начали там
стрелять, она улетела, чтобы вернуться в мирное время. А когда наступит
мирное время, она вернется и будет по-прежнему ходить вперевалочку,
представляя интересы пингвина...
Она прилетит, конечно же, она прилетит, пусть только наступит мирное
время! А оно наступит. Сколько б ни стреляли охотники, как бы ни
охотничали они на земле, мирное время наступит... И наступит оно тогда,
когда прилетит назад Бескрылая Гагарка.
ДИТЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Стриж Печной Иглохвост - дитя цивилации, но его предки были детьми
природы. Они жили в лесу и гнездились прямо в стволах деревьев...
- Это просто чудесно, кхе, кхе, гнездиться в лесу, - умиляется стриж
Печной Иглохвост, - свежий воздух, кхе, кхе, который можно вдыхать полной
грудью. Мы разучились вдыхать полной грудью, вот в чем наша беда.
Иглохвост мечтает пожить в лесу, как его предки. Там вокруг не мертвые
камни, как в городе, а все такое же, как он сам: трепетное, живое... А
значит, и родное, потому что живому живое легче понять. И легче дышать,
когда все дышит вокруг, когда вокруг все живое...
Да, пора вернуться к природе, от которой он так далеко улетел. Можно
улетать далеко, но нельзя улетать от природы.
- Брошу я этот город, - говорит в своем кругу стриж Печной Иглохвост. -
Ну чего в самом деле? Все эти строения, башни, а дышать нечем. Буквально
нечем дышать. Если не считать дыма.
Он, как и многие, задыхается в городе, потому и мечтает поселиться в
лесу. Свить гнездо в пустом древесном стволе, как это когда-то делали его
предки. Жить среди дикого леса, среди диких птиц и зверей, среди диких
звуков и диких запахов, где каждая веточка - родной дом...
К сожалению, для Печного Иглохвоста родной дом - дымовая труба, он свил
себе гнездо в дымоходе, как истинное дитя цивилации. Конечно, не вся
цивилация в дымоходе, но он живет в дымоходе, как истинное ее дитя. И он
дышит дымом и мечтает о свежем воздухе, и все собирается, каждый год
собирается вернуться к природе, в леса...
Но отнимите у него дымоход - и он без него задохнется...
ПОСЛЕДНИЕ МОГИКАНЕ
Как стало вестно печати, на маленьком острове Ре в Бискайском
заливе мулы живут среди людей и люди проявляют о них большую заботу. Для
защиты от комаров мулам даже сшили штаны, и они щеголяли, как заправские
джентльмены, - вернее, месье, потому что остров принадлежит Франции.
И вот уже давно истреблены комары, а мулы все ходят в штанах. Меняются
в мире моды, становятся все обнаженнее, все смелей, а мулы по-прежнему
ходят в штанах - последние могикане стыдливости и целомудрия.
ВЕРТИКАЛЬ
У большинства животных мозг и сердце находятся на одном уровне, и
уровень этот, надо сказать, невысок. Да и что за высота - в горонтальном
положении!
Человек, приняв вертикальное положение, значительно повысил этот общий
уровень, но мозг у него оказался выше сердца.
Мозг человека намного выше сердца, и расстояние между ними тем больше,
чем выше поднимается человек.
1969-1972