Книго 

                                  Рассказы
     ---------------------------------------------------------------------
     Коваль Ю.И. Поздним вечером ранней весной: Рассказы, повести.
     М.: Дет. лит., 1988.
      & : Zmiy ([email protected]), 16 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------
     Для старшего дошкольного и младшего школьного возраста.

                                Алый
                                Елец
                                Козырек
                                Особое задание
                                Белая лошадь

     Приехал  на  границу молодой боец  по  фамилии Кошкин.  Был  он  парень
румяный и веселый.
     Командир спросил:
     - Как фамилия?
     - Плки-палки, фамилия-то моя Кошкин, - сказал Кошкин.
     - А  при чем здесь елки-палки?  -  спросил командир и потом добавил:  -
Отвечай ясно и толково,  и никаких елок-палок.  Вот что, Кошкин, - продолжал
командир, - собак любишь?
     - Товарищ капитан!  -  отвечал Кошкин.  - Скажу ясно и толково: я собак
люблю не очень. Они меня кусают.
     -  не любишь,  а  поедешь ты,  Кошкин,  учиться в  школу собачьих
инструкторов.
     ...Приехал  Кошкин  в  школу  собачьих инструкторов.  По-настоящему она
называется так: школа инструкторов службы собак.
     Старший инструктор сказал Кошкину:
     - Вот тебе щенок. Из этого щенка нужно сделать настоящую собаку.
     - Чтоб кусалась? - спросил Кошкин.
     Старший инструктор строго посмотрел на Кошкина и сказал:
     - Да.
     Кошкин осмотрел щенка.  Щенок  был  небольшой,  уши  его  пока  еще  не
торчали.  Они висели,  переломившись пополам.  Видно, щенок только еще начал
прислушиваться к тому, что происходит на белом свете.
     - Придумай ему имя,  - сказал старший инстру - В этом году мы всех
собак называем на букву "А" - Абрек, Акбар, Артур, Аршин и так далее. Понял?
     - Понял, - ответил Кошкин.
     Но  по  правде говоря,  он  ничего не понял.  Тогда ему объяснили,  что
пограничники каждый год называют собак с какой-то одной буквы. Поэтому стоит
сказать,  как зовут собаку,  и ты узнаешь, сколько ей лет и в каком году она
родилась.
     "Ну и ну! - подумал Кошкин. - Здорово придумано!"
     Кошкин взял щенка под мышку и  понес его в казарму.  Там он опустил его
на пол, и первым делом щенок устроил большую лужу.
     - Ну и щенок на букву "А"! - сказал Кошкин. - С тобой не соскучишься.
     Щенок,  понятное дело,  ничего на  это не ответил.  Но после того,  как
Кошкин потыкал его носом в лужу, кое-что намотал на ус.
     Вытерев нос  щенку специальной тряпкой,  Кошкин стал  думать:  "Как  же
назвать этого  лоботряса?  На  букву "А",  значит...  Арбуз?..  Не  годится.
Агурец? Нет, постой, огурец - на букву "О"..."
     - Ну и задал ты мне задачу! - сказал Кошкин щенку.
     Кошкин долго перебирал в уме все слова, какие знал на букву "А".
     Наконец он  придумал ему  имя  и  даже засмеялся от  удовольствия.  Имя
получилось такое - Алый.
     - Почему Алый? - удивлялись пограничники. - Он серый весь, даже черный.
     - Погодите,  погодите,  - отвечал Кошкин. - Вот он высунет язык - сразу
поймете, почему он Алый.
     Стал Кошкин учить Алого.  А старший инструктор учил Кошкина,  как учить
Алого. Только ничего у них не выходило.
     Бросит Кошкин палку и кричит:
     - Апорт!
     Это значит: принеси.
     А Алый лежит и не думает бегать за палкой.  Алый так рассуждает: "Стану
я  бегать за какой-то палкой!  Если б  ты мне бросил кость или хотя бы кусок
колбасы - понятно, я бы побежал. А так, елки-палки, я лучше полежу".
     Словом, Алый был лентяй.
     Старший инструктор говорил Кошкину:
     - Будьте упорней в достижении своих целей.
     И Кошкин был упорен.
     - Что ж ты лежишь, голубчик? - говорил он Алому. - Принеси палочку.
     Алый ничего не отвечал, а про себя хитро думал: "Что я, балбес, что ли?
За палочкой бегать! Ты мне кость брось".
     Но кости у Кошкина не было. Он снова кидал палку и уговаривал Алого:
     - Цветочек ты мой аленький,  лоботрясик ты мой!  Принесешь, елки-палки,
палку или нет?!
     Но Алый тогда поднимался и  бежал в  другую сторону,  а Кошкин бежал за
ним.
     - Смотри, Алый, - грозился Кошкин, - хвост отвинчу!
     Но Алый бежал все быстрее и быстрее, а Кошкин никак не мог его догнать.
Он бежал сзади и грозил Алому кулаком. Но ни разу он не ударил Алого. Кошкин
знал, что собак бить - дело последнее.
     Прошло несколько месяцев,  и Алый подрос.  Он стал кое-что понимать. Он
понимал,  например,  что Кошкин - это Кошкин, мужик хороший, который кулаком
только грозится.  Теперь уж,  когда Кошкин бросал палку, Алый так рассуждал:
"Хоть это и не кость, а просто палка, ладно уж - принесу".
     Он бежал за палкой и приносил ее Кошкину. И Кошкин радовался.
     - Алый,  -  говорил он,  - ты молодец. Вот получу  дому посылку - дам
тебе кусок колбаски: пожуешь.
     А Алый ничего не говорил,  но так думал:  "Что-то твои посылки, товарищ
Кошкин, долго идут. Пока они дойдут, можно с голодухи ноги протянуть".
     Но  все  же  протягивать ноги  Алый  не  собирался.  Всех собак кормили
хорошо, а Кошкин даже ходил на кухню клянчить кости. И будьте спокойны, Алый
эти кости обгладывал моментально.
     Вскоре Алый вырос и стал совсем хорошо слушаться Кошкина, потому что он
полюбил Кошкина. И Кошкин Алого очень полюбил.
     Когда Кошкин получал   дому  посылку,  он,  конечно,  делился,  давал
чего-нибудь и Алому пожевать.
     Алый посылок ниоткуда не  получал,  но  думал так:  "Если б  я  получил
посылку, я бы тебе, Кошкин, тоже отвалил бы чего-нибудь повкуснее".
     В  общем,  жили  они  душа  в  душу и  любили друг друга все  сильнее и
сильнее. А это, что ни говорите, редко бывает.
     Старший инструктор частенько говорил Кошкину:
     "Кошкин!  Ты  должен воспитать такую собаку,  чтоб  и  под  воду и  под
воеводу!"
     Кошкин плохо представлял себе, как Алый будет подлезать под воеводу, но
у старшего инструктора была такая пословица, и с ней приходилось считаться.
     Целыми днями,  с  утра и до вечера,  Кошкин учил Алого.  Конечно,  Алый
быстро понял, что значит "сидеть", "лежать", "к ноге" и "вперед".
     Как-то Кошкин дал ему понюхать драную тряпку. Тряпка как тряпка. Ничего
особенного.
     Но Кошкин настойчиво совал ее Алому под нос. Делать было вроде особенно
нечего,  поэтому Алый  нюхал тряпку и  нанюхался до  одурения.  Потом Кошкин
тряпку убрал, а сам куда-то ушел и вернулся только часа через два.
     - Пошли, - сказал он Алому, и они вышли во 
     Там, во дворе, стояли какие-то люди, закутанные в толстые балахоны. Они
стояли спокойно, руками не махали и только смотрели на Алого во все глаза. И
вдруг волной хлестнул запах от  одного   них -  Алый зарычал и  бросился к
этому человеку, потому что так точно пахла тряпка, какую давал ему Кошкин.
     - Ну что ж,  - сказал старший инструктор, который стоял неподалеку, - с
чутьем у Алого все в порядке, но это еще не самое главное.
     ...Однажды Кошкин посадил Алого в пограничную машину "ГАЗ-69". В машине
их  уже  ожидал старший инстру  Алый  сразу  же  хотел укусить старшего
инструктора, но Кошкин сказал ему:
     - Сидеть!
     "Я,  конечно,  могу  укусить  и  сидя,  -  подумал  Алый,  -  но  вижу,
елки-палки, что этого делать не следует".
     Машина немного потряслась на проселочной дороге и остановилась у леса.
     Кошкин и Алый выпрыгнули  кабины,  а следом -  старший инстру Он
сказал:
     - Товарищ Кошкин!  Нарушена государственная граница   Ваша задача:
задержать нарушителя!
     - Есть задержать нарушителя!  - ответил Кошкин как полагается. Потом он
погладил Алого и сказал: - Ищи!
     Кого искать,  Алый сразу не понял.  Он просто побежал по опушке леса, а
Кошкин -  за ним,  а  старший инструктор -  за Кошкиным.  Одной рукой Кошкин
держал Алого на поводке, другой - придерживал автомат.
     Алый пробежал немного вправо,  потом немного влево и  тут  почувствовал
запах -  чужой и неприятный.  Ого! Здесь прошел человек! Трава, примятая его
ногами, успела распрямиться. Но запах-то остался, и Алый рванулся вперед. Он
взял след.
     Теперь они бежали по лесу, и ветки сильно хлестали Кошкина по лицу. Так
всегда бывает, когда бежишь по лесу, не разбирая дороги.
     Тот,  кто прошел здесь несколько часов назад,  хитрил,  запутывал след,
посыпал его табаком, чтобы отбить у собаки охоту бежать за ним. Но Алый след
не бросал.
     Наконец они прибежали к  небольшому ручью,  и здесь Алый забеспокоился.
Тот человек прошел давно,  и вода,  которая имела его запах,  утекла куда-то
далеко вн.
     Теперь она пахла водорослями, камешками, проплывающим пескарем. И Алому
захотелось поймать этого  пескаря.  Но  пескарь спрятался под  камень.  Алый
тронул камень, но оттуда выскочили сразу три пескаря.
     Тут Кошкин увидел, что Алый ловит пескаря, и сказал:
     - Фу!
     Они перебрались на другой берег, и снова Алый почувствовал чужой запах.
     Скоро они выскочили на открытую поляну и увидели того, за кем гнались.
     Тот бежал, и оглядывался, и махал от страха руками, и рукава его одежды
были ужасно длинными.
     Кошкин  бросил  поводок,   и  Алый  огромными  прыжками  стал  нагонять
нарушителя.  Потом он  прыгнул последний раз,  пролетел по  воздуху,  ударил
бегущего в  спину и  сшиб его с ног.  Тот упал ничком и даже пошевелиться не
мог, потому что Алый придавил его к земле.
     Кошкин еле оттащил Алого за ошейник.
     Тогда лежащий приподнялся и сказал:
     - Ну и собачка у вас, товарищ Кошкин! Обалдеть можно!
     Человек, за которым они гнались, был не кто иной, как Володька Есаулов,
приятель Кошкина и тоже пограничник. И все это была пока учеба.
     Старший инструктор сказал:
     - Собака работала хорошо. За такую работу ставлю ей отметку четыре.
     - За что же четыре? - спросил Кошкин. - Надо бы пять.
     - За пескаря, - ответил старший инстру
     "Проклятый пескарь!" -  подумал Кошкин. Он хорошо знал, что пограничная
собака не должна отвлекаться, когда идет по следу.
     Все  сели  в  машину,  чтобы ехать назад,  а  Кошкин достал   кармана
отличный сухарик и сунул его Алому в пасть.
     И Алый, хрустя сухарем, подумал про старшего инструктора и про Володьку
Есаулова: "Вам небось после такой беготни тоже хочется погрызть сухарика, да
товарищ Кошкин не дает".
     Наконец настал день,  когда Кошкин и  собака Алый попрощались со школой
собачьих инструкторов. Они поехали служить на границу.
     Начальник заставы сказал:
     - А, елки-палки, Кошкин!
     - Так точно!  - гаркнул Кошкин, да так громко, что у начальника заставы
чуть револьвер не выстрелил.
     - Вижу,  вижу, - сказал начальник, - вижу, что ты научился отвечать как
следует.  Только попрошу так сильно не орать,  а то у меня чуть револьвер не
выстрелил.
     Потом командир спросил:
     - Как же зовут собаку?
     - Алый, товарищ капитан.
     - Алый? - удивился начальник заставы. - Почему Алый?
     - А вы погодите,  товарищ капитан,  -  ответил Кошкин, - вот он высунет
язык, и вы сразу поймете, почему он Алый.
     А застава,  куда приехали Кошкин и Алый,  была в горах.  Кругом-кругом,
куда ни погляди,  все горы,  горы...  Все они лесом заросли:  елками, дикими
яблонями.  Взбираются деревья вверх,  налезают на  скалы.  А  -под  корней
вываливаются круглые камни да острые камешки.
     - Видишь,  Алый,  -  говорил Кошкин, - вот они, горы. Это тебе не школа
собачьих инструкторов.
     Алый глядел на  горы и  думал:  "Просто странно,  отчего это  земля так
вздыбилась, к небу колесом пошла?.. Быть бы ей ровной..."
     Трудное дело -  охранять границу.  Днем и ночью ходили Кошкин и Алый по
инструкторской тропе. Тропа эта - особая. Никому по ней нельзя ходить, кроме
инструктора с собакой, чтобы не было постороннего запаха.
     Рядом с инструкторской тропой идет широкая вспаханная полоса. Кто бы ни
пошел через границу, обязательно оставит след на вспаханной полосе.
     Вот  Кошкин  и  Алый  ходили  по  инструкторской тропе  и  смотрели  на
вспаханную полосу - нет ли каких следов?
     Дни шли за днями,  и ничего особенного не происходило.  А на вспаханной
полосе были только шакальи да заячьи следы.
     - Дни  идут  за  днями,  -  говорил Кошкин,  -  а  ничего особенного не
происходит.
     "Беда невелика,  - думал Алый, - не происходит, не происходит, да вдруг
и проойдет".
     И действительно.
     Как-то вернулся Кошкин с  ночного дежурства и только хотел лечь спать -
тревога!
     Тревога!
     Кто-то перешел границу!
     Тревога!
     В ружье!
     Через две минуты на заставе остались только дежурные. Словно ветер сдул
пограничников, да так ловко сдул, что они оказались там, где надо...
     Кошкин и Алый очутились у горного озера. Там, в озере, плавали форели -
темные рыбы с коричневыми звездами на боках.
     На  берегу  Кошкин  увидел  знакомого старика,  который  вообще-то  жил
неподалеку, а сейчас удил форель. Этот старик нередко помогал пограничникам.
     - Здравствуй, Александр, - сказал Кошкин.
     Старик кивнул.
     - Никого не видел? - спросил Кошкин.
     - Видел.
     - Кого?
     - Босого мужика.
     - Тю! - сказал Кошкин. - Какого босого мужика?
     - Тю, - сказал теперь старик Алекс - Косолапого.
     Кошкин плюнул с досады: он вспомнил, что босым называют медведя.
     - А больше никого не видел?
     - Видел.
     - Кого?
     - Обутого мужика.
     - Ох, - рассердился Кошкин, - дело говори!
     Но старик Александр дело говорить не стал.  Он любил говорить странно и
шутливо,  поэтому сейчас он  просто ткнул пальцем в  сторону лысой горы.  Но
Кошкину и этого было достаточно.  Он сделал Алому знак,  и они побежали в ту
сторону.
     Было тихо,  тихо,  тихо.  Но вдруг откуда-то сорвался ветер, закрутился
колесом и донес до Алого запах,  странный,  недобрый.  Тронул ветер верхушки
елок и тревожно затих и так притаился, как будто ветра и не было на свете...
     Алый  взял  след.  И  теперь  Кошкин  продирался за  ним  через  густые
терновники,  скатывался в  овраги,  поросшие ежевикой.  Алый  шел  по  следу
возбужденно - острый, чужой запах бил прямо в нос.
     Алый зло залаял, и сразу Кошкин увидел человека - на дереве.
     Он сидел на дереве, на дикой яблоне: словно пантера, прижался к черному
корявому суку.
     - Вн!
     И человек спрыгнул с ветки и, отряхиваясь, заговорил:
     - Да я так просто, яблочков хотел пожевать, яблочков.
     - Оружие - на землю!
     - Да нет у меня никакого оружия,  -  сказал человек.  - А я так просто,
яблочков хотел было пожевать, кисленьких.
     И  вдруг он  прыгнул на  Кошкина и  в  ту же секунду оказался на земле,
потому что Алый сшиб его с ног и прокусил руку, сжимавшую нож.
     - О-о-о!  -  закричал человек,  а  потом  замолчал -  так  страшно было
увидеть над собой раскрытую собачью пасть...
     Когда Кошкин вел его на заставу, он все бубнил:
     - А я-то яблочков хотел было пожевать... - А потом оглядывался на Алого
и говорил: - У-у-у! Дьявол проклятый!
     Алый бежал сбоку, и что он думал в этот момент, сказать трудно.
     Так и служили Кошкин и Алый на границе.
     Командир заставы часто посылал их в  секрет.  Они прятались в  кустах и
следили, чтоб никто не перешел границу.
     Они  так  прятались,  что  их  нельзя было увидеть,  а  они видели все.
Словом, секрет.
     Пробегал мимо заяц -  они даже и  не  шевелились.  Если пробегал шакал,
тогда Алый думал:  "Беги,  шакал, беги. Жаль, что я пограничная собака, а то
бы я тебе уши-то пооборвал".
     Кошкин,  конечно, не знал, о чем думает Алый, но сам глядел на шакала я
думал:  "Жалко,  что Алый -  пограничная собака,  а то бы он от этого шакала
камня на камне не оставил".
     Вот так и  служили Кошкин и  Алый на  границе.  Время шло и  медленно и
быстро.
     "Медленно-то как идет время", - думал Кошкин иной раз.
     "Быстро-то как время бежит", - думал он в другой раз.
     Уже наступила весна.  С гор текли ручьи  растаявшего снега и льда. На
некоторых теплых  местах даже  пошевеливались змеи  и  ящерицы.  Было  полно
подснежников и горных фиалок.
     Кошкин и Алый шли по инструкторской тропе.
     От ручьев и тающего снега, мокрых камней и свежей земли, от цветов и от
ящериц стоял такой могучий и нежный запах,  что у Кошкина кружилась голова и
он был ужасно чему-то рад.
     Алый  фыркал,  водил  по  сторонам мокрым  носом  и  тоже  был  странно
возбужден.
     "Плкины палки,  - думал Алый. - Что это со мной творится?" Он как-то не
понимал, что просто его охватило весеннее собачье веселье.
     Чоп-чоп-чоп-чоп! - Алый бежал по оттаявшей вязкой земле.
     Фру-фру-фру-фру! - теперь он ломал ледяную корку.
     Они спустились в ущелье,  и Алый зло ощетинился.  И Кошкин сразу увидел
следы.
     Огромные,  черные, они ясно отпечатались на вспаханной полосе. Это были
совсем свежие следы медведя.
     "Может быть,  человек?"  -  подумал Кошкин.  Он  знал,  что  есть люди,
которые надевают на ноги подобия медвежьих лап, чтобы перейти границу.
     Кошкин внимательно оглядел след.  Сомнений не было -  медведь.  Но надо
было проверить.
     Алый чуть дрожал,  скалил зубы,  чувствовал зверя. Ясно было - медведь.
Только надо было проверить.
     - Вперед! - шепнул Кошкин.
     Алый туго потянул поводок и пошел по следу.
     Солнце поднялось выше,  и  ручьи заурчали погромче.  Послышались новые,
самые   разнообразные   звуки:    какие-то   потрескиванья,    позвякиванья,
потряхиванья.
     "Оррк!  Оррк!"  -  орал  в  небе  огромный ворон,  утомленный солнечной
весной.
     След  привел к  большим камням,  которые громоздились в  устье  ущелья.
Камни были покрыты ледяной коркой, а на ней мелкой россыпью бродили ручейки,
разрезали узорными желобками лед. От камней поднимался
     Они  вбежали в  облако пара,  и  тотчас закружились белые струйки,  как
будто все бесчисленные весенние ручейки вдруг рванулись вверх, к небу.
     "Ах!  Ах!  -  залаял Алый, и залаял он не так, как обычно, а странно: -
Ах! Ах!"
     Огромный зверь встал перед ними.  И так блко, что видны были весенние
капли в блестящей шерсти.
     Медведь!
     Кошкин о всей силы рванул поводок и отбросил Алого назад.
     Но медведь был по-весеннему зол.  Он вздыбил шерсть и замигал глазками,
красными и разъяренными. Прыгнул вперед, подцепил Алого лапой.
     Алый увернулся бы,  да  камень помешал -  камень,  окутанный паром.  От
страшного удара Алый взлетел в воздух, разбрызгивая капли крови.
     "Алый!" - хотел крикнуть Кошкин, но крикнул только:
     - А-а-а... - и поднял автомат, и выстрелил несколько раз.
     Мертвый медведь лежал,  вцепившись зубами в камень. Он крепко обнял его
мохнатыми лапами, и светлый ручей  расселины хлестал через его голову.
     Кошкин перевязал Алого  и  понес  его  на  заставу.  Все  мысли Кошкина
запутались, сбились в клубок. Он прижимался ухом к спине Алого и слышал, как
невероятно быстро, не по-человечески колотится его сердце.
     На  заставе фельдшер промыл рану Алого и  долго-долго зашивал ее.  Было
ужасно больно.  Алому все  время хотелось зря укусить фельдшера,  но  Кошкин
стоял рядом, гладил Алого и нарочно грубо говорил:
     - Подумаешь, медведь! Барахло какое!
     "Зашивайте, зашивайте поскорее, - думал Алый. - Больно же..."
     Когда фельдшер зашил рану,  Алый  сразу хотел вскочить,  но  сил-то  не
было.  И  Кошкин понес его в сарайчик,  где жили собаки.  На руках у Кошкина
Алый уснул...
     Потом побежали день за днем.  Солнце перекатывалось над горами,  облака
сталкивались в  небе  с  тучами,  падал  на  землю  дождь,  и  навстречу ему
выползали  земли толстые стебли, налитые зеленым соком.
     Алый все  время чувствовал,  как  заживает,  затягивается его  рана,  и
торопился ее  лать.  Ему  казалось,  что  он  может слнуть языком тупую,
тягучую боль.
     Когда рана поджила,  Кошкин стал выводить его во  двор заставы.  Кошкин
садился на  лавочку и  играл на гитаре,  а  Алый лежал у  его ног,  мигая на
солнце.
     Алому было странно слушать,  как тянутся звуки со струн, плывут над его
головой и закруживают ее. Он поднимал голову - и утомительный вой вылетал 
его горла. И Алый закрывал глаза и хватал зубами воздух, будто хотел укусить
собственную песню.
     Подходили пограничники,  слушали Алого  и  смеялись,  расспрашивали про
медведя.
     - Вообще-то я медведей побаиваюсь, - говорил Кошкин, отставив гитару. -
Кусаются.
     Алый,  конечно,  ничего не  говорил,  но думал:  "С медведями держи ухо
востро".
     Весна прошла,  а потом прошло и лето,  а потом и осень кончилась. Выпал
снег.  От  него выровнялись кривые горы,  и  даже в  ущельях,  под нависшими
камнями, сделалось ясно.
     Хоть  и  неглубок был  первый  снег,  на  нем  хорошо  был  виден  след
нарушителя.  Снег был пробит,  продавлен подкованным сапогом до самой земли,
до осеннего листа.
     - Тяжелый  человек прошел,  -  сказал  рядовой Снегирев про  того,  кто
натоптал след.
     - Да, - отозвался Кошкин, - тяжеловат.
     Алый  нервничал,  тянул  Кошкина по  следу,  но  Кошкин  сдерживал его,
раздумывал.
     - Ну? - спросил Снегирев.
     - Будем преследовать, - отозвался Кошкин и кивнул Алому.
     Быстро  пошел  Алый  по  следу.  Бежит  за  ним  Кошкин,  старается так
поспевать, чтобы ошейником не резало ему шею. Снегирев бежит чуть сзади.
     След - в крутую гору. Видно, что "тяжелому" трудновато подниматься. Вот
он  споткнулся...  Стоп!  Разглядел Кошкин след,  и  стало ему понятно,  что
впереди двое, что "тяжелый" тащит на себе "легкого".
     Поднялись в гору - след под гору пошел. Трудно бежать под гору - пороша
все камни покрыла.  Оступишься -  и выскользнет камешек -под ноги,  да так
выскользнет,  что тебя перекувырнет в  воздухе да  об  этот камешек затылком
трахнет.
     След привел к  дороге,  и  там Кошкин понял вот какую штуку:  "тяжелый"
отпустил "легкого". Тот вперед побежал, а "тяжелый" его следы затаптывал.
     Ух,  горные дороги!  Справа -  скала,  слева -  обрыв,  а  на дне его -
бешеный зеленый ручей.  Крутит,  вертит дорога вокруг горы -  за  скалу,  за
корявую кручу.
     Выбежали Кошкин и Алый за поворот -  выстрел навстречу. Пуля взвгнула
об  камень,  ударилась о  другой,  забилась яростно между камнями,  пока  не
утонула в мягком стволе дерева.
     Кошкин и Алый за валуном схоронились,  за другим -  Снегирев. Выстрел -
заныли каменные осколки, пуля дугой улетела в небо.
     Кошкин  выглянул осторожно и  увидел,  как  темнеет за  камнем  рука  с
пистолетом, покачивается в воздухе... Ударил Кошкин  автомата и разбил ее.
     Прыжок -  Алый взмахнул на спину "тяжелого",  режет когтями его одежду,
страшными зубами шею сдавил.
     Подбежали  Кошкин   и   Снегирев,   обезоружили  нарушителя,   связали.
Скорчившись,  сидел нарушитель на земле, дрожал, и вокруг него таял снег. Он
плевал себе под ноги,  и  Кошкин Алого в  сторону отвел,  будто боялся,  что
плевки злого человека ядовитые.
     Кошкин и  Алый побежали дальше по следу,  а Снегирев остался пойманного
сторожить.
     Дорога здесь  была  уже  нахожена-наезжена,  и  следы "легкого" поэтому
часто терялись, затаивались среди следов других людей.
     Впереди у  дороги стоял дом.  Тут жил старик Алекс  Кошкин оглядел
дом,  укрывшись за скалой.  В узких окошках ничего не было видно, а на диких
яблонях, растущих вокруг, сидели куры.
     Алый  тянул по  следу мимо  дома,  но  Кошкин решил зайти,  расспросить
Александра.
     Старик сидел в  комнате,  завешанной вязками красного перца и косицами,
наплетенными  лука. Он курил трубку.
     - Здравствуй, Александр, - сказал Кошкин, придерживая Алого.
     Александр выпустил колесо дыма.
     - Здравствуй, Кошкин.
     - Никого не видел?
     - Видел,  -  сказал Александр и, косясь на Алого, снова выпустил колесо
дыма. Оно неторопливо догнало первое, еще висящее в воздухе.
     - Скорее! - сказал Кошкин. - Скорее говори: где он?
     Александр подмигнул Кошкину и выпустил третье колесо.
     - Не спеши,  не спеши, Кошкин, - сказал Александр и, выпустив четвертое
колесо дыма, встал.
     Он подошел к окну и поглядел в него, а потом поманил Кошкина пальцем.
     Кошкин выглянул в  окно и увидел врага.  С крутого откоса тот спускался
вн, к ручью.
     Вода раскалывается о камни, грохочет, разлетается пеной, брызгами.
     Прозрачные  космы  закручиваются,   свистят,  и  медленно-медленно  под
напором воды сползают камни,  подталкивают друг друга скользкими плечами и с
внезапным ревом поворачиваются лениво и грозно набок.
     Осторожно спускается Кошкин, прячется за кустами с красными ягодами, за
валунами, припорошенными снегом.
     За звоном воды, за каменным гулом не слышно шага, треска колючего сучка
под ногой.  И  не  слышно,  как орет в  небе ворон,  а  только разевает рот,
пролетая за гору.
     Алый медленно ведет,  вивается напряженно, как живая пружина. Он весь
наполнен запахом врага, он видит его.
     Тот уже у самого ручья. Остановился, думает, где ручей перейти.
     Алый сжался в комок.
     Вот Кошкин отпустит его.
     Вот отпустил...
     Алый  расстелился по  земле -  и  прыгнул,  будто взмахнул всем  телом.
Остановился,  застыл в воздухе на секунду -  и рухнул на врага. Ударил его в
спину. Рванул.
     Тот упал,  но вывернул назад руку и  выстрелил в Алого -  раз,  другой,
третий.
     Алый вырвал пистолет,  и  металл будто треснул в его зубах,  как черная
кость.
     Кошкин ударил врага, скрутил ему руки...
     Зеленые дуги сшибаются в ручье,  захлестывают друг друга, звон выбивают
и пену.
     Кошкин глянул на Алого и  схватился за голову.  Без движения лежал Алый
на снегу.
     Кошкин поднял его,  и тепло-тепло стало его рукам,  будто он опустил их
внутрь абрикоса, нагретого солнцем.
     Тепло струилось между пальцев,  утекало,  лилось в снег. Руки его стали
алыми.
     ...Алый  был  жив,   когда  Кошкин  принес  его  на  заставу.  Пули  не
задержались в его теле - вылетели вон.
     Алый  тяжело дышал,  и  глаза  его  то  просветлялись,  то  становились
мутными. Кошкин глядел в них и не знал, видит ли его Алый.
     Но Алый видел Кошкина и понимал, что это Кошкин - мужик хороший.
     - Умрет он, - сказал фель
     Но Кошкин не поверил.  Он сидел рядом с Алым и гладил его по голове. Он
рассказывал Алому, что скоро получит  дому посылку. А там, в этой посылке,
чего только не будет: и колбаса, и сало, и коржики.
     - То-то пожуем, - говорил Кошкин.
     Алому было  приятно слушать голос Кошкина.  Но  только над  головой его
поплыли длинные мягкие птицы,  закружили ее,  заворожили.  Голова его  стала
такая тяжелая, что он не смог ее больше держать и уронил на передние лапы.
     "Жалко мне тебя,  Кошкин..." - подумал было Алый, но не сумел додумать,
почему он жалеет Кошкина. Алый вздрогнул два раза и 
     А Кошкин никак не мог понять, что Алый  Он гладил его и говорил:
     - И колбаса там будет, и сало, и коржики...

     На одной заставе жил пес,  которого звали Елец. Это был уже старый пес.
Настоящую службу он нести не мог.
     - Что поделать,  -  говорил сержант Кошкин, - собаки быстро стареют, не
то что человек.
     Но конечно, дело было не только в этом. Чуть не десять лет охранял Елец
границу.  И  за это время побывал в разных переделках.  В таких,   которых
человек-то не всегда целым выходил.
     Но Елец все-таки вышел  этих переделок и теперь жил как бы на пенсии.
Горшок борща с хорошей костью - вот это и была его пенсия.
     А застава,  где жил Елец,  находилась на вершине горы, и дороги туда не
было.  Вместо дороги в гранитной скале были выбиты ступеньки -  ровно четыре
тысячи.  По этим ступенькам каждое утро вн,  в долину,  спускался Кошкин и
еще два бойца. Они шли вн, на базу, а с ними бежал Елец.
     Холодно было на вершине.
     С заставы бойцы выходили в полушубках,  но, пройдя три тысячи ступенек,
полушубки снимали и прятали в расселину - с каждым шагом становилось теплей.
     Пока  они  хлопотали на  продовольственной базе,  Елец лежал на  теплых
камнях и сонно хлебал борщ  алюминиевой миски.  К полудню Кошкин оканчивал
свои дела.
     - Ну, - говорил он, подмигивая Ельцу, - теперь бы окрошечки погонять.
     Как-то  они возвращались на заставу и  тащили на себе большие мешки,  а
Кошкин нес еще и бидон с молоком.
     Бидон сверкал,  и далека казалось -  три горбуна ползут по лестнице в
облака и несут с собою зеркало.
     Издали на пограничников смотрел человек.
     А  они обливались потом и  старались не считать про себя ступеньки.  Но
ступеньки считались сами собой: сто одна, сто две, сто три, сто четыре...
     У  тысячной  ступеньки  Кошкин  поставил  бидон,  достал    расселины
полушубок и вытряхнул ящериц, которые грелись в рукавах.
     - Катитесь! - сказал он ящерицам.
     С вершины дунул ветер,  поднял со ступенек горсть гранитной пыли.  Елец
зарычал.
     К запаху ветра, пришедшего с вершины, подмешался запах человека.
     - Чужой, - сказал Кошкин.
     - Да нет, это Елец так волнуется, от старости.
     "Неужто заметили?"  -  подумал человек,  укрывшийся в камнях,  и поднял
пистолет.
     - Чужой! - повторил Кошкин.
     И  тут же белый сноп ударил его в лицо.  Пуля пробила бидон -  молочная
струя хлестнула по ступенькам.
     Нарушителю показалось, что выстрел сшиб всех трех пограничников. Только
пес крутился на ступенях.  А они отползли со ступенек и повисли над обрывом.
Мешки заслонили их.
     Нарушитель еще раз выстрелил в Ельца, и пуля - надо же! - снова ударила
в  бидон.  Он  прыгнул от  удара и  со  звоном покатился вн,  разбрызгивая
остатки молока.
     Бидон сорвался в пропасть, и ветер подхватил его, засвистел в дырках от
пуль. Бидон падал в пропасть, словно огромный сверкающий свисток.
     Кошкин увидел человека,  прижавшегося к камню, и выстрелил. Пуля попала
в камень - осколки резанули нарушителя по щеке. Он побежал.
     Кошкин еще раз выстрелил -  нарушитель оступился и сорвался в пропасть,
где прыгал еще и бился на дне мятый простреленный бидон.
     Как-то  сержант Кошкин увидел во  дворе продовольственной базы ушастого
ишака.
     - Это еще что? - спросил он.
     - Ишак,  -  ответили солдаты с  продовольственной базы,  -  мы  на  нем
продукты возим.
     - Дела! - сказал Кошкин. - А как его зовут?
     - А никак. Ишак, и все.
     - Вот что, ребята, отдайте его мне.
     - Ну нет, - сказали солдаты, - это наш ишак, а не твой.
     - Ладно вам,  -  уговаривал их Кошкин и объяснял, как трудно таскать на
гору продукты.
     Пока сержант разговаривал с солдатами, Елец подошел к ишаку и ткнул его
носом в бок. Ишак качнул головой.
     - Да не пойдет он по ступенькам, - говорили солдаты с продовольственной
базы, - этот ишак привык ходить по ровному месту.
     - Моя будет забота, - ответил Кошкин.
     Он привязал на спину ишаку мешки с  продуктами и  бидон.  Потом хлопнул
его ладонью и сказал: "Валяй!"
     Ишак потихоньку пошел, покачивая головой.
     У скалы, где начинались ступеньки, ишак остановился.
     - Так и есть,  - говорили солдаты с продовольственной базы (они глядели
сну в бинокль), - этот ишак привык ходить по ровному месту.
     - Давай, давай, - подталкивал ишака Кошкин, - валяй!
     Ишак не  хотел идти наверх.  Не  то  чтобы он упирался или брыкался,  а
просто стоял, и все.
     - Ишак-то наш, - сказал Кошкин, - видно, глуповат.
     Тогда Елец подошел к ишаку и ткнул его носом.
     То ли нос был у Ельца холодный,  то ли,  наоборот, теплый - только ишак
качнул головой и пошел по ступенькам.
     "Да что он?  Укусил его,  что ли?" - думали солдаты с продовольственной
базы.
     Ишак медленно поднимался в  гору,  ступенька за ступенькой.  Елец бежал
рядом и поглядывал,  как бы ишак не свалился в пропасть. Так они и добрались
до заставы: впереди ишак, за ним Елец, а следом, налегке, Кошкин.
     Прошла неделя, другая, и Кошкин перестал спускаться вн.
     Он  навьючивал на ишака порожние мешки,  хлопал его ладонью и  говорил:
"Валяй!" Ишак спускался по ступенькам,  а следом бежал Елец. На базе солдаты
нагружали ишака,  тоже хлопали его по спине и  тоже говорили:  "Валяй!" Ишак
отправлялся обратно.
     Издали  странно  было  видеть,  как  поднимается по  ступеням в  облака
маленький ушастый ишак,  тащит  на  себе  мешки  и  бидон,  сверкающий,  как
зеркало, а следом бежит старый пес Елец.

     Высоко в горах - пограничная застава.
     Там совсем не  растут деревья.  Даже ни одного кустика нигде не видно -
все серые скалы и красные камни.
     Круглый год над заставой дует в
     Летом он несет мелкие камешки и пыль, весной и осенью - пыль, смешанную
с дождем и снегом, а зимой - снег, снег, снег...
     В  тот  год  зима  пришла  рано.  Горный тугой  ветер  наметал огромные
сугробы,   разрушал  их  и  взамен  выдувал  новые,  еще  более  огромные  и
причудливые.
     Начальником заставы был лейтенант по фамилии Генералов.
     - С такой фамилией быть тебе генералом, - говорили ему друзья.
     А лейтенант Генералов отвечал:
     - Мне и так неплохо.
     Рано утром 31 декабря,  то есть под самый Новый год, лейтенант вышел на
крыльцо и удивился: тихо вокруг и даже солнце светит. Он уже хотел закурить,
как вдруг увидел на склоне горы какую-то штуку.
     "Это еще что? - подумал лейтенант. - Неужто козырек?"
     На   склоне  горы,   над   обрывом,   висел   большой  тяжелый  сугроб,
нахлобученный ветром на камни.
     В  горах ветер выделывает со  снегом всякие чудеса.  Вот он смел его на
край обрыва -  и  получился сугроб-козырек.  Висит он в воздухе,  и,  на чем
держится, непонятно. А сорваться может в любую минуту.
     Было очень солнечно,  и  козырек светился оранжевым и красным.  Под ним
лежала  ясная  умрудная тень,  и  в  тени  этой  медленно двигались кривые
солнечные зайчики.
     Самый край козырька был  зазубренный,  будто хребет какого-то  древнего
зверя.  Он припал к  скале,  прижался к камню холодным радужным телом -  вот
прыгнет вн и накроет человека широким крылом.
     - Да,  -  сказал старшина Кошкин,  подходя к  лейтенанту,  -  противная
штуковина.
     Они еще поглядели на козырек и решили его разрушить.
     - А  то ведь что может быть,  -  сказал старшина,  -  снегу поднавалит,
рухнет козырек и, того гляди, кого-нибудь  наших ребят зацепит.
     Лейтенант и старшина надели лыжи и пошли в гору.
     Такие козырьки часто обваливаются от громкого звука, поэтому, когда они
подошли совсем блко, лейтенант хотел стрельнуть.
     - Погодите, - сказал старшина, - чего зря патрон тратить.
     Он набрал полную грудь воздуха и вдруг крикнул:
     - Полундра-а!
     Никакого толку - козырек не дрогнул.
     - П-р-ропади ты пропадом! - крикнул старшина.
     Козырек опять не дрогнул.  Тогда лейтенант достал пистолет и выстрелил.
От выстрела зазвенело в ушах и что-то где-то ухнуло в ущелье, но козырек так
и не шелохнулся.
     - Не созрел, - сказал старшина, когда они шли обратно на заставу.
     Солнце быстро пробежало по небу, и день кончился.
     А вечером поднялся буран.
     Ветер выл, разбрасывал снежинки, крепкие, как пули.
     На  заставе устроили новогодний ужин.  Солдаты пили  компот   кружек,
потому что вина им нельзя -  граница за горами. А горы - вот они. Поиграв на
баяне и поглядев новогоднюю елку, солдаты легли спать. А лейтенант Генералов
подозвал старшину и сказал:
     - Тревожит меня этот проклятый козырек. Как бы не рухнул.
     - Буранище крепкий,  -  ответил старшина,  -  но  будем надеяться,  все
обойдется.
     Ветер еще усилился, все больше наметал снегу.
     Козырек вырос,  распух и уже еле держался над обрывом.  Вот он медленно
наклонился -  кррр!  -  что-то скрипнуло у него внутри. Он прополз немного и
вдруг рухнул с горы.
     Страшная снежная волна помчалась вн, сметая и расшибая сугробы.
     Лейтенант Генералов хотел лечь спать,  когда услышал какой-то шум.  Вот
стена дрогнула перед его глазами. Дернулся пол. Он кинулся к двери, но дверь
сама вылетела ему навстречу.  В  грудь ударило черной волной.  И  эта черная
волна - был снег.
     Лавина рухнула на заставу.  Снег вышиб окна,  ворвался в  комнату,  где
спали солдаты,  и  забил ее  до  потолка.  Новая волна сшибла дом  с  места,
опрокинула набок и совсем завалила его.
     Лейтенант Генералов пробовал шевельнуться и  не  мог.  Его  сдавило так
плотно,  будто не снегом,  а  студеной жесткой землей.  Он забился в  снегу,
расталкивая его локтями,  но холодная тяжесть давила на плечи, и не было сил
с ней справиться.
     "Ну, все, - подумал лейтенант, - не выберусь..."
     Он  задыхался.  Широко раскрыв рот,  он пытался вздохнуть и  втягивал в
себя снежную труху.  Она таяла на губах, на щеках. Он ударил в снег кулаком,
и рука его встретила пустоту - окно, выбитое снежной волной.
     Лейтенанту  Генералову повезло.  Он  протиснулся через  окно,  попал  в
полосу рыхлого снега и выбрался на гребень сугроба.
     В  предутреннем свете глянул вокруг и не увидел заставы.  Ни крыши,  ни
стен, ни дверей - снег...
     Он крикнул, но никто не услышал его.
     Он один выбрался -под обвала.
     Ветер выл,  затягивал сугроб узлами,  нес  льдинки,  которые со  звоном
впивались в лицо.
     Лейтенант пробрался обратно через то  же  окно,  и  уткнулся в  снежную
стену, и стал ее разгребать. Руки сразу застыли, сделались вроде деревянные,
выструганные  еловой доски, и он разгребал снег, словно двумя лопатками.
     Он полз и  что-то кричал в темноте,  но что это были за слова и какой в
них заключался смысл, разобрать было невозможно.
     Прошел, наверно, час. Лейтенант пробил в снегу узкую щель и добрался до
койки, на которой всегда спал солдат Игорь Соколов. Койка была пуста.
     Стало страшно. Показалось, что нету уже никого под снегом, что все люди
умерли, рассыпались и превратились в снег.
     Вдруг он почувствовал:  шерсть какого-то зверя трогает руками! Будто бы
зверь этот спит здесь, в снегу. Это была ветка новогодней елки.
     "У-у-у-у-у-у-у-у!" -  послышалось,  и он не мог понять:  ветер ли воет,
человек ли зовет.  И понял,  что рядом живой,  что это он кричит,  а слов не
разберешь и слышен только глухой жуткий звук: "у-у-у-у-у-у-у-у..."
     Старшина  Кошкин  пробирался навстречу лейтенанту,  и  они  столкнулись
лицом к лицу в темноте.
     Теперь они копали вдвоем и помогли выбраться еще двум солдатам.
     Они нашли фонарь и нашли автоматы и вчетвером уже крушили снег.
     Через  два  часа  они  откопали всех.  Только солдата Соколова нигде не
было. Они копали еще час и нашли Соколова.
     А к утру буран поутих. Выбравшись наружу, пограничники увидели, что все
постройки на  заставе  занесены снегом,  только  радиоантенна торчит,  будто
метелочка.
     Увязая в  снегу,  они  стали спускаться с  горы  на  соседнюю заставу и
поочередно несли на руках Игоря Соколова.
     Когда  наступила весна  и  снег  начал  таять,  старшина  отправился на
заставу.  С ним пошел Игорь Соколов.  Они долго бродили,  разбрасывали снег,
разыскивая  вещи,   заваленные  лавиной.  Вдруг  старшина  услыхал  какой-то
странный звук.
     - Слышишь что-нибудь, Соколов?
     - Слышу, кто-то слабо хрюкает!
     - Слабо хрюкает?
     - Слабовато!
     - А ну давай лопату!
     Они копнули два раза и выкопали... живую свинью!
     Три  месяца прожила она  под  снегом -  и  хоть  бы  что:  Тощая была -
смотреть жалко.  Всю землю под заставой разрыла, корешки искала, этим и жива
была.
     Когда об  этом узнали на соседних заставах,  стали в  гости ходить,  на
свинью  глядеть.  А  пограничники ее  выходили,  давали  ей  по  картошине и
прозвали Снежной королевой.

     Особое задание?
     Да что же это за особое задание такое?
     Наверно,  задание как задание,  а особым называется только для красоты.
Чего в нем такого особого, в задании-то в этом? Уж, наверное, ничего.
     Так или иначе, а только однажды вечером...
                               Глава первая,
                        в которой появляется Галоша
     А  только однажды вечером я  очутился высоко в  горах,  на  пограничной
заставе. Конечно, я приехал сюда не просто так. У меня было задание написать
рассказ про пограничников.  Но только в этом задании ничего особого нет. Вот
я пишу рассказ - что ж тут особого?
     И  вот я приехал на пограничную заставу.  Голые горные вершины окружали
меня,  а  на  склоне горы,  среди  корявых красных камней,  стояло несколько
домиков.
     Это и была застава.
     Меня  встретил начальник заставы капитан Воронцов и  отвел  в  один  
домиков, чтоб я мог отдохнуть и побриться с дороги.
     - Отдыхайте и брейтесь, - сказал капитан. - Я скоро приду.
     Я стал отдыхать и бриться,  и, наверное, прошел целый час, а капитан не
возвращался.
     Вдруг в дверь кто-то постучал.
     - Кто там? - спросил я.
     - Мне неудобно, - послышалось за дверью.
     - Как - неудобно? - удивился я.
     - Мне неудобно -за двери фамилию называть, - сказали -за двери.
     Я глянул в зеркало и увидел свою совершенно обалдевшую от таких ответов
фиономию.
     Дверь между тем  скрипнула,  и  как-то  особенно скрипнула,  даже вроде
фыркнула -  фррррр!  -  и  в  комнату вошел солдат.  На  голове у  него  был
поварской колпак.
     - Здравствуйте, - сказал он. - Моя фамилия Галоша.
     Он вдруг снял с головы колпак и подбросил его вверх,  да так ловко, что
колпак наделся прямо ему на макушку.
     - Гмм... - сказал я. - Как же пишется ваша фамилия: Галоша или Калоша?
     - Галоша, - сказал Галоша.
     - Очень приятно.
     - Я слышал, что вы пишете рассказ о пограничниках?
     - Пишу.
     - Так я расскажу вам одну историю, а вы пишите рассказ.
     Эти слова меня здорово удивили.
     Я  повнимательней поглядел на Галошу и  увидел,  что лицо у  него самое
обычное: нос, брови, глаза. Да, но при чем же здесь рассказ?
     - При чем здесь рассказ? - спросил я. - О чем рассказ?
     - Дело в том, что я повар, - быстро сказал Галоша. - Понимаете?
     Он снял колпак и покрутил его в руках. Я заглянул внутрь колпака.
     Там, понятно, ничего не было. Я собрался с мыслями и сказал:
     - Закуривайте, товарищ Галоша.
     - Что вы! Что вы! - крикнул Галоша. - Потап унюхает!!!
     - Какой  Потап?  -  удивился я.  -  Какой такой Потап?  Что  вы  ваньку
валяете?
     - При чем здесь Ванька? - удивился теперь Галоша. - Ванька домой уехал!
     Я  уже ничего не  понимал и  глядел на Галошу,  как сыч на сову.  Тогда
Галоша подбросил вверх свой колпак,  да так ловко,  что колпак наделся прямо
ему на макушку.
     - Итак... - сказал Галоша.
                               Глава вторая,
                         в которой Галоша исчезает
     - Итак,  -  сказал Галоша,  -  всю  жнь я  мечтал быть  поваром.  Мне
хотелось готовить супы, салаты, фрикадельки и морковные соусы. Не подумайте,
что я  обжора.  Это -  мое искусство.  Вы сочиняете рассказы,  а  я  сочиняю
морковные соусы.
     - Понятно, - сказал я. - Понятно. А кто такой Потап?
     Галоша не ответил.
     - Да...  -  вздохнул он. - Всю жнь я мечтал быть поваром, и моя мечта
сбылась. Когда я приехал на заставу, всех пограничников построили, и капитан
спросил:
     "Есть ли среди вас настоящий повар?"
     "Есть!" - крикнул я и шагнул вперед.
     Ответ понравился командиру. Он сказал мне:
     "Молодец!"
     Так я стал поваром на заставе.
     Живем мы,  сами видите,  в  горах.  Служить здесь трудно и есть хочется
ужасно.  Но  я  варил такие супы!  Строил такие котлеты!  И  все  были  мной
довольны, и я тоже был доволен, потому что сбылась моя мечта.
     Был я  доволен месяц,  был я  доволен другой,  а  потом я перестал быть
доволен.
     Как-то раз готовлю я суп-пюре  тыквы, а сам думаю: "Что же это такое?
Все пограничники как пограничники, а я п Они медали то и дело получают,
а я поварешкой размахиваю. Повар и повар, да еще по фамилии Галоша. Обидно".
     Вот как-то я дождался, пока капитан пообедает, и подошел к нему:
     "Товарищ капитан! Разрешите обратиться!"
     И обратился.  Так, мол, и так, поваром быть отказываюсь. Желаю принести
пользу Родине, охраняя государственную границу.
     "Голубчик Галоша,  -  сказал мне  капитан,  -  повар -  важная фигура в
пограничном деле".
     Вот как мне ответил капитан. Что называется, отбрил.
     Галоша замолчал и грустно покачал головой.  А я посмотрел ему в глаза и
увидел в них большую печаль.
     - Товарищ Галоша, - спросил я, - а все-таки кто такой Потап?
     Но не успел я задать этот вопрос,  как где-то за окном грохнул выстрел.
И Галоша тут же ударил себя по лбу.
     - Ах я растяпа! - крикнул он. - У меня же соус подгорел!!!
     Он вылетел  комнаты, хлопнув дверью, и крикнул напоследок:
     - Прощай морковный соус!
                               Глава третья,
                     в которой Потап никого не прнает
     "Прощай морковный соус"?  -  удивился я. - Какой морковный соус? Это он
меня,  что ли,  морковным соусом назвал?  Ну нет,  с  Галошей с этим каши не
сваришь.  Во-первых,  неясно,  кто  такой Потап,  а  во-вторых,  что  это за
выстрел, который раздался за окном?"
     Я вышел на крыльцо, чтобы узнать, откуда донесся выстрел.
     На улице был уже в Горы потемнели. В небе гуляли темные полосы. Во
дворе  заставы не  видно было  ни  одного пограничника.  Только стоял пустой
зеленый автомобиль.
     "Эк ведь куда меня занесло!  -  думал я.  -  Вон там,  за этой горой, -
чужая земля. Здесь - наша, там - чужая. Удивительно!"
     Я  присел на ступеньку и задумался,  разглядывая вечерние горы.  Густые
тени лежали уже в  ущельях,  а скалы,  кажется,  чуть шевелились в сумерках.
Постой-ка, что это на скале? Человек? Или это померещилось?
     - Эхе-хе, - услышал вдруг я. - Соус-то мой подгорел.
     - Галоша! Это вы?
     - Так точно.
     Галоша присел рядом на  ступеньку,  а  я  все разглядывал скалы,  но не
видел там никакого человека. Померещилось, значит.
     - Закуривайте, - сказал я Галоше.
     - Не могу, не могу, - сказал Галоша. - Потап унюхает!
     - Тьфу ты! Совсем забыл про вашего Потапа.
     Галоша помолчал немного,  а  потом снял с головы колпак и подбросил его
вверх, да так ловко, что колпак наделся прямо ему на макушку.
     - Ну вот,  -  сказал Галоша.  - На границу командир меня не пустил, и я
оставался по-прежнему поваром.  И  вдруг мне  подвезло!  Да!  Мне  подвезло,
потому что  уехал  домой  Ваня  Фролов.  Он  уехал  домой,  а  Потап остался
беспрорным.  Фролов-то  был  инструктор службы собак,  а  Потап -  это наш
лучший пес!
     - Ну, наконец-то! - сказал я. - А я-то думаю: кто такой Потап?
     - Лучший пес!  И какой пес!  Грудь -  колесом.  Уши - столбом. Голова -
булыжник,  а  на зубы смотреть страшно.  А  лапы!  Мне бы такие лапы,  я  бы
двухпудовые гири выжимал. Такому псу палец в рот не клади - мигом оттяпает!
     Потап остался беспрорным,  и  подойти к  нему никто не  может -  всех
перекусал! Подавай ему Фролова, а больше никого не прнает.
     Вот я слышу, командир говорит:
     "Что делать с Потапом? Не ест, не пьет и кусается. Пропадает пес!"
     Тут мне что-то в голову ударило.
     "Как, - думаю, - пропадает? А я, Галоша, на что?"
     - Ага!  -  прервал  я  рассказ  повара.  -  Вот  что,  товарищ  Галоша,
давайте-ка  пойдем в  комнату.  Что это мы на крыльце застряли?  Слушать так
слушать.
                              Глава четвертая,
                         в которой имеются сосиски
     - Слушать так слушать, - сказал я, когда мы с Галошей вошли в комнату и
сели у стола.
     Галоша вздохнул, поглядел на часы и продолжал:
     - Решил я с Потапом с этим подружиться. Человек я особый, пахну вкусно,
и собакам это нравится.
     Вот я положил в нагрудный карман две сосиски и пошел к Потапу. Он жил в
отдельном закутке в  собачьем сарае.  Прихожу и  вижу:  Потап лежит на  полу
скучный, только хвостом по полу похлопывает.
     "Привет!" - говорю.
     Но Потап даже глаз не открывает. А хвостом хлопать перестал.
     Тогда я  достаю   кармана одну  сосиску -  Потап открывает один глаз.
Достаю другую -  открывает другой.  Спрятал я сосиски -  Потап глаза закрыл.
Достал - снова открыл.
     "Ну, - думаю, - все, голубчик! Попался!"
     Вот я говорю Потапу:
     "Ты да я - нас двое. И сосиски две. Поделим по-братски".
     С этими словами я стал свою сосиску есть, а другую в руке держу. Только
один раз я откусил,  и Потап облнулся. А я нарочно медленно ем и так кусаю
сосиску, что  нее сок брызжет.
     "Ну и сосисочка! Какая сочная!" - говорю.
     Пока я свою сосиску жевал,  Потап совсем очумел, до того ему захотелось
попробовать. Доел я сосиску, а вторую ему всучил - он ее и проглоти!
     "Ты да я, - говорю, - Потап, - нас двое. И две сосиски было. И съели мы
их по-братски. Ты это, - говорю, - пойми!"
     Тут я ушел, а через час снова две сосиски принес и еще гитару.
     Потап очень удивился,  когда увидел гитару.  Смотрит на  меня и  как бы
хочет сказать: "Зачем ты гитару-то притащил? Мне и сосисок хватит".
     А я сыграл ему на гитаре,  угостил сосиской, и, конечно, Потап сделался
моим приятелем.
     Через несколько дней он ко мне совсем привык, и я вышел с ним погулять.
     Вот  мы  гуляем во  дворе заставы,  а  навстречу нам  идет  рядовой Юра
Молоканов. Увидел нас и рот открыл от умления. А я говорю:
     "Закройте поскорее рот, товарищ Юра Молоканов, а то ворона влетит!"
                                Глава пятая,
                       в которой Галоша идет в секрет
     - "Закройте поскорее рот,  товарищ Юра, - толкую я. - А то, мол, ворона
влетит!"
     А Юра Молоканов стоит и только глаза на нас таращит.
     Но вот он все-таки закрыл рот и побежал докладывать командиру.
     Гремя сапогами,  командир выскочил на крыльцо и видит: да, мы с Потапом
гуляем во дворе.
     "Ну молодец!" -  говорит тут командир и в тот же день отправляет меня с
Потапом охранять границу - в секрет!
     С нами пошел старшина Кошкин, слыхали небось.
     Волновался я  ужасно -  все-таки первый раз  шел  в  секрет.  А  Кошкин
увидел, что я волнуюсь, и говорит:
     "Золотой мой Галоша, а не хотите ли вы поймать нарушителя?"
     "Конечно, хочу".
     "Держите карман шире", - говорит старшина Кошкин.
     Вот  пришли мы  на  место и  замаскировались в  кустах на  краю большой
поляны.  Посреди поляны - озеро. За озером - граница. Рядом со мной - пенек,
за пеньком -  Потап,  в пеньке -  телефон.  Правда-правда!  Там такая штучка
имеется в  пеньке,  вроде как штепсель.  Сунешь в  нее провод от  телефонной
трубки - и с дежурным по заставе поговорить можно.
     Замаскировались мы и лежим. Лежим час, лежим другой... Тишина. Никто не
идет через границу.
                               Глава шестая,
                         в которой появляется халат
     - Никто не идет через границу. Тишина...
     А мы лежим в кустах.  Так вот,  я лежу,  рядом - Потап. Чуть подальше -
Кошкин с автоматом.  Зорко следит Кошкин:  не идет ли кто через границу? И я
тоже смотрю, и Потап смотрит. Нет, никто не идет.
     На третьем часу у  меня уже глаза устали.  Одно и  то же перед глазами:
поляна, озеро, осока...
     Осока?
     Осока-то шевелится!
     Не от ветра ли?
     Нет, не от ветра - ветер не дует!
     Смотрите-ка, по берегу человек ползет!
     В маскировочном халате!
     А халат в серых, зеленых и коричневых пятнах, вот его и не видно!
     Тут лоб у меня вспотел, а ноги похолодели. А он ползет прямо на меня!
     "Ну, - думаю, - ползи, халат! Ползи!"
     Скоро он совсем блко к нам подполз. Я уже слышу, как он дышит.
     Что делать?
     Чувствую: нужно что-то крикнуть, а что крикнуть, не знаю. Забыл.
     Вот он подползает так блко,  что до него доплюнуть можно,  я и говорю
тогда:
     "Попался, голубчик!"
     И  так  хрипло это  у  меня получилось,  как будто в  горле была ржавая
труба.
     Ух, как он напугался! На колени встал и глаза выпучил, а меня не видит.
И тут Потап выходит  кустов.
     "Шарик, - говорит он Потапу, - это я, Рудик!"
     А Кошкин кричит:
     "Руки вверх!"
     Но  он  руки вверх не  поднял,  стал ими по карманам шарить -  пистолет
искать,  но тут Потап навалился на него и  мигом обработал.  И мы с Кошкиным
подбежали, связали голубка.
     "Пустите, - говорит он, - я ведь просто так".
     "Ничего себе "просто так",  -  думаю.  -  А  зачем халат напялил и  два
пистолета в карман положил?"
     Подошел я к пеньку, звоню командиру - так, мол, и так.
     "Высылаю наряд, - говорит он. - Наблюдайте границу".
     "Слушаюсь!"
     Снова мы с Кошкиным замаскировались, а этого нарушителя - в кустики. Он
и не пикнул.
     И только мы успели все это проделать, смотрю - другой ползет!
     - Бросьте! - не выдержал я. - Не может быть!
     - Чтоб меня громом разразило! Точно! Второй ползет, и тоже в халате!
     "Ну, - думаю, - поперло-то!"
     Вот он подползает,  и  Кошкин кричит:  "Стой!" А я Потапа выпускаю.  У,
Потап!  Страшный пес!  Вскочил ему на  спину,  пасть разинул -  ужас!  Мы  с
Кошкиным подскочили и только успели этого связать...
     - Третий ползет? - не выдержал я.
     - Нет,  -  сказал Галоша и посмотрел для чего-то на часы. - Третьего не
было.
     - Жаль, - сказал я. - Хорошо бы, если б был третий.
     - А вы придумайте,  -  сказал Галоша. - Когда будете рассказ писать, вы
придумайте, что был третий, и дело с концом.
     - Посмотрим, посмотрим... - сказал я. - Придумать можно все что угодно.
                               Глава седьмая,
                в которой Галоша становится красным как рак
     - Придумать-то можно все что угодно,  - сказал я. - Интересно, что было
на самом деле.
     - А  вот что,  -  сказал Галоша.  -  Не успели мы второго обезоружить -
подоспел наряд, высланный капитаном.
     - И все?
     - Так точно.
     - Ну,  спасибо вам, товарищ Галоша. Мне очень понравился ваш рассказ. Я
сейчас запишу его в записную книжку. Может быть, вы хотите что-то добавить?
     - Да  нет,  -  сказал Галоша и  опять посмотрел на  часы.  -  Добавлять
особенно нечего.
     Тут он  снял с  головы колпак и  подбросил его вверх,  и  не  успел еще
колпак надеться ему  на  макушку,  как  дверь  открылась и  в  комнату вошел
капитан Воронцов.
     - Товарищ капитан! Разрешите доло...
     - Вольно! - сказал капитан.
     Капитан поглядел, что у меня записная книжка, и сказал:
     - Собираете материал для рассказа!
     - Да  вот,  -  сказал я,  -  хочу записать кое-что о  подвигах товарища
Галоши.
     - О подвигах? - удивился капитан. - Это о каких же?
     - Как -  о каких? - удивился теперь я и стал пересказывать капитану то,
что слышал.
     - Ай-яй, - сказал капитан. - Что это вы, товарищ Галоша, сочиняете?
     Галоша сильно покраснел и сказал:
     - А что же, товарищ капитан, разве и приврать нельзя?
     - Нельзя!
     - Слушаюсь!
     - Можете идти,  -  сказал капитан,  и Галоша, красный как рак, вышел за
дверь.
                               Глава восьмая,
                                 последняя
     Красный как рак Галоша вышел за дверь, а мы с капитаном закурили.
     - М-да, - сказал я.
     Капитан промолчал.
     - Отъявленный врун ваш Галоша.
     - Приврать он любит. Зато повар хороший.
     - На границе и повар не должен зря болтать. Это никуда не годится.
     Капитан Воронцов кашлянул.
     - Ладно, - сказал он. - Придется открыть секрет.
     - Что такое? - удивился я. - Какой секрет?
     - А  вот  какой.  Сегодня  на  границе  сложилась  трудная  обстановка.
Понимаете? Нам нужно было, чтобы вы посидели пока дома. Вот я и дал товарищу
Галоше особое задание - отвлечь вас, рассказать что-нибудь.
     - Трудная обстановка? - удивился я. - Что же это за обстановка такая?
     - А это секрет,  - ответил Воронцов. - Военная тайна. Пойдемте-ка лучше
ужинать.
     На улице была уже ночь.
     Во  дворе  заставы на  невысоком столбе горел фонарь.  Под  его  светом
несколько пограничников чистили автоматы.
     "Трудная обстановка,  - думал я. - Значит, и выстрел, который я слышал,
был неспроста.  И может быть, человек, который померещился мне на скале, был
нарушитель!"
     - Вообще-то,  -  сказал капитан,  -  все, что рассказал Галоша, было на
самом деле с Кошкиным и Молокановым.
     - А насчет сосисок?
     - Насчет каких сосисок? - удивился Воронцов.
     - Ну, насчет Потапа, - объяснил я.
     Капитан засмеялся:
     - Это тоже правда.  Галоша сумел подружиться с Потапом, а потом приучил
его работать с Молокановым. Кошкин и Молоканов задержали двух нарушителей.
     Мы  вошли в  столовую.  Там,  за  окошечком в  деревянной стене,  стоял
Галоша.  Увидев меня,  он снял с головы колпак и подбросил его вверх, да так
ловко, что колпак наделся прямо ему на макушку.
     - Прошу, - сказал Галоша.
     Он  поставил на стол несколько тарелок,  и  мы стали ужинать,  а  когда
поужинали, капитан спросил:
     - Ну, как ужин?
     - Отличный! - ответил я.
     - Выходит, наш Галоша молодец?
     - Пожалуй.
     После  ужина  капитан повел меня  в  дежурную комнату.  Там  стояли два
пограничника,  а рядом сидел огромный пес. Действительно, замечательный пес!
Я увидел,  что грудь у него крепкая,  как у волка,  и уши - столбом. Это был
Потап.
     - Приказываю выйти на охрану государственной границы,  - сказал капитан
Воронцов.  -  Отправитесь по дозорной тропе на левый фланг нашего участка...
Ваша задача: не допустить нарушения границы!
     - Есть  не  допустить нарушения границы!  -  ответил старшина Кошкин  и
вышел на улицу.
     Следом - Молоканов и собака Потап.
     С  крыльца я  видел,  как они прошли перед освещенными окнами заставы и
пропали в темноте.

     Прошла ночь.
     Бледный  рассвет  поднялся над  горой  и  осветил кругом  горы,  камни,
скатившиеся со склонов, землю. Нашу и чужую.
     Плавная тень  выскользнула   ущелья и  высоко в  небе  превратилась в
слабую точку - неподвижного орла.
     Чужая земля -  вот она,  блко.  Такая же земля, как наша: коричневая,
потому что наступила уже осень, завяла трава и стебли ее высохли.
     На самой вершине горы - пограничная вышка. Оттуда далеко видно: и чужую
землю видно и нашу.
     Видно, как горы стекают со своих вершин, переходят одна в другую.
     Камни  вокруг и  камни,  вялая  трава,  полосатые пограничные столбы...
Пустынно.
     Высоко стоит орел в утреннем небе.
     Серо и коричнево по горам.  Только в одном месте,  на пологом склоне, -
зеленая полоса.  Там бьет  земли подкаменный ключ,  и трава у ключа еще не
умерла от осенних ночных заморозков, держится, зеленеет до первого снега.
     Ключ  разливается по  земле ручьем,  и  у  ручья,  в  зеленом квадрате,
медленно движется светлое пятно - белая лошадь.
     Где-то вну,  в  долине,  она вырвалась  табуна и  помчалась в горы.
Вдоль самой границы бредет лошадь, пасется.
     - Все тихо,  - докладывает пограничник с вышки по телефону, - все тихо,
товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь.
     - Белая лошадь?
     - Белая лошадь.
     - Продолжайте наблюдение.
     Вправо,  влево,  по склону,  по ущелью, по нашей земле, по чужой ползут
толстые стекла  бинокля.  В  них  плывут каменные россыпи,  крутобокий валун
искривляется в гранях стекла. Блко перед глазами бродит лошадь.
     Солнце приплыло к полудню.
     Орел переместился ниже,  и  видно теперь,  что  он  совершает медленные
круги над землей.
     В ущелье,  которого он поднялся утром, что-то мелькнуло.
     Медленно-медленно чуть заметные пятна ползут краем расселины, хоронятся
за гребнями камней.
     В круглых стеклах бинокля они увеличились - волки.
     - Волки! - докладывает пограничник с вышки по телефону. - Идут по следу
лошади.
     Светлое пятно  неподвижно в  зеленом квадрате.  Лошадь стоит  у  ручья,
охваченная внезапным теплом осеннего солнца.  Она покачивает головой,  мерно
покачивает головой в стеклах бинокля.
     Волки приближаются к валуну. Он лежит на их пути к лошади.
     Видно в бинокль, как первый волк дрогнул и подскочил вверх. Потом упал,
ударил  головой в  землю.  Метнулись в  сторону два  других волка,  и  скоро
донесся до пограничника на вышке слабый щелчок - выстрел.
     - Старшина Кошкин убил  волка,  -  докладывает пограничник с  вышки  по
телефону, - два других идут по следу лошади.
     Светлое пятно  выскользнуло   зеленого квадрата -  лошадь  мчится  по
высохшей земле.
     Бьет пена  ее ноздрей, комья и камешки рвутся -под копыт.
     Волки  ныряют в  нинки,  выносятся на  бугры -  чуть  заметные точки,
сплющенные пространством.
     Мельтешат копыта,  бешено мечется грива,  и  крутые колени,  напряженно
согнутые в  беге,  дрожат в  круглых стеклах бинокля.  Видно,  как  вздулись
тяжелые жилы на шее лошади.
     Наша земля легко спустилась с  горы,  пролегла под  полосатым столбом и
поднялась вдали уже чужой горою.
     Пограничник на вышке видит,  что лошадь пересекла границу.  Волки бегут
чуть ли не вровень с лошадью, но теперь стрелять нельзя - чужая земля.
     Это  так  незаметно.   Только  пограничный  столб,   повернутый  к  нам
иностранным гербом, отмечает, что уже и шагнуть дальше нельзя.
     Вдали, за столбом, видно селение. Прибитые к земле, сложенные  темных
камней домики -  каменные шалаши. Нкие крыши наплывают одна на другую. Это
кочевка.  Летом здесь живут пастухи,  а сейчас осень - пусто. Вспыхивает под
солнцем у крайнего дома то ли осколок стекла, то ли след слюды на камне...
     Голова лошади запрокинута.  В  ярости и  страхе она уже не  видит,  как
прыгнул волк,  и не чувствует скользящего удара.  Тонкой нитью пересекла бок
лошади кровавая полоса.  Второй волк прыгнул и сам отлетел, закувыркался под
откос.
     Пограничник на вышке ведет бинокль:  то в наклон,  то вбок пересекаются
склоны гор, то вперед, то назад ломаной линией проходит по ним граница.
     То входит чужая земля клином в нашу, то наша - в чужую клином.
     Белая лошадь бежит по прямой.
     Вот она снова уже на нашей земле.
     Видно в бинокль, как растекся кровавый ручей на ее боку.
     Из  щели между скал блеснуло холодом -  волк покатился через голову,  а
второй закрутился на месте и пополз, пополз в сторону.
     Автоматная  очередь   донеслась   до   наблюдателя  на   вышке,   легко
прошелестела и рассыпалась по склонам
     - Наряд  Молоканова  уничтожил  волков,  -  докладывает  пограничник по
телефону.
     Вскинув голову,  мчится лошадь и долго еще перекатывается мелкой точкой
среди Только у ручья в зеленом квадрате останавливается.
     Видно в бинокль, как она катается по траве, поворачивается на спину...
     Пограничник на  вышке поводит бинокль вдоль воображаемой линии,  тяжело
лежащей на земле, - границы...
     Круглые стекла минуют каменные россыпи, натыкаются на полосатые столбы.
В них вплывает чужое селение, пустые горы вокруг.
     Солнце доплыло до заката.
     Орел отлетел далеко,  и  уже только в  бинокль видно,  как стоит в небе
неподвижная точка.
     - Все тихо,  - докладывает пограничник с вышки по телефону, - все тихо,
товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь.
     - Белая лошадь?
     - Белая лошадь.
     - Продолжайте наблюдение.
Книго
[X]