Книго 

                               повесть

<ИМГ>
                             АРХАНГЕЛЬСК
                                 1966
     Парусные гонки   -   спорт   смелых  и  сильных,  мужественных  и
решительных людей.  Кроме того, это и красивейшее зрелище. Представьте
широкую  реку,  залив  или  море.  И  маленькие  ящные суденышки под
огромными парусами, стремительно несущиеся от одного поворотного знака
к  другому,  а  потом - к заветной цели,  к финишу.  Победит тот,  кто
искуснее владеет парусом,  кто тоньше чувствует  ветер,  его  малейшие
менения  и  капры.  Победит  тот,  у  кого  больше опыта и знаний,
мастерства и сноровки.
     В новой  повести  Евгения Коковина "Белое крыло" рассказывается о
наших яхтсменах,  самозабвенно влюбленных в этот романтический  спорт.
Но  не только о белокрылых яхтах,  упорных тренировках,  увлекательных
прогулках  и  состязаниях   ведет   разговор   писатель.   Усложненные
жненными событиями взаимоотношения героев, их переживания и поступки
составляют сюжетную основу повести.
                                            На берег радостный выносит
                                            Мою ладью девятый вал.
                                                          А. С. Пушкин
                                    Я солнцу и ветру отдал мои паруса.
                                                           Уолт Уитмен
     Праздники бывают разные, но, должно быть, на всем белом свете нет
ничего более радостного, яркого, фееричного, чем праздник на воде.
     На таком  празднике  -  два неба:  настоящее и отраженное в ясных
глубинах реки или моря.  На таком празднике у каждой одномачтовой яхты
-  два  больших  паруса-грота,  у  каждой чайки - четыре крыла.  Вы на
водном празднике - и вы уже в сказке. И огромный наш мир покажется вам
еще огромнее, светлее и счастливей.
     Хорошо, если  поблости  играет  море.  Может  быть,   тогда   в
легко-пенистом  шуме  прибоя вы услышите праздничную песнь под веселые
гусли Садко или меж белоголовыми гребнями  волн  увидите  воинственное
сверкание   трезубца  Нептуна.  И  вас  навестит  прекрасная  мечта  о
путешествии за тридевять земель,  в дальние  страны,  может  быть,  на
остров  Свободы,  в  страну Фиделя Кастро,  а может быть,  в Индию,  в
Египет или на Север, в высокие широты Арктики.
     А если нет моря?.. В детстве и в мечтах любая лужица превращается
в океан.  И бумажный парус на самодельном игрушечном кораблике  -  это
уже мир штормовых морей и 
     И все-таки обидно  сознавать,  что  есть  на  нашей  Земле  люди,
живущие едали от моря,  от озер и рек.  Они, эти люди, лишены одной 
самых больших наших радостей.  Ведь такое великое  счастье  -  слушать
плеск   волны,  плыть  на  катере,  на  яхте,  хотя  бы  на  крошечной
плоскодонке или на плотике,  купаться,  плавать,  нырять, ловить рыбу.
Великое счастье - жить у воды!
     Сегодня - праздник.  Далеко за молом  на  летучем  старте  белеют
треугольники  яхтенных  парусов.  Все готово к началу парусных гонок -
Большой весенней регаты.
     Солнце, с  утра  бледное  и  застенчивое,  сейчас  уже  поднялось
высоко.  Оно стало даже насмешливым и дерзким и снисходительно, словно
похохатывая,  рассыпает  по  реке  монетную  мелочь  блесток.  Легкому
юго-западному ветру на реке тоже раздолье.  Ему есть  чем  поиграть  -
всюду  пестрят  флаги  расцвечивания.  Своды  флагов  и вымпелов - над
яхт-клубом и над бесчисленными судами.
     Здание яхт-клуба,  раскрашенное в самые веселые цвета, увенчанное
башенками,  мачтами  и  флагштоками,  дали  кажется  уютным  птичьим
гнездом,  заботливо  свитым  на  высоком  берегу.  Просторная  веранда
переполнена и тоже пестрит яркой расцветкой спортивных костюмов,  маек
и  девичьих  платьев.  Здесь  все  молодо,  шумно,  может  быть,  чуть
легкомысленно.  Но зато все дышит здоровьем,  силой,  играет  красотой
мускулов,  ранним весенним загаром и улыбками. Шляпы, кепки и галстуки
вытеснены на проспекты,  перчатки  оставлены  в  плащах  и  на  полкал
шифоньеров, рукава закатаны выше локтей.
     Оркестр вдруг умолк.  И звон медного колокола с судейского судна,
литой, ясный, как сама чистопородная медь, без трещинки, без раковины,
прозвучал над гаванью.
     Звон меди  рассыпался  по  большой  реке  и  слился  с  солнечным
серебром ряби на пологих волнах. Он взлетел к легким перистым облакам,
помчался  с запоздалыми птицами к морю,  а в городе вдребезги разбился
об асфальт и булыжники пыльных и шумных улиц.
     Ольга Андреевна  Вишнякова стояла на веранде яхт-клуба у парапета
и с беспокойством смотрела в ту сторону,  где на старте белели  паруса
яхт.  Это была высокая и красивая,  но уже немолодая женщина с большой
прической - венком  туго сплетенных кос. Там, на старте, на одной 
яхт, готовится к стремительному рывку ее сын, ее Юрка.
     При звоне колокола  она  заметно  вздрогнула  и  вдруг  вспомнила
хрустальную вазу, разбитую в самый несчастный день ее жни.
     - Хрусталь, - чуть слышно сказала она.
     Рядом с   Ольгой   Андреевной   стоял   ее  брат,  тоже  высокий,
блондинисто-седой мужчина с усталым лицом.
     - Почему  ты  вспомнила  о  хрустале?  -  спросил Илья Андреевич,
взглянув на сестру.
     Она ответила не сразу. С судейского судна неторопливо поднялась в
небо зеленая ракета.  Соревнования начались.  Круто  накренив  паруса,
яхты ушли, и теперь нужно было ждать.
     - Почему хрусталь? - повторил Илья Андреевич.
     - Все то же,  старое, - сказала Ольга Андреевна. - Я разбила вазу
в тот день...  когда пришли с обыском.  Ты помнишь,  Володя подарил ее
мне с цветами перед свадьбой.
     - Хрусталь, - Илья Андреевич усмехнулся. - Я не привык к роскоши.
Идиллии тоже не по мне...
     - Причем тут роскошь?!  - возразила Ольга Андреевна. - Это дорого
мне всегда!
     - Хрусталь  наполняют  благородными  винами.  А  мне   достаточно
граненого стакана с ее сиятельством. Она надежнее!
     - Илья,  переставь,  прошу тебя!  Подумаем лучше о Юрке. Пусть на
первой гонке у него будет не первое место, но хотя бы в первой тройке.
     - Нет,  не согласен!  -  рассердился  Илья  Андреевич.  -  Только
первое!  Он  сам конструировал и строил "Диану",  а это многое значит,
поверь моему опыту судостроителя.  Хорошо,  если бы скрипачи-музыканты
сами мастерили скрипки.  Я знаю водительские способности Юрия,  а яхта
его не подведет. В "Диане" вся его любовь! И это дает ему уверенность.
     - Его  любовь  не  только  в  "Диане",  -  грустно  сказала Ольга
Андреевна.
     - Что ж тут удивительного в его годы?
     - Но ты забываешь,  мне эта его любовь,  эта привязанность  очень
тяжела... Она здесь... Все это страшно!
     - Он будет первым! - поспешил переменить разговор Илья Андреевич.
- Я люблю Юрку,  пожалуй,  не меньше тебя,  хотя ты ему и мать. Я хочу
ему удачи!
     Ольга Андреевна  с  благодарностью  положила руку на плечо брата.
Илюша такой же мальчишка,  как и в давние времена,  хотя уже и  седой.
Такой же задиристый,  озорной и мечтательный, хотя уже давно инженер и
многое, очень многое пережил.
     К парапету  протиснулся  пухлощекий человек в светлом костюме,  с
тускло-зеленым  галстуком,  в  фетровой  шляпе.   На   поводке   перед
пухлощеким юлил вислоухий спаниель.
     Хозяин спаниеля ловил взгляд Ольги Андреевны.
     - Здрасьте!
     Ольга Андреевна наклонила голову и отвернулась.
     - Как устроились на новой квартире?..
     Ольга Андреевна не  ответила,  сделала  вид,  что  ее  интересует
далекий  противоположный  берег.  Человек  в светлом костюме притворно
ухмыльнулся,  словно чему-то удивился, и потянул упирающегося спаниеля
назад.
     - Кто это?  - спросил Илья Андреевич.  - Бог ты мой, что это он в
жару фетровую шляпу напялил?
     - Сдобин,  - Ольга Андреевна  брезгливо  поморщилась.  -  Ты  его
должен знать. Раньше был в политотделе пароходства.
     Илья Андреевич задумался, припоминая.
     - Сдобин?.. В политотделе... Так ведь мне именно с ним и пришлось
иметь дело. Старый знакомый!
     Вспомнилась комната  в  политотделе  пароходства,  надменный  вид
инструктора Сдобина,  его девательские вопросы "Вы,  инженер  Рябов,
знали такого,  капитана Вишнякова?..  Ах, конечно, ведь родственнички.
Еще бы не знать!  И какие у вас бы ли отношения с этим,  с Вишняковым?
Небось водку вместе пили?.."
     Это было очень,  очень давно... "Стоит ли вспоминать? Может быть,
кто  старое  вспомянет,  тому...  Нет,  черта  с  два!  - подумал Илья
Андреевич.  - Глаза нам еще пригодятся,  но и не забудем! Кто забывает
прошлое,  тот  совершает  новые ошибки.  А этот спокойно поживает.  И,
конечно, теперь первым на каждом шагу кричит о культе. Нутро-то у него
прежнее!"
     - Старый знакомый!  - зло повторил Илья Андреевич. - Как же это я
его не узнал?!  Может быть, потому что шляпа и галстук. Это называется
"перестроился"! В былые времена он прнавал только китель и сапоги. А
почему он интересовался твоей квартирой?
     - Понятия не имею.  Может быть,  вспомнил,  как  выгонял  меня  с
грудным Юриком  пароходской квартиры. Как жену и сестру...
     Илья Андреевич сжал кулаки,  но руки были опущены. Никто не видел
этих сжатых кулаков, и никто не знал, что он пережил, перенес.
     - Эх, напомнить бы ему все это сейчас!
     - Не надо, Илюша! Мне и так больно! Забудем!
     - А ты думаешь,  мне не больно?..  Мне?..  Забыть?.. Почему же ты
хранишь осколки вазы?..
     Илья Андреевич вдруг смолк.  Последние слова были не ко времени и
не к месту. Он пожалел, что пронес их.
     - Это другое, Илюша! Ты знаешь, это моя любовь!
     Он снова забылся, не выдержал:
     - А любовь Юрия? Его любовь к Людмиле...
     Ольга Андреевна  умоляюще  взглянула  на брата.  Он был прав,  но
сейчас он был и жесток.  А не жестока ли она,  Ольга,  к ней,  к  этой
девушке?..
     К ним подошел пожилой бритоголовый  здоровяк,  коренастый  крепко
сбитый, и с доброй улыбкой приветствовал сестру и брата.
     - Здравствуйте, дядя Миша! - ответила Ольга Андреевна.
     - День добрый, капитан гавани! - весело сказал Илья Андреевич.
     - Еще трудно сказать, каким добрым он будет.
     - Вы о соревнованиях? - с тревогой спросила Ольга Андреевна.
     - Нет, прежде всего о погоде.
     Снова зазвонил колокол, чисто и мелодично.
     - Ольга говорит,  что ваш колокол словно  хрустальный,  -  сказал
Илья Андреевич.
     - Это склянки рынды первосортной меди в сплаве с серебром.  Да, с
серебром!  И знаете,  что там написано, на ободе у этого колокола? Там
написано старославянской вязью:  "Ищите  да  обрящете!"  -  Дядя  Миша
рассмеялся.
     - Старославянской? Значит, это сейчас у вас благовест для богов?
     - Для богов здоровья и силы, для молодых богов спорта для, таких,
как ваш Юрий!
     - Ищите   да   обрящете!  -  с  задумчивой  улыбкой  сказал  Илья
Андреевич.  - Не все ли равно,  кто это сказал и вязью или как там еще
написано.  Одно и то же - кто ищет,  тот всегда найдет! А Юрий искал и
"Диану" нашел!
     - "Диана" хороша, - отозвался капитан гавани.
     На какое-то время Ольга  Андреевна  забыла  о  своей  многолетней
душевной боли. При виде дяди Миши она всегда чувствовала себя хорошо и
спокойно. Он был добрым, общительным и веселым человеком.
     Новый пятиэтажный   дом  на  набережной,  где  жили  мать  и  сын
Вишняковы,  был заселен недавно.  Сюда переехал  и  дядя  Миша  Кукин,
которого  Ольга  Андреевна  знала  и  раньше.  Кукиь  много лет плавал
боцманом на одном  судне  с  ее  мужем,  капитаном  дальнего  плавания
Вишняковым.
     Но мужа нет,  давно нет. Остался Юрий. Ему уже двадцать два года,
и он никогда не видел отца.
     - Вы надеетесь на Юру?  - спросила  Ольга  Андреевна.  -  Ведь  в
прошлом году он проиграл и очень переживал...
     - Проиграл,  - подтвердил Кукин.  - Но все-таки за  ним  осталось
второе место. Теперь он должен выиграть. Должен!
     Кукин озабоченно оглядел небо.
     - Барометр  падает,  резко падает,  - сказал он.  - Только бы они
успели финишировать до шквала.
     - А шквал будет? И сильный?..
     - Только сейчас сообщили,  что ожидается  очень  сильный  Циклон.
Ветер уже отошел. Видите, что там творится!
     Действительно, на  северо-западе,  над  противоположным  берегом,
угрожающе поднималась и ширилась гнетуще-мрачная тучевая громада.
     Дядя Миша винился и ушел,  как  он  сам  сказал,  готовиться  к
обороне яхт-клуба от шторма.
     Ольга Андреевна видела,  как капитан гавани  попутно  перекинулся
несколькими словами с девушкой,  тоже стоявшей у парапета. Эту девушку
она знала,  ее звали Людмила Багрянцева, о ней Ольга Андреевна думала,
разговаривая с братом.
     По-видимому, Кукин  и  девушка  говорили  о  предстоящем  шторме,
потому  что  дядя  Миша  показывал  рукой  на  северо-запад.  К  Ольге
Андреевне снова подступила щемящая душу  тревога.  Девушка  напряженно
вглядывалась в даль реки,  туда,  откуда должны были появиться яхты. У
ее ног никелированными застежками  поблескивал  маленький  чемоданчик,
какие спортсмены обычно берут на соревнования и тренировки.
     У девушки была сильная фигура спортсменки.  Такие всегда спокойны
и  уверены  в движениях,  в походке,  в разговоре.  Но Людмила сегодня
волновалась, она даже страшилась. Ей, метеорологу-наблюдателю, больше,
чем  кому-либо  другому,  было  вестно,  что  припрятывала у себя за
пазухой эта все разрастающаяся на северо-западе коварная тяжелая туча.
     Изредка девушка   беспокойно   посматривала   в   сторону   Ольги
Андреевны.  Чем она виновата перед  этой  красивой  женщиной,  матерью
Юрия?..
     Они думали друг о друге,  думали о человеке,  которого любили,  и
старались не встречаться взглядами.
     Затрещал, защелкал репроду  Послышался странный  для  жаркой
погоды деревянно-простуженный голос:
     - Внимание!  Внимание... С дистанции сообщают: в первой гонке яхт
класса   "Дракон"   сейчас  лидирует  яхтсмен  первой  категории  Юрий
Вишняков...
     Ольга Андреевна сжала локоть брата, и он, радуясь за успех своего
любимца,  на какое-то время забыл обо всем другом. Забыл, но только на
время...
     Хотя над управлением порта уже были  подняты  штормовые  сигналы,
солнце,  еще  вовсю  сияло1  и  баюкало  бдительность многих ничего не
подозревающих посетителей яхт-клуба.
            1 В  оригинале текста,  вместо слова "сияло",
                использовано слово "лучезарило". (ККК)
     А барометр  продолжал  катастрофически  падать,  предвещав городу
недоброе.
                            -     -      -
     На белом борту лазурью - цветом неба и моря -  выведено  "Диана".
Дано  ли  название легкой стреловидной яхте в честь богини охоты или в
честь  более  поздней  жительницы  Земли,  об   этом   в   официальном
мерительном свидетельстве яхты ничего не говорится. Рулевой Вишняков и
его дядя инженер Рябов,  который участвовал в постройке  яхты,  иногда
почему-то  называют  ее  "Любушкой".  А спортсмены и болельщики паруса
говорят:  "Летит "Белое крыло!"  или  "Вон  возвращается  вишняковское
крылышко!"
     На яхте их трое:  Юрий Вишняков  -  рулевой,  Клавдий  Малыгин  и
Дениска  Птахин  -  матросы.  Полный  экипаж "Дианы".  Если же на яхте
увидите еще кого-нибудь - это болельщики парусного спорта и поклонники
Вишнякова.  Одному    лучших яхтсменов города,  рулевому "Дианы",  в
ближайшее время прочат звание мастера спорта.
     По-северному светловолосого   и  светлоглазого,  чуть  курносого,
плечистого рулевого "Дианы"  никто  не  назовет  красивым.  Но  что-то
неуловимое привлекает к нему. Может быть, его выделяет открытая, почти
ребячья улыбка,  когда он  что-то  одобряет,  чем-то  восхищается  или
принимает гостей на своей яхте. А может быть, привлекает его уверенное
спокойствие.
     Он немногословен  и  все  же  заметен  в яхт-клубе.  Как и другие
яхтсмены,  на тренировки и на ремонт яхты Вишняков обычно  приходит  в
короткой  кожаной  куртке  с  опушкой  или  в  синем с белыми полосами
свитере.
     Матрос Малыгин  почти  в два раза старше матроса Птахина но права
на яхте у них одинаковые.  Дениске  же  всего  четырнадцать.  В  шутку
матросов "Дианы" называют Грот-Малыгин и Стаксель-Птахин.
     Геркулес Клавдий  иногда  подхватывает  маленького   и   верткого
Дениску,  держит на руках,  как грудного ребенка, укачивает и напевает
"баю-баюшки".  Дениска  отчаянно  отбивается,  но  ничего   не   может
поделать, чтобы вырваться  могучих объятий Клавдия. Все-таки разница
между матросами немалая - двенадцать лет и сорок килограммов.
     - Клавдий,  отпусти-и-и!  -  тонким  мальчишеским  голосом  тянет
Дениска.
     - И-и-и! - передразнивает Клавдий.
     Рассердившись, Дениска напрягает  голосовые  связки  и  не  очень
внушительно басит. При этом добавляет крепкое словцо.
     - Вот так и подобает разговаривать мужчине,  - смеется Клавдий  и
отпускает Дениску.  - А за непотребные слова - штраф! Товарищ капитан,
какое взыскание наложить на недисциплинированного члена экипажа Дениса
Птахина?
     Матросы обожали прославленного яхтсмена  Юрия  Вишнякова,  своего
капитана,  как они его называли. Под его началом ходить на яхте было и
легко и лестно.  Серьезный и спокойный Юрий все делал с едва уловимой,
ободряющей  улыбкой.  На тренировках и соревнованиях он не нервничал и
не кричал.  Была в характере этого юноши твердость. Особенно нравилась
матросам  в  капитане  непоказная  уверенность и смелость в управлении
яхтой.
     Еще совсем  недавно  они  строили  свою  "Диану",  готовили  ее к
открытию навигации,  к гонкам,  к регате.  Работая,  они забывали  обо
всем.
     Но приходил определенный час, и Клавдий Малыгин кричал товарищам:
     - Эй,  джентльмены,  синьоры  и прочие трудовые гезы!  Солнце уже
спускается на водопой,  а у  меня  с  восемнадцати  ноль-ноль  маковой
росинки во рту не было. А ведь еще великий Птахин сказал: кто не умеет
отдыхать, тот не умеет работать!
     Дениска смущенно улыбался:
     - Я так не говорил...
     - Как сказал великий Птахин, голод - не тетка.
     - У меня и тетки-то никакой нету, - протестовал Дениска.
     - Отрекайся от всех теток, но не от своих гениальных речений. И
вообще соловья баснями не кормят.  Разве это не твоя мысль,  о великий
Птахин?  Мой  истощенный  желудок требует незамедлительной компенсации
энергии, затраченной органмом на окраску левого борта.
     Клавдий вытаскивал   рабочей сумки сверток,  расстилал на ящике
газету -  обязательно  сегодняшнюю  -  и  раскладывал  на  ней  яства:
отварную  треску,  отварную картошку,  три котлеты или кусок колбасы и
черный хлеб.  Охотничьим ножом он разрезал колбасу не ломтиками,  а на
три части - так,  он считал,  на воздухе аппетитнее.  О треске Клавдий
каждый раз повторял прадедовскую поговорку:  "Трещечки не поешь  -  не
поработаешь!"
     - У кого еще имеется какая-нибудь снедь,  харч и прочие  съестные
припасы?  Вносите  в  общий  фонд на благо пошатнувшегося здоровья,  -
говорил Малыгин. - К столу не хватает свежепросольной семги, поросенка
с  хреном и зернистой икры.  Все остальное принимается с предъявлением
справки о несостоятельности.  Дениска  вызволял    кармана  булку  с
маслом.  Юрий передавал Клавдию целлофановый кулек.  Сквозь прозрачную
пленку проглядывали три яйца и три коричневых ларечных  пирожка  -  по
числу экипажа.
     - Нищие! - презрительно замечал Малыгин. - Где осетрина, цыплята,
холодная телятина?  Не вижу!  А что на десерт?..  Ай-яй! Ну что ж, как
говорят, чем богаты, хлеб да соль! Разрешите приступать к трапезе?
     Он запихивал  в  рот звено трески,  откусывал хлеб и одновременно
читал газету-салфетку.
     Ели молча, лишь иногда посматривали друг на друга. Юрий отодвигал
от себя пирожок и говорил:
     - Сыт. Запить бы чем...
     - Но-но,  - возражал Клавдий.  - Я не позволю вам умереть  раньше
соревнований,  а  они  состоятся только через месяц.  Я скоро буду вас
кормить,  как в детском садике, с ложечки - за дедушку, за бабушку, за
маму...  А сейчас доедать все до последней крошки! Иначе вы недостойны
называться сыновьями Эола. Первый же порыв легкого ветерка согнет вас,
как соломинки.  Нет,  я все-таки сделаю  вас Ламме Гудзаков, скелеты
безнадзорные! А что касается попить, то за неимением более благородных
напитков,  придется  опять воспользоваться пресными запасами  общего
яхт-клубного бачка.
     Никогда не  унывающий  отважный  мореход  и  неутомимый работяга,
книголюб,  весельчак и балагур - таков Клавдий  Малыгин,  давний  друг
Юрия Вишнякова.
     - Денис, принеси, пожалуйста, воды, - просил Юрий. - Пирожок свой
я  уступаю  Клавдию,  но предупреждаю:  это в последний раз.  Если его
аппетит не уменьшится,  при такой нагрузке мы рискуем  отправить  нашу
"Диану" на дно.
     - Ладно,  торжественно обещаю сократить свой рацион, - соглашался
Клавдий и с сожалением засовывал пирожок в кулек.  - Потом используем.
А сейчас в бой!  Рыцарям "Белого крыла",  к сожалению,  полагаются  не
шпаги, а шкрабки и кисти. Они вам и в руки!
     ...А вот сейчас...
     В ожидании   сигнала-ракеты   "Диана"  вместе  с  другими  яхтами
лавировала перед незримой линией старта.
     Минуты до сигнала - минуты наивысшего напряжения у всего экипажа.
Старт парусных гонок - не замирание на  месте.  Подняты  паруса,  дует
ветер,   мчит  течение,  и  яхте  застыть  на  старте  подобно  бегуну
невозможно.  Требуется большое мастерство,  чтобы держаться как  можно
ближе  к  линии  старта,  но  не  пересечь  ее раньше времени,  раньше
сигнала.
     А времени до старта остается все меньше и меньше.
     В отдалении  курсируют  моторные  катера,  шлюпки,  байдарки,  не
участвующие   в  гонке  яхты.  На  них  -  беспокойные  и  неугомонные
зрители-болельщики.  Они в нетерпении,  они  волнуются,  переживают  и
спорят. У всех свои любимицы-яхты и любимцы-рулевые.
     Еще больше зрителей  на  веранде  и  на  причалах  яхт-клуба,  на
набережной   и   на  палубах  кораблей.  В  этом  городе  мореходов  и
кораблестроителей любят водный спорт,  особенно парусный. Кажется, что
половина населения города празднует сегодня День паруса.
     Только зачем,  зачем поднимается на северо-западе эта ненавистная
туча?  Неужели  она  обрушится  на праздник - на реку,  на гавань,  на
гордые яхтенные паруса?
     А сигнала все еще нет.
     Перед стартом, проверяя снаряжение и выводя яхту  гавани, Юрий,
думал о многом:  о матери,  которая,  конечно, сейчас уже на берегу, о
Людмиле, любовь к которой помогает ему жить и заставляет мучиться. Обе
они поблости,  обе волнуются и хотят ему успеха. Но понимают ли они,
чувствуют ли,  что любовь к ним  будет  самой  сильнейшей  и  надежной
союзницей  ветра  в  его парусе?  Что любовь к ним поможет ему сделать
все, чтобы стать победителем?
     Мама... Людмила...
     Мама... Должна же она понять,  что Людмила ни в чем не  виновата.
Она обижается, мучается, страдает, хотя и молчит.
     Но сейчас эти мысли уже отодвинулись, скрылись в поворотах памяти
и на какое-то время забылись.
     Сейчас он ждет сигнала,  сосредоточен,  держа румпель,  следя  за
парусом и за судейским судном.
     Наконец ударил колокол.  Звон был чистый,  ясный,  как  сам  этот
праздничный  солнечный  день,  как  упругий  и  дразнящий  сегодняшний
ветерок.
     Но для  Юрия  и  его  товарищей  это  была  лишь  настораживающая
команда: внимание!
     Рулевой еще  больше  сосредоточился,  зорко следя за парусом и за
яхтами-соперницами.  Гика-шкот и румпель в надежных руках,  значит,  и
парус и вся яхта в его власти.  Готовность к прыжку через линию старта
с каждой секундой нарастает.
     Удар рынды  -  последний!  Юрий  взглянул на секунд  Сейчас,
сейчас!..
     Матросы следили   за   своим  капитаном,  готовые  к  мгновенному
выполнению команд.
     Выстрел ракетницы был словно толчком в спину: марш!
     Зеленая ракета неторопливо поднялась в синеву неба.  Но для  Юрия
она  лишь  мелькнула  в  начале взлета.  Больше он ее не видел.  Через
какое-то мгновение "Диана", направленная на курс, неудержимо понеслась
в направлении к первому поворотному знаку.
     Одновременно с "Дианой" пересекла старт яхта "Сюрпр". Вероятно,
это  было  случайностью,  потому  что  "Сюрпром"  управлял  не очень
опытный рулевой,  и он не мог быть опасным соперником  для  Вишнякова.
Странно,  что самый грозный противник, рулевой Шведчиков, замешкался и
отстал. Это нужно было использовать.
     Действительно, "Сюрпр" еще задолго до первого поворотного знака
стал отставать от "Дианы".  Зато яхта Шведчикова "3атея"  уже  шла  по
пятам.
     Юрий оглянулся,  а  снова  повернувшись,  улыбнулся   Клавдию   и
Дениске: все в порядке!
     Ничто не могло задержать  этот  прекрасный,  стремительный  полет
"Дианы",  полет "Белого крыла".  Так летит свободная птица,  так летит
над морем поморская песня - гордо, бесстрашно и насмешливо-задорно.
     Дениска вполголоса запел:
                     Ветер, надувай покрепче парус!
                     Лучше шторм, чем ненавистный штиль
                     Не страшна волны кипучей ярость,
                     С нами не случится оверкиль!
     Дениска гордился этой песней, потому что он сам ее сочинил. Самый
младший  всех участников сегодняшних парусных гонок Денис Птахин был
автором "Песенки яхтсменов", которую распевал город.
     Клавдий подпевал:
                     Без ветра парус - просто лишь материя.
                     Без ветра парус - песня без певца.
                     И видят девушки, забыв доверие,
                     В яхтсмене гордом скучного гребца.
     "Без ветра парус!..  - Юрий улыбнулся.  - Ветра будет больше, чем
надо".  Рулевой  давно  уже видел на северо-западе резкое потемнение -
предвестие грозного шторма.
     Ветер, ветер!  Скажи,  кто  ты  - друг или враг?  Почему вчера ты
беззлобно гнездился в моем парусе и по-доброму нес мою яхту по речному
простору, а сегодня затаился и угрожаешь разразиться шквалом? Почему в
Бискайском заливе в зверином ожесточении топишь торговые корабли, а на
Ламанчской   равнине   охотно   и   мирно   крутишь   крылья   мельниц
дон-кихотовских времен?  Почему вчера у Канина Носа выбросил на  банку
бот  моего  земляка-помора,  два  месяца  назад  затопил города и села
Югославии и не  хотел  пригнать  дождевые  тучи  в  засушливые  районы
страны?..
     Сейчас, перебирая на бульваре ветви тополей и  превращая  такелаж
моей яхты в арфу Эола, ветер тихим напевом своим как будто отвечает:
     "Человек, ты никогда не будешь иметь надо мной полной власти.  Но
чтобы  я тебе служил,  нужно запоминать вчерашнюю и недельной давности
мою силу,  мою скорость при заходе солнца и при первом голосе утренней
птицы,  при купании чайки и при ее посадке на песчаную отмель. Помнишь
ли ты,  Человек, какое направление было у меня месяц назад, с дождем я
пришел или с солнцем,  тучи или  тучевых прогалин?
     Непостоянство моих собратьев всех направлений - ветров  -  только
кажущееся. У каждой смены ветра есть своя причина.
     Все мы,  ветры всех направлений,  будем  посильно  служить  тебе,
Человек,  но только тогда, когда ты нас по-настоящему познаешь! О том,
как мы будем себя вести, подскажут не только твои флюгера, робинзоновы
полушария,  анемометры и воздушные зонды, не только твоя память и твои
книги, записи и метеорологические карты, но и солнце перед восходом, в
зените и при закате.  Подскажут стремительная ласточка и предвестница1
погоды чайка, медлительная туча, легкое залетное облачко и сый дымок
твоего  костра,  чуткие  струны  твоей  антенны  и беспокойные флаги и
вымпелы на мачтах и штоках.
         1 В оригинале текста,  вместо слова "предвестница",
              использовано слово "погодовестница". (ККК)
     И ты,  Человек,  будешь  знать,  когда твоему кораблю надо быть в
гавани, в бухте, у пристани и когда выходить в далекое плавание.
     Ты, Человек, сам придумал красивые сказки и легенды о всевышнем и
прочих богах,  в том числе о  нашем  повелителе  Эоле,  а  сейчас  сам
разоблачил  эти  сказки  и  смеешься над жрецами и поклонниками богов.
Познай нас, познай ветры всех направлений, и ты сам будешь Эолом!"
     Юрий еще   раз   внимательно  посмотрел  на  северо-запад.  Шторм
приближался. Все равно вперед! Только вперед!

     Своего отца Юрий Вишняков никогда не видел. Все свои двадцать два
года  он  прожил  с  матерью  Ольгой  Андреевной  и  бабушкой Татьяной
Петровной.
     Безотцовское детство   было  и  горьким  и  беспокойным.  Мальчик
многого не знал,  но смутные догадки постоянно тревожили его душу.  По
натуре  чувствительный,  открытый,  но несколько упрямый и гордый,  он
никогда ни о чем не расспрашивал.
     Лет десять  назад,  когда  Юрий  был  еще мальчишкой,  невестно
откуда приехал дядя Илья, инженер, родной брат Ольги Андреевны.
     В те времена Вишняковы жили далеко на окраине города,  снимали за
баснословную цену пятнадцатиметровую комнату в частном доме.
     Двенадцатилетний Юра  сидел  на  полу  и  крепил  ванты  к мачтам
полуметровой шхуны,  которую мастерил и оснащал уже три месяца.  Ольга
Андреевна была на работе,  а бабушка хлопотала у электрической плитки:
готовить обед приходилось тут же, в комнате.
     Илья Андреевич   появился   неожиданно.  Он  пришел  с  маленьким
чемоданом и с букетом цветов.  Высокий,  седой,  он сразу же показался
Юре красивым и знакомым. Он был похож на маму.
     - Здравствуйте! - сказал Илья Андреевич и обнял Татьяну Петровну.
     Старушка долго стояла, смотрела на Илью Андреевича, потом села на
диван,  не выпуская  рук  тряпку  и  нож,  которым  она  только  что
нарезала  картошку.  И  тряпка  и  нож  сами выпали  рук,  а Татьяна
Петровна, уже не глядя на Илью Андреевича, вдруг сникла и разрыдалась.
     Илья Андреевич растерянно оглядел комнату.  А Юра смотрел на него
и ничего не понимал.
     - Не   нужно,  Татьяна  Петровна!  -  сказал  Илья  Андреевич.  -
Успокойтесь!
     Стоящая на   плитке   кастрюля  яростно  зафырчала  и,  обливаясь
суповыми потоками,  чуть не сбросила крышку.  Татьяна Петровна подняла
тряпку и сняла крышку.  И только тогда,  опомнившись, бросилась к Илье
Андреевичу. И снова заплакала, но уже тихо, почти беззвучно.
     - А где же Ольга? - спросил Илья Андреевич.
     - Оленька на работе, - сказала бабушка.
     - А это, значит, Юрчонок! Ну, здравствуй, племянник!
     Юра встал.  В  крепком  объятии  Илья  Андреевич  даже  приподнял
племянника, а опустив, с улыбкой посмотрел на него и сказал:
     - Дай-ка,  Юрчонок,  вазу или банку.  Цветы поставим,  а потом  и
потолкуем. Ты любишь цветы?
     - Да,  цветы...  люблю. И мама любит. - Юра подал дяде стеклянную
банку.  -  Вазы  нету.  У нас давно в буфете лежат какие-то осколки от
вазы. Мама не разрешает их выбрасывать.
     - Ну  ладно,  ладно,  -  тихо  сказала бабушка.  - Будем обедать.
Илюша,  конечно,  проголодался.  - Она взглянула на Илью Андреевича  и
глазами показала ему на внука:  - Пока молчание!  - и громко:  - Дай я
еще на тебя погляжу.
     Илья Андреевич  понял и ответил таким же взглядом,  не уловленным
племянником: понятно, все понятно.
     - Ого,  Юрчонок,  да я смотрю,  ты по-нашему,  по-рябовскому пути
идешь!  - весело сказал Илья Андреевич, подняв с пола Юрин парусник. -
Твой прадед березовой вицей карбаса шил.  Дед Андрей Фомич,  мой отец,
искуснейшим кораблестроителем и шлюпочным мастером был. Он не только в
нашей губернии славился. Его знали и в Петербурге. Вот и я еще задолго
до войны кораблестроительный институт окончил.  А ты как,  по чертежам
свою шхуну делал?
     - Не-ет. Вот смотрел на картину и делал.
     В комнате   на   стене   висела   небольшая  картина  в  раме  
простенького багета.  Вобрав в косые паруса свежий упругий  ветер,  по
широкому бурунному заливу ходко шла поморская шхуна.
     - Тут все точно,  - сказал Юра.  - Только я ровно в  четыре  раза
увеличил.
     - И правда, - подтвердил Илья Андреевич. - Это "Полярная звезда",
принадлежала купцу Курову,  а строил ее твой дедушка,  Андрей Фомич. И
картину писал он.
     - Я знаю, мама говорила, что дедушка рисовал.
     - Жаль,  пропала тут без  меня  чудесная  модель  гоночной  яхты.
Работа дедушки. Вот бы ее тебе!
     - Как пропала? - удивился Юра.
     - Пока  меня  здесь не было,  яхта пропала.  И книги мои и многое
другое,  интересное. А модель была классная, провая. Первое место на
международных соревнованиях и золотая медаль!
     - А может быть, ее можно найти? - робко спросил Юра.
     - Может быть, только вряд ли. Я заходил на свою старую квартиру -
никаких вещей.  Там жильцы другие, незнакомые, ничего не знают. Только
диван мой у них стоит.  Говорят,  что купили.  И еще картина моя, тоже
отец писал.
     С тех пор дума о пропавшей модели яхты не покидала Юру Вишнякова.
Уже потом,  каждый раз,  когда приходил дядя  Илюша,  он  с  затаенной
надеждой спрашивал:
     - Не нашли?
     - Нет,  Юрчонок.  Даже  след  простыл.  Должно быть,  подобрал ее
знаток-любитель.  Модель, можно сказать, ювелирной работы, клеенная 
мелких  дощечек.  Ей цены нет,  а для нас она еще дорога и как память.
Отец у меня хотя и не заканчивал ни института,  ни академии,  а расчет
великолепно   провел,   точно   смастерил  и  красиво  оформил.  Сам
представляешь,  золотая   медаль   на   международных   соревнованиях.
Голландцев  и норвежцев опередил Андрей Фомич,  а те - умельцы в таких
делах! Толк понимают, отличные кораблестроители и мореходы! Тогда отец
твой дедушка, еще был молодым.
     Первое время Илья Андреевич Рябов  жил  у  Вишняковых.  Потом  он
поступил  работать  на  судостроительную  верфь  и  получил  небольшую
комнату в ведомственном доме.
     Однажды дядя   Илюша   пришел   какой-то  особенно  оживленный  и
разговорчивый.
     - Татьяна Петровна,  - попросил он бабушку,  - дайте, пожалуйста,
стаканчик.
     Он поставил на стол бутылку и налил в стакан водки.
     - Захмелеешь,  Илюша, - тревожно сказала бабушка. - Ты ведь и так
уже...
     - Ничего,  - сказал Илья Андреевич.  - Мой проект принят, приятно
все-таки. У меня сегодня праздник! Только Ольге не говорите, сердиться
будет. А я вот Юрчонку кое-что расскажу и потом уйду.
     Бабушка поставила   на  стол  сковороду  с  зарумяненной  жареной
треской.
     - Что может быть лучше! - воскликнул Илья Андреевич. - Простейшая
 всех северных рыб, как ни странно, моя любимая.
     Он неторопливо  выпил,  подцепил  на вилку кусочек трески.  Потом
присел и закурил.
     - Будем  строить катера нового типа,  - сказал Илья Андреевич.  -
Совершенно нового типа!
     - По вашему проекту? - спросил Юра.
     - Да.  Вот нам бы сейчас твоего  дедушку  на  судоверфь!  Многому
научил  бы  Андрей Фомич нашу молодежь,  да и инженеров и мастеров.  И
ведь,  кажется,  никаких особых секретов у старика не было. А вот так,
опыт дедовский и свой,  чувство какое-то,  наитие. И любовь к судну! А
при современной технике он бы и совсем великие чудеса творил.
     - А у вас на судоверфи яхты строят? - спросил Юра, опять вспомнив
о пропавшей модели.
     - Где  там!  -  дядя  Илюша  усмехнулся.  -  Для яхты сверхособое
мастерство нужно.  Да и много ли яхт требуется?  Пять-шесть в год. А у
нас  проводство  серийное,  массовое.  Яхта  - вещь дорогая.  Нам их
строить невыгодно, да и некому.
     - Дядя Илюша, вы что-то хотели мне рассказать.
     - Верно,  Юрчонок,  хотел.  Не знаю только, быль это или легенда.
Слышал я эту историю не от отца, а от других людей...
     Жил в старинном поморском посаде человек-умелец, по имени Андрей.
Он  был  отличным  плотником  и  столяром,  парусных  и такелажных дел
непревзойденным мастером.  Был он и художником-самоучкой: писал маслом
на  холсте,  рисовал карандашом,  углем и акварелью,  искусно резал по
дереву.  Но больше всего он славился в  кораблестроении.  Может  быть,
стал  бы  он инженером,  профессором или даже академиком,  но три года
приходского училища для таких званий, мягко говоря, маловато. А больше
ему учиться не пришлось:  нужно было зарабатывать на кусок хлеба, да и
никто бы его дальше  учиться  не  пустил,  сына  неимущего  посадского
мещанина.
     Приехал однажды  в  посад  инженер-судостроитель    Петербурга.
Очень понравились тому столичному инженеру шлюпки,  что строил Андрей,
- ходкие,  легкие,  ящные,  словно игрушки.  Инженер испробовал одну
шлюпку  на волне - устойчива.  Потом еще самые разнообразные испытания
для шлюпки  придумывал  -  хороша  шлюпка,  все  испытания  с  блеском
выдержала.  Шлюпку  он  купил,  сказал,  что  повезет  ее  в Петербург
показывать другим инженерам и профессорам. Хорошую цену за шлюпку дал.
А  потом  еще  осмотрел  инженер  вельбот  и  шхуну "Полярная звезда",
постройку которой со своей артелью заканчивал Андрей по  заказу  купца
Курова.  Тут он совсем пришел в восхищение, приказал построить вельбот
для Петербурга, обещал прислать деньги и уехал.
     А вскоре  Андрею  Фомичу  пришел  под  сургучной  печатью пакет с
казенной  бумагой.  В  бумаге  предписывалось  выехать  Андрею  Фомичу
Рябову,  корабельных  дел  мастеру,  в Петербург - строить прогулочную
яхту для его величества.
     И покатил Андрей Фомич в Питер, покатил без боязни. Он был уверен
в своем мастерстве.  А в Питере он посмотрел чертежи яхты, которые ему
показали  инженеры,  повздорил с инженерами и не согласился строить по
их проекту.
     Сначала хотели    Андрея   Рябова   отправить   обратно,   домой:
неграмотный мужик спорит с образованными людьми, со специалистами, сам
хочет их учить - слыханное ли дело!
     Но тот инженер,  что приезжал в посад, на родину к Андрею Фомичу,
заступился  за  кораблестроителя  и предложил ему,  прежде чем строить
императорскую  яхту,  смастерить  ее  модель   -   маленькое   подобие
настоящего судна.
     Долго и вдумчиво рассчитывал и  строил  модель  прогулочной  яхты
Андрей  Рябов.  Все-таки  для  царя!  А  когда модель была готова,  ее
отвезли  в   Опытовый   бассейн,   где   испытывались   модели   самых
разнообразных кораблей.
     На испытаниях модели Андрея Рябова присутствовал  сам  заведующий
Опытовым  бассейном,  уже  знаменитый  на  весь  мир профессор Алексей
Николаевич.  И тут при испытаниях противники кораблестроителя-самоучки
были посрамлены. Обводы подводной части модели, остойчивость и ходовые
качества были прнаны отличными. Заведующий Опытовым бассейном крепко
обнял Андрея Фомича на глазах у умленных специалистов, поздравил его
и сказал:
     - Ваш  проект  будет принят к исполнению.  Мы закажем чертежи для
постройки яхты соответственно вашей модели и вашим расчетам.
     Профессор помолчал,  внимательно и восторженно оглядел бородатого
мужика-северянина и воскликнул:
     - Талантище! Учиться бы тебе в свое время!
     То была встреча двух замечательных  русских  кораблестроителей  -
великого   мирового   ученого-математика,   механика  и  обретателя,
будущего академика  Алексея  Николаевича  Крылова  и  мастера-самоучки
Андрея Фомича Рябова.
     На следующую навигацию императорская  прогулочная  яхта  вышла  в
первый  рейс  в  Финский залив,  а Андрей Рябов вернулся а свой посад.
Вскоре он женился на любимой девушке, которую звали Любовью. Говорили,
что невесту, а потом жену он всегда ласково звал Любушкой.
     Через несколько  лет  снова  пришел    Петербурга   пакет   под
сургучной  печатью.  Снова  приказывалось  корабельному мастеру Андрею
Рябову  явиться  в  столицу.  И  снова  отправился  Андрей   в   путь,
раздумывая,  какое  дело  на  этот раз зададут ему большие начальники.
Оставляя семью,  ехал он без охоты и только мечтал повидаться с добрым
и умным человеком - Алексеем Николаевичем.
     Но не пришлось Андрею Фомичу встретить великого кораблестроителя.
Зато  привезли его к какому-то очень важному царскому вельможе.  И тот
приказал Рябову построить для наследника-цесаревича маленькую гоночную
яхту. Он сказал: "Построить лучше, чем у американцев!"
     А дело в том,  что перед этим в Петербург приходила  американская
гоночная яхта, которой управлял знаменитый парусный рекордсмен капитан
Дэй.  Эту яхту увидел  в  Императорском  яхт-клубе  цесаревич.  И  ему
захотелось иметь такую же.  "Хочу!  - требовал цесаревич. - Хочу такую
же, и даже лучше!"
     И тогда  вспомнили  о северном корабельном мастере Андрее Рябове.
Вспомнили и срочно затребовали его в Петербург.
     Рябов не видел яхту капитана Дэя. Еще до его приезда "американка"
покинула  Неву.  Инженеры  на  словах  и  в  рисунках,  ими   тут   же
набросанных,  старались  втолковать  мастеру,  как выглядела заморская
яхта.
     - Понимаю,  - заявил Андрей Фомич.  - Три дня сроку,  и я вам сам
нарисую несколько посудин.  Показывайте начальству,  наследнику, потом
судите. Что понравится, то и буду строить.
     - Варианты?  - спросил старший   инженеров.  -  Три  дня?  Как,
согласны, господа?
     Все согласились на условие Рябова.
     Северный мастер-кораблестроитель  не  знал  слова "варианты",  но
точно через три дня представил множество  рисунков  в  карандаше  и  в
красках,  эскы и незамысловатые чертежи.  Инженеры улыбались, видя в
исполнении чертежей наивность, и в то же время восхищались смелостью и
простотой проектов.
     Когда выбор был сделан,  Рябову,  как и в прошлый раз,  приказали
готовить модель яхты.  Мастера торопили, и он день и ночь, почти без
сна,  работал месяц.  Он смастерил модель,  и люди,  глядя на нее,  не
верили,  что она готовлена простым мужиком,  да еще в такой короткий
срок.
     Через год  была построена и сама яхта.  За это же время маленькая
модель,  которую Андрей Рябов любовно называл "Любушкой",  под  именем
"Дианы"  побывала за границей.  И там,  на выставке и на соревнованиях
моделей гоночных  яхт,  "Любушке  -  Диане"  была  присуждена  золотая
медаль.  Рябовская  модель  превзошла  работы  первоклассных  мастеров
Голландии, Англии, Швеции, Дании, Норвегии.
     Но когда  "Любушку" везли обратно в Петербург,  ее с умы слом или
без умысла поломали.
     В Финском заливе были назначены испытания только что спущенной на
воду построенной Андреем Рябовым большой яхты. Мастера на испытания не
пригласили,  попросту  -  не  взяли.  Его  труд уже не был его трудом.
Рябову приказали отремонтировать поломанную модель.
     Андрей Фомич  все  понял:  теперь  он  уже  не  нужен.  И тогда с
чувством горькой обиды он спрятал  искалеченную  модель  яхты  в  свой
короб и тайком покинул столицу.
     Потом в Петербурге о нем,  должно быть,  забыли. Его никто больше
не  беспокоил.  И  больше  никаких  казенных  пакетов  Андрей Фомич не
получал.

     Как все любящие матери,  Ольга Андреевна часто и подолгу думала о
будущем сына.  А ведь все,  казалось, было ясно: закончит Юрий среднюю
школу и поступит в кораблестроительный институт.  Юрий и  сам  нередко
говорил,  что  да,  он  любит море,  профессию отца,  но хочет быть не
моряком, а судостроителем.
     В ящике  буфета  у  Вишняковых,  в  большой коробке -под духов,
хранились осколки хрустальной  вазы.  Когда-то  эту  вазу  с  огромным
букетом  махровых астр подарил Ольге Андреевне ее муж.  Он часто дарил
ей цветы и духи "Северная Пальмира".
     И когда  Ольга  Андреевна видела астры,  ощущала до боли знакомый
мягкий и стойкий запах "Северной Пальмиры",  перед ней опять  и  опять
представал Володя,  живой,  веселый,  загорелый.  Он являлся в морской
форме - такой,  каким она видела его в последний раз,  перед уходом  в
море.
     Ваза превратилась в осколки,  когда  Ольге  Андреевне  предъявили
ордер  на  обыск.  Пароход  Вишнякова  стоял  в другом порту.  И Ольга
Андреевна поняла:  Владимир арестован. Она не верила... Она знала, что
Володя ни в чем не виноват. Он не мог быть врагом.
     О судьбе отца Юрий узнал не от матери.  В детстве он слышал,  что
отец      Когда   Юрий  вырос,  Ольга  Андреевна  ничего  ему  не
рассказывала.  А сын не приставал с расспросами.  И никто  другой  ему
ничего  не говорил.  Начиная разбираться в сложных вопросах жни,  он
многое понял сам.
     Проведя долгие годы в отчуждении, Ольга Андреевна жила заботами о
сыне. Какое счастье, думала она, что у нее хотя остался сын. Настоящим
другом, почти матерью, была для нее Татьяна Петровна, мать потерянного
мужа.  С доброй старушкой делила осиротевшая женщина свое большое горе
и малые радости.
     Ольга Андреевна работала в  городской  библиотеке.  Должно  быть,
догадываясь или где-то прослышав о ее несчастливой жни,  на работе к
Ольге Андреевне  относились  участливо.  Но  участие  и  жалость  лишь
угнетают гордые натуры.  После работы Ольга Андреевна спешила домой, к
сыну.  В те времена она как будто бы забыла,  что на свете  существуют
театр, кино, концерты. Зато дома были книги.
     Но вот Юрий Вишняков получил аттестат зрелости.
     Недели через  две после экзаменов на аттестат Юрий сказал матери,
когда она вернулась  :
     - Ну вот, мамочка, я теперь рабочий класс!
     Ольга Андреевна с улыбкой недоумения взглянула на сына.
     - Правда,  мама. Я поступил учеником на судостроительную верфь, к
дяде Илюше. На летнее время.
     У Юрия   был   торжествующий   вид,   а   Ольга   Андреевна  тихо
запротестовала:
     - К  чему  это,  Юра?  Ведь  тебе  нужно готовиться к экзаменам в
институт. И нужно еще отдохнуть... Это, конечно, все выдумки Ильи!
     - Да нет,  мама. Мне самому хочется поработать. Там же интересно,
строят боты, катера, шлюпки... Понимаешь, для меня интересно!
     Ольга Андреевна  вздохнула  и принялась помогать Татьяне Петровне
по хозяйству.
     - Теперь   тебе  и  парусом  некогда  будет  заниматься.  Работа,
подготовка к экзаменам... Когда же?
     - О, для яхты я всегда время найду.
     В то время Юрий уже состоял в  парусной  секции  яхтклуба  и  был
матросом  на  яхте  "Звезда".  Парус  стал  его страстью,  прванием,
любовью. Многие летние вечерние часы проводил он у яхты на ремонте или
под большим белым крылом в волшебном полете по реке учал,  обуздывал
и подчинял себе ветры всех направлений.
     К осени на судоверфи Юрию присвоили рабочий разряд,  и он объявил
дома, что подавать заявления в институт не будет.
     Ольга Андреевна встревожилась. Остаться неучем! Или он жалеет ее,
хочет зарабатывать, помогать ей?..
     И опять Ольга Андреевна заподозрила брата, Илью Андреевича.
     - Я не агитировал Юрия,  - сказал Илья Андреевич.  - Он сам решил
остаться на судоверфи.  А вообще-то не так уж плохо - поработать годик
у нас.
     - К чему это? Он же все забудет! Потерять целый год!
     - Не забудет.  Ох,  оказывается,  плохо ты  знаешь  своего  сына,
сестрица.  Ничего он не потеряет, наоборот, многое приобретет. И будет
прекрасным инженером.  Поверь мне,  Ольга! Именно таков наш Юрка! Я не
буду  тебе  говорить  высоких  слов:  "Труд  - это основа жни!  Труд
облагораживает!" А вот ты посмотри,  как Юрий работает  на  судоверфи.
Ему работа никогда не в тягость.  Просто кажется,  что он наслаждается
своей работой.  Потому что влюблен в нее. Не знаю, может быть, заставь
его строить не шлюпки,  а,  скажем,  дома, или слесарить у тисков, или
стоять у лесопильной рамы,  может быть,  он  и  загрустил  бы.  А  тут
любимое дело, првание! Ох, вини, опять патетика!
     Ольга Андреевна привыкла верить брату.  Илья,  она знала, сам был
хорошим  инженером-кораблестроителем,  влюбленным  в свое дело.  И она
постепенно успокоилась, примирилась с решением сына.
     Работалось Юрию  действительно  легко.  Еще  учеником  он  быстро
привык к цеху. Строительство малых судов - шлюпок, катеров и дор - это
проводство  было  для него не только интересным,  но и по-настоящему
родным.  Юрий вспоминал рассказы  дяди  Ильи  о  чудесном  корабельном
мастере, о дедушке Андрее Фомиче. Инженер Рябов часто говорил: "Вот бы
твоего деда к нам на судоверфь!"
     Но и  бригадир Юрия Степан Иванович Котлов работал красиво.  Юрий
любовался, глядя, как Котлов быстро, ловко и точно действует широким с
тонким лезвием топором,  стамеской,  рубанком. Работал Котлов и словно
приглашал:  бери инструмент и подтесывай киль,  снимай на доске фаску,
сверли отверстия и заклепывай на шайбах кончики гвоздей!
     Вот плотно и надежно прилегает к килю первый,  нижний,  шпунтовый
пояс.  Одна  за  другой  пригоняются  внакрой  верхние  доски обшивки,
нарастают пояса.
     Потом будут   поставлены  шпангоуты,  кильсон,  привальный  брус,
банки.  И когда корпус  шлюпки  или  катера  окончательно  отделают  и
покрасят, маленькое судно будет настоящим красавцем.
     Как и дед Юрия,  бригадир Котлов был кораблестроителем-практиком.
Он  откровенно  прнавался,  что  ученье  в школе ему не давалось.  А
мастером на постройке малых судов он  стал  первоклассным.  Уже  после
войны,  когда  он  вернулся  с фронта с двумя орденами Славы,  Котлову
несколько раз предлагали учиться.  Мастер сконфуженно отмалчивался или
нерешительно  отмахивался:  поздно,  ничего не выйдет.  Но Котловым на
судоверфи дорожили.  Таких специалистов  по  деревянному  судостроению
было немного.
     С молодым старательным рабочим Вишняковым Котлов жил  по-доброму.
Парень не был ни зазнайкой, ни нюней. И это Котлову нравилось.
     Через год летом Юрий снова удивил и на этот раз не  только  Ольгу
Андреевну,  но и своего дядю и бригадира Котлова. Он подал заявление в
кораблестроительный институт на  заочное  отделение  и  снова  остался
работать   на   судоверфи.  Ольга  Андреевна  переживала  двойственное
чувство.  Что бы ни говорил Илья,  а заочники, по ее представлению, не
могли  стать полноценными инженерами.  И все же она немножко была даже
рада:  сын не уедет,  останется с ней. Без Юрия ей было бы тоскливо, и
притихшая тревога могла опять овладеть ее раздумьями.
     Илья Андреевич  втайне  порадовался  поступку  племянника.  Он  с
уважением  относился  к  практике,  к  проводству,  но  мыслей своих
сестре, конечно, не высказывал. Он-то знал, что если быть настойчивым,
то  и  на  заочном  отделении  можно стать превосходным,  теоретически
грамотным специалистом. А характер племянника ему был вестен.
     Зато бригадир   Котлов   некоторое   время  сокрушался.  Ему,  не
отведавшему теории, казалось, что такой башковитый и серьезный парень,
как   Вишняков,   непременно   должен  поехать  в  Ленинград,  учиться
"по-настоящему".  В то же время отпускать Вишнякова  бригады Котлову
было жалко.
     Если бы теперь Юрия спросили,  как он проводит  свободное  время,
он,  вероятно,  ответил бы: "У меня нет свободного времени". И в самом
деле.  Без четверти восемь он уже был в  цехе.  После  работы  будущий
корабельный инженер садился за книги, конспекты и чертежи. Потом шел в
яхт-клуб и гонял яхту или занимался ее "благоустройством" - так матрос
Клавдий  Малыгин  называл  мелкий  ремонт  и  всевозможные  подгонки и
переделки на яхте.  Еще в августе рулевой "Звезды" Коломейцев уехал  в
отпуск  и  оставил яхту на Юрия.  Когда он вернулся,  то принял другую
яхту, а Юрия Вишнякова назначили рулевым "Звезды".
     Вероятно, он родился кораблестроителем и капитаном.  На судоверфи
он работал легко, все делал увлеченно и, казалось, никогда не уставал.
И парусный спорт не был для него только развлечением. На яхте, неслась
ли она по водной быстрине или стояла на стапелях,  Юрий тоже  работал.
Работал так же азартно и легко,  как в цехах судоверфи.  Может быть, в
нем  беспокойно  пульсировала   кровь   деда,   горела   потомственная
одержимость  и  неиссякаемой была энергия.  Этой энергии и одержимости
удивлялись даже самые блкие Юрию люди,  которые хорошо знали его. Но
что  бы  люди  ни  думали  о нем,  как бы ни удивлялись,  в постоянном
рабочем задоре Юрий чувствовал себя всегда спокойно и счастливо.
     От него   рано  ушли  мальчишеские  грезы,  туманные  мечтания  о
несбыточном, и, хотя он по-прежнему с увлечением читал приключенческие
и  фантастические  романы,  романтика  теперь для него была в реальной
цели:  стать инженером-кораблестроителем  и  мастером  паруса  высшего
класса. И он знал, что эта цель им будет наверняка достигнута.
     В родном приморском городе у Юрия было много знакомых  и  друзей.
Но  за  последнее  время он как-то особенно блко сошелся с веселым и
работящим Клавдием  Малыгиным,  матросом  со  "Звезды"  и  шлюпочником
судоверфи.
     Это были разные люди - Юрий и Клавдий - и внешне и по  характеру,
но  их  сблила и роднила крепкая и порывистая,  как штормовой ветер,
любовь к парусу.
     И очень блким человеком для Юрия стал его дядя - Илья Андреевич
Рябов.  Юрий любил приходить в холостяцкую  комнату  Ильи  Андреевича,
всегда  заполненную  цветами.  У  пожилого  многоопытного корабельного
инженера была удивительная страсть:  он нежно  любил  цветы.  Он  знал
сотни   видов  их,  сам  разводил,  рассаживал  в  больших  ящиках  на
подоконнике и на специальных подставках.  Летом комната словно  горела
разноцветьем - крупными махровыми астрами и георгинами,  гладиолусами,
гвоздиками,  ноготками,  анютиными глазками.  Юрий не мог запомнить  и
малой доли названий цветов,  какие были в комнате у Ильи Андреевича. И
ему всегда казалось странным,  как  у  этого  человека  с  ироническим
настроем  характера сочетается непомерная любовь к корабельной технике
и к нежнейшим существам на земле - цветам.
     В комнате  Ильи  Андреевича  на  письменном  столе стояла в рамке
фотография женщины,  худенькой и застенчивой.  Это была жена инженера,
тетя   Вера,   врач   по   профессии.   Она   погибла  на  фронте  при
обстоятельствах невестных.  В то время  Илья  Андреевич  был  где-то
далеко, на Колыме.
     Должно быть, дядя Илюша очень любил свою жену, но с племянником о
ней  никогда  не  разговаривал.  Он  не  был  замкнутым человеком,  но
пережитое оставило в его душе тяжелый  отпечаток.  Бурный  оптимм  у
него    неожиданно    сменялся   ироническим   скептицмом   и   даже
язвительностью.
     Однажды весной,  когда  "Звезда"  была  уже  спущена на воду и ее
экипаж - Юрий,  Клавдий и Дениска  -  усиленно  готовился  к  парусной
регате,  Илья Андреевич, зайдя в цех, попросил племянника зайти к нему
домой после работы.
     - Невероятная новость! - сказал он возбужденно. - Отложи все дела
и обязательно зайди!
     Невероятная новость?!  Раньше  дядя  никогда  не приглашал к себе
Юрия так настойчиво.  Чаще Юрий приходил к нему сам - консультировался
по учебным заданиям института.
     После работы Юрий сразу же  зашел  к  Илье  Андреевичу.  И,  едва
переступив  порог комнаты,  он услышал действительно невероятное,  то,
чего он ожидал еще десять лет назад.
     - Юрчонок, модель найдена! - закричал Илья Андреевич. - Вот она!
     Юрий сразу же  сообразил.  Модель!  Найдена  модель  деда  Андрея
Фомича,  премированная на международных соревнованиях,  о которой дядя
Илюша рассказывал десять лет назад. Найдена "Любушка - Диана"!
     - Вот она! - гордо и взволнованно повторил Илья Андреевич и, взяв
со стола модель, высоко поднял над головой.
     Потом он  снова  поставил яхту на стол.  Юрий молча сел на стул и
так же молча уставился на  модель.  Он  не  верил.  Взглянул  на  Илью
Андреевича и чуть слышно, словно боясь спугнуть видение, спросил:
     - Но как... где вы ее нашли?
     - Потом,  потом все расскажу.  А пока любуйся "Любушкой". Смотри,
какая прелесть!
     Словно загипнотированный,  смотрел  Юрий  на  яхту  и  все  еще
сомневался, что она тут, всего на расстоянии протянутой руки.
     Если в  рассказах  о  поездке деда в Петербург была правда,  то в
этой модели,  в этой "игрушке",  таился великий  секрет.  Этот  секрет
нужно было раскрыть.  Что,  какие качества,  приданные яхточке Андреем
Фомичом, украсили ее золотой международной медалью?
     Юрий осторожно  повернул  модель к себе форштевнем.  Он любовался
корпусом, безупречным, но полным тайны.
     - Нужна  реставрация,  - сказал Илья Андреевич.  - Какой-то дурак
испортил такелаж и паруса. Хорошо, что корпус не повредили. Только вот
киль немного...
     - Но все-таки как вы ее разыскали? Я почти забыл о ней...
     - Я тоже долго не думал о ней. Но потом снова принялся за поиски,
правда,  без особой надежды.  Но я действовал по системе,  как  Шерлок
Холмс! - Илья Андреевич усмехнулся. - Серьезно, Юрчонок, по системе. И
нашел. Оказывается, во время войны, в голодовку, моя бывшая соседка по
квартире выменял?  "Любушку" на буханку хлеба. Я с трудом разыскал эту
соседку,  предложил ей денег,  и она во всем мне прналась.  Я обошел
несколько квартир, наконец, нашел и выкупил. Вот так. А сейчас забирай
яхту,  дарю ее тебе. Нужно все на ней восстановить, как было у деда, а
потом поучать. Это тебе будет полезно!

     Долго и внимательно учал Юрий модель гоночной яхты деда Андрея.
Он не любовался ею (на это хватило первого вечера),  а именно  учал.
Самым удивительным и радостным было то,  что "Любушка" оказалась очень
блкой к яхтам класса "Дракон".  Но в чем все-таки ее отличие от всех
остальных  "драконов",  какие  плавают на Балтике и на Черноморье,  на
Дальнем Востоке и на  Каспии,  в  Химках  и  на  Волге?  Где  у  этого
миниатюрного  суденышка  спрятаны секреты блестящего успеха?  Простой,
даже длительный осмотр на эти вопросы ответов не давал.
     Тогда Юрий  тщательно  вычертил  эскы  модели  в проекциях.  По
нескольку раз проверяя,  он снял и перенес на эскы размеры маленькой
яхты.  Предстояло  выполнить точный чертеж в натуральную величину.  Но
прежде Юрий принялся за  восстановление  такелажа,  парусов  и  ремонт
раздробленного киля.
     Спустя дней десять маленькая "Любушка - Диана" уже была полностью
и заново оснащена и покрашена.
     - Это достойно твоего деда! - одобрительно сказал Илья Андреевич,
увидев  преображенную  "Любушку".  -  За  такую  работу  Андрей  Фомич
поставил бы пятерку с  плюсом.  Нет,  он,  наверное,  сказал  бы:  "Не
перевелись, оказывается, на Руси святой умельцы! Добро, внучек!"
     Юрий подумал,  что неплохо бы испытать дедову модель на реке,  на
легком ветерке,  и он высказал свою мысль Илье Андреевичу. Это было не
только интересно,  но и необходимо для Юрия.  Блестящая и дерзкая идея
давно беспокоила его.  Она возникла еще в пионерские годы.  Она словно
свила  в  голове  уютное,  надежное  гнездышко,  смелая   и   красивая
птица-мысль.  То  трепеща,  то  на  время  затихая,  она  много лет не
покидала Юрия.  Он никому не говорил о ней.  Но теперь,  когда нашлась
модель дедушки,  давнишняя мечта затрепетала с новой силой.  Сказочная
птица приготовилась в реальный и безудержный полет.
     - Это  ты  великолепно  придумал - испытать модель,  - согласился
Илья Андреевич. - Я осматривал корпус, и очень внимательно. Деформации
в корпусе как будто нету,  может быть, и ходовые качества не потеряны.
Словом, попробовать нужно. Когда мы поиграем в кораблики?..
     - Это нужно сделать пораньше утром,  без посторонних.  Лучше бы в
воскресенье, больше времени будет для испытаний.
     - Сдается  мне,  что,  кроме испытаний,  ты еще что-то затеваешь,
злодей! - весело сказал Илья Андреевич. - Прнавайся!
     - Затеваю, - прнался Юрий. - Но об этом говорить рано.
     - От родного дядьки секреты?  - наигранно-зловещим тоном  спросил
Илья  Андреевич и захохотал.  - Ну ладно,  секретничай.  Все равно сам
расскажешь. А почему название на яхточке не написал?
     - Я  думал  и  не  знал,  какое название написать:  "Любушка" или
"Диана".
     - Конечно, "Любушка"! - вскричал Илья Андреевич. - Так называл ее
творец Андрей Фомич  Рябов,  твой  незабвенный  предок.  "Любушка",  и
только "Любушка"!  А "Диану" сохрани для другой яхты! - Илья Андреевич
лукаво посмотрел на Юрия.
     - Что ж,  может быть, пригодится и это название, - улыбнулся Юрий
и подумал: "Неужели догадывается?"
     Испытания состоялись на широком просторе реки в последнее майское
воскресенье.  Утро было  пасмурным  и  почти  безветренным.  Волна  не
поднималась даже на фарватере,  на середине полуторакилометровой реки.
Чуть вздрагивая,  тихая река серебристо чешуилась и по-утреннему несла
пресные запахи свежей рыбы.
     Но для паруса ветра было достаточно.  "Звезда" со  своим  обычным
экипажем  ходко  перенеслась  к левому берегу,  и маленький яхтклубный
разъездной катерок отстал от нее.  На катере ехали  Илья  Андреевич  и
капитан гавани Кукин.
     - Денис,  о великий Денис! Покажи им кончик! - упрашивал Клавдий,
разместившийся  на  баке.  -Техника  второй  половины  двадцатого века
бессильна  перед  ветрилом,  которым  пользовался  еще  доисторический
человек!
     Дениска и в самом деле уже собрался было потрясти концом канатика
за  кормой "Звезды" - подразнить плывущих на катере.  Но Юрий погрозил
ему, запретив обидную шутку.
     - А  если  бы  еще  ветер  покрепче!  - разочарованно ухмыльнулся
Клавдий.
     - А если бы ветра совсем не было? - спросил Юрий.
     Доводы обоих были основательными и равными,  но Клавдий  все-таки
не удержался от насмешливой торжественности:
     - Яхтсмену присуща гордость!  Он должен везде  и  всюду  защищать
парус  -  самый  древний  и  самый  красивый  движитель  на водах всей
вселенной!
     - Ты думаешь, и на Луне есть парус? - спросил Дениска.
     - Если нет, мы его туда доставим! - сказал Клавдий.
     - Это будет при коммунме?
     - Может быть, и раньше.
     - Нас  раньше на Луну не пустят,  - сказал Дениска.  - Пассажиров
туда повезут только при коммунме.
     - Чудак,  -  усмехнулся  Клавдий.  -  А  может  быть,  ты станешь
профессиональным космонавтом.
     - Кто? Я?.. Нет, меня не возьмут. Клавдий, а после коммунма что
будет?
     - У-у, загадал! Ты доживи!
     - Я-то обязательно доживу,  запросто.  А все-таки,  Клавдий,  что
будет после коммунма? Вечный коммунм?..
     - Коммунм долго будет. А что после будет - не знаю Может, будет
новая,   еще  более  совершенная  формация  общественного  строя.  Так
философы выражаются. Вот у философов и надо спросить.
     - Клавдий, а вдруг на Луне ветра нету? Тогда зачем там парус?
     - А ты слетай на Луну и узнай!  А я в это  время  отличный  парус
сошью, дакроновый.
     - А если я узнаю, что ветров там не бывает?
     - Тогда я на Луну не полечу, - сказал Клавдий. - Что это за жнь
- без ветра! А парус, который я сошью, нам и на Земле пригодится.
     Катер подошел  к яхте.  Юрий передал румпель Клавдию и пересел на
моторку. Как сказал Клавдий Малыгин, начался Большой Совет Капитанов и
Судостроителей.   После   короткого   совещания  решили  вначале  дать
"Любушке" на воде свободный ход с ограничениями в руле на оба борта.
     Юрий волновался,   словно  спускал  на  воду  многотоннажный,  им
построенный корабль.  При полном молчании он приподнял маленькую яхту,
как ребенка.  Казалось,  он совершал великое таинство.  Илья Андреевич
по-дирижерски величественно протянул вперед руки.
     "Звезда", управляемая   Клавдием   Малыгиным,  описала  идеальной
точности круг и подскочила почти вплотную к катеру.
     Осторожно Юрий  опустил  "Любушку" на воду.  Илья Андреевич резко
взмахнул руками,  и два голоса на "Звезде" - басовитый  малыгинский  и
срывающийся птахинский - образили торжественный туш.
     Взволнованно-сосредоточенный Юрий   не   обращал   внимания    на
шутовство   дяди   и  своей  команды.  Серьезным  оставался  и  Михаил
Михайлович Кукин.  Впрочем, и Илья Андреевич под наигранной веселостью
лишь скрывал чувство беспокойного ожидания.
     "Любушка" чуть  качнулась,  потом  выпрямила  мачту  и   замерла,
стройная,  гордая,  готовая  к полету.  Юрий выправил парус и легонько
оттолкнул яхточку от борта катера.
     "Любушка" пошла плавно и спокойно,  и казалось, вода не оказывает
ей никакого сопротивления.  Киль надежно уравновешивал модель, в то же
время   ничуть   не   отяжеляя   ее.   Точность  расчета  корабельного
мастера-самоучки была поразительной.
     И когда  яхта  еще не потеряла инерции движения,  вспыхнул легкий
порыв ветра.  Природа покровительствовала испытателям,  с  готовностью
выполняла их желания, послала им в услужение ветер точно в тот момент,
когда он понадобился "Любушке".  Для испытателей  ветер  действительно
вспыхнул, потому что он был для них не только ощутимым, но и как будто
видимым.  Они увидели  упругий  наплыв  воздуха  в  тускло  блеснувших
рябинах   "потревоженной   реки,   океаном   окружающей   крошечное  и
бесстрашное суденышко.  Они  увидели  ветер  во  внезапном  грациозном
наклоне  "Любушки",  в  мгновенном  ласковом захвате ветра ее тонкими,
чувствительными парусами - и гротом и стакселем.
     Под напором ветра "Любушка" пошла, пошла, пошла... Это было чудо!
Она не просто поплыла, как поплыла бы любая другая модель. Она летела,
завораживая бывалых яхтсменов.  И Юрию показалось, что маленькой яхтой
деда управляет опытнейший рулевой,  может быть, он сам, Юрий Вишняков.
Да, ему показалось, что "Любушку" ведет он, так соответственны были ее
"поступки" его мыслям,  его желаниям.  И он еще раз,  теперь еще более
сильно,  окончательно,  утвердился в своем решении. А дед его, подумал
он,  был действительно гений в корабельном  искусстве.  Как  был  прав
великий  русский  кораблестроитель  Алексей  Николаевич Крылов,  когда
сказал Андрею Фомичу: "Талантище! Учиться бы тебе в свое время!"
     Нет, дядя  Илья  рассказал  Юрию не выдумку и не легенду.  Модель
деда  и  видом  своим,  и  своим   умительным   ходом   подтверждала
правдивость  петербургской  истории  Андрея Фомича Рябова.  И все-таки
секрет "Любушки"  пока  оставался  секретом.  Но  он,  Юрий  Вишняков,
раскроет его. Сейчас нужен точный чертеж в натуральную величину!
     - Теперь   можно   поверить,   что   "Любушка"   имела    золотую
международную медаль,  - сказал Илья Андреевич.  - Клавдий Иванович, в
честь создателя "Любушки" дайте еще раз вашу музыку!
     - Всегда  готовы!  -  откликнулся  Клавдий.  -  Маэстро Дионисий,
исполним?
     После повторенного туша Малыгин запел:
                     Без ветра парус - просто лишь материя,
                     Без ветра парус - всадник без коня..
     И Дениска,  восторженно глядя на "Любушку",  тоже пел, не думая о
словах и о смысле песни:
                     Тогда теряют девушки доверие
                     К яхтсмену...
     - На "Звезде"! - скомандовал Юрий. - Взять точный курс "Любушки"!
Следовать одним галсом!
     Клавдий взглянул на ходко и красиво идущую "Любушку",  мельком  -
на  свой  грот  и,  не  упуская  ветра    парусов,  слегка  потравил
гика-шкот.
     Все понимали:  капитан "Звезды" со стороны,  с катера, сравнивает
движение,  ходовые  качества,  поведение  большой  яхты  и  модели  на
параллельных курсах.
     - Юрий,  учитывай,  даже самая точная копия-модель ведет себя  на
воде   с  вестной  разницей  по  сравнению  с  настоящим  судном,  -
предупредил Илья Андреевич.  - Здесь есть определенная закономерность,
но  ее  нужно  знать.  Это касается корпуса,  но еще в большей степени
аэродинамики парусов.
     - Дядя,  -  первый  раз в этот день улыбнулся Юрий,  - я все-таки
учусь в кораблестроительном институте, кроме того, я строю малые суда.
А вы все еще считаете меня наивным мальчиком.
     Неотрывно следя за движением  "Звезды"  и  "Любушки"  и  думая  о
наставлении дяди, Юрий теперь уже знал: Илья Андреевич догадывается.
     - Что ж, попробуем другим способом? - спросил Юрий.
     - Испытаем на циркуляции,  - согласился Илья Андреевич. - Положим
руль на определенный угол.  Но здесь сравнивать еще сложнее,  даже нет
смысла.  Рули  совершенно  разные,  а  от  пера  руля все зависит.  И,
конечно, скорость...
     - А я не сравниваю, - равнодушно отозвался Юрий.
     - А параллельные курсы?
     - Так просто,  любопытства.
     Илья Андреевич промолчал.
     Руль модели   был   закреплен   под   углом,  и  "Любушка"  снова
заскользила по воде, теперь уже по кругу. И снова она ни на секунду не
огорчила, не разочаровала испытателей.
     Когда "Звезда" и катер возвращались в  гавань,  солнце  пробилось
сквозь облачную пелену и сопровождало их,  а навстречу на простор реки
выносились яхты  самых  различных  классов  -  "Драконы",  "Звездные",
"Летучие   голландцы",   "Финны".   В  воскресный  день  тренировки  к
предстоящей регате начинались рано.
     - Час  на  обед,  - сказал Юрий.  - На тренировку выходим ровно в
тринадцать.

     Весенняя парусная  регата  состоялась  в  начале   июня.   Экипаж
"Звезды" выиграл только две гонки - вторую и пятую. В третьей Вишняков
потерпел неожиданное и жестокое поражение.  Пять яхт  класса  "Дракон"
пришли  к финишу раньше "Звезды".  В четырех гонках первые места занял
мастер спорта Шведчиков на яхте "Затея".  Он  и  оказался  победителем
регаты.
     Второе провое место  на  Большой  весенней  регате,  в  которой
участвовали  лучшие  яхтсмены многих городов,  конечно,  было отличным
результатом,  успехом,  победой Юрия Вишнякова. Так считали все, кроме
него самого. Он считал это поражением.
     Он знал свои силы,  был уверен,  что мог бы вести яхту  лучше,  с
большим   постоянством   хода   даже   при  частых  менениях  ветра.
Натренированная  до  тончайшей  чувствительности,  его  рука   ощущала
румпель, как пульс. Мгновенный взгляд на парус автоматически передавал
руке приказание,  и новое  наполнение  паруса  ветром  было  таким  же
мгновенным.
     Но усиленные тренировки перед регатой  и  гонки  подтвердили  его
давние  тревожные  мысли:  "Звезда"  без  отклонений  от установленных
размеров и формы все-таки в своей конструкции несовершенна, капрна и
даже  коварна.  Какое-нибудь  несоответствие  парусов и руля корпусу у
"Звезды" увидеть было невозможно.  Это мог  почувствовать  лежащей  на
румпеле рукой,  своим существом,  нервами только такой яхтсмен,  каким
был Юрий.
     Но горечи  поражения в схватке со знаменитым мастером Шведчиковым
он не переживал.  Познав "Звезду",  Юрий понял,  что до  конца  ее  не
обуздать  никому:  в конструкции были допущены просчеты.  Он предвидел
неудачу,  но не знал,  с какой стороны,  при каких обстоятельствах и в
каком облачении она явится.
     А поздравления только сердили Юрия. Он говорил "спасибо" и уходил
или начинал говорить о другом.  Между тем, его фотографию напечатали в
газете рядом с фотографией Шведчикова.
     Директор судоверфи  тоже поздравил Вишнякова и Малыгина с успехом
на регате.  Он даже специально пришел в цех.  Это был  умный  человек,
энергия  органатора  и  хозяйственника счастливо сочеталась у него с
многолетним опытом судостроителя.  Рабочие и инженеры любили его, хотя
он был и строг, и требователен.
     - Молодцы,  друзья!  -  сказал  директор,  пожимая  рука  Юрию  и
Клавдию. - Честь судоверфи поддержана! Поздравляю и благодарю от всего
нашего коллектива!
     - Поздравлять-то  особенно не с чем,  - сказал Юрий.  - Первое-то
место не наше...
     - Да,  но первое место занял Шведчиков, мастер спорта, опытнейший
яхтсмен.  С таким трудно тягаться.  Но подучишься - и ты достигнешь со
временем его мастерства.
     - Не в этом дело сейчас,  - возразил  Юрий.  -  Мне  бы  хотелось
поговорить с вами, Антон Николаевич. Когда можно?
     - Сейчас еду на бюро райкома,  видимо,  задержусь. А завтра после
работы устроит?
     - Конечно, вполне.
     - Ну вот и хорошо! Приходи!
     На другой  день  Юрий  пришел  к   директору   вместе   с   Ильей
Андреевичем.  Директор предложил им сесть, вызвал секретаршу, отдал ей
какие-то распоряжения и, когда женщина ушла, сказал:
     - Слушаю вас, товарищи!
     - Ну что ж, Юрий, - сказал Илья Андреевич. - Излагай!
     Юрий волновался, и это заметил директор, но молчал.
     - Вчера, Антон Николаевич, вы поздравили нас с успехом на регате,
- начал Юрий заранее с расчетом продуманную фразу. - Вы сказали: честь
судоверфи!  А что вы сказали бы,  если ребята с нашей судоверфи заняли
бы не второе, а первое место?
     Директор с хитрой  улыбкой  посмотрел  на  Юрия.  Он  чувствовал,
что-то  скрывается  за этими словами молодого шлюпочного мастера.  Но,
еще не понимая и не догадываясь, что именно, сказал:
     - Но ведь все-таки не заняли первое...
     - А если бы? - погасив волнение, настаивал Юрий. - Да еще на яхте
наших спортсменов стояла бы марка нашей судоверфи?..
     Директор с усмешкой смотрел на Юрия.
     - Куда  ты  гнешь,  Вишняков?  Хочешь предложить менить профиль
нашего проводства?  Отказаться от ботов,  катеров и шлюпок и  начать
строить яхты?
     Илья Андреевич и Юрий переглянулись.
     - Конечно,  нет,  -  возразил  Юрий.  - У меня и мысли не было об
отказе от катеров и шлюпок.  А вот насчет яхт вы почти угадали. Только
мы    предлагаем    строить   не   яхты,   а   одну   яхту,   опытную,
экспериментальную...
     - И  ты на этой яхте завоюешь первое место?  - директор откинулся
на спинку кресла и испытующе-хитро посмотрел на Вишнякова.  -  Что  ж,
реклама  великолепная,  но слишком дорогая она вскочит в копеечку.  Ты
знаешь, во сколько обойдется постройка гоночной яхты?
     - Я точно знаю, - сказал Юрий.
     - И точно знаешь,  что на первой яхте,  в постройке которых у нас
нет никакого опыта, ты будешь завоевывать рекорды?
     - Гарантировать этого нельзя, но...
     - Да нет, я пошутил. Дело не в спортивных победах и не в рекламе,
а в средствах  и  в  отвлечении  квалифицированных  судостроителей  от
основных видов проводства.  На постройку яхты мальчиков и девочек 
ремесленного не поставишь,  а мастеров у нас,  сами  знаете,  сколько.
Такой роскоши мы себе позволить не можем.
     Директор встал и потянулся.  Было видно,  что он устал. Подойдя к
Юрию и положив ему на плечо тяжелую руку, неожиданно весело сказал:
     - А вообще-то  неплохо  бы  иметь  свою  быстроходную  яхточку  -
прокатиться  с ветерком,  отдохнуть после трудов праведных Это получше
"Волги", да и катера, пожалуй, получше. Хорошо! Правда, Вишняков?..
     Директор даже прикрыл глаза.  Должно быть,  он представил себя на
яхте,  под широким парусом,  и как  будто  лучи  солнца  и  ветер  уже
прикоснулись к его уставшему лицу, заставили улыбнуться.
     - Так в чем же дело, Антон Николаевич? - оживился Илья Андреевич.
     - Ну, вы-то, Илья Андреевич, должны понимать больше, чем кто-либо
другой,  - директор  развел  руками.  -  Да  я  уже  и  объяснил.  Над
директором  еще  начальства  по  всем линиям одних линий не перечтешь!
Спроси о таком разрешении,  ответ один:  "Занимайся  своим  делом!  Не
фантазируй!"  А  начни  что-нибудь  без соблаговоления свыше,  сейчас:
"Самовольничаешь!  Антигосударственная практика!" Ведь как противились
прогулочному  катеру  конструкции Василия Павловича Варакина "ПКС".  А
построили втихомолку - теперь  от  заказов  отбоя  нет.  И  премии,  и
благодарности!
     - Так вот и с яхтой бы так же, - сказал Юрий.
     - Нет,  с яхтой уж так не получится, - возразил дире - Катер
Варакина мы пустили в массовое проводство.  А яхта -  что?  Серийное
проводство нам не освоить,  да и заказчика не найдем. Тут экономика,
дорогой!
     - А  одну  яхту мы могли бы для эксперимента построить,  - сказал
Илья Андреевич. - Попытка не пытка!
     - Дорогая  попытка может превратиться и в пытку.  Тут и трест,  и
министерство,  и райком  навалятся.  И  будут  по  существу  правы.  -
Директор задумался и вдруг хитровато просиял:  - А вы стройте народным
способом! Найдите энтузиастов! Строят же таким способом дома.
     - А материал? - спросил Юрий.
     - Ну, это проще всего, - сказал дире - Найдите заказчика!
     - Вообще-то   мысль,   -   без  особого  оптимма  заметил  Илья
Андреевич. - Даже я поработать согласен. Но это для ребят будет не так
легко. Именно только и надежда на энтузиазм!
     - А проект, конструкция, чертежи? - спросил дире
     Юрий раскрыл  папку,  и перед умленным директором на стол легли
листы ватмана и восковки, страницы описаний и расчетов, спецификация.
     - Ого,  так у вас все капитально задумано! - воскликнул дире
- Таким можно попробовать заразить и начальство!
     - А  вы  попробуйте!  -  сказал Илья Андреевич.  - Александр Блок
говорил, что несчастен тот, кто не обладает фантазией!
     - Фика и лирика, - усмехнулся дире - Ну, этим их, пожалуй,
не  возьмешь!  Вот  если  бы  министр  был  яхтсменом  или   хотя   бы
болельщиком! Бывают на счастье спортсменов такие начальники...

     Когда он начинал свой купальный сезон, на берегу собиралась толпа
зевак. По реке к морю уплывали последние льдины. Вода тихо, но жестоко
пытала  его,  резала  и  жгла  тело.  Но  на  причале  майское  солнце
скорехонько  обогревало  его,  а  махровое  полотенце  во   всю   силу
капитанских  мускулов  помогало  солнечным лучам.  Осенью он несколько
минут плавал в яхтенной гавани,  когда на его седую голову уже  падали
первые снежинки.
     Солнца не было,  но опять-таки спасало махровое полотенце Честь и
хвала тому,  кто придумал и готовляет махровые полотенца, шаровары с
начесом и плотные  шерстяные  свитера!  Капитан  был  благодарен  этим
людям.
     Люди его  зовут  Капитан  Доброе  Сердце  за   отзывчивость,   за
постоянную готовность помочь человеку. Он большой шутник и оптимист. И
если бы его попросили рассказать о себе, он, наверное, сказал бы так:
     - Капитан гавани яхт-клуба Михаил Михайлович Кукин.  Только прошу
не путать:  не капитан Кук.  Известно,  что капитан Кук  был  убит  на
Гавайских островах, а я, как видите, жив и здоров. Фамилия у меня хотя
и длиннее, да, видно, нос короче. Потому искать мое имя в энциклопедии
- дело бесполезное.
     Пять лет назад мне предложили перейти на пенсию. Но я ни в какую!
Что вы,  говорю,  чтобы таким здоровякам, как я, да на государственные
хлеба садиться!  Это уж кто  болен,  без  ног,  без  рук  -  те  пусть
отдыхают. А мое время пока еще не пришло.
     А так я - мужчина образца 1898 года.  Да,  так точно,  шестьдесят
шесть стукнуло.
     Последнее время я плавал боцманом.  Провел на море,  на па  лубе,
как в пушкинской сказке,  ровно тридцать лет и три года.  Ну,  а потом
отказался от пенсии и пошел боцманом гавани яхт-клуба.  Все-таки ближе
к воде.
     Чем, спрашиваете,  занимался  до  революции,  так   сказать,   до
семнадцатого  года?  Да  вот пришлось почти целых двадцать лет с царем
прожить.  Вместе, в одном государстве. Российской империей называлось.
Только встречаться не приходилось.  Он мне как-то не понадобился, ну и
я ему,  наверное,  тоже. Да и заняты были оба, не до встреч, у каждого
свои  дела.  А  кроме того,  у нас с ним расхождения были по некоторым
вопросам и во взглядах на жнь.
     Вы слыхали  слово  "монархист"?  Так  вот,  российский  царь  был
монархистом  номер  один.  А  я  к  семнадцатому  году  уже  в  партию
большевиков вступил. Теперь понимаете, почему мы не встречались?
     До революции я сначала работал мальчиком,  а потом  -  поваром  у
Селиванова.  Потом плавать пошел,  тоже первое время - коком.  Я вам и
сейчас любой бифштекс, лангет, отбивную, заливное - все, что захотите,
приготовлю.  Ведите  на  камбуз,  давайте продукты!  А потом в матросы
перешел.  Тогда я стеснялся поварской специальности.  Познакомишься  с
девушкой,  а  она  спрашивает:  "Кем  плаваете?" Ответишь правду,  она
думает про себя: "Ну уж и моряк! Кастрюльная душа!"
     В двадцатом году,  после освобождения Севера от интервентов, меня
взяли работать в губком партии - по водному транспорту.  А какой тогда
транспорт был!  Получше что было, интервенты с собой захватили - увели
за границу. Осталось старье прикольное. Вот на первых порах и пришлось
это  старье  восстанавливать.  Потом  спортивной  работой  руководил в
губернии. Спорт - моя страсть. Шестьдесят шесть, а у меня и гантели, и
эспандер,  и  штанга,  и  лыжи - все в боевой готовности.  Но главное,
конечно, водный спорт.
     А море   все-таки   тянуло.   Пошел   опять   плавать.  Последние
восемнадцать лет хозяином палубы был,  боцманом.  А  теперь  поставили
меня хозяином гавани, капитаном величают. Капитан! Только не парохода,
а гавани.  Это чуть поменьше,  пониже. Как говорят, наш корабль совсем
как "Титаник", только дым пожиже да труба пониже. Но зато уж на дно не
пойдем!
     Вот что  я  сказал  бы  о  себе,  если  бы  меня вздумали брать
академиком  или  вторично  принимали  в  члены  спортивного   общества
"Водник".
     Недавно Михаил Кукин,  капитан гавани яхт-клуба,  пережил немалую
радость - справил новоселье.  Ему дали комнату в новом доме. Комната с
балконом, на четвертом этаже. С балкона видно всю реку и яхт-клуб, где
Кукин работает.
     В этот же дом переехала семья Вишняковых.  Вишняковым тоже отвели
одну комнату.
     Переезду с   квартиры  на  квартиру  всегда  сопутствуют  хаос  и
неразбериха. Вы никогда не подумаете, что у вас такое множество вещей.
     Кукин недоумевал,  как  все это умещалось на двенадцати метрах их
старой комнатки?  Где они,  эти вещи,  скрывались столько лет?  А  при
переезде  вдруг  вылезли  на свет и вмиг заполнили трехтонную грузовую
машину.  Да еще не все уместились.  Михаил Михайлович и Ирина Ивановна
раздавали  ненужное или выбрасывали.  Но вещей все-таки оставалось еще
много,  и они нахально лезли  и  лезли  в  машину,  чтобы  попасть  на
новоселье.  Конечно, это происходило не без тайного содействия хозяев:
кое-что  старого памятного, хотя и бесполезного хотелось сохранить.
     Супруги клялись,  что  при  переезде  они  все  лишнее  раздадут,
выбросят,  уничтожат.  И все-таки втихомолку от жены Михаил Михайлович
засунул в машину старую, годную разве только для музея сеть-троегубицу
(сколько она ухватила  в  свои  ячеи  щук,  язей,  окуней,  налимов!),
немудрый,  но  тугопружинный  и  цепкий  капкан (три волка и несколько
десятков лисиц!) и отцовский непромокаемый рокан - куртку.
     Пряча эти  дорогие  ему вещи в кузов,  Кукин вдруг обнаружил там,
под креслом, плетеную дамскую широкополую шляпу (Ирина Ивановна носила
ее  в  двадцатых  годах),  бабушкин  кофейник  со свистком на крышке и
комплект журнала "Прожектор" за двадцать пятый год. И капкан, и рокан,
и кофейник со свистком капитан не видел уже лет пятнадцать. Откуда они
появились?..
     Он усмехнулся  и  прикрыл Иринину шляпу сетью-троегубицей.  Ладно
уж, пусть тоже перебираются на новоселье!
     Теперь они  в  новой комнате все любовно расставили,  развесили и
разложили. И быстро привыкли к новому жилью. По привычке Кукин называл
комнату  каютой.  Но  она  больше  походила  на  спортивный полумузей,
полусклад.
     Впервые Кукин  ударил  сапогом  по футбольному мячу ровно полвека
назад. На лыжах и на коньках бегал с десяти лет. В молодости дядя Миша
увлекался борьбой. И штангу брал легко и на жим и на толчок. А придете
к  нему,  он  вам  на  память  завяжет  узелок    шестимиллиметровых
новеньких гвоздей.
     Немногие поверят, что в самом раннем детстве Миша Кукин был очень
хилым,  слабым  и болезненным.  Он плохо ходил даже в шесть-семь лет и
больше лежал в постели. "Не жилец!" - говорили соседки.
     - Воздуху  надо  парню!  - сказал фельдшер Храмович отцу Миши.  -
Парного молока! Отправляй мальчишку в деревню!
     Все лето  мальчик  провел в Поморье,  у своего деда и у бабки.  У
бабки - корова,  парное молоко (силком поила Мишку  по  наказу  отца),
сметана, масло. У деда - свежая рыба.
     Когда Миша вернулся осенью домой, отец глазам не поверил:
     - Вот  тебе  и  не  жилец!  Парень  вон  у  меня совсем молодцом!
Спасибо, Иван Антонович! - и отнес фельдшеру Храмовичу семгу фунтов на
двенадцать.
     - А ты,  Михайло,  - сказал  фельдшер,  -  особенно  на  нас,  на
медицину,  не надейся.  Выписать лекарств я тебе сколько угодно могу -
от касторки до  капель  датского  короля.  Но  только  вернее  свежего
воздуха да уверенности в себе ничего нет.  Теперь ты,  Михайло, возьми
парня с собой на будущий год в море.  Ему сколько, десятый? Ну вот, да
пусть не нежится на койке,  пока батька вахту стоит. Пусть побегает по
палубе, пусть за канатики подержится. Парень крепче будет!
     Иван Антонович подумал-подумал и продолжил:
     - Ты скажешь,  что  за  наваждение:  фельдшер  -  и  вдруг  прошв
медицины, противник всяких лекарств, порошков, мазей. Нет, Михайло, не
против я.  Иной раз и кровь пускать приходится, за шприц браться. Но я
такое  совершаю только уж когда человеку совсем невмоготу,  когда дело
со здоровьем совсем швах.  А главное, Михайло, человек должен верить в
свое здоровье,  в свои силы и не хныкать. Ну, скажем, заболел человек.
Так не нужно пускаться в панику.  Пустился в панику,  подорвал веру  в
себя, в свое здоровье - и пошло! А Мишутка у тебя совсем здоровый, ему
только органм нужно укрепить.  Если еще возьмешь в море  на  будущую
навигацию, можешь не ходить ко мне за врачебной помощью. Мишутка тогда
уже в этом не будет нуждаться... Будет у тебя сынище во какой! Вспомни
тогда маленького лекаря Ивана Антоновича!
     По совету фельдшера отец взял своего Мишутку на судно,  в море. И
проплавал   мальчишка  всю  навигацию,  а  осенью  здоровяк-здоровяком
поступил в приходскую школу.
     Когда фельдшера  Ивана  Антоновича  опускали в могилу,  тогда еще
молодой Кукин сказал:
     - Отец  и мать дали мне жнь.  Вы мне,  Иван Антонович,  внушили
неистощимую веру в себя! Спасибо вам, старики, ушедшие от нас!

     Даже в гавани у причала  яхту  покачивало.  С  северо-запада  дул
крепкий  ветер,  который  по  душе только опытным,  всегда рвущимся на
простор, мятежным яхтсменам. А эта яхта уже была готова к отплытию.
     - Дядя Миша, возьмите меня!
     Михаил Михайлович   взглянул   на   веранду,   откуда    слышался
просительный голос. На веранде стояла девушка. Может быть, ей было лет
пятнадцать, а может быть, и все восемнадцать. Дядя Мише сейчас было не
до  девушки  и  тем  более  не до ее возраста Ветер,  парус,  румпель,
гика-шкот - вот что его занимало в эту  минуту.  Добрейший  человек  -
капитан Кукин не откликнулся на просьбу девушки.
     - Возьмите! Пожалуйста!
     Но яхта уже отошла от причала.
     По выходе  гавани Михаил Михайлович мельком взглянул на  здание
яхт-клуба.  И  вдруг он увидел,  что девушка все еще стоит на веранде.
Кукин усмехнулся, но ему некогда было размышлять об "упрямице", как он
окрестил девушку.  Ему нужно было думать о ветре,  о парусе, управлять
яхтой.
     Час, а  может  быть,  и  больше гонял яхту Михаил Михайлович.  Он
любил такие прогулки по свежему ветру,  когда на широком просторе реки
нет  ни  одного  парусного  суденышка.  У него и матросы - мальчишки с
детской водной станции - по любви к ветру,  к волне, к парусу были ему
подстать.
     Михаил Михайлович поставил яхту и поднялся на веранду  яхт-клуба.
Все  та  же  девушка  в одиночестве стояла у парапета,  словно ожидала
яхтсменов.
     - Ты чего тут ждешь,  голубушка?  - участливо спросил капитан.  -
Кого?..
     На его вопрос она ответила вопросом:
     - Почему вы меня не взяли?
     В ее  вопросе  не  было  слезливости.  И  все-таки  капитан Кукин
пожалел ее. Недаром его звали Капитан Доброе Сердце. И еще он пожалел,
почему, действительно, он не взял ее, эту упрямицу.
     - Как тебя зовут?
     - Людмила.
     - Видишь ли,  Людмила,  сегодня очень ветрено,  - покривил  душой
Михаил Михайлович. - Ты приходи завтра, и я тебя обязательно покатаю.
     Девушка укорненно взглянула на Кукина.  Казалось, она совсем не
обрадовалась обещанию Михаила Михайловича.
     - "Покатаю"...
     - Обязательно  покатаю,  -  подтвердил  Михаил Михайлович.  Он не
понял Людмилы, не понял ее взгляда, повторенного ею слова "покатаю".
     - Я хочу не кататься,  а плавать! Хочу ходить на яхте! Понимаете,
дядя Миша?!
     - Ого,  Людмила!  Вот ты какая! Плавать! Сказал - приходи завтра.
Потолкуем. Не сердись!
     Он улыбнулся.  Тогда  и  она  улыбнулась.  Вот  как познакомились
старый моряк-яхтсмен и девчонка,  которая тоже любила ветер,  волну  и
парус.
     На другой день они встретились  снова.  Капитан  Кукин  ждал  ее.
Чем-то уж очень понравилась ему вчерашняя знакомка.
     Разговорились они уже на яхте,  когда были далеко  от  яхт-клуба.
Третьим на яхте был паренек-подросток, один  многочисленных учеников
дяди Миши.  Этих ребят, его учеников, называли "дети капитана Кукина".
Дядя  Миша  самозабвенно,  как хороший отец,  воспитывал и учил "своих
детей" плаванию,  управлению яхтой и шлюпкой.  И они, будущие классные
яхтсмены  и  мореходы,  так  же  самозабвенно  любили  своего  старого
воспитателя. Он был кумиром мальчишек.
     - Значит,  хочешь не кататься, а плавать? - лукаво спросил Михаил
Михайлович, мельком взглянув на Людмилу, и отвернулся. Сделал вид, что
сейчас  его интересуют ветер и течение.  А спросил,  мол,  так просто,
между прочим.
     - Конечно,  плавать. На яхте матросом. Только вы не хитрите, дядя
Миша. Я ведь тоже хитрая...
     "Не хитрая ты, а гордая и упрямая, - подумал капитан Кукин. - Что
ж,  только такие и нужны в водном спорте!" Он  повернулся  к  Людмиле.
Оглядел ее.
     И вдруг  он  увидел  девушку  совсем  иной,  чем  вчера   и   чем
представлял  ее  еще  минуту  назад.  У  нее  было  миловидное  лицо с
удивительно чистой и нежной кожей.  А серые глаза таили и  доброту,  и
едва уловимую строгость.  Но главное, что сразу определил капитан, она
была старше, чем он предполагал.
     - Сколько тебе лет, Людмила?
     - Восемнадцать.
     - Ты работаешь или учишься?
     - Работаю. Буду и учиться.
     Мысленно Михаил Михайлович похвалил Людмилу и сказал:
     - Так ведь трудно будет.
     - Ничего.
     - А где работаешь?
     - На метеостанции. Наблюдателем.
     Кукин задумался,  потом круто развернул яхту и снова взглянул  на
Людмилу.  При развороте яхта резко накренилась,  паруса приняли больше
ветра. В глазах девушки вспыхнуло тихое восхищение.
     - Знаешь,  Людмила,  а хочешь быть моей помощницей?  - неожиданно
предложил капитал.  - Вообще-то я работаю боцманом гавани яхт-клуба. А
вот   еще  и  с  мальцами  вожусь,  обучаю,  как  теперь  говорят,  на
общественных началах.  Хороший народ - ребятишки!  С ними даже  лучше,
чем со взрослыми. А ты помогать будешь и подучиваться. Согласна?..
     - Да что вы, дядя Миша! Да конечно же...
     - Значит, добро! Вообще-то ребята у меня - и ученики и помощники.
Но женщина будет - глаз особый!
     Михаил Михайлович  нарочно  назвал  Людмилу  женщиной.  Но это не
смутило ее. В словах капитана она почувствовала уважительное отношение
к себе.
     - Ты - метеоролог,  -  сказал  дядя  Миша.  -  А  это  нам  очень
пригодится, ребят подучишь своему делу.
     И опять он не заметил у девушки ни смущения,  ни мелкой гордости,
какая могла бы проявиться при упоминании о ее профессии.
     Возвратившись, они зашли на детскую станцию,  чтобы потолковать о
будущей   работе.   А   перед   этим   на  веранде  встретили  рослого
светловолосого парня в желтой кожаной куртке.
     Михаил Михайлович и парень поздоровались.
     - Работать? - спросил Кукин.
     - Да, надо парус подправить.
     - Все переживаешь?
     - Что переживать! На будущий год - реванш. А яхта все-таки у меня
будет новая!
     - Где ты ее возьмешь? - удивился дядя Миша.
     - Построю.
     Михаил Михайлович с недоумением посмотрел на парня.
     - Ладно, Юрий, я к тебе подойду. Поговорим.
     Когда Кукин  и  Людмила вошли в помещение детской водной станции,
капитан спросил:
     - Ты знаешь, кто этот паренек?
     - Знаю. Яхтсмен Вишняков.
     - Потерпел на регате поражение.  Успокоиться не может,  а виду не
показывает.  Молодой,  а упорный человечище!  Я таких люблю!  Только о
новой яхте он что-то загибает, хотя и кораблестроитель.
     Они осмотрели станцию,  договорились встретиться  завтра.  И  тут
Михаил Михайлович вдруг спросил:
     - Постой,  Людмила!  Познакомились мы  с  тобой,  друзьями  вроде
стали,  в  помощники  к  себе  тебя зачислил,  а фамилию до сих пор не
спросил.
     - Моя фамилия Багрянцева.
     - Багрянцева?..
     - Да, Багрянцева. А что, дядя Миша?
     - Да  нет,  ничего.  Приходи  завтра.  Завтра  -  суббота.  Много
соберется ребят. Познакомишься. Будет погода - на двух яхтах выйдем.
     Обычно домой от яхт-клуба Людмила ездила на автобусе.  А  сегодня
она пошла пешком.  Пошла по набережной,  которую очень любила.  Она не
любовалась рекой,  просто у  реки  словно  бы  легче  дышалось,  лучше
думалось.  К реке она привыкла, привыкла к тому буксирному пароходику,
что тащит к лесопильному комбинату  плот,  к  маленькому  с  маленькой
каюткой  тарахтящему  катеру,  к  лодке,  на  которой  трое  мальчишек
отправились невестно куда,  может быть,  к  берегам  Гренландии  или
Груманга. Казалось, и буксирный пароходик с плотом, и катер, и лодка с
мальчишками были тут,  на реке,  и вчера,  и позавчера  -  всегда,  во
всяком случае с тех пор, как Людмила впервые появилась на этом высоком
берегу.  Так дома привыкают к вещам, которых как будто бы не замечают,
но их любят, без них жнь дома показалась бы странной.
     Если с веранды яхт-клуба подняться на  берег,  направо  потянется
березово-тополевый  бул  Там  всегда  по  вечерам  много гуляющих
девушек,  парней, стариков. У яхт-клуба бульвар кончается. Налево идти
- берег пуст. Этим берегом шла домой Людмила.
     Вначале она думала о дяде Мише.  Как она обрадовалась  стать  его
помощницей!  Он правильно сказал: "Мальчишки - хороший народ!" Людмила
и сама любила подростков.  Чего  же  лучше  -  заниматься  на  воде  с
ребятами? А главное, она теперь будет все время на яхте или на шлюпке.
     Но тут Людмила вдруг вспомнила, как дядя Миша почему-то удивился,
услышав ее фамилию. Или это ей показалось?..
     Потом мысли ее почему-то перекинулись на того юношу, которого они
с дядей Мишей встретили на веранде.  Впрочем,  его она знала:  один 
лучших яхтсменов города Юрий Вишняков.  Она не была с ним знакома. Она
знала  также,  что  Вишняков  не  сумел занять первое место в весенней
парусной регате этого года.  Она сожалела об  этом,  потому  что  Юрий
Вишняков ей нравился больше других яхтсменов.
     Людмила повернула назад и пошла к яхт-клубу.  Не хотелось уходить
от реки.
     Последнее время на веранду яхт-клуба она  спускалась  редко.  Она
была отличной пловчихой и ныряльщицей.  Но теперь ее влекло на яхту, к
парусу.  В первые же дни вступления в парусную секцию Людмила  два-три
раза повздорила с тренером,  и тот намекнул,  что она  секции должна
уйти.  Она поняла  намек  и  длительное  время  к  яхт-клубу  даже  не
приближалась.  Она  мучилась дома и на берегу.  А вот вчера в ветреный
вечер пришла,  увидела отходящую от причала яхту и сбежала на веранду.
Но дядя Миша не знал ее и не взял с собой "в рейс". Зато сегодня...
     "Но почему все-таки дядя Миша как-то  словно  менился  в  лице,
когда услышал мою фамилию?  - подумала Людмила. - Как будто он чему-то
удивился или что-то вспомнил...".
     Она дошла  до  яхт-клуба  и  с  высоты  берега увидела Вишнякова,
склонившегося на веранде над развернутым парусом. Кроме Вишнякова, там
были   дядя  Миша  и  какие-то  парни  и  девушки.  Не  было  бы  этих
"посторонних",  может  быть,  Людмила  и  спустилась  бы  на   веранду
посмотреть,  как  работает  Вишняков.  Ведь она еще очень мало знает о
парусах. А ей это нужно, очень нужно!
     С минуту  Людмила постояла у яхт-клуба и в тихом раздумье пошла к
дому.
     Свернув на  свою  улицу,  она  неожиданно  встретила Диню Птахина
мальчика, который жил неподалеку от ее дома. Встретила и обрадовалась.
Этот  мальчик  в ее глазах был счастливцем:  он состоял в экипаже яхты
"Звезда", ходил матросом на яхте под командой Юрия Вишнякова.
     - Здравствуй,  Диня!  -  приветствовала  она  Дениску.  -  Как ты
живешь? Почему не в яхт-клубе?
     - Я туда и иду,  - ответил Дениска.  - Опаздываю. Наши, наверное,
уже там.
     Дениска знал  Люду Багрянцеву и уважал ее.  Он не раз видел,  как
бесстрашно прыгала она в воду с самой верхней площадки вышки.
     - Вишняков там, - подтвердила Людмила.
     - Вот видите,  - огорченно сказал Дениска.  - Ну,  я  побегу.  До
свидания, Люда!
     "Счастливец!" -  подумала  девушка,  глядя   вслед   бегущему   к
набережной мальчишке.

     Долгое время  Дениска  Птахин  на "3везде" был только пассажиром,
хотя за усердие и  для  поощрения  в  команде  его  называли  запасным
матросом.  Свое  "незаконное"  звание  Дениска  носил  с  гордостью  и
достоинством, и другие мальчишки ему завидовали.
     А ведь совсем недавно...
     - Ой,  что мне делать с тобой,  Дениска?!  - горестно  спрашивала
мать.
     Кровать опять не заправлена,  пол не подметен, а в дневнике - две
двойки.   В   школе  жалуются:  на  уроках  сидит  неспокойно,  мешает
заниматься другим, а вчера с последнего урока сбежал.
     Он -  обыкновенный школьник,  и ничего примечательного в нем нет.
Не красавец,  но и не уродлив.  Не силач, но и не слабенький: постоять
за  себя  всегда сумеет.  Характер у Дениски немножко странный.  То он
носится словно угорелый по двору,  по коридорам и школьным  лестницам,
ссорится  с  ребятами,  свистит  и  громко  распевает песни.  То вдруг
примолкнет, словно загрустит о чем-то, и уйдет на берег.
     Дениска любит  большую  реку.  И  уходит  на  берег  всегда один.
Смотрит на пароходы,  на катера,  на яхты и размышляет.  Вот  если  бы
попасть  на  один    таких  океанских  пароходов  и  уплыть  в море,
посмотреть другие страны, может быть, увидеть остров Свободы - Кубу!
     Скучно живется  Дениске.  Все его учат,  все наставляют:  туда не
ходи,  не бегай,  не кричи.  А Дениске иногда хочется  так  закричать,
чтобы услышал весь
     Скучно Дениске.  Все говорят:  того не делай,  этого не делай.  А
Дениске  как раз хочется что-нибудь делать,  просто руки чешутся.  Вот
сколько у него энергии! А тут нельзя, нельзя, нельзя!
     Дениска брел по бульвару, и тягостные мысли одолевали его.
     Преподаватель истории  говорил  ему:  "Ты,  Птахин,  носишь   имя
легендарного   героя   Отечественной   войны  1812  года,  знаменитого
партана Дениса Давыдова. Нужно достойно носить такое имя!" Ну что ж,
Дениска  читал  о  Денисе  Давыдове.  Смелый был партан!  Но если бы
сейчас была война,  Дениска давно  бы  ушел  на  фронт  и  органовал
партанский отряд...
     Преподавательница географии посмеивается:  "Думаешь ты о Кубе,  а
сам,  наверное,  и  не  знаешь,  где Куба находится.  Вот перепутал же
Балхаш с Байкалом.  Ты знаешь,  где  находится  Балхаш?  Или  ты  тоже
считаешь, что география - наука для возчиков?" Нет, Дениска считает,
что география - наука, прежде всего, для путешественников. Но ведь его
ни в какие путешествия не посылают и не пускают даже к морю.
     Есть в школе два токарных станка.  Вот хорошо  бы  поработать  на
них.  Но  какое  там!  Дениску  на  несколько  метров  не подпускают к
станкам. Смотри дали! Очень интересно смотреть дали, когда хочется
самому запустить станок и работать на нем - точить, нарезать.
     Нет, тоскливо жить на свете в таких условиях. Географию учай, а
путешествовать  нельзя.  Знай,  что  такое  коробка  передач  и  муфта
сцепления,  а за баранку автомашины сесть не разрешают.  Тяни на уроке
пения "а-а-а", а в коридоре и даже на улице спеть громко, как Шаляпин,
хорошую песню запрещено.  Дениска слышал по радио: Шаляпин пел громко,
басом, и его за это хвалили и благодарили.
     Дениска подошел к яхт-клубу и, оглядевшись, тихонько спустился по
лестнице на веранду.  Тут находиться ребятам тоже не всегда разрешают.
Строгая тетка ворчит:  "Краску с катеров сдерете". А зачем ее сдирать?
Разве только нечаянно. "Утонете еще!" Как будто в другом месте утонуть
нельзя:  река большая и всюду глубокая. А Дениска так здорово плавает,
что ему никак и не утонуть.
     Хорошо бы взять лодку и покататься по  реке.  Но  лодку  дают  по
паспорту или "другому документу".  Ни паспорта, ни "другого документа"
у Дениски,  конечно,  нет. Кроме того, за прокат нужно платить деньги.
Денег тоже нет.  Впрочем,  сейчас и проката нет.  Лодки кверху днищами
покоятся на причале.
     Веранда яхт-клуба  была  заполнена  яхтами  и катерами.  Одни уже
блестели  свежей  краской,   другие,   обшарпанные   и   грязные   еще
ремонтировались.
     У одной  яхт хлопотал высокий и плечистый парень в  парусиновой
куртке.  Он мельком взглянул на осторожно подошедшего Дениску и ничего
не сказал.
     Дениска долго  и  с удовольствием наблюдал,  как ловко и уверенно
работал молодой великан.  Он очищал корпус  яхты,  подготовляя  его  к
окраске.
     Недавно освободившаяся  ото  льда   река   искрилась   солнечными
блестками.  Течение было стремительно,  и маленький пароходик с баржой
на буксире с трудом выгребал куда-то вверх по реке.  Зато  как  быстро
несся  вн  по течению и без того быстроходный катерок,  распушая под
носом усатые струи. Река жила напряженно, трудолюбиво и весело.
     Дениска отошел  к  парапету,  полюбовался  рекой и идущими по ней
судами,  а потом вернулся к яхте.  И он еще долго стоял и смотрел, как
работал великан, пока тот не усмехнулся, сказав:
     - Смотрю я на тебя (хотя  он  почти  не  смотрел  на  Дениску)  и
удивляюсь.  Битый  час ты стоишь и бездельничаешь.  А если нечего тебе
делать, взял бы и помог мне!
     - А что нужно делать,  дяденька? - нерешительно, но с готовностью
спросил Дениска.
     Парень опять усмехнулся.
     - Сколько тебе лет?
     - Двенадцать.
     - Да,  разница.  Пожалуй,  для тебя я и дяденька.  Но  зови  меня
Клавдием. А тебя как зовут?
     Дениска назвал имя и фамилию.
     - На яхте хочешь покататься? - опросил Клавдий.
     Дениска даже не поверил Клавдию. Он едва смог проговорить:
     - Очень хочу.
     - Ну вот,  есть такая поговорка: любишь кататься - люби и саночки
возить. Если нечего делать, бери шкрабку и очищай на корме краску, вот
так... - Клавдий показал, как очищать старую, облупившуюся краску.
     - Поняла? - весело спросил он.
     - Поняла, - ответил Дениска, и оба рассмеялись.
     Дениска работал с упоением и был горд.  В разговоре с Клавдием он
узнал,  что его новый друг - яхтсмен-разрядник,  что  ремонтируют  они
яхту  класса "Дракон",  а называется яхта "Звезда".  Клавдий Малыгин -
матрос "Звезды",  а рулевым на "Звезде" ходит Юрий  Вишняков.  Команда
яхты  скоро  будет  готовиться  к соревнованиям - парусной регате.  Но
Дениска все равно вволю накатается на яхте.  Они поработали часа  два.
Потом   Клавдий   вытащил     сумки  полкирпичика  черного  хлеба  и
полуокружье вареной колбасы.  Подстелив на ящике  газету,  он  нарезал
хлеб ломтями, а колбасу разрезал только пополам.
     - Без подкрепления нельзя, - сказал он. - Садись, Денис! Вот нож,
если хочешь, режь колбасу, а я так, куском вкуснее.
     Все горести  и  тоска  у  Дениски  в  работе  забылись,  а   есть
захотелось. Он подумал-подумал, глядя на Клавдия, и взял ломоть хлеба,
а потом отрезал кусочек колбасы.
     - Бери  больше!  -  подбодрил его Клавдий.  - Путь к сердцу бойца
лежит через желудок! Это не ты сказал?
     - Нет, - наивно прнался Дениска.
     Перекусив, они снова принялись за работу.  Вдруг Дениска  услышал
голос:
     - Что, Клавдий, помощника нашел?
     Дениска обернулся и увидел совсем молодого пария, светловолосого,
в кожаной куртке, и он сразу догадался: рулевой Юрий Вишняков. Дениска
застенчиво  поздоровался  и  подумал  о том,  как Вишняков отнесется к
нему,  новоявленному яхторемонтнику. Все-таки ведь старший на "Звезде"
- он, Вишняков, и от него зависит оставить или прогнать Дениску.
     - А ты на детскую станцию не ходишь? - спросил Юрий.
     - Мне  справку не дают,  - сказал Дениска.  - Дают только круглым
пятерочникам и четверочникам. И потом... дисциплина...
     Такое прнание  могло  оказаться  не  в пользу Дениски.  Он даже
испугался и пожалел о прнании.
     - А у тебя, значит, двойки? И дисциплина хромает?
     Дениска ничего не ответил.
     Вишняков заговорил  с  Клавдием,  а Дениска,  чтобы показать свою
дисциплинированность и трудолюбие,  принялся усиленно шкрабить.  О чем
разговаривали  яхтсмены,  он не прислушивался.  Дениска по опыту знал:
лишнее любопытство может только ему повредить.  Взрослые  не  всегда
такое любят.
     Спустя минуть пять к Дениске подошел Юрий и молча смотрел на  его
работу.  Дениска  весь напрягся в своих стараниях.  Ему очень хотелось
понравиться Вишнякову.
     - Я  поговорю с дядей Мишей,  - сказал Юрий.  - Он возьмет тебя к
себе.
     - Я бы хотел у вас, - просительно и тихо сказал Дениска.
     - А с учебой как?
     - Будет хорошо, дядя Юра.
     На следующий день Дениска опять пришел ремонтировать "Звезду", да
так и остался "запасным" в команде Вишнякова. Через год, когда команда
осталась без  второго  матроса  и  Вишняков  предложил  на  это  место
Дениску,  в совете общества запротестовали.  Слишком большая разница в
возрасте была бы между  матросами  Малыгиным  и  Птахиным.  Полюбившие
исполнительного  и  бойкого  мальчишку,  Юрий  и  Клавдий обратились в
областной совет спортивных обществ.  А баловавшийся стихами Дениска  к
тому  времени  написал песенку яхтсменов.  И судьба маленького матроса
была решена.  Песенка всем нравилась, а матросские обязанности Дениска
выполнял не хуже взрослого.

     Юрий и Дениска подняли парус и теперь нетерпеливо ожидали Клавдия
Малыгина, который, конечно же, ушел в продовольственный магазин.
     - Сегодня  у  нас была получка,  - сказал Юрий.  - Сейчас натащит
всякой всячины.
     - Хорошо бы купил плавленого сыру, - сказал Дениска и мечтательно
добавил:  -  Когда  я  поступлю  работать,  то  буду  всегда  покупать
плавленый  сыр  и конфеты "Ласточка".  "Ласточка" - это для мамы,  она
очень любит...
     - Посмотри,  Денис!  -  перебил  Юрий.  -  Неужели она собирается
прыгать?.. Да нет, не прыгнет, струсит...
     На самой  верхней  площадке  вышки  для  прыжков  в  воду  стояла
девушка.  В своей неподвижности дали она казалась статуей,  гипсовой
спортсменкой, какими украшают бульвары и набережные.
     - О,  это же Люда Багрянцева! - воскликнул Дениска. - Нет, она не
струсит. Она уже прыгала, она здорово прыгает...
     И словно в подтверждение слов Дениски, девушка резко оттолкнулась
от доски и раскинула руки. Некоторое время она словно плыла в воздухе,
потом выбросила руки перед собой и с чуть заметным  всплеском  ушла  в
воду.
     - Классический прыжок!  - с восхищением сказал Юрий.  - Кто  она,
говоришь?..
     - Люда Багрянцева,  - ответил Дениска.  - Она недавно приехала 
Новороссийска,  живет недалеко от нас, а работает на метеорологической
станции.
     - Прыгает мастерски. А может быть, она и в самом деле мастер?
     - Об этом можно у дяди Миши спросить.  Она у него с  ребятами  на
детской станции занимается.
     По крутой лестнице на причал сбежал Клавдий,  держа  в  вытянутой
руке переполненную хозяйственную сумку.
     - Проголодались   небось,   беспомощные   существа?!    Принимай,
Дионисий,   нежнейшую  треску  самого  горячего  копчения,  докторскую
колбасу,  какую не едят даже сами  доктора  никаких  наук,  две  банки
кабачковой  икры,  не  имеющей  никакого  отношения  к  кабакам!  Вам,
трезвенникам,  две бутылки сливового лимонада  с  пиво-безалкогольного
завода.  Но  я  такое не употребляю,  предпочитаю мыло отдельно и воду
отдельно.  Мне бутылка пива с того же завода...  Что ты  на  меня  так
смотришь,  Дионисий?.. Думаешь, я забыл про твою плавленую резину? Там
они, в сумке. Три пачки соли жирных кислот!
     Выговорив все  это,  Клавдий  одновременно отвел яхту от причала.
Спустя минуту "Звезда" вышла  гавани.
     - Сначала перекусим или что? - вкрадчиво спросил Клавдий.
     - Сначала "что",  -  пряча  улыбку,  сказал  Юрий.  -  Тренировка
усиливает аппетит!
     - У меня его более чем достаточно. Но я ничего, могу и потерпеть.
Но  вот матрос Птахин что-то подозрительно и вожделенно поглядывает на
сумку...
     - А "Ласточку" ты ему не купил?  - спросил Юрий и вспомнил: - Да,
кстати,  мы сейчас видели чудесную "ласточку".  Такой  прыжок!  Ты  не
знаешь... Как ее зовут, Денис?
     - Люда Багрянцева.
     - Не знаешь такую? Изумительная прыгунья!
     Клавдий с удивлением поднял брови,  отрицательно пожал плечами  и
так же отрицательно покачал головой.  Нет,  он не только не знает,  он
даже никогда не слыхал о Люде Багрянцевой.
     - Странно, - сказал Юрий. - Такая спортсменка, а мы о ней даже не
слышали. Впрочем, Денис говорит, что она здесь недавно... Интересно.
     - Не влюбитесь,  капитан, как простой мальчуган! - весело заметил
Клавдий. - Вдруг прекрасная наяда обернется коварной сиреной!
     Юрий не  ответил  на  шутку друга.  "Звезда" пересекала фарв
Прощально прогудел яхте уходящий  в  море  нагруженный  пиленым  лесом
большой пароход.  Юрий и Клавдий помахали руками стоящим у бортов и на
мостике  морякам.  Пароход  прогудел  еще  раз,  уходя  все  дальше  и
откатывая за кормой длинные отлогие волны.
     - Справа  по  борту  человек!  -  неожиданно   крикнул   с   бака
впередсмотрящий Дениска.
     Привычным взглядом Юрий обвел реку  и  сразу  же  заметил  голову
человека,  плывущего  в  сторону городского берега.  "Далеко заплывает
парень!" - без тревоги,  но и без восторга подумал  Юрий  и  поднес  к
глазам бинокль.
     Бинокль был  сильный,  морской.  Голова   пловца   волшебно   при
блилась,  и,  к своему удивлению,  на фоне зеленоватой гладкой волны
Юрий увидел улыбающееся девичье лицо.
     - Это опять она!  - Теперь и Дениска рассмотрел девушку.  Держась
за штаг, он махал ей рукой. - Люда! Лю-да-а-а!
     - Может  быть,  подкатить  к рыбке-ласточке?  - хитровато спросил
Клавдий. - Может быть, органуем спасение на водах?
     - Пожалуй,  - согласился Юрий и направил яхту наперерез пловчихе.
- Только, Клавдий, без шуточек.
     - Буду вести себя с дамой, как рыцарь, - пообещал матрос.
     Когда "Звезда" подошла  к  плывущей  девушке  метров  на  десять,
Дениска окликнул ее:
     - Люда-а!.. Ты не устала?
     - А,  здравствуй, Диня! - отозвалась Людмила. - Нет, я отдыхаю...
вода чудесная!
     Яхта подошла еще ближе.
     - Может быть, вас спасти? - галантно спросил Клавдий. - Тогда нам
медали дадут. За спасение на водах!
     - Спасибо,  я сама спасусь,  - усмехнулась Людмила.  - А если  вы
будете тонуть, кричите мне! Я тоже от медали не откажусь.
     - Ничего не  скажешь,  сурьезная  особа,  -  притворно  проворчал
уязвленный Клавдий. - В беседе приятная и на плаву надежно держится.
     - Клавдий, замолчи! - сердито сказал Юрий.
     "Рыбка-то, кажется, клюнула, - игриво подумал Клавдий и вдруг тут
же обозлился на себя:  -  Пошло!  Девчонка-то  хорошая,  смелая  да  и
симпатичная!"
     Юрию хотелось  что-нибудь   сказать   девушке,   но   он   только
приветственно поднял руку и развернул яхту.
     - До  свидания,  товарищ  Вишняков!  -  донеслось  до   него.   -
Счастливого плавания!
     Яхтсмены переглянулись. Впрочем, удивляться особенно было нечему.
Вишнякова   знали   многие.  Клавдий  еще  с  минуту  казнил  себя  за
мимолетные,  как ему казалось,  недостойные мысли.  Потом он  забыл  о
Людмиле и вполголоса запел песенку яхтсменов:
                     Без ветра парус - только лишь материя...
     - Послушай,  Клавдий, - сказал Дениска. - Ведь ветры дуют на всем
земном шаре, правда?
     Клавдий насмешливо-восхищенно посмотрел на Птахина.
     - Ты опять делаешь великие открытия, Дионисий! Что привело тебя к
такому мудрому умозаключению?
     - Вот если бы все эти ветры собрать вместе!  - мечтательно сказал
Дениска.
     - Да, это была бы мощнейшая энергия! Могучая сила! На всем земном
шаре  ветер несет корабли и откачивает  трюмов воду,  он мелет зерно
на муку,  пилит  лес,  высушивает  болота,  зажигает  электричество  и
помогает ребятам в играх - поднимает их бумажные змеи.  Но собрать все
ветры воедино человек не может.  Это мог делать только Эол, повелитель
ветров.  Но  он был бог,  а теперь боги вышли  моды.  Читай,  Денис,
мифологию и античную литературу.
     - У  нас  в школе на литературном кружке что-то читали,  - сказал
Дениска.  - Только скучно очень.  Что-то там такое:  "С  сими  словами
обратно отошедши в обитель..."
     - О,  невежественный Дионис, недостойно носящий имя веселого сына
Зевса,  не знающий вкуса животворного виноградного вина!  - воскликнул
Клавдий.  - Это же  бессмертных творений великого Гомера! Ты знаешь,
кто такой Одиссей? Вот ему, Одиссею, царю и герою Троянской войны, Эол
подарил волшебный мех,  в котором были собраны ветры всех направлений,
то,  о  чем ты мечтаешь.  Там были свирепый Борей - ветер северный,  и
игривый. Нот - ветер южный, и колючий и сырой Евр - ветер восточный. А
паруса  корабля  Одиссея Эол наполнил теплым попутным Зефиром - ветром
западным.  Но хотя владыка Эол и  командовал  ветрами,  он,  по-моему,
понятия  не  имел  о розе ветров и о румбах.  Он подарил Одиссею мех с
томящимися в нем ветрами,  но не снабдил его стакселями и кливерами. И
когда  легкомысленные спутники Одиссея развязали мех,  ветры вырвались
на волю и понесли  их  корабль  в  обратную  сторону.  И  те  мореходы
оказались  в  таком  положении беспомощными.  А что бы ты сделал на их
месте, Денис?
     - Я  бы  поставил  все  кливера  и  стал бы лавировать,  пошел бы
галсами, против ветра, - сказал Дениска.
     - Вот видишь,  Денис,  ты, смертный человек, оказывается, сильнее
богов! Отсюда вывод: зачем нам боги?!
     - Ни к чему,  - согласился Дениска и снисходительно добавил:  - И
вся твоя мифология тоже.
     - Ну,  это ты брось!  - возмутился Клавдий. - Хоть богов и нет, а
мифологию знать полезно.
     Юрий спокойно вел яхту и,  не мешая разговору матросов, совсем не
подавал команд.  В этот день никакой тренировки у экипажа "Звезды" так
и не было. И лакомые припасы в сумке Клавдия остались нетронутыми.
     Поставив яхту на буй и попрощавшись с товарищами,  Юрий  подумал,
что  стоило бы заглянуть к капитану гавани.  А зачем?..  Никаких дел к
Кукину у него не было. Неужели, чтобы повидать ее, узнать что-нибудь о
ней?.. И тут он поймал себя на том, что все время думает о Людмиле.
     В ней,  в этой  девушке,  было  что-то  загадочное.  Она  красиво
прыгает  с  вышки,  она  смело  далеко  заплывает.  Но  только  ли это
заставляет Юрия думать о ней?  Она строго и ехидно ответила Клавдию. И
потом  ее  слова:  "До свидания,  товарищ Вишняков!" Что заключалось в
этих словах - доброжелательность или насмешка?..
     На двери  "каюты"  Кукина  висел  замок.  Замок  этот  никогда не
замыкался,  просто навешивался на петли и служил  лишь  свидетельством
того,  что "хозяина нет". Очевидно, и тут, на суше, в яхт-клубе, Кукин
придерживался  старинного  морского  правила  и   обычая:   каюты   не
запираются.
     Если бы дядя Миша был у себя, Юрий, может быть, еще подумал бы, о
чем он будет говорить,  постоял бы перед дверью,  а может быть, и ушел
бы.  Но замок,  отсутствие дяди Миши  почему-то  усилило  его  желание
увидеть капитана гавани.  Тогда он пошел на детскую водную станцию.  А
может быть, там и Людмила?..
     "Почему опять  Людмила?  -  подумал  Юрий.  -  Мне  просто  нужно
повидать дядю Мишу!  Нужно повидать - зачем? Хочется повидать..." Юрий
путался в своих мыслях и чувствовал, что обманывает себя.
     Михаил Михайлович действительно был на детской станции. Он что-то
рассказывал  кучке  ребят,  должно  быть,  какой-нибудь  занимательный
случай  морской жни.
     Юрий и  сам  любил  послушать  рассказы  дяди Миши.  Но сейчас он
опоздал и услышал  только:  "Вот  такая  история  проошла  у  нас  в
Северном море на пароходе "Енисей".
     - А сейчас, дружки, по домам! - сказал Кукин и подал руку Юрию: -
С тренировки?
     - Прошлись немного,  - ответил Юрий,  вспомнив, что на стоящей-то
тренировки и не состоялось. - Как-то без настроения...
     - Все о новой яхте думаешь?  Так в чем же дело?..  Начинал  надо,
раз  задумал!  Все  равно ведь теперь не отступишься.  Я твой характер
знаю...
     - И о яхте, - сказал Юрий.
     Мальчики, наперебой обсуждая рассказанную  дядей  Мишей  историю,
постепенно и не очень охотно расходились.  "До свидания,  дядя Миша!",
"Спасибо, дядя Миша!" - выкрикивали они у выхода.
     - Хорошие  яхтсмены  выйдут  вашей команды,  - проговорил Юрий,
подыскивая подход к разговору.
     - О,  мои ребята - добрый народ! - по своему обыкновению похвалил
мальчишек Кукин.
     - У вас, говорят, и помощница объявилась?
     Капитан гавани взглянул на Юрия и сразу же отвернулся  в  поисках
фуражки.
     - Есть,  есть помощница,  на общественных началах.  Хорошая такая
девчушка... Куда она запропастилась?..
     - Кто?
     - Да фуражка. Ребята все ее примеряют.
     - Вот она, на верстаке. Я видел...
     Кукин натянул фуражку и направился к выходу.
     - Я видел, она здорово прыгает с вышки.
     - Да, Людмила отличная пловчиха.
     Юрий заметил, что Михаил Михайлович разговаривает вяло.
     - Вы плохо себя чувствуете?
     - Я?  - вдруг оживился капитан.  - Нет,  мне еще рано плохо  себя
чувствовать.   Так,   задумался.   А  она,  между  прочим,  и  парусом
интересуется. Словом,  племени водников.
     - Что, у нее отец - моряк?
     - Не знаю, не спрашивал, - суховато ответил дядя Миша. - Сама она
- водница, вот что я знаю.
     И снова Юрий почувствовал, что дядя Миша то оживляется, то словно
начинает тяготиться разговором.
     Когда они прощались, капитан неожиданно сказал:
     - Завтра  Людмила  здесь будет.  Может быть,  вместе пройдемся на
крейсерской?  Познакомитесь!  Она   только   чего-то   на   парусников
обижается.
     - На каких парусников? - удивился Юрий.
     - На секцию, конечно. Ну хорошо, до завтра!
     "Ласточка", - подумал Юрий.  - Вот так бы назвать новую яхту! Или
"Людмила?" Или "Диана", "Любушка"? Сколько славных названий!"
     - "Ласточка!" - уже  вслух  пронес  Юрий  и  вспомнил  Дениску:
"Ласточка" - это для мамы, она очень любит".
     Он зашагал к гастроному,  чтобы купить то,  что любит  его  мама,
Ольга   Андреевна.  Можно  купить  кекс  "Весенний".  Юрий  давно  уже
собирался купить для Ольги Андреевны вазу для цветов.  В буфете  лежат
осколки  хрустальной  вазы...  Но сейчас поздно...  Почему же хранятся
осколки?..
     А капитан Кукин шел к своему дому и размышлял:  "Какое Юрию дело,
кто у нее отец? Она - водница! Пусть познакомятся! А может быть, и..."

     - Два важных  сообщения!  -  сказал  Юрий.  -  Объявляется  набор
рабочих  на постройку яхты.  Работать будем по вечерам на общественных
началах. Завтра знакомство строителей с конструкцией яхты, с чертежами
и спецификацией...
     - Докладчик  товарищ  Вишняков  Юрий  Владимирович,  -  подсказал
Клавдий.
     - И инженер Илья Андреевич Рябов,  - добавил Юрий. - Инструктором
проводственного    обучения   новичков   в   судостроительном   деле
назначается Клавдий Павлович Малыгин.
     - Польщен, - сказал Клавдий. - С завтрашнего дня новичок Дионисий
Птахин поступает под начало Малыгина. Что говорить, невелик коллектив!
А второе важное сообщение?
     - Второе не такое уж важное, - ответил Юрий. - Сегодня тренировка
на "Звезде" проводится под командованием Клавдия Малыгина!
     - Саморазжалование? - спросил Клавдий.
     - Нет, временно, на два часа, рулевой "Звезды" Вишняков переходит
на крейсерскую яхту "Буревестник".
     - Ясно,  - сказал Клавдий. - Уточнение: матрос Птахин поступает в
подчинение Малыгина не  с  завтрашнего,  а  с  сегодняшнего  дня.  Вам
понятно, Птахин? А кого возьмем вторым матросом?
     - Возьмем Люду Багрянцеву,  - предложил  Дениска.  -  Она  где-то
здесь. Она с удовольствием...
     - Управитесь вдвоем, - решительно сказал Юрий и усмехнулся. - Или
можете взять кого-нибудь  ребят.
     - Ясно,  - ответил Клавдий и тоже усмехнулся.  - Людмила - матрос
неопытный. Матрос Птахин справится один!
     - А лучше бы Люду взять, - настаивал Дениска.
     - Матрос  Птахин,  приказ  обсуждению  не  подлежит!  - притворно
строго сказал Клавдий.  - И потом вообще на большой крейсерской  ехать
безопаснее.
     Дениска с умлением посмотрел на Клавдия.  Ехать?..  С каких пор
яхтсмен   и  судостроитель  стал  говорить  таким  ужасным  сухопутным
языком?.. И при чем тут Люда и крейсерская яхта?.. Странно!
     "Звезда" вышла  гавани с командой  двух человек.
     - Послушай,  Клавдий,  - спросил Дениска,  - почему ты  сказал  о
крейсерской яхте?
     - О Дионисий!  В моих глазах ты начинаешь терять всякое уважение.
Впрочем,  учитывая  твой возраст,  можно простить.  Что ты понимаешь в
вопросах любви?!
     - Все,  - ответил Дениска,  рассерженный и ничего не понимающий в
намеках Клавдия.
     - Все? - удивился Клавдий. - Браво, Денис! А скажи, что ты знаешь
об Амуре...
     Дениска чувствовал подвох, но все-таки ответил:
     - Амур - река на Дальнем  Востоке.  Впадает  в  Татарский  пролив
Тихого океана...
     - И только?  А говоришь,  все знаешь.  Птахин, вам по географии -
пять,  а  по  вопросам  любви,  вернее,  по  мифологии - единица!  Ты,
наверное, и об Афродите ничего не знаешь.
     Дениска должен  был  прнаться,  что сведения об Афродите у него
совсем незначительные. Какая-то богиня...
     - Вон  "Буревестник" вышел,  - сказал Дениска,  обрадованный тем,
что можно переменить скучный разг
     - И на "Буревестнике"... - Клавдий нарочно не договорил.
     Но хотя  у  Дениски  был  зоркий  глаз,  на  большом   расстоянии
рассмотреть, кто был на крейсерской яхте, он не мог.
     ...На "Буревестнике" собралась большая  и  шумная  компания.  Это
были студенты и студентки,  которых Дядя Миша давно обещал покатать на
яхте.
     Девушек привела  Людмила.  Юрий  сразу  же  узнал ее.  Она была в
клетчатой мужского  покроя  рубашке  навыпуск,  тщательно  отглаженных
узких брюках и легких спортивных ботинках.  Тонкий загар не скрывал на
ее лице такого же тонкого и ровного румянца.
     Девушки галдели,  смеялись, взвгивали. Людмила смущенно унимала
их.  Она стеснялась перед Юрием  Вишняковым  за  своих  новых  подруг,
легкомысленно нарушающих судовую дисциплину.
     - Девочки, тише! - упрашивала Людмила. - Вы же не в буфете!
     Если бы тут не было Юрия, если бы под ее присмотром находились не
сухопутные студентки, а матросы, она, конечно, показала бы твердость и
волю, какими должен обладать настоящий яхтсмен.
     Капитан Кукин пришел с двумя пареньками, незнакомыми Юрию. Михаил
Михайлович  сказал,  что  его  вызывают  к капитану порта,  и попросил
Вишнякова покатать студентов.
     Юрий сел в кокпит к румпелю.  Людмила, оттолкнув нос яхты, стояла
на баке. Без договоренности она приняла на себя обязанности матроса.
     Девушки наконец  угомонились.  Должно  быть,  река  своим тихим и
прохладным дыханием подействовала  на  них  успокаивающе.  Юркоглазый,
совсем  юный паренек,  курчавый и удивительно мягкоголосый,  устроился
поблости от Людмилы.  Он не  ухаживал  за  девушкой,  а,  восхищаясь
рекой,  яхтой,  парусом,  ловкостью  Людмилы  в  обращении со шкотами,
задавал ей вопрос за вопросом.
     Юрий слышал, как юноша винительно-вежливо говорил Людмиле:
     - Я никогда не катался на яхте.  Это чудесно!  Скажите, а это что
такое?..  Утка?  И правда,  похоже на утку. А для чего она?.. Скажите,
пожалуйста, а сколько узлов в час может проплыть такая яхта?
     - Узлов в час - так не говорят!
     Наставительный ответ Людмилы  поразил  Юрия  и  смутил  паренька.
Оказывается, подумал Юрий, она разбирается в тонкостях морского дела.
     - Извините,  я не знал,  - пролепетал юноша.  - А этот парус  как
называется?.. Стаксель? А эта веревка?..
     Юрий увидел жалостливо скривившееся лицо Людмилы.
     - Не  веревка?!  - виновато и с удивлением сказал новичок.  - Ах,
стаксель-фал! Вот интересно!..
     - Люда!  - крикнула одна  девушек.  - А петь на яхте можно? Так
хорошо, что спеть хочется!
     - Можно,   -  сказала  Людмила.  -  А  вообще  разрешение  всегда
спрашивают у рулевого.
     Наивные вопросы  пассажиров  и  покровительственный  тон  Людмилы
забавляли  Юрия.  Девушки  негромко  запели.  Не  особенно   стесняясь
рулевого,  они  пели,  болтали,  смеялись,  чувство  вали  себя сейчас
счастливыми. Наверное, они хотели и всем другим вот такого же простого
счастья - ощущения реки и ветра, простора и свободы.
     Это чувство  было  знакомо  Юрию,  особое  чувство,  которое   не
овладевает человеком в комнате или на городских улицах.
     Уже часа полтора как  "Буревестник"  покинул  яхт-клуб.  На  реке
становилось прохладно.  Голоса на яхте заметно притихали. Слышно было,
как монотонно,  по-голубиному воркуют за  бортами  нетерпеливые  струи
воды.
     Введя яхту в гавань,  Юрий круто развернул ее у самого причала  и
почти впритирку подвел к нкой пристани-плотику. Людмила со швартовым
концом  первой  спрыгнула  на  пристань,  вызвав  в  глазах  вежливого
курчавого юноши новую вспышку умления и восторга.
     Девушки шумно благодарили Юрия, взбегали на веранду и на прощание
приветственно и прнательно махали рулевому.
     Юрий хотел выйти на  пристань,  чтобы  взять  лодку:  нужно  было
отбуксировать и поставить яхту на буй.
     - Лодку? - предупредительно спросила Людмила. - Это дело мое!
     Он не успел пронести слова,  а она уже быстро шагала по причалу
к лодочной стоянке.
     "Мое дело!"  Провожая глазами девушку,  Юрий пытался разгадать не
смысл,  а тон,  которым были сказаны эти слова.  Скорее всего это  был
протест против опеки,  гордость и независимость матроса, знающего свои
обязанности и свои силы. Это могло быть и предостережением вообще в их
отношениях: "Не считайте меня слабенькой!"
     Он и не считал ее слабенькой.  Он  убедился  в  этом  и  вчера  и
сегодня.  Может быть,  потому он и выделял ее среди других девушек. "И
все же ты - женщина,  милая Людмила!  - весело подумал Юрий, наблюдая,
как энергично подводит лодку девушка.  - Женщина, которую иногда нужно
и опекать, за которой нужно ухаживать!"
     - Спасибо! - сказал он.
     Она посмотрела на него недоуменно и даже сердито.
     - Вы  своим  матросам  тоже  каждый  раз  говорите  "спасибо"?  -
спросила она с нескрываемой иронией.
     - Вы не мой матрос, - улыбнулся он. - А хотели бы?..
     - У вас же на  "Звезде"  команда  полная,  -  уклончиво  ответила
Людмила.
     Юрий промолчал, испытующе посмотрел на девушку, но в глазах ее не
нашел ответа, на который затаенно надеялся.
     - Помните, мы вчера с вами встретились на реке? - сказал он. - Вы
пожелали мне счастливого плавания.
     - И что же, пожелание исполнилось? - спросила она.
     Он подумал, загадочно усмехнулся:
     - Исполнилось сегодня.
     - Почему сегодня?
     Он не ответил,  а она не повторила вопроса.  Конечно,  если бы он
ответил,  то  это звучало бы так:  "Потому что сегодня со мной плавали
вы!"  Но  в  таком  ответе  она  могла  почувствовать   насмешку   или
тривиальное заигрывание. А этого втайне они оба боялись.
     Поставив яхту и оказавшись в лодке, Юрий поспешил сесть за весла.
     - Теперь вы уже не матрос,  - сказал он.  - Сидите на корме! Вы и
так устали.
     - А если я не матрос,  то и не приказывайте мне!  И не проявляйте
ко мне жалости! Я этого не люблю!
     - А  сама  с  такой  жалостью  смотрела на мальчика,  который фал
назвал веревкой! - как бы для себя, но вслух пронес Юрий.
     - Этот  мальчик  никогда  не  будет ни моряком,  ни яхтсменом,  -
убежденно  сказала  Людмила.  -  У  него  много   восторгов   и   мало
решительности.
     Смелое, хотя и преждевременное утверждение  поразило  Юрия  своей
категоричностью.   Впрочем,   это  ему  понравилось.  У  девушки  был,
очевидно, твердый характер и свои взгляды.
     - Вы здесь недавно? - спросил он.
     - Я здесь родилась, но последнее время мы жили на юге.
     - И там научились так здорово плавать?
     - Я плаваю давно,  лет с пяти, - просто и спокойно сказала она. -
Научилась еще здесь...
     У нее не было кокетства,  не было игривости  в  разговоре,  какие
Юрий замечал у многих девушек, знакомящихся с парнями. Нет, она совсем
не была похожа  на  других  девушек,  даже  вот  на  этих  симпатичных
студенток,  которые  только  что  катались  на "Буревестнике",  пели и
беззаботно смеялись.
     Может быть,  он  преувеличивал  достоинства  Людмилы?  И кто знал
тогда,  что это зарождалась любовь?! Во всяком случае Юрий себе в этом
не прнавался. А может быть, он и сам еще не знал об этом.
     - Завтра у нас тренировка,  - сказал Юрий, прощаясь с Людмилой. -
Приходите!
     - Юрий, вы в самом деле будете строить яхту? - спросила Людмила.
     - Да, буду. Откуда вы знаете?
     - Вы же сами сказали,  когда мы с Михаилом Михайловичем встретили
вас в яхт-клубе.
     Он не помнил этой  встречи.  А  с  Кукиным  он  встречался  почти
ежедневно. Значит, он тогда ее не заметил! Странно!
     - И ваша новая яхта будет называться "Любушкой"?
     - А вот этого я никогда не говорил.
     - Но говорят другие. Почему "Любушка"?
     - Это   чудесной легенды о большой любви,  - Юрий пожал Людмиле
руку и быстро пошел по набережной, оставив девушку в недоумении.
     "Легенда о  большой любви...  - подумала Людмила.  - Должно быть,
это красивая легенда!"

     На другой день состоялось обсуждение проекта новой  яхты.  Велико
было   удивление   Клавдия   Малыгина,   когда   на   первом  собрании
"самодеятельной  бригады"  он  увидел  высоких  гостей:  директора   и
главного инженера судоверфи,  председателя совета спортивного общества
и еще трех незнакомых товарищей.
     - Это кто? - тихо спросил Клавдий у Юрия.
     - Из горкома комсомола, - так же тихо ответил Юрий.
     "Широко ставит дело наш капитан",  - восторженно подумал Малыгин,
рассматривая  уже  знакомые  ему  чертежи,  схемы,   таблицы,   сейчас
аккуратно развешенные на стене учебного кабинета яхт-клуба.
     Клавдий твердо  верил,  что   яхту   они   построят,   прекрасную
яхту-мечту,   но   он   никак   не   предполагал,   что  Юрию  удастся
заинтересовать постройкой так много  людей,  да  еще  таких  важных  и
занятых.
     Юрий Вишняков не часто выступал на собраниях и заседаниях. Сейчас
у  него  не  было ни конспекта,  ни самого малого листочка бумаги.  Он
отлично  знал  все,  о  чем  ему  нужно  было  сказать.  Начиная  свое
сообщение,  он,  конечно,  волновался.  Но  постепенно  голос его стал
звучать тверже  и  спокойнее.  Он  старался  как  можно  проще,  но  и
обстоятельнее обосновать возможность постройки классной яхты,  которая
не уступит иностранным, импортным. Его сообщение о проекте по существу
было техническим докладом,  разговором о назначении, типе, архитектуре
судна,  размерах,  обводах,  парусном   вооружении,   материалах   для
постройки. И все-таки Юрий заставил слушать себя, поразив неискушенных
в судостроении своей глубокой осведомленностью в корабельной науке,  а
директора  и  главного  инженера - логикой теоретических рассуждений и
заключений.
     Все присутствующие      знали,      что      слушают     рядового
рабочего-судостроителя.  Но они скоро также почувствовали,  что доклад
делает  человек  с инженерными знаниями и весомым опытом вдохновенного
яхтсмена.
     Свое сообщение Юрий закончил неожиданно,  без "закруглений",  без
обычной концовки, словно обрезал.
     Все чего-то еще ожидали, и вдруг - такое странное завершение.
     После короткой паузы Юрий  каким-то  не  своим,  ледяным  голосом
сказал:
     - Я кончил. Может быть, будут вопросы?
     Сказал и   ужаснулся,   подумав:   "Так  часто  говорят  холодные
докладчики и лекторы".
     Наступила обычная  для  собраний  первичная  тишина.  Вопросов не
было, и это еще больше смутило, даже испугало Юрия. Клавдий нахмурился
и опустил глаза.
     Обманчиво тянулось время. Люди поглядывали друг на друга и ждали.
Наконец встал инженер Рябов.
     - Доклад  Вишнякова  был  слишком  техническим,  -  сказал   Илья
Андреевич.  -  Его сообщение обиловало судостроительной и спортивной
терминологией...
     - А это и хорошо,  - вставил главный инж  - Нам именно это и
нужно. Не поэзией же здесь заниматься. Всему свое время и место.
     - Да,  но здесь есть люди, которые, может быть, не очень сильны в
специфике судостроения,  -  возразил  Рябов.  -  Из-за  такого  обилия
специальных  терминов  постройка  яхты  неискушенному  человеку  может
показаться скучнейшим делом.  Я со всем не хочу сказать, что построить
яхту легко.  Нет,  хорошую,  быстроходную яхту построить трудно,  даже
очень трудно.  А некоторые специалисты - судостроители  и  яхтсмены  -
считают, правда, я уверен, безосновательно, что в наших условиях и без
опыта это просто невозможно.  А казалось бы,  что такое яхта?  Корпус,
мачта и паруса - это основное.  И все просто. Но ведь и в самой лучшей
скрипке,  пусть это будет даже скрипка Страдивари, тоже только корпус,
шейка,  гриф  и  струны.  А  попробуйте  смастерить,  создать  хорошую
скрипку,  которая бы так зазвучала,  чтобы за душу схватила.  Конечно,
нужен  талантливый  исполнитель.  Но  ведь  и  на  яхте  для хорошего,
быстрого и красивого хода требуется способный,  опытный,  я бы сказал,
талантливый  рулевой.  Яхту  можно  сравнить  со  скрипкой по простоте
устройства, по красоте и благородству форм, по идеальности линий, в то
же  время  по  строгости и гордому виду,  по совершенной тонкости всей
отделки.  Я говорю,  конечно,  о хорошей скрипке и о хорошей яхте. Все
как будто с виду очень просто и в то же время очень сложно. Да, Виктор
Львович,  - продолжал Рябов,  обращаясь к главному инженеру,  - яхта -
это сама поэзия,  настоящее большое искусство,  и строительство яхты -
поэзия высокого мастерства и полета.  Это  мечта  каждого  инженера  и
мастера,  занимающегося  малым  деревянным судостроением.  Подчеркивая
сложность создания яхты,  я не отпугиваю, а, наоборот, ратую за доброе
дело,  которым  предлагают заняться на нашей верфи Вишняков и Малыгин.
Яхта - это высшее искусство в малом судостроении,  это наша  мечта,  и
нашу мечту мы должны осуществить!
     - Очень  хорошо,  -  сказал  дире  -  Руководство  судоверфи
поддерживает  и  поможет  ребятам.  И  все-таки  лучше  бы  нам  иметь
заказчика на яхту, которую будем строить.
     Молчаливость и  тишина  сменились  неожиданным  оживлением.  Люди
громко переговаривались,  начинали даже спорить.  Замысел строить яхту
все одобряли,  но некоторые сомневались в возможности строительства во
внерабочее время.
     Снова попросил слово Илья Андреевич и рассказал историю "Любушки"
и о недавних блистательных испытаниях старинной модели-медалистки.
     - Это же здорово!  - воскликнул паренек,  оказавшийся сотрудником
молодежной газеты.  - Я завтра же дам об  этом  в  текущий  н  Мы
поддержим всей областью. Это же наша честь!
     - Рано в газету,  - сказал Илья  Андреевич.  -  Вот  как  быть  с
заказчиком?
     - Почему же обязательно заказчик, если товарищи будут работать во
внеурочное время? - спросил представитель горкома.
     - А материал?  Материал-то судоверфи,  государственный,  - сказал
главный инж - Это деньги немалые.
     - Я думаю, что мы сумеем дать заказ, - сказал председатель совета
спортивного общества. - Свяжемся с Москвой.
     - Ну вот,  и заказчик находится,  - с  присущим  ему  неожиданным
приливом  возбуждения  и  оптимма сказал Рябов.  - Хотелось бы знать
еще,  что обо всем этом думает дядя Миша,  простите, Михаил Михайлович
Кукин,  старый мореход и опытный яхтсмен.  Его мнение очень важно! Он,
кстати, сам участвовал в испытаниях модели "Любушки".
     Илья Андреевич,  конечно,  знал,  что скажет Кукин,  знал, что он
будет страстно поддерживать идею Вишнякова,  но об  этом  должны  были
знать и все остальные.  Авторитет Кукина в спортивных делах и особенно
в спорте водном был вестен старожилам города.
     Все обратились к дяде Мише, который до сих пор молча сидел в углу
у  окна.  Михаил  Михайлович  уже  приготовился  отвечать,  как  вдруг
послышался голос главного инженера:
     - Простите,  Илья Андреевич.  Конечно, вся история с этой моделью
очень  интересна,  и  я  верю,  что  она показала теперь на испытаниях
отличные ходовые и прочие качества. Но ведь мы собираемся строить яхту
класса   "Дракон",   а   "Любушка",   если  можно  так  сказать,  яхта
бесклассная,  она лишь сходна с "Драконом".  Не будет ли наше  будущее
детище каким-то гибридом,  а гибрид порой оказывается просто уродом. Я
не противник постройки  яхты  на  нашей  судоверфи.  Не  сочтите  меня
каким-то   консерватором,   который   идет  против  рабочего-новатора.
Опостылевшая тема конфликта пьес,  которые я вижу одну  за  другой  на
сцене нашего театра и нашего клуба.  Но тут другое.  Я хочу, чтобы вы,
Илья Андреевич,  только не обиделись.  Это так, между прочим, не очень
существенно, но все же...
     Главный инженер помолчал,  видимо,  раздумывая,  говорить или  не
говорить то, о чем думал.
     - Говорите же,  Виктор Львович,  - с некоторым удивлением  сказал
Рябов.  -  На  что  же  мне  обижаться?  Может быть,  вы о том,  что я
родственник Вишнякову и потому так  яро  поддерживаю  его  предстоящее
дело!  Если  так,  то  заранее  говорю:  я не обижусь.  Но заявляю:  я
поддерживаю не Вишнякова,  а замечательную идею эксперимента постройки
яхты.  Нашей  судоверфи  и  накоплению  опыта наших судостроителей это
принесет огромную пользу.  Если в будущем не будем  строить  яхты,  то
катера   и   шлюпки  будем  шить  лучше.  Это  я  утверждаю  с  полной
ответственностью.
     Главный инженер защитно приподнял руку ладонью вперед.
     - Ради бога,  Илья Андреевич.  У меня и в мыслях не было о  ваших
родственных  отношениях.  Разве  братья  или отец с сыном с дочерью не
могут работать вместе,  для одной цели?  История  знает  тому  великие
примеры.  Вспомнить  хотя  бы  супругов  Кюри  или их дочь Жолио-Кюри,
которая также трудилась со своим супругом для одной  цели,  не  говоря
уже о других подобных и менее значительных многочисленных примерах. Но
к чему это сейчас?  Во всяком случае,  повторяю,  никакого разговора в
данном  случае о родстве и быть не может.  Но вы уже волнуетесь,  Илья
Андреевич,  сердитесь.  Потому и тем,  что я хотел сказать,  боюсь вас
обидеть...
     - Да  говорите  же,  -  стараясь  быть  спокойным,  сказал   Илья
Андреевич. - Я не обидчивый...
     - Хорошо,  - согласился главный инж - Вы словно не заметили,
что  я  говорил  о  гибриде.  Модель  "Любушки" и яхты класса "Дракон"
только сходны,  но "Любушка" не является  точной  моделью  яхт  класса
"Дракон".  Значит,  у  вас получается нечто вроде гибрида.  Введение в
проект элементов старинной модели - не является  ли  это  поддержанием
чести ее создателя?..
     - Ах вы вот о чем!  - встрепенулся Илья Андреевич. - Но ведь это,
уважаемый Виктор Львович,  тоже разговор о родстве,  мотивы которого в
нашем разговоре вы так  настойчиво  отрицали.  Нет,  не  честь  Андрея
Рябова,  а высокие качества модели я подтверждаю.  Кстати, наш проект,
вернее  проект  Вишнякова,  -  это  не  "Любушка",  это  "Дракон".  От
"Любушки" взято все лучшее. Впрочем, думайте, как хотите!
     В комнате опять наступила тишина,  тишина  угрюмая,  напряженная,
тишина разочарования.
     - Все-таки послушаем Михаила Михайловича,  - решительно  разрушил
напряженную тишину дире - Пожалуйста, Михаил Михайлович!
     И снова все оживились. Снова взоры устремились к дяде Мише.
     - А  мне  казалось  дело  уже решенным,  - начал Кукин.  - Проект
прнан отличным,  молодежь согласилась  строить  яхту  во  внеурочное
время,  после  работы,  заказчик находится,  а администрация судоверфи
обеспечивает  материалом.  О  чем  же  еще  говорить?  Нужно  к   делу
приступать!  А  дело это правильное,  замечательное дело!  Могу только
добавить:  да, я был на испытаниях модели. Много мне пришлось на своем
веку  повидать  и самих яхт и моделей яхт.  "Любушка" - модель одна 
лучших,  какие я видел. Это, конечно, не совсем "Дракон", но она очень
блка.  Ход  у  "Любушки" такой четкий,  красивый и быстрый - птица и
рыба  позавидуют.  Если  наши  молодые  судостроители  все  это  дадут
настоящей  большой яхте,  новая яхта будет высочайшего класса.  Нечего
расхолаживаться сомнениями! Пока не остыли, за работу! А от меня лично
- моряцкое добро Юрию Вишнякову и его товарищам!
     Корреспондент газеты   крикнул:    "Правильно!"    и    захлопал.
Аплодировали  дяде Мише и другие.  Первые аплодисменты на этом деловом
совещании. Ими совещание и закончилось.
     - Что ж,  Юрчонок,  надо начинать! - сказал Илья Андреевич, когда
они вышли  яхт-клуба.
     - Надо. Только у меня еще одна мысль есть.
     - Хорошие  мысли  поддерживаются.  Ты  сам  сегодня   убедился...
Какая?..
     - Опять-таки  все  будет  зависеть  от  директора.  Хочу  просить
отпуск.
     - Чтобы начать строить яхту  и  на  это  убить  отпускное  время?
Устанешь без отдыха. Не забывай, у тебя еще институт!
     - Это меня не беспокоит.  В институте теперь  только  специальные
предметы.  Кроме того,  есть особое отпускное время. А  очередного я
пол-отпуска буду строить.  Начало постройки,  конечно,  самое  трудное
дело.  А  пол-отпуска  -  на поездку в Ленинград и в Прибалтику.  Хочу
посмотреть   самые   лучшие   иностранные   яхты   и   наше   яхтенное
строительство. Словом, за опытом! Это полезно и необходимо!

     Из Ленинграда  Юрий  возвращался  самолетом.  О  дне  прилета  он
телеграммой сообщил только Клавдию Малыгину.
     В Ленинграде  и  в  портовых  городах  Прибалтики  он  побывал  в
яхт-клубах,  внимательно  осматривал  прославленные  на  международных
парусных  регатах  импортные  и отечественные яхты.  Многие  них ему
приходилось видеть и раньше.  Но тогда он  только  любовался  ими  как
яхтсмен-гонщик.  Теперь  он  смотрел  на  них  как строитель,  пытаясь
выведать тайну их стремительного хода и  маневренности.  Но  гордые  и
независимые яхты-рекордсменки не откровенничали,  словно пристроженные
их творцами-строителями и хозяевами-рулевыми.  "Смотри, любуйся, - как
бы задорно говорили они и даже посмеивались,  особенно когда поднимали
паруса, - но все равно ты ничего о нас не узнаешь!"
     Узнать что-нибудь,  особенно  когда яхты на плаву,  очень трудно.
Яхта как  яхта,  с  умительной  отделкой,  с  глазированным  блеском
краски,   с  музыкальной  точностью  настроенными  струнами  такелажа.
Красавица радует глаз и помалкивает,  кокетничает. А захватит в паруса
ветер  - сердце рвется за ней.  Столько в ее все ускоряющемся крылатом
движении красоты и свободы.
     Несколько дней  Юрий  провел в цехах экспериментальной судоверфи.
Для него, рабочего-судостроителя, все здесь было и знакомым, и в то же
время  новым.  Конечно,  свою верфь Юрию было даже трудно сравнивать с
прибалтийской,  недаром она и называлась экспериментальной. Поражала и
радовала  механация почти всего судостроения.  Несколько дней провел
Юрий там,  но они оказались щедрыми и счастливыми для него,  жаждущего
познаний в яхтостроении.
     Юрий разговаривал с рабочими,  бригадирами,  инженерами,  смотрел
чертежи, модели, макеты, строящиеся яхты. Когда он упоминал о том, что
впервые собирается построить яхту класса "Дракон",  никто на верфи  не
удивлялся.
     - А почему вы хотите строить именно класса  "Дракон"?  -  спросил
один  инженеров.
     - На яхте  этого  класса  я  участвую  в  гонках.  Уже  привык  к
"Дракону" и люблю его.
     - Яхту для гонок?  - инженер задумался. Помолчав, вдруг сказал: -
Это сложнее! Но попробуйте, может быть, и получится. Многое зависят от
расчетов,  от умения, но кое-что и от счастья. Иногда спустишь на воду
две,  казалось  бы,  совершенно  одинаковые  яхты  -  и  строились они
одновременно,  и материалы затрачены одни  и  те  же  -  и  вот  одна,
счастливая,  пойдет - дух захватывает, а другая под такими же парусами
не дает ходу,  и  маневренность  отвратительная.  Это  так  у  рыбаков
бывает.  Сидят двое почти рядом.  Один вытаскивает рыбку за рыбкой,  а
другой и клева не видит.
     - Вы думаете,  дело в счастье?  - улыбнулся Юрий. - А может быть,
дело в рыбаках, в опыте, в наживке?..
     - Не  берусь  объяснить,  но  вот так бывает,  - сказал инженер к
попрощался. - Все-таки попробуйте! Желаю успеха!
     Отойдя на несколько шагов, он неожиданно обернулся.
     - У нас были яхты,  построенные во  дворе  простым  плотничьим  и
столярным  инструментом.  И  они  участвовали в больших соревнованиях.
Больше того, прерами на них рулевые выходили.
     Сейчас, в    самолете,    Юрий    вспомнил   этого   инженера   с
экспериментальной   судоверфи.   Странный   какой-то   инженер,   даже
суеверный, верящий в случайное счастье, хотя на верфи о нем отзываются
как о крупном специалисте-судостроителе.  А о  яхтах,  построенных  во
дворе  простым  ручным  инструментом,  он  хорошо  говорил.  Его слова
воодушевили Юрия.  Значит,  можно! Впрочем, это уже подтверждал старый
мастер-самоучка,  дедушка  Андрей Рябов,  подтверждал своей практикой,
опытом, любовью к делу.
     Технологию постройки  яхты  разрабатывали  Юрий  и Илья Андреевич
вместе.  Получив отпуск,  Юрий ежедневно появлялся на верфи в  обычное
время  начала рабочего дня.  Он,  как полагается,  вычертил на плазе в
натуральную  величину  теоретический   чертеж   будущей   яхты.   Были
подготовлены основные материалы.  Наконец яхта была заложена. И только
тогда,  простившись с родными,  с экипажем "Звезды" и с Людмилой, рано
утром Юрии не без тревоги уехал на аэродром. Собственно, оснований для
тревоги не было.  Кроме Клавдия Малыгина  и  Дениски,  в  добровольной
яхтенной  бригаде работали еще два умелых судостроителя с верфи и двое
любителей-парусников. Все они были молоды, в возрасте Юрия, и одержимы
идеей  новой  яхты.  Можно  было  оставаться  спокойным и потому,  что
постройкой руководил Илья Андреевич.
     Причину скрытой  тревоги  не  мог бы объяснить и сам Юрий.  Может
быть,  она рождалась даже не постройкой яхты.  Можем  быть,  это  было
просто  волнение,  обычное при отъезде,  да еще после такого множества
событий и переживаний. А может быть. Людмила?..
     Людмила... До отъезда Юрия в Ленинград они три недели встречались
почти ежедневно.
     Юрий невольно  улыбнулся,  вспомнив  их первое,  такое необычное,
даже смешное знакомство.  Он - с Клавдием и Дениской на яхте,  она - в
одиночестве в волнах, на быстрине широкой реки. А потом - на прогулке,
на крейсерской яхте,  в компании веселых  и  шумных  студентов.  Он  -
рулевой, она - матрос. И ее слова после прогулки: "А если я не матрос,
то и не приказывайте мне!  И не проявляйте ко мне жалости!  Я этого не
люблю!"
     Ее не так легко понять,  эту  девушку.  Независимость  и  мягкая,
светлая улыбка...  Постоянная готовность к отпору и ласковые отношения
с мальчишками на детской водной станции... Энергичные, быстрые, словно
мужские,  точные действия на яхте и легкость, женственность, свобода в
танце...  Смелые,  почти бездумные прыжки с  вышки  в  воду  и  нежное
пожатие руки при встрече и прощании. Кто же ты, Людмила?..
     Перед отъездом  Юрий  подолгу  задерживался  на   судоверфи,   на
закладке  яхты.  Но  и  после  вечерней  работы тренировки на "Звезде"
никогда не отменялись.
     Если было  очень поздно,  Юрий отсылал Дениску домой,  и на место
второго матроса заступала Людмила.
     Последние яхты   возвращались   с  прогулок  и  тренировок.  Река
замирала. А яхта Вишнякова только лишь выходила  гавани.
     После тренировки Юрий обычно шел проводить Людмилу.
     Они еще мало знали  друг  друга.  У  них  даже  было  мало  общих
знакомых.  И казалось, им не о чем разговаривать. Часто они шли молча,
не вспоминая неделю-две назад просмотренные кинофильмы  и  прочитанные
книги.   Они   не   расспрашивали   друг  друга  о  родственниках,  не
рассказывали о прошлогодних отпусках и поездках и  не  откровенничали,
делясь мечтаниями о будущем.
     Почему-то они не стеснялись длительных  пауз  в  разговоре  и  не
томились молчанием. И в душе не упрекали друг друга в скрытности. И не
казнили себя и не  искали  вопросов.  Вероятно,  тут  таился  глубокий
внутренний такт.  И, может быть, накапливалась великая и взаимная сила
чувств,  еще смутная,  скрываемая и в то же время  уже  ощущаемая,  но
чистая, светлая и чуждающаяся обычных слов.
     Две мысли последнее время  волновали  Юрия.  Казалось,  они  были
разные,  отдаленные  одна  от  другой  по понятиям,  но обе мучительно
жгучие,  ни  на  минуту  не   выходящие      головы,   сладостно   и
магнитно-влекущие:  яхта  -  творчество,  и  Людмила  - любовь...  Да,
творчество,  а не просто работа!  Да,  теперь  уже  любовь,  это  Юрий
чувствовал и прнавался, а не просто знакомство! Разные мысли, разные
увлечения.  Но   они   для   Юрия   как-то   непонятно   объединялись,
переплетались,  жили  вместе.  Как  будто  любовь к Людмиле давала ему
больше силы,  смелости, уверенности для осуществления мечты - создания
яхты.   И   как   будто   бы  творчество  -  строительство  маленького
быстрокрылого корабля - давало ему право на любовь.
На аэродроме Юрия встретили Клавдий и Дениска.
     - Ох, кэптэн, до чего же мы дошли без вас! Соскучились!
     - Как "Диана"? Продвинулась?..
     - О, наша "Дианочка" растет не по дням...
     Юрий хотел спросить о Людмиле, но удержался. Стал расспрашивать о
бригаде, об отношении дирекции, об Илье Андреевиче.
     - Бригада работает в том же составе, - весело докладывал Малыгин.
- Директор материалы дает.  А  сегодня  дал  мне  машину,  чтобы  тебя
встретить.  А Илья Андреевич что-то приболел.  Надо его навестить.  Но
ты,  наверное,  проголодался, бедный наш капитан. Похудел даже. Поедем
скорее в столовую.
     - Я завтракал, есть не хочу.
     - Никаких разговоров,  - запротестовал Клавдий.  - Правда, я тоже
завтракал, но некоторое количество калорий не повредит. Да и наш Денис
уже несколько дней не питался в ожидании тебя.
     - Я сегодня завтракал, - сказал Дениска.
     - Ничего,  пища располагает к разговору,  - сказал Клавдий. - Все
равно скоро обед.  Вот мы и пообедаем. А потом на работу, у меня время
выходит.
     Юрий подумал о том,  что мама сейчас на работе, Людмила - тоже. И
он  решил  сразу  же  поехать  на судоверфь.  Однако сдался на уговоры
Клавдия, и друзья завернули в столовую.
     А потом Юрий поспешил в цех на свидание с "Дианой"

     Юрий написал всего одно письмо, и то очень короткое и сдержанное.
Это не только огорчило,  но  даже  обидело  Людмилу.  Она  терялась  в
догадках.  Может  быть,  он  заболел?..  Или  увлекся в поездке своими
яхтенными делами и забыл о ней?..
     После его  отъезда  она  часто приходила в яхт-клуб и на "Звезде"
заменяла недостающего матроса.  Клавдий Малыгин на время поездки  Юрия
оставался на яхте за рулевого.
     Выезды на "Звезде" проводились поздно,  почти к ночи,  потому что
Клавдий  после работы,  по обыкновению,  обстоятельно перекусив и чуть
отдохнув,  снова  возвращался  на   судоверфь.   Вместе   с   бригадой
добровольцев  он  "творил"  "Диану".  Он действительно творил ее,  как
художник,  как скульптор,  как  композитор,  с  волнением,  любовно  и
самозабвенно.
     От работы по шаблону и стандарту на  шлюпках  и  катерах  Клавдий
уставал.  Скучное, приевшееся серийное проводство. Строя "Диану", он
испытывал творческое  наслаждение.  Сшитые  в  темпе  проводственной
программы  и плана,  катера и шлюпки с судоверфи уходили в чужие руки.
На "Диане" же Клавдий будет плавать сам.  И это многое значило. Внешне
яхта  должна  быть  скульптурной,  в  движении - легкой,  как песня на
просторе.
     Письмо от Юрия Людмиле передал капитан гавани Кукин.  Вначале она
обрадовалась,  а прочитав, обиделась и даже тихонько расплакалась. Она
ждала  письма большого,  теплых слов и чувств,  желания встречи.  Но в
письме ничего этого не было.  Было коротко и,  как показалось Людмиле,
холодновато:  все хорошо, многое повидал, кое-чему поучился, все время
думаю о нашей "Диане",  скоро буду дома.  И все. Конец письму, если не
считать подписи.
     Если среди людей Людмила Багрянцева всегда казалась  независимой,
даже чуточку гордой и слишком самостоятельной, то, оставаясь наедине с
собой,  она легко предавалась сомнениям и мучительно  переживала  свои
неудачи.
     Она родилась в этом городе,  на берегу могучей  и  величественной
реки, невдалеке от моря. И любила она не столько город, сколько именно
реку,  то тихую,  как будто  дремлющую  и  по-богатырски  дышащую,  то
норд-вестом    разгневанную,    поднявшую   в   мятеж   многометровые,
звероподобные, гривастые волны и страшную в такие дни.
     В этом  городе  мореходов,  речников  и кораблестроителей нелегко
найти мальчишку в десять лет,  который не умел бы плавать.  А Люда  на
шестом  году,  купаясь  со  своей воспитательницей  детского садика,
стала легко держаться на воде.  Она не боялась  воды,  наоборот,  вода
тянула  ее  к  себе.  И  в  садике ее прозвали уткой.  Каким-то особым
чувством она легко восприняла простое правило: не барахтаться, не бить
по воде беспорядочно руками и ногами,  а лежать спокойно, дышать также
спокойно и глубоко.  Легкие и свободные движения рук  и  ног  -  и  ты
поплывешь!
     Когда Люде  было  девять  лет,  их  семья  переехала  на  юг,   в
Новороссийск.   Отец,   штурман   дальнего   плавания,   перевелся   в
Черноморское пароходство.  Несколько раз,  когда  пароход  приходил  в
порт,  отец появлялся дома.  Он привозил  заграницы подарки матери и
Люде - кофточки,  чулки,  всевозможные безделушки. Но вот прошел год -
от   отца   не  пришло  ни  одной  радиограммы.  Мать,  своенравная  и
самолюбивая женщина, не запрашивала пароходство и не ходила в контору.
Когда пароход,  на котором плавал Багрянцев,  в очередной раз пришел в
Новороссийск,  она  узнала,  что  ее  муж  перешел  на  другое  судно,
приписанное   к   Одесскому   порту.  Потом  она  получила  письмо  от
Багрянцева.  Люда знала, что письмо от отца: она сама вынула письмо 
почтового ящика и отдала матери.  Мать прочитала письмо,  но дочери не
показала.
     Людмила ничего  не  спрашивала.  У  них  с  матерью были странные
отношения.  Мать и уже  подросшая  дочь  никогда  не  делились  своими
мыслями,  они  словно не доверяли друг другу.  Люда не знала настоящей
материнской любви.  Мать лишь покровительствовала и приказывала. Еще в
детстве,  не почувствовав родительского тепла, Людмила с каждым годом,
с  каждым  днем  все  больше  отдалялась  от  матери.  Это,  вероятно,
объяснялось своенравным,  тяжелым, властным характером матери и гордым
стремлением дочери к независимости.
     После десятилетки    Людмила    закончила    курсы   метеорологов
наблюдателей,  но поработать ей не  удалось.  Мать  неожиданно  решила
поехать  на  Север,  в  родные места.  И город ветров и гололеда,  как
называют Новороссийск, был оставлен.
     - А  как же папа?  - перед отъездом,  наконец,  решилась спросить
Людмила.
     - Отца у тебя больше нет, - холодно ответила мать.

     Осмотрев то,  что  сумели  Клавдий  с  товарищами  сделать  в его
отсутствие, Юрий остался доволен. Закладка киля новой яхты была начата
еще  при  нем,  а  теперь  уже полным ходом шел набор корпуса "Дианы".
Оказывается, яхтостроители не теряли времени, в то же время все работы
выполняли  тщательно,  надежно  точно,  ни  на  йоту  не  отступая  от
разработанной конструкции.
     После обеденного перерыва Клавдий остался в цехе на работе.  Юрий
решил зайти к директору,  рассказать  о  поездке.  Но  перед  этим  он
отозвал  Дениску  (второму  матросу  "Звезды"  был  выдан  пропуск  на
судоверфь,  и он прибегал сюда вечерами и помогал бригаде) и  попросил
его зайти к Людмиле. Пусть в восемь вечера будет в яхт-клубе.
     Директора у  себя  не  оказалось.  Тогда  Юрий   пошел   к   Илье
Андреевичу.  Болезнь  дяди,  о  которой  сообщил Клавдий,  обеспокоила
юношу.
     - Да-да, войдите, - отозвался Илья Андреевич на стук в дверь.
     Он лежал на  диване,  покрытом  синим  байковым  одеялом.  Из-под
одеяла тут и там выбивались кончики простыни.  Он лежал не раздевшись,
в легких брюках и пижамной куртке. Но когда Юрий вошел в комнату, Илья
Андреевич  сразу  же  поднялся  и улыбнулся.  Улыбка получилась вялая,
мучительно-выдавленная, хотя в глазах была искренняя радость.
     Комната все так же,  даже ярче,  чем в те дни, когда Юрий уезжал,
цвела  астрами  и  хрантемами,  георгинами,  гвоздиками,   анютиными
глазками  -  волшебно-сказочным  богатым  и нежным многоцветьем.  А по
соседству на столе и  на  стульях  лежали  книги  по  кораблестроению,
технические   журналы   и   брошюры,  огромная  готовальня,  рейсшина,
трехлопастный гребной винт.
     На ненькой тумбочке стояли два стакана:  один пустой,  другой с
крепким чаем. На блюдце бледно желтели маленькие диски лимона.
     - Заболели? - спросил Юрий.
     - Да так,  немного,  - махнул рукой Илья Андреевич. Веки глаз его
покраснели, припухли.
     - Врача вызывали?
     - Я   сам   подлечиваюсь.   Врачи   тут   не  помогут.  Временная
нервозность. Ну, рассказывай, что видел, чему научился! Садись.
     Юрий заметил, как Илья Андреевич осторожно отодвинул поглубже под
стул бутылку.
     Чувствуя, что  дяде  сейчас  не до его рассказов,  а просит он об
этом просто    вежливости  и  некоторого  смущения,  не  вдаваясь  в
подробности,  Юрий  поведал  о  поездке,  о  балтийских яхт-клубах,  о
встречах на судоверфи.
     Илья Андреевич  слушал  рассеянно.  Потом он вытащил -под стула
бутылку.
     - Может быть, немного при встрече за компанию и ты? - спросил он.
     - Нет, - отказался Юрий. - Я еще маму не видел. Да и вообще...
     Инженер налил полстакана, легко выпил, пососал лимон, закурил.
     - На верфи был? "Диану" видел? - спросил он оживляясь.
     - Видел. Все хорошо. Молодцы ребята.
     - Вот денек-два, и я выйду. Нужно форсировать.
     Они поговорили еще с полчаса, все о строительстве яхты. Оживление
Ильи  Андреевича  и  его  уверенность  в  успехе   постройки   "Дианы"
подбодрили  Юрия.  "Только  нужно  почаще  заходить  к нему,  поменьше
оставлять одного", - подумал Юрий и незаметно взглянул под стул, где в
бутылке   косоглазо   поблескивала   коварная   жидкость.   Ни  читать
нравоучений,  ни давать советы старшему родственнику он не мог.  Нужно
было  что-то придумать,  чтобы помочь Илье Андреевичу,  человеку,  так
много перенесшему в своей жни.
     Юрий вышел  на  улицу.  В  киоске  "Союзпечати"  он  купил газеты
"Известия",  "Комсомолку",  "Советский спорт".  Рядим с  "Союзпечатью"
стоял киоск цветочный.  И тут Юрий спохватился. В спешке поездки он не
купил ничего для мамы и для бабушки - никакого  подарка.  А  ведь  уже
давным-давно он собирался подарить Ольге Андреевне вазу для цветов.
     До окончания рабочего дня времени еще оставалось почти два  часа,
и  Юрий  решил проехать в ц  Он вошел в магазин и долго колебался
при выборе вазы,  стараясь вспомнить или хотя бы угадать вкус мамы. Он
выбрал  средних  размеров  хрустальный  сосуд,  а  для  бабушки  купил
миниатюрный будильник.  Такой  будильник  Татьяна  Петровна  видела  у
соседей  и  восхищалась  его крошечными размерами и точностью хода.  В
продовольственном магазине он прихватил еще коробку конфет.
     И Ольга  Андреевна и Татьяна Петровна несказанно обрадовались его
возвращению.  А   когда   Юрий   вручил   подарки.   Ольга   Андреевна
расплакалась.  Она  поставила  вазу на стол и села перед ней в тяжелом
раздумье.
     Татьяна Петровна   поспешно   достала  флакончик  с  валерьянкой,
накапала в рюмку, подала невестке.
     - Эта ваза не должна разбиться,  - прошептала Ольга Андреевна.  -
Ни за что!
     - Теперь  можно  освободиться от тех осколков,  - сказал Юрий.  -
Почему ты плачешь?
     - Нет,  нет,  - умоляюще запротестовала Ольга Андреевна. - К тому
не прикасайся, пусть хранятся. А твоя ваза будет стоять на столе.
     - Только я не догадался купить цветов. Но это поправимо.
     - Спасибо,  Юрик,  - успокоилась Ольга Андреевна.  - Сейчас будем
обедать. Ты с дороги проголодался...
     - Я виделся с Клавдием,  - сказал Юрий.- А он,  знаешь  мама,  ни
одну столовую не пропустит.
     Уходя в яхт-клуб, чтобы повидаться с Людмилой и пройтись на яхте,
Юрий  мучительно  раздумывал:  "Какая  тайна хранится в осколках очень
давно разбитой вазы?" Конечно,  он  догадывался,  что  эго  связано  с
отцом.  Но  ведь  у  них  есть  много вещей,  которые покупал,  дарил,
которыми пользовался отец.  Однако Юрий понимал, что спрашивать и даже
упоминать об осколках больше не следует.
     В яхт-клубе его уже ожидали Людмила, Клавдий и Дениска.
     - Я  получила  всего  одно  и  очень крошечное письмо,  - грустно
сказала Людмила.
     - У  меня было очень мало времени,  - ответил Юрий.  - И потом...
потом я не знал, куда лучше писать. Написал на детскую станцию, потому
так коротко.
     С моря  тянул  слабый  и  теплый  ветер,  и  на   середине   реки
неторопливо  скользили  сверкающие  под  вечерним солнцем чаечно-белые
паруса яхт.
     - Пройдемся? - спросил Юрий у Клавдия.
     - Как  прикажет  капитан,  -  отозвался  Малыгин.  -  Вообще   то
следовало  бы.  А то так и дисквалифицироваться недолго.  Впрочем,  мы
почти ежедневно тренировались.
     И вот  они  снова  на  "Звезде"  -  команда  в  прежнем составе с
пассажиркой на борту.  Счастливые часы свободы на воде, быстрого, хотя
и монотонного движения под наполненным ветром парусом!
     Нужно уметь слушать,  как разговаривает река при полном безветрии
или  при самом легком бре.  Она говорит вполголоса,  иногда шепотом:
интимно,  ласково,  доверительно,  хотя и не  для  всех  понятно.  Так
разговаривает  с  охотником,  следопытом,  натуралистом  скрытная  для
остальных,   бдительно-настороженная   тайга.   Так   открывают   свои
вековечные  секреты  астрономам,  звездочетам  и  космонавтам  далекие
планеты и звезды.
     О чем  бормочет  река?..  Она  рассказывает  не  только  о  своем
постоянном и настойчивом стремлении к морю,  не только о своих  обидах
на  теснящие  ее берега и мели и не только о заповедных глубинах,  где
водятся мертвой хватки хищные щуки,  угрюмые  горбуны-окуни  и  резвые
плутоватые плотички.
     Яхтсмен Вишняков  уже  узнал  от  реки  об  менении  течений  у
поросших ивняком песчаных кошек. Река поведала ему об опасностях новых
отмелей.  Она рассказала о будущих приливах,  о их запозданиях.  И все
очень тихо,  втайне от еще не искушенных Людмилы и Дениски.  А Клавдию
она обо всем этом нашептала  еще  вчера  и  позавчера.  Он  тоже  умел
слушать и понимать ее.
     А может быть, река еще говорила о большой любви и большой дружбе,
о  счастье жить и работать,  о своей страсти к сильным,  мужественным,
волевым людям? Но тут к ее слушателям должно прийти воображение.
     - Да,  а  все-таки  приятно,  когда  вокруг  тебя такое несметное
количество аш два о!  Правда,  друг мой Дионис?  - сказал  Клавдий.  -
Скоро  ведь  начало учебного года,  и эти аш два о понадобятся тебе на
уроке химии. Изучай, пока сей жидкости так много вокруг!
     Юрий сделал  два  больших  круга,  потом  устремил яхту на север,
чтобы на обратном пути "взять" несильный  ветер  полностью  в  грот  и
почувствовать яхтсменское счастье во всю меру.
     Час спустя  "Звезда"  вернулась  в  гавань.   Малыгин   и   Денис
отбуксировали "Звезду", а Юрий и Людмила ждали их на веранде.
     - Я думала, что вы совсем забыли своих друзей, - сказала Людмила.
     - Я  только и думал о вас...  мои друзья,  и о "Диане",  - сказал
Юрий.  - Но времени в самом деле  было  очень  мало.  А  я  так  много
повидал, поездил. Я доволен, очень доволен!
     - А мы здесь грустили, коллективно... и в одиночку...
     Юрий взглянул на нее ласково, весело, с благодарностью
     - Я и научился кое-чему,  а это так необходимо для нашей "Дианы".
А какие там чудесные яхт-клубы,  гавани,  причалы,  яхты!  Как говорит
Клавдий,  мечта!  Мечта  яхтсмена!  Вы  не  торопитесь?  Может   быть,
погуляем? Клавдий, сколько времени? - спросил Юрий у поднимающегося на
веранду матроса. - Что-то мои часы в самолете вдруг сдали.
     - По особому московскому сейчас двадцать два тридцать шесть...
     - У тебя точное?  - осведомился Юрий.  Времени побыть с  Людмилой
оставалось еще много, и это было приятно.
     - У меня не часы, а институт имени Штемберга!
     - Ну что ж, друзья, по домам, - попрощался Юрий. - Завтра утром я
на судоверфи, у "Дианы". Счастливо!
     - Примите и прочее! - откозырял Клавдий Малыгин.
     - До свидания! - сказал Дениска.
     Юрий и Людмила пошли по набережной.  Они долго молчали, но сейчас
молчание тяготило их.
     - Вы сердитесь на меня? - спросил Юрий.
     - Нет,  нет,  - обрадовалась она нарушенному  молчанию.  -  Я  не
сердилась,  а обижалась.  А теперь все прошло.  Забудем об этом. Лучше
расскажите о том, как съездили!
     Он рассказывал  подробно  и  увлеченно,  словно  вновь  жил в той
обстановке, откуда только что вернулся.
     Подступила полночь,  и  солнце расплавленным полушаром уже лежало
на деревьях лесистого восточного берега. Ветер совсем стих. Без единой
рябинки потемневшие воды могучей реки казались ртутно-тяжелыми.
     Встречных на бульваре становилось все меньше  и  меньше.  И  было
странным в такой поздний час увидеть старенького в заляпанном красками
фартуке маляра, который подгримировывал павильон фруктовых вод.
     - С  утра  и  до  позднего  вечера  народ,  -  пожаловался старик
остановившемуся Юрию.  - Жарко,  оно и пьется.  Днем нипочем краску не
положишь.    Ребятишки   или   какой-нибудь   пьяненький   обязательно
облокотятся, все испортят. Ну, а сейчас покойно, за ночь да утречком и
подсохнет.
     Смазанная краска - обидная штука.  Это Вишняков  знал  по  своему
опыту на окраске яхт. Потому он искренне посочувствовал старику.
     Когда они подошли к дому Людмилы,  через открытое окно  одной  
квартир послышались звуки радио - бой курантов и гимн.
     - Уже двенадцать,  - сказала Людмила,  взглянув на часы.  -  Пора
домой.
     - А я сегодня счастливый. У меня сегодня часы не ходят.
     В подъезде,  прощаясь,  он потянул ее за руку на себя, и Людмила,
не сопротивляясь,  приникла к нему.  Приникла на несколько секунд  для
короткого поцелуя. Быстро отпрянула и прошептала:
     - Иди, дорогой! Уже поздно. До свидания!
     Он уходил вне себя от радостных чувств,  от еще слабо осознанного
счастья.  Конечно,  он любил ее,  эту  девушку,  и  теперь  мог  прямо
прнаться себе в этом.
     ...Наступила осень, потом и зима. На некоторое время в новом году
работы по строительству "Дианы" задержались,  и это очень беспокоило и
огорчало  бригаду  энтузиастов,  особенно  Юрия  Вишнякова  и  Клавдия
Малыгина.   Но   корпус   яхты   был  полностью  закончен.  Предстояло
продолжение отделки и оснастки.
     Все-таки ни  Илья  Андреевич,  ни  экипаж  не  теряли надежды все
закончить к маю и с открытием навигации спустить "Диану" на воду.

     Юрий и Людмила возвращались  кино. Было еще рано и расставаться
не хотелось. И Юрий позвал Людмилу к себе.
     - Надю  же  тебе  когда-нибудь  познакомиться  с  мамой,  с  моей
бабушкой! Они чудесные люди и любят, когда ко мне приходят друзья.
     - Даже если эти друзья - девушки?
     - А не все ли равно? Пойдем, Люда!
     Людмила колебалась.
     - Пойдем!  - повторил Юрий и,  взяв Людмилу под руку, увлек ее за
собой. - Мама и бабушка будут очень довольны.
     Ольга Андреевна,  которая  уже слышала о Людмиле и о ее увлечении
водным спортом, встретила гостью приветливо.
     "Милая... - подумала она.  - Скромная.  А какие глаза!  Серые, но
удивительно лучистые и живые.  Юрка,  конечно,  влюбится,  если уже не
влюбился. И хорошо, хорошо!"
     И Ольга Андреевна  Людмиле  понравилась.  Юрий  как-то  неуловимо
походил  на мать,  но в чем было это сходство,  Людмила так и не могла
угадать.  Может быть,  в решительности движений, во взгляде и нечастых
улыбках,  но только не в чертах лица.  "Может быть, внешне он похож на
отца,  - подумала Людмила и глазами поискала  на  стенах  портрет.  Но
портрета  не  было.  -  Наверное,  она  очень  любила мужа.  Красивая,
интересная даже сейчас... конечно, живет только для Юрия!"
     Она, Людмила, тоже будет всегда любить Юрия, красивого и смелого,
спокойного, умного. В яхт-клубе его все уважают.
     Она мельком взглянула на Юрия. Да, он именно такой, как она о нем
думала: сильный, уверенный, внимательный. Она сравнивала его с другими
знакомыми  парнями  и к своей странном,  несказанной радости находила,
что он не похож на них.  Вот  хотя  бы  Вова  Ротомский,  синоптик,  с
которым она каждый день встречается на работе.  Во всем поза, апломб и
высочайшее мнение о себе.  Она вспоминала и невольно морщилась,  когда
Вова говорил:  "Нет,  несомненно, эта его пьеса не шедевр, - Ротомский
называл фамилию и уменьшительное имя драматурга.  - В наше  время  это
уже не звучит!  Нет,  понимаете ли,  проникновения в материал.  Что-то
такое не такое, я бы сказал..."
     Юрий не  груб  и не резок,  как тренер парусной секции,  выдающий
свою грубость за требовательность:  "Отставить!  Баба,  так думаешь  и
узлы  можно  вязать  бабьи!  Распашонки  да пеленки вам стирать,  а не
парусами заниматься!"
     Юрию чужды  вечные  жалобы  и  нытье  мнительного Игоря Хромцова,
соседа Людмилы по квартире.  Вероятно,  полжни  Хромцов  проводит  в
клиниках и поликлиниках, поминутно глотает какие-то таблетки и кричит:
"Закройте  форточку,  пожалуйста.  Сквозняк!   Нет,   нет,   мне   это
противопоказано. Почки, потом расстройство. Нервы, давление вскочит. А
лечь все-таки придется. Не бережешься, и вот результат!"
     Не был Юрий и говорлив, как Клавдий Малыгин.
     "Приветствую несравненную и прекрасную внучку Нептуна! О Людмила!
Ходят зловещие слухи,  что в вашем волшебном чемодане скрывается батон
 семидесятидвухпроцентной муки и полкило докторской колбасы.  Я хотя
отношения  к  медицине  не  имею,  но  больше  жни  люблю докторскую
колбасу.  Все равно вам недолго осталось скрывать вашу страшную тайну.
Уверяю,  только  до  прихода  нашего  капитана.  Могу на короткий рейс
уступить свое место на "Звезде".  Сегодня мое место как раз в кокпите,
поблости от капитана.  Я думаю, что и капитан и пассажирка, виноват,
матрос Людмила  восхитятся  моим  самопожертвованием.  Ах,  у  вас  не
докторская, а чайная. Представьте, я всегда покупаю именно чайную. Еще
великий Птахин...  А вот и он сам,  заслуженный  артист  без  публики!
Благодарите  Клавдия  Малыгина,  Дионисий!  Вам  уготовано сто граммов
чайной колбасы!  Великое благодарение,  Людочка! Ваше место в кокпите!
На полчаса!"
     "Нет, Юрий не такой,  как все эти парни! Но ведь есть же и у него
какие-то  недостатки?.."  Людмила снова незаметно посмотрела на Юрия и
тут же отвергла свое мимолетное сомнение. Нет, для нее их нет! Она его
любит, она счастлива и для него готова на все!
     Было бы сейчас лето,  они вскочили бы на яхту,  подняли  парус  и
вдвоем,  только  вдвоем,  ушли  бы  в  далекие-далекие  просторы,  где
пиратствует ветер,  поднялись в мятеже волны, ливнями угрожают тяжелые
тучи.  Но  властвовать во всем этом мире стихий все равно будут только
они - Юрий, Людмила и парус.
     Она прищурила  глаза  и живо представила картину бунтующей реки и
гордого паруса над гребнями волн.
     Ее мысли прервала Ольга Андреевна:
     - Юрочка, Люда, что это вы приумолкли? Давайте пить кофе!
     Людмила словно очнулась от полусна. Не было ни реки, ни ветра, ни
паруса. Юрий искал в альбоме фотографию, которую давно обещал показать
Людмиле.  Ольга Андреевна расставляла на столе посуду. Бабушка Татьяна
Петровна вернулась с кухни и приветливо поздоровалась  с  Людмилой  за
руку.
     Мягкий и ровный свет трехтюльпанной люстры, казалось, звучал, как
тихая музыка, и успокаивал.
     - Люда,  вы садитесь на диван,  у бабушки любимое место здесь,  а
Юра - здесь, - распределяла Ольга Андреевна.
     Татьяна Петровна  подала  поджаренный  в  молоке  белый  хлеб   и
пояснила:
     - К кофе мы всегда готовим гренки.
     - Это  бабушка для меня делает,  - сказал Юрий.  - Я гренки очень
люблю,  и бабушка их замечательно, по-особому готовит. Люда, попробуй!
Бабушка тебя научит жарить гренки.
     - Чтобы Люда тебе потом готовила? - улыбнулась Ольга Андреевна.
     Людмила, поняв намек, смутилась. Юрий тоже улыбнулся и сказал:
     - Все может быть.
     - Да,  я  тебе  не  сказала.  К майским праздникам мы переедем на
новую квартиру. Отдельная, две комнаты, в этом же доме. Как и обещали.
Теперь уже точно, даже номер квартиры сообщили. Двенадцатый.
     - Значит,  у нас будет тройной праздник! - воскликнул о восторгом
Юрий.
     - Какой же третий?  - спросила лукаво,  но и с некоторой тревогой
Ольга Андреевна. - Первомай, новоселье, а еще?..
     - Первого мая я надеюсь спустить на воду "Диану"!
     - Ну, это другое дело, - сказала бабушка и вздохнула.
     - Успеешь? - спросила Ольга Андреевна.
     Этот вопрос  беспокоил  и  самого  Юрия.  Не  хватало  еще многих
материалов для такелажа и вооружения яхты.  И времени было в обрез,  а
впереди - экзамены в институте.
     - Дела еще много,  - сказал он.  - Но должны  успеть,  у  нас  же
график. Эх, а уж когда спустим "Диану", какой это будет день!
     - Все-таки ты решил яхту назвать "Дианой"?
     - Да,  так решили.  "Любушка" - это наше,  семейное,  а ведь яхта
будет принадлежать обществу "Водник", да и кроме меня, на яхте еще два
члена команды. Пусть "Любушкой" останется дедушкина модель. А название
"Диана" ведь тоже связано с "Любушкой". Потом еще невестно, как себя
покажет яхта, хотя я в ней почти уверен. Но все-таки опыт первый...
     - Ты прав,  - согласилась Ольга Андреевна.  -  О  "Любушке"  ведь
никто не знает. А вы, Люда, видели "Диану"?
     - Видела, - кивнула головой Людмила и улыбнулась Ольге Андреевне.
-  Я  уже дважды была на судоверфи.  "Диана" очень хороша,  а когда ее
покрасят,  когда она будет под парусом на воде -  это  чудо!  В  самом
деле, Ольга Андреевна, это совсем не комплимент Юре.
     - Я очень рада и верю вам, - сказала Ольга Андреевна.
     - Дай  бог,  -  промолвила  Татьяна Петровна.  - Увидел бы Андрей
Фомич,  тоже порадовался бы.  Я ведь его в  молодости  знала.  Золотые
руки...
     - Люда, давайте, я еще вам налью кофе, - сказала Ольга Андреевна.
- Я слышала, вы тоже увлекаетесь парусным спортом! Получается?
     - Яхтсмен я еще плохой, начинающий. А по плаванию у меня разряд и
по прыжкам в воду...
     - Вы прыгаете с вышки?  -  умилась  Ольга  Андреевна.  -  И  не
боитесь?..
     - Нет,  это даже интересно.  Высота ведь  набирается  постепенно,
привыкаешь. Я очень люблю прыгать.
     - Отчаянная! - не зная, восхищаться или осуждать девушку, сказала
Ольга  Андреевна.  -  Я тоже хорошо плаваю,  а высоты страх боюсь.  Не
самолетной,  а вот все эти балконы, вышки, высотные здания. Со страхом
смотрю,  как  совсем молоденькие девушки по стенам на стройках бегают.
Бесстрашные!
     Людмила поблагодарила за кофе и посмотрела на часы.
     - Ждут родители? - спросила Ольга Андреевна. - Они живы, здоровы?
     - Мама  болеет часто,  но работает,  - ответила Людмила.  - Она -
врач...
     - Как же так? Врач - и часто болеет. А папа?
     Людмила чуть заметно нахмурилась.
     - Он плавает.
     - Моряк?  А как фамилия?  Может быть, я знаю. У нас среди моряков
много знакомых.
     - Он сейчас не в нашем пароходстве.  А фамилия,  как  и  у  меня,
Багрянцев... Разве вам Юра не говорил?..
     Ольга Андреевна медленно отстранилась от стола и  переменилась  в
лице.
     - Как вы сказали? - чуть слышно проговорила она. - Багрянцев?..
     - Да,  Багрянцев,  -  повторила  Людмила и только сейчас заметила
резкую и странную перемену на лице матери Юрия.
     Ольга Андреевна побледнела, пыталась вдохнуть воздух, но не могла
и приподняла руку. Юрий вскочил.
     - Что с тобой, мама? Опять сердце?..
     Рука упала,  и Ольга Андреевна с закрытыми глазами,  в  обмороке,
тоже стала падать. Юрий подхватил ее.
     - Юра, доктора! - сказала Татьяна Петровна.
     Ольга Андреевна открыла глаза, когда ее положили на диван.
     - Не надо,  Юрочка,  все пройдет,  - с трудом  проговорила  Ольга
Андреевна.
     - Юра,  доктора!  - настойчиво повторила бабушка. Она расстегнула
блузку на груди Ольги Андреевны и приложила к сердцу мокрое полотенце.
     - Мама,  я быстро схожу,  - сказал  Юрий.  -  С  тобой  останутся
бабушка и Люда.
     - Нет,  нет,  - умоляюще прошептала Ольга Андреевна.  - Пусть она
уйдет. Пусть уйдет!..
     Страшно озадаченная и еще больше перепуганная, Людмила расслышала
слова  Ольги  Андреевны  и  почувствовала свою какую-то причастность к
неожиданно происшедшему.
     Она взглянула на Ольгу Андреевну, снова лежащую без сознания. Что
же такое могло случиться?..
     Людмила быстро  натянула пальто и,  не дожидаясь Юрия,  который о
чем-то советовался с бабушкой, выбежала во двор, потом на улицу.
     Было холодно  на улице,  холодно,  страшно на душе,  и непонятно,
что, как, почему все это проошло.

     После сердечного приступа Ольга Андреевна  надолго  слегла.  Врач
предписал ей строжайший постельный режим и полное спокойствие.
     Узнав от Юрия о болезни  Ольги  Андреевны,  ее  навестили  Михаил
Михайлович Кукин с женой и Илья Андреевич.
     Тяжело переживая случившееся,  Юрий никак не мог понять, почему с
мамой стало плохо, когда Людмила назвала свою фамилию. Связано это или
случайность,  совпадение?..  Он не находил связи.  Но почему  мать  не
согласилась,  чтобы  Людмила  осталась  у них,  пока он ходил вызывать
"скорую помощь"?
     На другой день Юрий предупредил Клавдия, что вечером не придет на
строительство яхты. "Серьезно заболела мама", - объяснил он.
     Илья Андреевич  долго  сидел  у  Вишняковых.  Разговор  у  дяди с
матерью,  как показалось Юрию, при нем был какой-то натянутый. Вечером
он пошел на короткое свидание с Людмилой, но в обычном месте почему-то
не встретил ее.  Он прождал почти час и, расстроенный, вернулся домой.
Илья Андреевич уже ушел.
     А утром инженер Рябов не явился на работу.  Между тем,  он  очень
был  нужен  Юрию  для  консультации.  Закончив  рабочий  день в цехе и
договорившись с Клавдием о вечерней работе на "Диане",  Юрий  зашел  к
Илье Андреевичу.
     - Заходи,  племянник,  заходи!  - сказал Илья Андреевич. Взор его
был замутнен, и Юрий догадался: очередное проявление тяжелого дядиного
недуга.
     О консультации,  конечно,  нечего было и думать.  И все-таки Юрий
разделся.
     - Как здоровье матери? - осведомился Илья Андреевич.
     - Сегодня ей как будто лучше.
     - То-то,  лучше,  -  лицо  Ильи Андреевича скривилось,  словно от
нестерпимой боли. - Плохо у нее с сердцем. Расстраиваться ей нельзя.
     - А  почему  она  расстроилась  в  тот вечер,  когда к нам пришла
Людмила? - несмело спросил Юрий.
     Илья Андреевич  смотрел на племянника и молчал.  Потом он вытащил
-под стола бутылку и налил в стакан водки.  На этот раз Юрию  выпить
он не предлагал,  а,  выпив сам, закурил и склонился, опустив локти на
колени.  И еще долго молчал.  Наконец поднялся и прошелся по  комнате,
заговорил:
     - Все равно тебе об этом когда-нибудь нужно узнать.
     ...Было это двадцать два года назад.
     Инженера морского  пароходства  Илью  Андреевича   Рябова   перед
Октябрьскими  праздниками неожиданно запиской вызвали в политотдел - к
товарищу Сдобину.
     Сдобин работал в политотделе недавно, и Илья Андреевич встречался
с ним всего два-три раза. Знакомство было шапочным.
     Время в  записке о явке было указано точно,  словно на заседание,
до "ноль-ноль".
     Человек всегда  аккуратный,  инженер  Рябов  пришел  в политотдел
минут за пять. Он постучал и открыл дверь.
     - Да-да, - угрюмо ответил Сдобин.
     Он почему-то не предложил Илье Андреевичу сесть. Инженер не видел
в инструкторе политотдела никакого начальства,  но не сел,  думая, что
все дело завершится в две-три минуты.
     Тянулась минута,  другая, третья... А Сдобин сидел, что-то читал,
словно инженера тут и не было.
     - Вы просили меня зайти...
     - А,  да-да...  Сейчас...  - Сдобин выдвинул ящик стола,  вытащил
какие-то  страницы  (Илья  Андреевич  заметил:  страницы  складывались
вчетверо, очевидно, это было письмо).
     Сдобин еще  тянул,  тянул минуты в молчании и вдруг неестественно
четко спросил:
     - Вы знали капитана Вишнякова?
     Илья Андреевич  почувствовал  в   словах   инструктора   что   то
неприятное, злорадное, тревожащее.
     - Знаю, конечно.
     - Знал...  Ах да,  ведь родственнички. Еще бы не знать! И какие у
вас были отношения с Вишняковым? Небось водку вместе пили?..
     - Бывало,  и  пили,  - обозлившись на девательский тон Сдобина,
сказал Илья Андреевич. - А что?
     Не заметив   гнева   инженера,   Сдобин  словно  обрадовался  его
прнанию:
     - Что?  Это уж я буду у вас спрашивать.  Что вы о нем скажете, об
этом... Вишнякове?..
     - Скажу,   что   Вишняков   -   честный   коммунист   и  отличный
судоводитель.  Вот что я о нем скажу и вам и всем,  кто меня  об  этом
спросит.
     Илье Андреевичу хотелось сесть, он вдруг ослаб, но стоял и думал,
как бы скорее уйти.  Он все уже понимал,  он уже знал его друг Володя,
муж сестры  Ольги,  капитан  Вишняков  арестован.  Но  за  что?..  Это
какая-то  ошибка,  недоразумение.  Кто  угодно,  но только не Владимир
Вишняков!
     - Вишняков   -  честный  коммунист,  -  уже  тихо  повторил  Илья
Андреевич.
     - Честный?..  Знаете,  о  ком вы это говорите?  О враге!  О враге
народа,  о враге советской власти!  Он арестован, ваш родственничек! А
ваше заявление о Вишнякове мы учтем.
     Как ни странно,  но слова Сдобина  не  провели  впечатления  на
Рябова.
     "Он не враг,  он не мог быть врагом!" - хотелось  закричать  Илье
Андреевичу,    но    он    стоял    и   молчал.   Молчал   и   Сдобин,
торжественно-суровый, начальственный.
     Резкий и  короткий  телефонный  звонок прервал тягостную для Ильи
Андреевича паузу. Сдобин снял трубку.
     - У телефона. Да-да, сейчас, сейчас...
     Он засуетился,  выхватил  стола папку,  бросил:  "Подождите!" и
поспешно ушел.
     Некоторое время   Илья   Андреевич   стоял,   пытаясь    осознать
случившееся.  Потом  вдруг  подумал:  "А,  была  не была" и машинально
шагнул к письменному столу.  Он взял  листки,  которые  читал  Сдобин,
разговаривая   с  Ильей  Андреевичем  о  Вишнякове.  НКВД...  копия  -
политотдел...
     Подпись?.. Кто   писал?..  А  может  быть,  это  нечестно  -  так
поступать? Инженер Рябов, ты раньше не был на это способен! Но ведь...
     Мысли смешивались,  а  руки  делали  свое.  Вот подпись:  "Второй
помощник капитана А.  Багрянцев".  Какой же  это  у  Владимира  второй
помощник?  Багрянцев...  Багрянцев...  Нет, Илья Андреевич не знал, не
помнил никакого Багрянцева.  Должно быть,  очень молодых или недавно
перевелся  другого пароходства.
     Строчки мелькали и расплывались,  хотя почерк был  четкий,  почти
каллиграфический.  Илья Андреевич читал еще с полминуты, потом положил
листки на место. А время тянулось, и Сдобин не появлялся.
     Илья Андреевич  не  выдержал,  сел  и  закурил.  В письме второго
помощника Багрянцева сообщалось,  что капитан Вишняков встречается  за
границей с иностранцами,  разговаривает с ними по-английски,  допустил
сознательно аварию,  отстранил  однажды  его,  Багрянцева,  от  вахты,
разрешил  команде  поездку  в  Париж во время стоянки в Руане...  Есть
подозрения,  что Вишняков намеревается остаться за границей.  Что  еще
там написано?..
     Все это  могло  быть  и  правдой,  кроме  сознательной  аварии  и
намерения остаться за границей.  Небольшая авария у Владимира была. Но
уже давно и точно установлено, что проошла она по вине порта и ущерб
возмещен. Остаться за границей? Дичь, несусветная дичь! Зачем?.. А как
же тогда Ольга,  которую  он  безумно  любит?!  А  двухмесячный  Юрка,
которого  он  еще  не видел и которого так ждал?!  Да и кто вообще мог
такое придумать?  Нет, это чудовищная ложь! Гнусная клевета! Коммунист
капитан  Вишняков  не может быть врагом.  В этом Рябов уверен.  Но все
выяснится.   Не   стоит   особенно   беспокоиться.    Все    уладится.
Справедливость  восторжествует.  А  этот инструктор ничего не знает и,
видимо,  действительно считает Владимира врагом.  Нет,  Владимир чист,
Владимир Вишняков честен. Он прежде всего коммунист!
     И, раздумывая так, Илья Андреевич постепенно успокоился.
     Наконец Сдобин вернулся.
     - Ну, все? - нетерпеливо спросил Илья Андреевич.
     - Нет,  нет,  подождите.  Так-так,  значит,  - неопределенно,  но
многозначительно сказал Сдобин и опять надолго замолчал.
     - Так что еще?
     - Подождите,  я же вам сказал.  Еще есть о чем поговорить. Нам не
все ясно в ваших отношениях с Вишняковым. Да и ваше поведение...
     - Что мое поведение?
     Сдобин опять посмотрел в какие-то подспудные бумага.
     - Связь с врагом народа.  Вы и сами это прнаете.  Хорошо. А вот
однажды  вы  говорили  такие  слова в трамвае:  "Скучно на этом свете,
господа!" Говорили?..
     Илья Андреевич   припомнил.   Был  такой  случай.  Он  откровенно
рассмеялся.
     - Что вы смеетесь?! Плакать надо, инженер Рябов! Говорили?.. А вы
знаете, чем это пахнет!
     - Ну, говорил. Был дождь и...
     - При чем тут дождь? Вы не виляйте! Дождь, конечно, бывает. Этого
я не отрицаю. Но тут у вас другое. Вам скучно, скучно без господ?!
     - Но ведь это же не я сказал.
     - Это как же понимать? Вы и не вы...
     - Это до меня сказал Гоголь.
     - Ну нет,  - нимало не смутившись,  перебил Рябова инстру  -
Цитаты нужно умело и уместно использовать.  Гоголь за вас отвечать  не
будет. Отвечать за все это придется вам, инженер Рябов.
     Илья Андреевич с сожалением посмотрел на Сдобина и,  не прощаясь,
стремительно вышел  кабинета.
     - Дурак,  набитый дурак!  -  раздраженно  бормотал  он,  а  мысли
наплывали тяжелые,  мрачные.  Инженер чувствовал,  что ветер свежеет и
тучи угрожающе давят.
     Он долго бродил по улицам,  размышляя,  как лучше сообщить сестре
об аресте Владимира. А может быть, пока ничего не говорить?..
     Все-таки он   зашел  к  Вишняковым.  Ольга  бросилась  к  нему  и
зарыдала.  Она уже все знала.  Вчера ночью к ней приходили с  обыском.
Владимира арестовали прямо на пароходе, в Одессе.
     - За что?.. Илюша, скажи, за что? Ведь он не мог... Я знаю, он ни
в чем не может быть виноват.
     - Это ошибка,  Ольга,  успокойся!  Ну,  бывает,  ошибаются  люди.
Напишем в Москву, там все разберут, и Володю освободят.
     - Да,  надо писать,  надо писать.  -  Ольга  Андреевна  перестала
плакать,  подошла  к  детской  кроватке,  заглянула под кисею.  - Я бы
поехала сама в Москву,  но ведь Юрик, его нельзя сейчас отрывать, надо
кормить.
     Илья Андреевич искренне верил,  что  Владимира  Вишнякова  быстро
освободят. Разберутся, поймут, что ошиблись, и освободят.
     Октябрьские праздники  прошли  невесело,  в  тревожном   ожидании
Владимира.  Ольга  Андреевна  пыталась узнать,  где ее муж,  просила о
свидании,  но ничего не добилась.  И Илья Андреевич начинал  понимать,
что дело обстоит значительно сложнее, чем он думал.
     А через два дня после праздников,  в первом часу ночи, когда Илья
Андреевич намеревался лечь в постель,  в квартиру к Рябовым позвонили.
Он взглянул на часы и тревожно подумал: "Неужели?"
     Он вышел в прихожую.
     - Кто?
     - Откройте!
     Друзья так не отзываются. Илья Андреевич открыл дверь.
     - Рябова!
     Яркий свет  прихожей набросился  на  кепку,  на  узкое  лицо  с
внимательными,    настороженными    глазами.   Поднятый   воротник   и
оттопырившиеся  лацканы  черного   демисезона   не   укрывали   петлиц
гимнастерки.
     - Рябова! - повторил поздний гость.
     - Я - Рябов.

     От Ильи Андреевича Юрий ушел потрясенный.
     О том, что его отец, капитан дальнего плавания Владимир Федорович
Вишняков  был  репрессирован,  Юрий  знал,  хотя  с родными об этом он
никогда не разговаривал.  Капитан Вишняков давно реабилитирован.  Юрий
никогда  не  видел отца и никогда не проносил слово "папа".  Потому,
может быть,  у него и не было той боли,  какую до сих  пор  испытывала
Ольга Андреевна. Наплывала иногда лишь горькая обида, когда Юрий думал
о том,  что отец погиб совсем невиновный,  что отец его был честный  и
добрый человек, настоящий коммунист, опытный и много знающий моряк.
     Но узнать,  что его отца оклеветал и погубил  штурман  Багрянцев,
отец Людмилы,  это было страшно.  Не хотелось верить, но это было так.
Дядя Илюша к своему рассказу добавил,  что мать Юрия нелегальным путем
получила  от мужа письмо.  В письме прямо указывался человек,  который
написал клеветническое заявление.  Виновника гибели капитана Вишнякова
знал  и  бывший  боцман  Михаил Михайлович Кукин.  Да,  то был штурман
Багрянцев,  который плавал на одном  судне  с  Вишняковым  и  Кукиным.
Недаром он позднее уехал в Новороссийск. Конечно, он боялся неприятных
встреч.
     Мучительно раздумывая, Юрий шагал неведомо куда.
     Как могло проойти такое!  Зачем  она  встретилась  ему?  Почему
именно она, дочь смертельного врага их семьи?! И почему, почему он так
поздно узнал обо всем этом?!
     Идти домой  было и горько,  и тяжело,  и даже страшно.  Он боялся
взглянуть в глаза матери. Сейчас у него для этого не было сил, не было
воли. Он вдруг почувствовал себя ослабевшим и виноватым.
     Юрий долго кружил самыми дальними улицами,  пока не вспомнил, что
все-таки не был дома, что мама будет беспокоиться, что она больна, что
его на судоверфи ждет у "Дианы" бригада.
     Он вспомнил  обо всем этом и огляделся.  И увидел,  что бредет по
той улице,  где живет Людмила.  Какой-то странный,  неведомый инстинкт
привел его сюда.  А мажет быть,  вызвать Людмилу и поговорить с ней?..
Знает ли она что-нибудь?..  Но он тут же отказался от этой мысли.  Как
он  теперь к ней должен относиться?..  Идти на разрыв?  Может ли он ее
любить? Имеет ли право, помня об отце?..
     Юрий поторопился   пройти  улицу,  боясь  встретить  Людмилу.  Он
свернул на набережную и поспешил домой.
     На реке  все еще был лед,  и по льду даже бежали лыжники.  Но вот
пройдет месяц, и река вскроется, оживет, огласится гудками и сиренами,
перестуком моторок.  Из дальних рейсов придут большие морские пароходы
и теплоходы.  А там и яхтенное  время  подойдет.  Нужно  торопиться  с
"Дианой".
     Река отвлекла Юрия от мучительных  мыслей.  Но  когда  он  открыл
дверь подъезда своего дома, гнетущее состояние вновь овладело им.
     Ольга Андреевна лежала  на  кровати  и  встретила  сына  улыбкой.
Бабушка, по обыкновению, заторопилась накрывать на стол. Разговаривали
как-то вообще, обменивались незначительными вопросами и ответами. Юрий
побоялся отказаться от обеда, хотя есть он совсем не хотел. Сейчас ему
было не до еды.  Но отказаться - значит,  расстроить,  испугать  маму,
ввести, как иглу, подозрение в ее больное сердце. И он через силу ел.
     Поблагодарив за обед,  Юрий встал -за стола и подумал,  что  же
сейчас  ему  делать.  Отец,  отец Людмилы,  Людмила,  мама - опять эти
горькие мысли.  Почему это не сон?  Заснуть бы надолго,  забыться или,
может быть,  выпить,  чтобы отогнать от себя,  рассеять кошмарную явь.
Вот ведь дядя Илюша опять  сегодня...  Юрий  остановил  себя  на  этом
воспоминании.  А не по этой же ли причине обратился к бутылке сегодня,
а может быть, еще и вчера Илья Андреевич?.. После разговора с сестрой,
после того, как узнал фамилию Людмилы - фамилию, ненавистную для него,
для сестры и ее погибшего мужа.  А для него,  для Юрия Вишнякова, сына
погубленного  моряка,  как  теперь звучит эта фамилия?..  Он страшился
ответа на этот вопрос да пока и не находил его.  Но его влекло к  ней,
он жаждал встречи с ней. Зачем? Чтобы объяснить все и порвать навсегда
или успокоить ее, заверить, что между ними все остается по-прежнему?..
     "Нужно пойти к дяде Мише,  к капитану Кукину,  - внезапно подумал
Юрий.  - Он славный и душевный человек.  Поговорить с ним хотя бы и не
об этом. А, может быть, и об этом?"
     Кукин жил в том же доме,  в соседнем подъезде, и Юрий не надел ни
пальто,   ни   шапки.  Хозяин  был  дома  и  радушно  встретил  своего
любимца-яхтсмена,  которому давно предсказывал большие успехи. А может
быть,  он  относился  к Юрию с некоторым пристрастием?  Он хорошо знал
отца Юрия, плавал с ним и уважал как опытного, справедливого капитана.
     Свою комнату Михаил Михайлович называл каютой.  Но и на каюту она
не была похожа.  Когда Юрий входил, стены комнаты словно расступались.
Здесь  жил  старый  спортсмен  и  моряк,  "морж"  и  веселый  человек.
Форточка,  окно,  двери балкона редко закрывались.  Не только  капитан
Кукин,  но и его жена Ирина Ивановна не боялась холода и не прнавала
сквозняков.
     На стенах,   которые,   впрочем,   Юрием  не  замечались,  висели
корабельный  спасательный  круг  с  указанием  порта  приписки  судна,
большой морской бинокль,  барометр,  двустволка и два охотничьих ножа,
на круглой панели - чучело могучего глухаря, легкие рыболовные снасти,
ракетница,  эспадроны,  сетчатые  маски  для  фехтования  и  множество
всяческого  спортивного  инвентаря.  В  углу  на   подставке   куда-то
устремлялась под всеми парусами модель двухмачтовой красавицы-шхуны. У
двери лежали внушительные гантели и штанга.
     Да, казалось,  что  здесь  нет стен,  а на вольном просторе шумит
свежий ветер,  щелкают паруса,  шкоты,  флаги. Вот подкатывает волна -
зелено-белый  пенистый  девятый вал.  Сейчас застонет чайка,  вобрав в
длинное крыло  отблески  утреннего  солнца.  А  иногда  представляется
зеркальная   озерная   тишина,   и   слышны  восторженные  восклицания
рыболовов: на крючке поблескивает крутобокий, словно литой  серебра,
полукилограммовый подъязок. Или, может быть, вы в гавани яхт-клуба или
на стадионе?  Звон рынды, взлет разноцветных ракет, судейские свистки,
выкрики: "Вне игры!", "Гол!", "Городок!". И это не жилище современного
Дон Кихота или  Тартарена,  а  комната  старого  советского  моряка  -
романтика и спортсмена.
     - Садись,  Юрий!  - пригласил дядя Миша.  -  Как  здоровье  Ольги
Андреевны?.. Как "Диана"?..
     Располагающая обстановка "каюты" и обычный добрый тон  дяди  Миши
приглушили беспокойные думы Юрия.
     После короткого разговора о "Диане" и о предстоящей  регате  Юрий
неожиданно даже для себя вдруг спросил:
     - Дядя Миша, вы знали отца Людмилы?
     Капитан Кукин внимательно, испытующе взглянул на Юрия.
     - Со штурманом Багрянцевым мы плавали на одном судне.
     - И с моим отцом?
     - Да,  Владимир Федорович был у нас капитаном.  А  ты  что-нибудь
знаешь?
     - Знаю,  -  чуть  слышно  сказал  Юрий.  -  Но,  дядя  Миша,   мы
подружились  с Людмилой.  Тогда я ничего не знал...  А сейчас не знаю,
что делать...
     - Что делать? Как это что делать? Что у тебя, дел нету? А работа,
а институт,  а "Диана"?..  Дел у тебя,  парень,  выше головы.  Успевай
только управляться!
     Юрий чувствовал,  что дядя Миша хитрит,  шутит,  отвлекает его от
тоскливых мыслей, делая вид, что не понимает его.
     - Или ты о Людмиле?  - спросил дядя Миша, видя, что Юрий молчит и
мрачнеет.  -  Так  тут ничего делать и не нужно.  Все как было,  так и
должно оставаться! Правильно говорят: сердцу не прикажешь! , так
и люби!  А Людмила - хорошая девчурка, прямо тебе скажу, я-то ее знаю,
почти год она у меня на станции.  Сколько Людмиле  лет?  Восемнадцать.
Значит,   когда  проошло  несчастье  с  твоим  отцом,  с  Владимиром
Федоровичем,  ее еще и на свете не было.  Она  родилась  только  через
четыре  года.  И  почему  она должна отвечать за подлости своего отца,
который к тому же и с ней поступил подло?!
     - С ней? Как с ней... подло?..
     - А ты что, не знаешь, что он бросил семью еще в Новороссийске? -
обычно мягкий и добрый голос дяди Миши вдруг потвердел,  стал гневным.
- И ты еще начинаешь дурить. Эх ты!
     Никогда еще, кажется, Юрий не видел капитана Кукина таким злым.
     - Она вам говорила об  этом?  -  вдруг  почувствовав  никогда  не
знакомый ему озноб, спросил Юрий.
     - Говорила.
     - А мне нет... никогда...
     В прихожей  глуховато  продребезжал  звонок.  Щебетнул  замок,  и
послышался  голос  Ирины  Ивановны:  "Милости просим,  Илья Андреевич!
Дома, дома. Раздевайтесь, проходите!"
     Вошел Илья Андреевич.  Он был бледен и казался чрезмерно усталым.
Веки покраснели и подпухли,  а глаза смотрели печально и виновато.  Он
поздоровался с дядей Мишей, опустился на стул и спросил у Юрия:
     - А ты что тут  делаешь?  Небось,  как  и  я,  от  дурных  мыслей
скрываешься?.. Михаил Михайлович, курить можно?
     - Тебе можно, - разрешил никогда не куривший Кукин.
     Илья Андреевич   закурил,  глубоко  затянулся  и  тут  же  прижал
папиросу в поставленную дядей Мишей тарелочку.
     - Не могу.  Тяжело и одиноко... а тут еще эта история старую рану
разбередила.
     - Жениться  бы  тебе,  что  ли,  Илья  Андреевич.  Вот и не будет
одиночества,  и этого самого, может быть, не будет, - участливо сказал
Михаил Михайлович.
     Илья Андреевич вздрогнул, чуть приподнялся и не то шутливо, не то
зло закричал:
     - Изыди! Мне жениться? После моей Верухи?.. - Он снова сел и тихо
проговорил: - Нет, этого никогда не будет! - Помолчал, потом обратился
к Кукину:  - Дядя Миша,  вы дома, конечно, не держите. Дайте три рубля
до завтра,  Юрчонок принесет.  А завтра я обязательно выйду на работу,
даю слово. А то сейчас очень тяжело...
     - Эх,  Илья,  было  бы  тебе  лет на тридцать поменьше,  - сказал
Кукин, - взял бы я тебя да выпорол как следует.
     - А вы и сейчас можете это сделать,  - усмехнулся Рябов. - Только
дайте Юрчонку трешник и снимайте ремень.
     - У меня есть деньги, - сказал Юрий.
     - Не надо,  - остановил его  дядя  Миша.  -  Никаких  денег  ему,
пережитку,  не будет.  Чай будем пить. А пока для охлаждения желудка и
страстей... Ирина Ивановна, принеси-ка Илье Андреевичу стакан холодной
воды!
     Рябов вскочил.
     - Юрий, дай деньги, я пойду.
     Капитан Кукин положил обе руки на плечи инженера и  легко  усадил
его на стул.
     - Успокойся! И за такую истерику тоже нужно пороть.
     Он отворил  дверцу маленького шкафчика и достал плоскую бутылку с
чистейшей, сверкающей жидкостью.
     - Почему   говоришь  "не  держим"?  Не  для  нутра,  а  так,  для
технических целей и вообще на всякий случай. Ириночка, где же вода?
     Ирина Ивановна   принесла   стакан  с  водой.  Михаил  Михайлович
поставил на стол второй стакан, пустой.
     - Действуй!  Только  немного.  Дал  слово  - завтра на работу!  И
"Диана" ждет. Ребятам без тебя не управиться. Ирина Ивановна, закусить
бы чего-нибудь Илье Андреевичу!
     - Спасибо, дядя Миша! Не беспокойтесь, Ирина Ивановна, - дрожащей
рукой  Илья Андреевич торопливо налил в стакан спирт и разбавил водой.
Отвернувшись, так же торопливо выпил. Юрий видел, как его конвульсивно
передернуло.
     - Да,  "Диана", - сказал Илья Андреевич, снова закуривая. - Нужно
торопиться!  Скоро навигация,  спуск на воду,  испытания,  тренировки,
регата...   Как,   Юрчонок,   надеешься,   выдержит   испытания   наша
новорожденная?
     Илья Андреевич преобразился, стал разговорчивым.
     - Надеюсь,  дядя Илюша. Только в самом деле нужно поторопиться. А
я вот два дня не выходил...
     - И  все  это  -за  нее,  - с горечью сказал Илья Андреевич.  -
Кстати, я сейчас ее встретил.
     - Люду? Ну и что? - встревоженно спросил Юрий. - Разговаривали?
     - Да так, немного, - уклончиво ответил Илья Андреевич.
     - И что она говорит?
     - Ничего особенного.
     Юрий не стал больше спрашивать.
     - А ты что,  Илья Андреевич, против Людмилы? - спросил дядя Миша.
- Почему?
     - Зачем же спрашивать,  Михаил  Михайлович,  -  с  грустью  казал
Рябов.- Как будто вы не знаете почему?
     - Но она-то ведь ни в чем не виновата.  Мы  уже  разговаривали  с
Юрой.  Не виновата она и в том,  что у нее такой отец.  Рябов взвел на
Михаила Михайловича тяжелый взгляд.
     - Она, конечно, не виновата, но она - его кровь!
     Илья Андреевич потянулся к бутылке.
     - Последнюю,  Илья Андреевич,  - сказал дядя Миша. - Опять завтра
будет плохо. Не жалко зелья, жалко тебя, "Диану", Юрия.
     - Все, все, - сказал Рябов, ставя на стол пустой стакан. - Завтра
все будет хорошо. "Диану" спустим, как только откроется навигация, еще
раньше  других,  старых яхт.  Испытания и освоение - на это тоже время
нужно. Но не беспокойся, Юрчонок, все будет как надо!
     Спустя полчаса Илья Андреевич и Юрий попрощались с хозяевами.  На
улице они почти не разговаривали и  вскоре  разошлись  каждый  в  свою
сторону.
     " так люби!  Она ни в чем не  виновата!"  -  повторял  Юрий
слова  доброго  дяди Миши,  а в ответ ему слышались горькие слова дяди
Илюши: "Она - его кровь!"

     Все эти дни Илья Андреевич терзался тяжелыми раздумьями. Взрослый
мужчина, серьезный инженер, человек, ненавидящий демагогию, болтовню и
сплетни,  а  поступил,  как  базарная  баба.  Он  был  в  возбужденном
состоянии,  когда  на  улице  встретил  Людмилу Багрянцеву,  но это не
оправдание.  Ведь,  конечно прав капитан Кукин - девушка не виновата в
поступках своего отца.
     Почему он тогда не обратил внимания, сразу не осознал ее выкрика:
"Не говорите мне об отце! Я его ненавижу!" Она выкрикнула эти слова, в
глазах ее сверкнули слезы,  и она побежала. А он остался равнодушный к
ее словам и слезам, даже злорадствующий.
     На другой день после встречи с Людмилой и разговора дома  у  дяди
Миши  Илья  Андреевич  пришел  на  работу  и  позвонил  в отдел кадров
пароходства.  На  вопрос,  на  каком  судне  плавает  Багряшцев,   ему
ответили: "В нашем пароходстве такого нет".
     "Багрянцева нет,  - подумал Рябов, - тогда почему здесь живет его
дочь?  Может  быть,  он погиб,  .." И тут Илья Андреевич вспомнил
выкрик Людмилы:  "Я его ненавижу!" Тогда им и овладели сомнения,  и он
почувствовал, что поступил с девушкой несправедливо и жестоко.
     Несколько дней с Юрием об этом он не  заговаривал.  А  поговорить
хотелось,  поговорить  серьезно,  откровенно  и  дружески  просто было
необходимо.  Этого требовала  его  честь.  Тем  более  Илья  Андреевич
чувствовал,  понимал,  знал, что Юрий сам мучается, хотя не показывает
виду, старается казаться спокойным.
     Ольга, конечно,  не  примирится  с  дружбой и тем более с любовью
Юрия и Людмилы.  При ней сейчас нельзя  даже  упоминать  имя  Людмилы,
фамилию  Багрянцевых.  Новый  сердечный  приступ  может быть роковым и
последним.
     Ежедневно Илья  Андреевич  приходил  в  цех  и  сам  работал  над
оборудованием  и  оснасткой   "Дианы".   Дело   снова   стало   быстро
продвигаться.  Были получены недостающие материалы и дакрон на паруса.
Инженеры и рабочие судоверфи,  даже  те,  что  вначале  скептически  и
отрицательно относились к затее Вишнякова и Малыгина, теперь приходили
полюбоваться яхтой, предлагали свою помощь.
     Все это  радовало  Юрия,  и  в  эти  счастливые часы он забывал о
Людмиле.
     - Что-то  Людмилу  я давненько не видел,  - сказал Илья Андреевич
Клавдию Малыгину, когда Юрий куда-то отлучился.
     Отличный шлюпочный  мастер  и  яхтсмен  Клавдий  Малыгин нравился
инженеру Рябову. За балагурством Клавдия Илья Андреевич видел красивую
и добрую натуру.  Юрий,  конечно,  не ошибся в выборе товарища и члена
экипажа яхты.
     - Да,  что-то странное творится,  - сказал Клавдий. - Спрашивал у
Юры,  как-то невнятно отвечает:  не знаю.  Знает,  конечно.  Наверное,
поссорились.  Ничего!  У  меня  мама всегда говорила:  милые дерутся -
только тешатся.  Вот навигация начнется,  "Диану" спустим - будет наша
пловчиха тут как тут. Без воды и без вышки ей не прожить.
     Юрий и сам  с  нетерпением  ожидал  навигации.  Оправдает  ли  их
надежды  "Диана"?  Как  она  "сядет"  на воду,  как пойдет и как будет
подчиняться рулю?  В этих ни на секунду не покидавших  мыслях  были  и
радость, и волнение, и тревога.
     Прогнозы синоптиков не  оправдались.  Ледоход  предсказывался  на
первые дни мая.  Но наступили праздники, а река все еще оставалась под
неподвижным,  хотя  и  потемневшим   льдом.   Но   это   не   огорчало
яхтостроителей. Работы еще оставалось недели на две.
     С виду "Диана" выглядела красавицей.  Но как она себя поведет  на
воде?  Юрий  помнил  слова  инженера  с  экспериментальной  судоверфи:
"Иногда опустишь на воду две,  казалось бы, совершенно одинаковые яхты
- и строились они одновременно,  и материалы затрачены одни и те же, и
вот одна,  счастливая,  пойдет - дух захватывает, а другая, под такими
же парусами,  не дает ходу, и маневренность отвратительная". Но почему
же дед Андрей Фомич всегда строил суда наверняка?..
     Видя, что   ребята  построили  отличный  корпус,  директор  верфи
приказал выдать на рангоут,  такелаж,  на окраску  и  отделку  "Дианы"
самые высокосортные материалы.
     Но вот на реке зашумел ледоход.  А через  неделю  было  завершено
строительство яхты. И на белом ее борту лазурью - цветом неба и моря -
Юрий сам вывел название: "Диана".
     Спущено на  воду  новое  судно - блистательная красавица-яхта,  с
гордой  осанкой,  с  благородными  линиями,   с   нервно-нетерпеливым,
трепетным парусом, жаждущим свежего ветра.
     Это был особый маленький мир,  маленькая автономная республика на
воде,  со  своими законами и самоуправлением.  Очевидно,  восторженный
поэт  назвал  бы  "Диану"  поэмой  -  столько  в  ней  было  подлинной
романтической  поэзии!  Вероятно,  фольклорист  и ребенок,  увидев ее,
вспомнили бы самую счастливую волшебную сказку.  Композитор сравнил бы
ее с песней,  а художник - с искусной работы скульптурой.  Может быть,
ботаник назвал бы "Диану" водяной лилией  или  кувшинкой,  потому  что
каждый  цветок  - это тоже маленький  И не будем за тривиальность
судить охотников,  зоологов и моряков,  если в яхте они увидели все ту
же знакомую и милую им чайку.  Все они правы: все им блкое и дорогое
слилось в простом и сложном творении ума и  рук  человека  -  умельца,
искусника, художника - в белокрылом миниатюрном чудо-корабле.
     Воскресный день,  назначенный  для  испытаний  "Дианы",   выдался
ненастный, ветреный.
     - Ветерок - это хорошо,  -  сказал  Юрий.  -  Лучше  узнаем  нашу
"Диану".
     Но едва они подняли паруса, как налетел снежный заряд.
     Клавдий с грустью посмотрел на небо и усмехнулся:
     - Снег в мае!..  Теперь понятно,  почему Ломоносов  этих мест в
Москву бежал!
     Но испытания состоялись,  и продолжались  они  почти  весь  день.
"Диану"  сопровождали  два  катера  судоверфи,  на  которых плыли Илья
Андреевич,  капитан  Кукин,  директор  и  главный  инженер  судоверфи,
секретарь  партийной  органации,  корреспонденты  газет,  инженеры и
мастера,  члены вишняковской бригады -  участники  постройки  "Дианы".
Людмила на испытания не пришла, хотя Дениска и звал ее.
     Судьи внимательно  следили  за  ходом  яхты  и  судили  строго  и
придирчиво.  Об этом просил их и сам Вишняков. Но "Диана" на воде вела
себя превосходно,  даже свыше всех самых лучших ожиданий.  Она легко и
ходко  шла и под гротом,  и под одним стакселем,  покорно повиновалась
рулю и показывала отличную маневренность.
     Юрий был счастлив. Первая яхта - и такой успех! Хвала тебе, милый
дедушка Андрей Фомич!  Большая часть удачи  принадлежит  тебе,  старый
талантливый кораблестроитель!
     - Дионисий! - крикнул с бака Клавдий. - Все идет отлично! В честь
нашей "Дианы" грянем-ка твой дифирамб!  Древние греки пели дифирамбы в
честь Диониса.  Но сегодня ты уступи эту честь "Диане".  Она ведь тоже
была богиня!
                     ...Без ветра парус - только лишь материя,
                     Без ветра парус - всадник без коня
                     Ветер, дуй, наш спутник дальних странствий,
                     Поиграй бурунной кутерьмой.
                     Мы назло Летучему Голландцу
                     Трос-конец покажем за кормой.
                     Без ветра парус - вялая материя,
                     Без ветра парус - яхта без руля.
                     А будет ветер - будет и доверие
                     Команде маленького корабля
     - Слава  великому  Дионисию,  -  провозгласил  Клавдий,  закончив
пение.  - Слава автору торжественного дифирамба, сложенного им самим в
свою честь и в честь богини Дианы и бога Эола!
     - Я ни в каких богов не верю, - сердито сказал Дениска.
     - Отрекайся от богов, но не от своих сладкозвучных песен!
     Яхта "Диана"  на  испытаниях  была  единодушно  принята при самых
незначительных замечаниях.
                            -     -      -
     Часа два назад мы оставили команду "Дианы" на  дистанции  Большой
весенней  регаты,  а  Ольгу  Андреевну,  инженера  Рябова,  Людмилу  и
капитана гавани Кукина на веранде яхт-клуба.
     Ураган неумолимо приближался.
     Все равно вперед! Только вперед!
     На предпоследнем  галсе  к  последнему  знаку  идти было особенно
трудно.  Ветер словно девался над гонщиками.  Перед штормом он почти
совсем  сник,  доводя команды яхт до ярости,  ярости бессилия.  Полное
безветрие - самый коварный и лютый враг яхтсмена.
     Яхты растянулись   на  дистанции.  Лишь  две    них  -  "Диана"
Вишнякова и "Затея" Шведчикова - вырвались  далеко  вперед.  И  теперь
судьи  на  дистанции не сомневались,  что первенство в гонке останется
только за кем-то  этих двух.  Но кто все-таки:  "Диана" или "Затея"?
Вишняков или Шведчиков?..
     На предпоследнем  этапе  "Затея"   дважды   оказывалась   впереди
"Дианы".  Но перед поворотным знаком, умело сманеврировав, Юрий словно
выбросил "Диану" в новый безудержный полет. "Белое крыло" при резком и
коротком  повороте катастрофически накренилось и гиком взвихрило воду.
Ухватившись   за   ванты,    Клавдий    повис    над    водой,    всем
девяностокилограммовым своим весом откренивая яхту.
     Обогнув знак, "Диана" легла на последний галс - прямой, к финишу,
к конечной цели гонки.
     Нет, сейчас команда "Белого крыла" уже не уступит  места  впереди
никому, даже непревзойденному мастеру паруса Шведчикову.
     Направив яхту,  Юрий внимательно оглядел  небо.  Команда  "Дианы"
была готова к урагану,  который вот-вот ринется на реку,  на город, на
корабли,  на мчащиеся в гонке яхты.  Каким бы ветер  ни  пришел,  Юрий
сумеет им овладеть, "взять" его. При большой силе ветра "Диана" пойдет
на стакселе.
     Небо наполовину уже было перекрыто темно-серой тучей. Вскоре Юрий
почувствовал порывистое дуновение в спину  и  ощутил  это  на  парусе.
Подошедший  зарядный  торок  угрожал взорваться страшным ураганом.  За
минуту река почернела и уже накатывала под корму еще гладкую,  но  все
озлобляющуюся волну.
     Юрий моментально  сориентировался,  чуть  взял  правее.   Все   в
порядке! "Диана" с каждой минутой ускоряла ход.
     Река опустела.  Катера,  шлюпки,  байдарки, чтобы не подвергаться
опасности,  устремились к водной станции. А Юрию и его команде сейчас,
на последнем галсе,  нужно было стремиться к финишу, к победе в гонке.
Шведчиков  был  сзади,  но  совсем  блко  и  оставался еще далеко не
побежденным противником.
     Ветер сатанел,  вжа  в вантах и норовя срезать мачту.  А волны,
нахлобучив белосултанные каски,  все крупнели и теряли строй  в  своем
безудержном наступлении. Из-за дождя видимость резко снилась.
     Но финиш приближался,  приближалась победа в первой гонке регаты.
Теперь Шведчиков уже не настигнет.
     И вдруг  раздался   отчаянный   крик   впередсмотрящего   Клавдия
Малыгина:
     - Лево по борту лодка!
     Юрий взглянул  влево  и  ужаснулся.  В  огромных озверелых волнах
беспомощно барахталась - показывалась и исчезала - одинокая лодчонка.
     Юрий передал  гика-шкот  Дениске  и,  навел  на  несчастную лодку
бинокль.  Когда волна подбросила лодку, он увидел в ней трех человек -
женщину и двух ребятишек.  Они в страхе прижимались друг к другу...  И
почему-то на лодке не было весел:
     Как моментально  определил Юрий,  лодка была прокатная,  с водной
станции. Но долго размышлять было некогда.
     Где финиш?  Где  победа,  за  которую так долго и упорно боролась
команда "Белого крыла"?!
     Юрий осторожно  положил руль лево на борт,  взяв курс на гибнущую
лодку. Ни Малыгин, ни Птахин не пронесли ни слова. Все было понятно.
Иначе поступить нельзя! Первенство добровольно уступалось Шведчикову.
     Не теряя скорости, "Диана" подлетела к полузатонувшей лодке.
     - Птахин - на бак! Малыгин - на спасение! - скомандовал рулевой.
     Еще поворот - новый галс.  Лодка у борта "Дианы".  Держась  левой
рукой за ванту,  гигант Малыгин правой выхватил  лодки мальчишку лет
восьми и перебросил на яхту.  Таким же быстрым  и  сильным  рывком  он
вытащил другого, еще меньшего мальчика.
     Он висел над ревущими волнами,  готовый принять на яхту  женщину.
Но "Диану" уже отнесло. Лодка осталась сзади слева.
     О резком возвратном повороте  нечего  было  и  думать.  Но  перед
маневром  Юрий вдруг неожиданно увидел совсем блко второй парус.  То
была "Затея" - яхта Шведчикова.
     Мастер спорта  тоже  сошел  с  дистанции  и  поспешил  на помощь.
Минуту-две спустя женщина уже была на борту "Затеи".
     В яростном   неистовстве   урагана,   при  спущенных  гротах,  на
стакселях, обе яхты со спасенными одновременно пересекли линию финиша.
Но  они  уже  не  были  первыми.  Главное  судейское  судно готовилось
сниматься с якорей.
     Ураган набрал  силу разъяренного гигантского зверя,  вырвавшегося
на свободу.  Даже  в  гавани,  прикрытой  молом,  он  рвал  и  дробил,
разметывал все слабое, все, что было ненадежно закреплено.
     В городе трещали  и  падали  деревья,  звенели  разбитые  оконные
стекла, рвались, как нитки, электрические провода.
     Капитан гавани яхт-клуба  Михаил  Михайлович  Кукин  с  аварийной
командой,  собранной   спортсменов,  действовал словно в жесточайшем
оборонительном бою  против  всесокрушающих  атак  беспощадного  врага.
Капитан совсем мотался,  но по-прежнему,  со свойственной его натуре
выдержкой продолжал командовать и без устали работал сам.
     С невероятным   трудом   поставив   яхту,   Вишняков   и  Малыгин
присоединились к аварийной команде Кукина. Юрий беспокоился, боялся за
"Диану". Но что делать? Не сидеть же на ней, когда все другие яхтсмены
борются со стихией,  спасают суда, имущество, укрепляют мол. На всякий
случай,  для  страховки было решено оставить на "Диане" Дениску.  Юрий
понимал,  что он не имеет права оставлять в ураган на яхте  подростка.
Но выхода не было,  а Дениска уперся и ни за что не соглашался сойти с
яхты.
     Ураган еще  больше  усилился.  Ветер срывал с домов крыши.  Листы
кровельного железа неслись над городом и лишь при  малейшем  затухании
ветра трепетали в воздухе,  подобно сбитым с деревьев осенним листьям.
Остановились трамваи и автобусы. Прекратилась телефонная и телеграфная
связь. От звериных ударов и рева урагана город, казалось, вивается в
конвульсиях страшного припадка.
     Стало вестно,   что  на  острове  Зеленом  ураганом  застигнуты
тридцать школьников-экскурсантов.  Туда немедленно вышел  спасательный
буксир  с командой добровольцев,  среди которых были Клавдий Малыгин и
Илья Андреевич Рябов.
     Десять спортсменов  под  началом  Юрия Вишнякова Кукин отправил в
распоряжение капитана порта.  Нужно было спасать залитые водой  склады
на центральной пристани.
     Веранда яхт-клуба,  жестоко  исхлестанная   неумолимыми   плетьми
дождя,  была  пуста.  И  только  на решетчатой скамейке у стены здания
сидела в насквозь промокшем и порванном платье одинокая девушка. Локти
ее  уперлись  в  колени,  а  нко  опущенную голову судорожно сжимали
маленькие ладони.  Она не  замечала  ни  ветра,  ни  ливня.  Плечи  ее
вздрагивали.  На узком ремешке подобно маятнику,  почти касаясь палубы
веранды,  раскачивался морской бинокль.  Под скамейкой никелированными
уголками и застежками поблескивал маленький спортивный чемоданчик.
     Когда налетел ураган,  Людмила поспешила  на  помощь  к  капитану
Кукину.  Вместе  со  здоровыми  парнями-спортсменами она вытаскивала и
закрепляла на причале шлюпки и байдарки,  обвязывала жесткой,  режущей
пальцы  проволокой  дощатые  настилы,  перетаскивала  в надежные места
груз, оставленный на причалах легкомысленными хозяевами. Поминутно она
взглядывала на реку,  в сторону финиша. Она видела, как "Диана" обошла
"Затею" Шведчикова и приближалась к финишу.  Юрий победит!  Оставалось
каких-нибудь метров триста...
     Но вдруг "Диана" неожиданно повернула в сторону  от  финиша.  Что
случилось?.. Неужели отказал руль?..
     - Дядя Миша, что у них случилось? - в отчаянии крикнула Людмила.
     Капитан Кукин  вскинул  бинокль.  Рискуя  и  едва  удерживаясь на
ногах,  о  всех  сил  сопротивляясь  ревущим  порывам  урагана,   он
подскочил к привальному брусу причала.
     - На реке лодка! Они пошли на спасение! - прокричал Кукин.
     - Дайте!  Дядя  Миша,  дайте  бинокль!  -  Людмила "рванулась под
натянутый стальной трос к краю причала.
     Острый проволочный отросток троса зацепил платье.  Ткань треснула
и располосовалась. Людмила выхватила у Кукина бинокль и, держась одной
рукой за трос, навела окуляры на "Диану".
     В затуманенной дождем и бурунными всплесками  кромешной  кутерьме
она  разглядела  лодку и неясные фигуры людей.  Значит,  ради спасения
этих людей Юрий сошел с дистанции,  пожертвовал первенством  в  гонке,
хотя оно было уже почти завоевано.  Потом она увидела у гибнущей лодки
второй яхтенный парус.  И наконец обе яхты, прорываясь сквозь ливень и
острые волновые накаты,  устремились к финишу.  Но они опаздывали. Три
яхты уже финишировали раньше их.
     Входить в  гавань  было  опасно.  Яростный  ураган  каждую минуту
грозил бросить легкое  суденышко  на  берег  или  на  причал.  Людмила
побежала к веранде.
     Когда яхтсмены  ввели  "Диану"  и  поставили  на  место,  а  сами
выбрались на причал, Людмила окликнула Юрия.
     Он, промокший,  со взлохмаченными волосами, только махнул Людмиле
и вместе с Клавдием помчался на мол к дяде Мише.
     Вокруг гремело,  свистело, бешено кружилось, рвало, и трудно было
стоять  на ногах.  Ветер и дождь безжалостно резали лицо.  Людмила еле
дотащилась до скамейки и беспомощно опустилась на нее.
     Сколько просидела она так,  сдерживая рыдания?  Может быть, минут
пятнадцать-двадцать.  Было ли то потрясение от нахлынувшего  на  город
бедствия  или  горечь  от  утраченной  победы  Юрия или от непонятного
взмаха его руки,  когда она его окликнула,  - Людмила и сама не знала.
Ее  била  дрожь,  и  она тоже не знала,  почему - от пережитого или от
холода и секущего дождя.
     Кажется, она   на   какое-то  время  потеряла  сознание.  Людмила
очнулась от чуть уловимого крика,  словно от тупого толчка  в  голову.
Плохо соображая, она открыла глаза и заставила себя подняться.
     Сильный рывок ветра качнул ее,  и она  протянула  руку  к  стене,
чтобы  не  упасть.  Снова послышался заглушаемый ветром крик.  Людмила
взглянула на гавань,  и то,  что она увидела,  устрашило ее. Ветер, не
теряя  силы,  менил  направление  и сорвал с якорей "Диану".  Норовя
ударить яхту о другие  суда,  ветер  неудержимо  гнал  ее    гавани,
угрожая   выбросить   на   каменистый   берег   и   разбить.  Выставив
дополнительный мягкий кранец,  Дениска тщетно  пытался  ухватиться  за
борта соседних яхт и катеров.
     Одна яхта,  тоже сорванная  с  якорей,  уже  вылетела  на  камни,
завалилась на борт и, словно скорлупа грецкого ореха, раскололась.
     Действовать! Спасать "Диану"!  Людмила мгновенно сбросила платье,
оставшись в купальнике, выхватила  первой шлюпки весло и бросила его
в воду. И прыгнула головой вперед в кипящий котел гавани.
     Через минуту-две с веслом она уже была на борту "Дианы". Но весла
для управления яхтой и для продвижения ее в  шторме  были  бесполезны.
Ими  только можно было защищаться от ударов бортов других малых судов,
на которые налетала "Диана".
     - Попробуем удержаться за этот катер! - крикнула Людмила Дениске.
- Готовь конец! И выбирай якорь!
     Разом, в  четыре  руки,  они  ухватились  за поручни нкой каюты
катера и пружинно-мягко  затормозили  быстрое  движение  яхты.  Рискуя
каждую  секунду  оказаться  между  бортами,  Людмила со второй попытки
набросила тросик на утку катера и,  сделав три витка, завязала узел. В
это же время Дениска выбрал якорь и снова отдал его.
     Ссаживая с ладоней и пальцев кожу,  девушка и  мальчик  старались
сохранять  зазор  между бортами.  Только бы удержали якоря!  Ураганный
ветер не унимался,  но дождь стал заметно редеть.  На юго-западе  чуть
посветлело.
     Они мучились и обессилели в  ожидании  помощи.  Однажды,  когда
кранец  волной  выбросило  высоко  вверх,  пальцы левой руки у Людмилы
попали в удар между бортами.  Теперь они болезненно  ныли.  Ногти  уже
почернели.  Кровоточили бесчисленные ссадины и порезы. Должно быть, от
сильнейшего напряжения девушка не ощущала холода.  А Дениска в одежде,
которую можно было выжимать, дрожал.
     Но вот на причал прибежал Юрий. Он еще дали увидел, что "Дианы"
на месте нет.  Он обезумел от ужаса:  погибла яхта,  погиб Дениска!  И
сразу  же  отлегло  от  сердца,  когда  он  заметил   "Диану",   буйно
раскачиваемую у выхода  гавани.
     Он даже не сумел рассмотреть, кто есть на яхте. Не теряя секунды,
притащил   бухточку   тонкого   троса   и   развил  ее.  Все  делалось
стремительно,  без раздумий,  почти инстинктивно. Один конец троса был
закреплен  за  причальную  тумбу,  с другим Юрий на сброшенной на воду
лодке поехал к "Диане".  Нет, это было не так просто в бурлящей гавани
преодолеть  десять-пятнадцать  метров,  подтягивая  за кормой стальной
трос.
     На веранде  и на причале появилось еще несколько парней.  Наконец
лодка,  наполовину залитая водой,  достигла борта  "Дианы".  И  в  тот
момент,  когда  Юрий  с  концом  троса перелез в кокпит яхты,  Людмила
отпустилась от соседнего борта,  и огромная волна,  приподняв "Диану",
набросила  ее  на  к  Затрещали борта,  у катера зазвенело стекло
разбитого иллюминатора.
     Забыв обо  всем,  Людмила  дико  закричала  и в бессильной ярости
выругалась. Потом опустилась на банку и исступленно зарыдала.
     А Юрий  уже  одной рукой страховал борта,  другой закреплял конец
троса.  Он  подал  знак  на  причал.  Трос  натянулся.  Юрий  с  силой
оттолкнулся  от  катера,  и  "Диана"  развернулась  в сторону причала.
Людмила опомнилась,  вскочила и стала помогать рулевому  и  маленькому
матросу.
     "Диану" осторожно и благополучно подтащили к причалу.
     - Идите  в  помещение  и переоденьтесь!  - приказал Юрии дрожащим
Людмиле и Дениске.  - Обогреетесь,  попросите у тети Маши  чаю.  Шторм
утихает, я поеду поставлю на буй "Диану".
     Борт яхты был сильно поврежден,  но плавучести судно  не  теряло.
Между тем две яхты ураганом были выброшены на берег,  а третью в щепки
разбило о причал.
     От усталости Юрий сам едва стоял на ногах.  В голове гудело.  Все
же он нашел силы с помощью другого яхтсмена вывести "Диану" на  место.
Хотя   ветер   стал   заметно   стихать,  Юрий  для  надежности  отдал
дополнительный запасный якорь.
     Зайдя в дежурку яхт-клуба, к своему великому удивлению, он увидел
там мать.  Ольга Андреевна в клеенчатом  дождевике  сидела  у  окна  и
смотрела на гавань. За окном в цепной псовой злобе все еще бесновалась
непогодь.
     На диване,  укрытая  двумя одеялами и полушубком,  спала Людмила.
Дениска,  в ватированной куртке с подогнутыми  рукавами,  в  таких  же
брюках  и в валенках,  выглядел так забавно,  что Юрий не удержался от
улыбки.
     Ольга Андреевна  обернулась от окна и,  увидев сына,  бросилась к
нему. Она была встревожена и бледна.
     - Мама, я мокрый и грязный.
     Но она словно не слышала его слов, обняла Юрия.
     - Как я боялась!  Как волновалась!  Слава богу, все обошлось. Как
было страшно!
     - Да, чуть не погубили "Диану". Люда и Денис спасли ее.
     - Люда,  когда увидела,  что меня с яхтой выносит на камни, сразу
же  нырнула  и  подплыла  к яхте,  - сказал Дениска.  - Как это она не
побоялась. Если бы не она, разбило бы "Диану".
     - Отчаянная,  -  только и сказала Ольга Андреевна.  - К ней нужно
вызвать врача.
     Юрий с благодарностью посмотрел на мать.
     - Тебе тоже нужно переодеться,  - сказала она Юрию.  - Я схожу за
одеждой.
     - Нет,  нет,  - горячо запротестовал Юрий. - Ураган еще не совсем
прошел. Подожди. А я что-нибудь найду одеть у нашей тети Маши.
     Уборщица тетя Маша жила в здании яхт-клуба.  Юрий ушел  и  вскоре
вернулся переодетый в старенький костюм сына тети Маши.
     Из чайника,  подогревающегося на комельке,  он налил себе и Ольге
Андреевне чаю.
     В дежурку зашел Клавдий  Малыгин.  Вид  у  него  был  мученный,
усталый и растерянный.  Он забыл даже поздороваться,  с минуту стоял и
молчал, не отвечая на вопросы и предложение Юрия выпить чаю.
     - Юра, выйдем на минутку, - тихо сказал Клавдий.
     Они вышли.
     - Большое несчастье, Юра, - Клавдий, большой, могучий, никогда не
унывающий Клавдий вдруг заплакал. Он не мог говорить.
     - Что случилось, Клавдий? - испугался Юрий.
     - Юра, большое несчастье! Погиб Илья Андреевич...
     Клавдий прислонился к косяку двери и плакал.
     - Как... как погиб?.. Где он?.. Что же это такое?..
     Юрий обхватил друга.
     - Где он?..
     - Там,  на  буксире.  Когда  всех  ребят  сняли  с залитого водой
острова и разместили на судне,  Илья Андреевич поднимался  на  борт...
Волна оторвала его от штормтрапа и ударила головой о борт. Мы вытащили
его уже без сознания,  а через полчаса он скончался.  У  нас  не  было
врача...  да и все равно... ему пробило голову. Может быть, сотрясение
мозга,  а может быть,  от потерн крови.  А ведь он спас почти половину
ребятишек.  По пояс в воде перетаскивал с берега на буксир, совершенно
не думая о себе.  Да еще в такой шторм!  У нас была одна шлюпка,  и ее
сразу же разбило камни...
     Слова Клавдия едва доходили до сознания Юрия. Он не мог поверить,
не  мог представить гибель,  смерть дяди Илюши.  Нет дяди Илюши,  Ильи
Андреевича, инженера Рябова - как же это так?
     "Только не  говорить  маме",  - промелькнуло в голове Юрия,  и он
вслух повторил:
     - Только не говорить маме!
     - Нет,  нет,  сейчас ни слова,  - сказал Клавдий.  - Потом, дома,
когда будет врач.
     ...Хоронили инженера Рябова через два дня.
     День был  тихий  и пасмурный.  После перенесенного бедствия город
постепенно  приходил  в  себя.  Весело  бежали  трамваи  и   автобусы.
Нормально  работал  телефон,  и в Доме связи бойко стучали телеграфные
аппараты.  Поломанные ураганом деревья на бульварах и  в  парках  были
убраны. Новым железом покрывались искалеченные крыши. Только кое-где в
оконных рамах еще зловеще  торчали  острокинжальные  осколки  разбитых
стекол, напоминая о происшедшем.
     Старые партийцы и яхтсмены,  моряки и кораблестроители,  курсанты
мореходного  училища,  где  преподавал Илья Андреевич,  и спасенные им
школьники пришли проводить инженера.  Перед опусканием гроба в  могилу
говорил капитан гавани дядя Миша Кукин:
     - ...Прощай,  дорогой друг, талантливый инженер-кораблестроитель,
чистой души добрый человек!..
     Застучали молотки.  Печально зазвучала музыка духового  оркестра.
Посыпалась  земля.  Юрий поднял ком и скатил в могилу.  Когда все было
кончено, он взял под руку Ольгу Андреевну и повел к машине.
     - Люда, - сказала Ольга Андреевна, - поедемте к нам. Помянем Илью
Андреевича.  Да, еще пригласите, пожалуйста, дядю Мишу! И Клавдия надо
позвать. Юрочка, а где же Клавдий?
     - Он приедет с Денисом.
     Дул теплый и ровный ветер с юго-запада.  Юрий  подвел  "Диану"  к
причалу  и  подал руку Людмиле.  При развороте яхты парус наклонился и
наполнился щедрым,  упругим ветром.  "Диана" выскользнула  гавани, и
гордое "Белое крыло" понесло их на северо-запад, на широкий про
Книго
[X]