Книго 

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Варвара Клюева, 1997
     Email: [email protected]
     

WWW: http://zhurnal.lib.ru/k/kljuewa_warwara_andreewna/

     Книга 4 (2000)
---------------------------------------------------------------

     Петербург.  Зеленоватая бронза,  красноватый  гранит  и целительный для
души простор меж небом и Невой. Но и здесь раскинули щупальца страх и злоба,
но и здесь, как и везде,  преступники готовы на все ради наживы или спасения
собственной шкуры. Однако, строя козни  против Варвары  и ее друзей, они еще
не  знают,  что есть  на  свете  вещи  пострашнее,  скажем,  наручников  или
автоматной очереди -за угла.
     Книга давалась под названиями "Лекарство от хандры"  и "Нас разбудят не
ангелы"
     


     До  сих  пор  мне приходилось описывать  события,  в  эпицентре которых
находилась  я сама. Но вот случилось то,  что  рано или  поздно  должно было
случиться,  -  судьба  развела   актеров  человеческой   комедии  по  разным
подмосткам,  и  те,  кому  выпало  играть  роль  на одной  сцене,  не  имели
возможности следить за действом на другой.
     Что   было  делать?  Разбить  повествование  на   несколько   эподов,
объединенных общим  местом действия и ложенных  с  точки зрения кого-то 
участников?  Не удалось - от  соавторства все отмахнулись. Взять псевдоним и
рассказать обо всем будто  бы со стороны? Многие так и поступают, но мне это
показалось как-то  чуднo: допустим, придется написать фразу "Варвара  умна и
красива" - несомненная правда, но немного неловко.
     В  конце концов  пришлось  остановиться  на  комбинированном  варианте:
события,  в которых  мне  довелось  поучаствовать,  описаны мной,  прочие же
восстановлены блко  к  тексту по  магнитофонным  записям  устных рассказов
остальных персонажей, а для объективности приведены к общему знаменателю, то
есть ложены от абстрактного третьего лица.
     Что  этого вышло - судить не мне.
     В. К.

     Всяк лечит душевные раны по-своему. Одни щедро дезинфецируют алкоголем,
другие  умасливают  чем-нибудь  вкусненьким,  третьи  глушат  боль   острыми
ощущеними, четвертые предпочитают в  качестве лекарства здоровый воздух гор,
лесов  или  морских  побережий, пятые исцеляются, отлеживаясь  под  пушистым
пледом  с  любимой   книгой  в  руках,  шестые,   напротив,   обращаются   к
трудотерапии. Кто-то  ищет утешения в  сочувствии окружающих, ливая горечь
родным  и  знакомым, а  то  и  первому  встречному; кто-то  уходит  в себя и
занимается самокопанием, а  кто-то  поднимает себе настроение, срывая злость
на подчиненных или упиваясь видом чужих несчастий; ну, а некоторые прибегают
к таким радикальным средствам, как крепкая веревка, бритва или пистолет.
     Возможно, это покажется  кому-то странным,  но у  меня  тоже есть  свое
лекарство.  Почему  странным, спросите вы? Дело  в том, что большинство моих
знакомых   полагают,  будто   у  меня  не  просто   толстая,   а  прямо-таки
непробиваемая шкура. По их мнению, проще проткнуть  пальцем  бетонную стену,
чем  нанести  мне  хотя  бы  пустяковую  душевную травму.  Что  же  касается
аутотравм, то я никогда не была склонна к саморазрушению.
     Ах, как велико искушение представить себя жертвой всеобщего непонимания
-  этакой ранимой, но гордой  душой,  прячущей от равнодушного мира скорбные
слезы. Единственно природная честность - черт бы ее побрал! - удерживает мою
руку  от  создания  этого   восхитительного,  хотя  и   несколько  неточного
автопортрета. Оцените же мои мужество и волю: я отвергаю соблазн.
     С  самого детства,  сколько себя  помню,  я  вышивала на своем  знамени
дев:  "Независимость".  Таково мое кредо,  мой образ жни,  моя  религия,
наконец.  Но  всякая   религия  подразумевает  жертвоприношения,  и  моя  не
исключение.  На  ее  алтарь  пришлось  бросить  такие  естественные  женские
свойства,  как  сентиментальность, беззащитность и уязвимость, - ведь трудно
назвать независимым человека, которого  ничего не стоит обидеть или унить.
В конце  концов терпеливо наращиваемый  мною  панцирь обрел прочность брони,
оградил  душу  надежнее,  чем  створки  раковины,  скрывающие нежное  тельце
моллюска. И прошло немало времени, прежде чем я обнаружила все же его слабое
место.
     Как  показывают  многочисленные  исторические  примеры,  обрести полную
независимость и  сохранить при  этом  человечность под силу  только  святому
отшельнику, да  и то не всякому. Будде, Франциску Ассскому и, быть  может,
еще  нескольким  мудрецам  это,  безусловно,  удалось, остальные  же  случаи
представляются   мне  спорными.  Несомненно  одно:   живя  в  миру,   такого
совершенства  не  достичь.   Здесь  между  независимостью   и  человечностью
существует жесткая обратно пропорциональная связь:  чем в большей степени вы
обладаете одним качеством, тем в меньшей присуще вам другое, и наоборот.
     К  тому времени как я открыла этот неприятный закон, выбор передо мной,
слава богу,  уже  не стоял.  Интуитивно  я  уже нашла для  себя  оптимальное
соотношение  между двумя столь  ценимыми мною качествами. Весь свет, включая
самых блких родственников, имеет полное право считать  меня бесчувственной
и неприступной: не женщина, а каменная стена.  Но нашлись несколько человек,
ухитрившиеся взять  мою  крепость без боя, незаметно для меня самой. От этих
ниндзя у меня нет заслонов. Ради них я готова поступиться любыми принципами.
Их всего пятеро - обожаемая тетка и четверо друзей, - и перед любым  них я
практически  беззащитна. Только  у  них и  есть  возможность  причинить  мне
серьезный моральный ущерб.
     Разумеется,   они  стараются  этой  возможностью  не  пользоваться,  но
иногда...  Впрочем,  что  говорить!  Каждый   знает,  как  иной  раз  трудно
удержаться, чтобы не пнуть самого дорогого человека в самое уязвимое место.
     Вот  в таких случаях  я и прибегаю к  своему лекарству. На мое счастье,
исцеляет оно быстро, надежно и  не имеет побочных действий. Правда, подходит
не  всем. И все же попробуйте: если навалились  скопом хандра, меланхолия  и
ощущение безысходности, если мелькает порой мысль, не  покончить  ли со всем
разом и навсегда, садитесь в поезд и поезжайте в П

     П.. Само звучание этого  слова  рождает приятное  головокружение и
невесомость. "Да не будет  дано умереть мне вдали от тебя", - повторила бы я
вслед за поэтом, если бы  не знала, что Господь не услышал его молитву. Один
вздох  в этом  раю, один взгляд  на нкое  небо с  быстрыми  серыми перьями
облаков,  на тяжелую воду  рек  и  каналов, один  шаг по  булыжнику мостовых
действуют на меня  сильнее  самых  лучших  антидепрессантов.  Мне становится
легче  уже в  вагоне поезда, бегущего на  северо-запад,  и  даже раньше - на
перроне Ленинградского вокзала, нет, еще раньше - на подходе к кассам.
     Я  никогда не  покупаю билеты в  Питер  заранее. Если  прийти  минут за
пятнадцать  до отхода  поезда, есть большая вероятность,  что вам достанется
пустое купе, а если повезет, то и целый вагон. На сей раз уединение было мне
особенно необходимо.  Мысль о праздной  болтовне  с  назойливыми попутчиками
казалась нестерпимой.  Ничто  так не  способствует мантропии,  как  тесное
соседство с тебе подобными в минуты  душевных невзгод.  Я заранее прониклась
ненавистью к  тем безответственным личностям,  которым придет в голову брать
билет  в  последний момент, -  именно  им  я, скорее  всего, вынуждена  буду
говорить  бессмысленные  "здравствуйте",   "разрешите"  и  "благодарю  вас".
Хорошо, если этим все и ограничится, а  то еще начнут лагать историю своей
жни или, не дай бог, полезут в душу.
     Я  увидела  их сразу,  едва вошла в кассовый зал. Они  стояли у  окошка
единственной  кассы,  где  продаются  билеты на поезда, отходящие  в течение
суток,  и  о  чем-то совещались. Высокий вальяжный  шатен с большим  гладким
розовым лицом  и худощавый  рябой брюнет с  неуловимо  быстрыми, но плавными
кошачьими движениями.
     Пытаясь совладать с неприязнью,  я отошла в  сторонку,  к расписанию, и
принялась  уговаривать себя, что  эта  парочка  собирается  взять билеты  на
какой-нибудь другой поезд. "Вряд ли они поедут  моим,  - мысленно  баюкала я
собственную злость.  - До  отправления  семнадцать  минут, времени на дебаты
почти не осталось, а они вон как разошлись".
     Страсти у кассы действительно разгорались. Брюнет, правда, еще сохранял
невозмутимость, но было  видно,  что  это  дается  ему нелегко.  Зато  шатен
кипятился  вовсю. Розовый  цвет  лица  густел  на глазах, на  лбу проступили
капельки пота. Судя по всему, разговор был конфиденциальным, поскольку голос
ни один  них  не повышал,  но  возбужденное шипение гладколицего достигало
даже моего укромного уголка, хотя слов было не разобрать.
     Я посмотрела  на  часы и решила,  что могу ждать не  больше пяти минут,
иначе рискую  опоздать.  Собственно  говоря, мне  никто  не мешал подойти  к
окошку  кассы  сразу:  спорящая парочка  хотя  и  стояла  в двух  шагах,  но
непосредственно  к  кассирше  не  обращалась.  Но   уж  больно  не  хотелось
приближаться к эпицентру  чужой эмоциональной бури, да  и вообще обращать на
себя  внимание. Может  быть,  меня  насторожило поведение  брюнета,  который
исподволь нет-нет да  и оглядывал полупустой зал. Делал это он очень ловко и
ненавязчиво, я бы и не заметила,  если бы  он не  водил глазами  стороны в
сторону, по  крайней  мере,  раз  в минуту.  Весьма  странно, особенно  если
принять во внимание напряженность дискуссии.
     Не  успела  я  сформулировать  эту   мысль,  как  проошло  совсем  уж
загадочное  событие.  Бдительный  брюнет  бросил  спутнику  короткую  фразу,
быстрым шагом  прошел в зал  ожидания, остановился  перед одной   скамеек,
пронес несколько слов и вытащил  внутреннего кармана две или три бумажки
очень  знакомого  вида.  "Чтоб мне  провалиться,  если это  не  доллары!"  -
заметила  я  про  себя,  заинтригованная  действиями незнакомца.  Сидящие на
скамье  молодые  люди -  по виду студенты -  неуверенно переглянулись, потом
встали и потопали  вслед  за брюнетом в  кассовый  зал,  на ходу вынимая  
карманов паспорта.  Подойдя к кассе, они  отдали документы  брюнету, который
вручил им  по зеленой бумажке, достал  отечественные купюры,  сунул деньги и
паспорта в окошко и заговорил с кассиршей.
     "В чем дело? - раздраженно думала я, глядя на резвую секундную стрелку.
- За каким чертом этот тип покупает  билеты четверым юнцам, которые либо уже
обилечены, либо провожают товарищей  и  ехать  никуда не собираются? Причем,
если глаза  меня не обманули, юнцы  получили вознаграждение в валюте.  Может
быть, у  подозрительной  парочки  нет  документов?  Но  тогда им  все  равно
придется  сунуть  взятку проводнику. Не проще ли  было  отдать ему стоимость
билетов? И им бы обошлось дешевле, и мне бы не пришлось торчать в этом углу,
ждать, пока  освободится  касса. И зачем им четыре билета вместо  двух? Ждут
приятелей?"
     Тут толпа  шести человек отвалила от кассы и быстро зашагала к выходу
на перрон. Я облегченно вздохнула  и побежала к окошку. Уже просунув паспорт
и выпалив заказ, я вдруг повернула голову  и  поймала на себе взгляд  рябого
брюнета.  Наши глаза  встретились на долю  секунды, он тут  же отвернулся  и
исчез  за дверью, но  этот взгляд  ударил по моим  нервам,  точно вг ножа,
царапнувшего по стеклу. Что в нем было такого особенного, сказать не берусь,
но  меня  всю  передернуло,  а  лицевые   мышцы  сами  собой  скукожились  в
болезненную гримасу.
     - Вам  плохо, девушка?  - испугалась кассирша. -  Может  быть, отменить
заказ? До поезда семь минут.
     - Спасибо, все в порядке. Я просто боюсь опоздать.
     Кассирша правильно поняла намек и застучала по клавиатуре как безумная.
Через минуту мой билет  с жужжанием выполз  принтера, а еще через минуту я
резвым  галопом  выбежала  на  перрон. И  чуть  не  столкнулась  с  давешней
парочкой,  выходившей    павильончика  вокзального  магазина.  Розоволицый
осторожно укладывал что-то в пакет и посмотрел сквозь меня, зато рябой снова
резанул  по  мне своим тошнотворным  взглядом.  Правда,  на  этот раз ему не
удалось вывести меня  равновесия - уж очень я торопилась.
     - Ну  и ну! - восхитилась пухлая  белокурая проводница, принимая у меня
 рук билет  и  паспорт. -  Вы  всегда приходите к поезду за две минуты  до
отправления?
     - Нет, только по понедельникам, - сообщила я сухо, после чего забрала у
нее свои бумажки и вошла в вагон.
     - Второе купе, - крикнула вслед толстушка.
     "Значит, первое купе занято. Уж не теми  ли подозрительными субъектами,
что  топтались  у кассы? Нет, вряд ли. Я  обогнала их еще у вокзала, а поезд
вот-вот отойдет".
     В  эту секунду  я увидела их  за  окном.  Впереди  быстрой,  но  мягкой
походкой шел рябой,  за ним  почти  бежал  розоволицый  здоровяк.  Время  от
времени он смешно подпрыгивал, что  совершенно  не вязалось с  его  ростом и
солидным телосложением. Они остановились у входа в  мой вагон, и  я поспешно
ретировалась в купе.
     "Какое  счастье,  что они  взяли четыре  билета!  - подумала  я,  вешая
куртку. -  В противном случае  мне пришлось бы  любоваться  на  эти  рожи до
самого Питера. Не самое приятное занятие, особенно в таком настроении. Будем
надеяться,  они тоже не  ищут общества,  иначе  чего ради было  тратиться на
отдельное  купе?  Впрочем,  их  некоммуникабельность очевидна  -  достаточно
вспомнить взгляд, которым прошил меня рябой красавчик у кассы.
     Поезд  тронулся.  Я переоделась в  спортивный костюм, выложила на  стол
деньги за постельное белье, села к окну и погрузилась в невеселые мысли.

     Меня всегда  удивляла шкала человеческих  ценностей, ставящая на первое
место  семью. Почему? Мы не  выбираем ни родителей,  ни братьев, ни детей, а
выбирая супругов, зачастую просто не ведаем, что творим. Нежная кроткая дева
за  пару  лет совместного проживания вполне способна превратиться в  злобную
гарпию, заботливый и  преданный жених -  в бездушного эгоиста или блудливого
сатира. Причем к  тому времени,  когда это выясняется, супруги, как правило,
уже  обзавелись потомством, и  бракоразводный процесс отнюдь не снимает всех
проблем. Многие неудачные пары продолжают жить под одной крышей, старательно
отравляя существование друг другу, детям и прочим родственникам.
     Но даже если  им повезло и  у супругов после свадьбы не отросли когти и
копыта,  все равно ваша жнь превращается в бесконечный поиск компромиссов,
в опасное путешествие по морю, кишащему сциллами,  харибдами, сладкоголосыми
сиренами и кровожадными циклопами.
     Иное  дело - дружба. Когда вы готовы назвать приятеля сакральным словом
"друг", вы  уже  совершенно  точно  знаете,  что  принимаете  его  со  всеми
потрохами,  включая слабости, недостатки  и закидоны. Равно как и  он вас. В
эту минуту не звучит марш Мендельсона, вам  не ставят штамп в паспорте, зато
молчаливо определены правила  игры, которые  вы не нарушите, пока смерть  не
разлучит  вас.  Дружба  -  самый совершенный тип отношений между  людьми. Он
подразумевает глубокую привязанность, не отнимая при этом свободы. Под друга
не  нужно  подлаживаться,  притираться к  нему, скрывать  свои  естественные
порывы. Кандидаты в  друзья, не  способные  принять  вас  таким,  как  есть,
отпадают сами собой в процессе естественного отбора. Друг может одобрять или
не  одобрять ваши поступки и  образ  жни, но  всегда  останется  на  вашей
стороне и не попытается вас переделать.
     Правда,  другом  обзавестись не так-то  просто. Если в брак  в принципе
может вступить  кто  угодно, то стать  другом способен  далеко не всякий.  В
последнее  время  расплодилось  столько завернутых  на  себе  самовлюбленных
субъектов,  что,  боюсь,   скоро  само  понятие  дружба  приобретет  оттенок
несбыточности, вроде коммунма или нирваны.
     Мне в этом отношении повезло. У меня целых четыре друга - Леша, Генрих,
Прошка и Марк. Когда-то мы вместе учились  на мехмате, вместе валяли дурака,
готовились к  сессиям, ходили в походы, одно время даже  вместе  батрачили в
дворниках за маленькую однокомнатную квартирку на Университетском проспекте,
которая  на протяжении  нескольких лет  была нашим  общим  жильем.  А  уж во
скольких переделках мы вместе побывали - не счесть. При том, что все мы люди
исключительно  мирных профессий,  число  выпавших  на нашу долю ЧП просто не
лезет  ни  в какие  ворота,  но общими  усилиями нам удается найти достойный
выход  любого положения.  Одним словом, дружба  наша  крепка и выдержанна,
как двадцатилетний коньяк.
     Разумеется, это не  означает, что мы никогда  не  ссоримся. Ссоримся, и
еще как! Пожалуй, по числу стычек на душу населения наша компания заткнет за
пояс соседей  в любой  самой  склочной коммуналке. Но эти  взаимные нападки,
обиды, оскорбления, а  порой и  потасовки - элементы старой  доброй  игры, и
никто не  воспринимает  их всерьез. Настоящая отчужденность  возникла  между
нами только  один  раз,  давным-давно, мы еще  учились  на  втором  курсе, а
виновато было простое недопонимание.  С тех пор мы столько вместе пережили и
настолько хорошо  узнали друг друга, что, казалось  бы, недопонимание вообще
исключается. И  вот,  поди ж ты, последние  два  месяца в  компании  ощутимо
повеяло холодом.
     Все  началось с пирушки, устроенной Генрихом  по случаю получения новой
квартиры.  Проснувшись  на  следующее  утро,  мы  обнаружили,  что  один  
пировавших скоропостижно скончался.  Это открытие повергло  нас в  смятение,
переросшее в панику, когда мы вспомнили, что жена Генриха  Машенька с минуты
на  минуту  должна привезти детей  полюбоваться  на новое жилье.  Находясь в
состоянии легкого помрачения рассудка, мы тайком вывезли тело и подбросили в
машину  "скорой помощи", которую выследили на территории одной  московских
больниц.
     Нетрудно представить, в  какой  переплет мы угодили, когда  выяснилось,
что  гость  Генриха  умер  не  своей  смертью.  Положение  усугублялось  тем
обстоятельством,  что мы не  могли пойти в милицию и сознаться в совершенной
нами глупости, поскольку Машенька, будучи натурой впечатлительной, ни за что
не согласилась бы жить в квартире, где проошло убийство.
     Не знаю, как бы нам удалось  выпутаться, не сделай нам судьба внезапный
подарок  в  виде  капитана  Селезнева.  Благодаря  молодому  оперативнику  с
Петровки мы не только бежали обвинения  в убийстве, но  и  утаили всю  эту
историю от  Машеньки. Правда, в  итоге она все равно отказалась переселиться
 Опалихи, решив, что московский воздух вреден детям, но,  по крайней мере,
мы бавили ее от нервотрепки.
     Надо  сказать,  что  Селезнев  пришел  к   нам  на  помощь   совершенно
бескорыстно, просто  любви к ближнему. В ходе расследования, узнав о нашей
компании, он проникся к нам заочной симпатией,  а потом вышел на меня, и так
получилось, что, пока тянулась следственная свистопляска,  только  со мной и
общался, завоевав мое самое горячее расположение.
     И вот когда все неприятности остались позади, я  познакомила капитана с
друзьями, нисколько  не сомневаясь, что они придутся друг другу по  душе. Не
тут-то  было.  Несмотря  на   открытую  доброжелательность  Селезнева,   эти
неблагодарные  свинтусы оказали  ему  такой  ледяной прием, что просто кровь
стыла в жилах.
     Я  ничего  не  могла  понять. Даже  если  не  брать в расчет того,  что
Селезнев помог нам,  рискуя своим  служебным положением, он  был на редкость
приятным, располагающим к себе  человеком, неглупым, веселым и великодушным.
Не заметить этого могли  только  законченные  идиоты, мои же друзья,  если и
страдают идиотмом, то в относительно легкой форме. И тем не менее  в своем
неприятии  Селезнева они  были единодушны.  Даже Генрих,  который отличается
лишней мягкостью и готовностью приветить кого попало, в присутствии нового
знакомого чувствовал себя мучительно неловко, точно чопорная старая дева, по
ошибке  попавшая  в матросский  бордель. Марк  и  Прошка  вообще  вели  себя
отвратительно. Оба весь вечер  говорили гадости,  Марк -  в  завуалированной
форме, Прошка  -  прямым текстом. А Леша был нем, как  рыба, хотя в этом как
раз  не было  ничего необычного: Леша  у нас чрезвычайно  стеснительный и  в
присутствии  посторонних рта  почти  не  раскрывает.  Если бы  не  поведение
остальных,  его молчания  можно  было  бы  не  замечать,  но,  учитывая  все
вышесказанное, и оно здорово действовало мне на нервы.
     Селезнев,  конечно же,  все  понял  и поспешил  откланяться, как только
позволили приличия.  Я устроила  грандиозный  скандал  и,  решив,  что  этой
воспитательной  меры  вполне  достаточно,  предприняла   еще   одну  попытку
сближения. Она тоже потерпела  фиаско, хотя на этот раз  друзья брали иную
линию поведения. Они  были  предупредительны и обходительны, словно  лакеи в
дорогом трактире. Даже Леша, синея  от натуги, умудрился вставить в разговор
пару любезных замечаний - совершенно невпопад, разумеется. Селезнев  от этой
приторной  вежливости слегка опешил, потом попытался обернуть все в шутку и,
потерпев неудачу, бежал еще поспешнее, чем в прошлый раз.
     Я  учинила  еще один  скандал,  но  друзья,  состроив  обиженные  мины,
притворились, будто  не понимают,  отчего  я  бешусь. Тогда я поняла,  что с
наскоку   эту  проблему   не  одолеть,  и  принялась  думать.  Через  неделю
напряженных  раздумий  до меня  дошло,  что, пока не  вестен побудительный
мотив такого поведения моих мучителей, искать выход бесполезно.
     Следующую неделю я всеми правдами  и неправдами вытягивала  них ответ
на вопрос:  чем им не  по душе Селезнев? Я и спрашивала их в  лоб, и  пытала
исподволь, я  беседовала с  ними поодиночке и всем скопом  - безрезультатно.
Все четверо старательно уходили от ответа. В конце концов я сдалась и решила
не торопить события. Если мул упрется, его не сдвинешь. Не желают общаться с
Селезневым - их дело. Мне же капитан был  глубоко симпатичен, и отказываться
от приятного знакомства я не собиралась.
     Казалось  бы,   инцидент  исчерпан,  можно  по-прежнему  встречаться  с
друзьями по пятницам за бриджем и в остальные дни, когда им будет охота меня
видеть, а с Селезневым в промежутках, и все довольны. Как же, разбежалась!
     Дней  через  десять  после  принятия  столь  мудрого  решения  я начала
замечать,  что отношения  в компании  неуловимо менились. В  них  вкралась
какая-то официальность,  чего  наша  совместная  биография  еще  не знала. Я
попыталась уверить себя, что это мне мерещится, но когда Прошка - тип вполне
бесцеремонный - позвонил мне и  вежливо поинтересовался, не могу ли я завтра
уделить ему часок-другой своего драгоценного времени,  сомнения  отпали.  За
последние сто лет Прошка ни разу не  соволил уведомить меня о своем вите
заранее, не говоря  уже об  испрашивании разрешения.  Вывод  очевиден -  мне
поставили ультиматум: либо  я рву все  связи с Селезневым, либо отношения  с
друзьями приобретают характер светского общения.
     Я поняла, что зашла в тупик. С одной стороны, в моем возрасте друзьями,
тем  более  столь  блкими,  не  бросаются. С  другой  -  не  могла  я  так
несправедливо обойтись  с  Доном (то есть Федей  Селезневым), который  после
смерти брата и неудачной женитьбы отчаянно нуждался в ком-то блком, но так
ни с кем и не сошелся. Кроме того, как уже было сказано, он очень даже милый
человек,  и видеться с ним и болтать было отнюдь не скучно. Возможно, стоило
попытаться объяснить все это чертовым балбесам,  но они  столь беззастенчиво
уклонялись  от   разговоров   о  Селезневе,  что  сия  доверительная  беседа
представлялась невозможной. Не видя  выхода,  я  впала в  черную депрессию и
недели  через две поймала себя  на мысли, что мечтаю об автомате. По природе
женщина я  тихая  и кроткая,  а поэтому  пробуждение кровожадных  инстинктов
могло  означать  лишь одно: я  нахожусь  на грани буйного помешательства. Не
раздумывая больше  ни минуты,  я  побросала в сумку смену  одежды,  белья  и
обуви, надиктовала  на автоответчик послание и  помчалась на вокзал.  Прежде
всего следовало привести себя в чувство, а уж потом искать какое-то решение.
     Завтра... нет, уже сегодня Питер очистит от скверны мою душу, а вечером
я  поделюсь  горестями  с  Сандрой,  и  вместе   мы  обязательно  что-нибудь
придумаем.

     Я посмотрела  на часы и  мысленно присвистнула.  Поезд ехал уже  больше
часа, а проводница так и не зашла в мое купе за деньгами. Однако! В два часа
ночи могла  бы оборачиваться порасторопнее, тем более что пассажиров у нее -
раз-два и обчелся.
     Тут до меня дошло, что  соседнего купе давно  доносится звон стаканов
и девичий щебет,  перемежаемый пьяноватым  баритоном. Стало быть, проводница
пренебрегла своими обязанностями  ради  бесплатного угощения. Интересно, что
означает эта ночная пирушка - довесок  к взятке, которую  мои  соседи сунули
девице,  чтобы  она закрыла  глаза на отсутствие паспортов, или обыкновенный
кобеляж? Скорее всего - первое, ибо я готова  была поклясться, что парочка с
вокзала не на шутку чем-то озабочена и не испытывает потребности в общении с
прекрасным  полом. Если я права, то  девицу  очень скоро вежливо выпроводят,
она нанесет мне короткий вит, и я наконец улягусь.
     Спустя  несколько минут дверь соседнего  купе  действительно открылась,
оживленный  щебет  зазвучал громче, потом смолк, ко мне постучали  и тут  же
открыли  дверь.   Белокурая  проводница   забрала  деньги,   билет,  любезно
предложила  чаю, а  выслушав мой отказ,  кивнула,  пожелала спокойной ночи и
удалилась.  Я  достала  сумки  пакет с туалетными  принадлежностями, взяла
полотенце и поплелась в дальний конец вагона совершать вечернее омовение.
     Когда  я  вернулась,  в дверях моего купе  стоял розоволицый здоровяк и
приветливо улыбался.
     - Мы с вами попутчики, красавица, - сообщил он важно, дыхнув перегаром.
- Не желаете ли посидеть полчасика, выпить за знакомство?
     Я едва не плюнула с  досады и смерила наглеца взглядом, который по идее
должен был его заморозить. "Черт, как же я ошиблась! Выходит,  эти прохиндеи
не так уж  и озабочены,  иначе  бугай не  прилагал  бы таких  усилий,  чтобы
подцепить себе на ночь девицу".
     - Не желаю,  - отрезала  я, протиснулась мимо  назойливого  попутчика и
попыталась закрыть перед его  носом дверь.  Но розоволицый не  пожелал внять
намеку и убрать пузо  дверного проема.
     - А почему? - спросил он, сияя улыбкой, словно я сказала ему ысканный
комплимент. - Вы просто не пьете или боитесь, что мы посягнем на вашу честь?
Даю вам слово джентльмена, с нами вы будете в полной безопасности. А если не
хотите  пить,   можете  просто  пригубить,  только  не  лишайте  нас  своего
прелестного общества.
     Я с большим трудом удержалась от грубой тирады и процедила сквозь зубы:
     - Я очень устала и хочу спать. Не могли бы вы оставить меня в покое?
     -  О,  у меня есть  отличное импортное средство!  Снимает  усталость  и
повышает тонус. Одна таблеточка - и  вы свежи,  как утренняя  роза.  Никаких
противопоказаний, никаких побочных действий, просто  сказка, а не лекарство!
Айн момент! - Он высунулся  купе и громко позвал: - Василий!
     Не успела я и глазом моргнуть, как в дверях возник рябой.
     - Что случилось? - осведомился он, бросив на меня недовольный взгляд.
     - Принеси сюда мой несе
     - Нет! - взорвалась  я. - Ничего мне не нужно! Уходите  отсюда, вы оба!
Немедленно, слышите?
     -  Ну зачем  же вы  так, голубушка? - укорненно  сказал здоровяк. - Я
ведь хочу как лучше. Такой милой девушке не к  лицу кричать. Хотя я понимаю,
это все усталость. Вот примете мою пилюльку, и все как рукой снимет.
     Я посмотрела на брюнета в упор и пронесла раздельно и четко:
     - Объясните, пожалуйста,  своему слабоумному  товарищу, что я не  желаю
принимать  никаких лекарств, пить  с ним  за  знакомство и вести  задушевные
разговоры. Я хочу  спать и прошу вас бавить меня от своего присутствия.  Я
понятно выразилась?
     Брюнет поиграл желваками, кивнул и обхватил приятеля за могучую талию.
     - Пойдем, Толик. Девушка  не  нуждается  в нашем  обществе. Зачем  тебе
лишние неприятности? Пойдем!
     Здоровяк попытался скинуть его  руку,  но хватка у  рябого Василия была
железной.  Через секунду  оба очутились  в  коридоре. Я проворно  захлопнула
дверь и заперлась на замок.
     "Фу, пронесло! Вот  черт,  еще  немного,  и я  устроила бы  безобразную
истерику.  Нервы совсем никуда. Нет, вовремя  я  отправилась в Питер,  очень
вовремя. Иначе не прошло бы и недели, как превратилась бы в цепную собаку".
     За стенкой между тем ссорились. Соседи старались говорить тихо, но то и
дело возвышали голоса, и тогда до меня доносились отдельные фразы:
     - Да говорю тебе, это случайность!
     - Ха, случайность! Бу-бу-бу... По-твоему, это нормально?
     - Тише, ты! Бу-бу-бу... У меня глаз наметанный.
     - Профессионал,  твою  мать! А  если  бу-бу-бу?.. На  том  свете  будем
разбираться?
     - Ладно, хватит! Бу-бу-бу...
     "Интересное  дело,  -  думала я.  -  Стало  быть,  у них  действительно
неприятности.  На кой  же  ляд  этот розовощекий  детина ломал  передо  мной
комедию?"
     Потом соседняя дверь открылась, и ко мне снова постучали. Я поджала под
себя ноги и  притворилась  неодушевленным предметом. Стук  повторился, потом
послышались  шаги,  удалявшиеся  в  сторону  купе проводников.  Приглушенный
голос. Удивленное женское восклицание. Потом снова  шаги, на  этот раз - уже
двух пар ног. Стук в дверь. Женский голос:
     - Девушка, у вас все в порядке?
     Пока я соображала, стоит ли отвечать, в замке повернули  ключ и в дверь
просунулась белокурая голова проводницы.
     - Вы  живы? - Она наткнулась на мой взгляд и осеклась. -  Ой, простите,
Бога ради! Ваши соседи  сказали, будто вы неважно себя почувствовали,  а  на
стук не отвечаете. Я испугалась...
     Тут девицу отодвинули в сторону, и на ее месте показался рябой Василий.
     -  Девушка, на два  слова! - быстро проговорил  он и юркнул в  купе.  Я
открыла рот, но  он затараторил умоляюще: - Прошу  вас, не надо! Пожалуйста,
выслушайте меня. Обещаю уложиться в две минуты.
     Я заставила себя  промолчать,  но  не потому, что пожалела этого  типа.
Просто  мне стало любопытно. Когда-то  в  нашем дворе жил пожилой  собачник,
безобидный сумасшедший. Все  конфликты от  коммунальных  до международных он
объяснял  делением  людей  на  два  больших клана: люди-кошки и люди-собаки.
Люди-собаки честны,  открыты, прямодушны и не способны на мену. Люди-кошки
коварны, бессовестны и корыстолюбивы. Меня наш тронутый философ без раздумий
причислил к  людям-собакам и, движимый самыми  лучшими побуждениями, затевал
со мной долгие  беседы, поучая уму-разуму. "Никогда не связывайся с кошками,
детка,  - говорил  он.  -  От  них на земле вся  пакость.  Они  будут к тебе
ластиться, а потом продадут ни за грош или глаза выцарапают". Чтобы со мной,
не  приведи  Господь,  не стряслось такого несчастья, старик  учил меня, как
кошек распознать. "Ходят они точно на цыпочках и всем телом вихляются, будто
без костей. Глаза  - злющие-презлющие, а как нужно им что-нибудь от тебя, 
этих бесстыжих зенок прямо патока течет, и голосок таким воркующим делается,
таким сладким.  Как заметишь,  что вокруг тебя  эта  нечисть вьется,  хватай
палку и гони в шею, пока не околдовали!"
     До  этой  поездки  я  не  встречала  человека,  который  бы  так  точно
соответствовал   приведенному  выше  описанию,  как  этот  рябой  красавчик.
Пластика у него действительно была потрясающая, глаза - злющими, а теперь 
них и в самом деле сочилась  патока. И  голос стал бархатистым.  И если я не
спешила схватить палку, то лишь потому, что мне до смерти захотелось узнать,
чего же ему от меня на самом деле понадобилось.
     - Анатолий  мне  вовсе  не  друг,  - говорил  между  тем  представитель
семейства  кошачьих. - Я работаю  у  него телохранителем. Та  еще работенка,
скажу я  вам! Он, как и все толстосумы, балован до невозможности. Когда не
может добиться  своего, устраивает мне  самый настоящий ад.  Сейчас вот  ему
втемяшилось в голову поболтать с девочкой. У него серьезные неприятности,  и
ему  хочется  таким   образом  отвлечься,  снять  напряжение.  Если  вы   не
согласитесь  составить ему  компанию,  босс  способен поднять на  ноги  весь
поезд, лишь  бы найти  себе хорошенькую  собеседницу. А нам сейчас ни в коем
случае  нельзя  привлекать  к себе  внимание.  Такие у нас обстоятельства...
впрочем,  вам они  ни  к  чему.  Я  хочу сказать, что  если  он  найдет себе
какую-нибудь  девицу,  вам все равно  не дадут  поспать. Анатолий, подвыпив,
становится  очень  шумным, понимаете? А  если вы согласитесь посидеть с ним,
обещаю: долго это не продлится. Я подмешаю ему в коньяк снотворного, и через
полчаса вы спокойно уйдете к себе отдыхать.  За безопасность вашу я ручаюсь.
Мой босс хоть и бабник, но рук никогда не распускает, можете мне поверить.
     Он тщательно подбирал  слова, стараясь  говорить  убедительно,  но я не
верила  ни единому слову. Во-первых, судя  по  моим впечатлениям,  отношения
этой парочки совершенно  не вписывались  в схему "хозяин - телохранитель"  Я
готова была  поспорить, что лидером в их тандеме  был как раз рябой Василий.
Во-вторых, я  печенкой  чувствовала,  что нужна им  вовсе  не  как  приятная
собеседница и даже не  в качестве девочки для утех, а по какой-то  другой, и
весьма  серьезной,  причине.  Слишком  уж  настойчиво  и   напряженно   меня
уговаривали.  А ведь я вполне определенно дала понять,  что  в  обществе  не
нуждаюсь.  Вряд  ли  ответ  в  такой  резкой  форме  можно  было принять  за
кокетство. И вообще, если уж на то пошло, не тяну я ни на роковую красавицу,
ни на девицу легкого поведения, и нужно быть слепым кретином, чтобы этого не
заметить.
     - Понимаю, что выгляжу  навязчивым, что моя  просьба вам неприятна, - и
готов заплатить хорошую компенсацию за моральный ущерб. Сколько вы хотите за
получасовую беседу с моим капрным хозяином?
     - Тысячу долларов, - брякнула я первое, что пришло мне на ум. Заламывая
несусветную плату,  я  преследовала  вполне определенную  цель  -  прощупать
своего  собеседника.  Если Василий не врет, и я нужна  ему,  чтобы исполнить
дурацкую прихоть босса, то  сейчас он повернется и  уйдет.  Я,  конечно,  не
очень хорошо  знакома с  прейскурантом на  подобные  услуги,  но думаю,  две
тысячи долларов в час  многовато даже для первоклассной  гейши.  Если  же  я
права и причина, по которой эти двое не желают оставить меня  в покое, более
основательна, рябой начнет торговаться.
     - Договорились,  -  быстро  сказал  он и,  увидев  мой  разинутый  рот,
рассмеялся.  -  Я не  спятил, честное слово. Просто,  если Анатолий  устроит
дебош, это обойдется ему куда дороже. Вы не думайте,  я не  своего кармана
собираюсь  платить.  Завтра  босс  протрезвеет,  поймет,  каких дел  едва не
натворил, и все мне  вернет, еще и сверху накинет. Чего-чего, а денег у него
хватает. Правда, дури тоже.
     "Вот это да! -  думала  я  ошалело. - Дело-то,  стало быть, нешуточное,
если они готовы такую сумму выложить.  Какого же черта им  нужно? Может, это
парочка  сексуальных  маньяков,  убивающих особо ощренными  способами?  Но
тогда  им  придется  убрать  и  проводницу  -  она,  надо  полагать,  хорошо
разглядела  своих  пассажиров, пока точила  с ними лясы.  Милиция с ее  слов
сделает  фоторобот,  развесит  на всех  столбах и  рано  или  поздно поймает
душегубов... Фу ты, какая чушь в голову лезет! Где это видано, чтобы маньяки
потрошили женщин в таких неподходящих условиях? Нет, тут что-то другое... Но
что? Я не имею отношения ни к влиятельным персонам, ни к шпионским секретам,
для продажи в бордель слишком стара,  для банального грабежа слишком  бедна.
Денег при мне  меньше,  чем они  заплатили за свое отдельное купе, не считая
мзды студентам, одолжившим им паспорта. В чем же дело?"
     Брюнет истолковал мое молчание по-своему.
     -  Думаете,  обману?  Я готов  заплатить вперед.  - Он полез  в карман,
вытащил пачку зеленых  купюр  и  отсчитал десять  бумажек. - Вот.  Хотите  -
припрячьте куда-нибудь. Мне выйти?
     - Выйдите. - Я не видела особого смысла прятать деньги. Весь мой  багаж
состоял   одной сумки, и  при желании не составляло  труда  отыскать в ней
все, что угодно. Но мне нужно было побыть одной, чтобы решить для себя,  чем
чревато принятие этого приглашения.
     Василий кивнул, открыл дверь и шагнул в кор
     -  Так  мы  договорились?  - спохватился он,  уже закрывая дверь.  - Вы
придете?
     - Я же взяла деньги. Но помните, вы оплатили только получасовую беседу.
Других услуг от меня не ждите.
     - Можете не сомневаться. Только полчаса безобидной болтовни.
     Дверь захлопнулась. Я уставилась в окно на свое отражение. Итак, передо
мной  стоят два вопроса. Первый:  чего  от меня хотят? И второй: чем это мне
грозит? Не ответив на первый, не узнаешь ответа и на второй. Мне не пришло в
голову ни единой приемлемой версии. Рябой говорит, что у босса неприятности.
На  вокзале  у  меня  сложилось  впечатление,  что  неприятности  у   обоих.
Предположим,  странная  парочка  влезла  в  какой-то  криминал,  попала  под
следствие  и  дала  подписку  о  невыезде.  А  неотложные  дела  требуют  их
присутствия  в Питере.  Тогда ясно,  почему рябой Вася зыркал на  вокзале по
сторонам, -  боялся,  что  у  них  проверят  документы.  И  сцена  с  чужими
паспортами тоже ясна. Если выяснится,  что они уезжали, им могут  - как  это
называется? -  менить  меру  пресечения, то есть попросту посадить. Но при
чем здесь я? Не приняли же они меня за милицейского агента? Не психи же они,
в  самом  деле.  А  если  приняли,  то  чего  им  нужно?  Дать  мне  в такой
завуалированной форме взятку, чтобы помалкивала? Опять ерунда какая-то! Если
уж  я милиционерша и веду за ними  наблюдение, то помалкивать не стану: надо
же будет  как-то оправдать  перед начальством  поездку в П  А  если они
собираются меня убрать,  то зачем такой сложный подход? Могли бы потихоньку,
не  привлекая к  себе  внимания,  подкараулить меня у туалета,  стукнуть  по
голове и выбросить в окошко. Нет, гипотеза не годится. Тогда другой вариант:
попутчики удирают от бандитов. Но на бандитку я похожа  еще меньше,  чем  на
милиционершу. Какой же им от меня  прок? Или они надеются, что у меня черный
пояс по каратэ и, подружившись с ними,  я встану на их защиту? Я с сомнением
поглядела  на  свое  отражение: маленький заморыш  с нездоровой синевой  под
глазами.  Ничего  общего с Брюсом Ли или Арнольдом Шварценеггером.  Придется
тебе, Варвара, придумать что-нибудь поправдоподобнее.
     Но  остальные  версии,  до   которых  я   додумалась,   выглядели   еще
сомнительнее. Может, моим соседям действительно загорелось душевно поболтать
с девочкой? Правда, тысяча долларов  за  такое развлечение -  многовато, но,
возможно, они по глазам оценили всю глубину моего  интеллекта и  поняли, что
такой  шанс  выпадает  раз  в  столетие  и  упускать  его  никак  нельзя?  Я
выразительно хмыкнула. Похоже, предварительный анал ничего не даст.  Чтобы
выяснить причину этой  непонятной жажды общения, нужно отправиться в  логово
врага.  Во  всяком  случае,  от  фической  расправы  я  могу  себя  как-то
подстраховать.  Заодно и  денежки  припрячу. Не  то чтобы мне было их жалко,
просто не хотелось, чтобы меня держали за дуру.
     Вытащив  сумки  старенький термос, я отвинтила крышку,  вынула колбу,
сунула доллары в корпус и вставила колбу на место. Потом достала  бокового
кармашка два пакетика чая, бросила в термос и вышла в кор
     В купе проводников сидели уже  две девицы:  давешняя пухлая блондинка и
миниатюрная шатенка. Они  оживленно болтали и  на меня  посмотрели  с  явным
неудовольствием.
     - Девушки, у меня к вам две просьбы, - заявила я  властным тоном, чтобы
им не  пришло в  голову,  будто  они  могут этими  просьбами  пренебречь.  -
Во-первых, у меня в этом термосе лекарственный чай, который нужно настаивать
не меньше сорока минут. Не могли бы вы завтра утром,  перед  тем как начнете
будить пассажиров, плеснуть сюда кипятку? Я оставлю термос здесь, на столе.
     Возможно,  моя  просьба   и  не  вызвала   у  проводниц  восторга,   но
начальственный тон сделал свое дело, и девушки закивали.
     -  Во-вторых, пассажиры  соседнего купе попросили у  меня получасовую
консультацию  - я по  профессии  психотерапевт.  Но  они не  вызывают у меня
особого  доверия, поэтому,  если  через  тридцать минут я  не выйду  купе,
пожалуйста, пусть  одна    вас постучит к ним  и поинтересуется, все ли  в
порядке.   А  вторая  в   случае  чего-нибудь   подозрительного  свяжется  с
начальником поезда.
     На  этот  раз  девушки  отреагировали  эмоциональнее.  В  глазах у  них
вспыхнул  интерес,  у  блондинки  порозовели  щеки,  и  закивали   обе  куда
энергичнее.
     - Не беспокойтесь, мы не  подведем,  - заверила шатенка. - А  зачем  им
понадобилась консультация?
     - К сожалению, это профессиональная тайна, - вздохнула я, подогревая ее
любопытство. Теперь можно было не сомневаться, что девицы глаз  не спустят с
подозрительной двери.

     - Ну  наконец-то! - воскликнул  мордастый Анатолий,  когда  я явила ему
свой светлый лик. - А мы уж начали опасаться, что вы нас кинули.
     Он  заметно опьянел с тех пор, как приходил ко мне в купе. Розовые щеки
превратились  в пунцовые,  в серых  глазках появился подозрительный блеск. Я
предусмотрительно премлилась  на  противоположную полку  рядом с Василием,
который выглядел все таким же трезвым и бдительным.
     - Ну-с, - сказал  Анатолий, разливая  по стаканам остатки коньяка. - За
знакомство? Как вас величать, милая фройляйн? Или, может быть, фрау?
     - Фройляйн, фройляйн, - успокоила я его. - Земфирой меня величать.
     - Как, как? - Толик выпучил глазки.
     - Земфирой. Это цыганское имя. - Я гордо тряхнула вороной гривой.
     Потом я вдохновенно врала, что  работаю танцовщицей в цыганском кабаке,
что в Питер  еду  присмотреть  себе  ангажемент повыгоднее, поскольку  после
криса  родной кабак обеднел; что петь я не умею  - нет-нет, и  не просите,
Бог слуха не дал; что  бабка моя еще кочевала с табором, а мать  вышла замуж
за  артиста  театра  "Ромэн"  -  и  так  далее  и  тому  подобное.  К  концу
оговоренного   срока  я  окончательно   олгалась,  и  язык  у  меня  начал
заплетаться, даром что выпила совсем немного - граммов семьдесят, не больше.
     Когда я встала и возвестила о своем намерении отправиться на боковую, к
моему  умлению, удерживать меня не стали. Я  была настолько ошарашена, что
даже задержалась  в  дверях и обвела  собеседников  недоуменным взглядом. Но
нет, никто и не подумал предложить мне посидеть еще немного.
     Чувствуя  себя обманутой и разочарованной, я вяло помахала проводницам,
высунувшимся  своего купе, и удалилась к себе. Неожиданно оказалось, что я
совершенно  мотана. Мне  едва  хватило сил снять  тапочки  и  залезть  под
одеяло.
     -  За  что  же  мне заплатили  тысячу  долларов?  -  пробормотала  я  и
отключилась.

     Проснулась  я оттого, что меня  ожесточенно  трясли  за плечо.  Продрав
глаза, я не сразу поняла, что тормошит меня проводница.
     - Вставайте! - причитала она. - Уже приехали. Ну же, просыпайтесь!
     Голова  была тяжелой и  гудела, как пивной  котел,  тело словно  набили
ватой. "Боже, вот что значит вставать в несусветную  рань! И как только люди
каждый день ходят на работу?" Недоумевая  по поводу  необъяснимого всеобщего
герома, я заставила себя сесть.
     -  Ну  слава богу!  Я  уж  решила,  что  вы заболели.  Кстати, вот ваше
лекарство.
     - Какое еще лекарство? - Я тупо уставилась на протянутый термос.
     -  Господи,  да  проснитесь  вы  наконец!  Сейчас  состав  в  отстойник
отправят, будете два часа выбираться!
     Угроза подействовала. Приложив  нечеловеческие усилия, я  оторвалась от
матраса  и, путаясь в  штанинах, начала лихорадочно натягивать  джинсы прямо
поверх тренировочных брюк.
     - Где же вы раньше-то были? - процедила я, рванув замок молнии.
     Девица покраснела как маков цвет.
     - Я стучала, говорила, что подъезжаем. Думала, вы слышали.
     Продолжать  прения было некогда.  Я  наспех впихнула  в сумку  пожитки,
натянула сапоги, схватила куртку и бросилась вон  вагона. Состав тронулся.
     Питер  встретил меня оттепелью. Влажный ветер чмокнул в щеку и  шутливо
растрепал волосы.
     - Привет, - шепнула я городу и, несмотря на сонную одурь, почувствовала
себя почти счастливой.
     Наспех умывшись и причесавшись в вокзальном туалете, я поднялась в  зал
ожидания и выпила в буфете две чашки черного кофе. То ли он был недостаточно
крепок, то ли неурочное пробуждение  сказалось  на мне сильнее обычного,  но
вареная курица показалась бы в сравнении со мной образцом бодрости. Отчаянно
зевая, я вышла на площадь Восстания, обогнула ее и поплелась по Невскому.
     Однако  шаг за шагом кровь потихоньку побежала по  жилам, походка стала
ритмичнее,  голове полегчало. Дойдя до Аничкова моста,  я почувствовала себя
уже  вполне сносно. Что же  до  настроения, то оно было просто превосходным.
Меня  ждала долгая неспешная прогулка  по  любимым  набережным  и  улицам, а
вечером  - дружеские посиделки с Сандрой  - самым замечательным  человеком в
Питере. Я улыбнулась своим мыслям и свернула на набережную Фонтанки.

     Если я не упомянула Сандру,  когда  перечисляла своих друзей,  то  лишь
потому,  что,  несмотря  на многолетнее знакомство, общались мы сравнительно
немного.  Если  количество  поваренной  соли,  съеденной  мною  совместно  с
Прошкой, Марком, Лешей  и Генрихом,  исчисляется  пудами, то  с  Сандрой  мы
разделили едва ли  пару фунтов означенного минерала. И  лиха нам вместе тоже
хлебать не доводилось, но это вовсе не означает, что  я недостаточно  высоко
ценю наши отношения.
     Мы  познакомились,  когда  я еще  училась  в школе. В выпускном  классе
родители  сделали  мне ко дню рождения подарок, лучше которого я в жни  не
получала: меня отпустили в Питер одну, без сопровождения.
     В тот год первое апреля в Ленинграде выдалось удивительно солнечным.  Я
блуждала  по городу, пьяная от счастья и свободы. Ближе к вечеру, когда ноги
загудели  и уже с трудом отрывались от асфальта,  я забрела в  кафе  на углу
Владимирского  и Невского  -  легендарный  "Сайгон",  тогда  еще  официально
безымянный.  Нынче он  уже  не  тот,  но  многие,  наверное,  помнят,  какие
замечательные  тусовки   собирались  там  в   конце   семидесятых  -  начале
восьмидесятых.
     Компания молодых людей в живописных обносках  шумно приветствовала  мое
появление и пригласила  к  своему  столу.  Через  несколько минут  меня  уже
втравили  в ожесточенный спор о  смысле жни,  судьбах  вселенной и  прочей
чепухе. Все оголтело драли глотки, почти не слушая друг друга, и только одна
девушка,  сидевшая  рядом со мной,  помалкивала  и загадочно улыбалась.  Она
вообще выбивалась  компании. Во-первых,  не носила униформу -  ленточку на
лбу,  драные  джинсы и  холщовую  котомку.  Во-вторых,  я  впервые встретила
сверстницу, столь  точно воплощавшую  собой расхожие представления о русской
красавице: высокая, статная,  полноватая, с толстенной русой  косой и милыми
ямочками на щеках. Для полноты образа ей недоставало  только синих глазищ  -
глаза  у красавицы были черными, как угольки. Но все это я заметила мельком,
поскольку была поглощена спором.
     Народ хлестал кофе  и, болтая,  дымил  за  столиками. Тема разговора  в
очередной раз непостижимым образом поменялась, и речь  зашла о Петре Первом.
Вертлявая  девчонка  напротив  меня  костерила  его на  чем  свет  стоит.  Я
дождалась небольшой паузы в обличительной речи и вставила осторожно:
     -  Возможно, Петр  был неприятной личностью,  но благодаря ему появился
Петербург. Если  красота  спасает  мир,  то большая часть  грехов должна ему
проститься.
     - А сколько душ он  на это положил! - заверещала девица. - На костях да
на крови стоит его проклятый Петербург.
     - Знаешь, если бы я знала, что на моих костях будет стоять такой город,
я бы не задумывалась о смысле жни.
     Девица ринулась в бой, но  я пропустила ее тираду мимо ушей, потому что
незнакомка, сидевшая рядом со мной, положила руку мне на локоть.
     - выйдем ненадолго. Я хочу тебе кое-что сказать, а  здесь слишком
шумно.
     Заинтригованная, я последовала за нею на улицу.
     - Как тебя зовут? - спросила она.
     - Варвара. Можно называть Варькой, только ни в коем случае не Варей.
     - А меня Александра. В  принципе  мне не нравятся всякие уменьшительные
образования, но  я понимаю,  что полное имя чересчур длинно.  Поэтому можешь
выбрать сокращение на свой вкус.
     - Сандра подойдет?
     -  Сандра?  Вот  это здорово!  Почему же  раньше никто  не додумался до
такого простого варианта? Ну скажи мне, что общего между Александрой и Сашей
или тем более Шурой?
     - Ничего, - согласилась я.
     - Вот и я о том же. Ты  Москвы? А здесь где остановилась?
     - Нигде. Я на один день приехала.
     - Жаль, - опечалилась Сандра.  - А еще  на денек задержаться не можешь?
Не  так  часто  удается встретить  человека, который  проносит  вслух твои
собственные  мысли. Завтра побродили бы по городу, я бы  показала  тебе свои
любимые уголки.
     -  Да я и так  сегодня прогуляла занятия. Боюсь,  родители не придут  в
восторг,  если я  не появлюсь утром.  Но  можно позвонить им и  наврать, что
билет удалось купить только на завтра.
     На  том  и  порешили.  Я  отправилась  к  Сандре  домой и  провела  там
незабываемую  бессонную ночь. За  разговорами мы и не заметили, как на улице
рассвело. А  потом Сандра  устроила мне волшебную экскурсию по  старой части
города. Казалось,  она знает историю каждой улочки, каждого дома. Слушая ее,
я совершенно забыла об усталости и сбитых ногах.
     С тех пор, бывая здесь, я останавливаюсь у Сандры. Помимо общей страсти
к Питеру  нас  связывает острый взаимный  интерес друг к другу. Мы настолько
несхожи  и  внешне, и по  характеру, что просто диву даешься. Однажды Сандра
прналась, что несколько лет считала, будто я  ломаю перед ней комедию. "Ну
не может нормальный человек быть таким непредсказуемым", - заявила она. "Это
я-то непредсказуема? - Моему возмущению не  было границ. - На себя посмотри!
Я до сих пор  не могу даже  приблительно разобраться,  как работают у тебя
мозги".
     И я  не кривила душой. Сандра была для  меня загадкой. Если меня  через
два месяца сидения на одном месте охватывает невыносимая тоска, то Сандру ни
за какие коврижки невозможно выманить   обожаемого ею Питера.  За всю свою
жнь  она  даже в  отпуск ни  разу  не съездила.  Если от более  или  менее
продолжительного  общения  с чужими  людьми я просто  заболеваю, то у Сандры
дома  идет  перманентная  тусовка.  По-моему,  у  нее  перегостила  половина
населения  бывшего  Советского  Союза.  В  Питере  не  найдется  бездомного,
которого она хотя  бы  разок не приютила. Я уже не говорю  об автостопщиках,
которые "вписываются"  к ней через два дня на  третий и как святыню передают
друг другу ее адресок.
     Великодушие  Сандры не  знает  границ.  Если бы не  бдительные  друзья,
очередь  желающих  сесть  ей  на  шею  выстроилась  бы  до  самого  Выборга.
(Попробовал бы  кто-нибудь  сесть  на шею мне!) Сандру невозможно задеть или
вывести  себя, о  ее  флегматичности  ходят анекдоты. (Хотя я  человек  на
редкость незлобивый, задевать  меня  не советую  никому.) Во  всем,  что  не
касается ее увлечений, Сандра страшно  ленива.  Все свободное время, если не
бродит  с   фотоаппаратом  по  городу,  она  проводит   на  диване.  (Особым
трудолюбием  я тоже  не отличаюсь, но полного  безделья в больших  дозах  не
выношу.)  Сандра вегетарианка и сладкоежка. (Я без мясного долго не протяну,
а  сладкого в рот не беру.) Сандра завернута на астрологии и питает слабость
к любовным  романам. (К астрологии я отношусь со  здоровым скепсисом, а  вид
обложек с целующимися парочками вызывает у меня тошноту.)
     Все это нисколько не мешает нам  получать удовольствие от общества друг
друга. Об отношении Сандры ко мне убедительно свидетельствует  тот факт, что
к  моему приезду она  выгоняет   квартиры тусовку,  закупает мясо  и берет
отпуск за свой  счет, чтобы вместе со мной побродить по городу. Я же, в свою
очередь, являюсь к ней с мешком конфет, дамских романов и терпеливо обсуждаю
наши гороскопы на ближайшие дни.

     -  Дура ты, Варька, -  беззлобно сказала  Сандра, возлежавшая в любимой
позе на кухонном диване. - Они же просто тебя ревнуют!
     Я добралась до нее два  часа назад и вот, после небольшого  пиршества и
обмена сплетнями об общих знакомых, рассказала о своем конфликте с друзьями.
     - Ты в своем  уме? Я  им не невеста и не жена. С какой  стати они будут
ревновать?
     - А вот с такой! Что станется с вашей чудной компанией, если ты выйдешь
замуж и нарожаешь детей?  Смогут они после этого заваливаться к тебе в любое
время суток?  То-то  и  оно!  А  ваши безумные приключения?  Кто, как не ты,
обычно заваривает кашу, которую вы потом впятером  с трудом расхлебываете? И
они  прекрасно  понимают, что  с  твоим  замужеством  все вы  превратитесь в
заурядную команду скучных стареющих обывателей.
     - Мне, конечно, было очень лестно услышать твое мнение,  - сказала я  с
сарказмом, - но только я никогда никакой каши не завариваю. Я тихое, кроткое
существо,  которое  по  нелепой  прихоти  судьбы всегда  становится  жертвой
обстоятельств. Это во-первых. Убери ухмылку, или я с тобой  не разговариваю!
А во-вторых, я не собираюсь замуж, о чем не меньше тысячи раз объявляла этим
олухам.  Кстати,   именно  на  эту  глупость  они  когда-то  энергично  меня
подбивали!
     - Это же  была просто игра, как ты не понимаешь! Именно потому, что они
были уверены в отсутствии у тебя матримониальных замыслов, им нравилось тебя
дразнить.  Ну-ка   вспомни:   после  того  как  ты  познакомилась  со  своим
следователем,  они  хоть  раз  позволили  себе  пошутить  на   тему   твоего
замужества?
     - Они уже давно на  эту  тему не шутят. С тех пор как я два года  назад
представила  им  в  качестве  жениха  очаровательного  молодого  человека  в
наколках и с золотом во  рту. Видела бы  ты, какой  он провел фурор! А что
касается ревности конкретно  к Селезневу, то я в  свое время весьма доступно
объяснила всей честнoй компании, что мы не питаем друг к другу ни  малейшего
сексуального интереса.
     -  Вот  видишь, ты  оправдывалась.  - Сандра, не  приподнимаясь, лениво
потянулась за яблоком. - Это их и насторожило.
     - Ничего я не оправдывалась! Я дала необходимые объяснения во бежание
дурацких домыслов, которые, в противном случае, возникли бы непременно. Дело
в том, что ребята впервые увидели Дона, когда тот держал меня в объятиях...
     Сандра поперхнулась яблоком.
     - И после этого ты еще будешь утверждать...
     - Буду! Это вышло совершенно случайно. И я не пожалела усилий, чтобы  у
них  не осталось на  этот счет никаких сомнений. Ты  же знаешь,  а они - тем
более: я никогда не вру под честное слово. Так что о ревности речь не идет.
     - Ну хорошо, допустим,  они тебе поверили. Но  где гарантия, что нежное
чувство к Селезневу не зародится в тебе со временем?
     -  Да  почему оно  должно зародиться, если до сих пор я  прекрасно  без
этого  чувства обходилась? Заметь, мне уже далеко не семнадцать лет.  В моем
возрасте привычек не меняют.
     Сандра хмыкнула.
     - Много ты понимаешь!
     - Ладно, давай не  будем спорить  на  эту  тему.  Согласись:  принимать
человека в штыки  только потому, что  у  меня,  возможно,  возникнет  к нему
светлое  чувство  -  как-то  уж  слишком   даже  для  моих  неортодоксальных
дружков...
     - Ладно, согласна. - Сандра метко швырнула  огрызок в мусорное ведро. -
Но все-таки мне кажется, я права. Ревность  ведь бывает разная. Помнишь Гулю
Салимову  -  раскосая  брюнетка,  вечно  ходит  в черной коже? Так вот,  она
однажды  пыталась  вскрыть  себе  вены  только потому, что  ее  подружка  на
какой-то вечеринке  чересчур оживленно  болтала с новой знакомой. А Гульнара
не  розовых, у нее постоянный парень вот уже три года.
     - Мало ли психов на свете!
     - Случай, конечно, нетипичный, но такие чувства знакомы многим. Ты сама
представь:  вот кто-нибудь  твоих друзей, скажем, Леша, начинает  зазывать
на ваши сборища совершенно постороннюю девицу...
     - Леша?! Это нонсенс!
     - Ну хорошо, пусть Прошка...
     - Прошка выкидывает такие фортели почти каждый месяц.
     -  Да, но ты  прекрасно знаешь, что в следующий  раз  будет уже  другая
девица. А если он начнет приходить с одной? А если к тому же станет уверять,
будто она  интересует  его  чисто  по-человечески,  не  как  женщина,  а как
личность?
     Я мысленно представила себе такую ситуацию и, честно прнаюсь, она мне
не слишком понравилась.
     - Не  знаю... Если бы девица показалась мне действительно интересной, я
бы, наверное, постаралась к ней проникнуться...
     - Не  обманывай  себя. Будь она хоть самым расчудесным человеком, ты бы
скрежетала зубами при каждой встрече.
     Я задумалась. Объяснение, предложенное Сандрой, перестало казаться  мне
таким уж абсурдным.
     - Что же мне делать? - спросила я жалобно.
     - Ну,  если  ты категорически не согласна расставаться  со своим Доном,
наберись  терпения. Рано  или поздно вы  влипнете в  очередную  криминальную
историю, и Селезнев,  как истинный  рыцарь, придет вам на  помощь.  Тогда уж
твоим  друзьям придется его прнать. А со временем они, возможно, разглядят
те  несравненные достоинства, которые заметила в нем ты.  Кстати,  он  хорош
собой?
     Я рассмеялась.
     - Ты в своем репертуаре, Сандра.  Не знаю. Никогда не рассматривала его
с этой  стороны. Если  хочешь, могу нарисовать его портрет. - Я потянулась к
сумке  и  достала  блокнот   с   ручкой,  но,  сделав   несколько   штрихов,
спохватилась: - Да у меня же есть фото!
     Сандра любила разглядывать чужие фотоснимки, и, потворствуя ее страсти,
я всегда  привозила с собой целую пачку. Поставив сумку на колени, я залезла
в основное отделение и начала там копаться. Рука наткнулась  на термос, и  я
выложила  его на стол, чтобы не мешался. Отыскав кожаную  сумочку-витку, я
влекла  оттуда  пакет  с  фотографиями  и  вручила  Сандре, а  сама решила
проверить,  на месте  ли  деньги  и  паспорт. Убедившись, что они никуда  не
делись, я подняла глаза и уперлась взглядом в термос. Возможно, если бы я не
пересчитывала непосредственно перед этим свою наличность, в голове у меня не
возникла бы ассоциация "термос -  деньги",  и вся эта  история окончилась бы
совсем иначе.
     - Селезнев -  это  тот,  кто с лыжами?  Ничего, симпатичный... - Сандра
подняла глаза и осеклась. - Что ты делаешь?
     Я  нервно отвинчивала крышку, потом, вынув колбу, перевернула  термос и
начала его трясти. На стол посыпались зеленоватые бумажки.
     -  Это твои? -  удивилась  Сандра. - Зачем ты  привезла  столько денег?
Хочешь здесь прибарахлиться?
     -  Нет. Завтра  пойдем кутить.  Сейчас  я расскажу тебе одну загадочную
историю. Может, ты в отличие от меня что-нибудь поймешь.
     И я  подробно описала  Сандре встречу  с таинственной парочкой, а также
все,  что за этим последовало.  Мой рассказ  настолько захватил подругу, что
она даже соволила сесть.  Ее неподдельный интерес  вызвал  у  меня приступ
вдохновения,  в  результате которого были созданы две талантливые карикатуры
героев  повествования.  Сандра взяла  блокнот  и некоторое  время  задумчиво
разглядывала мои шедевры.
     -  Довольно неприятные, -  сказала она наконец. - Вроде бы не уроды,  а
что-то  в  них  такое   есть...  скользкое.  Конечно,  художник   еще  более
субъективен, чем фотограф, и ты наверняка вложила сюда свое отношение, но...
В этом лице, - она показала на  портрет  брюнета, - определенно проглядывает
жестокость, а в этом - алчность. А ведь ни того, ни другого они не проявили,
значит, скорее всего, в рисунках твоя предвзятость не сказалась... Не  знаю,
Варька, что тебе и сказать. Я тоже ничего не понимаю.
     -  Ну  и  ладно.  Не  забивай  голову.   В  конце  концов,  бодяга  уже
закончилась. Нам остается только пропить шальные деньги.

     За  завтраком  мы  с Сандрой  слегка  повздорили. Сначала  она  наотрез
отказалась от моего предложения захватить с собой на прогулку доллары:
     - Ни  за  что!  Я собираюсь  наслаждаться прогулкой  и пейзажем,  а  не
оглядываться ежеминутно по сторонам в страхе перед карманниками.
     - И не оглядывайся. Украдут так украдут. Легко пришли, легко и ушли.
     - Ну да! А обещанный ресторан?
     -  Вот  и я  о том же.  Представь,  через несколько  часов мы  устанем,
продрогнем, проголодаемся, но вместо того, чтобы чинно отправиться  в кабак,
потащимся за семь верст за деньгами.
     -  Отдохнуть  и перекусить можно и в  дешевой  забегаловке. Все равно в
ресторан в походной амуниции не пускают.
     - Пускают, сейчас в каком хочешь виде пускают, были бы деньги.
     - Все равно.  Я сама в таком виде не  пойду. Погуляем, вернемся  домой,
отдохнем немного, а вечером выйдем в свет. Чем плохо?
     Я поняла, что спорить бесполезно, и смирилась.
     Вторая стычка вышла -за моей экипировки.  Я собиралась надеть на себя
побольше теплых вещей и идти налегке, без сумки. Сандра  же требовала, чтобы
я оделась полегче, а запасной свитер и обувь взяла с собой.
     - На  улице тепло  и сыро,  даром  что январь,  -  убеждала  она. - При
быстрой  ходьбе с тебя в  этаком наряде сто  потов  сойдет. А  сапоги  точно
промокнут.
     Но тут уж верх  остался  за  мной.  На все  Сандрины уговоры я отвечала
коротко и веско:
     - Ничего, как-нибудь переживу.
     В конце концов она отступилась:
     - Заболеешь - пеняй на себя. Не думай,  что я буду бегать вокруг твоего
одра с микстурами и порошками. - Выпустив эту парфянскую стрелу, Сандра ушла
одеваться, спихнув на меня мытье посуды.
     Наше паломничество  традиционно  началось с  похода на Заячий остров, в
Петропавловский  собор,  где  похоронен  Петр  Первый.  Положив  цветочки  у
саркофага  виновника  нашего  знакомства,  мы  с чувством исполненного долга
отправились бродить по Васильевскому. Это тоже традиционная часть  прогулки.
Хотя  нам с  Сандрой  знакома здесь  каждая трещина в асфальте, мы все равно
каждый раз немеем  от восторга, а Сандра даже забывает о своем фотоаппарате.
Проведя на Васильевском прекрасные два часа,  мы перешли по мосту через Неву
и побрели куда глаза  глядят. Сандра едва  ли не каждые пять минут срывала с
плеча фотоаппарат с таким видом, будто  вот-вот упустит бесценный кадр, хотя
деревья,  чугунные решетки и пустые скамейки,  которые она  снимала, вряд ли
могли  испариться в следующую минуту. Иногда подруга загоняла меня  в кадр и
заставляла принимать  "естественные"  позы. Как правило, эта  естественность
стоила мне вывернутой  шеи  и перекошенного позвоночника, зато  на  половине
настенных  календарей с видами Питера внимательный  наблюдатель  при  помощи
лупы без труда обнаружит мою крошечную фигурку, нелепо скрючившуюся  в самом
неожиданном месте.
     Вообще-то Сандра - не профессиональный фотограф.  Она работает  в порту
инженером  по  технике  безопасности,  но  к  своей  основной  специальности
относится  с  прохладцей.  (Если  помните,  во  всем,  что  не  касается  ее
увлечений,  Сандра страшно  ленива, и  порой безопасность  Питерского  порта
вызывает   у  меня  серьезные  опасения.)  Зато  дательствам,  выпускающим
календари, альбомы и путеводители, жаловаться грешно.  Семь  лет назад серия
Сандриных  снимков  получила первую  премию  на  городской  фотовыставке,  и
победительница попала в поле  зрения профессиональных полиграфистов.  С  тех
пор   ее  фотографии  пользуются  неменным  спросом,  а  гонорары  за  них
составляют  львиную долю  Сандриного дохода. Почему она, добившись прнания
как фотограф,  не уволилась  своего порта,  остается для меня загадкой. По
ее собственным  словам,  работа  там  нудная,  а зарплата  смешная. Остается
только  предположить,  что  причина  этого необъяснимого  трудового  подвига
кроется все в той же лени. Вероятно,  Сандре  проще  убивать по  одиннадцать
часов в день  на дорогу и исполнение постылых служебных обязанностей, нежели
взять лист бумаги и ручку и написать заявление об уходе.
     День  клонился  к  вечеру,  начали  сгущаться  сумерки.  Наша  прогулка
блилась  к  естественному  концу,  поскольку Сандра  не любит снимать  при
недостатке света и никогда  не пользуется вспышкой.  Мы брели в  сторону  ее
дома по безлюдной  улочке  на Петроградской  стороне, когда  Сандра  увидела
восхитившую ее вывеску сапожной мастерской и рванула с плеча фотоаппарат.
     - Вот черт! Пленка с зубчиков соскочила, - сообщила она через минуту. -
Нужен темный подъезд.
     -  Брось, Сандра! -  попыталась  я вразумить подругу.  -  Тебе  снимать
осталось от силы четверть часа. Стоит ли ради этого возиться?
     - Конечно, стоит. Ты только посмотри на это чудо.
     Ничего  особенно чудесного я не видела. Обычная вывеска,  стилованная
под  старину,  с   щеголеватым  сапогом  во  всю  доску.  Разве  что   висит
перпендикулярно   стене  на   двух   металлических   штырях   с  затейливыми
завитушками.  Тоже  мне  диковина! Но  в  таких  случаях  спорить  с Сандрой
бесполезно.  Она  уже  трусила  вдоль  дома,  заглядывая  во все подъезды  и
проклиная хулиганов, которые не удосужились разбить лампочки. Наконец нужный
подъезд был найден.
     - Пойдешь со мной или подождешь здесь? - спросила Сандра.
     - Подожду.
     - Я ненадолго, минуты на три.
     Она  исчезла  в  темноте,  а  я  сунула  руки  в  карманы  и  принялась
расхаживать по  переулку.  Погрузившись  в свои мысли, я  не замечала ничего
вокруг, поэтому мощный удар по затылку стал для меня полной неожиданностью.
     "Ну вот, всегда так", - обреченно подумала я и потеряла сознание.

     Сандра  выбежала    подъезда  и,  торопясь  запечатлеть   драгоценную
вывеску,  не  сразу обратила  внимание  на  мое  отсутствие.  Только щелкнув
два-три   раза  затвором  фотоаппарата  и  закрыв  футляр,  она   соволила
оглядеться по сторонам и с удивлением обнаружила, что меня нигде не видно.
     "Странно,  -  подумала Сандра. -  Неужели  Варвара на  меня  обиделась?
Управилась я довольно быстро, минут за пять".
     Будь  ее спутником кто угодно другой, она,  наверное, встревожилась бы,
но, как уже было сказано, по мнению Сандры, я - особа непредсказуемая, и мое
таинственное исчезновение подозрений у нее не вызвало. Предположив, что я по
неведомым причинам решила добираться до ее дома самостоятельно, она повесила
фотоаппарат на плечо и быстрым шагом двинулась к трамвайной остановке.
     Не найдя  меня перед своей дверью, она огорчилась, но -за пресловутой
флегматичности дальше этого не пошла. "Вот сумасбродка - потопала пешком", -
решила Сандра и отправилась  на кухню  ставить чайник. Час спустя слабенькие
ростки тревоги все же пробились на поверхность, но быстро зачахли под яркими
лучами  новой идеи, осенившей мою подругу:  "Ну конечно, как же  я раньше не
догадалась! По пути домой  Варька наверняка  встретила кого-то   знакомых,
они зашли в кафе выпить по чашке кофе и заболтались".
     Эта успокоительная мысль питала олимпийское спокойствие Сандры еще час,
после чего ее  сменила другая, более оригинальная:  "Зачем  сидеть и гадать,
что   могло   случиться,  если   существует  такое  верное  средство  добычи
информации, как гороскоп?"
     От  подавляющего   большинства   астрологов-любителей  Сандру  отличает
серьезный,  можно  сказать,  научный подход  к проблеме.  Увлекшись когда-то
предсказаниями судьбы  по  звездам,  она не только в  совершенстве  овладела
искусством составления  гороскопов, но и попыталась  разработать собственный
метод  их толкования. С  этой целью  начинающая прорицательница составила не
меньше  тысячи  гороскопов для десятка своих  знакомых  - не только  на даты
рождений,  но  и  на  провольно  выбранные  дни.  Система ее  была такова:
облюбовав один   дней ближайшего будущего,  Сандра  рисовала  зодиакальный
круг и расположение планет, а затем записывала несколько вариантов прогнозов
для кого-нибудь  друзей.  На следующий день после интересующей ее даты она
звонила   подопытному  кролику,  расспрашивала  о  событиях,  имевших  место
накануне, и сверяла полученные данные со своими предсказаниями. Как правило,
они  в  той или  иной  степени отличались  от  истины, но Сандра не унывала.
"Значит я чего-то не учла, -  спокойно  отвечала она насмешникам.  -  Ничего
страшного. Методика  находится  в  стадии  разработки". Впрочем,  иногда  ее
прогнозы  оказывались удивительно  точными. Как-то  раз она  позвонила  мне,
сообщила, что завтра положение планет будет крайне неблагоприятным для моего
здоровья, и  посоветовала не  выходить  дома.  Я посмеялась и на следующий
день без  тени  сомнения отправилась  на каток, где  весьма  неудачно упала,
повредила колено  и потом целый месяц посещала травматолога, прыгая на одной
ножке.
     Для   своих  астрологических  упражнений  Сандра  держала  дома  список
знакомых с указанием географических  координат,  дат  и  часов их  рождения.
Разыскав его, она взяла лист бумаги, циркуль, линейку, астрономический атлас
и принялась за работу. Закончив, она посмотрела на результаты своего труда и
похолодела. Гороскоп на  20 января 1999 года предрекал мне поистине зловещие
события. Рука  Сандры сама потянулась к телефону  и набрала номер справочной
по несчастным случаям. Ее заверили, что никаких сведений о Варваре Андреевне
Клюевой пока не поступало. Это  успокоило Сандру, но ненадолго, поскольку  в
голову  тут  же полезли мысли о трупах, спрятанных в багажниках автомобилей,
телах, захороненных  в парках культуры  и отдыха,  мертвецах, обобранных  до
нитки и уродованных до неузнаваемости, утопленниках, по разным причинам не
всплывших на поверхность, жертвах маньяков-людоедов,  исчезнувших без следа,
и прочих столь же волнительных предметах.
     Пытаясь чем-нибудь  себя занять, Сандра  без  особой  надежды обзвонила
всех питерских знакомых,  к которым я могла нагрянуть, и, разумеется, ничего
нового не  узнала. В  одиннадцатом часу она  твердо решила  пойти в  местное
отделение милиции и написать заявление о моей пропаже, но вовремя вспомнила,
что  такие  заявления  принимают  не   раньше  чем  на  третьи  сутки  после
исчезновения гражданина,  за исключением  тех  случаев, когда есть серьезные
основания  считать,  что совершено  преступление.  Как Сандра  ни  верила  в
астрологию,  ей хватило ума сообразить,  что милиция вряд ли сочтет гороскоп
серьезным основанием.
     Мысль о милиции вызвала в памяти наш вчерашний разговор и мой рассказ о
Селезневе.  "Вот   кто  не  стал   бы   соблюдать  дурацкие  бюрократические
формальности и  начал  разыскивать Варвару немедленно,  -  тоскливо подумала
она. - Какая жалость, что он в Москве!"
     Тут  Сандра  наткнулась  взглядом  на   сумку,  которую  я  вопреки  ее
настояниям отказалась брать с собой. Благословляя мое ослиное упрямство, она
налетела  на  сумку,  точно ястреб,  рванула  молнию  и  вытряхнула  на  пол
содержимое.  К  ее  облегчению,  среди  пожитков  нашлась  записная  книжка.
"Возможно,  здесь  у  Селезнева  есть  знакомые  коллеги, -  думала  Сандра,
лихорадочно листая  страницы. - Если он  позвонит  им  и попросит  о  личной
услуге, они не станут ждать, пока минет трое суток".
     На букву "С" нужного телефона не  нашлось. Сандра напрягла  вилины  и
вспомнила, что вчера я несколько раз назвала капитана Доном.  Да,  это имя в
книжке  было,  а  под ним даже не один, а  целых  два  номера  -  домашний и
рабочий.
     Уже нажимая на кнопки, Сандра сообразила, что не знает, как к Селезневу
обращаться. "Господин Селезнев" и "товарищ капитан" звучали одинаково глупо,
а  Дон - слишком необычное имя,  чтобы  быть настоящим. Решить  эту проблему
Сандра так и не успела - на том конце провода взяли трубку.
     - Да?.. Говорите, я вас слушаю.
     Сандра решилась:
     - Дон?..
     После мучительной паузы трубка неуверенно пронесла:
     - Д-да... А-а...
     - Я подруга Варвары, Сандра. Возможно, она обо мне упоминала.
     - И не раз. Вы живете в Питере,  занимаетесь фотографией, наводнили дом
бездельниками и наотрез  отказываетесь ехать к  ней  в  Москву.  Сейчас  она
гостит у вас. Все правильно?
     Сандра немного расслабилась.
     - Да, только... сейчас уже не гостит. Она пропала.
     Голос в трубке стал озабоченным:
     - Пропала? Когда? Что случилось?
     Есть  люди,  которые  заражаются беспокойством  других. Сандра  к  этой
категории не относится. Угадав по голосу, что Селезнев разделяет ее тревогу,
она  почувствовала  себя увереннее.  Настолько увереннее,  что, рассказав об
обстоятельствах  моего исчезновения,  не  побоялась  упомянуть о злосчастном
гороскопе.
     Гробовое  молчание  длилось целую  вечность,  потом трубка ожила,  и  в
голосе собеседника уже звучала тревога:
     - Сандра, вы не будете возражать против еще одного гостя?
     - Вы  хотите  приехать? - Сандра растерялась. - Но... это не слишком...
хлопотно? Я позвонила в надежде, что  у вас есть знакомые в  нашей милиции и
вы с ними свяжетесь...
     -  Нет,  это не  вариант,  -  перебил Селезнев. -  Разумеется,  я  могу
отыскать связи  и  устроить, чтобы  у вас приняли  заявление, но наши такими
делами  обычно  занимаются  без  энтузиазма. Слишком  мало  шансов на успех,
слишком  много  неотложной  работы.  Я  не  могу  допустить,  чтобы  Варвару
разыскивали  посторонние. Насколько я ее  знаю, она нашла  бы возможность  с
вами связаться. А раз  не позвонила, значит,  попала  в  серьезный переплет.
Нет, я должен заняться ее поисками сам.
     "И  Варька  еще  уверяла,  что   между  ними  ничего  нет,  -  мысленно
усмехнулась Сандра. - После двух месяцев знакомства человек по  первому зову
- даже не самой Варвары, а ее подруги - готов все бросить и мчаться в другой
город..."
     - Дон... Ничего, что я вас так называю? У меня просто нет слов...
     - Жаль. Я надеялся, что вы продиктуете свой адрес и номер телефона.
     - А вы, оказывается, грубиян. - Сандра улыбнулась.
     - Не совсем. Просто я должен спешить. Последний поезд на Питер уходит в
районе половины второго.
     - Ох! Да, конечно. Записывайте скорее. - И Сандра начала диктовать свои
координаты.

     Селезнев повесил трубку и  только тогда заметил, что ладони  взмокли, а
пальцы мелко  подрагивают.  Он  и  сам удивился  своей  реакции на весть  об
исчезновении  Варвары. Похожее чувство он испытал за свою жнь лишь однажды
- когда узнал о болезни брата.
     Но  Иван был  неотъемлемой частью  его  собственного  "я", единственным
другом,  бессменным  товарищем по играм,  доверенным  лицом -  словом, всем.
Только те, кому выпало  иметь брата  или сестру-блнеца,  свою генетическую
копию,  неразлучного спутника,  чье плечо ощущаешь  рядом,  можно сказать, с
самого зачатия, - могут представить себе, что значит угроза подобной утраты.
А Варвара? Они знакомы всего два месяца. Да, в ее обществе легко и весело, с
ней не  соскучишься, она  совершенно  ни на  кого не похожа,  но ведь  этого
недостаточно, чтобы едва  не хлопнуться в  обморок от одной мысли о нависшей
над нею  опасности. Вон,  и колени  подгибаются,  и сердце колотится, словно
после километровой  пробежки в гору. Добро бы еще  речь  шла о возлюбленной,
так ведь нет, ничего подобного. Селезнев даже усмехнулся. Варвара и любовь -
немыслимое сочетание. Вроде бургундского и селедки с  луком. Вернее, селедки
с луком и бургундского.
     Он заставил себя  встряхнуться: "Нашел время предаваться рефлексии.  До
поезда два с половиной часа, а дел невпроворот".
     Для начала  нужно  было  утрясти  вопрос  с  отпуском.  Предвидя  бурю,
Селезнев  набрал  домашний  номер  начальника  отдела  полковника  Кузьмина,
мужика, в сущности, неплохого, но больно уж грубого и крикливого.
     - Здравствуйте,  Петр Сергеевич, Селезнев  беспокоит. У меня  случилось
несчастье. В Санкт-Петербурге  пропала  моя... -  Он запнулся.  "Кто?  Слово
"подруга" в устах мужчины давно утратило первоначальный смысл "женщина-друг"
и  приобрело пошловатый оттенок. Знакомая? Но ради поисков знакомой ПЈсич ни
в  жнь меня не отпустит. Придется врать". - ...Моя  невеста. Я  немедленно
еду туда.
     Трубка  взорвалась  матерным   лаем,  за  который,  собственно,   Петра
Сергеевича  и прозвали ПЈсичем. Селезнев  даже слегка отвел трубку  от уха -
было полное впечатление, что  нее сейчас брызнет слюна.
     -  Я  поеду  в  любом случае,  - сказал он,  когда лай затих.  - Можете
увольнять, мне безразлично. Если с девушкой что-нибудь случится, я все равно
проведу остаток жни в дурдоме.
     "Что ж, убедительно. Я ведь сам почти верю  тому, что  говорю", - снова
удивился себе Селезнев.
     Новая матерная тирада  была покороче, и в тоне начальника проскользнула
нотка сочувствия. Было ясно, что ПЈсич смирился. Правда, он все же попытался
отговорить подопечного, посулив, что лично свяжется с питерскими коллегами и
попросит их уделить особое внимание  этому исчезновению, но Селезнев остался
тверд:
     - Нет. Вы сами знаете, это мало что менит. Никто не станет рыть носом
землю, разыскивая чужую невесту.
     Снова ругнувшись, Кузьмин сменил гнев на милость:
     - Ладно,  записывай  телефоны. Полковник  Сухотин  Игорь Тарасович. Мой
старый знакомый, когда-то вместе работали, теперь такой же, как я, начальник
отдела. Я позвоню ему, попрошу оказать тебе содействие. Но много людей он не
даст, не рассчитывай. - Продиктовав служебный и  домашний телефонные номера,
ПЈсич   выпустил   прощальный  матерок   и,   не   дожидаясь   благодарности
подчиненного, дал отбой.
     Не вешая  трубку,  Селезнев надавил  на кнопку и набрал Варькин номер -
просто  на  всякий  случай.  После  третьего  гудка включился  автоответчик:
"Привет,  это  Варвара.  До  пятницы  я  в  Питере. Если вы  уверены, что не
ошиблись номером, можете сказать пару слов - после сигнала, разумеется".
     Селезнев  назвался,  сообщил о звонке обеспокоенной Сандры  и  попросил
Варвару  в случае  возвращения подать о  себе  весточку, после  чего  бросил
трубку  на  рычаги,  быстро оделся,  сложил в  портфель самое необходимое  и
отыскал блокнот, в который два месяца назад записывал координаты  фигурантов
по делу Подкопаева - делу,  которое  свело  его  с Варькой. Среди фигурантов
числились ее друзья. Они-то и нужны были сейчас Селезневу.
     Существовала  небольшая вероятность, что  ключ к  исчезновению  Варвары
нужно  искать  здесь,  в Москве. И если это  так,  то  ее друзьям  наверняка
что-нибудь  вестно. Кроме того, Селезнев знал: когда  угрожает  опасность,
Варвара  обращается не к кому-нибудь, а именно к ним - Марку, Андрею-Прошке,
Генриху или  Леше. Да,  несомненно, это так.  Сандру  она постаралась  бы не
впутывать.
     Найдя  список,  он вдруг  замер  в  нерешительности.  Варькины  друзья,
особенно Марк и Прошка,  со всей определенностью дали ему почувствовать свою
неприязнь. Захотят  ли они с ним  откровенничать? Конечно, если  поймут, что
дело серьезно,  отмалчиваться  не  станут,  но Селезневу  очень не  хотелось
делиться  с  ними  опасениями. Во-первых, тревога может оказаться ложной,  и
тогда  к  нему намертво  прилипнет ярлык паникера, а во-вторых, эта компания
ненамного  уступает  по  взбалмошности  самой Варваре.  Сгоряча  они  вполне
способны наломать дров.
     Но  уезжать,  не поговорив с ними, нельзя. Вдруг у них есть информация,
которая  выведет на нужный след? Вздохнув,  Селезнев набрал номер  Марка. Он
предпочел бы поговорить  с Генрихом, настроенном к нему более дружелюбно, но
у того не было телефона.
     Разговор вышел коротким  и неинформативным. Марк  холодно  сообщил, что
после отъезда в Питер  Варвара не звонила  и, насколько ему вестно, ничего
необычного с  ней в последнее  время  не происходило. Селезнев  попрощался и
повесил трубку, не  дожидаясь,  пока  его  собеседник  преодолеет  очевидное
нежелание  поддерживать  разговор  и задаст  естественный вопрос: "А в  чем,
собственно, дело?"
     Прошки дома не  оказалось. Настороженный старушечий голос продребезжал,
что  Андрюшеньки дома  нет  и  сегодня  не  будет.  Селезнев  уже  собирался
виниться и  повесить  трубку, но вспомнил,  что  обе старушки  -  Прошкины
соседки по квартире - прекрасно знают Варвару, и спросил, не звонила ли  она
в последние дни.
     Любопытство  старушки  явно   превосходило  Марково.  Даже  не  подумав
ответить на вопрос, она вцепилась в Селезнева мертвой хваткой:
     - А  что  случилось-то? Как, вы сказали, вас зовут? Вы  давно знакомы с
Андрюшей? А Варвара вам кем приходится?
     Селезнев  с трудом остановил поток вопросов, наврал, будто с  Андреем и
Варварой  его  связывает деловое знакомство, а  Варвара срочно нужна  ему по
делу,  после  чего  вытянул-таки    старухи  чистосердечное  прнание:  о
местонахождении Варвары ей ничего не вестно, и,  по крайней  мере сегодня,
междугородных звонков не было.
     Не  питая особой  надежды,  Селезнев  позвонил  Леше, но  тут  его ждал
сюрпр. За те два раза, что  они встречались, Леша едва ли выдавил   себя
десяток слов, сейчас же его точно подменили. Разговаривал он вполне свободно
и  даже приветливо,  на вопросы  отвечал  подробно  и  наконец  сам  проявил
любопытство.
     В последний раз он видел Варвару в субботу. В пятницу вечером друзья по
обыкновению собрались  у нее на  бридж и  просидели почти до утра. Нет, ни о
новых знакомствах,  ни о  подозрительных происшествиях  она не рассказывала.
Да, он не исключает, что  у нее могли быть неприятности:  разговаривала  она
мало и, пожалуй, резковато. Впрочем, незадолго до пятницы у  них с  Марком и
Прошкой вышла ссора  и, вполне возможно, Варвара на них все еще дулась. Нет,
о своем намерении ехать в Питер заранее  не объявляла. Лично он, Леша, узнал
о  ее отъезде   обращения,  оставленного на автоответчике, но  тут  ничего
экстраординарного  нет. Время от времени она срывается  с  места  совершенно
неожиданно и сообщает об этом постфактум. Из Питера не  звонила и  ничего ни
через кого не передавала. А в чем, собственно, дело?
     Селезнев попытался ответить  уклончиво, но  не тут-то было. Леша упорно
не  замечал его стремления скомкать разг  Он задавал  убийственно ясные
уточняющие вопросы, на которые просто невозможно было отвечать неоднозначно.
     Есть основания считать, что  у Варвары неприятности? Она звонила в его,
Селезнева,  отсутствие? Звонил кто-нибудь  другой  по ее  просьбе? Не по  ее
просьбе? Из Питера? Официальное лицо? Знакомый?
     В  конце  концов  Селезнев выложил  Леше все,  не  сказал  только,  что
собирается в Питер сам - не  хотел показывать, насколько он обеспокоен. Леша
и без того не на шутку возбудился.
     -  Если Варвара  вдруг как-нибудь  даст  о себе знать,  не могли  бы вы
перезвонить Сандре?  - попросил  Селезнев напоследок. - А я, если позволите,
буду позванивать вам.  В ближайшие  дни у меня  много работы и, возможно, со
мной сложно будет связаться.
     Леша заверил,  что  выполнит просьбу, и  великодушно разрешил звонить в
любое время. Простились они почти по-приятельски.
     "Что это с ним случилось? -  думал Селезнев, надевая куртку и сапоги. -
Отчего  такая перемена?  Правда, Варька  всегда  уверяла,  будто Леша ничего
против меня не имеет, - дескать, он просто стесняется малознакомых людей. Но
ведь наше  знакомство  с тех пор не стало короче. Может, общение по телефону
дается ему легче, чем непосредственное?"
     Так  или иначе, разговор с Лешей  поднял  Селезневу настроение. Хотя он
уверял себя и Варвару, будто холодность ее друзей его нисколько не задевает,
на самом деле это было, конечно же, неправдой.
     В Москве, в отличие от северной столицы, стоял мороз. Мотор "жигуленка"
пришлось  прогревать минут пять, только тогда  капрная  машина согласилась
сдвинуться  с места.  Вырулив  на  Стромынку, Селезнев  повернул  в  сторону
Сокольников. Прежде чем ехать  на вокзал, нужно было побывать у Варвары дома
-  проверить, не найдется ли там прямых или косвенных указаний на причину ее
исчезновения.
     Ключ   от  своей  квартиры  Варвара  вручила   ему  на  третьей  неделе
знакомства.  "Я  никогда не  открываю  дверь  ни на  звонки,  ни на стук,  -
объяснила  она.  -  Прекрасный   способ  бежать  нежелательных  контактов.
Экономит массу времени  и нервов.  А для  друзей приемных часов  у меня нет.
Можешь приезжать без предупреждения в  любое  время суток". Этот жест тронул
Селезнева  до глубины души, особенно когда он  узнал, что обладателей ключей
всего шесть - Варькина тетка,  четверо старых друзей и теперь вот он, совсем
недавний  знакомый.   Учитывая,  что   других   родственников,  приятелей  и
приятельниц  у  Варвары  было   великое  множество,  выдача  ключа  означала
исключительную степень расположения и доверия.
     Он выехал  на эстакаду. "Что же случилось  с этой бедовой девчонкой?  В
какую  очередную темную  историю угораздило  ее впутаться?" Селезнев отдавал
себе отчет в том,  что тревога его  отчасти  иррациональна.  Варвара пропала
всего-навсего  семь,  ну,  восемь  часов  назад.  При  ее  непоседливости  и
безалаберности  -   совсем   недавно.   Пожалуй,  единственная  причина  для
беспокойства  -  уговор с Сандрой пойти вечером в  ресторан. Обещания Варька
дает неохотно, но давши, кровь  носу старается сдержать - в этом  Селезнев
имел  возможность  убедиться  лично.  А уж  менить  планы,  не поставив  в
вестность  человека,  совместно  с которым эти планы строились,  - такое и
вовсе не в ее духе.
     И   все-таки   рационального   объяснения   выбросам   мутного  страха,
выплескивавшегося  откуда-то    подсознания,  не  было.  Не  хотелось себе
сознаваться, но явно сыграло роль Сандрино упоминание о гороскопе.
     Давно, когда они с  братом  были  еще подростками, к матери в  Балаково
приехала погостить двоюродная сестра - чудаковатая  старая  дева, помешанная
на всевозможных гаданиях.  Невзирая на сопротивление и насмешки,  она  имела
обыкновение хватать за руки домочадцев и подолгу водить острым носиком вдоль
линий  ладони,  сопровождая  сие  занятие  пространными  предсказаниями.  Но
взглянув на  руку  Ивана,  тетка,  против  обыкновения,  была немногословна.
Тринадцатилетнему  Селезневу   запомнилось,  как  она  вдруг  нахмурилась  и
пробормотала  вполголоса:  "Не  нравится  мне  этот  крестик...  Надо  будет
посмотреть  дома по книгам..." Ванька увидел,  куда она смотрит, и  фыркнул:
"Не волнуйся, тетя Вера, это вовсе не зловещая метка судьбы, а просто шрамик
от отвертки - пропорол себе руку два года назад". Все за столом рассмеялись,
а  сконфуженная тетка до конца отпуска  забросила хиромантию и  развлекалась
гаданием на картах.
     Пять лет спустя брат умер от белокровия, и Селезнева едва не свел с ума
вопрос: "Почему?" Почему  двух генетически тождественных братьев, выросших
в одном доме,  евших один  хлеб  и практически  неразлучных, заболел  только
один? Он терзал этим вопросом каждого врача, каждого  биолога, с которым ему
доводилось встречаться. "Трудно сказать", - говорили  одни, пожимая плечами.
Другие прятали  свое неведение за наукообразными, но довольно бессмысленными
фразами. Третьи  бормотали что-то насчет условий течения родов  -  различных
для первого и второго блнецов. А один старик акушер, принявший целую армию
младенцев,  тяжело вздохнул и  сказал: "Судьба".  И Селезнев  вдруг вспомнил
неловкость тети Веры во  время эпода с гаданием. С тех пор он не то  чтобы
начал верить  предсказателям,  просто стал  бояться дурных пророчеств. Он не
понял ни  бельмеса    сбивчивых  объяснений  Сандры о  "домах",  аспектах,
восходящих и  нисходящих  созвездиях, но  покрылся  холодным потом,  услышав
слова "дурной знак". И победить этот страх не могли никакие доводы рассудка.
     Доехав  до  проспекта   Мира,   Селезнев  повернул   направо,   миновал
Крестовский мост, станцию метро "Алексеевская", свернул направо еще два раза
и оказался  у места назначения - длинного пятиэтажного дома времен  Хрущева.
Войдя в подъезд, он поднялся на четвертый этаж, пересек площадку и на всякий
случай  нажал  на кнопку звонка.  И тут  же  понял,  почему Варькины  друзья
никогда  этого  не  делают.  Не успел он оторвать  палец от  кнопки, как  
соседней квартиры  выскочила  взбудораженная  растрепанная  девица,  которую
можно  было бы назвать симпатичной, если бы  не некоторое сходство с крысой.
Впрочем, и  крысы бывают  симпатичные, а  вот Софочка...  Селезнев уже  имел
счастье  познакомиться с Варькиной  соседкой  и едва не  застонал от досады,
безошибочно распознав огонек неукротимого любопытства, горевший в ее глазах.
     - Здравствуйте! Вы  к Варваре? А ее,  по-моему,  нет. В последний раз я
видела  ее, кажется, позавчера -  да, точно, в понедельник  поздно  вечером.
Помню, еще хотела  спросить, куда это  она  торопится на ночь  глядя, но  не
успела открыть дверь, как  ее  и след простыл. С  Варварой вообще невозможно
словом перемолвиться: только откроешь рот, а она уже умчалась. И куда бежит?
Зачем?
     На  последний  вопрос Селезнев  при  желании мог  бы  ответить.  Варька
мчалась  дому  сломя  голову, дабы бежать  контакта  с Софочкой, которая
отличалась  цепкостью  клеща,  любопытством мартышки и болтливостью  сороки.
Подобное  сочетание  способно отпугнуть  и заядлого натуралиста, Варвару же,
предпочитавшую   любоваться   фауной   с   почтительного   расстояния,   при
столкновениях  с соседкой и  вовсе охватывала  паника.  Однако Селезнев счел
неразумным  делиться  своими соображениями  с  Софочкой,  да та  и  не ждала
ответа.
     -  Не  женщина,  а  сплошная загадка. То  сидит  безвылазно дома целыми
сутками, то вдруг исчезает непонятно куда... И  никогда ничего не расскажет.
Я спрашиваю: что  у тебя  за работа  такая?  Чем  ты  занимаешься? "Японской
борьбой,  - говорит, - а по выходным клею  бумажных змеев  на  продажу". Все
отшучивается. Вот вы  с ней сколько знакомы? Два месяца,  да? Вам  вестно,
чем она на жнь зарабатывает?
     Селезнев понял, что влип. Софочка смотрела на него с алчностью голодной
вампирши, и  было  ясно: начни он отвечать, она не выпустит  его   когтей,
пока не высосет досуха. И не ответить нельзя  -  обидится.  А если он  молча
достанет  ключ и откроет дверь, вообще может поднять шум на весь дом. К тому
же  такие  вот софочки, как  правило,  бесценные свидетели. Если к Варваре в
последнее время  наведывались незнакомцы, любознательная соседка наверняка в
курсе, поэтому рвать с ней дипломатические отношения просто глупо.
     От Софочки не укрылась его нерешительность.
     - Это секрет, да? Честное слово, я никому не скажу.
     Селезнев деланно засмеялся:
     - Что вы,  какие секреты!  Просто неспециалисту  обычно  бывает  трудно
разобраться, что к чему, и, чтобы не тратить много времени на объяснения, мы
стараемся  на подобные  вопросы не  отвечать.  Но вы, сразу  видно,  девушка
начитанная, вам я могу сказать. Мы с Варварой - полисиндетологи. Специалисты
по фикомицетам, барионам и пауроподам, понимаете?
     На лице  Софочки отразилась  борьба.  Неутоленное  любопытство отчаянно
сражалось  с  желанием  провести  хорошее впечатление на  ученого молодого
человека.  Последнее  победило.  Сглотнув  разочарование,  Софочка понимающе
кивнула.
     - Как  раз  ради пауропод-то  я и приехал.  Варвара  заказала в  Штатах
ксерокопию одной  статьи  и  обещала одолжить мне  на  недельку. На  днях  в
Швейцарии будет конференция, я собираюсь послать туда тезисы, и статья нужна
мне позарез. Варвара  предупреждала, что в начале  недели может уехать, но я
замотался и не успел выбраться к ней раньше.
     - Да,  не  повезло вам.  -  Софочка  сочувственно покачала  головой.  -
Плакали теперь ваши тезисы.
     - Почему? - встрепенулся Селезнев. - Неужели  она отдала статью этим...
ну,  Новосибирска? Вы видели, к ней на прошлой неделе кто-нибудь приходил?
     Софочка снисходительно улыбнулась.
     - Про статью мне ничего не вестно, никто посторонний на той неделе не
приходил. Так, одна  чуднaя компания, но они не  Новосибирска, это точно -
я их  чуть  не каждый  день  здесь вижу.  Но ведь вы  не сможете  попасть  в
квартиру в отсутствие хозяйки...
     - Это-то как раз не проблема! Варвара обещала на всякий случай оставить
ключ в условленном месте. -  Селезнев  вынул  кармана руку с зажатым между
пальцами ключом, провел ею по раме над дверью и торжествующе провозгласил: -
Есть!
     Решив, что специалист  по  пауроподам может  позволить  себе  некоторую
экстравагантность, он быстро отомкнул замок, заскочил в прихожую и захлопнул
дверь перед Софочкиным носом.
     "Ловко я выкрутился, - поздравил он себя, снимая сапоги. - Даже Варвара
не справилась  бы  лучше, хотя  по  части  вранья с ней соперничать  трудно.
Теперь бы еще найти здесь что-нибудь полезное".
     Селезнев  обошел квартиру, но ничего примечательного не увидел. Кухня и
гостиная  были  прибраны, спальня - она же кабинет  и студия - хранила следы
торопливых  сборов:  гардероб  открыт,  на  кушетке валяются халат, вскрытая
упаковка с носовыми платками, кожаный ремень. Верхний ящик письменного стола
немного выдвинут, в  щель  видны  ручки,  карандаши, коробочка с кнопками. К
мольберту, стоящему в углу у окна, приколот лист  с незаконченным пастельным
наброском. На  подоконнике  -  целая россыпь тюбиков,  баночек, коробочек  с
красками, а  также  уголь,  мелки,  кисти,  закрытая  жестянка с  керосином,
полиэтиленовый  пакет  с   ветошью,   вымазанной  разноцветными  пятнами.  У
головья кушетки на тумбочке с  телефоном лежит  открытый блокнот,  который
Варвара держит под рукой на случай, если понадобится  что-нибудь записать во
время разговора.  Но в  блокноте по  большей  части  не  записи,  а рисунки:
болтая, она имеет привычку водить карандашом по бумаге.
     Вензеля  в  завитушках,  герб  России  с двуглавой курицей вместо орла,
многоступенчатая  башня-зиккурат,   печальная   мадонна   с   тремя  орущими
младенцами  на  руках,  цапля,  подавившаяся  лягушкой:  вытаращенные  глаза
закатились,  раскрытого  клюва торчит упитанная лягушачья лапка. Несколько
карик Вглядевшись в одну, Селезнев усмехнулся. Там был ображен он сам
- почему-то  в милицейской  фуражке,  хотя  в форме  Варька  его ни  разу не
видела.  Перед ним  на  столе стояла  большая  банка с огурцами, на  которую
нарисованный  Селезнев взирал, сурово сдвинув брови. На соседней картинке он
с видом триумфатора держал  огурец в  кулаке, а на столе  в  груде  осколков
лежали  остальные  огурцы  и  большой обломок  кирпича. На  третьей картинке
Селезнева уже не было, зато на столе стояли на четвереньках Марк и - судя по
кругленькой фигурке - Прошка. Определить точнее не представлялось возможным,
поскольку лицом толстячок зарылся в груду осколков и огурцов.
     "Комментарий к моей первой встрече с ее друзьями, - догадался Селезнев.
- Помнится, тем вечером Прошка все травил  анекдоты  о  милиционерах, а Марк
всячески его поощрял".
     Помимо  рисунков   в   блокноте  нашлось   несколько  записей  делового
характера. "Позвонить Д.А. в  "Крокус"  насчет  денег за обложку альманаха";
"Вернуть Тарасюку  дискеты до 15 янв."; "Завтра в 18.00 м.  Новокузнецкая, в
ц. зала - Леша"; "Скачать у Бурбона свежую версию TeXа (для Прошки)".
     И только последняя запись  резко выделялась на этом фоне  как по форме,
так  и по  содержанию.  Во-первых,  от  блока исписанных листов ее  отделяли
несколько  страниц, во-вторых, она была исполнена  жирно, размашисто  и  шла
наискось  через   весь  разворот   блокнота,   а   в-третьих,  носила  чисто
эмоциональный характер: "А идите вы все в задницу!"
     "Так-таки и все? - удивился Селезнев. - Да, похоже, довели ее до ручки.
Но  кто?  Капрные   заказчики?   Требовательные  родственники?  Нет,  этим
несчастным Варьку  равновесия не вывести. Пусть капрничают и требуют  до
посинения  - она  и  ухом не  поведет". "Идите вы все..." - прямо крик души.
Совсем на Варвару не похоже. Так мог бы самовыразиться человек, загнанный  в
тупик и уставший от поисков выхода. А Варьку попробуй  куда-нибудь загони! И
поиски выхода  тупиков - ее любимое развлечение. Она просто не в состоянии
жить нормальной размеренной жнью больше  двух  недель,  и  если неутомимые
мойры  решают  подарить  ей  немного  покоя, сама ищет  приключения  на свою
голову.
     Может  быть, в этом все и дело? Варвара влезла в очередную авантюру, но
авантюра  вдруг оказалась ей не  по зубам?  Сумасбродка  смылась в  Питер от
неприятностей, а те настигли ее  и там? Но тогда почему ее друзьям ничего не
вестно? Обычно  у Варвары нет от  них  секретов.  А на этот  раз, судя  по
Лешиным словам, они даже не знали о ее намерении уехать.
     "Меня  же,  как ни  странно,  она  об отъезде  предупредила,  - подумал
Селезнев и мысленно выругался: - Идиот! Почему я не расспросил ее подробнее?
Возможно, Варвара  позвонила, собираясь сообщить что-то важное - ведь никому
  друзей  ничего  не  сказала,  а меня сочла нужным  предупредить. Почему?
Разумеется, не  потому что относится ко мне трепетнее, чем к  остальным,  не
нужно  обольщаться.  Не исключено, что  ей просто  требовалась  консультация
профессионала. Или  помощь...  Но  тогда выходит, Варька так  и не  решилась
сказать то, ради чего звонила. Даже не  намекнула, черт! Могла она  оставить
какое-нибудь послание здесь?"
     Селезнев подошел  к телефону  и нажал кнопку  "Play", чтобы  прослушать
сообщения, оставленные на автоответчике, а сам занялся поисками.
     "Здравствуйте, Варвара! Вас беспокоит  Стелла Сергеевна  дательства
"Вечное перо". Как там продвигается дело с обложкой "Одиннадцатой заповеди"?
Вы   обещали  эскы  на   следующей  неделе.   Позвоните  мне  по  приезде,
пожалуйста".
     "Привет, Варька,  это  Леша.  Я нашел  твою  цитату.  Элегия  Архилоха,
седьмой век до нашей эры. Опять ты смылась без предупреждения?"
     "Привет,  Варька!  Не вовремя ты укатила!  Мы  с  Машенькой  собирались
позвать вас в среду в гости. Может, на будущей неделе?"
     "Варвара, у нас ЧП - накрылся  хард-диск. У тебя сохранились копии двух
последних программ? Это  Феликс Расторгуев, если ты еще  не догадалась. Буду
ждать твоего звонка".
     "Не дождешься! Ничего не скажу, вреднюга ты, и мерзкая притом!"
     "Стало  быть,  удрала?  Да  еще  потихоньку?  Так-так...  Если  у  тебя
неприятности, могла бы вспомнить о любимой  тетке, заехать, пожаловаться  на
жнь. Ты же знаешь, для тебя у меня всегда найдется свободный часок  и пара
чистых носовых платков".
     Селезнев, перебирающий  бумажки  в ящиках  стола, улыбнулся.  Он  узнал
голос несравненной Лидии  Васильевны  - эксцентричной дамы, которой  Варвара
приходилась внучатой племянницей. Лидии было за семьдесят, но она до сих пор
вела столь активный образ жни, что нынешние  юнцы только диву давались. Ни
у  кого не  повернулся  бы  язык назвать  эту  сухонькую женщину с  озорными
глазами  и  мальчишескими  повадками  старухой.  Селезнев познакомился с ней
неделю назад:  Варвара  по традиции встречала  Старый  Новый год у  тетки  и
настояла,  чтобы  он ее  сопровождал.  Не  считая  двух  поклонников Лидии -
полковника  в отставке  и  престарелого  профессора,  которые  очень  смешно
петушились  весь  вечер,  соперничая  -за дамы  сердца,  - в  гостях  была
сплошная  молодежь.  Хозяйка  щеголяла   в   рубище,  увешанном   немыслимым
количеством цепочек,  шнурочков и прочих "фенечек". Еда и напитки подавались
преимущественно  в оловянной  посуде,  дым висел  коромыслом,  веселье  било
ключом. Атмосфера  в доме царила поистине феерическая. Селезнев и не помнил,
доводилось  ли ему  когда-нибудь в жни  так  веселиться. Лидия  ему  очень
понравилась, да и он ей явно пришелся по сердцу - к радости Варвары.
     "Может быть, позвонить хипповатой  леди? Вдруг ей что-нибудь  вестно?
Неспроста же она упоминает о  неприятностях? Нет, Лидию,  пожалуй, тревожить
не стоит. Все-таки возраст  не шуточный. О неприятностях она, скорее  всего,
сказала наугад, просто потому, что Варвара не предупредила ее об отъезде".
     Последнее сообщение на автоответчике принадлежало самому Селезневу.
     Закончив со  столом, он перешел  в гостиную  и  тоскливо  оглядел  ряды
книжных  полок.  Если  Варвара сунула свое послание  в один   этих  томов,
поиски могли затянуться не на один  час. Пораскинув мозгами, Селезнев  решил
просмотреть  только те книги, которые они с Варварой обсуждали. Достоевский,
Булгаков, Бродский, БЈлль, Корт..  Если  записка есть и адресована ему,
она  должна найтись где-то  там. Подгоняемый  мыслью об уходящем времени, он
торопливо брал книги, листал страницы, но ничего не находил.
     "Наверное,  я   ошибся.  Варвара  не   стала  бы  запихивать  сообщение
невестно куда, даже если бы боялась, что в квартиру могут вломиться чужие.
Она  бы действовала  хитрее: оставила  бы  записку на виду и воспользовалась
каким-нибудь кодом, чтобы  для  постороннего текст выглядел  вполне невинно.
Может быть, я уже видел ее послание, но не обратил внимания".
     Селезнев снова проглядел блокнот. Будь у него время, он позвонил бы еще
раз  Леше,  расспросил  бы о  тех,  кто  был  упомянут в  деловых  заметках,
попытался  бы  с ними связаться. Но  время поджимало. "Будем надеяться,  она
успела  сказать  что-нибудь  важное Сандре,  -  мысленно  подбодрил он себя,
засовывая  блокнот  в карман.  - Они провели  вместе целый день,  прежде чем
Варвара пропала".
     Покидая квартиру, он, разумеется, нарвался на Софочку, о которой совсем
забыл.
     -  Что-то  вы  долго,  -  сказала  девица,  буравя  его  подозрительным
взглядом.
     Селезнев картинно вскинул руку с часами к глазам,  громко вскрикнул: "О
ужас!" - и скатился  с лестницы с такой  скоростью, что следующая  Софочкина
фраза так  и не успела его настигнуть, -  подъездная дверь  хлопнула раньше,
чем Варварина соседка сформулировала очередную мысль.
     Уже  в  машине  он понял, что должен лететь самолетом. Поезд прибудет в
Питер  не  раньше девяти утра. К тому  времени  жители  дома, возле которого
исчезла  Варвара,  по большей части уйдут  на работу и, если  кто-то   них
накануне  что-нибудь  заметил, поговорить с ним можно будет только  вечером.
Восемь-девять  часов простоя  в таком деле,  когда нельзя  терять ни минуты,
равносильны преступлению.
     Селезнев  пересчитал деньги. "На билет в  одну  сторону должно хватить.
Может быть, останется еще и на  обратный в плацкартном вагоне, если поезд не
фирменный. Или на такси от аэропорта. А вот на розыскные  мероприятия нет ни
гроша. Что ж,  вся надежда на  содействие полковника Сухотина. Шеф, конечно,
не думал, что я настолько обнаглею, но, вероятно, Игорь Тарасович не откажет
подчиненному старого приятеля в скромном займе".
     Утешая себя таким образом, Селезнев поехал в Шереметьево.

     Смутное беспокойство,  посетившее Марка  после разговора  с Селезневым,
начало обретать форму, когда этот процесс прервал новый телефонный звонок.
     -  Марк, тебе  Варька  случайно  не звонила?  -  нервно поинтересовался
флегматик Леша, забыв поздороваться.
     - Ни случайно,  ни намеренно, - буркнул Марк, тоже опуская приветствие.
-  Надо  полагать,  ее опер добрался и до тебя? Ну как же, Варвара позволила
себе отлучиться, не поставив в  вестность милого дружка! А он рассчитывал,
что  она будет  докладывать ему о каждом  своем шаге!  Это  Варвара-то, с ее
суфражистскими  замашками!  Он  бы  еще потребовал,  чтобы она  нарядилась в
паранджу, кретин!
     -  Погоди  ругаться.  Селезнев  тебе не сказал, что  звонит  по просьбе
Сандры?
     - Нет. Он вообще не  сношел до объяснений. Устроил допрос, после чего
быстренько положил трубку. Профессиональная привычка, надо полагать! - Излив
часть  накопившегося яда,  Марк испытал  некоторое облегчение  и  даже сумел
задать вопрос по существу: - Так что сказала Сандра?
     -  Сандра... -  начал было Леша, но Марк, которого снова обуяла злость,
тут же его перебил:
     -  Почему она  обратилась не  к нам, а к  Селезневу, которого никогда в
жни  не видела? Откуда она вообще  узнала его телефон? Что все это значит,
черт побери?
     -  Если  ты  на  минуту  прервешься и перестанешь  рычать,  я  попробую
ответить.
     Марк опешил. Леша -  незатейливый и прямолинейный как  аршин -  волил
съязвить? Мир определенно сошел с ума! Мысль  о том, что Варвара расхаживает
в парандже, перестала  казаться  такой уж  нелепой. Тем  временем  Леша,  не
подозревая о перевороте, который провел  во  взглядах  Марка, приступил  к
объяснениям:
     -  Сегодня утром  Варька и Сандра, как всегда, отправились  шататься по
Питеру. Около пяти часов вечера у Сандры забарахлил фотоаппарат, и она зашла
в  первый попавшийся подъезд, чтобы устранить неполадку. Варька сказала, что
подождет на улице. Через  пять минут Сандра вернулась, но Варвару не нашла и
решила ждать ее дома. В половине одиннадцатого от Варьки еще не было никаких
вестей, а, между прочим, вечером они собирались в ресторан.
     - Это с какой же радости? - не выдержал Марк. - Отпраздновать помолвку?
     - Какую помолвку? Чью? - растерялся Леша.
     - Варвары с ее опером, разумеется!
     - Она же говорила, что между ними ничего нет.
     - А ты ее  слушай!  У самого-то глаза есть? Не видишь, что ли, за душку
Селезнева она кому угодно готова горло перегрызть.
     - По-моему, ты преувеличиваешь,  -  осторожно возразил  Леша. -  Варька
просто хорошо к нему относится в благодарность за помощь.
     - Далеко же  простирается  ее благодарность! Ладно, давай  дальше.  Так
зачем их понесло в ресторан?
     -  Их не понесло. Варька так и  не объявилась. Сандра  нашла в ее вещах
записную книжку, а в  ней  - номер  селезневского  телефона. Ну и  позвонила
ему...
     - Зачем? Почему Селезневу? Варвара что - сообщила ей,  что держит его в
курсе всех своих дел?
     - Скорее  всего,  она просто  рассказывала Сандре  о  нашей  ноябрьской
эпопее и, естественно, упомянула  об участии Селезнева и о его  профессии. А
Сандра после ее исчезновения не знала, что делать, и решила посоветоваться с
милиционером.
     - А посоветоваться с нами ей в голову не пришло? Мы все-таки не  совсем
посторонние люди. Или времена меняются?
     - Марк, ты же знаешь  Сандру.  Она сто  раз записывала наши телефоны на
разных бумажках и  сто раз теряла. А  Варька  помнит их  наусть и давно не
заносит в записные книжки. И вообще, может, хватит злиться? Лучше скажи, что
нам теперь делать?
     - Селезнева спроси! Он непременно даст тебе юридически грамотный совет.
Возможно, даже  выдаст  образец  заявления, которое  мы  должны  отнести  на
Петровку.
     - Почему на Петровку? Ведь Варька пропала в Питере!
     - Ну и что?  Живет-то  в Москве.  Впрочем,  я  не милиционер  и в  этих
тонкостях не разбираюсь. Кстати, какой совет твой Селезнев дал Сандре?
     - Не знаю. Я с ней еще не говорил.
     - Не говорил? Да с этого надо было  начинать! Звони немедленно - может,
Варвара  уже нашлась.  Потом перезвонишь мне. А  я  пока  подумаю, куда  эта
ненормальная могла податься в Питере.
     Марк положил трубку и,  согласно  данному обещанию,  задумался.  И  чем
больше  он думал, тем меньше нравились  ему собственные выводы. Первым делом
он  отмел  предположение  о  внезапном порыве, поддавшись  которому  Варвара
отправилась  на  самостоятельную экскурсию или  в  гости  к  кому-нибудь  
знакомых.  В  отличие   от  Сандры,  Марк  не  считал   ее  непредсказуемой.
Сумасбродкой - да, особой, способной  стремительно менять  решения - да,  но
непредсказуемой -  нет. Спектр Варькиных выходок довольно широк, но,  как  и
всякий  спектр,  лежит  в  жестко  определенных  границах.   Марк  мог  себе
представить,   как  Варвара  по-английски  покидает   смертельно  надоевшего
спутника, но только не  в том случае, когда они заранее договорились куда-то
пойти. Если  такой договор имеет  место,  Варвара  тоже  способна  уйти,  но
громко, со  скандалом. Она бы объявила во  всеуслышанье, что устала от этого
занудства  или,  по обстоятельствам,  от этой пошлости, глупости, ханжества,
державного  свинства,  хамства или скуки,  и хлопнула бы дверью,  но сначала
обязательно отменила бы прежнюю договоренность. И уж с кем-кем,  а с Сандрой
она бы так не поступила. Удрать  от любого питерского  приятеля  к  Сандре -
пожалуйста, а наоборот - нетушки!
     Остальные  возможные  объяснения   Варькиного   исчезновения  выглядели
скверно. Если она скрылась по доброй воле, не поставив в вестность Сандру,
то речь могла идти  только о жни и смерти. Вопрос  - чьей?  Самой Варвары?
Сандры? Кого-то  знакомых? Случайно подвернувшегося прохожего?  Ни один 
этих вариантов  не исключен,  но  учитывая малость  временного  интервала, в
течение  которого  Сандра отсутствовала  и Варька оставалась  без присмотра,
наиболее вероятен все же первый либо последний.
     Допустим, опасность угрожала самой Варваре.  Какой-нибудь маньяк увидел
на улице  одинокую  девушку и  бросился  на нее  с ножом?  И что же  Варька?
Убежала и спряталась?  Нырнула в ближайший  подвал, закрыла дверь на засов и
до  сих  пор сидит  там, дожидаясь,  пока  маньяку прискучит  ее  караулить?
Возможно,  но крайне маловероятно.  Во-первых,  маньяки с ножами  -  явление
довольно редкое,  особенно  днем, в  центре города.  Во-вторых, в отличие от
нормальных  людей, Варька, испугавшись, не удирает, а кидается в драку. И уж
во всяком случае она  не стала  бы удирать молча. А если она подняла шум, то
почему никто не  выскочил  на  улицу полюбопытствовать,  что происходит? Или
Сандра, хватившаяся Варвары через пять минут,  на любопытствующих  просто не
обратила внимания? Нет, все это довольно неубедительно.
     Версия вторая:  Варька бросилась  спасать случайного прохожего. От кого
или  от чего? От  того же  маньяка? Тогда  она точно полезла бы в драку и за
пять минут  не только никуда не  делась бы, но и собрала  бы толпу зевак. От
сердечного  приступа?  Если  бы она была на  машине,  тогда  понятно, но  не
побежала  же  она в больницу  с  пострадавшим на руках!  От чего  еще  можно
спасать человека в центре города? От шального кирпича? От киллеров? От  жены
со  скалкой?  Но  все  это  не  приводит  к  добровольному  и  молниеносному
исчезновению спасателя.
     Тогда остается  один вариант: Варвара пропала не по своей воле. Либо ей
стало плохо и какой-нибудь сердобольный водитель посадил ее в машину и отвез
в ближайшее  медицинское  учреждение, либо доблестная милиция  отличилась  -
отловила потенциальную преступницу, либо...  это похищение.  Первое и второе
предположения   правдоподобнее,  но,  с  другой  стороны,  вряд   ли   такая
здравомыслящая барышня,  как Сандра, начала названивать  в Москву, не наведя
справок в питерских больницах и отделениях милиции. (Эх,  надо было поручить
Леше выяснить это!  Ну ничего, позвонит во второй раз.) Но, положим, справки
наведены,  а о Варьке - никаких  вестей. Остается похищение?  Дичь какая-то!
Кому могла  понадобиться  Варвара?  Достаточно одного взгляда  на нее, чтобы
понять: выкуп за это сокровище не окупит расходов на бензин, который  сгорит
при перевозке похищенной  до потайного узилища. Не говоря  уже о расходах на
содержание. А торговать Варькиным  телом не придет  в голову даже последнему
кретину. Собственно, это и телом-то  не назовешь -  одни кости да кожа. Нет,
если Варвару похитили, то, скорее всего, благодаря ее уникальной способности
совать  нос куда не следует. Она могла выкинуть  любой  фортель -  например,
пристать  к  киллеру,  мирно  поджидающему  в  засаде  очередную  жертву,  с
дурацкими  вопросами.  Или  демонстративно  вынуть     кармана  блокнот  и
набросать  его  портрет.  Впрочем,  не  обязательно  это должен быть ки
Сойдет  любой преступник, будь то  грабитель, вор или насильник.  Уголовника
любой  специалации  не вдохновит  наличие  свидетеля,  а  тем более такого
бесцеремонного и нахального, как Варвара.
     Но свидетелей  обычно не  похищают. Их устраняют  другим способом. Марк
помрачнел еще больше и стал гадать, обзвонила ли Сандра  питерские морги. От
этих невеселых дум его отвлек звонок.
     - Сколько можно  ждать? - проворчал Марк, услыхав Лешин голос.  - О чем
вы  столько времени болтали? Ты пересказывал  Сандре  последние политические
новости с прогнозом погоды на закуску?
     - Не  мог дозвониться. Восьмерка была занята, - объяснил Леша, привычно
игнорируя Марково недовольство.
     - Ну и?..
     - Так и не объявилась. Сандра висела на телефоне целый час и по цепочке
подняла на ноги половину города. Теперь сидит и ждет  новостей.  Пока ничего
нет.
     - А в больницы и фараонам она звонила?
     - В первую очередь. Сведений нет.
     - А...
     - Там общая справочная о несчастных случаях, так что  туда тоже. И тоже
безрезультатно. Знаешь,  Сандра  сказала... Должно быть, ошиблась или не так
поняла, он же говорил, что будет занят...
     - Леша, что ты там бормочешь? - вскипел Марк. -  Говори по-человечески,
или я за себя не ручаюсь. Что сказала Сандра?!
     -  Она ждет  Селезнева.  Якобы  он  собирается сесть на  поезд, который
отходит  в половине  второго. Но  со  мной  Селезнев разговаривал уже  после
Сандры  и  дал  понять, что  в  ближайшие дни будет очень занят  на  работе.
Наверное, хотел отпроситься  у начальства,  а его срочно загрузили.  Странно
только, что он не сообщил об этом Сандре. Может, тоже не дозвонился?
     -  Чушь!  -  выплюнул  Марк. - Просто не удосужился  поделиться с тобой
своими планами. Он рассчитывает найти Варвару сам  и не намерен подпускать к
этому делу любителей вроде нас. Чтобы не путались под ногами, надо полагать.
А скорее всего, ему не дают покоя лавры героя. Небось  надеется, что Варвара
начнет смотреть бавителю в рот, а о нас и думать забудет.
     - По-моему,  ты к нему  несправедлив,  Марк, - робко промямлил Леша.  -
Думаю, сейчас его куда больше беспокоит  Варькина  безопасность, чем желание
самоутвердиться.
     - Тогда почему  он не  сказал  нам честно  и откровенно: "Я еду  искать
Варвару"? Почему не позвал  нас  с собой? Пусть мы ни черта не смыслим в его
оперативной работе, но хоть какую-то пользу принести могли?  Хотя бы потому,
что знаем  Варвару лучше, чем кто бы то ни было. И  потом:  сколько домов на
той  улице, где  она пропала? И сколько  нужно времени, чтобы обойти их все,
поговорить с  обитателями  и работниками бллежащих контор? С нашей помощью
получилось  бы  в несколько раз быстрее. Если бы  твоего Селезнева волновала
Варькина  безопасность,  он  дорожил  бы  каждой  минутой. Нет, у него  одно
желание -  утереть нам нос. Он, должно быть, и не  верит,  что она  попала в
беду. Откуда  ему  знать о Варькиной  мании  безусловного  исполнения  своих
обещаний? А  раз он этого  не знает,  оснований для беспокойства у него нет.
Мало ли куда  могла отправиться молодая свободная женщина, приехав отдохнуть
в чужой город!
     Эта  гневная  тирада  порядком озадачила  Лешу,  поэтому  он  не  сразу
сообразил,  что  ответить.   Недостаток  эмоциональности  не  позволял   ему
"чувствовать" людей, но  сказать, что он не разбирался в них вовсе,  было бы
неверно. Лешины представления о человеке складывались медленно и постепенно,
в процессе наблюдения и логического анала.  Конечно, такой метод имел свои
минусы, в  частности,  если материала для  анала  было недостаточно, образ
учаемого объекта мог  получиться искаженным  до неузнаваемости. Однако чем
дольше  длился  эксперимент,  чем  разнообразнее  были  условия,  в  которых
наблюдался  объект,  тем меньше становилась вероятность  ошибки. В случае  с
Марком эта вероятность вообще  стремилась к нулю - Леша учал его так долго
и разносторонне, что, казалось бы, сюрпры невозможны. И тем не менее в тот
вечер поведение Марка совершенно не укладывалось в привычные рамки.
     Прежде всего - его горячность. Она  не лезла ни в какие ворота. Оружием
Марка всегда был холодный колючий сарказм. Это  Варька с  Прошкой могли себе
позволить орать, метать громы и молнии, размахивать руками. Марк же во время
их бурных  дебатов лишь брезгливо морщился и отпускал язвительные замечания.
Он вообще терпеть не мог кипящих страстей, уверяя, что у него от них жога.
Но сейчас Марка просто лихорадило от бытка эмоций. Причем Леша подозревал,
что страх за Варвару - не единственная  причина, по которой Марк выходит  
себя. Эта, мягко говоря, несдержанность имеет отношение к Селезневу. "Ну что
плохого  в том, что на  поиски  Варвары отправился специалист?" - недоумевал
Леша.
     - Марк, если  Селезнев не беспокоится за Варвару, зачем  бы ему ехать в
Питер?  -   помолчав,   спросил   он  с   мягкостью  врача,  беседующего   с
тяжелобольным.
     -  Пф-ф!   -  фыркнул   Марк,  раздраженный  тупостью   собеседника.  -
Разумеется,  чтобы  провести на  Варвару  негладимое  впечатление!  Мол,
бесстрашный опер благородно жертвует ловлей бандитов по месту несения службы
ради вызволения дамы сердца  лап бандитов посторонних - вот  как это будет
выглядеть  в  глазах  благодарной  Варьки.  По  крайней   мере,  он  на  это
рассчитывает.
     - А зачем? - продолжал  демонстрировать тупость Леша. -  Варька и так к
нему хорошо относится.
     -  Пока  еще  недостаточно хорошо. Вот когда она  выставит всех  нас за
дверь, тогда будет в  самый раз!  Только он просчитался: Варвара отправилась
вовсе не на увеселительную прогулку. С ней действительно что-то случилось. И
для завоевания вечной прнательности ее  нужно сначала  найти.  Живой и, по
возможности,  невредимой.  Вот мы  этим  и займемся, а доблестный опер пусть
ображает кипучую розыскную  деятельность. В общем так: на сборы пятнадцать
минут. Поедешь к Генриху и привезешь его на квартиру Варвары.
     - А разве Генрих не в Опалихе?
     -  На  этой неделе - нет.  У  них  там  в  институте заседает  какой-то
выездной семинар, приходится каждый день мотаться  на  заседания, поэтому он
ночует в Москве.  Только учти:  до закрытия метро времени осталось  немного.
Если Генрих, по своему обыкновению, начнет копаться, вам придется добираться
на такси. Кстати, возьмите с собой все деньги, какие есть. Мы едем в П
     -  Сегодня уже  не успеем, - сообщил Леша. - Пока  я заеду за Генрихом,
пока мы  доберемся до  Варькиного  дома...  Кстати, а зачем нам туда? Может,
лучше встретимся на вокзале?
     -  Не лучше. Я хочу на  всякий случай  взглянуть  на ее квартиру. Кроме
того, нужно  все  обсудить  в спокойной обстановке  и  не  по телефону. Если
сегодня уехать не получится,  отправимся  завтра первым поездом. Все, прения
закончены. Мне еще предстоит влекать Прошку  объятий очередной красотки,
для этого понадобится весь запас моего красноречия.
     - А как ты определишь, в объятиях которой  красоток Прошка пребывает?
- живо заинтересовался Леша.
     - Он сам по наивности сообщил  мне об этом не  далее  как сегодня днем.
Позвонил, похвастал  новым знакомством "с потрясающей девушкой", сказал, что
поживет у нее несколько дней, и оставил номер телефона.
     - Сегодня? Ну-ну! Он тебя потом со свету сживет.
     -  Сначала  ему нужно до  меня добраться, а  для  этого - покинуть свою
даму. Чего я, собственно, и добиваюсь. Ну все, пока. До встречи у Варвары.

     Услышав требование  Марка  срочно  приехать  домой  к  Варваре,  Прошка
захлебнулся негодованием:
     -  Да ты что?!  Ты соображаешь,  что  говоришь?! Я  целую неделю, можно
сказать,  холил этот розовый кустик,  а ты  хочешь в одну минуту  растоптать
плоды моих усилий грязными сапожищами! Никуда я не  поеду, слышишь? Забудь о
моем  существовании  хотя  бы  на  три  дня.  Боже,  какой  я идиот!  Зачем,
спрашивается, засветился? Кто  меня дернул  оставить тебе этот  номер?  Сам,
собственными руками вырыл себе яму!
     - Ты  все  сказал  или у тебя есть  что добавить? - холодно осведомился
Марк.
     - Я бы много чего добавил, да что толку метать бисер перед свиньей! Все
равно  ты  не  в  состоянии оценить колорит  моего  языка, глубину  образов,
красоту  риторики.  Так  что хватит с тебя и этого: я  никуда не поеду! Все.
Разговор окончен.
     -  Хорошо.  Только не  вздумай  потом ображать  безутешную скорбь  на
Варькиной могилке! -  С этим напутствием Марк бросил  трубку  и приступил  к
сборам.
     Через  минуту телефонный аппарат ожил и залился трелью, но Марк и  ухом
не повел. Его замысел был  прост и жесток.  Прошка, возможно, и не воспримет
всерьез его  последнюю  реплику,  но  совсем проигнорировать  не  посмеет. В
попытке получить объяснение он сначала будет звонить сюда, потом Леше, потом
-  Варьке,  а  не  дозвонившись никому,  как миленький  примчится  на  место
встречи. Вероятно, это не самый гуманный способ добиться желаемого, но любой
другой потребовал бы неописуемых нервных и временны'х затрат.
     Марк  запихнул  в  рюкзак  отобранные  вещички,  выскреб    жестянки,
хранившейся  в холодильнике, всю  наличность,  с сомнением повертел  в руках
складной нож  с  пружинным  лезвием, бросил  его обратно в ящик  письменного
стола, дождался паузы в надрывных воплях телефона и набрал номер Варвары.
     - Привет, это  Варвара! - сообщил знакомый голос, записанный на пленку.
- До  пятницы я в Питере. Если вы уверены, что не  ошиблись  номером, можете
сказать пару слов - после сигнала, разумеется.
     -  Это Марк. Мы едем  в Питер расхлебывать заваренную тобой кашу.  Если
ты, не дай  бог, отправилась  на увеселительную прогулку, по забывчивости не
предупредив об этом Сандру, я  лично вышибу   тебя дух. Появишься в Москве
раньше нас - не сочти за труд ей позвонить.

     Возбуждение  Софочки,  вызванное  появлением  и  стремительным  побегом
Селезнева,  еще не вполне улеглось, когда ее чуткое ушко уловило характерный
щелчок замка соседской двери. Не теряя ни секунды, она бросилась в прихожую,
но  успела  заметить  лишь   моментально  исчезнувшую   черную  щель.  Дверь
захлопнулась. Софочка, поколебавшись, вернулась в квартиру и приникла ухом к
стене. Великолепная слышимость позволила ей определить, что поздний пришелец
ведет себя вполне по-хозяйски. Вот щелкнул выключатель,  вот глухо  стукнула
сброшенная  обувь,  шлепнулись   на  линолеум  тапочки.  Но  шаги  человека,
нацепившего  те тапочки, определенно принадлежали не хозяйке. Варвара обычно
носилась  по  дому  как угорелая,  выбивая быструю дробь каблучками домашних
туфель,  а тот, кто разгуливал  сейчас  за  стенкой, ступал тяжелее и шлепал
подошвами.
     Софочке мучительно  хотелось позвонить в  соседнюю квартиру и выяснить,
кто там хозяйничает, но она  по горькому опыту  знала, что ей, скорее всего,
не откроют. Она неоднократно пыталась проникнуть за эту дверь, но ни разу не
преуспела. "Это  мое конституционное право", -  надменно  заявляла Варвара в
ответ  на вопрос,  почему она не открывает дверь на звонки.  Все посетители,
приходившие  к ней, либо имели ключи,  либо уходили несолоно  хлебавши. Тот,
кто пожаловал сейчас, имел ключ. Но зачем он явился сюда ночью, в отсутствие
хозяйки?  Может быть, все-таки позвонить? Это у Варвары есть конституционное
право не открывать дверь:  ее квартира,  ее и  порядки. А у ее ночного гостя
прав вообще никаких.
     Но ночного гостя отсутствие прав, по-видимому, не смущало, поскольку на
звонок он тоже не  отреагировал. "Вот  вызову сейчас  милицию, будешь знать,
как шастать ночью по чужим домам", - мстительно подумала Софочка,  но делать
этого не стала.  Откровенно говоря, она немного побаивалась соседки. Однажды
ей довелось стать свидетельницей ссоры, которая  завязалась между Варварой и
энергичной  общественницей  со  второго  этажа.  Общественница  -  настоящая
бой-баба, такая любого  в бараний рог согнет - пыталась выцарапать у Варвары
деньги на домофон, а Варвара отказывалась раскошелиться, говоря, что домофон
нужен ей, как насморк покойнику, и что кормить  капиталистов, разжиревших на
поставках  человеконенавистнических   приспособлений,  она  не   собирается.
Дискуссия,  собравшая большинство жильцов подъезда, перешла  на  личности, и
Софочка до  сих пор трепетала, вспоминая финал. Нет, ни за что, ни за  какие
блага  на   свете   она  не  согласилась   бы  оказаться  на   месте  бойкой
общественницы.
     А за  стеной  между  тем  происходило нечто  очень  и очень интересное.
Хлопали дверцы шкафов, шкрябали по дереву отодвигаемые стекла книжных полок,
что-то падало, что-то скрипело, что-то шуршало.
     "Неужто  этот тоже ищет какую-нибудь дурацкую статью? - гадала Софочка.
-  Или вернулся  прежний?  Подозрительно все  это, прямо  до ужаса!  Сначала
Варвара  растворяется  в  ночи, потом это нашествие на ее квартиру, и  тоже,
между прочим, ночное. Может, все-таки позвонить в милицию?"
     Пока она терзалась сомнениями, на  лестнице послышались шаги: кто-то  -
по-видимому, двое мужчин - по ней поднимался, и на этот раз Софочке повезло,
она  оказалась на лестничной  площадке на секунду раньше новых витеров. Их
она  видела  здесь  часто:  и  бородатого  очкарика  с  походкой  робота,  и
долговязого доходягу с длиннющими журавлиными ногами.
     Леша  и  Генрих  двигались на автопилоте  - их мысли  целиком  занимала
загадка исчезновения Варвары, и окружающее для них попросту не существовало.
Леша  даже не  замедлил  шаг, когда  перед  ним  выросла Варькина соседка, -
посмотрел невидящим взором, повернул, словно  автомат, и  обошел препятствие
справа. Софочка на  миг опешила,  но быстро  пришла  в  себя и обратилась  к
долговязому, на всякий случай ухватив его за рукав:
     -  Здравствуйте! Вы  к Варваре? А  там  уже кто-то  есть!  И это уже не
первый! Прямо паломничество какое-то!  Очень странно, вы не  находите?  Ведь
самой-то Варвары нет!
     - Да-да, - рассеянно сказал Генрих, пытаясь высвободиться. - Мы знаем.
     Леша, не  обращая внимания на  диалог у себя за спиной, повернул ключ в
замке и открыл дверь.
     - Знаете! - ноздри Софочки хищно дрогнули. -  А про тех, которые до вас
приходили, тоже знаете?
     - Да, да, - повторил Генрих, кивая, точно китайский болванчик.
     Так и  не вернувшийся  к действительности  Леша  уже  собирался закрыть
дверь, но в прихожую вышел Марк и сурово осведомился,  где Генрих, благодаря
чему дверь осталась открытой, а Софочкина аудитория увеличилась.
     - Это  вы! -  несколько разочарованно воскликнула  она, увидев знакомую
фиономию (правда, имени  Софочка тоже не знала,  поскольку Варвара  до сих
пор не  удосужилась  представить их друг  другу). -  А я-то думала, вернулся
тот... Ну, который приходил незадолго до вас.
     В обычных обстоятельствах Марк ни за что не стал бы вступать в разговор
с  Варькиной  соседкой,  чьи повадки  наводили на мысль  о гибриде пираньи и
рыбы-прилипалы.  Но  в  свете  исчезновения  Варвары   сообщение  о  недавно
побывавшем  здесь  субъекте представляло  столь  большой  интерес,  что  зов
инстинкта самосохранения пришлось подавить.
     - Ненький упитанный блондин? - быстро спросил он, на миг позабыв, что
Прошка  не мог  его опередить,  поскольку еще  терзал телефон, когда он  уже
выходил  дома.
     - Нет, что  вы! - энергично  запротестовала Софочка,  ликуя в душе - до
сих пор знакомые Варвары до нее не снисходили. - Вашего друга я знаю - слава
богу, он столько лет сюда ходит! А  этот стал появляться  совсем недавно - с
начала зимы, наверное.
     - С начала зимы? - насторожился Марк. - А как он выглядит?
     -  Рост  -  чуть выше среднего,  широкоплечий, волосы  такого,  знаете,
мышиного цвета, глаза - зелено-карие, нос - картошкой. Да вы его  видели! Он
пару раз приходил к Варваре при вас.
     - А!  - Марк едва не скрипнул зубами. Они проявляли чудеса  ловкости  и
обретательности, чтобы  не  вступать  в  контакты  с  Софочкой,  а  теперь
позиции, обороняемые годами, сданы без боя. И ради чего, спрашивается? Чтобы
узнать  о вите  Селезнева? И без  того очевидно,  что он  должен был  сюда
наведаться - вдруг Варвара оставила  на столе конверт с надписью: "Вскрыть в
случае моего исчезновения"? - Понятно. Пойдем, Генрих, у нас много дел.
     Генрих деликатно высвободил рукав, обшлаг которого Варькина соседка все
еще  сжимала  в горсти, и шагнул к двери. У Софочки вытянулась мордочка. Она
рассчитывала  не  только   поделиться  новостями,  но  и  разжиться   взамен
информацией. Однако, похоже, ей  не  удалось  сообщить  этим  молодым  людям
ничего  сенсационного.   Теперь  они  просто   отмахнутся  от  ее  вопросов,
сославшись на спешку. Удивительное дело,  но знакомые Варвары, приходя к ней
в дом, почему-то  всегда ужасно торопились. Ну какие, к примеру,  неотложные
дела  могут  возникнуть  у  людей  в  первом  часу  ночи?  Заранее  предвидя
поражение, Софочка все же не нашла в себе сил отказаться от попытки:
     - А куда Варвара уехала? На какую-нибудь конференцию?
     Марк  втащил Генриха  в  прихожую и  уже закрывал  дверь,  но Софочкино
предположение о конференции пробудило в  нем чисто человеческое любопытство.
Варвара о всех сил старалась держать любознательную соседку на расстоянии.
Со временем это превратилось для нее в некое подобие игры: всеми правдами  и
неправдами  скрывать  от назойливой  барышни любые  факты  своей  биографии.
Задача  отнюдь не  так  проста,  как  может  показаться,  особенно  учитывая
отличную   звукопроницаемость   стен   в   доме  и   удивительную  Софочкину
целеустремленность. Иногда,  чтобы ввести  в заблуждение  подслушивающую  за
стеной соседку,  Варвара  нарочно  заводила с  гостями  абсурдные разговоры,
ображала  молитвенные  собрания  и  спиритические сеансы  или  проводила
таинственные звуки  (например,  катала  по  полу металлические  шары,  через
равные промежутки времени с громким "чпок!" отдирала от линолеума вантуз для
прочистки ванн и унитазов, чем-нибудь щелкала, постукивала, позвякивала...).
Софочкино  замечание  о конференции,  скорее всего,  было прямым  следствием
таких  вот  манипуляций,  и  Марка  очень  заинтересовало,   что  новенького
придумала Варвара.
     - На конференцию? - переспросил он, приподняв бровь.
     -  Ну  да!  - воскликнула Софочка, обрадовавшись возможности продолжить
разг -  Она ведь,  кажется, э... синтеполог?  -  Увидев выражения  трех
обращенных  к ней фиономий,  девушка  поняла,  что  сморозила  глупость, и
торопливо добавила: - Ну, специалист по этим... барионам и... пуроподам.
     Леша сдавленно булькнул,  Генрих  прикусил губу  и опустил  глаза, Марк
сделал каменное лицо и спросил без всякого выражения:
     - Варвара сама похвасталась?
     -  Нет,  конечно. Разве  ж  Варвара когда  о  чем  расскажет!  - горько
посетовала Софочка. - Это  ее коллега объяснил. Тот,  что приходил незадолго
до вас,  -  я вам уже говорила. Они  ведь  действительно коллеги, да? А то я
вдруг начала сомневаться. Он  так  долго возился в квартире,  разыскивая эту
статью, а потом так быстро убежал, что невольно прадумаешься...
     - Какую статью? - перебил ее Марк.
     - Да по этим самым пуроподам! Варвара где-то заказала копию и пообещала
ему, а  сама уехала  - ключ, правда,  оставила, вон там, над дверью. А  что,
что-нибудь не так?
     -  Да  нет, почему же,  - выдавил  себя Марк.  - Все так. Извините за
беспокойство. - Он проворно закрыл дверь и  привалился к ней, сотрясаясь  от
беззвучного смеха. - Леша, что  такое синтеполог и пуроподы? И при чем здесь
барионы?
     Леша,  чьим  любимым досугом  было чтение  энциклопедических  словарей,
скорчил странную рожу, задумчиво оглядел потолок и молвил:
     - Если не  ошибаюсь,  не  пуро, а пауроподы. Многоножки какие-то. А вот
что такое синтеполог - понятия не имею. По-моему, такого слова просто нет.
     - А Селезнева, оказывается, голыми руками не возьмешь! - шепотом сказал
Генрих,  радуясь появлению  достойного союзника в кампании против Софочки. -
Молодец, не растерялся!
     Веселость Марка внезапно улетучилась.
     - Идем  на  кухню, -  сказал  он. -  Мы  сюда  не  затем  пришли, чтобы
обсуждать достоинства Селезнева.
     На  кухне -  территории, не  граничившей с соседской квартирой, - можно
было  разговаривать,  не  понижая голоса.  Не  кричать, разумеется, но и  не
шептаться.  Марк подождал, пока все рассядутся, поставил на  плиту  чайник и
открыл заседание:
     -   До  вашего  прихода  я  успел   тут  осмотреться.  Если  Варвара  и
предполагала,  что  может исчезнуть,  то  никаких указаний на этот  счет  не
оставила. Иными словами,  зацепки у нас нет  - разве  только Прошка окажется
более осведомленным,  нежели  мы. Тебе,  Генрих, насколько я  понимаю,  тоже
ничего не вестно?
     Генрих кивнул.
     - После субботы я Варьку не видел, а в субботу ушел отсюда к электричке
12.45,  через  полчаса после  вас.  И эти  полчаса мы  сплетничали  о  новом
Прошкином увлечении...
     - Кстати, Марк, а Прошка-то  будет? - перебил его Леша.  - Тебе удалось
его уговорить?
     Отвечать  Марку не  пришлось. Входная дверь квартиры  хлопнула так, что
содрогнулись  стены,  и  на кухню  метеором  ворвался не кто иной,  как  сам
Прошка.
     - Ты мне за это ответишь, Марк! - прошипел  он, отдуваясь. - Как-нибудь
я подстерегу тебя, когда ты уединишься с девушкой,  и вытащу вас   постели
вестием  о  тотальной эпидемии  скоротечного  сифилиса. Нет, лучше попрошу
какую-нибудь девицу позвонить  твоей даме и сообщить  по  секрету, что  твои
любовные  игры  включают в  себя расчленение тела  любовницы. А еще я подпою
тебя специальной вьетнамской настойкой...
     -  Хватит!  - оборвал  его  Марк, к разочарованию  Леши  и  Генриха,  с
восхищением наблюдавших за полетом мстительной  фантазии.  - Тебя никто сюда
волоком не тащил. Или воль вести себя тихо, или убирайся обратно в объятия
ненаглядной.  - И, воспользовавшись  тем,  что Прошка от  возмущения онемел,
обратился  к  Леше  и Генриху: - Сколько у вас  при себе денег?  До Питера и
обратно хватит?
     - До  Питера?!  - Прошка подпрыгнул. - Вы что, спятили?  Я  не  поеду в
Питер,  у меня чертова пропасть дел! Нет,  это надо же! Среди  ночи  довести
человека  до сердечного приступа  дурацкими намеками,  разбить ему вдребезги
личную жнь, а в довершение выдернуть  привычной  среды обитания и пинком
отправить в Питер! Ну нет! На этот раз вы зашли слишком далеко. Я ухожу.
     -  Скатертью дорога,  - невозмутимо  сказал  Марк. - Только  будь добр,
закрой за собой дверь аккуратно. И так уже всех соседей перебудил.
     Такой  реакции  Прошка  не  ждал. Вышеприведенной  гневной  тирадой  он
рассчитывал  набить  себе  цену,  а   вовсе  не  получить  благословение  на
дезертирство. Конечно, хорошо зная  Марка,  он  не надеялся,  что его  будут
улещивать  комплиментами,  но чтобы  вот  так, без  всяких  уговоров  и даже
упреков отпустить на все четыре стороны... Это уж слишком! Прошка с надеждой
посмотрел на Генриха и Лешу, но они, поняв замысел Марка, тоже  не  сношли
до уговоров или хотя бы объяснений. Глядя на каменные лица  троицы, сидевшей
за столом,  можно было подумать, что они собрались поиграть в п Прошка,
разумеется, разгадал, что за игру они ведут на самом деле, но это ничем  ему
не помогло. Все козыри были на чужих  руках.  Друзья не  хуже его знали, что
никуда он, голубчик, не денется.
     -  Ладно  уж,  выкладывайте,  куда  вляпалась  Варвара  на этот  раз, -
проворчал он, усаживаясь на табуретку. - Что стряслось с ней в Питере?
     -  Сначала иди разденься и  сними  ботинки, -  сказал Марк.  - А я пока
заварю чай.
     Прошке страсть  как не  хотелось лишаться последнего преимущества, хотя
бы  мнимого,  -  ведь  оставаясь  в  верхней одежде,  он  как  бы  напоминал
присутствующим,  что  в  любую минуту  может уйти. С другой  стороны, ему не
терпелось  услышать  новости,  а  очередная  перебранка  отсрочила бы момент
истины на неопределенный срок. Вздохнув, он подчинился.
     Через  две  минуты  Леша  в третий раз за вечер  приступил к  ложению
обстоятельств исчезновения.  Марк  и Генрих, уже слышавшие его  отчет, молча
пили  чай,   зато  Прошка  ежеминутно   перебивал  рассказчика  вопросами  и
замечаниями:
     - А зачем вообще она поперлась в Питер?
     - А они, часом, не поругались с Сандрой на прогулке?
     - Хо, в ресторан! Красиво жить не запретишь!
     И наконец:
     - И -за  этого  весь сыр-бор! Нашли  повод  для  беспокойства.  Да от
Варвары можно ожидать чего угодно!
     -  Чего, например? -  уточнил Марк.  -  Свинского  отношения  к Сандре?
Пренебрежения к собственным обещаниям?
     Прошка хмыкнул и приумолк, но потом его осенило:
     - Я понял! Сандра - Варькина сообщница.  Это спектакль  специально  для
нас. Слушайте: Варвара не на шутку разозлилась на нас -за душки Селезнева,
ее просто бесило, что мы не принимаем его с распростертыми объятиями, верно?
Она пыталась добиться своего не мытьем,  так  катаньем,  но не  вышло. Любой
другой  на ее месте давно бы одумался и отказался от  нового знакомства ради
согласия  в кругу старых добрых друзей, но Варвара, по обыкновению, закусила
удила. Если уж ей втемяшилось что-то в голову, она от своего не  отступится,
согласны? Так вот, исчерпав все мыслимые средства и не добившись своего, она
придумывает план: поехать в Питер и там "исчезнуть". Сообщница Сандра должна
поднять  тревогу  и  вестить  нас.  Мы отправляемся  в Питер,  носимся как
угорелые по городу, ломая руки и заклиная небеса вернуть нам наше сокровище.
И  когда  накал  страстей достигает апогея, на сцену выходит доблестный опер
Селезнев и освобождает голубку  мрачного подземелья. Мы, рыдая от счастья,
осыпаем поцелуями его,  Варьку, Сандру и друг друга.  Под всеобщее ликование
занавес опускается. Финал.
     -  Ну, если  окажется,  что она нам такое  устроила... - заговорил Марк
после долгого молчания.
     - Чепуха! - перебил его Леша. - На такие фокусы она не способна.
     - Откуда ты знаешь? - накинулся  на него Прошка. - Согласен, раньше она
себе  такого  не позволяла,  но  ведь раньше  ей и  не  приходило  в  голову
навязывать  нам  знакомство с ментами. Что ей делать,  если Селезнев безумно
дорог ее сердцу, а мы ни в какую не желаем видеть его в своих рядах? Порвать
с нами? Вот на это даже Варвара, надеюсь, не способна.
     - Тогда она ни в чем не виновата, - огласил свой вердикт Генрих. - Если
ты прав и она не нашла иного способа  примирить нас с Селезневым, то поделом
нам. Нечего было воротить рожи, пока нас уговаривали по-хорошему.
     - А с какой стати она носится со своим Селезневым, как  дурак с писаной
торбой?  Отмахал он пять  лет ледорубом,  чтобы она могла  жить  отдельно от
родителей и братца,  неподалеку от  факультета? Рисовал он ей  плакаты целую
ночь перед  защитой  диплома? Стоял  в девяностом  в  километровых очередях,
чтобы  эта лентяйка не померла с голоду? Или он рисковал своей шкурой, играя
в прятки с убийцей, когда Варьку угораздило найти себе неподходящего жениха?
А  может, Селезнев  носил ее на  руках в туалет,  когда она лежала в бреду с
воспалением легких?
     - Ну, положим, ледорубом  ты махал не только ради Варьки  - ты и сам  с
удовольствием жил в этой квартирке, удрав  общежития, - напомнил Леша. - А
что касается прочих твоих заслуг, то Варвара за все расплатилась с лихвой. К
твоей защите диплома она не только плакаты рисовала, она еще и печатала твое
творение на машинке и формулы вписывала. И  вообще, Варька хоть раз отказала
тебе в помощи?
     - Ну хватит  вам, -  поморщился Генрих.  - Какие тут могут быть  счеты?
Очевидно, что, не приняв Селезнева, мы перед Варькой виноваты.
     -  Ну уж нет! -  возмутился  Прошка. - С  этим я не могу согласиться. С
какой такой радости я должен плясать вокруг субъектов, к которым она неровно
дышит?  Я  же не  заставляю Варвару умиляться моим  девочкам. Да ее попробуй
заставь! Только перья полетят. А чем мои девочки хуже ее опера? И вообще, мы
- это одно,  а  всякие шуры-муры - совсем другое. Нужно быть идиоткой, чтобы
навязывать друзьям общество любовника.
     -  Варвара  тебе  сто раз объясняла, что Селезнев ей  не  любовник и не
жених, - сказал Леша.
     - Вранье! Если так, тогда вообще непонятно, кто он такой и зачем Варьке
нужен. Ради  чего тогда она копья ломает, ссорится со старыми друзьями? Ради
ни к чему не обязывающего знакомства?
     - Какая разница! - взорвался Марк. - Мы зачем собрались? Чтобы обсудить
Варькино  отношение к Селезневу?  Или  нам нужно решить: едем мы в Питер или
нет? Если дикая версия Прошки верна, то ехать, разумеется, глупо...
     - Почему? - не согласился  Генрих. - Я считаю, что ехать нужно в  любом
случае. Если  Варвара попала в  беду -  вопросов  нет. А  если это ее способ
воззвать к нашей совести, мы обязаны ей подыграть. Разве  она не заслуживает
такой маленькой поблажки с нашей стороны?
     - Да что тут  вообще обсуждать? - неожиданно вспылил Леша. - Лично я ни
на  йоту не верю, будто она воспользовалась таким подлым способом достижения
своих  целей. Во-первых,  она  не  интриганка, а во-вторых, я разговаривал с
Селезневым и Сандрой и не думаю, что они ломали комедию.
     - Все! Решено,  - сказал Марк. - Едем  в  П Леша, когда  ближайший
поезд?
     Леша  на  досуге  читает  не  только энциклопедии,  но  и  всевозможные
расписания.  Наверное,  он  единственный  в  мире  человек,  которого  можно
разбудить ночью и  спросить,  когда ближайший  поезд,  скажем,   Парижа  в
Милан, не сомневаясь, что получишь точный ответ.
     - До утра уже  нет. Первый в двенадцать  шестнадцать, но он идет больше
одиннадцати часов. "Аврора" отправляется в семнадцать двадцать,  а прибывают
они  практически  одновременно. Разница -  три минуты.  Правда,  на "Аврору"
дороже билеты, но ненамного.
     - Едем на "Авроре", - решил Марк. - Генрих, ты успеешь до пяти съездить
в  Опалиху,  предупредить  Машеньку  и  вернуться  - или к  тебе  приставить
надсмотрщика?
     - Не надо, я успею, - поспешно заверил Генрих.
     Марк хмыкнул, но спорить не стал.
     - Теперь давайте прикинем,  хватит ли нам денег. У меня при себе  около
тысячи рублей и двести долларов.
     - У меня триста пятьдесят долларов и двести сорок восемь рублей.
     Леша во всем любит точность.
     - А у меня при себе всего около сотни, - виновато сказал Генрих. - Дома
найдется еще рублей пятьсот, но я не могу оставить своих без копейки. Дадите
в долг?
     -  Прекрати,  Генрих!  - Марк  даже фыркнул  от  возмущения. -  Сам  же
прывал  не  считаться.  Никаких  долгов.   Тебе  детей  кормить,  так  что
помалкивай. А не то оставим здесь. Прошка, у тебя сколько?
     -  Рублей  триста. Я же  ехал в гости  к  девушке, а не на спасательные
работы.
     - А теперь едешь на спасательные работы! Рано утром отправишься  домой,
вытащишь  -под  матраса  чулок с  деньгами и уложишь в  дорожную  сумку. И
выгребешь все,  что  хранится на черный  день! Учти, если  я потом  узнаю  о
нетронутой заначке, так накостыляю, что вся она уйдет на поправку здоровья.
     Запасливый Прошка  заметно поскучнел, но  спорить  не осмелился, только
пробормотал себе под нос:
     - Ну, если окажется, что Варька ломала комедию, я с  нее такие проценты
стребую - до конца жни не расплатится!

     Селезнев  добрался   в  половине  пятого  утра.  Сандра  открыла  дверь
немедленно, даже не спросив -  кто?  Судя по разочарованию, отразившемуся на
ее  лице,  она ждала  Варвару.  Правда,  приглядевшись  к  витеру,  Сандра
улыбнулась и сразила Селезнева очаровательными ямочками.
     - Дон? Заходите!  Я ждала вас не  раньше десяти. Вы  что  же, летели на
самолете?
     Селезнев  вступил  в  огромную  прихожую  и  от неожиданности  едва  не
присвистнул.  Варвара  описывала  ему  Сандру,  не скупясь на краски,  но ни
словом  не  обмолвилась  о хоромах,  в которых  живет ее  питерская подруга.
Сандра заметила умление гостя и усмехнулась:
     - Не бойтесь, я не  новых русских. Это родительская квартира,  а папа
был контр-адмиралом. Их с мамой давно уже нет.
     - Простите. - Селезнев сконфуженно опустил голову.
     -  Не за что. Честно говоря, я их почти не помню. Меня вырастила сестра
- у нас с ней четырнадцать  лет разницы. Сейчас она  живет  во Владивостоке,
поскольку,  следуя  семейной  традиции,  вышла  замуж  за  военного  моряка.
Наденьте какие-нибудь тапочки и проходите  на кухню  - я пошла  ставить чай.
Если хотите умыться с дороги, ванная за холлом, вторая дверь направо. Первая
дверь, соответственно, туалет. А кухня вон там.
     Селезнев,  воспользовавшись любезностью  хозяйки,  быстро привел себя в
порядок  и явился к столу. Сандра усадила его  напротив себя, разлила  чай и
придвинула к гостю тарелку с бутербродами. Несколько минут они молча жевали,
исподволь учая друг друга.
     -  Знаете, Дон, а в жни вы  даже приятнее, чем на снимке,  - сообщила
наконец Сандра, чем  вогнала  Селезнева в  краску. - Хотя  фото  тоже  очень
симпатичное.  Мне Варька вчера  показывала... - Она нахмурилась. -  Мы  тоже
здесь  чаевничали, болтали,  обменивались сплетнями...  Она сидела  на вашем
месте, потом вспомнила про снимки, схватила сумку, половину барахла вывалила
на стол...  Она  всегда  двигается так  стремительно  и  нетерпеливо,  будто
опаздывает на последнюю электричку. Впрочем, вы, конечно, знаете...
     Селезнев кашлянул.
     - Сандра, могу я вас кое о чем попросить? Если вы называете меня Доном,
давайте перейдем на  "ты". Дон - это  Варькино  обретение,  никто меня так
больше  не  называет,  а с  ней мы выпили на  брудершафт еще в  первый  день
знакомства. "Дон"  и "вы"  звучит для  меня, точно фальшивая нота. Я  вас не
обидел?
     - Нисколько. - Сандра снова ослепила Селезнева улыбкой  с пленительными
ямочками. - Я тоже с удовольствием выпью с вами на брудершафт. Что для этого
лучше подойдет:  коньяк или  вермут? Есть еще пиво,  но  оно,  вероятно,  не
годится.
     - Кхм-кхм,  -  снова  закашлялся  Селезнев, не зная,  куда деваться  от
смущения. Мысль  о ритуале  пития на  брудершафт неожиданно  вогнала  его  в
краску. - Откровенно говоря, не знаю, что положено пить  в таких случаях, но
я бы предпочел коньяк. Только совсем чуть-чуть. Мне нужна ясная голова.
     Сандра, истинная дочь Евы, ничем не  выдала, что заметила его смущение.
Она достала пузатую бутылку и широкие  рюмки, плеснула в обе немного коньяку
и подошла  к  Селезневу. Тот встал и с  видом мученика принял рюмку у нее 
рук. Сандра девушка  крупная, глаза их находились почти на одном уровне,  и,
хотя   она  скромно  опустила  ресницы,  Селезнев  все  же   успел  заметить
насмешливый огонек,  блеснувший в  этих черных угольках.  Снова  зардевшись,
будто красна девица,  он  как положено сцепил руку с рюмкой с рукой Сандры и
опрокинул в себя сразу все.  Сандра,  напротив,  пила  коньяк  медленно,  по
глоточку, потом так же медленно опустила руку и подставила губы для поцелуя.
Селезнев    последних  сил  завершил  обряд  и  плюхнулся  на  стул,  едва
удержавшись,  чтобы не  вытереть со  лба  пот.  Сандра,  не  спуская с  него
насмешливого  взора, села на  свое  место.  Молчание,  наступившее  вслед за
знаменательной   сценой,  длилось   долго.   Селезнев  сражался  с  чувством
неловкости, а Сандра не приходила ему на помощь  чистого лукавства. Но тут
внезапно кольнувшая ее мысль о Варваре прогнала прочь игривое настроение.
     - Как мы будем искать ее, Дон? - спросила она с тревогой. - У тебя есть
какая-нибудь идея?
     - Самая нехитрая. - Дон  криво усмехнулся.  - Часа через  два пойдем  к
тому  дому, где  она потерялась, и  начнем опрашивать  жильцов, у  кого окна
выходят  на  улицу.  Попозже я  позвоню кое-кому  -  возможно,  нам  выделят
помощника. У тебя найдется несколько четких снимков Варвары?
     - Спрашиваешь! Загляни в комнаты -  там все стены увешаны этюдами, и не
меньше трети  них -  ее портреты. У нее очень богатая мимика - не женщина,
а  мечта фотографа.  Ох, совсем   головы вон!  Я же  вчера нащелкала целую
пленку!  Это, наверное,  то, что  нужно,  да? Ведь  народ  в  первую очередь
обращает внимание не на лицо,  а на одежду. Если кто-то видел вчера  Варьку,
то по вчерашним снимкам узнает ее гораздо быстрее.
     - Отлично! - обрадовался Селезнев.  - А улицы, где она пропала, на этой
пленке нет?
     -  Есть.  Я  как  выскочила вчера  подъезда, сразу  бросилась снимать
чертову вывеску, -за которой все и  случилось. Пошли скорее в лабораторию,
я срочно все проявлю и отпечатаю - это быстро, пленка черно-белая.
     Хозяйка повела  Дона за  собой в маленькую комнатку  в  глубине  холла.
Раньше там был второй  туалет, но, справедливо рассудив, что на два унитаза,
тем  более  в  разных  концах  квартиры,  одновременно  не  сядешь,   Сандра
переоборудовала помещение в фотолабораторию,  благо кафель и  вода  там  уже
имелись.
     - Садись, сейчас приготовлю реактивы.
     Селезнев сел на старый клеенчатый стул и несколько минут молча наблюдал
за Сандриными манипуляциями.
     - Я не очень тебя отвлеку, если буду задавать вопросы?
     Она запустила та
     - Совсем не отвлечешь.  Техническую часть работы я давно  уже  выполняю
механически.  Сейчас придется выключить свет. Ты готов? - Дон кивнул, и  она
щелкнула выключателем. Комната погрузилась в полную темноту. Обитая дверь не
пропускала  ни  единого  лучика. -  Так,  заправила,  теперь можно  включить
красную лампу. приступай к своим вопросам.
     -  Ты  не заметила  чего-нибудь  подозрительного, пока  вы  с  Варварой
гуляли? Никто не шел за вами следом? Может быть, тебе несколько раз попалась
на глаза одна и та же машина?..
     -  Нет, нет и нет - на все три  вопроса.  Но  это ничего не доказывает.
Когда  мы  с Варварой  бродим по  Питеру,  за нами может  ходить целый табун
верблюдов... Нет, верблюдов я, наверное, все-таки сфотографировала бы... Ну,
целый  табун  "мерседесов"  может  ездить,  неважно. Мы  впадаем  в  экстаз,
понимаешь? Тихий, незаметный глазу восторг охватывает наши души  и переносит
 неприглядной  повседневности  в сказку.  Мы  не  видим грязи,  попрошаек,
пьяниц,  безобразных  палаток и безвкусно разодетых нуворишей с их кичливыми
автомобилями  и  квадратными  телохранителями.  Мы смотрим  на улицы,  дома,
фонари,  мосты, набережные, парки и видим  волшебный  город, где живут  лишь
таланты,  красавцы и  поэты,  где  всегда  играет  музыка. Впрочем,  тебе не
понять.  Нам  с  Варькой  -за  всего  этого  давно  уже  приклеили  ярлыки
полубезумных старых дев.
     Запиликал та Сандра промыла пленку в бачке и залила новый рас
     - Почему же не понять? - обиделся Селезнев. - Мне очень нравится П
     - "Нравится" - это  совсем другое...  Но не будем  отвлекаться. Ты ведь
еще не исчерпал свои вопросы? Продолжай.
     - Кто-нибудь обращался к вам? Спрашивал о чем-нибудь? Просил помочь?
     -  Сейчас   подумаю.   Так...   Две   пожилые   дамы   в  Петропавловке
интересовались,  где  вход в казематы. На Васильевском круглолицый толстяк в
круглых очках и  с  пухлым  портфелем спросил,  который  час.  На  Дворцовой
набережной  клеились  небритые  юнцы  в  количестве аж  четырех  человек.  В
забегаловке на Литейном полковник  авиации попросил разрешения сесть за  наш
столик. Кажется, все.
     - Позже вы никого  них не видели?
     - Нет, но я уже объясняла...
     - Да-да... А с Варварой вы хоть ненадолго  разлучались? Может быть, она
заходила без тебя в какой-нибудь магазин, в аптеку, в туалет?
     - Нет.  До  самого того  подъезда  - будь он проклят! - все время  были
вместе. - Тут снова запиликал та  - Ну все, можно включать свет. Сейчас
пленка еще немножко закрепится, промою и  отдам тебе на эксперту. Скажешь,
какие кадры печатать в первую очередь. - Вспыхнувший свет на секунду ослепил
Селезнева. Когда глаза привыкли, Сандра уже открывала  большую бутыль. - Это
дистиллят для последней промывки. Водопроводная не рекомендуется.
     Селезнев кивнул.
     - Погоди,  сейчас  повешу  ее  на веревку,  пусть  просохнет.  Смотреть
смотри, только держи за  края. -  Сандра  взяла  пленку за черный хвостик  и
посредством  обыкновенной прищепки закрепила на  веревке, а  к нижнему концу
прицепила грузик на зажиме. - Для себя я чаще снимаю на черно-белую, цветную
недолюбливаю. Ты умеешь мысленно восстанавливать ображение по негативу?
     - Я в детстве тоже баловался.
     - Ну хорош! Я распинаюсь, а он сидит и молчит.
     - О, вини, это у меня профессиональное - меньше болтай, больше слушай
да на ус мотай. Хотя редка так прорывает...
     - Ладно. Я подумала, раз сейчас чайники все больше "мыльницами" снимают
да  в  экспресс-проявку  отдают,  значит,  никто в  самом процессе ничего не
смыслит.  -  Она вздохнула,  показывая  на  совсем прозрачный участок  перед
светлым хвостом. -  А это тот самый кусок, когда пленка сорвалась, под самый
занавес.  Штук  пять кадров пропало. Говорила мне Варька: "Брось, не возись,
все  равно снимать не больше  получаса!" Так нет, на меня, видите  ли, напал
творческий зуд! Поперлась в этот дурацкий подъезд... чтоб его спалили!
     - Не казни себя, Сандра,  - сказал Селезнев. - Скорее  всего, ты ничего
бы не менила, разве что сама бы тоже исчезла. Прошло столько времени, а ни
от  Варьки,  ни о ней никаких вестей, значит, ее увезли или заманили куда-то
не  по  ошибке. Ошибка давно  уже разъяснилась бы.  А если за  ней охотились
целенаправленно, твое присутствие их бы не остановило...
     - Кого -  их, Дон? - резко  повернувшись, спросила Сандра. - Кому могла
понадобиться Варька? Зачем?
     - Не знаю, - глухо ответил Селезнев, отводя взгляд от ее глаз-угольков.
- Но я это выясню. И разберусь с ними...
     - Ты думаешь, ее?.. - Она осеклась.
     - Нет. Нет!
     Селезнев быстро вышел   лаборатории. Через секунду хлопнула  дверь на
лестницу. Сандра,  поколебавшись,  вышла  в прихожую  и,  тихонько приоткрыв
дверь,  выглянула  в щелку.  Дон  стоял  на лестничной  площадке  и курил. В
тусклом свете пыльной лампы лицо его, казалось, состояло  одних углов.

     Они напечатали и учили фотографии,  выпили  еще чаю, а потом Селезнев
попросил:
     -  Сандра,  припомни  все,  о  чем  говорила  тебе  Варька.  Постарайся
повторить слово в слово.
     Он  не  без некоторого злорадства  заметил,  что они  вдруг  поменялись
местами: Сандра явно смутилась.
     - Знаешь, тебе  это будет неинтересно. Обычная женская болтовня, ничего
существенного.
     -  Классическая фраза   классического  детектива,  - прокомментировал
Дон. - И  я, следуя традиции,  должен заявить,  что  в  данном случае  любая
мелочь  может оказаться существенной. Смелее,  Сандра.  Я  обещаю,  что буду
снисходителен. Как-никак, у меня девять лет стажа - всякого наслушался.
     - Ну хорошо, слушай.
     Сандра без особого усилия  над собой пересказала  все сплетни, которыми
они с Варькой поделились, но потом опять замялась:
     - Понимаешь... я неплохо учила ее за семнадцать лет  знакомства. Если
она  приезжает  в  Питер внезапно, да еще одна, значит,  у нее неприятности.
Причем такие, от которых она  не может бавиться, првав на помощь друзей,
а это о  многом говорит. На моей  памяти  таких случаев было всего три.  Лет
пятнадцать назад  она  приехала  вот таким  образом  -за  нелепой  ошибки,
повлекшей за собой серьезную размолвку с друзьями; потом, еще года через два
- лечиться от несчастной  любви.  В предпоследний  раз  подобный  вит  был
совсем  недавно,  в  марте прошлого года.  К Варьке  привязался жуткий  тип,
решивший во что бы то ни стало на ней жениться...
     - Эту историю я слышал. А что проошло на этот раз?
     - Опять ссора с друзьями, - сказала Сандра после небольшой  заминки.  -
Из-за тебя. - Тяжело вздохнув, она собралась с духом  и  ложила  ту  часть
разговора с  Варварой, которая  была совершенно  не  предназначена  для ушей
Селезнева.
     Слушая  ее, Дон испытывал смешанные  чувства. С одной стороны, ему было
неловко,  потому что  все  сказанное и  впрямь  не  могло  иметь отношения к
исчезновению Варвары; с другой - он понимал, что ему выпала редкая удача. Не
каждому  доводится хоть однажды в жни услышать  мнение о себе, высказанное
блким человеком в разговоре с другими. "Блким? - недоверчиво переспросил
себя Селезнев и  сам себе мысленно ответил: -  Да. Не знаю,  как Варваре это
удалось - всего за два месяца, - но ближе у меня, пожалуй, нет никого".
     - ...Тут она вспомнила, что привезла фотографии, - продолжала Сандра, -
и  потянулась за сумкой. Сначала  рылась в ней,  точно  собачонка в  земле -
обеими  лапами, потом начала  выкладывать  пожитки  на стол. Нашла пакет  со
снимками и сунула мне. А потом... Ох, Дон, я совсем забыла!
     Селезнев мгновенно переключился.
     - Что? О чем ты вспомнила?
     Пока Сандра собиралась с мыслями, Дон успел поместить себя в палату для
буйнопомешанных,  в  карету  "скорой помощи"  с инфарктом и  в  следственный
олятор  с обвинением в убийстве. В ту минуту, когда  он  прикидывал способ
совершения убийства, Сандра, наконец, заговорила:
     -  Варька  рылась  в сумке,  разыскивая  этот  пакет с  фотографиями, и
выставила  на стол термос  - вот  он, стоит  на подоконнике, видишь? Потом я
стала разглядывать снимки, а когда подняла голову, она вытряхивала   этого
термоса деньги... Доллары...
     Очередная  пауза  заставила  Селезнева  првать  на  помощь  выдержку,
приобретенную за годы  работы  на Петровке, где приходилось опрашивать самых
разных свидетелей - от безнадежных заик до невменяемых психов.
     -  Я, естественно,  удивилась, - продолжала Сандра размеренным  голосом
сказительницы  преданий. -  Варвара  обычно  путешествует  налегке.  Минимум
вещей,  минимум  денег:  только  на  дорогу,  на  еду, ну,  и  на  билеты  в
музеи-театры. Она даже сувениры никогда не покупает - не любит ничего носить
в руках...
     - Сандра, ты деваешься? - не выдержал Селезнев.
     Она  удивленно подняла  глаза,  увидела резко  обозначившиеся  желваки,
потом побелевшие костяшки пальцев, нахмурилась и предупредила:
     - Если  будешь подгонять, будет только  хуже. Это у  Варьки мысли,  как
блохи, резвые, а я  девушка степенная, неторопливая.  Если меня сбить, потом
полчаса буду на прежнюю колею выбираться. - И, не обращая больше внимания на
прнаки  селезневского  нетерпения,  обстоятельно  и  неторопливо  ложила
историю  мимолетного  знакомства Варвары  со странной парочкой,  обогатившей
подругу на тысячу долларов.
     Когда  она  закончила,   Дон  уже   не  проклинал,  а  благословлял  ее
обстоятельность.  Благодаря  ее  подробному,  почти дословному пересказу  он
подметил  несколько  деталей, которые ускользнули  от  внимания и Сандры,  и
самой Варвары.
     - Значит,  так,  давай уточним,  -  заговорил  он задумчиво. -  Впервые
Варвара  увидела этих  двоих в кассовом  зале, так? Они  спорили, а  она, не
желая отвлекаться на чужие  проблемы, ждала  в сторонке, пока они отойдут от
окошка. В ходе разговора Василий  - будем называть его так, хотя это, скорее
всего, псевдоним  -  шнырял  глазами  по  сторонам. Вопрос: мог ли  он тогда
заметить Варвару?
     -  Не  знаю. - Сандра  пожала  плечами. -  Она на  этот счет ничего  не
говорила. А это важно?
     - Те двое, похоже, от  кого-то скрываются. Об  этом свидетельствует все
их  поведение.  Вероятно,  они  не  знали  в  лицо  своих  преследователей и
приглядывались  ко всем окружающим,  чтобы позже  определить  филера.  Когда
Варька брала билет, Василий ее зафиксировал, это мы знаем точно.  По идее он
должен  был понимать, что  случайный человек,  прибежавший  на  вокзал перед
самым  отходом  поезда,  попадет  в  тот  же  вагон,  поскольку  взял  билет
практически  одновременно с ними. Другими  словами, Варвара  не  вызвала  бы
особого подозрения, если они  заметили ее,  когда она стояла  у кассы. А вот
если раньше, когда она ждала  под  расписанием, то  ее поведение должно было
сильно  их  насторожить.  И,  судя  по   активности,  которую  они  проявили
впоследствии, так оно и проошло.
     Сандра покачала головой.
     - Дон, это  смешно. Ты  не забыл,  как  Варька  выглядит?  Уж  не  буду
говорить о ее субтильности - внешность, в  конце концов,  бывает обманчивой.
Но ты вспомни ее  фиономию! По ней  разве что слепой не сможет читать. Иди
посмотри  на  ее  фотографии. Там нет ни  единой надписи, они сами кричат  в
голос: "Варька счастлива", "Варька в ярости", "Варька ображает смертельную
обиду", "Варька проиграла партию в  шахматы", "Варьке надоел разговор, и она
прикидывает, как  бы улнуть".  Неужели  человека  с таким  говорящим лицом
можно принять за филера?
     -  Любые эмоции можно сыграть,  Сандра. Ты знаешь, что самые удачливые,
самые  неуловимые  мошенники  -  великолепные  актеры?  Им ничего  не  стоит
прикинуться  прямолинейными  тугодумами,  рассеянными  чудаками  или  людьми
кристальной чистоты,  да так,  что у тебя и  тени сомнения не возникнет в их
искренности.  Если  эти  самые Вася и  Толик  взяли Варьку  на  заметку  как
возможного  преследователя,  то  ее внешность не развеяла их подозрений,  а,
наоборот, вызвала опасения, что по их следу пустили профессионала.
     -  Ну  хорошо,  допустим.  Но  остальное  от  этого  выглядит не  менее
абсурдно.  Зачем,  рискуя насторожить шпионку, они предлагали  ей  деньги  и
зазывали к себе?  Для того чтобы Варька  выпила рюмку  коньяку, наболтала им
семь бочек арестантов и мирно удалилась почивать? Какой в этом смысл?
     - Смысл  есть.  Например,  они  хотели ее прощупать  - вдруг клюнет  на
деньги и  в качестве ответной любезности сболтнет что-нибудь полезное? Не за
тысячу  долларов,  конечно, но  ведь они предложили ей  назвать любую  цену.
Вариант второй: они подмешали снотворное в ее коньяк, чтобы устроить обыск и
найти либо не найти подтверждение своим подозрениям.
     - Да разве Варвара стала бы с ними пить, будь она шпионкой?
     - Стала бы, если была уверена, что они ничего не найдут. Прекрасный ход
для отвода подозрений. Вероятно,  именно к  такому  выводу и  пришли Вася  с
Толей, когда осмотрели ее багаж. Кстати, в снотворном и последующем обыске я
почти не  сомневаюсь. Помнишь, Варвара жаловалась, что проспала и проснулась
с тяжелой головой? И  проводница,  заметь, разбудила ее  в последнюю минуту.
Похоже,  девушка получила от  своих  пассажиров дополнительную взятку, а они
взамен - возможность уйти без "хвоста". М-да...
     Селезнев  погрузился  в  задумчивость,  и  Сандра   не  сразу  решилась
потревожить его вопросом.
     - И что же проошло потом? - спросила  она, когда он полез в карман за
сигаретой.
     -  А  потом начинается область  сплошных догадок... Знаешь,  есть такое
приспособление,  стреляющее  радиомаячками, -  это  устройство  в  форме,  к
примеру, маленького гвоздика. Излучают радиосигналы. Берешь ботинок объекта,
стреляешь в каблук, и рыбка у тебя на крючке. Куда бы ни отправился  человек
с такими  сапожными "гвоздиками" в подметках -  включи настроенный на нужную
частоту приемничек, и  ты  его не потеряешь. При этом совсем не  обязательно
держать его в  поле зрения. По всей видимости,  не найдя  при Варваре ничего
предосудительного, Вася с Толей на  этом  не  успокоились,  а решили  за ней
последить.  Например,  с  помощью  такого вот нехитрого устройства.  А может
быть, тривиально топали за  ней, пыхтя  в затылок. Как я  понял, находясь  в
Питере, Варвара, мягко говоря, бдительности не проявляет... И в то  же время
ее поведение,  должно быть, окончательно  убедило их  в ее  принадлежности к
стану  врага.  Почему?  Понятия не  имею.  Допустим,  проошло  одно  тех
невероятных  совпадений  или  недоразумений, на которые так  богата Варькина
жнь.  Предположим, во время своей одинокой прогулки - ведь  во вторник она
целый  день   бродила  одна  -  Варвара  случайно  оказалась  поблости  от
какого-нибудь склада, где Вася с Толей хранят, скажем, ворованный т Или
к ней -  опять-таки чисто случайно - обратился  представитель  конкурирующей
органации. Скажем, спросил, который час. А может быть, Варвара, сама о том
не  ведая,  подала кому-то условный сигнал  - сделала определенный  жест или
пронесла кодовое слово.
     Я  понимаю,  все  это  звучит  бредово,  но  как   иначе  объяснить  ее
исчезновение?  Вряд ли за те пять минут, что ты провела  в  подъезде, она бы
успела настроить  против себя другую  случайно  подвернувшуюся  криминальную
компанию.
     -  От Варьки всего можно ожидать, - мрачно возразила  Сандра. -  Как ты
сам  только  что  заметил,  она  бродила  по  городу  одна  целый   вторник.
Представляешь, какое раздолье для авантюр?
     - Но она поделилась бы с тобой своими успехами.
     -  Не уверена.  Она знает, что я  девушка благоразумная  и ее  неуемную
жажду  приключений не  одобряю.  Хотя...  Когда  Варька  приезжает  в  таком
настроении, ее любовь к приключениям практически не проявляется.  Мало того,
она просто шарахается от людей. Потому-то там, на вокзале, и ждала в уголку,
пока эти спорщики удалятся,  вместо того чтобы сразу подойти к кассе и взять
билет. Будь она в нормальном состоянии, ее не то  что  двое спорящих,  ее  и
повальный  мордобой не задержал бы ни  на минуту.  Да,  пожалуй,  во вторник
Варвара не стала бы ввязываться в  чужие  разборки и  прочие  подозрительные
мероприятия.  Она была настолько не склонна к контактам, что отказалась даже
от моего общества,  хотя я довольно настойчиво  предлагала  встретить  ее на
вокзале и побродить вместе.
     - Ей было настолько плохо?
     Сандра сдержала  улыбку. К  состраданию  в голосе Селезнева примешалась
едва  уловимая  нотка  гордости.  Очевидно, ему  льстило столь  убедительное
доказательство Варькиного небезразличия к его персоне.
     - Судя по всему. Одинокие блуждания по Питеру - самое сильнодействующее
 ее личных средств от хандры. Варвара прибегает к нему, когда ничто другое
уже не помогает. Зато  Питер  лечивает  ее на удивление быстро. Во вторник
вечером она уже практически пришла в норму...  Но мы отклонились  в сторону.
Итак, я согласна: маловероятно, чтобы  Варвара  во время своей питеротерапии
выкинула какой-нибудь  фортель. А  если  бы  ее  втравили  в  подозрительную
историю помимо ее воли, она бы мне рассказала.
     -  Словом, наша единственная ниточка - Василий и Анатолий, -  подхватил
Селезнев. - И у нас есть довольно  подробное  их  описание. Василий - худой,
гибкий,  пластичный  брюнет с рябым лицом. Анатолий - высокий, в теле,  лицо
гладкое...
     -  Постой!  - перебила  Сандра. -  Варька же  нарисовала  для  меня  их
фиономии. Подожди минутку, я сейчас.
     Сандра вышла  кухни и  тотчас  вернулась  с черной спортивной сумкой.
Порывшись  в  содержимом,  она  влекла  потрепанный  блокнот  в  картонной
обложке,  открыла и положила перед Селезневым.  Тот взял  блокнот  в  руки с
почти  мистическим страхом.  Казалось, он не  в силах поверить в неслыханную
удачу.
     - Это, конечно, не фоторобот, а скорее шарж, но сходство Варвара обычно
передает верно.
     - Знаешь, Сандра, за мою милицейскую карьеру  такое происходит впервые:
пропавший набрасывает портреты возможных похитителей за  несколько часов  до
похищения.  Не  исключено,  что  мы  ошибаемся,  и  эти  двое  к  Варькиному
исчезновению  не причастны, но если  причастны...  - Он посмотрел  на часы и
вскочил. -  Черт,  начало  восьмого! Что же  делать? Мне  пора  к  дому, где
Варвара  пропала, иначе жильцы разойдутся на работу, а еще нужно  позвонить,
выклянчить подмогу, найти ксерокс, факс... - Селезнев заметался по  кухне. -
Где у тебя телефон?
     Сандра никак не разделяла его суетливости.
     - Дон, сядь на минутку, послушай меня...
     -  Не могу! Сейчас каждая минута на  вес золота! - Он бросился к двери,
но Сандра его остановила.
     -  Если ты меня выслушаешь, мы сэкономим целый  час. Возможно, даже  не
один.
     Селезнев взглянул на  нее недоверчиво, но покорился и присел на краешек
стула.
     - Объясни толком, кому ты собрался звонить и зачем.
     - Полковнику милиции, начальнику одного  отделов угро. Хочу попросить
у него людей, машину и доступ к оргтехнике.
     -  Ты  хочешь  скопировать портреты  этих  двоих  и  раздать  вместе  с
Варькиной фотографией людям, которых тебе выделят в помощь?
     -  Если выделят...  Да. Вдвоем  с  тобой  мы будем бродить по квартирам
целый  день.  А еще нужно отослать Варькин рисунок по факсу в Москву - вдруг
Вася с Толей вестны моим коллегам? Неспроста же эта парочка удирала оттуда
по чужим документам.
     - Вот что мы сделаем: сейчас  ты  быстро напишешь  к Варькиным рисункам
сопроводительный текст  для  Москвы, оставишь мне номер тамошнего телефона и
номер здешнего полковника. Ксерокс, факс и машину я тебе обеспечу без помощи
милиции, полковнику позвоню и  сообщение  твое отправлю.  А ты сразу поезжай
опрашивать  жильцов. Если полковник не  даст людей,  я  сама раздобуду  тебе
помощников. Зря я, что ли, полгорода прикармливаю?
     - Сандра! - Селезнев встал, обошел вокруг стола и чмокнул ее  в щеку. -
Ты... Ты настоящее сокровище.
     -  Мои   достоинства  мы  обсудим  потом,  -  ворчливо   ответила  она,
подталкивая к нему блокнот и ручку, выуженную  той же черной сумки. - Пиши
текст и номера с именами-отчествами.
     Дон кивнул, открыл блокнот и начал строчить послание коллегам в Москву,
а она вышла  кухни. Через минуту донесся ее грудной голос:
     - Константина будьте любезны... Да, пожалуйста, разбудите, у меня очень
срочное дело... Котик,  это Александра... Помолчи, болтун, мне  срочно нужна
помощь.  Значит, так: через полчаса  привезешь  мне ксерокс, факс и оставишь
здесь свою машину... Я не шучу, это вопрос  жни и  смерти... И твоей тоже,
если будешь тянуть волынку... Тогда пришли шофера... Ничего, влезет,  машина
вместительная... Ладно, жмот, машину можешь оставить себе. У других попрошу.
Но  в  следующий  раз,  когда  тебе понадобится  прикрытие для  своих темных
делишек,  ко мне не суйся... Это не шантаж, а честное предупреждение. Котик,
постарайся побыстрее, пожалуйста. Я потом тебе все объясню.
     - Привет, тезка! Ты  сегодня  в  первой половине дня свободен? Спасибо,
Шурик,  я тронута... Да, приезжай как  можно  скорее... Да-да, -за  нее...
Нет, не нашлась... Постой, что это за голоса? Свистать всех наверх и тащи их
с собой! Чем больше народу, тем лучше... Виталию? Отличная мысль! Пусть хоть
весь свой инкубатор сюда притащит. Пока, до встречи!
     - Алло, Алина?.. Для  кого-то  рань, а  кто-то еще не ложился.  У  тебя
когда следующий экзамен?.. Отлично,  ты мне сегодня очень нужна. Немедленно!
Объясню, как приедешь. Ты можешь прихватить с собой кого-нибудь  группы?..
А еще?.. Да, замечательно! Жду!
     К тому  моменту,  когда Селезнев был  готов к выходу, у него  сложилось
полное впечатление, что розыски Варвары станут самым масштабным мероприятием
за всю историю Санкт-Петербурга.

     Мне  казалось,  будто я пересекаю  бурный океан  в тесном  темном трюме
парохода. Нет, даже не в трюме, а в машинном отделении, погруженном в полную
темноту. Меня качало  вн-вверх, мотало   стороны в  сторону, а в голове,
огромной  и тяжелой, как чугунный котел, гремел то ли африканский тамтам, то
ли  отечественный к  Потом темное  пространство  пробил луч  света,  и,
сделав невероятное усилие, я сообразила, что мне приподняли веко.
     - Посмотри на  зрачки, придурок! - донеслось  невероятной  дали. - Ты
какую дозу ей вколол? От такой и здоровый мужик на  сутки вырубится.  Теперь
жди до посинения, пока она заговорит. Если вообще заговорит...
     Слова, серые и тяжелые, точно  свинцовые грузила, падали на поверхность
сознания  с противным всплеском и, ни секунды не задерживаясь, погружались в
черную  глубину.  Я  упорно  пыталась  ухватить  хотя  бы  одно,  но  они  с
неожиданным   проворством  проскальзывали   между   воображаемыми  пальцами.
Человеческая  речь  превратилась в  бессмысленный гул,  вторящий  проклятому
тамтаму.  Пятнышко света, составившее мне  компанию,  очевидно,  решило, что
попало в недостойное общество, и пропало. Я его  не винила. В эту минуту мое
общество вызывало тошноту даже у меня самой.
     -  Заговорит,  куда  денется!  Нужно  будет,  я  ей  лично  все  пальцы
переломаю.
     - Костолом, трам-тара-рам!  Да она  запросто может не очнуться,  понял,
дебил?
     -  Заткни пасть,  умник! Кто говорил, что эта  телка  прибилась  к  нам
случайно?
     - Ну я... Но ведь ты тоже с ней говорил и шмотки ее видел! И согласился
со мной. Черт, как же я мог так проколоться?
     - И на  старуху бывает проруха,  непогрешимый профи. Видать, эта птичка
слишком высокого для тебя полета.
     - Да пошел ты...
     - Ладно, ладно, замяли. Так, по-твоему, она еще долго не очухается?
     - Часа три как минимум.
     - Может, перетащить ее в комнату?
     - Нет, в тепле она будет отходить еще дольше.
     - Так что же нам - три часа ее здесь караулить? Задубеем!
     - Это  ни к  чему. Отсюда  только один выход.  Закрыть  его, и  дело  с
концом. Когда прочухается, мимо нас ей не проскочить.
     - Ну так пошли вн. Я жрать хочу и устал, как собака.
     Голоса  смолкли.  Тамтам  тоже  отдалился  и  заглох. Я  погрузилась  в
блаженную пустоту. Однако слова, миновав  сознание, осели в  подсознании,  и
через некоторое  время  оно  принялось  посылать мне  тревожные  сигналы.  Я
сопротивлялась,  решительно  не  желая  всплывать    безмолвных  глубин  в
штормовую качку, но отчаянный SOS толчками выпихивал меня на  поверхность. И
вот меня  уже снова мотает и болтает, а трудолюбивый копер исправно забивает
свои  сваи.  Мне  понадобилась  целая   вечность,  чтобы  продрать  глаза  и
осмотреться. Вторая вечность ушла на осмысление увиденного.
     Я  лежала в полутьме  на  какой-то  ребристо-бугристой  поверхности,  в
которую  меня  вдавливало  тяжелое  ватное  одеяло.  В дальней  стене  зияло
отверстие маленького окошка. Окошко было пыльным и пятнистым, но  все же  не
настолько,  чтобы  полностью  закрыть  доступ  солнцу, сиявшему  за  стенами
темницы. Мутный  от пыли столб  солнечного  света  расплывался и  терялся  в
сумраке, не  достигая моего угла,  но мне его  вполне хватило, чтобы понять,
где я нахожусь.  Две обшитые  досками  стены, сходящиеся клином над головой,
треугольные  торцы, тяжелые перекрещенные балки и  дощатый  пол не оставляли
сомнений:  я  на   чердаке  большого  деревенского  дома.  Справа  от  моего
неудобного  лежбища  виднелся  оцинкованный квадрат чердачного  люка.  Прямо
передо  мной  в нескольких  шагах темнела громада  кирпичной  печной  трубы.
Воздух пах морозом и пылью. Необычное сочетание.
     Я попыталась приподняться - дурнота  только усилилась. Прикрыла глаза -
и  голова  так  закружилась, что я едва  успела свеситься над краем  старого
пружинного матраса,  на котором лежала. Меня  вывернуло нананку. Казалось,
даваемые мной  звуки  способны заглушить трубы  Страшного cуда, но, как ни
странно, никто не поднялся полюбопытствовать, что происходит. Но вот рвотные
позывы прошли, и стало легче. Правда, во рту все пересохло, а горло саднило,
словно по нему прошлись наждачной бумагой, но мозги немного прочистились.
     Итак, я неведомым образом  очутилась  на чердаке  невестной  бы, за
стенами  коей  ярко  светило  солнце.  Между  тем  последним  воспоминанием,
предшествующим сему чудесному  пробуждению,  была узкая  питерская  улочка и
темнеющие в сумерках  нкие облака. Порывшись в  памяти, я  не нашла там ни
малейшего намека на объяснение этой смены декораций.  Пришлось прибегнуть  к
помощи  своего  могучего интеллекта. Проаналировав все  имеющиеся  данные,
включая  скверное фическое состояние  и  полное  отсутствие воспоминаний о
причинах,  его   вызвавших,  мой  суперпроцессор  выдал  блестящее   резюме:
проошло нечто неожиданное и, скорее всего, весьма неприятное.
     Титаническое  умственное  усилие исчерпало все мои резервы  и отнюдь не
улучшило фического  состояния.  Бессмысленно глазея на  шероховатые  доски
кровли, я вяло сражалась с желанием махнуть на все рукой  и отдаться на волю
течения, мягко увлекавшего  меня обратно в тихую заводь беспамятства.  Но за
миг до капитуляции, когда окружающий мир уже  поплыл перед глазами, в голове
вдруг  с удивительной  четкостью  зазвучал диалог,  который вытащил  меня 
бездны.
     Неведомая  сила подбросила меня  и перевела в сидячее положение. Резкое
движение  не  замедлило сказаться  на желудке,  который  попытался  покинуть
брюшную полость вместе с остатками  содержимого.  Я вняла его протесту  и со
всей осторожностью, на какую была способна, спустила ноги на пол. Коснувшись
носками  ледяных досок,  я впервые обратила  внимание на  холод, царивший на
чердаке. Ватное одеяло хоть как-то защищало меня, но сейчас оно соскользнуло
в сторону,  и я затряслась, как  припадочная. Пришлось  снова закутаться, но
дрожь не унималась. "Наверное, это отходит наркоз, - думала я, стуча зубами.
- Подонки! Что они мне вкололи?"
     "Умеешь ты  задаваться  самыми насущными вопросами,  Варвара,  - ехидно
заметил проснувшийся  здравый  смысл. - Сейчас,  вестимо,  нет ничего важнее
названия  или химической формулы той гадости, которой тебя  накачали. А  кто
эти  подонки,  зачем  ты  им  понадобилась и как  от  них  бавиться - дело
десятое".
     Приложив титаническое  усилие,  я попыталась вытащить   памяти образ,
который обязан  был  попасть на мою сетчатку, когда мне приподняли  веко. Но
ничего  не  вышло. Зрительная  память  проявила  себя  куда  хуже  слуховой.
Впрочем,  слуховая тоже подкачала.  Я  не  могла  вспомнить их  голоса.  Они
оставались пррачными, безжненными. А может быть, улитка среднего уха под
воздействием наркотика утратила способность воспринимать частоты и обертоны.
Слава богу,  хоть  что-то воспринимала.  Я  была уверена,  что  слышала  все
сказанное у моего ложа. Но что мне это дает?
     Итак, я знаю,  что меня  одурманили  наркотиком и,  по всей  видимости,
похитили. Знаю, что похитители жаждут вытянуть  меня какую-то информацию -
жаждут достаточно сильно, чтобы не остановиться перед членовредительством. И
шестое чувство подсказывало:  я  не смогу удовлетворить  их любопытство. При
всем  многообразии и  полезности  сведений,  коими  я  обладаю, вряд  ли они
вызывают столь жгучий интерес, что ради них стоило  глушить  меня наркозом и
тащить в неведомую даль на допрос с пристрастием.
     В связи с этим спрашивается: а какие действия предпримут любознательные
джентльмены,   когда   я  вопреки   их   ухищрениям   продемонстрирую   свою
неосведомленность?  Крайне  сомнительно,  что,  переломав  мне  пальцы,  они
вежливо винятся и отвезут  меня в  ближайший травмпункт. Но  даже  если  я
ошибаюсь и возвожу напраслину на хороших людей, мысль о сломанных пальцах не
представлялась  мне особенно  соблазнительной. А посему,  решив  оставить до
лучших времен вопросы, кто мои похитители и что  им  от меня понадобилось, я
сосредоточилась на проблеме обретения свободы.
     Упершись  ладонью в шершавую доску стены,  я осторожно встала и сделала
два шага по направлению к люку. Перед глазами  все поплыло,  и мне  пришлось
ухватиться  за  стропилину.  Несколько  минут  я стояла,  покачиваясь, точно
былинка на ветру, потом справилась с головокружением и сделала еще два шага.
На ноги  в  носках  холодно было даже  смотреть,  но  зато отсутствие  обуви
позволяло двигаться бесшумно. Добротные толстые и, по-видимому, нестарые еще
доски пола почти не скрипели.
     Как  и  следовало ожидать,  люк оказался запертым  снаружи. Я  медленно
вернулась на продавленный пружинный матрац, служивший  мне штаб-квартирой, и
устроила военный совет  сама с  собой. Я не знала, сколько у меня времени до
возвращения похитителей, но, несмотря на сковавшее мозг оцепенение, ощущение
опасности росло с каждой минутой. Оно посылало в кровь адреналин, который не
только усиливал дрожь, но и возвращал к жни застывшие мышцы и вилины.
     "Раз люк заперт, остается только  один путь на свободу,  - думала я.  -
Окошко. Эти сволочи не приняли его в расчет, полагая, что взрослому человеку
в такое отверстие не  просочиться. Но они не учли мою комплекцию. Если сумею
протиснуть голову, остальное уж как-нибудь пролезет".
     Я огляделась в  поисках  веревки,  но заметила только  кусок  провода с
лампочкой  в патроне, которая болталась  недалеко от меня под самой  крышей.
"Наверняка под напряжением, - решила я, смерив его неприязненным взглядом. -
А даже если и нет, все равно нечем его отрезать". Похитители сняли с меня не
только сапоги, но и  куртку, где в кармане были ключи с небольшим перочинным
ножом  в  качестве брелока. Стуча зубами, я завернулась в одеяло и  случайно
уронила взгляд на матрац. Поверх него была постелена какая-то древняя тряпка
- то ли штора, то ли тонкое  покрывало.  Впрочем, прошлое тряпки значения не
имело, имело значение  ее  состояние  -  весьма  плачевное, надо сказать.  В
некоторых  местах  рисунок   почти  стерся,  и  сквозь  крупное  сито  ниток
проглядывали  пожелтевшие  бледно-голубые и белые  полосы  матраца.  "Должно
быть, порвать ее будет нетрудно", - с надеждой подумала я и взялась за дело.
     Спустя полчаса  я,  мокрая от пота  и  дрожащая от  непомерных  усилий,
держала  в  руках  полосу  ткани шириной сантиметров пятнадцать.  "Если дело
пойдет  так  и  дальше, похитители  застанут  меня  в разгар  работы",  -  с
запозданием  сообразила  я. Такой расклад  меня совершенно не устраивал. Я в
который  раз  оглядела  место своего заточения. Обычно  на чердаках хранится
хлам, но этот был пуст. Лишь мой пружинный матрац, ватное одеяло и несколько
досок, сваленных  в углу.  Возможно,  мне  и удалось  бы найти  какую-нибудь
бесхозную  железяку  в одном   темных  углов,  но до угла  еще нужно  было
дойти... Мне предстояло пробираться через весь чердак к окошку, и уже только
мысль об этом вызывала смертную тоску.
     От безысходности я начала шарить в очевидно пустых карманах джинсов и -
о чудо! - в одном  них нашла широкое стальное перо для  туши. Обломив  его
на  сгибе, я соорудила  вполне  приличный в  данных обстоятельствах  режущий
инструмент  и   с  его  помощью  разделалась  со  старой  тряпкой  всего  за
каких-нибудь  сорок минут.  Теперь  в  моем  распоряжении были четыре тканые
полосы общей длиной примерно в пять с  половиной метров. Я  связала их между
собой и заставила себя встать.
     Путь к  окну был  ужасен. Меня  колотило, словно  в  приступе  падучей,
каждый  шаг казался преддверием глубокого обморока.  Необходимость двигаться
бесшумно доводила меня до отчаяния. Переступая массивную балку, я зацепилась
ногой  и  только чудом  не грохнулась,  в последний  миг снова уцепившись за
стропилину. Но несмотря ни  на что  я преодолела  дистанцию, хотя  на финише
пришлось опуститься на пол и привалиться спиной к стене. Через  пять минут я
сумела встать на карачки и, перебирая по стене руками, принять  вертикальное
положение. Импровированная веревка, которую  я на  старте обмотала  вокруг
себя,  по дороге  частично размоталась  и собрала половину пыли,  устилавшей
чердачный  пол. Сейчас мое движение спровоцировало  выброс части этой пыли в
воздух, и один Бог  знает,  чего  мне  стоило не расчихаться. Зажимая обеими
руками  рот и нос, я гримасничала и моргала, смахивая слезы. Но вот  слезные
железы утихомирились, и мне удалось осмотреть окошко.
     На мое счастье,  рамы не было и стекло держалось на нескольких загнутых
гвоздиках. С помощью обломанного перышка я отвернула эти гвоздики в сторону.
Стекло  упало мне на руки  и едва не выскользнуло. В маленькое прямоугольное
отверстие  ворвались  солнечный свет и  морозный  в  Мне  казалось, что
замерзнуть сильнее, чем я уже замерзла, невозможно,  но я  ошибалась. Дрожь,
сотрясавшая  тело, перешла  в конвульсии. Пришлось  о  всех  сил  стиснуть
челюсти, не то привлекла бы внимание похитителей дробным клацаньем зубов.
     Даже в нормальном состоянии  мне было бы трудновато просунуть  голову в
узкую дыру чердачного окна, а  учитывая дрожь, этот трюк запросто можно было
показывать в цирке вместо  номера с тигром,  облывающим голову укротителя.
Царапины, оставшиеся  на  моей  фиономии  после  смертельного аттракциона,
наверняка выглядели не  менее устрашающе, чем следы тигриных  клыков.  Когда
голова оказалась снаружи, на меня напал новый приступ  рвоты, только на этот
раз рвать было нечем, и судороги, терзавшие желудок, облегчения не принесли.
     Я посмотрела вн, на снежно-ледяной пятачок под окошком, и поняла, что
старалась напрасно.  Мне отсюда  не выбраться.  Во-первых, фическая немощь
абсолютно  исключала альпинистский спуск с высоты  двух с  половиной  этажей
(дом оказался двухэтажным). Во-вторых, я определенно застряну  в  этой дыре,
когда  попытаюсь протащить  в нее  плечи - а если плечи все-таки пройдут, то
наверняка застрянут бедра. В третьих, я уже полумертва от холода, а  что  со
мной станет, когда придется брести босиком по  снегу невесть сколько верст в
невестном направлении?
     Добавив  к старым царапинам  несколько новых, я втянула голову обратно,
сползла  на  пол,  подтянула  колени  к груди и  закрыла  глаза.  Дурнота  и
чудовищная  усталость  притупили чувство  страха,  и  сил на борьбу  уже  не
осталось. "Ну  и пусть ломают пальцы, - подумала я вяло. - Вряд ли мне будет
хуже,  чем  теперь.  А  если   повезет,   я  замерзну  насмерть  еще  до  их
возвращения".
     Если  бы  не мороз, я бы,  наверное, сдалась окончательно.  Но  колотун
мешал  мне  забыться,  и мозг потихоньку  продолжал трудиться  над  решением
задачи. И оно пришло - ясное, блестящее, простое, как все гениальное.
     "А ведь эти гады не могут знать наверняка ни о моей беспомощности, ни о
соотношении  моих габаритов и этого окошка! Конечно, сейчас им и в голову не
приходит, будто я в состоянии  отсюда выбраться, но  если, придя  сюда,  они
вместо   меня  найдут  вынутое   стекло  и   привязанную  к  балке  тряпицу,
спускающуюся до  земли, им останется только поверить своим глазам.  Ведь  на
чердаке,  не  считая матраца да  нескольких досок, ничего нет,  и на  первый
взгляд  спрятаться  тут невозможно. А второго  взгляда  не будет: похитители
бросятся  вон   дома ловить беглянку. Итак,  мне остается лишь оставить на
сцене убедительную декорацию и найти убежище".
     Где  искать  тайник,  я  догадывалась.  В  детстве   в   компании  моих
сверстников любимой игрой были  прятки, и  мы облазили все укромные закоулки
дачного поселка, где летом жили с родителями. Дачи там старые и добротные, и
чердаки на них очень похожи на мою теперешнюю темницу.  А значит, здесь тоже
должна быть узкая щель  на  стыке  пола и ската крыши. Обычно  к  потолочным
балкам  пришивают слой досок, потом  стелят  что-нибудь теплооляционное  и
сверху  кладут  новый  слой  досок. Но  с  краю, под  самыми  скатами  крыши
прибивать доски неудобно, поэтому их просто кладут поверх щели, дном которой
служит потолок комнаты. Глубина тайника  невелика - сантиметров тридцать, но
ребенок поместится там без труда. А в мою одежду, например, влезет не всякий
ребенок, хотя  детского возраста я давно вышла.
     Встав  на  четвереньки,  я  осторожно  поползла   к  наклонной  стенке.
Возможно,  шуму  от  такого способа передвижения было  больше, но на ногах я
боялась не удержаться. Предположение  оказалось верным: крайняя в ряду доска
не  была  прибита,  и  под  ней  действительно  обнаружилось  длинное  узкое
углубление, достаточно  вместительное,  чтобы можно  было втиснуть  туда мое
тщедушное тело.
     Я снова поползла к окну. Пришлось опять просунуть в него голову и плечо
с одной рукой, чтобы нитки и шерстинки моего свитера остались на гвоздиках и
шероховатых  краях  оконного  проема. Благополучно  бежав  застревания,  я
втащила верхнюю часть туловища обратно и принялась за "веревку", сотворенную
  бывшего покрывала.  Привязав один  конец к балке, я  скрутила  связанные
полосы  материи  в жгут,  пропуская его  через сжатые ладони  и о всех сил
растягивая.  Необходимо  было  создать  впечатление,  будто   по   "веревке"
спускались,  а для этого она  должна выглядеть несколько иначе, чем  широкая
бахромчатая лента с узлами.  Лучше всего было  бы повиснуть  на ней, но  для
таких  упражнений  я  чувствовала  себя  недостаточно  окрепшей.  По  правде
сказать, мне  и растягивание давалось с немалым трудом, да и  вряд ли бы она
выдержала мой вес.
     Но вот вид пыльного тряпочного жгута меня удовлетворил. Я выбросила его
конец  окошка, убедилась, что он не дотягивает  до земли совсем немного, и
поползла  к тайнику. Труднее всего было беззвучно приподнять  конец  тяжелой
доски  и, удерживая ее  одной рукой, залезть  в  щель.  Когда  туловище  уже
оказалось внутри и перестало подпирать  доску, ослабевшая рука не  выдержала
тяжести и  подогнулась.  Грохота не  было,  поскольку удар  пришелся  мне по
предплечью, зато от боли потемнело в глазах, и я снова вырубилась.

     Должно  быть, мой  ангел-хранитель  все-таки  не самое  ленивое  в мире
существо.  Во  всяком  случае,  когда  лязг  отпираемого  замка  возвестил о
прибытии похитителей на  чердак, он не поленился махнуть надо мной крылом. Я
очнулась  и, скрипя  зубами от  боли,  успела  втянуть  ушибленную руку  под
прикрытие коварной доски.  Острота боли  затмила  все остальные  ощущения: и
дурноту, и  страх  быть  обнаруженной, и муки  вконец  окоченевшего тела. Но
пальцы на руке шевелились, стало быть, кости остались целы.
     Оцинкованная  крышка  люка  с  грохотом  стукнулась о  доски.  Один  
тюремщиков, пыхтя, влез в мою темницу. Минуту-другую он  не  давал никаких
звуков, потом раздался тяжелый топот и исступленный вопль:
     - Кушак! Дуй скорее сюда, туды твою растуды! Ее здесь нет!
     Бегущие шаги, скрип перекладин приставной лестницы и новый голос:
     - Ты что, пьян? Как это - нет?
     - А вот так! Давай-давай, залезай! Сам полюбуйся.
     Сообщник принял приглашение.  Через несколько  секунд  он с проклятиями
пересек чердак и остановился у окна.
     -  Зараза! Этого  не  может быть! Не  могла она  сюда  пролезть! Тут  и
младенец застрянет.
     -  Тогда  где  же  она?  -  с  девкой поинтересовался другой  и пьяно
завопил: - Ку-ку, детка! Выходи, мы так не играем!
     Его голос показался мне знакомым. Где-то я слышала этот жирный баритон,
причем совсем недавно.
     Тот,  кого  он  назвал  Кушаком,  сделал три  быстрых шага  и  загремел
досками, сваленными в углу.
     - Ну что, умник,  - продолжал  глумиться обладатель сочного баритона. -
Птичка-то  тю-тю?  Предупреждал  я,  что  она  не  по  твоим  когтям,  сокол
спецназовский!
     - Это невозможно... - твердил ошеломленный Кушак. - Чудо уже то, что ей
удалось  так скоро прочухаться. Сначала девку шандарахнули по черепу,  потом
она надышалась  эфиром,  потом  ты  вкатил ей полный  шприц, рассчитанный на
здорового  жлоба,  а  у  нее  вес  недокормленного  подростка.  Видишь  лужу
блевотины,  Акопян?  Представляешь, какое у  малышки сейчас  самочувствие? У
тебя  после недельного  запоя  бывает  лучше!  Она не  то  что спуститься по
веревке, она на ногах стоять не должна.
     - Хватит  лепить  горбатого! -  возмутился названный  Акопяном.  - Тебе
просто не хочется  прнаваться, что ты прокололся  второй раз.  Ну как же -
такая фитюлька - и обвела вокруг пальца матерого профи! Только ты забыл, что
ее послали серьезные люди, а они не пользуются услугами дилетантов.
     Кушак  в  ответ  разразился  длинной  многоэтажной   инвективой,  потом
скомандовал:
     - Одеваемся и идем на  поиски!  После  зелья ей далеко не  убежать, тем
более босиком. Здесь только одна дорога. Даже если малышка решит идти лесом,
чтобы не попасться  нам на глаза, все равно не станет углубляться - побоится
заплутать.  А в лесу  снег во время оттепели  тает  не так сильно, значит, в
мороз там нет такого льда. Найдем следы и догоним.
     С этими  словами  он скатился по лестнице. Его  более грузный  сообщник
осторожно спустился следом.  Минут через пять где-то вну хлопнула дверь, и
все  стихло,  но  оставить  свое  убежище  я решилась  далеко не  сразу.  Не
исключено,  что  кто-то остался  в  доме, и  тогда пропадут все мои  усилия.
Однако  перспектива замерзнуть насмерть тоже не радовала. Минут пятнадцать я
лежала и прислушивалась, потом, неловко орудуя одной рукой, отодвинула доску
и выбралась  своей щели.
     Моим похитителям не пришло в голову снова запереть крышку люка. Путь на
свободу был открыт.
     Дрожа  и постанывая, я  дотащилась до  приставной  лестницы, сползла на
второй этаж и попала в темный коридор, куда выходили четыре двери - по две с
каждой  стороны.  Я прошла его до  конца,  по дороге толкнув каждую. Все они
были  заперты.  Как  и следовало ожидать,  коридор  оканчивался лестницей на
первый этаж.  Спустившись  по  ней,  я  попала в небольшое  помещение  вроде
прихожей. Дверей  здесь  было три. Одна  -  обитая клеенкой  -  вела в жилые
помещения первого  этажа.  За второй -   цельного куска  толстой  фанеры -
находился чулан. Третья - деревянная - открывала путь в сени. Первым делом я
вышла туда и  убедилась, что входная дверь  не  заперта.  Потом наведалась в
чулан,  который, по-видимому,  заменял  владельцам  дома склад.  Чего  здесь
только не было -  начиная  от инструментов  и хозяйственных мелочей и кончая
ворохом старой одежды и обуви!
     Порывшись в этих залежах, я нашла детские валенки и мужскую телогрейку.
Валенки были мне тесноваты, а телогрейка непомерно велика, но остальные вещи
совершенно не подходили для длительной  пешей прогулки в морозный день. Судя
по  обилию  стоптанных босоножек, резиновых сапог и  демисезонного  барахла,
хозяева использовали этот  дом  как дачу и  в основном наведывались  сюда  в
сезон сельскохозяйственных работ.
     Покончив с  выбором экипировки,  я поспешила  в  жилую часть дома.  Она
состояла  двух просторных комнат, отапливаемых большой  общей печью. Попав
в  блаженное тепло, я едва не разрыдалась от счастья. На нкой скамье перед
печью  стояло ведро с водой. Увидев  его,  я поняла,  что  умираю от  жажды,
схватила плавающий на поверхности ковш и влила в себя едва ли не целый 
Теперь пришла пора осмотреться.
     Идеальный  порядок  и заметный слой пыли на  мебели в дальней  комнат
наводил  на  мысль о том,  что в ней давно  никто  не живет. Мои  похитители
оккупировали  ближнюю.  Обстановка  здесь  была простой и удобной.  В уголке
около печи  хозяева  обустроили что-то вроде  маленькой зимней кухоньки: там
висели рукомойник, полка для посуды,  стояли рабочий стол  с двухконфорочной
электроплиткой и ребристой подставкой-сушилкой для  тарелок. Остальная часть
комнаты представляла  собой  нечто среднее между столовой  и гостиной. Здесь
стояли  диван,  небольшая кушетка, сервант, тумбочка с  телевором, круглый
обеденный стол и три стула. На диване валялась  свернутая в трубочку газета.
Рядом с кушеткой стояли две одинаковые синие аэрофлотские сумки.
     Решив,  что   имею  несомненное  моральное  право  поинтересоваться  их
содержимым,  я  открыла  молнию  первой   и  вытряхнула  вещи   на  кушетку.
Тренировочный  костюм,  белье,  рубашки,  носки, электробритва  -  все  было
новеньким,  только  что    магазина,  даже  с  не  сорванными  этикетками.
Содержимое второй  сумки мало  чем  отличалось от  первой.  Такие  же  новые
шмотки,  только  немного  другой  ассортимент.  Ни документов,  ни  записной
книжки, ни единого клочка исписанной от руки бумаги...
     Я переключила внимание на стол. Он был завален деликатесами в вакуумной
упаковке  с  нарезанной  осетриной,  ветчиной и  бужениной,  тут  же  лежала
небольшая  красная головка  сыра с насыщенно-желтым срезом, остатки копченой
курицы,  вскрытая баночка  черной икры, банка дорогого растворимого  кофе и,
наконец, хлеб. Довершали картину чревоугоднического разврата початая бутылка
"Реми Мартена".
     Поскольку я никак не  могла согреться, глоток горячительного был весьма
кстати.  Я  поскорее  приложилась  к  бутылке   и  разом   выхлебала  добрых
полстакана. В первое мгновение  меня едва не вывернуло, зато желудок обожгло
теплом,  которое быстро  разлилось  по  всему  телу.  Конечно,  пить дорогой
французский коньяк  залпом  горла - неслыханное кощунство, но к смакованию
напитка не располагала обстановка. Так или иначе,  но своей цели я добилась:
озноб  наконец  прекратился.  Неожиданным,  но  приятным  побочным  эффектом
лечебной процедуры  было облегчение боли в  ушибленной руке,  которая к тому
времени покраснела и довольно заметно увеличилась в объеме.
     Я  поглядела  на  яства. Есть  совершенно не  хотелось, но я  не знала,
сколько  придется добираться  до цивилации,  а потому  взяла нож, нарезала
хлеба и соорудила себе пяток бутербродов.
     Когда  с приготовлениями в дорогу было покончено, меня  вдруг  охватила
такая  истома,  что  сама  мысль  о  длительном  пешем  переходе  показалась
абсурдной.
     - Ты,  пьяна, Варвара!  -  обвинила я самое себя нетрезвым  голосом,  с
тоской  глядя  на диван -  точную  копию  родительского,  стоявшего у  нас в
квартире на  заре моей юности.  Эх,  сейчас  бы вздремнуть часок-другой!  Но
нельзя. Субъектов, невесть откуда свалившихся на  мою голову, в любую минуту
может покинуть азарт погони, их  потянет назад, в тепло, и к этому времени я
должна быть уже далеко.
     Прикрыв  осоловевшие  глазки,  я  позволила  себе   пять  минут  покоя,
необходимых,  чтобы собраться с духом. Пять минут затянулись  до получаса и,
возможно,  продлились бы еще дольше, если бы,  задремав, я не уронила голову
на стол.  Разбуженная чувствительным  ударом  в  лоб,  я  подняла  голову  и
недовольно посмотрела на продукты, которые, как выяснилось, на роль  подушки
совершенно не годились. Тут меня посетила счастливая мысль: зачем  оставлять
запасы продовольствия врагу? Они ничем  не заслужили такой любезности с моей
стороны. "Фиг вам, а не еда!  - злорадно подумала я. - Заберу с собой все до
крошки. А надоест нести - выброшу в лесу, зверушки будут рады".
     Я   поискала   глазами  какой-нибудь  пакет,  но  увидела   только  две
выпотрошенные  мной   сумки.  Слегка  покачиваясь  на  непослушных  ногах  и
мстительно хихикая, я взяла сумку, смахнула туда все, что лежало на столе, и
двинулась к двери. В эту  минуту за окном  раздалось  урчание мотора. Кто-то
ехал к дому на машине.
     "Возвращаются!" - от испуга с меня  мигом слетел хмель. Я заметалась по
комнате.  Машина  была  еще довольно  далеко, и,  наверное,  мне удалось  бы
выскочить  дома до  появления похитителей, но, по виду   окна, дом стоял
на  открытом  месте, и  меня  запросто могли  заметить.  Значит, нужно опять
спрятаться в доме, и  спрятаться  хорошо, потому что, заметив распотрошенные
сумки и пропажу продуктов, злодеи разберут дом по бревнышку.
     Я бросилась  в  соседнюю комнату, потом вернулась, хотела  выскочить  в
прихожую, но тут мой взгляд снова упал на старый диван. И второй раз за этот
день детские воспоминания подкинули мне вдохновенную идею.
     Когда-то  в  квартире  моей  нынешней  чудовищной соседки Софочки  жила
семья, с которой наша была  очень дружна. Многие праздники родители отмечали
совместно  с  соседями.  В  одной   квартир собирались взрослые,  а другую
оставляли на  растерзание детям. Соседские  мальчишки, братья-погодки,  были
неистощимы на выдумки. В какие только игры  мы с ними не играли! В индейцев,
в пещерных  людей  (пещерой  служил  накрытый  одеялом  обеденный  стол),  в
конкистадоров,   в  инопланетян,  в   космонавтов...  Игра   в   космонавтов
заключалась в  следующем: одного   участников  ("космонавта") укладывали в
мелкий  ящик  для  постельного  белья под  сиденьем  дивана.  Потом  сиденье
опускали, остальные участники  забирались на него с ногами и  весело скакали
над испытуемым. О,  какие  это  были ощущения,  когда во время скачек  тело,
сдавленное в "барокамере", подвергалось еще и ударному воздействию большущих
пружин! Тем не  менее каждый   участников игры прямо-таки рвался в  утробу
дивана. Мы оставили это развлечение, когда старшему  мальчишек исполнилось
тринадцать  лет.  Он как-то  внезапно  вырос  и перестал помещаться в тесном
ящике  (да  и   диван  что-то   чересчур  быстро  одряхлел).  Насколько  мне
запомнилось, я теперешняя уступала в размерах  ему тогдашнему,  а  значит  у
меня по-прежнему был шанс туда втиснуться.
     Если не  знать  о  существовании ящика, обнаружить его непросто.  Он не
выдвигается сну, и увидеть его можно, лишь подняв сиденье,  а оно довольно
тяжелое. И я могу придерживать его нутри.
     Мотор  за  окном заглох. Машина  остановилась.  Хлопнула  дверца, затем
другая. Забыв о больной  руке, я рванула вверх  сиденье дивана,  крякнула от
боли,  подперла  крышку  плечом,  бросила  в угол ящика сумку с  продуктами,
валенки, телогрейку и нырнула следом  сама. Диванное сиденье упало  на место
одновременно с хлопком входной двери.
     Две пары ног  протопали через прихожую,  дверь комнаты открылась,  шаги
замерли  на  пороге.   Почти  над   самой  моей   головой   раздался   сухой
невыразительный голос:
     - Твоя правда, Акопян. Эта малявка мне не по зубам.
     - Она сперла нашу жратву!
     Ага,  вот  она, страшная месть! Видать,  Акопян - обжора почище  Прошки
(хотя, казалось бы, это  невозможно). Возмущению незадачливого  костолома не
было предела,  словно мой поступок  до  основания потряс  его  веру в людей.
Святая невинность!
     - Этого и следовало ожидать, - невозмутимо заметил сообщник.  - Пока мы
барахтались в снегу,  рыская по всему лесу в поисках следов, она преспокойно
вернулась к дому, забрала свою куртку с сапогами, перетряхнула наши манатки,
запаслась в дорогу провиантом и была такова.
     - Куртка и сапоги в машине, - напомнил жирный баритон Акопяна.
     - Значит, подобрала себе одежку  барахла, что свалено в чулане.  Мать
твою!.. Это же было очевидно! Ну почему я сразу не допер,  что она не пойдет
по  морозу разутая и раздетая? Все, Акопян.  Надо сматывать удочки.  У нее в
запасе было  полтора  часа. Если  она  двинулась в путь вскоре после нас, то
сейчас уже подходит к шоссе. Немного везения с попуткой, и через два часа ее
довезут до  города. А если попадется водила с мобильником, то  по  нашу душу
могут явиться еще засветло. Больше здесь оставаться нельзя. Быстро наводим в
доме порядок и отчаливаем.
     Там,  на  чердаке,  человек по прозвищу Кушак непрерывно кричал и сыпал
проклятиями. Теперь  же, когда он  говорил спокойно, я  поняла,  что  и  его
слышала раньше - одновременно с жирным  баритоном Акопяна. Конечно, удар  по
голове,  пары  эфира  и  невестный  наркотик вкупе с  французским коньяком
сказались на моей  памяти не  лучшим образом, но, поднатужившись, я  все  же
сумела влечь  нее образы, соответствующие голосам.
     "Василий и Анатолий! - внутренне  ахнула  я  и почувствовала, как брови
поползли  вверх.  -  Странная  парочка   поезда,  купившая  полчаса  моего
бесценного общества за  тысячу баксов. Теперь кое-что проясняется, включая и
их бредовые речи здесь, в доме.
     У  "серьезных людей", которые  якобы  подослали  меня  к ним, очевидно,
возникли  к этой парочке серьезные  претензии.  Вася  с  Толей  благоразумно
решили  смыться  и помчались на Ленинградский  вокзал, нервно  оглядываясь в
поисках  "хвоста". По  иронии  судьбы они записали в "хвосты"  меня,  а  для
проверки дикой  гипотезы попытались вступить со мной в контакт, но нарвались
на решительный отпор, и пришлось им прибегнуть к подкупу. Брошенное вскользь
Василием на  чердаке: "Ты  тоже  рылся в ее  шмотках..."  - доказывает,  что
получасовая  беседа  со  мной  была  не  единственной целью  подкупа.  Вася,
обещавший  подсыпать снотворное в коньяк Анатолия, подмешал зелье мне, после
чего  они без помех осмотрели мой багаж. Еще одна фраза Василия: "Неужели  я
мог так  проколоться?" - свидетельствует о том, что после шмона подозрения с
меня сняли.
     Пока  все выглядит логично. Невестно  только, каким образом наши пути
пересеклись  вновь  и почему  возродились  их  подозрения.  И  еще  вызывает
недоумение фамилия или прозвище  Анатолия  - Акопян.  Насколько я помню, его
ряха ничем не напоминала об Армении. Вот второй, с кошачьим именем Василий -
тот и впрямь похож на кота, и повадки у него кошачьи... Точно, я ослышалась,
его кличка не Кушак, а Кошак".
     Лежа в темной утробе дивана, я пригрелась и размякла. Вялотекущие мысли
то  и  дело сбивались в сторону, путались, обрывались. В  доме звучали шаги,
скрипели  и  хлопали  двери  и  дверцы,  редка  Вася  с Толей обменивались
короткими деловыми фразами. В  суете  сборов  им  даже  не пришло  в  голову
обыскать дом. Если поначалу я  еще боялась,  что они случайно  или намеренно
поднимут сиденье  дивана, и судорожно цеплялась здоровой рукой за деревянную
поперечину, то постепенно страх улетучился, и я незаметно для себя уснула.
     Разбудила меня неудачная попытка повернуться на бок. В первый  момент я
не сообразила, где я и  что со мной. А если уж совсем честно, то и  - кто я.
Абсолютная тишина и темнота, а также теснота моего ложа наводили на мысль об
уютном  гробике,  покоящемся в  недрах  заброшенного кладбища. Я  пошевелила
затекшими членами  и со свистом втянула  в себя воздух.  Боль в  правой руке
мгновенно  вернула мне  память. Немного послушав тишину, я уперлась здоровой
рукой  и  головой  в  крышку  саркофага  и  после  недолгих,  но  энергичных
фических  упражнений  оказалась  на свободе -  весьма  относительной,  как
выяснилось несколько позже.
     Комната была погружена в темноту, и  сперва я  подумала, что умудрилась
проспать до  позднего  вечера,  но, присмотревшись,  разглядела тонкие,  как
паутинки,  полоски света за  окном. Подойдя поближе, я убедилась в  том, что
окна забраны ставнями. "Сюрпр номер  один", -  подумала я,  еще не  вполне
понимая, чем он для меня обернется.
     Нашарив  на  стене выключатель,  я  нажала  на  кнопку, но без  всякого
эффекта.  Благоразумные  Вася  с Толей  перед отъездом  вывернули пробки.  К
счастью я  вспомнила,  что  видела  счетчик  в  прихожей,  иначе невестно,
сколько бы мне пришлось ковыряться в потемках. Прихватив  комнаты стул,  я
приставила его к стене справа от клеенчатой двери и довольно быстро ввернула
пробки на  место.  Вспыхнула лампочка под абажуром, и  мне хватило ее света,
чтобы найти выключатель в прихожей.
     Здесь меня поджидал  сюрпр  номер два.  Дверь  чулана с инструментами
была закрыта на массивный навесной замок. Сюрпр номер  три был  вполне уже
предсказуем: дверь, ведущая в сени, тоже оказалась заперта.
     Предположив, что окна второго этажа ставнями не забраны, я поднялась по
лестнице  и еще раз  толкнула каждую  четырех дверей.  Ни одна   них  не
подалась. После бесплодных поисков выключателя я в полной темноте взобралась
по  приставной  лестнице к  люку на  чердак и провела рукой по крышке. Здесь
меня  тоже не  ждало  ничего хорошего - пальцы  сразу  наткнулись на тяжелую
железяку висячего замка.
     В  глубокой  задумчивости я вернулась в комнату  и подошла к  кухонному
столу-тумбе неподалеку от печи. Выдвинув оба ящика,  я обнаружила целую кучу
жестяных и  пластмассовых крышек, моток шпагата, кусок  пемзы,  две стеганые
тряпичные  ухватки,  старую  засаленную  колоду   карт,  бутылочные  пробки,
деревянную  толкушку, несколько  алюминиевых  ложек  и  вилок  да  два тупых
столовых ножа с закругленными концами.
     Я  задвинула  ящики на  место и открыла  дверцы.  Обе полки тумбы  были
заставлены  банками и кастрюлями. Еще на полке  для посуды стояли глубокие и
мелкие  тарелки,  кружки,  несколько стеклянных стопок, сахарница,  заварной
чайник и две глиняные крынки. Оглядев все это хозяйство, я пересекла комнату
и в неможении опустилась на диван.
     "Ну и положеньице! С запасом алюминиевых ложек и  тупых  столовых ножей
двери и ставни не вышибешь. Тут нужен топор или хотя бы стамеска с молотком.
И то, и другое я видела в чулане, на котором теперь висит аккуратный замочек
-  массивный чугунный  куб со  стальным стержнем. Сбить его невозможно, да и
нечем. Значит, открыть чуланную дверь  можно единственным способом: отодрать
от фанеры железное  ушко, в которое продет стержень  замка. Но ушко держится
на  двух  глубоко  утопленных и  замазанных краской  шурупах.  Будь  у  меня
отвертка, можно  было бы попытаться вывинтить их, но отвертки хранятся все в
том же чулане, а вилкой здесь не поорудуешь".
     Обдумав  положение со всех  сторон, я пришла к выводу, что единственная
надежда на бавление - материал двери чулана. Фанера,  хоть и толстая, - не
сплошное  дерево.  Вкрученные  в  нее  шурупы  держатся менее  крепко.  Если
проковырять ее  ножом, можно  просунуть лезвие в щель  и,  орудуя ножом, как
рычагом,  потихоньку   расшатать  шурупы  в  гнездах.  Правда,  удовольствие
затянется надолго и  действовать нужно очень аккуратно, потому что  столовые
ножи не особенно прочны. Но другого выхода у меня, похоже, не было.
     Я еще раз обошла комнату. От печи веяло теплом, и ее размеры  позволяли
надеяться,  что  остывать  она  будет  долго.  Две  небольшие  охапки  дров,
оставленные  Васей и  Толей  в  прихожей, конечно, не  позволят как  следует
прогреть  ее еще раз, но если во  время топки открыть дверцу, температура  в
комнате поднимется  довольно  ощутимо. Значит, около полутора суток можно не
опасаться  смерти  от  переохлаждения.  Запас  украденного   мною  провианта
позволял продержаться еще дольше. Самой большой удачей была вода, оставшаяся
в  ведре.  То  ли  похитители о ней забыли,  то ли им  было невестно, что,
замерзая,  вода  коробит днище ведра,  но так или иначе они ее  не вылили. С
туалетом дело  обстояло хуже, но не  безнадежно,  учитывая количество пустых
банок и отсутствие общества в доме.
     Одним  словом, шансы  на выживание у меня есть. Только бы не  подкачала
проклятая фанера.

     Селезнев   закончил   интервью  с   жителями   очередной  квартиры   и,
повернувшись,  обнаружил  зрителя,  который  внимательно  наблюдал за  ним с
лестничной   площадки  пролетом  пониже.  Поймав  взгляд   Дона,   кучерявый
круглолицый парень двинулся ему навстречу.
     - Вы - Селезнев? - осведомился он на ходу. - А я Миша, ваш новый ш
Временно. Машина вну у подъезда. - Он полез во внутренний  карман куртки и
протянул ему  сотовый  телефон. -  Это тоже  вам. Только сначала скажите мне
свои паспортные данные, я позвоню хозяину тачки - он сейчас оформляет на вас
доверенность. А пока бумажки нет, возить вас буду я.
     Растроганный  Селезнев  молча   вытащил  паспорт  и   протянул   парню.
"Персонального шофера у меня  до сих пор не было. Ай да Сандра! Не девушка -
чистое золото! Приеду к ней - паду ниц".
     Между тем кучерявый Миша перебирал быстрыми пальцами кнопки телефона.
     -  Алло, Константин Николаевич? Миша... Да, записывайте: Селезнев Федор
Михайлович, паспорт серии ха палка ха эм ю... Да, девятнадцать римскими...
     Дон  не  стал  дожидаться окончания  разговора  и позвонил в  следующую
квартиру.  Дверь  открыла  девочка лет  тринадцати с  некрасивым  шишковатым
лицом.
     - Вы к маме? - быстро спросила она, не дав Селезневу поздороваться. - А
она до  двенадцати на дежурстве. Приходите лучше после обеда - ей до дома не
меньше часа добираться.
     Девочка  собиралась  захлопнуть дверь, и  ей это  почти  удалось,  но в
последний миг Дон успел сунуть в щель ногу.
     -  Одну минуту!  Собственно,  я  не совсем к вашей  маме... вернее,  не
только к ней.
     - А  бабушка гостит у сестры в  Орле и  вернется не раньше мая. Доктора
запрещают ей жить зимой в нашем климате...
     Селезнев понял, что болтливая барышня  сейчас снова попытается  закрыть
перед его  носом дверь.  Он хорошо знал эту породу.  Такие  трещотки,  точно
тетерева  на току,  слышат только себя. И они еще не худшие свидетели,  надо
прнать.  Из  их  болтовни  порой  удается выловить что-нибудь  стоящее. Но
направить словесный поток в нужное русло - та еще задачка.
     - Эй ты,  тараторка! - услышал он вдруг голос Миши у себя  за спиной. -
Тебя что, не учили со старшими разговаривать? Сначала  выслушай,  а уж потом
трещи в свое удовольствие.
     Конечно, Селезнев был  прнателен  своему  шоферу за  помощь,  хотя  и
предпочел бы, чтобы ее  оказали более деликатно.  Девочка могла обидеться  и
замкнуться в гордом молчании. Но его  опасения не подтвердились.  Характер у
юной болтушки оказался довольно покладистым.
     - Ох, вините! Мама всегда меня ругает за то, что я никого не  слушаю.
А бабушка только балаболкой и зовет... Ну вот, опять! Так что вы хотите?
     Обрадованный Селезнев поспешил заполнить брешь в ее монологе:
     - Вчера около  пяти  часов вечера у вашего дома  пропала девушка. -  Он
протянул   Балаболке  Варькину   фотографию.   -   Посмотрите,   пожалуйста,
повнимательнее - вы ее не видели?
     Девочка взяла снимок и блоруко прищурилась.
     - Да!  Видела, видела! С ней еще была такая большая тетенька с косой. Я
ходила в обувную мастерскую подклеить  подошву  у  сапога - надоело ходить с
мокрыми ногами... Ну вот, а они там стояли...
     - Где?
     - Недалеко от мастерской. Тетенька с  косой  что-то фотографировала. Но
потом, когда я вышла, их уже не было.
     - А сколько времени ты там провела? - Селезнев решил, что девочка не 
тех, кого можно обидеть обращением на "ты".
     -  Минут двадцать.  Приемщица сказала,  что на сапог  должен посмотреть
мастер,  а то  вдруг он не возьмется за починку. А мастер ушел перекусить, и
мне пришлось ждать...
     "Двадцать  минут. За это  время  Сандра, наверное,  успела поправить  в
подъезде пленку, щелкнуть свою вывеску, хватиться Варьки и уйти".
     - Скажи: когда ты шла по улице в мастерскую, тебе кто-нибудь попался по
дороге?
     Девочка состроила задумчивую гримаску.
     - Кажется, нет. Во дворе народ был, а на улице - никого. Да тут от арки
до мастерской идти-то всего два шага.
     -  Я понимаю.  Но  все  же постарайся вспомнить. Может быть, ты  видела
людей в  отдалении или  заметила, как  кто-нибудь  наблюдает  за  улицей  
окна...
     Девочка покачала головой.
     - Не помню. Но я подумаю.
     - Подумай. - Селезнев достал  кармана отрывной блокнот, в который раз
за  сегодняшнее утро написал  номер Сандриного  телефона и вырвал  листок. -
Если вспомнишь что-нибудь, позвони по этому номеру.
     - А вы сыщик, да? - В девочке впервые проснулся интерес к его персоне.
     - Есть  немного, - скромно подтвердил Дон и, поколебавшись, счел нужным
подогреть ее интерес  доверительным  прнанием: - Но сейчас  я  здесь не по
службе. Пропавшая девушка - моя знакомая. И она мне очень дорога.
     - Федор Михайлович! - позвал его шофер, когда дверь закрылась.
     -  Миша,  я  ведь  вам не начальник, - мягко напомнил Селезнев. - Более
того, я ваш должник. Если вы  настаиваете на соблюдении формальностей, тогда
назовите и  свое отчество. Но, поскольку разница в возрасте у нас небольшая,
предлагаю называть друг друга по именам.
     -  Заметано!  - обрадовался кучерявый.  -  Я что хотел сказать, Федя...
Глянь-ка  в окно - там вну толпа. Я  так понимаю, что это твои помощнички.
Ты бы вышел  к ним, дал инструкции, а то они не знают, по каким подъездам ты
уже прошелся, а по каким - еще нет.
     Селезнев  спустился  на   один  пролет   и  посмотрел  в  окно.   Вну
действительно собралась толпа. Причем самая разномастная   всех, какие  он
когда-либо видел. Тут были две дамочки в  роскошных шубах, несколько солидно
одетых   людей  среднего  возраста,  благообразные   старичок   и  старушка,
студенческая компания,  группа молодых  людей  в камуфляже,  пятеро качков в
цепях  и коже, примерно столько же  субъектов  бродяжьего  вида  - их пол  и
возраст не поддавались  определению - и наконец -  стайка юных  прогульщиков
лет от двенадцати до четырнадцати.
     "Варвара была неправа,  - подумал Дон, невольно заулыбавшись. - Это  не
бездельники  сидят  на  шее  у  Сандры,  а  Сандра  сидит  на  шее  у  своих
бездельников. И  не просто  сидит, а  еще  пришпоривает,  удерживая  поводья
железной рукой. Еще немного, и я влюблюсь в эту лихую наездницу".
     Чувствуя себя  этаким  полководцем  накануне решающей  битвы,  Селезнев
спустился  к  своим  новобранцам.  Толпа,  узнавшая  его  по  фото,  которое
предусмотрительно  показала  им   Сандра,  пришла  в  движение  и  обступила
командира плотным  кольцом.  Дон  с чувством поблагодарил  их  за готовность
оказать помощь, перечислил номера подъездов, которые уже  обошел, и пронес
небольшую напутственную речь:
     -  Постарайтесь   вызвать   сочувствие   у  людей,  с  которыми  будете
разговаривать.  Неплохо, если бы вы назвались  родственниками  или  блкими
друзьями пропавшей.  Помните,  у ваших  собеседников хватает своих проблем и
неприятностей, но люди по природе сострадательны. Если они будут думать, что
у  вас  личное  горе,   постараются  помочь  чем  могут.   Во  время  беседы
внимательнее приглядывайтесь к лицам. Человек, которому  есть  что скрывать,
обычно  себя выдает.  Заметите  неадекватную реакцию на  свои  вопросы - ну,
скажем,  собеседник   насторожился,  отвечает  скупо  и   неприязненно  или,
напротив,    проявляет    лишнюю   предупредительность...   Словом,   если
почувствуете любую  фальшь, не выдавайте своих подозрений, а разыщите скорее
меня. - Он повертел головой и нашел в толпе кучерявого шофера. - Миша, какой
номер у моего мобильного телефона? - Миша продекламировал цифры, и  собрание
зашевелилось, роясь в карманах и сумках в поисках ручек и клочков бумаги.
     Дон заметил, что многие записывают на обороте листов с копией Варькиной
карикатуры.
     - У вас нет лишнего такого рисунка? - обратился  он к блстоящим. -  Я
не захватил с собой оригинал - его как раз должны были размножить.
     Из  толпы вынырнула  немолодая  женщина  в  светлом  пуховике,  открыла
сумочку и протянула Дону запасную копию.
     -  Вот,  возьмите.  У  меня их целая  пачка на  случай, если кто-нибудь
потеряет.
     Селезнев поблагодарил ее и закончил напутствие:
     -  Поделите между  собой  дома, подъезды  и  квартиры, чтобы  людям  не
пришлось отвечать  на одни и те  же вопросы  по  нескольку  раз.  Чем больше
жителей этой улицы удастся опросить, тем больше  шансов на успех. Наткнетесь
на свидетеля - немедленно зовите меня. Ну, с Богом.
     Толпа загудела и начала распадаться на группы поменьше. Молодой человек
в   камуфляже,  взяв  командование   на   себя,  стал   распределять   между
добровольцами дома  и  квартиры.  Селезнев, не  дожидаясь,  пока  закончится
собрание,  направился  к  подъезду,  где  уже брал  интервью,  -  нужно было
показать жильцам портреты предполагаемых похитителей.
     Через  полчаса  он  зашел  в  очередное  парадное  и  стал   свидетелем
захватывающего   спектакля.   На   нижней   лестничной   клетке   столпились
квартиросъемщики подъезда  со чадами и домочадцами. В центре группы на плече
дородной домохозяйки рыдала хрупкая девчушка в белом мохнатом пальто.
     - Сестра... приехала  Москвы на один день... И вот - пожалуйста...
     Сочувствие аборигенов было прямо-таки осязаемым. Люди  хмуро передавали
друг  другу  фото  и  рисунок.  Тот,  чья  наступала очередь, вглядывался  в
ображение с таким рвением, словно пытался глазами прожечь в бумаге дыру.
     Селезнев понял, что здесь ему делать нечего, вышел на улицу и достал 
кармана сигарету. На  него вдруг  навалилась  страшная усталость.  Пересекая
улицу, он почувствовал, что его пошатывает.
     - Слышь, мужик! - окликнул его кто-то.
     Селезнев обернулся. К нему трусил коренастый детина в камуфляже.
     - Ты пока расслабься в машине часик. Тебе еще девчонку вызволять, когда
мы на след этих выродков нападем.
     - Спасибо,  - вяло улыбнулся Дон, - но сейчас  не время  расслабляться.
Чем скорее мы закончим опрос,  тем лучше.  Здешние жители вот-вот разойдутся
по своим делам.
     - У нас все схвачено,  - заверил его детина. - Мои ребята оцепили улицу
и опрашивают всех, кто уходит. Остальным я наказал выведывать у жильцов, все
ли в квартире. Если кто успел улнуть до нашего прихода, выясним координаты
и  наведаемся к ним на работу или куда их там понесло. Иди, иди в машину, не
сомневайся. Найдем свидетелей - непременно разбудим.  -  Видя, что  Селезнев
колеблется,  парень рявкнул, как фельдфебель  на плацу:  - Иди, кому говорю!
Твоя  работа  начнется,  когда  надо  будет  вытаскивать  девчонку.  Кому ты
сделаешь лучше, если выгоришь и будешь передвигаться на четвереньках?
     Селезнев  поразмыслил  над этим  доводом,  криво  усмехнулся,  еще  раз
поблагодарил,  повернулся и пошел  к  машине  -  серебристо-серому  красавцу
"вольво".
     Увидев его, Миша выскочил  салона и распахнул дверцу.
     - Куда едем? - спросил он с энтузиазмом.
     - Пока никуда,  - проворчал  Селезнев, смущенный таким сервисом.  - Мне
приказано ждать здесь.
     Миша вырубил магнитофон.
     - Мне посидеть с вами или сходить прогуляться?
     -  Мы же вроде перешли на "ты", - пробормотал Селезнев, устраиваясь  на
заднем сиденье. - Как хочешь, - ответил он на вопрос и задумался.
     Из  полудремы  его  вывел  парень  в  коже.  Открыв  дверцу  машины, он
склонился над Доном, позвякивая цепями, как новогодняя елка на сквозняке.
     - Эй,  друг,  нашли мы тут одну бабусю... Дак она,  кажись,  видала эти
рожи. - Он помахал перед  носом  Селезнева листком с  карикатурами. - Только
старая грымза  не помнит,  где и  когда. Может, вашу шатию учат,  как лечить
склероз? Сходишь, прочистишь старухе мозги?
     Селезнев приподнялся и одним движением выкатился  машины:
     - Веди!
     Бабуся  оказалась бойкой и  словоохотливой. Она действительно  со  всей
определенностью заявила, что узнала "энтих антихристов", но сколько ни бился
с ней Селезнев, так и  не припомнила, где и когда их видела. В  конце концов
пришлось отступиться.  Снабдив  забывчивую свидетельницу номерами  домашнего
(Сандры) и мобильного (Мишиного) телефонов, он  попросил  ее звонить в любое
время дня и ночи, как только вернется память.
     Во    дворе    его    перехватил   давешний   детина    в    камуфляже,
отрекомендовавшийся членом местного совета ветеранов-"афганцев", и доложил о
ходе операции.
     - Три человека думают, будто  видели твою  Варвару, но даже не уверены,
что это было вчера. Один  псих с верхнего этажа вон того подъезда клянется и
божится, что  парочка с рисунка  - это садисты-санитары, которые  девались
над ним в дурдоме. Естественно, упекли его туда по их же грязному навету.
     После некоторой  заминки афганец смущенно  прнался,  что его  люди  в
одной  квартире  разорили  гнездо  самогонщиков,  а  в  другой  переполошили
небольшой домашний бордель.
     - Ты уж вини, что так  вышло, - сказал он виновато. - Я-то помню твое
предупреждение:  как заметим  что  подозрительное  - обращаться  к  тебе. Но
ребята молодые,  горячие. Как увидели бегающие глазки того самогонщика - так
и  взяли  его в  оборот. А во второй  квартире  какой-то  засранец, даже  не
выслушав их, попытался захлопнуть дверь. Ну так они и вломили ему  по первое
число. Пока  с  ним  разбирались,   комнаты выскочили две телки в чем мать
родила и подняли такой вг... Полдома сбежалось. Видел бы  ты лица мужиков!
Так и рвались учинить девочкам допрос с пристрастием.
     Селезнев представил себе эту картинку и ухмыльнулся.
     - Ладно,  на  первый раз  прощается. Но в  следующий будьте осторожнее.
Мало ли на кого  можно нарваться... -  Он  поблагодарил молодого человека  и
отправился опрашивать граждан, полагавших, что они  видели Варвару. Во время
второй беседы в кармане запиликал телефон.
     -  Дон!  - В голосе  Сандры  звучало  облегчение, словно она  опасалась
услышать кого-нибудь другого. - Приезжай скорее. Я кое-что нашла. - И прежде
чем он успел задать уточняющий вопрос, отключилась.
     Селезнев  поспешно  закончил   разговор   с  сомневающимся  свидетелем,
вприпрыжку выбежал на улицу, нырнул в машину и скомандовал Михаилу:
     - Вперед! Дом Сандры знаешь?
     -  Сандры?  -  озадаченно  нахмурился  Миша.  -  А-а,  Сашки,  что  ли?
Естественно! - Он  плавно тронул  машину с  места.  - Я  еще не встречал  ни
одного питерца, который бы не побывал хоть раз у Сашки. Классный она парень,
верно? Мой босс, уж на что жмот, а и он ради нее гляди, как расстарался!
     "Парень?" - удивился про  себя Селезнев  нелепому  определению. За свою
жнь, полную  контактов с самыми разнообразными людьми,  он встречал не так
уж много женщин, которые  были бы женщинами в большей степени, чем Сандра. И
ничего  общего  с  Варварой!  Словно  горный  поток  и равнинная река,  если
метафорически.
     Дверь  в   квартиру  Сандры  была  приоткрыта.  Встревоженный  Селезнев
окликнул хозяйку  прихожей.
     - Дон? - сразу отозвалась она. - Раздевайся и проходи на кухню.
     Обстановка на кухне немного  менилась. Вместо тарелок, вилок, ложек и
чашек на  столе теперь  лежали старая лупа и  ворох фотоотпечатков  крупного
формата. Хотя  в  окно било солнце,  Сандра  зачем-то  принесла    комнаты
настольную лампу.
     - Садись, - сказала она, кивнув на стул. - Посмотри-ка сюда.
     Селезнев  подвинул к себе отпечатки. Все они воспроводили  один и тот
же кусок улицы, которую он исходил сегодня вдоль и поперек. Один негатив был
бракованный -  почти половину отпечатка закрывала черная  полоса.  Но именно
его Сандра сунула Дону в руки.
     - Видишь, это я щелкнула, когда Варька еще стояла рядом. Как раз в этот
момент  и  сорвалась пленка.  Я  решила,  что кадр безнадежно  загублен,  но
оказалось, кое-что разглядеть все-таки можно. А вот это я снимала, когда уже
вышла  парадного. Заметил разницу?
     Не заметить разницу было  трудно. На  испорченный  снимок  попал  кусок
стареньких  "Жигулей" то  ли  серого,  то ли бежевого, то ли светло-голубого
цвета. На остальных снимках место у  того же самого столба пустовало. Сандра
порылась в ворохе отпечатков и нашла увеличенное ображение машины.
     -  Тут,  конечно,  очень крупное  зерно, но  мне удалось разобрать  две
последние цифры и буквы номера.
     Селезнев вскочил.
     - Немедленно звоним полковнику!
     - Подожди, - остановила его Сандра, поудобнее устраиваясь на  диване. -
Не суетись.
     - Сандра, ты  что,  не понимаешь? - вытаращился на нее Селезнев.  - Эта
машина  исчезла в  то  же  время, что  и Варька.  Даже  если это совпадение,
водитель почти наверняка что-нибудь заметил.
     -  Скорее  всего,  -  невозмутимо  согласилась Сандра.  - Если  тебе не
трудно, сядь, пожалуйста, мне тяжело разговаривать, запрокидывая голову.
     Селезнев стиснул кулаки и запыхтел, как паровоз, но подчинился.
     -  Я, как  и  обещала, позвонила  полковнику, - продолжала Сандра. - Он
подтвердил,  что  ждал твоего звонка, и дал мне телефон лейтенанта Луконина,
которого выделил тебе в помощь. Совсем молоденький, по голосу. Петей звать.
     - Сандр-ра! - зарычал Селезнев.
     Она посмотрела на него глазами  раненой лани, и Дону пришлось прикусить
язык.
     -  Когда  я  догадалась рассмотреть испорченный кусок пленки,  то сразу
бросилась звонить тебе, но линия была занята - после набора первых трех цифр
сразу раздавались короткие гудки. Тогда я решила все отпечатать и  увеличить
кадр  с машиной. Мне удалось  рассмотреть  последние цифры номера. Остальное
напрашивалось само собой. Я позвонила лейтенанту Пете, попросила установить,
сколько "Жигулей"  шестой  модели заканчиваются на  04-ЛД,  после чего опять
стала  названивать тебе.  Как только  мы  поговорили,  перезвонил  Петя.  Он
выяснил все, что нужно, и рвался в бой. Подходящих "Жигулей" оказалось всего
восемь.  Петя поехал  проверять  владельцев. Я переслала ему  по  факсу фото
Варвары и рисунок.
     Дон снова вскочил.
     - Он продиктовал тебе список машин с фамилиями  и адресами  владельцев?
Сказал, куда поедет в первую очередь?
     Сандра покачала головой.
     -  Нет. Он собирался, но я подумала, что  тебе нужно  отдохнуть. Восемь
адресов -  это  немного.  Петя  наметил оптимальный  маршрут и заверил,  что
управится самое большее за три часа.
     Селезнев схватился за голову.
     - Ты соображаешь, что делаешь?! Мы могли  бы выгадать полтора  часа!  А
если твоя самодеятельность будет стоить Варваре жни - что тогда?! Господи,
помилуй! Ты  понимаешь,  что, возможно, отправила  зеленого юнца  прямиком в
волчью пасть? От  него оставят рожки  да ножки, а Варьку упрячут так, что ни
одна собака не найдет!
     Сандра  спокойно  наблюдала, как  он  меряет кухню аршинными шагами,  и
ждала, когда буря утихнет. Наконец Дон выдохся.
     -  Ты прекрасно знаешь,  что порешь  чепуху, -  заговорила  она  ровным
голосом. -  Волки, готовые растерзать  милиционера, никогда не  взяли бы для
похищения  собственную  машину.  Это   все  равно  что  оставить  на   месте
преступления витную  карточку  и  семейный  альбом  с  фотографиями.  Если
Варвару  увезли  на  этих  "Жигулях",  то  машина,  скорее всего,  краденая.
Расследовать такую кражу  -  дело  местной  милиции. У  тебя  на  это нет ни
времени, ни сил. Будешь ты искать воров или нет, поиски все равно затянутся.
С твоей стороны было бы разумнее использовать хотя бы часть этого времени на
отдых.
     - Какая трогательная  забота! - снова вскипел Селезнев. -  Сегодня все,
кому не лень,  советуют мне отдохнуть, разве что  колыбельные песни не поют.
Интересно, для  чего ты вообще  взяла на  себя труд позвонить  мне в Москву?
Армии сыщиков, которую  тебе удалось навербовать, мое присутствие  не  нужно
даже для галочки! Но я не позволю делать  себя карточного болвана! На кону
стоит Варькина жнь!
     Он выскочил  кухни, а через секунду хлопнула входная дверь.
     "И  некоторые еще  утверждают, будто  любовные романы - это  сказки для
сентиментальных дур,  -  подумала  Сандра.  -  Интересно,  как  эти скептики
прокомментировали бы  такое вот кипение страстей?  А  Варьке  повезло.  И  в
двадцать-то лет далеко не всякой девице  удается стать объектом столь пылких
чувств,  а уж когда тебе за тридцать... - Неожиданно для себя Сандра поняла,
что злится.  -  А уверяла, дуреха,  будто они с Доном  питают  друг к  другу
исключительно дружеские чувства!  Как  можно быть такой  слепой!  Ну, только
найдись, я тебе вправлю мозги!"
     Ее  воспитательные  мысли прервал  звонок  в дверь. За  порогом с видом
побитой собаки стоял Селезнев.
     - Извини, Сандра! Я веду себя, точно истеричная  барышня или вельможный
хам.  Наорал,  натопал  ногами,  сорвал  на  тебе  злость... Пора  принимать
валерьянку. Прости меня, ладно?
     Сандра улыбнулась загадочно, как Мона Ла, и впустила его в квартиру.
     -  Прощу,  если поможешь приготовить завтрак. Я голодна,  как  мамонт в
ледниковый период.

     После   завтрака   оба,   несмотря  на   взаимные   уговоры,   отдыхать
категорически отказались. Они взяли по чашке чая, перешли в самую большую 
трех комнат и долго просидели молча,  гипнотируя телефонный аппарат.  Хотя
они старались скрыть друг от друга растущее внутреннее напряжение, атмосфера
с каждой минутой становилась все более гнетущей.
     "Если эти уроды  похитили Варвару,  приняв  ее за шпионку, вряд ли  они
менят свое  мнение  лишь  потому, что она над ними посмеется  или покрутит
пальцем у виска, - думала Сандра.  - Шпионка на  ее месте  тоже  не стала бы
спешить с саморазоблачениями,  а  похитители наверняка  не  грешат  лишней
доверчивостью. Что они предпримут,  когда Варька посоветует им  обратиться к
психиатру? Хорошо, если эти бандиты идут в ногу со временем и используют для
допросов наркотики... Хотя, если верить шпионской литературе, пентотал вовсе
не полезен для сердца. Но это еще цветочки в сравнении с  другими средствами
вытягивания информации... Господи  всемогущий, царица  небесная,  спасите  и
сохраните вашу строптивую рабу Варвару!"
     Пока   Сандра  сражалась  со   своими  химерами,   Селезнева   донимали
собственные.
     "Уже почти  двадцать  часов,  как она пропала.  За  это время  мерзавцы
должны были убедиться, что она  не представляет  для них  угрозы. Есть у нас
хотя бы  крошечный  шанс,  что они  отпустят ее подобру-поздорову? Наверное,
есть,  но  только в том  случае, если  похитители не мокрушники.  Тогда  все
зависит  от  того,  насколько  им   удалось  оставить  Варьку  в   неведении
относительно  своих темных делишек и многое  ли поставлено на карту, -  ведь
преступник, даже  не будучи  убийцей,  под угрозой потери  жирного  куша или
собственной жни вполне может отказаться от шатких моральных принципов. А в
данном случае ставка должна  быть крупной. Иначе зачем нужно было похищение?
Выходит, просто  так  ее не  отпустят...  Или будут держать у себя,  пока не
минует опасность, или... Нет, только не это!"
     Отгоняя страшные мысли, Дон с нервной усмешкой обратился к Сандре:
     -  Ужасная  штука - ожидание,  верно?  Что  только в  голову  не лезет!
Предлагаю поболтать о чем-нибудь постороннем, пока мы дружно не спятили.
     - Пожалуй, - вздохнув, поддержала его Сандра. -  Только о  чем?  Что-то
светские темы не лезут в голову.
     - Ну, хотя бы расскажи о себе. Ты упомянула, что росла без родителей.
     -  Честно говоря, гнета сиротства я  почти не ощутила. Конечно,  иногда
растравляла себя до слез всякими мыслями, но дети любят себя пожалеть, а еще
больше  любят,  когда  их  жалеют другие. А  вообще у меня все было  хорошо,
плохого я не помню. Мне повезло с сестрой. Когда умерла мама, папа замкнулся
в  себе  и  отстранился  от  нас. Потом  Ксана  говорила,  будто  уже  тогда
почувствовала, что у нее  никого, кроме меня, не осталось. А у меня -  кроме
нее. Мне еще двух лет не было, сестра возилась со мной, и я ее обожала. Папа
пережил маму  всего на  полтора  года, и  я  его  тоже почти  не  запомнила.
Осталось только смутное ощущение какой-то тягостной таинственности.
     - Извини за бестактность, а на что же вы жили?
     - При  отце деньги в  доме  не  переводились  -  у  него  была  большая
зарплата,  только откладывать он  не  умел. Потом мне полагалась  пенсия, но
Ксана боялась,  что не сумеет свести  концы с концами,  и сдала  две комнаты
одной  семье. Муж,  дядя Женя,  жил у нас наездами, он был  подводник,  зато
Ольга  взяла  на  себя  почти  все  хозяйство  и вообще  оказалась  чудесной
женщиной.  Ксана  поступила  в институт, так Ольга и обо мне заботилась.  Я,
наверное, лет до двенадцати не желала расставаться с убеждением, что Ольга и
есть моя  мама, а  Павлик с Наташкой  - наши с Ксаной родные брат  и сестра.
Потом им дали квартиру,  и Ольга уговаривала нас переехать вместе, а здешние
хоромы сдавать целиком. Мы отказались, но часто ездили друг к другу в гости,
а в каникулы я жила у них неделями. На самом деле мне повезло. Ни сестра, ни
Ольга  никогда  меня  не воспитывали.  Не читали нотаций, не наказывали,  не
ставили педагогические  эксперименты  - только любили и  баловали. Сейчас мы
подруги, несмотря на разницу в возрасте.
     - Сколько лет было твоим родителям?
     - Отцу - за пятьдесят. Он  был старше  мамы  на  пятнадцать лет. А мама
умерла  в тридцать четыре... Врачи предупреждали, что вторая беременность ее
убьет, но она очень хотела сына. А родила меня, и через восемнадцать месяцев
почки отказали.  Папа умер от сердца. Ксана говорила,  он  стал много пить и
почти не разговаривал... Ей досталось куда больше,  чем мне. Слава богу, она
меня  не  возненавидела, хотя  могла  бы... Давай-ка налью  тебе еще  чаю, и
теперь твоя очередь.
     -  Да  мне  в  общем-то нечего рассказывать. Детство было  безоблачным.
Даже, пожалуй, слишком.
     - Слишком - это нонсенс. Лишнего счастья не бывает.
     - Да, наверное. Но кому-то его выпадает больше, чем остальным. В общем,
тут   мы  с   тобой  непохожи.  И   жили  мы  в  провинции.  Твой  папа  был
контр-адмиралом, мой - рабочим.  Но  и  кое-что  общее есть. Тебе повезло  с
сестрой, а мне - с братом. Правда, он старше меня не  на четырнадцать лет, а
всего  на  полтора часа... То есть был старше. Я давно уже его обогнал... Но
росли мы вместе. Слышала когда-нибудь про город Балаково?
     - Нет, - прналась Сандра.
     - Это на Волге. Довольно крупный,  между прочим. Мы  росли, как  сорная
трава.  Гоняли  в футбол,  рыбачили,  плавали  до  посинения или торчали  на
голубятне - мы держали полдюжины настоящих почтовых голубей...
     - Белых?
     - Нет, что ты!  Белые - декоративные, они  почтовыми  не  бывают.  Наши
выглядели  довольно невзрачно - неприметные, сые,  чуть  поменьше  обычных
голубей.  Но умницы!  Не припомню случая, чтобы они хоть раз не  доставили в
голубятню секретное донесение, когда мы играли в войну, или письмо родителям
 пионерлагеря.
     - Вы брали голубей с собой?
     -  Разумеется! Разве родителям  можно было  доверить заботу  о голубях,
когда  они и  о детях-то порой забывали?  Письма им мы отправляли только  за
день до возвращения, на всякий случай, чтобы  курьеры не успели дохнуть от
голода... Да не смотри на меня такими большими глазами! Родители нас любили,
и  даже  очень.  Просто  отца  вечно  гоняли по  командировкам  - он  у  нас
газопроводчик,  -  а  мама,  если  не пропадала  в  школе, то  занималась  с
отстающими или возила  очередной свой класс в  очередную экскурсию на родину
очередного великого писателя.  Ни меня,  ни Ивана это  никогда не  тяготило,
ведь нас было двое... вернее, как бы один, но в двух экземплярах. Нам всегда
казались  глупыми споры  о существовании телепатии  - мы-то  ею пользовались
вовсю.  Правда,  потом, когда начали  влюбляться  в одних и тех же  девочек,
познакомились и с обратной стороной медали, но  плюсов в  телепатии все-таки
больше...
     - Когда он умер? - спросила Сандра после паузы.
     -  Уже  давно.  От  белокровия.   Ему  было  всего  восемнадцать.  Мне,
естественно, тоже. Потом я с  тоски женился  - неудачно,  конечно, и  у меня
долго не было друзей, пока  вот с Варварой не встретился. Ты не поверишь, но
до вчерашнего  дня я  считал наше с  ней знакомство приятным, но  отнюдь  не
выдающимся событием. А вот теперь до меня дошло, что, чем мы старше, тем нам
труднее сближаться с людьми, поэтому нельзя их терять.
     Селезнев замолчал, задумалась и Сандра.
     "Значит,  напрасно я обругала Варвару слепой курицей, - размышляла она.
- Она и не могла ничего заметить, Дон  сам не подозревал о  своих  чувствах.
Интересно,  обрадует ли ее такая новость? Боюсь, что нет. Варька,  выражаясь
ее же  словами,  в отношениях с блкими предпочитает не  заходить на минное
поле.  Она  видит в  Селезневе  друга,  а "портить  дружбу  всякими охами  и
вздохами" - смертный грех. Бедный Дон!"
     Тут Сандра поняла, что лицемерит.  Варькино нежелание  прогуливаться по
минному полю  в данном случае вызывало у нее только радость. "Ну я и гадина!
- поразилась она. - Батюшки!  Сколько лет живу, а змеиного хвоста  и  жала у
себя  до  сих  пор  не  замечала. "Вот так сюрпр!" - как сказал  один  мой
знакомый, узнав, что меняет жене с матушкой ее любовника".
     -  Расскажи-ка  мне  о  ней, - попросил Селезнев.  -  Из  нее слова  не
вытянешь.
     - Что?! - У Сандры округлились глаза.
     - Нет-нет,  ты  не  так  поняла! -  Дон усмехнулся.  -  Конечно, Варька
заговорит кого  угодно. Я  вот уже два месяца слушаю хвастливые  отчеты о ее
приключениях и подозреваю, что им не будет конца. Я помню,  что у нее всегда
все написано на  лице,  но... Варвара напоминает  мне  гостеприимный  дом  с
потайной комнатой. Все двери нараспашку, всЈ на виду, гостям и невдомек, что
тут есть от них секреты.
     Сандра посмотрела задумчиво.
     - Сколько ты с ней  знаком? Два месяца? Да, в проницательности тебе  не
откажешь.
     - Профессия, - объяснил Дон со смущенной улыбкой.  - Понимаешь, Варвара
никогда  не  рассказывает  о своих переживаниях, ошибках, сомнениях...  Если
собрать вместе  все ее  легенды о себе, получится  нечто  вроде  авантюрного
романа  с  бесшабашной и веселой, но довольно-таки поверхностной героиней. А
вряд ли  она поверхностная. Она чувствует людей,  способна на сострадание и,
кроме того, неплохой  художник. Все это предполагает солидный личный опыт, а
о нем Варвара помалкивает.
     - Почему ты решил, что она исповедуется мне?
     -  Она приезжает к тебе, когда у нее  серьезные  неприятности, которыми
она не хочет делиться с  друзьями. Она искала у тебя утешения в ссоре с ними
и в несчастной любви...
     - Но не у меня, а у питерского гранита, - поправила Сандра.
     - То есть она ничего не рассказывала? - не поверил Дон.
     - Почему же ничего! Думаю, о том давнем недоразумении она и тебе охотно
расскажет, если попросишь. А что касается несчастной любви... Да, полагаю, я
была единственной, кому она все рассказала. Но  не в поисках утешения, да  и
рассказом это назвать трудно. Варвара приехала, дрожа от ярости, и  объектом
ее ярости  был не кто иной, как она сама. Своего бранника она не удостоила
ни словом,  зато себя поливала грязью  от  души. Я  девушка  приличная и  не
рискну повторить  прозвучавшие тогда  эпитеты,  но суть  обличительной  речи
сводилась  к  тому, что   всех презренных слюнявых  дур,  теряющих  жалкие
остатки разума при виде смазливого самца, она, Варвара, - самая презренная и
слюнявая.
     Оба вздрогнули от  телефонного звонка, коршунами бросились  на аппарат,
но столкнулись лбами и дружно охнули.
     - "Я девушка степенная,  неторопливая!" -  потирая место будущей шишки,
процитировал Селезнев. - Алло! - сказал он в трубку.
     -   Это   ты,   командир?   -   спросил   с   другого   конца   провода
ветеран-"афганец". - Опрос населения мы  закончили. Только что мне  позвонил
последний    парней,  что  ездили  по  местам работы  отсутствующих,  а  с
квартирами закруглились  уже час назад. Кажется, никто, кроме вестной тебе
бабки,  этих рож  больше не  видел. Правда, в одиннадцати квартирах  нам  не
открыли. По словам соседей,  хозяева трех  них уехали за границу - кто  на
полгода, кто  на год, а кто  и на три. Еще четыре семейства болтаются где-то
на просторах родины в отпусках или длительных командировках. Хозяева четырех
оставшихся квартир живут у родственников в Питере.  Обычно свои квартиры они
сдают, но сейчас, видно, не нашлось жильцов. Тебе продиктовать номера?
     - Обязательно,  -  сказал  Селезнев  и поискал взглядом  ручку.  Сандра
быстро сунула ему под руку карандаш и лист бумаги. - Записываю.
     - Шестой дом - шестнадцатая и  девяносто пятая, восьмой - сто  тридцать
первая,  двенадцатый  -  пятьдесят шестая  и девяностая.  Теперь с  нечетной
стороны... Третий дом - пятая, семьдесят первая и девяносто девятая, седьмой
- тридцать  четвертая,  девятый -  сто одиннадцатая и  одиннадцатый  - опять
тридцать четвертая.
     - Виктор, передай  от меня спасибо ребятам. Я  перед вами  в неоплатном
долгу, - сказал Селезнев.
     - Брось, - отмахнулся афганец. - На том свете  угольками  сочтемся.  Ты
главное девчонку свою найди. Кстати, может, у тебя есть другие поручения?
     - Пока нет. Но если будут, я непременно с вами свяжусь.
     - Договорились. Ну, удачи тебе и привет Сашке!
     Селезнев положил трубку и пересказал Сандре содержание разговора.
     -  М-да,  -  проговорил  он.  -  Похоже,  наше  мероприятие успехом  не
увенчалось. Остается одна  надежда - машина с твоего снимка. Господи, сделай
так, чтобы этот "жигуль" вывел нас на след!
     Они с Сандрой вздохнули, долгое время не решались нарушить молчание, но
через  несколько  минут  Дон  не  выдержал  гнета  мрачных  мыслей  и  снова
заговорил:
     -  Так, значит,  Варвара и с тобой  не откровенничает?  Может быть, мне
просто померещилось... ну, ее потайная комната, а, Сандра?
     - Не думаю. Я убеждена, что потайная комната  существует. Мне,  кстати,
понадобилось   куда  больше  времени,  чтобы   заподозрить   некий  ъян  в
пресловутой Варькиной  открытости. Я знала ее уже три или четыре года, когда
вдруг обратила  внимание,  что  некоторых  тем Варвара упорно  бегает.  Не
поддерживает разговор, и все!  Конечно, по ее обмолвкам, по нечаянным фразам
Лидии... Ты знаком с Лидией?
     - С вечно юной тетушкой? - Селезнев ухмыльнулся. - Да, имею честь.
     - Так вот, их случайные обмолвки навели меня на определенные мысли.  Но
когда я поделилась ими с Варварой,  она  рассмеялась и заявила, что любовь к
сентиментальным романам  не доведет меня до добра.  С тех пор  я предпочитаю
держать свои домыслы при себе.  Нет-нет! - воскликнула Сандра,  предупреждая
просьбу  Селезнева. -  Не  проси, Дон. Ты  проницательнее меня и не  читаешь
дамских романов, так что можешь сколько угодно строить собственные догадки.
     -  Тогда  расскажи хотя  бы  о том недоразумении,  -за  которого  она
поссорилась с друзьями. Ты говорила, что Варвара не  делает тайны    этого
эпода.
     -  Ладно,  слушай, - легко  согласилась Сандра. - Варька тогда училась,
кажется,  на втором курсе. Если верить ее  словам,  мехмат  МГУ представляет
собой  рассадник гениев и  психов, причем  кто    них  кто  - сам черт  не
разберет. Нормальные студенты  там тоже редка попадаются, но только  среди
девушек  - так, во всяком  случае, утверждает Варвара. Когда я  спросила: "А
как же  Марк, Генрих,  Прошка,  Леша?"  -  она посмотрела на  меня  большими
глазами и воскликнула с неподражаемым умлением в голосе: "Уж  не хочешь ли
ты сказать, что считаешь их  нормальными? Да, выходит,  психи попадаются  не
только на мехмате!"
     Селезнев засмеялся.
     -  Хорошо,  что  этот комментарий не  слышали Прошка  с  Марком!  Иначе
несчастное человечество оказалось бы ввергнуто в третью мировую войну.
     - О, я думаю, они слышали подобное не раз! И воздавали сторицей. Язык у
них подвешен не хуже чем у Варьки. Но это к слову... Так вот, один  психов
неожиданно  внушил  себе, что Варвара  - его  идеал. Насколько  я  поняла по
описанию,  он   представлял  собой  нечто  среднее  между  юным  Вертером  и
Арлекином, к тому  же  отличался,  как  выражаются психологи, склонностью  к
демонстративному поведению. Один раз после экзамена,  на  котором бедняге не
поставили "отлично", соседи по блоку в  общежитии  застали  его  стоящим  на
стуле с петлей на шее. В другой раз  он прямо на глазах умленных  зрителей
резанул себя бритвой по руке. Дело происходило на концерте, где зал встретил
смешками  напыщенную  балладу  его сочинения.  Полагаю, несчастный  искренне
считал  себя  трагическим  героем,  наделенным   нечеловеческой  остротой  и
глубиной чувств, а всех остальных - грубыми скотами, неспособными понять его
бездонную душу.  Может быть, в Варькиных глазах ему почудилось  понимание...
Так или иначе, но чем-то она его привлекла.
     Однажды  в  перерыве  между  лекциями  Варвара  сидела  в  коридоре  на
подоконнике и переписывала чужой  конспект. И вдруг, случайно подняв голову,
наткнулась на  горящий взгляд демонической  личности. Парень подпирал  стену
напротив  окна  и  пожирал  Варьку  глазами.  Едва  она  подняла голову,  он
оторвался от опоры, пересек  коридор и  прилюдно упал перед  ней  на колени.
Варька и глазом моргнуть не  успела, как вокруг собралась толпа,  восхищенно
внимавшая новоявленному  Ромео. По ее словам,  более  бредовой  речи она  не
слышала никогда в  жни. Но  хуже  всего  было  то, что она  совершенно  не
представляла себе, как будет выкручиваться. Вызвать "скорую"?  Так когда еще
та  прибудет!  Шуток  влюбленный  псих  не  понимал, на предложение остаться
друзьями  вполне  мог  ответить  попыткой выпрыгнуть    окна.  На  счастье
Варвары, речь полоумного Ромео была длинной, а мозги у нее работают  быстро.
Когда псих замолчал,  она  перелистала тетрадь,  открыла  одну   последних
страниц, где  находился некий список  фамилий,  и,  вписав фамилию психа под
очередным  номером,  сказала:  "Хорошо,  я  согласна.  Тебе когда  удобнее?"
Влюбленный посмотрел на нее непонимающим взглядом, а Варвара перевернула еще
одну страницу.  Там фамилии  шли не  сплошняком,  а по датам: на один день -
восемь-десять фамилий. "Хочешь  в  следующую пятницу? Тут как раз одного  не
хватает".  "Что  это?  - спросил позеленевший псих,  глядя  на семь  мужских
фамилий,  записанных  под строкой "пятница, какое-то там  декабря".  Варвара
посмотрела на него с укорной.  "Мог бы и сам  догадаться, не  маленький. В
личной жни я превыше всего ценю порядок. Так тебя записывать  на пятницу?"
Несчастный встал с колен, плюнул Варьке в фиономию и, растолкав обалдевшую
публику, быстро пошел прочь.
     - А что это был за список? - с улыбкой спросил Селезнев.
     - Комсомольское начальство поручило Варваре органовать  факультетский
шахматный турнир, и  это были участники. В списке было и несколько  девушек,
но  Варька  постаралась, чтобы женские фамилии не попались психу  на  глаза.
Свидетели "сцены на балконе" разнесли о ней молву по всему курсу. Вечером  в
Варькину  дворницкую  каморку  нагрянули  разгневанные  Прошка  с  Марком  и
расстроенный  Генрих. Они,  разумеется, знали об истинном назначении списка,
но считали, что  Варвара, так жестоко подшутив над влюбленным да  к тому  же
душевнобольным человеком, проявила  чудовищную бессердечность. Она выслушала
их обличительную речь,  после  чего,  ни слова не  сказав,  собрала  вещи  и
рванула на  вокзал.  Генрих  и  Марк попытались было ее остановить, но,  как
говорится, "черт ли сладит с бабой гневной?".
     Понимаешь, Варвара не желала оправдываться. Сама она никогда  не  судит
тех, кого любит, - это один  незыблемых принципов, которых  у нее немного.
"Они  без колебаний записали меня в  монстры, а еще называют себя  друзьями!
Грош  цена  такой дружбе!" - объявила  она, когда  приехала сюда,  ко мне. Я
уговаривала  ее встать на их точку зрения, но Варвара  отказалась продолжать
разг
     - И как же они выпутались?
     - Благодаря Леше. Самое удивительное, что в то  время  он Варвару почти
не знал  -  они  начали  общаться только летом, в стройотряде,  тогда как  с
Марком, Прошкой и Генрихом Варька дружила с первого курса.  Но именно Леша -
полный,  кстати, профан в  области чувств - догадался  об  истинных  мотивах
поведения Варвары, когда услышал  рассказ возмущенных Марка и  Прошки. Общий
смысл  его оправдательной  речи  был примерно таков: Варька не могла сказать
психу "нет",  потому  что это  привело  бы к  непредсказуемым  последствиям.
Говорить  "да"  она, естественно, не  хотела.  У  нее оставался  один выход:
вызвать  к себе  такое презрение, чтобы не осталось  места  любви. Что она и
сделала. Друзья подумали и  прнали объяснение  верным.  Потом они два часа
обрывали  провода,  а  я два часа  уговаривала  Варвару  взять  трубку.  Она
смилостивилась, лишь когда они пригрозили приехать в П С тех пор Варька
прониклась глубоким почтением к Лешиному логическому мышлению, а самого Лешу
полюбила, как родного.
     -  Да, хороший конец, -  вздохнул Селезнев. - Но  что было  бы, если бы
несчастному психу открыли правду о списке шахматистов?
     -  Думаю, после  перенесенного потрясения сама  мысль о любви к Варваре
должна была вызывать у него отвращение, - сказала Сандра, подумав.
     -  Но он бы понял,  что его отвергли...  - начал  Дон, однако тут опять
зазвонил телефон.
     На этот раз Сандра оказалась проворнее.
     - Да?
     - Я нашел ее! - выпалил ей в ухо звонкоголосый лейтенант.
     - Варьку? - ахнула Сандра. Селезнев  вскочил.  Сандра повернула трубку,
чтобы ему тоже было слышно.
     - Нет, - виновато сказал  Петя, сообразив, что  разбудил  в собеседнице
ложную  надежду. -  Пока  только  машину.  Вы  не дадите  мне номер капитана
Селезнева?
     Сандра передала трубку Дону.
     - Селезнев слушает.
     - Товарищ капитан,  я нашел хозяина машины. В среду утром двое  похожих
на ваш рисунок  взяли его  "Жигули"  напрокат, заплатив  вперед  две  тысячи
долларов.
     - Сколько?!
     - Две  тысячи. Это как бы залог.  Они  объяснили, что  в  поезде  у них
украли  документы,  а машина нужна им срочно и позарез.  "Жигуленок" у парня
старенький, за  него, наверное, и  тысячу не выручишь, вот он и отдал машину
не раздумывая.
     - А доверенность?
     -  Если верить  парню,  эти  двое  набиты  деньгами.  В случае  чего  -
откупятся.
     - Значит, со вчерашнего дня судьба машины  невестна? - мрачно уточнил
Селезнев.
     -  Нет, почему  же!  Сейчас она стоит под  окнами владельца. Я позвонил
своему другу-криминалисту, он с минуты на  минуту подъедет, осмотрит салон и
снимет отпечатки пальцев.
     - Каким образом машина вернулась к хозяину?
     - Вчера вечером около  восьми часов  парню позвонили и сообщили, что он
может забрать свои  "Жигули"  со стоянки перед Витебским вокзалом. Деньги  -
две штуки - разрешили оставить себе.
     - Еще один след оборвался, - шепнул Селезнев Сандре, а в трубку сказал:
- Петр, продиктуйте мне адрес  хозяина "Жигулей".  Я хочу поговорить с  ним.
Может быть, он вспомнит что-нибудь полезное...
     - Товарищ капитан, парень дал мне адрес приятеля, сосватавшего ему этих
субъектов. Я думал, сначала мы с вами съездим туда...
     -  Да!  -  гаркнул Селезнев, наверняка  оглушив  бедного  лейтенанта. -
Конечно, туда! Диктуйте адрес приятеля, я записываю.
     Он нацарапал какие-то иероглифы на клочке бумаги, потом бросил трубку и
смачно поцеловал Сандру.
     -  Ты - умница!  Ты самая прекрасная и проницательная сыщица в  мире, у
тебя самый острый ум, а  глаза, мало того, что самые острые, так еще и самые
красивые...
     - Все это мне вестно, - перебила его Сандра,  улыбаясь. - Но я готова
выслушать тебя еще раз, когда найдется Варька. Беги!
     Дон в два скачка пересек комнату и через минуту хлопнул входной дверью.

     Кучерявый Миша дисциплинированно ждал временного босса в машине.
     - Есть новости? - спросил он, когда Дон назвал ему адрес.
     -  Да, - коротко ответил Селезнев, не желая вдаваться в подробности  
суеверного страха спугнуть удачу.
     Лейтенант Петя  назначил встречу  у дома, где  жил  приятель  владельца
"Жигулей",  который  направил к  хозяину  машины  двух  поразительно  щедрых
клиентов.  Хотя центр  города был переполнен  транспортом,  а  нужный  район
находился  у черта на куличках, Миша  умудрился доставить  капитана по месту
назначения в рекордно короткое время. Селезнев подозревал, что они опередили
лейтенанта, и вылез  машины в некоторой нерешительности.  С одной стороны,
ему не терпелось побеседовать с ценным свидетелем, с другой - разумнее  было
сначала  поговорить  с   помощником.  Петя  наверняка  расспросил  владельца
"Жигулей" о приятеле, но  не сказал об этом Селезневу по  телефону,  отложив
разговор до личной встречи. Ничего сенсационного он, скорее всего, не узнал,
но,  беседуя  со  свидетелем,  всегда  полезно  уже иметь  о  нем  некоторое
представление.
     Так и не решив свою дилемму,  Дон остановился  возле нужного подъезда и
достал  сигарету.  Из  вишневого   "Москвича"  неподалеку   вылез  невысокий
голубоглазый крепыш со светлыми усиками и нежным девичьим румянцем.
     - Товарищ... господин капитан? - окликнул он Селезнева звонким голосом.
- Я - лейтенант Луконин.
     -  Весьма  рад. -  Селезнев  протянул  руку.  -  Может быть,  попробуем
обойтись без "товарищей" и "господ"?
     - Хорошо, Федор Михайлович.
     - Извините великодушно, Петр, но я не знаю вашего отчества...
     - Алексеевич. - Лейтенант  потупил  голубые глазки. -  Но можно  просто
Петя.
     - Думаю, со временем  я воспользуюсь  вашим любезным  разрешением, Петр
Алексеевич, -  когда мы познакомимся  поближе. Расскажите в двух словах, что
поведал вам хозяин "Жигулей" о своем приятеле?
     -  Приятеля  зовут Рогозин Виктор  Леонидович,  возраст - тридцать  два
года, по профессии - часовщик, работает дома, частным образом. С  владельцем
"Жигулей" -  его фамилия Корольков - познакомился  пять лет назад. По словам
Королькова,  Рогозин  - веселый  компанейский парень, правда, выпив,  бывает
агрессивным.  Я на  всякий случай позвонил  в управление, навел о них  обоих
справки. Ни Рогозина, ни Королькова в нашей картотеке нет.
     -  Корольков  не говорил,  каким  образом его  приятель  вышел  на  эту
парочку?
     - Он не  знает. Рогозин позвонил ему  во вторник вечером. Корольков три
месяца назад потерял работу и сейчас занимается возом. Рогозин спросил, не
согласится ли  он сдать  машину напрокат на недельку-другую:  у него-де есть
выгодные клиенты, готовые  платить по сто долларов в сутки. Корольков  сразу
согласился. Извозом он зарабатывает рублей по пятьсот, и то в  удачный день,
а тут больше двух тысяч - и  никакой работы. Те двое явились к нему  в среду
утром. Когда выяснилось, что у них нет документов, Корольков  занервничал и,
несмотря на предложенный залог, сначала хотел отказаться от сделки - боялся,
что  доллары  фальшивые.  Но  клиенты  предложили  вместе  с  ними  посетить
ближайший  обменный  пункт  и  поменять  либо  проверить  деньги.  Корольков
согласился. Доллары оказалось настоящими.
     - Выходит, он  провел с  ними довольно много  времени. Автонаниматели о
чем-нибудь говорили между собой?
     - Нет. Корольков сам,  без наводящих  вопросов  сообщил,  что они  были
удивительно неразговорчивы. Все  переговоры  вел рябой  и при этом обходился
минимумом слов. Второй, "холеная рожа", как назвал его Корольков, все  время
молчал, только брезгливо поглядывал по сторонам.
     - Но они должны были как-то представиться...
     -  Не представились. Рябой сразу  сказал,  что  документов  у них  нет,
выложил  пачку долларов и предложил обойтись без формальностей... Минуточку,
Федор  Михайлович,  у  меня  тут  записано,  что  именно  он  говорил.  Вот:
"Здравствуйте.  Мы  по  поводу  машины.  Должен  предупредить,  что сумку  с
документами  у  нас украли  в дороге.  Не  беспокойтесь, мы оставим  в залог
стоимость тачки.  Назовите цену.  Вот, возьмите. Вернете за вычетом  аренды,
когда машина будет дома. Будет какой ущерб - удержите. Давайте обойдемся без
этих  формальностей  со  знакомством  - зачем вам наши  имена? Деньги  можно
проверить  в  банке, мы  готовы".  Вот,  собственно,  и все.  Вернувшись  
обменного пункта, Корольков показал им машину и отдал ключи. Рябой  спросил,
нет ли у "тачки" капров, кивнул,  открыл дверцу перед "холеным засранцем",
сел на водительское место и укатил.
     - А потом? Как машина вернулась?
     -  Вечером около  двадцати часов раздался  телефонный  звонок.  Мужской
голос  -  Корольков не  уверен, что  это  был  Рябой, а голос  другого он не
слышал, - пронес: "Твоя тачка на платной стоянке перед Витебским вокзалом.
Деньги можешь оставить  себе". Трубку повесили. Корольков сразу же поехал на
вокзал и действительно нашел машину.
     - А ключи?
     -  Ключи передал ему  охранник  стоянки, попросив показать документы на
машину.
     -  Спасибо,  Петр Алексеевич, - поблагодарил Селезнев. -  Замечательная
работа.
     Зардевшись от удовольствия, лейтенант скромно потупил 
     - Не за что, Федор Михайлович. Ну что, пойдем к Рогозину?
     -  Угу.  А вы не намекнули  Королькову,  что  ему  не следует  сообщать
приятелю о вашем вите?
     -  Не  намекнул, а  прямо  предупредил.  Корольков  и до моего  прихода
терзался сомнениями  по поводу этой сделки, но внезапно свалившиеся деньги и
возвращенные  "Жигули" усыпили его  подозрения. Когда  я  попросил никому не
рассказывать  о нашем  разговоре, он даже руками всплеснул: "Что вы! Разве я
не понимаю? Меня и так совесть мучает: не помог ли я негодяям в каких-нибудь
темных  делишках?  И где  только  ВитЈк их откопал? Вообще-то  он нормальный
парень, только очень уж общительный, к нему любой прохвост может  набиться в
приятели. Вот пообщаетесь с ним - сами увидите".
     - Ладно, пойдем поглядим. - Селезнев открыл дверь подъезда и  пропустил
лейтенанта вперед.
     Они поднялись на лифте сначала на восьмой, потом на девятый этаж, где и
нашли  нужную квартиру. На звонок  открыла миловидная темноволосая женщина в
желтом, как цыпленок, махровом халате.
     - Вы с часами?
     - Нет. Нельзя ли нам повидать Виктора Леонидовича?
     - Витя! К тебе пришли! Проходите, пожалуйста.
     Из комнаты вынырнул длинный сутулый парень и задал тот же вопрос:
     - Вы часы принесли?
     Он блоруко щурил блестящие темные, похожие на чернослив глаза.
     -  Нет,  -  сурово  ответил  юный  лейтенант   и  вытащил     кармана
удостоверение. - Мы  милиции.
     - А  что? В  чем дело?  - с места в карьер  заверещала хозяйка.  - Витя
чинит часы бесплатно,  и только друзьям. -  Хотя лицо ее покрылось  красными
пятнами, она, похоже,  ничуть не  смущалась тем  обстоятельством, что минуту
назад они с мужем спрашивали о часах у посетителей, которых видели впервые в
жни. - Это его хобби! Законом не возбраняется безвозмездно помогать людям!
     -  Это точно, -  усмехнувшись,  подтвердил  Селезнев.  - Мы как  раз за
безвозмездной  помощью  и  пришли.   Виктор  Леонидович,  сделайте  милость,
расскажите нам, как  вы познакомились с двумя денежными  клиентами,  которых
прислали за машиной к Королькову.
     Возможно, Рогозин  и  был  компанейским  парнем,  но тяги к  общению  с
представителями закона не проявил.
     - А что случилось? - спросил он нервно. - Что-нибудь не так с машиной?
     - С машиной  все в порядке.  Но у нас  есть  основания считать, что эти
двое замешаны в серьезном преступлении. Кстати, они вам представились?
     На фиономии  Рогозина отразилось замешательство.  Он открыл  и  снова
закрыл  рот, потом беспомощно уставился глазами-черносливинами  на женщину в
цыплячьем халате.
     -  Проходите  в  гостиную,  -  засуетилась  хозяйка,  откликнувшись  на
безмолвный прыв мужа о помощи. - Мы сейчас вам все расскажем, нам скрывать
нечего, правда, Витя?
     Витя часто и энергично закивал, но не сумел выдавить  себя ни слова.
     Сыщики, не раздеваясь, прошли в комнату.
     - Садитесь, пожалуйста, - ворковала хозяйка. - Может, поставить чайку?
     Представители закона дружно покачали головой и заняли ближайшие к двери
стулья. Рогозин и  дама  в  халате  робко присели на краешек  дивана.  Как и
следовало ожидать, первой заговорила дама.
     -  Видите  ли, Витя  уже  почти год  сидит без работы. Но ведь жить  на
что-то  нужно, правда?  Вот он и переехал  ко  мне,  а  свою квартиру  решил
сдавать. Дом у него почти что в  центре, там,  сами знаете, квартиры ценятся
больше, чем  у нас  на  окраине... Только вот  с жильцами  в последнее время
стало туго. Прежние съехали три месяца назад, и с тех пор на объявления если
и откликались, то предлагали просто гроши. А позавчера вдруг  позвонили эти.
Витя сам подошел к телефону - верно, милый?
     Витя кивнул  и попытался что-то сказать, но  звук,  вырвавшийся у него,
гораздо  больше походил на  полузадушенное кудахтанье,  чем  на человеческую
речь.  Дама  поняла, что  милый еще не готов к  сотрудничеству с милицией, и
продолжила рассказ:
     -  Звонивший  спросил, можно  ли  увидеть квартиру немедленно  и,  если
подойдет, сразу  же вселиться. Причем сказал,  что  не склонен  торговаться.
Витя, естественно, ответил согласием и поехал на встречу...
     -  Прошу прощения, - перебил  хозяйку  Селезнев. - Но нам  очень  важно
услышать  об  этой встрече  первых уст. Виктор Леонидович,  вы в состоянии
говорить?
     Рогозин  дал нечто  вроде сиплого петушиного кукареканья и неуверенно
кивнул.
     - Где  вы встретились?  - задал  наводящий вопрос  Селезнев, видя,  что
свидетель не торопится давать показания.
     - У  метро "Чкаловская", -  хрипло  ответил  Ви  - Это ближайшая к
моему дому станция.
     -  Точный адрес! - потребовал Дон.  Он уже  догадывался,  что последует
дальше.
     -  Улица  Ижевская, дом  девять,  квартира сто  одиннадцать, -  выпалил
свидетель на одном дыхании, точно приветствие на параде.
     Теперь  Селезнев  понял все. Жителей  этой улицы они и опрашивали целое
утро,  потому что именно там вчера пропала Варвара.  Выходит, подозрительные
попутчики не следили за ней во вторник, а совершенно случайно наткнулись  на
бедную девочку в среду, когда она, не ведая худого, ждала Сандру, возившуюся
в подъезде с фотоаппаратом. "Вася" и "Толя", должно быть, остолбенели, когда
откуда-то приехали, поднялись к себе и  увидели под своими окнами девицу, от
которой с такими сложностями бавились накануне. Естественно, они  пришли к
выводу,  что  Варваре  каким-то  образом  удалось  их  выследить. У них были
считанные минуты  на принятие решения, ведь "шпионка"  к тому времени  могла
сообщить  заказчикам адрес их временного  убежища. Селезнев представил,  как
эти  двое  в  панике  мечутся  по  квартире, собирая вещи,  как  крадутся по
безлюдной улице к погруженной  в  свои мысли Варьке, мгновенно выводят ее 
строя нажатием пальца на сонную артерию, запихивают обмякшее тело на  заднее
сиденье "Жигулей" и  скрываются в невестном  направлении. А в восемь часов
машину - уже без пассажирки -  бросают на стоянке  перед Витебским вокзалом.
Предусмотрительные мерзавцы!  Догадались, что "Жигули"  могут вывести  на их
след. А теперь все нити оборваны...
     Нервный Витя истолковал молчание сыщиков как  приглашение продолжать и,
заикаясь от  бытка  эмоций, пустился  в  объяснения, местами  напоминавшие
сбивчивую оправдательную речь.
     - Мы договорились встретиться под этим... под рекламным щитом. Они сами
ко мне подошли... Я  же не знал, что они  того... преступники. У них ведь на
лбу не написано... Ну, повел я их домой, показал квартиру. Тот, что пониже и
похудее - с крапчатой  рожей -  разок глянул по сторонам и тут же  полез  за
пазуху. Вытащил пачку зелени и спрашивает: "Сколько  возьмешь за месяц?" Ну,
я сразу сообразил, что он действительно не будет  торговаться. Я такие  вещи
нутром чую. "Надо  же, - думаю, - подфартило!" С августа месяца квартирантов
днем с  огнем не  сыщешь. А  если  попадется  какой, то за копейку удавится.
Последние, что  у  меня  жили, съехали,  не заплатив  за целый месяц. Да еще
мойку  на  кухне  разбили, сволочи! А сейчас  на рынке  за  любую  мелочевку
бешеные деньги  дерут. Пришлось  нам  с  Люсей  потратиться...  Короче,  эти
толстосумы мне божьим даром показались. Я ведь не думал, что они прячутся от
вас... "Триста баксов",  - говорю, а сам думаю, что в крайнем  случае  сотню
можно скинуть. Цены-то упали - в прошлый раз я и за сто с трудом сдал, даром
что  квартира двухкомнатная и  от центра  недалеко.  А  этот крапчатый  пять
сотенных  мне  протягивает.  "Триста  за  жилье  и  двести  -  страховка  за
имущество, -  говорит. - Потому как документы мы  тебе показать не можем". А
на кой мне ихние документы?  Что я, в суд побегу, если они, скажем, квартиру
зальют? С тем же успехом можно президенту писать - даже дешевле обойдется. А
нанимать бандитов, чтобы вышибли   квартирантов деньгу, - это не для меня.
Барахлишко в квартире старенькое, за него и пятака в базарный день не дадут,
чего  ради  мараться?  Короче, взял я  эти полтыщи без  разговоров и уходить
собрался.  А крапчатый напоследок и спрашивает: "Не знаешь, где  можно тачку
напрокат взять  недельки на две, только чтоб хозяин документы  не спрашивал?
Заплатим вперед по сто  баксов в день и залог оставим".  Я подумал-подумал и
вспомнил о Королькове. "Жигуль" у  него уже лет десять бегает, он бы поменял
давно,  да все денег скопить  не может. Ну, и  позвонил ему прямо оттуда, 
квартиры.  Корольков, не  будь дурак,  согласился. Я записал крапчатому  его
адрес и ушел. Честное слово, товарищи, мне и в  голову не пришло, что бандюг
у себя приютил. Ну да, они себя не назвали и документы не показали! Так ведь
это ничего не значит. Преступники  тебе  хоть  пачку бумажек выложат. Что им
стоит - при деньгах-то -  раздобыть себе  фальшивку? А  так -  мало ли зачем
людям  это...  инкогнито?  Может,  они от  жен прячутся  или  от почитателей
таланта...
     Селезнев резко вскочил и придержал рукой покачнувшийся стул.
     - Вы можете сейчас поехать с нами, показать квартиру?
     - Нет проблем! - с явным облегчением согласился Рогозин.
     Но его Люся отнеслась к селезневской просьбе с меньшим энтузиазмом.
     - Витя, а если тебе потом отомстят? - воскликнула она  испуганно. - Или
начнут стрелять, когда вы придете? Это же бандиты, от них всего можно ждать!
     Витя моментально сник.
     - Да... Вы  это... может, без меня  обойдетесь?  Ключи я дам, дорогу от
метро нарисую. Какая от меня еще может быть польза?
     - Ладно, - не стал настаивать Селезнев. - Давайте ключи, а дорогу  сами
найдем. Пойдем, Петр Алексеевич.
     Уже шагнув  за  порог  квартиры,  он  обернулся  к  Рогозину и  показал
лохматый на сгибе листок с Варькиным рисунком.
     - Похожи на ваших квартирантов?
     Виктор взял листок, повернулся к свету, прищурился и кивнул.
     - Да, это они. Только... как бы это сказать... некоторые черты чересчур
выпячены.  Здесь у мордастого губы бантиком, а на самом деле  они  пошире  и
более ровные.  А  у второго глаза не так блко к  носу... и вообще,  вид не
такой хищный. Но, можно сказать, очень похожи.
     На   улице  Селезнев  еще  раз  поблагодарил  лейтенанта  и   попытался
спровадить его в управление.
     - Нет смысла ехать на квартиру вдвоем,  Петр Алексеевич. Там  наверняка
пусто. Если уж похитителям  хватило ума бросить машину... Поезжайте к себе -
у  вас,  конечно же, других дел невпроворот. Если выкроите свободную минуту,
забегите к криминалистам - вдруг у  них  уже готово заключение о "пальчиках"
 машины? Кстати, вы не взяли отпечатки пальцев у Королькова для сравнения?
     - Естественно, взял,  - обиделся Петя.  - Я, слава богу,  третий  год в
управлении.  А фотографии будут  к вечеру. Бригаду моего знакомого вызвали в
пригород на  ограбление с  двойным убийством.  Федор  Михайлович, нельзя вам
туда  одному ехать. Я понимаю, что в квартире, скорее всего, пусто, но вдруг
похитители  за чем-нибудь вернутся? Всякое  ведь бывает. Если они вооружены,
взять их в одиночку будет трудно.
     -  Что же вы, такой осторожный, машину похитителей бросились в одиночку
разыскивать?  -  спросил  Селезнев,  усмехнувшись.  -  Ладно, убедили. Будем
охотиться парами.
     В  девятом доме  по  улице  Ижевской  разъяснилась  еще  одна  загадка.
Забывчивая бабуся, уверявшая утром Селезнева, что "точно видела энти  рожи",
оказалась  соседкой  Рогозина.  Их двери  располагались  друг  против друга,
разделенные только двумя метрами лестничной площадки.
     Других открытий сыщики не сделали. Рогозинские квартиранты скрылись, не
оставив  хозяину на память ни  единого сувенирчика. Петя  пообещал Селезневу
подвигнуть приятеля-криминалиста на  еще один  внеплановый выезд, после чего
коллеги безрадостно простились. Каждый   них понимал,  что  поиски зашли в
тупик.  Если похитители стерли  за  собой отпечатки пальцев или их отпечатки
отсутствуют в картотеке, найти негодяев будет посложнее, чем отыскать иголку
на сеновале.

     У Сандры Селезнева ждали две новости.
     Во-первых, хозяин  "вольво", сотового  телефона  и  кучерявого  Михаила
оформил,  наконец,  доверенность.  Он  уехал  буквально  за  две  минуты  до
возвращения капитана, оставив Сандре бумажки, подтверждающие право Селезнева
Федора Михайловича пользоваться машиной  и мобильником, а также записку  для
шофера  с  требованием немедля явиться пред  ясные очи любимого  шефа. Миша,
прочитав  записку, тяжело  вздохнул, пожелал Селезневу доброй охоты  и уныло
побрел в сторону автобусной остановки.
     Вторая  новость была более интригующей, потому что сулила новый поворот
в расследовании. Селезневу звонили  Москвы.
     - Извини, Дон, но я не запомнила фамилию звонившего, - сказала  Сандра.
- Он спросил тебя, а узнав, что ты будешь  позже, представился скороговоркой
и попросил тебя перезвонить.  Я не успела и  рта открыть,  как  в трубке уже
запищало. Вроде  бы фамилия оканчивается  на "цкий". То ли Горецкий,  то  ли
Полецкий...
     - Халецкий! Борис  Халецкий  моего отдела. Неужели они опознали наших
голубчиков? - Селезнев уже  набирал код Москвы  и номер рабочего телефона. -
Если  да, честное слово,  накуплю на  всю  зарплату свечек и устрою  в храме
святой  Варвары  иллюминацию!..  Черт побери,  занято! -  Ни  на  минуту  не
прекращая терзать аппарат, Дон торопливо отчитывался перед Сандрой о встрече
с  Рогозиным.  Наконец, короткие гудки сменились длинными и на  другом конце
взяли трубку. - Алло, Коля?  Это  Селезнев. Халецкий  на месте? Слава  богу!
его сюда...
     -  Можно  я  послушаю  у параллельного  аппарата?  -  спросила  Сандра,
воспользовавшись паузой.
     Дон утвердительно мигнул обоими глазами, и она  быстро вышла  холла в
комнату.
     - Боря, это Селезнев. У тебя для меня что-нибудь есть?
     - Как  сказать. Сначала  скажи-ка  мне  ты, свет Федор  Михайлович: тот
шедевр, что украшает  твой факс, не попал в  него по ошибке? Я  имею в  виду
красавцев  под текстом. Уверен ли ты, готов ли подтвердить под присягой, что
се не  агнцы,  но козлища? Я сегодня целый  день мотался по  городу, пытаясь
разобраться  в  деле,  где  они  фигурируют  как жертвы; прихожу  на  родную
Петровку, гляжу:  на столе у Анечки - твой факс, а на нем - знакомые до боли
образы. Читаю текст - и глазам своим не верю...
     - Погоди, Борис, не части. Что ты имеешь в виду,  говоря: "фигурируют в
деле как жертвы"? Их что - обокрали, ограбили, насиловали?
     -  Да-а,  Селезнев,  хреновато  у  тебя с памятью,  если за время столь
краткой отлучки ты успел позабыть, чем занимается родной отдел!
     - Ты хочешь сказать... их убили? - Голос у Селезнева упал.
     -  А вот как раз это  я  и пытаюсь выяснить. Слушай, ты бы заскочил  на
часок  в первопрестольную, повидался с коллегами. Глядишь,  у  нас  с  тобой
найдется тема для небольшого тет-а-тета.
     - Борис, я не могу. У меня...
     -  Пропала невеста,  -  подхватил Халецкий. -  Как же, наслышан.  Прими
мои...  Черт!  Даже не  знаю,  что должен принести  раньше:  поздравления по
поводу  бессовестно  скрытой  от  товарищей помолвки  или соболезнования  по
поводу отсрочки торжественной церемонии. Не падайте духом, капитан Селезнев!
Девушка  обязательно найдется. Вот  для  этого-то ты  и  должен наведаться в
родные казенные  стены.  Сам понимаешь: нам нужно поделиться  впечатлениями.
Как тебе  вестно,  передавать в  открытом  виде  оперативную  следственную
информацию я не  имею права. А ее много,  и  на зашифровку-расшифровку уйдет
пропасть времени. Легче тебе сгонять  туда-сюда на самолете. Я бы  и  сам не
прочь прокатиться  до Питера, но ПЈсич -за разлуки  с  тобой  лютует сверх
всякой  меры.  Если я  заикнусь,  что тоже  хочу  в Питер,  он  прибьет  мою
освежеванную тушку  над входом  в вестное тебе здание - в  назидание всему
младшему офицерскому составу.
     - Ну и трепло же ты, Бориска! Хоть намекни, что там у тебя.
     - Ладно, но только ради прекрасных глаз твоей невесты. В понедельник...
или во вторник?  В общем, в глухую полночь на рубеже понедельника и вторника
один  переулков в центре огласил треск автоматной  очереди. Жилых зданий в
окрyге почти  не осталось,  одни конторы,  которые по  ночам, как ты  можешь
догадаться, не пишут. Но одну   них охраняли дюжие  добры молодцы. Услышав
выстрелы, соколы храбро вызвали нас. Сами они соваться под пули почему-то не
пожелали,  более того, те полчаса, что  мы  до  них добирались, благоразумно
пролежали  на   полу.  Можешь  себе   представить,  сколь  ценными  были  их
свидетельские показания! Короче, прибыв на место преступления, мы обнаружили
дырявый как  сито "БМВ" и мертвого шофера.  А теперь  угадай с трех раз:  на
кого похожи владелец машины и его телохранитель?
     - Та-ак! Значит, личности установлены...
     -  Установлены-то  они  установлены,  да  только  нет  их  нигде,  этих
личностей. Как  корова  языком слнула! Я третий день бегаю, как  савраска,
опрашиваю родственников, соседей, шапочных знакомых...  Полный  ноль. Вот  и
гадай: то ли их таки замочили, а тела зачем-то прибрали, то  ли похитили, то
ли  они  чудом  спаслись и дали драпака. А тут приходит  твой факс,  коего
недвусмысленно  вытекает,  что   мои  несчастные   жертвенные  овечки  имеют
отношение к исчезновению твоей суженой. Кстати, значит ли это, что их видели
в Питере?
     -  Да.  Пожалуй,  ты  прав,  Борис.  Пора  нам  объединяться.  Я вылечу
ближайшим рейсом. Ты до которого часа сегодня на работе?
     - Ты бы  еще спросил,  до которого  года я дожить собираюсь! Позвони 
Шереметьева, там видно будет.
     - Сандра! - позвал  Селезнев  холла, положив трубку. Хозяйка квартиры
тут же возникла в дверном проеме. - Ты слышала?  Я  должен лететь в  Москву.
Извини, ради бога, но у тебя не найдется сотни долларов в долг до завтра?
     -  Найдется, конечно.  Но если не брезгуешь,  можешь  взять  бандитские
деньги. Ну, те, что Варьке всучили  в поезде. Я настояла, чтобы она оставила
их дома, потому  что боюсь карманников. - Сандра подошла к высокой тумбочке,
на которой стоял телефон, выдвинула ящик и кивнула на россыпь зеленых к
-  Вот  они.  Здесь тысяча  долларов. Бери смело,  мы  все  равно собирались
прогулять их в ресторане. Пусть лучше пойдут на благородное дело.
     Селезнев вытащил несколько банкнот и задумчиво повертел их в руках.
     - Навряд ли  они фальшивые, а, Сандра? С хозяином "Жигулей" эта парочка
расплатилась настоящими.  Жук Рогозин тоже  наверняка убедился,  что  его не
облапошили. Что это Вася с  Толей так щедро швыряются долларами? Студенты на
вокзале,  проводница,  Варвара, Рогозин,  Корольков... Пусть меня  вздернут,
если это богатство  нажито  праведным  путем! -  Дон  помолчал  и неожиданно
ухмыльнулся. - А идея недурна!  Надо бы  со всех богатеньких  брать налог на
грядущее  расследование   их  прошлых  и  будущих   преступлений.   Проблема
финансирования милиции снимется сама собой. А в ресторан мы все-таки сходим.
Когда  найдем  Варвару.  Мне с лихвой хватит и пятой  части  этой  суммы.  -
Селезнев  сунул в карман две бумажки, задвинул ящик и снял с вешалки куртку.
- Я вернусь,  наверное, утром.  Теперь дело  пойдет  на  лад. До сих  пор мы
искали вслепую,  а  в Москве я вытрясу    родных и знакомых  все питерские
связи Васи и Толи. Устроим гадам настоящую  травлю. Ты пока отдохни, Сандра.
Завтра будет горячий денек.
     - Хорошо.
     - Что-то  улыбка  у  тебя  грустная.  Гони дурные  мысли. Вот  увидишь,
Варвара обязательно найдется - живая  и невредимая.  Не такой  она  человек,
чтобы пропасть задаром. Если хотя  бы половина  того,  что я наслушался за
два месяца, - правда,  Варвара запросто может  давать  уроки специалистам по
выживанию в экстремальных условиях.
     -  Кого  ты  пытаешься  заговорить?  Меня или  себя? Беги!  Не терпится
узнать, что раскопал твой Халецкий. Не знаю, как дотерплю до завтра.
     Селезнев нахлобучил ушанку, задержался на миг в дверях, махнул  рукой и
вышел. Сандра  медленно подошла к окну. Она давно не чувствовала себя  такой
усталой   и   опустошенной.  Ноги  точно   налиты  свинцом,  перед   глазами
желто-зеленые круги, в голове - ни единой мысли... если не считать дурацкого
детского   стишка,   который   назойливо   повторяется   снова    и   снова:
"Тили-тили-тесто, жених и невеста!"

     В  четверг  в   двадцать   три  пятнадцать  фирменный  поезд   "Аврора"
благополучно  прибыл  на Московский вокзал  Санкт-Петербурга.  Леша, Генрих,
Прошка  и  Марк  вышли   тамбура на  перрон, глотнули  морозного  воздуха,
торопливо застегнули куртки и натянули перчатки.
     Благодаря тому  что  Марк  всю дорогу читал,  Прошка  спал, а Генрих не
выходил  на  промежуточных  станциях  подышать свежим  воздухом, доехали без
приключений -  иными  словами,  никто не  ругался  и  не бежал  вдогонку  за
уходящим поездом. Тем не менее настроение в компании царило подавленное, что
было  нетипично. Из всех  четверых склонностью к меланхолии отличался только
Марк,   но   обычно   присутствие   веселого   доброжелательного    Генриха,
агрессивно-жнерадостного  Прошки и  невозмутимого Леши сказывалось  на его
настроении благотворно. Правда, человек посторонний никогда бы не догадался,
что хмурый саркастичный субъект, ежеминутно одергивающий друзей язвительными
замечаниями, в это время веселится от души, но посторонние, на свое счастье,
не имеют возможности наблюдать Марка в дурном расположении духа.
     До дома  Сандры  добирались  молча,  но  под конец Прошка,  поставивший
личный  рекорд по  продолжительности мрачного молчания, почувствовал  острую
необходимость разрядить обстановку.  Он вообще не способен долго предаваться
унынию  и  в  самых  неподходящих  условиях умудряется создать  вокруг  себя
атмосферу  ярмарочного  балагана.  И   сейчас,  с  пыхтением  поднимаясь  на
четвертый этаж, он с трудом обуздывал свой непобедимый скомороший дух.
     Серия  длинных и коротких звонков в дверь  не  сразу  подняла  Сандру с
постели. После  отъезда  Селезнева она легла, но  весь  Петербург  как будто
задался  целью не дать ей поспать. Сначала  позвонил лейтенант Петя  и долго
объяснял что-то  про  отпечатки  пальцев,  потом  знакомые  справлялись,  не
нашлась  ли Варвара,  расспрашивали, как продвигаются  поиски.  Но отключить
телефон Сандра так и  не решилась: ведь  Москвы мог позвонить Дон с важным
вестием либо поручением, или, чем черт не шутит, улнувшая от похитителей
Варвара. Однако в конце концов усталость взяла свое, и Сандра провалилась  в
забытье, уже не реагируя на телефон. Она не услышала бы и дверного трезвона,
но  потерявший терпение Прошка  давил на  кнопку минут пять, и уж это легато
разбудило бы мертвого.
     Облачившись в халат, Сандра поплелась в прихожую.
     - Вы? - удивилась она, отступая назад. - Приехали? Ну конечно, я должна
была догадаться, что вы не усидите в Москве!
     - Попробуй тут усиди! -  буркнул прошмыгнувший в прихожую Прошка.  - Не
ровен час, Варька отыщется  сама, и тогда нам придется познакомиться со всей
кузькиной  родней  по  женской линии.  - Он  деловито  присел  на галошницу,
положил на колени чемоданчик и влек оттуда тапочки.
     Остальные  тоже вошли в квартиру,  но, прежде чем вступить в  разговор,
поздоровались с хозяйкой.
     - Привет, я так рада вас видеть... - искренне сказала Сандра, но Прошка
не дал ей договорить.
     Он  с  шумом  втянул  носом  воздух,  брезгливо  поморщился  и  объявил
скрипучим старческим голосом:
     - Чую, милицейским духом пахнет!
     -  Острый же у  тебя нюх!  - невозмутимо  заметила Сандра,  не  обращая
внимания на его гримасы. - Только Дон уже часов пять как улетел в Москву.
     - Ах,  он  уже  Дон?! Ты  слышал, Марк? Наш пострел везде поспел! Душка
Селезнев разбивает  женские сердца  направо и налево.  Да-а, Сандра, я был о
тебе лучшего мнения! Ладно Варвара - у нее всю жнь с головой не в порядке,
но тебя-то как угораздило поддаться кондовому милицейскому обаянию?
     Сандра  почувствовала  труднопреодолимое  желание   пристукнуть  Прошку
чем-нибудь тяжелым, но,  в отличие  от  Варвары, которая  подобным  желаниям
уступала не раздумывая, сдержалась.
     - Прошка, заткнись  на минутку, а?  - попросил Марк. Он бы выразил свое
пожелание  менее  деликатно,  если  бы  в присутствии  Сандры  не  испытывал
естественной для первых минут  скованности.  - Сандра, так  почему  Селезнев
улетел в Москву? Появились какие-нибудь новости о Варьке?
     - Да удрал  твой  фараон, спасовал перед трудностями! - опередил Сандру
неугомонный  Прошка.  -  Милицейские  мозги, как  вестно,  для  работы  не
приспособлены, у  них другая функция, чисто декоративная.  Ну ничего, теперь
мы возьмем дело в свои руки!
     - Еще  слово, и ты не сможешь взять в свои руки  даже  вилку, -  грозно
предупредил Марк. - Уж я об этом позабочусь! Сандра, пока этот олух не довел
меня до  смертоубийства, расскажи, что тут  у  вас  проошло  со вчерашнего
вечера.
     - Да-да, - подхватил Генрих, заметив, что Прошка  снова  открыл  рот. -
Удалось что-нибудь выяснить?
     -  Потерпите  хотя  бы пять  минут!  -  попросила  Сандра. -  Мне нужно
умыться, переодеться и выпить крепкого кофе. А вы пока  можете помыть руки в
фотолаборатории, там есть раковина.
     Минут  через  десять  вся  компания  расположилась  за кухонным столом.
Сандра  возлегла с чашкой кофе на любимый диван и начала рассказ о событиях,
открытиях  и  догадках  последних  двадцати  четырех  часов.  Слушали ее  не
перебивая, и даже Прошка ни разу не влез с комментариями. Но далось это  ему
непросто, ибо, едва Сандра договорила, как его понесло:
     -  Ну  что  же,  мне  все  ясно. Варвара  с  ее  феноменальным  умением
завязывать полезные знакомства умудрилась прицепиться  к бандитам, удирающим
от  конкурентов. Вынести ее общество под силу только  людям  с исключительно
здоровой психикой, а у бандитов  после разборки в глухом московском переулке
пошаливали  нервишки.  Не   желая  кровопролития,  они   сначала  попытались
откупиться,  потом  опоили Варвару снотворным  и  пустились наутек.  И  вот,
только-только  укрывшись  в  наспех  снятой  норе  и  еще  не  успев  толком
порадоваться счастливому бавлению от напасти,  перед которой блекнут любые
бандитские разборки, несчастные выглядывают в окно и... "Силы небесные,  что
это?!" - шепчет один браток другому и падает в обморок...
     -  Довольно!  -  оборвал его Марк. - Ты, по-моему, забыл,  что  Варвары
здесь нет,  а значит,  некому  оценить твое  блестящее остроумие. У нас  нет
вашего с  Варварой  специфического чувства  юмора,  обостряющегося  в минуты
катастроф. Или до тебя не доходит, чем может обернуться вся эта история?
     Прошка несколько увял, но, верный  себе,  не пожелал оставить за Марком
последнее слово.
     - Смотря для кого.  Для бандитов - уж точно катастрофой, -  пробормотал
он, но без прежнего вдохновения, и наконец умолк.
     Подозревая,  что  антракт  будет  недолгим,  Генрих поспешил  перевести
разговор в конструктивное русло.
     -  Давайте  посмотрим,  какие  факты нам  вестны  точно,  а  какие  -
предположительно,  и  решим,  что  мы  можем  предпринять.   Во-первых,  нам
вестно, что Варвару похитили те, кто ехал с ней в вагоне...
     -  Точно  нам  вестно  только, что  Варька  пропала,  -  перебил  его
формалист Леша. - Все остальное - предположения.
     - Сейчас, безусловно, самое время заняться буквоедством! Ты  просто  не
мог выбрать  более  подходящей минуты!  -  съязвил  Марк. - Займись-ка лучше
любимым делом: возьми бумагу, ручку и записывай. Первое: типов, ображенных
на  рисунке Варвары, без колебаний  опознал опер, ведущий дело  об  убийстве
водителя "БМВ" в Москве. Мордастый, предположительно, хозяин машины, а рябой
- его  телохранитель. Второе: менее  чем через два часа после  нападения  на
"БМВ"  Варька увидела  свои модели на вокзале, где они, нервно  озираясь  по
сторонам,  покупали билеты до  Питера по чужим  документам. Третье: в поезде
они проявили к Варькиной особе повышенный интерес, по-видимому, заподозрив в
ней эмиссара напавших на них бандитов. Четвертое: Варвара пропала на  улице,
где эти  двое  сняли квартиру.  Одновременно с  ней  с той  же улицы исчезли
"Жигули",  взятые так  называемыми Василием  и  Анатолием  напрокат.  Хозяин
квартиры, равно  как и хозяин "Жигулей", подтвердили сходство своих клиентов
с Варькиными  карикатурами.  Ну что,  Леша, похоже это все на цепь случайных
совпадений? Или  по зрелом размышлении  ты  все же согласишься прнать, что
Варьку похитили ее попутчики?
     -  Я прнаю, что это предположение логично,  -  ответил Леша  без тени
юмора в голосе и, подумав, добавил: - Вероятность  того, что все так и было,
очень высока.
     - Ну  слава богу! - облегченно вздохнул  Марк. - Значит, ты  разрешаешь
нам исходить  этого допущения? Спасибо! Тогда я продолжу, можно? Очевидно,
Василий с Анатолием  не ожидали  увидеть попутчицу  под своими  окнами.  Это
означает, что похищение было незапланированным. Иными словами, у них не было
заранее подготовленного убежища, где они могли спрятать Варвару.
     -  Это не  факт, -  возразил Леша, отрываясь от писанины.  -  Если  они
скрываются, то  могли  на всякий случай подстраховаться.  Скажем,  снять две
квартиры в разных частях города.
     -  М-да, логично. Учитывая, что в восемь  вечера - всего через три часа
после  исчезновения Варвары - "Жигули", на которых  ее увезли, оказались уже
на стоянке  перед Витебским вокзалом, времени на  поиски нового пристанища у
похитителей почти не было. Да и вряд ли они стали бы рисковать, разъезжая по
городу со  связанной или оглушенной жертвой. Значит, скорее всего,  запасное
убежище было подготовлено заранее...
     - Если  они сняли две квартиры одновременно, то, наверное, искали их по
одной и той же  схеме,  -  предположил Генрих.  - Например,  по объявлению в
газете  или  через  какую-нибудь  контору.  Надо  узнать  у  хозяина  первой
квартиры, как он ищет квартирантов.
     - Пиши,  Леша, - распорядился Марк.  - Да  не здесь! Возьми новый лист.
Это уже не факты, а руководство к действию. Поставь цифру один. Поговорить с
хозяином квартиры. Сандра, как нам его найти?
     -  Я  позвоню  Пете,  лейтенанту,  который  ездил к Рогозину с До...  с
Селезневым.
     Марк кивнул.
     - У кого есть другие идеи?
     - Э... Может,  имеет  смысл обратиться  на  телевидение? - подал  голос
Леша.
     Все как по команде уставились на него.
     - Точно!  - обрадовался Прошка. - С требованием снять к чертовой матери
дурацкий  рекламный ролик "Галина бланка  буль-буль"  и  воззвание заплатить
налоги.
     - Да погоди ты! - отмахнулся от него Марк. - Леша, продолжай.
     -  Ну...  на  местных  каналах  обычно  принимают  частные  объявления.
По-моему,  это  должно  стоить  не  слишком  много.  Кто-то  просит  вернуть
документы  украденной машины, кто-то потерял собаку и тому подобное. У нас
есть фотографии Варьки, есть ее зарисовка предполагаемых похитителей...
     -  Все-таки твою глупую башку время от времени посещают стоящие идеи, -
торжественно объявил Прошка. -  Теперь  мы покажем этому  безмозглому оперу,
что  значит  творческий подход к  проблеме! Он  полдня  бегал, как бобик, по
квартирам, донимал невинных людей  дурацкими  вопросами,  а мы культурненько
отнесем бумажку  с отпечатанным текстом  на телевидение и будем ждать  себе,
пока сознательные граждане обезвредят бандитов, освободят Варвару и позвонят
нам доложить о результатах. Сандра, у тебя найдется еще ручка и лист бумаги?
Я должен составить словесный портрет.
     - Чей? - спросил Леша.
     - Варькин, естественно.  Ты  что,  никогда  не видел, как  объявляют по
телевору о розыске? Показывают фотографию и зачитывают словесное описание.
Портретов Варвары  у  нас  навалом, описание  сейчас  будет... Жаль  только,
бандитов  никто   нас не видел.  Не  знаю,  как  там селезневскому  корешу
удалось узнать их по Варькиным рисункам, - я по ее каракулям даже мухомор не
узнал бы...
     - Дайте этому клоуну бумагу с ручкой, - попросил Марк, воспользовавшись
секундной паузой  в  Прошкиной  речи.  - Может,  пока  он  будет  заниматься
сочинительством, у  нас  появится наконец возможность все спокойно обсудить.
Не вставай, Сандра, пусть Леша сходит.
     Получив письменные принадлежности, Прошка и в  самом  деле притих. Пока
он вдохновенно трудился, остальные обсуждали, что еще можно предпринять.
     - Я бы съездил на Витебский вокзал, - сказал Генрих. - Если стоянка там
платная,  охранники могли запомнить Василия и Анатолия. Возможно, кто-нибудь
обратил внимание, на чем  они  уехали после того, как припарковали "Жигули".
Допустим, они взяли такси  или сели в попутку - тогда у нас есть шанс узнать
ее номер и найти водителя.
     - Маловероятно, но  попытка - не пытка, - согласился Марк. - Больше все
равно  ничего  не  придумаешь.  Если затея с  объявлением  по  телевору не
выгорит, выйти на похитителей можно только через их питерские связи, которые
установит в Москве Селезнев.
     - Я бы на это особенно  не рассчитывал, - осторожно заметил Леша. -  Мы
ведь  предполагаем,  что  за  ними  охотится   мафия,  обстрелявшая  машину.
Похитители должны понимать,  что бандиты,  как и  милиция, могут опросить их
родственников и знакомых.  Я бы на их месте не стал обращаться  за помощью к
людям, вестным моему окружению.
     Резонные Лешины доводы повергли компанию в уныние.
     -  Эй, вы чего носы повесили? -  воскликнул Прошка, отрываясь  от своей
писанины. - Лучше почитайте-ка, какое классное описание у меня получилось!
     Леша взял у него листок, пробежал глазами текст и фыркнул:
     - Знаешь,  что  сделает  с тобой Варвара, если когда-нибудь увидит этот
словесный портрет?
     - А кто ей его покажет? Вы же меня не выдадите? - забеспокоился Прошка.
     -  Ты  же хочешь  этот текст огласить по телевору. Его услышит добрая
половина  наших  питерских знакомых. Не  мы,  так они  обязательно  порадуют
Варвару.
     - Ну-ка дайте взглянуть! - Марк выхватил Прошкино творение  рук Леши.
     - Читай вслух, Марк, - попросил Генрих.
     -   "Разыскивается  Клюева  Варвара  Андреевна,  1964  года   рождения,
пропавшая 20 января 1999 года в пять часов вечера в районе Ижевской улицы.
     Приметы: волосы черные, жесткие, на вид нечесаные, кожа салатно-желтая,
глаза оранжевые, круглые,  нос острый, загнутый кну, очень большой,  скулы
широкие,  подбородок  отсутствует, форма лица  треугольная,  рост маленький,
телосложение дистрофическое, возраст на вид не поддается определению.
     Особенности  поведения. Разговаривая,  кричит,  таращит  глаза,  делает
угрожающие  жесты.   Агрессивна,   легко   выходит     себя,  не  способна
контролировать речь  и поведение. Наиболее  спокойна  в состоянии  глубокого
сна, но при пробуждении очень опасна.
     Просим  всех,  кто  располагает  какими-либо  сведениями  о  пропавшей,
позвонить по телефону..."
     -  Что вы  гогочете?  - возмутился  Прошка,  обводя  собрание  свирепым
взглядом. - Очень точное описание! Скажете - нет?
     - Если бы я услышал подобное объявление, непременно сходил бы взглянуть
на  людей, которые мечтают о воссоединении с подобной особой, -  сквозь смех
проговорил Генрих.
     -  О  воссоединении? - удивился  Марк.  - Да любой  нормальный  человек
решит,  что объявление  дал  директор  зоопарка,   которого сбежала редкая
хищная  тварь. Жители Петроградской  стороны  теперь наверняка поостерегутся
выходить  дома без газовых баллончиков.
     - Нет, Прошка, Варваре непременно нужно это показать, - заявила Сандра.
- И в эту минуту я увековечу ее лицо для своей коллекции.
     - А также то, что останется от автора словесного портрета, -  подхватил
Генрих.  -  Уверен, после  опубликования  этих фотографий  всем  сочинителям
"ужастиков" останется только наложить на себя руки.
     -  Не  вижу  ничего смешного,  -  буркнул  Прошка,  спровоцировав новый
приступ веселья. - Я  же  не  виноват,  что у  Варвары такие внешние данные!
Попробуйте  сами  составить  правдивый  словесный  портрет,  который  бы  ей
понравился!
     -  Ладно,  я  отредактирую  твое  творение, - пообещал Марк. -  А  пока
давайте  распределим  обязанности на  завтра. Леша, прочти,  что  там у  нас
намечено.
     -  Поговорить с  Рогозиным  о  поисках квартирантов, дать объявление на
телевидение, съездить на Витебский вокзал, опросить охранников стоянки.
     - Так, Генрих,  беседа  с охранниками  - твоя  идея,  тебе  и ехать  на
вокзал... Нет,  погоди, без поводыря тебя отпускать нельзя, не  хватало  нам
заниматься  еще и твоими поисками.  Леша, поедешь с Генрихом.  Сандра,  ты с
утра  позвонишь лейтенанту. Может  быть, ему вестен телефон Рогозина? А то
не хочется тратить время  на  поездку.  Когда узнаем, каким  образом Рогозин
заманивал   квартирантов,   попробуем   поискать  вторую   квартиру,  снятую
похитителями.
     - А как? - полюбопытствовал Леша.
     -  Там видно будет. Если Рогозины ищут жильцов через газету, надо будет
раздобыть выпуски,  где печатали их завлекательное  предложение, и позвонить
по аналогичным объявлениям. А если расклеивают свои агитационные листовки на
заборах, придется обойти помеченную  ими территорию,  учая каждый столб на
предмет объявлений от конкурентов. Этим займешься ты, Прошка.
     - А что будешь делать ты?!
     Марк удовлетворил Прошкино любопытство:
     - Я поеду на телевидение.
     - Это непомерное бремя я и сам готов взвалить  на себя! - заявил тот. -
А  ты  лучше  прогуляйся,  подыши свежим  воздухом,  заодно  и  на  заборные
объявления поглазеешь.
     - Давайте осмотр заборов возьму на себя  я, -  вмешалась  Сандра, учуяв
запашок свары.  - Надоело сидеть в четырех стенах и водить себя невеселыми
думами.
     - Но кто-то должен остаться на телефоне, - напомнил Марк.
     - Вот  пускай Прошка  и подежурит. У меня  уже  оба  уха от этой трубки
распухли.
     -  Ладно,  -  великодушно  согласился   Прошка,  всегда  предпочитавший
здоровому образу жни тепло и домашний  уют.  - Так и  быть,  побуду  вашим
диспетчером.
     - Ладно, пока все, - сказал Марк.
     - Как это - все? - возмутился  Прошка. -  Вы хотите сказать, что больше
ничего предпринимать не собираетесь?
     - А у тебя есть другие предложения? - холодно осведомился Марк.
     - Пф-ф! Еще бы! Предложение  одно, но стоит всех ваших, вместе  взятых.
Нужно обойти все травмпункты, больницы и морги.
     -  Ты  считаешь?.. - Марк посмотрел на Прошку с  внезапно  проснувшимся
интересом.
     -  Верно!  - с  воодушевлением включился Генрих. - Замечательная мысль,
Прошка!
     - Но я уже обращалась в  справочную по несчастным  случаям, - напомнила
Сандра,  недоумевая,  почему  предложение пройтись  по  моргам  и  больницам
вызвало среди Варвариных друзей такой энтузиазм. -  Если  вы думаете,  что к
ним поступили новые сведения, можно позвонить еще раз...
     - Нет, - покачал головой Леша. - Звонки ничего не дадут. Ведь у них нет
рисунков.
     "Кто-то  нас пятерых явно перегрелся, - подумала  Сандра. - Наверное,
я, ведь не могли же спятить сразу четверо!"
     - У кого - у них? Каких рисунков? - спросила она осторожно.
     - Варькиных, каких  же  еще!  -  удивился ее непонятливости  Прошка.  -
Насколько нам вестно, больше никто нарисовать бандитов не догадался. -  И,
заметив,  что  складочка меж бровей Сандры углубилась,  торопливо добавил: -
Неужели ты думаешь, что несчастные бандиты, рискнувшие покуситься на свободу
Варвары, остались невредимыми? Но ваш  оперативный  капитанишка не догадался
раздать рисунки травматологам и прозекторам.
     Сандра оглядела всю компанию и, к  своему умлению, поняла, что  никто
не собирается ему возражать.
     - Прошка,  по-моему, ты малость не в себе,  -  мягко  сказала Сандра. -
Варвара  -  существо  некрупное  и  щуплое.  Из  двух  мужиков,  которых  мы
подозреваем  в  ее  похищении,  один  здоров, как  боров,  а  второй у  него
телохранителем. Чтобы  справиться с ними голыми  руками, вряд  ли достаточно
одной силы духа.
     - Да-а, - протянул Прошка. - Сразу видно, что ты знаешь Варвару  только
с  одной,  хорошей  стороны. Хочешь  пари? Ставлю сто баксов против  сочного
бифштекса, что, поймав похитителей,  мы обнаружим  хотя бы у одного    них
тяжкие телесные повреждения.
     -  Не  соглашайся, Сандра,  -  посоветовал  Леша.  -  Ты  же не  любишь
готовить.

     На следующее утро  Сандра ловко переложила заботы о завтраке на гостей,
сославшись на необходимость срочного звонка лейтенанту Пете.
     - Звонить нужно домой, - объяснила она. - Кто знает, удастся ли застать
его на работе, - их брата вечно гоняют по городу с поручениями.
     Вытянув    лейтенанта  телефон  неразборчивого  арендодателя,  Сандра
решила, что вполне успеет пообщаться с Рогозиным до  завтрака, но ответившая
на звонок дама сообщила, что Виктора  Леонидовича нет дома.  Сандра проявила
настойчивость,  попытавшись узнать, когда он  будет. Даме,  которая поначалу
разговаривала  довольно любезно, такая дотошность  не понравилась -  похоже,
она заподозрила незнакомку в намерении разрушить семейный очаг.
     - А кто его спрашивает? - поинтересовалась собеседница ледяным тоном и,
отбросив условности, конкретировала свое любопытство: - И что вам нужно от
Вити?
     Сандра не успела ничего сказать - бдительная жена - или возлюбленная? -
Рогозина не дала ей времени на ответ.
     - Вы надеялись, что я уйду на работу, поэтому и звоните с  утра? Только
не надо мне врать,  будто  у вас к  Вите какое-то дело. Эти  его дела я знаю
наусть!
     С каждым словом  дама все больше заводилась. Будь на месте Сандры любая
другая, и не бежать  бы ревнивой рогозинской  подруге ответной любезности,
Сандра же, флегматично приняв к сведению, что она - бесстыжая тварь и хитрая
гадюка, дождалась паузы и спокойно объяснила:
     - Я звоню по поводу жильцов, которым ваш муж во вторник сдал квартиру.
     - Ой! - громко сказали в трубке. - Простите, бога ради! Не знаю, что на
меня нашло! Вы  милиции?
     Сандра благоразумно пропустила вопрос мимо ушей.
     - Вы не  могли бы сказать, каким  образом Виктор Леонидович подыскивает
квартирантов?
     - Да-да, конечно! Ну, сначала он пытался искать через знакомых, а когда
 этого ничего не вышло, начал расклеивать объявления на остановках.
     - На каких именно остановках? - уточнила Сандра.
     - Думаю, на  тех, что рядом с его домом, - неуверенно ответила дама.  -
Знаете, наверное вам лучше  поговорить с Витей. Перезвоните где-нибудь минут
через сорок, хорошо?
     Сандра  поблагодарила,  прервала многословные  винения  собеседницы и
попрощалась. Не успела она отойти  от телефона, как ее остановила заливистая
трель междугородного звонка.
     - Здравствуй, Сандра, это Дон, - услышала она усталый голос в трубке. -
Как там дела? Есть какие-нибудь новости?
     -  Привет!  Новость  только  одна:  Варькин  рыцарский корпус  в полном
составе  прибыл в  П Ребята полны решимости найти ее  самостоятельно  и
утереть тебе нос.
     - Ну-ну, Бог в помощь, -  сказал Селезнев без выражения. - Надеюсь,  ты
не позволишь им наделать глупостей?
     Сандра хмыкнула.
     - Не знаю.  Боюсь, друзья Варвары  не относятся  к той категории людей,
которым можно что-либо не позволить.
     -  Сандра, это  не  шутки!  В данных обстоятельствах любой опрометчивый
поступок  может  оказаться  роковым  как  для  самой Варвары,  так и для  ее
спасателей. Постарайся довести эту нехитрую мысль до великих детективов.
     - Ладно,  постараюсь,  -  пообещала она. - А как  дела у тебя?  Удалось
что-нибудь узнать?
     - Я  прямо-таки напичкан всевозможными сведениями, только не вижу,  как
они могут нам помочь. Кстати, я вчера  погорячился,  когда пообещал приехать
утром. Мы  с Халецким до  двух ночи обменивались  информацией, а потом я еще
часа  полтора  штудировал  собранный  им  материал.  Разговор  с  родными  и
знакомыми пропавших  фигурантов  пришлось отложить на  утро. Как ни странно,
одного    них  действительно зовут  Василием.  Видимо, мордастый  окликнул
дружка сгоряча,  забыв, что  им теперь  нужно пользоваться  псевдонимами.  А
настоящее имя мордастого - Аркадий.
     - И кто они такие?
     - Долго рассказывать.  отложим мой  отчет до личной встречи.  Эти
сведения все равно не помогут вам в поисках.
     - Ну скажи хотя бы: они опасны?
     - Не знаю. Это, Сандра, темные лошадки. Ни милиции, ни осведомителям об
их криминальном прошлом  ничего не  вестно, если не считать одной шалости,
которую  по дурости совершил  Василий. За что и получил  год условно. Но это
действительно ерунда, дурь подростковая, не более, к тому же судимость давно
снята. Больше его репутация ничем не  запятнана. Что же касается Аркадия, то
с  точки  зрения  закона  он  чист. Но  это еще ничего не значит, потому что
последние шестнадцать лет его жни окутаны мраком. Подробности расскажу  по
возвращении. Надеюсь, мы увидимся сегодня. А вы там поосторожнее, ладно?
     - Сделаю все, что в моих  силах, - с улыбкой пообещала Сандра.  - Но не
уверена,  что  сумею  в одиночку  справиться  с четырьмя  добрыми молодцами,
которые  ко всему  прочему приходятся  друзьями  Варваре.  Так что  приезжай
поскорее - мне необходимо подкрепление.
     Попрощавшись,  она побрела на кухню. Приготовления к  завтраку были уже
закончены, и вся компания сидела за столом в ожидании хозяйки, а Прошка даже
приступил к трапезе - тайком от  Марка, когда тот не  смотрел в его сторону,
запихивал в рот бутерброды.  Сандра устроилась с кофейной чашкой на диване и
отчиталась о своем интервью с  женой Рогозина  и о звонке  Селезнева. Легкая
задумчивость, в которой она пребывала  после последнего  разговора, помешала
ей заметить, что при упоминании капитана Марк поджал губы, а в глазах Прошки
появился  нехороший  блеск.  Ускользнула  от  ее  внимания  и  растерянность
Генриха, и тревога Леши, заметивших эти грозные прнаки.
     - У него был такой усталый голос, - закончила Сандра. - Не понимаю, как
он до сих пор держится на ногах...
     - Ах,  бедняжка! - всхлипнул Прошка. - Мое сердце  сейчас разорвется от
жалости!  Надеюсь, Сандра,  ты посоветовала  ему  беречь хрупкое милицейское
здоровье?
     Сандре  не   раз  приходилось  слышать   завистливые  вздохи  знакомых,
утверждавших,  что ее монументальная нервная система не реагирует на внешние
раздражители. Она и сама не могла припомнить, чтобы кому-то удалось  вывести
ее    себя, но  сейчас  поймала  себя на  том, что  хочет  отнять у ерника
бутерброд и запихнуть ему за шиворот. Все-таки Сандра проигнорировала наглый
выпад,  однако  ее  беспримерная сдержанность  не  пробудила в  собеседниках
склонности к похвальному подражанию - скорее, наоборот. Видя, что Сандра  не
собирается отвечать, слово взял Марк:
     - Надо тебе, Прошка, взять этот метод  на вооружение. В  следующий раз,
когда  тебя попытаются вовлечь в общественно полезную деятельность, попробуй
воздержаться от  воплей и истерик. Кроткое согласие, пронесенное умирающим
голосом,  и легкое пошатывание на  ветру проведут на окружающих куда более
сильное впечатление.
     - Вам не совестно?  - Сандра приподнялась на локте повыше и обратила на
Прошку  с Марком полный укора   - Селезнев  бросился на помощь Варваре,
едва лишь возникло предположение, что ей угрожает  опасность. За  двое суток
ему ни разу не удалось толком поспать. Ночь со среды на четверг он провел  в
дороге, потом здесь, на кухне, обсуждал со мной  версии  исчезновения, утром
помчался  искать  возможных  свидетелей  похищения,   потом  вернулся  сюда,
метался,  ждал, строил догадки, отвечал на звонки...  Днем они с лейтенантом
ездили допрашивать Рогозина и осматривали квартиру,  брошенную похитителями.
Вечером  он  принялся  названивать  коллеге, который  вызвал  его  обратно в
Москву.  Еще одна  бессонная ночь ушла на знакомство с делом  о нападении на
машину.  Теперь  Дону предстоит опросить бог  знает сколько  человек,  чтобы
найти связь жертв нападения и  вероятных  похитителей с Питером. Он  мучен
фически,  а  о том, какие мысли вертятся у  него в голове,  я даже  думать
боюсь. На него страшно смотреть, когда демон воображения рисует  ему картину
возможной Варькиной участи.  Вам вестно, что он считает ее своей невестой?
Он любит ее, понимаете? Почему вы отказываете ему в этом праве?
     Сандра почувствовала, что ее заносит, и замолчала. Чужого пафоса она не
выносила, а  тут...  "Никогда не замечала в себе задатков  уличного оратора.
Последние  два дня только и делаю, что открываю в себе новые грани. Казалось
бы, такой многосторонности  нужно радоваться, но  я, пожалуй, предпочла бы и
дальше пребывать в  неведении". Она  украдкой  посмотрела на  лица гостей за
столом, опасаясь, что  их шокировала, и  с удивлением  поняла,  что  ее спич
провел  действие,  обратное предполагаемому.  Прошка и  Марк, вместо  того
чтобы устыдиться, кипели от  едва сдерживаемого негодования, Генрих  заметно
нервничал, а Леша впал в угрюмую задумчивость,  которой его вывело шипение
Прошки:
     - Ты слышал,  Лешенька?  Теперь, наконец, до тебя дошло, что Варвара  в
часы досуга отнюдь не играет со своим опером в лото? Или ты  до самого загса
будешь бубнить:  "Он  ей не жених,  между ними  ничего  нет"? Если, конечно,
Варвара позовет нас в загс...
     Лешин вид вызывал сострадание.
     - Но она дала честное слово, - пробормотал он.
     - Святая простота! - фыркнул Марк.
     - Женщина, да будет тебе вестно, проошла от змеи, - сообщил Прошка.
- И Варвара, как видишь, не исключение.
     - Исключение?! -  умился Марк. - Да Варвара и есть та самая змея,  от
которой  проошли все  остальные. Библейская гадюка  Эдема по сравнению с
ней...
     - Стоп! - перебила его Сандра, сообразившая, что  своим заступничеством
только  навредила.  -  Вы  неправильно меня  поняли. Сама  Варвара  даже  не
подозревает о чувствах Селезнева.
     Прошка сделал каменное лицо.
     - Не умеешь  врать, Сандра, -  лучше  не берись.  Ни  один камикадзе не
решится назвать  Варвару  своей невестой, предварительно  не заручившись  ее
согласием.  У Селезнева  мозги,  конечно,  милицейские,  но даже фараоны  не
лишены инстинкта самосохранения. Во всяком случае, не до такой степени.
     Сандра  открыла рот, но так и не нашлась, что ответить.  "Действительно
странно, - подумалось ей. - Они знакомы два месяца, Дон неглуп, наблюдателен
и должен  был понять,  что с Варварой в таких делах,  при  ее-то отношении к
браку,  нужна  особая деликатность. Если она узнает, что он  объявил  об  их
помолвке без ее ведома и согласия..."
     - Ну все, хватит! - вдруг  сказал Генрих, чем нарушил ход ее  мыслей. -
Варькины отношения с  Селезневым  не  имеют  сейчас никакого  значения. И не
будут иметь, если она не найдется...
     Зловещий  подтекст  последней  фразы  привел  всех  в  чувство.  Друзья
торопливо заработали челюстями, стараясь побыстрее впихнуть  в себя  остатки
завтрака. Первым закончил Марк.
     - Сандра, скажи мне, пожалуйста, где взять хорошее фото Варвары и копию
ее рисунка с бандитскими рожами. Леша, Генрих, вы едете на Витебский вокзал,
как договаривались. Если узнаете номер машины, на которой уехали похитители,
звоните  сюда, а Прошка  передаст  сведения лейтенанту.  Сандра,  не  забудь
оставить Прошке луконинский н Ты помнишь, что должна делать?
     Сандра кивнула.
     - Позвонить  еще раз Рогозину, уточнить, где он расклеивал  объявления,
съездить туда и переписать телефоны с аналогичных объявлений.
     - Все верно. Перепишешь несколько в одном месте - позвони, пусть Прошка
их  проверит, пока ты будешь искать  другие,  - это  сэкономит время.  Леша,
когда  закончите опрос на стоянке,  принимайтесь за  медицинские учреждения.
Возьми сейчас телефонный справочник, выпиши адреса больниц  и травмпунктов в
районе  Витебского  вокзала.  Я проверю больницы по соседству с телестудией.
Сандра, если ты не  очень устанешь после объявлений, тоже можешь заглянуть в
пару ближайших  травмпунктов.  Связь  поддерживаем через  Прошку.  Ты понял,
бездельник? Не вздумай занимать телефон, звоня в Москву своим барышням. И не
приведи  тебя  господь завалиться  спать! Если  мне потом  скажут, что ты не
удосужился подойти к  телефону, можешь собственноручно  снять с себя скальп,
потому что я скальпом не ограничусь.
     И,  не слушая возмущенного кулдыканья,  Марк взял у Сандры  фотоснимок,
рисунок, быстро  оделся и был  таков. Леша, подчистив тарелку, залпом  выпил
чай  и  ушел в  комнату  за  телефонным  справочником.  Генрих,  финишировав
третьим, взялся за мытье посуды. Когда Сандра вышла в холл звонить Рогозину,
за столом  остался один  Прошка.  Придвинув к  себе блюдо  с остатками сыра,
масла и ветчины,  он стремительно заработал челюстями - только  так и  можно
было зажевать горькую обиду, несправедливо нанесенную ему Марком.
     Рогозин сообщил  Сандре,  что объявления  о сдаче квартиры развешивал у
станции  метро  неподалеку  от  дома,  на  ближайших   остановках  наземного
транспорта и у вокзалов.
     - Скорее всего, похитители прочли его объявление у Московского вокзала,
-  одеваясь  в холле,  сказала  Сандра  Леше и Генриху. -  Позвонили  они во
вторник, в первой половине дня, а поезд пришел около десяти  утра. Наверное,
зашли куда-нибудь перекусить, а уж потом взялись за поиски убежища. В общем,
сначала нужно ехать на Московский вокзал.
     -  На Витебский можешь не ездить  совсем, - сказал Генрих. - Мы с Лешей
спишем тамошние объявления, когда поговорим с охранниками стоянки.
     Из кухни выкатился Прошка, наконец-то поладивший с судьбой.
     -  А  что мне  делать,  когда  сознательные  граждане  начнут  обрывать
провода,  сообщая, где они видели бандитов?  Вдруг они окажутся недостаточно
сознательными,   чтобы  пресечь  преступную  деятельность   Васи   и  Аркаши
самостоятельно?  Я,  конечно, смел  и  отважен, но не уверен,  что  поступлю
разумно,  если отправлюсь в волчье логово в одиночку. После полутора суток в
обществе Варвары они наверняка взбесились.
     - Позвони  Пете, то  есть лейтенанту Луконину, - посоветовала Сандра. -
Бумажка с телефоном - на письменном столе в гостиной.

     Оставшись один, Прошка полчаса слонялся  по комнатам и с каждой минутой
терял присутствие духа. Только теперь  он понял, сколь тяжелое бремя на себя
взвалил. Марк, Леша, Генрих, Сандра  - все  занимались делом,  у них не было
времени предаваться мрачным мыслям. А он кружил по квартире,  где чуть ли не
с каждой стены на него  смотрела Варвара -  смеющаяся,  хмурая,  плутоватая,
удивленная, негодующая...  Нужно было быть  совсем  бесчувственным  бревном,
чтобы не  впасть в черную меланхолию.  Даже есть больше не хотелось. И спать
завалиться было нельзя.
     Марк неспроста обещал  спустить  с  него  шкуру,  если он заснет. Чтобы
разбудить Прошку, обычно  требуется целый комплекс решительных мер,  и серия
телефонных звонков их не  заменит. Некогда кем-то была сформулирована смелая
теорема  о  том,  что  богатырский  сон  лежебоки  не  способны  прервать  n
будильников, где n - провольное натуральное  число,  большее единицы  (при
единице - это аксиома). Блестящая серия прямых экспериментов подтвердила эту
гипотезу для двух,  трех, пяти и десяти  будильников  (далее - по индукции),
звонящих  как  одновременно,  так  и  с  короткими  перерывами:  Прошка,  не
отрываясь от подушки, накрывался одеялом с головой и как ни в чем  не бывало
продолжал дрыхнуть.
     "Но  если я буду сидеть  и  гипнотировать  телефон,  у меня наверняка
поедет  крыша, - решил он. -  Может, познакомиться  с кем-нибудь  соседей,
попросить их подежурить у телефона, пока я вздремну?"  Тут Прошка представил
себе, что скажет потом  Марк, если услышит  в трубке  голос  постороннего, и
идея  привлечь  соседей утратила привлекательность. Он попытался занять себя
чтением,  но,  полистав  две-три  книги, понял, что  и это не выход. В конце
концов его  взгляд  наткнулся на  видеомагнитофон. Вот то  что  надо! Прошка
обшарил  гостиную   и  скоро  открыл  в  недрах  одной    тумбочек  залежи
видеокассет. Преобладали  здесь мелодрамы,  но, проявив усердие,  он откопал
"Беглеца" с Гаррисоном Фордом. Правда,  Прошка видел этот фильм два раза, но
он неплох - почему бы не посмотреть и в третий?
     Киносеанс  приходилось  прерывать,  отвечая  на  звонки.  Сначала  Марк
сообщил, что хотя блок объявлений у телевионщиков был подготовлен заранее,
он уговорил их дать еще одно в  ближайшем  выпуске новостей. Потом позвонила
Сандра и продиктовала телефонные номера, переписанные с  объявлений в районе
Московского вокзала. Благодаря этому перерыв затянулся. Совесть не позволила
Прошке досмотреть фильм,  пока он не  обзвонил по списку всех арендодателей.
Где-то  никто  не ответил, бoльшая часть  остальных  авторов  объявлений  на
вопрос: "Сдаете ли вы квартиру?" - радостно кричала: "Да! Когда вы хотите ее
увидеть?" - и только двое ответили, что квартира уже сдана.
     - Когда? - возопил Прошка, ображая отчаяние.
     - В воскресенье, - ответил ему один собеседник.
     - Вчера, - сказал другой, по голосу - старик.
     Квартира, сданная в  воскресенье, интереса не представляла. "На  Васю и
Аркашу  напали  только  в  ночь  с  понедельника  на  вторник. Вряд  ли  они
ясновидящие,  иначе не катались  бы по  тому переулку,  где  в  засаде ждали
автоматчики. А посему в воскресенье квартира в Питере им была еще не нужна",
- решил Прошка и закончил разг
     От второго ответа у него участился пульс,  но только  на миг, поскольку
он быстро  сообразил, что Варвара пропала в среду, то есть позавчера. Тем не
менее, желая исключить всякую неопределенность, спросил:
     -  А надолго ее  сняли? Понимаете,  меня  очень  интересует именно этот
район. Может  быть, ваши  жильцы согласятся поменяться? Как вам кажется, они
сговорчивые люди?
     -  Не  знаю, -  проскрипел  интервьюируемый. - Это супружеская  пара  с
маленьким ребенком. Сомневаюсь, что они захотят скакать с места на место, но
если настаиваете, могу дать телефон.
     Прошка поблагодарил, записал  номер и  на всякий случай  позвонил туда.
Ему никто не ответил - должно  быть, супруги еще не успели переехать. Прошка
с чистой совестью вернулся к злоключениям Гаррисона Форда.
     После фильма он включил местный  канал и дождался  новостей. Объявление
об  исчезновении  Варвары  прозвучало  в   самом  конце.  Марк  безжалостной
редакторской   рукой  искромсал   авторский  текст,  выбросив     описания
особенности поведения разыскиваемой,  мало  того,  менил  практически  все
определения. Оранжевые глаза превратились в  желто-карие, салатная кожа  - в
смуглую, отсутствующий подбородок - в маленький и острый, а нечесаные волосы
не упоминались вовсе. Прошка, гордившийся своим ярким,  красочным описанием,
по которому узнать Варвару гораздо проще, поначалу обиделся, но потом решил,
что нет худа без добра. "По крайней мере, эта гарпия не повыдергивает у меня
последние волосенки,  когда мы  вырвем ее  лап бандитов", - подбадривал он
себя, глядя на фиономию,  показанную крупным  планом. Кадр сменился,  и на
экране появились две карикатурные рожи. "Есть  основания предполагать, что к
исчезновению Клюевой Варвары Андреевны имеют отношения эти люди", - сообщила
дикторша и зачитала  скупое описание  бандитов, составленное Марком  со слов
Сандры. Объявление традиционно завершалось просьбой ко всем, кто располагает
какой-либо  информацией об упомянутых  в нем людях,  позвонить по указанному
номеру.
     Прошка  полез  за  новой видеокассетой.  На этот раз  он выбрал  старую
комедию с Пьером Ришаром. Когда фильм уже заканчивался, в дверь позвонили.
     Он нажал  на  пульте кнопку "пауза", вышел  в  прихожую  и посмотрел  в
глазок.  На лестничной площадке стояла  очаровательная молодая особа. Прошка
заметно воспрянул духом.
     - Чем  могу  быть  полезен, сударыня? -  проворковал  он,  гостеприимно
распахнув дверь.
     Незнакомка улыбнулась.
     - Не могу ли я поговорить с хозяйкой?
     -  К сожалению, это совершенно  невозможно.  Ее  нет  дома. -  Судя  по
Прошкиному  тону,  никакого  сожаления он не испытывал. -  Но я  приложу все
силы, чтобы ее заменить. Не угодно ли вам войти?
     Дама одарила его кокетливым взглядом, но ответила отрицательно:
     -  Нет-нет,  я на работе.  -  Она  поставила на  пол  объемистую сумку,
которую держала в руках, расстегнула "молнию" и достала полиэтиленовый пакет
с названием вестной косметической фирмы. - Вы не могли бы передать ей этот
набор? Не беспокойтесь, заказ уже оплачен.
     - Я,  конечно, передам, - пообещал Прошка, -  но уверены  ли вы, что не
можете позволить себе небольшой перерыв? Мы бы выпили по чашечке кофе...
     -  Спасибо, но я очень тороплюсь. - Незнакомка застегнула  сумку. -  До
свидания.
     При словах "до свидания" Прошка вскинулся, точно старая полковая кобыла
при звуках боевой трубы.
     - Где? Когда? Надеюсь, вы не станете томить меня долгим ожиданием? Вряд
ли вам самой будет приятно свидеться с шамкающим лысым стариком в инвалидном
кресле. Ведь с годами я могу подрастерять свой юношеский пыл!
     Красавица звонко  рассмеялась и  вызвала лифт,  двери которого  тут  же
открылись.
     - Я подумаю, - пообещала она и исчезла, сказочная фея.
     Прошка грустно вздохнул. По горькому опыту он хорошо знал цену подобным
обещаниям. Если бы красотка дала ему  еще хотя бы три минуты... Но на нет  и
суда нет. Если подумать, общество Пьера Ришара не многим хуже.
     Но не  успел он  расположиться  в кресле,  как в дверь снова позвонили.
Прошка  резиновым мячиком поскакал в холл, широко  распахнул входную дверь и
о
     На пороге стояли двое: здоровый приланный шатен с  лоснящимся розовым
лицом и  худощавый рябой брюнет  со  злющими  глазами. Прошка не  успел даже
дернуться,  как  его впихнули  в квартиру и закрыли лицо тряпкой, от которой
тошнотворно пахло эфиром..

     Днем раньше, позвонив   Шереметьева в отдел, Селезнев сразу  же попал
на Халецкого.
     -  Я как  раз закончил, -  сказал Борис.  - встретимся у тебя. От
казенных стен  у меня уже жога, а  дома -  жена  с младенцем, там не очень
поболтаешь. Эх, Федор Михайлович, не  ценишь ты своего холостяцкого счастья!
Ну, диктуй адрес.
     - Записывай. Но тебе  придется подождать. Мне  Шереметьева добираться
часа полтора.
     -  Ничего,  подожду  в  машине,  радио   послушаю.  А   ты  смотри   не
задерживайся.  И не  лезь по дороге  под  бандитские пули,  не  связывайся с
братками - пусть погуляют до завтра.
     Выполняя наказ, Селезнев  добрался до  дома без происшествий.  Халецкий
выглядел  утомленным,  и  обычная  дурашливость  уступила место  сонливости.
Селезнева не  связывали с  ним  блкие  приятельские отношения; более того,
развязность  и  бесцеремонность  Халецкого  порой  вызывали раздражение,  но
сейчас он испытывал почти нежность к этому трепачу и баламуту, который после
явно  тяжелого рабочего дня потащился на ночь глядя на  другой конец города,
чтобы снабдить коллегу необходимой информацией.
     -  Брось, - отмахнулся Халецкий,  когда Дон попытался выразить ему свою
прнательность. - Думаешь, в твои объятия меня толкнула единственно любовь?
Нет, друг мой, как ни стыдно  мне в том сознаваться, но  к любви примешалась
корысть. Я уже три дня барахтаюсь в этом гиблом деле, но до твоего звонка не
получил  ни одной зацепки. Веди, Федор  Михалыч,  в свою  скромную  обитель,
покалякаем на сон грядущий.
     Лифт поднял их  на  восьмой этаж, они вошли в квартиру, разделись и, не
сговариваясь, пошли на кухню.
     - Что будешь пить? - спросил Дон, зажигая газ. - Чай, кофе, коньяк?
     -  А лимон  есть? -  деловито  осведомился  Халецкий. -  Тогда  кофе  с
коньяком. От чистого коньяка меня совсем развезет.
     Дон поставил  кофейник на огонь, поставил  чашки, достал лимон  и кусок
заветренного сыра.
     - С хлебом напряженка, - предупредил он. - Осталась одна горбушка, и та
- сухарь.
     - Обойдемся, - великодушно решил Борис. - Кто начнет: ты или я?
     - Могу  я.  У меня  история  недолгая.  -  И  Селезнев,  не  отходя  от
кофейника, коротко ложил обстоятельства исчезновения Варвары.
     - Да,  - задумчиво сказал Халецкий, прикончив первую  чашку кофе.  - Не
повезло твоей малышке. Надо же было ей так нарваться!
     Он сунул в рот сигарету, и Селезнев чиркнул зажигалкой.
     - Она по  жни такая. Если  есть  хотя  бы  крошечный шанс  влипнуть в
историю - влипнет. - Дон вздохнул. - А если шанса нет, влипнет все равно.
     -  Не кручинься,  Федя,  все обойдется, -  подбодрил  его  Халецкий.  -
Смотри,  какой она у тебя молоток! Кто  бы на ее  месте додумался зарисовать
подозрительные  рожи,  да еще умудрился  бы ухватить сходство?  Кабы  не  ее
рисунок  и не  рассказ  подруги,  ты  бы  просто  не  знал,  с какого  конца
подступиться. Вот тогда было бы  от  чего падать духом! А теперь найти их  -
дело техники.
     - Да, но что за это время случится с Варькой?
     - А ты поменьше об этом думай. Налей-ка  лучше нам еще кофейку.  У тебя
есть основания надеяться, что  все обойдется. Я  со вторника рою, как свинья
под дубом, и не сумел отрыть в биографии наших орлов ничего леденящего душу.
Правда,  один    них -  личность  крайне загадочная. Иными словами, в  его
биографии имеется  пробел,  который  никто  - ни  родственники,  ни нынешние
знакомые - не сумел заполнить.
     - Ты о ком? - спросил Селезнев. - О рябом?
     -  Не угадал. О  вальяжном и импозантном Аркадии  Антоновиче Сарычеве -
владельце  пострадавшего   "БМВ".  Поначалу   его   занимательнейшая   жнь
складывалась  вполне  обыкновенно. Родился  в  1962  году в семье заводского
инженера  и заводского  же  бухгалтера. Единственный ребенок.  Семья  вполне
благополучная.  Отец -  это который  инженер - не  пил, по  бабам не шлялся,
зарплату  исправно  приносил  домой.  Мать  -  типичная  советская  женщина,
половину  жни  просидела  за бухгалтерским  столом, а  вторую простояла  в
очередях  и  у  плиты. В семьдесят  девятом  году сынок  без особого  блеска
закончил  десятилетку и поступил в энергетический институт, где благополучно
проучился  до  третьего курса. Вот  тут-то  и  начинаются  неожиданности.  В
восемьдесят  втором  Аркадия   Сарычева  отчисляют    МЭИ  с  расплывчатой
формулировкой: "За  поведение, недостойное звания советского  студента".  Я,
как ты догадываешься, поинтересовался,  что скрывается за шедевром казенного
слога, и канцелярские крысы  института, порывшись в своих бумажках, выдали
мне  ответ:  "За пьяную  драку".  Но знаешь, что  самое  интересное? Похоже,
пьяный  Аркаша  подрался  сам  с  собой, потому  что  в  протоколе комиссии,
принимавшей  решение об  отчислении,  больше  ни один  фигурант прискорбного
инцидента не указан. Мне удалось найти человека, поставившего в числе прочих
свою подпись на этом любопытном документе, но он сослался на плохую память и
от дачи показаний отказался.
     Но это только начало истории. О следующем  неожиданном повороте в жни
Аркадия мне  поведали мама  и  папа  Сарычевы.  Папаша  - рабочая  косточка,
закончил институт без отрыва от родного завода, -  узнав об гнании сына 
МЭИ, разгневался и отказался кормить дармоеда. "Пойдешь работать на завод! -
был его приг - Там тебя научат уму-разуму". Но сынок проявил характер -
вероятно,  впервые в жни, потому что родители оказались к этому совершенно
не готовы. Юноша сложил в портфель документы, пару белья  и, хлопнув дверью,
ушел   дому. И все. С тех пор родители  его больше не видели и вестий от
него не получали.
     - Как  это? - не понял Селезнев. -  Все семнадцать  лет? Так не бывает.
Они, наверное, что-то скрывают.
     -  Вот  и я так  подумал.  Поговорил  с соседями, с участковым,  но все
подтвердилось: с марта восемьдесят второго  никто  них Аркадия Сарычева не
видел  ни дома, ни  поблости. Мало того, с лета того  самого  года на  имя
Сарычева начали приходить повестки  военкомата.  Когда парень не соволил
явиться туда в третий раз, обозленный участковый решил устроить на уклониста
засаду. Только  это ничего не дало - Аркаша действительно  как в воду канул.
Родители,  конечно,  пытались  навести  справки  у  бывших одноклассников  и
сокурсников сына, но никто не сумел им помочь.
     Из небытия Сарычев вынырнул только в декабре девяносто седьмого. Именно
тогда он заявился в родную жилконтору выписываться. Паспортистка прналась,
что прибыл Аркадий в неприемные часы и так ее очаровал -  при помощи взятки,
вестимо, но об этом скромница  умолчала, - что она не только приняла его, но
и пообещала  закончить канитель с выпиской за два дня.  И  сдержала слово. А
куда же прописался наш герой? - спросишь ты...
     - Спрошу, - подтвердил Селезнев, закуривая.
     -  А  прописался он  в  престижном  кирпичном  доме неподалеку от метро
"Новокузнецкая",  где  незадолго  до  описываемых  событий  купил  роскошную
трехкомнатную квартиру.
     Селезнев поднял бровь.
     - А источники дохода вестны?
     - Судя по налоговой  декларации - спекуляции на  биржах  ценных  бумаг.
Да-да, не  удивляйся:  наш  Аркаша, как честный  гражданин, исправно  платит
налоги.  И,  между  прочим,  немалые.   Ты  не  поверишь,  но  он  умудрился
рассчитаться с мытарями уже за прошлый год, хотя новому  всего-то три недели
от роду.  Человек,  можно  сказать,  удрал  -за новогоднего  стола,  чтобы
поскорее наполнить государственную казну.
     - И он действительно играет на бирже?
     - Да. И на фондовой, и на валютной. И действительно удачно, я проверил.
     - А откуда  у него первоначальный капитал? Мы  с тобой, например,  даже
при  невероятном  везении много на свою зарплату не выиграем.  Для получения
больших доходов нужно сначала потратить большие деньги.
     - О,  тут можно только  строить догадки. Видишь ли,  Федя,  все  старые
связи Сарычев оборвал, а с новыми знакомыми делиться воспоминаниями  о своем
туманном  прошлом не  торопится. Самым осведомленным оказался  его  сосед по
Новокузнецкой, мелкий  банкир, чудом переживший  крис,  во многом, кстати,
благодаря Сарычеву,  которого убедил стать клиентом банка. Фамилия у банкира
на  редкость  подходящая  - Проценко.  Даже  забавно.  Так  вот, этот  самый
Проценко  предполагает,  что  в середине  восьмидесятых  Аркаша  был  мелким
фарцовщиком,  и  переход страны  к рынку  пришелся  ему  как  нельзя кстати.
Спекуляция импортными шмотками перестала быть уголовно  наказуемым деянием и
приобрела  статус  честного  бнеса.  Сарычев  к  тому  времени  поднакопил
кое-каких сбережений, а главное - приобрел необходимые навыки и связи. Одним
словом, сосед-банкир, опираясь на скупые обмолвки Аркадия, сделал вывод, что
начальный капитал  получен от мелочной торговли. К биржевым спекуляциям  его
якобы подтолкнула печально  знаменитая афера  "МММ".  Это тоже не точно,  но
Проценко  как-то обратил  внимание, что при  упоминании  Мавроди сытая  рожа
Аркадия  становится  прямо-таки  мечтательной.  Посему   банкир   пришел   к
заключению, что  его клиент  вкладывал  все  свободные  деньги в  скандально
вестные акции и успел вовремя "соскочить". Вот, собственно, и все, что мне
удалось  откопать.  Как видишь,  ни малейшего намека  на причину бандитского
нападения. Будь Аркадий Антонович политиком или серьезным  бнесменом, я бы
занялся конкурентами. А  какую выгоду  можно  получить,  устранив  биржевого
спекулянта?
     - Деньги? - предположил Дон.
     - Намекаешь на наследников? Но, насколько мне  удалось выяснить, помимо
родителей,  наследников  у  Сарычева   нет.   Ты  можешь   поверить,   будто
старики-пенсионеры, жившие  всю жнь на  трудовые  копейки, наняли киллера,
чтобы ухлопать единственного сыночка и завладеть его  неправедными деньгами?
Я - нет. Если сомневаешься, сходи посмотри на них сам.
     - Обязательно схожу. Но не потому что сомневаюсь.  Я согласен  с тобой:
честным  труженикам  советского образца вряд ли  придет  в  голову  заказать
убийство сына ради денег. Разве что последствия перестройки сказались  на их
психике самым плачевным образом. В общем, мотив наследства можно отложить на
самый черный день.  Но  тогда  возникает  другое естественное предположение:
причина нападения на Сарычева кроется в его загадочном прошлом. Неужели тебе
не удалось найти  никого,  кто общался бы с ним в  промежутке с  восемьдесят
второго по девяносто седьмой год?
     Халецкий покачал головой.
     - Никого. А я искал. Беседовал с  одноклассниками Сарычева, оставшимися
жить в родительских  гнездах, взял список  студентов МЭИ,  учившихся в одной
группе  с  Аркадием,  разыскал  их  по  телефону.  Но  все,  с  кем  я успел
поговорить, твердили, что Сарычев никогда  не водил с ними  дружбу и, честно
говоря, они  с трудом вспоминают, кто это такой. Только один мужик -  бывший
староста  группы  - дал Аркаше вполне  внятную  характеристику:  "Недалекий,
хитрый, жадный,  высокомерный  индивидуалист,  лишенный  каких бы то ни было
идеалов".  Ты бы хотел иметь  такого другом? Вот то-то и оно. Но заметь, чем
бы ни занимался Сарычев в прошлом, в поле зрения нашего ведомства он ни разу
не попадал. В отличие от своего телохранителя.
     Селезнев навострил уши.
     - А что телохранитель?
     - Ничего  страшного, расслабься, - поспешил успокоить  его Халецкий. Он
помолчал  и неожиданно взмолился: - Слушай, Федор Михалыч, я тебе все как на
духу расскажу, только дай мне сначала  чего-нибудь  пожрать,  а  то в кишках
будто волынка играет!
     -  Что же ты  сразу  не сказал? - упрекнул его  Дон. - Подождешь  минут
десять? Я сгоняю в ночной супермаркет.
     - К  черту буржуев с их супермаркетами! У тебя вермишель найдется? Ну и
отлично! Сварим ее,  накрошим  туда  этот  престарелый кусок  сыра, посыплем
специями и слопаем за милую душу. Небось, выйдет  не хуже, чем ихняя гнусная
мороженая пицца. сюда кастрюлю и вермишель!
     Голодный Халецкий оттеснил хозяина от плиты и взялся стряпать. Поставив
кастрюлю с  водой на  огонь, он не  без  труда  отыскал в кухонном  шкафчике
старую терку и принялся ожесточенно возить по ней сыром.
     - Тупая, с-собака! Ну ничего, и не таких обламывали, - бормотал он себе
под нос, не прекращая фических упражнений.
     -  А ты не можешь одновременно тереть сыр и  рассказывать?  - осторожно
спросил Дон.
     -  Нет.   Стряпня  -  дело  тонкое.  Она,   брат,  требует  внимания  и
сосредоточенности. Это  тебе не  раскрытие убийств. Да  ты посиди,  отдохни.
Через пять минут я буду в полном распоряжении господина капитана.
     Селезнев     смирился.     На    его     счастье,    вермишель     была
быстроразваривающейся.  Не прошло  и десяти  минут,  как  кастрюля с горячим
неаппетитным  месивом перекочевала с  плиты  на стол. Халецкий  гордо отверг
тарелки, сунул Дону в руку столовую ложку и навалился на еду.
     - Ты  ешь,  не стесняйся!  - подбодрил он хозяина. -  Она только с виду
сопливая, а на вкус - вполне ничего. - Через некоторое время он отвалился от
кастрюли, ласково похлопал себя по животу и объявил: - Ну-с, приступим. Тебе
как рассказывать - с подробностями или только суть?
     - Лучше с подробностями.
     - Хорошо. Значит, так: телохранителя зовут Кузнецов Василий Русланович.
     - Василий? - переспросил Селезнев.
     - Ну да, а что  тебя удивляет? Вполне  нормальное имя.  На мой  взгляд,
удивляться надо отчеству.  Руслан  Кузнецов звучит  как-то чудновато, ты  не
находишь? А во всем виновата буйная фантазия беспутной мамаши Кузнецова. Это
она обрела имя для несуществующего папеньки. Девчонка  провела  младенца
на свет, едва сама вышла  младенческого возраста. Гулена, шалава, дуреха -
так отзывается о ней  родная мать,  то бишь  бабка Василия, Анна Степановна,
которая и воспитала мальчика. А родительница Вера погибла по пьяной лавочке,
когда  парню  исполнилось  семь. Замерзла  насмерть в  двух  шагах от  дома.
Впрочем,  по словам  почтенной Анны Степановны, воспитанием ребенка  ее дочь
никогда не занималась. Колоритная, скажу  я тебе, старуха: семьдесят  лет, а
прямая,  как жердь, голос - иерихонская  труба, и матерится похлеще  пьяного
возчика. Ну, последнее понятно.  Бабушка всю жнь проработала диспетчером
на автобазе, а там нужна особая закваска.
     Среди  грубой шоферни  и  вырос маленький Вася.  Бабушке ведь отпуск по
уходу за ребенком не полагается, а беспутная  маменька гуляла сутки напролет
невестно где, вот  Анне Степановне и  приходилось брать малыша с  собой на
работу.  Выросший среди  народа мальчуган быстро  овладел  богатством родной
речи и усвоил взрослые повадки,  что естественным образом предопределило его
будущность: с юных лет связался с дворовой шпаной. Приводы в детскую комнату
милиции  и  воспитательные  потуги тамошних макаренок  плодов не принесли. В
восемьдесят втором году пятнадцатилетнего  Васю судили за грабеж. Он  и двое
его приятелей  сбивали  с  подвыпивших  прохожих  ондатровые шапки. Учитывая
нежный  возраст  преступника,  Кузнецову  дали  год  условно. Пока  картинка
складывается более менее стандартная, верно?
     - Верно, - согласился Дон. - А что, дальше начнутся сюрпры?
     - А ты думал! Я, например, подобные  кульбиты до сих пор встречал разве
что  в романах.  После суда Кузнецова как подменили.  Он устроился подсобным
рабочим на стадион "Локомотив", поступил в вечернюю школу и сделался чуть ли
не первым  учеником. Анна Степановна не  могла нарадоваться на  внука - Вася
бросил  пить и  курить, распростился  с  дворовой  шпаной, перестал грубить,
начал читать мудреные книжки и делать всю мужскую работу по дому.
     - И что же было причиной этого чудесного преображения?
     -  Никто  не  знает. Участковый  полагает, что  парня  крепко  напугала
перспектива попасть за решетку.  По его словам, Кузнецов по натуре - вольный
сокол, и потеря свободы была  бы  для него страшнее инвалидной коляски. Но я
не  очень-то  верю этому объяснению,  тем более  что  всего  через  три года
Василий прекрасно сумел приспособиться к армейским порядкам, а армия  у  нас
не  намного  гуманнее  тюрьмы.  Мне  кажется, разительная  перемена  в юноше
проошла под  влиянием встречи с какой-нибудь незаурядной личностью. Только
вот выяснить, кто был этой незаурядной личностью, мне не удалось.
     - Может, прорезался отец?
     - Кто  отец ребенка,  не знала даже сама маленькая  Вера. Она  путалась
чуть ли не со всеми отбросами общества в округе.
     - Слушай, в  каком году, ты говоришь,  судили  Кузнецова? В восемьдесят
втором? И в том же году Аркадий Сарычев ушел невестно куда  дома?
     - Я думал  над  этим  совпадением. И даже  показывал фото Сарычева Анне
Степановне, участковому и бывшим дружкам Кузнецова. Никто Аркадия Антоновича
не прнал.
     -  А  ты  какое  фото  показывал?  Теперешнее?  А  надо  бы  юношеское,
студенческих лет. Посмотри, как складно все получается. Сарычев  на пять лет
старше  Кузнецова,  так?  Для пятнадцатилетнего парня двадцатилетний  вполне
может стать авторитетом, если старший сумеет поразить  воображение младшего,
менить его  взгляды на жнь. Василий все детство был связан  со шпаной  и
добывать деньги начал соответствующим способом, но  сразу попался. Если он в
это  же  время познакомился  с  Аркадием,  который благополучно спекулировал
иностранными тряпками и процветал,  их встреча вполне могла стать поворотным
моментом  в судьбе Кузнецова. Учитывая,  что жнь  здорово  тряхнула  обоих
практически одновременно - один вылетел   института и ушел  дома, второй
попал под суд, - у них был повод для сближения...
     - Занятная гипотеза, Федор Михайлович,  да только с фактами в ее пользу
у нас туговато. Кузнецов,  в отличие от Сарычева,  жил у всех  на виду: днем
работал,  вечером учился, в  выходные  возился дома по хозяйству или смотрел
телев  Он  не шастал  по  рынкам  и "интуристам", не "толкал"  знакомым
импортное барахло. Не похоже, что его мировоззрение менилось  под влиянием
алчного,   хитрого  и  недалекого  спекулянта  Сарычева.  Тем  более  что  в
восемьдесят пятом году Кузнецов ушел в армию и оставался там аж до девяносто
первого.
     - Расскажи подробнее.
     -  Парню  не  повезло   -  отправили   в  Афган.   Почти  под  занавес,
представляешь? В десантные войска. В характеристике  военкомата пишут, что
служил Кузнецов отлично. Быстро приспособился к казарменной жни, к жаре, к
горам,  засадам  и   западням  противника,  марш-броскам  и  прочим  военным
прелестям. Имеет  ранение  и боевые награды. Смел, быстр,  отменная реакция,
прекрасная   фическая   подготовка.   Если  верить  характеристике,  среди
товарищей пользовался авторитетом. Наверное, так оно и  было,  иначе вряд ли
он остался  бы на сверхсрочную.  После вывода  войск   Афганистана попал в
спецназ.  Побывал чуть ли во  всех  "горячих"  точках,  а  закончил службу в
Прибалтике сразу после развала Союза. В личном деле - сплошные благодарности
и ни одного порицания.
     - Ты разговаривал с кем-нибудь  его сослуживцев?
     -   Нет,   только  собирался.  Если  хочешь,  могу  дать   тебе  список
сослуживцев-москвичей.
     - Давай. Хорошо бы и ленинградцев...
     - Сделаю. Что-нибудь еще?
     - Пока нет. Рассказывай дальше.
     -  Дальше Василий  Кузнецов демобиловался  и  вернулся  в  Москву,  к
бабушке.  Отдохнул  пару  месяцев  и  устроился охранником в крупную  фирму,
торговавшую электроникой. Через полгода его сманил банк - там посулили более
высокую зарплату. Работая в банке, Кузнецов познакомился с неким Тихомировым
Вячеславом   Сергеевичем,   который  предложил   Василию  стать  его  личным
телохранителем.
     - Что за фрукт?
     - Бывший партаппаратчик, работал в ЦК. Во времена  приватации, видно,
ухватил жирный кус, но  на этом, как ни странно, успокоился. Я хочу сказать,
не  полез ни  в бнес, ни  в политику. Приобрел несколько  солидных пакетов
акций и тихо жил себе на дивиденды.
     - Тогда зачем ему понадобился телохранитель?
     - Хороший  вопрос. Не  иначе как  Тихомиров  предчувствовал, что  умрет
насильственной смертью.
     Селезнев поднял голову.
     - Вот как? Кто же его порешил? И куда смотрел телохранитель?
     -  На  сервировочный  столик.  Прелюбопытная  там  вышла  история,  мой
капитан.  Скромный  функционер, выйдя на пенсию, жил  тихо и  неприметно.  В
кабаках  не гулял,  в  саунах  с девочками не резвился, оргий не  устраивал.
Единственное развлечение,  которое он себе  позволял,  - партия  в покер  по
субботам. Все бы ничего, да любил старик менять партнеров - ему  становилось
скучно, если постоянно собиралась одна и та же компания. Но и это бы ничего,
если   бы   время  от   времени  он  не  приглашал  к  себе   одного  крайне
неуравновешенного субъекта по фамилии Сорока. Этот  самый Сорока  до безумия
любил азартные игры, но совершенно не умел  проигрывать.  Он устраивал такие
концерты, закатывал такие  истерики, что  все уважающие  себя  картежники от
него  отвернулись.  Кроме   Тихомирова,  который  утверждал,  что   получает
удовольствие от  темпераментных выходок Сороки. Дескать,  в его  присутствии
игра   никогда   не  бывает   пресной.   Словом,   довыпендривался   старик.
Проигравшийся  Сорока  уложил наповал самого Вячеслава Сергеевича, двух  его
гостей  и  опасно ранил Кузнецова,  но  тот, уже раненный, все  же прикончил
неврастеника.
     -  А тебе  не  кажется,  что  Кузнецов  подозрительно  медлил со  своим
выстрелом?  -  насторожился  Селезнев.  -  Как-то  странно  это для  бывшего
спецназовца с отменной реакцией...
     -  Тпру!  Придержи  коня,  Федор  Михайлович.  Дело  уже  три года  как
прекращено. Прокуратура  просветила  Кузнецова рентгеном  со  всех  сторон и
прнала,  что он ни  в  чем не виноват. Старик  Тихомиров под  конец партии
отправил Василия на кухню сварить кофе. Кузнецов пытался  возражать, но босс
настоял. Многочисленные свидетели - партнеры Тихомирова по прошлым партиям -
подтвердили, что  подобные сцены имели  место неоднократно:  старик  отсылал
Василия  с  каким-нибудь  поручением,  тот  упирался,  говорил,  что   он-де
телохранитель, а не лакей,  его  дело  быть  рядом с  патроном, но  Вячеслав
Сергеевич  неменно  настаивал  на  своем.   Похоже,  его  забавляли  любые
конфликты, не только истерики Сороки.
     - Сам вырыл себе яму?
     - Вот-вот! Кузнецов на кухне слышал дикие  вопли Сороки, но,  поскольку
такое  бывало  уже не  раз,  не придал им  значения.  Только когда  началась
стрельба, бросился в гостиную, но было поздно: в комнате его ждали три трупа
и пуля, пробившая легкое. Василий же попал Сороке точно в переносицу.
     -  И  все-таки  не нравится мне  эта история. Четыре  трупа и ни одного
живого свидетеля...
     - Не говори. Но криминалисты не нашли на месте преступления ничего, что
противоречило  бы показаниям Кузнецова. Следователь выяснил, что примерно за
два месяца до трагедии Сорока незаконно приобрел пистолет и имел обыкновение
носить его с собой. Даже хвастался  новой игрушкой перед знакомыми. Во время
следствия видевшие  этот пистолет уверяли,  будто он один  в  один  похож на
предъявленный им - тот,  которого было совершено убийство.
     -  Ладно, примем пока версию  следствия, потом почитаю поподробнее. Что
было с Кузнецовым дальше? Как пересеклись их с Сарычевым дорожки?
     -  Понятия не  имею. Оправившись от  ранения, Василий полгода ничего не
делал, жил с  бабушкой  на прежние  сбережения, потом в один прекрасный день
сообщил  Анне Степановне, что нашел работу  и  будет жить  у нового клиента.
Банкир  Проценко  божится,  что  Сарычев  пришел осматривать  квартиру перед
покупкой уже в сопровождении телохранителя.  Где  эти  двое  встретили  друг
друга  и почему  биржевой спекулянт  вдруг начал  опасаться  за свою  жнь,
никому  моих свидетелей  неведомо.  Все,  конец истории. Вай! Уже половина
третьего!  Все,  Федя, я -  домой,  а  ты  давай  на  боковую.  На твою рожу
невозможно смотреть без содрогания: глаза провалились, кожа висит складками,
как у носорога. Спать, только спать! Утром заскочи  на Петровку, я дам  тебе
список  сослуживцев Кузнецова и вообще адреса  и телефоны любых  свидетелей,
каких пожелаешь. Ну, пока!
     Халецкий  испарился   квартиры, словно дух.  Дон  добрел  до  дивана,
присел, пытаясь собраться с мыслями, и тут же отключился.

     В половине пятого Селезнева разбудил  ко Сообразив, что  находится
не в  братской могиле, а  на  диване  в  собственной  квартире,  он  испытал
некоторое облегчение,  но заснуть  уже не смог.  Водрузив на плиту кофейник,
Дон прокрутил в  памяти сведения, сообщенные Халецким, и  был  вынужден себе
прнаться, что, несмотря на обилие  новой информации, к цели не приблился
ни на шаг.  Да,  теперь он  знает  имена и  анкетные данные  похитителей, но
по-прежнему не имеет  понятия, где  они прячут Варвару. А главное - все, что
вестно ему  об Аркадии и Василии,  не дает  ответа на вопрос: могут ли они
пойти на убийство. Участие Кузнецова в  афганской кампании предполагает, что
убивать  он  обучен.  Но одно дело  -  уничтожить противника  в  ходе боевых
действий и  совсем  другое  -  убить безоружную  женщину, не  представляющую
непосредственной опасности.
     "Даже если они считают Варвару шпионкой, подосланной людьми, которые на
них покушались, им будет непросто взять грех на душу, - пытался утешить себя
Селезнев.  -  У  нормального  человека  есть  психологический  барьер  перед
убийством себе  подобных.  Сломать  такой  барьер  могут только чрезвычайные
обстоятельства,  например  смертельная схватка  с врагом  или  угроза  жни
блких.  Но все это верно лишь в том случае, если  человек  еще ни разу  не
пролил кровь невинной жертвы".
     А в  последнем  Селезнев  был  не уверен.  Его очень  беспокоили "белое
пятно" в биографии Аркадия Сарычева и история с четырьмя трупами в  квартире
Тихомирова.
     Выпив чашку кофе, Дон сообразил, что  не  о том  думает. Кем бы ни были
похитители  Варвары, с  этим уже ничего нельзя поделать. По счастью, в любом
случае  остается   шанс,  что  Варька  жива  и   здорова.  А  значит,  нужно
сосредоточить  все усилия на ее поисках.  Иными  словами -  на  установлении
связей Сарычева и Кузнецова с Питером.
     Селезнев оделся и поехал на Петровку. Халецкого, обещавшего  ему адреса
и  телефоны свидетелей,  на  работе, конечно,  еще  не  было,  но  Дон решил
забраться к нему в стол и покопаться в материалах дела самостоятельно.
     К половине восьмого рабочий  блокнот был наполовину заполнен фамилиями,
координатами и заметками на память. Теперь можно было приниматься за поиски.
Дон захлопнул папку и решил позвонить Сандре. Разговор с ней и ее прощальная
просьба вернуться поскорее удивительным  образом прибавили ему сил и подняли
настроение. Мурлыча себе  под нос "Тореадор, смелее в бой!", он  встал -за
стола Халецкого, выдвинул верхний  ящик, чтобы убрать туда скоросшиватель  с
документами, и  наткнулся взглядом  на  фамилию "Сорока",  красовавшуюся  на
обложке верхней папки.
     Стало быть, Борис запросил дело  архива. Не  устояв перед искушением,
Дон взял папку и бегло просмотрел отчеты криминалистов и протоколы допросов.
Халецкий был прав: следователь добросовестно проверил каждую букву показаний
Кузнецова и не нашел ни  единой несостыковки. Все опрошенные знакомые Сороки
подтвердили, что покойный был неуравновешенным человеком, способным на самые
дикие выходки. Проигрывая же, он буквально впадал в буйство. Приведенные ими
примеры  впечатляли. Один   бывших партнеров  Сороки  угодил  в больницу с
сотрясением мозга, другой отделался исцарапанным в кровь лицом,  третий едва
увернулся от чайника с кипятком. Хорошо хоть, Сорока был фически не  очень
силен,  и  партнерам  объединенными усилиями  обычно  удавалось  быстро  его
приструнить, иначе число пострадавших  могло  бы сравниться  с числом  жертв
небольшого цунами.
     Вот  показания  свидетелей, знавших  о  покупке  Сорокой  пистолета,  и
свидетелей, подтверждавших, что Тихомиров, несмотря на упорное сопротивление
своего телохранителя, частенько использовал последнего в качестве официанта.
Парафиновый тест, баллистическая эксперта, отпечатки пальцев на пистолете,
ъятом   руки  Сороки, - все  говорило в пользу правдивости Кузнецова.  В
частности,  дактилоскопист  подчеркивал,  что  на стволе  пистолета остались
старые, частично смазанные отпечатки, не совпадающие с отпечатками ни одного
 участников трагедии. Это доказывало, что  пистолет давно не протирали, то
есть Кузнецов  не  мог, застрелив    этого пистолета  троих,  стереть свои
отпечатки   и  вложить  оружие  в   руку  убитого  Сороки.  Правда,  наличие
посторонних отпечатков могло означать и то, что в квартире в момент убийства
присутствовало невестное лицо, но эту версию опровергали показания соседей
и консьержки.  Соседи, услышав выстрелы, выбежали на площадку, и один  них
позвонил к  Тихомирову. Не дождавшись ответа, он остался  стоять у двери,  а
соседей  попросил вызвать милицию. Консьержка же утверждала, что  подъезда
в  течение получаса - до приезда милиции -  никто не выходил. Ее обязанности
включали в себя и  запись всех  приходящих в дом гостей: кто,  когда, к кому
идет.  Следователь  проверил всех приходивших в тот вечер и  убедился, что к
Тихомирову никто  них не заглядывал.
     Казалось  бы, все ясно. Но  Селезнев,  сам не  зная  почему,  продолжал
листать дело. Показания знакомых Тихомирова, свидетельствующее, что Вячеслав
Сергеевич  полностью доверял  своему телохранителю...  Показания  племянницы
Тихомирова, отрицавшей, что    квартиры что-либо  пропало. (Хозяина  нашли
перед небольшим сейфом, откуда он в момент выстрела  брал деньги для расчета
с  партнерами.  Сейф  был набит долларами  и  ценными  бумагами.)  Показания
партнеров Тихомирова по прошлым партиям в п..
     Селезнев  подскочил,  когда на  его  плечо  опустилась  чья-то  тяжелая
ладонь.
     - Попался! -  гаркнул  Халецкий. -  Застигнут на  месте преступления  у
чужого  стола  с  секретными  документами.  Три  года  каторжной  работы  на
потерпевшего владельца стола!
     Дон посмотрел на часы. Пять минут девятого.
     -  Я знал,  что  ты  не  послушаешь  доброго совета  и  примчишься сюда
спозаранку. - Борис  на минутку оставил шутовской  тон. - Хотел тебе помочь,
но, вижу, ты сам справился. - Он кивнул на селезневский блокнот, испещренный
именами и адресами. - Список  ленинградцев, служивших вместе с Кузнецовым, я
подготовлю позже - нужно связаться с военными. Ты пока поболтай с остальными
дружками Васи-Аркаши.
     - Ладно.  -  Дон  убрал  папку в  стол.  - Извини, что залез к тебе без
спросу.
     -  Какие  манеры! Какой шарм!  Вы,  юноша, часом не служили в кадетском
корпусе его императорского величества? То-то я гляжу, ваше лицо мне знакомо!
Ах,  эти аксельбанты, галуны, белоснежные перчатки, где вы теперь? Помню, на
балу у ее сиятельства княгини Голицыной...
     -  Борь,  почему  ты не пошел на  эстраду? -  перебил его  Селезнев.  -
Говорят, там платят больше, чем у нас.
     -  А  я бессребреник. И потом, эстрада - место  опасное.  Того и гляди,
поклонницы разорвут на сувениры. Кофе выпьешь?
     - Нет, он у меня уже  ушей выплескивается. Пойду я.
     - С Богом! Узнаешь что-нибудь про моих автоматчиков - не забудь послать
весточку.

     Поиск  связей  похитителей  с Санкт-Петербургом Селезнев решил начать с
опроса родных и знакомых Сарычева,  рассудив, что  Кузнецов,  жнь которого
прошла у всех на  виду, вряд ли рискнул  искать прибежища у своих приятелей.
Люди,  охотившиеся за биржевым  спекулянтом и его  телохранителем, наверняка
захотят проверить их друзей и знакомых, но таинственный Сарычев, пропадавший
семнадцать лет,  вполне мог прибегнуть к  помощи приятелей, рассчитывая, что
найти их будет непросто.
     По дороге в  Текстильщики  к родителям Аркадия  Дон продолжал думать  о
деле Сороки. Он  не видел  способа, каким Кузнецов мог бы убить четверых, не
оставив улик, не видел мотива, который мог толкнуть его  на преступление, но
его не покидало ощущение, будто что-то здесь не так.
     Во-первых, пистолет. Кузнецов опытным глазом должен был  разглядеть его
под  одеждой  Сороки  и ъять, в  крайнем  случае -  предупредить  хозяина.
Во-вторых,  никто   свидетелей  не подтвердил, что Сорока учился стрелять.
Как  же  он  сумел уложить наповал троих и  ранить  четвертого?  Причем  два
выстрела были проведены с порядочного расстояния. Из пяти пуль, выпущенных
Сорокой, четыре попали в  цель  и только одна, никого  не задев, застряла  в
обивке дивана. А ведь после первого выстрела оставшиеся в  живых должны были
заметаться!
     Беспокоила Селезнева и другая деталь. Партнеры Тихомирова показали, что
игра обычно  велась на  фишки, а  по окончании партии  фишки обменивались на
доллары, но никто  них не помнил,  чтобы Вячеславу Сергеевичу когда-нибудь
не хватило заранее приготовленных  денег и ему  понадобилось бы лезть в сейф
за  недостающей  суммой. Выходит,  в тот раз  его  проигрыш  был  велик  как
никогда. Что это - случайность?
     Слишком  много  набирается  случайностей.   Вот,  например,  количество
игроков. Все  картежники, бывавшие в  доме Тихомирова, высказали  удивление,
что  за  стол  сели  четверо. Вячеслав  Сергеевич не  любил,  когда  игроков
собиралось меньше  пяти. И  в этот вечер он ждал еще двоих.  Но один   них
позвонил предупредить,  что по пути    загородного  дома попал в небольшую
аварию  и  вынужден дожидаться гаишников. А у  второго неожиданно прихватило
живот. Ничего серьезного, но бедняга не мог отойти от  унитаза.  Хотя почему
бедняга?  Человеку сказочно  повезло.  Только  вот  случайным  ли  было  это
везение?
     "Если  бы  дело  вел я, непременно  бы повидался  с другими участниками
аварии на  загородном  шоссе, -  подумал Дон. - Везунчика  с больным животом
проверить  невозможно,  а  вот об  аварии  должен  быть  составлен протокол.
Впрочем, что бы это мне дало? Даже  если аварию подстроили, это все равно не
докажет, что Кузнецов - убийца, а главное - не поможет найти Варвару".
     Селезнев  сам  потом удивлялся, вспоминая,  сколько  в  этот день нанес
витов и сделал звонков. Начал он, как и намеревался, с окружения Сарычева.
Бесчисленные интервью так и  не дали ответа на вопрос, где  пропадал блудный
сын, зато у  Селезнева сложилось исчерпывающее представление о его моральном
облике.
     - Аркаша  всегда  был сложным ребенком, -  рассказывала  мать.  - Еще в
детском саду  отнимал и выманивал  у детей хитростью самые красивые игрушки.
Мы старались его не баловать, учили делиться, наказывали за  жадность, но он
все равно делал все по-своему - не  в  открытую, так  потихоньку. Когда  ему
исполнилось  десять  лет, я стала находить  у  него деньги  и всякие мелочи,
которых  мы ему не покупали. Спрашиваю:  "Где взял?",  а он всегда  отвечал:
"Нашел". Врал, конечно, но как его  уличишь?  Раз отец не выдержал и выпорол
его. С тех пор деньги и вещи у Аркаши появляться перестали, но сам  он начал
пропадать на целые дни... Нет,  я не знаю, с кем сын  дружил.  Он никогда не
приводил в дом товарищей  и ничего не рассказывал. Жил в родном  доме, как в
гостинице. Сидел целыми днями в  своей комнате или уходил куда-нибудь. Когда
Аркаша поступил в институт,  мы его практически не видели... Нет, я не знаю,
с кем он там подрался. Спрашивала, конечно, но он все твердил: "Пьян был, не
помню"... Нет, в институт  я не ходила. Зачем? Аркаша ведь все равно ушел 
дома.
     Сверстники, выросшие с Аркадием в одном дворе, отзывались о нем резко и
нелицеприятно:
     - Свиньей он был! Все  норовил обжулить при игре в очко или в пристенок
или выменять у  малыша  стоящую  вещь на  откровенную дрянь. Никто с ним  не
дружил, кому охота с таким дерьмом связываться?
     - Сарычев всегда греб под себя, - вторили им одноклассники.
     - Мальчик неменно  противопоставлял себя классу, - вспоминала пожилая
учительница.  - Не припомню случая, чтобы  он пришел на субботник или другое
подобное  мероприятие.  И всегда у него находилась уважительная  причина. Он
вообще был ушлым подростком. Одно время у ребят начали пропадать деньги - 
карманов,   портфелей. Я не  сомневалась, что  это  дело  рук Сарычева, но
сколько ни пыталась поймать его с поличным, так ничего и не добилась... Нет,
не могу  припомнить, чтобы он  с кем-нибудь  поддерживал блкие  отношения.
Разве что с двумя ребятами  старшего класса, но я не помню их фамилий.
     Селезнев  узнал  фамилии   и  нашел  "ребят",  которые  превратились  в
неопрятных мужиков с испитыми лицами.
     - Сарычев? Как же, помню! Шустрый такой  шкет, щекастый, - сказал один.
- Тот еще жучила! Руки, как у фокусника... Кошелек хоть -за пазухи у  тебя
вытянет, да так,  что ничего не почувствуешь. Да не-е, щипачом он не был.  Я
про то ничего не знаю. Так, показывал свои фокусы для потехи.
     -  В  карты  был  мастак!  -  мечтательно  проговорил второй.  - Любого
обдерет, хошь в очко, хошь в секу...
     Если последние две характеристики могли считаться похвалой, то это были
единственные добрые слова в адрес Сарычева, услышанные Доном за день.
     Бывшие сокурсники Аркадия либо не помнили его вовсе,  либо отзывались о
нем с  такой неприязнью, что у Селезнева на миг зародилось подозрение, уж не
покушался  ли  один    них  на  жнь богопротивного  Сарычева.  Но,  едва
родившись, подозрение умерло. Слишком много презрения было в оценках. Как ни
странно, люди редко убивают тех, кого презирают.
     - ...Сарычев  держался заносчиво, точно князек, а сам был ничтожеством.
Говорил только о шмотках и деньгах.
     -  ...Липкий  был  и  скользкий.  Знаю, это  звучит  парадоксально,  но
определение очень точное, можете мне поверить.
     - ...С ним  нужно было  держать  ухо  востро.  Однажды на  вечеринке  я
согласилась  с  ним  потанцевать,  а потом  обнаружила, что  у  меня пропала
золотая цепочка  с кулоном.  Нет, я не уверена, что  украл Сарычев, но кулон
так и не нашелся, а другие партнеры не вызывали у меня подозрений.
     - ...Всегда ухитрялся вытянуть на  экзамене хороший билет. Не знаю, как
он  проделывал  этот трюк, но не промахнулся  ни разу, даже когда учил всего
четыре-пять билетов.
     Ценой  немалых усилий  Дону  удалось-таки приподнять  завесу  тайны над
исключением Сарычева  института. Один  собеседников, участник событий, с
явной  неохотой прнался, что никакой  драки  не  было - Сарычева  попросту
били.
     - Почему же он не пожаловался? - удивился Дон.
     - Потому, что  били  за дело, - лаконично ответил собеседник. - Если бы
пожаловался, мог вообще  попасть за  решетку.  - После некоторого нажима  со
стороны Селезнева он прнался,  что Аркадия поймали на шулерстве. - Мы дали
ему слово, что  никому об этом не расскажем, если он пообещает  не говорить,
кто его бил, - нас ведь тоже могли выгнать... Сарычев согласился, потому что
к  тому   времени  ободрал  дочиста  чуть  не  половину  курса.  Ему  бы  не
поздоровилось, если бы ребята узнали, каким способом он выигрывал.
     -  А  как  вообще  это  дело  попало  на  комиссию? -  полюбопытствовал
Селезнев.
     - Мы постарались. Не могли же мы допустить, чтобы эта свинья оставалась
у  кормушки! Один  нас был  дружинником.  Он сдал Сарычева в  институтское
отделение милиции.  Поскольку тот  был  пьян и  с  виду явно  поучаствовал в
хорошей драке, его не могли не отчислить.
     Исколесив полгорода и опросив тьму народа, Дон понял, что больше ничего
нового о Сарычеве не узнает, и переключился на знакомых Кузнецова. К Василию
окружающие  относились  с  гораздо большей  теплотой, чем  к  Аркадию.  Даже
пожилая дама, работавшая  до пенсии в  детской комнате милиции, отзывалась о
бывшем подопечном не без уважения:
     - Конечно, нервы шалопай потрепал  нам здорово, но я надеялась,  что он
бежит кривой дорожки. Василий, как  кошка, неменно падал на четыре лапы.
В нем вообще  было  много  от кошки... Независимость,  расчетливость, умение
приспособиться к обстоятельствам, оставаясь при этом самим собой. Его дружки
катились  без руля и ветрил,  куда занесет,  а, сбиваясь в  стаю, шалели  до
полной  потери  разума.  Кузнецов же  внешне играл  по  их  правилам, - если
отсутствие  тормозов   можно  назвать  правилами,  -  но  головы  не  терял.
Чувствовалась в  нем  что-то  такое...  не  знаю,  как  выразить  словами...
Стержень? Самодисциплина?  Здоровый  инстинкт  самосохранения?  В  общем,  к
группе риска я его никогда не причисляла.
     Те же, кто познакомился с Василием после  суда, вообще не  скупились на
похвалы. Учителя  вечерней  школы, непосредственный  начальник Кузнецова  
обслуги  стадиона   "Локомотив"  -  все   подчеркивали  его  серьезность   и
обязательность.
     -   На  него  можно  было  положиться,  понимаете?   -   сказал  бывший
сержант-срочник, прошедший с  Кузнецовым Афганистан.  -  Конечно,  иногда он
бывал крут,  особенно  с  новичками,  зато  никогда  не  прятался  за чужими
спинами. Много раз подставлялся под пули, прикрывая ребят.  С духами был лют
- стольких положил, что другим не тягаться. Подобраться незаметно к часовому
для него  было раз плюнуть.  Гибкий, быстрый, двигался бесшумно,  как кошка.
Стрелял  без промаха, а нож метал - залюбуешься!.. Да нет, компанейским я бы
его не назвал. Скорее наоборот: держался Вася особняком... Ну почему совсем?
Совсем  без  друзей  там не  выживешь. Но у Василия  их  было  немного. Коля
Сивоконь, да  Юрка Белухин,  -  вот, пожалуй, и все. Они друг  другу  не раз
жнь спасали... Нет,  Ленинграда у нас, по-моему, вообще никого не  было.
Сивоконь, кажется,   Донецка,  Белухин  откуда-то   Сибири,  я  точно не
помню... К кому Василий обратился  бы за помощью в трудную минуту? Наверное,
к ним - к Юрке и Миколе. Да мог бы к любому обратиться - никто  нас ему бы
не отказал...
     Бывшие спецназовцы, служившие вместе  с Кузнецовым на территории Союза,
в основном  согласились с такой характеристикой,  но назвать  блких друзей
Василия  не  смогли. Кузнецов, по их словам,  никого к  себе  не  подпускал.
Видно, за пределами Афганистана можно было выжить и без друзей.
     Напоследок Селезнев  решил поговорить с  дворовыми товарищами  Василия,
шпаной, которую Кузнецов  когда-то бросил, побывав на скамье подсудимых. Дон
хотел узнать причину радикальной перемены с  пятнадцатилетним  Кузнецовым, а
кроме того, выяснить, не возобновил ли  Василий связь  с  кем-нибудь  них,
вернувшись  армии.
     Ответа на первый  вопрос он так и  не  получил, а на второй - ответ был
отрицательным.   Василий   здоровался   с    бывшими   приятелями,    иногда
перебрасывался с ними парой слов, но блкого знакомства не водил.
     Селезнев уже опросил всех дворовых забулдыг и собирался на  Петровку за
списком   Халецкого,   когда   его   остановил   щуплый   молодой   человек,
представившийся Виталием Бугаевым.
     -  А  правду  говорят,  будто  в Васю  Кузнецова  недавно стреляли и он
куда-то пропал? - спросил паренек, смущенно кашлянув.  И, видя, что Селезнев
медлит с ответом, торопливо заверил: - Не бойтесь, я никому не скажу. Мне бы
хотелось помочь ему, ведь Вася мой друг.
     -  Давайте сядем в  машину и поговорим, - предложил Дон, не веря  своей
удаче. Он опросил почти два десятка знакомых Кузнецова, но не один  них не
назвал себя другом Василия.
     Виталий  Бугаев  сел  в  "Жигули",  захлопнул  дверцу  и  вопросительно
посмотрел на Селезнева.
     -  Да, -  сказал тот, -  покушение действительно имело  место.  Правда,
непонятно  на кого: на Кузнецова или на  его патрона.  Вы  ведь знаете,  что
Василий работал телохранителем?
     - Слыхал. Анна Степановна говорила.
     - А с самим Кузнецовым вы когда в последний раз разговаривали?
     -  Давно.  Наверное, год  назад, а  то и больше. Когда  он   больницы
выписался после ранения, я  к  нему чуть не каждый день  бегал, потом как-то
закрутился... а тут и он переехал.
     - Вы давно дружите?
     -  С  детства. То  есть я-то  совсем  мальцом был,  а Вася уже работать
пошел.
     - И разница в возрасте вам не мешала?
     - Ну,  может, Вася меня всерьез не воспринимал, но  я всегда считал его
настоящим другом.  Восхищался им и  гордился, что  он  со  мной  возится. Он
раньше с моим старшим братом дружил, а потом они оба  попались  за шапки эти
дурацкие...  Брат после  суда  крутым  себя возомнил,  ходил  гоголем,  всех
задирал, всю  шелупонь в свою свиту собрал. А Вася с ними знаться отказался.
Они над ним девались, били несколько  раз, а он  на них плевать хотел. Сам
на рожон не лез, но от драки не бегал. Их было много, а Вася один, но пощады
не просил. Так к ним и не вернулся...
     - А почему он с ними порвал, не знаете?
     - Из-за суда,  конечно! Он ведь  умный был,  не  то что Пашка. Пашку-то
через  год все-таки посадили за хулиганство. А Вася в зону не захотел. Когда
брата  посадили,  дворовая  мелюзга,  которая  от  него  натерпелась,  стала
отыгрываться на мне, а  Вася за меня вступился.  Пообещал вздуть любого, кто
меня тронет.
     - Помогло?
     -  Еще бы!  Его побаивались. Пашкины дружки,  и те перестали  задирать,
когда он двоих приложил  как следует.  А ко мне Вася всегда был  Мелочь
всякую  дарил, ну,  там, ножик перочинный или значки,  бесплатно проводил на
футбол...
     Селезнев задал еще  несколько вопросов,  но  скоро  уяснил,  что дружба
Бугаева с Кузнецовым была довольно односторонней. Василий никогда не делился
с младшим товарищем своими секретами, не просил помощи, не спрашивал совета.
Например, Виталий  понятия не имел, есть  ли у Кузнецова знакомые в  Питере.
Дон потерял интерес к разговору и сказал, что его ждут дела. Парень вылез 
машины  и хотел  уже закрыть  дверцу,  когда  Селезнева словно  вдруг что-то
стукнуло.
     -  Минутку!  -  крикнул  он, выхватывая   кармана  взятый у Халецкого
снимок Сарычева. - Вы никогда не видели рядом с Василием этого человека?
     Бугаев  взял  снимок,  долго  его  разглядывал,  хмурясь  и кусая губу,
наконец выдал:
     -  Да, точно.  Однажды  подошел  к нам на стадионе. Не помню, о чем они
говорили,  помню только, Вася называл его Акопяном. Я потом спросил: "Акопян
-  это  его  фамилия?" - "Нет, кликуха, -  ответил  Вася. - Он мастер фокусы
всякие показывать".
     Селезнев наспех поблагодарил парня и рванул машину с места.
     "Недаром  меня  этот восемьдесят второй  год сразу  насторожил.  Теперь
посмотрим, Борис, до смеха ли тебе  будет,  как  побежишь завтра трусцой  по
стадиону с портретом  Сарычева  в руках! Я бы и сам сбегал, да что-то я  тут
застрял. Пора возвращаться в Питер".
     Однако, встретив  на Петровке Халецкого, выложить  свою новость Дон  не
успел.
     -  Позвони в  Питер!  -  еще дали  крикнул  ему Борис.  - Там  что-то
стряслось.
     Селезнев бросился  к  телефону  и  набрал  непослушными пальцами  номер
Сандры.
     - Дон?!
     От  этого  отчаянного вскрика у  него сердце в пятки ушло. Несмотря  на
очевидную тревогу за Варвару, самообладание Сандре пока не меняло.
     - Что случилось? - спросил хрипло.
     - Они похитили Прошку!

     Всякая  работа занимает  вдвое больше  времени,  чем  запланировано,  -
гласит  один  законов Мэрфи  (а  может, Паркинсона, не знаю точно). Кто бы
его  ни открыл,  он  был  безусловно прав,  в  чем я  не  раз  убеждалась на
собственном опыте. Оценивая в четверг свои стратегические запасы, я пришла к
выводу, что, не подвергая опасности здоровье и жнь, могу просуществовать в
запертом доме около полутора суток, но в глубине души надеялась вырваться 
западни часов через десять. В крайнем случае - двенадцать.
     Вечером в  пятницу я  все еще  торчала под  дверью чулана  и, монотонно
рыгая  проклятия,  ковыряла  фанеру  тупым  столовым ножом. Массивный  куб
чугунного  (или   это  была  черная  сталь?)  замка   демонстрировал  полное
пренебрежение к моей мышиной возне.
     Стопроцентная  погрешность в расчетах объяснялась не отсутствием у меня
трудового энтузиазма, а безобразными условиями труда,  от  которых встали бы
волосы  дыбом  у  всех  создателей  КЗОТа  поголовно.  Мало  того,  что  мой
инструментарий не годился даже для культурного потребления морковных котлет,
мало того, что работать приходилось согнувшись в три погибели, точно нищенке
на  паперти, так еще  и температура  в  рабочем помещении  была  ниже всякой
критики.  Каждые полчаса я  мчалась  в  неостывшую еще  комнату и, дыша  как
паровоз   на   негнущиеся   красные   пальцы,  прижималась   телогрейкой   к
благословенной печи. Ушибленное предплечье растолстело,  покрылось багрянцем
и энергично протестовало против попыток работать левой кистью.  Правая кисть
после  нескольких  часов эксплуатации объявила забастовку. К утру пятницы  я
уже готова была  опуститься на  четвереньки и зубами  вгрызться  в мороженую
многослойную фанеру.
     Но мысль о капитуляции даже не приходила мне в голову,  и  двигала мной
не  столько  жажда  жни,  сколько  врожденное  отвращение ко  всякого рода
клеткам и  ловушкам. Чтобы  я, человек, не  прнающий  никаких  ограничений
личной  свободы,  отдала концы,  точно  мышь в  мышеловке  или  таракан,  по
беспечности упавший  в  банку? Фигушки! И  я  продолжала остервенело терзать
фанеру.
     Прервав  в  очередной раз  трудовую  вахту,  я  вернулась  в комнату  и
обнаружила, что печь совсем остыла. Тонкие, как волос, щели в ставнях уже не
пропускали свет -  наступил в Я зажгла лампу, поставила чайник и начала
рыскать по комнате в поисках газеты для растопки. Печь  держала тепло больше
суток, но  настала пора спалить  дровишки,  брошенные  моими  похитителями в
прихожей.
     Не обнаружив  ничего похожего на газету в ближней комнате, я сунула нос
в  дальнюю. Не знаю, почему мне не пришло в голову осмотреть ее раньше. Быть
может, на моих умственных способностях сказался удар по голове или наркотик,
которым меня  накачали  похитители. Быть  может,  беглый взгляд, брошенный в
самом  начале, когда  я только  что спустилась с  чердака, убедил меня,  что
ничего  полезного там  не найти. А может,  виной всему  выключатель, который
находился аккурат за дверью и потому оказывался вне  поля зрения,  когда  ее
открывали. Да  и  какая,  в  сущности,  разница?  Все мы  время  от  времени
совершаем глупости, и даже я - не исключение.
     Пошарив рукой по  стене  и  не  найдя выключателя,  я таки заглянула за
дверь  и,  углядев  белый квадрат с черной кнопкой, шагнула к нему. В тот же
миг  что-то  чувствительно  стукнуло  меня  по  колену.  Я включила  свет  и
обнаружила,  что наступила  на кочергу, ручка которой  и  нанесла мне подлый
 С минуту я недобро разглядывала обидчицу, а  потом возликовала: у меня
в руках ключ от темницы!
     Дыра,  которую  мне  удалось расковырять  под металлической пластиной с
ушком для  замка,  была  маленькой  и  неглубокой. Но  конец  кочерги я туда
втисну, и останется только как следует надавить на  рукоятку. Чертовы шурупы
не устоят. Замок  повиснет на  оставшемся ушке, и я получу доступ к топорам,
молоткам, стамескам и прочим железякам, с помощью которых любую дверь в этой
хибаре можно в считанные минуты обратить в кучку древесной стружки.
     Мысленным взором я уже видела счастливый  миг освобождения и  упивалась
блкой свободой. Но когда я вернулась  от грез к действительности, звенящую
тишину за  окном  нарушило отдаленное мурлыканье  мотора. Я еще не до  конца
осознала, что это значит, а рука уже сама дернулась к выключателю.  Выскочив
как ошпаренная в  соседнюю  комнату,  я в отчаянье  оглядела  многочисленные
улики, указывающие на мое пребывание в доме. Выдвинутый ящик кухонного стола
и  зашумевший уже чайник, немытая чашка  и банка -под черной  икры, сырные
корки и  крошки  хлеба, одеяло  на  диване, опустевшее ведро и мокрое мыло у
рукомойника... Нет, я  ни за что  не успею все это убрать! Нужно  немедленно
выключить свет - они вот-вот заметят его сквозь щели в ставнях...  Прятаться
бесполезно - они  сразу  поймут, что здесь кто-то был,  и обыщут дом. Может,
встать за  дверью и  выскочить, как  только они войдут?  А если один   них
задержится у машины?.. Черт, и сама машина! На открытой местности от нее  не
убежать. Господи, что же делать?
     Не дожидаясь,  пока меня осенит идея,  я выключила  чайник,  пихнула на
место  ящик,  сгребла  со  стола  клеенку с объедками,  свернула ее  комом и
швырнула за дверь в дальнюю комнату. Одеяло полетело следом. "Так... сумку с
остатками продуктов на  плечо, кочергу в руки, свет выключить.  Теперь следы
моего присутствия не так заметны. Пройдет минута-другая,  прежде чем  эти  -
как их там? - спохватятся. Если спрятаться где-нибудь в прихожей и незаметно
выскользнуть  дома, когда они будут  в комнате, это даст мне шанс добежать
до леса. Пусть  попробуют найти меня  там  ночью! Только бы  переиграть их в
прятки здесь, в доме!"
     Я  нащупала  выключатель  в прихожей и  ровно  на  три  секунды вдавила
кнопку. Этого времени мне хватило на то, чтобы разглядеть квадратную  крышку
погреба.
     Сигать в полной темноте в яму невестной глубины - не самое безопасное
занятие на свете, но выбирать не приходилось. Лучше уж сломать себе шею, чем
ждать, пока тебе переломают пальцы.
     Я шагнула туда, где только что видела  люк, и провела по полу кочергой.
Она звякнула,  задев  металлическое  кольцо,  и,  ориентируясь  на  звук,  я
подцепила железяку пальцами свободной руки - больной руки, о которой сгоряча
позабыла. Темноту  прихожей  огласило  мое  сдавленное  проклятие.  Пришлось
положить кочергу на пол и задействовать здоровую руку.
     Крышка  оказалась тяжелой, но  звуки за стенами  дома подвигли бы  меня
поднять  и  десятипудовую штангу.  Машина  остановилась.  Я  подперла плечом
крышку и  наклонилась над провалом в  полу. Дверца машины открылась. К вящей
своей радости, я нашарила рукой боковую жердь приставной лестницы. Открылась
вторая дверца.  Я  схватила  кочергу, зажала под мышкой  сумку  и  осторожно
ступила на верхнюю перекладину.  С улицы доносился  непонятный  шум. "Что за
возню они там устроили?" - подумала я и аккуратно опустила над собой крышку.
     Звуки тут же заглохли. "Вот незадача! - огорчилась я. - Как же я пойму,
что  пора  вылезать?  Ну, положим, шаги  я услышу. Но вдруг  они приехали не
вдвоем, а втроем  или  вчетвером,  и  кто-нибудь застрянет у машины?  Ладно,
что-нибудь придумаю! Например, чуть-чуть приподниму эту могильную плиту".
     Тишина  длилась целую вечность. Рука, судорожно сжимавшая кочергу - мое
единственное оружие, не считая зубов и когтей,  -  успела  окоченеть.  Потом
глухой  удар возвестил  о том,  что  дверь в сени распахнули, треснув  ею  о
стену.  Непосредственно вслед  за  ударом  я  услышала отчаянное  мычание  и
странный  топот,  словно  там,  наверху, пустились  в пляс  сразу  несколько
чечеточников. Не успела я удивиться, как топот перекрыл животный вопль:
     - А-а-а!  Отпусти палец, сука!  Выруби его,  Кошак, или он откусит  мне
палец!
     Снова плясовая ("Эх, яблочко"), мычание, а потом...
     - Вы что, охренели?! Я ведь могу и рассердиться... Ох...
     Меня точно кобыла в живот  лягнула. "Этого не может быть! Я сплю и вижу
ко Как они  добрались до Прошки? Он  же в  Москве, Бог знает за сколько
верст от этой ледяной пустыни! Но голос!.. Я не могла ошибиться..."
     Что-то тяжелое и мягкое шлепнулось на пол.
     - Уф! Говорил  я тебе: вкати ему дозу! Лежал бы себе спокойно, как куль
с тряпьем, всю дорогу.
     - Заткнись! Лучше вверни пробки и включи свет.
     - Сам вворачивай! У  меня от  его брыканий все тело в  синяках и  палец
прокушен. И все -за тебя!
     - Слушай, Акопян, у тебя  мозги есть или все в сало ушло? Ты понимаешь,
что наши рожи вестны всему Питеру? Что  хозяева обеих квартир  уже бегут в
милицию?  Что казак мой,  возможно, видел новости  и желает  задать нам пару
вопросов?
     - Но он же тебя не заложит? - Гонора в жирном баритоне поубавилось.
     -  Нет,  но приехать может. И как мы  будем с  ним  объясняться?  Нужно
срочно вытряхнуть   этого шута горохового имя его хозяина и драпать отсюда
во весь дух. А послушай я тебя, и мужичок не вязал бы лыка  еще часов шесть.
Все, закрыли базар! Займись пробками, а я приведу его в чувство.
     "Сейчас Акопян выяснит, что пробки уже завинчены, и они устроят обыск".
Эта  мысль не вызвала  у меня  никаких  эмоций.  Так или  иначе  план побега
провалился. Не могу же я бросить Прошку на растерзание! Придется ввязаться в
драку. Двое на двое - не так уж и плохо. Правда, Прошка валяется на полу без
сознания,  а  Кошак, кажется, "долбаный  спецназовец",  но  на  моей стороне
фактор  внезапности. Как только Акопян объявит о своем открытии, я  выскочу,
словно черт  преисподней, и испытаю на прочность кочергу. Хорошо бы Прошка
к тому времени очнулся!
     Наверное, с мозгами  у  Акопяна  действительно было негусто. Он даже не
подумал  поднять  тревогу.  Наверное,  не сумев  повернуть  пробки  в нужную
сторону,  он начал их  вывинчивать, а потом снова закрутил как  положено. Во
всяком случае, он не подавал голоса,  а  потом сквозь щель  в полу  пробился
свет.
     - Ну? Что с ним? Дышит?
     - Куда  он денется!  Вон,  веки дрожат! Значит,  уже очухался  и валяет
ваньку. Давай, Акопян, помоги мне его затащить.
     Я решила не спешить с открытием боевых действий. Если у  Кошака реакция
профессионала, то, увидев поднимающуюся крышку погреба, он не будет пялиться
на нее в остолбенении и гадать, что бы это значило. А я не хотела,  чтобы он
испортил  мой эффектный выход своими  грязными спецназовскими трюками. Пусть
лучше гады удалятся  в комнату и закроют дверь.  Тогда ничто не помешает мне
преподнести им настоящий сюрпр.
     Наконец дверь в комнату закрылась и стихли тяжелые шаги. Я готовилась к
вылазке. "Сумку с  продуктами придется бросить - будет стеснять движения. Ну
и черт с ней, со жратвой! Тут не до жиру, унести бы ноги".
     Я  сняла с плеча  ремень  и  уже  хотела бросить сумку  вн,  но вдруг
подумала,  что  шум  насторожит  противника. Нет  уж,  лучше  спуститься  на
последнюю ступеньку и тихонько положить  ношу на пол.  В конце спуска что-то
дернуло меня за  телогрейку. От испуга я чуть не свалилась, потом пошарила в
темноте рукой и нащупала нечто  вроде  большого  деревянного  ящика, за угол
которого и зацепилась телогрейка. Освободив ее, я благополучно  добралась до
земляного пола, положила сумку и на всякий случай решила еще пошарить вокруг
-  вдруг наткнусь на склад боеприпасов? Однако, кроме  картошки, сваленной в
угловые закрома, ничего не нашла. Придется ограничиться кочергой.
     В  прихожей  снова  было  темно, как  у  черта за  пазухой.  Я бесшумно
выбралась    своей норы  и хотела опустить крышку на место,  но, осененная
счастливой  мыслью,  передумала.  Если  нам с  Прошкой удастся вырваться  
комнаты и выбежать на улицу, преследователи могут сгоряча провалиться в люк.
Даже если они не переломают при этом руки-ноги, падение все равно здорово их
задержит и, возможно, даст нам время  дотянуть до  леса. Поэтому я  откинула
крышку до конца и осторожно опустила на пол.
     Стараясь  не  отрывать  ноги  от  половиц  и  выставив  вперед  руку, я
двинулась к двери. Войлочные подошвы краденых валенок бесшумно скользили  по
полу. Шаг...  Еще шаг...  Еще один... Наконец пальцы  коснулись  клеенки. На
старт! (Флейты  и валторны стихают.)  Внимание!  (Звучит барабанная  дробь.)
Вперед, Варвара! Твой выход.
     Они стояли у кушетки ко мне  спиной. Рябой,  нагнувшись, щупал Прошкино
запястье (да,  это  был Прошка!),  а  мордастый зачерпывал  воду    ведра,
которое  держал  в  руке. Реакция у  рябого и впрямь оказалась  завидной. От
двери его отделяло не больше пяти шагов, я ворвалась в комнату, как торнадо,
жлоб  Толик и  головы  не успел повернуть, а Вася не только  увидел  меня  и
оценил  ситуацию, но и  уже готовился  к прыжку.  Возможно, он и успел  бы
упредить  мой удар, но не хватило пространства для маневра. Зажатый с  одной
стороны  кушеткой,  а с другой  -  неповоротливым Акопяном, он мог двигаться
только в одном направлении - перпендикулярно вектору моей скорости.
     Все  дальнейшее проошло в считанные  секунды. Я без раздумий обрушила
свою  кочергу  на ближайшую  и  наиболее  доступную  цель  - мощный загривок
Толика.  Здоровяк  крякнул,  выронил ведро  и  начал  медленно  заваливаться
вперед, на кушетку. Рябой, уже в прыжке, зацепился ногой за  дужку ведра и в
красивом перекате  полетел к печке. Я, двигаясь по инерции, проскочила  мимо
него  и затормозила  только у рукомойника.  Когда я развернулась,  Вася  уже
вскакивал на  ноги, а  правая рука  его  неторопливо, словно  в  замедленной
съемке, скользила за пазуху.
     Я никогда не служила в спецназе и не обучалась боевым искусствам,  зато
играла в пинг-понг и один раз даже сразилась с чемпионкой страны... Ну, если
совсем  уж  честно,  то  с  экс-чемпионкой  экс-страны.  Во  всяком  случае,
жаловаться  на  свою  реакцию  у  меня пока не  было  оснований. За  ту долю
секунды,  что понадобилась Василию  для  принятия вертикального  положения и
влечения  пистолета, я  краем  глаза успела  заметить Прошку, выбравшегося
-под  туши Акопяна,  крикнуть  "Беги!",  нащупать за  спиной  пачку  сухой
горчицы и - пинг! - швырнуть ее  в рябую морду. Вася дернулся и уклонился от
прямого контакта с пачкой, но желтый порошок окутал его пыльным облаком и на
миг лишил зрения. Он вскинул левую руку к  глазам,  а  я, чтобы  отвлечь его
внимание звуком, швырнула наугад  мыльницу с мылом  и с  невероятной  силой,
порожденной страхом и  злостью, -  понг!  -  врезала кочергой по его правому
запястью.
     Короткий  вскрик  и глухой стук падения  пистолета застигли меня уже на
середине  комнаты.  Прошка,  на  удивление быстро очухавшись после обморока,
убедился, что я следую за ним, и выскочил  за дверь. А еще мгновением позже,
уже на  пороге  комнаты, я услышала  его вопль и  грохот падения  массивного
мягкого тела.
     "Проклятье!  Этот  олух  провалился в погреб!"  - пронеслось у  меня  в
голове. Времени  на новое озарение не  оставалось,  новый  грохот  за спиной
убедительно  свидетельствовал о погоне  (вернее, о  том, что преследователь,
бросившись  в  погоню,  поскользнулся  на  мокром  мыле).  Я  одним  прыжком
преодолела расстояние до  люка, бросила вн кочергу, повисла на  руках  (о,
многострадальное мое предплечье!) и сиганула вн сама.
     Воспитание не  позволяет  мне повторить ругательство, которым  встретил
меня Прошка, когда  я  премлилась  одной ногой  ему на бедро. Несмотря  на
радость по поводу того, что он остался в живых, я была глубоко шокирована, а
шокировать меня совсем непросто, уж поверьте. Судя по силе и выразительности
словесного перла, можно было подумать, будто я угодила ногой ему не в бедро,
а по меньшей  мере в пах. В другое время я  непременно напомнила бы невеже о
хороших манерах,  но  ввиду  нерасполагающей  обстановки ограничилась  всего
одним замечанием:
     - Заткнись и двигай отсюда  в  дальний угол!  Сейчас они включат свет и
будут стрелять.
     Свершилось  чудо!  Впервые  в  жни  Прошка  послушался  моего  совета
беспрекословно. Правда, только второй его части, но тихие стоны удалялись от
слабо освещенного квадрата с быстротой, поистине поразительной для человека,
который, едва придя в себя  после обморока, сверзился с трехметровой высоты,
а секунду спустя получил приличный 
     Я  нашарила  кочергу  и  бросилась вслед за Прошкой,  и в ту же секунду
квадрат  люка  вверху  вспыхнул  ярко-желтым  светом.  Потом  свет  частично
заслонили две головы.
     -  Попались,  голубчики!  - удовлетворенно заметил  Анатолий.  Впрочем,
стон, вырвавшийся у него после  небольшой паузы,  показал,  что радость  его
была мимолетной. - ...! Эта сука проломила мне башку!  Давай,  Кошак, вытащи
ее оттуда! Я ее на капусту порублю.
     -  Для этого,  Акопян, тебе придется  достать ее самому, - сухо ответил
ему рябой. - Может быть, ты не заметил такой мелочи, но у меня сломана рука.
Не говоря уже о том, что мне пришлось бы лезть со света в темноту, а их там,
между прочим, двое.
     - Тогда пристрели их! - кровожадно потребовал Акопян. - Ты хвастал, что
с левой руки стреляешь не намного хуже, чем с правой.
     -  Все-таки  ты безнадежный  кретин, - устало  проговорил  Вася. - Этот
пистолет зарегистрирован на меня официально, ты понимаешь? А после того дела
у  ментов хранятся образцы  пуль, выпущенных  него. Если я пристрелю этих,
то рано или  поздно кто-нибудь наткнется на трупы, ведь зарыть их глубоко  в
такой мороз невозможно - и тогда мне не  отвертеться. И тебе, кстати,  тоже.
Или ты надеешься, что я благородно промолчу о твоем соучастии?
     - Так что же нам делать? - ошарашенно спросил недоумок Акопян.
     - Ты  уверен, что  не хочешь  спуститься туда и  разобраться  с  ними в
одиночку? - ехидно поинтересовался рябой. -  Тогда  пускай пока посидят там,
остынут немного. Ну-ка, помоги мне - руки-то у тебя целы!
     Вслед за этим что-то загромыхало, и я с запозданием сообразила, что они
вытаскивают   погреба приставную  лестницу.  Потом, одновременно с громким
"ба-бах", свет  над нами пропал, а спустя минуту натужный скрип возвестил  о
том, что на крышку погреба двигают нечто тяжелое.
     Мы с  Прошкой  удрученно  молчали  и слушали, как  похитители ходят  по
прихожей, как скрипят  половицы  и хлопают двери. Наконец тяжелая,  давящая,
непроглядная  тишина подсказала, что мы  остались  в доме одни. Вернее, не в
доме, а в глубоком темном промозглом подполье. Без лестницы и с придавленной
грузом крышкой.
     "Да, предыдущая ловушка, пожалуй, была поуютнее", - тоскливо подумалось
мне.

     Через  несколько минут  к Прошке,  сообразившему, что стрелять  в  него
никто не собирается  и, следовательно,  соблюдать  тишину  не имеет  смысла,
вернулся кураж.
     - Ну и что теперь? - сварливо-нахрапистым тоном осведомился он.
     От долгого сидения на корточках мои ноги затекли.
     - Теперь - все! - мрачно объявила я и встала размяться.
     - Что значит - все?! Какого дьявола ты имеешь в виду, Варвара? А ну-ка,
прекрати эти паникерские разговоры и шевели вилинами! По твоей милости  мы
угодили в эту крысиную западню - тебе и выход искать.
     - По МОЕЙ милости? - возмутилась я. - Тебе, часом, голову не повредили,
милый? Или  от твоего внимания ускользнуло то обстоятельство, что свалился в
эту дыру именно  ты? Какого  черта тебя вообще  сюда  понесло? Мне, конечно,
вестна  твоя дурацкая привычка  появляться в самую неподходящую минуту, но
на этот раз ты переплюнул самого себя!
     Из темноты донесся невнятный звук, как будто Прошка попытался заглотить
непомерно большой кусок  и подавился.  Однако вскоре выяснилось, что это  он
всего лишь захлебнулся негодованием.
     -  Ты...  Ты  наглая,  бессовестная,  циничная тварь!  Я  по  наивности
полагал, будто имею некоторое представление о глубине твоего бесстыдства, но
оно,  оказывается, бездонное.  Подумать  только, ради спасения этой гадины я
бросил   любимую  девушку!   Я   потратил  все  заработанные  тяжким  трудом
сбережения, чтобы добраться до гнусного захолустья под названием  Питер! Мне
двое суток кусок  не лез  в горло,  я не  смыкал глаз,  думая о  том, как бы
вызволить  это  чудовище    лап  бандитов,  с  которыми  она  снюхалась по
собственной дурости! Меня душили мерзкой, вонючей тряпкой, везли связанным в
мерзкой, вонючей машине, били по голове... Меня чуть не ПРИСТРЕЛИЛИ! Я чудом
не свернул себе  шею, угодив в эту гнусную яму, после чего на меня спрыгнули
полторы  тонны живого веса!  А теперь  эта  змея, это неблагодарное животное
заявляет, что я, видите ли, не вовремя появился!..
     Зная  человека  столько лет, сколько я  знаю  Прошку, получить от  него
правдивую информацию не составляет труда, даже если он врет как сивый мерин.
Быстро пропустив через сито здравого  смысла и  железной логики поток лживых
Прошкиных жалоб и самовосхвалений, я получила сухой остаток.
     Итак,  после моего исчезновения Сандра  подняла тревогу и вызвала народ
 Москвы. Марк (никто другой на такое, ясно, не способен)  вырвал Прошку 
объятий  очередной пассии,  заставил  его тряхнуть  мошной  и шантажом  либо
угрозами принудил ехать  вместе со  всеми в  Питер,  где они занялись  моими
поисками. Вероятно, поскольку я  подробно рассказала о происшествии в поезде
Сандре и нарисовала весьма схожие с оригиналами карикатуры на подозрительных
попутчиков,  кто-то сообразил,  что я пропала не без  их  помощи,  и у ребят
появилась отправная точка.  В  ходе  расследования  дорогие друзья  каким-то
образом умудрились всполошить моих похитителей и привлечь к себе внимание. А
в  результате  мы  с  Прошкой  замурованы  в  холодном  склепе  невесть  где
затерянной бы и, по-видимому, обречены.
     - Значит, по-твоему, я  должна сказать тебе спасибо? - прошипела я, как
заправская гадюка (в полном  соответствии с  Прошкиным  определением). -  Да
если  бы ты продолжал наслаждаться  лобзаниями  милой,  я бы  уже  час назад
выломала дверь  этой проклятой  халупы и теперь дышала бы свежим воздухом на
лесной  дороге! А благодаря твоим неусыпным заботам мне приходится  хоронить
себя  заживо  в  сырой норе  и  в придачу выслушивать вздорные обвинения! Да
будет тебе вестно, в ту минуту, когда на горонте заурчал ваш богомерзкий
драндулет, мне  оставалось только  просунуть кочергу в заранее  выдолбленное
отверстие и выломать замок  кладовой  с инструментом! Ты хоть приблительно
представляешь,  что  значит  колупать  на  морозе  толстенную  фанеру  тупым
столовым ножом? Сутки каторжной работы  пошли коту под  хвост, и все потому,
что передо мной этаким мимолетным видением явился ты! И я должна рассыпаться
перед тобой в благодарностях?
     Если  Прошка  ввязывается  в  склоку,  остановить  его  можно  четырьмя
способами:  безоговорочно прнать свое поражение и умолять о прощении (чего
никто  нас никогда не делает), предложить ему прерваться на минутку, чтобы
перекусить  (любленный прием Генриха),  решительно поставить его на  место
(удается  только  Марку)  или  возбудить  его  любопытство  (этим  средством
мастерски  пользуются остальные  блкие скандалиста). В данном  случае я не
ставила  перед собой  цели умерить Прошкин гнев  и  достигла  результата  по
чистой случайности.
     -  Слушай,  Варька,  а  что  с  тобой  проошло?  -  вдруг  совершенно
нормальным тоном  спросил  Прошка. -  Мы  думали,  эти  ублюдки пытают тебя,
выбивая  имя  мифического  шефа, на  которого ты якобы  работаешь. Я,  когда
пришел в  себя  у них  в машине,  страшно  перетрусил -  решил, что они тебя
прикончили. Иначе зачем бы им понадобилось похищать меня? А ты, выходит, все
это  время  спокойненько сидела себе  в  доме  и ковыряла фанеру? Как же так
получилось? Почему они от тебя отступились?
     -  Потому, что  мне удалось  их перехитрить. - И  я скромно поведала  о
своих героических  похождениях, начав с  той минуты, когда пришла в  себя на
чердаке.
     Рассказ получился  довольно длинный, и мне показалось,  что  в  погребе
стало холодать.
     - В-вот ид-диоты! - странно  заикаясь, прокомментировал Прошка действия
злодеев, и я вспомнила,  что  в момент жаркой схватки  с похитителями на нем
были  только  брюки,  фланелевая  рубашка  и вязаная безрукавка. Не  слишком
подходящее облачение  для посиделок в холодном  подполье. Мне, как  уже было
замечено, несмотря на  валенки,  телогрейку  и несколько  слоев  собственных
одежек, было совсем не жарко.
     -  Эй, давай-ка переберемся  поближе к  люку, -  предложила я. - Там  в
закроме картошка, и  мне кажется, сидеть на  ней будет  теплее, чем на голой
земле.
     Мы  ощупью  добрались до деревянной загородки, перелезли через бортик и
расположились на картошке.
     - Я б-бы  н-не с-сказал-л, что  з-здесь н-намного т-теплее, - проклацал
зубами Прошка.
     -  Погоди минутку, я  пожалую  тебе  свитер  с моего  плеча  и поделюсь
телогрейкой.  Она такая здоровая,  что, по-моему,  мы  влезем в  нее вдвоем,
невзирая на весь твой запас курдючного сала.
     - Какого сала! -  От  обиды Прошка даже перестал заикаться. - Если я не
гремлю,  подобно  некоторым,  костями,  это еще  не  значит,  что меня нужно
записывать в курдюки с салом! Кстати, можешь не трудиться. Твой  свитерок не
сгодится мне даже вместо шапочки.
     - Сгодится. Я  специально покупала  на два  размера больше,  чем нужно,
чтобы налезал поверх ста одежек.
     -  Аж на  два размера  больше, чем нужно! Это  какой  же  получается  -
тридцать восьмой?
     -  Сорок шестой,  скоморох ты  мой недобитый! К тому же  ягнячья шерсть
хорошо тянется.
     - Ни за что  не поверю, будто  у тебя сорок второй! Разве что ты носишь
белье на тройном синтепоне.
     С пыхтением и  причитаниями  (наверняка преувеличенными) Прошка натянул
на себя мой свитер, а потом мы вместе влезли в телогрейку: он продел в рукав
левую  руку, а я - правую. Конечно, застегнуть пуговицы нам не удалось -  до
петель  остался зазор  сантиметров  эдак  в  пятнадцать,  -  но,  защищенные
стеганой  ватой  с  трех сторон и тесно  прижатые  друг к  другу,  мы быстро
согрелись. Прошка лег на  левый бок  и свернулся в клубочек, я приткнулась у
него за спиной, и некоторое время мы лежали молча.
     -  Слушай, а  запасных  шерстяных  носков у тебя случайно нет?  - вдруг
заинтересовался он.
     - Нету. А валенки  не дам, - быстро сказала я. - Самой  малы.  Ты что -
босой? Тогда снимай скорее безрукавку - завернешь в нее ноги.
     С третьей  попытки новоявленные сиамские блнецы снова приняли сидячее
положение. Прошка, пыхтя,  бавился от телогрейки и  свитера, стащил с себя
безрукавку и укутал ноги.  Потом мучительная процедура одевания повторилась,
и мы снова плюхнулись на картошку.
     - Значит, ты думаешь, нам хана? - спросил Прошка через несколько минут.
- А может, эти сволочи еще вернутся?
     - Вернутся, конечно.  Чтобы вытащить  наши  хладные  трупики  и бросить
где-нибудь  в лесу. Ты же слышал: они не пристрелили  нас  только   страха
перед разоблачением.  А если в  лесу  найдут тела двоих  замерзших,  то этим
бандитам ничто не грозит.
     -  Не грозит? Как бы не так! Ведь мы их вычислили! Как, по-твоему,  они
добрались  до  меня?  Утром  Марк   отвез  на  питерское  телевидение  текст
объявления о твоем розыске. Помимо твоего фотопортрета, мы решили предъявить
народу рожи, которые ты образила перед  исчезновением. Я сам  видел днем в
новостях это объявление, и теперь весь Питер, включая дуболомов  ментовки,
знает, кто тебя  похитил. А  значит, и меня. Так что наши хладные трупики им
совершенно  ни  к  чему.  Замерзнем  мы насмерть  или  погибнем  от  пули, -
обвинения в  убийстве им все равно не бежать.  Ergo, они должны вернуться.
Лети тихо, похититель - прочитай наоборот.
     - Аргентина  манит негра, -  пробурчала  я.  -  Блажен, кто верует.  И,
по-твоему, что они с нами сделают,  когда вернутся? Принесут  свои винения
и, заливаясь покаянными  слезами, отпустят на все четыре стороны?  Вот тогда
им точно не бежать  обвинения. Пусть не в убийстве, а в похищении, зато ни
один самый ловкий адвокат не спасет их от решетки - с нашими-то показаниями.
Зачем им это  надо?  С другой стороны, если  мы замерзнем,  навесить  на них
убийство будет очень непросто. Вы нашли хотя бы одно твердое доказательство,
что меня похитили именно они - свидетелей, видевших, как меня били по голове
и запихивали  в  машину, следы моей крови  на их одежде,  что-нибудь этакое,
вещественное?
     -  Вроде  бы  нет, - после некоторого  раздумья ответил  Прошка, - зато
пропасть косвенных улик!  Твой  рассказ  и рисунки.  Квартира, снятая на той
самой улице, где ты пропала. Машина, взятая ими напрокат и исчезнувшая с той
же улицы одновременно с  тобой. А может  быть, кто-нибудь   соседей видел,
как они поднимались сегодня днем к Сандре... или даже как  спускались от нее
со мной на руках.
     -  Вряд ли. Увидев новости,  они наверняка  были максимально осторожны.
Что  касается  косвенных улик... Не знаю, можно  ли  считать их убедительным
доказательством.  А кстати,  кому  пришла  в  голову мысль  о  том, что меня
похитили  проходимцы    поезда?  И  кто   додумался   дать  объявление  на
телевидение?
     Безбожно привирая и выпячивая свои заслуги, Прошка пространно отчитался
о событиях двух последних суток. Не могу утверждать, что его рассказ был для
меня полной  неожиданностью.  О  многом  я  уже догадывалась, а об остальном
могла бы догадаться, если бы чертова чугунная болванка на двери оставила мне
побольше времени на  размышления. Например,  о том, что Генрих, Марк, Леша и
Прошка приедут на розыски. Я на их месте сделала бы то же самое.
     В  нападении  на  машину  Толика-Аркаши  и  Васи  тоже  не было  ничего
удивительного.  Я  еще  на  вокзале  заметила,  что  они кого-то  боятся,  а
подслушанный мною  здесь,  в  доме,  разговор объяснил  причину пристального
интереса к моей персоне. Теперь же стало ясно и то, почему меня похитили. Не
иначе  как черт дернул  Сандру  запечатлеть  для потомства  дурацкую вывеску
сапожной мастерской  на той самой улице,  где беглецы залегли на дно. Должно
быть, они были неприятно поражены, увидев, как я дефилирую мимо их подъезда.
Ведь не прошло и суток после обыска моих пожитков и снятия с меня подозрения
в шпионаже. Кабы не наше с Прошкой бедственное положение, их даже можно было
бы  пожалеть. Наверное,  так же чувствует себя затравленная лисица, с трудом
оторвавшаяся от  преследователей и нырнувшая  в  нору  только  затем,  чтобы
обнаружить у второго выхода страшную таксу. Тут кто угодно потеряет голову.
     Действия  моих  друзей  тоже  были  вполне  предсказуемы.  Единственным
сюрпром в Прошкином  рассказе оказалась  деятельность Селезнева.  При всей
теплоте наших  отношений  двух  месяцев  знакомства, на  мой взгляд,  все же
недостаточно для желания поучаствовать в спасательной операции.
     - Наверное, Сандра спятила, - сказала я  вслух. - Я же говорила ей, что
познакомилась  с  Селезневым  только  в  ноябре.  Как  она  не  постеснялась
позвонить и вызвать его в Питер?
     -  Брось,  Варвара, - сердито сказал  Прошка. -  Хоть на краю  вечности
прекрати ломать комедию.
     Я опешила:
     - Как прикажешь тебя понимать?
     -  А вот  так! Сандра  тебя выдала.  Впрочем,  мы  и без  ее откровений
догадывались, что твои шашни с Селезневым закончатся загсом.
     Я несколько раз открыла рот, но слов так и не нашла.
     - Молчишь, - констатировал Прошка. - Нечем крыть?
     - Слушай, ты, кажется, упоминал,  что тебя  били по  голове. Ты уверен,
что  у  тебя  все  в  порядке с  мозгами? Во  всяком  случае,  один    нас
определенно сошел с ума.
     - Значит, решила стоять до конца... Ну-ну! Только вот непонятно, на кой
черт тебе это нужно, если через  несколько часов мы превратимся  в мороженые
тушки.
     -  Прошка,  милый,   ты   бредишь!  Мои   чувства   к  Селезневу   даже
приблительно  не  подпадают  под  определение  "нежные"  и  уж  тем  более
"страстные".
     Прошка   попытался  было   приподняться  на   локте,  но  поскольку   я
ограничивала свободу  его  движений, потерпел  неудачу и  снова повалился на
картошку.
     - Поклянись! - потребовал он страшным голосом.
     - Клянусь! - торжественно провозгласила я. - Клянусь здоровьем и жнью
Генриха, Марка, Леши, Сандры и Лидии. Достаточно?
     Прошка долго обдумывал последний вопрос и наконец неохотно согласился:
     -  Достаточно. Уж  если  ты поклялась жнью  и здоровьем  ненаглядного
Лешеньки, значит, не врешь. Выходит, Селезнев напрасно питает надежду? Дурак
несчастный!  Ты знаешь,  что  в  разговоре с Сандрой  он  назвал тебя  своей
невестой?
     - Дон?! Это какое-то недоразумение. Наверное, Сандра что-то напутала. Я
всегда  говорила, что чтение  любовных  романов  сказывается  на  умственных
способностях. У нее все в голове перемешалось...
     - Ерунда! Сандра - самая здравомыслящая женщина  всех, кого я знаю, -
вступился за мою подругу Прошка. -  Если она  говорит, что Селезнев называет
тебя  невестой,  значит,  так  оно  и есть.  Может, он  просто  боялся  тебе
прнаться? Я его понимаю. Еще бы ему не бояться! Тут требуется  богатырская
сила духа  и полное отсутствие инстинкта самосохранения. Я, например, скорее
согласился  бы  провести  ночь  в  раскаленном  террариуме  с  кобрами,  чем
объясниться тебе в любви.
     -  И  правильно!  Если  я  когда-либо  заподозрю,  что  ты  собираешься
объясниться мне  в любви, самолично запру тебя на ночь в террариум  и обложу
его угольками. Целуйся лучше с кобрами. А что касается Дона, то тут какая-то
ошибка, уж  поверь. Любая женщина, любая сопливая девчонка всегда совершенно
определенно знает, любит ее данный конкретный мужчина или нет, особенно если
сама в него не влюблена. Не догадывается - понимаешь? - а именно знает. Даже
если мужчина молчит, как партан,  его все равно выдают взгляд, поведение и
нечто неопределимое  - быть  может,  пресловутые  биотоки. Если  бы Селезнев
положил  на меня глаз,  он бы испытывал в моем присутствии напряжение, а он,
наоборот, внутренне расслабляется. Я это чувствую.  Собственно, потому-то он
и  ищет  моего  общества.  Работа у  него не приведи господь,  сам знаешь, а
людей, с которыми  он мог  бы  поболтать,  посмеяться,  снять стресс,  в его
окружении нет. Вот и весь секрет его привязанности.
     Прошка ничего  не ответил, но по  его  расслабленной позе и  спокойному
дыханию я поняла, что он мне верит.
     -  Слушай, - снова заговорила  я  через минуту.  -  Раз уж зашел  такой
разговор, не мог бы ты объяснить, почему мои отношения с Селезневым вызывают
столь жгучий  интерес?  Честно говоря,  я пребываю по этому поводу  в полном
недоумении, хотя, казалось бы, знаю вас как облупленных.
     Прошка ответил не сразу, и по его интонации я немедленно поняла, что он
собирается увильнуть.
     -  Ну... мы  просто  считаем,  что милиционер -  неподходящая для  тебя
компания.
     - Не ври! - строго сказала я.
     Прошка заерзал и выпалил раздраженно:
     - Не знаю!
     - Не ври, - повторила я.
     Он помолчал, потом шумно вздохнул и наконец выдал:
     - Ну ладно, ты сама напросилась. Потому что ты женщина.
     - При чем здесь моя половая принадлежность?
     - При том!  Если бы Леша или Марк  надумали жениться, то лично для меня
менилось бы немногое. Может быть, мы и стали  бы видеться реже, но они все
равно  остались бы  моими друзьями.  Для влюбленного мужчины любовь  - всего
лишь  часть жни.  Важная, но часть. У него остается место и для работы,  и
для увлечений, и для друзей. А для влюбленной бабы любовь и есть жнь. Если
и  существует  что-то другое, то где-то  на  самой периферии.  При  малейшем
конфликте с возлюбленным баба поступится  чем  угодно, лишь бы  удержать при
себе единственного  и ненаглядного. Это во-первых, а во-вторых, все мужики -
собственники. Сами они сколько угодно могут предаваться своим увлечениям - я
имею  в  виду не  только  женщин, а увлечения вообще,  - но никому  них не
понравится,  если любимая  жена будет делить  свою  привязанность  к  нему с
привязанностью  к  кому-то еще. Тем более если этот  кто-то - мужского пола.
Понятно?
     - Чего  ж  тут  не  понять!  Тоже открыл  Америку! В  том, что касается
мужиков,  ты  говоришь  прописные  истины,  а  в  том, что  касается женщин,
повторяешь битые  литературные  штампы. Только  вот литература по какой-то
загадочной  причине  ображает женщин только  одного, вполне  определенного
психологического склада. Всяких там  бедных л  и мадам бовари. А  женщины,
чтобы ты знал, бывают разные. Среди них  действительно попадаются одержимые,
готовые полностью посвятить себя Богу или  любимому мужчине. Но их совсем не
так  много,  как  уверяет мировая классика и бульварные романцы. Как минимум
процентов  десять  прекрасных  дам  вообще  не  выносят  мужчин.  Они скорее
предпочтут утопиться в пруду, нежели выйти  замуж.  А  большая  часть женщин
стремится вступить в брак только для  приобретения определенного социального
статуса. Общество бесстыдно навязывает своим членам мнение, будто незамужняя
женщина суть  неудачница. Оттого-то вокруг  брачных церемоний такой ажиотаж.
Кому  охота прослыть неудачницей?  Но  если женщина умна  и  самодостаточна,
любовь  для нее - просто приятный  довесок к  гармонии, в которой она живет.
Есть у нее муж или возлюбленный - прекрасно, нет  - она все равно будет жить
в ладу с собой.  Такая  женщина  никогда не  поступится своими  убеждениями,
увлечениями или друзьями ради сохранения брака.
     - Естественно, ты относишь себя к последней категории? - ехидно спросил
Прошка.
     - Естественно. И себя, и Сандру,  и Лидию, и еще  добрый  десяток своих
знакомых. Ты, например, можешь представить, что Сандра, влюбившись, уедет 
Питера или  забросит на  антресоли  фотоаппарат?  Или  что тетка  Лида,  пав
жертвой  Амура, пошлет  к черту свой  хипповский  образ  жни?  Или  что  я
соглашусь хотя бы минуту  терпеть рядом с собой человека, который попытается
указать моим друзьям на дверь?
     - Кто  тебя  знает, - проворчал  Прошка миролюбиво.  - Разве ж с  тобой
можно за что-нибудь поручиться? Психи - они психи и есть. - И он вдруг резко
переменил тему: - Варька, а  как ты думаешь, сырую картошку есть можно? А то
я аж с самого завтрака маковой росинки во рту не держал.
     Я честно  попыталась подавить напавший на меня смех, но Прошка все-таки
уловил мое хрюканье и страшно обиделся:
     - Нечего  тут фыркать! Скажи  спасибо,  что я не  устраиваю истерики по
поводу грядущей  гибели в расцвете сил, хотя и мог бы. Но подыхать на пустой
желудок - не мой стиль.
     Тут я  перестала содрогаться  в  конвульсиях,  потому  что  вспомнила о
сумке, преспокойненько лежащей там, где была лестница.  "Что ж, возможно, за
свою  жнь  я сделала  не так  много хорошего, но  скрасить последние  часы
несчастного, безусловно, в моих силах".
     - Ты  уверен, что  хочешь набить желудок именно сырой картошкой? А  как
насчет бутербродика с осетринкой под сто граммчиков французского коньячку?
     - Хватит деваться! Я серьезно спрашиваю.
     - Я тоже не шучу. Насмехаться над  предсмертным желанием  обреченного -
дурной тон.
     Прошка притих, явно озадаченный моей последней репликой, а я потихоньку
выпростала  руку    рукава  телогрейки и  двинулась  в  путь  к  заботливо
припасенным продуктам.
     - У  тебя что - правда все  это есть? - догнал меня Прошкин крик. - Что
же ты раньше молчала, балда? Я  тут, можно сказать, загибаюсь в муках, а она
кормит меня баснями о возлюбленном Селезневе!
     Через полчаса мы умяли  осетрину, сыр  и хлеб. От коньяка осталось одно
воспоминание.  Подобревший Прошка, мурлыча  от  удовольствия, растянулся  на
клубнях.
     - Знаешь, Варька, - мечтательно  проговорил  он, - теперь  мне почти не
жалко помирать.
     - Интересно, как ты запоешь, когда в брюхе снова заурчит.
     -  Э-э,  живи сегодняшним днем. А что  мы  на сегодня  имеем? Жнью  я
доволен,  позади прекрасная,  насыщенная событиями молодость  -  какой смысл
затягивать существование до немощной старости? И уж,  во всяком случае, я ни
за  что  не   согласился   бы  поменяться  местами   с  Марком   или  Лешей.
Представляешь,   какие   они   прольют   слезы   на   нашей  могилке?  Какие
прочувствованные речи пронесут! Жаль только, мы не услышим. При жни-то я
и клещами не мог вытянуть  них доброго слова.
     -  А  ты  его   и  не  заслуживаешь,  доброго  слова,  -  буркнула   я,
пристраиваясь  рядом.  -  Как был всю  жнь эгоистом, так им и  помрешь.  И
вообще, хватит болтать! Постарайся лучше заснуть. Если повезет, разбудят нас
уже ангелы.

     После звонка Сандры надежда на счастливый исход если и не умерла в Доне
окончательно,  то  билась  в предсмертной  агонии.  Решившись  на  похищение
Прошки, Сарычев  и Кузнецов шли на чудовищный риск. Толкнуть на такой шаг их
могла   только   крайняя   необходимость.   Какая?   Единственное   разумное
предположение  -  им   позарез  нужна  какая-то  информация.  Имя  человека,
приказавшего  стрелять по машине, его  местопребывание или что-нибудь в этом
роде. И то,  что теперь они надеются вытянуть эти сведения не  Варвары,  а
 человека,  ее разыскивающего,  доказывает, что от нее они  уже ничего  не
ждут.  Если бы она сбежала,  то давно вернулась бы  к Сандре или дала о себе
знать. А раз вестий о ней нет, нужно готовиться к худшему.
     "Пустить,  что ли,  себе пулю в  лоб,  -  думал Селезнев  в самолете. -
Может, Всевышний или кто там - звезды? - примут мою жертву и оставят Варвару
в живых. Если убили, точно пущу. Но сначала размажу подонков по стенке.  Без
суда  и следствия. И,  если удастся,  вытащу  Прошку. Не  дай бог, Варварины
ребята лишатся еще и его!"
     Самолет премлился  в Пулково  в  22.30.  Селезнев отыскал  на стоянке
"вольво", который поставил туда накануне, сел за руль и покатил в город.  По
дороге  он  молился  о  том, чтобы сведений, собранных  в Москве,  оказалось
достаточно для выхода на убежище Сарычева и Кузнецова в Питере.
     После звонка Сандры  Дон, пугая сотрудников  безумным выражением  лица,
бросился в кабинет начальника и едва не упал перед ним на колени.
     - Петр Сергеевич,  Христом-богом  заклинаю: позвоните в Питер Сухотину!
Попросите  его   послать   по  этим  трем  адресам  самого  опытного  своего
сотрудника.  Лейтенант, которого он выделил мне в помощь,  хороший, толковый
парень,  но у него еще молоко на губах не обсохло. А мне нужно,  чтобы  туда
пошел стреляный воробей, которого на мякине не проманишь.
     Кузьмин  посмотрел  на  подчиненного,  пожевал губами и,  решив в  виде
исключения обойтись без площадной брани, спросил:
     - Что нужно-то?
     - Эти люди - бывшие  сослуживцы некоего Василия  Кузнецова. Он, кстати,
проходит у нас по делу, ведет Халецкий.  Нужно выяснить,  не обращался ли  к
ним  Кузнецов  в  последние  три-четыре дня.  Но  тут  есть  одна  тонкость.
Кузнецов, по-видимому, скрывается и от нас, и от тех,  кто покушался на него
и его патрона Сарычева. Если  он обратился за  помощью к  кому-то  друзей,
они наверняка  не  захотят его выдать, ведь они вместе прошли огонь и  воду.
Потому-то и нужно, чтобы с ними разговаривал настоящий спец, способный точно
определить, лгут они или говорят правду.
     ПЈсич снова пожевал губами и не удержался-таки от матерка:
     - Ладно, трам-тара-рам! На самолет! Я все устрою.
     Но прежде чем ехать в Шереметьево, Дон зашел к Халецкому.
     -  Борис,  свяжись,  пожалуйста,  с военными еще раз.  В Афганистане  с
Кузнецовым служили некие Николай Сивоконь и Юрий Белухин. Первый  Донецка,
второй, предположительно,  Сибири. Узнай их нынешние адреса, и  желательно
сегодня же. Если удастся, позвони в Питер  по прежнему  номеру.  Возможно, я
туда еще не доберусь, тогда передай сведения тому, кто возьмет трубку.
     Халецкий присвистнул:
     - Думаешь, это  так просто? Придется связываться с военкоматами, где их
прывали, выяснять, куда они выбыли, потом снова связываться с военкоматами
и так далее. И все по межгороду. А рабочий день, между прочим, кончился.
     - Ладно, Боря, сделай, что сможешь, - махнул рукой Селезнев.
     Халецкий посмотрел на него с состраданием.
     - Конечно, старик! Можешь на  меня положиться. Давай-ка тебя кто-нибудь
отвезет в аэропорт.
     - Спасибо, но лучше не надо. Мне нужно побыть одному и подумать.
     Теперь, на подъезде  к  дому  Сандры,  желание побыть  одному  достигло
наивысшей силы. У него самого все переворачивалось внутри от страха, что вот
он сейчас войдет и узнает... А что чувствуют ее давние друзья, которые с ней
двадцать пудов соли съели? А теперь еще и Прошка...
     Но,  как ни боялся  Дон предстоящей встречи, он не думал, что все будет
настолько скверно.
     Сандра  молча  впустила его в квартиру.  Лицо ее  было мрачным,  а веки
красными и припухшими. Сидевший в  кресле в углу гостиной Марк поднял голову
и  посмотрел на него  пустыми  глазами, потом  в  его взгляде мелькнула было
надежда и тут же погасла.  Генрих с потерянным видом подпирал плечом стенку,
а самое тяжелое зрелище являл собой Леша. Он ходил по комнате, как робот, и,
глядя перед  собой невидящими глазами,  беззвучно шевелил губами. У  Дона по
спине поползли мурашки. "Если они и переживут Варькину смерть, то один точно
попадет в дурдом", - тоскливо подумал он.
     Между тем Марк, смотревший на Селезнева  другого конца гостиной, тоже
заметил перемену. Со времени их последней встречи Селезнев состарился лет на
десять. Под глазами набрякли мешки, от  крыльев носа к уголкам губ  пролегли
глубокие складки. И впервые при виде оперативника Марк испытал не неприязнь,
а нечто похожее на сочувствие.
     Потом Сандра сообщила:
     -  Дон,  тебе  звонил Петя.  Кажется,  он на тебя очень обижен. Говорил
крайне сухо и  официально, не то что раньше. Сказал, что звонит по поручению
начальника, полковника Сухотина.  Полковник отправил по твоим адресам самого
опытного оперативника. Результат отрицательный. Матерая ищейка уверен на сто
процентов, что никто   интересующих тебя людей  не  видел  Кузнецова и  не
слышал о нем, по крайней мере, несколько лет.
     Селезнев молча кивнул, подошел к дивану,  сел и стал тереть лицо обеими
руками.
     -  Пойду поставлю чайник... - то ли спросила, то  ли вестила Сандра и
исчезла в дверях.
     Громко тикали старые ходики. Дон  поднял голову и наткнулся взглядом на
смеющуюся Варвару, глядящую на него с фотографии на стене. Молчание с каждой
минутой  становилось  все  невыносимее, но когда Леша  вдруг  отверз  уста и
заговорил, всем показалось, что лучше бы оно никогда не кончалось.
     -  Ее убили, - пробормотал он, по-прежнему глядя в пространство.  - Она
не  могла  сказать,  кто устроил покушение,  и ее убили.  А  теперь убьют  и
Прошку...
     Он всего  лишь  огласил  вслух мысль,  которая  у каждого  вертелась  в
голове,  но у  всех возникло такое  чувство,  будто  к  смертному  приговору
приложили  печать. Марк поджал  губы и стиснул подлокотники  кресла так, что
пальцы побелели.  Генрих побледнел, оторвался  от стены и застыл, а Селезнев
почувствовал резь в глазах.  Когда Сандра вошла в гостиную и позвала всех на
кухню, никто не пошевелился, а Леша  продолжал  вышагивать, как  заведенный.
Сандра постояла в дверях, а потом потихоньку села  на диван рядом с Доном. И
тогда вдруг заговорил Генрих:
     - Не верю!  Она жива! Чтобы какие-то недоумки  справились с Варькой? Да
никогда!  Она  наверняка  их  перехитрила  и  сбежала  или  спряталась,  или
притворилась  смертельно больной. Не знаю как, но она оставила их с носом! Я
это чувствую, я просто знаю.
     Генрих всегда был  добрым духом  компании. В самые черные минуты, когда
Прошке  меняло его  неиссякаемое  жнелюбие, когда у неукротимой  Варвары
опускались   руки,  когда  Лешина   логика   и   здравый  смысл  оказывались
бессильными, когда на Марка нападала черная меланхолия, командование парадом
принимал на  себя он.  Мягкий  и добросердечный сверх всякой  меры,  Генрих,
разумеется, страдал не меньше, но, забыв о себе, всеми правдами и неправдами
пытался поднять настроение друзей. И, самое удивительное, это ему удавалось.
     - Тогда  почему  она не подает о себе вестей? - спросил Марк вроде бы с
недоверием, но все ясно услышали в его голосе эхо возродившейся надежды.
     -  Говорю  же,  она  прячется  или  ломает  комедию,  ображая  полную
невменяемость.  Но  голову даю на отсечение, ничего  страшного не случилось.
Вспомните, в каких только  передрягах она  не  побывала! Другой  на ее месте
сгинул бы  десять раз.  А Варька   любого положения всегда находит  выход.
Хотя  бы на Вологодчине, помнишь, те беглые  с автоматами - как она  их! А в
Карелии, когда перевернуло и унесло байдарку с продуктами на неделю! А пожар
в Киеве!..
     - Какой еще пожар? - перебила его Сандра.
     -  Ты не слыхала? - удивился Генрих.  - Не может быть!  Я думал, у меня
уже  не осталось знакомых,  которым я  не рассказал. Году так  в восемьдесят
пятом, в зимние каникулы мы вчетвером (не помню, почему  без Леши) поехали в
Киев. Днем побродили по городу, а на ночь остановились в  гостинице... то ли
"Орион", то ли "Орбита", не  важно.  В общем, где-то в Дарнице. Обыкновенная
блочно-панельная  башня.  Нам  с Прошкой и Марком дали трехместный  номер, а
Варвару  подселили  к каким-то хохлушкам, но она,  конечно, сразу  перешла к
нам.  Время - около полуночи. Сидим мы за столом и играем в преферанс. Вдруг
погас свет. Мы зажгли сувенирные свечи, которые купили днем в городе, и сели
играть дальше. Минут через пять слышим вопли: "Пожар! Пожар!" Я высунулся  в
коридор и в тусклом свете единственной  аварийной лампы вижу такую  картину:
дальний конец, где лестница, быстро  наполняется дымом, а у запасного выхода
беснуется полуодетая толпа.  Позже выяснилось, что администрация гостиницы в
нарушение всех правил  устроила на второй лестнице что-то вроде склада и тем
самым блокировала аварийный выход.  Лифты во время пожара отключают, главная
лестница в огне и дыму, люди орут, дерутся, вжат... В общем, жуть.
     Я  закрываю дверь, поворачиваюсь  на  подгибающихся ногах  и  спрашиваю
дрожащим голосом: "Так и  так, - говорю. - Что  делать-то будем?" - "Намочим
одеяла, заткнем  щели,  ветиляционную  отдушину и будем  ждать  пожарных", -
отвечает  Варвара, продолжая тасовать карты.  - "А  может, поищем  выход?" -
предлагает Прошка. - "Еще чего! Я  в давку лезть не намерена.  Да будет тебе
вестно, наибольшее число жертв во время катастроф бывает -за паники".
     Ну,  намочили  мы  одеяла, заткнули все,  что можно, сидим  за  столом,
продолжаем  писать  пульку.  У меня, прнаться, все  внутри  ходуном ходит.
Смотрю на Марка - сидит как  ни в чем  не бывало. Смотрю на Варвару  - та  с
неподдельным  интересом  подглядывает  в Прошкины  карты. Прошка,  и  тот  с
беспечным  видом насвистывает  что-то себе под нос. "Ну,  - думаю,  -  как в
такой   компании  праздновать  труса?  На  всю  оставшуюся  жнь  стыда  не
оберешься". А тут еще такая карта пошла  - не  поверишь!  Я ни до, ни  после
того  случая  ни  разу не  видел, чтобы всем играющим одновременно так фишка
перла. Что ни раздача  - у двоих на  руках десятерная,  у третьего -  мер!
Одним словом, о пожаре мы и думать забыли.
     И  вот  через  какое-то время  -  вся  комната  уже дымом  наполнилась,
несмотря  на наши  затычки, глаза щиплет, дышится с  трудом  -  играет  Марк
мер, типичный "угадай", а Варька с Прошкой его ловят. "Будем ловить пику",
- объявляет  Прошка. "Нет, черву!" - возражает Варвара. - "Пику!" - "Черву!"
Спорили-спорили,   никак  договориться  не  могут.   Я  предлагаю:  "Давайте
подбросим  монетку".  Подбросили  - вышла  черва. Варвара  все  свои  взятки
отобрала, выходит в семерку червей, а Марк - бац пиковую  девятку! И в ту же
секунду  -  дзынь-брень!  -  на пол  сыплется  оконное  стекло  и  к нам  на
подоконник вваливается пожарный. Никогда  не забуду, какое у него было лицо!
Все в дыму, -за двери слышны истеричные взвги,  окон на этаже под нами
вырывается пламя, а за столом с картами в руках сидят четверо чумазых олухов
и двое  них  истошно орут друг на друга: "Говорил я  тебе,  надо было пику
ловить!" - "Ну и ловил бы, раз такой умник!"
     Селезнев почувствовал,  как затряслось  Сандрино  плечо, и с удивлением
понял, что сам тоже смеется.
     -   Значит,  вот  откуда  пошел   анекдот:  "А  в   двенадцатый   нумер
шампанского!" - выдавила  себя Сандра. - Как жаль, что меня там не было! Я
бы таких кадров нащелкала!
     - Тебе не удалось бы запечатлеть их сумасшедшие вопли, - сказал Марк. -
В них-то и была вся соль.
     - Сандра,  кажется,  ты что-то говорила  насчет чая? -  вспомнил  вдруг
Леша. Он уже перестал ображать маятник и сразу утратил сходство с безумным
роботом.
     - Так это когда было! Чайник давно остыл.
     Сандра  встала и снова ушла на кухню.  Остальные потянулись  следом. За
столом Сандра рассказала Дону, как обнаружили исчезновение Прошки.
     - Мы вернулись, дверь - нараспашку, в  квартире никого нет,  а Прошкина
одежда висит на вешалке.  Я  сразу же позвонила Пете. Он  приехал,  привез с
собой криминалиста, тот обсыпал все вокруг порошком, а Петя пошел опрашивать
соседей.  Никто  ничего  не  видел.  Но  потом  он нашел бабку   соседнего
подъезда.  Она  встречала внучку  школы, это было  около  часа  дня. По ее
словам, когда она уходила, около нашего подъезда стояла "газель". Петя снова
поговорил  с соседями.  Никто    них  фургон не  заказывал. А  криминалист
посмотрел на просвет пленочку, которую отлепил от ручки  двери, потом достал
откуда-то снимки с отпечатками пальцев, просмотрел их, отложил один, еще раз
посмотрел  на пленочку  и сказал,  что,  на его  взгляд,  отпечаток на ручке
совпадает  с одним    найденных  в квартире  Рогозина. Правда, он частично
смазан и дать стопроцентной гарантии криминалист не может.
     - А номер  "газели" старушка, разумеется, не  запомнила...  -  вздохнул
Дон.
     - Разумеется.  Но Петя  все  равно собирается проверить все  "газели" в
городе.
     - На это уйдет не меньше недели. Столько времени у нас в запасе нет.
     Марк впервые обратился к Селезневу:
     - Федор, а те трое, о которых говорила Сандра, - единственные питерские
знакомые Василия и Аркадия?
     -  Что  касается Василия,  то  тут почти  с  полной уверенностью  можно
ответить:  да.  Я  поговорил буквально с каждым,  кто его знал  в Москве - и
раньше, и теперь, -  и  никто не вспомнил ни единого  ленинградца, с которым
Кузнецов поддерживал бы отношения.  И скорее всего, он сюда  не ездил. Люди,
которых проверяла  по  моей  просьбе  местная  милиция, -  бывшие сослуживцы
Василия.  Я в общем-то знал, что он не поддерживает с ними тесных контактов,
и надеялся только на удачу. Если за Сарычевым и Кузнецовым  гонятся по пятам
могущественные  враги, они должны  искать  чьей-то  помощи. За  ней логичнее
обратиться к  знакомым. Правда, это тоже небезопасно, но покупать помощь  за
деньги - чистое безумие. Любой  посторонний, к  кому бы  они  ни обратились,
быстро  сообразил  бы, что  эти  люди  от кого-то  скрываются.  Если наемный
помощник корыстен и достаточно беспринципен, ему может прийти в голову мысль
поискать преследователей и продать им ценные сведения.
     - А как насчет Аркадия? - спросила Сандра.
     - С Аркадием сложнее, - вздохнул Дон. - В его биографии большой провал.
С восемьдесят второго  по  девяносто  седьмой никто   прежних или нынешних
знакомых  с ним  не  общался и  не знает, где  он  обитал.  Кроме,  по  всей
вероятности, того же Кузнецова. - И  Дон начал рассказывать  о  том, что ему
удалось выяснить в Москве.
     Прервал  его  междугородный  телефонный  звонок.  Селезнев   вскочил  и
бросился в холл.
     - Здорово, Федор Михалыч, - услышал он в трубке голос Халецкого. - Пока
что  мне удалось выполнить твою просьбу  только наполовину,  да и то  чудом.
Адресно-справочное бюро что-то медлит, а в Сибири-то рабочий день еще короче
нашего - поясное время. И  если бы не дежурный по военкомату, ждать  бы тебе
до понедельника. Старлей по чистой случайности знал твоего Белухина. Короче,
Юрий Белухин, родился в Барнауле. После  демобилации  вернулся домой и там
же  три года назад погиб в  автокатастрофе  - ехал на автобусе, был гололед,
водитель не  справился с управлением, слетел  с дороги и загубил  двенадцать
душ. Никакого криминала. Теперь о втором, с лошадиной фамилией. Тебя ввели в
заблуждение: он  не  Донецка, а  Ростова-на-Дону. В  тамошнем военкомате
никто не отвечает. А завтра, между прочим,  суббота, и канцелярские крысы на
работу наверняка не выйдут. Но я поставил на уши все управление и нашел-таки
парня,  у  которого  родственник  служит  в  Ростовской  милиции.  Под  моим
бдительным оком парень позвонил  родственнику и содрал с него  обещание, что
завтра тот с первыми петухами помчится на службу и наведет  справки по своим
каналам. Мы дали родственнику номер твоего телефона, так  что  он свяжется с
тобой напрямую. Короче, жди звонка.
     - Боря, не знаю как тебя благодарить...
     - Я тебя потом надоумлю. Когда вернешься с невестой.
     Дон положил трубку и вернулся на кухню.
     -  Что-нибудь  случилось?  -  встревожилась  Сандра,  увидев,  как   он
помрачнел.
     - Еще  одна  ниточка оборвалась.  По  моим сведениям,  за  всю  жнь у
Кузнецова было только двое друзей, тех, что вместе с ним были в Афганистане.
Я подумал, что, попав в беду, Василий, скорее всего, вспомнит о них. Правда,
оба не ленинградцы, но за десяток лет можно не раз сменить место жительства.
Кроме того,  они  могли  дать  Кузнецову  адресок  какого-нибудь  питерского
родича.  И  вот выяснилось,  что  один    друзей  три  года  назад  погиб.
Несчастный случай. Осталась последняя надежда - парень  Ростова по фамилии
Сивоконь. Если и тут окажется, что я вытянул пустышку,  останется  надеяться
только на чудо. Сведения о Сивоконе придут  не раньше завтрашнего  утра. Так
что сейчас можно отправляться на боковую.
     -  Погоди, Дон! Ты остановился на самом интересном, - напомнила Сандра.
- Почему  ты  думаешь,  что  убийство  того  бывшего  партийного  бонзы  мог
подстроить Кузнецов? И откуда тебе вестно, что Сарычев  и Кузнецов были  и
раньше знакомы?
     Селезнев  сел на табурет и  закончил отчет.  Сандра налила всем свежего
чаю, и началось обсуждение московских новостей. Взгляд Дона случайно упал на
Лешу, и стакан с чаем едва не выскользнул у  Селезнева   рук. Леша сидел в
своем углу  и с  интересом  учал потолок. При этом губы его  ни секунды не
оставались в покое.  Он  вытягивал  их  в трубочку и  касался  ими носа,  он
поочередно  выпячивал  их и облывал языком, он дергал то  одним, то другим
уголком  рта, словно его  мучил ужасный тик.  Дон уже собирался спросить, не
нужна ли ему помощь, но тут Леша прекратил гримасничать и неожиданно заявил:
     - Там был Сарычев.
     - Где? - хором спросили Селезнев, Сандра и Генрих.
     - В квартире Тихомирова. Помните, старый приятель Сарычева говорил, что
Аркадия никто не мог обыграть в  секу? Сека -  упрощенный  вариант покера. В
квартире Тихомирова играли в покер, и проигрыш  хозяина был настолько велик,
что ему впервые не хватило  заранее  приготовленных денег и пришлось лезть в
сейф.  Сарычев  вылетел     института  за  шулерство.  Он  познакомился  с
Кузнецовым много  лет назад.  По-моему,  логично предположить, что  Кузнецов
свел его  с Тихомировым, и  в тот вечер старого  опытного игрока ободрал как
липку профессиональный ш
     - Исключено, - категорично сказал Дон. - Показания соседей и консьержки
подтверждают,  что,  кроме  четырех трупов и  раненого Кузнецова, в квартире
Тихомирова никого не было.
     - А не мог Сарычев где-нибудь спрятаться? - спросил Генрих.
     Селезнев усмехнулся.
     - Когда криминалисты учают место преступления, они обнюхивают  каждую
пылинку. Вряд ли  от их зорких глаз мог укрыться  такой крупный объект,  как
Аркадий Сарычев.
     - А  может быть, он убежал до начала стрельбы и спрятался  где-нибудь в
доме? Или незаметно проскочил мимо консьержки? - предположила Сандра.
     Селезнев покачал головой.
     - Дом мои коллеги тоже осмотрели. И опросили всех жильцов.
     - Спрятался, не спрятался - какая разница! - буркнул Марк. - По-вашему,
это поможет нам найти Варвару с Прошкой?
     Напоминание о похищенных  мгновенно погасило  оживление за столом.  Все
быстро допили чай,  сложили посуду в раковину и разошлись  по  комнатам. Дон
попросил  у Сандры разрешения заночевать  на кухне - там можно было  курить.
Сандра молча  кивнула,  показала  ему,  где взять постель,  и ушла  к  себе.
Селезнев  еще минут  десять посидел  на диване, выкурил две сигареты,  после
чего постелил себе и лег.
     Сколько ему удалось поспать, Дон  не понял.  Когда он  открыл глаза, за
окном по-прежнему  было темно, но  зимой светает поздно.  Он приподнялся  на
локте,  чтобы  посмотреть  на  часы,  и  почувствовал,  как по  щеке  что-то
пробежало, оставив мокрый  холодный  след.  Селезнев  понял, что это  слеза.
"Кого, интересно, я оплакивал?  Варвару? Ваньку? Себя?" Он сел на  постели и
потянулся к выключателю.  И  только вспыхнула  лампочка под потолком, как на
кухню вошел Генрих. Дон молниеносно смахнул слезу, но Генрих успел  заметить
мокрую дорожку, блеснувшую в свете лампы.
     Случайный   свидетель,  наткнувшийся  ночью  на  плачущего  в  одиночку
человека,   имеет   право   позабыть   о  сдержанности   и   невозмутимости,
приличествующих джентльмену.
     - Ты любишь ее? - отбрасывая условности, в лоб спросил Генрих.
     "Ну и  вопрос! - подумал Дон, стискивая зубы.  - Как прикажете на  него
отвечать? Скажешь "нет" - возникнет законное недоумение: чего ж я сижу здесь
и  лью  слезы?  "Люблю,  как  сестру?"  Более  дурацкого  ответа  невозможно
придумать.  А  простое  "да"  в  данном  случае будет истолковано однозначно
неверно. Варькины друзья и  так  смотрят на меня  волком. Ревнуют, по мнению
Сандры".
     Загнанный в угол Селезнев тоже отмел приличия.
     - А ты? - спросил он с вызовом.
     - Да, - без колебаний ответил прямодушный Генрих.
     - Вот и я - да, - сказал Дон, вздохнув с облегчением.
     Генрих с серьезным видом кивнул, потом до него дошел смысл селезневских
слов.
     - Ты хочешь сказать, что Варвара тебе просто друг?
     - Вот именно. Ну, может быть, немного больше. Она чем-то напоминает мне
покойного брата.  Не  внешностью, конечно,  а некоторыми  чертами характера,
повадками. Вчера в самолете меня даже посетила безумная мысль о реинкарнации
и аж потом прошибло. Но  потом  я вспомнил, что Варвара  на три года  старше
Ивана, то есть он никак не мог воплотиться в нее после смерти. -  Дон  криво
усмехнулся. - Представляешь, какой бред в голову лезет?
     - Но... но Сандра говорила, что ты считаешь ее своей невестой.
     - Сандра?  - Дон  свел брови к переносице.  - Ах да! Она же слушала  по
параллельному аппарату мой разговор  с Халецким! Да, я действительно  сказал
на работе, что еду разыскивать  пропавшую  невесту. Иначе меня не  отпустили
бы. Вы уж не выдавайте меня Варваре, ладно? Не дай Бог, она еще  разобидится
на меня за такую вольность... Если, конечно, найдется, - добавил он тише.
     -  Найдется,  -   сказал  Генрих.   -  Обязательно  найдется!  Живая  и
невредимая.
     В его голосе звучала такая убежденность, что Селезнев ему поверил.

     Марк проснулся ни свет ни заря и на цыпочках прокрался на кухню ставить
чайник. Селезнев тут же вскочил с постели.
     - Не спится? - спросил он, потянувшись за сигаретой.
     - Угу, -  ответил  Марк,  глядя в окно. - Дай-ка и  мне, что ли.  Потом
снова брошу. Больше  не  могу сидеть  тут и ждать невестно  чего. Пройдусь
лучше  по больницам, поспрашиваю - может, кто  персонала вспомнит Сарычева
и Кузнецова. У тебя не найдется лишних снимков?
     - Есть. - Дон нагнулся над своим портфелем. - Только почему ты думаешь,
что они обратятся в больницу?
     -  Это  Прошкина идея.  Он уверяет,  что  Варвару  невозможно  похитить
безнаказанно.  Правда,  он  не  знал,  что  один    похитителей  -  бывший
спецназовец. Но  чем  черт  не  шутит...  Во всяком  случае  вреда  от  моих
расспросов не будет.
     -  Куда  это  ты собрался, Марк? - в дверь просунулась лохматая  голова
Генриха. - Я с тобой.
     - Ладно.  Только собирайся быстрее. Я через полчаса  ухожу, невзирая на
завершенность - вернее, незавершенность - твоего туалета.
     Лохматая голова тут же пропала, а через несколько минут на кухню пришел
Леша  и тоже выразил готовность принять участие  в марш-броске  по  лечебным
учреждениям.
     -  Зачем мотаться  втроем, как  трио бандуристок? - проворчал  Марк.  -
Лучше дождись,  пока встанет Сандра, и отправляйтесь с  ней в  другой район.
Поодиночке, наверное, ходить все-таки не стоит. Мало ли что...
     Сандра  в  соответствии  со  своим  принципом  не  заниматься  домашним
хозяйством, когда в  доме  есть  гости,  появилась на кухне, когда вчерашняя
посуда  была  перемыта,  а стол накрыт к завтраку. Лешино предложение идти в
поиск вместе она восприняла благосклонно, но попросила отсрочки.
     - Хочу дождаться звонка    Ростова,  -  объяснила она.  -  Если  этот
Сивоконь имеет какое-то отношение к Питеру, Дону может понадобиться помощь.
     - Только  не ваша! - испугался Селезнев. -  Не вольте  обижаться,  но
против  двоих  бывших  десантников  и  одного   здоровенного  мордоворота  я
предпочел  бы  пойти  с  человеком,  имеющим  определенную  профессиональную
подготовку.
     - Хорошо, - легко согласилась Сандра, явив миру  очаровательные ямочки.
- Тогда я просто провожу тебя до порога.
     "Да-а, это  не Варька! - мысленно усмехнулся Селезнев.  - Та восприняла
бы мой отказ,  как вызов, и продемонстрировала бы  такую  непрофессиональную
подготовку, что меня отсюда вынесли бы на носилках".
     После  завтрака Марк и Генрих быстро ушли, Леша удалился читать газету,
а  Сандра  и  Дон  коротали  время  за  разговорами.  Они вспоминали  разные
удивительные совпадения  и курьезные случаи    своей  жни, сплетничали о
знакомых, обсуждали книги и фильмы  - словом, говорили обо всем, только не о
Варваре  и Прошке. Но с каждой  минутой внутреннее напряжение росло, и когда
наконец раздался  телефонный звонок,  Дон подпрыгнул как ужаленный, а Сандра
проявила спринтерские способности, каких в  себе  и не подозревала. Опередив
Селезнева на полкорпуса, она сорвала трубку и крикнула:
     - Да?! Это тебя, - шепнула она Дону, но не отошла, прислушиваясь.
     - Селезнев слушает!
     - Капитан  Афиногенов   Ростова.  Это ведь  вас интересуют сведения о
Николае Сивоконе?
     - Да! - гаркнул Селезнев.
     - Он от нас выбыл... Вы слышите? - кричал далекий голос. - Выбыл!
     - Куда?
     - Одну минуточку! У меня тут где-то адресок... Алло, вы слушаете?
     - Да! - рявкнули в один голос Сандра и Селезнев.
     - Записывайте: Санкт-Петербург...
     Закончить ему не дали.
     - Йе-а! - завопил Селезнев, схватил в охапку Сандру  вместе с телефоном
и закружил по холлу.
     На  шум  комнаты выглянул Леша и замер в дверях, с интересом наблюдая
за действиями оперативника.
     - Адрес давайте... адрес! - кричала в трубку Сандра.
     - Вы  что  там, с ума посходили? - сердито спросил Афиногенов. -  Я  же
говорю: записывайте. Санкт-Петербург, Гражданский проспект...
     Сандра высвободилась  объятий Селезнева, взяла заранее приготовленную
ручку и на листке отрывного блокнота записала адрес.
     - Спасибо, товарищ капитан! - звонко крикнула она в микрофон.
     - Да ладно, чего там, - пробормотал Афиногенов. - Рад был помочь.
     Селезнев уже, не переставая приплясывать, натягивал куртку.
     -  Попались, сволочи! - приговаривал  он  кровожадно. -  Сандра, набери
мне, пожалуйста, домашний номер Луконина.
     Петя действительно обиделся.  Услышав голос Селезнева,  он заговорил до
смешного официальным, чуть ли не чопорным тоном:
     - Слушаю вас, господин капитан.
     Но мощный  душевный подъем,  сменивший напряженное  и почти безнадежное
ожидание предыдущих дней,  преобразили Селезнева. Он, всегда  предпочитавший
сохранять  в отношениях  с коллегами  дистанцию,  отгораживаясь от них,  как
щитом, безупречно вежливыми манерами, сумел в один миг растопить лед.
     -  Петя, прости  меня,  дурака,  за  вчерашнее! Я,  как узнал  о втором
похищении, у меня ум за разум зашел.
     - Да я ничего... Я понимаю, - пробормотал лейтенант.
     - Ну и отлично! Поедешь со мной брать мерзавцев?
     - Вы их нашли? - ахнул Петя.
     -  Кажется, да... тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Во всяком случае, здесь,
в Санкт-Петербурге, живет единственный друг рябого Василия. И  брось к черту
это "вы"! Не  исключено,  что ты  отправляешься  на боевое крещение.  Возьми
табельное  оружие, а парадный мундир не надевай.  Возможно,  работенка будет
пыльной.
     - Еду, Федор Ми... то есть Ф адрес.
     Селезнев продиктовал  адрес, бросил в трубку: "Встретимся там!", отошел
от телефона и нахлобучил ушанку.
     -  Ну,  все! Теперь  -  со щитом  или  на  щите, - объявил он, открывая
входную дверь.
     - Осторожнее, Дон, - попросила Сандра дрогнувшим голосом.
     Он медленно повернулся к ней.
     - Сандра...
     Встретившись  с ним  взглядом, она почувствовала,  что краснеет,  и, не
успев подумать, что говорит, выпалила:
     - А как же Варвара?
     Селезнев расплылся в широкой ухмылке:
     - Я тебе потом объясню.

     К  дому на  Гражданке они с  лейтенантом подъехали  почти одновременно.
Дверь квартиры открыл седовласый мужчина с военной выправкой.
     - Николай? - переспросил он. - Николай на работе и, скорее всего, будет
завтра.
     - Но сегодня же суббота! - воскликнул раздосадованный Петя.
     - Что же, что суббота... У него работа такая.
     - Извините, - вмешался Селезнев. -  У  нас к нему совершенно неотложное
дело. Вы не могли бы сказать, как нам его найти?
     - Проходите. -  Седой  пошире распахнул дверь  и пригласил их жестом. -
Сейчас попробуем вам помочь.
     Милиционеры вошли в прихожую, а хозяин позвал:
     - Светик! Тут товарищам срочно нужен  твой  Николай. Не подскажешь, где
его искать?
     Из комнаты вышла стройная длинноволосая брюнетка в симпатичном домашнем
платье.
     - Здравствуйте,  - вежливо сказала она, кивнув посетителям.  - Боюсь, я
не  смогу вам  помочь.  Николай  работает  в службе охраны  Черепащука.  Они
постоянно в разъездах. Часто вообще колесят по области. Вы лучше  обратитесь
к секретарю в приемную, там должны точно знать, где они сейчас.
     Селезнев хотел было спросить адрес приемной, но его опередил Петя:
     - Это в Смольном, да? Что ж, спасибо и на том. До свидания... Черепащук
-  важная птица.  Придется  звонить полковнику домой, чтобы предупредил бюро
пропусков, - сказал он, когда  они  с Доном  сбегaли по лестнице.  -  Но все
равно боюсь, как бы не возникли осложнения...
     -  Ничего, Петя,  разберемся,  - успокоил его Селезнев. -  Слышал такое
выражение:  "С  нами  Бог"?  Я  тоже слышал, а  вот  сегодня понял, что  оно
означает. Меня сейчас никто не остановит. Даже охрана президента.
     Но  когда  они  были  допущены  в  приемную  Черепащука и  увидели  его
секретаря,  уверенность  Дона  несколько  поколебалась.  Немолодая   холеная
блондинка  с  беломраморным  лицом  удивительным  образом  напомнила  ему  и
сфинкса,  и  дракона,  стерегущего   вход  в   пещеру   с   сокровищами.  На
удостоверение  Луконина  она взглянула с  невыразимым  презрением  и бросила
брезгливо:
     - Мне сообщили. Что вам угодно?
     -  Точное  местонахождение  Николая  Александровича Сивоконя, -  быстро
ответил Селезнев.
     -  Сивоконь - начальник  охранной службы Семена  Семеновича. -  Судя по
виду  этой  дамы,  она явно  считала,  что  оказывает  неслыханную  милость,
снисходя до разговора с ними. - Семен Семенович сейчас на важном совещании и
вряд ли появится здесь до понедельника. Сивоконь, естественно, находится при
нем.
     Тон  дамы  разозлил обоих оперативников, но  если у  Селезнева  хватило
выдержки не показать этого, то Петя по молодости и горячности не счел нужным
сдерживаться.
     - Я что-то не понял, - начал он с вызовом. - Важное совещание продлится
до понедельника? Без перерывов на обед?
     Лицо сфинкса не дрогнуло.
     - Мне невестно, сколько продлится совещание и  предусмотрены ли в нем
перерывы, но вам лучше записаться на прием в понедельник. - Такой голос  мог
в одночасье заморозить Индийский океан.
     - Послушайте, почтенная, -  заговорил  Селезнев, тоже заводясь. - Мы не
лакеи, которых можно отослать и првать, когда будет угодно. Сивоконь нужен
нам немедленно. Поэтому будьте любезны сообщить, где проходит совещание.
     Его тирада не провела на сфинкса ни малейшего впечатления.
     -  Я  не  имею  права разглашать  подобные  сведения,  -  заявила  дама
равнодушно  и развернулась вместе с креслом  к принтеру,  которого полезли
листы с каким-то текстом.
     Селезнев уже имел несчастье  встречать подобных  секретарей.  Все  они,
работая   на  сильных   мира  сего,  были  уверены   в   собственной  полной
безнаказанности,  держались  с просителями с  высокомерной наглостью, что не
мешало  им  лебезить  перед  начальством.  Людей  этой  породы  бессмысленно
убеждать или просить, бесполезно взывать к их совести или состраданию. Угроз
они  не  боятся,   рассчитывая,  и  не  без  оснований,  на  покровительство
всесильного патрона. Их можно подкупить, но взятка должна быть внушительной,
поскольку слишком многие просители пытаются решить  свои проблемы при помощи
этого средства.  Кроме  того,  опасаясь провокации, такой  секретарь  не  от
всякого примет мзду.  Разговаривать с этими  церберами имеет  смысл только в
том случае, если  за твоей  спиной стоит некто не менее могущественный,  чем
хозяева охраняемых ими кабинетов.
     Селезнев, конечно,  мог снова обратиться за помощью к Сухотину, и  тот,
скорее всего, сумел бы найти рычаги воздействия на  эту ледяную бабу, но  на
это требовалось время, а в данном случае каждая уходящая минута могла стоить
жни Прошке и Варваре.
     "Нет,  к  Сухотину  - в самом  крайнем  случае, - решил Дон.  - Сначала
попробую сам. Должно же быть у железной леди хоть одно слабое место".
     -  Извините,  может быть, вы представитесь? - Он заставил себя говорить
нейтральным тоном. - Очень трудно разговаривать с  человеком, не  зная,  как
его зовут.
     Дама, помедлив, неохотно повернула голову.
     - Труханова  Лилия Львовна, - назвалась она, всем  видом показывая, что
настойчивость посетителей ей глубоко неприятна.
     - А я Селезнев Федор Михайлович. Лилия Львовна, когда я говорю вам, что
Сивоконь нужен нам немедленно,  я не преувеличиваю. От того, как  быстро  мы
его найдем, возможно, зависит  жнь двоих человек.  Обещаю вам: мы приложим
все усилия, чтобы не сорвать совещание.  Думаю, присутствие Сивоконя  на нем
необязательно,  а  для охраны  Семена  Семеновича можно подыскать  временную
замену.   Надеюсь,  получасового  разговора  с  Николаем  нам  будет  вполне
достаточно.
     - Федор Михайлович, я же вам ясно сказала: у  меня нет права разглашать
сведения о совещании. - Труханова снова повернулась к своим бумагам.
     - Хорошо, тогда скажите нам, у кого есть такое право. - Дон чувствовал,
что его уже трясет, но ему удалось сказать это внешне спокойно.
     -  Боюсь, что только у самого  Семена  Семеновича, - бросила дама через
плечо.
     - А заместители у Семена Семеновича есть?
     -  Они  ничем  не смогут вам помочь. И кроме того, их все равно  нет на
месте.
     Дон впился ногтями в мякоть ладоней и предпринял последнюю попытку:
     - Лилия Львовна, жнь двух человек находится в опасности.  Одна  них
- моя девушка. Вам доводилось когда-нибудь терять блких?
     На этот раз Труханова повернулась к нему вместе с креслом.
     - Молодой  человек, не пытайтесь меня разжалобить. Вы  представить себе
не можете, сколько в этой приемной пролито слез. Если бы я каждый раз шла на
уступки, Семену Семеновичу просто не дали бы нормально работать. Всем помочь
невозможно, запомните это и приходите в понедельник.
     И тут прорвало последний барьер, сдерживающий селезневскую  ярость.  Он
шагнул  к  столу,  но дама,  прочитавшая  угрозу на  его лице, успела нажать
какую-то  кнопку и  откатилась вместе с креслом назад.  Через  секунду дверь
кабинета  распахнулась,  и  в  комнату  ввалились  два  мощных  охранника  в
камуфляжной форме.
     - Проводите этих молодых людей к выходу, - распорядилась Труханова.
     Один  охранников подошел  к лейтенанту,  а другой  схватил за  локоть
Селезнева. Дон,  даже не взглянув на противника, от души врезал ногой  ему в
пах,  а  когда тот  сложился пополам, молниеносно схватил за  волосы  и  как
следует  приложил  его  сытую  морду  к  своему  колену. Один  раз,  второй,
третий...
     Первый охранник, видя такое дело, заломил оторопевшему  лейтенанту руку
за спину  и потянулся  за  пистолетом. Но  Дон боковым  зрением углядел  его
маневр и со всей силы швырнул на него своего охранника, а когда Петя и оба в
камуфляже рухнули на пол, одним прыжком преодолел  расстояние до кучи малы и
премлился каблуком на руку, уже вытягивающую  кобуры пистолет.
     Охранник  зарычал от  боли  и разжал кисть. Пистолет упал  на  пол. Дон
мгновенно  поднял его, снял  с предохранителя и  направил  на копошащихся на
полу противников. Вся операция заняла около трех секунд.
     -  Доставай свое  табельное,  лейтенант,  и подержи добрых молодцев  на
мушке.
     Дама  за  столом уже тянула дрожащие  пальчики к  телефонному аппарату.
Селезнев дождался,  пока Петя исполнит его приказание, и медленно прицелился
ей в лоб.
     - Или через тридцать секунд вы скажете мне, где проходит совещание, или
лейтенант Луконин  доложит начальству о  четырех трупах,  обнаруженных им  в
этом  кабинете.  Я  уже говорил  вам:  у меня похитили  девушку.  Мне терять
нечего.
     - П-почему четыре? - пискнула Труханова.
     - Я же сказал: мне терять нечего. Это сейчас. А после зверской расправы
над тремя невинными будет и вовсе все равно.
     Тридцати секунд Трухановой не понадобилось.
     - Семен  Семенович в своей загородной резиденции. Это под Сестрорецком,
- жалобно проблеяла Снежная  Королева. - Подождите  секундочку, я покажу вам
место на карте!
     - Только не делайте резких  движений, дражайшая Лилия Львовна. А  то  у
меня  в  последнее время с нервами что-то неладно. Медленно достаньте карту.
Обведите  место  кружочком.  И  подтолкните   карту  ко  мне.  -   Труханова
всхлипнула.  - Благодарю вас,  Лилия Львовна.  Петя,  у  тебя нет  при  себе
наручников? Нет? Ну, не беда! Обойдемся подручными средствами.
     Селезнев отошел в сторону, чтобы видеть всех участников драмы.
     - Сохраняйте спокойствие, леди и джентльмены. У меня девять  похвальных
грамот за  отличную  стрельбу.  Петя,  аккуратненько посади  их  во-он на те
стульчики.  По одному,  по  одному!  А  пистолет  держи  у  затылка.  Вот  и
славненько! Замечательно!  Снимайте ремень, сударь. Мы одолжим  его у вас на
полчасика, не больше.  Петя, осторожно положи  пистолет  и свяжи ему руки за
спинкой  стула. А вы пока полежите, молодой  человек.  До вас очередь еще не
дошла.  Любезная Лилия  Львовна, сделайте одолжение, пересядьте, пожалуйста,
на этот стульчик.  Нет-нет,  не бойтесь, вас связывать никто не будет! Мы же
джентльмены!  Просто лейтенант посторожит вас с  пистолетом,  а потом придет
охрана сну и наряд милиции.
     Наконец  все трое были усажены  рядком  у  окна, и Селезнев, не опуская
пистолета, подтолкнул Петю к телефону:
     - Звони своему, дорогой! Пусть присылает подмогу и сам приезжает. Как -
что   говорить?  Задержаны  трое  за  оказание   вооруженного  сопротивления
сотрудникам милиции  при  исполнении служебных обязанностей,  естественно! В
святая святых петербургской демократии!
     Луконин, так и не оправившийся  от потрясения, поднял  трубку и  набрал
н Полковник выгуливает таксу, ответили ему  на том конце провода. Когда
лейтенант  попросил передать ему распоряжение  капитана, Дон  бережно усадил
его напротив троицы, вложил в руку табельное оружие  и велел  не  спускать с
нарушителей глаз.
     - Делай, что хочешь, но никто   них не должен связаться с Черепащуком
в  течение ближайших  двух  часов. Надеюсь, за это  время  я уже доберусь до
Сивоконя. Если эти орлы его предупредят, могут возникнуть большие сложности.
Ты понял, Петя?
     -  Вам  нельзя  ехать  одному,  Федор   Михайлович,  -  слабо  возразил
лейтенант, снова перейдя на  "вы".  - Он же начальник службы охраны и бывший
десантник!
     - Ничего,  прорвемся! Ты, главное, этих не упусти. Под любым  предлогом
отвези их  в  управление и продержи, сколько  сумеешь. Учти, они тебя сейчас
начнут запугивать всякими страшными карами.  Ты их не слушай. Сухотин  отдал
тебя  в мое распоряжение, так? Я старший по званию, так? Ты просто  исполнял
мои приказы, понятно?
     -  Да,  Федор  Михайлович.   Только   позвольте   мне  позвонить  Игорю
Тарасовичу, чтобы он выслал вам подмогу.
     -  Нет  времени,  Петя.  Мне  нужно  срочно  бежать,  а  ты  не  должен
отвлекаться  на  телефонные  разговоры. Вот  приедут твои, тогда проси  кого
угодно о чем угодно. Но я  все-таки  рассчитываю справиться  самостоятельно.
сделаем  так:  если у меня возникнут  проблемы,  я  с  тобой  свяжусь,
договорились? Ну все, я поехал. Пожелай мне удачи, лейтенант.
     - Удачи тебе, Федор, - послушно сказал Луконин и вымученно улыбнулся.

     Минут  через пятьдесят Селезнев  остановил  машину  у бетонного  забора
ведомственной дачи под  Сестрорецком. Ворота дачи находились впереди, метрах
в  ста,  но Дон еще не решил,  стоит  ли  к ним приближаться. Если охранники
проявят  такую  же  неуступчивость,  как  сфинкс  в приемной,  на встречу  с
Сивоконем  можно  не  рассчитывать. А действовать  методами шерифа  с Дикого
Запада  в данном случае  было  бы неразумно.  С другой стороны, по периметру
забора наверняка проведена сигналация, а на территории, возможно, резвится
парочка доберманов. "Если меня поймают на попытке вторжения, никто не станет
слушать моих объяснений и разглядывать удостоверение. В лучшем случае намнут
бока и  вышвырнут  вон,  -  размышлял Дон. - А  могут  и вообще  пристрелить
сгоряча. Нет, лучше все-таки начать с мирных переговоров".
     Он  вылез  машины и прошел метров двадцать, но потом вернулся и снова
сел  за  руль. Человек, подъехавший к воротам  на представительном "вольво",
наверняка вызовет у охранников больше уважения, чем пешеход.
     Остановив машину в двух шагах от солидных металлических ворот, Селезнев
несколько раз посигналил. Небольшая калитка справа от ворот приоткрылась,  и
в щель просунулась голова усатого дядьки в форменной ушанке. Усатый поглядел
на серебристо-серую  красавицу, и  на лице  его  появилось некоторое подобие
почтительности. Он  даже соволил выйти  за калитку и склониться у  окошка,
которое Дон предусмотрительно опустил.
     - Вы к кому? - осведомился усатый нейтрально-вежливым тоном.
     -  Сивоконь здесь?  - отрывисто спросил  Селезнев,  намеренно забывая о
хороших манерах.
     - Николай Александрович? Да, здесь. Как вас представить?
     -  Я сам  ему представлюсь, - лениво  ответил  Дон.  - Просто передайте
Николаю, что у ворот его ждет человек, желающий с ним побеседовать.
     - Одну минуточку! - засуетился усатый. - Я сейчас сбегаю, доложу.
     "Неужели  все так просто? - поразился Селезнев. - Неужели этот  субъект
действительно приведет ко мне Сивоконя?" Он  почти не поверил своим глазам и
ушам, когда    калитки  в сопровождении усатого  вышел  рыжий  веснушчатый
детина и, подойдя к машине, сказал:
     - Сивоконь Николай Александрович. С кем имею честь?..
     Селезнев намеренно не продумывал заранее  тактику допроса, поскольку не
знал, с кем ему предстоит иметь дело. Друг Кузнецова мог оказаться умным или
недалеким, эмоциональным или бесстрастным,  выдержанным  или агрессивным. Но
меньше всего  Дон  ожидал  увидеть  перед  собой  такую  простую,  открытую,
доброжелательную фиономию. Он вышел  машины и назвался:
     - Федор Михайлович Селезнев, капитан милиции.
     Рыжый - примерно одних с ним лет - протянул руку. Селезнев  ответил тем
же.
     "Пусть меня  вздернут, если  ты,  парень, замешан в двух похищениях!  -
подумал он.  - Возможно,  ты и  оказал какую-то услугу боевому  товарищу, но
определенно Кузнецов  не  исповедался перед  тобой  в грехах.  Как же  тебя,
такого  зеленого, сделали начальником охраны при важной  персоне? Тесть, что
ли, пристроил? Тогда, выходит, он у тебя генерал, не меньше".
     -  Я хотел бы  задать  вам несколько вопросов. Может  быть, вы сядете в
машину?
     Несмотря  на явное неодобрение  усатого охранника, который все  стоял у
калитки,  переминаясь с  ноги  на  ногу,  Сивоконь  с  готовностью  исполнил
просьбу.
     - Я слушаю вас, Федор Михайлович.
     На  Николая,  по  всей  видимости,  не  провели  никакого впечатления
ведомственная принадлежность и звание Селезнева, и Дон окончательно уверился
в том, что его собеседник  невинен, как агнец. Если  Кузнецов и обратился  к
нему за  помощью, то ни словом, ни намеком не дал понять,  что скрывается от
представителей закона. И Дон пошел ва- банк.
     - Скажите,  Николай  Александрович,  давно  вы не видели своего бывшего
сослуживца Василия Кузнецова?
     Фиономия молодого человека мгновенно утратила благодушное  выражение,
и Селезневу пришлось сделать над собой колоссальное  усилие, чтобы не выдать
охватившее его ликование. "Я угадал! Рябой приходил к нему!"
     - Могу я взглянуть на ваши документы?  - с холодной вежливостью спросил
Сивоконь.
     Дон  достал удостоверение и, не выпуская его  рук, приблил  к  лицу
молодого  человека. Тот долго  разглядывал  внутренность корочек  и  наконец
сдержанно кивнул.
     - Благодарю вас. Если позволите, я ненадолго отлучусь в дом.
     На этот раз насторожился Селезнев:
     - Зачем?
     - Я  хочу позвонить  в ваше управление и получить подтверждение, что вы
действительно  там  работаете и находитесь  в Санкт-Петербурге с ведома и по
поручению  начальства.  Извините  мое недоверие,  но  у меня есть  основания
соблюдать осторожность.
     Селезнев достал  кармана мобильный телефон.
     - У меня тоже  есть основания соблюдать  осторожность,  - сказал  он. -
Попросите  вашего коллегу сходить в  дом и принести телефонный справочник. А
телефон, как видите, у меня есть.
     Сивоконь обдумал это предложение и снова кивнул.
     - Илья  Андреевич, вы не  могли  бы принести мне  телефонный справочник
центральных государственных учреждений? - крикнул он в окошко машины.
     Усатый посмотрел на молодого  человека с сомнением  и нехотя  удалился.
Теперь он явно не доверял Селезневу и  опасался оставлять своего  начальника
наедине с ним.
     - Может быть,  пока  мы ждем, вы расскажете мне, в чем  дело? - спросил
Сивоконь. - Или это будет разглашением тайны следствия?
     - Я могу рассказать, - подумав, ответил Дон. - Но это долгая история.
     - А вы постарайтесь рассказать ее покороче.
     - Хорошо. В Москве в ночь  с понедельника на вторник на машину  некоего
Аркадия Сарычева - в ней  находился  и ваш друг -  было совершено нападение.
Машину обстреляли  автомата, шофер погиб. А Сарычева и Кузнецова в  Москве
больше никто не видел. Кроме одной девушки.  Девушка -  ее зовут Варвара - в
ту ночь уезжала в Петербург и  на вокзале  обратила внимание на двух мужчин,
поведение  которых показалось ей странным. Они  взяли билеты на тот же поезд
(кстати,  по чужим  документам) и оказались  с Варварой  в  одном  вагоне. В
дороге они  усиленно  домогались  ее  общества,  и  в  конце концов  Варвара
согласилась посидеть  с  ними  полчаса  и выпить рюмку коньяку. На следующий
день проводница едва ее добудилась - поезд уже давно стоял на перроне, и все
пассажиры разошлись. Варвара приписала свою сонливость усталости и, забыв  о
попутчиках, отправилась гулять  по городу. Вечером, разговаривая с подругой,
она  смеха  ради  рассказала  о дорожном знакомстве  и  нарисовала  портреты
попутчиков - нечто вроде шаржа. А на следующий день Варвара исчезла. Пропала
во время прогулки, когда подруга ненадолго отлучилась. Замечу, что Варвара и
мой блкий друг. Я приехал сюда ее  разыскивать  и выяснил интересные вещи.
Опуская  подробности, скажу только,  что люди,  которых  Варвара  нарисовала
перед своим исчезновением,  сняли квартиру на той самой  Ижевской улице, где
ее  видели  в последний  раз,  и тоже  таинственным образом  исчезли.  А мой
коллега, ведущий в Москве дело об убийстве шофера, опознал  по  ее  рисункам
пропавших Сарычева и Кузнецова.
     Николай долго  молчал.  Усатый охранник  вынес и сунул в окошко  машины
справочник,  а  сам  встал  неподалеку.  Сивоконь  начал  бездумно   листать
страницы, при этом взгляд его был устремлен на дорогу.
     - Я не буду звонить, - сказал он наконец. - Скажите мне только фамилию,
имя-отчество своего начальника и номер его телефона.
     Селезнев   назвал  телефон  Кузьмина  и  двух  заместителей  начальника
управления, номер одного  которых он  помнил неточно. Николай сверился  со
справочником, захлопнул его и повернулся к собеседнику.
     -  Я  понимаю: ваши подозрения  оправданны, Федор  Михайлович.  Но  мне
трудно поверить, что Василий может быть замешан в похищении  девушки. Он мой
друг... Черт, да что там друг! Он мою пулю принял, понимаете? Я не могу... Я
не знаю, что мне делать...
     "Нужно найти слова,  - думал Дон. - Я  должен убедить его. Но как? Этот
человек  обязан  Кузнецову  жнью.  Его  не  проймешь  взыванием  к чувству
гражданского долга и напоминанием об ответственности перед законом".
     - У  Варвары тоже  есть  друзья, -  заговорил он. -  Они  не воевали  в
Афгане, но  пережили вместе столько, что хватило бы на две военные кампании.
Им доводилось и смотреть в дула автоматов, и сидеть взаперти в горящем доме,
и мокнуть несколько суток под проливным дождем без еды, вещей и палаток. Они
выхаживали  друг  друга  во время  болезни,  делились последними  деньгами и
последней коркой хлеба... Они вместе уже семнадцать лет. Их пятеро - Варвара
и четверо  мужиков. Эти  четверо, узнав о ее исчезновении,  сразу приехали в
П Один  них тоже  пропал - в первый же день поисков. Остальные сейчас
ходят от больницы к  больнице, от морга  к моргу. Хочешь,  я вызову их сюда?
Хочешь посмотреть им в глаза?
     Сивоконь  сидел  неподвижно   и  смотрел  прямо  перед  собой.  Услышав
последний вопрос, он сглотнул, и острый кадык судорожно задергался.
     -  Хорошо, -  сказал он хрипло.  -  Ты меня убедил.  Только у меня одно
условие:  ты  берешь меня  с собой.  Я хочу сам поговорить с Василием. Он не
станет мне врать, я  точно  знаю. И если  окажется, что он твоей  Варвары не
трогал, я посажу тебя под замок и продержу столько, сколько ему понадобится,
чтобы схорониться. Лады?
     Дон колебался всего секунду. Он не сомневался, что Кузнецов причастен к
похищению Варвары и, следовательно,  не  опасался домашнего ареста.  Не знал
только,  как  поведет  себя  Николай, когда поймет, что  его  друг, человек,
спасший  ему  жнь,  -  преступник.  Может ли  честный  человек   чувства
благодарности  или  верности  дружбе допустить,  чтобы  пострадали невинные?
Взглянув еще раз на Николая, Селезнев решил: "Нет, не может".
     - Лады, -  сказал он и кивнул в сторону ворот. - Иди доложись.  Только,
ради бога, быстрее. Я не могу ждать.

     Разбудили  нас не  ангелы.  Видно, ангелы не  работают  камердинерами у
таких прожженных грешников, как мы с Прошкой. Нас разбудил собачий холод.
     От долгого лежания в одной и той же позе на бугристой картошке все тело
у меня затекло, а закоченевшие мышцы объявили бойкот сигналам  мозга.  Чтобы
вылезти    телогрейки и сесть,  мне  пришлось собрать  в  кулак  всю  свою
железную волю.  Думаю, я посинела от  натуги, как удавленник. Но  что  самое
обидное,  добившись своего,  я тут  же пожалела о затраченных усилиях.  Если
раньше  я  практически  не  чувствовала  конечностей, то теперь в них словно
впились челюстями десятки тысяч муравьев. Причем одновременно.
     Я стиснула зубы и со свистом втянула  в себя воздух, потом отодвинулась
от Прошки и принялась усиленно махать руками и дергать ногами, а восстановив
кровообращение,  перелезла через  доски и  поплелась в самый  дальний угол -
оправиться. На обратном  пути до  меня долетели жалобные чертыхания Прошки -
похоже, он тоже  понял,  что такое  жук  в  муравейнике.  В  очень  холодном
муравейнике.
     -  Ч-черт! А я-то думал, что  умру  тихой, приятной смертью... Лучше бы
эти сволочи нас пристрелили!
     - Ну-ну,  что за черные  мысли? - подбодрила  я  его,  перелезая  через
бортик. - Я давно подметила, что мужики с похмелья  отчего-то теряют вкус  к
жни, но думала, ты выше этого.
     - Какое похмелье!  Там и было-то жалких полстакана на брата. Погоди, не
пыжься, я сейчас сниму ватник. Мне тоже надо отлучиться.
     Он  оставил  мне  телогрейку,  с  кряхтением  и  проклятиями  вылез  
загончика  и ненадолго  меня  покинул. Я  сидела,  поджав под  себя  ноги  и
дрожала.  Можно было,  конечно,  устроить  небольшую фическую разминку для
разогрева, но  стоило  ли  стараться,  если  рано или поздно  нас  все равно
постигнет  участь  полуфабрикатов  длительного хранения?  Говорят, замерзать
мучительно только  поначалу.  Потом  перестаешь  чувствовать  тело  и  мирно
засыпаешь. Если не суетиться, этот счастливый миг наступит скорее.
     Но Прошка был уже решительно настроен суетиться.
     - Ну чего сидишь, как снулая  рыбина?  -  проворчал  он,  перевалившись
через доски и  плюхаясь  со  мной рядом. - придумывай, как  нам отсюда
выбраться. Кто у нас хваленый генератор идей?
     -  Снулые рыбины,  чтоб  ты  знал,  не  сидят. А  что  касается идей  -
пожалуйста.  Только, чур,  пусть  у нас будет разделение труда. Идеи -  мои,
воплощение  - твое.  Я  уже заработала  кровавые  мозоли  на  руках, пытаясь
дорваться до свободы. Теперь твоя очередь.
     - Это  смотря какие  будут идеи.  Если царапать когтями мерзлую землю -
уволь.
     - Не такая уж она мерзлая.
     - Это  здесь, под домом, а дальше? Нет уж,  не хочется причинять лишние
страдания  ближним   видом  уродованных  рук.  Довольно  с  них  и  просто
замороженного трупа.
     -  Какая  трогательная  забота  о  ближних!  Под  занавес  ты  все-таки
становишься  альтруистом,  - заметила  я одобрительно.  - Конечно,  было  бы
недурно, если бы ты напоследок еще и разжился  мозгами,  но глупо  мечтать о
несбыточном. По-твоему, ковыряться руками в земле - это идея?
     -  А у тебя  есть  получше? - Прошка  попытался вложить  в  свой вопрос
побольше сарказма, но голос его выдал: наш жнелюб явно надеялся выехать за
счет моей гениальности.
     - Ну, легкого пути  я тебе не обещаю, - поспешила я охладить его пыл. -
Не мечтай, что, сделав несколько пассов,  ты пронесешь: "Вах, вах, вах!" -
и окажешься на свободе. Но ты можешь вооружиться кочергой и осторожно, чтобы
не повредить гвоздей, разобрать этот загон для картошки. Потом возьмешь  две
длинные доски  и прибьешь одну  к  другой,  а    коротких  досок  сделаешь
поперечины. Приставишь  это  сооружение  к люку,  поднимешься на самый верх,
упрешься покрепче плечом в крышку...
     - И рухну  с трехметровой высоты, потому что  вся эта  фигня немедленно
развалится!  Спасибо!  Не   хочется  провести   свои   последние  минуты   с
переломанным позвоночником. Не говоря уже о пробитых гвоздями пальцах!
     - Ну вот, этого не хочется, того не хочется...
     - Идея подкопа и то привлекательнее.
     - Да ради бога! Если тебе так больше нравится, занимайся подкопом.  - С
этими словами я решительно улеглась на картошку.
     - Эй, отдай мою половину телогрейки! - возмутился Прошка.
     - Зачем тебе? Ты согреешься, роя подкоп.
     - Вреднюга! - Он подергал меня за полу. - Снимай рукав, я замерз.
     -  Ладно, только ляжем  на другой  бок.  У  меня вся  левая  сторона  -
сплошной синяк.
     После долгой возни мы наконец устроились. Теперь Прошка лежал у меня за
спиной и щекотал дыханием затылок.
     - Так и будем молчать? - спросил он через несколько минут.
     - А чего говорить-то? Все и так ясно. Хочешь, я спою тебе колыбельную?
     - Нет уж, нет уж! - с  неподдельным испугом воскликнул Прошка.  - Мне и
без твоих вокальных упражнений достаточно фигово. Лучше расскажи что-нибудь.
     - О ком?
     - О себе, напр Что-нибудь лирическое.
     - Спятил? Из того, чего ты обо мне не знаешь, не сложить даже завалящей
танки.
     -  Ну-ну, не  прибедняйся. Вся  твоя личная жнь окутана непроницаемым
мраком. Только не говори, что ее нет,  личной  жни. Я точно знаю, что  это
неправда.
     - Откуда?
     -  Элементарно, дорогой Ватсон! Ты забываешь, что  у нас  есть ключи от
твоей квартиры. Несколько  раз  мы  с Марком заскакивали к тебе -  скоротать
ночь  за  бутылкой, потрепаться о том  о  сем -  и заставали только Софочку,
хищно щелкающую зубами под  дверью. Кстати, с  такой  соседкой тебе  никакой
сторожевой пес не нужен! Ты бы ей приплачивала, что ли, за ночные бдения...
     - Хватит ей и  той кровушки, что она  попила у меня  за эти годы! А что
касается ваших умозаключений, дорогой Холмс, то они просто смехотворны. Мало
ли куда я могу отправиться на ночь глядя!
     - И пробыть там до утра?  Не трудись врать. Мы звонили и Леше, и Лидии,
справлялись  после  у Генриха... А  у  прочих  знакомых и  родственников  ты
никогда не ночуешь, это всем вестно. Остается один вариант. Сказать какой?
Или перед лицом смерти ты наконец прекратишь ображать святую невинность?
     - В  своем  постельном  белье, -  отчеканила я, -  я никому  не позволю
рыться даже на смертном одре.
     Получив столь резкую отповедь, Прошка обиженно  засопел  и умолк. Минут
пять он выдерживал характер, потом заговорил снова:
     -  Какие у тебя грязные мысли, Варвара! Думаешь,  меня интересуют  твои
постельные игрища? Я, слава богу, хорошо  представляю  себе,  чем занимается
женщина с мужчиной в спальне.
     - Да уж! В этом отношении твоей эрудиции можно позавидовать...
     -  Мне, конечно,  хотелось  бы  взглянуть  одним  глазком  на  безумца,
осмелившегося подкатиться  к тебе с  непристойным  предложением, - продолжал
он, пропустив  мою реплику  мимо  ушей,  - но  технические  подробности  мне
нелюбопытны.  А вот послушать историю  твоей любви, хотя бы одну,  я  бы  не
отказался ни за  какие  сокровища. Неужели ты  откажешь умирающему  в  столь
скромной просьбе?
     - Нечего давить на жалость. Ты здесь не один умирающий.
     -  Но я-то готов лить тебе душу!  Хочешь,  расскажу  о  своей  первой
любви?
     - Ага! А также о восьмой, сто тридцать четвертой и пятьсот двенадцатой.
     -  Фу, сколько в тебе цинма! - фыркнул Прошка. - Первая  любовь - это
святое.
     - Для тебя есть что-то святое? - удивилась я. - Тогда я вся - внимание.
     -  Ее звали Ольгой, - мечтательно начал Прошка. - За всю жнь я так  и
не встретил  потом  девушки  с такими роскошными волосами. Они падали  ей на
спину сверкающими золотисто-рыжими волнами. А глаза - черные. Представляешь,
какое умопомрачительное сочетание?  Я влюбился с первого  взгляда, когда она
пришла к нам в класс и сказала, что нас скоро будут принимать в октябрята, а
она будет  у нас  вожатой (она училась в  шестом классе).  Я так хотел стать
командиром "звездочки", - ведь на командира она наверняка обращала бы больше
внимания  - что  поколотил  двух  одноклассников. Они говорили, что меня  не
выберут  командиром за плохое  поведение. После драки  меня  вообще  чуть не
отказались принимать в октябрята, но Ольга за меня заступилась.
     Наверное,  я   был  самым   сознательным  октябренком  за  всю  историю
октябрятского движения. Ни один человек  нашего класса не  собирал столько
макулатуры,  не  подметал  так старательно  класс  и не  переводил так часто
старушек  через дорогу. Я  чувствовал себя, как  воздушный шарик, и  едва не
воспарял к потолку, когда Ольга меня хвалила. До третьего класса я обожал ее
молча. А потом увидел, как  она  идет  в  школу в сопровождении  долговязого
хмыря  девятого. Хмырь нес ее сумку.
     В тот день я  не пошел после  занятий домой, а притаился в раздевалке и
ждал, когда у восьмого класса закончатся уроки. К великой моей досаде, Ольга
спустилась в  раздевалку  с  подружками. Но  я все равно подошел к ней и под
каким-то  предлогом  отвел  ее  в сторонку. "Ольга,  -  говорю,  - ты должна
прогнать этого мерзкого Валеру. У него уши лопоухие, и вообще он урод. Давай
лучше твой портфель буду носить я".  Она засмеялась и сказала, что подумает,
но сегодня  нести  ее портфель  не нужно, потому что она с девочками идет  в
кино, а за меня, наверное, и так уже родители волнуются.
     Я помчался  домой гордый и счастливый. Бегу и  мечтаю  о том, как утром
встречу Ольгу у подъезда, возьму у  нее сумку, и мы вместе пойдем в школу, а
лопоухий урод Валера будет злобно  и завистливо смотреть нам вслед. Назавтра
встал  чуть  свет  и, даже не позавтракав, побежал к дому  Ольги (адрес-то я
давно узнал). Наверное,  около часа сидел под ее окнами на скамейке, а потом
приперся этот долговязый. Не удостоив меня взглядом, вошел в подъезд и через
две минуты вышел оттуда с Ольгой. Я прямо взбесился. Подбежал к нему, вырвал
 рук Ольгину сумку и  говорю: "Проваливай отсюда! Я  сам понесу, мне Ольга
разрешила".  Они  переглянулись, он засмеялся мерзким  таким  смехом и хотел
дать мне затрещину, а Ольга взяла его за руку и говорит: "Пусть понесет. Что
тебе, жалко, что ли?" И я, как дурак, плелся за ними всю дорогу с ее и своим
портфелями, а  они шли, взявшись за руки, да еще оглядывались и  ухмылялись.
Мало того: иду я в перемену по коридору и замечаю, что Ольгины одноклассницы
перешептываются у  меня  за спиной и хихикают,  как  кикиморы. Я  прямо весь
помертвел   внутри  от  горя  и  злости.  И  больше  никогда   с  Ольгой  не
разговаривал. А  после восьмого класса  она  ушла  в  медучилище.  Такая вот
история. Теперь твоя очередь.
     - А я в первый раз влюбилась в младенчестве, - начала я. - Правда, сама
я этого не помню, но мама рассказывала...
     -  Хватит  выпендриваться!  - сердито  оборвал меня Прошка. -  Я ее как
человека попросил,  душу ей открыл, а она... Чего ты боишься? Насмешек? Я не
собираюсь над тобой насмехаться. А хоть бы и собирался - сколько нам с тобой
смеяться  осталось? Три часа? Пять? Не  вредничай,  Варвара. Друг ты мне или
нет?
     - При чем здесь  вредность? Мне просто нечего рассказывать. Любовь - не
мой вид игры. Мне не нравятся ее правила.
     -  Ладно заливать! Неужели тебя так-таки ни разу не стукнуло? Ни за что
не поверю!
     Я отпиралась, как  могла. Прошка просил, уговаривал, заклинал, угрожал,
ругался,  но  я стояла насмерть. И  тогда  этот  свин  выкинул  самый подлый
фортель, который только можно представить. Он скинул с себя ватник, объявил,
что знать меня не хочет и пойдет помирать в одиночку. И действительно ушел к
другой стене.
     Минут пять я лежала молча, надеялась, что  он одумается  и вернется. Но
Прошка  не  подавал прнаков  жни, и я забеспокоилась: без телогрейки  на
ледяной земле он загнется гораздо  скорее меня, а мне решительно не хотелось
последние часы жни мучиться угрызениями совести.
     - Эй! - крикнула я в темноту. - Не дури!
     Молчание. Не внял прыву к здравомыслию - попробуем лестью.
     - Прошка, вернись! Мне без тебя страшно и одиноко!
     Молчание.
     - Ладно, черт с тобой! Расскажу я тебе эту проклятую love story!
     - Правдивую? - донеслось  темноты.
     - Правдивую, правдивую.
     - Ничего не переврешь и не присочинишь?
     - Ничего.
     - Дай честное слово!
     - Это шантаж!
     Молчание.
     -  Чтоб тебя на том свете  лишних сто лет  в чистилище  продержали! Иди
сюда!
     - Даешь честное слово?
     - Даю, даю, подавись!
     Через тридцать секунд  трясущийся Прошка с довольным пыхтением влезал в
телогрейку.
     - Ну-с, приступай!
     Я  бы  огрызнулась,  да  что  толку?  Все  равно придется рассказывать.
Честное слово связало меня по рукам и ногам.
     -  Если  помнишь, после четвертого  курса  я  ездила в  наш  спортивный
лагерь...
     -  Что?! - немедленно перебил  Прошка. - Ты хочешь сказать, что впервые
влюбилась в двадцать с хвостиком?
     -  По-моему, удивляться  надо тому,  что со  мной вообще случилось  это
размягчение  мозгов. Начитавшись книг о злой женской  судьбе и насмотревшись
на   идиоток,  которые  до  встречи  с  ненаглядным  были  вполне  разумными
девчонками, я твердо решила, что в эти игры не играю.
     - И на старуху бывает проруха, - злорадно хихикнул Прошка. - Продолжай.
     - Первую половину дня я проводила у моря, а после обеда развлекалась  в
лагере - играла в волейбол, пинг-понг... Ох, как я их всех разделала!
     - Не отвлекайся.
     - У моря я лежала не на пляже, а дальше,  на  камнях.  Заход в море там
был ужасный,  зато вокруг никого. Иногда только пройдет кто-нибудь мимо - 
лагеря в  соседний  дом отдыха или наоборот. И  вот  в  один прекрасный день
вылезаю я   моря на  карачках (камни острые  и скользкие), а по берегу  от
дома отдыха идет  этакий  Адонис  годах  о  двадцати пяти -  двадцати  семи.
Посмотрел он, как я выползаю  воды  крокодилом, подхватил меня  и поставил
на  плоский камень, где  лежали мои шлепанцы. Я  буркнула "спасибо" довольно
неприветливо, потому как не  просила его о  помощи и вообще  не люблю, когда
меня хватают.  А  он улыбнулся улыбкой рекламной  звезды и сказал  пошлейший
комплимент  типа того, что для обрамления моей неземной красы мне необходимо
мужское  общество. Видно, у  него это что-то вроде зарядки было: каждый день
до завтрака обаять шесть одиноких  Я прищурилась, оглядела его с головы
до пят, цыкнула зубом и сказала, что  для обрамления он никак не годится. На
таком невзрачном  фоне моя  неземная  краса станет просто  убийственной, а я
человек миролюбивый. Он загоготал, как тюлень, выпятил грудь, распушил хвост
и  сказал  еще  один  битый  комплимент,  на  этот  раз  моему  блестящему
остроумию. В общем, минут  десять  мы обменивались  любезностями, а потом он
мне надоел - и я отшила его уже по-настоящему.
     - Как? - Судя по голосу, Прошка улыбался в радостном предвкушении.
     -  Помилуй, my  darling! Существует как минимум тысяча  и  один  способ
серьезно задеть непомерно  раздутое мужское эго. И ты хочешь, чтобы я  через
столько  лет  вспомнила, каким  именно  воспользовалась?  Так  или  иначе он
обиделся и ушел. А на следующий день явился снова. На этот раз он не говорил
комплименты, а брал другую тактику. Сказал, что вел себя вчера, как дурак,
и начал рассказывать всякие  жалостные истории  своей жни. Я  отделалась
от прилипалы с большим  трудом и  на другой  день пошла  загорать  в  другую
сторону от лагеря. Но он нашел меня и там.
     Тогда  я  еще  не  впала  в маразм  и отлично  понимала, что его просто
раззадорило  упорство, с  которым  я  отказывалась капитулировать перед  его
смертоносным  мужским обаянием. Увидев  его в  третий раз,  я  по-настоящему
разъярилась: не  хватало еще,  чтобы какое-то  надувшееся от  самодовольства
ничтожество по причине  уязвленного самолюбия отравляло мне блаженные часы у
моря!  Словом,  наговорила  ему такого,  что  сама  потом  испугалась.  А он
выслушал все с самым  смиренным видом  и  попросил разрешения приходить сюда
хотя бы время от времени и любоваться мною дали.
     Поскольку   меня  мучили  угрызения   совести,  в   качестве  моральной
компенсации  я  разрешила  этому  насквозь фальшивому  страдальцу  не только
приходить  время  от  времени,  но  и  приближаться редка для  получасовой
беседы.
     -  Вот  видишь,  до  чего  доводит злобный нрав! - назидательно  сказал
Прошка.
     - Если бы у  меня  был  по-настоящему злобный нрав, я еще в первый  раз
закидала бы его камнями.
     - Как его звали?
     - Ты будешь смеяться,  но звали его -  да и зовут, наверное, - Романом.
Он начал  приходить, и  не редка, а каждый  божий день. Первые три  раза я
демонстративно слушала его с часами в руках.  Через неделю я пропустила обед
в лагере и поехала с ним обедать в город. А вернулась только через два дня.
     Потом, задним числом, я пыталась понять: как же это ему удалось? Ведь я
с  первого взгляда оценила  его совершенно  правильно -  пустой, тщеславный,
самовлюбленный тип, для которого  отношения с женщинами - вид спорта, способ
потешить самолюбие.
     - Хочешь, угадаю? - предложил Прошка. - Он сказал тебе, что о встрече с
такой чудесной, восхитительной, несравненной и так далее девушкой мечтал всю
жнь...
     -  Дурак ты, Прошка!  - обиделась я. -  Думаешь, меня можно  купить  на
такую дешевку?
     - Ну ладно, ладно, - пробормотал он примирительно. - Так как же он тебя
охмурил?
     -  Те полчаса в  день, которые  я  ему отвела,  он прощупывал меня, как
умелый диагност прощупывает  пациента. При  всей его примитивности,  богатый
опыт  общения с  прекрасным полом научил его неплохо разбираться в женщинах.
Он затрагивал одну за другой разные  темы и смотрел  на мою реакцию. Да  что
объяснять, ты и сам  таковских! Сам все знаешь.
     - Ну уж нет! У меня все всегда честно, по-настоящему. Любовь с первого,
иногда со второго взгляда!
     - Ладно,  замнем. Через неделю  он уже точно знал, что  мне интересно и
что неинтересно, что я люблю и чего не выношу, словом, знал, на какие кнопки
нажимать, чтобы добиться нужного эффекта. И я постепенно склонилась к мысли,
что в первый раз в нем ошиблась. Да, он вел себя глупо и пошло, но зачем ему
было галяться, если схема работает в восьмидесяти случаях  ста? Стоит ли
всякий  раз обретать  велосипед,  когда  хочешь позубоскалить  или  слегка
пофлиртовать с девушкой?
     - И что было дальше?
     - Через  три  дня заканчивалась моя смена. Он  отвез меня  в аэропорт и
сказал, что в Москве будет  только в октябре, потому что сразу же после дома
отдыха  должен ехать в  двухмесячную  командировку.  Взял  у  меня  адрес  и
телефон,  минут пять  целовал  на прощание, обещал  часто  писать,  чуть  не
прослезился, когда объявили, что посадка  заканчивается.  Вот,  собственно и
все. Я вернулась в Москву на розовом облаке, потом ездила  с вами в Карелию,
потом утешала себя мыслью, что за время нашего отсутствия хулиганы  вытащили
 почтового ящика его письма с обратным адресом, и он молчит, обидевшись на
мое молчание. Сентябрь я терпеливо ждала, в  октябре начала биться головой о
стенку, в ноябре прозрела и возненавидела себя до такой степени, что однажды
даже приладила к карну веревку.
     -  А мы-то не могли  понять, что с тобой происходит! Ведь жили в  одной
квартире,  вместе  учились, ты  все время была на виду, и вдруг в тебя точно
бес вселился. Вчера  еще  была нормальной,  а тут смотришь в стенку и от еды
отказываешься!  Без  всякой  видимой  причины.  Мы чуть  не спятили.  Извели
расспросами  всех,  с  кем ты  общалась.  Марк даже тетку  свою,  психиатра,
притащил якобы в гости. Леша целыми днями таращился в потолок, свернув  губы
в трубочку. Генрих Машеньку на тебя пытался натравить, чтобы выяснила, что с
тобой творится.  Чего мы только не  передумали! Когда ты без  предупреждения
слиняла в  Питер, чуть морды друг другу не начистили -  думали, опять кто-то
 нас дурака свалял, как тогда, на втором курсе... Слава богу, ты человеком
вернулась, а то дело кончилось бы смертоубийством. Хоть бы намекнула...
     - Я не знала... Ведь горю я предавалась только в ваше отсутствие, а так
старалась вести себя, как обычно...
     Прошка даже фыркнул от возмущения.
     - Старалась она! Мы от твоих стараний едва не  поседели! Ну ладно, дело
прошлое... Ты лучше скажи: почему ты  решила, будто тебя бросили? Другая  на
твоем месте наверняка предположила бы, что проошла какая-то трагедия. Этот
Роман мог погибнуть, покалечиться, попасть в  тюрьму,  заболеть, да мало  ли
что! Ты ведь больше никаких вестей от него не получала?
     - Не  получала.  Но я все-таки  не  совсем потеряла голову. Когда он не
появился в октябре, я  начала  прокручивать в памяти все его  слова,  жесты,
взгляды, интонации. С памятью-то у меня, слава богу, все в порядке. И задним
числом,  не одурманенная его волнующей блостью, отчетливо увидела: это был
спектакль. И даже не очень талантливый. Просто зрительница попалась темная.
     - М-м, - промычал Прошка. - Да не переживай ты так! Думаешь,  многие на
твоем месте разобрались бы, что  к чему? Тем более в первый раз... Кстати, а
второй-то был?
     - За кого ты меня принимаешь?!
     - Ты хочешь сказать, что больше никого никогда не любила?
     - Да! Именно это я и хочу сказать! И нечего ображать умление! Пусть
мне  не хватило  ума  учиться на чужих  ошибках,  но на своих-то собственных
учатся даже дураки! Или ты считаешь меня полной идиоткой?
     - Нет, я считаю тебя трусихой.
     - Кем?!
     - Трусихой. "Пуганая ворона  куста боится" - кто бы  мог подумать,  что
эта поговорка про тебя?
     -  Ах,  так?!  -  Я  отпихнула  Прошку  задом,  вырвала  руку  рукава
телогрейки, схватила несколько картофелин и  соскочила с нашего насеста. - Я
требую сатисфакции! Защищайся!
     Вы пробовали  играть  в войну  в  полной темноте,  кидая  друг  в друга
"снарядами"  на  звук  голоса  или  шорох  одежды?  Если  нет,  настоятельно
рекомендую - очень увлекательная игра.
     Прошка тоже нахватал  картошки  и покинул  угол,  где  его  легко  было
подбить.  Издавая дикие вопли (нужно  же  было  дать  шанс  противнику),  мы
перебегали с одного места на другое и швыряли свои снаряды. Время от времени
приходилось прокрадываться к загончику и пополнять боеприпасы. В ходе боевых
действий я дважды  спотыкалась о  невидимые  препятствия и падала на  землю,
четырежды получила ранения  в корпус, трижды  в ногу и один - в голову. Но и
противнику  пришлось  несладко.  После   одного  особенно  меткого  выстрела
раздался жалобный крик: "Ой-ой-ой! Ты все-таки поаккуратнее, так и без глаза
можно оставить!" Несколько раз я слышала смачные  шлепки картошки, ударившей
во  что-то  мягкое, а звуки падения  уже перестала считать.  В последний раз
Прошка свалился со страшным грохотом и запросил пощады:
     - Стой! Я  упал на какие-то банки и, по-моему, что-то разбил. Выхожу 
игры  - тут  могут  быть осколки, а  я босой. Ого!  Оказывается, у  нас есть
огурчики! Надо бы подкрепиться...
     И вдруг сверху послышались какие-то звуки. Я затаила дыхание.
     - Вернулись! -  прошептал  Прошка. - Ну, сейчас  мы им устроим! Варька,
набери картошки. А я угощу их огурчиками. Прямо в банке, мне не жалко!
     Я подскочила  к  огороженному  углу, набрала  картофелин  и  отступила.
Сердце  колотилось как сумасшедшее.  Вот открылась дверь в сени. Шаги. Вошли
двое.  Они,  точно они!  Грохот.  Невнятное  чертыхание. В щели  над головой
проникает свет. От  напряжения я раздавила рукой один клубень. Снова грохот.
По полу двигают  что-то тяжелое. Потом крышка люка  поднимается;  наполовину
ослепленная светом,  я прищуриваю глаза и  вижу  темную голову, возникшую на
фоне ярко-желтого квадрата.
     - Пли!
     В воздух взвивается  моя картофелина и  Прошкина литровая банка. Банка,
не  долетев до мишени каких-нибудь двадцати сантиметров, падает и брызжет во
все стороны осколками. Картофелина поражает цель.
     - Ох!
     Голова  исчезает и появляется снова. Мои  глаза уже немного  привыкли к
свету.
     - Привет, идальго! Мы очень  рады  тебя видеть.  Прошка, ты забыл,  что
милиционеры не едят огурцов  банок?

     После  ухода  Селезнева  Сандра устроилась было на любимом  диване,  но
вскоре  с  умлением обнаружила, что стоит у раковины и домывает  последнюю
чашку. Более  того -  кухня сверкала такой чистотой,  словно  тут только что
ударно потрудилась передовая бригада уборщиц от фирмы бытовых услуг. Сандра,
занимавшаяся хозяйством  только в  случае крайней необходимости, не поверила
собственным глазам и даже обошла свои владения - проверить, не притаилась ли
где-нибудь армия домработниц, вооруженных тряпками и щетками.  Но нет, кроме
мерно вышагивающего по гостиной Леши, в квартире никого не было.
     -  Может, все-таки пройдемся по больницам? - предложил он, прервав свое
хождение.  - Ведь  не  исключено, что  этот  Сивоконь  не  имеет отношения к
похищению Варвары и Прошки...
     -  Да, но если имеет, Дону, возможно, понадобится  помощь, -  возразила
Сандра.
     - Он ясно дал понять, что мы в помощники не годимся, - напомнил Леша. -
С ним лейтенант; в случае чего они обратятся в местную милицию.
     Сандра задумалась. С одной стороны, ей ужасно не хотелось покидать зону
слышимости телефонных трелей, с другой - она понимала, что молчание телефона
может затянуться  на долгие часы. За это  время тревога, если они с Лешей не
сумеют занять себя чем-нибудь полезным, доведет их до помрачения рассудка.
     - Ладно, - согласилась она после некоторого  дополнительного колебания.
-  обойдем  несколько больниц, а потом позвоним Селезневу  на сотовый.
Хотя мы можем ему помешать, да?
     - Можем, - подтвердил Леша. - Лучше время  от времени звонить сюда  или
Луконину на работу. Думаю,  лейтенант сообщит коллегам  о своих осложнениях,
если они возникнут.
     На том и порешили.  Сандра  пошла переодеваться, а Леша взял телефонный
справочник и устроился за столом выписывать адреса лечебных учреждений.
     - Сандра! - позвал он через несколько минут. - Марк случайно не говорил
тебе, куда они с Генрихом поедут?
     - Нет! - крикнула она  своей комнаты.
     - Как бы не вышло накладки... Вдруг мы выберем тот же район, что и они?
     - Ничего,  -  успокоила его Сандра, заглянув в  гостиную. - Если Марк с
Генрихом уже опросят персонал больницы,  куда придем мы, нам, скорее  всего,
об этом сообщат. Выпиши на всякий случай адреса в разных концах города.
     Леша  выбрал два района  в  противоположных концах линии  метро. Начать
обход решили с  проспекта Просвещения.  После четвертой по счету поликлиники
сыщики  приуныли. Несмотря  на  субботу, а  может быть, именно  благодаря ей
травмпункты   были  переполнены.  Десятки  страждущих  с  переломанными  или
вывихнутыми конечностями, порванными связками и пробитыми головами наводнили
кабинеты и  коридоры.  Усталые врачи  и  медсестры раздраженно  огрызались в
ответ на  любые  вопросы  и,  едва  скользнув взглядом  по предъявленным  им
фотоснимкам, отрицательно качали головой.
     - Боюсь, от  наших стараний не будет толку, - пожаловалась Леше Сандра.
(По  кабинетам  ходила  именно  она.   Леша,  стеснявшийся  разговаривать  с
незнакомыми,  учал  лица пациентов,  сидевших в коридоре.)  -  Эти  медики
просто  не смотрят на  больных.  Они и собственных домочадцев не узнали  бы,
явись те на прием.
     -  М-м...  -  сказал  Леша,  как  раз  читавший  санпросветбюллетень  в
вестибюле.
     - Ладно, пойдем дальше. - Погруженная в свои мысли, Сандра не заметила,
что  внимание ее спутника  полностью  поглощено волнующим  описанием разницы
между  ревматмом,  радикулитом  и  люмбаго,  а  потому  вышла  на  крыльцо
поликлиники в одиночестве.
     Крыльцо   представляло  собой  огороженную  балюстрадой   прямоугольную
площадку,  венчающую  восемь  невысоких ступеней. Сандра подошла  к перилам,
поставила на них  сумочку, открыла замок и полезла  за перчатками. Когда она
подняла голову, в поле  ее  зрения  попал человек, выбирающийся    машины,
которая  только что  остановилась на  стоянке  перед поликлиникой.  Человек,
привлекший  внимание Сандры, вылезал со  стороны водителя и при этом неловко
прижимал к телу явно поврежденную правую руку.
     "Как  же  он вел  машину,  бедненький?"  -  рассеянно  подумала Сандра,
натягивая перчатки.  И в  ту  же  секунду  замерла. Травмированный водитель,
придерживая левой  рукой дверцу, повернул голову и с  нарочитой небрежностью
обвел  взглядом  здание поликлиники. Он стоял в полусотне метров от крыльца.
Нко надвинутая на  лоб шапка и  поднятый  воротник скрывали большую  часть
лица, но, когда его глаза равнодушно скользнули по Сандре, она мгновенно его
узнала.  "В  дверях  вокзала рябой  задержался и бросил через  плечо быстрый
взгляд на кассу, - как наяву, услышала она голос Варвары. - Меня чуть жгутом
не скрутило, когда наши взгляды встретились".
     Сандра обернулась, рассчитывая увидеть за спиной  Лешу, но  вместо него
обнаружила  парня  на  костылях,  который  под беспокойным  взглядом пожилой
женщины, придерживающей для  него  дверь, медленно преодолевал порожек. "Где
же  Леша?  Неужели  он  не  слышал,  как  я  его позвала?  Что  мне  делать?
Возвращаться  в вестибюль? Но рябой может уехать. Вон каким взглядом он меня
резанул - небось, сразу заподозрил неладное...  Уедет,  и ищи потом  ветра в
поле.  Но  не  бросаться же мне на него в одиночку? И  не  обращаться же  за
помощью к этому  увечному со старушкой?  Пусть у рябого  повреждена рука, он
все равно раскидает десяток таких, как мы. А если с ним еще и второй..."
     Будь  Сандра по  природе менее медлительной, она непременно потеряла бы
голову и натворила глупостей. Но даже в самые критические мгновения скорость
ее  реакции оставляла  желать лучшего,  и к тому времени, когда любой другой
уже  предпринял бы массу бесполезных  и опасных действий,  она только-только
все  обдумывала  и обретала способность действовать.  За ту минуту,  что она
стояла  столбом, разглядывая  дверь  поликлиники,  увечный со  своей пожилой
провожатой успел спуститься с лестницы и пройти с десяток метров по дорожке,
а рябой водитель - закрыть дверцу машины и достать  кармана сигареты.
     "Он хочет постоять и осмотреться, - сообразила Сандра. - Значит, у меня
есть время сходить за Лешей".
     Леша стоял все  там  же. Когда Сандра  вошла  в  вестибюль,  он как раз
дочитал статью и начал вертеть головой по сторонам, выискивая спутницу.
     - Рябой здесь, - шепнула Сандра, подойдя к нему вплотную.
     - А? Какой рябой?.. ТОТ?! Где?
     - На стоянке перед поликлиникой. Стоит у машины и курит.
     Леша немедленно возвел очи горе и выпятил губы. Сандра, знавшая,  что в
этой позе он может медитировать часами, упала духом.
     "Господи,  ну почему на этого Василия нарвались  именно мы?  - подумала
она с  тоской. - Через полчаса, когда Леша наконец выдаст свое безупречное и
до гениальности  простое решение, преступника и след простынет.  А сама я не
придумаю ничего путного и через  час. Вот Марк, тот мигом сообразил  бы, что
делать".
     Послышался скрип открываемой двери, и по спине Сандры пробежал холодок.
"Это  рябой!  Что  же  предпринять? Обратиться  с  воззванием  к  очереди  в
коридоре? Но этим  инвалидам  сейчас  не до чужих бед. И  потом, пока я буду
объяснять им, в чем дело, Василий смоется. Попросить регистраторшу позвонить
в милицию? Но что опять-таки сказать? И сколько времени понадобится милиции,
чтобы добраться сюда?"
     Цепляясь за руку отключившегося Леши,  Сандра медленно повернула голову
к двери  и остолбенела. Там, вытирая ноги о щетинистый коврик, стояли Марк и
Генрих.   Сандра  подергала  Лешу   за   рукав.  Ей   нужно   было  услышать
подтверждение,  что  это  не галлюцинация. Но  Леша  продолжал таращиться на
белый плафон и корчить дурацкие рожи. В таком  состоянии и заметил его Марк,
оглядев вестибюль.
     - Что  у вас?  -  быстро  подойдя,  спросил  он у  Сандры. - Над  какой
неразрешимой загадкой бьется этот Диоген?
     Со  стороны вздох  облегчения, который испустила  Сандра,  вполне можно
было принять за стон.
     -  Ох,  Марк!  Здесь  рябой!  Вы  не  заметили  его,  когда  входили  в
поликлинику?
     Марк  не  стал  уточнять,  какого рябого  имеет  в виду Сандра,  только
спросил быстро:
     - Он один? Он еще не входил в здание?
     -  Я не знаю, один ли он... Его машина стоит в последнем ряду,  и я  не
смогла разглядеть, есть ли в  салоне  кто-нибудь еще. Минуту назад, когда  я
вернулась в поликлинику, рябой  стоял у машины  и  курил. По-моему,  у  него
повреждена рука - он прижимал ее к бедру и морщился, когда вылезал.
     - Что случилось? - спросил Генрих - он замешкался в дверях  и не слышал
первых фраз Сандры.
     Марк в двух словах обрисовал  обстановку, а потом  запустил красную  от
мороза пятерню Леше за шиворот.
     -  А?  - сказал  Леша, вздрогнув,  и устремил  непонимающий  взгляд  на
Генриха с Марком. - Вы откуда взялись?
     -  От  верблюда, - отмахнулся  Марк и  без паузы  приступил к ложению
инструкций. - Леша,  сейчас  ты  выйдешь   поликлиники  и неспешным  шагом
пойдешь мимо автостоянки к дороге. Сандра, какого цвета машина рябого?
     - Вишневого.  В  марках я не  разбираюсь, но она стоит с правого края в
последнем ряду.
     - Ты слышал?  - спросил Марк Лешу. - Проходя мимо, постарайся незаметно
распознать  марку  и запомнить  номер  машины.  На другой  стороне  улицы  -
небольшой  магазинчик. Там наверняка  есть телефон. Попроси продавца вызвать
милицию.
     - А что я им скажу?
     - Все равно что. Скажи, что здесь драка  или что какой-то псих ворвался
в поликлинику и размахивает пистолетом...
     - Но это же неправда!
     -  Ах,   черт!..   -  Марк  поморщился.  Он  совсем  забыл,   что  Леша
патологически  не  способен  на вранье.  -  Тогда  скажи,  что  видел  здесь
преступников, о розыске которых вчера объявляли по телевору.
     Педантичный   Леша  хотел  было  возразить,   что  в  объявлении  слово
"преступники" не фигурировало, но, поймав  угрожающий взгляд  Марка,  закрыл
рот и двинулся к выходу.
     Марк повернулся к правому от двери окну.
     - Генрих, выйди на улицу и встань так, чтобы я мог видеть тебя,  а ты -
рябого у  машины. Если он надумает  уехать и  сядет в машину, проведи по лбу
левой рукой, а  если решит войти в поликлинику - правой. В  последнем случае
подай сигнал только тогда, когда он возьмется за ручку двери, - ни раньше ни
позже, понятно?
     Генрих кивнул.
     - Только  вот,  как бы Василий не  насторожился, увидев, что ты торчишь
перед входом, точно огородное  пугало, - продолжал Марк. - Вот если  бы тебе
сигарету... Черт! Жаль, что никто  нас не курит.
     - Нашел о чем жалеть, - усмехнулась Сандра. - Подождите минутку.
     Она быстро прошла по коридору и остановилась перед бритоголовым молодым
человеком с многочисленными следами  побоев на фиономии.  Парень окинул ее
недовольным взглядом,  но мгновение спустя  расплылся в блудливой  ухмылке и
полез в карман. А вскоре Сандра протягивала Генриху не только сигарету, но и
две спички с коричневым обрывком коробка.
     - Не  перепутай, Генрих, - напутствовал его Марк. - Левая  рука - рябой
садится в машину, правая - открывает наружную дверь поликлиники.
     Генрих снова кивнул и направился к выходу.
     - Сандра, у тебя будет самое сложное задание, - снова заговорил Марк. -
Видишь  скобу на  ручке одной  дверей? Если надеть ее на обе  ручки, выход
будет блокирован. Такая же скоба висит в предбаннике. Ты должна выйти туда и
встать у второй  двери. Как только рябой откроет дверь, протиснись мимо него
наружу и снаружи надень скобу  на ручки. Он скоро начнет  ломиться назад, но
ты держи скобу обеими руками. Позови Генриха, пусть он тебе поможет.
     - А ты?
     - А я, как только Генрих подаст  сигнал, блокирую внутреннюю дверь.  Мы
запрем Василия  в предбаннике и продержим до приезда милиции. быстрее!
Он вот-вот войдет.
     Сандра побежала  к  дверям, а  Марк повернулся  к окну и нашел взглядом
Генриха, который  топтался на месте и со  страдальческим видом  выпускал  
ноздрей дым. "Да, стоит рябому приглядеться повнимательнее, и  плакала  наша
конспирация.  Человек,  курящий  с таким выражением  лица, может быть только
бездарным филером или мазохистом. Впрочем, дали  Генрих вполне может сойти
за  травмированного  юнца,  пробующего свою первую сигарету. Надеюсь, у него
хватит ума отвернуться, когда Василий подойдет".
     В эту минуту фиономия Генриха стала испуганной,  а сам он застыл, как
истукан. Марк подобрался.  Генрих переложил сигарету  правой руки в левую.
Он  смотрел куда-то в сторону таким  напряженным и сосредоточенным взглядом,
что Марк потихоньку выругался. "Черт! Вот олух! Он же его вспугнет!" Генрих,
словно  приняв телепатический  сигнал, поспешно отвернулся и поднес  к губам
сигарету, а потом бросил шальной  взгляд на  окно и  провел  по лбу  тыльной
стороной правой ладони.  В ту же секунду  Марк  прыгнул к дверям  и  опустил
стальную скобу на огнутые металлические ручки обеих створок.
     Сандра,  стоявшая   в  углу   освещенного  яркой   голубоватой   лампой
предбанника, вздрогнула и сунула в открытую сумочку  стальной прут, выгнутый
буквой  "П". Кто-то наступил на металлическую решетку по ту сторону двери. И
тут же дверь дрогнула, Сандра поспешно склонилась над сумочкой, а потом, так
и не подняв головы, шагнула вперед, толкнув плечом вошедшего.
     - Извините,  - пробормотала она,  подняв глаза, и  тут  же выскочила за
дверь, как пробка  бутылки шампанского.
     Дрожащая  в  руке скоба  несколько  раз  царапнула по  стальным ручкам,
прежде чем опустилась на место. Сандра схватила ее за  оба  конца и отчаянно
позвала:
     - Генрих!
     Ба-бах! - грохнула внутренняя дверь предбанника. - Ба-бах! Ба-бах!
     Ба-бах!  - дрогнула  уже внешняя дверь. Генрих  взбежал  по  лестнице и
надавил на скобу сверху. Оба навалились телами на дверные створки.
     -  Эй!  Что за  шутки?! - раздался  нутри  сердитый окрик.  - У  меня
срочный вызов к больному! Откройте!
     Сандра и Генрих переглянулись.
     - Нет. - Генрих покачал головой. - Если там и вправду врач, Марк найдет
способ нас предупредить.
     А у Марка  в это время  возникли  свои  проблемы. Два  здоровых мужика,
несущих на руках женщину с перебинтованной от колена ногой, подошли  к двери
и потребовали срочно ее открыть.
     - Не могу! Там бандит. Вызовите милицию!
     Женщина испуганно ахнула.
     -  Ты что, сдурел? - ошарашенно спросил  один    здоровяков.  - Какой
бандит? Открывай!
     В ответ дверь завибрировала от ударов.
     - Откройте немедленно! Я буду стрелять!
     Мужиков, несмотря на нелегкую ношу, как ветром  сдуло.  Из регистратуры
выбежала дама в белом халате и, узнав, что происходит, бросилась к телефону.
Толпа в коридоре загудела и отхлынула.
     "Скорее же, скорее! - думал Марк, мысленно адресуясь к милиции. - В эту
дверь  он  не  станет  стрелять  -  ему нужно  на  улицу... А  там  Сандра с
Генрихом!"
     Услышав угрозу -за двери, Генрих побледнел.
     -  Сандра, отойди, - прошептал он одними  губами. - Этот тип прострелит
дверь.
     - Погоди, я сейчас. - Сандра  трясущимися руками  стащила  с шеи шарф и
начала наматывать его на  концы  скобы и  ручки двери. - Нужно зафиксировать
эту штуку, тогда можно отойти обоим.
     Генрих кивнул и тоже вытянул  -под куртки  шарф. В  четыре  руки  они
быстро  сотворили   ручек  и  скобы  небольшую  мумию и  отпрянули. Сандра
повернула  голову  к  автостоянке  и  увидела,  что    вишневой  машины  с
пассажирской стороны вылезает дюжий детина с розовой рожей.
     - Это Сарычев! - крикнула она Генриху. - Он убегает!
     Генрих  проследил  за  ее  взглядом  и  увидел  широкую  спину,  быстро
удаляющуюся  к дороге. Не раздумывая  ни  секунды,  он  кубарем  скатился  с
лестницы и бросился вдогонку. Сарычев обернулся на бегу и, обнаружив погоню,
припустил что было мочи. Длинноногий Генрих бежал быстрее, но у Аркадия была
солидная  фора,  а  впереди,  на  дороге,  к  остановке  медленно  подъезжал
автобус...
     Леша, сумевший преодолеть природную застенчивость и с блеском выполнить
данное  ему   поручение,  строевым  шагом  перешел  дорогу  и  направился  к
поликлинике. Справа от него на остановке вздохнул, открывая  двери,  двойной
"Икарус". Два пассажира (у одного   них голова была обмотана окровавленной
тряпкой)   осторожно  сошли  на  тро  Стоявшая  на  остановке  старушка
пропустила их и с кряхтением вскарабкалась на ступеньку. В ту же минуту Леша
увидел  человека, бегущего к  автобусу сзади.  Человек отчаянно  махал рукой
водителю, чтобы тот подождал. Леша  спокойно  продолжал  движение,  но через
несколько  шагов,  когда его и бегущего разделяли  каких-нибудь пять метров,
вдруг остановился как вкопанный. Он узнал сытую гладкую ряху.
     Сарычев, видевший только  автобус,  не  заметил,  что  идущий навстречу
прохожий застыл ваянием посреди тротуара, и всей  своей массой врезался  в
Лешу. Отчаянно размахивая руками, оба полетели на пятнистый от недочищенного
снега асфальт. Автобус, шумно вздохнув, закрыл двери и тронулся.
     Генрих,  мчавшийся со всех ног  к остановке, на мгновение замедлил бег,
потом заметил барахтавшуюся на тротуаре парочку и снова устремился вперед.
     Из-за поворота, взвгнув тормозами, вылетела  милицейская машина и, не
снижая скорости, помчалась к зданию поликлиники.

     Я вскарабкалась по приставной лестнице, спущенной нам сверху, взглянула
на  Селезнева  и  обалдела.  Неужели лицо  может  так  мениться  всего  за
несколько  дней? Человек передо мной походил скорее на старшего родственника
Селезнева, чем на  самого идальго.  Темные  провалы глазниц,  складки у рта,
нездоровая бледность... И только смешливые огоньки в зеленовато-карих глазах
неоспоримо свидетельствовали, что передо мной - прежний Дон.
     - Ну как, искательница приключений?  - спросил  он, улыбаясь. -  Может,
теперь ты наконец угомонишься?
     - Плохо же ты ее знаешь! - пропыхтел, вылезая  подвала, Прошка. - Эта
особа не угомонится даже на Страшном суде. Архангелу Михаилу не хватит всего
небесного войска, чтобы првать ее к порядку во время оглашения приговора.
     Я бы ему ответила, но заметила в сторонке незнакомца. Внешне он походил
на Антошку   мультика -  такой же рыжий и  конопатый, но лицо  у него было
бледное  и потрясенное,  словно он  видел не  меня, а старуху в саване и при
косе.
     -  Ох, так это я вас подбила картошкой! - воскликнула я, увидев, что он
прижимает ладонь к скуле.  -  Извините, ради бога, но мы ждали злодеев, а не
спасителей.
     - Все нормально, - каким-то  безжненным голосом ответил рыжий. - Я не
в обиде.
     -  Познакомьтесь.  - Дон  обнял меня  за плечи и  подтолкнул  к  своему
спутнику. - Это знаменитая  Варвара, а  это - Николай. Только  благодаря ему
мне и удалось вызволить вас так быстро.
     - Быстро? - выступая вперед, возмутился Прошка. -  Да еще пара часов, и
вызволять было бы некого!
     - А это Андрей, или Прошка, как называют его друзья, - представил Дон.
     - Очень приятно, - пробормотал рыжий, явно привирая. Выражение его лица
красноречивее  всяких слов  говорило  о том,  что он  предпочел бы никогда в
жни  нас  не видеть. Впрочем, взглянув  на Прошку,  я подумала,  что  могу
понять  чувства Николая. Лохматый, чумазый,  с грязными разводами и засохшей
коркой  крови  на лице, мой друг  определенно  не способен был радовать глаз
эстета. Если и я выглядела подобным образом, то Николай, должно быть, решил,
что его знакомят с парочкой бесов, удравших  преисподней.
     - Ну что, поедем домой? -  спросил Дон. -  Сандра и  компания наверняка
сходят с ума от беспокойства.
     Он закрыл крышку погреба, а Николай выключил свет. Мы с Прошкой вышли в
сени опостылевшего дома, а  оттуда на улицу.  У меня  перехватило дыхание от
морозного воздуха и ослепительно желтого солнца, сверкающего на бородавчатой
поверхности  льда, сковавшего лужи. В нескольких шагах от крыльца  горделиво
стоял  "вольво",  и  солнце  щедрой  рукой  золотило его  серебряные бока. А
дальше, за машиной, ледяная колея дороги неспешно  сбегала с пологого белого
холма  к огромному открытому пространству  замерзшей  воды с темной  кромкой
леса на далеком-далеком берегу.
     - Где мы? - спросила я, обернувшись.
     - На Вуоксе, - мрачно ответил Николай.
     Оценив состояние Селезнева, как "смертельная усталость",  я настояла на
том,  чтобы  вести  машину позволили  мне.  Николай  привычно  скользнул  на
соседнее  сиденье, а  Дон  с Прошкой  устроились сзади. Дон нажал  на кнопку
телефона, но установить связь отсюда не удалось.
     -  Рассказывайте!  -  потребовал  он, пока  я  вела  машину  по  лесной
грунтовке.
     И мы с  Прошкой, поочередно  перебивая  друг  друга,  охотно поведали о
выпавших  на  нашу  долю  мучениях. Теперь,  когда все осталось позади, наша
история  сама собой  трансформировалась в  героическую  эпопею  с элементами
комедии.  Однако Николай,  сидевший  справа от меня, похоже, был не  склонен
веселиться.  С каждой минутой он становился  все угрюмее,  и  временами  мне
казалось, что  я слышу зубовный скрежет. Странное поведение нашего спасителя
заинтриговало меня  до  невозможности.  Но когда  мы  закончили рассказ и  я
хотела  потребовать, чтобы Дон ложил свою  часть  истории, выяснилось, что
идальго  клюет носом. "Ладно, не буду  его мучить,  - решила  я. - Рано  или
поздно все тайное станет явным, как и было обещано".
     Мы  давно  выехали  с  грунтовки на  шоссе.  Сосны  и  огромные  валуны
подступали к  самому  асфальту. Время от  времени я поглядывала  в зеркало и
улыбалась.  Прошка, ласково  обнявший Селезнева, положил его  голову себе на
плечо и тихо посапывал,  прижавшись  щекой к вихрастой макушке. "Права  была
Сандра! Стоило нам только влипнуть в историю, а Селезневу явиться на выручку
этаким  рыцарем на белом  коне (ну,  или на серебряном "вольво"  - какая,  в
сущности,   разница?),  и,   по  крайней  мере,   у  одного  упрямого   осла
предубеждение против него исчезло без следа. Может быть, ради этого Сандра и
вызвала Дона, презрев условности?"
     Солнце, краснея на глазах,  быстро  катилось  к  горонту.  На востоке
зарождался  лиловый  сумрак.  Он  разбухал, как тесто на  опаре,  потихоньку
прокрадывался в салон через  правое окно и ложился  резкими тенями на хмурый
профиль  моего соседа. Николай упорно смотрел только вперед  и молчал.  Я уж
подумала, что он так и не пронесет ни слова за всю дорогу, но где-то через
полчаса езды он вдруг повернул ко мне голову и попросил:
     - Чуть дальше поверните, пожалуйста, не на Петербург, а направо. У меня
дела в Лей-по-Сто, а оттуда я доберусь на электричке.
     - Где-где?
     - Ах да, вы же не питерские. Я хотел сказать - в Лейпясуо.
     Я послушно сбросила скорость и повернула. Километров через десять слева
потянулся берег большого озера, потом мы проехали мимо  развилки  на Выборг,
пересекли еще одно шоссе и наконец затормозили невдалеке от станции. Николай
открыл дверцу  и, уже опустив ногу  на асфальт,  снова повернулся  ко мне  и
сказал тихо и очень грустно:
     - Вы замечательная девушка, Варвара. Я рад, что у вас все обошлось.
     Я открыла рот,  чтобы поблагодарить его,  но он уже выскочил  машины,
захлопнул дверцу и  бросился к  платформе. Я пожала плечами,  развернулась и
поехала к развилке.
     "Чудной какой-то! Говорит, что рад, а выглядит так, словно его постигло
большое горе. И ведь мы ни разу с ним не встречались, следовательно, я никак
не  могла настроить  его  против себя до такой степени,  чтобы  мое спасение
стало  для  него  личной трагедией". Я  еще раз  пожала  плечами и  мысленно
переключилась  на предстоящую  встречу  с  друзьями. "Дон  говорит, что  они
сходят с ума от беспокойства. Досталось же им за эти дни!  Если они выглядят
хотя  бы наполовину так же  скверно,  как Селезнев, я лично поймаю  Кошака с
Акопяном и сверну мерзавцам шеи!"
     Когда  мы  подъехали  к  дому  Сандры, на  улице уже  совсем  стемнело.
Остановив машину, я  потратила  рядное  количество  времени на  то,  чтобы
растолкать Прошку  и Селезнева. Но вот они, сонно хлопая глазами, вылезли 
салона  на  мороз,  и мы побежали  к подъезду. Прошка,  проявляя  невиданную
прыть, мчался впереди, только пятки в грязных носках мелькали.
     - Спорим,  я  знаю,  как  встретит  нас Марк?  -  сказал  он, когда  мы
запихнулись в  лифт и  я нажала  на  кнопку  шестого этажа. Прошка  состроил
мрачную фиономию и пронес брюзгливо: -  "Явились  наконец? Сколько можно
ждать! Идите скорее на кухню чистить картошку!"
     На  звонок  открыла  Сандра.  Она всех  обняла  и расцеловала,  включая
полусонного Дона, а потом крикнула в сторону кухни:
     - Доставайте шампанское!
     Радостно улыбаясь,  в холл  выскочили Леша и Генрих.  Генрих, не  найдя
слов для  выражения переполнявших его чувств, так хлопнул  Прошку  по плечу,
что тот рухнул на галошницу и едва не раздавил ее своим весом.
     - И ты, Генрих,  туда же? - возопила жертва предательского нападения. -
Мало  на  мою  голову бандитов и Варвары?  Нет-нет,  Леша,  отойди  от  меня
подальше! Если у тебя чешутся  руки, тресни лучше  Варьку,  а я погляжу, как
она даст тебе сдачи.
     Леша кротко  отошел в  уголок и  стоял  там, расплывшись  до ушей,  все
время, пока мы раздевались.
     - Проходите  на кухню! -  пригласила Сандра, загадочно улыбаясь, словно
нас ждал невесть какой  сюрпр. Я предпочла бы сначала умыться,  но, увидев
выражение ее лица, не  удержалась  и  сунула-таки нос на  кухню. Там  стояли
ломившийся  от   еды  стол  и  Марк.  Марк  скручивал  проволоку  с  бутылки
шампанского.
     - Явились наконец? - буркнул он, подняв глаза.
     Я прыснула  и,  пока меня  не  заставили  чистить  картошку, юркнула  в
ванную.
     Когда мы расселись  за  столом и Генрих,  поднявшись, пронес  длинный
тост в честь нашего счастливого  воссоединения, в голове  у  меня забрезжило
смутное подозрение. Что-то здесь было  не так! Насколько я  поняла  со  слов
Селезнева, эта компания должна была свихнуться от беспокойства за нас. А Дон
заснул  в  машине  и  так  им  и не  позвонил.  Но,  хотя  они,  безусловно,
обрадовались нашему появлению, у меня отнюдь не  возникло ощущения,  будто с
их плеч  свалилась гора. Нет, они  выглядели так, словно уже знали,  что все
окончилось благополучно. Более  того, вид у них был не только счастливый, но
и гордый, как  если бы они  самолично вызволили нас с Прошкой   подвала. И
потом,  этот праздничный стол, это заранее охлажденное шампанское... Будь  у
них хоть малейшее сомнение в благополучном исходе, они ни за что не стали бы
готовиться к пиру -  суеверия.
     Я  опустошила  свой  бокал,  поставила  его  на  стол  и  требовательно
посмотрела на Сандру.
     - Ну-ка, прнавайся: что вы здесь натворили?
     Она  напустила на себя  таинственность, но желание поделиться  новостью
оказалось сильнее.
     - Мы их взяли! Васю с Аркашей  - представляешь?! Взяли, несмотря на то,
что  некоторые  тут... -  Она перевела  глаза  на  Селезнева  и  умолкла  на
полуслове.
     Все присутствующие покосились в его  сторону.  Дон запрокинул голову на
спинку  дивана  и  снова спал,  крепко прижимая к  груди бокал  с  недопитым
шампанским. И  тут проошло чудо.  Марк  - суровый и  беспощадный  Марк,  у
которого от  одного имени Селезнева сводило скулы, - обвел всех нас взглядом
и выразительно кивнул на дверь.
     Пока  мы  выбирались -за стола и тихонько  собирали посуду, он принес
подушку и  плед, а  потом, забрав у Дона шампанское, осторожно уложил его на
диван и с  материнской  нежностью укутал  пледом. Я  ухмыльнулась, но тут же
уставилась  в   противоположную  стенку,  чтобы  Марк,  упаси  господь,   не
перехватил мой взгляд.
     А  потом  мы  расположились  в  гостиной  и до поздней  ночи в  красках
расписывали друг другу наши приключения.

     Наутро, когда мы, заспанные и хмурые, выползли на кухню, чтобы хлебнуть
кофе,  выяснилось, что  Селезнева и  след простыл.  Вместо  него  на подушке
лежала записка:
     "Простите,  что  испортил  праздник.  Обещаю  исправиться.  Сегодня же.
Сандра, я  звонил Пете и узнал от него  о вашем доблестном подвиге.  Передай
Марку, Леше и Генриху мои  восхищение  и  прнательность.  Я был  неправ. В
следующий раз, не задумываясь, возьму вас на  ловлю самых опасных  бандитов,
если,  конечно,  вы  согласитесь терпеть мое  никчемное  общество. Дабы хоть
немного  восстановить  себя  в  ваших  глазах, иду  раскалывать  Сарычева  и
Кузнецова.  Когда  вернусь, не знаю, но  постараюсь,  чтобы ваше ожидание не
затянулось. До встречи - Дон".
     Сандра повертела в руках листок с посланием и неожиданно объявила:
     - Мы устраиваем прием!
     Мы с Марком испуганно переглянулись.
     - Какой прием?
     - Грандиозный. Перестань смотреть  на меня так затравленно, Варвара! Ты
обещала  сводить  меня  в  ресторан,  помнишь?  Но  часть  бандитских  денег
растрачена, а вам еще нужно компенсировать дорожные расходы. Я же решительно
настроена кутнуть. Мы должны позвать всех,  кто участвовал  в поисках. Кроме
того,  Прошка  должен  получить сочный  бифштекс, который  я ему проспорила.
Короче,  все   одно  к  одному.  Мальчики,  допивайте  скорее  свой  кофе  и
отправляйтесь  за продуктами  и напитками.  Думаю,  трех  сотен  долларов на
расходы хватит.
     -  Может,  не надо? -  взмолилась я. -  Может, ты  устроишь прием после
нашего отъезда?
     - А кто будет  готовить? Это ж  прорва  народу! Нет уж! Они разыскивали
тебя, тебе и быть королевой праздника.
     - Сандра, опомнись! Столпотворение в ограниченном пространстве вызывает
у меня животный ужас. Ты хочешь все-таки вогнать меня в гроб?
     - Ничего,  разок потерпишь! Долго  страдать тебе не  придется,  обещаю.
Пока мы все  приготовим, пока накроем на стол, уже стемнеет, а там, глядишь,
вам  и  на  поезд  пора.  Не  упрямься, Варвара. Не  так уж часто  я тебя  о
чем-нибудь прошу.
     Мы  с Марком  еще  раз переглянулись и, горестно  вздохнув,  покорились
судьбе. Довольная Сандра наспех допила кофе  и засела за телефон - оповещать
будущих гостей о званом ужине. Марк и Генрих помогли  мне  убрать со стола и
потащили яростно упирающегося Прошку одеваться. Исполнительный Леша уже ждал
в холле при полном параде.
     Я, трясясь от  злости, в два счета  перемыла посуду  и вывалила в мойку
пакет  картошки. (Все-таки мне не удалось отвертеться от чистки пресловутого
овоща.)  Сандра  вернулась  на кухню,  когда  я  уже выгребала    раковины
очистки.  Она  одобрительно посмотрела на плоды  моих трудов и  сказала, что
картошки мало.
     - Ты что, собираешься созвать весь город? - вскипела я. - Тут не меньше
четырех килограммов!
     - Вот  я  и  говорю - мало, - невозмутимо ответствовала  Сандра.  -  Но
больше пока все равно нет, так что давай почистим морковь.
     С  этими словами  она  влекла   холодильника  трехлитровую  банку с
морковью и вытряхнула ее мне в раковину, после чего преспокойно  улеглась на
диван.  Я засопела,  как медведь, но промолчала. Устав  Сандриного монастыря
был учен мною давно и досконально.
     - Варька,  - заговорила гостеприимная хозяйка,  наблюдавшая  с улыбкой,
как я злобно  орудую овощным  ножом. -  Пока тебя не  было, Генрих рассказал
историю пожара в Киеве. Скажи, неужели все это правда?
     - Более или менее, если не принимать в  расчет склонности рассказчика к
приукрашиванию  деталей.  Ты  же  знаешь, Генрих  и  сказку  о курочке  Рябе
способен превратить в захватывающий три Словом, если  он говорил  тебе,
будто мы, кашляя  и задыхаясь в дыму, голыми руками сбивали пламя с  одежды,
сделай скидку на его богатое воображение.
     - Но пожар-то был?
     - Был. И забитая лестница, и толпа в коридоре...
     - И ты совсем не испугалась?
     - Шутишь?  Да я чуть в штаны не наложила,  когда услышала эти  звериные
вопли! Ты же знаешь: для меня нет ничего страшнее толпы, охваченной сильными
эмоциями.  Если  я  сумела  напустить  на себя хладнокровный  вид, то только
потому, что  до смерти боялась спровоцировать взрыв.  Ведь  любая истерика с
моей стороны могла превратить в беснующуюся толпу и нас четверых.
     -  Да,  а  в  ложении  Генриха  эта  история  звучала,  как  красивая
легенда... -  Сандра помолчала, а потом спросила совершенно другим, каким-то
незнакомым  -  вкрадчивым,  что ли?  -  тоном:  -  Варька,  а Дон-то твой  -
потрясающий  мужик, правда? Скажи: неужели он ни  чуточки не привлекает тебя
как мужчина?
     Я швырнула нож в мойку, уперла руки в боки и всем корпусом  повернулась
к подруге.
     - Вы что, сговорились?! У меня складывается впечатление,  будто  каждая
собака  подозревает  меня  в тайном  влечении к Селезневу! У  тебя  найдется
ветхая простыня?
     - Зачем тебе? - Сандра захлопала глазами.
     - Хочу закупить ведро красной туши и готовить транспарант  с аршинной
надписью: "Я НЕ СПАЛА,  НЕ СПЛЮ И НЕ НАМЕРЕНА СПАТЬ С СЕЛЕЗНЕВЫМ!!!" Повесим
над твоим подъездом  перед съездом гостей! Потому  как, если  еще хоть  одна
зараза спросит меня о моих видах на Дона, я за себя не ручаюсь.
     Сандра рассмеялась, встала с дивана и чмокнула меня в щеку.
     -  Ну-ну, не  ершись!  Я  больше не  буду.   постараемся  сегодня
обойтись без 
     Позже, когда вернулись увешанные сумками  Марк, Генрих, Леша и Прошка и
на кухне  закипела работа, ссора все-таки состоялась, правда, не с Сандрой и
не -за  Селезнева. Не помню уж,  как всплыл  этот  сакраментальный вопрос:
"Кто виноват?", но так или иначе он  всплыл, и, по мнению  Марка  с Прошкой,
главной   и   единственной   виновницей  всеобщих  треволнений   была...  вы
догадываетесь - кто?
     Поскольку  свои вздорные обвинения они предъявили, когда я крошила лук,
дело едва не кончилось поножовщиной.
     - Совсем сдурели?! - кричала я, размахивая ножом. - Скоро вы дойдете до
того, что свалите на меня ответственность за падение Рима, гибель "Титаника"
и убийство обоих Кеннеди! В чем моя вина? В том, что я случайно купила билет
в один вагон с удирающими от мафии придурками? В том, что у Сандры соскочила
пленка на той улице, где они окопались?
     -  В том, что  дала  треснуть себя по башке  и  запихнуть как  багаж  в
машину, -  заявил Прошка,  скромно обходя молчанием  собственное  доблестное
поведение в момент встречи с похитителями.
     - Ерунда!  -  не  согласился с ним Марк.  - Это  чересчур поверхностный
взгляд.  Причина  всех  Варвариных,  а  следовательно,  и  наших  бед  в  ее
вздорности. Если бы она не  окрысилась на  нас  ни с  того ни  с сего  и  не
помчалась очертя голову в Питер, ничего бы не проошло.
     От ярости у меня перехватило дыхание.
     - Ах, ни с того ни с сего?! Ах, я окрысилась?! А кто два месяца водил
меня идиотскими подначками, капрами  и безобразными  выходками?  Кто  вбил
себе в  голову,  будто Селезнев  -  мой  хахаль, и не желал  слушать никаких
уверений в обратном? Кто закатывал мне сцены и устраивал скандалы?
     Я повернулась к дивану, прывая в свидетели  Лешу, Генриха и Сандру, и
едва не подавилась. Они сидели в одинаковых  позах - откинувшись на спинку и
сложив на груди руки. Более того, выражение всех трех фиономий  тоже  было
одинаковым. Этим дурацким блаженным  - от уха до уха - ухмылкам  позавидовал
бы любой цирковой клоун.
     Марк   с  Прошкой,  заинтригованные  моим  внезапным  молчанием,   тоже
повернулись, после чего скандал иссяк сам собой.
     Ближе к вечеру, когда готовые проведения нашего кулинарного искусства
уже  некуда  было ставить,  вернулся  усталый,  но  довольный  Селезнев.  Мы
вытряхнули  его  куртки, силой  притащили  на  кухню и усадили на почетное
место во главе стола. Дон обвел взглядом наши лица, оценил написанное на них
жадное любопытство и рассмеялся:
     - Да,  да  и еще раз да! Полковник Сухотин намылил мне шею,  но все  же
выдал индульгенцию за дебош, учиненный в Смольном, - вам ведь Петя рассказал
о наших художествах? Сарычев и Кузнецов  раскрыли подоплеку всей  истории  и
подписали прнание. Но чего мне это стоило! Если бы не Леша,  они наверняка
замкнулись бы в гордом молчании до самого суда.
     - Если бы не я? - Леша вытаращил глаза.
     - Вот именно, - подтвердил Дон. - Помнишь, когда я вернулся  Москвы и
мы  обсуждали здесь прошлое  Васи с  Аркашей, ты  высказал  одну  гениальную
догадку?
     -  Стоп! - оборвала его  я. - Тебе  придется  рассказать все  с  самого
начала. Я в ваших обсуждениях не участвовала.
     - И я тоже, - поддержал меня Прошка.
     -  Ну  хорошо, -  улыбнулся  Дон. -  Только  позвольте  мне  быстренько
заморить червячка.
     Мы выставили  перед ним целую гору снеди и ревностно  следили за каждым
куском, который он отправлял в рот.
     - Прекратите! - взмолился Селезнев. - Я же могу подавиться!
     Но вот с едой было покончено, Дон отхлебнул чаю, закинул ногу на ногу и
сунул в зубы сигарету.
     - В этой истории столько всего переплелось, что  мне  трудно  решить, с
какого  конца к ней подступиться. Пожалуй, начну все-таки с невестного вам
персонажа.  Жил  когда-то  в  Москве  Григорий Иванович Дорохов,  знаменитый
спортсмен, прер олимпиад  и  победитель спартакиад.  Занимался он  вольной
борьбой. Но век спортивной звезды недолог, и к тридцати шести годам Дорохов,
получив серьезную травму, был вынужден уйти с арены. И жнь у него сразу не
заладилась.  Сначала исчезли восторженные поклонники, потом ушла жена, потом
растаяли  сбережения, накопленные Григорием Ивановичем в светлую пору жни.
А  прославленный спортсмен  не привык ни в чем себе отказывать. Конечно, без
работы он не сидел, но тренерская  зарплата  выглядела жалкой  насмешкой над
прежними гонорарами. И Дорохов  после долгих раздумий нашел способ поправить
свое  материальное положение.  Он решил собрать под своим крылышком  команду
отчаянных,  на все готовых мальчиков, сделать  них первоклассных бойцов, а
потом с их помощью потрясти хорошенько государственную мошну.
     В  поисках  кандидатов  в будущую  банду  Дорохов  начал  захаживать  в
районные  суды,  где  слушались  дела  о  мелких  кражах,  драках  и  других
хулиганских выходках не  судимых  ранее подростков.  Таким юнцам по  большей
части выносят условные  приговоры,  и  они продолжают до  поры  наслаждаться
свободой.  Правда,  Григория  Ивановича  интересовали  отнюдь  не  все  юные
правонарушители. Для его наполеоновских замыслов нужны были подростки умные,
психически   здоровые,  обладающие  хорошими  фическими  данными  и  неким
внутренним стержнем.  Только   такого  материала  он  мог  создать  хорошо
обученную,  неуязвимую, преданную ему душой  и телом армию,  вернее сказать,
небольшой диверсионный отряд.
     Григорий Иванович подбирал молодняк  с такой тщательностью,  с какой не
всякий  коннозаводчик подбирает на  племя породистых лошадей. Он пристраивал
осужденных  на работу к знакомым или к себе на стадион, помогал им советом и
деньгами  и  втайне от  всех  тренировал.  Взамен  же  требовал,  чтобы  его
подопечные отказались от выпивки и курева, продолжали учебу, побольше читали
и  вообще  вели  себя безупречно  - так,  чтобы ни  у  единого  человека  не
зародилось  подозрения  в  их   неблагонадежности.  И  юнцы   беспрекословно
выполняли  эти  требования,   потому  что  Григорий   Иванович  был  сильной
личностью, прирожденным лидером. А еще потому, что он сулил питомцам золотые
горы и блестящую будущность.
     В число  бранных попал и  Василий  Кузнецов  -  паренек смышленый,  с
характером, быстрый и гибкий, как кошка. Надо сказать, врожденных преступных
наклонностей  у него  не  было, а на  скамью подсудимых  его привело  скорее
несчастливое  стечение  обстоятельств.  Поэтому поменять образ жни он  был
только  рад. Он устроился на работу, поступил в вечернюю школу, читал книги,
ходил  на тренировки  и,  казалось  бы,  во  всем  соответствовал  ожиданиям
Дорохова. За одним  маленьким  исключением.  Как сказала одна мудрая дама, у
Кузнецова необыкновенно сильно выражен  инстинкт самосохранения.  Постепенно
набираясь  ума,  он  понял,  что поле деятельности,  уготованное  подопечным
Григория  Ивановича,   никак   его   не  устраивает.  Грабить   сберкассы  и
инкассаторов - все равно  что играть в русскую рулетку. Какой бы ловкостью и
удачливостью  ни  отличались игроки, рано или  поздно барабан повернется  не
так. И Василий решил выйти  игры.
     Но  как? Дорохов  своей тайной органации добром никого  не отпустил
бы,  ведь  ренегат  может провалить  все дело. А поскольку Кузнецов не хотел
погибнуть  в  результате  "несчастного  случая",  он  начал ломать голову  в
поисках другого, более безопасного выхода.
     Примерно  в  это время  Дорохов  познакомился  с Сарычевым.  Знакомство
состоялось в автобусе,  где Аркадий  на  глазах Григория Ивановича виртуозно
вытащил кошелек   сумки  пожилой женщины.  Вскоре  Дорохов понял, что этот
молодой человек не годится в  его команду: Сарычев  не отличался ни умом, ни
смелостью,  ни  характером,  но  ловкость  его  рук  провела  на  Григория
Ивановича сильное впечатление.
     Аркадий по своей сути был  просто порочным мальчиком, по капру судьбы
родившимся в благополучной семье. Как свойственно многим недалеким людям, он
хотел иметь  все, не прилагая  усилий. У  него было  только  одно  серьезное
увлечение -  фокусы. Аркаша еще в детстве перечитал о них все, что можно,  и
постоянно упражнялся, осваивая навыки иллюзиониста. Но,  напуганный огромным
конкурсом, ни в цирковое,  ни в эстрадное училище не пошел, а свою  ловкость
начал  использовать  для  обстряпывания  неблаговидных  делишек.  К  моменту
судьбоносной встречи с Дороховым его выгнали  института за шулерство, а 
дома  Аркадий  ушел  сам, опасаясь перспективы попасть на завод  и в  армию.
Будучи по  натуре трусом,  он всякий  раз умирал  от  страха,  обчищая чужие
карманы,  но  зарабатывать  на  жнь  другим способом не  хотел - ведь  при
устройстве  на  работу у него потребовали бы  военный  билет, а армия пугала
Сарычева даже больше, чем тюрьма.
     Для  Дорохова  встреча  с  Аркадием тоже была  удачей. Он не  собирался
посвящать  воришку в  свои планы, но  искусство  Сарычева  могло  ему  очень
пригодиться, например,  чтобы незаметно  для шофера сделать слепок  ключа от
инкассаторской  машины.  Короче говоря, Григорий Иванович принял  Аркашу под
свое  крыло.  Через  многочисленных  знакомых  нашел  парню  жилье за  чисто
номинальную плату и под свою ответственность уговорил администрацию стадиона
принять Сарычева на работу по чужой трудовой книжке.
     Аркадий начал  благополучно торговать пивом и  другими прохладительными
напитками, что  при его ловкости рук приносило вполне  приличный доход почти
без всякого риска. На стадионе он и познакомился с Кузнецовым.
     Василий после  долгих раздумий  нашел способ бавиться от Дорохова, но
для этого ему требовался помощник,  посвященный в  дела патрона.  Ни один 
дороховских  волчат не  годился в  сообщники  -  те готовы  были  за  вожака
перегрызть глотку. А вот Сарычев находился  на особом положении, был себе на
уме и вполне мог посодействовать - за приличную плату, естественно.
     Создавая свою  тайную органацию,  Дорохов столкнулся  с  определенной
проблемой. Рано или поздно судимость с каждого  его подопечных должны были
снять,  а   дальше   следовала   небежная   повестка      военкомата,  и
выпестованному  с  таким трудом воспитаннику пришлось бы служить  не  своему
учителю, а государству. Григорий Иванович нашел решение. Будучи спортсменом,
он неплохо  разбирался в медицине,  а поэтому мог дать своим питомцам вполне
квалифицированный  совет,  как  добиться  симптомов,   гарантирующих  "белый
билет". Получив  повестку,  прывник  садился на специальную диету, и через
пару недель медкомиссия прнавала его негодным к несению строевой службы по
причине  страшной болезни  почек.  После комиссии  юноша  прекращал диету, и
здоровье чудесным образом восстанавливалось.
     Как вы, наверное, уже  догадались, Василий, получив  свою повестку,  ни
словом не обмолвился о ней патрону, и в надлежащее время благополучно прошел
комиссию. Он рассудил, что в армии Дорохов его не достанет.  Проблема была в
одном:  армейская кабала  через два  года кончится и  придется возвращаться.
Можно,  конечно, остаться на сверхсрочную, но всю  жнь  сидеть на казенных
харчах Кузнецову не хотелось. Потому-то и потребовалась ему услуга Сарычева.
Василий понимал, что рано или  поздно кто-нибудь  птенцов  гнезда Дорохова
попадется на  ограблении, его так или иначе  расколют и  милиция  выйдет  на
главаря. А когда Григорий Иванович окажется за решеткой, Сарычев, у которого
был хороший шанс остаться в стороне, сообщит приятную новость Кузнецову.
     Однако Дорохов оказался талантливым главарем. Милиция добралась до него
только в  девяносто первом году,  после  четырнадцатого крупного ограбления.
Таким образом, армейская  кабала  Кузнецова тянулась  целых шесть лет.  Зато
потом  его ждала  свободная  жнь вольного человека. И  если  бы не роковое
стечение обстоятельств, он наслаждался бы ею до самого смертного часа. Но то
ли  тюрьма была написана  ему на роду, то ли  все-таки сказалось  тлетворное
влияние  Дорохова, то ли война отключила  моральные запреты, но свободы  ему
теперь очень долго не видать.
     - Идальго, не томи душу! - не  выдержала я. - Мы уже оценили твой гений
рассказчика.
     - Да, - поддержал меня  Прошка. - Конкретнее, пожалуйста! Какая роковая
случайность подстерегала Кузнецова на жненном пути?
     - Встреча  с Вячеславом  Сергеевичем Тихомировым, -  с  улыбкой ответил
Дон.  -  И  здесь начинается  новый  виток  истории,  поэтому я позволю себе
рассказать о личности Вячеслава  Сергеевича подробнее. Сей достойный муж всю
жнь  проработал в  аппарате ЦК. Название его  должности звучало совершенно
невинно, вроде инструктора по  формированию общественного мнения, а на самом
деле он возглавлял структуру, дублирующую аналогичную структуру в КГБ. Иными
словами,  у него  была своя агентурная  сеть,  свои аналитики, свой  архив и
доступ  практически к любой закрытой информации. Надо вам  сказать, Вячеслав
Сергеевич был прелюбопытнейшим  человеком. Он  любил власть, но не так,  как
любит  ее  добрая половина  смертных,  а  по-иному, странною,  так  сказать,
любовью. Было в  нем  что-то от  Подростка  Достоевского. Страсть  к тайному
наслаждению мыслями о тайном могуществе. На протяжении всей службы Тихомиров
любовно  собирал  личный архив, куда попадали дела молодых, подающих большие
надежды  партийных функционеров,  совершавших  в часы  досуга  на  удивление
грязные,  уголовно  наказуемые  деяния.  И, что самое удивительное,  архивом
своим Вячеслав Сергеевич  до поры  до времени  ни разу не воспользовался. То
есть  ни одна  живая  душа,  за исключением  самых  доверенных  агентов,  не
подозревала о существовании такой обширной  компромата.
     Но вот грянула Перестройка, а за ней - девяносто первый год. Аппарат ЦК
с позором распустили.  Канули  в прошлое спецраспределители и спецпайки  для
его   бывших   работников,   служебные  "Волги"   с   личными   шоферами   и
государственные дачи.  Конечно,  будь Тихомиров  помоложе,  он нашел бы себе
уютное местечко и зажил не хуже прежнего. Но Вячеслав  Сергеевич был немолод
и  нездоров.  Работа  даже  на  чисто номинальной  должности в  его планы не
входила,  а пенсия не удовлетворяла его аппетитам. И вот тогда пришло  время
тайного архива.
     Конечно,  подробности этой части истории мне  невестны. Скорее всего,
они  умерли  вместе  с  Тихомировым.  Но в  общих  чертах  развитие  событий
представить   несложно.   Несколько  бывших   подающих   надежды   партийцев
превратились в выдающихся политиков или бнесменов. Возможно, они  и думать
забыли о своих прежних страстишках, а возможно, предаются им и по сию  пору.
Но  в  любом  случае опубликование  материалов, бережно  хранимых Вячеславом
Сергеевичем, для них равносильно краху. Тихомиров доверился самому надежному
 своих бывших агентов и поручил ему осторожно вестить нескольких  важных
персон о существовании  компромата.  Важные  персоны  отстегнули  анонимному
шантажисту солидные  суммы денег. Тихомиров  не зарывался: денег  больше  не
требовал, а на то, что  уже получил, приобрел крупные пакеты акций, зачастую
тех  же  банков  и  компаний,  где  имели   долю   жертвы   шантажа.  Причем
шантажируемые, естественно, ничего не знали о своих собратьях по несчастью.
     Далее Тихомирову оставалось только редка намекать "клиентам", в каком
направлении им следует  действовать, чтобы богатство Вячеслава Сергеевича не
пострадало от рыночной стихии.  Не ведая, чьи интересы  лоббируют, а вернее,
думая, что свои, они принимали нужные Тихомирову правовые акты, разоряли его
конкурентов  и  проворачивали множество других весьма выгодных для Вячеслава
Сергеевича дел.
     Однако  шантажист понимал, что  среди его  жертв может  попасться умный
человек, который, проаналировав предъявленные ему требования,  сумеет-таки
вычислить,  на   кого   работает.   Чтобы   подстраховаться  от   неприятных
неожиданностей,   Тихомиров   решил   нанять    телохранителя,    настоящего
профессионала, первоклассного стрелка с отменной реакцией.  Его выбор пал на
Кузнецова.
     Вероятно,  это  было  главной  ошибкой  его жни,  потому  что Василий
оказался не только отличным стрелком и мастером рукопашного боя, но и умным,
а  главное, очень самолюбивым человеком.  Он не прощал обид, а  Тихомиров  в
старости превратился  любителя  тайной власти в мелкого  домашнего тирана,
капрного и своевольного. Полагая, что деньги окупают  все, он обращался со
своим телохранителем, как с холопом, за что в конце концов и поплатился.
     Поскольку Кузнецов  находился  при хозяине неотлучно и имел возможность
подслушивать его приватные разговоры,  он довольно быстро  установил причину
благосостояния  босса.  Вельможное  хамство  Вячеслава  Сергеевича направило
мысли  телохранителя в  опасное  русло: если  аккуратно убрать Тихомирова  и
завладеть его архивом, можно навсегда забыть о необходимости добывать в поте
лица хлеб насущный, и ни одна богатая сволочь больше не посмеет им помыкать.
     На первый взгляд задача казалась неразрешимой. И в самом деле - как  за
нее взяться? Инсценировать ограбление? Но если хозяин погибнет, оставшийся в
живых телохранитель не может  не вызвать  подозрений. Подстроить  несчастный
случай? Но нет гарантии, что удастся ввести следствие в заблуждение, и тогда
положение  будет еще  более  уязвимым,  ведь  никто  другой  не  имел  таких
возможностей для устранения Тихомирова.
     А главное, даже  идеальное убийство не приблило бы  Кузнецова к цели,
потому что не открыло  бы ему доступ к архиву. Вячеслав Сергеевич никогда не
открывал сейф в присутствии телохранителя. Если ему нужно было оттуда что-то
взять,  он отсылал Василия с каким-нибудь поручением и  только потом, закрыв
за ним дверь, шел к заветной стальной коробке.  Шифр Тихомиров, естественно,
держал  в  тайне,  а  Василий  при всех своих  талантах  в "медвежатники" не
годился.
     В конце  концов он  все же придумал,  как обойти препятствие.  Вячеслав
Сергеевич  был заядлым  картежником  и каждую  субботу приглашал  нескольких
знакомых на  партию в п Если бы Тихомирову однажды крупно  не повезло в
игре и денег, приготовленных  для расплаты  с  партнерами, не хватило бы, то
хозяину волей-неволей пришлось бы лезть  за ними в сейф. И в этом  случае он
не стал бы отсылать телохранителя, ведь в доме еще находились бы партнеры, а
им Вячеслав Сергеевич доверял еще меньше.
     Что же это даст? Допустим, Тихомиров откроет сейф, и Василий его убьет.
Но  придется ликвидировать и его партнеров. Одного человека  можно устранить
хоть  голыми руками,  бесшумно,  а  вот пятерых  или  шестерых - навряд  ли.
Стрелять?  В доме поднимется переполох, соседи вызовут  милицию, и как тогда
вынести архив? Как успеть уничтожить улики? Не говоря уже о том, что мысль о
необходимости  принести  в  жертву ни  в  чем  не  провинившихся  перед  ним
свидетелей все-таки  не вызывала  у Кузнецова восторга. И  когда Василий уже
решил отказаться от своего замысла, судьба подстроила ему еще одну случайную
встречу, на сей раз с Сарычевым.
     После того как они расстались, жнь Аркадия протекала по-разному.  Как
только  банда Дорохова  попалась, он немедленно сменил  квартиру  и  работу.
Потом был "наперсточником", "челноком" и  даже владельцем маленькой торговой
фирмы. Но  страсть ко всякого рода  удовольствиям его разорила. Он легко мог
бы составить себе  состояние  в казино за карточным  столом, но одна мысль о
том, что  в  игровом зале установлены  видеокамеры,  отбивала  всякую  охоту
рисковать.
     Правда, на вопрос Василия, сумеет ли он  ободрать как липку конкретного
игрока в покер,  если партия  будет  проходить  в частном доме, Аркадий  без
раздумий  ответил  утвердительно. Он никогда  не  прекращал совершенствовать
свою  технику  и достиг вершины мастерства. Кузнецов сказал,  что  имеет  на
примете  выгодное  дельце,  и  обещал позвонить,  когда  разработает план  в
деталях.
     Василий сразу  понял: наличие  сообщника-шулера  в корне  меняет  дело.
Теперь не  нужно  было  дожидаться,  когда  Тихомирову крупно не  повезет за
карточным  столом. Невезение  можно было  органовать в заранее  намеченный
день. А это давало Кузнецову  возможность выбирать,  кто  обширного  круга
партнеров  хозяина  станет  свидетелем  убийства  и,  следовательно,  другой
жертвой. Вы спросите, зачем ему это было нужно? По двум причинам. Во-первых,
если  помните, помимо  Тихомирова и жертв шантажа,  был  еще  один  человек,
знавший  об архиве,  -  бывший  тайный  агент,  а ныне сообщник  шантажиста.
Оставлять его в живых было опасно, рано или  поздно он узнал бы, что милиция
не нашла  в  квартире Вячеслава Сергеевича  компромат, и ему не составило бы
труда  догадаться, кто и почему убрал Тихомирова.  Во-вторых, Василию  нужен
был козел отпущения -  тот,  кого посмертно  обвинят в убийстве. Причем  его
вина  должна была  выглядеть убедительно, ведь  если  с Кузнецова  не снимут
подозрения, ему сложно будет воспользоваться плодами комбинации. На эту роль
идеально подходил некий Сорока,  скандалист и истерик, который  незадолго до
описываемых событий  незаконно  приобрел  пистолет  и повсюду  таскал его  с
собой.
     Таким образом, Кузнецову предстояло дождаться, когда Вячеслав Сергеевич
позовет на  партию в покер и агента-сообщника, и Сороку - и  обрести трюк,
благодаря которому  приглашение в  ту  же субботу  получит  Сарычев.  Задачу
здорово упрощал сам Тихомиров, приглашавший гостей заранее, в начале недели,
что оставляло Кузнецову четыре или пять дней на подготовку.
     % Первый шаг Василий сделал практически сразу после встречи с Аркадием:
потратив  часть сбережений, скопленных за два года, он через подставное лицо
снял  квартиру  этажом ниже тихомировской. Спустя полтора  месяца Тихомиров,
наконец, включил  в  список  приглашенных  одновременно  сообщника-агента  и
Сороку. И еще трех человек, один  которых был "богатым  мерзавцем" и сам в
случае  нужды прибегал для решения своих проблем  к  радикальным  мерам.  Им
решено было пожертвовать, а двух остальных  Василию так или иначе предстояло
удержать от вита  к Тихомирову,  в противном случае он не смог бы устроить
приглашение Сарычеву.
     Кузнецов  нашел   исполнителя,  который  согласился   по  сходной  цене
органовать два незначительных несчастных случая, совершенно безопасных для
здоровья  обоих  картежников,   мешающих  замыслу:   их  лишили  возможности
свободного   передвижения  в  назначенный   в  На  это  ушли  последние
сбережения Василия.
     Накануне роковой субботы подставной, снявший  квартиру под Тихомировым,
подошел к консьержке, показал договор об аренде и попросил пропустить наверх
грузчиков  с  мебелью  -  они-де  скоро  должны   подъехать.  Через  полчаса
действительно  пришла  машина,  и  грузчики  затащили  в  подъезд  массивный
гардероб  и  кое-какую  мелочь  вроде  торшера  и  стульев.  Квартиросъемщик
спустился  к консьержке,  поблагодарил ее и, сообщив, что въедет на  будущей
неделе, удалился. Так, никем не замеченный, Сарычев попал в дом.
     -  В гардеробе?  -  на всякий  случай  уточнил  Леша, который  во  всем
предпочитал ясность.
     - Совершенно  верно.  На следующий день незадолго до  назначенного часа
Тихомирову  один  за  другим  позвонили двое  приглашенных  и,  винившись,
сообщили, что  не смогут  приехать. Вячеслав Сергеевич, не любивший играть с
малым числом партнеров, стал  думать,  кого можно срочно вызвать  на замену.
Тут-то Кузнецов и "вспомнил" о соседе сну, который вчера якобы заговорил с
ним  в  лифте  и в  числе прочего  спросил,  не  играет ли  Василий в п
Тихомиров  обрадовался  и  немедленно  послал   телохранителя   за  соседом.
Вальяжный,   элегантно  одетый  Сарычев  провел  на  Вячеслава  Сергеевича
благоприятное впечатление и получил приглашение на в
     Вскоре приехали и остальные гости.  Принимая у Сороки плащ, Кузнецов  в
соответствии  со своими ожиданиями  увидел  оттопыренный  карман  пиджака  и
вежливо  попросил гостя  до  конца  вита  оставить  оружие на  хранение  в
металлическом шкафчике в прихожей. Сорока поморщился, но уступил. Картежники
расселись за столом, и игра началась.
     По замыслу  Василия,  Сарычев должен  был  остаться при своих  или даже
немного проиграть -  чтобы не насторожить партнеров. Тихомирову,  как вы уже
знаете,  предстояло  проиграть очень  крупную  сумму,  а  Сороке -  умеренно
крупную: Кузнецову нужно было, чтобы он поднял шум,  как делал всегда, когда
приходилось  расставаться  с  деньгами.  Бывший агент  и  "богатый мерзавец"
соответственно  должны были сорвать  баснословный  куш.  Благодаря  ловкости
Аркадия так и вышло.
     -  Не  понимаю,  как  ему  это  удалось.  Они  что  - сделали  Сарычева
банкометом? - снова прервал Селезнева Леша.
     - Очень просто, - объяснил ему Генрих. - Когда банкометами были другие,
игра шла, как обычно, а наступала  очередь Сарычева, и Тихомирову  с Сорокой
приходила  хорошая комбинация, скажем, флешь или фул,  а кому-то  еще - каре
или флешь-рояль. Естественно, ставки сразу взлетали до небес.
     - Да, наверное, так оно  и было, - согласился Селезнев. - Я  не большой
специалист в этом вопросе, поэтому подробностей не выспрашивал. Как бы то ни
было,  Тихомиров  проигрался  в  пух и прах и неохотно  удалился  в  смежную
комнату,  к сейфу.  Сорока,  услышав сумму  своего  проигрыша,  пронзительно
заверещал, отвлекая внимание игроков от Кузнецова,  который незаметно  сунул
Сарычеву в руку  свой  пистолет, а  сам надел резиновую  перчатку, достал 
кармана завернутый в  носовой платок пистолет Сороки и  выстрелил в патрона,
склонившегося над открытым сейфом. Гости не  поняли, что проошло - Василий
находился у них за спиной, - и не успели они  повернуться, как Сарычев навел
на них оружие и приказал не  двигаться. Кузнецов встал  рядом с помертвевшим
Сорокой, хладнокровно пристрелил  агента и богатея, потом быстро поменялся с
Аркадием  оружием,  подбежал  к двери  и выстрелил  оттуда  в Сороку. Теперь
Сарычев должен  был встать  рядом  с Сорокой и  со своего  места прострелить
сообщнику  руку. Василий специально поднял  ее, чтобы пуля не задела корпус,
но Сарычев оказался никудышным стрелком и пробил ему легкое. Кузнецов, теряя
сознание, успел повторить ошарашенному Аркадию последние инструкции: вложить
пистолет  в руку Сороки и  выстрелить один  раз в спинку  дивана,  подобрать
резиновую  перчатку,  сорванную  Василием  после  первых   трех   выстрелов,
осторожно, не наступая на кровь, подойти к сейфу и забрать архив, спуститься
через балкон в нижнюю квартиру и затаиться там на пару дней. После этого  он
отключился.
     - Я не понимаю, - недовольно пробормотал Леша. -  Сарычев, что ли, тоже
был в резиновых перчатках?
     -  Нет.  Идя  к  Тихомирову, он намазал руки  быстросохнущим клеем.  На
ладонях  образовалась тонкая прозрачная пленка, закрывшая поры. Благодаря ей
Аркадий не оставил в квартире ни единого отпечатка.
     - А обувь? - спросил Марк.
     - Наклеенные на подошвы куски полиэтилена. Они даже о волосах подумали.
Сославшись  на фронтит,  Аркадий попросил  у хозяина разрешения  не  снимать
шапочку.
     -  Но как же  ваши  хваленые эксперты  не  подумали, что преступник мог
смыться через балкон? Почему не обыскали на всякий случай нижнюю квартиру? -
недоумевала я.
     - Без ордера и хозяина? Кто бы им позволил? Да им и в голову не пришло,
что таким  путем  можно  выбраться.  Оба  балкона  застеклены,  а  благодаря
обретательности Кузнецова, пожарный люк между ними был заперт на  задвижку
сверху.
     - Как ему удалось?
     - При помощи сильного магнита. Кузнецов поставил туда задвижку, которая
легко  входила в паз.  Сарычев поднял  крышку люка,  спустился  по  пожарной
лестнице,  потом закрыл  крышку и  провел магнитом с  обратной стороны,  под
задвижкой. Задвижка благополучно въехала в паз.  А что  касается следов,  то
Кузнецов целый месяц следил, чтобы на балконе не было ни пылинки.
     - Ловко проделано! - похвалил Прошка. - А дальше?
     - Дальше  соседи вызвали милицию, и Кузнецова отвезли в больницу.  Рана
оказалась серьезной, Василий едва не  окочурился, но это даже сыграло ему на
руку  -  его  показания все же  приняли за  чистую монету.  А  ведь если  бы
следователь усомнился, он  мог заинтересоваться и съемщиком нижней квартиры,
и  неприятностями,  помешавшими  двум  игрокам  добраться  в  тот  вечер  до
Тихомирова.
     -  Слушай,  как же тебе удалось все это    них вытянуть?  - умилась
Сандра. - Они что, ненормальные - пускаться в такие откровения?
     - Говорю  же:  только  благодаря  Леше...  ну и,  пожалуй,  трусости  и
глупости Сарычева. (Как только он решился на то дело?) В  киднэппинге-то они
с Кузнецовым прнались сразу,  но утверждали, что проошла нелепая ошибка.
Они, мол, действовали в целях самозащиты и чуть ли не в состоянии аффекта. В
Москве невестный обстрелял их машину, они чудом спаслись и решили на время
спрятаться. На вокзале  появилась Варвара, и им показалось, что она за  ними
следит, - не исключено ведь, что человек,  подославший к ним убийц, послал и
наблюдателя,   который  должен  был  сообщить   о  приведении   приговора  в
исполнение. Позже,  увидев  Варвару на улице, где им удалось снять квартиру,
они  убедились  в  этом окончательно и  запаниковали.  Ничего  плохого  они,
оказывается,  делать  не собирались. Всего лишь хотели убедить тебя, что они
хорошие, и слезно  попросить,  чтобы ты  назвала  имя человека,  на которого
работаешь. А  ты не дождалась, пока они начнут  на  коленях  умолять тебя  о
сострадании,  и сбежала  - так  они, по  крайней мере,  думали. Им  пришлось
искать  себе новое  убежище, ведь старое  было  тебе вестно.  И  едва  они
обустроились на  новом  месте, как о них  объявили  по телевору.  Теперь и
хозяин квартиры, и соседи, и первый встречный могли сообщить по указанному в
объявлении телефону, где Вася с Аркашей скрываются. А кто даст гарантию, что
люди, давшие объявление, не  связаны с  теми,  кто расстрелял машину? Бедные
Вася  с  Аркашей  совсем потеряли голову и,  не в  силах долее выносить муки
невестности,  сами  бросились  навстречу  опасности.  Подрядили  красавицу
торговку  косметикой подняться в страшную квартиру (адрес они легко получили
в справочной по  номеру  телефона) и глянуть, сколько  там  сидит бандитов с
автоматами.  То  есть про  автоматы  и  бандитов  они  девушку,  конечно,  в
вестность не  поставили, а  сплели для нее  романтическую байку о  любимой
женщине, с которой проошла ссора, и попросили выяснить, дома ли дама и нет
ли там мужчин.
     Узнав, что дамы  нет, а мужчина есть, причем в единственном числе, Вася
и Аркаша решили с ним поговорить. Но не разговаривать  же в квартире, куда в
любую  минуту могут  вломиться автоматчики! А  будущий  собеседник наверняка
откажется добровольно отправиться с ними в более  спокойное место.  Пришлось
им  усыпить  его   эфиром,  нежно   положить  в   картонную  коробку  -под
холодильника  (днище  укрепили  листом  фанеры)  и  перевезти  на  пойманной
"газели" к своей машине, а потом - в потайное убежище. Теперь они не боялись
вновь  туда ехать,  ведь  Варвару, судя по  всему, по  дороге к городу съели
волки. А если и не съели, случилось что-то  еще - благодаря  объявлению было
ясно, что она так и не вышла на связь со своими нанимателями.
     Разумеется,  тебе, Андрей, тоже  ничего  плохого  не грозило. Наоборот,
побеседовав  с тобой, Вася с Аркашей собирались щедро вознаградить  тебя  за
причиненные неудобства. Не их вина, что эта "ненормальная", прятавшаяся, как
оказалось, где-то  в доме, набросилась на них и покалечила кочергой.  А  ты,
вместо того чтобы терпеливо дожидаться вознаграждения, спрятался в  погребе.
Как тут было с тобой беседовать? И  уж конечно, они  не собирались оставлять
вас там замерзать. Как только им оказали бы необходимую медицинскую  помощь,
они тут же вернулись бы и отпустили вас с миром и богатыми дарами.
     - Что-то долго они ждали оказания медицинской помощи! - фыркнул Прошка.
     -  А ты  пробовал  вести  машину  со сломанным запястьем?  Василий  вот
попробовал  и едва  не испустил дух. Говорит, несколько  раз буквально терял
сознание и часами ждал, когда полегчает. Аркаша за рулем сроду не сидел и от
пробы сил на поприще автовождения категорически отказался.
     -  Неужели они не  могли найти врача  поближе?  Зачем  им  понадобилось
переться в Питер?
     -  Питерский  канал  смотрит  вся  область,  и  в маленькой  загородной
больнице  их  непременно  кто-нибудь  узнал  бы.  Питерские  же  больницы  с
поликлиниками переполнены, и  затюканным  врачам не до внешности  пациентов.
Кроме  того,  у городских  жителей больше развлечений,  и  они реже  смотрят
телев
     - Дон,  ты отвлекся, - заметила Сандра.  - Ты  хотел  рассказать, каким
образом  тебе  удалось  раскрутить  Сарычева  и  Кузнецова  на  прнание  в
убийстве.
     - Да я и  рассказываю...  В  общем, Вася и Аркаша  выдали мне жалостную
повесть о своих злоключениях, божась, что понятия не имеют, какой гад на них
покушался и  почему. А я  чувствовал, что о  причине покушения они прекрасно
осведомлены. Честно говоря, мое упорство объясняется злостью. Я понимал, что
их показания вкупе с потоками покаянных слез вполне могут разжалобить суд, и
они получат за  свои художества самую малость. А то и вовсе выйдут сухими 
воды -  с их-то деньгами! Эта мысль приводила  меня  в ярость. "Ну уж нет, -
решил  я. - Это вам с рук не  сойдет. Я вас выведу на чистую воду". Ясно же,
что они замешаны  в чем-то серьезном. В добропорядочных людей ни с того ни с
сего  автоматов не стреляют.
     Но  все мои ухищрения  и ловушки не дали  результата. Я  взял тайм-аут,
пошел в буфет выпить кофе и задумался.  Когда  мой коллега впервые рассказал
мне об убийстве Тихомирова, я сразу  сделал  стойку. Не понравилась мне  эта
история,  ох как не  понравилась!  Но  потом, проглядев  материалы  дела,  я
вынужден был согласиться  со следователем. У  Кузнецова не было  возможности
совершить  это  преступление  в  одиночку.  А сообщников,  как  вытекает  
показаний соседей и  отчета криминалистов,  у него не было. Лешина догадка о
Сарычеве выглядела  нелепой.  И  в  то  же  время  очень  логичной.  Василий
действительно был  знаком с Сарычевым  давно, но почему-то, нанявшись к нему
телохранителем,  ото  всех  это  скрыл,  равно  как   и   Аркадий.   Сарычев
действительно   мог   обыграть  в  карты  любого,   а  Тихомирову,  опытному
картежнику, в роковой  вечер впервые не хватило приготовленных денег. И если
у Кузнецова имелся  помощник, которому каким-то  образом удалось не оставить
следов и скрыться незамеченным,  то  вдвоем они действительно могли устроить
инсценировку, принятую потом следствием за окончательную версию. Но зачем им
все это понадобилось? На ограбление не похоже: сейф был полон денег и ценных
бумаг,  квартиры, по словам родственников, ничего не пропало.
     Я бился над этой загадкой, и вдруг мне пришло в голову связать убийство
Тихомирова  и  нападение на  наших приятелей.  Допустим,  Вячеслав Сергеевич
владел  чем-то,  что  позарез  было нужно  некоему  Иксу.  Допустим,  спустя
некоторое время Икс выяснил обстоятельства убийства Тихомирова и  догадался,
к кому  попала интересующая его вещь... И тут меня осенило. Я побежал к Пете
в управление, позвонил в Москву  и  попросил коллегу выяснить, чем занимался
Тихомиров до пенсии. Узнав, что его деятельность фактически не отличалась от
деятельности  начальника  соответствующего  отдела  КГБ,  я  понял  значение
открытого сейфа и для чего Кузнецову понадобилась помощь шулера Сарычева.
     Остальное  было  просто.   Я   вызвал  Аркадия   и  разыграл  старейший
полицейский спектакль под названием  "Мне все  вестно".  Глупый  трусливый
Сарычев немедленно раскололся. И конечно же, представил себя в роли невинной
овечки, запуганной до  помрачения  рассудка кровавым  злодеем Кузнецовым.  Я
устроил друзьям свидание. Василий, поняв, что показания Сарычева топят его с
головой, тоже не стал запираться.
     Да, они убили четверых,  чтобы  завладеть архивом  Тихомирова.  Да, они
шантажировали людей, чьи досье нашли в архиве. Требовали не только денег, но
и   информации,  позволяющей  вести  беспроигрышную   игру  на   бирже.   Но
неаккуратно, не  по-тихомировски. По-видимому, кто-то  жертв шантажа сумел
на  них выйти,  наблюдая  за биржевыми сделками. Кто  именно - без  понятия,
потому и бежали    Москвы, хотели спрятаться понадежнее  и нанять частного
сыщика.  Если  бы имя человека, начавшего против них войну,  стало вестно,
его можно было приструнить при помощи того же досье.
     - А  почему  они не могли  приструнить  сразу  всех  своих клиентов?  -
спросил Генрих.
     -  Это очень опасно. Представьте  себе: вы, не ведая о  взбунтовавшемся
товарище по несчастью, честно платите  шантажисту, снабжаете его сведениями,
а  шантажист,  несмотря  на  это,  вдруг  начинает  жаловаться  на  какое-то
покушение  и угрожать вам разоблачением. Вы тут же смекнете, что  существуют
другие дойные коровки, столь же богатые и высокопоставленные. Найти их будет
несложно,  и,  объединив  силы,  вы  наверняка сумеете  бесследно уничтожить
негодяя вместе  с архивом, где бы он его ни прятал. Люди, которых Кузнецов и
Сарычев   шантажируют,  настолько  могущественны,   что  совместными  силами
способны  развязать мировую войну, не  то  что справиться  с  двумя  жалкими
одиночками. Нет, наши приятели не могли допустить, чтобы клиенты узнали друг
о  друге. Васе с Аркашей нужно было срочно установить личность противника  и
упредить его следующий  Потому-то они и решились на похищение Варвары и
еще более рискованное похищение Прошки.
     - А Кузнецов сказал тебе, где они хранят архив? - поинтересовалась я.
     - Нет, конечно. Для него сейчас это единственная гарантия безопасности.
Пока местонахождение архива  невестно, противник, может, и воздержится  от
повторной попытки  его  ликвидировать - вдруг  документы находятся  у людей,
готовых отомстить за Кузнецова или Сарычева?
     - А чего же этот тип нанимал убийц? - спросил Леша. - Ведь и тогда было
невестно, где архив.
     - Тогда Василий с  Аркадием не ждали нападения. Преступник рассчитывал,
что  они,  понадеявшись  на  свою  полнейшую  анонимность,  не  приняли  мер
предосторожности.  Но после того как им  едва  удалось бежать  смерти, они
наверняка позаботились о страховке.
     -  Кстати, а как им удалось спастись? - полюбопытствовал Прошка, но его
любопытство так и осталось неутоленным.
     В дверь позвонили. На прием явилась первая партия гостей.

     Мы  с  Марком  забились  в самый дальний  угол  гостиной и  затравленно
наблюдали  за   развеселой  толпой,   заполонившей  Сандрину  квартиру.   От
многочисленных  рукопожатий  у меня болела рука, от бесконечных поздравлений
раскалывалась голова, а  гости  все  прибывали  и прибывали.  Уже не хватало
сидячих мест, и вновь прибывшие устраивались на полу, уже видны были донышки
салатниц и блюд (хотя  мне казалось, что заготовленной нами жратвы хватит на
год  целому  зоопарку),  зато  шампанское так  и  фонтанировало и  водка  не
иссякала: гости Сандры приносили горючее с собой.
     Группа  рядно  захмелевших  старушенций   затянула:  "Помню,  я   еще
молодушкой  была...", компания  студентов ответила им  дружным  "Мы  с тобой
давно уже не те!", молодежь  попроще затеяла  в коридоре и холле  дискотеку.
Отовсюду слышался смех - звонкий и басистый, мелодичный и резкий, кокетливый
и  девательский. Десятки  голосов сливались  в общий  гул,  подобный  реву
горной реки, гремела музыка, от слоновьего топота качалась люстра.
     - Слушай, может, поедем на раннем поезде? - крикнула я Марку в ухо.
     - А  ты представляешь, что будет, если они всей толпой бросятся с  нами
прощаться? - прокричал он  в  ответ.  - Пусть  сначала немного выдохнутся. А
лучше хоть частично разойдутся.
     - Они  разойдутся!  Так  разойдутся,  что  меня  отсюда  вынесут вперед
ногами. Нет, ты как  знаешь, а я ухожу.  По-моему,  сейчас можно ускользнуть
незаметно, никто и внимания не обратит.
     - А Сандра? Она же обидится.
     Я задумчиво поглядела на подругу, блаженствующую в уютном кресле.
     -  Ты думаешь?  А по-моему, ей сейчас не до нас. Я бы даже сказала, что
ей будет не до нас еще долго-долго...
     Марк покосился туда же, скользнул  оценивающим взглядом по лицу Сандры,
по  профилю  Селезнева,  сидящего  на  подлокотнике ее кресла,  и решительно
встал.
     - Едем! Я поищу Прошку с Генрихом, а  ты оттащи Лешу от того  очкарика.
Они уже битый час обсуждают систему тарифов на проезд в Германии.
     Спустя  каких-нибудь  полчаса  мне  удалось  привлечь  к  себе   Лешино
внимание, а  еще через пять минут  он  неохотно  последовал  за мной в холл.
Пробившись  сквозь плотные ряды пляшущей в темноте молодежи  и горы пальто и
шуб, мы  обнаружили  у  самой  двери  полностью  одетых  Марка и  Генриха  и
неодетого  Прошку,  судорожно  стиснувшего  в каждой  руке  по  надкусанному
бутерброду. Я наотрез отказалась от участия в  попытках вырвать у него кусок
о рта ( жалости к себе, а не к нему) и протиснулась на кухню за сумкой и
курткой.  (Куртку вместе  с сапогами нашли в вишневом "Москвиче", на котором
Сарычев  и Кузнецов  приехали  в поликлинику,  и Сандра,  обольстив милицию,
сумела выцыганить мои вещи без всяких бюрократических проволочек.)
     Когда я вернулась, Прошка все  еще  жевал,  зато  теперь  его  ждали не
только Марк, Генрих и Леша, но и Сандра с Селезневым.
     - Хотели удрать от старой заслуженной ищейки? - с шутливым негодованием
спросил Дон, поймав мой взгляд. - Не выйдет, голубчики!
     Общими усилиями нам удалось напялить на Прошку верхнюю одежду, впихнуть
ему в руки  портфель и  выставить  квартиры. Через минуту - о радость! - я
глотнула свежего воздуха. Мы  с Сандрой уговорили остальных доехать на метро
до Гостиного двора и пройтись до вокзала пешком.
     На  улице заметно потеплело. С  жемчужно-серо-оранжевого  неба медленно
падали  крупные хлопья снега.  Долетая  до фонарей, они,  казалось,  на  миг
замирали,  чтобы покрасоваться на  свету,  а  потом  снова  скользили  вн,
опускаясь  на автобусы, светофоры  и тротуары,  на головы и  плечи прохожих.
Воздух  пах арбузной свежестью и  немного морем.  Пушистые  полоски  свежего
снега подновили знакомые фасады  Невского. Екатерина Великая и  вся ее свита
получили роскошные белые парики.
     Мы шли  молча, и  напоследок я  жадно впитывала в себя звуки,  запахи и
образы неповторимого города.
     На вокзале  выяснилось,  что до  отправления ближайшего поезда осталось
пятнадцать минут. Марк быстро собрал наши паспорта, набрал денег и побежал в
кассу, а мы вышли на перрон.
     - Я была счастлива  повидать вас всех и надеюсь, что в следующий раз вы
приедете, не дожидаясь, пока Варвару похитят, - сказала Сандра.
     - Да уж, теперь она будет ездить в Питер только под конвоем, - пообещал
Прошка. - В конце концов, похитители -  какие-никакие, а тоже люди. Нужно же
иметь сострадание!
     Я хмыкнула.
     - Что-то я  не заметила  в  тебе особого сострадания, когда ты швырял в
предполагаемого  похитителя банкой.  Кстати, Дон, а кто это  был, ну, тот, в
кого я угодила картофелиной?
     -  А я не  сказал? Николай  Сивоконь, друг Кузнецова.  Вместе воевали в
Афганистане,  и Василий спас  Николаю жнь. Когда Вася  с Аркашей отключили
тебя ударом  по  голове  и запихнули в машину,  им позарез нужно  было найти
новое  убежище, причем  немедленно. Кузнецов  обратился к старому  другу, ни
словом не  обмолвившись о том, что  собирается прятаться вместе с пленницей.
Николай, не задавая  лишних  вопросов,  дал  ему ключи от  загородного  дома
тестя. Когда я объяснил  парню, что его друг похитил тебя и Прошку, Сивоконь
мне не поверил, но все-таки согласился показать  дом, с условием, что,  если
моя   история   окажется  выдумкой,  продержит  меня  там  столько,  сколько
потребуется Кузнецову, чтобы найти новое убежище.
     - То-то  он глядел на нас, как на нечистую силу. И  ехать вместе с нами
не захотел... Бедняга! Вот кто действительно достоин сострадания.
     - Ему ты всего лишь заехала по скуле картофелиной, - напомнил Прошка. -
А  похитителям  досталось  по  полной  программе. Сначала  ты  увечила  их
кочергой, потом над ними надругались Леша с Генрихом и Марк...
     - Все паясничаешь? - буркнул Марк, возникая у него за спиной. - Идем! У
нас шестой вагон.
     Сандра  проводила  нас до  тамбура и расцеловала. Мы  прошли в  вагон и
выстроились в коридоре вдоль окон.
     - Слушай, Дон, как же ты теперь будешь оправдываться перед начальством?
- вдруг обратился Генрих  к  Селезневу.  -  Ведь  оно  потребует  предъявить
невесту.
     Фиономия идальго расползлась в глуповатой улыбке.
     - Ничего, как-нибудь предъявлю, - пробормотал он, не отрывая взгляда от
окна.
     "Сдается мне, Сандра скоро  впервые удостоит меня витом", -  подумала
я.
     Поезд дернулся и кряхтя пополз вдоль  перрона. Я махнула рукой Сандре и
волшебному городу, в котором живут сказки только со счастливым концом.

 * Комментарии: 6, последний от 19/10/2001.
 * © Copyright Клюева Варвара А.
 ([email protected])                    Оценка: 6.97*28  Ваша оценка:
 * Обновлено: 29/09/2001. 551k. Статистика.
 * Роман: Детектив
----------------------------------------------------------------------------
  Все вопросы и предложения по работе журнала присылайте Петриенко Павлу.
                           Журнал   Это наша кнопка
                         Самдат
                        Литература
Книго
[X]