Джеймс Клавелл. СЁгун (части 3-4)


---------------------------------------------------------------
     Изд: "КРОНН-ПРЕСС", 1993, серия "Бестселлеры Голливуда"
     : Maksla
---------------------------------------------------------------


 * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ * 




ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ


     - У тебя все готово, Мура?
     -  Да,  Оми-сан, думаю, что да. Мы  выполнили все ваши приказания очень
точно - Все то, что приказал Игураши-сан.
     - Надеюсь,  а  то вечером  здесь уже будет  другой староста,  -  сказал
Игураши,  главный   помощников Ябу, от недосыпа у него покраснел и налился
кровью единственный глаз. Он вчера прибыл  Эдо с первой группой самураев и
специальными инструкциями.
     Мура не ответил,  только кивнул, не поднимая глаз от земли.  Они стояли
на  берегу  возле  пристани  перед  рядами  молчащих,  сильно  испуганных  и
смертельно  уставших  жителей  деревни  -  все мужчины, женщины  и дети,  за
исключением  больных и  младенцев,  ждали прибытия галеры. Они были  одеты в
самое лучшее.  Вся деревня  отдраена и блестела, порядок был наведен  такой,
какой  бывает  в день  перед Новым  годом,  когда,  по  древнему обычаю, вся
империя наводит чистоту. Рыбачьи лодки расположены  правильными рядами, сети
тщательно  уложены, веревки смотаны в  ровные бухты. Прибрежный песок вокруг
залива был аккуратно разрыхлен граблями.
     - Ничего не случится, Игураши-сан, - сказал Оми. Он практически не спал
последнюю неделю, с  того  самого момента, как  Осаки  с  почтовым голубем
Торанаги  пришли приказы от Ябу. Он  сразу же мобиловал  всю деревню, всех
трудоспособных жителей на расстоянии двадцати ри и готовил Анджиро к приезду
самураев  и Ябу. И  теперь, когда  Игураши шептал ему  по  большому секрету,
только для  его ушей, что  великий дайме  Торанага  в сопровождении его дяди
успешно бежал  ловушки Ишидо, он был доволен, что потратил на  все это так
много денег. - Не стоит вам так беспокоиться, Игураши-сан.  Это мой надел  и
за него отвечаю я.
     -  Да, конечно,  - Игураши  презрительно  махнул  Муре рукой, чтобы тот
ушел. И потом спокойно добавил: - Вы отвечаете.  Но не  обижайтесь, я бы  не
пожелал вам увидеть нашего господина в гневе.  Если мы что-нибудь забыли или
эти говноеды  что-то  сделали не так, наш господин  еще до конца завтрашнего
дня  превратит весь ваш  надел к северу и  югу отсюда  в громадные  навозные
кучи. - Он широко зашагал к командиру своего отряда.
     В это утро   Мисимы, вотчины  Ябу на севере, прибыли последние отряды
самураев. Теперь они расположились на берегу, на  площади  и склоне  горы, с
развевающимися на легком  ветру знаменами  и сверкающими  пиками. Здесь было
три тысячи отборных самураев армии Ябу. Пятьсот кавалеристов.
     Оми не тревожился. Он сделал все возможное  и лично  проверил все,  что
можно было проверить. Если он что-то забыл, значит,  это карма. "Но все  шло
нормально и  препятствий  не предвидится", - подумал он возбужденно. Пятьсот
коку было потрачено -  больше, чем весь годовой  доход Оми до того,  как Ябу
увеличил его надел. Он колебался, когда решал, сколько потратить, но Мидори,
его  жена,  сказала,   что   они  не  должны  скупиться,  так  как   расходы
незначительны по  сравнению с той честью, которую господин Ябу оказывает им.
- А когда здесь  господин Торанага, кто знает, какие новые возможности могут
открыться перед вами? - шептала она.
     "Она была так права", - подумал Оми, гордясь своей женой.
     Он еще  раз осмотрел берег и деревенскую площадь. Все казалось в полном
порядке. Мидори  и  его мать ждали  под навесом,  который  был приготовлен к
прибытию Ябу и его гостя Торанаги. Оми заметил, что язык  его матери молотит
не переставая, и пожелал  Мидори выдержать постоянные  упреки.  Он расправил
складки на своем безупречном кимоно, поправил мечи и посмотрел на море.
     -  Слушай, Мура-сан,  - прошептал осторожно рыбак Уо, - я так боюсь, ты
знаешь, если мне нужно было помочиться, я мочился на песок.
     - Да ничего, старина, - Мура сдержался, чтобы не рассмеяться.
     Уо   был  широкоплечий,  горообразный  мужчина  с  огромными  руками  и
сломанным носом, у него всегда было какое-то болезненное выражение лица, - Я
так  не думаю,  мне  кажется, я сейчас  немножко испорчу воздух,  -  Уо  был
вестен своим юмором, силой и способностью пускать ветры.
     - Э-э, может  быть, лучше не надо, -  хохотнул невысокий высохший рыбак
Хару, - один  этих дерьмоголовых может обидеться.
     Мура присвистнул.
     - Вам же приказали не вспоминать самураев, пока они  не  окажутся около
деревни. "Ох-хо-хо, - подумал он устало, -  надеюсь, все сделали и ничего не
забыли".  Он  взглянул  на склон  горы у  бамбукового частокола, окружающего
временную  крепость,  которую они  соорудили с  такой  скоростью и  огромным
трудом.  Триста человек  копали, строили, носили.  Она была  расположена  на
холме, сразу под домом Оми, меньшего  размера, чем его дом, но  с черепичной
крышей,  с  временным  садиком  и маленьким  банным домиком.  "Видимо,  сюда
переедет Оми, а свой отдаст господину Ябу", - подумал про себя Мура.
     Он  оглянулся на мыс, откуда  теперь  в любой  момент могла  показаться
галера. Скоро на берег вступит Ябу, и  тогда они  все будут  в  руках богов,
всех ками. Бога отца, его святого сына и Святой Мадонны, ох-хо!
     -  Святая Мадонна, защити  нас!  Не оставь  нас  своей милостью.  Всего
несколько следующих дней! Защити нас, нашего господина и повелителя! Я зажгу
пятьдесят свечей, а мои сыновья обязательно будут приведены в истинную веру,
- пообещал Мура.
     Сегодня Мура  был очень рад, что он христианин;  он мог ходатайствовать
перед единым  Богом, и это было дополнительной защитой  его деревне. Он стал
христианином в молодости -за своего сюзерена, который перешел в эту веру и
сразу же приказал всем своим людям  стать христианами. И когда, двадцать лет
назад,  его господин  был  убит в  битве  на стороне  Торанаги,  сражаясь  с
войсками Тайко,  Мура  остался  христианином  в  память  об  этом  человеке.
"Хороший  солдат  имеет  только  одного повелителя,  - думал  он,  -  одного
настоящего повелителя".
     Ниндзин,  круглолицый   мужчина  с  прекрасными  зубами,  был  особенно
озабочен присутствием  самураев: - Мура-сан, прошу прощения, но  то, что  вы
делаете,  очень опасно.  Этим утром  было небольшое  землетрясение, это знак
богов, предзнаменование, Вы делаете ужасную ошибку. Мура-сан.
     - Что сделано, то сделано, Ниндзин. Забудьте об этом.
     - Как я могу? Это было в моем погребе и...
     - Кое-что есть  и в моем погребе. У меня у самого масса всего, - сказал
Уо, больше уже не улыбаясь.
     - Нигде ничего нет. Ничего, друзья, -  сказал  Мура осторожно, - ничего
не  было. -  По его  приказу тридцать коку риса были украдены  у  самураев и
теперь тайно  хранились в деревне вместе с  другими припасами, снаряжением и
оружием.
     - Не надо оружия, - протестовал Уо, - рис да, конечно, но не оружие!
     - Идет война.
     - Иметь оружие не  разрешается, - кричал Ниндзин. Мура  фыркнул: -  Это
новый закон, ему всего двадцать лет. До этого у  нас было то оружие, которое
только  хотели, и мы не  были  привязаны к  деревне.  Мы могли ходить,  куда
захотим, делать, что хотим. Мы  могли быть крестьянами, солдатами, рыбаками,
купцами, даже самураями - некоторые могли, вы знаете, это же правда.
     - Да, но теперь другое время, Мура-сан, совсем другое.  Тайко приказал,
чтобы все стало по-иному!
     - Скоро будет, как было всегда. Мы будем снова воевать.
     - Тогда давай  подождем, - просил Ниндзин, - ну, пожалуйста.  Пока  это
противозаконно. Если закон менится, то  это карма. Тайко дал закон -  не
иметь оружия. Никакого. Под страхом немедленной казни.
     -  Да откройте вы все глаза! Тайко умер! И я вам говорю, скоро Оми-сану
придется готовить людей  к  войне, и большинство   нас должно будет  пойти
воевать, понимаете? Мы ловим рыбу и воюем, все в свое время. Разве не так?
     - Да,  Мура-сан, - согласился Уо, подавляя свой страх, - до Тайко мы не
были так привязаны к одному месту.
     -  Нас  поймают,  они нас  поймают,  -  Ниндзин даже  вспотел. - Они не
пощадят нас. Они сварят нас, как сварили этого чужеземца.
     - Помалкивай об этом чужеземце!
     - Послушайте, друзья, - сказал  Мура, - у нас  больше никогда не  будет
такой  возможности.  Это послано нам  Богом.  Или богами. Мы должны  прятать
каждый  нож, стрелу,  пику,  меч, мушкет,  щит,  лук,  какой  только  сможем
достать.  Самураи  подумают,  что  их  украли  другие самураи - разве они не
собрались  здесь  со  всей  Идзу?  А эти  самураи разве  могут действительно
доверять еще кому-нибудь? Мы должны отобрать их право на войну. Мой отец был
убит  в бою - как поступал он, так  поступили и  с ним! Ниндзин,  в скольких
битвах ты участвовал - двенадцати, да? Уо, а ты? В двадцати? Тридцати?
     - Больше. Разве  я  не служил у  Тайко,  чтоб ему было пусто  в  другой
жни? Да,  прежде  чем он  стал Тайко, он был  человеком.  Это точно! Потом
что-то менило его, правда? Ниндзин,  не забывай, что Мура-сан  староста! И
нам не  следует забывать,  что  его отец  был тоже старостой! Если  староста
говорит, вооружайтесь, значит, нужно вооружаться.
     Теперь  Мура убедился, что он поступил правильно, что новая война будет
длиться очень долго и их мир опять будет таким, каким он был всегда. Деревня
будет  здесь,  вместе  с  лодками  и ее жителями.  Потому  что  все  люди  -
крестьяне, дайме, самураи и даже эта - все люди должны есть, а в море  можно
надеяться  на  рыбу.  Так   что  солдаты-поселяне  будут  время  от  времени
отвлекаться от войны, как всегда, и спускать свои лодки...
     - Смотри!  -  сказал  Уо  и  непровольно взмахнул  рукой  во внезапно
наступившей тишине. Галера огибала мыс.
     Фудзико  с  униженным  видом  стояла   перед  Торанагой  на  коленях  в
кают-компании, которую он занимал во время своих плаваний; они были одни.
     - Я прошу вас, господин, - умоляла она, - не склоняйте меня к этому.
     - Это приказ.
     - Я повинуюсь, конечно, но я, я не могу это сделать...
     - Не  можешь? - вспыхнул Торанага, -  Как  ты  осмеливаешься спорить! Я
тебе приказал быть наложницей кормчего, и ты осмеливаешься спорить со мной?
     - Извините,  господин, простите великодушно, - быстро  сказала Фудзико,
слова  прямо хлынули  нее.  - Это не  значит, что я спорю с вами. Я только
хотела  сказать, что я не могу исполнить это надлежащим образом. Я прошу вас
понять меня. Простите,  меня, господин,  но это невозможно - быть счастливой
или  ображать счастье, -  она наклонила  голову,  достав  до  футона,  - я
смиренно прошу вас разрешить мне сделать сеппуку.
     - Я уже говорил, что не одобряю бессмысленной смерти. Вы мне нужны.
     - Но пожалуйста, господин. Я хочу умереть. Я смиренно прошу вас. Я хочу
соединиться со своими мужем и сыном.
     Голос Торанаги обрушился на нее, перекрыв все звуки на галере:
     -  Я  уже отказал вам в этой чести. Вы не стоили бы ее. И только  -за
вашего деда, так как Хиро-Мацу  мой старый друг, я терпеливо выслушиваю ваши
неприличные отговорки. Достаточно этого вздора, женщина.
     - Я почтительно  прошу  вашего разрешения постричься в монахини.  Будда
будет...
     - Нет. Я дал вам другой приказ. Выполняйте его!
     -  Выполнять?  - спросила  она,  не  поднимая глаз,  лицо ее окаменело.
Потом, наполовину про себя: - Я думала, мне приказано возвратиться в Эдо.
     - Вам  приказано  быть  здесь,  на  этом  корабле! Вы  забыли  о  вашем
положении, вы забыли о своем  происхождении, вы забыли о своих обязанностях!
Я недоволен вами. Идите и готовьтесь.
     - Я хочу умереть, пожалуйста, дайте мне присоединиться к ним, господин.
     - Ваш  муж родился самураем по ошибке. Он был моральным уродом, поэтому
его  потомство   также   уродливо.   Этот  глупец  чуть   не  погубил  меня.
Присоединиться  к  ним?  Что за вздор!  Вам запрещено  совершать сеппуку!  А
теперь уходите!
     Но она не двигалась.
     - Может  быть, мне лучше послать  вас к эта. В  один  их домов. Может
быть, это напомнит вам о ваших манерах и ваших обязанностях.
     Дрожь охватила ее, но она вызывающе бросила в ответ:
     - По крайней мере, они японцы!
     - Я ваш сюзерен.  Вы должны выполнять мои приказы.  Фудзико колебалась.
Потом она пожала плечами:
     - Да, господин, прошу прощения за мои плохие манеры.
     Она  положила  руки на футон, нко наклонила голову,  голос ее  звучал
покаянно. Но в глубине души она не была с ним согласна, и оба они знали, что
она собирается сделать.
     -  Господин,  я  искренне  виняюсь,  что  беспокою  вас, за  то,  что
разрушила вашу "ва", вашу  гармонию, и за свои плохие манеры. Вы были правы.
А я была не права.
     Она встала и тихонько направилась к двери.
     -  Если я  разрешу вам,  что хотите,  -  сказал Торанага, -  вы  в свою
очередь сделаете, что я хочу, но искренне, всем сердцем?
     Она медленно оглянулась:
     -  Но  сколько  времени, господин? Я  прошу  у  вас разрешения  узнать,
сколько времени я должна быть наложницей чужеземца?
     - Год.
     Она отвернулась и взялась за ручку двери.
     Торанага сказал:
     - Полгода.
     Рука Фудзико замерла. Дрожа, она оперлась головой о дверь.
     - Да. Благодарю вас, господин. Спасибо.
     Торанага встал и подошел  к двери. Она открыла ее для него, поклонилась
ему через дверь и  закрыла ее потом  за ним. И только после этого заплакала.
Она тоже была самураем.
     Торанага вышел  на палубу,  очень  довольный собой. Он достиг того, что
хотел, с минимальными хлопотами. Если женщину слишком уж прижать, она выйдет
 повиновения и покончит с собой без  разрешения. Но теперь  она попытается
угодить, и важно, что она охотно станет наложницей кормчего, по крайней мере
на вид, а шесть месяцев будет более чем достаточно. "С женщинами много легче
иметь дело, чем с мужчинами, - подумал он удовлетворенно. - Намного легче, в
определенных вещах, конечно".
     Тут он увидел самураев  Ябу,  столпившихся вокруг бухты, и  его хорошее
настроение улетучилось.
     - Добро пожаловать в Идзу, господин Торанага,  - сказал Ябу. - Я вызвал
сюда несколько человек, чтобы они сопровождали вас.
     - Хорошо.
     Галера была еще в двухстах ярдах от дока, плавно подходя к нему, но уже
можно было видеть Оми и Игураши, футоны, навес.
     - Все  сделано  так, как мы  и говорили в  Осаке, - говорил  Ябу,  - но
почему  бы вам  не остаться  здесь  со  мной на несколько  дней? Это была бы
большая честь для  меня и могло бы оказаться  очень  полезным. Вы бы выбрали
двести  пятьдесят  человек  для  мушкетного  полка  и  встретились  бы  с их
командиром.
     - Для меня бы не могло быть ничего более приятного, но я должен ехать в
Эдо как можно быстрее, Ябу-сан.
     - Два  или три дня?  Оставайтесь. Несколько дней отдыха, хорошей еды  и
охоты.
     Торанага  отчаянно   искал  выход.  Оставаться   здесь  с  пятьюдесятью
самураями  охраны  было бы  неразумно. Он был  бы целиком во власти Ябу.  По
крайней мере Ишидо был предсказуем и связан определенными правилами. Но Ябу?
"Ябу вероломен, как акула, и ты не должен искушать акул, - сказал он себе. -
И  тем более никогда  в их родных водах. И никогда, рискуя своей жнью". Он
знал, что сделка, совершенная с Ябу в Осаке, стоит не больше,  чем  их моча,
долетевшая до  земли, так как Ябу  считает, что  он может больше получить от
Ишидо. И Ябу подарит голову Торанаги Ишидо  на деревянном  блюде, как только
поймет,  что  получит  за  это намного больше  того,  что  готов  предложить
Торанага. Убить его или сойти на берег? - выбор был только такой.
     - Вы  слишком  добры, -  сказал  он. -  Но я  должен как можно  быстрее
попасть  в Эдо. "Никогда  не думал, что у Ябу  было  время  собрать  столько
народу. Неужели он сумел разгадать наш шифр? "
     -  Пожалуйста,  разрешите  мне быть настойчивым, Торанага-сама. Здесь в
окрестностях  очень  хорошая  охота.  У  меня есть  ловчие  соколы.  Немного
поохотиться после такого заточения в Осаке было бы неплохо, правда?
     - Да, заманчивое предложение. Очень жаль, что мои соколы остались там.
     - Но они ведь не пропали. Хиро-Мацу, конечно же, привезет  их с собой в
Эдо?
     - Я приказал ему сразу же выпустить  их, как только нам удастся уехать.
К тому времени, когда  они прилетят  в  Эдо, они  потеряют навыки и будут не
способны  к  охоте. Одно   немногих  моих правил:  соколов, которых  я сам
готовил, только  выпускать, а не отдавать другим хозяевам. Так они повторяют
только мои ошибки.
     - Это хорошее правило. Мне хотелось бы узнать  и  другие.  Может  быть,
сегодня вечером, за ужином?
     "Мне нужна эта акула, -  с горечью подумал Торанага. - Убить его сейчас
было бы преждевременно".
     На берег были  переброшены два каната. Галера стала  бортом  к  берегу.
Весла подняли на галеру.  На берег  был спущен трап, и Ябу встал  на верхней
ступеньке.
     Самураи,  стоявшие  плотными рядами, дали свой  боевой клич. "Касиги!
Касиги! ", - их рев спугнул всех чаек, которые с противным  звуком  взмыли в
небо. Самураи, все как один, поклонились.
     Ябу поклонился в  ответ, повернулся к Торанаге и широко  повел рукой: -
Прошу на берег.
     Торанага   глянул  на  плотные  ряды  самураев,  на  жителей   деревни,
распростертых на песке, и спросил себя:  "Неужели я  умру от меча, как мне и
предсказал астролог? Конечно, первая  часть предсказания выполнена,  мое имя
написано на стенах Осаки".
     Он  отогнал прочь эту мысль. Сходя по трапу, он громко  и  повелительно
крикнул своим пятидесяти  самураям, которые теперь  носили коричневую форму,
как и он сам:
     -  Всем  оставаться здесь. Вы, капитан, будьте  готовы  к  немедленному
отплытию! Марико-сан, вы останетесь в Анджиро на три  дня, возьмите кормчего
и Фудзико-сан, сходите сейчас же на берег и ждите меня на площади, - тут он,
к удивлению  Ябу, еще больше  повысил голос. - Готовьтесь, Ябу-сан, сейчас я
проведу смотр вашим полкам! -  Он шел вслед за Ябу  по  ступенькам трала  со
всем высокомерием боевого генерала, каким он и был.
     Не было  генерала, который бы выиграл больше  битв, чем  он,  был более
искусен в военном деле,  чем он. За исключением Тайко, а Тайко был мертв. Ни
один генерал не сражался в большем количестве битв, не был так вынослив и не
потерял так много людей в битвах. И он никогда не был побежден.
     По  берегу  разнесся удивленный  гул, когда его  начали  узнавать.  Эта
инспекция была слишком неожиданной.  Его  имя передавалось  уст в уста,  и
тихий шепот, и страх, который он внушал, радовали его. Он слышал шаги Ябу за
собой, но не оглядывался.
     - А, Игураши-сан, - сказал  он с добродушием, которого на самом деле не
чувствовал. - Рад повидаться с вами. Давайте, пойдем, вместе посмотрим ваших
молодцов.
     - Да, господин.
     - А вы, должно быть, Оми-сан. Ваш отец мой старый товарищ по оружию. Вы
тоже пойдете со мной.
     - Да,  господин, - ответил Оми, вырастая прямо на  глазах от  оказанной
ему чести. - Благодарю вас.
     Торанага резко  ускорил  шаг. Он увлек их за собой,  чтобы не  дать  им
украдкой переговорить с Ябу, зная, что его жнь зависит от того, удержит ли
он инициативу в своих руках.
     - Вы  были с нами в битве при Одаваре, Игураши-сан? -  спросил он,  уже
зная, что это там самурай потерял глаз.
     - Да, господин. Имел такую честь. Я был с господином Ябу,  и мы были на
правом крыле войска Тайко.
     - О, у вас было очень почетное место - там было самое пекло.
     - Мы  разгромили  врага, господин. Мы были единственными, кто  выполнил
свой  долг,  -  несмотря  на то,  что Игураши  ненавидел  Торанагу,  он  был
благодарен ему.
     В  это время они оказались перед строем  первого полка. Голос  Торанаги
был очень громок:
     - Да, вы и люди Идзу  очень  помогли нам тогда.  Может быть, если бы не
вы,  мы  бы  и не  победили  Кванто!  А, Ябу-сама?  -  добавил он,  внезапно
останавливаясь, дав Ябу  еще один титул,  а  таким образом  и  дополнительно
почтив его при всех.
     Ябу  был  выведен  равновесия неожиданной  лестью. Он  уже  сожалел о
своем необдуманном предложении Торанаге о проведении инспекции своих войск.
     -  Может быть,  но я  сомневаюсь. Тайко приказал уничтожить клан Беппу.
Поэтому он и был уничтожен, - сказал он.
     Это  было десять  лет  назад, когда  только очень мощный и древний клан
Беппу,  управляемый  Беппу  Дзенсемоном,   противостоял  объединенным  силам
генерала  Накамуры,  в  будущем  Тайко,  и   Торанаги  -  последнее  главное
препятствие  на пути  Накамуры  к полному владычеству  в империи. Столетиями
Беппу  владели Восемью  Провинциями, Кванто.  Сто  пятьдесят  тысяч  человек
осаждало их город  - замок Одавара, который сторожил  перевал, ведущий через
горы в невероятно богатые рисоводческие  равнины с другой  стороны перевала.
Противостояние  длилось  одиннадцать  месяцев.  Новая  наложница   Накамуры,
знатная  госпожа   Ошиба,  прекрасная   молодая  женщина,   едва   достигшая
восемнадцати лет, появилась во дворе своего господина с ребенком на руках, и
Накамура впал в детство от  радости при рождении своего первенца. С госпожой
Ошибой  пришла  ее  младшая  сестра,  Дзендзико, которую  Накамура предложил
отдать в жены Торанаге.
     - Господин, - сказал  Торанага, - я, конечно, буду  польщен, если  наши
дома еще больше сблятся,  но вместо меня на госпоже Дзендзико  пусть лучше
женится мой сын и наследник Судару.
     У  Торанаги  заняло  много времени,  чтобы убедить Накамуру, пока  тот,
наконец, согласился. Когда об этом решении было сообщено госпоже Ошибе,  она
сразу же  сказала: - При  всем моем  к вам уважении,  господин,  я  возражаю
против этого брака.
     Накамура засмеялся:
     -  Я  тоже! Судару только десять,  а Дзендзико тринадцать. Тем не менее
они помолвлены, и на его пятнадцатилетие поженятся.
     - Но, господин, Торанага уже ваш сводный брат, не так ли?
     Этого  ведь  достаточно для  ваших родственных связей. Вам нужны  более
тесные связи с Фудзимото и Такасимой и даже при императорском дворе.
     -  Они там  все дерьмоголовые  при дворе и все  в  заложниках, - сказал
Накамура  своим грубым  крестьянским  голосом, - слушай,  О-чан,  у Торанаги
семьдесят тысяч самураев. Когда мы  разгромили Беппу, он получил Кванто  и у
него  стало  еще  больше  народу. Моему  сыну  потребуются  вожди  типа  Ёси
Торанаги,  как я  нуждаюсь  в нем. А в  один  прекрасный  момент  моему сыну
потребуется  Ёси Судару.  Лучше пусть Судару  будет  дядей  моему сыну. Ваша
сестра помолвлена  с Судару, и он некоторое время будет жить с нами, не  так
ли?
     -  Конечно,  господин, - сразу  же согласился  Торанага, отдавая своего
сына и наследника в заложники.
     -  Хорошо.  Но  послушай,  сначала  ты  и Судару  поклянетесь  в вечной
преданности моему сыну.
     Так  и  случилось.  Потом во  время десятого месяца  осады этот  первый
ребенок Накамуры  умер от лихорадки или заражения  крови,  а  может, от злых
ками.
     - Может быть, все боги прокляли Одавару и Торанагу, - бушевала Ошиба. -
Это Торанага виноват, что мы  здесь - он хочет Кванто. Это его вина, что наш
сын мертв. Он ваш враг. Он  хочет вашей и моей  смерти! Отправьте его на тот
свет или заставьте работать.  Пусть он ведет солдат в атаку и заплатит своей
жнью за жнь нашего сына! Я требую возмездия...
     Так  Торанага  пошел в наступление.  Он  взял Одаварский замок, заложив
мину под стену, взорвав ее и проведя лобовую атаку. После этого убитый горем
Накамура  вдребезги  разнес  этот город. После его падения  и охоты на Беппу
империя была покорена, и Накамура стал первым Квампаку,  а потом Тайко. Но в
боях за Одавару погибли очень многие.
     "Слишком  многие",  -  подумал  Торанага,  вернувшись  после  мыслей об
Одаваре на берег Авджиро. Он посмотрел на Ябу:
     - Жаль, что Тайко умер, не правда ли?
     - Да.
     - Мой сводный  брат был великим вождем. И большим учителем тоже. Как  и
он, я никогда не забываю друзей. Или врагов.
     -  Скоро и  господин Яэмон станет взрослым.  Он  унаследовал дух Тайко.
Господин Тора... - Но прежде чем Ябу смог остановить эту инспекцию, Торанага
уже двинулся дальше, и ему ничего не оставалось, как следовать за ним.
     Торанага шел по  рядам, источая добродушие, обращаясь то к одному, то к
другому,  узнавая  некоторых, его глаза никогда не  оставались безучастными,
когда  он влекал    памяти лица  и  имена.  Он мог дать каждому человеку
почувствовать,  по крайней  мере на мгновение,  что  генерал  глядит на него
одного, может быть, даже  разговаривает с ним, как с одним  своих  друзей.
Торанага делал то, что он должен был делать, то, что он  делал тысячу раз, -
он управлял людьми силой своей воли.
     К тому времени, когда они  обошли весь строй, Ябу, Игураши  и Оми  были
мотаны. Но Торанага был неутомим, и прежде чем Ябу смог остановить его, он
взошел на самую удобную точку и встал там один, высоко над остальными.
     - Самураи  Идзу, вассалы моего  друга и  союзника, Касиги  Ябу-сами!  -
выкрикнул он своим  зычным  голосом.  -  Я имею честь быть здесь  с  вами. Я
удостоен чести видеть  часть сил Идзу, часть войск  моего большого союзника.
Слушайте,  самураи, темные облака собираются  над  империей  и угрожают миру
Тайко. Мы должны  защитить  то,  что нам  дал Тайко, пресечь мену в высших
сферах! Пусть каждый самурай будет готов! Пусть  каждое оружие будет острым!
Вместе мы  будем защищать его  волю! И мы  одолеем! Боги Японии помогут нам!
Они уничтожат без  сожаления всех, кто противостоит приказам Тайко!  - Здесь
он поднял  обе  руки, дал свой  боевой клич  "Касиги! " и, невероятно,  он
поклонился войскам и замер в таком положении.
     Все смотрели на него. Потом "Торанага!  "  ревом донеслось  до  него  и
возвращалось снова и снова. И самураи поклонились в ответ.
     Даже Ябу поклонился, захваченный силой момента.
     Прежде чем Ябу успел выпрямиться, Торанага стал спускаться с холма, все
убыстряя шаг. - Иди с ним, Оми-сан, - приказал Ябу.
     Ябу самому не подобало бежать за Торанагой.
     - Да, господин.
     Когда Оми ушел, Ябу спросил Игураши:
     - Какие новости  Эдо?
     -  Госпожа Юрико, ваша жена, прежде всего просила  сказать вам, что  по
всему  Кванто  идет колоссальная мобилация. Внешне все спокойно, но внутри
все кипит. Она считает, что Торанага  готовится к войне  -  внезапной атаке,
может быть, против самой Осаки.
     - А что слышно об Ишидо?
     - Ничего до  нашего отъезда. Это было пять дней назад. Никаких слухов о
бегстве  Торанаги.  Я услыхал об  этом  только  вчера,  когда  ваша  госпожа
отправила почтового голубя  Эдо.
     - А, Зукимото уже наладил эту связь?
     - Да, господин.
     - Хорошо.
     - Его  послание  гласило: "Торанага успешно сбежал    Осаки  с  нашим
господином на борту галеры. Готовьтесь принять их  в Анджиро".  Я решил, что
это лучше держать в секрете ото всех, кроме Оми-сана, но мы все подготовили.
     - Как?
     -  Я  объявил о военных "учениях", господин,  по  всему Идзу. В течение
трех дней будут блокированы все дороги и перевалы, если вы этого хотите. Там
у нас на  севере есть  якобы пиратский флот, который может напасть  на любое
судно без сопровождения днем или ночью, если вы этого захотите. А  здесь для
вас и гостя,  какой бы он ни был  важный,  есть  место  для жилья,  если  вы
захотите остановиться.
     - Хорошо. Что еще? Есть еще какие-нибудь новости? Игураши  не  хотелось
говорить о новостях, которых он не понимал:
     - Мы приготовились  здесь  ко всему.  Но  этим  утром    Осаки пришло
шифрованное сообщение: "Торанага отказался от должности в Совете регентов".
     - Невероятно! Почему он это сделал?
     - Я  не знаю. Я не могу понять, но это так. Но это должно быть правдой,
потому  что  мы  прежде  никогда  не  получали неверной информации   этого
источника, господин.
     -  Госпожа Сазуко? -  осторожно  спросил  Ябу,  упомянув  самую молодую
наложницу Торанаги, чья служанка была его платной осведомительницей.
     Игураши кивнул:
     -  Да. Но я совсем не понимаю этого. Теперь  регенты  выразят ему  свое
недоверие,  не  так  ли?  Они  прикажут  ему  покончить  с  собой? Это  было
сумасшествием подать в отставку, да?
     -  Ишидо должен был вынудить его сделать  это. Но  как? Об этом не было
никаких  разговоров. Торанага никогда  не подписал бы это сам! Вы правы, это
поступок сумасшедшего. Он погиб, если он это сделал. Это, видимо, фальшивка.
     Ябу в смятении сошел с холма и смотрел, как Торанага пересек площадь по
направлению к Марико и чужеземцу, около которых была и Фудзико. Потом Марико
пошла куда-то вместе с Торанагой, остальные ждали на площади. Торанага шагал
быстро и решительно. Затем Ябу заметил, как он дал ей маленький пергаментный
свиток,  и страшно  заинтересовался,  что в нем и что при  этом  говорилось.
"Какую еще уловку планирует Торанага", - спросил он себя, желая, чтобы здесь
с ним была его жена Юрико, готовая помочь ему своими мудрыми советами.
     У  пристани Торанага остановился. Он не  поднялся на корабль под защиту
своих людей.  Он  знал, что окончательное  решение должно  быть  принято  на
берегу.  Он не  мог  убежать. Еще ничего не  было  решено. Он  смотрел,  как
подходят  Ябу  и Игураши. Плохо  дающееся Ябу спокойствие о  многом  сказало
Торанаге.
     - Да, Ябу-сан?
     - Вы останетесь здесь на несколько дней, господин Торанага?
     - Мне лучше сразу уехать.
     Ябу  сделал  знак  всем  отойти  так,  чтобы их  не было  слышно. Через
мгновение они вдвоем остались на дороге.
     - У меня  плохие новости    Осаки. Вы  отказались быть  председателем
Совета регентов?
     - Да. Я подал в отставку.
     -  Тогда  вы убили себя, погубили ваше дело, всех ваших  вассалов, всех
ваших союзников, всех ваших друзей! Вы похоронили Идзу и убили меня!
     - Совет регентов, конечно, может отобрать ваши земли и вашу жнь, если
они захотят.
     - Клянусь всеми богами, живыми, мертвыми и теми, что должны родиться...
- Ябу с усилием сдерживал свои чувства, - Извините меня за плохие манеры, но
вы заняли странную позицию... - не было реальной цели, -за  которой стоило
не скрывать своих  чувств, это считалось бы неприличным и портило репутацию.
- Тогда вам лучше остаться здесь, господин Торанага.
     - Я предпочел бы уехать немедленно.
     - Здесь вы или в Эдо, какая разница? Приказ регентов придет немедленно.
Я  думаю,  вы хотите сразу же совершить сеппуку. Я почел  бы за честь быть у
вас помощником.
     -  Благодарю  вас.  Но  пока еще  не прибыло официального  приказа, моя
голова останется там, где она есть.
     - Какое значение имеют день или два? Приказ придет небежно. Вы можете
положиться на меня.
     - Спасибо. Да, я понимаю, зачем вам была бы нужна моя голова.
     -  Моя голова полетит тоже. Если я отправлю вас к Ишидо или убью вас, и
раскаюсь, это может задобрить его, в чем я очень сомневаюсь.
     - Если  бы  я  был на вашем месте, я бы мог потребовать  вашу голову. К
сожалению, это вам не поможет.
     - Я  склонен согласиться. Но стоит попытаться, - Ябу со злостью сплюнул
в пыль. - Я заслуживаю  смерти  за то, что был  так глуп, что вмешался в эти
дерьмовые игры за власть.
     - Ишидо  никогда не  стал  бы раздумывать, отрубить  ли  вам голову. Но
сначала он возьмет Идзу. О да, Идзу пропадет, если он получит власть.
     - Не смейтесь надо мной. Я знал, что подобное должно было случиться!
     - Я не смеюсь  над  вами, мой друг, - сказал ему Торанага, радуясь, что
Ябу ведет себя так  недостойно, - я  только сказал, что если к власти придет
Ишидо,  то Идзу получит его  родственник Икава Джикья. Но, Ябу-сан, Ишидо не
имеет власти. Пока, - и он рассказал ему, как другу, почему он отказался  от
регентства.
     - Совет обезглавлен! - не мог поверить в это Ябу.
     - Теперь нет  никакого Совета. Он не будет функционировать,  пока в нем
снова не  будет  пяти  членов, - улыбнулся  Торанага. -  Подумайте об  этом,
Ябу-сан. Сейчас я сильнее, чем когда-либо.  Ишидо нейтралован  - и  Джикья
тоже. Вы  получите столько  времени, сколько вам  нужно,  чтобы  подготовить
ваших стрелков   ружей. Сейчас у вас есть Суруга и Тотомй. Через несколько
месяцев вы увидите голову Джикьи на  конце копья вместе с  головами всех его
родственниками  и  вступите во владение своими  новыми землями, -  он  резко
повернулся  и  крикнул. - Игураши-сан!  -  и  пятьсот  человек  слышали  его
команду. - Приведите сюда почетный караул! Пятьдесят человек! Сразу же! - Он
не  хотел давать Ябу передышку, чтобы тот  не понял огромных ъянов  в  его
доводах:  что  если Ишидо  и нейтралован  и  не имеет  власти,  то  голова
Торанаги  на  деревянном  блюде  представит  для Ишидо  подарок  огромнейшей
ценности, да  и для Ябу тоже. Или еще лучше, связанный как простой уголовник
и переданный  живым у  ворот замка в Осаке, Торанага принесет  Ябу  ключи  к
Кванто.
     Пока строился почетный караул, Торанага громко говорил Ябу:
     - В честь этого случая, Ябу-сама,  может быть,  вы примете это как знак
дружбы. - Тут он вынул   ножен  свой боевой меч,  подержал  его  плашмя на
руках и преподнес Ябу.
     Ябу  принял меч как  во сне. Это был бесценный  Это  было наследие
Миновары, вестный всей стране меч, которым Торанага владел  уже пятнадцать
лет.  Он был подарен ему Накамурой перед собравшимися со всей империи самыми
важными дайме, если не считать Беппу  Дзенсемона, как часть платы за  тайное
соглашение.
     Это  случилось  вскоре после  битвы при Нагакуде,  задолго до появления
госпожи Ошибы.  Торанага  только  что  победил генерала  Накамуру,  будущего
Тайко, когда тот  еще только рвался наверх.  Без мандата, формальной  власти
или  официального  титула  достижение  абсолютной власти все  еще  было  под
вопросом.  Вместо  того  чтобы  собрать  громадное  войско  и  разделаться с
Торанагой, что было его обычной тактикой, Накамура решил с ним  примириться.
Он  предложил  Торанаге  договор  о  дружбе и тесном союзничестве  и,  чтобы
скрепить  его, взять в  жены свою сводную  сестру. Это была  уже  побывавшая
замужем женщина среднего возраста,  не выносившая ни Накамуру,  ни Торанагу.
Торанага согласился на этот дог Муж женщины, один  вассалов Накамуры,
благодарный богам за то, что ему предложили развод, а не сеппуку, с радостью
отослал ее  обратно к сводному брату. Торанага немедленно женился на ней  со
всеми почестями  и церемониями, на которые только  был способен, но в тот же
день заключил тайный  пакт о дружбе  с очень  могущественным  кланом  Беппу,
открытыми врагами Накамуры, которые в это время все еще высокомерно сидели в
Кванто, что очень беспокоило Торанагу.
     Вскоре после этого  Торанага охотился  с соколами  в своих владениях  и
ждал  неминуемой  атаки Накамуры.  Но  ее не  было.  Вместо  этого,  как  ни
удивительно, Накамура послал свою уважаемую и любимую мать в лагерь Торанага
как  заложницу,  но  официально  как  бы  для  того,  чтобы  навестить  свою
падчерицу, новую  жену Торанага,  и в  свою очередь  пригласил  Торанагу  на
большую  встречу всех дайме, которую он устраивал  в  Осаке. Торанага  думал
долго  и  мучительно, но все-таки принял  приглашение, предположив со  своим
союзником Беппу Дзенсемоном, что неразумно было  бы ехать им обоим. Затем он
тайно  послал  шестьдесят тысяч самураев  в  Осаку  на случай предполагаемой
мены  Накамуры и оставил своего старшего сына,  Нобору,  на  попечении его
новой жены и ее матери. Нобора сразу же  натащил громадную  кучу сухого, как
трут, хвороста к стенам  их резиденции и прямо сказал им,  что  подожжет все
это, если с его отцом что-нибудь случится.
     Торанага улыбнулся,  вспоминая.  В  ночь перед  тем  как  он должен был
приехать в Осаку, Накамура, что было совершенно  необычно, нанес ему  тайный
вит, один и без оружия.
     - Хорошая встреча, Тора-сан.
     - Рад вас видеть, господин Накамура.
     - Слушайте,  мы  слишком  долго воевали вместе, мы знаем слишком  много
тайн,  мы слишком много раз мочились в один горшок, чтобы еще хотеть  облить
свои ноги или ноги друг друга.
     - Согласен, - осторожно сказал Торанага.
     -  Тогда  слушайте -  я  на лезвие  меча от  того, чтобы захватить  всю
империю. Чтобы получить  полную власть, я  должен  завоевать доверие древних
кланов,  хозяев  наследственных  наделов, современных наследников Фудзимото,
Такасимы и  Миновары. Как только  я получу  власть, любой дайме или  все три
вместе могут мочиться кровью, если я только этого пожелаю.
     - Я всегда уважал вас.
     Маленький обезьянолицый человек от всей души расхохотался:
     - Вы честно выиграли битву при  Нагакуде.  Вы лучший  генерал, какого я
когда-либо  знал,  вы величайший  дайме  в государстве.  Но  сейчас нам пора
прекратить  все эти игры. Слушайте: я хочу, чтобы завтра вы  поклонились мне
перед  всеми  дайме как  вассал.  Я хочу  вас, Ёси Торанага-нох-Миновара,  в
качестве  добровольного  вассала. Публично. Не  целуя мне  зад, но  вежливо,
скромно и почтительно.  Если вы мой вассал,  то  остальные будут давить друг
друга, чтобы броситься головой в  пыль.  Ну,  а те  немногие, кто  этого  не
сделают, пусть берегутся.
     - Это сделает вас властелином всей Японии?
     - Да. Впервые в истории. Я  думаю, что  без вас мне  это не удастся. Но
послушайте: если вы мне поможете, вы будете первым в государстве после меня.
Любые почести. Все, что хотите. Для нас двоих всего хватит.
     - Да?
     -  Да.  Сначала я получу  Японию. Потом Китай.  Потом вы будете владеть
Японией - провинцией моего Китая!
     - Ну а  сейчас,. господин  Накамура? Я в вашей власти, не  так ли? Вы с
огромной вашей силой передо мной, а Беппу угрожает мне сзади.
     -  Я  с   ними  скоро  посчитаюсь,  -  сказал  воин-крестьянин.  -  Эта
высокомерная  падаль  не  захотела  приехать  -  они  прислали  обратно  мой
пергамент с  приглашением, мазанный  птичьим  дерьмом. Вы хотите их земли?
Все Кванто?
     -  Мне  ничего не надо ни  от них,  ни  от  кого-нибудь  еще, -  сказал
Торанага.
     - Лжец, -  добродушно сказал Накамура. - Слушайте,  Тора-сан. Мне почти
пятьдесят. Ни одна  моих женщин ни разу не  рожала. Я купаюсь в роскоши, у
меня есть все, и за свою  жнь  я переспал с сотней, двумя сотнями  женщин,
всех типов, всех  возрастов, всеми способами,  но ни одна   них никогда не
рожала, даже мертвого. У  меня  нет сыновей и  никогда не  будет. Такова моя
карма. У вас четверо живых сыновей, и кто знает, сколько  дочерей. Вам сорок
три года, так что  вам заделать еще дюжину сыновей так же легко, как  лошади
нагадить, и это ваша карма. Вы к  тому же Миновара, и это тоже ваша карма. А
если,  скажем,  я  усыновлю  одного    ваших  сыновей  и сделаю  его  моим
наследником?
     - Сейчас?
     - Вскоре.  Скажем,  в  течение  трех лет.  Раньше это не было важно, но
теперь  другое  дело. Наш  последний господин Города имел глупость дать себя
убить. Теперь земли мои, то есть могут быть мои. Ну, соглашайтесь.
     - Вы официально усыновите его через два года?
     -  Да. Доверьтесь мне - наши  интересы сходятся. Послушайте: через  два
года  я  публично  объявлю  одного      ваших  сыновей  своим  официальным
наследником.  Таким  образом,  мы разделим  все. Наша  соединенная  династия
укрепится на будущее. Выигрыш будет огромным. Сначала Кванто, да?
     - Может быть, Беппу Дзенсемон позволит мне прнать вашу власть.
     - Я не соглашусь на это, Тора-сан, вы просто хотите получить их земли.
     - Мне ничего не нужно.
     Смех Накамуры звучал очень весело:
     - Да.  Но  вам придется. Кванто необходимо вам. Эти земли расположены в
безопасности за горами, их легко оборонять. Сзади  они находятся под защитой
моря.  С дельтой  вы  можете контролировать  самые богатые рисовые  земли  в
империи.  Доход  в  два  миллиона коку вам  обеспечен.  Но не  делайте своей
столицей Камакуру. Или Одавару.
     - Камакура всегда была столицей Кванто.
     -  Почему  вы ничего не  говорите о  Камакуре,  Тора-сан?  Разве не там
святые гробницы ваших семейных охранителей  ками, возраст  которых  шестьсот
лет? Разве это не Хасиман, ками воины,  божество Миновары? Ваши предки мудро
выбрали ками войны для молитв.
     -  Гробница  только гробница, и ками  войны, как вестно,  никогда  не
остаются ни в одной  гробниц.
     -  Я рад,  что  вам ничего не надо, Тора-сан,  значит, вас не постигнет
разочарование.  Вы похожи  в  этом  на меня. Но  Камакура не годится  вам  в
столицы. К ней  ведут  семь перевалов,  и ее  трудно будет  оборонять. И она
расположена  далеко  от  побережья.  Послушайте,  вам  лучше  и   безопасней
забраться дальше в горы. И вам нужен морской порт. Я уже сейчас могу назвать
один - Эдо - в настоящее время это рыбацкая деревушка, но вы превратите ее в
большой город.  Удобна  для  обороны,  идеальна для торговли.  Что  касается
Одавары, мы сметем ее с лица земли в назидание остальным.
     - Это будет нелегко.
     - Да, но это хороший урок для всех других дайме.
     - Взять этот город штурмом будет очень трудно.
     Опять веселый смех:
     - Вам необходимо объединяться со мной. Я бы  прошел через ваши нынешние
владения - вы же знаете,  что вы на линии фронта с Беппу? Вместе с  вами они
могли  бы продержаться  против меня  год,  два, даже три. Но я все  равно бы
покончил с ними. Но зачем на  них  тратить столько времени? Они все мертвы -
кроме  вашего пасынка, если  вы  пожелаете - а, я  знаю, вы с ними заключили
союз, но он не стоит и миски с конским дерьмом. Так каков ваш ответ? Выигрыш
будет огромным.  Сначала  земли Кванто - они  ваши, потом  вся Япония. Потом
Корея  - это будет  легко. Потом  Китай - тяжело, но не невозможно. Я  знаю,
крестьянин не сможет стать  сегуном, но ваш "сын" будет сегуном, и он  может
сесть  на  Трон Дракона в Китае тоже,  или это  будет  сын вашего  "сына", а
теперь кончим этот разг Каков ваш ответ,  Ёси  Торанага-нох-Миновара, -
вы мой вассал или нет? Все остальное мне неважно.
     - Давайте помочимся в знак совершения сделки, - сказал Торанага, поняв,
что  выигрывает  все,  что хотел и планировал.  И на  следующий  день  перед
ошарашенным  сборищем  гордых  дайме  он смиренно предложил  свой меч,  свои
земли,    свою   честь   и    свое    наследство    рвущемуся    к    власти
крестьянину-военачальнику. Он  просил Накамуру позволить стать его вассалом.
И  он, непобедимый  Торанага,  униженно  склонил  свою голову  прямо в пыль.
Будущий  Тайко  сразу же проявил великодушие и подарил ему Кванто, как будто
эти  земли  уже  были  завоеваны,  объявив  войну  Беппу  за их  оскорбления
императора. К тому же  он передал Торанаге меч, который был недавно захвачен
в  одной  императорских сокровищниц.  Меч был выкован  мастером кузнечного
дела  Мийоси-Го  несколько  веков  назад  и  с тех  пор  принадлежал  самому
знаменитому воину в истории, Миноваре Еситомо, первому сегуну.
     Нет, Торанага не забыл этот день. И  он припомнил другие дни: несколько
лет   спустя,  когда  госпожа  Ошиба  родила  мальчика,  и   другой,  когда,
невероятное дело, после смерти первенца у Тайко родился второй сын, Яэмон. И
весь план рухнул. Это карма. Он видел, с каким почтением держит  Ябу меч его
предка.
     - Он такой острый, как о нем говорят? - спросил Ябу.
     - Да.
     - Вы оказываете  мне великую честь. Я буду беречь ваш бесценный дар,  -
Ябу  поклонился, понимая, что после такого подарка он  будет первым в стране
после Торанаги.
     Торанага поклонился в  ответ, а  затем, безоружный,  пошел к  трапу. Он
напряг всю свою волю, чтобы скрыть ярость и не споткнуться, и молился, чтобы
скупость Ябу еще  несколько мгновений держала его в этом загипнотированном
состоянии.
     - Отчаливайте! - приказал он, поднимаясь на палубу, повернулся к берегу
и бодро помахал рукой.
     Кто-то  нарушил  молчание  и  выкрикнул  его  имя,  потом  и  остальные
подхватили этот крик. Слышался общий  гул одобрения той чести,  которой  был
удостоен  их  господин. Умелые  руки  вывели  корабль в море. Гребцы  быстро
налегли на весла. Галера уходила.
     - Капитан, прямым ходом в Эдо!
     - Да, господин.
     Торанага оглянулся  назад,  его глаза  шарили по берегу, каждую секунду
ожидая опасности. Ябу стоял  около  пристани,  все  еще  ошеломленный  таким
подарком.  Марико и Фудзико ждали  около  навеса  рядом с другими женщинами.
Авджин-сан был на краю площади, где ему было приказано дожидаться, - прямой,
огромный и, конечно же, взбешенный. Их глаза встретились. Торанага улыбнулся
и помахал рукой. Ему ответили, но холодно, и это очень развеселило Торанагу.
     Блэксорн уныло подошел к пристани.
     - Когда он вернется, Марико-сан?
     - Я не знаю, Анджин-сан.
     - Как мы попадем в Эдо?
     -  Мы останемся  здесь.  По крайней мере  я останусь здесь на три  дня.
Потом мне приказано выехать туда.
     - Морем?
     - Сушей.
     - А я?
     - Вам придется остаться.
     - Почему?
     - Вы интересовались нашим языком. И здесь для вас есть работа.
     - Какая работа?
     - Извините,  я не знаю. Господин Ябу скажет  вам.  Мой господин оставил
меня здесь на три дня, чтобы переводить.
     Блэксорна охватили мрачные предчувствия.  Его пистолеты были еще у него
за поясом, но не было ни  ножей, ни пороха с  зарядами. Все осталось в каюте
на борту галеры.
     - Почему вы не сказали мне, что мы останемся? - спросил он. - Вы просто
сказали, что мы идем на берег.
     -  Я не  знала, что вы  тоже не вернетесь  на галеру, - ответила она. -
Господин Торанага сообщил мне это всего минуту назад, на площади.
     - Почему тогда он не сказал мне лично?
     - Я не знаю.
     - Я думал, что еду в Эдо. Там моя команда, мой корабль. А что с ними?
     - Он только сказал, что вы останетесь здесь.
     - Как долго?
     -   Невестно,  Анджин-сан.  Может  быть,  это  знает  господин   Ябу.
Пожалуйста, потерпите, скоро все выяснится.
     Блэксорн видел Торанагу. стоящего на юте и наблюдающего за берегом.
     "Как он ребячлив, - сказала себе Марико, - говорит  все, что  думает. И
как необыкновенно умен Торанага, сумев бежать этой западни".
     Фудзико с  двумя  служанками стояла около нее  в  тени  навеса  рядом с
матерью и женой  Оми, которых она  немного знала. Сейчас все они  глядели на
галеру. Та быстро набирала  скорость, но была еще в пределах  полета стрелы.
Марико должна  была  не пропустить момент.  "О,  Мадонна,  дай  мне сил",  -
молилась она, сконцентрировав все  внимание  на  Ябу, одновременно продолжая
разговаривать с Блэксорном.
     -  Господин Торанага очень   Какая бы  ни  была  причина, это  был
хороший поступок, - она посмотрела в голубые глаза и жесткое лицо, зная, что
Блэксорн  не  понимает  того,  что  здесь происходит,  -  Пожалуйста, будьте
терпеливей, Анджин-сан.  Вам  нечего бояться. Вы  его любимый  вассал и  под
его...
     - Я не боюсь, Марико-сан. Я  просто устал быть заложником. И ничей я не
вассал.
     -  "Слуга" лучше? Или как  вам назвать  человека,  который работает  на
другого или служит другому  с какой-то специальной... - Тут она увидела, как
лицо Ябу налилось кровью.
     -  Ружья,  ружья все еще  на галере!  -  крикнул он. Марико поняла, что
настал тот самый момент.
     -  Прошу прощения,  господин Ябу, - сказал она, не  обращая внимания на
его гнев, - нет необходимости беспокоиться о ваших ружьях. Господин Торанага
просил  виниться за его поспешность, но у  него  неотложные дела в  Эдо по
вашему общему плану. Он сказал, что вернет галеру  тотчас  же. С пушками и с
дополнительным запасом  пороха.  А  также  с двумястами пятьюдесятью людьми,
которых вы просили у него. Они будут здесь через пять или шесть дней.
     - Что?
     Марико терпеливо и вежливо снова  объяснила все, что  велел  сказать ей
Торанага. Потом, когда Ябу наконец ее  понял,  она вынула   рукава  свиток
пергамента:  -   Мой  господин   просил  вас  прочитать  это.  Оно  касается
Анджин-сана. И Марико церемонно подала ему свиток.
     Но Ябу не взял свиток. Его глаза снова  обратились к галере. Теперь она
уже была  далеко,  вне пределов досягаемости, и двигалась  очень быстро. "Но
какое  это имеет  значение, -  подумал  он  удовлетворенно,  теперь  уже  не
беспокоясь. - Ружья быстро вернутся ко мне,  я бежал ловушки Ишидо, у меня
самый знаменитый меч Торанага, и скоро  все дайме в государстве прнают мое
новое  положение в армиях востока -  второго после самого Торанага!  " - Ябу
еще мог видеть Торанагу и еще раз  махнул  ему,  и тот ответил. После  этого
Торанага ушел с юта.
     Ябу взял свиток и вернулся в настоящее. И к Анджин-сану.
     Блэксорн  смотрел на него,  стоя в тридцати шагах, и чувствовал, как  у
него на затылке шевелятся волосы от  пронывающего взгляда Ябу.  Он слышал,
как Марико что-то весело говорила  Ябу,  но это не  успокоило его. Его  рука
украдкой сжала пистолет.
     - Анджин-сан, - окликнула его Марико, - подойдите, пожалуйста, сюда.
     Когда Блэксорн приблился к ним, Ябу взглянул на него,  оторвавшись от
пергамента,  и кивнул довольно дружелюбно. Кончив читать, он протянул листок
обратно Марико и что-то коротко сказал, обращаясь к ним обоим.
     Марико почтительно предложила  бумагу Блэксорну. Он взял ее и подивился
непостижимости их характеров.
     - Господин Торанага говорит, добро пожаловать в эту деревню. Эта бумага
за печатью господина Торанага, Анджин-сан.  Вы храните ее. Он  оказывает вам
большую  честь.  Господин Торанага назначил  вас хатамото.  Это  специальный
слуга   его личного  штата  служащих.  Вы находитесь  под  его  абсолютной
защитой.  Господин Ябу, конечно,  прнает это. Я  объясню  вам  позже  ваши
права.  Господин Торанага  дает вам жалованье в двадцать  коку в месяц.  Это
около...
     Ябу прервал ее, широким жестом  показывая  в сторону  Блэксорна,  потом
деревни, и долго что-то говорил. Марико перевела:
     -  Господин Ябу повторяет, что  вам  здесь рады. Он  надеется, что ваше
пребывание  здесь  будет удобным. Вам будет предоставлен  дом. И учителя. Он
просит вас  как можно  быстрее выучить  японский  язык.  Сегодня  вечером он
задаст вам несколько вопросов и скажет вам об одной специальной работе.
     - Пожалуйста, спросите, что за работа?
     - Я посоветую  вам быть немного более терпеливым, Анджин-сан. Сейчас не
время, правда.
     - Хорошо.
     - Вакаримас ка, Анджин-сан? - спросил Ябу. - Вы поняли?
     - Хай, Ябу-сан. Домо.
     Ябу отдал приказ Игураши  распустить войско, потом направился к жителям
деревни, которые все еще лежали, распростертые на песке.
     В этот теплый прекрасный весенний полдень он встал перед ними,  все еще
держа в руках меч Торанага. Его мечи висели  на  ремне. Ябу указал мечом  на
Блэксорна и обратился к ним с речью, которую внезапно оборвал. Среди жителей
деревни послышался ропот. Мура поклонился и несколько раз сказал  Блэксорну:
"Хай".
     - Вакаримас ка? - спросил Мура,  и они все ответили: "Хай",  их  голоса
смешались со звуком волн, бьющих о берег.
     -  Что  происходит? -  спросил  Блэксорн  Марико,  но  Мура  прокричал:
"Кейрей!  ", жители деревни нко поклонились, затем  еще раз Ябу  и еще раз
Блэксорну. Ябу широко зашагал от них, не оглядываясь.
     - Что здесь происходит, Марико-сан?
     - Господин  Ябу  сказал им, что вы почетный гость, что  вы  также очень
заслуженный  слуга  Торанага и находитесь здесь  главным  образом для  того,
чтобы выучить наш  язык. Деревня отвечает, Анджин-сан, за ваше обучение. Все
здесь  должны помогать вам. Он сказал им, что  если  в течение шести месяцев
они не научат вас  достаточно  хорошо  говорить  по-японски,  деревня  будет
сожжена, а перед этим все мужчины, женщины и дети будут распяты.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ


     День клонился к закату, тени удлинились, море покраснело  от заходящего
солнца, дул легкий ветерок.
     Блэксорн поднимался по тропинке от деревни, направляясь к дому, который
Марико еще раньше показала ему и сказала, что в этом доме он будет жить. Она
собиралась проводить его,  но он отказался и отправился на мыс, чтобы побыть
одному и подумать.
     Он  быстро  обнаружил, что умственные усилия сейчас слишком тяжелы  для
него.  Он  облил голову  морской водой, пытаясь  освежить  ее, но  и это  не
помогло. Наконец, он встал и бесцельно пошел назад по  берегу,  за пристань,
через площадь и деревню, вверх к дому,  где он теперь должен жить  и где, он
помнил,  раньше  ни  разу  не был.  Высоко  вверху,  возвышаясь  над холмом,
тянулось  другое  жилище,  частично  с   соломенной  крышей,   частично  под
черепицей, за  высоким частоколом,  с  многочисленными  часовыми  у  тяжелых
ворот.
     Самураи  расхаживали  по деревне или стояли  группами и  разговаривали.
Большинство  их уже направлялось за своими  офицерами аккуратными  группками
вверх  по тропинкам и через холм к своим местам стоянок. Те самураи, которых
встретил  Блэксорн,  отвечали на его рассеянное приветствие. Жителей деревни
он не видел.
     Блэксорн  остановился  перед  воротами. На  самой  двери были  вырезаны
своеобразные узоры в виде красивых фигур, сквозь которые небольшой ухоженный
садик  за ними выглядел очень привлекательно.  Прежде чем  он  успел открыть
дверь, она распахнулась внутрь и -за нее ему поклонился испуганный старик.
     - Конбанва, Анджин-сан, - его голос жалобно дрожал. - Добрый в
     - Конбанва, - ответил он, - Слушай: старик, э... о намае ка?
     - Намае ватаси ва, Анджин-сан? Ах, ватаси Еки-я... Еки-я. - Старик чуть
не пустил слюну от облегчения.
     Блэксорн  несколько раз повторил  имя,  чтобы запомнить его,  и добавил
"сан", но  старик энергично замотал головой: - Ие,  гомен насаи!  Ие  "сан",
Авджин-сама. Ёки-я! Ёки-я!
     - Хорошо, Ёки-я, - но Блэксорн про себя задумался, почему не "сан", как
у всех остальных?
     Он махнул рукой, отпуская его. Старик быстро захромал прочь.
     - Я должен быть более внимателен к ним, - сказал Блэксорн вслух.
     Через открытые седзи вышла робкая служанка и нко поклонилась.
     - Конбанва, Анджин-сан?
     - Конбанва, - ответил он, смутно узнавая ее, поскольку видел  где-то на
корабле. Он отослал ее.
     Раздался шелест шелка. Из глубин дома появились Фудзико и Марико.
     - Удалась прогулка, Анджин-сан?
     - Да, Марико-сан, -  его взгляд, не останавливаясь ни на чем, переходил
от предмета к предмету.
     - Не хотите  ли  чаю?  Или, может  быть, саке?  Ванну?  Вода горячая, -
Марико нервно засмеялась, смущаясь его взгляда. - Банный домик еще не совсем
отделан, но мы надеемся, что вам будет удобно.
     -  Саке,  пожалуйста.  Для  начала  немного  саке,  Марико-сан.  Марико
пошепталась с Фудзико, которая исчезла в доме.
     Служанка  молча  принесла   три  подушки  и  удалилась.  Марико  ящно
устроилась на одной  них.
     - Садитесь, Анджин-сан, вы, наверное, устали.
     - Спасибо.
     Он присел на ступеньки веранды, не сняв своих тапочек. Фудзико принесла
две  бутылочки  саке  и чайную чашку, как ей  приказала Марико,  а не тонкую
фарфоровую, которыми они пользовались обычно.
     - Лучше дать  ему сразу много саке, - сказала Марико, - но господин Ябу
хочет видеть его сегодня вечером. Ванна и саке его немного успокоят.
     Блэксорн выпил  предложенную ему  чашку  подогретого вина,  не чувствуя
вкуса. И потом другую, третью.
     Они следили, как он поднимался на холм через щель в седзи.
     - Что с ним? - спросила Фудзико, встревожившись.
     - Он расстроен тем, что сказал господин Ябу насчет деревни.
     - Почему это его должно беспокоить? Его жнь вне опасности.
     -  Чужеземцы  думают  не так, как мы, Фудзико-сан. Например, Анджин-сан
считает, что жители деревни такие  же люди,  как  любые другие, как самураи,
некоторые  них даже лучше самураев.
     Фудзико рассмеялась:
     - Что за вздор? Как крестьян можно равнять с самураями?
     Марико  не  ответила.  Она   продолжала   наблюдать   за  Анджин-саном.
"Бедняга", - подумала она.
     - Бедная  деревня!  -  верхняя губа Фудзико презрительно огнулась,  -
Глупо  жертвовать крестьянами и рыбаками! Касиги  Ябу-сан глупец! Как  может
чужеземец выучить наш язык за полгода? Сколько времени  потратил Тсукку-сан?
Более  двадцати  лет,  не так  ли? А разве  это не  единственный иностранец,
который может общаться даже на разговорном японском?
     - Нет,  не единственный, хотя  он  говорит  лучше  всех  тех, кого  я
когда-нибудь слышала. Да, для них это трудно. Но Анджин-сан умный человек, и
господин  Торанага  сказал, что  за  полгода вынужденной  оляции, находясь
среди японцев, в гуще нашей жни, он скоро станет похож на одного  нас.
     Лицо Фудзико оставалось неподвижно.
     -  Посмотри  на  него,  Марико-сан, такой  некрасивый.  Такой чудовищно
чужой. И все-таки однажды именно он войдет в меня и станет моим господином и
хозяином.
     - Он очень  смелый человек, Фудзико, он спас жнь господину Торанаге и
очень нужен ему.
     - Да, я знаю, и это уменьшает мою неприязнь к нему, но  он  мне  чужой.
Все равно я приложу все усилия,  чтобы поменять его на кого-нибудь  наших.
Я молюсь, чтобы Будда помог мне.
     Марико хотела спросить свою племянницу, в чем  причина такой  внезапной
перемены?  Почему  она согласилась  служить Анджин-сану и так  безоговорочно
подчиняться  господину  Торанаге,  когда  лишь  сегодня  утром  отказывалась
повиноваться, клялась,  что покончит с собой или убьет чужеземца, как только
он уснет? Что обещал ей Торанага, что она так менилась?
     Но  Марико знала,  что  лучше  не спрашивать.  Торанага не счел  нужным
рассказать  ей  об этом. От Фудзико ничего не  узнаешь. Девушка была  хорошо
воспитана своей матерью,  сестрой  Бунтаро,  которая в свою очередь получила
воспитание от отца, Хиро-Мацу.
     "Интересно,  удастся ли господину Хиро-Мацу покинуть Осаку,  - спросила
она себя. Она очень хорошо относилась к старому генералу, своему свекру, - и
что с Кири-сан и госпожой Сазуко? Где Бунтаро, мой муж? Схватили ли его? Или
он успел покончить с собой? "
     Марико  смотрела, как Фудзико  наливает  остатки саке.  Эта  чашка была
выпита так же как и остальные, без всякого выражения.
     - Дозо. Саке, - сказал Блэксорн. Принесли еще саке. И оно кончилось.
     - Дозо. Саке.
     - Марико-сан, - сказала Фудзико, - господину не следует пить так много.
Он опьянеет. Спросите  его, пожалуйста, не хочет ли он теперь принять ванну.
Я пошлю за Суво.
     Но Блэксорн не хотел принимать ванну.
     Фудзико  приказала  принести  еще  саке, а  Марико  тихонько  попросила
служанку: - Принеси немного жареной рыбы.
     Новая   бутылочка   саке   была   опустошена   с   той  же   молчаливой
сосредоточенностью. Пища не соблазнила его.
     Принесли еще вина, было выпито еще две бутылочки.
     - Пожалуйста, принесите Анджин-сану мои винения, - сказала Фудзико, -
в  доме больше нет саке. Пусть он винит  меня за такое упущение. Я послала
служанку достать еще в деревне.
     - Хорошо. Он  выпил  более чем достаточно, хотя и кажется,  что  это на
него совсем не  подействовало. Почему бы вам сейчас не уйти, Фудзико? Теперь
подходящий момент поговорить с ним по вашему делу.
     Фудзико поклонилась и ушла, благословляя обычай вести важные дела через
третьих лиц. Таким образом, сохранялось достоинство обеих сторон.
     Марико объяснила Блэксорну ситуацию с вином.
     - Сколько времени понадобится, чтобы достать еще?
     - Немного. Может быть, вам пока стоило принять ванну? Я прослежу, чтобы
его подали сразу, как принесут.
     - Торанага  ничего  не  говорил  о своих планах, касающихся меня, перед
отъездом? О морских делах?
     - Нет. Извините, он ничего не говорил об этом, - Марико искала прнаки
опьянения.  Но,  к ее удивлению,  это никак не  проявлялось,  не  было  даже
легкого  оживления, проглатывания слов. От того количества вина,  которое он
выпил за столь короткое  время, любой японец давно бы уже был пьян: - Вам не
нравится вино, Анджин-сан?
     - Оно слишком слабое. Оно не пьянит.
     - Вы стремитесь забыться?
     - Нет - решить.
     - Все будет сделано.
     - Мне нужны книги, бумага и ручка.
     - Завтра я предоставлю вам все это.
     - Нет, сегодня же вечером, Марико-сан. Я должен начать сейчас.
     - Господин Торанага  сказал, что он пришлет вам книгу - что вы просили?
- Грамматику и словари, составленные святыми отцами.
     - Сколько это займет времени?
     - Не знаю. Но я буду здесь три дня. Может быть, за это время смогу быть
вам полезной. И Фудзико-сан  здесь,  чтобы поддержать вас, - она улыбнулась,
радуясь за него,  -  мне выпала  честь  сказать  вам,  что  она будет  вашей
наложницей, и она...
     - Что?
     - Господин Торанага просил ее быть вашей наложницей, и она согласилась.
Она будет...
     - Но я не согласен...
     - Что вы говорите? Извините, я не понимаю...
     - Я  не хочу ее. Ни  как наложницу,  ни вообще около меня. Я  считаю ее
безобразной.
     Марико уставилась на него:
     - Но что же тогда делать?
     - Пусть она уезжает.
     -  Но,  Анджин-сан,  вы   не  можете  отказаться!   Это  будет  ужасным
оскорблением для господина Торанаги, для нее, для  всех! Что она вам сделала
плохого? Ничего! Усаги Фудзико...
     -  Слушайте  меня! -  слова Блэксорна рикошетом  носились  по веранде и
всему дому. - Скажите ей, пусть уезжает!
     - Простите, Анджин-сан, вы не правы, что сердитесь. Вы...
     - Я не сержусь, - холодно пронес Блэксорн, - как  вы не  можете взять
себе в головы, что я устал  быть марионеткой? Я не хочу этой женщины, я хочу
получить обратно мой корабль и команду и забыть все это! Я не останусь здесь
на шесть месяцев, мне  не нравятся ваши обычаи. Это ужасно, что один человек
угрожает похоронить  всю деревню, если я не  научусь японскому языку,  а что
касается  наложницы  - это хуже,  чем  рабство, и  это чертово оскорбление -
наметить такое дело, не спросив предварительно моего согласия!
     "Что  же теперь  делать? - беспомощно спрашивала себя  Марико. - Что же
делать с  наложницей? И Фудзико вовсе  не безобразна. Как он  не понимает? "
Потом  она  вспомнила   предупреждение   Торанаги:   "Марико-сан,  вы  лично
отвечаете, во-первых, за то,  чтобы Ябу не смог помешать моему отъезду после
того,  как  я отдам  ему свой  меч,  а во-вторых,  за то,  чтобы  Анджин-сан
послушно остался в Анджиро.
     - Я сделаю все, что смогу, господин. Но, боюсь, что Анджин-сан доставит
мне хлопот.
     - Обращайтесь с ним как с ястребом. Это ключ к нему. Я приручаю ястреба
в два дня. Вам даю три".
     Она отвернулась  от Блэксорна и  напрягла  весь  свой  ум.  "Он кажется
похожим  на  ястреба,  когда  злится,  - подумала  она,  -  у  него  тот  же
пронзительный  крик,   бессмысленная   ярость,  а  когда  спокоен  -  то  же
высокомерие, тот же немигающий взгляд, та  же самая углубленность в себя,  с
той же непроходящей прорывающейся внезапно злобностью".
     - Я  согласна.  С вами  обошлись ужасно,  и вы  вправе рассердиться,  -
сказала она успокаивающе. - Да, и конечно же, господину Торанаге следовало у
вас  спросить, но он ведь не знает  ваших обычаев. Он только пытался оказать
вам честь, как сделал бы  для любого заслужившего это самурая. Он сделал вас
хатамото, это почти то же, что рыцарь, Анджин-сан. Во всем  Кванто их только
около  тысячи.  А  что касается госпожи  Усаги  Фудзико,  он только  пытался
услужить вам. У нас, Анджин-сан, это бы рассматривалось как большая честь.
     - Почему?
     - Потому что ее родословная очень древняя, и она очень образованная. Ее
отец и ее  дед  дайме. Конечно, она   самураев, но, -  деликатно  добавила
Марико,  - вы  окажете  ей  большую  честь,  взяв  ее в наложницы.  Ведь она
нуждается в новом доме и новой жни.
     - По какой причине?
     - Она недавно овдовела. Ей только девятнадцать лет, Анджин-сан,  но она
потеряла мужа и сына и переполнена угрызениями совести. Ей необходимо начать
новую жнь.
     - Что случилось с ее мужем и ребенком?
     Марико  заколебалась, огорченная невежливой  прямотой Блэксорна. Но она
понимала, что это была его обычная манера поведения:
     -  Они были  приговорены к  смерти. Пока  вы будете  здесь, потребуется
кто-то, кто должен будет ухаживать за вашим домом. Госпожа Фудзико будет...
     - Почему их приговорили к смерти?
     -  Ее   муж  чуть  не  послужил  причиной  смерти  господина  Торанаги.
Пожалуйста...
     - Торанага приговорил их к смерти?
     - Да, но он был прав. Спросите ее, она так же думает, Анджин-сан.
     - Сколько лет было ребенку?
     - Несколько месяцев, Анджин-сан.
     - Торанага приговорил ребенка к смерти за то, что сделал его отец?
     - Да.  Таков наш обычай. Пожалуйста, будьте терпимей к нам. В некоторых
вещах  мы  не свободны.  Наши  порядки  отличаются  от ваших. Видите  ли, по
закону,  мы  принадлежим  нашему  сюзерену. По  закону,  отец  распоряжается
жнями своих детей,  жены и наложниц, а  также слуг. По закону,  его  жнь
принадлежит его сюзерену. Таков наш обычай.
     - Так что отец может убить любого в доме?
     - Да.
     - Тогда вы нация убийц.
     - Нет.
     - Но ваш обычай прощает убийство. Я думал, вы христиане.
     - Я христианка, Анджин-сан.
     - А как же заповеди?
     - Я  не могу  этого  объяснить, правда. Но я  христианка,  и самурай, и
японка, и одно не противоречит другому. Пожалуйста, постарайтесь нас понять.
     - Вы отдадите своих детей на смерть, если Торанага вам это прикажет?
     -  Да.  У меня  только один  сын, но, я думаю,  что  да. Мой  долг  так
поступить. Это закон - если мой муж с этим согласится.
     - Надеюсь, Бог сможет простить всех вас.
     -  Бог понимает, Анджин-сан. О, он  нас поймет.  Может  быть,  он  тоже
откроет  вам  глаза.  Извините,  я  не  могу  ясно  это  объяснить,  -   она
обеспокоенно посмотрела  на Блэксорна. -  Анджин-сан, вы  для  меня загадка.
Ваши  обычаи  мне  непонятны. Может быть, нам следует быть  терпимей  друг к
другу.  Госпожа Фудзико, напр Она будет присматривать за  вашим домом и
вашими слугами.  Будет исполнять  ваши прихоти -  все,  что  захотите.  Ведь
кто-то  должен  делать  это.  Вам не надо будет  спать с ней,  если  вас это
волнует  -  если  вы не  находите  ее  пригодной  для этого.  Вам  даже  нет
необходимости  быть вежливым с ней. Она будет служить вам, как  вы захотите,
любым способом, какой вас устроит.
     - Я могу обращаться с ней, как мне захочется?
     - Да.
     - Я волен спать или не спать с ней?
     -  Конечно.  Она  найдет  кого-нибудь,  кто  будет  приятен   вам   для
удовлетворения ваших телесных нужд, если  захотите, или она не  будет в  это
вмешиваться вообще.
     - Могу я прогнать ее? Приказать ей уйти?
     - Если она оскорбит вас, да.
     - А что тогда будет с ней?
     - Обычно  в  таких  случаях с позором  возвращаются  в  дом  родителей,
которые  могут  или принять или не принять обратно.  Кто-то, подобно госпоже
Фудзико, возможно, предпочтет убить себя, а не терпеть такой стыд. Но она...
вам следует  знать, что  настоящий  самурай не может покончить с  собой  без
разрешения его господина. Некоторые, конечно совершают самоубийство, но  они
нарушают  свой  долг  и не могут считаться самураями.  Я  бы не  убила себя,
несмотря ни на какой стыд, если бы мне не разрешил мой господин Торанага или
мой муж.  Господин Торанага запретил ей покончить с жнью. Если вы отошлете
ее, она станет неприкасаемой - эта.
     - Но почему? Почему ее семья не примет ее обратно?
     Марико вздохнула:
     - Извините, Анджин-сан, но если вы отошлете ее назад, позор будет столь
велик, что ее никто не примет.
     - Из-за того, что она осквернена? Потому что была около чужеземца?
     - О, нет, Анджин-сан, только  потому,  что она  не справилась со своими
обязанностями,  - сразу же сказала Марико. - Она теперь ваша  наложница - ей
приказал господин Торанага, и она согласилась. Вы теперь хозяин дома.
     - Я?
     -  Да,  вы,  Анджин-сан.  Вы  теперь хатамото.  У  вас  есть состояние.
Господин  Торанага дал вам жалованье двадцать коку в месяц.  На  эти  деньги
самурай  обычно содержит  кроме  себя  еще  двух самураев. Но  это  не  ваши
проблемы. Я  прошу вас,  пожалейте Фудзико,  будьте милосердны.  Она хорошая
женщина. Простите ей ее безобразность. Она будет хорошей наложницей.
     - У нее нет дома?
     - Да. Это ее дом, - Марико  сдерживала себя.  - Пожалуйста, примите ее.
Она может многому научить вас.  Если вы предпочитаете смотреть на нее как на
пустое место, все равно позвольте ей остаться. Примите ее и потом, как глава
дома, согласно нашему закону, убейте ее.
     - Вы мне советуете убить ее?
     - Вовсе нет, Анджин-сан. Но жнь и смерть - это ведь одно и то же. Кто
знает, может  быть, вы  окажете Фудзико большую  услугу, лишив ее жни. Это
теперь ваше право перед законом. Ваше право также сделать ее неприкасаемой.
     - Так, я опять пойман  в ловушку, - сказал  Блэксорн, - в  любом случае
она погибнет. Если я не  выучу вашего языка, будет казнена вся деревня. Если
я  поступаю  не  так, как вы хотите,  всегда убивают кого-нибудь  невинного.
Выхода нет.
     - Есть очень легкое  решение, Анджин-сан. Умереть. Вы не должны терпеть
то, чего нельзя вынести.
     -  Самоубийство  - это сумасшествие и  смертельный  грех.  Я думал,  вы
христианка.
     - Я же сказала, что я христианка. Но у вас, Анджин-сан, тоже есть много
способов  почетной  смерти.  Вы насмехались над  моим мужем, что он не хотел
умереть в бою,  да? Это не наш обычай,  а, наверное,  ваш. Так  почему вы не
сделаете этого? У вас есть пистолет. Убейте господина Ябу. Вы ведь считаете,
что он чудовище.
     Он  посмотрел  на  ее безмятежное  лицо,  чувствуя,  несмотря  на  свою
ненависть, как она красива: "Это  слабость, умереть  без всякой  цели. Лучше
сказать, глупость".
     - Вы  считаете себя христианином.  Поэтому вы  верите в сына  Божьего -
Иисуса  на небесах.  Смерть не должна пугать вас.  А что касается "цели", то
это не нам судить, имеет смысл или нет. Для смерти всегда найдется причина.
     - Я в вашей власти. Вы знаете это. Я тоже.
     Марико наклонилась вперед и, жалея, дотронулась до плеча:
     - Анджин-сан, забудьте о деревне. Может случиться миллион вещей, прежде
чем  кончатся эти шесть месяцев. Приливная  волна, или землетрясение, или вы
вернете обратно свой корабль и уплывете, или Ябу погибнет, или мы все умрем,
или что-то  еще  случится,  кто  знает? Оставьте Богу Богово и карму  карме.
Сегодня вы  здесь,  и не в ваших  силах  менить  это. Вы  живы  и здоровы.
Посмотрите на  этот закат, красиво, правда?  Этот  закат есть только сейчас.
Завтра  не существует. Посмотрите. Это так  красиво и  никогда не повторится
снова.  Это  бесконечность жни. Забудьтесь  в этом,  останьтесь  наедине с
природой и не беспокойтесь о будущем, вашем, моем или всей деревни.
     Он поддался обману безмятежности ее слов.  Посмотрел на запад. По  небу
расплывались громадные пурпурно-красные пятна.
     Он смотрел на солнце, пока оно не исчезло.
     - Я хочу, чтобы вы стали моей наложницей, - сказал Блэксорн.
     - Я принадлежу господину  Бунтаро, и, пока он не умер, я не могу думать
или говорить о том, что может быть в мыслях или на словах.
     "Карма, -  подумал он,  - Принимаю  ли  я  карму?  Свою? Ее?  Их?  Ночь
красива. И вот есть она, и она принадлежит другому. Красивая. И очень умная:
оставить проблемы Бога Богу и кармы - карме. Ты пришел сюда без приглашения.
Ты в их власти.  И какой ответ? ".  "Ответ будет, - сказал он себе, - потому
что Бог на небесах и Бог везде".
     Послышался шум шагов. По тропинке на холм поднимались двадцать самураев
с факелами, во главе их - Оми.
     - Извините, Анджин-сан, но Оми приказал вам отдать пистолеты.
     - Скажите ему, пусть идет к черту!
     - Не могу, Анджин-сан, я не осмеливаюсь.  Блэксорн свободно держал одну
руку на  пистолете, устремив свой взгляд на Оми. Он умышленно остался сидеть
на ступенях, ведущих на веранду. Десять  самураев стояли в садике сзади Оми,
остальные - около дожидающегося их паланкина. Как только Оми без приглашения
вошел  в  дом, Фудзико  появилась  откуда-то   дальних  комнат  и  теперь,
побледнев, стояла на веранде за спиной у Блэксорна.
     - Господин Торанага не возражал,  и все эти  дни мои пистолеты были при
мне.
     Марико сказала, нервничая;
     - Анджин-сан, Оми-сан прав. У нас существует порядок, что в присутствии
дайме нельзя быть вооруженным. Это не должно задевать вас. Ябу-сан ваш друг.
Вы здесь его гость.
     -  Скажите  Оми-сану, что я не отдам  ему  мои пистолеты. Она  не стала
переводить,  и  его  охватил  гнев,  и он  покачал  головой:  "Ие,  Оми-сан!
Вакаримас ка? Ие! "
     Лицо  Оми  застыло. Он прорычал приказ. Два самурая  выступили  вперед.
Блэксорн  выхватил  пистолеты.  Самураи  остановились.  Оба  пистолета  были
направлены прямо в лицо Оми.
     -  Ие,  -  сказал Блэксорн. И потом Марико: -  Скажите  ему,  пусть  он
отменит приказ, или я спущу курки.
     Она подчинилась. Никто не двигался. Блэксорн медленно поднялся на ноги,
не спуская пистолетов с цели.  Оми был абсолютно спокоен,  его глаза следили
за кошачьими движениями Блэксорна.
     - Анджин-сан, вы должны встретиться с господином Ябу. Вы не можете идти
туда с  пистолетами.  Вы хатамото,  вас  охраняют,  и  вы к  тому  же  гость
господина Ябу.
     - Скажите  Оми-сану,  если  он  или его люди подойдут ко мне на  десять
шагов, я разнесу ему башку.
     - Оми-сан в последний раз предлагает сдать пистолеты.
     - Ие.
     - Почему не оставить их здесь, Анджин-сан? Бояться нечего.  Никто их не
тронет...
     - Вы считаете меня дураком?
     - Тогда отдайте их Фудзико-сан!
     - Что она может сделать? Он заберет их у нее - тогда я беззащитен.
     Голос Марико стал жестким:
     - Почему вы не слушаете, Анджин-сан? Фудзико-сан - ваша наложница. Если
вы прикажете, она будет защищать ваши пистолеты, рискуя жнью. Это ее долг.
Я больше не буду вам повторять, но Тода-нох-Усаги-Фудзико - самурай.
     Блэксорн все свое внимание сосредоточил  на Оми,  с трудом  понимая то,
что она говорит.
     -  Скажите  Оми-сану,  что  мне  не  нравятся  такие приказы.  Я  гость
господина  Торанаги.   Вы  "просите"   гостей  что-нибудь  сделать.   Вы  не
приказываете им и не вламываетесь в дом мужчины без приглашения.
     Марико перевела все это. Оми слушал без всякого выражения, потом что-то
коротко ответил, глядя на недрогнувшие стволы.
     - Он говорит: - Я, Касиги Оми, просил вас  отдать мне пистолеты и пойти
со мной, потому что Касиги Ябу-сама приказал доставить вас к нему. Но прежде
я  должен забрать ваше оружие.  Так  что вините, Анджин-сан, я в последний
раз вам приказываю сдать его мне.
     Блэксорн почувствовал тяжесть в  груди. Он был в ярости от  собственной
глупости,  но  не  мог  уступить и сказал  себе: "Если  мне  суждено  сейчас
умереть, то Оми умрет первым, ей-богу! "
     Он  чувствовал себя хорошо, хотя немного кружилась  голова. Потом в его
ушах зазвенели слова Марико: "Фудзико - самурай, она ваша наложница! " И его
мозг начал работать. Он нашел выход.
     -  Подождите  секундочку! Марико-сан,  пожалуйста,  скажите Фудзико-сан
следующее: "Я отдаю вам свои пистолеты. Вы  должны охранять их. Никто, кроме
меня, не должен прикасаться к ним".
     Марико сделала, как  он  просил, и  он услышал,  как Фудзико  ответила:
"Хай".
     - Вакаримас ка, Фудзико-сан? - спросил он ее.
     - Вакаримас, Анджин-сан, - сказала она тонким прерывающимся голосом.
     - Марико-сан, пожалуйста, скажите Оми-сану, теперь я пойду с ним. Пусть
он винит меня за это недоразумение. Я прошу прощения.
     Блэксорн  отступил назад, потом повернулся и передал Фудзико пистолеты.
Пот бисером выступил у нее  на  лбу. Он  обратился к  Оми, радуясь, что  все
закончилось: - Теперь мы можем идти?
     Оми что-то сказал  Фудзико  и протянул руку. Она  покачала головой. Оми
отдал  короткий  приказ и два  самурая двинулись по направлению к  ней.  Она
быстро  засунула  один  пистолет  за  пояс,  взяла  другой  обеими руками  и
направила  его  на  Оми. Курок слегка  отошел, и  спусковой  крючок пришел в
движение.
     - Угоки на! - сказала она. - Дозо!
     Самураи послушались и остановились.
     Оми заговорил быстро и рассерженно, она  слушала и потом ответила мягко
и вежливо, но не отводя пистолета от его лица.  Спусковой  крючок был спущен
уже наполовину. Закончила она очень просто:
     - Ие, гомен насаи, Оми-сан! - Нет, вините, Оми-сан.
     Блэксорн ждал.
     Самураи  чуть  приблились  к  ней.  Курок  отошел   уже  на   опасное
расстояние,  почти  до верхней  точки  своей  дуги.  Но  рука ее  оставалась
твердой.
     - Огоку на! - приказала она.
     Никто не сомневался, что она спустит курок.  Даже Блэксорн.  Оми что-то
коротко сказал ей и своим людям. Они отошли, она опустила  пистолет, но  все
еще держала его наготове.
     - Что он сказал? - спросил Блэксорн.
     - Только, что он сообщит об этом случае Ябу-сану.
     - Хорошо, скажите ему, что я сделаю то же самое,  - Блэксорн повернулся
к  ней:  -  Домо,  Фудзико-сан.  -  Потом,  вспомнив,  как  Торанага  и  Ябу
разговаривали  с  женщинами, он  повелительно  буркнул  Марико:  - Пойдемте,
Марико-сан... икамасо! - И он повернулся к воротам.
     - Анджин-сан! - окликнула его Фудзико.
     -  Хай? - Блэксорн  остановился. Фудзико поклонилась ему и быстро стала
что-то говорить Марико.
     Глаза  Марико расширились, потом она кивнула  и  ответила, поговорила с
Оми, который также кивнул, явно взбешенный, но сдерживаясь.
     - Что происходит?
     - Минуту, Анджин-сан.
     Фудзико  что-то  крикнула,  ей  ответили    дома.  На  веранду  вышла
служанка. В руках она несла два меча. Самурайских меча.
     Фудзико  с  почтением  взяла  их  в  руки,  с  поклоном  предложила  их
Блэксорну, что-то тихо сказала.
     Марико  перевела: - Ваша наложница  справедливо  указала, что хатамото,
конечно, должен носить два самурайских меча.  Более того, это его долг.  Она
считает, что вам не подобает приходить к господину Ябу без мечей - это будет
невежливо. По нашим законам, носить мечи -  это обязанность. Она спрашивает,
не согласитесь ли вы пользоваться  этими, недостойными вас, пока  не  купите
себе свои собственные.
     Блэксорн посмотрел на нее, на Фудзико, потом снова на нее:
     - Вы  хотите  сказать, что я самурай? Что господин Торанага сделал меня
самураем?
     - Я не знаю, Анджин-сан. Но никогда не было хатамото, который не был бы
самураем,  -  Марико  повернулась и  спросила Оми.  Тот  нетерпеливо покачал
головой и что-то ответил.  - Оми-сан такого не знает. Конечно, носить мечи -
особая  привилегия  хатамото во всех случаях, даже  в присутствии  господина
Торанага. Это  его долг. Только хатамото  имеет право  требовать немедленной
аудиенции с господином...
     Блэксорн взял короткий меч и заткнул его за пояс, потом другой, длинный
боевой  меч, точно такой же, как у Оми. Вооружившись, он  почувствовал  себя
лучше.
     - Аригато годзиемасита, Фудзико-сан, - сказал он спокойно.
     Та опустила глаза и тихонько ответила. Марико перевела:
     - Фудзико-сан говорит: -  Если разрешите, господин, поскольку вы должны
быстро и хорошо выучить наш язык, она почтительно хочет  указать, что "домо"
более  чем  достаточно  для  мужчины.  "Аригато",  с   добавлением  или  без
добавления  "годзиемасита"  -  лишняя вежливость, это  выражение,  которое
употребляют только женщины.
     - Хай. Домо.  Вакаримас,  Фудзико-сан,  -  Блэксорн впервые внимательно
посмотрел на нее,  как бы  заново  узнавая. Он  увидел пот на лбу и блеск на
руках. Узкие глаза, квадратное лицо  и  зубы, как  у  хорька. -  Пожалуйста,
скажите  моей  наложнице,   что  в  данном  случае   я  не  считаю  "аригато
годзиемасита" ненужной вежливостью по отношению к ней.
     Ябу  еще раз взглянул на  мечи. Блэксорн  сидел  перед  ним на почетном
месте, скрестив ноги на  подушке,  с одной  стороны  от него  сидела Марико,
сзади него стоял Игураши. Они находились в главной комнате крепости.
     Оми кончил рассказывать.
     Ябу пожал плечами:
     -  Ты  вел  себя  неправильно,  племянник.  Это  обязанность  наложницы
защищать Анджин-сана и его  имущество. Конечно, он теперь имеет право носить
мечи. Да, ты  неправильно провел это дело. Я ясно дал понять, что Анджин-сан
здесь мой почетный гость. Извинись перед ним.
     Оми немедленно опустился перед Блэксорном на колени и поклонился:
     - Извините меня за  ошибку, Анджин-сан. -  Он слышал,  что у чужеземцев
принято виняться. Он поклонился еще раз и  спокойно вернулся назад на свое
место. Но внутри себя он не  был спокоен. Теперь  он был  полностью поглощен
идеей: убить Ябу.
     Он решил сделать неслыханную вещь: убить своего сюзерена и главу своего
клана.  Но  не  потому,  что  он  был  вынужден  публично  виниться  перед
чужеземцем. В  этом  Ябу  был прав.  Оми  знал, что он был без необходимости
ретив, хотя Ябу по глупости предложил ему отобрать пистолеты сразу же в этот
в Он  знал,  что  ими можно было пожертвовать и  оставить  пока в доме,
чтобы затем украсть или позднее как-нибудь испортить.
     И Анджин-сан был  совершенно  прав, отдав  пистолеты  своей  наложнице,
сказал он  себе, так  же  как и она тоже была права, поступив таким образом.
Она, конечно, спустила  бы курок, ее цель была ясна.  Не было секретом,  что
Усаги Фудзико  ищет  смерти. Оми  также  знал, что, несмотря  на его решение
убить Ябу, он пошел бы на смерть, и его люди отобрали бы у нее пистолеты. Он
умер  бы  достойно,  как  положено  встречать  смерть, и мужчины  и  женщины
рассказывали бы его трагическую историю следующим поколениям. Песни и  стихи
и  даже  пьеса Нох, все такое возвышенное,  трагическое  и смелое, о трех 
них:  преданной наложнице  и преданном  самурае, которые оба достойно умерли
-за жестокого чужеземца, который пришел  восточных морей.
     Нет, решение  Оми не имело ничего общего с  этим публичным  винением,
хотя  и  эта  несправедливость  добавилась  к той ненависти,  которая теперь
мучила его.  Главная причина  была в том, что сегодня  Ябу публично оскорбил
мать  и жену Оми перед крестьянами, продержав их в ожидании несколько  часов
на  солнце, как  простых  крестьян,  а потом  отпустил, даже не  выразив  им
никакого почтения.
     - Это ничего не значит, мой сын, - сказала его мать, - это его право.
     - Он наш сюзерен, - Мидори,  его жена, говорила это со слезами стыда на
щеках.
     -  И он не пригласил никого   вас приветствовать его и его офицеров в
крепости, - продолжал Оми, - на угощении, которое вы  устроили. Только еда и
саке стоили одно коку!
     -  Это наша  обязанность,  сын мой.  Наша  обязанность делать все,  что
пожелает господин Ябу.
     - И приказ, касающийся отца?
     - Это не приказ пока еще. Это слух.
     - В  письме отец  говорит,  что  он  слышал, будто  бы  Ябу  собирается
приказать ему обрить голову и стать священником или совершить сеппуку.  Жена
Ябу тайком хвасталась этим!
     - Это нашептал вашему  отцу шпион. Нельзя так доверять шпионам. Извини,
но твой отец не всегда мудр, мой сын.
     - А что будет с вами, мама, если это окажется правдой?
     - Все, что ни случится, это карма. Ты должен принимать ее.
     - Нет, эти оскорбления невыносимы.
     - Пожалуйста, мой сын, принимай их как есть.
     - Я дал Ябу ключи  от корабля, научил его, как вести себя с чужеземцами
и как  выбраться  ловушки  Торанаги.  Моя помощь значительно повысила  его
престиж.  С  этим  символическим  подарком  меча он теперь второй  в  армиях
востока после Торанаги. И что мы получили взамен? Одни грязные оскорбления.
     - Принимай свою карму.
     - Ты должен, мой муж, я прошу тебя, слушаться госпожу, твою мать.
     - Я  не смогу жить с этим позором. Я отомщу,  а потом убью себя,  и эти
оскорбления будут смыты.
     - Последний раз, мой сын, я прошу тебя, принимай свою карму.
     -- Моя карма - уничтожить Ябу.
     Старая госпожа вздохнула:
     - Очень хорошо.  Ты  мужчина.  Ты  имеешь право  решать. Что  будет, то
будет. Но убить самого Ябу еще  ничего не значит. Мы  должны составить план.
Его сын также должен быть убран, и еще Игураши. Особенно Игураши. Тогда твой
отец будет главой клана, так как это его право.
     - Как мы это сделаем, мама?
     -  Мы  составим  план,  ты и  я.  И будем терпеливыми.  Потом мы должны
посоветоваться  с  твоим  отцом.  Мидори, ты  тоже  можешь  дать  совет,  но
постарайся не давать глупых, ладно?
     - А как же господин Торанага? Он подарил Ябу свой меч.
     -  Я  думаю,  что  Торанага  хочет  только,  чтобы  Идзу  было  сильным
вассальным княжеством. Он больше  не хочет  искать союзников, как это  делал
Тайко.  Ябу полагает,  что  он  союзник,  но,  кажется,  Торанага  не  любит
союзников. Наш клан будет процветать как вассальный по отношению к Торанаге.
Или как вассал Ишидо! Кто выберет, а? И как осуществить убийство?
     Оми вспомнил,  какая волна  радости  охватила его,  когда было  принято
окончательное решение.
     Он чувствовал  ее  и  сейчас. Но  на  лице его ничего не отразилось, он
смотрел, как  служанки,  тщательно подобранные в Мисиме  для Ябу,  разносили
зеленый чай и  вино. Оми посмотрел на Ябу и Анджин-сана,  Марико  и Игураши.
Все ждали, когда заговорит Ябу.
     Комната была большая, в  ней было много воздуха,  достаточно для  того,
чтобы здесь могло собираться за ужином с вином и беседой до тридцати человек
офицеров. Было еще много  комнат  и кухонь для охраны и слуг, имелся и  сад,
окружающий дом, и  хотя все было искусственное или временное, построено было
прекрасно  и  к  сроку  и  удобно  для  обороны.  Расходы  были  сделаны  
увеличившегося надела Оми и совсем его не беспокоили. Это был его долг.
     Он выглянул через открытые седзи. На переднем дворе было много часовых.
Конюшня. Крепость окружал  ров.  Частокол  был устроен  гигантских стволов
бамбука,  плотно  подогнанных  друг  к  другу.  Большие  центральные  столбы
поддерживали черепичную  крышу. Стены были  сделаны  легких раздвигающихся
перегородок - седзи,  некоторые в виде ставень, большинство их  покрыто, как
обычно, промасленной  бумагой. Добротные  плахи  для пола  были  сделаны  
бревен, подобранных в зоне прибоя, пол был покрыт татами.
     По распоряжению  Ябу  Оми  объехал четыре деревни, собирая материал для
строительства  крепости и другого  дома, а  Игураши достал  хорошие  татами,
футоны и прочие вещи, которые нельзя найти в деревне.
     Оми был горд своей работой, на плато за холмом был готов полевой лагерь
для трех  тысяч самураев, которые охраняли дороги,  ведущие в  деревню  и  к
берегу моря. Теперь деревня  была  надежно защищена со стороны  суши. С моря
всегда возможно было предупредить сюзерена о необходимости скрыться.
     "Но я не сюзерен. Кому я буду служить теперь? -  спрашивал себя  Оми. -
Икаве Джикье? Или непосредственно Торанаге? Даст ли мне Торанага в обмен то,
что я  хочу? Или Ишидо? До  Ишидо так трудно  добраться. Но теперь ему можно
многое рассказать... "
     Сегодня в  полдень Ябу вызвал Игураши,  Оми и четырех капитанов и начал
осуществлять  тайный план подготовки пяти  сотен  самураев, цель которого  -
научить  их владеть огнестрельным  оружием. Игураши был назначен командиром,
Оми должен был  командовать одной  сотен. Они обдумали, как включать людей
Торанаги в свои отряды, когда те приедут, и как нейтраловать этих чужаков,
если они окажутся менниками.
     Оми предложил  на  другой стороне полуострова создать  еще  одно строго
секретное соединение  трех отрядов по сто самураев в каждом, которые будут
тайно готовиться в качестве резерва.
     - Кто будет командовать людьми Торанаги? - спросил Игураши.
     -   Это   не   имеет   значения,  -  сказал   Ябу,  -  я  назначу  пять
офицеров-адъютантов, которым  будет приказано  при  необходимости перерезать
ему  глотку.  Паролем  для  убийства  этого  командира и всех  чужаков будет
"Сливовое  дерево". Завтра, Игураши-сан, вы подберете  мне  таких  людей.  Я
утверждаю каждого лично, никто  них тем не менее не должен быть посвящен в
мой план.
     Теперь, когда Оми наблюдал за Ябу, он испытывал экстаз мести. Убить Ябу
будет легко, но убийство должно быть хорошо рассчитанным.  Только тогда  его
отец или его старший брат смогут установить  контроль над кланом и Идзу. Ябу
подошел к главному:
     - Марико-сан, пожалуйста, скажите Анджин-сану,  я хочу, чтобы завтра он
начал учить моих людей стрелять  ружей, я  хочу  научиться  вести бой, как
они, чужеземцы.
     -  Но,  простите,  ружья  будут  доставлены  только  через шесть  дней,
Ябу-сан, - сказала Марико.
     -  Для начала их достаточно и у моих людей,  - ответил Ябу,  - начинать
надо завтра.
     Марико поговорила с Блэксорном.
     - Что он хочет знать о войне? - спросил тот.
     - Он сказал: "Все".
     - Что в особенности?
     Марико спросила Ябу.
     - Ябу-сан спрашивает, принимали ли вы участие в сражениях на суше?
     - Да. В Нидерландах. Один раз во Франции.
     -  Ябу-сан  говорит: "Превосходно".  Он  хочет  знать стратегию  боя  у
европейцев, как ведутся битвы в ваших странах. Детально.
     Блэксорн на мгновение задумался. Потом он сказал: - Скажите Ябу-сану, я
могу обучить любое количество  его людей, мне  понятно его желание. Он много
узнал от монаха Доминго о том, как воюют  японцы.  Монах был сведущ и весьма
озабочен. "В конце концов, сеньор, - сказал старик, - это важно знать, разве
не так, как ведут войны язычники? Каждый отец должен защищать свою паству. И
разве наши доблестные конкистадоры не авангард нашей матери-церкви?  Я был с
ними перед сражениями в Новом  Свете  и на Филиппинах. Я знаю войну, се
Это был мой долг - Божья воля - учать войну. Может быть. Бог послал вас ко
мне, чтобы я научил вас, на случай, если я умру. Слушайте, моя паства здесь,
в этой тюрьме, была моими учителями  в японском военном деле. Поэтому теперь
мне  вестно, как воюют их армии и как их  можно  победить. И как они могут
победить  нас. Помни, сеньор, я скажу тебе  по секрету:  никогда не соединяй
японскую ярость с современным оружием и современными методами. Или на  земле
они погубят нас".
     Блэксорн поручил себя Богу. И  сказал: - Передайте господину Ябу, что я
могу ему помочь. И господину Торанаге. Я могу сделать их армии непобедимыми.
     - Господин Яоу говорит, что если ваша информация окажется полезной,  он
увеличит ваше жалованье, которое дал вам  Торанага, с двухсот сорока коку до
пятисот коку через месяц. Поблагодарите его.
     - Спасибо.  Но скажите,  что  я  сделаю  для него все это при следующих
условиях: он должен отменить свой декрет об этой деревне, через пять месяцев
вернуть обратно мой корабль и команду.
     Марико сказала:
     - Анджин-сан, вы не можете заключать с ним сделку, как торговец.
     - Пусть  сделает мне  одолжение.  Как  почетному гостю  и  благодарному
вассалу.
     - Ябу-сан говорит, что деревня  - это ерунда. Жителям деревни необходим
огонь под задом,  чтобы заставить  их  что-то  делать.  Они не стоят  вашего
беспокойства. Что касается корабля, то это на усмотрение господина Торанага.
Он уверен, что вы скоро его получите  обратно. Он просит меня  передать ваше
требование господину Торанаге сразу же,  как  я приеду в Эдо. Я это исполню,
Анджин-сан.
     - Пожалуйста, винитесь перед господином Ябу, но я настаиваю на отмене
этого декрета. Сегодня же вечером.
     - Он же только что сказал нет, Анджин-сан. Это будет не очень красиво с
вашей стороны.
     - Да, я понимаю. Но, пожалуйста, скажите  ему снова. Для меня это очень
важно... я прошу.
     - Он говорит: "Вы должны быть терпеливы.  Жители  деревни - это не ваша
проблема".
     Блэксорн кивнул: -  Благодарю вас.  Я понял. Пожалуйста,  поблагодарите
Ябу-сана и скажите ему, что я не могу жить с таким стыдом.
     Марико побледнела:
     - Что?
     -  Я не могу  жить со спокойной совестью, зная, что деревню  ждет такая
участь.  Я обесчещен. Это против  моих христианских принципов.  Я  сейчас же
совершу самоубийство.
     - Самоубийство?
     - Да. Я так решил.
     Ябу прервал:
     - Нан дза, Марико-сан?
     Запинаясь, она  перевела все,  что сказал Блэксорн. Ябу  спрашивал еще,
она отвечала. Потом Ябу сказал: - Если бы не ваша реакция, это могло бы быть
шуткой,  Марико-сан.  Почему  вы так озабочены? Почему вы  думаете,  что  он
способен совершить это?
     - Я не знаю, господин Ябу. Он кажется... Я не знаю... - Ее голос з
     - Что вы скажете, Оми-сан?
     -  Самоубийство противно христианскому учению, господин. Они никогда не
кончают самоубийством, как мы. Как делают самураи.
     - Марико-сан. Вы ведь христианка. Это правда?
     - Да, господин. Самоубийство - смертельный грех.
     - Игураши-сан? Что вы думаете?
     - Это блеф. Он не христианин. Помните  первый день, господин?  Помните,
что он  сделал  со священником? И что  он позволил  сделать с ним  Оми-сану,
чтобы спасти мальчика?
     Ябу улыбнулся, припомнив тот день и вечер, который за ним последовал:
     - Да, согласен. Он не христианин, Марико-сан.
     - Но вините, я не понимаю, господин. Что за история со священником?
     Ябу  рассказал ей,  что случилось  в  первый день между  священником  и
Блэксорном.
     - Он оскорбил крест? - спросила она, явно пораженная.
     - И бросил его  обломки в пыль, - добавил Игураши. - Это все блеф. Если
эта история  с деревней  так опозорила его,  как  он может  оставаться здесь
после того, как его обесчестил Оми, помочившись на него?
     - Что? Извините меня, господин,  - сказала Марико, - но  я снова ничего
не понимаю.
     Ябу сказал Оми:
     - Расскажи, что проошло. Оми так  и  сделал. Она была в шоке  от этой
истории, но ничем не показала этого.
     - После этого Анджин-сан был полностью усмирен, Марико-сан, -  закончил
Оми, - без оружия он всегда смирный.
     Ябу отпил саке: - Скажите ему следующее, Марико-сан: само убийство - не
в обычае чужеземцев.  Это против его христианского Бога. Так как же он может
покончить с собой?
     Марико перевела. Ябу внимательно следил за тем, что отвечал Блэксорн.
     - Анджин-сан с великим  смирением виняется, но он говорит, обычай или
нет, но этот позор слишком велик, чтобы его вынести.  Он говорит, что... что
он в Японии, он хатамото  и имеет право жить согласно нашим  законам,  -  ее
руки  дрожали. - Вот что он сказал, Ябу-сан. Он имеет  право  жить по  нашим
законам.
     - Чужеземцы не имеют прав.
     Она ответила:
     - Господин Торанага назначил его хатамото. Это дает ему право, да?
     Бр тронул седзи, они зашуршали.
     - Как он может совершить самоубийство? А? Спросите его.
     Блэксорн вынул  короткий,  острый, как игла, меч  и аккуратно установил
его на татами, направив на себя.
     Игураши сказал спокойно: - Это блеф! Кто слышал, чтобы варвар поступил,
как цивилованный человек?
     Ябу  нахмурился, от возбуждения у него замедлился  ритм сердцебиений: -
Он смелый человек, Игураши-сан. В этом нет сомнения. И странный. Но это? Ябу
хотел   посмотреть  на  сам  акт,  стать  свидетелем  проявления   характера
чужеземца, посмотреть, как он пойдет на смерть, пережить с ним экстаз ухода.
Усилием воли он остановил нахлынувшее чувство собственного удовольствия. - А
вы что посоветуете, Оми-сан? - спросил он хрипло.
     -  Вы  сказали  в  деревне,  господин:  "Если  Анджин-сан  не  научится
удовлетворительно".  Я советую  вам  сделать небольшую уступку. Сказать ему,
что все, чему он научится  в  течение пяти месяцев, будет удовлетворительно,
но он должен в свою очередь поклясться своим Богом, что никогда не расскажет
об этом в деревне.
     -  Но  он не  христианин. Как  эта  клятва  может  связать его каким-то
обязательством?
     - Я считаю,  что он  своего рода христианин. Он против Черных Мантий, и
вот это важно. И пусть он поклянется именем своего Бога, что он приложит все
свои умственные усилия к учению. Поскольку он очень умен, он за пять месяцев
сделает  большие  успехи. Таким  образом,  ваша честь  будет спасена,  его -
существует  она или  нет -  тоже  спасена. Вы ничего не потеряете, а  только
выиграете. Очень важно,  что он по своей  собственной свободней  воле станет
вашим союзником.
     - Вы считаете, что он убьет себя?
     - Да.
     - А вы, Марико-сан?
     - Я не знаю,  Ябу-сан. Извините,  я ничего  не  могу  посоветовать вам.
Несколько часов назад я бы сказала нет, он не совершит  самоубийства. Теперь
я не  знаю.  Он... с тех пор, как сегодня  вечером за ним пришел Оми-сан, он
стал... другой.
     - А как думаете вы, Игураши-сан?
     -  Если  вы  уступите ему  сейчас,  а он  наверняка  блефует,  он будет
использовать  этот же самый трюк каждый раз. Он хитер,  как лисица-ками. Все
равно  в  один  прекрасный  день вам придется сказать "нет", господин.  Я бы
советовал вам сказать это сейчас. По-моему, он вас надувает.
     Оми покачал головой: - Господин, пожалуйста, вините меня, но я должен
повторить, вы очень рискуете. Если это блеф - а это вполне может быть - этот
гордый  человек исполнится ненависти при всей своей внешней покорности  и не
станет помогать вам.  Он требовал чего-то как хатамото,  титул которого  ему
присвоен, он говорит, что  он хочет  жить  согласно  нашим обычаям  по своей
собственной воле.  Разве  это не огромный шаг  вперед,  господин?  Я советую
проявить осторожность. Используйте его к вашей выгоде.
     - Я так и хочу, - хрипло сказал Ябу.
     Игураши пронес:  - Да,  он  необходим нам, мы  не обойдемся  без  его
знаний.  Но  его поведение должно быть контролируемым -  вы  это  много  раз
говорили,  Оми-сан. Он ва Этим все сказано. Да,  я знаю, что он  теперь
хатамото и с сегодняшнего дня  может носить два  меча. Но это  не делает его
самураем. Он не самурай и никогда им не станет.
     Марико знала, что она одна могла бы  понять  Анджин-сана лучше всех. Но
он был  непредсказуем. Его поведение не  поддавалось логике  и  ставило ее в
тупик.
     Зеленые глаза Блэксорна глядели куда-то вдаль. На лбу блестели капельки
пота.  "Неужели это от страха? -  подумал Ябу, - страх, что его  игра  будет
разгадана? Неужели он блефует? "
     - Марико-сан?
     - Да, господин?
     - Скажите  ему... - горло Ябу  внезапно  пересохло, грудь  заболела,  -
скажите Анджин-сану, что приговор деревне остается.
     - Господин,  вините меня, пожалуйста, но я бы убедительно просила вас
послушаться совета Оми-сана.
     Ябу не  глядел  на нее,  он  видел только Блэксорна. Жилка  на  его лбу
запульсировала.  "Анджин-сан  настаивает  на  своем.  Ну  и  пусть.  Давайте
посмотрим: варвар он или хатамото".
     Голос  Марико был  еле  слышен:  -  Анджин-сан,  Ябу-сан  говорит,  что
приговор деревне остается в силе.
     Блэксорн  слышал  слова,  но они  не трогали  его.  Он  чувствовал себя
спокойным  и уверенным. Жнь переполняла его. Он ждал их решения. Остальное
он предоставил  Богу.  Он был  погружен  в свои мысли,  в его голове звучали
слова Марико:
     "Есть легкое решение - умереть. Выжить  здесь вы можете,  живя согласно
нашим порядкам... " ... Приговор деревне остается в силе.
     "И вот теперь я должен умереть.
     Мне следует бояться. Но я не боюсь.
     Почему?
     Я не знаю. Мне вестно только, что с того момента, как я действительно
решил,  что единственный  способ жить  здесь по-человечески - это  поступать
согласно их обычаям,  рисковать жнью,  может быть,  умирать - страх смерти
пропал. "Жнь и смерть - одно и то же... " Оставить карму карме. Я не боюсь
умереть.
     За седзи начал накрапывать легкий дождь. Он опустил взгляд на нож.
     "Я прожил хорошую жнь", - подумал он.
     Глаза  Блэксорна  вернулись  к Ябу. -  Вакаримас,  -  сказал  он  очень
отчетливо, и хотя  это  слово  пронесли  его губы,  казалось,  что говорил
кто-то еще.
     Никто не двинулся с места.
     Он видел как бы со стороны, как его правая рука подняла  нож. Потом его
левая рука также обхватила рукоятку, лезвие стояло твердо и было  нацелено в
сердце.  Теперь слышался только звук  его уходящей  жни, он становлися все
громче и громче, пока он  не смог  больше слушать. Его душа требовала вечной
тишины.
     Крик привел в действие все рефлексы. Его руки безошибочно направили нож
в цель.
     Оми  был  готов остановить  его,  но  он  не ждал  такого  внезапного и
яростного рывка Блэксорна. Оми двумя руками  схватился за нож Блэксорна, его
пронзила  боль,  и   левой  руки  закапала  кровь. Он со всей  силой хотел
помешать кормчему сделать последнее усилие. И тут ему  помог Игураши. Вместе
они  остановили    Нож  отвели.  Тонкая струйка  крови бежала  по  коже
Блэксорна в том месте, куда вошел кончик ножа.
     Марико и Ябу не двигались.
     Ябу сказал:  -  Скажите  ему,  что деревня вне  опасности,  Марико-сан.
Прикажите ему - нет, просите его поклясться именем  своего Бога,  как сказал
Оми-сан.
     Блэксорн  медленно  приходил в себя.  Он  смотрел  на них  непонимающим
взглядом. Потом стремительный поток жни вновь обрушился на него, но он все
еще думал, что он мертвый, а не живой.
     - Анджин-сан? Анджин-сан?
     Он  увидел,  как двигаются  ее губы,  и  услышал ее слова, но  все  его
чувства были сконцентрированы на дожде и ветре.
     -  Да?  -  он почти не слышал  собственный голос,  но  чувствовал запах
дождя, слышал стук капель и ощущал вкус морской соли в воздухе.
     - Я жив, - сказал он себе удивленно. - Я жив, и это  настоящий дождь на
улице и ветер настоящий, с севера. Вот  жаровня  с  углями, и если я подниму
чашку, в ней будет жидкость и она будет иметь вкус саке. Я не  Я жив!
     Остальные сидели молча и терпеливо ждали, отдавая должное его мужеству.
Ни один человек в Японии никогда не видел  ничего  подобного. Все  безмолвно
спрашивали себя, что  же  теперь собирается делать кормчий. Сможет ли он сам
встать и уйти? Как бы я вел себя на его месте?
     Служанка  принесла  бинты  и перевязала Оми руку,  глубоко  разрезанную
лезвием,  остановив кровотечение.  Все  было очень чинно.  Время от  времени
Блэксорн слышал,  как  Марико спокойно проносила  его  имя, пока  сами они
потягивали чай или саке, смакуя и наслаждаясь их вкусом.
     Для Блэксорна  это состояние вне жни,  казалось, продлится  вечно. Но
потом его глаза стали видеть. И уши слышать.
     - Анджин-сан?
     -  Хай?   -  ответил  он,  превозмогая  величайшую  усталость,  которую
когда-либо испытывал.
     Марико повторила то, что сказал Оми, как будто это исходило от Ябу. Она
должна была повторить это несколько раз,  прежде  чем удостоверилась, что он
все понял.
     Блэксорн собрал остатки своих сил, победа расслабила его.
     - Моего  слова достаточно,  так же как  для меня достаточно его. Тем не
менее я поклянусь  именем Бога, как он хочет. Как только Ябу-сан  поклянется
своим богом, чтобы в равной степени подкрепить договор со своей стороны.
     - Господин Ябу клянется Буддой.
     Блэксорн  пронес слова клятвы, как этого хотел от него  Ябу. Он выпил
немного  зеленого  чая.  Никогда  он не казался  ему  таким  вкусным.  Чашка
оказалась очень тяжелой, и он не смог долго держать ее в руках.
     -  Прекрасно,  когда  идет  дождь,  правда?  -  спросил  он,  следя  за
исчезающими капельками дождя, удивленный ясностью своего видения.
     - Да, - сказала она мягко, зная, что его чувства были на  такой высоте,
какой  никогда не  достигает  тот,  кто не  был на грани жни  и смерти  и,
благодаря неведомой карме, снова чудесным образом вернулся к жни.
     -   Почему  бы  вам  теперь  не  отдохнуть,  Анджин-сан?  Господин  Ябу
благодарит  вас  и  говорит,  что  разговор  продолжится завтра. Сейчас  вам
следует отдохнуть.
     - Да. Спасибо, это было бы прекрасно.
     - Вы можете встать?
     - Думаю, что смогу.
     -- Ябу-сан спрашивает, не нужен ли вам паланкин?
     Блэксорн  подумал об этом. Наконец он решил,  что самурай должен ходить
пешком.
     - Нет, спасибо,  - сказал он, хотя ему так хотелось лечь, закрыть глаза
и сразу же уснуть. В то же время он  знал, что стоит ему  только уснуть, как
кошмар вернется, ему снова придется пережить эту сцену.
     Он медленно  поднял  нож и стал внимательно рассматривать его. Потом он
засунул его в ножны, потратив на это немало усилий.
     - Простите, что я так медлителен, - пробормотал он.
     - Не виняйтесь, Анджин-сан. Сегодня вечером  вы  родились  заново. Мы
знаем, это требует большой силы духа. Большинство людей после этого не имеют
сил даже на то, чтобы встать. Можно, я вам помогу?
     - Нет, нет, благодарю вас.
     - В этом нет никакого стыда. Я бы сочла за честь помочь вам.
     - Спасибо. Но я хочу попробовать сам.
     Но он не смог встать сразу. Ему пришлось опереться руками, чтобы встать
на колени и потом подождать, пока придут силы. Наконец он встал на ноги. Все
поклонились ему.
     Блэксорн  пошел,  шатаясь  как пьяный,  ему удалось  сделать  несколько
шагов. Он схватился за столб и мгновение держался за него. Его качало, но он
шел  сам,  без посторонней  помощи.  Как  мужчина.  Одну руку  он держал  на
рукоятке большого меча, голова его была высоко поднята.
     Ябу сделал  большой  глоток  саке. Когда он  смог  говорить, то  сказал
Марико:
     - Пожалуйста, проводите его. Проследите, чтобы он благополучно добрался
домой.
     - Да, господин.
     Когда она ушла, Ябу повернулся к Игураши: - Ты глупая кучка дерьма!
     Игураши тут же в раскаянии склонил голову до самой циновки.
     - Блеф, ты говоришь? Твоя глупость стоила бы мне очень дорого.
     - Да, господин, вы  правы.  Я прошу немедленной  отставки до конца моих
дней.
     - Это будет слишком хорошо для  тебя!  Ступай и живи в конюшнях, пока я
тебя не позову! Спи вместе с глупыми лошадьми! Ты лошадиноголовый глупец!
     - Слушаюсь, господин.
     -  Убирайся! Оми-сан  будет  теперь командовать ружейным  полком. Пошел
вон!
     Свечи мерцали  и  трещали.  Одна  служанок пролила  немного  саке  на
маленький  лакированный столик перед  Ябу, и он долго ее ругал. Затем  выпил
еще  вина. -  Блеф?  Блеф, - сказал он.  -  Глупец! Почему  вокруг меня одни
глупцы?
     Оми ничего не сказал, в глубине души хохоча до слез.
     - Но только не ты, Оми-сан. Твои  советы очень хороши.  С  сегодняшнего
дня твой надел будет удвоен. Шесть тысяч  коку. На следующий год тридцать ри
вокруг Анджиро присоединишь к своему наделу. Оми поклонился  до футона. "Ябу
заслуживает   смерти,   -  подумал   он  презрительно,   -   им  так   легко
манипулировать".
     - Я ничего не заслужил, господин, я только выполнил свой долг.
     - Да, но сюзерен должен вознаграждать за верность и выполнение долга, -
Ябу  носил  сегодня  меч   Ёситомо.  Ему  доставляло  огромное  удовольствие
дотрагиваться до него.  - Сузу, - позвал он одну   служанок, - пришли сюда
Зукимото!
     - Как скоро начнется война? - спросил Оми.
     - В этом году.  Может быть, у нас есть шесть  месяцев, а может быть уже
нет. А что?
     - Возможно,  госпоже Марико следует  остаться  здесь больше чем на  три
дня. Чтобы помочь вам.
     - Зачем?
     - Ее устами говорит Анджин-сан.  За полмесяца  с  ее  помощью он сможет
подготовить двадцать  человек,  которые обучат сотню, а те остальных.  Тогда
будет неважно, будет ли он жить или умрет.
     - Почему?
     - Вы  собираетесь снова дразнить Анджин-сана,  как  только представится
такой случай. В следующий раз  результат может быть  другим, кто  знает.  Вы
можете захотеть  его смерти, - оба знали  также, как и Марико с Игураши, что
для  Ябу клятва  любыми  богами не имеет никакого значения и, конечно, он не
имел намерения держать свое  обещание,  - вам может потребоваться оказать на
него давление. Когда вы  получите  информацию, что вам  толку в том, кто  ее
представил?
     - Никакого.
     - Вам нужно освоить стратегию ведения  военных действий чужеземцами, но
вы должны  сделать  это очень быстро. Господин  Торанага  может прислать  за
кормчим,  поэтому  нужно  как  можно  дольше  держать  здесь и эту  женщину.
Полмесяца хватит для того, чтобы выпотрошить  него все его знания.
     - А Торанага-сан?
     -  Он  согласится, если это ему правильно преподнести, господин. Оружие
принадлежит вам обоим. И  ее постоянное  присутствие здесь  важно также  и с
других точек зрения.
     - Да, - сказал Ябу с  удовлетворением, мысль о том, чтобы задержать  ее
здесь как заложницу, пришла ему в голову еще на корабле, когда он планировал
выдать  Торанагу Ишиде.  - Тогда Марико,  конечно,  будет под защитой. Очень
плохо, если она попадет в чьи-то злые руки.
     -  Да. И, вероятно,  ее можно использовать для  давления на  Хиро-Мацу,
Бунтаро и весь их клан, даже на Торанагу.
     - Вы набросайте письмо о ней.
     Оми сказал, решившись на это по первому наитию:
     - Моя мать получила сегодня вестие  Эдо, господин. Она просила меня
сказать вам, что госпожа Дзендзико подарила Торанаге его первого внука.
     Ябу сразу же стал очень внимателен. Внук  у Торанаги! Внук обеспечивает
Торанаге  установление  его династии. Мне  необходимо  получить  мальчишку в
заложники?
     - А что с госпожой Ошибой? - спросил он.
     - Она выехала   Эдо три дня назад. Сейчас она уже  в  безопасности во
владениях господина Ишидо.
     Ябу размышлял об Ошибе и ее сестре  Дзендзико. Они такие разные! Ошиба,
такая  живая, красивая,  остроумная, безжалостная, самая  желанная женщина в
империи  и   мать  наследника.  Дзендзико,  ее  младшая  сестра,  спокойная,
задумчивая,  плосколицая и некрасивая,  и с той же безжалостностью,  которая
уже стала легендой.  Она унаследовала ее  от матери, одной  сестер Городы.
Сестры  любили друг друга, но Ошиба  терпеть не могла Торанагу и  его семью,
тогда как Дзендзико ненавидела Тайко и Яэмона,  его сына.  "Действительно ли
Тайко отец сына Ошибы? - спросил  себя Ябу. Этот вопрос втайне задавали себе
все дайме в эти годы. - Чего бы я ни отдал, чтобы обладать этой женщиной".
     -  Теперь госпожа  Ошиба  больше  не заложница  в  Эдо. Это  имеет свои
хорошую и плохую стороны, - сказал Ябу осторожно. - Правда?
     - Хорошую, только хорошую. Теперь  Ишидо и Торанага очень  скоро начнут
войну, - Оми умышленно опустил "сама" в этих именах. - Госпожа Марико должна
оставаться здесь для вашей защиты.
     -  Посмотрим. Составь письмо для  Торанаги. Сузу,  служанка,  осторожно
постучала и открыла дверь. Зукимото вошел в комнату.
     -  Где все  те  подарки, которые  я приказал  доставить   Мисимы  для
Оми-сана?
     - Они все  на складе,  господин. Вот  список. На  конюшне можно выбрать
двух лошадей. Хотите, чтобы я сделал это прямо сейчас?
     -  Нет,  Оми-сан  выберет  их  завтра,  -   Ябу  глянул  на   тщательно
составленный список:  двадцать кимоно (второго  сорта),  два меча,  комплект
доспехов (после ремонта, но в хорошем состоянии), две лошади, вооружение для
сотни самураев - один меч, шлем, нагрудник, лук, двадцать стрел,  одно копье
на  каждого (высшего  качества). Общая цена - четыреста двадцать шесть коку.
Кроме того, камень под названием "Ожидающий варвар".
     - Ах, да,  - сказал он, приходя в хорошее настроение при  воспоминаниях
об этой  ночи. - Камень,  который я нашел в Кюсю. Ты хочешь дать  ему другое
название. "Ожидающему варвару", да?
     -  Да, господин, если это еще  интересует вас,  - сказал  Оми.  - Но не
окажете ли вы мне завтра честь, выбрав место для него в саду? Я не нашел там
достаточно хорошего места.
     - Я решу это завтра, - Ябу отдыхал, вспоминая историю этого камня, и те
давние дни,  знаменитого властелина,  Тайко, и  последнюю  Ночь  Стонов.  Им
овладела меланхолия. "Жнь так коротка, печальна и жестока", - подумал он и
посмотрел  на  Сузу.  Служанка  нерешительно  улыбнулась в  ответ. Она  была
красавица  с овальным лицом, очень  деликатная, как и две другие.  Их  троих
принесли  в паланкине    его дома в  Мисиме. Сегодня вечером  они все были
босиком, их  кимоно  были  лучшего шелка, кожа очень белая.  "Интересно, -
подумал он,  -  что мальчики могут быть так грациозны, во многих  отношениях
более женственны, более чувственны, чем девушки". Потом он заметил Зукимото:
- Чего ты ждешь? Убирайся!
     - Да, господин. Вы просили напомнить о налогах,  - Зукимото поднял свое
потеющее туловище и с радостью поспешил уйти.
     - Оми-сан, удвойте все налоги, - сказал Ябу.
     - Будет исполнено, господин.
     -  Грязные крестьяне! Они совсем не хотят  работать. Все они лентяи.  Я
защищаю их  от бандитов,  которые  рыщут  по  дорогам, от  морских  пиратов,
обеспечиваю им хорошее правление, а что делают они? Они все дни проводят  за
тем,  что пьют зеленый  чай,  саке и  едят  рис.  Моим  крестьянам пора жить
самостоятельно!
     - Да, господин, - сказал Оми.
     После этого Ябу опять вернулся к теме, которая так интересовала его:
     - Анджин-сан удивил меня сегодня вечером. А тебя?
     - О, да, удивил, господин. Более  чем вас. Но вы поступили очень мудро,
заставив его покончить с собой.
     - Вы думаете, Игураши был прав?
     -  Я  только восхищаюсь вашей мудростью, господин. Вам  следует  иногда
говорить  ему  "нет".  Я  думаю, вы правильно сделали,  сказав  это  сегодня
вечером.
     - Я  был  уверен,  что  он убьет себя.  Рад,  что вы  были наготове.  Я
надеялся  на  вашу  предусмотрительность.  Анджин  необычайный  человек  для
чужеземца, да? Жаль, что он иностранец и такой наивный.
     - Да.
     Ябу  зевнул. Он принял у  Сузу чашку с  саке. - Полмесяца, ты говоришь?
Марико-сан следовало  бы остаться здесь хотя бы на это время, Оми-сан. Тогда
я решу, как поступить с ними. Ему скоро надо будет дать еще один урок.  - Он
засмеялся, показывая свои плохие зубы.  - Если Анджин-сан учит  нас,  и  нам
следовало  бы  поучить  его,  не  так ли?  Ему надо научиться, как правильно
совершать сеппуку.  На это  стоит посмотреть!  Я  думаю,  что дни  чужеземца
сочтены.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ


     Двенадцать дней спустя,  после  полудня,  Осаки прибыл  ку С ним
было десять  самураев. Лошади их  были  взмылены  и еле  дышали. На  флагах,
прикрепленных  к пикам, был знак всемогущего Совета  регентов.  Было  жарко,
облачно и влажно.
     Курьером был худой,  сильный  самурай высшего  ранга,  один   главных
военачальников Ишидо.  Его  имя было  Небару Дзозен,  он  был вестен своей
жестокостью. Серое  форменное кимоно  Небару  было орвано и грязно,  глаза
красны  от усталости.  Он  не  стал  ни  есть,  ни пить и  грубо  потребовал
немедленной встречи с Ябу.
     -  Извините  за вторжение, Ябу-сан, но мое дело очень срочное, - сказал
он.  - Я прошу у  вас прощения. Мой господин интересуется, во-первых, почему
вы  обучаете солдат  Торанаги  вместе  со своими  и,  во-вторых,  почему они
упражняются с таким количеством оружия?
     Ябу покраснел, но сдержался, зная, что Дзозен имеет особые инструкции и
что такой недостаток  манер говорит о шатком положении власти. К тому  же он
был очень расстроен еще одной утечкой своих секретных сведений.
     - Мы вас  приветствуем, Дзозен-сан.  Вы можете заверить своего хозяина,
что я  всегда всем  сердцем  стою  на  страже его интересов, - сказал  он  с
вежливостью, которая не обманула никого  присутствующих.
     Они разговаривали на  веранде  крепости.  Оми сидел сразу  же за спиной
Ябу, Игураши,  которого несколько  дней назад простили, расположился ближе к
Дзозеиу, а тот окружил себя самыми надежными часовыми.
     - Что еще говорит ваш господин?
     Дзозен ответил: - Мой господин очень будет рад  тому, что ваши интересы
- это его интересы. Теперь  о ружьях  и обучении солдат:  он хотел бы знать,
почему сын Торанаги Нага стал  вторым  командиром. Почему  так важно,  чтобы
здесь был  сын  Торанаги, со  всей вежливостью спрашивает  господин  генерал
Ишидо. Его интересуют все его союзники. Почему, например, чужеземец, видимо,
отвечает за  подготовку?  Подготовку  к  чему? Да,  Ябу-сама,  все это очень
интересно, - Дзозен более удобно расположил свои мечи, радуясь, что со спины
он защищен своими людьми. - Далее: Совет регентов снова встречается в первый
день нового месяца. Через двадцать дней. Вы официально приглашаетесь в Осаку
подтвердить вашу клятву в верности.
     Желудок Ябу опустился:
     - Я так понял, что Торанага-сама отказался от должности регента?
     - Да, Ябу-сан,  он действительно подал в  отставку. Но  его место занял
господин Ито Терузуми. Мой господин будет новым президентом Совета регентов.
     Ябу был охвачен паникой. Торанага сказал,  что четверо регентов никогда
не  сговорятся  о  пятом  регенте.  Ито Терузуми был  мелкий дайме провинции
Негато на западе Хонсю, но его семья  была древней,  их род  шел от династии
Фудзимото, так что он  вполне был приемлем как  регент, хотя это был слабый,
неженный  человек, не имеющий  своего мнения. -  Я  буду  польщен, получив
такое приглашение, - сказал Ябу, пытаясь выиграть время, чтобы все обдумать.
     - Мой  господин  считает,  что  вы  захотите  выехать  сразу.  Тогда вы
попадете в Осаку на официальное собрание.  Он приказал мне сообщить вам, что
все дайме  получили такое  же  приглашение. Так  что  все имеют  возможность
прибыть  в  нужное время,  через двадцать  один  день.  Церемония Созерцания
Цветка  будет  открыта  самим  Его  Императорским  Величеством,  императором
Го-Нидзи,  оказавшим  честь такому  событию, -  Дзозен протянул  официальный
свиток.
     - Он с печатью Совета регентов.
     - Мой  господин послал это  приглашение  сейчас, зная,  что  как верный
вассал  покойного Тайко, как верный  вассал Яэмона, его сына и наследника  и
законного правителя империи  после  достижения совершеннолетия, вы  поймете,
что новый Совет, конечно, одобрит его поступок.
     - Конечно, будет очень почетно присутствовать  на официальном собрании,
- Ябу старался контролировать выражение своего лица.
     - Хорошо, - сказал Дзозен.  Он вытащил  другой  свиток, развернул его и
поднял вверх.  - Это копия  письма о назначении господина Ито, подписанная и
утвержденная другими регентами, господами Ишидо, Кийяма,  Оноши и господином
Судзияма, - Дзозен не старался скрыть  торжествующий взгляд,  зная,  что это
полностью закрывает  ловушку для  Торанаги и всех его союзников  и в  равной
степени делает неуязвимыми его и его людей.
     Ябу взял  свиток.  Его  пальцы  дрожали. Сомнений в его  подлинности не
было. Он был завирован госпожой Ёдоко, женой  Тайко, которая подтверждала,
что  документ верен и составлен  в ее присутствии,  что  это одна    шести
копий, которые были разосланы  по империи, и что именно эта копия составлена
для властелинов  Микава,  Ивари, Тотоми,  Сугура, Идзу  и  Кванто. Она  была
датирована одиннадцатью днями назад.
     -  Властелины Ивари,  Микава, Суруга  и  Тотоми  уже оповещены. Вот  их
печати. Вы  не  последний,  но  один    моего списка.  Последний  господин
Торанага.
     -  Пожалуйста, поблагодарите  вашего  господина и скажите ему, что я  с
нетерпением жду встречи с ним и поздравляю его, - сказал Ябу.
     - Хорошо. Я  потребую подтверждения этого в письменном виде. Давайте не
будем откладывать.
     - Уже вечереет, Дзозен-сан. После ужина.
     - Очень хорошо. А сейчас мы можем пойти и посмотреть на занятия.
     - Сегодня их нет. Все мои  люди на форсированном марше, - сказал Ябу. В
тот  момент, когда Дзозен прибыл  в Идзу, весть об этом тут же дошла до Ябу,
который сразу  же приказал всем  прекратить стрельбы  и продолжать только те
виды военной подготовки, которые можно  проводить  бесшумно  и то на большом
расстоянии от Анджиро. - Завтра вы можете пойти со мной, если хотите.
     Дзозен посмотрел на небо. Был уже конец дня.
     -  Хорошо,  я  могу  немного поспать.  Но  я вернусь к  ночи, с  вашего
разрешения.  Тогда вы и ваш командир, Оми-сан, и  второй командир, Нага-сан,
расскажут мне, чтобы и мой господин
     был в курсе, о подготовке воинов; оружии и всем остальном. И какая роль
в этом отведена чужеземцу.
     - Да, конечно,  - Ябу сделал знак Игураши, -  распорядитесь о помещении
для дорогого гостя и его людей.
     - Спасибо, но в этом нет необходимости, - сразу же сказал Дзозен. - Для
самурая достаточно  футона  на  земле,  хватит и  седельного потника. Только
ванну, если вы не против... Я  поставлю  лагерь на гребне  горы, если вы  не
возражаете, конечно.
     - Как вам будет угодно.
     Дзозен чопорно поклонился  и  ушел, окруженный своими людьми.  Все  они
были вооружены до зубов. Два лучника оставались с лошадьми.
     Как только они все ушли, лицо Ябу исказилось от ярости:
     - Кто меня предал? Кто? Где шпион?
     Мертвенно побледнев, Игураши махнул рукой охране, чтобы она отошла и не
подслушивала.  - Утечка информации, господин, - сказал он, - должно быть  
Эдо. Здесь секретность абсолютная.
     -  Ox!  - сказал Ябу, чуть  не порвав  на себе кимоно, -  я предан.  Мы
окружены. Идзу и Кванто тоже. Ишидо победил. Он выиграл.
     Оми быстро сказал:
     -  Не  за двадцать дней,  господин. Пошлите сразу же  письмо  господину
Торанаге. Сообщите ему, что...
     - Глупец! - прошипел Ябу, -  Торанага, конечно,  уже знает,  там, где у
меня один шпион, у него пятьдесят. Он бросил меня в ловушке.
     - Я так  не думаю, господин, - бесстрашно сказал Оми,  - Ивари, Микава,
Тотоми  и  Сугура его  враги, не правда ли?  И все,  кто в союзе с ними. Они
никогда  не предупредят его, так что, может быть, он еще  не знает. Сообщите
ему и предложите...
     -  Ты разве не слышал? - закричал Ябу. - Все четыре регента  согласны с
назначением Ито, Совет теперь снова имеет силу закона, и он собирается через
двадцать дней!
     - Ответ  на это  очень  прост, господин  Ябу-сан. Предложите  Торанаге,
чтобы он сразу же органовал убийство Ито Терузуми или кого-то  остальных
регентов.
     Рот Ябу раскрылся в удивлении: "Что? "
     - Если вы не  хотите сделать этого, пошлите меня, дайте мне попытаться.
Или  Игураши-сана.  Если  господин Ито  будет  мертв,  Ишидо  снова придется
начинать сначала.
     -  Не знаю, сошел ты с ума  или еще что, - сказал  Ябу беспомощно. - Ты
понимаешь, что ты только что сказал?
     -  Господин, прошу вас,  будьте терпеливы со мной. Анджин-сан  передает
нам бесценные сведения, не так ли? Гораздо более того, о чем мы только могли
мечтать.  Теперь и Торанага знает  то же самое  благодаря нашим  рапортам и,
видимо, тайным  отчетам Наги. Если  мы  сможем  выиграть достаточно времени,
наши пятьсот и  еще три сотни ружей дадут нам абсолютный перевес в битве, но
только  в  одной.  Когда  враги, кто  бы  они ни  были,  увидят,  как  можно
использовать  людей  и  огневую  мощь,  они  быстро  обучатся  этому. Но они
проиграют первую битву. Одна битва, - если это нужная битва, - даст Торанаге
окончательную победу.
     - Ишидо не нужна никакая битва. Через двадцать дней у него будет мандат
императора.
     -  Ишидо  сын крестьянина. Он  не воин,  а  обманщик  и  бросает  своих
товарищей в бою.
     Ябу  внимательно  посмотрел на  Оми,  его лицо покрылось пятнами: -  Ты
понимаешь, что говоришь?
     - Так  он  поступал в Корее. Я  там был. Я видел это, и мой  отец видел
это. Ишидо бросил Бунтаро-сана, и мы  должны были сами  пробиваться к своим.
Он  просто  вероломный крестьянин - собака Тайко на самом деле. Мы  не можем
доверять крестьянам. Но  Торанага - он  рода Миновары. Ему можно доверять.
Я бы советовал вам считаться только с интересами Торанаги.
     Ябу недоверчиво покачал головой: - Ты глухой? Ты не слышал,  что сказал
Небару Дзозен? Ишидо победил. У Совета будет власть через двадцать дней.
     - Может быть, он и будет иметь власть.
     - Даже если убьют Ито? Это невозможно.
     - Конечно,  я мог бы попытаться,  но я не успеваю по времени. Никто  
нас не  сможет, во всяком случае не за двадцать дней. Но Торанага смог бы, -
Оми знал, что сует голову в пасть дракона, - я прошу вас учесть это.
     Ябу вытер  лицо руками, он весь был мокрый. - После этих вызовов,  если
Совет соберется, а  меня там не будет, я и весь мой клан погибнем, включая и
тебя. Мне нужно два месяца  по крайней мере,  чтобы  подготовить полк.  Даже
если бы мы их  уже подготовили, Торанага и я никогда  бы не смогли  выиграть
войну против всех остальных. Нет, ты не прав, я должен поддержать Ишидо.
     Оми сказал: - Вы не должны выезжать в Осаку в течение десяти дней, даже
четырнадцати, если потом  двинетесь форсированным маршем. Сразу же вестите
Торанагу об Небару Дзозене. Вы спасете Идзу и дом Касиги. Я прошу вас. Ишидо
выдаст вас и уничтожит. Икава Джикья - ваш родственник, да?
     - А как быть с  Дзозеном? - воскликнул  Игураши. - И с ружьями? Большая
стратегия? Он хочет узнать об этом всем сегодня вечером.
     -  Расскажите  ему. С подробностями.  Он  только  слуга,  - сказал Оми,
начиная командовать  им.  Он  знал,  что  всем  рискует,  но он  должен  был
попытаться защитить Ябу от союза с Ишидо и поражения любыми способами, какие
у него были. - Откройте ему все свои планы.
     Игураши яростно запротестовал: - В тот момент, когда Дзозен узнает, чем
мы занимаемся, он пошлет письмо господину Ишидо; очень важно, чтобы этого не
было. Ишидо выкрадет у нас все планы и тогда с нами будет кончено.
     - Мы выследим посланца и убьем его, когда нам это будет нужно.
     Ябу вспыхнул:  -  Это письмо было подписано самой высокой властью нашей
страны! Ты должен сойти с ума, чтобы предлагать мне такое! Это поставит меня
вне закона!
     Оми  покачал  головой,  сохраняя  уверенность  на  лице:  -  Я  считаю,
Ёдоко-сама  и другие обмануты, как обмануто  его  императорское  высочество,
предателем Ишидо. Мы  должны защищать  ружья, господин. Мы должны остановить
любого посланца...
     - Молчать! Ты сошел с ума!
     Оми  поклонился, выслушивая этот  выг Но потом  он  поднял глаза и
сказал  спокойно:  - Тогда,  пожалуйста,  разрешите мне  совершить  сеппуку,
господин. Но прежде  позвольте мне закончить. Я нарушу  свой долг,  если  не
попытаюсь  защитить вас.  Я прошу об этом последнем одолжении как  преданный
вассал.
     - Кончай!
     - Сейчас не работает Совет  регентов, так  что сейчас нет и официальной
защиты для этого оскорбляющего, плохо воспитанного Дзозена и его людей, если
вы не считаетесь с этим незаконным документом, составленным благодаря, - Оми
собирался  сказать  "слабости",  но  заменил  слово  и   продолжал  говорить
спокойным повелительным тоном, - благодаря обману, господин. Совета нет. Они
не могут приказать вам или кому бы то ни было что-то делать. С того момента,
когда  он  соберется,  да, они  могут, и тогда  вы должны  повиноваться.  Но
сейчас, кто  будет  подчиняться до того, как будут даны официальные указы?
Только  союзники Ишидо,  ведь  так? Разве не Ивари, Микава,  Тотоми и Сугура
командуют своими родственниками и  открыто сотрудничают с ним? Этот документ
однозначно  говорит о войне, но я прошу вас вести ее на своих условиях, а не
на условиях Ишидо.  Он  заслуживает только  презрения!  Торанагу  никогда не
побеждали  в сражениях, а  Ишидо  побеждали. Торанага бежал участия в этих
самоубийственных наступлениях в Корее. Ишидо нет. Торанага проявляет интерес
к  кораблям и торговле. Ишидо нет. Торанага хочет иметь военно-морской флот,
как  у варваров, - разве  вы  не помогаете  ему  в  этом? Ишидо  нет.  Ишидо
олирует  империю  от внешнего  мира. Торанага будет держать  ее  открытой.
Ишидо  отдаст Икаве  Джикья  ваш  наследственный надел  Идзу, если  победит.
Торанага отдаст вам всю провинцию Джикьи. Вы главный союзник Торанаги. Разве
он не подарил вам свой меч? Разве не вы владеете огнестрельным оружием?  Оно
гарантирует одну победу с большим преимуществом. Что даст  взамен крестьянин
Ишидо? Он посылает  невоспитанного  ронина-самурая  с  приказами, специально
рассчитанными на  то, чтобы опозорить  вас в вашей собственной провинции!  Я
говорю, Торанага Миновара - ваш единственный в Вы должны идти  с ним, -
он поклонился и ждал в полной тишине. Ябу взглянул на Игураши: - Ну?
     - Я  согласен  с  Оми-саном,  господин, -  лицо  Игураши  отражало  его
беспокойство, - что касается убийства посыльного -  это будет опасно,  потом
уже нельзя будет отступать. Дзозен, конечно,  пошлет завтра  одного или двух
человек. Они  могли  исчезнуть,  быть убитыми бандитами,  -  он  остановился
посреди предложения. - Почтовые голуби! На вьючных лошадях Дзозена  было две
корзины!
     - Мы отравим их сегодня ночью, - сказал Оми.
     - Как? Они будут охраняться.
     - Я не знаю, но они должны быть убиты или выпущены до рассвета.
     Ябу сказал:
     - Игураши, сейчас же отправь  человека следить за  Дзозеном. Смотри, не
пошлет ли он своих голубей сегодня.
     - Я предлагаю послать всех наших  соколов и сокольничих сразу прямо  на
восток, - быстро добавил Оми.
     -  Он  заподозрит  обман,  если  увидит,  что  его  птицы  погибли  или
покалечены, - сказал Игураши.
     Оми пожал плечами:
     -- Но они должны быть остановлены.
     Игураши взглянул на Ябу. Ябу кивнул:
     - Делай.
     Когда Игураши вернулся, он сказал:
     -  Оми-сан,  мне  в  голову пришла одна  мысль. Многое   того, что вы
сказали,  было   правильно,  о  Джикье  и  господине  Ишидо.   Но   если  вы
посоветовали,  чтобы  гонцы "исчезли",  то зачем  вообще играть  с Дзозеном?
Зачем сообщать ему что-то? Почему не убить сразу же?
     -  А действительно, почему?  Вдруг это развлечет Ябу-саму? Я  согласен,
ваш план лучше, Игураши-сан, - сказал Оми.
     Теперь оба глядели на Ябу.
     - Как я смогу сохранить ружья в тайне? - спросил он их.
     - Перебить Дзозена и его людей, - ответил Оми.
     - А больше никак? Они покачали головой.
     -  Может  быть, я смогу  договориться с Ишидо,  - сказал  Ябу,  пытаясь
придумать способ выбраться    ловушки. -  Вы правы относительно времени. У
меня  есть десять дней,  самое большое четырнадцать. Как быть  с  Дзозеном и
все-таки оставить время для маневра?
     - Было бы мудро сделать вид, что вы собираетесь ехать в Осаку, - сказал
Оми,  - но не вредно было бы сразу же поставить в вестность Торанагу. Один
 наших голубей мог бы вылететь в Эдо до захода солнца.
     Игураши сказал:
     - Вы  бы,  конечно, могли  сообщить господину Торанаге  о  Дзозене, его
приезде и  о том,  что  через  двадцать дней будет совещание  регентов. А об
остальном, об  убийстве господина Ито,  слишком опасно писать, даже  если...
Слишком опасно, правда?
     - Я согласен. Об  Ито промолчим. Торанага сам об  этом догадается.  Это
ведь очевидно, так?
     -- Да, господин. Немыслимо, но очевидно.
     Оми молча ждал, его мозг отчаянно искал решение. Глаза Ябу остановились
на нем, но он этого не  боялся. Его совет был обоснован и предлагался только
для  зашиты клана,  семьи  и Ябу, главы клана в данный  момент. То,  что Оми
решил убрать  Ябу и поменять вождя  клана,  не  мешало ему давать Ябу  умные
советы. И теперь он  уже приготовился умереть. Если  Ябу был так глуп, чтобы
не  воспринимать  очевидную  правоту  его  идей,  тогда  скоро  некому будет
руководить кланом. Карма.
     Ябу наклонился вперед, все еще не решаясь:
     - Есть ли какой-нибудь способ убрать  Дзозена и его людей без опасности
для меня?
     - Нага. Как-нибудь спровоцировать Нагу, - просто сказал Оми.
     В   сумерках  Блэксорн  и  Марико  подъехали  к  воротам  своего  дома,
сопровождаемые слугами. Оба устали.  Она ехала по-мужски, в широких брюках и
накидке с поясом.  От солнца ее защищали широкополая шляпа  и перчатки. Даже
крестьянские женщины  пытались защитить  свои лица  и  руки от лучей солнца.
Белна кожи свидетельствовала о знатном происхождении.
     Слуги-мужчины  взяли поводья  и  увели лошадей. Блэксорн отпустил своих
сопровождающих и  на сносном  японском приветствовал  Фудзико, которая,  как
обычно, гордо восседала на веранде.
     - Можно, я приготовлю  вам зеленый  чай,  Анджин-сан, -  церемонно, как
обычно,  сказала она,  и он, как всегда,  ответил: -  Нет.  Сначала я  приму
ванну.  Потом саке  и немного еды.  И,  как обычно, он ответил на ее поклон,
прошел  через  коридор  на  заднюю  сторону дома и вышел в садик,  затем  по
вивающейся дорожке дошел до бани, сделанной  плетня, обмазанного глиной.
Слуга взял  его  одежду, он  вошел и сел  нагишом.  Другой  слуга  вымыл его
щеткой, намылил, вымыл голову и сполоснул водой, чтобы смыть мыльную  пену и
грязь.  Потом,  уже  совсем  вымывшись,  он  потихоньку, так как  вода  была
горячей, спустился в огромную ванну с железными стенками и лег.
     - Боже мой, это  прекрасно, - ликовал  он, позволяя теплу  проникать  в
мускулы; глаза его были закрыты, по лбу обильно бежал пот.
     Послышался  звук  открывающейся  двери  и  голос  Суво: "Добрый  вечер,
хозяин", следом  за этим полился  поток  японских  слов,  который он не  мог
понять.  Но сегодня вечером он слишком  устал, чтобы разговаривать с Суво. И
ванна,  как  много  раз объясняла ему Марико, "не только  для  очистки кожи.
Ванна  -  это дар  богов, завещанное  нам богами наследство  для  радости  и
наслаждения".
     - Помолчи, Суво, - сказал он, - сегодня вечером хочется подумать.
     -  Да,  хозяин,  -  сказал  Суво. -  Прошу  прощения, но вам  следовало
сказать: "Сегодня вечером я хочу подумать".
     - Сегодня вечером я хочу подумать, - правильно  повторил Блэксорн фразу
по-японски,  пытаясь удержать  в  голове почти  непонятные  для него  звуки,
радуясь, что его поправили, но слишком утомленный всем этим.
     - Где книжка по грамматике и словарь? - спросил он Марико  первым делом
в то утро. - Ябу-сама позаботился об этом?
     - Да. Пожалуйста, потерпите, Анджин-сан. Ее скоро привезут.
     - Ее обещали прислать  с галерой и  солдатами.  И не привезли.  Солдаты
прибыли, с ружьями, но без книг.  Мне повезло, что вы  здесь. Без вас ничего
бы не получилось.
     - Было бы трудно, но получилось бы, Анджин-сан.
     - Как мне  сказать: "Нет, вы  все делаете  неправильно! Вы  должны  все
бегать как одна команда, целиться и стрелять как одна команда"?
     - С кем вы говорите, Анджин-сан? - спросила она. Он снова почувствовал,
как в нем поднимается неудовлетворенность:
     - Это очень трудно, Марико-сан.
     -  О,  нет,  Анджин-сан, японский  очень  простой  язык  по сравнению с
другими языками.  Нет  артиклей,  нет  "зе",  "э"  или "эн".  Нет  спряжений
глаголов и  инфинитивов. Все слова правильные,  кончаются  на  "масу"  и  вы
можете сказать  все,  что  угодно,  используя  только  настоящее время, если
захотите. Для вопроса надо только  добавить после  слова "ка". Для отрицания
надо  только заменить  "масу" на  "масен".  Что может  быть легче? "Юкимасу"
означает "я иду", но  также и  "вы, он, она,  оно, мы, они идут или пойдут",
или даже "могут сходить". Даже множественное и единственное числа одинаковы.
"Тсума" означает жену или жен. Очень просто.
     -  Хорошо,  какая  разница между "я  иду"  -  юкимасу и "они  пошли"  -
юкимасу?
     - В интонации, Анджин-сан, и самом тоне. Слушайте: юкимасу - юкимасу.
     - Но они оба звучат как одно и то же.
     - Ах,  Анджин-сан,  это потому,  что вы  думаете  на вашем  собственном
языке.  Поймите, японец должен думать по-японски. Не забывайте, что наш язык
- язык  неопределенный. Все очень  просто, Анджин-сан.  Просто мените ваше
представление о мире. Японцы только учают новое искусство, они отделены от
всего мира... Это все так просто.
     -  Это  все дерьмо, - пробормотал  он по-английски и  почувствовал себя
лучше.
     - Что вы говорите?
     - Ничего. Но то, что вы говорите, не имеет смысла.
     - Изучайте письменные знаки, - сказала Марико.
     - Я не могу. Это слишком долго. Они не имеют смысла.
     - Послушайте, они очень простые, Анджин-сан.  Китайцы  очень  умные. Мы
позаимствовали  у них письмо  тысячу лет назад. Смотрите, этот иероглиф, или
символ, обозначает "свинья".
     - Он не похож на свинью.
     -  Однажды  так обозначили,  Анджин-сан.  Давайте  я  вам покажу.  Вот.
Добавьте иероглиф "крыша" над "свиньей" и что мы имеем?
     - Свинья и крыша.
     - Но что это обозначает? Новый иероглиф?
     - Я не знаю.
     - "Дом". Раньше китайцы считали, что свинья под  крышей и была дом. Они
не буддисты, они едят мясо, поэтому свинья для них, крестьян, представлялась
богатством, отсюда и хороший дом. Отсюда и иероглиф.
     - Но как это сказать?
     - Это зависит от того, китаец вы или японец.
     - Ох!
     - Действительно, -  засмеялась  она. -  Вот еще  один  иероглиф. Символ
"крыша", символ  "свинья" и символ "женщина". Крыша с двумя свиньями под ней
обозначает  "довольство". Крыша с двумя женщинами под ней означает "разлад".
Понятно?
     - Абсолютно нет!
     - Конечно,  китайцы не  очень  сведущи во многих  вещах и  их женщин не
воспитывают так, как у нас. В их домах нет согласия, верно?
     Блэксорн  думал  сейчас  об  этом,  на  двадцатый  день  своего  нового
рождения.   Нет.   Здесь   не   было   разлада.   Фудзико   была   преданной
домоправительницей,  и  вечерами,  когда  он  шел  спать,  футоны  уже  были
перестланы,  она  сидела на  коленях  около  них,  терпеливо,  безмолвно. На
Фудзико  было  спальное кимоно, похожее на дневное,  только более мягкое и с
одним свободным пояском вместо жесткого оби на талии.
     - Благодарю вас, госпожа, - говорил он, - спокойной ночи.
     Она кланялась и молча уходила в комнату через коридор, рядом с той, где
спала Марико. Тогда  он залезал под  тонкую шелковую москитную сетку. Раньше
он таких  никогда не  видел.  Там  он с удовольствием растягивался на спине,
слушая жужжание насекомых  за  сеткой,  и думал о Черном Корабле, о том, как
важен Черный Корабль для Японии.
     Без португальцев  не было бы торговли  с Китаем. И не было бы шелка для
одежды и этих сеток. Даже сейчас, когда влажный сезон  только  начинался, он
знал им цену.
     Если ночью он  начинал  ворочаться,  почти  тут же  служанка  открывала
дверь, чтобы спросить, не надо ли  ему чего-нибудь. Один раз он не понял. Он
отмахнулся от служанки, вышел в сад и сел на  ступенях, глядя на луну. Через
несколько  минут  Фудзико,  взъерошенная  и заспанная, подошла и  молча села
позади него.
     - Могу я чем-нибудь быть вам полезной, господин?
     - Нет,  спасибо. Пожалуйста,  идите в постель. Она сказала что-то, чего
он не понял.  Он снова  показал ей, что она может идти, Фудзико что-то резко
сказала служанке, которая как тень ходила за ней. Вскоре пришла Марико.
     - С вами все нормально, Анджин-сан?
     - Да. Я не знаю, почему она побеспокоила вас. Боже мой, я только смотрю
на луну, я не мог спать. Я только хотел немного подышать свежим воздухом.
     Фудзико что-то запинаясь говорила Марико, ей было не по себе,  она была
огорчена раздражением, прозвучавшим  в его голосе. - Она говорит, вы  велели
ей идти спать. Она только  хотела сказать, что у нас не  принято, чтобы жена
или наложница спали, пока не спит их хозяин, вот и все, Анджин-сан.
     - Тогда  пусть она менит свои  обычаи. Я часто не  сплю ночью. Просто
так. Это морская привычка - я очень плохо сплю на берегу.
     - Да, Анджин-сан.
     Марико объяснила, и обе женщины  ушли. Но Блэксорн знал, что Фудзико не
ляжет спать и не уснет, пока  он не спит. Она всегда  была на ногах и ждала,
когда  бы он  ни  вернулся в дом. Иногда по  ночам  он ходил  в  одиночку по
берегу. Даже  хотя  он и настаивал на  том,  что ему  надо побыть одному, он
знал, что за ним идут и наблюдают. Не потому, что  боялись, что он попробует
бежать.  Просто  потому, что  у  них  был обычай всегда сопровождать  важных
гостей. В Анджиро он был важным гостем.
     Временами он терпел  ее  присутствие.  После  того как Марико  сказала:
"Думайте о ней как о скале, седзи или стене. Ее долг - служить вам".
     С Марико было по-другому.
     Он был рад, что она осталась. Без нее он никогда не  начал бы  обучение
солдат,  оставленный один на  один  со  сложностями  военной  стратегии.  Он
благодарил ее, отца Доминго, Альбана Карадока и других своих учителей.
     "Я  никогда  не  считал, что  войны ведутся с хорошими  намерениями", -
снова  думал он. Однажды, когда  его  корабль вез  груз  английской шерсти в
Антверпен,  испанские войска напали  на город  и все  вышли  на баррикады  и
дамбы.  Вероломная  атака  была  отбита,  испанская   пехота  обстреляна   и
отступила.  Тогда  он впервые  увидел  Вильяма,  герцога Оранского,  который
маневрировал  полками как  шашками.  Атакуя,  отступая  в притворной панике,
чтобы   снова    перегруппироваться,   снова    атакуя,    паля      ружей
душераздирающими, рвущими уши  залпами, прорываясь через строй  противников,
оставляя их  умирающими  и  вопящими. Запах  крови, пороха,  мочи лошадей  и
навоза переполнял вас, дикая фантастическая радость убийства овладевала вами
и удесятеряла ваши силы.
     - Боже мой, как прекрасно побеждать, - сказал он вслух, сидя в ванне.
     - Что, хозяин? - окликнул его Суво.
     -  Ничего, - ответил  он по-японски,  - я  не  разговаривал  - я думал,
просто думал вслух.
     - Я понимаю, хозяин. Прошу прощения.
     Блэксорн позволил себе расслабиться.
     Марико. Да, она была бесценной помощницей.
     После той  первой ночи, когда  он чуть не  убил себя,  они ни  о чем не
говорили. Что было говорить?
     "Я рад, что нужно так много сделать", - думал он. Времени думать у него
не было, за исключением  этих нескольких минут в ванне. Никогда  не  хватало
времени, чтобы все  сделать.  Имея  приказ  сосредоточиться  на подготовке и
обучении, а не на своей учебе, он хотел  и пытался учиться, нуждаясь в этом,
чтобы  выполнить обещание,  данное  Ябу. Времени никогда  не  хватало. Вечно
уставший и  вымотанный к ночи, мгновенно  засыпающий на закате, чтобы встать
на рассвете и  ехать на плато. Обучая  солдат все утро,  он скудно  питался,
всегда голодный, всегда без мясного. Потом ежедневно после полудня и до ночи
- иногда до очень позднего времени - с Ябу, Оми,  Игураши, Нагой, Зукимото и
остальными  офицерами он разговаривал о войне, отвечал  на вопросы о военном
деле. Как вести войну, какова война у чужеземцев, и какова она у японцев. На
суше и на море. Слушатели всегда что-то записывали. Много-много записывали.
     Иногда с одним Ябу.
     Но  всегда присутствовала Марико - часть его - разговаривала с ним. И с
Ябу.  Марико теперь по-другому  относилась к нему, он больше не был для  нее
чужаком.
     В  другие дни заново переписывались  все  записи,  всегда с  проверкой,
очень дотошной, пересматривались и проверялись опять, до тех пор, пока через
двенадцать  дней  и  около ста  часов подробных  утомительных объяснений  не
получилось наставление по военному делу. Точное. И смертельное.
     Смертельное  для кого?  Не для  нас, англичан  или голландцев,  которые
придут сюда с мирными целями  и только как торговцы. Смертельное для  врагов
Ябу и для врагов  Торанаги, для наших врагов  испанцев и португальцев, когда
те попытаются  завоевать  Японию.  Как они это  делали  повсеместно. На всех
вновь открытых территориях. Сначала приходят священники. Потом конкистадоры.
     "Но не здесь,  -  подумал  он с  удовлетворением.  - Эту страну  уже не
завоюешь,  через несколько лет  все, что  он  им  рассказал  и  чему научил,
распространится уже по всей Японии".
     - Анджин-сан?
     Она поклонилась ему:
     - Ябу-ко  ва  киден  но  го  усеки о конва  хитсу  тосену то осерареру,
Анджин-сан.
     Слова медленно  проступали  в его мозгу: "Господин  Ябу не хочет видеть
вас сегодня вечером".
     - Иси-бан, - сказал он блаженно. - Домо.
     - Гомен насаи, Анджин-сан. Анатава.
     -  Да,  Марико-сан, -  прервал  он ее,  тепло воды высасывало    него
энергию. - Я знаю, мне бы надо сказать это по-другому, но я  не хочу  больше
говорить сейчас по-японски. Не сегодня вечером. Сейчас  я чувствую себя  как
школьник, покинувший школу на рождественские каникулы. Вы понимаете, что это
первые свободные часы с тех пор, как я прибыл сюда?
     -  Да,  да,  понимаю, - криво улыбнулась  она, - а вы понимаете, сеньор
главный кормчий Блэксорн, что это будут  первые  свободные  часы, которые  с
момента приезда сюда выпали мне?
     Он засмеялся. На ней были толстый  хлопчатобумажный купальный халат  со
свободным  поясом и полотенце  на  голове. Каждый вечер,  когда ему начинали
делать массаж, она принимала ванну, иногда одна, иногда вместе с Фудзико.
     - Ну  вот,  теперь  у вас  есть свободное  время,  - сказал  он и начал
вылезать  ванны.
     - Ой, пожалуйста, я не хотела беспокоить вас.
     - Тогда присоединяйтесь ко мне. Это замечательно.
     - Благодарю вас. Я едва могу дождаться, когда можно смыть грязь и  пот,
- она сняла халат и  села на маленькое сиденье. Слуга начал  намыливать  ее,
Суво терпеливо ждал у массажного стола.
     - Это скорее напоминает школьные каникулы, - сказала она счастливо.
     Первый раз Блэксорн видел ее обнаженной в тот день, когда они купались,
и  был  сильно поражен.  Теперь  ее  нагота сама  по себе  не трогала его  в
фическом смысле. Живя рядом в японском  доме, где  стены были  бумаги, а
комнаты имели  многоцелевое назначение, он видел  ее раздетой и полураздетой
уже много раз. Он даже видел однажды, как она присела помочиться.
     - Это ведь  нормально,  Анджин-сан?  Тела  естественны, различия  между
мужчинами и женщинами естественны, да?
     - Да, только мы, э-э, просто мы воспитаны по-другому.
     - Но теперь вы здесь, и наши обычаи - это и ваши обычаи.
     Нормальным  было мочиться или испражняться на  открытом месте,  если не
было  уборных  или других отхожих мест, просто  приподнимая  или расстегивая
кимоно,  сидя  на  корточках  или  стоя,  все  при  этом  вежливо ждали,  не
вглядываясь,   иногда   загораживаясь   для  уединения.  Почему  нужно  было
уединяться? И тут же крестьяне  собирали испражнения и смешивали с водой для
удобрения  своих посадок. Человеческие испражнения и моча были единственными
существенными  источниками удобрений в  империи. Лошадей  и волов было очень
немного,  а других  животных-источников удобрений  не  было.  Поэтому каждая
частица человеческих экскрементов собиралась и продавалась по всей стране.
     И   после  того  как   вы  видели   высокорожденных  и   простолюдинов,
расстегивающих  или задирающих одежду, стоящих или сидящих на корточках, вам
немногому оставалось удивляться.
     - Хорошо, -  сказала  она, очень удовлетворенная,  - скоро вы  полюбите
сырую рыбу и свежие водоросли, и тогда вы действительно станете хатамото.
     Служанка облила ее водой. После этого, уже чистая, Марико вошла в ванну
и  легла напротив  него  с длинным  вздохом  наслаждения. Маленькое распятие
качалось у нее между грудей.
     - Как вам это удается? - спросил он.
     - Что?
     - Так быстро забираться в ванну. Вода слишком горячая.
     - Не знаю, Анджин-сан, но я попросила подкинуть дров и  подогреть воду.
Для вас Фудзико всегда проверяет воду - мы называем ее прохладной.
     - Если это прохладная, то я голландский дядюшка!
     - Что?
     - Ничего.
     От горячей воды их клонило в  сон, и  они лежали, развалясь,  в ленивых
позах, не пронося ни слова.
     Потом  она спросила:  - Чем  бы  вы  хотели  заняться сегодня  вечером,
Анджин-сан?
     - Если бы мы  были в  Лондоне...  -  Блэксорн  остановился. "Мне  бы не
следовало  думать  о  них,  - сказал  он  себе,  -  или о  Лондоне. Это  все
кончилось. Этого не существует. Существует только то, что здесь".
     - Если? - Она посмотрела на него, сразу заметив, как он менился.
     -  Мы бы пошли в  театр и посмотрели пьесу, - сказал он, справившись  с
собой, - у вас здесь бывают представления?
     - О,  да, Анджин-сан. У  нас  очень любят  всякие представления.  Тайко
любил ставить их для увеселения  своих гостей,  даже  господину Торанаге они
нравились.  И  конечно, есть много  гастрольных  групп для простых людей. Но
наши представления не совсем то, что ваши, я так считаю. Здесь наши актеры и
актрисы  носят маски. Мы называем эти представления "Но".  Там много музыки,
много танцев,  они  в основном  очень  печальные,  очень  трагические,  есть
исторические  пьесы.  Иногда комедии.  Мы бы  посмотрели с вами комедию или,
может быть, религиозную пьесу?
     - Нет, мы  бы пошли в театр "Глоб" и посмотрели что-нибудь,  написанное
человеком по фамилии  Шек Он мне  нравится больше, чем Бен  Джонсон или
Марло. Может быть, мы бы посмотрели "Укрощение строптивой" или "Сон в летнюю
ночь",  "Ромео  и Джульетту". Я водил свою жену на "Ромео и Джульетту", и ей
очень понравилось. Блэксорн рассказал ей сюжеты этих пьес.
     Марико нашла их очень непонятными: - По нашим понятиям, очень неразумно
для девушки  не слушаться родителей. Но так печально. Плохо и для девушки, и
для юноши. Ей было только тринадцать? Ваши дамы так рано выходят замуж?
     -  Нет. Обычно  в  пятнадцать  или  шестнадцать  лет.  Моей  жене  было
семнадцать, когда мы поженились. А сколько было вам?
     - Ровно пятнадцать,  Анджин-сан, -  тень  прошла  по ее  лицу  при этих
словах. - А после театра куда бы мы пошли?
     - Я бы повел вас поесть. Мы бы пошли в "Стоне шоп хаус"  на Феттер-лейн
или "Чешир ч" на Флит-стрит. Это все гостиницы, где подают особые кушанья.
     - А что бы мы ели?
     - Я  бы не хотел вспоминать, - сказал он с ленивой улыбкой, возвращаясь
к настоящему, -  я  не помню. Мы находимся здесь, и  я радуюсь сырой рыбе, и
карма  есть карма, - он  глубже опустился  в воду. - Великое слово  карма. И
хорошая идея. Вы очень помогли мне, Марико-сан.
     - Я рада немного  помочь вам, - Марико расслабилась в  тепле, - Фудзико
сегодня вечером достала для вас специальную пищу.
     - Да?
     - Она купила - я думаю, у  вас это называется фазан. Это большая птица.
Один  сокольничих поймал для нее.
     - Фазан? Вы действительно имеете его в виду? Хонто?
     -  Хонто, - ответила она,  - Фудзико просила их поймать его.  И просила
меня рассказать вам об этом.
     - И как он будет приготовлен?
     -  Один    солдат видел,  как  их  готовят португальцы,  и  рассказал
Фудзико-сан. Она просит вас не огорчаться, если готовка не очень удастся.
     - Но как она это сделает - как повара  его приготовят? - Он поправился,
так как слуги и готовили и убирались.
     - Ей  сказали,  что сначала кто-то  должен снять  с него  перья,  потом
вынуть кишки, - Марико с трудом сдерживала брезгливость. - Потом  птицу либо
режут на маленькие кусочки и жарят с маслом, либо  варят с солью и специями,
- она сморщила нос. - Иногда птицу покрывают глиной и кладут на угли и пекут
ее.  У нас нет  печей, Анджин-сан.  Так  что его  жарят. Надеюсь, что  все
получится.
     - Уверен, что  это будет прекрасно, - сказал он, считая, что получится,
конечно, несъедобно.
     Она засмеялась: - Вы так плохо притворяетесь иногда, Анджин-сан.
     -  Вы  не  понимаете, как важна еда! - он непровольно улыбнулся. - Вы
правы. Мне не следует так интересоваться едой. Но я не могу сдержать голода.
     -  Скоро  сможете. Вы  даже научитесь, как пить  зеленый  чай  пустой
чашки.
     - Что?
     - Сейчас не место и не время объяснять, Анджин-сан. Для этого вы должны
быть бодрым и внимательным. Необходимы спокойный заход солнца или рассвет. Я
когда-нибудь  покажу это вам.  Ах, как  хорошо лежать здесь, не  правда  ли?
Ванна прямо дар богов.
     Он слышал,  как  слуги  за стеной подбрасывали дрова в печь. Он  терпел
увеличивающуюся температуру, пока мог, потом выскочил  воды с помощью Суво
и  лег,  задыхаясь,  на  толстое  полотенце.  Пальцы  старика ощупали спину.
Блэксорн чуть не закричал от удовольствия: "Как хорошо! "
     - Вы так сильно менились за последние дни, Анджин-сан.
     - Я менился?
     - О, да, с вашего  нового рождения,  очень сильно. Он пытался вспомнить
первую ночь,  но  мало что  ему  припомнилось.  Каким-то образом  ему самому
удалось  добраться до дому. Фудзико и служанки  помогли ему лечь  в постель.
После  крепкого  сна  без  сновидений  он  проснулся  на  рассвете  и  пошел
поплавать. Потом, обсохнув на солнышке, он поблагодарил Бога за то,  что тот
дал  ему  силы,  и  за  лазейку,  которую  подсказала   ему  Марико.  Позже,
возвращаясь  домой,  он здоровался с крестьянами,  про себя зная, что теперь
они свободны от обязанности, наложенной на  них Ябу, и что  он тоже свободен
от этой угрозы.
     Потом, когда появилась Марико, он послал за Мурой.
     - Марико-сан, пожалуйста, скажите Муре следующее: "У нас есть проблема,
у  вас  и у меня. Мы решим ее вместе. Я хочу поступить  в деревенскую школу.
Учиться говорить вместе с детьми".
     - У них нет школы, Анджин-сан.
     - Нет?
     - Нет. Мура говорит, что в нескольких ри к западу отсюда есть монастырь
и монахи  могут  вас  научить  читать  и писать, если вы захотите. Но  здесь
деревня, Анджин-сан.  Здешним детям надо научиться  ловить рыбу,  плавать на
лодке  по  морю,  вязать  сети, сажать и выращивать рис и овощи.  И конечно,
родители и дедушка с бабушкой сами учат своих детей, как всегда.
     - Так как же мне тогда учиться, когда вы уедете?
     - Господин Торанага пришлет книги.
     - Мне нужно больше, чем книги.
     - Все будет хорошо, Анджин-сан.
     - Да. Может  быть. Но скажите старосте, что если я сделаю ошибку, все -
даже дети - должны поправлять меня, сразу же. Я им приказываю.
     - Он благодарит вас, Анджин-сан.
     - Здесь кто-нибудь говорит по-португальски?
     - Он говорит, что нет.
     - А кто-нибудь поблости?
     - Ие, Анджин-сан.
     - Марико-сан, мне нужен будет кто-нибудь, когда вы уедете.
     - Я передам ваши слова Ябу-сану.
     - Мура-сан, вы...
     -  Он говорит, вы не должны  прибавлять "сан", когда говорите с ним или
вообще с  кем-нибудь   крестьян. Они  ниже вас. Неправильно говорить "сан"
кому-нибудь ниже вас. Фудзико также поклонилась ему до  земли  в этот первый
день:
     -  Фудзико-сан приветствует  вас в вашем доме, Анджин-сан. Она говорит,
вы  сделали  ей большую честь и  просит вас  простить  за  грубость тогда на
корабле. Она считает честью для себя быть вашей наложницей и управлять вашим
домом. Она говорит, что если вы будете носить  те  мечи, то она  будет очень
рада.  Они  принадлежали  ее отцу,  а  он  мертв.  Своему  мужу  она  их  не
предлагала, так как у него были свои мечи.
     -  Поблагодарите ее и  скажите,  что я  польщен тем, что она стала моей
наложницей, - сказал он.
     Марико тоже  поклонилась ему:  -  Анджин-сан,  мы глядим  на вас новыми
глазами.  Наш  обычай  таков, что мы  иногда  ведем себя  очень серьезно. Вы
открыли  мне глаза. Очень на  многое. До  сих  пор  вы для  меня были просто
чужеземцем, варваром. Пожалуйста, простите меня  за мою глупость. То, что вы
сделали, доказывает, что вы самурай. Он вырос в своих глазах в этот день. Но
блость к смерти  менила его больше, чем он сам это понимал,  и  напугала
его навеки, больше,  чем все остальные  ситуации, когда он  смотрел смерти в
лицо.
     "Ты надеялся на Оми? - спросил  он  себя. - Что Оми не даст убить тебя?
Разве ты не давал ему много раз почувствовать это?
     - Я не  знаю, я только рад, что он  был начеку, -  честно ответил  себе
Блэксорн. - Наступила другая жнь! "
     -  Это  моя  девятая жнь.  Последняя! - сказал он вслух;  пальцы Суво
сразу же остановились.
     - Что вы сказали, Анджин-сан?
     - Ничего. Так, ничего, - ответил он, чувствуя себя неловко.
     - Я не сделал вам больно, хозяин? - спросил Суво.
     - Нет.
     Суво сказал что-то еще, чего Блэксорн не разобрал.
     - Дозо? Марико ответила   ванны: - Он хочет теперь  помассировать вам
спину.
     Блэксорн повернулся на живот, повторил эту фразу по-японски и  сразу же
позабыл ее. Сквозь пар он видел Марико,  она глубоко дышала,  слегка откинув
назад голову, кожа на теле у нее порозовела.
     "Как  она выдерживает такую жару,  - спросил  он  себя. - Тренировка, я
думаю, с самого детства".
     Пальцы Суво ласкали его, он почти моментально уснул. "О чем я думал?
     - Ты  думал о  своей девятой, своей последней  жни, и  ты  испугался,
вспомнив  это суеверие.  Здесь  все другое и это  навсегда.  Сегодня  -  это
всегда. Завтра может случиться очень многое. Пока я буду жить по их законам.
     - Я буду жить".
     Служанка принесла закрытое  блюдо.  Она держала его высоко над головой,
как это было  у них заведено,  так  что  ее дыхание не загрязняло пищу.  Она
стала  на колени  и  поставила  его на обеденный столик перед Блэксорном. На
другом маленьком  столике были чашки и  палочки  для  еды, чашки  для саке и
салфетки, ящный букет цветов. Фудзико и Марико сидели перед ним. В волосах
у них были цветы и серебряные гребни. Кимоно Фудзико было с зелеными рыбками
на  белом фоне, оби золотистого цвета. Марико надела черное с красным узором
  тонких  серебристых хрантем  и  оби в красную с серебристым  шахматную
клетку. Обе, как всегда, надушились. Для отпугивания ночных насекомых зажгли
курильницу с благовониями.
     Блэксорн имел достаточно времени, чтобы успокоиться. Он знал, что любое
выражение неудовольствия  с  его стороны нарушит  очарование  этого  вечера.
"Если бы можно было ловить фазанов, все  пошло бы по-другому", - подумал он.
У него была лошадь и ружья, можно было бы охотиться и самому, если бы только
было время.
     Фудзико  наклонилась и  сняла крышку. Маленькие  кусочки жареного  мяса
имели весьма привлекательный вид. У Блэксорна от запаха потекли слюнки.
     Он медленно взял кусочек мяса палочками для еды, стараясь не уронить, и
начал жевать мякоть. Она была жесткая и сухая, но он так давно обходился без
мяса,  что оно  показалось ему  превосходным.  Еще один кусок. Он вздохнул с
удовольствием:
     "Иси-бан, иси-бан, ей-богу! "
     Фудзико покраснела  и  налила ему саке, стараясь спрятать  лицо. Марико
обмахивалась малиновым  веером, украшенным  ображениями  стрекоз. Блэксорн
большими  глотками выпил вино и съел еще один  кусок, налил еще и по ритуалу
предложил  свою полную чашку Фудзико.  Она  отказалась, также  по обычаю, но
сегодня он настоял, поэтому она осушила чашку, слегка поперхнувшись.  Марико
также отказывалась и также была вынуждена выпить. Потом он опять приступил к
фазану, пытаясь есть такими маленькими кусочками, какие только мог отрезать.
Женщины  едва  притронулись  к своим маленьким порциям овощей и рыбы. Это не
удивило его, так как, по обычаю, женщины  ели до или после мужчин, так чтобы
за ужином все внимание можно было уделять только хозяину.
     Он съел всего фазана и  три чашки риса и прихлебнул еще саке, что  тоже
считалось прнаком хорошего воспитания. Он утолил  свой  голод  впервые  за
несколько месяцев. Во  время еды он  покончил с  шестью бутылочками горячего
вина, Марико и Фудзико поделили между  собой две. Теперь они раскраснелись и
хихикали с глупым видом.
     Марико засмеялась и прикрыла рот ладонью: - Я бы хотела уметь пить саке
как вы, Анджин-сан. Вы пьете саке лучше всех, кого я знаю. Я держу пари, что
вы могли  бы выпить  больше  всех в Идзу!  Я могла  бы выиграть на вас  кучу
денег!
     - Я думал, самураи не любят такие игры.
     - О, да, не  любят, абсолютно точно, они же не  купцы или крестьяне. Но
не  все самураи таковы  и  многие,  как вы говорите, многие держат  пари как
южные.. как португальцы.
     - Женщины тоже держат пари?
     - О, да, очень многие.  Но  только  между собой и с другими госпожами и
всегда так, чтобы не узнали их мужья! - она весело перевела все это Фудзико,
которая еще больше раскраснелась.
     -  Ваша  наложница  спрашивает,  англичане  тоже  заключают  пари?  Вам
нравится спорить?
     -  Это  наше национальное развлечение, - и он рассказал им  о  скачках,
кеглях, травле быков собаками, охоте на зайцев с собаками, охоте с гончими и
с хищными  птицами, новых театральных группах  и  каперских  свидетельствах,
стрельбе,  метании стрел, лотереях, кулачных  боях,  картах, борьбе,  игре в
кости,  шашки,  домино и времени ярмарок, когда ставишь  фартинг на число  и
заключаешь пари с колесом удачи.
     - Но  где вы  находите  время  на жнь, войну, на любовь?  -  спросила
Фудзико.
     - Ну, для этого всегда есть время, - их глаза на мгновение встретились,
но  он  не  смог прочитать  в  них  ничего, кроме  счастья  и,  может  быть,
небольшого опьянения.
     Марико попросила его спеть матросскую песню для Фудзико, он спел, и они
похвалили  и  сказали,  что это  самое  лучшее  всего,  что они когда-либо
слышали.
     - Выпейте еще саке!
     - О,  вы не должны наливать, Анджин-сан, это женская обязанность, разве
я вам не говорила?
     - Да. Налейте еще, дозо.
     - Я лучше не буду. Я  думаю,  я  свалюсь, - Марико  усиленно заработала
веером, и поток ветра разрушил ее безукорненную прическу.
     - У вас красивые уши, - заметил он.
     - У  вас тоже. Мы с  Фудзико-сан  думаем, что  ваш нос тоже совершенен,
достоин дайме.
     Он ухмыльнулся и ловко поклонился им. Они  поклонились в ответ. Складки
кимоно  Марико  слегка отошли  на  шее, обнажив  край алого нижнего кимоно и
натянувшись на груди, это сильно возбудило его.
     - Саке, Анджин-сан?
     Он протянул чашку, его пальцы не дрожали. Она наливала, глядя на чашку,
сосредоточенно высунув кончик языка между губ.
     Фудзико тоже неохотно взяла чашку, хотя и сказала, что уже не чувствует
ног. Ее тихая меланхолия  в  этот вечер исчезла, и она опять казалась совсем
юной. Блэксорн заметил, что она не так безобразна, как он считал раньше.
     Голова  Дзозена  гудела.  Не  от саке,  а  от той  невероятной  военной
стратегии, которую  так открыто описывали  ему  Ябу, Оми и  Игураши.  Только
Нага, второй командир,  сын заклятого врага, не  сказал  ничего и весь вечер
оставался холодным, высокомерным, жестким,  выделяясь  характерным для семьи
Торанаги крупным носом на худом лице.
     - Удивительно,  Ябу-сама, -  сказал  Дзозен. - Теперь я понимаю причину
такой  секретности.  Мой  господин оценит  это.  Мудро, очень мудро.  А  вы,
Нага-сан, весь вечер молчите. Мне интересно и ваше мнение.
     - Мой отец  считает, что необходимо учитывать все военные  возможности,
Дзозен-сан, - ответил молодой человек.
     - А ваше личное мнение?
     - Я послан сюда только повиноваться, наблюдать, слушать, и  учиться. Не
высказывая своего мнения.
     -  Но  как  второй командир  -  я бы сказал, как знаменитый заместитель
командира - вы считаете, что этот эксперимент получился удачным?
     - На это вам могут ответить Ябу-сама или Оми-сан. Или мой отец.
     -  Но  Ябу-сама  сказал,  что  сегодня  вечером  каждый  может говорить
свободно.  Что  здесь  скрывать?  Мы  же все друзья, не так ли?  Сын  такого
знаменитого отца должен иметь и свое мнение. Да?
     Глаза Наги насмешливо сузились, но он ничего не ответил.
     - Можно говорить свободно, Нага-сан, - сказал Ябу. - Что вы думаете?
     -  Я  думаю,  что  при неожиданности  эта идея позволит  выиграть  одну
схватку или,  может  быть, одну  серьезную  битву. Учитывая  внезапность. Но
потом? - голос Наги стал ледяным. - Потом все стороны станут использовать ту
же  тактику и бессмысленно погибнет огромное количество воинов, подло убитых
людьми, которые даже не знают, кого они убивают. Сомневаюсь, что мой отец на
самом деле одобрит их использование в настоящей битве.
     - Он сказал это? - сразу спросил Ябу, забыв о Дзозене.
     - Нет, Ябу-сама. Таково именно мое мнение, конечно.
     - Но мушкетный полк - вы не одобряете его? Он  вам не по душе? - мрачно
спросил Ябу.
     Нага взглянул на него плоскими глазами  рептилии: - При всем моем к вам
уважении, раз уж вы спрашиваете мое мнение, да, я нахожу это отвратительным.
Наши предки всегда знали, кого они убили или кто их победил. Это бусидо, наш
кодекс, кодекс воина, кодекс настоящего  самурая. Всегда побеждает настоящий
мужчина. А  теперь? Как вы докажете  своему господину свою  доблесть? Как он
может наградить  за мужество? Стрелять - это смело,  но  также и глупо.  Где
здесь  особая  доблесть? Пушки против нашего  кодекса  самураев.  Так  воюют
чужеземцы,  так воюют  крестьяне. Вы понимаете,  что  даже мерзкие  купцы  и
крестьяне,  даже  эта,  могут вести такую войну? - Дзозен засмеялся,  и Нага
продолжал даже  еще более напористо:  - Несколько сумасшедших крестьян могут
убить  любое  количество самураев, только  лишь имея  достаточное количество
ружей!  Да,  крестьяне  могут убить  любого   нас,  даже господина  Ишидо,
который хочет сесть на место моего отца.
     Дзозен не сдержался: - Господин Ишидо не хочет захватывать земли вашего
отца. Он только  стремится  защитить империю,  сохранить  ее  для  законного
наследника.
     - Мой отец не угрожает господину Яэмону или государству.
     - Конечно, но  вы говорили о  крестьянах. Господин  Ишидо  был когда-то
крестьянином. Я тоже был крестьянином. И ронином!
     Нага не хотел ссориться.  Он знал,  что не может противостоять Дзозену,
чьи  способности во владении  мечом и секирой были широко вестны:  - Я  не
собираюсь оскорблять вас или  вашего хозяина или  еще кого-то, Дзозен-сан. Я
только сказал, что мы, самураи, все должны быть уверены в том, что крестьяне
никогда не будут иметь ружей, или никто  нас не будет в безопасности.
     - Купцы  и  крестьяне никогда не смогут причинить нам неприятностей,  -
сказал Дзозен.
     - Я  тоже  так думаю, -  добавил Ябу, - и, Нага-сан, я согласен и кое с
чем  того, что вы сказали. Но ружья - современное оружие. Скоро все боевые
действия   будут  вестись   с  использованием   ружей.   Я   согласен,   это
отвратительно. Но это  способ ведения современной войны. И  потом все станет
как всегда - побеждать будут всегда самые смелые самураи.
     -  Нет,  вините,  но  вы  не правы,  Ябу-сама!  Что  сказал нам  этот
проклятый  варвар -  сущность  их  войны  в  стратегии?  И потом  он открыто
прнает,  что  все их  армии состоят  наемников и  прываемых на военную
службу. Наемники! Нет чувства долга перед их господами. Солдаты воюют только
за  плату  и военную добычу,  чтобы  насиловать и  обжираться.  Разве  он не
говорил, что их армии - это армии  крестьян? Вот что ружья принесли в их мир
и что  они принесут нам. Если бы я имел власть, я бы отрубил этому чужеземцу
голову сегодня же вечером и навсегда объявил все ружья вне закона.
     - Так думает ваш отец? - слишком быстро спросил Дзозен.
     - Мой отец не говорит  мне или кому-то еще о том, что он думает, как вы
наверняка знаете.  Я высказываю  только свое личное  мнение, - ответил Нага,
сердясь на  себя, что  попался в ловушку,  все-таки вступив в разг  - Я
прислан  сюда, чтобы повиноваться,  слушать,  а  не говорить.  Я  бы не стал
отвечать, если  бы  вы не  спросили.  Если  кого-то  вас я обидел, я прошу
прощения.
     - Извиняться не стоит. Меня  интересовала ваша точка  зрения,  - сказал
Ябу.  - Почему  кто-то должен  обижаться?  Это обсуждение, не так ли?  Среди
командиров. Вы бы объявили ружья вне закона?
     - Да,  я  думаю, было  бы  разумно очень  пристально следить  за каждым
ружьем на нашей земле.
     - Всем крестьянам запрещено иметь оружие какого-либо вида.
     Дзозен посмеивался над этим  стройным худеньким юношей, презирая его: -
Интересные у вас идеи, Нага-сан. Но вы ошибаетесь относительно крестьян. Они
ничего не значат для самураев, только снабжают нас. Они не более опасны, чем
кучка навоза.
     -  Минуточку! - сказал  Нага,  его обуяла гордость.  - Вот  почему я бы
сейчас объявил ружья  вне закона.  Вы правы, Ябу-сан, что новая  эра требует
новых методов. Но -за Анджин-сана, этого чужеземца, того,  что он говорит,
я  бы  пошел намного  дальше,  чем  наши  сегодняшние законы - Я бы выпустил
законы,  по  которым  каждый,  кроме  самураев,  застигнутый  с оружием  или
пойманный при торговле  им,  немедленно лишался бы  жни  вместе  со  всеми
членами семьи во всех поколениях. Далее, я бы запретил готовлять и ввозить
ружья. Я бы запретил чужеземцам носить ружья или привозить их в нашу страну.
Если бы я имел власть, - к которой я не стремлюсь и никогда не буду иметь, -
я  бы  полностью  удалил  чужеземцев     нашей  страны,  кроме  нескольких
священников. Порт, необходимый для торговли с заграницей, я бы обнес высоким
забором и  поставил  бы  стражу   самых надежных  воинов. Последнее,  я бы
отправил этого  дерьмоголового  Анджин-сана на  смерть  сразу же,  чтобы его
мерзкое знание не распространилось по нашей стране. Он - как зараза.
     Дзозен сказал: - Ах, Нага-оан, наверное, хорошо быть таким  молодым. Вы
знаете,  мой  господин  согласен  со  многим    того,  что  вы  сказали  о
чужеземцах.  Я слышал,  он  говорил много раз: "Уберите  их, вышвырните  их,
выгоните их пинками под зад в Нагасаки  и  держите их  там взаперти! " Вы бы
убили  Анджин-сана,  да?  Интересно.  Моему  господину  Анджин-сан  тоже  не
нравится.  Но  для  него,  -  он  остановился. - Ах, да,  интересная мысль о
ружьях.  Можно, я  расскажу  моему господину  об  этом?  Вашу  идею  о новых
законах?
     - Конечно, - Нага успокоился и  стал теперь вежливей, чем когда лагал
все, что накопилось у него на душе с первого дня пребывания в Анджиро.
     - Вы сообщили свое мнение господину Торанаге? - спросил Ябу.
     -  Господин  Торанага  не  спрашивал  моего  мнения. Я надеюсь, что  он
удостоит меня чести и поинтересуется моим мнением, - ответил Нага сразу же с
полной искренностью, интересуясь про себя, заметили ли они ложь.
     Оми сказал: - Поскольку это свободное обсуждение, господин, то я скажу,
что этот чужеземец - сокровище. Я считаю, мы должны учиться у чужеземцев. Мы
должны  узнать все о  ружьях и военных судах, все  что они  знают о  них. Мы
должны использовать  их  знания,  и  даже  сейчас  некоторые   нас  должны
начинать учиться думать, как они, чтобы мы вскоре могли перегнать их.
     Нага сказал уверенно: - Что они знают, Оми-сан? Да, ружья и корабли. Но
что еще? Как они могли бы победить нас? Среди них  нет самураев.  Разве этот
Анджин  открыто  не заявляет, что  даже их  короли  -  убийцы  и религиозные
фанатики? Нас миллионы, их пригоршня.  Мы сможем  разбить их  одними  голыми
руками.
     -  Этот Анджин-сан  на многое  открыл  мне  глаза,  Нага-сан.  Я  вдруг
обнаружил, что наша земля и Китай  - это  еще не весь мир, это только  очень
небольшая его часть. Сначала я подумал, что чужеземец только забавен. Теперь
я так не думаю. Я  благодарю богов  за него. Я  думаю, что он спас нас, и  я
знаю,  что мы можем  многому научиться у него.  Он уже дал  нам  власть  над
южными чужеземцами - и Китаем.
     - Что?
     -  Тайко проиграл войну потому, что их было слишком много  против  нас,
мужчин против мужчин, стрел против стрел. Обладая ружьями и пользуясь  новой
военной стратегией, мы можем взять Пекин.
     - С вероломством этих чужеземцев, Оми-сан!
     - Со знаниями  чужеземцев, Нага-сан, мы могли бы взять Пекин. Тому, кто
завоюет  Пекин,  подчинится  весь Китай. И  тот,  кто  завоевал Китай, может
завоевать весь Мы должны научиться не стыдиться получать знания, откуда
бы они ни шли.
     - Я уверен, мы не нуждаемся ни в чем со стороны.
     - Не обижайтесь, Нага-сан. Я говорю, что мы должны  защищать эту страну
богов любыми средствами. Наш первый долг  - защитить  эту уникальную страну,
которой мы  владеем  на  земле. Только здесь земля богов, правда? Только наш
император божественного происхождения. Я  согласен с тем, что этот чужеземец
должен замолчать. Но  его не надо убивать. Изолировать его здесь, в Анджиро,
на длительный срок, пока мы не узнаем у него всего, что он знает.
     Дзозен задумчиво  почесался:  -  Мой  господин узнает  ваши  мнения.  Я
согласен с  тем, что чужеземец должен  быть олирован. А  также с  тем, что
подготовку нужно немедленно прекратить.
     Ябу  вынул  рукава  свиток: - Здесь полный отчет для господина Ишидо.
Когда  господин Ишидо  пожелает прекратить  подготовку солдат, то подготовка
конечно, прекратится.
     Дзозен принял свиток: - А господин Торанага? Что с ним?
     Его  глаза обратились к Нате. Нага ничего не сказал, только  смотрел на
свиток.
     Ябу сказал:  -  Вы можете  спросить у него самого  о его мнении. У него
есть аналогичный отчет. Я думаю, вы уедете в Эдо завтра? Или вам хотелось бы
посмотреть, как мы готовим  солдат? Я,  к сожалению, должен вам сказать, что
наши люди еще не очень хорошо обучены.
     - Мне бы хотелось посмотреть одну атаку.
     - Оми-сан, распорядитесь. Вы поведете людей.
     - Да, господин.
     Дзозен повернулся к своему помощнику и дал ему свиток:
     - Масумото, отвези это немедленно господину Ишидо. Выезжай сразу же.
     - Слушаюсь, Дзозен-сан.
     Ябу сказал Игураши:
     - Дай ему проводников до границы и свежих лошадей.
     Игураши с самураем тут же вышли.
     Дзозен  потянулся и зевнул. - Пожалуйста, вините меня, - сказал он, -
но  это  -за  того,  что  я несколько  дней не  слезал с лошади.  Я должен
поблагодарить вас за  этот  необычайный вечер, Ябу-сама. Ваши идеи с дальним
прицелом. И также ваши, Оми-сан и Нага-сан. Я похвалю вас господину Торанаге
и моему господину. Теперь,  если вы меня вините, я очень устал, дорога  
Осаки очень длинная.
     - Конечно, - сказал Ябу, - как в Осаке?
     -  Хорошо. Помните этих бандитов, которые атаковали вас на  суше  и  на
море?
     - Конечно.
     - Мы захватили четыреста пятьдесят человек в ту ночь.
     Многие носили форму Торанаги.
     - У ронинов нет понятия чести. Никакой.
     - У некоторых есть, - сказал Дзозен, обидевшись. Он жил, вечно  стыдясь
того, что  когда-то был ронином, - Некоторые носили  даже форму наших серых.
Никто не спасся. Все погибли.
     - И Бунтаро-сан?
     - Нет. Он, - Дзозен запнулся.  Это "нет" выскочило случайно, но теперь,
когда он его пронес,  он не стал возражать. - Нет. Мы не знаем наверняка -
его головы не нашли. Вы ничего не слышали о нем?
     - Нет, - сказал Нага.
     - Может быть, он  и был  схвачен. Они просто разрезали  его  на куски и
раскидали их повсюду. Мой господин хотел бы узнать  о нем, если вы  получите
новости.  В  Осаке  сейчас  все  нормально.  Идут  приготовления  к  встрече
регентов. Ведутся большие приготовления к празднованию новой эры и, конечно,
к чествованию всех дайме.
     - А господин Тода Хиро-Мацу? - вежливо спросил Нага.
     - Старина Железный Кулак все так же силен и сердит, как всегда.
     - Он все еще там?
     - Нет. Он выехал со всем семейством вашего  отца за  несколько  дней до
моего отъезда.
     - А двор моего отца?
     - Я слышал,  что госпожа Киритсубо у госпожа  Сазуко просили разрешения
остаться с моим господином. Доктор посоветовал госпоже остаться на месяц. Он
считает, что дорога  будет не  очень благоприятна для  ожидаемого ребенка, -
для Ябу он добавил, - она же упала тогда вечером, когда вы уезжали, правда?
     - Да.
     - Надеюсь, ничего серьезного, - спросил Нага, очень озабоченный.
     -  Нет, Нага-сан,  ничего  серьезного,  - сказал  Дзозен,  потом  опять
обратился к Ябу: - Вы сообщили господину Торанаге о моем приезде?
     - Конечно.
     - Хорошо.
     - Новости, которые вы нам сообщили, его очень заинтересуют.
     - Да. Я видел почтового голубя, он сделал круг и улетел на с
     - У меня сейчас налажена такая служба, -  сказал Ябу,  не упомянув, что
его  голубь  тоже был замечен  и что соколы перехватили его  около гор,  что
послание расшифровали:  "В  Анджиро все как  сообщалось.  Ябу,  Нага,  Оми и
чужеземец здесь".
     - Я  уеду утром,  с вашего  разрешения, после атаки. Вы  не дадите  мне
свежих лошадей?  Я не  должен заставлять ждать господина Торанагу.  Я  поеду
повидаться  с ним. Так повелел мой господин в Осаке. Я надеюсь, вы проводите
меня, Нага-сан.
     -  Если  мне прикажут,  я поеду, - Нага говорил, опустив глаза, но весь
сгорал от подавляемой ярости.
     Дзозен ушел от них и вместе с телохранителями поднялся на холм к своему
лагерю.  Он  переставил часовых  и  приказал  своим  людям  спать,  вошел  в
маленькую палатку в кустах, которую они поставили от дождя. При свете свечей
под москитной сеткой он переписал составленное ранее письмо на тонкий листок
рисовой  бумаги  и  добавил:   "В   действии  пятьсот   ружей.   Планируется
массированная внезапная атака - полный отчет послан с Масумото". После этого
он поставил дату и погасил свечи.  В темноте выскользнул -под сетки, вынул
 корзины одного  голубей и положил письмо в маленький  контейнер у  него
на лапке. Потом прокрался к одному  своих людей и протянул ему птицу.
     - Выпусти его где-нибудь в кустах, - прошептал он, - спрячь его где-то,
где он мог бы безопасно просидеть  до рассвета. Будь осторожней, здесь везде
у них глаза. Если остановят, скажи, что я приказал вести  патрулирование, но
сначала спрячь голубя.
     Самурай исчез молча, как таракан.
     Довольный собой, Дзозен поглядел  вн в сторону деревни. У крепости  и
на противоположной стороне в доме, где жил Оми, горели огни. Как раз под ним
в доме тоже горело несколько огней, этот дом сейчас занимал чужеземец.
     -  Этот  щенок Нага  прав,  -  подумал  Дзозен,  отмахиваясь  рукой  от
москитов. - Чужеземец - это мерзкая зараза.
     - Спокойной ночи, Фудзико-сан.
     - Спокойной ночи, Анджин-сан.
     Седзи за ней  закрылись. Блэксорн скинул кимоно  и набедренную повязку,
надел более легкое ночное кимоно, залез под москитную сетку и лег.
     Он  задул  свечу.  Глубокая  темнота  окружила его.  Дом теперь  совсем
успокоился. Маленькие ставни были  прикрыты,  но он мог слышать прибой. Луна
была закрыта облаками.
     Вино  и  смех вызвали в нем сонливость  и эйфорию, он слушал шум волн и
чувствовал себя плывущим,  его  мозг  затуманился.  В  деревне  вну  вдруг
залаяла собака.  "Хорошо бы завести  собаку,  -  подумал он, вспомнив своего
домашнего бультерьера. - Интересно, жив он еще? Его имя было Грог, но Тюдор,
его сын, всегда звал его "Огог".
     -  Ах, Тюдор, мой мальчик. Как давно это было. Хотел  бы я повидать вас
всех -  хотя бы написать  письмо  и послать его  домой.  "посмотрим, -
подумал он. - Как бы я его начал? "
     "Мои  дорогие! Это первое письмо, которое я смог отправить  домой с тех
пор, как мы высадились в Японии. Теперь у меня все хорошо,  так как сейчас я
представляю, как жить по их законам. Пища  здесь ужасная, но сегодня вечером
мне как раз достался фазан. Скоро я получу  обратно свой корабль. С чего мне
начать вам свой рассказ? Сегодня  я  что-то вроде  феодала в этой незнакомой
вам стране. У меня  дом,  лошадь, восемь  служанок,  домоправительница,  мой
собственный парикмахер и моя собственная переводчица. Я теперь чисто  выбрит
и бреют меня каждый день. Стальные лезвия для бритья у них, наверняка, самые
лучшие в мире.  Мое  жалованье  огромное  -  достаточное,  чтобы накормить в
течение года двести пятьдесят японских семей. В Англии это было бы почти как
тысяча  гиней  в год!  В десять  раз  больше моего жалованья,  получаемого в
голландской компании... "
     Кто-то начал открывать седзи. Его рука нащупала под подушкой  пистолет,
он насторожился. Потом ощутил почти неслышный шелест шелка и запах духов.
     - Анджин-сан? - донесся легчайший шепот, наполненный обещанием.
     - Хай? - спросил он, вглядываясь в темноту, но ничего не видя.
     Шаги  приблились. Блэксорн  слышал,  как  женщина  встала на  колени,
откинула сетку и забралась к нему под полог. Она взяла его руку и подняла ее
к своей груди, потом к губам.
     - Марико-сан?
     В темноте она сразу же закрыла пальцами его губы, стараясь, чтобы он не
шумел. Он кивнул,  понимая, как сильно  они рискуют. Он держал ее за  тонкое
запястье  и водил  по нему губами. В темноте  его другая рука  нашла и стала
гладить ее лицо. Она один за другим целовала его  пальцы. Волосы Марико были
распущены и доставали ей до пояса. Его руки скользили по ее телу,  он ощущал
дивную легкость шелка, под кимоно ничего не было.
     На вкус она была умительна. Он тронул языком ее зубы, потом провел им
вокруг глаз, открывая ее для себя таким образом. Она распустила пояс накидки
и дала ей  упасть, дыхание ее стало совсем слабым. Она придвинулась плотнее.
Потом начала ласкать его руками  и  губами. С  большей нежностью, страстью и
опытом, чем он себе мог представить.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ


     Блэксорн проснулся  на рассвете.  Один. Сначала он был уверен, что  это
был сон,  но запах  ее духов все  еще ощущался, и он понял,  что  это было в
действительности.
     Осторожный стук в дверь.
     - Хай?
     - Охайо, Анджин-сан, гомен насай, - служанка открыла седзи для Фудзико,
потом  внесла  поднос с зеленым  чаем, миску рисовой каши  и сладкий рисовый
кекс.
     - Охайо, Фудзико-сан, домо, - сказал  он, благодаря ее. Она всегда сама
приходила с  завтраком,  открывала сетку  и  ждала, пока  он  ел, а служанка
раскладывала свежее кимоно, таби и набедренную повязку.
     Он пил зеленый чай, размышляя, знает ли Фудзико о прошедшей ночи. По ее
лицу ничего нельзя было понять.
     - Икага дес ка? - спросил Блэксорн. - Как вы?
     -  Окагасама  де  дзенки дес,  Анджин-сан.  Аната ва? -  Очень  хорошо,
спасибо, а вы?
     Служанка вынула чистое белье  шкафа и оставила их одних.
     - Аната ва еки немутта ка? - Вы хорошо спали?
     - Хай, Анджин-сан, аригато годзиемасита! - Она улыбнулась,  дотронулась
рукой до головы, делая вид, что она болит, показывая, что  она  была пьяна и
спала как каменная. - Аната ва?
     - Ватаси ва еки  немуру.  -  Я  спал очень  хорошо. Она  поправила его:
"Ватаси ва еки немутта".
     - Домо. Ватаси ва еки немутта.
     - Ей! Тайхеней! - Хорошо. Очень хорошо.
     Потом  коридора донесся голос Марико, окликающий: "Фудзико-сан? "
     - Хай, Марико-сан? - Фудзико подошла к седзи и приоткрыла их. Он не мог
видеть Марико и не понял, о чем они говорили.
     "Надеюсь, никто не  знает, - подумал он, -  Я  буду молиться, чтобы это
осталось  в  секрете, только между нами. Может  быть, было бы лучше, если бы
это был просто сон".
     Блэксорн  начал  одеваться.  Вернулась  Фудзико   и  стала  на  колени,
застегивая ему пояс.
     - Марико-сан? Нан дза?
     - Нане мо, Анджин-сан, - ответила она. - Ничего важного.
     Она подошла  к  токонома - углублению в  стене, украшенному  свисающими
лентами с рисунками и цветами, где всегда лежали его мечи, и принесла их. Он
засунул их за пояс. Мечи больше не были  для него чем-то нелепым,  хотя он и
хотел бы научиться носить их менее неловко.
     Фудзико сказала ему, что их подарили отцу  за храбрость  после особенно
кровавой битвы на дальнем севере  Кореи, семь  лет назад, во  время  первого
вторжения. Японские  армии победоносно прошли через  всю страну, тесня их на
с Потом,  когда они подошли  к  реке  Ялу, через  границу хлынули  орды
китайцев, вступили в  войну с японцами на стороне корейцев и благодаря своей
многочисленности разгромили  их.  Отец  Фудзико  был в  арьергарде,  который
прикрывал отступление к  горам севернее  Сеула, где  они  повернули и начали
безнадежное  сражение.  Эта  и вторая  кампания были  самыми  дорогостоящими
военными   экспедициями     всех,  которые   когда-либо   устраивались   в
государстве.  Когда  в прошлом  году Тайко умер,  Торанага от  имени  Совета
регентов  сразу же приказал остаткам их армий возвращаться домой, к великому
облегчению большинства дайме, которым не нравилась кампания в Корее.
     Блэксорн вышел  на  веранду. Он надел  свои  сандалии и кивнул  слугам,
собравшимся поклониться ему, как это было заведено.
     День был  серенький.  Небо было  закрыто  облаками,  с моря дул  теплый
влажный в Каменные  ступени, спускающиеся в гравий  дорожки, намокли от
дождя, шедшего всю ночь. Около ворот стояли  лошади и  десять сопровождающих
его самураев. И Марико.
     Она  уже  сидела на  лошади,  одетая  в  бледно-желтую  накидку  поверх
бледно-зеленых  брюк, шляпу с  широкими полями  и вуаль  с желтыми лентами и
перчатки. В гнезде на седле уже был наготове зонтик от дождя.
     - Охайо, - сказал он официальным тоном, - охайо, Марико-сан.
     - Охайо, Анджин-сан. Икага део ка?
     - Окагесама  де дзенки десу. Аната  ва? Она улыбнулась:  "Еги,  аригато
годзиемасита". Она не дала  ему никакого намека на то, что между ними что-то
менилось. Но  он ничего и не ожидал, во  всяком случае не при посторонних,
зная,  как  это  было опасно.  Он  почувствовал  ее запах,  и  ему  хотелось
поцеловать ее прямо здесь, перед всеми.
     -  Икимасо! - сказал  он  и  повернулся  в седле,  делая знак  самураям
проехать вперед. Он  свободно пустил  лошадь за ними, и Марико заняла  место
рядом с ним. Когда они остались одни, он расслабился.
     - Марико.
     - Хай.
     Тогда он сказал по-латыни:
     - Ты очень красивая, и я люблю тебя.
     - Я  благодарю тебя, но вчера вечером было  выпито так  много вина, что
мне не  кажется,  что я сегодня действительно красивая, а любовь - это  ваше
христианское слово.
     - Ты красивая христианка и вино на тебя не подействовало.
     - Благодарю тебя за ложь, Анджин-сан, благодарю тебя.
     - Нет, это мне нужно благодарить тебя.
     - О, почему?
     - Просто так. Я от всей души благодарю тебя.
     - Если вино и мясо  делают тебя таким добрым, утонченным и галантным, -
сказала она, - тогда я должна сказать твоей наложнице, чтобы она перевернула
небо и землю, но каждый вечер угощала тебя ими.
     - Да. Я хотел бы, чтобы все было точно так же.
     - Ты  какой-то  счастливый  сегодня,  -  сказала она, -  В самом  деле,
почему?
     - Из-за тебя. Ты знаешь, почему.
     - Я не представляю, Анджин-сан.
     - Нет? - поддразнивал он.
     - Нет.
     Он оглянулся. Они были совсем одни, можно было говорить без опаски.
     - Почему это "нет" сразу тебя расстроило? - спросила она.
     - Глупость!  Абсолютная  глупость!  Я  забыл,  что самое  умное  -  это
осторожность. Это -за того, что мы были одни и я хотел поговорить об этом.
И, честно говоря, поговорить еще кое о чем.
     -- Ты говоришь загадками. Я не понимаю тебя.
     Он снова попал в тупик:
     - Ты не хочешь поговорить об этом? Совсем?
     - О чем, Анджин-сан?
     - О том, что проошло сегодня ночью.
     - Я проходила ночью мимо  твоей двери, когда с тобой  была моя служанка
Кой.
     - Что?
     -  Мы, твоя наложница и я, мы подумали, что она будет для тебя  хорошим
подарком. Она понравилась тебе?
     Блэксорн  пытался  прийти  в себя. Служанка  Марико была похожа на  нее
фигурой, но моложе и совсем не  такая  хорошенькая,  но хотя было совершенно
темно и пусть голова у  него была затуманена  вином,  конечно,  это  была не
служанка.
     - Это невозможно, - сказал он по-португальски.
     - Что  невозможно,  сеньор?  - спросила она  на том  же языке. Он опять
перешел на латынь, так как сопровождающие  теперь были  уже  недалеко, ветер
дул в их направлении:
     - Пожалуйста, не  шути со мной. Никто  же не может подслушать. Я ощутил
твое присутствие и запах духов.
     -  Ты думаешь,  это была я? О, нет, Анджин-сан. Я  была бы польщена, но
это никак невозможно... как бы я этого ни хотела, - о, нет, нет, Анджин-сан.
Это была не я, а моя Кой, служанка.  Я была бы рада, но я принадлежу другому
человеку, даже если он и мертв.
     - Да, но  это  была не ваша служанка,  -  он подавил  свой  гнев, - но,
впрочем, считайте, как вам хочется.
     - Это была моя служанка, Анджин-сан, -  сказала  она успокаивающе. - Мы
надушили ее моими духами и сказали ей: ни слова, только прикосновения. Мы ни
на минуту не думали, что вы решите, что это я! Это был не обман, а просто мы
попытались  облегчить  ваше  положение, зная,  как  вас смущают разговоры  о
фической блости,  -  она  глядела  на него  широко  открытыми  невинными
глазами. - Она понравилась тебе, Анджин-сан? Ты ей очень понравился.
     - Шутка в таких важных делах иногда оказывается не смешной.
     -  Очень  важные  вещи всегда будут делаться с большой серьезностью. Но
служанка ночью с мужчиной - это пустяк.
     - Я не считаю, что ты мало значишь.
     -  Я благодарю  тебя.  Я тоже так думаю о тебе. Но  служанка с мужчиной
ночью - это их личное дело и не имеет  никакого значения. Это подарок от нее
ему и иногда от него ей. И больше ничего.
     - Никогда?
     - Иногда. Но это личное любовное дело не должно иметь большого значения
для тебя.
     - Никогда?
     - Только когда мужчина и женщина соединяются вместе вопреки требованиям
закона этой страны.
     Он сдержался, поняв наконец причину ее запирательства.
     - Извини  меня. Да, ты права. Мне никогда не следовало об этом говорить
Я виняюсь.
     - Почему виняешься? За что? Скажи мне, Анджин-сан, эта девушка носила
распятие?
     - Нет.
     - Я всегда ношу его. Всегда.
     -  Распятие  можно снять, - сказал он автоматически на португальском, -
это ничего не доказывает. Его можно позаимствовать, как духи.
     - Скажи  мне  последнее: ты действительно  видел девушку?  Разглядел ее
черты?
     - Конечно. Пожалуйста, давай забудем, что я когда-либо...
     - Эта ночь была очень темная, луна была закрыта облаками. Скажи правду,
Анджин-сан. Подумай! Ты действительно видел девушку?
     "Конечно, я видел ее, - подумал  он возмущенно. - Черт  возьми, подумай
хорошо.  Ты  не  видел  ее.  Твоя голова  была  затуманена. Это  могла  быть
служанка,  но  ты  знал, что это была Марико, потому что  ты хотел  Марико и
держал в  голове  только Марико, считал, что и  Марико также хочет тебя.  Ты
глупец. Проклятый глупец".
     -  По  правде  говоря,  нет.  На  самом  деле  я  действительно  должен
виниться, - сказал он. - Как я могу заслужить у вас прощение?
     - Не надо виняться, Анджин-сан, - спокойно сказала она, - я много раз
говорила вам, что мужчина не виняется никогда, даже когда не прав. Вы были
не правы, - ее глаза подсмеивались  над ним.  - Моя служанка  не нуждается в
винениях.
     - Благодарю  вас, - сказал он смеясь. - Вы заставили меня почувствовать
себя немножко менее глупо.
     - Прошли, наверное, годы с тех  пор, когда вы  последний раз  смеялись.
Такой серьезный Анджин-сан опять становится мальчиком.
     - Мой отец говорил мне, что я родился старым.
     - Вы?
     - Он так считал.
     - А какой он был?
     -  Он был прекрасный человек. Владелец корабля, капитан.  Испанцы убили
его  в месте,  называемом  Антверпен, когда  они  уничтожили этот город. Они
сожгли  его корабль. Мне  было шесть  лет,  но я помню его большим, высоким,
добродушным  человеком с  золотистыми волосами. Мой старший брат, Артур, ему
тогда было ровно восемь... У нас тогда были плохие времена, Марико-сан.
     - Почему? Пожалуйста, расскажите мне. Пожалуйста!
     -  Все было  очень обыденно. Каждое  пенни наших денег было  связано  с
кораблем, и он  был потерян... и, ну, вскоре после этого умерла  моя сестра.
Она фактически умерла от  голода. Это был голод 1571  года,  и  снова пришла
чума.
     - У нас иногда бывает чума. Оспа. Вас было много в семье?
     - Нас было трое, - сказал он, радуясь, что  разговор ушел от  еще одной
неприятной темы, - Вилья, моя сестра, ей было  девять лет, когда она умерла.
Артур, следующий -  он хотел быть художником,  скульптором, но ему  пришлось
стать  учеником каменщика, чтобы помочь вырастить нас. Он был убит во  время
Армады.  Ему было  двадцать пять, бедный  глупец,  он только что поступил на
корабль, необученный, совсем новичок. Я последний  Блэксорнов. Сейчас жена
и дочь  Артура живут с моей женой и детьми.  Моя мать еще жива, так же как и
старая бабушка Жакоба - ей семьдесят пять и она тверда,  как английский дуб,
хотя она и ирландка. По крайней мере они все были живы, когда я отплывал два
года назад.
     Снова нахлынула  боль. "Я буду думать о них, когда поплыву назад домой,
- пообещал он себе, - но не раньше этого времени".
     -  Завтра будет шторм, - сказал он, посмотрев на море, - сильный шторм,
Марико-сан. Потом через три дня будет хорошая погода.
     -  Сейчас  сезон штормов. Большую часть времени  облачно и  идет дождь.
Когда дождь прекращается, бывает очень влажно. Потом начинаются тайфуны.
     "Хотел бы я быть на море опять,  - подумал он, - был  ли я когда-нибудь
на  море? Был  ли на  самом  деле корабль? Что  такое реальность? Марико или
служанка? "
     - Вы не очень веселый человек, да, Анджин-сан?
     -  Я  слишком долго  был моряком. Моряки  всегда серьезны. Мы привыкаем
следить за морем. Мы  всегда следим за морем и ждем несчастья.  Отведи глаза
от моря на секунду, и оно подхватит твой корабль и превратит его в щепки.
     - Я боюсь моря, - сказала она.
     - Я тоже. Старый  рыбак сказал мне однажды: "Человек, который не боится
моря,  скоро  утонет,  так как  он  выйдет в море  в день,  когда ему бы  не
следовало этого делать". Но мы боимся моря,  поэтому мы будем тонуть снова и
снова, - он взглянул на нее. - Марико-сан...
     - Да?
     - Несколько минут назад вы убедили меня, что... ну, скажем, я  поверил.
Сейчас я не убежден. Так где правда? Хонто. Я должен знать.
     - Уши для того, чтобы слышать. Конечно, это была служанка.
     - Служанка. Могу я просить ее всякий раз, как мне захочется?
     - Конечно. Но умный человек не стал бы.
     - Потому что я могу быть разочарован в следующий раз?
     - Может быть.
     -  Я думаю, трудно обладать служанкой и терять служанку,  трудно ничего
не говорить...
     - Секс - это удовольствие тела. Ничего говорить не надо.
     - Но  как я скажу служанке, что она красива?  Что  я люблю ее? Что  она
наполняет меня экстазом?
     -  Это,  видимо, не любовь для  служанки.  Не  здесь,  Анджин-сан.  Эта
страсть даже  не  для жены  или наложницы,  - ее  глаза  вдруг  метнулись  в
сторону, - но только для кого-нибудь типа Кику-сан, куртанки,  которая так
красива и заслуживает этого.
     - Где я могу найти эту девушку?
     - В деревне. Я почту за честь действовать как ваш посредник.
     - Ей-богу, я думал, вы это и имеете в виду.
     -  Конечно. Человек  нуждается  в разных  видах  страсти.  Эта  госпожа
достойна любви, если только вы сможете это выдержать.
     - Что вы имеете в виду?
     - Она очень дорогая.
     - Любовь не покупается. Это не стоит ничего. Любовь не имеет цены.
     Она улыбнулась:
     - Секс всегда имеет свою цену.  Необязательно в деньгах, Анджин-сан. Но
мужчина платит  всегда за секс тем или  иным образом.  Истинная любовь  - мы
называем  ее  долгом  -  это чувство  души  к душе и не  нуждается  в  таком
выражении - в фическом выражении, за исключением, может быть, дара смерти.
     - Вы не правы. Я хотел бы показать вам мир таким, как он есть.
     - Я знаю мир, как он есть и каким  он будет  вечно. Вы хотите снова эту
презренную служанку?
     -- Да. Вы знаете, что я хочу...
     Марико весело засмеялась:
     - Тогда она придет к вам. На закате. Мы приведем ее, Фудзико и я!
     - Черт бы ее побрал, я думаю, и вас тоже, - он засмеялся вместе с ней.
     -  Ах, Анджин-сан, как хорошо видеть вас смеющимся. С того момента, как
вы приехали сюда в Анджиро, вы сильно менились. Очень сильно менились.
     - Нет.  Не так сильно - Но прошлой ночью я видел во сне мечту. Этот сон
был совершенством.
     - Бог совершенен. И  иногда также закат, или  восход луны, или цветение
первого крокуса в этом году.
     - Я вас совсем не понимаю.
     Она откинула вуаль на шляпе и посмотрела прямо на него:
     - Однажды другой мужчина сказал мне: "Я  совсем не понимаю вас", а  мой
муж  сказал:  "Прошу прощения, господин, но никто не может понять ее. Ни  ее
отец не понимает ее,  ни  наши боги,  ни  ее чужеземный Бог, ни даже мать не
понимает ее".
     - Это был Торанага? Господин Торанага?
     - О, нет, Анджин-сан. Это был Тайко.  Господин  Торанага понимает меня.
Он понимает все.
     - Даже меня?
     - Вас очень хорошо.
     - Вы уверены в этом?
     - Да. О, совершенно уверена.
     - Он выиграет войну?
     - Да.
     - Я его любимый вассал?
     - Да.
     - У него будет мой корабль?
     - Да.
     - А когда я получу обратно свой корабль?
     - Вы не получите.
     - Почему?
     Ее серьезность исчезла:
     -  Потому что вы  будете иметь свою "служанку" в  Анджиро  и будете так
часто  заниматься  любовью, что у вас не хватит  сил уехать, даже уползти на
коленях,  когда она попросит вас подняться на ваш  корабль и когда  господин
Торанага попросит вас подняться на борт и покинуть нас!
     - Вот вы опять уходите! То такая серьезная, то наоборот!
     - Это только ответ вам, он ставит  некоторые вещи на свои места. Ах, но
прежде  чем вы оставите нас, вам следует повидать госпожу Кику. Она достойна
великой страсти. Она такая красивая и талантливая. Для нее вы должны сделать
что-то необычное!
     - Я склоняюсь к тому, чтобы принять вызов.
     -  Никакого  вызова  нет. Но если вы  готовитесь стать самураем,  а  не
варваром, если вы готовы воспринимать любовную встречу как она есть, тогда я
почту за честь действовать как ваш посредник.
     - Что это значит?
     - Когда вы будете в  хорошем настроении и  готовы к  совершенно особому
удовольствию, скажите вашей наложнице, чтобы она попросила меня.
     - А причем здесь Фудзико-сан?
     - Потому что это  долг вашей  наложницы  смотреть, чтобы вы  были  всем
довольны. Этот наш обычай упрощает жнь. Мы  восхищаемся простотой, поэтому
мужчина и женщина  могут  заниматься  любовью с той единственной целью,  для
которой она и предназначена: важная часть жни, конечно, но  между мужчиной
и женщиной есть и более важные вещи. Подчинение для кого-то. Уважение. Долг.
Даже эта ваша "любовь". Фудзико "любит" вас.
     - Нет, она не любит!
     - Она отдаст за вас свою жнь. Что еще можно отдать?
     Он наконец отвел от  нее  глаза  и посмотрел на  море.  Волны  бурунами
обрушивались на берег, так как ветер усилился. Он опять повернулся к ней.
     - Так ничего и не сказано? - спросил он. - Между нами?
     - Ничего. Это очень мудро.
     - А если я не согласен?
     -- Вы должны согласиться. Вы здесь. Это ваш дом.
     Атакующие  пять  сотен всадников  галопом  вылетели на  гребень  холма,
держась неровным строем, спустились на каменистое дно долины,  где  в боевом
порядке располагались две тысячи "защитников". Каждый всадник имел за спиной
мушкет и  патронташ,  кресала и пороховницы. Как и большинство самураев, они
были  одеты в пеструю смесь  кимоно  и прочих тряпок, но имели всегда  самое
лучшее оружие    того, что могли себе позволить. Только  Торанага и Ишидо,
копируя его, настояли  на том,  чтобы их войска  были  одеты в  форму  и еще
придирались к тому,  как они были одеты. Все другие дайме считали это глупым
растранжириванием денег, ненужным  нововведением. Даже Блэксорн был согласен
с  этим.  Армии  Европы  никогда не носили  единой формы - какой король  мог
позволить это своему войску, кроме своей личной охраны?
     Блэксорн стоял  на склоне холма с Ябу, его помощниками, Дзозеном и  его
людьми  и Марико. Это была первая полномасштабная репетиция атаки. Он ждал с
нетерпением. Ябу был непривычно напряжен, Оми и Нага находились почти что  в
состоянии войны. Особенно Нага.
     - Что с ними со всеми? - спросил он Марико.
     -  Может  быть,  они хотят  выслужиться перед  своим  господином  и его
гостем.
     - Он тоже дайме?
     - Он  очень важный, один   генералов  господина Ишидо. Было  бы очень
хорошо, если бы сегодня все прошло нормально.
     - Я бы хотел, чтобы мне сказали заранее, что будет с
     - Какое бы это имело значение? Все, что вы могли, вы сделали.
     "Да, - подумал Блэксорн,  наблюдая  за этими пятьюстами.  - Но они пока
еще не готовы. Конечно, Ябу  это  тоже знает, все знают.  Так что если будет
какое-то осложнение, то это карма", - сказал он себе уверенно и нашел в этой
мысли некоторое утешение.
     Нападающие  набрали  скорость,  защитники стояли  под  знаменами  своих
капитанов, подшучивая над "врагом", как  они обычно делали,  растянувшись  в
свободном строю шеренгой в  три или четыре человека. Скоро атакующие  должны
будут  спешиться  на расстоянии полета  стрелы. Тогда самые  храбрые воины с
обеих сторон начнут со свирепым видом подходить к  противнику, бросая  вызов
самыми  оскорбительными  намеками   о  своем   превосходстве  и  благородном
происхождении.   Начнутся   отдельные   вооруженные    стычки,    постепенно
увеличиваясь  в  количестве участников, пока один   командиров  не  отдаст
приказ об общей атаке, и тогда  каждый человек начнет сражаться сам за себя.
Обычно  большинство побеждает  меньшинство, тогда вводятся резервы  и  снова
идет  бой,  пока нервы  одной  стороны  не выдержат и несколько  отступающих
трусов  не соединятся в массу отступающих, в результате  чего другая сторона
побеждает. Обычным делом была и мена. Иногда целые полки,  следуя приказам
своих  командиров,  переходили  на  сторону противника,  приветствуемые  как
союзники  -  всегда желанные,  но никогда  не надежные.  Иногда  побежденные
командиры ускользали, чтобы перегруппироваться  для  нового сражения. Иногда
воюющие сопротивлялись до  смерти,  иногда  со всеми  церемониями  совершали
сеппуку. В плен попадали редко. Некоторые просились на службу к победителям.
Иногда их  принимали, но часто отказывали. Смерть была  уделом  побежденных,
быстрая для смелых  и позорная  для трусов. Таков  был  характер всех боев в
этой стране, даже самых  больших  битв, солдаты  здесь были  такие же, как и
везде, за  исключением  того, что они были  намного более  свирепы  и  лучше
подготовлены к смерти за своих господ, чем где-либо  еще в мире. Топот копыт
разнесся по долине.
     - Где командир атакующих? Где Оми-сан? - спросил Дзозен.
     - Среди своих солдат, - ответил Ябу.
     -  Но  где  его знамя? И  почему  он  не  надел доспехи и  плюмаж?  Где
командирское знамя? Они как будто кучка грязных бандитов!
     -  Всем  офицерам  приказано  оставаться  без  знаков  различия. Я  вам
говорил.  И пожалуйста, не забывайте, мы делаем вид, что битва  разгорается,
что это часть большой битвы, с резервами и вооружением...
     Дзозен взорвался:
     - Где их мечи?  Ни один  них не носит  мечей! Самураи  без  мечей? Их
перережут!
     - Потерпите!
     Теперь атакующие спешились. Первые воины вышли   рядов обороняющихся,
чтобы  показать свою  храбрость. Против  них  вышло  равное число  вражеских
солдат.  Потом  внезапно   неуклюжая  масса  атакующих  разбилась  на   пять
дисциплинированных фаланг, каждая  четырех рядов по двадцать пять человек,
три фаланги впереди  и  две в  резерве, в сорока шагах сзади.  Как один  они
обрушились на врага. На расстоянии выстрела они вздрогнули и остановились по
команде,  передние ряды  выстрелили, залпом оглушив окружающих.  Были слышны
вопли  умирающих. Дзозен и его люди  рефлекторно вздрогнули,  потом с ужасом
следили за  тем,  как  передние ряды стали на колени  и начали  перезаряжать
ружья, а вторые ряды выстрелили над ними, третий и четвертый ряд сделали  то
же самое. При каждом залпе падало все больше защитников.  Долина наполнилась
криками, стонами, возникла неразбериха.
     - Вы губите своих людей! - Дзозен кричал, перекрывая весь этот гам.
     - Это холостые заряды,  не настоящие. Они  все живы, но вообразите, что
это настоящая атака с настоящими пулями! Смотрите!
     Теперь защитники "оправились" от  первого шока. Они  перегруппировались
для фронтальной атаки. Но к этому времени передние ряды перезарядили ружья и
по команде выстрелили еще одним залпом с колена, потом  второй ряд выстрелил
через них, немедленно встал на  колено для перезарядки, тогда стали стрелять
третий и четвертый ряды, и хотя многие мушкетеры действовали медленно и ряды
смешались, легко было вообразить, какую ужасную бойню могут провести более
подготовленные люди. Контратака захлебнулась, потом была отбита, и защитники
отступили  в  притворном  смятении  назад  к  подъему,  где  как раз  стояли
наблюдатели. Многие "мертвые" остались на земле.
     Дзозен и его люди были шокированы:
     - Эти ружья пробьют любую линию!
     - Подождите. Битва еще не окончилась.
     Защитники снова перегруппировались, и теперь их командиры прывали  их
к победе, подтягивали резервы и приказали начать  окончательную общую атаку.
Самураи  кинулись вн  с  холма,  давая  свои  ужасные  боевые  кличи,  и
обрушились на противника.
     -  Теперь  они  победят,  -  заявил  Дзозен, захваченный,  как  и  все,
реальностью этой учебной битвы.
     И он был прав. Фаланги не удержались на своих позициях. Они рассыпались
и побежали перед боевыми криками настоящих самураев с их мечами и пиками,  и
Дзозен  и его люди добавили свои презрительные крики,  когда отряды кинулись
убивать. Мушкетеры  кинулись вперед,  пробежали триста шагов, потом внезапно
по команде фаланги перегруппировались,  на  этот раз  в  виде буквы U. Вновь
послышались   звуки    разящих   залпов.   Атакующие   заколебались,   потом
остановились. Ружья  продолжали  стрельбу,  но  все  на склоне знали, что  в
реальных условиях две тысячи солдат уже погибли бы.
     Сейчас,  в  тишине, защитники  и  атакующие  начали  строиться. "Трупы"
встали, оружие  было  собрано.  Начались  смех,  стоны.  Многие  хромали,  а
несколько человек были тяжело ранены.
     - Я поздравляю вас, Ябу-сама, - сказал Дзозен с большой искренностью, -
теперь я понимаю, что все это значит.
     -  Стрельба была не очень хороша, - сказал Ябу,  внутренне довольный, -
потребуется несколько месяцев, чтобы подготовить их.
     Дзозен покачал головой:
     -  Я  бы  не хотел  атаковать  их  сейчас. Если,  конечно, они будут  с
настоящим  вооружением. Никакая  армия не сможет выдержать их удар - никакой
строй.  Ряды  никогда не  остаются  сомкнутыми. Через  промежутки вы  можете
направить  обычные  войска и  кавалерию и прорвать фланги как старый  свиток
бумаги.  - Он  поблагодарил всех  ками  за то, что ему удалось увидеть  одну
атаку. - Наблюдать за этим было ужасно. В какой-то момент я подумал, что бой
был настоящий.
     -  Им было приказано вести  себя как  в  настоящей битве.  А  сейчас вы
можете провести смотр моим мушкетерам, если захотите.
     - Спасибо. Это было бы большой честью для меня. Защитники отошли в свои
лагеря, расположенные на дальней стороне горы. Пять сотен мушкетеров ожидали
вну, около дороги,  которая шла через склон, а потом спускалась к деревне.
Они разделились по отрядам, перед которыми встали  Оми и Нага, оба уже опять
были с мечами.
     - Ябу-сама?
     - Да, Анджин-сан?
     - Прекрасно, не так ли?
     - Да, хорошо.
     -- Спасибо, Ябу-сама. Я довольствуюсь.
     Марико автоматически поправила его:
     - Я доволен.
     -- Ах, вините. Я доволен.
     Дзозен отвел Ябу в сторону:
     - Этому всему вас научил Анджин-сан?
     - Нет, - солгал Ябу, - но так воюют все чужеземцы. Он только учит наших
людей заряжать мушкеты и стрелять  них.
     -  Почему не сделать, как  советует Нага-сан? Вы теперь знаете все, что
вам надо? Зачем рисковать,  вдруг  это разойдется  дальше? Он - чума.  Очень
опасен,  Ябу-сама.  Нага-сан  был прав.  Это верно  -  крестьяне легко могут
научиться вести такую войну. Избавьтесь от этого чужеземца немедленно.
     - Если господин Ишидо хочет его голову, он должен только сказать мне об
этом.
     -  Я прошу. Сейчас, -  в его голосе  снова  зазвучали резкие ноты,  - я
говорю от его имени.
     - Я подумаю над этим, Дзозен-сан.
     - И  также от  его имени я прошу, чтобы  все ружья  у этих  солдат были
немедленно отобраны.
     Ябу нахмурился, потом переключил  свое  внимание на  отряды мушкетеров.
Они приближались  к холму, их прямые, аккуратные ряды, как всегда,  казались
смещными, но  только потому,  что такой порядок движения оставался еще здесь
необычным. В пятидесяти шагах они остановились. Подошли  только Оми  и Нага,
Они отсалютовали старшим.
     - Для первого случая все было хорошо, - сказал Ябу.
     - Благодарю вас,  господин, - ответил Оми. Он  немного хромал, его лицо
было грязно, в синяках и пыли. Дзозен сказал:
     -  В настоящей битве  ваши войска должны  носить мечи, Ябу-сан, правда?
Самураи  должны носить  мечи - в конце концов у  них  ведь  могут  кончиться
боеприпасы, не так ли?
     -  Мечи  будут  им мешать при наступлении  и отступлении. О,  они будут
носить их, как обычно, чтобы бежать всяких неожиданностей, но перед первой
же атакой они бавятся от них.
     - Самураю всегда  будет нужен меч в настоящей битве. Но все-таки я рад,
что вы никогда  не будете так атаковать, или,  -  Дзозен хотел добавить "или
применять этот грязный,  недостойный способ ведения  войны", но вместо этого
он сказал: - Или мы все будем должны отказаться от наших мечей.
     -  Может  быть, мы и откажемся, Дзозен-сан, когда пойдем  на  настоящую
войну.
     -  Вы  откажетесь  от  вашего  клинка  Мурасами?  Или даже  от  подарка
Торанаги?
     - Чтобы победить, да. Иначе - нет.
     -  Тогда тебе придется убегать как можно быстрее, чтобы спастись, когда
мушкет заклинит или отсыреет порох, - Дзозен засмеялся своей  шутке. Ябу был
серьезен.
     -  Оми-сан!  Покажите ему! - приказал  он. Оми тут же отдал приказ. Его
люди  сейчас  же  выхватили  короткие  штыки-ножи  в  чехлах, которые  почти
незамеченными висели у них сзади на поясах, и вставили их в  гнезда на дулах
мушкетов.
     - В атаку!
     Самураи  тут же дали свой боевой  клич: "Касигиииии! " Лес обнаженной
стали  замер  в шаге  от них.  Дзозен  и  его  люди  нервно  рассмеялись  от
внезапной, неожиданной угрозы.
     - Хорошо,  очень хорошо - сказал Дзозен. Он подошел и потрогал  один 
штыков. Тот был очень острый.  - Может быть,  вы и правы, Ябу-сама.  Давайте
надеяться, что его не придется испробовать в бою.
     -  Оми-сан!  -  окликнул  Ябу. - Постройте  их.  Дзозен-сан  собирается
провести им с  Потом  возвращайтесь  в лагерь.  Марико-сан, Анджин-сан,
следуйте за  мной!  - он  крупно зашагал вн по склону через ряды самураев,
его помощники, Блэксорн и Марико пошли следом за ним.
     -  Постройте их  на  дороге.  Снимите  штыки!  Половина  людей  тут  же
исполнила приказание, развернулась и стала опять спускаться вн по  склону.
Нага и его двести  пятьдесят самураев остались там, где они были, штыки  все
еще угрожающе были выставлены вперед. Дзозен рассвирепел:
     - Что здесь происходит?
     - Я считаю ваши оскорбления недопустимыми, - зло сказал Нага.
     -  Это в Я  не  оскорблял  вас  или кого-нибудь  еще!  Ваши  штыки
оскорбляют мое положение! Ябу-сама!
     Ябу повернул назад. Теперь он был с другой стороны самураев Торанаги.
     - Нага-сан, - холодно спросил он. - Что все это значит?
     - Я не могу простить этому человеку оскорбления моего отца и меня.
     -  Он  под защитой. Вы  не можете трогать  его сейчас!  Он  под  знаком
регентов!
     - Прошу прощения, Ябу-сама, но это дело между Дзозен-саном и мною.
     - Нет. Вы подчиняетесь моим  приказам. Я приказываю вам  отдать команду
вашим людям вернуться в лагерь. Ни один человек не двинулся. Начался дождь.
     - Прошу прощения, Ябу-сан, но это дело между мной и Дзозен-саном, и что
бы  ни случилось, я  освобождаю  вас от  ответственности за  мои  действия и
действия моих людей.
     Сзади  Наги  один    людей Дзозена выхватил  свой меч  и  замахнулся,
собираясь ударить  по его незащищенной спине. Залп   двадцати мушкетов туг
же снес ему  голову.  Эти  двадцать  стрелявших встали  на  колено и  начали
перезаряжать ружья. Второй ряд приготовился стрелять.
     - Кто приказал зарядить боевые патроны? - закричал Ябу.
     - Я. Я, Ёси Нага-нох-Торанага!
     - Нага-сан!  Я  приказываю вам отпустить  Небару Дзозена  и  его людей.
Отправляйтесь в лагерь и будьте там до тех  пор, пока я не проконсультируюсь
с господином Торанагой по поводу вашего неподчинения!
     - Конечно, вы информируете господина Торанагу, и карма есть карма. Но я
сожалею, господин  Ябу,  что  сначала  умрет этот  человек.  Все они  должны
умереть. Сегодня!
     Дзозен пронзительно закричал:
     - Я под защитой регентов! Вы ничего не добьетесь, убив меня.
     - Я отстою свою честь, не так ли? - сказал Нага. - Я расплачусь за ваши
насмешки над моим  отцом и  за ваши оскорбления в мой адрес. Но вы все равно
должны  были погибнуть. Не так ли? Я  не мог более  ясно  выразиться прошлой
ночью.  Сейчас  вы  видели атаку. Я не могу  рисковать, дав Ишидо узнать все
это, - его рука метнулась в сторону поля битвы, - весь этот ужас!
     -  Он  уже  знает! - выпалил Дзозен,  радуясь  своей  дальновидности  в
предыдущий вечер, - он  уже  знает! Я  отправил  письмо,  тайно,  с почтовым
голубем на рассвете! Вы ничего не добьетесь, убив меня, Нага-сан!
     Нага сделал знак одному  своих людей, старому самураю, который тут же
вышел  вперед и  бросил задушенного голубя к ногам  Дзозена. За ним на землю
была брошена также  отрубленная голова самурая Масумото, посланного Дзозеном
вчера  с письмом  для  Ишидо.  Глаза были все еще открыты,  губы растянуты в
злобной гримасе.  Голова  покатилась.  Она кувыркалась по  камням,  пока  не
остановилась у скалы.
     Стон сорвался с  губ  Дзозена. Нага и все его люди засмеялись. Даже Ябу
улыбнулся. Еще один самурай  Дзозена сделал  выпад в сторону Наги.  Двадцать
мушкетов выпалили по нему, и  стоящий рядом с ним, который даже не двинулся,
тоже упал смертельно раненым и забился в агонии.
     Смех прекратился.
     Оми сказал:
     - Я прикажу  своим людям атаковать, господин? Нам будет легко оттеснить
Нагу.
     Ябу вытер капли дождя с лица:
     - Нет, этим ничего не добьешься. Дзозен-сан и его  люди уже мертвы, что
бы я ни сделал. Это его карма, как и у Наги своя карма. Нага-сан! - окликнул
он, - последний раз приказываю вам отпустить их всех!
     - Пожалуйста, вините меня, но я должен отказаться.
     - Очень хорошо. Когда это все закончится, подайте мне рапорт.
     -  Да.  Должны  быть  официальные свидетели,  Ябу-сама.  Для  господина
Торанаги и господина Ишидо.
     -  Оми-сан,  вы  останетесь.  Вы  подпишете  свидетельство о  смерти  и
подготовите его отправку. Нага-сан и я подпишем его.
     Нага указал на Блэксорна:
     - Пусть  он тоже  останется.  Тоже  как  свидетель. Он отвечает  за  их
смерти. Он должен быть их свидетелем.
     - Анджин-сан, подойдите сюда! К Наге-сану! Вы поняли?
     - Да, Ябу-сан. Я понял, но почему, простите?
     - Быть свидетелем.
     - Извините, не понимаю.
     -  Марико-сан,  переведите  ему  слово  "свидетель"  и  что  он  должен
свидетельствовать то,  что здесь должно проойти, по том поезжайте за мной.
- Пряча охватившее  его огромное чувство удовлетворения,  Ябу  повернулся  и
уехал.
     Дзозен пронзительно закричал:
     - Ябу-сама! Пожалуйста! Ябу-самаааа!
     Блэксорн наблюдал за происходящим. Когда все кончилось, он пошел домой.
В  доме  была  тишина,  над  деревней  опустилась  какая-то  завеса.  Ванна,
казалось,  не помогла ему почувствовать себя  чистым. Саке  не удалило грязи
о рта. Благовония не перебили запаха смрада в ноздрях.
     Позже за ним прислал Ябу. Атака была разобрана,  момент за моментом. На
разборе были  Оми, Нага и Марико. Нага, как всегда,  холодный, внимательный,
редко   комментирующий,  спокойный  заместитель  командира.  Никто    них,
казалось, не был тронут тем, что случилось.
     Они работали  до  захода  солнца.  Ябу  предложил ускорить  подготовку.
Немедленно должна была быть создана вторая команда  пятисот человек. Через
неделю еще одна.
     Блэксорн  шел  домой  один,  ужинал  в  одиночестве,  захваченный своим
ужасным  открытием:  они не  знали чувства  греха, все они были без совести,
даже Марико.
     В  эту ночь он не  мог спать. Он вышел   дома. Шквальные порывы ветра
срывали  пену с гребней волн, гремели обломками деревенских построек. Собаки
выли, задрав головы вверх или рыскали  в поисках съестного. Крыши  рисовой
соломы  шевелились, словно  живые  существа.  Громыхали  ставни,  мужчины  и
женщины,  молчаливые, как прраки,  старались  закрыть  и закрепить их. Был
высокий прилив. Все  рыбацкие  лодки находились  гораздо выше  обычного. Все
было  задраено.  Он  прошелся берегом, потом  повернул  к  своему  дому, ему
пришлось идти, согнувшись, против ветра. На дороге никого  не  было.  Хлынул
дождь, и он вскоре весь промок.
     Фудзико ждала его  на  веранде, ветер  налетал на  нее, трепал пламя  в
масляной лампе с абажуром. Никто не спал. Слуги сносили ценные вещи в нкую
глинобитную постройку на заднем дворе.
     Шторм пока еще не достиг угрожающей силы.
     Черепица  на коньке  крыши свободно гибалась под натиском  ветра, вся
крыша  ходила ходуном. Одна  пластинка черепицы  соскользнула и  разбилась с
громким  стуком. Слуги засуетились,  некоторые приготовили  ведра  с  водой,
другие  пытались починить  крышу.  Старый садовник  Ёки-я  с  помощью  детей
привязывал хрупкие кусты и деревца к бамбуковым колам.
     На дом обрушился еще один шквал.
     - Похоже, скоро сдует нас всех, Марико-сан.
     Она не ответила, ветер трепал одежды на ней и Фудзико, выдувал слезы 
глаз.  Он  посмотрел  на  деревню.  Теперь  повсюду  летали  обломки.  Ветер
прорвался  через  щель в бумажных седзи одной   жилых комнат,  и вся стена
исчезла,   оставив   только   решетчатый   каркас.   Противоположная   стена
рассыпалась, затем обрушилась крыша.
     Блэксорн  беспомощно повернулся, и  тут  ветром  уничтожило седзи в его
комнате.  Эта  стена исчезла,  то же проошло  с противоположной. Скоро все
стены покрылись  клочьями бумаги.  Дом стал  прозрачным,  но опоры устояли и
черепичная крыша не сдвинулась. Постели, фонари и маты раскидало и понесло в
разные стороны, слуги гонялись за ними.
     Шторм  разрушил  стены  всех домов  в деревне. Некоторые  домов  были
уничтожены полностью. Тяжело пострадавших не было. На рассвете ветер утих, и
мужчины и женщины начали восстанавливать свои дома.
     К обеду стены дома Блэксорна были восстановлены, половина деревни также
имела нормальный  вид. Легкие решетчатые  стены  требовали  немного  работы.
Черепичные и соломенные крыши  требовали большего  труда,  но он  видел, как
люди помогали друг  другу,  работали весело, быстро и  с большой  сноровкой.
Мура бегал  по  деревне,  советуя, командуя, давая  поручения и проверяя. Он
поднялся на холм, чтобы посмотреть, как идут дела.
     - Мура, вы сделали... -  Блэксорн искал слова, - вы  очень легко с этим
справляетесь.
     - Ах, спасибо, Анджин-сан. Нам повезло, что не было пожаров.
     - Вы часто гореть?
     - Извините: "У вас часто бывают пожары? "
     - У вас часто бывают пожары? - повторил Блэксорн.
     - Да. Но я приказал деревне приготовиться. Приготовиться, вы понимаете?
     - Да.
     -  Когда налетают  эти  бури...  -  Мура  замер  и  глянул  через плечо
Блэксорна, потом он нко поклонился.
     К ним подходил  своей  легкой подпрыгивающей  походкой Оми,  его  глаза
дружески смотрели только на Блэксорна, как будто Мура вообще не существовал.
     - Доброе утро, Анджин-сан, - сказал он.
     - Доброе утро, Оми-сан. У вас дома все в порядке?
     -  Все нормально. Спасибо, -  Оми посмотрел на Муру  и  грубо сказал: -
Люди должны  ловить рыбу  или  работать  на  полях.  Женщины тоже.  Ябу-сама
увеличил налоги. Вы хотите опозорить меня перед ним своей ленью?
     - Нет, Оми-сан. Пожалуйста, вините меня. Я сейчас же распоряжусь.
     -  Этого вообще  не  следовало говорить.  В  следующий  раз  я  не буду
разговаривать.
     - Я прошу прощения за мою глупость, - Мура торопливо ушел.
     - У вас  сегодня все нормально, - сказал Оми Блэксорну, - а ночь прошла
спокойно?
     - Сегодня все нормально, спасибо. А как у вас? Оми говорил очень долго.
Блэксорн не ухватывал  всего сказанного,  только отдельные слова то тут,  то
там, как это было и в разговоре Оми с Мурой.
     - Простите, я не понял.
     - Отдыхаете? Как вам показалось вчера? Атака? Учебный бой?
     - Ах, понятно. Да, я думаю, все прошло хорошо.
     - А свидетельство?
     - Простите?
     - Выступление свидетелем? Ронин Небару Дзозен и его люди? Уже забыли? -
Оми  образил удар штыком и засмеялся. -  Вы  были  свидетелем  их  смерти.
Смерти! Вы понимаете?
     - Ах, да. Честно говоря, Оми-сан, я не люблю убийства.
     - Карма, Анджин-сан.
     - Да, карма. Сегодня будут учения?
     - Да. Но Ябу-сама хочет поговорить с вами. Позже. Понимаете, Аджин-сан?
Только поговорить, - терпеливо повторил Оми.
     - Только поговорить. Понял.
     - Вы начинаете очень хорошо говорить на нашем языке.
     - Спасибо. Трудно. Мало времени.
     - Да.  Но вы умный человек и  очень стараетесь. Это важно. У вас  будет
время, Анджин-сан, не беспокойтесь, я вам помогу, - Оми видел, что многое 
того,  что  он  говорит,  не доходит  до Блэксорна, но  не  обращал  на  это
внимания, так как Блэксорн все  равно  улавливал суть,  - я хочу быть  вашим
другом, - потом повторил это более отчетливо, - вы понимаете?
     - Друг? Я понимаю "друг".
     Оми показал на себя, потом на Блэксорна:
     - Я хочу быть вашим другом.
     - Спасибо. Очень польщен.
     Оми снова улыбнулся, поклонился как равный равному и ушел.
     - Дружить с ним? - пробормотал Блэксорн, - он забыл? Я не забыл.
     -  Ах, Анджин-сан, - сказала Фудзико, подбегая к нему, - вам не хочется
поесть? За вами скоро пришлет Ябу-сама.
     - Да, спасибо. Много разрушать? - спросил он, указывая на дом.
     - Извините меня, но вам следует говорить: "Много разрушений? "
     - Много разрушений?
     - Фактически ничего не пострадало, Анджин-сан.
     - Хорошо. Много пострадать?
     - Извините меня, но нужно сказать: "Много раненых? "
     - Спасибо. Раненых много?
     - Нет, Анджин-сан. Никто не ранен.
     Внезапно Блэксорн устал от постоянных поправок.
     - Я голод. Давайте есть!
     - Да, сейчас. Но  вините,  вам  следует  сказать: "Я  голоден". - Она
дождалась, пока он не сказал правильно, и убежала.
     Он  сел  на  веранде  и  стал  следить  за  Ёки-я,  старым  садовником,
собиравшим обломки и опавшие листья.  Он видел женщин и детей,  приводящих в
порядок  деревню,  и  лодки, выходящие  в  море  гавани.  Остальные жители
деревни потянулись на поля, хотя ветер и мешал им. "Хотел бы я  знать, какие
налоги  они платят,  - спросил он себя, - мне  бы  не хотелось быть  здешним
крестьянином. Да и не только здесь - нигде".
     На  рассвете он был поражен  кажущимся  опустошением деревни.  -  Такой
шторм вряд ли повредил  бы дом  в Англии, - сказал он Марико. - Конечно, это
был  сильный шторм, но  не самый мощный. Почему бы  вам  не строить  дома 
камня или кирпича?
     - Из-за землетрясений, Анджин-сан. Любое каменное здание, конечно, было
бы  расколото и обрушилось бы, возможно, убив или ранив  его обитателей. При
нашем  типе построек повреждений мало. Вы посмотрите, как быстро  все  будет
восстановлено.
     -  Да,  но они пожароопасны.  И  что  случится, когда начнутся  большие
ветры? Тайфуны?
     - Тогда будет очень плохо.
     Она рассказала о тайфунах  и  сезонах  тайфунов -  с июня  до сентября,
иногда   они   начинаются  раньше,  иногда  позже.  И   о  других  природных
катастрофах.
     Несколько дней назад проошло небольшое  землетрясение. С жаровни упал
котелок и перевернулся,  но угли были сразу потушены. Один дом в деревне был
охвачен огнем,  но,  к  счастью,  огонь не успел  распространиться. Блэксорн
никогда не  видел  такой  ожесточенной  схватки  с огнем. В деревне мало кто
обратил  на  этот  случай  внимание.  Они  только  посмеялись  и  продолжали
заниматься своими делами.
     - Почему люди смеялись?
     -  Мы  считаем,  что стыдно  и  невежливо  показывать  сильные чувства,
особенно страх, так что мы прячем их в смехе  или  улыбке, хотя мы не должны
показывать и этого.
     "Некоторые  вас показывают", - подумал Блэксорн.
     Показал это Небару Дзозен. Он умирал недостойно, плача от страха, прося
его помиловать. Убивали его медленно и жестоко. Ему разрешили  бежать, потом
аккуратно проткнули штыком  среди общего  смеха, снова  заставили  бежать  и
подрезали  поджилки.  После  этого  ему позволили  уползти,  потом  медленно
вспороли  живот,  пока он кричал, а  кровь и  сль  вытекали  него, и так
оставили умирать.
     После  него  Нага  обратил внимание на  остальных самураев. Трое  людей
Дзозена тут же встали на колени, обнажили свои животы, поставили перед собой
короткие  мечи, чтобы совершить сеппуку. Трое их  товарищей встали сзади них
как помощники, обнажив длинные мечи, они взяли их  обеими руками. Нага и его
люди  их больше не трогали. Как только самураи,  стоящие на коленях легли на
свои мечи,  они вытянули шеи, и три меча, опустившись, одним ударом отрубили
им головы. В упавших  головах  клацнули зубы, и все  стихло. Тут же налетели
мухи.
     После этого на колени встали еще два  самурая, последний   оставшихся
стоял наготове как помощник. Первый   вставших  на колени  был обезглавлен
тем же  способом, что и его  товарищи, как только  опустился на  нож. Другой
сказал: - Нет. Я, Хирасаки Кенко,  знаю как умирать  - как  следует  умирать
самураю.
     Кенко был гибкий молодой человек, надушенный и миловидный, бледнолицый,
волосы  его были хорошо  смазаны маслом  и  плотно  заплетены  в косичку. Он
почтительно  взялся  за  свой  меч и частично обмотал  лезвие  поясом, чтобы
удобней было держаться за него рукой.
     - Я осуждаю смерть Небару Дзозен-сана и этих его людей, - твердо сказал
он,  кланяясь Наге. Он кинул  последний  взгляд  на небо  и  в последний раз
ободряюще  улыбнулся  своему  помощнику:  "Сайонара, Тадео". После этого  он
глубоко погрузил свой  нож с левой стороны себе в  желудок. Он обеими руками
сделал полный разрез поперек,  вынул  его и глубоко погрузил его  снова, как
раз  над  пахом  и  резко  рванул  вверх  в  полном  молчании. Его вспоротые
внутренности вывалились на колени, и,  когда  его ужасно  искаженное агонией
лицо ткнулось вперед, помощник опустил  вн  свой  меч, блеснувший  широкой
дугой.
     Нага сам  поднял  за косичку голову  этого  самурая, отер ее от грязи и
закрыл  глаза. Потом он приказал своим людям  проследить, чтобы голова  была
вымыта, упакована и  отправлена Ишидо со всеми почестями, с полным отчетом о
мужестве Хирасаки Кенко.
     Последний самурай опустился на колени. Не было никого, кто бы помог ему
совершить сеппуку. Он тоже был молод. Его пальцы дрожали, его охватил страх.
Дважды он  выполнял свои обязанности по отношению  к своим товарищам, дважды
рубил головы с большим искусством, спасая их от пытки болью и позора страха.
И  только что  он  ждал  смерти  своего  любимого  друга, который умер,  как
полагается  самураю, принеся себя в жертву в гордой  тишине,  потом он опять
рубил чисто, с совершенным искусством. Он никогда не убивал до этого случая.
     Он  направил  глаза на  меч, обнажил  живот  и молил  богов послать ему
мужество его любовника.  Навернулись слезы, но усилием воли он стянул лицо в
замершую  улыбающуюся маску, развязал свой пояс и обмотал  им часть  лезвия.
Поскольку  юноша  честно  выполнял  свой   долг,  Нага  сделал  знак  своему
заместителю.
     Самурай вышел вперед  и поклонился, представившись по всем правилам:  -
Осараги Нампо, капитан девятого легиона  господина  Торанаги. Почту за честь
быть вашим помощником.
     - Икимо Тадео, первый офицер, вассал господина Ишидо,  - ответил юноша,
- Спасибо. Я почту за честь принять вашу помощь.
     Смерть его была быстрая, безболезненная и почетная.
     Головы были  подобраны.  Потом вновь вернулся к  жни Дзозен. Его руки
судорожно пытались заправить кишки обратно в живот.
     Его оставили собакам, которые пришли  деревни.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ


     В час лошади, в одиннадцать часов утра, десять дней спустя после смерти
Дзозена  и всех его людей, группа  трех галер  огибала мыс у Анджиро.  Они
были набиты войсками. Торанага сошел на берег. Рядом с ним был Бунтаро.
     -  Сначала я бы  хотел  посмотреть  на учебную атаку,  Ябу-сан,  первых
пятисот обучаемых, - сказал Торанага. - Не откладывая, сейчас же.
     - Может  быть, завтра? Мне  потребуется время, чтобы  подготовиться,  -
сказал Ябу любезно,  в душе он был взбешен внезапностью появления Торанаги и
зол на своих шпионов, не сумевших предупредить его. Он едва успел примчаться
на берег с почетным караулом. - Вы, наверное, устали...
     - Нет, благодарю вас, - сказал Торанага намеренно резко, - мне не нужны
защитники  или  сложные построения, крики  или  показные смерти.  Вы забыли,
старина, я играл в пьесах "Но"  и  достаточно много их поставил, чтобы уметь
использовать свое воображение.  Я не ронин-крестьянин. Пожалуйста, прикажите
сразу же выступать.
     Они  стояли на берегу около  пристани. Торанага  был окружен  отборными
телохранителями, остальные высаживались  с  причалившей  галеры.  Еще тысяча
самураев с тяжелым вооружением находились  на двух галерах, которые ждали на
рейде. День  был теплый,  небо безоблачно, на  море была небольшая волна, на
горонте дрожало легкое марево.
     - Игураши,  посмотри-ка! ~  Ябу спрятал свой  гнев. С тех пор, как было
отправлено  первое  донесение  о прибытии Дзозена  одиннадцать  дней  назад,
поступило   только  несколько  незначительных  сообщений     Эдо   от  его
собственных шпионов и  ничего, кроме  редких возмутительно бессодержательных
ответов Торанаги на  его более  важные  сигналы: "Ваше сообщение  получено и
внимательно  учается",  "Удивлен  сообщениями  о  моем  сыне.  Пожалуйста,
дождитесь дальнейших  инструкций".  Затем,  четыре  дня назад:  "Виновные  в
смерти Дзозена будут наказаны.  Они  должны  оставаться на своих  постах, но
держите  их под арестом, пока я не проконсультируюсь с господином Ишидо".  И
вчера,  как  бомба: "Сегодня  получил  официальное приглашение нового Совета
регентов  Осаки на цермонию открытия выставки цветов. Когда вы собираетесь
выехать? Сообщите немедленно".
     - Ведь это не  означает, что  Торанага действительно поедет? -  спросил
озадаченный Ябу.
     -  Он  вынужден  сделать это, - ответил Игураши, - во всяком  случае он
испытывает вас.
     - Да, вероятно, - сказал Оми.
     - Почему нет новостей  Эдо? Что случилось с нашими шпионами?
     - Похоже, что Торанага накрыл Кванто одеялом, - сказал ему Оми, - может
быть, он знает, кто ваши шпионы!
     - Сегодня десятый день,  господин, - напомнил Ябу Игураши. - Все готово
для вашего отъезда. Вы собираетесь ехать или нет?
     Сегодня здесь  на  берегу Ябу благодарил  охранявших  его ками, которые
убедили  его принять совет Оми оставаться до последнего возможного  момента,
еще три дня.
     - Относительно вашего последнего письма, Торанага-сама, того что пришло
вчера, - сказал он. - Вы, конечно, не поедете в Осаку?
     - А вы?
     - Я прнаю вас как своего вождя. Конечно, я ждал вашего решения.
     - Мне  решить легко, Ябу-сама. Но вам трудно. Если  вы поедете, регенты
наверняка обвинят вас  в  убийстве Дзозена и его  людей. Ишидо действительно
очень сердит, и справедливо. Не так ли?
     -  Я не  виноват в этом, господин Торанага. Убийство Дзозена -  как  ни
заслуживал он этого - было совершено вопреки моим приказам.
     -  Это сделал Нага-сан, да? Иначе,  конечно, вы должны были бы  сделать
это сами. Я поговорю  с Нага-саном позднее, но пойдемте, мы можем продолжить
разговор  в пути. Не  нужно тратить  время, -  Торанага  взял  быстрый темп,
телохранители держались вплотную к нему. - Да, у вас  действительно дилемма,
старина. Если вы поедете, вы  потеряете  голову, потеряете  Идзу и, конечно,
весь  ваш  род Касиги отправится на казнь. Если вы  останетесь, Совет даст
такое  же постановление, - он оглянулся  на Ябу, - может быть,  вам  следует
сделать  то, что вы предлагали, когда я последний раз был в Анджиро, сделать
мне. Я буду счастлив быть вашим помощником. Может быть, ваша голова  улучшит
Ишидо настроение, когда я увижу его.
     - Моя голова ничего не значит для Ишидо.
     - Я так не думаю.
     Их прервал Бунтаро:
     - Простите меня, господин. Где вы хотели разместить моих людей?
     - На плато.  Устройте там свой постоянный лагерь. Двести человек охраны
будут  стоять  со   мной  у  крепости.  Когда   отдадите  все  распоряжения,
присоединяйтесь к  нам. Я  хочу, чтобы  вы  посмотрели на учения.  - Бунтаро
торопливо ушел.
     - Постоянный лагерь? Вы остаетесь здесь? - спросил Ябу.
     - Нет, только  мои  люди. Если  атака  так  хороша, как  я  слышал,  мы
сформируем девять штурмовых батальонов по пятьсот самураев в каждом.
     - Что?
     -  Да.  Я  привез с  собой  еще  тысячу отборных  самураев для  вас. Вы
обеспечите еще одну тысячу.
     - Но нет достаточного количества ружей и подготовка...
     - Ну, вините, вы не  правы. Я привез тысячу мушкетов и вдоволь пороха
и  пуль.  Остальное  прибудет  в  течение недели  вместе с еще одной тысячей
человек.
     - У нас будет девять штурмовых батальонов?
     - Да, они составят один полк. Командиром будет Бунтаро.
     - Может быть, было бы лучше, если бы командовал полком я. Он будет...
     -  О,  не забывайте, что  Совет состоится через  несколько дней. Как вы
сможете командовать полком, если собираетесь в Осаку? Вы готовы ехать?
     Ябу  остановился: - Мы союзники.  Мы  договорились, что  вы старший,  и
помочились  в  знак договоренности.  Я  соблюдал  и соблюдаю  ее.  Сейчас  я
спрашиваю, какой у вас план? Мы воюем или нет?
     - Никто не объявлял мне войны. Пока.
     Ябу страстно желал выхватить свой меч работы  Ёситомо и выпустить кровь
 Торанаги прямо здесь на песке, покончив с ним раз и навсегда, чего бы это
ни стоило. Он чувствовал дыхание телохранителей вокруг себя, но не заботился
сейчас об  этом: -  Разве  Совет  не  предвещает вашей смерти тоже? Вы  сами
сказали  об этом. Как только они встретятся, вы должны будете  повиноваться.
Так?
     - Конечно,  -  Торанага  сделал знак  телохранителям, чтобы они отошли,
легонько оперся о свой меч, широко и твердо расставив свои массивные ноги.
     - Тогда каково же ваше решение? Что вы предлагаете?
     - Сначала посмотреть атаку.
     - Потом?
     - Потом поехать поохотиться.
     - Вы собираетесь в Осаку?
     - Конечно.
     - Когда?
     - Когда мне захочется.
     - Вы имеете в виду, не тогда, когда захочется Ишидо.
     - Я имею в виду, когда это захочется мне.
     - Мы будем  олированы, - сказал  Ябу, - мы не можем  воевать  со всей
Японией, даже  имея штурмовой полк,  и мы, видимо, не сможем подготовить его
за десять дней.
     - Да.
     - Тогда какой у вас план?
     -- Что на самом деле проошло у Дзозена с Нагой?
     Ябу  рассказал все  как было,  опустив только  тот  факт, что Нага  был
спровоцирован Оми.
     - А мой чужеземец? Как себя вел Анджин-сан?
     - Хорошо. Очень  хорошо, -  Ябу рассказал ему  о попытке самоубийства в
первый вечер и как он склонил Блэксорна на свою сторону, к их общей выгоде.
     - Это было умно, - медленно сказал Торанага. - Я никогда не  думал, что
он попытается совершить сеппуку. Интересно.
     - Повезло, что я приказал Оми быть наготове.
     - Да.
     Ябу нетерпеливо ждал дальнейшего, но Торанага молчал.
     - Эту новость о том, что господин Ито станет регентом, я вам сообщил, -
сказал наконец Ябу. - Вы знали об этом до моего письма?
     Торанага ответил не сразу:
     - До меня доходили слухи. Господин Ито - лучший выбор для Ишидо. Бедный
глупец всегда радуется,  когда его возносят, а потом снова оказывается носом
в чужом анусе. У них собирается хорошая компания.
     - Его голос погубит вас тем не менее.
     - Если Совет состоится.
     - А, так у вас есть план?
     - У меня  всегда есть план - или планы - разве вы не знаете? Но вот вы,
каков  у  вас  план, союзник? Если  вы хотите ехать,  то поезжайте. Если  вы
хотите остаться, оставайтесь. Выбирайте! - он пошел дальше.
     Марико протянула Торанаге свиток, тесно исписанный иероглифами.
     - Это все? - спросил он.
     - Да,  господин, - ответила  она, недовольная  теснотой  каюты и вообще
тем, что она опять находится на борту, даже если корабль и стоит в гавани. -
Здесь повторяется  многое   того,  что есть в военном  руководстве,  но  я
записывала каждый  вечер все, что происходило. Это  почти как дневник всего,
что случилось или было сказано с того времени, как вы уехали.
     - Хорошо. Кто-нибудь еще читал его?
     - Нет, насколько я знаю, -  она стала обмахиваться веером. -  Наложница
Анджин-сана и слуги видели, как я  писала, но  я  все время держала  это под
замком.
     - И каковы ваши выводы?
     Марико   заколебалась.   Она  взглянула  на  дверь  каюты   и  закрытый
иллюмин
     Торанага сказал:
     - На борту только мои люди.
     - Да, господин. Я  только  вспомнила,  что  Анджин-сан говорил, что  на
борту  корабля нет  секретов.  Так что простите, - она задумалась на минуту,
потом  продолжала более уверенно. - Мушкетный  полк выиграет одно  сражение.
Чужеземцы могут победить нас, если они высадятся, силой пушек и ружей. У нас
должен быть военно-морской флот,  как у  них. Все знания, которыми  обладает
Анджин-сан,  имеют для вас огромное значение, так что это должно держаться в
секрете,  это  только  для  ваших  ушей. В  чужих  руках  это  знание  будет
смертельно для нас.
     - Кто еще в курсе того, что он рассказывает?
     -  Ябу-сан знает много, но  Оми-сан знает больше - он более догадливый.
Игураши-сан, Нага-сан и солдаты, конечно,  понимают стратегию,  не отдельные
мелкие детали, и никто  не постиг всего,  что знает Анджин-сан  о политике и
вообще  о мире.  Ну,  я больше  всех остальных. Я  записывала  все,  что  он
говорил,  спрашивала,  комментировала.  Как   могла.  Конечно,   он   только
рассказывал нам  об  определенных вещах, но  его  познания  огромны и память
почти совершенна. При его  терпении  он может дать вам  точную картину мира,
описать его обычаи, опасности... если он говорит правду.
     - А он говорит правду?
     - Я считаю, что да.
     - Каково ваше мнение о Ябу?
     - Ябу-сан - очень вспыльчивый человек без каких-либо угрызений совести.
Он  не ценит  ничего,  кроме  своих  собственных интересов. Долг,  верность,
традиция  ничего  для него не значат. Его ум вспыхивает до больших озарений,
даже гениальности. Он одинаково опасен и как враг, и как союзник.
     - Это все исправляемые качества. А что против него?
     - Плохой администр Его крестьяне устроят бунт, если только получат
оружие.
     - Почему?
     - Грабительские,  незаконные  налоги. Он берет семьдесят  пять    ста
частей риса, рыбы, всего остального. Он начал брать налог с головы, с земли,
с лодки, с  каждой продажи, с каждого барреля саке - в Идзу со всего берутся
налоги.
     - Может быть, я возьму его или его управляющего к себе в Кванто. Ну, то
что он делает здесь, это его дело, у его  крестьян никогда  не будет оружия,
так что  нам нечего беспокоиться об этом. Я мог бы все еще использовать Идзу
как базу, если будет необходимость.
     - Но, господин, шестьдесят частей - официальный предел.
     - Это был  официальный предел.  Тайко сделал его законным, но он мертв.
Что еще о Ябу?
     -  Он  умерен  в  еде,  его  здоровье,  видимо,  прекрасное,  но  Суво,
массажист, говорит, что  у него  проблема с почками.  У него есть любопытные
привычки.
     - Какие?
     Она рассказала ему о Ночи Стонов.
     - Кто сказал вам об этом?
     - Суво. А также жена и мать Оми-сана.
     - Отец Ябу тоже варил  своих врагов. Трата  времени. Но я  могу понять,
что ему иногда это нужно бывает делать. А его племянник, Оми?
     - Очень проницательный. Очень умный. Очень способный.  Абсолютно предан
своему дяде.
     - Семья Оми?
     -  Его мать соответственно  очень плохо относится к  Мидори,  его жене.
Жена - самурай, мягкая, сильная и очень  хорошенькая. Все  преданные вассалы
Ябу-сана. В  настоящее  время  у Оми-сана нет  наложницы, хотя  Кику,  самая
вестная куртанка в Идзу, почти  стала  его  наложницей.  Если бы он  мог
выкупить ее контракт, я думаю, он бы ввел ее в свой дом.
     - Он поможет мне против Ябу, если мне это потребуется?
     Она подумала об этом. Потом покачала головой.
     - Нет, господин, я так не думаю. Я думаю, что он вассал своего дяди.
     - Нага?
     -  Как  самурай  -  лучше  быть  не  может. Он  сразу  понял  опасность
Дзозен-сана  и его  людей для  вас и  блокировал все  до тех  пор,  пока  не
проконсультировался с вами. При том, что он ненавидит мушкетный батальон, он
тренирует свое войско так, что они добьются совершенства.
     - Я думаю, он был очень глуп - стал марионеткой Ябу.
     Она поправила складку на кимоно, промолчав.
     Торанага обмахнулся веером. - Теперь что скажете об Анджин-сане?
     Она ожидала этого вопроса, и вот он задан, все умные фразы, которые она
подготовила, вылетели у нее  головы.
     - Ну?
     - Вы должны судить  по этому  свитку,  господин.  В некоторых вещах  он
непостижим. Конечно, его воспитание и происхождение ничего общего не имеют с
нашими. Он очень сложный и вне нас  -  вне моего понимания. Он  бывает очень
открытым.  Но с тех пор, как он попытался сделать сеппуку,  он менился. Он
стал более скрытен. - Она рассказала о том, что сказал и сделал в этот вечер
Оми. И об обещании Ябу.
     - Ах, его остановил Оми - не Ябу-сан?
     - Да, Оми.
     - И Ябу следовал совету Оми?
     - Да, господин.
     - Так Оми его советник.  Интересно. Но Анджин-сан, конечно, не ожидает,
что Ябу сдержит свое обещание?
     - Да, абсолютно.
     Торанага засмеялся: - Как по-детски!
     - Христианская "совесть" очень глубока в  его душе, так что,  вините,
он не может бежать своей кармы, одна  часть которой в  том, что им в целом
управляет ненависть к смерти тех, кого  он  называет  "невинными". Несколько
ночей он плохо спал и целыми днями едва разговаривал со всеми.
     - Эта "совесть" есть у всех чужеземцев?
     - Нет, хотя она должна была бы быть у всех чужеземцев-христиан.
     - Он лишится когда-нибудь этой "совести"?
     - Я так не думаю. Но до тех пор он будет беззащитен, как ребенок.
     - А его наложница?
     Она рассказала ему всю историю с Фудзико.
     - Хорошо, - он был рад, что его выбор Фудзико и весь план оказались так
удачны.  -  Очень  хорошо.  Она  превосходно  себя вела  в  этой  истории  с
пистолетами. А каково его поведение, какие у него привычки?
     - В основном нормальное, за  исключением его  удивительного смущения  в
вопросах  секса  и  упорного  нежелания   обсуждать  самые  обычные  функции
человеческого органма, -  она также  описала  его  необычную потребность в
уединении  и  его  отвратительные  привычки  в питании.  -  В  остальном  он
внимательный, рассудительный, живой и  способный ученик, очень  интересуется
нашими  обычаями  и нами. Я  объяснила ему  кое-что о  нашей  жни, и нашей
истории, о Тайко и проблемах, встающих сейчас перед нашим государством.
     - Вы рассказали ему о наследнике?
     - Да, господин. Что-нибудь неправильно?
     - Нет, я говорил вам, чтобы вы учили его. Как его японский?
     -  Сравнительно неплохо. Временами он  говорит  на  нашем языке  совсем
хорошо. Он талантливый ученик, господин.
     - А в вопросах секса?
     - У него одна  наших служанок, - сразу сказала она.
     - Он сам ее выбрал?
     - Ее послала ему наложница.
     - И?
     - Я так поняла, что в целом все было нормально.
     - Ах! Так у нее не было никаких трудностей?
     - Нет, господин.
     - Но он пропорционально сложен?
     - Девушка сказала: "О, да", она сказала "даже чрезмерно".
     - Превосходно.  По крайней мере в этом  его карма хороша. Это  проблема
массы людей -  Ябу, Кийямы. Маленькие члены. Несчастье  родиться с маленьким
членом,  -  он взглянул на свиток, потом с треском закрыл свой  - А как
вы, Марико-сан?
     -  Хорошо,  благодарю вас,  господин. Я очень рада,  что вы  так хорошо
выглядите. Могу я поздравить вас с рождением внука?
     -  Да,  благодарю  вас.  Я  доволен.  Мальчик хорошо сложен  и  кажется
здоровым.
     - А госпожа Дзендзико?
     Торанага  хмыкнул:  -  Она  сильна,  как  всегда,  -  он  поджал  губы,
задумавшись на минуту.  - Может быть, вы могли бы  рекомендовать для ребенка
приемную  мать? -  (Согласно обычаю,  сыновья  знатных самураев могли  иметь
приемных матерей, так чтобы родная мать могла отдавать свое  внимание мужу и
вести  его  дом,  позволив приемной матери сконцентрироваться  на воспитании
ребенка, растить  его  здоровым и достойным своих родителей). - Боюсь, будет
нелегко  найти нужного  человека. Госпожа  Дзендзико -  не  самая  легкая  в
общении, правда?
     - Я  уверена,  вы найдете подходящего  человека,  господин. Я, конечно,
подумаю об этом, - ответила Марико, зная, что советовать в таком деле глупо,
так  как ни одна женщина не  могла бы удовлетворить сразу и  Торанагу, и его
сноху.
     - Спасибо. А вы сами, Марико-сан?
     - С удовольствием, господин. Благодарю вас.
     - А ваша христианская совесть?
     - Здесь нет  никаких проблем, господин. Я сделаю все, что вы пожелаете.
С большим удовольствием.
     - Здесь нет никого  священников?
     - Нет, господин.
     - А вам не нужен священник?
     - Было бы хорошо исповедаться и получить благословение.  Действительно,
мне бы этого хотелось - исповедаться в сделанном и получить благословение.
     Торанага внимательно посмотрел на нее. Ее глаза были бесхитростны. - Вы
хорошо поработали, Марико-сан. Пожалуйста, продолжайте так же.
     -  Да,  господин, спасибо.  Еще  одно  -  Анджин-сану  нужна  книга  по
грамматике и словарь.
     - Я послал к  Тсукку-сану за ними, - он заметил, что она нахмурилась. -
Вы не уверены, что он их пришлет?
     - Он выполнит вашу просьбу, конечно. Может быть, не так быстро, как вам
бы хотелось.
     - Я скоро узнаю  об этом, - добавил  Торанага с угрозой. - Ему осталось
только тринадцать дней.
     Марико сильно удивилась: "Что? " - спросила она, не понимая
     - Тринадцать? Ах, да, - грубо сказал Торанага,  пытаясь  выправить свою
ошибку, - когда мы  были на борту португальского судна, он просил разрешения
посетить  Эдо. Я  согласился, поставив  условием, чтобы это  было  в течение
сорока  дней.  Осталось  тринадцать.  Разве  сорок дней -  это не  то время,
которое  этот бонза,  этот  пророк, этот  Моисей  провел  на  горе,  собирая
заповеди "Бога", которые были выбиты на камне?
     - Да, господин.
     - Вы верите, что это было?
     - Да. Но я не понимаю, как и почему.
     - Пустая потеря времени - это обсуждение "дел Бога". Не так ли?
     - Если вы стремитесь к фактам, да, господин.
     - Пока вы ждете этот словарь, вы не пытались сделать свой?
     - Да, Торанага-сама.  Боюсь, он не  так хорош. К сожалению, видимо, для
этого было слишком мало времени, столько проблем. Здесь  - везде, - добавила
она подчеркнуто.
     Он согласно кивнул,  зная,  что ей очень хотелось бы спросить о  многих
вещах: о новом Совете и назначении господина Ито,  что будет с Нагой и скоро
ли начнется война. - Мы счастливы, что ваш муж опять с нами. Правда?
     Ее веер замер: - Я не  надеялась, что он останется живым. Я каждый день
молилась  и зажигала курильницу  в память  о нем. Бунтаро  рассказал ей этим
утром, как  еще  один отряд самураев Торанага прикрывал его  отступление  от
берега и ему удалось без проблем пробраться пригородами Осаки. Потом, собрав
по дороге пятьдесят человек и  запасных лошадей, под видом бандитов, спешным
порядком через  холмы и по нехоженым тропинкам они устремились в Эдо. Дважды
преследователи  настигали его, но  сил для окружения у них не хватало,  и он
пробивался.  Один раз он попал  в засаду  и потерял всех  своих людей, кроме
четверых, и снова спасся,  уйдя  глубже  в леса,  передвигаясь  ночью,  днем
отсыпаясь. Ягоды  и вода  ручьев,  немного риса, захваченного в уединенных
крестьянских домах, потом снова скачка, с  преследователями по пятам. У него
ушло двадцать дней для  того, чтобы добраться до Эдо.  С ним пробилось всего
двое.
     -  Это было почти чудо,  -  сказала она.  - Я думала,  что мной овладел
ками, когда увидела его рядом с вами на берегу.
     - Он умен. Очень силен и очень умен.
     - Могу  я  узнать, что вестно о  господине  Хиро-Мацу, господин?  Обо
всех, оставшихся в Осаке? Госпоже Киритсубо и госпоже Сазуко?
     Торанага  уклончиво сообщил ей, что Хиро-Мацу  прибыл в Эдо  за день до
его  выезда оттуда, хотя его  дамы решили  остаться в Осаке. Причиной  такой
задержки было здоровье госпожи Сазуко.  Необходимости в  таких сложностях не
было. Оба - и Марико, и он - знали, что это была только форма для сохранения
хорошей мины при плохой игре, так как генерал  Ишидо никогда бы не  позволил
уехать двум  таким  ценным заложницам  после того,  как   его рук вырвался
Торанага.
     - Сигата га  най,  -  сказал он.  - Карма, нех? -  Ничего  нельзя  было
сделать. Карма, не так ли?
     - Да.
     Он поднял ее  свиток. - Сейчас я должен  прочитать  это. Благодарю вас,
Марико-сан. Вы справились с  этим превосходно. Пожалуйста, приведите утром в
крепость Анджин-сана.
     - Но господин, я должна приготовить дом для моего мужа. Ему нужны дом и
слуги.
     -  Это  будет  трата времени, денег  и  вообще  все это  лишь  на очень
короткое время. Он будет со своими солдатами или в доме Анджин-сана - где он
пожелает, - он заметил вспышку возмущения. - Нан дза?
     - Мое место с моим господином. Служить ему.
     - Ваше место там, где нужно мне. Не так ли?
     - Да, пожалуйста, вините меня. Конечно.
     Она ушла.
     Он  внимательно учил  ее свиток и руководство по военному делу. Потом
перечитал  отдельные  отрывки  в  свитке  Марико.  Затем  надежно убрал  их,
поставил часовых у каюты и вышел наверх на палубу.
     - Но, господин, теперь, когда мой хозяин здесь, я буду должна...
     -  Ваш муж уже согласился, что пока я здесь, все останется как раньше и
вы  будете  работать  переводчицей.  Ваша  первая  обязанность  -  несколько
следующих дней быть при Анджин-сане.
     Было утро.  День  обещал  быть  теплым  и  облачным.  Он отменил  ранее
намеченную встречу  с  Анджин-саном  и поехал  на  плато  с сотней  самураев
охраны.  Там он  взял своих соколов  и  трех ястребов и  уехал  на  охоту за
двадцать ри. К полудню он уже добыл трех фазанов, двух  больших вальдшнепов,
зайца и пару перепелов. Он послал вальдшнепа и  зайца Анджин-сану, остальное
в  крепость. Некоторые  его самураев  не  были  буддистами,  и  он терпимо
относился к их вкусам. Сам он съел чуть-чуть холодного риса  с рыбным пюре и
немного маринованных  водорослей с пучком имбиря. Потом свернулся  калачиком
на земле и уснул.
     Был  уже конец дня,  когда  Блэксорн, весело  насвистывая, устроился  в
кухне. Вокруг него  стояли  главный  повар, помощник повара, резчик  овощей,
резчик  рыбы и их  помощники, все улыбались, но в глубине души были обижены,
потому  что здесь  в кухне был их хозяин со своей хозяйкой, а также  потому,
что  им сказали,  что он  собирается  оказать  им честь, показав,  как  надо
разделывать и приготовлять пищу по его способу. И, наконец, -за зайца.
     Он уже  повесил  фазана  снаружи дома  под  скатом  крыши,  дав строгие
инструкции,  чтобы никто  его не трогал.  -  Вы  понимаете,  Фудзико-сан? Не
троганья кроме мне? - спросил он с напускной серьезностью.
     - О,  да, Авджин-сан.  Они все поняли.  Только,  к  сожалению, простите
меня, но вам следовало сказать: "Никто не должен трогать, кроме меня".
     - Теперь, - сказал он, ни к  кому в частности не  обращаясь.  - Высокое
искусство кулинарии. Урок первый.
     - Досо гомен насаи? - спросила Фудзико.
     - Миру! - Смотри!
     Чувствуя себя снова молодым - одной   его первых обязанностей по дому
было  чистить  дичь,  которую  они   с  братом  с  большим  риском  добывали
браконьерством в поместьях вокруг Чэтэма, - он выбрал длинный огнутый нож.
Суси,  шеф-повар,  побледнел.  Это  был  его  любимый  нож,   со  специально
отточенным  лезвием, позволяющим придавать такое совершенство ломтикам сырой
рыбы. Вся прислуга знала это, и все они затаили дыхание, улыбаясь больше для
того, чтобы спрятать свое смущение.
     Блэксорн разрезал  желудок зайца и аккуратно вывалил  все Потроха. Одна
 молоденьких  служанок скривилась в  потугах на рвоту и выбежала.  Фудзико
решила  лишить ее месячной зарплаты,  желая  в  то же  время  быть  такой же
крестьянской девушкой и иметь возможность так же спокойно убежать  кухни.
     Они смотрели остановившимися глазами, как он отрезал  передние и задние
лапы, потом  засунул передние лапы обратно под кожу, в разрез, облегчив себе
снятие шкуры  с  ног.  То же самое он проделал с задними ногами  и,  отделив
кругом шкуру,  чтобы можно было просунуть голые задние ноги в разрез, ловким
рывком  натянул  ее  на заячью голову. Он положил почти ободранного зайца на
разделочный  стол  и  отрубил голову с внимательными  трогательными глазами.
Потом вывернул шкуру на наружную сторону и отложил  ее в сторону.  По  кухне
пронесся вздох.  Он не слышал  его,  так  как весь сосредоточился  на  своем
занятии. Еще одна служанка выбежала вон.
     - Теперь мне нужен котелок, - сказал Блэксорн с довольной улыбкой.
     Никто ему  не ответил.  Они  просто смотрели все с  теми  же застывшими
улыбками.  Ему  попался на глаза большой железный котел. Блэксорн поднял его
окровавленными руками, наполнил водой  деревянной бочки, потом повесил над
жаровней, устроенной в яме среди земляного пола, окруженной камнями. Положил
туда куски мяса.
     - Теперь немного овощей и специй, - сказал он.
     - Дозо? - хрипло спросила Фудзико.
     Он  не  знал  японских  слов,  поэтому просто оглянулся вокруг.  Там  в
корзинах была морковь, несколько корнеплодов, напоминающих турнепс. Блэксорн
их все почистил, порезал и вместе с солью и темным соусом добавил в суп.
     - Еще бы сюда несколько луковиц, чеснок и портвейн.
     - Дозо? - опять беспомощно спросила Фудзико.
     - Котаба сиримасен. - Я не знаю слов.
     Она не поправила его, только подняла ложку и предложила ему. Он покачал
головой: "Саке". Помощник повара  вышел  оцепенения и  дал  ему  маленький
деревянный бочонок.
     - Домо, - Блэксорн налил  полную чашку, потом добавил другую,  чтобы не
ошибиться.  Ему  хотелось  самому  выпить    бочонка, но он знал,  что это
считается  дурным тоном, особенно если  пить холодным и без  всех церемоний,
тем более здесь, в кухне.
     - Боже мой, как мне хочется пива, - сказал он.
     - Дозо годзиемасита, Анджин-сан?
     -  Котаба сиримасе, но этот огонь  слишком уж разошелся. Исибан, ней? -
он указал на свистящий котелок.
     - Хай, - сказала она, не поняв.
     - Окури тсукаи  аригато  Торанага-сама, -  сказал Блэксорн.  -  Пошлите
кого-нибудь поблагодарить господина Торанагу. - Никто не поправил его плохой
японский.
     - Хай,  - оказавшись на улице, Фудзико поспешила в отдельный  маленький
домик,  который уединенно стоял около  центрального выхода  в сад.  Ей  было
очень плохо.
     -  Вы здоровы,  хозяйка?  - спросила ее  служанка,  Нигатсу.  Это  была
среднего возраста пухлая женщина, она присматривала за Фудзико всю ее жнь.
     - Убирайся.  Но сначала принеси мне немного  зеленого чая. Нет, тебе же
придется идти через кухню... ox, ox, ox!
     - У меня здесь есть чай, хозяйка. Мы подумали, что вам потребуется чай,
и вскипятили его на другой жаровне. Вот!
     - Ох, ты у меня такая  умная! - Фудзико  с любовью  ущипнула Нигатсу за
круглую щеку, другая служанка в это время  обмахивала ее веером. Она вытерла
рот  бумажным  полотенцем  и  с  благодарностью  устроилась  на  веранде  на
подушках:  "Ох,  уже  лучше!  "  Ей  действительно стало лучше  на  открытом
воздухе, в  тени.  Легкое  послеполуденное  солнце  отбрасывало резкие тени,
мелькали бабочки, море было далеко вну, спокойное и блестящее на солнце.
     - Что происходит, хозяйка? Мы даже не осмелились подглядывать.
     - Ничего особенного. Хозяин  - хозяин... так, ничего особенного. У него
непонятные нам обычаи, но это наша карма.
     Она взглянула  в сторону  и увидела, как  ее главный повар  чинно  идет
через сад,  и  ее сердце  упало. Он  переменно  поклонился, строгий,  худой,
маленький человек с большими ногами и очень  неровными зубами. Прежде чем он
смог пронести  хотя бы  слово,  Фудзико  сказала,  вымученно  улыбаясь:  -
Закажите в деревне  новые  ножи.  Новый  горшок  для риса. Новую разделочную
доску, новые бочки  для воды -  всю кухонную  утварь.  То,  что брал хозяин,
держите для  его  личных  целей.  Вы отведите ему отдельное место, постройте
отдельную кухню, если хотите, где он может готовить по своему вкусу, пока вы
не научитесь.
     -  Благодарю вас, Фудзико-сан,  - сказал п - Извините меня,  что я
вас прерываю, но я знаю в соседней деревне прекрасного повара. Он не буддист
и  даже был  с  нашей армией в  Корее, так  что  он  знает, как готовить для
хозяина, намного лучше, чем я.
     - Когда мне потребуется другой повар, я вам скажу. До тех пор вы будете
здесь главным поваром. Вы приняты на это место на  шесть месяцев, -  сказала
ему Фудзико.
     - Да, госпожа,  - сказал  повар с показным достоинством, хотя  внутри у
него все  бушевало, так как Фудзико-нох-Анджин была не  тех,  с  кем можно
было  своевольничать. - Пожалуйста, вините меня, но я был нанят поваром. Я
горд тем, что я  п Но  я  никогда не  нанимался  быть  мясником. Эта  -
мясники.  Конечно, у нас здесь  не может быть  эта, но этот  другой повар не
буддист как я, мой отец, его отец  и  отец его отца, госпожа, и они никогда,
никогда... Извините, но этот новый повар будет...
     - Вы  будете готовить здесь, как вы всегда готовили.  Я нахожу,  что вы
это делаете превосходно, как  подобает мастеру-повару в Эдо. Я даже  послала
один ваш рецепт госпоже Киритсубо в Осаку.
     - О? Благодарю  вас. Вы оказали мне  слишком  большую  честь.  А  какой
рецепт, госпожа?
     -  Мелкие свежие угри и медузы с  резаными  устрицами с  капелькой сои,
которых вы так прекрасно приготовляете.  Превосходно! Лучшее  всего, что я
когда-либо пробовала.
     -  О,  большое  спасибо  за  похвалу,  хозяйка,   -  рассыпался   он  в
благодарностях.
     - Но ваши супы оставляют желать много лучшего.
     - О, вините!
     - Я  поговорю об этом с вами позднее. Спасибо,  повар,  -  сказала она,
стараясь от него отделаться.
     Но  маленький  повар  держался  храбро:  -  Пожалуйста, вините  меня,
хозяйка, но, ох-ко, при всем моем уважении, если хозяин... когда хозяин...
     -  Когда хозяин прикажет  вам приготовить или разделать или что-то еще,
вы  постараетесь как  можно быстрее все  сделать.  Тотчас же. Как и подобает
всякому верному слуге. Так как вам может потребоваться  много времени, чтобы
стать  в этом  профессионалом,  вам  лучше  договориться  временно с  другим
поваром,  что он  будет  посещать вас в  тех редких  случаях,  когда  хозяин
захочет поесть своей пищи.
     Его честь профессионала  не пострадала,  повар с улыбкой  поклонился: -
Благодарю вас. Пожалуйста, вините меня за мою назойливую просьбу.
     - Конечно, вы платите за второго повара  собственного жалованья.
     Когда  они остались одни,  Нигатсу хихикнула, закрывшись рукой:  -  Ох,
хозяйка-чан, можно мне сделать вам комплимент.  Главный повар чуть не пустил
ветры, когда вы сказали, что он должен еще и платить!
     -  Спасибо,  Нанни-сан, - Фудзико почувствовала  запах  почти  готового
зайца. "Что, если он попросит  меня поесть с ним? - спросила она себя и чуть
не  пала духом.  -  Даже если  он  не  попросит,  я  все равно  должна  буду
прислуживать ему.  Как  мне  бежать  этого  чувства тошноты?  Ты не будешь
чувствовать тошноту, -  приказала  она  себе.  - Это  твоя карма.  Ты должна
полностью сосредоточиться  на своей  ужасной предыдущей жни. Да. Но помни,
теперь все прекрасно.  Еще  осталось только  пять  месяцев и шесть  дней. Не
думай об этом, думай  только о своем  хозяине, он  смелый,  сильный мужчина,
хотя у него и отвратительные привычки в еде... "
     У ворот процокали копытами лошади. Бунтаро слез с коня и  махнул рукой,
отпуская  своих  людей. Потом,  взяв с  собой только  одного  своего личного
телохранителя,  крупными  шагами  прошел через сад. Он  был весь  пыльный  и
потный. В  руках  нес свой  огромный  лук,  за спиной у него  висел  колчан.
Фудзико и ее служанка приветливо поклонились, хотя и ненавидели его. Ее дядя
был вестен своими дикими необузданными приступами ярости, во время которых
он мог обругать кого-нибудь без всякого повода, почти с любым затеять ссору.
В  большинстве  случаев  страдали  только  его  слуги  или  его  женщины.  -
Пожалуйста, проходите, дядя. Как мило, что вы сразу навестили нас, - сказала
Фудзико.
     - Здравствуй, Фудзико-сан. Слушай, что это за смрад?
     - Мой хозяин готовит себе дичь, которую прислал  ему господин Торанага,
- он показывает моим несчастным слугам, как ее готовить.
     - Если  он хочет готовить, я  полагаю, что он может,  хотя... - Бунтаро
брезгливо  сморщил нос. - Да,  хозяин может делать  все, что захочет в своем
доме, если он не мешает соседям.
     По закону, неприятный залах мог вызвать жалобы, и это могло очень плохо
кончиться  при  несговорчивых  соседях.  Ншие рангом опасались обеспокоить
соседей более  высокого ранга. Иначе  могли полететь головы. Вот  почему  по
всей  стране  каждое  сословие старалось селиться обособленно, если это было
возможно, крестьяне рядом с крестьянами, купцы на своих  собственных улицах,
а эта олированно жили в  стороне от остальных. Их непосредственным соседом
был Оми. "Он выше рангом", - подумала она.
     - Я  от всей души надеюсь, что мы никому не причинили беспокойства, - с
усилием  сказала она Бунтаро, гадая,  какого дьявола он  еще придумал.  - Вы
хотите видеть хозяина? - Она собралась встать, но он остановил ее.
     - Нет, пожалуйста, не мешай ему, я подожду, - сказал он церемонно, и ее
сердце  упало. Бунтаро  не  соблюдал  никаких  правил  хорошего  тона, и его
вежливость была подозрительна.
     - Извините, что приехал  так вот, запросто, не дожидаясь приглашения, -
говорил он, - но господин Торанага сказал мне, что мне, может быть, разрешат
пользоваться вашей баней  и  останавливаться в вашем доме. Время от времени.
Вы не спросите потом у Анджин-сана, не разрешит ли он?
     -  Непременно, - сказала Фудзико выдерживая обычный этикет, недовольная
самой идеей пребывания Бунтаро  в  ее доме. -  Я уверена,  что он почтет  за
честь, дядя. Можно мне предложить пока вам зеленого чая или саке?
     - Саке, пожалуйста.
     Нигатсу поспешно положила на веранде подушку и убежала за саке, как  ни
хотелось ей остаться.
     Бунтаро  протянул  лук  и  колчан  телохранителю,  сбросил свои пыльные
сандалии  и протопал  на веранду, вытащив -за пояса свой боевой  меч, сел,
скрестив ноги, и положил меч на колени.
     - Где моя жена? С Анджин-саном?
     - Нет, Бунтаро-сан,  вините, ей  было приказано  явиться в  крепость,
где...
     - Приказано? Кем приказано? Касиги Ябу?
     - Нет, господином Торанагой, когда он вернулся с охоты после обеда.
     -  Господином Торанагой? - Бунтаро  сдержался и сердито посмотрел через
бухту на крепость. Рядом со знаменем Ябу развевался флаг Торанаги.
     - Может быть, послать кого-нибудь за ней? Он покачал головой:
     - Для нее еще будет время, - он вздохнул,  глядя  на  свою  племянницу,
дочь младшей сестры. - Мне повезло, что у меня  такая  образованная жена, не
так ли?
     -  Да, господин.  Ее  устами  говорит Анджин-сан, чьи  знания  нам  так
необходимы.
     Бунтаро смотрел на крепость, когда ветер опять принес запах  кухни:
     - Напоминает Нагасаки  или Корею. Они там все время готовят мясо, варят
или жарят.  Вонь - вы никогда  не нюхали ничего подобного. Корейцы животные,
как людоеды. Запах чеснока пропитывает вашу одежду и волосы.
     - Это должно быть ужасно.
     - Война хорошо начиналась. Мы легко  могли победить,  дойти до  Китая и
принести  цивилацию в обе страны,  - Бунтаро раскраснелся, голос  его стал
прерывистым. - Но не сумели. Мы проиграли и вернулись с  позором, потому что
нас предали. Предали грязные менники, сидящие на высоких должностях.
     - Да,  как это  ни печально, но  вы правы,  Бунтаро-сама, - сказала она
успокаивающе, спокойно пронося эту ложь, зная, что ни  один народ на земле
не  смог  бы  завоевать,  а  тем  более  цивиловать  Китай,   который  был
цивилованным государством уже с древнейших времен.
     Жила  на лбу Бунтаро  запульсировала, он стал  говорить  почти для себя
одного:
     - Они  расплатятся. Все эти менники. Надо только подождать около реки
достаточно долго, пока тела ваших врагов не поплывут мимо, не так ли? Я буду
ждать, и я скоро  плюну на их головы, очень скоро. Я пообещал это себе, - он
посмотрел на Фудзико. - Я ненавижу предателей и менников. И всяких лжецов!
     -  Да,  я с вами  согласна. Вы так  правильно говорите, Бунтаро-сама, -
сказала  она, похолодев,  зная,  что его ярости  не  бывает  предела.  Когда
Бунтаро  было  шестнадцать, он убил свою собственную мать, одну    младших
наложниц  Хиро-Мацу,  за   ее  предполагаемую  неверность,  пока  его  отец,
Хиро-Мацу, был на войне,  воюя  против  диктатора, господина Городы.  Потом,
годом позже,  он убил своего  старшего сына от первой жены за предполагаемые
оскорбления и отослал жену к ее семье, где  она умерла  от своей собственной
руки,  не вынеся позора.  Он делал  ужасные  вещи  со  своими наложницами  и
Марико. Он  бурно  поссорился с отцом Фудзико  и обвинил его  в  трусости  в
Корее,  дискредитировав перед Тайко,  который приказал ему  обрить голову  и
стать монахом, после чего тот вскоре умер от пьянства, снедаемый стыдом.
     Фудзико пришлось напрячь всю свою волю, чтобы казаться спокойной.
     - Мы были так рады, услышав, что вы спаслись от врага, - сказала она.
     Принесли саке.  Бунтаро начал  усиленно  пить. Спустя  некоторое  время
Фудзико встала:
     -  Пожалуйста, простите меня,  я  на минуточку.  - Она  пошла на  кухню
предупредить  Блэксорна,  что Бунтаро просит  разрешения расположиться в  их
доме, и сказать ему и слугам, что нужно делать.
     - Почему здесь? - раздраженно спросил Блэксорн. - Почему он остановится
здесь? Это необходимо?
     Фудзико попыталась  объяснить ему, что  Бунтаро нельзя  было  отказать.
Блэксорн мрачно  отвернулся  к  своей стряпне, а  она со  стесненным сердцем
вернулась к Бунтаро.
     - Мой хозяин говорит, что он польщен тем, что может принять вас в  этом
доме. Его дом - ваш дом.
     - Каково быть наложницей чужеземца?
     - Я воображала себе что-то ужасное. Но что касается Анджин-сана, то  он
хатамото  и,  следовательно,  самурай.  Я  первый  раз  стала наложницей,  я
предпочитаю  быть  женой.   Анджин-сан  такой  же,   как  все   люди,  хотя,
действительно, некоторые его привычки очень странные.
     -  Кто  бы  мог  подумать,  что  представительница  нашего  дома  будет
наложницей чужеземца - даже и хатамото.
     - У  меня не было  выбора. Я только повиновалась господину  Торанаге  и
деду, вождю нашего клана. Доля женщины - повиновение.
     - Да,  -  Бунтаро  допил  чашку  саке,  и  она  снова  наполнила ее,  -
послушание важно для женщин. И Марико-сан послушная, не так ли?
     - Да, господин.  - Она  взглянула в  его  безобразное, как  у обезьяны,
лицо.  - Она не принесла вам  ничего,  кроме  чести, господин. Без  госпожи,
вашей жены, господин Торанага ничего не смог бы узнать от Анджин-сана.
     Он криво усмехнулся:
     - Я слышал, вы сунули пистолеты прямо в лицо Оми-сану.
     - Я только выполняла свой долг, господин.
     - Где же вы научились пользоваться пистолетом?
     - Я никогда до этого не имела дела с оружием. Я не знала даже, заряжены
ли пистолеты. Но я потянула за курки. Бунтаро засмеялся:
     - Оми-сан тоже так думал. Она снова наполнила его чашку.
     -  Я  не  понимала, почему Оми-сан  не попытался отнять их у  меня. Его
господин приказал ему взять их, но он этого не сделал.
     - Я бы взял.
     - Да, дядя. Я знаю. Но, вините меня, я бы все-таки спустила курки.
     - Ты бы промахнулась!
     - Да, возможно. С тех пор я научилась стрелять.
     - Он научил вас?
     - Нет. Один  офицеров господина Наги.
     - Почему?
     - Мой отец никогда не  позволял своим дочерям учиться владеть мечом или
пикой. Он  думал,  и  я  считаю, что это правильно, что нам  следует тратить
время  на  учение  более  деликатных  вещей.  Но  иногда женщине требуется
защищать  своего  хозяина  и свой дом. Пистолеты очень  хорошее  оружие  для
женщины. Они не  требуют силы и больших тренировок.  Так что теперь я, может
быть, буду немного более полезной для моего хозяина, так как наверняка смогу
снести голову любому, чтобы защитить его и честь своего дома. Бунтаро осушил
свою чашку:
     - Я  испытал  гордость, когда  услышал, что вы таким  образом выступили
против Оми. Вы были правы. Господину Хиро-Мацу понравится ваш поступок.
     - Благодарю вас, дядя. Но я только выполняла свой долг, - она церемонно
поклонилась.  -  Мой  господин  спрашивает,  не  окажете  ли вы  ему  честь,
поговорив с ним сейчас, если вам будет угодно.
     Он поддержал ритуал:
     -  Пожалуйста, поблагодарите  его, но сначала  нельзя  ли  мне  принять
ванну? Если его это устроит, я повидаюсь с ним, когда вернется моя жена.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ


     Блэксорн ждал в саду.  Он надел коричневое форменное кимоно, подаренное
Торанагой, засунул за пояс мечи, заряженный пистолет спрятал под поясом.  Из
торопливых объяснений Фудзико и слуг он понял, что должен принять Бунтаро со
всеми церемониями, потому что этот самурай был важным генералом и  хатамото,
и вообще первым гостем  в доме. Поэтому он принял ванну, быстро переоделся и
явился на заранее подготовленное место.
     Бунтаро он видел вчера  мельком, когда тот только приехал. Он был занят
с Торанагой, Ябу и Марико целый день, Блэксорн оказался один и органовывал
срочную демонстрацию атаки с Оми и Нагой. Атака получилась вполне успешной.
     Марико вернулась домой  очень  поздно.  Она  коротко рассказала  ему  о
спасении Бунтаро, когда  за  ним несколько дней охотились люди Ишидо, как он
ускользнул  от  них  и после  этого прорвался сквозь  враждебные провинции в
Кванто.
     - Это было очень трудно,  но ему это удалось, Анджин-сан. Мой муж очень
сильный и смелый человек.
     - А что будет теперь? Вы уедете?
     - Господин Торанага приказывает, чтобы все оставалось, как было. Ничего
не должно мениться.
     - Вы менились, Марико. Из вас ушла искра.
     - Это  ваше  воображение, Анджин-сан. Я просто почувствовала облегчение
от того, что узнала, что он жив, когда уже была уверена, что он погиб.
     - Да. Но теперь все по-другому, не так ли?
     - Конечно. Я благодарю  Бога, что мой супруг не  попал в плен,  что  он
жив, чтобы  служить господину Торанаге. Извините меня, Анджин-сан. Я сегодня
устала. Я прошу прощения, я очень-очень устала.
     - Я ничем не могу помочь?
     - Что вы можете сделать, Анджин-сан? Кроме того, что быть счастливым за
меня  и  за него. На самом деле  ничего  не менилось. Ничего не кончилось,
потому что и не начиналось. Все идет как было. Мой муж жив.
     "Ты не хочешь, чтобы  он был  мертв? -  спросил себя Блэксорн в саду. -
Нет. - Тогда зачем этот спрятанный пистолет? Ты чувствуешь свою вину? - Нет.
Ничего не начиналось. - Разве? - Нет. - Ты  думаешь, что ты  взял ее. Это не
то же самое, что взять ее на самом деле? "
     Он  увидел Марико,  выходящую    дома  в  сад.  Она  казалась ожившей
фарфоровой статуэткой, идя  на  полшага  сзади Бунтаро, который выглядел еще
более огромным рядом с женой. Ее сопровождали Фудзико и служанки.
     Он поклонился:
     - Ёкосо еде  кудасарета,  Бунтаро-сан, -  Добро  пожаловать в  мой дом,
Бунтаро-сан.
     Все стали кланяться.  Бунтаро и  Марико сели на подушки напротив  него.
Фудзико уселась за его спиной. Нигатсу и служанка, Кой, начали разносить чай
и саке. Бунтаро взял саке, Блэксорн тоже.
     - Домо, Анджин-сан. Икага дес ка?
     - Ие. Икага дес ка?
     -  Ие. Кова дзосуну  сабереру ени натта на.  - Хорошо.  Вы  уже делаете
успехи в японском.
     Блэксорн вскоре  стал терять  нить разговора,  так  как  Бунтаро глотал
слова, говорил быстро и неразборчиво.
     - Извините, Марико-сан, я не понял.
     -  Мой  муж говорит, что он  хочет поблагодарить вас за попытку  спасти
его. С тем веслом. Вы помните? Когда мы бежали  Осаки.
     - Ах,  со  дес!  Домо.  Пожалуйста, скажите  ему, что  я  думаю, что мы
все-таки должны были  пристать к  берегу.  Времени было достаточно. Служанка
утонула зря.
     - Он говорит, это была карма.
     -  Это  была напрасная  смерть, - ответил Блэксорн  и  пожалел  о своей
грубости. Он заметил, что она не перевела этих слов.
     -  Мой муж говорит, что  наступательная стратегия хороша, действительно
превосходна, на самом деле.
     -  Домо. Скажите ему,  что я рад,  что он  спасся невредимым. И что  он
командует полком. И конечно, что мне приятно принимать его здесь.
     - Домо, Анджин-сан. Бунтаро-сан говорит, да, план наступления хорош. Но
что касается его, он всегда будет носить свой лук  и мечи. Он пошлет  стрелу
на большее расстояние, с большей точностью и быстрее, чем пулю  мушкета.
     - Завтра  я  буду  стрелять  вместе  с ним,  если  он  пожелает,  и  мы
посмотрим.
     Блэксорн  заметил,  что глаза Бунтаро  метались  от  Марико  к  нему  и
обратно.
     - Спасибо, Марико-сан. Скажите ему, что мне хотелось бы увидеть, как он
стреляет.
     -  Вы  проиграете, Анджин-сан. Могу предупредить вас, чтобы  вы даже не
пытались, - сказала она. - Он спрашивает, умеете вы обращаться с луком?
     -  Да, но не  как  настоящий  лучник.  Луки у  нас  уже  довольно давно
устарели. Кроме арбалетов. А  что  касается морского боя, здесь мы применяем
только   пушки,   мушкеты   или  абордажные  сабли.  Иногда   мы  используем
зажигательные  стрелы,  но только  для вражеских  парусников  и  на  блком
расстоянии.
     - Он  спрашивает, как вы  ими  пользуетесь и  как вы  их  делаете,  эти
зажигательные  стрелы?  Они  отличаются от  тех наших, которые  использовали
против нас на галере в Осаке?
     Блэксорн  стал  объяснять,  начались  обычные утомительные прерывания и
переспрашивания.  К  этому времени  он  уже привык,  что они так  невероятно
дотошны  в  вопросах о  войне,  но  считал  утомительным  объясняться  через
переводчика. Даже  при  том, что  Марико была  прекрасным  переводчиком, она
редко точно переводила  то, что он сказал. Длинный ответ  всегда сокращался,
некоторое  того, что говорилось, конечно,  слегка  менялось, и возникало
непонимание. И тогда приходилось пускаться в ненужные повторения.
     Но без Марико, он чувствовал,  он  никогда бы  не  стал  для них  столь
ценным. "Только знания удерживают  меня здесь, а не  в  яме, -  напомнил  он
себе, - но это не проблема, потому что еще надо многое им сказать и выиграть
сражение, настоящее сражение, и победить. До тех пор ты в безопасности. И ты
собираешься вернуть корабль. И возвратиться домой. Целым и невредимым".
     Он  взглянул  на  мечи  Бунтаро  и  его телохранителя,  потрогал  свои,
почувствовал масляную теплоту пистолета и  понял, что он никогда не  будет в
безопасности в этой стране. Ни он, ни кто-нибудь другой, даже Торанага.
     - Анджин-сан,  Бунтаро-сан спрашивает, если он пришлет вам завтра своих
людей, вы сможете им показать, как делаются эти стрелы?
     - Где мы можем достать смолу?
     - Я не знаю, - Марико устроила перекрестный допрос, чтобы выяснить, где
она обычно встречается, на что похожа,  как  пахнет и чем ее можно заменить.
Потом она долго разговаривала с  Бунтаро. Фудзико сидела все время молча, ее
глаза  глядели  и  уши  слушали,   не  пропуская  ничего.  Служанки,   легко
управляемые  малейшим  движением ее веера, постоянно меняли пустые бутылочки
саке на полные.
     - Мой муж говорит, что обсудит это с господином  Торанагой. Может быть,
где-нибудь в Кванто и есть смола. До этого мы о ней никогда не слышали. Если
нет смолы,  то у нас есть густое масло  - китовое,  - которое может заменить
смолу. Он спрашивает, вы пользуетесь боевыми ракетами, как китайцы?
     - Да. Но  они считаются  очень  ценным  оружием, его применяют в случае
осады. Турки  пользовались ими,  когда воевали против рыцарей  Сент-Джона на
Мальте. Ракеты используют обычно для того, чтобы вызвать пожар и панику.
     - Он просит рассказать подробней об этой битве.
     - Это  было  сорок  лет  тому  назад,  в  самом большом...  -  Блэксорн
остановился,  его  мозг заработал.  Это  была самая  большая осада,  которую
пережили  в  Европе.  Шестьдесят  тысяч турок-мусульман,  сливки Оттоманской
империи,  выступили против шести сотен христианских рыцарей,  поддерживаемых
несколькими тысячами  мальтийских  союзных  войск, в  заливе  у  их большого
укрепленного замка  Святого  Эльма  на небольшом  островке  Средемноморья.
Рыцари успешно  противостояли шестимесячной осаде и, что вообще  невероятно,
вынудили врага с  позором  отойти.  Эта победа спасла  все Средемноморское
побережье и, таким образом, и христианство от опустошения ордами неверных.
     Блэксорн  внезапно  понял,  что эта битва  дает  ему  один   ключей к
Осакскому замку:  как окружить  его,  как  атаковать, как  прорваться  через
ворота и как захватить замок.
     - Вы продолжаете, сеньор?
     - Это было сорок  лет назад, на самом большом  внутреннем море  у нас в
Европе,  Марико-сан, Средемном  море. Это была  просто осада,  как и много
других  осад, о  ней  не стоит  и  говорить, -  соврал  он. Это  знание было
бесценно,  конечно, его не  стоило  выдавать  так  легко, совсем  не сейчас.
Марико  много  раз  объясняла,  что Осакский  замок  неумолимо  стоит  между
Торанагой и победой. Блэксорн  был уверен, что  решение  проблемы  с  Осакой
может дать  ему  обратный  пропуск  в Европу, со всеми богатствами,  которые
только могут потребоваться в этой жни.
     Он заметил, что Марико чем-то обеспокоена.
     - В чем дело, сеньора?
     - Ничего, сеньор, -  она начала  переводить  то,  что он  сказал. Но он
понял, что она догадалась, что он что-то скрывает. Его отвлек запах тушеного
мяса.
     - Фудзико-сан?
     - Хай, Анджин-сан?
     - Сокузи ва мадака? Куаку ва... сазо куфуку де оро,  нех? - Когда ужин?
Гости проголодались.
     - Ах, гомен насаи, хи га курете кара ни итасимасу. Блэксорн увидел, как
она  показала на солнце, и понял, что она сказала: "После заката". Он кивнул
и хмыкнул,  что японцы сочли за  вежливое: "Спасибо, я  понял". Марико снова
повернулась к Блэксорну:
     - Моему мужу хотелось бы, чтобы  вы рассказали ему о битвах, в  которых
участвовали.
     - Они все в том руководстве по военному делу, Марико-сан.
     -  Он говорит, что прочитал его с  большим интересом, но там содержатся
только  краткие  данные. В  ближайшие  дни он  хочет узнать  обо  всех ваших
сражениях. А об одном сейчас, если вы не возражаете.
     - Они все в военном руководстве. Может быть, завтра,  Марико-сан, - ему
нужно было время, чтобы обдумать  ослепившую его  мысль об Осакском  замке и
этой битве, ему надоело разговаривать, он устал от перекрестного допроса, но
больше всего он хотел есть.
     - Пожалуйста, Анджин-сан, может быть, вы расскажете снова, еще раз, для
моего мужа?
     Он услышал в ее голосе осторожный намек, мольбу и сжалился над ней:
     - Конечно. Какая  них, по-вашему, ему понравится?
     - Та битва в Нидерландах. Около Зеландии - вы это так проносите?
     - Да, - сказал он.
     И  он  начал  рассказывать о битве, которая была похожа на  все  другие
битвы, в которых люди гибли -за ошибок и глупости командиров.
     - Мой муж говорит, что  здесь не так, Анджин-сан. Здесь командиры очень
хорошие, или они очень быстро гибнут.
     -  Конечно,   моя  критика   распространяется  только  на   европейских
командиров.
     - Бунтаро-сама говорит, он  расскажет вам  как-нибудь на  днях  о наших
войнах и наших командирах, особенно о господине Тайко. Честный обмен на вашу
информацию, - сказала она уклончиво.
     - Домо, - Блэксорн сделал легкий поклон, чувствуя,  что  глаза  Бунтаро
впиваются в него: "Что на самом деле хочет от меня этот сукин сын? "
     Обед оказался сущим наказанием. Для  всех. Еще на выходе  сада, когда
они переходили на веранду для еды, появились дурные предзнаменования.
     - Извините меня, Анджин-сан,  но что это? - показала Марико. -  Мой муж
спрашивает, что это такое, вот там?
     -  Где? Ах,  это!  Это  фазан, - сказал  Блэксорн.  - Господин Торанага
прислал его мне  вместе с зайцем,  которого мы  приготовили  по-английски  и
съели - по крайней мере я, хотя там было достаточно для всех.
     - Спасибо,  но... мы,  мой  муж и я,  мы не едим мяса. Но почему  фазан
висит там? При такой жаре, не надо ли его убрать и приготовить?
     - Вот так и надо готовить фазана. Вы вешаете его, чтобы мясо дошло.
     -  Что?  Таким  образом?  Извините  меня,  Анджин-сан, -  сказала  она,
вспыхнув, - вините,  но  это быстро сгниет. Тем  более он еще  в  перьях и
не... очищен.
     - Мясо фазана сухое, Марико-сан, так что его приходится  подвешивать на
несколько дней,  может быть пару недель, в зависимости от  погоды.  Потом вы
ощипываете его, чистите и готовите.
     - Вы оставляете его на воздухе? Гнить? Прямо так...
     - Нан  дза?  - нетерпеливо спросил Бунтаро.  Она виновато заговорила  с
ним, он вздохнул, потом  встал, посмотрел на фазана и ткнул в него  пальцем.
Несколько  мух  взлетело  с жужжаньем, потом они  снова  уселись  на фазана.
Фудзико нерешительно объяснила что-то Бунтаро, и он вспыхнул.
     - Ваша наложница говорит, что вы приказали никому не трогать его, кроме
вас? - спросила Марико.
     - Да. Разве вы не подвешиваете у себя дичь? Не все же у вас буддисты?
     - Нет, Анджин-сан, я не думаю, чтобы кто-то подвешивал.
     - Некоторые люди  считают, что фазана  нужно подвешивать  за  хвостовые
перья до тех  пор, пока  он не  упадет,  но это бабушкины сказки,  -  сказал
Блэксорн. - Правильнее подвешивать за шею, тогда все соки остаются, где им и
положено быть. Некоторые  дают ему висеть, пока шея не оторвется, но я лично
не люблю  такое мясо.  Мы  привыкли...  -  Он  замолчал, так  как она  вдруг
позеленела.
     - Нан дес ка, Марико-сан? - быстро спросила Фудзико.
     Марико  объяснила.  Они  все нервно засмеялись, Марико  встала,  слабым
движением смахнула пот со лба: -  Извините, Анджин-сан, вы не  разрешите мне
на минуту...
     "Ваша пища  такая странная,  - хотел  сказать он ей.  - Ну, вот хотя бы
вчера, этот сырой моллюск - белое, слистое, почти безвкусное, пережеванное
мясо  без  ничего,  только  с  соевым  соусом?  Или  эти  рубленые  шупальцы
осьминога, тоже  сырые, с холодным  рисом и  водорослями? А  эта  ваша почти
живая медуза  с желто-коричневым "торфу" в бульоне - с заквашенными бобовыми
стручками, которые выглядят как  собачья блевотина? О, да, подано на хрупком
красивом блюде, но все же выглядит как собачья блевотина! Да, ей-богу, этого
достаточно, чтобы человека замутило! "
     В  конце концов  они перешли на веранду,  и после  обычных  бесконечных
поклонов,  незначительных  разговоров,  зеленого чая и  саке начали подавать
еду.  Маленькие  подносики с пустым рыбным  супом, рисом и сырой рыбой,  как
всегда. И потом его тушеное мясо.
     Блэксорн поднял крышку горшка. Поднялось облако пара, золотистые шарики
жира  заплясали  по  блестящей поверхности. Густая вызывающая слюну подливка
покрывала куски нежного мяса и жира. Он с гордостью предложил его гостям, но
все покачали головами и попросили его есть одного.
     - Домо, - сказал он.
     Считалось  правилом  хорошего  тона  пить   суп  прямо      маленьких
лакированных чашечек, а все твердое есть палочками. На подносе лежал черпак.
С  трудом сдерживая  голод, он налил  себе в чашку и  начал есть.  Потом  он
увидел выражение их глаз.
     Они следили за  ним  с  зачарованным  видом, безуспешно  пытаясь скрыть
чувство тошноты, охватившее почти каждого. Его аппетит сразу начал исчезать.
Он  пытался не замечать их, но  не  мог, его  желудок возражал. Скрывая свое
раздражение, он отставил свою чашку, закрыл крышку и  грубо сказал,  что ему
не нравится.
     - Фудзихо спрашивает,  может быть,  его  тогда выбросить,  - с надеждой
сказала Марико.
     - Да.
     Фудзико и Бунтаро расслабились.
     - Вам не хочется еще рису? - спросила Фудзико.
     - Нет, спасибо.
     Марико обмахивалась веером, ободряюще улыбаясь, она снова налила  чашку
саке, но Блэксорн не  смягчился и  на будущее решил готовить тайком в горах,
есть в одиночку и только охотиться в открытую.
     "Бог с ними,  - подумал  он, - Если  Торанага  может охотиться,  я тоже
могу. Когда я увижусь с ним? Сколько мне еще ждать? "
     -  Черт с ними  и  с  Торанагой,  -  сказал  он  по-английски  вслух  и
почувствовал себя лучше.
     - Что, Анджин-сан? - спросила тут же Марико по-португальски.
     -  Ничего, -  ответил  он,  -  я только  интересуюсь,  когда  я повидаю
господина Торанагу.
     - Он мне не  сказал. Очень скоро, я полагаю. Бунтаро громко прихлебывал
саке  и  суп, как  это  и  было  принято у  японцев.  Это начало  раздражать
Блэксорна. Марико оживленно  разговаривала со  своим мужем,  который бурчал,
едва  обращая на нее внимание. Она ничего не ела, и это, а также то, что обе
они, Марико и Фудзико, чуть ли не пресмыкались перед Бунтаро, а  он сам тоже
должен был считаться с незваным гостем, очень раздражало Блэксорна.
     -  Скажите Бунтаро-саме,  что  в  моей стране хозяин проносит  тост в
честь  почетного гостя, - он поднял свою чашку со зловещей улыбкой. - Долгих
лет жни и счастья! - и выпил.
     Бунтаро  выслушал  объяснения  Марико.  Он кивнул, соглашаясь, поднял в
свою очередь чашку, улыбнулся сквозь зубы и осушил ее.
     - Ваше здоровье! - опять пронес тост Блэксорн. И так несколько раз.
     - Ваше здоровье!
     На этот раз Бунтаро  не  выпил. Он поставил полную чашку и посмотрел на
Блэксорна своими маленькими глазками. Потом  позвал кого-то со двора.  Седзи
тут же раскрылись.  Его телохранитель, всегда бывший настороже, поклонился и
протянул его  огромный лук и  колчан.  Бунтаро  взял его  и  что-то быстро и
горячо сказал Блэксорну
     - Мой муж говорит, что вы  хотели видеть, как он стреляет,  Анджин-сан.
Он думает, что завтра будет слишком поздно. Сейчас подходящее время. Вот там
ворота вашего дома. Он спрашивает, какой столб вы выбираете?
     -  Я не  понимаю,  -  сказал  Блэксорн.  Главные ворота  находились  на
расстоянии в сорок  шагов,  через  сад, но  сейчас  они были совсем не видны
через закрытые седзи правой стены.
     -  Левый  или правый  столб? Пожалуйста, выберите, -  она  была  как-то
странно настойчива.
     Почувствовав что-то нехорошее, он посмотрел на Бунтаро. Тот  сидел  сам
по   себе,  забыв  о   них,  квадратный  безобразный  тролль,   смотрящий  в
пространство.
     - Левый, - сказал он, заинтригованный.
     - Хилари! - сказала она.
     Бунтаро тут же выхватил стрелу  колчана, все так же сидя,  поднял лук
на  уровень  глаз и выпустил стрелу  с  дикой, почти  сказочной  плавностью.
Стрела  метнулась  к лицу  Марико,  тронула  прядь  волос, пролетела  мимо и
исчезла, пройдя через бумагу седзи в стене.  Вторая стрела была пущена почти
до того, как исчезла первая, потом еще одна, каждая  них проходила в дюйме
от лица Марико. Она оставалась спокойной и недвижимой, сидя, как  всегда, на
коленях.
     Пролетела  четвертая,   последняя   стрела.   Молчание  было  наполнено
отголосками звона тетивы. Бунтаро  выдохнул и медленно  откинулся назад, лук
он  положил  на  колено.  Марико и  Фудзико  вздохнули  и  с улыбками  стали
кланяться  и  хвалить  Бунтаро,  он  кивнул  им  и  слегка  поклонился.  Все
посмотрели на Блэксорна. Он  знал, что  был  свидетелем почти что чуда.  Все
стрелы прошли через одну и ту же щель в седзи.
     Бунтаро  вернул  лук  телохранителю  и поднял свою маленькую чашку.  Он
мгновение смотрел на нее, потом поднял, повел ею  в сторону Блэксорна, выпил
и что-то хрипло сказал, снова став таким же грубым.
     -- Мой муж просит, пожалуйста, пойдите и посмотрите.
     Блэксорн несколько мгновений думал,  пытаясь успокоиться: -  В этом нет
необходимости. Конечно, он поразил цель.
     - Он говорит, что ему бы хотелось, чтобы вы в этом убедились.
     - Я уверен.
     - Пожалуйста, Анджин-сан. Вы окажете ему честь.
     - Мне не надо оказывать ему честь.
     - Да. Но могу ли я смиренно присоединиться к нему со своей просьбой?.
     Снова мольба в ее глазах.
     - Как мне  сказать:  "Это  было  чудесное зрелище? "  Она  сказала.  Он
повторил ее слова и поклонился. Бунтаро небрежно поклонился в ответ.
     - Попросите его, пожалуйста, пойти со мной посмотреть стрелы.
     - Он говорит, что  ему  хотелось бы, чтобы  вы  одни посмотрели. Он  не
хочет идти, Анджин-сан.
     - Почему?
     - Если  он стрелял точно,  вам следует самому  посмотреть  на это. Если
нет,  вам тоже  следует увидеть это одному. Тогда ни он, ни вы не  испытаете
смущения.
     - А если он промахнулся?
     -  Он  не  промахнулся.  Но   по  нашему   обычаю,  точность  в   таких
исключительных  обстоятельствах  неважна  по  сравнению с  грацией,  которую
показывает  лучник,  благородством  движения, его силой при  стрельбе сидя и
отрешением от выигрыша или проигрыша.
     Стрелы  были  в  пределах одного  дюйма одна от другой, все в  середине
левого столба. Блэксорн оглянулся на дом и мог  видеть, на расстоянии сорока
шагов  с  лишним, маленькое аккуратное отверстие  в бумажной  стене, которое
было искрой света в темноте.
     "Почти невозможно быть таким точным", - подумал он. От  того места, где
сидел  Бунтаро, он не мог видеть сада или ворот, а снаружи была еще и темная
ночь. Блэксорн  обернулся к  столбу  и поднял  фонарь повыше. Одной рукой он
попытался вытащить стрелу. Стальной  наконечник  слишком глубоко  вонзился в
дерево. Он мог вырвать древко, но не стал этого делать.
     Блэксорн колебался.  Наблюдавший  за ним телохранитель  подошел,  чтобы
помочь, но он покачал головой: "Ие, домо" и вернулся в дом.
     - Марико-сан, пожалуйста, скажите  моей наложнице, что мне бы хотелось,
чтобы стрелы остались в этом столбе навсегда. Все стрелы.  Чтобы  напоминать
мне о  великом  стрелке  лука. Я никогда не  видел  такой  стрельбы. -  Он
поклонился Бунтаро.
     - Благодарю  вас, Анджин-сан, -  она перевела,  и Бунтаро  поклонился и
поблагодарил за комплимент.
     - Саке! - приказал Блэксорн.
     Они  пили еще.  Много  больше, чем  прежде. Бунтаро  пил  теперь как-то
беззаботно,  саке сильно  действовало на него.  Блэксорн украдкой  следил за
ним,  потом  отвлекся, думая  о том,  как  человек может  так  прицелиться и
пустить стрелы с такой невероятной точностью. "Это невозможно, - думал он, -
и все-таки я видел, как он сделал это. Интересно, что  делают  сейчас Винк и
Баккус? - Торанага сказал ему, что команда сейчас в Эдо, там же и "Эразмус".
- Боже мой, как бы мне хотелось повидать их и подняться обратно на борт".
     Он глянул  на  Марико,  которая что-то  говорила своему  мужу.  Бунтаро
слушал, потом, к удивлению Блэксорна, он увидел, что лицо самурая исказилось
ненавистью. Не успел он отвести свой взгляд, как Бунтаро взглянул на него.
     - Нан дес ка? - слова Бунтаро прозвучали почти как обвинение.
     -  Нани-мо, Бунтаро-сан. - Ничего. - Надеясь загладить свою оплошность,
Блэксорн предложил  всем  саке.  Женщины  снова  взяли чашки,  но пили очень
умеренно, Бунтаро сразу же покончил со своей чашкой, выражение его лица было
ужасным. Потом он обратился с длинной речью к Марико.
     Выйдя  себя, Блэксорн спросил:
     - Что с ним? Что он говорит?
     -  О, вините,  Анджин-сан.  Мой  муж  спрашивает  о вас, вашей жене и
наложницах. И о  ваших  детях.  И о  том, что  случилось после того,  как мы
выехали  Осаки. Он, - она остановилась, подумала и добавила другим  тоном:
- Он очень интересуется вами и вашими взглядами.
     - Меня  тоже  интересуют  он и его взгляды,  Марико-сан.  Как вы с  ним
встретились,  вы  и  он? Когда  поженились?  Вы...  -  Бунтаро  перебил  его
нетерпеливым потоком слов на японском.
     Марико сразу перевела, что он сказал. Бунтаро подошел  и плеснул саке в
две чайные  чашки,  налив  их доверху, потом сделал знак женщинам, чтобы они
взяли другие чашки.
     -  Мой  муж  говорит,  что  иногда  чашечки  для  саке  бывают  слишком
маленькими, - Марико налила доверху и остальные чайные чашки. Она стала пить
мелкими  глотками  одной,  Фудзико  другой.  Послышалась еще одна, более
воинственная речь, улыбки застыли на лицах Марико и Фудзико.
     - Ие, дозо гомен насаи, Бунтаро-сама, - начала Марико.
     - Има! - приказал Бунтаро.
     Фудзико взволнованно начала что-то говорить,  но Бунтаро одним взглядом
заставил ее замолчать.
     - Гомен насаи, - прошептала Фудзико, виняясь, - дозо, гомен насаи.
     - Что он говорит, Марико-сан?
     Она,  казалось, не слышала Блэксорна:  "Дозо гомен насаи, Бунтаро-сама,
ватаси... "
     Лицо ее мужа покраснело: "Има! "
     - Извините, Анджин-сан, но  мой муж приказывает мне сказать -  ответить
на ваши вопросы - рассказать вам  о  себе.  Я сказала ему, что не думаю, что
семейные  дела  следует  обсуждать  так  поздно  ночью, но  он  приказывает.
Пожалуйста, потерпите, я сейчас  начну,  - она сделала большой  глоток саке.
Потом другой. Пряди волос, свободно свисавшие у нее на глаза,  колыхались от
слабого  движения воздуха, создаваемого веером Фудзико.  Она осушила чашку и
отставила  ее.  - Моя девичья  фамилия Акечи. Я дочь генерала Акечи Дзинсаи,
политического убийцы. Мой отец предательски  убил своего сюзерена, диктатора
Городу.
     - Боже мой! Почему он это сделал?
     - Какая бы ни была причина, Анджин-сан, это не имеет значения. Мой отец
совершил самое большое преступление в нашей стране. Моя кровь испорчена, как
и кровь моего сына.
     - Тогда почему... - он остановился.
     - Да, Анджин-сан?
     - Я только хотел сказать, что  я понимаю, что значит... убить сюзерена.
Я удивлен, что вы остались в живых.
     - Мой муж оказал мне честь...
     Бунтаро опять злобно прервал  ее, она винилась и объяснила ему, о чем
спросил  Блэксорн.  Бунтаро  презрительно   махнул  ей  рукой,   чтобы   она
продолжала.
     -  Мой  муж оказал  мне  честь,  отослав меня, - продолжала она тем  же
спокойным тоном, - я просила разрешения  совершить сеппуку, но он лишил меня
такой возможности. Это было...  Я должна объяснить, что разрешить  совершить
сеппуку - это право его  или господина Торанаги. Я тем не  менее почтительно
просила  его  каждый раз  в годовщину этого предательства.  Но  он  в  своей
мудрости всегда отказывал мне, - Ее улыбка была чудесна, - мой муж оказывает
мне честь каждый день, каждый миг, Анджин-сан. Если бы  я была на его месте,
я бы не смогла даже разговаривать с такой... опозоренной личностью.
     - Вот почему вы последняя в вашем роду? - спросил он, вспомнив, что она
сказала о катастрофе по пути  Осакского замка.
     Марико перевела вопрос для Бунтаро и вернулась опять к рассказу.
     - Хай,  Анджин-сан.  Мой  отец  и  его  семья  были  схвачены  в  горах
Накамурой, генералом, который потом стал Тайко.  Это  Накамура привел  армии
возмездия, они перебили все войска моего отца, двадцать тысяч человек, всех.
Мой отец  и его семья попали в засаду, но у него было время помочь им  всем,
моим четырем братьям и трем сестрам, моей матери и двум наложницам. Потом он
совершил сеппуку. В этом он был самурай, и все они были самураями, - сказала
она,  - они, не колеблясь, стали перед ним на колени, один за  другим, и  он
убил их всех. Все умерли достойно. И  он умер благородно.  Два брата и  один
дядя моего отца участвовали вместе с ним в заговоре против их  сюзерена. Они
тоже попали в ловушку и также  умерли достойной смертью. Ни один  Акечи не
остался в  живых, чтобы встретиться лицом к лицу  с  ненавистью и насмешками
врага,  кроме  меня, но,  простите меня, Анджин-сан,  я не права - настоящие
враги были мой отец, его братья и дядя. Из врагов только я осталась в живых,
живой свидетель подлой мены. Я, Акечи Марико, осталась в живых потому, что
была  замужем и поэтому  принадлежала к семье моего  мужа.  Мы жили  тогда в
Киото. Я была в Киото, когда погиб мой отец. Мятеж длился только  тринадцать
дней,  Анджин-сан.  Но пока  живы люди  на  этих островах,  имя  Акечи будет
опозоренным.
     - Сколько времени вы уже были замужем, когда это случилось?
     - Два месяца и три дня, Анджин-сан.
     - И вам тогда было пятнадцать?
     - Мой муж оказал мне  честь, не разведясь со мной и не выгнав меня, как
ему следовало бы сделать. Он отослал меня в деревню на севере. Было холодно,
Анджин-сан, это в провинции Сенай, такой там холод.
     - Сколько времени вы там прожили?
     - Восемь лет. Господину Городе было сорок девять лет, когда он совершил
сеппуку,  чтобы  не попасть в плен.  Это было почти  шестнадцать лет  назад,
Анджин-сан, и большинство его потомков...
     Бунтаро снова прервал ее, его голос хлестал как плеткой.
     - Пожалуйста, вините меня,  Анджин-сан, - сказала Марико, -  мой  муж
совершенно точно  указывает, что  мне достаточно было  сказать, что  я  дочь
предателя,  что  длинные объяснения не  нужны. Конечно, некоторые объяснения
необходимы, - добавила она осторожно. - Пожалуйста, не обращайте внимания на
плохие манеры моего мужа, и я прошу  вас,  не забывайте об ушах, которые все
слышат, и  о восьмирядном заслоне. Простите  меня, Анджин-сан, я отвлеклась.
Вы не можете уйти, пока он не  ушел, или  не пить. Не ухудшайте  ситуации. -
Она поклонилась Фудзико. - Дозо гомен насаи.
     - До итасимасите.
     Марико  поклонилась Бунтаро и вышла.  Запах ее духов какое-то время еще
ощущался в воздухе.
     - Саке!  - сказал  Бунтаро  и  дьявольски улыбнулся.  Фудзико наполнила
чайную чашку.
     - Ваше здоровье, - сказал Блэксорн в смятении.
     Больше часа  он проносил тосты в честь Бунтаро, пока не почувствовал,
что и у него кружится голова. Но тут Бунтаро потерял  сознание и лег на кучу
разбитых  им  вдребезги чайных чашек. Седзи  мгновенно  распахнулись,  вошли
телохранитель и  Марико.  Они подняли Бунтаро  с  помощью невестно  откуда
возникших слуг  и вынесли его в комнату  напротив. Комнату Марико. Вместе со
служанкой Кой  она начала раздевать  его. Телохранитель сдвинул  седзи и сел
снаружи, взявшись за рукоятку обнаженного меча.
     Фудзико  ждала,   глядя   на   Блэксорна.   Вошли  служанки  и   начали
ликвидировать устроенный Бунтаро беспорядок. Блэксорн с трудом поднял руки и
развязал  свою   косичку.  Потом   он  выпрямился  и   вышел   на   веранду,
сопровождаемый своей наложницей.
     Ночной  воздух  был напоен запахами моря  и освежил  его. Он  присел на
ступеньку и задумался.
     Фудзико  села на колени сзади него и наклонилась вперед: - Гомен насаи,
Анджин-сан, - прошептала она, кивая в сторону дома, -  вакаримас ка? Вы меня
поняли?
     -  Вакаримас, сигата  га  най, -  тут он, заметив ее  плохо  скрываемый
страх, потрепал ее за волосы.
     - Аригато, аригато, Анджин-сама.
     - Анатава  суймин има, Фудзико-сан, - сказал он, с трудом находя нужные
слова. - Ложись теперь спать.
     - Досо гомен насаи, Анджин-сама, суймин, нех? - сказала она,  показывая
ему в сторону его комнаты, ее глаза молили.
     - Ие. Ватаси егу има. - Нет, я хочу поплавать.
     -  Хай, Анджин-сама, -  она  послушно  повернулась  и позвала  кого-то.
Прибежали двое слуг, молодые люди  деревни, вестные как хорошие пловцы.
     Блэксорн  не возражал. Сегодня вечером,  он знал, его возражения  будут
бессмысленны.
     -  Ну,  как-нибудь,  -  сказал  он громко,  шаткой походкой спускаясь с
холма,  следом за  ним  шли те двое, его голова была тупой от алкоголя, - во
всяком случае я уложил его спать. Теперь он ей ничего не сможет сделать.
     Блэксорн проплавал с час и  почувствовал себя лучше. Когда он вернулся,
Фудзико ждала его на  веранде  с  чайником свежезаваренного зеленого чая. Он
выпил немного чая, потом пошел спать и мгновенно уснул.
     Звук голоса Бунтаро, полный злобы, разбудил его. Правая рука  Блэксорна
сразу сжала  рукоятку  заряженного пистолета, который  он  всегда держал под
футоном, сердце его громко забилось от внезапности такого пробуждения.
     Бунтаро  замолчал. Начала  говорить Марико.  Блэксорн мог понять только
несколько  слов,  но  почувствовал ее  увещевание  и просьбу,  не жалкую или
скулящую, или  даже блкую к слезам, но  в ее обычной твердой и безмятежной
манере. Снова взорвался Бунтаро.
     Блэксорн постарался не слушать.
     -  Не вмешивайтесь, -  сказала она и была права. У него не было никаких
прав, а у Бунтаро  их было много, - я прошу вас быть осторожным, Анджин-сан.
Помните,  что я говорила вам об ушах,  которые все слышат, и  о восьмирядном
заслоне.
     Он послушно лег на  спину, его кожа похолодела от выступившего пота. Он
вынудил себя думать о том, что она сказала.
     - Видите ли, Анджин-сан, - сказала она ему в тот необыкновенный  вечер,
когда они кончили последнюю  многих последних бутылочек саке и  он шутил о
постоянном недостатке уединения - вокруг всегда люди, стены  бумажные, всюду
за тобой следят глаза и уши, - здесь вы должны научиться сами создавать себе
уединение.   Мы  с   детства   научены   исчезать   внутри  себя,  создавать
непроницаемые стены, за которыми мы живем. Иначе мы бы, конечно, сошли с ума
и поубивали друг друга и самих себя.
     - Какие стены?
     - О, мы имеем бесконечные лабиринты, где можно спрятаться,  Анджин-сан.
Ритуалы  и  обычаи,  всевозможные  табу. Даже наш язык  имеет такие  нюансы,
которых нет у вас, которые позволяют нам вежливо бегать  вопросов, если мы
не хотим отвечать на них.
     - Но как вы закрываете уши, Марико-сан? Это невозможно.
     -  О,  это   очень  легко,  если  тренироваться.  Конечно,   подготовка
начинается с тех пор, как ребенок начинает говорить, так что очень скоро это
для нас уже вторая натура - как еще могли бы мы выжить?  Сначала мы начинаем
освобождать  свой  мозг от  людей,  поднимаясь  на другую  плоскость.  Очень
помогает наблюдать за  закатом  солнца  или  слушать  дождь.  Анджин-сан, вы
замечали,  что  у дождя бывают разные звуки? Если вы действительно слушаете,
тогда настоящее исчезает,  не так  ли?  Слушать, как опадают цветы и  растут
камни,  - исключительно полезные  упражнения. Конечно, вы  не  предполагаете
видеть  вещи, они только знаки, послания вашему "хара", вашему центру, чтобы
напомнить  вам  о бренности жни,  помочь вам  приобрести  "ва",  гармонию,
Анджин-сан,  совершенную  гармонию,  которая  составляет  самое  сокровенное
качество  всей  японской жни,  все искусство, все... -  она  засмеялась. -
Теперь вы видите, что  я  выпила  слишком много  саке, - кончиком языка  она
очень соблазнительно дотронулась до своих губ.  - Я шепну вам по секрету: не
обманывайтесь  нашими улыбками и мягкостью, нашим церемониалом, вежливостью,
ласковостью и вниманием. Под ними мы можем быть на расстоянии в миллионы ри,
в безопасности и одиночестве.  Вот к чему мы стремимся - к забвению. Одна 
первых когда-либо написанных поэм  - это Кодзико,  наша  первая историческая
книга,  которая  была  написана около  тысячи лет  назад,  может  быть,  она
объяснит вам, о чем я говорю:
     Поднялось восемь облаков, Чтоб было  куда спрятаться влюбленным. Ограда
 восьми рядов в провинции Изумо  Скрывает эти восьмирядные покровы. О, как
прекрасен ты, заслон в восемь рядов. Мы бы, конечно, сошли с ума, если бы не
было этого восьмирядного заслона, наверняка!
     "Помни  о  восьмирядном  заслоне,  -  сказал  он  себе под нарастающую,
клокочущую ярость  Бунтаро.  - Я ничего не  знаю о  ней. Фактически и о нем.
Думай о мушкетном полке,  доме, Фелисите, как  вернуть  корабль, о  Баккусе,
Торанаге  или Оми-сане. Что делать с Оми? Должен ли  я  мстить ему? Он хочет
стать моим другом, он менился после той истории с пистолетами... "
     Звук  удара  ворвался  в  его сознание.  Потом  донесся  голос  Марико,
раздался второй   Блэксорн в  тот же  миг вскочил  на ноги и  распахнул
седзи. Телохранитель  грозно  стоял  лицом  к нему в  коридоре около двери в
комнату Марико с мечом наготове.
     Блэксорн  уже был готов  броситься на  самурая,  когда в дальнем  конце
коридора распахнулась дверь. Фудзико с распущенными волосами, струящимися по
ее ночному  кимоно,  подошла, не обращая  внимания на звуки рвущейся ткани и
еще  одной затрещины. Она  вежливо  поклонилась  телохранителю, встала между
ними, смиренно  поклонилась Блэксорну и взяла его за руку, увлекая обратно в
комнату. Он видел непреклонную готовность самурая, а у него был  только один
пистолет с одним зарядом, так что пришлось отступить. Фудзико  прошла за ним
и закрыла за собой седзи. Затем, страшно напуганная, предупреждающе покачала
головой, приложила палец к губам и снова закачала головой, умоляюще глядя на
него.
     - Гомен насаи, вакаримас ка? - выдохнула она.
     Но он весь был поглощен тем, что происходит за стеной соседней комнаты,
которую ему было так легко разломать.
     Она  тоже посмотрела на  стену, потом  втиснулась между  ним и стеной и
села, сделав ему знак сделать то же самое.
     Но он не мог  сидеть, он  стоял, готовясь к  броску, который должен был
погубить их всех, взбешенный стоном, раздавшимся после еще одного удара.
     - Ие! - Фудзико тряслась в ужасе.
     Он махнул ей рукой, чтобы она отошла.
     - Ие, ие, - снова попросила она.
     - Има!
     Фудзико тут же встала, сделала ему знак подождать, кинувшись за мечами,
которые  хранились  перед таконома,  маленькой  нишей  в  стене комнаты. Она
подняла большой меч, трясущимися руками вытащила его  ножен и намеревалась
уже  идти   за   Блэксорном.  В  это  мгновение  раздался   последний  
Распахнулись  еще одни седзи, выскочил Бунтаро с телохранителем, которых они
не  увидели,  на минуту  в  доме  наступило  молчание,  потом  донесся  звук
захлопывающейся садовой калитки.
     Блэксорн  подошел  к  своей  двери.  Фудзико  кинулась  вперед,  но  он
отстранил ее и открыл дверь.
     Марико неподвижно стояла на коленях в углу следующей комнаты, со свежим
рубцом  на щеке, волосы всклокочены, кимоно в  лохмотьях, на бедрах  и вну
спины были заметны следы сильных ударов.
     Он кинулся, чтобы поднять ее,  но она закричала: - Уходите, пожалуйста,
уходите, Анджин-сан!
     Он увидел, что у нее   угла рта тонкой  струйкой  течет кровь: - Боже
мой, как он вас...
     - Я  прошу вас не  вмешиваться. Пожалуйста, уходите, - сказала  она тем
обычным спокойным голосом, который никак не вязался с яростью, бушевавшей  в
ее глазах.  Потом она  увидела Фудзико, которая оставалась в дверях.  Марико
заговорила с ней. Фудзико послушно взяла Блэксорна за руку, чтобы увести, но
он вырвался: "Нет! Ие! "
     Марико сказала: -  Ваше  присутствие  здесь  позорит  меня, лишает меня
покоя и чести. Уходите!
     - Я хочу помочь. Вы меня понимаете?
     - Разве вы не видите? У вас  нет на  это никаких прав. Это личная ссора
между мужем и женой.
     - Это не причина для биения...
     -  Почему  вы  не слушаете  меня, Анджин-сан? Он  может бить меня  до
смерти, если  пожелает. Он имеет на это право, и я хочу, чтобы он так сделал
-  даже так! Иначе бы я не смогла вынести этот стыд. Выдумаете, легко жить с
таким позором. Вы не слышали, что я вам рассказала? Я дочь Акечи Дзинсаи!
     - Это не ваша вина. Вы ничем не провинились!
     -  Это  моя  вина,  и  я  дочь  моего отца, -  здесь Марико  нужно было
остановиться, но, глядя на него и видя его жалость, заботу и любовь  и зная,
как высоко  он  ставит честность, она позволила себе немного приоткрыться, -
сегодня  вечером это была моя вина, Анджин-сан, - сказала она. -  Если  бы я
вопила, просила прощения, как он  этого хочет, съежилась, ползала на коленях
и пресмыкалась, как он желает, обнажила свои ноги в притворном ужасе, вообще
применяла бы все эти женские штучки, тогда бы он вел себя как ребенок в моих
руках. Но я так не хочу.
     - Почему?
     - Потому что это моя  месть. Отплатить ему за то, что он оставил меня в
живых после этой  трагедии. Отплатить  ему  за то,  что он  отослал  меня на
восемь лет и сохранял мне жнь все это время. И отплатить ему за то, что он
приказал  мне вернуться в общество и оставаться живой. - Она, видимо,  очень
мучаясь от боли, откинулась назад  и  оправила  на себе кимоно. -  Я  больше
никогда ему не  отдамся.  Однажды я это  сделала добровольно, хотя он всегда
мне не нравился, с первого момента, как увидела его.
     - Тогда почему вы вышли за него замуж? Вы  говорили, что женщина у  вас
имеет  право отказаться, что  она не  должна  выходить замуж  против  своего
желания.
     -  Я  вышла замуж за него, чтобы  угодить господину  Городе  и  сделать
приятное моему отцу. Я была тогда так молода и не знала тогда про Городу, но
если вы хотите знать правду. Города был самым жестоким, самым злым человеком
 всех, которые  когда-либо рождались на земле. Он вынудил моего отца пойти
на эту мену. Вот в чем правда! Города! -  Она выплюнула  это  имя, - но по
отношению к нему мы должны были  оставаться внимательными и почтительными. Я
молюсь  Богу,  чтобы он  попал  в  ад  на  вечные времена,  - она  осторожно
подвинулась,  чтобы облегчить боль в боку, - между мной  и мужем одна только
ненависть, это наша карма. Ему было так легко позволить мне забраться в свой
маленький закуток смерти.
     - Почему он не позволяет вам уйти? Развестись с вами? Даже предоставить
вам то, что вы хотите?
     - Потому что он мужчина, - волна боли прошла по ней, Марико скривилась.
Блэксорн стоял около  нее  на  коленях, укачивая  ее.  Она  отстранила  его,
пытаясь овладеть собой. Фудзико, стоя в дверях, терпеливо наблюдала за ними.
     - Со мной все хорошо, Анджин-сан. Пожалуйста, оставьте меня одну. Вы не
должны этого делать. Вы должны быть осторожны.
     - Я его не боюсь.
     Она устало  откинула  волосы от глаз и внимательно посмотрела  на него.
"Почему не дать Анджин-сану встретиться  со  своей кармой, -  спросила  себя
Марико. - Он не  нашего мира. Бунтаро  убьет его запросто. До сих пор  его
защищало только личное  распоряжение Торанаги.  Ябу,  Оми,  Нага, Бунтаро  -
каждого   них  так легко  можно  спровоцировать на убийство  Блэксорна. Он
ничего не сделал, но с его приездом начались неприятности, не  так  ли?  Это
все -за  его знаний. Нага  прав: Анджин-сан может разрушить  весь наш мир,
если его не удержать.  Что, если Бунтаро  узнал правду? Или Торанага? О  той
ночи любви... "
     - Вы сошли с ума? - спросила Фудзико в ту первую ночь.
     - Нет.
     - Тогда зачем вы собираетесь занять место служанки?
     -  Из-за саке и чтобы развлечься, Фудзико-сан,  и -за  любопытства, -
солгала она, скрыв настоящую причину: потому что он возбуждал ее, она хотела
его, она никогда  не  имела любовника. Если  не  сегодня, то никогда, и  это
должен быть Анджин-сан и только Анджин-сан.
     Она  пошла к нему и  осталась в восторге,  а потом, вчера, когда пришла
галера, Фудзико спросила у нее наедине:
     - Вы собираетесь прнаться, если узнаете, что ваш муж жив?
     - Нет, конечно нет, - солгала она.
     - Но  теперь вы собираетесь сказать  Бунтаро-саме,  да? О ночи любви  с
Анджин-саном?
     - Почему я должна это сделать?
     - Я думала, у вас такой план. Если вы скажете об этом  в  нужную минуту
Бунтаро,  его гнев выльется на вас,  и вы спокойно отправитесь на тот  свет,
прежде чем он поймет, что он сделал.
     - Нет, Фудзико-сан, он никогда не убьет меня. К сожалению. Он  отправит
меня к эта, если у него будет достаточно оснований и если он сможет получить
разрешение от Торанаги, но он никогда не убьет меня.
     - Измена ему с Анджин-саном - разве этого недостаточно?
     - О, да.
     - Что тогда случится с вашим сыном?
     - Он унаследует мой позор, если я опозорена.
     -  Пожалуйста,  скажите  мне,  если  вы   подумаете,  что  Бунтаро-сама
подозревает  о  том,  что случилось. Пока  я его  наложница, моя обязанность
защищать Анджин-сана.
     "Да, конечно, Фудзико, - подумала тогда Марико. -  И это даст вам повод
для открытой мести  обвинителю вашего отца, чего  вы так хотите. Но ваш отец
был трус,  простите  меня, бедная  Фудзико. Хиро-Мацу был там, иначе  бы ваш
отец был  жив,  а  Бунтаро  мертв,  так  как Бунтаро ненавидели больше,  чем
презирали вашего  отца.  Даже мечи, которые  вы  так цените, не были даны за
храбрость, проявленную в битве, а куплены у раненого самурая. Извините, но я
никогда не скажу вам, хотя это и правда".
     - Я не боюсь его, - опять сказал Блэксорн.
     - Я знаю,  - сказала она, боль охватывала  ее, - но, пожалуйста,  бойся
его ради меня.
     Блэксорн направился к двери.
     Бунтаро  ждал  его в  сотне шагов от дома, стоя на тропинке,  ведущей к
деревне, - квадратный,  огромный,  смертельно  опасный. Сбоку от него  стоял
телохранитель.  Было облачное утро, рыбацкие лодки уже виднелись на отмелях,
море было спокойно.
     Блэксорн увидел  в руках у  Бунтаро мечи и  вынутый  чехла лук,  мечи
были и у  телохранителя.  Бунтаро слегка покачивался, и это давало  надежду,
что он промахнется, а тогда можно будет и успеть скрыться. Около тропинки не
было никаких укрытий. Демонстративно Блэксорн взвел курки обоих пистолетов и
нацелился на эту пару.
     "К  дьяволу все эти  укрытия",  -  подумал  он,  страстно  желая крови,
сознавая в то же время что он делает глупость,  что у него нет шансов против
двух  самураев  или  дальнобойного  лука, что  у  него нет  прав во что-либо
вмешиваться.  И вдруг,  пока  он еще находился вне досягаемости пистолетного
выстрела,  Бунтаро  нко  поклонился  ему, телохранитель  его сделал  то же
самое.  Блэксорн  остановился,  чувствуя ловушку.  Он огляделся  кругом,  но
поблости  никого не  было. Словно во сне, он  увидел,  как Бунтаро  тяжело
рухнул на колени, положил лук в сторону, руки - плашмя на землю и поклонился
ему, как  крестьяне кланяются своему  господину. Телохранитель сделал  то же
самое.
     Блэксорн смотрел на него, оцепенев. Убедившись, что глаза не обманывают
его, он медленно пошел вперед, держа пистолеты наготове, но не подняв еще их
для стрельбы, тем не менее ожидая подвоха.  В пределах пистолетного выстрела
он остановился. Бунтаро не  двигался.  Обычай  требовал,  чтобы  он встал на
колени и ответил на приветствие, так как они были равны или  почти равны, но
он  не  мог  понять,  почему  надо  будет участвовать в  такой  церемонии  в
ситуации, когда вот-вот прольется кровь.
     - Вставай, сукин сын! - Блэксорн приготовился спустить оба курка.
     Бунтаро ничего  не сказал, не сделал ни одного  движения, но  продолжал
держать голову наклоненной, руки были  плотно прижаты к земле. Спина  кимоно
была мокрой от пота.
     - Нан дза? - Блэксорн умышленно использовал самую  оскорбительную форму
вопроса "Что  такое?  ", ожидая,  что  это  заставит Бунтаро вскочить, чтобы
начать схватку, так как понимал, что не сможет застрелить его  в такой позе,
с опущенной почти в пыль головой.
     Затем, сознавая, что неприлично стоять, пока они на коленях, и что "нан
дза" было  почти  невыносимым  и,  конечно, ненужным  оскорблением, Блэксорн
встал на колени и, не выпуская  рук пистолетов, положил обе руки  на землю
и поклонился в ответ.
     Потом он сел на пятки: "Хай? " - спросил он с вынужденной вежливостью.
     И сразу же Бунтаро  начал что-то бормотать, жалко  виняясь. За  что и
почему,  Блэксорн до конца не понял. Он мог  только уловить отдельные слова,
среди них  много раз "саке",  но это, очевидно,  и было винение и скромная
просьба о прощении. Бунтаро все говорил и говорил. Потом он замолчал и опять
опустил голову в пыль.
     К этому времени ослепляющая Блэксорна  ярость уже  прошла. - Сигата  га
наи, -  хрипло сказал он, что значило "ничем не могу  помочь",  или "что тут
поделаешь", или "а что  вы  могли сделать? ",  не  зная  пока, было  ли  это
винение просто ритуалом перед атакой, - Сигата га наи. Хаккири вахараму га
синпай  сурукотовани?  -  Чем  тут  поможешь?  Я  не  совсем  понял,  но  не
беспокойтесь.
     Бунтаро поднял  глаза и снова сел. - Аригато-аригато, Ан-джин-сан. Домо
гомен насаи.
     -  Сигата  га  наи,  - повторил Блэксорн,  и,  когда  стало  ясно,  что
винение было  искренним, он  возблагодарил Бога за  то,  что тот  дал  ему
возможность обойтись без дуэли. Он знал, что у него нет никаких прав, что он
вел  себя  как безумец,  и что единственный способ  покончить эту ситуацию с
Бунтаро -  вести себя  согласно их правилам.  А  это значит -  иметь  дело с
Торанагой.
     Но  почему  вдруг  винения, страшно удивлялся он. Подумай. Ты  должен
научиться думать, как они.
     Тут  его осенило. "Это,  должно быть, потому, что я хатамото, а Бунтаро
гость,  он  нарушил  мое  "ва",  гармонию  моего  дома,  он  оскорбил  меня,
следовательно, он вообще не прав, и он должен виняться, что бы он на самом
деле ни держал  в душе. Извинения необходимы:  одного  самурая перед другим,
гостя перед хозяином...
     Жди!  И не забывай, что согласно их обычаям всем людям  можно напиться,
это не считается большим грехом, и когда  они пьяны, они не отвечают за свои
действия.  Не забывай,  что  если  ты  напиваешься  до  омерзения, ты еще не
теряешь лицо. Помни,  как  легко  отнеслись  к  этому на  корабле  Марико  и
Торанага, когда ты отключился. Они умлялись, но не брезговали, как сделали
бы мы. А  разве  ты сам  не виноват? Разве не  ты  начал  эту попойку? Не ты
бросил вызов? "
     - Да, - сказал он вслух.
     -  Нан дес  ка, Анджин-сан?  - спросил Бунтаро,  глядя на него налитыми
кровью глазами.
     - Нани мо. Ватаси но каситсу дес. - Ничего. Это была моя вина.
     Бунтаро  покачал  головой и сказал, что нет, это была только его  вина,
поклонился и снова винился.
     - Саке,  - сказал Блэксорн, чтобы покончить с  этим, и пожал плечами. -
Сигата га наи. Саке!
     Бунтаро поклонился и снова поблагодарил  его. Блэксорн  вернул поклон и
встал.  Бунтаро  и  телохранитель  встали следом за ним. Оба поклонились еще
раз, и он снова ответил на поклон.
     Наконец Бунтаро повернулся и, шатаясь, пошел прочь. Блэксорн ждал, пока
он не оказался за  пределами выстрела  лука,  ломая голову, правда ли, что
этот человек был настолько пьян, как это представляется. Потом пошел домой.
     Фудзико  была на веранде,  снова приветливая, улыбающаяся,  как всегда.
"Что  вы на самом деле думаете? " -  спросил  он  себя,  здороваясь  с ней и
слушая ее утренние приветствия.
     Дверь Марико была закрыта. Служанка стояла около нее.
     - Марико-сан?
     - Да, Анджин-сан?
     Он подождал, но дверь не открывалась.
     - У вас все нормально?
     - Да, благодарю вас, - он услышал, что она прочищает горло, потом снова
послышался ее слабый голос: - Фудзико  послала сообщить Ябу-сану и господину
Торанаге, что я сегодня не здорова и не смогу переводить.
     - Вам лучше бы показаться доктору.
     -  О, спасибо,  но  Суво вполне меня устроит. Я послала за ним.  Я... Я
только  немного вывихнула  бедро. У меня,  правда, все хорошо,  вам не стоит
беспокоиться.
     - Слушайте, я немного разбираюсь в медицине. Вы не кашляете кровью?
     -  О,  нет.  Когда  я  поскользнулась,  я  просто ударилась  щекой,  Я,
действительно, совсем здорова.
     После паузы он сказал:
     - Бунтаро винился.
     -  Да, Фудзико видела от  ворот. Я покорно благодарю вас  за то, что вы
приняли его винения. Анджин-сан, я так сожалею, что мы побеспокоили вас...
это непростительно, что ваш покой... пожалуйста, примите мои винения тоже.
Мне  не следовало быть такой  несдержанной. Это очень  невежливо. Эта  ссора
была моей ошибкой. Пожалуйста, примите мои винения.
     - За то, что вас били?
     - За то,  что я не послушалась своего  мужа, за то, что не  помогла ему
спокойно уснуть, за то, что не удовлетворила его, и за моего хозяина.
     - Вы уверены, что я не могу вам ничем помочь?
     -- Нет-нет, благодарю вас, Анджин-сан. Это только сегодня.
     Но Блэксорн не видел ее целых восемь дней.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ


     - Я пригласил тебя поохотиться, Нага-сан, а  не повторять свои  доводы,
которые я уже слышал, - сказал Торанага.
     -  Я  прошу  вас,  отец,  в последний  раз:  прекратить эту подготовку,
запретить   употребление   ружей,  убить   чужеземца,  объявить  эксперимент
неудавшимся и покончить с этим мерзким делом.
     - Нет в последний  раз. - Сокол с надетым на голову колпачком,  сидящий
на   рукавице  Торанаги,  беспокойно   задвигался   при   звуках  непривычно
угрожающего голоса  своего  хозяина  и  встревоженно  вскрикнул. Они  были в
кустах,  загонщики и охрана находились  за  пределами  слышимости, день  был
жаркий, влажный и облачный.
     Нага вскинул голову:
     -  Очень  хорошо. Но все же мой  долг  напомнить вам,  что  вы здесь  в
опасности, и попросить снова, со всей  подобающей вежливостью,  сейчас уже в
последний раз, чтобы вы сегодня же уехали  Анджиро.
     - Нет. Также в последний раз.
     - Тогда возьмите мою голову.
     - Я уже имею твою голову!
     -  Тогда  возьмите  ее сегодня,  сейчас, или позвольте  мне покончить с
жнью, так как вы не следуете добрым советам.
     - Научись терпению, щенок!
     - Как я  могу  быть терпеливым, когда я вижу, как вы  губите  себя? Мой
долг указать  вам на это. Вы здесь охотитесь и теряете время, тогда как ваши
враги ополчились на  вас всем миром. Завтра встретятся регенты. Четыре пятых
всех  важных  дайме  Японии  либо  уже  в  Осаке,  либо  на  пути  туда.  Вы
единственный важный  дайме, который отказался приехать. Теперь вас обвинят в
мене. Тогда ничто не спасет вас. По крайней мере вам надо быть дома в Эдо,
окруженным своими  войсками. Здесь  мы не сможем защитить вас. У нас едва ли
тысяча человек, а разве Ябу не мобиловал  всю Идзу?  У  него более  восьми
тысяч  человек в  пределах  двадцати ри отсюда,  еще шесть  тысяч  закрывают
границы.  Вы  знаете, наши  шпионы говорят, что  он  держит суда, стоящие  к
северу отсюда, чтобы потопить вас, если вы попытаетесь  спастись  на галере!
Вы  опять его  пленник, разве вы  не видите этого? Один почтовый  голубь  от
Ишидо, и Ябу может погубить вас, когда ему захочется. Разве вы не понимаете,
что он готовит мену?
     -  Я уверен,  что он  думает об этом. Я бы думал, если бы я  был на его
месте, а ты?
     - Нет, я бы не думал.
     - Тогда бы ты вскорости и погиб, что  было  бы абсолютно заслуженно, но
вместе с  тобой и вся твоя семья, весь твой род и все твои вассалы, что было
бы совсем непростительно. Ты глупец, поразительный глупец! Ты не используешь
свой мозг, ты не слушаешь, ты не аналируешь, ты не сдерживаешь свой язык и
характер!  Ты  позволяешь  другим  манипулировать  тобой  так  по-детски   и
считаешь,  что  все  может  быть  решено  твоим мечом. Единственная причина,
почему  я  не снес твою глупую голову или не  позволил тебе  покончить  твою
бесполезную  жнь - это то, что ты  молод,  потому что я думаю,  что у тебя
большие способности, твои  ошибки не  предумышленны, в них нет обмана и твоя
преданность  бесспорна.  Но  если   ты   не  научишься  быстро  терпению   и
самодисциплине, я  отберу  у тебя  звание самурая  и прикажу  тебе  и  твоим
потомкам перейти в класс крестьян! - правый кулак Торанаги стукнул по седлу,
и сокол резко и нервно закричал. - Ты понимаешь?
     Нага  был в шоке. За  всю свою  жнь Нага  никогда не видел и  даже не
слышал, чтобы его отец кричал с такой злобой или вообще вышел  себя. Много
раз ему доставалось  за  его  язык, но всегда заслуженно. Нага знал, что  он
наделал  много  ошибок,  но  его отец всегда  так поворачивал дело,  что его
действия не казались такими  глупыми, как сначала. Например, когда  Торанага
показал ему, как он попал  в ловушку Оми (или Ябу) в истории с Дзозеном, его
пришлось  силой удерживать от попытки сразу же  убить их  обоих. Но Торанага
приказал своим личным телохранителям  лить на Нагу холодную воду до тех пор,
пока он не стал соображать, и спокойно  объяснил  ему, что он.  Нага,  очень
помог  своему отцу, устранив  этого  опасного Дзозена. - Но было бы  гораздо
лучше, если бы ты знал, что тобою манипулируют.  Будь терпелив, мой сын, все
приходит с терпением, - советовал Торанага. - Скоро ты будешь манипулировать
ими.  Что ты сделал, все было очень хорошо. Но ты должен научиться понимать,
что в голове у людей, если ты собираешься использовать их для себя - или для
своего господина. Мне нужны вожди. Фанатиков у меня достаточно.
     Его  отец  всегда  был  рассудителен и  все прощал, но  сегодня... Нага
спрыгнул  с  коня и униженно  стал на  колени: -  Пожалуйста, простите меня,
отец.  Я не  хотел вас  рассердить...  все  это  лишь потому, что  я  ужасно
беспокоюсь о  вашей безопасности. Пожалуйста,  простите  меня  за то, что  я
нарушил гармонию...
     - Придержи язык! - проревел Торанага, испугав свою лошадь.
     Торанага безумным усилием сжал колени и натянул  поводья  правой рукой,
лошадь  рванулась  вперед. Потеряв  равновесие,  его  сокол  начал  злиться:
спрыгивать  с кулака, дико  махать крыльями,  давать свой  душераздирающий
крик - хек-ек-ек-екек-ек, недовольный непривычной  суетой  вокруг. - Ну, моя
красавица, ну, - отчаянно пытался успокоить соколиху Торанага, стараясь в то
же время  усмирить лошадь. Нага в это время прыгнул к ее морде. Он схватился
за уздечку и  не дал лошади понести. Сокол яростно закричал. Потом с большой
неохотой  он устроился опять на перчатке Торанаги,  удерживаемый его опытной
рукой за кожаные ремешки на ногах. Но крылья сокола все еще нервно  дрожали,
колокольчики на ногах резко и звонко бренчали.
     - Хек-ек-ек-ек-ееееееккк! - пронзительно раздалось в последний раз.
     - Ну,  ну, моя  красавица. Все хорошо, -  успокаивающе сказал Торанага,
его  лицо все еще  было покрыто красными  пятнами от злости, он повернулся к
Наге,  пытаясь не дать злобе прорваться, чтобы не пугать  сокола. - Если  ты
испортишь ей сегодня работу, я...
     В  этот  момент  донесся  предупреждающий  крик  одного   загонщиков.
Торанага тут же сдернул колпачок с головы сокола, дал ему время осмотреться,
потом выпустил его.
     Это  был длиннокрылый сокол-сапсан - самка по  имени Тетсу-ко - Госпожа
Сталь  - она со  свистом  взмыла в  небо, кружась,  достигла своей  обзорной
высоты  в  шестьсот метров, подождала,  пока  не взлетит  вспугнутая дичь, и
сразу успокоилась. Потом, повернув на нисходящий поток, она увидела пущенных
собак и  выводок  фазанов,  рассеявшихся  с диким  хлопаньем  крыльев. Сокол
наметил себе добычу, накренился и стремительно полетел вн, - сложив крылья
и неотвратимо пикируя на добычу, - с уже готовыми для хватки когтями.
     Сокол  несся вн,  но  старый  фазан, вдвое  больше  его  по размерам,
метнулся в сторону и в  панике бросился стрелой в рощицу в двухстах шагах от
него.  Сокол выправился, распахнул крылья и очертя голову бросился  за своей
жертвой. Он набрал высоту и, оказавшись выше  петуха, снова устремился вн,
бешено  кхакая, и снова промахнулся. Торанага возбужденно подбадривал сокола
криком, предупреждая об опасности впереди и совсем забыв про Нагу.
     Бешено хлопая  крыльями,  петух стремился  под защиту деревьев.  Сокол,
снова вихрем взмыв  вверх, бросился  камнем вн.  Но было  слишком  поздно.
Хитрый фазан исчез. Пренебрегая собственной безопасностью,  сокол с  треском
продирался сквозь  листву  и  ветки,  яростно преследуя  свою  жертву, потом
выскочил    чащи  на открытое  место  и,  пронзительно  крича  от  ярости,
устремился вверх над деревьями.
     В этот  момент  стая  куропаток взлетела  и устремилась  вдаль, держась
нко  над землей, ища  спасения, искусно следуя вдоль  контуров поверхности
земли. Тетсу-ко наметила одну, сложила крылья и камнем упала на нее. На этот
раз она  не  промахнулась. Один бешеный удар  заднего когтя летящего  сокола
сломал шею куропатке. Она рухнула на землю в разлетающемся облаке перьев. Но
вместо  того  чтобы  продолжать  преследование  на  земле или  подхватить  и
премлиться с  добычей,  птица с криком взлетела в  воздух,  поднимаясь все
выше и выше.
     Встревоженный  Торанага   вытащил  приманку,  маленькую  дохлую  птицу,
привязанную на тонкой веревочке, и покрутил ею вокруг головы. Но Тетсу-ко не
потянуло назад. Теперь она была  маленьким  пятнышком в  небе,  Торанага был
уверен,  что  потерял ее, что она решила покинуть хозяина, вернуться в дикую
жнь,  убивать по собственному  желанию,  а не по его прихоти, есть,  когда
захочет, а  не  когда  он решит,  и лететь, куда занесут ветры или фантазия,
навеки стать свободной.
     Торанага следил за ней,  не опечаленный, но все-таки немного жалея. Это
было  дикое  создание, и  Торанага, как все соколятники, знал,  что  он  был
только временный земной хозяин. Когда-то он забрался на охотничий участок ее
родителей в горах Хаконе и взял ее  гнезда только что оперившимся птенцом,
готовил, лелеял и дал ей возможность убить первую добычу. Теперь он мог едва
видеть  ее,  кружащуюся  наверху, так  величественно  парящую  в  восходящих
потоках теплого воздуха, и хотел, до боли хотел, чтобы он тоже  мог парить в
эмпиреях, вдали от земных несправедливостей.
     Но  тут  старый  фазан-петух  спокойно   взлетел  с  дерева,  собираясь
кормиться  дальше.  И  Тетсу-ко  бросилась,   падая  как  свинец,  маленьким
обтекаемым орудием  смерти, ее когти  были готовы для нанесения смертельного
удара.
     Петух-фазан  умер мгновенно,  перья разлетелись  при  ударе,  но  сокол
схватил его, падая  с  ним, крылья рассекали воздух,  перед тем  как  бешено
затормозить в самую  последнюю секунду. Потом он сложил крылья и сел на свою
жертву.
     Он держал ее в когтях и  начал ощипывать перед тем, как начать есть. Но
еще  до  этого  подъехал  Торанага.  Сокол  остановился,  недовольный.   Его
безжалостные  коричневые  глаза  с  желтой  каймой  следили за  тем,  как он
спешился, его уши слушали, как хозяин воркующим голосом хвалил его искусство
и смелость,  и  потом, поскольку  он  был  голоден, а Торанага давал пищу, а
также потому, что Торанага был терпелив и не делал резких движений, но мягко
сел на колени, сокол позволил ему приблиться.
     Торанага осторожно  расхваливал  птицу.  Он вынул свой охотничий  нож и
надрезал фазану  голову, чтобы дать Тетсу-ко мозг. Когда птица  уступила его
прихоти и  начала  есть это лакомство, он отрезал голову и птицу удалось без
всяких усилий заманить к нему на руку, где та привыкла принимать корм.
     Торанага  все  время  нахваливал птицу  и, когда та кончила  есть  этот
лакомый  кусочек, он мягко погладил ей  спину  и продолжал расхваливать. Она
раскачивалась  и  свистом выражала  свое  удовольствие, радуясь, что опять в
безопасности сидит на  руке,  где  можно поесть, так как с тех  пор, как она
была  взята   гнезда,  рука была единственным  местом,  где  ей  позволяли
кормиться, пищу ей  всегда давал только  сам Торанага. И сокол начал чистить
перья, готовясь к новой охоте.
     Поскольку  Тетсу-ко  охотилась так  успешно,  Торанага  решил  дать  ей
переварить лакомство  и  больше  в этот день  не  выпускать.  Он вскрыл  уже
ощипанную  маленькую  птичку   и  отдал  ее  соколухе.  Когда  та  полностью
погрузилась в еду, Торанага натянул на нее колпачок, и птица продолжала есть
через него. Когда она  кончила есть и снова начала  охорашиваться,  Торанага
поднял фазана, положил в мешок и поманил к себе  сокольничего, который  ждал
вместе  с  загонщиками.  Опьяненные  успехом,  они обсуждали  и подсчитывали
добычу. Им  удалось добыть зайца, пару  перепелов  и петуха-фазана. Торанага
отпустил сокольничего и загонщиков в лагерь, отдав им соколов. Телохранители
ждали его, укрывшись от ветра.
     Теперь он смог  опять заняться сыном: "Ну? " Нага  стал на колени около
его  лошади, поклонился: -  Вы совершенно  правы,  господин, в том,  что  вы
сказали обо мне. Я приношу свои винения за то, что оскорбил вас.
     - А не за то, что дал мне плохой совет?
     - Я прошу вас направить меня к кому-нибудь, кто  может научить меня  не
давать  вам  плохих советов. Я никогда не хотел  давать  вам плохих советов,
никогда.
     -  Хорошо. Ты будешь проводить часть дня,  разговаривая с Анджин-саном,
обучаясь тому, что он знает. Он может быть одним  твоих учителей.
     - С ним?
     -  Да.  Это  сможет приучить  тебя к  дисциплине.  И  если  ты  сможешь
научиться у него, несмотря на то что у тебя между ушами камень, ты, конечно,
узнаешь ценные для тебя вещи. Ты можешь даже научиться чему-нибудь полезному
для меня.
     Нага угрюмо уставился в землю.
     - Я хочу, чтобы  ты узнал все, что он знает о  ружьях, пушках и военном
снаряжении. Ты будешь моим экспертом. И я хочу, чтобы ты стал  очень знающим
экспертом.
     Нага ничего не ответил.
     - И я желаю, чтобы ты стал его другом.
     - Как я это смогу?
     - Почему ты об этом  не  подумаешь сам? Почему ты  не используешь  свою
голову?
     - Я попытаюсь. Я клянусь, что попытаюсь.
     - Я хочу, чтобы  ты сделал  даже лучше. Тебе приказано преуспеть в этом
деле.  Используй "христианское  милосердие".  Ты уже  должен  был достаточно
хорошо научиться этому. Не так ли?
     Нага посмотрел на него сердито.
     - Этому невозможно научиться, сколько я ни пытался. Правда! Все, что ни
говорил Тсукку-сан,  это была  догма  и  вздор, от которых  человека тошнит.
Христианство для крестьян, не для самурая. Не  убий, не пожелай больше одной
женщины  и пятьдесят  других  глупостей.  Я  тогда  послушался вас и  теперь
послушаюсь  - я всегда слушаюсь! Почему  просто не позволить мне  делать то,
что я могу, господин? Я стану христианином, если это то,  чего вы хотите, но
я никогда не  смогу  поверить  в  христианство  - это все  дерьмо и... прошу
прощения за то, что я говорю. Я стану другом Анджин-сана. Я хочу этого.
     - Хорошо. И помни, что он стоит в двадцать тысяч раз больше своего веса
в сыром шелке и он знает больше, чем ты узнаешь за двадцать своих жней.
     Нага держал себя под контролем и послушно кивнул в знак согласия.
     - Хорошо. Ты будешь командовать двумя батальонами, Оми-сан тоже двумя и
один будет в резерве у Бунтаро.
     - А еще четыре, господин?
     -  У нас для них не хватает ружей.  Это был финт,  чтобы сбить  с толку
Ябу, - сказал Торанага, озадачив сына.
     - Что?
     - Это просто предлог для того, чтобы привести сюда еще тысячу самураев.
Они прибудут  завтра. С двумя тысячами  человек я могу блокировать Анджиро и
уехать, если мне потребуется. Так?
     -  Но Ябу-сан может все-таки... - Нага  замолчал,  зная, что  сразу, не
подумав, он наверняка  скажет что-то не  то.  -  Почему я  такой  глупый?  -
спросил он с горечью. - Почему я  не  могу видеть все так,  как  вы? Или как
Судару-сан? Я хочу помочь, быть вам полезным. Я  не хочу все время подводить
вас.
     - Тогда научись терпению, мой  сын, и  обуздывай  свой  хара Скоро
придет твое время.
     - Да?
     Торанаге внезапно надоело все время проявлять  терпение. Он поглядел на
небо: - Я немного посплю пока.
     Нага  сразу  же расседлал коня,  снял  и положил на  землю  попону, эту
постель самурая.  Торанага поблагодарил его  и отправил расставить  часовых.
Удостоверившись, что все сделано правильно и он в безопасности, лег и закрыл
глаза.
     Но он не хотел спать, только спокойно подумать. Он знал, что то, что он
вышел   себя, было  плохим  прнаком. "Тебе повезло, что это  было только
перед  Нагой, который  многого не знает. Если бы  это случилось при Оми  или
Ябу, они  бы сразу поняли, что ты почти на грани безумия от беспокойства.  И
это могло легко  толкнуть их  на мену. На этот раз  тебе повезло. Тетсу-ко
все  привела в норму. Что за красивый полет! Вспомни, как учил ее; и с Нагой
нужно обращаться,  как  с соколом. Разве он не кричал и не злился, как самые
лучшие    них!   У  Наги  только  одна  трудность,  его  могут  втянуть  в
неправильную  игру.  Его игра - сражение и внезапная смерть,  и  скоро этого
будет достаточно".
     К Торанаге  снова  вернулось беспокойство: "Что  происходит в Осаке?  Я
сильно ошибся в дайме - кто примет и кто отвергнет вызовы.  Я предан? Вокруг
меня столько опасностей...
     Что с  Анджин-саном? Он  тоже как сокол. Но  он все-таки не  сломается,
чтобы сесть на кулак,  как говорят Ябу-сан и Марико. Какова его  "дичь"? Его
дичь - Черный Корабль  и  кормчий  Родригес,  и этот уродливый  высокомерный
маленький  адмирал,  которому  недолго предстоит  жить на  этой  земле,  все
священники в  черных сутанах, все эти священники с отвратительными волосами,
все  португальцы,  все испанцы, турки,  мусульмане  и, конечно,  Оми,  Ябу и
Бунтаро, Ишидо и я".
     Торанага  повернулся, устраиваясь поудобнее, и улыбнулся про себя:  "Но
Анджин-сан  не длиннокрылый сокол,  кидающийся на  приманку, которую бросают
вверх. Он  больше  похож на короткокрылого ястреба,  который летит  с вашего
кулака, чтобы убить  все, что движется, скорее  ястреб-тетеревятник, который
берет  куропатку,  зайца  в  три  раза  больше  себя,  крыс,  кошек,  собак,
вальдшнепа, скворцов, грачей,  догоняя  их фантастическими бросками и убивая
одним ударом  когтей,  ястреб, который  не  любит колпачка  на  голове и  не
принимает   его,   просто  сидит  на  вашей   кисти,   надменный,   опасный,
самодовольный,    безжалостный,    желтоглазый,   прекрасный   товарищ,    с
отвратительным  характером,  если  на него  что-то  найдет.  Да,  Анджин-сан
короткокрылый. На кого  я напущу его?  На  Оми? Нет  пока.  Ябу?  Тоже рано.
Бунтаро?
     Почему  на  самом деле Анджин-сан  пошел  против Бунтаро с пистолетами?
Из-за Марико,  конечно. Они переспали? Возможностей у  них было  достаточно.
Думаю,  что  да. "Чрезмерный",  - сказала  она тогда  в первый день.  Ничего
плохого в этой их связи тогда  не  было -  Бунтаро  считался погибшим, и это
обеспечивало  им  полную тайну. Но Анджин-сан  глуп, что так рисковал  -за
чужой женщины. Разве  нет  тысячи  других,  свободных и  ничем не связанных,
одинаково хорошеньких, маленьких  или больших, тонких или толстых,  знатного
происхождения или нет, которых можно взять без опасений, что они принадлежат
еще кому-то? Он  вел себя как  глупый  ревнивый чужеземец. Помнишь  кормчего
Родригеса?  Разве он  не  убил  на  дуэли другого  чужеземца согласно  своим
обычаям только для того, чтобы взять себе дочку мелкого торговца, на которой
потом  женился  в Нагасаки?  Тайко тогда оставил это убийство  безнаказанным
вопреки  моему совету, потому что  это была только  смерть  чужеземца, а  не
одного   наших. Глупо иметь  два закона  - один для нас,  другой  для них.
Следует придерживаться только одного закона.
     Нет,  я не  выпущу  Анджин-сана на  Бунтаро, мне нужен этот  глупец. Но
спали или нет эти  двое, я  надеюсь,  что мысль  об этом никогда не  посетит
Бунтаро. Тогда мне придется быстро убить Бунтаро, потому что никакая сила на
земле не удержит его от убийства Анджин-сана и Марико-сан, а  они  нужны мне
больше, чем он. Не следует ли мне сейчас уничтожить Бунтаро? "
     Как только Бунтаро протрезвел, Торанага послал за ним.
     -  Как осмелились вы поставить свои интересы выше  моих! Сколько теперь
времени Марико не сможет переводить?
     -  Доктор  сказал,  несколько  дней,  господин  Торанага-сан.  Я  прошу
прощения за причиненное беспокойство!
     -  Я очень  ясно  объявил, что  мне потребуются ее услуги  еще двадцать
дней. Вы не помните?
     - Да. Я прошу прощения. Я очень виноват.
     - Если она огорчит вас, достаточно будет несколько шлепков по ягодицам.
Все женщины время  от времени нуждаются  в этом, но сверх  того  -  это  уже
грубость. Вы  эгоистично поставили под угрозу наши  планы и  вели  себя, как
тупой крестьянин. Без нее я не смогу разговаривать с Анджин-саном!
     - Да. Я знаю, господин, прошу меня винить. Это первый раз я поколотил
ее. Я  просто...  иногда  она меня  сводит  с ума, настолько, что я не  могу
владеть собой.
     -  Почему тогда вы  не разведетесь с ней?  Или  не  отошлете ее? Или не
убьете ее, или не  прикажете ей  перерезать себе горло, когда она перестанет
требоваться мне?
     - Я не могу. Я не могу, господин, - сказал Бунтаро. - Она... я хотел ее
с самого первого момента,  как только ее увидел. Когда мы поженились, первое
время, она  была всем для меня. Я думаю,  я был блаженным  - вы помните, как
каждый дайме в государстве хотел ее. Потом... потом я отослал ее ради  ее же
безопасности, чтобы  защитить ее от  грязных убийц, притворяющихся, что  они
возмущаются  ею, а потом, когда Тайко сказал, чтобы она  вернулась, она даже
еще больше  возбуждала меня. Честно говоря, я ожидал,  что  она  будет более
благодарной,  и взял ее, как  мне хотелось, и не заботился о  тех пустячках,
какие любят женщины, типа поэм и цветов. Но она менилась. Она была верной,
как  всегда, но  совершенно  ледяной,  все время  просила  смерти,  чтобы  я
разрешил ей убить себя. Она испортила моего сына  и отвратила меня от других
женщин, но я не могу от нее бавиться. Я... Я пытался быть с ней добрым, но
всегда наталкивался на  этот лед, и это сводило меня с ума. Когда я вернулся
 Кореи и узнал, что она перешла в  эту бессмысленную христианскую религию,
я удивлялся,  к чему эта глупая религия? Я хотел подразнить ее,  но  прежде,
чем я понял, что происходит, я оказался с ножом у ее горла и поклялся, что я
зарежу ее, если она  не  откажется. Ну,  конечно, она не отступила  от своей
религии, какой самурай отступится перед такой угрозой, не так ли? Она только
поглядела  на меня  своими  глазами  и  велела мне продолжать:  "Пожалуйста,
режьте меня,  господин,  -  сказала она,  - сейчас я подставлю вам горло.  Я
молюсь  Богу, чтобы он  благословил меня на смерть". Я  не смог зарезать ее,
господин.  Я  взял  ее. Но я отрезал волосы  и  уши некоторым  ее служанкам,
которые последовали  за ней и стали  христианками,  и  выгнал  их  дому. Я
сделал  то  же самое  с  ее кормилицей и  отрезал ей  также нос, этой подлой
зловредной ведьме!  И тогда Марико сказала,  что -за этого...  -за того,
что я наказал ее служанок, если в следующий раз я  приду к ней в постель без
разрешения, она совершит сеппуку,  любым  способом, как только сможет, сразу
же... несмотря  на ее обязанности  передо  мной,  несмотря на ее долг  перед
семейством, даже несмотря на заповеди ее христианского Бога! - Он не замечал
бегущих по его щекам слез бессильной ярости, - Я не могу убить ее, как бы ни
хотел этого. Я  не могу  убить  дочь  Акечи  Дзинсаи,  как  бы  она этого не
заслуживала...
     Торанага  дал Бунтаро выговориться,  потом  отпустил  его, приказав ему
вообще держаться подальше от Марико, пока он не решит, что все закончено. Он
послал ей своего доктора для осмотра. Отчет доктора был благоприятен: ушибы,
но без внутренних повреждений.
     Чтобы обезопасить себя, поскольку ожидал мены, а время  шло, Торанага
решил, что всем им надо  поднажать. Он приказал Марико перейти в дом к Оми с
наказом  оставаться в  пределах этого  дома, отдыхать и полностью  исключить
встречи  с Анджин-саном.  Потом  он  вызвал  Анджин-сана и притворился очень
недовольным,  когда  стало ясно, что они едва могут  понять друг  друга. Вся
подготовка была ускорена, стала  проводиться  еще быстрей. Люди были посланы
на форсированные марши. Hare было приказано  идти с Анджин-саном. Но Нага не
сделал этого.
     Тогда он попробовал сам.  Он  одиннадцать часов вел  батальон по горам.
Анджин-сан  выдержал,  не  в  передних  рядах,   но  все-таки  он  выдержал.
Вернувшись опять  в Анджиро,  Анджин-сан сказал  на своем  плохом  японском,
который  едва  можно  было выносить: -  Торанага-сама. Я ходить могу. Я могу
готовить  стрелков.  Простите, но невозможно  делать два дела в одно и то же
время, правда?
     Торанага  лежал и улыбался под облачным небом,  ожидая дождя, довольный
игрой,  которая заставит  Блэксорна  сесть  к  нему  на  кулак. Он, конечно,
короткокрылый. Марико такая же стойкая,  такая же умная, но более яркая, и в
ней есть та преданность, которой у него никогда не будет. Она как  соколиха,
как  Тетсу-ко.  Почему  самка хищника, сокола, всегда  больше  и  быстрее  и
сильнее, чем самец, всегда лучше самца?
     Они  все хищники - она, Бунтаро, Ябу, Оми, Фудзико,  Ошиба,  Нага и все
мои  сыновья  и дочери, женщины,  вассалы, все мои враги  - все хищники  или
добыча для хищников.
     Я должен  поставить  Нагу в положение хищника и дать ему  броситься  на
добычу. Кто это будет? Оми или Ябу?
     То, что Нага сказал относительно Ябу, оказалось верным.
     - Ну, Ябу-сан, что вы решили? - спросил Торанага на следующий день.
     - Я  не собираюсь  в Осаку, пока не поедете  вы,  господин. Я  приказал
мобиловать все Идзу.
     - Ишидо предъявит вам обвинение.
     -  Он сначала обвинит вас, господин, и если падет Кванто, падет и Идзу.
Я сделал  выбор и заключил  сделку с вами одним.  Я на вашей стороне. Касиги
соблюдают свои договора.
     - Я в  равной мере считаю за честь иметь вас своим союзником, -  солгал
он,  довольный,  что  Ябу  еще  раз  сделал то,  что  для него  запланировал
Торанага.  На следующий  день Ябу  собрал свое войско и просил его  устроить
смотр и затем перед  своими людьми  церемонно встал перед  ним  на  колени и
предложил себя в вассалы.
     - Вы прнаете меня своим сюзереном? - спросил Торанага.
     - Да. И все люди Идзу.  Господин, пожалуйста, примите этот дар как знак
сыновьего долга,  - все  еще стоя на коленях, Ябу предложил ему  меч  работы
Мурасамы, - это меч, которым был убит ваш дед.
     - Но этого не может быть!
     Ябу рассказал ему историю меча, как он попал к  нему через годы, и  как
только недавно он узнал о  его подлинности. Он позвал Суво. Старик  поведал,
чему он был сам свидетелем, когда был очень маленьким мальчиком.
     - Это правда, господин, - гордо сказал Суво, - никто не видел, как отец
Обаты сломал меч или забросил его в  море. И я клянусь своей надеждой  стать
самураем в  новой жни,  что я  служил вашему  деду, господину Чикитади.  Я
верно служил ему до того дня, когда он погиб. Я был там, святая истина.
     Торанага принял меч, который,  казалось, трясся от злобы в его руке. Он
всегда смеялся  над  легендой о том, что некоторые мечи обладают стремлением
убивать  сами по себе, что некоторым мечам  надо выскакивать  ножен, чтобы
напиться крови, но теперь Торанага поверил в это.
     Торанага содрогнулся, вспомнив тот день. Почему мечи Мурасамы ненавидят
нас? Один убил моего деда. Другой чуть  не отрубил мне руку, когда мне  было
шесть лет, необъяснимый инцидент, никого рядом не было, но все-таки моя рука
с  мечом  была  разрезана,  и  я  чуть  не  истек кровью  до смерти.  Третий
обезглавил моего первого сына.
     -  Господин, -  сказал Ябу,  -  такой  оскверненный меч  не  может жить
дальше, правда? Позвольте мне выбросить его в море и утопить его,  так чтобы
по крайней мере этот меч никогда не мог угрожать вам или вашему потомству.
     - Да, да,  - пробормотал он, благодарный Ябу  за то,  что  он предложил
это. - Сделайте это сейчас  же! - И только когда меч скрылся в самой глубине
моря,  сердце у Торанаги заработало нормально. Он поблагодарил Ябу, приказал
ему  удерживать налоги  крестьянам  на шестидесяти процентах,  на  сорока их
господам и отдал  ему Идзу как его  собственный  надел.  Таким  образом, все
осталось как прежде,  за  исключением  того,  что вся  власть в  Идзу теперь
принадлежала бы Торанаге, если бы он захотел ее взять.
     Торанага повернулся, чтобы удобнее  расположить руку  с  мечом,  улегся
получше,  наслаждаясь блостью земли,  как всегда,  получая от  нее  силу и
бодрость.  "Этот клинок  исчез  и  никогда  больше не  вернется.  Хорошо, но
вспомни,  что предсказал старый китайский ясновидец, - подумал он, -  что ты
умрешь от меча. Но чьего меча и будет ли это от моей или чужой руки? "
     - В  свое время я узнаю, -  сказал он себе без страха. "А теперь спать.
Карма есть карма. Будь ты Дзеном. Помни, в  покое Абсолют, Тао, внутри тебя,
что  никакой священник, никакой культ, догма, книга  или  слово,  учение или
учитель не стоят между  тобой и этим. Войди в сферу, где  нет  страха смерти
или  надежды на  следующую жнь, где ты свободен от  препятствий жни  или
необходимости  спасения.  Ты  сам Тао. Будь  сейчас скалой, о которую тщетно
разбиваются волны жни".
     Слабый  крик вывел Торанагу   медитации, и он вскочил  на  ноги. Нага
возбужденно показывал  на  небо.  Все  глаза  были обращены на  то,  что  он
показывал.
     С  запада прямо на  Анджиро  летела почтовая  голубка.  На  минуту  она
замахала  крыльями  у  отдаленного  дерева, присела  отдохнуть,  но  тут  же
взлетела снова, так как начался дождь.
     Далеко на западе, там, откуда она прилетела, была Осака.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ


     Птичник  у голубиной  клетки  держал  птицу аккуратно,  но твердо, пока
Торанага снимал промокшую одежду. Он прискакал обратно под проливным дождем.
Нага  и  остальные  самураи  тревожно  толпились около  дверей,  не  обращая
внимания на теплый дождь, который стремительным  потоком  еще  несся с неба,
барабаня по черепичной крыше.
     Торанага  осторожно  вытер  руки.  Птичник  протянул  ему  голубя.  Два
маленьких цилиндрика  кованого  серебра были привязаны к лапкам.  Торанага
приложил много  усилий,  чтобы  унять  нервную  дрожь в пальцах.  Он отвязал
цилиндрики, поднес их к свету у окна,  чтобы посмотреть на маленькие печати,
и узнал  тайный  шифр Кири.  Нага и остальные  напряженно следили за ним, но
лицо Торанаги ничего не выражало.
     Он не  сломал сразу печати, как  ему  этого  ни  хотелось, а  терпеливо
подождал,  пока  не принесут сухое  кимоно.  Слуга принес  большой зонтик 
промасленной бумаги, и  он прошел в свои  помещения в  крепости, где его уже
ждали  суп и  зеленый чай. Торанага  выпил их и  послушал,  как шумит дождь.
Почувствовав, что  совершенно успокоился, он расставил часовых и  перешел во
внутренние  комнаты.  Там  в одиночестве  сломал  печати.  Бумага  в четырех
рулончиках  была  очень  тонкой,  иероглифы  мелкие,  сообщение  длинное   и
зашифрованное, а расшифровка очень трудоемкой. Когда она  была завершена, он
прочитал послание, затем перечитал его еще раз. Потом задумался.
     Наступила  ночь.  Дождь  прекратился. "О,  Будда, пусть  будет  хороший
урожай", - молился он. Это был  сезон, когда рисовые  поля были затоплены, и
по  всей  стране  на чистых  от  сорняков  почти  жидких  полях выращивались
бледно-зеленые  рисовые ростки,  чтобы через четыре  или пять  месяцев  быть
сжатыми. И по всей стране бедный и богатый, эта и император, слуга и самурай
- все молились о правильном чередовании дождя и солнца, пришедшихся на  этот
сезон. И каждый человек, мужчина, женщина и ребенок, считали дни до жатвы,
     "Нам потребуется хороший урожай в этом году", - подумал Торанага.
     -- Нага! Нага-сан!
     Прибежал сын.
     - Да, отец?
     -  В первый час после восхода позови Ябу и его советников  на плато.  И
Бунтаро с нашими тремя капитанами. И Марико-сан. Приведи их всех на плато на
рассвете.  Пусть Марико-сан приготовит зеленый чай. И я хочу, чтобы у лагеря
был и Анджин-сан. Охрана должна стоять кольцом на расстоянии в двести шагов.
     - Да,  отец, - Нага повернулся, чтобы идти выполнять приказ. Не в силах
сдерживаться, он выпалил: - Война? Да?
     Поскольку Торанаге  нужен  был такой  источник оптимма, он не выругал
сына за недисциплинированность и нетерпеливость.
     - Да, - сказал он, - но на моих условиях.
     Нага  закрыл седзи  и  выскочил    дому.  Торанага  знал, что  лицо и
поведение  Наги  теперь  будут  внешне  спокойными,  ничто   не  выдаст  его
возбуждения.  Слухи  и  кривотолки  промчатся  по  Анджиро  и  всей  Идзу  с
окрестностями с такой скоростью, как если бы их разносили специально.
     - Ну вот и началось, - вслух  сказал он цветам, которые спокойно стояли
себе в токонома, тени метались в приятном свете свечей.
     Кири писала: "Господин, я молюсь Будде, чтобы вы были в безопасности  и
покое. Это наш последний почтовый голубь, так что я тоже молю Будду  довести
его до вас - предатели убили  всех других, устроив пожар на птичнике, а этот
один уцелел, потому что был болен, и я выхаживала его отдельно.
     Вчера   утром   господин   Судзияма  отказался  от   должности,  как  и
планировалось.  Но перед этим  он  мог  успеть спастись, но был  захвачен на
окраине Осаки ронинами Ишидо. К несчастью, вместе с ним были захвачены и его
родные - я слышала, что он был предан одним  своих людей. Ходит слух,  что
Ишидо предложил ему компромисс: если господин Судзияма отложит свою отставку
до окончания  собрания Совета регентов (до завтра), так чтобы вы  могли быть
законно обвинены, то Ишидо гарантирует, что Совет официально отдаст Судзияме
всю провинцию Кванто и,  как знак доброй воли, Ишидо сразу же выпустит его и
его  семью.  Судзияма  отказался  предать  вас.  Ишидо  приказал  своим  эта
немедленно заставить его менить решение. Они пытали детей, потом наложницу
Судзиямы  на его глазах, но  он тем не менее  не  отказался от  вас. Все они
умерли в муках. Его смерть под самый конец тоже была ужасна.
     Свидетелей этого  злодеяния, конечно, не  было. Только слухи, которым я
верю. Конечно, Ишидо отрицает, что он  что-либо  знает об убийцах или людях,
причастных к ним, клянется, что он найдет "убийц". Сначала Ишидо заявил, что
Судзияма на  самом  деле не  подавал  в отставку и,  следовательно,  по  его
мнению.  Совет  все-таки может  состояться. Я послала копии отказа  Судзиямы
другим  регентам,  Кийяме,  Ито  и  Оноши,  одну  открыто  послала  Ишидо  и
распространила  еще четыре  копии  среди  дайме.  (Как  мудро  вы. Тора-чан,
предположили,  что  будут  необходимы  дополнительные  копии).  Так  что  со
вчерашнего дня,  как вы и планировали с  Судзиямой, Совета  формально больше
нет - в этом вы полностью преуспели.
     Хорошие новости: господин Могами благополучно вернулся -за  города со
всем своим семейством и самураями. Теперь он открыто  ваш союзник,  так  что
ваши дальние  северные  границы  в  безопасности.  Господа  Маеда, Кукусима,
Асано, Икеда и Окудьяра все спокойно выскользнули  Осаки  прошлой ночью, а
также и христианин господин Ода.
     Плохие новости те, что семьи  Маеды,  Икеды, Оды и  еще  дюжины знатных
дайме  не  спаслись,  так же как и  пятьдесят или  шестьдесят менее  знатных
господ.
     Плохие  новости: ваш  сводный  брат Затаки,  господин  Синано,  открыто
заявил, что  он  за  наследника  Яэмона, против вас, обвинил  вас в союзе  с
Судзиямой  в подрыве Союза регентов путем  создания  хаоса в стране, так что
теперь ваши северо-восточные границы открыты, и Затаки и его пятьдесят тысяч
фанатиков будут воевать с вами.
     Плохие  новости  в том,  что почти каждый  дайме  принял  императорское
"приглашение".
     Плохие новости и в том, что  многие ваши  друзья и  союзники недовольны
вами за то,  что вы  не сообщили им  раньше  о ваших планах, чтобы они могли
подготовить пути отступления. Ваш  старый  друг, господин Симазу, один верен
вам. Я слышала после  полудня, что он открыто  потребовал, чтобы все господа
получили приказ императора стать на колени перед этим мальчиком, Яэмоном.
     Плохая новость та,  что госпожа  Ошиба  блестяще  плетет  свою паутину,
обещая наделы,  звания  и придворные чины  тем, кто  не выступит против них.
Тора-чан, очень жаль,  что госпожа Ишидо не на  вашей стороне, она достойный
противник. Госпожа Ёдоко одна защищает и успокаивает, но никто не слушает, а
госпожа  Ошиба  хочет ускорить  начало войны, так как она чувствует, что  вы
слабы и олированы. Так что, я сожалею, мой господин, но вы в оляции и, я
думаю, преданы.
     Хуже  всего то, что  сейчас  христиане-регенты  Кийяма  и Оноши  вместе
открыто и ожесточенно нападают  на вас.  Они выпустили совместное  заявление
сегодня  утром,  сожалея  об  "отступничестве"  Судзиямы,  заявив,  что  это
действие ввергает государство в смуту, что "мы все должны быть сильными ради
императора. Регенты несут  большую  ответственность. Мы должны  быть  готовы
уничтожить  любого  феодала  или  группу  феодалов,  которые хотят  отменить
завещание Тайко или лишить власти законного наследника". (Не  значит ли это,
что  они хотят встретиться  как Совет  четырех  регентов? )  Один    наших
шпионов-христиан в штабе Черных  Мантий  шепнул,  что  священник  Тсукку-сан
тайно покинул Осаку пять  дней назад, но мы не знаем, поехал ли он в Эдо или
в Нагасаки, где ждут Черный Корабль. Вы знаете,  в  этом  году  он  прибудет
очень рано? Может быть, через двадцать или тридцать дней?
     Господин,   я  всегда  колебалась,  прежде  чем  высказывала  суждения,
основанные на разговорах, слухах, шпионских донесениях  или женской интуиции
(как видите. Тора-чан, я  научилась у  вас),  но  времени мало,  и я могу не
успеть сказать вам  еще раз:  во-первых,  здесь попались  в  ловушку  многие
семьи. Ишидо никогда не позволит им уехать (как он никогда не отпустит нас).
Эти заложники таят в себе огромную опасность для вас. Несколько господ имеют
то же представление  о долге или силе духа, что  и Судзияма. Очень многие, я
думаю, пойдут теперь с Ишидо, однако неохотно, только -за этих заложников.
Далее, я  думаю, что  Маеда  выдаст вас,  так  же  как, видимо,  и  Асано. Я
насчитала всего  двести  шестьдесят  четыре  дайме  в нашей  стране,  только
двадцать четыре  них наверняка пойдут за вами и, возможно,  еще пятьдесят.
Этого недостаточно.  Кийяма и  Оноши увлекут за  собой  всех или большинство
дайме-христиан, и я считаю, что они теперь к вам не присоединятся.  Господин
Мори, самый богатый и  крупный  всех, лично против вас, как всегда,  и  он
потянет Асано, Кобайякаву и,  может быть, Оду в свою сеть.  С  вашим сводным
братом  господином  Затаки,  который  против   вас,  ваше  положение  ужасно
ненадежно. Я советую вам объявить сразу "Малиновое небо" и напасть на Киото.
Это ваша единственная надежда.
     Что касается госпожи Сазуко и меня, то  мы  здоровы и довольны. Ребенок
начинает  шевелиться,  и если этому  ребенку суждено родиться, то  пусть это
случится.  Мы  в безопасности  в  нашем уголке замка,  дверь хорошо закрыта,
заградительная решетка тоже. Наши самураи преданы вам и вашему делу, и  если
наша карма - расстаться с этой жнью, мы сделаем это спокойно. Ваша госпожа
очень скучает по вас. Что касается  меня,  Тора-чан, я страстно хочу увидеть
вас и посмеяться с вами и  увидеть вашу улыбку. Моим единственным сожалением
перед смертью будет то, что я не смогу  больше делать это и смотреть на вас.
Если есть  загробная жнь и Бог или  Будда  или карма существуют, я обещаю,
что  я как-нибудь  склоню их на вашу  сторону... хотя, может быть, сначала я
попрошу  их сделать меня стройнее, моложе и плодовитей для вас, тем не менее
оставив  мне  радость  наслаждаться  едой.  Ах, если  бы действительно  были
небеса, чтобы можно было и есть, и все-таки вечно быть молодой и тоненькой!
     Я посылаю свой смех. Может быть, Будда благословит тебя и твоих людей".
     Торанага прочитал им это письмо, за исключением той личной приписки про
Кири и госпожу Сазуко. Когда он кончил, все недоверчиво посмотрели на него и
друг на друга, не  только -за того, что говорилось в письме, но  и потому,
что он впервые так открыто посвятил их в свои тайны.
     Все  сидели на матах, разложенных в  центре плато, без охраны, не боясь
подслушивания. Бунтаро, Ябу, Игураши,  Оми, Нага,  капитаны и Марико. Охрана
была расставлена в двухстах шагах.
     - Я хочу посоветоваться,  - сказал Торанага. - Мои советники в Эдо. Это
дело  срочное, и  я хочу, чтобы  все  вы действовали на  своих участках. Что
проойдет и что мне, по-вашему, нужно делать. Ябу-сама?
     Ябу был в смятении. Каждый путь, казалось, ведет к опасности.
     - Сначала, господин, объясните, что такое "Малиновое небо"?
     -  Это  условное  название   плана   моей  окончательной   битвы,  один
стремительный  бросок на Киото  всех моих войск,  в надежде на мобильность и
внезапность, захват столицы  у тех дьявольских  сил, которые сейчас окружают
ее, чтобы  вырвать  императора    грязных  рук  людей, руководимых  Ишидо,
которые обманули его. Освободив Сына Неба, тут же прошу его отменить мандат,
выданный нынешнему  Совету, члены которого - явные предатели или подчиняются
предателям, и дать мне  полномочия для создания нового  Совета,  который  бы
ставил интересы государства и наследника выше личных амбиций. Мне надо будет
выставить  от  восьмидесяти   до  ста  тысяч  человек,   оставив  мои  земли
незащищенными, фланги неохраняемыми  и отступление без прикрытия, - Торанага
видел, что все смотрят на него в умлении. Он не упомянул  о самых отборных
своих самураях, которые в течение многих  лет усиленно внедрялись в замках и
провинциях по стране, чтобы восстать всем одновременно, создавая хаос, очень
важный для осуществления этого плана.
     Ябу взорвался первым:
     -  Но вы должны  будете сражаться на каждом шагу.  В руках Икавы Джикья
все Хоккайдо на сотню ри. В остальных местах масса укреплений Ишидо!
     - Да. Но я собираюсь устремиться на северо-запад вдоль Косукайдо, потом
ударить на Киото и уходить с побережья.
     Многие  сразу же закачали головами и начали говорить, но Ябу не обратил
на них внимания:
     - Но, господин, в письме  говорится, что ваш родственник Затаки-сан уже
перекинулся к врагу! Теперь ваш путь к северу тоже блокирован! Его провинция
напротив  Косукайдо.  Вы должны будете пробиваться через всю Синано  - это в
горах, дорога очень тяжела, а его люди фанатически ему преданы. В этих горах
вас режут на кусочки.
     -  Это единственный путь,  где  у меня есть шанс.  Я  согласен, что  на
прибрежной дороге будет слишком много врагов.
     Ябу взглянул на Оми, желая с ним проконсультироваться, кляня это письмо
и все  сборище  в  Осаке,  жалея, что  заговорил первым и очень  недовольный
положением вассала, которое он принял по совету Оми.
     - Это ваш единственный шанс, Ябу-сама, - настаивал Оми, -  единственный
способ бежать ловушки Торанага и сохранить пространство для маневра...
     Его яростно прервал Игураши:
     - Лучше напасть на Торанагу сейчас, пока у него здесь мало людей! Лучше
всего убить его и отдать его голову Ишидо, пока еще есть время!
     - Лучше подождать, потерпеть...
     -  А  что будет, если  Торанага  прикажет нашему хозяину отдать Идзу? -
закричал Игураши. - Как сюзерен, Торанага имеет такое право!
     - Он никогда не сделает этого. Наш господин ему нужен сейчас более, чем
когда-либо.  Идзу -  его южные  ворота.  Он не  допустит, чтобы  Идзу был на
стороне врага! Он должен иметь нашего хозяина на своей...
     - Что, если он прикажет господину Ябу уйти?
     - Мы восстанем! Мы убьем Торанагу, если он будет здесь в это время, или
будем воевать с любой армией, которую он пошлет против нас. Но он никогда не
сделает этого, разве вы не понимаете?  Как своего  вассала, Торанага  должен
защищать...
     Ябу не прерывал их спор, пока наконец не понял хитрость плана Оми.
     -  Очень  хорошо.  Я  согласен! И  предложу  ему  меч  Мурасамы:  чтобы
закрепить дух нашего соглашения, Оми-сан, - сказал  он с тайным злорадством,
- Именно дух. И  конечно,  я более необходим Торанаге сейчас, чем когда-либо
раньше.  Оми прав, Игураши. У меня нет выбора. С этого момента я перехожу на
сторону Торанага. Я его вассал!
     - До начала войны, - умышленно добавил Оми.
     - Конечно.  Конечно, только до тех пор, пока не начнется война! Тогда я
могу перейти на другую сторону - или сделать это дюжину раз. Вы опять правы,
Оми-сан!
     "Оми лучший   советников, какие у  меня когда-либо были,  - сказал он
себе, -  но самый опасный. Оми достаточно умен, чтобы захватить Идзу, если я
умру. Но какое это имеет значение. Мы все смертны".
     - Вы полностью блокированы, - сказал он Торанаге, - вы олированы.
     - А есть какая-нибудь альтернатива? - спросил Торанага.
     -  Извините  меня,  господин,  -  сказал  Оми, -  но  как долго  займет
подготовка к нападению?
     - Сейчас уже все готово.
     - В Идзу также  все готово,  господин, - сказал  Ябу. - Ваша сотня, мои
шестнадцать тысяч и мушкетный полк - этого достаточно?
     - Нет. "Малиновое небо" - опасный план - все решает одно наступление.
     - Вы должны рискнуть,  как только прекратятся дожди, и мы начнем войну,
-  настаивал Ябу.  - Какой выбор вы сделали? Ишидо создаст новый Совет сразу
же, у  них  все еще есть  мандат.  Так что вас обвинят  в мене  - сегодня,
завтра  или на следующий день.  Зачем  ждать,  пока вас съедят?  Послушайте,
может быть, полк сможет пробиться через горы! Объявите "Малиновое небо"! Все
люди  брошены в одно  большое наступление.  Это  путь  воина,  это  достойно
самурая, Торанага-сама.  Ружья, наши ружья  снесут Затаки с нашего  пути,  и
повезет вам или нет, какая разница? Попытка будет жить вечно!
     Нага сказал:
     - Да, но мы победим!
     Некоторые  капитанов кивнули в знак согласия, довольные, что начнется
война. Оми ничего не сказал. Торанага посмотрел на Бунтаро:
     - Ну?
     - Господин, я прошу  меня винить за  то, что  я  не высказываю своего
мнения. Я и мои люди сделают то,  что вы решите. Это мой  единственный долг.
Мое мнение  для  вас  не имеет значения, потому что я  буду делать  то,  что
решите вы один.
     - Обычно я с этим согласен, но не сегодня!
     - Тогда война. То, что сказал Ябу-сан верно. Давайте выступим на Киото.
Сегодня, завтра или когда кончатся дожди. "Малиновое небо"! Я устал ждать.
     - Что думает Оми-сан? - спросил Торанага.
     - Ябу-сама прав, господин. Ишидо  менит  завещание Тайко  так,  чтобы
назначить  новый  Совет   в  самом  скором   времени.  Новый  Совет  получит
императорский  мандат. Ваши  враги будут аплодировать,  а  большинство ваших
друзей начнет колебаться и потом предаст вас. Новый Совет сразу же предъявит
вам обвинение. Тогда...
     - Тогда "Малиновое небо"? - прервал Ябу.
     - Если господин Торанага приказывает, то да. Но я  не думаю, что приказ
с обвинением имеет какую-либо силу. Вы можете забыть о нем!
     - Почему? - спросил Торанага. Все внимание обратилось к Оми.
     -  Я  согласен с вами,  господин. Ишидо  дьявол,  не  так  ли? И дайме,
которые согласились служить ему, такие же дьяволы.  Настоящие мужчины знают,
что    себя  представляет  Ишидо  и  что  император был им  обманут, - Оми
осторожно  пробирался  через  зыбучий  песок,  который,  как  он  знал,  мог
поглотить  его.  -  Я  думаю,  он сделал  огромную  ошибку,  убив  господину
Судзияму. Из-за этих  грязных убийств теперь все дайме будут  ждать от Ишидо
предательства и  очень немногие  за пределами непосредственной  досягаемости
Ишидо будут исполнять указы его "Совета". Вы в безопасности. На время.
     - На какое время?
     -  Дожди будут еще  идти в течение двух месяцев,  около того. Когда они
прекратятся, Ишидо  пошлет против вас  одновременно Икаву Джикья и господина
Затаки, чтобы  взять вас  в клещи, а основная армия Ишидо будет поддерживать
их на  хоккайдской  дороге.  Тем  временем,  пока  не прекратятся дожди, все
дайме,  которые имеют  зуб на какого-нибудь другого  дайме,  будут только на
словах помогать Ишидо, пока  он не сделает первого движения, потом, я думаю,
они его забудут, и все начнут мстить или грабить территорию,  на которую они
зарятся.  Империя будет разорвана,  как это было  до Тайко. Но вы, господин,
вместе  с Ябу-самой будете, к  счастью, иметь достаточно сил, чтобы защитить
подходы к Кванто и Идзу от первой волны и отогнать их. Я не думаю, что Ишидо
сможет приступить к следующему наступлению - он не так  силен. Когда Ишидо и
другие растратят  свою энергию, вы вместе с господином Ябу можете  осторожно
выйти -за ваших гор и постепенно прибрать империю к рукам.
     - Когда это будет?
     - Во времена ваших детей, господин.
     - Вы говорите, вести оборонительные  сражения?  -  презрительно  сказал
Ябу.
     -  Я  думаю,  что вместе вы  будете в безопасности за своими горами. Вы
должны выиграть  время, Торанага-сама. Вы ждете, пока у вас не станет больше
союзников. Вы  держите перевалы. Это можно сделать! Генерал Ишидо дьявол, но
не настолько глуп,  чтобы бросить все силы на одну битву. Он будет прятаться
в  Осаке. Так что  какое-то время  мы не  должны использовать  наш полк.  Мы
должны увеличить охрану и держать его как секретное оружие, всегда наготове,
пока  вы  не выйдете -за  ваших гор, но сейчас  я не вижу,  как его  можно
использовать.  -  Оми  сознавал,  что  все  глядят  на  него.  Он поклонился
Торанаге: - Пожалуйста, вините меня за многословие, господин.
     Торанага внимательно посмотрел на него, потом взглянул на своего  сына.
Он видел, что  юноша  с трудом сдерживает возбуждение, и  знал,  что  пришло
время выпустить его на добычу:
     - Нага-сан?
     - То, что сказал Оми-сан, верно, - сразу же радостно  пронес Нага,  -
большая часть  того, что  он сказал, но я считаю, что  надо использовать эти
два  месяца для того, чтобы собрать союзников, еще больше олировать  Ишидо
и,  когда прекратятся  дожди, напасть без  предупреждения -  план "Малиновое
небо".
     Торанага спросил:
     - Вы не согласны с Оми-саном о длительности войны?
     - Нет. Но разве... - Нага замолчал.
     - Продолжайте, Нага-сан. Говорите прямо!
     Нага промолчал, его лицо побледнело.
     - Вам приказано продолжать!
     - Хорошо, господин. Мне  пришло  на  ум,  что, - он  опять остановился,
потом сказал  торопливо, -  разве это не возможность для вас стать  сегуном?
Если вам  удастся  взять Киото и получить мандат, почему бы не собрать новый
Совет? Почему не просить императора назначить вас сегуном? Это было бы лучше
всего  для вас и для всего государства,  - Нага  попытался гнать  страх 
своего голоса,  так  как  он тем  самым  замышлял мену  против  Яэмона,  а
большинство  присутствующих здесь самураев - Ябу,  Оми,  Игураши и  особенно
Бунтаро - были открыто лояльны. -  Я считаю, вы  должны  быть сегуном! - Он,
оправдываясь, посмотрел на остальных. - Если эта возможность осуществится...
Оми-сан,  вы  правы в  том, что  война  обещает  быть  долгой, но я  говорю,
господин Торанага должен  взять  власть, добиться  ее! Продолжительная война
погубит империю,  снова  разделит  ее  на  тысячи  частей! Кто  хочет этого?
Господин Торанага должен быть сегуном. Дать империю Яэмону, господину Яэмону
можно, только сначала обезопасив государство! Другой возможности не будет...
- Его голос замер, он постарался встать так, чтобы обезопасить себя от удара
в спину,  напуганный тем, что  сказал, одновременно радуясь тому, что сказал
вслух то, что давно уже думал.
     Торанага вздохнул:
     -  Я  никогда не стремился  стать  сегуном.  Сколько  раз я  должен это
говорить?  Я поддерживаю  моего  племянника  Яэмона  и  уважаю волю его отца
Тайко, -  он посмотрел  на  окружающих,  переводя взгляд с  одного  лица  на
другое. Остановился на Нате. Юноша вздрогнул. Но  Торанага сказал с добротой
в  голосе, снова приманивая  его к  себе.  - Твое усердие  и  молодость одни
виняют тебя. К сожалению, многие более старые и мудрые думают, что это мои
притязания.  Это не так. Есть один  путь остановить  этот вздор - привести к
власти господина Яэмона. И это я намереваюсь сделать.
     - Да, отец. Благодарю вас, - в отчаянии сказал Нага.
     Торанага перевел взгляд на Игураши:
     - Что вы посоветуете?
     Одноглазый самурай почесался.
     - По мне, я только солдат, не  советник, но я бы посоветовал "Малиновое
небо", если мы не можем  воевать на  наших  условиях, как говорил Оми-сан. Я
воевал в Синано много лет назад. Это плохая страна,  а господин Затаки тогда
был с  нами. Я  бы не хотел  снова  воевать в Синано  и никогда  бы не  стал
воевать  против  Затаки. А  если  вы подозреваете господина Маеду, то как вы
можете  планировать выиграть  битву, если вас может предать ваш самый важный
союзник? Господин Ишидо выставляет против вас две, три сотни тысяч человек и
еще  держит  сотню тысяч для охраны  Осаки. Даже с  ружьями у нас не хватает
людей  для наступления. Но  укрывшись за горами, используя  ружья, мы сможем
держаться вечно,  если  проойдет  так,  как говорит  Оми-сан. Мы могли  бы
держать перевалы. У вас достаточно риса - разве не Кванто поставляет его для
половины страны?  Ну, а в-третьих,  наконец,  мы можем прислать вам  столько
рыбы, сколько вам будет надо. Вы будете в безопасности. Пусть господин Ишидо
и  этот  дьявол Джикья  приходят; если  случится так, как сказал Оми-сан, то
скоро враги  будут есть друг  друга.  Если  нет, держите наготове "Малиновое
небо". Человек умирает за своего господина только однажды в жни.
     - Кто-нибудь хочет добавить? -  спросил Торанага.  Никто не ответил.  -
Марико-сан?
     -  Мне не место говорить здесь, господин, - ответила  она. - Я уверена,
что было сказано все, что должно быть сказано. Но, может быть, мне  позволят
спросить от имени всех ваших  советников, которые присутствуют здесь. Как вы
думаете, что должно проойти?
     Торанага умышленно медленно подбирал слова:
     - Я  считаю,  что  проойдет  то,  что  предсказал  Оми-сан.  С  одним
исключением: Совет не будет бессилен. У него будет достаточно влияния, чтобы
собрать главные силы  союзников. Когда кончатся  дожди, они будут брошены на
Кванто в обход Идзу. Будет проглочено Кванто,  потом Идзу. Только после моей
смерти дайме начнут воевать друг с другом.
     - Но почему, господин? - отважился спросить Оми.
     - Потому что у  меня  слишком много врагов. Я  владею Кванто, я  воевал
более сорока лет и никогда  не проигрывал сражений. Они  все  боятся меня. Я
знаю,  что  первые падальщики  объединятся, чтобы погубить  меня. Позже  они
перебьют  друг друга, но  сначала они объединятся,  чтобы  убить меня,  если
смогут. Хорошо  запомните,  все  вы, что только я  -  единственная  реальная
угроза Яэмону,  даже если я и не  угрожаю  ему. В этом вся ирония.  Они  все
считают, что я хочу  быть  сегуном. Я  -  нет. Это другая война, которая мне
вовсе не нужна.
     Нага нарушил молчание:
     - Тогда что вы собираетесь делать, господин?
     - Да?
     - Что вы собираетесь делать?
     - Очевидно, приму план "Малиновое небо", - сказал Торанага.
     - Но вы сказали, что они съедят нас?
     - Они бы съели,  если  бы мы дали им время. Но я не собираюсь давать им
его. Мы начнем войну тотчас же!
     - Но идут дожди!
     -  Мы   придем  в   Киото  мокрыми.  Горячими,   потными   и   мокрыми.
Неожиданность, мобильность, смелость,  время выигрывают  войны, не  так  ли?
Ябу-сан был прав. Ружья проложат путь через горы.
     В течение часа они обсуждали планы и возможности крупной войны во время
сезона  дождей  -  неслыханная вещь  в  военной  стратегии.  Потом  Торанага
отпустил  их,   за  исключением  Марико,   приказав  Наге  привести  к  нему
Анджин-сана.  Он  посмотрел,  как  они  расходились.  Внешне  они  все  были
воодушевлены,  так как решение уже было объявлено. Особенно Нага  и Бунтаро.
Только Оми оставался сдержанным и задумчивым. Торанага  не  обратил внимания
на Игураши, так как знал, что на самом деле старый  солдат будет  делать то,
что   приказал  Ябу,  по  тому   он  отпустил  Ябу  как  союзника,  конечно,
ненадежного, но все-таки заложника. "Оми - один достойный внимания  них, -
подумал он. - Хотел бы я знать, сообразил ли он уже, что я собираюсь делать?
"
     - Марико-сан, узнайте аккуратно, сколько стоит контракт куртанки.
     Она прищурилась:
     - Кику-сан, господин?
     - Да.
     - Прямо сейчас, господин?
     -  Сегодня  вечером  это  было  бы  прекрасно,  - он  поглядел  на  нее
спокойными  глазами. - Это  не  для меня, может быть,  для  одного    моих
командиров.
     - Я думаю, цена может зависеть от того, кто это будет.
     -  Я тоже так думаю. Но установите цену.  Девушка, конечно, имеет право
отказаться, если пожелает, когда  будет  названо имя  самурая, но скажите ее
владелице, что я не думаю, что девушка  так невоспитанна, что  не  оправдает
мой  в Скажите владелице также,  что Кику -  госпожа первого  класса  в
Мисиме, а не в  Эдо, Осаке или Киото, -  Торанага добродушно добавил: -  Так
что я думаю, что мне придется платить по ценам Мисимы, а не Эдо или Осаки.
     - Да, господин, конечно.
     Торанага двинул плечом, чтобы облегчить боль, и поправил мечи.
     - Может быть, сделать вам массаж, господин? Или прислать Суво?
     - Нет,  спасибо.  Я позову Суво позднее,  -  Торанага встал и с большим
удовольствием  облегчился,  потом  снова  сел.  Он  носил  короткое,  легкое
шелковое  кимоно  с  голубым  рисунком  и простые соломенные  сандалии.  Его
голубой веер был украшен крестиками.
     Солнце стояло нко, небо было плотно покрыто дождевыми облаками.
     - Как прекрасно жить, - сказал он с удовольствием, - я почти слышу, как
дождь готовится родиться.
     - Да, - сказала она.
     Торанага с мгновение размышлял. Потом прочитал стихотворение:
     Небо,
     Опаленное солнцем,
     Обильными плачет слезами.
     Марико послушно заставила трудиться свои  мозги,  начиная с ним  игру в
стихосложение,   столь  популярную   среди   самураев,   переставляя   слова
пронесенных  им  стихов,  переиначивая  их,  заменяя  и придавая им другой
смысл. Через минуту она ответила:
     Но лес,
     Истерзанный ветром,
     Мертвыми плачет листьями.
     -  Хорошо  сказано!  Да,  очень  хорошо сказано!  -  Торанага  довольно
посмотрел  на  нее, радуясь  тому, что он увидел. Она  была в бледно-зеленом
кимоно  с  узорами в  виде  бамбука, темно-зеленом  оби  и  держала  в руках
оранжевый зонтик от солнца. Чудесный свет исходил от ее иссиня-черных волос,
собранных высоко под широкополой шляпой. Он ностальгически вспомнил, как все
они - даже сам  диктатор Города - желали ее, когда ей было тринадцать лет  и
ее отец, Акечи Дзинсаи, впервые представил ее,  свою  старшую дочь, ко двору
Городы. И как Накамура,  ставший потом  Тайко, просил  ее у диктатора  и как
Города   смеялся   и   публично   обозвал    его   своим   нищим   сварливым
генералом-обезьяной и сказал ему: "Старайся сунуться в бой, крестьянин, а не
в  благородные щели!  "  Акечи  Дзинсаи  открыто презирал  Накамуру,  своего
соперника в борьбе за расположение Городы, это была главная  причина, почему
Накамура  так стремился победить его.  И вот почему Накамура с удовольствием
наблюдал  за злоключениями Бунтаро,  которому  была  отдана эта девушка  для
упрочения союза между Городой и Тодой Хиро-Мацу. "Хотел бы я знать, - игриво
спросил себя  Торанага, глядя  на нее, -  хотел бы  я  знать,  если  Бунтаро
погибнет,  станет  ли  она  одной    моих  наложниц?  "  Торанага   всегда
предпочитал  опытных  женщин,  вдов  или  разведенных  жен,  но  никогда  не
стремился  к слишком  красивым и  слишком умным и молоденьким,  или  слишком
благородного происхождения,  с ними было больше неприятностей  и приходилось
тратить много времени на ухаживания.
     Он хихикнул про себя:  "Я никогда  не спрошу ее, потому что  у нее есть
все, что я не люблю в наложницах, - кроме подходящего возраста".
     - Господин? - спросила она.
     - Я  думаю  о ваших  стихах, Марико-сан, -  сказал он  даже  более  чем
вежливо. Потом добавил:
     Почему так холодно?
     Лето,
     Увы, прошло, и осень
     Наступает в своем блеске.
     Она сказала в ответ:
     Если б я могла использовать слова,
     Похожие на падающие листья,
     Что за костер
     Стихи мои создали б!
     Он засмеялся и поклонился с шутливым уважением:
     - Я прнаю победу за вами, Марико-сама. Чем  вас порадовать? Веер? Или
повязку на волосы?
     -  Благодарю вас,  господин, -  ответила она.  - Все, что  вам доставит
радость.
     - Десять тысяч коку в год для вашего сына.
     - О, господин, мы не заслужили такого благодеяния!
     - Вы победили. Победа и долг должны вознаграждаться. Сколько лет теперь
Сарудзи?
     - Пятнадцать - почти пятнадцать.
     - Ax, да - он был недавно помолвлен с одной  внучек господина Кийямы,
да?
     -  Да, господин. Это было в одиннадцатом месяце прошлого  года,  месяце
белых морозов. Он сейчас в Осаке с господином Кийямой.
     - Хорошо. Десять тысяч коку, прямо с этой минуты. Я пошлю  распоряжение
с завтрашней почтой.  Теперь  хватит стихов,  пожалуйста, выскажите мне свое
мнение.
     -  Мое  мнение,  господин,  что  пока  мы  все  в  ваших  руках,  мы  в
безопасности, как и земля в безопасности в ваших руках.
     - Я хочу, чтобы вы были серьезны.
     - О, я  очень серьезна, господин. Я благодарю вас за милость, оказанную
моему сыну. Все  будет прекрасно. Я  верю, что  бы вы ни сделали,  все будет
прекрасно. Клянусь Мадонной, что я верю в это.
     - Хорошо. Но все-таки я намерен услышать ваше мнение.
     Она тут же заговорила без опаски, как равная с равным:
     - Во-первых, вам надо тайно склонить господина Затаки на  вашу сторону.
Я догадываюсь,  что  вы либо  уже  знаете,  как  это  сделать,  либо  имеете
секретную  договоренность  с  вашим   сводным  братом  и  всем  внушили  его
мифическое  "отступничество",   в  первую  очередь  для  того,  чтобы  потом
поставить Ишидо  в сложное положение.  Далее:  вам ни в  коем  случае нельзя
нападать  первым.  Вы никогда этого  не  делали, вы всегда учили терпению  и
нападали только  тогда,  когда были уверены, что победите, так  что при всех
объявить "Малиновое небо" - это использовать еще одну уловку. Теперь дальше:
время.  Мое  мнение, что вам следует делать то, что  вы  собираетесь делать,
объявив план "Малиновое небо", но никогда к нему не приступать. Это приведет
Ишидо в смятение, так как, очевидно,  что его шпионы здесь и в Эдо сообщат о
вашем  плане  и он  рассредоточит  свои силы, как  стаю куропаток  в  плохую
погоду, чтобы приготовиться к угрозе,  которой на самом  деле не существует.
Тем временем вы проведете  два месяца, собирая союзников,  чтобы перехватить
их у Ишидо и разрушить его коалицию, чего нужно добиться любыми  средствами.
И, конечно, вы должны выманить Ишидо  Осаки,  замка. Если вам не удастся
этого сделать, он победит или по крайней мере вы потеряете сегунат. Вы...
     - Я уже объяснял свою позицию в этом вопросе, - выкрикнул Торанага, уже
не шутя. - Вы забываетесь.
     Марико сказала беззаботно и счастливо:
     -  Мне  сегодня  доверили секреты  о заложниках,  господин. Они - нож в
вашем сердце.
     - Что с ними?
     - Будьте терпеливы со мной,  пожалуйста, господин. Я, возможно, никогда
больше не  смогу  разговаривать с  вами  таким образом,  который  Анджин-сан
называет "открытым  английским личным разговором", - у нас не будет  другого
подобного случая. Я  прошу вас винить  меня за  плохие  манеры,  -  Марико
напряглась и, как ни удивительно, заговорила как равная с равным.
     - Мое искреннее мнение, что Нага-сан прав. Вы должны стать сегуном, или
вы не выполните своего долга перед империей и перед Миноварой.
     - Как осмеливаетесь вы говорить такую вещь!
     Марико  осталась совершенно безмятежной, его  явный  гнев совершенно не
трогал ее:
     -  Я советовала  бы вам жениться  на госпоже  Ошибе. До совершеннолетия
Яэмона еще восемь лет, до официального унаследования должности  сегуна - это
вечность! Кто знает, что может случиться за восемь месяцев, не говоря  уже о
восьми годах?
     - Все ваше семейство можно уничтожить за восемь дней!
     -  Да, господин.  Но это ничего не даст  вам. Нага-сан  прав. Вы должны
взять  власть,  чтобы  потом передать  ее,  -  с шутовской серьезностью  она
добавила не дыша, -  а теперь может ваш  верный советник  совершить сеппуку,
или я могу сделать это позднее? - Она притворилась, что падает в обморок.
     Торанага  ошалело уставился  на нее, ошарашенный  невероятным хамством,
потом разразился хохотом и стукнул кулаком о землю. Когда  он смог говорить,
он выдохнул:
     - Я никогда не пойму вас, Марико-сан.
     - Ах, нет, вы понимаете, господин, - сказала она, вытирая пот со лба, -
вы  так  добры  к  этим   вашим  преданным  вассалам,  которые  смешат  вас,
выслушиваете  их требования,  разрешаете им говорить  то, что им вздумается.
Простите меня за мою дерзость, пожалуйста.
     -  Почему  я должен прощать? Почему? - улыбался Торанага,  опять обретя
добродушие.
     - Из-за заложников, господин, - сказала она просто.
     - Ах, -за них, - он вдруг стал серьезным.
     - Да. Я должна поехать в Осаку.
     - Да, - ответил он, - я знаю.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ


     Сопровождаемый  Нагой,  Блэксорн  печально  тащился  вн  с  холма  по
направлению  в  двум фигурам, сидящим на футонах в кольце  телохранителей.
За  телохранителями  располагались  подножия  гор,  которые  устремлялись  в
облачное  небо.  День  был  душный.  Голова  у  него  болела  от  напряжения
нескольких последний дней, -за беспокойства за Марико и -за того, что он
так долго не  мог  говорить иначе, как по-японски. Теперь он увидел ее, и на
душе у него стало спокойней.
     Блэксорн много раз  уже подходил к дому  Оми, чтобы повидать Марико или
узнать о ее здоровье. Самураи всегда вежливо,  но твердо отказывали ему. Оми
сказал ему как томодаси, другу, что у нее все нормально.
     - Не беспокойтесь, Анджин-сан. Вы понимаете?
     - Да, - сказал он, понимая только то, что он не может видеть ее.
     Потом его послали к Торанаге,  и он  так много хотел сказать ему, но не
смог -за нехватки слов  и только  рассердил  его.  Фудзико  несколько  раз
ходила  повидать  Марико. Возвращаясь  обратно,  она всегда  говорила, что у
Марико все  прекрасно, добавляя  свое  вечное: "Синпай  суруиа,  Анджин-сан.
Вакаримас? - Не беспокойтесь. Вы поняли? "
     Бунтаро вел  себя так,  как  будто ничего и не  случилось. Встречаясь в
течение дня,  они  обменивались  вежливыми приветствиями.  Кроме пользования
банным домиком,  Бунтаро ничем не отличался от других самураев в Анджиро, не
испытывая ни дружбы, ни вражды.
     С рассвета до сумерек Блэксорн был занят ускоренной подготовкой солдат.
Он  должен  был   подавлять  свое  недовольство  попытками  учить  других  и
одновременно учить язык.  К ночи был  уже  полностью  мотан.  Жара, пот  и
дождь.  И  одиночество. Никогда  он  не  чувствовал себя таким  одиноким, не
осознавал себя таким чужим в этом дружном мире.
     Потом был  этот ужас,  начавшийся три дня назад. На  заходе  солнца  он
усталый  приехал  домой и сразу  почувствовал беспокойство, пронавшее весь
его дом. Фудзико поздоровалась с ним очень нервно.
     - Нан дес ка?
     Она ответила спокойно, обстоятельно, опустив глаза.
     - Вакаримасен.  Я не понял, -  Нан  дес  ка?  - спросил  он  опять,  от
усталости он стал раздражительным.
     Тогда она попросила его пройти с ней в сад. Она показала на  карн, но
крыша  ему ни о чем не говорила. Еще несколько слов и жестов,  и наконец его
осенило, что она указывает на место, где он повесил фазана.
     -  Ах, я и забыл  о  нем! Ватаси... -  но он не  смог вспомнить  слов и
только  устало пожал  плечами, - вакаримасен. Нах десукидзи ка? Я понял. Так
что с фазаном?
     Слуги  смотрели  на него   дверей и окон, явно чем-то пораженные. Она
опять о чем-то заговорила. Он сосредоточился, но не уловил смысла.
     - Вакаримасен,  Фудзико-сан. -  Я  не понял, Фудзико-сан.  Она  сделала
глубокий  вдох,  потом неуверенно  образила, как  кто-то  снимает  фазана,
уносит и закапывает его.
     -  Ах!  Вакаримас,  Фудзико-сан. Вакаримас!  Это  зашло  так  далеко? -
спросил он.  Поскольку он не знал японского слова,  он зажал нос и образил
зловоние.
     - Хай, хай, Анджин-сан. Дозо гоман насаи,  гомен насаи, - с помощью рук
она образила рой летящих мух и их жужжание.
     - Ах, со дес!  Вакаримас. - Ему сразу надо было виниться, и,  если бы
он знал слова, он бы сказал:
     - Извините  за неудобство. - Вместо  этого  он пожал плечами, попытался
унять боль в спине и пробормотал:
     -  Сигата  га  наи, -  желая ускользнуть от  них  в  блаженство ванны и
массажа, единственные радости, которые делали жнь здесь сносной.
     - Дьявол с ним, - сказал он по-английски, отворачиваясь.
     - Если бы я бывал здесь днем, я бы заметил. К черту его!
     - Дозо, Анджин-сан?
     - Сигата га най, - повторил он громче.
     - Ах со дес, аригато годзиемасита.
     - Таре тору дес ка? Кто убрал его?
     - Ёки-я.
     - Ох, этот старый  пидор!  - Ёки-я, садовник, добрый  беззубый  старик,
который добрыми руками ухаживал за растениями и делал сад таким  красивым. -
Ие. Мотте куру Ёки-я. - Хорошо, сходи за ним.
     Фудзико покачала головой. Ее лицо стало бледным, как мел.
     - Ёки-я синда дес, синда дес! - прошептала она.
     - Ёки-я га синдато? Дон ени?  Досите? Досите синданода? - Как?  Почему?
Как он умер?
     Она указала  пальцем на то место, где был до  этого фазан, и пронесла
много мягких непонятных слов. Потом жестами образила удар меча.
     -  Боже  мой!  Вы приговорили  старика  к смерти  -за вонючего, Богом
проклятого фазана?
     Все слуги сразу  же  бросились в сад и упали  на колени.  Они все, даже
дети повара, опустили голову в пыль и засохшую грязь.
     - Какого черта, что здесь происходит? - неистовствовал Блэксорн.
     Фудзико стоически ждала, пока не собрались все слуги, потом тоже встала
на колени и поклонилась, но как самурай, а не как крестьянка:
     - Гомен насаи, досо гомен на...
     - Чума на твои гомен насаи!  Какое право ты имела так поступить? А? - И
он начал грубо ее отчитывать.
     -  Почему,  ради  Бога, ты  не спросила  сначала меня? А?  Он  старался
совладать с собой, сознавая, что все  его слуги знали, что он запросто может
разрубить Фудзико и всех их на кусочки прямо здесь в саду  за причинение ему
такого беспокойства или без всякой причины вовсе и что даже  сам Торанага не
сможет вмешаться  в его действия в своем доме. Он увидел,  что один  ребенок
дрожит от ужаса.
     - Боже мой на небесах, дай  мне  силы... - Он схватился за столб, чтобы
успокоиться.
     -  Это  не  ваша  вина, - выдохнул  он,  не  понимая,  что  говорит  не
по-японски. - Это ее! Это твоя вина! Ты убийца, сука!
     Фудзико  медленно  подняла   глаза.  Она  увидела  обличающий  перст  и
ненависть на его лице и шепотом отдала команду своей служанке, Нигатсу.
     Нигатсу закачала головой и начала умолять ее.
     - Има!
     Служанка  убежала  и  вернулась с  боевым мечом, слезы струились по  ее
лицу. Фудзико взяла меч и предложила его Блэксорну обеими руками. Она что-то
говорила, и, хотя он не понимал всех слов, он знал, что она говорит:
     - Я виновата, пожалуйста, возьми мою жнь, потому что я огорчила тебя.
     - Ие! - он схватил меч и отбросил его в сторону.
     - Ты думаешь, что ты вернешь Ёки-я к жни?
     Потом  он внезапно понял, что он сделал и  что делает сейчас. "О,  Боже
мой... "
     Блэксорн  ушел  от них. В  отчаянии он направился к скале над  деревней
около гробницы  ками, сбоку  от древнего  огромного кипариса и заплакал.  Он
плакал, потому что безвинно погиб хороший человек и  потому что он знал, что
это он убил его:
     -  Боже  мой, прости  меня.  Я виноват  -  не  Фудзико. Я  убил его.  Я
приказал, чтобы  никто не трогал  фазана, кроме  меня. Я  спросил ее, все ли
поняли, и она сказала,  что да. Я приказал это шутя,  но теперь это не имеет
значения. Я  отдавал приказы,  зная  их законы и обычаи. Старик  нарушил мой
глупый приказ, так что еще могла сделать Фудзико-сан? Я тоже виноват.
     Наконец слезы истощились. Наступила глубокая ночь, и он вернулся в свой
дом.
     Фудзико, как  всегда,  ждала  его,  но на этот раз  она была  одна.  На
коленях у нее лежал меч, который она опять предложила Блэксорну:
     - Досо, Анджин-сан.
     - Ие,  - сказал  он,  беря  меч,  как  и полагается  его брать.  -  Ие,
Фудзико-сан. Сигата  га наи, нех?  Карма, нех?  -  он, виняясь, тронул  ее
рукой. Блэксорн знал, что она вынуждена выносить самые большие его глупости.
     Фудзико заплакала:
     - Аригато,  аригато го - годзиемасита, Анджин-сан, - сказала она убито,
- гомен насаи...
     Он готов был отдать ей свое сердце.
     "Да,  - подумал Блэксорн с глубокой печалью, - да, это так, но это тебя
не виняет и не покончит с ее унижением, как и не вернет Ёки-я к жни.  Ты
виноват. Должен был предусмотреть... "
     - Анджин-сан! - окликнул его Нага.
     - Да, Нага-сан? -  он отвлекся  от  тяжелых дум и  оглянулся  на юношу,
шедшего рядом с ним, - вините, вы что-то сказали?
     - Я сказал, что надеюсь стать вашим другом.
     - Благодарю вас.
     - Да, и, может быть, вы, - далее  пошел набор слов, которых Блэксорн не
понял.
     - Простите?
     - Учить, так? Понимаете "учить"? Рассказывать о мире.
     - Ах, да. Извините. Так чему учить?
     - Рассказывать про другие страны - зарубежные страны. Мир, так?
     - Теперь понял. Да, попробую.
     В  это время они уже подошли  к  охране.  - Начнем  завтра, Анджин-сан.
Друзья, да?
     - Да, Нага-сан. Попробуем.
     - Хорошо, - очень довольный, Нага кивнул. Когда они подошли к самураям,
Нага приказал им  пропустить  его,  сделав  Блэксорну знак  идти одному.  Он
повиновался, чувствуя себя очень одиноким в кругу людей.
     - Охае, Торанага-сама. Охае, Марико-сан, -  сказал он, присоединяясь  к
ним.
     --  Охае,  Анджин-сан,  досо   сувари.  -   Добрый  день,   Анджин-сан,
пожалуйста, садитесь.
     Марико улыбнулась ему:
     - Охае, Анджин-сан. Икага дес ка?
     - Ё, домо, - Блэксорн  посмотрел на нее, он был очень рад увидеть ее. -
Твое присутствие  наполняет  меня радостью, большой радостью,  -  сказал  он
по-латыни.
     -  И  твое  - я так рада  видеть тебя. Но  на тебе какая-то тень. В чем
дело?
     - Нан дза? - спросил Торанага.
     Она  рассказала  ему,  о чем  они  говорили.  Торанага  хмыкнул,  потом
ответил.
     - Мой господин говорит, вы выглядите озабоченным, Анджин-сан. Я  должна
согласиться с ним. Он спрашивает, что вас беспокоит.
     - Ничего. Домо, Торанага-сам. Нане мо, - Ничего.
     -- Нан дза, - прямо спросил Торанага. - Нан дза?
     Блэксорн послушно ответил сразу же:
     - Ёки-я, - сказал он беспомощно, - хай, Ёки-я.
     - Ах, со дес! - Торанага долго говорил что-то Марико.
     - Мой хозяин говорит, нет необходимости печалиться о старом  садовнике.
Он просит сказать вам, что все было  проведено в официальном порядке. Старый
садовник полностью осознавал, что он сделал.
     - Я не понимаю.
     -  Да, для вас это должно быть очень трудно, но, видите ли, Анджин-сан,
фазан  сгнил на солнце.  Собралось ужасно  много мух. Под угрозой  оказалось
ваше здоровье, здоровье вашей наложницы и  всех остальных, кто был в доме. А
также,  вините,  были  очень  осторожные  жалобы домоправителя  Оми-сана и
других.  Одно    самых важных  правил состоит в том, что отдельный человек
никогда  не должен  нарушать гармонию группы, помните? Так  что  нужно  было
что-то делать. Вы понимаете, разложение, запах  тления выводит  нас  себя.
Для нас это самый плохой  запах в  мире,  вините меня. Я пыталась  вам это
объяснить, видите ли,  это одна  вещей, которая всех нас немного сводит  с
ума. Ваш слуга...
     - Почему  кто-нибудь не пришел ко мне сразу?  Почему просто  не  сказал
мне? - спросил Блэксорн, - фазан для меня ничего не значил.
     - А что  было говорить? Вы отдали приказ. Вы глава  дома. Они не  знали
ваших  порядков. Что  им  оставалось делать, кроме как решить  эту  проблему
по-своему,  - она поговорила  с Торанагой,  объясняя, что  говорил Блэксорн,
потом  снова повернулась к нему.  - Это расстроило вас?  Вы хотите,  чтобы я
продолжала?
     - Да, пожалуйста, Марико-сан.
     - Вы уверены?
     - Да.
     -  Хорошо, потом  ваш главный слуга,  маленький зубастый  повар, собрал
всех ваших  слуг,  Анджин-сан.  Попросили  официально  присутствовать  Муру,
старосту  деревни.  Решили, что просить убрать  фазана  деревенских  эта  не
станут.  Это была чисто  домашняя проблема.  Один   слуг хотел взять его и
закопать, хотя  вы и дали  строгий  приказ не  трогать.  Очевидно, что  ваша
наложница должна  была следить, чтобы выполнялись все ваши  приказы.  Старый
садовник спросил, позволят  ли убрать  ему. Последнее время он днем  и ночью
очень страдал от болей в животе, и работа  была очень утомительна для него и
не приносила  ему удовлетворения. Третий помощник повара тоже предлагал свои
услуги,  говоря,  что  он  очень молод и глуп. Он был уверен, что  его жнь
ничего не стоит. Наконец, старому садовнику  была  оказана такая честь.  Это
действительно   большая   честь,  Анджин-сан.   С   большой   важностью  все
раскланялись друг с другом, а он с радостью унес его и закопал, чем доставил
всем большое облегчение.
     Когда  он вернулся, то  прямо  пошел к Фудзико-сан и  рассказал ей, что
сделал,  как он нарушил  ваш запрет. Она поблагодарила его за  это  и велела
ждать,  а  сама  пошла  ко мне за  советом, что  ей делать.  Все  дело  было
проведено официально, и  его  также  официально нужно было  и  разбирать.  Я
сказала ей, что не знаю, Анджин-сан. Я  спросила Бунтаро-сана, но он тоже не
знал. Все было очень сложно -за вас. Тогда он  спросил господина Торанагу.
Господин  Торанага  сам  увиделся с вашей наложницей, - Марико повернулась к
Торанаге и объяснила, до  какого места она добралась в этой истории, так как
он просил держать его в курсе всего рассказа.
     Торанага быстро заговорил.  Блэксорн наблюдал за ними:  женщиной, такой
маленькой,   очаровательной   и    предупредительной,   мужчиной,   плотным,
глыбообразным,  с  туго затянутым  поясом  на  большом животе.  Торанага при
разговоре  не жестикулировал, как  большинство  людей,  левая  рука  у  него
неподвижно лежала на бедре, правую он всегда держал на рукоятке меча.
     -  Хай,  Торанага-сама,  хай,  -  Марико  взглянула   на   Блэксорна  и
продолжала, как было  ведено, - наш господин просит меня объяснить, что если
бы  вы  были японцем, то  никаких трудностей  здесь бы не было,  Анджин-сан.
Старый садовник просто  пошел бы и сделал это,  чтобы получить освобождение.
Но, вините меня,  вы иностранец, хотя господин Торанага и сделал вас своим
хатамото  -  одним  своих личных вассалов. Нужно было решить, являетесь ли
вы самураем или нет. Я имею честь сказать вам, что вы проведены в  самураи
и с этого  дня имеете все права самурая.  Поэтому все  и было решено сразу и
обошлось  очень  легко.  Было  совершено  преступление.  Ваши  приказы  были
умышленно нарушены. Закон ясен. Выбора не было, -  теперь она  была особенно
серьезной. - Но господин  Торанага знал о вашем  особом  неприятии убийства,
поэтому,  чтобы спасти вас от  огорчения, он лично приказал  одному  своих
самураев отправить старого садовника в Пустоту.
     - Но почему никто не спросил  меня  сначала? Этот фазан для меня ничего
не значил.
     - Фазан здесь ни при чем, Анджин-сан, - объяснила она. - Вы глава дома.
Закон говорит, что никто    членов  вашего  дома не может ослушаться  вас.
Старый садовник умышленно нарушил  закон.  Весь  мир  распадется на кусочки,
если люди позволят себе попирать закон. Ваш...
     Торанага прервал ее  и о чем-то говорил некоторое  время. Она  слушала,
отвечала на вопросы, потом он сделал ей знак продолжать.
     - Хай.  Господин  Торанага хочет,  чтобы я заверила  вас, что  он лично
проследил  за  тем,  чтобы  старый садовник умер быстро,  безболезненно и  с
почетом, как он того заслуживал. Он даже  дал самураю свой собственный очень
острый меч. И мне  следует сказать вам, что старый садовник был очень  горд,
что в  такие тяжелые для него дни он смог помочь вашему дому, Анджин-сан,  и
прежде всего,  что помог вам установить ваш статус  самурая. Больше всего он
гордился  оказанной  ему  честью.  Мы  не  используем  общественных палачей,
Анджин-сан. Господин Торанага хочет, чтобы вы поняли это.
     - Спасибо, Марико-сан. Благодарю  вас за то,  что вы  разъяснили мне, -
Блэксорн повернулся к Торанаге и поклонился ему самым уважительным образом:
     - Домо, Торанага-сам, домо аригато. Вакарима. Домо.
     Торанага довольно поклонился в ответ:
     -  Ие, Анджин-сан.  Синпай суру монодзами, нех?  Сигата га  наи, нех? -
Хорошо, теперь вы довольны, да? Что еще можно сделать?
     - Нане мо. - Ничего, - сказал  Блэксорн,  отвечая на вопросы Торанага о
стрелковой подготовке, но  ничего  того,  о чем они  говорили, не  трогало
его. Его голова  шла кругом от того, что ему рассказали. Он оскорбил Фудзико
перед всеми слугами, хотя Фудзико сделала только то, что было у них принято.
     "Фудзико  была не виновата. Они все не виноваты. За исключением меня. Я
не могу менить того, что сделано. Ни Ёки-я, ни ее.  Никого  них. Как мне
жить дальше? "
     Он сел, скрестив ноги, перед Торанагой. легкий  ветер с моря трепал его
кимоно, за пояс все также были заткнуты мечи. Он уныло слушал и отвечал, все
было ему неинтересно.
     - Скоро война, - говорила она ему.
     - Когда? - спросил он.
     - Очень скоро, так что вам нужно уехать со мной, вы будете сопровождать
меня часть пути, Анджин-сан,  потому что я собираюсь в Осаку, а вы поедете в
Эдо по суше, чтобы приготовить ваш корабль к войне...
     Вдруг наступила совершенная тишина.
     Земля начала дрожать.
     Он почувствовал, что его легкие  сейчас лопнут,  и каждая  клеточка его
существа панически завопила. Он пытался встать, но не смог, и видел, что все
охранники  тоже совершенно  беспомощны. Торанага и Марико отчаянно держались
за землю  руками и  ногами.  Грохочущий катастрофический рев шел с земли и с
неба. Он окружил  их, заполнил пространство, все нарастая и нарастая, до тех
пор, пока их барабанные перепонки  чуть не лопнули.  Они стали  частью этого
безумия. На миг  это  сумасшествие  прекратилось, но удары  продолжались. Он
почувствовал,  как в  нем поднимается  рвота, его недоумевающий мозг кричал,
ведь это  была твердая и безопасная земля, а не море, где мир мог обрушиться
в любой момент. Он  сплюнул,  чтобы  убрать о рта  этот  неприятный  вкус,
уцепился за дрожащую землю, снова и снова тужась, чтобы его вырвало.
     Лавина камней  тронулась с горы, находящейся севернее, и упала в долину
ниже их, добавив еще больше грохоту. Часть лагеря самураев исчезла. Блэксорн
пытался двигаться на  карачках, Торанага и  Марико  делали то  же самое.  Он
слышал, что кто-то кричит, но ни с  их, ни с его губ, казалось, не срывалось
ни звука.
     Дрожь прекратилась.
     Земля опять  стала твердой,  такой же, как она была всегда, какой  ей и
положено быть. Руки, ноги и все тело у него непровольно тряслись.
     Но  потом земля вновь застонала.  Началась  вторая волна землетрясения.
Она была более сильной. На дальнем конце плато  земля разорвалась.  Трещина,
расширяясь, поползла в  их сторону с  невероятной скоростью,  прошла  в пяти
шагах от  них  и устремилась  дальше. Не веря своим глазам, он смотрел,  как
Торанага  и Марико  качаются  на краю расщелины, где  земле полагалось  быть
твердой. Как в ночном кошмаре, он видел Торанагу  совсем рядом с бездной, он
уже  начал  проваливаться в нее. Блэксорн  вышел   своего ступора, кинулся
вперед.  Правой  рукой он ухватился  за пояс Торанаги,  земля  в  это  время
дрожала, как лист на ветру.
     Трещина была глубиной в  двадцать  шагов,  шириной в  десять  и грозила
смертью. Грязь и камни сыпались в нее, захватывая их с Торанагой.
     Блэксорн  искал опоры для рук и ног, отчаянно пытаясь  помочь Торанаге.
Все  еще  частично  оглушенный, Торанага  упирался пальцами ног в  стенку  и
наполовину  выполз,  наполовину  был  вытащен   Блэксорном.  Задыхаясь,  они
свалились, наконец, в безопасном месте.
     В этот момент случился еще один 
     Земля  снова раскололась. Марико закричала. Она пыталась выкарабкаться,
но эта новая трещина поглотила ее.  Блэксорн  в  отчаянии подполз к ее краю,
последующие толчки сбили его с ног. Он заглянул вн. Она тряслась от страха
на  выступе  в нескольких футах  ниже,  земля качалась, небо опустилось  еще
ниже. Расщелина  была  глубиной в тридцать шагов, шириной  в  десять.  Узкий
карн под ним  крошился. Он соскользнул  вн, грязь и камни почти ослепили
его.  Блэксорн  схватил  Марико,  стараясь втащить ее  на  более  безопасный
выступ.  Они вдвоем  старались удержать  равновесие. Новый  Выступ  под
ними почти обрушился, они уже падали. Но тут железная рука Торанаги схватила
его за пояс, не дав им сползти в этот ад.
     -  Ради Бога...  -  кричал  Блэксорн,  его  руки  почти  вырывались  
суставов, так крепко он  держал ее, пытаясь найти опоры для  ног и свободной
руки. Торанага держал его  до тех пор, пока они снова не оказались  на узком
уступе, тут  пояс  не  выдержал  и  лопнул. Секундный  перерыв в толчках дал
Блэксорну время затащить ее на уступ,  все  это время на них дождем сыпались
комья  земли.  Торанага  выскочил  на безопасное  место,  крича,  чтобы  они
поторопились. Бездна  угрожала  им,  ее  края  начали  сходиться. Блэксорн и
Марико все еще  находились в трещине. Торанага больше  ничем не  мог помочь.
Ужас Блэксорна придал ему нечеловеческие силы, и он как-то умудрился вырвать
Марико   этой  могилы  и  вытолкнуть  ее наверх. Торанага  схватил  ее  за
запястье  и  втащил  на  свой  выступ.  Блэксорн  выкарабкался  за  ней,  но
пошатнулся,  когда под ним обрушилась опора. Дальняя стена трещины угрожающе
приближалась. Летели камни и песок.  На какой-то  миг он подумал, что погиб,
потом вырвался и наполовину выполз  своей могилы. Он упал на сотрясающемся
краю трещины, не в силах  отползти, легкие усиленно захватывали воздух, ноги
еще  свисали  вн.  Промежуток  смыкался.  Потом  сближение  краев  трещины
прекратилось, ширина ее была около шести шагов, глубина - восемь.
     Грохот стих. Земля опять стала неподвижной. Наступила тишина.
     Они стояли  на четвереньках и беспомощно ждали, что  этот ужас начнется
снова. Блэксорн, обливаясь потом, попробовал встать.
     -  Ие,  - Торанага сделал ему знак оставаться в прежней  позе, его лицо
было в грязи, на виске, где он ударился о скалу, виднелась глубокая рана.
     Все тяжело дышали,  груди  вздымались,  во рту  скопилась желчь. Охрана
приходила в себя. Некоторые побежали в сторону Торанаги.
     - Ие! - прокричал он. - Мате! - Ждать!
     Они повиновались и опять опустились на четвереньки. Ожидание, казалось,
тянется вечно. Но вот на дереве закричала  какая-то птица и наполнила воздух
своими  криками.  Ее  поддержала  другая.  Блэксорн  потряс  головой,  чтобы
освободить  глаза  от  пота. Он увидел свои поломанные,  кровоточащие ногти,
которыми он хватался за землю.  Потом заметил в траве муравья, еще одного. И
еще. Они начали искать пищу.
     Все еще напуганный, он сел на пятки:
     - Когда все это кончится?
     Марико  не ответила. Она была загипнотирована этой  трещиной в земле.
Он потряс ее:
     - У вас все нормально?
     -  Да, да, -  сказала она, почти не дыша. Ее лицо было вымазано грязью.
Кимоно  орвано и испачкано. Сандалий и одного носка не было. И зонтика. Он
помог ей отойти от края расщелины. Она все еще не могла говорить.
     После этого он поглядел на Торанагу: - Укага дес ка?
     Торанага не мог говорить, его грудь судорожно поднималась и опускалась,
руки  и  ноги  были  в кровоточащих царапинах. Он  показал  рукой.  Трещина,
которая чуть не поглотила его, была теперь узкой канавкой в почве. На севере
она снова раскрывалась до  ширины оврага,  но  уже  была не так широка,  как
раньше, и гораздо менее глубока.
     Блэксорн пожал плечами: - Карма.
     Торанага встал, громко прочистил горло, а затем поток проклятий огласил
окрестности. Неистово ругаясь и гримасничая, Торанага  принялся бегать вдоль
канавы. Он размахивал руками, кричал, плевался, совершая неописуемые прыжки.
     Трагикомм  ситуации   потряс  Блэксорна,   а  нелепый  вид   Торанаги
окончательно   добил  его.   Блэксорн   разразился  хохотом,  он,   наконец,
почувствовал, что  остался в  живых.  Глядя на  него,  засмеялись Торанага и
Марико.
     Торанага  сделал  знак  Блэксорну  приблиться и  пошел  к  расщелине,
освободив набедренную повязку. Смех снова разобрал его.  Блэксорн тоже  снял
набедренную  повязку, и они вдвоем пытались помочиться в трещину.  Но ничего
не  получилось, не  пролилось ни капельки. Они очень старались,  это  их еще
больше  развеселило. Наконец они преуспели в своем  деле, и Блэксорн присел,
собираясь  с  силами, опираясь  на  руки.  Когда он  немного  оправился,  он
повернулся к Марико:
     - Это землетрясение - хороший знак, Марико-сан?
     -  До  следующего  удара да,  - она продолжала  счищать грязь с  руки и
кимоно.
     - Это всегда так бывает?
     - Нет. Иногда  оно бывает еле  заметным -  просто легкий толчок.  Порой
серии ударов следуют друг  за другом, подчас они повторяются через несколько
часов или дней. В другой раз бывает только  один   Вы никогда не знаете
наперед, Анджин-сан. Это карма.
     Охрана с каменными лицами, не двигаясь, следила за ними, ожидая приказа
Торанага. На северной  стороне холма, там где были сделаны временные  навесы
лагеря,  бушевал  п Самураи боролись  с пожаром и раскапывали  каменную
осыпь, ища  погребенных под ней. На восточной - Ябу, Оми и Бунтаро стояли со
своими людьми у дальнего  конца трещины, невредимые, если не считать ушибов,
и тоже ждали приказаний. Игураши исчез, его поглотила земля.
     Блэксорн задумался. Его  самоуничижение прошло, и  он  чувствовал  себя
довольным и счастливым. Он пытался сосредоточиться на своем  самурайстве, на
поездке  в  Эдо, своем  корабле, войне, Черном Корабле, снова  возвращался к
самурайству.  Мысли  его перескакивали с одного  на  другое. Он  взглянул на
Торанагу, и ему  захотелось  задать ему тысячу вопросов,  но он заметил, что
дайме поглощен  своими думами, и  отвлекать  его  было  бы  невежливо. Он  с
удовольствием  подумал,  что  для этого  еще  будет  достаточно  времени,  и
посмотрел на  Марико.  Она  приводила  в  порядок  лицо и  волосы.  Блэксорн
деликатно отвернулся,  растянулся  на земле и  стал смотреть в  небо,  земля
согрела ему спину, он мог спокойно ждать.
     Торанага заговорил с ним на этот раз серьезно:
     - Домо, Анджин-сан, нех? Домо.
     -  Досо,   Торанага-сама.   Нено  мо.   Хомбун,  нех?   -   Пожалуйста,
Торанага-сама, ничего особенного. Это мой долг.
     Потом, не находя нужных слов и желая быть точным, Блэксорн сказал:
     - Марико-сан, не объясните ли вы  мне. Кажется, я понимаю теперь, когда
вы и  господин Торанага  говорите  о карме и о том, что глупо беспокоиться о
том, что есть, что существует. Многое прояснилось. Я не знаю почему -  может
быть, потому, что я никогда не  был так испуган, может быть,  это  прояснило
мне голову, но, кажется, я кое-что понял. Например, старый садовник. Да, это
была  моя ошибка,  и я был на  самом деле виноват, и я, конечно, сожалею, но
это была ошибка, не умышленный выбор таких  поступков. Так уж случилось, и с
этим  ничего  не сделаешь.  Минуту назад  мы все  чуть  не  погибли.  И  все
беспокойства и сердечная боль были напрасны, не так ли? Карма. Да, я понимаю
теперь, что такое карма.
     Она перевела это для Торанаги.
     Он сказал:
     -  Чудесно,  Анджин-сан. Карма-начало  знания.  Дальше  идет  терпение.
Терпение  очень  важное качество.  Сильные  люди  - терпеливые,  Анджин-сан.
Терпение -  значит сдерживание себя  при  семи  чувствах: ненависть, любовь,
радость, беспокойство, гнев, огорчение,  страх. Если вы не даете себе воли в
выражении этих  семи чувств, вы терпеливы, тогда  вы скоро поймете  характер
всех вещей и будете в гармонии с вечностью.
     - Вы верите в это, Марико-сан?
     - Да, очень. Я также пытаюсь быть терпеливой, но это очень трудно.
     - Согласен. Это также ваша гармония, ваше "спокойствие", да?
     - Да.
     -  Скажите ему, я думаю,  что он  прав, в том что он сделал для старого
садовника. Раньше я не верил, не от всего сердца. Скажите ему это.
     -  В этом  нет  нужды, Анджин-сан.  Он  знал об  этом  до  того, как вы
стали... таким вежливым.
     - Как он узнал?
     - Я сказала вам, что он самый мудрый человек в мире. Он ухмыльнулся.
     -  Вот,  - сказала она,  - вы  опять кажетесь  молодым,  -  и  добавила
по-латыни: - Ты опять стал самим собой и лучше, чем был прежде!
     - А ты красивая, как всегда.
     Ее глаза потеплели, и она отвела их от Торанаги. Блэксорн заметил это и
отметил  ее  осторожность. Он встал на  ноги и посмотрел  вн  в вилистую
глубину трещины. Вдруг он спрыгнул вн и исчез.
     Марико  сразу  вскочила,  испугавшись,  но Блэксорн  быстро оказался на
поверхности. В руках у него был меч Фудзико. Он был все еще в ножнах, хотя и
грязный и исцарапанный. Его короткий меч исчез.
     Он  встал на  колени  перед Торанагой  и предложил ему свой  меч, как и
полагается предлагать его:
     -  Дозо, Торанага-сама, -  сказал он просто. - Кара самурай ни самурай,
нех? - Пожалуйста, господин Торанага, от самурая самураю.
     - Домо, Анджин-сан,  - владыка Кванто принял меч и засунул его за пояс.
Потом он улыбнулся, наклонился вперед и сильно хлопнул Блэксорна по плечу. -
Томо, нех? - Друг, да?
     - Домо, - Блэксорн оглянулся  назад. Его  улыбка исчезла. Облачко  дыма
плыло над  склоном  выше  деревни. Он  спросил Торанагу, нельзя ли  ему пока
уйти, чтобы узнать, все ли в порядке у Фудзико.
     - Он говорит да, Анджин-сан. И мы должны будем навестить его в крепости
перед  заходом  солнца, чтобы вместе  поужинать.  Есть  несколько  вопросов,
которые он хочет обсудить с вами.
     Блэксорн  возвращался в деревню.  Она была  разрушена,  поворот  дороги
невозможно было  узнать, вся  поверхность уродована.  Но  лодки были целы.
Многие пожарища еще  тлели. Жители деревни носили ведра с песком и водой. Он
завернул за угол. Дом Оми пьяно покосился на одну сторону. На месте его дома
были сгоревшие обломки.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ


     Фудзико  была  ранена.  Нигатсу,  ее служанка, погибла.  Первый же удар
обрушил центральные  столбы  дома,  углы кухонной  печи осыпались. Фудзико и
Нигатсу  придавило одним   упавших  брусьев, пламя  превратило  служанку в
живой факел. Фудзико удалось  выбраться -под бруса.  Убило также одного 
детей  повара,  остальные  слуги  отделались только  ушибами  и  вывихнутыми
конечностями.  Все  были  вне  себя  от  радости,  когда  увидели  живого  и
невредимого Блэксорна.
     Фудзико  лежала  на  футоне  около  оставшейся  неповрежденной  садовой
ограды,  в полубессознательном состоянии. Когда  она увидела,  что  Блэксорн
жив-здоров, она чуть не расплакалась:
     - Я  благодарю Будду,  что вы не пострадали, Анджин-сан,  - едва смогла
она пронести.
     Все еще находясь в полушоке, она пыталась встать, но  он приказал ей не
двигаться. Ее  ноги и н  спины были очень  сильно обожжены. Около  нее уже
хлопотал доктор, накладывая ей повязки, смоченные в чае  и настоях  целебных
трав,  чтобы унять боль.  Блэксорн заметил, как он сосредоточен, и подождал,
пока доктор не кончит, потом спросил у него наедине:
     -- Фудзико-сан, ен ка? - Госпожа Фудзико поправится?
     Доктор пожал плечами:
     - Хай.  -  Его  губы снова  раздвинулись, обнажая выступающие  зубы.  -
Карма, понимаете?
     -  Хай, - Блэксорн  видел достаточно много обгоревших  матросов,  чтобы
знать,  как  опасны  всякие  сильные  ожоги.  Открытые  раны   почти  всегда
воспалялись, так как нечем было остановить инфекцию.
     - Я не хочу, чтобы она умерла.
     - Досо?
     Он сказал  это по-японски, и доктор уверил  его, что госпожа  наверняка
поправится. Она молодая и сильная.
     -  Сигата га наи,  - сказал доктор  и  приказал служанкам  поддерживать
бинты  Фудзико  влажными,  дал настой трав Блэксорну  от его царапин, сказал
ему,  что скоро вернется, потом поспешно отправился вверх по склону  холма в
сторону поврежденного дома Оми.
     Блэксорн стоял у своих главных ворот, которые оказались целыми.  Стрелы
Бунтаро все еще торчали в левом столбе. Он рассеянно потрогал их:
     -  Карма,  что она  обгорела,  - печально подумал  он. Он  повернулся к
Фудзико  и распорядился, чтобы принесли чай. Блэксорн напоил ее и держал  ее
за руку,  пока  она не заснула  или не сделала вид, что спит.  Вокруг кипела
работа,  его  слуги собирали все, что можно было спасти, работали быстро, им
помогали жители  деревни. Все знали,  что скоро должны пойти дожди.  Четверо
мужчин пытались поставить временный навес.
     - Досо, Анджин-сан, -  повар  предложил ему свежий чай, пытаясь придать
своему лицу менее грустное выражение - погибшая девочка была его любимицей.
     - Домо, - ответил Блэксорн. - Сумимасен. Я очень сожалею.
     - Аригато, Анджин-сан. Карма, да?
     Блэксорн кивнул, взял чай и притворился,  что не  замечает горя повара,
чтобы тот не стыдился его.  Потом к ним на  холм  поднялся самурай,  передал
приглашение Торанаги Блэксорну и Фудзико ночевать в крепости, пока не  будет
отстроен заново их дом. Прибыло два паланкина. Блэксорн заботливо устроил ее
в один  них и отправил со служанками.  Свой  паланкин он отпустил, сказав,
что скоро придет.
     Начался дождь, но он не обратил на него внимания,  он смотрел  на  сад,
которым  уже привык  любоваться.  Теперь  все это имело  вид места  побоища.
Маленький мостик был сломан, пруд вытек, ручеек исчез.
     - Неважно, - сказал он, ни к кому не обращаясь, - горы живы.
     Ёки-я  говорил ему, что  сад должен устраиваться вокруг камней, что без
них сад пустой - просто место для выращивания растений.
     Один  камней был угловатый  и  самый обычный на вид, но Ёки-я с таким
искусством расположил вокруг него цветы и  травы, что если  на него долго  и
внимательно  смотреть  перед заходом  солнца,  то  скрытых  в  его глубине
прожилок и кристаллов начинал литься  красноватый свет  и можно было увидеть
целый горный хребет с манящими долинами и глубокими озерами и, далеко вдали,
зеленеющий горонт с надвигающейся там ночью.
     Блэксорн дотронулся до камня:
     - Я назову тебя Ёки-я-сама, - сказал он.
     Это обрадовало его, и он понял, что Ёки-я жив, старик тоже был бы очень
рад. Даже если он  мертв,  может быть,  он  все равно знает. Блэксорн сказал
себе,  наверное, его ками  теперь  здесь.  Синтоисты  верили, что, когда они
умирали, они становились ками...
     - Что такое ками, Марико-сан?
     - Ками необъяснимо, Анджин-сан. Это  похоже на дух,  но это не дух, как
душа,  но не душа. Может быть, это бесплотная  сущность вещи или человека...
вы  знаете,  человек  становится  ками  после смерти, но дерево, камень  или
растение,  картина -  тоже  ками. Они  существуют  между небом  и  землей  и
навещают землю богов или покидают ее в одно и то же время.
     - А Синто? Что такое Синто?
     - Ах, это тоже невозможно объяснить.  Это похоже на религию, но  это не
так.  Сначала это не имело даже имени - мы  только называли это  Синто, Путь
Ками, тысячу лет назад, чтобы отличать от Батсудо, Пути Будды. Но хотя это и
неопределимо, Синто - это сущность Японии и японцев, и хотя  оно не является
ни теологией,  ни божеством, ни верой,  ни  системой этики, оно служит нашим
оправданием  существования. Синто -  это  культ  природы  мифов  и легенд, в
которые никто не верит всем сердцем, но все-таки каждый в целом их почитает.
Человек есть Синто в то же самое время, если он рожден японцем.
     - Вы тоже Синто, несмотря на то что стали христианкой?
     - О да, конечно...
     Блэксорн снова тронул камень:
     - Пожалуйста, ками Ёки-я, оставайся в моем саду. Забыв о дожде, он стал
всматриваться в камень и видел цветущие долины и спокойное озеро, зеленеющий
горонт, где собиралась темнота.
     Какой-то  шорох  заставил  его обернуться.  Он  поднял  глаза.  За  ним
наблюдал  Оми, спокойно  сидящий  на  корточках. Все еще шел дождь, и  новое
глаженое  кимоно Оми было прикрыто  дождевиком  рисовой соломки, а вымытые
волосы - широкой конической шляпой  бамбука.
     - Карма, Анджин-сан, - сказал он, указывая на тлеющие обломки.
     - Хай, Икага дес ка? - Блэксорн вытер дождь с лица.
     - Йой,  - Оми показал  на свой  дом.  - Ватакаси ноуйуе ва ха-кайсарете
имасен  остукай  ни  наримасен-ка?  -  Моя баня  не  пострадала.  Не  хотите
воспользоваться?
     - Ах,  со  дес!  Домо, Оми-сан, хай, домо. -  Блэксорн с благодарностью
пошел за Оми по вилистой тропинке в его садик. Слуги и деревенские мастера
под  надзором  Муры  уже  что-то  приколачивали, пилили, ремонт  шел  вовсю.
Центральные столбы снова были на местах, крыша почти восстановлена.
     Знаками, простейшими словами с большим  терпением Оми объяснил, что его
слуги  вовремя  успели  погасить  п  Через  день  или  два,  сказал  он
Блэксорну, дом будет снова как  новый, не стоит  беспокоиться. Ремонт вашего
займет  больше  времени,  неделю,  Анджин-сан. Не беспокойтесь,  Фудзико-сан
прекрасная хозяйка. Она своевременно оговорит с Мурой все расходы, и ваш дом
будет даже лучше, чем раньше. Я слышал, она обгорела? Ну, это иногда бывает,
но не тревожьтесь, наши доктора имеют большой опыт лечения ожогов.
     Да,  Анджин-сан, это было большое землетрясение, но  все закончилось не
очень плохо. Рисовые поля почти не затронуты и главные ирригационные системы
не были повреждены. И  лодки не  пострадали, а  это тоже  очень важно. Осыпь
погребла  сто  пятьдесят  самураев. Что касается деревни,  неделя  - и вы не
заметите,  что здесь  было землетрясение.  Погибло пять крестьян и несколько
детей -  всего  ничего!  Анджиро  очень  повезло, да?  Я слышал,  вы  спасли
Торанагу-саму от смертельной опасности. Мы  все благодарны вам,  Анджин-сан.
Очень.  Если  бы мы  потеряли его... Господин Торанага сказал, что он принял
ваш  меч  - вы  счастливчик, это  большая  честь.  Да. Ваша  карма  сильная,
могучая.
     Мы вам очень благодарны. Слушайте, мы поговорим еще  после того, как вы
примете ванну. Я рад, что вы мой друг. Оми позвал своих банщиков:
     - Исоги! Поторопитесь!
     Слуги проводили  Блэксорна  в  банный домик,  который  был  поставлен в
маленькой кленовой рощице и  соединялся с  главным домом красивой вилистой
дорожкой,   до  пожара  крытой.  Баня   была   намного  роскошней,  чем  его
собственная. В  одной стене образовалась  сильная  трещина, но крестьяне уже
заделали ее. Крыша была  цела, хотя  и  не  хватало нескольких  черепиц и  в
прохудившиеся места попадал дождь, но это не имело значения.
     Блэксорн разделся и сел на уютное сидение. Слуги намылили его и  вымыли
под дождем. Уже чистым он прошел  внутрь и немедленно погрузился в исходящую
паром ванну. Все его беды тут же исчезли.
     "С   Фудзико   все  будет  в  порядке.  Я  удачливый  человек   -   мне
посчастливилось  спасти Торанагу  и  Марико.  Повезло, что  Торанаге в  свою
очередь удалось вызволить нас".
     Волшебник  Суво, как всегда, ублажил его. Потом, когда  Суво  перевязал
его ушибы  и порезы,  он надел  чистую  набедренную  повязку, кимоно и таби,
которые были оставлены для него, и вышел. Дождь прекратился.
     В  саду  была возведена временная  крытая  постройка,  пол которой  был
аккуратно устлан  чистыми футонами, возле стояла ваза  с букетом цветов. Оми
ждал его вместе с беззубой старухой с жестким лицом.
     - Пожалуйста, садитесь, Анджин-сан, - сказал Оми.
     - Спасибо и  благодарю за одежду, - ответил он  на  своем  запинающемся
японском.
     -  Пожалуйста, даже и не упоминайте об этом. Чего бы вам  хотелось, чаю
или саке?
     - Чаю, - решил Блэксорн, думая, что  ему  лучше иметь  ясную голову для
разговора с Торанагой. - Большое спасибо.
     - Это моя мать, - церемонно сказал Оми, явно преклоняясь перед ней.
     Блэксорн поклонился. Старуха жеманно улыбнулась.
     - Это честь для нас, Анджин-сан, - сказала она.
     -  Это  еще  большая  честь  для  меня,  -  сказал  Блэксорн,  соблюдая
формальный ритуал вежливости, которому его научила Марико.
     - Анджин-сан, мы так переживали, когда увидели, что горит ваш дом.
     - Что можно было сделать? Это карма.
     -  Да,  карма, - старуха  оглянулась  и  нахмурилась:  -  Поторопитесь!
Анджин-сан хочет получить свой чай теплым!
     При виде  девушки,  стоящей  около  служанки  с  подносом, у  Блэксорна
перехватило дыхание. Потом он вспомнил ее. Не ее  ли  он видел  с Оми  в тот
первый раз, когда проходил по деревенской площади по пути на галеру?
     - Это моя жена, - представил ее Оми.
     - Я  польщен-сказал  Блэксорн, когда она села рядом с  ними на колени и
поклонилась.
     -  Простите  ее медлительность,  - сказала мать  Оми. - Чай  достаточно
теплый для вас?
     -  Спасибо,  очень  хорош,  -  Блэксорн заметил,  что старуха  бегала
называть жену Оми  по  имени, как ей бы следовало. Но потом он вспомнил, что
Марико говорила ему о главенствующем положении свекрови в японском обществе,
и уже не удивлялся.
     - Слава Богу, что в Европе не так, - сказал он ей.
     - Свекровь может быть несправедлива. В конце концов, Анджин-сан, прежде
всего  родители  выбирают  жену  своему  сыну  и  что  отец  может  выбрать,
посоветовавшись  в первую очередь со  своей  женой? Конечно, невестка должна
повиноваться, и сын всегда делает то, что хотят его мать и отец.
     - Всегда?
     - Всегда.
     - А что, если сын откажется?
     -  Это  невозможно,  все   должны  повиноваться   главе  дома.   Первая
обязанность  сына - исполнять волю его  родителей. Конечно,  сыновьям матери
дают все: жнь, пищу, нежность, защиту. Они помогают им всю жнь. Так что,
конечно,  это  правильно,  что  сын  должен  заботиться  о  желаниях матери.
Невестка должна повиноваться. Это ее обязанность.
     - У нас не так.
     - Трудно быть  хорошей невесткой, очень трудно. Вас поддерживает мысль,
что проживете  достаточно  долго, чтобы  иметь  много сыновей  и самой стать
свекровью.
     - А ваша свекровь?
     -  Она умерла, Анджин-сан.  Она умерла много  лет назад.  Я  никогда не
знала ее.  Господин Хиро-Мацу,  будучи мудрым человеком,  никогда больше  не
женился.
     - Бунтаро-сан его единственный сын?
     - Да. У него пять сестер, но ни одного брата. Кстати, - пошутила она, -
мы теперь родственники,  Анджин-сан. Фудзико  - племянница моего мужа. В чем
дело, что вас так удивило?
     - Я поражен, что вы никогда этого не упоминали, вот и все.
     -  Это все очень запутано,  Анджин-сан, - Марико объяснила, что Фудзико
фактически приемная дочь  Нуматы Акинори, который женился на  младшей сестре
Бунтаро, и что настоящий отец Фудзико  был  внуком  диктатора Городы  от его
восьмой наложницы, что Фудзико была удочерена Нуматой в  детском возрасте по
приказу Тайко, потому что  Тайко хотел ближе  связать  потомков  Хиро-Мацу и
Городы...
     - Что?
     Марико засмеялась  и сказала ему, что, действительно, японские семейные
взаимоотношения  очень  запутаны,   так   как  усыновление  было  нормальным
явлением, семьи часто обменивались детьми,  разводились, снова женились. При
таком большом количестве официальных наложниц и легкости развода - особенно,
если  это  приказ  сюзерена,  -  все  семьи  скоро   становились  невероятно
взаимосвязанными.
     - Чтобы распутать семейные связи  семьи господина Торанаги, потребуется
несколько  дней, Анджин-сан. Только подумайте, какие сложности:  в настоящее
время он имеет семь официальных наложниц, которые  родили ему пять сыновей и
трех дочерей. Некоторые  наложниц были вдовами или замужем до того и имели
своих детей - некоторых  них Торанага усыновил, некоторых нет. В Японии вы
не  спрашиваете,  приемный  он  или  нет.  Действительно,  какое  это  имеет
значение?  Наследование всегда  происходит  по  воле  главы  дома,  так  что
приемный сын или  нет, какая разница?  Даже мать Торанаги  была разведенной.
Позже  она снова вышла  замуж и  имела еще трех сыновей  и двух  дочерей  от
второго мужа, все они  теперь тоже женаты! Ее старший сын от второго брака -
Затаки, господин Синано.
     Блэксорн задумался над этим. Потом он сказал:
     - Развод для нас невозможен. Невозможен.
     -  Святые  отцы говорят  нам то же самое.  Извините,  но это неразумно,
Анджин-сан.  Случаются  ошибки, люди меняются, это карма, да? Почему мужчина
должен терпеть мерзкую жену или жена неприятного мужа? Глупо быть связанными
навеки мужчине и женщине, правда?
     - Да.
     - В этом мы мудры, а  святые отцы нет. Это одна  двух главных причин,
почему  Тайко  не  принял  христианства,  эта глупость с  разводами и шестая
заповедь - "Не убий". Отец-инспектор ездил в Рим, прося отменить  для Японии
правило о  разводах.  Но Его Святейшество папа ответил отказом.  Если бы Его
Святейшество согласился, я считаю,  что Тайко бы крестился, дайме бы приняли
теперь истинную веру и земля была бы христианской. Вопрос о "не убий" был бы
неважен, потому  что на самом деле  на  него никто не  обращает внимания, по
крайней мере христиане. Такая маленькая уступка, всего-то, так ведь?
     - Да, - сказал Блэксорн. Здесь развод казался очень разумным. Почему же
дома это был смертельный грех, который осуждали все христианские священники,
католические и протестантские, от имени Бога?
     - А какая была жена у Торанаги? - спросил он, желая просто слушать, как
она говорит. В большинстве случаев она бегала темы Торанаги и его семейных
историй, а Блэксорну было важно знать все.
     По лицу Марико пробежала тень:
     - Она умерла. Она была его второй женой и умерла десять или одиннадцать
лет  тому назад. Она была сводной  сестрой Тайко. Господину Торанаге никогда
не везло с его женами, Анджин-сан.
     - Почему?
     -  О, вторая  жена  была  старая, жадная, безумно  любящая  золото,  но
делающая  вид,  что  оно ее  не  интересует, как и  ее брата,  самого Тайко.
Бесплодная и с плохим характером. Это был политический брак, конечно.  Ничто
не  радовало ее,  и  никто  юношей или мужчин не мог  развязать узел  в ее
Золотом Павильоне.
     - Что?
     -  Ее  Нефритовые Ворота,  Анджин-сан.  Своими Черепаховыми Головками -
своими Кипящими Стеблями. Не понимаете? Ее... эту штуку.
     - Ах, понимаю. Да.
     - Никто не мог развязать ее узел... не мог удовлетворить ее.
     - И даже Торанага?
     -  Он  никогда  не  спал  с ней,  Анджин-сан,  -  сказала  она,  крайне
шокированная. - Конечно, после женитьбы ему ничего не оставалось, как отдать
ей замок и  слуг, ключи  к его  сокровищнице - а как иначе? Она  была  очень
стара,  она  была до этого дважды замужем,  но  ее брат Тайко  расстроил эти
браки. Крайне неприятная женщина-все  были очень довольны, когда она  ушла в
Великую Пустоту,  даже  Тайко, и  все ее невестки и  все наложницы  Торанаги
тайком жгли ладан с большим удовольствием.
     - А первая жена Торанаги?
     -  Ах, госпожа Тасибана.  Это  тоже  был  политический  брак. Когда они
поженились,  господину Торанаге было  восемнадцать  лет, ей  пятнадцать. Она
превратилась  в ужасную женщину.  Двадцать  лет  назад Торанага  должен  был
отправить ее на смерть, потому что он обнаружил,  что она была тайно связана
с убийцей их  сюзерена диктатора Городы,  которого  она ненавидела. Мой отец
часто говорил мне,  что им всем повезло  остаться  в живых - ему,  Торанаге,
Накамуре  и  всем  генералам,  потому что Города был безжалостен, неумолим и
особенно подозрителен к  своим ближайшим друзьям. Эта женщина могла погубить
их всех, как  бы  они ни  были непричастны к этому делу. Из-за ее  участия в
заговоре против господина Городы ее единственный сын, Нобунага, также должен
был умереть, Анджин-сан. Она  погубила собственного сына. Подумайте об этом,
это  так  печально,  так ужасно.  Бедный Нобунага -  он  был  любимым  сыном
Торанаги  и   его   официальным  наследником  -  смелый  генерал,  абсолютно
преданный. Он был невиновен, но она все-таки втянула его в свой заг Ему
было только девятнадцать лет, когда Торанага приказал ему совершить сеппуку.
     - Торанага убил своего собственного сына? И свою жену?
     - Да, он приказал им сделать это, но у них не было  выбора, Анджин-сан.
Если  бы он  этого  не  сделал, господин  Города справедливо  решил бы,  что
Торанага тоже участвует в заговоре, и тут же приказал бы ему вспороть живот.
О,  да,  Торанага бежал гнева Городы.  Ему  хватило мудрости приказать  ей
совершить сеппуку.  Когда она умерла, ее  невестки и  все наложницы Торанаги
испытали облегчение. Ее сын вынужден был отослать свою первую жену  домой по
ее приказу за ее воображаемую слабость - после того, как она родила ему двух
детей.  Она совершила сеппуку -  я говорила вам,  что дамы совершают сеппуку
перерезанием  горла, а не  вскрытием живота, как мужчины?  - но она пошла на
смерть с радостью, довольная, что освобождается от жни  в слезах и горе, а
следующая жена молила о  смерти, ее  жнь  сделалась также несчастной -за
свекрови...
     Сейчас,  глядя не  свекровь  Мидори, пролившую чай  себе на подбородок,
Блэксорн  знал  уже, что  эта  старая  ведьма  имеет власть над  жнью  или
смертью,  разводом  или гнанием Мидори  и поддерживается  ее мужем, главой
дома. И что бы они не решили, Оми их послушается.
     "Как ужасно", - подумал он.
     Насколько  отвратительна  была  старуха,  настолько  грациозна и  полна
молодости и  очарования была  Мидори,  у нее  было  овальное лицо  и  густые
волосы.  Она  была  красивее  Марико,  но  без  ее огня и  силы,  гибкая как
папоротник и тонкая как паутина.
     -  А где закуски? Конечно,  Анджин-сан,  должно быть,  голоден,  да?  -
спросила старуха.
     - О, вините, - сразу же ответила Мидори, - сходи за ними сейчас же, -
сказала она служанке. - Поторопись! Простите, Анджин-сан!
     - Простите, Анджин-сан, - повторила старуха.
     - Пожалуйста, не виняйтесь, - сказал Блэксорн Мидори и сразу же понял
свою оплошность. Правила хорошего тона требовали, что это следовало говорить
только  свекрови,  особенно если она имеет  такую  дьявольскую репутацию.  -
Извините, - сказал он, - я не голоден. Сегодня вечером я приглашен ужинать к
господину Торанаге.
     - Ах, со дес! Мы слышали, вы  спасли ему жнь. Вы должны знать, как мы
вам благодарны - мы, все его вассалы! - сказала старуха.
     - Это был мой долг. Я ничего не сделал особенного.
     - Вы  совершили все возможное, Анджин-сан. Оми-сан и господин Ябу очень
высоко ценят ваш поступок, и мы все тоже.
     Блэксорн заметил, что старуха смотрит на своего сына.
     "Хотел бы я засунуть тебя на сажень в воду, старая сука,  - подумал он.
- Ты такой же дьявол, как и та, другая, Тасибана! "
     Оми сказал:
     - Мама, я счастлив иметь Анджин-сана своим другом.
     - Мы все испытываем счастье, - сказала она.
     - Нет, это  я счастлив,  - ответил  Блэксорн, - я  счастлив найти таких
друзей, как семейство Касиги Оми-сан.
     "Мы все  врем, - подумал Блэксорн,  - но я  не знаю, почему  это делают
они. Я лгу с  целью  самозащиты и потому,  что так принято.  Но я никогда не
забуду... Подожди-ка. Если честно, разве это не карма? Ты бы не сделал того,
что сделал Оми? Это было очень давно - в предыдущей жни, не так ли? Сейчас
это ничего не значит".
     Вверх на гору, цокая копытами, поднималась группа всадников  во главе с
Нагой.  Он спешился  и широкими  шагами прошел в  сад. Все деревенские сразу
прекратили работы и встали на колени. Он велел им продолжать работу.
     -  Мне так неловко беспокоить  вас, Оми-сан,  но  меня прислал господин
Торанага.
     -  Пожалуйста, вы  не обеспокоили меня вовсе, присоединяйтесь к нам,  -
сказал Оми. Мидори сразу  же подала свою подушку,  нко поклонившись. -  Не
хотите ли чаю или саке, Нага-сама?
     Нага сел.
     - Ничего не надо. Спасибо, я не хочу пить. Оми  вежливо его уговаривал,
подчиняясь ритуалу, хотя было видно, что Нага торопится.
     - Как господин Торанага?
     - Превосходно.  Анджин-сан,  вы оказали  нам  большую услугу.  Я  лично
благодарю вас.
     - Это был только мой долг, Нага-сан. Но я мало что сделал. Это господин
Торанага спас меня - также вытащил меня  трещины.
     - Да. Но это было после. Я очень вам благодарен.
     -  Нага-сан,  могу ли  я что-нибудь  сделать для господина  Торанага? -
спросил Оми, правила этикета наконец позволили ему перейти к делу.
     - Он  хотел бы встретиться с вами  сегодня после ужина. Будет совещание
всех офицеров.
     - Я почту за честь.
     - Анджин-сан, вы должны поехать со мной сейчас же, если вам это удобно.
     - Конечно, для меня это большая честь.
     Снова  поклоны  и приветствия, и  вот Блэксорн на  лошади,  они  легким
галопом  спускаются с  холма. Когда группа самураев выехала на площадь. Нага
придержал коня.
     - Анджин-сан!
     - Хай?
     - Я от  всего  сердца  благодарю  вас за спасение  господина  Торанаги.
Позвольте  мне  быть вашим  другом... - и последовал поток  слов, непонятных
Блэксорну.
     - Извините, я не понял. "Карите иру? "
     - Ах, вините. "Карите иру" - один человек карите иру другому человеку
- как долг. Вы понимаете "долг"...
     "Обязан", - промелькнуло в голове Блэксорна. - Ах, со дес! Вакаримас.
     - Хорошо. Я только сказал, что я вам обязан.
     - Это был мой долг, не так ли?
     - Да. Но все равно, я обязан вам жнью.
     -  Торанага-сама  говорит,  что  весь порох  для  пушек  и  заряды были
погружены  обратно  на ваш  корабль,  Анджин-сан,  здесь в Анджиро перед его
отправкой  в Эдо. Он  спрашивает вас,  сколько  времени  потребуется,  чтобы
приготовить его к выходу в море?
     - Это зависит от его состояния, если за ним ухаживали, заменили мачту и
провели все остальные  работы.  Господин  Торанага представляет, в  каком он
состоянии?
     - Ему  показалось,  что корабль в  порядке, говорит он, но он не морях,
так что не  может быть в этом  уверен. Он не был на судне с тех пор, как оно
было  отбуксировано в Эдо.  Тогда  он дал  указания ухаживать  за  ним. Если
считать, что корабль готов к плаванию, он спрашивает, сколько займет времени
подготовить его к бою?
     Сердце Блэксорна дрогнуло.
     - С кем я должен воевать, Марико-сан?
     - Он спрашивает, с кем бы вы хотели воевать?
     -  Я хотел  бы  захватить  Черный Корабль  этого года,  - сразу ответил
Блэксорн,  приняв внезапное  решение,  отчаянно  надеясь,  что настал  самый
подходящий  момент перед тем, как  Торанага выложит  свой  план, который  он
тайно  разрабатывал  много  дней.  Он  рискнул,  надеясь, что спасение жни
Торанаги  в это утро дает ему особые привилегии, они выручат его при слишком
грубых ошибках.
     Марико была сильно удивлена:
     - Что?
     - Черный Корабль. Скажите господину  Торанаге,  что все, что  он должен
сделать - дать мне разрешение на это. Я  сделаю остальное. С моим кораблем и
совсем небольшой  помощью...  мы  поделим  груз,  все  шелка  и  слитки. Она
засмеялась. Торанага нет.
     -  Мой господин говорит,  что это  был  бы  непростительный военный акт
против дружественной нации. Португальцы очень важны для Японии.
     - Да,  важны - но в данный момент. Я  считаю, что они ее враги, так же,
как и мои, и какие  бы услуги они ни  предоставляли, мы можем сделать лучше.
За меньшую стоимость.
     - Он  говорит, может быть. Но он  не верит, что Китай будет торговать с
вами.  Ни с англичанами, ни с нидерландцами, у них нет  пока  никаких сил  в
Азии, а мы нуждаемся в шелках сейчас, и нам нужно постоянное их поступление.
     - Он прав, конечно.  Но через  год  или  два это  менится, и он тогда
выгадает. В таком случае есть другое предложение. Я уже нахожусь в состоянии
войны с португальцами. За пределами  трехмильной границы международных  вод.
Законно, на основании своего  каперского свидетельства, я могу захватить его
как пр к могу отогнать его в любой порт и продать вместе  с грузом. С моим
кораблем и  командой это будет  легко выполнить.  Через несколько недель или
месяцев я могу передать Черный Корабль и все его  содержимое в Эдо. Половина
стоимости - таможенный 
     -  Он говорит, то, что проойдет между вами  и вашими  врагами в море,
его мало  касается.  Море принадлежит всем. Но  это наша  земля,  здесь наши
законы, и они не могут быть нарушены.
     -  Да,  - Блэксорн  знал,  что  он  играет  с  огнем,  но его  интуиция
подсказывала, что время выбрано  удачно и что Торанага сведет все к шутке. -
Это  было только предположение. Он спросил меня, с  кем  бы я хотел воевать.
Пожалуйста,  простите  меня,  но  иногда   это  хороший  план  против  любой
случайности. В этом, я считаю, господин Торанага заинтересован так же, как и
я.
     Марико перевела. Торанага буркнул и что-то коротко сказал.
     - Господин Торанага ценит здравые предположения, Анджин-сан, типа ваших
взглядов на военно-морское дело, но это смешно. Даже если интересы вас обоих
и совпали бы, чего на самом  деле нет, как могли бы вы и ваши девять человек
команды атаковать такой огромный корабль с почти тысячью человек на борту?
     - Я  и  не думал  так поступать.  Я  наберу новую  команду, Марико-сан.
Восемьдесят или девяносто  человек, опытных моряков и артиллеристов. Я найду
их  в Нагасаки на  португальских  кораблях,  -  Блэксорн сделал вид,  что не
заметил ее вздоха и того, что она перестала обмахиваться веером, - там можно
найти несколько человек французов, двух англичан, если мне повезет, немцев и
голландцев. Мне необходимо попасть в Нагасаки, некоторая протекция и немного
серебра  или  золота.  Во флоте противника  всегда  найдутся  люди,  готовые
наняться к вам за большой куш или долю в добыче.
     -- Мой господин говорит, что командир, который собирается довериться  в
бою таким отбросам, - сумасшедший.
     Блэксорн сказал:
     - Согласен. Но я должен иметь команду, чтобы выйти в море.
     -  Он спрашивает, нельзя ли подготовить самураев и наших моряков, чтобы
использовать их в качестве артиллеристов и других морских специалистов?
     - Можно. Через какое-то время. Но это может занять месяцы. Конечно, они
будут  готовы  к следующему году. А  в этом  году выступить  против  Черного
Корабля нет шансов.
     -  Господин  Торанага  говорит,  что   он  не   планирует  нападать  на
португальский  Черный Корабль  ни в  этом,  ни  в следующем году. Они ему не
враги, и он с ними не воюет.
     - Я знаю. Но с ними воюю я. Конечно, это только обсуждение, но я должен
увеличить свою  команду  еще  на несколько человек, чтобы  выйти  в море  по
приказу господина Торанага, если он пожелает.
     Они  сидели в  личных апартаментах  Торанага, которые выходили окнами в
сад.  Крепость была почти  не  затронута землетрясением. Ночь  была влажная,
душная, дым от курильницы лениво поднимался вверх, отпугивая москитов.
     - Мой господин хочет  знать, - говорила Марико, - если  бы у вас сейчас
был корабль и несколько членов команды, которые приплыли с вами, могли бы вы
пойти в Нагасаки, чтобы набрать еще людей, которые вам требуются?
     -  Нет,  это было бы слишком опасно.  Намного  лучше  было  бы  сначала
набрать  людей, привести их сюда,  в  ваши воды, в  Эдо. Как только я наберу
команду и вооружусь, враг не сможет ничего сделать со мной.
     - Он и  не подозревает, что  вы с командой в  девяносто  человек можете
захватить Черный Корабль.
     - На "Эразмусе" я смогу догнать и потопить его. Конечно, Марико-сан,  я
понимаю,  что  все это  гадание на кофейной гуще,  но я,  если  бы мне  было
позволено, сразу же как  собрал команду, отплыл  бы с  приливом  в Нагасаки.
Если  Черный  Корабль был уже в  порту, я бы вывесил  боевые  флаги и стал в
море, чтобы  блокировать  его в  гавани. Я бы дал ему закончить торговать, а
потом, когда  он при попутном ветре отправился бы домой, притворился бы, что
мне нужны  запасы, и выпустил  бы  корабль   порта.  Я бы догнал его через
несколько лиг, так как мой корабль быстроходнее, а мои пушки сделали бы  все
остальное.  Как только они спустили  бы  флаг, я  бы высадил на их борт свою
команду и привел  их  обратно  в Эдо. На этом  судне должно быть больше трех
сотен золотых слитков.
     - Но  капитан успеет потопить  свое  судно,  если вы  одержите  победу,
прежде чем вы подниметесь на борт.
     -   Обычно...  -  Блэксорн   собирался  сказать:  "Обычно  команда   не
подчиняется  такому капитану-фанатику, но я  никогда  не видел  сумасшедшего
капитана. В большинстве случаев вы даете  им небольшую долю, гарантируете им
жнь  и безопасное  плавание  до ближайшего порта. Но  к  этому  времени  я
договорюсь с  Родригесом, я  знаю его и могу предугадать  его действия".  Он
подумал, что не стоит выдавать весь план.
     - Обычно  побежденный корабль сдается,  Марико-сан, - сказал  он вместо
этого, - таков обычай - бегать ненужных смертей.
     - Господин Торанага говорит, вините,  Анджин-сан, это  отвратительный
порядок.  Если  бы он  располагал  кораблями, они бы не  сдавались в плен, -
Марико  отпила немного чая, потом продолжала, -  а если судно уже  вышло  
порта?
     - Тогда бы я промчался по основным морским путям, чтобы перехватить его
в нескольких лигах в международных водах. Легче поймать тяжело нагруженную и
барахтающуюся  посудину,  но  гораздо  труднее  привести  ее  в  Эдо.  Когда
ожидается прибытие Черного Корабля?
     - Мой господин не знает. Возможно, в течение тридцати дней, говорит он.
Корабль в этом году придет рано.
     Блэксорн знал, что он очень блок к цели, очень блок.
     - Тогда нужно блокировать и захватить его в конце сезона.
     Она  перевела, и Блэксорну  показалось, что  он  заметил разочарование,
моментально  отразившееся на лице Торанаги.  Он подождал,  словно  перебирая
варианты, потом сказал:
     - Если бы это была Европа, был бы возможен другой  способ. Вы  могли бы
подплыть ночью и взять его силой. Внезапной атакой.
     Торанага сжал рукоятку меча.
     - Он  говорит, вы осмелились бы воевать  на  нашей  земле  против ваших
врагов?
     У Блэксорна пересохли губы.
     - Нет.  Конечно,  это  все  предположения, но если  бы  состояние войны
существовало между ним и Португалией и господин  Торанага хотел бы повредить
им,  то   есть  возможность  сделать  это.   Были  бы  две  или  три   сотни
дисциплинированных солдат, хорошая  команда и "Эразмус", можно было бы легко
подойти к борту Черного Корабля,  высадиться и  вывести его в море. Я мог бы
выбрать время для внезапной атаки - если бы это была Европа.
     Наступило длительное молчание.
     - Господин  Торанага говорит,  это не  Европа и нет состояния  войны  с
Португалией, нет и не будет.
     - Конечно. Одна последняя деталь, Марико-сан: Нагасаки не находится под
контролем господина Торанаги?
     - Нет, Анджин-сан. Господину Хариме принадлежат порт и окрестности.
     - Но разве не  под контролем иезуитов порт  и  вся торговля? - Блэксорн
отметил, что она как-то неохотно переводит, но продолжал настаивать. - Разве
это  не  хонто,  Марихо-сан?  И  разве  господин  Харима  не  католик? Разве
большинство Кюсю не  католическое?  И  соответственно  разве  не  иезуиты  в
некоторой мере хозяева всего острова?
     - Христианство - религия. Дайме владеют своей территорией,  Анджин-сан,
- сказала Марико от себя.
     -  Но мне сказали, что Нагасаки на  самом деле уже португальская земля.
Сказали,  что  они  действуют  там,  как  будто  это  их страна. Разве  отец
господина Харимы не продал эту землю иезуитам?
     Голос Марико стал строже:
     -  Да. Но  Тайко  забрал все обратно. Ни  одному  иностранцу  сейчас не
дозволено владеть здесь землей.
     -  Но разве  не Тайко  отменил  свои  эдикты,  так что теперь  там  без
разрешения иезуитов ничего не делается? Разве  не под контролем иезуитов все
перевозки в Нагасаки? Разве не они  ведут для  вас всю торговлю и  действуют
как посредники?
     - Вы очень хорошо информированы о Нагасаки, Анджин-сан, - сказала она с
девкой.
     - Может быть, господину Торанаге следует взять под свой контроль  порт.
Может быть...
     - Они ваши  враги,  не наши, Анджин-сан, - сказала она,  нанеся наконец
этот удар, - иезуиты являются...
     - Нандза?
     Она  с  виноватым  видом обратилась  к Торанаге  и объяснила, что  было
сказано   ими.  Когда  она  закончила,   он  заговорил  очень  строго,  явно
выговаривая.
     Марико сказала:
     - Господин Торанага напоминает мне, что мое мнение  не имеет значения и
что переводчик должен только переводить. Пожалуйста, простите меня.
     Теперь Блэксорну  следовало  виниться за  то,  что он подвел  ее.  Но
сейчас это не пришло ему в голову, так как он своего добился. Он засмеялся и
сказал:
     - Хай, кавай Тсукку-сама. - Да, милая госпожа переводчица!
     Марико криво  улыбнулась,  разозлившись на себя,  что не сдержалась, ее
существо разрывалось между двумя кумирами.
     - Ие, Анджин-сан, - сказал Торанага, более добродушно на этот раз.
     - Марико-сан каваййдесу йори  Тсукку-сан  анамсу  ка нори масен, нех? И
Марико-сан много  красивее  старого  мистера  Тсукку, не так ли,  и  намного
приятней?
     Торанага засмеялся:
     - Хай.
     Марико  вспыхнула  и налила чаю,  немного успокоившись.  Потом Торанага
заговорил серьезно.
     -  Мой  господин говорит,  почему  вы  задаете  так  много  вопросов  о
господине Хариме и Нагасаки?
     -  Только  чтобы показать,  что порт Нагасаки фактически контролируется
иностранцами.  Португальцами.  И  по  моему  закону я  имею  законные  права
атаковать врага в любом месте.
     - Но это  не  "любое  место", - говорит он, - это Страна Богов, и такое
нападение немыслимо.
     -  Я согласен  всем сердцем. Но если господин  Харима станет врагом или
иезуиты,   которые  руководят  португальцами,  станут  врагами,  это  способ
бороться с ними.
     - Господин Торанага  говорит,  что ни он, ни какой-либо другой дайме не
позволят иностранцам сражаться друг  с другом на  японской земле или убивать
кого-либо    наших людей. Против врагов  императора - это другое дело. Что
касается солдат и команды, тому, кто говорит по-японски, легко набрать любое
их количество. На Кюсю много вако.
     - Вако, Марико-сан?
     -  Ах, вините. Мы называем корсаров  вако,  Анджин-сан.  У  них много
укрытий вокруг Кюсю, но в основном Тайко покончил с ними. Но еще можно найти
оставшихся в живых, к сожалению. Вако террорировали берега Китая в течение
нескольких столетий. Это -за них  Китай закрыл для  нас свои  порты. - Она
объяснила Торанаге, что  она сказала. Он заговорил опять более выразительно.
- Он говорит,  что он  никогда  не позволит вам планировать или осуществлять
ваши  нападения на нашей земле, хотя, с  вашей точки зрения, было бы  вполне
справедливо напасть на врагов вашей королевы в наших морях. Но он повторяет,
что только не здесь, а где-нибудь в другом месте. Это Земля Богов. Вы должны
быть терпеливы, как он говорил вам раньше.
     -  Да.  Я намереваюсь быть терпеливым, по вашему обычаю. Я только  хочу
уничтожать врагов, потому что они враги. Я всем сердцем уверен, что они ваши
враги тоже.
     -  Господин Торанага говорит,  что португалец также считает  вас  своим
врагом, и Тсукку-сан и отец-инспектор абсолютно уверены в этом.
     - Если бы я  мог  захватить Черный Корабль в  море  и привести его  как
законную добычу в Эдо, под английским  флагом, было бы мне разрешено продать
его и все его содержимое в Эдо, согласно нашим порядкам?
     - Господин Торанага говорит, что он не считает это невозможным.
     - Если придется воевать, будет ли мне позволено напасть на врага, врага
господина Торанага, используя мои методы?
     -  Он  говорит,  что  это  обязанность  хатамото.  Хатамото  выполняет,
конечно, личные приказы  господина  Торанага. Мой  господин  хочет, чтобы  я
объяснила  вам,  что  дела в Японии  никогда  не  будут решаться иначе,  чем
японскими методами.
     -  Да. Я полностью это понимаю.  Со  всем  смирением  я желал бы только
указать,  что  чем больше я узнаю  о  его  проблемах, тем больше я хочу  ему
помочь.
     -  Он  говорит,  что  долг  хатамото  всегда  помогать  его  господину,
Анджин-сан, и он ответит на любые вопросы, которые у вас появятся позже.
     - Спасибо.  Могу  я спросить  его, хотел бы он  иметь свой  собственный
военный флот? Как я предложил на галере?
     -  Он уже сказал, что он хотел бы иметь военный флот, современный флот,
Анджин-сан, обслуживаемый его собственными  людьми. Какой дайме не хотел  бы
этого?
     - Тогда  скажите  ему: - Если мне удастся захватить вражеское  судно, я
приведу его в Эдо для ремонта и подсчета добычи.  Потом я перегружу половину
слитков  на  "Эразмус"  и  пошлю  Черный Корабль  обратно  португальцам, или
предложу  его  Торанаге-сама  как подарок,  или  сожгу  его  - все,  что  он
пожелает.  Потом я отправлюсь домой. Через год  я  вернусь  и приведу четыре
военных корабля как дар королевы Великобритании господину Торанаге.
     - Он спрашивает, какая ваша выгода в этом деле?
     - Хонто есть, мне еще много чего останется, Марико-сан,  после того как
корабли будут куплены у Ее Величества. Далее,  мне хотелось бы  взять самого
доверенного   ваших советников с  собой как вашего посла к моей  королеве.
Ему может быть интересен договор о дружбе между нашими странами.
     - Господин  Торанага говорит,  что это было бы  слишком великодушно  со
стороны  вашей  королевы.  Он  добавляет,  что если  такая  чудесная  вещь и
случилась бы и вы  вернулись обратно  с новыми судами,  кто  готовил бы  его
моряков, самураев и капитанов для управления ими?
     - Я бы готовил сначала,  если  он не против, потом могли бы  приехать и
другие.
     - Он спрашивает, что такое "сначала"?
     - Два года.
     Торанага мимолетно улыбнулся.
     -  Наш господин говорит,  два  года  не  достаточно "сначала".  Однако,
добавляет он, это все  иллюзии. Он не воюет с  португальцами  или господином
Харимой,  хозяином  Нагасаки. Он повторяет,  что  то, чем вы занимаетесь  за
пределами японских вод, на  своем собственном корабле со своей командой, это
ваше  дело.  -  Марико  казалась огорченной.  -  За пределами наших  вод  вы
иностранец, говорит он, но здесь вы самурай.
     -  Да.  Я понимаю, какую честь  он  оказал  мне.  Могу  я спросить, где
самурай берет в долг деньги, Марико-сан.
     -  У  ростовщиков.  Где же еще? У  грязных торговцев-ростовщиков. - Она
перевела его вопрос для Торанаги. - Зачем вам потребовались деньги?
     - А есть ростовщики в Эдо?
     - О, да. Ростовщики есть повсюду, не так ли? В вашей стране разве не то
же  самое? Спросите вашу наложницу,  Анджин-сан, может быть, она сможет  вам
помочь. Это часть ее обязанностей.
     - Вы говорите, мы выезжаем в Эдо завтра?
     - Да, завтра.
     -  К  сожалению,  Фудзико-сан  не сможет  отправиться  с  нами.  Марико
поговорила с Торанагой.
     -  Господин Торанага  говорит,  что  он  пошлет  ее  галерой, когда она
поправится. Он спрашивает, для чего вам надо занять денег?
     - Я должен  нанять новую команду, Марико-сан,  - чтобы  плавать  всюду,
служить господину Торанаге, как он пожелает. Это возможно?
     - Команду  Нагасаки?
     - Да.
     - Он даст вам ответ, когда вы приедете в Эдо.
     - Домо, Торанага-сама. Марико-сан, когда я попаду  в Эдо, куда я должен
идти? Там меня будет кто-нибудь сопровождать?
     - О,  вы не должны беспокоиться о  таких вещах, Анджин-сан. Вы один  
хатамото господина Торанаги. - В это время постучали во внутреннюю дверь.
     - Войдите.
     Нага отодвинул седзи и поклонился:
     - Извините меня, отец,  но  вы приказали сказать, когда  соберутся  все
офицеры.
     - Спасибо,  я скоро буду, - Торанага ненадолго задумался, потом поманил
Блэксорна,   на   этот  раз  по-дружески:  -  Анджин-сан,   отправляйтесь  с
Нага-саном. Он покажет вам вашу комнату. Спасибо за ваши советы.
     -  Я благодарен  вам,  что  выслушали меня. Спасибо за  ваши  слова.  Я
постараюсь стать терпеливым и полезным вам.
     -  Благодарю  вас, Анджин-сан,  - Торанага смотрел, как  он  кланялся и
уходил. Когда они остались одни, он повернулся к Марико:
     - Ну, что вы думаете?
     - Две вещи, господин. Во-первых,  его ненависть  к  иезуитам  безмерна,
даже  сильнее  его  неприязни к португальцам, так  что  это козырь для  вас,
который можно использовать против кого-то  них  или против обоих, если вам
это будет нужно. Мы знаем, что он смел, так что он бесстрашно отразит  любую
атаку с моря. Во-вторых, деньги все еще его цель. В его оправдание,  того,
что  я  узнала,  деньги  единственная  реальная   вещь,  которую   чужеземцы
используют для достижения прочной власти. Они  покупают земли и положение, -
даже их королева действует как купец и покупает корабли и земли, вероятно. В
остальном они не очень отличаются от  нас, господин, за исключением этого. А
также тем, что они не понимают  власти, что война  есть жнь, а жнь  есть
смерть.
     - Христиане мне враги?
     - Я так не считаю.
     - А португальцы?
     - Я думаю, что они поглощены только  своей  прибылью и распространением
слова Божьего.
     - Христиане - мои враги?
     - Нет, господин. Хотя некоторые  ваших  врагов могут быть христианами
- католиками или протестантами.
     - Вы не думаете, что Анджин-сан мой враг?
     - Нет, господин,  я  считаю, он уважает вас и в свое время станет вашим
фактическим вассалом.
     - А христиане? Кто  них мои враги?
     - Господа Харима, Кийяма,  Оноши  и некоторые  другие самураи,  которые
стали выступать против вас.
     Торанага засмеялся.
     - Да, но священники воздействуют на них, как считает Анджин-сан?
     - Мне так не кажется.
     - Эти трое выступят против меня?
     -  Я  не знаю,  господин.  Раньше  они  были  друзьями-противниками  по
отношению к вам. Но если  они  станут на  сторону Ишидо, это  кончится очень
плохо.
     -  Вероятно, вы  правы. Марико,  вы  ценный советник.  Вам  трудно быть
христианкой-католичкой, другом с врагом, выслушивать вражеские идеи.
     - Да, господин.
     - Он поймал вас, да?
     - Да.  Но,  по правде говоря, он  прав.  Я не  исполнила того,  что  вы
приказали.  Я оказалась  втянута в полемику  между вами. Пожалуйста, примите
мои винения.
     -  Это будет  продолжаться, и  вам  будет все  труднее. Может быть, еще
труднее.
     - Да, господин. Но лучше знать обе стороны медали. Многое  того,  что
он  сказал,  оказывалось  верным -  например,  что  мир разделен испанцами и
португальцами, о священниках, занимающихся  контрабандой, хотя в  это  почти
невозможно поверить. Вам  не  стоит сомневаться в моей лояльности, господин.
Как бы плохо ни пришлось, я всегда выполню свой долг по отношению к вам.
     -  Спасибо.  Но вас  очень интересует то,  что  сказал  Анджин-сан, да?
Благодарю вас,  Марико-сан, я очень дорожу вами как советником. Может  быть,
разрешить вам развестись с Бунтаро?
     - Что?
     - Ну?
     "О,  быть свободной! -  запела  ее душа. - О, Мадонна, быть  свободной!
Помни, кто ты, Марико. И не забывай, что "любовь" - это слово чужеземцев".
     Торанага  следил  за ней в полном молчании.  Москиты спиралью летели на
дым ладана и стрелой улетали в безопасное место. "Да, она сокол, - думал он,
- но против какого "зверя" бросить мне ее? "
     -  Нет,  господин,  -  сказала   Марико.  -  Благодарю  вас,  не  стоит
беспокоиться.
     -  Анджин-сан  странный  человек   не  правда  ли?  Его  голова   полна
несбыточными планами. Бессмысленно рассматривать  возможность атаки на наших
друзей португальцев или на их Черный Корабль. Верить в  этот вздор - что уже
через год у меня будет четыре боевых корабля.
     Марико заколебалась.
     - Если он говорит, что военно-морской флот будет, господин,  то я верю,
что это возможно.
     - Невероятно, - горячо сказал Торанага, - но вы совершенно  правы, он -
наш козырь против других, он  и его боевой корабль. Абсолютно немыслимо,  но
как  заманчиво.  Как сказал  Оми: "Сейчас нам  нужен этот  иностранец, чтобы
учиться у него". И еще много чего нужно узнать, особенно от него, да?
     - Да.
     - Пришло время  открыть империю,  Марико-сан. Ишидо закроет  ее плотно,
как устрицу. Если бы я снова стал президентом Совета регентов, я бы заключил
договора со всеми государствами, если только они дружественные. Я бы посылал
наших людей учиться у других народов, посылал  бы послов. Королева, правящая
мужчинами, была бы  хорошим  почином. К королеве я  послал бы женщину-посла,
если бы нашел достаточно умную и хитрую.
     - Она должна быть очень смелой и очень умной, господин.
     - Да. Это будет опасное путешествие.
     - Все путешествия опасны, - сказала Марико.
     - Да, - Торанага переключился на другую тему. - Если Анджин-сан уплывет
со  своим кораблем, набитым золотом,  вернется ли  он обратно? Сам, по своей
воле.
     Спустя некоторое время она сказала:
     - Я не знаю.
     Торанага решил не давить на нее сейчас.
     - Благодарю  вас,  Марико-сан, -  сказал  он дружески, отпуская ее, - я
хочу, чтобы  вы присутствовали на собрании, переводили то,  что я скажу, для
Анджин-сана.
     - Все, господин?
     -  Да.  И  сегодня вечером,  когда вы войдете  в Чайный Домик  покупать
контракт Кику, возьмите с собой Анджин-сана. Прикажите его наложнице сделать
все, что полагается. Он нуждается в поощрении, так ведь?
     - Хай.
     Когда она уже была у седзи, Торанага сказал:
     - Как только появится связь между Ишидо и мною, вы получите развод.
     Ее рука  замерла  на  перегородке, она слегка  кивнула благодаря, но не
оглянулась. И закрыла за собой дверь.
     Торанага  несколько  мгновений сидел, наблюдая  за  дымом благовоний  в
курильнице,  потом встал  и  вышел в  сад,  чтобы зайти в уборную. Зажужжали
москиты, Торанага рассеянно прихлопнул их рукой, продолжая думать  о соколах
и ястребах,  зная,  что  даже самые  большие  соколы ошибаются,  вот и Ишидо
допустил ошибку, и Кири, и Марико, и Оми, и даже Анджин-сан.
     Сто пятьдесят офицеров  расположились ровными  рядами,  впереди  сидели
Ябу,  Оми и  Бунтаро.  Марико сидела  на  коленях  сбоку,  около  Блэксорна.
Торанага,  сопровождаемый личными телохранителями, прошел и сел на отдельную
подушку,  лицом  к  остальным.  Он  ответил  на  их  поклоны,  потом  кратко
проинформировал их о содержании пришедшего сообщения и  выложил им, в первый
раз при всех, свой окончательный план военных действий. Он снова не упомянул
о том, что касалось секретных и тщательно планируемых восстаний, и тот факт,
что наступление будет вестись по северной, а не по  южной прибрежной дороге.
И, к общей радости, так как все его военачальники были довольны, что наконец
наступил конец неопределенности, он сказал им, что, когда прекратятся дожди,
он  пронесет  условные   слова   "Малиновое  небо",  которые   и  означают
наступление. - Тем временем, я  думаю, Ишидо  незаконно соберет новый  Совет
регентов. Я ожидаю, что меня незаконно обвинят в предательстве и против меня
объявят незаконно войну. - Он наклонился вперед, его левый кулак характерным
жестом упирался  в бедро,  правая вцепилась в рукоятку меча. -  Слушайте.  Я
подтверждаю свою верность завещанию Тайко и прнаю своего племянника Яэмона
как Квампаку и  наследника Тайко.  Мне не нужны другие земли, мне  не  нужны
новые посты.  Но  если менники нападут на меня, я должен буду  защищаться.
Если они обманут Его Императорское  Высочество и попытаются взять  власть  в
стране, мой долг защищать императора и гнать дьявола. Так?
     Его поддержал одобрительный гул. Боевые крики "Касиги! " и "Торанага! "
 комнаты разнеслись по всей крепости, вызвав отголоски эха.
     -  Штурмовой полк  будет готовиться  к  отправке на галерах в  Эдо  под
командованием Тода Бунтаро-сана и заместителя Касиги Оми-сана в течение пяти
дней.  Господин  Касиги  Ябу,  мобилуйте  Идзу  и  прикажите шести тысячам
человек  выступить к  проходам на  границе  на  случай,  если менник Икава
Джикья  устремится  на  юг, чтобы  отрезать  наши  линии коммуникаций. Когда
кончится сезон дождей, Ишидо нападет на Кванто...
     Оми, Ябу и Бунтаро  молча согласились с мудростью  Торанаги,  решившего
умолчать  о  принятом  в этот  день решении  начать  войну  прямо  сейчас, в
дождливый сезон.
     "Это  вызовет  большую сенсацию", - подумал про себя  Оми, при мысли  о
войне во время сезона дождей.
     - Наши ружья проложат нам путь, - с энтузиазмом сказал Ябу в этот день.
     - Да,  - согласился  Оми, вовсе не уверенный в этом плане, но  не зная,
что предположить еще.  -  "Это сумасшествие,  -  сказал  он себе, хотя и был
польщен тем, что его назначили помощником командира.  -  Я  не понимаю,  как
Торанага может быть уверен, что  при северном варианте есть какой-то шанс на
победу. Здесь нет ни единого шанса", - снова сказал он  себе и  стал слушать
вполуха  энергичные  прывы  Торанага,  чтобы  сосредоточиться  еще  раз на
проблеме  мести.  -  "Конечно,  атака  на  Синано даст  дюжину  возможностей
покончить с Ябу без риска для  себя. Война, любая война будет ему на пользу,
при условии, что война не будет проиграна... "
     Потом он услышал, как Торанага говорит:
     -  Сегодня  я чуть  не  погиб. Спасибо, Анджин-сан  вытащил меня -под
земли. Это второй раз, может быть даже третий, когда он спас мне жнь.  Моя
жнь ничего не значит по сравнению с будущим моего рода, и кто скажет,  жил
бы я или погиб без его помощи? Но хотя это и есть Бусидо, вассал  никогда не
ожидает награды за свою службу, долг сюзерена время от времени оказывать ему
благодеяния.
     Среди общих восклицаний Торанага сказал:
     - Анджин-сан, сядьте здесь! Марико-сан,  вы тоже.  Оми ревниво  следил,
как высокий человек  поднялся и сел на колени на место, указанное Торанагой,
рядом  с ним. В  это время в комнате не было  ни одного человека, который не
хотел бы оказаться на месте чужеземца.
     - Анджин-сану дается надел земли бл рыбацкой деревушки Иокогама к югу
от  Эдо  с  доходом  в  две  тысячи  коку  ежегодно,  право  набирать двести
слуг-самураев,      полные     права     самурая     и     хатамото     дома
Ёси-Торанага-нох-Миновара. Далее, он также получает десять лошадей, двадцать
кимоно,  вместе  с  полным боевым  снаряжением для  его  вассалов  - и  ранг
главного адмирала  и  кормчего Кванто, - Торанага  подождал, пока  Марико не
кончила переводить, потом позвал: - Нага-сан!
     Нага послушно принес  Торанаге  покрытый шелком сверток. Там была  пара
мечей - один короткий, второй боевой.
     - Заметив, что земля поглотила мои мечи и что я не вооружен, Анджин-сан
еще раз спустился в трещину, нашел там свой меч и отдал его мне. Анджин-сан,
я в свою  очередь возвращаю  вам эти.  Они сделаны великим  мастером, Ёри-я.
Помните, меч - душа самурая. Если он забывает или  теряет его, он никогда не
может быть прощен.
     Сопровождаемый  еще большими восклицаниями  и особой завистью, Блэксорн
принял мечи, поклонился, засунул мечи за пояс, потом поклонился снова.
     - Благодарю вас, Торанага-сама. Вы оказали мне большую честь. Благодарю
вас.
     Он собрался уходить, но Торанага приказал ему остаться:
     - Нет, садитесь здесь, рядом со мной, Анджин-сан. - Торанага  посмотрел
на воинственные, фанатичные лица своих офицеров.
     "Глупцы, - хотелось  закричать  ему,  -  вы  не  понимаете,  что война,
независимо  от того, начнется ли она  сейчас  или после сезона дождей, будет
только большим  бедствием?  Любая война  с Ишидо  - Ошибой  -  Яэмоном  и их
нынешними союзниками  должна кончиться  гибелью  всех моих армий, всех вас и
уничтожением меня и моего рода? Разве вы не понимаете, что я не имею шансов,
кроме как ждать и надеяться, что Ишидо сам себя погубит? "
     Вместо этого он еще больше поддерживал их воинственный дух, так как ему
было очень важно вывести врага  равновесия.
     - Слушайте, самураи: скоро вы сможете доказать вашу преданность, каждый
человек, как ваши предки доказали  свою  преданность. Я сокрушу Ишидо и всех
его  менников,  и прежде всего  Икаву  Джикья.  Я сейчас  всем  официально
заявляю, что  отдам  все  его  земли,  обе  провинции  -  Суругу  и  Тотоми,
стоимостью  триста тысяч коку, моему преданному вассалу господину Касиги Ябу
и подтверждаю  право его и его  рода как верховных  владык  этих  областей и
Идзу.
     Оглушительные приветствия. Ябу вспыхнул от восторга.
     Оми  стучал по полу,  крича  как в экстазе. Теперь  его  награда  будет
безмерна, так как, по обычаю, наследник Ябу будет наследовать все его земли.
     "Как убить Ябу, не дожидаясь войны? "
     Тут  его глаза  обратились на  Анджин-сана,  который бурно выражал свое
одобрение. "Почему  бы Анджин-сану не сделать это за тебя?  " -  спросил  он
себя  и  громко  рассмеялся от  этой  идиотской мысли. Бунтаро наклонился  и
похлопал его по  плечу. Он  был  в хорошем настроении и, конечно,  ничего не
понял, а принял его смех как радость за Ябу.
     - Скоро вы  тоже  получите столько земли,  сколько заслуживаете, не так
ли? - прокричал Бунтаро  сквозь шум. - Вы тоже заслуживаете поощрения.  Ваши
советы и идеи очень ценны.
     - Благодарю вас, Бунтаро-сан.
     - Не беспокойтесь, мы пробьемся сквозь горы.
     - Да,  -  Бунтаро был  отчаянный боевой генерал,  и Оми знал,  что  они
хорошо  подходят  друг другу: Оми  смелый  стратег,  Бунтаро  бесстрашный  в
наступлении кома  Если кто-нибудь  и сможет провести войска через горы,
так это он.
     Раздался  еще  один  взрыв ликования, когда Торанага приказал  принести
саке, закончив официальную часть совещания.
     Оми выпил свою чашку  и проследил, как Блэксорн осушил свою. Он сидел в
опрятном  кимоно,  правильно  расположив  мечи,  и  спокойно  разговаривал с
Марико. "Ты сильно переменился, Анджин-сан, с того первого дня, - подумал он
довольно, -  многие  твоих бредовых идей  еще сидят  в твоей голове, но ты
уже стал почти цивилованным".
     - В чем дело, Оми-сан?
     - Ничего, так, Бунтаро-сан...
     - У вас такой вид, словно эта сунул вам свой зад под нос.
     - Ничего такого - вовсе нет!  Э, совсем наоборот. У меня рождается одна
замечательная мысль. Выпьем!  Эй, Цветок  Персика, принеси  еще саке,  чашка
господина Бунтаро пуста!


ГЛАВА СОРОКОВАЯ


     - Мне приказано узнать, свободна ли Кику-сан сегодня вечером, - сказала
Марико.
     -  Ох,  простите, госпожа  Тода,  но  я не уверена, - Дзеко,  Мама-сан,
сказала это с обворожительной улыбкой.  - А можно спросить, уважаемый клиент
хочет  госпожу Кику на вечер, часть  вечера  или до  утра, если  она еще  не
занята?
     Мама-сан была высокая элегантная женщина  немногим более пятидесяти лет
с  очень  милой улыбкой. Но она  пила  слишком  много саке, ее  сердце  было
гораздо  старше  ее,  и   она  обладала  носом,  который  мог  учуять  запах
единственной серебряной монеты даже за пятьдесят ри.
     Обе  женщины  сидели  в  комнате,  примыкающей  к  личным  апартаментам
Торанаги и предоставленной Марико. Окна комнаты выходили в  маленький садик,
прилегающий к первой внутренней стене  крепости.  Опять шел дождь, капли его
блестели в пламени свечей. Марико вежливо сказала:
     - Это решит клиент. Может быть, можно уже сейчас условиться и оговорить
все до конца.
     - Извините, пожалуйста, меня, я не  знаю, как долго она занята сегодня.
Она пользуется большим успехом, госпожа Тода. Вы понимаете меня?
     - О, да,  конечно.  Нам действительно очень повезло, что  госпожа таких
достоинств сейчас здесь в Анджиро, - Марико сделала акцент на "Анджиро". Она
послала за Дзеко, выполняя распоряжение Торанаги. Нужно было сразу поставить
ее  на место,  но  ей не хотелось быть  слишком  грубой, и Марико  была рада
возможности вступить в борьбу с таким достойным соперником.
     - Чайный Домик сильно поврежден? - спросила она.
     - Нет, к счастью, чайная посуда  и одежда не пострадала, хотя  починить
крышу и восстановить  садовый домик будет  стоить небольшого состояния. И за
скорость придется очень дорого заплатить.
     - Да, это очень трудоемкое дело.
     - Так важна спокойная  обстановка,  правда? Клиент, может  быть, почтит
нас в Чайном Домике? Или он  хочет, чтобы  Кику-сан посетила его здесь, если
она будет свободна?
     Марико сжала губы, обдумывая: - В Чайном Домике.
     - Ах,  со дес! - На  самом деле Маму-сан  звали Хейкойси - Первая  Дочь
Строителя Стен. Ее  отец и  дед были специалистами по  готовлению  садовых
стен.  В течение многих  лет  она была куртанкой  в  Мисиме, столице Идзу,
достигнув  звания  куртанки  второго  класса.  Но  ей улыбнулись  боги,  и
благодаря  подаркам  своего благодетеля она, имея острый деловой ум, скопила
достаточно  денег,  чтобы  выкупить  свой контракт и в  удобный момент стать
хозяйкой  нескольких  женщин  со  своим  Чайным  Домиком,  когда  уже  нужно
стремиться иметь не красивое тело, а бойкий ум, которым судьба наградила ее.
Теперь она называла себя Дзеко-сан, госпожа Удача. Когда она была начинающей
куртанкой четырнадцати лет, ей дали имя Тсукайко  - госпожа Укротительница
Змей. Ее владелец объяснил ей, что некий орган у мужчин может быть уподоблен
змее,  что змея - это удача, и что  если бы  она смогла стать укротителем  в
этом смысле,  то могла бы очень преуспевать. Это имя могло также развеселить
клиентов, а смех был важен в этом деле. Дзеко никогда не забывала о смехе.
     - Саке, Дзеко-сан?
     -- Спасибо, госпожа Тода.
     Служанка налила саке, и Марико отпустила ее. Некоторое  время они молча
пили саке, потом Марико снова наполнила чашечки.
     - Какая милая керамика. Такая элегантная, - сказала Дзеко.
     - Что вы, она совсем простая. Я прошу прощения, что мы пользуемся ею.
     - Если бы я смогла освободить ее, пять кобанов (
Кобан
 - золотая монета,
весившая  восемнадцать граммов.  Один кобан  был равноценен трем  коку риса)
было бы приемлемо?
     -  Извините,  может быть, я  выразилась недостаточно  ясно?  Я не  хочу
покупать весь Чайный Домик в Мисиме, только услуги госпожи в  течение одного
вечера.
     Дзеко засмеялась:
     -  Ах,  госпожа Тода,  вы,  как  всегда, остроумны.  Но  могу ли  я вам
сказать, что Кику-сан - куртанка  первого класса. Гильдия присвоила ей это
звание в прошлом году.
     -  Конечно,  я  уверена, что этот  класс ею заслужен, даже в Киото, но,
конечно, вы пошутили, простите.
     Дзеко  проглотила  грубость, готовую сорваться  с ее языка и добродушно
улыбнулась:
     -  К  сожалению,  я  должна  возмещать  убытки  клиентов,  которые  уже
записались  к ней. Бедный ребенок,  у  нее пострадали  четыре кимоно,  когда
водой  заливали  огонь.  Трудные  времена  настали, госпожа,  я уверена,  вы
понимаете. Пять - не слишком много.
     - Конечно, нет. Пять было бы  достаточно  в Киото,  за неделю  пьянки с
двумя  госпожами первого класса. Но сейчас  не обычные времена и надо делать
скидку. Полкобана. Саке, Дзеко-сан?
     - Спасибо,  спасибо. Саке  отличного качества. Еще одну  чашечку,  если
можно,  потом все.  Если  Кику-сан не  свободна  в этот  вечер,  я буду рада
предоставить вам одну  других дам - может быть Акеко. Или, может быть, вас
устроит другой день? Скажем, послезавтра?
     Марико ответила не сразу. Пять кобанов было  слишком  дорого  - столько
платят за вестных куртанок первого класса в Эдо. Полкобана для Кику было
более чем достаточно.  Марико  знала цены  на  куртанок, так  как  Бунтаро
пользовался их услугами время от времени и даже купил контракт одной  них,
а она должна была оплачивать счета, которые, конечно, шли прямо к ней. Глаза
Марико следили  за  Дзеко.  Женщина спокойно потягивала  саке,  рука  ее  не
дрожала.
     - Может быть,  - сказала Марико, - но я думаю, что ни  другая  дама, ни
следующий  в..  Нет,  если  сегодня вечером нельзя  будет, я боюсь, что
послезавтра  будет  слишком  поздно. Что  касается  других  дам... -  Марико
улыбнулась и пожала плечами.
     Дзеко печально поставила свою чашку.
     -  Я слышала, что  наши  славные самураи оставляют  нас. Какая жалость!
Ночи  здесь так приятны. В Мисиме у нас нет такого морского бра, как здесь
у вас. Я буду жалеть, когда тоже уеду отсюда.
     -  Может быть,  один кобан.  Если эта встреча будет удачна, я бы хотела
обсудить, сколько может стоить ее контракт.
     - Ее контракт!
     - Да. Саке?
     - Спасибо. Контракт -  ее контракт? Ну,  это  другое  дело.  Пять тысяч
коку.
     - Это невозможно!
     - Да, - согласилась Дзеко, - но Кику-сан мне как дочь, даже больше, чем
моя собственная дочь. Я воспитываю ее с  шести лет. Она самая подготовленная
дама Ивового Мира во всем Идзу.  О, я знаю, в Эдо больше дам,  более мудрых,
более светских, но  это  только  потому,  что Кику-сан не имела  достаточных
средств, чтобы  общаться с людьми  такого  уровня. Но даже  сейчас никто  не
может  равняться с ней в  пении  или игре на  сямисэне. Клянусь в этом всеми
богами. Год в Эдо с хорошим хозяином и возможность учиться, и она с  успехом
будет конкурировать  с любой куртанкой в империи. Пять тысяч коку- немного
за такой цветок.  - Пот бусинками  покрыл ее лоб. - Вы должны винить меня,
но я никогда не думала о продаже  ее контракта.  Ей только восемнадцать лет,
само совершенство, единственная госпожа первого класса,  которой мне повезло
руководить.  Я на самом  деле  даже не думала  о том, чтобы  я могла продать
когда-нибудь ее контракт, даже  за упомянутую цену. Я, наверное, передумаю и
не продам  его  даже  за эти деньги, так что вините. Может быть, мы сможем
обсудить  этот  вопрос завтра. Потерять  Кику-сан? Мою маленькую Кику-сан? -
Слезы  собрались в  углах ее глаз,  и Марико  подумала:  "Если это настоящие
слезы, тогда,  Дзеко,  вы никогда  не  раскроетесь  навстречу  Великолепному
Песту".
     - Извините. Сигата га най, нех?  - вежливо сказала Марико  и  не  стала
мешать ей стонать и плакать, каждый раз снова наполняя ее чашку. "Сколько же
на самом деле  стоит контракт, - спрашивала она себя, - пять тысяч коку было
безумно много. Это зависит от  интереса мужчины, который сам  не выступает в
данном  случае.  Конечно,  это  не  господин  Торанага.  Для  кого  покупают
контракт? Оми? Возможно. Но зачем Торанага примешал сюда Анджин-сана? "
     -  Вы согласны, Анджин-сан? -  спросила она его с нервным смехом, среди
галдящих пьяных офицеров.
     -  Вы говорите, господин  Торанага заказал  для меня  даму?  Часть моей
награды?
     -  Да.  Кику-сан.  Вам  трудно  будет  отказаться.  Я... мне  приказано
переводить.
     - Приказано?
     - О, я буду счастлива перевести для  вас. Но, Анджин-сан, вам  на самом
деле нельзя отказаться. Это будет ужасно невежливо после стольких  почестей,
правда?  -  Она  подшучивала  над  ним,  не  боясь  его,  такого  гордого  и
восхищенного невероятным великодушием Торанаги. - Пожалуйста,  соглашайтесь,
я  никогда  не  заглядывала внутрь  Чайного  Домика  до  сих  пор  -  я хочу
посмотреть сама и поговорить с настоящей дамой Ивового Мира.
     - Что?
     - О, они  называют это  такими словами, потому  что предполагается, что
они грациозны, как  ивы. Иногда это Плавающий Мир, потому что они напоминают
лилии, плавающие в озере. Ну давайте, Анджин-сан, пожалуйста, соглашайтесь.
     - А что скажет Бунтаро-сама?
     - О, он  знает,  что я договаривалась для вас. Это официальная  просьба
господина Торанаги. Ну, давайте! Пожалуйста! -  Тут она перешла  на  латынь,
радуясь, - что никто больше  в Анджиро  не говорит на этом языке. - Есть еще
одна причина, о которой я скажу тебе позднее.
     -- Скажи мне сейчас.
     -- Позже. Но согласись с удовольствием. Потому что я прошу тебя.
     - Ты - как я могу отказать тебе?
     - Но с удовольствием. Это должно быть с удовольствием. Обещай!
     - Со смехом. Я  обещаю. Я  попытаюсь. Я  не обещаю тебе ничего другого,
кроме того, что я постараюсь о всех сил. После этого она и ушла, чтобы обо
всем договориться.
     - Ох, я прямо в смятении при самой мысли о том, чтобы  продать контракт
моей красавицы,  -  стонала Дзеко. - Да, спасибо, еще немного саке, потом  я
действительно должна уходить, - она выпила чашку саке и устало протянула ее,
чтобы снова наполнить. - Давайте договоримся на двух кобанах за этот вечер -
только -за моего желания сделать приятное даме таких достоинств.
     -  Один. Если  это  подходит,  может  быть,  мы могли  бы поговорить  о
контракте сегодня  вечером, в  Чайном Домике. Извините, что  я так спешу, но
время, вы  понимаете...  -  Марико неопределенно показала  рукой  в  сторону
комнаты, где собрались офицерье-дела государства... вы понимаете, Дзеко-сан.
     - О, да, госпожа  Тода, конечно, - Дзеко начала вставать, - мы сойдемся
на одном кобане с половиной за вечер? Хорошо, тогда давайте...
     - Один.
     -  Ох-ко, госпожа, половина  - только видимость и вряд ли стоит вести о
нем   разговор,   -  Дзеко   всхлипнула  и  возблагодарила  богов   за  свою
сообразительность,  сохраняя притворную муку на своем лице... Полтора кобана
были втрое больше обычной платы. Но  особенно ценно было то, что  это первое
приглашение  от  настоящей знати  Японии,  за которой  она  охотилась,  ради
которой  она с радостью  посоветовала бы  Кику-сан  делать все  бесплатно. -
Клянусь  всеми богами, госпожа Тода,  я  сдаюсь  на  вашу милость,  кобан  с
половиной.  Пожалуйста, подумайте еще  о других моих питомицах, которых надо
было одевать и учить  годами и  кормить много  лет. Они не столь дороги, как
Кику-сан, но которых надо лелеять, как и ее.
     - Один кобан золотом, завтра. Идет?
     Дзеко  подняла  фарфоровую  бутылочку и  налила  две  чашки.  Одну  она
предложила Марико, другую осушила и тут же снова ее наполнила.
     - Один, - сказала она, чуть не подавившись.
     -  Благодарю вас, вы  так  добры и  так  заботливы. Да, времена  сейчас
трудные, - Марико  с удовольствием посасывала  саке, -  Анджин-сан и я скоро
придем в Чайный Домик.
     - А? Что вы сказали?
     - Что Анджин-сан и я вскоре  придем  в Чайный Домик. Я буду  переводить
для него.
     - Чужеземец? - задохнулась Кику.
     - Чужеземец. И он будет здесь очень скоро, если мы его не остановим - с
этой  самой  жестокой,  самой  прожорливой  гарпией,  которую  я  когда-либо
встречала в  своей жни.  Может  быть, в своем следующем рождении она будет
проституткой пятнадцатого сорта для анального секса.
     Несмотря на свой страх, Кику бурно рассмеялась:
     - Ох, Мама-сан, пожалуйста, не волнуйтесь так сильно! Она кажется такой
приятной  госпожой, и  к  тому же  целый  кобан  - вы  действительно провели
удачную  сделку! Ну-ну, мы теряем время. Сначала  немного саке, чтобы убрать
все ваши душевные огорчения. Ако, быстро, как колибри! Ако исчезла.
     - Да, клиент - Анджин-сан, - Дзеко чуть  не задохнулась. Кику обмахнула
ее веером, а Хана, маленькая девочка-ученица, тоже обмахивала ее и держала у
ее носа благовония.
     - Я  думала,  она  торговалась  для  господина  Бунтаро  -  или  самого
господина Торанаги. Конечно, когда  она сказала про Анджин-сана,  я спросила
ее сразу же, почему этим занимается она, а не его наложница госпожа Фудзико,
как требуют этого правила хорошего  тона, но  все, что она сказала, что  его
госпожа очень  страдает от  ожогов, а ей  приказал  переговорить со мной сам
господин Торанага.
     - О! О, как я была бы счастлива служить самому великому господину.
     -  Ты будешь, дитя мое, ты будешь,  если мы  все хорошо  продумаем.  Но
чужеземец!  Что  подумают  все  наши клиенты?  Что они  скажут?  Конечно,  я
оставила все нерешенным,  сказала госпоже Тоде, что я  не  знаю, свободна ли
ты, так что можно еще отказаться, никого не обидев.
     - Что могут  сказать  другие клиенты? Это  приказал господин  Торанага.
Ничего нельзя сделать, не так ли? - Кику скрывала свой страх.
     -  О, ты можешь легко отказаться.  Но ты должна поторопиться, Кику-чан.
Ох-ко, мне нужно быть поумней - я должна была отказаться.
     - Не беспокойтесь, Дзеко-сама. Все будет хорошо. Но мы должны все четко
продумать. Это большой риск, не так ли?
     - Да. Очень.
     - Мы не сможем отказаться, если мы его примем.
     - Да, я знаю.
     - Посоветуйте мне что-нибудь.
     -  Я не могу, Кику-чан. Я  чувствую, я попалась в  ловушку ками. Это ты
должна решить.
     Кику взвесила все минусы, потом все плюсы.
     - Давайте рискнем. Примем его. В  конце  концов он самурай и хатамото и
любимый вассал господина Торанаги. Не забывайте, что сказал прорицатель: что
я помогу  вам стать  богатой и вестной на века. Я молюсь о том,  чтобы мне
было позволено сделать что-нибудь, чтобы отплатить за всю вашу доброту.
     Дзеко ласково потрепала волосы Кику:
     - Ох, дитя, ты так добра, спасибо, спасибо. Да, я думаю, это разумно. Я
согласна. Пусть он посетит нас, - она  любовно  ущипнула  ее  за  щеку. - Ты
всегда была моей  любимицей! Но  я  бы  потребовала двойную  плату,  если бы
знала, что это иноземный адмирал.
     - Но мы и получили вдвое больше, Мама-сан.
     -- Мы должны были получить втрое больше!.
     Кику похлопала Дзеко по руке:
     - Не беспокойтесь - это начало вашего везенья.
     -  Да,  это  верно, что Анджин-сан не  обычный  чужеземец, а  самурай и
хатамото. Госпожа Тода сказала мне, что ему дан  надел в две  тысячи коку, и
он  сделан адмиралом всех  кораблей Торанаги,  он  моется  каждый  день, как
цивилованный человек, и больше не воняет...
     Чуть слышно появилась  Ако и налила вино,  не пролив  ни капли.  Четыре
чашки исчезли одна за другой. Дзеко почувствовала себя лучше.
     - Сегодняшняя ночь  должна быть прекрасной.  Если это приказал господин
Торанага, конечно, это должно быть исполнено. Он не приказал бы этого лично,
если бы это  не было важно  для него самого, да?  И Анджин-сан действительно
как дайме. Две  тысячи коку в год -  клянусь всеми  ками, нам очень повезло!
Кику-сан, слушай!  - Она  придвинулась  ближе, Ако  тоже и  смотрела во  все
глаза. - Я спросила госпожу Тода, так как она говорит на их противном языке,
не знает ли она каких-нибудь обычаев или способов, рассказов или песен, поз,
танцев,  приспособлений   или  возбуждающих  средств,  которые  предпочитает
Анджин-сан.
     - Ах, это было  бы очень  полезно, - сказала Кику, испугавшись, что она
согласилась, и жалея, что у нее не хватило ума отказаться.
     - Она  не сказала  мне  ничего! Она говорит на  их языке,  но ничего не
знает об их любовных приемах. Я спросила ее, не спрашивала ли она у него  об
этом, и она сказала, что да, спрашивала, но он ничего  не рассказал, - Дзеко
поведала о  том происшествии в Осакском  замке. - Можете вообразить, как это
показалось мне странно!
     - По крайней мере, мы знаем, что ему не надо предлагать мальчиков - это
уже что-то.
     - Кроме того,  во всем его доме есть только одна служанка, с которой он
имел дело!
     - У нас есть время послать за ней?
     - Я сходила к ней  сама. Прямо  крепости.  Даже месячное жалованье не
открыло ей рта, глупая, маленькая, упрямая дрянь!
     - Она была подходящей для этого?
     -  О, да, в  качестве неподготовленной служанки-любительницы. Все,  что
она  смогла сказать,  что господин был сильный как  мужчина, не тяжелый, что
любил ее  долго в самом обычном положении.  И  что он весьма  одарен в  этом
смысле.
     - Это не очень-то нам помогает, Мама-сан.
     - Я знаю. Может быть, лучше всего - все приготовить заранее,  на всякий
случай, да? Все.
     - Да.  Я только  должна быть очень осторожной. Очень  важно,  чтобы все
было  хорошо. Это  будет очень  трудно  - если  не  невозможно, -  правильно
принять его, если я не смогу разговаривать с ним.
     - Госпожа Тода сказала, что она будет переводить.
     - О, как мило с ее стороны. Это очень поможет, хотя, конечно, не совсем
то, что нужно.
     - Да-да. Еще саке,  Ако  -  грациозно, дитя, грациозно. Но Кику-сан, вы
куртанка  первого класса.  Импровируйте.  Этот адмирал-чужеземец сегодня
спас жнь господину Торанаге  и  сидит рядом с ним. Наше будущее зависит от
тебя! Я знаю, ты все проведешь красиво! Ако!
     - Да, хозяйка!
     -  Проверь,  чтобы все было в порядке. О цветах не  беспокойся.  Я сама
займусь цветами! И  повар,  где повар?  - она потрепала  Кику  по колену.  -
Надень  золотое кимоно, а  под  него  зеленое.  Сегодня  вечером  мы  должны
поразить  госпожу Тода.  -  Она выскочила,  чтобы  начать  приводить  дом  в
порядок,  все дамы, служанки  и  воспитанницы  весело  суетились,  чистили и
помогали убираться, гордые таким событием в их доме.
     Когда  все  было устроено, порядок  работы других  девушек  установлен,
Дзеко  прошла в свою комнату и на минуту прилегла, чтобы собраться с силами.
Она не сказала Кику о предложении насчет контракта.
     "Я посмотрю и  подожду,  - подумала она. - Если  я смогу добиться того,
что  хочу, тогда, может быть, я позволю моей милой Кику уйти. Но  не прежде,
чем я узнаю, к кому. Я довольна, что догадалась выяснить все у госпожи Тода.
Почему ты плачешь, глупая старуха? Ты опять  пьяна? Подумай о себе! Чем тебе
плохо? "
     - Хана-чан!
     - Да, Мама-сама? - ребенок бегом кинулся к ней. Всего лишь шести лет от
роду, с большими коричневыми глазами  и длинными красивыми волосами, девочка
носила новое кимоно   ярко-красного  шелка. Дзеко купила ее  два дня назад
через местного торговца детьми и Муру.
     - Как тебе нравится твое новое имя, детка?
     - О, очень, очень нравится. Я рада, Мама-сама! Имя означало - Маленький
Цветок, и Дзеко  дала ей  это имя еще в самый  первый день.  - Я теперь буду
твоей матерью, - добродушно, но твердо сказала ей она  в  самый первый день,
когда расплатилась и вступила в свои права, удивляясь, что  будущая красотка
родилась у такой грубой  рыбачки, как  колоннообразная жена  Тамасаки. После
четырех дней бурной торговли она заплатила кобан за услуги девочки, пока она
не  достигнет возраста  двадцати  лет,  на  эти деньги семья  Тамасаки могла
прокормиться в течение двух лет.
     - Принеси мне зеленого чая, гребень и немного ароматных чайных листьев,
чтобы отбить запах саке.
     -  Да,  Мама-сама,  - она,  не глядя, почти не дыша,  бросилась бежать,
стремясь угодить, и запуталась в тончайших юбках Кику, стоящей у дверей.
     - Ox, ox, ox, винитеееее...
     - Ты должна быть осторожней, Хана-чан.
     -   Извините,   вините,   старшая  сестрица,   -  Хана-чан   чуть  не
расплакалась.
     -  Почему  ты так печальна. Маленький Цветок?  Ну-ну,  - сказала  Кику,
заботливо вытирая ей слезы. - В этом доме мы отбросили всю печаль. Помни, мы
 Ивового  Мира, мы никогда не грустим, дитя, зачем нам это?  Грусть всегда
рядом со слезами. Наша  обязанность - радовать и быть веселыми. Бегай, дитя,
но осторожно, осторожно, будь  грациозной. -  Кику  повернулась и показалась
пожилой женщине: - Нравится, хозяйка?
     Блэксорн посмотрел на нее и пробормотал:
     - Аллилуйя!
     -  Это  Кику-сан,  -  церемонно  сказала  Марико,   довольная  реакцией
Блэксорна.
     Девушка вошла в комнату, шурша шелком, стала на  колени и  поклонилась,
сказав что-то, чего Блэксорн не понял.
     - Она говорит, что вам здесь рады, что вы оказали честь этому дому.
     - Домо, - сказал он.
     - До итасемасите. Саке, Анджин-сан? - сказала Кику.
     - Хай, домо.
     Он  следил,  как  ее  умительные  руки  безошибочно нашли  бутылочку,
проверили, достаточно ли она подогрета,  потом  налили  в чашку, которую  он
поднял и  протянул к ней, как ему показывала  Марико, причем сделал это  так
грациозно, что сам удивился.
     - Вы обещаете, что будете вести себя как японец, да? - спросила Марико,
когда они вышли  крепости, и она села в паланкин, а он пошел рядом вн по
дороге, которая вела к деревне и площади перед морем. Факельщики шли впереди
и сзади. Десять самураев шли с ними в качестве почетной стражи.
     - Во-первых, забудьте, что вы должны что-то  делать, и только  помните,
что эта ночь - единственно для вашего удовольствия.
     "Сегодня лучший день в моей жни, - думал он. - А вечер,  что будет за
вечер  сегодня?  "  - Он  был  возбужден  вызовом  и решил  попытаться  быть
настоящим японцем, всем наслаждаться и не смущаться.
     - А сколько... сколько этот вечер стоит? - спросил он.
     - Это вопрос  не японца,  Анджин-сан, -  сделала  она  ему замечание. -
Какая разница? Фудзико-сан согласилась, что договор нормальный.
     Он  видел  Фудзико  перед  тем,  как  ушел.  Доктор посетил ее,  сделал
перевязку и дал целебных  трав.  Она  была горда  оказанными ему почестями и
новым наделом и весело поговорила с ним, не показывая боли, радуясь, что  он
идет  в Чайный Домик. Конечно, Марико-сан консультировалась с ней и все было
оговорено.  Как  жаль, что  она так  пострадала  и сама  не  может  обо всем
договориться. Он пожал Фудзико руку, довольный ею.  Она  поблагодарила  его,
винилась  еще  раз  и отпустила,  надеясь, что  он проведет  замечательный
в
     Дзеко и служанка церемонно  встретили их у  ворот Чайного Домика, чтобы
поприветствовать.
     - Это Дзеко-сан, она здесь Мама-сан.
     - Я так польщена, Анджин-сан, так польщена.
     -  Мама-сан?  Вы  имеете  в виду  мама? Мать? В  Англии  то  же  самое,
Марико-сан. Мама - мамми - мать.
     - Ох!  Это  почти  одно  и  то  же,  но, простите, "Мама-сан"  означает
"сводная  мать"  или "приемная  мать",  Анджин-сан. Мать  -  "хаха-сан"  или
"оба-сан".
     В этот  момент  Дзеко винилась и убежала. Блэксорн улыбнулся  Марико.
Она была похожа на ребенка, рассматривающего что-то новое.
     -  Ох, Анджин-сан,  я  всегда хотела посмотреть  нутри  одно  таких
мест. Мужчинам так везет! Разве здесь не красиво? Разве не умительно, даже
в такой маленькой  деревушке?  Дзеко-сан должна  была  все это  оговорить  с
плотниками! Поглядите, какое здесь дерево и - о, вы так добры, что позволили
мне  пойти  с  вами. У меня  никогда не будет  другой  такой  возможности...
посмотрите на цветы... что за аранжировка... и, о, выгляните в сад...
     Блэксорн  был очень  рад и  сожалел, что в комнате была еще служанка  и
дверь в седзи открыта, так как даже здесь, в Чайном Домике, было неразумно и
смертельно опасно для Марико оказаться с ним в одной комнате.
     - Ты красивая, - сказал он по-латыни.
     - И ты, - ее лицо светилось. -  Я очень горжусь тобой, адмирал флота. И
Фудзико - о, она была так горда, что едва смогла улежать на месте!
     - Ее ожоги, видимо, очень опасны.
     -  Не  беспокойся.  Доктора  очень  опытные,  она  молодая,  сильная  и
жнестойкая. Сегодня вечером выбрось все  головы. Никаких больше вопросов
об  Ишидо или  Икаве Джихья, битвах, паролях,  наделах или кораблях. Сегодня
вечером никаких забот - тебя ждут только чудеса.
     - Для меня чудо - это ты.
     Она  стала обмахиваться веером, налила  вина и ничего  не  сказала.  Он
наблюдал за ней, потом они вместе одновременно улыбнулись.
     - Так  как мы здесь не одни,  а языки длинные, мы все-таки  должны быть
осторожны. Но я так счастлива за тебя, - сказала она.
     - Послушай,  а какая другая причина?  Ты сказала, что есть еще причина,
почему ты хотела, чтобы я был здесь сегодня вечером?
     - Ах, да, другая причина, - его окутал тот же знакомый запах духов. - У
нас  есть древний  обычай, Анджин-сан. Когда женщина принадлежит кому-то,  а
заботится  о  другом и хочет  дать  ему что-то  такое, что запрещено давать,
тогда  она  договаривается с другой, занимающей ее место, - как  подарок,  -
самой лучшей куртанкой, которую она может нанять.
     - Вы сказали - когда  женщина заботится  о ком-то еще.  Вы имели в виду
"любит"?
     - Да. Но только на этот в
     - Ты.
     - Я, Анджин-сан.
     - Почему ты сказала сегодня вечером, Марико-сан, почему не раньше?
     - Сегодня волшебная ночь, и ками пришли к нам. Я хочу тебя.
     В это время в дверях появилась Кику.
     - Аллилуйя! - Ее поприветствовали и налили саке.
     - Как мне сказать,  что госпожа очень  красива? Марико объяснила ему, и
он повторил  эти слова. Девушка  весело  засмеялась, принимая комплимент,  и
ответила на него.
     - Кику-сан спрашивает, не желаете ли вы, чтобы она спела или станцевала
для вас?
     - Ты что предпочитаешь?
     - Эта госпожа здесь для твоего удовольствия, самурай, не для моего.
     - А ты? Ты здесь также для моего удовольствия?
     - Да, некоторым образом - очень конфиденциально.
     - Тогда, пожалуйста, попроси ее спеть.
     Кику тихонько  хлопнула  в  ладоши,  и Ако  принесла сямисэн.  Это  был
длинный  инструмент,  по  форме  напоминающий гитару  с  тремя струнами. Ако
приняла на полу нужную позу и подала Кику плектр  слоновой кости.
     Кику сказала:
     - Госпожа Тода, пожалуйста, скажите нашему почетному гостю, что сначала
я спою "Песню стрекозы".
     - Кику-сан, я почту  за  честь, если сегодня  вечером  здесь вы  будете
звать меня Марико-сан.
     -  Вы слишком добры  ко мне, госпожа. Пожалуйста, вините меня. Мне не
следовало быть такой невежливой.
     - Пожалуйста.
     -  Я  постараюсь,  если вам  будет  приятно, хотя...  -  ее улыбка  был
прелестна. - Благодарю вас, Марико-сама.
     Она тронула струну. С того момента, как гости прошли в ворота их  дома,
все  ее чувства  обострились. Она  тайком следила за ними, и пока они были с
Дзеко-сан, и когда остались  одни, думая, как можно угодить ему или поразить
госпожу Тода. Она не была готова к тому, что скоро сделалось очевидным:
     Анджин-сан  явно желал госпожу Тода, хотя он и скрывал это, как скрывал
бы  любой цивилованный человек. Это само по себе было не  удивительно, так
как госпожа Тода была необыкновенно красивая и утонченная дама и,  что самое
важное, она одна могла разговаривать с ним. Что удивило  ее, так это то, что
госпожа Тода желала его так же, если не больше.
     "Чужеземец  самурай и  госпожа  тоже самурай,  дочь аристократа  убийцы
Акечи Дзинсаи, жена  господина Бунтаро! Ээээээ! Бедные  мои!  Как  печально.
Конечно, это кончится трагедией".
     Кику почувствовала, что готова заплакать при мысли  о печалях жни, ее
тяжести. "О, как я хотела бы родиться самураем, а не крестьянкой,  так чтобы
я могла стать даже наложницей Оми-самы, а не просто временной игрушкой. Я бы
с радостью отдала за это надежду на вторую жнь. Отбрось печаль. Дари людям
удовольствие, это твой долг".
     Ее  пальцы тронули вторую струну, струну, наполненную печалью.  Тут она
заметила,  что,  хотя Марико была  увлечена  ее  игрой,  Анджин-сана она  не
заинтересовала.
     Почему? Кику  знала,  что  дело было  не  в ее  игре,  так как она была
уверена, что  игра почти совершенна. Такое  мастерство, как у нее, было дано
немногим.
     Третий, более красивый, аккорд, на пробу. "Ясно, - сказала она себе тут
же, - его это не  радует". Она позволила аккорду замереть и начала петь  без
аккомпанемента, ее голос метался, неожиданно меняя темп.  Она  училась этому
годы. Марико опять была поражена, он - нет, так что Кику снова остановилась.
     - Сегодняшний вечер не для музыки или пения, - заявила она. - Это вечер
для счастья. Марико-сан, как мне сказать на  их языке: "Пожалуйста, вините
меня"?
     - Пер ф
     - Пер фавор, Анджин-сан, сегодня вечером мы должны только смеяться, да?
     - Домо, Кику-сан. Хай.
     - Трудно общаться без  слов, но не  невозможно, да? Ах, я знаю!  -  Она
прыжком вскочила на ноги и начала  ображать  комические пантомимы - дайме,
носильщика,  рыбака,  уличного  торговца, чванливого самурая,  даже  старого
крестьянина, и  она делала это настолько хорошо, с таким чувством юмора, что
Марико и  Блэксорн сразу  же начали смеяться и хлопать в ладоши.  Потом  она
подняла руку, стала с озорством ображать, как мужчина мочится,  держа член
в  руках  или отпуская его, схватывает,  удивляется его  малой  величине или
недоверчиво  взвешивает в  руках, во  всякую  пору  своей  жни,  начиная с
ребенка,  который  только  мочит постель  и хнычет, потом спешащего молодого
человека, потом еще одного, убирающего его, потом другого - с большим, потом
еще одного с таким  маленьким, до точки "откуда  все  идет", и,  наконец, до
очень  старого  человека, стонущего  в  экстазе  от того, что  вообще  может
помочиться.
     Кику поклонилась на их аплодисменты и  отпила чаю,  смахивая капли пота
со лба. Она  заметила, что  он поводит  плечами и спиной, пытаясь  облегчить
боль:
     - Ох, пер  фавор, сеньор!  -  стала на  колени за его  спиной и  начала
массировать ему шею.
     Ее умелые пальцы сразу нашли точки, принесшие ему облегчение.
     -- О, боже мой... это... хай... как раз там!
     Она прошлась пальцами там, куда он указал:
     - Вашей шее скоро будет лучше. Слишком много сидели, Анджин-сан!
     - Очень хорошо, Кику-сан. Вы почти превзошли Суво!
     - Ах, спасибо. Марико-сан, у Анджин-сана такие большие плечи, вы мне не
поможете? Просто  поработайте с его  левым плечом,  пока  я займусь  правым?
Извините, но мои руки недостаточно сильны.
     Марико  позволила  себя  уговорить.  Кику  спрятала  улыбку,  когда  он
возбудился под пальцами Марико, и была рада своей обретательности.  Теперь
клиент был  доволен  благодаря ее искусству и знаниям  и им  стало  возможно
управлять, как это и должно быть.
     - Теперь лучше, Анджин-сан?
     - Хорошо, очень хорошо, спасибо.
     - О, я рада за вас. Мне это приятно. Но госпожа Тода намного искусней в
этом деле, чем я, - Кику чувствовала, что они симпатируют друг другу, хотя
и пытаются это скрыть.  - Теперь, может быть, немного поедим? - Еду  тут  же
принесли.
     -  Для вас, Анджин-сан,  - гордо сказала она.  На блюде лежал небольшой
фазан, нарезанный  на мелкие кусочки,  зажаренный на открытом  огне,  он был
полит сладким соевым соусом. Она положила Блэксорну.
     - Превосходно, превосходно! - сказал он. И это была правда.
     - Марико-сан?
     - Спасибо, - Марико взяла маленький кусочек, но не съела его.
     Кику взяла кусочек своими палочками для еды и с удовольствием пожевала:
     - Хорошо, правда?
     - Да, Кику-сан, это превосходно! Прекрасно.
     - Анджин-сан,  возьмите еще,  пожалуйста,  - она взяла второй  кусок, -
здесь еще много.
     - Спасибо. Как это делается - вот это? - он указал на густой коричневый
соус.
     Марико перевела для нее.
     -  Кику-сан  говорит,  что  это  сахар с  соей  и  немного имбиря.  Она
спрашивает, в вашей стране есть сахар и соя?
     - Сахар  свеклы делают, а сои нет. Кику-сан.
     -  О, как  можно жить  без сои?  - Кику напустила на себя  важность.  -
Пожалуйста, скажите Анджин-сану, что у  нас сахар уже тысячу лет. Буддийский
монах  Гандзин привез его  к нам  Китая. Все лучшее к нам пришло  Китая,
Анджин-сан.  Чай мы стали  пить около  пятисот  лет назад. Буддийский  монах
Еисей  принес  несколько семян  и посадил  их в  провинции  Чихузен,  где  я
родилась. Он также дал нам Дзен-Буддм.
     Марико перевела с такой же официальностью. Тут Кику расхохоталась:
     - Ох, вините, Марико-сама, но вы оба выглядите такими серьезными. Я и
притворилась такой важной с этим  чаем -  как  будто это  имеет значение.  Я
только хотела развлечь вас.
     Они наблюдали, как Блэксорн расправился с фазаном,
     - Вкусно,  -  сказал  он.  -  Очень вкусно.  Пожалуйста,  поблагодарите
Дзеко-сан.
     - Она будет польщена, - Кику налила  им обоим еще чаю. Потом, зная, что
наступил удобный момент, она невинно спросила:
     - Можно у вас спросить, что случилось сегодня во время землетрясения? Я
слышала, что Анджин-сан спас жнь  господину Торанаге? Я  сочла бы за честь
услышать это  первых уст.
     Она  терпеливо  слушала,  позволив  Блэксорну  и   Марико  наслаждаться
рассказом,  добавляя  "ох"  или  "а  что  же дальше? " или наливая саке,  не
прерывая, как идеальный слушатель.
     И когда они кончили, Кику восхитилась их  смелостью  и тем, как повезло
господину  Торанаге.  Они  поговорили  еще немного,  потом Блэксорн встал  и
служанке велели показать ему дорогу.
     Марико нарушила молчание:
     - Вы никогда не ели мяса до этого, Кику-сан, правда?
     - Это моя обязанность - делать  то,  что  будет  ему приятно,  только и
всего, правда?
     -  Я никогда не догадывалась, как совершенна может быть дама.  Я теперь
понимаю, почему всегда должны быть Плавающий Мир, Ивовый Мир и как счастливы
мужчины, и как плоха была я.
     -  О,  это  не  было  моей  целью,  Марико-сама. Мы  здесь  только  для
удовольствий, на короткое время.
     - Да. Я восхищена вами. Мне хотелось бы быть вашей сестрой.
     Кику поклонилась:
     - Я недостойна такой чести.
     Они  ощутили,  как  между  ними  рождаются  теплые  чувства. Потом  она
сказала:
     - Это очень потаенное место, можно довериться, здесь нет подглядывающих
глаз.  Комната  для удовольствий  в  саду  очень  темная,  если  кому-нибудь
требуется темнота. И тьма скроет все секреты.
     - Единственный способ сохранить секрет - это быть  одной и шептать  под
пустой стеной  в глухую  полночь,  не  так ли?  - небрежно  бросила  Марико,
выгадывая время, чтобы принять решение.
     -  Между сестрами не  нужны стены. Я отпустила  служанку  до утра. Наша
комната для удовольствий - очень уединенное место.
     - Вы должны быть с ним одна.
     - Я всегда могу быть одна, всегда.
     - Вы так добры ко мне, Кику-сан, так предусмотрительны.
     - Это волшебная ночь, да? И совершенно особенная.
     - Волшебные ночи слишком скоро кончаются, сестричка. Волшебные ночи для
детей, правда? Я не ребенок.
     - Кто знает, что случится волшебной ночью? Темнота скрывает все.
     Марико печально покачала головой и нежно коснулась Кику:
     - Да. Но для него, если она вмещает вас, это уже достаточно.
     Кику отступилась. Потом она сказала:
     - Я - подарок для Анджин-сана? Он не сам попросился ко мне?
     - Если он видел вас, как он мог не просить вас? Честно говоря, для него
большая честь, что вы принимаете его. Я сейчас это поняла.
     -  Но  он видел  меня  всего  один  раз, Марико-сан. Я стояла  рядом  с
Оми-саном, когда он подходил к кораблю, чтобы плыть первый раз в Осаку.
     - О, но Анджин-сан говорил, что он видел Мидори-сан около Оми-сана. Это
были вы? Около паланкина?
     - Да, на площади. О, да, это была я, Марико-сан,  а не  госпожа Мидори,
жена Оми-самы. Он сказал мне: "Конити ва". Но,  конечно, он не запомнил. Как
он мог запомнить? Это было в прошлой жни, да?
     -  О,  он помнил красивую девушку  с зеленым  зонтиком.  Он сказал, это
самая красивая девушка,  какую он когда-либо видел. Он говорил мне  об  этом
много раз. - Марико внимательно посмотрела на нее. - Да, Кику-сан, вас легко
было спутать тогда, под зонтиком.
     Кику  налила   саке,  и   Марико   была  зачарована  ее  непринужденной
элегантностью.
     -  Мой зонтик был  цвета морской воды, -  сказала  она, очень довольная
тем, что он помнил.
     - Как тогда выглядел Анджин-сан? Совсем иначе? Ночь Стонов  должна была
пройти ужасно.
     - Да, это так. И он  тогда казался старше, кожа на лице напряжена... Но
мы стали слишком серьезны, старшая сестра. Ах,  вы не знаете, как я польщена
тем,  что  вы  мне позволили  так  себя называть. Сегодня  ночь  только  для
удовольствий. Не надо больше серьезных вещей, да?
     - Да, согласна.
     - Теперь,  возвращаясь к более  простым  вещам, вы не будете добры дать
мне несколько советов?
     - Пожалуйста, - сказала Марико дружеским тоном.
     -  Скажите, может быть, люди  его национальности при сексе предпочитают
какие-нибудь приспособления или позы, вы что-нибудь знаете об этом? Извините
меня, пожалуйста, но может быть, вы могли бы мне что-то подсказать.
     Марико потребовалась вся выдержка, чтобы оставаться спокойной.
     - Нет, этого я не знаю. Анджин-сан очень  стыдлив во всем, что касается
секса.
     - Его можно спросить как-нибудь окольным путем?
     -  Не думаю,  что  вы можете  спросить об этом иностранца.  Только,  не
Анджин-сана.  И,  вините,  я  не  знаю,  что  это  за  приспособления,  за
исключением, конечно, харигаты.
     - А! -  интуиция Кику снова не подвела ее, и она спросила невинно: - Вы
не хотели бы посмотреть  их? Я могла бы  показать вам  их  все, может  быть,
вместе с  ним, тогда его не  нужно будет спрашивать. Мы можем  понять по его
реакции.
     Марико заколебалась, любопытство пересилило ее убеждения.
     - Если бы это можно было сделать как бы шутя...
     Они услышали, как возвращается Блэксорн.  Кику встретила  его и  налила
вина. Марико  осушила свою  чашку, радуясь, что она больше не одна,  ей было
нелегко сознавать, что Кику могла читать ее мысли.
     Они болтали,  играли в глупые игры,  а потом,  когда  Кику  сочла,  что
наступило  подходящее время, она  спросила, не хотели бы они поглядеть сад и
комнаты для удовольствий.
     Они  вышли  в  ночной сад.  Дорожка петляла вокруг маленького прудика и
журчащего  водопада.  В  конце тропинки в  центре  бамбуковой  рощицы  стоял
маленький  домик. Он  поднимался  над ухоженной  лужайкой,  к окружающей его
веранде  вели  четыре ступеньки. Убранство  двухкомнатного жилища было очень
ысканное и отличалось  большим  вкусом.  Красное  дерево,  тонкая  работа,
мягчайшие татами, красивые шелковые  подушки, самые элегантные  драпировки в
таконома.
     - Так мило, Кику-сан, - сказала Марико.
     -  Чайный Домик  в  Мисиме намного  ысканней, Марико-сан. Пожалуйста,
располагайтесь поудобнее, Анджин-сан! Пер фавор, вам удобно, Анджин-сан?
     - Да, очень удобно.
     Кику  видела,  что он  все  еще  был  под  впечатлением новых знаний  и
ощущений и  немного пьян, но обращал внимание  только  на  Марико. Ей  очень
хотелось  встать и пройти во внутреннюю комнату, где были  разложены футоны,
выйти  на  веранду  и уйти. Но она знала,  что если она так сделает,  то это
будет  с ее стороны нарушением закона. Более того, она  сознавала, что такой
поступок будет безответственным, так как в глубине души она чувствовала, что
Марико почти уже приняла решение.
     "Нет, -  подумала она, -  я не  должна толкать  ее на такой  трагически
неблагоразумный  поступок, как  бы это ни было важно для моего  будущего.  Я
предложила,  но Марико-сан сама отказалась.  Мудро.  Они любовники? Не знаю.
Это их карма".
     Она наклонилась вперед и заговорщически засмеялась:
     - Послушайте, старшая  сестра, пожалуйста,  скажите Анджин-сану, что  у
меня здесь есть некие штучки. В их стране они есть?
     - Он говорит, нет, Кику-сан. Извините, он никогда не слышал о таких.
     - О! Ему неинтересно будет посмотреть на них? Они в соседней комнате, я
могу сходить за ними - они действительно очень возбуждают.
     - Вам не хотелось бы  посмотреть на них, Анджин-сан? Она  говорит, они,
правда, очень забавные, - Марико умышленно менила слово.
     -  Почему  бы нет?  - сказал Блэксорн, его горло сжалось, он  весь  был
напряжен, чувствуя  их запах и осознавая их женственность. - Вы  используете
какие-то приспособления при сексе? - спросил он.
     - Кику-сан говорит, иногда. Она говорит - и это верно, - что наш обычай
- всегда стараться  продлить  момент "Облаков и Дождя",  так как мы считаем,
что в этот короткий момент мы, смертные, находимся вместе с нашими богами, -
Марико следила за ним. - Так что очень важно заставить его длиться как можно
дольше, правда?
     - Да.
     -  Она  знает, что  быть  наедине  с богами очень  важно.  Это  хорошее
поверье, хотя, возможно,  вы так не думаете. Чувство  Ливня  Облаков такое
неземное  и  божественное. Не так ли? Так что любыми средствами оставаться с
богами как можно дольше наш долг, правда? ~ Несомненно.
     - Не хотите ли саке, Анджин-сан?
     - Спасибо.
     Она обмахнулась веером.
     - Ливень  Облаков и Облака и  Дождь, или Огонь и Поток, как мы иногда
это называем, это очень  по-японски, Анджин-сан.  Очень важно быть японцем в
вопросах секса, да?
     К ее облегчению, он ухмыльнулся и поклонился ей, как придворный:
     - Да, конечно.  Я - японец, Марико-сан. Хонто! Кику вернулась с обшитым
шелком  ящиком.  Она  открыла его  и  вынула  внушительного  размера  пенис,
вырезанный   слоновой кости, и другой, эластичный,   материала, которого
Блэксорн никогда не видел. Она небрежно отставила их в сторону.
     - Это,  конечно,  обычные харигата,  Анджин-сан,  - сказала  Марико, не
задумываясь, ее глаза были прикованы к другим предметам.
     - Это... на самом деле? - спросил Блэксорн, не зная, что еще сказать, -
Матерь Божья!
     - Но это только обычные харигата,  Анджин-сан. Конечно,  у ваших женщин
тоже они есть!
     - Конечно,  нет! Нет,  у них  их нет, - добавил он,  пытаясь  не терять
чувства юмора.
     Марико не могла  поверить  в это. Она  объяснила Кику,  которая была не
менее удивлена. Кику что-то долго говорила, Марико соглашалась.
     -   Кику-сан  кажется  это  очень   странным.  Я  должна   согласиться,
Анджин-сан.  Здесь  почти  каждая  девушка  пользуется   ими  для   обычного
облегчения,  без  всякой  задней  мысли.  Как  еще девушка может  оставаться
здоровой, если она ограничена в своих возможностях  там, где нет мужчин?  Вы
уверены, Анджин-сан? Вы нас не обманываете?
     - Нет - я,  э, уверен, что наши женщины  их не имеют. Это было бы, Боже
мой, это, ну, мы... они этого не имеют.
     - Без  них жнь  должна  быть  невероятно  трудной.  Мы  говорим,  что
харигата подобен мужчине, но лучше его, потому что это точно как его  лучшая
часть, но  без всего  остального. Не так ли? И они также превосходны, потому
что не все мужчины имеют такую силу, как харигата. Они нам преданы и никогда
не устают от нас,  как  мужчины.  Они могут быть какие  угодно:  грубые  или
мягхие - Анджин-сан, вы обещали, помните? Про юмор!
     - Вы  правы, - ухмыльнулся  Блэксорн, - ей-богу,  вы правы. Пожалуйста,
вините   меня,  -  он  поднял  харигата  и  внимательно  рассмотрел   его,
невыразительно  насвистывая.  - Вы говорили, Учительница-сан, он может  быть
грубым?
     - Да, - сказала она убежденно,  - он  может быть грубым или мягким, как
вы  пожелаете. Кроме  того,  харигата  намного  более  выносливы, чем  любой
мужчина, и никогда не устают!
     - О, это интересный факт!
     -  Да.  Не забывайте, не  каждой  женщине  повезло  встретить  сильного
мужчину.  Без помощи одной  этих  штучек, удовлетворяющих обычные страсти,
нормальная женщина  скоро  теряет фическое  равновесие,  и  это,  конечно,
нарушает  ее настроение и тем вредит ей и ее окружению. Женщина не имеет той
свободы,  которую  имеет  мужчина  -  в  большей  или  меньшей степени  -  и
правильно, да? Мир принадлежит мужчинам, не так ли?
     - Да, - он улыбнулся, - и одновременно нет.
     - Извините, но мне жалко ваших женщин.  Они ведь  такие же,  как и  мы.
Когда вернетесь домой,  вы должны научить  их, Анджин-сан.  Ах, да,  скажите
королеве, она поймет. Мы очень чувствительны в вопросах секса.
     -  Я  упомяну об  этом Ее  Величеству.  -  Блэксорн отложил  харигата в
сторону, сделав вид, что ему не хочется этого делать. - Что еще?
     Кику вынула связку  четырех больших круглых бусин   белого нефрита,
нананных через определенные  промежутки на крепкую  шелковую нить.  Марико
внимательно   слушала  объяснения  Кику,  глаза  ее  раскрылись   шире,  чем
когда-либо,  веер  замелькал.  Когда  Кику  закончила,  она  с  любопытством
посмотрела на бусы:
     -  Ах,  со  дес!  Ну,  Анджин-сан,  -  твердо  начала  она, - эти  бусы
называются  кономи-синзу,  жемчужины наслаждения, и сеньор или сеньора могут
одинаково пользоваться ими. Саке, Анджии-сан?
     - Спасибо.
     -  И  женщина,  и  мужчина могут  пользоваться  ими,  бусины  аккуратно
помещают в задний проход и потом, в момент Облаков и Дождя, бусины медленно,
одну за другой, вытаскивают.
     - Что?
     - Да,  - Марико  положила бусы  перед ним  на  подушку, -  госпожа Кику
говорит,  очень  важно выбрать  время,  и всегда... Я не знаю,  как  вы  это
называете, ах, да, всегда надо использовать масляную смазку... для удобства,
Анджин-сан, -  она посмотрела на него  и добавила,  - она говорит также, что
жемчужины наслаждения могут быть  разных размеров  и что  если  их правильно
применять, они, правда, могут дать очень хороший результат.
     Он шумно расхохотался и выразился по-английски:
     - Ставлю бочонок дублонов против кучки свиного дерьма, что в  это никто
не поверит!
     - Извините, я не поняла, Анджин-сан.
     Когда он смог говорить, то пронес по-португальски:
     - Я ставлю гору золота против травинки, Марико-сан, что результат очень
значительный на самом деле. - Он поднял бусы и внимательно их рассмотрел, не
замечая, что насвистывает.  - Жемчужины наслаждений,  да? -  Через минуту он
отложил их. - Что там еще?
     Кику была рада, что ее  эксперимент удался. После этого она показала им
химитсу-кава, секретную кожу:
     - Это кольцо наслаждения, Анджин-сан, которое мужчина использует, чтобы
поддерживать  эрекцию, когда он  устал. С  ним,  - говорила  Кику, - мужчина
может удовлетворять женщину, даже  когда он прошел свой пик  или его желание
ушло. - Марико следила за ним: - Не так ли?
     - Абсолютно, - просиял Блэксорн, - господь Бог защищает меня от этого и
от  невозможности  удовлетворить  женщину.  Пожалуйста,  попросите  Кику-сан
купить мне три штуки - прямо в ящике!
     Затем   ему  показали   хиро-гумби,   снаряжение  для  усталых,  тонкие
высушенные  стебли растения,  которые,  если  их намочить и  обмотать вокруг
Несравненного Песта,  разбухали и делали его крепким  на вид. Потом там были
всякие   стимулирующие   средства   -   средства  создавать  или   усиливать
возбуждение, и всякие  смазки - для увлажнения, для  увеличения объема,  для
усиления.
     - Никогда не ослабевает? - спросил он с еще большим весельем.
     - О, нет,  Анджин-сан,  это неземное ощущение! Затем Кику вынула другие
кольца,  которые используют  мужчины:    слоновой  кости  или  эластичные,
шелковые  кольца  с  шариками,  щетинками,  ленточками  и   расширениями   и
отростками разных видов, сделанные  слоновой кости, конского волоса, семян
или даже маленьких колокольчиков.
     - Кику-сан  говорит,  что почти  каждая   этих вещей  превратит самую
скромную даму в распутницу.
     "О, Боже, как бы я хотел тебя, распутницу", - думал он.
     - Но это только для мужчин, да? - спросил он вслух.
     - Чем больше возбуждена госпожа, тем больше наслаждение мужчины, не так
ли?  -  сказала  Марико. - Конечно,  доставлять радость женщине - также долг
мужчины. А с такими  вещами, если  он, к сожалению, слабый, старый, усталый,
он все-таки может достаточно хорошо ее удовлетворить.
     - Вы пользовались ими, Марико-сан?
     - Нет, Анджин-сан, я никогда не видела  их раньше. Они предназначены не
нам... жены не для удовольствия, их  удел  - растить  детей  и  вести  дом и
хозяйство.
     - Жены не ожидают, что их будут удовлетворять?
     - Нет. Эти было  бы необычно. Это  для дам   Ивового Мира,  -  Марико
обмахнулась веером и объяснила Кику, что  она сказала. - Она  спрашивает,  у
вас то же самое? Долг мужчины доставлять удовольствие женщине, так же как ее
долг доставлять удовольствие мужчине?
     - Пожалуйста,  скажите  ей, что, к сожалению,  у нас не так,  а  совсем
наоборот.
     - Она говорит, что это скверно. Еще саке?
     -  Переведите ей, что  мы приучены  стыдиться наших тел, секса,  наготы
и... прочим всяким глупостям. Только пребывание здесь заставило меня  понять
это. Теперь я немного цивилованнее и знаю больше.
     Марико перевела. Он осушил  свою чашку.  Кику  немедленно наполнила  ее
снова,  наклонившись  вперед и  придерживая длинный  рукав левой  рукой, так
чтобы не  коснуться нкого лакированного столика, пока правой она  наливала
саке.
     - Домо.
     - До итасимасите, Анджин-сан.
     - Кику-сан  говорит,  что  ваше мнение так  много  значит  для  нас.  Я
согласна с ней, Анджин-сан. Вы сегодня заставили меня почувствовать гордость
за  нас,   японцев.  Но,  конечно,  это  совсем  не   так  ужасно,   как  вы
рассказываете.
     - Это хуже. Это трудно понять,  еще труднее объяснить,  если вы никогда
не жили там. Видите ли-на самом деле... - Блэксорн обратил внимание, как они
смотрят  на  него, терпеливо ждут, одетые в яркие разноцветные одежды, такие
милые  и чистые, комната такая яркая  и  опрятная, уютная. Мысленно он  стал
сравнивать все это  с его английским домом: солома на  земляном полу, дым 
открытого кирпичного очага, поднимающийся к отверстию в  потолке; только три
новых очага  с трубами было  тогда во всей его деревне, и  то только в самых
богатых  домах.  В коттедже две маленькие спальни и  одна большая неопрятная
комната, служившая  кухней,  столовой и гостиной одновременно.  Ты входил  в
морских сапогах, летом  и зимой,  не замечая грязи,  навоза, садился на стул
или скамейку, дубовый стол был захламлен так же, как и комната, здесь же три
или четыре собаки и двое  детей - его сын и  дочь его умершего брата Артура,
ползающих, падающих и играющих на полу.  Фелисите готовит, ее длинное платье
волочится по грязи и соломе, служанка шмыгает носом и путается под ногами, а
Мэри,  жена Артура, кашляющая в соседней комнате, лежит при смерти, но никак
не умрет.
     Фелисите, милая моя Фелисите.  Ванна раз в месяц, и то летом,  в медном
корыте. Но лицо, руки и ноги она моет каждый день. Фелисите, всегда прячущая
тело  до шеи и запястий, закутанная в толстые шерстяные  одежды,  которые не
стираются месяцами или годами, воняющая, как все, искусанная вшами, как все,
страдающая от чесотки.
     И  все  глупые поверья  и убеждения, что чистота  может убить, что вода
может  вызвать  простуду и принести чуму,  открытые  окна  могут привести  к
смерти, что вши и блохи, мухи и  грязь, и болезни  - все это Божье наказанье
за грехи на земле.
     Блохи, мухи, свежая солома каждую  весну, но каждый день - в церковь, а
в воскресенье  дважды, чтобы выслушать Слово, вкладываемое  в  вас: ничто не
важно, кроме Бога и спасения.
     Рожденная  в  грехе,  живущая  в  стыде, обреченная  на  жнь  в  аду,
вымаливающая прощение и спасение,  Фелисите столь  предана Богу и так  полна
страха перед ним и так стремится на Небо.  Потом идет домой обедать. Снимает
кусок мяса с  вертела и, если он падает на пол, поднимает его, стирает грязь
и ест, если  собаки не успеют схватить первыми,  но всегда бросает им кости.
Отбросы все на полу,  откуда выметаются и выбрасываются на дорогу. Спит чаще
всего  в том, в  чем ходит днем,  и чешется,  как собака, все время чешется.
Стареет  такой  молодой  и так  безобразна  уже в  молодости, а умрет совсем
молодой. Фелисите.  Сейчас  ей двадцать девять, поседела, осталось уже  мало
зубов, старая, морщинистая и худая.
     - Раньше времени, бедняга. Боже мой, как бессмысленно, - выкрикнул он в
ярости, - все уходит даром!
     - Нан дес ка, Анджин-сан? - сказали сразу обе женщины, выражение их лиц
менилось.
     - Извините... просто... вы такие чистые, а  мы такие грязные  и все так
впустую, бесчисленные миллионы, многие поколения, я тоже, вся моя жнь... и
только потому, что  мы не знаем ничего лучше! Боже  мой, как безнадежно! Эти
священники -  они  образованные  люди  и наши учителя,  ведут все  обучение,
всегда во имя Бога, грязь во имя Бога... Это правда!
     -  О,  да,  конечно,   -  успокаивающе  сказала  Марико,  тронутая  его
страданием,  - ради Бога, не  расстраивайтесь  так  сейчас,  Анджин-сан. Вот
завтра...
     Кику  улыбалась, но  была очень недовольна собой. "Тебе следовало  быть
более осторожней, -  сказала она себе. -  Какая глупость, глупость! Ты нужна
Марико-сан! Теперь ты позволила загубить вечер, и все волшебство ушло, ушло,
ушло! "
     Действительно,  тяжелое,  почти осязаемое желание, захватившее их всех,
исчезло. "Может быть,  это как раз  и  хорошо, -  подумала она. - По крайней
мере Марико и Анджин-сан будут  благоразумны  еще одну ночь. Бедные, бедные.
Так печально". Она смотрела, как они разговаривали, потом почувствовала, что
в их тоне что-то менилось.
     - Сейчас я должна уйти от тебя, - сказала Марико на латыни.
     - уйдем вместе.
     - Я прошу тебя остаться. Ради тебя и ее. И меня, Анджин-сан.
     - Я не хочу этого подарка, - сказал он, - я хочу тебя.
     - Я принадлежу  тебе, Анджин-сан. Пожалуйста, оставайся, я умоляю тебя,
и  знай, что  сегодня  ночью я твоя.  Он  не настаивал  на  том,  чтобы  она
осталась.
     После ее ухода он лег на спину, положил руки под голову и стал смотреть
в окно  на ночной  сад. Дождь хлестал по черепице,  с  моря порывами долетал
легкий ветерок.
     Кику  неподвижно сидела около него на коленях. Ноги  у  нее онемели. Ей
тоже  хотелось лечь и вытянуть  ноги, но  она  не  хотела отвлекать  его  ни
малейшим движением. "Ты не устала. Твои ноги не болят.  Слушай дождь и думай
о приятных вещах. Думай об Оми-сане и Чайном Домике в Мисиме, и что ты жива,
и что  вчерашнее землетрясение было только очередным землетрясением. Думай о
Торанаге-саме и  невероятно высокой цене, которую в самом начале потребовала
за твой контракт Дзеко-сан. Прорицатель был прав, это твоя счастливая карта,
она сделает  тебя  такой богатой,  что тебе и не снилось. А  если  эта часть
предсказания  верна, почему  должно  быть  неверным  все остальное?  В  один
прекрасный день ты выйдешь замуж за самурая, родишь ему сына, ты будешь жить
долго и умрешь в старости, в своем доме, в богатстве и почете, и, что вообще
чудо  чудес, твой сын будет расти достойно - самураем, как и его сыновья".
     Кику просияла при мыслях о своем невероятном, замечательном будущем.
     Спустя  какое-то  время  Блэксорн  с наслаждением  потянулся,  чувствуя
приятную усталость. Он увидел ее и улыбнулся.
     - Нан дес ка, Анджин-сан?
     Он  мягко покачал  головой, встал и открыл  седзи в следующую  комнату.
Служанки здесь не  было.  Он и  Кику в  этом роскошном маленьком жилище были
одни.
     Блэксорн  вошел в спальню и  начал снимать кимоно. Она поспешила помочь
ему. Он полностью разделся, потом  надел  легкое  шелковое спальное  кимоно,
которое Кику держала перед ним. Она заботливо приподняла перед ним москитную
сетку, под которую он и лег.
     После этого переоделась  и сама Кику. Он  смотрел, как она сняла  оби и
верхнее  кимоно,   нижнее  кимоно   бледно-зеленого  цвета  с   ярко-красным
обрамлением  и,  наконец, нижнюю рубашку. Потом  она  надела спальное кимоно
персикового  цвета, сняла искусно сделанный парик и  освободила свои волосы.
Они были иссиня-черного цвета и очень длинные.
     Затем присела около москитной сетки снаружи полога:
     - Дозо, Анджин-сан?
     - Домо, - сказал он.
     - Домо аригато годзиемасита, - прошептала она.
     Кику проскользнула под сетку  и легла рядом с ним. Ярко светили свечи и
масляные лампы. Он был рад свету, она была такая красивая.
     Его отчаянное желание  исчезло, хотя боль и осталась.  "Я не хочу тебя,
Кику-сан, - подумал он. - Даже если бы ты была Марико, даже если  бы ты была
самая красивая женщина, которую  я когда-либо видел, еще более красивая, чем
Мидори-сан, которая,  я думаю,  прекраснее  любой  богини. Я  не хочу  тебя.
Позже, может быть, но не сейчас, вини".
     Ее рука поднялась и дотронулась до него:
     - Досо?
     - Ие,  - мягко ответил  он, покачав головой. Он подержал ее руку, потом
просунул свою руку под ее плечи.  Она послушно устроилась  около него, сразу
все поняв. Ее духи смешались с ароматом простыней и футонов. "Так чисто,
 - подумал он, - такая невероятная чистота".
     - Что  сказал тогда Родригес? "Японское небо на земле, англичанин, если
ты знаешь, куда смотреть" или "Это  рай, англичанин"?  Я не  помню. Я только
знаю, что это не там, за морем, как я думал.
     Небо здесь, на земле.


ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ


     Гонец галопом промчался в темноте в сторону спящей деревни. Небо слегка
окрасил рассвет, только что возвратились рыбачьи лодки, ставившие сети около
отмелей. Он мчался без остановки  Мисимы  через горные перевалы  по плохим
дорогам, меняя лошадей в каждом месте, где они только были.
     Его лошадь прогрохотала  копытами по  улицам деревни  - теперь  за  ним
повсюду тайком уже следили  - через площадь и вверх по дороге к крепости. На
его знамени был вензель  Торанаги, он знал пароль. Тем не менее,  его четыре
раза  останавливали и проверяли, прежде чем разрешили войти  и встретиться с
начальником охраны.
     - Срочное вестие  Мисимы, Нага-сан, от господина Хиро-Мацу.
     Нага взял свиток  и  заторопился  во  внутренние  помещения. У седзи  с
усиленной охраной он остановился:
     - Отец?
     - Да?
     Нага  отодвинул дверь и  ждал. Меч Торанаги скользнул обратно в  ножны.
Один  часовых принес масляную лампу.
     Торанага  сел под  своей  москитной сеткой и сломал  печать. Две недели
назад  он приказал Хиро-Мацу  во главе  отборного полка  выступить  к  замку
Мисима, на  Хоккайдской дороге,  который охранял  путь к перевалам,  ведущим
через горы к городам
     Атами и Одавара на севере. Минуя Одавару, нельзя было занять Кванто.
     Хиро-Мацу писал:  "Господин,  ваш  двоюродный  брат  Затаки,  властелин
Синано,  прибыл сюда вчера  Осаки. Он просит обеспечить  безопасный проезд
его  на  встречу  с вами  в Анджиро.  Он едет  с  официальным  поручением, в
сопровождении  сотни  самураев и телохранителей под знаменем "нового" Совета
регентов. Я должен сказать  вам, что новости госпожи Киритсубо верны. Затаки
оказался менником и открыто  заявил о своей верности  Ишидо. Чего  она  не
знала - что Затаки теперь регент вместо господина  Судзиямы. Он показал  мне
свой официальный  документ о  назначении, по всем правилам заверенный Ишидо,
Кийямой, Оноши и Ито. Все, что я мог  сделать, - это удержать моих людей при
его  слишком  высокомерном  поведении  и выполнить  ваши приказы  пропускать
любого посланца со стороны Ишидо. Я хотел сразу убить этого говноеда. Вместе
с ним  едет чужеземный священник Тсукку-сан,  который  прибыл  морем  в порт
Нумадзу   Нагасаки. Он просил разрешения повидать  вас, поэтому я отправил
его с этой партией. Их сопровождают  две сотни моих людей. Все они через два
дня прибудут  в Анджиро.  Когда вы вернетесь в  Эдо? Мне стало вестно, что
Джикья тайно проводит мобилацию и что  Эдо прибывает все больше самураев
 северных кланов, готовых перейти  к Ишидо именно сейчас, когда против вас
Затаки Синано. Я прошу вас сразу же оставить Анджиро - отступить морем".
     Торанага ударил кулаком по полу.
     -  Нага-сан, сходи  за  Бунтаро-саном,  Ябу-саном  и Оми-саном, попроси
тотчас же явиться сюда.
     Все собрались очень быстро. Торанага прочитал им послание.
     - Нам лучше отменить все учения. Пошлите мушкетный полк, всех до одного
человека, в горы. Нельзя, чтобы что-то стало вестно.
     Оми сказал:
     - Прошу винить меня, господин, но обдумайте возможность встретить всю
эту  партию  в  горах.  Скажем, в Ёкосе. Пригласите господина  Затаки, -  он
осторожно  выбрал этот титул, - полечиться  на минеральных  водах одного  
тамошних курортов, но  встречу проведите в Ёкосе. После того как он передаст
письмо, он и все его люди могут быть отправлены  обратно  и препровождены до
границы или уничтожены, как вам будет угодно.
     -- Я не знаю Ёкосе.
     Ябу важно пронес:
     - Это  красивое  место, почти  в центре  Идзу, господин,  среди гор,  в
долине. Радом с рекой Кано. Кано течет на север  и  в  конце концов,  пройдя
через  Мисиму и Нумадзу,  впадает в море. Ёкосе стоит на  перекрестке дорог.
Это хорошее  место для встречи, господин. Курорт  Чузензи  - один  лучших.
Вам следует  посетить  его,  господин. Я  думаю,  Оми-сан подал превосходную
мысль.
     -- А мы там сможем устроить оборону?
     Оми быстро ответил:
     - Да, господин. Там есть мост.  Склон горы очень крутой. Все нападающие
вынуждены  будут  продвигаться  по  вилистой  дороге.  Оба  перевала легко
блокировать небольшими силами. Засады  против вас устроить невозможно. У нас
более чем достаточно бойцов для  вашей защиты, и  можно  перебить  их  людей
вдесятеро против наших - если возникнет необходимость.
     - Мы уничтожим их в любом случае, да? - с презрением спросил Бунтаро, -
Но  лучше  там, чем здесь.  Господин, пожалуйста,  позвольте мне  обеспечить
безопасность  этого места. Пятьсот лучников, ни одного с мушкетом  -  все на
лошадях. С теми, что послал мой отец, нас будет более чем достаточно.
     Торанага сверился с числами на письме.
     -- Когда они доберутся до Ёкосе?
     Ябу посмотрел на Оми:
     - Самое раннее сегодня вечером. Вероятно, завтра до рассвета.
     - Бунтаро-сан, выезжайте тотчас же, - сказал Торанага. - Задержите их в
Ёкосе, но не давайте им переправиться через реку. Я выеду завтра на рассвете
еще с одной сотней людей. Мы будем там к полудню. Ябу-сан, вы берете на себя
командование  мушкетным  полком на это  время и  обеспечиваете  безопасность
нашего отъезда. Устройте засаду  на  Хейкавской дороге у перевала, тогда  мы
сможем вернуться по ней, если возникнет необходимость.
     Бунтаро  направился  к  выходу, но  остановился,  когда  Ябу  с  трудом
проговорил:
     - Какая может быть мена, господин? У них только сто человек.
     -  Я  предвижу ее. Господин Затаки  не сунется сюда, не  имея какого-то
плана, так  как, конечно, я его  арестую, если смогу, - сказал  Торанага.  -
Если он  не сможет вести  своих  фанатиков,  нам будет намного  легче пройти
через горы. Но почему он всем рискует? Почему?
     Оми осторожно сказал:
     - Может быть, он снова собирается стать вашим союзником?
     Они  все знали о давнем  соперничестве между  сводными братьями. До сих
пор оно было дружеским.
     -- Нет. Он - нет. Я никогда  не доверял ему  и раньше. А  кто доверится
ему теперь?
     Все замотали головами. Ябу сказал:
     - Конечно, он не  представляет для вас никакой угрозы. Господин  Затаки
регент, да, но он только посланец, не так ли?
     "Глупец,  -  хотел  крикнуть  ему  Торанага,  -  неужели  ты ничего  не
понимаешь? " Вслух он сказал:
     - Мы скоро узнаем. Бунтаро-сан, выезжайте сразу же.
     - Да, господин. Я тщательно выберу место для встречи, но не подпущу его
ближе, чем на десять шагов.  Я был с ним в Корее. Он  слишком хорошо владеет
мечом.
     - Действуйте.
     Бунтаро заторопился. Ябу сказал:
     - Может быть, Затаки удастся склонить на  нашу  сторону - какими-нибудь
подарками?  На  что  он может  клюнуть? Даже  если  не он будет  командовать
войсками. Синайские горы очень трудны для продвижения.
     - Наживка очевидна,  - сказал Торанага. - Кванто. Разве это не то, чего
он хочет,  чего всегда хотел? Разве это не то, чего жаждут все мои враги? Не
то, чего желает сам Ишидо?
     Ответа не последовало. Он был не нужен.
     Торанага серьезно сказал:
     -  Мой  Будда  нам  поможет.  Мир,  которого добился  Тайко,  кончился.
Начинается война.
     Уши моряка  Блэксорна  уловили тревогу в приближающемся  цокоте  копыт.
Опасность. Он мгновенно очнулся от сна, готовый действовать, все его чувства
напряглись. Копыта простучали  мимо  дома, потом цоканье  удалилось вверх по
холму в сторону крепости, и снова наступила тишина-
     Он ждал. Звуков эскорта за ним не слышалось. "Возможно, одинокий гонец,
- подумал он. - Откуда? Уже война? "
     Приближался рассвет. Теперь Блэксорн уже мог видеть край неба. Оно было
облачным,  дождливым,  воздух  теплый с  привкусом соли,  время  от  времени
ветерок  колебал полог, снаружи которого  слабо жужжали москиты. Он был рад,
что находится внутри, в безопасности хотя бы в этот момент. "Радуйся  миру и
покою, пока они еще есть", - сказал он себе.
     Кику спала возле него, свернувшись как котенок. Во сне она казалась ему
еще более красивой. Он осторожно расслабился под стеганым одеялом на татами.
     "Так намного лучше, чем на кровати. Лучше, чем  на любой  койке -  Боже
мой,  да намного лучше! Но скоро снова на корабль. Скоро предстоит нападение
на Черный Корабль. Я думаю, Торанага согласился, хотя он и не сказал об этом
напрямую. Разве он не дал согласия на свой японский манер? Ничего и  никогда
не  решится в  Японии, если только не использовать японские приемы.  Да, это
так.
     Я  хотел  быть лучше информированным.  Разве он не  приказал Марико все
переводить и разъяснять все их политические проблемы? Мне были нужны деньги,
чтобы нанять новую команду. Разве он не дал мне новую команду? Я  просил две
или  три сотни пиратов.  Разве  он не  дал мне  две  сотни  самураев со всем
вооружением  и всем, что мне  нужно? Будут ли они повиноваться мне? Конечно.
Он  сделал  меня самураем и  хатамото.  Так что они будут подчиняться мне до
самой  смерти,  и я поведу  их  на  свой корабль, "Эразмус", они станут моей
абордажной командой и я пошлю их в атаку.
     Мне невероятно повезло! У меня есть все, что я хочу. Кроме Марико. Но я
имею даже и  ее. У  меня в сердце  ее любовь. И я  обладал ее телом  прошлой
ночью,  волшебной  ночью, которой никогда не было. Мы  любили без фической
блости. Это совсем другое.
     Между  мной  и Кику  не  любовь,  просто  желание.  Для меня  это  было
прекрасно. Надеюсь, что для нее тоже. Я пытался всеми силами быть японцем  и
выполнить свой долг, угодить ей, как она угодила мне".
     Он вспомнил, как надевал кольцо наслаждений.  Он  чувствовал себя очень
неуклюжим,  стеснялся, отвернулся, чтобы надеть его, пораженный тем, что его
силы иссякли, но оказалось, что это не так. И когда наконец кольцо оказалось
на месте, они опять занялись любовью.
     Ее  тело  содрогалось,  гибалось,  и ее дрожь  вознесла его на  такую
высоту, о которой он даже не подозревал.
     Потом, когда он снова смог дышать, он начал хохотать, и она прошептала:
"Почему ты  смеешься? "  А он ответил: "Не знаю, за исключением того, что ты
сделала меня счастливым".
     "Я  никогда  не  смеялся  в  такой момент, никогда  раньше.  Я не люблю
Кику-сан -  я  ее  ласкаю. Я люблю  Марико-сан безоговорочно,  и  мне  очень
нравится Фудзико-сан.
     А стал бы ты заниматься любовью с Фудзико? Нет. По крайней мере, думаю,
что не мог бы.
     Разве это  не твой долг? Если тебе присвоили все привилегии самурая, ты
требуешь, чтобы все другие обращались с тобой как с самураем во всем, что бы
это ни значило, ты  принимаешь всю ответственность и обязанности, не так ли?
Это только честно и все? И почетно, да? Твой долг дать Фудзико сына
     А Фелисите. Что сказала бы она?
     А когда  ты уплывешь, что  будет с Фудзико и Марико?  Ты  действительно
вернешься сюда, несмотря  на рыцарский  титул и  большие почести,  к которым
тебя  наверняка  представят,  если  ты  прибудешь  нагруженный  сокровищами?
Поплывешь ли  ты еще раз в  эти враждебные  глубины, чтобы быть раздавленным
леденящим ужасом  пролива Магеллана, чтобы выдерживать штормы, цингу,  бунты
на  корабле  в течение шестисот  девяноста восьми дней, чтобы  во второй раз
пристать к этому берегу? Снова выдержишь такую жнь?
     Решай! "
     Потом он вспомнил, что сказала ему Марико: "Стать японцем,  Анджин-сан,
вы должны, чтобы выжить. Делайте то же, что делаем мы, подчиняйтесь гармонии
кармы, не стыдясь этого. Будьте в согласии с  силами, которые не  зависят от
вас. Раскладывайте все по отдельным местам и уступите "ва",  гармонии жни.
Не сопротивляйтесь, Анджин-сан, карма есть карма".
     "Да,  я  решу, когда придет время.  Сначала я  должен собрать  команду.
Потом я захвачу Черный Корабль. Затем я преодолею расстояние в половину пути
вокруг света, чтобы попасть в Англию. После я  куплю  и снаряжу  корабли.  И
потом я буду решать. Карма есть карма".
     Кику заворочалась,  потом поглубже закуталась в одеяла, придвинувшись к
нему поближе. Он чувствовал тепло ее тела через шелк их кимоно и возбудился.
     - Анджин-сан, - пробормотала она, все еще не просыпаясь.
     - Хай?
     Но он не разбудил ее. Он довольствовался тем, что  убаюкал ее и оставил
в  покое,  восхищенный блаженством,  которое дало ему обладание ею. Но перед
тем, как заснуть, он поблагодарил Марико за то, чему она научила его
     - Да,  Оми-сама, конечно, -  сказала Дзеко. -  Я  схожу за Анджин-саном
сейчас  же.  Ако, пошли  со  мной,  -  Дзеко  послала  Ако  за  чаем,  потом
заторопилась  в  сад,  соображая,  какие  такие  важные   новости   доставил
прискакавший ночью гонец. "И почему  Оми сегодня  такой странный? - спросила
она себя.  -  Почему такой надменный, грубый? И  почему он  пришел сам -за
такого пустяка? Почему не прислал кого-нибудь  самураев?
     Ах,  кто знает?  Оми -  мужчина.  Разве  мы можем понять  их,  особенно
самураев? Но что-то не так. Не принес ли гонец  объявление войны? Думаю, что
да. Пусть будет война,  она никогда не повредит нашему делу. Дайме и самураи
все так  же будут нуждаться в наших услугах - во время войны  даже больше, а
на войне деньги меньше значат для них, чем когда-либо. Все хорошо".
     Она улыбнулась про себя: "Вспомни военные дни сорок с лишним лет назад,
когда тебе было семнадцать, и старого пьяницу  Мисимы? Помнишь тот смех, и
любовь, и славные ночи, переходящие  в дни. Вспомни,  как обслуживала самого
Лысого Старика; отца Ябу, приятного пожилого  мужчину, который любил  варить
преступников, как и его сын?  Вспомни,  как  много тебе  пришлось стараться,
чтобы  ублажить  его,  - в  отличие  от  его  сына!  - Дзеко хихикнула. - Мы
наслаждались три дня и три ночи, потом он на год стал моим хозяином. Хорошие
времена - отличный мужчина. О, как мы наслаждались!
     Война  или  мир  -  неважно!  Сигата  га  наи?  Достаточно  вложено   у
ростовщиков, купцов, немного  там,  немного  здесь.  Потом  фабрика  саке  в
Одоваре, Чайный Домик в Мисиме процветает, а сегодня господин Торанага хотел
купить контракт Кику!
     Да,  наступают интересные времена и  какая фантастическая была  прошлая
ночь. Кику была  прекрасна, вспышка Анджин-сана огорчительна. Кику совершила
потом удивительный ход, как лучшая куртанка страны. И после, когда госпожа
Тода  ушла,   искусство  Кику  сделало  все  прекрасным,  и  ночь  прошла  в
блаженстве.
     Ах, мужчины и женщины. Как они предсказуемы. Особенно мужчины.
     Всегда дети. Пустые, трудные, ужасные, нетерпеливые, слабые, противные,
очень   редко  умительные  -  но  все   рождены  с  одной  все  искупающей
особенностью,  которую  мы  в  нашем  деле   называем  Нефритовый  Стержень,
Черепашья  Головка,  Кипящий Ствол, Мужской Толкатель или просто Кусок Мяса.
Как оскорбительно! И все-таки как правильно! "
     Дзеко хихикнула  и в  десятитысячный раз  спросила себя, клянясь  всеми
богами, живыми, мертвыми и теми,  которые еще только должны родиться, что бы
мы делали в этом мире без этого Куска Мяса?
     Она снова  ускорила шаг,  стук ее подошв слышен был достаточно  далеко,
чтобы возвестить о  ее приходе.  Она  взобралась по отполированным  кедровым
ступеням, очень осторожно постучала.
     -  Анджин-сан,  Анджин-сан,  вините, но господин  Торанага послал  за
вами. Вам приказано сразу же вернуться в крепость.
     - Что? Что вы говорите?
     Она пронесла то же самое более простыми словами.
     - А!  Понятно!  Хорошо,  я буду там  очень  скоро, - услышала она,  как
говорит он со своим смешным акцентом.
     - Извините, пожалуйста, меня. Кику-сан?
     - Да, Мама-сан? - Через мгновение седзи открылись.  Кику улыбнулась ей,
она была в  облегающем  кимоно, с  растрепанными  волосами: -  Доброе  утро,
Мама-сан, надеюсь вы видели хорошие сны?
     - Да, да благодарю вас. Кику-сан, не желаете ли свежего зеленого чаю?
     -  Ox!  -  улыбка Кику сразу  исчезла. Это было  условное  предложение,
которое Дзеко могла  свободно использовать в любой  обстановке, оно вещало
Кику,  что  пришел  ее  самый важный  клиент,  Оми-сан.  Кику  всегда  могла
закончить  свой  рассказ,  или  песню,  или  танец побыстрее, чтобы  пойти к
Оми-сану, если  ей  этого  хотелось. Кику спала очень  с  немногими,  хотя и
обслуживала  значительное  количество  самураев - если  они  платили. Только
некоторые могли получить от нее все услуги.
     - Ну так что? - настойчиво спросила Дзеко.
     - Ничего, Мама-сан. Анджин-сан, - весело позвала Кику, - простите, а вы
не хотите чаю?
     - Да, пожалуй.
     - Сейчас принесут, - сказала Дзеко. - Ако! Поторопись, деточка.
     - Да, хозяйка, - Ако принесла чай и две чашки на подносе, налила. Дзеко
ушла, снова винившись за беспокойство.
     Кику  сама подала  чашку  Блэксорну, тот  жадно выпил, после этого  она
помогла ему одеться. Ако достала  свежее кимоно и  для  нее. Кику была очень
внимательна  к  Блэксорну,  но вся  поглощена  мыслью  о  том, что  скоро ей
придется  проводить  Анджин-сана за  ворота и раскланяться с  ним, когда  он
будет уходить. Этой процедуры требовали хорошие манеры. Более того, это было
ее  привилегией и  обязанностью.  Только  куртанкам  первого  класса  было
разрешено выходить за  порог,  чтобы воспользоваться  таким почетным правом,
все другие должны  были оставаться во  дворе. С ее стороны было бы неразумно
не закончить  ночь так, как следует -  это было бы ужасным оскорблением  для
гостя и все-таки...
     Первый раз в своей жни Кику не хотела кланяться  гостю,  провожая его
перед другим гостем.
     "Я не могу, только не Анджин-сан и не перед Оми-саном.
     Почему? - спросила она себя, -  потому что Анджин-сан иностранец, и  ты
стыдишься того, что весь мир узнает, что он тобой обладал? Нет.  Вся Анджиро
уже  знает, а один мужчина  похож на  другого,  большей частью. Этот мужчина
самурай, хатамото, адмирал флота господина Торанаги! Нет, ничего подобного.
     Что тогда? Наверное,  то, что ночью я устыдилась того, как его опозорил
Оми-сан. Нам всем было стыдно. Оми-сан никогда  не  должен был делать этого.
Анджин-сан заклеймен, и мои пальцы, казалось,  чувствовали клеймо через шелк
его  кимоно.  Я сгорала от стыда за него, хорошего человека, с которым этого
делать не следовало.
     И я тоже испачкана?
     Нет, конечно, нет,  просто стыдно перед  ним. И мне стыдно показать это
Оми-сану".
     Потом она услышала, как Мама-сан снова говорит:
     - Дитя, дитя, оставь мужчинам их мужские дела. Смех - наше лекарство от
них, от мира, богов и даже старости.
     - Кику-сан?
     - Да, Анджин-сан?
     - Я сейчас ухожу.
     -  Да.  Давайте  выйдем  вместе, - сказала  она. Он нежно  взял ее лицо
своими грубыми ладонями и поцеловал:
     - Спасибо тебе. Не хватает слов для благодарности.
     -  Это мне следует  благодарить вас. Пожалуйста, позвольте  мне сделать
это, Анджин-сан. Давайте сейчас выйдем вместе.
     Она позволила Ако последний раз прикоснуться  к своим  волосам, оставив
их распущенными, повязала пояс на свежем кимоно и вышла вместе с ним.
     Кику  шла  рядом с  ним, что было  ее правом, в  отличие  от  жены  или
наложницы, дочери или служанки, которые  должны были идти на несколько шагов
сзади.  Он сразу положил руку ей на плечо, и это ей не понравилось,  так как
они  больше не были  наедине в ее комнате.  Потом у нее появилось  внезапное
ужасное  предчувствие,  что  он  поцелует  ее при всех у  ворот  - это,  как
говорила  Марико,  было  обычаем у  чужеземцев.  "О,  Будда, пусть этого  не
случится", - подумала она, чуть не упав в обморок от испуга.
     Его  мечи лежали  в приемной.  По обычаю,  все  оружие  оставалось  под
стражей,  за  пределами  комнаты  для удовольствий, чтобы бежать  ссор  со
смертельным  исходом между клиентами  и  чтобы  не дать  кому-нибудь   дам
покончить с собой. Не все дамы Ивового Мира были счастливы или удачливы.
     Блэксорн засунул мечи за пояс. Кику поклонилась  ему через веранду, где
он одевал свои сандалии, Дзеко и  другие собрались,  чтобы тоже  поклониться
почетному гостю.  За воротами были деревенская площадь и море. Там слонялось
много  самураев, среди них  был и Бунтаро. Кику  не  видела Оми, хотя и была
уверена, что он откуда-нибудь наблюдает за ними.
     Анджин-сан казался таким высоким,  а  она такой маленькой  рядом с ним.
Они пересекали двор, когда одновременно увидели Оми. Он стоял около ворот.
     Блэксорн остановился:
     - Доброе утро, Оми-сан, - сказал он  ему как  другу, не зная, что Оми и
Кику были более, чем  друзья. "Откуда он может это знать? - подумала она.  -
Никто не говорил ему  - почему ему должны были  сказать?  И какое это  имеет
значение? "
     - Доброе утро, Анджин-сан, - голос Оми  тоже  был  дружелюбен,  но  она
заметила,  что  его  поклон   был   только  обязательной   вежливостью.  Его
угольно-черные глаза  посмотрели на нее, она  поклонилась, улыбнувшись своей
безукорненной улыбкой:
     - Доброе утро, Оми-сан. Вы оказали честь нашему дому.
     - Благодарю вас. Кику-сан.
     Она чувствовала его  учающий  взгляд,  но притворилась, что ничего не
замечает,  и  скромно  опустила  глаза. С  веранды за ними  наблюдали Дзеко,
служанки и свободные куртанки.
     - Я иду в крепость, Оми-сан, - говорил Блэксорн. - Все в порядке?
     - Да, господин Торанага послал за вами.
     - Надеюсь, что мы скоро увидимся.
     - Взаимно.
     Кику подняла глаза. Оми  все еще  смотрел  на  нее.  Она улыбнулась ему
своей лучезарной  улыбкой и посмотрела на Анджин-сана. Он внимательно следил
за  Оми, потом,  чувствуя  ее взгляд, повернулся к ней и  улыбнулся.  Улыбка
показалась ей напряженной:
     - Извините,  Кику-сан, Оми-сан,  я уже  должен идти. Он поклонился Оми.
Тот ответил. Он прошел в ворота. Едва дыша,  она  пошла за ним. Движение  на
площади прекратилось. В полной тишине она  увидела, как он поворачивается, и
в  один ужасный момент она поняла,  что он собирается  обнять  ее. Но, к  ее
огромному облегчению, он не сделал этого, а  только остановился, ожидая, как
и следовало поступить цивилованному человеку.
     Она поклонилась ему со всей нежностью,  которую только смогла собрать в
себе, глаза Оми впились в нее.
     - Благодарю вас, Анджин-сан, - сказала она и улыбнулась  ему одному. По
площади пронесся вздох. - Благодарю вас, - потом добавила, как было принято:
- Пожалуйста,  навестите нас снова. Я буду считать минуты до нашей следующей
встречи.
     Он  поклонился  с  нужной  степенью  небрежности,  высокомерно  зашагал
крупными шагами, как и положено самураю его ранга. Тогда, так как  он  очень
уважительно обращался с нею и чтобы отплатить Оми за его лишнюю холодность
при поклоне, вместо того чтобы сразу же вернуться в дом, она осталась стоять
на том же месте и следила, как уходит  Анджин-сан,  оказывая ему еще большее
уважение. Она ждала, пока он не оказался у  дальнего угла,  и видела, как он
оглянулся  и  махнул  ей  рукой.  Кику  поклонилась очень нко,  польщенная
всеобщим вниманием и притворяясь,  что не  замечает  его. И только  когда он
действительно скрылся, она вернулась  обратно. Гордая  и очень элегантная. И
пока не закрылись ворота, все мужчины  следили за ней, упиваясь ее красотой,
завидуя Анджин-сану, который должен много значить для нее,  если она так его
провожает.
     - Вы такая хорошенькая, - сказал Оми-сан.
     -  Я  бы  хотела, чтобы  это  было  правдой, Оми-сан, - сказала  она  с
улыбкой,  менее лучистой,  чем когда  улыбалась Анджин-сану. -  Хотите  чаю,
Оми-сама? Или позавтракать?
     - С вами - да.
     Дзеко со своим елейным голосом тут же присоединилась к ним:
     -   Пожалуйста,   вините   меня  за  плохие  манеры,   Оми-сама.   Не
позавтракаете ли с нами? Или вы уже сыты?
     - Нет, - пока нет, но я не голоден, - Оми взглянул на Кику в упор, - вы
уже ели?
     Дзеко решительно прервала его:
     - Позвольте принести вам что-нибудь, что  не  будет слишком  недостойно
вас, Оми-сама. Кику-сан,  когда вы  переоденетесь, вы присоединитесь к  нам,
да?
     - Конечно, прошу меня винить, Оми-сама,  за появление  в таком  виде.
Извините, - девушка выбежала, притворяясь счастливой, чего на самом деле она
не чувствовала, Ако последовала за ней.
     Оми сказал коротко:
     - Я хотел бы провести с ней сегодняшний в
     -  Конечно, Оми-сама, - ответила Дзеко  с нким поклоном, тем не менее
зная, что Кику будет занята:
     - Вы окажете нам  большую честь. Кику-сан счастлива, что вы  оказываете
ей милость.
     - Три тысячи коку? -- Торанага был возмущен.
     - Да, господин, - сказала Марико. Они сидели  на уединенной  веранде  в
крепости. Дождь уже начался, но  дневная жара еще не спала.  Она чувствовала
вялость, усталость и очень хотела, чтобы скорее  пришла осенняя  прохлада. -
Извините, я  не смогла больше торговаться с этой  женщиной. Я говорила с ней
почти  до  вечера. Извините, господин, но вы приказали мне заключить договор
на прошлую ночь.
     -  Но три тысячи коку, Марико-сан! Это грабеж! - на самом деле Торанага
был рад, что у него появилась  новая проблема, которая немного  отвлечет его
от   вставших  перед   ним   вопросов.  Христианский   священник  Тсукку-сан
путешествует  с  Затаки,   новоиспеченным  регентом,   что   рождает   новое
беспокойство.  Он  проаналировал все  маршруты  нападения  и  отступления,
каждый способ бегства, которые только  можно  было  вообразить, и вывод  был
неутешителен: если Ишвдо будет наступать быстро, он погиб.
     "Я должен выиграть время. Но как?
     Если  бы я  был Ишидо, я бы выступил  сразу, не дожидаясь  конца сезона
дождей.
     Я ставлю людей в то же положение, что и Тайко, когда я разгромил Беппу.
Тот же самый план всегда  будет выигрывать - это так просто!  Ишидо не может
быть так  глуп, чтобы не  видеть,  что  единственный реальный  путь защитить
Кванто - это завладеть Осакой и всеми землями между Эдо и  Осакой. Поскольку
в Осаке враги, Кванто в опасности. Тайко понимал это, почему еще он отдал ее
мне? Без Кийямы, Оноши и чужеземных священников... "
     Торанага   с  трудом   отложил  этот  вопрос   на  завтра   и   целиком
сконцентрировался на этой чудовищной сумме денег:
     - Три тысячи коку! Это выходит за всякие рамки!
     - Я  согласна, господин. Вы абсолютно  правы.  Это целиком моя вина.  Я
даже думала, что и пять сотен будет слишком много, но эта женщина, Дзеко, не
снила цену. Хотя с ее стороны и была одна уступка.
     - Что?
     - Дзеко просила оказать  ей честь, позволить снить цену до двух тысяч
пятисот коку, если вы окажете  ей  такую милость,  согласившись повидаться с
ней наедине.
     - Мама-сан отдаст пятьсот коку, только чтобы поговорить со мной?
     - Да, господин.
     - Почему? - подозрительно спросил он.
     -  Она  объяснила мне, в чем причина,  господин, но покорнейше просила,
чтобы  ей  было  позволено  рассказать  все  вам  самой.  Я считаю,  что  ее
предложение  заинтересует  вас,  господин.  И пять  сотен  коку...  было  бы
сэкономлено. Ужасно, что я не  смогла добиться лучшего соглашения, даже хотя
Кику-сан - куртанка первого  класса и полностью заслуживает этот статус. Я
знаю, что я подвела вас.
     - Согласен,  - угрюмо сказал  Торанага. - Даже тысячи  было  бы слишком
много. Это Идзу, а не Киото!
     -  Вы совершенно правы, господин.  Я сказала этой  женщине, что ее цена
так нелепа,  что я сама не могу с ней согласиться, хотя вы и дали мне прямые
указания  завершить сделку в  этот  в Я  надеюсь, вы  простите  мне мое
непослушание, но я  сказала,  что я бы сначала хотела проконсультироваться с
уважаемой  госпожой  Касиги,  матерью Оми-сана, а уж  потом подтвердить  эту
сделку.
     Торанага просиял, его собственные тревоги забылись:
     - Ах, так вы еще окончательно не договорились?
     - Да, господин. Ничего не было окончательно договорено, пока я не смогу
проконсультироваться с госпожой. Я сказала, что дам ответ сегодня в полдень.
Пожалуйста, вините мою инициативу.
     -  Вам следовало заключить сделку, как я приказал! - Торанага в глубине
души  был доволен, что Марико  так искусно дала  ему возможность согласиться
или  не согласиться, не потеряв лица. Ему было неразумно самому отказываться
от такого простого дела -за денег.
     -  Но  ох-ко,  три  тысячи  коку... Вы говорите, контракт девушки будет
стоить столько риса, что им возможно будет в течение трех лет кормить тысячу
семей?
     - Она стоит каждого зерна этого риса, они пойдут за нужного человека.
     Торанага проницательно посмотрел на нее:
     - О? Расскажите мне о ней и о  том, что там проошло.  Она  рассказала
ему  все - за исключением ее чувства  к  Анджин-сану и глубине его чувства к
ней. И того, что предложила ей Кику.
     -  Хорошо. Да  прекрасно. Это было очень умно  - сказал Торанага.  - Он
должен был очень ублажить ее, чтобы она в  первый раз так стояла у ворот.  -
Большая часть Анджиро ждала этого момента, чтобы посмотреть, как будут вести
себя эти двое - чужеземец и госпожа первого класса  Ивового Мира.
     - Да.
     -  Ему  стоило  за  это потратить  три  коку.  Его слава побежит теперь
впереди него.
     - Да, - согласилась Марико, меньше  всего гордясь успехом  Блэксорна. -
Она исключительная дама, господин.
     Торанага  был  удивлен уверенностью Марико  в ее сделке. Но  пять сотен
коку было более  чем много.  Это было почти  столько,  сколько  зарабатывают
Мамы-сан за всю жнь, а тут одна  них уступает пять сотен...
     - Стоит каждого зерна, вы говорите? Мне трудно в это поверить.
     - Для соответствующего человека, господин. Я верю этому. Не мне судить,
кто будет этим человеком. В это время раздался стук в седзи.
     - Да?
     - Анджин-сан у главных ворот, господин.
     - Приведи его сюда.
     - Слушаюсь, господин.
     Торанага обмахнулся веером. Он украдкой следил  за Марико и видел,  как
сразу же посветлело ее лицо. Он  специально не предупредил ее, что послал за
ним.
     "Что делать? Все, что  планировалось, все  еще действует. Но теперь мне
нужны и  Бунтаро,  и Анджин-сан,  и  Оми-сан даже больше, чем  когда-либо. И
Марико очень нужна".
     - Доброе утро, Торанага-сама.
     Он  ответил на поклон Блэксорна  и  отметил, как  он обрадовался, когда
внезапно увидел Марико. После взаимных приветствий он сказал:
     -- Марико-сан, скажите ему, что он выезжает со мной на закате. Вы тоже.
Вы потом поедете дальше в Осаку.
     Она почувствовала озноб:
     - Да, господин.
     - Я еду в Осаку, Торанага-сама? - спросил Блэксорн.
     - Нет, Анджин-сан. Марико-сан, скажите ему, что я собираюсь на день или
два в Чузензи, на водный курорт. Вы оба будете сопровождать меня туда. Затем
вы поедете в Осаку.  Он продолжит свой путь до  границы, потом один поедет в
Эдо.
     Он внимательно  следил, как Блэксорн быстро и настойчиво стал что-то ей
говорить.
     -  Извините, Торанага-сама,  но Анджин-сан почтительно просит разрешить
ему занять меня еще несколько  дней. Он говорит, что  мое присутствие сильно
ускорит его дело с кораблем. Потом, если вам будет угодно, он может сразу же
взять одно  ваших небольших судов и отвезет меня в Осаку, а сам отправится
в Нагасаки. Он считает, что это может сэкономить время.
     - Я еще не решил, как поступить с его кораблем  и командой. Может быть,
ему не придется ехать в Нагасаки. Объясните ему хорошенько, что  пока ничего
не  решено. Но я учту  его предложение  насчет вас и завтра  сообщу  о своем
решении. Сейчас вы можете идти... О, да, последнее. Марико-сан, скажите ему,
что  меня  интересует его генеалогия. Он  может  написать, а  вы переведите,
подтвердив ее правильность.
     - Да, господин. Это срочно?
     - Нет. Когда он приедет в Эдо, времени у него там будет достаточно.
     Марико перевела Блэксорну.
     -  Зачем ему это нужно? - спросил  тот. Марико удивленно посмотрела  на
него:
     - У нас все самураи ведут свои генеалогические записи, Анджин-сан,  где
фиксируются также их поместья и  земельные наделы. Как еще сюзерен может все
согласовать  между ними?  Разве у вас  не так?  Здесь, по закону,  все  наши
граждане  заносятся  в  официальные  списки, даже эта: отмечаются  рождения,
смерти, браки.  Каждая  деревня  или  поселок,  городская улица  имеют  свой
официальный  свиток,   куда  все  записывается.  Как   еще   можно  все  это
упорядочить?
     - Мы таких записей не ведем, вернее, не всегда. И не всегда официально.
Каждого записываете? Каждого?
     - О, да. Даже  эта, Анджин-сан. Это весьма важно, правда? Это облегчает
поиск преступников, не позволяет смошенничать при женитьбе, не так ли?
     Блэксорна не слишком занимала сейчас  эта проблема. Он  решил разыграть
другую карту в игре,  в  которую он  вступил с Торанагой  и которая,  как он
надеялся, должна привести к гибели Черного Корабля.
     Марико  слушала   его  внимательно,   задавая  иногда  вопросы,   потом
повернулась к Торанаге:
     -  Господин,  Анджин-сан  благодарит  вас за  ваши  благодеяния  и ваши
многочисленные подарки.  Он спрашивает, не  окажете ли вы ему  честь, выбрав
ему  двести вассалов. Он уверен, ваше руководство в этом деле будет для него
очень ценным.
     - Это стоит тысячу коку, - сразу сказал Торанага.  Он заметил удивление
на  их лицах. - Я  рад, что вы все еще так  искренни,  Анджин-сан,  при всей
вашей кажущейся цивилованности, - подумал он. - Если бы  я был  игроком, я
бы мог держать  пари,  что  это  не ваша идея  -  просить  меня выбрать  вам
вассалов.
     - Хай, - услышал он уверенный ответ Блэксорна.
     - Хорошо, -  решительно  сказал он. - Раз Анджин-сан  так щедр, я приму
его   предложение.  Тысячу   коку.  Это  поможет  другим  самураям,  которые
нуждаются. Скажите ему,  его люди будут ждать его в Эдо. Мы увидимся с  вами
завтра на закате, Анджин-сан.
     - Да. Благодарю вас, Торанага-сама.
     -  Марико-сан,  проконсультируйтесь  с  госпожой  Касиги сразу  же. Как
только вы утвердите сумму, я  думаю, Дзеко согласится  с вашим предложением,
как бы  ужасно  оно  ни казалось.  Я  полагаю, ей надо  будет  заплатить эту
невероятную сумму полностью  до завтрашнего  вечера.  Пошлите кого-нибудь за
ней  сегодня вечером. Она может взять с собой  куртанку.  Кику-сан  споет,
пока мы будем разговаривать, да?
     Он  отпустил их, довольный, что удалось сэкономить полторы тысячи коку.
- "Люди такие странные", - подумал он добродушно.
     - У меня хватит денег, чтобы нанять команду? - спросил Блэксорн.
     -  О,  да,  Анджин-сан.  Но  он не  соглашается  отпустить вас  пока  в
Нагасаки, - сказала Марико. - Пятьсот коку будет более чем достаточно, чтобы
прожить год, а еще пятьсот дадут вам около ста восьмидесяти кобанов золотом,
чтобы набрать команду. Это очень большие деньги.
     Фудзико с трудом поднялась и заговорила с Марико.
     -  Ваша наложница говорит,  что вам не  стоит беспокоиться, Анджин-сан.
Она  может   дать  вам  рекомендательные   письма   к  ростовщикам,  которые
предоставят вам любой аванс, какой вы потребуете. Она все устроит.
     --  Да, но смогу  ли  я  расплатиться со слугами? Как я заплачу за дом,
Фудзико-сан, всем остальным?
     Марико была поражена:
     - Пожалуйста, вините, но это, конечно,  не ваше дело.  Ваша наложница
сказала, что она обо всем побеспокоится. Она...
     Фудзико прервала ее, и обе женщины какое-то время что-то обсуждали.
     - Ах, со дес, Фудзико-сан! -  Марико  снова повернулась к Блэксорну.  -
Она говорит,  вы  не  должны  тратить  время  на  обдумывание  таких  вещей.
Сосредоточьтесь  только  на  проблемах  господина Торанаги. У  нее  есть  ее
собственные деньги, которые она может потратить, если будет нужно.
     Блэксорн растерянно замигал:
     - Она одолжит мне свои деньги?
     -  Ох,  нет,  Анджин-сан,  конечно,  она  отдаст  их  вам,   если   они
потребуются. Не забывайте, это вопрос только этого года, - объяснила Марико,
- на следующий год вы будете богаты, Анджин-сан. Что касается ваших слуг, то
в течение года они  получат по два  коку каждый. Не забывайте, Торанага-сама
дает  вам вооружение  и  лошадей  для  них,  и два  коку  достаточно,  чтобы
прокормить их вместе с лошадьми  и семьями. И  помните также,  что вы отдали
господину Торанаге половину своего годового жалованья, чтобы он подобрал вам
людей лично сам. Это большая честь, Анджин-сан.
     - Вы так думаете?
     -  О,  конечно.  Фудзико-сан  всем сердцем согласна с  этим.  Вы  очень
предусмотрительны.
     - Спасибо, -  Блэксорн позволил себе немного показать, что  он доволен.
"Ты  начинаешь опять напрягать  мозги и думать как  они,  - с  удовольствием
сказал он себе, - да, это было мудро  - объединиться с  Торанагой. Теперь  у
тебя будут лучшие  люди, чего бы ты никогда не добился сам. Что такое тысяча
коку против Черного Корабля? И еще одну правильную вещь сказала Марико:
     - Одна  слабостей Торанаги - его  скупость. Конечно, она  не  сказала
этого  прямо, только  отметила, что Торанага сделал все, чтобы  его огромное
богатство стало  больше,  чем  у  любого  другого  дайме  в государстве. Это
замечание вместе с его собственными наблюдениями, - что одежда Торанаги была
так же проста, как и его пища,  что стиль его  жни мало отличался от жни
обычного самурая, - дали ему еще один ключ к пониманию этого человека.
     Хвала Господу за Марико и старого монаха Доминго! "
     Память Блэксорна вернула его в тюрьму, и он подумал, как  блко он был
к смерти и тогда, и потом, и даже теперь, со всеми  его почестями. Все,  что
дает Торанага, он может и отобрать.
     "Ты  думаешь, он твой друг, но если он убил свою  жену и  приговорил  к
смерти любимого сына, как ты  можешь ценить  его дружбу или свою жнь? Я не
могу, -  сказал себе Блэксорн, вспоминая свой обет. - Это карма. Я ничего не
могу  сделать  с  кармой, я все время рядом со  смертью, так  что здесь  нет
ничего нового. Я отдался карме во всей ее прелести. Я принимаю карму во всем
ее могуществе. Я  доверяю  карме всего  себя ка следующие полгода.  Потом, к
этому  времени  на  следующий год  я  буду мчаться  через Магелланов пролив,
направляясь в Лондон, уходя  его рук... "
     Фудзико что-то говорила. Он посмотрел  на нее. Бинты все намокали.  Она
со страдальческим видом лежала на футонах, служанка обмахивала ее веером.
     - Она все  вам устроит к  утру,  Анджин-сан, - сказала  Марико. -  Ваша
наложница говорит,  что вам необходимы две скаковые лошади и  одна  вьючная.
Один слуга и одна служанка...
     - Будет достаточно одного слуги.
     -  Извините,  но служанка должна ехать,  чтобы  ухаживать  за  вами. И,
конечно, повар с помощником.
     - Разве там не будет кухни, где мы... я могу есть?
     - О, да. Но вы тем не менее должны иметь  своих поваров, Анджин-сан. Вы
хатамото.
     Он понял, что спорить бесполезно:
     - Я поручаю все сборы вам.
     - О, это так мудро с  вашей стороны, Анджин-сан, очень  мудро. Теперь я
должна  пойти  и  уложиться,  пожалуйста,  простите   меня,  -  Марико  ушла
счастливой.  У них было  мало  времени на разговоры, только успели на латыни
дать понять друг  другу, что волшебная  ночь никогда не кончается и,  как  и
другая   ночь,  никогда  не  обсуждается,  и  обе  будут  вечно  жить  в  их
воспоминаниях.
     - Ты.
     - Я.
     - Я была так горда, когда услышала, что она так долго стояла у ворот. У
тебя такое прекрасное лицо, Анджин-сан.
     - На мгновенье я почти  забыл, что ты  сказала мне. Я чуть не поцеловал
ее при всех.
     - Ох-ко, Анджин-сан, это было бы непростительным промахом!
     -  Ох-ко,  ты  права!  Если  бы  не ты,  я был  бы без лица  -  червяк,
вивающийся в пыли.
     -  А вместо этого ты большой, вестный и, без  сомнения, очень смелый.
Тебе доставили удовольствие эти любопытные приспособления?
     - Ах, прекрасная госпожа, в моей стране есть старый обычай:  мужчина не
обсуждает интимные вкусы одной дамы с другой.
     -  У нас тоже есть  такой  обычай.  Но я спросила,  доставили  они тебе
радость или нет, а не спросила, пользовались ли вы ими. Да, у нас есть точно
такой  же  обычай.  Я  рада, что  вечер  тебе  понравился.  -  Она  дружески
улыбнулась ему. - Это правильно - быть японцем в Японии, да?
     - Я не могу достаточно  отблагодарить тебя за то, чему ты научила меня,
открыла мне глаза, - сказал  он. - За...  - он собирался сказать "за то, что
любишь меня", но вместо этого добавил:
     - За то, что ты есть.
     - Я ничего не сделала. Ты все сам.
     - Я благодарю тебя за все - и за твой подарок.
     - Я рада, что ты получил большое удовольствие.
     - Я жалею, что ты не  получила удовольствия. Я так  рад, что  тебе тоже
приказано ехать на курорт. Но почему в Осаку?
     - О,  мне не приказывали ехать в Осаку. Господин Торанага позволил  мне
съездить туда. У нас  там поместье и семейный бнес. Теперь там также и мой
сын.  Кроме  того,  я также могу  доставить  личные  письма Киритсубо-сан  и
госпоже Сазуко.
     -  Это не  опасно? Помню  твои слова - приближается  война и Ишидо  наш
враг. Разве господин Торанага сказал не то же самое?
     - Да. Но война пока еще не началась,  Анджин-сан. И самураи не воюют со
своими женщинами, если женщины не воюют с ними.
     - Но как же ты? Помнишь мост в  Осаке, через ров  с  водой? Разве ты не
пошла тогда со мной, чтобы обмануть Ишидо? А не ты взяла в руки меч во время
боя на корабле?
     -  Это  только   для  того,  чтобы  защитить  своего  сюзерена  и  свою
собственную жнь, когда ей  угрожали. Это был мой долг и ничего больше. Для
меня там опасности не  было. Я была  фрейлиной госпожи  Ёдоко, вдовы  Тайко,
даже госпожи Ошибы, матери наследника. Мне выпала  честь быть их другом. Я-в
совершенной  безопасности. Именно  поэтому господин  Торанага  позволяет мне
поехать. Но для тебя в Осаке небезопасно -за бегства Торанаги-самы и -за
того, как ты вел себя с господином Ишидо. Taк что  ты никогда не высаживайся
там. Нагасаки для тебя будет менее безопасен.
     - Так он согласился, что я могу уйти?
     --  Нет. Пока нет. Но когда он согласится, там будет безопасней. У него
есть власть над Нагасаки.
     Он хотел спросить:
     - Больше, чем у иезуитов? Вместо этого сказал только:
     -  Я молюсь о том, чтобы он приказал тебе плыть морем  в Нагасаки - тут
он увидел, как она слегка вздрогнула. - Что тебя тревожит?
     -  Ничего,  за  исключением... за  исключением  того, что  море меня не
радует.
     - Но он прикажет?
     - Я не знаю. Но... - Она снова перешла на игривый  тон и  португальский
язык,  -  но для вашего  здоровья нам  следует  взять  с собой Кику-сан, да?
Сегодня вечером вы опять войдете в ее Пунцовую Палату?
     Он засмеялся вместе с ней:
     - Это  было  бы прекрасно,  хотя,  -  тут  он остановился,  с внезапной
ясностью вспомнив взгляд Оми. - Вы знаете, Марико-сан, когда я был у  ворот,
я заметил что Оми-сан глядит  на  нее особым образом, как любовник. Ревнивый
любовник. Я не знал, что они были любовниками.
     - Я поняла, что он один  ее клиентов, Анджин-сан. Любимый клиент, да.
Но почему это касается тебя?
     - Из-за этого особенного взгляда. Очень странного.
     - У него  нет  никаких особых  прав на  нее, Анджин-сан. Она куртанка
первого класса. Она вольна принимать или отвергать кого захочет.
     -  Если  бы мы были в  Европе  и я спал с его  девушкой - вы понимаете,
Марико-сан?
     - Думаю, что да, Анджин-сан, но почему это должно касаться вас. Вы не в
Европе, я повторяю, у него нет на нее никаких формальных прав.
     - Я сказал,  что он  был ее любовником, в нашем смысле слова. Я  на это
должен обратить внимание?
     - А что делать с  ее профессией,  с тем фактом, что она должна  спать с
клиентами?
     В конце концов он поблагодарил ее еще раз и оставил эту тему. Но голова
и сердце предупреждали его:
     "Это не так просто, Марико-сан, даже здесь. Оми по-особенному относится
к Кику-сан, даже если  у нее и нет такого чувства. Хотел бы я  знать, был ли
он  ее любовником.  Мне лучше иметь Оми  другом, чем  врагом.  Может, Марико
права? И секс и любовь у них действительно разные вещи?
     Боже, помоги мне, я так запутался. Я  должен научиться вести себя,  как
они, думать, как  они,  чтобы выжить.  Их  мироощущение гармоничней,  полней
нашего,  это  соблазняет  полностью стать одним   них, раствориться  в  их
массе, и все-таки... дом там, за морем, где родились мои предки,  где  живет
моя семья, Фелисите и Тюдор и Елабет".
     - Анджин-сан? Пожалуйста, не беспокойтесь о деньгах. Я не выношу, когда
вижу вас озабоченным. Простите, что я не могу поехать с вами в Эдо.
     - Но мы все равно скоро увидимся в Эдо, не так ли?
     - Доктор говорит, что я быстро поправляюсь, и мать Оми с ним согласна.
     - Когда к вам придет доктор?
     - На заходе солнца. Еще раз простите за то, что не смогу поехать с вами
завтра.
     Он снова  задумался о  своих  обязанностях перед  наложницей.  Потом он
отложил это  дело подальше, так как появилась новая идея.  Он  обдумал  ее и
нашел прекрасной. И срочной.
     - Я сейчас уйду, но скоро вернусь. Вы отдыхайте, понятно?
     - Да. Пожалуйста, вините меня за то, что я не встаю и за... вините.
     Он прошел в свою комнату, вынул  тайника пистолет, проверил его заряд
и  засунул  под кимоно.  Потом  в одиночку  отправился  к  Оми,  но  того не
оказалось дома. Его встретила Мидори, предложила чаю, от которого он вежливо
отказался. На руках у нее был двухлетний малыш. Она сказала:
     - Извините,  Оми скоро вернется. Не  хотите ли подождать? Казалось, что
она чувствует  себя  неловко, хотя  была  вежлива и  внимательна.  Он  снова
отказался и поблагодарил  ее, сказав, что вернется позднее, потом пошел вн
к своему дому. Крестьяне уже подготовили участок земли для постройки.
     Кроме кухонной утвари во время пожара спасти ничего не удалось. Фудзико
не сказала ему, сколько будет стоить восстановление построек.
     - Оно обошлось очень дешево, - сказала она, - пожалуйста, не заботьтесь
об этом.
     - Карма, Анджин-сама, - сказал один  жителей.
     - Да.
     -  Что  здесь сделаешь? Не беспокойтесь,  ваш дом  скоро будет готов  -
лучше, чем прежний.
     Блэксорн увидел, как Оми поднимается  по холму,  суровый и напряженный.
Он пошел навстречу. Увидев его, Оми, казалось, несколько расслабился:
     - Ах, Анджин-сан, - сказал он сердечно. - Я слышал, вы тоже выезжаете с
Торанага-самой на рассвете. Отлично, мы можем поехать вместе.
     Несмотря  на  все  кажущееся  дружелюбие   Оми,  Блэксорн   был   очень
насторожен.
     - Слушайте, Оми-сан, я сейчас пойду туда, - он показал в сторону плато,
- может, пойдемте вместе, а?
     - Но сегодня там нет никаких учений.
     -  Понимаю,  но,  пожалуйста,  пойдемте со  мной.  Оми видел,  что рука
Блэксорна  на рукоятке его боевого меча  в характерной крепкой хватке. Потом
его острые глаза заметили, что за поясом у того что-то заткнуто, и он  сразу
же понял по отдельным частям контура, что там спрятан пистолет.
     - Человек,  который  имеет  право  носить  два меча,  должен  уметь ими
пользоваться, да? - спросил он с тонким намеком.
     - Простите? Я не понял.
     Оми сказал это снова, более простыми словами.
     -  Да,  господин  Ябу сказал:  теперь  вы самурай,  поэтому  вы  должны
научиться  многому, для  чего мы предназначены.  Как действовать  в качестве
помощника  при  сеппуке,  например,  даже  готовиться  к  своей  собственной
сеппуке, как мы все вынуждены делать. Да, Анджин-сан, вам  следует научиться
пользоваться своим мечом, да?
     Блэксорн не понял половины слов. Но он знал, что говорил Оми.
     "По  крайней мере, -  с усилием  поправил себя  он,  - я  знаю, что  он
говорил вслух".
     - Да. Верно, - важно сказал он ему, - пожалуйста, как-нибудь, выучите -
вините, научите меня, может быть? Пожалуйста. Я буду польщен.
     - Да, мне хотелось бы научить вас, Анджин-сан.
     Волосы  на затылке  у  Блэксорна от  угрожающего голоса  Оми  поднялись
дыбом.
     "Осторожней, - поправил он себя, - не придумывай".
     -  Спасибо.  А  сейчас пойдем, может быть? Времени мало. Вы  пойдете со
мной? Да?
     - Прекрасно, Анджин-сан. Но мы  поедем.  Я скоро  присоединюсь к вам, -
Оми пошел вверх по склону, во двор своего дома.
     Блэксорн  приказал слуге оседлать своего коня и  неловко влез в седло с
правой стороны, как это принято в Японии и в Китае.
     "Не думай, что он  возьмет  и научит тебя пользоваться мечом", - сказал
он  себе, поправляя локтем руки спрятанный  пистолет, его  спокойная теплота
придавала уверенности. Эта уверенность испарилась, когда снова появился Оми.
С ним было четверо самураев на лошадях.
     Все вместе они поскакали по разбитой дороге в сторону  плато. По дороге
им  попалось   несколько   отрядов  самураев  в   полной  военной  амуниции,
вооруженных, с командирами, на концах  пик  развевались  флажки.  Когда  они
подъехали  к  гребню  хребта,  перед  ними  оказался  весь  мушкетный  полк,
отправленный   лагеря  походным  порядком, каждый  солдат  стоял  у  своей
лошади,  навьюченной оружием, багаж был сзади,  впереди  стояли  Ябу, Нага и
другие офицеры. Пошел сильный дождь.
     -  А  что,  все  войска выходят? -  спросил удивленный Блзксорн, осадив
лошадь.
     - Да.
     - Вы едете на курорт с Торанага-самой, Оми-сан?
     - Я не знаю.
     Инстинкт самосохранения Блэксорна говорил о  том, что не нужно задавать
других вопросов. Но на один вопрос ответ был нужен:
     - А Бунтаро-сама, - спросил  он безразличным  голосом, - он едет с нами
завтра, Оми-сан?
     - Нет. Он уже уехал. Этим утром  он был на площади, когда вы уходили 
Чайного Домика. Вы не видели его там?
     Блэксорн не смог заметить на лице Оми никаких особых чувств.
     - Нет. Не видел, вините. Он тоже поехал на курорт?
     -  Думаю, что да. Но я не  уверен, -  дождь каплями стекал с конической
шляпы Оми, завязанной у него на подбородке.
     - А теперь скажите, зачем вы хотели, чтобы я приехал сюда с вами?
     - Показать  одно  место,  как я сказал, - прежде чем Оми смог  спросить
что-нибудь еще,  Блэксорн пришпорил лошадь и  пустил ее вперед. Имея большие
навыки в ориентировке на местности, он  вспомнил точную привязку того места,
где была трещина в земле.
     Здесь он и спешился, сделав знак Оми подойти:
     - Пожалуйста.
     - Что это, а? - голос Оми стал напряженным.
     - Пожалуйста, сюда, Оми-сан. Один. Оми махнул рукой, приказав удалиться
телохранителям, и ринулся вперед, пока не оказался над Блэксорном:
     - Нан дес ка? - спросил он, рука его заметно сжала рукоятку меча.
     - На этом  месте Торанага-сама...  -  Блэксорн не смог вспомнить слова,
поэтому объяснил некоторые вещи с помощью рук, - понятно?
     -  Здесь вы вытащили его  земли, да? Так? Блэксорн посмотрел на него,
потом специально перевел взгляд на его меч, потом опять вверх на него, опять
не сказав больше ничего, и стер капли дождя с лица.
     - Нан дес ка? - повторил Оми еще более раздраженно. Блэксорн все еще не
отвечал. Оми внимательно посмотрел вн на трещину, потом  снова Блэксорну в
лицо, тут его глаэа вспыхнули:
     - Ах, со  дес! Вакаримас! - Оми  на  мгновение задумался, потом крикнул
одному  своих охранников:
     - Сходи сейчас же за Мурой. Пусть приведет двадцать человек с лопатами!
     Самурай ускакал. Оми послал остальных обратно в деревню, потом спешился
и встал около Блэксорна.
     - Да, Анджин-сан, - сказал он, - это прекрасная мысль. Хорошая идея.
     - Идея? Какая идея?  - невинно спросил Блэксорн. - Я только показал вам
место - подумал, что  вы захотите увидеть то самое место,  не так ли? Я вас,
вините, не понимаю.
     Оми сказал:
     - Торанага здесь потерял свои мечи. Они очень ценные. Он будет счастлив
получить их обратно. Очень счастлив, да?
     - Ох-ко!  Это  не моя  идея, Оми-сан, -  сказал  Блэксорн,  -  это идея
Оми-сана.
     -   Конечно.   Спасибо,  Анджин-сан.   Вы  хороший  товарищ  и   быстро
соображаете. Мне  следовало самому подумать  об этом. Да, вы хороший друг, а
нам потребуются хорошие друзья в ближайшее время. Война начинается, хотим мы
этого или нет.
     -  Пожалуйста,  вините.  Я  не  понял,  вы  слишком быстро  говорите.
Повторите, пожалуйста.
     - Рад, что мы друзья - вы и я. Поняли?
     - Хай. Вы говорите война? Война сейчас?
     - Скоро. Что мы можем сделать?  Ничего. Не  беспокойтесь, Торанага-сама
победит  Ишидо  и  всех  менников.  Это правда,  понятно? Не беспокойтесь,
ладно?
     - Понял. Я сейчас уйду домой. Все в порядке?
     -- Да. Увидимся на рассвете. Еще раз благодарю вас.
     Блэксорн кивнул. Но не ушел.
     - Она красивая, да?
     - Что?
     - Кику-сан.  -  Ноги  Блэксорна  были слегка расставлены,  он готовился
отпрыгнуть назад, вытащить пистолет, прицелиться и  стрелять.  Он  отчетливо
помнил тот невероятный, мгновенный выпад,  когда Оми  отрубил голову  жителю
деревни так неправдоподобно  давно,  и был готов ко всему. Он понял, что его
единственным спасением было уладить дело  с Кику. Оми никогда бы не  простил
этого.  Оми  считал бы  такие плохие манеры глупостью. И, устыдившись  своей
слабости, он запрятал бы  свою столь нетипичную для японца ревность далеко в
тайники сознания. Из-за того,  что это  было  настолько  чуждое  и постыдное
чувство,  эта  ревность  зрела бы  до  тех  пор,  пока  однажды  в  наименее
подходящее время Оми бы не взорвался, слепо и яростно.
     - Кику-сан? - спросил Оми.
     - Хай, - Блэксорн  заметил, что Оми  окаменел. И все равно был рад, что
нашел время и место.
     - Она хорошенькая, да?
     - Хорошенькая?
     - Хай.
     Дождь усилился. Тяжелые капли падали в грязь. Лошади жалко дрожали. Оба
мужчины промокли, но дождь был теплым и скатывался с них.
     -  Да, - сказал Оми,  - Кику-сан  очень красивая, - и  затем разразился
стремительным потоком слов, которых Блэксорн не уловил.
     - Достаточно слов, Оми-сан, - все ясно,  - сказал Блэксорн, - поговорим
позже. А сейчас не надо. Понятно? Оми, казалось, не слышал, но потом сказал:
     -  Будет еще  много времени, очень  много  времени,  Анджин-сан,  чтобы
поговорить о ней, о вас, обо мне  и о карме. Но я согласен, сейчас не время,
да?
     - Думаю, что я вас понял. Я вчера не знал, что Оми-сан и Кику - хорошие
друзья, - сказал он, продолжая гнуть свое.
     - Она не моя собственность.
     - Я теперь знаю, что она и вы хорошие друзья. Сейчас...
     - Сейчас хватит. Это дело закрыто. Женщина ничего не значит. Ни-че-го.
     Но Блэксорн упорно стоял на своем:
     - В следующий раз я...
     - Этот разговор окончен! Вы не слышите? Окончен!
     - Ие, ие, ей-богу!
     Рука Оми потянулась к мечу, Блэксорн, сам не заметив этого, отступил на
два шага назад. Но Оми не вытащил меч и  Блэксорн  не достал пистолет,  хотя
оба и приготовились к этому, но никто не хотел начинать.
     - Что ты хочешь сказать, Анджин-сан?
     -  В следующий раз я сначала  спрошу - о Кику-сан.  Если Оми-сан скажет
"да", тогда да. Если нет - нет! Понятно? Как друг другу - да?
     Оми слегка ослабил хватку на рукоятке меча.
     - Я повторяю: она  не моя собственность. Спасибо, что  показали мне это
место, Анджин-сан. До свидания.
     Оми подошел к лошади Блэксорна и подержал ее, пока тот садился.
     Он взглянул на Оми. Если бы он мог потом выбраться живым,  он бы  прямо
тут же  прострелил  голову этому  самураю. Это было бы самым  безопасным для
него.
     - До свидания, Оми-сан, и благодарю вас.
     - До свидания, Анджин-сан, - Оми посмотрел, как отъезжал Блэксорн, и не
спускал с него глаз, пока тот  не одолел весь склон. Он отметил точное место
трещины  камнями  и  потом,  в  смятении  чувств,  уселся  ждать  на  земле,
погрузившись в свои мысли.
     Вскоре появились забрызганные грязью Мура с несколькими крестьянами.
     - Торанага-сама  попал в трещину точно в этом самом  месте, Мура. Здесь
остались его мечи. Принеся мне их до захода солнца.
     - Слушаюсь, Оми-сама.
     - Если бы у тебя были мозги, если бы ты был заинтересован вo мне, своем
господине, ты бы уже это сделал.
     - Пожалуйста, вините меня за глупость.
     Оми уехал. Они недолго  следили,  как он  уезжал,  потом  встали вокруг
камней и начали копать. Мура понил голос:
     - Уо, ты завтра поедешь с багажом.
     - Да, Мура-сан, но как это сделать?
     - Я предложу тебя Анджин-сану. Ему все равно.
     - Но его наложница, ох-ко, она дошлая, - шепнул в ответ Уо.
     - Она с ним не поедет. Я слышал, она сильно обожглась. Она потом поедет
в Эдо на корабле. Ты знаешь, что делать?
     - Один на один встретиться со святым отцом, ответить на его вопросы.
     - Да, - Мура расслабился и заговорил в полный голос:
     -  Уо, ты можешь поехать с Анджин-саном, он хорошо заплатит. Постарайся
быть ему полезным, но не слишком, чтобы он не забрал тебя насовсем в Эдо.
     Уо засмеялся:
     -  Ой,  я  слышал,  Эдо  такой богатый город,  что  там все  мочатся  в
серебряные горшки, даже эта. А у женщин кожа - как морская пена и совсем без
волос на лобке.
     - Это  правда, Мура-сан?  -  спросил другой  деревенских. - У них нет
волос на лобке?
     - Эдо, это была только маленькая вонючая рыбацкая  деревушка,  ничем не
лучше нашей  Анджиро,  когда я попал  туда первый раз, - ответил им Мура, не
переставая копать. - Это было в тот раз, когда мы  с Торанага-самой гонялись
за Беппу.  Мы тогда отрубили в общей сложности больше  чем три тысячи голов.
Что касается волос на  лобке,  то  все  девушки,  которых  я  знал,  были  с
волосами, кроме одной кореянки, но она сказала, что выщипала их все, волосок
за волоском.
     - Что  только  не  сделают  женщины, чтобы привлечь нас,  да?  - сказал
кто-то.
     - Как мне бы  хотелось  посмотреть  на это, - шамкая, сказал Ниндзин. -
Да, мне бы хотелось посмотреть на Нефритовые Ворота без кустиков.
     - Ставлю лодку рыбы против ведра  навоза, что выдрать  эти волосы очень
больно, - присвистнул Уо.
     -  Будь я ками,  я бы посетил Небесный Павильон Кику-сан. Говорят,  она
родилась уже надушенной и без волос! Среди смеха Уо спросил:
     -  А  есть  разница, Мура-сан,  когда  лезешь в  Нефритовые  Ворота без
зарослей?
     - Так получается  плотней, чем в других случаях. Ээээ! Получается ближе
и глубже, чем я пробовал до этого, а это важно, правда? Так я понял, что для
женщины лучше,  когда нет волос, хотя некоторые  суеверные в этом вопросе  и
жалуются на зуд. Это все-таки ближе  и тебе, и ей - это сближение делает все
по-другому, правда?  -  Они засмеялись и нажали  на работу.  Яма под  дождем
становилась все глубже и глубже.
     - Держу пари, Анджин-сан  много раз  подбирался к ней очень блко, раз
она так провожала его до ворот! Ээээ, что  бы я ни отдал, чтобы быть на  его
месте,  -  Уо  вытер  пот с  бровей. Как  и  все  остальные,  он носил  одну
набедренную повязку, бамбуковую коническую шляпу и был босиком.
     -  Ээээ!  Я был  там,  Уо, на площади, и все видел.  Я видел,  как  она
улыбалась, и меня проняло до кончиков пальцев.
     - Да, - сказал другой, - я думаю, что  одна  ее  улыбка сделала бы меня
твердым, как дуб.
     - Но не таким большим, как  у Анджин-сана, да, Мура-сан? - хихикнул Уо.
- Ну-ка, расскажи нам еще раз эту историю.
     Мура обрадовался и снова  рассказал про первую ночь и баню. Его рассказ
раз от разу улучшался, но никто не возражал.
     - О, надо же быть  таким огромным! -  Уо образил, как он  несет такой
член перед собой, и так расхохотался, что поскользнулся и грохнулся в грязь.
     -  Кто-нибудь  вас думал, что этот чужеземец  попадет  того подвала
прямо  в рай? - Мура  оперся  на  лопату, переводя  дыхание.  - Я никогда не
поверил бы в это - как в древнюю легенду. Карма, правда?
     - Может быть, он был одним  нас - в прежней жни  - и вернулся с тем
же разумом, но с другой кожей. Ниндзин кивнул:
     - Возможно. Должно быть, по тому, что святой отец сказал,  я думал, что
он будет  очень долго гореть в дьявольской  топке в аду разве святой отец не
сказал, что  он  наложил на него особое проклятье? Я слышал, он  напустил на
Анджин-сана кару большого иезуитского ками, и, ох-ко, я был очень напуган, -
он перекрестился, и другие не обратили на это  внимания, - но  если  вы меня
спросите, я думаю, что иезуитская Мадонна вряд ли накажет его.
     Уо сказал:
     - Ну, я не христианин, как вы  знаете, но, вините, мне  кажется,  что
Анджин-сан хороший  человек и  лучше, чем христианский отец, который воняет,
ругается  и пугает всех  подряд. И он хорошо относится  к  нам,  правда?  Он
по-доброму ведет себя с людьми  -  говорят, он друг  господина Торанаги, его
нужно  также уважать, правда? И  не  забывайте, Кику-сан  почтила его  своей
Золотой Щелью.
     - Насчет золотой ты прав. Я слышал, ночь стоила ему пять кобанов.
     - Пятнадцать коку за одну  ночь? - выпалил Ниндзин. - Ээээ, как повезло
Анджин-сану! Его карма огромна назло врагам Бога Отца, Сына и Мадонны.
     Мура сказал:
     -  Он  заплатил один  кобан  - три коку.  Но  если  вы думаете, что это
много... - он остановился и заговорщически огляделся,  чтобы удостовериться,
что  никто не подслушивает, хотя он, конечно,  знал, что  под  таким  дождем
никого нет - и даже если бы они были, какое это имеет значение?
     Все тоже прекратили работу и придвинулись поближе к нему:
     - Да, Мура-сан?
     - Мне только что шепнули, что она собирается стать наложницей господина
Торанаги. Он купил ее контракт сегодня утром. Три тысячи коку.
     Это  была  умопомрачительная  цифра,  больше чем  зарабатывала  вся  их
деревня на рисе и рыбе за двадцать лет. Их уважение к  ней  увеличилось. И к
Анджин-сану,  который  соответственно  был  последним  человеком  на  земле,
который насладился с ней как с куртанкой первого ранга.
     -  Ээээ! -  промямлил Уо, не в  силах говорить. - Столько денег -  я не
знаю, хочется ли мне плакать, мочиться или пукнуть.
     - Не делай  ничего,  - лаконично ответил Мура.  -  Копай.  найдем
мечи.
     Все  послушались  его,  каждый  погрузился  в  свои  мысли. Яма  быстро
углублялась.
     Вскоре Ниндзин, снедаемый беспокойством, не смог больше  сдерживаться и
прекратил работу.
     -  Мура-сан,  пожалуйста,  вините  меня, но  что  вы решили с  новыми
налогами? - спросил он. Остальные тоже прекратили копать.
     Мура продолжал копать так же методично и непрерывно.
     - Что решать? Ябу-сама говорит: "Плати", так мы и заплатим, правда?
     - Но Торанага-сама срезал наши  налоги на четыре  десятых, а теперь  он
наш сюзерен.
     - Верно. Но господину Ябу снова отдали Идзу,  а также Суругу и Тотоми -
и снова сделали нашим повелителем, так кто же наш сюзерен?
     - Торанага-сама. Конечно, Мура-сан, Тора...
     - Ты хочешь пойти пожаловаться ему, Ниндзин? Да? Проснись, Ябу-сама наш
сюзерен, как  было  всегда. Ничего  не  менилось. И  если он  обложит  нас
налогом, мы его заплатим. Конечно!
     -  Но  это заберет  все  наши  запасы.  Все  их,  - в  голосе  Ниндзина
прорывалась ярость, но все знали, что он говорит правду, - даже тот рис, что
мы украли...
     - Рис, который мы спасли, - цыкнул на него Уо, поправив его.
     -  Даже  с ним будет недостаточно, чтобы протянуть  зиму.  Мы  продадим
лодку или две...
     - Мы не продадим лодки, - сказал Мура. Он воткнул свою лопату в грязь и
вытер пот со лба, перевязал тесемку шляпы и снова начал копать.  -  Работай,
Ниндзин. Это все выскочит у тебя  головы завтра.
     - Как мы протянем эту зиму, Мура-сан?
     - Мы еще должны протянуть лето.
     - Да, - с горечью  согласился Ниндзин. - Мы заплатили больше чем за два
года налогов вперед, и этого еще недостаточно.
     - Карма, Ниндзин, - сказал Уо.
     -  Война идет. Может быть,  у нас появится новый  хозяин, который будет
лучше? - сказал еще один.
     - Хуже он не будет - никто не может быть хуже.
     - Не спорьте об этом, - сказал им  всем Мура. - Вы  живы  - а вы можете
умереть очень быстро, и тогда не будет Золотых Щелей, ни с зарослями, ни без
них. - Его  лопата наткнулась на  камень, и он  остановился. - Дай мне руку,
Уо, старый дружище.
     Вдвоем они вытащили камень  грязи. Уо шепнул тревожно:
     - Мура-сан, что если святой отец спросит об оружии?
     - Скажи ему. И еще добавь, что мы готовы - что Анджиро готово.


ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ


     Они  добрались  до  Ёкосе в полдень. Бунтаро  уже  перехватил  Затаки в
предыдущий  вечер  и, как и приказал  Торанага, встретил его с  подчеркнутой
официальностью:
     - Я  просил его стать  лагерем за деревней, к  северу от нее, господин,
пока  не  будет  подготовлено  место   для  встречи,  -  сказал  Бунтаро.  -
Официальная  встреча будет  проведена  здесь  после  полудня,  если вам  так
захочется, - и он добавил в шутку, - я думаю, час козла будет самым удачным.
     - Хорошо.
     - Он хотел встретиться с вами вечером, но я отменил это. Я  сказал, что
вы будете "польщены" встретиться  с ним сегодня  или  завтра, когда бы он ни
пожелал, но не после того, как стемнеет.
     Торанага что-то буркнул в знак согласия, но слезать со своей взмыленной
лошади не стал. На нем были нагрудник, шлем и легкие бамбуковые доспехи, как
и  на его по-дорожному  одетом  эскорте. Он еще  раз  внимательно огляделся.
Место было выбрано так, что засаду устроить было  бы невозможно. На  большом
расстоянии  не было  ни  домов, ни деревьев, где могли бы спрятаться лучники
или  мушкетеры.  Сразу  же  на  запад  от  деревни  местность  была  ровная,
постепенно повышаясь.  С запада, севера и юга  место было окружено деревней,
над быстрой рекой  был проложен мост. Здесь в узких местах  река обиловала
водоворотами  и камнями. На  западе за Торанагой и его усталыми пропотевшими
спутниками  дорога  круто  поднималась к  перевалу через  хребет, скрытый  в
тумане в пяти  ри отсюда. Вокруг везде возвышались  горы, многие  них были
вулканического  происхождения, их  вершины  были  покрыты  туманом. В центре
площадки  на нких  столбиках был специально устроен  помост на  двенадцать
матов.  В  том, как он был  построен,  чувствовалась  хорошая,  неторопливая
работа  плотников.  На татами друг против друга были  положены две  парчовые
подушки.
     - У меня поставлены люди там, там и там, - продолжал Бунтаро, показывая
своим  луком  на  все скалы  с  хорошим  обзором,  -  вы  можете  обозревать
окрестности на много ри во все стороны, господин.  Хорошо  обороняются также
мост и вся  деревня. Ваше  отступление на восток  обеспечивается еще большим
количеством  людей.  Конечно, мост  надежно  перекрыт часовыми, и я  оставил
"почетную стражу" в сто человек в его лагере.
     - Господин Затаки сейчас там?
     -  Нет,  господин. Я выбрал  для  него и  его придворных  гостиницу  на
северной окраине деревни, достойную его  ранга, и пригласил его понежиться в
бане. Эта гостиница олирована и охраняется. Я имел в виду, что вы приедете
на  курорт Чузензи  завтра,  и  он будет вашим  гостем, -  Бунтаро указал на
аккуратную,  одноэтажную  гостиницу  на краю площадки, которая была обращена
окнами  в  сторону с  самым  красивым видом,  расположенную  около  горячего
источника,  бьющего  скалы  и стекающего  в естественную ванну. - Это ваша
гостиница,  господин.  -  Перед  ней  на  коленях стояла группа людей, нко
опустив  головы, неподвижно склонившихся  в  их  сторону. - Это  староста  и
старейшины деревни. Я не знал, не потребуются ли они вам сразу же.
     - Позже, -  лошадь Торанаги устало заржала и  вздернула голову, звякнув
удилами.  Он  успокоил  лошадь  и,  полностью удовлетворившись безопасностью
места,  сделал  знак  своим  людям  и спешился.  Один    самураев  Бунтаро
подхватил поводья - самурай, как и Бунтаро, и все остальные, был в доспехах,
вооружен и готов к бою.
     Торанага  с удовольствием  потянулся и  с хрустом расправил конечности,
стараясь облегчить боль в сведенных судорогой спине и ногах. Он весь путь от
Анджиро прошел  одним форсированным маршем, останавливаясь только для замены
лошадей.  Остальной обоз под командой Оми - паланкины и носильщики - все еще
был далеко позади, петляя по  дороге,  спускавшейся с  перевала.  Дорога  
Анджиро  сначала  змеилась   вдоль  побережья,  потом   разветвлялась.   Они
направились  по дороге,  ведущей в  глубь  острова, и упорно двигались через
девственные леса,  обиловавшие дичью, справа от них была гора Омура, слева
- хребет Амади, пики вулканов которого вздымались почти на пять тысяч футов.
Езда обрадовала Торанагу - наконец какое-то дело! Часть пути проходила через
такие отличные места для соколиной охоты, что он пообещал  себе  поохотиться
по всему Идзу.
     - Хорошо, очень хорошо, - сказал он, наблюдая деловую суету людей, - вы
все прекрасно устроили.
     -  Если вы  хотите  оказать  мне  милость,  господин,  я  прошу  вашего
разрешения разделаться с господином Затаки и его людьми немедленно.
     - Он оскорбил вас?
     - Нет, напротив, его  манеры достойны любого  придворного,  но флаг,  с
которым он едет, это флаг мены.
     - Терпение. Как  часто я должен говорить вам это? - сказал Торанага, но
не очень сердито.
     - Боюсь,  что всю жнь,  господин, - мрачно  ответил Бунтаро,  - прошу
вас, вините меня.
     - Вы же были ему другом.
     - Он был и вашим союзником.
     - Он спас вам жнь в Одаваре.
     -  Тогда мы  воевали на  одной  стороне, - уныло сказал  Бунтаро, потом
взорвался:
     -  Как он  мог так поступить с  вами, господин?  Ваш  собственный брат!
Разве вы не любили его, не были с ним в одних рядах? - всю его жнь?
     - Люди меняются, - Торанага внимательно осмотрел помост. Со стропил над
помостом  свисали  ысканные  шелковые  занавески,   украшавшие  платформу.
Кисточки   парчи,  гармонировавшие с  подушками, тянулись вокруг помоста в
виде  очень  красивого оформления, более крупные кисточки были и  на четырех
угловых столбах.
     - Слишком  богато и придает  нашей встрече лишнюю важность,  - сказал
он.  - Сделайте попроще. Снимите  занавески, все кисточки и подушки, верните
их продавцам и, если они не вернут квартирмейстеру денег, скажите ему, пусть
продаст их. Положите четыре подушки - простых, соломенных!
     - Слушаюсь, господин.
     Взгляд  Торанаги  остановился  на  источнике,  и он  задумался  о  нем.
Горячая, сернистая вода,  с бульканьем  выходила   расщелины в скале.  Его
тело запросилось в ванну.
     - А христианин? - спросил он.
     - Что?
     - Тсукку-сан, христианский священник?
     - А, этот!  Он где-то в  деревне.  Ему запрещено  появляться  здесь без
вашего разрешения. Он сказал что-то о  том, что хотел бы повидать вас, когда
это будет вам удобно. Хотите принять его прямо сейчас?
     -- Он был один?
     Бунтаро скривил губы:
     -  Нет. Его сопровождают двенадцать  человек,  все с  тонзурами, как  у
него,  - все с Кюсю, господин, все благородного происхождения и все самураи.
Все на хороших лошадях, но без оружия. Я их обыскал. Тщательно.
     - И его?
     - Конечно, и его, - его тщательнее, чем всех остальных. У него в багаже
было четыре почтовых голубя. Я их конфисковал.
     - Хорошо. Прикончи их. Некоторые  неумелые самураи делают это нечаянно,
так что винись, ладно?
     - Я понял. Вы хотите, чтобы я послал за ним прямо сейчас?
     -- Позже. Я увижусь с ним позднее.
     Бунтаро нахмурился:
     -  Мне  не  нужно  было  его  обыскивать? Торанага  покачал  головой  и
рассеянно оглянулся на хребет, задумавшись. Потом он сказал:
     -  Пошли пару  человек, которым мы можем доверять, пусть понаблюдают за
мушкетным полком.
     -  Я  уже сделал это,  господин, -  лицо Бунтаро  осветилось  довольной
улыбкой,  - и  у господина Ябу в личной охране  есть несколько наших глаз  и
ушей. Он не сможет и пукнуть без того, чтобы мы об этом не  узнали,  если вы
этого захотите.
     -  Хорошо, -  -за  поворота на вилистой  дороге появилась  головная
часть обоза, все  еще очень далеко. Торанага разглядел  три  паланкина.  Оми
ехал верхом впереди, как  и  было приказано. Анджин-сан  сейчас был рядом  с
ним, также непринужденно держась в седле.
     Он повернулся к ним спиной:
     - Со мной едет ваша жена.
     - Да, господин.
     -- Она просила меня разрешить ей съездить в Осаку.
     Бунтаро посмотрел на него,  но  ничего не сказал. Потом покосился назад
на едва различимые фигуры.
     -  Я  ей  разрешил - при  условии, конечно,  что вы  также дадите  свое
согласие.
     - Если вы разрешили, господин, я тоже, - сказал Бунтаро.
     -  Я  могу позволить  ей  ехать  сушей    Мисимы,  или  она  может  с
Анджин-саном ехать  до Эдо  и  оттуда морем до Осаки.  Анджин-сан согласился
взять на свою ответственность - если вы разрешите.
     - Морем было бы безопасней, - вяло сказал Бунтаро.
     -  Все  будет зависеть  от того, что  за сообщение  привез Затаки. Если
Ишидо официально объявляет мне войну,  тогда  я,  конечно, должен запретить.
Если нет, ваша жена может выехать завтра или через день, если вы разрешите.
     - Что бы вы ни решили, я согласен.
     - Сегодня после обеда передайте ваши обязанности Нага-сану. У вас будет
время установить мир с вашей женой.
     - Прошу винить меня, господин. Я бы хотел остаться с  моими людьми. Я
прошу вас позволить мне остаться с ними, пока вы не уедете.
     - На сегодняшний вечер передайте свои обязанности моему сыну. Вы и ваша
жена  присоединитесь  ко  мне  перед  ужином. Вы  остановитесь  в гостинице.
Помиритесь.
     Бунтаро смотрел на землю, потом сказал с заметным усилием:
     - Да, господин.
     -  Вам приказано  попытаться помириться,  - сказал Торанага.  Он  хотел
добавить, что "достойный мир лучше войны, не так ли? " Но это было неверно и
могло  втянуть в  длинные философские споры, а  он устал и не хотел спорить,
только принять ванну и отдохнуть.
     - А сейчас приведите старосту!
     Староста и старейшины деревни кинулись перед ним на колени, приветствуя
его самым  подобострастным  образом.  Торанага  прямо  сказал им, что  счет,
который  они  представят  его  квартирмейстеру  при  отъезде,  должен  быть,
конечно, правильным и обоснованным:
     - Ясно?
     -  Хай,  -  хором  угодливо  заявили  они,  благодаря  своих  богов  за
неожиданно  свалившееся  на  них счастье и  жирные барыши, которые наверняка
принесет им этот приезд. С многочисленными поклонами и комплиментами, каждую
минуту поминая, как они  горды и  польщены тем,  что  им  позволили  служить
величайшему  дайме  в  империи,  старик-староста  услужливо  проводил  их  в
гостиницу.
     Торанага  осмотрел   ее   всю,   его  встречали  группы  кланяющихся  и
улыбающихся служанок  всех  возрастов -  цвет деревни. Гостиница  включала в
себя десять комнат, неописуемо  красивый  садик с Чайным  Домиком в  центре,
кухнями на  задах, в западном  конце прилепилась  к  скалам большая  баня  с
водой,  поступающей  прямо  источников.  Вся она была обнесена  аккуратным
забором с крытым переходом к бане и удобна для обороны.
     -  Мне  не нужна вся гостиница, Бунтаро-сан, - сказал он, остановившись
снова  на  веранде, - три комнаты будет  достаточно: одна для меня, одна для
Анджин-сана и одна для женщины. Ты  займешь четвертую. Не стоит  платить  за
все остальные.
     -  Мой  квартирмейстер  говорил  мне,  что  он очень  выгодно снял  всю
гостиницу, господин, на все время, меньше чем за полцены, так как сейчас еще
не сезон. Я утвердил эти расходы, исходя  соображений вашей безопасности.
     - Хорошо, -  неохотно согласился  Торанага, - но пусть  представит счет
перед отъездом.  Не  стоит даром терять деньги. Вы  лучше разместите  в  них
охрану по четыре человека на комнату.
     - Да,  господин, - Бунтаро и  сам уже решил сделать это. Он  проследил,
как  Торанага  крупными  шагами  со  своими  двумя  личными  охранниками,  в
окружении  четырех самых  красивых  служанок направился  в  свою  комнату  в
восточном  крыле.  Он  уныло размышлял: что за  женщина? какой женщине нужна
комната? Фудзико? "Неважно, - подумал он, - скоро я все узнаю точно".
     Мимо него проскочила служанка. Она радостно улыбнулась ему, он  ответил
механической улыбкой. Она была молодая, хорошенькая, с мягкой кожей, он спал
с ней прошлой  ночью. Но это не доставило ему удовольствия, и, хотя она была
ловка, полна энтузиазма и  хорошо обучена, его страсть скоро исчезла - он не
чувствовал  никакого  желания. Наконец, соблюдая правила  хорошего тона,  он
сделал  вид,  что достиг  полного  блаженства,  она  тоже  притворилась  что
достигла оргазма, после чего вскоре ушла.
     Все еще в задумчивости, он вышел во двор и уставился на дорогу.
     Почему в Осаку?
     В час козла часовые  на мосту отступили  в сторону.  По мосту  проходил
кортеж. Сначала шли знаменосцы с флагами, украшенными знаком регентов, потом
богатый паланкин и под конец охрана.
     Жители  деревни  поклонились.  Все  встали  на  колени, втайне  приятно
взбудораженные таким богатством и помпой. Староста осторожно выведал, должен
ли он по такому случаю собрать весь народ, но Торанага  послал записку,  что
могут присутствовать те,  кто  не работает,  и с согласия их хозяев. Поэтому
староста с еще большей осмотрительностью отобрал депутацию, которая включала
в основном стариков и самых дисциплинированных  молодежи, как раз столько,
сколько  нужно   для  приличия,  хотя   каждый   взрослый   тоже  хотел   бы
присутствовать, но  невозможно пойти  против воли великого  дайме. Все,  кто
мог, наблюдали  удобных мест, стоя в дверях или глядя в окна.
     Сайгава Затаки,  властелин Синано,  был  выше  Торанаги  и на пять  лет
моложе, такой же широкий в плечах, с таким же выдающимся носом. Но живот его
был плоским, щетина на бороде черная и густая, глаза на лице казались только
щелочками.  Хотя между  двоюродными братьями и было  удивительное  сходство,
если  рассматривать  их  по  отдельности,  сейчас, стоя вместе, они казались
совершенно разными.  Кимоно  Затаки  было богатым,  доспехи блестели, как на
параде, мечи были в прекрасном состоянии.
     - Добро пожаловать, брат, - Торанага сошел с  помоста  и поклонился. На
нем были самое простое кимоно и солдатские  соломенные сандалии.  И  мечи. -
Прошу винить меня, что  я принимаю тебя так неофициально,  но я прибыл  со
всей возможной скоростью.
     - Пожалуйста, вините, что я так вас обеспокоил. Вы  хорошо выглядите,
брат.  Очень  хорошо,  -  Затаки вышел   паланкина  и  поклонился в ответ,
начиная бесконечные скрупулезные формальности ритуала.
     - Пожалуйста, займите эту подушку, господин Затаки.
     - Пожалуйста, вините меня, я был бы счастлив, если бы вы заняли место
первым, господин Торанага.
     - Вы так добры. Но, пожалуйста, окажите мне честь, садитесь первым.
     Они продолжали играть в эту игру, в которую они играли до  этого случая
так много раз, друг с другом,  с  друзьями,  врагами, карабкаясь по лестнице
власти,  радуясь  правилам,  которые  управляли  каждым  движением  и каждой
фразой,  которые  защищали их  личную  честь,  так что никто не  мог сделать
ошибку и поставить под удар себя или свою миссию.
     Наконец  они сели  друг против друга  на  подушки,  на  расстоянии двух
мечей. Сзади  и чуть левее Торанаги стоял Бунтаро. Главный помощник  Затаки,
пожилой седоволосый самурай, стоял сзади левее  от него. Вокруг  помоста  на
расстоянии двадцати шагов рядами расположились самураи Торанаги, все нарочно
в  тех  же  костюмах,  как  они были в  дороге,  но  с оружием в  прекрасном
состоянии.  Оми  сидел  на  земле у края помоста, Нага  - на противоположной
стороне.  Люди Затаки  были  одеты в  парадные  одежды  -  очень богатые,  с
огромными крыльями накидки, застегнутые серебряными пряжками. И все они тоже
были прекрасно вооружены. Их расположили тоже в двадцати шагах от помоста.
     Марико угощала  их полагающимся по ритуалу зеленым чаем, шел безобидный
формальный разговор между двумя братьями. В нужный момент Марико откланялась
и  ушла,  Бунтаро  болезненно ощущал ее  присутствие и  безмерно гордился ее
грацией и красотой. После этого слишком поспешно и резко Затаки пронес:
     - Я привез приказы от Совета регентов.
     На площади наступила внезапная, тишина. Все, даже его собственные люди,
были  поражены грубостью  Затаки,  тем высокомерием,  с которым  он пронес
"приказы",  а  не "послание",  и  тем,  что он  не дождался,  пока  Торанага
спросит: "Чем могу служить? " согласно требованиям ритуала.
     Нага бросил  быстрый взгляд на  отца,  переключившись  с  руки  Затаки,
державшей  меч.  Он  увидел,  как к  шее  Торанаги прилила кровь,  что  было
безошибочным прнаком неминуемой вспышки. Но лицо его оставалось спокойным,
и Нага удивился, услышав сдержанный ответ:
     - Извините, у вас есть приказы? Кому, брат? Конечно, у вас письмо.
     Затаки  вытащил   рукава два небольших свитка.  Рука Бунтаро  чуть не
выхватила давно дожидающийся меч,  так как, по  ритуалу,  все  эти  движения
полагалось совершать медленно и обдуманно. Торанага не двинулся.
     Затаки  сломал  печать  на  первом свитке и прочитал громким, леденящим
душу  голосом:  "По приказу  Совета  регентов, от имени императора Го-Нидзи,
Сына     Неба:    Мы    приветствуем     нашего    достославного     вассала
Ёси-Торанагу-нох-Миновару, приглашаем его  немедленно предстать перед нами в
Осаке  и  предлагаем  ему  информировать нашего  уважаемого посла,  регента,
господина  Сайгаву  Затаки,  принято  или  отвергнуто   наше  приглашение  -
немедленно".
     Он поднял глаза и добавил таким же громким голосом: -  "Подписано всеми
регентами и запечатано  большой печатью государства",  и высокомерно положил
свиток перед  собой. Торанага  сделал  знак  Бунтаро, который  тут же  вышел
вперед,  нко  поклонился  Затаки,  поднял  свиток, повернулся  к Торанаге,
поклонился еще раз, тот взял свиток и сделал знак  Бунтаро вернуться на свое
место.
     Бесконечно долго Торанага учал этот свиток.
     - Все подписи  подлинные, - сказал Затаки, - вы  принимаете приглашение
или отказываетесь?
     Приглушенным  голосом, так что его могли слышать только те, кто  был на
помосте, и Оми с Нагой, Торанага сказал:
     - Почему бы мне не отрубить вам голову за столь дурные манеры?
     - Потому что я сын нашей матери, - ответил Затаки.
     - Это не защитит вас, если вы пойдете и дальше этим путем.
     - Тогда она умрет раньше времени.
     - Что?
     - Госпожа,  наша  мать,  находится в Такато  -  неприступной  крепости,
расположенной в  глубине провинции Синано  и столице провинции Затахи. Очень
жаль, что ее тело останется там навеки.
     - Блеф! Вы так же почитаете ее, как я.
     - Из-за ее бессмертной души, брат, так же как я чту ее, я  ненавижу то,
что делаете вы с государством, и даже еще больше.
     - Я не стараюсь захватить новых земель и не...
     - Вы стараетесь прервать династию.
     -  Опять  неверно,  и  я  буду  всегда  защищать  моего  племянника  от
предателей.
     -  Вы стремитесь к падению наследника, вот что я думаю, поэтому я решил
постараться  остаться в живых, закрыть Синано и отрезать вам  путь на север,
чего  бы мне это  ни стоило, и я буду продолжать делать  это, пока Кванто не
окажется в дружеских руках - чего бы это ни стоило.
     - В ваших руках, брат?
     - В любых надежных руках, которые исключат ваши, брат.
     - Вы доверяете Ишидо?
     - Я  не доверяю никому, вы научили меня этому. Ишидо есть Ишидо, но его
лояльность несомненна. Даже вы прнаете это.
     - Я прнаю, что Ишидо пытается погубить меня и расколоть  государство,
что он узурпировал власть и нарушил завещание Тайко.
     - Но  вы объединились  с  господином  Судзиямой,  чтобы погубить  Совет
регентов. Да?
     Жила на лбу Затаки дергалась, как черный червяк.
     - Что вы можете сказать? Один  его советников предположил мену: что
вы объединились против  него с  Судзиямой, чтобы на ваше место потом выбрать
господина Ито в  день  перед  первым собранием и  сбежать ночью, бросив  тем
самым государство в смуту. Я слышал прнание, брат.
     -- Вы были одним  убийц?
     Затаки вспыхнул:
     - Судзияму убил слишком свирепый ронян, ни я, ни один  людей  Ишидо в
этом не участвовали.
     - Интересно, что вы так быстро заняли его место, не так ли?
     - Нет. Моя  родословная такая же  древняя, как и  ваша. Но я не отдавал
приказ о смерти, и Ишидо тоже - он клялся своей честью, как самурай. Я тоже.
Судзияму убил ронин, но он заслужил смерть.
     - С пытками, опозоренный в грязном погребе, видя, как рубили головы его
детям и наложницам?
     - Этот  слух распространяется подлыми мятежниками и, может быть, вашими
шпионами, чтобы дискредитировать господина Ишидо и  через него госпожу Ошибу
и наследника. Этому нет доказательств.
     - Посмотрите на их тела.
     - Ронины сожгли дом. Тела не сохранились.
     - Так удобно, правда? Как  можно быть таким доверчивым? Вы же не глупый
крестьянин!
     - Я не желаю сидеть здесь и выслушивать эту дерьмовую брехню. Дайте мне
сейчас  же  ответ. И потом  либо забирайте  мою голову,  и она  умрет,  либо
отпустите  меня, -  Затаки наклонился  вперед. -  Сразу  после  того как моя
голова расстанется  с телом,  на  север  в  Такато  полетит  десять почтовых
голубей. На севере  у  меня надежные люди, то же  на  востоке и на западе, в
одном  дневном переходе  отсюда,  и  если  им не повезет, то  есть и  еще  в
безопасных местах  за  границами  вашей  территории.  Если вы  отрубите  мне
голову, подстроите убийство или  если я погибну  в  Идзу - по любой причине,
госпожа  тоже умрет.  Так что сейчас либо убейте  меня, либо  давайте кончим
передачу этих свитков, и я сразу же покину Идзу. Выбирайте!
     -  Ишидо  убил   господина  Судзияму.   Со   временем   у  меня   будут
доказательства. Это важно, правда? Мне только нужно немного...
     - У вас нет больше времени! Немедленно - так сказано в письме. Конечно,
вы  отказываетесь повиноваться, хорошо, дело сделано.  Вот. - Затаки положил
на  татами второй  свиток. -  Здесь  ваше  официальное  обвинение  и  приказ
совершить  сеппуку, к чему  вы отнеслись  с тем  же презрением - может быть,
господь наш Будда простит  вас! Теперь все уже сделано. Я уезжаю сразу же, в
следующий  раз  мы встретимся на поле  битвы,  и, клянусь  Буддой, до захода
солнца в этот день я увижу вашу голову на копье.
     Торанага задержал взгляд на своем недруге:
     - Господин Судзияма был другом и вам, и  мне. Наш товарищ, достойнейший
 самураев. Правда о его смерти должна быть очень важна для вас.
     - О вашей она мне более важна, брат.
     - Ишидо прикормил вас как голодного ребенка у материнской груди.
     Затаки повернулся к своему советнику:
     - Скажи по чести, как самурай, что я оставил людей и что в письмах?
     Седой,  уважаемый  старый  самурай,  глава  советников  Затаки,  хорошо
знакомый Торанаге как  человек чести,  чувствуя боль  и стыд,  как все,  кто
слышал эту громкую перебранку двух ненавидящих друг друга людей.
     -  Простите,  господин,   -  сказал  он  сдавленным  шепотом,  кланяясь
Торанаге,  - но мой  господин, конечно, говорит правду. Как можно спрашивать
об  этом?  И,  пожалуйста,  вините  меня, но это мой  долг, при  всем моем
уважении и смирении, указать вам обоим,  что такая... такая  удивительная  и
позорная невежливость по отношению друг к другу  недостойна вашего положения
или важности события. Если  ваши вассалы - если они услышат, - я сомневаюсь,
смог бы потом кто-нибудь   вас удержать  их у себя. Вы  забываете ваш долг
самурая и ваш долг по отношению  к вашим людям. Пожалуйста, вините меня, -
он поклонился им обоим, -  но это должно быть сказано, - потом он добавил: -
Все послания были одинаковы, господин Торанага, и сопровождались официальной
печатью господина Затаки: "Сразу же казнить госпожу, мою мать".
     -  Как я могу  доказать,  что  я не собираюсь  свергать  наследника?  -
спросил Торанага своего брата.
     - Немедленно отречься от всех своих  титулов и власти  в пользу  своего
сына и наследника господина Судары и сегодня же совершить сеппуку. Тогда я и
все мои люди - до последнего - поддержим Судару как властелина Кванто.
     - Я подумаю о том, что вы сказали.
     - Что?
     - Я подумаю над тем, что  вы сказали, - повторил Торанага более твердо.
- Мы встретимся завтра в это время, если вы не против.
     Лицо Затаки скривилось:
     - Еще один  ваших трюков? Зачем нам встречаться?
     - По поводу того, что вы мне сказали, - Торанага поднял свиток, который
он держал в руке. - Я дам вам свой ответ завтра.
     -  Бунтаро-сан!  - 3атаки  сделал  жест вторым свитком.  -  Пожалуйста,
передайте это вашему господину.
     -  Нет! -  голос Торанаги разнесся  по всей  поляне. Потом, с  большими
церемониями,  он  громко  добавил:  - Мне оказали  честь,  передав  послание
Совета,  и  я  дам свой ответ достославному  послу,  моему брату, властелину
Синано, завтра в это время.
     Затаки подозрительно уставился на него:
     - Какой еще можно от...
     -   Пожалуйста,  вините  меня,   господин,  -  спокойно,  с   мрачным
достоинством   прервал  его  старый  самурай,  вновь  переводя  разговор  на
конфиденциальную  основу,  -  вините,  но   господин  Торанага  совершенно
правильно  предлагает такой вариант.  Вы дали ему возможность принять важное
решение, это решение в  свитках отсутствует. Это  честно и достойно, что  он
требует время на обдумывание, и это время ему нужно дать.
     Затаки поднял второй свиток и заткнул его в рукав.
     -  Очень  хорошо. Я согласен.  Господин Торанага,  пожалуйста, вините
меня  за грубость. И последнее, пожалуйста, скажите мне, где господин Касиги
Ябу? У меня есть послание и для него. Для него только одно.
     - Я пришлю его вам.
     Сокол  сложил  крылья, упал   вечернего неба  и  врезался  в летящего
голубя,  пустив по  ветру клубок  его  перьев, потом схватил  его когтями  и
потащил к земле, все еще падая как камень, пока в нескольких футах  от земли
не выпустил уже мертвую добычу. Он сумел-таки мастерски опуститься на землю.
"Ек-ек-ек-екккк! "  - пронзительно кричал  сокол, гордо ероша  перья на шее,
когти в экстазе победы терзали голубиную голову.
     Подскакал Торанага с Нагой в качестве конюшего. Дайме тут же спрыгнул с
лошади и  осторожно позвал птицу к себе на руку.  Птица послушно уселась ему
на  перчатку.  И  сразу  же была  вознаграждена  кусочком мяса от предыдущей
добычи. Он  натянул  на  нее  колпачок, закрепив  ремни зубами.  Нага поднял
голубя и  положил его в наполовину заполненный мешок для дичи, который висел
на  отцовском  седле,  потом  повернулся  и  поманил  х  себе  загонщиков  и
телохранителей.
     Торанага снова  сел в седло, сокол удобно устроился у него на перчатке,
удерживаемый тонкими  кожаными путами  на  ногах.  Даймег  взглянул в  небо,
определяя, сколько еще осталось светлого времени.
     В самом конце дня сквозь тучи пробилось солнце, и  теперь в долине, при
быстро  уходящем свете дня, когда  солнце было  полускрыто хребтом гор, была
приятная прохлада. Облака тянулись на север,  подгоняемые ветром,  проплывая
над горными пиками и окутывая большинство  них.  На этой высоте, в глубине
суши, воздух был чистый и сладкий.
     -  Завтра будет хороший день,  Нага-сан.  Я думаю,  облаков  не  будет.
Наверное, я поохочусь на рассвете.
     - Да, отец, - Нага следил  за ним, недоумевая, как всегда  боясь задать
вопросы и все-таки желая все знать. Он не мог понять, как его отец может так
самозабвенно отключиться от этой  ужасной  встречи.  Раскланявшись с Затаки,
как  положено,  он  сразу  же послал за  птицами, загонщиками  и  охраной  и
отправил  их  в  холмы  рядом с  лесом,  что  казалось  Наге  неестественным
проявлением  самоконтроля. От одной  мысли о Затаки по  телу  Наги  поползли
мурашки, он знал, что старый советник был прав: если бы хоть несколько  фраз
 разговора были подслушаны, самураям следовало бы броситься защищать честь
своих  господ. Если  бы не угроза,  которая  нависла над головой его любимой
бабушки, он бы сам бросился на  Затаки. "Я полагаю, вот почему мой отец  то,
что он есть и где он есть", - подумал он.
     Его глаза  заметили  всадников, выбирающихся   леса ниже по  склону и
галопом несущихся к  ним через отроги холмов.  На фоне  темно-зеленого  леса
река  казалась  вилистой  черной  лентой.   Свет  в  гостиницах  напоминал
светлячков.
     - Отец!
     - Что? Ах, да, я теперь тоже увидел. Кто это?
     - Ябу-сан, Оми-сан и... восемь охранников.
     - Твои глаза лучше моих. Ну вот, теперь и я узнаю.
     Нага сказал, не подумав:
     - Мне  не следовало позволять Ябу-сану одному идти к Затаки без... - он
остановился, стал запинаться, - отец, простите меня.
     - Почему тебе не следовало посылать Ябу-сана одного? Нага  проклял себя
за болтливость и спасовал:
     - Пожалуйста, вините  меня,  потому  что теперь я никогда  не  узнаю,
какой секретный  разговор они вели. Мне следовало  держать их  порознь. Я не
доверяю ему.
     - Если  Ябу-сан  и Затаки-сан планируют  мену  за  моей  спиной,  они
сделают это  независимо  от того, пошлю  я свидетеля или нет.  Иногда мудрее
дать добыче дополнительную свободу - совсем как при ловле рыбы, да?
     - Да, пожалуйста, вини меня.
     Торанага подумал, что его сын ничего не понял и  никогда  не поймет, он
всегда  останется  ястребом, бросающимся на  врага,  быстрым, беспощадным  и
смертоносным.
     ~ Я рад, что ты понял, сын мой, - сказал он, чтобы подбодрить его, зная
о  его хороших  качествах и  ценя  их.  -  Ты  хороший  сын,  - добавил  он,
подразумевая это.
     -  Спасибо,  отец,  -  сказал Нага, наполнившись  гордостью  от  такого
редкого  комплимента. - Я  только  надеюсь,  что ты простишь мои глупости  и
научишь меня, как лучше служить тебе.
     -  Ты  не  глупый. -  "Ябу глупый",  - чуть не добавил Торанага.  - Чем
меньше  людей знают, тем лучше, и нет необходимости напрягать твой ум, Нага.
Ты  молод  -  мой  самый  младший,  не считая  твоего  единокровного  брата,
Тадатеру. Сколько же ему? Ах, семь, да, ему семь лет.
     Некоторое время он смотрел на приближающихся всадников.
     - Как твоя мать, Нага?
     -  Как  всегда, самая счастливая госпожа в мире. Она  все еще позволяет
мне  видеть себя только  раз в  год.  Ты не  можешь убедить  ее менить это
решение?
     - Нет, - сказал Торанага, - она никогда его не менит. Торанага всегда
чувствовал  приятную  теплоту  в  теле,  когда думал о  Чано-Тсубоне,  своей
восьмой официальной  наложнице, матери  Наги.  Он  смеялся  про себя,  когда
вспоминал ее простонародный юмор, ямочки на  щеках, нахальный  зад, то,  как
она вивалась, и ее энтузиазм в постели.
     Она была вдовой фермера -под Эдо,  увлекшей его двадцать лет назад, и
оставалась с ним три года, потом попросила разрешения вернуться на землю. Он
позволил ей уйти.  Теперь она жила  на богатой ферме около тех мест,  где  и
родилась,  -   толстая  и   довольная  величественная  буддийская  монахиня,
почитаемая  всеми  и ни  от  кого  не  зависящая. Один  раз за все  время он
навестил ее, и они, как старые друзья, весело хохотали без всякой причины.
     - О, она хорошая женщина, - сказал Торанага.
     Ябу и  Оми  подъехали  и спешились. В десяти  шагах  они остановились и
поклонились.
     - Он дал мне свиток, - сказал Ябу, взбешенный, размахивая им: - "... Мы
предлагаем вам сегодня же выехать  Идзу в Осаку и явиться в Осакский замок
для аудиенции, или все ваши  земли  будут конфискованы, а вы  соответственно
объявлены вне  закона". Он смял свиток в кулаке  и  бросил  его  на землю, -
Сегодня!
     -  Тогда вам  лучше  сразу же  и выезжать, - сказал Торанага,  нехорошо
радуясь при виде глупости и бешенства Ябу.
     - Господин,  я прошу  вас, -  поспешно  начал Оми,  униженно  падая  на
колени,  - господин  Ябу ваш  преданный вассал, и  я прошу вас покорнейше не
смеяться над ним. Простите, что  я так  груб, но господин Затаки... Простите
меня за грубость.
     - Ябу-сан, пожалуйста, вините меня за это замечание, -  оно только 
доброго расположения  к вам, - сказал  Торанага, ругая себя за оплошность. -
Нам  всем  следует иметь чувство  юмора, когда речь идет о  таких посланиях,
правда? - Он подозвал своего сокольничего, передал ему птицу, отпустил его и
загонщиков.  Потом он  сделал  знак  самураям, кроме Наги,  уйти за  пределы
слышимости, сел на корточки и сделал им знак сделать так же.
     - Может быть, вам лучше рассказать мне все, что случилось.
     Ябу сказал:
     - Рассказывать почти нечего. Я пошел к нему. Он принял меня с минимумом
вежливости.  Сначала  были  "приветствия"  от   господина   Ишидо  и  прямые
приглашения  вступить в союз  с ним,  планируя немедленное  ваше  убийство и
убийство всех  самураев Торанага в Идзу. Конечно, я отказался  его слушать и
сразу же, сразу-без самого минимального ритуала вежливости - он протянул мне
это! - Его палец  воинственно ткнулся  в сторону свитка. - Если бы я не имел
вашего прямого приказа,  защищающего его, я бы тут же разрубил его на куски!
Я требую, чтобы вы отменили этот приказ. Я  не могу жить с таким позором.  Я
должен отомстить!
     - Это все, что проошло?
     - Разве этого недостаточно?
     Торанага пропустил мимо ушей грубость Ябу и сердито посмотрел на Оми:
     - Это вы  виноваты,  не так  ли?  Почему у  вас  не  хватило ума  лучше
защитить вашего  властелина? Считалось, что вы  его советник. Вам  следовало
быть  его  щитом, вам  следовало  вывести господина Затаки на  чистую  воду,
попытаться узнать, что на  уме у Ишидо,  чем он хочет подкупить, какие у них
планы. Вы считались надежным  советником. Вам дали прекрасную возможность, а
вы ее упустили, как неопытный олух! Оми наклонил голову:
     - Прошу простить меня, господин.
     -  Я-то  могу, но не  понимаю,  почему это  должен делать господин Ябу.
Сейчас ваш господин принял этот свиток с посланием. Теперь он уже сделал ход
и должен выбрать тот или другой путь.
     - Что? - спросил Ябу.
     - Почему же еще я сделал то, что я сделал? Для отсрочки, конечно, чтобы
выиграть время, - сказал Торанага.
     - Но один день? Какое он имеет значение? - спросил Ябу.
     -  Кто знает? День для вас - на день  меньше у врага, -  глаза Торанага
метнулись обратно к Оми. - Послание от Ишидо было устным или письменным?
     Вместо него ответил Ябу:
     - Устным, конечно.
     Торанага не спускал своего пронывающего взгляда с Оми:
     - Вы не выполнили своего долга перед вашим господином и мной.
     - Пожалуйста, вините...
     - Что точно вы сказали? Оми не ответил.
     - Вы забыли и о вежливости? Что вы ответили?
     - Ничего, господин. Я ничего не сказал.
     -- Что?
     Ябу сказал:
     - Он ничего не  сказал Затаки,  потому что он не  присутствовал. Затаки
хотел поговорить со мной одним.
     - Да? -  Торанага спрятал свое ликование, так как Ябу открыл  ему то, о
чем  он  и  сам  догадывался, и  что открылась часть  правды.  - Пожалуйста,
вините меня, Оми-сан. Я, естественно, считал, что вы присутствовали.
     - Это была моя ошибка, господин. Я должен был настоять.  Вы правы, я не
смог защитить моего  господина, -  сказал  Оми, - мне  следовало  быть более
настойчивым. Пожалуйста, вините меня. Ябу-сама, пожалуйста, простите меня.
     Прежде чем Ябу смог ответить, Торанага сказал:
     - Конечно, вы прощены,  Оми-сан. Разумеется, если ваш господин  не взял
вас с собой, это его право. Вы не взяли его с собой, Ябу-сама?
     - Да, но я не думал, что это так важно. Вы думаете, я...
     - Ну, беда уже проошла. Что вы планируете делать?
     -  Конечно,  не  обращать  на  него  внимания,  господин,  -  Ябу   был
обеспокоен, - Вы думаете, я мог бежать того, чтобы мне его вручили?
     - Конечно. Вы могли поторговаться с ним, оттянуть  на день. Может быть,
и больше. Даже  на неделю, -  добавил Торанага, глубже засовывая нож в рану,
злобно радуясь тому,  что собственная глупость Ябу насаживает его на крючок,
и вовсе не заботясь о том,  что Ябу наверняка подкуплен,  обманут,  обласкан
или  запуган,  - Извините, но  дело уже сделано. Не ломайте  голову,  как вы
однажды сказали: "Чем скорее  каждый выберет свою сторону,  тем лучше", - он
встал. - Сегодня вечером нет  необходимости  возвращаться  в  полк.  Вы  оба
приглашены ко мне  на  ужин. Я устраиваю сегодня вечеринку. - "Для  всех", -
подумал он про себя, с большим удовлетворением.
     Ловкие  пальцы Кику бегали по струнам, плектр  сидел  прочно. Потом она
начала  петь,  и ее  чистый  голос  наполнил молчание ночи.  Все сидели, как
зачарованные, в большой комнате, которая выходила на веранду и в сад за нею,
пораженные необычным  эффектом, который  она проводила при мерцающем свете
факелов,  золотые  нити в ее  кимоно  отблескивали при  каждом  наклоне  над
сямисэном.
     Торанага быстро  огляделся,  почувствовав  вечерний  сквозняк. С  одной
стороны  от него сидела Марико  между Блэксорном и Бунтаро. С другой - Оми и
Ябу,  бок  о бок. Почетное место было еще пусто. Приглашали и Затаки, но он,
конечно,  с  сожалением  отклонил  приглашение  в  связи  с болезнью, хотя и
видели,  как он ускакал в горы с северной  стороны  деревни,  а  в настоящее
время со  всей своей легендарной силой отдавался любви. Вокруг располагались
Нага с тщательно  отобранной  стражей,  где-то  вну ждала Дзеко.  Кику-сан
сидела на веранде лицом к ним, спиной к саду-маленькая, беззащитная.
     "Марико была права, - подумал Торанага. - Куртанка стоит этих денег".
Он увлекся ею, его беспокойство, вызванное приездом Затаки, ослабло. Послать
за  ней  сегодня  вечером снова  или  спать  одному?  Его  мужское  естество
оживилось, когда он вспомнил о прошедшей ночи.
     - Так, Дзеко-сан, вы хотели меня видеть? - спросил он  в своих покоях в
крепости.
     - Да, господин.
     Он зажег отмеренный заранее кусок ладана.
     - Пожалуйста, приступайте.
     Дзеко поклонилась, но он едва ли заметил ее, так как впервые видел Кику
так блко. Вбли  черты ее лица  оказались еще прекрасней, так как  на ней
еще не было заметно отпечатка ее профессии.
     - Пожалуйста, сыграйте нам что-нибудь, пока мы поговорим, - сказал  он,
удивленный тем, что Дзеко собиралась разговаривать при ней.
     Кику сразу же послушалась,  но ее тогдашняя музыка ничего не значила по
сравнению  с тем,  что  она исполняла  сейчас. Прошлым вечером  музыка  была
успокаивающая, аккомпанемент к деловому разговору. Сегодня вечером  она была
возбуждающая, пугающая и обещающая.
     - Господин, - церемонно начала Дзеко, - можно мне сначала поблагодарить
вас  за ту честь, которую  вы оказали мне,  моему  бедному  дому и Кику-сан,
первой  моих дам  Ивового  Мира. Цена,  которую я запросила  за  контракт,
чрезмерна,  я  знаю,  невозможна, я уверена, не  согласована до  завтрашнего
утра, когда  ее  определят  госпожа  Касиги  и госпожа Тода.  Если  бы  дело
касалось вас,  вы бы решили его уже давно, так как что такое эти  презренные
деньги для любого самурая, тем более величайшего дайме в мире?
     Дзеко  для пущего эффекта выждала паузу.  Он не клюнул на приманку,  но
слегка  взмахнул   веером,  что  могло  быть   понято   как  раздражение  ее
экспансивностью, согласие с ее комплиментом, абсолютное неприятие ее цены  -
в  зависимости  от ее  настроения. Оба  прекрасно  знали, кто  действительно
определяет цену.
     - Что такое деньги? Ничего, только средство общения,  - продолжала она,
- как и музыка Кику-сан. Что на самом деле совершаем мы, дамы Ивового  Мира,
кроме того,  что соединяем, развлекаем, освещаем душу мужчины, облегчаем его
ношу... -  Торанага  подавил  в  себя ядовитое замечание,  вспомнив, что эта
женщина купила у него толику времени за пять сотен коку, и пять  сотен  коку
стоят  того,  чтобы  внимательно  ее  выслушать.  Поэтому   он  позволил  ей
продолжать  и  слушал одним  ухом,  оставив  другое  наслаждаться  гармонией
совершенной   музыки,  которая  проникала  в  его   самое  потаенное  бытие,
успокаивая до появления эйфории. Потом он был снова грубо втиснут в реальный
мир фразой, что только что пронесла Дзеко.
     - Что?
     -  Я только предложила вам взять Ивовый  Мир под свою защиту и менить
весь ход истории.
     - Как?
     - Сделав то,  что вы всегда делали,  господин, заботясь о  будущем всей
империи - прежде, чем о своем собственном.
     Он пропустил это смехотворное преувеличение  и сказал себе,  что  нужно
отключиться от музыки - что он попал  в первую ловушку,  сказав, чтобы Дзеко
привела девушку, во вторую, позволив себе наслаждаться ее красотой и славой,
и в третью, позволив ей так соблазнительно играть, пока ее хозяйка говорила.
     - Ивовый Мир? А что с Ивовым Миром?
     - Две  вещи,  господин. Во-первых, Ивовый  Мир в настоящее время  тесно
перемешан  с реальным миром, что ухудшает тот и другой. Во-вторых, наши дамы
не могут достичь такого совершенства, которого имеют  право ожидать  от  них
все мужчины.
     - О? - Запах  духов Кику,  каких он не  знал до этого, достиг его носа.
Они были очень правильно выбраны. Он помимо своей воли  взглянул на  нее. На
ее  губах  играла  полуулыбка, предназначенная  только  для него.  Она томно
опустила глаза, ее пальцы забегали по струнам, и  он  представил их на своем
теле в интимной обстановке.
     Он попытался сосредоточиться:
     - Извините, Дзеко-сан. Что вы сказали?
     -  Пожалуйста,  вините  меня,  я  говорю  не  очень  ясно,  господин.
Во-первых:  Ивовый  Мир должен быть отделен от реального  мира.  Мой  Чайный
Домик  в Мисиме  расположен на  одной   улиц в южной части  города, другие
рассеяны по всему городу. То же самое в Киото и Наре, и  то же самое во всей
империи.  Даже в  Эдо.  Но я думаю, что Эдо может  стать  образцом для всего
мира.
     -  Как? - его  сердце пропустило удар,  когда прозвучал  совершеннейший
аккорд.
     -  Все другие профессиональные  гильдии очень мудро устроили,  построив
свои собственные  улицы, свои собственные  районы.  Нам  тоже надо разрешить
иметь свое  собственное  место,  господин.  Эдо  -  новый город,  вы  можете
рассмотреть  устройство специального участка для  Ивового Мира. Соберите все
Чайные  Домики  в  пределах  этого  района  и  запретите  за  его  пределами
устройство всяких Чайных Домиков, даже самых скромных.
     Теперь  он уже полностью сосредоточился, так как  это была очень ценная
мысль. Она была так хороша,  что он  выругал себя за то,  что  не подумал об
этом  сам.  Все  Чайные   Домики  и   все   куртанки  за  одним   забором,
соответственно, очень легко работать полиции, следить, облагать налогом, все
их клиенты легко доступны полиции, чтобы наблюдать за ними. Простота замысла
поразила его. Он знал также,  какое сильное влияние было в руках дам Ивового
Мира.
     Но его лицо не выдало его заинтересованности.
     - Какие же преимущества в этом, Дзеко-сан?
     - Мы не имеем своей гильдии, господин, со всей  защитой закона, которую
подразумевает  гильдия,  реальная  гильдия  в  одном месте,  не  раскиданная
повсюду, так сказать, а гильдия, которой все будут подчиняться...
     - Должны подчиняться?
     - Да,  господин.  Должны подчиняться, для общего  блага. Гильдия  будет
отвечать за то,  чтобы цены были приемлемые и чтобы стандарты выдерживались.
Ну, чтобы дама второго класса в Эдо была равна такой же в Киото и так далее.
Если этот план окажется полезным в Эдо,  почему он не годится в любом городе
вашей провинции?
     -  Но  те  хозяева, которые окажутся в этом  районе, будут  командовать
всеми. Они монополисты, да? Они  могут  назначить грабительские  цены, могут
закрыть двери  перед теми, которые  захотят работать и будут  иметь законное
право работать в Ивовом Мире, не так ли?
     -  Да,  это  может  проойти,  господин. И  это  будет  происходить  в
некоторых  местах какое-то  время. Но  легко  дать ограничительные законы,
чтобы обеспечить справедливость, и, видимо, хорошее перевесит плохое для нас
и для наших уважаемых клиентов и посетителей. Второе: дамы...
     - Давайте покончим с первым пунктом, Дзеко-сан, - сказал Торанага сухо,
- а что против вашего предложения, а?
     - Да,  господин. Возможно,  любой  дайме  легко может  распорядиться  и
по-другому. А  он должен иметь дело только с одной гильдией в  одном  месте.
Вы, господин, не должны беспокоиться. Каждый район,  конечно, будет отвечать
за мир в своем районе. И за налоги.
     - Ах, да, налоги! Конечно, так будет гораздо легче собирать налоги. Это
хороший довод в вашу пользу.
     Глаза  Дзеко   остановились  на  кусочке  ладана.  Сгорело  уже  больше
половины.
     -  В  вашей  власти  объявить,  что наш  Ивовый  Мир  никогда не  будет
облагаться налогом, никогда. - Она открыто посмотрела  на него, ее голос был
бесхитростен: - В конце концов, господин,  разве не  наш мир также  называют
Плывущим  Миром, разве  не он  единственный предлагает  красоту?  Это  нечто
плывущее и преходящее, как юность - священный подарок богов. Из всех мужчин,
господин, вы-то  должны лучше всех  знать,  как  быстра и преходяща  юность,
особенно у женщин!
     Музыка кончилась.  Его  глаза  тянулись  к  Кику-сан.  Она  внимательно
смотрела на него, слегка нахмурив бровь.
     - Да, - сказал он  честно, -  я знаю, как  быстро  улетает юность, - он
отхлебнул зеленого чаю, - я подумаю над тем, что вы сказали. Второе?
     -  Второе, -  Дзеко  напрягла  свой  интеллект.  -  Второе и последнее,
господин, в  вашей  воле  менить весь наш Ивовый Посмотрите на  наших
дам: Кику-сан, например,  обучена  пению, танцам, игре  на сямисэне  с шести
лет. Каждый свободный миг она усиленно трудится, чтобы совершенствовать свое
искусство. Видимо, за свои актерские качества она заслуженно получила звание
госпожи  первого класса.  Но  она  еще  и  куртанка,  и некоторые  клиенты
надеются получить удовольствие не только от ее искусства, но и от ее тела. Я
считаю, что нужно иметь дам двух классов. Первый класс, куртанки - веселые
довольные, красивые. Второй, новый класс, может  быть,  назвать  их гейшами:
артистические  личности, посвятившие  себя искусству. От гейш нельзя ожидать
секс-услуг  как  части   их  обязанностей.   Они  будут  только  развлекать,
танцевать,   петь,  играть  на  музыкальных  инструментах  -  и   готовиться
исключительно  к  этой  профессии.  Пусть  гейши  развлекают  только  умы  и
поднимают настроение  мужчин  своей красотой, грацией  и  артистичностью,  а
куртанки   удовлетворяют  тело  своей  красотой,   грацией   и   такой  же
артистичностью.
     Он снова был поражен простотой и оригинальностью ее идеи.
     - Как выбирать гейш?
     - По их способностям. При достижении половой зрелости ее владелец решит
ее будущее. И гильдия может утвердить или отменить решение, не так ли?
     -- Это необычайная идея, Дзеко-сан.
     Женщина поклонилась и сказала:
     - Пожалуйста, вините меня за многоречивость, господин, но бывает, что
красота увядает, фигура расплывается, а девушка все-таки может иметь большое
будущее и реальную ценность. Она  не должна опускаться до накатанной дороги,
по  которой сегодня вынуждены  идти все  куртанки. Я говорю от  имени всех
артистов среди них, от имени моей Кику-сан.  Я прываю вас  оказать немного
милости в будущем и помочь им занять то положение, которое  они  заслуживают
на  этой  земле.  Чтобы  уметь  петь,  танцевать  и  играть  на  музыкальных
инструментах, требуется многолетняя  практика. Секс нуждается в молодости, и
нет ничего равного молодости. Не так ли?
     - Нет, - Торанага внимательно рассматривал ее. - Гейша может обходиться
и без секса с клиентами?
     -  Это  не  будет входить  в  ее  обязанности,  какие бы  деньги ей  ни
предлагали. Гейша не будет обязана спать  с клиентами, господин.  Если гейша
желает  секса  с каким-то отдельным мужчиной, это будет ее  личное дело  или
может  быть  оговорено  с разрешения  ее  хозяйки, цена будет столь высокой,
какую  только  сможет предложить  этот мужчина. Куртанка обязана  будет  с
артистмом заниматься  сексом  с клиентами;  гейша  и  ученицы  гейш  будут
неприкасаемы. Пожалуйста, вините,  что  я  говорю  слишком долго, -  Дзеко
поклонилась, Кику тоже. Оставался совсем маленький кусочек ладана.
     Торанага расспрашивал их вдвое  больше установленного времени,  радуясь
возможности больше узнать об их мире, их мыслях, надеждах и страхах. То, что
он  узнал,  привело  его  в   возбуждение.  Он  классифицировал   полученную
информацию для использования в будущем, потом отправил Кику в сад.
     - Сегодня вечером, Дзеко-сан, мне бы хотелось, чтобы она осталась, если
ей  захочется,  до  рассвета, конечно, если  она свободна. Вы не  будете так
добры спросить  ее? Разумеется,  я  понимаю,  что она сейчас, наверное,  уже
устала. В  конце  концов она  так долго  и так  прекрасно играла, что я  это
пойму.  Но  может  быть,  она  подумает о моей просьбе. Я  был  бы вам очень
благодарен, если бы вы спросили у нее.
     - Конечно, господин, но я уверена,  что она  была бы польщена,  получив
ваше приглашение.  Это наша  обязанность - всеми  силами служить вам, не так
ли?
     - Да. Но это, как  вы справедливо  указали, особый  случай. Я пойму ее,
если она скажет, что слишком устала. Пожалуйста, спросите у нее сейчас.
     Он дал  Дзеко  маленький кожаный мешочек  с десятью кобанами, сожалея о
таком широком жесте, но зная, что этого требует его положение.
     -  Может  быть, это компенсирует  вам такой  утомительный вечер и будет
знаком моей благодарности за ваши идеи.
     - Наш долг служить вам, господин,  - сказала Дзеко. Он заметил, что она
пытается удержать  свои  пальцы  и не считать монеты через мягкую кожу и  не
может.
     - Благодарю вас, господин. Пожалуйста, простите меня,  я  сейчас спрошу
ее, - потом странным  и неожиданным образом глаза  ее наполнились слезами, -
пожалуйста,  примите  благодарность  от  простой  старой  женщины  за   вашу
любезность  и  за  то,   что   выслушали  нас.  За  все  удовольствия  нашей
единственной наградой  является  только  река  слез.  Честно  говоря, трудно
объяснить, как себя чувствует женщина... пожалуйста, вините меня...
     - Послушайте, Дзеко-сан, я понимаю. Не беспокойтесь. Я обдумаю все, что
вы сказали. О, да, завтра на рассвете вы обе поедете со мной. Несколько дней
в горах будут  для вас хорошей переменой обстановки. Я думаю, цена контракта
к тому времени уже будет установлена, да?
     Дзеко поклонилась, рассыпавшись в благодарностях, потом вытерла слезы и
твердо сказала:
     - Могу ли я теперь узнать имя благородного человека, для которого будет
куплен контракт?
     - Ёси-Торанага-нох-Миновара.
     Сейчас, ночью под  Ёкосе,  в приятно прохладном воздухе, когда музыка и
голос  Кику-сан  завладели  их  умами  и  сердцами, Торанага  позволил  себе
помечтать.  Он вспомнил наполненное гордостью  лицо Дзеко и снова подумал  о
ставящей  в  тупик доверчивости  людей. Как странно, что  даже самые умные и
хитрые люди часто  видят  только то,  что  они хотят видеть,  и редко  видят
что-нибудь даже за самыми  тонкими  фасадами. Или они игнорируют реальность,
гоня ее от  себя. И потом, когда весь мир рассыпается на кусочки и они стоят
на  коленях,  разрезав  живот  или  вскрыв  себе  горло,  или  выскакивая  в
замерзающий мир,  они будут  рвать  на  себе волосы,  оплакивать свою карму,
порицать богов  или ками, своих господ или мужей, вассалов - что-нибудь  или
кого-нибудь, но никогда себя. Удивительно.
     Он  посмотрел на  своих гостей  и  увидел, что  они  все еще  следят за
девушкой,  погрузившись  в  свои  мечты,  их  умы  поглощены,  захвачены  ее
артистмом  -  все,  кроме  Анджин-сана,  который  раздражен и  обеспокоен.
"Ничего,  Анджин-сан,  - весело подумал  Торанага,  - это  только недостаток
культуры. Со временем это  придет и даже это не имеет значения, поскольку ты
мне повинуешься. В какой-то  момент мне потребуются твои обидчивость, гнев и
ярость.
     Да,  вы  все  здесь. Оми, Ябу, Нага,  Бунтаро,  Марико, Кику-сан и даже
Дзеко,  все  мои ястребы и  соколы провинции Идзу. Все здесь, за исключением
одного  - христианского священника.  И скоро будет твоя очередь, Тсукку-сан.
Или, может быть, моя".
     Отец  Мартин  Алвито   Общества  Иисуса был  взбешен. Как  раз  в тот
момент, когда он узнал, что ему надо готовиться ко  встрече  с Торанагой, на
которой  ему  потребуется  напрячь  весь  его  ум,  он  столкнулся  с  новой
мерзостью, которая не могла ждать.
     - Что  вы  скажете в  свое  оправдание? -  бросил  он  своему японскому
помощнику,  который  в униженной позе,  накинув  капюшон, стоял перед ним на
коленях. Остальные братья стояли полукругом, заняв всю маленькую комнату.
     -  Пожалуйста, простите  меня, отец. Я согрешил, -  заикаясь,  пронес
несчастный, - пожалуйста, простите...
     -  Я повторяю: это всемогущий Бог в своей мудрости  прощает,  не я.  Вы
совершили смертельный грех. Вы нарушили вашу святую клятву. Понятно?
     Ответ был едва слышен:
     - Извините,  святой отец... - Мужчина  был щуплый и болезненный.  После
крещения его звали Джозефом, ему было тридцать лет. Его товарищи, все братья
Общества, были в возрасте от восемнадцати до сорока лет. У всех были выбриты
тонзуры,  все они были благородного самурайского происхождения   провинций
острова Кюсю, все хорошо  подготовлены к  сану священника, хотя никто  них
еще не был посвящен в духовный сан.
     - Я исповедался, отец, - сказал брат Джозеф, склонив голову.
     - Вы думаете, этого достаточно? - отец Алвито нетерпеливо отвернулся от
него  и подошел к  окну.  Комната  была самой обыкновенной,  маты в  хорошем
состоянии, бумажные стенки-седзи требовали ремонта.  Гостиница была  старая,
третьего класса, но лучшая   того, что можно было найти в Ёкосе, остальное
все было занято  самураями. Он выглянул в сад, слыша, как далекий голос Кику
перекрывает  шум реки. Пока куртанка  не  кончила петь, он был уверен, что
Торанага не пришлет за ним.  "Грязная шлюха", - сказал он почти себе самому,
вопиющий диссонанс японского пения раздражал его больше обычного, увеличивая
его гнев на отступника Джозефа.
     - Послушайте, братья,  - сказал Алвито остальным, повернувшись к ним. -
Мы все  осуждаем  брата Джозефа, который вчера вечером в этом городе пошел к
проститутке, нарушив  святую клятву воздержания,  нарушив свою святую клятву
послушания, оскорбив свою святую душу, свое положение иезуита,  свое место в
церкви  и все,  что стоит за этим.  Перед  Богом я спрашиваю каждого  вас:
совершал ли кто-нибудь  вас подобное?
     Все замотали головами.
     - Вы когда-нибудь совершали подобное?
     - Нет, отец.
     - Вы грешник! Перед Богом, вы прнаете, что согрешили?
     - Да, отец, я уже ис...
     - Отвечайте мне перед Богом, это в первый раз?
     - Нет,  это было  не впервые,  - сказал Джозеф, - я... я  был  с другой
четыре ночи назад - в Мисиме.
     - Но... но  вчера  вы читали мессу!  А  как  же  ваша исповедь вчера  и
позавчера и  еще...  вы не  прнались.  Вчера вы читали  мессу!  Ради Бога,
скажите, вы приняли причастие, не исповедовавшись,  полностью осознавая свой
смертельный грех?
     Брат Джозеф был серым от стыда. Он был с иезуитами с восьми лет.
     - Это было... это было первый раз, отец. Только четыре дня назад. Я был
безгрешен всю свою жнь. Меня соблазняли - и, Святая  Мадонна, прости меня,
на этот раз я  не устоял. Мне  тридцать  лет.  Я мужчина... мы  все мужчины.
Пожалуйста, господин, отец  Иисус  прощал  грешников,  почему  вы не  можете
простить меня? Мы все мужчины...
     - Мы все священники!
     - Мы  не настоящие священники! Мы не исповедуем - мы даже не посвящены!
Мы не настоящие иезуиты. Мы  не  можем  дать четвертый обет, как вы, отец, -
уныло сказал Джозеф, - другие  ордены посвящают своих  братьев, но только не
иезуиты. Почему бы не...
     - Придержите ваш язык!
     - Я не буду, -  вспыхнул Джозеф. - Пожалуйста, вините  меня, отец, но
почему бы не посвятить нескольких   нас? - Он указал на одного  братьев,
высокого, круглолицего человека, который спокойно наблюдал за  происходящим,
- Почему бы не посвятить брата Михаила? Он обучается у вас с двенадцати лет,
сейчас  ему тридцать шесть,  и он  настоящий христианин, почти священник. Он
обратил в нашу веру тысячу человек, но все еще не посвящен, хотя...
     - Ради Бога, вы будете...
     -  Ради Бога,  ответьте мне, отец,  почему  никто    нас не посвящен.
Кто-нибудь должен осмелиться спросить вас!  - Джозеф вскочил. -  Я готовился
шестнадцать лет, брат Маттео - двадцать  три, Джулиус еще больше - мы тратим
все свои  жни - бесчисленные годы. Мы знаем молитвы, службы, псалмы лучше,
чем вы, а Михаил и я даже и говорим на латыни и порту...
     - Прекратите!
     - Португальском, и мы  читаем большую часть проповедей и ведем дебаты с
буддистами и всеми остальными язычниками и принимаем в нашу веру больше всех
остальных. Мы это  делаем! Во имя Бога и Мадонны,  чем  мы плохи? Почему  мы
недостаточно хороши  для иезуитов? Только потому, что мы не португальцы  или
испанцы  или потому,  что  не такие круглоглазые и  волосатые?  Скажите ради
Бога, отец, почему в иезуиты не посвящают японцев?
     - Сейчас тебе следует прикусить язык!
     - Мы даже были в Риме, Михаил, Джулиус и  я, - взорвался  Джозеф.  - Вы
никогда  не были в  Риме,  не  встречались с епископом или Его Святейшеством
папой римским, как мы...
     -  Это  еще  одна причина, почему  вам лучше не  спорить.  Вы дали обет
воздержания, бедности и послушания.  Вас выбрали среди многих,  оказали  вам
милости по сравнению с другими, а вы позволили так погубить свою душу...
     - Извините, отец, но я не думаю, что нам очень повезло, после того, как
мы  потратили  восемь  лет  на  поездку  туда  и обратно,  если после нашего
обучения, молитв, проповедей и ожидания никто  нас даже не посвящен,  хотя
нам это и  обещали. Мне было двенадцать, когда я оставил  свой дом. Джулиусу
было один...
     -  Я  запрещаю  вам  говорить!  Я  приказываю  вам  остановиться,  -  в
наступившем  после  этого  ужасном молчании Алвито  поглядел  на  остальных,
которые стояли по стенкам, смотрели и  внимательно слушали их разг - Вы
все будете посвящены в свое время. Но вы, Джозеф, перед Богом вы будете...
     - Перед Богом, - взорвался Джозеф, - когда?
     -  Когда  будет угодно Богу, - парировал Алвито,  ошеломленный открытым
неповиновением, - на колени!
     Брат  Джозеф пытался еще раз посмотреть  на  него,  но не решился,  его
порыв прошел, он вздохнул, стал на колени и наклонил голову.
     - Может быть, Бог смилостивится над вами. Вы сами прнались  в ужасном
смертельном грехе, виновны  в нарушении  вашего  святого  обета воздержания,
вашего  обета  послушания  вашим  наставникам.   И   виновны   в  немыслимом
высокомерии.  Как  осмелились  вы  оспаривать  приказы нашего  епископа  или
политику нашей церкви? Вы рискуете  своей бессмертной душой. Вы неблагодарны
по отношению  к вашему  Богу, вашему  Обществу, вашей церкви, вашей  семье и
вашим друзьям. Ваш случай  так серьезен,  что он будет рассматриваться самим
отцом-ревором. До этого времени вы  не будете допущены к причастию, вам не
разрешено принимать участие в службе- плечи  Джозефа затряслись от угрызений
совести,  охвативших  его,  -  Как  начальная   эпитимия,  вам   запрещается
разговаривать, вы будете  питаться только  рисом  и водой в течение тридцати
дней, в течение тридцати  суток вы  каждую ночь будете  проводить в молитвах
святой  Мадонне о  прощении  вашего ужасного  греха, а кроме того, вы будете
наказаны. Тридцать ударов бичом. Снимите сутану.
     Плечи Джозефа перестали дрожать. Он поднял глаза:
     - Я принимаю  все,  что вы  приказали, отец, - сказал он, - и  я  прошу
прощения чистосердечно, от всей души. Я прошу вашего прощения,  как я всегда
буду просить  божьего  прощения.  Но я не  буду  наказан бичом, как  обычный
преступник.
     - Вы будете наказаны!
     -  Пожалуйста, вините  меня,  отец,  - сказал  Джозеф,  - ради Святой
Мадонны я могу  вынести любую боль. Наказание  мне не страшно, смерть мне не
страшна. То, что я проклят и  буду гореть на вечном огне в аду - может быть,
это моя карма, и я это вынесу. Но я самурай. Я  семьи господ Харима.
     -  Ваша  гордость ужасает  меня.  Вас  наказывают  не  для  того, чтобы
причинить  вам  боль,  но  чтобы  смирить  вашу   ужасную  гордыню.  Обычные
преступники?  Где  ваше  смирение?  Наш  господин  Иисус  Христос  вынес все
унижения. И умер с обычными преступниками.
     - Да. Здесь наша общая проблема, отец.
     - В чем она?
     - Пожалуйста,  простите мою прямоту, отец, но если бы король королей не
умер как обычный преступник на кресте, самурай мог бы принять...
     - Замолчите!
     -  Христианство  более   элементарно.  Общество  очень  мудро  бегает
проповеди распятия Христа, как делают другие ордены...
     Как  ангел  мщения,  Алвито  поднял  свой  крест  перед  собой,  словно
защищаясь им:
     - Во  имя Бога, молчи  и  смирись, или ты  будешь  отлучен  от  церкви!
Разденьте его!
     Остальные  ожили и стали  подходить к нему, но Джозеф встал, в руке его
появился  нож, выхваченный -под  одежды, он  прижался спиной к  стене. Все
замерли.  Кроме  брата Михаила. Брат Михаил медленно и  спокойно подходил  к
нему, протянув руку:
     - Пожалуйста, отдай мне нож, брат, - спокойно сказал он.
     - Нет. Пожалуйста, прости меня.
     - Тогда молись за  меня, брат, как я молюсь за  тебя, - Михаил спокойно
подходил к оружию.
     Джозеф  отскочил   на  несколько  шагов  назад,  потом  приготовился  к
смертельному удару:
     -- Прости меня, Михаил.
     Михаил продолжал приближаться.
     - Михаил, остановитесь. Оставьте его одного, - приказал Алвито.
     Михаил  повиновался,  остановившись в нескольких дюймах от  занесенного
оружия.
     Алвито сказал, мертвенно побледнев:
     - Бог  с тобой,  Джозеф. Ты отлучен.  Сатана  завладел  твоей  душой на
земле, так же как он овладеет ею после смерти. Уходи!
     - Я отказываюсь от  христианского Бога! Я японец - я синтоист. Моя душа
теперь принадлежит только  мне. Я не боюсь, - выкрикнул Джозеф. - Да, у меня
есть гордость - в отличие от вас, чужеземцев. Мы - японцы, мы не иностранцы.
Даже наши крестьяне не такие дикари.
     Алвито с торжественным видом сделал знак крестом, как бы  защищаясь  от
них всех и бесстрашно повернулся спиной к ножу.
     - Давайте помолимся все вместе, братья. В наших рядах сатана.
     Остальные  тоже  отвернулись,  многие опечаленные, некоторые все еще  в
шоке. Только Михаил остался там, где он стоял, глядя на Джозефа. Джозеф снял
четки и крест. Он собирался бросить их, но Михаил удержал его руку:
     -  Пожалуйста,  брат, пожалуйста, отдай их  мне - просто как подарок, -
сказал он.
     Джозеф долго смотрел на него, потом отдал.
     - Пожалуйста, прости меня.
     - Я буду молиться за тебя, - сказал Михаил.
     - Ты не слышал? Я отказался от Бога!
     -   Я    буду    молиться,   чтобы   Бог   не   отказался   от    тебя,
Урага-нох-Тадамаса-сан.
     -  Прости  меня, брат, - сказал Джозеф.  Он сунул нож за пояс,  толкнул
дверь  и,  как  слепой, пошел по  коридору  на  веранду. Все  с любопытством
смотрели  на него, среди них был и рыбак Уо, который терпеливо ждал в  тени.
Джозеф пересек двор и направился к воротам. У него на дороге стоял самурай.
     - Стой!
     Джозеф остановился.
     - Извините, куда вы направляетесь?
     - Простите меня, пожалуйста, я... я не знаю.
     - Я служу у господина Торанаги. Извините, я не мог не слышать того, что
там происходило. Вся гостиница должна была слушать это.  Поразительно плохие
манеры... удивительные для вашего господина. Так кричать и нарушать  тишину.
И вы  тоже. Я здесь на часах. Я думаю,  вам  лучше пойти к начальнику  нашей
стражи.
     - Я думаю, что пойду другой дорогой. Пожалуйста, вините...
     - Вы никуда не пойдете сейчас. Кроме как к нашему начальнику.
     - Что?  А,  да. Да, вините, конечно, - Джозеф пытался заставить  себя
что-либо соображать.
     - Хорошо. Спасибо, - самурай отвернулся к другому самураю, подходившему
со стороны моста, и приветствовал его.
     - Я пришел за Тсукку-саном, чтобы отвести его к господину Торанаге.
     - Вас ждут.


ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ


     Торанага  следил  за  тем,  как  высокий  священник  пересекал  поляну,
мигающий  свет  факелов  делал его  худое лицо  еще более  неподвижным,  чем
обычно, черная борода  подчеркивала остроту его черт. Оранжевая  буддистская
накидка священника отличалась элегантностью, четки и крест висели на поясе.
     В  десяти шагах отец Алвито  остановился, стал на колени  и почтительно
поклонился, начиная обычный ритуал обмена любезностями.
     Торанага сидел на помосте  один, охрана полукругом располагалась далеко
за пределами слышимости. Только Блэксорн стоял поблости,  облокотившись на
помост,   как  ему  и  было  приказано,  его  глаза  впились  в  священника.
Появившийся Алвито не заметил его.
     - Рад видеть вас, господин Торанага-сан, - сказал отец Алвито.
     -  И  я тоже,  Тсукку-сан, - Торанага  предложил священнику усаживаться
поудобнее на подушке, положенной на татами, лежащем на земле перед помостом.
- Я давно вас не видел.
     - Да, господин, можно так сказать, -  Алвито вдруг осознал, что подушка
лежала  на  земле,  а не на помосте.  Он  также  заметил,  то, как  небрежно
Блэксорн  носит при Торанаге самурайские мечи и  то, как  он,  ссутулившись,
спокойно  стоит перед ним,  - я  привез конфиденциальное послание  от  моего
начальства, отца-инспектора, который выражает вам свое глубокое почтение.
     - Благодарю вас, но сначала расскажите мне о своих делах.
     -  Хорошо,  господин, -  сказал Алвито, зная, что Торанага  не  мог  не
заметить смятения, которое охватило его, и того, как он пытается скрыть его,
- сегодня я слишком хорошо осознал свои  неудачи.  Сегодня вечером  я желал,
чтобы мне позволили отложить мои земные обязанности и погрузиться в молитву,
просить Бога о  милости.  - Он был  пристыжен тем, что  у  него  не  хватило
смирения. Хотя грех Джозефа был ужасен, Алвито вел дело чересчур поспешно, в
злобе  и глупости.  Это была его  вина,  что душа  была отброшена и  пропала
навеки, - Наш Господь однажды сказал:
     -  "Да минет  меня  чаша сия", -  но даже  он  удержал  чашу. Мы в миру
пытаемся следовать ему  по мере наших слабых сил. Пожалуйста, вините меня,
что я позволил себе говорить с вами о своих проблемах.
     - А что у вас за "чаша", старина?
     Алвито рассказал. Он знал, что скрывать  факты не  было смысла, так как
Торанага скоро все равно узнал бы обо всем, если уже не знал всей истории, и
много  лучше  для него было  рассказать все  самому, чем  чтобы  тот услышал
искаженную версию.
     - Очень жаль потерять брата, ужасно, что появится еще один отверженный,
как бы велико ни было это преступление. Мне следовало быть более терпеливым.
Это моя ошибка.
     - Где он сейчас?
     -- Не знаю, господин.
     Торанага окликнул часового:
     -  Сходите за этим отступником-христианином и приведите его сюда завтра
в полдень. - Самурай поклонился.
     - Я прошу вашей милости, господин, - быстро сказал  Алвито, имея в виду
этот случай.  Но он знал, что  чтобы он ни  сказал, это не заставит Торанагу
отступить от уже выбранного решения. Он опять пожалел, что Общество не имело
здесь свой мирской орган, могущий арестовывать и наказывать отступников, как
везде во всем мире. Он неоднократно  рекомендовал его создать, но каждый раз
это  предложение отклонялось  и здесь,  в  Японии, и в  Риме главой  Ордена.
"Все-таки без своей  собственной действующей  в миру  органации, -  устало
подумал  он,  -  мы никогда не  сможем  поддерживать настоящей дисциплины ни
среди братьев по Ордену, ни среди паствы".
     - Почему в вашем Обществе нет посвященных в духовный сан, Тсукку-сан?
     - Потому, господин, что среди новообращенных еще нет достаточно  хорошо
подготовленных. Например,  абсолютно необходимо знание латыни, так  как наши
братья,  согласно требованиям Ордена, в любое  время могут быть отправлены в
поездку  в любую точку земли,  а латынь, к сожалению, очень трудно  выучить.
Пока еще никто не подготовлен.
     Алвито  верил  в  это   всем  сердцем.  Он  также  твердо  противостоял
иезуитскому  духовенству,  считающему, что  надо  посвящать  в  сан японцев,
вопреки мнению отца-ревора.
     - Ваше  высочество, - говорил  он каждый раз,  -  я  прошу вас простить
меня,  не  обманывайтесь  их  скромным  и  благопристойным  видом.  Это  все
невероятные характеры, и в  конце концов все равно победит их гордость  и их
японская природа. Они  никогда  не будут  настоящими  слугами  общества  или
надежными солдатами  Его Святейшества, наместника  Бога на земле, послушного
ему одному. Никогда.
     Алвито  мельком взглянул на Блэксорна, потом снова на Торанагу, который
сказал:
     -  Но  два  или  три   них,  этих  учащихся  на священников,  говорят
по-латыни и по-португальски,  не так ли? Этот человек сказал  правду? Почему
их не утвердили священниками?
     -  Извините,  но  епископ  нашего  Ордена  не   считает  их  достаточно
подготовленными. Может  быть, трагическое  падение  Джозефа и является таким
примером.
     - Плохо нарушать такую важную клятву,  - сказал  Торанага. Он  вспомнил
тот год, когда эти трое уплыли  Нагасаки  на  Черном  Корабле,  чтобы быть
представленными при  дворе испанского  короля  и  дворе  главного священника
христиан,  тот год,  когда  был  убит  Города.  Они уехали наивными молодыми
новообращенными христианами  и  вернулись  точно  такими  же ограниченными и
почти так же плохо информированными, как в момент отъезда.
     - Глупая трата, - подумал Торанага, - потеря невероятных перспектив, от
которых отказался Города, хотя возникали такие значительные преимущества.
     - Нет, Тора-сан, нам нужно христиан противопоставить буддистам,
 - говорил  Города, - многие  буддистские священники и монахи - солдаты, не  так
ли?  Большинство  их.  А  христиане нет, так? Пусть этот  длинный  священник
возьмет с собой трех  юношей,  которых сам выберет, они ведь все с Кюсю, эти
заблудшие  души? Я  говорю  вам,  что  мы  должны  поддержать  христиан.  Не
надоедайте  мне  со своими долгосрочными планами, но сожгите все буддистские
монастыри, какие сможете. Буддисты только мухи на  падали, а христиане всего
лишь мешок ни с чем.
     "Теперь уже нет,  - подумал  Торанага с  растущим возмущением, - теперь
они шершни".
     - Да, -  сказал он вслух, - очень плохо не сдерживать клятвы, кричать и
нарушать покой гостиницы.
     - Пожалуйста, вините меня, господин, и простите  за то, что я докучаю
вам  своими проблемами.  Спасибо,  что вы  меня выслушали, как всегда,  ваше
участие  помогает мне  лучше себя почувствовать.  Можно,  я  поздороваюсь  с
кормчим?
     Торанага согласился.
     - Я должен поздравить вас,  кормчий, - сказал Алвито по-португальски, -
ваши мечи очень идут вам.
     - Благодарю вас, отец, я учусь  ими пользоваться, - ответил Блэксорн. -
Но,  сожалею, что  еще  не  очень  хорошо ими  владею.  Я  больше  привык  к
пистолетам, абордажным саблям или пушкам, если уж приходится воевать.
     -  Я молюсь о том,  чтобы вам  не  пришлось  больше  никогда сражаться,
кормчий, и чтобы ваши глаза открылись для бесконечного милосердия божьего.
     - Мои открыты, ваши затуманены.
     - Ради спасения вашей собственной души, кормчий, откройте  ваши глаза и
ум. Возможно, что вы ошибаетесь. Но даже и в  этом случае я благодарю вас за
спасение жни господина Торанаги.
     - Кто вам рассказал об этом?
     Алвито не ответил. Он повернулся обратно к Торанаге.
     - О чем вы говорили? - нарушил молчание Торанага. Алвито рассказал ему,
добавив:
     - Хотя он и враг моей веры и пират, я рад, что  он  спас вас, господин.
Неисповедимы  пути  господни.  Вы  оказали  ему  большую  честь,  сделав его
самураем.
     - Он  также  и  хатамото,  -  Торанага был доволен растущим  удивлением
священника, - Вы привезли словарь?
     - Да, господин, и  несколько карт,  о которых  вы просили, где  указано
несколько португальских баз на пути   Гоа. Книга у  меня  в  багаже. Может
быть, мне послать кого-нибудь за ней или я сам занесу ее попозже?
     -  Передадите ее  кормчему.  Сегодня  вечером  или  завтра. Вы принесли
отчет?
     -  О ружьях, которые, как говорят,  привезли    Макао? Отец-инспектор
готовит его, господин.
     - А о числе наемников  Японии на каждой  ваших новых баз?
     -  Отец-инспектор  затребовал современные данные  о всех них, господин,
которые он представит вам, как только они будут пополнены.
     - Хорошо. Теперь скажите мне, как вы узнали о моем спасении?
     - Разве  все, что  случается с  Торанагой-нох-Миноварой, не  становится
темой слухов и  легенд.  Приехав   Мисимы, мы  услышали, что вас  чуть  не
поглотило землетрясение, господин,  но что  "Золотоволосый  варвар"  вытащил
вас.  А  также что  вы сделали  то же  самое  для него и госпожи - я  думаю,
госпожи Марико?
     Торанага коротко кивнул:
     - Да. Она в Ёкосе.
     Он немного подумал, потом сказал:
     -  Завтра  ей бы нужно было исповедаться, согласно  вашим  обычаям.  Но
только о том, что не касается политики.  Я  думаю, сюда входит все,  что она
делала со мной и с моими хатамото, не так ли? Ей я это тоже объясню.
     Алвито поклонился в знак того, что понял.
     - С вашего разрешения, не могу ли я отслужить  мессу для всех христиан,
которые  собрались здесь, господин? Это  было бы самое обычное богослужение,
конечно. Может быть, завтра?
     -  Я подумаю  об  этом,  - Торанага  продолжил общий разговор о  разных
вещах,  потом  сказал:  -  У  вас  послание  для  меня? От  вашего  главного
священника?
     - Меня почтительно просили передать вам, что это было личное послание.
     Торанага  сделал вид, что думает над этим, хотя он  точно срежиссировал
ход  этой  встречи и уже  дал специальные  инструкции Анджин-сану, как вести
себя и что говорить.
     - Очень  хорошо, - он повернулся к  Блэксорну, -  Анджин-сан, вы сейчас
можете идти, мы поговорим потом.
     - Да,  господин,  -  ответил  Блэксорн, - только вините, я  о  Черном
Корабле. Он прибыл в Нагасаки?
     -  Ах,  да, - ответил  он,  довольный тем,  что вопрос  Анджин-сана  не
прозвучал как заученный заранее. - Ну, Тсукку-сан, он уже причалил?
     Алвито  был поражен при звуках японской речи  уст  Блэксорна и сильно
удивлен этим вопросом.
     - Да, господин. Он пришвартовался уже четырнадцать дней назад.
     - Ах, четырнадцать? Вы поняли, Анджин-сан?
     - Да, спасибо.
     -  Хорошо.  Что вас  еще  будет  интересовать,  спросите  у Тсукку-сана
позднее, не так ли?
     - Да, господин. Пожалуйста, вините меня, - Блэксорн встал, поклонился
и вышел.
     Торанага проводил его взглядом:
     - Очень  интересный человек для пирата. Теперь сначала расскажите мне о
Черном Корабле.
     -  Он  прибыл благополучно с  самым  большим  грузом шелка,  который он
когда-либо  привозил, -  Алвито старался, чтобы его  голос звучал как  можно
более уверенно. - Соглашение, достигнутое между господами  Харимой, Кийямой,
Оноши  и вами, действует. Ваши доходы увеличатся на  десять  тысяч кобанов в
этом году. Качество шелков самое прекрасное. Я привез копию описи деклараций
судового груза для вашего казначея. Адмирал Феррьера шлет вам свои поклоны и
надеется вскоре увидеться с вами  лично.  Это  было причиной моей  задержки.
Отец-инспектор спешно  отправил меня  Осаки  в Нагасаки,  чтобы проверить,
все ли идет хорошо. Как раз  когда  я выезжал  Нагасаки, мы узнали, что вы
выехали  Эдо в Идзу, поэтому я как можно  быстрей поспешил сюда  на  самом
быстроходном нашем судне, прибыл в порт Нимадзу, а  дальше по суше. В Мисиме
я встретился с господином Затаки и просил разрешения присоединиться к нему.
     - Ваш корабль все еще в Нимадзу?
     - Да, господин. Он будет ждать меня там.
     -  Хорошо,  -  Торанага подумал, не послать ли Марико в Осаку  на  этом
корабле, потом решил  подумать  над этим позднее.  -  Пожалуйста,  передайте
декларацию судового груза моему квартирмейстеру сегодня вечером.
     - Да, господин.
     - На соглашении о грузе этого года стоит печать?
     - Да. Совершенно точно.
     -- Хорошо. Теперь второй вопрос. Самый важный.
     Алвито почувствовал сухость в руках.
     -  Ни  господин  Кийяма,  ни  господин  Оноши не  согласились  оставить
генерала  Ишидо. Я  сожалею.  Они не  согласились  присоединиться  к  вашему
знамени, несмотря на наши настоятельные предложения.
     Голос Торанаги стал нким и жестким:
     - Я уже указывал, что я требую не только предложений!
     - Извините, что я  принес  вам  такие  плохие новости  по  этому  делу,
господин, но они не согласились ни открыто примкнуть к вам...
     - Ах, открыто, вы говорите? А если сделать это негласно - секретно?
     - Тайно они были также непреклонны, как и пуб...
     - Вы говорили с ними порознь или с обоими сразу?
     -  Конечно  и  вместе,  и отдельно, самым конфиденциальным образом,  но
ничего  того, что мы предложили...
     - Вы только предложили им план действий? Вы не приказали им?
     - Отец-ревор сказал,  господин, что мы не можем приказывать никому 
дайме, ни...
     - Но вы можете приказать своим братьям? Да?
     - Да, господин.
     - Вы не пригрозили им также отлучением от церкви?
     - Нет, господин.
     - Почему?
     -  Потому что  они не совершили  никакого смертельного греха, -  твердо
сказал Алвито, как решили  они с дель Аквой, но его сердце забилось,  он  не
хотел сообщать  такие ужасные  вести, которые теперь стали еще хуже, так как
господин Харима, который официально  владел Нагасаки, сказал ему по секрету,
что  все  свое огромное состояние  и влияние он поставит на  службу Ишидо. -
Простите меня,  господин,  пожалуйста,  но  я не  достиг  предложенной  вами
договоренности,  тем  более  что  если  вы  соблюдаете кодекс  Бусидо,  Путь
самурая, то мы должны соблюдать правила о том, что...
     -  Вы  отлучаете бедного глупца  за такой  естественный  поступок,  как
переспать  с  женщиной,  но когда  двое    ваших  верующих ведут  себя так
неестественно  -  да,  даже  предательски,  -  когда  я жду от  вас  помощи,
неотложной  помощи  - а я ваш  друг,  -  вы  только  делаете  "предложения".
Разумеется, вы понимаете серьезность этого?
     - Я прошу прощения, господин. Пожалуйста, вините меня, но...
     - Может  быть,  я бы простил вас, Тсукку-сан. Еще  раньше было сказано:
"Сейчас каждый должен выбрать свою сторону", - сказал Торанага.
     -  Конечно, мы на  вашей стороне, господин.  Но мы  не можем  приказать
господину Кийяме или господину Оноши что-то сделать...
     - К счастью, я могу приказать моим христианам.
     - Да, господин?
     - Я могу освободить Анджин-сана. И отдать ему корабль. С его пушками.
     -  Опасайтесь его,  господин. Кормчий дьявольски  хитер, но он  еретик,
пират и ему нельзя доверять...
     - У нас Анджин-сан самурай и хатамото. На море он, может быть, и пират.
Если он пират,  я могу предположить, что он соберет еще много  корсаров. То,
что чужеземцы делают на море, это их личное дело, да? Это всегда  было нашей
политикой. Не так ли?
     Алвито   оставался   спокойным    и   пытался   заставить   себя    все
проаналировать.  Никто не  мог  предположить,  что  англичанин станет  так
блок Торанаге.
     - Эти два христианских дайме не сделали  никаких шагов, даже каких-либо
секретных?
     - Нет, господин. Мы пытались каж...
     - Никаких уступок, ничего?
     - Нет, господин...
     - Никакого обмена, никаких условий, компромиссов?
     -  Нет,  господин. Мы пытались их и соблазнить, и  убедить.  Прошу вас,
верьте мне, - Алвито знал, что он был в ловушке и по нему можно было видеть,
что он  в  отчаянии, - Если бы дело  касалось меня, то да.  Я бы  угрожал им
отлучением, хотя  это была  бы ложная  угроза, так как  я никогда бы не  мог
выполнить ее, если бы  они  не совершили смертного греха и не  прнались  в
содеянном  или  раскаялись и  подчинились.  Но  даже угроза  для  достижения
каких-то  мирских целей была  бы очень большим проступком с  моей  стороны и
грозила  бы  мне,  господин,  смертельным  грехом.  Я  рисковал   бы  вечным
проклятием.
     - Вы  говорите, если бы  они согрешили против вашей  веры, тогда бы  вы
отлучили их?
     - Да. Но я не думаю, что это можно было бы использовать, чтобы привлечь
их  на  вашу сторону, господин. Пожалуйста, вините меня, но они... они все
против вас  в  данный момент.  Я сожалею, но это  правда. Они оба заявили об
этом очень  ясно,  и вместе, и  порознь. Клянусь Богом, я молился, чтобы они
передумали. Мы дали вам слово, что попробуем,  ей-богу, отец-ревор и я. Мы
выполнили наше обещание. Клянусь Богом, мы пытались, но нам не удалось.
     - Тогда я проиграл, - сказал Торанага, - вы знаете это, не так ли? Если
они останутся в союзе с  Ишидо, все христианские дайме будут с ним.  Тогда я
проиграл. Двадцать самураев против одного моего. Ясно?
     - Да.
     - А какой у них план? Когда они нападут на меня?
     - Я не знаю, господин.
     - А вы скажете мне, если узнаете?
     - Да-да, если я буду знать.
     "Сомневаюсь, - подумал  Торанага  и отвернулся, глядя в ночную темноту,
почти раздавленный грузом своих беспокойств. - Стоит ли объявлять "Малиновое
небо" после всего этого?  - беспомощно подумал он, - Глупый,  обреченный  на
неудачу удар по Киото? "
     Он ненавидел ту  позорную западню, в  которую попал. Как Тайко и Города
перед ним,  он должен был  терпеть христианских священников, потому  что они
были  неотделимы  от  португальских торговцев,  как  мухи  от  лошади,  имея
абсолютную  мирскую  и светскую  власть  над своей  непокорной паствой.  Без
священников  не  было бы  торговли.  Их польза  была  в  том, что  они  были
посредниками  в  торговле,  и  их роль  при  появлении Черного Корабля  была
жненно  важной,  так  как они  знали языки  и пользовались  доверием обеих
сторон,  и если в империи  полностью запрещали деятельность священников, все
чужеземцы  послушно уплывали и никогда не возвращались. Он помнил, как  один
раз Тайко пытался бавиться от  священников и все-таки сохранить  торговлю.
Черный Корабль  не приходил  целых два  года.  Шпионы  сообщали  о  том, как
главный  священник, сидящий,  как ядовитый  паук в Макао, приказал больше не
торговать  с  Японией  в  ответ на  запретительные указы  Тайко,  зная,  что
когда-нибудь Тайко вынужден  будет смириться.  На  третий год  он  покорился
небежности и  пригласил  священников обратно, забыв про собственные указы,
мену и мятежи, которым сочувствовали священники.
     "От реальности деваться некуда, - подумал Торанага. - Никому. Я не верю
тому, что  говорит Анджин-сан: что торговля так же важна для чужеземцев, как
и для  нас, что их жадность заставит их торговать независимо от того, как мы
поступим  со  священниками. Риск слишком большой, чтобы  пробовать,  времени
нет, да и я не имею власти. Мы один раз попробовали и потерпели неудачу. Кто
знает? Может быть, они будут ждать и десять лет, они достаточно бескорыстны.
Если  священники запретят торговать, я думаю,  что торговли  не будет. Мы не
сможем ждать десять лет. Даже пять лет. И если мы прогоним всех иностранцев,
то Англии потребуется двадцать  лет, чтобы заполнить эту нишу, если все, что
говорит Анджин-сан, - правда,  и  если  - а  это  очень важно - если китайцы
согласятся  торговать с ними, несмотря на их отношения с южными чужеземцами.
Я не верю, что китайцы  переменят  свои привычки.  Они никогда не менятся.
Двадцать лет слишком много. Даже десять лет - чересчур много.
     От реальности никуда не деться. Или самая худшая реальность, навязчивая
идея, которая  тайно страшила Городу и Тайко,  вновь оживет:  что фанатичные
бесстрашные  христианские  священники, если их  вынудить,  приложат все свое
влияние  и торговую мощь, морские силы для  помощи одному    самых крупных
христиан-дайме. Затем они создадут армию  вторжения  одетых в железо таких
же   фанатичных  конкистадоров,   вооруженных  новейшими  мушкетами,   чтобы
поддержать этого христианина-дайме, как они почти всегда делали  в последнее
время. Сами по себе любые армии вторгшихся чужеземцев  и их  священников  не
угрожают огромным объединенным силам. Мы разгромим их, как орды Кублай-хана,
и можем сделать это с любым захватчиком. Но, объединившись с  одним  наших
крупных дайме-христиан, имеющих армию самураев, и ведя гражданскую  войну по
всему  государству,  они  могут в конце  концов  добиться  для такого  дайме
абсолютной власти над всеми нами.
     Кийяма или Оноши? Сейчас очевидно, что  таков план иезуитов. Рассчитано
идеально. Но кто дайме?
     Обоим, конечно,  помогает Харима в  Нагасаки. Но  кто поднимет  знамя в
конце  концов? Кийяма - потому что Оноши прокаженный и ему  недолго осталось
жить на этой земле, и очевидной наградой Оноши за поддержку его ненавистного
врага  и противника, Кийямы,  будет гарантированная, безбедная, вечная жнь
на христианском небе с  постоянным местом по  правую  руку  от христианского
Бога.
     У них  сейчас четыреста  тысяч самураев. Их база  в Кюсю, и этот остров
гарантирует  их  от  моего нападения. Вместе эти двое  могут легко захватить
весь остров,  у  них есть там бесчисленное  количество  воинов, пищи,  суда,
необходимые для вторжения, все шелка, весь Нагасаки. По стране можно набрать
еще пять  или шесть  сотен  тысяч  христиан. Из них  более  чем  половина  -
христиане, обращенные иезуитами,  - самураи;  все они рассеяны  среди других
воинов у остальных дайме, громадное количество возможных менников, шпионов
или убийц - в  зависимости от  того, что им прикажут священники. И почему бы
им  не приказать?  Они  получат  все,  чего  хотят,  кроме  самой  жни,  -
абсолютную  власть  над всеми  нашими душами, а  тем  самым и над душой этой
Страны  Богов,  чтобы наследовать  нашу землю и все, что  она вмещает, точно
так, как уже рассказывал Анджин-сан о  том, что пятьдесят раз случалось в их
Новом  Мире...  Они обратят в христианство императора, потом его  используют
против его же собственного семейства, пока не проглотят всю страну.
     Так легко  завоевать  нас этой маленькой кучке  чужеземных священников?
Сколько их во всей Японии? Пятьдесят или шестьдесят? Но они имеют  власть. И
они веруют. Они готовы с радостью  умереть за свою  веру  с именем  Бога  на
устах. Мы видели это в Нагасаки, когда эксперимент Тайко показал, какая  это
ужасная ошибка. Никто   священников не отрекся, десятки тысяч обрекли себя
на сожжение, десятки тысяч японцев крестились, и это мученичество дало такую
славу христианской религии, что их священники с тех пор воспрянули духом.
     По  мне,  священники  потерпели  поражение,  но это не сбило их с этого
жесткого курса. Это тоже реальность.
     Итак, это будет Кийяма.
     Составлен  ли уже  план, направленный  на  обман Ишидо, госпожи Ошибы и
Яэмона?  А Харима? Он уже  тайно  втянут в это дело  или нет?  Стоит ли  мне
немедленно разрешить Анджин-сану напасть на Черный Корабль?
     Что мне делать?
     Ничего особенного. Быть  терпеливым,  стремиться к гармонии,  отбросить
все беспокойства, не думать о Жни или Смерти, Гибели и Жни после смерти,
Сейчас или Потом  и  ввести  в действие  новый план. Какой  план, - хотел он
крикнуть в отчаянии. - Нет такого плана! "
     - Мне очень жаль, что эти двое остаются с нашим врагом.
     - Я клянусь,  что мы пытались, господин, - с  сожалением сказал Алвито,
видя, как он расстроен.
     - Да, я верю в это. Я верю  вам  и отцу-ревору, что вы сдержали  ваше
обещание, поэтому я сдержу свое. Вы  можете начинать строить свой храм в Эдо
прямо сейчас. Земля уже отведена.  Я не  могу запретить другим  священникам,
другим "волосатым", появляться в империи,  но я по крайней мере могу сделать
их нежеланными гостями в моей провинции. Новые чужеземцы будут все одинаково
нежеланными, если они  когда-либо  появятся. Что  касается Анджин-сана...  -
Торанага пожал плечами, - но как долго все это продлится, ну, это  же карма,
не так ли?
     Алвито от всей души возблагодарил Бога за его милость и помощь  в таком
неожиданном повороте судьбы:
     - Благодарю вас, господин, - сказал он, с трудом выговаривая слова, - я
знаю,  вы  не  пожалеете  об  этом. Я  молюсь о том, чтобы ваши  враги  были
рассеяны и чтобы вы могли получить награду на небесах.
     - Я сожалею о том, что говорил так резко.  Я говорил в  гневе. Есть так
много... - Торанага с  трудом встал. - Я разрешаю вам завтра  утром провести
службу, старина.
     -  Благодарю,  вас  господин,  -  сказал Алвито,  чувствуя естественную
жалость к этому  незаурядному  человеку.  -  Благодарю вас от  всего сердца.
Может быть, Боги благословят вас и возьмут на свое попечение.
     Торанага устало пошел в гостиницу, охрана шла за ним.
     - Нага-сан!
     - Да, отец, - сказал молодой человек, торопясь на его зов.
     - Где госпожа Марико?
     - Там,  господин, с Бунтаро-саном.  - Нага показал  на маленький Чайный
Домик,  освещенный  фонарями  в  глубине  сада,  внутри которого были  видны
туманные фигуры.  -  Мне пойти  прервать тя-но-ю? (
Тя-но-ю
 была официальная,
очень ритуалованная чайная церемония (прим. перев. ). )
     - Нет. Этому никто не должен мешать. Где Оми и Ябу-сан?
     - Они  в своей гостинице,  господин. -  Нага  показал на длинное нкое
строение на другой стороне реки, далеко по берегу.
     - Кто выбрал им такую гостиницу?
     - Я, господин. Прошу простить меня, вы просили найти им гостиницу с той
стороны моста. Я не так понял вас?
     - А Анджин-сан?
     - Он в  своей  комнате, господин.  Он ждет на  случай, если будет нужен
вам.
     Торанага снова покачал головой:
     -  Я  увижу его завтра, -  После паузы  он сказал тем же  отсутствующим
голосом: - Я хочу сейчас принять ванну. Потом я бы хотел, чтобы мне никто не
мешал до утра, кроме...
     Нага  напряженно  ждал,  следя  за  тем, как  отец  невидящим  взглядом
уставился в пространство, очень обеспокоенный его поведением:
     - С вами все в порядке, отец?
     - Что? Ах, да-да, со мной все в порядке. А что?
     -  Ничего.  Пожалуйста,  вини  меня.  Ты  еще  хочешь  поохотиться на
рассвете?
     - Поохотиться? Ах,  да,  это хорошая идея. Спасибо за предложение,  это
будет  кстати.  Посмотрим.  Ну,  спокойной  ночи...  Да,  Тсукку-сан получил
разрешение провести завтра службу. Могут пойти все христиане. Ты тоже пойди.
     - Что?
     - В первый день нового года ты станешь христианином.
     - Я!
     -  Да.  По своей собственной  свободной воле. Скажи об этом Тсукку-сану
наедине.
     - ???
     Торанага повернулся к нему:
     - Ты глухой? Ты больше не понимаешь самых простых вещей?
     - Прошу простить меня. Да, отец. Я понял.
     -  Хорошо.  -  Торанага   впал   опять  в  задумчивость,   потом  ушел,
сопровождаемый  телохранителем.  Все самураи с уважением  поклонились, но он
даже не заметил их.
     К Наге подошел офицер, также очень удивленный.
     - Что проошло с нашим господином?
     - Я не  знаю, Ёсинака-сан,  -  Нага оглянулся  назад на поляну.  Алвито
только  что покинул ее, направляясь  к  мосту, его сопровождал  только  один
самурай. - Может быть, -за этого?
     - Никогда не видел, чтобы господин  Торанага ходил так тяжело. Никогда.
Говорят, этот иностранный священник - колдун, чародей. Мог он навести  порчу
на нашего господина?
     - Нет. Только не на моего отца.
     - Чужеземцы меня сегодня  озадачили, Нага-сан. Вы  слышали этот гвалт -
Тсукку-сан и его компания кричали и ссорились, как плохо воспитанные эта?
     -  Да.  Отвратительно.  Я  уверен,  что  именно  этот  человек  нарушил
внутрений покой отца.
     - Если  бы спросили  меня, я бы сказал,  что стрела, пущенная  в  горло
этого священника спасла бы нашего господина от многих неприятностей.
     - Да.
     -  Может  быть,  сказать  Бунтаро-сану  о господине  Торанаге? Он у нас
старший.
     -- Согласен,  но  попозже. Мой  отец ясно  сказал, чтобы я  не прерывал
тя-но-ю. Я подожду, пока он не закончит.
     В  мире и  спокойствии маленького домика Бунтаро  с большим  яществом
открыл маленькую  керамическую  коробку  для чая  династии  Тцанг  и  поднял
бамбуковую ложку, начиная финальную часть церемонии. Он ловко отмерил нужное
количество зеленого порошка и пересыпал его в фарфоровую чашку без ручек. На
жаровне кипел старинный  литой чайник.  С  той же спокойной  грацией Бунтаро
налил  пузырящейся  воды в  чашку,  поставил чайник на подставку и аккуратно
помешал   воду  с  заваркой  бамбуковой  палочкой,   добиваясь  равномерного
перемешивания.
     Подлив  полную  ложку холодной  воды, он поклонился Марико,  сидящей на
коленях напротив него,  и протянул  ей  чашку. Она поклонилась  и взяла ее с
таким же  утонченным яществом, восхищаясь  зеленой жидкостью,  сделала три
глотка, помедлила, потом глотнула снова и,  допив чай, предложила чашку ему.
Он  повторил процедуру  приготовления  чая  и  снова  предложил  ей.  Марико
попросила  попробовать  чай  ему самому. Бунтаро отхлебнул чаю,  потом еще и
постепенно  допил его. После этого он  приготовил третью чашку и  четвертую.
Затем  после вежливого  отказа  Марико, согласно ритуалу, он заботливо вымыл
чашку,  вытерев ее чудесным хлопковым  полотенцем, и разложил все  по  своим
местам. После этого они обменялись поклонами. Тя-но-ю закончилась.
     Бунтаро был доволен тем, что он сделал все как  можно лучше и теперь на
какое-то время  между ними  восстановился В этот день после полудня они
остались одни.
     Он встретил ее у паланкина. Сразу же,  как всегда, он почувствовал свою
грубость и неотесанность  по контрасту с ее хрупким совершенством - как один
 этих диких, презренных, волосатых  айнов, которые обитали в их стране, но
были оттеснены на север, за проливы, на никому невестный остров  Хоккайдо.
Все его продуманные слова вылетели у него  головы, и  он  мрачно пригласил
ее на чайную церемонию, добавив:
     -  Ведь прошли годы с тех пор, как мы... Я никогда не устраивал ее  для
вас, ко сегодня вечером будет подходящий  момент.  -  Потом  он выпалил,  не
зная,  что  сказать,  только зная,  что  это глупо, невежливо и совсем  не к
месту: - Господин Торанага сказал, что нам надо поговорить.
     - Но  вы так не считаете, господин? Несмотря на всю свою решительность,
он вспыхнул, голос его зазвучал отрывисто:
     - Мне бы хотелось согласия между  нами. Я  ведь нисколько не менился,
да?
     - Конечно, господин, почему бы вам меняться? Если что-то не так, то  не
-за вас, а -за меня, я прошу вас простить меня за это.
     - Я прощаю вас, - сказал он, возвышаясь горой над ее паланкином,  остро
осознавая,  что все  смотрят на них, в том числе Анджин-сан и Оми.  Она была
необыкновенно  прелестна, с  высоко подобранными волосами,  опущенные  глаза
казались такими покорными, а  для  него все-таки наполненными  черным льдом,
который  всегда вызывал в нем ярость, слепое бессильное  бешенство,  зовущее
его убивать, кричать, уродовать, бить, вообще вести себя так, как никогда не
должен вести себя самурай.
     - Я снял Чайный Домик на сегодняшний вечер, - сказал  он ей, - на вечер
после  ужина. Нам приказано сегодня ужинать с господином Торанагой. Я был бы
польщен, если бы вы были моей гостьей после ужина.
     -  Это я буду польщена, - она поклонилась и ждала  с так же  опущенными
глазами,  а он хотел  сбить ее  на землю смертельным  ударом, потом  уйти  и
вонзить нож  себе в живот крест накрест, чтобы эта боль сняла мучения с  его
души.
     Он заметил, что она с пониманием посмотрела на него.
     - Что-нибудь  еще, господин? - спросила она заботливо. Пот бежал у него
по спине и бедрам, кимоно потемнело, грудь и голова болели:
     - Вы... вы останетесь в гостинице сегодня вечером.
     После   этого   он  оставил  Марико   и  отправился  сделать  подробные
распоряжения  относительно  всего обоза. Как  можно  скорее он  передал свои
обязанности  Наге и с  притворной  суровостью быстро зашагал  вн по берегу
реки,  пока  не   остался  один,  и  бросился  голый  в  поток,  пренебрегая
опасностью, и боролся с течением до  тех  пор, пока голова не прояснилась, а
донимавшая его боль не покинула мученное тело.
     Приходя в себя, Бунтаро полежал на песке. Теперь, когда она приняла его
приглашение, он должен  был действовать. Времени было  мало.  Он собрался  с
силами и  пошел обратно  к  черному ходу,  который  вел в сад, и постоял там
некоторое время, обдумывая свой план. Он  хотел,  чтобы сегодня вечером  все
было  идеальным.  Очевидно, что дом был  несовершенен,  как  и сад, - грубое
провинциальное  подобие настоящего Чайного  Домика. "Ничего,  - подумал  он,
полностью поглощенный теперь своей задачей, - все будет хорошо. Ночь спрячет
многие недостатки, а фонари создадут недостающую форму".
     Слуги уже принесли  вещи, которые он заказал заранее - татами, глиняные
масляные лампы, и чистили посуду - все самое лучшее в  Ёкосе, все совершенно
новое, но скромное, ненавязчиво приличное, без претензий.
     Он скинул кимоно, положил  мечи  и начал  убираться.  Сначала небольшая
приемная  комната  и  кухня с верандой.  Потом  вилистая тропинка и  камни
мостовой, которые были уложены во  мху, и наконец камни и окружающий их сад.
Он  тер, мел веником и щетками до тех пор,  пока все не стало безукорненно
чистым, без единого пятнышка, захваченный смирением ручного  труда,  которое
является  началом  тя-но-ю,  где  хозяин  должен   довести  все  до  полного
совершенства. Первым требованием была абсолютная чистота.
     К сумеркам он закончил основные приготовления. Потом тщательно вымылся,
выдержал  ужин  и  пение у Торанаги и  как можно скорее переоделся  в  более
темное  платье  и  поспешил в сад,  заперев ворота.  Прежде всего он поменял
фитили в масляных лампах. Потом тщательно увлажнил камни мостовой и обрызгал
водой деревья, чтобы они отсвечивали в разных местах, пока маленький сад  не
стал сказочной страной, с  росинками, танцующими  под теплым  летним бром.
Бунтаро поменял местами несколько светильников и, наконец, удовлетворившись,
отпер ворота  и  пошел  в прихожую.  Тщательно  выбранные кусочки древесного
угля, аккуратно уложенные в пирамиду,  горели на белом песке так, как и было
задумано. Цветы в токонома  казались  подобранными совершенно правильно.  Он
еще раз  вымыл  уже безупречно чистую  посуду. Чайник завел свою песню, и он
обрадовался  этому  звуку,  который ему  удалось  довести  до  совершенства,
тщательно расположив на дне несколько кусочков железа.
     Все  было  готово.  Первым  условием совершенства тя-но-ю была чистота,
вторым  -  полная  простота. Последним,  и  самым  главным,  -  соответствие
конкретному гостю или гостям.
     Он  услышал ее  шаги  на камнях  мостовой, плеск  воды  -  она окунала,
согласно ритуалу,  руки  в сосуд со свежей  речной  водой и  встряхивала их,
чтобы  осушить. Три осторожных шага на веранду. Еще  два шага к занавешенной
двери.  Даже она должна была  наклониться,  чтобы пройти через эту маленькую
дверь,  которую  сделали  такой нкой умышленно, чтобы заставить  смириться
каждого. В тя-но-ю все равны, гость и хозяин, самый высокий по рангу дайме и
самый скромный самурай. Даже крестьянин, если его приглашали.
     Сначала она рассмотрела составленную мужем композицию. Он выбрал цветок
дикой  белой  розы  и  капнул  только  одну капельку воды  на зеленый  лист,
поставив  его в красные камни.  "Приходит осень, - хотел  сказать  он  своей
композицией,  -  не  оплакивай  время  осени,  время умирания,  когда  земля
начинает засыпать, наслаждайся временем нового начала и переживай прекрасную
прохладу осеннего воздуха в этот  еще летний в.. скоро слеза  исчезнет,
испарится, останутся только камни  - скоро вы и я исчезнем, останутся только
камни".
     Он смотрел на нее, забывшись, глубоко погрузившись теперь  в состояние,
блкое  к  трансу,  которое   иногда  удается  пережить  устроителю  чайной
церемонии,  оказавшемуся  в  полной  гармонии   со   своим  окружением.  Она
почтительно  поклонилась  цветку, подошла  и села напротив него. На ней было
темно-коричневое  кимоно,  прошитое  нитками обожженного золота, оттенявшего
белну  ее шеи  и  лица,  ее  оби  темно-зеленого цвета  соответствовало ее
нижнему кимоно, волосы были просто подняты вверх и ничем не украшены.
     - Добро пожаловать, - сказал он с поклоном, начиная ритуал.
     - Вы оказали мне честь, - ответила она согласно ее роли.
     Он подал ей  легкий ужин  на безупречном лакированном  подносе, палочки
для еды лежали  в нужном положении, ломтики рыбы на рисе, которые он уложил,
дополняли  рисунок,  и  для завершения картины  он  разбросал в  совершенном
беспорядке несколько диких цветков,  найденных им  на берегу реки. Когда они
покончили с едой, он поднял поднос - каждое его движение  имело определенный
смысл, который шел  глубины веков, и отнес его через нкую дверь в кухню.
     Оставшись, наконец,  одна, Марико  критически оглядела  огонь, угли под
треножником  лежали тлеющей  горкой  в  море  застывшего  белого  песка. Уши
различали свистящий звук огня, сливающийся со звуком закипающего чайника над
ним,  и   невидимой  кухни шуршание  полотенца  о  фарфор  и  плеск  воды.
Некоторое  время ее глаза  блуждали  по  ряду огнутых  стропил,  бамбуку и
соломе,  образующим  крышу  домика.  Тени  от  нескольких ламп,  которые  он
умышленно  расставил  в кажущемся беспорядке,  делали  маленькое  большим  и
незначительное   редким,  ысканным,  все  вместе   создавало   удивительно
гармоничное целое. После того как она все рассмотрела и приняла всей  душой,
Марико   вышла  в  сад  к  маленькому  бассейну,   который  природа   веками
выдалбливала  в  камне, и  еще раз сполоснула руки и  рот  прохладной свежей
водой, вытеревшись свежим полотенцем.
     Когда она снова устроилась на своем месте, Бунтаро спросил:
     - - Не выпьете ли сейчас чаю?
     -  Это  будет для  меня большой  честью. Но,  пожалуйста,  не  надо так
беспокоиться -за меня.
     -  Вы  оказываете мне  большую  честь. Вы моя гостья. Так он угощал  ее
чаем.  Но  вот все подходило к  концу. В молчании  Марико  минуту  сидела не
двигаясь, оставаясь спокойно  на своем  месте,  не желая сознавать, что  все
кончилось,  или нарушить  мир,  окружавший  ее. В его  глазах  чувствовалось
растущее напряжение. Тя-но-ю кончалась. Опять надо было начинать жить.
     - Вы  совершили  эту  церемонию  мастерски,  - прошептала  она,  печаль
захватила ее целиком. Из  глаз у нее выскользнула слеза и оторвала сердце от
грудной клетки.
     -  Нет-нет. Пожалуйста, вините меня... это вы  так совершенны... а  с
моей  стороны  все было  так  ординарно,  -  сказал он,  вздрогнув от  такой
неожиданной похвалы.
     -  Это было лучшим    всего, что я когда-либо видела,  - сказала она,
тронутая его полнейшей откровенностью.
     -  Нет, пожалуйста, вините меня,  если это и  было прекрасно,  то это
было  -за  вас,  Марико-сан.  Это  было просто хорошо - вы  бы сделали это
гораздо лучше.
     - Для  меня это было безупречно.  Все. Как печально, что  другие, более
достойные, чем  я,  не могли  видеть  этого  тоже!  -  ее  глаза  блестели в
мерцающем свете ламп.
     - Вы видели  это. Вот и все. Это  было  только для  вас.  Другие  бы не
поняли.
     Она чувствовала,  как слезы жгут ей  щеки. Обычно  она стыдилась их, но
сейчас они не беспокоили Марико.
     - Спасибо, как я могу отблагодарить вас?
     Он поднял  веточку  дикого  тимьяна,  наклонился и  осторожно дрожащими
пальцами  подхватил  на  ветку  ее  слезину.  Бунтаро молча  смотрел на нее,
веточка казалась совсем маленькой в его огромном кулаке.
     - Моя работа - любая работа - несравнима с этой красотой. Спасибо.
     Он смотрел на слезу на листе. Кусок угля  скатился с горки углей, и, не
раздумывая, он поднял клещи и положил его обратно. С вершины горки  взлетели
в   воздух  светящиеся  искорки,   показалось,   что   она   превратилась  в
вергающийся вулкан.
     Оба  погрузились в сладкую печаль, объединенные простотой  одной слезы,
одинаково довольные покоем,  захваченные смирением, зная, что  то, что дано,
вернется в еще большей чистоте.
     Потом он сказал:
     - Если бы наш долг не запрещал это, я просил бы вас соединиться со мной
в смерти. Прямо сейчас.
     - Я  бы пошла с вами. С  радостью, -  сказала она сразу  же. -  Давайте
умрем.
     - Мы не можем. Из-за нашего долга перед господином Торанагой.
     Она вынула нож -под оби и аккуратно положила его на татами.
     - Тогда, пожалуйста, позвольте мне приготовиться.
     - Нет. Это будет нарушение нашего долга.
     - Что будет, то и будет. Вы и я не можем перевесить чашу весов...
     - Да. Но мы не должны уходить раньше нашего повелителя.  Ни  вы, ни  я.
Некоторое  время  он   еще  будет  нуждаться  в  каждом  преданном  вассале.
Пожалуйста, простите меня, но я должен вам запретить это.
     - Я была бы рада уйти  сегодня  вечером. Я готова. Более того, я вообще
желаю  уйти в  Пустоту.  Моя  душа наполнена радостью.  -  она  нерешительно
улыбнулась. -  Пожалуйста, вините  меня  за  такой эгом.  Вы  совершенно
правы, когда говорите о нашем долге.
     Острое, как бритва, лезвие блестело в свете ламп. Они смотрели на него,
глубоко задумавшись. Потом он резко нарушил обаяние этой минуты:
     - Почему вы едете в Осаку, Марико-сан?
     -  Там  есть  дела, которые уладить могу  одна лишь  я.  Его  угрюмость
усиливалась, по  мере  того как  он  следил  за  светом  догоравшего фитиля,
попавшим на слезу Марико и отражавшимся миллионами оттенков разных цветов.
     - Какие дела?
     - Дела, которые  касаются будущего  нашего дома  и должны  быть улажены
мною.
     - В таком случае вы  должны ехать, - он учающе посмотрел на Марико. -
Но вы поедете одна?
     -  Да. Я  хочу  удостовериться  в том, что все семейные  договоренности
между  нами  и господином Кийямой относительно женитьбы  Сарудзи  достаточно
надежны. Деньги, приданое, земли и тому подобное.  Надо  оформить увеличение
его  земельных  владений.  Господин Хиро-Мацу  и  господин Торанага  требуют
этого. Я несу ответственность за дом.
     -  Да,  - медленно сказал он, -  это ваш долг. - Его глаза  смотрели  в
глаза Марико. - Если господин Торанага  вас отпустит, тогда поезжайте, но не
похоже,  чтобы  вам  это позволили.  Но все  равно...  вы  должны  вернуться
побыстрей. Очень быстро. Неразумно  будет оставаться  в Осаке даже на минуту
дольше, чем это необходимо.
     - Да.
     - Морем будет быстрее, чем сушей. Но вы всегда ненавидели море.
     - Я все так же не люблю море.
     - Но вы будете там недолго?
     - Я не думаю, что полмесяца или месяц могут иметь значение. Может быть,
я чего-то не знаю. Я просто чувствую, что я должна выехать сразу.
     - Тогда давайте оставим выбор времени и необходимости поездки господину
Торанаге - если он позволит вам вообще поехать. После приезда сюда господина
Затаки и обнародования этих  двух свитков  единственный выход - война. Ехать
сейчас будет слишком опасно.
     - Да. Благодарю вас.
     Радуясь  тому, что  все кончилось,  он  довольно  оглядел  комнату,  не
заботясь теперь  о том, что  его  уродливая туша  занимает все пространство,
каждое  его бедер было шире ее талии, руки толще ее шеи.
     - Это  прекрасная  комната, лучше  чем я смел надеяться.  Я наслаждался
здесь, я опять вспомнил, что тело - ничто,  только хижина в глуши. Благодарю
вас  за  то, что  вы  были здесь.  Я  так  рад,  что вы  приехали  в  Ёкосе,
Марико-сан. Если бы не вы, я бы никогда не провел здесь тя-но-ю и никогда бы
не почувствовал глубины общения с вечностью.
     Она поколебалась, потом  с опаской  подняла  коробку для  чая  династии
Тцанг. Это была простая покрытая глазурью  банка  без какого-либо орнамента.
Оранжево-коричневая  глазурь  покрывала  ее  не  полностью,  оставляя  вну
неровную каемку чистого  фарфора,  подчеркивая  неуравновешенность гончара и
его  нежелание скрывать  простоту  материала. Бунтаро купил ее у Сен-Накады,
самого знаменитого мастера чайных церемоний, за двадцать тысяч коку.
     -  Это так красиво,  -  пробормотала она,  наслаждаясь прикосновением к
ней, - так подходит для церемонии.
     - Да.
     -  Вы были настоящим  мастером  сегодня,  Бунтаро-сан.  Вы дали мне так
много  счастья,  -  ее голос был нким и напряженным,  она слегка  подалась
вперед. -  Все было столь прекрасно: и сад. и  то, как  вы артистично скрыли
эти трещины игрой света и тени. И это, - она опять дотронулась до чайницы. -
Все чудесно, даже то, как вы  написали на полотенце "ай" - любовь. Для  меня
сегодняшним вечером "любовь"  было  самым  прекрасным словом, - слезы  снова
потекли по щекам. - Пожалуйста, вините меня, - сказала она, смахивая их.
     Он поклонился,  смущенный  похвалой. Стараясь скрыть  свои  чувства, он
начал заворачивать чайницу в кусок шелковой ткани. Закончив, Бунтаро положил
ее в ящик и аккуратно поставил перед ней:
     -  Марико-сан, если у  нас  в доме возникли денежные проблемы, возьмите
это. Продайте.
     - Никогда! - Это  была единственная вещь, кроме  мечей и большого лука,
которой он очень дорожил. - Это будет последняя вещь, которую я продам.
     - Пожалуйста,  вините меня, но  если  платить за моих вассалов  будет
нечем, возьмите ее.
     - Для них всех  денег хватит  с  лихвой.  И на  самое лучшее  оружие  и
лошадей. Нет, Бунтаро-сан, Тцанг ваша.
     - Нам осталось жить немного времени. Кому мне завещать ее? Сарудзи?
     Она  посмотрела  на угли  и  огонь, поглощающий миниатюрный вулкан, это
зрелище успокоило ее.
     - Нет.  Не раньше,  чем он станет настоящим мастером  чайной церемонии,
равным его отцу. Я советую вам оставить Тцанг господину Торанаге и попросить
его перед смертью решить, достоин ли получить ее наш сын.
     - А если господин Торанага проиграет и погибнет до зимы, как я считаю?
     -  Здесь, в этом  уединенном месте, я  могу спокойно  сказать  вам  всю
правду, не притворяясь,  ведь откровенность -  важная  часть тя-но-ю? Да, он
потерпит поражение, если не  перетянет свою сторону Кийяму и Оноши,  а также
Затаки.
     - В таком  случае укажите  в завещании, что Тцанг должна быть послана с
охраной Его Императорскому Величеству  с просьбой принять ее. Конечно, Тцанг
достойна божества.
     -  Да.  Это будет  замечательный  выбор, - он посмотрел на  нож,  потом
мрачно добавил: - Ах, Марико-сан,  для господина Торанаги сделать уже ничего
нельзя.  Его  карма  уже  записана.  Он выиграет  или проиграет.  И если  он
выиграет, и если потерпит поражение, все равно не бежать большой крови.
     - Да.
     Задумавшись, он отвел глаза  от ее ножа  и  посмотрел на веточку дикого
тимьяна, слеза на ней все еще оставалась чистой. Потом сказал:
     - Если он потерпит поражение, то, прежде чем я умру - или если я  умру,
- я или один  моих людей убьем Анджин-сана.
     В  темноте  ночи ее  лицо казалось нереальным. Мягкий бр трепал пряди
волос, придавая еще больше сходство со статуей.
     - Пожалуйста, вините меня, можно я спрошу, почему?
     - Он слишком опасен, чтобы его оставлять в живых. Его знания, его идеи,
даже его пятая конечность... он заражает государство, даже господина Яэмона.
Господин Торанага уже попал под его влияние, не так ли?
     - Господин Торанага использует его знания, - сказала Марико.
     -  Тот момент,  когда умрет  господин  Торанага, это  момент  получения
приказа о  смерти Анджин-сана. Но  я  надеюсь,  что глаза  нашего  господина
раскроются  еще до этого, - лампа с  догоревшим фитилем затрещала и погасла.
Он взглянул на Марико: - Вы тоже очарованы им?
     - Он удивительный человек. Но его ум так отличается  от  нашего...  его
хара.. да, так отличается от наших, что  временами его почти невозможно
понять.  Один раз  я  пыталась  объяснить  ему  тя-но-ю,  но  это  выше  его
понимания.
     - Видимо, это ужасно - родиться варваром, ужасно, - сказал Бунтаро.
     - Да.
     Его взгляд упал на лезвие ее ножа.
     -  Люди  говорят, что Анджин-сан был японцем  в предыдущей жни. Он не
похож  на других  варваров и он...  он очень старается говорить и вести себя
как один  нас, хотя это ему и не удается, да?
     - Я  хотела бы, чтобы  вы видели  его в тот  вечер,  когда  он  чуть не
совершил сеппуку, Бунтаро-сан. Я...  это было очень необычно. Я  видела, что
смерть уже коснулась его, но была отведена рукою Оми. Может, он когда-то был
японцем,  именно это,  я  думаю, и объясняет многие вещи. Господин  Торанага
считает, что он очень полезен для нас именно сейчас.
     - Вы как раз сейчас перестали учить его и стали опять японкой.
     - Что?
     - Я считаю, что господин Торанага находится под действием его И вы
тоже.
     -  Пожалуйста,  вините  меня,  но я  не  думаю,  что я  оказалась под
влиянием его
     - В ту другую ночь в Анджиро, которая прошла так скверно, я чувствовал,
что вы были с ним, против  меня. Конечно,  это была  дьявольская мысль, но я
чувствовал это.
     Она перевела  взгляд  с  лезвия на него,  внимательно посмотрела  и  не
ответила.  Еще  одна лампа  коротко  затрещала  и погасла. Теперь в  комнате
осталась только одна горящая лампа, последняя.
     - Да, я  ненавидел его в ту ночь,  - продолжал Бунтаро тем же спокойным
голосом, - и хотел его  смерти, и  вашей, и Фудзико-сан. Мой  лук нашептывал
мне это,  как  это бывает  временами,  требуя убийства.  И когда на рассвете
следующего  дня  я увидел,  как он спускается  с холма с этими, недостойными
мужчины  маленькими  пистолетами в руках, мои стрелы просили его крови. Но я
отложил его убийство и смирился, ненавидя  себя за его плохие манеры больше,
чем его, стыдясь того, как вел себя, и за то, что  выпил слишком много саке,
- теперь стало видно, как он устал, - столько позора пришлось нам вытерпеть,
и вам, и мне. Не так ли?
     - Да.
     - Вы не хотите, чтобы я убил его?
     - Вы должны делать то, что считаете своим долгом, - сказала  она, - как
я буду делать то, что считаю своим.
     - Мы остаемся в гостинице на сегодняшнюю ночь, - сказал он.
     И  тогда,  так  как  она была  хорошим гостем  и  тя-но-ю  была  лучшей
церемонией   всех, какие  он проводил,  он одумался и снова дал ей время и
покой, которые сам получил от нее.
     -  Идите  в гостиницу. Спите,  - сказал  он.  Его  рука  подняла  нож и
протянула ей. -  Когда клены  потеряют  листву  - или когда вы вернетесь  
Осаки - мы начнем еще раз. Как муж и жена.
     - Да. Благодарю вас.
     - Вы соглашаетесь по доброй воле, Марико-сан?
     - Да.
     - Перед вашим Богом?
     - Да. Перед Богом.
     Марико поклонилась и взяла свой нож, запрятав его в укромное место, еще
раз поклонилась и ушла.
     Ее шаги  замерли вдалеке. Бунтаро  глянул  на  веточку, которая все еще
была у него в кулаке, слеза еще не скатилась с маленького листочка. Когда он
осторожно  клал  веточку  на  последний    оставшихся  углей,  пальцы  его
тряслись.  Чистые  зеленые листья  стали  гибаться и  обугливаться.  Слеза
исчезла с тихим шипением.
     Через  некоторое  время,  в  тишине,  он заплакал  от ярости,  внезапно
почувствовав в глубине души, что она меняла ему с Анджин-саном.
     Блэксорн  увидел,  как  она  выходила    калитки  и  шла   по  хорошо
освещенному  саду. У него захватило дыхание при виде ее совершенной красоты.
Рассвет медленно охватывал восточную часть неба.
     - Хэлло, Марико-сан.
     -  О,  здравствуйте,  Анджин-сан! Извините,  вы напугали  меня  - я  не
заметила вас. Вы поздно ложитесь.
     -  Нет. Гомен насаи, я вовремя,  -  он улыбнулся и показал на небо, где
чувствовалось  наступление  утра.   -  Эту  привычку  я  приобрел  на  море,
просыпаться до рассвета, в самый раз чтобы пройти на корму и приготовиться к
встрече солнца, - его улыбка стала еще шире, - это вы поздно ложитесь!
     - Я не  заметила, что эта... эта ночь кончилась, - самураи, стоявшие на
часах у ворот и у всех калиток, с любопытством  наблюдали за ними, среди них
был Нага. Ее голос стал почти неслышим, когда она переключилась на латынь: -
Следи за  своими глазами, прошу тебя. Даже в темноте ночи  есть предвестники
судьбы.
     - Я прошу прощения.
     Они  оглянулись на  стук  конских  копыт у главных  ворот. Сокольничие,
охотничья команда и охрана. Из ворот уныло вышел Торанага.
     - Все готово, господин, - сказал Нага. - Можно мне поехать с вами?
     -  Нет,  благодарю  тебя. Ты  немного отдохни.  Марико-сан,  как прошла
тя-но-ю?
     - Необычайно красиво, господин. Очень, очень красиво.
     - Бунтаро-сан - большой ма Вам повезло.
     - Да, господин.
     - Анджин-сан! Вы не хотели бы поехать поохотиться? Я бы поучил вас, как
пускать соколов.
     - Что?
     Марико сразу же перевела.
     - Да, благодарю вас, - сказал Блэксорн.
     - Хорошо, - Торанага указал ему на лошадь. - Вы поедете со мной.
     - Да, господин.
     Марико смотрела, как они  уезжали, и когда всадники, наконец, двинулись
по  тропинке,  она  отправилась  к  себе  в  комнату,  служанка  помогла  ей
раздеться,  сняла  макияж  и  распустила волосы.  После  этого  она  сказала
служанке, чтобы та осталась в комнате, что она не хочет, чтобы ей мешали  до
середины дня.
     - Да, госпожа.
     Марико  легла и  закрыла  глаза,  позволив  своему  телу  опуститься  в
успокаивающую мягкость стеганого тюфяка. Она  устала,  но была в приподнятом
настроении. Тя-но-ю  подняла ее до  удивительных  высот покоя,  очистила  ее
душу, и оттуда возвышенное,  наполненное  радостью решение  пойти на  смерть
подняло  ее  к новым высотам,  никогда не достигаемым раньше.  Возвращение с
этой  вершины к жни еще раз  показало ей ее жуткую,  невероятную  красоту.
Она,  казалось, была не в себе, когда терпеливо отвечала Бунтаро, уверенная,
что  ее ответы и поведение  безупречны.  Она свернулась калачиком в постели,
такая радостная, что мир еще существует... пока не облетела листва.
     - О, Мадонна, - исступленно  молилась  она.  - Благодарю тебя  за  твое
милосердие, за то, что ты дала мне такую чудную отсрочку. Я благодарю тебя и
молюсь тебе всем сердцем и всей душой и буду молиться целую вечность.
     Она повторила "Аве Мария" в полном смирении и, прося прощения, согласно
своему обычаю и  исполняя волю  сюзерена, на  следующий  день  она  отложила
своего Бога в один  дальних закоулков своего сердца.
     "А что бы я стала делать, - думала она перед тем, как сон  завладел ею,
- если  бы Бунтаро попросил меня разделить  с  ним ложе? Я бы  отказалась. А
потом, если бы он настаивал, так как это его право? Я бы сдержала данное ему
обещание. О, да. Ничего не менилось".


ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ


     В час  козла кортеж  вновь  пересек  мост.  Все было,  как и прежде, за
исключением того, что Затаки и  его люди были легко одеты  для дороги -  или
схватки.  Они  все  были  полностью  вооружены  и,  хотя  соблюдали  строгую
дисциплину,  все  ждали смертельной схватки, которая могла проойти в самом
скором времени. Все они тесно сгрудились напротив самураев Торанаги, которое
сильно  превосходило их  своей численностью.  Среди зрителей в стороне стоял
отец Алвито. И Блэксорн.
     Торанага  приветствовал   Затаки   с   той   же   спокойной  формальной
вежливостью,  с продолжительным церемонным рассаживанием.  Сегодня оба дайме
были  на  помосте  одни,  подушки  отставлены  друг   от  друга  на  большее
расстояние.  Над  ними  нависало  нкое  небо.  Ябу,  Оми,  Нага и  Бунтаро
располагались за  пределами  помоста, окружая  Торанагу, сзади Затаки сидели
четверо его военных помощников.
     В строго назначенное время Затаки вынул второй свиток:
     - Я пришел за официальным ответом.
     -  Я  согласен  поехать в Осаку и отдаться на волю  Совета регентов,  -
спокойно ответил Торанага и поклонился.
     -  Вы собираетесь предстать  перед  Советом? - начал Затаки,  его  лицо
недоверчиво искривилось, - Вы, Торанага-нох-Миновара, вы собираетесь...
     - Послушайте,  -  прервал  его  Торанага звучным  командирским голосом,
который   разнесся   по  поляне,  -   Совет  регентов   требует,  чтобы  ему
повиновались! Даже если он и незаконный, он создан и ни один дайме не должен
нарушать спокойствие  государства, как бы  он  ни был прав.  У нас  уже были
прецеденты. Если один какой-нибудь дайме устраивает переворот,  долг всех  -
уничтожить  его. Я  поклялся  Тайко  никогда не нарушать мира, даже  если  в
стране появится сам дьявол. Я принимаю приглашение. Я выезжаю сегодня.
     Все самураи пытались предугадать,  что значит этот невероятный  поворот
событий.  Все с болью в сердце осознавали,  что большинство  них,  если не
все, будут вынуждены стать ронинами, со всем,  что под этим подразумевалось:
потеря  чести,  доходов,  семьи,  будущего.  Бунтаро  знал,  что   он  будет
сопровождать Торанагу в его последней поездке и разделит его судьбу - смерть
со всей своей семьей, всех ее поколений. Ишидо  был  слишком большим  врагом
лично для него, чтобы простить, и вообще, кто захочет остаться в живых после
того,  как  его законный господин откажется от честной битвы таким трусливым
образом. "Карма, - горько подумал про  себя Бунтаро. - Будда, дай  мне силы!
Теперь я  должен буду  сам лишить жни Марико и нашего единственного  сына,
прежде  чем  покончить  с  собой. Когда? Когда будет выполнен мой долг и мой
господин с почетом отойдет в Пустоту. Ему будет нужен преданный помощник, не
так ли?  Все ушло,  как листья осенью,  все будущее  и настоящее, "Малиновое
небо"  и  судьба.  Как  раз  вовремя.  Теперь господин Яэмон наверняка будет
наследником. Господин Торанага все-таки тайком в  глубине души желал захвата
власти, как бы он этого ни отрицал. Может быть, Тайко  оживет  в своем сыне,
мы снова будем воевать с  Китаем  и  на этот  раз победим,  чтобы  встать на
вершине мира, это наш божественный долг".
     Нага  был в недоумении.  Не  будет "Малинового неба"? Не будет  честной
войны? Не будет  битвы до победы  в  горах Синано или на равнинах  Киото? Не
будет почетной смерти в бою, при  героической защите знамени своего отца, не
будет  гор вражеских трупов, попираемых ногами во время последнего почетного
выхода  или  после  победы?  Не будет даже  выстрелов  этих нменных  для
самурая ружей?  Ничего этого -  только сеппука. Отрубленная голова на  пике,
выставленная на потеху простому народу? Только смерть и конец  династии Ёси,
так как, несомненно, каждый  них умрет - его отец, все его братья, сестры,
кузины, племянники и племянницы, тети и  дяди.  Его глаза сфокусировались на
Затаки. Жажда крови стала переполнять его...
     Оми  следил за Торанагой почти невидящим  взглядом, ненависть захватила
его. "Наш господин сошел с ума, - думал он, - как можно быть таким глупым? У
нас сто тысяч людей, мушкетный полк  и  еще пятьдесят  тысяч  вокруг  Осаки!
"Малиновое небо" в миллион  раз лучше, чем отвратительная смерть в одиночку!
"
     Его рука сильно сжала  рукоятку меча, и в какой-то безумный  момент  он
представил  себе,  как  бросается  вперед, чтобы  отрубить  голову Торанаге,
протянуть ее  регенту  Затаки  и  так  кончить эту позорную  загадку.  Потом
умереть  от своей  собственной руки, с почетом, здесь перед всеми. Для какой
цели жить ему теперь? Кику теперь стала недосягаемой  для  него, ее контракт
купил и владеет им  Торанага, который  предал их всех. Прошлой ночью,  когда
она пела, его тело словно жарилось на огне, так как он  знал в глубине души,
что  ее  песня  предназначалась для  него,  одного лишь  него.  Незатухающий
огонь-его  и ее. Ждать - почему не покончить с собой вдвоем? Красиво умереть
вместе,  быть вместе  целую  вечность.  О,  как  это  было  бы замечательно!
Соединиться душами в  момент смерти, как  бесконечное  доказательство  нашей
любви к жни. Но сначала менник Торанага, не так ли?
     Оми стоило больших усилий отогнать от себя эти страшные мысли.
     "Все  скверно, - подумал он. - Нет  мира в  моем доме, злоба  и  ссоры,
Мидори всегда в слезах.  Не знаю, когда я отомщу Ябу. О чем  вчера так долго
говорили Затаки и Ябу?  Сплошные проблемы.  Никакие дела не решаются. Ничего
хорошего.  Даже когда  Мура нашел мечи, они  оба оказались  так  уродованы
силами земли,  что  Торанага возненавидел меня за них. И теперь наконец, эта
трусливая, подлая капитуляция!
     Похоже, что я  - под  чарами дьявола. Они напущены  Анджин-саном? Может
быть. Но  все потеряно. Ни мести,  ни тайного  маршрута побега,  ни Кику, ни
будущего -  ничего нет. Надо ждать.  Смерть - это и  будущее, и  прошлое,  и
настоящее, и она будет чиста и проста... "
     -  Вы  отказываетесь?  Вы  не  собираетесь  воевать?  -  проревел  Ябу,
осознавая, что это означает его смерть и смерть его потомков.
     - Я  принимаю  приглашение  Совета,  - ответил  Торанага,  -  как  и вы
принимаете приглашение Совета!
     - Я не собирался...
     Оми  вышел  своей задумчивости с достаточным присутствием духа, чтобы
сообразить, что он  должен прервать Ябу и защитить его от угрозы немедленной
смерти, к которой мог привести того любой спор с  Торанагой. Но умышленно не
раскрывал рта, ликуя про себя от радости,  ожидая что этот дар небес погубит
Ябу.
     -  Вы  не сделаете  этого?  -  спросил  Торанага.  Душа  Ябу  завопила,
почувствовав опасность. Он едва смог проворчать:
     - Я... я, конечно, ваши вассалы должны будут подчиниться. Да... если вы
так решили я... я сделаю.
     Оми  выругался  про себя и заставил  свое лицо принять прежнее  тусклое
выражение,  его мозг  все еще  вяло  работал после  неожиданной  капитуляции
Торанаги.
     Рассерженный Торанага позволил Ябу  заикаться  дальше,  увеличивая  его
замешательство и вынуждая виняться. Потом презрительно оборвал его:
     - Хорошо, - он  повернулся  к Затаки, не ослабляя  своего напора. - Так
что, брат, ты  можешь убрать второй  свиток. -  Краем глаза он  заметил, как
менилось лицо Наги, и повернулся к нему: - Нага!
     Юноша чуть не выпрыгнул  собственной кожи, но отпустил рукоятку меча,
- Да, отец? - запинаясь, спросил он.
     -  Ступай  и принеси мои письменные принадлежности!  Сейчас же! - Когда
Нага оказался за пределами досягаемости  меча, Торанага облегченно выдохнул,
поняв, что ему удалось остановить атаку на Затаки до того, как  она началась
бы. Теперь он внимательно следил за Бунтаро. И за Оми. Торанага подумал, что
эти  трое теперь  контролируются  достаточно  строго  и  не сделают  попытки
совершить  какую-нибудь  глупость,  которая  вызовет  немедленную  стычку  и
большие жертвы.
     Он еще раз обратился к Затаки:
     -  Я сейчас же дам вам мое  письменное  согласие на  предложение Совета
регентов. Это  подготовит Совет к моему официальному  появлению. Он  понил
голос и заговорил так, что его слышал только один Затаки: -  В пределах Идзу
вы в безопасности,  регент. За ее пределами это будет ваша проблема.  До тех
пор,  пока моя мать  не  вырвется    вашего заточения,  вы в безопасности.
Только до этих Эта встреча окончена.
     - Хорошо. "Официальное  появление"? - Затаки выказывал явное презрение.
-   Какое   лицемерие!  Никогда   не  думал,   что   наступит  день,   когда
Ёси-нох-Миновара будет раболепствовать перед генералом Ишидо. Вы просто...
     - Что более важно,  брат, - спросил Торанага, - продолжение моего  рода
или сохранение государства?
     Над долиной  нависло уныние. С неба лило, облака висели так нко, едва
ли не в трехстах футах от земли, полностью закрывая путь к перевалу. Площадь
и  двор  гостиницы  были заполнены толкающимися, хмурыми самураями. Лошади в
возбуждении  били  копытами.   Офицеры  с  лишней  грубостью   выкрикивали
приказания. Испуганные носильщики  метались, готовясь идти с  отправляющейся
колонной. До наступления темноты оставался всего лишь час.
     Торанага написал цветистое  послание и отправил его Затаки, невзирая на
просьбы  Бунтаро,  Оми  и  Ябу, которыми  они  одолели  его во время тайного
совещания. Он молча выслушал их доводы и, когда они кончили, сказал:
     - Я не хочу больше говорить. Я выбрал свой путь. Выполняйте приказы!
     Он сказал  им, что немедленно  возвращается  в  Анджиро, чтобы  собрать
остатки  своих  людей.  Завтра  он  направится  по  дороге  вдоль восточного
побережья  в  сторону Атами и Одавары,  потом через горные  перевалы  в Эдо.
Бунтаро будет командовать сопровождающими его людьми. Завтра мушкетный  полк
должен  погрузиться на галеры в Анджиро  и  выйти в море,  чтобы ждать его в
Эдо, командиром будет Ябу.  На  следующий день Оми должен  будет выступить к
границе  по  центральной  дороге, собрав  всех имеющихся  в Идзу  воинов. Он
должен помогать Хиро-Мацу, который был главнокомандующим, и следить за  тем,
чтобы враждебный им Икава Джикья не помешал нормальному продвижению. Сам Оми
должен обосноваться в  Мисиме на какое-то  время,  чтобы охранять  эту часть
дороги на  Хоккайдо и готовить  носилки и лошадей в  количестве, достаточном
для  Торанаги  и  большой  свиты,  необходимой  для  официального  появления
Торанаги.
     - Предупредите все  станции  вдоль дороги  и соответственно подготовьте
их. Вы понимаете?
     - Да, господин.
     - Убедитесь, что все в полном порядке.
     - Да, господин. Вы можете положиться на меня, -  даже Оми вздрогнул под
его грозным пристальным взглядом.
     Когда все было готово к отправлению, Торанага вышел   своих комнат на
веранду. Все поклонились. Он угрюмо сделал им знак продолжать свои занятия и
послал  за хозяином  гостиницы. Тот услужливо  подал счет, встав на  колени.
Торанага проверил его  пункт  за пунктом.  Счет был составлен правильно.  Он
кивнул  и передал  кассиру  для оплаты, потом позвал Марико  и  Анджин-сана.
Марико было разрешено поехать в Осаку.
     -  Но сначала вы  поедете  отсюда прямо в Мисиму.  Передайте это личное
письмо Хиро-Мацу-сану, потом поезжайте в Эдо с Анджин-саном. Вы отвечаете за
него, пока не приедете туда. Возможно, в Осаку вы поедете морем - это я решу
позднее. Анджин-сан! Вы взяли словарь у священника?
     -- Повторите, пожалуйста. Простите, я не понимаю.
     Марико перевела.
     - Извините. Да, книгу я получил.
     - Когда мы  встретимся в  Эдо, вы будете лучше говорить по-японски, чем
сейчас. Вакаримас ка?
     - Хай. Гомен насаи.
     В  отчаянии  Торанага затопал ногами, выходя со двора,  самураи держали
над  ним  большой  зонтик от дождя.  Все как  один - самураи,  носильщики  и
крестьяне - еще раз поклонились. Торанага не обратил на них внимания, просто
прошел в свой крытый паланкин во главе колонны и задвинул занавески.
     Сразу  же семь  полуголых  носильщиков  подняли паланкин  и  вприпрыжку
побежали  вперед,  их  крепкие  босые  ноги  расплескивали  воду  в   лужах.
Сопровождающие  колонну  самураи  ехали  верхом  впереди,  другие,  тоже  на
лошадях, охраняли сам  паланкин.  Сменные носильщики и обоз  шли сзади,  все
спешили, были  напряжены и испуганы. Оми  вел  авангард, Бунтаро  командовал
арьергардом. Ябу и Нага уже направились к мушкетному полку, который все  еще
стоял в  засаде, перекрыв дорогу  и  затаившись в  ожидании, когда  Торанага
будет  пересекать  гребень  хребта.  Они должны  были присоединиться  после,
образуя арьергард.
     - Арьергард против кого? -  ворчал на Оми Ябу в те редкие минуты, когда
они оказывались наедине.
     Бунтаро подошел к высоким резным воротам гостиницы, не обращая внимания
на дождь:
     - Марико-сан!
     Она послушно заторопилась к нему, капли сильного дождя барабанили по ее
оранжевому зонтику  промасленной бумаги.
     - Да, господин?
     Его глаза скользнули по лицу Марико, выглядывавшему -под зонта, потом
обратились к Блэксорну, наблюдавшему за ними с веранды:
     - Скажите ему... - Он запнулся.
     - Что?
     Он снова пристально посмотрел на нее:
     - Скажите ему, что я считаю его ответственным за вас.
     - Да, господин, - сказала она, - но, пожалуйста, вините меня, я  сама
отвечаю за себя.
     Бунтаро отвернулся  и смерил глазами  расстояние до вершины горы. Когда
он снова  обернулся к  Марико, на лице его были заметны  следы терзавших его
мук:
     - Теперь наши глаза никогда не увидят падающих листьев, да?
     - Все в руках Бога, господин?
     - Нет, все в руках господина Торанага, - сказал он надменно.
     Она, не  дрогнув,  выдержала его  взгляд. Дождь продолжал  идти.  Капли
падали с краев ее  зонтика, словно завеса  слез. Н ее кимоно был забрызган
грязью. Бунтаро наконец сказал:
     - Сайонара - до Осаки.
     Она удивилась:
     - О, вините,  разве мы  не увидимся  в Эдо?  Конечно, вы будете там с
господином Торанагой, приедете туда почти одновременно со мной,  да? Там я и
увижу вас.
     - И в Осаке, когда мы встретимся там, мы  начнем все снова. Вот тогда я
по-настоящему и увижу вас, правильно?
     - А, я понимаю. Извините.
     - Сайонара, Марико-сан, - сказал он.
     -  Сайонара, мой господин, - сказала она и поклонилась. Он  в последний
раз поклонился и быстро зашагал по грязи к своей  лошади, взлетел в  седло и
поскакал, не оглядываясь.
     - Иди с Богом, - сказала сна, провожая его взглядом.
     Блэксорн видел, как она смотрит на Бунтаро.  Он  ждал, стоя под крышей.
Дождь  ослабевал,  вершина  исчезла  в  облаках,  потом  скрылся  и паланкин
Торанага, и он облегченно вздохнул, все еще пораженный поведением Торанага и
всем этим так плохо начавшимся днем.
     Охота  с ястребами  в  этот  день начиналась очень  хорошо.  Он  выбрал
небольшого  длиннокрылого  сокола, похожего на  кречета,  и  пустил  его  на
жаворонка.  Стремительно несущийся сокол, увлекаемый ветром, оказался далеко
на  южной стороне неба. Ведя погоню, как ему и полагалось по правилам охоты,
Блэксорн  скакал  через  лес  по  хорошо  утоптанной  дорожке,  где  редка
попадались пешие крестьяне. Но вдруг мученный непогодой продавец  масла на
усталой взъерошенной  лошади  перегородил  дорогу, ворча что-то про себя, не
уступая  ему. В горячке погони Блэксорн закричал на него, чтобы он убрался с
дороги, но тот не двинулся  с места, и Блэксорн грубо обругал  его. Продавец
масла ответил так же грубо, что-то прокричав  в ответ, но тут рядом оказался
Торанага, он указал на своего телохранителя и сказал:
     - Анджин-сан, дайте-ка  ему на минутку свой меч,  - и  что-то еще, чего
Блэксорн не разобрал. Блэксорн тут же выполнил его просьбу.  И прежде чем он
понял,  что  происходит, самурай бросился  на  торговца.  Его  удар был  так
яростен  и  ловок,   что   продавец  масла  успел  отступить  на  шаг,   уже
перерубленный надвое в талии.
     Торанага стукнул кулаком по луке седла, на  секунду восхитившись, потом
снова  впал в  свою меланхолию, тогда как другие самураи, напротив, выражали
громкое  одобрение.  Телохранитель  Торанага  аккуратно  почистил  лезвие  о
собственный шелковый  пояс, чтобы не  портилась  сталь. Он  с  удовольствием
вложил меч  в ножны и вернул его,  пронеся что-то, что потом объяснила ему
Марико.
     - Он  просто сказал, Анджин-сан, что  гордится  тем, что ему  позволили
попробовать  такой  клинок.  Господин  Торанага  предложил вам  назвать  меч
"Продавец  масла",  потому  что  такой  удар  и  такую  остроту  меча  будут
вспоминать  с  уважением  многие  годы. Ваш  меч теперь станет  легендарным,
правда?
     Блэксорн припомнил,  как он кивнул,  стараясь  спрятать свой  ужас.  Он
носил теперь "Продавца масла" - этот меч теперь навсегда получил такое имя -
тот самый меч,  который ему подарил Торанага.  "Я хотел бы, чтобы он никогда
не давал его мне, - подумал он. - Но это не только их вина, но и моя тоже. Я
кричал на этого человека, он  грубил  в свою очередь, а с самураем  не могут
обращаться  так грубо.  Как еще можно  было  поступить? " Блэксорн знал, что
иного выхода не было.  И  все равно происшедшее убило радость от охоты, хотя
это и пришлось тщательно  скрывать, так как Торанага весь день  был в плохом
настроении, с ним трудно было общаться.
     Перед самым  полуднем  они вернулись в  Ёкосе,  там  проошла  встреча
Торанага  с Затаки, потом опять горячая  ванна  и массаж, и  вдруг перед ним
предстал отец Алвито, как  дух  мщения,  с  двумя неприязненно  настроенными
своими помощниками.
     - Боже мой, убирайтесь немедленно!
     - Нет необходимости бояться или богохульствовать, - сказал Алвито.
     - Бог проклинает  вас  и  всех священников!  - сказал Блэксорн, пытаясь
сдерживаться, зная, что он на вражеской территории. Перед этим он видел, как
через мост прошло  с полсотни христиан-самураев, они стекались во двор перед
гостиницей Алвито, где, по словам Марико, должна была состояться месса. Рука
Блэксорна  потянулась  к рукоятке  меча,  но он  не  носил  его с  купальным
халатом, хотя в иных случаях и не расставался с ним, и Блэксорн выругал себя
за глупость, недовольный, что оказался без оружия.
     -  Мой  Бог  простит вам ваше богохульство, кормчий. Может  быть, он не
только простит вас, но  и откроет вам глаза. Я не держу на вас зла. Я принес
вам подарок. Здесь вот подарок вам от Бога, кормчий.
     Блэксорн подозрительно  отнесся  к подарку.  Когда  он вскрыл  пакет  и
увидел португальско-латинско-японский словарь  - грамматику, дрожь прошла по
нему.  Он  перевернул  несколько  страниц.  Печать  была, конечно, лучшей 
всего, что он видел, качество и подробность информации поразительны.
     -  Да, это подарок от Бога, конечно, но господин Торанага приказал  вам
дать его мне.
     - Мы повинуемся только приказам Бога.
     - Торанага просил вас дать его мне?
     - Да. Это было его требование.
     - А "требование" Торанага не приказ?
     - Это зависит, кормчий, от того, кто вы, как велика ваша вера. - Алвито
показал  на книгу.  - Трое наших братьев потратили двадцать семь лет, готовя
эту книгу.
     - Почему вы даете ее мне?
     - Нас попросили об этом.
     -  Почему вы  послушались  Торанага?  Вы  достаточно  ловки,  чтобы  не
выполнить его просьбу.
     Алвито  пожал плечами. Блэксорн  быстро  пролистал  страницы, проверяя.
Превосходная бумага, очень ясная печать. Номера страниц были в порядке.
     - Книга  в порядке,  - сказал Алвито, развеселившись. - Мы не выпускаем
бракованных книг.
     - Это слишком ценная вещь, чтобы вы ее отдали просто так. Что вы хотите
взамен?
     -  Он просил нас  дать это  вам.  Отец-инспектор  согласился.  Вот вы и
получили ее. Она отпечатана только в этом году,  наконец-то. Красивая книга,
да? Мы только просим вас беречь ее. Она стоит хорошего обращения.
     - Она  стоит того, чтобы за нее отдали  жнь. В ней бесценные  знания,
как в одном  ваших руттеров. Но она много ценнее. Что вы хотите за нее?
     - Мы ничего не просим взамен.
     -  Я  не  верю вам,  -  Блэксорн взвесил том  в  своей руке,  еще более
насторожившись, - Вы должны понять, что это ставит меня на одну ногу с вами.
Это дает мне все  ваши знания и  экономит нам  десять, может быть,  двадцать
лет. Имея  ее, я скоро  буду говорить так же хорошо, как  и вы. Как только я
добьюсь этого, я смогу научить и других. Это ключ к Японии, не так ли? Через
шесть месяцев я смогу говорить с самим Торанагой-самой.
     - Да, может быть и сможете. Если у вас будут эти шесть месяцев.
     - Что вы имеете в виду?
     - Ничего, кроме того, что  вы уже знаете. Господин Торанага будет мертв
задолго до того, как пройдут эти шесть месяцев.
     -  Почему?  Какие  новости  вы принесли ему?  С  того момента,  как  он
поговорил с вами, он выглядит как раненый бык. Что вы сказали ему, а?
     - Мое  послание было частным, от Его Святейшества к господину Торанаге.
Извините, я  только  посол.  Но  генерал  Ишидо контролирует  Осаку, как вы,
конечно, знаете,  и  когда  господин Торанага  прибудет туда,  для  него все
кончится. И для вас.
     Блэксорн почувствовал, как мороз пробрал его до костей:
     - А почему для меня?
     -  Вам  не уйти  от вашей судьбы, кормчий. Вы  помогали  Торанаге в его
действиях против Ишидо. Неужели  забыли? Вы приложили руку к этому  делу. Вы
руководили прорывом    осакского порта.  Извините,  но ни умение  говорить
по-японски, ни  ваши мечи, ни  статус самурая не помогут вам ни в коей мере.
Может быть, это  даже  хуже,  что вы  стали  самураем.  Теперь  вам прикажут
совершить сеппуку и если вы  откажетесь... - И Алвито прибавил тем же мягким
голосом: - Я ведь говорил вам уже, они люди простые.
     - Мы, англичане, тоже простые люди, - сказал он, нисколько не бравируя.
- Если мы умерли,  то умерли, но до этого момента  мы  полагаемся  на Бога и
держим порох сухим. У меня еще осталось кое-что в запасе, не беспокойтесь.
     - О, я не боюсь, кормчий. Я ничего не боюсь, ни вас, ни вашей ереси, ни
ваших ружей. Это им не поможет - как и вам.
     -  Это карма - все в руках Бога  - называйте это, как хотите, - ответил
ему Блэксорн, взбешенный, -  но, клянусь Богом,  я  еще получу  обратно свой
корабль и через пару лет приведу сюда эскадру кораблей и выброшу вас  Азии
ко всем чертям.
     Алвито заговорил опять со своим бесконечным спокойствием:
     - Все в  руках Бога, кормчий. Но смерть уже блка, и  ничего   того,
что  вы  говорите, не проойдет.  Ничего,  - Алвито глядел на него, как  на
покойника, - Может быть, Бог смилостивится над вами, так как, Бог мне судья,
кормчий, но, я думаю, вы никогда не покинете этих островов.
     Блэксорн вздрогнул, вспомнив приговор, который уже предрек ему Алвито.
     - Вам холодно,  Анджин-сан? -  На веранде рядом с ним оказалась Марико,
отряхивающая в темноте свой зонтик.
     - О, вините, нет, мне не холодно - я только задумался. Он взглянул на
перевал.  Колонна вся уже  скрылась за облачной грядой. Дождь немного ослаб,
стал более  редким и мелким. Несколько человек  деревни и слуги шлепали по
лужам,  торопясь домой. Двор опустел, сад был залит водой. По  всей  деревне
загорелись фонари. У  ворот теперь не было часовых, по  сторонам моста тоже.
Казалось, что в сумерках воцарилась пустота.
     - Вечером намного приятнее, не правда ли? - спросила она.
     -  Да,  -  ответил  он,  поняв,  что  они  остались вместе,  одни  и  в
безопасности, если они будут осторожны, и если она хочет того же, чего и он.
     Подошла служанка, принесла сухие носки и забрала зонтик.
     Она встала на колени и начала вытирать ноги Марико полотенцем.
     - Завтра на рассвете мы тронемся в путь, Анджин-сан.
     - Сколько времени займет эта дорога?
     -  Несколько дней, Анджин-сан.  Господин Торанага  сказал...  -  Марико
оглянулась  на Дзеко, подобострастно  приближающуюся к ним   гостиницы.  -
Господин Торанага сказал мне, что времени будет достаточно.
     Дзеко отвесила нкий поклон:
     -  Добрый  вечер,  госпожа  Тода, прошу прощения,  что я  прерываю  ваш
разг
     - Как у вас дела, Дзеко-сан?
     - Прекрасно, спасибо, хотя я бы и хотела, чтобы этот дождь прекратился.
Я не люблю,  когда  такая сырость. Но потом, когда кончатся  дожди, начнется
жара, а это еще хуже, не так ли? Но осень не  за горами... о, нам так везет,
что бывает осень и такая прекрасная весна, правда?
     Марико не ответила. Служанка завязала ей таби и встала.
     - Спасибо, - сказала Марико, отпуская ее.  - Так что, Дзеко-сан? Я могу
что-нибудь сделать для вас?
     - Кику-сан спрашивала, не хотите ли, чтобы она развлекла вас за ужином,
танцевала или пела  вечером. Господин Торанага дал ей указания занимать вас,
если вы пожелаете.
     -  Да, он говорил мне, Дзеко-сан. Это  было бы очень  хорошо, но, может
быть, не  сегодня  вечером. Мы должны выехать  на рассвете,  я очень устала.
Будут  же  и еще  вечера, правда?  Пожалуйста, принесите ей мои  винения и
скажите, что я очень хотела бы видеть вас и ее моими спутницами  в дороге. -
Торанага приказал  Марико взять с собой  обеих женщин, и  она  поблагодарила
его, довольная, что они будут сопровождать ее.
     - Вы  так добры,  - сказала Дзеко медоточивым голосом, - но для нас это
большая честь. Мы сразу поедем в Эдо?
     - Да, конечно. А почему вы спрашиваете?
     - Просто так, госпожа Тода. Но, в таком случае, может быть мы  могли бы
остановиться в Мисиме на денек или два? Кику-сан хотела бы  взять кое-что 
одежды - она не считает, что достаточно хорошо одета для господина Торанага,
и я слышала, что в Эдо летом очень душно и много москитов. Нам надо  забрать
всю ее одежду, какой бы она ни была.
     - Договорились. У вас обеих будет достаточно времени. Дзеко не смотрела
на Блэксорна, хотя обе они ощущали его присутствие.
     - Это... это очень печально для нашего господина, да?
     - Карма, -  ровным голосом ответила Марико. Потом она добавила  со всей
женской сладкоголосой коварностью: - Но ничего не менилось, Дзеко-сан. Вам
будет заплачено в тот день, когда вы приедете, как оговорено в контракте.
     - Ох, вините,  - сказала старуха, притворяясь обиженной.  - Извините,
госпожа Тода, но при чем тут деньги? Я меньше всего думала о них. Нисколько!
Я только обеспокоена будущим нашего господина.
     - Он сам хозяин своего будущего, - легко сказала Марико, больше не веря
в это, -  но  ваше  будущее прекрасно,  не  так  ли, что бы ни случилось. Вы
теперь богаты. Все ваши невзгоды позади. Скоро вы будете иметь власть в Эдо,
с этой вашей новой гильдией куртанок, кто бы ни правил  в Кванто. Скоро вы
будете самой  важной   всех Мама-сан, что бы ни  случилось.  Кику-сан  все
равно ваша подопечная, ее не тронут, если только не ее карма. Правда?
     - Я  только беспокоюсь о господине  Торанаге, - ответила Дзеко с хорошо
разыгранной печалью, ее анус подергивался при мысли  о двух тысячах пятистах
коку, которые были  уже почти у нее в кармане. -  Если бы я хоть  как-нибудь
могла помочь ему, я бы...
     - Как вы великодушны, Дзеко-сан!  Я  передам  ему ваше предложение. Да,
если вы сбавите цену на тысячу коку, это очень поможет ему. Я  приму  это от
его имени.
     Дзеко заработала  своим  веером,  напустив  на  себя  радостный  вид, и
умудрилась  не  завопить вслух  от  своей  глупости,  попав  в  ловушку, как
ребенок:
     - Ох, нет, госпожа Тода, как можно помочь деньгами такому великодушному
господину? Нет, деньги  ему, конечно, не помогут, - забормотала она, пытаясь
выкрутиться, - Нет, деньги не помогут. Скорее информация, помощь или...
     - Пожалуйста, вините меня, какая информация?
     - Нет-нет,  не  сейчас. Я только  использовала  это  как  оборот  речи,
вините. Но деньги...
     - Хорошо,  я расскажу ему о вашем предложении. И от его имени благодарю
вас.
     Дзеко поклонилась на прощание и убралась обратно в гостиницу.
     Марико тихонько рассмеялась.
     - Что смешного, Марико-сан? Она рассказала ему, о чем был разг
     -  Мамы-сан, видимо, одинаковы во  всем мире. Она беспокоится  только о
деньгах.
     - Господин Торанага заплатит, даже если... - Блэксорн запнулся.  Марико
умышленно  молчала,  ожидая,  что  он  скажет.  Тогда, под ее  взглядом,  он
продолжал:  -  Отец Алвито сказал, что, когда  господин  Торанага окажется в
Осаке, с ним будет покончено.
     - О, да, Анджин-сан, это так, - сказала Марико с легкостью, которой она
не чувствовала. Потом она отогнала от себя мысли  о Торанаге и Осаке и опять
успокоилась. - Но Осака за много лиг отсюда, и  до нее еще много  времени, и
пока это время не пришло, что будет, не знают ни Ишидо, ни этот добрый отец,
ни мы - никто не знает, что случится на самом деле. Не так ли? Кроме господа
Бога. Но он нам не скажет, правда? До тех пор, пока это не проойдет. Да?
     - Хай, - он засмеялся вместе с ней. - Вы так мудры.
     -  Благодарю  вас.  У  меня  есть  предложение,  Анджин-сан.  На  время
путешествия давайте забудем все посторонние проблемы. Все до одной.
     - Ты, - сказал он на латыни, - Так хорошо видеть тебя.
     - И тебя. Но крайне необходимо быть чрезвычайно осторожными перед этими
двумя женщинами.
     - Это зависит от вас, госпожа.
     - Я постараюсь.
     - Сейчас мы почти одни, да? Ты и я.
     - Да. Но этого не было и никогда не случалось.
     - Да. Ты опять права. И так красива.
     В  ворота крупными шагами прошел самурай и отсалютовал Марико. Он был в
годах,  с  седеющими волосами,  его лицо было все  рыто  оспой,  он слегка
хромал.
     - Пожалуйста, вините меня, госпожа Тода, мы выезжаем на рассвете, да?
     - Да,  Ёсинака-сан.  Но  это  не  очень  страшно,  если мы отложим и до
полудня, если вы пожелаете. У нас масса времени.
     - Да. Если вам так угодно, мы  можем выехать и в полдень. Добрый вечер,
Анджин-сан. Разрешите представиться. Я Акира Ёсинака, командир вашей охраны.
     -- Добрый вечер, кома
     Ёсинака повернулся к Марико:
     - Я отвечаю за  вас и за  него,  госпожа, так что, пожалуйста,  скажите
ему, я  приказал двум своим людям спать в его комнате, как личной охране. На
часах будет каждую ночь стоять по десять человек. Они все будут около вас. У
меня всего сто человек с собой.
     - Очень хорошо, капитан. Но, вините, лучше не ставить  пост в комнате
Анджин-сана. У  них  - варваров - принято спать одному  или вместе с  дамой.
Возможно, что с ним будет моя  служанка. Пожалуйста, держите часовых крутом,
но не очень блко, тогда он не будет обижаться.
     Ёсинака поскреб в затылке и нахмурился:
     -  Слушаюсь, госпожа. Да, я  согласен с вами,  хотя  мой способ  охраны
более  надежен.  И потом,  пожалуйста,  попросите его не совершать  эти  его
ночные прогулки.  Пока мы  не  прибудем в Эдо, я  отвечаю за него, а когда я
отвечаю  за  что-то  важное,  например,  за  очень  важных  людей,  я  очень
нервничаю. - Он поклонился и ушел.
     -  Капитан  просит  вас не ходить гулять во время нашей  поездки.  Если
встанете ночью,  всегда берите с  собой самурая, Анджин-сан. Он говорит, так
ему будет легче выполнить свое задание.
     - Хорошо,  -  сказал  Блэксорн, глядя,  как он  уходит.  -  Что еще  он
говорил? Я что-то уловил про сон? Я не очень его понял, - он остановился. Из
гостиницы  вышла  Кику.  На  ней  был купальный  халат,  полотенце,  красиво
обмотанное вокруг  головы.  Босая, она  ленивым шагом направилась в  сторону
бани,  отвесив  им  полупоклон  и  весело  помахав  рукой.  Они ответили  на
приветствие.
     Блэксорн  уставился на  ее длинные ноги  и  колышущуюся  походку  и  не
отрывал  взгляда, пока она не скрылась в  бане. Он почувствовал,  что Марико
внимательно смотрит на него, и оглянулся.
     - Нет, - успокаивающе сказал он и покачал головой. Марико засмеялась:
     -  Я  думаю,  вам  будет  трудно  -  просто  ехать  с  ней  после такой
замечательной ночи любви.
     - Нет, напротив. У  меня остались очень  приятные  воспоминания. Я рад,
что она теперь принадлежит господину Торанаге. Это  все облегчает  - и ей, и
ему. И всем, - он собирался добавить: "Всем, кроме Оми", - но придумал более
интересный  конец, -  для меня она в конце  концов была  только необычайным,
удивительным подарком. И ничего больше.
     Он захотел дотронуться  до Марико, но не сделал этого. Вместо этого  он
отвернулся и посмотрел на перевал, не  уверенный в том,  что он  увидел в ее
глазах.  Теперь  перевал  скрывала ночь. И облака. С крыши с приятным звуком
капала вода.
     - Что еще сказал капитан?
     - Ничего интересного, Анджин-сан.


ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ


     Дорога  в  Мисиму  заняла девять  дней,  и каждую  ночь они тайком были
вместе.  Сам  того  не  желая, Ёсинака  помог  им.  В  каждой  гостинице он,
естественно, выбирал для всех них соседние комнаты.
     - Я  надеюсь, вы  не будете возражать, госпожа, но так легче обеспечить
безопасность, - говорил он каждый раз.
     Марико соглашалась и занимала центральную комнату,
     Кику  с  Дзеко с одной стороны от нее, Блэксорн с  другой.  Потом,  под
покровом  ночи, она  оставляла свою служанку,  Дзиммоко, и уходила  к  нему.
Смежные    комнаты,   обычный   гвалт,   пение,    пьяный    галдеж   других
путешественников, бдительность часовых  снаружи  очень устраивали их. Только
Дзиммоко была посвящена в их тайну.
     Марико понимала,  что в  конце  концов Дзеко,  Кику и все женщины  в их
группе  догадаются  об  их  отношениях. Но это  не беспокоило ее.  Она  была
самураем, а они нет. Ее слово значило  больше,  чем  их, если только  она не
будет поймана  с поличным,  и  ни  один самурай,  даже  Ёсинака,  никогда не
осмелится ночью открыть ее дверь без приглашения. Что касается Блэксорна, то
все  считали, что он делит свою  постель с  Дзиммоко или одной  служанок в
гостинице. Это было его личное дело. Так что выдать  ее могла только женщина
и, если бы так случилось, ее предательница и все женщины  их группы умерли
бы даже более  мучительной  и медленной смертью, чем  она, за такое позорное
предательство. Кроме того, все знали, что если бы она захотела, она могла бы
послать их  на смерть по своему желанию за малейшую неосторожность, реальную
или мнимую,  еще  до  того,  как они достигнут Мисимы или Эдо.  Марико  была
уверена,  что  Торанага  не  возражал  бы  против  этого.  Конечно,  он   бы
приветствовал смерть Дзеко и, как считала Марико, в глубине души не возражал
бы против  смерти Кику.  За  две с половиной тысячи коку  можно  было купить
много куртанок первого класса.
     Так  что  она не чувствовала опасности  со  стороны  женщин.  Но не  со
стороны  Блэксорна,  как  бы  сильно она  ни  любила его  сейчас. Он не  был
японцем.  Он  не  был  с  самого  рождения  обучен строить  свои внутренние,
непроницаемые  для других стены, за  которыми можно  было бы спрятаться. Его
лицо, манеры, поведение могли выдать их. Она не  боялась за себя.  Только за
него.
     -  Наконец, я узнала,  что такое любовь, - пробормотала  она  в  первую
ночь. И  потому  что  она больше  не сопротивлялась  любовному  натиску,  но
отдалась его неотразимости,  страх за него полностью захватил ее.  - Я люблю
тебя, поэтому и боюсь за тебя, - шептала она, вцепившись в него, переходя на
латынь, язык любовников.
     - Я люблю тебя, о, как я люблю тебя.
     - Я погубила тебя, моя любовь, с самого начала. Мы обречены. Я погубила
тебя - это правда.
     - Нет, Марико, что-то случится и все образуется.
     - Мне не нужно было начинать. Это моя ошибка.
     -  Не  беспокойся, прошу тебя.  Карма  есть карма.  В конце концов  она
сделала  вид, что  он  ее убедил, и расслабилась в  его руках.  Но она  была
уверена,  что у него  есть свои  собственные  боги судьбы.  За себя  она  не
боялась.
     Ночи были радостными.  Одна  другой нежнее и прекраснее.  Днем ей  было
легко,  ему  тяжело.  Он  постоянно был  насторожен,  стремясь  ради  нее не
допустить ошибок.
     -  Никаких  ошибок не будет, - говорила она, когда они  ехали рядом  на
лошадях,  на  безопасном  расстоянии  от  остальных, притворяясь  совершенно
уверенными в  себе после  ее  прегрешения в первую ночь.  -  Ты  сильный. Ты
самурай и не сделаешь никаких ошибок.
     - А когда мы приедем в Эдо?
     - Будь что будет. Я люблю тебя.
     - Я тоже люблю тебя.
     - Тогда почему такая печаль?
     - Не  печаль, госпожа.  Просто это  молчание  наполнено болью.  Я  хочу
кричать о своей любви с вершины горы.
     Они наслаждались в своем уединении и были  уверены, что их тайна еще не
раскрыта.
     - Что будет с ними, Дзеко-сан? - тихо спросила Кику, когда они сидели в
паланкине в первый день их поездки.
     - Беда, Кику-сан. Для них нет будущего. Он хорошо прячет свои  чувства,
но она.. Ее  лицо кричит о ее чувствах. Поглядите на нее! Как юная  девушка!
О, как она глупа!
     - Но и красива,  правда? Как хорошо быть  такой совершенной красавицей,
да?
     - Да, но я очень не хотела бы, чтобы они погибли.
     - Что будет делать Ёсинака, когда уличит их? - спросила Кику.
     - Может быть, он  и не узнает.  Я молюсь о том,  чтобы он не догадался.
Мужчины такие глупые и недальновидные. Они могут не заметить  самых  простых
вещей, слава Будде, будь свято его имя. Давайте помолимся о том, чтобы их не
обнаружили до тех пор, пока мы не кончим своих дел в Эдо.  Давайте помолимся
о том,  чтобы  нам не нести  ответственности. О,  конечно!  А сегодня  после
полудня, когда мы  остановимся,  найдем  святые  гробницы, и я зажгу  десять
палочек ладана, моля у богов милости. Клянусь всеми богами, я даже пожертвую
Храму всех богов по три коку в  год в течение десяти лет, если мы спасемся и
я получу свои деньги.
     -  Но  они так чудесно смотрятся  вместе, правда? Я никогда  не  видела
такой красивой женщины.
     - Да,  но она будет, как  растоптанная камелия,  когда про нее  донесут
Бунтаро-сану. Их карма - это их карма, и мы ничего не можем сделать для них.
Или для господина Торанаги, или даже для Оми-сана. Не плачь, дитя.
     - Бедный Оми-сан.
     Оми  догнал  их на третий  день. Он остановился в их гостинице  и после
ужина  разговаривал  с Кику  наедине, прося ее  официально соединиться с ним
навеки.
     - Охотно, Оми-сан, охотно, - ответила  она сразу, дав волю  слезам, так
как  он ей очень нравился, - но мой долг по отношению  к господину Торанаге,
который  так  милостив  ко  мне,  и  к  Дзеко-сан,  которая воспитала  меня,
запрещает мне это.
     -  Но  господин  Торанага  лишился  всех прав на  вас.  Он побежден. Он
конченый человек.
     -  Но его  контракт еще действителен, Оми-сан,  как бы  мне ни хотелось
этого. Его контракт законен и  налагает  обязательства. Пожалуйста, вините
меня, я должна отказаться.
     - Не отвечайте мне сейчас, Кику-сан. Подумайте об этом.
     Пожалуйста, я прошу вас. Дайте мне ответ завтра,  - сказал он и ушел от
нее.
     Но ее ответ сквозь слезы был все тот же:
     - Я не могу быть такой эгоистичной, Оми-сан. Пожалуйста, простите меня.
Мой долг перед Дзеко-сан и  господином  Торанагой не  позволяет, как  бы мне
этого ни хотелось. Пожалуйста, простите меня.
     Он продолжал спорить. Хлынули еще более обильные слезы. Они поклялись в
вечной любви, после чего она отправила его с обещанием:
     - Если  контракт будет  аннулирован или  господин Торанага  умрет  и  я
освобожусь,  тогда  я сделаю все, что вы хотите,  я  повинуюсь любому вашему
приказу.
     Он уехал  гостиницы и направился в Мисиму с недобрыми предчувствиями,
а она вытерла слезы и привела в порядок макияж. Дзеко хвалила ее:
     - Вы так мудры, дитя. О, как бы я хотела, чтобы госпожа Тода имела хоть
половину вашей мудрости.
     Ёсинака  неторопливо двигался от гостиницы  к гостинице по течению реки
Кано,  которая,  виваясь,  текла в сторону  моря,  к  северу,  смиряясь  с
отсрочками,  которые происходили  все время,  совсем  не  думая  о  времени.
Торанага наедине  сказал ему, что  торопиться нет никакого смысла,  поставив
условие, чтобы он в  целости и сохранности доставил своих подопечных в Эдо к
началу нового месяца:
     - Я предпочитаю, чтобы это было скорее позже,  чем раньше, Ёсинака-сан.
Вы понимаете?
     -  Да, господин, - ответил он. Теперь он благодарил охраняющих его ками
за то, что они дали ему передышку. В Мисиме перед господином Хиро-Мацу или в
Эдо перед господином Торанагой он должен  был бы сделать обязательный отчет,
устный  и письменный. Тогда он должен будет решить, рассказать ли ему о том,
что он так старался не замечать. "Э, - сказал он себе в смятении, - конечно,
я ошибся. Госпожа Тода? Она и какой-то мужчина, тем более чужеземец! "
     "Разве  не твой  долг  следить,  - спросил он  себя, -  чтобы  получить
доказательства? Поймать их  за закрытыми дверьми, спящими вместе. Ты  будешь
презирать себя за их сговор, если не поймаешь, не так ли? А подловить их так
легко, даже если они очень осторожны".
     "Да, но только глупец будет сообщать такие вестия, - подумал он, - Не
лучше  ли  образить  тупицу и молиться, чтобы  никто не выдал  их  и таким
образом не выдал тебя? Ее жнь кончена, мы все обречены, так какая разница?
Не обращай внимания. Оставь их их карме. Какое это имеет значение? " Но всем
своим сердцем самурай чувствовал, что это означает очень многое.
     - А, доброе утро,  Марико-сан.  Какой сегодня  чудесный день, -  сказал
отец  Алвито, подходя к ним.  Все  стояли около гостиницы, готовые к  началу
дневного перехода. Он перекрестил Марико: - Боже, благослави ее и поддержи в
ней веру.
     - Благодарю вас, отец.
     - Доброе утро, кормчий. Как вы себя чувствуете сегодня?
     - Хорошо. Спасибо. А вы?
     Их группа  и  иезуиты часто сталкивались  во время движения. Иногда они
останавливались в одной гостинице. Иногда ехали вместе.
     - Вам не хотелось бы ехать вместе со мной сегодняшним утром, кормчий? Я
был бы счастлив продолжить уроки японского, если вы в настроении.
     -- Спасибо. Да, мне бы этого хотелось.
     В первый же день Алвито предложил научить Блэксорна японскому языку.
     - В обмен на что? - настороженно спросил Блэксорн.
     -  Ни на  что. Это поможет мне скоротать время,  и  сказать вам правду,
иногда меня печалит моя жнь,  и я  чувствую  себя очень  старым. А  также,
может быть, чтобы виниться за мои жестокие слова.
     - Я не жду от вас винений. У вас свой путь,  у меня свой. Нам не идти
одной дорогой.
     - Наверное, но в  вашем путешествии мы можем  чем-то поделиться, не так
ли? Мы просто путники. Мне хотелось бы помочь вам.
     - Почему?
     - Знание принадлежит Богу. Не человеку. Мне хотелось бы помочь вам, как
бы сделать подарок - ничего взамен.
     - Спасибо, но я не доверяю вам.
     - Тогда, если вы настаиваете, взамен вы могли бы рассказать мне о вашем
мире, что вы видели и где бывали. Все, что хотите, но только то, что хотите.
Истинную правду.  Это  действительно интересует меня,  и это был  бы честный
обмен. Я приехал в Японию, когда мне было тринадцать или четырнадцать лет, и
ничего другого  на свете не видел.  Мы могли бы даже установить перемирие на
время путешествия, если вы не против.
     - Но только без разговоров о религии, политике или папских доктринах.
     - Меня не  менить, кормчий,  но  я попробую. Так  они осторожно стали
обмениваться  знаниями.  Для  Блэксорна   это  казалось  нечестным  обменом,
эрудиция Алвито  была  огромной, он  был прекрасный учитель, в то время  как
Блэксорн считал, что он знает только то, что должен знать кормчий.
     - Но это неверно, - сказал Алвито. - Вы уникальный кормчий, вы добились
невероятных успехов. Вы один  полдюжины на всей земле, правда!
     Постепенно между ними наступило перемирие, и это радовало Марико.
     - Это дружба, Анджин-сан, или начало ее, - сказала Марико.
     - Нет, не дружба, я не доверяю ему,  как и он мне. Мы вечные  враги.  Я
ничего не забыл, он тоже. Это временная отсрочка, может быть, со специальной
целью, о  которой он никогда не скажет,  если  я  и буду спрашивать. Я понял
его, опасности нет, поскольку я не расстаюсь со своей стражей.
     Пока  он проводил  время  с  Алвито, она лениво ехала с Кику и Дзеко  и
разговаривала о сексе и о то м. у  ч к ублажать мужчин и об Ивовом Мире. Она
в свею очередь рассказывала им о своем мире, о том, чему была  свидетелем, в
чем  участвовала  или о  чем  слышала.  О диктаторе Городе,  Тайко  и даже о
господине Торанаге, благонамеренные рассказы о могущественных людях, которых
никогда не слышали простые смертные.
     В нескольких милях  к югу от Мисимы река сворачивала к западу, спокойно
устремляясь к  берегу моря  и большому порту  Нумадзу,  и  они покинули  эту
овражистую местность и потащились  через  плоские рисовые поля вдоль широкой
оживленной  дороги,  идущей к северу. Здесь  было  много  ручьев,  притоков,
которые  нужно было переходить вброд.  Некоторые   них были  мелководными,
некоторые глубокие и очень широкие, их нужно было пересекать на плоскодонных
баржах. Немногие   них перекрывались мостами. Обычно их всех переносили на
плечах носильщики, которые  всегда держались вокруг  с этой целью, болтая  и
ругаясь.
     Это  проошло   на  седьмой  день  после   выхода    Ёкосе.   Дорога
разветвлялась, и  здесь отец  Алвито  сказал, что он должен покинуть  их. Он
собирался отправиться по западной дороге, чтобы вернуться на свой корабль на
день или  около того, но он бы встретил их  и присоединился  к  ним снова на
дороге  Мисимы в Эдо, если ему это позволят.
     - Конечно, я буду рад, если вы оба пожелаете поехать со мной.
     - Спасибо, но, вините, у меня есть дела в Мисиме, - оказала Марико.
     - Анджин-сан?  Если госпожа Марико будет занята,  мы будем рады вам.  У
нас  очень  хороший  повар,  прекрасные   вина.   Видит  Бог,  вы  будете  в
безопасности и сможете уходить и  приходить,  когда вам  захочется. Родригес
сейчас на борту.
     Марико видела,  что Блэксорн почти  готов  принять приглашение. "Как он
может? - спрашивала она себя, расстроившись. -  Как он может уехать от меня,
когда осталось так мало времени? "
     - Пожалуйста, Анджин-сан, - сказала, она, - это будет очень полезно для
вас, и неплохо бы вам повидать Родригеса, правда?
     Но  Блэксорн не  поехал, как бы ему ни  хотелось этого.  Он не  доверял
священнику. Даже -за  Родригеса он не стал совать голову в эту западню. Он
поблагодарил Алвито и отказался.
     -  сейчас остановимся, Анджин-сан, - сказала  Марико,  хотя  едва
наступил полдень. - не будем торопиться, ладно?
     - Прекрасно. Да, мне тоже бы хотелось этого.
     - Отец хороший человек, но я рада, что он уехал.
     -- Я тоже. Но он не хороший человек. Он священник.
     Она была ошеломлена его страстностью:
     - О, вините, Анджин-сан, пожалуйста, вините меня за эти слова...
     - Неважно, Марико-сан.  Я  сказал вам - ничто не забыто.  Он все  время
будет за мной охотиться. - Блэксорн пошел поискать капитана Ёсинаку.
     Расстроившись, Марико посмотрела на западное ответвление дороги.
     Лошади  группы отца  Алвито  неторопливо  шли  среди  других  путников.
Некоторые  проходящие  мимо кланялись  маленькому  кортежу,  многие смиренно
становились  на  колени,  некоторые  любопытствовали,  кое-кто провожал  его
недовольным взглядом. Но  все вежливо  уступали  дорогу. Кроме самураев даже
самого ншего ранга. Когда отец  Алвито  встречал  самурая, он переходил на
другую сторону дороги, и его спутники делали то же самое.
     Он был  рад  оставить  Марико  и Блэксорна. Ему  нужно  было  отправить
срочные  послания отцу-инспектору, которые он не  смог  отослать раньше, так
как его  почтовые  голуби в Екосе все погибли. Нужно было  решить так  много
проблем:  Торанага,  рыбак  Уо,  Марико и  этот  пират.  И  Джозеф,  который
продолжал выслеживать его.
     - Что он делает здесь, капитан Ёсинака? - выпалил он в первый день, как
только заметил Джозефа среди  охраны, одетого  в форменное кимоно и неуклюже
носящего мечи.
     - Господин Торанага приказал мне взять его в  Мисиму, Тсукку-сан, там я
должен  направить его  к господину  Хиро-Мацу.  Простите, вам  неприятно его
видеть?
     - Нет-нет, - неубедительно заявил он.
     -  А,  вы  смотрите  на  его  мечи?  Не  беспокойтесь.  Это только одни
рукоятки, без клинков. Так приказал господин Торанага. Поскольку он, видимо,
был  посвящен в ваш  Орден таким молодым, то неясно,  следует  ли ему давать
настоящие мечи или нет, имеет ли он на это право. Кажется, он вступил в  ваш
Орден в детском возрасте, Тсукку-сан. Ведь не  может быть самурая без мечей,
правда?  Урага-нох-Тадамаса, конечно, самурай,  хотя он и был священником  у
чужеземцев целых двадцать  лет. Наш господин мудро принял  это компромиссное
решение.
     - Что же будет с ним?
     - Я передам его господину Хиро-Мацу. Может быть, он отошлет его обратно
к  дяде, чтобы тот решил  его судьбу,  может быть,  он  останется с нами.  Я
только повинуюсь приказам, Тсукку-сан.
     Отец Алвито хотел  поговорить с Джозефом,  но Ёсинака вежливо остановил
его:
     - Извините, но мой хозяин приказал ему  держаться одному. Никого рядом.
Особенно  христиан.  До тех  пор, пока господин  Харима не  примет  решение,
сказал мой хозяин.  Урага-сан  - вассал  господина Харимы, правда?  Господин
Харима   тоже   христианин,   так?   Господин   Торанага   говорит,   что  с
отступниками-христианами должен иметь дело  дайме-христианин. В конце концов
господин Харима - дядя и глава дома и это  он в  первую очередь приказал ему
идти к вам.
     Хотя ему и запретили, Алвито этим же вечером снова пытался поговорить с
Джозефом с глазу на глаз, просить его отказаться от своего святотатства и на
коленях просить прощения у отца-инспектора. Однако  юноша  холодно удалился,
не слушая его. После этого случая Джозефа всегда отправляли далеко вперед.
     "Как,  Святая Мадонна, мы  должны вернуть его  Богу, - мучительно думал
Алвито.  - Что  я могу  сделать? Может  быть, отец-инспектор догадается, как
вести себя с  Джозефом. Да если и догадается, что  делать с этим невероятным
решением  Торанага  подчиниться  решению  Совета,  что  они  на своем тайном
совещании расценили как невозможное".
     - Нет, это вообще противоречит характеру Торанага, - сказал дель  Аква,
- он будет воевать. Когда кончатся дожди или даже еще раньше, если он убедит
Затаки  отречься от Ишидо и выдать его. Мой  прогноз  - он  будет ждать  как
можно дольше и попытается  вынудить Ишидо сделать первый шаг  -  его обычная
выжидательная позиция. Что бы ни проошло, пока Кийяма и Оноши поддерживают
Ишидо и Осаку, Кванто захватят, а Торанага погибнет.
     - А Кийяма и Оноши? Они забудут свою вражду ради общего блага?
     - Они  все убеждены, что победа  Торанага  будет похоронным  звоном  по
Святой Церкви. Сейчас, когда Харима на стороне  Ишидо, я боюсь, что Торанага
- это разбитая мечта.
     "Опять гражданская война, - думал  Алвито.  -  Брат  против брата, отец
против  сына, деревня против деревни.  Анджиро готово к восстанию, вооружено
крадеными  ружьями, как сказал рыбак Уо. И другие  страшные  новости: тайный
мушкетный полк почти готов!  Современный, в европейском  стиле кавалерийский
отряд более чем на две тысячи мушкетов, готовый к войне в японских условиях.
О, Мадонна, защити истинно верующих и прокляни еретиков...
     Какая жалость, что у Блэксорна такой неуступчивый нрав:
     Он мог бы быть ценным союзником. Я никогда  не думал  об  этом,  но это
так. Смелый  и умный,  честный  в  своей ереси, прямой  и бесхитростный. Ему
ничего не надо  повторять дважды,  его  память  удивительна.  Он  так  много
рассказал мне о  мире. И о  себе  самом. Неужели правда? - печально  подумал
Алвито, повернувшись, чтобы в последний раз махнуть рукой Марико, - Надо  ли
учить своего врага и взамен учиться самому? Правильно  ли закрывать глаза на
смертный грех? "
     На  третий  день  после  выезда    Ёкосе его поразило  открытие брата
Михаила.
     - Вы считаете, что они любовники?
     - Что такое  Бог, если не любовь? Разве  это  не  слово господа  нашего
Иисуса? - ответил он. - Я только упомянул, что видел, как они глядят друг на
друга,  и  на  это не надоедает смотреть. Об  их  телах я не знаю, отец,  и,
честно говоря, не интересуюсь. Но их души касаются друг друга, и я, кажется,
-за этого стал лучше понимать Бога.
     - Вы,  разумеется, ошибаетесь относительно  их. Она  никогда не сделает
этого!  Это  против  всего  ее  воспитания, их законов  и  закона Бога.  Она
истинная христианка. Она знает, что супружеская неверность - страшный грех.
     -  Да. Но  ее  брак был синтоистский, не освящен перед  нашим  господом
Богом, так что какая это супружеская мена?
     - Вы также сомневаетесь в Слове? Вы заражены ересью Джозефа?
     -  Нет, отец, прошу винить меня,  никогда  я  не сомневался в  Слове.
Только в том, что сделал человек.
     С тех пор он стал следить более внимательно. Конечно, мужчина и женщина
очень  нравились друг  другу. А  почему бы и нет? Здесь нет ничего  плохого!
Постоянно вместе, учась друг у друга, женщине приказано забыть свою религию,
мужчина  не знает никакой, только налет  лютеранской ереси, про которую дель
Аква  сказал, что она  свойственна всем англичанам..  Оба  сильные, здоровые
люди, однако плохо подходящие друг другу.
     На исповеди она не сказала ничего. Он не настаивал. Ее глаза не сказали
ему  ничего и в то же время выдали  все, но ничего конкретного, за что можно
было осудить, там не было. Он слышал, как объясняет дель Акве:
     "Михаил, должно быть, ошибся, Ваше Святейшество.
     -  Но  она  совершила   грех   супружеской  мены?  Были  какие-нибудь
доказательства?
     - К счастью, никаких доказательств".
     Алвито  натянул поводья и, мгновенно обернувшись, увидел, что она стоит
на пологом  склоне,  кормчий  разговаривает с Ёсинакой, старая госпожа  и ее
раскрашенная  проститутка  лежат  в  своем  паланкине.  Он мучительно  хотел
спросить:  "Вы  блудили  с кормчим,  Марико-сан?  Еретик обрек вашу  душу на
вечную муку? Вы, которую мы готовили к монашеской жни и посту нашей первой
местной аббатисы? Вы живете  в мерзком грехе, не  исповедуясь, оскорбительно
пряча свои прегрешения от вашего духовника  и тем самым вы тоже осквернились
перед Богом? "
     Он видел, что она махнула ему рукой, но на этот раз сделал  вид, что не
заметил, вонзил шпоры в бока лошади и заторопился прочь.
     В эту ночь их сон был нарушен.
     - Что это, любовь моя?
     - Ничего, Марико-сан. Спи.
     Но она  не уснула,  он тоже. Она намного  раньше  обычного  ускользнула
обратно в свою комнату, он встал, оделся и сел во дворе, читая  словарь  при
свете  свечи до самого рассвета. Когда взошло солнце и  потеплело, их ночные
страхи  исчезли,  и  они  мирно  продолжали  свое  путешествие. Вскоре  обоз
дотащился до большой проезжей Хоккайдской дороги, восточное Мисимы. Пешеходы
стали гораздо многочисленнее.  Подавляющее большинство их было,  как всегда,
пешком с пожитками за  спиной. На дороге попадались отдельные вьючные лошади
и совсем не было экипажей.
     -  О, экипажи- это что-то  с колесами, да?  В Японии ими не пользуются,
Анджин-сан. Наши дороги слишком  крутые и все время пересекают реки и ручьи.
Колеса  также  портят  их,  так  что  экипажи  запрещены  для  всех,   кроме
императора,  и  он   проезжает  несколько  церемониальных  ри  в   Киото  по
специальной дороге.  Нам они  тоже  не нужны. Как мы  сможем  ехать на  этих
колесах через  все  реки  и ручьи  -  их  очень  много, слишком много, чтобы
построить всюду мосты. Отсюда до Киото, может быть, надо пересечь шестьдесят
ручьев, Анджин-сан. Сколько мы уже  пересекли? Дюжину, да? Нет, мы все ходим
пешком или ездим верхом. Конечно, лошадей  и особенно паланкины  могут иметь
только важные люди, дайме и самураи, и даже не все самураи.
     - Что? Даже если вы имеете возможность, вы не можете нанять паланкин?
     - Нет, если вы не имеете соответствующего ранга, Анджин-сан.  Это очень
мудрое  правило,  вы  так^не  думаете? Доктора  и  очень  старые люди  могут
путешествовать  на лошади или  в паланкине, или очень больные люди, если они
имеют  письменное разрешение от своего  сюзерена. Паланкинами и  лошадьми не
разрешено пользоваться крестьянам  или простолюдинам, Анджин-сан. Это  может
приучить их к дурным привычкам, правда? Для них более полезно ходить пешком.
     - А также это держит их на своем месте. Да?
     -  О,  да. Но это все  делается для мира, порядка  и  "ва"  - гармонии.
Только купцы имеют деньги,  чтобы их  можно было на это  тратить, а  кто они
такие,  если  не паразиты, которые ничего не создают, ничего  не выращивают,
ничего  не делают, а  только кормятся за счет чужого труда? Конечно, они все
должны ходить пешком, не так ли? Это очень мудро.
     - Я никогда не видел так много движущихся людей, - сказал Блэксорн.
     - О, это еще  ничего. Подождите, когда мы  приблимся к Эдо. Мы  любим
путешествовать, Анджин-сан, но  редко делаем это в одиночку. Мы любим ездить
группами.
     Но толпы народа не мешали их продвижению. Шифр Торанаги на их знаменах,
личный знак Тода Марико  и  старательность  Акиры  Ёсинаки,  а  также гонцы,
которых  он  отправлял, чтобы  оповещать,  кто идет, обеспечивали  им лучшие
комнаты для ночлега  в лучших гостиницах, а также  беспрепятственный проход.
Все  другие путники  и даже  самураи  быстро  отступали  в  сторону и  нко
кланялись, ожидая, пока они пройдут.
     - Они все останавливаются и кланяются каждому?
     -  О,  нет,  Анджин-сан. Только  дайме и  важным  людям. И  большинству
самураев - да, это мудрое правило для простолюдинов. Если бы простые люди не
уважали самураев и  самих  себя,  как бы  соблюдался  закон и осуществлялось
управление  государством? Потом, это же касается всех. Мы останавливаемся  и
кланяемся  и позволяем  пройти посланцу императора, разве не так? Все должны
быть  вежливыми, правда?  Дайме  более  нкого  ранга  должен  спешиться  и
поклониться более важным дайме. Обычай правит всей нашей жнью.
     - Скажем, а если два дайме одного ранга встретятся?
     -  Тогда  они оба должны будут  спешиться  и одновременно поклониться и
пойти каждый своим путем.
     - Скажем, встретятся господин Торанага и генерал Ишидо?
     Марико незаметно перешла на латынь:
     - Кто они, Анджин-сан? Этих имен не проносите.
     - Ты права. Пожалуйста, прости меня.
     - Послушай, любимый, давай пообещаем друг другу, что если нам улыбнется
Мадонна и мы благополучно уедем  Мисимы, то только в Эдо, у первого моста,
только тогда мы покинем наш тайный Давай?
     - Какая такая особая опасность в Мисиме?
     - Там наш капитан должен представить рапорт господину Хиро-Мацу. Я тоже
должна буду увидеться с ним. Он  мудрый человек, всегда настороже. Нам будет
очень просто выдать себя перед ним.
     - Мы должны быть осторожны. просить Бога, чтобы твои страхи  были
безосновательны.
     - О себе я не беспокоюсь, только о тебе.
     - А я о тебе.
     -- сделаем вид, что этот реальный мир - наш единственный
     - Вот Мисима, Анджин-сан, - сказала Марико. Вытянутый в длину  город  с
замком, который вмещал  почти  шестьдесят  тысяч  человек,  был почти  скрыт
нким утренним  туманом. Было видно только несколько крыш и каменный замок.
За  ним  виднелись  горы,  понижающиеся  к  морю   на  западе.   Далеко   на
северо-западе была  видна  величественная  гора  Фудзи. На севере и  востоке
горные хребты возносились почти до неба.
     - Что теперь?
     - Сейчас Ёсинака  найдет самую хорошую гостиницу на расстоянии не более
десяти миль, и мы  остановимся  там на два дня. Это будет самое большое, что
могут потребовать мои дела. Дзеко и Кику-сан покинут нас на это время.
     - Тогда поехали. Что говорит вам ваш здравый смысл о Мисиме?
     - Здесь хорошо и  безопасно, - ответил он, - а что  будет  потом, после
Мисимы?
     Она нерешительно показала рукой на северо-восток:
     - Потом мы поедем этой дорогой. Там перевал, который петляет по горам в
сторону Хаконе. Это  самая  тяжелая часть Хоккайдской дороги.  Потом  дорога
спускается к городу Одавара, который намного больше Мисимы, Анджин-сан.  Это
уже на побережье. Путь оттуда до Эдо - только вопрос времени.
     - Сколько его у нас?
     - Недостаточно.


ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ


     Генерал  Тода  Хиро-Мацу  взял  личное  послание, привезенное Марико, и
сломал печати  Торанаги. В свитке коротко сообщалось о том, что проошло  в
Ёкосе,  подтверждалось  решение Торанаги  предстать перед  Советом регентов,
Хиро-Мацу предписывалось  охранять  границу и  перевалы в  сторону Кванте от
любого  нападения до  прибытия Торанаги  (но не  мешать,  а  помогать любому
посланцу  от  Ишидо  или  идущим   с  востока)   и  давались  инструкции  об
отступнике-христианине и Анджин-сане.
     -  А  теперь  расскажите  мне все, что вы видели в  Ёкосе  или  слышали
относительно господина Торанаги. Марико выполнила его просьбу.
     - Скажите мне, что вы думаете обо всем этом. Марико опять выполнила его
просьбу.
     - Что случилось между вами и моим сыном во время тя-но-ю?
     Она рассказала ему в точности, что происходило.
     -  Мой сын уверен,  что  наш  господин потерпит  поражение.  До  второй
встречи с господином Затаки?
     - Да, господин.
     - Вы так думаете?
     - О, да, господин.
     В комнате,  расположенной на самом  верху главной башни замка,  который
господствовал над всем городом, наступило долгое молчание. Хиро-Мацу встал и
подошел к бойнице для лучников, проделанной в толстой каменной стене,  спина
и суставы у него болели, меч свободно покоился в руках.
     - Я не понял.
     - Что?
     - Ни моего  сына, ни  нашего  господина. Мы  можем  разбить любую армию
Ишидо,  какую  он  только  может бросить  в  битву.  А что  касается решения
предстать перед Советом регентов...
     Она  играла  своим  веером,  любуясь вечерним  небом,  густо  усыпанным
звездами, наслаждаясь этим зрелищем.
     Хиро-Мацу внимательно посмотрел на нее.
     -  Вы  очень  хорошо  выглядите,  Марико-сан,  стали  будто моложе, чем
раньше. В чем секрет?
     -  У  меня нет никаких  секретов, господин,  -  ответила она,  ее горло
внезапно пересохло. Она ждала, что мир  сейчас разлетится вдребезги, но этот
момент  прошел, и старик снова повернул свои проницательные глаза  на город,
раскинувшийся под ними.
     - А теперь расскажите мне, что  случилось с  тех  пор, как вы уехали 
Осаки. Все, что вы видели, слышали или в чем принимали участие, - сказал он.
     Когда  она кончила,  была уже глубокая ночь.  Она сообщила ему обо всем
очень точно, за  исключением того, как далеко они зашли с Анджин-саном. Даже
здесь она была достаточно осторожна, чтобы не прятать своего  восхищения им,
его умом и смелостью. Или того, как его ценит Торанага.
     Тем временем  Хиро-Мацу  продолжал  расхаживать  по  комнате,  движение
облегчало ему  боль.  Все совпадало с отчетом Ёсинаки и Оми  - и даже тирада
Затаки перед тем,  как этот дайме  кинулся в Синано. Теперь он  понял многие
вещи, которые раньше были ему неясны, и получил достаточно информации, чтобы
принять обоснованное решение. Кое-что  того, что она рассказала, возмутило
его и даже  заставило  еще больше невзлюбить  своего сына, он мог понять его
мотивы, но  это  не  имело  значения.  Что-то возмущало его  в чужеземце,  а
кое-что заставляло восхищаться им.
     -  Вы сами  видели,  как  он вытолкнул нашего  господина  на безопасное
место?
     -  Да. Господин Торанага давно уже был  бы мертв, господин, если бы  не
он. Я совершенно уверена.  Он три раза  спасал нашего господина: при бегстве
 Осакского замка, на борту галеры в гавани Осаки и во время землетрясения.
Я видела мечи, которые  выкопал Оми-сан.  Они  были  огнуты,  как лапша, и
совершенно никуда не годились.
     - Вы думаете, Анджин-сан действительно мог совершить сеппуку?
     - Да. Клянусь  своим христианским  Богом, я считаю, что он принял такое
решение. Только Оми-сан помешал ему. Господин, я считаю, что он достоин быть
самураем, достоин быть хатамото.
     - Я не спрашивал вашего мнения.
     -  Прошу  простить меня, господин,  конечно, вы не спрашивали. Но  этот
вопрос все еще у вас в голове.
     - Вы стали не только учительницей кормчего, но и читаете чужие мысли?
     -  О, нет,  пожалуйста, вините меня, господин, конечно, нет, - сказал
она самым умильным голоском, - Я только ответила вождю нашего рода как могла
лучше, старалась в меру своих слабых способностей. Интересы нашего господина
у меня в голове на первом месте. Ваши только на втором после его интересов.
     - А это так?
     - Пожалуйста, вините меня, но об этом нет необходимости и спрашивать.
Прикажите мне, господин, я все выполню.
     - Почему вы такая гордая, Марико-сан? - спросил он испытующе.
     - Прошу винить меня, господин. Я была груба. Я не заслужила такого...
     - Я знаю!  Никто    женщин не  заслужил!  - Хиро-Мацу засмеялся. - Но
бывают  времена,  когда мы  нуждаемся  в вашей  женской  холодной, жестокой,
злобной, ощренной, практичной  мудрости. Вы,  женщины, намного  умнее нас,
правда?
     - О, нет, господин, - сказала она, соображая, что у него на уме.
     -  Это  просто  потому, что мы  сейчас одни.  Если  повторить это перед
всеми,  то сказали бы, что старый Железный Кулак отжил  свое,  что ему  пора
положить  свой  меч, побрить голову  и  начать  читать молитвы Будде,  прося
прощения  за души  тех людей,  которых он отправил  в  Пустоту.  Они были бы
правы.
     - Нет, господин. Об этом правильно сказал ваш сын. Пока наш господин не
кончил свою жнь,  вы не  можете отступать. Ни вы, ни господин, мой муж. Ни
я.
     - Да, но все равно я был бы очень рад положить свои мечи и просить мира
у Будды для себя и тех, кого я убил.
     Он  некоторое  время всматривался  в  темноту  ночи, тяжко ощущая  свой
возраст,  потом снова посмотрел на нее. Ему  было  очень приятно смотреть на
нее, приятней, чем на любую другую женщину  тех, кого он знал.
     - Что?
     - Ничего, Марико-сан. Я вспомнил, как первый раз увидел вас.
     Это было в то время, когда Хиро-Мацу тайком заложил душу Городе,  чтобы
получить  эту  маленькую ящную  девушку в  жены  сыну,  тому самому  сыну,
который  зарубил  свою   собственную  мать,  единственную  женщину,  которую
когда-либо по-настоящему любил Хиро-Мацу.
     "Почему я добивался для него Марико? Потому что я хотел досадить Тайко,
который тоже хотел ее. Досадить противнику и ничего более. А была ли неверна
мне моя наложница? - спрашивал себя старик, тревожа старую рану, - О,  Боже,
когда я гляну тебе в  лицо, я потребую у тебя ответ и на этот вопрос. Я хочу
знать, да  или  нет; Я требую правды! Я думаю, это ложь,  но Бунтаро сказал,
что она  была наедине с  этим  мужчиной в комнате, с распущенными  волосами,
развязанным кимоно, это было задолго до того, как  мне вернуться.  Это могла
быть и ложь, не правда ли? Или правда, да? Это должна быть правда - конечно,
мой сын не отрубил бы голову своей матери, если бы не был уверен? "
     Марико  смотрела  на  морщины,  покрывающие  лицо  Хиро-Мацу,  его кожа
натянулась, местами шелушилась от возраста.  Она чувствовала былую силу  его
рук и плеч.
     "О чем вы думаете?  - хотела спросить она, ей нравился этот человек:  -
Вы все-таки видите меня насквозь? Вы теперь знаете обо мне и Анджин-сане? Вы
знаете,  что я прямо трепещу  от  любви к  нему? Что  когда  мне  надо будет
выбирать между ним, вами и Торанагой, я выберу его? "
     Хиро-Мацу  стоял у  бойницы  и  смотрел  на  город  под ним, его пальцы
поглаживали  ножны  и рукоятку  меча,  он  совсем  забыл  о  ней.  Хиро-Мацу
задумался о  Торанаге и о  том, что с негодованием сказал ему несколько дней
назад Затаки, с негодованием, которое он разделял.
     -  Да, конечно, я  хочу завоевать Кванто и вывесить мое знамя на стенах
замка в Эдо и сделать его своим. Я никогда  не хотел этого раньше, но теперь
хочу,  -  сказал  ему  Затаки.  -  Но  таким  путем?  В  этом  нет  никакого
благородства! Никаких почестей не достанется ни моему брату, ни вам, ни мне!
Никому! Кроме Ишидо, а этот крестьянин не заслуживает этого.
     - Тогда поддержите господина Торанагу. С вашей помощью Тора...
     - Зачем? Тогда мой брат станет сегуном и уберет наследника?
     - Он сто раз говорил, что поддерживает наследника.  Я считаю, это так и
есть.  И у нас  будет вождем  Миновара,  а не выскочка-крестьянин  и  ведьма
Ошиба, не так ли? Эти глупцы будут править страной восемь лет, пока Яэмон не
достигнет  совершеннолетия, если  умрет Торанага.  Почему  не дать господину
Торанаге  восемь лет, он  -  Миновара! Он тысячу раз  говорил, что  передаст
власть Яэмону.  Где  у тебя  мозги,  в заднице?  Торанага  не  враг тебе или
Яэмону!
     - Миновара не  станет на колени перед этим крестьянином! Ссал он на его
честь и честь всех нас. Вашу и мою!
     Они ругались, проклинали друг друга и, будучи одни, чуть не подрались.
     -  Ну, давай,  -  девался  он  над  Затаки, -  вытаскивай  свой  меч,
предатель! Ты предал своего брата, главу рода!
     - Я глава своего собственного рода. У нас одна мать,  а  не отец.  Отец
Торанаги с позором прогнал мою мать. Я не буду помогать Торанаге, но если он
отречется и вспорет себе живот, я поддержу Судару...
     "Нет  необходимости  делать  это,  -  сказал себе  Хиро-Мацу,  все  еще
разъяренный, -  Не  стоит делать  этого,  пока я  еще  живой,  или  смиренно
представать перед Советом регентов. Я главнокомандующий.  Мой  долг защищать
честь и дом моего господина, даже от  него самого. Так что я теперь решил: -
Послушайте, господин, пожалуйста, вините меня, но на этот раз я ослушаюсь.
На  этот раз  я  обману  вас. Сейчас я хочу  объединиться  с вашим  сыном  и
наследником, господином Сударой, и его  женой, госпожой Дзендзико,  и вместе
мы объявим "Малиновое небо", как только прекратятся дожди, и начнем войну. И
до тех пор, пока  не умрет последний человек в Кванто, сражаясь  с врагом, я
буду надежно охранять вас в замке Эдо, что бы вы ни говорили, чего бы это ни
стоило".
     Дзеко  была  в восторге, оказавшись  опять  дома в  Мисиме среди  своих
девушек и гросбухов, счетов, полученных долговых расписок и заемных писем.
     - Вы хорошо поработали, - сказала она своему главному бухгалтеру.
     Сморщенный маленький  человечек благодарно откланялся и захромал домой.
Она же угрожающе повернулась к своему главному повару:
     - Тринадцать серебряных чодзинов, двести медных  монет  за  еду на одну
неделю?
     - О,  пожалуйста,  вините  меня,  хозяйка,  но слухи  о  войне  очень
взвинтили цены, - агрессивно начал толстый п На все. Рыба, рис, овощи -
даже соевый соус стал  стоить вдвое дороже за последний месяц, а саке и того
больше.  Работа в  этой горячей  душной  кухне,  которую  всю,  конечно,  не
переделаешь. Дорого! Ха! За одну неделю я накормил сто  семьдесят два гостя,
десять куртанок, одиннадцать голодных учениц, четырех поваров, шестнадцать
служанок и четырнадцать слуг! Прошу винить меня, хозяйка, простите, но моя
бабушка очень  больна, так что я должен уехать на десять дней и прошу вас об
этом...
     Дзеко начала рвать на себе волосы так, чтобы показать  свои чувства, но
недостаточно,  чтобы  испортить свою внешность, и отослала  его, сказав, что
она разбита, что она  вынуждена закрыть  самый вестный Чайный Дом в Мисиме
без такого  прекрасного главного  повара и  что все это его вина -  что  она
должна выкинуть на улицу  в  снег всех  этих  таких преданных  ей  девушек и
честных, но несчастных слуг.
     -  Не  забывай,  что  идет  зима,  - выкрикнула  она напоследок. Потом,
совершенно одна, она сопоставила доходы с расходами, и оказалось, что доходы
были вдвое больше того,  что  она  ожидала. Саке на вкус показался ей лучше,
чем когда-либо,  и хотя цены на  продукты подскочили, то же будет и с  саке.
Она  сразу же написала  своему сыну в Одавару, где  у нее  был  винокуренный
завод,  приказав удвоить выпуск  саке. Потом  она  разобралась в  небежных
ссорах  среди девушек, выгнала трех, наняла еще четырех, отправила  человека
за своей сводней и подписала контракты еще с  семью куртанками, которые ей
очень нравились.
     - И когда бы вы хотели принять этих почтенных дам, Дзеко-сан? - жеманно
улыбнулась старуха, радуясь значительным комиссионным.
     - Сейчас же. Ну, давай поторопись.
     После этого  она позвала  плотника и составила с ним  планы  расширения
своего Чайного Домика, чтобы устроить помещения для новых дам.
     - На Шестой улице, наконец, продается тот участок,  госпожа. Вы хотите,
чтобы я взял его сейчас?
     Несколько  месяцев  она  ждала  этого,  но  сейчас замотала  головой  и
отправила его с инструкциями  выбрать  четыре  гектара пустующих  земель  на
холме к северу от города.
     -  Но не делай  этого сам, используй посредников. Не жадничай. И  я  не
хочу, чтобы стало вестно, что покупается для меня.
     - Но четыре гектара? Это...
     -  По меньшей мере четыре,  может быть и  пять через  пять месяцев,  но
только выбери... понимаешь? Их надо будет оформлять на этих людей.
     Она  передала  ему  список надежных  лиц,  через  которых  нужно  будет
устраивать эту  сделку,  и  поспешила выпроводить  его,  видя  мысленно  уже
обнесенный стенами городок в пределах процветающего города. От радости Дзеко
даже рассмеялась.
     После этого  она посылала за  каждой куртанкой, хвалила  их, бранила,
ругалась с ними  или  плакала. Некоторые были повышены  в  классе, некоторые
понижены, цены на их  услуги тоже повышались  или снижались.  В самый разгар
всех этих дел заявился Оми.
     - Извините, но Кику-сан плохо  себя чувствует, - сказала она.  - Ничего
серьезного. Она просто плохо реагирует на перемену погоды, бедняжка.
     - Я настаиваю на том, чтобы увидеться с ней.
     -  Извините,  Оми-сан,   но  вы,  конечно,  не   настаиваете?  Кику-сан
принадлежит вашему сюзерену, не так ли?
     - Я  знаю, кому она принадлежит, -  закричал  Оми. - Я хочу видеть  ее,
только и всего.
     - О, вините, разумеется, вы  имеете полное право кричать  и ругаться,
вините,  пожалуйста.  Но,  простите, она  нездорова.  Сегодня вечером, или
может быть позднее, или  завтра,  но  что  я могу  сделать, Оми-сан? Если ей
станет получше, может быть, я смогу вестить  вас, если вы скажете мне, где
вы остановились...
     Он назвал ей адрес, поняв, что ничего  не добился,  и выскочил  дому,
желая разнести в щепки всю Мисиму.
     Дзеко  подумала  об  Оми. Потом  она послала  за  Кику  и  сообщила  ей
программу, которую она наметила для нее на эти два вечера в Мисиме.
     - Может быть, мы сможем убедить нашу  госпожу  Тода  отложить выезд  на
четыре или  пять вечеров, дитя. Я знаю с полдюжины мужчин,  которые заплатят
царские суммы за то, чтобы вы развлекали их на вечеринках. Ха! Теперь, когда
такой великий дайме купил вас, никто  не осмелится тронуть вас, ни разу, так
что вы можете только петь, танцевать, представлять пантомимы и станете нашей
первой гейшей!
     -  А бедный Оми-сан, хозяйка? Я никогда до  этого не слышала,  чтобы он
был такой сердитый, вините, но он так кричал на вас.
     - Ха!  Что такое его крики, когда вы теперь, наконец, наложница дайме и
самого богатого  богатых торговцев рисом и шелком. Сегодня вечером я скажу
Оми,  где  вы будете петь в  последний  раз, но  вряд ли он  станет ждать. Я
устрою его в соседней  комнате. Тем временем он выпьет очень много саке.., а
обслужит  его  Акико. Потом  полезно будет спеть ему одну  или две печальные
песни  - мы все еще  не уверены в Торанаге-саме, правда? Мы  еще не получили
утренней платы, чтобы совсем рассчитаться.
     -  Пожалуйста, вините  меня, но, может,  лучше  Чоко?  Она  красивее,
моложе и приятнее. Я уверена, он будет больше доволен ею.
     -  Да,  дитя,  но  Акико  сильная  и  очень  опытная.  Когда  мужчинами
овладевает безумие такого  рода,  они все становятся  очень грубыми. Грубее,
чем вы  можете  себе  вообразить.  Даже  Оми-сан.  Я  не  хочу,  чтобы  Чоко
пострадала.  Акико любит  опасность,  ей  нужно некоторое насилие, чтобы она
хорошо  работала.  Она  вынет   жало     его  Прекрасной  Колючки.  Теперь
поторопись, надень самое лучшее кимоно и достань самые хорошие духи.
     Дзеко отправила  Кику  готовиться и снова заторопилась с распоряжениями
по дому.  Потом, когда она управилась со всем остальным - даже с официальным
приглашением на чай  восьми самых  влиятельных  в  Мисиме  владельцев Чайных
Домиков,  чтобы  обсудить  одно крайне  важное дело,  - она  с удовольствием
окунулась в ванну: "Ах! "
     Наконец в нужный момент -  прекрасный  массаж.  Духи,  пудра,  макияж и
прическа,  новое просторное кимоно редкого  жатого шелка. Потом появился  ее
любовник. Это был восемнадцатилетний юноша, студент, сын обедневшего самурая
по имени Инари.
     - О,  как вы прекрасны - я сразу  кинулся сюда,  как только принесли от
вас записку, - сказал он чуть дыша. - Вы  удачно съездили? Я так рад, что вы
вернулись!  Спасибо, благодарю вас за подарки - меч  прекрасен, кимоно тоже!
Как вы добры ко мне!
     "Да,  я добра", - подумала она про себя, хотя обычно полностью отрицала
это. Скоро  она уже лежала рядом с ним, потным и вялым. "Ах, Инари, - думала
она удивленно, - твой Прозрачный Пест совсем не такой, как у Анджин-сана, но
то, что  ты потерял  в размере,  ты,  конечно, добираешь своей  ошеломляющей
энергией! "
     - Почему ты смеешься?! - спросил он сонно.
     - Потому что ты сделал меня счастливой, -  вздохнула она, радуясь,  что
ей  повезло,  и  она  получила  образование  в  этих  вопросах.  Она  весело
поболтала,  похвалила его  и ласкала, пока  он  не уснул,  ее руки и  голос,
привычные к таким вещам, легко  помогли  им достичь того,  чего они  желали.
Мысли ее в это  время были далеко. Она размышляла о Марико  и ее  любовнике,
обдумывая  разные  варианты. Насколько  можно  позволить  себе  надавить  на
Марико? И кому она их выдаст, или  кем  будет ей  угрожать, очень осторожно,
конечно:  Торанагой, Бунтаро или кем-нибудь еще?  Христианским  священником?
Какая  в  этом  выгода?  Или  господином  Кийямой  -   ведь  любой  скандал,
связывающий великую госпожу Тода с чужеземцем, лишит ее  сына шансов на брак
с внучкой Кийямы.  А эта угроза склонит ее к выполнению моих требований? Или
мне ничего не надо делать - это чем-нибудь тоже может быть выгодно?
     Жаль Марико. Такая  красивая женщина! О, она  могла бы стать прекрасной
куртанкой! Жаль  и Анджин-сана. О,  он  так  умен  - на  нем можно было бы
поживиться тоже.
     Как мне  лучше  всего  использовать их тайну, чтобы получить выгоду  до
того, как они погибнут?
     Будь осторожной,  Дзеко, предостерегла она себя,  осталось так  немного
времени, чтобы решить все  это, и как поступите с этими новыми секретами - о
ружьях и снаряжении, спрятанном крестьянами в Анджиро, например, или о новом
мушкет-ном полку - его численности,  командирах,  органации  и  количестве
ружей.  Или  о Торанаге, который той  ночью в  Ёкосе  с таким  удовольствием
развлекался с  Кику, используя  классический  ритм -  по шесть мелких и пять
глубоких проникновении в течение  ста проникновении с  силой тридцатилетнего
мужчины, а  потом спал как ребенок. Разве так ведет себя  человек,  которого
что-то беспокоит, а?
     А  как мучился этот девственник-священник с тонзурой, когда голым  стал
на  колени  и сначала  молился  своему  любимому  христианскому  Богу, прося
прощения  за грех, который он  собирался совершить  с  девушкой, и за другой
грех, настоящий, который  он совершил  в Осаке, - странные  тайные вестия,
которые  прошептал ему на "исповеди"  прокаженный,  а он потом  предательски
сообщил господину Хариме. Что делать с этим Торанаге? Бесконечные рассказы о
том, что шепталось ему на исповеди, затем молитва с плотно закрытыми глазами
- перед бедной обезумевшей глупо распростершейся перед ним девушкой.
     А как быть с тем, что сказал второй повар Оми служанке, которая шепнула
об этом своему любовнику, а тот Акико, что он подслушал, как  Оми и его мать
планировали убить Касиги  Ябу,  их сюзерена? Ха! Этот  секрет  выдать -  все
равно  что пустить кошку среди голубей Ябу!  Так, может, эту тайну про Оми и
Ябу  предложить  Затаки  или шепнуть Торанаге.  А  слова Затаки, которые  он
пробормотал  во  сне и  которые  запомнила его  девушка  и  продала  мне  на
следующий  день  за целый  серебряный чодзин - слова, которые означают,  что
генерал Ишидо и  госпожа Ошиба едят  вместе,  спят вместе, и что Затаки  сам
слышал, как они мычали, стонали и  кричали, как Янь, пронзающий Инь прямо до
самого Дальнего Поля! Удивительно, правда, такие высокопоставленные люди!
     А такой удивительный факт - в момент Облака и Дождя и несколько  раз до
этого господин Затаки называл свою девушку "Ошиба". Любопытно, правда?
     Сможет ли  так  необходимый  всем  Затаки  переменить свою песню,  если
Торанага предложит ему как награду саму Ошибу? Дзеко хихикнула, радуясь всем
этим удивительным  тайнам, которые так ценны и  которые  мужчины  так  легко
выдают вместе со своим Соком Радости.
     - Он менился, - пробормотала она уверенно. - О, да, очень.
     - Что?
     - Ничего, ничего, Инари-чан. Ты хорошо поспал?
     - Что?
     Она улыбнулась и дала ему снова уснуть. Потом, когда он  снова собрался
с силами, она стала ласкать его руками и губами,  доставляя ему наслаждение.
И себе тоже.
     - А где сейчас англичанин, отец?
     - Я точно не знаю, Родригес. Он должен быть в  одной   гостиниц к югу
от  Мисимы. Я послал слугу  узнать,  где именно, - Алвито  подобрал  остатки
подливки коркой свежего хлеба.
     - Когда вы будете знать?
     - Завтра наверняка.
     -  Куе ва,  мне хотелось  бы  повидать его  еще  раз.  Он в порядке?  -
спокойно спросил Родригес.
     - Да, - судовой колокол ударил шесть раз. Три часа дня.
     - Он рассказывал вам, что случилось после того, как он уехал  Осаки?
     - Я  знаю отдельные вещи. От него и от  других.  Это длинная история, и
тут есть что  порассказать. Сначала я разберусь со  своими письмами, а потом
мы поговорим.
     Родригес откинулся на спинку кресла в своей маленькой каюте на корме.
     -  Хорошо.  Это  очень хорошо. -  Он посмотрел в  резко очерченное лицо
иезуита, коричневые глаза с желтыми крапинками. Кошачьи глаза. - Послушайте,
отец, - сказал он, - англичанин спас мне жнь и корабль. Конечно,  он враг,
уверен,  что он  еретик,  но  он кормчий,  один  лучших в мире. Ничего нет
плохого в том, чтобы уважать врага, даже такого, как он.
     - Господь наш Иисус простил своих врагов,  но они  тем не менее распяли
его, - Алвито спокойно выдержал взгляд кормчего, -  но мне он тоже нравится.
По крайней мере, я его хорошо понимаю. Давайте пока оставим его  на какое-то
время.
     Родригес  кивнув, соглашаясь. Он заметил, что тарелка священника пуста,
потянулся через стол и подвинул ее поближе:
     - Отец, здесь еще есть немного каплуна. Хотите хлеба?
     - Спасибо.  Я  съем.  Я и  не  понимал,  как  голоден,  -  священник  с
удовольствием отломил  себе еще  одну ногу, взял шалфея и луку, кусок хлеба,
потом вылил на все это остатки густой подливки.
     - Вина?
     - Да, спасибо.
     - А где остальные ваши люди, отец?
     - Я оставил их в гостинице около порта.
     Родригес  выглянул в  окно кормовой рубки, которое  выходило в  сторону
Нумадзу, пристани  и порта, справа по  борту было видно устье реки Кано, где
вода была темнее, чем в море. Взад-вперед курсировали рыбацкие лодки.
     -  Этот  ваш слуга, которого вы послали, отец, - ему можно доверять? Вы
уверены, что он найдет нас?
     - О, да. Они, конечно, пробудут там по крайней мере два  дня,  - Алвито
решил не говорить о том, что он, или, точнее, напомнил он себе, брат Михаил,
заподозрил Блэксорна  и Марико, поэтому он  только добавил: -  Не забывайте,
они путешествуют с большой помпой.  При  том положении,  какое занимает Тода
Марико,  и  знаменах  Торанаги,  их везде  очень почитают. О них будут знать
вокруг на четыре мили, кто они и где остановились.
     Родригес рассмеялся:
     -  Англичанин в почете?  Кто  поверит в это? Какой-нибудь  сифилитичный
дайме!
     - Это совсем не так, кормчий. Торанага сделал его самураем и хатамото.
     - Что?
     -  Теперь   главный   кормчий  Блэксорн  носит  два  меча.   Со  своими
пистолетами. И  теперь он  доверенное лицо Торанаги, в  какой-то  мере и его
протеже.
     - Англичанин?
     - Да, - Алвито замолчал и продолжал есть.
     - Вы знаете, почему? - спросил Родригес.
     - Да, отчасти. Ему повезло, кормчий.
     - Тогда расскажите мне, хотя бы вкратце, а подробности потом.
     - Анджин-сан  спас Торанаге  жнь,  даже  три  раза.  Дважды  во время
бегства  Осаки, последний раз в Идзу во время  землетрясения,  - Алвито  с
удовольствием обгладывал  мясистое бедрышко каплуна.  Капли сока  стекали по
его черной бороде.
     Родригес ждал  продолжения, но священник не сказал больше ни слова. Его
взор  опустился на бокал с вином,  который  он держал в  руках.  Поверхность
густого красного вина поблескивала. После долгой паузы он сказал:
     - Для нас очень плохо, что этот чертов англичанин так втерся  в доверие
к Торанаге. Нам этого совсем не надо.
     - Я с вами согласен.
     - И все равно, мне  бы хотелось повидаться с ним. - Священник не сказал
ничего.  Родригес молча дал ему  доесть все на  тарелке, веселое  настроение
покинуло его. Было покончено с последним крылышком, священник выпил еще один
бокал вина. Потом, под конец,  еще немного прекрасного французского коньяка,
который отец Алвито достал  буфета.
     - Родригес? А вам не хотелось бы рюмочку?
     -   Благодарю   вас,   -   моряк   посмотрел,    как   Алвито   наливал
орехово-коричневый напиток в хрустальный  сосуд.  Все вино и коньяк прислали
 личных запасов отца-инспектора как личный дар его другу иезуиту.
     -  Конечно, Родригес, вы можете тоже пользоваться этими запасами наряду
с  отцом Алвито, - сказал  тогда  дель Аква. - Идите с Богом, может быть, он
присмотрит за вами и поможет благополучно вернуться в порт и домой.
     - Благодарю вас, ваше святейшество.
     "Да,  благодарю,  но  не за то, - горько подумал  Родригес,  -  что  вы
приказали моему адмиралу принять на  борт проклятую  лодку под командованием
этого иезуита, который разлучил меня с женой, бедной крошкой. Мадонна, жнь
так  коротка,  слишком коротка  и  слишком ненадежна, чтобы  тратить  ее  на
сопровождение  этих  противных священников, даже отца Алвито, который  них
самый приличный человек и -за этого самый опасный. Мадонна, помоги мне! "
     - О! Вы уезжаете. Род-сан? Уезжаете так быстро? О, как жаль...
     - Я скоро вернусь, моя дорогая.
     - О,  вините...  я буду скучать, и я, и дитя. На миг он задумался, не
взять ли ее с собой на борт "Сайга-Филиппы", но сразу же отбросил эту мысль,
зная, как это будет опасно для нее, для него и корабля:
     - Извини, я скоро вернусь.
     -  Мы  будем  ждать,  Род-сан.  Пожалуйста,  прости  меня,  что  я  так
расстроена, вини.
     Хотя и с трудом, с  сильным  акцентом, она все  же пыталась говорить на
португальском, настаивая, чтобы он называл ее  христианским именем Грэйси, а
не так мило звучащим Ньян-ньян, что означает "Кошечка" и так  подходит ей, а
главное, гораздо больше нравится ему.
     Он покинул Нагасаки с  большим нежеланием, проклиная всех священников и
адмиралов, страстно желая, чтобы поскорее  кончились лето и осень  и он смог
поднять якорь  Черного Корабля, трюмы которого уже распирало  от  слитков, и
направиться, наконец,  домой, богатым  и  независимым. А  что  потом? Вечный
вопрос, полностью завладевший им. Что с ней и ребенком? "Мадонна, помоги мне
решить этот вопрос".
     - Прекрасный обед, Родригес, - сказал Алвито, играя хлебным мякишем.
     - На  доброе здоровье, -  Родригес сразу стал серьезным. -  Какие у вас
планы,  отец? Мне хотелось бы... - он остановился  на середине предложения и
выглянул в окно.  Потом, не  удовлетворившись этим, он встал -за  стола и,
мучаясь, прохромал к иллюминатору, выходящему на берег, и посмотрел в него.
     - В чем дело, Родригес?
     - Я подумал, что  прилив переменился. Сейчас хочу проверить со  стороны
моря, -  он дальше отодвинул занавеску, но все еще не мог разглядеть носовой
якорь, - Извините меня, я на секунду, отец.
     Он  вышел  на  палубу. Вода плескалась  о  якорную  цепь, которая углом
поднималась  мутной воды. Никакого  движения. Потом появился легкий след и
корабль начал слегка освобождаться, занимая новое положение по мере убывания
воды.  Он проверил,  как он стоит,  потом посты.  Все было в полном порядке.
Поблости  не  было  ни  одной  лодки. День  был  прекрасный,  туман  давно
рассеялся.  До берега  было  около кабельтова, достаточно  далеко, чтобы  не
допустить внезапного  вторжения  на борт,  но и далеко в стороне от  морских
путей, ведущих к пристаням.
     Его корабль представлял собой лорчу  - японский корпус, приспособленный
для современных португальских парусов и такелажа: быстроходный двухмачтовый,
с такелажем,  как у шлюпа. На нем было четыре пушки в центре корабля, по два
маленьких носовых  и кормовых орудия. Он  назывался "Санта-Филиппа", команда
состояла  тридцати человек.
     Родригес осмотрел город и холмы за ним.
     - Песаро!
     - Да, се
     - Приготовьте баркас. Я собираюсь попасть на берег еще засветло.
     - Хорошо. Он будет готов. Когда вы вернетесь?
     - На рассвете.
     - Ну и отлично! Я поведу береговую партию - десять человек.
     -  Не спускайтесь  на  берег,  Песаро. Киндзиру!  Мадонна, что с твоими
мозгами? - Родригес широко расставил ноги и облокотился о пла
     - Скверно,  что все  так  страдают,  -  сказал боцман  Песаро,  опустив
крупные мозолистые  руки.  - Я  поведу  всю группу  и обещаю, что все  будет
спокойно. Мы уже две недели сидим здесь, как в клетке.
     - Портовые власти сказали  "киндзиру",  так что прости, но это все-таки
"киндзиру", будь оно проклято! Помнишь? Это тебе не Нагасаки.
     - Да, клянусь кровью Христа, очень  жаль! - Здоровяк-боцман обиделся. -
Подумаешь, прикончили одного японца.
     -  Одного  убили,   двух  тяжело  ранили,   массу   народу  покалечили,
уродовали  девушку,   прежде  чем  самураи  остановили  вашу   схватку.  Я
предупреждал вас  перед  выходом на берег:  "Нумадзу не Нагасаки -  так  что
ведите себя прилично! "  Мадонна! Нам повезло, что  удалось сбежать, потеряв
только  одного  нашего  моряка. Они  имели  законное право  убить  вас  всех
пятерых.
     -  Их  закон,  кормчий,  это не наш закон.  Проклятые обезьяны! Это был
обычный скандал в борделе.
     - Да, но его начали вы, власти наложили запрет на мой корабль, и вы все
под домашним  арестом.  Вы тоже! - Родригес переставил ногу, чтобы облегчить
боль. - Потерпи, Песаро. Как только отец уедет, мы уйдем отсюда.
     - С приливом? На рассвете? Это приказ?
     - Нет. Пока нет. Пока только приготовь баркас. Со мной поедет Гомес.
     -  Возьмите меня  тоже,  а? Пожалуйста, кормчий. Я загнусь от того, что
меня засунули на эту проклятую посудину.
     -  Нет.  И вам лучше не сходить  на берег сегодня вечером, вам или  еще
кому-нибудь  наших.
     - А если вы не вернетесь на рассвете?
     -- Вы будете гноить здесь якорь, пока я не вернусь. Ясно?
     Недовольство боцмана усилилось. Он поколебался, потом ответил:
     - Да, ясно, клянусь Богом.
     - Хорошо,  -  Родригес спустился вн.  Алвито спал, но проснулся сразу
же, как только кормчий открыл дверь каюты.
     - Ну, все нормально? - спросил он.
     - Да.  Просто прилив  сменяется  отливом, - Родригес проглотил  немного
вина,  чтобы отбить противный  вкус  во рту. Так было  всегда после  попытки
мятежа.  Если  бы  Песаро  не  повиновался  сразу же,  Родригес  должен  был
прострелить  ему лицо,  заковать в  кандалы или приказать дать ему пятьдесят
линьков,  протащить  под  килем или  применить  еще одно   ста  наказаний,
предусмотренных морскими законами для поддержания дисциплины. Без дисциплины
любой корабль погибает. - Какой план дальше, отец? Мы выходим на рассвете?
     - А как с почтовыми голубями?
     - Они в хорошей форме. У нас их шесть штук - четыре  Нагасаки, два 
Осаки.
     Священник посмотрел на солнце.  До  захода еще  четыре или  пять часов.
Времени  для отправки  птиц с первым зашифрованным сообщением достаточно, он
его  так  долго  обдумывал:  "Торанага  выполняет приказ Совета регентов.  Я
собираюсь  в  Эдо, потом  в Осаку.  Буду  сопровождать Торанагу  в Осаку. Он
разрешил строить собор в Эдо. Детальное сообщение перешлю с Родригесом".
     -  Вы не попросили бы немедленно подготовить двух  птиц для Нагасаки  и
одну для Осаки?  - сказал Алвито. - Потом мы поговорим. Я не поплыву  с вами
обратно.  Я  думаю попасть  в Эдо сушей. Это потребует от меня  всю  ночь  и
завтрашний день. А сейчас  я  сажусь писать подробное  сообщение, которое вы
отвезете отцу-инспектору, только лично ему в руки.  Вы сможете отплыть сразу
же, как только я кончу письма?
     - Хорошо.  Если будет слишком поздно,  я подожду до рассвета.  Здесь на
десять лиг кругом полно отмелей и перемещающихся песков.
     Алвито  согласился. Еще двенадцать часов ничего  не решат. Он знал, что
было бы намного лучше, если  бы он мог сообщить эти новости прямо   Ёкосе,
покарай Боже того дьявола, который повредил там его птиц! "Потерпи, - сказал
он себе. - К чему такая спешка? Разве это не главное  правило нашего Ордена?
Терпение. Все приходит к тому, кто ждет - и работает. Что значат  двенадцать
часов или даже восемь дней? Они не  могут менить ход  истории. Смерть была
предопределена еще в Ёкосе".
     - Вы поедете вместе с англичанином? - спросил Родригес. - Как раньше?
     - Да. Из  Эдо я  отправлюсь в  Осаку. Буду  сопровождать Торанагу.  Мне
хотелось, чтобы вы заехали в Осаку с моим письмом, если вдруг отец-инспектор
окажется там,  или он отправится  туда,  покинув Нагасаки до вашего приезда,
или  если  он  сейчас  едет  туда.  Письмо вы можете отдать  отцу Солди, его
секретарю - только ему.
     - Хорошо. Я буду рад уехать. Мне здесь не нравится.
     -  С божьей милостью  мы можем  все здесь менить,  Родригес. Если нам
поможет Бог, мы обратим здесь в нашу веру всех язычников.
     -  Аминь. - Родригес переменил  положение  ноги,  уменьшив нагрузку,  и
пульсирующая  боль  в  ней  сразу прекратилась.  Он  выглянул в  окно, потом
нетерпеливо встал:
     -  Я схожу  за голубями сам. Пишите свое письмо, потом мы поговорим. Об
англичанине.
     Родригес  вышел  на  палубу  и  выбрал  голубей  в корзинах.  Когда  он
вернулся, священник уже достал ручку с  острым пером,  чернила  и  записывал
свое закодированное послание на тонких листочках бумаги. Алвито положил их в
маленькие  патрончики, запечатал и выпустил птиц. Все три птицы сделали круг
над  кораблем,  потом  цепочкой   направились  на  запад,   отблескивая  под
полуденным солнцем.
     - Мы поговорим здесь или спустимся ниже?
     -  Здесь. Здесь прохладнее, -  Родригес показал на ют,  где нельзя было
подслушать. Алвито сел.
     - Сначала о Торанаге.
     Он коротко  рассказал кормчему о том, что случилось  в  Ёкосе,  опустив
инцидент  с братом Джозефом и свои подозрения о Марико и Блэксорне. Родригес
был не менее его ошеломлен вестием о том, что Торанага собрался явиться на
встречу с Советом регентов.
     - Без сопротивления? Это невозможно! Теперь мы полностью вне опасности,
наш Черный Корабль в безопасности, церковь станет  богаче, мы разбогатеем...
Слава Богу, всем святым и Мадонне! Это самая лучшая новость, какую вы только
могли принести, отец. Мы в безопасности!
     -  Если так захочет Бог.  Торанага  меня  обеспокоил только одним своим
заявлением.  Он  сказал  следующее:  "Я  могу   приказать  освободить  моего
христианина - Анджин-сана. С его кораблем и с его пушками".
     Хорошее настроение Родригеса сразу испарилось. Он просил:
     - "Эразмус" все еще в Эдо? Он в распоряжении Торанаги?
     - Это очень опасно, если освободят англичанина?
     - Серьезно? Этот корабль вдребезги разнесет нас, если застигнет посреди
пути между Японией и Макао, имея на борту Блэксорна и мало-мальски приличную
команду. Мы  же только маленький фрегат и не можем противостоять "Эразмусу"!
Он сможет танцевать вокруг нас, и мы должны будем спустить свои флаги.
     - Вы уверены?
     -  Да. Перед  Богом клянусь -  это будет  убийство, -  Родригес сердито
стукнул кулаком, -  но подождите секунду - англичанин сказал, что  он прибыл
сюда  не более  чем с двенадцатью людьми, не все  них моряки,  многие были
купцами  и  большинство  их  болело.  Так  мало  народу  не смогут управлять
кораблем.  Единственное  место, где он может набрать команду -  Нагасаки или
Макао. В Нагасаки  он сможет набрать сколько  угодно народу! Там есть такие,
что ему лучше держаться подальше оттуда и от Макао!
     - Ну, а скажем, он получит команду  местных жителей?
     - Вы имеете в виду кого-нибудь  головорезов Торанага?  Или "вако"? Вы
думаете, что Торанага явится  перед  Советом регентов и все его люди  станут
ронинами?  Да? Если у этого англичанина будет достаточно  времени, он сможет
обучить их. С  легкостью.  Боже мой...  прошу  меня винить, отец,  но если
англичанин получит самураев или "вако"... Нельзя так рисковать  - он слишком
опасен. Мы  все  видели это в Осаке! Освободить его на этой помойке в Азии с
самурайской командой...
     Алвито следил за Родригесом, еще более озабоченный.
     - Я думаю,  лучше послать еще одно сообщение отцу-инспектору. Ему  надо
сообщить, вдруг это окажется очень серьезно. Он будет знать, что делать.
     - Я знаю, что делать! - Родригес с размаху стукнул кулаком по планширу.
Он  встал  и  повернулся  к  нему  спиной.  - Слушайте, отец,  слушайте  мою
исповедь: в первую ночь - самую первую ночь, он стоял сбоку меня на галере в
море, когда мы уходили   Анджиро, сердце подсказывало мне,  что его  нужно
убить, потом еще раз во время шторма. Господь Бог помог, это было в тот раз,
когда  я   послал   его   вперед  и  умышленно   отклонился  по   ветру  без
предупреждения, он  был без страховки,  я  сделал  это, чтобы убить  его, но
англичанин не упал за борт, как случилось бы с любым  другим.  Я  думаю, это
была рука Бога, и понял это до конца, когда позже он оказался умелым рулевым
и спас  мой корабль,  и потом, когда  мой корабль оказался в безопасности, а
меня смыло волной  и  я тонул, моей  последней  мыслью было также,  что  мне
наказание  божье за  то, что  я пытался его  убить. "Ты  не  должен  был так
поступать с кормчим - он никогда бы так  не поступил! " Я заслужил это в тот
раз и  потом, когда  я остался жив, а он  склонился надо  мной, помогая  мне
напиться, я был так пристыжен и снова  просил  прощения у Бога и клялся, дал
святой  обет  помочь  ему.  Мадонна!  - он  запнулся,  испытывая  сильнейшие
душевные муки. -  Этот человек спас  меня, несмотря  на то,  что  я  пытался
неоднократно убить его. Я видел это по  его глазам. Он спас меня и помог мне
выжить, а сейчас я собираюсь убить его.
     - Почему?
     - Адмирал был прав: нам может помочь только Бог, если англичанин выйдет
в море на "Эразмусе", вооруженный, с мало-мальски приличной командой.
     Блэксорн  и  Марико спали спокойно в  своем  маленьком домике, одном 
многих,  которые  составляли гостиницу "Камелии"  на Девятой  Южной улице. В
каждом таком  домике  было по  три комнаты.  Марико  занимала одну комнату с
Дзиммоко, Блэксорн - следующую, третья, которая имела выходы на веранду и на
улицу, пустовала и была предназначена под гостиную.
     - Вы думаете, это безопасно?  - спросил Блэксорн озабоченно. - Не надо,
чтобы здесь спали еще Ёсинака, служанки или охрана?
     - Нет, Анджин-сан. На самом деле нет  никакой опасности. Будет  приятно
побыть одним. Эта  гостиница считается самой красивой в Идзу. Здесь чудесно,
не так ли?
     Это  было правдой. Каждый маленький  домик  был  поставлен  на красивых
сваях, окружен верандами с четырьмя ступеньками, все  сделано  прекрасного
дерева, отполировано и блестело.  Каждый  них стоял отдельно, в пятидесяти
шагах  друг  от  друга,  был окружен  собственным  подстриженным  садиком  в
пределах большого сада, обнесенного  высокой  бамбуковой  стеной. В нем были
устроены  ручейки,  маленькие  прудики  с  лилиями  и  водопады,  было много
цветущих деревьев  с ночными и дневными цветами, приятно  пахнущими  и очень
красивыми.  Чистые каменные  дорожки,  заботливо снабженные навесами, вели к
ваннам, холодным, горячим и очень  горячим, питаемым природными источниками.
Разноцветные  фонари,  вышколенные  слуги  и  служанки,  никогда  громко  не
разговаривающие,  чтобы  не  заглушать шум деревьев, журчание  воды  и пение
птиц.
     - Конечно, я попросила два  домика, Анджин-сан,  - один для  вас и один
для меня. К сожалению,  свободен был только один.  Ёсинака даже был доволен,
так как ему не придется распылять своих людей. Он поставил часовых на каждой
тропинке,  так что мы совершенно в безопасности  и нас никто не побеспокоит,
как бывало в других местах. Что плохого в том, что у нас одна комната здесь,
одна там, а Дзиммоко делит со мной спальню?
     - Действительно, ничего. Я никогда не видел такого красивого места. Как
вы умны и как красивы!
     -  А вы так добры ко мне, Анджин-сан. Примем ванну,  потом  поужинаем -
можно будет выпить саке сколько угодно.
     - Прекрасная перспектива на в
     - Отложите свой словарь, Анджин-сан, пожалуйста.
     - Но вы всегда заставляете меня заниматься.
     - Если вы отложите вашу книгу, я... я открою вам одну тайну.
     - Какую?
     - Я  пригласила Ёсинаку-сана поужинать  с нами. И нескольких дам. Чтобы
немного развлечься.
     - Ох!
     - Да. После этого, когда я уйду, вы выберете себе одну  них, ладно?
     - Но это может помешать вам спать.
     -  Обещаю,  что я  буду  крепко спать,  моя  любовь.  Серьезно  говоря,
перемена будет только к лучшему.
     - Да, но на следующий год, не сейчас.
     - Будь серьезным.
     - Я и так серьезен.
     -  Ах,  тогда  в  таком  случае,  если вы  случайно вдруг передумаете и
вежливо  отошлете ее - после того  как Ёсинака уйдет  со своей партнершей, -
ах, кто знает, какой ночной ками может разыскать тебя тогда?
     - Что?
     - Я сегодня ходила по магазинам.
     - Да? И что вы купили?
     - Очень интересные вещицы.
     Она купила набор сексуальных приспособлений, которые  им показала Кику,
и,  много позже, когда  Ёсинака  ушел, а Дзиммоко  караулила на веранде, она
преподнесла его Блэксорну  с глубоким  поклоном. Полушутя, он принял  его  с
такой же официальностью, и они вдвоем подобрали кольцо удовольствия.
     -  Это  выглядит  не  очень острым, Анджин-сан,  да?  Вы  уверены,  оно
подойдет?
     -  Да, если вы  не против, но перестаньте смеяться или  все  испортите.
Уберите свечи.
     - Ох, нет, пожалуйста, я хочу посмотреть.
     - Ради Бога, перестань смеяться, Марико!
     - Но вы тоже смеетесь.
     - Неважно, убери свет или... Ну, теперь гляди, что ты наделала...
     - Ох!
     - Перестань  смеяться! Нехорошо  прятать голову  в  футоны... -  Потом,
позднее, тревожно: - Марико...
     - Да, мой любимый?
     - Я не могу найти его.
     - Ох! Дай я помогу тебе.
     - А, все нормально, нашел, я лежал на нем.
     - Ох, так вы не против?
     - Нет, если только чуть-чуть, ну, не встает, все -за этих разговоров,
придется подождать. Ладно?
     - О, я  не  против. Это я виновата,  что смеялась.  Анджин-сан, я люблю
тебя, пожалуйста, вини.
     - Я тебя прощаю.
     - Мне нравится трогать тебя.
     - Я никогда не знал ничего подобного твоим прикосновениям.
     - Что ты делаешь, Анджин-сан?
     - Надеваю его.
     - Это трудно?
     - Да, перестань смеяться!
     - Ой, прости меня, пожалуйста, может быть, я...
     - Перестань смеяться!
     - Пожалуйста, прости меня...
     Потом  она мгновенно уснула, полностью  вымотавшись. А он нет. Это было
прекрасно, но не совершенно. Он  слишком заботился о ней, и на  этот раз это
было для ее удовольствия, а не для его.
     "Да,  это  было  для  нее, - подумал  он, любя ее. - Но одно  абсолютно
точно: я  знаю,  что  полностью удовлетворил  ее. В  этот раз  я  совершенно
уверен".
     Он  заснул.  Позднее  сквозь  сон  до  него  стали  доноситься  голоса,
перебранка  и  слова на португальском языке. Сначала он подумал, что это ему
снится, потом узнал голос: - Родригес!
     Марико что-то пробормотала, полностью погруженная в сон.
     Заслыша звук шагов на тропинке, он, шатаясь,  встал на колени, борясь с
охватившей  его  паникой,  поднял  ее, словно  куклу,  и  подошел  к  седзи,
остановившись  на миг, так как дверь открылась снаружи. Голова служанки была
опущена, глаза закрыты.  Он бросился за  ней с Марико на  руках  и аккуратно
положил ее на  одеяла, все еще полусонную,  и тихо пробрался обратно  в свою
комнату. Его бил озноб,  хотя ночь  была  теплой. Блэксорн ощупью нашел свое
кимоно и  заторопился опять  на  веранду.  Ёсинака поднялся  уже  на  вторую
ступеньку.
     - Нан деска, Ёсинака-сан?
     - Гомен насаи,  Анджин-сан, - сказал  Ёсинака,  он указал  на фонари  в
дальнем проходе  к  гостинице  и  добавил много  слов,  которых Блэксорн  не
понимал. Но смысл был  в том,  что  там  у  ворот  стоял человек, чужеземец,
который хотел повидать его, а  когда ему велели подождать, он повел себя как
дайме, хотя и не был им, сказал, что не может ждать, и пытался пройти силой,
но его остановили. Он сказал, что он его друг.
     - Эй, англичанин, это я, Васко Родригес!
     - Эй, Родригес,  - радостно закричал  Блэксорн. -  Все  нормально. Хай,
Ёсинака-сан. Каре ва ватаси но ичи юдзин дес. Он мой друг.
     - Ах, со дес!
     - Хай. Домо.
     Блэксорн бегом спустился по ступеням и  пошел к воротам. Сзади себя  он
услышал голос Марико: "Нан дза, Дзиммоко? " и ответный шепот, после чего она
властно позвала: "Ёсинака-сан! "
     - Хай, Тода-сама!
     Блэксорн  оглянулся. Самурай подошел к  лестнице и направился в комнату
Марико.  Ее дверь  была  закрыта.  Снаружи  стояла Дзиммоко.  Ее  скомканная
постель была сейчас около двери, так как она там и должна была спать, потому
что ее хозяйка, конечно, не желала ночевать  с ней в одной комнате.  Ёсинака
поклонился  двери  и начал  рапортовать.  Блэксорн  шел  по  дорожке  со все
возрастающим ощущением радости, босиком, глядя на Родригеса с приветственной
улыбкой,  свет  факелов отражался на  серьгах  португальца  и в  гибах его
богатой шляпы.
     - О,  Родригес! Как хорошо снова повидать тебя. Как нога? Как  ты  меня
отыскал?
     - Мадонна, ты  вытянулся, англичанин, похудел! Да, сильный и здоровый и
ведешь  себя  как  этот  чертов  дайме!  - Родригес  обнял его  по-медвежьи,
Блэксорн ответил ему тем же.
     - Как твоя нога?
     - Болит,  дерьмо проклятое, но  работает, а нашел я  тебя,  потому  что
везде спрашивал,  где  этот  знаменитый  Анджин-сан  - большой  чужестранец,
бандит и негодяй с голубыми глазами!
     Они  дружно  хохотали,  обменивались  похабными  шуточками,  не обращая
внимания на самураев и слуг, окруживших их. Блэксорн тут же послал за саке и
повел его с собой. Они шли своей моряцкой походкой, правая рука Родригеса по
привычке была на  рукоятке рапиры,  большой палец  другой засунут за широкий
пояс, около пистолета. Блэксорн был выше на несколько  дюймов, но португалец
был даже шире его в плечах и имел более мощную грудную клетку.
     Ёсинака ждал на веранде.
     -  Домо  аригато,  Ёсинака-сан,  -  сказал  Блэксорн,  снова  благодаря
самурая, и показал Родригесу на одну  подушек. - поговорим здесь.
     Родригес уже занес ногу  на ступеньку,  но остановился, так как Ёсинака
встал перед  ним, указал на рапиру  и пистолет  и  вытянул вперед левую руку
ладонью вверх:
     - Дозо!
     Родригес нахмурился:
     - Ие, самурай-сама, домо ари...
     - Дозо!
     - Ие, самурай-сама, ие! - повторил Родригес более резко, - ватаси юдзин
Анджин-сан, нех?
     Блэксорн выступил вперед, все еще забавляясь неожиданной стычкой.
     -  Ёсинака-сан, сигата га  наи, нех? - сказал он  с улыбкой. - Родригес
ватаси юдзин, вата...
     -  Гомен  насаи,   Анджин-сан.   Киндзиру!  -  Ёсинака  крикнул  что-то
повелительное,  самураи мгновенно  сделали выпад вперед, угрожающе обступили
Родригеса, он опять протянул руку:
     - Дозо!
     - Эти дерьмом набитые проститутки  очень обидчивы, англичанин, - сказал
Родригес, широко  улыбаясь. - Отошли их, а?  Я еще никогда не отдавал своего
оружия.
     - Подожди, Родригес!  -  торопливо  сказал Блэксорн, чувствуя,  что  он
что-то  задумал,  потом  обратился к Ёсинаке: - Домо, гомен насаи,  Родригес
юдзин, вата...
     - Гомен насаи, Анджин-сан. Киндзиру, - потом грубо к Родригесу: - Има!
     Родригес рявкнул в ответ:
     - Ие! Вакаримас ка?
     Блэксорн поспешно встал между ними:
     -  Ну, Родригес, что  тут такого, правда? Пусть  Ёсинака возьмет их. Мы
тут ничего не можем поделать. Это -за госпожи Тода Марико-самы. Она здесь.
Вы  знаете,  как  они чувствительны в  отношении оружия, когда дело касается
дайме и их жен. Мы проспорим всю ночь, вы же их знаете? Какая разница?
     Португалец с трудом заставил себя улыбнуться:
     - Конечно, почему бы и нет? Хай. Сигата го най, самурай-сама. Со дес!
     Он  поклонился,  словно придворный, но без  всякой искренности, вытащил
рапиру в ножнах и пистолет, протянул их охране. Ёсинака сделал знак самураю,
который взял оружие и побежал к воротам,  где и положил их, встав рядом, как
часовой. Родригес начал подниматься по  лестнице, но Ёсинака снова вежливо и
твердо  попросил его подождать.  Другой самурай вышел  вперед  с  намерением
обыскать его. Взбешенный Родригес отскочил назад:
     - Ие! Киндзиру, клянусь Богом! Что за...
     Самураи налетели на него, крепко схватили за руки и тщательно обыскали.
Они нашли два  ножа в  голенищах  сапог, еще один был  привязан  к его левой
кисти, два  маленьких пистолета - один был спрятан в  складках плаща, другой
под рубашкой, и маленькую оловянную фляжку на поясе.
     Блэксорн осмотрел его пистолеты. Оба были заряжены.
     - А тот пистолет тоже был заряжен?
     - Да,  конечно. Это ведь враждебная  нам страна,  разве  ты не заметил,
англичанин? Прикажи им отпустить меня!
     - Это необычный способ посещать друзей ночью, правда?
     -  Я  уже  сказал тебе,  что это  враждебная нам страна.  Я всегда  так
вооружаюсь. Что тут необычного? Мадонна, вели этим негодяям отпустить меня.
     - Это последний? Все?
     -  Конечно,  пусть  они  отпустят   меня,  англичанин!  Блэксорн  отдал
пистолеты самураям и  подошел  к Родригесу. Его  пальцы  тщательно прощупали
внутреннюю часть широкого кожаного  пояса португальца. Из потайного чехла он
вытащил стилет, очень тонкий, очень упругий, сделанный   лучшей дамаскской
стали.  Ёсинаки обругал  самурая, который проводил обыск. Они винились, но
Блэксорн только посмотрел на Родригеса.
     - А еще? - спросил он, держа стилет в руке.
     Родригес смотрел на него с каменным выражением на лице.
     - Я  скажу им, где смотреть - и как смотреть, Родригес. Как это  делают
испанцы - некоторые  них. А?
     - Ми каго ен ла лече, че каброн!
     -  Куева,  лече!  Поторопись! -  Все  еще без ответа. Блэксорн выступил
вперед с ножом в руке. - Дозо, Ёсинака-сан. Ватас...
     Родригес хрипло сказал:
     - У меня в шляпе, - и он остановился.
     - Хорошо, - сказал Блэксорн и взял его широкополую шляпу.
     - Ты не будешь... не будешь учить их этому делу?
     - Почему бы и нет?
     - Будь осторожней с кожей, англичанин, я ею дорожу. Лента была  широкая
и жесткая, кожа  высокого  качества, как и сама шляпа.  В  ленте был спрятан
тонкий стилет,  маленький,  специально сделанный,  высококачественная  сталь
легко  принимала форму  любой  кривой. Ёсинака  еще  раз  зло обругал  своих
самураев.
     - Перед Богом спрашиваю, это все, Родригес?
     - О, Мадонна, я же сказал тебе.
     - Поклянись. Родригес повиновался.
     - Ёсинака-сан, има иси-бан. Домо, - сказал Блэксорн. - С ним теперь все
нормально. Благодарю вас.
     Ёсинака  отдал  приказ. Его люди освободили Родригеса,  тот потер руки,
стараясь облегчить боль.
     - Теперь можно сесть, англичанин?
     - Да.
     Родригес вытер пот красным платком,  потом поднял свою оловянную фляжку
и сел, скрестив ноги, на подушки. Ёсинака остался неподалеку на веранде. Все
самураи, кроме четверых, вернулись на свои посты.
     - Почему вы такие грубые - и они, и ты, англичанин? Я никогда не сдавал
своего оружия раньше. Разве я убийца?
     - Я спросил вас, сдали ли вы все оружие, и вы солгали.
     -  Я  не слышал.  Мадонна!  Вы что,  обращались со  мной как с  обычным
преступником? - Родригес был вне себя. - Да в  чем дело, англичанин, чти тут
такого?  Вечер испортили... Но  подожди.  Я  их прощаю.  И  я  прощаю  тебя,
англичанин. Ты был прав, а я нет. Извини. Я рад видеть тебя, -  он  отвинтил
крышку и предложил ему фляжку. - Вот - здесь прекрасный бренди.
     - Вы пейте первым.
     Лицо Родригеса мертвенно побледнело:
     - Мадонна, ты думаешь, я принес тебе яду?
     -- Нет. Но вы пейте первым.
     Родригес выпил.
     - Еще!
     Португалец повиновался, потом вытер рот тыльной стороной руки. Блэксорн
взял фляжку. -  Салют! - Он наклонил  ее и сделал вид, что глотает, украдкой
заткнув горлышко фляжки языком, чтобы не дать жидкости попасть в рот, как ни
хотелось ему выпить.
     - Ax! - сказал он, - Это было прекрасно.
     - Возьми ее себе, англичанин, это подарок.
     - От доброго святого отца? Или от тебя?
     - От меня.
     - Ей-богу?
     - Клянусь Богом, святой Девой, тобой и  ими! -  сказал Родригес. -  Это
подарок  от  меня  и  от  отца!  Он  владеет  всеми  запасами  спиртного  на
"Санта-Филиппе", но его святейшество сказал,  что  я  могу распоряжаться ими
наравне  с  ним, на  борту  еще дюжина таких фляжек.  Это подарок.  Где твои
хорошие манеры?
     Блэксорн притворился, что пьет, и вернул ее обратно:
     - Вот, давай еще.
     Родригес чувствовал, как спиртное  растекается по жилам, и порадовался,
что после того, как взял у Алвито полную фляжку, он вылил содержимое, промыл
как можно лучше и наполнил ее бренди  своей бутылки.
     - Мадонна,  прости меня,  -  взмолился он,  -  прости меня за то, что я
усомнился в святом отце. О, Мадонна, Бог и Иисус, ради  любви к  Богу, приди
снова на землю и мени  ее, эту планету, где  мы иногда еще осмеливаемся не
доверять священникам.
     - В чем дело?
     - Ничего, англичанин. Я только подумал, что  мир - это грязная помойная
яма,  если  не  можешь  доверять  никому.  Я  пришел   к  тебе  по-дружески,
пообщаться, а теперь мир для меня раскололся.
     - Ты пришел с миром?
     - Да.
     - С таким вооружением?
     -  Я всегда так вооружен. Поэтому  еще и жив. Салют! -  Здоровяк мрачно
поднял свою  фляжку и снова отпил бренди, - Черт бы побрал этот мир, черт бы
забрал все это.
     - Ты говоришь, черт со мной?
     -  Англичанин,  это я, Васко Родригес,  кормчий португальского военного
флота,  не  какой-то  зачуханный  самурай.  Я  обменялся   с  тобой  многими
оскорблениями, но все по-дружески пойми. Сегодня вечером я пришел повидаться
с другом, и вот теперь у меня его нет. Это чертовски печально.
     - Да.
     - Мне не следует горевать, но я горюю.  Дружба  с тобой очень осложняет
мне жнь. - Родригес встал, пытаясь унять  боль в спине, потом снова сел, -
Ненавижу сидеть на этих  проклятых подушках! Мне  нужны стулья.  На корабле.
Ну, салют, англичанин.
     - Когда вы  повернули по ветру, а я был на миделе, ты сделал это, чтобы
сбросить меня за борт. Так?
     - Да, - сразу  же ответил Родригес.  Он встал на ноги. - Да, я рад, что
ты  спросил  меня об этом, так  как это  ужасно  гложет  мою совесть. Я  рад
виниться перед тобой, так как мне  самому  было трудно в этом  прнаться.
Да,  англичанин. Я не прошу прощения,  понимания или чего-то еще.  Но  я рад
прнаться в этом позоре прямо перед тобой.
     - Вы думаете, я бы поступил так же?
     - Нет.  Но потом, когда наступит такой момент... Никогда не знаешь, как
поведешь себя в момент испытаний.
     - Вы пришли сюда, чтобы убить меня?
     - Нет. Не  думаю. Это не  было  у меня  самой  главной мыслью, хотя для
моего  народа и для моей страны, как мы оба знаем,  было  бы лучше,  если бы
тебя не было в живых. Жаль, но это так. Как глупа жнь, да, англичанин?
     - Я  не  хочу,  чтобы  ты умер,  кормчий, мне нужен только твой  Черный
Корабль.
     - Слушай,  англичанин,  - сказал Родригес без  всякой злобы. -  Если мы
встретимся в  море,  ты  на  своем  корабле, вооруженный, я  на  своем,  сам
заботься  о своей жни.  Я  пришел сказать тебе об этом - только об этом. Я
думаю, можно сказать тебе это как другу, мне все-таки хочется остаться твоим
другом. Кроме встречи на море, я навеки у тебя в долгу. Салют!
     - Надеюсь, что я захвачу твой Черный Корабль в море. Салют, кормчий.
     Родригес  гордо удалился. Ёсинака и  самураи  проводили  его.  У  ворот
Родригес получил свое оружие и вскоре исчез в ночной темноте...
     Ёсинака подождал, пока часовые не встали на свои места. Убедившись, что
все  в безопасности,  он пошел к себе.  Блэксорн  сидел на одной  подушек,
через  несколько  минут  служанка,  которую  он  послал  за саке,  улыбаясь,
прибежала с подносом. Она налила ему чашку  и осталась ждать, чтобы и дальше
обслуживать его, но Блэксорн ее  отпустил. Теперь он  был один. Ночные звуки
снова окружили его,  шорохи, звуки водопада, копошенье ночных птиц. Все было
как раньше, но все необратимо менилось.
     Опечаленный, Блэксорн потянулся налить себе чашку  саке, но послышалось
шуршание шелка, бутылочку взяла рука Марико. Она налила  ему, еще одну чашку
налила себе.
     - Домо, Марико-сан.
     - До итасимасите, Анджин-сан, - она устроилась  на другой подушке.  Они
выпили горячего вина.
     - Он хотел убить вас, не так ли?
     - Не знаю, я не уверен в этом.
     - А что значит - обыскивать по-испански?
     -  Некоторые   них  раздевают  своих пленных, потом  ищут  в укромных
местах. И не  очень осторожно. Они называют это "обыскивать  кон сигнифика",
со значением. Иногда для этого используют ножи.
     - Ох,  - она пила и слушала, как вода плещется среди камней. - Здесь то
же  самое,  Анджин-сан. Иногда.  Вот  почему  глупо  допускать,  чтобы  тебя
поймали.  Если  ты  схвачен,  ты так сильно обесчестишь себя,  что чтобы  ни
сделали поймавшие... Лучше не давать себя схватить. Правда?
     Он посмотрел  на  нее  при свете фонарей,  раскачивающихся  под  легким
прохладным ветерком.
     -  Ёсинака был прав.  Обыск был необходим. Это была  ваша идея, да?  Вы
приказали Ёсинаке обыскать его?
     - Пожалуйста, простите меня, Анджин-сан,  я надеюсь, это не создало для
вас никаких затруднений. Я просто боялась за вас.
     Спасибо тебе, - сказал он, снова перейдя на  латынь, хотя  ин  и жалел,
что обыск  был  сделан. Без него  он все еще  имел бы друга. "Может быть", -
предупредил он себя.
     - Ты  вежливый,  -  сказала она, - но это  был мой долг. Ка Марико было
надето  ночное  кимоно  и верхнее  кимоно  голубого  цвета,  волосы небрежно
заплетены в косы,  спадающие до пояса. Она оглянулась на ворота вдалеке,  их
было видно сквозь деревья.
     - Вы очень  умно  поступили  с этим  спиртным,  Анджин-сан.  Я  чуть не
ущипнула себя от злости, забыв предупредить об этом Ёсинаку. Очень умно, что
вы заставили его выпить дважды. У вас там часто пользуются ядами?
     - Иногда. Кое-кто применяет яды. Это грязный прием.
     - Да, но очень эффективный. У нас так тоже бывает.
     - Ужасно, правда, не доверять никому.
     -  О, нет, Анджин-сан, вините, - ответила  она. - Это только  одно 
самых важных жненных правил - ни больше, ни меньше.


 * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ * 




ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ


     "Эразмус"  стоял у  пристани  в  Эдо,  сверкая  под  высоким полуденным
солнцем, в полном своем великолепии.
     - Боже мой, Марико, вы только посмотрите на него!  Видели вы что-нибудь
подобное? Взгляните на обводы!
     Корабль  его  был  закрыт, окружен на  расстоянии  ста шагов барьерами,
прикреплен  к  пристани  новыми  канатами,  -  весь  этот  участок  усиленно
охранялся:   на   палубе   множество   самураев,   повсюду   висят  плакаты,
предупреждающие:  вход  -  только  по личным  пропускам Торанаги!  "Эразмус"
свежепокрашен и осмолен, палубы без единого  пятнышка, корпус  проконопачен,
такелаж  починен. Даже фок-мачта, потерянная в  последний шторм,  заменена -
нашли-таки  в трюме  последнюю  запасных  - и стоит  под правильным углом.
Концы канатов  аккуратно заделаны, пушки  блестят защитным слоем смазки. Над
всем этим гордо возвышается разъяренный английский лев...
     - Эгей!  - радостно закричал он, дойдя  до  ограждения, но никто ему не
ответил. Только часовой  охраны объяснил, что чужеземцев сегодня на  борту
нет.
     - Сигата га наи, -  откликнулся Блэксорн. - Домо. - Он  унял охватившее
его желание сразу  же подняться на борт и сияя обращался  к Марико, но видел
только корабль.  -  Да он  словно  только что   ремонта в доке  Портсмута,
Марико-сан.  А пушка-то - парни, должно быть, работали  как собаки. Красивое
судно,  правда?  Не  дождусь, когда  снова  увижу  Баккуса  и  Винка,  да  и
остальных...  Вот уж не  ожидал  увидеть  корабль таким... Боже  мой,  судно
прекрасно смотрится, правда?
     Марико смотрела на него, а не на корабль: она поняла, что о ней забыли,
на ее  место  пришло другое.  "Не  переживай,  - сказала  она себе.  -  Наше
путешествие окончено".
     Утром этого дня они наконец прибыли на заставу в  окрестностях Эдо. Еще
раз у них  проверили  проездные документы. Их снова принимали очень вежливо,
но на этот раз дали почетный караул, ожидавший их.
     - Они проводят нас в замок, Анджин-сан.  Вы  останетесь  там, а сегодня
вечером мы встретимся с Торанагой.
     -  Ну, тогда еще масса  времени.  Смотрите, Марико-сан,  доки отсюда не
далее чем в миле, да? Там  где-то и мой корабль.  Вы не  попросите  капитана
Ёсинаки, нельзя ли нам съездить туда?
     - Он говорит, к  сожалению,  у  него нет  инструкций  на  этот  случай,
Анджин-сан. Он должен доставить нас в замок.
     -  Пожалуйста,  скажите  ему...  нет,  может  быть,  лучше  мне  самому
попытаться... Тайчо-сан! Окасира, сукочи но айда вата-куси ва ихитай но дес.
Ватахучи но  фунега  асоко  ни аримасу.  Капитан,  я  хочу  сходить  туда на
некоторое время. Там мой корабль.
     - Ие, Анджин-сан, гомен насаи. Има...
     Марико с удовлетворением  и  усмешкой слушала, как Блэксорн вежливо, но
твердо  спорил, настаивал, пока  наконец недовольный Ёсинака  не позволил мм
сделать крюк  ("Только  на один момент, да? И только потому, что  Анджин-сан
имеет  положение хатамото, которое дает  определенные неотъемлемые  права, и
указал на то, что такое быстрое  ознакомление с объектом важно для господина
Торанаги,  что  это  сэкономит  много  времени,  столь  ценного  для  нашего
господина,  и важно  для  встречи  сегодня  вечером.  Да,  Анджин-сан  может
взглянуть на него,  но пусть он простит, конечно, на  корабль подняться  без
пропуска, подписанного  лично господином  Торанагой,  никак нельзя, и вообще
это  можно только  в  течение  одной  минуты,  так как  нас  ожидают,  прошу
прощения").
     - Домо,  Тайчо-сан,  -  с  жаром  ответил  на  это  Блэксорн, более чем
удивленный,  что он все лучше донимает  язык и те  способы убеждать, которые
считаются здесь правильными.
     Прошлую ночь и большую часть  вчерашнего дня они провели в гостинице не
более чем в двух  ри  к югу  вн по дороге, - Ёсинака, как и прежде, дал им
побездельничать. "О, это была прекрасная ночь", - подумала Марико.
     Таких  прекрасных  днем  и  ночей она могла  вспомнить  много. Все было
хорошо кроме первого дня после выезда  Мисимы, когда отец Тсукку-сан опять
встретился с ними и непрочное перемирие между  мужчинами кончилось. Их ссора
началась внезапно, яростно, и  виной тому - инцидент с Родригесом, к тому же
они  слишком  много выпили. Обмен угрозами, проклятия... А потом отец Алвито
кинулся в Эдо... Смутное чувство недовольства осталось после этого эпода и
омрачило их дальнейшее путешествие.
     - Мы не должны были допустить этого, Анджин-сан.
     - Но этот человек не имел права...
     -  О да,  я согласна.  И  конечно, вы  правы. Но пожалуйста...  если вы
позволите  тому, что проошло, разрушить  вашу  гармонию - вы пропадете и я
тоже. Пожалуйста, я умоляю  вас, будьте  японцем! Отбросьте  этот инцидент -
вот и все, один инцидент  десяти  тысяч!  Вы не  должны позволять нарушать
вашу гармонию. Отбросьте его в самый дальний уголок сознания.
     - Как? Как мне это сделать? Взгляните на мои руки! Я так чертовски зол,
что не могу унять дрожь!
     - Посмотрите на этот камень, Анджин-сан! Послушайте, как он растет.
     - Что?
     - Прислушайтесь к  росту камня, Анджин-сан. Сосредоточьте свое внимание
на этом - на гармонии камня. Прислушайтесь к ками этого камня. Слушайте  мою
любовь - ради жни! И ради меня...
     Так она старалась и понемногу преуспела в этом, и на следующий день они
опять были друзьями, опять любовниками, опять  в мире, она продолжала  учить
его,   пытаясь  подготовить   помимо   его  воли   к  созданию   внутреннего
"восьмирядного  заслона",  помогая  строить  внутренние  стены  и  бастионы,
которые были для него единственным путем к гармонии и выживанию.
     - Я так рада, что священник ушел и не возвращается, Анджин-сан.
     - Да.
     - Лучше, чтобы не было  Я боюсь за вас.
     - Ничего не меняется - он всегда был моим врагом, всегда и будет. Карма
есть карма.  Но не забывайте - никто и ничто  не существует вес нас. Пока не
существует.  Ни он, ни  кто-нибудь еще.  И ничего другого. До приезда в Эдо.
Да?
     - Да. Вы так мудры. И опять правы. Я так счастлива быть с вами...
     Дорога   Мисимы быстро вышла  плоских равнин и запетляла по горам к
перевалу  Хаконе.  Два  дня  они  отдыхали  на  вершине  горы,  радостные  и
довольные; гора  Фудзи блистала  перед  ними  на  восходе  и  закате солнца,
вершина скрывалась в кольце облаков.
     - Горы всегда такие?
     - Да, Анджин-сан, большую часть времени они  закрыты. Но это делает вид
ясной и  чистой Фудзи-сан  еще прекраснее, правда?  Вы можете  подняться  до
вершины, если хотите.
     - сделаем это сейчас!
     - Не сейчас,  Анджин-сан. Но однажды мы  это сделаем, - мы  ведь должны
оставить что-нибудь на будущее, да? Мы заберемся на Фудзи-сан осенью...
     Им  всегда  доставались красивые уединенные гостиницы,  на всем пути по
равнинам  Кванто.  И  всегда приходилось  пересекать реки,  ручьи,  речушки,
стремящиеся  к  морю,  которое сейчас  было  справа  от  них.  Их  процессия
двигалась на север по вилистой, оживленной, суетливой Токайдо, через самую
большую  рисовую житницу  империи. Плоские  аллювиальные равнины обиловали
водой,  каждый дюйм земли здесь  возделывался.  Воздух теперь  был горячий и
влажный, тяжелый  от зловония человеческих  испражнений,  которые  крестьяне
разводили водой, заботливо поливая посадки.
     - Рис  дает нам  пищу, Анджин-сан, татами для сна, сандалии для ходьбы,
одежду, чтобы  укрываться  от дождя  и холода, солому,  чтобы  утеплять наши
дома, бумагу для письма. Без риса мы не могли бы существовать.
     - Но такая вонь, Марико-сан!
     -  Это небольшая  цена  за такую  щедрость, да? Просто делайте как мы -
открывайте свои  уши, глаза  и голову.  Слушайте  ветер и дождь, насекомых и
птиц,  слушайте  рост  насекомых и мысленно  представляйте  ваших  потомков,
приближающихся к концу  жни. Если вы это  сделаете,  Анджин-сан, вы  скоро
начнете чувствовать  красоту жни. Это  требует  практики... но  вы станете
совсем японцем, не так ли?
     -  Ах, благодарю  вас,  госпожа  моя! Но  должен прнаться, что я  уже
начинаю любить рис, -  да-да, я, пожалуй, предпочитаю его картофелю... И  вы
знаете  еще, что я не так скучаю без мяса, как раньше. Разве это не странно?
И я не так голоден, как был.
     - А я голодна, как никогда в жни.
     - Да я говорю о пище.
     - Ах, я тоже...
     За три дня  до перехода через перевал Хаконе  у нее начались месячные и
она попросила  его взять  себе  на ночь одну   служанок в  гостинице ("Это
будет разумно, Анджин-сан").
     - Предпочитаю обойтись без них, вини меня.
     - Пожалуйста, прошу тебя. Это для безопасности. Так благоразумней.
     - Если вы  так хотите - тогда да. Но завтра  ночью, не сегодня. Сегодня
вечером давайте просто ляжем спать в мире и спокойствии, вместе.
     "Да, - подумала  Марико, -  эту ночь  мы  проспали спокойно, а  рассвет
назавтра был  так прекрасен, что  я  покинула его теплую  постель,  села  на
веранде с Дзиммоко и следила, как рождается новый день".
     - Ах, доброе утро, госпожа Тода, - у входа в сад стояла Дзеко, кланяясь
ей, - какой чудесный рассвет.
     - Да, красивый.
     - Простите, можно я вам помешаю? Могу я поговорить с вами  наедине  - о
делах?
     -  Конечно.   -  Марико  сошла  с  веранды,  не  желая  прерывать   сон
Анджин-сана.  Она отправила Дзиммоко за зеленым  чаем и  приказала постелить
одеяла на траве, поближе к водопаду.
     Когда  они  остались  одни и  пришло  время  начинать  разговор,  Дзеко
сказала:
     - Я думаю, как бы мне лучше помочь Торанаге-сама.
     - Тысяча коку - более чем великодушно с вашей стороны.
     - Еще ценнее могут быть три секрета.
     - Даже один, Дзеко-сан, если он настоящий.
     -   Анджин-сан  -   хороший  человек,  да?  О  его  будущем  тоже  надо
позаботиться, правда?
     - У Анджин-сана своя карма, - ответила она, зная, что придется пойти на
сделку:  что  же ей  уступить  - если  она вообще что-нибудь  уступит?  - Мы
говорим о  господине  Торанаге, да?  Или один    ваших  секретов  касается
Анджин-сана?
     - О, нет, госпожа. Как вы сказали, у Анджин-сана своя карма, так что, я
думаю, у него есть и свои секреты. Мне только кажется, что Анджин-сан - один
 любимых вассалов господина Торанаги и любая защита нашего господина - это
и способ помочь его вассалам, правда?
     -  Согласна.  Конечно,  долг  вассалов -  передавать любую  информацию,
которая может помочь их господину.
     -  Верно, госпожа, очень верно. Ах, это такая честь для  меня - служить
вам.  Хонто. Могу  я  выразить  вам, как  я  польщена тем, что мне позволено
путешествовать вместе с  вами, разговаривать с вами, есть и смеяться с вами,
случайно  действовать  как  скромный  советник,  как  бы  плохо  я  ни  была
подготовлена - за это я  прошу у вас  прощения. Ваша мудрость так же велика,
как ваша красота, и ваше мужество так же безмерно, как ваши титулы.
     -  Ах,  Дзеко-сан,  пожалуйста,  вините  меня,   вы  так  добры,  так
заботливы.  Я просто жена одного    генералов моего господина. Так что  вы
говорили? Четыре секрета?
     -  Три, госпожа. Я  подумала, не  походатайствуете ли  вы за меня перед
господином Торанагой?  Неразумно мне самой шептать  прямо ему  о том, что  я
считаю  правдой.  Это  было  бы  очень  дурным  тоном - я  не смогу  выбрать
правильных слов, найти способ  ложить  перед ним информацию. Ведь  в любом
случае,  в деле любой важности  наш обычай использовать  посредников намного
лучше, правда?
     - Кику-сан, конечно, больше подошла бы для этого дела. Я не знаю, когда
за  мной пришлют, или через сколько времени у меня будет аудиенция, или даже
найдет ли он нужным выслушать то, что я захочу ему сказать.
     - Пожалуйста, вините меня, госпожа,  но намного больше подошли бы вы.
Вы  можете судить о ценности информации,  она - нет. Вас он  слушает,  с ней
занимается другими вещами.
     - Я не советник, Дзеко-сан, и не могу оценить вашу информацию.
     - Я говорю - эти новости стоят тысячу коку.
     - Со дес ка?
     Дзеко  еще   раз  проверила,   не  подслушивают  ли   их,  потом  стала
рассказывать: отлученный христианский священник пробормотал  вслух  то,  что
прошептал ему  в  исповедальне господин  Оноши, - он связан со своим  дядей,
господином  Харимой;  второй повар Оми подслушал о заговоре Оми и его матери
против  Ябу; наконец,  она  узнала о Затаки,  о его явной страсти к  госпоже
Ошибе, и об Ишидо и госпоже Ошибе.
     Марико внимательно  слушала,  не высказывая своего мнения  - хотя  ее и
неприятно  поразило нарушение  тайны  исповеди, -  ум ее метался,  перебирая
массу  возможностей, открывшихся  вместе с тем,  что она  только что узнала.
Потом она устроила Дзеко перекрестный допрос,  желая удостовериться, все  ли
правильно поняла и отложила  в памяти. А когда  убедилась: да, она запомнила
все,  что Дзеко  приготовилась  открыть ей  в  этот  момент  (она,  конечно,
понимала: если человек  торгует - у него всегда много чего есть в запасе), -
то послала за свежим чаем. Марико сама наполнила Дзеко чашку, и они спокойно
пили чай - обе осторожные, уверенные в себе.
     - Не знаю, как определить, насколько ценна эта информация, Дзеко-сан.
     - Конечно, Марико-сан.
     - Думаю,  что эти сведения  - и  тысяча коку - очень обрадуют господина
Торанагу.
     Дзеко удержала  ругательство,  готовое  сорваться  с  губ. Она  ожидала
значительного снижения первоначально запрошенной суммы.
     -  Простите, но деньги  не имеют значения для  такого  дайме,  хотя это
целое состояние  для  такой  крестьянки,  как я,  - тысяча коку  делают меня
основоположницей состояния  целого рода,  правда?  Каждый должен знать  свое
место, госпожа Тода, не так ли? Ее тон был очень язвителен.
     -  Да. Хорошо знать, кто  вы и  что вы, Дзеко-сан. Это  одно   редких
преимуществ, которые мужчина уступил женщине. К  счастью, я знаю, кто я.  О,
конечно, знаю. Пожалуйста, переходите к тому, чего вы хотите.
     Дзеко  не   дрогнула   от  такой  угрозы,   но  бросилась  в  атаку   с
соответствующей грубой прямотой:
     -  А суть  моего разговора в том, что  обе  мы  знаем жнь и  понимаем
смерть - обе считаем, что везде и все зависит от денег - даже в аду.
     - Вы так думаете?
     - Да. Но, простите, я считаю, что тысяча коку - слишком много.
     - Смерть предпочтительнее?
     - Я уже написала свои предсмертные стихи, госпожа:
     "Когда я умру,
     Не сжигайте меня,
     Не хороните никак.
     Просто бросьте на поле тело мое -
     Накормить пустобрюхих собак".
     - Это можно устроить. Очень просто.
     -  Да.  Но у меня длинные уши  и  надежный язык, а это может быть очень
важно.
     Марико налила еще чаю - себе.
     - Извините, что вы сказали?
     - О да, конечно.  Пожалуйста, вините меня, но это не хвастовство, что
я  хорошо подготовлена,  госпожа, - в этом и во многом другом. Смерти  я  не
боюсь. Написала  завещание,  дала сыну подробные  инструкции  на случай моей
неожиданной смерти. Заключила мир с богами задолго до этой минуты и на сорок
дней после смерти...  Я уверена  - мне удастся возродиться. А если и  нет, -
она  пожала плечами, - тогда я стану ками... - Веер ее з  -  Так я могу
надеяться, что возможность  передать это господину Торанаге  представится  в
течение месяца, да? Пожалуйста, простите, что я вам  напоминаю, но я как вы:
я ничего не боюсь. Но в отличие от вас мне в этой жни нечего терять.
     -  Так много разговоров об ужасных  вещах, Дзеко-сан,  в такое приятное
утро.  Ведь так приятно,  правда? - Марико собралась  спрятать коготки.  - Я
предпочитаю видеть вас живой, процветающей почтенной дамой, одним  столпов
вашей  новой  гильдии.  Ах,  это  была очень  тонкая  мысль.  Хорошая  идея,
Дзеко-сан.
     - Благодарю вас, госпожа. Я бы также  хотела, чтобы вы были счастливы и
невредимы и  процветали во  всем, что  вам  захочется.  Со  всеми забавами и
почестями, которые вам потребуются.
     - "Забавами"? - повторила Марико, снова почувствовав опасность.
     Дзеко  была  похожа  на хорошо  натасканную собаку, идущую по следу  за
зверем.
     -  Я  только  крестьянка,  госпожа,  так  что  не знаю,  какие  почести
требуются вам, какие забавы доставляют удовольствие вам. Или вашему сыну.
     Ни та ни другая не заметили, как между пальцами Марико сломалась тонкая
деревянная планка веера. Бр прекратился. Теперь в саду, выходящем к  морю,
на  котором  не было ни малейшего  волнения,  висел влажный, горячий воздух.
Стаями летали мухи, усаживались, снова взлетали.
     - Ну  а  каких "забав и почестей"  хотели бы вы  для себя?  -  Марико с
недоброй улыбкой рассматривала эту  пожилую женщину, ясно поняв теперь,  что
она должна ее убрать, иначе погибнет ее сын.
     -  Для себя -  ничего. Господин Торанага оказал мне  почести  и  одарил
богатствами, о которых я и не мечтала.  Но для своего сына? О да,  он мог бы
помочь ему.
     - Чем помочь?
     - Двумя мечами.
     - Это невозможно.
     -  Знаю,  госпожа.  Простите.  Taк легко это  предоставить, и  все-таки
нельзя. Но идет война. Для боев потребуется много воинов.
     - Сейчас войны не будет. Господин Торанага едет в Осаку.
     - Два меча. Это не такая большая просьба.
     - Это невозможно. Извините, это присуждаю не я.
     - Простите, но я не прошу вас  о  чем-нибудь таком... Это единственное,
что в силах меня обрадовать.  Да. Ничего другого. - Капля пота  упала с лица
Дзеко на колено.  - Я хотела бы предложить господину Торанаге пятьсот коку с
цены контракта как знак моего уважения в эти трудные времена. Другие пятьсот
коку  пойдут  моему сыну.  Самурай  нуждается  в  наследственном  состоянии,
правда?
     - Вы обрекаете своего сына на смерть.  Все самураи Торанаги очень скоро
погибнут или станут ронинами.
     - Карма. У  моего сына уже есть  сыновья, госпожа.  Они расскажут своим
сыновьям, что когда-то мы были самураями. В этом все дело.
     - Не я даю звание самурая.
     - Конечно. Простите меня. Но именно это могло бы меня удовлетворить.
     Торанага раздраженно покачал головой:
     - Ее  информация, вероятно, интересна, но  не стоит того, чтобы сделать
ее сына самураем. Марико возразила:
     -  Она  кажется преданным вассалом, господин.  Она  сказала,  что будет
польщена, если вы еще  на  пятьсот  коку сните цену контракта,  отдав  эти
деньги нуждающимся самураям.
     -  Это  не благородство. Нет, совсем нет. Это только прнание  вины за
то, что сначала она запросила такую грабительскую цену.
     - Возможно, это  стоит рассмотреть,  господин.  Ее  идея  о гильдии,  о
гейшах  и новых классах  куртанок будет иметь  далеко  идущие последствия,
правда?
     -  Не согласен.  Нет. И почему  ее следует  вознаградить? Нет оснований
предоставлять ей такие  почести. Бессмысленно!  Она, конечно, не просила вас
об этом, не так ли?
     - Для нее  это  было бы чересчур  дерзко, господин. Я просто предложила
это, считая, что она может быть вам очень полезна.
     - Лучше  бы  она уже  это  доказала. Не исключено, что  ее секреты тоже
вранье. В  эти дни  я не получал ничего, кроме вранья. - Торанага позвонил в
колокольчик - у дальней двери тут же появился его конюший.
     - Господин?
     - Где куртанка Кику?
     - В ваших покоях, господин.
     - А эта женщина - Дзеко - с ней?
     - Да, господин.
     - Отправьте их обеих   замка. Немедленно! Отправьте  их  обратно в...
Нет, поместите их в гостинице - третьеразрядной гостинице - и скажите, чтобы
ждали, пока  я пришлю за ними.  - Когда самурай исчез,  Торанага раздраженно
сказал:
     - Отвратительно! Сводня, желающая стать самураем! Грязные крестьяне  не
знают больше, где их место!
     Марико смотрела, как он сидит на подушке, машинально помахивая  веером.
Она   была  ошеломлена  тем,   как  он  менился:  мрачность,  раздражение,
капры... А ведь раньше всегда была только жнерадостная уверенность. Он с
интересом выслушал все тайны  Дзеко, но не  с тем возбуждением, которого она
от него ожидала.  "Бедняга,  -  подумала она с сожалением, -  он сдался. Что
толку для  него в этой  информации? Может быть,  он  достаточно  мудр, чтобы
отбросить в сторону все мирское  и готовиться  к невестному? Лучше бы ты и
сама так сделала, - думала она, умирая понемногу в глубине души. - Да, но ты
не можешь, не сейчас, - ты должна защитить своего сына! "
     Они находились  на  шестом этаже  высокой крепостной  башни,  чьи  окна
смотрели на весь город в три стороны света. Заход солнца был мрачен, кусочек
луны висел нко над горонтом, сухой воздух был душен, хотя здесь, почти в
ста футах от основания крепостных стен, улавливалось каждое дуновение ветра.
Помещение   нкое,  сильно  укрепленное,  занимало  половину  всего  этажа;
остальные комнаты выходили на другую сторону башни.
     Торанага поднял  письмо,  присланное  с Марико  Хиро-Мацу,  и  еще  раз
прочитал. Она заметила, что у него дрожит рука.
     - Зачем он хочет приехать в Эдо? - Торанага нетерпеливо отбросил свиток
в сторону.
     - Простите, господин, но я не знаю. Он только просил меня передать  вам
это письмо.
     - Вы разговаривали с этим христианином-отступником?
     -  Нет, господин. Ёсинака сказал, что  вы приказали никому не разрешать
этого.
     - Как вел себя в пути Ёсинака?
     - Очень  энергичен,  господин, - Она  терпеливо  ответила на вопрос  во
второй  раз.  -  Очень деловой.  Он прекрасно нас  охранял  и доставил точно
вовремя.
     - Почему священник Тсукку-сан не вернулся вместе с вами этим путем?
     -  По  дороге    Мисимы, господин,  он и  Анджин-сан  поссорились,  -
пояснила Марико, не зная, что наговорил  Торанаге отец Алвито, если Торанага
уже вызывал его. - Отец решил ехать отдельно.
     - Из-за чего проошла ссора?
     -  Частично  -за  меня, -за  моей души, господин.  В основном -за
вражды их религий и потому, что между их правителями идет война.
     - Кто начал ссору?
     - Они одинаково  виноваты.  Ссора началась  -за фляжки  спиртного,  -
Марико  рассказала,  что  проошло   с  Родригесом,   потом  продолжала:  -
Тсукку-сан  принес  вторую  фляжку  в  подарок,   желая  как  он  выразился,
виниться  за   Родригеса-сана,   но  Анджин-сан  сказал   -   поразительно
откровенно, -  что не  хочет никакого "папистского спиртного",  предпочитает
саке  и не  доверяет  священникам.  Святой  отец  вспыхнул  и  тоже  говорил
удивительно  откровенно,  -  он  никогда не имел  дела  с  ядом,  впредь  не
собирается и в жни этого не забудет.
     - Ах, яд? Они используют яд как оружие?
     - Анджин-сан говорил мне, что  некоторые у  них применяют яд, господин.
Это  привело их к еще более грубым выражениям, и  они начали  колотить  друг
друга -за того, что одни католики, а другие - протестанты... Я ушла, чтобы
как можно скорее привести Ёсинаку-сава, и он прекратил эту ссору.
     -  Чужеземцы не приносят вам  ничего,  кроме беспокойства. Христиане не
дают ничего, кроме обид. Правда?
     Она не ответила  -  ее расстроила  его  раздражительность. Это было так
непохоже на него,  - казалось, не  было причины, для того чтобы он настолько
потерял  свой  легендарный самоконтроль. "Может  быть, поражение так на него
подействовало,  - подумала  она, -  Без него  мы  все  погибнем  -  мой  сын
погибнет, и Кванто скоро будет в других руках". Его мрачность заразила и ее.
Она заметила на улицах и в  замке как  бы завесу, которая,  казалось, висела
над всем городом -  городом, который славился своим весельем, дерзким юмором
и умением наслаждаться жнью.
     - Я родился в  тот  год, когда у нас появились первые  христиане. С тех
пор они околдовали всю  страну, - пронес Торанага. - Все пятьдесят  восемь
лет ничего, кроме беспокойства...
     - Сожалею, что они оскорбили  вас, господин. Что-нибудь еще?  С  вашего
разреше...
     - Садитесь. Я еще не кончил. - Торанага опять  позвонил в колокольчик -
дверь открылась. - Пошлите за Бунтаро-саном.
     Вошел Бунтаро. Сохраняя на лице свирепое выражение, он встал на  колени
и поклонился. Марико поклонилась ему, не вымолвив ни слова, но он, казалось,
ее не заметил.
     Незадолго перед этим Бунтаро встретил их кортеж у ворот крепости. После
краткого приветствия он сказал, чтобы она сразу же шла к господину Торанаге.
За Анджин-саном пошлют потом.
     - Бунтаро-сан,  вы просили у меня встречи  в присутствии вашей жены,  и
как можно быстрее.
     - Да, господин.
     - Что вы хотели?
     - Я смиренно прошу разрешения на голову Анджин-сана, - сказал Бунтаро.
     - Почему?
     - Пожалуйста, простите меня, но я... мне не нравится, как он смотрит на
мою жену, я хотел... Я хотел сказать  это ей первый раз в вашем присутствии.
Кроме того, он оскорбил меня в Анджиро и я не могу жить с таким позором.
     Торанага посмотрел на Марико, - та, казалось, окаменела.
     - Вы обвиняете ее в том, что она дала ему для этого повод?
     - Я... Я прошу разрешения на его голову.
     - Вы обвиняете ее в том, что она его поощряла? Отвечайте на вопрос!
     -  Прошу  винить  меня,  господин, но если  бы я так думал, то был бы
обязан тут же отрубить ей голову, - ответил Бунтаро с холодным безразличием,
опустив глаза на  татами.  -  Этот чужеземец  постоянно нарушает мой  покой.
Считаю,  что он отрицательно влияет  и на вас.  Разрешите  мне  отрубить ему
голову, прошу вас. - Он поднял  глаза,  - его  толстые щеки  были  не бриты,
глаза ввалились, - Или позвольте мне забрать жену и сегодня вечером мы уйдем
перед вами - готовить путь.
     - Что вы скажете на это, Марию-сан?
     - Он мой муж. Все, что он решит, я сделаю, - если вы не  откажете ему в
этом, господин. Это мой долг.
     Торанага переводил глаза с  мужчины  на  женщину.  Потом его голос стал
тверже - на мгновение он стал прежним Торанагой:
     - Марико-сан,  через три дня вы уедете в Осаку. Вы  будете готовить для
меня этот путь и дождетесь  меня там.  Бунтаро-сан,  вы будете  сопровождать
меня как командир моего эскорта, когда отправлюсь туда я. После того как  вы
выполните свой долг как мой помощник,  вы  или  один   ваших  людей можете
сделать то же самое с Анджин-саном - с его согласия или без него.
     Бунтаро прочистил горло:
     - Господин, пожалуйста, объявите "Малиновое... ".
     - Придержите  язык! Вы забываетесь! Я  три раза  сказал вам: "Нет! "  В
следующий  раз, если у  вас хватит дерзости предложить  нежеланный совет, вы
вскроете свой живот над помойкой в Эдо!
     Голова Бунтаро снова коснулась татами.
     - Прошу меня винить, господин. Прошу прощения за дерзость.
     Марико была не меньше, чем дерзостью Бунтаро, смущена грубым, постыдным
срывом Торанаги и тоже нко поклонилась,  чтобы спрятать смятение. Торанага
тут же опомнился:
     -  Пожалуйста,  вините  мою   несдержанность.   Ваша   просьба  будет
удовлетворена,  Бунтаро-сан, но  только  после того, как  вы выполните  роль
моего помощника при сеппуку.
     - Благодарю  вас,  господин.  Пожалуйста, вините  меня,  если  я  вас
оскорбил.
     - Приказываю вам обоим помириться друг с другом. Вы это сделаете?
     Бунтаро коротко кивнул. Марико тоже.
     -   Хорошо.   Марико-сан,   вы   вернетесь  сегодня  вечером  вместе  с
Анджин-саном,  в  час  собаки.  Теперь  вы  можете идти.  Она  поклонилась и
оставила их. Торанага посмотрел на Бунтаро.
     - Ну? Вы обвиняете ее?
     - Это...  это немыслимо, чтобы  она  предала  меня,  господин, -  уныло
ответил Бунтаро.
     -  Я согласен. - Торанага взмахнул  веером, отгоняя  муху;  у него  был
очень усталый вид. - Ну,  скоро вы сможете получить  голову Анджин-сана. Еще
некоторое время она будет нужна мне у него на плечах.
     - Благодарю вас, господин. Еще раз прошу простить, что расстроил вас.
     - Сейчас такие времена. Грязные  времена. - Торанага наклонился вперед.
-  Послушайте, я хочу чтобы вы сразу же выехали на несколько дней в Мисиму -
сменить   там  вашего   отца.   Он   просит   разрешения   приехать  сюда  и
проконсультироваться  со мной.  Я не знаю, что...  В  любом случае я  должен
иметь в Мисиме кого-нибудь,  кому  могу доверять. Не могли бы вы  выехать на
рассвете, но по дороге через Такато?
     - Господин? - Бунтаро видел, что Торанага сохранял спокойствие огромным
усилием воли и все же голос его дрожал.
     - У меня личное письмо к  моей матери в Такато. Не говорите никому, что
вы туда собираетесь. Но сразу  же, как  только  выедете  города,  срезайте
путь и берите на с
     - Я понимаю.
     - Господин  Затаки, возможно, попытается помешать  вам передать письмо.
Вы должны отдать его  только  ей лично,  в руки.  Вы  понимаете?  Ей  одной.
Возьмите  двадцать  человек  и  скачите туда.  Я  пошлю  почтового голубя  и
позабочусь о его пути.
     - Ваше послание будет на словах или письменное?
     - Письмо.
     - А если я не смогу передать его?
     - Вы должны передать его, - конечно, вы  должны... Почему я выбрал вас?
Но... если вы будете преданы, как я... уничтожьте его, перед тем как сделать
сеппуку. В тот момент, как  я услышу эти ужасные новости, голова Анджин-сана
покинет плечи. И  если... что с Марико-сан? Что делать  с  вашей женой, если
дело пойдет плохо?
     - Пожалуйста, отправьте ее  в  Великую  Пустоту,  господин, прежде  чем
умрете. Я буду польщен, если... Она заслуживает достойного помощника.
     - Она  не умрет  в  бесчестье, я вам это  обещаю.  Я прослежу  за этим,
лично. Теперь еще. На  рассвете  возвращайтесь за моим письмом. Не подведите
меня - только в руки моей матери!
     Бунтаро поблагодарил еще раз,  - ему было стыдно, что Торанага  выказал
свой страх. Оставшись один, Торанага вынул платок и вытер пот с лица. Пальцы
у него  дрожали. Он пытался  удержать их, но не мог. У него отняла все  силы
необходимость  вести себя  как последний  тупица, прятать свое  безграничное
возбуждение,  после  того  как  он  узнал эти  тайны, которые,  как  это  ни
невероятно, обещали долгожданные перемены.
     -  Возможные перемены, только возможные - если  они верны... - пронес
он вслух,  с трудом  соображая; эта  поразительная,  такая благоприятная для
него и нужная информация, которую принесла  Марико  от этой  женщины, Дзеко,
все еще звучала у него в мозгу.
     "Ошиба, - злорадно подумал он, - так эта гарпия - та самая приманка, на
которую мой брат выскочит  своего горного убежища... Мой брат хочет Ошибу.
Но теперь очевидно и то, чего он хочет  больше, чем ее, и больше, чем только
Кванто, - он хочет все  государство. Он ненавидит Ишидо, не любит христиан и
теперь страдает  от ревности  к Ишидо  -за его хорошо вестной  страсти к
Ошибе. Так  что  он  разошелся  с Ишидо, Кийямой  и Оноши... Потому  что мой
неверный  брат  действительно  хочет  стать  сегуном.  Он Миновара, со всеми
необходимыми родственными связями, всей амбицией, но без мандата или Кванто.
Сначала  он  должен  получить  Кванто, чтобы  потом получить все остальное".
Торанага радостно  потер руки, соображая, какие прекрасные новые возможности
воздействовать на брата открываются перед ним благодаря этим новостям.
     И  Оноши  замешан! "Капля  меда в уши Кийяме  в  подходящий  момент,  -
подумал он. -  Плюс основные события,  ложенные  этим отступником,  слегка
искаженные, немного  подправленные, - и Кийяма может  собрать свои войска  и
сразу  кинуться  на  Оноши  с  мечом  и  огнем.  "Дзеко  совершенно уверена,
господин.  Новообращенный  брат Джозеф  сказал: господин  Оноши прнался на
исповеди,  что заключил тайный  договор с Ишидо  против дайме-христианина, и
просил прощения. В  договоре  определенно говорилось о том, что за поддержку
теперь  Ишидо  обещал,  что в  день  вашей  смерти  этому  христианину будет
предъявлено обвинение в мене и предложено сейчас же отправиться в Пустоту,
- если надо,  то и в принудительном порядке, - а сын Оноши будет наследником
всех его земель. Имя христианина не называлось, господин".
     "Кийяма  или  Харима  Нагасаки? - спрашивал себя Торанага. - Неважно.
Для меня это должен быть Кийяма".
     Он встал  шатаясь, несмотря на свое  ликование, ощупью подошел к  окну,
тяжело  наклонился, опершись на деревянный подоконник, и посмотрел  на небо:
звезды казались тусклыми в лунном свете, собирались дождевые облака.
     - Будда,  все  боги, любые    богов!  Пусть  мой брат клюнет  на  эту
приманку - и пусть слова этой женщины окажутся правдой!
     Но на небе не появилось ни  одной падающей  звезды,  что подтвердило бы
ему:  его  послание  принято  богами. Не  подул ветер, внезапные  облака  не
закрыли полумесяца... А если бы и  был какой-нибудь небесный знак, он принял
бы его за простое совпадение.
     "Будь терпелив, считайся только с фактами. Сядь и подумай", - сказал он
себе.
     Он  знал  -  начинает сказываться напряжение,  но самое главное, что ни
один   его  блких или подчиненных -  а  значит, ни один    целой армии
болтливых глупцов или шпионов в Эдо - ни на миг не заподозрил, что он только
прикидывается проигравшим и играет роль потерпевшего поражение.  В Ёкосе  он
сразу понял, что, если получит  рук брата  второе послание, - это для него
похоронный звон. И  тогда решил, что его  единственный, слабый шанс выжить -
убедить всех,  даже самого  себя, что он абсолютно смирился с поражением. На
самом деле это  только  маскировка,  чтобы  выиграть время, - он  продолжает
пользоваться своей всегдашней  манерой: торговаться, откладывать, как  будто
отступать,  терпеливо ждать, а когда над шеей противника будет занесен меч -
спокойно, без колебаний наносить решающий 
     С тех пор он  ждал - часами, один, ночью и днем, - и каждый час терпеть
было труднее...  Ни охоты, ни шуток, никаких замыслов и планов, ни плавания,
ни танцев  и пения в театральных пьесах - ничего, что так восхищало  его всю
жнь. Только одна и та же скучная роль, самая  трудная в его жни: унылый,
сдавшийся, нерешительный,  явно беспомощный, сам  установивший для себя этот
аскетичный,  "полуголодный"  образ  жни. А чтобы  время шло побыстрее,  он
продолжал доделывать завещание.  Это был тайный частный  свод правил для его
потомков,  который он готовил целый год, - порядок и способ управления после
него.  Судару   уже  поклялся  соблюдать  завещание,  как  надлежит  каждому
наследнику.  "При  таком  подходе будущее  клана гарантировано  (может  быть
гарантировано, напомнил себе Торанага, - он  часто поправлял себя: менял или
добавлял,  убирал слово,  предложение, опускал параграф, формулировал новый)
при условии, что я выберусь  ловушки, в которую попал".
     Завещание начиналось словами: "Долг правителя провинции  - обеспечивать
мир   и   безопасность  населения,  а  не  прославлять  своих  предков   или
обеспечивать потомков". Одна  максим  гласила:  "Помните,  что  везение  и
невезение должны быть  оставлены на волю небес и зависят от законов природы.
Они не покупаются  молитвами или хитроумными интригами, придуманными  людьми
или  мнимым  святым".  Торанага подумал и вместо "людьми или мнимым  святым"
написал "людьми, какими бы они ни были".
     Обычно  он  радовался,  заставляя  себя писать  ясно  и  коротко,  но в
последние дни и ночи все его самообладание уходило на то, чтобы играть столь
несвойственную ему роль.  То,  что это ему так  удавалось, обрадовало, но  и
напугало: как люди могут быть столь доверчивы? "Слава богам, что это  так, -
ответил  он сам  себе в миллионный  раз.  -  Приняв  "поражение",  ты дважды
бежал войны. Ты  все еще в ловушке, но теперь твое терпение принесло плоды
и у тебя есть новый шанс... Нет, возможно, будет  еще  один шанс, - поправил
он себя. -  Если только все  это правда, если эти секреты не подсунул  враг,
чтобы совсем тебя запутать".
     Боль в груди, слабость и головокружение обрушились на него неожиданно -
пришлось сесть и  глубоко дышать, как  много  лет  назад обучили его монахи,
исповедовавшие  религию  дзен:  "Десять глубоких,  десять  медленных мелких,
погрузите свой  разум в  пустоту...  Там  нет прошлого и  будущего,  тепла и
холода,  боли  и  радости  -    ничего  в ничто...  " Скоро ясность  мысли
вернулась к  нему. Тогда он встал, подошел к столу и начал писать. Он просил
мать  быть  посредницей  между  ним  и  сводным  братом  и  представить  ему
предложения о будущем клана. Первая просьба, с которой он обращался к брату,
- подумать о женитьбе на госпоже Ошибе:
     "... Конечно, с моей стороны это неразумно, брат. Многих дайме разъярит
моя "поразительная амбиция". Но такая связь с Вами упрочит мир в государстве
и подтвердит наследование Яэмона - в Вашей  лояльности никто не сомневается,
хотя некоторые ошибочно сомневаются в моей.  Вы,  несомненно, можете взять и
более подходящую жену, но госпоже Ошибе вряд ли удастся найти лучшего  мужа.
После того как будут убраны все менившие Его  Императорскому Величеству, я
снова займу свое законное место президента Совета регентов. Тогда я приглашу
Сына Неба и попрошу  его потребовать этого брака, если Вы  согласитесь нести
такую  ношу. Я  всей душой чувствую, что такая жертва  -  единственный путь,
которым мы  можем обеспечить продолжение нашей династии и выполнить наш долг
перед   Тайко.   Это   первое.   Во-вторых,   Вам   предлагаются  все  земли
христиан-менников  Кийямы  и  Оноши.  В  настоящее  время  они  вместе   с
иностранными   священниками  замышляют   предательскую  войну   против  всех
нехристиан-дайме; война  будет поддержана  вторжением  вооруженных мушкетами
чужеземцев  - все  так, как  они когда-то уже делали  против нашего сюзерена
Тайко.  Далее, Вам  предлагаются  все  земли  других  христиан острова Кюсю,
которые встанут на  сторону  менника  Ишидо  в  последней  битве  со мной.
(Известно ли Вам, что этот крестьянин, этот  выскочка, был  столь дерзок - и
это перестало быть  секретом,  - что  планировал  роспуск  Совета регентов и
женитьбу на матери наследника? )
     И  взамен  всего этого, брат, мне нужны тайный договор  о  союзничестве
сейчас, гарантирующий  безопасный  проход  моих  армий через горы Синано,  и
совместная атака  под  моим  руководством  против  Ишидо  - выбор  времени и
способа остается за мной.
     Как знак моего  доверия я сразу же посылаю моего сына Судару, его жену,
госпожу  Дзендзико,  и их детей, включая моего единственного внука,  к Вам в
Такато... "
     - "Это не действия  побежденного, -  сказал себе Торанага,  запечатывая
свиток. - Затаки сразу же поймет это. Да, но теперь капкан поставлен. Дорога
через  Синано  - мой единственный путь, и брат - мой  первый  шаг  на пути к
равнинам Осаки. Но верно ли, что Затаки нужна Ошиба? Не слишком  ли многим я
рискую,  полагаясь только на  глупую  болтовню  слуг,  которые  вечно где-то
слоняются и  что-то  подслушивают,  на  шепот  в исповедальне  и  бормотание
отлученного священника?  А  если  Дзеко, эта  пиявка,  просто  солгала  ради
каких-то своих  выгод... Два меча - вот настоящий ключ, чтобы открыть все ее
секреты. У нее  наверняка есть улики против Марико и Анджин-сана.  Почему бы
еще  Марико  пришла  ко мне  с этой  просьбой? Тогда - Марико  и  чужеземец!
Чужеземец и Бунтаро! Э-э-э, жнь такая странная вещь... "
     Знакомая  боль опять  подступила  к  груди.  Через несколько  минут  он
написал письмо для почтового  голубя и с трудом  потащился вверх по лестнице
на голубятню.  В  одной   клеток он тщательно выбрал  голубя на  Такато  и
прикрепил  ему на ногу  маленький  цилиндрик с письмом. Голубя он  посадил в
открытой клетке наверху - улетит сразу же, как рассветет.
     В  послании к  матери он  просил  разрешить безопасный проезд  Бунтаро,
который везет важное послание  ей и его брату. И  подписано оно  было, как и
само письмо: Ёси-Торанага-нох-Миновара. Этот  титул он использовал впервые в
жни.
     - Лети спокойно и уверенно, маленькая птичка, - напутствовал он голубя,
погладив его оброненным  пером. - Ты  несешь  наследство  династии на десять
тысяч лет...
     Глаза Торанага  еще раз  опустились на  расстилающийся  вну  под  ним
город. Узенькая полоска  света видна была  на горонте с  западной стороны.
Вну,  около домов, он  мог разобрать крошечные, с булавочный  укол факелы,
что окружали корабль чужеземцев.
     "Вот еще один ключ", - подумал  он и стал снова и снова обдумывать  эти
три секрета. Он знал, что ему чего-то не хватает...
     - Хотел бы я, чтобы Кири была здесь, - сказал он ночи.
     Марико стояла  на  коленях  перед зеркалом    полированного  металла.
Наконец она отвела  взгляд  и  посмотрела на  нож, который держала в  руках.
Лезвие отражало свет масляной лампы.
     - Мне бы надо воспользоваться  тобой, -  сказала она, охваченная горем.
Ее  глаза  обратились к  Мадонне с младенцем в  нише, украшенной умительно
красивой  веточкой цветов, и наполнились слезами: "Я знаю, что  самоубийство
смертный грех,  но что я  могу сделать? Как мне жить с таким  позором? Лучше
сделать это, пока я еще не предана".
     Комната  была  очень тихая, как и весь  их  семейный  дом,  построенный
внутри  кольца укреплений и широкого  рва с водой вокруг  всего замка; здесь
имели право жить только самые любимые и надежные хатамото. Через разбитый  у
дома сад с бамбуковым  забором бежал маленький ручей, отведенный от одной 
многих окружающих замок речек.
     Услышав, что заскрипели,  открываясь, передние ворота и слуги сходятся,
приветствуя  хозяина,  Марико  быстро  спрятала  нож  и вытерла  слезы.  Вот
раздались шаги...  она  открыла дверь и вежливо поклонилась Бунтаро. Он явно
был в  мрачном расположении духа. Торанага, сообщил он ей, опять передумал и
приказал ему выехать немедленно.
     - Я еду на рассвете.  Хотел пожелать вам спокойного путешествия... - Он
запнулся и взглянул на нее. - Почему вы плачете?
     - Прошу винить  меня, господин. Только потому, что я женщина  и жнь
кажется мне такой трудной. И -за Торанаги-сама.
     - Он ненадежный человек. Мне стыдно это говорить. Ужасно, но вот чем он
стал.  Мы должны  вести воину. Намного  лучше начать  войну, чем  знать, что
единственное,  что  ждет тебя  в  будущем, - это увидеть перед собой грязное
лицо Ишидо, смеющегося над моей кармой!
     -  Да, простите. Я желала бы  чем-нибудь помочь.  Не хотите ли чаю  или
саке?
     Бунтаро повернулся и рявкнул на служанку, которая смотрела на  них стоя
в дверях:
     - Приноси саке! Быстро!
     Бунтаро вошел в  ее комнату. Марико  закрыла  дверь.  Теперь он стоял у
окна, откуда видны были стопы замка и главная башня за ними.
     - Пожалуйста, не беспокойтесь, господин, - сказала она  успокаивающе. -
Ванна готова, и я пошлю за вашей любимой наложницей.
     Он все  смотрел на главную башню замка,  стараясь  сдержать  закипающее
раздражение.
     - Торанаге следовало бы  отказаться в пользу  господина Судару, если он
хочет остаться в живых, - ведь будет драка за положение главы рода. Господин
Судару - его сын и законный наследник, не так ли?
     - Да, господин.
     - Или он мог бы  сделать лучше, так, как  предлагал Затаки, - совершить
сеппуку. Тогда вместе с нами сражался бы Затаки со всеми его армиями. С ними
и с мушкетами мы прорвались бы до Киото, - я знаю, что это нам бы удалось. А
если мы  и проиграли  -  все же  это  лучше,  чем  сдаваться,  как  грязные,
трусливые любители чеснока! Наш хозяин  потерял  все  права! Правда  ведь? -
налетел он на Марико.
     - Пожалуйста, вините меня - я не могу так говорить. Он наш сюзерен.
     Бунтаро стоял задумавшись, не в  силах отвести взора от  главной башни,
словно она лучала гипнотическую силу. На всех этажах светились  огни, ярче
всего - на шестом.
     - Мой совет его Совету  - предложить ему покончить с  собой, если он не
захочет  - помочь ему.  Таких прецедентов  достаточно! Многие  разделяют мое
мнение,  господин Судару - пока еще нет.  Может быть,  он действует тайно, -
кто его знает, что он на самом деле думает?  Когда встретите его жену, когда
вы встретите госпожу Дзендзико, - поговорите с ней, убедите ее. А она убедит
его, - она водит его  за нос, правда? Вы ведь  подруги, она вас послушается.
Убедите ее.
     - По-моему, очень плохо так поступать, господин. Это предательство.
     - Я приказываю вам поговорить с ней!
     - Я выполню вашу просьбу.
     - Да, вы  выполните  приказ, не так ли?  -  прорычал он. - Подчинитесь?
Почему  вы всегда  такая  холодная и печальная?  А? -  Он поднял  зеркало  и
протянул его Марико. - Посмотрите на себя!
     -  Пожалуйста,  вините  меня, если  я огорчила вас,  господин, -  она
говорила ровным  голосом,  глядя  мимо  зеркала ему в лицо.  - Я  не  хотела
рассердить вас.
     Он  какое-то  время  угрюмо  наблюдал за ней, потом  положил зеркало на
лакированный столик. - Я не обвиняю вас. Если  бы я думал, что я... я бы  не
колебался.
     Марико как бы со  стороны  услышала, как она непримиримо бросила ему  в
ответ: "Не  колебались бы сделать  это?  Убить меня, господин? Или  оставить
меня жить с еще большим позором? "
     - Я не обвиняю вас, только его! - проревел Бунтаро.
     - Но я обвиняю вас! - крикнула она в ответ. - И вы обвинили меня!
     - Придержите язык!
     - Вы  опозорили  меня перед  нашим господином!  Вы  обвинили меня  и не
выполнили ваш  долг.  Вы  испугались! Вы трус!  Грязный, пропахший  чесноком
трус!
     Его  меч  выскользнул    ножен, - она  обрадовалась,  что  наконец-то
осмелилась вывести его    себя. Но  меч остался  в  воздухе. - Я... Я имею
ваше... Вы обещали, клялись своим Богом, в Осаке. Прежде чем мы... пойдем на
смерть... Вы мне обещали, и я... Я настаиваю!
     Раздался ее девательский смех, пронзительный и злобный.
     -  О да, могущественный господин! Вашей  подушкой я стану лишь однажды,
но торжество ваше сухое, горькое - подпорченное!
     Обеими  руками Бунтаро  о всех сил рубанул мечом по угловому столбу -
лезвие почти перерубило выдержанный брус толщиной в фут.  Он  потянул меч на
себя, но тот крепко  сидел в  дереве. В  неистовстве Бунтаро что  есть  мочи
тянул и расшатывал меч... пока не  сломал  клинок...  Выругался  в последний
раз, кинул  рукоятку через бумажную стенку и как пьяный зашагал к двери. Там
стоял дрожащий от страха слуга,  держа поднос с саке. Бунтаро ударом  кулака
вышиб поднос  рук слуги - тот мгновенно упал  на  колени, уперся головой в
пол и з..
     Бунтаро кинулся в разбитую вдребезги дверную раму.
     - Подождите!.. Подождите до  Осаки!  - Слышно  было, как он выбежал  
дома.
     Некоторое время  Марико  оставалась неподвижной,  как  бы  в  трансе...
Постепенно смертельная бледность исчезла  с  ее  лица,  глаза  снова  обрели
способность ясно видеть все вокруг. Она  молча  вернулась к зеркалу,  минуту
учала в нем свое отражение - и совершенно спокойно занялась макияжем.
     Блэксорн  бежал  по  главной  лестнице  башни,  перескакивая через  две
ступеньки, за ним торопились охранники. Он  был  рад,  что у  него  отобрали
мечи,  - послушно отдал их  во  дворе  первым  часовым, которые к тому  же и
обыскали его, вежливо,  но тщательно.  Лестница и площадки на ней освещались
факелами. На четвертой площадке он  остановился, чуть ли  не  разрываясь  от
сдерживаемого возбуждения, и позвал, обернувшись:
     - Марико-сан, как вы, нормально?
     - Да, да. Я прекрасно, спасибо, Анджин-сан.
     Блэксорн начал взбираться дальше, чувствуя себя легким и сильным,  пока
не достиг последней  площадки на шестом этаже. Этот этаж, как и все  другие,
тщательно  охранялся. Сопровождавшие его самураи подошли к тем, что стояли у
последней,  обитой  железом  двери,  и  поклонились.  Им  ответили и сделали
Блэксорну знак подождать.
     Все в  замке,  что  было сделано  дерева и  железа,  казалось, нельзя
выполнить  лучше. Большие, с  тонкими переплетами  окна башни  могли все  же
служить  бойницами  для  лучников,  а  тяжелые,  окованные  железом  ставни,
снабженные приспособлениями для быстрой установки, - отличной защитой.
     Марико  обогнула  последний  поворот  на   этой  лестнице,  так  хорошо
оборудованной для обороны, и подошла к Блэксорну.
     - Вы в порядке?
     - О да, благодарю вас, - ответила она, слегка запыхавшись. Но  он сразу
заметил: она все еще хранит ту же безмятежность и отстраненность, на которую
он  обратил внимание, когда они встретились во дворе, - раньше он  как-то не
наблюдал  у нее такого  состояния. "Ничего,  -  подумал он  уверенно,  - это
просто вид крепости так действует, а тут еще Торанага и Бунтаро, да и вообще
пребывание здесь, в Эдо. Я знаю, что сейчас нужно сделать".
     С  тех  пор как он увидел  "Эразмус",  чувство безграничной  радости не
оставляло  его. Не ожидал  он, никак  ив  ожидал  найти  свой корабль  таким
прекрасным  - ухоженным, чистым, нарядным,  надежно охраняемым. "Теперь  нет
смысла  оставаться в Эдо.  - подумал  он.  - Мне  только  нужно  заглянуть в
трюм...  попробовать  дно...  немножко  понырять  сбоку  до   киля...  потом
проверить пушки, пороховой склад, снаряжение, заряды, паруса... ". По дороге
в Эдо он все размышлял,  чего сшить паруса: Марико сказала, что брезента в
Японии нет,  - придется  взять  плотный  шелк  или хлопчатое полотно. "Нужно
купить паруса, - буркнул он  тогда, -  и все другое, что  нужно в запас... В
Нагасаки ехать, как можно скорее".
     - Анджин-сан! - Это вернулся один  самураев.
     - Хай.
     - Досо.
     Укрепленная дверь без звука  повернулась  и  открылась. В дальнем конце
квадратной  комнаты,  на   приподнятой  площадке,  устланной  татами,  сидел
Торанага - один.
     Блэксорн стал на  колени  и нко  поклонился, положив ладони плашмя на
пол.
     - Конбанва, Торанага-сама. Икага дес ка?
     - Окагесана де дзснки дес. Аната ва?
     Торанага казался старше, и бесстрастнее, и намного тоньше, чем  раньше.
"Сигата  га  наи, - сказал про себя  Блэксорн. - Карма  Торанаги  не тронула
"Эразмус"  -  он  собирается  быть  его  спасителем,  ей-богу".  Отвечая  на
стандартные вопросы Торанаги  на  простом, но с правильным акцентом японском
языке,  он  использовал упрощенную речь,  которую освоил  с помощью  Алвито.
Торанага  похвалил  его  успехи  и стал  говорить  быстрее.  Тогда  Блэксорн
вспомнил одну  главных фраз, которую он освоил с помощью Алвито и Марико:
     -  Пожалуйста,  вините  меня,   господин,  -  так  как  мой  японский
недостаточно хорош, не могли  бы вы говорить медленнее и употреблять простые
слова, - вините, пожалуйста, что причиняю вам такое беспокойство.
     - Да, конечно. Хорошо. Скажите мне, как вам понравилось в Ёкосе?
     Блэксорн отвечал, держась блко  к  уровню  Торанаги, хотя ответы  его
были  неуверенны, а  словарный  запас еще очень ограничен.  Но вот  Торанага
задал очередной вопрос, а он не успел уловить ключевых слов.
     - Дозо?  Гомен насаи, Торанага-сан, - пронес он виняющимся тоном. -
Вакаримасен. Я не понимаю.
     Торанага повторил  сказанное более простыми  словами, но Блэксорн опять
не все понял и взглянул на Марико:
     - Простите, Марико-сан, что такое "сонхей су беки уми"?
     - Мореходное, Анджин-сан.
     - Ах, домо. - Блэксорн опять  схватил нить  разговора: дайме спрашивал,
сможет  ли  он быстро  определить, в  достаточно  ли  хорошем  состоянии его
корабль, и сколько именно времени это потребует.
     - Да, господин, смогу, конечно, это нетрудно, - всего полдня.
     Торанага мгновение подумал, потом приказал сделать это  завтра  утром и
дать свое заключение в обед, в час козла.
     - Вахаримас?
     - Хай.
     - Тогда вы сможете встретиться и со двоими людьми, - добавил Торанага.
     - Простите, господин?
     - С вашими вассалами. Я послал за вами, чтобы сказать, что завтра у вас
будут ваши вассалы.
     - Ах, простите. Теперь я понял. Самураи, вассалы. Двести человек.
     - Да. Спокойной ночи, Анджин-сан. Я увижу вас завтра.
     - Прошу меня винить, господин, могу ли я почтительно спросить у вас о
трех вещах?
     - Каких?
     - Первое: пожалуйста,  не разрешите  ли вы мне повидать мою команду? Мы
сэкономим на этом время, не так ли?
     Торанага  согласился и коротко приказал одному  самураев сопровождать
Блэксорна:
     -  Возьмите  десять  человек, отведите  туда  Анджин-сана  и  приведите
обратно в замок.
     - Да, господин.
     - Что еще, Анджин-сан?
     - Пожалуйста,  можно поговорить наедине? Очень недолго. Прошу простить,
если я позволил себе какую-то бестактность. - Блэксорн пытался не выказывать
беспокойства,  когда Торанага  осведомился у Марико, о чем пойдет  речь. Она
ответила  правду: знает  только,  что Анджин-сан хотел поговорить  о  чем-то
личном, но она не спросила его, о чем.
     - Вы уверены, что мне  удобно просить  его, Марико-сан? -  засомневался
Блэксорн, когда они поднимались по лестнице.
     -  О  да.  При условии  что вы дождетесь,  когда  он кончит.  Но будьте
уверены, что точно знаете, о чем собираетесь говорить,  Анджин-сан. Он... он
не так терпелив, как обычно. -  Марико не задала ему никакого вопроса, а  он
предпочитал умолчать.
     -  Очень хорошо, - позволил Торанага, - пожалуйста,  подождите снаружи,
Марико-сан. - Она поклонилась и вышла. - Да?
     - Простите,  но  я  слышал, что  господин Харима в Нагасаки теперь  наш
враг.
     Торанага  был поражен:  даже он  услышал,  что Харима открыто заявил  о
переходе на сторону Ишидо, только когда сам попал в Эдо.
     - Где вы получили такую информацию?
     - Простите?
     Торанага повторил вопрос медленнее.
     -  А!  Понятно.  Слышал  о  господине  Хариме  в Хаконе,  Дзеко-сан нам
сказала. Дзеко-сан слышала в Мисиме.
     - Эта женщина хорошо информирована. Может быть, даже слишком хорошо.
     - Простите, господин?
     - Ничего. Продолжайте. Tax что о господине Хариме?
     -  Господин, могу я со всем почтением сказать вам: мой корабль  намного
лучше вооружен, чем Черный Корабль,  не так ли? Если я быстро захвачу Черный
Корабль, священники будут очень недовольны, так как христиане здесь  другими
способами  денег не получают -  и в других местах  денег для португальцев не
будет. В прошлом году здесь не было Черного Корабля и денег тоже, не так ли?
Если сейчас быстро захватить  Черный Корабль, причем очень быстро захватить,
и на следующий год тоже,  -  все  священники очень  испугаются. Это  правда,
господин.  Подумайте  -  священникам придется  подчиниться, если  перед ними
возникнет такая опасность. Священники уступят Торанаге-сама? - Блэксорн сжал
руку в кулак, подчеркивая сказанное.
     Торанага внимательно  слушал,  следя  за его губами,  как  делал  и сам
Блэксорн.
     - Я слушаю вас, но куда вы клоните, Анджин-сан?
     - Простите, господин?
     Торанага стал говорить в той же манере, что и Блэксорн, используя всего
несколько самых необходимых слов:
     - Получить что? Захватить что? Взять что?
     - Господина Оноши, господина Кийяму и господина Хариму.
     - Так вы хотите вмешаться в нашу политику, как священники? Думаете, что
вы тоже знаете, как управлять нами, Анджин-сан?
     - Извините меня... пожалуйста, вините, - я не понял.
     -  Неважно.  -   Торанага  долго  думал,  потом  заявил:  -  Священники
утверждают: у них нет такой власти, чтобы приказать дайме-христианам.
     -  Неверно, господин, пожалуйста, простите меня.  Деньги имеют  большую
власть  над священниками. Это правда,  господин.  Если в этом году не  будет
Черного Корабля  и на следующий  год  не будет Черного Корабля, - это верное
разорение. Очень, очень плохо для священников. Это правда,  господин. Деньги
-  это власть. Пожалуйста,  подумайте:  что, если в одно время  с "Малиновым
небом"  или до того я нападу на Нагасаки? Нагасаки сейчас враждебен вам, да?
Я возьму  Черный  Корабль и атакую морские дороги  между Кюсю и Хонсю. Может
быть, такой угрозы достаточно, чтобы превратить врага в друга?
     - Нет. Священники прекратят торговать. Я не воюю со священниками  или с
Нагасаки. Или  с  кем-нибудь  еще. Я собираюсь в Осаку. "Малинового неба" не
будет. Вакаримас?
     - Хай.  - Блэксорн не удивился. Он знал: теперь Торанага точно усвоил -
такая тактика возможна, и она, конечно, перетянет большую часть сил Кийямы -
Оноши - Харимы, которые базируются  на Кюсю. И "Эразмус",  конечно,  нарушит
крупномасштабные морские перевозки войск с этого острова на  главный остров.
"Будь терпелив, -  предостерег он себя. - Пусть Торанага обдумает этот план.
Возможно, будет так, как сказала Марико: между сейчас и Осакой много времени
и кто знает, что  может  случиться? Готовьтесь  к лучшему,  но  не бойтесь и
худшего".
     - Анджин-сан, почему вы не ложили этого при Марико-сан? Боитесь,  что
она передаст священникам? Вы думали об этом?
     - Нет, господин. Просто  хотел  поговорить напрямую. Война - не женское
дело. Еще одна, последняя просьба,  Торанага-сан. -  Блэксорн  настроился на
выбранный курс. - Бывает, что хатамото просит о милости, иногда. Пожалуйста,
простите  меня,  господин, могу ли я  ложить мою просьбу  об оказании  мне
милости?
     Торанага перестал обмахиваться веером.
     - Какой милости?
     - Я знаю,  у вас  легко  развести супругов  по приказанию  господина. Я
прошу вас,  помогите  мне  жениться  на  Тода  Марико-сан.  -  Торанага  был
ошарашен, и  Блэксорн  испугался, что зашел слишком далеко. - Прошу винить
мою дерзость, - добавил он.
     Торанага быстро пришел в себя:
     - Марико-сан согласна?
     -  Нет, Торанага-сан.  Это мой  секрет.  Я ничего не говорил ни  ей, ни
кому-либо  другому. Это моя  тайна. Тода  Марико-сан  я  ничего  не говорил.
Никогда. Киндзиру, да? Но  я знаю, что они между собой очень ругаются. У вас
в  Японии развод  -  легкое дело.  Я решил просить господина Торанагу. Очень
большая  тайна.  Пожалуйста,  вините  меня,  если я  позволил себе  что-то
лишнее.
     - Это слишком неуместная просьба для  иностранца. Неслыханно! Поскольку
вы хатамото, мой долг обязывает  меня  рассмотреть  ее, хотя вы и  не должны
говорить о ней ни  при каких обстоятельствах ни Марико-сан, ни ее мужу.  Вам
это ясно?
     - Простите? -  Блэксорн ничего не  понял, мысли  его спутались, он едва
способен был что-нибудь сообразить.
     - Вы очень плохо спросили и плохо думали, Анджин-сан. Понятно?
     - Да, господин, ви...
     - Поскольку Анджин-сан - хатамото, я не сержусь. Подумаю. Понятно?
     - Да, думаю, что да. Благодарю вас. Пожалуйста, простите мне мой плохой
японский.
     - Не  говорите с  ней, Анджин-сан,  о  разводе. Ни с Марико-сан,  ни  с
Бунтаро-саном. Киндзиру, вакаримас?
     - Да, господин, понял.  Это тайна  между мною  и вами. Тайна. Благодарю
вас.  Пожалуйста, вините  меня  за  нетактичность, благодарю вас  за  ваше
терпение.  - Блэксорн старательно  поклонился  и почти  как  во сне вышел 
комнаты. Дверь за ним закрылась.
     На площадке все смотрели на него с насмешкой. Ему хотелось поделиться с
Марико  своей  победой,  но  нельзя -  она  так спокойна,  и  здесь  столько
посторонних...
     - Извините, что я заставил вас так долго ждать.  - Это было все, что он
догадался вымолвить.
     - О нет, вовсе не долго, - ответила она как о чем-то неважном.
     Они стали спускаться по лестнице. Пройдя один пролет, Марико сказала:
     - Ваш упрощенный стиль речи странен, но хорошо понятен, Анджин-сан.
     - Я слишком  много раз терял нить разговора. То, что вы присутствовали,
очень помогало.
     - Здесь нет моей заслуги.
     Дальше они шли молча, Марико -  немного сзади,  как положено по обычаю.
На каждом этаже  они проходили через пост   нескольких самураев. Но вот на
повороте  лестницы край  ее кимоно зацепился  за  перила, и она споткнулась.
Блэксорн  подхватил   ее,  помог   удержать  равновесие,   и  это  внезапное
прикосновение принесло радость обоим. Она поблагодарила - и смутилась, когда
он  ее отпустил. Теперь они чувствовали  большую  блость друг к другу, чем
когда-либо за этот в
     На улице, во дворе, освещенном факелами, - повсюду слонялись самураи. У
них  еще  раз проверили пропуска и, освещая дорогу факелами,  по вилистому
проходу  - настоящему лабиринту  между высокими каменными стенами - повели к
главным воротам замка, а потом - к следующим воротам,  ведущим к рву с водой
и  деревянным  мостом.   Семь  рвов  образовывали  кольца  внутри  замкового
комплекса: искусственные или прорытые на  месте зарастающих  ручьев и речек.
Пока они шли к главным воротам с  южной стороны, Марико рассказала Блэксорну
о крепости: через  два года она будет закончена и вместит сто тысяч самураев
и двадцать тысяч лошадей со всеми припасами, необходимыми на год осады.
     - Тогда она станет самой большой в мире, - подумал вслух Блэксорн.
     - Это был план господина Торанаги, - ее голос звучал  очень серьезно, -
сигата га нан, нех.
     Наконец они достигли последнего моста.
     -  Там, Анджин-сан, вы можете  увидеть, что замок - это центральная ось
Эдо. Центр сети улиц, которые расходятся лучами,  образуя город. Десять  лет
назад здесь была  только маленькая рыбацкая деревушка.  А  теперь кто знает,
сколько здесь народу... Двести тысяч? Триста?  Четыреста?  Господин Торанага
не проводил еще  переписи.  Но все  они здесь только с одной целью - служить
замку, который защищает порт и равнины, а они, в свою очередь, кормят армии.
     - Больше ни для чего?
     - Ни для чего.
     "Не  стоит беспокоиться, Марико,  и  глядеть так официально, - радостно
думал он. - Со всем этим я сумею  справиться. Торанага удовлетворит все  мои
просьбы".
     На противоположной  стороне  освещенного  факелами  Ичи-баси  - Первого
Моста, который вел непосредственно в город, - она остановилась.
     - Теперь я должна вас покинуть, Анджин-сан.
     - Когда я смогу увидеть вас?
     - Завтра. В час козла. Я буду ждать вас на переднем дворе.
     - Я не могу встретиться с вами ночью? Если рано вернусь?
     - Нет,  простите,  пожалуйста,  не  этим  вечером.  - Марико  церемонно
поклонилась. - Конбанва, Анджин-сан.
     Он  поклонился как самурай и смотрел, как она возвращалась через  мост.
Ее сопровождали несколько человек с факелами, вокруг факелов, укрепленных на
столбах, кружились  насекомые...  Марико вскоре затерялась среди  пешеходов.
Тогда, чувствуя  нарастающее  возбуждение,  он  повернулся спиной к  замку и
пошел за своим провожатым.


ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ


     - Чужеземцы живут там, Анджин-сан. - Самурай показал вперед.
     Блэксорн  напряженно всматривался в темноту,  ощущая, как душен и зноен
воздух.
     - Где? В этом доме? Там?
     - Да. Это здесь, прошу прощения. Вы видите?
     Еще одно скопление  домишек среди аллей - в  ста шагах  перед ними,  за
клочком голой болотистой земли; над всей местностью возвышается большой дом,
смутно выделяясь на черном небе.
     Блэксорн некоторое  время  осматривался,  выискивая  хоть  какие-нибудь
ориентиры  и  отмахиваясь  от налетающих на  него  насекомых.  Вскоре  после
Первого   Моста  он  совсем   запутался  в  этих   лабиринтах.  Они  шли  по
многочисленным  улицам  и  проулкам, сначала  в  сторону  берега,  забирая к
востоку, через  мосты и маленькие мостики,  потом повернули севернее,  опять
вдоль берега ручья, который петлял по окраинам  города. Местность здесь была
нменная и сильно увлажненная.  Чем дальше  от  замка, тем хуже становились
дороги,  беднее  жилища;  люди,  которые  попадались  навстречу,  вели  себя
подобострастно;  все  реже  пробивалось  сквозь седзи  мерцание  света.  Эдо
представляло собой сплошной массив деревень, разделяемых  только дорогами  и
ручьями. Здесь, на юго-востоке города, все было заболочено, дороги оказались
неимоверно  грязными.   Зловоние  заметно   усиливалось   -  миазмы  морских
водорослей, осадков,  грязи  и  ила  перебивались  резким  сладким  запахом,
которого Блэксорн не мог определить, но он казался ему знакомым.
     - Вонь  как на Биллингс-гейт во время отлива, - пробормотал он, хлопнув
себя по щеке - очередная ночная муха. Все его тело стало липким от пота.
     Тут он  услышал едва  донесшийся до  него отрывок разухабистой  морской
песни на голландском - и  тут же все его недовольство исчезло: "Это Винк?  "
Сразу  повеселев, он  заторопился на звук голосов,  -  носильщики  заботливо
освещали ему  дорогу, самураи торопились  следом.  Подойдя ближе, он  увидел
одноэтажное  строение,   частично   японское,   частично  европейское.   Оно
возвышалось  на  сваях,  было   огорожено  высоким  покосившимся  бамбуковым
забором,  обозначающим границы  участка,  и казалось новым  по  сравнению  с
хижинами,  сгрудившимися  вокруг  него.  Ворот  в  заборе  не  было,  просто
маленькая  щель,  крыша    соломы, передняя  дверь  очень  прочная,  стены
толстые, на окнах  ставни, похожие на голландские. Повсюду  щелей струился
свет.  Пение и веселая  болтовня  в доме стали слышнее, но голосов он еще не
узнавал. Каменные плиты вели через неухоженный сад прямо к ступеням веранды,
где  у  входа  был  привязан  короткий  флагшток.   Блэксорн  остановился  и
рассмотрел его: небольшой сшитый вручную  флаг  Нидерландов висел совершенно
без  движения, - при  виде  его  сердце  Блэксорна забилось чаще... Передняя
дверь резко распахнулась  от толчка, на веранду  устремился  столб  света. У
порога появился пьяный Баккус Ван-Некк, с полузакрытыми глазами, споткнулся,
вытащил гульфик и стал мочиться высокой огнутой струей.
     - Аххх... - пробормотал  он со  вздохом наслаждения, -  что может  быть
приятнее...
     - Что такое? -  по-голландски окликнул его Блэксорн  от ворот, - Почему
не пользуешься парашей?
     -  А?  - Ван-Некк  блоруко мигал,  всматриваясь  в темноту и не  видя
Блэксорна,  который стоял под  факелами самураев. - Бог мой, самураи! -  Он,
ворча,  подобрал  брюки  и  неуклюже  поклонился  в  пояс,  -  Гомен  насаи,
самурай-сама. Исибон гомен насаи всем обезьянам-сама.
     Он  выпрямился, выдавил  себя  болезненную улыбку и пробормотал почти
про себя:
     - Видно,  я  здорово пьян. Показалось мне, что этот негодяй, этот сукин
сын  говорит по-голландски! Гомен насаи,  нех? - Он откинулся к стене  дома,
почесываясь и что-то на ощупь нашаривая в гульфике.
     - Эй, Баккус, ты не придумал ничего лучше, чем гадить у себя в доме?
     -  Что?  - Ван-Некк  вздрогнул, огляделся  кругом и  слепо уставился на
факелы, о всех сил пытаясь  что-нибудь рассмотреть. - Кормчий?  - выдохнул
он.  -  Это  вы, кормчий?  Черт  бы побрал мои  глаза,  ничего  не  могу там
увидеть... Кормчий, ради Бога, это вы?
     Блэксорн  захохотал.   Его  старый  друг   казался  таким  беззащитным,
неодетым, таким глуповатым, со своим свисающим членом.
     - Да, это я!
     Потом  обратился  к  самураям,  наблюдавшим  за  этой  сценой  с  плохо
скрываемым презрением:
     - Матге курасаи. Подождите меня, пожалуйста.
     - Хай, Анджин-сан.
     Блэксорн  подошел ближе: падающий  двери свет выделил  кучи мусора на
раскиданных носилках. Он брезгливо скинул сандалии и взбежал по ступенькам.
     - Эй, Баккус, ты стал еще толще, чем при отъезде   Роттердама, верно?
- Он тепло похлопал его по плечам.
     - Боже мой, это правда вы?
     - Ну, конечно, я.
     - Мы давно уже  считаем  вас  мертвым.  - Ван-Некк подошел  и  потрогал
Блэксорна,  чтобы удостовериться, что он не  во сне. - Боже мой, ты  услышал
мои молитвы! Кормчий, что с вами случилось, оттуда вы взялись? Чудеса! Это и
правда вы?
     - Да, да. Теперь, пожалуйста, заправь свой  гульфик  и давай  зайдем  в
дом, - ответил Блэксорн, чувствуя себя самураем.
     -  Что?  Ох!  Ох, вините,  я... -  Ван-Некк  поспешно  привел  себя в
порядок, по щекам  его побежали слезы.  - О Боже, кормчий....  Я думал,  это
джин опять вытворяет со мной  свои шуточки.  Пойдемте,  но дайте мне сначала
сказать им про вас, а?
     Покачиваясь, он  зашагал  в  дом -  хмель от радости сразу  улетучился.
Блэксорн шел за ним.  Ван-Некк оставил ему  дверь открытой,  потом закричал,
перекрывая   хриплое   пение:   "Ребята!   Посмотрите,   кого   привел   нам
рождественский Дед  Мороз! " Он хлопнул  дверью,  закрывая ее за Блэксорном,
чтобы усилить эффект. Мгновенно наступило молчание...
     Блэксорну  потребовалось несколько  мгновений,  чтобы зрение привыкло к
свету.  Смрад в комнате чуть не вызвал у него обморока. Он увидел, что все в
умлении уставились на него, как будто он какое-нибудь дьявольское отродье.
Потом удивление прошло и на него обрушились крики радости, приветствия,  все
его тискали, хлопали по спине, и все говорили почти разом:
     - Кормчий, откуда вы?
     - Вьпей-ка!
     - Боже, разве такое может быть?..
     - Черт-те что, я так рад вас видеть!
     - А мы вас мертвым считали...
     - Брось, у нас все нормально... ну, в основном-то!
     - Убери стул, гад-сама, кормчему - самый лучший!
     -  Эй, грогу! Ну-ка,  давай  быстро, черт  возьми! Мои  проклятые глаза
сейчас лопнут, если я не пожму ему руку! Наконец Винк завопил:
     - Погодите, ребята! Вы мешаете ему что-нибудь сказать! Стул  кормчему и
выпить, ради Бога! Да я думаю, он к тому же и самураем был...
     Кто-то протянул ему деревянный кубок, Блэксорн сел на расшатанный стул,
все  подняли  бокалы,  и  на  него   опять  посыпались  вопросы...  Блэксорн
огляделся. Комната, освещенная несколькими свечами и масляными лампами, была
заставлена скамьями и грубо сколоченными стульями и столами. На грязном полу
-  огромный  бочонок  с  саке.  На  одном   столов  -  грязные  тарелки  с
полупрожаренным мясом, усеянным мухами. Шесть неопрятно одетых женщин стояли
на коленях на полу, они поклонились и опять откинулись к стене. Его команда,
сияя,  ждала, когда он  начнет  рассказ: повар  Сонк, Джохан  Винк, помощник
боцмана  и  главный   артиллерист,  Саламон,  юнга  Круук,  парусный  мастер
Джинсель, Баккус Ван-Некк, главный купец  и казначей, и, наконец, Жан Ропер,
еще один  купец, сидевший, как всегда, в  сторонке все с  той  же улыбкой на
худом, строгом лице.
     - Где адмирал? - спросил Блэксорн.
     - Умер, кормчий, умер, - ответили  все шесть голосов, перекрикивая друг
друга, - ничего нельзя было понять, пока Блэксорн не поднял руку:
     - Баккус, говори ты!
     - Он умер, кормчий. Даже не вылез   этого погреба. Помните, он болел?
После того, ну, когда увели вас, той ночью, - мы слышали, как он задыхался в
темноте.  Так,  ребята? - Хор  голосов  ответил  утвердительно,  и  Ван-Некк
добавил: - Я сидел рядом с ним, кормчий. Он пытался найти воду, но ничего не
было... Он задыхался и стонал  не  знаю  сколько  времени - мы  все были  до
смерти напуганы, но  в конце  концов он задохнулся, потом  наступила смерть.
Это было ужасно, кормчий...
     Жан Ропер добавил:
     - Да уж, скверней  некуда. Видно, наказание  Божье. Блэксорн по очереди
всмотрелся в лица.
     - Кто-нибудь подошел х нему? Попытался помочь?
     - Нет,  нет, ох нет! -  Это простонал Ван-Некк. - Он просто хрипел. Его
оставили в яме  вместе еще с одним, японцем, - вы помните его?  Тот, который
пытался  утопиться  в  параше...  Потом  господин  Оми приказал им  принести
Спилбергена и они сожгли его. А тог несчастный так и остался вну. Господин
Оми  просто дал  ему  нож,  тог  вспорол  себе  живот, и  его чертовы  кишки
расползлись по всему погребу... Вы помните его, кормчий?
     - А что с Маетсуккером?
     - Лучше ты расскажи, Винк.
     - Малыш с крысиным лицом сгнил, кормчий... - начал Винк; остальные тоже
закричали, передавая подробности  и пересказывая события; крик стоял до  тех
пор, пока Винк не заревел:
     -  Баккус попросил меня рассказать, так дайте же мне, ради Бога!  Потом
все расскажете по очереди! Голоса стихли, и Сонк сказал ободряюще:
     - Расскажи ты, Винк.
     -  Кормчий,  у  него начала гнить  рука. Он порезал ее в  той схватке -
помнете эту драку, когда вас утащили? Боже мой, кажется, это было так давно!
Вот тут у него и стала  гноиться рука. Я пустил ему кровь ва следующий день,
потом  еще через день, а  после  она стала чернеть. Я предложил вскрыть рану
или вообще отнять  руку  - говорил сто  раз,  мы все ему говорили,  но он не
слушался. На пятый день рана стала ужасно пахнуть. Мы держали его силой, а я
срезал  ему большую  часть  того, что уже гнило,  но получилось  неудачно. Я
знал, что плохо, но  кое-кто считал, что  попробовать стоило.  Несколько раз
приходил  этот  негодяи,  желтокожий доктор, но  он  ничего не смог сделать.
Крысеныш протянул еще день  или два, но нагноение зашло слишком глубоко и он
начал буйствовать в бреду. Перед концом нам даже пришлось его связать.
     -  Это правда, кормчий, -  сказал  Сонк, уютно почесываясь. - Мы должны
были его связать.
     - А что с его телом? - спросил Блэксорн.
     -  Они отнесли его на гору и там тоже сожгли. Мы  хотели устроить ему и
адмиралу  настоящее  христианское  погребение, но они  нам  не дали.  Только
сожгли их.
     Наступила тишина:
     - Вы не дотронулись до выпивки, кормчий!
     Блэксорн  поднес  свою  чашку  ко  рту и попробовал:  чашка  была такая
грязная,  что  его  чуть  не  стошнило, чистый спирт ожег ему  горло.  Запах
немытых тел и пропотевшего, нестиранного белья вдруг ударил ему в нос.
     - Как грог, кормчий? - горделиво осведомился Ван-Некк.
     - Отличный, отличный...
     - Расскажи ему, Баккус, расскажи!
     -  Ну, мы  сделали его уже целую  бочку.  -  Ван-Некк  был  очень горд,
остальные тоже сияли.  Рис, фрукты и воду оставляем на брожение, ждем  около
недели  и потом, с помощью небольшого  колдовства... - Толстяк захохотал и с
удовольствием  почесался.  -  Конечно,  лучше  выдержать  год-другой, но  мы
выпиваем его быстрее, чем... - Он не договорил. - Вам не по вкусу?
     - О,  прости,  он  замечательный... -  Блэксорн заметил вошь  в  редких
волосах Ван-Некка.
     Жан Ропер спросил вызывающе:
     - Ну, а вы, кормчий? У вас все прекрасно, не так ли? Как у вас дела?
     Посыпался град вопросов - и замер, когда Винк закричал:
     -- Дайте же ему возможность сказать!
     Тут прорвался счастливый голос человека с морщинистым лицом:
     - Боже, когда  я увидел, что вы стоите у двери, я подумал, что это одна
 их обезьян, - честно-честно!
     Раздался одобряющий гул голосов, и Ван-Некк прервал их:
     - Это правда. Проклятые  глупые кимоно  - вы  похожи на женщину или  на
одного   этих  полумужчин!  Гнусные педерасты, черт побери! Среди  японцев
полно гомосеков,  ей-богу! Один все бегал  за  Крууком... - Крики и похабные
шуточки перебили Ван-Некка. - Вам нужна одежда,  кормчий.  Послушайте, мы же
принесли  сюда  вашу   одежду.  В  Эдо  мы   приплыли   на  "Эразмусе".  Они
отбуксировали его сюда, и нам разрешили взять с собой на берег нашу одежду -
ничего, кроме нее. Взяли  и вашу, они позволили нам это, держим ее для  вас.
Мы принесли мешок с вещами - всю вашу морскую одежду. Сонк, сходи за ним, а?
     -  Конечно,  схожу, но  попозже,  а,  Баккус?  Мне  не  хочется  ничего
пропустить.
     - Ладно уж.
     Тонкая усмешка Жана Ропера показалась Блэксорну очень ехидной:
     - Мечи, кимоно...  все как  у настоящего  язычника... Может,  ты теперь
вообще предпочитаешь все языческое, а, кормчий?
     - В этом прохладнее, лучше, чем в нашем, - смущенно ответил Блэксорн. -
Я уже и  забыл, что  одевался по-другому,  -  столько всего случилось... Мне
давали носить только  это,  вот я и привык. Никогда по-настоящему об этом не
задумывался. Эта одежда, между прочим, намного удобнее.
     - А мечи настоящие?
     - Да, конечно, а почему бы нет?
     - Нам не дают оружия! Никакого оружия! - Жан Ропер, казалось, злится, -
Почему вам разрешают его носить? Словно какому-нибудь их самураю...
     Блэксорн расхохотался.
     -  Ты не менился, Жан  Ропер, не  так ли?  Все такой  же святоша? Ну,
всему свое  время,  мы еще  поговорим о моих  мечах,  но  сначала  - хорошие
новости для вас. Послушайте, скоро мы снова будем в открытом море.
     - Боже мой, что ты имеешь в виду, кормчий? - спросил Винк.
     - Именно то, что сказал.
     Раздался одобрительный рев и новый ворох вопросов и ответов:
     - Я говорил, что мы выберемся!
     - Я говорил, что Бог на нашей стороне!
     - Дайте ему сказать  - пусть кормчий расскажет! Наконец Блэксорн поднял
руку. Он показал на женщин, которые не двигаясь стояли на  коленях; когда на
них обратили внимание, они сделались, казалось, еще более жалкими.
     -- Кто они?
     Сонк рассмеялся.
     -  Это наши любовницы, кормчий.  Наши проститутки, и  дешевые, ей-богу,
они стоят не больше пуговицы в неделю. У нас рядом их дом, и их еще  много в
деревне.
     - Они тараторят, как горностаи, - вмешался Круук. А Сонк возразил:
     - Они  хоть  маленькие  и болтливые, но  зато здоровые  -  сифилисом не
больны. Вам нужна будет одна,  кормчий?  У нас  у всех свои койки, мы не как
обезьяны, - у нас у всех свои койки и комнаты...
     -  Попробуйте  толстозадую  Мэри,  кормчий,  она  как раз  для  вас,  -
предложил Круук.
     Всех перекрыл голос Жана Ропера:
     -- Кормчий не  хочет  ни одной   наших шлюх - у него  есть своя. Так,
кормчий?
     Все оживились:
     - Правда, кормчий? У тебя есть баба? Ну, расскажи нам, а? Эти обезьянки
лучше всех остальных, да?
     - Расскажи нам о своих шлюхах, кормчий, - Сонк опять почесал искусанное
вшами место.
     -  Тут можно  много чего  рассказывать, но это дело личное. Чем  меньше
ушей, тем  лучше,  не так  ли?  Отправьте  куда-нибудь  своих  женщин,  и мы
поговорим более откровенно.
     Винк ткнул в них большим пальцем:
     - Да черт с ними, а?
     Женщины  поклонились, пробормотали  слова  благодарности, винились  и
вышли, тихонько закрыв за собой дверь.
     - Сначала о корабле. Это невероятно. Я хочу поблагодарить вас - за все,
что вы сделали, - и поздравить. Когда  мы вернемся  домой, я потребую, чтобы
вам дали тройные доли премиальных за все, что вы  сделали, а премия составит
кроме... - Он заметил,  что все удивленно смотрят друг на друга: в чем, мол,
дело, про что это толкует кормчий?
     Ван-Некк сконфуженно прнался:
     - Это не  мы,  кормчий. Это  сделали  люди  короля  Торанаги.  Они  все
сделали, Винк только показывал им как, но мы ничего не делали...
     - Что?!
     -  Нас  не пускали на борт  сначала. Кроме  Винка,  на борт  не пускали
никого, а он поднимался туда раз в десять дней или около того.  Мы ничего не
делали...
     - Только один он, - подтвердил Сонк, - Джохан показал им.
     - Но как ты объяснялся с ними, Джохан?
     -  А  есть один  самурай,  который говорит  по-португальски,  так мы  и
разговаривали с ним - довольно прилично  понимали друг друга. Этому самураю,
Сато-сама,  было поручено  заниматься кораблем, когда  мы приехали  сюда. Он
спросил,  кто у нас  офицеры,  кто  моряки,  мы сказали  про Джинселя, но он
только артиллерист, обо мне и Сонке, который...
     - Который самый плохой повар, который...
     - Заткнись, ради Бога, Круук!
     -  Паршивец, ты не мог готовить  на  берегу,  так устроился на корабль,
ей-богу!
     - Перестаньте, вы оба! - велел Блэксорн, - Продолжай, Джохан.
     Винк продолжал:
     - Сато-сама спросил меня, что с кораблем, и я объяснил ему, что корабль
надо килевать и  чистить, а также ремонтировать.  Ну, я  сказал  им все, что
знал,  и они  занялись им. Они неплохо выполнили килевание и почистили  дно,
проскребли  его,  как  дом  какого-нибудь  принца,  -  самураи  командовали,
остальные обезьяны работали как демоны - сотни этих педерастов. Черт побери,
кормчий, вы никогда не недели таких работников!
     - Это верно, - согласился Сонк, - работали как демоны!
     -  Я делал  все,  что мог,  до того дня... Боже мой, кормчий, вы правда
думаете, что мы можем выплыть?
     - Да, если будем терпеливы и если...
     - Если этого захочет Бог, кормчий. Только тогда.
     - Да-а, может быть, вы и  правы... - протянул  Блэксорн,  не понимая, в
чем дело, почему Ропер такой  фанатик.  Он нужен, все они  нужны.  И  помощь
Бога. - Верно, помощь Бога нам не помешает. - Он повернулся к Винку: - А как
днище?
     -  Чистое и гладкое, кормчий. Они  сделали  все  даже лучше,  чем я мог
подумать. Эти негодяи так ловки - как  лучшие плотники, корабелы и канатчики
в Голландии. Такелаж в порядке - полностью.
     - Паруса?
     -  Кое-какие  они  смастерили    шелка  - прочного,  как  брезент.  И
запасные.  Они сняли наши и точно скопировали, кормчий.  Пушки  все в полном
порядке, лучшего не пожелаешь, и все снова на борту, там же и порох, и ядра.
Судно готово плыть, как только будет прилив, и даже ночью, - прямо  сегодня,
если  потребуется. Конечно, в море  оно еще не проверено, мы не  знаем,  как
поведут себя паруса,  если свежий ветер или шторм. Но  я  готов поставить на
спор свою жнь, что обшивка такая же крепкая, как в момент спуска на воду в
Зейдер-Зе, - даже  лучше,  потому что дерево выдержано, слава  Богу!  - Винк
перевел дыхание. - Когда мы выйдем в море?
     - Через месяц. Или около того.
     Они подталкивали  друг друга локтями,  переполненные радостью, и  шумно
провозглашали тосты за кормчего и за корабль.
     - А что  вражеские корабли? Здесь есть что-нибудь  блко?  Как  насчет
добычи, кормчий? - полюбопытствовал Джинсель.
     -- Много - ты о стольких и не мечтал. Мы все богачи.
     Новые крики радости:
     - Как раз вовремя!
     - Богаты, да? Я куплю себе замок!
     - Боже мой всемогущий, когда я вернусь домой...
     - Богаты! Молодец, кормчий!
     - Перебить кучу папистов? Хорошо, - осторожно сказал Жан Р - Очень
хорошо.
     - Какой у вас план, кормчий? - задал вдруг вопрос Ван-Некк, и все сразу
замолчали.
     - Я перейду к этому через минуту. У вас есть охрана? Вы можете свободно
ходить, когда вам захочется? Как часто? Винк быстро начал:
     - Мы можем свободно передвигаться по  деревне,  ну,  может, на пол-лиги
вокруг нее. Но нам нельзя выходить в Эдо и...
     - И пересекать мост!  - радостно перебил Сонк.  - Расскажи ему о мосте,
Джохан!
     - О, ради Бога, я и собирался  как  раз о мосте,  Сонк. Ради  Бога,  не
прерывай!  Кормчий, вот там, в полумиле  к юго-западу отсюда,  есть мост, на
нем масса  всяких объявлений. Вот до  него  нам  и  можно  топать,  за  него
заходить нельзя. "Киндзиру",  ей-богу, - так говорят самураи. Ты  понимаешь,
что значит "киндзиру", кормчий?
     Блэксорн кивнул, но ничего не ответил.
     - Кроме этого, мы можем ходить куда  нам захочется. Но только до оград.
Эти  ограды -  кругом, на  расстоянии  полумили...  Боже  мой,  разве  можно
поверить - скоро домой!
     - Расскажите ему о докторе и о...
     -  Самурай  прислал  нам  однажды  доктора,   кормчий,  нас   заставили
раздеться, и он нас осматривал...
     - Да. Достаточно  человеку  устроиться до ветру, и какой-нибудь негодяй
туземец уже на тебя глазеет.
     - Кроме этого, кормчий, они не докучали нам, кроме того, что...
     -  Эй, не  забывай, что  доктор дал нам эту  чертову противную  молотую
траву под названием "чар", - противная, ее, наверно, надо было бы настаивать
в горячей воде, но мы ее выкинули.  Когда болеем, старина Джохан пускает нам
кровь - и все в порядке.
     - Верно, - кивнул Сонк, - мы выбросили этот
     - Ну, вот так и было, за исключением...
     - Здесь нам повезло, кормчий, не так, как сначала...
     - Это верно. Сначала...
     - Скажи ему про инспекцию, Баккус!
     - Я собираюсь к этому перейти, - ради Бога, потерпите, не сбивайте. Как
я могу ему  что-то рассказать, если вы  все болтаете! Налейте мне выпить!  -
взмолился  Ван-Некк  и продолжал:  -  Каждые  несколько  дней  сюда приходят
самураи, мы выстраиваемся снаружи, и они  нас пересчитывают. Потом дают  нам
мешки с  рисом  и деньги, медную  мелочь. Этого хватает на все,  кормчий. Мы
меняем рис на мясо и другие  продукты - фрукты и все остальное...  И женщины
делают все, что мы хотим. Сначала мы...
     -- Но так было не все время. Расскажи ему, Баккус!
     Ван-Некк сел на пол:
     - Боже, дай мне силы!
     - Ты заболел, бедняга? - заботливо проворковал Сонк. - Тебе лучше всего
не  пить больше, или  ты опять допьешься  до чертиков,  а? Он  раз в  неделю
напивается до чертиков, кормчий. Мы все - тоже.
     - О господи, да помолчи ты, дай мне рассказать вес кормчему...
     - Это ты мне? Да я  не сказал ни слова... Я тебя не  прерывал... На вот
твой стакан!
     - Спасибо, Сонк! Ну, кормчий, сначала они засунули нас в дом в западной
части города...
     - Вну, уже около полей.
     - Черт возьми, тогда давай ты рассказывай эту историю, Джохан!
     - Хорошо. О Боже, кормчий, это было ужасно... Ни еды, ни выпивки, и эти
чертовы  бумажные дома  -  как будто живешь в поле: ни помочиться, ни в носу
поковырять - ничего не сделаешь, чтоб за тобой кто-нибудь  не  подсматривал,
да?  Самый слабый  шум  -  и тут же собираются все соседи, и уже самурай  на
крыльце,  а  кому  нужно,  чтобы  вокруг  слонялись  эти  мерзавцы,  а?  Они
размахивали перед  нами своими мечами,  кричали и вопили - просили нас вести
себя спокойно.  Однажды  ночью кто-то уронил свечу - так эти  обезьяны прямо
обмочились! Боже мой, вы  бы это слышали! Они  прибежали  своих деревянных
домов с  ведрами  воды,  проклятые Богом  сумасшедшие,  шикали, кланялись  и
ругались...  Всего-то одна  паршивая  стена  сгорела. А  сбежались они прямо
сотнями, как тараканы. Негодяи! Вы...
     - Ага, дальше!
     - Ты хочешь рассказать?
     -  Ну,  Джохан, не обращай  на него  внимания. Он всего только паршивый
п
     - Что-что-о?..
     - Ох, заткнись! Ради Бога! - Ван-Некк поспешил продолжить рассказ: - На
следующий день,  кормчий,  они  выпроводили  нас  оттуда  в  другой  дом,  у
пристани. Там было так  же  плохо.  Потом,  через  несколько  недель  Джохан
наткнулся на это место. Ему единственному  нас разрешали выходить, на этот
раз -за корабля. Они каждый день забирали его и вечером приводили обратно.
Он  ходил  на рыбалку - мы были всего в  нескольких  сотнях ярдов от моря...
Лучше ты расскажи об этом, Джохан.
     Блэксорн почувствовал  зуд  в босой ноге  и  машинально  почесал ее. Но
стало еще  хуже. Тут он увидел  пестрое пятно на  ноге от блошиных укусов, а
Винк гордо продолжал:
     - Все  так и было, как  говорил Баккус, кормчий.  Я спросил  Сато-сама,
нельзя  ли нам переехать,  и  он сказал -  да,  почему бы и нет. Они  обычно
отпускали меня ловить  рыбу на одной   своих  маленьких лодок, чтобы я мог
убить время. Вот мой нос и привел меня сюда, кормчий. Старый нос привел меня
к крови!
     Блэксорна осенило: "Бойня! Бойня и дубильня! Вот оно что! " Он замолчал
и побледнел.
     - Что такое? В чем дело?
     - Так здесь деревня эта? Боже мой, эти люди - эта?
     - Так что тут плохого? - удивился Ван-Некк, - Верно, здесь живут эта.
     Блэксорн  отмахивался от москитов, заполнивших все пространство, по его
коже побежали мурашки.
     - Проклятые жучки!  Они... они же гнилые, не так ли? Здесь же дубильня,
да?
     - Да. Несколько улиц наверху, ну и что?
     - Ничего. Я не узнал запаха, вот и все.
     - А что тебе эта?
     - Я... Я, дурак, не  понял. Если  бы я видел мужчин,  я бы догадался по
коротким  волосам. А с женщинами  никогда не знаешь... Извини. Ну, продолжай
свою историю, Винк.
     -- Ну, тогда они сказали...
     Жан Ропер прервал их:
     -  Подожди  минутку, Винк! Так что  тут  такого, кормчий? Что плохого в
эта?
     -  Только  то,  что японцы считают их другими  существами.  Они палачи,
живодеры,  имеют  дело с трупами. -  Он чувствовал, что на него все смотрят,
особенно Жан Р - Эта - живодеры, это их работа,  - повторил он, пытаясь
говорить как можно беззаботнее. - Они убивают старых лошадей и быков и имеют
дело с мертвецами.
     - Но что тут  плохого,  кормчий?  Ты сам не меньше  дюжины раз  хоронил
людей,  клал  их  в  саваны,  обмывал - мы  все  так  делали,  да?  Мы  сами
разделываем мясо, всегда так делали. Джин-сель,  вот он, - он был палачом...
Что тут плохого?
     - Ничего,  конечно,  - Блэксорн знал, что это  так, и все же чувствовал
себя оскверненным. Винк фыркнул:
     - Эта -  лучшие  всех  язычников, которых  мы  встречали. Они  больше
похожи на нас,  чем все  остальные  ублюдки. Нам  чертовски повезло,  что мы
здесь, кормчий, - нет проблем со свежим мясом или жиром: они дают нам все, и
не надо ни о чем заботиться.
     - Правильно. Если бы вы жили с эта, кормчий...
     - Боже мой, да кормчему приходилось все время жить с другими негодяями!
Он не знает никого лучше их. А что, сходить за толстозадой Мэри, Сонк?
     - Или Двухзадой?
     -  Нет уж,  не ее, не эту старую шлюху! Кормчему захочется  чего-нибудь
особенного. спросим Мама-сан...
     -  Бьюсь  об заклад,  он  голодался  по  настоящей жратве!  Эй, Сонк,
отрежь-ка ему кусок мяса.
     - Вот еще грог...
     - Трижды ура кормчему!..
     В этом веселом гвалте Ван-Некк хлопал Блэксорна по плечам:
     -  Вы  дома, кормчий, старина! Теперь вы вернулись  к нам, наши молитвы
услышаны, и теперь все хорошо! Вы дома, старина... Слушайте, ложитесь на мою
койку! Я требую!...
     Блэксорн приветливо помахал рукой в последний раз. Из темноты в дальнем
конце  моста  послышались  ответные  крики.  Как только  он отвернулся,  его
вынужденная сердечность испарилась;  он повернул  за  угол, стража  десяти
самураев шла за ним.
     По дороге обратно в замок он погрузился  в мучительные раздумья. Ничего
плохого  нет  в  эта,  и все-таки все здесь не  так... А  его  команда,  его
собственные люди... А эти язычники, иностранцы, враги...
     Он плохо различал  улицы,  мосты и  переулки,  которыми  они проходили.
Вдруг он поймал себя на том, что засунул  руку в карман кимоно и чешется - и
тут же остановился как вкопанный.
     - Эти чертовы грязные... - Он  распустил  пояс, содрал с себя промокшие
от пота кимоно и, как если бы оно было грязное, скомкал и бросил в канаву.
     - Досо, нан дес ка, Анджин-сан? - обратился к нему один  самураев.
     -  Нани  мо! Ничего, ей-Богу! -  Блэксорн  двинулся  дальше  со  своими
мечами.
     -  Ах! Эта! Вакаримас! Гомен насаи! - Самураи залопотали  что-то  между
собой, но он не обращал на них внимания.
     "Так-то лучше",  -  подумал он  про  себя  с  деланным  облегчением, не
заметив, что  вдет  почти раздетым, - зато кожа перестала чесаться, когда он
сбросил кимоно с набившимися туда блохами.
     - Боже мой, как бы я хотел прямо сейчас принять ванну!
     Он поведал команде о своих приключениях, но не о том, что стал самураем
и  хатамото, или о том, что он один  любимчиков Торанаги, или о Фудзико. И
о Марико тоже. И что  они должны будут пристать в Нагасаки  и  штурмом брать
Черный Корабль,  и что он будет  командовать самураями... "Это можно сделать
позднее.  -  сказал  он  себе  устало. -  Как  и все  остальное. Смогу  ли я
когда-нибудь рассказать им о Марико-сан? "
     Его деревянные башмаки простучали по деревянным планкам  Первого Моста.
Часовые-самураи, также полуголые, сидели в небрежных позах,  пока не увидели
его,  - они сразу же  встали  и  вежливо раскланялись, напряженно  следя  за
Блэксорном,  пока  он проходил  мимо: им  казалось  невероятным,  что  этому
чужеземцу  так симпатировал господин Торанага и, это совсем уж невероятно,
удостоил  его  никогда  ранее  не  дававшегося  варварам  звания хатамото  и
самурая.
     У главных южных ворот замка его ждал еще один сопровождающий. Блэксорна
проводили  в дом, расположенный в  пределах  внутреннего  кольца. Ему отвели
комнату в  одном   укрепленных, хотя и очень симпатичных гостевых домиков,
но он вежливо отказался сразу же идти туда.
     - Пожалуйста, сначала в баню, - сказал он самураю.
     - Ах,  понятно... Это очень предусмотрительно с вашей  стороны.  Банный
домик вот там, Анджин-сан. Да, жаркий сегодня  денек, не так ли? И я слышал,
вы спускались к этим грязнулям... Остальные гости в вашем домике оценят вашу
предусмотрительность. Я благодарю вас от их имени.
     Блэксорн не уловил всей этой любезной речи, но понял слово "грязнулям".
"Так называют моих людей и меня - нас, а не их, бедняг, не эта".
     - Добрый вечер, Анджин-сан, - приветствовал его главный банщик. Это был
огромный, средних  лет мужчина с большим  животом  и  мощными бицепсами. Его
только  что  разбудила служанка -  прибыл  поздний посетитель. Он хлопнул  в
ладоши.  Появились  банщицы,  Блэксорн  прошел   за   ними  в  мыльную:  его
сполоснули,  намылили, он попросил повторить все  снова, потом, уже в ванной
комнате, влез в очень горячую воду и  терпел сколько мог и, наконец, отдался
умопомрочаю-щей хватке  массажиста -  сильные  руки мяли его, втирали в кожу
ароматное масло, раскручивали мускулы  и  шею... Потом его провели в комнату
отдыха,  где подали выстиранное,  просушенное  на  солнце  кимоно.  Блэксорн
прилег,  глубоко  вздохнул   и  полностью  отдался  необыкновенно  приятному
ощущению возвращающейся бодрости и одновременно расслабленности.
     - Дозо гомен насай - хай, Анджин-сан?
     - Хай, домо.
     Принесли зеленый чай. Он сказал служанке, что останется здесь на ночь -
не хочет  идти  к  себе.  Потом  один,  в полном  спокойствии, он  пил  чай,
чувствуя, как этот  напиток окончательно очищает его.  "...  Противного вида
обугленная трава... "  - с отвращением  вспомнил он, но тут же поправил себя
вслух:  "Будь терпелив,  не  давай  разрушить свою  внутреннюю гармонию. Они
только бедные, невежественные  глупцы, которые не  знают  ничего лучшего, ты
был таким же когда-то. Ничего, теперь ты можешь показать им, да? "  Он сумел
выкинуть все  это  головы и  достал словарь. Но  сегодня вечером, в первый
раз с тех пор, как получил этот словарь, он осторожно отложил его  в сторону
и  задул свечу.  "Я слишком устал, - утешил он себя.  - Но уж не  настолько,
чтобы не ответить на простой вопрос, -  напомнил ему внутренний голос. - Они
и вправду  невежественные  глупцы или  это ты дурачишь  себя?  Ну,  будет, я
отвечу  позже, когда придет время... Сейчас я уверен в одном: не хочу, чтобы
они  были  поблости...  ". Он  повернулся к  стене  и отогнал эти мысли  в
дальний угол сознания - ему просто необходимо выспаться...
     Проснувшись,  Блэксорн почувствовал себя отдохнувшим. Чистое  кимоно  и
набедренная повязка с  таби  лежали рядом.  Ножны обоих мечей были тщательно
вычищены. Он быстро оделся и вышел на улицу, где его уже ждали самураи.  Они
поднялись и отвесили поклоны.
     - Сегодня мы охраняем вас, Анджин-сан.
     - Спасибо. Мы идем на верфь?
     - Да, вот ваш пропуск.
     - Благодарю вас. Могу я узнать ваше имя?
     - Мусаси Митсутоки.
     - Спасибо, Мусаси-сан. Пошли?
     Они спустились к верфям. "Эразмус" крепко держался на якоре на  глубине
трех саженей,  трюмы - в превосходном состоянии.  Блэксорн  нырнул с борта и
проплыл под килем: обрастание днища минимальное -  несколько ракушек. Теперь
-  на борт: что ж, руль в полном  порядке; на складе  сухо и чисто; он нашел
кресало и выбил искру на пробную порцию  пороха -  воспламенение мгновенное,
порох в  прекрасной сохранности. Так, полетом на небо - с верхушки фок-мачты
он поискал, нет  ли угрожающих трещин, поломок, обрывов: нет, ни там, ни  по
пути на мечту, ни  где-либо  еще  в рангоуте ничего подозрительного. Правда,
многие  веревки,  гардели  и  ванты  сращены  неправильно,  но это пустяк  -
исправим за полвахты.
     Оказавшись  снова на юте, он позволил  себе широко улыбнуться. "Корабль
выглядит как... как что? " Блэксорн не придумал подходящего слова, он только
засмеялся. Ему  хотелось еще  побывать в своей каюте,  и он опять  спустился
вн. Но здесь, в этой  знакомой тесноте, он вдруг почувствовал себя чужим и
одиноким... Мечи его лежали рядом, на койке. Он потрогал их, вынул "Продавца
масла"   ножен: работа  умительная,  жало  лезвия наточено  отлично.  Он
разглядывал меч  с чувством удовольствия - подлинное проведение искусства.
"Да, но смертельного искусства, - подумал  он, поворачивая меч на свету. Эти
мысли  всегда приходили ему в голову, когда он смотрел на  мечи.  -  Сколько
смертей на  тебе  за  все твои  двести лет? Сколько еще  будет, до того  как
погибнешь сам? Неужели  мечи живут  своей жнью,  как  говорила Марико-сан?
Марико... Что  с  ней?..  "  Отблески с поверхности  моря проникли в каюту и
прыгнули на  сталь  - вся его меланхолия тут же исчезла. Он убрал  "Продавца
масла", стараясь  не  трогать  лезвие  пальцами  -  малейшее  прикосновение,
согласно понятиям японцев, могло повредить такую совершенную вещь.
     Блэксорн,  облокотившись на койку, вглядывался в  пустынную поверхность
моря... "Так что с руттерами? И навигационными инструментами? - обратился он
к своему отражению в медной  морской  лампе, тщательно начищенной, как и все
кругом. Но отражение молчало.  - Купишь  в  Нагасаки, когда будешь  набирать
команду. И позаимствуешь у Родригеса. Да-да. Тебе же придется захватить его,
перед тем как напасть  на корабль, не так ли? - Он видел в медном "зеркале",
что улыбается. - Ты  уверен, что Торанага  даст  тебе уйти, да? - И  ответил
уверенно: - Да. Поедет  ли он в Осаку или нет, я получу все, что мне надо. И
Марико тоже".
     Довольный, он засунул мечи за пояс и поднялся на палубу, - там пришлось
подождать, пока снова опечатают двери...
     Когда Блэксорн вернулся в  Осаку, было еще очень рано - удалось заехать
в  отведенное  ему  помещение перекусить:  немного  рису,  две порции  рыбы,
поджаренной на углях, с соевым соусом - удалось научить этому своего повара,
- маленькая бутылочка саке, потом чай.
     - Анджин-сан?
     - Хай?
     Седзи распахнулись - за ними кланялась застенчиво улыбающаяся Фудзико.


ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ


     - Я забыл о вас, - сказал он по-английски, - боялся, что вы умерли.
     - Досо го иемасига, Анджин-сан, нан дес ка?
     -  Нани мо,  Фудзико-сан,  - сказал он, устыдившись, -  Гомен уреси.  -
Пожалуйста,  простите  меня...  сюрпр,  да?  Рад  видеть   вас.  Садитесь,
пожалуйста.
     -  Домо аригато  годзиема-сита, -  откликнулась Фудзико. Она размеренно
сообщила ему своим тонким,  высоким голосом все, что считала нужным: как она
рада его видеть; как сильно  продвинулся он в  японском языке; как прекрасно
он выглядит и как хорошо, что она здесь.
     Он посмотрел на ее колено, неловко положенное на подушку.
     -  Ноги... - Он искал в памяти слово  "ожоги",  но  не мог припомнить и
сказал так: - Огонь повредил ноги. Еще болит?
     -  Нет,  но  пока  еще,  вините,  немного  мешает  сидеть,  - Фудзико
сосредоточенно следила за его губами, - ноги повреждены, вините.
     - Пожалуйста, покажите мне.
     - Пожалуйста,  вините меня, Анджин-сан, не хочу вас затруднять, у вас
свои проблемы. Я...
     - Не понял. Простите меня, слишком быстро.
     - Ах, вините! С ногами все нормально. Не беспокоят, - умоляла она.
     - Беспокоят. Вы наложница,  не так ли? Не  стесняйтесь, покажите сейчас
же!
     Она  послушно  встала.  Очевидно, она стеснялась,  но сразу  же  начала
развязывать оби.
     - Пожалуйста, позовите служанку, - приказал он. Она повиновалась. Седзи
сразу же открылись, ей кинулась помогать женщина, которую он не узнал.
     Сначала они  развязали  жесткий  оби, служанка отложила его  в  сторону
вместе с кинжалом.
     -  Как вас  зовут? -  спросил  он  резко,  как и полагается, настоящему
самураю.
     -  Ох, пожалуйста,  вините меня,  господин, простите  меня.  Мое  имя
Хана-иси.
     Он буркнул что-то  одобрительное. Мисс Первый Цветок -  прекрасное имя!
Все служанки согласно обычаю назывались мисс Хвостик, Журавль, Рыбка, Вторая
Ива, Четвертая Луна, Звезда, Дерево, Веточка и тому подобное.
     Хана-иси была женщина  средних лет, очень  серьезная. "Бьюсь об заклад,
что она  старая  домашняя  служанка,  - решил Блэксорн. -  Не исключено, что
вассал  покойного  мужа  Фудзико. Муж!  Я  совсем забыл о нем и  о  ребенке,
которого казнили  - казнили по приказу этого злого духа Торанаги, который на
самом деле не злой дух, а дайме  и  хороший, может быть, великий вождь. Быть
может, муж  ее заслужил такую судьбу...  если бы  знать всю правду... Но  не
ребенок, за это нет прощения".
     Фудзико спокойно дала распахнуться верхнему кимоно,  зеленому с узором,
но,  когда  развязывала  тонкий  шелковый  пояс  желтого  нижнего  кимоно  и
откидывала  его  в сторону,  пыльцы ее  задрожали. Кожа  у нее была  чистая,
сквозь складки  шелка  виднелся край  груди - маленькой и плоской.  Хана-иси
встала  на колени, развязала ленты на нижней рубашке и стянула ее с пояса на
пол, чтобы хозяйка могла переступить и выйти  нее.
     -  Йе, - приказал  он.  Она подошла и подняла кайму. Ожоги начинались с
задней стороны ног, у икр, - Гомен насаи.
     Она стояла не двигаясь. Капли пота стекали по ее щекам, нарушая макияж.
Он поднял рубашку  повыше. Кожа обгорела  везде  с  задней  стороны  ног, но
заживление, видимо, шло отлично: уже образовались рубцы, инфекции, нагноений
не видно, только немного чистой крови там, где новая, молодая ткань лопнула,
когда Фудзико садилась на колени.
     Он  отодвинул  кимоно  в  сторону  и  распустил  ленту на поясе.  Ожоги
кончались в верхней части ног,  обходили крестец, где ее придавило бревном и
тем спасло от  ожогов  в этом месте,  и затем снова  начинались на пояснице.
Бугры от  ожогов, шириной в  полруки,  шли вокруг талии. Рубцовая  ткань уже
перешла  в  постоянные  шрамы. Да,  неприятное  зрелище...  Но  заживает  на
удивление.
     - Очень хороший до Лучший  всех, кого я видел! -
     Он отпустил кимоно, - Прекрасно, Фудзико-сан! Шрамы, конечно, ну и что?
Ничего.  Я видел много пострадавших  от ожогов,  понимаете? Вот  и хотел сам
посмотреть, чтобы понять, как дела. Очень хороший до Будда помогал вам.
- Он положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза. - Не беспокойтесь. Сигата
га наи, да? Вы поняли? У нее хлынули слезы.
     -  Пожалуйста, вините меня, Анджин-сан, мне  так  стыдно. Пожалуйста,
простите  мою глупость, что  я была там,  попалась,  как полоумная эта.  Мне
следовало быть с вами, защищать вас, а не  толкаться со слугами  в доме. Мне
нечего было делать в доме, не было причин там находиться...
     Сочувственно  ее обнимая, он дал ей выговориться, хотя  почти ничего не
понял    ее  речи.  "Мне  бы  надо  найти,  чем  лечил  ее  этот доктор, -
возбужденно подумал  он. - Это  самое быстрое  и хорошее заживление, какое я
встречал.  Каждый  капитан  ее  королевского величества должен  владеть этим
секретом,  да  что  там,  -  любому  европейскому  капитану  он необходим...
Постой... А кто бы отказался заплатить за это несколько золотых гиней? Ты же
можешь сделать целое  состояние!  Нет уж, не  таким путем,  - только не так.
Наживаться на страданиях моряков... Нет! "
     Фудзико повезло, что обгорели только  задние  поверхности ног. Лицо все
такое же квадратное и плоское, острые зубы - как у хорька, но глаза лучают
такую   теплоту,   что,   пожалуй,   язык   не   повернется    назвать    ее
непривлекательной. Он еще раз обнял ее.
     - Ничего, Фудзико, не надо  плакать. Это  мой приказ! Блэксорн отправил
служанку за свежим чаем и саке, приказал  принести  побольше подушек и помог
Фудзико расположиться на них. Она все стеснялась и то и дело спрашивала:
     - Как смогу я отблагодарить вас?
     -  Не  надо  благодарностей.  Давайте  снова, -  Блэксорн на  мгновение
задумался, но  не  нашел в  памяти японских слов  "помогать" или  "помнить",
тогда он вытащил словарь и поискал их там. - Помогать - о-негаи... Помнить -
омой дасу...  Хай, мон-досо о негаи!  Оми дес ка? - Помогайте  мне  снова. -
Помните? - Он поднял кулаки, образил пистолеты и нацелился ими. - Оми-сан,
помните?
     - О, конечно!  - воскликнула  она, потом, заинтересовавшись,  попросила
посмотреть книгу. Она  никогда не видела раньше  латыни,  и колонки японских
слов против латинских ничего не сказали ей, но она быстро ухватила их смысл:
     - Это книга всех наших слов... простите. Книга слов, да?
     - Хай.
     - Хомбун? - спросила она.
     Он показал ей,  как найти это слово на латыни и по-португальски: хомбун
- это долг, потом добавил по-японски:
     - Я понял, что такое долг. Долг самурая, не так ли?
     - Хай!  -  Она  захлопала в  ладоши,  как  будто  ей  показали чудесную
игрушку.
     "Но это чудо, - сказал он себе. - Подарок судьбы. Это поможет мне лучше
понять и ее, и Торанагу, и скоро я буду неплохо владеть языком".
     Она  задала  ему еще  несколько  слов,  и  он  нашел их на  английском,
латинском  и португальском; слово,  которое  она  выбирала,  каждый раз было
понятно и он находил его - словарь ни разу не подвел.
     Он поискал слово:
     - Мадсутси дес, нех? Это чудесно, правда?
     - Да, Анджин-сан,  книга чудесная.  - Она отпила чаю. - Теперь  я смогу
разговаривать с вами, по-настоящему.
     - Понемногу. Только медленно, вы понимаете меня?
     - Да. Пожалуйста, будьте терпеливы со мной. Прошу вас, вините меня.
     Громадный  колокол  на  главной  башне  замка  пробил  час  козла,  ему
отозвались все замки в Эдо.
     - Сейчас мне надо  уходить. Я иду к господину Торанаге. - Он  пристроил
книгу за рукав.
     - Можно я подожду здесь, пожалуйста?
     -- А где вы остановились?
     Она показала:
     -  О,  там,  моя  комната  - за  следующей дверью.  Прошу  винить мою
нетактичность!
     - Медленно. Говорите, пожалуйста, медленно. И простыми словами!
     Она повторила медленно, особенно тщательно - слова винений.
     - Благодарю вас. Мы с вами  еще увидимся. Она хотела было подняться, но
он покачал  головой и вышел во    День был облачный,  в воздухе  стояла
духота. Охрана уже дожидалась  его. Скоро Блэксорн уже  был во дворе главной
башни, где встретил  Марико - еще  более прекрасную, воздушную,  лицо ее под
золотисто-красным    зонтиком    казалась   алебастровым.    На   ней   было
темно-коричневое кимоно, окаймленное ярко-зеленым узором.
     - Охайо, Анджин-сан. Икага дес ка? - Она церемонно раскланялась.
     Он отвечал в тон ей, что чувствует себя прекрасно, и продолжал говорить
по-японски,  - они условились раньше, что он будет пытаться это делать, пока
у него хватает сил. На португальский  он переходил,  когда уж совсем уставал
от усилия припоминать японские слова и еще когда хотел сказать ей что-нибудь
не предназначенное для чужих ушей.
     - Ты, - пронес он осторожно, когда они поднимались по лестнице башни.
     - Ты, - откликнулась Марико  и немедленно  перешла  на португальский, с
той же серьезностью,  что и в  прошлую  ночь:  -  Извините,  пожалуйста,  но
давайте не будем сегодня говорить  на  латыни, Анджин-сан, сегодня латынь не
подходит  - она не  может служить  тем целям, для  которых мы ею пользуемся,
правда?
     - Когда я смогу поговорить с вами?
     - Это очень трудно, простите. У меня есть обязанности...
     - Все нормально, да?
     -  О  да,  - сказала  она, -  пожалуйста, вините меня,  но  что может
случиться? Ничего плохого.
     Они  поднялись еще на один пролет не разговаривая. На следующем  этаже,
как  обычно,  у  них  проверили пропуска, охрана шла впереди и сзади.  Пошел
сильный дождь, влажность в воздухе уменьшилась.
     - Этот дождь на несколько часов, - заметил Блэксорн.
     - Правда, но без дождей  не будет риса. Скоро дожди  прекратятся, через
две  или три  недели, тогда  будет  жарко  и  влажно до самой  осени. -  Она
выглянула   окна и показала  ему на лохматые  облака. Это очень живописное
зрелище, Анджин-сан, вам нравится?
     - Да, - он смотрел на "Эразмус", который был далеко отсюда, у пристани.
Но  дождь  скоро скрыл от него корабль.  -  После того как  мы побеседуем  с
господином Торанагой, нам  придется  ждать,  пока кончится  дождь,  - нет ли
здесь места, где мы могли бы поговорить?
     -  Это связано с трудностями,  - Она уклонилась от прямого ответа, и он
нашел  это  странным.  Обычно  она  была очень  решительна и  лагала  свои
вежливые "предположения"  как приказы - так  они  и воспринимались. -  Прошу
простить меня, Анджин-сан, но у  меня сейчас  трудное положение и мне  нужно
много всего сделать. - Она на мгновение  остановилась и переложила  зонтик в
другую руку, придерживая нижнюю кайму кимоно. - Как  у вас прошел вечер? Как
ваши друзья, ваша команда?
     - Прекрасно. Все было прекрасно, - сказал он.
     - Действительно "прекрасно"? - переспросила она.
     -  Прекрасно,  но  очень странно. -  Он оглянулся  на нее.  - Вы что-то
заметили, да?
     - Нет, Анджин-сан. Но вы не упомянули о них, а вы же много о них думали
в последнюю неделю. Я не волшебница, вините.
     После паузы он решился:
     - А у вас все хорошо? С Бунтаро-саном ничего не возникло? Он никогда не
говорил с ней о Бунтаро и после Ёкосе не упоминал его имени. Они согласились
на том, что никогда не будут обсуждать ее семейную жнь.
     -  Это  мое единственное  требование, Анджин-сан,  - прошептала  она  в
первую  ночь. - Что бы  ни случилось  во  время нашего путешествия до Мисимы
или,  если  позволит  Мадонна,  до  Эдо.  - для  нас не будет иметь никакого
значения,  да? Мы не  будем обсуждать между собой то, что происходит, да? Не
будем... Пожалуйста.
     - Я согласен. Клянусь.
     - И я тоже. В конце концов, наше путешествие кончается в Эдо, у Первого
Моста.
     - Нет.
     -  Но  конец  должен  быть, дорогой. У  Первого  Моста наше путешествие
кончается. Пожалуйста, или я умру  от страха за вас, от мыслей об опасности,
в которую я вас втянула...
     Вчера утром  он стоял у  входа на Первый Мост и  у него  внезапно стало
тяжело  на  душе,  -  не  спас  даже  тот подъем,  что  он  испытал при виде
"Эразмуса".
     - Сейчас мы должны пересечь мост, Анджин-сан, - сказала Марико.
     -  Да, но это  всего лишь мост, один   многих. Иди,  Марико-сан,  иди
рядом со мной  через  этот  мост.  Рядом со мной, пожалуйста.  пройдем
вместе, -  добавил он по-латыни, -  и  верь, что ты прошла и что мы рука  об
руку идем к началу чего-то нового.
     Она вышла  паланкина  и пошла рядом  с  ним, пока они не  перешли  по
мосту на ту сторону. Там она снова села в паланкин с занавешенными окнами, и
они стали подниматься по пологому склону. Блэксорн помнил, как молился Богу,
чтобы с неба ударила молния.
     - Так с ним ничего не возникло? - повторил он все же свой вопрос, когда
они подходили к последней площадке. Марико покачала головой.
     Торанага начал беседу:
     - Корабль вполне готов, Анджин-сан? Это точно?
     - Точно, господин. Корабль в прекрасном состоянии.
     -  Сколько  еще  надо  людей...  -  Торанага  взглянул  на   Марико,  -
пожалуйста, спросите его,  сколько человек команды  требуется дополнительно,
чтобы корабль нормально плавал. Я хочу быть совершенно уверен: он понял, что
именно я хочу знать.
     -  Анджин-сан  говорит:  для  того чтобы выйти в плавание  на  корабле,
необходимо тридцать  моряков и  двадцать артиллеристов. Сначала его  команда
состояла  ста семи человек,  включая  повара  и  купцов. Чтобы  плавать  и
воевать в этих морях, достаточно двухсот самураев.
     -  И  он  считает,  что  тех, кто  ему потребуется,  он может  найти  в
Нагасаки?
     - Да, господин.
     Торанага пронес будто про себя:
     - Я вовсе не доверяю наемникам...
     - Прошу меня простить, господин, вы хотите,  чтобы я перевела эти  ваши
слова?
     - Что? О нет, не обращайте внимания. Торанага встал, все еще делая вид,
что  чем-то недоволен,  и посмотрел в  окно  на  дождь:  ливень не  позволял
рассмотреть город. "Пусть  дождь идет еще несколько месяцев, - подумал он. -
О Боги, все, какие  только  есть, - сделайте так, чтобы дожди  шли до Нового
года! Когда Бунтаро сможет встретиться с моим братом? "
     -  Скажите Анджин-сану, что завтра я  передам ему его вассалов. Сегодня
ужасная  погода - этот дождь будет идти весь день, нигде нет ни клочка сухой
земли.
     -  Да,  господин,  -  донесся  до  него  голос  Марико.  Он  иронически
улыбнулся. Никогда еще за всю его жнь ему не мешала погода. "Она, конечно,
уверена, как  и  остальные,  кто  сомневается,  что  я постоянно  меняюсь  к
худшему", - думал он, зная, что  не может уклониться от  выбранного курса, -
Завтра или через день - какая разница? Скажите ему, что, когда я буду готов,
я пошлю за ним. До этого  времени он должен оставаться в  замке.  Он слышал,
как Марико перевела его слова Анджин-сану.
     - Да, господин Торанага, я понял, - Блэксорн отвечал сам, без Марико, -
но вы не против,  если я  задам вопрос: можно ли быстро  выехать в Нагасаки?
Думаю, что это важно, прошу меня винить.
     - Я  решу  это  позднее, - Голос  Торанаги прозвучал  резко,  -  он  не
старался сохранять обходительность  и сделал знак, что аудиенция окончена, -
До свидания, Анджин-сан, я скоро решу, что делать  с  вами. - Он  видел, что
тот хочет настаивать  на  своей просьбе,  но постарался от него  отделаться.
"Боже мой, - подумал  он о  Блэксорне, - наконец-то этот чужеземец  научился
вежливости!  "  -  Скажите   Анджин-сану,  что  ему  нет  нужды  ждать  вас,
Марико-сан. До свидания, Анджин-сан.
     Марико выполнила его просьбу. Торанага, отвернувшись, смотрел на город,
на  ливень,  что обрушился  на него, прислушивался  к  шуму воды. " Дверь за
Анджин-саном закрылась.
     - Так что за ссора? - Торанага обратился к Марико не глядя на нее.
     - Простите, господин?
     Его настороженный слух тут же уловил слабое дрожание в ее голосе.
     - Ссора, разумеется, между Бунтаро и вами, или вы участвовали в другой,
которая касается  меня? - добавил он с горьким сарказмом, - этот  оттенок  в
голосе казался ему необходимым... да-да, это ускорит дело. - С Анджин-саном,
может быть, или с моими врагами - христианами, или с Тсукку-саном?
     -  Нет, господин, пожалуйста, вините меня. Это началось,  как всегда,
как начинаются обычно ссоры между  мужем и  женой. Фактически  -за ничего.
Потом внезапно, как обычно и бывает, все стало  разрастаться и подействовало
и на него и на меня - под соответствующее настроение.
     - И у вас было такое настроение?
     -  Да. Пожалуйста,  простите меня.  Я немилосердно провоцировала своего
мужа.  Это  полностью моя вина. Сожалею, господин, но в  таких случаях  люди
говорят дикие вещи.
     - Ну, давайте выкладывайте, что за "дикие  вещи"? Марико  побледнела, -
да, она  перед  ним теперь  как  загнанная лань; конечно, она  догадывалась:
шпионы  уже  сообщили  ему, о  чем  именно кричали  в тишине  их дома... Она
пересказала  ему  все, что  тогда говорилось,  стараясь лагать  как  можно
полнее, потом добавила:
     -  Я  считаю, что мой  муж пребывал  в состоянии дикого  гнева, который
спровоцировала  я. Он предан  вам, - я знаю,  что предан. Если нужно кого-то
наказать, то, конечно, меня, господин. Я вызвала это его сумасшествие.
     Торанага, прямой как струна, снова сел на подушку, лицо его окаменело.
     - Что сказала госпожа Дзендзико?
     - Я не разговаривала с ней, господин.
     - Но вы собираетесь с ней поговорить или собирались?
     - Нет, господин. С вашего разрешения, я  намеревалась сразу же уехать в
Осаку.
     - Вы поедете когда я скажу, не раньше. Измена - самое отвратительное 
всего, что может быть!
     Она поклонилась, стыдясь его язвительных слов.
     - Да, господин. Пожалуйста, простите меня, это моя ошибка.
     Он  позвонил  в  маленький ручной  колокольчик  -  дверь  распахнулась,
появился Нага.
     - Слушаю, господин.
     - Позови сейчас же господина Судару с госпожой Дзендзико.
     - Да, господин. - Нага повернулся, чтобы уйти.
     -  Подожди!  Потом  собери  мой  совет,  Ябу и  всех...  и всех старших
генералов. Они должны быть  здесь  в  полночь. Освободи  этот  этаж  от всех
часовых. Возвращайся с Судару.
     - Да, господин. - Побледневший Нага закрыл за собой дверь.
     Торанага услышал  шум  на лестнице,  подошел  к  двери  и  открыл ее-на
площадке никого не было.  Он  захлопнул  дверь,  взял другой  колокольчик  и
позвонил.  Открылась  внутренняя  дверь  в  дальнем  конце  комнаты  -  едва
заметная,  так ловко замаскировали ее мастера в деревянной панели стены.  На
пороге стояла  полная  женщина  средних  лет,  в  накидке с капюшоном одежде
буддийской монахини.
     - Слушаю вас. Великий Господин.
     - Будь добра, зеленого чаю, Чано-чан, - попросил Торанага.
     Дверь закрылась, Торанага снова посмотрел на Марико.
     - Так вы думаете, что он предан мне?
     - Я это знаю, господин.  Пожалуйста, простите меня, это была  моя вина,
не его. - Она отчаянно пыталась убедить Торанагу. - Я его спровоцировала.
     - Да, это  вы.  Отвратительно! Ужасно! Непростительно! - Торанага вынул
бумажный платок и вытер бровь. - Но удачно.
     - Простите, господин?
     - Если бы вы его не спровоцировали, я,  может быть, никогда не узнал бы
об мене. Если бы он сказал все это без всякого повода, это было бы одно, а
так... вы дали мне еще один вариант.
     - Господин?
     Он не ответил. Он думал: "Хотел бы я, чтобы здесь был Хиро-Мацу -  хоть
один человек, которому я полностью доверял".
     - А как насчет вашей преданности?
     - Пожалуйста,  господин,  я  отвечаю  искренне: вы  знаете,  что я  вам
предана.
     Торанага не ответил.  Взгляд его был безжалостен.  Открылась внутренняя
дверь, и Чано, монахиня, уверенно, не постучав, вошла в комнату с подносом в
руках.
     - Вот, Великий Господин, я вам приготовила. - Она по-крестьянски встала
на колени.  Руки  у  нее  были  большие, грубые,  как у крестьянки, но в ней
чувствовались самоуверенность и самодовольство.  -  Пусть Будда  благословит
вас с миром.  - Она  повернулась  к  Марико, поклонилась  ей,  как кланяются
крестьянки, и  снова удобно  устроилась на  полу. -  Не окажете  ли  вы  мне
любезность, госпожа, не нальете ли чаю? Вы ведь прекрасно с этим справитесь,
ничего не прольете, верно? - Глаза ее светились, она явно была довольна.
     -  С удовольствием, Оку-сан. - Марико,  скрыв свое  удивление,  назвала
монахиню  по религиозному ее имени. Она никогда не видела раньше  мать Наги,
хотя  знала  большинство  других  женщин, имевших  при  Торанаге официальное
положение, - ей  доводилось встречать их на различных торжествах. Но хорошие
отношения она поддерживала только с Киритсубо и госпожой Сазуко.
     - Чано-чан, это госпожа Тода Марико-нох-Бунтаро, - представил Торанага.
     - Ах, со дес, простите, я подумала, что вы одна   почтенных дам моего
великого господина.  Прошу простить меня,  госпожа Тода, можно  мне передать
вам благословение Будды?
     - Благодарю вас.  - Марико предложила  чашку  Торанаге,  он  взял ее  и
выпил.
     - Налейте, Чано-сан, и себе, - предложил он.
     - Простите,  Великий  Господин, с  вашего  разрешения, мне не  надо, от
такого количества  чая у  меня уже плавают зубы, а туалет слишком  далек для
моих старых костей.
     - Упражнение тебе поможет, -  утешал Торанага,  радуясь, что  послал за
ней, когда вернулся в Эдо.
     - Да,  Великий Господин,  вы правы - как всегда. - Чано удостоила своим
вниманием Марико: - Так вы дочь господина Акечи Дзинсаи?
     Чашка Марико застыла в воздухе.
     - Да. Прошу винить меня...
     -  О, вам  нечего виняться,  дитя. - Чано добродушно  рассмеялась, ее
живот заходил вверх-вн, - Я не узнала вас, пока не назвали по имени, прошу
винить меня, но в последний раз я видела вас на свадьбе.
     - Да?
     -  О да, я  видела вас  во время  венчания,  но вы  не  видели меня.  Я
подсматривала за  вами через седзи.  Да, за вами и за всеми знатными людьми,
диктатором  Накамурой,  то  есть  Тайко, и  всеми  дворянами. О, я  была так
застенчива,  что стеснялась присоединиться к этой компании. Но  для меня это
было  очень  хорошее  время. Лучшее в  моей жни. Это был  второй год,  как
Великий  Господин  оказал мне свою милость, я была  беременна,  хотя все еще
оставалась крестьянкой, какой была всегда. - Глаза у нее затуманились, и она
добавила: - Вы очень мало менились с тех пор, - все еще одна  отмеченных
Буддой.
     - Ах, как бы я хотела, чтобы это было так.
     - Это правда. Вы знали, что браны Буддой?
     - Нет, Оку-сан, как бы мне ни хотелось этого. Торанага сказал:
     - Она христианка.
     -  Ах, христианка, - какое это имеет значение  для  женщины, христианка
или буддистка.  Великий  Господин?  Иногда  никакого,  хотя  женщинам  нужны
определенные боги.  -  Чано радостно хихикнула. - Мы,  женщины, нуждаемся  в
боге, Великий Господин, чтобы он помог нам иметь дело с мужчинами.
     - А мы, мужчины, нуждаемся в терпении как у  богов, чтобы  иметь дело с
женщинами.
     Чано засмеялась, и это неожиданно как бы согрело комнату и на мгновение
ослабило дурные предчувствия Марико.
     - Да,  Великий  Господин,  -  продолжала Чано, - и все  -за Небесного
Павильона,  который  не  имеет  будущего, -  в нем мало  тепла и в  основном
преисподняя.
     Торанага буркнул:
     - А что вы на это скажете, Марико-сан?
     - Госпожа Чано мудра со времен своей молодости, - ответила Марико.
     - Ах, госпожа, вы говорите приятные  вещи старой, глупой женщине. Я так
хорошо помню вас. Ваше кимоно было голубого цвета, с умительным рисунком -
серебряными журавлями, красивее  я никогда не видела. - Она опять посмотрела
на Торанагу, - Ну, Великий Господин, я просто хотела посидеть минутку. Прошу
винить меня.
     - Еще есть время. Оставайся где сидишь.
     - Да, Великий Господин. - Чано  тяжело встала  на ноги. - Мне следовало
бы повиноваться, но природа требует  своего. Я не люблю  огорчать вас. Время
идти.  Все  приготовлено, пища и  саке  готовы, будут поданы, как  только вы
пожелаете. Великий Господин.
     - Благодарю вас.
     Дверь бесшумно закрылась.  Марико подождала,  пока у Торанаги  опустела
чашка, и наполнила ее.
     - О чем вы думаете?
     - Я ждала, господин.
     - Чего, Марико-сан?
     -  Господин, я хатамото. Никогда раньше  не просила я у вас  милости. Я
хочу просить у вас милости как хата...
     -  А  я  не  хочу,  чтобы  вы просили  милости как хатамото, - возразил
Торанага.
     - Тогда просьба на всю жнь.
     - Я не муж, чтобы выполнять ее.
     - Иногда вассал может просить сюзерена...
     - Да, иногда, но не сейчас! Сейчас придержите  язык -  о  просьбе ли на
всю жнь, о благодеянии, требовании или о чем-нибудь еще.
     Просьба на всю жнь  - это милость, которую, согласно древнему обычаю,
жена могла просить - без потери лица - у мужа, сын у отца, а иногда  и муж у
жены с условием: если просьба удовлетворялась, это обязывало никогда в  этой
жни не просить  о другой милости. По обычаю же вопросов при такой  просьбе
не задавалось и о ней никогда потом не упоминалось.
     Раздался осторожный стук в дверь.
     - Откройте,  - приказал  Торанага. Марико повиновалась. Вошли  Судару с
женой, госпожой Дзендзико, и Нага.
     -  Нага-сан, займите пост  этажом ниже и  не пускайте никого без  моего
приказа. Нага вышел.
     -  Марико-сан, закройте  дверь и садитесь сюда, - Торанага указал место
недалеко от себя, спереди, лицом к остальным.
     - Я приказал вам обоим прийти сюда, так как  есть срочные семейные дела
частного порядка, которые мы должны обсудить.
     Глаза Судару  невольно обратились к Марико, потом снова к отцу. Госпожа
Дзендзико не шелохнулась.
     Торанага резко сказал:
     - Она здесь, мой  сын, по  двум причинам: во-первых, я хотел, чтобы она
была здесь, и, во-вторых, потому, что я хотел, чтобы она была здесь!
     -  Да, отец.  -  Судару был  пристыжен  невежливым  поведением отца  по
отношению к ним ко всем. - Могу я спросить, чем я так оскорбил вас?
     - А есть какие-то причины, по которым я должен оскорбиться?
     - Нет, господин,  -  если только  мое стремление обезопасить вас и  мое
нежелание позволить вам покинуть эту землю вызвали вашу обиду.
     - А что вы скажете о заговоре?  Я слышал, вы  осмелились  предположить,
что можете занять мое место как вождь нашего города!
     Лицо Судару побелело, да и у госпожи Дзендзико - тоже.
     - Я никогда не делал ничего подобного - ни  в мыслях, ни  на словах, ни
на деле. И никто  членов моей семьи, и никто другой в моем присутствии.
     - Это правда, господин, - подтвердила госпожа Дзендзико. Судару, второй
 пятерых оставшихся  в  живых сыновей Торанаги, - гордого  вида  худощавый
мужчина двадцати четырех  лет, с узкими холодными глазами и тонкими, никогда
не  улыбавшимися губами,  прекрасный воин, - обожал своих детей и, преданный
жене, не имел наложниц.
     Дзендзико,  маленького роста  женщина, на три года  старше мужа,  очень
полная после того, как родила ему четверых детей, сохранила еще прямую спину
и  всю  гордость своей  сестры Ошибы, беззаветную  преданность семье и ту же
скрытую ярость, которой был вестен ее дед - Города.
     - Каждый, кто обвиняет моего мужа, - лжец, - заявила она.
     - Марико-сан, - потребовал Торанага,  - расскажите госпоже  Города, что
ваш муж приказал вам ей передать.
     - Мой  господин,  Бунтаро, просил меня, приказал мне убедить вас вот  в
чем: пришло время господину  Судару взять власть; другие в Совете  разделяют
мнение моего  мужа; если господин Торанага не желает отдать власть - следует
взять ее силой.
     -  Никогда никто   нас и в мыслях этого  не  держал, отец,  -  сказал
Судару. - Мы преданы тебе, и я никогда...
     - Если я передам тебе свою власть, что ты сделаешь? - спросил Торанага.
     Дзендзико ответила сразу:
     -  Как  может  господин  Судару знать, если никогда  не  думал  о таком
кощунстве? Извините, господин, но он не может ответить, так как  ему никогда
такого и в голову не приходило.  Как он мог подумать об этом? А что касается
Бунтаро-сана, очевидно, им овладел ками.
     - Бунтаро заявил, что другие тоже разделяют его мнение.
     - Кто же это? - ядовито спросил  Судару. - Скажите  мне - и они  тут же
погибнут. Кто? Знай я таких, господин, - уже сообщил бы вам.
     - А вы бы не убили его сначала?
     - Ваше первое правило - терпение, второе -  терпение. Я всегда следовал
вашим  правилам. Я подождал бы  и сообщил вам. Если я обидел  вас, прикажите
мне совершить  сеппуку. Я  не заслужил вашего гнева, господин, обрушившегося
на меня, и мне трудно снести его, - я не участвую ни в каком заговоре.
     Госпожа Дзендзико горячо поддержала мужа:
     - Да, господин,  пожалуйста, простите меня, но  я  полностью согласна с
моим мужем.  Он ни в чем не виноват, и все наши люди - тоже. Мы  честны: что
бы ни случилось, что бы вы ни приказали - мы сделаем.
     - Так!  Вы преданные вассалы, да? Послушные?  Вы всегда выполняете  мои
приказы?
     - Да, господин.
     - Хорошо. Тогда  ступайте  и убейте  своих детей. Сейчас. Судару  отвел
глаза от  отца,  посмотрел на  жену, та  слегка  повела  головой  и кивнула,
соглашаясь.
     Судару поклонился Торанаге,  сжал  рукоятку  меча  и  встал. Уходя,  он
тихонько  прикрыл  за  собой   дверь.  Стояла  мертвая  тишина...  Дзендзико
взглянула  на  Марико и снова опустила глаза. Колокола пробили половину часа
козла. Воздух в комнатах,  казалось,  стал плотнее. Дождь на короткое  время
перестал, потом пошел  снова, более  сильный. Сразу после того, как колокола
пробили следующий час, раздался стук в дверь.
     - Да?
     Это был Нага.
     -  Прошу  простить меня, господин, мой  брат...  Господин Судару  хочет
войти еще раз.
     - Впустите его - потом возвращайтесь на свой пост. Судару вошел,  встал
на колени  и поклонился. Он был мокр, волосы от дождя слиплись, плечи слегка
дрожали.
     - Мои... мои дети... Вы  уже забрали их, господин. Дзендзико вздрогнула
и  чуть  не упала вперед,  но  поборола  свою  слабость  и  прошептала  мужу
побелевшими губами:
     - Вы... вы не убили их?
     Судару покачал головой. Торанага свирепо пронес:
     -  Ваши  дети  в  моих  апартаментах  ниже  этажом. Я приказал Чано-сан
забрать  их, когда вызвал  вас  сюда. Мне нужно  было  проверить вас  обоях.
Жестокие времена требуют жестоких - Он позвонил в колокольчик.
     - Вы...  вы отменяете  ваш...  приказ,  господин? - Дзендзико  отчаянно
пыталась сохранить холодное достоинство.
     - Да.  Мой приказ отменяется. На этот  раз. Это  было необходимо, чтобы
понять вас. И моего наследника.
     -  Благодарю вас, благодарю вас,  господин! -  Судару униженно  склонил
голову.
     Открылась внутренняя дверь.
     -  Чано-сан,  приведите сюда  на  минутку  моих внуков, -  распорядился
Торанага.
     Три   скромно  одетые  воспитательницы  и  кормилица  вошли  с  детьми:
девочками, четырех, трех и двух лет, в красных кимоно, с  красными лентами в
волосах,  и младшим  сыном,  - ему было всего несколько недель,  он  спал на
руках у кормилицы.  Воспитательницы стали  на колени и поклонились Торанаге,
их подопечные с серьезным видом  скопировали эти  действия и опустили головы
на татами  -  кроме самой  маленькой девочки,  которой потребовалась  помощь
заботливой, хотя и твердой руки.
     Торанага с важным видом ответил  им таким же поклоном.  Потом, выполнив
эту  скучную  обязанность,  дети  бросились к  нему в объятия - кроме самого
маленького, которого взяла на руки мать.
     В полночь Ябу с высокомерным видом прошествовал по двору перед  главной
башней  замка.  На постах всюду  стояли самураи   отборных  частей  личной
охраны Торанага. Луна едва светила, стоял туман, звезд почти не было видно.
     - А, Нага-сан! В чем дело?
     -  Не знаю, господин, но всем приказано идти в  зал для собраний. Прошу
меня винить, но вы должны оставить мне все свои мечи.
     Ябу  вспыхнул  при  таком  неслыханном  нарушении  этикета,  но  тут же
передумал, почувствовав  холодную  напряженность юноши и нервозность стоящей
рядом охраны.
     - А по чьему это приказу, Нага-сан?
     -  Моего  отца,  господин.  Так что  вините. Если  не  хотите идти на
собрание - как вам угодно, но  я обязан сказать,  что вам приказано  явиться
без мечей, и, простите, вы должны так и поступить. Прошу меня простить, но я
не могу иначе.
     Ябу заметил, что у караульного домика, сбоку от огромных главных ворот,
уже  сложено много мечей.  Он взвесил, насколько опасно ему отказываться, и,
решив,  что это неприемлемо, неохотно оставил свои мечи в общей  куче.  Нага
вежливо  поклонился,  и  сбитый с  толку  Ябу  вошел  в  огромную комнату  с
окнами-амбразурами, каменным полом и деревянными перекрытиями.
     Вскоре все собрались - пятьдесят старших генералов и семь  дружественно
настроенных  дайме    мелких северных провинций.  Все  были  встревожены и
нервно ерзали на своих местах.
     - О чем пойдет разговор? - мрачно спросил Ябу, заняв свое место.
     Генерал пожал плечами:
     - Возможно, о походе на Осаку.
     Другой учающе посмотрел по сторонам:
     - Или планы менились, а? Он собирается объявить "Малиновое... ".
     -  Извините,  но  вы витаете  в облаках. Наш господин  решил: он едет в
Осаку, и все. А вы, Ябу-сама, когда приехали сюда?
     - Вчера.  Больше  двух недель  торчал  со  своими самураями в маленькой
грязной  деревне,  Иокогаме,  -  чуть южнее  ее. Порт прекрасный,  но клопы!
Ужасные москиты и клопы - в Изу таких злых сроду не было.
     - Вы уже знаете новости?
     - Вы имеете в виду - плохие? Выезжаем через шесть дней, да?
     - Да. Ужасно! Позор!
     - Конечно, но сегодня вечером - еще хуже, - мрачно сказал генерал. - От
меня никогда не требовали оставлять мечи, никогда!
     - Это оскорбление! - не без умысла добавил Ябу. Все посмотрели на него.
     - Я тоже так  думаю,  - нарушил  общее  молчание генерал Кьесио. Серата
Кьесио  был седой,  резкий человек, командующий  Седьмой армией. - Я  еще ни
разу  не  появлялся  на  людях  без  мечей.  Я похож на  какого-то  вонючего
торговца! Я думаю... Э-э-э... приказ есть приказ, но некоторые приказы лучше
бы не отдавать.
     - Совершенно верно, - поддакнул кто-то. - Что бы сделал Железный Кулак,
если бы он был здесь?
     - Он  распорол бы себе  живот, прежде чем  оставил свои мечи! Сделал бы
это сегодня же вечером на переднем дворе! - предположил Серата Томо, молодой
человек, старший сын  генерала, помощник  командира Четвертой армии. - Хотел
бы  я, чтобы здесь  был Железный Кулак! Он мог бы сразу понять...  он первым
вскрыл бы себе живот!
     - Я думал над этим, - Генерал Кьесио хрипло откашлялся. - Кто-то должен
отвечать  - выполнять свой  долг! Кто-то должен  сказать, что сюзерен -  это
значит ответственность и долг!
     - Простите, но вам лучше придержать язык, - посоветовал Ябу.
     - Какая польза в языке для самурая, если ему запрещено быть самураем?
     -  Никакой, - подтвердил  Исаму, старый советник.  - Я согласен - лучше
умереть.
     -  Простите, Исаму-сан, но это в любом случае наше ближайшее будущее, -
выразил свое мнение Серата Томо. - Мы подсадные голуби для какого-то подлого
ястреба!
     -  Пожалуйста,  придержите  все  же  языки, - повторил Ябу,  пряча свое
торжество, и осторожно добавил: - Он наш  сюзерен,  и, пока  господин Судару
или Совет открыто не возьмут на себя ответственность, он останется сюзереном
и мы обязаны ему повиноваться.
     Генерал Кьесио посмотрел на  него, невольно  пытаясь  нащупать рукоятку
меча:
     - Что вы слышали, Ябу-сама?
     - Ничего.
     - Бунтаро-сан  сказал, что... -  начал советник. Генерал Кьесио вежливо
прервал его:
     - Простите  меня, пожалуйста, Исаму-сан,  но  что  сказал или не сказал
генерал Бунтаро - это  неважно. Верно то, что говорит Ябу-сама. Сюзерен есть
сюзерен. При  этом у самурая  есть свои права  и у  вассала есть своя права.
Даже у дайме, не так ли?
     Ябу оглянулся на него, определяя серьезность этого вызова.
     - Изу - провинция господина Торанаги. Я больше не дайме Изу - только ее
управляющий. - Он осмотрел огромное помещение: - Все здесь, да?
     - Кроме господина Нобору, - уточнил генерал,  - он имел в виду старшего
сына Торанаги, которого все не любили.
     - Да,  так и есть. Ничего,  генерал, китайская  болезнь скоро прикончит
его и мы навсегда распрощаемся с его грязными шутками, - заметил кто-то.
     - И этой вонью.
     - Когда он возвращается обратно?
     - Кто знает? Мы  даже  не знаем, почему Торанага-сама  отправил  его на
с Лучше бы он оставался там.
     - Если бы вы были с такой болезнью, вы бы так же плохо шутили.
     - Да, Ябу-сан. Да, я бы тоже. Жаль, что он болеет сифилисом, он хороший
генерал - лучше, чем Холодная Рыба, -  добавил генерал Кьесио, назвав тайную
кличку Судару.
     - Э-э-э,  - присвистнул советник. -  Это дьяволы  воздуха заставили вас
распустить языки. Или саке?
     - А  может, китайская  болезнь? -  съязвил  генерал  Кьесио  с  горьким
смехом.
     -  Спаси меня  Будда  от этого! -  поостерегся Ябу. -  Если  бы  только
господин Торанага передумал насчет Осаки!
     - Я бы  покончил  с собой, если бы  его это  устроило, - заявил молодой
человек.
     -  Не  обижайся,  сынок,  но  ты  витаешь  в  облаках.  Он  никогда  не
передумает.
     - Да, отец. Но я совершенно не понимаю его...
     - Мы  все поедем  с  ним?  Тем же составом? -  осведомился Ябу  немного
погодя.
     Исуми, старый советник, внес полную ясность:
     - Да.  Мы поедем  как  сопровождающие. И  две  тысячи  человек с полным
парадным   снаряжением   и  обмундированием.  Чтобы   добраться  туда,   нам
потребуется тридцать дней. Выезд через шесть дней.
     - Времени немного. Не так ли, Ябу-сама? - спросил генерал Кьесио.
     Ябу не  ответил.  В этом  не  было  необходимости - генерал  и  не ждал
ответа. Все примолкли и погрузились в размышления. Открылась боковая  дверь,
вошел Торанага, сопровождаемый Судару. Все принужденно поклонились, Торанага
поклонился в ответ  и сел лицом к присутствующим. Судару, как предполагаемый
наследник, сел немного впереди  него, также лицом  к  остальным. Нага  вошел
через главную дверь и закрыл ее.
     Мечи были только у Торанаги.
     - Мне сообщили, что кое-кто  вас говорит об  мене, думает об мене
и замышляет мену, - холодно сказал он.
     Никто  не ответил  и не двинулся с места. Медленно, неумолимо  Торанага
переводил взгляд с одного на другого. Все сидели без движения. Потом генерал
Кьесио заговорил:
     - Могу  ли  я почтительно спросить у вас, господин,  что имеется в виду
под меной?
     - Любые сомнения  в  приказе, решении, позиции любого сюзерена в  любое
время являются меной, - бросил ему Торанага.
     Спина генерала напряглась:
     - Тогда я виновен в мене.
     - Тогда выйдите и совершите сеппуку - сразу же.
     - Я это сделаю, господин, - гордо отвечал старый солдат, - но сначала я
публично напоминаю  о своем праве пронести  речь  перед вашими  преданными
вассалами, офицерами и...
     - Вы лишаетесь всех прав!
     - Очень хорошо. Тогда я, как хатамото, заявляю о своей воле  умирающего
- за мной двадцать восемь лет безупречной службы!
     - Говорите, но покороче.
     - Я  скажу, господин. - В голосе генерала Кьесио звучал  холод. - Прошу
разрешения заявить  следующее. Первое: поездка в  Осаку  на поклон  к  этому
крестьянину  Ишидо  - мена вашей  чести, чести вашего клана,  чести  ваших
преданных вассалов, вашей традиции и вообще Бусидо. Второе: я  обвиняю вас в
этой  мене  и  утверждаю, что вы в связи с этим лишаетесь права быть нашим
сюзереном. Третье: я  заявляю, что вы  должны немедленно  отречься  в пользу
господина Судару  и достойно уйти   этой  жни  -  или  побрить голову  и
удалиться  в  монастырь,  это  как  вам  будет  угодно.  -  Генерал  чопорно
поклонился и снова сел на землю.
     Все   ждали  почти  не   дыша,  поняв,  что  невероятное  вдруг   стало
реальностью. Торанага резко бросил:
     - Так чего вы ждете?
     Генерал Кьесио внимательно посмотрел на него.
     - Ничего, господин. Прошу винить меня. Его сын собрался было встать.
     -  Нет!  Я  приказываю вам оставаться  здесь! - отчеканил  генерал.  Он
последний раз  поклонился Торанаге,  встал и с  большим достоинством покинул
зал.  Многие нервно  задвигались, но  всеобщее  волнение и  шум  снова  были
перекрыты хриплым голосом Торанаги:
     - Есть кто-нибудь еще, кто считает,  что есть мена?  Кто осмеливается
нарушить Бусидо? Кто решается обвинять сюзерена в мене?
     - Прошу простить меня, господин. - Исуми, старый советник, пронес это
совершенно  спокойно. -  Но я вынужден сказать, что, если вы  собираетесь  в
Осаку, - это  мена вашим предкам. - В тот день,  когда я поеду в Осаку, вы
покинете эту землю.
     Седой человек вежливо поклонился:
     - Да, господин.
     Торанага  безжалостно  оглядел  всех  присутствующих.  Кое-кто  неловко
заерзал под его взглядом и поднял на него глаза. Самурай, который  много лет
назад  утратил  желание  воевать,  обрил  голову, пошел в монахи-буддисты  и
теперь был  членом  гражданской администрации Торанаги,  безмолвствовал,  во
власти страха, который он отчаянно пытался скрыть.
     - Чего вы боитесь, Нумата-сан?
     - Ничего, господин. - Тот опустил глаза.
     - Хорошо. Тогда пойдите  и совершите  сеппуку: вы -  лжец, и  ваш страх
отравляет здесь воздух.
     Нумата   всхлипнул  и   спотыкаясь  побрел  к   дверям.   Ужас  охватил
присутствующих.  Торанага  смотрел  и  ждал.  Воздух  стал  плотным,  слабое
потрескивание  факелов в наступившей тишине  казалось неестественно  резким.
Судару повернулся  к отцу и поклонился  - он знал, что это  его долг, что на
нем лежит ответственность.
     - Пожалуйста, господин, можно мне почтительно сделать заявление?
     - Какое заявление?
     - Господин, я считаю,  что нет... что здесь больше нет менников и что
больше не будет ...
     - Я не разделяю вашего мнения.
     - Пожалуйста, простите  меня, господин, вы  знаете, я повинуюсь вам. Мы
все повинуемся вам. Мы стремимся только к лучшему.
     - Лучшее - это мое решение. Что я решу, то и есть самое лучшее.
     Судару  беспомощно  поклонился  в  знак  согласия  и  умолк.  Торанага,
казалось, забыл о нем, его речь, как и его взгляд, была непреклонна:
     - Вы больше не будете моим наследником.
     Судару  побледнел.  Торанага  ослабил напряжение,  повисшее  над залом,
словами:
     - Я здесь сюзерен, - Он выждал минуту, затем в полной тишине встал  и с
надменным  видом  покинул  место собрания,  -  дверь  за ним закрылась.  Все
беспомощно  пытались нащупать рукоятку  меча... но никто  не покинул  своего
места.
     -  Сегодня... сегодня утром я  слышал  от нашего  главнокомандующего, -
заговорил  наконец  Судару, -  что  господин  Хиро-Мацу  будет  здесь  через
несколько  дней. Я хочу...  я буду говорить с ним. Молчите, терпите,  будьте
лояльны  к  нашему  сюзерену. А  сейчас давайте  пойдем  и отдадим последние
почести генералу Серата Кьесио...
     Торанага  поднимался  по  лестнице... Одиночество  поглотило  его... На
самом верху он остановился и на мгновение облокотился  о стену, тяжело дыша.
Боль охватила  его грудь,  он  пытался  растереть  ее, чтобы  хоть  немножко
ослабить.
     - Это только нехватка фических упражнений, - пробормотал он, - только
слабость, вот и все.
     Отдохнув, он тронулся дальше.
     Он  ясно  и безжалостно  сознавал:  опасность  велика.  Измена и  страх
заразительны, и то и другое следует  выжигать без всякой жалости в тот самый
момент, когда они появляются. И все равно  ты не можешь быть уверен, что они
искоренены. Да, борьба,  в которую он ввязался,  не детская игра.  Слабый  -
пища для  сильного,  сильный  - добыча для  очень  сильного. Если бы  Судару
публично заявил, что берет на себя всю власть, он, Торанага, был бы бессилен
что-либо сделать. Пока не ответит Затаки, ему остается только ждать.
     Он  закрыл и  запер  дверь  и  подошел  к  окну:  вну его  генералы и
советники  расходились  по домам. Город за  стенами  крепости  лежал почти в
полной  темноте,  луна едва  проглядывала сквозь облака и  туман,  ночь была
спокойная,  почти  без звуков. Ему казалось, что с небес на него  опускается
его судьба.


ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ


     Блэксорн в одиночестве сидел под утренним солнцем - здесь, в  углу сада
перед  своим  домиком, он  отдыхал  после  обеда  со словарем в  руках.  Был
прекрасный, безоблачный день - первый за много недель, -  и пятый день с тех
пор, как он последний  раз  видел Торанагу. Все это время он провел в стенах
замка,  не  имея  возможности  увидеть Марико или навестить свой корабль или
команду, посмотреть  город, поохотиться, проехаться на лошади. Раз в день он
плавал в  одном   крепостных  рвов  с другими самураями  и проводил время,
обучая их плаванию и нырянию.
     Но ожидание от этого не становилось легче.
     - Простите, Анджин-сан, но сейчас  у всех то же  самое, - успокоила его
Марико  вчера,  когда он  случайно  встретил  ее  в  замке. -  Даже господин
Хиро-Мацу должен  ждать  -  он  приехал  и  все  еще  не может  увидеться  с
господином Торанагой. Никто не может его увидеть.
     -  Но это важно, Марико-сан.  Я думал,  он понимает,  что  важен каждый
день. А ему нельзя послать письмо?
     - О да,  Анджин-сан, это просто. Вы только  напишите.  Если  вы скажете
мне, что вы хотите передать, я напишу  для вас. Все должны  писать ему, если
хотят  получить аудиенцию, - так он  теперь требует. Пожалуйста, потерпите -
это все, что остается.
     - Тогда, пожалуйста, попросите его о встрече. Я буду прнателен...
     - Не беспокойтесь, я сделаю это с удовольствием.
     - Где вы сейчас? Уже четыре дня, как я вас не видел.
     - Пожалуйста, вините меня, но я  должна столько всего сделать. Это...
Это мне трудновато, так много приготовлений...
     -  Что  происходит?  Весь  этот  замок  вот  уже  целую  неделю  словно
потревоженный улей
     - Ох, простите, все прекрасно, Анджин-сан.
     - Да? Извините,  но генерал  и главный управляющий совершили сеппуку во
дворе перед главной  башней. Это нормально?  Господин  Торанага замкнулся  в
башне   слоновой кости, заставляя всех ждать его без видимых причин, - это
тоже обычно? А что с господином Хиро-Мацу?
     - Господин Торанага - наш повелитель. Что он ни делает, все правильно.
     - А вы, Марико-сан? Почему я не вижу вас?
     -  Прошу  винить меня, но господин Торанага приказал мне предоставить
вас вашим занятиям. Я  сегодня  навещу вашу наложницу,  Анджин-сан, -  я  не
собираюсь навещать вас.
     - Почему он возражает против этого?
     - По одной причине, мне кажется: чтобы вам приходилось говорить  только
на нашем языке. Это продлится всего несколько дней, не так ли?
     - Когда вы поедете в Осаку?
     - Не знаю.  Я думала выехать три дня назад, но господин Торанага еще не
подписал  мой  пропуск. Я  уже  договорилась  о  носильщиках  и  лошадях,  и
ежедневно  отдаю мои  путевые документы на подпись секретарю,  но они всегда
возвращаются обратно: "Принесите завтра".
     -  Думаю, что я поеду в  Осаку морем. Он не говорил, чтобы я взял вас с
собой?
     - Да-да, говорил, но... ну, вы же знаете, Анджин-сан, с нашим сюзереном
никогда не знаешь ничего заранее. Он меняет свои планы.
     - Он всегда был такой?
     - И да и  нет. С  поездки в Ёкосе он охвачен... как бы  это  сказать...
меланхолией, да?  Да, меланхолией.  И стал  совсем  другим.  Да,  он  теперь
другой.
     - С тех пор как мы пересекли  Первый Мост, вы тоже во власти меланхолии
и совсем другая. Я вижу - вы теперь совсем другая.
     - Первый Мост был конец и начало, Анджин-сан, и наше обещание. Да?
     - Да. Пожалуйста, вините меня.
     Она  печально  поклонилась  и  ушла,  а  потом,  отойдя  на  безопасное
расстояние, не поворачиваясь прошептала: "Ты... " Это  слово  задержалось  в
коридоре вместе с запахом ее духов...
     За вечерней  едой Блэксорн пытался допросить Фудзико.  Но она  также не
знала ничего интересного или не могла, не хотела объяснить ему, что творится
в крепости.
     - Дозо гомен насаи, Анджин-сан.
     Спать он отправился раздраженным: его не устраивала эта отсрочка, он не
мог  проводить ночи с Марико. Всегда очень  обидно сознавать, что она рядом,
что Бунтаро  уехал  города...  А  сейчас  это  "ты...  "  говорило  и о ее
желании, таком же сильном,  как и у него. Несколько дней назад он отправился
к ее дому под предлогом, что ему нужно  помочь с японским. Самурай  охраны
выразил  сожаление: Марико-сан  нет дома. Он  поблагодарил  и вяло побрел  к
главным  южным воротам  - отсюда он мог  видеть океан.  Но земля была  такая
плоская, что не удалось разглядеть  ни верфей, ни доков, хотя, казалось ему,
он различал вдалеке высокие мачты своего судна...
     Океан притягивал  его... Величавая вода, дальний горонт, таинственная
глубина... Так хотелось вновь почувствовать: попутный ветер обвевает голову,
глаза  щурятся от  ветра,  а язык ощущает  вкус  соли,  кренится  под ногами
палуба... Рангоут, такелаж и  гардели  потрескивают и  стонут  под давлением
парусов, а их треплет крепкий бр, когда меняет направление... И свобода...
Это куда важнее всего остального. Свобода идти  куда хочешь при любой погоде
и  при первом желании...  Свобода  стоять на  юте  и быть  судьей, как здесь
единственный судья - Торанага...
     Блэксорн  взглянул  на  верхушку  замковой башни:  солнце  отражалось в
причудливо  огнутых черепицах  крыши. Он не заметил там никакого движения,
хотя  и  знал,  что  каждое  окно   ниже  самого  верхнего  этажа  тщательно
охраняется. Колокола пробили, отмерив очередной час. Сначала он подумал, что
это середина часа лошади, а  не восемь  ударов этого часа  - времени высокой
луны.  Он  засунул  словарь в рукав,  радуясь,  что  наступило время  первой
настоящей еды. Сегодня это был рис со слегка поджаренными креветками, рыбный
суп и маринованные овощи.
     - Не хотите ли еще, Анджин-сан?
     -  Спасибо,  Фудзико. Да,  пожалуйста,  рису.  И  немного рыбы. Хорошо,
очень...  -  Он  поискал слово "превосходно"  и пронес его  несколько ваз,
чтобы запомнить: - Да, превосходно, превосходно.
     Фудзико была обрадована:
     - Спасибо. Эта рыба - с севера. На севере вода холоднее, понимаете? Она
называется курима-эби.
     Он  повторил название  и постарался  удержать  его в памяти.  Когда  он
кончил есть, она налила чаю и вынула  рукава сверток.
     -  Здесь деньги,  Анджин-сан.  -  Она показала  ему золотые  монеты,  -
Пятьдесят кобанов. Стоимостью сто пятьдесят коку. Они вам не потребуются? На
моряков. Простите, вы меня понимаете?
     - Да, спасибо.
     - Пожалуйста. Достаточно?
     - Да, думаю, что да. Где вы их взяли?
     -  Главный...  у  Торанаги-сама...  -  Фудзико  пыталась  найти  способ
объяснить проще. - Я пошла к важному человеку у Торанаги-сама. Главному. Как
Мура, понимаете? Не самураю - просто кассиру. Расписалась за вас.
     - Ах, понятно. Спасибо. Мои деньги? Мои коку?
     - О, да.
     - Этот дом, еда, слуги... Кто платит?
     - О, я плачу. Из ваших...  ваших коку за один год.
     - А этого достаточно? Достаточно коку?
     - О, да. Да, думаю, что хватит, - сказала она.
     - А почему беспокойство? Вы выглядите обеспокоенной.
     -  О,   прошу   меня   простить,  Анджин-сан.  Я  не   обеспокоена.  Не
беспокоюсь...
     - Болит? Ожоги?
     -  Не болит. Смотрите...  - Фудзико осторожно встала с толстой подушки,
которую приказал  принести для  нее  Блэксорн. Она встала на колени прямо на
татами, не выказывая никакого неудобства, потом опять опустилась на пятки  и
устроилась на подушке поудобнее. - Вот, все хорошо.
     - Э-э-э, очень хорошо, - порадовался он за нее, - покажите-ка, ну?
     Она осторожно  встала и  подняла край  юбки,  показав  ему  ноги сзади:
рубцовая ткань не лопалась, нагноений не было.
     - Очень хорошо, скоро будет похоже на кожу новорожденного, правда?
     - Спасибо, да. Мягкая. Благодарю вас, Анджин-сан. Он обратил  внимание,
что  ее  голос  слегка  менился,  но  ничего не сказал. Этой  ночью он  не
отпустил ее...  Она была ничего  себе - не  более  того. У него  не осталось
приятных воспоминаний, радостной усталости... "Так плохо, - подумал он, - но
все-таки не совсем плохо... "
     Прежде чем уйти, она стала на колени и поклонилась, потом положила руки
ему на лоб.
     -  Я  благодарю  вас  от  всей  души.  А  теперь,  пожалуйста,  усните,
Анджин-сан.
     - Спасибо, Фудзико-сая. Я посплю позже.
     -  Пожалуйста,  усните  сейчас. Это мой  долг  и доставит  мне  большую
радость.
     Прикосновение ее  руки было теплым и сухим и не  доставило ему никакого
удовольствия.  Тем не  менее  он  сделал  вид, что заснул.  Она  ласкала его
неумело,  хотя  и с большим терпением, потом тихонько  ушла  в свою комнату.
Оставшись один и радуясь этому,  Блэксорн подпер  голову руками и лежал так,
глядя в темноту и вспоминая...
     Вопрос  о  Фудзико он обсуждал с Марико во время путешествия  Ёкосе в
Эдо.
     - Это ваш долг, - сказала ему Марико, лежа в его объятиях.
     - Я думаю, это было бы неправильно, да? Если у нее родится ребенок, а я
поплыву  домой  и вернусь обратно через четыре  года.  Бог  знает, что может
случиться за это время. - Он помнил, как вздрогнула при этом Марико.
     - Ох, Анджин-сан, это так долго.
     - Ну, три года. Но вы поедете со мной. Я возьму вас с собой.
     - Ты обещаешь, милый? Ничего такого не проойдет, правда?
     - Ты права. Но с  Фудзико может проойти  столько неприятностей.  Я не
думаю, чтобы она хотела от меня ребенка.
     - Вы этого не знаете.  Я не понимаю вас,  Анджин-сан. Это ваш долг. Она
всегда  может  не  доводить  до ребенка,  правда?  Не  забывайте -  она ваша
наложница. Вы поистине опозоритесь,  если не  будете  спать с  ней.  В конце
концов, Торанага лично приказал ей прийти в ваш дом.
     - Почему он сделал это?
     - Я не знаю. Неважно.  Он приказал - значит,  и для нее  и для  вас это
самое лучшее. Это хорошо, правда? Она выполняет свой долг как  может  лучше.
Прошу меня винить, вам не кажется, что и вам следует выполнить свой?
     - Хватит читать лекции. Любите меня и не разговаривайте.
     - Как мне любить тебя? Ах, как мне сегодня объясняла Кику-сан?
     - Как это? - Вот так...
     - Это очень хорошо, даже очень хорошо...
     - Ох, я забыла, пожалуйста, зажги  лампу, Анджин-сан.  Я  хочу  кое-что
показать тебе.
     - Потом, сейчас я...
     - Ох, пожалуйста, вините меня, это надо сейчас... Я купила для вас...
Это книга о сексе... Картинки очень смешные...
     - Я не хочу сейчас смотреть эту книгу...
     - Простите  меня, Анджин-сан, но,  может  быть, одна   этих  картинок
возбудит вас... Как можно научиться сексу без книги по этому делу?
     - Я уже возбужден...
     -  Но Кику-сан сказала, что это  первый и  самый лучший  способ  выбора
позы.  Их всего  сорок  семь. Некоторые  них кажутся удивительными и очень
трудными, но она сказала, что важно попробовать все... Почему вы смеетесь?
     - Вы смеетесь - почему бы мне тоже не посмеяться?
     - Но я смеюсь потому, что  вы хихикаете и я чувствую, как  трясется ваш
желудок,  а  вы  не даете мне встать...  Пожалуйста,  позвольте  мне встать,
Анджин-сан!
     -  Ах, но вы  не сможете так  сесть, Марико,  моя  любимая.  Нет  такой
женщины в мире, которая могла бы так сесть.
     -  Но  Анджин-сан,  пожалуйста,  вы должны  дать мне  встать...  Я хочу
показать вам...
     - Хорошо. Но если это...
     - Ох,  нет,  Анджин-сан, я не хотела...  вы не должны...  вы не  можете
просто  оставить меня...  пожалуйста, пока не  надо...  ох,  пожалуйста,  не
оставляй меня... ох, как я люблю тебя так...
     Блэксорн вспомнил, что Марико во время любви возбуждала его больше, чем
Кику, а Фудзико не  с кем  было и сравнивать. А Фелисите?.. "Ах, Фелисите, -
подумал  он,  сосредоточившись  на  этой мысли, - Я должен был сойти с  ума,
чтобы любить Марико и Кику... И все-таки, если говорить честно, она не может
сравниться  даже с  Фудзико...  Фудзико была чистой... Бедная Фелисите...  Я
никогда не  смогу рассказать ей, но у меня мурашки по спине, когда вспоминаю
о  нас...  как мы совокуплялись,  словно  пара горностаев, в  сене  или  под
грязными одеялами... Теперь я  многое  знаю лучше... Теперь я  могу  научить
ее... Но  захочет  ли она учиться?  И как мы сможем  стать  такими  чистыми,
оставаться чистыми и жить чистыми? Мой дом  - это грязь на грязи. но там моя
жена и мои дети и я им принадлежу".
     - Не думай о  том доме, Анджин-сан,  - прошептала Марико  сразу же, как
только над  ним  опустились  сумерки воспоминаний,  -  настоящий дом  здесь,
другой  далеко... Реальность здесь... Ты  сойдешь с ума, если  будешь искать
"ва" в таком невозможном положении. Слушайте, если вы хотите мира, вы должны
научиться пить  чай   пустой чашки, - Она  показала ему как, - Вы думаете,
что в  чашке реальность,  вы думаете,  что там чай  - бледно-зеленый напиток
богов.  Если вы предельно сконцентрируетесь... О, учителя дзен могут вам это
показать, Анджин-сан.  Это  самое  трудное, но это  и  так легко. Как бы мне
хотелось достаточно искусно показать  вам это -  тогда все в мире может быть
вашим, что  бы ни  попросить...  даже  самые недостижимые дары... такие, как
совершенное спокойствие.
     Он пробовал много раз, но никогда не мог потянуть жидкость, если ее там
не было.
     -  Ничего, Анджин-сан. Потребуется очень много времени, чтобы мучиться,
но когда-нибудь вы сможете.
     - А вы можете?
     -   Редко.  Только   в   моменты  печали  или   одиночества.   Но  вкус
несуществующего чая, кажется, придает  смысл жни. Это трудно объяснить.  У
меня получалось раз или два. Иногда вы достигаете ""а" с одной попытки.
     Сейчас,  лежа  в  темноте  замка  совсем  без сна,  он  зажег  свечу  и
сосредоточился  на  маленькой фарфоровой  чашке, которую дала ему  Марико  и
которую  он теперь все время держал у своей постели.  Он пробовал целый час,
но  так  и  не  смог  очистить голову.  Неменно  одна за  другой  начинали
появляться все те же мысли: "Я  хочу уехать... хочу остаться... Я ненавижу и
то и другое... стремлюсь и  к тому и к другому. " А как живут эта... Если бы
дело касалось меня одного, я бы не  уехал...  пока  бы не уехал... Но  здесь
замешаны  и другие, а они не эта и я  дал обещание,  я кормчий: "Перед лицом
Господа нашего  я  обещаю  вести  корабли и  с Божьей милостью  привести  их
обратно". Я хочу Марико... Я хочу увидеть земли, которые мне дал Торанага...
Мне нужно остаться здесь и насладиться  плодами моего везения еще  некоторое
время... Да, но есть еще долг и он превыше всего... "
     На рассвете Блэксорн знал, что, хотя он и делает вид, что снова отложил
решение, на самом деле он решил. Окончательно.
     -- Помоги мне Бог - раз и навсегда я все же кормчий!
     Торанага развернул маленький обрывок бумаги,  который  прибыл через два
часа после рассвета. Послание от его матери было  очень  простым: "Ваш  брат
согласен,  мой  сын. Его письмо  с подтверждением будет  выслано  сегодня  с
гонцом. Официальный вит господина Судару и его семейства должен начаться в
течение десяти дней".
     Торанага  сел,  - он  как-то сразу вдруг  ослаб.  Голуби вспархивали со
своих  насестов, потом  снова  усаживались. На  голубятню проникало ласковое
утреннее  солнышко,  хотя дождевые облака снова пригоняло ветерком... Собрав
все свои силы, он заторопился вн по ступенькам в свои апартаменты.
     - Нага-сан!
     - Да, отец?
     - Пошли за Хиро-Мацу. После него приведи моего секретаря.
     - Да, отец.
     Старый  генерал  пришел  сразу  же.  Суставы  его  скрипели  от  такого
карабканья по лестнице. Он нко поклонился, как всегда, держа  меч в руках.
Лицо его казалось свирепее, старше и решительнее, чем когда-либо.
     - Добро пожаловать, старый дружище!
     - Спасибо, господин. -  Хиро-Мацу поднял  на него глаза. - Я  опечален,
увидев на вашем лице все заботы мира.
     - И я опечален, увидев и услышав о стольких заговорах против меня.
     - Да, мена - ужасная вещь.
     Торанага заметил, как рассматривают его непримиримые глаза старика.
     - Вы можете говорить свободно, друг мой.
     - Вы знали, что я здесь? - Старик был мрачен.
     - Прошу простить, что заставил вас ждать.
     -   Извините,  что   я  беспокою  вас.  Чему  вы  радуетесь,  господин?
Пожалуйста,   сообщите  мне  свое   решение  о  будущем   вашего  дома.  Это
окончательное решение - ехать в Осаку, склониться перед этой навозной кучей?
     -  А вы знаете какое-нибудь  мое окончательное решение по какому-нибудь
вопросу?
     Хиро-Мацу  нахмурился, потом  осторожно выпрямил спину, чтобы облегчить
боль в плечах.
     - Я всегда знал, что вы терпеливы  и  решительны и  всегда выигрываете.
Вот поэтому я и не могу понять вас сейчас. Непохоже, чтобы вы сдались.
     - Разве судьба государства не важнее моего будущего?
     - Нет.
     - Ишидо и другие регенты все еще официальные правители страны, согласно
завещанию Тайко?
     - Я вассал Ёси Торанаги-нох-Миновара и не прнаю никого больше.
     - Хорошо. Послезавтра-день, выбранный мною для выезда в Осажу.
     - Да, я слышал это.
     - Вы будете командовать эскортом, Бунтаро - ваш помощник.
     Старый генерал вздохнул.
     -  Я  тоже  знаю  это,  господин. Но с тех  пор, как я  вернулся  сюда,
господин, я поговорил со старшими советниками и генералами.
     - Да, ну и каково же их мнение?
     -  Что вам не  следует  оставлять  Эдо.  Что  ваши  приказы  необходимо
временно отменить.
     - Кому?
     - Мне. Моими приказами.
     - Это то, чего они хотят? Или это то,  что вы решили? Хиро-Мацу положил
меч на пол, поближе к Торанаге, и, оставшись беззащитным, прямо посмотрел на
него.
     - Пожалуйста, вините меня, господин, я  хотел спросить вас,  что  мне
следует делать. Мой долг, казалось бы, говорит мне, что мне следует взять на
себя командование и  не допустить вашего отъезда. Это вынудит Ишидо сразу же
двинуться на нас. Мы,  конечно же, проиграем, но это,  видимо,  единственный
достойный путь.
     - Но глупый, правда?
     Серо-стальные брови генерала нахмурились.
     - Нет. Мы  умрем  в  бою, с почетом. Мы выиграем "ва". Кванто проиграет
войну, но у нас в этой жни не будет другого хозяина. Сигата га нам.
     - Я никогда не радовался,  бессмысленно  губя своих людей. Я никогда не
проиграл ни одной  битвы и не вижу  причины,  почему  мне надо  начинать это
теперь.
     - Потерпеть поражение в бою не позор, господин. Разве сдаться лучше?
     - Вы все сошлись в этом сговоре?
     - Господин,  прошу  меня винить,  я разговаривал только  с отдельными
людьми и только с военной точки зрения. Нет никакой мены или сговора.
     - И все-таки вы прислушивались к заговорщикам.
     - Прошу меня винить,  но, если я соглашусь как ваш главнокомандующий,
-  тогда  это  уже  не  будет  меной,  а  станет законной  государственной
политикой.
     - Принимать решения без вашего сюзерена - мена.
     - Господин, вестно  много случаев свержения сюзерена. Это делали  вы,
Города, Тайко - мы все делали вещи и похуже. Победитель никогда не считается
преступником.
     - Вы решили свергнуть меня?
     - Я прошу вас помочь мне в этом решении.
     - Вы единственный человек, которому, я думал, можно доверять!
     -  Клянусь  всеми богами,  я просто хотел быть  вашим  самым  преданным
вассалом. Я только солдат и хотел бы выполнить свой долг перед вами. Я думаю
только о  вас.  Я заслужил ваше доверие. Если это вам поможет - возьмите мою
жнь. Если  это  склонит  вас к  бою - я с радостью отдам  мою жнь, жнь
моего рода, сегодня, при всех, или наедине, или как вы пожелаете, - разве не
так поступил наш друг генерал Кьесио? Простите, но я  не понимаю, почему мне
следует позволить вам одним махом отбросить всю жнь.
     -  Так вы отказываетесь выполнять  мои  приказы  и  возглавить  эскорт,
который послезавтра отправится в Осаку?  Облако закрыло солнце,  и  оба  они
выглянули в окна.
     - Скоро опять будет дождь, - предположил Торанага.
     -  Да,   в   этом  году  слишком  много   дождей.  Дожди  должны  скоро
прекратиться, или весь урожай погибнет. Они посмотрели друг на друга.
     - Ну?
     Железный Кулак спокойно пронес:
     -  Я официально прошу вас, господин, отдать мне приказ сопровождать вас
послезавтра в поход на Осаку.
     - Поскольку это противоречит мнению всех моих советников, я принимаю их
и ваш совет и откладываю свой выезд.
     Хиро-Мацу был совсем не готов к этому.
     -- Так вы не уезжаете, господин?
     Торанага  засмеялся.  Теперь  можно  сбросить  маску,  - он  снова стал
прежним Торанагой:
     -  Я никогда  и не собирался ехать  в Осаку. Почему я должен быть таким
глупым?
     - Что?
     - Мое соглашение в Ёкосе не что иное, как уловка, чтобы выиграть время,
- дружелюбно  объяснил Торанага.  - Этот дурак Ишидо клюнул  на приманку: он
ожидает меня в Осаке через несколько недель. Заглотнул ее и Затаки. И вы,  и
мои храбрые недоверчивые вассалы - все кинулись на нее. Без всяких серьезных
усилий я выиграл время - целый месяц, - поверг Ишидо и его грязных союзников
в смятение. Я слышал, они уже передрались между собой за Кванто. Его обещали
и Кийяме, и Затаки...
     - Вы не собирались ехать в Осаку? - Хиро-Мацу покачал головой. По  мере
того  как  очевидность  этой идеи  стала доходить  до него,  он  расплылся в
довольной улыбке. - Это все просто хитрый ход?
     - Конечно. Поймите, все должны были попасться на эту хитрость!  Затаки,
все, даже вы! Иначе шпионы донесли бы Ишидо, он сразу выступил бы против нас
- и никто, ни на земле, ни  на небесах, никакие боги не предотвратили бы мою
гибель.
     -  Это верно...  Ах, господин, простите меня. Я  так глуп. Я заслуживаю
того, чтобы  мне отрубили голову!  Так все  это  вздор,  всегдашний в..
Но... но что же с генералом Кьесио?
     - Он сказал, что виновен в мене. Мне не  нужны  генералы-менники, -
мне нужны послушные вассалы.
     - Но почему такие нападки на  господина Судару?  Почему  вы  лишили его
всех ваших милостей?
     - Потому что мне так хотелось, - хрипло выговорил Торанага.
     -  Да.  Прошу  меня  винить. Это  ваше  право.  Простите, что  я  так
засомневался в вас.
     - Почему  я должен прощать вас за то, что вы были самим собой, старина?
Вы мне нужны, чтобы делать то, что выделаете, и говорить то, что вы сказали.
Сейчас вы мне нужны более чем когда-либо. Я должен иметь кого-нибудь, кому я
могу доверять. Вот поэтому  я выбрал  вас  в  доверенные  лица.  Это  должно
остаться тайной между нами.
     - О господин, вы осчастливили меня...
     - Да, - перебил его Торанага, - это единственное, чего я боюсь.
     - Простите, господин?
     -  Вы  главнокомандующий.  Вы  один  можете нейтраловать этих глупых,
недоумевающих мятежников,  пока я жду.  Я  доверяю вам, и я  должен доверять
вам. Мой сын не может держать моих генералов в узде, хотя и никогда не выдал
бы своей радости, знай он  эту тайну. Если бы он  знал ее... Но  ваше лицо -
ворота вашей души, старый дружище.
     - Тогда возьмите мою жнь, дайте только мне разобраться с генералами.
     -  Это не  поможет.  Вы  должны  держать  их  вместе  все  время  моего
предполагаемого  отъезда.  Вы  должны  следить за  своим  лицом  и сном, как
никогда. Вы один  во всем  мире,  кто  знает! Вы единственный, кому я должен
доверять!
     - Простите мне мою  глупость. Я не  уловил. Объясните мне, что я должен
делать.
     - Скажите моим генералам правду: что вы убедили меня послушаться вашего
совета,  - ведь это  и их совет? Я официально прикажу отложить мой отъезд на
семь дней. Потом я отложу  его снова. На этот  раз - -за болезни. Вы  один
знаете это.
     - Потом? Потом будет "Малиновое небо"?
     - Не так, как планировалось  сначала. "Малиновое небо" всегда  остается
на самый крайний случай.
     - Да. А что с мушкетным полком? Может он прорваться через горы?
     - Часть пути преодолеет. Но не весь путь до Киото.
     - Убейте Затаки.
     - Может быть, и придется. Но Ишидо и его союзники все еще непобедимы. -
Торанага  рассказал  об аргументах  Оми,  Ябу,  Игураши  и  Бунтаро  в  день
землетрясения. - В тот раз я приказал объявить  "Малиновое небо" просто  как
еще  один  финт,  чтобы  ввести  в заблуждение Ишидо... а также  позаботился
передать   определенную  часть   наших   разговоров   тем,   кому   они   не
предназначались. Но войско Ишидо все еще непобедимо.
     - Как же нам расколоть их? Что с Кийямой и Оноши?
     - Эти двое непреклонно настроены  против меня.  И все  христиане против
меня-кроме моего христианина,  и я скоро смогу очень хорошо использовать его
и его корабль. Больше всего мне нужно  время. У меня есть союзники  и тайные
друзья  по  всей  империи,  и  если  у  меня будет  время...  Каждый день  я
выигрываю, а  Ишидо слабеет. Таков  мой военный  план.  Каждый день отсрочки
очень  важен. Послушайте,  после  дождей  Ишидо  выступит  против  Кванто  -
одновременный удар с двух сторон - Икаю  Джикья нацелится на юг, Затаки - на
с  Мы  задержим  Джикыо в Мисиме, потом  отбросим  к  перевалу Хаконе и
Одаваре,  где у  нас будет последняя  стоянка.  На севере  мы  будем держать
Затаки в горах вдоль дороги Хосокайдо, где-то около  Микавы. Игураши  и  Оми
верно сказали: "Мы  можем  отбить  первое  наступление, но  другого большого
наступления не должно бить. Мы воюем и ждем  их за южными горами.  Мы воюем,
тянем время и  ждем,  а потом, когда созреет урожай для  жатвы, - "Малиновое
небо".
     - Эх, скорее бы наступил этот дань!
     - Послушайте, старый дружище, только вы сможете держать  моих генералов
в узде.  Со  временем,  когда  Кванто  будет  в  безопасности,  полностью  в
безопасности, - мы  сможем выдержать первое  наступление  и  тогда  союзники
Ишидо  начнут  отходить  от  него.  Когда  это   случится,   будущее  Яэмона
гарантировано и завещание Тайко останется неменным.
     - Вы не возьмете единоличную власть, господин?
     - Говорю вам в  последний раз: закон может  быть выше причины, но повод
никогда не должен быть выше закона, или все  наше общество  расползется, как
старый татами.  Закон  может использоваться  для отвода  причины, причина не
должна отвергать закон. Завещание Тайко - это закон.
     Хиро-Мацу поклонился в знак согласия.
     - Очень хорошо, господин. Больше я никогда не позволю себе упомянуть об
этом. Прошу  меня винить.  Сейчас... - он позволил себе улыбнуться, -  как
мне вести себя сейчас?
     -  Сделать вид, что вам удалось  убедить  меня отложить отъезд.  Просто
держите их в вашем железном кулаке.
     - Сколько времени я должен притворяться?
     - Этого я не знаю.
     -  Я  не  доверяю себе,  господин. Могу  ошибиться, сам  того не желая.
Думаю, что  смогу  поддерживать на своем лице радостное  выражение несколько
дней.  С  вашего  разрешения, мои  "боли" станут столь  сильными, что я буду
вынужден полежать в постели - и без посещений, да?
     -  Хорошо.  Сделаете так  через четыре  дня. Пусть  боли  начнутся  уже
сегодня. Это будет нетрудно?
     -  Нет,  господин. Простите. Я  рад, что  битва  будет в  этом году.  В
следующем... возможно, я уже не в силах буду вам помочь.
     - Ерунда. Но она будет в этом году независимо от того, хочу я этого или
нет. Через шестнадцать дней я уеду  Эдо в Осаку. К этому времени вы дадите
ваше "вынужденное согласие" и возглавите движение. Только  вы и я знаем, что
будут  еще отсрочки и  задолго до того,  как  мы достигнем  наших границ,  я
вернусь в Эдо.
     - Пожалуйста, простите  мои  сомнения  в вас. Если бы я не  должен  был
помогать вашим планам, я не смог бы жить, с моим стыдом.
     - Не стоит  стыдиться,  старина. Если бы вы не были так уверены в этом,
Ишидо и Затаки разгадали бы этот трюк. О, кстати, как  Бунтаро-сан, когда вы
видели его?
     - Злой, господин. Хорошо, что ему предстоит участвовать в битве.
     - Он не предлагал сместить меня как вашего сюзерена?
     - Если бы он сказал это мне, я "сместил" бы его голову! Тут же!
     - Я вызову вас через три дня. Запрашивайте меня о встрече ежедневно, но
я пока буду отказывать.
     - Да,  господин. -  Старый  генерал униженно поклонился. -  Пожалуйста,
простите старого дурака. Вы снова дали мне цель в жни. Благодарю вас. - Он
вышел.
     Торанага   вынул    рукава  маленький  клочок  бумаги  и  с  огромным
удовлетворением перечитал письмо матери. При возможности прохода на севере -
если  там  предадут  Ишидо - положение  его  значительно улучшалось.  Бумага
огнулась и превратилась в  пепел. Довольный,  он растер пепел в пыль. "Так
кого же теперь сделать главнокомандующим? " - спросил он себя.
     В полдень Марико прошла через передний двор главной башни замка,  через
ряды безмолвных часовых и вступила внутрь башни. Секретарь  Торанаги ждал ее
в одной  приемных на первом этаже.
     -  Сожалею, что пришлось послать за  вами, госпожа Тода,  - вяло сказал
он.
     - Я только рада, Каванаби-сан.
     Каванаби, пожилой самурай с бритой головой и резкими чертами  лица, был
когда-то буддийским священником. Уже  много  лет он вел  всю корреспонденцию
Торанаги. Обычно веселый и оживленный, сегодня он, как и большинство людей в
замке,  был  сильно не в  своей  тарелке. Он протянул ей небольшой  бумажный
свиток:
     -  Здесь ваши  проездные  документы на поездку в  Осаку, все  правильно
оформлено. Вы должны выехать завтра и прибыть туда как можно скорее.
     - Благодарю вас. - Голос Марико звучал необычно тихо.
     -  Господин  Торанага говорит, что  у него  могут быть  личные  письма,
которые вы  должны  передать  госпоже  Киритсубо  и  госпоже  Кото. А  также
господину  генералу Ишидо и  госпоже  Ошибе.  Их  передадут  вам  завтра  на
рассвете, если... простите, если они  будут готовы, я прослежу, чтобы вам их
передали.
     - Благодарю вас.
     Из множества свитков, аккуратно разложенных на нком столике, Каванаби
выбрал официальный документ.
     - Мне приказано  передать  вам это. Это об  увеличении владений  вашего
сына,  как обещал господин Торанага. Десять  тысяч  коку в год. Он датирован
последним днем последнего месяца и... ну, вот он.
     Марико взяла, прочитала и проверила официальные печати - все в порядке.
Но это не  принесло ей  счастья. Оба считали, что это просто бумага. Если ее
сыну сохранят жнь, он станет просто ронином.
     -  Спасибо.  Пожалуйста,  поблагодарите  господина Торанагу  за  честь,
оказанную нам. Мне не разрешат повидаться с ним до отъезда?
     - О  да. Отсюда вас просили пойти на  корабль чужеземцев. Вам приказано
ждать его там.
     - Я... я буду переводить?
     - Господин Торанага не сказал. Думаю, что да, госпожа Тода. - Секретарь
покосился на список, который держал в руке, - Капитан Ёсинака получил приказ
командовать эскортом по дороге в Осаку, если это вас устроит.
     - Почту  за честь снова быть на  его попечении. Спасибо. Могу я узнать,
как чувствует себя господин Торанага?
     - Видимо,  достаточно хорошо, но для такого активного человека, как он,
запереться на столько дней... Что я  могу сказать? - Он  беспомощно раскинул
руки. -  Простите.  По крайней мере  он  виделся  с  господином Хиро-Мацу  и
согласился отложить  выезд. Он согласился также заняться  некоторыми другими
делами... цены на рис должны быть сейчас стабилированы - на случай плохого
урожая... Но дел  так много...  Это непохоже на него,  госпожа Тода. Времена
плохие, правда? И ужасные прогнозы: предсказатели говорят,  что в этом  году
погибнет урожай.
     - Я им не верю - пока не придет время уборки урожая.
     -  Мудро, очень  мудро. Но немногие   нас доживут  до времени  уборки
урожая. Я еду с ним в Осаку. - Каванаби вздрогнул и нервно подался вперед. -
Я  слышал, что между  Киото и Осакой опять началась эпидемия - оспа. Это еще
один знак того, что боги отворачиваются от нас.
     - Непохоже, чтобы  вы верили  небесным предзнаменованиям, Каванаби-сан,
или полагались на слухи. Вы знаете, что господин Торанага думает об этом.
     - Знаю, простите. Но, ну... никто не кажется нормальным  в  эти дни, не
так ли?
     - Может быть, слухи неверны  - я молюсь, чтобы это была неправда. - Она
отбросила  все свои  предчувствия.  -  Есть  какие-нибудь новые  сведения  о
времени отъезда?
     -  Как я понял, господин Хиро-Мацу говорит об  отсрочке на семь дней. Я
так рад, что вернулся наш главнокомандующий и убедил... По  мне, лучше, этот
выезд  был  бы  отложен  навсегда. Лучше  сражаться  здесь,  чем  с  позором
погибнуть там.
     - Да, - согласилась она, зная, что не было никакого смысла притворяться
дальше, что ни у кого в голове не роятся эти предчувствия, -  сейчас,  когда
вернулся господин Хиро-Мацу,  наш господин,  наверное, поймет, что сдаться -
не самый лучший выход.
     - Госпожа, только  для  вас.  Господин Хиро-Мацу...  - Он  остановился,
поднял  глаза  и образил на  лице  улыбку  - в комнату  входил  Ябу. - Ах,
господин Касиги Ябу. как приятно вас видеть. - Он поклонился,  поклонилась и
Марико, последовал  обмен  любезностями, потом Каванаби сказал:  -  Господин
Торанага ждет вас, господин. Прошу вас сразу же идти наверх.
     - Хорошо. По какому вопросу он хотел меня видеть?
     - Простите, господин, он сказал мне только, что хочет повидать вас.
     -- Как он?
     Каванаби помешкал.
     - Без менений, господин.
     - А его отъезд - назначен новый срок?
     - Я понял, что это будет через семь дней.
     - А господин Хиро-Мацу не убедит его еще отодвинуть этот срок?
     - Это хорошо было бы для нашего господина.
     - Конечно, - Ябу вышел.
     - Вы говорили о господине Хиро-Мацу...
     - Только для  вас, госпожа, так  как Бунтаро-сан сейчас отсутствует,  -
прошептал  секретарь. - Когда старый  Железный  Кулак вышел после встречи  с
господином Торанагой,  ему пришлось отдыхать почти час  -  у него были очень
сильные боли, госпожа.
     - Ох, как ужасно, если о ним что-нибудь случится именно теперь!
     - Да, без  него  будет переворот... Эта отсрочка ничего не  решает. Это
только небольшое перемирие. Настоящая проблема... Я...  я боюсь... С тех пор
как господин Судару действовал как официальный помощник генерала Кьесио, наш
господин каждый раз при упоминании имени господина Судару  очень сердится...
Это  ведь  только  господин  Хиро-Мацу  убедил его  отложить  выезд,  и  это
единственное, что...  - Слезы потекли по  щекам  секретаря, - Что случилось,
госпожа? Он теряет над собой контроль?
     - Нет,  я убеждена - все будет  хорошо. - Марико пронесла это твердо,
но сама не  очень верила в то, что говорила. - Благодарю  вас за  то, что вы
мне рассказали. Я постараюсь повидаться с господином Хиро-Мацу до отъезда.
     - Идите с Богом, госпожа. Она вздрогнула.
     - Я не знала, что вы были христианином, Каванаби-сан.
     - Я - нет, госпожа. Просто знаю, что у вас так говорят. Марико вышла во
двор, на  солнышко, волнуемая разнообразными чувствами. Ее  очень расстроила
недобрая весть о здоровье Хиро-Мацу, и в то же время она благословляла Бога,
что ожидание ее кончилось и завтра она может уехать. А теперь -  в паланкин,
эскорт ожидает ее.
     - Ах, госпожа Тода. - Это Дзеко вышла  тени и стала у нее на пути.
     - Доброе утро, Дзеко-сан, как я  рада  вас видеть.  Надеюсь, у вас  все
хорошо?  -  Марико  почувствовала  внезапный  озноб,  машинально  начав этот
обычный любезный разг
     - Боюсь, что совсем не хорошо, вините. Очень жаль, но  наш  господин,
кажется,  нас не любит -  Кику-сан и меня. Когда мы приехали, нас засадили в
грязный номер  третьеразрядной  гостиницы, - я не поместила бы туда  и своих
людей восьмого класса.
     - Ох, простите, я уверена, что это какая-то ошибка.
     - Ах да, ошибка. Конечно, я надеюсь,  что это так, госпожа. Сегодня мне
наконец  повезло -  разрешено прийти в замок, получен  ответ на мою  просьбу
посетить  Великого   Господина   и   разрешено  снова  поклониться  Великому
Господину, немного  попозже. - Дзеко криво  улыбнулась ей. -  Я слышала,  вы
тоже приходили к господину секретарю, и подумала: стоит подождать вас, чтобы
приветствовать. Надеюсь, вы не возражаете?
     - Благодарю, я рада вас видеть,  Дзеко-сан. Я хотела бы навестить вас и
Кику-сан или пригласить вас обеих к себе,  но, к сожалению, не представилось
возможности.
     - Да, так печально. Сейчас  плохие  времена. Плохие  для дворян, плохие
для  крестьян. Бедная Кику-сан совсем заболела от расстройства, что попала в
немилость к нашему господину.
     - Я  уверена,  что это  не  так, Дзеко-сан.  Господин  Торанага  сейчас
столкнулся с массой срочных проблем.
     -  Верно, верно. Не выпить ли нам сейчас чаю, госпожа Тода? Мне было бы
так лестно немного поболтать с вами.
     - Простите, но мне приказано идти по одному делу, а то и я была бы рада
такой возможности.
     - Ах да,  вам же нужно на  корабль Анджин-сана! Простите, забыла. А как
Анджин-сан?
     -  Думаю, хорошо. - Марико взбесилась от того, что Дзеко посвящена в ее
личные дела. - Я видела его только раз и всего несколько  минут  - с тех пор
как мы прибыли сюда.
     -  Интересный  мужчина,  очень.  Жаль,  когда  не  видишься с друзьями,
правда?
     Обе  женщины   продолжали  улыбаться,  речи  их  были  вежливы,  голоса
беззаботны, - обе  они сознавали, что за ними  наблюдают и  их  подслушивают
ожидающие Марико нетерпеливые самураи.
     -  Я слышала,  Анджин-сан посетил своих друзей - свою  команду. Как  он
нашел их?
     - Он ничего не сообщил мне об этом, Дзеко-сан, - мы ведь виделись всего
несколько минут. Простите, но я должна бежать...
     - Печально, когда не видишься с друзьями. Может быть, я могу рассказать
о них. Например, что они живут в деревне с эта.
     - Что?
     - Да-да. Кажется, его друзья специально попросили разрешения жить там -
предпочли деревню  эта  цивилованным местам.  Любопытно, да? Они не такие,
как Анджин-сан, он  совсем  другой. По  слухам, они говорят,  что это больше
напоминает им собственный дом. Любопытно, да?
     Марико  вспомнила, каким странным был Анджин-сан, когда она в тот  день
встретилась с ним на лестнице. "Теперь все  понятно, - подумала она. -  Эта!
Мадонна, вот бедняга! Как он должен был стыдиться".
     - Простите, Дзеко-сан, что вы сказали?
     - Просто удивительно, что Анджин-сан так отличается от остальных.
     - А вы видели их? Остальных? Какие они?
     - Нет, госпожа,  я не бывала там. Что мне с ними делать?  Или  с эта? Я
должна думать о своих клиентах и о моей Кику-сан. И о сыне.
     - Ах да, ваш сын.
     Лицо  Дзеко  опечалилось под зонтиком, но  глаза  оставались  жесткими,
коричневыми, как ее кимоно.
     -  Пожалуйста,  вините  меня,  но я думаю,  вы  не знаете, почему  мы
потеряли расположение господина Торанаги.
     - Нет. Я уверена, что вы ошибаетесь. Контракт утвержден? В соответствии
с договоренностью?
     - Да, спасибо.  У  меня письмо о кредите рисовым  торговцам в Мисиме  с
оплатой по требованию. На меньшую сумму, чем мы договорились. Но деньги меня
интересуют  меньше  всего.  Что  деньги,  когда  мы потеряли  милость нашего
господина - кто бы он ни был.
     - Я уверена, вы снова обретете его расположение.
     - Ах, его расположение... Я беспокоюсь о вас тоже, госпожа Тода.
     - Я всегда к вам хорошо относилась. По-дружески, Дзеко-сан. Мы могли бы
поговорить в другое время,  а  сейчас я  действительно должна идти, так  что
вините, пожалуйста...
     - Вы  так  добры,  меня  это радует. -  И когда Марико уже повернулась,
чтобы уйти, Дзеко добавила своим самым медовым голоском:
     -- Ведь у вас будет время? Вы едете завтра в Осаку, не так ли?
     Марико внезапно почувствовала, как в грудь ей вонзилась холодная игла и
ловушка захлопнулась.
     - Что-нибудь не так, госпожа?
     - Нет-нет, Дзеко-сан. Вам будет удобно в час собаки сегодня вечером?
     - Вы слишком добры, госпожа, о  да. Вы сейчас собираетесь встретиться с
нашем  господином,  вы  бы не  походатайствовали  за  нас?  Нам  нужна такая
малость.
     -  Буду  рада.  - Марико немного подумала. - О  некоторых  благодеяниях
можно и попросить, но ничего нельзя гарантировать.
     Дзеко на секунду замерла.
     - Ах! Вы уже просили его... просили его о милости для нас?
     - Конечно, почему бы и не попросить?  Разве Кику-сан не фаворитка, а вы
не преданный вассал? Разве в прошлом вам не были оказаны милости?
     - Мои  желания  всегда  так  скромны.  Все,  что  я  ни  говорила,  мне
предоставляется, госпожа. Может быть, и больше.
     - О пустобрюхих собаках?
     - О длинных ушах и надежных языках.
     - Ах да. И о тайнах.
     -  Мне  так легко доставить  радость.  Милости  моего  господина и моей
госпожи - это ведь не такая большая просьба?
     - Нет, но только если представится случай... Я ничего не могу обещать.
     - До вечера, госпожа.
     Они  раскланялись, и никто ничто не заметил. Сопровождаемая  поклонами,
Марико села в паланкин, пряча охватившую ее дрожь, и кортеж  тронулся. Дзеко
смотрела ему вслед.
     - Ты,  женщина! - грубо окликнул ее проходивший мимо молодой самурай. -
Чего ты ждешь? проходи!
     -  Ха!  - презрительно откликнулась Дзеко, к  удивлению  окружающих.  -
Женщина, да? Щенок! Если бы я пошла по твоим  делам, мне пришлось бы здорово
их поискать  - ведь  ты  еще даже  не  такой  мужчина,  чтобы иметь  хотя бы
соломенную крышу!
     Все расхохотались. Тряхнув головой, Дзеко бесстрашно удалилась.
     - Привет, - сказал Блэксорн.
     - Доброе утро, Анджин-сан. Вы прямо сияете!
     - Спасибо. Это потому, что я вижу такую красивую женщину.
     - Ах, спасибо, - просияла Марико. - Как ваш корабль?
     - Первый класс. Вы не хотели бы подняться на борт? Я показал бы вам все
на корабле.
     - А это можно? Мне приказано встретиться здесь с господином Торанагой.
     - Мы все ждем его. - Блэксорн повернулся и заговорил со старшим в порту
самураем: - Капитан, я отведу  туда  госпожу Тода,  покажу  ей  корабль. Как
только появится господин Торанага, вы позовете, да?
     - Как вам будет угодно, Анджин-сан.
     Блэксорн  увел  Марико  с  пристани. Везде  стояли  самураи;  охрана  и
заграждения  на берегу и на палубе были  серьезнее, чем  обычно. Сначала  он
провел ее на ют.
     - Это мое, все мое, - гордо пронес он.
     - А  вашей команды здесь есть кто-нибудь?
     - Нет, никого. Сегодня никого, Марико-сан.  - Он как мог быстро показал
ей все, потом повел вн. - Это моя каюта.  - Верхние окна-фонари смотрели в
сторону берега. Он закрыл дверь. Теперь они были совсем одни.
     -  Это  ваша  каюта? -  спросила  она. Он кивнул, глядя  на нее. Марико
кинулась ему в объятия. Блэксорн крепко обнял ее.
     - О, как мне не хватало тебя.
     - И мне не хватало тебя...
     - Мне так много надо сказать тебе... И спросить тебя- начал он.
     - Мне нечего сказать кроме того, что  я люблю тебя всем сердцем,  - Она
задрожала в его руках, пытаясь  забыть тот ужас,  что охватил ее при мысли о
Дзеко. - Я так боюсь за тебя.
     - Не бойся, Марико, моя любимая, все будет хорошо...
     - То же я говорю и себе. Но сегодня нельзя принять карму и волю Бога.
     - Вы так отдалились в последнее время.
     - Это Эдо, моя любовь. И за Первым Мостом...
     - Это -за Бунтаро-сана. Да?
     - Да, - просто оказала она. - Это и решение Торанаги сдаться. Это такая
бесчестная бессмыслица... Я никогда не  думала, что скажу  это  вслух,  но я
должна.  Извини меня, - Она поплотнее угнездилась под защитой  его  плеча. -
Род Года слишком мощный и важный. В любом случае меня не оставят в живых.
     - Тогда вы должны уехать со мной. Мы сбежим. Мы будем...
     - Извините, но бежать некуда.
     - Даже если Торанага позволит?
     - Почему бы ему не позволить?
     Блэксорн  быстро  пересказал  ей, о чем он  говорил с  Торанагой, кроме
того, что просил насчет нее.
     -  Я знаю,  что  могу вынудить  священников  убедить Кийяму  или  Оноши
принять его  сторону, если  он позволит  мне  захватить  Черный  Корабль,  -
возбужденно закончил он. - Я могу это сделать!
     - Да, это  должно  сработать, Анджин-сан, Харима сейчас  враждебен, так
что нет причины, почему бы Торанага-сама не  приказал  провести этот захват,
если мы собираемся воевать, а  не сдаваться. - Она радовалась за церковь, но
ведь ему придется ждать решения Торанаги. Она еще  раз проверила его  план и
нашла его безупречным.
     - Если господин Кийяма, или господин Оноши, или оба они присоединятся к
нему, чаша весов склонится в нашу сторону?
     - Да, если еще перейдет Затаки и мы выиграем время. - Она уже объясняла
стратегическую важность контроля Затаки северного пути. - Но Затаки настроен
враждебно к Торанаге-сама.
     -  Послушайте, я  могу прижать священников. Простите, но они мои враги,
хотя  и ваши священники. Я могу управлять ими как он захочет, и как  я тоже.
Вы поможете мне помочь ему?
     Она посмотрела на него.
     - Но как?
     - Помогите мне уговорить его дать мне шанс и убедите  отложить отъезд в
Осажу.
     Послышался стук конских  копыт и голоса людей, въезжающих на  пристань.
Блэксорн и  Марико подошли  к окнам: самураи оттаскивали  в сторону одно  
ограждений - в освободившийся проход въехал на лошади отец Алвито.
     -  Чего он  хочет? - недовольно пробормотал Блэксорн. Они  увидели, как
священник спешился, вынул  рукава свиток и отдал его старшему  самураев.
Тот прочитал. Алвито взглянул на корабль.
     - Чего бы он ни хотел, это официальный вит, - пояснила Марико.
     - Я не против церкви, Марико-сан. Церковь  не  может быть дьявольской -
только  священники. И они не все плохие.  Алвито не плохой,  хотя и фанатик.
Ей-богу,  я верю, что иезуиты подчинятся Торанаге, если я захвачу их  Черный
Корабль и буду угрожать им тем же и на следующий год. Им ведь нужны денежные
поступления - португальцы и испанцы  должны получать  деньги. Торанага более
важен. Вы поможете мне?
     - Да, да, я буду вам  помогать, Анджин-сан. Но,  прошу меня винить, я
не могу предавать церковь.
     - Все, что я прошу вас сделать, - это поговорить с Торанагой или помочь
мне добиться разговора с ним, если вы думаете, что это лучше.
     Издалека  послышался  звук  горна. Они  снова  выглянули   окон.  Все
смотрели на  запад: со стороны замка приближалась голова  колонны  самураев,
окружающих носилки с занавешенными окнами.
     Открылась дверь каюты.
     - Анджин-сан, выходите, пожалуйста, - позвал самурай. Блэксорн вышел на
палубу  и, спустившись на пристань, холодно-вежливо кивнул Алвито, священник
ответил с такой же ледяной вежливостью. Но с Марико Алвито был ласков:
     - Привет вам, Марико-сан. Как приятно вас видеть.
     - Благодарю вас, отец, - ответила она, нко кланяясь.
     -  Примите  мои  благословения. - Он  перекрестил ее, - Во имя  Отца, и
Сына, и Святого Духа!
     - Благодарю вас, отец. Алвито взглянул на Блэксорна.
     - Ну, кормчий, как ваш корабль?
     - Уверен, что вы уже знаете.
     - Да, знаю. - Алвито оглядел "Эразмус", лицо его стало строгим, - Может
быть.  Бог проклянет этот  корабль  и всех, кто  плавает  на нем,  если  его
используют против дела веры и Португалии!
     - Вот зачем вы приехали сюда? Добавить еще яду?
     -  Нет,  кормчий.  Меня  просили  приехать  сюда,  чтобы встретиться  с
господином  Торанагой.  Я нашел ваше присутствие здесь столь  же неприятным,
сколь и вы - мое.
     - Ваше присутствие  здесь не неприятно, отец.  Неприятен только дьявол,
которого вы здесь представляете. Алвито вспыхнул, и Марико быстро сказала:
     - Пожалуйста... Нехорошо ссориться  при посторонних. Я прошу вас  обоих
быть осмотрительнее.
     - Да, пожалуйста, вините меня, Марико-сан. Я  приношу свои винения.
- Отец Алвито  отвернулся и уставился на  носилки с занавесками,  проходящие
через ограждение. Ветер развевал  личный флаг Торанаги, самураи в коричневой
форме шли впереди и сзади, окруженные  пестрой беспорядочной группой  других
самураев.
     Паланкин  остановился,  занавески  распахнулись,  вышел  Ябу. Все  были
поражены,  но  тем   не   менее  поклонились.  Ябу  высокомерно  ответил  на
приветствие.
     - Ах, Анджин-сан! - сказал он. - Как вы?
     - Хорошо, благодарю вас, господин. А как вы?
     -  Прекрасно, благодарю  вас.  Господин Торанага болен. Он  просил меня
прийти вместо него. Вы понимаете меня?
     -  Да, понимаю, - ответил Блэксорн, пытаясь  скрыть  свое разочарование
отсутствием Торанаги. - Так жаль, что господин Торанага болен.
     Ябу  пожал плечами, уважительно поздоровался с Марико, притворяясь, что
не  замечает  Алвито,  и  некоторое  время  рассматривал корабль.  Он  криво
улыбнулся и обратился к Блэксорну:
     - Со дес,  Анджин-сан.  Ваш  корабль стал другим, с  тех  пор как  я  в
последний раз  видел его.  Да, корабль другой, все другое, даже наш мир стал
другим.
     - Простите, я не понял, господин.  Прошу  меня винить, но вы говорите
слишком быстро. Что  касается  меня... - Блэксорн начал заготовленную фразу,
но Ябу хрипло прервал его:
     - Марико-сан, пожалуйста, переведите нам.
     Она перевела. Блэксорн кивнул и медленно сказал:
     - Да. Другим, Ябу-сама.
     - Совсем другим, - вы больше не чужеземец, но самурай, то же  самое и с
вашем кораблем.
     Блэксорн  удел улыбку на толстых  губах, вызывающую позу  -  и сразу же
вернулся  мыслями  в  Анджиро,  обратно на  берег...  Вот  он  сам  стоит на
коленях... Круук в котле... Крики Пьетерсуна зазвенели в ушах, запах погреба
ударил  в  ноздри... Разум  его завопил:  "Так  неужели все  это  зря  - все
страдания и ужас, Пьетерсун, Спилберген, Маетсуккер, тюрьма, эта и  неволя?!
И все это твоя вина! "
     - У  вас все нормально, Анджин-сан? - спросила Марико,  заглянув  ему в
глаза и испугавшись.
     - Что? Ох, да... Да, у меня все нормально...
     - Что с ним? - спросил Ябу.
     Блэксорн  потряс  головой,  усилием  воли пытаясь остановить этот поток
воспоминаний, стереть с лица его  следы, - наверняка выражение ненависти уже
выдало его.
     -  Простите, пожалуйста, я сожалею.  Я... все  нормально.  Просто вдруг
стало плохо  с головой  - бессонница.  Простите. - Он поглядел в глаза  Ябу,
проверяя, скрыл  ли  свой  опасный промах. -  Жаль, что Торанага-сама болен.
Надеюсь, ничего серьезного, Ябу-сама?
     - Нет, беспокоиться не стоит, Анджин-сан. - "Да беспокойство  - это вы!
- подумал Ябу. - Ничего, кроме беспокойства, у меня  не осталось,  с тех пор
как  вы и  ваш грязный корабль прибыли к  моим  берегам. Изу ушло, мои ружья
ушли,  вся честь ушла, и теперь под угрозой моя голова -за этого труса". -
Все  хорошо.  -  Тон  его  был очень любезен.  - Торанага-сама  просил  меня
передать вам ваших вассалов, как он обещал. - Глаза Ябу обратились к Алвито.
- Так-так, Тсукку-сан! Почему же вы стали врагом Торанага-сама?
     - Я не враг, Касиги Ябу-сама.
     - Но ваши христианские дайме - враги, не так ли?
     -  Прошу  винить меня,  господин,  но мы священники, и только,  мы не
отвечаем за  политические взгляды тех,  кто  исповедует истинную веру, и  не
осуществляем контроль за теми дайме, которые...
     - Истинная вера  этой  Земли  Богов  - это  Синто, вместе с  Тао, Путем
Будды!
     Алвито  не ответил. Ябу  презрительно  отвернулся  и выкрикнул  приказ.
Группа  оборванных самураев,  не  вооруженных,  некоторые  -  со  связанными
руками,  начала строиться  в одну  шеренгу  перед кораблем. Алвито  выступил
вперед и поклонился.
     - Простите меня, господин. Я пришел, чтобы повидать господина Торанагу.
Так как он не прибыл...
     -  Господин  Торанага  желает,  чтобы  вы   переводили  его   беседу  с
Анджин-саном,  -  прервал его  Ябу с умышленной грубостью, как  приказал ему
Торанага.  -  Вы  один можете делать это так хорошо  -  сразу и без запинки.
Конечно, вы не откажетесь сделать для меня то, что желает господин Торанага?
     - Нет, конечно, нет господин.
     - Так. Марико-сан! Господин  Торанага  просил  вас  проследить  за тем,
чтобы ответы Анджин-сана правильно переводились.
     Алвито побагровел, но сдержался.
     - Да, господин. - Марико сразу возненавидела  Ябу. Ябу  отдал  еще один
приказ. Два самурая  подошли к носилкам и  вернулись  с корабельным сейфом -
они тащили его с трудом.
     -  Тсукку-сан, начинайте  переводить.  Во-первых, Анджин-сан,  господин
Торанага  просил  меня вернуть вашу собственность. Откроите,  -  приказал он
самураям.  -  Ящик,  до  краев наполненный  золотыми  монетами,  вернулся  в
неприкосновенности.
     - Благодарю вас.  -  Блэксорн едва  верил своим  глазам:  теперь,  имея
возможность расплачиваться наличными, он мог нанять самую лучшую команду.
     - Отмести в корабельный сейф?
     - Да, конечно.
     Ябу  махнул рукой  самураям - поднимайтесь, мол, на борт  - и продолжил
свою  речь (Алвито  пришлось ее переводить,  и ярость его все возрастала): -
Во-вторых, господин Торанага предоставляет вам выбор  - свободно отплыть или
остаться.  Если вы останетесь на  нашей  земле, то вы -  самурай, хатамото и
подчиняетесь самурайским законам. На  море,  за пределами  наших берегов, вы
вправе  вести  себя как прежде,  до того как прибыли  к  нам, и подчиняетесь
своим, чужеземным  законам. Вам  пожненно  предоставлено право заплывать в
любой  порт, находящийся под  контролем господина Торанаги, без обращения  к
портовым властям. И последнее:  эти двести  человек - ваши вассалы. Господин
Торанага официально  поручил  мне препроводить их  к вам - с оружием,  как и
обещал.
     - Я могу отплыть, когда захочу? - недоверчиво спросил Блэксорн.
     - Да, Анджин-сан, вы можете отплыть - господин Торанага дал согласие.
     Блэксорн посмотрел на Марико, но она бегала его взгляда.
     - Я могу это сделать прямо завтра?
     - Да, если пожелаете,  - подтвердил Ябу. - Так об  этих людях: все  они
ронины,    северных  провинций.   Все  согласились   поклясться  в  вечной
преданности  вам и  вашему  потомству.  Хорошие  войны.  Никто  не  совершил
преступления,  в котором был  бы  уличен. А ронинамм  стали  потому, что  их
сюзерены  убиты, умерли или нвергнуты. Многие воевали на море против вако,
- Ябу глумливо улыбнулся. - Кое-кто и сам мог быть вако, - вы понимаете, что
значит "вако"?
     - Да, господин.
     - Те, что связаны, могут быть бандитами или вако. Все  эти люди  пришли
одной группой,  как банда, и пожелали  бесстрашно служить,  если  им простят
прошлые преступления. Они клялись господину Нобору - он собрал их по приказу
господина Торанаги, - что никогда не совершали преступлений против господина
Торанаги  или  его самураев. Вы можете принять  их каждого в отдельности или
всей группой или отказаться от них. Понимаете?
     - Я могу отказаться от кого-нибудь  них?
     -  А зачем вам это  делать? - удивился  Ябу.  -  Господин  Нобору очень
тщательно их отбирал.
     -  Ох,  конечно, простите, -  устало откликнулся Блэксорн, понимая, что
дайме  Ябу просто  зло шутит над ним.  - Я понял. Но  вот что будет  с теми,
которые связаны, - если я от них откажусь?
     - Им отрубят головы. Обязательно. Что еще с ними делать?
     - Ах так... Простите.
     -  Пойдемте,  - Ябу крупно  зашагал  к носилкам.  Блэксорн  взглянул на
Марико:
     - Я могу отплыть! Вы слышали!
     - Да.
     - Это значит... Это похоже на сон. Он сказал...
     - Анджин-сан!
     Блэксорн послушно  заторопился вслед за Ябу. Теперь паланкин играл роль
помоста.  Чиновник  поставил  маленький  столик,  разложил на  нем  свитки с
записями.  Немного  дальше,  в  стороне,  самураи охраняли  кучу  длинных  и
коротких  мечей,  копий, щитов,  топоров, луков и стрел - всем  этим оружием
были навьючены лошади,  и теперь носильщики его выкладывали. Ябу сделал знак
Блэксорну сесть рядом, Алвито - впереди, а Марико усадил с другой стороны от
себя.  Чиновник  выкрикивал  имена,  каждый  выходил  вперед,   торжественно
кланялся, называл свое имя и фамилию, клялся в верности, подписывал документ
и вместо печати выдавливал на бумагу каплю крови  пальца - писарь привычно
прокалывал его иглой. Каждый в  последний раз становился перед Блэксорном на
колени и, встав, торопился к оружейнику - получить сначала боевой меч, потом
короткий.  Все  почтительно  брали   мечи,  дотошно   осматривали,  выражали
одобрение,  убедившись  в  их  высоком  качестве,  и  со  свирепой  радостью
засовывали за пояс. Теперь  еще другое оружие,  боевой  щит - и можно занять
свое  место: ронины  опять превращались в  самураев. В полном вооружении они
казались сильнее, стройнее и еще свирепее. Оставались еще тридцать связанных
ронинов.  Блэксорн настоял на том, чтобы  лично разрезать на каждом веревки.
Один за другим они клялись ему в верности наравне с остальными:
     - Честью самурая  клянусь, что ваши враги - мои враги, а я - ваш верный
слуга.
     После клятвы каждый получал оружие. Ябу выкликнул:
     - Урага-нох-Тадамаса!
     Вперед выступил  молодой  человек,  без  оружия,  в  простом  кимоно  и
бамбуковой шляпе. Алвито почувствовал боль в сердце - брат Джозеф! А он и не
заметил его среди  самураев. Ябу ухмыльнулся  - он-то  сразу ухватил реакцию
Алвито - и повернулся к Блэксорну.
     - Анджин-сан, это Урага-нох-Тадамаса. Самурай, теперь ронин. Вы узнаете
его? Поняли слово "узнать"?
     - Да, понял. Узнаю.
     - Прекрасно. Когда-то он был священником у христиан?
     - Да, это так.
     - А теперь нет. Понятно? Теперь ронин.
     - Понятно, Ябу-сама.
     Ябу следил за Алвито: священник неотрывно смотрел на отступника - тот в
свою очередь с ненавистью уставился на него.
     - Ах, Тсукку-сан, вы тоже его узнали?
     - Да, я узнал его, господин.
     - Вы готовы переводить - или у вас заболел желудок?
     -  Готов. Пожалуйста, продолжайте, господин. Ябу махнул рукой в сторону
Ураги.
     - Господин Торанага отдает вам, Анджин-сан, этого человека, если он вам
нужен. Когда-то он был христианским священником - начинающим.  А  теперь  он
отказался от  фальшивого  иностранного Бога  и  вернулся  к истинной  вере -
Синто... - Он замолчал, так как священник тоже перестал говорить. - Вы точно
переводите, Тсукку-сан? Истинной вере - Синто!
     Священник не отвечал. Он вздохнул и перевел абсолютно точно, добавив:
     -  Это  он  так  говорит,  Анджин-сан,  мой  Бог  простит  его.  Марико
пропустила  это без  комментариев, еще больше возненавидев Ябу и обещая себе
отомстить ему в скором времени. Ябу посмотрел на них, потом продолжал:
     - Так что Урага-сан  - бывший христианин. Теперь он готов служить  вам.
Он может говорить  на  языках чужеземцев - он  был  среди тех четырех юношей
самураев,  которых посылали в ваши края. Он даже встречался  с самым главным
христианином  всех христиан - как они его называют? - но теперь  ненавидит
всех, совсем как вы. - Глаза Ябу метались от Алвито, за которым он следил, к
Марико  -  она все так  же внимательно вслушивалась  в  его слова. -  Вы  же
ненавидите христиан, Анджин-сан?
     -  Большинство католиков  -  мои  враги,  - не стал отрицать  Блэксорн,
вполне отдавая себе  отчет в том,  как остро воспринимает это Марико, хоть и
наблюдает  за  ними  внешне бесстрастно, с  отсутствующим видом. - Испания и
Португалия - враги моей страны, это точно.
     - Христиане и наши враги тоже. Да, Тсукку-сан?
     - Нет, господин. И христианство дает вам ключ к бессмертию.
     - Это так, Урага-сан? - тут же задал вопрос Ябу. Урага покачал головой,
голос его был холоден:
     - Я больше так не думаю, господин. Нет.
     - Скажите это Анджин-сану.
     - Сеньор Анджин-сан, -  начал  Урага  - его  акцент был  чудовищен,  но
португальские  слова  правильны  и понятны. - Я  не думаю,  что католицм -
замок... простите, ключ к бессмертию.
     - Согласен, - откликнулся Блэксорн.
     -  Отлично, - подхватил Ябу. - Так  вот,  господин Торанага  предлагает
этого ронина  вам, Анджин-сан.  Он ренегат, но  хорошей самурайской семьи.
Урага  клянется,  что,  если  вы примете  его,  он  будет вашим  секретарем,
переводчиком  и  всем чем хотите. Вы дадите ему мечи.  Что еще, Урага? Скажи
сам.
     - Сеньор, прошу простить меня. Во-первых...  - Урага снял шляпу: волосы
у  него уже  отрастали, голова пострижена как у  самурая, но косички еще  не
было, - во-первых, я стыжусь того, что у меня такая прическа и нет косы, как
у  самурая. Но волосы  у меня отрастут  и я  не  стал от  этого более плохим
самураем. - Он  надел  шляпу  и перевел  Ябу то,  о  чем говорил  Блэксорну.
Ронины, стоявшие рядом, внимательно слушали то, что он говорил. - Во-вторых,
пожалуйста, простите  меня,  но я не умею  обращаться с  оружием  -  с любым
оружием, никогда этому не учился. Но научусь,  верьте  мне, научусь. Клянусь
вам в  абсолютной преданности и прошу  вас принять меня...  -  По лицу и  по
спине юноши обильно струился пот.
     Блэксорн сочувственно пронес:
     - Сигата га наи, нех  укери  анатава  дес, Урага-сан.  Какое это  имеет
значение? Я принимаю вас, Урага-сан.
     Урага поклонился,  потом объяснил Ябу,  о чем  они  говорили.  Никто не
смеялся, кроме Ябу, но  смех его  тут  же оборвался: между двумя оставшимися
ронинами началась перебранка при выборе мечей.
     - Эй,  вы  там, заткнитесь! - прикрикнул Ябу. Ронины обернулись, и один
 них проворчал:
     - Вы не мой хозяин! Откуда  у  вас такие манеры? Объясните, пожалуйста,
или сами заткнитесь!
     Ябу  мгновенно   вскочил  на   ноги  и   яростно  замахнулся  мечом  на
оскорбившего  его ронина. Все бросились  врассыпную, а  ронин ускользнул  от
удара. У  края пристани  он  выхватил меч, резко  повернулся и устремился  в
атаку, дав ужасный боевой клич. Тут же, с мечами наготове,  сбежались  все
его друзья  - на  выручку, и Ябу оказался в  ловушке.  Ронин  атаковал,  Ябу
бежал  сокрушительного  удара  меча,  ответил  ударом,  но  промахнулся  -
противник  его в это мгновение нырнул вперед,  готавливаясь, чтобы нанести
смертельный ..  Самураи Торанаги помчались  вперед, но слишком поздно -
всем было ясно: Ябу обречен.
     -  Сто-о-о-й!!  - завопил Блэксорн  по-японски. Все замерли, пораженные
силой его голоса.  - Назад!  -  Он  показал на  линию, где они выстраивались
перед этим. - Сию секунду! Приказываю вам!
     На   мгновение  все  на  пристани   замерло...  и  вновь   задвигалось.
Остолбенение проходило медленно. Ябу  снова кинулся на ронина. Тот отпрыгнул
назад, отступил в сторону, меч взметнулся над головой -  громадное двуручное
чудовище, бесстрашно ждущее следующей атаки... Друзья ронина заколебались.
     -  Разойдитесь!  Немедленно!  Вы  слышали  -  это  приказ! - надрывался
Блэксорн.
     Неохотно, но послушно  ронины освобождали  пространство, прятали мечи в
ножны. Ябу и ронин медленно кружили напротив друг друга...
     - Эй, ты! - Блэксорн обращался  к воинственному ронину.  -  Стой! Брось
меч! Я тебе приказываю!
     Ронин не спускал злобного взгляда с Ябу, но приказ возымел действие: он
облал губы, сделал обманное движение влево,  потом вправо... Ябу отступил,
ронин ускользнул  от  него, подскочил ближе к Блэксорну и опустил перед  ним
меч:
     -  Я повинуюсь, Анджин-сан. Я не нападал на него. Ябу по-змеиному снова
стал приближаться, но ронин  уклонился и бесстрашно отступил - он был легче,
моложе и быстрее Ябу,
     -  Ябу-сан! - отчаянно воззвал к нему Блэксорн.  - Простите, может, тут
недоразумение? Может...
     Но Ябу разразился потоком брани и понесся на  ронина - тот, без всякого
страха, бежал и/второго удара.
     Алвито, взиравший на это безумие с холодным любопытством, перевел:
     - Ябу-сан сказал, что это не ошибка. Этот ронин непременно умрет,  - ни
один самурай не может вынести такого оскорбления!
     Блэксорн чувствовал,  что все  смотрят  на  него,  и  отчаянно  пытался
сообразить, что же делать... Ябу неуклонно преследует  этого человека, он не
оставит  его в живых... Слева от Блэксорна самураи Торанаги приготовили свои
луки... Слышалось только тяжелое дыхание, сопение, беготня и страшная ругань
двух  мужчин.  Ронин отступал, поворачивался, убегал  -  кружа по свободному
пространству, прыгая  в сторону,  нагибаясь - и не переставая вергал поток
грубых ругательств в адрес Ябу...
     Алвито  объяснил: он дразнит господина Ябу, Анджин-сан. Он  говорит: "Я
самурай - я не убиваю безоружных людей, как ты! Ты не самурай, ты - воняющий
дерьмом  крестьянин,  вот ты  кто... Ты не самурай -  ты эта. Твоя мать была
эта,  твой отец  был  эта,  и... "  Тут священнику  пришлось  умолкнуть: Ябу
заревел  от ярости,  показал на  одного    самураев  и что-то прокричал. -
Господин говорит: "Ты, дай ему его меч! "
     Самурай заколебался и поднял глаза на  Блэксорна,  ожидая приказа.  Ябу
повернулся к Блэксорну и прокричал:
     - Дайте ему меч! Блэксорн поднял меч.
     - Ябу-сан, прошу вас, не надо... - Сам  он желал Ябу смерти, но умолял:
- Пожалуйста, прошу вас...
     - Дайте ему меч! -  В голосе Ябу звучала  беспощадность. Люди Блэксорна
недовольно загалдели. Он поднял руку:
     -  Приказываю вам молчать!  -  Посмотрел  на своего вассала - ронина. -
Подойдите сюда, пожалуйста!
     Тот  следил  за  Ябу  -  вот он сделал  обманное  движение влево, затем
вправо... Ябу раз  за  разом налетал  на него с  дикой яростью, но ронин все
ускользал... отбегал и  наконец подбежал к Блэксорну. На этот раз Ябу его не
преследовал. Он просто стоял, ждал и следил, как сумасшедший бык, готовясь к
нападению. Ронин поклонился Блэксорну и взял меч. Потом повернулся к Ябу и с
устрашающим боевым кличем сам  бросился в  атаку.  Мечи клацали от ударов...
Теперь  противники  топтались  друг возле  друга  в  полном  молчании... Вот
начался бешеный обмен ударами, запели мечи... Ябу вдруг споткнулся - и ронин
кинулся вперед, надеясь на легкую победу. Но Ябу ловко отступил в  сторону и
ударил... Руки, все  еще  сжимающие меч, оказались  отрубленными... Какое-то
мгновение ронин  с диким  криком глядел на  обрубки, пока Ябу не отрубил ему
голову...
     Наступила мертвая тишина... Потом Ябу услышал одобрительный рев  и  еще
раз ударил мечом  по  дергающемуся телу...  Чтобы  уж до конца потешить свою
гордость,  он  взял  голову  за косу,  аккуратно плюнул  в лицо и отбросил в
сторону... Спокойным шагом он подошел к Блэксорну и поклонился.
     -  Прошу простить мои плохие манеры, Анджин-сан. Спасибо,  что дали ему
меч, - Голос его был вежлив; Алвито переводил, как всегда. - Прошу прощения,
что  мне пришлось кричать. Благодарю вас за то, что вы позволили мне с таким
почетом опробовать этот меч.  -  Его глаза опустились  на семейное  наследие
Торанаги, подаренное ему. Убедившись после тщательного осмотра, что лезвие в
прекрасном  состоянии, он развязал шелковый  пояс, чтобы вытереть  лезвие. -
Никогда не трогайте лезвие пальцами, Анджин-сан,  это испортит  его.  Лезвие
должно  чувствовать только шелк и  тело  врага, - Он замолчал и  посмотрел в
лицо Блэксорну. - Могу я смиренно  попросить вас:  позвольте вашим  вассалам
опробовать их лезвия. Это будет для них хорошей приметой.
     Блэксорн повернулся к Ураге:
     - Скажи им.
     Когда  Ябу  вернулся домой,  день уже кончался. Слуги  приняли  у  него
пропитанное потом кимоно, дали свежую домашнюю одежду, надели на ноги чистые
таби. Юрико,  его  жена, ждала его  на  прохладной  веранде с чаем  и  саке,
нагретым так, как он любил.
     -  Саке,  Ябу-сан?  -  Юрико была высокая,  худощавая женщина с прядями
седины в волосах.  Темное кимоно,   самых  дешевых,  красиво  облегало  ее
фигуру.
     -  Спасибо,  Юрико-сан, -  Ябу с наслаждением смочил  сладким,  терпким
напитком пересохшую глотку.
     - Все прошло хорошо, я слышала.
     - Да.
     - Как невозможен этот ронин!
     - Он сослужил мне неоценимую  службу, госпожа. Я омочил наконец в крови
меч Торанаги, и теперь он действительно мой. - Ябу допил чашку, и жена снова
наполнила  ее. Рука Ябу  нежно  погладила  рукоятку меча. -  Но  этот бой не
доставил бы вам радости: совсем ребенок - попался на первый же финт.
     Она нежно прикоснулась к нему:
     - Я рада, что все обошлось, муж мой.
     -  Спасибо, но  я  даже  не успел  толком вспотеть. - Ябу засмеялся.  -
Видели бы  вы священника! Прямо удовольствие  было смотреть, как потел  этот
чужеземец - я никогда не видел его таким злым. Ярость так его душила, что он
чуть не задохнулся, пытаясь сдержаться.  Людоед! Они все людоеды!  Жаль, что
нельзя вышвырнуть их отсюда до того, как мы покинем эту землю.
     - Вы думаете, Анджин-сан смог бы?
     - Он хочет попробовать. Имея десять кораблей  и десять таких, как он, я
мог бы контролировать моря отсюда до Кюсю.  Имея  его одного, я разгромил бы
Кийяму,  Оноши  и Хариму,  Джикью и главенствовал в Изу!  Нам  только  нужно
немного времени  и чтобы каждый дайме наметил, с каким врагом ему сражаться,
и  выполнял свою  задачу.  Это обеспечит безопасность  Изу и он опять станет
моим!  Я не  понимаю, почему Торанага  собирается отпустить Анджин-сана. Еще
одна глупая потеря! -  Он сжал  кулак и ударил  по татами. Служанка невольно
вздрогнула. Юрико не шелохнулась, по лицу ее скользнула легкая улыбка.
     - Как Анджин-сан воспринял свою свободу и своих вассалов? - задала  она
вопрос.
     -  Он   казался  таким  счастливым,  что  напоминал  старика,  которому
приснилось,  что у него  четырехзубый Янг. - Ябу нахмурился, вспоминая. - Но
одного момента  я не  понял.  Когда эти  вако меня окружили,  я  считал себе
конченым человеком - без  сомнения. Но Анджин-сан остановил их и вернул меня
к  жни.  У него  вроде не было причины так  поступать...  Совсем незадолго
перед этим я видел ненависть на его лице...
     - Он спас вам жнь?
     - О да. Странно, не правда ли?
     - Да.  Происходит много странного, муж мой. - Юрико отпустила служанку,
потом тихонько спросила: - Что на самом деле затеял Торанага?
     Ябу подался вперед и прошептал:
     - Я думаю, он хочет, чтобы я стал главнокомандующим.
     - Почему бы ему хотеть этого? Разве Железный  Кулак при смерти? А что с
господином Судару? Или Бунтаро? Или с господином Нобору?
     -  Кто знает,  госпожа? Они все  в немилости. Торанага так часто меняет
свои  решения, что  никто не сможет предсказать,  что он  собирается делать.
Сначала он попросил меня пойти вместо него  на пристань и подробно объяснил,
как мне там себя вести,  потом потолковал о Хиро-Мацу,  как  он  постарел, и
спросил, что я действительно думаю о мушкетном полке.
     - Может быть, он снова готовит "Малиновое небо"?
     - Все уже наготове, но он не  получил  от  этого никакой выгоды.  Здесь
потребуется руководство и умение. Когда-то у него все это было - теперь нет.
Он  только тень того Миновары, каким  слыл когда-то. Меня поразило,  как  он
скверно выглядит... Извините, но я сделал ошибку: мне следовало поставить на
Ишидо.
     -  Думаю, вы  все же выбрали правильно. Может  быть, вы  отправитесь  в
баню, потом... мне кажется, у меня есть для вас подарок.
     - Какой подарок?
     - Ваш брат Мисуно придет к нам после ужина.
     - Это подарок? - Ябу весь ощетинился. - Зачем мне сдался этот дурак?
     - Какая-то  информация или совет,  даже от  глупца,  может быть  так же
полезна, как и от настоящего советника. Иногда даже и более.
     - Какая информация?
     -  Сначала баня, потом ужин. Сегодня  вечером вам понадобится  холодная
голова, Ябу-сан.
     Ябу  хотел было  настоять на своем, но баня соблазнила его, - и правда,
он был во власти приятного утомления,  которого  давно не испытывал. Отчасти
это состояние было обусловлено уважением, оказанным ему Торанагой, отчасти -
уважением  генералов, которое  он чувствовал несколько последних дней.  Но в
основном  -  взрывом  радости  после  совершенного  убийства.  Этот  импульс
передался  от меча -  к  руке,  от руки - к голове. О, убить  так чисто, как
мужчина мужчину,  перед мужчинами, - это радость, доставшаяся лишь немногим,
очень редкая. Достаточно редкая, чтобы оценить ее и долго смаковать...
     Поэтому  он ушел  от  жены  и продолжал и  дальше расслабляться в своей
радости.  Он  позволил  сделать  себе  массаж,  после   чего,  освеженный  и
обновленный, снова прошел  на  веранду.  Лучи заходящего солнца  озаряли все
небо. Тонкий  серп луны висел нко над горонтом. Одна   личных служанок
Ябу, двигаясь бесшумно  и  ящно, подала ему  ужин. Ел он очень умеренно, в
полном  молчании  -  немного  супа,  рыбы,   маринованных   овощей.  Девушка
соблазнительно улыбнулась:
     -- Опустить футоны, господин?
     Ябу покачал головой.
     - Позже. Сначала  скажите моей жене, что я хочу ее видеть. Вошла Юрико,
в старом, но опрятном кимоно.
     - Со дес ка? Ваш брат ждет вас. Нам следует повидаться наедине. Сначала
поговорите с ним, господин, потом мы побеседуем, вы и я, наедине. Прошу вас,
будьте терпеливым, хорошо?
     Касиги  Мисуно, младший брат Ябу  и отец Оми, был  маленький  человек с
круглыми  глазами, высоким лбом и редкими  волосами. Его  мечи, казалось, не
подходили  для него, и  вряд ли он умел  обращаться с ними. Даже с  луком  и
стрелами  он   не  казался   бы   более   мужественным.  Все  поведение  его
свидетельствовало о желании угодить хозяину.
     Мисуно поклонился и похвалил искусство Ябу, проявленное сегодня днем, -
весть  об  этом  подвиге  быстро  распространилась  по  всему  замку  и  его
окрестностям, еще более укрепив  репутацию  Ябу как  сильного фехтовальщика.
Затем он перешел к цели вита:
     -  Сегодня, господин, я  получил  шифрованное  письмо от  сына. Госпожа
Юрико считает, что лучше лично передать  его вам. - Он протянул Ябу свиток с
расшифровкой.
     Послание от Оми гласило:  "Отец,  пожалуйста,  передай  господину  Ябу,
быстро и секретно, следующее.
     Первое. Господин Бунтаро секретно, через Такато, приехал в Мисиму. Один
  его  людей  сболтнул об  этом во время вечеринки  с выпивкой,  которую я
устроил в их честь.
     Второе.  По  дороге, во  время  секретного же вита в Такато,  который
длился  три дня, Бунтаро  дважды видел господина Затаки  и трижды - госпожу,
мать Затаки.
     Третье.  Перед  тем как  господин  Хиро-Мацу  покинул Мисиму, он сказал
своей новой наложнице,  госпоже Око, что она  может не беспокоиться: "Пока я
жив, господин Торанага не покинет Кванто".
     Четвертое... "
     Ябу поднял глаза:
     -  Как мог  Оми-сан узнать, о чем  тайком  сказал Железный  Кулак своей
наложнице? У нас нет никого в его доме.
     -  Теперь есть, господин.  Пожалуйста, читайте  дальше. Ябу вернулся  к
чтению  свитка:  "Четвертое.  Хиро-Мацу  решил,  если  потребуется, устроить
заговор, не  выпускать Торанагу   Эдо и объявить  "Малиновое небо" вопреки
его воле,  с согласия господина Судару или,  если так  придется,  без оного.
Пятое. Все эти сведения достоверны: дело  в том, что личная служанка госпожи
Око - дочь воспитательницы моей тещи  и была представлена госпоже Око, когда
здесь, в  Мисиме,  скончалась,  к  сожалению, ее собственная служанка  -  от
странным образом появившейся у нее болезни.
     Шестое.  Бунтаро-сан  стал  как   безумный:   задумчив,   зол,  сегодня
совершенно без всякой  причины вызвал на поединок  и зарубил самурая - и при
этом проклинал Анджин-сана.
     И,  наконец,  последнее. Шпионы  сообщают,  что  Икава Джикья  собрал в
Суруге десять тысяч  человек  и готов напасть на наши  границы.  Пожалуйста,
передайте от  меня  приветы  господину Ябу...  "  Остальная  часть письма не
представляла интереса для Ябу.
     - Джикья, опять! Неужели я умру, не отомстив этому дьяволу!
     -  Пожалуйста,  будьте  терпеливы,  господин, - успокоила его Юрико.  -
Скажите ему, Мисуно-сан.
     -  Господин,  -  начал  коротышка,  -  несколько  месяцев  мы  пытались
осуществить  ваш  план  -  тот,  что  вы  предлагали,  когда  прибыл  первый
чужеземец. Вы  помните: увидев  все эти  серебряные монеты,  вы сказали, что
сотня или даже пять сотен, врученных нужному повару, удалят Икаву Джикья раз
и навсегда. - Глаза Мисуно, казалось, еще больше  стали похожи на лягушачьи.
- У Муры, старосты Анджиро, есть двоюродный  брат, а его брат в свою очередь
- лучший  сейчас повар в  Суруге. Я  слышал  сегодня, что его  взяли в дом к
Джикье. Ему надо  дать двести сотен вперед,  а всего придется заплатить пять
со...
     - У нас нет таких денег! Невозможно! Где я возьму пять сотен - я кругом
в долгах и не могу достать даже сотни!
     - Пожалуйста, вините меня, господин. Простите, но деньги уже есть. Не
все  деньги чужеземцев  остались в  сейфе. Тысяча монет  случайно  оказалась
неучтенной. Простите.
     Ябу удивленно посмотрел на него.
     - Как это?
     -  Видимо, Оми-сан приказал сделать это  от вашего имени. Деньга  тайно
привезли  сюда для  госпожи  Юрико, у которой  сначала запросили  и получили
разрешение, чтобы, не дай Бог, не навлечь на себя ваш гнев.
     Ябу долго размышлял.
     - Кто это приказал?
     - Я. После получения разрешения.
     - Спасибо,  Мисуно-сан.  Благодарю  вас,  Юрико-сан.  -  Ябу поклонился
обоим. - Так! Джикья хочет напасть? Что  ж, наконец-то мы с ним посчитаемся!
- Он дружески похлопал коротышку брата  по плечу - тот  был в восторге. - Вы
поступали очень правильно,  брат. Я  пришлю вам  несколько рулонов  шелка 
хранилища. Как ваша жена?
     - Хорошо,  господин, очень хорошо. Она просила принять  ее самые лучшие
пожелания.
     - Мы непременно как-нибудь поужинаем вместе. Теперь о письме: а что  вы
обо всем этом думаете?
     - Ничего, господин. Мне, напротив, важно ваше мнение.
     -   Во-первых...  -  начал  было  Ябу,   но   тут   же  осекся,  поймав
предостерегающий  взгляд  жены, и  с  ходу  переменил  тему: -  Во-первых  и
в-последних, это значит, что Оми,  ваш сын, -  прекрасный, преданный вассал.
Если я сохраню свое положение, то не забуду его, - он заслуживает повышения.
     Мисуно, разумеется, рассыпался в ъявлениях  благодарности. Ябу был  с
ним необычайно  терпелив, поговорил, снова  похвалил и,  насколько позволяла
вежливость, быстро его выпроводил. Юрико послала за чаем. Когда они остались
одни, Ябу вопросительно посмотрел на жену:
     - Что еще вы хотели мне сказать?
     Обычно сдержанная Юрико явно была чем-то возбуждена.
     -  Пожалуйста,  вините меня, господин, но  я хочу  поделиться  с вами
мыслью, которая  у меня возникла:  Торанага всех нас дурачит - он никогда не
имел и не имеет намерения ехать в Осаку и сдаваться Совету регентов!
     - Ерунда!
     - Позвольте  мне ложить свои доводы... О, господин, как вам повезло с
вашим  вассалом Оми и этим  глупым братом,  который украл тысячу  монет. Мою
гипотезу подтверждают  такие факты: Бунтаро-сан,  доверенный человек,  тайно
отправляется  к   Затаки.  Почему?   Очевидно,  чтобы  передать   ему  новое
предложение.  Что может соблазнить  Затаки? Кванто,  только Кванто.  Так что
предлагается Кванто - в обмен на преданность: тогда Торанага опять президент
Совета регентов -  нового Совета, с новым  мандатом.  - Она подождала, потом
продолжала все так же сосредоточенно: - Если Торанага убедит  Затаки предать
Ишидо, он на четверти пути к столице - Киото. Как можно закрепить соглашение
между  братьями? С  помощью заложников! Сегодня после  обеда я  слышала, что
господин Судару, госпожа Дзендзико, их дочери и  сын собираются через десять
дней посетить свою почтенную бабушку в Такато.
     - Все они?
     -  Да. Затем  Торанага  отдает  обратно  Анджин-сану  его корабль  -  в
отличном состоянии, с пушками и  порохом, - посылает к нему двести фанатиков
и  возвращает  все  эти  деньги, которых, конечно,  хватит,  чтобы  оплатить
чужеземцев-наемников, вако, подонков  Нагасаки. Зачем? Чтобы позволить ему
напасть и захватить Черный  Корабль чужеземцев.  Нет Черного  Корабля  - нет
денег, у христианских священников  масса неприятностей,  а  они контролируют
Кийяму, Оноши и всех негодяев - дайме-христиан.
     - Торанага никогда не осмелится это сделать! Тайко пытался и не смог, а
он был всемогущ. Чужеземцы  могут обидеться и уплыть, и мы никогда не  будем
торговать.
     -  Да.   Если   это  сделаем  мы.  Но  на  этот  раз  чужеземцы  против
чужеземцев...  Нас  это не  касается.  И  если,  скажем, Анджин-сан  атакует
Нагасаки и сожжет  его - разве Харима теперь не наш враг, и Кийяма, и Оноши,
и, -за них, большая часть дайме Кюсю? Скажем, Анджин-сан сжигает несколько
других их портов, совершает  набеги  на другие их корабли  и в  это же самое
время...
     - И  в  это  же  самое  время  Торанага объявляет  "Малиновое  небо"! -
взорвался Ябу.
     - Да, о да!  -  радостно согласилась Юрико. -  Разве  это не  объясняет
действий Торанага?  Разве эта  интрига не подходит  к нему, словно его кожа?
Разве он не делает того, что он делал всегда: просто ждет, иной раз играет -
день здесь,  день  там,  а скоро  уже  месяц, - и  опять  у него подавляющее
преимущество, и  он сметет  всех своих противников. Он выиграл почти месяц с
тех пор, как Затаки привез ему вызов в Ёкосе.
     Ябу чувствовал, как кровь пульсирует у него в ушах.
     - Тогда мы спасены?
     -  Нет,  но  и  не  погублены.  Я  верю,  что  он  не  сдастся.  -  Она
заколебалась. - Но  все  обмануты.  О, он  так  же ловок, как был. Обманывал
всех, как и нас. До сегодняшнего вечера - Оми дал мне все улики против него.
Мы все  забыли,  что  Торанага  -  великий  актер театра  Но, который,  если
понадобится, может носить собственное лицо как маску.
     Ябу безуспешно пытался привести мысли в порядок.
     - Значит, на стороне Ишидо вся Япония - против нас!
     -  Да. Кроме Затаки. Могут быть и другие союзники. Торанага и вы можете
держать перевалы столько, сколько нужно.
     - У Ишидо замок в Осаке, наследник и все ценности Тайко.
     - Это так. Но он остается в нем как в убежище. Кто-нибудь выдаст его.
     - Что же мне делать?
     -  Противостоять  Торанаге. Пусть  он продолжает выжидать  -  вы должны
ускорить ход событий!
     - Но как! Как!
     - Первое,  господин,  вот  что. Торанага упустил  одну  деталь, которую
заметили  вы  сегодня  утром,  -  Тсукку-сан  в ярости. Почему?  Потому  что
Анджин-сан угрожает будущему христиан. Вы должны  взять Анджин-сана под свою
защиту,  и как можно  скорее, иначе священники или их марионетки  убьют  его
через  несколько часов. Дальше: Анджин-сану нужно, чтобы  вы направляли его,
помогали ему набрать новую команду  в Нагасаки. Без вас и ваших людей у него
ничего не  получится.  Без него и его корабля, с пушками, с иностранцами  на
борту, Нагасаки  не загорится, а это  должно проойти.  Или Кийяма, Оноши и
Харима  с этими  грязными священниками не  будут напуганы  настолько,  чтобы
временно  перестать  поддерживать  Ишидо. Тем  временем  Торанага  -  он уже
получил,  непонятно как,  поддержку  Затаки  с его  фанатиками, - при  вашем
руководстве  мушкетным полком, устремится через перевалы Синано  на  равнины
Киото.
     -  Да-да,  вы  правы,  Юрико-сан!  Это  выход.  О,  как  вы  умны,  как
дальновидны!
     - Мудрость и удачный план немногого стоят, если нет способов претворить
их в  деяние,  господин.  Вы один  можете это сделать  - вы  командир, боец,
боевой генерал - какой и должен быть у Торанага. Вам бы повидать его сегодня
вечером...
     -  Не  могу же я  пойти  к Торанаге и объявить ему,  что я разгадал его
хитрость...
     - Нет, конечно, но вы попросите его разрешения поехать  с Анджин-саном,
и поехать немедленно. Мы придумаем правдоподобное объяснение.
     -  Но  если  Анджин-сан  атакует  Нагасаки  и Черный  Корабль,  они  не
перестанут торговать и уплывут?
     - Да, возможно.  Но  это  будет  на следующий  год. Торанага  уже будет
регентом, президентом Совета регентов. А вы - его главнокомандующим.
     Ябу спустился с облаков на землю.
     -  Нет! Как  только  он  захватит  власть, он  прикажет  мне  совершить
сеппуку. - В этом Ябу был уверен твердо.
     - Задолго перед этим у вас будет Кванто.
     Он вздернул подбородок, как будто его ударили.
     - Но каким же образом?
     - Торанага  никогда не отдаст Кванто своему законному  сводному  брату.
Затаки   для   него  вечная  угроза:  человек  необузданный,  преисполненный
гордости. Торанаге  будет легко  маневрировать им,  поставить его  в  бою на
главное место.  А вдруг  Затаки  будет убит... шальная  пуля или стрела?  Вы
поведете в бой мушкетный полк, господин.
     - А я гарантирован от шальной пули?
     - Ничем, господин.  Но вы не родственник Торанаги и, следовательно,  не
угрожаете его  власти. Вы  -  его самый преданный вассал. Ему  нужны  боевые
генералы. Вы заслужите Кванто - это  ваша единственная цель. Он  отдаст  его
вам, когда Ишидо будет предан, потому что себе он возьмет Осаку.
     - Вассал? Но вы сказали - ждать, и скоро я не...
     -  Сейчас  я  советую  вам  поддерживать  его  всеми силами.  Не  слепо
выполнять его приказы,  как старый Железный  Кулак, но с умом. Не забывайте,
Ябу-сан: во время битвы, как в любом бою, солдаты могут промахнуться... ну и
шальные пули... Пока вы командуете полком - выбор ваш, и в любое время!
     - Да, верно. - Он почувствовал, что боится ее.
     -  Помните:   Торанага  достоин  будущего.  Он  -   Миновара.  Ишидо  -
крестьянин, Ишидо - глупец, теперь я это вижу. Ему следовало уже вломиться в
ворота  Одавары независимо от того,  идут дожди  или  нет.  Разве Оми-сан не
говорил  то же самое несколько месяцев назад? Разве в Одаваре не мало людей?
Разве Торанага не олирован?
     Ябу с восхищением стукнул кулаком по полу.
     -  Тогда все-таки  война! Как вы умны,  что  раскусили его! Так он  все
время нас дурачил?
     - Разумеется, - подтвердила Юрико удовлетворенно.
     Между  тем  Марико, размышляя наедине  с  собой,  пришла  к  такому  же
заключению, хотя и не знала всего, что  было вестно Юрико  и Ябу, и  мысль
эта немало  ее поразила. Торанага притворяется,  ведет  тайную игру,  поняла
она.  Это  единственное возможное  объяснение  его странного  поступка: дать
корабль  Анджин-сану,   вернуть  деньги,  пушки,  свободу   действий   перед
Тсукку-саном. Теперь  Анджин-сан  наверняка выступит против Черного Корабля.
Он  захватит его,  создаст угрозу на будущий  год и, следовательно,  нанесет
ужасный вред Святой Церкви и вынудит святых отцов добиться от Кийямы и Оноши
предательства Ишидо...
     Если это верно, думала она, недоумевая,  и Торанага лелеет такой далеко
идущий план, тогда, конечно, он не сможет ехать в  Осаку и  кланяться Ишидо.
Он  должен...  А! Так  что же  тогда  с сегодняшней  отсрочкой,  на  которую
уговорил его пойти Хиро-Мацу? Ох, Мадонна, Торанага  и не думал появляться в
Осаке!  Это всего  лишь  хитрый  ход!  Зачем?  Чтобы  выиграть  время. Чтобы
закончить... что? Чтобы ждать  и сочинять еще тысячу трюков, неважно  каких,
лишь бы остаться тем, чем он был всегда, - великим кукольником.
     Сколько  времени пройдет,  прежде  чем  у  Ишидо  лопнет  терпение,  он
поднимет боевое знамя и двинется против нас? Месяц, самое большее два. Тогда
к девятому месяцу  этого пятого года Кейчо начнется  битва за Кванто! Но что
выгадает Торанага за два месяца?  "Не знаю, -  решила Марико, - знаю только,
что теперь мой сын имеет шанс наследовать свои десять тысяч коку и жить, как
ему и подобает,  вырастить своих детей. Может быть, теперь род моего отца не
исчезнет  на  земле. "  Она  радовалась этому своему новообретенному знанию,
наслаждаясь  им,  рассматривая его  с разных  сторон,  находя его  логически
безупречным. "Но как вести себя в период между  сейчас и потом? - спрашивала
она себя. - Ничего, кроме того, что ты уже делала и решила делать! "
     - Госпожа?
     - Да, Дзиммоко?
     - Там Дзеко-сан. Она говорит, что вы с ней условились о встрече.
     -  Ах  да, я  забыла тебе  сказать. Согрей саке,  принеси и пригласи ее
сюда.
     Марико вспомнила сегодняшний день, вспомнила его руки, обнимавшие ее, -
такие надежные, теплые и сильные... "Увидимся сегодня вечером? " - осторожно
спросил  он, когда Ябу и  Тсукку-сан наконец покинули их. "Да,  -  порывисто
обещала  она.  -  Да,  мой  дорогой.  О,  как я  счастлива  за  тебя!  Скажи
Фудзико-сан... Попроси ее послать за мной  после часа свиньи". В тишине дома
у нее вдруг перехватило горло. Так глупо и опасно...
     Она  проверила  перед  зеркалом  прическу  и  косметику  и   попыталась
успокоиться. Послышались шаги, распахнулись седзи.
     - Ах, госпожа,  - Дзеко нко  кланялась, - как вы добры, что позволили
мне повидать вас.
     - Добро пожаловать, Дзеко-сан.
     Они выпили саке, Дзиммоко снова налила.
     - Какая красивая посуда, госпожа, просто прелесть.
     Они вели безразлично-вежливый разговор, потом Марико отослала Дзиммоко.
     - Извините меня, Дзеко-сан, но наш господин сегодня днем не приезжал. Я
не видела его, хотя и надеялась повидаться перед отъездом.
     - Да, я слышала, что Ябу-сан приезжал вместо него на пристань.
     - Когда я увижу Торанагу-сама, я еще раз попрошу его. Но думаю, что его
ответ будет таким же. - Марико налила саке им обеим. - Простите, он может не
удовлетворить мою просьбу.
     - Да, я верю вам. Может, - если его очень не попросить...
     - Но я никак не могу на него повлиять, так что вините.
     - Я тоже прошу меня винить, госпожа. Марико поставила свою чашку.
     -- Тогда вы решили, что некоторые языки опасны...
     Дзеко резко пронесла:
     - Если бы я собиралась кому-то выдавать ваши тайны, зачем бы я говорила
вам об этом? Думаете, я так наивна?
     - Может  быть, вам  лучше  покинуть  меня  -  мне еще  так  много  надо
сделать...
     -  Да, госпожа,  я тоже  так думаю! - согласилась Дзеко. Голос  ее стал
вдруг жестким. - Господин Торанага просил меня лично рассказать ему все, что
я знаю о вас  и Анджин-сане. Сегодня днем. Я склонила его к мысли, что между
вами  ничего нет. Я  сказала так: "О да,  господин,  до  меня тоже дошли эти
грязные  слухи, но в них нет  ни слова правды. Я клянусь в этом жнью моего
сына  и его сыновей! Если кому и знать, то,  конечно же, мне. Положитесь  на
меня: все это злобная ложь - сплетни, сплетни ревнивцев, господин... " О да,
госпожа... Для меня ведь тоже это было неожиданно, но моя игра убедила его и
он мне поверил. -  Дзеко залпом  выпила саке и  горько добавила: - Теперь мы
все  погибнем, если у  него появятся  доказательства,  а  ведь это  нетрудно
сделать...
     - Сейчас?
     -  Конечно.  Подвергнуть  Анджин-сана  пыткам  -  китайскими  методами.
Дзиммоко - тоже, меня, Кику-сан, Ёсинаку... вините, даже и вас, госпожа, -
китайскими методами...
     Марико сделала глубокий вдох.
     - Могу я... могу я спросить у вас, почему вы пошли на такой риск?
     -  Потому что в  определенных  ситуациях женщины  должны  защищать друг
друга от мужчин. Потому что на  самом деле я ничего не видела. Потому что вы
не причинили мне вреда. Потому что мне нравитесь вы и Анджин-сан  и я  верю,
что у вас  обоих своя карма. И потому, что я  хотела  бы  видеть вас живой и
своим  другом, а  не  мертвой,  и  потому, что  интересно  смотреть, как вы,
мотыльки, кружитесь в пламени жни.
     - Я не верю вам.
     Дзеко тихонько рассмеялась.
     -  Благодарю вас,  госпожа. - Овладев ситуацией, она  говорила теперь с
полной  искренностью. - Очень  хорошо, я  скажу вам настоящую  причину:  мне
нужна ваша помощь. Да, Торанага-сама не удовлетворил мои требования, но  вы,
наверное, сможете придумать,  как  этого добиться.  Вы -  единственный шанс,
который я имела и могу еще  иметь в этой жни, и я не в силах  так легко от
него отказаться. Ну, теперь вы знаете. Пожалуйста,  я почтительно прошу  вас
помочь мне  с моей  просьбой,  -  она  положила  на футон  обе руки и  нко
поклонилась.  - Пожалуйста,  вините мою  несдержанность, госпожа Тода,  но
все, что я  имею,  будет ваше, если  вы  мне поможете. -  Она снова уселась,
оправила складки кимоно и допила свое саке.
     Марико  пыталась  все  обдумать.  Интуиция подсказывала  ей,  что  этой
женщине  можно  довериться, но ум все еще был затуманен только что пришедшей
ей в голову разгадкой поступков Торанаги и ее облегчением от того, что Дзеко
не  выдала ее, как  она  думала,  поэтому она решила отложить свое  решение,
обдумать его как следует в спокойном состоянии,
     - Я постараюсь. Прошу вас, дайте мне время.
     - Я могу вам дать даже больше, чем это. Вот факт: вы знаете секту Амиды
Тонга? Убийц?
     - Да, а что они...
     - Помните тот случай в Осакском замке, госпожа?  Он тогда  покушался на
Анджин-сана,  не на  Торанагу-сама. Дворецкий господина Кийямы  заплатил две
тысячи коку за эту попытку
     - Кийямы? Но почему?
     - Он христианин. Анджин-сан был врагом даже тогда. А если тогда, то что
же говорить про теперь?  Теперь, когда Анджин-сан - самурай, свободен, имеет
свой корабль...
     - Еще один Амида, здесь?
     Дзеко пожала плечами.
     - Кто знает? Но я  бы не дала набедренной повязки за  жнь Анджин-сана
за пределами крепости, если он не будет беречься.
     - Где он сейчас?
     - В  своем  помещении, госпожа.  Вы  хотели  вскоре посетить его? Может
быть, самое время его предупредить.
     - Похоже, вы знаете все о том, что и где происходит, Дзеко-сан!
     - Я держу свои уши открытыми, госпожа, и глаза тоже.
     Марико  сделала над собой  усилие, чтобы  отбросить мгновенно возникшее
беспокойство за Блэксорна.
     - Вы говорили с Торанагой-сама об этом?
     -  О да,  я ему сказала. - Уголки глаз у  Дзеко огнулись, она  отпила
саке. - Не думаю, чтобы он удивился. Это любопытно, вы не находите?
     - Может быть, вы ошиблись?
     - Может быть. В Мисиме я слышала, что против господина Кийямы составлен
заговор, его хотят отравить. Ужасно, правда?
     - Какой заговор?
     Дзеко сообщила подробности.
     - Невозможно. Ни один христианин-дайме не поступит так с другим.
     Марико снова наполнила чашки.
     - Могу я спросить, что еще сказал он и что сказали вы?
     - Часть разговора -  это моя просьба  вернуть нам его милости и забрать
нас   этой блошиной гостиницы,  и  он  согласился. Сейчас у нас  приличные
помещения  в замке, около Анджин-сана, в  одном   домиков для  гостей, и я
могу  приходить  и уходить когда  пожелаю. Он просил Кику-сан  развлечь  его
сегодня вечером, и  это еще один  шаг к лучшему, хотя его, видимо, ничто уже
не выведет  меланхолии,  как вы думаете? - Дзеко выжидательно взглянула на
Марико.  Марико  ответила ей  бесхитростным взглядом  и только  кивнула.  Ее
собеседница вздохнула  и  продолжала:  -  Да,  очень  печально.  Жаль. Часть
времени мы  провели,  обсуждая те три секрета. Он просил меня  повторить то,
что я сказала вам.
     "А, -  подумала  Марико, -  вот  и еще одна  улика легла  точно на свое
место. Ошиба? Вот  и приманка для Затаки. И Торанага получил возможность при
необходимости  влиять  на  Оми,  и  оружие  против Оноши с  Харимой или даже
Кийямы".
     - Вы улыбаетесь, госпожа?
     Марико так хотелось поделиться с Дзеко своей радостью, сказать ей: "Как
ценна ваша информация  для нашего хозяина! Как он должен  отблагодарить вас!
Вас  саму  теперь следовало бы  сделать дайме!  И  как удивительно: Торанага
слушал все это и делал вид, что ему неинтересно. Как он загадочен! "
     Но   Тода   Марико-нох-Бунтаро   только  покачала  головой  и  спокойно
пронесла:
     - Сожалею, но ваши сведения не взбодрили его.
     - Да, то, что я сообщила, не улучшило  его настроения - он был скучен и
потерян. Печально, не так ли?
     - О да, такая жалость.
     -  Да, - Дзеко  шмыгнула  носом, - еще одна новость, прежде чем я уйду,
госпожа,  чтобы   заинтересовать  вас  и  упрочить  нашу  дружбу.  Возможно,
Анджин-сан очень плодовит.
     - Как?
     - Кику-сан беременна.
     - От Анджин-сана?
     - Да. Или от  господина Торанага. Может быть, и от Оми-сана. Все были с
ней  в  соответствующий отрезок  времени. Конечно, она  предохранялась после
Оми-сана, как обычно, но, как вы знаете, ни один метод не совершенен, ничего
нельзя гарантировать, случаются и ошибки... Она  забыла предохраняться после
Анджин-сана,  но не уверена,  - это был тот  самый день,  когда    Анджиро
приехал  курьер,  и она была  взволнована  и отъездом  в  Ёкосе,  и покупкой
контракта. Все это так понятно... - Дзеко подняла руки, очень  огорченная. -
После господина Торанага, по моим представлениям, она принимала меры. Мы обе
жжем ладан и молимся, чтобы родился мальчик.
     Марико рассматривала узор на своем веере.
     - Кто? На кого вы думаете?
     - Это сложно, госпожа. Не знаю. Я была бы рада вашему совету.
     - Беременность надо прервать. Несомненно. Для нее нет никакого риска.
     - Я согласна. К сожалению, Кику не соглашается.
     - Что? Я поражена, Дзеко-сан! Конечно, она должна это сделать. Или надо
сказать господину Торанаге. В конце концов, это случилось до того, как он...
     - Может быть, это случилось до него, госпожа.
     - Надо  сказать  господину Торанаге. Почему Кику-сан  так непослушна  и
глупа?
     - Карма, госпожа. Она хочет ребенка.
     - Чьего ребенка?
     - Этого она не сказала. Только - что это кто-то  них троих.
     - У нее должно хватить ума прервать беременность и
     впредь быть осмотрительнее.
     -  Согласна. Я думаю,  вам  надо было знать, если... Пройдет  еще много
дней,  прежде чем что-нибудь станет заметно или ей будут опасны неосторожные
движения.  Может быть,  она еще  передумает.  В  этом  случае я не  могу  ее
принуждать. Она больше не  моя собственность, хотя я все время буду пытаться
присматривать  за  ней.  Было  бы прекрасно,  если  бы  ребенок  оказался от
господина Торанага.  Но вдруг  у него  окажутся голубые глаза... Один совет,
госпожа: скажите Анджин-сану, чтобы он не очень  доверял Ураге-нох-Тадамаса,
особенно  в Нагасаки. Там - ни в  коем случае. Этот  человек в конце  концов
будет сохранять верность своему дяде, господину Хариме.
     - Как вы узнали об этом, Дзеко-сан?
     -  Мужчинам необходимо  делиться секретами,  госпожа,  вот  почему  они
совсем  не  похожи  на  нас. Взвалить  на  кого-нибудь свои тайны...  А  мы,
женщины,  открываем их,  чтобы  получить какие-нибудь преимущества.  Немного
серебра и  чуткое  ухо, а у меня есть и  то и другое... Это все очень легко.
Мужчина должен делиться секретами. Вот почему мы одерживаем над  ними верх и
они всегда оказываются в нашей власти.


ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ


     В темноте, перед самым  рассветом, решетка боковых ворот без  малейшего
звука  поднялась, по узкому подъемному  мосту  через внутренний ров  с водой
бесшумно  проскочили десять человек. Железная решетка захлопнулась  за ними.
На  противоположном  конце  моста бдительные  часовые умышленно  повернулись
спиной и позволили им беспрепятственно пройти. Все они были в темных  кимоно
и конических шляпах, все крепко держали  в руках мечи: Нага, Ябу,  Блэксорн,
Урага-нох-Тадамаса  и  шестеро  самураев.  Вел  всех  Нага - через  лабиринт
поворотов, вверх и  вн по лестницам и редко используемым переходам. Где бы
они  ни встречали  патрулей и часовых,  всегда  бывших начеку,  Нага вынимал
серебряный значок - и отряд проходил без остановок.
     Хитрыми обходными  путями он привел их к главным  южным воротам  -  они
были  единственным путем  через  первый большой ров с водой. Здесь  их  ждал
небольшой отряд самураев. Эти люди молча окружили группу Наги, закрыли ее со
всех сторон, и все они вместе  быстро перешли через мост.  Их опять никто не
окликнул.  Они продолжили путь  по слабо  заметному спуску  вн, в  сторону
Первого Моста, держась  так  блко,  как  только  можно, к  теням  факелов,
которых так много было вокруг крепости. Перейдя мост,  они повернули на юг и
исчезли в лабиринте переулков, направляясь к морю.
     Сразу  за ограждением,  окружающим "Эразмус" и пристань, сопровождавшие
группу  самураи  остановились  и сделали десятерым  знак  идти вперед, потом
отдали честь, повернулись и исчезли в темноте. Нага прошел через все барьеры
-  на  пристань они  попали спокойно.  Там  оказалось  еще больше  факелов и
охранников, чем обычно.
     - Все готово? - спросил Ябу, снова принимая командование.
     - Да, господин, - ответил старший  самураев.
     - Анджин-сан, вы все поняли?
     - Да, благодарю, Ябу-сан.
     - Вам лучше поторопиться.
     Блэксорн увидел своих  самураев - они  собрались на  пустой площади,  с
одной стороны, - и махнул на них  Ураге,  как было условленно заранее. Глаза
его  не переставали, проверяя и перепроверяя,  ощупывать корабль и когда  он
взбирался на него и когда, ликующий, стоял на юте. Небо все еще было темным,
рассвета не чувствовалось. По всем приметам день  ожидался хороший,  волны -
небольшие. Он оглянулся на пристань: Ябу и  Нага, казалось,  были  поглощены
разговором;  Урага  объяснял его  вассалам, что  надо  делать. Потом барьеры
снова раздвинули и на  свободное  место вышли Баккус Ван-Некк и остальные 
его команды - все  явно испуганные.  Их окружали часовые - они не отказывали
себе в удовольствии подеваться  над ошеломленными людьми. Блэксорн подошел
к планширу и окликнул их:
     - Эй, поднимайтесь на борт!
     Когда команда  увидела Блэксорна,  все, видимо, немного  успокоились  и
заторопились на корабль, но часовые набросились  на них  с ругательствами  и
те, смешавшись, остались на своих местах.
     - Урага-сан! - крикнул Блэксорн,  -  Прикажите им сейчас же  пропустить
моих людей на борт! - Урага с готовностью повиновался. Самураи выслушали его
и поклонились в сторону корабля, пропустив команду.
     Первым  на борт поднялся Винк; последним ощупью взбирался Баккус.  Люди
были  все еще  напуганы, но  никто  не  поднялся  на ют, который  снова стал
территорией Блэксорна.
     - Боже мой, кормчий, -  выдохнул Баккус,  перекрыв гул  вопросов, - что
здесь происходит?
     - Что случилось, кормчий? - вместе с другими повторил Винк.  - Бог мой,
мы  спали, - видно, что-то случилось:  дверь  распахнулась,  и  эти обезьяны
привели нас сюда...
     Блэксорн поднял руку:
     - Слушайте меня! - Когда установилась тишина, он спокойно заговорил:  -
Мы отведем "Эразмус" на безопасную стоянку...
     - У нас не хватит людей, кормчий, - тревожно заговорил Виик, - Мы не...
     -  Слушай меня, Джохан!  Нас потянут на  буксире.  В любой момент  сюда
может подойти еще  один корабль. Джин-сель, иди  вперед - ты будешь  бросать
лот! Винк, становись к штурвалу! Жан Ропер и Баккус, становитесь к переднему
вороту!  Саламон и  Круук, - на корму! Сонк,  спускайся вн и проверь  наши
припасы! Открой бочонок с грогом, если найдешь! Давай!
     - Подождите минутку, кормчий! - начал Жан Р - К чему такая спешка?
Куда мы идем и почему?
     Блэксорн почувствовал,  как его охватило  возмущение при таком допросе,
но напомнил себе: они имели право знать - это не его вассалы и не эта, а его
команда,  его  моряки  и  в  некотором отношении  его  партнеры. Что  ж,  он
объяснит.
     - Приближается  начало  сезона  штормов.  Они  называют  их тайфунами -
большими штормами. Это место стоянки небезопасно.  За гаванью,  в нескольких
лигах  к югу,  - самая лучшая и безопасная стоянка. Это  около  деревни  под
названием Иокогама. "Эразмус"  будет там в надежном  месте и  выдержит любой
шторм. Так что давайте!
     Никто не двинулся с места. Ван-Некк уточнил:
     - Всего в нескольких лигах, кормчий?
     - Да.
     - А что потом? И к чему такая спешка?
     - Господин Торанага разрешил мне сделать это сейчас. - Блэксорн сообщил
им только  половину правды. - И я  решил: чем  скорее, тем  лучше - он  ведь
может  передумать.  В Иокогаме... - Он  посмотрел назад:  Ябу поднимался  на
корабль с шестью телохранителями, которые расчищали ему путь.
     -  Боже,  - задохнулся  Винк, -  это он!  Тот негодяй, который  погубил
Пьетерсуна!
     Ябу  подошел  ближе  к   юту,  широко  улыбнулся,  не   заметив  ужаса,
охватившего команду, когда его узнали. Он показал на море:
     - Анджин-сан,  посмотрите туда! Галера, как какое-то морское  чудовище,
двигалась к ним с запада,  кромешной темноты.
     - Да, вижу, Ябу-сама! Вы хотите остаться здесь?
     - Потом об этом, Анджин-сан. - Ябу отошел к началу лестницы.
     Блэксорн опять обратился к своим людям:
     -   вперед!  По  двое!  И думайте,  что болтаете! Говорите только
по-голландски  -   здесь,  на  борту,   есть   человек,   который   понимает
португальский! Поговорим, когда тронемся! Давай!
     Моряки разошлись,  радуясь, что  бавились от  Ябу.  Урага  и двадцать
самураев  Блэксорна  взбежали на борт.  Остальные  выстроились на пристани -
принимать галеру.
     - Если пожелаете, сеньор, это ваша личная охрана, - представил Урага.
     - Обращайтесь ко мне по имени - Анджин-сан, а не "сеньор".
     - Прошу винить, Анджин-сан. - Урага стал подниматься по ступенькам.
     - Стой! Оставаться вну! Никто  не войдет  на ют без моего разрешения!
Скажи им!
     - Да, Анджин-сан. Пожалуйста, вините меня. Блэксорн подошел к борту -
проследить как пристает галера, оказавшаяся западнее их.
     - Джинсель! Спускайся на берег и проследи, как они примут  наши канаты!
Посмотри, чтобы они их хорошенько закрепили! Гляди веселей!
     Полностью взяв корабль под контроль, Блэксорн внимательно осмотрел свою
двадцатку.
     - Почему  тех, связанных, выбрали именно их, Урага-сан?
     - Они все  одного рода, Анджин-сан. Как братья, господин. Они просили
оказать им такую честь - защищать вас.
     - Анатава, анатава, анатава... - Блэксорн наугад отобрал десять человек
и  приказал  отправить  их  на  берег и  заменить  другими  вассалами,  тоже
выбранными Торанагой наугад.
     - Скажите им, Урага-сан, моим вассалам: все  они должны быть как братья
- или сразу могут совершить сеппуку.
     - Вакаримас, Анджин-сан. Гомен насаи.
     Между  тем носовые  концы  уже  были переданы на  борт  другого  судна.
Блэксорн  сам все  проверил,  определил  направление  ветра: его познания  в
морском деле говорили  ему,  что даже в ласковых водах такой большой гавани,
как Эдо, внезапный шквал может сделать плавание очень опасным.
     - Отдать концы! - крикнул  он. - Има,  капитан-сан! Помощник потихоньку
пустил  от пристани галеру, на  которой поплыли самураи и оставшиеся вассалы
Блэксорна;  с ними на борту был Нага. Ябу  стоял рядом  с  Блэксорном на юте
"Эразмуса". Корабль слегка накренился и задрожал, почувствовав силу течения.
Блэксорн и его команда  ликовали, - радостное возбуждение, вызванное выходом
в  море,  пересилило  все  тревоги. Джинсель  свесился  с  края  аккуратной,
укрепленной  на тросах  платформы у  правого борта  и бросал лот, выкрикивая
глубину. Пристань отходила все дальше.
     - Эй, впереди, юккури сей! Тише ход!
     -  Хай,  Анджин-сан!  -  донесся  ответный  крик.  Оба  корабля  вместе
прощупывали свой путь, отыскивая течение, проходящее по заливу, - ориентиром
служили огни на верхушках мачт.
     - Хорошо, Анджин-сан! - Ябу был доволен. - Очень хорошо!
     Ябу подождал, пока они вышли в море, потом отвел Блэксорна в сторону.
     - Анджин-сан,  -  начал  он  осторожно.  - Вчера  вы спасли мне  жнь,
отозвав ваших ронинов...
     - Это мой долг, только и всего.
     - Нет,  не долг.  В  Анджиро...  Вы  помните  того человека,  моряка...
помните?
     - Да, помню, конечно.
     - Сигата га наи, нех? Карма? Это было  до того, как вы стали самураем и
хатамото... - Глаза Ябу блестели  в свете морского фонаря, он продолжал тихо
и четко:  -  То,  что  было перед  "Продавцом Масла", помните?  Как  самурай
самурая прошу забыть все, что было раньше. Начнем снова. С сегодняшнего дня.
Пожалуйста. Вы меня поняли?
     - Да, понял.
     - Вы нуждаетесь во мне, без меня у вас не  будет чужеземных вако.  Один
вы их не найдете. Ни  в  Нагасаки, нигде. Я  могу их  найти -  помочь вам их
найти. Теперь  мы воюем  на одной стороне -  на стороне  Торанаги. На  одной
стороне! Без меня не будет вако. Вы поняли мои слова?
     Блэксорн посмотрел  на  галеру, идущую впереди,  на  палубу и на  своих
моряков, потом ответил:
     - Да. Понял.
     - Вы понимаете слово "ненависть"?
     - Да.
     - Ненависть идет от страха. Я не боюсь вас. Вам не  нужно бояться меня.
Никогда больше не нужно бояться. Я хочу того же, что и вы, ваш новый корабль
здесь,  вы здесь  -  капитан новых  кораблей.  Я могу во многом вам  помочь.
Сначала Черный Корабль...  Да-да, Анджин-сан. -  Ябу увидел  радость на лице
Блэксорна. - Я уговорю господина Торанагу. Вы  знаете, я - воин! Я возглавлю
нападение на корабль. Я на  земле помогу вам взять Черный Корабль. Вместе вы
и я сильнее, чем по отдельности.
     - Да. Можно будет получить еще людей? Кроме моих двух сотен?
     - Если вам потребуется две тысячи... пять тысяч!.. Не беспокойтесь,  вы
ведите корабль - я буду вести бой. Согласны?
     - Да. Это честная игра. Спасибо. Я согласен.
     -   Хорошо,  очень   хорошо,  Анджин-сан.  -  Ябу   знал,   что   такое
взаимодействие будет выгодно им обоим,  как  бы ни  ненавидел его чужеземец.
Логика Юрико снова оказалась безупречной.
     В начале этого  вечера Ябу  встречался с  Торанагой и просил разрешения
сразу же выехать в Осаку, чтобы подготовить для него дорогу.
     -  Пожалуйста, вините  меня, но я думаю, дело  достаточно  срочное. В
конце концов, господин, - Ябу говорил уважительно, как задумали они с женой,
-  вам ведь  нужен кто-нибудь   высокопоставленных чинов - удостовериться,
что  все  ваши  условия выполнены. А Ишидо крестьянин, он не  понимает  всех
правил  и  церемоний, на  которые  уходят  недели.  - Он  был  обрадован той
легкостью, с которой Торанага дал себя убедить. - И  еще одно, господин, - о
корабле чужеземцев.  Надо  сейчас  же  отвести  его в Иокогаму  - на  случай
тайфуна. С  вашего разрешения, я сам  прослежу за  этим, до  того как  уеду.
Мушкетный полк  может его охранять - это как раз его дело. Потом я бы поплыл
на галере прямо в Осаку. Морем надежнее и быстрее.
     - Очень хорошо, Ябу-сан, если вы думаете, что так будет разумнее, так и
сделайте.  Но  возьмите  с  собой  Нагу-сана.  Оставьте  его  командовать  в
Иокогаме.
     -  Да,  господин.  -  Ябу рассказал Торанаге  о том,  как был разгневан
Тсукку-сан; о том, как набрать людей в Нагасаки, если Торанага хочет,  чтобы
Анджин-сан  был в  безопасности,  а корабль  спущен  на  воду -  здесь важна
быстрота, отправлять его  придется без промедлений. - Думаю, священник может
направить своих обращенных в христианство последователей против Анджин-сана.
     - Вы уверены?
     -  О  да,  господин.  Может  быть,  мне  следует  на  это  время  взять
Анджин-сана под свою  защиту. - Потом, как если бы у него возникла внезапная
мысль, Ябу  добавил:  - Самым простым  было бы взять Анджин-сана  с собой. Я
могу  начать подготовку  в  Осаке,  продолжить в  Нагасаки,  взяв там  новых
чужеземцев, а завершить все приготовления на обратном пути.
     -  Делайте как находите нужным, - разрешил  Торанага.  -  Я оставляю за
вами право решать, мой друг.
     Ябу  был   счастлив,  что   наконец-то  может   действовать.   Не  было
запланировано только присутствие Наги, но это не имело значения, да, в конце
концов, и разумно иметь его в Иокогаме.
     А теперь,  на "Эразмусе", Ябу наблюдал за Анджин-саном: такой высокий и
сильный, ноги слегка расставлены, легко покачивается вместе  с качкой судна,
как бы следуя за  ударами волн, - он, казалось,  составлял  единое  целое  с
кораблем, был его неотъемлемой принадлежностью. Да, здесь он совсем  другой,
чем на берегу... Облик Анджин-сана - кормчего  провел глубокое впечатление
на Ябу,  и  он  стал вполне сознательно подражать ему  -  старался принимать
такую же высокомерную позу, тщательно копировал его гордую осанку...
     - Я хочу больше,  чем  Кванто, Юрико-сан,  - шепнул он жене перед самым
отъездом  дому.  - Я хочу еще одно - командовать на море!  Быть господином
адмиралом!  Все  доходы от  Кванто  мы  пустим  на  выполнение  плана Оми  -
отправить чужеземца домой,  чтобы он купил корабли и вернулся с ними сюда. А
Оми поедет с ним.
     - Что ж, - Юрико эта "морская" идея Ябу, видимо, пришлась по душе, - мы
можем ему доверять.
     Пристань  в  Эдо  опустела.  Последние  самураи    охраны скрылись  в
закоулках,   ведущих  к   замку.  Из   темного  двора  вышел   отец  Алвито,
сопровождаемый братом Михаилом. Алвито посмотрел на море.
     - Пусть Бог проклянет этот корабль и тех, кто плывет на нем!
     -  Кроме одного, отец. На  этом  корабле уплыл  один   наших людей. И
Нага-сан.  Нага-сан поклялся,  что  станет  христианином  в  первый же месяц
Нового года.
     -  Если  у него  будет  этот  следующий год.  -  Алвито  терзали дурные
предчувствия. - Я ничего не знаю про Нагу - собирается он стать христианином
или нет. Зато этот корабль собирается  нас  уничтожить, а мы ничего не можем
сделать.
     - Бог нам поможет.
     - Да,  но пока мы, солдаты  Бога, должны  помогать ему. Отца-инспектора
надо сразу уведомить о происходящем, да и адмирала тоже. Вы нашли  почтового
голубя, чтобы отправить в Осаку прямо сейчас?
     - Нет,  отец, никакие  деньги не помогли.  Даже  до  Нагасаки не нашел.
Несколько месяцев назад Торанага приказал передать ему всех голубей.
     Мрачное настроение Алвито усилилось.
     -  Должен  же  быть  у  кого-то  хоть  один  голубь!  Заплатите сколько
потребуют. Этот еретик может нам очень навредить, брат Михаил.
     - А может быть, и нет, отец.
     - Зачем они отправили этот корабль? Конечно, для страховки, а главное -
чтобы убрать его  подальше от нас. Зачем Торанага дал еретику двести  вако и
вернул  деньги? Конечно, чтобы  использовать  его для нападения,  а деньги -
нанять  еще пиратов: моряков  и артиллеристов. Почему он отпустил Блэксорна?
Чтобы  погубить  нас, напав  на Черный  Корабль. Боже, помоги нам,  Торанага
предает нас!
     - Мы предали Торанагу, отец.
     -  Мы  ничем не  можем  ему  помочь! Мы  пытались,  как  только  могли,
уговорить дайме. Мы бессильны!
     - Если бы мы молились усерднее, Бог, возможно, указал бы нам путь.
     - Я молюсь  и молюсь, но... видно. Бог и в самом деле оставил нас, брат
Михаил, - мы недостойны его милости. Я знаю, что недостоин.
     -  Невестно  еще,  найдет  ли  Анджин-сан  артиллеристов  и  моряков,
доберется ли до Нагасаки...
     - С его серебром  он купит всех, кто ему нужен, - даже  католиков, даже
португальцев. Люди зря думают  об этой жни, а  не о будущей,  не открывают
глаз, так легко продают свои души... Молюсь, чтобы Блэксорн или его посланцы
никогда не добрались до Нагасаки. Не  забывайте  - ему совсем не обязательно
ехать туда самому. Его люди могут и нанять всех и привезти куда потребуется.
Ну что же, пойдемте домой. - Удрученный Алвито направился к миссии иезуитов,
находившейся примерно в миле на запад, рядом с  доками,  за одним  больших
складов, где хранились сезонные запасы шелка  и риса. Эти  склады составляли
часть торгового  комплекса - иезуиты управляли им  по поручению продавцов  и
покупателей.
     Они пошли вдоль  берега: Алвито остановился и снова взглянул  на  море:
начинался рассвет, кораблей он  не рассмотрел. Вчера Михаил  сказал ему, что
один   новых вассалов Блэксорна - христианин. Прошедшим вечером,  когда по
закоулкам Эдо пронеслась весть - что-то там происходит  с Анджин-саном и его
кораблем, Алвито торопливо набросал шифрованное  послание дель Акве, сообщая
все последние новости, и  попросил этого вассала, если он попадет  в  Осаку,
тайком передать  письмо. Но кто может знать, дойдет ли оно... Незаметно  для
себя он задал этот вопрос вслух.
     - Письмо дойдет,  - успокоил его брат Михаил. -  Наш человек знает, что
он едет с врагом.
     - Всевидящий Бог даст  ему силы и  проклянет Урагу. - Алвито, казалось,
ждал поддержки от этого юноши. - Почему? Почему он стал отступником?
     -  Он  говорил вам, отец.  Он хотел стать  священником -  посвященным в
нашем обществе. Он немногого просил для гордого слуги Бога.
     -  Он  был слишком  горд, брат.  Бог в  своей  мудрости  искушал его  и
догадался о его помыслах.
     -  Молюсь,  чтобы у меня не  оказалось  таких желаний, когда придет моя
очередь.
     Алвито прошел  к большому участку земли за миссией. Торанага отвел этот
участок для  строительства  собора, - скоро он  восстанет   земли во славу
Господа. Иезуит уже мысленно представлял его себе: высокий, величественный и
в  то  же время тонко и строго  соразмерный,  он  владычествует над городом;
представительные бронзовые двери всегда открыты для истинно верующих; звонят
на  все  лады  чудные  колокола,  отлитые  в  Макао,  или  Гоа,  или даже  в
Португалии... Он  ощущал запах ладана, слышал звуки песнопений на  латыни...
"Но  война погубит  все эти мечты, - сказал  он себе. -  Снова придет война,
чтобы погубить эту землю, и все будет как прежде".
     - Отец! - прошептал брат Михаил, предупреждая его. Перед ними, вместе с
двумя служанками, стояла  дама, под  вуалью, в богатой одежде,  рассматривая
место, где  собирались  заложить  фундамент,  провели  разметку и уже начали
копать  котлован.  Алвито  ждал  не двигаясь, всматриваясь в  полуосвещенное
пространство. Наконец брат Михаил  зашевелился и его  нога подцепила камень,
тот  упал  на  невидимую  в  темноте  железную   лопату  -  раздался  резкий
металлический звук. Женщина настороженно повернулась - Алвито узнал ее.
     - Марико-сан? Это я, отец Алвито.
     --  Отец Алвито? О, я была... я  просто приходила  навестить  вас перед
отъездом... хотела поговорить...
     Алвито подошел к ней.
     -  Очень  рад встрече  с вами,  Марико-сан.  Я  слышал, вы  уезжаете...
Несколько раз пытался я вас повидать, но  меня все еще не пускают в замок. -
Алвито посмотрел на брата Михаила, который также был озадачен тем, что такая
важная   дама  почти  без  провожатых  пришла   сюда   столь   рано   и  без
предварительной договоренности.
     - Вы здесь только для того, чтобы повидать меня, Марико-сан?
     - Да, и посмотреть, как уходил корабль.
     - Чем я могу быть вам полезен?
     - Я хочу исповедаться.
     - Тогда пусть  это будет здесь. Вы будете  здесь первой, хотя это место
только что освящено.
     - Пожалуйста, простите меня, но не  могли бы вы отслужить  здесь мессу,
отец?
     - Здесь нет ни церкви, ни алтаря, ни ры, ни причастия. Я могу сделать
это в нашей часовне...
     - Можно  ли налиться чаю   пустой чашки, отец?  Пожалуйста,  вините
меня  за  такую  просьбу, -  тихонько  попросила  она, -  Это займет немного
времени.
     Алвито  согласился - он сразу понял  ее и прошел  туда, где в нефе, под
сводчатой  крышей,  виделся  ему будущий алтарь. Сегодня крыша -  светлеющее
небо, хор - пение птиц и звуки прибоя... Он начал мессу, брат Михаил помогал
ему, - вдвоем они смогли придать ей должную величественность. Но прежде  чем
вручить Марико предполагаемое причастие, он остановился.
     - Теперь  я должен услышать  вашу исповедь, Мария.  -  Он сделал  брату
Михаилу знак удалиться, сел на камень, заменивший  ему скамью в воображаемой
исповедальне, и закрыл глаза.
     Она стала на колени.
     - Перед Богом... Прежде исповеди, отец, я прошу о милости.
     - У меня или у Бога, Мария?
     - Я прошу милости у Бога.
     - Какой милости ты хочешь?
     - Жнь Анджин-сана в обмен на сведения.
     - Не мне давать ему жнь и забирать ее.
     - Да.  Но, вините меня, среди  всех христиан можно разослать  приказ,
что его смерть неугодна Богу.
     - Анджин-сан - враг. Страшный враг нашей веры.
     -  Да. И  все  равно я прошу сохранить ему жнь. В  обмен... в  обмен,
может быть, я могу оказать большую помощь.
     - Какую?
     - Мне окажут эту милость, отец? Обещаете перед Богом?
     - Я не могу вам обещать такое. Не в моей власти брать или давать жнь.
Нельзя торговаться с Богом.
     Марико колебалась, стоя перед ним на коленях на каменистой земле. Потом
она поклонилась и поднялась.
     - Очень хорошо, прошу вас простить меня...
     - Я передам вашу просьбу отцу-инспектору, - пообещал Алвито.
     - Этого недостаточно, отец, простите меня.
     - Я ложу вашу просьбу и попрошу ее рассмотреть.
     - Если то, что я скажу, окажется очень важным, поклянетесь ли вы именем
Бога,  что  сделаете  все, что в  ваших  силах,  - все... чтобы  помочь ему,
оберегать  его,  -  конечно,  если  это не будет  направлено непосредственно
против церкви?
     - Если это не повредит церкви, - да.
     - И, простите, вы согласны передать мою просьбу отцу-инспектору?
     - Клянусь Богом!
     - Благодарю вас, отец.  Тогда  слушайте... - Она рассказала ему о своих
предположениях по поводу Торанаги и устроенной им мистификации.
     Для Алвито все внезапно встало на свои места.
     -  Вы правы, вы, должно  быть, правы! Боже, прости меня, как мог я быть
так глуп?
     - Пожалуйста, слушайте  дальше, отец,  вот  еще факты. - Она прошептала
ему о Затаки и Оноши.
     - Это невозможно!
     - Ходят также  слухи,  что  господин  Оноши  хочет  отравить  господина
Кийяму.
     - Невероятно!
     - Прошу меня простить, но очень возможно. Они старые враги.
     - Кто сказал вам все это, Мария?
     - Ходят слухи, что Оноши отравит господина Кийяму в этом году, во время
праздника  благословенного святого  Бернарда.  -  Марико  не ответила на его
вопрос. - Сын Оноши станет новым хозяином всех земель  Кийямы. Генерал Ишидо
согласен с этим, предполагая, что мой хозяин уже ушел в Великую Пустоту.
     - Доказательства, Марико-сан! Где доказательства?
     - Простите, у меня их нет. Но господин Харима скоро узнает.
     -  Откуда  вам это вестно?  И как  узнает  Харима?  Вы  говорите,  он
участвует в заговоре?
     - Нет, отец. Он просто знает эту тайну.
     - Невероятно!  Оноши  слишком  скрытен  и  слишком  умен.  Если  бы  он
планировал такое, никто бы  не проведал.  Вы, наверное, ошибаетесь.  Кто вам
это сообщил?
     - Извините,  я не могу открыть,  простите  меня. Но  я  считаю, что это
правда.
     Алвито стал перебирать все варианты. И тут же его озарило:
     "Урага!  Конечно  же! Урага  исповедовал  Оноши! О Матерь Божья,  Урага
нарушил тайну исповеди и рассказал своему сюзерену... "
     - Может быть, все эти тайны и не соответствуют  действительности, отец.
Но я считаю, что это все правда. Только Бог знает истину...
     Марико не подняла вуали, и Алвито ничего не мог заметить по ее лицу. На
небе уже занимался рассвет...  Священник  посмотрел  на море:  на  горонте
можно было различить  оба корабля  - они  направлялись  на юго-запад,  весла
галеры взлетали  в унисон, ветер  легкий, море спокойно... У Алвито заболела
грудь, голова гудела  от всего, что  он узнал...  Он молил Бога о  помощи  и
пытался отделить факты от выдумки. В глубине души он чувствовал:  все верно,
и доводы ее безупречны.
     - Вы сказали, что Торанага перехитрит Ишидо - что он победит?
     - Нет, отец, никто  не победит. Но без  вашей помощи  господин Торанага
проиграет.  Затаки  доверять  нельзя   -  он  всегда  будет  угрозой  нашему
господину. Затаки осознает  это  и понимает, что  обещания Торанаги - пустой
звук: Торанага в  конце концов попытается его уничтожить. Если бы  я была на
месте  Затаки, я уничтожила бы Судару,  и госпожу Дзендзико, и всех их детей
сразу же, как только  они попали  в мои руки, и сразу же двинулась бы против
Торанаги со стороны  северных границ. Я бросила бы свои войска с севера, что
вывело бы Ишидо, Икаву  Дзикью  и всех остальных    их дурацкой  летаргии.
Торанагу слишком легко уничтожить, отец.
     Алвито подумал немного, потом сказал:
     -  Поднимите  вуаль, Мария. -  Он  увидел, что  ее  лицо превратилось в
маску, - Зачем вы рассказали мне все это?
     - Чтобы спасти жнь Анджин-сана.
     -    Вы    совершаете    преступление    ради    него,    Мария?    Вы,
Тода-Марико-нох-Бунтаро,  дочь  генерала  Акечи  Дзинсан,  -  вы  совершаете
преступление -за иностранца? Вы просите меня поверить в это?
     -  Нет, простите,  также... также чтобы защитить церковь.  Прежде всего
чтобы  защитить церковь, отец... Я  не  знаю, что делать.  Я  думала,  вы...
Господин Торанага  -  единственная надежда  церкви.  Я  надеялась, вы как-то
поможете ему... защитить церковь. Господину Торанаге сейчас нужно помочь, он
хороший и  умный человек, и церковь при нем будет процветать. Я знаю, что ее
настоящий враг - Ишидо.
     -  Большинство дайме-христиан верят,  что Торанага  уничтожит церковь и
наследника, если Ишидо победит и получит власть.
     - Это не исключено, но я сомневаюсь.  Он честно ведет себя с церковью -
и всегда это было так. Ишидо - ярый противник  христиан.  И  госпожа Ошиба -
тоже.
     - Все крупные дайме-христиане против Торанаги.
     -  Ишидо  -  крестьянин.  Торанага-сама  честный  и  мудрый,  он  хочет
торговать.
     - Торговать будут всегда, кто бы ни стал правителем.
     - Господин Торанага во  всех делах проявлял  себя как ваш друг, и, если
вы  честны  с ним,  он будет  честен  с  вами. - Марико показала на  начатый
фундамент, - Это ли не свидетельство его честности? Он охотно  отдал вам эту
землю - даже когда вы подвели его - и потерял все, и вашу дружбу тоже.
     - Может быть.
     -  И еще  одно,  отец:  только Торанага-сама в силах  предотвратить эту
бесконечную войну -  вы ведь знаете. Как женщина, я прошу Бога, чтобы вечная
воина прекратилась.
     - Да, Мария, он, наверное, единственный, кто это может.
     Он отвел от нее  глаза:  брат Михаил стоял  на коленях,  погруженный  в
молитвы,  две служанки терпеливо  дожидались у  берега. Иезуит был ошеломлен
всем услышанным, нервы его устали, но он чувствовал подъем, прилив сил.
     - Я рад, что вы  пришли сюда  и  открыли мне  все это. Благодарю вас от
имени церкви и от себя, слуги церкви. Я сделаю все, что обещал.
     Она наклонила голову и ничего не сказала.
     - Вы передадите мое послание отцу-инспектору, Марико-сан?
     - Да, если он в Осаке.
     - Личное письмо?
     - Да.
     - Оно будет на словах:  вы расскажете ему все, что  сказали мне и что я
сказал вам. Это все.
     - Очень хорошо.
     - Обещаете мне перед Богом?
     - Вам нет нужды говорить мне это, отец. Я согласилась. Он заглянул ей в
глаза - взгляд ее был тверд и решителен.
     - Прошу простить меня, Мария. Теперь давай перейдем к твоей исповеди.
     Она опустила вуаль.
     -  Я тоже прошу  меня  простить, отец,  я  недостойна даже  того, чтобы
исповедаться.
     - Все мы достойны перед Богом.
     - Кроме меня. Я недостойна, отец.
     - Вы должны исповедаться, Мария. Я не могу продолжать мессу - вам  надо
предстать перед Ним очищенной.
     Она стала на колени.
     -  Простите  меня,  отец,  так  как  я  согрешила,  но  я  могу  только
прнаться, что недостойна исповеди, - прошептала она прерывающимся голосом.
     Отец Алвито сочувственно положил руку ей на голову.
     - Дочь моя, позволь мне просить у Бога прощения  за твои грехи. Позволь
мне от Его  имени  дать тебе прощение  и  представить тебя перед Ним.  -  Он
благословил ее и продолжал  свою мессу в воображаемом соборе, под рассветным
небом... службу более реальную и более  красивую, чем те, которые они воочию
видели в своей жни.
     "Эразмус"  поставили  на  якорь  достаточно  далеко  от  берега,  чтобы
оставалось  вдоволь  свободного  пространства,  и  настолько  блко,  чтобы
чувствовать  себя  в  безопасности.  Блэксорн не помнил  такой защищенной от
штормов  стоянки: шесть саженей чистой  воды и прочный грунт под ними, и все
кругом, кроме узкого прохода, окружено высокими горами, способными укрыть от
самых страшных ураганов.
     Дневной переход  Эдо не ознаменовался никакими происшествиями, хотя и
был утомителен. В половине ри к северу, у пирса рыбачьей деревушки Иокогама,
стояла на якоре галера; на борту "Эразмуса" они остались одни -  Блэксорн со
своей командой  и  вассалами. Ябу и Нага спустились на берег, чтобы провести
инспекцию мушкетного  полка, получившего приказание  вскоре присоединиться к
ним. На западе нко над горонтом висело раскаленное солнце,  ярко-розовое
небо обещало на следующий день хорошую погоду.
     - Почему сейчас, Урага-сан? - спросил Блэксорн с юта. Кормчий все время
недосыпал, здорово  устал,  и  глаза у  него  были  красные.  Только что  он
приказал команде,  да  и всем остальным идти  спать, а тут Урага... Попросил
отложить отдых - желает узнать, есть ли  среди  его вассалов христиане, - Вы
не можете подождать до завтра?
     - Нет, господин,  вините,  -  Урага  взглянул  на  него,  стоя  перед
собравшимися самураями; голландская команда беспокойной  толпой сгрудилась у
релинга. - Пожалуйста,  вините меня,  но это очень важно определить  сразу
же.  Вы их самый большой враг, - значит, должны их знать, чтобы принять меры
вовремя. Я обязан защитить вас. Это ведь недолго.
     - Все на палубе?
     - Да, господин.
     Блэксорн подошел ближе к релингу и спросил по-японски:
     -  Есть  здесь  кто-нибудь    христиан? -  Ответа не  последовало.  -
Приказываю христианам выйти вперед, - Никто не двинулся. Тогда он повернулся
к Ураге: - Поставь десять человек на охрану палубы, и распусти остальных.
     -  С  вашего  разрешения,  Анджин-сан.  -  Урага  вынул  -под  кимоно
маленькую нарисованную  маслом икону, которую захватил в Эдо, и бросил ее на
палубу ображением вверх,  потом наступил на нее... Блэксорн и его  команда
были встревожены таким святотатством - все, кроме Жана Ропера, - Пожалуйста,
пусть все ваши вассалы сделают так же, - предложил Урага.
     - Зачем?
     - Я  знаю христиан, - Глаза Ураги были наполовину  спрятаны  под полями
шляпы.  -  Пожалуйста,  господин.  Важно, чтобы  это сделал каждый. И именно
сейчас, вечером.
     - Хорошо, - неохотно согласился  Блэксорн.  Урага повернулся к вассалам
Блэксорна.
     - По моему предложению наш господин требует, чтобы каждый  вас сделал
так же.
     Самураи принялись гомонить, потом один  них заявил:
     - Мы  ведь уже сказали, что мы  не христиане. Что  это докажет, если мы
будем топтать картину варварского бога? Ничего!
     - Христиане - враги нашего хозяина! Христиане - менники! Но христиане
есть христиане. Прошу  простить меня, я  знаю  христиан, - к моему стыду,  я
предал наших настоящих богов. Считаю,  что это  необходимо  для безопасности
нашего господина.
     - Раз так, говорить больше не о чем, - Самурай  вышел вперед и наступил
на икону. - Я не исповедую религию чужеземцев! Ну, давайте все! Делайте, что
вам сказали!
     Один за  другим самураи выходили  вперед... Блэксорн смотрел  молча, но
церемония эта ему не нравилась... Ван-Некк обеспокоился.
     - По-моему, это не дело. Винк поднял глаза на ют.
     - Негодяи! Они перережут  нам глотки не задумываясь! Вы уверены, что им
можно доверять, кормчий?
     - Да, уверен.
     - Да-а, - протянул Джинсель, - ни один католик  не пошел бы на это,  а,
Джохан? Хитер этот Урага-сан...
     - Какая разница, окажутся эти педерасты папистами или нет, -  все равно
они поганые самураи.
     - Вот уж правда, - вставил свое слово Круук.
     -  Пусть  даже  и так,  все  равно  не годится поступать по-свински,  -
повторил Ван-Некк.
     Самураи, двигаясь  беспорядочной толпой,  один  за другим  наступали на
икону,  которая валялась  на палубе. Зрелище не  приятных... Блэксорн  уже
жалел, что согласился, - до темноты предстояло еще переделать столько важных
дел...  Мысли его отвлеклись от этого глупого  топтания,  глаза обратились к
деревне,  окруженной горами. На склонах холмов рассыпались  сотни соломенных
навесов -  лагерь мушкетного полка. "Скорее бы на берег!  - подумал он.  Так
хотелось осмотреть эту землю - она теперь его, похвастаться наделом, который
дал ему Торанага и куда входила Иокогама. - Бог мой! - сказал он себе. - Я -
хозяин одной  самых  больших гаваней в мире! "  Он совсем забыл о том, что
происходит на палубе.
     Один самурай вдруг обошел икону, выхватил меч и бросился  на Блэксорна.
Дюжина встревоженных самураев тут же смело выскочила перед ними и загородила
ют. Блэксорн вернулся  на землю   страны  своих  мечтаний...  Он мгновенно
выхватил пистолет,  взвел курок  и прицелился... Все рассыпались по  палубе,
толкаясь, спотыкаясь и в  общей  суматохе мешая  друг  другу.  Самурая  юзом
протащило  по палубе до  полной  остановки, он  яростно  заревел,  переменил
направление и рубанул мечом, целясь в Урагу, который чудом бежал удара. На
него накинулась кучка самураев, но он увернулся,  бросился к борту и прыгнул
в море... Четверо самураев, умевшие  плавать, бросили боевые мечи, зажали во
рту ножи и прыгнули вслед за ним, остальные вместе  с голландцами столпились
у борта.
     Блэксорн спрыгнул  на  планшир:  сначала  он ничего  не  мог разглядеть
вну, потом различил в воде кружащиеся темные тени. Один самурай  вынырнул,
глотнул воздуху и опять ушел вн... Скоро  на поверхности появились  четыре
головы, - между ними плавал труп с ножом в горле...
     - Простите, Анджин-сан, это его собственный нож! - крикнул один  них,
перекрывая крики остальных.
     - Урага-сан, скажите им - пусть обыщут, потом оставят на корм рыбам!
     Обыск  ничего не  дал. Когда все опять  собрались  на палубе,  Блэксорн
указал на икону заряженным пистолетом:
     -  Все  самураи,  идите  еще  раз! -  Ему подчинились мгновенно,  и  он
удостоверился,  что испытание прошли все  до одного. Потом, чтобы поощрить и
отблагодарить  Урагу,  он  приказал и  своей  команде  сделать то  же самое.
Послышались протесты.
     - Без разговоров! -  прорычал  Блэксорн. - Быстро!  Или  я подгоню  вас
ногой под зад!
     - Не стоит так, кормчий, -  миролюбиво пронес Ван-Некк, - мы ведь  не
вонючие местные язычники!
     - Они не вонючие местные язычники! Они самураи, клянусь Богом!
     Все  уставились  на него. Гнев, подхлестнутый страхом, вырвался наружу.
Ван-Некк продолжал что-то возражать, но тут вмешался Джинсель:
     - Самураи  -  язычники,  негодяи!  Они - или такие,  как  они,  - убили
Пьетерсуна, нашего адмирала и Маетсуккера!
     - Но без этих самураев мы никогда не вернемся домой, поняли?
     Теперь  за  командой  наблюдали все самураи.  Они угрожающе двинулись в
сторону Блэксорна, явно показывая намерение его защитить. Ван-Некк плюнул.
     - Да ладно,  черт с ними! Мы все немного обидчивы  и прилично  устали -
ночью нам досталось! Мы здесь не  хозяева, ни один  нас - даже кормчий. Он
знает что делает, - он командир! Теперь же он у нас адмирал!
     - Оно так, но он не прав, что становится на их сторону, а не на нашу...
И, ей-богу, он не король - мы такие же, как он, - прошипел Жан Р - Если
он вооружен как они и может говорить с  этими гомосеками,  это еще не делает
его командиром  над  нами! Мы  с  ним  наравне перед  нашим  и его  законом,
ей-богу, хоть  он и англичанин! Он поклялся соблюдать правила! Что, кормчий,
разве не так?
     - Верно, - отвечал Блэксорн. - В море это наш закон - там мы хозяева, и
там нас много. Теперь - не то. Делайте, что я сказал, и быстро!
     Команда продолжала роптать, но все повиновались.
     - Сонк! Ты нашел грог?
     - Ничего нет, черт бы их взял!
     - Я  пришлю саке на борт. - Перейдя на португальский, Блэксорн добавил:
- Урага-сан,  вы пойдете со  мной на берег и возьмете с собой кого-нибудь 
гребцов. Вы  четверо, -  сказал он по-японски,  указывая на тех, кто нырял с
борта, - теперь капитаны. Понятно? Возьмите каждый по пятьдесят человек.
     - Хай, Анджин-сан.
     -  Как  вас зовут?  -  спросил  он одного   них, высокого, спокойного
мужчину со шрамом на щеке.
     - Нава Сисато, господин.
     - Вы сегодня капитан всего корабля - пока я не вернусь.
     - Да, господин.
     Блэксорн подошел к трапу, где вну была привязана шлюпка.
     - Куда вы собираетесь, кормчий? - встревоженно спросил Ван-Некк.
     - На берег. Вернусь позднее.
     - Хорошо, мы поедем все!
     - Ей-богу, я вернусь с...
     - И я. Я поеду... Боже мой, не оставляй меня...
     - Нет! Я поеду один!
     - А как же с нами!  - вскинулся Ван-Некк,  - что нам делать? Не покидай
нас, кормчий! Что мы...
     - Просто ждите! - ответил Блэксорн. - Я поищу еду и выпивку и пришлю на
борт.
     Джинсель воинственно налетел на Блэксорна:
     - Я думал, мы собираемся вернуться вечером... Почему мы не возвращаемся
обратно? Сколько времени мы собираемся  оставаться здесь, кормчий.  Сколько?
Да, а что с Эдо? - Джинсель еще возвысил голос. - Долго нам торчать здесь, с
этими проклятыми обезьянами?
     - Да, обезьянами,  - с  удовольствием  повторил Сонк. - А наши пожитки,
соседи?
     - Что с нашими эта? Кормчий, а как же наши приятели, женщины?
     - Они  прибудут завтра, - пришлось пообещать  Блэксорну. - Потерпите, я
вернусь быстро. Баккус, ты остаешься старшим! - Он опять пошел к трапу.
     - Я с тобой! -  резко заявил Жан Ропер, направляясь за ним следом. - Мы
в гавани, уже были всякие случаи - надо взять какое-нибудь оружие.
     Блэксорн резко повернулся к нему -  и сразу же вскинулось больше дюжины
мечей, готовых разрубить Жана Ро-пера.
     - Еще слово и ты покойник! - предупредил Блэксорн.
     Высокий, худой купец вспыхнул - и остановился.
     - Придерживай  язык,  когда ты рядом с самураями, - каждый  них может
отсечь  тебе  голову, раньше чем  я  уепею его  остановить.  Вот что  значит
невоспитанность! Ну-ка, может, еще кто попробует!  Самураи так обидчивы, а с
вами и я становлюсь  обидчивым. А оружие вы получите, когда потребуется. Все
ясно?
     Жан Ропер уныло кивнул и отошел - запал его явно иссяк. Самураи все еще
сохраняли настороженность... Блэксорну пришлось принять меры: он успокоил их
несколькими японскими  словами  и  четко отдал  приказ: под  страхом  смерти
оставить его команду в покое! Он спустился  по трапу и сел в лодку, за ним -
Урага  и один  самурай. Сисато, оставленный  капитаном, приблился  к  Жану
Роперу, заметно унявшемуся после речи Блэксорна, поклонился, отошел  - и тут
же словно  забыл о только что разыгравшейся  сцене. ... Когда лодка была уже
далеко от корабля, Блэксорн поблагодарил Урагу за поимку шпиона.
     -  Пожалуйста, не  благодарите. Это только  наш  долг. Блэксорн  сказал
по-японски, чтобы понял и другой самурай:
     - Да, долг. Но ваше жалованье теперь менится - вы будете получать сто
коку в год, а не двадцать.
     -  О, господин, благодарю вас. Я  не  заслужил этого. Я только выполнял
свой долг...
     - Говорите медленно. Не понимаю.
     Урага винился и повторил медленнее.
     Блэксорн  счел  необходимым  повторить  свои  похвалы. Вдруг  усталость
охватила  его, - он  поудобнее  уселся  на корме и едва преодолевал дремоту,
глаза закрывались сами собой... Надо все же  еще раз убедиться,  что корабль
хорошо поставлен... Ван-Некк и остальные стояли  у планшира, он пожалел, что
взял их  на борт, хотя и знал, что выбора  не было: без них этот переход был
бы небезопасным. "Взбалмошный народ... Какого черта я с ними связался... Все
мои вассалы знают  про деревню эта,  а моряки мои такие же противные, как...
Боже, о чем это  я! Карма... " Он все  же вздремнул...  Когда лодка ткнулась
носом в  берег  у  пирса,  Блэксорн  вернулся  к  реальности  -  и  не сразу
сообразил, где он... Во сне он пребывал в замке, в объятиях Марико  - совсем
как  в  прошлую  ночь...  ...  Прошлой  ночью,  после  любви, они  лежали  в
полусне... Фудзико стерегла их покой, Дзиммоко стояла на страже, когда Ябу и
его  самураи  постучали у  дверей...  Вечер начинался так  приятно:  Фудзико
благоразумно  пригласила Кику, и он никогда  не видел Кику  такой красивой и
жнерадостной...  Когда  колокола  пробили  час кабана, точно как  обещала,
прибыла Марико.
     Было очень весело, много саке, но вскоре Марико нарушила все очарование
этого вечера:
     - Извините, но вы  в большой опасности, Анджин-сан... -  Она рассказала
то,  что узнала  от  Дзеко  об Ураге. И Кику и Фудзико - обе  были одинаково
возмущены и встревожены.
     - Пожалуйста,  не беспокойтесь,  я  прослежу за  ним,  -  успокаивал их
Блэксорн.
     Но Марико продолжала:
     - Возможно, вам следует остерегаться и Ябу-сама тоже, Анджин-сан.
     - Что вы говорите?
     - Сегодня днем я видела ненависть на вашем лице. Он тоже ее заметил.
     - Ерунда! Сигата га наи, нех?
     - Нет, простите, вы  совершили одну большую ошибку. Зачем вы остановили
своих люд  ей,  когда  они  в самом  начале  окружили  Ябу-сама? Они  быстро
расправились бы с ним, и ваш враг погиб бы без всякого риска для вас!
     - Это было бы нечестно, Марико-сан! Все - против одного! Это подло!
     Марико объяснила Кику и Фудзико, о чем  они говорят, и опять обратилась
к нему:
     -  Пожалуйста,  вините меня, Анджин-сан, но мы все  считаем, что  так
думать очень опасно, и просим вас вести себя по-другому. Опасно, неправильно
и наивно! Прошу винить мне такую прямоту. Ябу-сан погубит вас!
     - Нет, пока нет, я все еще очень нужен ему. И Оми-сану.
     -  Кику-сан  говорит:  пожалуйста,  передайте  Анджин-сану,   чтобы  он
опасался Ябу и этого  Ураги тоже. Анджин-сану трудно судить о том, что здесь
может оказаться важным.
     -  Я  согласна с  Кику-сан, - заявила Фудзико. Кику вскоре ушла,  чтобы
провести  вечер  с Торанагой.  Тут Марико  снова нарушила покой и  согласие,
царившие в этой комнате:
     - Сегодня вечером я должна сказать -  сайонара, Анджин-сан. Я уезжаю на
рассвете.
     -  Не надо сейчас  прощаться,  -  попробовал возражать Блэксорн. -  Все
теперь может мениться.  Завтра я увижу Торанагу. Мне ведь разрешено  ехать
куда  хочу  - я возьму вас в Осаку. Мне дадут галеру или  маленькую лодку. В
Нага...
     -  Нет,  Анджин-сан!  Простите,  я  должна  ехать  как мне приказано! -
Никакие доводы ее не тронули.
     Он чувствовал, что молчаливая  Фудзико наблюдает за  ним, сердце щемило
при мысли об отъезде Марико... Блэксорн взглянул на Фудзико, та винилась и
вышла,  закрыв за  собой  седзи. Они остались  одни -  Фудзико  не вернется,
некоторое время они в безопасности... Их страсть была бурной и быстрой... Но
вот послышались шаги, голоса... они едва успели привести себя в порядок, как
через внутреннюю  дверь к  ним пробралась Фудзико и  вошел Ябу  с  приказами
Торанаги о немедленном тайном отъезде:
     - Иокогама, Анджин-сан, потом Осака - краткая  остановка, - потом опять
Нагасаки,  обратно в Осаку  и снова сюда, домой! Я послал за вашей командой,
чтобы ее доставили на корабль.
     Возбуждение охватило Блэксорна от этой посланной небом удачи.
     - Да, Ябу-сан. Но Марико-сан... Марико-сан тоже  едет в  Осаку... Ей бы
лучше с нами - быстрее, безопаснее...
     - Невозможно,  прошу прощения.  Нужно торопиться!  Собирайтесь! Прилив,
понимаете? Прилив, Анджин-сан!
     - Хай, Ябу-сан. Но Марико-сан едет в Осаку...
     - Прошу  меня  винить,  но у нее приказы, как у нас всех. Марико-сан!
Объясните ему! Скажите, чтобы он торопился!
     Ябу был  неумолим,  и так поздно  ночью нельзя  было  пойти к Торанаге,
чтобы попросить его отменить приказ.  Не  было возможности еще поговорить  с
Марико  или Фудзико, оставалось  только торопливое официальное прощание.  Но
они скоро встретятся в Осаке.
     - Очень скоро, Анджин-сан. - так с ним простилась Марико.
     "Господи,  Боже  мой, не дай  мне потерять ее! "  - взмолился Блэксорн.
Морские чайки кричали  над берегом -  их крики  еще  больше  усиливали тоску
расставания.
     - Потерять... кого, господин?
     Блэксорн  опомнился  от своих мечтаний и  показал на  видневшийся вдали
корабль.
     -  Мы  называем корабль  -  "она",  мы  думаем о  нем,  как  о женщине.
Вакаримас ка?
     - Хай.
     Блэксорн  еще  мог  различать  на борту  маленькие фигурки  -  это  его
команда... Перед ним сразу же встала неразрешимая задача...  "Они нужны тебе
на борту, - сказал он себе, - и еще много таких, как они!  И новые моряки не
станут лучше относиться к самураям  -  большинство ведь тоже католики... Как
же мне управляться с ними? Марико была права. Если  рядом будут католики - я
покойник!
     - Даже я, Анджин-сан... - шепнула она прошлой ночью.
     - Нет, Марико-сан, только не вы!
     - Вы сказали сегодня днем, что мы - ваши враги.
     - Я сказал, что большинство католиков - мои враги.
     - Они убьют вас, если смогут.
     - Возможно... Но ты... мы правда встретимся в Осаке?
     - Да, я люблю тебя! Анджин-сан, помните: бойтесь Ябу-сана...
     "Они  все  правы насчет Ябу, - думал  Блэксорн. - Что бы он ни говорил,
что бы ни обещал - я и правда сделал большую ошибку... Зачем остановил своих
людей, когда он так  попался?..  Этот негодяй пока притворяется,  но  тут же
перережет мне глотку, как только я  перестану быть ему полезным.  И все-таки
Ябу  тоже  прав: и он  мне  нужен.  Никогда я не  попал  бы  в Нагасаки и не
вернулся бы живым без защиты! Он, конечно, помог убедить Торанагу... Если он
будет  командовать  своими  двумя  тысячами  фанатиков, мы  сможем  разнести
Нагасаки и,  кто знает, даже Макао...  Мадонна! Один я беспомощен! " Тут  он
вспомнил: Дзеко сказала Марико про  Урагу - ему нельзя доверять. "Нет, Дзеко
ошиблась в нем... В чем еще она ошибается? "