Артур Кларк. Встреча с медузой
--------------------
Артур Кларк. Встреча с медузой.
перевод с англ. - Л. Жданов
Arthur C.Clarke. A meetting with Medusa. 1972
__________________________________________
коллекции Колесникова и Криворучко
--------------------
Л.Жданов
С умеренной скоростью, триста километров в час, "Куин Элабет IV"
плыла по воздуху в пяти километрах над Большим Каньоном, когда Говард
Фолкен заметил приближающуюся справа платформу телевидения. Он ожидал этой
встречи - для всех остальных эта высота была сейчас закрыта, - однако
соседство другого летательного аппарата не очень его радовало. Как ни
дорого внимание общественности, а простор в небе еще дороже. Что ни
говори, ему первому людей доверено вести корабль длиной в
полкилометра...
До сих пор первый испытательный полет проходил гладко. Нелепо, но
факт: единственное затруднение было связано с древним авианосцем, который
одолжили в морском музее Сан-Диего. Из четырех реакторов авианосца
действовал только один, и наибольшая скорость старой калоши составляла
всего тридцать узлов. К счастью, скорость ветра на уровне моря не
достигала и половины этой цифры, и добиться штиля на взлетной палубе
оказалось не так уж трудно. Правда, сразу после того, как были отданы
швартовы, экипаж пережил несколько тревожных секунд -за порывов ветра,
но огромный дирижабль благополучно вознесся в небо, словно на невидимом
лифте. Если все будет хорошо, "Куин Элабет IV" только через неделю
вернется на авианосец.
Все было в полном порядке, испытательные приборы давали нормальные
показания. Капитан Фолкен решил подняться наверх и последить за стыковкой.
Передав командование помощнику, он вышел в прозрачный туннель, который
пронывал весь корабль. И, как всегда, дух захватило при виде самого
большого объема, какой человек когда-либо замыкал в одну оболочку.
Десять наполненных газом шаровидных мешков, каждый тридцати метров в
поперечнике, вытянулись в ряд исполинскими мыльными пузырями. Прочный
пластик был настолько прозрачным, что Фолкен отчетливо видел руль высоты
на другом конце корабля, за добрых полкилометра. Кругом простирался
трехмерный лабиринт каркаса: длинные балки от носа до кормы и пятнадцать
кольцевых шпангоутов, ребра небесного гиганта (их диаметр к концам убывал,
придавая силуэту корабля ящество и обтекаемость).
На малой скорости звуков было немного, только мягко шелестел ветер
вдоль оболочки да иногда от меняющейся нагрузки поскрипывал металл.
Бестеневой свет укрепленных высоко над головой Фолкена ламп придавал
окружающему странное сходство с подводным миром, и вид прозрачных мешков с
газом только усиливал это впечатление. Однажды на мелководье над
тропическим рифом ему встретилась целая эскадрилья больших, но совсем
безопасных, безотчетно плывущих куда-то медуз. Пластиковые мешки, в
которых таилась подъемная сила "Куин Элабет", нередко напоминали ему
этих пульсирующих медуз, особенно когда менялось давление и они морщились,
переливаясь бликами отраженного света.
Фолкен подошел к лифту в носовой части, между первым и вторым
газовыми отсеками. Поднимаясь на прогулочную палубу, он заметил, что
слишком уж жарко, и продиктовал об этом несколько слов в карманный
самописец. Около четверти подъемной силы "Куин Элабет" обеспечивалось за
счет неограниченного количества отработанного тепла реакторов. В этом
полете загрузка была небольшая, поэтому только шесть десяти газовых
мешков содержали гелий, в остальных был воздух. А ведь двести тонн воды
взято для балласта. Все же высокие температуры для подогрева отсеков
затрудняли охлаждение переходов. Тут явно есть над чем еще поразмыслить...
Выйдя на прогулочную палубу под ослепительные лучи солнца,
проникающие через плексигласовую крышу, Фолкен ощутил приятное дуновение
более прохладного воздуха. Пять или шесть рабочих, которым помогали
столько же симпов, как называли супершимпанзе, торопливо заканчивали
настилать танцевальную площадку, другие монтировали электропроводку,
закрепляли кресла. Глядя на эту упорядоченную суету, Фолкен подумал, что
вряд ли все приготовления будут завершены за месяц, оставшийся до первого
регулярного рейса. Впрочем, это, слава богу, не его забота. Капитан не
отвечает за программу круа.
Рабочие приветствовали его жестами, симпы скалили зубы в улыбке.
Фолкен проследовал мимо них в полностью оборудованный "Небесный салон".
Это был его любимый уголок на корабле. Когда начнется эксплуатация, здесь
уже не уединишься... А пока можно позволить себе отключиться на несколько
минут.
Он вызвал мостик, убедился, что по-прежнему все в порядке, и удобно
расположился во вращающемся кресле. Вну, лаская глаз плавным гибом,
серебрилась оболочка корабля. Сидя в верхней точке дирижабля, Фолкен
обозревал громаду самого большого транспортного средства, какое когда-либо
создавалось руками людей. Насытившись этим зрелищем, он перевел взгляд
вдаль - до самого горонта простирался фантастический дикий ландшафт,
ваянный за полмиллиарда лет рекой Колорадо.
Если не считать платформу телевидения (она сейчас опустилась пониже и
снимала среднюю часть корабля), дирижабль был один в небе, до самого
горонта - голубая пустота. Во времена его деда, подумал Фолкен,
голубна была бы расписана дорожками конденсационных следов и запятнана
дымом. Теперь - ни того, ни другого; загрязнение воздуха исчезло вместе с
примитивной технологией, а дальние перевозки вынесли за пределы
стратосферы, с Земли не видно и не слышно. В нижней атмосфере опять парили
только птицы и облака. Впрочем, теперь к ним прибавилась "Куин Элабет
IV"...
Верно говорили в начале двадцатого века пионеры воздухоплавания:
только так и надо путешествовать - в тишине, со всеми удобствами, дыша
окружающим воздухом, а не замыкаясь от него в скорлупу, и достаточно
блко к Земле, чтобы любоваться переменчивыми красотами суши и моря. На
дозвуковых реактивных самолетах 1980-х годов, где пассажиры сидели по
десять в ряд, о таких удобствах, о таком просторе можно было только
мечтать.
Конечно, "Куин" никогда себя не окупит, и, даже если появятся, как
задумано, другие корабли того же типа, лишь малая часть миллиардного
населения Земли сможет насладиться этим беззвучным парением в небе, но
обеспеченное, процветающее всемирное общество вполне могло позволить себе
такие причуды, более того, оно нуждалось в новых зрелищах и впечатлениях.
На свете найдется не меньше миллиона людей с достаточно высоким доходом,
так что "Куин" не останется без пассажиров.
Тихо пискнул карманный коммуник С мостика вызывал второй пилот.
- Капитан, разрешите стыковку? Все данные по испытанию получены, а
телевионщики наседают.
Фолкен посмотрел на платформу, которая парила на одном с ним уровне
примерно в полутораста метрах.
- Давайте, - сказал он. - Действуйте, как договорились. Я послежу
отсюда.
Обходя хлопочущих рабочих, он направился в конец прогулочной палубы,
чтобы лучше видеть среднюю часть корабля. На ходу ощутил ступнями, как
меняется вибрация, и, когда миновал салон, корабль остановился. Пользуясь
своим универсальным ключом, Фолкен вышел на маленькую наружную площадку,
рассчитанную на пять-шесть человек. Лишь нкие поручни отделяли здесь
человека от обширной выпуклости оболочки - и от Земли далеко вну.
Волнующее место. И вполне безопасное, даже на полном ходу, потому что
площадку надежно заслонял огромный задний обтекатель прогулочной палубы.
Тем не менее пассажирам сюда доступа не будет - очень уж вид
головокружительный.
Крышки переднего грузового люка открылись, будто двери огромной
западни, и телевионная платформа парила над ними, готовясь спуститься. В
будущем этим путем на корабль попадут тысячи пассажиров и тонны груза.
Лишь редка "Куин" будет снижаться до уровня моря и швартоваться к своей
плавучей базе.
Неожиданный порыв бокового ветра хлестнул по лицу Фолкена, и он
крепче ухватился за поручень. Большой Каньон славится воздушными вихрями,
но на этой высоте они не очень опасны. И Фолкен без особой тревоги следил
за снижающейся платформой, которую теперь отделяло от корабля около
полусотни метров. Управляющий ею на расстоянии искусный оператор уже раз
десять выполнял этот нехитрый маневр - какие тут могут быть затруднения!
Но что-то сегодня у него реакция замедленная... Ветер отнес платформу
чуть ли не к самому краю люка. Мог бы и раньше притормозить... Отказала
система управления? Вряд ли. Каждое звено многократно резервировано,
системы дублированы, страховка полная. Аварий почти не бывает.
Опять понесло, теперь влево... Уж не пьян ли оператор? Немыслимо,
конечно, и все же Фолкен задал себе такой вопрос. Потом взялся за
микрофон.
Снова хлестнул по лицу внезапный порыв ветра. Но Фолкен его почти не
ощутил, он с ужасом смотрел на телевионную платформу. Оператор о всех
сил старался овладеть управлением, выровнять платформу реактивными
струями, но только усугубил положение. Платформа качалась все сильнее.
Двадцать градусов... сорок... шестьдесят... девяносто...
- Включи автоматику, болван! - в отчаянии прокричал Фолкен в
микрофон. - Ручное управление не действует!
Платформа опрокинулась вверх дном. Теперь реактивные струи, вместо
того чтобы поддерживать, толкали ее вн, словно вдруг переметнулись на
сторону сил тяготения, которым до сих пор противоборствовали.
Фолкен не слышал удара, только ощутил его. Он был уже на прогулочной
палубе - спешил к лифту, чтобы спуститься на мостик. Рабочие тревожно
кричали ему вдогонку, допытываясь, что случилось. Пройдет не один месяц,
прежде чем он узнает ответ...
У самого лифта он передумал. Вдруг будет перебой с электроэнергией?
Лучше не рисковать, пусть даже он потеряет несколько важных минут. И
Фолкен побежал вн по обвивающей лифтовую шахту спиральной лестнице.
На полпути он остановился, чтобы определить степень повреждения.
Проклятая платформа прошла насквозь через корабль и пропорола два газовых
мешка. Они все еще опадали огромными прозрачными полотнищами. Уменьшение
подъемной силы не пугало Фолкена - восемь отсеков целы, значит, достаточно
сбросить балласт. Гораздо хуже, если не устоят металлические конструкции.
Могучий остов уже протестующе кряхтел от чрезмерной нагрузки... Мало
сохранить подъемную силу: если она неравномерно распределена, корабль
сломает себе хребет.
Не успел Фолкен шагнуть на следующую ступеньку, как вверху показался
вжащий от страха шимпанзе. С невообразимой скоростью он спускался,
перехватываясь руками, по решетке лифтовой шахты. Перепуганный насмерть
бедняга сорвал с себя фирменный комбинезон - может быть, в этом выразилось
подсознательное стремление обрести былую свободу обезьяньего племени.
Спускаясь бегом по лестнице, Фолкен с беспокойством следил, как
животное настигает его. Обезумевший симп достаточно силен и опасен,
особенно если страх заглушит внушенные навыки. Догнав Фолкена, обезьяна
что-то затараторила, но в беспорядочном нагромождении слов он с трудом
разобрал то и дело повторяемое жалобное "шеф". Даже теперь ждет указания
от человека... Как не посочувствовать животному, которое по вине людей ни
за что ни про что топало в непостижимую для него беду.
Шимпанзе остановился вровень с Фолкеном, на другой стороне шахты.
Широкие отверстия решетки позволяли легко преодолеть это препятствие, было
бы желание. Меньше полуметра разделяли два лица, и Фолкен глядел прямо в
расширенные от ужаса глаза. Никогда еще ему не приходилось видеть симпа
так блко. И созерцая в упор его черты, Фолкен поймал себя на знакомом
каждому, кто таким вот образом смотрелся в зеркало времени, странном
чувстве, сочетающем родственное узнавание и неловкость.
Похоже было, что соседство человека помогло симпу успокоиться. Фолкен
показал вверх, в сторону прогулочной палубы, и раздельно пронес:
- Шеф... шеф... иди!
И с облегчением увидел, что шимпанзе его понял. Изобразив подобие
улыбки, животное ринулось вверх тем же путем, каким спускалось. Ничего
лучшего Фолкен не мог посоветовать. Если сейчас на "Куин" и есть
безопасное место, так это наверху. Но капитану надо быть вну.
До капитанского мостика оставалось несколько шагов, когда заскрежетал
ломающийся металл и корабль резко клюнул носом. Лампы погасли, но Фолкен
достаточно хорошо различал окружающее благодаря столбу солнечного света,
который ворвался в распахнутый люк и огромную прореху в оболочке. Много
лет назад, стоя в нефе величественного собора, он смотрел, как
пронывающий цветные стекла свет красочными бликами ложится на старые
каменные плиты. Бьющий через рваное отверстие далеко вверху сноп
ослепительных лучей напомнил ему те минуты. Как будто он в падающем с неба
металлическом соборе...
Вбежав на мостик, откуда наконец-то можно было выглянуть наружу,
Фолкен с ужасом увидел, что Земля совсем блко. Какая-нибудь тысяча
метров отделяла дирижабль от умительных - и смертоносных - каменных
шпилей и от красных илистых струй, которые упорно продолжали вгрызаться в
прошлое. И ни одного ровного клочка, где мог бы лечь во всю длину корабль
такой величины, как "Куин".
Он взглянул на приборную доску. Весь балласт сброшен. Но и скорость
падения снилась до нескольких метров в секунду. Еще можно побороться.
Фолкен молча занял место пилота и взял управление на себя - насколько
корабль вообще поддавался еще управлению. Говорить было ни о чем, приборы
сказали ему все, что нужно. Где-то за его спиной начальник связи
докладывал по радио о происходящем. Конечно, все информационные каналы
Земли уже начеку... Фолкен представлял себе отчаяние режиссеров
телевионных станций. В разгаре одно самых эффектных в истории
кораблекрушений - и ни одной камеры на месте, чтобы запечатлеть его!
Последние минуты "Куин" не будут наполнять содроганием и ужасом души
миллионов зрителей, как это было с "Гинденбургом" полтора столетия назад.
До Земли оставалось всего около пятисот метров, и она продолжала
медленно надвигаться. Хотя в распоряжении Фолкена была полная мощь
движителей, он до сих пор не решался их использовать, боясь, что
развалится поврежденный остов. Однако выбора не было. Ветер нес "Куин" к
развилке, где реку рассекала надвое высокая скала, похожая на форштевень
некоего древнего, окаменевшего корабля. Если курс останется прежним,
"Куин" оседлает треугольную площадку и на треть своей длины повиснет над
пустотой. И переломится, как гнилая палка.
Фолкен включил боковые стройные рули и сквозь металлический скрежет и
шипение уходящего газа услышал далекий знакомый свист. Корабль помешкал,
потом начал поворачиваться влево. Металл скрежетал почти непрерывно, и
скорость падения зловеще возрастала. Контрольные приборы сообщали, что
лопнул газовый мешок номер пять...
До Земли оставались считанные метры, а Фолкен все еще не мог решить,
будет ли толк от его маневра. Он перевел вектор тяги на вертикаль, чтобы
предельно увеличить подъемную силу и ослабить Столкновение с Землей
растянулось на целую вечность. Оно было не таким уж сильным, но достаточно
долгим и сокрушительным. Будто рушилась вся вселенная.
Звук ломаемого металла приближался, словно некий могучий зверь
вгрызался в остов погибающего корабля.
А потом пол и потолок зажали Фолкена в тисках.
- Почему тебе так хочется лететь на Юпитер?
- Как сказал Шпрингер, когда отправился на Плутон: потому что он
существует.
- Ясно. А теперь выкладывай настоящую причину.
Говард Фолкен улыбнулся, хотя лишь тот, кто блко знал его, назвал
бы улыбкой эту напряженную гримаску. Вебстер знал его блко. Больше
двадцати лет они работали вместе, разделяя успех и катастрофы, в том числе
самую грандиозную.
- Что же, штамп Шпрингера остается в силе. Мы высаживались на всех
планетах земного типа, но на газовых гигантах не бывали. Можно сказать,
что они - единственный стоящий орешек солнечной системы, который мы еще не
разгрызли.
- Дорогостоящий орешек. Ты не прикидывал расходы?
- Попытался, вот мои выкладки. Но учти, это ведь не одноразовое
мероприятие. Речь идет о системе, которую можно использовать многократно,
если она себя оправдает. И с ней не только Юпитер - все гиганты станут
доступными.
Вебстер посмотрел на цифры и присвистнул.
- Почему бы не начать с какой-нибудь планеты полегче, скажем с Урана?
Сила тяготения - половина юпитеровой, и вторая космическая скорость
наполовину меньше. Да и погода там потише, если можно так выразиться.
Вебстер явно подготовился к разговору. На то он и руководитель
перспективного планирования.
- Не так уж много на этом выиграешь, если учесть, что путь побольше и
с материально-техническим обеспечением посложнее. На Юпитере нам Ганимед
поможет. А за Сатурном придется создавать новую обеспечивающую базу.
Логично, отметил про себя Веб И все-таки не это основная
причина. Юпитер - властелин солнечной системы, а Фолкену, конечно, подавай
самый крепкий орешек...
- Кроме того, - продолжал Фолкен, - Юпитер основательно морочит
голову ученым. Больше ста лет как открыты его радиобури, а мы все не
знаем, что их вызывает. И Большое Красное Пятно по-прежнему остается
загадкой. Поэтому я рассчитываю еще и на средства Комитета астронавтики.
Тебе вестно, сколько зондов запущено в атмосферу Юпитера?
- Сотни две, должно быть.
- Триста двадцать шесть за последние полсотни лет. И каждый четвертый
- впустую. Слов нет, собрана куча данных, но что это для такой планеты...
Ты представляешь себе, насколько она велика?
- В десять с лишним раз больше Земли.
- Разумеется, но что это означает?
Фолкен показал на большой глобус в углу кабинета.
- Погляди на Индию - много места она занимает? Так вот, если
поверхность земного шара распластать на поверхности Юпитера, соотношение
будет примерно то же.
Они помолчали, Вебстер размышлял над уравнением: Юпитер относится к
Земле, как Земля к Индии. Удачный пример, и, конечно, Фолкен не случайно
его выбрал.
Неужели десять лет прошло? Да, не меньше... Авария проошла семь лет
назад (эта дата врезалась в его память), а подготовительные испытания
начались за три года до первого и последнего полета "Куин Элабет".
Десять лет назад капитан - нет, тогда лейтенант - Фолкен пригласил
его, так сказать, на репетицию, в трехдневный полет над равнинами северной
Индии, с видом на далекие Гималаи.
- Совершенно безопасно, - заверил он. - Отдохнешь от бумаг и
представишь себе, о чем идет речь.
Вебстер не был разочарован. Если не считать первого посещения Луны,
полет этот был самым ярким впечатлением в его жни. Хотя, как и говорил
Фолкен, обошлось без опасностей и даже без особых приключений.
Они взлетели в Сринагаре на рассвете. Огромный серебристый шар
озарили первые лучи солнца. Поднимались в полной тишине, никакого рева
газовых горелок, на которых зиждилась подъемная сила старинных
"монгольфьеров". Все необходимое тепло давал небольшой, весом около ста
килограммов, импульсный реактор, подвешенный в горловине шара. Пока они
набирали высоту, лазерная искра десять раз в секунду сжигала малую толику
тяжелого водорода. В горонтальном полете было достаточно нескольких
импульсов в минуту, чтобы возмещать расход тепла в огромном газовом мешке.
Даже в полутора километрах над Землей они слышали лай собак, людские
голоса, звон колокольчиков. Все шире расстилался под ними залитый солнцем
край ландшафта. Через два часа шар уравновесился на высоте пяти тысяч
метров; здесь им то и дело приходилось пользоваться кислородной маской.
Можно было с легким сердцем любоваться пейзажами: автоматика выполняла за
них всю работу, в частности собирала данные для тех, кто проектировал
тогда еще безымянный небесный ла
День выдался отменный. До начала юго-западного муссона оставался
целый месяц, в небе - ни облачка. Время будто остановилось, и только
радиосводка погоды каждый час вторгалась в их грезы. Кругом, до горонта
и дальше, простирался древний, дышащий историей ландшафт, лоскутное одеяло
селений, полей, храмов, озер, оросительных каналов...
Усилием воли Вебстер развеял чары воспоминаний. Тот полет десять лет
назад сделал его приверженцем аппаратов легче воздуха. И помог ему
осознать, как огромна Индия, даже в мире, который можно облететь за
девяносто минут. А Юпитер, повторил он про себя, относится к Земле, как
Земля относится к Индии...
- Допустим, ты прав, - сказал он вслух, - и допустим, найдутся
средства. Остается еще вопрос: почему ты думаешь, что справишься с задачей
лучше, чем те - сколько ты говорил? - триста двадцать шесть автоматических
станций, которые туда посылали?
- Я превосхожу автоматы и как наблюдатель, и как пилот. Особенно как
пилот. Не забудь, у меня больше опыта с аппаратами легче воздуха, чем у
кого-либо еще на свете.
- Ты можешь в полной безопасности управлять полетом центра на
Ганимеде.
- Но ведь в том-то и дело, что это уже было! Ты забыл, что погубило
"Куин"?
Вебстер отлично знал причину, однако ответил:
- Запаздывание. Запаздывание! Этот болван оператор думал, что
работает через местный передатчик, а его случайно подключили к спутнику.
Не его вина, конечно, но должен был заметить! И пока сигнал проходил в оба
конца, запаздывал на полсекунды. Но и то обошлось бы при спокойной
атмосфере. Все испортила турбулентность над Большим Каньоном. Платформа
накренилась, оператор дал команду на выравнивание, а она уже успела
качнуться в другую сторону. Ты пробовал когда-нибудь вести по ухабам
машину, которая слушается руля с опозданием на полсекунды?
- Не пробовал и не собираюсь. Но могу себе представить...
- Так вот, от Ганимеда до Юпитера миллион километров. Суммарное
запаздывание сигнала составит шесть секунд. Нет, оператор должен
находиться на месте, чтобы вовремя принимать срочные меры. Вот я сейчас
покажу тебе одну штуку... Можно взять?
- Конечно, бери.
Фолкен взял с письменного стола открытку. На Земле они почти
перевелись, но эта ображала объемный марсианский ландшафт и была
обклеена редкими, дорогими марками. Он держал ее вертикально.
- Старый трюк, но годится как иллюстрация. Пропусти открытку между
большим и указательным пальцами, но не касайся ее... Вот так. Вебстер
протянул руку и поднес пальцы вплотную к открытке.
- Теперь лови.
Фолкен выждал несколько секунд и вдруг выпустил открытку. Пальцы
Вебстера схватили пустоту.
- повторим, чтобы ты убедился, что нет никакого подвоха.
Видишь?
Снова открытка проскользнула между пальцами Вебстера.
- А теперь испытай меня.
Взяв открытку, Вебстер тоже выпустил ее внезапно. Фолкен мгновенно
схватил ее, реакция была настолько быстрой, что Вебстеру даже почудился
щелчок.
- Когда хирурги меня собирали, - бесстрастно заметил Фолкен, - они
внесли кое-какие усовершенствования. И это только одно них. Хотелось бы
найти им применение. Юпитер очень подходит для этого.
Несколько долгих секунд Вебстер смотрел на открытку, впитывая
взглядом неправдоподобные краски на склонах Троепутья Харона. Потом
пронес:
- Понятно. Сколько времени уйдет на подготовку?
- С твоей помощью да при поддержке Комитета и разных научных фондов,
которые мы сможем привлечь, - ну, года три. Еще год на испытания, ведь
придется запустить по меньшей мере две опытные модели. В целом, если все
будет гладко, - пять лет.
- Примерно так я и думал. Что ж, желаю тебе успеха, ты его заслужил.
Но в одном я тебе не союзник.
- Это в чем же?
- Когда в следующий раз полетишь на воздушном шаре, не зови меня в
пассажиры.
Чтобы упасть с Юпитера Пять на планету Юпитер, достаточно трех с
половиной часов. Мало кто сумел бы уснуть в таком волнующем путешествии.
Говард Фолкен вообще считал потребность в сне слабостью, а если все же
ненадолго засыпал, его преследовали кошмары, с которыми время до сих пор
не совладало. Но в ближайшие три дня не приходилось рассчитывать на отдых
- значит, надо использовать долгое падение, эти сто с лишним тысяч
километров до океана облаков.
Как только "Кон-Тики" вышел на переходную орбиту и бортовая ЭВМ
сообщила, что все в порядке, Фолкен приготовился ко сну, который для него
мог оказаться последним. Как раз в это время Юпитер очень кстати заслонил
сияющее Солнце - "Кон-Тики" нырнул в тень от огромной планеты. Несколько
минут корабль окутывали какие-то необычные золотистые сумерки, потом
четверть неба превратилась в сплошной черный провал, окруженный морем
звезд. Сколько ни углубляйся в дали солнечной системы, звезды не меняются;
те же созвездия сейчас видны на Земле, за миллионы километров от Юпитера.
Нового здесь только маленькие бледные серпы Каллисто и Ганимеда. Конечно,
где-то в небе находилось еще с десяток юпитерианских лун, но они были
слишком малы и слишком удалены, чтобы различить их невооруженным глазом.
- Выключаюсь на два часа, - передал Фолкен на корабль-носитель,
который висел в полутора тысячах километрах над пустынными скалами Юпитера
Пять, заслоненный им от планетной радиации.
От этой крохотной луны хоть та польза, что она, словно космический
бульдозер, сгребает почти все заряженные частицы, -за которых человеку
вредно задерживаться вбли Юпитера. Под ее прикрытием можно спокойно
останавливать корабль, не опасаясь незримой смертоносной мороси.
Фолкен включил индуктор сна, и ласковые электрические импульсы быстро
убаюкали его мозг. Пока "Кон-Тики" падал на Юпитер, с каждой секундой
ускоряя ход в чудовищном поле тяготения, он спал без сновидений. Сны
придут в момент пробуждения - придут земные кошмары...
Правда, само крушение не снилось ему ни разу, хотя во сне он часто
оказывался лицом к лицу с испуганным супершимпанзе на спиральной лестнице
между опадающими газовыми мешками. Ни один симпов не выжил. Те, кто не
погиб сразу, получили настолько тяжелые ранения, что их подвергли
безболезненной эвтаназии. Иногда Фолкен спрашивал себя, почему ему снится
лишь это обреченное существо, с которым он впервые встретился за несколько
минут до его смерти, а не друзья и коллеги, погибшие на "Куин".
Больше всего боялся Фолкен снов, которые возвращали его к той минуте,
когда он пришел в себя. Фической боли почти не было, поначалу он вообще
ничего не чувствовал. Только мрак да тишина кругом, ему даже казалось, что
он не дышит. И самое странное - потерялись конечности. Он не мог
пошевельнуть руками и ногами, потому что не знал, где они.
Первой отступила тишина. Через несколько часов - или дней - он уловил
какой-то слабый пульсирующий звук. В конце концов, после долгого раздумья
заключил, что это бьется его собственное сердце. Первая в ряду многих
ошибка...
Дальше - слабые уколы, вспышки света, неуловимые прикосновения к
по-прежнему бездействующим конечностям. Один за другим оживали органы
чувств. И с ними ожила боль. Ему пришлось учить все заново, пришлось
повторить раннее детство. Память не пострадала, и Фолкен понимал все, что
ему говорили, но несколько месяцев мог только мигать в ответ. Он помнил
счастливые минуты, когда сумел вымолвить свое первое слово, перевернуть
страницу книги - и когда наконец сам начал перемещаться по комнате.
Немалое достижение, и готовился он к этому почти два года... Сотни раз
Фолкен завидовал погибшему супершимпанзе, но ведь у него не было выбора,
врачи решили все за него. И вот теперь, двадцать лет спустя, он там, где
до него не бывал ни один человек, летит со скоростью, какой еще никто не
выдерживал.
"Кон-Тики" уже выходил тени, и юпитерианский рассвет перекрыл небо
перед ним исполинской дугой, когда настойчивый голос зуммера вырвал
Фолкена объятий сна. Непременные кошмары (он как раз хотел вызвать
медицинскую сестру, но не было сил даже нажать кнопку) быстро отступили.
Величайшее - и, возможно, последнее - приключение в жни ожидало его.
Фолкен вызвал Центр управления - он должен был вот-вот скрыться за
гибом Юпитера - и доложил, что все идет нормально. Их разделяло почти
сто тысяч километров, и скорость "Кон-Тики" уже перевалила за пятьдесят
километров в секунду - это величина! Через полчаса он начнет входить в
атмосферу, и это будет самый тяжелый маневр такого рода во всей солнечной
системе. Правда, десятки зонтов благополучно прошли через огненное
чистилище, но ведь то были особо прочные, компактно размещенные приборы,
способные выдержать не одну сотню "g". Максимальные нагрузки на
"Кон-Тики", пока он не уравновесится в верхних слоях атмосферы Юпитера,
составят тридцать "g", средние - больше десяти. Тщательно, не торопясь,
Фолкен стал пристегивать сложную систему захватов, соединенную со стенами
кабины. Закончив эту процедуру, он сам стал как бы частью конструкции.
Часы вели обратный отсчет: осталось сто секунд. Возврата нет, будь
что будет... Через полторы минуты он войдет по касательной в атмосферу
Юпитера и окажется всецело во власти исполина.
Ошибка в отсчете составила всего плюс три секунды - не так уж плохо,
если учесть, сколько было невестных факторов. Сквозь стены кабины
доносились жуткие вздохи, они переросли в высокий, пронзительный вой.
Совсем другой звук, чем при подходе к Земле или к Марсу. Разреженная
атмосфера водорода и гелия переводила все звуки на две октавы выше. На
Юпитере даже в раскатах грома будут звучать фальцетные обертоны.
Вместе с нарастающим воем росла и нагрузка. Через несколько секунд
Фолкена словно сковал паралич. Поле зрения уменьшилось настолько, что он
видел лишь часы и акселеро Пятнадцать "g", и еще терпеть четыреста
восемьдесят секунд...
Он не потерял сознания, да иначе и быть не могло. Фолкен представил
себе, какой роскошный - на несколько тысяч километров! - хвост тянется за
"Кон-Тики" в атмосфере Юпитера. Через пятьсот секунд после входа в
атмосферу перегрузка пошла на убыль. Десять "g", пять, два... Потом
тяжесть почти совсем исчезла. Огромная орбитальная скорость была погашена,
началось свободное падение.
Внезапный толчок дал знать, что сброшены раскаленные остатки тепловой
защиты. Она сделала свое дело и больше не понадобится, пусть достается
Юпитеру. Отстегнув все захваты, кроме двух, Фолкен ждал, когда начнется
следующая, самая ответственная последовательность автоматических операций.
Он не видел, как раскрылся первый тормозной парашют, но ощутил легкий
рывок, и падение сразу замедлилось. Горонтальная составляющая скорости
"Кон-Тики" была полностью погашена, теперь аппарат летел прямо вн со
скоростью полутора тысяч километров в час. Последующие шестьдесят секунд
все решат...
Пошел второй парашют. Фолкен посмотрел в верхний иллюминатор и с
великим облегчением увидел, как над падающим аппаратом колышутся облака
сверкающей пленки. В небе огромным цветком раскрылась оболочка воздушного
шара и стала надуваться, зачерпывая разреженный газ. Полный объем
составлял не одну тысячу кубических метров, и скорость падения "Кон-Тики"
уменьшилась до нескольких километров в час. На этом рубеже она
стабилировалась. Теперь у Фолкена было вдоволь времени - до поверхности
планеты аппарату падать не один день.
Но в конце концов он ее все же достигнет, если не принимать никаких
Сейчас шар играл роль всего-навсего мощного парашюта. Он не обладал
подъемной силой, да и откуда ей взяться, ведь внутри тот же газ, что и
снаружи.
С характерным, слегка нервирующим потрескиванием заработал реактор,
посылая в оболочку струи тепла. Через пять минут скорость падения
снилась до нуля, еще через минуту аппарат начал подниматься. Согласно
радиовысотомеру, он уравновесился на высоте около четырехсот семнадцати
километров над поверхностью Юпитера - или над тем, что принято было
называть поверхностью.
Только один шар способен плавать в атмосфере самого легкого газов
- водорода: шар, наполненный горячим водородом. Пока тикал реактор, Фолкен
мог, не снижаясь, парить над миром, где разместилась бы сотня Тихих
океанов. Покрыв около шестисот миллионов километров, "Кон-Тики" наконец-то
начал оправдывать свое название. Воздушный плот плыл по течению в
атмосфере Юпитера...
Хотя кругом простирался новый мир, прошло больше часа, прежде чем
Фолкен смог уделить внимание панораме. Сперва надо было проверить все
системы кабины, опробовать рукоятки управления. Определить, насколько
увеличить подачу тепла, чтобы подниматься с нужной скоростью, сколько газа
выпустить, чтобы снижаться. А главное - добиться стабильности.
Отрегулировать длину тросов, соединяющих кабину с огромной грушей
оболочки, чтобы погасить раскачивание и сделать полет возможно более
плавным. До сих пор ему сопутствовала удача - ветер на этой высоте был
устойчивым, и доплеровская локация показывала, что относительно невидимой
поверхности он летит со скоростью трехсот пятидесяти километров в час.
Очень скромная цифра для Юпитера, где отмечены скорости ветра до полутора
тысяч километров в час. Но, конечно, не в скорости дело; турбулентность -
вот что опасно. Если придется столкнуться с ней, Фолкена выручит только
сноровка, опыт, быстрота реакций - все то, чего не заложишь в программу
ЭВМ.
Лишь после того, как он наладил полный контакт со своим необычным
аппаратом, Фолкен откликнулся на настойчивые просьбы Центра управления и
выпустил штанги с мерительными приборами и устройствами для забора
газов. И хотя кабина теперь напоминала неряшливо украшенную рождественскую
елку, она все так же легко реяла над Юпитером, посылая непрерывный поток
информации на самописцы далекого корабля-носителя. И наконец-то появилась
возможность осмотреться...
Первое впечатление было неожиданным и в какой-то мере
разочаровывающим. Если говорить о масштабах, то с таким же успехом он мог
парить над земными облаками. Горонт - там, где ему и положено быть,
никакого ощущения, что летишь над планетой, поперечник которой в
одиннадцать раз превосходит диаметр Земли. Но когда Фолкен посмотрел на
инфракрасный локатор, зондирующий слой атмосферы вну, сразу стало ясно,
как сильно обмануло его зрение.
Облачный слой на самом деле был не в пяти, а в шестидесяти километрах
под ним. И до горонта не двести километров, как ему казалось, а почти
три тысячи.
Кристальная прозрачность водородно-гелиевой атмосферы и пологие дуги
поверхности планеты совершенно сбили его с толку. Судить на глаз о
расстояниях здесь было еще труднее, чем на Луне. Видимую длину каждого
отрезка надо умножать по меньшей мере на десять.
Элементарно и в общем-то ничего неожиданного. Все же Фолкену
почему-то стало не по себе. Такое чувство, словно не в Юпитере дело, а сам
он уменьшился в десять раз. Возможно, со временем он привыкнет к
чудовищным масштабам этого мира, но сейчас, как поглядишь на невообразимо
далекий горонт, так и чудится, что тебя пронывает холодный - холоднее
окружающей атмосферы - в Что бы он ни говорил раньше, может статься,
что эта планета совсем не для людей. И будет Фолкен первым и последним,
кто проник в облачный покров Юпитера.
Небо было почти черным, если не считать нескольких перистых облаков
аммиака километрах в двадцати над аппаратом. Там царил космический
холод, но с уменьшением высоты быстро росли температура и давление. В
зоне, где сейчас парил "Кон-Тики", термометр показывал минус пятьдесят,
давление равнялось пяти атмосферам. В ста километрах ниже будет жарко, как
в экваториальном поясе Земли, а давление примерно такое, как на дне не
очень глубокого моря. Идеальные условия для жни...
Уже минула четвертая часть короткого юпитерианского дня. Солнце
прошло полпути до зенита, но облачную пелену вну озарял удивительно
мягкий свет. Лишних шестьсот миллионов километров заметно умерили яркость
солнечных лучей. Несмотря на ясное небо, Фолкен не мог бавиться от
ощущения, что выдался пасмурный день. Надо думать, ночь спустится очень
быстро. Вот ведь еще утро, а будто сгустились осенние сумерки. С той
поправкой, что на Юпитере не бывает осени, вообще нет никаких времен года.
"Кон-Тики" вошел в атмосферу в центре экваториальной зоны - наименее
красочной широтных зон планеты. Море облаков лишь чуть-чуть было
тронуто оранжевым оттенком, не то что желтые, розовые, даже красные
кольца, опоясывающие Юпитер в более высоких широтах. Знаменитое Красное
Пятно, самая броская примета Юпитера, находилось далеко на юге. Было очень
соблазнительно спуститься там, но южное тропическое возмущение оказалось
слишком велико, скорость течений достигала полутора тысяч километров в
час. Нырять в чудовищный водоворот неведомых стихий значило напрашиваться
на неприятности. Пусть будущие экспедиции займутся Красным Пятном и его
загадками.
Солнце перемещалось в небе вдвое быстрее, чем на Земле; оно уже
приблилось к зениту, и серебристая громада аэростата заслонила его.
"Кон-Тики" по-прежнему шел на запад с неменной скоростью трехсот
пятидесяти километров в час, но отражалось это только на экране локатора.
Может быть, здесь всегда так спокойно? Похоже все-таки, что ученые,
которые авторитетно толковали о штилевых полосах Юпитера, называя экватор
самой тихой зоной, не ошиблись. Фолкен крайне скептически относился к
такого рода прогнозам, гораздо убедительнее прозвучали для него слова
одного небывало скромного исследователя, который прямо заявил: "Никто не
знает точно, что творится на Юпитере".
Что ж, под конец сегодняшнего дня появится, во всяком случае, один
знаток.
Если Фолкен сумеет дожить до ночи.
В этот первый день фортуна ему улыбалась. На Юпитере было так же тихо
и мирно, как много лет назад, когда он вместе с Вебстером парил над
равнинами северной Индии. У Фолкена было время овладеть своими новыми
талантами в такой мере, что он будто слился с "Кон-Тики". Он не
рассчитывал на такую удачу и спрашивал себя, какой ценой придется за нее
расплачиваться.
Пятичасовой день подходил к концу. Облачный полог вну бороздили
тени, и теперь он казался плотнее, массивнее, чем когда солнце стояло выше
в небе. Краски быстро тускнели, только прямо на западе горонт опоясывал
жгут темнеющего пурпура. В кромешном мраке над ним бледным серпом
светилась одна ближних лун.
Простым глазом было видно, как солнце свалилось за край планеты в
трех тысячах километров от "Кон-Тики". Вспыхнули мириады звезд, и среди
них, на самом рубеже сумеречной зоны, прекрасная вечерняя звезда - Земля
как напоминание о безбрежных далях, отделяющих его от родного дома. Следом
за солнцем она зашла на западе. Началась первая ночь человека на Юпитере.
С наступлением темноты "Кон-Тики" пошел вн. Шар уже не нагревался
слабыми солнечными лучами и потерял частицу своей подъемной силы. Фолкен
не стал возмещать потерю, этот спуск входил в его планы.
До незримой теперь пелены облаков оставалось около пятидесяти
километров. К полуночи он достигнет ее. Облака четко рисовались на экране
инфракрасного локатора; тот же прибор сообщал, что в них кроме обычных
водорода, гелия и аммиака огромный набор сложных соединений углерода.
Химики томились в ожидании проб этой розоватой ваты. Правда, атмосферные
зонды уже доставили несколько граммов, но исследователей такая малость
только раздразнила. Высоко над поверхностью Юпитера обнаружилась добрая
половина молекул, необходимых для живого органма. Есть пища - так, может
быть, и потребители существуют? Вопрос этот уже свыше ста лет оставался
без ответа.
Инфракрасные лучи отражались облаками, но микроволновый радар
пронывал их, выявляя слой за слоем, вплоть до поверхности планеты в
четырехстах километрах под "Кон-Тики". Путь к ней был прегражден Фолкену
колоссальными давлениями и температурами; даже автоматы не могли пробиться
туда невредимыми. Вот она - в нижней части радарного экрана, не совсем
четкая и мучительно недостижимая... Аппаратура Фолкена не могла
расшифровать ее своеобразную зернистую структуру.
Через час после захода солнца он сбросил первый зонд. Автомат
пролетел быстро первые сто километров, потом завис в более плотных слоях,
посылая поток радиосигналов, которые Фолкен транслировал в Центр
управления. Сверх того до самого восхода солнца ему оставалось только
следить за скоростью снижения, передавать показания приборов да отвечать
на отдельные запросы. Влекомый устойчивым течением, "Кон-Тики" не нуждался
в присмотре.
Перед самой полуночью на дежурство в Центре заступила
оператор-женщина. Она представилась Фолкену, сопроводив эту процедуру
обычными шутками. А через десять минут он снова услышал ее голос, на этот
раз серьезный и взволнованный.
- Говард! Послушай сорок шестой канал, не пожалеешь!
Сорок шестой? Телеметрических каналов было столько, что он помнил
лишь самые важные. Но как только включил тумблер, сразу сообразил, что
принимает сигнал от микрофона на зонде, который висел в ста тридцати
километрах под ним, где плотность атмосферы приближалась к плотности воды.
Сперва он услышал лишь шелест ветра, необычного ветра, дующего во
мраке непостижимого мира. А затем на этом фоне исподволь родилась гулкая
вибрация. Сильнее... сильнее... будто рокот исполинского барабана. Звук
был такой нкий, что Фолкен не только слышал, но и осязал его, и частота
ударов непрерывно возрастала, хотя высота тона не менялась. Вот уже
какая-то почти инфразвуковая пульсация... Внезапно звук оборвался - так
внезапно, что мозг не сразу воспринял тишину, память продолжала творить
неуловимое эхо где-то в глубинах сознания.
Фолкен в жни не слышал ничего подобного, никакие земные звуки не
шли тут в сравнение. Тщетно пытался он представить себе явление природы,
способное породить такой рокот. И на голос животного непохоже, взять хоть
больших китов...
Звучание повторилось, с тем же нарастанием силы и частоты. На этот
раз Фолкен был начеку и засек продолжительность: от первых негромких
биений до заключительного крещендо - чуть больше десяти секунд. А еще он
услышал настоящее эхо, очень слабое и далекое. Возможно, звук отразился от
какого-то еще более глубокого пограничного слоя многоярусной атмосферы, а
может быть, исходил совсем другого, далекого источника. Фолкен
подождал, однако эхо не повторилось.
Центр управления не заставил себя ждать и попросил его тотчас
сбросить второй зонд. Два микрофона позволят хотя бы приблительно
локаловать источники звука. Как ни странно, наружные микрофоны самого
"Кон-Тики" воспринимали только шум ветра. Видимо, таинственный рокот в
глубинах встретил вверху препятствие - отражающий слой - и растекся вдоль
него.
Приборы быстро определили, что звучания исходят от источников
примерно в двух тысячах километров от "Кон-Тики". Расстояние еще ничего не
говорило об их мощи: в земных океанах довольно слабые звуки могут пройти
такой же путь. Естественное предположение, что виновники - живые существа,
было сразу отвергнуто главным экзобиологом.
- Я буду очень разочарован, - сказал доктор Бреннер, - если здесь не
окажется ни растений, ни микроорганмов. Но ничего похожего на живые
существа не может быть там, где отсутствует свободный кислород. Все
биохимические реакции на Юпитере должны протекать на нком энергетическом
уровне. Активному существу попросту неоткуда почерпнуть силы для своих
жненных функций.
Так уж и неоткуда... Фолкен не первый раз слышал этот аргумент, и он
его не убедил.
- Так или иначе, - продолжал экзобиолог, - длина звуковой волны порой
достигала девяноста метров! Даже зверь величиной с кита неспособен
проводить такие звуки. Так что речь может идти только о каком-то
природном явлении.
А вот это уже похоже на правду, и, наверное, фики сумеют найти
объяснение. В самом деле, поставьте слепого пришельца на берег бушующего
моря, рядом с гейзером, с вулканом, с водопадом - как он истолкует
услышанные звуки? Может и приписать их огромному животному.
Примерно за час до восхода голоса пучины смолкли, и Фолкен стал
готовиться к встрече своего второго дня на Юпитере. От ближайшего яруса
облаков "Кон-Тики" теперь отделяло всего пять километров; наружное
давление возросло до десяти атмосфер, температура была тропическая -
тридцать градусов. Человек вполне мог бы находиться в такой среде без
какого-либо снаряжения, кроме маски и баллона с подходящей смесью гелия и
кислорода для дыхания.
- Приятные новости, - сообщил Центр управления, когда рассвело. -
Облака кое-где расходятся. Через час увидишь частичный просвет. Но
остерегайся турбулентности!
- Уже чувствую кое-что, - ответил Фолкен. - На какую глубину я буду
видеть?
- Километров на двадцать по меньшей мере, до следующего термоклина.
Но уж та пелена поплотнее, просветов не бывает.
И она для меня недоступна, сказал себе Фолкен. Температуры там
превышают сто градусов. Впервые "потолок" воздухоплавателя находился не
над головой, а под ногами!
Через десять минут и он обнаружил то, что увидел сверху Центр
управления. Окраска облаков у горонта менилась, пелена стала косматой,
бугристой, как будто ее что-то распороло. Он прибавил жару в своей
маленькой атомной топке и набрал несколько километров высоты для лучшего
обзора.
Вну и в самом деле быстро ширился просвет, словно что-то растворяло
плотный полог. Перед глазами Фолкена разверзлась бездна: "Кон-Тики" прошел
над краем небесного каньона глубиной около двадцати и шириной около тысячи
километров.
Под ним простирался совсем новый Юпитер отдернул одну своих
многочисленных завес. Второй ярус облаков, дразнящий воображение своей
недосягаемостью, был намного темнее первого. Цвет розоватый, с
причудливыми островками кирпичного оттенка. Островки овальные, вытянутые в
направлении господствующего ветра, с востока на запад, примерно одинаковой
величины. Их были сотни, и они напоминали пухлые кочевые облака в земных
небесах.
Он уменьшил подъемную силу, и "Кон-Тики" начал снижаться вдоль
тающего обрыва. И тут Фолкен заметил снег.
Белые хлопья возникали в воздухе и медленно летели вн. Но откуда в
такой жаре снег? Не говоря уже о том, что на этой высоте не может быть
водяных паров. К тому же нвергающийся в бездну каскад не сверкал и не
переливался на солнце. Вскоре несколько хлопьев легли на приборную штангу
перед главным иллюминатором, и он рассмотрел, что они мутно-белые, отнюдь
не кристаллические - и довольно большие, сантиметров десять в поперечнике.
Похоже на воск. Скорее всего, воск и есть... В атмосфере вокруг "Кон-Тики"
шла какая-то химическая реакция, которая рождала реющие над Юпитером
хлопья углеводородов.
Километрах в ста прямо по курсу что-то всколыхнуло вторую облачную
пелену. Маленькие красноватые овалы заметались, потом начали выстраиваться
по спирали. Знакомая схема циклона, столь обычная в земной метеорологии.
Воронка формировалась с поразительной быстротой. Если там зарождается
ураган, "Кон-Тики" ожидают большие неприятности.
В следующий миг беспокойство в душе Фолкена сменилось удивлением - и
страхом. Нет, это вовсе не ураган: нечто огромное, не один десяток
километров в поперечнике, всплывало толщи облаков на его пути.
Несколько секунд он цеплялся за мысль, что это, наверно, тоже облако
- грозовое облако, которое заварилось в нижних слоях атмосферы. Но нет,
тут что-то плотное. Что-то плотное протискивалось сквозь розоватый покров,
будто всплывающий глубин айсберг.
Айсберг, плавающий в водороде? Что за вздор! Но как сравнение,
пожалуй, годится. Наведя телескоп на загадочное образование, Фолкен увидел
беловатую аморфную массу с красными и бурыми прожилками. Не иначе, как то
самое вещество, которого состоят "снежинки". Целая гора воска. Затем он
разобрал, что она не такая уж компактная, как ему показалось сначала.
Кромка таинственной громады непрерывно крошилась и возникала вновь.
- Я знаю, что это такое, - доложил он в Центр управления, который уже
несколько минут тормошил его тревожными запросами. - Гора пузырьков, пена.
Углеводородная пена. Скажите химикам, пусть... Нет, постойте!!!
- В чем дело? - заволновался Ц - Что случилось?
Пренебрегая отчаянными прывами космоса, Фолкен сосредоточил все
внимание на том, что показывал телескоп. Необходима полная уверенность...
Ошибешься - станешь посмешищем для всей солнечной системы.
Наконец он расслабился, поглядел на часы и отключил неотвязный голос
Центра.
- Вызываю Центр управления, - пронес он в микрофон официальным
тоном. - Говорит Говард Фолкен с борта "Кон-Тики". Эфемеридное время
девятнадцать часов, двадцать одна минута, пятнадцать секунд. Широта ноль
градусов, пять минут, северная. Долгота сто пять градусов, сорок две
минуты, система один. Передайте доктору Бреннеру, что на Юпитере есть
живые органмы. Да еще какие!..
- Рад прнать свою неправоту, - донесло радио веселый голос доктора
Бреннера. - У природы всегда припасен какой-нибудь сюрпр. Наведи получше
телеобъектив и передай нам возможно более четкую картинку.
До восковой горы было еще слишком далеко, чтобы Фолкен мог как
следует рассмотреть то, что двигалось вверх-вн по ее склонам. Во всяком
случае, что-то очень большое, иначе он их вообще не увидел бы. Почти
черные, формой напоминающие наконечник стрелы, они перемещались, плавно
виваясь. Будто исполинские манты плавали над тропическим рифом.
Или это коровы небесные пасутся на облачных лугах Юпитера? Ведь эти
существа явно обгладывали темные, буро-красные прожилки, бороздившие
склоны, точно высохшие русла. Время от времени какая-нибудь них ныряла
в пенную громаду и пропадала виду.
"Кон-Тики" летел очень медленно. Пройдет не меньше трех часов, прежде
чем он окажется над рыхлыми холмами. А солнце не ждет... Успеть бы до
темноты как следует рассмотреть здешних мант и зыбкий ландшафт, над
которым они реют.
Как же долго тянулись эти часы... Наружные микрофоны Фолкен держал
включенными на полную мощность: может быть, перед ним источник ночного
рокота? Манты были достаточно велики, чтобы давать такие звуки. Точное
мерение показало, что размах крыльев у них почти девяносто метров. В три
раза больше длины самого крупного кита, хотя вес от силы несколько тонн.
За полчаса до заката "Кон-Тики" подошел к горе.
- Нет, - отвечал Фолкен на повторные запросы Центра управления, - они
по-прежнему никак не реагируют на мое присутствие. Вряд ли это разумные
создания. Они больше напоминают безобидных травоядных. Да если и захотят
погоняться за мной, им не подняться на такую высоту.
По чести говоря, Фолкен был слегка разочарован тем, что манты не
проявили ни малейшего интереса к нему, когда он пролетал высоко над их
пастбищем. Может быть, им просто нечем его обнаружить?.. Рассматривая и
фотографируя их через телескоп, он не заметил ничего, хотя бы отдаленно
похожего на органы чувств. Казалось, огромные черные дельты греческого
алфавита сновали над откосами, которые плотностью немногим превосходили
земные облака. На вид-то прочные, а наступи на белый склон - и
провалишься, как сквозь папиросную бумагу.
Вбли он рассмотрел слагающие гору многочисленные ячейки или пузыри.
Иные достигали больше метра в поперечнике, и Фолкен спрашивал себя, в
каком дьявольском котле варилось это углеводородное зелье. Похоже, в
атмосфере Юпитера столько химических продуктов, что ими можно обеспечить
Землю на миллионы лет.
Короткий день был на исходе, когда "Кон-Тики" прошел над гребнем
восковой горы, и нижние склоны уже обволакивал сумрак. На западной стороне
мант не было, и рельеф почему-то выглядел иначе. Вылепленные пены
длинные ровные террасы напоминали внутренность лунного кратера. Ни дать,
ни взять исполинские ступени, ведущие вн, к незримой поверхности
планеты.
На нижней ступени, как раз над роем облаков, раздвинутых верженной
пучины горой, прилепилась какая-то округлая масса шириной в два-три
километра. Фолкен едва ее различил - она была лишь чуть темнее сероватой
пены, на которой покоилась. В первую минуту ему почудилось, что перед ним
лес белесых грибов-исполинов, никогда не видевших солнечных лучей.
В самом деле, лес... Из белой восковой пены торчали сотни тонких
стволов, правда, они стояли очень уж густо, чуть ли не впритык. А может
быть, не лес это, а одно огромное дерево? Что-нибудь вроде восточного
баньяна с множеством дополнительных стволов. На Яве Фолкену однажды
довелось видеть баньян, крона которого достигала шестисот метров в
поперечнике. Но это чудовище раз в десять больше!
Сгущалась темнота. Преломленный солнечный свет окрасил облачный
ландшафт в пу Еще несколько секунд, и все поглотит мрак. Но в свете
угасающего дня, своего второго дня на Юпитере, Фолкен увидел - или ему
почудилось? - нечто такое, что основательно поколебали его трактовку
белесого овала.
Если только его не обмануло слабое освещение, все эти сотни тонких
стволов качались в лад туда-обратно, будто водоросли на волне.
И само дерево успело переместиться.
- Увы, похоже, что в ближайший час можно ждать вержения Беты, -
сообщил Центр управления вскоре после захода солнца. - Вероятность
семьдесят процентов.
Фолкен бросил взгляд на карту. Бета находилась на сто сороковом
градусе юпитеровой широты, почти в тридцати тысячах километров от него,
далеко за горонтом. И хотя мощность вержений этого источника достигала
десяти мегатонн, на таком расстоянии ударная волна не была ему опасна.
Иное дело вызванная вержением радиобуря.
Всплески в декаметровом диапазоне, при которых Юпитер временами
становился самым мощным источником радиолучения на всем звездном небе,
были открыты еще в 1950-х годах и немало озадачили астрономов. И теперь,
больше ста лет спустя, подлинная причина их оставалась загадкой. Прнаки
вестны, а объяснения нет.
Самой живучей оказалась вулканическая гипотеза, хотя все понимали,
что на Юпитере слово "вулкан" означает нечто совсем другое, чем на Земле.
В нижних слоях юпитеровой атмосферы, может быть, даже на самой поверхности
планеты то и дело - иногда по несколько раз в день - происходили
титанические вержения. Огромный столб газа высотой больше тысячи
километров устремлялся вверх так, словно вознамерился улететь в космос.
Конечно, ему было не по силам одолеть поле тяготения величайшей
планет солнечной системы. Но часть столба - от силы несколько миллионов
тонн - обычно достигала ионосферы. Тут-то и начиналось...
Радиационные пояса Юпитера немеримо превосходят земные. И когда
газовый столб устраивает короткое замыкание, рождается электрический
разряд в миллионы раз мощнее любой земной молнии. Гром от этого разряда -
в виде радиопомех - раскатывается по всей солнечной системе и за ее
пределами.
На Юпитере было обнаружено четыре основных очага всплесков. Возможно,
к этим местам приурочены разломы, позволяющие раскаленному веществу недр
прорываться наружу. Ученые на Ганимеде, крупнейшем многочисленных
спутников Юпитера, теперь брались даже предсказывать декаметровые бури. Их
прогнозы были примерно такими же надежными, как прогнозы погоды на Земле в
начале двадцатого века.
Фолкен не знал, бояться радиобури или радоваться ей. Ведь он сможет
собрать ценнейшие данные - если останется жив. Весь маршрут был рассчитан
так, чтобы "Кон-Тики" находился возможно дальше от главных очагов
возмущения, особенно самого беспокойного них - центра Альфа. Но случаю
было угодно, чтобы сейчас проявил свой нрав ближайший очаг - Бета.
Оставалось надеяться, что расстояние, равное трем четвертям земной
окружности, предохранит "Кон-Тики".
- Вероятность девяносто процентов, - прозвучал напряженный голос
Центра. - И забудь слова "в ближайший час". Ганимед считает, вержения
можно ждать с минуты на минуту.
Только оператор договорил, как стрелка мерителя магнитного поля
полезла вверх. Не успев зашкалить, она так же быстро поехала вн.
Далеко-далеко и на огромной глубине какая-то чудовищная сила всколыхнула
жидкое ядро планеты.
- Вижу фонтан! - крикнул дежурный.
- Спасибо, я уже заметил. Когда буря дойдет до меня?
- Первые прнаки жди через пять минут. Пик - через десять.
Где-то за дугой горонта Юпитера столб газа шириной с Тихий океан
рвался в космос со скоростью многих тысяч километров в час. В нижних слоях
атмосферы уже бушевали грозы, но это было ничто перед свистопляской,
которая разразится, когда радиационный пояс обрушит на планету быточные
электроны. Фолкен принялся убирать штанги с приборами. Единственная
доступная ему мера предосторожности... Ударная волна покатится по
атмосфере лишь через четыре часа после разряда, но радиовсплеск,
распространяясь со скоростью света, настигнет его через десятую долю
секунды.
Радиоиндикатор прощупывал весь спектр частот, но Фолкен слышал только
обычный фон атмосферных помех. Вскоре уровень шумов начал медленно
возрастать. Мощь вержения увеличивалась.
Он не ожидал, что на таком расстоянии сумеет что-либо разглядеть.
Однако внезапно над горонтом на востоке заплясали отблески далеких
сполохов. Одновременно отключилась половина автоматических предохранителей
на распределительном щите, погас свет и умолкли все каналы связи.
Фолкен хотел пошевельнуться - не мог. Это было не только
психологическое оцепенение, конечности не слушались его, и больно кололо
все тело. Хотя электрическое поле никак не могло проникнуть в
экранированную кабину, приборная доска лучала пррачное сияние, и слух
Фолкена уловил характерное потрескивание тлеющего разряда.
Очередью резких щелчков сработала аварийная система. Снова включились
предохранители, загорелся свет, и оцепенение прошло так же быстро, как
возникло.
Удостоверившись, что все приборы работают нормально, Фолкен живо
повернулся к иллюминатору.
Ему не надо было включать контрольные лампы - стропы, на которых
висела кабина, словно горели. От стропового кольца и до пояса "Кон-Тики"
протянулись во мраке яркие, голубые с металлическим отливом струи. И вдоль
нескольких струй медленно катились ослепительные огненные шары.
Картина была до того чарующей и необычной, что не хотелось думать об
опасности. Мало кто наблюдал шаровые молнии так блко. И ни один тех,
кто встречался с ними в земной атмосфере, летя на водородном аэростате, не
уцелел. Перед внутренним взором Фолкена в который раз пробежали страшные
кадры старой кинохроники - аутодафе цеппелина "Гинденбург", подожженного
случайной искрой при швартовке в Лейкхерсте в 1937 году. Но здесь такая
катастрофа исключена, хотя в оболочке над головой Фолкена было больше
водорода, чем в последнем цеппелине. Пройдет не один миллиард лет, прежде
чем кто-нибудь сможет развести огонь в атмосфере Юпитера. Скворча, как
сало на горячей сковороде, ожил канал микрофонной связи.
- Алло, "Кон-Тики", ты слышишь нас? "Кон-Тики" - ты слышишь?
Слова были сильно искажены и будто рублены. Но понять можно. Фолкен
повеселел. Контакт с миром людей восстановлен...
- Слышу, - ответил он. - Роскошный электрический спектакль - и
никаких повреждений. Пока.
- Слава богу. Мы уже думали, что потеряли тебя. Будь другом, проверь
телеметрические каналы третий, седьмой и двадцать шестой. И наведи получше
вторую камеру. И нас что-то смущают показания наружных датчиков
ионации...
Фолкен неохотно оторвался от пленительного фейерверка вокруг
"Кон-Тики". Все же редка он поглядывал в иллюминаторы. Первыми пропали
шаровые молнии - они медленно разбухали и, достигнув критической величины,
беззвучно взрывались. Но еще и час спустя все металлические части на
оболочке кабины окружало слабое сияние. А радио продолжало потрескивать
половину ночи.
Оставшиеся до утра часы прошли без приключений. Только перед самым
восходом на востоке появилось какое-то зарево, которое Фолкен сперва
принял за утреннюю зарю. Но до рассвета оставалось еще минут двадцать, к
тому же зарево на глазах приближалось. Отделившись от обрамляющей
невидимый край планеты звездной дуги, оно превратилось в сравнительно
узкую, четко ограниченную световую полосу. Казалось, под облаками шарит
луч исполинского прожектора.
Километрах в ста за этой полосой возникла другая, она летела
параллельно первой и с той же скоростью. А за ней - еще одна, и еще, и
еще... И вот уже все небо переливается чередующимися полосами света и
тьмы!
Фолкену казалось, что он уже привык ко всяким чудесам, и он не
представлял себе, чтобы эти беззвучные переливы холодного света могли ему
хоть как-то угрожать. Но зрелище было настолько поразительным и
непостижимым, что в душу, подтачивая самообладание, проник леденящий
страх. И какой человек не ощутил бы себя пигмеем перед лицом недоступных
его пониманию сил... Может быть, на Юпитере все-таки есть не только жнь,
но и разум? И этот разум наконец-то начинает реагировать на вторжение
постороннего?
- Да, видим. - В голосе Центра звучал тот же трепет, который обуял
Фолкена. - Никакого понятия, что это может быть. Следи, вызываем Ганимед.
Феерия медленно угасала. Выходящие -за горонта полосы стали
намного бледнее, словно породившая их энергия иссякла. Через пять минут
все было кончено. Последний тусклый световой импульс растаял в небе на
западе. Фолкен почувствовал безграничное облегчение. Невозможно было долго
созерцать такое завораживающее и тревожное зрелище без ущерба для
душевного покоя.
Он гнал от себя саму мысль о том, как сильно потрясло его виденное.
Электрическую бурю еще как-то можно было понять, но это... Это было нечто
совершенно непостижимое.
Центр управления молчал. Фолкен знал, что сейчас на Ганимеде люди и
электронные машины лихорадочно ищут ответ в информационных блоках. Не
найдут - придется запросить Землю, это означает задержку почти на час. А
если и Земля не сумеет помочь? Нет, о такой возможности лучше не думать.
Голос Центра управления обрадовал его, как никогда прежде. Говорил
доктор Бреннер, говорил с явным облегчением, хотя и глуховато, как
человек, переживший серьезную встряску.
- Алло, "Кон-Тики". Мы решили загадку, хотя до сих пор как-то не
верится... То, что ты видел, биолюминесценция, очень похожая на свечение
микроорганмов в тропических морях Земли. Правда, здесь они находятся в
атмосфере, но принцип один и тот же.
- Но рисунок! - возразил Фолкен. - Рисунок был такой правильный,
совсем искусственный. И он простирался на сотни километров!
- Даже больше, чем ты можешь себе представить. Тебе была видна только
малая часть. Вся эта штука достигала в ширину пять тысяч километров и
напоминала вращающееся колесо. Ты видел спицы этого колеса, они
проносились со скоростью около километра в секунду...
- В секунду! - невольно перебил Фолкен. - Никакой органм не может
развить такую скорость!
- Конечно, не может. Я сейчас объясню. Полосы, которые ты наблюдал,
были вызваны ударной волной от очага Бета, а она распространилась со
скоростью звука.
- Но рисунок? - не унимался Фолкен.
- Вот именно. Речь идет о редчайшем явлении, но такие же световые
колеса, только в тысячу раз меньше, наблюдались в Персидском заливе и в
Индийском океане. Вот послушай, что увидели моряки британского торгового
судна "Патна" майской ночью в 1880 году в Персидском заливе. "Огромное
светящееся колесо вращалось так, что спицы его, казалось, задевали судно.
Длина спиц составляла метров двести-триста... Всего в колесе было около
шестнадцати спиц..." А вот сообщение от 23 мая 1906 года, дело происходило
в Оманском заливе: "Ярчайшее свечение быстро приближалось к нам, один за
другим направлялись на запад четко очерченные лучи, вроде луча
прожектора военного корабля... Слева от нас возникло огромное огненное
колесо, его спицы терялись вдали. Колесо это продолжало вращаться две или
три минуты..." ЭВМ на Ганимеде раскопала в архиве около пятисот случаев и
принялась все выписывать, да мы ее вовремя остановили.
- Вы меня убедили. Хотя я все равно ничего не понимаю.
- Еще бы - полностью объяснить это явление удалось только в конце
двадцатого века. Судя по всему, такое свечение возникает при
землетрясениях на дне моря. И всегда на мелких местах, где отражаются
ударные волны и возникает устойчивый волновой сп Иногда видны полосы,
иногда вращающиеся колеса - их назвали колесами Посейдона. Гипотеза
получила окончательное подтверждение, когда провели взрывы под водой и
сфотографировали результат со спутника. Да, недаром моряки были склонны к
суеверию. Кто бы поверил, что такое возможно?!
Так вот в чем дело, сказал себе Фолкен. Когда центр Бета дал выход
своей ярости, во все стороны пошли ударные волны - и через сжатый газ
нижних слоев атмосферы, и через толщу самого Юпитера. Встречаясь и
перекрещиваясь, волны эти где-то взаимно гасились, где-то усиливали друг
друга. Наверное, вся планета вибрировала, точно колокол.
Объяснение есть, но чувство благоговейного трепета осталось. Никогда
ему не забыть этих мерцающих световых полос, которые пронывали
недосягаемые глубины атмосферы Юпитера. У Фолкена было такое ощущение,
словно он очутился не просто на чужой планете, а в магическом царстве на
грани мифа и действительности.
Поистине, в этом мире можно ожидать чего угодно, и нет никакой
возможности угадать, что принесет завтрашний день.
И ведь ему еще целые сутки тут находиться...
Когда наконец рассвело по-настоящему, погода внезапно переменилась.
"Кон-Тики" летел сквозь буран. Восковые хлопья падали так густо, что
видимость сократилась до нуля. Фолкен с тревогой думал о том, как оболочка
выдержит возрастающий груз, пока не заметил, что ложащиеся на иллюминаторы
хлопья быстро исчезают. Они тотчас таяли от выделяемого "Кон-Тики" тепла.
На Земле в слепом полете пришлось бы еще считаться с опасностью
столкновения. Здесь хоть эта угроза отпадала, горы Юпитера находились в
сотнях километров под аппаратом. Что до плавучих островов пены, то
наскочить на них, должно быть, то же самое, что врезаться в слегка
отвердевшие мыльные пузыри...
Тем не менее Фолкен включил горонтальный радар, в котором прежде не
было надобности; до сих пор он пользовался только вертикальным лучом,
определяя расстояние до невидимой поверхности планеты.
Его ожидал новый сюрпр.
Обширный сектор неба перед ним был насыщен отчетливыми эхо-сигналами.
Фолкен припомнил, как первые авиаторы в ряду грозивших им опасностей
называли "облака, начиненные камнями". Здесь это выражение было бы в самый
раз.
Тревожная картина... Но Фолкен тут же сказал себе, что в атмосфере
Юпитера не могут парить никакие твердые предметы. Скорее всего, это
какое-то своеобразное метеорологическое явление. Так или иначе, до
ближайшей цели было около двухсот километров.
Он доложил в Центр управления, но на сей раз объяснения не получил.
Зато Центр утешил его сообщением, что через полчаса аппарат выйдет
бурана.
Однако его не предупредили о сильном боковом ветре, который вдруг
подхватил "Кон-Тики" и понес его почти под прямым углом к прежнему курсу.
Возможности управлять воздушным шаром невелики, и понадобилось все умение
Фолкена, чтобы не дать неуклюжему аппарату опрокинуться. Через несколько
минут он уже мчался на север со скоростью больше пятисот километров в час.
Потом турбулентность прекратилась так же внезапно, как родилась. Может,
это был местный вариант струйного течения?
Тем временем буран угомонился, и Фолкен увидел, что для него припас
Юп
"Кон-Тики" очутился в огромной вращающейся воронке диаметром около
тысячи километров. Шар несло вдоль наклонной мглистой стены. Над головой
Фолкена в ясном небе светило солнце, но вну воронка ввинчивалась в
атмосферу до неведанных мглистых глубин, где почти непрерывно сверкали
молнии.
Хотя шар опускался так медленно, что никакой непосредственной угрозы
не было, Фолкен увеличил подачу тепла в оболочку и уравновесил аппарат.
Только после этого он оторвался от фантастических картин за иллюминатором
и снова обратился к радару.
Теперь до ближайшей цели было километров сорок. Он быстро разобрал,
что все цели привязаны к стенам воронки и вращаются вместе с ней -
очевидно, их, как и "Кон-Тики", подхватило вихрем. Фолкен навел телескоп
по радарному пеленгу, и взгляду его явилось странное крапчатое облако.
Хотя оно заполнило почти все поле зрения, рассмотреть его было
непросто - облако цветом лишь немногим отличалось от более светлого фона,
образованного вращающейся стеной мглы. И прошло несколько минут, прежде
чем Фолкен сообразил, что однажды уже видел такое облако.
В тот раз оно ползло по склону плывущей пенной горы, и он принял его
за исполинское дерево с множеством стволов. Теперь представилась
возможность точнее определить его размеры и конфигурацию. А заодно
подобрать название, лучше отвечающее его облику. И вовсе не на дерево оно
похоже, а на медузу. Ну конечно, на медузу, тех, что медленно плывут в
теплых завихрениях Гольфстрима, волоча за собой длинные щупальца.
Но эта медуза больше полутора километров в поперечнике... Десятки
щупалец длиной в сотни метров мерно качались взад-вперед. На каждый взмах
уходила минута с лишком. Казалось, будто диковинное существо тяжело идет
на веслах по небу.
Остальные, более удаленные цели тоже были медузами. Фолкен рассмотрел
в телескоп с пяток - никакой разницы ни в форме, ни в размерах. Наверное,
все представляли один вид. Но почему они так неспешно вращаются по
тысячекилометровому кругу? Может быть, кормятся атмосферным планктоном,
который засосало в воронку так же, как и "Кон-Тики?"
- А ты подумал, Говард, - заговорил доктор Бреннер, придя в себя от
удивления, - что эти создания в сто тысяч раз больше самого крупного кита?
Даже если это всего лишь мешок с газом, он весит около миллиона тонн! Как
происходит у него обмен веществ - выше моего разумения. Ему ведь, чтобы
парить, нужны мегаватты энергии.
- Но если это мешок с газом, почему он так хорошо лоцируется?
- Не имею ни малейшего представления. Ты можешь подойти ближе?
Вопрос не праздный. Изменяя высоту и используя разницу в скорости
ветра, Фолкен мог приблиться к медузе на любое расстояние. Однако пока
что он предпочитал сохранять дистанцию сорок километров, о чем и заявил
достаточно твердо.
- Я тебя понимаю, - неохотно согласился Бре - Ладно, останемся
на прежнем месте.
"Останемся"... Фолкен не без сарказма подумал, что разница в сто
тысяч километров отражается на точке зрения.
Следующие два часа "Кон-Тики" продолжал спокойно вращаться вместе с
могучей воронкой. Фолкен испытывал разные фильтры, менял наводку,
добиваясь возможно более четкого ображения. Быть может, эта тусклая
окраска - камуфляж? Быть может, медуза, как это делают многие животные на
Земле, старается слиться с фоном? К такому приему прибегают и
преследователь, и преследуемый. К какой двух категорий принадлежит
медуза? Вряд ли он получит ответ за оставшееся короткое время.
Однако около полудня неожиданно последовал ответ.
Будто эскадрилья старинных реактивных истребителей, мглы вынырнули
пять мант. Они шли плугом прямо на белесое облако медузы, и Фолкен не
сомневался, что они намерены атаковать. Он здорово ошибся, когда принял
мант за безобидных травоядных.
Между тем действие развивалось так неспешно, словно он смотрел
замедленное кино. Плавно виваясь, манты летели со скоростью от силы
пятьдесят километров в час. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем
они настигли невозмутимо плывущую медузу. При всей своей огромной
величине, они выглядели карликами перед чудищем, к которому приближались.
И когда манты опустились на спину медузы, их можно было принять за птиц на
спине кита.
Сумеет ли медуза оборониться? Кроме этих длинных неуклюжих щупалец,
мантам вроде бы нечего опасаться. А может быть, медуза их даже и не
замечает, для нее они всего лишь мелкие паразиты, как для собаки блохи?
Но нет, ей явно приходится туго! Медуза начала крениться - медленно и
неотвратимо, словно тонущий корабль. Через десять минут крен достиг сорока
пяти градусов; при этом медуза быстро теряла высоту. Трудно было
удержаться от сочувствия атакованному чудовищу, к тому же эта картина
вызвала у Фолкена горькие воспоминания. Падение медузы странным образом
напоминало последние минуты "Куин".
На самом-то деле он должен сочувствовать другой стороне. Высокий
разум может развиться только у хищников, а не у тех, кто лениво пасется в
морских или небесных угодьях. Манты намного ближе к нему, чем этот
чудовищный мешок с газом. И вообще, можно ли по-настоящему симпатировать
существу, которое в сто тысяч раз больше кита?
А тактика медузы, кажется, возымела действие... Возрастающий крен
пришелся не по нраву мантам, и они тяжело взлетели, будто сытые
стервятники, спугнутые в разгар пиршества. Правда, они не стали особенно
удаляться, а повисли в нескольких метрах от чудовища, которое продолжало
валиться на бок.
Вдруг Фолкен увидел ослепительную вспышку, одновременно послышался
треск в приемнике. Одна мант, медленно кувыркаясь, рухнула вн. За ней
тянулся шлейф черного дыма, и сходство с подбитым самолетом было так
велико, что Фолкену стало не по себе.
В тот же миг остальные манты спикировали, уходя от медузы. Теряя
высоту, они набрали скорость и быстро пропали в толще облаков, которых
явились. А медуза, прекратив падение, не спеша выровнялась и как ни в чем
не бывало возобновила движение.
- Изумительно! - прервал напряженную тишину голос доктора Бреннера. -
Электрическая защита, как у наших угрей и скатов. С той лишь разницей, что
в этом разряде был миллион вольт! Тебе не удалось заметить, откуда
вылетела искра? Что-нибудь вроде электродов?
- Нет, - ответил Фолкен, настроив телескоп на максимальное
увеличение. - Постой, что-то тут не так... Видишь узор? Сравни-ка его с
предыдущими снимками. Я уверен, раньше его не было.
На боку медузы появилась широкая пятнистая полоса. Поразительно
похоже на клетки шахматной доски, но каждая клетка в свою очередь была
расписана сложным узором горонтальных черточек. Они располагались на
равном расстоянии друг от друга, образуя правильные колонки и ряды.
- Ты прав, - пронес доктор Бреннер с явным благоговением в голосе.
- Он только что появился. И я даже не решаюсь поделиться с тобой своей
догадкой.
- Ничего, зато у меня нет такой славы, чтобы за нее опасаться. Во
всяком случае, мне не страшен суд биологов. Сказать, что я думаю?
- Давай.
- Это антенная решетка для метровых волн. Вроде тех, какими
пользовались в начале двадцатого века.
- Вот именно... Теперь ясно, откуда такое четкое эхо.
- Но почему решетка появилась только теперь?
- Наверное, это следствие разряда.
- Мне сейчас пришла в голову одна мысль, - медленно пронес Фолкен.
- Ты не допускаешь, что чудовище слушает наш разговор?
- На этой частоте? Вряд ли. Это же метровые нет, даже декаметровые
антенны, судя по размерам. Гм-м... А что...
Доктор Бреннер умолк, его мысли явно приняли новое направление.
Наконец он опять заговорил:
- Бьюсь об заклад, они настроены на радиовсплески! На Земле природа
до этого не дошла. У нас есть животные с системой эхолокации, даже с
электрическими органами, но радиоволны никто не воспринимает. И к чему
это, когда предостаточно света! Но здесь другое дело, Юпитер весь пропитан
радиолучениями. Эту энергию можно использовать, даже запасать. Может
быть, перед тобой плавучая электростанция!
В разговор вмешался новый голос:
- Говорит руководитель полета. Все это очень интересно, однако сперва
надо решить гораздо более важный вопрос. Можно ли назвать это существо
разумным? Если да, то нам не мешает вспомнить директивы о первом контакте.
- До полета сюда, - уныло отозвался доктор Бреннер, - я мог бы
поклясться, что антенное устройство для коротких волн способно создать
только разумное существо. Теперь я в этом не уверен. Возможно, это плод
естественной эволюции. И ведь если на то пошло, такое устройство не
удивительнее человеческого глаза.
- Ясно - на всякий случай согласимся считать это существо разумным.
Следовательно, экспедиция должна придерживаться всех положений директивы.
Надолго воцарилась тишина, участники радиопереклички осмысливали, что
этого вытекает. Похоже, впервые в истории космонавтики пришла пора
применить правила, разработанные в ходе столетней дискуссии. Человек
влек - должен был влечь! - урок ошибок, допущенных на Земле. Не
только во имя морали, но и ради своих же собственных интересов нельзя
повторять эти ошибки на других планетах. Слишком опасно обращаться с
разумом так, как некогда американские поселенцы обращались с индейцами, а
европейцы и другие обращались с коренным населением Африки...
Первое правило гласило: сохраняй дистанцию. Не пытайся приблиться
или хотя бы налаживать общение, не дав "им" вдоволь времени как следует
учить тебя. Что означает "вдоволь времени", никто не брался определить.
Решать этот вопрос предоставлялось самому участнику контакта.
На плечи Говарда Фолкена легла ответственность, о какой он никогда не
помышлял. В те немногие часы, что он еще проведет на Юпитере, ему, быть
может, суждено стать первым полномочным представителем человечества.
Какая ысканная ирония судьбы! Оставалось только пожалеть, что врачи
не смогли вернуть ему способность смеяться.
Начинало темнеть, но Фолкену было не до этого, он все свое внимание
сосредоточил на живом облаке в поле зрения телескопа. Ветер, упорно неся
"Кон-Тики" по окружности исполинской воронки, сократил расстояние между
ним и медузой до двадцати километров. Когда останется меньше десяти,
придется совершать маневр уклонения. Хотя Фолкен был уверен, что
электрическое оружие медузы поражает только вбли, его не тянуло затевать
проверку. Пусть этой проблемой займутся будущие исследователи, а он
заранее желает им успеха.
В кабине стало совсем темно. Странно - до заката еще не один час. Что
там на экране горонтального локатора?.. Он все время на него поглядывал,
но, кроме учаемой медузы, километров на сто не было никаких целей.
Неожиданно с поразительной силой возник тот самый звук, который
доносился до него юпитеровой ночи. Гулкий рокот, чаще, чаще - вся
кабина вибрировала, будто горошина в литаврах, - и вдруг оборвался...
В томительной внезапной тишине две мысли почти одновременно пришли в
голову Фолкена.
На этот раз звук долетел до него не за тысячи километров по
радиоканалу - он пронывал атмосферу вокруг "Кон-Тики".
Вторая мысль была еще более тревожной. Фолкен совсем забыл -
непростительно, но голова была занята другими вещами, которые казались
важнее, забыл, что большая часть неба над ним закрыта газовой оболочкой
"Кон-Тики". А посеребренный для теплооляции шар непроницаем не только
для глаза, но и для радара.
Все это он, конечно, знал. Знал о небольшом ъяне конструкции, с
которым мирились, не придавая ему значения. Но этот ъян показался
Говарду Фолкену очень серьезным сейчас, когда он увидел, как сверху на
кабину со всех сторон опускается частокол огромных, толще всякого дерева,
щупалец...
Раздался возбужденный голос Бреннера:
- Не забывай о директиве! Не вспугни его!
Прежде чем Фолкен успел дать подобающий ответ, все прочие звуки опять
потонули в могучей барабанной дроби.
Настоящего пилота-испытателя узнают по его реакциям не в таких
аварийных ситуациях, которые можно предусмотреть, а в таких, возможность
которых никому даже в голову не приходила. Не больше секунды понадобилось
Фолкену на анал ситуации, затем он молниеносно дернул разрывной клапан.
Термин этот был пережитком поры водородных аэростатов - на самом деле
оболочка "Кон-Тики" вовсе не разорвалась, просто открылись жалюзи, выше
пояса. Тотчас нагретый газ устремился наружу, и "Кон-Тики", лишенный
подъемной силы, начал быстро падать в поле тяготения, которое в два с
половиной раза превосходило земное.
Чудовищные щупальца ушли вверх и пропали. Фолкен успел заметить, что
они усеяны большими пузырями или мешками - очевидно, для плавучести, и
заканчиваются множеством тонких усиков, напоминающих корешки растения. Он
был готов к тому, что вот-вот сверкнет молния, но ничего, обошлось.
Стремительное падение замедлилось в более плотных слоях атмосферы,
где спущенный шар стал играть роль парашюта. Потеряв около трех километров
высоты, Фолкен решил, что уже можно закрывать жалюзи. Пока он восстановил
подъемную силу и уравновесил аппарат, было потеряно еще около полутора
километров, и оставалось совсем немного до рубежа безопасности.
Он посмотрел в верхний иллюминатор - не без тревоги, хотя был уверен,
что увидит только округлость шара. Однако при падении "Кон-Тики" вильнул в
сторону, и километрах в двух-трех над собой Фолкен увидел край медузы. Он
никак не ожидал, что она так блко. Медуза продолжала опускаться с
невероятной быстротой.
Радио донесло тревожный вызов Центра управления.
- У меня все в порядке, - прокричал в ответ Фолкен. - Но эта тварь
продолжает меня преследовать, а мне больше некуда снижаться.
Не совсем точный ответ, он мог снижаться еще километров триста, но
это было бы путешествием в один конец, и большая часть пути не принесла бы
ему особого удовольствия.
В эту минуту Фолкен, к великому своему облегчению, обнаружил, что
медуза выравнивается в полутора километрах над ним. То ли решила быть
поосторожнее с чужим созданием, то ли ей тоже была не по нраву высокая
температура нижних слоев. Наружный термометр показывал больше пятидесяти
градусов, и Фолкен спросил себя, сколько еще сможет он полагаться на
систему жнеобеспечения.
Опять послышался голос Бреннера - его по-прежнему беспокоило
соблюдение директивы.
- Учти, это может быть простое любопытство! - кричал экзобиолог,
правда без особой уверенности. - Не вздумай ее пугать!
Фолкена уже начали раздражать все эти наставления, ему вспомнилась
одна телевионная дискуссия специалиста по космическому праву с
космонавтом. Выслушав доскональный разбор всех следствий, вытекающих
директивы о первом контакте, космонавт недоверчиво воскликнул:
- Это что же, если не будет другого выхода, я должен тихохонько
сидеть и ждать, когда меня сожрут?
На что юрист без тени улыбки ответил:
- Вы очень точно схватили суть дела.
Тогда это звучало потешно. Тогда - но не теперь. К тому же Фолкен
увидел нечто такое, что еще больше омрачило его настроение. Медуза
по-прежнему парила в полутора километрах над ним, но одно ее щупальце
невероятно удлинилось и, утончаясь на глазах, тянулось к "Кон-Тики".
Мальчишкой Фолкен однажды видел смерч над Канзасской равниной. Нынешнее
зрелище живо напомнило ему ту вивающуюся черную змею, которая достала
землю с облаков.
- У меня скоро не будет выбора, - доложил он Центру управления. -
Остается одно двух: либо напугать эту тварь, либо вызвать у нее
желудочные колики. Подозреваю, ей будет нелегко переварить "Кон-Тики",
если она замыслила им закусить.
Он ждал, что скажет на это Бреннер, но биолог молчал.
- Ну, что ж... До запланированного срока еще двадцать семь минут, но
я включаю программу зажигания. Надеюсь, горючего хватит, чтобы потом
исправить движение по орбите.
Медуза пропала поля зрения, она опять была точно над аппаратом. Но
Фолкен знал, что щупальце вот-вот дотянется до шара. А на то, чтобы
реактор смог развить полную тягу, уйдет около пяти минут.
Запал заправлен. Вычислитель орбиты не отверг намеченный вариант как
совершенно неосуществимый. Воздухозаборники открыты и готовы по команде
заглатывать тонны окружающей водородно-гелиевой смеси. Скоро наступит
момент, который даже в оптимальной ситуации можно было бы назвать моментом
истины, - до сих пор не было никакой возможности проверить, как на самом
деле будет работать ядерный воздушно-реактивный двигатель в чужеродной
атмосфере Юпитера.
Что-то легонько толкнуло "Кон-Тики". Лучше не обращать внимания...
Механм воспламенения рассчитан на другую высоту, километров на
десять повыше, где на тридцать градусов холоднее и плотность атмосферы в
четыре раза меньше. Н-да...
При каком минимальном угле пикирования будут работать
воздухозаборники? И сумеет ли он вовремя выйти пике, если учесть, что
сверх двигателя его будут увлекать к поверхности Юпитера два с половиной
"g"?
Большая тяжелая рука погладила Весь аппарат закачался
вверх-вн, будто мячик на резинке - игрушка, которая только что вошла в
моду на Земле.
Конечно, не исключено, что Бреннер прав и это существо таким способом
демонстрирует дружелюбие. Обратиться к нему по радио? Что ему сказать?
"Кисонька хорошенькая"? "На место, Трезор"? Или: "Проводите меня к вашему
вождю"?
Соотношение тритий-дейтерий в норме... Можно поджигать спичкой,
дающей тепло в сто миллионов градусов. Тонкий конец щупальца обогнул шар
метрах в пятидесяти от иллюминатора. Величиной с хобот слона - и почти
такой же чувствительный, судя по тому, как осторожно он скользил по
оболочке. На самом конце - щупики, словно вопрошающие рты.
Доктор Бреннер был бы в восторге от этого зрелища. Ну что ж, самое
время. Фолкен быстро обвел взглядом пульт управления, начал отсчет
последних четырех секунд до пуска двигателя, разбил предохранительную
крышку и нажал кнопку "СБРОС".
Резкий взрыв... Внезапная потеря веса... "Кон-Тики" падал носом вн.
Над ним отброшенная оболочка устремилась вверх, увлекая за собой пытливое
щупальце. Фолкен не успел проследить, столкнулся ли газовый мешок с
медузой, потому что в мгновение ока двигатель пришел в движение и надо
было думать о другом.
Ревущий столб горячей водородно-гелиевой смеси рвался сопел
реактора, быстро увеличивая тягу - в сторону Юпитера, а не от него. Фолкен
не мог сразу выровнять аппарат, курсовые рули еще плохо слушались. Но если
в ближайшие секунды он не подчинит себе "Кон-Тики" и не выйдет пике,
кабина слишком углубится в нижние слои атмосферы и будет разрушена.
Мучительно медленно - секунды показались Фолкену годами - вывел он
аппарат на горонталь, потом стал набирать высоту. Только раз оглянулся
он назад и увидел далеко вну медузу. Отброшенного шара не было видно -
должно быть, выскользнул щупалец.
Теперь Фолкен снова был сам себе хозяин, он больше не дрейфовал по
воле ветров Юпитера, а возвращался в космос, оседлав атомное пламя.
Воздушно-реактивный двигатель обеспечит нужную высоту и скорость, которая
на рубеже атмосферы приблится к орбитальной. А затем ракетная тяга
выведет его на космические просторы.
На полпути к орбите Фолкен посмотрел на юг. Там -за горонта
появилась исполинская загадка - Красное Пятно, плавучий остров вдвое
больше земного шара. Он любовался его таинственным великолепием до тех
пор, пока ЭВМ не предупредила, что до перехода на ракетную тягу осталось
всего шестьдесят секунд. Фолкен неохотно оторвался от иллюминатора.
- Как-нибудь в другой раз, - пробормотал он.
- Что-что? - встрепенулся Центр управления. - Ты что-то сказал?
- Да нет, ничего, - отозвался Фолкен.
- Ты у нас теперь герой, Говард, а не просто знаменитость, - сказал
Веб - Дал людям пищу для размышлений, обогатил их жнь. Хорошо если
один миллионов сам побывает на внешних гигантах, но мысленно все
человечество их посетит. А это чего-то стоит.
- Я рад, что хоть немного тебя выручил.
Старые друзья могут позволить себе не обижаться на иронический тон. И
все-таки он поразил Вебстера. К тому же это была не первая новая черточка
в поведении Говарда после его возвращения с Юпитера.
Вебстер показал на знаменитую дощечку на своем письменном столе, с
прывом, заимствованным у одного импресарио прошлого века: "Удивите
меня!"
- Я не стыжусь своей работы, Говард. Новое знание, новые ресурсы -
все это необходимо. Но человек, кроме того, нуждается в свежих и волнующих
впечатлениях. Космические полеты успели стать чем-то обычным. Благодаря
тебе они снова окружены ореолом большой романтики. Юпитер еще не скоро
разложат по полочкам. Не говоря уже об этих медузах. Я вот почему-то
уверен, что твоя медуза сознавала, где у тебя слепое пятно. Кстати, ты уже
решил, куда полетишь в следующий раз? Сатурн, Уран, Нептун - выбирай!
- Не знаю. Я подумывал о Сатурне, но ведь там и без меня можно
обойтись. Всего один "g", а не два с половиной, как на Юпитере. С этим и
человек справится.
Человек, сказал себе Веб Он говорит, человек. А ведь раньше не
отделял себя от людей. И "мы" давно перестал говорить. Изменяется, отходит
от нас...
- Ладно, - пронес он вслух и встал, чтобы скрыть свое
замешательство. - Пора начинать пресс-конференцию. Камеры установлены, все
ждут. Ты увидишь множество старых друзей.
Он сделал ударение на последних словах, но не заметил никакой
реакции. Эту кожаную маску - лицо Говарда - становится все труднее
понимать.
Фолкен отъехал назад от стола, разомкнул лафет, игравший роль
сиденья, и выпрямился во весь рост на гидравлических опорах. Два метра
десять - хирурги знали, что делали, прибавив ему тридцать сантиметров.
Небольшая компенсация за все то, что он потерял при аварии "Куин"...
Подождав, когда Вебстер откроет дверь, Фолкен четко повернулся кругом
на пневматических шинах и бесшумно заскользил к выходу со скоростью
тридцати километров в час. В его движениях не было ни вызова, ни рисовки,
он вовсе не щеголял быстротой и точностью, у него это получалось
бессознательно.
Говард Фолкен, который когда-то был человеком и который по телефону
или по радио по-прежнему мог сойти за человека, был доволен своим успехом.
И впервые за много лет он обрел что-то вроде душевного покоя. После
возвращения с Юпитера кошмары прекратились. Наконец он нашел себя.
Теперь он знал, почему во сне ему являлся супершимпанзе с погибающей
"Куин Элабет". Ни человек, ни зверь, существо на грани двух миров...
Как и Фолкен.
Только он может без скафандра передвигаться но поверхности Луны.
Система жнеобеспечения в металлическом кожухе, заменившем ему бренное
тело, одинаково хорошо работает в космосе и под водой. В поле тяготения, в
десять раз превосходящем силой земное, он чувствует себя несколько
скованно, - но и только. А лучше всего - невесомость...
Он все больше отдалялся от человечества, все слабей ощущал узы
родства. Эти комья неустойчивых углеводородных соединений, которые дышат
воздухом, плохо переносят радиацию, - куда уж им соваться за пределы своей
атмосферы, пусть сидят там, где им на роду написано - на Земле. Ну, еще на
Луне и на Марсе.
Настанет день, когда подлинными владыками космоса будут не люди, а
машины. А он, Говард Фолкен, - ни то, ни другое. Вполне осмыслив свое
предназначение, он ощущал мрачную гордость от сознания своей уникальной
исключительности - первый бессмертный, мостик между органическим и
неорганическим мирами.
Да, он будет полномочным представителем, посредником между старым и
новым, между углеродными существами и металлическими созданиями, которые
когда-нибудь их вытеснят.
Обе стороны будут нуждаться в нем в предстоящие беспокойные столетия.