-----------------------------------------------------------------------
Журнал "Юный техник", 1973, N 12. - Л.Этуш.
& spellcheck by HarryFan, 18 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
В следующий раз, когда высоко в небе появится полная Луна, обратите
внимание на ее правый край и заставьте ваши глаза подняться по гибу
диска вверх, против часовой стрелки. Около цифры "два" вы заметите
маленький темный овал; его без труда обнаружит любой человек с
нормальным зрением. Эта великая равнина, самая прекрасная на Луне,
названа Морем Крисов. Диаметром в триста миль, охраняемая плотным
кольцом горных массивов, она не была исследована до той поры, пока мы
не пробрались туда поздним летом 1996 года.
Большая экспедиция с двумя тяжелыми луноходами для снаряжения и
припасов двигалась с главной лунной базы, расположенной в Море
Ясности, в пятистах милях от равнины. К счастью, большая часть площади
Моря Крисов очень ровная. Здесь нет опасных расселин, столь обычных
для лунной поверхности, мало кратеров и И насколько можно было
предполагать, мощным гусеничным вездеходам не придется очень трудно, в
каком бы направлении мы ни захотели двигаться.
В ту пору я как геолог руководил группой исследователей в южном
районе моря. За неделю мы проехали сотню миль, огибая основания гор
вдоль берега, где несколько миллиардов лет назад было древнее море. На
Земле тогда жнь лишь зарождалась, а здесь уже вымирала. Воды, омывая
склоны этих огромных скал, отступали в глубь, в пустое сердце Луны. Мы
пересекали поверхность погибшего океана без приливов и отливов,
глубиной в полмили, и только иней - единственный прнак существования
жидкости - порой встречался нам в пещерах, куда иссушающий свет солнца
никогда не проникал.
Мы отправились путешествовать с медленно наступающим лунным
рассветом, и от ночи нас отделяла почти неделя земного времени.
Бывало, раз шесть на дню мы оставляли луноход и, защищенные
скафандрами, искали интересные минералы или устанавливали дорожные
указатели для будущих путешественников.
Жнь на вездеходе протекала по земному времени, и ровно в 22:00 мы
посылали на базу радиограмму о том, что работа на данный день
закончена. Снаружи скалы еще рдели под лучами почти вертикального
Солнца, а для нас наступала ночь, и мы спали не менее восьми часов.
Завтрак готовили по очереди. На сей раз это делал я, расположившись
в углу главной каюты, который служил нам камбузом. Прошли годы, но
ничто не истерлось в памяти.
Я стоял у сковороды в ожидании румяной корочки на сосисках, и мой
взгляд бесцельно скользил по горным хребтам; они закрывали южную часть
горонта и исчезали виду на западе и востоке. Казалось, нас
разделяло расстояние в одну-две мили, но я знал, что до ближайшей горы
было не менее двадцати миль. На Луне с увеличением расстояния не
стираются для глаза детали местности, там нет, как на Земле, почти
невидимой дымки, которая смягчает и даже меняет очертания отдаленных
от нас предметов.
Горы высотой в десять тысяч футов поднимались долины обрывистыми
уступами, словно выброшенные в небо сквозь расплавленную кору
подземными вержениями тысячелетней давности. Основание ближайшей
горы было скрыто от меня резко закругленной поверхностью долины: Луна
- маленький мир, и до горонта лишь две мили.
Я поднял глаза к вершинам, которые не знали человека, к вершинам,
которые до зарождения жни на Земле видели, как отступали океаны,
угрюмо погружаясь в свои могилы и унося с собой надежду и утренние
обещания этого мира. Неприступные скалы, они отражали солнечный свет с
такой силой, что глазам было больно, и только чуть выше этих скал
спокойно сияли в небе звезды и небо казалось более темным, чем в
зимнюю полночь на Земле. Когда глаза слепило каким-то металлическим
блеском, что появлялся на гребне нависшей над морем скалы, милях в
тридцати к западу, я отворачивался. Мощный точечный источник, словно
небесная звезда, схваченная когтистой лапой жестокого горного пика:
мне чудилось, что ровная скалистая поверхность отражает и направляет
солнечный свет в мои глаза.
Подобные явления не редкость. Когда Луна находится во второй
четверти, с Земли видны горные хребты Океана Бурь, горящие радужным
бело-голубым светом: это солнечные лучи, отраженные лунными горами,
летят от одного мира к другому. Заинтересованный тем, какие скальные
породы сияли так ярко, я забрался в смотровую башню и повернул
четырехдюймовый телескоп на запад.
Мое любопытство было возбуждено. Я отчетливо видел резко очерченные
горные хребты, казалось, до них было не более полумили, однако свет
Солнца отражал предмет столь незначительных размеров, что невозможно
было прийти к какому-то заключению. И все же мне казалось, что предмет
этот симметричный, а вершина, на которой он покоится, удивительно
плоская. Долгое время я не отрываясь, с напряжением вглядывался в
пространство, откуда лился слепящий глаза загадочный свет, покуда
запах горелого камбуза не дал мне понять, что сосиски на завтрак
зря совершили путешествие в четверть миллиона миль.
В то утро мы прокладывали дорогу через Море Крисов, и горы на
западе уходили от нас все выше в небо. Часто мы покидали вездеход и
под прикрытием скафандров занимались ысканиями, но и тогда
обсуждение моего открытия продолжалось по радио. Члены экспедиции
утверждали, что на Луне никогда не существовала какая-либо форма
разумной жни, лишь примитивные растения и их несколько более
полноценные предки. Я это хорошо знал, но иногда ученый должен не
бояться прослыть дураком и обсудить абсурдные предположения.
И наконец я сказал:
- Послушайте, я взберусь туда хотя бы для своего собственного
спокойствия. Высота горы менее двенадцати тысяч футов. Я поднимусь за
двадцать часов.
- Если ты не сломаешь шеи, - возразил Гариетт, - ты станешь
посмешищем для экспедиции, когда мы доберемся до базы. Отныне эту гору
назовут Шутка Вильсона.
- Нет, не хочу ломать шеи, - непреклонно ответил я. - Вспомни, кто
первым забрался на Пико и Хеликон?
- Разве ты не был тогда чуть моложе? - спросил Люис с нежностью.
- Это хорошая причина как раз для того, чтобы туда отправиться, -
ответил я с достоинством.
В тот вечер мы остановили вездеход в полумиле от выступа и рано
легли спать. Гариетт собирался утром идти со мной. Хороший альпинист,
он часто сопровождал меня в экспедициях.
На первый взгляд скалы казались недосягаемыми, но для всякого, кто
не страшится высоты, восхождение на горы не представляет трудности в
мире, где все весит в шесть раз меньше, чем на Земле. Альпинм на
Луне опасен, если вы чрезмерно самоуверенны: при падении с высоты 600
футов вы можете разбиться здесь так же сильно, как с высоты 100 футов
на Земле.
На широком уступе, на высоте 4000 футов над долиной мы сделали
первый привал.
Над нашими головами, примерно футах в пятидесяти, было плато и тот
предмет, который заманил меня и заставил преодолевать эти бесплодные
пустоши. Я предполагал, что увижу валун, отколотый упавшим метеоритом
много веков тому назад, и грани его, все еще свежие, сверкали в этой
незыблемой веками тишине.
На скале не видно было ни одного выступа, за который можно было бы
ухватиться руками, и нам пришлось использовать кошку. В мои усталые
руки словно влилась новая сила, когда я раскручивал над головой
трехзубцовый крюк, чтобы бросить его к звездам. Сперва он не врубился
и, когда мы потянули за веревку, медленно сполз вн. На третьей
попытке зубья врезались глубоко, и под тяжестью нашего общего веса
крюк не сместился.
Гариетт взглянул на меня с беспокойством. Вероятно, он хотел идти
первым, но я улыбнулся ему сквозь стекла шлема и покачал головой.
Медленно, рассчитывая каждое движение и остановки на отдых, я начал
последний подъем.
Даже с космическим костюмом мой вес не превышал сорока фунтов,
поэтому я подтягивался то на одной руке, то на другой, без помощи ног.
Добравшись до кромки, я задержался, махнул рукой Гариетту, затем
перелез через край и, встав на ноги, вперился глазами прямо перед
собой.
Я стоял на плато диаметром около ста футов. Когда-то поверхность
его была гладкой, слишком гладкой, если думать, что руки природы
сделали его таким. Однако тысячелетиями падавшие метеориты бороздили
поверхность, и всюду видны были впадины и складки. Плато разровняли,
чтобы установить сверкающую конструкцию грубо-пирамидальной формы в
два человеческих роста. Она была вделана в скалу, словно огромный
драгоценный камень, отшлифованный тысячей граней.
В первые мгновения я оцепенел, лишенный всяких эмоций, затем,
словно толчком в сердце, я был выведен этого состояния чувством
невыразимой радости. Я любил Луну и отныне знал, что стелющийся мох
был не единственной формой жни, которую она породила в молодости.
Мой мозг начал работать нормально, чтобы думать и спрашивать. Было
ли это здание, или гробница, или что-то имеющее название на моем
языке? Если это здание, зачем его воздвигли в недоступном месте? А
может быть, это храм? И я вообразил, как жрецы молили своих богов
сохранить им жнь, взывая понапрасну, и как исчезал океан и вымирало
все живое...
Я двинулся вперед, чтобы осмотреть этот предмет тщательнее, но
смутное чувство осторожности помешало подойти очень блко. Я был
знаком с археологией и попытался представить себе культурный уровень
цивилации, если строители смогли разровнять горную поверхность и
поднять на такую высоту сверкающие зеркала.
А египтяне могли бы соорудить такое, если бы их рабочие имели вот
эти странные материалы, которыми пользовались более древние
архитекторы, подумал я. Предмет был мал по размеру, и мне не пришло в
голову, что его могли создать люди более развитые, чем мои
современники. Идея о существовании разумной жни на Луне была слишком
неожиданной, однако мое сознание восприняло ее сразу, а моя гордость
не позволила мне броситься в это очертя голову.
Затем я заметил что-то, от чего волосы стали дыбом, что-то чересчур
банальное и невинное, на что многие, вероятно, не обратили бы никакого
внимания. Я упоминал, что плато было сплошь в выбоинах от упавших
метеоритов и все кругом покрывала космическая пыль слоем в несколько
дюймов (так всегда выглядит поверхность того мира, где нет ветров,
разносящих пыль). И все же на горной поверхности почти вплотную к
пирамиде не видно было ни пыли, ни выбоин, их словно не подпускало к
сооружению плотное кольцо, невидимой стеной защищающее сооружение от
разрушительного действия метеоритов и самого времени.
Я поднял камешек и легонько бросил его в сверкающее сооружение.
Если бы камень исчез за невидимым барьером, я бы не удивился, но он
словно ударился о гладкую полусферическую поверхность и легко скатился
на плато.
Теперь я осознал, что увидел предмет, подобный которому
человеческий род не создавал на протяжении своего развития. Эго было
не здание, а машина, и ее защищали силы, бросившие вызов Вечности. Эти
силы все еще действовали, и, видимо, я подошел недозволенно блко. Я
подумал о радиации, которую человек смог загнать в ловушку и
обезвредить за последнее столетие. Насколько я представлял,
радиоактивное лучение было слишком мощным, и, возможно, я уже обрек
себя, как если бы попал в смертельное молчаливое свечение
незащищенного атомного реактора. Я поднял глаза к полукругу Земли,
покоящемуся в своей звездной колыбели, и подумал о том, что же было
под ее облаками, когда неведомые нам строители завершили свою работу.
Был ли это для Земли период карбона с джунглями, окутанными пером, или
холодные морские пучины и первые амфибии, выползшие на Землю, чтобы
заселить ее, или ранее того - долгое безмолвие и одиночество,
предшествовавшее жни?
Не спрашивайте, почему я не осознал правду раньше - правду, столь
очевидную и простую теперь. В замешательстве первых минут я
предположил, что граненое чудовище было создано народом,
существовавшим в прошлом на Луне, но внезапно я, не колеблясь,
заключил, что строителям была чужда Луна, как и мне.
За двадцать лет мы не нашли никаких следов жни, кроме
выродившихся растений. Лунная цивилация, как ни сложилась ее судьба,
оставила бы какую-то память о своем существовании.
Я снова взглянул на сверкающую пирамиду, она показалась мне еще
более чуждой природе Луны. И мне почудилось, словно маленькая пирамида
сказала:
- Извините, я сама чужеземка...
Двадцать лет ушло на то, чтобы разбить невидимую защиту и добраться
до машины. То, что вызывало недоумение, было разрушено варварской
силой атома, и теперь я мог осмотреть детали очаровательного
сверкающего предмета, обнаруженного мною когда-то высоко в горах. Они
лишены для нас всякого смысла. Механмы пирамиды (если это
действительно механмы) созданы по технологии, которая находится
далеко за пределами нашего понимания.
Теперь эта тайна мучит всех нас более чем когда-либо, поскольку мы
знаем, что в нашей Галактике только Земля является родиной разумной
жни. Машину не могла построить ни одна погибшая цивилация нашего
мира, а толщина слоя космической пыли помогла нам определить возраст
пирамиды - ее построили задолго до того, как на Земле жнь вышла
морей. Когда наш мир был вдвое моложе, что-то пронеслось от звезд по
солнечной системе, оставило знак своего пребывания и продолжило путь.
Пока мы не уничтожили машину, она работала, выполняя задание ее
создателей; что касается цели - это лишь моя догадка.
Почти сто миллиардов заезд образуют Млечный Путь, и, должно быть,
давно население миров других солнц миновало те вершины, до каких мы
ныне добрались. Только подумайте о таких цивилациях в глубинах веков
на фоне гаснувшей зари создания вселенной, еще столь молодой, что
жнь существовала лишь в горстке миров. Их удел - одиночество богов,
взирающих в вечность и тщетно ищущих, с кем поделиться своими мыслями.
Они, должно быть, шарили по созвездиям, как мы исследуем планеты.
Повсюду были или будут миры; их ждет пустое безмолвие или ползающие
безмозглые создания. Такой была и наша Земля, когда дым гигантских
вулканов все еще застилал небеса, когда первый корабль мыслящих
существ проплыл в солнечную систему пропасти за Плутоном. Он
миновал замерзшие внешние планеты, зная, что жнь не могла сыграть
никакой роли в их судьбе. Он задержался среди внутренних планет,
согревающих себя огнем Солнца и ожидающих начала истории.
Эти пилигримы, должно быть, поглядывали на Землю, безопасно
вращаясь в узкой зоне между огнем и льдом, и, возможно, они
догадывались, что в далеком будущем на Земле, наиболее любимой
Солнцем, зародится мысль; но неисчислимое количество звезд, возможно,
помешает им прийти к Земле снова. И поэтому они оставили здесь
часового, одного миллионов ему подобных, разбросанных по вселенной,
дабы наблюдать за всеми мирами, обещающими зарождение жни. Это был
маяк, который глубины веков сигналил о том, что он еще не
обнаружен.
Теперь вы понимаете, почему хрустальную, кристаллическую
многогранную пирамиду воздвигли на Луне, а не на Земле. Создателей не
интересовали народы, недавно сбросившие одежду дикарей. Наша
цивилация представляла бы для них интерес только в том случае, если
бы люди доказали способность выжить - выйти в космос и оторваться от
своей колыбели Земли. Это необходимость, с которой рано или поздно
должны столкнуться все народы. Это вдвойне трудная задача, потому что
ее осуществление требует освоения ядерной энергии и окончательного
решения проблемы - жнь или смерть.