Роман Николаевич Ким. Тетрадь найденная в Сунчоне
Военные Приключения
OCR: Андрей из Архангельска
ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ
повести
ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
МОСКВА 1963
* ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ *
Рано утром 24 ноября 1950 года американские войска в Корее начали
генеральное наступление. Американцы ставили целью, зажав в тиски,
уничтожить основные силы Народной армии Кореи и китайских добровольцев
и выйти к корейско-манчжурской границе на всем ее протяжении. Главный
удар был нанесен из районов севернее Анчжу и Токчена, где были
сосредоточены 1-й и 9-й американские корпуса. Бои начались по всей
линии северо-западного и восточного фронтов Кореи.
Всем партизанским отрядам, находившимся в тылу интервентов, было
приказано начать активные операции согласно плану, намеченному Главным
командованием Народной армии.
Отряд, действовавший в горах южнее Чанрима, получил приказ:
ударить по тылам 8-й американской армии, перерезать ее коммуникации и
вызвать переполох в прифронтовой полосе врага.
Получив этот приказ, отряд сразу же двинулся строго на запад. В
пути партизаны истребляли все неприятельские заставы и караулы,
обстреляли и уничтожили несколько десятков машин с американцами.
Двадцать шестого ноября около четырех часов пополудни партизаны
ворвались тремя группами в город Сунчон, где находился штаб 1-го
американского корпуса.
Интервенты никак не ожидали удара с этой стороны. В городе
поднялась паника. Большая часть американцев и лисынмановцев сейчас же
удрала из города. Но часть лисынмановцев, засевшая на территории
химического завода около вокзала, стала обстреливать центральные
кварталы города, где еще находились американцы. В разгар перестрелки
налетели двухфюзеляжные "Ф-82" и начали с бреющего полета поливать из
пулеметов по своим, а после штурмовиков появились легкие
бомбардировщики "Б-26". На ракеты и прочие сигналы, подаваемые
американцами и лисынмановцами, летчики не обращали никакого внимания,
считая их "очередной хитростью корейских коммунистов".
Как только кончилась бомбежка, партизаны пошли в атаку и быстро
очистили город от врага.
Штаб отряда обосновался в здании вокзала, построенном еще при
японцах. С вокзальной платформы открывался вид на город, лежащий на
склонах возвышенности. Большая часть его пылала. Судя по цвету пламени
- киноварного оттенка, - город был подожжен бомбами с начинкой из
сгущенного бензина - напалма. Между двумя огненными столбами чернела
островерхая крыша христианской церкви.
На площадь перед вокзалом прибывали один за другим захваченные
грузовики и джипы, нагруженные трофеями. Привели несколько пленных
американских офицеров, у всех были нарукавные знаки 2-й дивизии: на
щите - звезда, в центре ее - голова индейца.
В диспетчерскую, где на столе с телефонами сидел командир
отделения Ан Пен Хак и перевязывал руку, вбежала Юн Ок Тан - до войны
студентка-биолог, ныне переводчица при штабе. Она проговорила:
"Скорей, скорей!" - и выскочила из комнаты.
Пен Хак был в трофейном обмундировании - в широченной брезентовой
тужурке, подбитой козьим мехом, в меховых сапогах, с кольтом в
деревянной кобуре, с карабином за спиной и вдобавок с наспех
забинтованной рукой, пробитой насквозь двумя пулями. Бежать в таком
виде за Ок Тан было трудно. Он влез в джип, совсем задыхаясь. Ок Тан
правила машиной, как заправский шофер. Она развила свою обычную
скорость, которую называла "скорость спринтера".
По дороге Пен Хак узнал, что, по словам одного из пленных, в
здании рядом с методистским молитвенным домом помещались контрразведка
и еще какой-то весьма секретный отдел штаба 1-го американского
корпуса. Штабные, разумеется, улизнули первыми, но там, может быть,
остались арестованные, их надо спасти.
Взвизгнув на крутом повороте, машина остановилась у самого дома.
Он горел. Ок Тан выскочила из машины и побежала во двор. Ее остановили
бойцы и сказали, что в дом входить нельзя: он сейчас рухнет. Они уже
осмотрели все внутри и никого не нашли. По словам бойцов, арестованных
держали в каменном сарае в углу двора. Американцы так торопились
удрать, что не успели расстрелять их. Они бросили в окошко сарая
гранату, которая только ранила троих. Все освобожденные товарищи уже
отвезены на вокзал.
Боец в полуобгорелом ватнике протянул Пен Хаку мокрую папку и
портфель из свиной кожи, сказав, что нашел эти вещи в комнате, где на
столе лежали большие карты, а в углу горела куча изорванных бумажек и
пустых папок. Подошли еще два бойца. Они держали за руки какого-то
субъекта в американской форме. На левом рукаве у него была квадратная
нашивка: наверху буквы "UN", а под ними "War correspondent". Ок Тан
перевела: "Объединенные нации. Военный корреспондент".
- Это, наверно, японец. Он поджег дом, - сказал один из бойцов. -
Мы поймали его с бензиновым баллоном.
Человек с корреспондентской нашивкой прохрипел по-корейски:
- Я не японец... меня заставили...
Оба бойца сели вместе с поджигателем на заднее сиденье машины.
Подъезжая к штабу, Ок Тан сделала такой отчаянный поворот, что
один из бойцов даже вскрикнул.
Пен Хак и Ок Тан пошли к начальнику штаба, а бойцы с арестованным
- в зал ожидания, отведенный для пленных.
Начальник штаба приказал доложить ему содержание документов. В
папке, на которой было написано: "Top Secret. Group J" - "Совершенно
секретно. Группа Джэй", - оказались листовки на китайском языке -
обращение от имени главнокомандующего войсками Объединенных Наций к
населению Манчжурии и Монголии.
Начальник штаба в течение всей войны с Японией сражался в армии
генерала Линь Бяо и знал китайский язык очень хорошо. Он молча
просмотрел обращение, отобрал один экземпляр, а все остальные приказал
сжечь.
- Они собирались пустить в ход эти листовки сейчас же после
перехода через Ялу. Уже все приготовили, мерзавцы, - сказал он.
В портфеле оказались: книга - руководство по японским шахматам -
и толстая тетрадь в переплете из набивного ситца. Пен Хак перелистал
книгу, переводя название глав: дебюты, середина игры, комбинации с
летающей колесницей, золотыми и серебряными офицерами, конем и способы
защиты. Обычный шахматный учебник, ничего особенного, - таково было
его заключение.
Но тетрадь сразу же заинтересовала его. Она была густо исписана
по-японски, причем оба японских алфавита - катакана и хирагана - были
перемешаны, а иероглифы написаны очень неразборчивой скорописью. Он
выбрал страницу наугад и стал разбирать вслух. После двух фраз
начальник штаба остановил Пен Хака:
- Надо разобрать все. Садись сейчас же!
В это время Ок Тан, просматривавшая шахматный учебник,
вскрикнула:
- Поняла! Тут на каждой странице какая-нибудь одна буква
подчеркнута ногтем и номера страниц тоже... Это, наверно, ключ к
шифру.
- Трудно будет разобрать, - пробормотал Пен Хак, почесывая
голову, - так наворочено...
Начальник штаба произнес свое любимое изречение:
- Лучший способ преодолеть препятствие - это преодолеть
препятствие.
Вернувшись в диспетчерскую, Пен Хак стал разбирать текст японских
записей в тетради. Сперва было очень трудно, но, по мере того как он
привыкал к почерку, становилось все легче. Некоторые места, в
частности фамилии и имена, были зашифрованы с помощью цифр. Он
разгадал их без особого труда: цифры просто обозначали номер страницы
шахматного учебника, на которой был подчеркнут тот или иной слоговой
знак.
Несколько раз в комнату забегала Ок Тан. Она сообщила, что
пойманный поджигатель наконец назвал себя и дал интересные показания,
а затем принесла весть о том, что Народная армия и китайские
добровольцы перешли в контрнаступление, уже прорвали линию вражеского
фронта и громят 2-ю и 25-ю дивизии трумэновцев.
К утру Пен Хаку удалось преодолеть все препятствия и разобрать
текст записей полностью. Вот что было записано в тетради.
Текст тетради
Из этой старинной беседки на холме открывается прекрасный вид на
окрестности города, особенно на дорогу, идущую от Южных ворот. Вдали
вырисовывается каменный мост, вправо от него начинается густой
сосновый лес. Он покрывает склон горы, заслоняющей горизонт. Я стоял у
каменной балюстрады беседки и слушал объяснения моего адъютанта и
переводчика Пак Ча Дена.
Эту беседку построил свыше полутораста лет назад Чончон -
двадцать второй король из династии Ли. Недалеко отсюда, за горой,
поросшей лесом, находится могила его отца - принца Чанхона, умершего
совершенно необычным образом.
История кончины принца такова. Он разошелся во взглядах со своим
отцом, королем Йончоном, по вопросу о внешней политике королевства.
Принц считал, что необходимо завоевать Китай, король был против. Спор
окончился тем, что король велел посадить своего наследника в ящик и
забить ящик гвоздями. Принц умер на шестой день. Это случилось ровно
188 лет назад, но Пак рассказал так живо и с такими подробностями,
словно сам был свидетелем происшедшего.
Король Чончон часто приезжал сюда, чтобы пролить слезу над
могилой своего отца. На обратном пути он поднимался на этот холм и
бросал из беседки прощальный взгляд в сторону горы. Это вошло в
обычай. Все короли Кореи, царствовавшие после Чончона, каждую весну
приезжали в Сувон поклониться могиле предка. И все они на обратном
пути поднимались в эту беседку, долго смотрели в сторону горы и
отвешивали поклон.
Затем Пак стал рассказывать о других исторических событиях,
имевших отношение к здешним местам, но я перестал слушать. В моей
памяти вдруг всплыл другой день, когда я точно так же смотрел на
расстилавшийся передо мною пейзаж. Это было на горе Такатори. Я
вспомнил, что случилось в тот день. Затем стал перебирать в памяти
дальнейшие события.
Окинув мысленным взором свою жизнь за последние годы, я решил
начать эти записи. Тем более что мне нужно как-то скоротать время.
Хаш-хаш приедет не раньше чем через месяц, а до этого мне все равно
нечего делать. Свой вынужденный досуг я использую для заполнения
тетради.
Из этой беседки корейские короли озирали путь, пройденный ими, и
отвешивали поклон в ту сторону, откуда пришли. Я проделаю то же самое.
Я кланяюсь в сторону горы Такатори, откуда начался удивительный
путь, приведший меня, офицера специальной службы императорской армии,
в корейский город Сувон, к холму со старинной беседкой.
Мои записи не предназначены для чужих глаз. Я веду их для самого
себя. А от самого себя у меня тайн нет.
В первых числах июня 1945 года Токийская роза (так прозвали
американцы дикторшу наших передач на английском языке) объявила на
весь мир о прибытии американского авиационного полка "Летящая стрела"
на остров Тиниан. Этот полк был предназначен для чрезвычайной
операции, и переброска его из Америки на Тихоокеанский театр
производилась в условиях строжайшей тайны. Поэтому сообщение Токийской
розы буквально ошеломило неприятельское командование. Мы одержали
блестящую победу на фронте эфира.
Все, кто был в курсе дела, поздравляли меня. Я действительно имел
право гордиться своей удачей, хотя все получилось совсем случайно.
Наша группа - чины армейского отдела главной квартиры и офицеры
штаба Восточного района - была послана на Миурский полуостров
инспектировать укрепления, возведенные на побережье Токийского и
Сагамийского заливов. Группу возглавлял полковник из адъютантской
части главной квартиры, мой старый приятель Дзинтан. Эту кличку ему
дали еще в военной академии за сходство с изображением на рекламе
пилюль "Дзинтан".
Мы объездили весь полуостров и наконец прибыли в Оихама, где
находился аэродром флотской авиации. Здесь наша группа разделилась.
Часть ее направилась в Дзуси, часть осталась в Оихама в ожидании
военного министра генерала Анами и только что назначенного начальника
главного морского штаба адмирала Тоеда.
Дзинтан предложил мне подняться на гору Такатори, возвышающуюся в
центре полуострова, и полюбоваться видом на оба залива, полуостров
Босо и горы Фудзи и Хаконэ. Вид был действительно великолепный. Но наш
восторг был вскоре омрачен американскими бомбардировщиками. Они летели
со стороны Токио, возвращаясь с бомбежки. Один из них направился в
нашу сторону, решив, очевидно, пересечь полуостров. Зенитная батарея,
спрятанная у подножия горы, дала по нему залп. Самолет вдруг
накренился и окутался дымом. Из машины выбросилось несколько человек с
парашютами. Их отнесло немного в сторону, они опустились недалеко от
того места, где среди деревьев виднелась крыша храма Дзинбу.
Мы стали спускаться по тропинке к храму. Оттуда послышались
выстрелы. Мы вытащили револьверы и ускорили шаг. У ворот храма нас
встретил капитан с черными жандармскими петлицами. Узнав, кто мы, он
пропустил нас.
Перед ступеньками, ведущими к храму, стояли трое пленных,
связанных веревкой. Двое из них были молодые рослые парни - сержанты,
третий - офицер, невысокий, с прищуренными глазами и маленькими
пухлыми губами. На рукаве у него был изображен зеленый лист с молнией
посредине - эмблема 25-й дивизии. Вслед за нами в ограду храма вбежал
подполковник с черными петлицами. При виде его Дзинтан улыбнулся:
- Здорово, Муссолини! У тебя хороший нюх на дичь, поспел вовремя.
У жандармского подполковника были большие вытаращенные глаза и
массивный квадратный подбородок. Кличка ему была дана очень удачно. Он
деловито осмотрел пленных и, одобрительно похлопав по груди рослого
рыжеватого парня, обратился к двум молоденьким офицерам, стоявшим
около пленных:
- Ваши солдаты ополченцы?
Офицер в очках ответил:
- Так точно, призваны месяц назад. Студенты.
- Фехтовать на мечах умеешь?
Офицер в очках осклабился:
- Я был в университетской команде фехтовальщиков.
Муссолини показал пальцем на рыжеватого парня:
- А ну-ка, покажи на нем свой класс. Одним ударом надвое.
Дзинтан кивнул мне:
- Покажи ты сперва.
Я засмеялся:
- Нет, одним ударом не умею. Несколько раз пробовал на острове
Макин, но ничего не получалось, только портил материал.
- Вы, наверно, били горизонтально, - сказал Муссолини, - ударом
"полет ласточки". Это очень красивый, но трудный удар. Лучше рубить
сверху наискось, от плеча к бедру, ударом "опускание журавля".
Флотский лейтенант, стоявший рядом с Дзинтаном, счел нужным
вставить замечание:
- А самый чистый удар - это рубить от макушки до копчика на две
равные половинки, в стиле Миямото Мусаси...
Дзинтан усмехнулся:
- Говорят, что у вас на флоте усердно изучают этот удар.
Тренируются на курах.
Все громко засмеялись, кроме флотского лейтенанта.
Муссолини, пристально посмотрев на пленного офицера, тихо сказал
что-то Дзинтану. Американец вдруг упал на колени и торопливо заговорил
по-японски, почти без акцента:
- Не убивайте, я не летчик, а штабной офицер. Не убивайте, я все
скажу! Не убивайте, пожалуйста!
Он сложил ладони, как на молитве, и поклонился.
Я отвел Дзинтана в сторону и громко сказал:
- Дай мне его. Допрошу по всем правилам. - И добавил шепотом: - А
после допроса расправлюсь сам.
Дзинтан кивнул головой и пошел вместе с Муссолини в сторону
колокольни, приказав солдатам вести туда пленных.
Я поднялся на веранду храма. Служка провел меня в каморку, где
хранились в чехлах статуи и скатанные в трубку картины. Я приказал
солдату развязать пленного.
Служка принес на подносе чайник с чашками, рисовые лепешки и
палочки для еды. Я усадил пленного на пол перед столиком, а сам сел
напротив на сложенный парашют.
Пленный чинно уселся, поджав под себя ноги. Я дал ему сигарету.
Он жадно выкурил ее и вдруг, уронив голову на столик, зарыдал. Я
предложил ему чашку чаю. Он выпил, сморщил физиономию и вытянул губы,
снова собираясь заплакать. Я ударил его по щеке и вежливо сказал:
- Возьмите себя в руки. Вы офицер, а не девочка. У вас еще есть
возможность остаться в живых.
Я дал ему выкурить еще одну сигарету и начал допрос.
Его звали Альберт Харшбергер. Он был офицером штаба 25-й дивизии,
прикомандированным к штабу главнокомандующего союзных вооруженных сил
на Тихом океане генерала Макартура. Недавно его послали на остров
Тиниан для выполнения специального задания. Дело в том, что на этом
острове, хотя с момента взятия его американцами прошло уже около года,
в бамбуковых зарослях возле горы Расо еще прятались остатки японского
гарнизона. Из-за этого американским офицерам и чинам женского
вспомогательного корпуса приходилось воздерживаться от прогулок в лес.
Харшбергер успешно выполнил задание - с помощью громкоговорителя он
уговорил японцев прекратить сопротивление. Из чащи вышло всего пять
человек.
Прежде Харшбергер жил в Японии и работал в лютеранской общине. Он
вернулся в Америку незадолго до начала войны.
- Короче говоря, вы были шпионом, - сказал я.
- Нет, я преподавал английский язык в лютеранском богословском
институте в Токио...
- Адрес института? Кто директор?
- Район - Накано, квартал - Сагиномия. Директор - американец
Хорн. Затем я преподавал в Сеуле, в институте Энки...
- Адрес института? Кто директор?
- Район - Синчон, директор - американец Андервуд.
- Короче говоря, вы занимались шпионажем не только в Японии, но и
в Корее. Не будем спорить. А почему вы вдруг стали на колени и
захныкали? Догадались?
Пленный закрыл лицо руками.
- Я понял из слов жандармского подполковника... На южных островах
мы иногда находили трупы наших офицеров и солдат... и туземцы
подтвердили, что вы... - он остановился, подыскивая слова, - что ваши
офицеры заживо вскрывали пленных и брали...
Я кивнул головой:
- Печень, взятая у живого врага и употребленная в пищу, делает
воина храбрым и выносливым.
- Нам потом стало известно, что первым это начал у вас полковник
Цудзи Масанобу. Сами японцы прозвали его за это Малайским тигром... -
сказал пленный, не отнимая рук от лица.
- Это наш старинный воинский обычай, именуемый "кимотори", -
сказал я торжественно. - Мы возродили этот обычай. Опустите руки, вы
не в женском колледже.
Пленный положил руки на колени. Я продолжал:
- Не будем терять времени. Значит, вы знаете, что вас ждет.
Спасти себя вы можете только одним способом: дать нам ценные сведения.
Вы штабной офицер и должны знать кое-что. Даю на размышление тридцать
секунд. - Я посмотрел на ручные часы.
Пленный заговорил, не дожидаясь истечения срока. Он может
сообщить все, что ему известно об экспериментальном применении
отравляющих веществ со стороны Америки. Так, например, в ряде районов
Новой Гвинеи с американских самолетов были сброшены специальные бомбы
для отравления посевов риса и сахарного тростника.
- Это нам давно известно, - сказал я.
Тогда он начал говорить об операции "Олимпик" - плане высадки
войск на острове Кюсю. Проведение этого плана намечено на конец осени
этого года.
Я сказал, что об этом плане у нас известив даже грудным
младенцам. И все знают, что если американцы решатся осуществить
высадку в японской метрополии, то не скоро. И если они все же сунутся,
то это обойдется им очень дорого.
- Это верно, - сказал пленный. - Даже такой крошечный островок,
как Иводзима, площадью в тринадцать квадратных километров, потребовал
у нас больших жертв. Мы потеряли почти тридцать три процента
высадившихся войск. В Пентагоне, то есть в нашем военном министерстве,
считают, что высадка в Японии нам будет стоить трехсот тысяч
человек...
- А в нашем Пентагоне - на Итигаядай - уже высчитали, что высадка
вам будет стоить пятисот тысяч человек. Эта высадка может кончиться
полной катастрофой для вас, потому что вы до сих пор проводили так
называемую стратегию Макартура - дрались с нами только на небольших
островах, где у нас было мало войск и где нельзя было развернуться.
Если бы вы сразились с нами на большом континентальном фронте,
например в Китае, мы бы вас расколошматили вдребезги. Все ваши победы
в Европе стоят очень дешево. Немцы отступали, а вы бежали за ними и
называли это наступлением. Стоило двум немецким танковым соединениям
перейти в контрнаступление в Арденнах, как все ваши армии в Европе
очутились на краю гибели. Вас спасли русские. Вы умеете драться только
тогда, когда у противника в пятьдесят раз меньше войск, танков,
самолетов и снарядов, чем у вас. Все ваши победы над нами на островах
юга сводились именно к этому. А в самой Японии мы вам преподнесем
настоящую войну. Мы впервые столкнемся с вами на большом фронте. Вот
тогда и посмотрим, как вы умеете воевать.
- Вы, пожалуй, правы относительно операции "Олимпик", - сказал
Харшбергер. - Боюсь, что эту операцию будет очень трудно провести. А
что касается операции "Коронет", то есть высадка в Токийском заливе,
то думаю, что она вовсе останется на бумаге... Слишком уж дорого это
будет нам стоить. Пиррова победа нам не нужна. А тем более катастрофа.
Короче говоря, до победы над вами еще далеко. Я недавно разговаривал с
начальником штаба Сатерлендом, правой рукой Макартура, и другими
штабистами. Все сходятся на том, что путь до Токио займет еще
несколько лет...
- Напишите об этом, и как можно подробнее.
- Если я напишу, меня не убьют? - спросил он и попытался
улыбнуться.
- Если ваши сведения будут признаны заслуживающими внимания, вас
не убьют. Одна из заповедей японской воинской морали гласит: быть
великодушным к поверженному врагу. И особенно к врагу, который дал
интересные сведения. Мы ценим искренность.
Харшбергер поклонился и, не спрашивая разрешения, взял сигарету
из моего портсигара на столике и закурил.
Я закрыл портсигар и спросил:
- Значит, ваше командование считает, что до победы еще далеко?
- Да. И вот поэтому у нас в Вашингтоне очень заинтересовались
тем, что происходит сейчас в ваших сановных сферах, связанных с
концернами. Нам уже известно, что через несколько дней после
капитуляции Германии группа ваших сановников доложила императору свои
соображения относительно зондирования почвы для мирных переговоров.
Нам известно, что представитель Иокогамского валютного банка в
Швейцарии, некий Китамура, получил от пяти главных концернов Японии
телеграмму, уполномочивающую его начать предварительные переговоры с
американскими деловыми кругами. И мы приказали нашему вице-консулу
Лада-Мокарскому, который является в то же время директором филиала
банка Шредер, встретиться с этим Китамура...
- Дальше!
- ...Китамура прозрачно намекнул на то, что ваше правительство
собирается позондировать почву для начала переговоров с Советским
правительством и что проведение этого зондажа поручено бывшему
премьер-министру Хирота.
- И у вас в Вашингтоне, конечно, встревожились...
- Очень. Поэтому мы приказали Чан Кай-ши послать в Токио
нанкинского сановника Мю Бина для секретных переговоров с вашим
премьер-министром...
Я засмеялся.
- О том, что эти тайные переговоры велись по вашему приказу,
можно было сразу же догадаться. Пока этот Мю Бин находился в Токио,
ваши самолеты ни разу не налетали на город.
Харшбергер сказал, что Америка имела отношение и к другим тайным
переговорам, проводившимся раньше, например к переговорам между
японским послом в Мадриде Сума и английским послом Хором в 1942 году.
Черчилль тогда предложил Японии мир, признав ее права на Северный
Китай, но просил взамен вернуть Сингапур и Малайю. Однако Тодзио
прервал эти переговоры, потому что как раз в это время немцы начали
наступление в России, а Роммель двинулся на Суэц. Эти тайные
переговоры в Мадриде велись с ведома Америки.
- Переговоры в Мадриде нас не удивили, потому что тогда ваше
положение было критическим. На юге мы были на подступах к Австралии, а
на севере уже высадились на Алеутских островах. Но теперь у Японии уже
нет союзников, и положение на Тихом океане изменилось в вашу пользу...
Почему вы теперь подсылаете к нам Мю Бина и пытаетесь начать
переговоры в Швейцарии? Хотите скорей кончить войну?
- Да. - Пленный многозначительно прищурил глаза: - Видите ли... с
приходом нового президента к власти в наших высших военных сферах
стали поговаривать о том, что надо скорей кончить войну с вами.
- Напишите об этом, и как можно подробнее.
- Если я напишу обо всем, вы не убьете меня?
- Вы останетесь в живых. Можете поздравить себя.
Харшбергер поклонился:
- Я подробно напишу обо всем. И когда меня будут допрашивать в
Токио, на Итигаядай, и еще где-нибудь, я заявлю, что попал в плен... в
единственном числе... Больше никого, кроме меня, пленных не было.
Ни-ко-го!
Он протянул руку к моему портсигару. Мне показалось, что он
подмигнул мне. Я вскочил и, ударив его по щеке, крикнул:
- Встать, мерзавец! Здесь тебе не бар. С тобой разговаривает
офицер императорской армии. Веди себя прилично накануне смерти!
Харшбергер поднялся и прошептал дрожащим голосом - на этот раз
по-английски:
- Прошу извинить меня, господин подполковник. Не убивайте меня.
- Садитесь, майор, - сказал я вежливо и протянул ему сигарету. -
Я уже сказал вам, что можете не беспокоиться за свою жизнь. Вас
отправят в самый комфортабельный лагерь, где находятся ваши и
английские генералы, в Кусацу.
Он удивленно поднял брови:
- Кусацу? Это же курорт с минеральными водами... Знаменитый
курорт...
- Вот туда и поедете. Будете лечиться, играть в бридж и пинг-понг
и ждать окончания войны. Я, может быть, тоже приеду туда залечивать
рану, иногда она беспокоит меня. - Я повернул голову и показал шрам за
ухом.
Выкурив сигарету, пленный тихо сказал:
- А в общем, напрасно мы воюем. Зря затеяли эту войну.
- Зря?
- Зря. Так у нас говорят многие. Разрешите говорить откровенно, в
порядке, так сказать, приватной беседы...
- Разрешаю. Можете сесть удобнее, скрестите ноги.
- Мы всегда верили, - начал Харшбергер, - что вы пойдете туда,
куда вам нужно идти. Мы даже одобряли проведенную вами оккупацию
Манчжурии в 1931 году, ибо знали, что эта операция связана с планом
войны с Россией, утвержденным вашим императором. Нашей разведке уже
давно было известно, что в военных сферах Японии идет спор между
сторонниками двух планов - плана Исихара "Вперед, на север" и плана
Муто "Вперед, на юг". Мы знали, что 2 июля 1941 года на совещании под
личным председательством императора было решено начать войну с
Россией. Ваш император принял план Исихара. Но когда немцы подошли к
Москве, сторонники плана Муто убедили императора в том, что русские
уже проиграли войну и через некоторое время можно будет просто ввести
войска в Сибирь и занять территорию до Урала. Вместо войны с Россией
Тодзио и Муто предложили захватить Малайю, Индонезию и Австралию,
обещав императору, что война на Тихом океане кончится быстро, потому
что вслед за Россией капитулирует Англия, и Америка не захочет драться
в одиночку. Ваш император поверил Тодзио и Муто, вы пошли на юг и
влезли в эту войну. Зачем вы пошли не в ту сторону?
Я пожал плечами и усмехнулся:
- Предъявляйте претензии русским. Они должны были сдаться немцам
в декабре 1941 года, но не сделали этого и опрокинули план Муто.
Теперь уже поздно говорить об этом.
- В наших влиятельных кругах открыто говорят, что война между
нами - трагическая ошибка и что ее надо исправить. Пока идет эта
война, вы являетесь нашим врагом, но дальновидные люди уже считают
угрозой Э 1 не вас.
Я понимающе кивнул головой:
- Вы рассчитывали на то, что русские придут к финишу войны в
Европе еле живые, и просчитались. Сейчас они для вас угроза Э 1, а
скоро станут врагом Э 1.
- Да. Наши лидеры считают, что вторая мировая война должна
кончиться утверждением абсолютного лидерства Америки во всем мире.
- Абсолютного господства?
- Да. Но путь к этому абсолютному лидерству нам преграждают те,
кого мы называем угрозой Э 1. И в дальнейшем эта помеха будет расти
все больше и больше. Нам надо думать о будущем. И прежде всего... о
будущем американском "плане Исихара". И тогда Япония будет очень нужна
нам. Достаточно сильная Япония, конечно. А отсюда вывод: не в наших
интересах разгромить до конца Японскую империю. Надо кончить нашу
войну, не доводя друг друга до нокаута.
- Значит, в ваших высших сферах хотят как можно скорей кончить
войну с нами?
- Да. Чтобы иметь свободные руки. Чтобы начать как можно
скорее...
Издали донесся пронзительный вопль, совсем не похожий на
человеческий. Он внезапно оборвался на высокой ноте. Муссолини,
очевидно, кончил допрос и принялся за дело. Харшбергер тихо охнул и
повалился на пол, закрыв голову руками. Он начал громко икать.
Я налил чаю в чашку, положил на нее накрест палочки и предложил
пленному делать небольшие глотки из каждого сектора по очереди.
- Старинное японское средство против икоты. Попробуйте. Если не
поможет, попробуем другое, более решительное.
Палочки, положенные крестом, помогли - икота прекратилась. Пора
было кончать допрос. Все, что можно было выжать из пленного,
по-видимому, уже было выжато. Передо мной сидел уже не человек, а
отходы, годные только для смазки меча. Кончал допрос я всегда одним и
тем же приемом. Я вдруг вскочил и гаркнул изо всех сил:
- Хватит дурака валять! Все, что вы сказали, - ерунда! Говорите о
самом главном! Об этом самом! Считаю до трех! Раз...
Пленный выронил чашку и, протянув ко мне руки, быстро зашептал:
- Подождите, не убивайте. Если насчет Тиниана, то я не говорил
потому, что я сам не знаю толком: это ведь сверхсекрет...
Я еще раз крикнул:
- Говори! - И, усаживаясь, добавил обычным голосом: - А что вам
все-таки известно?
- Мне известно только то, что на остров Тиниан 29 мая прибыл
наземный персонал 509-го полка тяжелых бомбардировщиков из секретной
авиабазы в Уэндовере в штате Юта. Полк условно именуется "Летящая
стрела". А до этого прибыло пятнадцать самолетов типа "Б-29" этого же
полка. Я совсем случайно узнал, что этот полк должен провести какую-то
чрезвычайно важную операцию.
- Все это нам известно. А что вы знаете об этой чрезвычайно
важной операции?
Харшбергер молитвенно сложил руки и замотал головой.
- Ровным счетом ничего. Клянусь честью офицера. Я только слышал,
что имеется в виду пустить какое-то новое оружие... его изготовляют в
Ханфорде на берегу реки Колумбия и в Лос-Аламосе в штате Нью-Мексико.
Для охраны этого секрета организована специальная контрразведка под
шифрованным названием "Крипе". И еще я узнал, что операция, которую
должен провести 509-й полк, называется "Серебряное блюдо".
- Врете! Нам хорошо известно, что операцией "Серебряное блюдо"
называются мероприятия по поставке вооружения и продовольствия
Америкой другим государствам. Второй отдел вашего генштаба пользуется
именно этим кодированным названием. Вы наврали, думая, что мы ничего
не знаем.
- Нет, не вру! Значит, у нас два "Серебряных блюда". Я говорю
правду, вот увидите, мои слова подтвердятся. Я сказал вам все, все...
и больше я ничего не знаю... клянусь. Я сказал все... - Он быстро
замотал головой и упал лицом на столик.
- Ладно, прервем на этом беседу, - сказал я. - Вы еще не все
сказали. Придется применить некоторые меры. Пака отдохните и
соберитесь с силами.
Я посадил на свое место солдата и пошел искать Дзинтана. Он сидел
на камне у колодца и просматривал записную книжку, взятую у одного из
пленных. Выслушав меня, Дзинтан сказал, что о показаниях Харшбергера
надо будет на всякий случай сообщить начальству на Итигаядай. Он
сейчас поедет в Оихама и оттуда позвонит в адъютантский отдел главной
квартиры.
- А те двое? - спросил я.
Дзинтан сделал жест фехтовальщика.
- Я показал им, как надо рубить. Одним ударом - от плеча к бедру,
наискось. А с другим американцем получилась ерунда. Его дали офицерику
из студентов. Он пытался, но ничего у него не получилось, только весь
забрызгался. Тогда за дело принялся Муссолини. Он сделал кимотори
образцово. Студенты-ополченцы чуть не попадали в обморок... А ты
подожди, я доложу начальству и дам тебе знать. Ты, наверно, тоже
хочешь отведать?
- Я это пробовал на острове Макин. Тогда тоже поймали летчиков.
Но те были бравые ребята, а этот такой слюнтяй, что меня тошнит
заранее. Еще заразишься от него трусостью. Я просто зарублю его.
Через час от Дзинтана прибыл подпоручик и передал мне, что из
Токио получен приказ немедленно доставить пленного в целости и
сохранности в военное министерство. На Итигаядай Харшбергер повторил
свои показания. По-видимому, он больше ничего не знал об операциях
"Олимпик", "Коронет" и "Серебряное блюдо". Но он очень подробно
рассказал о настроениях в Пентагоне и особенно о том, как там уже
стали поговаривать о неизбежности "третьей завершающей" войны. По
распоряжению военного министра пленного оставили в живых и отправили в
лагерь Э 7 в Фукуока. Тогда-то Токийская роза и передала по радио
сообщение о полке "Летящая стрела". А я был вызван к старшему
адъютанту министра и получил награду за исключительное умение
допрашивать - бутылку французского коньяку "Наполеон".
Показания американского офицера, искусно откупоренного мной,
оказались более ценными, чем я думал. Сведения о том, что в ближайшем
будущем может начаться американо-советская война, были признаны
совершенно достоверными, так как совпадали с донесениями, полученными
от наших военных атташе в Стокгольме и в Берне, которым удалось
установить контакт с агентами, обслуживавшими американские
разведывательные резидентуры.
Теперь, взирая с этого сувонского холма на минувшее, сознаешь всю
смехотворность и нелепость споров, происходивших в последние месяцы
войны в наших "высших сферах". Поражаешься недомыслию и
недальновидности тех, кто вершил тогда судьбами империи.
Группа виднейших сановников, тесно связанных с финансовыми
магнатами Токио и Осака, твердила: война уже проиграна безвозвратно.
Не надо больше раздражать Америку своим упрямством, лучше скорей
капитулировать перед ней и развязать ей руки для открытия войны против
России. А там посмотрим...
Но наши высшие военачальники, те самые, которые в свое время
поддержали Тодзио и Муто и, допустив роковую ошибку - вместо вторжения
в Сибирь сбросили бомбы на Перл-Харбор, - теперь доказывали: Америка
хочет как можно скорее кончить войну на Тихом океане, чтобы начать
другую войну. Значит, можно принудить Америку заключить с нами
компромиссный мир, оставляющий за империей господствующее положение в
Азии. А для того чтобы заставить Америку пойти на уступки, надо
показать ей, что мы готовы еще долго драться.
По требованию армейского командования было созвано экстренное
заседание Высшего совета по ведению войны. Военный министр генерал
Анами и начальник генштаба генерал Умедзу неожиданно огласили проект
"Основной программы ведения войны". Премьер-министр адмирал Судзуки и
прочие министры сидели вытаращив глаза от изумления. Они впервые
слышали об этом проекте.
Стратегический план, вытекающий из этой программы, заключался в
следующем. Как только американцы начнут высадку на Хонсю, все наши
войска в метрополии, разделенные на две группы армий под командованием
фельдмаршалов Сугияма и Хата, завяжут бои на самом берегу. Если нам не
удастся сбросить врага в море, мы организованно отойдем в горные
районы центральной части Хонсю. Если в ходе боев наши войска окажутся
отрезанными друг от друга, каждое отрезанное соединение будет
действовать совершенно независимо, проводя так называемую "стратегию
дождевого червя".
Как только Япония превратится в театр военных действий, император
и правительство переедут в Манчжурию, и временной столицей станет
Синьцзин. Защита нового центра империи будет поручена Квантунской
армии.
Никто из членов Высшего совета по ведению войны не осмелился
выступить против "Основной программы". Анами и Умедзу представили план
последней, завершающей стадии войны на высочайшее рассмотрение.
Император утвердил план без всяких изменений. Страна была извещена о
принятом решении: воевать до конца, до победы, если даже вся Япония
будет испепелена. Если Америка не возьмет обратно Каирскую декларацию,
требующую от Японии безоговорочной капитуляции, мы пустим в ход наш
план "Яшма вдребезги!" Все японцы должны проникнуться решимостью
умереть, разбиться вдребезги, подобно яшме!
Меня и Дзинтана вызвали тогда в секретариат министра и поздравили
с назначением: мы были прикомандированы к флигель-адъютантской части в
качестве офицеров для особо важных поручений с оставлением в штате
армейского отдела главной квартиры.
В начале последнего года войны мы применили новое оружие: к
небольшим воздушным шарам привязывались бомбы и пускались через океан.
Через некоторое время мы узнали о том, что некоторые из этих бомб
долетели до Америки и взорвались вдали от населенных пунктов, напугав
нескольких лесорубов. Никакого влияния на ход войны эти шары с бомбами
оказать не могли.
Значительно больший эффект произвел шар, пущенный нашей сановной
кликой по приказу главных концернов. Через представителя иокогамского
валютного банка в Швейцарии Китамура американцам были подброшены
сведения о том, что будто бы между Токио и Москвой начались какие-то
переговоры. Чтобы подкрепить эти сведения, бывшему премьер-министру
Хирота было поручено съездить на курорт в горах Хаконэ, где находился
советский посол Малик. Визиты Хирота имели целью прощупать позицию
советской стороны. Но ничего, кроме мнения Малика о погоде и об
окрестных пейзажах, прощупать не удалось. Однако представители
нейтральных государств - шведский и швейцарский посланники - узнали о
поездке Хирота: первый - от японского виконта, приятеля по игре в
гольф, а второй - от учительницы, обучавшей его супругу чайной
церемонии.
Разумеется, мы не знали тогда о том, что теперь известно всему
миру: в Ялте было заключено секретное соглашение, согласно которому
Советский Союз дал твердое обещание своим союзникам вступить в войну с
Японией вскоре после завершения войны с Германией. Как показало
будущее, русские точно выполнили это обещание.
Но как бы то ни было, наша комбинация удалась. Швейцарский и
шведский посланники в Токио передали полученные ими сведения по
назначению. Американцы забеспокоились. Они вовсе не собирались честно
выполнять свои обязательства в отношении русских. И поэтому они не
верили русским, так же как гейши не верят никому, ибо сами всегда
первыми нарушают свои обещания.
Решив, что русские хотят надуть их, вашингтонские гейши стали
подмигивать нам. Об этом можно было судить по передачам из
Сан-Франциско. Сенатор Кейпхарт сейчас же выступил с заявлением о том,
что не нужно настаивать на безоговорочной капитуляции Японии. Такие
требования, сказал сенатор, могут только затянуть войну. А журналы
"Лайф" и "Тайм" заявили: если Америка не пойдет на компромисс, ей
придется принести в жертву не менее миллиона солдат.
Убедившись в том, что их шар достиг цели, сановники решили
продолжать подготовку почвы для переговоров. Их не останавливало то,
что государь уже одобрил план войны до конца. Они решили запугать его.
Они говорили, что военное положение ухудшается с каждой минутой не
только на фронтах, но и внутри империи. Население уже дошло до утюгов
из глины и кастрюль из камня: отобрана не только вся металлическая
утварь, но даже вата из постельных тюфяков. Если война затянется до
зимы, могут возникнуть беспорядки, которыми воспользуются красные. Над
империей нависнет опасность революции.
Тот, кто пугает, начинает пугаться сам. Пэры из верхней палаты
вызвали представителей тайной политической полиции и министерства
иностранных дел, чтобы получить информацию о росте влияния красных
внутри и вне империи. Представитель тайной полиции заявил, что
подпольные группы красных существуют в районе Осака, префектуре Кагава
и даже в военно-морской базе Йокосука. Красное подполье существует и
действует.
Но еще более тревожным оказался доклад представителя министерства
иностранных дел - Огата, бывшего советника нашего посольства в
Манчжоу-Го, а до этого секретаря посольства в Москве. Не жалея красок,
он нарисовал страшную картину усиления коммунистического влияния во
всем мире. И так увлекся, что сам во время доклада дважды пил
валерьянку с камфарой. Слушатели последовали его примеру.
В верхней палате началась паника. Стенограмму доклада вместе с
картой всего мира, испещренной большими красными пятнами и стрелками,
немедленно представили князю Коноэ, а князь всеподданнейше доложил обо
всем государю. После доклада, как говорили, в августейшие покои срочно
вызывали лейбмедика.
Вскоре после того как император утвердил план "Яшма вдребезги",
среди офицеров столичного гарнизона стали распространяться листовки,
отпечатанные на мимеографе. Их выпускала тайная организация, созданная
офицерами центральных военных учреждений по примеру Отряда
божественных воинов, Общества Маленькой вишни и других офицерских
организаций, существовавших в прошлом.
В организацию входили офицеры главной квартиры, военного
министерства, генштаба и штаба Восточного района. Затем в нее стали
вступать офицеры лейб-гвардии, столичного гарнизона и частей,
дислоцированных вокруг Токио.
Организация имела в виду поставить у власти наделенное
чрезвычайными полномочиями военное правительство - без штатских. Это
правительство добьется почетного мира с Америкой и совместно с ней
осуществит тот план, который уже был однажды утвержден государем и не
был отменен, а только отложен на время из-за решения провести сперва
план Муто "Вперед, на юг".
Дзинтан и Муссолини предложили мне вступить в организацию -
поставить на листке свою личную печатку и скрепить ее знаком клятвы,
надрезать мизинец и приложить его к бумаге. Я ответил, что еще не
разобрался как следует в создавшейся ситуации и хотел бы немного
подумать. Я решил посоветоваться со своим старым покровителем и
земляком, состоящим ныне в резерве, генерал-лейтенантом Осьминогом.
Так мы прозвали его, когда он был начальником военного училища. В свое
время он участвовал в нескольких офицерских заговорах и за
причастность к убийству премьер-министра Инукаи даже подвергся
наказанию - просидел неделю под домашним арестом.
Разговор с Осьминогом произошел в противовоздушной щели, вырытой
в заднем дворике его дома в Усигомэ, в квартале Вакамия. Старик
устроился вполне комфортабельно: дно щели было устлано циновками,
сделан брезентовый навес - на стенках полки для посуды и табачного
прибора - и, так как часто приходилось ночевать в щели, поставлена
жаровня для обогревания ног.
Ничего путного Осьминог мне не сказал. Я вылез из его щели совсем
разочарованный. Я понял, что старик - верный сподвижник ушедшего на
покой Тодзио - окончательно утратил всякое представление о реальной
действительности. Эти старики генералы, которые затеяли войну с
англосаксами, вовсе не собиравшимися воевать с нами, теперь старались
как-то оправдать себя. Осьминог а течение нескольких часов угощал меня
разговорами о том, что виноваты во всем наши военные цензоры, которые
по неграмотности часто пропускали на фронт письма с иносказательными
текстами, извещавшими солдат о неверности их жен из-за нехватки
продовольствия в метрополии. Эти письма подорвали боевой дух армии.
Но война, утверждал старик, еще не проиграна. Боги спасут Японию.
Государь уже совершил вместе с членами правительства и чинами высшего
военного командования поездку в Исэ для вознесения молитв
основательнице династии богине Аматерасу. Надо устроить теперь
всенародное молебствие. Затем надо послать к американцам самого
красноречивого офицера из осведомительного сектора армии, который
расскажет им о том, что их ожидает в Японии в связи с планом "Яшма
вдребезги" и какие виды секретного оружия имеются у нас. Как только
американцы узнают о нашем секретном оружии, они пойдут с нами на мир,
чтобы сообща употребить это оружие по назначению, то есть против
русских
Я поблагодарил старика за интересные сведения и откланялся. Я
по-прежнему не знал, к кому примкнуть, к тем, кто за немедленную
капитуляцию, или к тем, кто за попытку еще немного поторговаться с
Америкой.
Я верил в эффективность плана "Яшма вдребезги" в случае, если
придется применить его. Оставался вопрос о секретном оружии - можно ли
положиться на него как на козырь в игре с Америкой?
Мне было кое-что известно о работах, которые проводились у нас по
части секретного оружия.
Двое ученых - Нисина и Аракацу - работали в области атомной
энергии, но их дело пока что находилось в начальной стадии. Гораздо
успешней шла работа в Симада, где проводились опыты над особыми
лучами, которые могли на расстоянии останавливать моторы и
воспламенять взрывчатые вещества. Но и здесь до торжества еще было
далеко: лучи пока что действовали лишь на расстоянии нескольких
метров. Большие надежды возлагались на так называемую бомбу "Кэ" с
радиодистанционными трубками. Говорили, что такие бомбы будут сами
направлять свой полет на объект и попадание их будет гарантировано.
Главное военно-техническое управление считало, что эта бомба будет
готова примерно через год. Если мы затянем войну еще на год, у нас
будет новое оружие, поражающее без промаха.
Нашим главным секретным оружием являлась бомба "И", изобретенная
генерал-лейтенантом медицинской службы Исии Сиро. Она представляла
собой небольшой фарфоровый сосуд величиной с китайскую дыню,
начиненный самыми действенными болезнетворными бактериями. Главная
лаборатория, изготовлявшая эти бомбы, находилась в Токио, в квартале
Вакамацу, рядом с особняком Исии. После того как в ней произошел
пожар, уцелевшее оборудование перевезли в Ниигата и на Хоккайдо.
Центрами производства этих бомб стали две лаборатории в Маньчжурии.
Одна, именуемая "отрядом Э 731", находилась в Пинфани, около Харбина,
другая - "отрядом Э 100" - в Могатоне, около Синьцзина. Бомба "И" уже
прошла все испытания в Китае и Манчжурии, дала хорошие результаты и
была принята на вооружение.
Нам, офицерам главной квартиры, было известно, что государь дал
аудиенцию генерал-лейтенанту Исии и, заслушав его доклад о проведенных
им научных изысканиях, пожаловал высокую награду: орден
Благословенного сокровища 1-й степени.
Итак, из наших козырей пока был готов только один. Отличный
козырь, - но стоит ли пускать его против Америки? Чтобы ответить на
это, надо было решить кардинальный вопрос: как быть с происходящей
войной?
Теперь, весной 1950 года, мне кажутся поистине нелепыми мои
тогдашние колебания. Но человек всегда становится умнее, когда
выясняется исход дела. А тогда я не знал, чем все кончится и как
действительно отнесутся к нам американцы после нашей капитуляции. Мог
ли думать я, что, высаживаясь на наших островах вскоре после церемонии
подписания акта о капитуляции на палубе "Миссури", американский
главнокомандующий уже тогда смотрел на нас как на будущих союзников?
Мог ли думать я, что он, по чьему приказанию эскадрильи "Б-29"
устраивали кошмарные "ковровые бомбежки" наших городов, воевал больше
с нестроевыми японцами, чем с нашими офицерами и солдатами, которых он
сохранял для будущего? Правда, если б я был более наблюдательным, то
заметил бы, что американские бомбардировщики истребляют густо
населенные районы бедноты в Токио - Ситая и Асакуса, но не сбрасывают
ни одной бомбы на квартал Маруноути, где стоят здания наших крупнейших
концернов, и на кварталы, где возвышаются самые лучшие отели и самые
вместительные дома антисейсмической конструкции. В задачу "Б-29" не
входило разрушение зданий, в которых должны были со временем
разместиться американские военные учреждения.
Да, тогда, в начале лета 1945 года, я многого не понимал.
Немаловажной причиной моих колебаний было то, что с самого начала
своей карьеры по линии специальной службы я работал по Китаю и в
русских делах не был достаточно осведомлен. Вот поэтому я одобрял
вначале план Муто "Вперед, на юг", считая, что первейшей задачей нашей
империи является покорение всего Китая и что для закрепления этой
победы необходимо овладеть всеми подступами к Китаю с юга -
Индо-Китаем и Малайей, подобно тому как мы уже овладели подступами к
Китаю с севера - Манчжурией и подступами к Манчжурии с юго-востока -
Корейским полуостровом.
И кроме того, я вначале полагал, что нашим главным врагом на
территории Китая является гоминдановское правительство, а не китайские
красные.
Только во время войны, а именно после Пинсиньгуаня, где 8-я армия
Чжу Дэ разгромила наши войска под командованием Итагаки, я
окончательно понял: наш враг в Китае - красные, а гоминдановцы во
главе с Чан Кай-ши - это будущие союзники, с которыми мы обмениваемся
выстрелами только в порядке недоразумения.
И с тех пор начались мои сомнения. Моя вера в план Муто стала
таять. Я стал подумывать о том, что наша война на Тихом океане -
большая ошибка. И как раз в это время произошла моя встреча с
Харшбергером. Она открыла мне путь к прозрению.
Вскоре после этого небо помогло мне сделать еще один шаг на пути
к истине. Однажды утром, придя в свою служебную комнату, я увидел на
полочке положенную кем-то книгу. На ее обложке было написано:
"Последняя война", а в конце книги указано, что она отпечатана на
средства автора и не предназначена для продажи.
Это было сочинение известного генерал-лейтенанта Исихара Кандзи -
того самого, который в бытность начальником оперативно-стратегического
отдела генштаба переработал существовавший до него план "Оцу" - план
захвата русского Приморья - и составил новый план войны с Россией,
предусматривающий захват всей Сибири до Урала. Благодаря этому плану
Исихара сразу же стал всеяпонской знаменитостью.
После возникновения войны между Германией и Россией последовало
высочайшее решение об осуществлении плана Исихара. Но торжество автора
плана оказалось преждевременным. Сторонники продвижения на юг вскоре
уговорили государя провести в первую очередь войну с англосаксами,
чтобы закрепить завоевания в Китае и утвердить господство Японии над
всей Юго-Восточной Азией.
С тех пор как началась война на Тихом океане, Исихара оказался в
положении опального военачальника. Пока все шло хорошо, о нем не
говорили. Но как только пошли неудачи, стали припоминать его аргументы
против неразумности войны на Тихом океане и восхищаться его
прозорливостью.
Особенно усердно занималась прославлением Исихара группа
политических деятелей - членов Лиги Восточной Азии, возглавляемой
самим Исихара Кандзи. С Лигой поддерживали связь виднейшие
генштабисты-россиеведы во главе с заместителем начальника генштаба
Кавабэ и бывшим начальником штаба Квантунской армии Касахара. Короче
говоря, Лига Восточной Азии объединяла всех исихаровцев.
Затем стало известно, что с Лигой установили тесную связь глава
концерна Мицуи - Икеда и представитель дипломатической бюрократии,
бывший посол в Лондоне, Иосида. И тот и другой выполняли поручения
наших финансовых магнатов.
В сочинении генерала Исихара говорилось о том, что, хотя Америка
и Россия состоят сейчас в одной коалиции, скоро это положение
изменится и между ними начнется схватка. Через всю книгу проходила
мысль: у Америки и Японии - общий враг, в будущей войне они должны
быть вместе, и чем скорее кончится эта глупая война, тем будет лучше
для обеих сторон.
Я прочел эту книгу трижды. С таким интересом до этого дня я читал
только одну книгу - трактат для сагаских самураев "Сокрытое в листве",
кодекс правил поведения настоящего воина.
Проштудировав сочинение Исихара, я почувствовал, что сделал еще
один шаг на пути к полному прозрению. Так, наверно, чувствует себя
буддийский монах, пройдя первый из восьми этапов к спасению души -
"этап правильного смотрения". Но кое-какие сомнения еще оставались.
Надо было избавиться от них.
В штабе Восточного района я однажды встретил своего старого
знакомого подполковника Ии. До начала тихоокеанской войны мы долго
работали вместе в органе специальной службы в Шанхае - я по связи с
немецкой разведывательной организацией в Китае ("бюро Эрхардта"), а он
по русской белоэмигрантской колонии. Затем нас обоих перевели в
генштаб, в так называемый "восьмой сектор" - специальный сектор по
проведению особых акций. Затем я был направлен на фронт, а Ии перешел
в 5-е, то есть русское, отделение 2-го отдела генштаба. Он считался
там одним из лучших россиеведов.
Ии затащил меня к себе в офицерское общежитие около Кагурадзака,
совсем недалеко от дома Осьминога. Ии ничуть не изменился. Та же
круглая физиономия с добродушной улыбкой и с крохотными умными
глазками, которые всегда оставались серьезными. Несмотря на маленькую
кругленькую фигурку с очень короткими руками, Ии держался с большим
достоинством, разговаривал медленно, спокойно, без всякой
жестикуляции.
Он угостил меня русской водкой, только что привезенной из Москвы.
Офицеры 5-го отделения 2-го отдела генштаба по очереди ездили в Россию
в качестве дипкурьеров, прикрываясь чужими паспортами. Мы
разговорились.
- Нужно скорее прекратить эту идиотскую войну, - сказал Ии. - На
любых, даже на самых тяжелых условиях, лишь бы уцелела династия. Надо
поскорей окончить эту войну, чтобы сохранить как можно больше сил для
последующих действий. На этот раз уже совместно с Америкой. Мы тогда
быстро возместим все потерянное. Вместо островков на Тихом океане,
Манчжурии и Кореи получим всю Сибирь - до Урала, а еще лучше - до
Волги. Согласен на такой обмен?
Я кивнул головой:
- Но лучше было бы удержать все наши владения в Азии и прибавить
к ним Сибирь. Почему вы все-таки против того, чтобы заставить Америку
пойти с нами на ничью?
- Потому что для этого придется еще воевать и нести потери нам и
американцам тоже. А это глупо. Нам и Америке нельзя ослаблять себя
попусту перед лицом общего врага. Это во-первых. А во-вторых,
продолжая войну с Америкой, мы вынуждаем ее откладывать начало войны с
Россией. А на русских надо броситься скорее, пока они не отдышались.
Чем дольше будет продолжаться война на Тихом океане, тем больше мы
дадим русским времени для передышки.
Доводы Ии были неоспоримы.
- А у них действительно скоро начнется? - спросил я.
- Как только заключим мир с американцами, узнаем все, - ответил
Ии и хихикнул.
Наша беседа была прервана появлением нового гостя Ии представил
нас друг другу. Услышав имя полковника Цудзи, которого знала вся наша
армия, я стал почтительно разглядывать своего нового знакомого. Бритая
голова, густые брови, пронизывающий взгляд, внушительная осанка - это
был воин с головы до ног. Я вспомнил рассказы о том, как этот
полковник, прозванный Малайским тигром, первым стал совершать кимотори
над пленными англичанами и американцами. Он проделывал эту операцию в
строгом соответствии со старинным церемониалом.
Полковник включил радио и стал шептаться о чем-то с Ии. Я решил
откланяться. Ии выключил радио и сказал Малайскому тигру:
- Пусть слушает. Офицеры главной квартиры все равно узнают об
этом.
Сообщение Цудзи было очень интересным. Маршал Янь Си-шань прислал
своего офицера к генерал-майору Ямаока - начальнику штаба 1-й армии -
с предложением заключить тайное соглашение о совместном выступлении
против китайских коммунистических войск в Шаньси. Посланец Янь Си-шаня
сообщил генерал-майору Ямаока о том, что по сведениям, имеющимся у
гоминдановцев, в ближайшем будущем может возникнуть война между
Америкой и Россией, ввиду чего Японии и Китаю следовало бы
объединиться для борьбы с коммунизмом в Азии.
Генерал Ямаока был известен как один из самых правоверных
исихаровцев. Начало войны между Германией и Россией застало его на
посту военного атташе в Москве. Говорили, что он каждую неделю извещал
генштаб о том, что, судя по всем данным, русские прекратят
сопротивление к концу недели, затем стал предсказывать падение Москвы
и трижды назначал срок. Наконец "предсказателя" отозвали в Токио и
через некоторое время послали на китайский фронт, где он решил
заняться вместо прогнозов политикой: стал готовить почву для
переговоров с гоминдановдами.
Сообщив новость, Цудзи бесцеремонно растянулся на циновке и
прогудел:
- Войну надо кончать. Это ясно всем, кроме кретинов. И надо
заблаговременно договориться с гоминдановцами, чтобы не дать китайским
красным захватить Китай.
Когда Ии провожал меня до передней, я спросил его:
- Значит, вы... то есть исихаровцы, считаете, что план "Яшма
вдребезги", утвержденный государем...
Ии почтительно наклонил голову при упоминании государя, затем
тихо сказал:
- Этот план - бред самоубийцы. Военный министр, кажется, хочет
все-таки испробовать его на деле. Говорят, что по ночам он, стоя у
окна в своем кабинете, показывает язык луне. Все адъютанты знают об
этом... Это ужасно, что сейчас, когда империя находится в такой
опасности, ее военный министр - сумасшедший. А государь, к сожалению,
не замечает...
После этого разговора с Ии я еще раз прочитал "Последнюю войну" и
окончательно убедился в том, что генерал Исихара - самый прозорливый
политик во всей поднебесной.
Декларация из Потсдама, предлагающая Японии сдаться, была
передана по американскому радио рано утром 27 июля. Спустя час в
главное управление жандармерии и департамент полиции начали поступать
сведения о том, что текст декларации, записанный тайком и переведенный
на японский язык, уже распространяется по городу. Затем стало
известно, что через ворота Сакасита проследовали в августейшую
резиденцию князь Коноэ и председатель Тайного совета барон Хиранума -
поехали шушукаться с лордом-хранителем печати маркизом Кидо. На
Итигаядай тоже началось экстренное совещание. Военный министр Анами
пригласил к себе всех армейских лидеров.
Мы сидели до вечера во флигель-адъютантской части, ожидая
новостей. Дзинтан поехал в министерство и обещал позвонить оттуда. Два
молодых офицера - Кацумата и Минэ, недавно переведенные к нам из
Квантунской армии, сообщили мне, что все старшие чины Квантунской
армии, находившиеся в Токио по служебным делам, только что получили
приказ немедленно вылететь в Манчжурию.
- Наверняка там что-то начнется, - сказал капитан Кацумата и,
вздохнув, ударил ладонью по эфесу сабли.
Капитан Минэ тоже стукнул по эфесу и прошептал:
- Может быть, сегодня ночью решим кончить войну с Америкой и
пойдем на русских...
- Боюсь, Квантунская армия сейчас не так сильна, - сказал я. -
Кое-какие части пришлось, вероятно, послать в Китай и в метрополию.
Оба капитана решительно опровергли мои опасения. В составе
Квантунской армии, сказали они, сейчас находится несколько отдельных
армий. В случае возникновения войны с Советским Союзом Квантунская
армия начнет развивать операции, предусмотренные планом Исихара. Для
решающего удара в направлении Байкала предназначены отборные части,
подчиненные непосредственно командующему Квантунской армией, например
соединения "Добродетель", "Дорога", "Контроль" и 2-я воздушная армия.
А на 1-м, восточно-маньчжурском фронте, стоят наготове ударные
соединения "Острие", "Журавль", "Скала", "Непоколебимость",
"Решимость", "Дальний замысел" и другие. Им поручено взять в течение
суток Владивосток и Хабаровск. А если будет признано необходимым вести
оборонительную войну, Квантунская армия сможет укрыться за тремя
линиями укреплений, которые строились в течение последних четырнадцати
лет. В сравнении с ними знаменитые линии Мажино и Зигфрида не более
чем простые деревянные заборы.
- Ну, вряд ли Квантунской армии прикажут вести оборонительные
операции, - сказал я. - Приказ Э 1 будет состоять из одной фразы:
"Вперед, до Урала!"
Минэ торжественно сказал:
- И в авангарде пойдут не танки, а дезинфекционные отряды. Потому
что до приказа Э 1 будет издан приказ Э 0: "Пустить в ход секретное
оружие!"
Не дождавшись звонка от Дзинтана, я позвонил Муссолини, но не
застал его. Тогда я решил поехать к Осьминогу. Старик был дома, в
постели. Пожилая благообразная служанка прижигала ему спину курильной
свечкой - ставила моксу. Закончив лечебное прижигание, она сердито
посмотрела на меня и вышла не поклонившись. Старик уже был осведомлен.
Группа армейских лидеров во главе с военным министром Анами
единогласно решила повернуть к стопам государя просьбу: не обращать
внимания на Потсдамское предложение и продолжать войну до почетного
мира.
Спустя несколько дней, по категорическому требованию армейского
командования, премьер-министр адмирал Судзуки был вынужден выступить с
официальным заявлением о том, что правительство решило оставить без
внимания предложение из Потсдама. Токийская роза передала заявление на
английском языке. Осведомительное бюро дало указание всем газетам
печатать изо дня в день на самом видном месте лозунги: "Воевать до
конца!", "Вооружимся бамбуковыми копьями и проведем решительный бой в
метрополии!", "Сто миллионов японцев готовы разбиться вдребезги,
подобно яшме!"
Шестого августа вечером ко мне зашли после дежурства Дзинтан и
Кацумата.
- Что нового? - спросил я Дзинтана.
Он сказал, что только что разговаривал по телефону с начальником
общего отделения Ставки майором Сакакибара. Майор сообщил, что особых
новостей нет. Министр после обеда уехал отдыхать в Атами.
- Говорят, что вчера был большой налет на Нисиномия и Такасаки.
Охота им тратить бомбы на такие города! Там ведь только общежития для
эвакуированных школьников, - заметил я.
- А сегодня утром бомбили Хиросиму, - сказал Кацумата, - причем
американцы сообщили по радио, что испробовали какую-то бомбу нового
типа. Но в штабе противовоздушной обороны пока что не получено никаких
сведений.
Дзинтан поделился более интересными новостями. Сейчас тайные
переговоры ведутся не только между командованием наших войск в Шаньси
и Янь Си-шанем, но и между главнокомандующим наших войск в Китае
Окамура и начальником гоминдановского генштаба Хо Ин-цинем. Вероятно,
Чан Кай-ши скоро начнет операции против коммунистов. Уже с ноября
прошлого года наши войска в Китае стоят на месте - война там уже
фактически прекратилась, и значительная часть войск Чан Кай-ши
блокирует районы, занятые коммунистами.
В ту ночь не было налетов. На следующий день меня послали в
Оихама, где проводились испытания нового типа пикирующего
бомбардировщика "Ки-115", предназначенного специально для смертников.
Испытания прошли хорошо. Конструктор объяснил нам весьма остроумное
устройство колес у самолета. Они будут автоматически отделяться от
самолета сразу же после его взлета, и их можно будет использовать для
других машин. Летчикам-смертникам колеса нужны только для того, чтобы
взлететь в небо и остаться там навсегда.
На обратном пути я заехал в Иокогаму, чтобы выполнить поручение
Осьминога - передать письмо капитану Сасаки из отряда "Утреннее
солнце" 3-й пехотной бригады. Капитан пригласил меня в закрытый
офицерский ресторанчик, находящийся в районе пристани. В ресторанчике
оказался довоенный запас вин, не разбавленных водой, а штат служанок
состоял из бывших гейш, укрывшихся от трудовой повинности. Мы провели
время довольно весело. Когда захмелевший Сасаки заговорил о том, что
всем бабам скоро придется научиться бросать гранаты, чтобы выполнить
долг перед государем, самая старая из служанок, игравшая на сямисене,
позволила себе сделать не совсем почтительное замечание. Я схватил ее
за волосы и, вытащив в коридор, ударил несколько раз ногой, заставил
извиниться и спеть пять раз подряд песню "Выйдешь в море - трупы в
волнах". Мы пили до утра.
Я вернулся в Токио на следующий день вечером и рассказал Дзинтану
о результатах испытания бомбардировщика "Ки-115". Потом спросил:
- Что там за штуку сбросили позавчера? Что сообщают из Хиросимы?
Дзинтан сказал, что в восемь часов пятнадцать минут утра над
городом появились два американских самолета. Их появление не вызвало
особой тревоги, так как над Хиросимой часто пролетали американские
разведывательные самолеты. Один из них сбросил бомбу, которая
взорвалась в пятистах метрах от земли как раз над мостом Аиои, в
центре города. После ослепительной вспышки раздался грохот, к небу
поднялся огненный шар, а затем появился грибообразный столб дыма
высотой в несколько сот метров. В городе начался пожар. Гарнизон почти
не пострадал, штаб Западного района тоже, но сгорело много жителей, в
том числе несколько тысяч эвакуированных детей, живших в общежитиях.
Интересно то, что на стенах каменных зданий отпечатались от вспышки
бомбы силуэты деревьев, а на лестнице банка Сумитомо - силуэт какой-то
женщины, от которой ничего не осталось. Газетам строжайше запрещено
помещать какие-либо сообщения о Хиросиме.
- А что сообщают американцы?
- Сам президент выступил по радио и объявил, что была сброшена
бомба нового типа - атомная.
Я покачал головой:
- Значит, это и есть та самая операция "Серебряное блюдо". А я-то
думал, что высадят где-нибудь десант... Значит, они пустили в ход свой
козырь. И почему именно сейчас?..
- Ходят слухи, что американцы собираются высадить десант в
Токийском заливе,- сказал Дзинтан. - Мне говорили об этом офицеры
штаба Восточного района.
В то время ни я, ни Дзинтан еще не знали сокровенного смысла
хиросимской бомбы - "Гильды", как нежно окрестил ее президент Трумэн.
Теперь нам известно, что он знал о том, что через два дня русские
вступят в войну и постараются побыстрее разгромить нас. Следовательно,
сбрасывать эту бомбу на Японию уже не имело смысла.
Бомба, разорвавшаяся в воздухе над японским городом Хиросима 6
августа 1945 года, была направлена в другой адрес и рассчитана не
столько на стратегический эффект, сколько на политический.
Но все это мы поняли позже.
Вернувшись к себе в кабинет, я развесил противомоскитную сетку и
лег спать на диване. Ночь была очень душная, но вскоре из-за воздушной
тревоги пришлось спустить шторы на окнах, и комната превратилась в
настоящую жаровню. Я остался в помещении, так как в последнее время
американцы перестали сбрасывать бомбы на августейшую резиденцию. Налет
"Б-29" продолжался минут сорок.
Около двух часов ночи меня разбудили. Муссолини, приподняв сетку,
хлопал меня по ногам. За ним стоял капитан Миками, адъютант Осьминога.
Он держал в руке керосиновую лампочку. У обоих был такой вид, что я
сразу же вскочил и вытащил из-под подушки мешочек с амулетом и
револьвер.
- Высадились? Начали? - взволнованно спросил я.
Муссолини пробормотал что-то и стал вытирать рукавом лицо. Я
быстро оделся и направился к дверям:
- Пошли скорей!
Но они оба повели себя очень странно. Муссолини сел на диван,
взял с моего стола веер и начал медленно обмахивать голову.
Щеголеватый Миками с прилизанными волосами тоже сел и что-то зашептал.
Я прервал его:
- Что ты мямлишь? Говори как следует!
- Начали... - с трудом произнес Муссолини и, закрыв глаза,
откинулся на спинку дивана.
- Начали, - прошептал Миками и показал пальцем на карту, висевшую
над диваном. Это была карта Манчжурии и Восточной Сибири.
Началось! Началось то самое, о чем мы, воины империи, мечтали
двадцать лет, - война с Россией. Но как началось!
Миками стал рассказывать, глотая слова. Полчаса назад было
получено первое сообщение о том, что на границах Манчжурии начались
военные действия. Советское правительство присоединилось к декларации
трех держав и решило заставить Японию прекратить войну.
Весь вопрос теперь заключался в том, пущена ли уже в ход бомба
"И" или нет. В армейском отделе главной квартиры не было никого, кроме
дежурных. Они знали только одно: началось - и больше пока ничего. Я
позвонил во флигель-адъютантскую часть, Дзинтана там не было. Мы
направились в министерство. По радио еще ничего не объявляли, но
чрезвычайные вести разносятся с быстротой тайфуна. Пологая улица,
ведущая на Итигаядай, была заполнена машинами и мотоциклами.
За всю войну ни разу не собиралось так много людей в такой
поздний час в здании министерства. В эту ночь "переулок новостей"
переместился в самый дальний коридор в подвале, куда выходили двери
комнат старшего адъютанта министра и секретаря министра. Все имевшие
доступ в министерство столпились здесь, как на платформе подземной
дороги в часы "пик".
Генерал Умедзу, переговорив по прямому проводу с командующим
Квантунской армией Ямада, прибыл к Анами. В кабинете министра шло
чрезвычайное совещание. Были вызваны фельдмаршалы Сугияма и Хата, все
члены Военного совета, главнокомандующий войск Восточного района
генерал Танака и другие члены высшего командования.
Мы простояли до утра, изнемогая от духоты и нетерпения, и
дождались конца совещания. Когда в коридор стали выходить генералы, мы
окружили их и начали наперебой расспрашивать, забыв о всякой
дисциплине и правилах приличия. Мы превратились в толпу оголтелых
репортеров. Генералы молча отмахивались от нас.
Начальник главного управления военно-воздушных сил Терамото
бросил на ходу:
- Все предусмотрено.
Шедший рядом с ним командующий 11-й армией Фудзиэ пробормотал:
- Теперь начинается настоящая война.
А маленький толстенький генерал с большими глазами - это был
командующий 13-й армией Доихара - весело крикнул:
- Квантунская армия - первая в мире! Абсолютно непобедима!
По всем коридорам вдруг пошли слухи: войска 1-й армии уже ведут
бои в районе Гродеково. Соединение "Счастье-долголетие" из состава
17-й армии уже заняло Посьет. 2-я воздушная армия генерал-лейтенанта
Харада уже провела массированный налет на Читу. А соединение
"Искреннее сердце" уже перерезало дорогу Владивосток - Хабаровск.
Я закрыл глаза и задержал дыхание. В первый раз в жизни я
возносил от глубины сердца молитву богам - всем богам, какие только
существуют на свете. Стоявший рядом со мной артиллерийский полковник
шепнул мне:
- Наши танки, наверное, уже идут через Монголию, чтобы выйти к
Байкалу.
Минут через пять с другого конца коридора ко мне протискался
Миками, обливающийся потом, с растрепанными волосами, и сказал мне на
ухо:
- Наши части уже форсировали Амур и с боем взяли Благовещенск.
Линия Хабаровск - Чита перерезана!
И наконец, пронесся слух, которого ждали все: секретное оружие
"И" введено в действие, бомбы сброшены на семнадцать городов Сибири!
Кто-то закричал:
- Его величеству банзай!
Все подхватили.
Теперь требовалось только одно: чтобы все слухи подтвердились.
Но подтверждений не поступало. В утренней сводке главной квартиры
говорилось только о налетах американцев за истекшие сутки на среднюю и
западную части Хондо, на Кюсю и Токио. А с нового фронта никаких
сведений еще не было. В генштабе прослушали передачу на японском языке
из Хабаровска, но в ней тоже ничего не говорилось о боях на границе.
Зато стали поступать сведения с другого фронта. Этот фронт
находился у нас под самым носом. На нем с утра стали развертываться
весьма тревожные события.
В 10.30 было созвано экстренное заседание Высшего совета по
ведению войны. Премьер-министр Судзуки и министр иностранных дел Того
заявили, что, после того как Советский Союз определил свою позицию,
исчезли последние остатки надежды на успешное окончание войны.
Продолжать войну при создавшихся условиях - это рисковать всем, то
есть судьбой династии.
Незадолго до конца заседания было получено сообщение из Нагасаки
о том, что в 11 часов утра там была сброшена вторая атомная бомба. На
этот раз пострадала окраина города - район, где находились медицинский
институт, богадельня и католический храм.
Сидевший рядом с Анами премьер-министр шепнул ему:
- Эта бомба требует от нас соответствующего вывода.
Анами прошептал в ответ:
- Штаб 18-й армии сообщает, что никаких потерь. Только жители.
Подождем с выводами...
Заседание совета окончилось в 14.00. Никакого решения не было
принято.
В 14.30 началось экстренное заседание кабинета министров.
Заседание продолжалось до 22.00 без перерыва. Во время заседания было
получено сообщение: советские войска с боем вступили в пределы
Маньчжурии, с запада - в районах станции Манчжурия и Трехречья и с
востока - к югу от Хунчуня. Советские танки прорвали линию наших
пограничных укреплений.
Большинство министров склонялось к тому, что продолжение войны
может создать опасность для династии.
В 23.55 в августейших апартаментах началось чрезвычайное
совещание под председательством государя. Кроме членов Высшего совета
по ведению войны присутствовал председатель Тайного совета. Военный
министр сказал: "Всецело уповая на то, что нам будет ниспослана свыше
возможность благополучно завершить войну, необходимо дождаться
выяснения позиции Америки, а пока продолжать войну в Манчжурии".
Выслушав речь военного министра, государь одобрительно кивнул головой.
В это время министру подали только что расшифрованную телеграмму
командующего Квантунской армией. Советские танки продвигались вперед.
Ввиду быстрого наступления советских войск с трех сторон на Харбин
секретному отряду Э 731 был отдан приказ приготовиться к эвакуации.
Прочитав телеграмму генерала Ямада, государь закрыл глаза и после
недолгого размышления приказал правительству запросить союзные
державы: не повлияет ли принятие Японией условий мира на ее
государственный строй?
Совещание окончилось в 2.30. Эта ночь была лунной и очень жаркой.
Американские самолеты не появлялись, но вместо них со стороны
дворцового рва налетело несметное количество комаров. Все
присутствовавшие на совещании беспрерывно хлопали себя по лицу -
отгонять комаров дымом было нельзя, ибо в высочайшем присутствии не
полагалось курить.
Во исполнение высочайшего повеления министерство иностранных дел
послало директивы нашим посланникам в Швеции и Швейцарии - обратиться
к неприятельским державам с предложением дать заверения относительно
послевоенного статуса верховной власти императора.
Факт вступления в переговоры с врагом держался в строжайшем
секрете от всей страны. В утренних газетах было опубликовано обращение
военного министра. Он призывал население империи, сплотившись воедино,
продолжать войну.
Советские танки продвигались вперед. На западе прошли Халхин-Гол,
на севере - Сахалян, а на востоке оставили позади себя Пограничную,
Санчагоу и Дуннин. Линия 1-го фронта была прорвана. Советские танки
мчались во весь опор к Пинфаню.
Двенадцатого августа в 2.00 по американскому радио было передано
заявление государственного секретаря Бирнса о том, что после
капитуляции Японии права императора и правительства будут ограничены
властью главнокомандующего союзных войск в Японии. Министр иностранных
дел доложил государю об этом ответе. Государь созвал совещание членов
императорской фамилии и повелел доложить обстановку в Манчжурии.
Советские танки продвигались вперед. Противник занял на южном берегу
Амура Лобэй и Лахасусу, на западном берегу Уссури - Хутоу, а на
западно-маньчжурском фронте - Аргунь. Все члены высочайшей фамилии во
главе с августейшими братьями - принцами Титибу, Такамацу и Микаса -
высказались в пользу немедленного открытия переговоров с Америкой и
Англией.
Затем началось экстренное заседание кабинета министров. Генерал
Анами выступил с заявлением о том, что армия с негодованием отвергает
все разговоры о мире, ибо мир означает безоговорочную капитуляцию, а
капитуляция перед Россией в то время, когда еще остается надежда на
заключение мира с Америкой на приемлемых условиях, - это самоубийство
империи.
Вскоре после начала заседания кабинета министров небольшие группы
офицеров стали разъезжать по городу на грузовиках и разбрасывать
листовки, призывающие свергнуть правительство штатских. Среди офицеров
распространились слухи о том, что Квантунская армия перешла в
контрнаступление.
Заседание кабинета кончилось поздно ночью. Министры разошлись, не
приняв никакого решения. В полночь были получены новые сообщения.
Советские танки продвигались вперед. Они уже прошли горные перевалы
Большого Хингана. Холун-Аршанская линия укреплений была прорвана.
После этого была получена еще одна телеграмма, коротенькая, но совсем
не поддающаяся расшифровке. В штабе Квантунской армии, очевидно,
перепутали все номера шифровальных таблиц. Это бывает в двух случаях -
когда дела идут или слишком хорошо, или слишком плохо.
На следующий день, 13 августа, в 14.35 началось заседание Высшего
совета по ведению войны. Представители военного командования снова
заявили: надо продолжать войну до почетного мира. В ответ на просьбу
премьер-министра информировать правительство о действительном
положении на фронтах Манчжурии генерал Анами, посмотрев на потолок,
сказал, что на фронтах Манчжурии проводятся военные операции,
подробности которых не могут быть оглашены, так как являются военной
тайной.
Затем было созвано экстренное заседание кабинета министров. Оно
продолжалось до вечера. Министры снова разошлись, не приняв никакого
решения. За весь день было получено с фронта только одно сообщение.
Советские танки продвигались вперед. Они уже подходили к Солуню,
Хулиню и Муданьцзяну.
Поздно ночью ко мне в служебную комнату пришли Кацумата и Минэ,
очень взволнованные. Они разговаривали с майором - советником
министерства здравоохранения Манчжоу-Го, только что прилетевшим из
Синьцзина. Он привез страшную весть: лаборатории в Пинфане взорваны.
Минэ еле слышным голосом добавил:
- Русские за три дня уже отмахали двести шестьдесят километров.
- Вся надежда теперь на отряд номер сто в Могатоне,- сказал я. -
Но он тоже может скоро очутиться под ударом. Надо скорей эвакуировать
препараты в Японию.
- Население уже знает о положении в Манчжурии, - сказал Кацумата.
- Ходят слухи о том, что в ближайшие часы будут сброшены русские
воздушные десанты на Хоккайдо и в район Цуруги. А на Итигаядай
говорят, что Америка на днях предъявит ультиматум России.
После недолгого молчания я сказал:
- Насчет высадки русских - это враки. А ультиматум... Это вполне
вероятно...
- Неужели не успеем пустить в ход бомбу?! - прошептал Кацумата. -
Почему раньше не заготовили? О чем думал этот болван Исии?
- Эту бомбу надо начинять только в самый последний момент, -
пояснил я, - чтобы начинка была свежей и действеннее. Вся надежда
теперь на Могатон. Если не отстоим его...
Кацумата закрыл лицо руками и зарыдал, Минэ тоже.
С утра 14 августа над городом появились американские самолеты и
стали сбрасывать вместо бомб листовки с текстом ответа на запрос
нашего правительства.
В 10.45 в августейшем бомбоубежище началось совещание под
председательством императора. Кроме шести членов Высшего совета были
вызваны все министры и председатель Тайного совета. Недаром сановники
совещались всю ночь - они готовились к последнему бою. На этом
совещании император должен был принять окончательное решение.
Незадолго до начала совещания император, очевидно по наущению
сановников, повелел представить ему последнее донесение командующего
Квантунской армией. Пришлось представить. И как назло, квантунские
шифровальщики на этот раз не перепутали таблиц. Текст донесения был
убийственно ясен от начала до конца. Советские танки продвигались
вперед. Ввиду приближения их к Синьцзину все лаборатории отряда Э 100
в Могатоне пришлось взорвать.
Выслушав в последний раз доводы сторонников и противников
продолжения войны, государь закрыл глаза и просидел так в течение
нескольких бесконечно долгих минут. Ровно в полдень он поднес платок к
глазам и объявил свою волю:
- Приготовьте текст указа о прекращении войны.
Все выслушали высочайшее решение стоя, закрыв лицо руками.
Даже теперь, по прошествии четырех с половиной лет, я невольно
вздрагиваю, когда вспоминаю те ужасные дни. Тогда нам казалось, что
империя гибнет, что страна богов исчезает навсегда со страниц истории,
как исчезают время от времени островки-атоллы в Тихом океане в
результате землетрясений.
До сих пор я не могу объяснить, что тогда толкнуло меня, всегда
трезвого, уравновешенного человека, на такой безрассудный шаг. События
тех дней - середины августа 1945 года -теперь пробегают в моей памяти
как обрывки страшного сна, виденного в детстве.
Связно рассказать о событиях той ночи и того утра я не могу.
Покойный генерал Анами, как говорили, видел на луне иудино дерево и
сидящую на нем белую лисицу, которая кивала ему головой. Иудино дерево
на луне он еще мог видеть, ибо таково древнее поверье, но белая лисица
была, несомненно, плодом расстройства ума, которое стало быстро
прогрессировать у министра на почве переутомления, вызванного
напряженной работой над планом "Яшма вдребезги".
И у меня тоже на почве переживаний и хронической бессонницы в те
дни произошло частичное расстройство ума. Только этим я могу объяснить
свои действия в ночь, предшествующую дню капитуляции, - 15 августа. И
именно поэтому моя память сохранила только обрывки событий.
Помню, как я пришел к Дзинтану проверить, имеются ли сведения о
том, что русские собираются высадить авиадесант около самого Токио, на
аэродроме Токородзава. У Дзинтана сидели Муссолини и майор Хатанака из
лейб-конвоя. Они сказали мне, что сведения о предстоящей высадке
русских верны. Затем Дзинтан сказал мне, что тайная офицерская
организация токийского гарнизона решила свергнуть правительство и
упросить государя объявить указ о продолжении войны против России.
Выступление назначено на 23 часа.
На вопрос Дзинтана, присоединяюсь ли я к ним, я ответил "да".
Майор Хатанака предупредил меня: в случае неудачи придется
покончить с собой, поэтому надо иметь при себе конверт с предсмертной
запиской и деньгами на похороны. И добавил улыбаясь:
- Можно приложить прощальное стихотворение, и, если успеете,
придумайте красивое посмертное буддийское имя.
Дзинтан сердито перебил его:
- Это на всякий случай. В успехе дела можно не сомневаться. - Он
хлопнул меня по спине. - Как только генерал Анами сформирует
правительство и заявит о том, что все восемьдесят миллионов японцев
станут смертниками, Америка предложит нам ничью, и мы заключим с ней
сепаратный мир. Тогда начнется самое интересное.
Тогда никто из нас не знал, что эти сведения о предстоящей
высадке русских парашютистов в Токородзава были простой болтовней. Но
в те дни мы верили любому слуху, касающемуся русских. И если бы вдруг
кто-нибудь позвонил мне и сообщил: "Советские танки продвигаются
вперед, в сторону Осака!" - я бы, вместо того чтобы подумать, сразу же
машинально передал это сообщение дальше.
Вскоре я узнал, что источником слуха о советском авиадесанте и о
намерении правительства сдать столицу империи русским были листовки,
сброшенные в окрестностях Токио, в районе Иногасира, с какого-то
таинственного самолета - не то нашего, типа "Хамаки", не то
американского "Пи-51". Так эта история и осталась невыясненной.
Ровно в 23.00 в одной из комнат августейших апартаментов государь
подошел к микрофону и стал читать текст указа:
- "Я, приняв во внимание положение во всем мире и нынешнее
состояние империи и желая чрезвычайным путем урегулировать обстановку,
объявляю моим преданным и благочестивым верноподданным следующее. Я
приказал имперскому правительству известить Америку, Англию, Китай и
Советский Союз о принятии совместной декларации.
...Я в свое время объявил войну Америке и Англии только ради
того, чтобы обеспечить независимую политику империи и спокойствие
Восточной Азии, не имея, разумеется, в помыслах нарушать суверенитет
других стран и посягать на их владения.
...Когда я думаю о верноподданных, погибших на поле брани и на
своих рабочих постах, о всех тех, кто лишился жизни необычным путем,
мои пять внутренностей разрываются от скорби.
...Я знаю истинные чувства верноподданных, но при нынешнем
положении вещей должен стерпеть то, что нестерпимо, и вынести то, что
невыносимо..."
Голос государя был записан на пластинку. На церемонии записи
присутствовали министр без портфеля, директор Осведомительного бюро
Симомура и несколько членов министерства двора и сотрудников
Радиоцентра. По окончании записи они сейчас же окружили
звукозаписывающий аппарат и стали передавать друг другу пластинку.
Офицер армейского отдела главной квартиры, стоявший у двери рядом с
двумя полковниками из флигель-адъютантской части, не успел заметить,
кто взял пластинку последним. Затем сотрудники Радиоцентра быстро
уложили в чемодан аппарат и микрофон и вместе с министром Симомура
покинули апартаменты.
Было 23 часа 20 минут. Выступление началось ровно за 20 минут до
этого.
В мятеже приняла участие только горстка офицеров, главным образом
лейб-гвардейцев, и несколько десятков членов крайне правых организаций
- Виллы журавлиного клекота. Школы великого Востока и Общества ясного
духа. Остальные не сочли нужным примкнуть к выступившим. Среди них уже
распространились вести о катастрофическом положении в Манчжурии.
Вскоре эти вести подтвердились: советские танки продвигались вперед,
шли с трех сторон на Синьцзин, фланги Квантунской армии уже были
смяты.
Участники мятежа заняли все восемь ворот, ведущих в августейшую
резиденцию, и убили командующего лейб-гвардией генерал-лейтенанта
Мори, отказавшегося дать подчиненным ему полкам приказ о выступлении.
Мы долго и тщетно искали пластинку, на которой был записан с
августейшего голоса указ о капитуляции, чтобы предотвратить передачу
этого указа по радио.
Вскоре мы убедились, что наше выступление не поддержано столичным
гарнизоном. Под утро в наш штаб позвонил один из адъютантов военного
министра и сообщил, что Анами и ряд других генералов покончили
самоубийством. Это сообщение принял я. Адъютант добавил:
- Все мы сейчас идем на дворцовую площадь, последуем за их
превосходительствами. Члены верноподданнических организаций тоже идут
с нами.
Увидев, что я стою навытяжку и кланяюсь, Дзинтан выхватил у меня
трубку и стал слушать. Потом, улыбнувшись, сказал:
- Вы решили разбиться вдребезги подобно яшме? Хорошо. Мы тоже
придем. Спокойной смерти.
Он объявил всем, что операция по захвату власти прекращается
ввиду кончины генерала Анами, намечавшегося на пост главы
чрезвычайного правительства. Все решили пойти на площадь и умереть.
В разгар прощальной выпивки прибыл на грузовике отряд капитана
Сасаки из Иокогамы - 20 солдат и 30 учеников технического училища -
членов верноподданнической организации. Сасаки вызвался передать по
радио обращение ко всем верноподданным, в котором будут объяснены
причины выступления, - оно было направлено не против государя, а
против тех, кто слишком рано сдался России.
Дзинтан предложил мне поехать с Сасаки, а после передачи приехать
на площадь. К тому времени он и другие уже будут мертвы. Их трупы я
смогу найти по именным конвертам.
Он сказал Сасаки, чтобы тот заставил покончить с собой не только
своих солдат, но и школьников. Чем больше трупов будет на дворцовой
площади, тем лучше. Американцы скажут: "Все эти верноподданные умерли,
чтобы выразить свою любовь к императору. Династия - это святыня для
японцев, не будем ее трогать". Чем больше трупов, тем лучше.
- Мы приедем, - сказал Сасаки и низко поклонился всем.
Я тоже поклонился и сказал:
- Мы приедем. Спокойной смерти.
В дверях я столкнулся с незнакомым полковником, худощавым,
высокого роста. У него были усы, свешивающиеся вниз на корейский
манер. Он отозвал Дзинтана в угол и стал шептаться с ним. Я еще раз
поклонился своим друзьям и вышел из комнаты.
С передачей по радио ничего не получилось из-за воздушной
тревоги. Радиостанция не работала.
Мы вышли из здания Радиоцентра, сели на грузовики и решили в
последний раз в жизни проехаться по городу. Поехали на Кудандзака,
затем на набережную реки Сумида и оттуда направились к дворцовой
площади.
Подъехав к набережной Нисиките, капитан Сасаки приказал всем
слезть с грузовиков и построиться. Он произнес краткую речь о том, что
государь, раздираемый чувством жалости к богоизбранному народу,
принесшему в жертву сотни тысяч своих лучших сынов и дочерей в
священной борьбе за счастье империи, и ощущая тревогу за будущее
человечества, соизволил сегодня ночью наложить на себя руки и отойти в
иной мир. Все истинные верноподданные, приняв на себя вину в том, что
не смогли уберечь августейшую жизнь, должны последовать за его
величеством. Все обязаны пойти сейчас на площадь и выполнить свой
великий долг.
Окончив речь, Сасаки приказал отряду следовать за ним. Несколько
солдат вдруг отделились от нас и побежали к грузовику. За ними
побежали другие. Я выстрелил в них, но не попал. Выстрелил Сасаки, и
один из солдат упал. Остальные прыгнули в машину и умчались.
Сасаки скомандовал оставшимся:
- Шагом - марш! - и пошел впереди, четко отбивая шаг.
Перед нами открылась дворцовая площадь. Здесь всегда царила
торжественная тишина, но в то утро она была особенно торжественной. В
разных местах площади лежали, люди, группами и в одиночку. Все - в
одной и той же позе: ничком, подобрав под себя ноги, как будто
совершали земной поклон в сторону высочайшей резиденции. Возле каждого
виднелись конверты и свертки.
За деревянной оградой перед мостом, ведущим к главным воротам,
стояли полицейские. В нескольких шагах от них сели на землю двое
штатских в костюмах защитного цвета, положили свертки около себя,
поклонились в сторону дворца и выстрелили друг в друга. Спустя
некоторое время двое полицейских подошли к ним, уложили в подобающей
позе, отодвинули свертки в сторону, чтобы они не промокли в крови, и
пошли за ограду. Полиция не мешала верноподданным уходить из жизни, а
только следила за порядком.
На краю площади у самой балюстрады трупы лежали в несколько
рядов. Все они были в военном. Я кивнул головой Сасаки и, показав
пальцем в сторону балюстрады, быстро пошел туда. Здесь в три ряда
ничком лежало около двадцати трупов. В последнем ряду около трупов не
было ни конвертов, ни свертков. Во втором ряду - конверты с именами
Дзинтана, Муссолини, Хатанака, Кацумата и Минэ.
Может быть, это объяснялось необычной позой моих друзей и тем,
что смерть вообще преображает людей, но все они показались мне не
похожими на себя. Дзинтан казался выше ростом, а Муссолини более
толстым. Но сомневаться не приходилось - на конвертах значились их
имена, и к тому же из-под Дзинтана торчал эфес его сабли из слоновой
кости с серебряной отделкой. Я снял фуражку и поклонился. Затем выбрал
место для себя. Позади Кацумата лежал труп, возле которого не было ни
сабли, ни конверта. Я положил около него свою саблю, револьвер и
конверт с предсмертным стишком и деньгами, решив умереть как раз между
Дзинтаном и Кацумата.
Сзади послышалось шуршание гравия. Подошли три юнкера, откозыряли
мне и, поклонившись в сторону ворот, сели на землю. Один из них
отвинтил крышку фляжки, отпил глоток и передал другому.
Я взглянул в сторону Сасаки. Он отвел остатки своего отряда на
другую сторону площади. Некоторые уже сидели на земле, другие стояли.
Сасаки сидел впереди всех, низко наклонившись вперед, - он,
по-видимому, уже кончился. Ему надо было зарезаться последним, а он
поторопился, решил подать пример. Один из сидевших упал на бок с
торчавшим в животе тесаком и громко закричал, затем стал корчиться.
Раздались подряд два приглушенных выстрела, и двое впереди упали. Но
стоявшие сзади медлили, очевидно заколебались. Я сделал им рукой знак
- скорей! - но они не заметили моего жеста. Тогда я подбежал к ним и
крикнул:
- А вы что стоите? Чего ждете?
Никто мне не ответил. Я повторил вопрос:
- Чего ждете? А где солдаты?
- Ушли, - сказал кто-то из мальчиков.
Они стояли, сбившись в кучу. Когда мы ехали по улицам и время от
времени стреляли в воздух, эти юнцы держались молодцами, но здесь, на
площади, их мужество быстро растаяло. Самому старшему из них было не
больше шестнадцати лет.
- Садитесь и выполняйте ваш долг, - приказал я спокойным голосом.
- Не позорьте звание смертника.
Сзади появились несколько человек. Судя по их виду, они попали
сюда случайно и остановились поглазеть. Одни из них были в грязных
фуфайках и коротких штанах, другие в рабочих халатиках. На отворотах
их халатиков белели иероглифы: Сибаурский завод.
- Скорей! - Я кивнул головой мальчугану в очках и с белой
повязкой на лбу. - Покажи своим друзьям, что ты японец. Подай пример.
Письма и деньги приготовили?
- Нет... а винтовки мы оставили в машине, - ответил он, смотря в
сторону, - и тесаки оставили...
- Нож есть у кого-нибудь?
После недолгого молчания кто-то ответил:
- Есть, но не годится. Перочинный.
Я полез в задний карман, но запасного револьвера там не было.
Когда я вытаскивал руку, что-то выпало на землю - мешочек с амулетом.
Я подобрал его и засунул обратно в карман.
- Господа учащиеся не хотят умирать, - прошепелявил кто-то сзади,
- а вы заставляете насильно...
Я обернулся. Передо мной стоял пожилой субъект в измятой каскетке
и в промасленном саржевом костюме.
- Не твое дело! - крякнул я. - Проходи. Нечего смотреть.
- Они совсем сопляки, им незачем умирать, - сказал другой,
загорелый, в фуфайке с короткими рукавами. - Отпустите их.
- Иди, не мешай! Застрелю! - пригрозил им я, хлопнув себя по
карману.
Круглолицая женщина в шароварах поддержала рабочего:
- Война кончилась... скоро по радио объявят...
- Если пузо чешется, валяйте сами, а других не тащите, -
продолжал загорелый.
Я оглянулся. Учащиеся быстро, почти бегом шли в сторону театра
"Империал". У меня не было никакого оружия. А этих было пятеро и одна
женщина. Один из них на всякий случай снял деревянную сандалию с ноги
и держал наготове.
- Бандиты! - сказал я сквозь зубы и плюнул. - Скоты.
Пожилой поцокал языком:
- Не надо ругаться. Не срамите себя перед смертью.
Тот, что стоял с сандалией в руке, хотел что-то сказать, но
пожилой остановил его. Они пошли в сторону парка. Я долго провожал их
взглядом, стиснув зубы.
Вот эти враги империи теперь поднимут голову. Кто будет бороться
с ними, чтобы защитить парчовое знамя с августейшим гербом? Верные
слуги государя сейчас умирают на этой площади. И чем больше будет
трупов на площади, тем легче будет врагам империи осуществить свои
черные замыслы.
Над площадью низко пролетели самолеты. Они сбросили листовки.
Листовки медленно, как лепестки вишни, опускались на трупы. Я поднял
одну, упавшую возле Сасаки. Она призывала всех верных слуг государя
идти с оружием на гору Атаго - бороться до конца за честь и
достоинство императорской хризантемы.
Я засунул листовку в карман. Теперь красные поднимут голову. Кто
будет бороться с ними? Война кончилась, начинается другая!
Я направился к горе Атаго, но пройти к ней не удалось. Весь район
уже был оцеплен полицейскими и жандармами, они никого не пропускали. Я
подошел к пожилому полицейскому чиновнику и сказал:
- Я иду не к восставшим. Хочу пройти на гору и выбрать место для
смерти. Только для этого.
- К сожалению... никого не пропускаем, потому что там засели
бунтовщики. Лучше будет вам пройти на дворцовую площадь, там, кажется,
нет оцепления, - ответил полицейский чиновник.
Я вынул коробку сигарет и предложил ему. Он поклонился и взял
сигарету.
- На дворцовой площади уже собираются зеваки, - сказал я. - Не
хочется на глазах у всех... Здесь, на горе, было бы хорошо.
- В таком случае идите в парк Уэно, - посоветовал чиновник, - там
около храма Кан'эй никого нет. Только положите около себя визитную
карточку или служебный пропуск и напишите адрес ваших родных. - Он
снова почтительно поклонился.
Я пошел, сам не зная куда. Возбуждение, охватившее меня с ночи,
проходило, как будто кончалось действие наркотика. Тело начинало
мертветь, двигались только ноги. Я шел по какому-то пустырю, усеянному
битой черепицей, кусками жести, закопченными камнями. Среди куч пепла
торчали изогнутые фонарные столбы и черные деревья с остатками ветвей.
За чугунной оградой в щели стояли, вцепившись друг в друга, черные
куклы - заживо сгоревшие люди. Я выбрался на асфальтированную дорогу с
трамвайными рельсами. Шли люди с узелками - и люди и узелки были
такого же цвета, как выжженный пустырь.
Я дошел до уцелевшего квартала. Около громкоговорителя стояла
толпа. Полицейский делал знаки рукой прохожим и велосипедистам, чтобы
они остановились и сняли головные уборы. До меня долетели слова:
"Заботиться о благоденствии подданных империи и стремиться к
тому, чтобы все страны разделяли радость совместного процветания, -
таков завет моих небесных предков, и я неустанно действовал в этом
направлении... Когда я думаю о верноподданных... мои пять
внутренностей разрываются от скорби..."
Это был голос государя - его указ о прекращении войны. Толпа
стояла молча, не двигаясь, не выражая ни скорби, ни радости. Начали
играть государственный гимн. Толпа продолжала молчать.
Я прошел еще несколько кварталов, сравнительно мало пострадавших,
но совсем пустынных. На углу улицы перед сгоревшей полицейской будкой
лицом ко мне стояла молодая женщина со сбившейся набок прической и
укачивала ребенка, привязанного к спине. Я подошел к ней и спросил,
какой это квартал. Женщина улыбнулась и ответила: "Я теперь стала
журавлем и скоро улечу". Затем, игриво покачивая головой и притопывая,
она повернулась ко мне спиной. К ее спине была привязана цветочная
ваза с отбитым горлышком. Я опять пошел, едва волоча ноги и
пошатываясь. На одном из трамвайных столбов я прочитал название
остановки и понял, куда меня привели ноги. Поднявшись по крутой
узенькой улице, я свернул в первый переулок и дошел до ворот дома
Осьминога. Но дома не было - куча досок, обломки дверей, битые
черепицы, осколки посуды. Около покосившихся ворот валялся измятый
железный шкаф. Дом, очевидно, был разнесен гранатами.
Собрав последние силы, я поплелся дальше. И вскоре увидел перед
собой знакомую решетчатую дверь общежития, где жил Ии. Тихо открыв ее,
я опустился на порог. Мои силы иссякли.
Служанки сняли с меня сапоги и втащили в комнату Ии. Двери на
веранду были открыты. В углу садика офицеры жгли папки с бумагами,
другие спускали на веревках в большую яму ящики, завернутые в брезент.
Я заметил среди офицеров Миками и уже знакомого мне высокого
полковника с корейскими усами. Он сортировал бумаги - одни рвал и
бросал в костер, другие откладывал в ящик. В комнату вошел Ии без
кителя, в рубашке, выпачканный копотью и землею. Он вытер руки
полотенцем, сел около меня и стал ловко массировать мне плечи.
- Все разбилось вдребезги... - прохрипел я. - А дом нашего
старика...
- Старик жив, - успокоил меня Ии и рассказал, как все произошло.
Утром к дому Осьминога подъехала группа штатских и, видно спутав
с домом какого-то министра, стала швырять в него гранаты. Старик
находился в саду и поэтому уцелел, хотя был контужен. Когда ошибка
выяснилась, молодчики извинились перед ним и увезли его куда-то...
Наверное, члены верноподданнической организации.
- Я немножко отдохну, потом пойду все-таки... на площадь, -
сказал я.
- И чего ты влез в эту глупую историю? Поверил слуху о русском
десанте? - стал упрекать меня Ии. - Советую остаться в живых и
спрятаться на время. Всех, кто участвовал в выступлении, будут
арестовывать как бунтовщиков. А как у тебя насчет американских
пленных? Совершал кимотори?
Я молча кивнул головой.
- Значит, тебе угрожает американский военный суд. Придется сесть
в бест, - бросил он и вышел.
Старушка служанка принесла бутылку красного вина и заставила меня
выпить целую чашку. Она сказала, что сейчас вымоет меня, а потом
наклеит на спину лечебный пластырь. Я отмахнулся.
Вошел Ии и, сделав знак старушке, чтобы она удалилась, сказал:
- С убежищем устроили - бест надежный. Сегодня же отправим тебя в
деревню. Посиди там, а когда можно будет, я вызову тебя.
- А вы что будете делать? Чистить ботинки русским, когда они
высадятся?
На лице Ии появилась улыбка - он мог улыбаться в такой день!
- Горе-рубаки провалили войну, теперь выступим на сцену мы,
офицеры специальной службы, и сделаем все, чтобы спасти империю.
- Поздно спасать ее. Вам остается только одно - встретить
русских, стоя на четвереньках, - с горькой усмешкой сказал я.
- Нет, русские не высадятся, - продолжал спокойно Ии. - Нашим
главнокомандующим в Китае и на юге вчера ночью уже послано высочайшее
повеление о прекращении боевых действий, но командующему Квантунской
армией приказано биться до конца, невзирая на указ о капитуляции. Зря
вы вчера охотились за указом. Он ведь не распространяется на
Манчжурию. Война там будет продолжаться. На днях туда вылетает принц
Такеда и передаст генералу Ямада дополнительные директивы государя. А
тем временем в Японии высадятся американцы, и империя будет спасена от
революции.
- А как насчет "завершающей" войны? Американцы должны начать ее
немедленно, чтобы не дать русским взять Манчжурию. Должны послать свои
войска на помощь Квантунской армии.
- Для того чтобы начинать войну против русских, американцам надо
сперва высадиться в Японии и создать базу, а затем перебросить большую
армию в Манчжурию или Корею. Без этого плацдарма на материке им нельзя
начинать...
- Так надо скорее... Нельзя терять ни одной минуты! Русские
идут... - Я встал и, прихрамывая, заходил по комнате.
- Еще есть надежда. Садись. - Ии наклонился к моему уху и
зашептал: - Дело в том, что спустя час после объявления по радио указа
о капитуляции американское командование прислало радиограмму в адрес
генштаба о том, чтобы в Манилу были срочно присланы представители
главной квартиры для получения распоряжений относительно процедуры
капитуляции. Но... интересно то, что начальник штаба Макартура генерал
Сатерленд потребовал, чтобы от нас был прислан либо заместитель
начальника генштаба генерал-лейтенант Кавабэ, либо бывший начальник
штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Касахара. Тот и другой
видные специалисты по русской линии. Оба занимали в свое время пост
военного атташе в Москве.
- Если только для получения директив относительно процедуры, то
почему требуют именно исихаровцев?..
Ии пожал плечами:
- Пока мы ничего не знаем. Мы можем сказать только одно: еще есть
надежда...
- Значит, все зависит теперь от Квантунской армии? Если она
продержится, то есть надежда, что мы заключим мир с американцами,
гоминдановцами и англичанами и после этого...
- Да. Наши вылетят в Манилу завтра или послезавтра. Квантунская
армия должна продержаться во что бы то ни стало...
- А что сообщают из Манчжурии? Я знаю только вчерашнюю сводку.
- По последним сообщениям, советские танки подходят к Таонаню.
- К Таонаню? Если они под Таонанем, то уже поздно. Судьба
Квантунской армии уже решена, американцы опоздали. - Сорвав с себя
аксельбанты, я швырнул их в угол и лег на циновку. - Все кончилось,
яшма разбилась...
Ии покачал головой и тихо произнес:
- Яшма разбилась. Яшма будет склеена...
Меня поселили в деревушке, находящейся в одной из долин между
горами Меги и Арафунэ. На севере, за лесами, поднимался дым вулкана
Асама, на юге виднелась цепь из шести гор, а в ясные дни на горизонте
появлялся белый силуэт горы Фудзи.
Я устроился в домике деревенского полицейского, по-видимому
получившего от Ии соответствующие указания. Меня снабдили медицинским
свидетельством, скрепленным личной печаткой начальника эвакопункта на
острове Иводзима. В свидетельстве значилось, что я подлежу отправке в
метрополию, так как в результате контузии лишился памяти. Документ был
датирован 14 февраля 1945 года, а через пять дней началась высадка
американцев. Весь гарнизон острова погиб, поэтому проверить
подлинность свидетельства было невозможно. Человека, на чье имя был
выдан документ, никогда не было в действительности.
Этот клочок бумаги лучше всяких амулетов оберегал меня от любых
подозрений. У того, кто лишился памяти, бесполезно спрашивать о его
прежней жизни. Так я был избавлен от собственного прошлого. В то
памятное утро я оставил свой конверт возле безыменного трупа. Этот
труп, вероятно, похоронили под моим именем и известили семью о моей
славной кончине.
Я соорудил из ящиков из-под мандаринов домашний алтарь и поставил
поминальные дощечки с именами Дзинтана, Муссолини и других. А рядом на
бочке из-под сакэ установил радиоприемник. Он держал меня в курсе
событий, происходящих на земле.
На Филиппины по вызову Макартура вылетели представители нашего
главного командования. В тот момент, когда наши генералы вылезали из
самолета в Маниле, советские парашютно-десантные отряды уже
высаживались в Синьцзине, Мукдене и Харбине. Квантунская армия была
разбита и сложила оружие. Рухнула последняя надежда. Война кончилась
по-настоящему. Правительство отдало распоряжение о снятии затемнения,
Спустя неделю после подписания акта о капитуляции в Токио вступил
главнокомандующий американских вооруженных сил генерал Макартур - тот
самый, который три года назад удрал на самолете из Батаана, бросив
свою филиппинскую армию на произвол судьбы. Армия погибла, спасся
только командующий. Теперь его голову украшал лавровый венок. Он
разместил свой штаб в здании Общества взаимного страхования жизни в
квартале Хибия.
Началась демобилизация армии и флота империи. Все полки провели
церемонию сожжения своих знамен. Были упразднены главная квартира,
генеральный штаб, военное министерство, закрыты все военно-учебные
заведения, взорваны и разобраны несколько наших линкоров и авианосцев.
Безоружная Япония подчинилась батаанскому дезертиру. Он выступил
с торжественным заявлением о том, что, действуя в духе Потсдамской
декларации, будет проводить политику последовательной демократизации
Японии и стремиться к тому, чтобы Япония больше никогда не могла стать
угрозой для всеобщего мира и спокойствия. И с этой целью Америка будет
всячески способствовать укреплению в Японии основ демократии и
претворению в жизнь демократических идеалов.
Многие, в том числе и я, приняли тогда эти слова за чистую
монету.
В своем указе о капитуляции государь сказал:
"...при нынешнем положении вещей должен стерпеть то, что
нестерпимо, и вынести то, что невыносимо".
И чтобы подать пример всем верноподданным, как надо принять новое
положение вещей, государь снял с себя форму великого фельдмаршала и
облачился в новую, траурную - черный китель без погон, черные брюки с
черным кантом, на груди и рукавах черное узорное шитье, на воротнике
вышитый черным шелком герб династии - хризантема. Затем объявил о том,
что снимает с себя звание земного воплощения божества. И, как сообщили
газеты, поставил в своем кабинете бюст американского президента
Линкольна.
В соседней деревушке находился артиллерийский дивизион, а за
горой, недалеко от перевала Дзюмондзи, в помещичьей усадьбе
размещалась авиационная школа. Вскоре после демобилизации на воротах,
ведущих в казармы артиллеристов, появилась вывеска: "Артель
земледельческого труда", а авиационная школа, судя по дощечке,
прибитой к воротам, превратилась в "Товарищество на паях по
производству дрожжевых удобрений". Артиллеристы и летчики тоже
приспособились к новой эре.
Я узнал от хозяина моего убежища, деревенского полицейского, что
в буддийском монастыре, стоящем на холме за старинным трактом,
проживают два инвалида, тоже лишившиеся памяти. Они прибыли сюда
вскоре после капитуляции.
Ии категорически запретил мне общаться в деревне с кем-либо, но я
решил все же сходить как-нибудь в монастырь. Однако я не успел
осуществить свое намерение. Оба инвалида внезапно исчезли. Их,
вероятно, напугало появление эм пи - американских военных полицейских,
которые, приехав в бывшую авиационную школу, допросили бывшего
полковника, начальника школы, ныне председателя правления
"Товарищества на паях". В результате допроса выяснилось, что полковник
является однофамильцем того, кого разыскивали американцы.
Как раз в это время по радио было передано сообщение о том, что
штаб Макартура предал военному суду бывшего командующего японскими
войсками на Филиппинах генерал-лейтенанта Хомма, командующего
соединением на Батаане генерал-лейтенанта Тадзима, командующего
отрядом "Тигр" Саито и других японских генералов, разгромивших в 1942
году на Батаанском полуострове американскую армию, брошенную своим
командующим. Через некоторое время было объявлено об их казни.
Макартур отомстил за погибшую армию и в знак того, что считает свою
честь восстановленной, украсил свой личный самолет надписью: "Батаан".
Внутренние враги благословляли Потсдамскую декларацию. Они ходили
по улицам Токио и Осака с красными флагами. Полиция не имела права
стрелять в них. В левых газетах и журналах государя называли просто по
имени, как какого-нибудь рикшу: Хирохито. Красные ликовали, когда в
здании на Итигаядай начался международный суд над нашими генералами и
министрами во Главе с Тодзио. И наконец, произошло самое невыносимое и
нестерпимое. Красные устроили демонстрацию, требуя у правительства
риса для голодающих. Прорвав несколько полицейских кордонов,
демонстранты ворвались в августейшую резиденцию и обследовали кухню.
Несколько кинооператоров крутили ручки аппаратов. А потом в рабочих
клубах Токио стали показывать документальный фильм, за каждый кадр
которого операторы заслуживали четвертования. Фильм назывался "Мы
голодаем, а Хирохито угощается".
Государь стерпел и вынес, но я уже больше не мог терпеть. Я
переслал через полицейского записку в адрес Ии: известил его о том,
что решил ехать в Токио и убрать своими руками нескольких левых
вожаков, а потом отдаться в руки американцев - пусть вешают. Лучше
умереть, чем сидеть и бездействовать.
От Ии пришел ответ: "Не дури. Все образуется. Американский
главнокомандующий решил не объявлять государя преступником. Смотри на
Китай и делай выводы".
Я последовал совету Ии. У меня немного отлегло от сердца. В Китае
американцы вели себя иначе. Там они не говорили об укреплении основ
демократии и претворении в жизнь демократических идеалов - там
действовали.
Сейчас же после нашей капитуляции американцы, не теряя ни одной
минуты, заняли порты Северного Китая и высадили авиадесанты в Бейпине
и Нанкине, чтобы не дать китайским красным занять эти города.
А вскоре гоминдановские армии, вооруженные американцами, начали
общее наступление в Среднем и Северном Китае. Красным пришлось
отступить.
В моей памяти всплыли слова пленного американца: "Нам надо думать
о будущем, и прежде всего о будущем американском варианте "плана
Исихара". То будущее, о котором он тогда говорил, по-видимому, уже
пришло: американцы действовали.
На токийском суде уже были оглашены документы, касающиеся наших
планов войны против Советского Союза. Они были подлинными. В свое
время я читал некоторые из них. Судя по всему, все эти документы были
захвачены русскими при взятии Синьцзина. Чины штаба Квантунской армии
либо не успели сжечь эти документы, либо рассчитывали на то, что
русские не смогут расшифровать их. Ныне они стали достоянием
гласности. Стало известно, кто их составлял и кто утверждал.
Но я уже знал, что государь вне опасности. Генерал Исихара тоже
не фигурировал в списке военных преступников. Автор знаменитого плана
войны против России, непосредственный организатор взрыва под Мукденом,
вызвавшего маньчжурские события 1931 года, один из самых влиятельных
лидеров армии, остался на свободе. Уцелело и большинство его
единомышленников и учеников, начиная с виднейших
генштабистов-россиеведов Кавабэ, Касахара и Ямаока. В департаменте по
делам демобилизации, созданном вместо военного и морского министерств,
с разрешения американского штаба заняли ответственные посты бывший
генерал-лейтенант Миядзяки и бывший вице-адмирал Маэда. Первый долгое
время возглавлял орган специальной службы в Сахаляне-на-Амуре, а
второй был начальником разведывательного отдела главного морского
штаба, а до этого - морским атташе в Москве.
Макартур взял под свое покровительстве всех крупнейших наших
специалистов по русской линии, начиная с Исихара.
А в Китае наступление против красных развивалось. Впереди шли
гоминдановские дивизии, за ними - американские. Америка прибирала к
рукам Северный Китай и Манчжурию. И Корею тоже. 24-я армия Ходжа,
переброшенная с острова Окинава на юг Кореи, проводила военные
операции против корейских партизан в горах Сепаксан и Чирисан.
На весь мир нашумела речь Черчилля, произнесенная в Фултоне. Он
открыто призывал Америку и Англию объединиться против "врага Э 1" -
Советского Союза.
И в Европе и в Азии творились интересные дела. А я сидел в бесте,
который мало чем отличался от могилы. Я не имел права на реальное
существование. Я стал жалеть, что не умер в то утро на площади.
Однако небо рассудило иначе. Срок жизни, отпущенный мне, еще не
был исчерпан. Ии прислал письмо. Он вызывал меня в Токио. Я выехал в
тот же день.
Я пробыл в могиле два с лишним года.
Вызов в Токио еще не означал, что я был вне опасности. На острове
Гуам состоялись суды над офицерами императорской армии, совершавшими
кимотори. Всех подвергли крайней мере наказания. Розыск оставшихся на
свободе, по-видимому, продолжался. Поэтому мне надо было соблюдать
максимальную осторожность. Я сел в поезд в Такасаки, надев
противогриппозную маску.
Хорошо, что в Японки установился обычай носить эту штуку,
закрывающую нос и рот. Надев еще темные очки, можно было совсем
замаскировать лицо. В поезде многие были в таких масках. Все они были
в офицерских кителях, только без петличек.
Общежитие в Усигомэ стало неузнаваемым. У входа висела большая
вывеска - на ней было написано по-английски "Манила клуб" и нарисован
щит с косой полосой и лошадиной головой в углу. А рядом с этой
вывеской висела совсем маленькая - "Представительство компании по
производству дрожжевых удобрений". Контора помещалась во втором этаже.
Ии тоже совсем преобразился: европейский костюм, очки в золотой
оправе, золотые зубы; стал настоящие коммерсантом. Он предложил мне
поселиться в одной из каморок над конторой. Рядом в такой же каморке
жил капитан Миками, бывший адъютант Осьминога.
- Здесь можно чувствовать себя в полной безопасности, - сказал
Ии.
Помещение клуба на нижнем этаже арендовал какой-то китаец,
который содержал несколько ресторанов для европейцев в Токио и
Иокогаме и пользовался покровительством со стороны американских
военных властей. Клуб этот стал игорным домом для офицеров 1-й
кавалерийской дивизии, расквартированной в Токио. Даже эм пи -
американские военные полицейские - не смели входить в него. Щит с
изображением лошадиной головы был эмблемой этой полностью
механизированной "кавалерийской" дивизии, не имевшей ни одной лошади.
Ии одобрил мою внешность - я отпустил усы и изменил прическу - и
разрешал мне изредка выходить из дому. Я обещал ему соблюдать все меры
предосторожности. Во время прогулок я вел себя как лазутчик, проникший
в город, занятый неприятелем.
Токио выглядел именно так, как должна была выглядеть покоренная и
обесчещенная столица. Всюду зияли выжженные пустыри, но на Гиндзе, в
Асакуса, Синдзюку и Уэно жизнь кипела вовсю. Ярко раскрашенные бараки
- кинотеатрики, кафе, дансинги, бары - были переполнены. Одних кафе в
Токио функционировало свыше двадцати тысяч. Большинство вывесок было
выдержано в духе новой эры: "Кэпитал", "Сентрал", "Парадайз", "Сван",
"Майами", "Нью", "Флорида" и так далее. Перед этими пестрыми бараками
толпились размалеванные девицы - панпаны. Эту кличку им дали их
главные клиенты - американские солдаты. Панпаны были одеты по
последней европейской моде и носили высоко взбитую прическу,
прозванную "атомной бомбой". Впрочем, воспоминание об этой бомбе
сохранилось не только в виде прически. Я встретил в метро женщину со
следами ожогов и разноцветными полосами на лице, Мне сказали, что она
из Хиросимы, - ее так изукрасили лучи бомбы.
Токио с его выжженными пустырями и кварталами пестрых бараков был
похож на эту женщину из Хиросимы.
Первое время я с опаской проходил мимо эм пи и американских
офицеров. Мне приходилось иметь дело с пленными на Филиппинах, на
острове Макин и в других местах. Те, кто остался в живых, могли узнать
меня, несмотря на маскировку. Однако после нескольких прогулок я
убедился, что мои страхи преувеличены.
Однажды, садясь в троллейбус в Йоцуя, я столкнулся носом к носу с
полковником жандармерии Сигено - тем самым, который во время войны
проводил массовые операции по ликвидации неблагонадежных элементов
среди населения Пекин-Тяньцзинского района. Говорили, что его имя
действовало на китайцев как заклинание - бледнели и умолкали даже
грудные младенцы. И этот самый Сигено теперь нес под мышкой большую
связку бумажных зонтиков, - очевидно, шел продавать их. Затем я
встретил у театра "Нихон гекидзе", совсем недалеко от американского
штаба, майора Мацуяма. Допрашивая пленных на острове Гуам, он применял
изобретенный им весьма действенный метод "горячая татуировка". Он
проехал мимо меня, везя на велорикше какую-то пожилую американку. Если
бы ей сказать, кто ее везет, она бы умерла на месте от ужаса. А в
одном переулке около вокзала Уэно я увидел уличного гадальщика - в
колпачке с хвостиком, какой обычно носят синтоистские священники, и в
черном балахоне, напоминающем докторскую мантию. На его столике стоял
прибор - сочетание микроскопа и старинных водяных часов, рядом
красовалась дощечка: "Научно предсказываю судьбу согласно данным
френологии, графологии и учения о началах Ян и Инь". Этого
ученого-гадальщика, бывшего капитана 2 ранга, я видел во время войны
на острове Эниветок. Он тоже совершал кимотори.
Никто из этих офицеров не узнал меня. Я рассказал о них Ии и
выразил удивление: почему они показываются на улице без всякой
маскировки? Ведь им надо остерегаться не меньше меня. Ии, улыбнувшись,
ответил:
- Они, наверно, тоже переменили фамилии и биографии и считают
себя в безопасности.
Мне почему-то показалось, что Ии уклонился от прямого ответа.
Сидя в деревенском бесте, я целыми днями спал от скуки. После
переезда в Токио я решил избавиться от этой привычки и начал принимать
хиропон - патентованное бодрящее средство, вошедшее в моду после
войны. Подкожное впрыскивание давало больший эффект, чем таблетки.
Сразу же прояснялась голова, исчезала усталость. Недаром это средство
употребляли панпаны, воры и многие из тех, кому приходилось работать в
ночное время. В газетах писали, что постоянное употребление этого
американского препарата приводит к расстройству нервной системы и даже
психическим заболеваниям. Но я не верил этому. Если бы хиропон
действительно делал, людей сумасшедшими, вряд ли разрешили бы так
широко пользоваться им. Он стоил дешевле американских сигарет,
продававшихся в "Тоеко" - магазине бывшего премьер-министра принца
Хигасикуни.
Я привык к хиропону. Он заглушал приступы тоски, охватывавшей
меня время от времени. И каждый раз шприц спасал меня, вливая
очередную порцию бодрости. Но этой порции хватало ненадолго.
Приходилось постепенно учащать уколы.
Я часто ходил по Западной Гиндзе и по другим улицам и переулкам
центральных деловых кварталов. Дома здесь битком набиты всякими
конторами. Я заметил, что некоторые из них почти всегда закрыты днем,
- очевидно, функционировали только по ночам. Рядом с крупными,
кричащими вывесками ресторанчиков и кафе крохотные конторские
вывески-дощечки у входа были совсем незаметны. И еще я отметил, что
многие конторы имели отношение к производству и продаже дрожжевых
удобрений и к разведению ароматных грибов сиитакэ. Очевидно, спрос на
эти удобрения и на ароматные грибы резко возрос после войны.
Ии видел, что я хандрю из-за безделья. Он предложил мне заняться
какой-нибудь работой в его конторе, - например, рассылкой рекламных
листовок и прейскурантов. Я отказался. Не для того я остался жить,
чтобы осквернять себя унизительными занятиями. Стерпеть нестерпимое и
вынести невыносимое - так повелел государь, но это не значит, что
можно терять честь и достоинство, примирившись с тем, что империя
лежит под ногами завоевателей. Мне было стыдно за офицеров, которые
забыли о своем звании и опустились до положения девок-панпанов.
На мою гневную тираду Ии ответил:
- Не осуждай офицеров, которым пришлось после войны заняться
разными делами ради заработка. Они вовсе не забывают о своем прошлом.
Всем бывшим чинам императорской армии и флота разрешено учреждать
землячества, общества одновыпускников военных школ и военной академии
и ассоциации фронтовых сослуживцев. Эти организации объединяют
офицеров на почве совместных воспоминаний, чувства боевой дружбы и
общих традиций...
Я перебил его:
- Эти общества, наверно, созданы для совместных выпивок и игры в
маджан. Это просто клубы панпанов мужского пола. - Я посмотрел на
этажерку, на которой стояли фотографии Дзинтана и других, и вздохнул.
- Мне стыдно перед ними. Я остался жить, чтобы служить государю, а не
для того, чтобы влачить бесцельное существование.
Я показал на газеты, лежавшие передо мной на полу. В них был
напечатан приказ Макартура о запрещении всеобщей стачки, которую
собирались начать работники связи и служащие государственных
учреждений.
- Наконец-то американцы и у нас принялись за дело. Потсдамская
эпоха, кажется, кончилась. Отныне забастовки будут считаться
противозаконным актом. Теперь начнут хватать красных. А я сижу и
ничего не делаю... или разгуливаю с этой проклятой маской на носу. Не
могу больше терпеть. Пойду лучше на площадь и на том самом месте, где
погибли мои друзья...
- Зарезаться всегда успеешь, - сказал Ии, строго посмотрев на
меня. - Сейчас уходить на тот свет - это дезертирство. Ты можешь еще
пригодиться, но только не по части борьбы с японскими красными. Это
сделают без тебя. Нечего нам лезть во внутренние дела. Помни, что у
тебя большой опыт по части специальной службы. Я тебя вызвал для того,
чтобы подыскать какую-нибудь работу. Но... плохо то, что тебе надо
скрываться. Прямо не знаю, что бы придумать...
Спустя неделю после этого разговора Ик сказал мне, что кое-кто из
его бывших сослуживцев по генштабу собирается поехать в Китай - в
Тайюань, где в штабе маршала Янь Си-шаня работает группа наших
офицеров во главе с генерал-майором Ямаока.
- Все они остались там после капитуляции. Янь Си-шань взял их с
разрешения американцев к себе в качестве военных советников. Подожди,
и для тебя со временем будет работа. Как жалко, что ты нелегальная
персона... - Он покачал головой и поцокал языком. - Американцы сейчас
многое прощают нам, но такие дела, как твои... Этого даже они не
простят.
Он опять покачал головой и поцокал языком.
Это случилось на базаре в Кисседзи, где собираются спекулянты со
всех концов столицы. Я часто прогуливался в этом районе, одном из
немногих районов Токио, совсем не пострадавших от войны. В тот день я
был на базаре с раннего утра и, решив позавтракать, остановился перед
тележкой продавца лапши. Вдруг раздались свистки и автомобильные
гудки. На базарную площадь кучками выбежали люди с красными флагами и
транспарантами. За ними гнались наши полицейские и джипы с
белошлемными эм пи. По-видимому, проводилась операция против
стачечников. Двое красных бежали в мою сторону. Один из них что-то
кричал своим в мегафон, другой размахивал транспарантом, на котором
было выведено: "Япония не будет колонией!"
Толпа расступалась перед стачечниками и тотчас же смыкалась,
закрывая дорогу полицейским. Когда двое красных поравнялись со мной, я
схватил кадку с лапшой, стоявшую на тележке, и швырнул под ноги
бегущим. Тот, у кого был мегафон, по-видимому вожак, успел отскочить в
сторону, а парень с транспарантом перепрыгнул через кадку. Она угодила
под ноги студенту в фуражке с квадратным верхом. Он взвизгнул, как
женщина, и бросился на меня, я отпихнул его, он покачнулся и тут же
схватил меня за рукав, но, получив удар коленом в живот, согнулся и
зашипел от боли.
- Изменник! - крикнул я студенту и ударил его в нос.
Он упал. Сзади меня кто-то заорал:
- Бей пса!
- Бей! - подхватил другой.
Толпа явно сочувствовала мне, а не студенту. Но в этот момент у
самого моего уха раздался свисток. Не успел я обернуться, как получил
удар дубинкой по голове, и в то же мгновение меня схватили за руки.
- Я не красный! - крикнул я, уцепившись за аксельбант
оказавшегося передо мной эм пи, но он схватил меня за галстук и
потащил к джипу.
Студент что-то шепнул на ухо другому эм пи. Меня втащили в машину
и, стукнув еще раз дубинкой по голове, заставили сесть на пол. Я дал
надеть на себя наручники. Машина тронулась. Спустя некоторое время я
увидел, что мы спускаемся вниз к Тамеикэ и направляемся в сторону
Хибия. Вскоре передо мной появилось семиэтажное здание Общества
взаимного страхования жизни - штаб американского главнокомандующего.
Меня провели в подвальное помещение и впихнули в комнатку, где
вдоль стен стояли мешки с палками для гольфа, а в углу были свалены в
кучу бейсбольные принадлежности: маски, нагрудники, кожаные рукавицы и
биты. Я потребовал, чтобы немедленно доложили начальству о том, что я
арестован по недоразумению, надо было схватить красного, а не меня.
Сержант ответил, что, когда понадобится, я буду вызван. Я попросил
снять с меня наручники. Он ответил, что, когда понадобится, их снимут.
Обыскав меня, он нашел мешочек с амулетом и медицинское свидетельство,
скрепленное печаткой начальника эвакопункта на Иводзима. Мне
оставалось теперь только одно - отстаивать до конца версию, связанную
с этим свидетельством. Если выяснят, кто я, мне конец.
Я просидел в подвале до вечера. Наконец за мной пришли конвоиры.
Мы поднялись на лифте на седьмой этаж. Меня ввели в комнату, где
сидела девица в военной форме. Она сказала по-японски с американским
акцентом:
- Проходите.
С меня сняли наручники. Я вошел в большой кабинет, освещаемый
только настольной лампой. В ответ на мой поклон сидевший за столом
американский офицер, подполковник, показал рукой, чтобы я сел на стул
посередине комнаты, и повернул лампу так, чтобы она светила мне прямо
в лицо. Разглядев меня как следует, американец издал тихий протяжный
свист и, повернув лампу к себе, возобновил прерванное занятие: он
чистил трубку длинной мохнатой палочкой, обмакивая ее в флакончик.
Теперь и я разглядел его как следует. Прищуренные глаза, морщинистый
лоб, маленькие пухлые губы, сложенные бантиком, - сомневаться не
приходилось. Внутри у меня все похолодело. Я быстро зашептал про себя
молитвословие: "Намуамидабуцу, намуамидабуцу, намуамидабуцу..."
Это была не галлюцинация: передо мной сидел он.
Харшбергер сказал по-японски:
- Я провел расследование по делу о зверском убийстве пленных
американских летчиков на полуострове Миура в конце мая тысяча
девятьсот сорок пятого года и точно установил фамилии всех японских
офицеров, имевших отношение к этому делу. Ваша настоящая фамилия мне
известна.
Затем он начал рассказывать о своем участии в подготовке
материалов для ряда судебных процессов, состоявшихся на островах Гуам
и Кваджелейн. Эти процессы показали, что японские офицеры
систематически умерщвляли пленных американцев и совершали даже
каннибальские действия согласно старинному японскому воинскому обычаю.
По приговору американского военного суда за каннибализм казнено
несколько десятков видных японских офицеров во главе с
генерал-лейтенантом Татибана и вице-адмиралом Мори. И что самое
интересное, из показаний обвиняемых выяснилось, что один подполковник,
ставший позднее офицером для особо важных поручений при главной
квартире, принимал в бытность на островах Макин и Эниветок деятельное
участие в этих древнеяпонских банкетах. Этот мерзавец подлежит
военному суду, как военный преступник категории "Си", разряда "Тигры".
Категория "Си" - это те, кто совершал чудовищные бесчеловечные деяния,
а в разряд "Тигры" включены все, кто совершал людоедские обряды. Этот
подполковник-тигр будет наверняка повешен. Амулет ему не поможет.
Харшбергер провел пальцем по горлу и подмигнул мне. Затем вызвал
секретаршу и, передав ей записку, приказал:
- Возьмите в картотеке военных преступников сведения на этого
господина.
- Укажите категорию и разряд, - сказала секретарша, - чтобы
быстрее найти.
Харшбергер написал что-то на записке. Взглянув на нее, секретарша
приоткрыла рот и уставилась на меня с жадным любопытством. Она вышла
из кабинета, не сводя с меня глаз.
Через некоторое время Харшбергер спросил сугубо официальным
тоном:
- А почему вы оказали сопротивление нашей военной полиции?
- Потому что меня арестовали по ошибке. Я хотел поймать
красного...
- Вы ударили одного человека...
- Этот студент красный; он бежал...
Харшбергер стукнул костяшками пальцев по столу:
- Вы ударили сотрудника нашей контрразведки в нос и еще в одно
место. И кажется, изувечили. Он преследовал известного красного
лидера. У нас имеются все основания обвинить вас в том, что вы по
заданию Японской коммунистической партии пытались убить сотрудника Си
Ай Си. Готов держать пари, что военный суд расправится с вами как
следует.
- Если меня потащат на суд, я могу рассказать о том, как
некоторые пленные американские офицеры выдавали важнейшие
стратегические тайны, чтобы спасти свою жизнь.
- А у вас есть доказательства? - с улыбкой спросил Харшбергер. -
Показания американского офицера не записывались ввиду чрезвычайной
секретности, и только ваш военный министр, генерал Анами, во время
допроса, который он производил самолично, сделал кое-какие пометки в
своем блокноте. После капитуляции нам были переданы все бумаги из
сейфов военного министра, в том числе и блокнот министра, но, так как
все записи в этом блокноте, сделанные иероглифической скорописью, не
поддавались прочтению, этот блокнот, на основании моего заключения,
был сожжен вместе с другими бумагами, не представлявшими интереса. Так
что вы ничем не сможете подкрепить свои слова. Суд не поверит
голословным заявлениям военного преступника.
- По пометкам, сделанным министром, мной была составлена
всеподданнейшая докладная записка. В ней точно указана фамилия
пленного американца, давшего сведения о предстоявших операциях
"Олимпик", "Коронет" и "Серебряное блюдо". Я назову на суде фамилии
нескольких старших офицеров из секретариата Высшего совета по ведению
войны, которые читали эту записку, - ответил я.
- Назовите этих офицеров.
Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить, но затем отрицательно
покачал головой.
- Не хочешь сказать?
Он схватил большую настольную зажигалку и швырнул в меня.
Зажигалка попала мне прямо в ухо.
Я понял: мое сообщение о том, что имеются живые свидетели, было
неожиданным для него. Он считал себя в полной безопасности, но вдруг
оказалось, что я держу его тайну в своих руках. Мы были в одинаковом
положении: "держали друг друга за хвост".
Харшбергер с шумом отодвинул кресло и, подойдя ко мне, гаркнул:
- Встать, грязная тварь! Не забывайся! Я тебя выучу европейским
манерам!
Я встал. Он взял два карандаша со стола:
- Назови фамилии этих офицеров. Скажешь?
- Я не помню сейчас. Клянусь...
- Давай руку.
Он приказал мне растопырить пальцы и вставил между ними
карандаши.
- Сейчас начну сжимать и буду жать до тех пор, пока не выжму все!
Но я не советую упрямиться. Зачем зря мучить себя? Вы не хотите
назвать фамилии, чтобы сохранить козырь на всякий случай. Так?
Он посмотрел мне в глаза:
- Вы держите этот козырь, потому что боитесь меня?
- Да. Я боюсь вас, и вы боитесь меня. У нас одинаковое положение.
- Нет, у меня преимущество. На этот раз вы сидите у меня в
качестве пленного. Но... можно говорить по-деловому. Как вы считаете?
Я кивнул головой.
В дверь постучали. Харшбергер бросил карандаши на стол и вернулся
на свое место.
- Войдите! - крикнул он.
Вошла секретарша и положила на стол листок с прикрепленной к нему
карточкой. Затем подняла с пола зажигалку и, передав своему
начальнику, вышла. Пробежав карточку, он удивленно посмотрел на меня и
приказал повернуть голову. Я повернул. Он протяжно свистнул.
- Шрам на месте. Значит, это вы. - Он откинулся на спинку кресла
и тихо засмеялся. - Я так обрадовался нашей встрече, что совсем забыл
о том, что вас уже давно нет в живых. Ваш труп был найден на дворцовой
площади, сожжен и пепел передан вашей семье. Эти данные совершенно
точны. Картотека второго отдела основана на самых достоверных
сведениях.
- Разумеется, - вежливо подтвердил я.
- А ловко придумали, мерзавцы! - сказал он с восхищением. -
Только азиаты могут придумать такое... одни зарезались, а другие
присвоили их трупы... Понятно, почему почти все, кого мы включили в
разряд "Тигры", оказались мертвыми. Значит, они так же мертвы, как
вы... Тело в могиле, а дух шатается по городу.
- Это получилось только со мной, и то случайно, - сказал я,
опустив глаза. - Я приготовился умереть, но мне помешали... а потом
как-то не пришлось. Но мои друзья действительно покончили с собой, как
подобает доблестным людям. Их почетная кончина...
- Короче говоря, вы струсили. А кто эта ваши доблестные друзья?
Я назвал имена Дзинтана, Муссолини, Кацумата и Минэ. Когда я
сказал, что все они в свое время служили в штабе Квантунской армии,
Харшбергер записал их имена и спросил, окончил ли кто-нибудь из них
школу Накано, выпускавшую работников секретной службы. Я ответил, что
школу Накано кончили Муссолини и Кацумата. Харшбергер опять что-то
записал.
- У вас прекрасный послужной список, - сказал он и похлопал по
листку, прикрепленному к карточке. - Вы имеете богатый опыт секретной
службы на материке. Думаю, что вы окажетесь нам полезны. Начнем с
того, что вы дадите сведения по некоторым вопросам. Садитесь сюда,
господин дух. - Он показал на кресло у стола. - Хотите сигарету?
- Очень прошу дать мне хиропон, - сказал я, подойдя к столу. -
Может быть, найдется у кого-нибудь... Мне очень нехорошо...
- Вы тоже принимаете? - Он вытащил из верхнего кармана коробочку
и протянул мне. - Только у меня таблетки.
Я жадно проглотил две таблетки сразу. Он написал вопросы и
передал мне. Мне предлагалось сообщить, какую работу я вел в
шанхайском органе специальной службы, перечислить секретных агентов,
работавших по моим заданиям среди гоминдановцев и в тайном уголовном
обществе Хунбан, и изложить все, что мне известно о деятельности так
называемого "института Тоа-добунсеин" - нашего разведывательного
органа в Шанхае, который вел работу против красного подполья.
- Возьмите эту бумажку домой и приготовьте ответы. А я подготовлю
другие вопросы. Где вы живете?
Узнав мой адрес, Харшбергер позвонил куда-то и, вызвав майора
Шеррода, спросил, известна ли ему контора Ии. Получив ответ, он
положил трубку и сказал:
- Не говорите этому Ии о том, что вы были здесь, и о нашем
разговоре. Даете слово? Можно верить вам?
- Даю слово. Японскому офицеру можете верить.
Харшбергер закурил трубку. Докурив ее до конца, он оказал:
- Если считать, что сведения картотеки верны, то
подполковника-тигра нет в живых, и следовательно, его нельзя судить.
Так?
- Если суда не будет, то все, что знал покойный подполковник,
останется тайной навсегда. Мертвецы - лучшие хранители тайн.
- Договорились! - Он встал и, черкнув на обратной стороне
листочка номер своего телефона, передал мне. - Позвоните, когда будут
готовы ответы, и мы увидимся. Помните наш разговор при первой встрече?
Мы говорили тогда о будущем...
- Вы говорили о будущем американском варианте "плана Исихара"...
- Да. Будущее, о котором мы тогда говорили, стало настоящим. У
нас теперь общая цель - спасти Восточную Азию от красного потопа. Мы
союзники.
- Ваш союзник растоптан, и у него голые руки.
- Не преувеличивайте! Вы вовсе не растоптаны. А что касается
голых рук, то это дело поправимое. Вы провели, согласно нашим
указаниям, демобилизацию армии так организованно, что в любой момент
сможете совершить обратный процесс с такой же быстротой. - Он
подмигнул мне и протянул руку. Я пожал ее. Он вложил в конверт мешочек
с амулетом, медицинское свидетельство и листочек и протянул мне.
- Можете больше не скрываться. Свидетельство, выданное вам на
Иводзима, - подлинный документ. Берите. Ваше пребывание в бесте
кончилось. Поздравляю.
Я взял конверт:
- Хорошо, что наш разговор кончился благополучно и обошлось без
всяких неприятных процедур.
- Эту штуку с карандашами мы знаем. Она у нас называлась
"деревянной перчаткой", - сказал я.
- А вот это... - Он вынул из кармана спички и, закурив трубку,
поднес к своей руке горящую спичку. - Очень действенный способ.
Особенно если применять его с толком - не давать передышки и в то же
время не доводить до обморока. Никому не советую пробовать...
Он вздрогнул и, бросив догоревшую до конца спичку на пол, подул
на пальцы и потряс рукой.
- Ну, идите, - сказал он, морщась. - Ждите моего звонка.
Харшбергер вызвал лейтенанта и приказал выпустить меня из здания.
Когда мы прощались, он предупредил меня о том, что по картотеке
"криминал реджистри" - уголовной регистратуры 2-го отдела штаба - я
значусь покойником, поэтому должен раз навсегда забыть свое настоящее
имя и помнить только фамилию и чин, указанные в медицинском
свидетельстве. Затем он еще раз взял с меня слово, что я никому не
скажу о нашей встрече. Я поклялся честью японского офицера, что
сохраню все в тайне.
Вернувшись домой, я рассказал Ии обо всем - о том, как я попал в
американский штаб, о встрече с Харшбергером и о разговоре с ним. Ии
слушал меня, сложив, как всегда, руки на животе и удовлетворенно кивая
головой.
- В общем, все получилось очень удачно. Ты должен быть благодарен
этому шпику из Си Ай Си. Считай себя амнистированным. Теперь можешь
открыто работать в моей конторе.
- Торговать дрожжевыми удобрениями? - Я брезгливо скривил рот.
Ии беззвучно рассмеялся:
- Нет, теперь тебе можно сказать о более интересных делах
конторы.
Он начал свой рассказ с так называемого Манильского совещания.
Сейчас же после того как по радио был передан высочайший указ о
капитуляции, генерал Макартур вызвал в Манилу заместителя начальника
японского генштаба генерал-лейтенанта Кавабэ Торасиро. Макартур лично
принял Кавабэ и имел с ним беседу в присутствии начальника штаба
Сатерленда. В процессе этой беседы Макартур дал секретные указания
представителю японского командования.
По возвращении в Токио Кавабэ сделал всеподданнейший доклад
государю, и имперское правительство немедленно приступило к
осуществлению указаний Макартура.
Главнокомандующему японских войск в Китае генералу Окамура было
приказано заключить секретное соглашение с начальником гоминдановского
генштаба Хо Ин-цинем, а, командующему армейской группой 1-го
направления генерал-лейтенанту Оумида - заключить соглашение с
маршалом Янь Си-шанем. Оба соглашения обеспечивали проведение
капитуляции японских войск в Китае таким образом, чтобы не допустить
перехода важнейших районов Китая в руки китайских коммунистов. В
случае необходимости японским войскам надлежало проводить военные
операции против красных совместно с гоминдановскими войсками. Вскоре
от Окамура было получено донесшие о том, что он встретился с Хо
Ин-цинем в Чжицзяне и подписал соглашение.
Затем началось расформирование японских вооруженных сил в
метрополии. По мере роспуска воинских частей и военных учреждений
создавались различные объединения демобилизованных: артели, конторы,
землячества, клубы. Это делалось для того, чтобы предотвратить
распыление кадровых офицеров. Все эти офицерские объединения - вне
зависимости от их характера и наименования - поступали под контроль
штаба американского главнокомандующего.
Затем американскому командованию были переданы мобилизационные
списки японской армии и секретные архивы генштаба - в первую очередь
материалы, связанные с планом Исихара и с одним из его вариантов,
носившим шифрованное название "Особые маневры Квантунской армии".
Словом, все указания американского главнокомандующего были
выполнены.
- В ведении какого отдела американского штаба находятся
объединения демобилизованных? - спросил я.
- Специального отдела, который занимается организацией японских
полицейских формирований. Но на деле функции отдела значительно шире.
Отдел носит название: контора "Зи Эф".
- Как расшифровывается?
- "Зи" - это сокращенное "зиро аур" - решительный час, а "Эф" -
это "форсес" - вооруженные силы.
- Вооруженные силы для решительного часа... Многозначительное
название!
Ии кивнул головой:
- Достаточно ясное. Оно означает, что американцы решили
унаследовать план Исихара. Осуществить то, что не удалось нам.
- И еще означает, что без нашей помощи им не обойтись?
- Никак не обойтись.
Мы переглянулись и засмеялись. Ии достал из шкафа бутылку "Белого
журавля" и чайные чашки. Мы стали пить сакэ, не подогревая его.
Я задавал один вопрос за другим. Ии терпеливо удовлетворял мое
жадное любопытство. Он объяснил мне структуру конторы "Зи Эф". Она
подчинена непосредственно начальнику штаба главнокомандующего и
состоит из нескольких отделений, в ведение которых входят японские
полицейские силы на суше и на море и объединения бывших строевых
офицеров. Кроме того, при конторе имеется несколько специальных групп.
Первая группа ведает объединениями генштабистов, в том числе и
конторой Ии. Вторая - бывшими офицерами жандармерии и чинами тайной
политической полиции, то есть специалистами по борьбе с левыми. Третья
группа руководит бывшими офицерами секретной службы - специалистами по
агентурно-разведывательной работе, а те офицеры секретной службы,
которые проводили тайные акции особого значения, подчинены четвертой
группе - группе "Джэй". Эта группа по своим функциям соответствует
8-му сектору нашего генштаба.
- Я слышал о твоем Харшбергере, - сказал Ии. - Говорят, он
выполняет особо секретные поручения начальника разведывательной службы
штаба генерал-майора Чарлза Уиллоби, и поэтому в штабе его зовут
"Хаш-хаш", что значит "Не подлежит оглашению". Хаш-хаш теперь работает
в конторе "Зи Эф" в группе "Джэй". Тебе повезло, что ты попал именно к
нему. Он, очевидно, сегодня старший дежурный по отделу.
Мы проговорили до утра. Посмотрев на часы, Ии включил радио. Шла
как раз передача "Розыск родных и знакомых". Я просыпался всегда очень
поздно и поэтому ни разу не слышал этой передачи. Но я знал, что в
послевоенной Японии ни одну передачу не слушают с таким взиманием, как
эту.
Торговец сандалиями такой-то, проживающий там-то, искал свою
жену, исчезнувшую во время одной из бомбежек Токио, и просил
отозваться всех, кто знал о ее судьбе. Родных одного унтер-офицера,
погибшего в Бирме, просили явиться за урной с пеплом по указанному
адресу. Супружеская чета, приютившая девочку после смерти матери,
разыскивала отца девочки, который должен был вернуться из Кореи.
Затем диктор прочитал:
- Бывшая сестра милосердия Сакано Кумако, репатриированная с
Борнео пятнадцатого ноября прошлого года и проживающая по прежнему
адресу, хочет видеть господина Хамада Иноскэ.
Я усмехнулся:
- Ищет возлюбленного.
- Нет, - сказал Ин, - это означает, что в конторе Сакума завтра в
пятнадцать часов состоится собрание офицеров, служивших в авиационном
отряде Хамаи. В экстренных случаях этой передачей пользуются для
извещений.
Чутье старого работника специальной службы все-таки не обманывало
меня. Недаром меня так тянуло в узкие переулки деловых кварталов, где
стоят в ряд дома, увешанные вывесками всякого рода предприятий.
Недаром эти вывески привлекали мое внимание. Но я не знал тогда, что
начертанные на них иероглифы, цифры и латинские буквы надо читать
по-особому.
Оказывается, "дрожжевые удобрения" означали то же, что и
"ароматные грибы сиитакэ". Все компании и конторы, на вывесках которых
фигурировали эти удобрения и эти грибы, были филиалами известной Лиги
Восточной Азии - организации сторонников, генерала Исихара.
Общества и клубы с цифровыми обозначениями - Общество 8, Общество
14, Общество 38 и многие другие - были объединениями офицеров,
служивших в одной и той же части или вместе учившихся.
"Артели совместного земледельческого труда" представляли собой
объединения офицеров авиационных отрядов. А артели велорикш в
крупнейших городах и рыболовные артели в деревнях на берегу Японского
моря были сформированы из офицеров наземных войск и флота. Некоторые
артели состояли исключительно из тех, кто был в танковых и
парашютно-десантных отрядах смертников.
К этим организациям примыкали члены крайне правых обществ,
которые после войны были распущены, но вскоре с разрешения
американского штаба возродились под другими названиями.
Штаб-офицеры объединились в небольшие замкнутые группы, похожие
на те боевые группы, которые была созданы накануне мятежа.
В доме напротив станции Йоцуя, на котором висела вывеска
"Гостиница Фукудая", помещался штаб группы морских офицеров, а в
гостинице "Вакамацусо" в районе Усигомэ помещался штаб группы военных
врачей-бактериологов. Клуб "Романс" на Западной Гиндзе - в здании,
примыкающем к телеграфному агентству Денцу, был штабом офицеров,
окончивших разведывательную школу Накано.
Кафе "Акахоси" в районе Сибуя служило явочным пунктом для
офицеров штаба армии в Корее, а контора Ии - для
офицеров-генштабистов, работавших по русской линии. Эти штабы и
явочные пункты офицерских групп были рассеяны по всему Токио под
вывесками кафе, ресторанов, гостиниц и прочих предприятий.
А над всеми обер-офицерскими и штаб-офицерскими объединениями и
группами стояли руководящие органы, замаскированные под торговые и
транспортные конторы. Их возглавляли виднейшие представители
генералитета императорской армии.
Все нити от этих компаний, контор, артелей, содружеств, клубов и
кафе сходились в одном месте - в главной конторе в квартале Хибия,
которая официально именовалась General Headquarters - главная
штаб-квартира, сокращенно GHQ. А японские красные расшифровывали это
сокращение по-своему: Go Home Quick - убирайтесь домой скорее.
После того как Ии посвятил меня в дела, Токио, который я видел до
сих пор только с фасада, вдруг повернулся, как на вертящейся сцене
театра Кабукидза, и предо мной отрылся другой Токио. Если первый Токио
был похож на хиросимскую женщину с лицом, изукрашенным пятнами ожогов
и разноцветными полосами, то второй Токио напоминал зашифрованный
документ, в котором говорятся о самых интересных, самых волнующих
вещах.
Прежде всего мне надо было восстановить связи. С этой целью я
посетил несколько контор. Никаких паролей не требовалось. Достаточно
было телефонного звонка рекомендующего - меня рекомендовал Ии - и его
визитной карточки с приложением личной печатки. Надобности в более
строгой конспирации не было, так как наши конторы функционировали с
разрешения свыше. Если и принимались некоторые меры предосторожности,
то только для того, чтобы предупредить просачивание сведений в прессу.
А кое-что уже просочилось. Китайское коммунистическое агентство
Синьхуа опубликовало сообщение о существовании при штабе Макартура
отдела "Зи Эф". Никаких подробностей не приводилось, и наши конторы
вовсе не упоминались, но было ясно, что китайцам удалось пронюхать
что-то. Отсюда вывод: надо быть начеку.
Существовала угроза и со стороны иностранных корреспондентов и со
стороны японских красных. Некий Хью Дин, английский корреспондент, уже
огласил сведения о тайной конференции верноподданнических обществ,
состоявшейся в парке Уэно. А корреспондент агентства Рейтер Дэнни
Уорнер объявил на весь мир о том, что в Японии существует широко
разветвленное военное подполье, во главе которого стоят бывшие
генералы и руководители финансово-промышленных монополий. Фамилий
Уорнер не приводил.
В результате расследования, произведенного конторой Аояма,
выяснилось, что Хью Дин купил сведения у одного из участников
конференции в Уэно, бывшего летчика из отряда смертников "Горная
вишня". Такой поступок заслуживал кары, и вскоре бывший летчик попал
под грузовик на шоссе около Омори. А Дэнни Уорнеру, как выяснилось,
проболтался в пьяном виде офицер Си Ай Си - американской
контрразведки. Штаб главнокомандующего немедленно принял меры. Офицера
перевели на остров Мидуэй, а полковник Кадис из 2-го отдела подсунул
Уорнеру версию о том, что штаб главнокомандующего только недавно узнал
о существовании в Японии нескольких негласных организаций, которые
ставят исключительно внутриполитические цели - хотят добиться смены
кабинета. Версия, исходящая от такого авторитетного источника, как
полковник Кадис, была признана Уорнером более достоверной.
Но с красными журналистами дело обстояло хуже. В левых газетах
уже появлялись сообщения о том, что антикоммунистическая организация
"Содружество хризантемного флага" получает деньги от крупного
промышленника Охира. В других сообщениях красные намекали, правда в
самой общей форме, на существование тайных военных организаций.
Красные, по-видимому, что-то учуяли и старались изо всех сил добыть
конкретные данные. Поэтому при всех больших конторах были созданы
специальные контрразведывательные группы, состоящие из бывших чинов
жандармерии и особого высшего отдела - тайной полиции. Им была
поручена охрана наших секретов от красных.
На эту тему я говорил с полковниками Судзуки Кейси и Хидака Сиро,
с которыми встретился в клубе "Будзен". Судзуки одно время преподавал
вместе со мной в школе Накано. Он читал курс по "ханкан" -
контриспользованию агентуры неприятельской разведки, а я - по технике
связи с агентурой особого назначения. А полковника Хидака я знал по
Китаю. Он заслужил известность своими специальными акциями в глубоком
тылу противника. Теперь он возглавляет так называемый "орган Хидака",
где группируются бывшие офицеры специальной службы. Штаб Хидака
помещается в отделе "Кубана" в квартале Цукидзи.
Оба согласились со мной: надо не только обороняться от красных -
пора переходить в наступление. По приказу американского
главнокомандующего наше правительство (уже отдало распоряжение полиции
приступить к массовым арестам стачечников, демонстрантов,
подстрекателей и их пособников. Арестные дома и тюрьмы вскоре
заполнились до отказа.
Получив сведения о том, что генеральный секретарь компартии
Токуда совершает объезд заводских районов на Кюсю, специальные группы
"Содружества хризантемного флага" выехали в Омута и Куруме и устроили
засаду, однако их опередил один из членов филиала Антикоммунистической
Лиги в Сага. Он метнул гранату, но она не долетела. Токуда подучил
только легкое ранение.
Спустя три дня после покушения на Токуда Макартур издал директиву
о категорическом запрещении рабочим и служащим государственных и
муниципальных учреждений проводить какие бы то ни было
"координированные приостановления работ". В соответствии с этой
директивой японское правительство объявило, что участие в стачках
будет считаться государственным преступлением и караться тюремным
заключением.
Ответ последовал немедленно. Начались забастовки протеста.
Сначала выступили машиностроительные рабочие в Токио, затем
железнодорожники на островах Сикоку, Хоккайдо и Кюсю, вслед за ними
телеграфисты и почтовики Осака, Нагано и других городов на Хондо. На
всех четырех главных островах Японии развевались красные флаги
стачечных комитетов. Так ответили красные на запрет из Хибия.
Я уже давно написал ответы на вопросы Хаш-хаша. Когда я, наконец,
позвонил ему, он назначил встречу на 22 часа у каменных львов перед
Домом собраний в Хибия. Он подъехал в машине, и мы направились на
явочную квартиру в одном из безлюдных переулков квартала Таканава.
Этот квартал барских особняков совсем не пострадал от бомбежек.
Машина въехала в ворота старинного типа с медными украшениями и
остановилась перед особняком в конце большого двора, усыпанного
гравием. Мы вошли во внутренний сад с прудом и перекинутым через него
каменным мостиком, с холмиками, крошечными водопадами и соснами с
длинными извивающимися ветвями, подпираемыми костылями. В углу сада
вместо хижины для чайных церемоний стоял домик типа бунгало.
Хаш-каш открыл дверь своим ключом и провел меня в комнату с
европейской мебелью, но с японскими картинами - непристойными
гравюрами эпохи Эдо.
К моему удивлению, Хаш-хаш перелистал тетрадку с моими ответами
без всякого интереса и небрежно засунул в карман
- Я написал об интересных вещах, - сказал я. - О том, как наша
разведка в Шанхае поддерживала во время войны деловой контакт с
резидентами гоминдановской разведки - Чжу Тай-яо и Цзян Хао. Мы
совместно проводили специальные акции против красных подпольщиков.
- Я передам ваш доклад тем, кто занимается этими делами. Меня
теперь интересует другое. Но об этом мы поговорим через некоторое
время. - Он посмотрел на меня с улыбкой. - Ну как, ознакомились с
вашим... подпольем?
Я засмеялся:
- Подполье, разрешенное и опекаемое сверху. Самое оригинальное
подполье в мире. К чему эта конспирация?
Хаш-хаш скорчил гримасу:
- Приходится... Не забывайте, что в Союзном совете для Японии
сидят советские представители... Перед каждым заседанием совета -
особенно когда известно, что будет очередная неприятность с их
стороны, - наш представитель уезжает на курорт в Хаконэ и набирается
сил. Трудновато ему приходится.
- Ваш представитель, конечно, твердит насчет укрепления основ
демократии в Японии и претворения в жизнь демократических идеалов...
- А они в ответ начинают обстреливать его пунктами Потсдамской
декларации. И нашему приходится только отмахиваться руками.
- Сейчас они, наверно, особенно сильно нажимают насчет репрессий
против стачечников?
Хаш-хаш кивнул головой:
- Да. Наша головная боль - это японские красные. Ну ничего, на
днях им преподнесут сюрприз - одним ударом расправятся с ними. Вот
увидите.
Я вопросительно посмотрел на него.
- Узнаете сами. Сегодня я пригласил вас просто так... захотелось
повидать. Скоро начнем работать. Только предупреждаю. Имейте в виду,
что вы умерли и вместо вас существует тот, кому было выдано
свидетельство на Иводзима. Когда будете представляться кому-нибудь,
называйте всегда новое имя. А во-вторых, хотя у нас и негласно
разрешенное подполье, но все равно надо соблюдать правила конспирации.
Мы поручаем некоторым японским офицерам доверительную работу, и в
первую очередь тем, кто в силу тех или иных причин... - он пристально
посмотрел на меня, - считает целесообразным ладить с нами и выполнять
наши секретные поручения. Но мы требуем от этих офицеров, чтобы они
никому из своих друзей, даже самым близким, не говорили ни слова о
своей работе. Другое дело, когда мы их сводим вместе в группы.
Понятно?
Я утвердительно наклонил голову. На этом кончилась наша первая
встреча на Таканаве.
Как только я стал рассказывать Ии о встрече с Хаш-хашем и о
предстоящей расправе над красными, он остановил меня.
- Знаю. Завтра на рассвете многие из наших поедут в пригород
Кинутамура смотреть на этот "матч". Возьми с собой оружие. По ходу
дела, может быть, придется принять участие. Там соберутся члены
"Содружества хризантемного флага" и других организаций. Как только
начнется свалка, они приступят к действиям. Этот инцидент в Кинутамура
может стать поворотным пунктом в истории послевоенной Японии.
Дело заключалось в следующем. Группа уволенных рабочих и служащих
кинокомпании "Тохо" засела на территории киностудии, требуя
восстановления их на работе. Уволенных поддержали остальные рабочие и
служащие студии. Конфликт уже продолжался четыре месяца. Обе стороны
отказывались идти на уступки.
По сведениям, имевшимся у американского командования, на
территории студии засело две тысячи стачечников и примкнувших к ним из
солидарности рабочих других предприятий. Они превратили киностудию в
своеобразную крепость - оборонительные сооружения были возведены по
проектам группы левых кинорежиссеров во главе с Камеи Фумио. Перед
всеми служебными корпусами были поставлены громадные бочки с
несмываемой краской, а над ними установлены мощные вентиляторы,
употребляемые при съемках. В случае вторжения полиции имелось в виду
пустить эти вентиляторы. Силой ветра краска будет разбрызгиваться во
все стороны, залепляя глаза нападающих. На их голову будут падать
подпиленные деревья, а с крыш и окон - мешки с толченым стеклом. На
каждом шагу были устроены электрические капканы. И еще было
заготовлено немало сверхковарных сюрпризов, до которых могли
додуматься только кинорежиссеры. И кроме того, американцы были
уверены, что все засевшие отлично вооружены холодным и огнестрельным
оружием.
Штаб главнокомандующего решил подавить забастовку и дал
соответствующие указания японской полиции. При подавлении забастовки
должны были присутствовать представители властей и прессы - японской и
иностранной. Поэтому полиции было приказано начинать действовать, не
открывая огня, с таким расчетом, чтобы заставить стачечников первыми
прибегнуть к силе оружия. Тем самым они превратятся в вооруженных
бунтовщиков, и полиция получит законное право применить к ним все
меры, допускаемые при подавлении бунта.
Полицейских предупредили: операция будет кровопролитной. Она
должна начаться с оцепления всей территории киностудии, чтобы лишить
стачечников возможности получить подкрепление из города и не выпустить
ни одного бунтовщика из железного кольца. Всех, кто случайно прорвется
сквозь это кольцо, имелось в виду подвергнуть аресту и в случае
сопротивления уничтожить. В расправе могут принять участие и зрители.
Рано утром в конторе Ии собралось десятка два офицеров, в том
числе Хидака и Судзуки. Мы поехали в Кинутамура на грузовиках.
Территория киностудии представляла собой огромный парк с холмами
и густыми сосновыми и бамбуковыми рощами, среди которых виднелись
служебные корпуса и домики, похожие на виллы европейского типа.
Мы выгрузились недалеко от остановки автобуса и пошли к главным
воротам киностудии. Стачечники действительно поставили проволочные
заграждения и, судя по предупредительным надписям, даже пустили
электрический ток. За железной решеткой виднелись баррикады. Возле них
стояли пикетчики. Оружия у них не было. И вообще вид у них был совсем
не боевой - белые спортивные рубашки и короткие штаны, у девиц -
длинные широкие брюки, аккуратно выутюженные. Из-за деревьев заорал
громкоговоритель, как будто готовилась съемка:
- Товарищи, кончайте скорее завтрак и займите свои участки.
Смените дежурных на насыпи за актерским флигелем. Товарищей из
звукового цеха просят в третий павильон!
Часть нашей группы направилась к речке, вдоль которой шла насыпь,
чтобы занять позицию около запасных ворот, а часть расположилась среди
деревьев недалеко от главных ворот.
Вскоре показались три самолета. Они сделали несколько кругов над
киностудией и улетели. Через некоторое время вдали на шоссе появились
джипы и грузовики. Они шли со стороны станции Сибуя. Но когда
подъехали ближе, оказалось, что это не наша полиция. Из машин стали
выскакивать американские военные полицейские в полном боевом
снаряжении. Затем подъехали американские солдаты с автоматами - не
менее полуроты, за ними - броневики.
Немного спустя подошли три танка, позади которых следовали машины
с американскими офицерами и одна - с кинооператорами. В последней
машине ехал генерал. Он вдруг что-то крикнул, показывая рукой на крышу
сторожки у ворот. Его машина круто повернула обратно и помчалась в
сторону холма с коттеджем, где, очевидно, находился командный пункт
американцев. На крышу сторожки вылезли белые фигурки. Я посмотрел в
бинокль и увидел двух девиц. Они сидели на краю крыши и что-то ели.
Снайперских винтовок у них не было.
Наконец подкатили наши полицейские на американских военных
грузовиках. Колонну грузовиков сопровождал танк. Башни на нем не было,
вместо орудия впереди что-то торчало - не то таран, не то крюк. Но
сомневаться не приходилось: танк был не американского типа, а наш.
Часть полицейских выгрузилась из машин и, быстро построившись в
колонны, пошла по шоссе, высоко вскидывая колени, - нашим армейским
шагом. Все полицейские были в летней светло-коричневой форме без
погон, с нагрудными знаками, в боевых шлемах японского образца и
вооружены револьверами, ломами, пожарными топорами, ножницами для
резания проволоки.
Над территорией киностудии снова закружились самолеты. Один из
них прошел бреющим полетом, чуть не задев верхушки пиний и крышу, на
которой прохлаждались девицы. Те поспешно ретировались. Снова заорал
громкоговоритель, но слов нельзя было разобрать, - вероятно, был дан
сигнал тревоги.
К нам подбежал со стороны речки Миками и сообщил, что к запасным
воротам подошла машина с кинооператорами и несколько иностранных
корреспондентов пошло за ограду, - судя по всему, самое интересное
начнется там. Действительно, у запасных ворот стояли американские
танки, броневики и вереница машин с американскими и нашими
полицейскими. На крыше здания у самых ворот были нагромождены кирпичи,
колеса и ящики - все это должно было обрушиться на нападающих.
Минута проходила за минутой, но американцы не подавали сигнала к
атаке. Отчетливо донесся голос громкоговорителя: "Все на вторую сцену!
Привести себя в порядок!" За деревьями опять замелькали белые фигурки,
они громко перекликались Мы подошли вплотную к американским танкам,
держа руки в карманах. Но вместо выстрелов за деревьями послышалось
пение. Оно приближалось к воротам. За цепью полицейских грузовиков
показались красные флаги. Стачечники первыми пошли в атаку. Но
американцы и наши полицейские, стоявшие у ворот, почему-то попятились
назад и расступились. Показались передние ряды стачечников с флагами
на длинных бамбуковых шестах. За ними шли люди без флагов, по четыре в
ряд, держа друг друга под руки, без всякого оружия. Происходило что-то
непонятное. Колонны красных, громко распевая "Интернационал", шли мимо
танков, броневиков и грузовиков, на которых стояли американцы.
Из колонны красных кто-то крикнул: "Надо было притащить заодно и
военные корабли. Только их не хватает!" Вся колонна захохотала. Я
крепко стиснул револьверы в обоих карманах и оглянулся. Американские
офицеры стояли в машинах, скрестив руки с закатанными рукавами и
надвинув высокие фуражки на глаза. На одном из джипов рядом с шофером
стоял Хаш-хаш. Наши взгляды встретились. Он прищурил глаза и
отвернулся. Это могло означать либо "валяй", либо "воздержись". Но
никто не начинал. Американцы и наши полицейские продолжали стоять в
окаменелых позах с растерянно-недоуменным видом. Самолеты, сделав еще
несколько кругов, улетели - так и не дождались выстрелов на земле.
Мимо меня проходили уже последние ряды красных. Через несколько минут
они, продолжая петь, скрылись за деревьями, окаймлявшими шоссе. Слов
песни уже нельзя было разобрать, доносился только мотив, в котором как
будто звучали слова: "Мы вас не боимся, а вы нас боитесь!"
Первыми пришли в себя наши полицейские. Их танк вдруг ринулся в
распахнутые ворота, они бросились за ним и стали яростно колотить
топорами и ломами по баррикаде.
Мы молча пошли к нашим грузовикам, стоявшим в стороне от дороги,
и поехали в город.
На следующий день в газетах появились подробные репортажи об
операции, проведенной совместно американскими войсками и японской
полицией. Сообщалось, что американскими наземными войсками,
принимавшими участие в этой операции, командовал бригадный генерал X.
Ф. Т. Гофман, а всей операцией руководил с воздуха командующий 1-й
кавалерийской дивизией 8-й армии генерал-майор Уильям Чейз. В его
распоряжении находились: две тысячи японских полицейских, один
японский полицейский танк, сто пятьдесят американских военных
полицейских, взвод моторизованной пехоты, шесть броневиков и три танка
"Шерман" с 55-миллиметровыми орудиями.
А левые газеты не скрывали своего ликования. Они писали о том,
что власти имели в виду вызвать вооруженное столкновение, превратить
его в кровавую расправу со стачечниками и создать повод для разгона
всех рабочих союзов в Японии. Но стачечники, разгадав этот план,
сорвали провокацию.
Одна из левых газет поместила сообщение об инциденте в Кинутамура
под жирным заголовком: "Притащили все, кроме военных кораблей!"
Позже я узнал, почему генерал Чейз не решился атаковать красных.
Он получил сведения о том, что в Кинутамура на выручку стачечникам
идут отряды красных из города. Пока эти сведения проверялись,
стачечники выбрались из окружения.
Американцам не удалось расправиться с красными одним ударом.
Операция в Кинутамура провалилась. Мы были сильно разочарованы.
Зато в наших конторах дела шли полным ходом. Чжицзянское
соглашение, заключенное между главным командованием наших войск в
Китае и гоминдановцами в момент окончания войны, претворялось в жизнь.
С разрешения американцев в Японию прибыл тайный посланец Чан Кай-ши -
У Те-чен для переговоров с нашими конторами.
У Те-чен обратился к нам с просьбой набрать волонтеров -
летчиков, танкистов и артиллеристов - и прислать их как можно скорее в
Китай. Главная контора в Хибия предложила нашим лидерам удовлетворить
просьбу гоминдановского посланца. Но на совещании наших лидеров было
решено уведомить главную контору о том, что на формирование
волонтерских отрядов потребуется некоторое время - ввиду необходимости
провести тщательный отбор волонтеров и проверить их благонадежность.
Дело в том, что часть бывших офицеров под влиянием новой среды и
условий своей жизни стала проявлять нежелательные настроения. Особенно
это было заметно среди офицеров, ставших шоферами, велорикшами,
рыбаками и землепашцами. В Осака, например, группа шоферов грузовых
машин - бывших танкистов - приняла участие в демонстрации рабочих,
протестовавших против директивы американского главнокомандующего о
запрещении стачек. А в одном из уездов префектуры Ниигата несколько
офицеров-артиллеристов вместе с крестьянами произвели самую настоящую
бомбардировку помещичьей усадьбы с помощью самодельных катапульт,
стреляющих камнями.
Американское начальство, знавшее об этих фактах, согласилось с
доводами наших лидеров и посоветовало У Те-чену не торопить нас. Но
эта ссылка на необходимость проверки офицеров была простой отговоркой
с нашей стороны. Свихнувшиеся офицеры уже были взяты под строгое
наблюдение, и никто не думал включать их в волонтерские отряды. Мы не
торопились, потому что выжидали. Положение на китайских фронтах было
угрожающим. Красные начали наступление на всех фронтах - Чаньчунь,
Мукден и Тайюань были осаждены, вся провинция Шаньдун уже оказалась в
их руках. А через некоторое время красные заняли весь
Бейпин-Тяньцзинский район.
В этих условиях посылать наши отряды в Китай значило лить воду из
чайника в вулкан. Надо было выждать. Штаб главнокомандующего пришел к
такому же выводу, признав, что положение в Китае грозит катастрофой.
Нам предложили послать волонтеров на Тайвань, чтобы отстоять его от
красных. Это предложение мы приняли без всяких возражений. Но не
потому, что хотели отстоять этот остров как последний бастион
гоминдановцев, а потому, что решили сохранить Тайвань для себя.
Двадцать первого марта 1949 года, в день весеннего поминовения
душ императоров, Ии предложил мне пойти с ним на совещание в кафе
"Субару", рядом с театром того же названия, в квартале Юракуте.
Когда я вошел в комнату, где шло совещание, мне на мгновение
показалось, что я вдруг проснулся. Кончился долгий страшный сон - крах
в Манчжурии, капитуляция, высадка американцев, роспуск армии - ничего
этого не было, все приснилось, и, проснувшись, я увидел себя на
очередном совещании на Итигаядай среди старых знакомых, сидящих за
длинным столом перед стеной; на которой висят портреты императора
Мейдзи и ныне здравствующего государя в форме генерал-фельдмаршала, а
под портретами большая карта великой восточноазиатской сферы
сопроцветания.
Передо мной, как на полочке для кукол в день праздника девочек,
сидят рядышком генералы. С толстыми выпяченными губами и надутыми
щеками - Кавабэ; коренастый, в очках, с подстриженными усиками -
Нэмото; лысый, с глазами навыкат - Касахара, а рядом бритый, с
большими ушами - Сумида, только что доставленный на самолете из Китая
по личному распоряжению Чан Кай-ши. А с того конца стола мне улыбается
загорелый, круглолицый Ямаока, в тех же очках в роговой оправе,
напротив него - полковник Цудзи, Малайский тигр, с нависшими бровями и
тяжелой челюстью. Все сидят как ни в чем не бывало, живые, невредимые.
Но то, что произошло, не было, однако, сном. Мы сейчас не на
Итигаядай. У собравшихся здесь нет ни золотых петличек, ни
генштабистских аксельбантов, ни флигель-адъютантских лент, все в
штатском.
Среди нас сидят посторонние. Вот этот старик, очень похожий на
орангутанга, в темных очках, - это знаменитый Кухара, глава одного из
крупнейших финансовых кланов Японии. Посасывая трубочку с крохотной
золотой головкой, он шепчется с бывшим заместителем начальника
генштаба империи. Да, мы сейчас не на Итигаядай. И хотя это совещание
происходит в самом центре столицы, рядом со зданием штаба
американского главнокомандующего, и на нем присутствует майор из
конторы "Зи Эф", это все-таки тайное совещание.
Генерал-лейтенант Нэмото доложил о том, что отряд летчиков уже
готов к отправке на Тайвань. Все прошли практику на американских
самолетах "Б-36", "Ф-82" и "Ф-86". Отряд состоит в основном из
студентов - членов крайне правой организации, именуемой Ассоциация
студентов по оказанию помощи репатриированным. А второй отряд -
танкистов - сейчас проходит переподготовку на танках типа "Першинг" и
"Паттон".
Совещание наметило состав штаба по формированию волонтерских
отрядов: бывший главнокомандующий наших войск в Китае генерал Окамура,
бывший начальник органа специальной службы в Харбине генерал-лейтенант
Дои, бывший командующий армейской группой 1-го направления в Среднем
Китае Сумида, бывший командующий войсками в Северном Китае
генерал-лейтенант Нэмото, бывший начальник штаба 1-й армии в Шаньси
генерал-майор Ямаока и бывший старший офицер штаба войск в Малайе
полковник Цудзи.
Список чинов штаба был передан американскому представителю.
Затем генерал-лейтенант Сакураи информировал участников совещания
о том, что вербовочные бюро уже открыты в семнадцати городах Японии.
Главное вербовочное бюро в Токио будет именоваться Конторой
Восточноазиатской промышленной компании.
В заключение было заслушано сообщение подполковника Ямадзаки -
бывшего начальника китайского отделения 2-го отдела генштаба - о том,
что его конторой подготовлена к отправке большая группа
офицеров-китаеведов, работавших в Китае во время войны в органах
"Вишня", "Слива" и "Блеск". Они будут преподавать в специальных школах
при филиалах американо-гоминдановской разведывательной организации
САКО в Тайхоку, Гонконге и Маниле. В этих школах обучаются работники
гоминдановской секретной службы.
Вернувшись домой, я зажег курильные свечки перед стоящими на
этажерке портретами Дзинтана, Муссолини и других и, отвесив поклон,
сказал:
- Мне теперь не стыдно что я остался жить. Я сделаю все, чтобы
заслужить ваше прощение.
- Тебе нечего извиняться перед ними, - сказал вошедший в этот
момент Ии. - Они зарезались, потому что не были дальновидными. Они
теперь завидуют тебе.
Я покачал головой в знак того, что не одобряю его непочтительного
тона в отношении моих доблестных друзей, и перевел разговор на другую
тему.
- Зачем пускаете штатских на наши архисекретные совещания? -
спросил я. - Получается, что мы плюем на всякую конспирацию.
- Кухара - представитель Японской ассоциации промышленников,
главного штаба финансовых и промышленных тузов империи. Они
финансируют наши конторы и находятся в курсе всех наших предприятий, -
сказал Ии весьма почтительным тоном.
Американцы утвердили состав штаба по формированию волонтерских
отрядов. Штаб начал функционировать. Все мероприятия по формированию
отрядов и отправке их на Тайвань решено было назвать операцией "Вако"
Это название понравилось всем. Шесть столетий назад наши предки
рыскали по всем морям Восточной Азии. Первые японские набеги на
Тайвань были совершены пиратами, которых называли "вако". И снова
теперь едут в южные моря наши отважные молодцы, вознося молитвы нашему
воинскому богу Юмия Хатиману.
Ии вместе с Кавабэ, Дои и другими отправлялся в Ямагата проведать
больного Исихара. Он сказал мне, что генерала довольно часто навещают
не только его ближайшие ученики, но и чины американского штаба.
Американцы привозят генералу лекарства и продукты.
Ии, улыбаясь, добавил:
- А в Германии на американцев работает генерал Гальдер, автор
плана "Барбаросса", плана войны с Россией, Гальдер - немецкий Исихара.
Красные форсировали Янцзы и взяли Нанкин. Спустя несколько дней
после падения гоминдановской столицы я пошел на собрание в храм Кан'эй
в парке Уэно. В этот вечер здесь происходило собрание по случаю
отправки первого отряда на Тайвань.
У ворот какие-то люди в противогриппозных масках раздавали
прохожим листовки с адресами вербовочных бюро. Цветенье вишен уже
кончилось, опавшие лепестки устилали землю вокруг храма. Большинство
собравшихся - юноши в студенческой форме. У многих на голове и шее
белели шарфы - точь-в-точь такие носили во время войны летчики из
отрядов смертников.
Напутственную речь произнес адъютант генерала Сумида. Он
поздравил едущих с высокой честью, выпавшей на их долю. Они должны
быть готовы к тому, чтобы осыпаться, подобно лепесткам вишни, во имя
империи. Они - авангард императорской армии, которая ныне восстает из
пепла. Действуя совместно с бывшими врагами, Великая Япония сокрушит
главного врага - красных.
Кто-то сзади крикнул с сильным кюсюским акцентом:
- Сперва расправимся с красными, а потом рассчитаемся с бывшими
врагами!
Все яростно захлопали в ладоши и запели песню "Уми юкаба" -
незабываемую песню, которую распевали верноподданные в течение всей
войны:
Выйдешь в море - трупы в волнах,
В горы пойдешь - трупы в кустах,
Все умрем за государя,
Без оглядки примем смерть!
Хаш-хаш назначил мне экстренную встречу на Таканаве. Я заявил ему
о своем желании учредить собственную контору, чтобы набрать бывших
работников специальной службы в Китае, восстановить связи с нашей
агентурой в Шанхае, Уси, Ханьчжоу и Нанкине и начать действовать со
стороны Тайваня.
Не дослушав меня, Хаш-хаш покачал головой:
- Вы будете работать не в направлении Тайваня, а в другом.
- В каком?
Он поморщился - судя по всему, у него было плохое настроение.
- Неужели непонятно? Вы генштабист, офицер главной квартиры, вас
рекомендовали как одного из опытнейших работников разведки, а
соображаете вы очень плохо.
- Если считаете меня непонятливым, соблаговолите объяснить.
- Нам приходится начинать все сначала. С того же, с чего начали и
вы, Понятно?
- То есть начать разрабатывать план Исихара с самого начала?
Хаш-хаш махнул рукой:
- Я вижу, что пресловутое древнеяпонское угощение не принесло вам
никакой пользы. Сделало вас не храбрым, а трусом и подействовало на
ваши мозги...
Теперь я мог его не бояться - вскочил, схватил пепельницу и
гаркнул:
- Сам ты трус и не смей грубить!
Он тоже вскочил и, засунув руку в карман, процедил, сквозь зубы:
- Шевельнешься - уложу на месте. Желтая обезьяна, трус! Джап
паршивый!
- Сам трус, рыжая обезьяна!
Мы стояли друг против друга, разделенные столом. Он смотрел на
мою руку с пепельницей, а я на его руку, засунутую в карман. Было
слышно, как тикают его ручные часы. Минуту спустя он усмехнулся и,
вынув руку из кармана, сел. Я тоже сел, положив перед собой
пепельницу. Хаш-хаш вынул трубку и закурил. Я закурил сигарету. Он
тихо рассмеялся:
- Ну ладно, не будем больше... Это ни к чему. Не будем тратить
драгоценное время. У нас общий враг и общее дело.
Я кивнул головой:
- Объясните, в чем дело.
- Объяснять тут, в сущности, нечего, все ясно. После вашей
капитуляции мы хотели сразу же занять ваше место в Азии, но Чан Кай-ши
подвел нас. В Китае произошла, будем называть вещи своими именами,
полная катастрофа. Теперь вся наша политика в Азии поставлена под
удар. И если мы не примем контрмер, нам останется одно: уйти из Азии.
А на это мы никак не можем согласиться. Мы решили провести контрмеры.
И нам придется начинать с того же, с чего начали вы. Для того чтобы
утвердить свое положение в Азии, вы сперва взяли Тайвань, потом...
- ...Корею. Но мы это сделали не сразу...
- Тогда была другая ситуация. Россия и Китай не были красными. А
теперь время не ждет... Мы закрепим за собой Тайвань и Корею
одновременно, затем возьмем Маньчжурию - и дальше. Ваш план Исихара
был направлен только против России, а наш план шире, его объект - и
Россия и вся Азия.
- У нас этот план официально назывался "Хакко итиу" - восемь
сторон горизонта под одним небом.
- Слишком длинно и слишком прозрачно. Наше название короче, но
знать его вам пока незачем. А та работа, к которой вы отныне будете
иметь отношение, составляет только часть большого плана. Эта часть
плана условно именуется: план "Эй Би Си".
- Теперь все понятно. Вперед - на континент. Значит, будем
работать в направлении Корейского полуострова.
- Да. Южная часть этого полуострова теперь именуется республикой
Тайхан, а в северной, как вы знаете, обосновались корейские красные.
Они закрывают нам дорогу к Ялу и дальше. Поэтому их надо убрать.
Я рассмеялся:
- Собирался на Тайвань, а получилось совсем другое. Вместо
Тайваня - Тайхан. Решили вернуться на материк с другого конца?
- Ударим с этой стороны и возьмем реванш за поражение Чан Кай-ши.
Хаш-хаш подошел к шкафу и достал бутылку коньяку, лимон и сахар.
Наполнив рюмки, он провозгласил тост:
- За маршрут Пусан - Ялу и дальше. Хип-хип-ура!
Я положил в рот кусочек лимона и поморщился:
- Как раз на этом маршруте три с половиной века назад споткнулся
Хидэеси. Его войска дошли до района севернее Пхеньяна, а потом
начались всякие неприятности, и в конце концов пришлось уйти с
полуострова.
- Ваш Хидэеси был никудышный полководец. Ваши историки величают
его "японским Наполеоном", но он был просто дерьмо. Поэтому и провалил
корейский поход. А наш... - презрительно сощурив глаза и оттянув вниз
углы рта, Хаш-хаш стал очень похож на того, кого изображал, - наш
пятизвездный... не подведет. И к тому же у него есть то, чего не было
у вашего Хидэеси, - есть противотанковые базуки, танки "Паттон",
реактивная авиация, напалм... и еще кое-что. Пьем за лучшего стратега
Америки!
Мы выпили за главнокомандующего, затем за успех нашего дела.
С этого дня я начал работать в направлении Корейскою полуострова.
Сразу же из Таканавы Хаш-хаш повез меня в Иокогаму, в китайский
ресторанчик "Мантинро" на Нанкинской улице. Мы вошли в дом с черного
хода, охраняемого двумя индусами гигантского роста в чалмах и с
дубинками. Пройдя по темному коридору, пропитанному запахами бобового
масла и опия, мы очутились в небольшой комнатке, посредине которой
стоял огромный круглый стол из полированного черного дерева. Нас
встретил пожилой, очень хорошо одетый господин с подчеркнуто
церемонными манерами. Я его принял за американского японца, но он
оказался американским корейцем.
Доктор Роберт Джефферсон Хан - так назвал он себя - на ломаном
японском языке объяснил, что говорит по-японски плохо, но понимает
все.
Я назвал свое иводзимское имя, а Хаш-хаш добавил:
- Кодированное имя подполковника: Хиропон.
Роберт Хан вежливо улыбнулся, показав золотые зубы, и сказал:
- Очень модное имя. А меня прошу называть просто доктором.
Нам подали чайник и чашки, но в чайнике оказался не чай, а
какой-то коричневый напиток, отдающий лекарством. Роберт Хан сказал,
что это знаменитое китайское снадобье "хэшоуняо" - настой из горных
целебных трав, возвращающих старикам молодость.
Вскоре подъехал еще один господин. Роберт Хан вскочил, низко
поклонился, приложив руки к коленям, и бросился снимать с гостя
пальто. Лицо его показалось мне знакомым. Хаш-хаш, не вставая с
кресла, представил вошедшего:
- Генерал Ким Сек Вон, бывший полковник японской армии Канаяма
Секиген.
Я отвесил короткий поклон по-военному и назвал себя. Я вспомнил
его. Это был тот самый полковник с корейскими усами, которого я видел
в день капитуляции в штабе мятежа. Тогда он шептался о чем-то с
Дзинтаном. А потом я видел его в саду у Ии среди офицеров,
закапывавших сейфы в землю. Теперь он был без усов. Генерал ответил
мне вежливым поклоном и спросил:
- Вы из Общества изучения истории?
За меня ответил Хаш-хаш:
- Нет, он мой консультант по вопросам специальной службы, но тоже
будет в курсе исторических изысканий.
- Я слышал о вас от ваших друзей и давно хотел познакомиться.
Теперь благодаря вам наша работа пойдет быстрее.
Он задал мне несколько вопросов о моей деятельности в Китае и,
узнав, что я одно время работал в отделе специальной службы при штабе
генерала Мацуи и участвовал в создании среднекитайского правительства
Лян Хун-чжи, одобрительно закивал головой.
Хаш-хаш подал мне знак - церемония представления окончилась. На
обратном пути он сказал, что мне придется работать в чрезвычайно
спешном порядке. Вместе с Робертом Ханом надо будет разработать план
разведывательных мероприятий, связанных с планом "Эй Би Си". С
доктором работать будет интересно. Он во время войны состоял в
чунцинском филиале американо-гоминдановской организации САКО и успешно
проводил засылку агентов в красные районы.
Я стал встречаться с Робертом Ханом в гостинице "Фукудая" перед
станцией Йоцуя. В качестве переводчика ко мне был приставлен бывший
студент Мейдзийского университета Пак Ча Ден. Это был вертлявый и
болтливый субъект. Он сразу же стал хвастать своим знакомством со
многими японскими офицерами, но называл преимущественно офицеров
жандармерии.
Меня представили еще двум важным персонам - министру обороны
Южной Кореи Син Сен Мо и заместителю начальника генштаба
генерал-майору Чен Ир Гвону. Ни тот, ни другой не произвели на меня
впечатления солидных людей. Скуластый, с оттопыренными ушами и
презрительно прищуренными глазами, военный министр был похож на
осакского ростовщика. А генерал Чен Ир Гвон - маленький, в очках, с
безусым мальчишеским лицом - напоминал свежеиспеченного подпоручика.
На вид ему было не больше тридцати.
Син Сен Мо с гордостью сообщил мне, что во время второй мировой
войны служил капитаном английского грузового парохода. За перевозки
консервов и маргарина он получил английскую военную медаль. И с тех
пор, по-видимому, стал считать себя великим знатоком военного дела.
А генерал Чен Ир Гвон заявил, что во время войны состоял офицером
маньчжоугоской армии и проводил карательные экспедиции против
корейских партизан, сражавшихся вместе с китайскими красными в
Манчжурии. За эти операции он получил орден от императора Генри Пу И.
Оба тайханских лидера просили меня выполнить порученную мне
работу как можно скорее - в интересах общего дела.
По приказу Чен Ир Гвона нам с Робертом Ханом стал помогать Лим
Хо, он же Генри Лим - офицер разведывательного отдела Южнокорейского
генштаба. До капитуляции Японии он был чиновником полицейского
департамента нашего генерал-губернаторства в Корее.
В нашу группу включили еще двух японцев - полковников Хидака и
Судзуки Кейси. Когда Хаш-хаш спросил меня, кого я еще могу
рекомендовать для работы, я чуть было не назвал своих доблестных
покойных друзей. Вот за кого я мог поручиться как за себя! Как бы они
сейчас пригодились - Дзинтан с его опытом работы в Северном Китае, где
он состоял в отделе специальной службы штаба Тераути и проводил особые
акции политического значения, и Муссолини, работавший в штабе
жандармерии в Корее.
Теперь я не стыдился смотреть на их фотографии на этажерке. Они
умерли, решив, что слава и величие империи рухнули навсегда, но
ошиблись и взирали теперь на меня не с презрением, как до сих пор, а с
явной завистью. Я оказался дальновиднее.
Яшма разбилась, но осколки уцелели. И этим осколком было суждено
снова соединиться - по предначертанию свыше.
Яшму склеивали по предначертанию свыше - с шестого этажа главной
конторы в Хибия. На этом этаже помещался кабинет Мака - так сокращенно
именовали главнокомандующего его подчиненные.
Ии и другие еще не вернулись из Ямагата. Но во всех конторах уже
говорили об этой поездке. Состояние Исихара внушало опасения, - судя
по всему, у него был рак. Но не это служило главной темой разговоров.
У постели больного состоялось совещание, на котором ближайшие
сподвижники и последователи генерала Исихара докладывали ему о
положении дел. В частности, Кавабэ информировал старика о проекте,
составленном по приказу штаба американского главнокомандующего. Именно
этот проект и был в центре всеобщего внимания.
Контора Кавабэ находилась в здании "Мейдзи-билдинг". При конторе
была создана комиссия в составе генералов Камата, Арисуэ, Танака и
Онодера. Комиссия была названа "органом Като" - по первым буквам их
фамилий.
В основу проекта, составленного "органом Като", были положены
общие указания Макартура относительно постепенного восстановления
регулярной армии и флота империи.
Этот проект был написан жестким, деловым языком. Но каждая его
фраза отдавалась в наших ушах, как звуки лютни небесной девы. Суть
проекта заключалась в следующем.
Ядром воскрешаемой армии будет армейский корпус, состоящий, по
американскому образцу, из трех пехотных дивизий с частями усиления. Он
будет создан под предлогом увеличения полицейских сил, но должен
существовать совсем отдельно от государственной полиции, состоящей из
шести дивизий, и местной полиции, состоящей из четырех дивизий.
Для подготовки офицеров будут восстановлены военные училища.
Называться они будут до поры до времени "полицейскими".
В дальнейшем должно быть создано еще четыре корпуса. Таким
образом, будет сформировано пятнадцать дивизий, полностью вооруженных
по-американски.
Возникает вопрос: как быть с офицерским составом этих корпусов?
Так называемые полицейские школы дадут только подпоручиков, и то
не сразу. Укомплектовать офицерский состав можно только одним путем:
привлечь бывших офицеров.
Но директива Мака от 4 января 1946 года, вытекавшая из
Потсдамской декларации, запрещает не только тем, кто зачислен в
категорию военных преступников, но и всем бывшим офицерам японской
армии и флота состоять на государственной службе.
Проект "органа Като" прямо ставил вопрос об отмене этой
директивы.
Что касается императорского флота, то он будет воссоздан на
основе уже существующей морской полиции, которая имеет 300 судов и
около 2000 офицеров и матросов.
По возвращении Ии и других из Ямагата стало известно о том, что
проект утвержден главной конторой. Эта весть вызвала ликование во всех
наших конторах, артелях, содружествах, клубах. Из пепла сожженных
четыре года назад знамен восставала японская армия. Ее временное
небытие кончилось. Боги вознаградили нас за то, что мы все стерпели и
вынесли.
Проект был утвержден, но с некоторыми поправками.
Американский штаб считал нецелесообразным открыто отменять
директиву от 4 января 1946 года. Пусть она официально остается в силе.
Освобождение бывших офицеров из-под действия директивы будет
проводиться в персональном порядке - в виде исключения. А эти
"исключения" будут делаться в количестве, вполне достаточном для
укомплектования основного офицерского состава армейского корпуса.
Программа обучения офицеров и солдат армейского корпуса,
предлагаемая проектом "органа Като", была признана американским штабом
недостаточной. Весь офицерский и рядовой состав должен еще пройти
специальную переподготовку в лагерях на Хоккайдо. А танкисты пройдут
курс специального обучения в американском военном лагере Кроуфорд на
Хоккайдо.
- Почему лагеря специального обучения создаются только на
Хоккайдо? - спросил я у Ии. - Чтобы обеспечить секретность?
- Имеется в виду и это, но главным образом так делается для того,
чтобы наша новая армия с момента своего возникновения стала готовиться
к выполнению главной задачи, ради которой ее возрождают. Поэтому она
будет тренироваться в условиях сурового климата. Из всех частей Японии
Хоккайдо наиболее близок по климату к Маньчжурии и Сибири.
- А когда будет сформирован корпус?
- Когда контора Кавабэ доложит главной конторе о том, что все
готово.
- А как будет называться корпус?
- Еще не придумали. Все равно как будет называться - полицией
особого назначения, или резервной полицией, или еще как-нибудь...
- А нельзя обойтись без этой дурацкой вывески?
- Эта вывеска нужна будет до момента подписания мирного договора.
А после этого мы либо заключим с Америкой пакт о взаимной обороне,
либо присоединимся к Тихоокеанскому пакту, если он появится к тому
времени. И тогда мы сбросим все вывески, начиная с полицейских
корпусов и морской полиции, а все наши конторы превратятся в
соответствующие отделы военного министерства, генерального штаба и
прочих учреждений.
- По-моему, самая смешная вывеска у Общества изучения истории.
Придумали тоже!..
- После мирного договора оно станет называться первым отделом
генштаба. А может быть, третьим, потому что в американском штабе
оперативно-стратегический отдел идет под третьим номером.
Ии предложил мне съездить вместе к Ким Сек Вону, который
остановился в доме одного богатого корейского коммерсанта в квартале
Отяномидзу. Генерала мы не застали дома. Выйдя за ворота, Ии
оглянулся.
- Хочешь видеть Осьминога? Его не приняли ни в одну контору. Из
старых генералов мы принимаем только самых работоспособных и толковых.
Старик остался не у дел и, чтобы не сдохнуть с голоду, занялся...
знаешь чем? Гаданьем. Сейчас это очень прибыльное дело. Он обычно
стоит где-то тут поблизости.
Недалеко от станции кольцевой линии электрички толпились люди
вокруг столика. Подойдя ближе, мы увидели, что за столиком стоит не
Осьминог, а маленький седой старичок в очках, похожий на профессора.
Около столика был водружен шест с красным флагом и плакатом: "За
мир и независимость! Против превращения Японии в иностранную военную
базу!" Рядом со старичком стояли парни в замусоленных куртках военного
образца и военных каскетках и девушки в рабочих шароварах. Одна из них
с каким-то значком на груди держала в руках транспарант, на котором
было выведено красной тушью: "Хиросимы больше не будет!"
На столике лежали длинные листы бумаги, испещренные столбиками
подписей, и большая тушница. Старичок выкрикивал:
- Долг каждого патриота - требовать заключения всестороннего мира
и бороться против возрождения фашистской военщины!
Подошла женщина с ребенком на спине, взяла кисточку и, низко
наклонившись над бумагой, вывела свою подпись. Старичок поклонился ей.
Ии дернул меня за рукав, мы отошли назад. К столику подошел рикша,
опустил оглобельки на землю, вытер руки о штаны и принял из рук
старичка кисточку. За спиной рикши стал студент, на его фуражке были
вышиты скрещенные перья - герб Кэйоского университета. К столику
подходили беспрерывно, большей частью молодые люди.
Мы молча переглянулись и пошли дальше. Всегда спокойный и
невозмутимый, Ии на этот раз явно нервничал. У него дергалась щека,
как будто он подмигивал кому-то. Наконец, успокоившись, он сказал
сквозь зубы:
- Их всех уберут в нужный момент. Без этого нельзя начинать. Удар
по красным внутри страны будет сигналом к началу событий.
Общество изучения истории, возглавляемое полковником Хаяси,
действительно занималось историческими изысканиями. В работах общества
принимали участие генерал-лейтенанты Комияма, Дои, Ватанабэ, Ивагуро,
Сакураи, вице-адмирал Маэда и генерал-майор Ямаока.
Штаб Макартура поручил обществу изучить и доработать план,
составленный южнокорейским генеральным штабом под руководством
главного американского военного советника бригадного генерала
Робертса.
Перед тем как приступить к работе над планом, члены общества
просмотрели все материалы о прежних японских операциях в Корее. Эти
материалы, находившиеся в архивах нашего генштаба, были переданы после
войны историческому отделению 3-го отдела американского штаба. Были
тщательно проштудированы план нападения на Корею, составленный еще в
1872 году генералом Сайго Такамори, и план войны с Китаем,
составленный в 1894 году под руководством тогдашнего начальника
генштаба принца Арисугава. Оба плана предусматривали высадку в Пусане
и в Инчоне и быстрое продвижение через Пхеньян к Ялу.
Но Пусан и Инчон принадлежали южанам, их не нужно было брать.
Нашим историкам надлежало заняться только второй половиной этих
планов, касающейся продвижения по маршруту Сеул - Пхеньян - Ялу.
Согласно этим планам главные удары наносились на суше.
Американские офицеры, участвовавшие в совещаниях наших историков,
предложили положить в основу обсуждения американские материалы,
касавшиеся операции, предпринятой в 1866 году десантным отрядом с
корабля "Генерал Шерман" для захвата Пхеньяна с моря. Операция эта
кончилась поражением американцев, но они считали все же, что идея
операции остается в силе: внезапная высадка в устье Тэдонгана или
парашютный десант в районе Пхеньяна после массированной бомбежки
вызовет панику среди северокорейцев и подорвет их волю к
сопротивлению. Можно будет максимально сократить сроки кампании.
Наши генералы возражали: идея морского или воздушного десанта в
районе Пхеньяна хороша, но начинать с такой операции нельзя, так как в
этом случае будет затруднено выступление комиссии Объединенных Наций в
Корее в защиту южан. Конечно, можно было бы обставить дело так, чтобы
американский эсминец или самолет подвергся обстрелу у берегов Северной
Кореи, и затем в порядке репрессии провести десантную операцию. Но
этот вариант имеет существенный недостаток: слишком заметны белые
нитки. Самый лучший вариант - самый простой. Надо вызвать перестрелку
на границе и после первого ответного выстрела северян объявить их
напавшей стороной.
План кампании, представленный Робертсом, был отредактирован
Обществом изучения истории на основе идеи: разгром врага осуществить
путем фронтальных ударов, дополненных десантными операциями в его
тылу.
В исправленном и дополненном виде план кампании свелся к
следующему.
На линии 38-й параллели сосредоточить десять дивизий
южнокорейской армии и создать два фронта. Первый - западный фронт -
наносит удар из района Кэсона и продвигается прямо на Пхеньян. Как
только войска дойдут до Саривона, проводится комбинированная десантная
операция - с моря и с воздуха севернее Пхеньяна, чтобы на Пхеньянской
равнине взять все силы северян в клещи и полностью разгромить их.
В это же время второй фронт - восточный - продвигается в двух
направлениях. Правое крыло нацеливается на район Яндока, чтобы
перерезать дорогу между Пхеньяном и Вонсаном, а левое крыло
стремительно продвигается на Вонсан. Затем проводится морская
десантная операция севернее Вонсана, чтобы на восточном побережье
зажать северокорейцев в тиски и полностью уничтожить. Тем временем
левое крыло идет прямо на север и доходит до маньчжурской границы в
районе Хесандина. На этом будет закончена корейская кампания.
Как только начнутся операции на 38-й параллели, Америка на
основании донесения комиссии ООН о том, что нападение было совершено с
севера, и просьбы правительства Южной Кореи об оказании помощи
направит на полуостров части 8-й армии, находящейся в Японии. По
достижении линии рек Ялу и Тумыньцзяна американо-тайханские войска под
предлогом преследования остатков северокорейской армии перейдут
корейско-манчжурскую границу. На этом кончится этап операции "Эй" и
начнется этап "Би". В дело вступят японские части и войска гоминдана.
План операций этапа "Эй" прошел через соответствующие инстанции и
был передан южнокорейскому генштабу.
Закончив работу над планом Робертса, Общество изучения истории
приступило к разработке плана операций этапа "Би".
В распоряжение Робертса были направлены генерал-майор Ямаока,
полковник Котани, подполковники Ямадзаки и Харада.
Работа Общества по изучению истории над планом Робертса держалась
в строжайшем секрете. В наших конторах были посвящены в тайну только
те, кто вел наиболее доверительную работу. Поэтому меня крайне
удивило, когда мой переводчик Пак Ча Ден стал рассказывать о плане
Робертса, доработанном японскими генералами. Он явно хвастал своей
осведомленностью. Мое предположение о том, что ему проболтался наш
доктор, не оправдалось. Пак узнал обо всем от одного из сотрудников
газеты "Синсекай-симбун", выходящей в Осака на корейском и японском
языках.
- А когда имеется в виду начать? - спросил я.
На лисьей мордочке Пака появилось многозначительное выражение. Он
приставил палец ко рту и молча покачал головой. Но тайна распирала
его. После недолгого колебания он, продолжая держать палец у рта,
прошептал:
- Очень скоро. Только не выдавайте меня доктору, он живо
расправится со мной. Он такой тихий с виду, но очень страшный человек.
Говорят, это было решено на заседании южнокорейского кабинета
министров и военного командования. На заседании присутствовали генерал
Робертс и американский посол Муччо. Решили начать в июле.
- В июле?
- Да, в июле четыре тысячи двести восемьдесят второго года со дня
сошествия на землю основателя Кореи Тангуна, - произнес торжественно
Пак. - В тайханском государстве ведут летосчисление по-своему.
- Не валяйте дурака, говорите толком - в этом году?
- Да. По японскому летосчислению - 2609 года, а по американскому
- 1949 года. Только очень прошу... не говорите доктору, а то он
прикажет Пак Гын Се убрать меня.
- А кто это такой?
Пак опять приставил палец ко рту:
- Это главарь организации Конгук ченнендан. В нее входят
сторонники Ли Сын Мана в Японии. При организации имеется дружина
террористов. Говорят, Пак Гын Се снабжает деньгами ваших генералов
Арисуэ и Ватанабэ. По приказу нашего доктора Пак Гын Се уже убрал
нескольких корейцев. А по просьбе Арисуэ ребята Пак Гын Се недавно
раздавили одного японского офицера в Омори...
- Ну, хватит болтать! Вас действительно надо убрать, слишком
много знаете и не умеете держать язык за зубами.
Этот разговор произвел на меня тягостное впечатление. Мы
старались сохранить все дело в тайне, а корейцы выбалтывали направо и
налево самые сокровенные секреты.
Уже в начале этого года тайханский президент Ли Сын Ман, которого
никто не тянул за язык, заявил на заседании парламента: "Наш план
заключается в роспуске и разоружении Народной армии Северной Кореи". А
в начале марта премьер-министр Ли Бем Сек на церемонии учреждения
антикоммунистической студенческой ассоциации в Сеуле заявил о том, что
южнокорейские войска скоро водрузят флаг на вершине Пектусана.
Когда я высказал Хаш-хашу свои опасения относительно болтливости
южнокорейцев, он выругался.
- Сколько раз мы предупреждали их не распускать языки... И наш
советник по делам разведки полковник Бирд тоже все время одергивает
сеульских сановников, но ничего не помогает. Боюсь, что северокорейцы
уже пронюхали. А этот болван Син Сен Мо, несчастный капитан с
паршивого пароходика, уже оповестил весь мир о том, что его армия
национальной обороны сможет захватить Северную Корею в три дня.
Очевидно, болтливость - это второй расовый признак желтокожих.
- Белокожие офицеры тоже проговариваются корреспондентам. В наших
конторах говорят о том, что какой-то офицер из "Зи Эф" нечаянно
сообщил одному французскому корреспонденту о существовании в Токио
какой-то таинственной разведывательной организации под названием
"Орган Эйч-2"... Ваша контрразведка считает, что этот "Эйч-2" состоит
из китайских и японских красных. А по-моему, это очередная выдумка
Уиллоби...
- Не суйте свой нос в дела, которые вас не касаются! - крикнул
Хаш-хаш и топнул ногой. - Занимайтесь лучше своими! Надо ускорить
работу. Жмите вовсю, а то меня уже теребят.
Никто не имел права обвинять нас в медлительности. Мы очень
торопились.
Мы должны были, взяв за основу схему разведывательных
мероприятий, составленную 3-м отделением разведывательного отдела
южнокорейского генштаба и утвержденную главным советником по делам
разведки и контрразведки полковником Бирдом, наметить конкретную
программу действий перед началом кампании.
Схема Бирда состояла из голого перечня того, что вообще следовало
бы сделать. Такой перечень давался на первых же страницах учебника, по
которому занимались слушатели 1-го курса нашей школы Накано. Нас
рассмешил, например, пункт о бактериологических мероприятиях. Здесь
говорилось о том, что следует заразить кухни воинских частей, столовые
полицейских управлений, банкетные залы военного ведомства,
правительства и центрального партийного органа, дома лидеров
правительства, партии и военного командования, водохранилища и реки.
Оставалось только добавить: и все горы, леса, и поля. А в пункте,
касающемся мероприятий по физическому устранению отдельных лиц,
говорилось, что надо устранить всех политических лидеров Северной
Кореи, всех высших офицеров северокорейской армии и министерства
внутренних дел, всех видных партийных, общественных и культурных
деятелей - словом, всех, кто занимает мало-мальски заметное положение.
В таком духе была набросана вся схема Бирда. Короче говоря, она
представляла собой список того, о чем можно мечтать, а не того, что
можно сделать в действительности.
По мнению Хаш-хаша, крупнейшим недостатком схемы был не только ее
абстрактный характер, но и полное отсутствие указаний на необходимость
сбора сведений об экономическом потенциале северян, и в первую очередь
о рудных ресурсах Северной Кореи.
Наша группа прежде всего потребовала от южнокорейской стороны
точной информации об их агентурных силах: какие резидентуры имеются в
Северной Корее, как обстоит дело с агентурой особого назначения,
какими возможностями она располагает и как поддерживается с ней связь.
Роберт Хан очень толково объяснил нам положение вещей. По тому,
как он докладывал, было видно, что он действительно опытный, знающий
дело разведчик. Резидентуры имелись только в Пхеньяне, Вонсане, Хэдю,
Хамхыне и Саривоне. Они были созданы маршрутными агентами, посланными
из Сеула и проведшими вербовки на месте. Связь с ними поддерживается с
помощью коротковолновых передатчиков, голубей, а также через
контрабандистов, оперирующих на восточном побережье Южной и Северной
Кореи. Но пока никаких ценных сведений резидентуры не дали. Некоторые
из них уже провалились.
Было ясно - чтобы развернуть работу в нужных размерах, надо
значительно увеличить нашу агентуру по ту сторону 38-й параллели.
Мы с Робертом Ханом провели очень кропотливую работу. Просмотрев
огромное количество японских архивных материалов, пересланных нам из
2-го отдела американского штаба, и прежде всего дела полицейского
департамента корейского генерал-губернаторства и управления
жандармерии в Корее, мы составили список всех корейцев, бывших на
негласной работе в нашей полиции и жандармерии в Корее, и
сфотографировали их автографы - оригиналы донесений и расписок в
получении денег. Южнокорейское министерство внутренних дел прислало
нам ответ: все бывшие негласные работники японской полиции и
жандармерии, находящиеся ныне на территории Южной Кореи, уже
установлены. Большинство их уже работает в американской контрразведке
и в тайханской тайной полиции. А все те, местопребывание которых в
Южной Корее не установлено, очевидно, находятся в Северной Корее и,
разумеется, скрывают свое прошлое.
Необходимо было как можно скорее поручить нашим резидентурам в
Северной Корее или нашим маршрутным агентам войти в связь с бывшими
японскими агентами и заставить их возобновить работу, пригрозив, что в
случае отказа фотокопии их автографов будут посланы куда следует. Эта
категория агентов должна была значительно пополнить нашу сеть на
Севере.
Нам понравилось предложение Лим Хо. Этот маленький человечек с
наголо обритой головой и сонной физиономией придумал хорошую вещь. В
качестве следователя контрразведывательного отдела главного управления
полиции он провел ряд допросов беглецов из Северной Кореи - крупных
промышленников, помещиков и бывших сотрудников японской полиции,
прибывших на Юг со своими семьями. Из этих беглецов, по его мнению,
можно было бы отобрать наиболее подходящих и после вербовки послать
обратно на Север, оставив в качестве заложников их жен и детей.
Полковник Хидака предложил провести учет всех жителей Южной
Кореи, имеющих родственников на Севере. Можно будет посылать
маршрутных агентов с рекомендательными записками к этим родственникам
и вербовать их путем шантажа.
В прежние годы наш генштаб и органы специальной службы на
материке довольно успешно проводили работу среди магометан, ламаистов
и христиан. Мы решили использовать контингента верующих. Через
"релидженс дивижн" - отделение по религиозным делам разведывательного
отдела американского штаба - наша группа достала архивы американских
миссий, действовавших до тихоокеанской войны в Корее. В делах
баптистских, лютеранских, методистских, пресвитерианских и
католических общин мы нашли полные списки корейской паствы с личными
характеристиками наиболее усердных прихожан.
Большинство запрошенных нами американских миссионеров согласилось
написать своим бывшим духовным чадам в Северной Корее письма с
предложением выполнить христианский долг - всемерно помочь подателю
письма.
Мы составили также списки видных проповедников из секты Небесного
пути, находящихся на Севере. При случае можно было бы попытаться
использовать членов этой секты.
Наш доктор оказался неистощимым на выдумки. Он дал нам ряд
великолепных идей по части вербовочных комбинаций. А одна из его
выдумок буквально привела в восторг Хаш-хаша.
Доктор предложил использовать для проведения террористических
актов родовую месть. Он объявил нам, что между многими родами в Корее
до сих пор еще сохранилась вражда, унаследованная от предков. Такая
фамильная вражда, основанная на семейных преданиях, существует,
например, между отдельными ветвями хэдюских и чондюских Цоев.
Роберт Хан решил провести регистрацию всех семей в Южной Корее,
члены которых по заветам предков обязаны провести акт мести против
семей, проживающих сейчас по ту сторону 38-й параллели. И если
выяснится, что объект мести занимает видное положение в Трудовой
партии или в северокорейской армии, можно будет уничтожить его руками
членов враждебной ему семьи. Эту фамильную вражду следует подогревать
всяческими способами, начиная с политико-идеологического воздействия и
кончая материальным поощрением.
Хаш-хашу эта комбинация так пришлась по вкусу, что при выборе
шифрованного наименования он приказал назвать ее "Нэнси", пояснив при
этом, что следует примеру полковника Тибетса, назвавшего свой самолет,
с которого он сбросил атомную бомбу на Хиросиму, именем своей матери.
При составлении программы конкретных действий мы уделили особое
внимание тем из них, которые должны были накануне нашего выступления
дезорганизовать тыл врага, то есть особым акциям - физическому
устранению живых объектов, взрывам, поджогам и бактериологическим
мероприятиям. Эту часть программы мы разработали очень подробно.
В наше распоряжение были переданы материалы из архивов 8-го -
диверсионного - сектора нашего генштаба и наших органов специальной
службы в Манчжурии и Китае, начиная с органов Доихара и Сакаи и кончая
органами "Вишня" и "Слива", которые широко практиковали особые акции,
дававшие большой политический и стратегический эффект.
Бактериологические мероприятия были запланированы нами по
материалам, представленным в американский штаб генерал-лейтенантами
медицинской службы Исии и Вакамацу. Исии - ныне хозяин гостиницы
"Вакамацусо" - предложил использовать маленькие воздушные шары, к
которым будут прикрепляться миниатюрные приборы, автоматически
сбрасывающие пробирки с бациллами.
Затем мы приступили к разработке самой трудной части программы -
к тому, как наладить систематическую связь с нашими резидентурами,
чтобы до начала выступления получить максимум данных о северокорейской
армии и об экономических ресурсах красной Кореи.
Хаш-хаш приказал планировать агентурно-разведывательные
мероприятия с таким расчетом, чтобы собрать как можно больше секретных
сведений о разработке руд в Северной Корее и прежде всего о вновь
открытых месторождениях вольфрамовых и алюминиевых руд.
Но вдруг выяснилось, что мы напрасно ломали голову над многими
вопросами. Большая часть нашей работы оказалась ненужной. Из Сеула
прибыл полковник Бирд и заявил:
- Осталось так мало времени до начала событий, что придется
предельно упростить наши задачи. Общие сведения о дислокации
северокорейских войск уже имеются. Этих сведений вполне достаточно.
Наше наступление будет внезапным и стремительным. Враг будет
разгромлен в ходе первых же боев. Поэтому нет необходимости в
проведении особых акций против промышленных и транспортных объектов -
пусть все достанется нам в целом виде.
К началу июля 1949 года все приготовления были закончены. 1-я
армия под командованием генерала Ким Сек Вона и 2-я под командованием
Цай Бен Дека заняли исходные позиции. Генерал Робертс приказал всем
американским военным советникам направиться в части, при которых они
состояли. Сам Робертс со своим штабом обосновался в Сувоне, в 25
километрах к югу от Сеула. Там же разместился со своей канцелярией
полковник Бирд.
Большая группа наших офицеров, в их числе Ии и Минами, выехала в
Корею.
Наступление было назначено на 25 июля. Оно должно было начаться с
пограничной перестрелки.
В этот день я вместе с Пак Ча Деном стал с утра разыскивать
Роберта Хана. Не застав доктора дома - он жил в отеле "Ясима", - мы
стали звонить в контору "Тоа-цусе" в Цукидзе, в кафе "Акахоси" в
Сибуя, в бар "Мицуяма", в ресторан "Мантинро", во все места, где
собирались местные корейцы - сторонники тайханского правительства.
Доктора нигде не было.
Пак Ча Ден высказал предположение о том, что доктор, по-видимому,
получил хорошие вести из Кореи и начал плести тайные политические
комбинации. Наш доктор, по словам Пак Ча Дена, до недавнего времени
примыкал к группировке премьер-министра Ли Бем Сека, враждующего с
президентом Ли Сын Маном, но затем переметнулся к сторонникам
возведения на престол принца Ли Ына, генерал-лейтенанта японской
армии.
Вечером мне позвонила секретарша Хаш-хаша и передала его
распоряжение: немедленно прибыть в Таканаву.
В переулке было совсем темно, фонари не горели. В домике-бунгало
тоже не было света, звонок не действовал. Я постучал. Открыв дверь и
разглядев меня, Хаш-хаш спросил с недоумением:
- А вы чего приплелись? Я вас вызвал на завтра.
Узнав, что я явился по распоряжению, переданному секретаршей,
Хаш-хаш выругался. Опять эта дура напутала; единственное, что она не
путает, это часы свиданий с кавалерами. И с этим светом тоже
безобразие. Токийский союз электриков опять объявил забастовку и
выключил свет на сутки. Надо скорей покончить с красными.
У Хаш-хаша не было спичек, а зажигалка испортилась. Мы прошли
ощупью в темную комнату.
- Где этот доктор? - спросил я. - С утра ищу его. Как там дела?
- Доктор послан в Сеул. Я говорил, что нельзя начинать, не собрав
все сведения. Вот и получился конфуз. - В голосе Хаш-хаша звучало
злорадство. - На рассвете двинули два полка из Кэсона в направлении
Кымчона. Сперва шло хорошо, неприятель впустил наших на свою
территорию, а потом ударил с двух сторон, наши не выдержали и
откатились назад. Во время боя два тайханских батальона перешли на
сторону северян. В общем, получилась осечка. Мак приказал отменить
поход и вызвал обоих идиотов на расправу.
- Полковник Бирд, по-моему, ничего не смыслит в делах разведки,
но зато производит впечатление бравого офицера.
- Кто? Бирд? - Судя по голосу, Хаш-хаш скривил губы. - Всему миру
известно, что ваш Бирд - доверенный "Анаконда коппер майнинг компани"
и его интересуют только медные руды в Габсане и Канге. Он такой же
боевой офицер, как вы римский папа.
Я вспомнил, как Хаш-хаш настаивал на сборе сведений о
месторождениях вольфрамовых и алюминиевых руд, но воздержался от
замечания.
Раздался стук в наружную дверь. Хаш-хаш вышел в переднюю, открыл
дверь и стал сердито шептаться с кем-то. Вернувшись, он шепнул мне:
- У меня нет ключа от другой комнаты, придется привести сюда
человека. А вы уходите немедленно и не смейте заговаривать со мной.
Ждите моего звонка завтра вечером.
Он привел кого-то и усадил в углу комнаты. На слух я определил,
что пришли двое. В это время во двор въехала машина и дала протяжный
гудок. Хаш-хаш выскочил в переднюю и, открыв дверь, стал разговаривать
с кем-то по-корейски, вставляя американские ругательства. Во дворе
снова зашумела машина. Вдруг свет фар через окно осветил комнату.
Только на одно мгновение, но этого было достаточно. Я успел бросить
взгляд на сидящих в углу комнаты и вздрогнул. Приведения? Нет, это
были не приведения. Напротив меня сидели они - настоящие, живые,
воскресшие.
Вошел Хаш-хаш и сказал:
- Ну, тигры, придется всем вам выметаться отсюда. Выходите по
одному. Первый выходит в переулок и сворачивает направо, второй -
налево, третий выйдет через задний двор в другой переулок. Первым
идите вы, Хиропон. Не смейте прощаться вслух.
Я громко засмеялся.
- Обойдемся без этой церемонии, подполковник. Мы, японские
офицеры специальной службы, умеем узнавать друг друга в темноте по
запаху. Здорово, Дзинтан и Муссолини!
Они дружно гаркнули:
- Здорово, Каппа!
- Я сменил кличку. Теперь меня зовут Хиропон. Подполковник
Харшбергер, наш благодетель, банзай!
- Банзай! - подхватили они.
Хаш-хаш протяжно свистнул:
- Вот это ловко... узнали друг друга по запаху, черти...
Я вытащил спички из кармана:
- А вот и спички. Подполковник, нам надо отпраздновать встречу. У
вас в шкафу есть виски. Давайте выпьем вместе, кутнем как следует.
- Здесь вам не бар, - сказал Хаш-хаш строго. - Пейте в другом
месте, а мне сегодня нельзя пить.
Мы вышли втроем и отправились ко мне. Я провел друзей в комнату
Миками, а сам, пройдя к себе, схватил фотокарточки на этажерке,
изорвал их на мелкие кусочки и швырнул в стенной шкаф.
Из ближайшего ресторана нам доставили угощение и несколько
бутылок сакэ. Мы начали пить. Я не спрашивал у друзей, каким образом
их конверты и сабли оказались у других. Дзинтан и Муссолини тоже не
касались этой темы. Но через некоторое время Дзинтан, усмехнувшись,
сказал:
- Я был уверен в том, что ты догадаешься обследовать трупы и
поймешь в чем дело.
Мне ничего не оставалось, как подтвердить это. Я сказал, что,
осмотрев трупы, сперва удивился, а потом понял и решил последовать
примеру друзей.
- А где Кацумата и Минэ? - спросил я.
- Один на Окинаве, другой на Тайване, - ответил Муссолини.
Мы пили до утра. Последнее облако сошло с моей души. Мои друзья
живы, никто из нас не был трусом. Судьба избавила нас от смерти в то
утро, потому что предназначила для грядущих великих дел.
Доктор и Лим Хо задержались в Сеуле и вернулись в конце средней
декады августа, спустя несколько дней после четвертой годовщины
капитуляции. На этот раз мы встретили траурную годовщину без чувства
скорби. В тот день контора Аояма, помещающаяся в Маруноути-билдинге,
получила приказ из Хибия набрать офицеров-инструкторов и сформировать
отряд волонтеров из офицеров и унтер-офицеров для отправки на материк.
Правда, нас опечалила весть о смерти Исихара. Умер самый дальновидный
из всех генералов империи. И умер как раз на пороге больших событий,
которые он предсказал в своей "Последней войне".
Сейчас же после возвращения Роберта Хана наша группа возобновила
работу. Штаб главнокомандующего убедился в том, что начинать активные
действия без солидной разведывательной подготовки нельзя.
Из Сеула прислали новую схему мероприятий. На этот раз она была
очень подробной. Бирд использовал нашу программу, забракованную им
недавно, и дал точное расписание действий на 1950 год по кварталам.
Все предложенные нами комбинации для проникновения в неприятельскую
агентурную сеть и ее контриспользования, для расширения контингента
объектов вербовки, проведения особых акций, начиная с
бактериологических мероприятий и акций по физическому устранению
северокорейских политических и военных деятелей, были приняты
полностью. На каждый квартал было намечено уничтожение двух членов
правительства и двух чинов высшего командования. С 1 января по 1 июля
1950 года должны были стать трупами восемь лидеров северян.
Мы дополнили схему Бирда программой увеличения стационарных
агентов ("ар эй") и маршрутных агентов ("ди эй") и создания нескольких
резервных резидентур, которые должны вступать в действие только в
случае провала основных.
По окончании этой работы Хаш-хаш дал нам для детальной разработки
схему акций, связанных со вторым этапом осуществления плана "Эй Би
Си".
Операции, перечисленные в этой схеме, объединялись условным
наименованием "Первая специальная служба" и предусматривали создание
агентурной сети во всех крупных городах Манчжурии и
Пекин-Шанхайгуаньского района. Эти мероприятия имелось в виду провести
в течение периода январь - май 1950 года.
Все работы по новой схеме Бирда и по схеме "Первая специальная
служба" были закончены нашей группой в начале декабря. Сейчас же после
этого Хаш-хаш приказал полковникам Хидака и Судзуки направиться вместе
с Лим Хо в Сеул для непосредственного участия в осуществлении
намеченных действий.
Хидака взял с собой группу офицеров, работавших ранее в органе
специальной службы в Китае, а Судзуки - двадцать офицеров, окончивших
в свое время разведывательные школы Накано и Нанайскую в Корее.
Контора Аояма уже подготовила к отправке в Корею три отряда -
первый отряд был сформирован генерал-лейтенантом Ватанабэ Ватару,
второй - полковником Саваи Тецуба - тем самым, который во время
прошлой войны был советником "короля Монголии" Дэвана, а третий -
вице-адмиралом Кондо Эйитиро. Отряд Кондо, состоявший из танкистов,
направился на Окинаву для специального обучения.
От имени начальника штаба главнокомандующего генерал-майор
Альмонда Хаш-хаш объявил нам благодарность. Я и доктор получили отпуск
на неопределенный срок. Роберт Хан уехал в Атами, где снял виллу, а я
решил после Нового года пройти курс лечения в Юмото, недалеко от озера
Тюдзендзи.
За день до моего отъезда на курорт ко мне пришли Дзинтан и
Муссолини. Они уезжали на Тайвань.
- Жалко, что вы едете туда, - сказал я. - Самое интересное
начнется в другом месте.
Дзинтан посмотрел на карту Азии, висевшую на стене над этажеркой,
на которой теперь стоял портрет Исихара.
- Когда начнется, везде будет интересно, - тихо сказал он. -
Можем встретиться в следующий раз в самом неожиданном месте. Перед
началом прошлой войны я простился со своим братом-моряком, он
направился к Гавайским островам, я - в Тяньцзин, а через месяц мы
встретились у берегов Явы. Вот так может произойти и на этот раз.
Муссолини провел пальцем по карте от Тайваня до Пекина и затем до
продолговатого, имеющего форму бумеранга Байкала.
- Встретимся здесь.
Мы решили покутить на прощание. Объехав несколько модных кафе и
баров и изрядно охмелев, мы очутились около станции Отяномидзу.
На углу улицы мы увидели старичка гадальщика с длинными белыми
усами, в старинной шапочке с хвостиком и в темных очках. Перед его
столиком стояла богато одетая женщина. Он рассматривал в лупу ее руку.
Женщина повернулась, и мы увидели плакат, приклеенный к столику:
"Долой суеверия! Научная физиогномика и хиромантия".
Мы узнали его сразу и, переглянувшись, захохотали. Я предложил
подойти к гадальщику поздравить его с успехами на новом поприще и
спросить, что нас ожидает в будущем. Мы подошли к Осьминогу и, щелкнув
каблуками, отдали честь. Он взглянул на нас поверх очков и открыл рот,
но сейчас же взял себя в руки. Медленно оглядев нас с головы до ног,
он опустил глаза и сказал печально-торжественным голосом:
- У всех вас троих на лице начертаны знаки "тайке" - знаки
неотвратимой беды. Всех трех ждет великое неблагополучие и позорная
кончина. За печальные предсказания денег не беру.
Он взмахнул хвостиком шапочки и повернулся к старушке, подошедшей
к столику. Мы молча отошли от гадальщика. Пройдя несколько шагов,
Дзинтан поцокал языком:
- Молодец старик, не растерялся. Сразу понял, что мы хотим
посмеяться над тем, что ему пришлось стать уличным прорицателем, и
опередил нас - нанес удар первым.
Зловещее предсказание Осьминога омрачило наше настроение. Мы
зашли в бар, чтобы смыть неприятный осадок. Муссолини вытащил из
кармана два маленьких мешочка и протянул мне и Дзинтану со словами:
- Старик может болтать что угодно. Талисман из Нарита охранит
нас.
Я взял мешочек и засунул во внутренний карман. Уже темнело, когда
я простился с друзьями на Кагурадзака. Они медленно, пошатываясь,
пошли вниз к трамваю и исчезли в толпе. Мне показалось, что они
растворились в воздухе, как привидения.
Я пробыл в Юмото только полторы недели. Из конторы Аояма пришла
телеграмма: завтра к 22 часам явиться в контору.
Придя в назначенное время на седьмой этаж Маруноути-билдинга, я
застал там генералов Кавабэ, Камата, Арисуэ, Онодера, Танака, Дои и
Ямаока, полковников Хаяси и Котани и подполковника Ямадзаки. Кавабэ,
внимательно оглядев меня, буркнул:
- Побриться немедленно.
Котани взял меня под руку и потащил в соседнюю комнатку. Он
показал мне, как надо обращаться с электрической бритвой, и включил
ток. Машина загудела, как маленький пылесос. Котани провел рукой по
моим щекам и кивнул головой:
- Теперь можно идти на аудиенцию.
Я узнал, что сейчас мы поедем представляться самому хозяину
главной конторы и прибывшему в Японию председателю объединенной группы
начальников штабов Америки. Мак решил удостоить нас приемом в знак
того, что удовлетворен нашей работой.
Вернувшись в приемную комнату, я увидел щупленького старика с
нафабренными усиками, в старомодной визитке. Это был генерал-лейтенант
медицинской службы профессор Исии, знаменитый создатель бомбы "И". Он
рассказывал обступившим его генералам о том, как надо выращивать
орхидеи. Котани шепнул мне, что сейчас же, после того как в Хабаровске
начался суд над японскими военными, обвиняемыми в применении
бактериологического оружия, штаб Макартура отправил Исии в бест. Скоро
Исии поедет в Америку, будет работать в лаборатории Вульперта в Кэмп
Детрик под Вашингтоном.
Вскоре за нами приехал майор Ириэ, американский японец, и мы
направились в дом страховой компании. Нас подняли на шестой этаж. Мы
прошли в аванзалу, где находились обер-секретарь Мака генерал-майор
Уитнии старший адъютант полковник Банкер. Полковник сейчас же вошел в
кабинет главнокомандующего, а генерал поздоровался с Кавабэ за руку и,
отведя его в угол, стал разговаривать через переводчика Ириэ, -
по-видимому, относительно процедуры представления.
Нас угостили манильскими сигарами. Когда мы докурили их почти до
половины, в дверях показался адъютант и жестом пригласил нас. Мы вошли
вслед за Кавабэ в огромный кабинет главнокомандующего и, пройдя его,
вступили в следующую комнату - курительную Мака. Она тоже была
огромной.
Около камина в креслах из крокодиловой кожи сидели двое. Они
встали и ответили кивком на наш поклон. Мак был в рубашке с небрежно
расстегнутым воротником, на котором виднелись пять звездочек. Он
держал в зубах не маисовую трубку, с которой обычно снимался, а
японскую трубочку с золотой головкой и стволом из черного бамбука.
Этим он, очевидно, хотел подчеркнуть свое благоволение к нам. Рядом с
ним стоял генерал с четырьмя звездочками. У него был огромный выпуклый
лоб и выпирающий вперед рот. По бокам этой карикатурной физиономии
торчали большие оттопыренные уши, напоминающие ручки китайской вазы.
Это был Брэдли.
У окон разместилась группа старших офицеров и штатских. Рядом с
низеньким толстым штатским стоял Хаш-хаш в парадной форме, с орденом
Серебряной звезды на груди. Он что-то говорил на ухо толстяку. Поза
Хаш-хаша была весьма почтительной. За толстяком стоял коренастый
генерал со свирепой, квадратной физиономией, с тремя звездочками на
воротнике, расстегнутом, как у Мака. Это был командующий 8-й армией
Уокер.
Церемония представления была очень простой. Мы по очереди, сделав
шаг вперед и шаркнув ногой, громко называли свою фамилию и чин. Ириэ
переводил. Нам протягивали руку - Мак пожимал слабо, а Брэдли крепко.
Затем мы кланялись и делали шаг назад. Мак вместо улыбки щурил и без
того узкие глаза с набухшими веками.
Все прошло гладко, если не считать того, что генерал-майор Танака
вместо своей фамилии брякнул "Тайфун", но тут же поправился. Мак чуть
заметно улыбнулся и кивнул головой.
Как только мы кончили представляться, Мак вынул трубку изо рта и
низким хрипловатым голосом отрывисто сказал:
- Очень рад видеть друзей Америки. Уверен, наши общие усилия
дадут результаты э... по части укрепления основ демократии в Японии и
э... претворения в жизнь идеалов демократии. Очень рад.
Ответное слово держал Кавабэ. Он вытащил из кармана листочек и
стал читать. Ириэ переводил каждую фразу отдельно. Кавабэ сказал, что
все благомыслящие японцы, проникнутые чувством искренней
признательности к его высокопревосходительству фельдмаршалу за его
истинно гуманное отношение к побежденной Японии и за его благоуспешные
неустанные заботы в направлении демократизации страны и пресечения
попыток разрушительных элементов распространять тлетворные идеи,
считают высокой честью для себя участвовать в деле выполнения
влаголюбивых предначертаний его высокопревосходительства по части
утверждения кардинальных принципов демократии.
Сделав паузу, Кавабэ добавил:
- Япония занимает шестое место в мире по количеству населения, но
по величине территории - тридцатое место, ввиду чего демократически
настроенные элементы Японии горячо надеются, что устранение указанного
выше трагического противоречия будет осуществлено в ходе претворения в
жизнь идеалов демократии во всей Азии в интересах упрочения общего
правопорядка и гармонического процветания демократических начал,
способствующих обеспечению всеобщего благосостояния и благополучия.
Пока Кавабэ читал свою речь, я успел украдкой осмотреть всю
комнату. Ее главным украшением были полки, уставленные всевозможными
трубками, начиная с индейских, перевитых шнурами с кисточками, и
китайских водяных трубок и кончая массивными фарфоровыми трубками,
похожими на музыкальные инструменты, и длинными корейскими трубками с
мундштуками из янтаря и слоновой кости.
Кавабэ кашлянул в знак окончания своей речи и поклонился.
Церемония приема была окончена. Адъютанты направились к дверям, а Мак
и Брэдли сели, не дожидаясь нашего ухода.
Кавабэ решил почтить американского главнокомандующего знаком
наивысшего уважения. В бытность заместителем начальника генштаба он
неоднократно удостаивался чести делать всеподданнейшие доклады и
усвоил манеру ухода из августейшего кабинета, предписываемую
придворным церемониалом. Согласно этому церемониалу верноподданным
запрещается показывать государю свой зад. Кавабэ решил применить и на
этот раз японскую придворную манеру ухода. Он наклонился вперед и в
этой позе поклона стал мелкими шажками пятиться боком к дверям. Мы
тоже согнулись в поклоне и попятились за Кавабэ по-крабьи.
У дверей мы выпрямились, отвесили последний поклон и вышли из
комнаты.
По всем конторам, артелям, товариществам и клубам было разослано
отпечатанное на мимеографе и снабженное грифом "Совершенно секретно"
краткое сообщение о приеме в Хибия. В сообщении приводился текст речи
Мака об укреплении основ демократии в Японии и претворении в жизнь
идеалов демократии.
Через два дня Брэдли и начальники штабов вылетели в Америку.
Стало известно, что они обсудили с Маком вопросы, касающиеся
укрепления военных баз в Японии и претворения в жизнь намеченных
стратегических мероприятий.
Я рассказал доктору об этом приеме. Когда я упомянул о штатских,
стоявших впереди начальника штаба Альмонда и командующего 8-й армией
Уокера, Роберт Хан сказал:
- Это большие персоны. Их называют "мозговым трестом"
главнокомандующего. Низенький толстяк - это господин Вуд, председатель
правления фирмы "Сирс, Робак энд компани", а худощавый лысый -
Уиттемор, вице-председатель "Чейз нэйшнл банк". А наш Хаш-хаш - это я
знаю от одного американского корейца, работающего в штабе, - считается
приближенным господина Вуда, который имеет чин генерал-майора...
Я опять вспомнил, как Хаш-хаш настаивал на сборе сведений о
вольфраме и бокситах, и понял, в чем дело.
Из Сеула прилетел южнокорейский президент доктор Ли Сын Ман в
сопровождении начальника генерального штаба Цай Бен Дека. Их встретил
на Ханэдаском аэродроме сам Мак и сразу же отвез к себе на квартиру в
Акасака, где раньше было американское посольство. Гости пробыли в
Акасака до следующего дня и улетели обратно.
Разумеется, никто нам не рассказывал о содержании переговоров, но
мы сами догадывались. Речь могла идти только об одном: Мак ознакомил
гостей с решениями, принятыми на чрезвычайном стратегическом совещании
в Хибия.
Контора Аояма получила приказ набрать для отправки на полуостров
отряды летчиков, саперов и шоферов. Отряд, сформированный
вице-адмиралом Кондо, уже был переброшен с Окинавы в Корею. Все
волонтеры, посылаемые на полуостров, получили форму американского
образца. Всем было приказано говорить по прибытии в Корею, что они из
422-го отряда американской армии, то есть отряда американцев японского
происхождения, который во время войны отличился на итальянском фронте.
По всем конторам прошла весть о том, что скоро будет осуществлен
проект "Органа Като" - объявят о создании резервного полицейского
корпуса.
От Дзинтана я получил открытку с гонконгским штемпелем. Он
передавал мне привет от генерал-лейтенанта Добаси, находящегося сейчас
в Сайгоне, Очевидно, наши отряды уже были и в Индо-Китае.
Наконец настал день, когда Хаш-хаш предложил мне поехать в Корею
- в город Сувон, где будет находиться наша группа специальной службы.
Там я должен дожидаться приезда Хаш-хаша и доктора. Они приедут
незадолго до начала событий. Сувон всего в двадцати пяти километрах от
Сеула, но мне нельзя будет отлучаться ни на минуту.
Пак Ча Ден, которому было приказано ехать вместе со мной, сообщил
мне:
- Полковник Бирд отозван в Америку, Хаш-хаш очень доволен. Убрали
конкурента.
Я нанес прощальные визиты генерал-лейтенантам Кавабэ и Ивагуро,
затем заехал в отель "Кубана" в Цукидзи, чтобы увидеться с прилетевшим
недавно из Сеула майором Кабураки. Он представил меня корейцу Уильяму
Цою - офицеру разведывательного отдела тайханского генштаба.
Мы проговорили до рассвета. Позвонил Пак Ча Ден и сообщил, что
пора ехать на аэродром в Ханэда. Кабураки и Уильям Цой решили
проводить меня.
Наступил торжественный момент - я покидал Токио. Там, за
горизонтом, меня ждал материк, необъятная арена для подвигов во славу
плана Исихара.
Кабураки подошел к окну посмотреть, пришла ли наша машина.
Комната находилась на втором этаже. Он поманил меня пальцем и шепнул:
- Идите сюда. Только не шумите.
Я увидел внизу трех парней с велосипедами. Один из них, с
забинтованной головой, смотрел в конец переулка, остальные двое
наклеивали что-то на дощатый забор противоположного дома, орудуя
большими малярными кистями.
Я поднял бутылку, валявшуюся у окна, и швырнул ее изо всех сил.
Бутылка попала в одного из них, он растянулся на земле, но в тот же
момент приподнял голову и бросил бутылку обратно в наше окно. Мы
отскочили назад. Бутылка ударилась о стену и свалила несколько склянок
с полки. Я вытащил револьвер из кобуры и выглянул в окно. Их уже не
было. На заборе красовался плакат: "Долой фашистов-милитаристов!"
Рядом с буквами был нарисован военный в очках, с усиками, его
вытаскивала из ямы, держа за шиворот, чья-то большая рука, занимавшая
верхний угол плаката. Военный был удивительно похож на
генерал-лейтенанта Ивагуро.
- На прошлой неделе на этом же заборе был наклеен такой же
плакат, - сказал Кабураки. - В тот раз был нарисован Кавабэ.
- Надо подстеречь и ухлопать на месте, - сказал я.
Кабураки покачал головой:
- Их трудно поймать. Шныряют по всему городу на велосипедах и
расклеивают. А ты заметил, как ловко этот парень размахнулся и метнул
бутылку? По всем правилам. Сразу видно - бывший солдат.
Я кивнул головой. К сожалению, это было так: многие бывшие
солдаты стали красными. Они бесповоротно отреклись от империи.
- А что смотрит полиция?
- Полиция охотится за ними. И наша и американская. Сформированы
специальные летучие команды для борьбы с антиамериканскими плакатами и
надписями, так называемые "скрэйп офф групс" - группы соскабливания.
Вскоре подъехала наша машина, и мы спустились вниз. Когда мы
надевали обувь в передней, в переулке загрохотали мотоциклы. Рядом с
нашей машиной остановились три мотоцикла с эм пи. Они сейчас же
приступили к работе. Облили плакат мыльной водой из прибора, похожего
на огнетушитель, и стали соскабливать бумагу жесткими щетками.
Закончив работу, они сложили щетки и баллоны в коляски мотоциклов и
укатили.
- Им надо успеть объехать вверенный им район до начала утреннего
часа "пик", - сказал Кабураки.
- Надо раньше начинать эти объезды.
- Тогда будут наклеивать после их объезда.
- В Сеуле тоже расклеивают или просто пишут краской на стенах, -
сказал Уильям Цой. - Пойманных за этим делом уничтожаем на месте.
Я кивнул головой - это самый действенный способ.
Мы поехали по пустынным улицам в сторону Сукиябаси - надо было
заехать за Пак Ча Деном, он жил на Западной Гиндзе. Когда наша машина,
промчавшись мимо редакции газеты "Йомиури", завернула за угол на
Западную 3-ю улицу, мы увидели - как раз напротив кабаре "Шанхай" -
двух мальчуганов-газетчиков. Они писали что-то на стене. Услышав шум
машины, они нырнули в ворота, звякнув колокольчиками. Я успел
прочитать: "Go home quick!" - "Убирайтесь домой скорей!"
- Скрэйп-оффисеры, наверно, уже проехали, - сказал Кабураки. - Им
надо ездить все время, одного объезда мало!
По дороге на аэродром мы заметили еще несколько плакатов и
листовок, расклеенных красными. На стене табачной лавки около
Синагавского вокзала чернели буквы: "Outlaw the A-bomb!" - "Объявить
А-бомбу вне закона!" А на столбе возле храма Инари было выведено
по-японски: "Защищайте всеобщий мир!"
Самолет поднялся в воздух, и я отвесил прощальный поклон столице.
Я хотел настроиться на торжественный лад, но ничего не получалось.
Настроение было испорчено. Перед моими глазами все время стояли два
мальчугана-газетчика. Через шесть-семь лет они достигнут призывного
возраста. Те школьники, которые в то утро - четыре с половиной года
тому назад - отказались умереть и убежали с площади, уже стали
призывниками. А тот парень, который метнул бутылку, - бывший солдат.
Ни на кого нельзя положиться.
Пак Ча Ден стал что-то рассказывать мне, но я не слышал его.
Непроизвольно я произнес вслух:
- А вдруг и эти подведут?
- Кто? - спросил Пак.
Я махнул рукой, отвернулся и молчал всю дорогу.
Прибыв в Сувон, я застал здесь отряд японских волонтеров,
сформированный по заданию конторы Аояма полковником Саваи Тецуба.
Офицеры щеголяли в американской форме, а я и Пак Ча Ден облачились в
форму южнокорейской 3-й дивизии столичной охраны.
Итак, я довел свои записи до нынешнего дня, описав вкратце свой
жизненный путь от горы Такатори до этого древнекорейского городка. Как
хорошо, что я успел записать все до приезда Хаш-хаша. Он только что
известил меня: приедет послезавтра. Значит, скоро начнется.
Прилетел Хаш-хаш, и у нас закипела работа. На днях мы получим
сырье для обработки - партию арестованных, у которых имеются
родственники в Северной Корее. Всем им предъявлено обвинение в
шпионаже в пользу северян. Основанием для обвинения служит только то,
что у них имеются родственники на Севере. Мы подвергнем всех
арестованных специальному допросу и, отобрав подходящих, проведем
вербовку.
Роберт Хан сейчас в Кэсоне, скоро приедет сюда.
По радио передали сообщение: Мак приказал японскому правительству
отстранить всех членов Центрального Комитета Коммунистической партии
Японии от всякой политической и общественной деятельности. Те члены
Центрального Комитета, которые избраны в парламент, лишаются
депутатских полномочий.
По всей Японии запрещены митинги, собрания и демонстрации.
Полиция приведена в боевую готовность. Все части государственной
полиции получили броневики и джипы, вооруженные пулеметами. В Токио,
Осака, Кобэ, Нагоя, Иокогаме, Хамамацу и других городах начались
аресты коммунистов по спискам, полученным от 2-го отдела штаба Мака.
Чистка в тылу начата. Без этого нельзя развертывать активные
действия на материке, потому что после начала событий почти вся 8-я
американская армия будет брошена из Японии на фронт.
В Токио опять прибыл генерал Брэдли и вместе с ним министр
обороны Джонсон и советник государственного департамента Джон Форстер
Даллес. Они приехали совещаться с Маком по кардинальным вопросам
активной политики Америки в Азии.
Приехал Роберт Хан. Он говорит, что основные силы тайханских
войск уже завершили концентрацию у линии 38-й параллели. Командующий
западным фронтом генерал Ким Сек Вон уже находится в районе Кэсона, а
командующий восточным фронтом генерал Дай Бен Дек - в районе Чунчона.
На этот раз все предусмотрено. По боеспособности, оснащению и
моральному состоянию южнокорейские войска, по словам генерала
Робертса, теперь почти не уступают американским. Прошлогодняя история
не повторится.
Министр обороны Син Сен Мо и заместитель начальника генштаба Чен
Ир Гвон сейчас заняты формированием новых дивизий, в которые будут
вкраплены японские части. Генерал Робертс уже ознакомил тайханское
военное командование с точным расписанием прибытия в Корею
американских вооруженных сил после начала событий. 24-я дивизия,
находящаяся в Японии, уже готова к отправке. Она будет переброшена
первой. Остальные части 8-й армии и 5-й воздушный флот тоже готовы. Из
Америки прибудут 1-я дивизия морской пехоты и 2-я пехотная дивизия.
Получил приказ готовиться к отправке ряд, частей 4-го и 6-го армейских
округов Америки. Командующий 7-м флотом вице-адмирал Стрэбл уже
отправил часть кораблей в Корейский пролив.
Потрясающая новость: вчера арестовали красавицу кореянку, бывшую
личную секретаршу полковника Бирда. Арестована вся прислуга: две
горничные, камердинер, кухарка, повар, шофер, швейцар, привратник,
садовник и прочие - всего девятнадцать человек. Всех их нанимала
секретарша. Она умела править машиной и обращаться с киносъемочным
аппаратом и довольно часто совершала на личной машине полковника
прогулки к запретной зоне около 38-й параллели. У нее был специальный
пропуск, выданный Бирдом, и она могла свободна проходить во все
учреждения, даже во дворец президента Ли Сын Мана. Она очень дружила с
женой президента американкой Алисой, которая, вероятно, рассказывала
ей все, что узнавала от мужа.
Если будет точно установлено, что секретарша - агент Севера,
придется признать, что в центре Сеула, в доме американского советника
по делам разведки и контрразведки, в течение нескольких лет помещалась
неприятельская разведывательная резидентура. Какой скандал!
Хаш-хаш сказал:
- Самое главное - выяснить: знала ли она об основном плане? И
если знала, то успела ли передать своим? Если успела передать, то нам
надо начать как можно скорее, пока они не подготовились как следует.
Пак Ча Ден записал текст обращения, только что переданного по
пхеньянскому радио. Обращение передано от имени блока прогрессивных
политических партий и общественных организаций Севера и Юга Кореи.
Блок, именуемый Единым демократическим отечественным фронтом,
предлагает осуществить объединение Кореи мирным путем.
Северяне, очевидно, уже догадываются об всем и стараются изо всех
сил предотвратить события.
Надо начать как можно скорее. Это обращение насчет мирного
объединения страны лучше всякого архисекретного документа, добытого
агентурным путем, говорит о том, что северяне не готовы к войне и
боятся ее.
В Сувон прибыли Лим Хо, полковники Судзуки и Хидака и майор Ириэ.
Ямаока, Котани, Ии и другие сейчас находятся в Сеуле.
В Пусан прибыли еще три японских отряда.
Доктору только что сообщили по телефону из Сеула о том, что
личная секретарша Бирда и весь штат прислуги казнены. Несмотря на
применение различных форсированных способов допроса, никто из них
ничего не сказал.
Северяне от имени своего парламента снова передали по радио
предложение о мирном объединении страны путем слияния парламентов
Северной и Южной Кореи.
Судя по всему, северокорейское правительство не может положиться
на свои войска и поэтому всячески старается предупредить акции с нашей
стороны.
Из Сеула приезжал с визитом майор Уильям Цой. Говорит, что в
последнее время, несмотря на чрезвычайные меры, принимаемые полицией,
все чаще и чаще на стенах и заборах стали появляться листовки,
призывающие к мирному объединению корейского народа.
Надо скорей начинать!
Советник государственного департамента Джон Форстер Даллес вчера
проехал вдоль линии 38-й параллели, осматривая позиции южнокорейских
войск. По окончании этого обследования Джон Даллес выступил с речью
перед офицерами двух тайханских соединений. Он сказал:
- Я увидел гораздо больше, чем слышал ранее. Вам не может
противостоять даже самый сильный противник. Недолго ждать того
момента, когда вы сможете проявить свою силу.
Час тому назад меня вызвал Хаш-хаш и слегка дрожащим голосом
медленно произнес:
- Завтра утром.
Он достал из чемодана шприц и, отвернув рукав, впрыснул себе
порцию хиропона. Я взял из коробки сразу три таблетки и проглотил.
- Когда именно? - спросил я.
- В четыре утра по сеульскому времени.
- Как начнем?
- Взорвутся мины замедленного действия на самой линии параллели.
Начнется стрельба. Они ответят. Члены корейской комиссии Объединенных
Наций, конечно, удостоверят, что северяне открыли огонь первыми. После
артиллерийской подготовки западная армия Ким Сек Вона и восточная Цай
Бен Дека ринутся вперед.
Хаш-хаш достал из чемодана бутылку французского коньяка и,
наполнив дорожные бокалы, провозгласил тост:
- За начало позитивных действий!
Я сказал:
- За переход от холодной войны к горячей!
Мы чокнулись и выпили.
Хаш-хаш закупорил бутылку и спрятал в чемодан.
- Это очень дорогой старинный коньяк. Следующий глоток из этой
бутылки сделаем на берегу Ялу.
Я так и не разглядел этикетку на бутылке.
То, что я записал до сегодняшнего дня, заполнило тетрадь только
наполовину. С завтрашнего дня - 25 июня 1950 года - я начну заполнять
вторую половину. Каждый вечер буду тщательно, аккуратно, обстоятельно
записывать итоги дня - все детали великого продвижения на Север.
С завтрашнего дня начну новую страницу моей тетради. С
завтрашнего дня начнется новая страница истории Азии.
Сегодня ночью дух генерала Исихара спустится на землю и медленно
пройдет по линии, вдоль которой на днях проехал высокопоставленный
американец.
Бог воинов Юмия Хатиман, благослови нас!
Все это время было не до записей. Эти два месяца останутся
навсегда в моей памяти как ужасный сон. Сон, который длился шестьдесят
дней подряд. Я даже ни разу не вспомнил о тетради.
Мой чемодан - в нем была тетрадь - уцелел чудом. Майор Дод из
штаба генерала Чэрча - преемника Робертса, схватив мой чемодан по
ошибке, швырнул его в проходящий джип. Дод не доехал до Тайдена, его
сразил выстрел из бамбуковой рощи, а чемодан доехал. Я нашел его среди
вещей, валявшихся перед Тайденским вокзалом. Я сам чуть было не
остался в Сувоне. Суматоха началась глубокой ночью после нескольких
выстрелов на южной окраине города. Первым укатил сам Чэрч со своим
штабом, бросив даже личные вещи. Я кинулся к джипу Хаш-хаша, но перед
машиной уже происходила свалка. Меня сбили с ног, я чуть не попал под
"роллс-ройс", набитый американскими офицерами. Некоторые были в
пижамах, но в шлемах. Потом я узнал, что этот "роллс-ройс" принадлежал
тайханскому министру обороны Син Сен Мо. Самого министра выкинули из
машины. Его подобрали наши из отряда Саваи, ехавшие в грузовике, но,
увидев, что это не японец, опять выкинули. Министр все же добрался до
Тайдена - не знаю как. А я спасся благодаря капитану Харуяма из отряда
Саваи. Он прыгнул в машину, в которой были какие-то штатские корейцы в
шляпах, - очевидно, тайханские сановники, и втащил меня. Кто-то из
штатских попытался вытолкнуть меня, но я выстрелил ему в лицо и
выбросил из машины. Харуяма погиб нелепой смертью. На крутом повороте
он вылетел из машины и угодил прямо под шедший следом за нами
студебеккер. В ту ночь Сувон был филиалом ада.
Буду записывать как попало. Некогда думать о связности изложения.
Сейчас не до этого. Как-нибудь потом перепишу все, исправлю, дополню.
А пока что буду набрасывать начерно.
Вначале предполагалось, что наша группа займется проведением
особых акций, в частности подготовкой агентов особого назначения и
заброской их тем или иным путем в неприятельский тыл для осуществления
мероприятий в ожидании подхода наших войск. Но надобность в этом
отпала в связи с непредвиденным ходом событий.
Отпала надобность и в "сырье", имевшемся в нашем распоряжении.
"Сырье" состояло из арестованных обоего пола двух категорий - тех, у
кого родственники на Севере, и тех, кто был арестован просто с целью
выяснения возможности его использования.
Мы имели в виду отобрать из этого "сырья" материал, подходящий
для вербовки и заброски. В случае использования того или иного
завербованного имелось в виду превратить членов его семьи в
заложников. Поэтому мы заблаговременно собрали членов семей всех
арестованных - их родителей, мужей, жен, братьев, сестер и детей - и
заключили под стражу для сохранности.
Как только выяснилось, что в связи с угрожающей ситуацией на
фронте придется начать подготовку к эвакуации, Хаш-хаш распорядился
приступить к ликвидации "сырья" и членов их семей. Не таскать же за
собой 2 000 с лишним арестованных, добрую половину которых составляют
женщины и малыши. По получении сообщения о начале боев в районе Сеула
мы решили частично ликвидировать их на одной из окрестных сопок, где
были большие пещеры. Это проделали под нашим руководством
южнокорейские полицейские. Оставшихся мы переправили на грузовиках в
Тайден. Прибыв туда, мы ликвидировали всех до одного накануне ухода из
города.
Оставшись без работы, наша группа получила приказание помогать
отделу контрразведки штаба 24-й американской дивизии, а затем штаба
8-й армии. Чины контрразведки были завалены работой в связи с приказом
командующего 8-й армией Уокера об уничтожении всех подозрительных
гражданских лиц, появляющихся в прифронтовой полосе. При отступлении
американские войска заставляли жителей всех городов и деревень уходить
на юг. Но вскоре возникли опасения, что агенты северян, просачиваясь
через линию фронта, пробираются в толпе эвакуирующихся на юг для
подрывной работы или для установления связи с партизанами. Ввиду этого
американская контрразведка приступила к жестокому прочесыванию
эвакуирующихся. На всех дорогах и у входа в каждый город и деревню
стали действовать летучие группы контрразведчиков. Первое время всех
мало-мальски подозрительных обезвреживали на месте без допроса.
Но так как эти массовые ликвидации подозрительных, проводимые без
всякого допроса, не давали никаких данных о деятельности
неприятельской разведки, всем летучим группам было приказано
препровождать наиболее подозрительных в отделы контрразведки при
частях. А эти отделы, в свою очередь, направляли в контрразведку при
штабе армии всех, кого находили интересными. Работать нам приходилось
круглые сутки, чтобы скорее пропускать арестованных. Они поступали
беспрерывно.
Некоторым арестованным перед допросом вводили в организм особые
препараты - амитал и пентотал. Нам сказали, что эти препараты,
действующие на психику, употребляются сейчас в Америке при допросах,
чтобы ускорять признания арестованных. Но эти американские препараты
на корейцев действовали слабо. Мы предпочитали применять традиционные
форсированные методы допроса, варьируя их по своему усмотрению.
По этой части, пожалуй, самым изобретательным был наш доктор.
Всегда корректный, отличающийся своими церемонными манерами, он
оставлял свою изысканную вежливость у входа в каморку, где вел допрос
с помощью трех технических ассистентов - американских сержантов. Из
этой каморки никто из допрошенных не выходил на собственных ногах.
Хаш-хаш допрашивал только женщин и тоже был весьма изобретателен.
Эта работа выматывала нас, приходилось поддерживать себя
хиропоном и сигаретами, пропитанными героином. После одной бессонной
ночи, когда мы профильтровали несколько десятков рабочих и работниц
Тэгуской трикотажной фабрики, подозреваемых в содействии партизанам, и
сразу же после допроса обезвредили, Хаш-хаш сказал нам:
- Есть два фронта, на которых мы сейчас ведем борьбу с
северокорейцами: наземный и наш, экзекуционный. На наземном дела пока
идут туговато, зато мы как следует отыгрываемся на другом фронте.
- Есть еще третий, - сказал я, - воздушный. На этом мы тоже
отыгрываемся.
- Воздушный это тоже экзекуционный. Наши массированные бомбежки,
уничтожающие их население в тылу, это не столько военные операции,
сколько карательные.
На наземном фронте дела действительно шли неважно. С тех пор как
мы начали операции, прошло два месяца. Перед нами не Ялу, а Нактонган,
сзади Корейский пролив.
Вся работа нашего Общества изучения истории пошла насмарку.
Робертс снова подвел. Обученные и разрекламированные им тайханские
дивизии не выдержали первого же контрудара.
Почему так быстро рухнул фронт? Главная причина: позиции войск
Ким Сек Бона и Цай Бен Дека были довольно сильны на переднем крае, но
не имели большой глубины. Все десять южнокорейских дивизий, двинутых в
дело на рассвете 25 июня, готовились не к оборонительным операциям, а
к нанесению внезапного и сокрушительного удара. У всех нас - начиная с
пятизвездного сегуна в Хибия и кончая последним тайханским
подпоручиком - была твердая уверенность, что враг, застигнутый
врасплох, не выдержит удара и будет нокаутирован на месте.
Нанося удар, южнокорейское командование сразу же ввело почти все
основные силы в первые эшелоны, чтобы придать им максимальную мощь.
Начато было хорошо. Артиллерийская подготовка была очень
непродолжительной - надо было скорее накинуться на врага. И
южнокорейские дивизии, перейдя линию параллели, ринулись вперед в
районах Хэдю, Кымчона и Червона. Перед собой они увидели только
несколько небольших отрядов северокорейской пограничной стражи. Эти
отряды стали отходить, и южнокорейские войска, вступившие на
территорию Северной Кореи, продвинулись в глубину на несколько
километров. Но после этого темп наступления стал падать из-за
яростного сопротивления северокорейских пограничников. И вместо того
чтобы броситься в атаку, выдержав до конца принцип молниеносного
удара, дивизии южан стали топтаться на месте, ожидая прибытия своей
тяжелой артиллерии. Это замедление темпа продвижения оказалось
роковым. Стали подходить части северокорейской армии и с ходу
завязывать бои на отдельных участках. Все преимущества, вытекавшие из
фактора внезапности, быстро сошли на нет. Противнику была дана
возможность прийти в себя и начать развертывать свои силы. Спустя три
часа после первого броска продвижение южнокорейских войск
приостановилось, а вскоре на некоторых участках они стали пятиться
назад. Враг быстро усиливал нажим и начал контратаки. Вскоре
контратаки переросли в общий контрудар. И этого контрудара
южнокорейские дивизии не выдержали. Их учили одному: внезапно
наброситься, смять врага и быстро пойти вперед, а не держать оборону.
И в это время противник пустил в ход танковые части. Они
вклинились в линии тайханцев, стали все больше и больше расстраивать
их боевые порядки. А затем началось контрнаступление северокорейцев.
Южане покатились обратно все быстрее и быстрее и, дойдя до своих
старых исходных позиций на линии параллели, уже не смогли закрепиться
на них. Северокорейцы пошли вперед: на западе - на Сеул, в центре - на
Чунчон и на восточном побережье - на Каннын.
На следующий день контрнаступление северокорейцев по всему фронту
уже переросло в оперативное преследование южнокорейских войск.
К концу первой недели из десяти дивизий, созданных Робертсом,
осталось только три. Война была, по существу, закончена. Но она не
закончилась, потому что началась новая война - американо-корейская.
Американо-корейская война тоже с самого же начала пошла под
знаком неожиданностей.
Макартур бросил в Корею лучшие дивизии. Они составляют гордость и
славу американской армии, 1-я мотомеханизированная дивизия - та самая,
которая в феврале 1945 года первой ворвалась в горящую Манилу. За этот
подвиг Мак удостоил ее чести первой вступить в столицу Японской
империи после ее капитуляции. 25-я дивизия, взявшая остров Лусон,
разбившая армию нашего лучшего стратега Ямасита; 2-я дивизия, которая
известна своим громким девизом: "Вторая - но никогда не бывает
второй!" Она высадилась в Нормандии первой, вошла в порт Брест первой,
дошла до Богемии первой; 7-я дивизия, взявшая острова Атту,
Кваджелейн, Эниветок и Лейтэ; 24-я дивизия, которая после своих побед
на Филиппинах получила название "Дивизия Победы", и, наконец, 1-я
дивизия морской пехоты, отличившаяся на Гвадалканаре и Окинаве. За
годы тихоокеанской войны эта дивизия получила 18337 пурпуровых сердец,
побив рекорд по части наград. Все эти дивизии занимают в американской
армии такое же место, какое занимали у нас в свое время Гвардейская,
Кумамотоская и Канадзавская дивизии.
Мак бросил в Корею лучших генералов американской армии. Уолтон
Уокер - знаменитый командир 20-го корпуса, прошедший от Нормандии до
Австрии. Его славе завидовал даже Паттон. Хобарт Гэй - тот самый,
который был начальником штаба у Паттона; Уильям Кин - бывший начальник
штаба 1-й армии; Лоренс Кайзер - прославившийся в Северной Африке, и,
наконец, Уильям Дин, благодаря которому 24-я дивизия стала "Дивизией
Победы".
И эти лучшие дивизии Америки и лучшие генералы Америки сейчас
думают только об одном: как бы не скатиться с Пусанского выступа в
море.
Гнали немцев в Африке и Европе, побеждали нас на островах Тихого
океана, но ничего не могут сделать на Корейском полуострове. В чем
дело?
Из Вашингтона уже прилетали к Маку начальник штаба сухопутных
войск Коллинз и начальник штаба военно-воздушных сил Ванденберг и
задали этот же вопрос: в чем дело?
Прежде всего стали искать виновников. Прогнали с позором Робертса
за то, что он учил южнокорейские войска только искусству неожиданно
нападать, а не искусству драться по-настоящему и в особенности
искусству перехода от нападения к обороне. В дзюдзюцу и фехтовании на
мечах класс определяется именно степенью умения быстро переходить от
нападения к обороне.
Затем прогнали начальника центрального разведывательного
управления США адмирала Хилленкеттера за то, что он уверил Мака:
"Северяне не умеют драться, валяйте". На его место назначили генерала
Бэдела Смита, бывшего посла в Москве, а до этого - начальника штаба у
Эйзенхауэра.
Всыпали также и министру обороны Джонсону за конфуз, случившийся
с отборными дивизиями Америки, за то, что "Дивизия Победы"
превратилась в "Дивизию Катастрофы" под Тайденом.
Не тронули только Мака. В прошлую войну ему простили бегство с
Батаана, на этот раз ему опять прощают все - и крах южнокорейской
армии и крах под Тайденом.
Самое ужасное то, что лопнул самый план. Кто мог ожидать, что
крах произойдет на первом же этапе операции?
Сеул был оставлен с такой поспешностью, что даже не было времени
сжечь важнейшие документы. Северокорейцы захватили все содержимое
сейфов начальника генштаба Цай Бен Дека и министра обороны Син Сен Мо.
Северокорейские газеты стали публиковать изо дня в день секретнейшие
документы, касающиеся планов нападения на Север. В том числе и те,
которые разработала наша группа.
Когда-нибудь соберусь с мыслями, обменяюсь мнениями с Кавабэ,
Ямаока, Ии и другими и, подытожив все наблюдения, изложу свои
соображения подробно. А пока что записываю начерно, наспех. Сейчас не
до записей. Когда обстановка изменится к лучшему, начну записывать
подробнее, а пока ограничусь беглыми заметками.
Сразу же выявился ряд изъянов американской армии. Эти изъяны были
незаметны в прошлой войне, когда американцы большей частью гнались за
немцами и когда войска Мака по очереди брали острова с нашими
гарнизонами, не имевшими ни танков, ни боеприпасов.
Не буду говорить о всех изъянах, не хочу торопиться с выводами.
Буду говорить только о том, что увидел своими глазами.
На пути из Тайдена в Чэнан я видел валявшиеся на дороге базуки и
пулеметы. Их бросали солдаты 24-й дивизии, чтобы как-нибудь ускорить
ход грузовиков, на которых они удирали на юг.
Тайденская паника началась сразу же после того, как кто-то пустил
слух о появлении северокорейских танков в тылу. Американцы бежали,
оставив на произвол судьбы южнокорейские части.
Я знаю: американцы хорошо дрались и на Гвадалканаре, и на
Филиппинах, и особенно на Окинаве. 24-я дивизия заслужила по праву
почетное прозвище после высадки на Лейтэ. В чем же дело?
Почему в Корее американцы сразу же показали свои слабые стороны?
Боятся рукопашных боев. Боятся ночных боев. Боятся сообщений о том,
что их фланги под угрозой. Арьергардные бои, как правило, ведут
брошенные на произвол судьбы негритянские части или тайханцы.
Противотанковые базуки - вещь хорошая. Из 2.5-дюймовой можно
подбить танк, а из 3,5-дюймовой - и подавно. Но надо бить, подпустив
танк ближе. А американские истребители танков, увидев, что танк быстро
приближается прямо к ним, бросают базуки и поднимают руки. Базука
хороша только в том случае, когда она в хороших руках.
Говорят, что северокорейцам трофейные базуки очень понравились.
По моим личным наблюдениям, неважно обстоит дело и с боевым
духом. Во время тихоокеанской войны среди американских солдат,
находившихся на южных островах, свирепствовала болезнь, получившая
название "ананасное безумие". Они вдруг начинали психовать, плакать,
простреливать себе руки, кончать самоубийством. Это охватывало иногда
целые взводы и роты. Заболевшие подразделения приходилось лечить
пулеметами.
В Корее многие американские офицеры и солдаты заболели "рисовым
безумием". И этому "рисовому безумию" способствуют не только
северокорейские регулярные части, но и партизаны. Пак Ча Ден рассказал
мне об одном американском полковнике, который говорил корреспонденту:
"Невероятно! Горы стреляют, камни стреляют, рисовое поле стреляет,
даже дикие орхидеи в долинах стреляют!"
Южнее Чэнана я видел, как несколько американских офицеров бились
в истерике, валяясь в пыли на дороге. Их пристрелили с проезжавшего
грузовика.
Я видел, как целая рота, подвергшись внезапному обстрелу с сопки,
разбежалась во все стороны. А часть солдат осталась стоять на дороге с
поднятыми руками. Но никто не пришел брать их в плен. Американцы
постояли и, закурив сигареты, пошли дальше.
Назвать трусами американских офицеров и солдат я, офицер японской
армии, дравшийся с ними много раз, не имею никакого права. Так в чем
же дело?
Все американские офицеры и солдаты, с кем мне приходилось
разговаривать, возлагают надежду на то, что скоро Гарри и Мак пришлют
им А-бомбу и Эйч-бомбу. Надеются на это. Все говорят, что компания
Дюпон уже строит в Калифорнии завод водородных бомб. И говорят еще о
каком-то полковнике Финксе - начальнике армейского института, который
изобрел нейлоновые шлемы и пластмассовые панцири, не боящиеся никаких
пуль. И ждут с нетерпением эти шлемы и панцири. Короче говоря,
полагаются на чудодейственное оружие, а не на свой воинский дух и
военное искусство.
У многих офицеров и солдат в верхнем карманчике - там, где
японские воины обычно хранят мешочек с амулетом, - имеется чистый
платок. Им обычно не пользуются. Он специального назначения: чтоб
помахать им в нужный момент - в знак сдачи.
Американцы называют корейцев "гуками". Солдатам говорят: "Гуки -
не люди. Линчуйте их, как вшей".
Штаб американских войск в Корее выпустил воззвание ко всем
солдатам войск Организации Объединенных Наций. В нем говорится:
"Находясь в Корее, в этих диких горах и лесах, ты защищаешь
великую честь всех наций, преграждаешь путь коммунизму из Азии.
Война идет жестокая, и ты должен во имя спасения своей жизни
убивать как можно больше азиатов.
Да не дрогнет твоя рука, если пред тобой окажется даже мальчик,
девочка или старик - убивай!
Будь беспощаден!"
Позавчера я видел летчика в боевом наряде - перед вылетом. На нем
была кожаная куртка с вшитыми замшевыми полосами. На полосах написано
на четырех языках - корейском, китайском, японском и маньчжурском: "Я
американский летчик. Не убивайте меня. Отведите туда, где есть пища и
вода".
Американцы очень боятся партизан. И особенно им страшны группы
диверсантов. Просочившись сквозь линии охранения, диверсанты проникают
по ночам в населенные пункты и нападают преимущественно на штабы.
Действуют бесшумно, употребляя только холодное оружие, и исчезают как
дым. И нападают каждый раз с самой неожиданной стороны и в самый
неожиданный момент. Это говорит о том, что у них образцово поставлена
разведка. По мнению генерал-лейтенанта Уокера и контрразведки, всех
невоенных корейцев, находящихся в зоне расположения американских
частей, надлежит считать активными или пассивными пособниками
партизан. Поэтому, предохраняя себя от нападения партизан, американцы
проводят превентивные мероприятия против всех внушающих подозрение.
На той неделе, проезжая южнее Егвана вместе со мной, Хаш-хаш
увидел трех деревенских девочек, шедших гуськом по тропинке. Они несли
на голове глиняные чаны и плоские корзинки. Хаш-хаш приказал им
подойти поближе. На вид им было лет по семи-восьми. Он спросил, куда
они идут. Получив ответ, что они идут в свою деревню за сопкой,
Хаш-хаш вынул револьвер и уложил всех по очереди. На вершине сопки
показалась еще одна девочка. Хаш-хаш предложил мне снять ее и,
похвалив меня за меткую стрельбу, произнес:
- Для гуков пол и возраст служат средством маскировки.
К нам в Тегу приехал Ии. Мы проговорили почти всю ночь, Кацумата
и Минэ вместе с новым отрядом прибыли две недели тому назад в Корею,
участвовали в бою под Пхоханом и оба погибли. На этот раз
действительно умерли.
Итак, в Японии официально объявлено о создании полицейского
резервного корпуса. Предполагалось, что части нашей армии будут
по-настоящему пущены в дело только на втором этапе операции. Но в
связи с осложнившейся ситуацией Мак решил бросить наши крупные отряды
уже теперь. Дзинтан и Муссолини тоже приехали в Корею - многих из
отрядов Добаси теперь направили сюда. Из состава резервного
полицейского корпуса скоро будет послана в Корею целая дивизия.
Ии сообщил: Общество изучения истории по заданию штаба Мака
разрабатывает сейчас проект большой десантной операции. В Токио прибыл
самый крупный в Америке специалист по десантным операциям - адмирал
Томас Спрэйг. В свое время он разработал план операции "Хаски" -
высадки в Сицилии, затем планы высадки на Лейтэ и Окинаве. Значит,
что-то готовится. Начальник штаба главнокомандующего Альмонд назначен
командиром 10-го корпуса и направляется в Корею. Сейчас на Кюсю
сосредоточиваются крупные соединения американских войск и прибыло
много судов из состава 7-го флота. Готовится что-то очень серьезное.
Нельзя же сидеть вот так на Пусанском выступе. Неприглядная поза.
Весь мир сейчас смотрит на Трумэна и Мака и ждет. Им надо либо
распороть себе животы, либо предпринять самую решительную операцию.
Удалось! Инчонская операция удалась. Мак объявил своим
подчиненным, что идею этой операции он заимствовал из истории
англо-французской войны в Канаде - из операции, проведенной в 1795
году английским генералом Джемсом Уольфом, войска которого, пройдя по
берегу реки Святого Лаврентия, одним ударом захватили Квебек - опорный
пункт французов.
В инчонской операции принимали участие 10-й американский корпус,
английская бригада и батальон японцев под прикрытием 500 самолетов и
300 военных кораблей, в том числе и наших, под командованием
вице-адмирала Маэда.
Но эта удача является в то же время и неудачей. Имелось в виду
взять Сеул на второй или третий день, чтобы молниеносно отрезать все
северокорейские войска, находящиеся на юге, зажать их в тиски и
разгромить без остатка. И кончить на этом первый этап операций - войну
в Корее.
Однако споткнулись уже в Инчоне. А до Сеула добирались почти
неделю. Заняли Сеул только спустя две недели после высадки. А за это
время основные силы северокорейской армии успели пройти на север в
центральные части полуострова - через районы Вондзю и Чунчона. Победа
выскользнула из рук.
Под Сеулом японский батальон погиб полностью, попав под
перекрестный огонь. Убит Муссолини - взорван гранатой. Дзинтан тяжело
ранен. В Сеуле несколько дней шли уличные бои. Роберт Хан рассказал
мне о том, как отряд корейских девушек, вооруженных старинными
охотничьими ружьями, дрался в районе Синчона до последней пули. В плен
никто не сдался.
Первого октября Мак обратился к северокорейцам по радио с
предложением капитулировать. Ответа не получил. Спустя восемь дней
повторил предложение. И опять не получил ответа. На города Северной
Кореи было сброшено с самолетов три миллиона листовок с предложением
прекратить бесцельное сопротивление. Никакого эффекта. Северокорейцы,
очевидно, решили засесть в горах и драться до конца.
Пятнадцатого октября президент Трумэн встретился с Маком на
острове Уэйк, чтобы поздравить главнокомандующего с победой над
корейцами. На вопрос президента, каковы прогнозы главнокомандующего,
Мак ответил: "Китайцы боятся атомной бомбы. Они не посмеют выступить
на помощь корейцам. Как только наши войска подойдут к реке Ялу, в
Пекине поднимется паника, а во всем Китае начнутся волнения. Следующая
наша встреча, господин президент, состоится в Мукдене". Мак получил из
рук президента четвертый по счету орден с дубовыми листьями.
Корейские партизаны несколько омрачили торжество победоносного
полководца: 18 октября они захватили в тылу американских войск шесть
городов - Кочан, Кымсан, Чонджю, Муджю, Самчок и Ульчин. Влили шесть
капель туши в заздравную чашу вина.
Вошли наконец в Пхеньян, не на третий день после начала войны, а
только спустя четыре месяца. Город горит. Мак сбросил между Сукчоном и
Сунчоном 187-й парашютно-десантный полк, чтобы захватить в плен
северокорейское правительство. Операция не дала результата.
В городе уже третий день подряд проводятся очистительные операции
- жителей сгоняют на берег Тэдонгана и уничтожают с воздуха. По улицам
водят привязанных друг к другу девушек, предназначенных для
американского офицерского клуба.
Все это я уже видел когда-то. Точно так же я стоял некогда на
набережной в Нанкине после его взятия. Наши солдаты точно так же
сгоняли жителей к реке и расстреливали их и так же водили по улицам
связанных китаянок. Генерал Мацуи Иванэ - бывший командующий нашими
войсками в Китае - повешен по приговору Токийского международного
военного трибунала за массовое уничтожение жителей Нанкина. Теперь он
имеет полное право требовать у Мака посмертного оправдания.
Хаш-хаш чуть не погиб. В ресторане на крыше пхеньянского
центрального универмага происходил днем банкет, устроенный
американскими офицерами. Никого из японцев и южнокорейцев не
пригласили. Роберт Хан, который теперь ходит в форме полковника, был
очень обижен. Произошло следующее: в разгар пира в зал вошла какая-то
молоденькая очень миловидная кореянка лет двадцати с цветами. Она
кокетливо улыбалась американцам, кивала им головой в ответ на пьяные
приветствия и подошла к эстраде для оркестра. Все решили, что она
хочет спеть. Вскочив на эстраду, она вдруг крикнула: "Да здравствует
корейский народ! Смерть интервентам!" - и, вытащив из букета одну за
другой две гранаты, метнула первую в середину зала, а вторую - в угол.
Убито двадцать офицеров, ранено больше сорока. Осколок гранаты задел
ухо Хаш-хаша и вырвал кусок мяса. Кореянку схватили у лестницы, отвели
в американскую контрразведку. После форсированного воздействия она
умерла во время допроса, не проронив ни слова.
Вместе с Робертом Ханом и Генри Лимом я ездил отбирать "материал"
для вербовки в Онгдинский лагерь, где собраны пленные штатские
северокорейцы и члены их семей. Подходящего "материала" не оказалось.
Этот лагерь находится в непосредственном ведении медицинского отдела
штаба Мака. Из Америки прибыла группа микробиологов и токсикологов для
испытания новых препаратов, в том числе вакцин нашего Исии - "И-8" и
"И-11". Опыты дали положительные результаты. Между прочим, выяснилось,
что после инъекции "И-11" подопытные женского пола умирают на 32
секунды позже мужчин. Но "И-8" вызывает паралич сердца у женщин
раньше, чем у мужчин, в среднем на 17 секунд. Начальник
научно-исследовательского отделения лагеря майор Кеннет взял с нас
подписку - не говорить никому, никогда, ни при каких обстоятельствах.
Нашей группе приказано приступить к основной работе -
подготовиться к заброске агентов. Будем их забрасывать в горные районы
Северной Кореи, чтобы поднимали восстание, и в Северную Манчжурию, в
район Харбина. Из Сеула нам прислали несколько десятков молодчиков -
членов южнокорейской антикоммунистической молодежной организации. Все
они носят в петлицах значки с изображением флага Объединенных Наций.
Хиропон вконец расстроил мои нервы. Вчера мне показалось, что
кто-то подсматривает за мной из-за двери. Я выстрелил и чуть не попал
в проходящего по коридору Пак Ча Дена. Мой адъютант-переводчик теперь
щеголяет в форме военного корреспондента (от газеты "Синсекай-симбун")
и, по примеру Роберта Хана, Генри Лима и многих других южнокорейцев,
стал именовать себя по-новому: Чарлз Джонатан Пак.
Наши войска вышли к Ялу в районе Хесандина. На западном участке
наши части уже были в сорока километрах от Ялу, но потом пришлось
отойти на восемьдесят километров из-за контрнаступления
северокорейцев. К ним пришли на помощь китайские добровольцы. Прогноз
Мака не оправдался. Китайцы осмелились прийти на помощь корейцам. По
данным воздушной разведки, множество китайцев переправляется по ночам
через реку. Хаш-хаш говорит, что Мак собирается выступить с заявлением
о том, что в Корею прибыло уже около 800 тысяч китайцев. По части цифр
Мак не стесняется, - мы, японцы, знаем это по сводкам его штаба в
прошлую войну.
Я уверен, что выступление китайцев не отразится на ходе операций.
На северо-западном побережье Кореи американцы смогут использовать
крупные мотомеханизированные соединения, подкрепленные массированными
силами авиации и флота. Китайцы не подготовлены к такой войне. Они
будут разгромлены.
Наша группа прибыла в Сунчон - теперь она будет состоять при
штабе 1-го американского корпуса. Судя по всему, готовится наступление
- финал первого этапа операций. Корейская кампания идет к концу. В
штабе корпуса уже повешены карты Манчжурии. Получен секретный приказ
из штаба Мака: дивизия, которая первой переправится через Ялу, получит
право включить в свой герб вышитое серебром изображение утки. К
приказу приложено разъяснение, составленное каким-то штабным
востоковедом, о том, что название реки Ялу изображается двумя
иероглифами: "утка" и "зелень".
Только что меня вызвал Хаш-хаш. В его кабинете сидела
арестованная кореянка лет двадцати четырех-двадцати пяти, похожая на
нашу известную киноактрису Ханаи Ранко - такое же продолговатое лицо с
удлиненными глазами. Она держала связанные руки на коленях.
Хаш-хаш отвел меня в угол комнаты и шепнул на ухо, обдав запахом
героина:
- Начнем завтра на рассвете.
- Пойду укладываться, - сказал я, продолжая рассматривать
кореянку.
Она сидела на стуле лицом ко мне. По ее лицу было видно, что она
старается изо всех сил сохранять невозмутимый вид, но ее пальцы
заметно дрожали. На ней было европейское платье из серой шерсти,
совсем чистое и несмятое. В карманчике виднелся кружевной платочек.
- Совсем не похожа на арестованную, - сказал я. - Как будто
гостья. По-японски говоришь?
За нее ответил Хаш-хаш:
- Судя по нашим сведениям, говорит, потому что с десяти лет
работала на японской ткацкой фабрике. А теперь она студентка
Пхеньянской консерватории. Вернее, была. Теперь она арестованная. У
нее редкий голос - колоратурное меццо-сопрано. Известно также, что она
член Трудовой партии и этим летом ездила в Москву в составе хора
Пхеньянского художественного театра. За все это и еще за одно дело
будет скоро отправлена на тот свет. Все эти сведения о ней мы получили
не от нее, а от наших агентов. А она нахально молчит.
- Значит, коммунистка. - Я оглядел ее с головы до ног. - И
щеголиха. Сразу видно, чья-то любовница.
Хаш-хаш сел за стол и, закурив, пустил ей дым в лицо. Она слегка
отклонила голову.
- Эта грязная кореянка корчит из себя немую, - сказал Хаш-хаш. -
Вожусь с ней уже неделю. Ни слова не говорит. Но поймана с поличным:
закладывала пироксилиновую шашку в подвале дома, где живет
генерал-майор Милберн.
- Если поймана с поличным, то этого достаточно, - сказал я. -
Нечего время терять. Ухлопать, и все. Или отдать в казарму на потеху,
материал подходящий.
Хаш-хаш подумал и решительно кивнул головой.
- Вот что. Я вам разрешаю произвести над ней это самое... Берите
ее и потрошите. Отведайте корейской печенки. - Он протянул руку к
стоявшему в углу японскому мечу, который я ему подарил в знак боевой
дружбы.
Я отказался. Печенку принято брать только у воинов.
Хаш-хаш вынул из ящика стола свою любимую настольную зажигалку.
- Ну что ж, в таком случае начнем обычную процедуру. Может быть,
сегодня поможет, и певица наконец излечится от немоты.
Кореянка покосилась на зажигалку и пошевелила связанными руками.
- Трусит, - сказал я, усмехнувшись.
Хаш-хаш стукнул по столу зажигалкой и повысил голос:
- Трусит, но молчит, желтая дрянь! Восьмой день корчит из себя
дурочку. Ты мне назовешь всех членов организации! Тебе есть о чем
говорить. Получены сведения, что ты недавно была в Нонволе и
организовала там подпольную группу. И твоя кличка известна, тебя выдал
один человек. Тебя зовут "Зоя-4".
- А почему четыре?-спросил я. - И что такое Зоя?
Хаш-хаш пожал плечами:
- Это у них, очевидно, шифрованное обозначение организатора
подпольных групп или связных резидентур. У одной убитой около Андю
найдено шифрованное донесение с подписью "Зоя-19", а в Токчене нашей
агентуре удалось пронюхать, что в городе действуют две коммунистки:
"Зоя-31" и "Зоя-56".
Хаш-хаш зажег зажигалку и сказал кореянке:
- Ну, повернись ко мне, мисс Немая.
Она повернулась на стуле, и я увидел: ее платье, которое спереди
выглядело совершенно прилично, на спине было прожжено и изодрано во
многих местах. Виднелось голое тело - вся спина сплошь гноилась от
ожогов. Я понял, что все эти дни Хаш-хаш беспрерывно устраивал ей
"горячую татуировку", но безрезультатно.
С дальнего конца коридора донесся протяжный истошный вопль, затем
хлопнул выстрел. Там допрашивал Роберт Хан. Он часто стрелял в потолок
и стены во время допроса. Спустя минуту вопль повторился.
Я пристально смотрел на кореянку. Она крепко закусила губу, но
сидела неподвижно, не сводя глаз с изуродованного уха Хаш-хаша.
Нечеловеческие вопли ее не испугали, не вызвали икоты. Но пальцы у нее
дрожали.
- Нечего возиться с ней, - сказал я и ткнул сигареткой ей в шею.
Она вздрогнула. - Тащите ее во двор, я покажу вам класс фехтовальщика
от плеча к бедру наискось - одним ударом.
Я пошел к дверям.
- Так и сделаем, - сказал Хаш-хаш и бросил зажигалку на стол. -
Все равно ничего не говорит. Всех вас так, желтые гады...
Я обернулся и взглянул на Хаш-хаша.
- Это не вам, чего уставились? - сказал он и подошел к кореянке.
- Идем, гадина. Придется прикончить тебя.
Она встала, пошевелила связанными руками, чтобы одернуть платье,
и повернулась к дверям. Ее лицо заметно побледнело. Она крепко
закусила губу и, откинув голову, пошла за Хаш-хашем. Он остановился и,
схватив ее за связанные руки, толкнул обратно в сторону стола.
- Делает вид, что не испугалась, собака! Гуки есть гуки. Они не
люди, а низшие организмы, поэтому бесчувственны.
Он подошел к ней вплотную, сморщив лицо и выпятив пухлые губы.
Она спокойно посмотрела ему в глаза, потом на его ухо. Толкнув ее в
грудь кулаком и усадив на стул, он сказал мне, что, к сожалению, ее
нельзя ликвидировать сейчас. За ней специально приехали из Нонвола два
офицера отдела контрразведки. Ее хотят допросить там и устроить очную
ставку с нашим агентом: может быть, удастся узнать что-либо о
диверсионной группе. Завтра ее отправят туда на машине с целым
эскортом.
- Как принцессу какую-нибудь, - добавил Хаш-хаш, покосившись на
нее. Он снова взял зажигалку. - Ну ладно, Хиропон, идите к себе,
укладывайтесь. Я немножко покопчу эту принцессу и тоже рано лягу
спать. Надо успеть выспаться... к его приезду... - Он многозначительно
прищурил глаза, подражая Макартуру. - Мак прилетит сюда на рассвете,
подаст команду сам: "Вперед, к Ялу! К рождеству - домой". Но это
так... в порядке обещания. А на деле - сразу же начнем второй этап.
Наш корпус пойдет прямо на Харбин. А потом начнется третий -
завершающий!
Я кивнул в сторону кореянки.
- Она понимает по-японски.
Хаш-хаш махнул рукой:
- Ее уже можно считать трупом. В Нонволе ее сразу так обработают,
что испустит дух на первом же допросе. Лорри!
Из коридора вошли сержанты - ассистенты Хаш-хаша - и, сняв с себя
куртки, аккуратно сложили их на столе в углу.
Хаш-хаш зажег зажигалку и жестом показал кореянке, чтобы она
повернулась к нему спиной. Сержанты взяли ее с обеих сторон за
связанные руки.
- Ну ладно, я пойду, - сказал я, зевая. - Завтра вечером,
наверно, уже будем на Ялу и сделаем второй глоток из вашей заветной
бутылки.
Хаш-хаш кивнул головой:
- Обязательно. А третий глоток - в Харбине. А сейчас идите и
укладывайтесь.
Я вышел из комнаты, бросив взгляд на кореянку. Она сидела спиной
к Хаш-хашу с закрытыми глазами.
Завтра на рассвете начнется генеральное наступление. Судя по
всему, на этот раз победа обеспечена. Мак решил подать команду сам -
хочет, чтобы эту сцену описали будущие историки. Значит, он уверен в
успехе.
Юмия Хатиман, благослови его!
_____
На этом кончались записи в тетради, найденной в Сунчоне, в штабе
американского 1-го корпуса. Пен Хак набросал на листке общее
содержание записей и пошел докладывать начальнику штаба. Но тому было
не до японской тетради. Отряд уходил из города, так как разбитые части
интервентов и их прислужников откатывались в эту сторону. Впереди
мчались танки и автомашины 1-й американской кавалерийской дивизии,
которой командовал генерал-майор Гэй.
Можно было бы задержать здесь врага и, дождавшись регулярных
частей Народной армии, устроить мешок. Но отряд не располагал
достаточными силами для проведения такой операции. Главное
командование приказало отряду спешно направиться на юго-восток в район
Коксана, в глубокий тыл врага.
На этот раз партизаны поехали на совершенно новеньких джипах,
доджах и студебеккерах, а командир отряда взял себе джип, на котором
было установлено 75-миллиметровое реактивное орудие. Спасибо
Макартуру!
В тот момент, когда была подана команда двигаться, прибыла еще
одна партия пленных. Их только что захватили на дороге у северной
окраины города. Из машины вылезли пять человек, закутанных с головы до
ног в одеяла и рваное тряпье. Самый толстый из них и, по-видимому,
самый старший запричитал тонким голосом: "Темлим олуй-орум... аман!"
Все остальные повторили нестройным хором "аман" и поклонились. Кто-то
из бойцов высказал предположение, что "аман", наверно, то же самое,
что христианское "амен", - значит, эти пленные европейцы. Насчет их
национальности мнения разошлись. А радист сказал:
- Если это христиане, то почему они не крестятся, а только
воздевают руки и кланяются?..
Командир отряда приостановил дискуссию и обратился к Ок Тан:
- Узнай, кто они!
К всеобщему удивлению, Ок Тан недоуменно покрутила головой и
извиняющимся тоном ответила, что они говорят на каком-то совершенно
непонятном ей языке. Командир махнул рукой и приказал погрузить
неизвестных на грузовик, где уже сидели десятка полтора трумэновцев,
три негра, два англичанина, один австралиец и два филиппинца.
Лисынмановцев посадили в другой грузовик. Спустя некоторое время шофер
машины, в которой ехали пленные иноземцы, крикнул:
- Я же говорил, что это не греки и не французы. Это турки!
Пен Хак молча сидел на корточках в углу машины и думал о
прочитанном. Он видел на вокзале всех освобожденных в Сунчоне. Среди
них две женщины: одна семидесятилетняя старуха, другая - лет тридцати
с двумя ребятами. "Зои-4" среди освобожденных не было. Наверное, ее
отправили в Нонвол. В штабе отряда уже имелись сведения о том, что
интервенты бежали из Нонвола. Жива ли "Зоя-4"?
И где сейчас Хаш-хаш и владелец тетради? Среди пленных, взятых в
Сунчоне, их не было - успели ли удрать из города? А если успели, может
быть, их перехватили по дороге?
Заметив на обочине дороги три разбитые вражеские машины и трупы,
Пен Хак соскочил с грузовика и внимательно осмотрел убитых. Ему
крикнули:
- Макартура ищешь? Он не дурак, сидит в Токио.
Недалеко от железнодорожного моста через Тэдонган партизаны
увидели большую воронку. На дне ее лежало несколько десятков трупов
мужчин и женщин, связанных по рукам и ногам колючей проволокой.
Партизаны сняли проволоку с убитых и похоронили их.
Командир боевого охранения, стоявшего у моста, сообщил, что за
сопкой с сосновой рощей валяются два лисынмановца и один американский
офицер. Их застигли вчера на месте преступления - они засыпали землей
яму, наполненную трупами расстрелянных. При виде бойцов отряда они
бросились бежать и были уничтожены. Пен Хак спрыгнул с машины и быстро
спросил:
- Обыскали их?
- Обыскали, - ответил командир боевого охранения. - У американца
ничего не нашли, его документы, по-видимому, были в пальто, а оно
осталось в машине. Мы разнесли ее в куски противотанковой гранатой. У
лисынмановцев нашли только мешочки с какими-то дощечками внутри, на
них выжжены три иероглифа: "Сен ден сан..."
Пен Хак вскрикнул:
- Это по-корейски. А по-японски они читаются: Наритаяма. Есть
такой храм... эти дощечки - японские амулеты. Значит, это не
лисынмановцы, а японцы. А какой нарукавный знак у американца?
- Лист с молнией.
- Двадцать пятая дивизия! Бежим скорей туда! Это те самые...
Пен Хак бросился вперед, за ним побежали несколько бойцов из его
отделения. Он бежал, стиснув зубы от волнения. Когда показалась роща,
он загадал: если за ним первым бежит Нам Ен Се, лучший стрелок в
отряде, - желание исполнится, это они. Обернувшись, он увидел широкую
нахмуренную физиономию Нам Ен Се. Значит, исполнится!
Два трупа лежали в двадцати шагах от свежей насыпи, уткнувшись
лицом в землю, а третий, в американской форме, - у обломков джипа. Пен
Хак подбежал к трупам японцев, приподнял голову первого и посмотрел за
ушами, затем обследовал второго. Ни у того, ни у другого шрама не
было. Он подошел к трумэновцу. Тот лежал лицом вверх. Его приметы тоже
не подходили - этот был высокого роста, с мохнатыми треугольными
бровями и подстриженными усами, торчащими вверх.
Сев в машину, Пен Хак невольно усмехнулся. И почему он решил, что
обязательно должен найти их? Такие удивительные вещи случаются только
в кино или в романах. Там происходят самые невероятные встречи, а в
жизни этого не бывает, а если и бывает, то очень редко.
На одном из привалов на исходе ночи Пен Хак доложил командиру
отряда и начальнику штаба о содержании записей в тетради, найденной в
Сунчоне.
Оба начальника сидели у костра, накрывшись одеялами, на которых
было вышито изображение башни с часами на фоне щита. Под щитом на
ленточке был начертан девиз: "On the minute" - "Минута в минуту". Это
изображение было гербом 37-го артиллерийского батальона 2-й
американской дивизии.
Во время доклада Пен Хака к костру подошли еще двое: начальник
разведывательной части и врач отряда.
Выслушав доклад, командир отряда - до вторжения интервентов
уездный председатель народного комитета - сказал:
- Эти записи американского наймита дополняют то, что мы уже знаем
из документов, захваченных нами в Сеуле. И они подтверждают показания
взятого в плен офицера штаба 17-го лисынмановского полка Хан Со Хана.
Он подробно рассказал нам о плане, который лисынмановское командование
получило для исполнения от американцев, - плане "Эй Би Си".
Начальник разведывательной части усмехнулся:
- Хотели сказать "эй" и сглотнуть нас в три дня, потом сказать
"би"...
- Сказали "эй" и поперхнулись, - произнес командир отряда под
общий смех. - Не вышло дело. Американский план предусматривал
молниеносный захват нашей республики, затем вторжение в Манчжурию и
дальнейшее наступление на север и одновременно на юг - к Пекину. Иными
словами, имелось в виду зажечь третью мировую войну. Но те, кто
приказал Трумэну и Макартуру привести этот план в исполнение, не
приняли в расчет одного обстоятельства. В прежние времена в нашу Корею
много раз вторгались иноземные завоеватели, и им удавалось из-за
предательства и трусости королей и сановников-ямбаней надевать колодки
на наш народ. Но на этот раз американцы имеют дело с народом, который
знает, что такое свобода, и не отдаст ее никому. Америка послала свои
лучшие дивизии в Корею, приказала всем своим вассалам присоединиться к
интервенции, пустила в ход многие "новинки", которые берегла для
будущей войны, - начиная с новейших реактивных самолетов и кончая
напалмом. Она пытается сломить нас своими "ковровыми бомбежками",
уничтожая наши города и деревни по размеченным квадратикам на картах.
Но ей не удастся сломить наш народ. Не удастся интервентам разбить нас
и пройти в Манчжурию, чтобы зажечь большую войну. План "Эй Би Си"
провалился. Мы, корейцы, выполнили свой долг перед человечеством. Мы
сильны духом, потому что за нами стоит великий лагерь мира.
Он посмотрел на верхушки елей на сопках, возвышающихся на севере
и северо-востоке. Уже светало.
К костру подошла Ок Тан и положила связку хвороста.
Пен Хак вздохнул:
- Мне очень хочется поймать Хаш-хаша и этого японского офицера...
- А зачем тебе именно они? - спросил начальник разведывательной
части. - Мы уже все знаем о них. Считай всех интервентов хаш-хашами и
хиропонами и бей всех подряд.
- У буддистов есть учение о переселении душ, - сказал командир
отряда. - Человек умирает, но сразу же возрождается в другом образе, и
так беспрерывно. Но при этом он подвергается каре за грехи в
предыдущем существовании. Поэтому если человек был злодеем, то в
следующем существовании будет змеей или каким-нибудь другим гадом. Так
говорят буддисты, а мы говорим: немецкого эсэсовца уничтожили, а он
возродился в образе американского фашиста Хаш-хаша. А Хиропон - это
японский милитарист, которому даже не пришлось возрождаться.
Американцы сохранили его и пустили теперь в ход.
Посмотрев на Ок Тан, Пен Хак сказал:
- Спаслась ли все-таки "Зоя-4"? Кажется, уже взяли Нонвол...
- Уже освободили, - подтвердил начальник штаба. - И так же
стремительно, как мы Сунчон. Наверное, удалось спасти арестованных.
- Товарищ Юн, ты была в подполье в Нампхо? - спросил врач отряда.
- Нет, я была в Хэдю.
- А какая у тебя была кличка? Номер или имя?
- Нет, у нас... - Ок Тан застенчиво улыбнулась, - девушки брали
названия растений.
Начальник штаба рассмеялся:
- Тебя, наверно, звали "Пионом"?
Она тихо ответила:
- Нет... меня звали Ива. "Зоя-Ива"...
- Хорошо придумали наши девушки-подпольщицы, - одобрительно
произнес начальник разведывательной части. - Прибавляют к своему
номеру или кличке имя Зоя в знак того, что следуют примеру русской
героини.
Врач кивнул головой.
- А все юношеские подпольные группы называют себя "Молодой
гвардией". И в Пхеньяне, и в Андю, и в Ренми...
- Наша группа в Хэдю тоже называлась так, - сказала Ок Тан.
- Ты расскажи всем, как дают клятву при вступлении в вашу
организацию, - предложил Пен Хак.
Ок Тан начала старательно раздувать костер, закрывая глаза от
дыма. Командир отряда повернулся к ней.
- Как дают клятву? Я не слышал об этом. Интересно.
Ок Тан уселась у костра, аккуратно поджав под себя ноги, и начала
рассказывать:
- Наши ребята сохранили свою самую любимую книгу. Она переведена
с русского языка. Это роман, но в нем говорится о том, что было на
самом деле, - как русские юноши и девушки во время Отечественной войны
создали подпольную организацию "Молодая гвардия". Они боролись и
погибли за Родину. Мы все прочитали эту книгу несколько раз, потом
видели русский фильм и после этого еще раз прочитали. Чтобы книга не
рвалась, мы сделали переплет из персимонового дерева. А после прихода
американцев мы стали прятать эту книгу в землю. И когда мы решили
создать группу, то каждый клялся вот так... Клал левую руку на книгу и
произносил...
Она встала, выпрямилась и, подняв правую руку, приглушенным, но
торжественным голосом заговорила:
- Именем тех, о ком написано в этой книге, я такой-то, родом
оттуда-то, даю священную клятву бороться, не щадя своей жизни, за
землю предков и за счастливое будущее нашей родины. Да будет для меня
самой великой честью и почетной наградой, если мне удастся быть
чем-нибудь похожим на товарищей, о которых сказано в этой книге...
Все молчали, вынув трубки изо рта. Ок Тан села у костра, закрыв
рукой глаза. Спустя некоторое время командир отряда покачал головой и
тихо сказал:
- Нет, победить нас невозможно.
В одной из долин, где много глубоких расселин в скалистых сопках,
партизаны спрятали машины и пошли дальше пешком по горным тропкам. Не
доходя до Коксана, они встретились с бойцами Народной армии и, передав
им пленных и часть трофеев, повернули снова на запад. После ряда
удачных операций в районе восточнее Чунхуа отряд 11 декабря вступил с
юго-востока в Пхеньян, который уже пять дней назад был освобожден
частями Народной армии и китайскими добровольцами.
Отряд расположился у Западного вокзала. Пен Хак отпросился у
командира отряда и помчался домой. Он не видел мать и сестренку с того
дня, как началась война. Он бежал мимо подножия Моранбона, мимо
выжженных и взорванных кварталов, мимо громадных воронок, из которых
шел дым, как из кратера вулкана, ориентируясь с левой стороны на
пешеходный мост, а с правой - на здание Политехнического института
около вокзала. Оба ориентира были разрушены, но он все же нашел
квартал Ренхвари, вернее то место, где был квартал с переулком, в
котором он жил.
Через несколько часов Пен Хак вернулся в отряд с окаменевшим
сердцем. На пристани, заваленной огромными кучами пепла, он встретил
старушку, жившую напротив его дома, и она рассказала ему обо всем.
Проходя по пустырю в центре города, он увидел обломок стены какого-то
здания, на котором было выведено большими буквами: "Америка, опомнись!
Позор, Америка!"
Долго стоял Пен Хак перед этим обломком стены. "Никогда не
забудем. Никогда не простим. Будьте прокляты, убийцы!"
В тот же день его отряд влился в Н-скую дивизию, и она двинулась
в путь. Бойцы переправились через реку и проследовали мимо вокзала
Сонгери. В спину дул ледяной ветер, пропитанный гарью. Перед вокзалом
стояла машина с громкоговорителем. Как раз передавали обращение
главнокомандующего. Гулко раздавался молодой, мужественный голос Ким
Ир Сена:
- ...Твердую уверенность в победе и неиссякаемую силу поднявшийся
на справедливую борьбу за свободу, честь и независимость своей родины
корейский народ черпает также в поддержке великих советского и
китайского народов, народов стран народной демократии и свободолюбивых
народов всего мира...
С пронзительным воем над бойцами пролетела стая реактивных
истребителей и исчезла вдали. Свои!
Бойцы шли, а сзади звучали слова:
- Мщение и смерть проклятым врагам - американским вооруженным
интервентам и предательской банде Ли Сын Мана!.. Слава доблестной
Народной армии и героическим частям добровольцев китайского народа!..
Слава партизанам и партизанкам!.. Да здравствует единый корейский
народ!..
Бойцы долго шли молча, а потом запели "Песню народного
сопротивления", любимую партизанскую песню. Рядом с сожженным
крестьянским домиком лежал, задрав вверх подломленное крыло, вражеский
реактивный истребитель "Ф-80". На нижней стороне крыла чернели три
большие буквы "USA", а на носу под цифрами была намалевана голая
женщина, показывающая язык.
Бойцы остановились, чтобы пропустить вперед танковую колонну и
машины, в которых стояли китайские добровольцы в длинных синих
ватниках и желтых меховых шапках. Бойцы крикнули: "Вансуй!" Китайские
товарищи в знак приветствия трижды подняли руки. А за их машинами
проехали два грузовика с громкоговорителями. В первой машине Пен Хак
увидел Ок Тан и двух пленных. Очевидно, ехали на первую линию
разъяснять интервентам, каким путем они смогут спасти свои шкуры. Пен
Хак окликнул Ок Тан. Она весело козырнула ему и, сложив руки рупором,
крикнула:
- Я узнала... Та Зоя жива!..
А со второй машины с громкоговорителем гремел голос диктора:
- ...В те дни, когда армия агрессоров шла в глубь Северной Кореи
и наше положение было тяжелым, как никогда, нас вдохновляла мысль о
том, что мы отстаиваем не только свою землю, но и благополучие всего
человечества. Мы обязаны выстоять, чтобы не дать врагу разжечь
всемирную войну!..
Бойцы громко запели "Песню освобождения" и пошли дальше - на юг.
Они знали: впереди еще много боев, еще много трудностей, еще
много испытаний, но впереди - победа над врагами человечества.
Свободная, независимая Корея, мансе! Мир во всем мире, мансе!
______
ПО ПРОЧТЕНИИ СЖЕЧЬ
Тихий океан
Вашингтонская "магия"
Перл-Харбор
Через год после войны
ТЕТРАДЬ, НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ
Текст тетради
Бутылка коньяку
"Яшма вдребезги"
Крах
Бест
Главная контора
"Эй Би Си"
План в действии
РОМАН НИКОЛАЕВИЧ КИМ
ПО ПРОЧТЕНИИ СЖЕЧЬ
М., Воениздат, 1963
Редактор Тарский Ю. С.
Художественный редактор Гречихо Г. В.
Технический редактор Мясникова Т. Ф.
Корректоры Жильцова Т. И. и Косырева Е. С
OCR Андрей из Архангельска
1-я типография
Военного издательства Министерства обороны СССР
Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3.
Произведения
Сборник очерков "Ноги к змее".
Памфлеты: "Три дома напротив, соседних два",
"Путешествие на американский Парнас".
Повести: "Тетрадь, найденная в Сунчоне", "Девушка из Хиросимы",
"Агент особого назначения", "Кобра под подушкой",
"По прочтении сжечь", "Школа призраков",
"Кто украл Пунакана".
Роман Николаевич Ким. По прочтении сжечь
Военные Приключения
OCR: Андрей из Архангельска
ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ
повести
ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
МОСКВА 1963
Р2
К40
Ким Роман Николаевич дебютировал в художественной литературе в
1927 г. сборником очерков "Ноги к змее", затем в 1933 г. в альманахе,
выходившем под редакцией А. М. Горького, были опубликованы его памфлет
"Три дома напротив, соседних два" и серия новелл. После войны в ряде
журналов и отдельными изданиями вышли памфлет Р. Кима "Путешествие на
американский Парнас" и повести "Тетрадь, найденная в Сунчоне",
"Девушка из Хиросимы", "Агент особого назначения", "Кобра под
подушкой". Все эти повести, относящиеся к приключенческому жанру,
разоблачают подрывные махинации империалистических разведок, злобные
происки врагов мира. Многие произведения писателя не только переведены
на языки народов нашей страны, но и издавались в ряде стран Европы и
Азии.
В повести "По прочтении сжечь" рассказывается о том, как
американская разведка накануне войны на Тихом океане похитила секрет
японских дипломатических шифров и узнала о готовящемся нападении
Японии. Но почему же американское высшее командование, знавшее о
планах японцев, допустило разгром Перл-Харбора - основной базы своего
военно-морского флота на Тихом океане, уничтожение множества боевых
кораблей и гибель тысяч людей? Катастрофа в Перл-Харборе - один из тех
трагических эпизодов второй мировой войны, которые до сих пор скрыты
непроницаемой завесой тайны и не расшифрованы историей до конца.
"Тайна Перл-Харбора" - главная тема новой приключенческой повести Р.
Кима. Работая над ней, автор широко использовал японские и
американские данные, и в частности, подлинные японские шифртелеграммы
и материалы комиссии конгресса США, занимавшейся расследованием
событий в Перл-Харборе.
Повесть "Тетрадь, найденная в Сунчоне" также построена на
документальной основе. В повести рассказывается о тайных делах
американских империалистов, спровоцировавших войну в Корее, и о том,
как в результате героического сопротивления корейского народа и помощи
ему со стороны людей доброй воли позорно рухнули планы Пентагона.
Я помешан только в норд-норд-вест.
Шекспир "Гамлет", акт 2, сцена 2.
Вам доверяется секрет государственного значения. Будьте настороже
на протяжении всего пути. Малейший зевок - и произойдет непоправимое.
И тогда - немедленно покончить с собой, никаких объяснений и
оправданий, только одно: вспороть живот..."
Терано и Идэ - офицеры 3-го отдела японского морского
генерального штаба - крепко запомнили слова начальника. Оба
направлялись в Америку в качестве дипкурьеров. Но в отличие от обычных
дипкурьеров они должны были доставить японскому послу в Вашингтоне не
почту, а более важную вещь - новую шифровальную машинку.
До сих пор техника шифровки текста была крайне медлительной.
Шифровальщик составлял текст, все время заглядывая в кодовые таблицы и
отыскивая нужные цифры или буквы. Таким же примитивным был и процесс
расшифровки. Шифровальщики всех стран испокон веков как бы ползали на
четвереньках, расходуя впустую уйму времени и сил.
Машинка "97" означала полный переворот в шифровальном деле. Она
выглядела просто: две пишущие машинки с латинским алфавитом соединены
проводами. Между ними - ящичек с клавиатурой и валиками. Шифровальщик
нажимает клавиши - составляет нужную комбинацию - и печатает текст,
как на обычной пишущей машинке. А на второй машинке тут же появляется
уже зашифрованный текст. Процессы шифровки и расшифровки убыстрились в
несколько сот раз. Вместо ползания на четвереньках шифровальщик летел
теперь на самолете.
Шифровальная машинка родилась в Токио. Ее придумали и изготовили
инженеры специальной мастерской морского ведомства. Изобретение
хранилось в строгой тайне. Японское правительство решило вооружить ею
свои важнейшие посольства, в первую очередь вашингтонское. Время было
крайне напряженное. Война на Западе разгоралась - только что Германия
напала на Россию, - назревали серьезные события на Востоке, и надо
было предельно ускорить шифровальную технику.
Терано и Идэ получили приказ: отвезти в Вашингтон темно-серый
чемодан с шифровальной машинкой внутри.
Они были готовы к отъезду. В ожидании приказа о посадке на
пароход офицеры жили в европейском отеле в Иокогаме, поблизости от
коммерческой пристани. Время от времени по очереди ездили на
электричке в Токио. Но ночевать должны были в отеле. Так предписывал
приказ.
- Я уверен, они - агенты контрразведки, - сказал
капитан-лейтенант Донахью, завязывая пояс на купальном халате.
Старший лейтенант Уайт прыснул и затряс мокрой головой. Он тоже
был в халате. Оба только что выкупались в большой деревянной кадке,
которую администрация этой загородной гостиницы японского типа
именовала "бассейном". Им пришлось прервать процедуру омовения из-за
двух японок, которые вошли в предбанник, учтиво поклонились
американцам и, разоблачившись, полезли в кадку. Донахью и Уайт сейчас
же вылезли из воды, обмотались полотенцами и побежали к себе.
- Им приказали соблазнить нас. - Донахью вертелся перед зеркалом,
принимая изящные позы теннисиста. - Держу пари!
- Ерунда. - Уайт разлегся на циновке и стал обмахиваться круглым
веером. - Провинциальные дамочки, приехали в столицу делать покупки.
Судя по акценту, из Акита. Их, наверно, удивило наше паническое
бегство.
Донахью брезгливо скривился.
- Дикари. - После паузы он добавил: - Та, полненькая, которая
вертелась в воде около тебя, довольно недурна. Явный агент.
- Не имел удовольствия разглядеть ее, - сказал Уайт, - так как
повернулся к ней спиной. Но сомневаюсь, чтобы она...
В коридоре послышались скользящие шаги. Донахью поднес палец к
губам. Дверь, оклеенная бумагой, бесшумно отодвинулась, и показалось
круглое лицо служанки. Она обратилась к Уайту по-японски:
- Соизволите отведать европейский ужин или японский?
Уайт ответил по-японски, почти без акцента:
- Я хочу лапшу с лангустами, а этому болвану дайте кэрри с рисом.
Служанка поднесла рукав ко рту, глаза ее смеялись. Уайт опросил:
- Скажите, в Японии везде сохранился еще этот обычай?
- Простите, какой?
- Я думал, что только в каких-нибудь горных деревушках,
где-нибудь на Сикоку, а не здесь, под самым Токио... У вас женщины
всегда купаются вместе с не женщинами?
Служанка опять прикрыла рот рукавом и покраснела.
- Для женщин ванна у нас на втором этаже, но там было
переполнено, и поэтому, - она поклонилась, - потревожили вас.
Извините, пожалуйста.
Донахью нахмурился:
- Что ты болтаешь с ней? Будь осторожен. Наверняка она шпионка.
Уайт тихо рассмеялся:
- Тебе везде мерещатся агенты контрразведки. Настоящий психоз.
Донахью окинул служанку оценивающим взглядом:
- Несмотря на всю мою пресыщенность, эта мартышка мне нравится.
Но мне кажется, что я видел ее где-то в Америке. Боюсь, она следит за
нами еще с Фриско. У меня великолепная зрительная память.
- Возьмем что-нибудь выпить? - опросил Уайт.
Донахью фыркнул:
- Чтобы эта мерзавка подсунула нам какую-нибудь отраву?
- Больше ничего не прикажете? - спросила служанка у Уайта и,
отвесив поклон, вышла в коридор и, повернувшись к Донахью, сказала
по-английски, старательно выговаривая слова:
- Простите, я никогда не была в Америке, но у нас вина неопасные.
Она задвинула дверь за собой. В коридоре прошелестели ее шаги.
Уайт расхохотался. На красивом лице Донахью появилась гримаса.
- Типичная шпионка.
- Если бы была шпионкой, она скрыла бы, что знает английский, -
возразил Уайт.
После ужина к американцам пришел гость - филиппинец, бармен из
английского клуба в Иокогаме, маленький, сморщенный, с длинными
тонкими усами. Донахью сделал знак Уайту, и тот, раздвинув двери, сел
у порога комнаты так, чтобы просматривался весь коридор флигелька.
Соседние комнаты пустовали.
- Эф-Эн просил передать вам, чтобы вы не беспокоились, - зашептал
филиппинец. - С капитаном парохода...
- Капитан филиппинец? - перебил его Донахью.
- Нет, австралиец, а пароход канадский. С капитаном все улажено.
Слава мадонне, он запросил не так много. Обещал под предлогом
дополнительного ремонта отложить отход. Но только на несколько часов.
Больше нельзя.
Донахью покачал головой:
- А что, если не найдем сразу? Придется ведь искать по магазинам.
- Очевидно, японцы привезут чемодан к моменту посадки на пароход,
- спокойно ответил филиппинец. - Сразу увидим, какой он. Вряд ли
чемодан будет какой-то особенный. Им нельзя привлекать к нему
внимание. Он, конечно, будет японского производства, а такой можно
найти в универсальных магазинах Мицукоси или Мацуя. Эф-Эн наверняка
найдет.
- А ключи?
- На чемоданах сложных замков не устанавливают. Ваши специалисты
справятся. Возможно, будут поставлены сургучные печати, но и это не
страшно. Эф-Эн снабдил Бузони всем необходимым.
- А как куропатки ведут себя? Они в том же отеле?
- Да, около пристани. Все эти дни никуда не выходят, только
вызывали к себе массажистку. Личные вещи у них собраны - простые баулы
и кожаные чемоданы небольшого размера.
Донахью промычал:
- Они взяли две каюты. Будут ехать раздельно. Интересно, у кого
же останется чемодан?
Филиппинец вынул из верхнего кармана тонкую сигару, облизнул
кончик и закурил.
- Они просили каюты рядом, но мы устроили так, чтобы одну каюту
им дали около трапа на верхнюю палубу, а другую - в конце тупика. Обе
находятся далеко от клозета.
- А что, если они возьмут каюту-люкс с собственным клозетом?
- Пять кают люкс уже проданы голландским дипломатам, не
беспокойтесь.
- Великолепно! - Донахью хлопнул филиппинца по плечу. - Завидую
Эф-Эн. С таким ассистентом, как вы, можно провернуть любое дело - даже
украсть Фудзияма. Держу пари: вы, Энрике, скоро откроете собственный
бар.
- Спасибо, - филиппинец отвесил подчеркнуто церемонный поклон, -
но я молю мадонну, чтобы она ниспослала мне более солидное
предприятие.
- Если наша охота на куропаток увенчается успехом, - Донахью еще
раз потрепал филиппинца по плечу, - мадонна наградит вас.
- А с нашими каютами все в порядке? - спросил Уайт.
- Все улажено. - Филиппинец покрутил кончики усов. - Сунул кому
следует, и сделали перестановку. Ваши каюты рядом, в начале бокового
коридорчика.
- А наши профессоры?
- Их каюты будут недалеко от вас. Им и вам будет прислуживать мой
человек - стюард Пако, тоже филиппинец, бывший профессиональный боксер
в весе мухи. Вы его сразу узнаете по изуродованному носу.
- Надежный? - опросил Уайт.
Вместо ответа филиппинец положил руку на сердце и закрыл глаза.
- Если у вас все пройдет хорошо, - сказал Донахью, - я добьюсь в
Вашингтоне, чтобы вам отвалили солидный куш. Откроете ресторан...
- Нет, отельчик, - филиппинец подмигнул, - специальный.
- Пансион с девицами? Смотрите, только проверяйте их как следует,
а то вам подсунут шпионок. И не берите такого управляющего, как он, -
Донахью кивнул в сторону Уайта. - Его обведет вокруг пальца любой
жулик.
Каюта Э 22 находилась около трапа, а Э 39 - в тупике. Чемодан с
заветным грузом поместили в 39-й. Решили дежурить здесь по очереди, а
отдыхать в 22-й. Туда снесли личные вещи обоих.
Терано дважды ходил к помощнику капитана, но ничего не добился.
Все каюты в тупике были заняты индийским раджей и его свитой. Раджа и
слушать не хотел об обмене каютами.
- Виноваты идиоты из адъютантского отделения. - Терано сердито
потер коротко подстриженные усы. - Думали, что если нас поместят
рядышком, то это покажется подозрительным. Болваны.
- Плохо, что клозет далеко, - Идэ говорил очень тихо, словно
боялся, что их подслушивают. - Я сосчитал... тридцать два шага... Это
занимает почти минуту. Туда и обратно и там... В общем, все дело может
занять минуты четыре. За это время могут сделать что-нибудь.
Терано сел в кресло и сладко потянулся.
- Осторожность, конечно, не мешает, но... - он засмеялся, - не
надо пугать себя призраками. Вряд ли враг будет круглые сутки следить
за нами, чтобы воспользоваться теми минутами, когда кто-нибудь из нас
будет в клозете. Малую нужду будем оправлять здесь, а большую - после
дежурства.
Идэ покачал головой.
- Нужно предусмотреть все случаи. Я уверен, за нами следят. Надо
исходить из предположения, что враг знает, что именно мы везем в
чемодане. А если знает, то может что-нибудь предпринять.
Терано открыл ящик столика:
- А где бумага и клей?
- Я положил в нижний ящичек ночного столика. - Идэ подошел к
двери и стал прислушиваться. - В коридоре дорожка с очень густым
ворсом, скрадывает шаги. Можно неслышно подкрасться к двери и
подслушать разговор.
Идэ включил радиоприемник на столике у двери.
- А ты заметил пассажирку в красном плаще? - спросил Терано. -
Она приехала самой последней. Кажется, кореянка. - Он цокнул языком. -
Хорошенькая, бестия. Вот таких надо опасаться.
- Наверное, из-за нее задержали отход парохода.
- Капитан сказал мне, что была неисправна вентиляционная система.
Конечно врет. Вот эту кореянку нам надо иметь в виду. Уверен, будет
пытаться заговаривать с нами.
- А мне кажется подозрительным английский миссионер, он в каюте
напротив трапа. Судя по выправке, спортсмен и, наверное, офицер
разведки.
Донахью уселся в кресло и закинул ногу на подлокотник.
- Итак, подведем предварительные итоги.
- Может быть, позовем профессоров? - предложил Уайт.
Донахью мотнул головой.
- Операцию провожу я, с твоей помощью. Следовательно, мы проводим
ее вдвоем. А они - вспомогательный персонал, и только. Ты брось свои
штатские замашки, пора стать военным. Между нами и ими должна быть
определенная дистанция. Итак, итоги. Субъект с узкой мордой и
выпирающими зубами - это капитан-лейтенант Идэ. Будем именовать его
Акулой.
- Слишком избито. Лучше Самма - японская рыба с острой головой.
- Ладно. А второй, с подстриженными усиками, плотного
телосложения, капитан-лейтенант Терано. Окрестим его... Куросиво.
Дежурят они по восемь часов. Меняются...
- В девять утра, в пять вечера и в час ночи. Сейчас дежурит
Самма.
- Ведут себя крайне осторожно. Зафиксирован только один случай
выхода в клозет во время дежурства - ходил Куросиво. Вряд ли
инструкция разрешает им это. Но Куросиво позволил себе, а Самма вряд
ли пошел бы на это. Судя по всему, Самма ревностный служака, самурай
аскетического толка. А Куросиво не такой, совсем не сухарь. С
удовольствием разглядывает пассажирок на верхней палубе, захаживает в
бар, однажды заказал порцию мартини, - словом, не чурается земных
радостей. На его физиономии написано жирными иероглифами, что он жуир.
- Насчет бумаги, - напомнил Уайт.
Донахью поднял палец:
- Правильно. Это надо учесть. При выходе из каюты во время
дежурства из-за каких-либо экстраординарных обстоятельств им,
очевидно, предписано...
- Или, может быть, они сами решили, - заметил Уайт.
- Не думаю. Так вот... при выходе из каюты, где находится
чемодан, они наклеивают бумагу на дверь. Так сделал Куросиво.
- Тончайшая рисовая бумага с серебристыми блестками.
- Еще что? - Донахью постучал пальцем по лбу. - Да, Куросиво
ходил к капитану и просил переменить каюту, дать вторую, рядом с
тридцать девятой. Но капитан отвертелся.
- Им не показалось странным, что задержали отправление парохода?
Донахью пожал плечами:
- По-моему, нет. Задержка была всего на полтора часа. В общем,
получилось великолепно. Энрике оказался прав: такие стандартные
чемоданы имеются в любом универсальном магазине. Но самой большой
удачей я считаю то, что филиппинец сразу же выяснил вес чемодана.
- Энрике молодец, - согласился Уайт. - Если бы не он...
- Но с ним надо быть очень осторожным. Патентованный прохвост,
может продать в любой момент. Ты зря с ним откровенничал. Сообщил
профессору Дану вес чемодана?
- Он сказал, что сам по себе вес ничего не значит. Главное -
устройство механизма.
Донахью усмехнулся:
- Может получиться так, что мы ценой огромного риска и усилий
достанем то, что требуется, а наши знатоки не смогут разобраться в
машинке. Дан производит на меня впечатление спившегося кретина.
- Профессор Дан один из самых выдающихся криптоаналитиков
Америки, - в голосе Уайта звучало искреннее уважение. - Он
расправляется с любыми шифрами, как с кроссвордами из детских
журналов. А Морнингстар уже свыше десяти лет работает над разными
хитроумными машинками и изобрел кое-что. Профессор Бузони, кажется,
тоже крупнейший авторитет в своей области.
- Да, - Донахью засмеялся. - Этот "профессор" пять лет отсидел за
то, что давал платные консультации бандитам по части самых сложных
банковских сейфов. Его освободили досрочно, но правильнее было бы
держать его постоянно в Синг-Синге и выпускать только для казенных
надобностей. Профессор - его кличка.
- За фотографа Криста можно тоже не бояться. Он уже много лет
делает специальные снимки для лабораторий.
- В общем, команда подобрана приличная. - Донахью открыл бутылку
чинзано и наполнил рюмки. - Обстановка выяснена, все сведения собраны,
враг спокоен, можно действовать. Откладывать нельзя. Удар нанесем по
Куросиво. Проинструктировал Пако?
- Да.
- Значит, он подаст Куросиво завтрак... Спустя некоторое время
после того как Куросиво заступит на дежурство, начнем операцию.
Предупреди профессоров, чтобы завтра утром встали в семь. А то они все
ночи напролет режутся в карты. - Донахью повертел в руке рюмку. -
Только бы не подвели наши снадобья...
- Могут подвести?
- Будем надеяться, что подействуют. Их ведь проверили как следует
на заключенных.
Оба медленными глотками осушили рюмки. Донахью хлопнул себя по
колену:
- Если выйдет это дело, мы с тобой займем место в истории.
Уайт усмехнулся и махнул рукой:
- В лучшем случае какой-нибудь будущий Уоллес или Оппенхайм
выведет нас в шпионской повести с измененными именами. Припишет все
своей выдумке.
- Писакам не разрешат касаться этого дела: оно будет крепко
засекречено. Результаты нашей операции будут иметь первостепенное
стратегическое и политическое значение. Америка окажется в курсе
сокровеннейших секретов Японии и сможет точно предугадывать ее
дальнейшие шаги.
- Против нас?
- Прежде всего против русских. К тому времени, когда мы приедем в
Сан-Франциско, уже начнется развал Красной Армии.
- Ты что-то слишком быстро...
- Русские скоро прекратят организованное сопротивление. Это ясно
каждому, кто хоть немножко смыслит в военном деле. Ты, к сожалению,
еще смотришь на вещи как принстонский студент, а не как офицер
разведки. Уже по началу войны было видно, что русские не смогут
выдержать этой схватки. Но это отнюдь не значит, что с Россией будет
скоро покончено. Останутся отдельные очаги сопротивления в разных
районах, и особенно в Сибири. Японцам надо как можно скорей закончить
войну с китайцами.
- Это не так-то легко.
- Они обратятся к нашему посредничеству. И, когда помирятся с
Чунцином, сразу же двинутся на Сибирь. Поэтому нам нельзя сейчас лезть
в войну в Европе ни в коем случае.
Уайт, улыбаясь, покрутил головой:
- Хорошо, что Рузвельт не совсем согласен с тобой. Он относится к
нацистам не так великодушно, как ты.
- Америка не должна вообще влезать в войну. Выгоднее всего не
воевать. Или уж если вступать, то только в самом конце, воевать
последние три минуты на стороне победителя, чтобы получить право
участвовать в дележе добычи.
Донахью наполнил свою рюмку. Уайт спросил без улыбки:
- Какой добычи?
- Мы не должны допустить того, чтобы Германия и Япония поделили
между собой нокаутированную Россию. Если японцы возьмут Сахалин и
Приморье, мы установим контроль над Камчаткой и Якутией и договоримся
насчет сфер влияния в Сибири.
После паузы Уайт тихо произнес:
- Я бы хотел одного... чтобы то дело, которое нам поручили, не
принесло вреда нашей Америке.
Терано поднялся на верхнюю палубу. Дул сильный ветер, тучи
закрывали небо. В густом мраке грохотали волны, на палубе никого не
было.
Сильная качка, продолжавшаяся в течение всего дня, по-видимому,
уложила большую часть пассажиров. Терано подумал о кореянке.
Интересно, выдержала ли она. Наверное, свалилась. Не будет выходить на
палубу и к табльдоту до самых Гавайев.
Мимо Терано прошагал толстый европеец в кожаном пальто, попыхивая
трубкой. Он вел на цепочке большого мопса, очень похожего на хозяина.
Терано спустился на нижнюю палубу и подошел вплотную к борту у
носа парохода. Его обдало брызгами, он вытер лицо и пошел к трапу,
ведущему к каютам среднего сектора. Сверху, со стороны ресторана,
спускались, громко тараторя, мужчины и женщины.
Шедший впереди обогнал Терано, заглянул ему в лицо и улыбнулся.
Это был тот самый здоровенный миссионер, который показался Идэ
подозрительным.
- Как поживаете? - пролепетал миссионер по-японски и погрозил ему
пальцем. - Вы совсем трезвый... это грех.
Он был навеселе. Терано ответил ему улыбкой, быстро прошел к себе
в каюту, тщательно обследовал ее и лег в постель. Спал хорошо, хотя
несколько раз просыпался - боялся, что не услышит будильника.
Проснулся ровно в семь от звона будильника.
Помывшись, он сбросил с себя ночной халат, совсем голый сел на
линолеум, скрестив ноги, и просидел минут десять неподвижно,
уставившись на свой пупок. Этому научили его в монастыре секты дзэн в
горах Кисо, где он отдыхал прошлым летом. С помощью этой гимнастики
духа приучаешь себя к абсолютному сосредоточению, сокровенному
самосозерцанию и к слиянию с Душой Макрокосма.
Затем он позвонил стюарду и, тщательно подбирая английские слова,
заказал завтрак: омлет с сыром, жареную камбалу, тосты, апельсиновый
мармелад и кофе со сливками. Стюард-филиппинец записал заказ в
блокнотик, почесал сплющенный нос и спросил:
- Что-нибудь из вин не прикажете?
- Японцы пьют с утра только раз в год, - строго сказал Терано. -
Первого января.
Перед завтраком Терано решил совершить небольшой моцион. Поднялся
на верхнюю палубу и стал ходить. Море успокоилось. Оно было
темно-серое, с зеленоватыми переливами.
У входа в курительную в шезлонге, закутавшись в плед, сидела
кореянка. Увидев Терано, она чуть прищурила глаза. Рядом с ней две
седые американки в шляпах со страусовыми перьями вязали перчатки.
Терано вернулся в каюту. Его ждал завтрак, накрытый салфеткой. Он
поел с аппетитом. Отдохнув с зубочисткой во рту минут десять - на этот
раз без погружения во внутренний мир, - он направился в 39-ю каюту.
Она была наполнена табачным дымом. Терано оставил дверь открытой и
распахнул иллюминатор. Идэ с испуганным видом подскочил к двери и
захлопнул ее.
Они подошли к чемодану в углу каюты.
- Все в порядке, - произнес Идэ, потирая красные глаза. - Прошу
принять.
Терано коротко поклонился:
- Сокровище в сохранности. Спасибо за усердие.
- Желаю благопо... - Идэ не договорил из-за зевка.
- Прогуляйся по палубе, - посоветовал ему Терано, - проветри
башку. Кстати, там сидит красавица кореянка. Наверно, обдумывает план,
как бы залучить тебя в сети.
Идэ сердито буркнул что-то и вышел из каюты.
Донахью сидел у стола, не сводя глаз с будильника. Пепельница
была доверху наполнена окурками. Уайт стоял у двери в позе
бейсболиста, ждущего момента для пробежки. На диване и в креслах
расселись высокий, нескладный, неряшливо одетый профессор Дан;
худощавый, с большой лысой головой - Морнингстар; весь в черном, в
очках, типичный ученый - Бузони и рыжий веснушчатый Крист.
В дверь быстро постучали. Уайт сосчитал число ударов и с
недоумением уставился на Донахью:
- В чем дело?
- А что?
- Четыре удара. Четные относятся к Самма, а не к Куросиво. Надо
было три.
- Значит, Пако перепутал, болван безносый. Сейчас он сообщит, что
Самма пошел отдыхать.
Донахью подошел к двери и приоткрыл ее. Потом тихо закрыл и
прошептал:
- Самма пошел с сосудом в клозет. Сейчас вернется и пойдет
отдыхать.
- А Куросиво?
- Дурацкий вопрос. Самма не вышел бы из каюты, если б там не было
Куросиво.
Сзади на диване кто-то громко кашлянул. Донахью погрозил кулаком.
Спустя несколько минут Пако условным стуком известил: Самма пошел на
отдых в 22-ю. В 39-й дежурит Куросиво.
Донахью потушил сигарету и показал Уайту на дверь. Тот подошел к
двери.
Терано удобно устроился в кресле и стал читать нашумевший недавно
в Англии и Америке роман Хилтона "Потерянный горизонт" - о том, как
группа европейцев попадает из Пакистана в один из отдаленных районов
Тибета. Самолет приземляется, летчик умирает, и пассажиры видят, как к
ним со стороны горы идут какие-то люди. Но в этом месте Терано вдруг
стало клонить ко сну. Он покачнулся, книга выскользнула из рук, упала
на пол. Он поднял книгу, походил по каюте, помахал руками и сел на
стул. Почему вдруг захотелось спать? Ведь он выспался как следует. И
подышал свежим воздухом. Наверно, слишком сытно позавтракал. Нельзя
так наедаться с утра.
Он снова стал читать. Европейцы вместе с тибетцами идут к
монастырю, поднимаются в гору, потом спускаются и идут, идут - все это
было описано так обстоятельно, с такими подробностями, что Терано все
время терял нить повествования. Приходилось перечитывать одни и те же
фразы. Книга опять упала на пол.
Он подобрал ее, ударил себя по щеке кулаком и закурил сигарету.
Из иллюминатора сильно дуло. Стал ходить взад-вперед по каюте, сделал
сто двадцать шагов. Закрыл иллюминатор и сел на диван. Можно посидеть
немного с закрытыми глазами - через некоторое время сонливость
пройдет. Это временное явление - пока переваривается завтрак, а потом
все пройдет, сознание перестанет туманиться, как сейчас, и дух
восстановит свою власть над плотью. И снова все станет ясно, и строчки
перестанут сдвигаться, а действие будет развиваться как надо... Люди
медленно бредут к монастырю, конусовидная ледяная гора вдали сверкает
на солнце, над нею плывут облака, и тут откуда-то появилась кореянка в
шезлонге, как будто всплыла из воды, неслышно покачнулась, а кругом -
крутом колышутся клубы серебристого тумана, колышутся, колышутся, и
ледяная гора стала куда-то уходить...
Приоткрыв дверь, Уайт сейчас же захлопнул ее.
- Ходит этот толстяк с собакой. Кажется, пьян.
- Может сорвать все, - прошипел Донахью.
Он стоял с темно-серым чемоданом в руках. Брезентовый чехол
валялся на полу.
- Немножко отодвиньте этот стул, - попросил Бузони, раскладывая
миниатюрные инструменты на столике. Он был похож на хирурга перед
серьезной операцией. - Придется встать так, чтобы падал свет
настольной лампы.
- А мне удобнее здесь. - Крист поставил большой фотоаппарат на
шкаф, другой, поменьше, - около лампы. - Я буду снимать отсюда.
Донахью обернулся и погрозил кулаком:
- Тише!
Уайт приоткрыл дверь, сделал щель шире, затем осторожно высунул
голову:
- Ушел.
- Иди, - шепнул Донахью. - С богом.
Уайт вышел в коридор. Из-за поворота выглянула физиономия Пако,
он махнул салфеткой. Уайт подошел к двери каюты Э 39 и постучал.
Ответа не последовало. Он снова постучал - на этот раз громче. Оглянув
коридор, снова увидел голову филиппинца. Тот махнул салфеткой. Уайт
тихо открыл дверь и вошел в каюту. Вслед за ним вошел Донахью с
чемоданом. Японец сидел на диване, откинув голову на спинку. Он спал с
полуоткрытым ртом, тихо посапывая. У его ног валялась книга на
английском языке в яркой суперобложке.
- Снадобье не подкачало, - шепнул Уайт.
Донахью кивнул головой:
- Слава господу и американской фармакологии.
Уайт прошел в угол каюты и взял стоявший там темно-серый чемодан.
На его место встал чемодан, принесенный Донахью.
- Вес почти одинаковый, - сказал Уайт. - Никаких наклеек и
печатей нет.
Донахью посмотрел на пол. Там лежала черная ниточка.
- Кажется, это метка. Мы ее чуть-чуть сдвинули.
Уайт передал чемодан Донахью, присел на корточки и,
присмотревшись к ниточке, потрогал ее.
- Она в виде буквы "му". Надо вот так... теперь хорошо.
Он встал и, подойдя к столику, стал искать что-то в ящиках, затем
открыл верхний ящик шкафа. Донахью подошел к двери и оглянулся.
- Ну, что ты там?
- Ищу бумагу для наклеек и клей. Должны быть, где-то тут.
Японец закрыл рот и перестал посапывать. Шевельнулся. Оба
замерли. Японец снова приоткрыл рот. Он продолжал спать - дышал ровно
и спокойно. Уайт выдвинул нижний ящичек ночного столика и обнаружил
бумагу и баночку с белым клеем. Взял несколько листиков тонкой бумаги
с блестками и завернул в листочек из записной книжки маленькую порцию
клея.
Донахью вышел первым, Уайт за ним. Закрывая дверь, Уайт взглянул
на спящего японца и послал ему воздушный поцелуй. Они проскользнули в
свою каюту. Бузони взял чемодан у Донахью и поставил на стол Крист
сделал первый снимок - внешний вид чемодана.
Донахью посмотрел на часы и вытер платком руки и лоб. Уайт вытер
лицо полотенцем.
Терано открыл глаза и вскочил с дивана. У ног лежала книга. Он
посмотрел на часы - семнадцать минут двенадцатого. Проспал почти
полтора часа. Голова была тяжелая, как после пьянки. Чемодан стоял на
месте - в углу каюты. Дверь закрыта.
О том, что нечаянно заснул, не надо говорить Идэ. Тот может
раздуть этот случай - напишет в общем докладе или в путевом дневнике,
который ему поручено вести, и еще доложит устно своему начальству. А
это может отразиться на аттестации. Из-за такой ерунды он, чего
доброго, отстанет при очередном производстве от своих товарищей по
выпуску из академии.
Терано подошел к умывальнику, налил из кувшина воды в таз, смочил
голову, потом принял двойную порцию лекарства от головной боли. Затем
сел на пол и проделал гимнастику духа. Он полностью восстановил
душевное равновесие.
Подсев к столику, открыл книгу. Теперь читалось легко, все было
понятно. Европейцы добрались до монастыря, им отвели комнаты, угостили
вкусным китайским обедом - началась их удивительная жизнь в Шангри-Ла.
Терано захлопнул книгу, налил из термоса кипятку в японский глиняный
чайник и с наслаждением выпил три чашки зеленого чая.
- Куросиво сдаст дежурство в семнадцать и снова примет его в час
ночи. - Донахью повернулся к профессору Дану. - Задачу, поставленную
перед вами, вы знаете. Разобрать механизм, изучить его,
сфотографировать все, что возможно, чтобы сделать в точности такую же
штуку, которая будет шифровать и расшифровывать так же, как эта. Надо
будет узнать, в какой условной последовательности переставляются
кодовые таблицы. Но эту систему смены таблиц вы разгадаете, разобрав
соответствующую часть машинки. Постарайтесь закончить работу к
полуночи, чтобы мы смогли положить чемодан обратно в начале
следующего...
- Мы еще не начали, - перебил его густым басом Дан, - а вы уже
понукаете. Не порите горячку.
- Я вам объясняю ситуацию, а не порю горячку, как вы выразились,
- строгим тоном сказал Донахью. - Надо положить чемодан обратно как
можно скорее. Чем дольше вы будете копаться, тем больше риска. И лучше
всего вернуть чемодан во время следующего дежурства того, кто дежурит
сейчас. Поэтому надо постараться...
Бузони поправил очки и сказал подчеркнуто вежливо:
- Простите, пожалуйста, я не могу работать, когда беспрерывно
тараторят. Прошу выйти из каме... из каюты и там трещать.
- Как вы смеете! - Донахью вспыхнул и мгновенно принял позу
боксера. - Хотите получить?
Морнингстар замахал обеими руками:
- Умоляю, только не сейчас. После - сколько угодно.
Бузони, низко наклонившись к чемодану, осторожно повернул ключ в
замке, подождал, как будто прислушиваясь к чему-то, потом повернул еще
раз и кивнул головой. Вытащив ключ - он оказался очень длинным, -
Бузони внимательно осмотрел его головку и сказал Морнингстару:
- Ничего особенного. Такими замками пользовались еще при фараоне
Тутанхамоне. Открывайте, только не сразу. Чуть-чуть приподнимите
крышку и подержите так, потом дальше.
- Выкладывать сюда? - Морнингстар показал на белую бумагу,
разостланную на полу около шкафа.
- И обратно кладите в том же порядке, - заметил Донахью. - Если
перепутаете...
- Не мешайте, - огрызнулся Морнингстар. Он открыл чемодан и
вместе с Бузони стал вытаскивать вату, которой был обложен большой
пакет, обвязанный тесемкой. - Чисто азиатское коварство. На самом
чемодане никаких печатей и наклеек, а на этой тесемке наляпаны печати
и пломбы.
Бузони стал разглядывать сургучные печати. Потом пожал плечами и
усмехнулся:
- Азиатский примитив.
- Не надо быть слишком самоуверенным, - сказал Донахью. - Можно
напороться на ловушку, и тогда катастрофа... никак не исправишь. Тут
ведь не уголовное дело, речь идет...
Бузони повернулся к профессору Дану и показал головой на Донахью:
- Пусть эта балаболка заткнется. Нервирует меня...
Донахью покраснел:
- Я руковожу операцией, прошу иметь это в ви...
Профессор Дан с решительным видом снял пиджак и обратился к
Донахью:
- Категорически и ультимативно рекомендую убраться в... - он
произнес крайне непристойное слово, - в противном случае я вас... -
добавил он еще более крепкое слово.
Донахью весь передернулся, но Уайт схватил его за локоть и быстро
зашептал:
- Ради бога, сдержись, сейчас нельзя, умоляю, все пойдет
прахом...
Он оттащил Донахью в угол и усадил на кровать. Бузони и
Морнингстар распаковали пакет - вынули папку с кожаной обложкой
фиолетового цвета и длинную машинку с двумя клавиатурами. Крист начал
фотографировать машинку со всех сторон. Профессор Дан уткнулся в
фиолетовую папку. Все работали в полном молчании.
Морнингстар снял каретку и стал вытаскивать из-под пружин
разноцветные провода. Он повернул голову в сторону офицеров. Лицо его
было измазано черной и красной красками.
- Идите сюда и помогайте! - сердито сказал он. - Сидят, как в
театре.
Уайт улыбнулся и, сняв пиджак и галстук, подошел к работающим.
Профессор Дан пробурчал:
- Расселись словно... - из его уст вылетело еще несколько
предельно нецензурных слов.
Донахью дернулся, будто его ударило током. Уайт покачал головой:
- Вот уж не ожидал, что светило науки, гордость Массачусетского
технологического института пользуется таким... экстравагантным
лексиконом.
Профессор поднял голову и рассмеялся. Его морщинистое лицо с
мохнатыми бровями стало совсем ребяческим.
- У нас в институтской команде регбистов всегда говорили так во
время тренировок. А потом приносили друг другу извинения. А драться со
мной не советую - мои апперкоты смертельны.
Морнингстар заставил Уайта помогать Кристу - нумеровать
сфотографированные части машинки и вести их краткое описание под
диктовку Дана и Морнингстара. Донахью взял с ночного столика будильник
и, подойдя на цыпочках к профессору, поставил перед ним часы. И так же
на цыпочках вернулся на свое место.
Без десяти минут пять явился Идэ. Он взглянул на чемодан и кивнул
головой:
- Все в порядке?
Терано откинулся в кресле и засмеялся:
- Никаких происшествий. Жизнь идет монотонно и безмятежно.
Идэ включил радио и стал разглядывать чемодан. Потом присел на
корточки.
- Странно... - Он покрутил головой. - Я положил нитку на пол в
виде буквы "му", но, кажется, не совсем так... этот завиток был
больше. А впрочем... Ты подходил к чемодану?
- Я ходил по каюте, кружил и подходил к чемодану. Надо было меня
предупредить. - Терано улыбнулся. - Или, может быть, проверяешь меня?
- Нет, пожалуй, так и было. - Идэ отошел от чемодана. - Все-таки
следовало бы поставить на нем сургучные печати и пломбы на всякий
случай. Но наши решили не привлекать к нему внимания.
- По-моему, следовало бы кроме этой штуки дать нам еще другие
чемоданы с дипломатической почтой. Чтобы замаскировать.
Идэ не согласился.
- Если бы дали еще и почту, было бы труднее следить за этим
чемоданом. Хорошо, что не дали больше. Все время трясусь за этот
чемодан, не могу спать спокойно.
- Ничего не сделается. - Терано встал и проделал несколько
движений фехтовальщика. - Мы преувеличиваем опасность. Никто не знает
о нашем багаже. А книжка эта интересная, недаром ею зачитываются в
Европе... о том, как четверо белых попали в ламаистский монастырь и
что они там увидели. Читал и не мог оторваться... ни на минуту.
- А я почитаю что-нибудь полегче. О похождениях Миямото Мусаси. -
Идэ подошел к столику и вытащил из ящика, книгу в картонном футляре. -
Чтобы не заснуть.
Терано пожелал ему спокойного дежурства и пошел в 22-ю каюту.
После обеда он лег спать, проснулся в половине двенадцатого ночи и
пошел подышать свежим воздухом. На верхней палубе к нему подошел
пожилой американец и спросил по-японски:
- Когда Гонолулу?
- Наверно, через четыре дня, - ответил Терано. - Спросите у
капитана.
Американец подошел ближе:
- Зажигалка есть? Спички?
Терано похлопал по карманам:
- Оставил в каюте.
- Слышали радио, последние новости?
- Нет.
- Немцы взяли Рига, окружили русский около Белосток, русский
совсем катастрофа.
Терано кивнул головой и хотел отойти, но американец слегка
коснулся его рукава, продолжал, коверкая японские слова:
- Америка и Япония война нельзя. - Он ткнул себя в грудь. - Мой
оффис в Токио, продаю нефть, каучук, покупаю камфара, жемчуг. Америка
и Япония...
Он пожал одной рукой другую - изобразил рукопожатие. Терано снова
кивнул головой и быстро отошел. Подозрительный тип. Может быть,
нарочно заговорил, чтобы задержать здесь, а тем временем кто-нибудь
залез в 22-ю каюту? Наверно, роется там. А у него в кармане другого
пиджака записная книжка - там есть запись о том, когда была
произведена последняя проверка упаковки "особого груза". Если
прочитают эту запись, могут догадаться, что "груз" едет в чемодане,
находящемся в 39-й каюте.
Терано почти бегом направился вниз. Подбежал к двери 22-й каюты,
влетел в нее, но там никого не оказалось. Осмотрел угол за диваном,
открыл шкаф, полез в карман пиджака - записная книжка на месте,
заглянул под кровать - все в порядке. Однако тот американец неспроста
заговорил с ним. Но с какой целью?
Посмотрел на часы - надо подкрепиться на ночь. Терано обычно
ужинал по-японски. Он позвонил стюарду. Кривоносый филиппинец принес
рис в кастрюльке. Терано полил рис зеленым чаем и съел его с
консервами - сладковатыми мидиями, побегами бамбука и маринованной
редькой.
Зазвенел будильник на ночном столике - без десяти час. Терано
пошел на дежурство.
Морнингстар осторожно закрыл чемодан и подул на него.
- Вот и все. Хирургическая операция окончена благополучно.
Он вынул платок, вытер лысину и стал обмахиваться.
- Без десяти двенадцать. Управились в срок, - тихо произнес
Бузони, укладывая инструменты в замшевый футляр.
Профессор Дан громко крякнул, встал с пола и пошел к умывальнику.
Помыв руки, он подошел к Донахью и протянул руку:
- Прошу великодушно извинить, капитан-лейтенант, за некоторые
гиперболические выражения, вырвавшиеся по вашему адресу совершенно
непроизвольно. Чистосердечно раскаиваюсь.
Донахью молча пожал Дану руку.
- За такую работу мы заслужили ордена, - сказал Крист.
- Вот именно. - Уайт рассмеялся. - Всех вызовут в Белый дом,
президент вручит награды, а в газетах будут напечатаны ваши портреты и
подробное описание того, что вы проделали.
Профессор сел в кресло, закурил трубку и прогудел:
- Никогда барды и менестрели не будут слагать о нас оды, и ни
один пес не будет знать о деяниях наших. Таков удел наш. Во мраке
творим дела и во мраке растворимся, как призраки.
- Я сделаю представление, - сухо сказал Донахью. - Может быть,
получите отнюдь не призрачные конверты. - Он обратился к Морнингстару:
- Сможем сделать точную копию?
Морнингстар пожал плечами:
- А почему бы и нет? Устройство переключателя таблиц и
перемещения клавишей довольно остроумное, но мы все сфотографировали и
набросали схемы. По-моему, вы должны угостить нас шампанским.
- Правильно, - сказал Дан. - Моя любимая марка Луи Редерер,
гран...
Донахью остановил его:
- Не торопитесь. Вы свою работу кончили, но самое главное
впереди. Надо положить эту штуку обратно. Это самое опасное.
Бузони повернулся к профессору Дану и показал головой на Донахью
и Уайта:
- Это верно, что на их долю приходится самая рискованная часть
операции. Ведь их могут схватить полиц... то есть японцы.
Профессор вынул трубку изо рта:
- Зато они получат следующий чин на два года раньше. За них не
беспокойтесь. Их не обидят, и они сами себя не обидят.
Донахью стал ходить по комнате, заложив руки за спину. Часто
смотрел на часы, подносил их к уху и встряхивал: идут ли они. Он
сильно нервничал. Подойдя к Уайту, спросил шепотом:
- А вдруг с Пако что-нибудь стряслось? Кто-нибудь из пассажиров
задержит его... или он забудет...
Уайт усмехнулся:
- Трудновато забыть про пять тысяч долларов.
Донахью закурил и снова стал ходить по каюте. Профессор вытащил
карманные шахматы и стал играть с Бузони. Крист и Морнингстар
развалились на диване, задрав ноги на спинки стульев. Крист вскоре
захрапел. Бузони сделал мат профессору, и тот произнес несколько
энергичных слов. Они начали вторую партию.
Вдруг стукнули в дверь - три раза. Донахью замер на месте и
бросил сигарету на пол. Уайт вскочил:
- Куросиво пошел дежурить.
Донахью кивнул головой и, подойдя к чемодану, простонал:
- А что, если он... не ужинал? Тогда мы погибли.
Он поднес указательный палец ко рту и закусил его.
- Добрый вечер, - сказал Терано, входя в каюту.
Идэ показал на кофейник:
- Я заварил крепкий кофе. Отгоняет сон.
- Жалко, что я раньше не догадался. А то сегодня утром... -
Терано запнулся, - подумал... есть ли у нас кофе?
Идэ кашлянул:
- Я открывал часто иллюминатор и, кажется, немного простудился.
Приму сейчас лекарство и снотворное.
После его ухода Терано налил себе чашку кофе и выпил. Потом выпил
вторую. Обезопасил себя с этой стороны - больше никогда не заснет на
дежурстве.
Но беда подкралась с другой стороны. Спустя полчаса после того
как он заступил в ночное дежурство, у него начались боли в животе.
Сперва покалывало, потом стало схватывать острее и острее.
- Как только выйдет, пойдешь за ним, - сказал Донахью Уайту,
затем приказал Кристу: - А вы встаньте у поворота и, если Уайт подаст
сигнал тревоги - поднимет обе руки, - пулей к тридцать девятой,
стучите в дверь, затем сюда.
Уайт прильнул к двери. Началось напряженное ожидание. Донахью
стал кружить по каюте, время от времени потирая виски. Профессор Дан,
Морнингстар и Бузони начали партию покера.
Донахью остановился, ударил себя по голове и произнес свистящим
шепотом:
- А что, если... не подействует? И он не выйдет никуда? Я с ума
сойду.
Патентованные пилюли не помогли - они не могли так быстро
подействовать. Рези усиливались с каждой минутой. Терано закрыл глаза
и скрипнул зубами. Проклятые консервы, это они. Мидии или редька.
Наверное, мидии. Он наклонился и прижал руки к животу - не помогало.
Помассировал, двигая рукой по часовой стрелке, - стало еще хуже. Он
закусил губу и, затаив дыхание, стал считать в уме, но, досчитав до
тринадцати, сообразил, что это ни к чему. Схватывало все сильнее и
сильнее - терпеть больше было невмоготу.
Вынув из ящичка листочек тонкой бумаги, смазал его клеем, потом
вытащил из кармана пиджака нитку и застыл на месте. Переждав приступ,
положил нитку около чемодана и хотел придать ей вид буквы "хо", но
раздумал - не было времени. Он вышел из каюты, последним напряжением
воли повернулся к двери и наклеил на дверь бумажку. И тут пришлось
выдержать новый приступ - на лбу у него выступил пот. Он прижал руки к
животу и медленно побрел вдоль кают.
Уайт закрыл дверь и обернулся:
- Пошел. Имей в виду: наклеил бумажку.
Уайт вышел, за ним Крист. Донахью вынул из портфеля листочек,
смазал его клеем, в другую руку взял чемодан и, приказав Морнингстару
стоять у приоткрытой двери, вышел.
Спустя минуту он влетел обратно с чемоданом, бросил его с шумом
на пол и плюхнулся в кресло.
- Идите за ними... - сказал он Морнингстару, с трудом переводя
дыхание. - Сообщите: операция финита. Все! - Он налил воду из графина
и поднес стакан ко рту.
Профессор подошел к Донахью и поздравил с успешным окончанием
дела. Бузони и Морнингстар последовали его примеру. Дверь
распахнулась, вошел Уайт. Он посмеивался:
- Куросиво ругается по-японски тонким голосом и бьет себя,
очевидно, по щекам. Слышно в коридоре.
- А какие у японцев ругательства? - поинтересовался профессор.
- Могу вас успокоить, профессор, - ответил Уайт. - Японцы на
редкость бездарный народ по части ругательств. Им так же далеко до
вас, как детской свистульке до тяжелой гаубицы.
- А где Крист? - спросил Донахью.
- Крейсирует около клозета, - сказал Уайт. - Наше второе снадобье
тоже отлично сработало. - Он вдруг сделал испуганное лицо. - А ты
после себя наклеил бумажку?
- Какую?
Уайт ахнул и схватил Донахью за руку:
- Ту са-самую... то-тонкую...
Донахью шевельнул уголком рта:
- Я всегда все помню. И не развожу истерики.
Терано пробежал по коридору, содрал бумажку с двери и, вскочив в
каюту, подошел к чемодану. Ниточка лежала на том же месте.
Он погладил живот, потом похлопал по нему и широко улыбнулся.
Напрасные страхи, зачем пугать себя выдуманными опасностями? Кому
взбредет в голову лезть в каюту в половине второго ночи? И вообще в
это время никого в коридоре не бывает, а особенно в этом тупике.
Правда, какие-то двое, по-видимому пьяные, сейчас стояли перед каютой
наискосок от клозета, искали что-то в карманах и на полу, наверное,
ключ. Но больше никого в коридоре не было.
Он проглотил еще две пилюльки и сел на диван. Хотел прилечь, но
раздумал: опасно. Несмотря на две чашки кофе, можно заснуть. Все-таки
он здорово переволновался, а теперь наступит реакция. Боль в животе
постепенно утихала. Больше нельзя есть в пути никаких консервов и
вообще ужинать по-японски. Не стоит рисковать. Хорошо, что Идэ не
узнает об этом случае. И о первом тоже.
Терано еще раз посмотрел на чемодан. Все обошлось благополучно.
Он подумал: "А что, если бы украли чемодан?" У него похолодело внутри
от этой мысли.
Вошел Крист и доложил: японец вернулся в каюту. Профессор Дан
хлопнул в ладоши:
- Ну, теперь можно выпить. Выкладывайте, что у вас есть в
погребах. Как насчет коньяка хэннеси экстра? Только чтоб был не моложе
семидесяти лет.
Донахью мотнул головой:
- Еще рано торжествовать. Самое главное впереди - проявить
снимки. А вдруг не получились? Тогда все пойдет насмарку.
- А ниточка лежала? - тихо спросил Уайт.
- Лежала. Я ее не сдвинул. - Донахью вынул бумажник и извлек
оттуда конверт. - Вручи Пако, расписку не бери. Скажи, что он получит
еще.
Морнингстар покачал головой:
- Значит, шампанского не будет? Нам можно идти?
- Идите, - сказал Донахью, - и помогите Кристу. Я не успокоюсь,
пока не выяснится, получились ли снимки. Теперь все зависит от Криста.
Донахью закурил и поставил локоть на стол. Рука его дрожала, и
дым от сигареты поднимался зигзагообразно. Крист тряхнул рыжей гривой
и провел пальцем по животу:
- Если плохо получилось, сделаю харакири.
Донахью брезгливо скривился:
- Мне нужны отчетливые фотоснимки, а не ваши разрезанные кишки.
Донахью и Уайт остались вдвоем. Донахью вынул из шкафа бутылку
шабли и налил себе и Уайту. Они осушили всю бутылку. Открыли вторую.
Уже совсем рассвело, когда явился Бузони - как всегда, чинный и
строгий - и сообщил, что все снимки получились - ни одного
испорченного. Крист не подвел.
- Садитесь, пейте, маэстро, великолепное вино. - Донахью хлопнул
Бузони по спине. - Почему не пришли все? Я уже перестал сердиться.
Берите стакан.
Бузони поправил галстук и одернул пиджак:
- Спасибо, я не пью. А другие не пришли потому, что пребывают в
состоянии крайнего опьянения - все лежат на полу.
После ночного дежурства Идэ захотелось проветриться. В последние
дни у него совсем не было аппетита и часто побаливал затылок. Он
поднялся на верхнюю палубу. На ней было довольно много пассажиров.
Очевидно, все, кого качка уложила в первые дни рейса, ожили и выползли
из кают.
Широкоплечий миссионер долго разглядывал в бинокль островок,
затем сообщил красивой седой даме в зеленом пальто:
- Это остров Гарднер. На нем, если не ошибаюсь, есть церковь.
Смотрите, справа плывет кит, - вдруг закричал он.
Пожилой американец в темных очках тоже посмотрел в бинокль и
безапелляционно изрек:
- Сразу видно, что ваше преподобие не в курсе земных дел. Этот
кит входит в состав американского тихоокеанского флота и вооружен
торпедными аппаратами и сорокамиллиметровыми пушками.
Седая дама взяла бинокль у миссионера.
- За китом пенится вода, - констатировала она. - Это настоящий
кит.
- Пенится вода потому, что миноносец движется со скоростью сорок
узлов, - возразил американец.
- Марико, идите сюда! - Дама передала бинокль девушке в красном
плаще. - У вас нормальные глаза, не пропитанные спиртом. Подтвердите,
что это кит,
- Советую встать на сторону истины, а не болезненного упрямства,
- сказал американец. - Это явный миноносец, мисс Хаями.
Девушка рассмеялась:
- Я ведь немножко близорука. Боюсь, что опутаю. Вы держите пари?
- К сожалению, нет. - Американец покосился на даму. - А следовало
бы.
Идэ остановился у борта и внимательно оглядел девушку. Судя по
имени, японка. А Терано принял ее за кореянку, вероятно, из-за
высокого роста. Наверное, гавайская японка - манеры у нее западные,
отлично говорит по-английски, без всякого акцента, без труда
выговаривает "эль".
Марико посмотрела в бинокль, опустила его и бросила лукавый
взгляд на американца:
- Из этого миноносца только что брызнул фонтан.
Миссионер прыснул. Седая дама повернулась к американцу и ласково
протянула:
- Это, наверное, гибрид. Помесь миноносца с китом.
Американец дернул головой.
- По этому случаю угостимся гибридом. - Он взял миссионера под
руку. - Я ставлю джин, а вашему преподобию придется взять вермут. А
нашей даме поднесем коктейль... только томатный.
Дама фыркнула:
- Я не настолько стара, чтобы пить дурацкие соки. Поднесите мне
американский бурбон со льдом.
Мужчины ушли в бар вместе с дамой. Марико скользнула взглядом по
Идэ и заговорила с проходившей мимо толстой японкой.
Идэ побродил минут десять по палубе и спустился вниз. Он сообщил
Терано, что таинственная кореянка оказалась самой обыкновенной
гавайской японкой. Зовут ее Марико, а фамилия не то Хаяма, не то Хаями
- хорошо не разобрал, потому что фамилию произносил американец. Из
подслушанного разговора выяснилось, что она постоянно живет в
Гонолулу.
- Если японка, нам нечего опасаться ее, - сказал Терано.
- Но она знакома с молодым миссионером и американцем в темных
очках. И при мне стала болтать с толстой японкой, кажется, женой
нашего вице-консула в Нью-Йорке. Что-то больно общительна.
- Может быть, она наша... только работает по другому ведомству...
Идэ пожал плечами:
- А может быть, зря подозреваем и английского миссионера, и
пожилого американца? Они заговаривали с нами и не боятся попадаться
нам на глаза. Я думаю, если за нами ведется наблюдение, то это должны
делать незаметно.
- Скорей всего, мы преувеличиваем опасность, - произнес Терано,
зевая и потягиваясь. - Не так уж страшна американская разведка, как у
нас считают. Возьми эту недавнюю историю в Кобэ. Говорили, что
американский консул - один из лучших работников их разведки, а на
поверку оказался самой обычной разиней. Мы подсунули ему трех наших и
дурачим его уже целый год - кормим дезинформацией. И другие
американские разведчики, наверное, недалеко ушли от него. У них нет
традиций и опыта. Их разведка, пожалуй, напоминает любительскую
спортивную команду.
- А те шифры, которые имеются у нас в четвертом отделе... их
взяли в Кобэ?
- Не только в Кобэ. Один шифр мы купили в Португалии у помощника
морского атташе, В общем, их разведчики... - Терано махнул рукой.
Идэ усмехнулся:
- В общем, ты прав. Американские военные пропитаны штатским
духом, и вряд ли у них могут быть такие мастера разведки, как у
англичан и немцев. Но нам все-таки надо быть настороже, особенно
теперь. Если американцы собираются предпринять что-либо против нас, то
сделают это к концу путешествия, рассчитывая на нашу усталость и
притупление бдительности.
Терано кивнул головой:
- Успокаиваться, конечно, нельзя.
- Лишняя предосторожность никогда не повредит. - Идэ бросил
взгляд на чемодан. - Давай теперь и дежурить и отдыхать в этой каюте,
а ту совсем закроем. Обезопасим себя на все сто процентов.
Гонолулу остался позади. Уайт долго смотрел на угасший вулкан,
возвышающийся над городом. Потом перешел к другому борту - отсюда был
виден остров Мауи с горой Халекала. У самого борта в шезлонге сидела
девушка в красном плаще, японка или кореянка, на голове у нее был
белый платок. Она читала маленькую книжку. Уайт замедлил шаг и
прочитал на обложке имя японского поэта Китахара Хакусю.
Девушка слегка спустила книгу и взглянула на Уайта. Продолговатые
глаза, пухлые губы, маленький аккуратный носик, как у японских кукол.
Она улыбнулась уголком рта. Уайт кивнул ей головой.
- Простате за назойливое любопытство, - произнес он по-японски. -
Я люблю японскую поэзию.
- Наверно, старинных поэтов. Европейцы обычно интересуются только
классиками.
- Нет, я люблю и современных. И не только тех, кто слагает танка,
но и тех, кто пишет стихи западного образца. Мне, например, очень
нравятся Вакаяма Бокусуй и в то же время такие, как Такетомо Софу и
Каваи Суймэй.
- А я люблю больше стихи. По-моему, танка все-таки ограничивает
поэтическую фантазию. Танка вроде сонета, но еще более стеснительна.
- Вы живете в Нью-Йорке?
- Нет, я живу с мамой и бабушкой в Гонолулу, учусь в
университете. Но сейчас еду в Окленд.
- Я сперва принял вас за кореянку.
- Вы наполовину угадали.
- Наполовину?
- Мой отец был японец, он умер, а мама моя - кореянка. - Она
привстала и поклонилась. - Меня зовут Хаями Марико.
Уайт присел около нее. Они заговорили о поэзии. Марико сказала,
что из американских поэтов любит Флетчера.
- Его стихи очень похожи на японские. Он, наверное, тоже знал
японских поэтов. Вы любите его?
Уайт наморщил лоб и пошевелил губами:
- У него есть одна вещица. Она, наверное, переведена на японский.
- Он стал читать:
Обломки на берегу, опавшие листья,
очертания кровель
в синеватой дымке
и ветка сломленной ивы...
Марико шепотом повторила последние строчки.
- Это из сборника "Японские эстампы". Там есть очень хорошие
стихи.
- Но больше всех мне нравится... - Уайт сделал паузу и окинул
взглядом девушку, - Хильда Дулитл... из той же группы.
- Она мне немного напоминает Йосано Акико. - Марико слегка
покраснела и, отведя глаза в сторону, стала декламировать вполголоса:
Сказали мне, что эта дорога
меня приведет к океану смерти,
и я с полпути повернула вспять.
С тех пор...
Она вдруг остановилась. Мимо них прошел коренастый, с
подстриженными усиками японец.
- Он каждый раз смотрит на меня, как удав на кролика, - тихо
произнесла Марико. - Он похож знаете на кого? На скупщика живого
товара. Наверное, едет в Америку покупать бедных девушек, а потом
повезет их в Сингапур... А вы как думаете?
Уайт пожал плечами:
- Я не физиономист. Но мне кажется, что он не коммерсант. А
смотрит на вас потому, что он, как и всякий японец, обладает
врожденной способностью ценить все изящное.
Марико отвесила легкий поклон.
- Спасибо. А вы... - она искоса посмотрела на Уайта, - сейчас
угадаю. Вы - молодой ученый, преподаватель истории японской литературы
в университете, специалист-ориенталист. Да?
- Вы почти угадали. Я изучаю Японию.
Они проговорили до обеденного гонга. Две старушки позвали Марико.
Они пошли в столовую и заняли места в углу, под щитом гигантской
черепахи. Уайт сел рядом с Донахью на противоположном конце стола, где
подавали кантонские блюда. После обеда они спустились в каюту. Вскоре
пришел Пако и доложил, что японцы поселились в одной каюте, в 39-й, и
теперь все время будут вместе.
- Я правильно тогда решил - сразу же провести операцию, не
откладывая. И хорошо, что мы быстро обработали чемодан и вернули на
место. Теперь мы уже не смогли бы положить его обратно. Все получилось
великолепно.
Уайт наклонил голову:
- Но почему они вдруг приняли меры предосторожности? Может быть,
заподозрили что-нибудь? Проверили чемодан и догадались?
Донахью разлегся на диване.
- Чепуха. Если бы догадались, то не ходили бы по очереди в бар.
Просто решили быть осторожными, потому что приближаются к американским
берегам. Не надо преувеличивать достоинства японских разведчиков: у
них явно дутая репутация. Все эти разговоры о том, что японские шпионы
действуют во всю и в Америке, и на Филиппинах, и в южных морях, сильно
преувеличены. Мы сами себя пугаем и дезориентируем.
Уайт покачал головой:
- А я считаю очень опасным такое отношение к японской разведке. У
нее богатый опыт. Уже в пятнадцатом веке в Японии разработали теорию
разведки и привели в стройную систему все типы агентурных комбинаций,
в том числе и...
Донахью перебил его:
- Это все азиатские первобытные приемы. Самурайская разведка
вполне соответствовала вооружению самураев - мечу и луку. Все это
устарело и может произвести эффект только на тибетских пастухов и
каких-нибудь ботокудов.
- Весь мир знает о том, как ловко работали японские шпионы
накануне русско-японской войны.
- Эту легенду распространили сами русские, чтобы как-нибудь
смягчить впечатление от их скандального поражения.
Уайт покачал головой:
- Все-таки как просто получилось... Хваленые японские разведчики
- и так легко дали себя обыграть.
- Вся история разведки заполнена такими случаями, - сказал
Донахью. - Даже самые умные и хитрые разведчики сплошь и рядом
остаются в дураках и в свою очередь одурачивают других.
- На этот раз очко в нашу пользу. Теперь очередь японцев. На чем
же они подловят нас?
Донахью пожал плечами:
- Если бы боксеры знали заранее, куда их ударят, пришлось бы
отменить навсегда этот вид спорта. Вся прелесть разведки заключается в
том, что ты не знаешь, какую пакость готовит тебе враг.
Уайт взял с полочки японскую книжку и стал ее перелистывать.
- Между прочим, я познакомился с японочкой, - сообщил он. - Она
студентка, учится на медицинском, американская подданная.
- Откуда она?
- С острова Оаху. Сейчас едет в Окленд к знакомым.
- Наверняка японская шпионка. - Донахью подмигнул. - Очевидно, ей
приказано следить за тобой, А всех толковых шпионов японцы бросили
против настоящего противника, противника номер один, то есть против
России.
- По-твоему, Япония не собирается воевать с нами?
Донахью энергично мотнул головой.
- Ни в коем случае. И особенно сейчас. Вчера в салоне я слушал
радио. Немцы уже полностью разгромили русских в Белоруссии и пошли к
Смоленску. Генерал Кроули из Сингапура, с которым я вчера играл в
бридж, говорит, что русские сложат оружие через месяц, не позже. И
тогда японцы двинутся на Сибирь. Поэтому им надо как можно скорей
выбраться из китайской трясины. - После паузы Донахью добавил: - Скоро
мы начнем с божьей помощью расшифровывать все японские телеграммы и
окончательно убедимся в том, что японские генералы повернулись к нам
задом и смотрят в сторону Урала.
Уайт подошел к карте на стене:
- Итак, две трети пути пройдено, путешествие близится к концу.
Донахью усмехнулся:
- Ты говоришь об этом с явным сожалением. Японочка, очевидно,
запала тебе в душу. Будь осторожен с ней.
18 июля 1941 года
Морской атташе - маленький, одетый со строгим изяществом, в
английском духе - усадил Терано и Идэ в кресла у окна, выходившего на
Массачусетс-авеню.
- Представляю, как вы измучились... - атташе покачал головой,
смазанной бриллиантином. - Не только физически, но и душевно, круглые
сутки в нечеловеческом напряжении. Помню, лет десять назад меня
посылали в Рим с одним пакетом. Мы срочно меняли шифры...
- Я слышал об этой истории, - сказал Идэ. - У морского атташе
пропали документы, и ему пришлось...
- Да, он застрелился. И мне надо было ехать транссибирским
экспрессом, потом через Москву и Берлин. Это было ужасное путешествие.
Особенно когда ехал по Сибири. Целых десять дней ни одной спокойной
минуты. До сих пор вспоминаю и вздрагиваю.
- В Риме все произошло из-за учительницы языка, - бесстрастным
голосом произнес Идэ. - Он мог винить только самого себя.
Морской атташе пошевелил усиками:
- А с вами ехали красавицы?
- Какие-то ехали, - Терано махнул рукой, но нам было не до них.
Атташе наклонился вперед и шепнул:
- А Акияма находился далеко от вас?
- Какой Акияма? - удивился Терано.
Идэ тоже сделал недоумевающее лицо. Атташе обвел взглядом обоих и
шепнул:
- Не знали?
- Что случилось? - Терано тоже перешел на шепот.- Я знал Акияма,
который работал в Джакарте по линии специальной службы.
- Он самый. Но это... - атташе сделал многозначительную паузу, -
строго между нами. Он ехал с вами на одном пароходе. В числе
пассажиров были два американских дипкурьера, они везли почту
токийского посольства и харбинского генконсульства. В пути они свели
знакомство с двумя очаровательными итальянками из шанхайского ночного
клуба и не смогли устоять... Короче говоря, Акияма провел операцию.
- А кто эти дипкурьеры? - спросил Идэ. - Военные?
- Нет, чиновники государственного департамента. Среди взятых
документов оказались копии нескольких телеграмм, отправленных
американским посольством в Токио государственному секретарю. Одна из
них довольно любопытная. Относится к началу этого года.
- А мы не перехватывали ее в свое время? - спросил Идэ. - Наш
четвертый отдел...
- Нет, она нам была неизвестна. Очевидно, прошла по коду, который
еще не удалось раскрыть аналитическим путем.
Морской атташе прошел в соседнюю комнату и открыл небольшой сейф
в стене, вынул кожаную папку, извлек из нее листок и передал Терано.
Тот прочитал и показал Идэ.
На листке был напечатан текст телеграммы, переведенной на японский язык:
27 января 1941 года
Из Токио, от посла Гру
В Вашингтон, государственному секретарю*.
Перуанский посланник в Токио сообщил чиновнику нашего посольства
о том, что ему удалось узнать не только от японской стороны, но и из
других источников о наличии намерения у Японии в случае разрыва
отношений с Америкой неожиданно напасть на Перл-Харбор, бросив все
силы и технику на проведение атаки. Сам перуанский посланник считает
эти слухи абсурдными, но тем не менее счел нелишним уведомить о них
одного из моих подчиненных.
(* Все приведенные в повести расшифрованные радиограммы - подлинные.)
Терано покрутил головой:
- Выходит, что уже пронюхали. Наверно, наши дипломаты выболтали.
- Ничего страшного. Перуанский посланник не придает этому слуху
никакого значения. И сам Гру, по-видимому, тоже не верит. В прошлую
субботу германский морской атташе сказал мне, что недавно он имел
откровенную беседу с видным американским адмиралом в отставке, близким
к Белому дому. Тот заявил: японцы никогда не осмелятся напасть на
Перл-Харбор - только сумасшедшие могут решиться на это.
Терано и морской атташе засмеялись.
- А еще что-нибудь интересное взяли? - спросил Идэ.
- Докладную записку Гру - его соображения относительно уступок,
которые американская сторона могла бы сделать нам. Очень ценный
документ. Акияма сделал хорошее дело.
- Кроме этих итальянок еще кто-нибудь помогал ему? - спросил
Терано.
- Один человек из штата пароходной прислуги. Стюард.
- Стюард? - переспросил Терано и посмотрел на Идэ. - А какой
национальности?
- Подождите минутку, спрошу, освободился ли посол. Он с утра
заперся у себя.
Морской атташе вышел из комнаты. Терано шепнул:
- А не тот ли стюард-филиппинец, который был в нашем коридоре? Со
сплющенным носом?
Идэ наклонил голову и со свистом втянул воздух:
- Я несколько раз замечал, как он ходил взад-вперед по
коридору... Мне показалось это подозрительным.
- Получается, что он наш человек. Ему было приказано помогать
Акияма и заодно охранять нас.
Идэ кивнул головой:
- А нам об этом не сказали, чтобы мы не успокаивались.
В дверях показался морской атташе и пригласил Терано и Идэ пройти
к его превосходительству.
Посол, адмирал Номура, несмотря на служебное время, был одет
по-домашнему - в ночной халат. Он сидел за массивным столом из черного
полированного дерева. Перед ним лежали продолговатые листки
шелковистой бумаги, на них были начертаны китайские изречения и стихи
- посол занимался каллиграфией.
Морской атташе подошел к столу и замер от восхищения:
- Хо-о... изумительно! У вашего превосходительства настоящий
сунский стиль!
Посол поправил очки и прищурил единственный глаз.
- Ты ничего не понимаешь. Это тебе не покер. Раньше у меня
получалось кое-что, а теперь нет силы в росчерках. Не тот взмах кисти.
Прошу сесть.
Посол отставил от себя малахитовую тушницу, положил кисточку на
подставку и, шаркая шлепанцами, надетыми на босую ногу, подошел к
дивану. Офицеры сели на стулья с высокими спинками.
- Спасибо вам за труды, - сказал посол и коротко поклонился.
Терано и Идэ вскочили и, держа руки по швам, согнулись пополам.
Посол жестом предложил им сесть.
- Вы выполнили чрезвычайно ответственное поручение, - начал тихим
голосом адмирал, четко произнося каждое слово, - и доставили все в
полной сохранности. Завтра уже пустим машинку в ход. Я не верю шифрам
министерства иностранных дел. Самые крепкие и надежные шифры это наши,
флотские. Скоро японо-американские переговоры вступят в острую стадию.
И хорошо, что мы до начала этих чрезвычайно важных переговоров
обеспечили безопасность нашей переписки с Токио. Благодарю за отличное
выполнение крайне важного задания, за все ваши исключительные
старания.
Посол чуть заметно двинул головой. Офицеры снова вскочили и
ответили поклоном. Посол продолжал:
- Мне только что сообщили, что министром иностранных дел назначен
адмирал Тойода. Ему будет очень приятно услышать о заслуге двух
доблестных офицеров императорского флота.
Открылась дверь, и секретарь доложил о приходе католического
священника Драута. Посол сказал:
- Проведи его в комнату рядом с библиотекой. Я переоденусь.
Терано и Идэ откланялись и прошли в кабинет морского атташе.
Японка-горничная принесла виски и сифон с содовой водой.
Морской атташе плотно прикрыл дверь, затем включил радиоприемник.
Передавали репортаж о матче боксеров. Гости устроились на диване около
радиоприемника, атташе подсел к ним:
- Я вам рассказал относительно Акияма. Теперь вы должны
поделиться со мной секретами. Как идет подготовка?
Терано стал рассказывать о состоявшемся 2 июля совещании под
председательством императора. Было принято решение ввести войска в
Индокитай и готовиться к дальнейшим действиям в южном направлении.
Пока воздержаться от нападения на Россию, хотя Гитлер требует этого.
Очевидно, после падения Москвы начнется развал советского
административного аппарата и командования войск. Турецкий посол в
Токио в доверительном порядке сообщил генералу Тодзио о том, что турки
готовятся к вводу войск на Кавказ и в район Баку. Квантунская армия
начнет в подходящий момент продвижение в глубь Сибири. Сейчас пока
лезть в Россию не стоит. Надо сперва разрешить проблему нефти и
каучука, то есть проблему Юга.
Морской атташе сказал:
- Вчера я был на банкете в шведской миссии. Советник германского
посольства сообщил, что бои уже начались на линии Днепра, а группа
армий "Север" двинулась на Ленинград.
Репортаж о боксе кончился. Стали передавать объявления с музыкой.
- У нас начали готовить карты Ирана, - сказал Идэ. - Для будущего
десанта на побережье Персидского залива.
Морской атташе осушил рюмку и громко вздохнул:
- И вот в такое время сидишь здесь, перебираешь дурацкие бумажки
и шляешься по раутам и коктейль-парти. За мной ходят по пятам шпики из
Эф-Би-Ай, ничего не дают делать. Я уже не раз просил отозвать меня.
Особенно после истории с Кавабата и Йокоги. (Эф-Би-Ай - сокращенно -
Федерал Бюро оф Инвестигейишн - Федеральное бюро расследований США.)
- А что случилось с Йокоги? - спросил Идэ. - Ведь он опытный
работник.
Атташе провел мизинцем по усикам:
- Угодил в западню. Ему подсунули матроса с "Пенсильвании". Он
завербовал матроса и купил липовые данные о крейсере "Феникс", а когда
пошел на следующее свидание, его сцапали и засадили в тюрьму. Только
благодаря послу удалось кое-как замять дело.
- У вас здесь интересная и очень нужная работа, - сказал Идэ. - И
на Гавайях - тоже. Там надо приготовиться как следует. Создать
агентуру для массированных акций на земле. В нужный момент эта
агентура специального назначения сыграет большую роль.
Атташе внимательно посмотрел на Идэ. Узкая физиономия с
холодными, как у ящерицы, глазами внушала доверие.
- В Гонолулу сидит генконсул Кита, он связан с нами. Очень
толковый человек. Ему помогают два офицера флота, прикрывающиеся
чужими фамилиями. Скоро у них прибавится работы. Кита будет занят
систематическим наблюдением за гаванью и аэродромами. Вы не поехали бы
туда?
Идэ тихо откашлялся в руку:
- Я с удовольствием, но...
- Это можно быстро устроить. Посол поддержит меня перед адмиралом
Нагано, и вас откомандируют из моргенштаба в наше распоряжение.
- Мне бы не хотелось ехать на Гавайи в качестве чиновника
генконсульства, - сказал Идэ. - За мной будут все время следить. Меня
смущает также, что я не знаю местных условий, скудный опыт...
Атташе остановил его жестом руки:
- О вашей работе в Бангкоке и Шанхае я слышал. Только на Гавайях
придется действовать более мягко. Кое-чего нельзя будет делать...
Терано тихо рассмеялся.
- Когда у человека звание мастера дзюдзюцу четвертой степени,
наверное, трудно удержаться. - Терано кивнул в сторону Идэ. - У него
еще одно достоинство. Как подобает чистокровному кагосимскому воину, у
него иммунитет в отношении женщин. Они вызывают у него тошноту.
Атташе улыбнулся:
- Значит, вкусы у нас расходятся. Я большой поклонник
золотоволосых красавиц. Но я имею с ними дело лишь после того, как они
завербованы. А до этого даже не смотрю в их сторону.
- Где мы будем жить? - спросил Терано.
- Для вас заказаны номера в "Фэйрфаксе", недалеко отсюда. Только
там... - атташе показал на стены и потолок, - ни слова о деле. Где
сейчас адмирал Ямамото?
- Он был в Токио, когда мы уезжали. Уже закончили план атаки, но
придется отшлифовать детали, это займет время. И надо провести
несколько репетиций.
Атташе показал головой на дверь.
- К нашему адмиралу скоро приедет помощник - профессиональный
дипломат. Они вдвоем начнут крутить голову Хэллу, будут тянуть до
нужного момента. - Он повернулся к Идэ. - Итак, будем считать вопрос
решенным. Подумаем, под каким соусом послать вас в Гонолулу. Может
быть, сперва поедете куда-нибудь в Бразилию или Мексику, чтобы
приобрести защитную окраску, и уже потом направитесь на Гавайи. Там
такие красотки... Виноват, забыл, что они вас не волнуют.
- Вы не ответили на один вопрос, - сказал с улыбкой Терано, - это
не так важно, но все-таки хотелось бы узнать...
- Какой вопрос? - атташе тоже улыбнулся. - Насчет девочек?
- Нет. Кто тот стюард, который помогал Акияма?
- На пароходе? - Атташе наморщил лоб. - Насколько мне помнится,
Акияма говорил, что это был филиппинец, бывший боксер, с перебитым
носом.
Терано и Идэ переглянулись.
19 июля
Начальник управления морских операций адмирал Старк положил
телефонную трубку. На его одутловатом лице с коротким носом появилась
гримаса разочарования:
- Сборная тихоокеанского флота проиграла сборной армейцев. Счет:
пять - два. Все шло хорошо до восьмого гейма, и вдруг они два хомрана
закатили, мерзавцы.
Донахью с огорчением покачал головой:
- Наших тренировал радист с "Энтерпрайза", раньше был в команде
"гигантов".
- Пусть он провалится к черту. Из-за него я проиграл сто долларов
генералу Майлсу. - Старк набил трубку. - Так вот... Я сообщил
секретарю президента обо всем, а он доложил самому. Молодцы, здорово
обтяпали джапов! Насчет награды... - Старк несколько раз пыхнул
трубкой. - Вы провели дело настолько секретно, что ради сохранения
тайны придется пока воздержаться от награждения всех вас. Примерно
через полгода, после каких-нибудь маневров, представим всех к
награде... придумаем предлог. Значит, этот код у них называется
"пурпуровым"? ("Джапы" - презрительная кличка японцев, употребляемая
американскими расистами.)
- Да. Пользоваться им будут посольства в Америке, Англии, России,
Германии, Италии...
Старк перебил:
- Мне уже докладывал об этом Уилкинсон. Перехватом и обработкой
телеграмм, идущих по "пурпуровому" коду, будем заниматься мы и армейцы
вперемежку: один день мы, другой - они, чтобы обеспечить
бесперебойность. Как часто джапы будут менять кодовые таблицы?
- В четные дни два раза, в нечетные - три.
- Перехватываемые японские телеграммы будем условно именовать...
- Старк поднял глаза к потолку и решительно кивнул головой, -
"магической информацией"... или просто "магией". Перехватом и
расшифровкой "магии" у нас будет ведать отдел разведки скрытой связи.
Уилкинсону уже даны указания. Он доложил мне, что непосредственно
дешифровкой "магии" будет ведать капитан второго ранга Сэффорд. А ее
переводами займется секция переводов капитан-лейтенанта Элвина
Крамера. Уилкинсон сказал, что начальник японского направления капитан
третьего ранга Макколла уже приступил к формированию группы. Ты будешь
состоять при начальнике разведывательного управления. Какие у тебя
отношения с Уилкинсоном? В такой максимально доверительной работе
надо, чтобы личные отношения между офицерами, посвященными в тайну,
были безупречными.
Донахью пожал плечами:
- Мы с Уилкинсоном непримиримые враги за биллиардным и картежным
столами.
- Отлично. Но тебе придется быть непосредственно связанным с
Сэффордом и начальником японского направления. Как у тебя с ними?
- Сэффорд - мой однокашник. Макколла я знаю мало. Человек он
суховатый, педантичный. Но, говорят, умница.
- Надеюсь, вы сработаетесь. А в помощь Крамеру в группу
лингвистов, которые будут переводить "магию", можно назначить твоего
коллегу по операции... этого, как его... Блэка...
- Нет, Уайта.
- Какой у него чин?
- Старший лейтенант.
- Справится?
- Он великолепно знает японский, учился в Токио, в университете
Кэйо, обладает незаурядными лингвистическими способностями, светлая
голова...
Адмирал оттопырил нижнюю губу:
- Это не характеристика, а дифирамб. У тебя привычка все
преувеличивать. Какие у него недостатки?
- Недостатки? В упрек ему, пожалуй, можно поставить то, что он по
характеру и образу мышления больше штатский, чем военный. Очень
добросовестен, повышенно эмоционален, иногда наивно принципиален.
- Я вижу, что твой дружок стал офицером по недоразумению. Ну
ладно, пусть занимается "магией". А ты будешь ведать специальными
сводками для чинов высшего командования и Белого дома. - Старк
выколотил пепел из трубки в пепельницу и откинулся в кресле. - Ну, как
там мартышки? Готовятся? Мне кажется, что мы все-таки преувеличиваем
опасность. А?
Донахью ответил после небольшой паузы:
- Я беседовал с некоторыми весьма осведомленными людьми в Токио.
По их мнению, японцы будут всячески пугать нас, делать вид, что пойдут
на все. Но вряд ли решатся на войну.
- Я тоже так думаю. Если и начнут, то надо иметь в виду короткую
схватку. Десять раундов им без нефти не выдержать. Значит, им надо
начать с удара, чтобы послать нас в нокдаун. Куда же они должны
ударить? Только по Перл-Харбору. Но они отлично знают, что в
Перл-Харборе нельзя атаковать торпедами. Для торпед требуется глубина
не меньше семидесяти пяти футов. (Фут - единица измерения длины,
равная 30,48 см.)
- А в Перл-Харборе не больше тридцати, - сказал Донахью. - Для
того чтобы напасть на Перл-Харбор, японцы должны сперва углубить
гавань в два раза.
Оба рассмеялись. Старк ударил кулаком по кожаной папке.
- Бог ниспослал нам удачу - мы стащили у японцев машинку и теперь
будем регулярно читать "магию". И эта "магия" подтвердит правоту наших
предположений относительно дальнейшей политики Токио. Они, конечно,
помирятся с нашей помощью с Чунцином*, чтобы освободить себе руки для
нападения на северного соседа. (* То есть правительством Чан Кай-ши,
поддерживаемым американскими правящими кругами.)
На белом телефоне одновременно с гудением загорелась красная
лампочка. Старк взял трубку и, выслушав то, что ему доложили, сказал
Донахью:
- В секторе радиоразведки начали действовать две машинки,
сделанные нами по японскому образцу. Быстро управились, молодцы. Уже
приступили к перехвату "магии". Приготовь к вечеру первую сводку.
Донахью вскочил с кресла и щелкнул каблуками.
26 августа
Салон красоты был уже закрыт. Отдельных клиенток впускали только
через террасу в той половине дома, где проживала Рут Кюн, хозяйка
одного из лучших в Гонолулу косметических кабинетов. Этим ходом могли
пользоваться только самые почетные клиентки.
В приемной сидели три дамы. Перед ними на лакированном столике
стояли бокалы с ананасным соком и тарелочки с солеными земляными
орехами. Дамы ждали вызова в соседнюю комнату - вход в нее закрывала
китайская ширма с золотым шитьем.
- Я рада, что Эрни наконец-то переведут с этой галоши, -
произнесла важная горбоносая дама, похожая на верблюда. - И именно на
то самое судно, как предсказал хиромант.
Дама оглянула собеседниц, но они не откликнулись. Очевидно,
потрясающая история с переводом ее сына на другой корабль уже была
известна всему Гавайскому архипелагу.
Не дождавшись вопросов, горбоносая вынуждена была сама прервать
паузу:
- Я рада, но в то же время боюсь, что надолго расстанусь с моим
мальчиком...
Ее длиннолицая соседка с тойтерьером на коленях изобразила
удивление:
- Почему? Уезжаете отсюда?
Выдержав паузу, горбоносая ответила:
- Нет. "Лексингтон" уйдет, кажется, на Мидуэй. В ноябре.
Полная дама, курившая сигарету, сказала:
- Не надо убиваться преждевременно. Марджори тоже боялась, что ее
муж окажется в подчинении у своего дядюшки, но все кончилось
благополучно.
- Она имела право ужасаться, - заметила длиннолицая. - Дядя
Рональда - знаменитый на весь американский флот людоед - питается
жаренными в сухарях лейтенантами.
Из-за ширмы показалась высокая белокурая женщина с массивным
бюстом - Рут Кюн, хозяйка салона. При виде тойтерьера она вытянула
губы и наклонилась к нему, заскрипев корсетом. Песик лизнул ее в щеку.
Рут сказала с легким немецким акцентом владелице песика:
- Вам этот цвет бровей очень идет. Подчеркивает цвет лица.
- Посмотрим, как оценит это мой магараджа, - ответила
длиннолицая. - Он очень строгий критик.
- Муж - это еще не так важно, - вставила горбоносая. - Надо,
чтобы нравилось другим раджам. Когда вернется ваш тиран?
- В следующую среду.
Рут стала почесывать песика за ухом. Дамы заговорили о вчерашнем
событии в парке Моаналуа, где знатный турист из Европы, испанский
маркиз, застал свою супругу со старшим артиллеристом с "Аризона" в
положении, не требующем пояснений, и подал жалобу командующему
тихоокеанским флотом. Затем стали говорить о капитане третьего ранга
Риччи, на которого вдруг свалилось наследство от тети в Каире. По
слухам, тетушка нажила состояние не совсем приличным путем. У Риччи
состоялась отчаянная пьянка, кончившаяся тем, что два офицера морской
пехоты решили взобраться на крышу башни Алоха - их сняли с третьего
этажа.
Беседу прервали вышедшие из-за ширмы массажистки - они пригласили
клиенток. Рут чмокнула песика в носик и прошла к себе.
В столовой сидел ее отец - Бернард Кюн, крупный мужчина с
серебристой шевелюрой. Рут поцеловала его в щеку и вопросительно
подняла брови.
- Я пришел, Рутхен, без предупреждения, - Бернард погладил дочь
по руке. - Экстраординарные обстоятельства. Сейчас сюда приедет на
минутку один джентльмен...
Рут сдвинула брови и покачала головой:
- Так не годится...
- Не беспокойся, деточка. Это местный японский генеральный консул
Кита. Ему надо срочно поговорить со мной, а в обычном месте сегодня
нельзя. Насчет слежки не бойся. Он заедет сюда только в том случае,
если убедится, что за ним нет хвоста.
- Все равно - очень рискованно.
- Не волнуйся. - Он улыбнулся. - Как дела с сестрой полковника
Флинта?
- Завтра повезу ее смотреть рыб.
- В аквариум?
- Нет, на туристском пароходе со стеклянным дном. Потом меня
пригласят к Флинтам на партию маджонга.
- Что нового?
- Ничего особенного. Капитан второго ранга Кристофер,
по-видимому, получит назначение в Сан-Диего, а "Лексингтон" в ноябре
направится на Мидуэй, только что слышала.
- Кто сказал?
- Мать лейтенанта Юстеса, который переведен на авианосец с
минного заградителя "Оглала".
Кюн хмыкнул:
- Это очень интересно. Значит, оба авианосца - "Лексингтон" и
"Энтерпрайз" - уйдут отсюда. Но это надо проверить как следует.
- Кстати, миссис Вандергрифт говорит, что ее муж не будет
назначен к своему дяде - вице-адмиралу Лесли. А тот находится на
Филиппинах.
- Вандергрифт плавает на "Хелене"?
- Нет, на миноносце "Кэссин".
Раздался тихий звонок. Рут вышла из комнаты и через минуту
вернулась вместе с японцем - худощавым, с резко выпирающими скулами,
очень подвижным. Рут предложила ему кофе, но он помахал рукой перед
носом. Она неслышно выскользнула из комнаты.
- Беспрерывное наблюдение за рейдом начнем через две недели, -
быстро заговорил японец. - А до этого надо будет срочно подготовить те
посты, о которых мы говорили. Как дела у вас?
- Вполне нормально. - Кюн взял карандаш и набросал на бумажной
салфетке план. - Посты учредим здесь и на возвышенности Вайанаэ,
оттуда просматривается вся гавань.
- А в Калама?
- Скоро будет готово. В Раникае уже есть.
- А на Мауи?
- Пункт между Ровакула и Балеакала подготовлен.
Кита удовлетворенно хмыкнул:
- Особенно важен пост на Мауи. Там надежный человек?
- Родственник моей жены, немец. Он врач санатория в Кура.
- Устройте так, чтобы с ним мог держать прямую связь Нисина. Тот
самый, которого вы видели в прошлый раз.
- Помню. - Кюн улыбнулся. - Хорошо, что он похож на гавайца.
- Вот его запасной телефон. Но по нему надо говорить только
кодом. Встречаться с ним можно у китайца-ювелира на Кинг-стрит.
Кита написал номер телефона и адрес на бумажной салфетке. Кюн
прочитал, вынул зажигалку и сжег бумажку в блюдце, затем аккуратно
размял пепел кончиком карандаша.
- Вас привез сюда Нисина? - спросил Кюн.
- Нет. На нашей машине в таких случаях ездить рискованно. Я
приехал на такси. Шофер - японец, мой человек.
Кита встал. Кюн провел его по коридорчику и открыл дверь на
террасу. Кита подошел к машине, стоявшей на другой стороне
Калакауа-авеню под пальмами.
Как только машина двинулась, он спросил у шофера:
- Что сказал Нисина?
- Он связался с капитан-лейтенантом Идэ, и тот ждет вас сейчас на
горной дороге около виллы Эспинозы за скалой, - четко отрапортовал
шофер. - Нисина просил иметь в виду, что с прошлой недели около
банановой фермы установлен новый пост военной полиции.
- Идэ хорошо прикрыт?
- Очень хорошо. Он из Вашингтона проехал прямо в Мексику, достал
там мексиканский паспорт на имя Доминго Акино и, приехав сюда,
устроился на ананасной плантации. Мексиканец японского происхождения.
Кита ударил себя кулаком по колену:
- Вот так они всегда делают. Держали от меня в строжайшем
секрете, но потом увидели, что дело хлопотное, и подкинули мне.
Хлопоты мои, заслуги их.
- Нисина сказал, что Идэ приказано работать самостоятельно, но он
будет держать связь с вами.
Кита сердито дернул головой:
- Значит, будет лезть в мои дела. И мешать...
Проехав мимо пляжа Вайкики, они домчались до подножия Макапуу,
затем повернули обратно и по горной дороге поехали в сторону
университетского поселка. На море виднелись огни проходивших
пароходов. Со стороны острова Кауаи летел самолет с зеленым и красным
огоньками. Оставив позади коттеджи профессоров, машина пошла вверх - в
сторону Нууану-Пали. Кита приказал потушить фары.
Они проехали мимо опытного сада с ореховыми деревьями и плантации
сахарного тростника, огороженной колючей проволокой, и остановились у
скалы, выступающей на дорогу. Из зарослей папоротника вышел человек.
Шофер открыл дверцу, человек проскользнул в машину и, сев рядом с
Кита, показал головой на шофера. Кита сказал:
- Мой связной, он в курсе всего.
Человек поклонился и назвал себя:
- Доминго Акино. Идэ.
Кита ответил поклоном:
- Мне сообщил о вас Нисина. Связь будем держать через него.
Идэ откашлялся в руку и подчеркнуто вежливо сказал:
- Мы будем держать прямую связь. Это санкционировано.
Кита запротестовал:
- Это не совсем удобно. Такие встречи сопряжены с огромным
риском.
- Ваши опасения понятны, но все равно мы должны встречаться
лично. Не ночью, не так таинственно, как сегодня. Из Японии будут
приходить в адрес генконсульства письма от моей матери. Переписка
будет касаться ее переезда сюда - это мой личный код. Я стану сам
получать письма. Вряд ли американские контрразведчики заподозрят
человека, который совершенно открыто среди бела дня будет приходить к
вам за письмами, присылаемыми обычной почтой. Предельная хитрость -
это отсутствие всякой хитрости.
Кита сердито промычал:
- Если они начнут подозревать, я сейчас же прерву связь с вами.
Идэ пропустил эти слова мимо ушей.
- Значит, я буду ходить к вам. А они следят за вами?
- За генконсульством?
- 3а всеми, и особенно за вами.
- Мы приняли кое-какие меры. Один секретарь-практикант делает
все, чтобы подогревать интерес к себе.
- Мне сказали в Токио, что вам удалось завербовать крупного
джимена, чуть ли не самого Шиверса. Кажется, так зовут начальника
местного отдела Эф-Би-Ай? (Джимен - сотрудник Федерального бюро
расследований (Эф-Би-Ай).)
Кита фыркнул:
- Скоро на Гиндзе будут болтать, что я завербовал
государственного секретаря Хэлла.
Идэ тихо сказал:
- Когда я работал в Шанхае, еще до начала войны с китайцами, нам
удалось обработать двух европейцев, работавших в полиции сеттльмента.
А потом оказалось, что они были подставлены к нам и дурачили нас.
- Значит, зона вашей деятельности... - начал Кита, но Идэ с
вежливым поклоном перебил его:
- Ваша работа мне известна. Я не буду мешать вам, мы не будем
дублировать друг друга. - Идэ посмотрел в окошко машины. - Поверните
назад, я скоро выйду. Мне хотелось бы попросить вас составить список
японцев, местных уроженцев, которых можно будет использовать. И не
только жителей Оаху, но и других островов. В первую же очередь
японцев, проживающих около аэродрома Канеохэ и Соленого озера...
- Директивы по работе, - прервал его Кита, - я получаю по
соответствующей линии. А ваши...
Идэ повторил:
- Прошу составить список. Через некоторое время дипкурьер
доставит вам нужные распоряжения. И еще прошу. К дочери хозяйки
плантации, где я работаю, на днях приезжала одна японка. Недавно я
ехал с ней на пароходе из Иокогамы. Судя по всему, она имеет широкий
круг знакомств среди американцев и может пригодиться нам. И внешние
данные подходящие.
- Как ее зовут?
- На пароходе она называла себя Хаями Марико. Слышали о ней?
- Нет. - Кита повернулся к шоферу: - Абэ, тебе известна такая?
Шофер уклончиво ответил:
- Наверное, кто-нибудь знает.
Идэ продолжал:
- Я хотел бы познакомиться с ней через кого-нибудь. С вашей
помощью. Но сперва прошу собрать о ней сведения. Буду надеяться...
Посмотрев в окошко, Кита быстро сказал:
- Вылезайте здесь. За поворотом заправочная станция и казарма,
там не показывайтесь. - Он поклонился и сердито буркнул: - Берегите
себя.
- Прошу извинить за хлопоты, которые я вам доставляю, - учтиво
ответил Идэ. - Берегите себя.
Как только машина замедлила ход, Идэ поклонился и выскочил.
Машина помчалась в гору - внизу, направо от дороги, показалось море.
- Он будет здорово мешать мне, - Кита цокнул языком, - довольно
бесцеремонный господин. Наверное, потребует, чтобы ему передали Нисина
или еще кого-нибудь. И не нравится мне вся эта история с мексиканским
паспортом. Может с треском провалиться.
- Но он опытный, - заметил Абэ, - работал в Шанхае. Нисина
сказал...
- Здесь не Шанхай, болван! - крикнул Кита. - Там на рейде стояли
наши линкоры. Никакого риска. Там мог работать любой идиот. - После
короткой паузы Кита сказал: - Наверное, придется отдать тебя этому
Идэ.
Абэ повернулся к Кита и жалобно протянул:
- Лучше кого-нибудь другого...
- Будешь выполнять только отдельные его поручения. Но ни слова
ему о моей работе, слышишь? О том, из какой истории я тебя вытащил,
никому не скажу. Понял?
Абэ молча кивнул головой. Кита ткнул его кулаком в плечо:
- Если сболтнешь что-нибудь, выдам с потрохами Баллиганту. Он
тебя в два счета пошлет на горячий стул.
- Не скажу ничего.
- И особенно насчет того, что я встречаюсь с Баллигантом. Держать
рот на замке. Понял?
Абэ хмыкнул и поклонился.
На всякий случай Кита решил немножко покружить. Машина еще раз
объехала вокруг горы Тантал, затем промчалась по восточному берегу до
храма мормонов и, повернув обратно, направилась по дороге через Куурау
в город. Никакой слежки не было замечено. Когда стали спускаться вниз
к городу, Абэ сказал:
- А я знаю эту Хаями Марико. Она училась с моей сестрой в одной
школе. А сейчас Марико студентка-медичка.
- Напиши об этом, - приказал Кита.
- В последнее время она часто приходит в аптеку на нашей улице.
Кажется, покупает лечебные травы для своей бабушки.
- Чья аптека?
- Корейца Ан Гван Су на Маунакеа-стрит.
- Напиши обо всем и принеси мне завтра утром.
27 сентября
Ввиду особой секретности документов, идущих под грифом "магия",
было приказано обходиться без стенографисток и машинисток. Поэтому
Т-бюро, как назвали группу японоведов-переводчиков при дальневосточном
отделений разведывательного отдела штаба флота, напоминало мужской
монастырь. В дальний конец коридора на третьем этаже здания штаба, где
размещалось загадочное Т-бюро, женщины совсем не заходили.
Тексты переводов поступали на стол к Уайту. Он их просматривал,
вносил исправления и передавал в таком виде Донахью, а тот нес их к
капитану третьего ранга Макколла или прямо к начальнику
разведывательного управления Уилкинсону. От переводчиков требовалось
только умение быстро и точно переводить с японского, а не способность
печатать без помарок. Уайт получал уже порядком исчерканные тексты,
сам тоже вносил поправки и делал вставки. Не удивительно, что при виде
очередных сводок "магии" Донахью вскидывал руки и стонал:
- И такую мазню представлять начальству! Убийцы!
Но начальство жадно хватало переводы расшифрованных японских
телеграмм и упивалось содержанием текста, а не его внешним видом.
Флотские и армейские дешифровщики получили по две машинки "97" и
перемалывали на них "магию". Флотские обрабатывали "магию",
перехваченную в нечетные дни, армейцы - перехваченную в четные.
В бюро работали квалифицированные офицеры-лингвисты, обучавшиеся
в Японии и прошедшие шлифовку у профессора-японоведа Колумбийского
университета Елисеева, сына бывшего владельца крупнейшего
гастрономического магазина в Москве. Но, несмотря на солидную
подготовку, японоведам-переводчикам приходилось трудновато. Японские
телеграммы писались латинскими буквами, то есть фонетическими знаками,
и в этом заключалась опасность - в японском языке уйма одинаково
звучащих слов.
- Проклятый язык, - тихо ругался старший лейтенант Пейдж,
щупленький и лысый, в очках. - Это они специально выдумали, чтобы
насолить всем, кто изучает их язык. Извольте догадаться, о чем идет
речь. Орган, артерия, возвращение, срок, флагманский корабль, ваше
письмо и так далее - все звучит одинаково: "кикан". Целых восемнадцать
значений! Или "иси". Означает и камень, и врач, и желание, и
наследник, и воля покойного... поди разберись, о чем идет речь.
- И еще смерть через повешение, - вкрадчивым голосом добавил
старший лейтенант Крайф. За смазливую внешность и умение подлаживаться
к начальству его прозвали Гейшей.
- Кто-нибудь из нас действительно повесится. - Пейдж вздохнул. -
Вчера над одной фразой просидел битых два часа, потому что японский
шифровальщик забыл указать долготу гласных, собака. А ведь слово
"кото", если не оговаривать долготу гласных, может означать тридцать
три разных понятия...
- Все зависит от контекста, - сказал Уайт.
Пейдж мотнул головой:
- Он часто совсем не помогает. Приходится гадать. Кошмар
какой-то.
Гейша похлопал себя по голове:
- Скоро у нас у всех вылезут волосы, как у Пейджа.
Капитан-лейтенант Шривер - чуть-чуть сутулый, с седой прядью -
покосился на Гейшу и произнес:
- Волосы лезут у тех, кто думает. За свою шевелюру не
беспокойтесь.
Шривер недавно вернулся из Токио, где был помощником морского
атташе. Его отозвали по требованию японского правительства за скандал,
учиненный на банкете в турецком посольстве в присутствии
премьер-министра принца Коноэ. В своем застольном спиче слегка
подвыпивший советник германского посольства коснулся антропологических
достоинств нордической расы и в связи с этим нелестно отозвался об
американской нации. Шривер подошел к советнику и нанес ему прямой удар
в подбородок. Нациста унесли в полуобморочном состоянии, а Шриверу
пришлось в качестве "персона нон грата" через два дня покинуть Японию.
В дверях появилась высокая стройная фигура Донахью. Он помахал
рукой, в которой держал красную сафьяновую папку.
- Ну, черные маги, пошевеливайтесь, - сказал он, подходя к столу
Уайта. - Давайте продукцию. Бэтти ждет.
Бэтти и Хозяином офицеры называли между собой начальника
управления морских операций амирала Старка - фактического
главнокомандующего всех военно-морских сил Соединенных Штатов Америки.
Его очень боялись - все знали, что Донахью приходится родственником
супруге адмирала.
- Готова та штука? - спросил Донахью у Уайта.
- Какая? Из Токио в Гонолулу?
- Нет, вчерашняя маленькая, из Вашингтона.
- Сейчас проверяю.
- Кто переводил?
Уайт показал головой на Гейшу. Донахью поджал губы.
- В таком случае хорошенько проверь. В прошлый раз в твое
отсутствие я взял у него "магию" - и ...получилась неприятность...
Пейдж тихо засмеялся. Гейша укоризненно покачал головой.
- А что случилось? - поинтересовался Уайт.
Пейдж, несмотря на протесты Гейши, рассказал. Оказывается, Гейша
перевел "магию" и без визы старших - Уайта и Шривера - помчался к
Уилкинсону и поднял шум. В депеше, присланной из Токио от министра
иностранных дел послу в Вашингтоне, содержался приказ купить
географические карты у посла Порт-Салюта - они у него самые хорошие.
Речь шла, таким образом, о том, что видный иностранный дипломат в
Вашингтоне, состоящий в ранге посла, снабжает японцев картами,
очевидно секретными. Немедленно переслали эту телеграмму в
государственный департамент и в Эф-Би-Ай, но эти учреждения ответили,
что такого посла в списке членов дипломатического корпуса нет. В конце
концов выяснилось, что речь шла вовсе не о после по имени Порт-Салют,
а о датском сыре "порт-салют-амбассадор". Министерство просило купить
и прислать этот сыр для банкетов в Токио. (Амбассадор - посол(англ.).)
- В этой "магии" не было знаков долготы, - объяснил Гейша под
общий хохот, - и я спутал "тиидзу" - сыр с "тидзу" - географическая
карта. Каждый может ошибиться, когда торопится.
- Когда торопится побежать к начальству и преподнести сенсацию, -
сказал Шривер. - Вот за это тебя и наказал бог.
- Макколла устроил ему великолепную головомойку, - Донахью
расхохотался. - Даже охрип.
Он взял у Уайта телеграмму.
- Совсем неинтересная, - сказал Уайт. - Здешнее посольство просит
прислать дюжину чайных сервизов для подношения иностранным
журналистам. Указаны марки фарфора и расцветки.
- Наоборот, это очень интересно. - Донахью положил "магию" в
папку. - Это великолепная штука. Она свидетельствует о том, что посол
Номура хочет умаслить наших газетных редакторов и обозревателей. Это
неспроста.
Уайт протянул другую телеграмму. Донахью сделал капризную
гримасу:
- Я тут ничего не пойму, так разрисовано.
- Очень интересная штука. - Уайт поднял палец. - Исключительно
важная. Когда будешь докладывать ее Хозяину, повторяй каждое слово два
раза и притопывай, чтобы вбить ему в башку.
Донахью пробежал глазами текст.
"Из Токио, от министра иностранных дел
Генеральному консулу в Гонолулу
Э 83
Отныне вы должны сообщать нам о судах, по возможности учитывая
следующее:
1) Акваторию Перл-Харбора разделить на пять малых зон.
По этим зонам сообщать предельно кратко.
Зона А - акватория между островом Форд и арсеналом.
Зона В - акватория южнее и западнее острова Форд.
Зона С - бухта Ист-Лох.
Зона D - бухта Мидл-Лох.
Зона Е - Вест-Лох и все проходы, ведущие к нему.
2) Относительно линкоров, крейсеров и авианосцев сообщать только
о тех, которые находятся в гавани. Хотя это не так важно, но по
возможности сообщайте, какие из них у причала, какие стоят на рейде,
какие в доках. Кратко сообщайте класс и тип корабля. Если можно,
сообщайте о случаях, когда к причалу пришвартовывают больше двух
кораблей".
Пейдж выглянул из-за груды словарей и тихо произнес:
- Очень симптоматичная "магия". Готовятся.
- Вы переводили? - спросил Донахью.
- Нет, я, - ответил Гейша. - За точность ручаюсь.
- Начинают следить за Перл-Харбором, - сказал Уайт. - Надо
предупредить нашу контрразведку.
Донахью пожал плечами:
- Это же обычные данные о местонахождении военных кораблей.
Японцы всегда собирали эти сведения, мы тоже. Если будете кудахтать
из-за каждого пустяка...
Гейша кивнул головой.
- Не надо делать сенсацию из каждой "магии", - быстро заговорил
он. - У нас не газета.
Уайт хлопнул ладонью по папке и повысил голос:
- Неужели не видно, что японцев неспроста интересует гавань
Перл-Харбора. Тут ведь черным по белому...
Донахью положил Уайту руку на плечо:
- Не ори, деточка. Ты ведь читаешь не всю "магию". Та, которая
расшифровывается армейцами, тебе неизвестна, А я читаю все без
исключения и имею более полное представление. Японский министр
иностранных дел адмирал Тойода уже известил посла Гру о том, что скоро
в Вашингтон будет послан видный дипломат Курусу. А почему его
посылают? Потому что в Токио усиливается течение в пользу достижения
компромисса с нами. Конечно, они будут выкидывать всякие номера,
пугать нас, действовать на нервы, чтобы вырвать уступки, но мы не
должны дать себя сбить с толку. Не паникуйте, мальчики! Сохраним ясную
голову и не будем терять самообладания.
Донахью щелкнул пальцами и, взяв телеграммы, пошел к дверям. Уайт
догнал его в коридоре:
- Но все-таки ты доложи как следует об этой телеграмме в адрес
Гонолулу...
Донахью прижал руки к груди и вздохнул:
- Имей в виду, Ники, сейчас идет огромный поток "магии". Она нас
совсем захлестнула. Поэтому я докладываю Уилкинсону только самое
важное, имеющее значение для нашей политики и стратегии. А твоя
"магия" насчет Гонолулу пойдет в общем бюллетене, где мы даем выдержки
или конспективное изложение. Большего она не стоит.
- В таком случае я сам пойду и доложу, - сказал Уайт.
- Ты вбил себе в голову, что японцы хотят напасть на Перл-Харбор.
- Донахью ласково потрепал Уайта по руке. - К твоему сведению, они не
такие сумасшедшие. Глубина гавани примерно тридцать футов. А это
значит, что проводить торпедную атаку против базы нашего
тихоокеанского флота абсолютно невозможно. При сбрасывании торпеды
погружаются на глубину не менее семидесяти пяти футов. - Донахью
понизил голос. - И кроме этого... позавчера в ресторане отеля
"Уиллард" второй секретарь японского посольства совсем упился и
выболтал португальскому дипломату одну вещь: о том, что в Токио
началась грызня между армейским и флотским командованием. Армейцы
настаивают на том, чтобы скорее начать продвижение в сторону Урала, а
флотские стоят за взятие только Приморья, Сахалина и Камчатки. Вот о
чем думают сейчас в Токио, а ты лезешь со своей дурацкой "магией"... -
Он остановился и поднес палец ко рту. - Постой, постой... Фу, черт,
как же я не догадался, почему тебя так волнует эта штука. В Гонолулу
проживает та самая японочка, которая ехала с нами. Забыл, как ее
звали...
Уайт повел плечом:
- Мы начали переписываться, она очень умная собеседница.
- Великолепно! Передай ей сердечный привет от меня. - Донахью
погрозил пальцем. - Только смотри, не проговорись, что занимаешься
"магией".
6 октября
В глубине сада японского генерального консульства в Гонолулу под
огромным банановым деревом на циновках расположились Кита и его
партнер - местный японский врач. Между ними стоял низенький столик для
игры в го.
Партия складывалась хорошо для генконсула - двенадцать фишек
противника в углу доски были обречены. Надо было только предупредить
возможность контригры в центре - там фишки Кита были слишком
разбросаны. Врач считался сильным игроком - в прошлом году вошел в
число призеров в соревнованиях на звание чемпиона Гонолулу.
Кита взял фишку и занес руку над доской - он решил начать
комбинацию в центре доски. Сзади послышалось покашливание, захрустел
песок. Кита поморщился - опять отрывают. По дорожке шел Моримура -
младший лейтенант флота, работающий здесь в качестве вице-консула под
фамилией Псикава. С ним был незнакомец в широкополой шляпе,
закрывающей лицо.
Подойдя ближе, незнакомец снял шляпу. Это был капитан-лейтенант
Идэ. Он уже несколько раз заходил в консульство за письмами от матери
- его приходы не привлекали внимания. В консульство приходило
множество японцев по всевозможным делам: для получения виз, оформления
документов, поручительств и рекомендаций. Кита знал, что Идэ снял
квартиру где-то недалеко от ананасной плантации. Он работал в конторе
плантации, в отделе упаковки грузов.
Кита и Идэ отошли в сторону. Идэ отвесил чинный поклон.
- Простите за невежливость, совершенную в прошлый раз. Я очень
огорчен, что так получилось. - Он еще раз поклонился. - У меня к вам
просьба. Мне надо переслать морскому атташе в Вашингтоне один пакет.
Но я могу поручить доставку его только офицеру флота.
Кита сухо ответил:
- Мне неизвестно, когда проедет через Гонолулу в следующий раз
военный моряк. На днях здесь был капитан третьего ранга Накадзима, он
шел на пароходе "Хикава-мару" в качестве бармена. Я виделся с ним.
- Достойно сожаления, что вы не нашли нужным известить об этом
меня.
- Через неделю проедет дипкурьер. Можете передать мне пакет, я
поручу ему...
Идэ покачал головой и тихо сказал:
- Обычному дипкурьеру я не могу доверить пакет с моим докладом о
плане работы. И вам тоже не могу передать.
Кита вспыхнул:
- Не доверяете мне? Имейте в виду, мне поручают более серьезные
вещи, чем ваши... бумажки.
- Я очень огорчен, что вы утаили от меня приезд капитана третьего
ранга Накадзима. - Идэ опустил глаза и заговорил приглушенным голосом.
- Вы нанесли ущерб моей работе. Прошу иметь в виду, когда вредят моему
делу, я не колеблюсь ни одной секунды. У меня такое правило.
- У меня тоже правило - ставить интересы дела на первое место, и
поэтому... - Кита оглянулся. Врач и Моримура куда-то ушли, очевидно,
решили не мешать деловому разговору. Кита спросил резким тоном: -
Больше вопросов нет?
- Прошу извинить, что отнял у вас время. - Идэ поклонился. - Я
только хотел, чтобы в наших отношениях была ясность. Вы человек
эмоционального склада, холерического темперамента, а я всегда держу
себя в руках и никогда не срываюсь. Но если еще раз повторится такая
сцена, как сейчас, - чуть заметная улыбка тронула его губы, - я
совершенно спокойно убью вас. Это я вам твердо обещаю.
- Угрожаете? - Кита сделал полшага вперед. - Я не из пугливых.
Идэ кивнул:
- Я знаю. Иначе вы не работали бы здесь. Но у меня правило: если
мне мешают, не колебаться. Я считаю своим долгом поставить вас об этом
в известность. Мне не хотелось бы видеть ваш изуродованный труп. А я
ради дела уже прибегал к такой мере.
Кита усмехнулся и, вынув портсигар из кармана, закурил.
- Я в курсе истории, случившейся с одним японским корреспондентом
в Шанхае. Его труп без головы нашли на территории французской
концессии.
Идэ засунул руку в карман и приподнял полу пиджака - на брючном
ремешке висел японский нож в деревянном футляре.
Со стороны веранды послышались детские голоса.
- Не будем поддаваться чувствам, - тихо произнес Идэ. - Дело
прежде всего. Какие новости сообщил Накадзима?
Сделав несколько глубоких затяжек, Кита ответил уже спокойным
голосом:
- У берегов Японии проведены большие маневры объединенного флота,
заодно прорепетирована операция "И".
- И как?
- Прошло хорошо.
- И торпедная атака?
- Об этом Накадзима не говорил.
Идэ улыбнулся, показав все зубы:
- Это же самое главное. Мне бы он сказал. Пока не решен вопрос о
возможности торпедной атаки, нет смысла затевать операцию.
Кита посмотрел на ручные часы:
- Я вас просил прийти сегодня потому, что мы выяснили кое-что
насчет Хаями Марико.
Идэ поклонился.
Кита продолжал:
- Она студентка местного университета, покойный отец ее, японец,
преподавал в колледже Оаху, мать - кореянка, работает в музее Бишопа.
Мы узнали, почему девица ездила в Японию. Умер ее дядя в Нагоя, она
ездила улаживать спорное дело о наследстве. Сегодня можете увидеть ее.
Отдел христианского союза молодежи устраивает прием в честь пастора
Рамбоу, попечителя местной японской школы, уезжающего в Англию. Мы
устроили так, что вас познакомят с девицей.
- Я боюсь, - Идэ поднес руки ко рту и откашлялся, - что мое
появление может показаться странным...
- На этот счет не беспокойтесь. Сегодня там будет много народу,
особенно японцев. Никто не обратит на вас внимания. Если только вы не
будете резать кого-нибудь.
- Ехать сейчас? - спросил Идэ.
- Да. Вы просили дать вам надежного помощника для специальных
поручений. Я вам передам Абэ. Он познакомит вас с Хаями Марико.
- А кто он?
- Шофер такси. Помните, в тот раз возил нас ночью.
- Ах, этот? Круглолицый такой. Он не болтлив?
- Нет, очень расторопен, смел, только вспыльчивый.
Идэ улыбнулся:
- Как вы? Ничего, если понадобится, быстро усмирю. А вообще, я
люблю несдержанных людей вроде вас. Они вспыхивают, но быстро отходят.
В большинстве своем такие люди не умеют хитрить.
Кита громко рассмеялся.
- Моя вспыльчивость мешает мне в жизни. Но я не умею быть
неискренним. - Он пошел рядом с Идэ по дорожке, ведущей к боковым
воротам. - Выйдете на улицу и направо, около китайской закусочной,
увидите желтую машину Абэ, он отвезет вас.
Идэ поблагодарил генконсула и сразу же нашел машину. Абэ поехал
по Калакауа-авеню. Всюду были вывешены флаги, слонялись толпы
гардемаринов во всем белом. Абэ объяснил: прибыло учебное судно из
Сан-Диего с курсантами морского училища - для местных девиц наступил
праздник.
- Ты американский японец? - спросил Идэ.
- Мои родители давно переселились сюда и приняли подданство, -
ответил Абэ. - Я родился здесь.
- Родился в Америке, но нутро у тебя японское, - сказал Идэ,
пристально смотря в зеркальце, в котором отражалась румяная физиономия
Абэ. - Приемы каратэ знаешь?
- Нет, занимался боксом. Выступал на состязаниях...
- Бокс - детская забава. Пусть им занимаются маленькие девочки. А
каратэ - это для взрослых мужчин. Я научу тебя, как усыплять навсегда
одним ударом. Чисто и красиво.
Особнячок, где происходил прием, стоял на пологом склоне
Панчбола. Веселье было в разгаре. Почетные гости сидели на веранде
вокруг пастора с красивой седой гривой, похожего на дирижера или
скрипача. На всех красовались ожерелья из желтых цветов.
На поляне перед домом, прямо на пальмовых листьях, были разложены
яства. В стороне стояли столики - там гостям наливали коктейли.
Прислуживали полуголые гавайки в ярких красных и желтых юбках.
Несколько японских девушек вместе с гавайками - все они были в юбках
из больших листьев - исполняли танец "хула-хула". Сбоку под деревьями
сидели японцы в разрисованных рубашках и играли на гитарах со
стальными струнами.
- Смотри, не спутай, - предупредил Идэ. - Меня зовут Доминго
Акино, я - мексиканский японец.
Абэ кивнул и подошел к пожилой, густо набеленной японке в
парчовом кимоно с серебристыми узорами, похожем на рыбью чешую. Японка
поклонилась Идэ и пригласила его к столику, где гостям подносили
мягкие напитки - фруктовые соки, кока-колу и тоник-уотер. За столиком
стояла Марико в платье бананового цвета, в волосах торчали
разноцветные орхидеи.
- Что прикажете? - спросила она. - Грейп-тоник или...
Идэ поклонился:
- Мы с вами ехали вместе на пароходе из Японии. Помните?
Марико округлила глаза от удивления.
- Ах это вы? Вспомнила... Очень рада вас видеть. Вы, кажется,
болели и редко появлялись на палубе. А с вами ехал такой полноватый, с
усиками. Он тоже здесь?
Идэ тихо рассмеялся:
- Ему не повезло. В Сан-Франциско попал в руки одной женщины, она
обчистила его, и он повесился.
Марико покачала головой, но ничего не сказала.
- А я поселился здесь, работаю на плантации, - продолжал Идэ, -
собираюсь выписать сюда старуху мать.
Он добавил, что у него здесь совсем нет знакомых, и он будет
весьма счастлив, если его бывшая спутница поможет ему советами.
Марико налила в бокал апельсиновый сок и, опустив в него две
соломинки, протянула Идэ. Ему следовало бы прежде всего обратиться в
бюро японской колонии, но она, конечно, будет рада помочь ему, чем
может. Они обменялись телефонами и адресами. Идэ сказал, что он родом
из Нагоя, а Марико сообщила, что и ее покойный отец был уроженцем
Нагоя.
- Выходит, мы почти земляки, - сказал Идэ и поклонился.
На поляне начались танцы. К Марико подошел смуглый, красивый
юноша, по-видимому филиппинец, и пригласил ее. Марико извинилась и
ушла с ним.
Абэ усадил Идэ на траву перед блюдами с угощением - фруктовыми
салатами, цыплятами в кокосовом масле, лапшой с ломтиками каракатицы,
печенными в золе омарами и макрелью в сладком соусе. Молоденькая
гавайка поднесла Идэ чашку с китайской рисовой водкой.
Перед верандой начался концерт. Сперва выступил хор детей,
исполнивший японские, гавайские и английские песенки, потом японец в
самурайском одеянии - с наплечниками и длинными шароварами - стал
показывать фокусы.
На краю поляны, где стояли машины, медленно прохаживались за
кокосовыми пальмами двое - специальный агент Эф-Би-Ай Баллигант -
брюнет, плотного телосложения, и его помощник Ригс - длинный,
белобрысый, в темных очках.
Они следили за корейцем Ан Гван Су, костлявым стариком с тонкими
вислыми усами, владельцем магазина восточных медикаментов. Кореец
сидел в шезлонге рядом с толстой краснощекой американкой в красной
шляпе.
- Прислали мне прямо домой, - просипел Баллигант. - Может быть,
это шутка, а может быть, и правда. Неужели этот кореец...
- Доложили начальнику? - спросил Ригс.
- Да. Шиверс говорит, что к анонимкам надо относиться осторожно.
- А помните, в прошлом году нам тоже прислали анонимный донос на
хозяина бара с Норд-стрит. И оказалось, что все правда - раскрыли две
опиекурильни.
Баллигант поскреб подбородок:
- Там-то понятно. Боялся мести со стороны содержателей притонов.
А здесь... Почему не мог сам явиться?
- А что тут странного? - Ригс пожал плечами. - Тоже боится.
Состоит в тайной шайке и опасается открыть свое лицо - вдруг мы
зацапаем его и упрячем в тюрьму. И своих коллег боится: они не простят
ему измены. А оставаться в шайке не хочет.
Баллигант просипел:
- Ан Гван Су до сих пор ни в чем не подозревался. Но в анонимке
правильные сведения. В результате проверки выяснилось, что
действительно его побратим три года тому назад ездил в Россию и
прислал оттуда открытку, очевидно, с шифрованным текстом. Значит, Ан
Гван Су связан с Москвой?
- Вполне вероятно, что оттуда приезжают на пароходах связные и
передают задания. Перл-Харбор может очень интересовать красную
разведку.
- Русским сейчас не до нас, - пробурчал Баллигант. - Зачем им
шпионить здесь?
- Они могут передавать сведения другим разведкам, обмениваться
информацией. И кроме того, они могут провести какую-нибудь диверсию, а
потом свалить на других. Какие указания дал начальник?
Баллигант пожал плечами:
- Шиверс говорит, что придется заняться корейцем-аптекарем. В
анонимке сказано, что в аптеке на Маунакеа-стрит по ночам появляются
какие-то люди, и кореец часто ходит на пристань к прибытию пароходов.
Неужели он действительно главарь русской агентуры на Гавайях?
Ригс прошептал:
- А вдруг мы раскроем здесь филиал красной разведки? Вот это
будет дело!
Баллигант тихо крякнул и вытащил из кармана пиджака огрызок
сигары.
16 октября
- Начало операции "Пир Лукулла" назначено на двадцать ноль-ноль,
- объявил Гейша. - Явиться без опозданий. Форма полупарадная, можно
обойтись без орхидей в петлицах. Духи - "Милорд" или "Денди", в случае
крайней бедности - герленовская амбра. Выражение физиономии -
максимально праздничное.
Он успел сбегать в парикмахерскую отеля "Мэйфлауер", взять у
портного новый мундир и купить новую фуражку - весь блистал, как
миноносец, принявший на борт президента.
Приглашение Уилкинсона поразило всех. До сих пор начальник
управления не приглашал к себе домой подчиненных. Он был всегда
безупречно корректен, но не подпускал никого на близкое расстояние.
Однако на этот раз изменил своему правилу из-за младшей сестры -
медноволосой, длинноногой Дайаны.
Она считалась одной из лучших теннисисток столицы. В прошлом году
в паре с бывшим адъютантом брата капитан-лейтенантом Пауэлом заняла
второе место в состязании на первенство по морскому ведомству. Успех
на корте привел к сегодняшнему торжеству - обручению. Церемония
официальной капитуляции старого холостяка Томми Пауэла должна была
состояться в доме Уилкинсона.
Приглашение получили некоторые подчиненные Сэффорда -
дешифровщики и японоведы из Т-бюро Крамера. Короче говоря, приглашения
удостоились только причастные к "магии".
Пейдж не сразу нашел дом Уилкинсона - долго колесил по узкой
улице мимо уютных старомодных особнячков, двухэтажных, увитых плющом,
с оконными ставнями и крохотными палисадниками.
Уилкинсон жил в темно-зеленом домике напротив молельни баптистов
- рядом с небольшим пустырем, где стояли легковые машины и автобусы.
Здесь было очень тихо - машины проезжали редко. Можно было подумать,
что это улочка какого-то захудалого городка, если бы не купол
Капитолия, торчащий совсем недалеко над крышей отеля.
Звонка у входной двери не было - его заменял дверной молоток.
Пейдж беззвучно рассмеялся:
- Это в его стиле.
Уайт усмехнулся. Особнячок в стиле эпохи колонизации Америки,
клумбы с георгинами перед крыльцом и дверной молоток действительно
гармонировали с благообразным, респектабельным Уилкинсоном, похожим
скорее на пастора, чем на руководителя военно-морской разведки.
Дверь открыла толстая негритянка, весьма миловидная, в белом,
туго накрахмаленном чепчике. В передней стоял запах старинных духов,
отдающих мускусом.
Гости уже были в сборе - сидели в полукруглой гостиной,
заставленной чиппендейлевской мебелью из красного дерева, и на
застекленной веранде, выходившей во внутренний дворик с газоном и
подстриженными кустами шиповника.
Среди гостей Уайт узнал высокого, щеголеватого контр-адмирала
Тернера, заместителя Старка. Рядом с ним сидел худощавый, смуглый,
похожий на пуэрториканца капитан третьего ранга Макколла.
Дайана - в парчовом японском троакаре, накинутом на вечернее
платье, сверкая диадемой, напоминающей корону, - разносила гостям
бокалы с коктейлями.
Она подошла к Уайту:
- Это дайкири, это манхэттен, а это би-энд-би. Какой вам
прикажете, адмирал?
Уайт отвесил старомодный поклон:
- Вы льстите, герцогиня. Мне еще далеко до адмиральских звезд.
Дайана тряхнула головой:
- Сегодня для меня весь мир - райский сад и все люди - адмиралы.
Перед ними вынырнул и изящно изогнулся Гейша:
- И я тоже?
Дайана коснулась мизинцем его щеки:
- Нет, вы, Дик, сегодня настоящий принц.
- Монакский, - уточнил Шривер, беря бокал с подноса. -
Рулеточный.
- А вам? - обратилась Дайана к Пейджу. - Хотите олд фашн?
- Я плохо разбираюсь в коктейлях, - смущенно пробормотал Пейдж. -
Мне что-нибудь покрепче и поострее.
- Тогда идите в столовую. Там орудует Томми. Он подберет вам
что-нибудь взрывчатое.
- Адмирал Пейдж, рекомендую замечательный коктейль, - сказал
Гейша. - "Соленая собака". Делается из джина, грейпфрута и соли.
- Вместо джина лучше взять московскую водку, - предложил Шривер.
К ним подошел Донахью с пустым бокалом в руке. Он сморщил нос:
- Не будем омрачать сегодняшнее торжество ничем московским. Из
всех водок признаю только датскую - аальборг аквавит. Великолепное
питье. Незаметно сбивает с ног.
Он взял бокал у Дайаны. Она высоко подняла поднос и прошла на
веранду. Донахью сделал глоток и почмокал губами:
- Германское управление информации уже объявило, что исход войны
на Востоке фактически решен. Вчера я был на коктейль-парти у
германского военного атташе. Там говорили, что русские армии окружены
в районе Брянска и за Смоленском. Дорога на Москву открыта.
- Ерунда, - сердито произнес Шривер. - Мне утром сказал адъютант
Уилкинсона, что русские стали снимать свои войска с Дальнего Востока -
перебрасывают на фронт под Москвой.
- Русские, вероятно, узнали, что японцы не нападут на них, -
сказал Уайт. - У русских ведь первоклассная разведка.
Донахью громко фыркнул:
- Будь у них хорошая разведка, они знали бы заранее о нападении
Гитлера. Не дали бы застигнуть себя врасплох в то воскресное утро...
- Русские на этот раз, наверное, пронюхали, что японцы нападут на
них, - заявил с авторитетным видом Гейша. - И поэтому заблаговременно
убирают войска из Приморья. Вот-вот потеряют Москву, тут уж не до
защиты Владивостока.
Уайт махнул рукой и пошел на веранду. Там Крамер спорил с дамами.
Речь шла о том, как в прошлом году Америка предложила французам
эскадренный миноносец самого новейшего типа в обмен на Венеру
Милосскую. Сделка не состоялась - французы, несмотря на свое отчаянное
положение, заартачились. Крамер заявил, что к миноносцу все-таки
следовало бы добавить две подлодки. Мнения дам разделились. Одни
считали такой обмен недопустимым; по мнению других, французам надо
было предложить не миноносец, а съестные припасы.
В разгар спора Уилкинсон и Дайана пригласили гостей к столу. Уайт
и Пейдж сели в конце стола недалеко от жениха и невесты - здесь
расположилась молодежь, не старше капитан-лейтенанта. Гейша чувствовал
себя в родной стихии: острил, рассказывал анекдоты, имитировал
известных джазовых певцов и показывал застольные фокусы. Он сорвал
аплодисменты, когда вытащил из-за воротника Пейджа кружевной
бюстгальтер.
С той части стола, где сидело начальство, доносились обрывки
разговора - обсуждали последнюю весть из Токио о падении правительства
принца Коноэ и о приходе к власти генерала Тодзио.
Тернер высказал предположение: смена кабинетов в Токио означает
только одно - обострение грызни между придворными, армейцами и
флотскими. Большинство сановников, окружающих императора, хотят
добиться соглашения с Америкой. Весь вопрос сводится к тому, как
остановить войну в Китае, сохранив престиж Японии.
- Посол Номура тоже стоит за соглашение, - сказал Уилкинсон. - Ни
один трезвый японец не желает войны с нами.
Пейдж толкнул локтем Уайта и шепнул:
- Обрати внимание на Макколла. Судя по его физиономии, он не
разделяет идиотского оптимизма начальства.
Донахью заговорил о том, что Квантунская армия уже увеличена
вдвое и что первый отдел генерального штаба Японии приступил к
разработке нового плана нападения на Сибирь - предусматривается
одновременный удар в нескольких направлениях.
Уайт и Пейдж не остались на танцы и отказались играть в бридж.
Донахью уговаривал Уайта поиграть с Уилкинсоном и Тернером - такой
удобный случай познакомиться поближе с начальством. Донахью
отрекомендовал им Уайта как мастера бриджа.
- Надо завтра рано утром быть в бюро, - сказал Уайт. - Я звонил
дежурному, он сообщил, что пришла целая пачка "магии".
Донахью положил руку Уайту на плечо:
- Очень жаль, что ты уезжаешь. Я говорил о тебе и супруге
Тернера, она любит иногда вести умные беседы о поэзии. Как твой
эпистолярный роман с гавайской нимфой?
- Только что получил от нее письмо. Пишет, что познакомилась с
одним японцем, который ехал с нами на пароходе из Иокогамы. Он
устроился на плантации и решил поселиться в Гонолулу. Судя по всему, у
него произошла какая-то личная трагедия, и он навсегда покинул родину.
- Кто этот японец? - спросил Донахью.
- Какой-то Акино, мексиканский подданный.
- Для чего она сообщает тебе об этом знакомстве? Чтобы ты начал
ревновать?
- Она просто делится со мной всем, как с другом.
- Передай ей мой искренний, - Донахью приложил руку к сердцу, -
от всей души привет. Но я все-таки думаю, она японская шпионка. Будь
осторожен.
Маленькая гостиница, где жили Уайт и Пейдж, находилась недалеко,
но они решили немножко проветриться. За руль сел Уайт, потому что
Пейдж выпил немного больше, чем следовало.
Они поехали по Массачусетс-авеню. Когда поравнялись с японским
посольством, Уайт замедлил ход. Только в одном широком окне был виден
свет за спущенной шторой. Может быть, там трудился шифровальщик над
очередной депешей, которая завтра появится на столе Уайта.
Домчавшись до морской обсерватории, поехали обратно в город, но
другой дорогой - южнее парка Монтроз и кладбища Окхилл. Около моста
Пейдж попросил остановить машину, чтобы раскурить трубку. Когда
поехали дальше, он откинулся на спинку сиденья и прошамкал, держа
трубку в зубах:
- И Хозяин, и Тернер, и наш Уилкинсон страстно хотят, чтобы
японцы набросились на русских. И уже поверили в это - приняли желаемое
за действительное. Самый опасный вид заблуждения.
Уайт кивнул головой:
- То же самое и у армейцев. Там вся головка, начиная с генерала
Маршалла, помешалась на этом. Ждет атаки японцев на Приморье. Убедили
себя в этом. Интересно, что думает президент?
Пейдж вынул трубку изо рта:
- Наверное, Маршалл и Хозяин подсовывают ему "магию" в
соответствующем соусе и стараются сбить его с толку. Хорошо, что у
Рузвельта ясная голова, но курс наших начальников меня очень тревожит.
Все может кончиться плохо.
- Может кончиться плохо, - машинально повторил Уайт.
5 ноября
Посольство напоминало маленькую усадьбу, затерянную в горах и
оторванную от всего мира. Жизнь в усадьбе была предельно однообразная,
удручающе скучная. Ее обитатели - несколько десятков семей - до смерти
надоели друг другу. Темы для разговоров были исчерпаны, нечего было
обсуждать, не о чем было спорить и сплетничать. Все знали друг о друге
все - вплоть до последних мелочей.
И до смерти надоели визиты в соседние усадьбы-посольства и миссии
других стран. Каждый раз одно и то же - файфоклоки с чашками
липтоновского чая и сырными крекерами, коктейль-парти с бокалами,
наполненными смесью крепких и мягких напитков, и рауты с одними и теми
же холодными закусками, которые надо есть стоя.
Каждый раз одно и то же. Все расписано раз и навсегда. В каких
случаях надевать визитку с брюками в полоску или фрак с цилиндром, до
которого часа можно ходить в смокинге, когда надлежит надевать желтые
перчатки, а когда - белые, когда полагается белый галстук-бабочка,
когда черный, и какой угол визитной карточки надо загибать, и какие
обозначения надо проставлять на карточке.
Рисивинг-лайн - у входа в зал выстраивается цепочка,
возглавляемая послом и его супругой, и замыкается третьим секретарем и
его супругой. Этикетные поклоны и улыбки, рукопожатия и приветственные
фразы, а спустя час-полтора снова рисивинг-лайн - на этот раз для
прощания, - и снова этикетные поклоны и рукопожатия.
Ездить в гости в другие усадьбы и принимать гостей вменено в
служебные обязанности. И это несколько раз в неделю, и каждый раз одно
и то же, и так установлено раз и навсегда, во веки веков, пока на
земле будут существовать дипломаты с их незыблемыми правилами
дипломатического протокола.
Однообразную, убийственно скучную жизнь усадебки нарушали приезды
почтальонов. Они доставляли вести с родины и всего мира, где шла
жизнь, совсем не похожая на закостеневшие церемонии коктейль-парти и
раутов.
Каждый раз, когда прибывали дипкурьеры из Токио, посольство
оживало, словно всех спрыскивали волшебной водой, начиная с посла и
кончая мальчишкой - мойщиком машин. Дипкурьеры привозили кроме
официальной почты и писем от родных еще и то, без чего не может
существовать ни один японец на чужбине: сою, зеленый чай, бобовую
пасту мисо для утреннего супа и прессованные водоросли.
Но в первую очередь чинов посольства интересовали письма от
друзей-сослуживцев. В этих письмах содержались всякого рода
ведомственные новости и те сведения, которые не попадали в токийские
газеты. Самые интересные новости в Японии теперь передавались шепотом
на ухо, а если в письменном виде, то только в письмах, которые
миновали военную цензуру. Вот такие письма и доставлялись
дипкурьерами.
Посол Номура был очень рад приезду своего старого знакомого из
Шанхая, партнера по маджонгу, полковника Маруя. В последнее время в
качестве дипкурьеров стали все чаще и чаще ездить военные - под видом
чиновников министерства иностранных дел. Только кадровым офицерам
можно было доверить почту с секретами государственной важности.
Посол решил побеседовать с гостем наедине. Маруя - человек
осведомленный, у него можно выведать многое. Они поехали на
Арлингтонское военное кладбище. Оставив машину у ворот, пошли пешком
по дорожке мимо изумрудно-зеленого холма с аккуратными рядами белых
каменных плит.
- Очень похожи на костяшки маджонга, - заметил с улыбкой Маруя.
Номура окинул взглядом простиравшуюся впереди поляну с газоном -
она была пуста.
- Боюсь, что скоро прибавится много новых костяшек, - пробормотал
он. - Все идет к началу большой игры. На большой доске, именуемой
Тихим океаном.
- Посол Курусу прилетит к вам через несколько дней. Решили
послать его на самолете.
Номура усмехнулся.
- Он, наверное, никогда не летал. Еще окочурится со страху. -
Посол остановился, снял темные очки, тщательно протер их и снова
надел. - Я не понимаю, о чем у нас в Токио думают. Твердят: никаких
уступок, ни на вершок, и тут же: постарайтесь все-таки договориться с
Хэллом, убедить его. А убедить его так же легко, как каменного будду.
Нам уже не о чем говорить. Мы просто сидим и молчим и начинаем
подремывать, особенно он.
- А он не курит?
- Нет. Мы оба некурящие. Он завел четки, сидит и перебирает их. А
я смотрю на гобелен за его спиной - там изображены в хронологическом
порядке все американские президенты. Я запомнил их, проклятых,
наизусть.
- Жалко, что вам нельзя играть в маджонг.
Номура вздохнул:
- Я не знаю, хотят ли наши действительно договариваться... Или,
может быть, это все для маскировки?
- Мы, конечно, хотели бы договориться, - Маруя тоже вздохнул. -
Наши условия предельно ясны и просты. Америка должна прекратить помощь
Чунцину, признать пребывание наших войск в Китае и Индокитае и
отменить запрет экспорта в Японию.
Номура сердито дернул головой:
- Неужели в Токио всерьез думают, что Америка проглотит такие
условия? Мы требуем, чтобы Америка подчинилась нам во всем, ничего не
получив взамен. Мы требуем от Америки капитуляции без единого
выстрела. Это все равно что потребовать от партнера по маджонгу, чтобы
он, не приступая к игре, признал себя проигравшим и уплатил деньги.
Какой дурак может рассчитывать на это?
Маруя хмыкнул, но ничего не сказал. Номура спросил:
- Это правда, что среди флотских идет грызня? До нас дошли такие
вести.
- Часть флотских - они группируются вокруг морского министра -
считает, что нам будет трудно вести длительную войну... все упирается
в запасы нефти. А офицеры морского генштаба целиком поддерживают
своего начальника: устроим, дескать, американцам Цусиму посреди
океана, вторую, завершающую, около Панамы - и Америка поднимет руки.
Адмирал Нагано и его сторонники считают, что мы сможем избежать
затяжной войны.
- А как у армейцев?
- У них полное единодушие - рвутся в бой. К концу ноября все
будет готово - планы операций против Малайи, Бирмы, Филиппин,
Индонезии и Индии будут отработаны до конца. Сейчас отшлифовываются
последние детали. Поэтому надо пока...
Номура усмехнулся:
- Пока надо ходить к Хэллу и смотреть, как он крутит четки. И
считать президентов на стене. И тянуть все это до нужного момента.
После недолгого молчания Маруя задал вопрос:
- А как настроен Рузвельт?
- Он, к сожалению, настроен непримиримо. И вряд ли пойдет на
какие-либо уступки, пока мы не согласимся убрать войска из Китая.
Маруя покачал головой:
- Выходит, что у нас нет никаких надежд.
- Нет, почему же... Кое-какая надежда есть. Иначе я уже давно бы
настоял, чтобы меня отозвали. Надежда заключается в том, что довольно
солидная часть американских политиков, таких, как Трумэн, Гувер, как
сенаторы Най, Тафт и другие, и слышать не хотят о вступлении Америки в
войну - ни в Европе, ни в Азии. Они явно симпатизируют немцам и
настроены в отношении нас довольно сочувственно. Они убеждают
Рузвельта взять на себя роль посредника между Токио и Чунцином.
- И вас они, наверное, тоже обрабатывают? - улыбнулся Маруя.
- Меня всячески обхаживают министр почт Уокер, банкир Барух и
священник Драут. Все трое - убежденные японофилы. Они уверены в том,
что как только мы договоримся с Америкой и заключим мир с Чунцином, то
сразу же наши дивизии двинутся на Урал.
Оба рассмеялись. Дойдя до лестницы, ведущей к памятнику
неизвестному солдату, они повернули обратно к воротам и вышли к берегу
реки. Заходящее солнце освещало колоннаду памятника Линкольну. За ним
поблескивал обелиск Вашингтона, похожий на тесак.
- А где цветут наши вишни? - спросил Маруя.
- Вокруг обелиска. - Помолчав немного, Номура задумчиво
проговорил: - В общем, моя задача - водить за нос американцев, тянуть
с переговорами, пока армейцы не подготовятся окончательно и не
выяснится судьба России. Тяжелая роль, более подходящая для
театрального актера, чем для адмирала. Но ничего не поделаешь. Надо
служить государю.
Маруя молча кивнул головой. Они сели в машину и медленно поехали
в город. Маруя попросил проехать мимо резиденции Рузвельта. Машина
направилась на Пенсильвания-авеню и объехала Белый дом с юга. Флагшток
был пуст - президент отсутствовал, очевидно, находился в загородной
вилле. На большой поляне перед резиденцией школьники играли в бейсбол.
Посол доставил гостя в отель "Уордман-парк".
- Обычно мы занимаем номера для наших дипкурьеров в отеле
"Фэйрфакс", но на этот раз я снял для вас номер в этом отеле. На
третьем этаже живет сам Хэлл. Некоторых послов он принимает здесь в
приватном порядке.
- Здесь, наверное, полным-полно шпиков, - Маруя улыбнулся. -
Придется быть осторожным с бумажным мусором.
Маруя вылез из машины и поблагодарил посла за прогулку. Не успел
Маруя отойти на несколько шагов от машины, как к ней подошел высокий,
седой американец во всем черном. Он только что подъехал на такси.
Увидев посла, он помахал ему перчаткой. Номура приказал шоферу открыть
дверцу.
- Как поживаете, адмирал? - приветствовал он американца.
- Как поживаете, адмирал? - ответил тот.
Адмирал Пратт, старинный друг посла, сделал приглашающий жест:
- Буду очень рад, если заглянете ко мне. Я тоже остановился в
этом паршивом отеле. Мои домашние уехали в Филадельфию, и я перебрался
сюда. Мне надо сказать вам несколько очень важных слов, адмирал. В
совершенно приватном порядке.
Пратт и Номура прошли к лифту через пустой холл. Пратт занимал
маленький номер на пятом этаже в конце коридора. Окна выходили в
грязный двор, забитый автофургонами.
Посол отказался и от виски, и от кофе. Друзья заговорили о
прошлом - вспомнили то время, когда Номура был морским атташе в
Вашингтоне и играл по воскресеньям в гольф с Праттом, работавшим в
штабе. Пратт подробно рассказал о своей семье, о подагре и о том, как
играет в кегли с морским министром Ноксом. Закончив неделовую,
интимно-дружескую часть беседы, Пратт закрыл дверь на ключ, накрыл
телефон подушкой и, сев в кресло рядом с послом, похлопал его по
колену.
- Плохи дела, дружище, очень плохи, - протянул он и покачал
головой.
- Очень плохи, - согласился Номура. - Большая часть наших
армейцев занимает непримиримую позицию. Но его величество искренне
хочет найти почву для соглашения. Любой компромисс лучше войны. Война
между нами будет катастрофой для обеих сторон. Страшно даже
подумать...
- Мы, военные, лучше всех знаем, что такое война. При современном
уровне техники война - это драка, в которой погибнут обе стороны на
радость другим. В войне между нами победителем окажется третий.
- Я делаю все, чтобы наметить путь к какому-нибудь компромиссу,
но ничего не получается. - Номура пристально посмотрел на Пратта. -
Помогите мне... Война между нами не укладывается в моем сознании. Это
слишком чудовищно.
- Я говорил с Хэллом несколько раз... - задумчиво протянул Пратт.
- Старик утверждает, что конгресс ни в коем случае не даст санкции на
принятие условий, выдвинутых вашими армейцами. Америка потеряет лицо,
если признает за Японией право держать войска в Китае. Я с вами
говорю, как друг... по своей инициативе. Надо найти какую-нибудь
почву...
Номура кивнул:
- Надо придумать что-то. Хотя бы что-нибудь временное. Лишь бы
обе стороны сохранили лицо.
Пратт снова похлопал посла по колену.
- Надо придумать какой-нибудь модус вивенди... Приемлемую для
обеих сторон формулировку. Будет величайшим идиотством, если мы
сцепимся. - Пратт понизил голос. - Между прочим, у нас имеются
сведения о том, что русские стали убирать войска с Дальнего Востока.
Хотят остановить немцев у Москвы.
- Нам это известно, - так же тихо сказал Номура. - Мы не думаем,
что немцам удастся быстро справиться с русскими. Процесс ликвидации
военной мощи России будет довольно затяжным.
- Но если между нами вспыхнет война, - Пратт поднес палец к носу,
- ситуация может измениться коренным образом...
- И не в пользу наших стран, - заметил Номура.
Пратт пододвинулся вместе с креслом к послу и тихо заговорил:
- Вам и нам надо сохранить свободу действий. Японии ни в коем
случае нельзя лезть в войну с нами и Англией. Вы должны сохранить свой
флот в целости. Это у вас главный козырь. И на будущей мирной
конференции ваш голос будет звучать очень внушительно, подкрепленный
новейшими линкорами и авианосцами. Мы поддержим вас в вопросе о
Приморье и Сахалина.
Номура снял очки и посмотрел одним глазом на старого друга.
- А как насчет Камчатки? - мягко спросил он.
Пратт скользнул взглядом по карте Америки, висящей на стене:
- Камчатка примыкает к нашей Аляске, дорогой мой.
Номура тоже посмотрел на карту и тихо, но настойчиво произнес:
- Камчатка примыкает к нашим Курильским островам
Пратт примирительным тоном сказал:
- Все эти вопросы будут стоять на повестке дня будущей мирной
конференции. Сейчас о них рано говорить. Сейчас надо думать о том, как
избежать катастрофы на Тихом океане.
- Правильно! - согласился Номура. - Нам нельзя воевать ни в коем
случае. Я буду прилагать все усилия, чтобы как-нибудь выйти из тупика.
Я готов отдать жизнь за то, чтобы Америка и Япония... шли рука об
руку, обеспечивая мир на Тихом океане... - Номура поднес мизинец к
глазу и вытер слезу.
Пратт встал и положил ему руку на плечо:
- Надо непременно достигнуть компромисса, и в такой форме,
которая обеспечивала бы сохранение престижа Японии в вопросе об
эвакуации японских войск из Китая. Договориться в принципе, а насчет
срока эвакуации можно выработать эластичную формулировку. Давайте
думать в этом направлении. Только прошу иметь в виду, что наш разговор
совершенно неофициальный, приватный... все останется между нами.
Номура встал с кресла и поклонился.
- И надо еще подумать, - сказал он, - в какой форме Америка
сможет отменить ограничения американо-японской торговли. Обе стороны
должны взаимно наметить соответствующие компенсации... чтобы создать
предпосылки для принципиального соглашения относительно почвы для
компромисса.
Вместо ответа Пратт сложил большой и указательный пальцы в виде
буквы "о" и дернул подбородком - это означало: о'кэй. Он спустился с
послом в лифте и проводил его до машины.
6 ноября
У Уайта заметно портился характер. Он стал раздражительным,
разучился сдерживать себя, по малейшему поводу набрасывался на других,
особенно доставалось Пейджу. И все из-за работы.
Ее было много, и надо было провертывать все сверхсрочно -
начальство не любило ждать. Начальство не принимало никаких объяснений
насчет того, что японцы, и особенно японский министр иностранных дел и
послы, когда заходила речь о сугубо деликатных делах, прибегали к
витиеватым оборотам, употребляя многоэтажные глагольные наращения,
затуманивающие смысл текста.
Адмирал Номура к тому же любил прибегать к терминологии
профессиональных борцов. А многие термины нельзя было найти ни в одном
японо-английском или толковом словаре, даже у Такенобу и в "Котоба но
идзуми", потому что составители этих словарей - почтенные филологи -
были круглыми невеждами по части борьбы.
- Ну, вот опять... - Пейдж снял очки и растерянно заморгал
подслеповатыми глазами. - "Нодо" - это шея, а "ва" - это петля,
следовательно, "нодова" - петля на шее. Но что-то не получается.
Уайт шумно вздохнул:
- Надо по смыслу, по контексту. - Он повысил голос: - У тебя
башка на плечах или что?
Пейдж виновато повел плечами:
- Номура пишет, что его "выталкивают из занятой им позиции с
помощью нодова". Если на шее петля, то этого человека либо
подвешивают, либо душат, но не выталкивают... Непонятно что-то.
После недолгого раздумья Уайт объяснил:
- Нодова - это такой прием, когда зажимают пальцами одной руки
подбородок противника и отгибают ему голову назад, а другой рукой
толкают в грудь и выставляют с арены.
Пейдж выругался и стал по очереди проклинать посла, японских
борцов, Уилкинсона и Макколла, Т-бюро и тот день, когда решил изучать
японский язык в Колумбийском университете, вместо того чтобы пойти на
гомеопатический факультет Мичиганского университета. В заключение он
проклял еще тот вечер, когда встретил Уайта на концерте и дал себя
уговорить пойти в Т-бюро.
- Плавал бы себе на каком-нибудь кораблишке, дышал бы свежим
морским воздухом и не видел бы этих чертовых телеграмм с проклятыми
определительными предложениями длиной в несколько метров,
потенциальными залогами и всякими аффиксами. - Пейдж ударил себя по
голове: - Идиот!
А Уайт проклинал Федеральное бюро расследований. Недавно из
Эф-Би-Ай поступили данные о том, что брат жены Шривера участвовал в
испанской войне на стороне красных и сейчас работает в Коминтерне.
Уилкинсон немедленно распорядился отстранить Шривера от "магии" и
попросил военно-морскую контрразведку провести расследование - не
попали ли секреты Т-бюро к американским коммунистам.
Дело Шривера открыло глаза работникам Т-бюро. Оказывается, за
ними следили агенты Эф-Би-Ай. Гейша клятвенно уверял, что частная
переписка всех "магов" подвергается перлюстрации, все телефонные
разговоры подслушиваются и за всеми ходят филеры.
- А скоро перейдут к другим мерам, - говорил Гейша, понижая голос
до шепота, - всех нас раз в месяц будут вызывать в морской госпиталь и
впрыскивать в одно место специальную сыворотку из амитала, пентотала и
коньяка. После инъекции человек немедленно засыпает и начинает
выбалтывать во сне все, что у него на душе. И все это будет
записываться стенографистками, прочитываться Хозяином и его ближайшими
помощниками - Тернером, Ингерсолом и Уилкинсоном. Один экземпляр
пойдет в личное дело, другой - в специальный отдел Эф-Би-Ай для
вложения в личный формуляр, на обложке которого будет написана
условная кличка каждого поднадзорного. Уайт получит кличку "Гремучая
змея", Пейдж - "Тарантул", а я, наверно, "Божья коровка".
Вскоре после того как отстранили Шривера, Т-бюро лишилось и Гейши
- правда, ненадолго. Макколла откомандировал его на время к армейским
дешифровщикам, которым было поручено наряду с обработкой "магии"
заниматься еще изучением японских военных кодов. В качестве подсобных
материалов фигурировали японские радиограммы, перехваченные на
китайском театре военных действий. Кроме того, армейским "магам"
поручали еще расшифровывать материалы, получаемые от Эф-Би-Ай, -
всякого рода криптографию, обнаруженную у арестованных японских
агентов.
Специалисты по разгадыванию кодов нуждались в помощи людей,
безупречно знающих японский язык. Японоведы должны были подсказывать,
какая буква или слово может быть в том или ином месте
расшифровываемого текста, - без их консультации нельзя было строить
правильные догадки.
У Гейши взяли подписку о неразглашении тайны работы, выполняемой
им у армейцев, но так как в подписке не было сказано, что при
посещениях Т-бюро он обязан держать рот закрытым, он рассказывал Уайту
и Пейджу о том, как вместе с армейскими криптоаналитиками охотится за
тайнами.
Из его слов явствовало, что ему приходится выполнять примерно
такую же работу, какую в свое время проделал французский ученый
Шампольон. Даже, может быть, более трудную, так как египетские фараоны
не занимались шпионажем против Соединенных Штатов Америки.
Особенно Гейше понравилась работа по разгадыванию различных
зашифрованных записей, найденных у японских шпионов.
Однажды он явился в бюро с сияющим лицом.
- Уважаемые джентльмены, я сделал величайшее открытие, - сказал
он, садясь на край стола Пейджа. - Говорю об этом без ложной
скромности и без всякого преувеличения. Не надо заранее скептически
усмехаться. Такие усмешки видели и Коперник, и Галилей, и Ньютон. Я
нашел ключ ко всей японской шпионской криптографии. Отныне все
кодированные записи японцев можно разгадывать так же просто, как
открывать банки с сардинами.
Уайт процедил сквозь зубы:
- Мне некогда слушать всякую ахинею. Проваливайте.
Гейша посмотрел на Пейджа. Тот сперва замотал головой, но потом
сжалился:
- Ладно, валяйте. Только уложитесь в две минуты, пока курю
трубку.
Гейша, конечно, не уложился, но Пейдж, а затем и Уайт выслушали
его с должным вниманием.
Рассказ Гейши был довольно любопытен.
Оказывается, все японские разведчики, даже самые изощренно
коварные, бесхитростны, как дети. Когда им нужно сделать какую-нибудь
секретную запись, они не утруждают себя придумыванием нового способа,
а употребляют один из тех, что уже фигурирует в мировой детективной
литературе.
Например, шпион Исидзака, пойманный в Сан-Диего в прошлом году,
применял в своих донесениях о местонахождении зенитных батарей
примерно такой же метод иносказаний, который описан в рассказе Бейли
"Сад фиалок".
У капитан-лейтенанта Кавабата, арестованного в мае этого года
около Фресно, нашли письмо, зашифрованное таким же способом, как в
"Украденном рождественском ларчике" Лилиан де ла Тур, где буквы
заменяются пятизначными величинами. Одни японцы пользуются методом,
упоминаемым Конан Дойлем в "Долине ужаса", - указывают порядковые
номера страниц, строк и букв, а ключом берут справочник-ежегодник;
другие применяют метод подстановок, как у Антони Уина в рассказе
"Двойная цифра 13"; третьи пользуются методом, о котором говорится в
"Самом крупном деле Френча" Крофтса,- зашифровывают на основе таблицы
акций. А у двух японских рыбаков, пойманных в начале года у Панамского
канала, обнаружили записки, зашифрованные с помощью каталога
цветочного магазина - точь-в-точь, как у Агаты Кристи в рассказе
"Четверо подозреваемых".
- У Эдгара По в его "Золотом жуке"... - вставил Уайт.
Гейша перебил его с презрительной гримасой:
- Таких примитивных способов, как в "Золотом жуке" По или в
"Глории Скотт" и "Красном круге" Конан-Дойля, теперь не употребляют
даже дефективные младенцы.
- Значит, замечательное открытие лейтенанта Крайфа, - начал
Пейдж, - заключается в том, что...
- Эйнштейну понадобилось целых полторы страницы для изложения
теории относительности, - сказал Гейша, - а моя концепция требует
всего три строчки и может быть сформулирована так: для разгадывания
криптографии японских разведчиков надо просто перебирать в уме
способы, упоминаемые в произведениях известных детективных писателей.
- Значит, надо перечитывать всю эту галиматью о сыщиках? От таких
книжек становятся... - Пейдж посмотрел на Гейшу, - кретинами.
Гейша пожал плечами:
- Общеизвестно, что президент Рузвельт - большой поклонник этой
литературы. Я не считаю его кретином.
- Вы скоро там кончите у армейцев? - спросил Уайт. - Мы тут
задыхаемся от работы, а вы занимаетесь дурацкими кроссвордами и
ребусами.
- Начальству виднее, - ответил Гейша. - Возможно, что мне
предложат написать секретное наставление для наших криптоаналитиков.
Вы получите экземпляр с автографом.
- Я предпочел бы вместо автографа иметь самого автора, - сказал
Уайт. - Мы тонем в потоке "магии", японцы просто взбесились.
В самом деле работы было очень много.
В первых числах ноября прошла куча длинных телеграмм в адрес
посла Номура. В них на все лады подчеркивалось исключительно важное
значение переговоров по поводу вновь сформулированных японских
предложений: 1) японские войска остаются в Китае и Индокитае на тот
или иной срок, потом уйдут; 2) Америка должна уговорить Чунцин
заключить мир с Японией.
Телеграмма из Токио от 4 ноября кончалась такими словами:
"...Исход переговоров окажет исключительно серьезное влияние на
судьбу империи. Мы связываем судьбу империи с этими переговорами".
Принимая от Уайта переведенные телеграммы, Донахью произнес с
улыбкой:
- Надеюсь, на этот раз не будешь спорить? Видишь, как они хотят
добиться соглашения с нами. По поручению президента адмирал Пратт
вчера неофициально беседовал с Номура и вынюхал кое-что относительно
настроений в Токио.
- Но они выставляют явно неприемлемые предложения, - сказал Уайт.
- У тебя светлая голова, но ты никак не хочешь понять. Джапы ведь
хотят поторговаться, и это вполне понятно. Не могут же они сразу
отказаться от всего, что получили в Китае. Все пойдет насмарку.
Столько жертв, и все впустую. И потом, речь идет о престиже военных.
- Вот поэтому-то Япония и не может пойти на уступки. Ей остается
одно: броситься на нас.
Донахью вложил телеграммы в папку:
- Трезвый расчет диктует им другое. Что для них выгоднее -
барахтаться без конца в Китае без всяких надежд на победу или пойти на
уступки в Китае и отыграться за счет России? Японские дивизии сейчас
могут без труда пройти в глубь Сибири. Москва накануне падения. Россия
уже фактически в состоянии агонии.
Уайт покачал головой:
- Японские генералы осмотрительнее тебя. Они знают, что японские
войска могут завязнуть в России, как немецкие. Получится второй Китай,
только еще более сложный. Японские военные считают: для того чтобы
заставить Чунцин капитулировать, надо разгромить Америку.
К Донахью подошел Пейдж.
- Вы ко мне? - спросил Донахью.
- Нет, я могу позже... - смущенно пробормотал Пейдж и, сняв очки,
стал протирать их.
- Мы уже кончили разговор. - Донахью похлопал Уайта по плечу. -
Насчет нападения Японии на нас могу сказать вот что. В случае
возникновения войны между нами операции будут происходить в Индокитае,
на Филиппинах и в южных морях. Но самыми удобными месяцами для
операций на Юге являются октябрь и ноябрь. В декабре в Формозском
проливе, на Филиппинах и в Малайе уже начинают дуть муссоны. Они
делают почти невозможным проведение больших операций. Короче говоря,
мы умело затянули переговоры и заставили японцев пропустить время для
нападения. Если дотянем до конца ноября, то окончательно обезопасим
себя. Получится совсем великолепно.
Пейдж замахал руками в знак несогласия. Уайт сказал:
- Нападать на русских им тоже нельзя. В Сибири уже морозы.
- Квантунская армия предназначена специально для зимних операций,
- авторитетным тоном заявил Донахью. - Она укомплектована уроженцами
Хоккайдо и северных префектур Хонсю, а они не боятся холодов, так же
как канадцы. Я только что прочитал копию донесения нашего военного
атташе в Токио о маневрах в Ниигата: там уже стоят холода, а пехотинцы
на протяжении всех маневров щеголяли в одних кителях, словом,
подготовились для Сибири. - Он повернулся к Пейджу: - У вас что,
дорогой профессор?
- Я хотел только сказать... - Пейдж откашлялся, - у нас много
работы и нас мало сейчас, и без Шривера... совсем тяжело стало.
- Речь идет о том, что без Шривера мы погибаем, - пояснил Уайт. -
Гейши нет, а молодые офицеры, которых нам дали, это фактически
стажеры. Мы были у жены Шривера. Ее брат был студентом, учился в
Англии, поехал добровольцем в Испанию и убит. Что касается Коминтерна,
то это плод зловещей фантазии молодчиков Гувера.
Донахью выпрямился и, подняв голову, сказал:
- Справедливость для меня важнее всего. Ваши обращения ко мне
совершенно излишни.
- Ты должен...
Донахью сердито перебил Уайта:
- Прошу меня не учить Я уже ознакомился с досье, присланным из
Эф-Би-Ай, и нахожу, что все так называемое дело Шривера высосано из
грязного пальца. Шривера надо вернуть в благородную касту "магов".
Дорогие мальчики, не волнуйтесь. Я дойду до Нокса, а если понадобится
- до секретаря президента, но добьюсь восстановления справедливости.
Буду драться до победного конца!
Уайт с восхищением посмотрел на Донахью:
- Лишний раз убеждаюсь в том, что мой друг благородный и честный
человек. Хотя, к сожалению, в вопросах политики...
Пейдж дернул его за рукав:
- С ума сошел! Все испортишь. Идем.
22 ноября
Они ехали по берегу у подножия Дайамонд-Хэда мимо опрокинутых
вверх дном рыбачьих лодок и бамбуковых шестов.
- Где-то вот здесь, - сказал Кита, вглядываясь в темноту.
Проехали мимо полуобгорелого бунгало, окруженного каменной
оградой. За песчаным холмом с тремя высокими кактусами, похожими на
людей с раскинутыми руками, Нисина остановил машину.
- Этот холм называют Голгофой.
Из сарайчика позади пальм вышел человек в плаще и замахал рукой,
как будто писал что-то в воздухе. Кита вышел из машины и направился за
ним к моторной лодке.
- Садитесь сюда, - Баллигант показал на сиденье у руля и бросил
огрызок сигары в воду.
Кита сел, и лодка с тихим рокотом отчалила от берега.
- Я боялся, что опоздаю, - просипел Баллигант, - На меня взвалили
это дело с убийством японца.
Кита кивнул. В газетах были опубликованы все подробности. На пляж
перед отелем "Моана" выбросило волнами труп японца Сугимото, служащего
ломбарда на Бесел-стрит. У него были перебиты шейные позвонки и
вывернуты руки, пулевых и колотых ран не оказалось.
- Имеются подозрения, - сказал, зевая, Баллигант, - что с ним
расправились воры, они сбывали ему краденое. В прошлом году к нам
поступил донос одной женщины, она видела у Сугимото часы, украденные у
ее подруги.
- Как здоровье вашей младшей дочери? - осведомился Кита. -
Кажется, вывихнула ногу? Это очень мучительно.
- Сделали просвечивание, ничего страшного. Полежит недельку, и
все. В следующий раз будет осторожнее играть в баскетбол. - Баллигант
протяжно зевнул. - Спать хочется, вторую ночь без сна...
- Может быть, вашей дочке нужны какие-нибудь дорогие лекарства? Я
срочно выпишу откуда угодно. Не стесняйтесь, пожалуйста.
- Шиверс думает... - Баллигант покачнулся и повернул рулевое
колесо - лодка дернулась в сторону, - фу черт, прямо засыпаю... У нас
думают, что убитый был связан с контрабандистами.
- Держите меня в курсе этого дела. И все, что вам известно,
сообщайте сразу в один прием, а не по частям. Вы режете информацию на
ломтики, как яблочный пирог, и приносите по кусочку. Паршивая
привычка.
Баллигант обернулся:
- Так ведь не все выясняется сразу. Я не нарочно.
- А как там с японцами на коралловых рифах?
- Ничего интересного, - Баллигант вытащил сигару и зажигалку,
похожую на револьвер, закурил.
- Потуши сейчас же! - крикнул Кита. - Сигнал подаешь, сволочь? -
Он вытащил револьвер и приставил его к спине Баллиганта. Тот швырнул
сигару за борт. Кита ткнул американца револьвером в спину, между
лопатками. Баллигант уронил зажигалку в воду и пробормотал:
- Это не сигнал. Просто закурил, простите.
Кита отвел револьвер:
- Как с японцами, собирающими кораллы?
Баллигант бойко заговорил:
- Получено указание из Сан-Франциско попытаться завербовать
кого-нибудь из рыбаков и выяснить, кто из них моряки-резервисты.
- Кого наметил Шиверс?
- Он приказал мне подумать и представить план. Я наметил Йосинака
и Исимару.
- Исимару не надо. Лучше возьмите этого... как его? - Кита
почесал висок рукояткой револьвера. - С татуировкой.
- Так это и есть Исимару. У него изображение тигра на спине, а
ниже пупа - два дракона. Тот самый, который проиграл свое судно в
карты и хотел убить банкомета.
- Исимару пока не трогайте, я сперва поговорю с ним. А как с
корейцем, о котором вы говорили? Владелец аптеки, кажется.
- Очень любопытный субъект. Выяснилась масса интересных вещей. В
январе этого года он получил письмо из России, с Сахалина. Сейчас
проверяем местные связи Ан Гван Су. У него большая клиентура среди
местных корейцев и китайцев - он покупает у матросов торговых судов
женьшень, панты и прочие медикаменты, в том числе и наркотики.
- Среди этих матросов могут быть связные.
- Вполне вероятно. Но выследить их очень трудно.
- А кто из японцев поддерживает с ним связь?
- В загородный домик в Куурау к нему несколько раз приходила одна
японка, сейчас устанавливаем ее личность. Возможно, что это просто
интимная связь, а может быть, она приходит за бельем. По некоторым
данным, она уходила от него рано утром с большими узлами.
- Может быть и то, и другое, - сказал Квта.
- Затем зафиксировано: его аптеку посещает одна молодая японка,
студентка местного университета.
- Как ее зовут?
- Фамилия - Хаями, имя - Марико.
- Красивая?
Баллигант сплюнул в воду:
- Очень хорошенькая. Но вряд ли она любовница аптекаря. Заходит
за лекарственными травами для своей бабушки-кореянки. Некоторые данные
о ней заслуживают внимания. Ее дядя был известным адвокатом в Японии,
выступал на процессах левых. Недавно, после того как побывал в
жандармерии, умер. Ему отбили легкие. Наверное, был связан с японскими
и корейскими красными. Вот почему связь этой студентки с Ан Гван Су
весьма подозрительна. Можно полагать, что кореец связан с советской
разведкой и проводит работу по ее заданиям. В Вашингтоне очень
заинтересовались этим делом. Гувер приказал не спускать глаз с
корейца.
- Следите за ним и за студенткой и предварительно докладывайте
мне. Никаких мер без моей санкции не принимайте.
- Но если прикажут в срочном порядке?..
Кита стукнул рукояткой револьвера о борт лодки:
- Сперва мне. Понятно?
- Понятно, - тихо сказал Баллигант.
- Прежде всего вы работаете у меня, и только потом у Сиверза. Это
надо помнить всегда. - Кита посмотрел на ручные часы со светящимся
циферблатом. - Поворачивайте к берегу, к тому месту, где бассейн для
ватерполо.
Лодка мягко врезалась в песок. Кита спрятал револьвер в задний
карман брюк, надел перчатки, вынул из пиджака белый пакет, осторожно
извлек из него лакированный портсигар и передал Баллиганту:
- Вытаскивайте из портсигара деньги. Здесь двести. И отдельно на
подарок дочке - пятьдесят.
Баллигант поклонился, вынул деньги и вернул портсигар Кита. Тот
вложил портсигар в пакет и засунул в карман.
- Надо будет у нас тоже ввести это... - Баллигант усмехнулся. -
На портсигаре остаются отпечатки пальцев вместо расписки. И можно
проставить потом любую сумму.
- Любую? - Кита вытащил пакет из кармана и развернул его. На
портсигаре было написано красной тушью: "250 долларов". - Сумма
проставлена.
- Я не вас имел в виду, простите. - Баллигант приложил обе руки к
груди. - Я просто так... в шутку. Не сердитесь.
- Не надо так шутить. - Кита тяжело дышал. - Если бы мы не были
связаны работой, я прикончил бы вас как собаку за оскорбление. Я
никогда не стану пачкаться, наживаться на таком дерьме, как вы... В
следующую среду утром вам позвонят, будут говорить по коду "Февраль".
- Сделав паузу, он смягчил голос: - Берегите себя, желаю скорейшего
выздоровления вашей дочке. Я пришлю ей часики, а вы скажете, что
выиграли пари.
- Мне хотелось бы выиграть еще зажигалку... - протянул с жалобной
интонацией Баллигант. - Пришлось выбросить в воду, а я так привык к
ней.
- Я подарю вам другую. Только не в виде револьвера. Эта
действовала мне на нервы.
Кита кивнул головой и быстро пошел в сторону двухэтажного дома за
трибунами бассейна. Обойдя ограду, он вынул из кармана пальто
электрический фонарик и направил свет на землю. За деревьями вспыхнул
свет фар, бесшумно подкатила машина. За рулем был Абэ.
- Домой, - скомандовал Кита и сел рядом с шофером.
- Идэ приказал мне прибыть к нему в четыре утра, - доложил Абэ. -
Наверное, поедет в поселок около аэродрома Белоуз.
- Уже завел там агентов? А как у него дела в городе?
- Я возил его два раза на Ривер-стрит, затем к аэродрому Хикэм. А
на прошлой неделе он ездил к Канеохэ, там у него тоже есть кто-то.
- Значит, в первую очередь расставляет людей около аэродромов.
Готовится к наземным мероприятиям.
- А Сугимото должен был действовать около аэродрома Эва.
- Какой Сугимото?
Абэ сделал удивленное лицо:
- Не читали? Его нашли мертвым.
- Этот Сугимото? Значит, он был связан с Идэ?
- Да. На прошлой неделе Идэ сказал мне, что Сугимото ненадежен, и
предупредил через меня хозяина китайского ресторана напротив таможни.
Затем он приказал мне заехать за Сугимото и привезти его ночью к
воротам парка Капиолани. И больше я его не видел.
- Шанхайские приемы. Не может отвыкнуть. А с Хаями Марико
встречается?
- Он уже был у нее дома, познакомился с мамашей. Я возил какие-то
книги, которые Идэ достал для нее. А самой Марико он поднес целый
мешок японских целебных растений. Она, кажется, хочет писать научный
труд о старинной восточной медицине. Наверно, ее тоже прикончит.
- А может быть, и нет. Обо мне спрашивает?
- О вас нет, а о Моримуре несколько раз спрашивал.
- Смотри, ничего не говори. Ни слова о том, что видишься со мной.
И насчет моих дел с Баллигантом. Если проболтаешься... выдам со всеми
потрохами Баллиганту. Я ему сообщу, почему умер тот полицейский, и
представлю доказательства.
Абэ замотал головой:
- Ничего не скажу.
Он вдруг круто затормозил. Кита чуть не ударился лицом о ветровое
стекло. Машина уперлась в кусты папоротника.
- Болван!
Кита ударил Абэ кулаком по голове. Абэ поклонился:
- Простите. Не хотел давить кошку... она черная.
- Ну и что?
- Черные кошки после смерти мстят. Это точно.
Они поехали дальше.
- В тот раз, когда везли того китайца, помните? - продолжал Абэ.
- Мы раздавили черную кошку, и через два дня китаец утонул. Кошка
отомстила.
Кита погладил нос и усмехнулся.
- Чуть не расплющил. - Немного погодя он спросил: - А сейчас
раздавил?
- Нет, выскочила из-под колес. Еще бы секунда, и...
- Насчет сегодняшней поездки Идэ сообщи мне завтра. Достал билет
на воскресный бейсбольный матч?
- Не успел.
- Хочешь пойти?
- Конечно.
- Я дам тебе свой билет.
Абэ поклонился, приложив лоб к рулевому колесу. Кита приказал
остановить машину недалеко от памятника королю Камехамеха и пошел
пешком в генконсульство.
28 ноября
Письмо Марико встревожило Уайта. Она сообщила, что Акино встретил
ее на улице и сказал, что тот женьшень, который она недавно дала одной
знакомой японке, оказался ядовитым - японка умерла по возвращении на
родину. Если японская полиция известит об этом американскую, могут
возникнуть большие неприятности. Марико купила женьшень в аптеке
корейца, но к ответственности могут привлечь не только аптекаря, но и
ее. Акино прозрачно намекнул, что это дело он может уладить. Зато она
в свою очередь должна помочь ему, когда это понадобится. Поведение
Акино кажется ей странным.
Марико просила дать совет. Уайт показал письмо Донахью. Тот
заявил:
- Явный шантаж, готовит вербовку. Твоя красотка в опасности. Если
только не врет.
- Что же ей посоветовать? Только не шути, дело серьезное.
Подумав немного, Донахью ответил:
- Я хорошо знаю начальника морской контрразведки в Перл-Харборе
капитана второго ранга Уолша. Могу радиотелефонировать ему, чтобы он
попросил Эф-Би-Ай взять этого японца под наблюдение.
- Но тогда и за ней начнут следить. Нельзя ли сделать так, чтобы
она осталась в стороне?
- Я попрошу Уолша действовать самым деликатным образом. Так,
чтобы твоя косоглазенькая наяда ничего не заметила. - Донахью
пристально посмотрел на Уайта. - А ты не думаешь, что это начало
комбинации против тебя?
- Против меня?
- Может быть, она хочет втянуть тебя в эту историю?
- Какая чепуха! Я за нее ручаюсь.
- Никогда нельзя ручаться за женщин, а тем более за азиаток. Я
боюсь, что она - японская Мата Хари.
Уайт рассердился:
- Я жалею, что показал тебе письмо. Обратился к тебе, как к
другу, а ты...
- Ну ладно, не кипятись. - Донахью погладил Уайта по спине. -
Будем считать, что она чиста, как белая лилия, и не имеет пока
отношения к японской разведке. Я сейчас позвоню Уолшу и попрошу взять
ее под защиту. Как ее зовут? Я плохо запоминаю их дурацкие имена.
- Хаями Марико.
Донахью пошевелил губами и кивнул головой:
- Постараюсь запомнить.
Вечером того же дня через Т-бюро прошла телеграмма из Токио,
адресованная генеральному консулу в Гонконге.
"Э 111
Ввиду крайнего обострения японо-американских отношений просим
присылать без определенной периодичности донесения о военных кораблях,
стоящих на рейде Перл-Харбора, но не реже двух раз в неделю. Как вы
уже, наверное, поняли, необходимо обращать особое внимание на
сохранение секретности нашей переписки".
Телеграмму перевел Пейдж. Проверив ее и поставив в углу свои
инициалы, Уайт сказал Пейджу:
- Донахью нет, его куда-то вызвали вместе с Макколла. Иди с этой
"магией" прямо к Уилкинсону. Пусть включит ее в экстренную сводку.
Пейдж сел за свой стол и стал перекладывать словари и
справочники. Потом снял очки и смущенно буркнул:
- Иди сам, Ник. Не люблю ходить к нашему боссу. Чувствую себя
кроликом перед гремучей змеей.
Уайт укоризненно покачал головой:
- Мне рассказывали, как ты провел одно дело в Кантоне под видом
контрабандиста. Японцы тогда могли преспокойно пристрелить тебя, но ты
не струсил. А тут боишься?
Пейдж молча пожал плечами. В это время явился Гейша. Он принес
самую свежую "магию" из дешифровального сектора. Макколла приказал
перевести ее вне очереди.
- А почему Макколла считает, что она такая экстренная? - сердито
спросил Пейдж. - Он же не знает японский.
- Я перевел ему несколько последних слов, - признался Гейша. - В
конце сказано: "сверхэкстренное извещение".
- Наверное, опять напутал, - процедил сквозь зубы Пейдж.
Гейша провел пальцем по животу - сперва горизонтально, потом по
вертикали.
- Клянусь самурайской честью: не напутал.
Уайт перевел телеграмму сам. Он провозился с ней долго, потому
что в тексте были искажения - надо было переводить очень осторожно.
Закончив перевод, Уайт приоткрыл окно и с наслаждением вдохнул
прохладный воздух. Шел дождь, уже начинало темнеть. Пока Пейдж
перепечатывал начисто перевод телеграммы, Уайт стоял у окна и смотрел
на белую стену морского госпиталя на той стороне улицы. Из-за стены
торчали голые деревья.
- Безобразие, - прошипел Пейдж. - Телеграмма от восемнадцатого
ноября, а ребята Сэффорда расшифровали ее только сегодня.
- У армейцев еще хуже, - сказал Гейша. - Полковник Сатлер совсем
растерялся. У них столько накопилось... Возятся еще с октябрьскими.
- Потому что расшифровывают все подряд, - заметил Пейдж. - Надо
же делать отбор - пропускать в первую очередь наиболее важные, а
сводки о китайских фронтах, присылаемые из Токио, и отчеты о банкетных
расходах можно откладывать пока в сторону.
Гейша развел руками:
- Тогда я должен сидеть там с утра до вечера и заниматься
сортировкой "магии".
Он взял у Пейджа перепечатанный текст, пробежал его глазами и
зачмокал губами:
- Потрясающая штука! Наверху обалдеют от восторга.
Текст телеграммы был таким.
"Из Токио, от министра иностранных дел
Послу в Вашингтоне
18 ноября
Э 2353
Относительно передачи по радио специального сообщения в случае
чрезвычайного положения.
В случае возникновения чрезвычайной ситуации (угрозы разрыва
дипломатических отношений с вами) или прекращения международной связи
в коротковолновую радиопередачу последних известий на японском языке
будут вставлены следующие фразы: если, речь будет идти об отношениях
между Японией и Америкой - "восточный ветер, дождь", между Японией и
Советским Союзом - "северный ветер, облачно", между Японией и Англией
- "западный ветер, ясно".
Этот сигнал будет дан в середине и в конце прогноза погоды,
передаваемого по коротковолновому радио. Фраза будет повторена дважды.
Услышав эту радиопередачу, вы должны немедленно уничтожить шифры и
прочие документы. Сообщение держать в строжайшем секрете. Передаем в
порядке сверхэкстренного извещения."
- Под "возникновением чрезвычайной ситуации", - сказал Уайт, -
надо понимать внезапное нападение Японии на одну из трех стран -
Америку, Россию или Англию. В этом случае у японцев не будет времени
зашифровывать радиограмму. Из Токио просто дадут сигнал под видом
сводки погоды. Такой сигнал можно будет принять по радиоприемнику.
- Теперь нас заставят следить за всеми японскими коротковолновыми
передачами. Совсем погибнем, - вздохнул Пейдж.
- Нет, это не наше дело. Этим займется наша радиоразведка. - Уайт
кивнул Гейше. - Возьмите у Пейджа "магию", посланную в Гонолулу, и эту
и бегите к Уилкинсону. Обе "магии" ему понравятся, особенно насчет
сигнала.
- Пахнет войной... Густо пахнет, - Гейша шмыгнул носом и выбежал
из комнаты.
Как и следовало ожидать, "магия" о сигнале нападения произвела
большой эффект. Вскоре пришел Донахью, он широко улыбался:
- Спасибо, дорогие профессора, за великолепную штучку. Наверху
поднялся тарарам. Гейша носится с таким видом, как будто он выкрал
"магию" из кармана японского премьер-министра. Ну как, Никки? Твое
мнение?
- Я думаю, - медленно произнес Уайт, - что обе "магии" связаны
друг с другом и что скоро последует сигнал.
- Правильно, - согласился Донахью. - Будет сигнал "северный
ветер". Нападут на русских, чтобы добить их.
- Немцы застряли под Москвой, - сказал Уайт. - Выдохлись.
Неизвестно, что будет дальше.
Донахью уверенным тоном произнес:
- Немцы сейчас проводят перегруппировку своих сил, подтягивают
резервы и на днях начнут генеральный штурм большевистской столицы. И
над Кремлем поднимется флаг со свастикой.
- Ты, как попугай, повторяешь нацистские реляции, - сказал Уайт.
Донахью протянул руку:
- Давай пари. Я ставлю на "северный ветер", ты - на "восточный",
Проиграешь наверняка.
Уайт покачал головой:
- Нет, не проиграю. Мы неуклонно идем к войне с Японией. Ты же
знаешь последнее японское предложение. Оно прошло на той неделе в
"магии".
- Я был занят эти дни другими делами. Что же они предложили?
- Они представили окончательный вариант соглашения. Америка и
Япония взаимно обязуются не увеличивать вооруженные силы на Юге;
Япония уберет войска из Индокитая после заключения мира с Китаем;
Америка не должна мешать японо-китайскому замирению; Япония получает
нефть и прочее с Юга.
- Это так называемое предложение "оцу", - пояснил Пейдж. - Явно
рассчитано на то, что мы не примем его.
Донахью удивленно поднял брови:
- Но ведь сюда прилетел второй посол, и он вместе с Номура будет
вести переговоры. Значит, Токио хочет продолжать переговоры. Если бы
там не хотели этого, то не присылали бы Курусу.
- Его прислали для того, чтобы они вдвоем втирали очки Хэллу, -
сказал Уайт.
Пейдж протянул Уайту "Чикаго трибюн" от 27 октября. Красным
карандашом было отчеркнуто следующее место в редакционной статье:
"Каким жизненным интересам США может угрожать Япония? Она не может
напасть на нас. Это невозможно с военной точки зрения. Даже наша база
на Гавайских островах находится вне досягаемости японского флота".
- Вот так думают они, - Уайт кивнул в сторону Донахью. - Но то,
что позволительно газетному писаке, непозволительно штабному офицеру.
Донахью взял у Уайта газету и, просмотрев ее, дернул уголком рта.
В комнату с шумом влетел Гейша. Он вытер платком лоб и шею.
- Все меры приняты, - доложил он. - Всем радиостанциям морского
ведомства приказано отныне контролировать японские заграничные
радиопередачи, включая объявления и тексты песенок. Я уже попросил
записывать для меня японские танго и слоуфоксы. Такие же директивы
даны армейским радиостанциям и станциям радиоперехвата федеральной
комиссии связи. Теперь будем ждать сводку погоды. - Он взглянул с
улыбкой на Донахью. - Я уже заключил пари на несколько дюжин бутылок
олд парра. А вы?
Донахью пошел к дверям. У порога он обернулся и кивнул в сторону
Уайта:
- Мы заключили пари. Вы все будете свидетелями Он проиграет и
уступит мне свою желтую... лилию.
28 ноября
Оба посла сидели в угловом кабинете с большим электрическим
камином. Они недавно вернулись от Хэлла. Номура успел облачиться в
халат. Курусу был еще в визитке и серых брюках в черную полоску -
строгий и чинный. Он держал в руках тетрадку.
Адмирал диктовал секретарю-драгоману:
- Таким образом, ответ американской стороны сводится к
контртребованию, чтобы Япония признала четыре принципа. Признание этих
принципов будет означать, что Япония принимает все американские
требования: эвакуировать войска из Китая и Индокитая, упразднить все
правительства на территории Китая, с тем чтобы чунцинское
правительство стало единственным...
Перелистав тетрадку, Курусу швырнул ее на столик:
- Все равно не запомнить. Буду говорить и заглядывать в нее.
Правда, придется искать слова.
Номура показал на драгомана.
- Исида знает наизусть всю тетрадку. Он будет сидеть около вас и
подсказывать. - Сделав несколько глотков из чашки с чаем, адмирал
продолжал диктовать: - Новым является предложение относительно
заключения коллективного договора о ненападении, причем в числе
участников договора фигурирует Чунцин. Таким образом, принятие этого
предложения обяжет Японию заключить мир с Чунцином и вообще поставит
ее в унизительное положение... К этому прибавь то, что я продиктовал
раньше, и перепиши все начисто.
Драгоман вышел из кабинета. Но тут же вернулся и сообщил, что
Токио вызывает посла Курусу - у аппарата начальник американского
отдела министерства иностранных дел Ямамото. Курусу взял трубку.
Слышимость была неважная, но помогло то, что у Ямамото была отличная
дикция. Номура взял отводную трубку.
Ямамото. Как дела со свадьбой? Повторяю: со свадьбой.
Драгоман шепотом пояснил Курусу значение слова "свадьба".
Курусу. Говорили примерно о том же, о чем вчера говорила Умэко.
Как и до сих пор, большое влияние оказывает южный вопрос.
Ямамото. Южный?
Курусу. Да, южный. Одно время казалось, что свадьба - дело
решенное. Как вы считаете... ребенок родится?
Ямамото. Очевидно, родится, и очень скоро.
Курусу посмотрел на Номура. Тот покачал головой.
Курусу. Значит, вы считаете, что ребенок может родиться?
Ямамото. Я думаю, что родится крепкий ребенок. Вы сделали
заявление по поводу сегодняшнего выступления Кимико-сан?
Курусу. Нет, не сделали.
Ямамото. Насчет свадьбы все-таки не прекращайте разговоров.
Курусу. Продолжать? Попытаемся.
После паузы Ямамото сказал:
- Так или иначе, но мы не можем продать гору.
Разговор кончился. Положив трубку, Курусу вздохнул, поднес руку
ко лбу и стал медленно массировать надбровье.
- В Токио не хотят уступать, - пробормотал он. - Сугияма и Нагано
взяли верх.
- Надежд на свадьбу нет, - сказал Номура. - И по-видимому,
родится ребенок. Это неизбежно.
Оба посла погрузились в молчание. На улице заиграл оркестр.
Адмирал подошел к окну и отодвинул гардину. На той стороне улицы,
перед закусочной, вокруг музыкантов собрались люди. Но как только
оркестр смолк и негритянка в форме офицера Армии спасения, отчаянно
размахивая руками, начала проповедь, публика стала быстро расходиться.
29 ноября
Стенные часы в коридоре уже пробили четыре. Уайта клонило ко сну.
Он налил из термоса черный кофе и выпил две чашки подряд. Потом пошел
в туалетную и смочил лицо и волосы холодной водой. Пейдж тоже устал:
он громко зевал, потягивался и яростно тер затылок.
Уже третью ночь подряд Уайт и Пейдж сидели до утра. Из
дешифровального сектора "магия" поступала в течение всего вечера -
надо было готовить материал для утренней сводки. Хозяин теперь
требовал, чтобы первую сводку клали ему на стол не позже девяти утра.
Кофе и холодная вода отогнали сон. Уайт закончил редактирование
всех телеграмм. Самыми важными были две - обе из Токио от министра
иностранных дел.
Первая - от 22 ноября - гласила:
"Если можно будет разрешить все вопросы к 29 ноября, мы решили
ждать. Но на этот раз, подчеркиваем, это - крайний срок, изменен не
будет. После этого дня события начнут развиваться автоматически."
А во второй - от 28 ноября - говорилось:
"Через несколько дней вам будет послано сообщение о точке зрения
правительства, и на этом фактически переговоры будут закончены. Но вы
не создавайте у американцев впечатления, что переговоры закончены.
Сообщите им, что ждете директивы правительства."
Уайт ударил ладонью по столу:
- Утренняя сводка ошеломит нашего Хозяина и его вассалов. Японцы
готовятся к прыжку. Как у тебя? Дай кодированный текст.
Пейдж возился с расшифровкой телефонного разговора между Курусу и
Ямамото.
- Все в порядке. Спасибо Шриверу, это он достал в Токио код "РИ"
для телефонных разговоров. - Он передал Уайту японский текст. - Из
этого разговора видно, что со "свадьбой" ничего не получится.
"Свадьба" - это соглашение. "Родится ребенок" - это разрыв. Токио не
хочет "продавать гору", то есть идти на уступки.
- А кто такая Кимико-сан?
- Это президент Рузвельт, а Умэко-сан - Хэлл.
Уайт усмехнулся:
- Наша утренняя сводка разочарует начальство. Они с нетерпением
ждут сигнала насчет "северного ветра", а дело идет к "восточному".
Пейдж потянулся и громко зевнул. Уайт предложил немножко
прогуляться.
Они прошли мимо гаража Белого дома. Около статуи Боливара стояли
полицейские в высоких резиновых сапогах. У здания Торговой палаты
выстроились разноцветные туристские и школьные автобусы. Их окатывали
водой из шлангов негры-мойщики.
Уайт и Пейдж медленно прошлись по Пенсильвания-авеню до здания
Национальных архивов и вернулись в бюро. Сейчас же явился дежурный
солдат-негр и начал убирать помещение. Окончив уборку, он принес
большой брезентовый мешок и стал ссыпать в него бумажный мусор из
корзин "магов".
Загудел телефон на столе Уайта. Звонил начальник японского
направления Макколла:
- Опять просидели всю ночь, Уайт? Бедняжка. На рождество я вам
устною недельный отпуск, походите на лыжах.
- Боюсь, что на рождество нам будет не до лыж. Утренняя сводка
будет весьма зловещей. Свадьбы не будет, родится большущий ребенок.
Макколла свистнул - он знал код "РИ":
- Я приеду только к двенадцати. Передайте все Донахью, пусть
скорей доложит Уилкинсону. Запись разговора Курусу с Токио включите в
сводку.
Вскоре явился Донахью - прямо с теннисного корта, с ракеткой в
чехле. Он бегло прочитал сводку и почесал подбородок.
- Как видишь, разрыв близок, - сказал Уайт.
- Судя по телефонному разговору Курусу - Ямамото, они не хотят
прекращать переговоров, - сказал Донахью. - Тут же написано черным по
белому: "Насчет свадьбы не прекращайте разговоров".
- Но в "магии" от двадцать восьмого говорится, что "фактически
переговоры будут закончены".
Донахью поморщился:
- Почему ты истолковываешь текст так предвзято? Здесь сказано,
что через несколько дней из Токио будет прислана телеграмма с
изложением позиции Японии, и на этом данная стадия переговоров будет
закончена. Мы дадим ответ, и снова начнутся переговоры, но уже на
другой основе. Токио лихорадочно ищет почву для компромисса. Вчера
ночью Номура беседовал с патером Драутом, потом с министром почт
Уокером. И тому и другому он заявил, что будет продолжать встречи с
Хэллом.
- И кончится это тем, что они бабахнут нас по башке, - сказал
Уайт.
- По базе тихоокеанского флота, - уточнил Пейдж.
Донахью взмахнул ракеткой:
- У вас какие-то чугунные головы. Мне надоело твердить вам одно и
то же. Японцы не смогут напасть на Перл-Харбор, потому что там только
тридцать футов глубины. Следовательно, торпедная атака исключается, а
без торпед нет смысла нападать на линкоры.
Пейдж возразил:
- Англичане сбрасывали торпеды на полигоне глубиной в сорок
футов, а это почти столько же, сколько в Перл-Харборе.
- Сообщение об этих испытаниях мы получили только от агентов, -
сказал Донахью, - подтверждений не было. На наш официальный запрос
английское командование не дало вразумительного ответа.
Донахью взял папку с телеграммами для сводки. Уайт показал на
"магию", лежащую на столе:
- А эту возьмешь? Адресована генконсулу в Гонолулу.
- Она не войдет в сводку.
- Почему? Очень интересная.
Донахью махнул рукой и ушел. Уайт взял телеграмму со стола и
пошел за ним. Он открыл дверь кабинета Уилкинсона. Тот сидел в кресле
и читал газеты.
- Что у вас? - спросил Уилкинсон, подняв очки на лоб.
- Донахью не пожелал взять для сводки эту "магию". Она
представляет первостепенный интерес.
Уайт положил перед начальником телеграмму.
"Из Токио.
Генконсулу в Гонолулу
Э 113
Сообщите о кораблях, стоящих в следующих зонах: зона
Перл-Харбора, залив Мамала в бухте Гонолулу и прилегающая акватория.
Просим собрать данные в совершенно секретном порядке."
Уилкинсон прочитал телеграмму и положил ее на стол:
- Ничего экстраординарного. Такие задания посылаются многим
японским консулам, находящимся около военных гаваней.
Уайт подошел вплотную к столу Уилкинсона и наклонился вперед:
- Эта "магия" говорит о том, что японцы готовятся к нападению на
Гавайи. Надо немедленно известить адмирала Киммела и генерала Шорта,
чтобы были наготове.
- Мы послали позавчера им телеграмму о том, что японцы могут
начать военные действия против Филиппин, Таиланда, Борнео и на
перешейке Кра. Можете не волноваться. - На благообразном лице
Уилкинсона появилась улыбка. - Мы не спим. А вам надо пойти поспать. У
вас очень утомленный вид, Уайт.
Уайт повысил голос:
- При чем тут Борнео и Кра? Речь идет о Перл-Харборе!
Уилкинсон слегка поднял брови и откинулся в кресле. Потом спустил
со лба очки и с любопытством уставился на подчиненного.
- Мне кажется, я сам знаю, что надо делать, - произнес он
подчеркнуто спокойно. - И знаю, кому нужно посылать телеграммы.
Уайт крикнул:
- Нет, не знаете! Вы ничего не видите! Или видите, но ничего не
делаете...
В кабинет вошел Донахью. Он схватил Уайта под руку и зашептал в
ухо:
- Успокойся, Никки, считай до двадцати. Успокойся, ради бога.
Уилкинсон снова поднял очки на лоб и сложил руки на животе.
- Уайт, вы переутомились, я понимаю вас, - он сочувственно кивнул
головой, - сдали нервы. Держите себя в руках и не устраивайте
припадков в служебное время. Сходите к невропатологу. Мы следим за
японским флотом. Наша радиоразведка уже заметила, что возрастает
концентрация сил японского флота, они вовсю ведут ложный радиообмен,
чтобы сбить нас с толку. Мы также обнаружили скопление самолетов на
Формозе и перемещение авиации к югу от Японии. Мы вполне допускаем
возможность нападения Японии на Филиппины и на английские или
голландские владения. Но... японцы могут наброситься и на других. И вы
знаете на кого. И эту альтернативу, весьма вероятную, мы, разведчики,
не вправе сбрасывать со счетов.
Донахью погладил Уайта по плечу.
- Ты совсем издергался, Никки, и выбился из сил. Ходи со мной по
утрам в манеж. - Он повернулся к Уилкинсону. - Получены сведения о
том, что японцы уже утвердили план военной администрации в Сибири и
сейчас в Токио идет тайная мобилизация всех переводчиков-россиеведов.
Уайт с трудом произнес:
- Простите... Я позволил себе...
Уилкинсон молча пожал плечами и обратился к Донахью:
- Вчера Дайана потащила меня в Национальную галерею. Я собирался
туда уже несколько лет, но никак не удавалось. Я не знал, что там есть
Утрилло, две замечательные вещи... парижские переулки. Видел?
- Мне недавно сказали об этом, - ответил Донахью. - Непременно
схожу. Любопытная судьба у этого замечательного мастера. Пока был
пьяницей и бродягой...
- Это был Верлен от живописи, - заметил Уилкинсон.
- Вот именно, он был форменным пропойцей, в пьяном виде делал
потрясающие шедевры и прославился на весь мир. А с тех пор как его
прибрала к рукам богатая вдова и поселила в шикарном доме, он перестал
писать. Говорят, теперь он только молится и пьет лимонад. Утрилло,
увы, кончился.
Уилкинсон покачал головой:
- Жаль. Я очень люблю одну его картину. Написана, кажется, в
тринадцатом году. Это - деревенская церковка с часами на башне.
Изумительная серо-зеленая гамма.
Уайт вышел из кабинета и столкнулся у входа в бюро с Шривером.
- Энди! - воскликнул Уайт. - Как дела?
Шривер заметно осунулся, виски у него стали совсем белыми.
- Уилкинсон не хочет пускать меня обратно в бюро. Спасибо
Донахью, устроил в контрразведку в Перл-Харборе. Буду помогать Уолшу.
Контр-адмирал Тернер сказал мне: "Вы едете в самое безопасное место в
мире".
За его спиной показалась голова Пейджа:
- А вы, Энди, тоже считаете Перл-Харбор безопасным местом?
Шривер засмеялся:
- Нет, не считаю. Я знаю, что японские адмиралы умеют выбирать
места для ударов.
- А у нас наверху не понимают этого, - сказал Пейдж.
Уайт протяжно вздохнул.
- Такое впечатление, - произнес он глухим голосом, - как будто
японцы изобрели страшное оружие. Направляют из Токио через весь океан
невидимые лучи на наших начальников и усыпляют их мозги.
29 ноября
Кита получил условную телеграмму, означавшую, что 29 ноября
прибудет тайный дипкурьер, с которым надо встретиться на пароходе.
По расписанию пароход "Акаси-мару" должен был прибыть в Гонолулу
в девять часов утра - он шел из Кобе в Мексику, с заходом на Гавайи.
Но пароход опоздал из-за шторма на три с лишним часа.
Кита поднялся по трапу. Его встретил помощник капитана с черной
повязкой на глазу. Он провел генконсула к себе в каюту и ушел. Спустя
минуту явился дипкурьер.
Кита видел его впервые. Дипкурьер назвался Огасавара. Сразу было
видно - он не чиновник ведомства иностранных дел, а офицер. И не ниже
капитана второго ранга. Судя по раскрасневшемуся лицу, он выпил с
утра.
- Какие у вас новости? - спросил Огасавара.
Кита ответил:
- Авианосец "Энтерпрайз" вышел из Перл-Харбора и направился на
Уэйк.
- Когда вышел?
- Три дня тому назад.
- Это прекрасная новость. За нее надо выпить. - Дипкурьер достал
из шкафа бутылку саке и наполнил чайные чашечки. - Я, очевидно,
останусь в Мексике. Обратно все равно не успею.
Кита отпил полчашки:
- Значит, наши вышли с Курил?
- Да. Вы получите директиву о сожжении документов, и сейчас же
после этого последует сигнал.
- Знаю. Мои люди уже дежурят круглосуточно у радиоприемника.
- Сигнал может быть передан и в виде телеграммы о назначении
секретарей Касиваги и Минами - это будет означать, что мы начинаем. -
Дипкурьер осушил чашку и громко икнул. - А может быть, не получите
никакого сигнала, не до этого будет.
- Пожалуй, можно будет приступить к ликвидации документов, не
дожидаясь телеграммы.
Дипкурьер кивнул и согнал с лица улыбку. Вытащив из кармана
листок, он сказал:
- Давайте проверим пункты, откуда будут даваться сигналы
подлодкам. У вас все готово?
- Когда начать подачу сигналов?
- С завтрашнего вечера. Значит так... - дипкурьер поднес листок
близко к лицу и зажмурил один глаз: - С чердаков домов в бухте Раникай
и в деревне Калама.
- Это на Оаху, а на Мауи - с пункта между Ровакула и Балеакала.
Дипкурьер спрятал листок в карман и спросил:
- Как дела у Идэ?
- Он мне не говорит, но, по-видимому, все хорошо.
- Передайте ему, что накануне событий ему сообщат через связного,
что надо делать. Назовите мое имя, он знает.
- А он не будет сердиться, что я не устроил ему встречу с вами? У
него тяжелый характер.
Огасавара рассмеялся.
- Не советую с ним ссориться. Очень решительный человек. Не
постесняется даже вас... Будьте осторожны. Время такое, нервы у всех
на пределе. - Он улыбнулся и поклонился. - Извините меня, я немножко
выпил.
- Ну что вы, - Кита тоже поклонился. - Я тоже выпил. Только не
надо путать: у трапа меня встретил человек с черной повязкой вместо
белой. Значит, ударим?
- Да. - Огасавара сделал жест фехтовальщика, опускающего меч на
голову противника. - Наверное, через неделю.
- Тренировку закончили?
- Да. Несколько месяцев упражнялись в Кагосиме, сделали из бухты
макет Перл-Харбора. Летали бреющим полетом над бухтой и тренировались
в сбрасывании торпед и бомб. А Сакурадзима исполняла роль острова
Форд.
- Технику сбрасывания на мелководье отработали?
- Научились сбрасывать на глубинах менее тридцати футов. К
торпедам приделываем специальные стабилизаторы "Кай-два".
- Молодцы. Меньше тридцати! - с восхищением произнес Кита. Он
рассмеялся: - Вот будет сюрприз для американцев - этого они никак не
ожидают.
На прощание Огасавара сказал:
- Итак, ждите со дня на день. Все будет зависеть от погоды.
Сойдя с парохода, Кита поехал на Ривер-стрит; вышел из машины,
покружил по переулкам и, убедившись, что за ним никто не следит,
направился в китайский ресторанчик.
В маленьком зале на первом этаже сидели торговые моряки -
европейцы и негры. Пройдя зал, Кита поднялся по крутой лесенке наверх.
В крохотной, прокопченной каморке, устланной красными одеялами, сидел
Баллигант. Столик перед ним был уставлен блюдами и пустыми жестянками
из-под пива.
Кита бросил взгляд на Баллиганта и усмехнулся:
- Сегодня все пьют. И вы тоже, вижу, накачались.
Баллигант махнул рукой, задев бутылку. Она упала со столика.
- Пришлось утром выпить с одним человеком... по делу. - Он тяжело
дышал и с трудом ворочал языком. - Но я... Я сколько бы ни выпил, не
теряю сознания. Наследственная черта.
Кита похлопал себя по карману и строго насупился:
- Я принес деньги, но сегодня не дам. Не люблю пьяных.
- Я звонил вам потому, что у меня интересная новость, - прохрипел
Баллигант. - Очень важная, но это исключительно секретно...
- Ну?
Вместо ответа Баллигант отвел глаза от Кита и стал барабанить
пальцами по столу. Кита привстал и взмахнул рукой, чтобы ударить
Баллиганта по голове, но тот успел нагнуться. Тогда Кита двинул ногой
по стулу, на котором сидел американец, и тот упал на бок вместе со
стулом.
- Я вас слушаю, - сказал Кита. - Не забывайте, что я вспыльчивый.
Наследственная черта.
Баллигант с кряхтеньем поднялся с пола, поставил стул и сел.
Затем как ни в чем не бывало заговорил:
- Значит так. Имею одно сообщение без подписи о том, что
готовятся диверсии на аэродромах Уилер и Хикэм. Задания насчет этих
диверсий получил один человек в Вашингтоне от женщины, которая уехала
на машине. В сообщении приводится номер.
- Какой номер?
- Номер машины. В результате проверки выяснилось, что это номер
машины учительницы одного чиновника советского посольства...
- Советского?
Баллигант так энергично кивнул головой, что пошатнулся.
- Затем отправитель анонимки пишет, что ему приказали направиться
в Гонолулу и явиться в аптеку...
- Какую?
- На Маунакеа-стрит, к корейцу Ан Гван Су. - Баллигант подмигнул
и, показав большой палец, лизнул его. - Все карты сходятся. Начальство
в Вашингтоне в восторге от этого дела.
Он крякнул и взялся за рюмку, но, взглянув на Кита, отдернул
руку.
- Пейте, - разрешил Кита. - Очень любопытное сообщение, но к нам
никакого отношения не имеет. А что по нашей части?
- Есть интересный факт... - Баллигант вылил остатки виски в рюмку
и выпил. - Студентка Хаями Марико встречается с японцем, приехавшим
несколько месяцев тому назад из Мексики. Его зовут Доминго Акино. Они
встретились около той же аптеки корейца. Этот Акино...
Кита прервал его:
- В отношении Акино ничего не предпринимайте без меня. Сообщили
начальству?
- Насчет того, что студентка связана с Ан Гван Су, сообщил. А
насчет ее знакомства с Акино - нет.
- Об Акино своему начальству пока ничего не сообщайте. Все
материалы о нем сперва показывайте мне. Я буду проверять сам. Может
быть, Акино работает для китайской разведки или для той, в которой
работает Ан Гван Су.
- Встречу зафиксировал мой агент, который следит за аптекой.
- Слушайте внимательно. - Кита поднял палец. - Сообщение этого
филера уничтожьте. Еще раз повторяю: за студенткой и Акино наблюдайте,
но ничего не делайте. Дело корейца, кажется, очень интересное.
Очевидно, советская разведка что-то готовит против аэродромов. - Кита
встал. - Деньги дам в следующий раз, когда будете трезвы. А сегодня...
- Кита вынул из кармана маленькую коробочку и передал Баллиганту. -
Вот часики для вашей дочки. Только не забудьте сказать, что выиграли
пари.
Баллигант пробормотал слова благодарности и низко поклонился,
по-японски. Когда он поднял голову, Кита в комнате уже не было.
3 декабря
После концерта Уайт, как условились, позвонил в бюро. К телефону
подошел старший лейтенант Камберленд, только что переведенный из
Манилы.
- Приезжайте. Надо, чтобы вы посмотрели.
В бюро Уайт застал Пейджа и Камберленда - рослого блондина, с
добрыми воловьими глазами и большим подбородком. На столе Уайта лежала
переведенная телеграмма:
"Из Токио, от министра иностранных дел.
В Вашингтон послу
Э 2444
Нашим представительствам в Лондоне, Гонконге, Сингапуре и Маниле
даны директивы прекратить пользование шифровальными машинками и
уничтожить их. Шифровальная машинка, находившаяся в Батавии, уже
прислана обратно. Несмотря на директиву, содержавшуюся в телеграмме Э
2447, посольство в Америке должно по-прежнему пользоваться
шифровальной машинкой с шифром."
Уайт сверил перевод с японским текстом - все было правильно.
- Макколла доложили?
- Да. Он совсем не удивился. Говорит, что теперь надо ждать
нападения с минуты на минуту.
- Это ясно каждому нормальному человеку, - медленно проговорил
Камберленд.
- Но не нашему высокому начальству, - сказал Уайт. - Хотя... на
этот раз и они поймут.
- Что поймут? - спросил Камберленд.
- Что Япония нападет на нас.
Камберленд пошевелил подбородком, как будто перемалывал что-то.
- Я только что прочитал у адъютанта Уилкинсона разведывательную
сводку, подписанную генералом Майлсом и утвержденную генералом
Маршаллом. Хотите знать ее содержание?
Пейдж спросил:
- От какого числа?
- Сводка выпущена двадцать девятого - четыре дня назад. -
Камберленд сделал паузу и опять пошевелил подбородком. - Знаете, что
там написано?
- Говорите, не тяните, - рассердился Уайт.- У вас невозможная
манера разговаривать. Вам надо работать в морге: там можно не спешить.
- Не остроумно. - Камберленд хмыкнул. - Сводка гласит, что в
ближайшие три месяца Япония может напасть только на Советский Союз и
что Япония искренне стремится к соглашению с Америкой.
- Так и написано? - вскрикнул Пейдж.
- Да. Нападет на Советский Союз, а с нами хочет договориться.
- Какое идиотство! - простонал Уайт и потер затылок. - А я считал
Маршалла умным человеком. И он сейчас возглавляет нашу армию!
Камберленд продолжал:
- Я говорил с полковником Сатлером и адъютантом генерала Майлса,
- Камберленд любил точно указывать чины, - майором Кейзом. Все армейцы
в унисон заявляют, что оперативный план американской армии,
утвержденный еще летом, в июле, остается без изменений. Они исходят из
того, что Япония непременно нападет на Советский Союз.
- Все помешались на этом, - сказал Уайт. - Маршалл думает так же,
как "Чикаго трибюн" и финансист Барух. Этот Барух предложил на днях
Японии заем в один миллиард долларов. Нашел время.
- А чему удивляться? - Пейдж фыркнул. - Барух за то, чтобы
задобрить Японию. Для Маршалла, Баруха и для таких, как Трумэн и Тафт,
важнее всего, чтобы разгромили Советский Союз. Для них это враг номер
один. Ведь Тафт об этом прямо сказал уже спустя неделю после нападения
на русских. Он заявил, что для Америки победа коммунистов опаснее
победы Гитлера.
- Донахью, может быть, заедет после театра. - Пейдж передал
телеграмму Камберленду. - Покажите ему.
- Вряд ли Донахью приедет ночью, - сказал Уайт.
Пейдж усмехнулся:
- Он теперь заезжает и по ночам - ждет с нетерпением сигнала,
чтобы выиграть у тебя пари. И попросил Сэффорда, чтобы дешифровальщики
пропускали "магию" как можно быстрее.
- Наверное, в течение ночи еще придет какая-нибудь телеграмма
насчет сожжения шифров, - сказал Уайт. - Ее надо будет сразу же
перевести.
Пейдж встал, потянулся и предложил Уайту пойти выпить что-нибудь.
Они вышли на улицу и направились к стоянке машин. Пейдж сел за руль.
Проехались по городу и остановились недалеко от почтамта, перед
закусочной "Вайкики".
В небольшом полутемном зале было пусто. За стойкой сидел толстый
гаваец, похожий на старуху. Как только Уайт и Пейдж сели за столик, к
ним подошел японец в черном костюме с увядшей хризантемой в петлице.
Он низко поклонился и показал в улыбке золотые зубы.
- Простите, я секретарь морского атташе при японском посольстве
капитан-лейтенант Ивасэ. Я видел вас один раз на приеме, - он
поклонился Уайту. - Мне сказали, что вы были в Японии и хорошо знаете
японский.
- Да, я путешествовал по вашей стране, но японского языка не
знаю. - Уайт показал на свободный стул. - Может быть, подсядете к нам?
Пейдж с видом знатока спросил Ивасэ:
- Какой вам коктейль? Олд фашн или том коллинз - из джина, лимона
и содовой?
- Здесь делают коктейль "землетрясение", - сказал Ивасэ. -
Рекомендую. Смесь из пяти ликеров.
Пейдж кивнул головой и заказал молоденькому гавайцу-кельнеру
"землетрясение". Гаваец принес три маленьких бокала с
красновато-зеленой жидкостью. Ивасэ сделал маленький глоток и скривил
лицо. Потом тихо произнес:
- Очень неприятные новости. Ваш ответ ставит наше правительство в
исключительно тяжелое положение, почти безвыходное... Хотя мы
надеемся...
Пейдж вытянул губы и произнес тоном опытного, изощренного
дипломата:
- Я думаю, что мы все-таки договоримся... модус вивенди...
приемлемая альтернатива... - Он пошевелил пальцем. - Статус-кво
анте...
Уайт поспешно закрыл рот рукой и отвернулся. Ивасэ покрутил
головой:
- Я тоже надеюсь. Японское правительство не имеет ни малейшего
желания затевать войну. Весь наш флот по-прежнему находится в порту
Саэги. Вчера из Иокогамы вышел наш лучший океанский пароход
"Тацута-мару". Он прибудет в Сан-Франциско двенадцатого декабря, а в
Лос-Анджелес - пятнадцатого. Мы твердо надеемся на мирный исход
переговоров.
- Судя по всему, вы... - Уайт улыбнулся и поднял бокальчик, -
решительный противник войны.
Ивасэ кивнул головой.
- Нас разделяет огромный океан, и если начнется война - она
завяжется в основном на море. Это будет очень длительная,
дорогостоящая война, и она ни к чему не приведет. Бессмысленная война.
- Японец сделал несколько маленьких глотков и, поставив бокальчик на
стол, быстро заговорил: - В ближайшие дни немцы ворвутся в Москву; их
танки примерно в тридцати километрах от ворот Кремля. Уже началось
повальное бегство жителей из Москвы.
Пейдж спросил:
- Если падет Москва, вы, наверное, ударите с Востока?
- В Сибири удобнее воевать, там суша, а не океан, - сказал Ивасэ
и хихикнул.
Бармен включил электрическую пианолу - джаз исполнял танго, пела
японка. Ивасэ закрыл глаза и стал покачиваться на стуле в такт музыке.
Потом вынул платок и вытер уголки глаз. Уайт сделал Пейджу знак
глазами и показал пальцем на ручные часы. Пейдж подозвал кельнера и
расплатился с ним, решительно отводя руку японца.
- Вы наш гость, - сказал Пейдж, - а когда мы будем в Токио, вы
нас угостите коктейлем из ваших саке.
Они попрощались с японцем и вышли на улицу. Моросил холодный
дождь, смешанный со снегом.
Они вернулись в бюро вовремя. Из отдела Сэффорда принесли самую
последнюю "магию". Уайт перевел ее.
"Из Токио, от министра иностранных дел
В Вашингтон послу
Э867
1. Все шифры, имеющиеся в Вашем посольстве, подлежат сожжению, за
исключением того, который используется для шифровальной машинки, шифра
"О" (ОИТЕ) и списка условных сокращений "Эл". Все остальные шифры
подлежат уничтожению.
2. Немедленно прекратить пользование одной из шифровальных
машинок и уничтожить ее.
3. По осуществлении указанных выше мер надлежит прислать условную
телеграмму "Харуна".
4. Уничтожить все копии входящих и исходящих телеграмм и все
прочие секретные документы в момент, который вы найдете подходящим, и
способом, избранным по Вашему усмотрению.
5. Уничтожить все шифры, которые привез секретарь-шифровальщик
Косака. Поэтому отныне отпадает необходимость в поддержании связи с
Мехико, о чем говорилось в директиве Э 860."
- Донахью приезжал? - спросил Уайт у Камберленда.
Камберленд открыл глаза и ответил сонным голосом:
- Капитан-лейтенант Донахью звонил и просил позвонить ему домой,
когда будет перевод... Я ему стал передавать содержание, но он положил
трубку...
Пейдж беззвучно рассмеялся:
- Не положил трубку, а выронил. Он не привык к темпу вашей речи и
заснул.
Уайт позвонил Донахью:
- Это я, Уолт. Имеется интересная штучка.
- Насчет ветра? - быстро спросил Донахью.
- Связана с ветром, но только не с тем, которого ты ждешь.
Приедешь?
Донахью явился спустя минут сорок. От него пахло вином и женскими
духами. Прочитав телеграмму, он зевнул и пожал плечами.
- Очевидно, одна из машинок испортилась, и пришлют новую.
Посмотрим, что будет дальше.
- По-твоему, снова ничего особенного? - спросил Уайт. - Директива
о сожжении шифров и прочих секретных документов тебя не волнует?
- Речь идет об уничтожении старых шифров и бумаг. Такие аутодафе
устраиваются время от времени в любом учреждении. А шифровальная
машинка остается, и "магия" будет поступать по-прежнему. И шифры "О" и
"Эл" остаются в силе. Поэтому я не волнуюсь. - Увидев, что Уайт хочет
что-то сказать, Донахью поднял руку. - К твоему сведению, наша
радиоразведка на Гуаме перехватила сегодня японскую радиограмму, из
которой явствует, что весь объединенный флот Японии находится во
Внутреннем море и в порту Саэги. А от нашего морского атташе в Токио
получено сообщение о том, что командующий военно-морской базой в
Иокосука разрешил увольнение на берег матросам и офицерам кораблей и
они толпами шляются по улицам Токио и Иокогамы. Затем самый большой
лайнер Японии "Тацута-мару" направился сегодня в Америку. Все это
говорит о том, что рано поднимать панику. - Он повернулся к Пейджу и
Камберленду. - Не волнуйтесь, мальчики, наверху все видят и все знают.
Начальству с капитанского мостика виднее, чем вам из трюма. Спокойной
ночи.
Он сделал знак Уайту. Они вышли из комнаты. Донахью спросил:
- Есть что-нибудь от твоей нимфы? Письмо или телеграмма?
- Нет. А что?
- Молчит?
- Да. А что?
- Очевидно, Уолш выполнил мою просьбу и установил с ней контакт.
- Какой контакт? Я ведь просил тебя оградить ее от Акино, а не о
том, чтобы Уолш...
- Он должен был встретиться с ней и расспросить обо всем. Но коль
скоро он установит с ней деловую связь, ей уже никому нельзя будет
писать без его санкции.
- Значит, и мои письма будут проходить через негласную военную
цензуру?
- Конечно.
- Это безобразие! Я же тебя просил...
Донахью взял Уайта под руку:
- Не волнуйся. Она пришлет тебе письмо, но будет писать только о
своих нежных чувствах к тебе. Для тебя это важнее. Дело в том, что я
вчера получил радиограмму от Уолша. Очевидно, он заинтересовался твоей
Чио-Чио-сан, и все будет великолепно, если только ее не подставила к
нам токийская разведка. Уолш сообщает, что этот японец Акино в высшей
степени подозрителен. И знаешь, о чем еще говорится в радиограмме? О
том, что Эф-Би-Ай в Гонолулу, кажется, нащупало советскую агентуру.
Вот это будет великолепно!
- А к этому делу не пристегнут Марико?
- Вряд ли.
- Я ей напишу сегодня.
Донахью приложил палец к губам.
- О том, что я тебе сказал, как друг, ни слова. То, что мне
сообщил Уолш, служебная тайна. Не подводи меня. Пиши ей только о
любви.
Уайт повернулся и пошел в бюро. Донахью окликнул его:
- Можешь намекнуть ей, что скоро проиграешь паря и передашь ее
мне. И что все будет великолепно!
3 декабря
Кита заканчивал обед - доедал ломтики соленых овощей, запивая их
чаем, - когда к нему вошел Нисина. Он был сильно взволнован, у него
часто дергалась щека.
- У меня срочная новость, - сказал он. - Окончательно
подтверждается - "Лексингтон" выйдет послезавтра, в пятницу. Кюн
говорит, что это совершенно точно.
- А куда направится?
- На Мидуэй. Он сопровождает транспорты, которые доставят
самолеты на остров.
- Значит, наши августовские сведения подтвердились. - Кита взял
зубочистку в рот. - Очень хорошие новости, спасибо.
Дверь открылась. Показалась голова Моримуры. Он передал Кита
запечатанный конверт:
- Абэ привез записку от Баллиганта. Очень срочно.
- А где Абэ?
- В саду.
- Пусть ждет.
Моримура и Нисина ушли. Кита извлек из конверта записку,
написанную карандашом.
"Начальник контрразведки Уолш сообщил нам, что "наколол" японца
Акино и следит за ним через японку-студентку Хаями. Мне теперь стало
ясно: а) студентка с самого начала действовала по заданиям Уолша; б)
Акино с самого начала был вашим человеком, но вы нарочно не говорили
мне, чтобы проверить его работу через меня.
Я боюсь: а) студентка может вытянуть у Акино сведения насчет
вашей работы и наших отношений, Акино, наверно, что-нибудь знает; б)
студентка ходят в аптеку Ан Гван Су, наверное, тоже по заданиям Уолша.
Значит, он нацелился и на корейца и может выхватить это дело из-под
моего носа.
Студентку надо немедленно вывести из игры, но сделать это чисто.
Она опасна для всех нас. Если Акино провалится, он выдаст и вас, а
потом и мне каюк. Надо предупредить катастрофу.
ЕЕЕ"
Прочитав записку, Кита сжег ее и пошел в сад. Абэ стоял у беседки
за кустами магнолий.
- Идэ встречается с Хаями Марико? - спросил Кита.
- Да, позавчера днем заходил к ней. А вчера я опять возил к ней
домой японские лекарства и книги.
- А он следит за ней? Не подозревает?
- Не знаю, мне ничего не говорил.
- Он не заметил слежки за собой?
- Кажется, нет. А то сказал бы мне.
- Как у него дела вообще?
- Собирается завести знакомства с японками на телефонной станции.
Затем уже ездил два раза в сторону Кахуку. - Абэ усмехнулся. - Видно,
торопится, хочет поскорее начать.
Кита плюнул на цветы.
- Начнет раньше времени и напортит. - Подумав немного, он
приказал Абэ: - Передай ему сегодня же, чтобы связался со мной. Как
можно скорей.
- Он собирался сегодня поехать на моторке на Мауи.
- На Мауи? - испуганно переспросил Кита. - Постарайся захватить
его до отъезда. И сообщай мне все о нем и о Хаями Марико. Действуй.
Абэ поклонился, повернулся по-военному и побежал по дорожке к
задней калитке сада.
4 декабря
После ужина в закусочной отеля Уайт поднялся в холл первого этажа
и направился к портье, чтобы взять ключ от номера. Старичок портье
подошел к полке с письмами.
- Мистер Уайт, только что одна дама оставила вам письмо, - сказал
он. - Судя по всему, она приехала откуда-то.
Уайт прочитал на конверте надпись: "Марико просила доставить Вам
в отель это письмо. Я выполняю ее поручение. К.".
Письмо Марико было очень коротко - она, очевидно, торопилась.
"Дорогой Ник!
Пересылаю с приятельницей мамы письмо, она жена военного, летит в
Вашингтон.
Мне запрещено писать Вам. Меня вызывал к себе капитан Уолш. Он
стал меня довольно грубо расспрашивать о характере моего знакомства с
Акино, сделал циничный намек, я рассердилась. Тогда он заявил, что я,
вероятно, работаю в пользу других стран. Я ему надерзила и ушла. Акино
тоже подозревает меня. За мной начали следить - только не знаю кто:
Уолш или Акино. Вчера ночью, когда я подъезжала домой на велосипеде,
вдруг из-за поворота выскочила машина с потушенными фарами, чуть не
сбила меня. Мне страшно. Может быть, меня хотят убить. Посоветуйте,
Ник, как быть.
Ваша М."
Уайт поднялся в номер и позвонил Донахью домой. Но там ответили,
что его только что вызвали куда-то. Уайт нашел Донахью на работе.
Выслушав Уайта, Донахью сказал:
- Я читал телеграмму Уолша. Там очень любопытное дело - нащупали
гнездо русских агентов, и твоя девица, кажется, связана с главарем.
- Это дикая чушь! Уолш набитый дурак!
- Не ори. Я ответил Уолшу, чтобы он хорошенько проверил. Но я
все-таки думаю...
- Я полечу туда сегодня же ночью.
- Не сходи с ума. Тебе не разрешат. Приезжай ко мне. От армейцев
поступила интересная штука. Хлопнешься в обморок. Начинается новая
глава истории!
- А что такое?
- По телефону нельзя. Лети сюда.
В кабинете Донахью, несмотря на поздний час, собрались почти все
работники Т-бюро и дешифровального отдела Сэффорда. Все были очень
возбуждены. Пейдж, Камберленд и Гейша сидели на диване в углу и
спорили. Пейдж вскакивал и размахивал руками. Около них толпились
дешифровщики.
- Получается великолепно! - Донахью ударил обеими руками по
столу. - Час тому назад армейцы поймали японский сигнал, тот самый, о
котором говорилось в "магии" от восемнадцатого. После передачи
последних известий на японском языке для заграницы был дан вот этот
сигнал. Он протянул Уайту листок со штампом в верхнем углу:
"Совершенно секретно. Чрезвычайно срочно".
Уайт прочитал:
"4.1241 22.00 по Гринвичу
Токио, станция ГVЗW
Сводка погоды
В районе Токио сегодня ветер северный, постепенно будет
усиливаться, возможна облачность. В районе префектуры Канагава сегодня
ветер северный, облачно. В районе префектуры Тиба ветер северный,
ясно, ожидается появление облаков, на море спокойно*." (* Этот текст
японской радиопередачи фигурирует в материалах Объединенной комиссии
палаты представителей и сената США по расследованию событий в
Перл-Харборе, работавшей с 15 ноября 1945 г, по 31 мая 1946г.)
- Ну, как? - спросил Донахью, играя золотым карандашиком. -
Нокаутирован? Ты проиграл пари.
К Уайту подошел Пейдж и стал рассказывать. Как только
радиоразведка армейцев перехватила эту сводку погоды, полковник Сатлер
сейчас же сообщил Крамеру, а тот известил Донахью и Макколла, и все,
кроме Макколла, помчались к Уилкинсону. Тот потащил всех к Тернеру -
дальше пошло по цепочке вверх. Генерал Маршалл и адмирал Старк прибыли
в Белый дом почти одновременно для доклада президенту и, узнав, что он
за городом, поехали в Уорм-Спрингс. Еще не вернулись.
- А почему Макколла не побежал к начальству? - спросил Уайт.
Гейша скорчил гримасу:
- Он считает, что надо еще подождать, проверить как следует. В
общем, сомневается. Он из породы тех, кто до сих пор сомневается в
том, что земля круглая.
Уайт нахмурился и стал кусать губы. Гейша посмотрел в сторону
Пейджа и Камберленда и усмехнулся:
- Эти тоже не верят.
- Никки, у тебя очень кислая физиономия. - Донахью рассмеялся. -
Жалеешь, что проиграл свою наяду? Придется проститься с ней.
- Я считаю, что все это ерунда, - громко произнес Уайт. Голос его
слегка дрожал. В кабинете вдруг стало тихо. Уайт продолжал: - Просто
сводка погоды в обычной токийской радиопередаче, а не условный сигнал.
Офицер из отдела Сэффорда прыснул и махнул рукой. Кое-кто
засмеялся. Донахью покачал головой:
- Увы, Никки, на этот раз ты просто упрямишься. Не ставь себя в
смешное положение. И боже упаси, не говори об этом начальникам. Я-то
знаю тебя и твои чудачества, а они решат, что ты... что у тебя...
Он постучал согнутым пальцем по лбу, встал из-за стола и, высоко
подняв голову, вышел из комнаты. Следом за ним поднялся Гейша. Пейдж и
Камберленд подошли к Уайту.
- Капитан третьего ранга Макколла сегодня утром, - начал
Камберленд, - предложил послать командующему тихоокеанским флотом
адмиралу Киммелу предупреждение. - Потерев подбородок, Камберленд
продолжал: - Предупреждение насчет возможности нападения японцев.
Но... знаете, что получилось?
- Ну?
- Представьте себе...
- Что? - Уайт топнул ногой. - Я вас когда-нибудь убью!
Камберленд потер подбородок и улыбнулся:
- Уилкинсон вежливо выслушал Макколла и отверг его предложение.
Тогда Макколла пошел к контр-адмиралу Тернеру, но тот тоже сказал, что
для тревоги нет оснований.
- Наши начальники будут всю ночь ждать сообщений о начале войны
между Японией и Россией, - сказал сквозь зубы Пейдж. - Теперь они
думают только об этом.
Они вышли в коридор. У лифтов толпились флотские и армейские
офицеры, вызванные в неурочное время.
За дверью одной из комнат послышались звуки, похожие на
револьверные выстрелы. Дверь открылась, на пороге показался
раскрасневшийся Гейша. Он махнул рукой Уайту:
- Идите сюда и проходите прямо в кабинет контр-адмирала
Ингерсола. Там выставлено шампанское из банкетного фонда. С разрешения
Хозяина. Там все собрались - Тернер, Уилкинсон, Сэффорд... Идите!
Кто-то втащил Гейшу в комнату и закрыл дверь.
- Уже начали праздновать, - усмехнулся Уайт. - По-моему,
рановато.
Пейдж посмотрел на Уайта.
- Пойти выпить, что ли? - Он чмокнул губами. - Даровое
шампанское. Хочу выпить за то, чтобы наши начальники поумнели и
перестали бы дурачить самих себя.
Хлопанье пробок за дверью продолжалось.
5 декабря
Кита назначил Идэ встречу на втором этаже китайского ресторанчика
на Ривер-стрит. Идэ явился точно в двенадцать.
Он чинно поклонился, принес извинение за совершенную в прошлый
раз бесцеремонность и поблагодарил за все заботы - был безукоризненно
учтив.
Но, закончив этикетную часть, резким тоном произнес:
- Вы передали мне Абэ, но все время вызываете его и даете разные
поручения. Прошу больше не отвлекать его. Он должен находиться у меня
под рукой.
- Он мне тоже нужен, - сухо сказал Кита. - Я в порядке любезности
представил вам возможность пользоваться иногда услугами Абэ. Но он мой
человек, и я могу распоряжаться им...
- Он уже посвящен в мои дела, следовательно, стал моим
работником, - тихо произнес Идэ. - Я ему запретил являться к вам и
предупредил: если ослушается, будет уничтожен.
- Как вы смеете! - крикнул Кита. - Я решительно...
- Тише, - прошипел Идэ, - услышат внизу. Держите себя в руках.
Абэ больше к вам не придет. С этим вопросом покончено. - Он вежливо
поклонился. - Большое спасибо, я получил через Абэ японские консервы,
очень тронут. Что вы хотели мне сообщить?
Кита взял себя в руки.
- А я благодарю за коралловое ожерелье для моей жены, большое
спасибо. Должен вам сообщить неприятную новость. Эта студентка, Хаями
Марико, с которой вы встречаетесь, связана с начальником контрразведки
Уолшем.
- В отеле "Хавайан кинг", - сказал Идэ, скривив рот.
- Вы знаете?
- Я не такой уж разиня. Я приказал Абэ следить за ней, и он
выследил. Значит, там явка контрразведки?
- Да. Девяносто девятый номер на втором этаже.
Идэ наклонил голову, как будто к чему-то прислушивался. Потом
спокойно сказал:
- Придется ее немедленно зачеркнуть.
- Боюсь, что она уже сказала о вас и за вами установлено
наблюдение.
- Я ее еще не вербовал и никаких секретных разговоров с ней не
вел. Вряд ли простое знакомство холостого мужчины с девицей может
показаться американской контрразведке подозрительным. Но все равно ее
надо убрать. - Идэ пристально посмотрел на Кита. - Выходит, что вы
подсунули мне американскую шпионку?
- Я не подсовывал ее. Вы сами просили.
- Вы должны были проверить ее.
- Ее завербовали после того, как она стала встречаться с вами.
Это вы должны были проверить ее и раскусить. А вы с непростительной...
Идэ перебил его:
- Во всяком случае, я благодарен вам за предупреждение, приму
меры.
- И как можно скорее. Проверяйте, нет ли слежки за вами. Берегите
себя.
- Спасибо. И вы берегите себя.
Идэ откланялся и быстро ушел. Кита вызвал хозяина ресторанчика -
японца и стал расспрашивать о том, что ему сказал Кюн при последней
встрече. Разговор их прервал Моримура. Взглянув на него, Кита
торопливо буркнул хозяину ресторанчика:
- Мы поговорим после. Идите.
Как только хозяин вышел из каморки, Кита опросил Моримуру:
- Началось? У вас такой вид...
- Я торопился. Идэ скоро придет?
Узнав о том, что Идэ уже был, Моримура с досады махнул рукой. Он
только что с пристани, где виделся со связным - капитан-лейтенантом
Томии, который заезжал в Гонолулу на пароходе, идущем в Чили. Связной
поделился самыми свежими новостями, просил передать их генконсулу Кита
и Идэ.
Главные силы флота во Внутреннем море и части базовой авиации в
районе Кюсю проводят с середины ноября ложный обмен радиограммами,
чтобы создать у американцев и англичан впечатление, будто авианосное
оперативное соединение вице-адмирала Нагумо находится в японских
водах, а соединение тем временем на всех парах идет к Гавайям. Второго
декабря из Иокогамы вышел пароход "Тацута-мару". Объявлено, что он
направился в Сан-Франциско, с заходом в Гонолулу. Но капитану парохода
вручили пакет, в котором содержался приказ: выйти в океан и начать
делать петли с таким расчетом, чтобы к восьмому декабря оказаться у
берегов Японии. В Токио и Иокогаме в последние дни появилось много
матросов, якобы получивших увольнительные из военно-морской базы
Иокосука. Матросы - переодетые солдаты гвардейской дивизии. Все эти
мероприятия должны дезориентировать американцев.
- Судя по местному командованию, - усмехнулся Кита, - они не ждут
гостей.
Моримура сказал:
- Связной просил сегодня и завтра ночью давать предельно точную
информацию о гавани с помощью береговой сигнализации. И затем просил
вручить Идэ вот эту зашифрованную записку - он знает шифр. Но записку
нужно передать только после того, как вы получите приказ о сожжении
шифров.
Кита взял записку. Текст ее состоял из цифр и кончался тремя
латинскими буквами QQQ.
6 декабря
Незадолго до полудня армейские дешифровшики перехватили
телеграмму из Токио за Э 901 на имя посла Номура. Копия перевода
"магии" была переслана для сведения в Т-бюро.
"Магия" гласила:
"1. Правительство тщательно рассмотрело предложения Америки от 26
ноября и в результате рассмотрения составило меморандум, являющийся
нашим ответом Америке. Он будет послан телеграммой на английском
языке.
2. Текст меморандума весьма большой. Будет разбит на 14 частей. В
полном виде текст вы будете иметь завтра, но точно пока сказать
нельзя. Ситуация сейчас крайне деликатная. Прошу по получении текста
меморандума не оглашать его сразу.
3. Относительно времени вручения меморандума Америке вы будете
извещены отдельной телеграммой. За это время просим переписать текст
начисто и подготовиться к тому, чтобы передать меморандум американской
стороне сразу же после получения от нас указания."
Затем стали поступать телеграммы с текстом меморандума - в нем
подводились итоги японо-американских переговоров. Текст меморандума
был на английском языке, перевода не требовалось. Поэтому армейские и
флотские дешифровщики закончили обработку всех тринадцати частей
довольно быстро - к девяти часам вечера.
Но четырнадцатой части с окончанием меморандума еще не было. Эта
часть могла поступить в любой момент. Поэтому всем работникам бюро
было приказано от имени Уилкинсона сидеть на месте, никуда не уходить.
Субботний вечер был испорчен.
Приказание Уилкинсона передал всем Гейша. Он добавил:
- Придется, вероятно, сидеть до утра. Всем рекомендуется
позвонить, куда надо, и отложить любовные свидания, назначенные на
сегодняшний вечер.
Уайт дважды перечитал текст телеграммы Э 901 и сказал Пейджу:
- Все ясно. Завтра из Токио пришлют телеграмму с точным указанием
часа, когда следует вручить этот меморандум Хэллу. И в момент вручения
будет объявлено о начале войны.
Камберленд что-то промычал. Пейдж смотрел на него и ждал. Наконец
Камберленд изрек:
- Они сперва нападут, а потом провозгласят состояние войны.
- Это вошло у них в традицию, - согласился Пейдж.
Гейша наклонился к Уайту.
- А я сейчас был в секретариате Нокса. Ходят слухи, что японский
объединенный флот под командованием адмирала Ямамото идет к
Владивостоку. Уже прошел пролив Цугару.
Уайт покачал головой:
- Наверху ждут не дождутся... Sit pro ratione voluntas.
- А что это значит? - спросил Гейша.
- Из Ювенала, - объяснил Пейдж. - "Да будет воля моя вместо
всяких резонов".
- Позвольте, сигнал же был, - сказал Гейша. - Мы перехватили его
четвертого и вчера. И оба раза была сводка погоды насчет "северного
ветра".
Вошел с папкой лейтенант из отдела Сэффорда.
- Какие новости? - спросил у него Пейдж.
- Из Лондона получено сообщение: крупное соединение японских
крейсеров и транспортов направляется к Малайе, - сказал лейтенант и
вышел из комнаты.
- Эти сведения более правдоподобны, - Камберленд кивнул в сторону
Гейши, - чем его.
Гейша пожал плечами:
- Но разведывательная сводка, выпущенная штабом сухопутных войск
неделю назад, остается в силе. Официальную установку армейцев
разделяет и наше командование. И это теперь подтверждено
перехваченными сигналами. Японцы нападут на русских.
Пейдж потянулся и громко зевнул:
- Неужели придется вот так сидеть всю ночь и ждать окончания
меморандума? А что делает начальство? Тоже сидит и ждет?
Гейша сказал, что все начальники: капитан первого ранга
Уилкинсон, контр-адмирал Ингерсол и контрадмирал Тернер - разъехались
по домам. Первым уехал адмирал Старк; он сегодня пойдет с супругой в
театр "Националь".
- А меморандум, над которым ребята Крамера корпели целый день,
кто-нибудь из начальников читал? - спросил Уайт,
- Нет, - ответил Гейша, - Крамер отнес его Уилкинсону, но на нем
все застопорилось. У армейцев тоже дальше начальника дальневосточного
отдела полковника Банди не пошло. Ни Маршалл, ни Стимсон не читали.
Все ждут новостей по другой линии.
- А где Донахью? - удивился Пейдж, - Сегодня ни разу не заходил к
нам.
Камберленд фыркнул:
- Ему не до нас. Все время торчит в отделе дешифровки у капитана
второго ранга Сэффорда. Оба ждут сообщений... о Владивостоке или Чите.
Хотят узнать первыми.
- Час назад мне звонил корреспондент "Чикаго трибюн", - сказал
Гейша. - Он узнал, что началось восстание в Сибири, повстанцы
захватили Тюмень. В Москве идут уличные бои, город горит...
Раздался телефонный звонок. Уайт взял трубку. Звонили от Сэффорда
- расшифрована новая "магия". Уайт попросил Гейшу сходить за ней. В
телеграмме, датированной пятым декабря и отправленной генконсулом из
Гонолулу министру иностранных дел в Токио, говорилось:
"1. 5-го прибыли три линкора, о которых сообщалось в нашей
телеграмме за Э 239, посланной в пятницу утром. Предполагается, что
эти линкоры 8-го выйдут из гавани.
2. 5-го "Лексингтон" и пять тяжелых крейсеров вышли из гавани.
3. 5-го пополудни в гавани находилось: 8 линкоров, 3 легких
крейсера и 16 эсминцев."
Пейдж свистнул:
- "Лексингтон" вышел из Перл-Харбора! А до этого ушел
"Энтерпрайз". Там не осталось ни одного авианосца.
- И ни одного тяжелого крейсера нового типа, - сказал Камберленд.
Уайт захлопнул японскую книжку с яркой матерчатой обложкой и
возмущенно произнес:
- Все начальники разъехались по домам и театрам, а нас держат. -
Он кивнул головой Гейше. - Пойдите на рекогносцировку, узнайте, как
дела.
Гейша вскоре вернулся с видом победителя. Он доложил, что
флагманский адъютант Хозяина Уэллборн сперва вообще не хотел
разговаривать. Но Гейша показал ему фокус с канцелярскими скрепками,
очень смешной и не совсем приличный, специально для дам. Потом
рассказал сногсшибательный анекдот насчет римского папы и Греты Гарбо.
Уэллборн совершенно размяк от смеха и разрешил всем идти домой. А те,
кто будут ночевать вне дома, должны оставить номера телефонов своих
возлюбленных.
Уайт и Пейдж поехали в отель. Уайт прошел к себе и, приняв ванну,
завалился спать. Его разбудил телефонный звонок. Снизу звонил портье:
на имя Уайта пришла телеграмма.
- Откуда? - спросил сердито Уайт.
- Из Гонолулу.
- Скорей принесите. Большое спасибо!
Негр-лифтер доставил телеграмму и получил два доллара.
Отправитель - Айун Хаями. Уайт не сразу сообразил, что это мать
Марико. Она сообщала, что вчера за Марико пришел молодой японец, она
отправилась с ним проведать подругу и с тех пор не возвращалась. Мать
просила выяснить, не арестована ли Марико. А может быть, стряслось
более страшное. Необходимо принять срочные меры.
Уайт позвонил Донахью на квартиру. Тот еще не спал. Узнав, что
это звонит Уайт, Донахью быстро спросил:
- Есть что-нибудь? Напали?
- Кто напал?
- Начали против русских?
- Нет, не об этом. Марико исчезла. Получил телеграмму от ее
матери.
- А я думал, что звонишь из бюро... Насчет твоей девицы говорил с
Уолшем, он прилетел сегодня докладывать очень интересное дело.
Обнаружена русская агентура во главе с хорошо замаскированным
корейцем. А с твоей пассией Уолш порвал связь: подозревает ее.
- Он безмозглый идиот. Ее не могли арестовать? Может быть,
Эф-Би-Ай? Надо срочно выяснить.
- Знаешь что?.. Там сейчас Шривер, он замещает Уолша. Вот это
идея! Я позвоню ему и попрошу от твоего имени разыскать ее. И скажу
ему, что она твоя...
- Скажи, что она - моя невеста! - крикнул Уайт.
Помолчав немного, Донахью сказал серьезным тоном:
- Не думал, что дело зайдет так далеко... Ну что же, поздравляю,
очень рад. Сейчас же закажу радиотелефонную связь и вызову Шривера.
Можешь положиться на меня.
- Большое спасибо, Уолт. Ты - настоящий друг.
- Не волнуйся, Ник. Твою наяду найдем живой или ме... то есть
найдем непременно. Спокойной ночи.
- А сегодняшнюю "магию" читал? Она означает, что разговоры
закончены, дальше - "восточный ветер", "ураган".
- Не торопись с выводами. Сегодняшняя штука - изложение их
позиции, подведение итогов перед новым этапом переговоров. Не пугай
себя, Никки. Прими бром.
7 декабря
Начинался рассвет. Небо над океаном постепенно розовело и синело.
Кита вытер лицо рукавом. Он был в фуфайке и холщовых штанах. Все
остальные чины генконсульства тоже в грязных рубашках и штанах,
испачканных землей и копотью, напоминали дорожных рабочих или рыбаков,
ремонтирующих шлюпки.
Жгли бумаги, папки, тетради и использованные копирки на кострах,
разложенных вокруг маленького пруда недалеко от задней веранды
главного здания. Работу начали после полуночи - как только получили из
Вашингтона телеграмму с открытым текстом: "Сообщите, на какие торговые
и географические журналы подписаться на будущий год, список пришлите в
трех экземплярах". Это означало: "Жгите все шифры и документы,
переходим на коротковолновую связь".
Пятилетний сынишка старшего шофера схватил папку-скоросшиватель с
красной кожаной обложкой и побежал к гаражу. Его догнал сын
делопроизводителя - однолеток - и стал отнимать папку. Мальчишки упали
на траву, завизжали. К ним подбежала машинистка, отняла папку и
бросила ее в костер. На папке было выведено тушью: "Секретные расходы
за третий квартал".
На веранду вышел вице-консул Моримура и спросил у Кита:
- А как будет с портретом государя?
- Подождем. Все соберемся и совершим церемонию поклонения. - Кита
показал на себя и на других. - В таком виде нельзя. Портрет будем
предавать огню вместе с флагом.
Кита приказал всем чинам проверить личные архивы - письма от
родных и знакомых из Японии и записные книжки. Если там содержатся
какие-либо сведения о положении в Японии - все уничтожить. Ничто не
должно достаться противнику.
Нисина, сев на корточки, тщательно размешивал пепел потухшего
костра. Он сказал подошедшей машинистке:
- Я думал, что американцам покажутся подозрительными наши костры.
А они совсем не обращают внимания.
- Полицейский, гаваец, спрашивал у привратника, а тот сказал, что
жжет мусор и хворост. Полицейскому дали коробку сигар и альбом с
эротическими гравюрами, и он ушел.
К Кита подошел Моримура:
- Там, у задней калитки, человек от Идэ. Говорит: Идэ не может
прийти - просит передать, что надо.
- Кто этот посланец? Абэ?
- Нет, молодой японец. Сделал все три парольных жеста.
Кита вытер руки о штаны и передал Моримуре связку ключей:
- Возьмите из стенного сейфа в моем кабинете маленькую зеленую
папку, там шифрованная записка на имя Идэ, которую привез позавчера
связной. Дайте посланцу, пусть немедленно вручит Идэ.
- Что еще сказать Идэ?
- Пусть уничтожит все записи и бумаги. За каждый клочок, который
попадется в руки врага, он отвечает головой.
7 декабря
Уайт заснул только под утро, но вскоре его разбудил Пейдж. Он
звонил из бюро:
- Я не хотел тебя будить и поехал сначала на работу. Пришло
окончание вчерашнего. Я уже вызвал всех, кроме Гейши - он не ночевал
дома и оставил телефон своей бабушки. Заеду за тобой через полчаса.
Уайт принял холодный душ и, наскоро позавтракав, вышел на улицу.
Его ждал Пейдж в машине.
Они поехали по совершенно пустынным улицам. У кафетерия около
католической церкви выстроилась очередь желающих получить бесплатный
воскресный завтрак. На лужайке сквера Лафайета резвились коричневые
белки. Негры-расклейщики, вооруженные щетками на длинных шестах,
мазали клеем стены домов и вывешивали новые объявления.
На столе Уайта лежали две переведенные телеграммы. Обе из Токио.
Первая - окончание меморандума, 14-я часть. В ней говорилось, что
императорское правительство, убедившись в том, что дальнейшие
переговоры бесполезны из-за позиции, занятой Америкой, прекращает
таковые, о чем с сожалением извещает правительство Америки.
Вторая телеграмма гласила:
"Послу в Вашингтоне
Э907
Чрезвычайно важная директива. Обоим послам надлежит передать наш
ответ американскому правительству (желательно государственному
секретарю) седьмого декабря в час дня по вашингтонскому времени."
Все столпились вокруг Уайта. Вошел Гейша с заспанным лицом и
длинными узкими полосками пластыря на щеке. Уайт проверил переведенные
телеграммы и поставил на них свой гриф.
- В час дня будет объявлена война, - хриплым от волнения голосом
произнес Пейдж и вытер платком голову. - Они вручат Хэллу длиннущий
меморандум и скажут: почитайте, сэр, эту писанину на досуге, и
разрешите объявить вам войну.
Камберленд покачал головой и хотел что-то сказать, но Гейша
опередил его:
- Позвольте, в этой директиве сказано только: передать в час дня
меморандум. А насчет объявления войны ничего нет. Пейдж явно
фантазирует.
- Точное указание часа вручения меморандума, - заговорил
Камберленд, - означает... знаете что? Что в этот момент японцы начнут
военные действия.
- Войны всегда начинаются в воскресные утра, - торжественно
проговорил Пейдж.
- Как же они начнут военные действия здесь? - развел руками
Гейша. - Адмирал Номура и его подчиненные выедут на лодках в
Тайдл-бассейн и, гаркнув "банзай", дадут залп по Белому дому? Так?
Уайт хлопнул ладонью по телеграммам:
- Все ясно. В тот момент, когда в Вашингтоне будет ровно час дня,
они нападут где-нибудь. Но где?
Пейдж открыл атлас и нашел карту поясного времени.
- Линия перемены дат... а это линия Гринвича...
- Нападение будет совершено там, - сказал Камберленд, - где в
момент вручения меморандума в Вашингтоне будет раннее утро.
- Где будет уже достаточно светло, - заметил Пейдж, - чтобы было
удобнее провести бомбежку.
- Когда у нас час дня, на Филиппинах час ночи, - сказал
Камберленд. - Значит, не подходит. На Уэйке и Мидуэе тоже слишком
рано, еще темно.
Уайт ткнул пальцем в карту:
- Вот тут будет семь тридцать утра - на Гавайях. Как раз
подходит.
Пейдж кивнул:
- Правильно! В момент вручения меморандума они трахнут по
Перл-Харбору.
- Если японцы и начнут военные действия против нас, - сказал
Гейша, - то сперва разорвут дипломатические отношения и лишь после
этого объявят войну.
Пейдж показал на Гейшу:
- На него будут падать бомбы, а он будет твердить: не
беспокойтесь, нам никто еще не объявлял войну.
Уайт взял обе "магии" и пошел к Донахью, но тот еще не явился на
работу. Макколла был у себя - он не уезжал домой, ночевал в кабинете.
Прочитав обе телеграммы, Макколла сдавленным голосом произнес:
- Все ясно: война.
Уайт посмотрел на стенные часы:
- В час дня по местному времени, а в Перл-Харборе будет семь
тридцать.
- Я тоже об этом подумал, - сказал Макколла и стал тереть виски.
Потом медленно встал, положил обе телеграммы в папку и взял под
руку Уайта:
- Пойду искать кого-нибудь из командования. Надо скорей дать
знать на Гавайи.
Уайт вернулся в бюро. Спустя некоторое время Гейша сходил к
адъютантам Старка и сообщил, что никого из начальства еще нет.
Уилкинсон и Ингерсол поехали в Маунт-Вернон играть в гольф, Тернер в
церкви, а Хозяин ответил Макколла, что приедет в 9.30, после прогулки.
Он, оказывается, еще совсем не читал вчерашние сводки и не знал ничего
о меморандуме. Макколла побежал к армейцам. Там застал такую же
картину - Майлс, Джероу и Банди в церкви, оттуда все поедут на стадион
"Грифис", где будет интересный футбольный матч. А генерал Маршалл
поехал кататься на лошади. Приедет на работу не раньше одиннадцати. Он
тоже не читал вчерашних телеграмм.
- Как будто сговорились, - простонал Пейдж. - Через несколько
часов начнется война, а начальство прохлаждается. Чудовищно!
- Их интересует одно: подтверждение той самой сводки погоды, -
сказал Уайт. - Массовое помешательство.
Из дешифровального сектора поступили еще три новые "магии". Уайт
спросил:
- Насчет часа вручения меморандума была девятьсот седьмая?
- Да, - ответил Пейдж. - Есть продолжение?
- Девятьсот восьмая, девятая и десятая.
- Может быть, новые директивы?
Гейша вскочил и всплеснул руками:
- А вдруг насчет...
- Наверное, японцы захватили с воздуха Омск, - громко сказал
Камберленд.
Все засмеялись. Телеграммы были короткие: их перевели быстро.
В телеграммах Э 908 и Э 909 министр иностранных дел Того
благодарил послов Номура и Курусу и всех чинов посольства за их
усердную и самоотверженную работу.
А в телеграмме Э 910 говорилось:
"После дешифровки наших телеграмм Э 902, часть 14-я, 907, 908 909
и Э 910 немедленно уничтожьте остающуюся у вас шифровальную машинку и
все шифры. Ликвидируйте также все без исключения секретные документы."
Уайт передал телеграмму Пейджу.
- Отнеси это Макколла. Надо сейчас же сообщить адмиралу Киммелу и
генералу Шорту. Еще есть время. Сейчас десять, а на Гавайях половина
пятого утра.
Пейдж выбежал из комнаты, за ним Гейша.
Уайт стал звонить Донахью домой. Донахью только что вернулся -
после церкви был на теннисном корте.
- Уолт, скорей приезжай. "Восточный ветер". Совершенно точно.
- Сейчас приеду. Только не паникуй.
- Звонил в Гонолулу Шриверу?
- Да. Поднял его с постели. Он обещал принять срочные меры и
просил позвонить ему позже.
- Когда?
- В восемь утра. Здесь будет половина второго дня. Сейчас приеду.
Уайт положил трубку. Вошел Пейдж, сел за свой стол и протяжно
вздохнул.
- Послали предупреждение? - спросил Уайт.
Пейдж подпер голову руками и стал докладывать. Хозяин наконец-то
прибыл на работу. Сейчас же к нему явился Макколла и предложил послать
предупреждение на Гавайи. Но Старк сказал, что если и будет нападение,
то только на Манилу или Гуам, а там уже предупреждены. В общем,
Макколла ничего не добился. Уилкинсон и Ингерсол еще не приехали в
штаб. У армейцев тоже царит спокойствие. Генерал Маршалл еще не
закончил прогулку, он приедет не раньше половины двенадцатого.
Ближайших помощников Маршалла тоже нет. Военный министр Стимсон и
морской министр Нокс - дома, собираются к Хэллу, затем направятся
вместе на стадион.
Уайт ударил кулаком по столу:
- Опоздаем! Не успеем предупредить Киммела и Шорта!
- Время идет... - Пейдж посмотрел на стенные часы, потом на
настольные. - Схожу еще раз к Макколла. У меня сейчас лопнет сердце.
Он вышел из комнаты. Уайт позвонил Донахью домой. Женский голос
ответил, что капитан третьего ранга Донахью - Уайт не знал, что
Донахью произведен в следующий чин, - поехал с визитом в бразильское
посольство.
Уайт швырнул трубку и крикнул:
- Сволочи! Все сволочи!
Дверь открылась, показалась голова Гейши:
- Только что прибыл контр-адмирал Тернер, проследовал к себе.
Сейчас пришвартуется к столу. Попробуйте, суньтесь к нему.
Уайт пошел в управление морских операций к адъютанту Тернера и
попросил доложить заместителю начальника управления, что у него очень
срочное дело чрезвычайной важности.
Спустя несколько минут дверь бесшумно открылась. Вышел адъютант,
за ним показалась изящная фигура Тернера. Он остановился в дверях,
держа платок у виска.
- Мне сказали, что вы хотите сообщить что-то очень срочное и
важное, - проговорил он с трудом и страдальчески поморщился. - О чем
же?
- О предстоящем нападении японцев.
Тернер отнял платок от виска и громко спросил:
- Значит, сигнал был правильный?
Уайт махнул рукой:
- Речь идет не о том сигнале, о котором вы думаете, а совсем о
другом. С минуты на минуту японцы нападут на нас... получен
меморандум...
На лице Тернера появилась кислая гримаса:
- Ваши сводки я читаю и насчет меморандума знаю. Если у вас дело,
идите к своему начальнику, Уилкинсону. У меня мигрень, а вы лезете...
Тернер сделал шаг назад и захлопнул дверь. Уайт посмотрел на
адъютанта, прищурившего глаза, потом на дверь и громко сказал:
- Получился не тот ветер, а "восточный". Потому что вы все... -
Он четко произнес непечатное слово и вышел в коридор.
Стрелка часов неумолимо приближалась к цифре "1". Посол Номура
ходил взад и вперед по кабинету. Он был одет для официальной встречи с
Хэллом - в визитке и брюках в полоску, но на ногах оставались домашние
туфли. Посол Курусу терпеливо сидел на диване и курил, но вскоре тоже
не выдержал и стал кружить по комнате.
Телеграммы с текстом меморандума были доставлены в посольство с
большим опозданием. Их получали в Вашингтоне в течение всего
вчерашнего дня, но вместо того чтобы посылать телеграммы адресату по
мере получения, администрация телеграфа накапливала их и доставила в
посольство кипу депеш только к вечеру.
Расшифровка телеграмм заняла всю ночь. Затем надо было отпечатать
текст меморандума начисто на английском языке для вручения
американскому правительству. Однако прибегать к помощи машинисток было
категорически запрещено. Токио специально предупредил об этом!
Машинистки - особы женского пола, а этот пол не предназначен для
хранения государственных секретов. Поэтому на рассвете воскресного дня
- седьмого декабря - чины японского посольства в Вашингтоне, разделив
между собой текст, засели за "ундервуды" и "ремингтоны" и стали
печатать. Одни - указательными, другие - средними пальцами обеих рук.
Но в программу экзаменов на звание дипломатического чиновника не
включено искусство машинописи. Поэтому печатание шло крайне медленно,
и никакие поторапливания со стороны обоих послов не помогали.
Наоборот, понукания нервировали и смущали переписчиков, пальцы их
попадали не на те клавиши. А делать помарки было нельзя - в
историческом документе, предъявляемом правительству другой страны,
неудобно стирать резинкой буквы, а тем более забивать их. Приходилось
вынимать испорченную страницу и закладывать новую.
Через каждые пять минут в комнату машинисток вбегали советник и
первый секретарь, умоляющим шепотом повторяли: "Скорей, послы ждут!" -
и сообщали, сколько минут осталось до часу дня - на этот час назначена
встреча послов с государственным секретарем для вручения документа.
Готовые страницы по одной передавались в кабинет, где находились
Номура и Курусу. Там в последний раз проверяли, нет ли опечаток, и
некоторые страницы отсылали обратно для перепечатки.
К часу дня закончить печатание документа не удалось. Послу Номура
пришлось попросить Хэлла отложить встречу до 1 часа 45 минут.
Последняя страница меморандума была отпечатана ровно в 1 час 55 минут.
К этому времени все посольство уже знало содержание трех последних
телеграмм, полученных утром, - о том, что правительство благодарит
всех за труды и приказывает уничтожить то, что до сих пор береглось
как бесценное сокровище - шифровальную машинку и шифры.
Советник посольства, проверяя на ходу последнюю страницу, вбежал
к послам. Номура схватил страницу, запихнул ее в папку и, вкладывая
папку в портфель, заковылял к лестнице. Советник накинул на плечи
адмирала пальто, кто-то из чиновников подскочил к послу со шляпой, но
тот отмахнулся. Когда Номура усаживался в машину рядом с Курусу,
подбежали с перепуганными лицами секретарь-драгоман и старшая
горничная. В руках у горничной были ботинки - Номура чуть было не
поехал к Хэллу в шлепанцах. С помощью горничной адмирал надел и
зашнуровал ботинки. Курусу вдруг стал хлопать себя по карманам -
обнаружил, что нет платка. Номура сердито крякнул и приказал шоферу
ехать.
Послы прибыли в государственный департамент в начале третьего. Их
заставили ждать 20 минут. За это время государственный секретарь
закончил чтение последней сводки с полным текстом документа, который
ему должны были вручить японские послы.
Войдя в кабинет Хэлла, послы молча поклонились и подошли к столу.
Хэлл молча показал им на кресла, и они сели. Номура открыл портфель,
извлек папку и протянул ее Хэллу. Тот раскрыл папку, сделал вид, что
читает текст, небрежно перелистал страницы меморандума и, захлопнув
папку, слегка дрожащим голосом произнес:
- За полвека моей государственной деятельности я не видел еще
подобного документа, наполненного таким количеством... - он вдохнул
воздух и посмотрел в упор на адмирала, - гнусной лжи и грубых
искажений.
Хэлл слегка привстал и дернул подбородком. Послы поднялись,
оправили фалды сзади, молча поклонились и пошли к дверям. Выйдя в
коридор, они увидели, что их ждет лифт - старичок лифтер держал дверцу
открытой. Он, очевидно, знал, что на этот раз послы не задержатся.
Номура и Курусу спустились вниз, в холл, и взяли у гардеробщика
пальто. Никто из чиновников азиатского отдела не провожал их.
Вернувшись в посольство, послы поднялись по главной лестнице и
прошли в гостиную. Номура швырнул пальто на рояль, а Курусу прямо в
пальто плюхнулся в кресло, засунул руку в карман и нашел там платок.
В гостиную вошел морской атташе и оставил дверь открытой. В
соседней комнате гремел радиоприемник: передавали сообщение о налете
японских бомбардировщиков на базу тихоокеанского флота США.
Жена советника с поклоном вошла в комнату, поставила на столик
чайник и чашечки и, поклонившись, вышла. Номура налил чай себе и
Курусу. Оба стали пить с громким прихлебыванием, послав к черту
западный этикет.
Со стороны коридора доносилось гудение электрической бумагорезки.
В ней перемалывались шифранты и дешифранты. Номура посмотрел на
портрет императора над роялем, встал и поправил сзади фалды. Курусу
снял пальто и тоже встал навытяжку. Оба посла одновременно отвесили
поясной поклон изображению императора в парадном мундире и в каскетке
с белым султаном.
Донахью посмотрел на часы.
- Сейчас без четверти два. По гавайскому времени - восемь
пятнадцать утра.
Уайт с нетерпением ждал. Сержант-телефонист отнял трубку от уха и
доложил:
- Готово. У аппарата капитан-лейтенант Шривер. Слышимость
неважная.
Донахью взял трубку:
- Это вы, Шривер? Говорит Донахью. Слышите меня? Передаю трубку
Уайту, он сходит с ума.
Уайт схватил трубку, взглянув с благодарностью на своего друга.
Тот сделал для Уайта все - добился в конце концов разрешения у
контр-адмирала Нойза использовать его личный телефон особого
назначения.
- Энди, доброе утро! Это я, Уайт. Как дела насчет... Алло, алло!
Уайт подул в трубку, но ничего не было слышно. Затем раздался
какой-то свист, потом треск, опять свист и наконец сквозь шум донесся
голос Шривера:
- Алло, это Ник? Разговор прекращаю, у нас ад...
- Что?
- Ад, ад! Японские самолеты... минут десять тому назад начали.
Все горит, все к черту!
Снова затрещало в трубке - все громче и громче. Уайт повернулся к
Донахью и крикнул:
- Японцы бомбят Перл-Харбор! Недавно начали.
- Бомбят? - Донахью приоткрыл рот и поднес руку ко лбу. Потом
потряс головой. - Н-не понимаю... Ведь был же сигнал... тот самый. Мы
не могли спутать.
- Нет, спутали! - заорал Уайт.- Спутали!
- Надо сообщить, - пробормотал Донахью. - Идем.
Донахью побежал к Уилкинсону, а Уайт - в бюро. Дверь бюро была
закрыта на ключ, все куда-то ушли. Вероятно, уже узнали обо всем и
помчались в управление связи или в адъютантскую Хозяина.
Уайт направился в дешифровочный сектор. У лестницы его окликнул
Донахью:
- Никки, мне приказано лететь на Гавайи. У Уолша гнойный
аппендицит, его отвезли в госпиталь. Я сказал насчет тебя. Будешь
допрашивать пленных японцев.
- А ты?
- У меня будет другое дело.
- Какое?
- После скажу.
- Когда летим?
- Через несколько часов. Приказано взять еще одного знающего
японский. Кого возьмем?
- Пейджа.
- Великолепно. Разыщи его и лети ко мне.
Уайт протянул ему руку.
- Уолт, спасибо тебе за все, ты настоящий друг.
Донахью скорчил гримасу:
- Соберись поскорей.
Уже светало, когда они прилетели на аэродром в юго-западной части
острова Оаху. Этот маленький учебный аэродром пострадал не так сильно,
как другие. Их встретил Шривер. Он был без фуражки, в рубашке морского
пехотинца и в брюках, изодранных и испачканных кровью и копотью. У
остальных чинов флотской контрразведки был такой же вид.
- Ранены? - вскрикнул Донахью, спрыгнув с трапа на траву.
Шривер устало улыбнулся:
- Нет, помогал перетаскивать убитых и раненых.
- Арестовали того корейца?
- Какого?
- Как какого? Главаря красной агентуры.
Шривер дернул плечом:
- Ах вы вот о чем. Это дело ведет Эф-Би-Ай. Не знаю.
Донахью хлопнул себя по бокам:
- Как не знаете? Это же очень важное дело!
- Сейчас надо заниматься не этим.
- Везите меня прямо в Эф-Би-Ай.
Шривер показал на машину:
- Хорошо. Мы поедем не в Перл-Харбор, там сейчас орудуют
санитары, саперы и пожарники, а в Гонолулу. Моя оперативная группа
обосновалась в здании японской школы. Я держу связь с армейской
контрразведкой и местным отделом Эф-Би-Ай.
По дороге в Гонолулу Шривер рассказал о том, как все произошло
вчера, седьмого декабря.
Утро выдалось замечательное - ни одного облачка, никакого ветра.
Гавань напоминала озеро в парке. Как положено в воскресенье, сигнал
побудки на кораблях дали позже - в семь. После утренней поверки
большинство офицеров и матросов собирались сойти на берег. На
набережной и на всех улицах, ведущих к причалам, столпились легковые
машины, автобусы и грузовики. Во многих машинах сидели женщины и дети.
Они приехали встречать мужей и отцов.
Сигнал подъема флага был подан без пяти восемь. Прозвучали горны.
И как только они замолкли, над островом Форд послышалось жужжание.
Через несколько секунд со всех сторон показалось множество самолетов.
Все они летели прямо к гавани, плотно забитой кораблями. Она
напоминала раковину кухонной мойки, заставленной посудой после званого
ужина.
Только успели подумать, что это за самолеты, как вдруг некоторые
из них стремительно снизились. На их крыльях отчетливо виднелись
красные круги - японские опознавательные знаки. И в тот же момент
посыпались бомбы и торпеды на линкоры, пришвартованные друг к другу у
причалов острова Форд. Затем - на остальные корабли, стоящие на рейде
и в доках. Через несколько минут взорвался линкор "Аризона". Его
артиллерийский погреб взлетел на воздух. Нефть, выброшенная во все
стороны из цистерн, воспламенилась. Четыре торпеды попали в "Оклахому"
- там перед поверкой открыли все двери и люки. Их не успели задраить.
Линкор перевернулся на глазах у всех килем вверх, почти никто из
экипажа не спасся. Гавань, где несколько минут назад царило
безмятежное спокойствие воскресного утра, мгновенно превратилась в
бурлящий, полыхающий кратер гигантского вулкана.
Одновременно с налетом на корабли были атакованы аэродромы
армейской и флотской авиации. В последние дни в Гонолулу
распространились слухи о том, что на всех островах готовится нападение
японской "пятой колонны" на военные объекты. Поэтому на всех
аэродромах самолеты были установлены аккуратными, плотными рядами,
чтобы их легче можно было охранять от диверсантов.
Но вместо земных диверсантов нагрянули небесные. Они
расстреливали в упор и сжигали на земле самолеты, расставленные так,
чтобы служить идеальными мишенями. Аэродромы Хикэм, Эва, Уилер,
Канеохэ, Бэлоуз и Халеова превратились в огромные костры, роль
хвороста в которых выполняли несколько сот американских самолетов.
Атаки с воздуха продолжались до 9:20. Сделав все, что можно было
сделать, японские самолеты улетели. Базы тихоокеанского флота Америки
как не бывало. Теперь это бухта, забитая железным ломом и трупами.
Потери еще подсчитываются. Уже известно, что убито и ранено около
четырех тысяч моряков и армейцев; потоплено четыре линкора и четыре
основательно потрепаны; несколько крейсеров и эсминцев тоже
пострадали. Японцы потеряли два десятка самолетов и несколько
подлодок. В общем, американский флот получил удар в челюсть в первые
же секунды схватки. Какое счастье, что двух авианосцев и пяти тяжелых
крейсеров нового типа в это утро не оказалось в гавани!
Рассказ Шривера потряс всех. Донахью спросил:
- Сколько взято в плен?
- Кого? - спросил Шривер.
- Японских офицеров и солдат.
- Ни одного. Но по приказу из Вашингтона взяли в плен почти всех
местных японских жителей. На них отыгрываются.
- У меня вопрос, Энди, - сказал Уайт. - Здешнее командование было
предупреждено о возможности нападения?
Шривер ответил:
- Адмирал Киммел получил двадцать седьмого ноября телеграмму от
Старка о том, что переговоры зашли в тупик и что японцы могут
предпринять агрессию в отношении Филиппин или владений Англии и
Голландии в южных морях.
- А против Перл-Харбора? - спросил Пейдж.
- Нападение на базу тихоокеанского флота совсем не
предусматривалось.
- У нас считалось... - начал Донахью, но Уайт перебил его:
- И больше не было никаких предупреждений?
Шривер невесело усмехнулся:
- Было. Двадцать девятого ноября генерал Маршалл прислал нам для
сведения разведывательную сводку штаба сухопутных войск. В ней
говорилось, что в течение ближайших месяцев Япония нападет на Россию.
- Гениальная сводка, - процедил сквозь зубы Пейдж. - За одну эту
сводку надо Маршалла, Джероу, Майлса и прочих генералов отдать под
суд.
- Значит, никаких предупреждений насчет возможности нападения на
Перл-Харбор не было? - продолжал допытываться Уайт.
- Были еще два. - Шривер кивнул в сторону Донахью. - Вы,
наверное, знаете.
- Знаю, - сказал Донахью. - Как только мы перехватили "магию" о
том, что в час дня японцы предъявят нам ультиматум и что из Токио
предложили уничтожить шифровальную машинку, генерал Маршалл приказал
командующему Гавайским военным округом генерал-майору Шорту принять
меры предосторожности. Адмирал Старк, тот вообще не счел нужным
предупредить адмирала Киммела...
- Шифровка Маршалла пришла сюда вполне своевременно, - сказал
Шривер. - Спустя шесть часов после налета японцев...
- Сволочи! - крикнул тонким голосом Пейдж. - Четыре тысячи убитых
и раненых и погибший флот на их совести! Их надо...
- Только без истерики, - остановил его Донахью. - Надо
разобраться как следует.
- Да, надо разобраться как следует, - сказал Уайт. - Виновата в
первую очередь верхушка нашего армейского и флотского командования.
- Какие-то идиоты вбили себе в голову, что малая глубина
Перл-Харбора исключает возможность торпедных атак, - сказал Шривер. -
Но японцы доказали обратное. Наши линкоры пострадали больше всего от
торпед.
- Одни идиоты успокаивали себя, - подхватил Пейдж, - а другие
идиоты повторяли это.
- Слушайте вы, Пейдж, - вспыхнул Донахью.
Уайт крикнул:
- Молчи, Уолт! Шривер и Пейдж правы, абсолютно правы! Наши
начальники проявили стратегическое недомыслие...
- Политическую и стратегическую слепоту! - крикнул Пейдж.
- Правильно! - сказал Уайт. - Материалов у нас было больше чем
достаточно. Подумать только! Ведь мы изо дня в день читали
архисекретные японские телеграммы, из которых было видно, что Япония
готовится к нападению на нас. Даже самый беспросветный кретин мог
понять, что готовится атака, и именно на базу тихоокеанского флота.
- А этого Старк и компания не понимали, - сказал Шривер. - У них
был затуманен рассудок. И у вас тоже, Донахью. Не отмахивайтесь. А
рассудок у наших шефов был затуманен потому, что они страстно хотели
нападения Японии на некую страну. И эта страсть ослепляла их.
Донахью усмехнулся:
- А я распинался перед начальством за вас, Шривер, доказывал, что
у вас стопроцентный американский образ мыслей. И добился того, что вас
назначили сюда. Но с такими убеждениями, как у вас, неудобно быть в
контрразведке.
Шривер отвесил поклон:
- Могу вас успокоить. Я уже подал рапорт, чтобы меня послали на
театр военных действий. Сидеть здесь и с храбрым видом допрашивать
японских парикмахеров и прачек я не намерен.
Матрос-шофер круто затормозил машину. На дороге стояли офицеры и
солдаты в шлемах. Шривер предъявил служебное удостоверение, а Донахью,
Уайт и Пендж - специальные пропуска на Гавайи, выданные им в
Вашингтоне. Машина поехала дальше.
Уайт сказал:
- Наши шефы сами сбили себя с толку - ждали другого ветра.
- Но ведь были же сигналы, черт возьми! - крикнул Донахью. -
Четвертого и пятого, два дня подряд. Бесспорные сигналы.
- Мы не знаем, в чем дело, - сказал Пейдж. - Надо будет
разобраться в этом. Или мы перепутали, или японцы перепутали, или они
подсунули нам дезу. (Деза - дезинформация.)
- Чушь, - возразил Донахью. - Тогда надо признать, что вся
"магия" была дезой.
Шривер мотнул головой:
- Нет, "магия", конечно, не была дезой. Такой вывод абсурден.
- В общем, неизвестно, в чем дело, - сказал Уайт. - Но ясно одно:
наши стратеги смотрели в другую сторону и подставили Перл-Харбор под
удар. И все это получилось потому, что они, так же как Трумэн, Тафт,
Най и другие, ненавидят Россию и готовы терпеть нацистов.
- Это верно, - подтвердил Шривер. - Они напрягали зрение, чтобы
разглядеть во мраке ночи очертания японских бомбардировщиков и
авианосцев, подкрадывающихся к Владивостоку, и старались не думать о
том, что японцы могут подкрасться в другом направлении...
- Ключ вопроса заключается в отношении к нацистам, - сказал
Пейдж. - Наши шефы считают, что гитлеровский рейх им ближе, чем
красная Россия.
Донахью пожал плечами:
- Ну и в компанию я попал! Не флотские офицеры, а свихнувшиеся
комнатные демагоги с Гринидж-виллидж.
- Не мы свихнулись, как такие; как вы, - отпарировал Шривер. - Мы
рассуждаем, как нормальные, честные люди, для которых борьба с
коричневой чумой - священная обязанность.
- Фюрер и дуче через несколько дней объявят нам войну, это
неизбежно. Короче говоря, - Пейдж взмахнул рукой, - я сегодня же подам
рапорт. Буду проситься в азиатский флот.
- Я тоже, - сказал Уайт. - "Магия" кончилась. Теперь надо
воевать. Поедем на Гуам или Филиппины.
Он наклонился к Шриверу и тихо спросил:
- Что-нибудь выяснил! насчет Хаями Марико?
Шривер ответил шепотом:
- Я разговаривал с ее мамашей. Оказывается, за Марико приходил
какой-то японец, кажется, студент. И больше она не возвращалась.
Откровенно говоря, боюсь за нее. Не расправился ли с ней Акино.
Уайт схватил Шривера за руку:
- Надо скорей взять Акино!
- Ищем его. Вчера днем взяли генконсула Кита и его помощников.
Они говорят, что не знают, кто такой Акино. Не понимаю Уолша. Он
поверил этой истории с корейцем-аптекарем и решил, что действительно
раскрыли советскую шпионскую организацию. И думал только об этом. Не
замечал, что у него под носом орудуют настоящие шпионы. Спасибо
Макколла, мы получили от него копию "магии" от третьего декабря -
копию телеграммы здешнего генконсула об условных сигналах для
подлодок.
- Условные сигналы насчет состояния гавани? - спросил Пейдж.
- Да. Я сразу же установил наблюдение за домами и яхтами в
Раникай и Калама и обнаружил подозрительного немца - члена нацистской
партии Кюна. При аресте у него нашли кодированные записи, и он
признался во всем. И дочка его - хозяйка косметического салона - тоже
японский агент. У Эф-Би-Ай, оказывается, уже давно имелись сведения о
Кюне, но на него смотрели сквозь пальцы. Гувера интересуют не
нацистские шпионы, а другие...
- Он тоже порядочная... - Пейдж не договорил.
Из домика у развилки дорог показались люди в штатском и приказали
остановиться. Это были сотрудники Эф-Би-Ай и полицейские. Они
проверяли очень тщательно - даже обыскали машину. Заявление Шривера о
том, что он исполняет обязанности начальника флотской контрразведки на
острове Оаху, не произвело никакого впечатления на подчиненных Гувера.
Зато записочка с подписью Эдварда Тама, заместителя начальника
Эф-Би-Ай, которую предъявил Донахью, возымела действие. Ему немедленно
дали машину, и он умчался в город, сказав Уайту, что остановится в
отеле "Сарфрайдер".
Полицейский инспектор позвонил куда-то и сообщил номер
удостоверения Шривера и его приметы. Спустя полчаса прибыл
уполномоченный отдела Эф-Би-Ай в Гонолулу - коренастый брюнет с
хриплым голосом; от него разило виски. Он представился: специальный
агент Федерального бюро расследований на Оаху Сидней Баллигант.
Подойдя к Шриверу, он сказал:
- Мы как раз ищем вас, капитан. К вам в школу привезли Кита и
прочих. И Кюна с дочкой. - Он сипло захохотал. - Надо всех заставить
сделать харакири.
- А Акино? - спросил Уайт.
Баллигант покосился на Уайта и буркнул:
- Не все сразу. Еще не поймали.
- А Хаями Марико, студентку?
- Нет.
Шривер скомандовал:
- Поехали!
Все сели в маленький грузовик и направились в город. Пейдж
сказал:
- Донахью, наверное, будет допрашивать здешних начальников. Чтобы
свалить на них всю вину.
- Расследование надо начать в Вашингтоне, - сказал Уайт. - И
первыми надо допросить Маршалла и Старка. У них было достаточно
времени, чтобы предупредить местное командование.
Шривер вытащил из заднего кармана брюк замусоленную записную
книжечку.
- Нападение японцев вовсе не было неожиданным. Мы могли в
значительной степени смягчить бедствие, если б приняли нужные меры. У
меня тут кое-что записано.
Шривер стал пояснять свои записи.
Первый факт.
Седьмого декабря около четырех утра - за четыре часа до нападения
- тральщик "Кондор" обнаружил в двух милях от Перл-Харбора японскую
подлодку. Началась охота, в ней приняли участие эсминец "Уорд" и
патрульный бомбардировщик. В 6.53 командир эсминца известил о
потоплении японской подлодки дежурного по району. Тот доложил об этом
оперативному дежурному штаба флота. Но почему-то адмирал Киммел узнал
о потоплении японской подлодки только за несколько минут до начала
воздушной атаки.
Второй факт.
Седьмого декабря в 6.50 с авианосца "Энтерпрайз", находившегося в
двухстах милях от Перл-Харбора, было замечено большое соединение
самолетов, летевших в сторону Гавайев. Командир авианосца
контр-адмирал Гонзалес не счел нужным проверить, что это за самолеты.
Потому что Гонзалес - близкий друг Ингерсола и Тернера, - вероятно,
знал от них о сигнале в виде сводки погоды и ждал нападения японцев,
но только не на Америку. Он никак не мог допустить, что эти самолеты -
японские. Пошли Гонзалес свои самолеты на перехват японских, и утро
седьмого декабря в Перл-Харборе было бы совсем иным.
Третий факт. Самый вопиющий.
Накануне японского налета штаб противовоздушной обороны
распорядился, чтобы все радарные установки к 7.00 прекратили работу,
так как наблюдение за воздушной обстановкой в это воскресенье было
поручено радарному пункту около аэродрома Моклеове.
Радиометристы были точны. Ровно в семь, и не минутой позже, они
выключили свои станции, собрали планшеты, заперли в сейфы бумаги и
отправились на воскресный отдых.
Кроме установки возле аэродрома Моклеове работать продолжал лишь
один пункт - радар на горе Опана, самой северной точке острова Оаху.
Здесь специалист третьего класса Джозеф Локкард обучал работе на
станции рядового Джорджа Эллиота.
Они уже собирались выключить радар и последовать примеру
товарищей, когда в 7:02 Эллиот заметил на экране движущиеся точки. Их
было очень много, и они быстро приближались с северо-востока. Более
опытный Локкард тут же заменил стажера и сам сел за радар. Эллиот
перешел к планшету.
Они посовещались немного, после чего телефонировали в
информационный центр в форт Шафтер. На вызовы по боевой линии никто не
отвечал - пришлось переключиться на общий телефон.
Трубку снял капрал Макдональд. Зевая на каждом слове, он спросил,
какого дьявола им надо, обозвал их болванами и посоветовал не портить
утренний сон начальству в день отдыха.
Локкард и Эллиот не выпускали из поля зрения таинственные цели.
Это могли быть только самолеты. Они находились уже примерно в 130
милях от Оаху и летели со скоростью 150 миль. Забыв о завтраке,
радиометристы с ужасом наблюдали за экраном.
В 7:15 Эллиот схватил телефонную трубку и снова позвонил в
информационный центр. После долгих препирательств Макдональд наконец
смилостивился.
- Ладно, соединяю с дежурным. Только потом на себя пеняйте,
болваны вы эдакие!
Эллиоту ответил лейтенант Кермит Тайлер, только что принявший
дежурство. Спокойно выслушав Эллиота, сказал: "О'кэй!" - и положил
трубку. Перед дежурством Тайлер от кого-то слышал, что из Калифорнии
должны прилететь бомбардировщики "Б-17", направляющиеся на Филиппины,
и самолеты с авианосца "Энтерпрайз", идущего к Гавайям.
Это произошло в 7:29.
Эллиот и Локкард следили за самолетами до тех пор, пока они не
приблизились на 22 мили к Перл-Харбору. После этого вместо изображений
на экране замелькали какие-то полосы, пунктиры и пятна - цель исчезла.
В течение целого часа радар Локкарда и Эллиота показывал японские
самолеты, летевшие на Перл-Харбор. Но никаких мер не было принято,
абсолютно никаких.
- Надо всех судить, - сказал Пейдж, - и вашингтонских, и местных
командиров. За преступную беспечность.
- И вынести беспощадный приговор, - сказал Шривер, запихивая
записную книжку в карман.
Во дворе школы сидели на скамейках и прямо на земле арестованные
японцы. Среди них были дети, подростки и старухи. Всюду чемоданы,
узлы, ящики - имущество, которое им разрешили взять с собой.
В углу двора соорудили отхожее место для арестованных -
бамбуковые шесты с прибитыми к перекладине соломенными циновками.
Оттуда шла нестерпимая вонь.
Возле большой бочки с водой посередине двора лежали вповалку на
одеялах молоденькие девицы в одинаковых серых платьях.
- Телефонистки, - сказал Шривер. - У нас в Гонолулу большинство
телефонисток японки; они знают и английский, и восточные языки. Многие
из них уроженки Гавайев, никогда не были в Японии, американские
подданные со дня рождения. Я сомневаюсь, что эти юные создания -
шпионки и диверсантки, но местное Эф-Би-Ай уверено в том, что они
состояли в "пятой колонне". У сотрудников Эф-Би-Ай так много работы
сейчас, что им пришлось передать часть девочек мне.
- Надо заниматься настоящими врагами, - сказал Пейдж, - а не
этими соплячками. Отпустите их домой.
Шривер развел руками:
- Из Вашингтона приказали интернировать всех японцев поголовно.
Их родителей тоже схватили и отвезли в лагеря. Надо сделать так: для
проформы допросить девочек, снять с них обвинение и перевести на
положение обычных интернированных.
У входа в школу Шривера встретил лейтенант морской пехоты и бойко
доложил:
- Чинов консульства поместили в классах на втором этаже, а Кита -
в физическом кабинете. Он требует, чтобы ему дали японские консервы и
чай. Грозится объявить голодовку.
- Дайте ему все, что он просит, кроме цианистого калия. Пусть
лопает осьминогов и морских ежей сколько влезет. Мне надо установить с
ним перед допросом хорошие отношения.
- А мне давайте Кюнов - папу и дочку, - сказал Пейдж. - Я им
выложу свое мнение о Гитлере и Геббельсе.
- Прошу вас, сперва займитесь девочками. - Шривер улыбнулся. -
Допросите их всех вместе, пусть отвечают хором, нараспев, составьте
подобие протокола, накормите сосисками и мармеладом, и мы отправим их
в парк Моаналуа. Там лагерь для интернированных. Оттуда через
справочное бюро они разыщут своих мамаш.
Уайт вызвался допросить Локкарда и Эллиота и записать их
показания.
- Ладно, но сперва займитесь поисками Акино и студентки. - Шривер
подозвал сержанта морской пехоты. - Зигмунд, поедете со старшим
лейтенантом Уайтом, выполняйте его приказания, как мои. Проверьте
личное оружие.
- А как мы будем искать Акино? - спросил Уайт. - С чего начать?
- Сержант Зигмунд Астемборский в курсе дела. Садитесь в машину,
побывайте во всех местах, где собраны японцы, и проверьте списки. -
Шривер положил руку Уайту на плечо. - Я искал Марико во всех списках и
не нашел. А мы ведь взяли под стражу почти всех японцев. Очень боюсь
за ее судьбу. Надо быть готовым к худшему.
Красивый сероглазый сержант сказал:
- В первую очередь поедем в японский клуб на Нууану-авеню, потом
в ресторан "Кантьоро". Там находятся те, кого взяли сейчас же после
налета. Начнем с них. А потом заедем в аптеку Ан Гван Су, может быть,
он что-нибудь знает.
В японском клубе и ресторане "Кантьоро" Акино и Марико не
оказалось. Заехали и в аптеку на Маунакеа-стрит. Выяснилось, что
корейца - владельца аптеки - арестовали три дня назад и что Хаями
Марико в последнее время совсем не показывалась. Весь день Уайт и
сержант Астемборский ездили по всем пунктам, где были собраны японцы,
и проверяли списки.
К вечеру они вернулись в школу. Во дворе еще сидели японцы,
женщин и детей уже не было - Пейдж уже рассортировал большую часть
задержанных. Уайт прошел в учительскую на третьем этаже и нашел там
Шривера. Он брился.
- Ну, как? - спросил Шривер и, не дожидаясь ответа, добавил: -
Сейчас поехали за Акино.
- Нашли его? - вскрикнул Уайт.
- Я припугнул Кита, и он сказал, где прячется Акино.
- А где Марико? - с трудом выговорил Уайт.
- Узнаем от Акино. Идите подкрепитесь, может быть, придется
провести еще одну бессонную ночь. Между прочим, я проверил по всем
линиям и выяснил, что Марико никакого отношения к секретной работе ни
у нас, ни у японцев не имела. Но Уолш почему-то считал ее японским
агентом, а Кита и Акино - нашим.
Уайт пошел в подвальный этаж, где была устроена столовая, выпил
две чашки густого черного кофе и сейчас же вернулся наверх. Он спросил
у Шривера:
- Как вы ухитрились откупорить Кита?
- Я предъявил ему копии его шпионских телеграмм о состоянии
гавани и сказал, что общественное мнение Америки крайне возбуждено
предательским нападением на Перл-Харбор и гибелью многих тысяч мирных
жителей в результате взрыва складов с боеприпасами...
- А сколько погибло?
- Насчет взрыва складов и гибели жителей я сымпровизировал. Я
сказал еще, что американцы требуют предельно сурового наказания тем,
кто, прикрываясь дипломатической неприкосновенностью, проводил
шпионскую работу и обеспечил успех бандитского нападения. Поэтому
придется вас, уважаемый генеральный консул, отправить на электрический
стул. Это почти неизбежно. Он тогда спросил, почему я употребил слово
"почти". Я пояснил: если он ответит на некоторые наши вопросы и окажет
тем самым содействие в выяснении некоторых фактов, то сможет
рассчитывать на нашу признательность, которая выразится в том, что мы
приложим все старания к тому, чтобы... и так далее. Словом, наша
беседа пошла в нужном направлении. Затем мы пообедали вместе, нам
привезли обед из китайского ресторана. Потом я опять стал говорить о
том, что общественность требует его смерти и какие мнения высказывают
конгрессмены. В конце концов к вечернему чаю Кита спустил флаг - стал
понемногу выдавливать из себя показания. Сказал, где надо искать
Акино. Мы послали людей. Недавно мне позвонили - Акино арестован.
Уайт стал рассказывать о своих безуспешных поисках. Его рассказ
был прерван шумом машины, въехавшей во двор, криками и звоном
разбитого стекла. Шривер торжественно объявил:
- Акино-сан, собственной персоной!
Уайт подскочил к окну. У входа происходила свалка - несколько
солдат пытались утихомирить японца. Несмотря на отчаянное
сопротивление, его втащили в здание.
Спустя несколько минут японца приволокли в учительскую. Двое
солдат крепко держали его за руки, третий - за шиворот. За ними вошел
тяжело ступая Баллигант. Во рту у него торчала огромная сигара.
- Этот самурай здорово дерется, - прошамкал Баллигант и вынул
руку из кармана - она была обвязана платком.
- Вы ранены? - спросил Шривер.
- Чуть не откусил палец. - Баллигант вынул сигару изо рта и
облизал ее. - Мы стали обыскивать его в машине...
Уайт пристально вглядывался в арестованного и вдруг громко
вскрикнул:
- Вот так встреча! Старый знакомый!
- То есть как? - удивился Шривер.
- Это не Акино, а капитан-лейтенант Идэ. Мы с ним ехали
однажды...
- В Японии? - спросил Шривер.
- Нет, на пароходе. Помните тридцать девятую каюту,
капитан-лейтенант Идэ?
Идэ вытянул шею и пристально посмотрел на Уайта. Тот продолжал:
- С вами еще ехал капитан-лейтенант Терано. И вы везли сокровище
в чемодане...
Идэ вздрогнул и скрипнул зубами. Уайт понизил голос до шепота:
- Вы клали ниточку около чемодана... и наклеивали бумажку. Она
была в нижнем ящике ночного столика.
Идэ дернулся и громко застонал сквозь стиснутые зубы. По его
щекам покатились слезы.
- Держите крепче, - сказал Баллигант солдатам и, вытащив из
кармана клочок бумажки, протянул ее Шриверу. - При обыске нашли у
него. Не хотел отдавать - орал, будто его режут...
Издав отчаянный вопль, Идэ лягнул изо всех сил стоящего сзади
солдата, выдернул правую руку и бросился на Шривера. Тот отшатнулся и,
повалив стул, упал на пол. Идэ подмял его, выхватил бумажку и запихнул
в рот, но Уайт успел вырвать половину листочка. Баллигант и солдаты
навалились на Идэ и оттащили его в сторону. Японец вдруг перестал
сопротивляться, весь обмяк, будто из него выпустили воздух. Его
подняли, держа за руки и ворот пиджака, и бросили на стул. Баллигант
размахнулся и ударил Идэ по щеке.
- Не смейте! - крикнул Шривер. - Отойдите в сторону.
Уайт передал Шриверу клочок. На нем были написаны пятизначные
цифры и три буквы QQQ.
- По-видимому, очень важный документ, - сказал Шривер. - Жалко,
что половина пропала. Скажите, Идэ, что тут написано?
Идэ пошевелил губами, сплюнул кровавую слюну и произнес не
разжимая зубов:
- Такие вопросы японским офицерам задают только идиоты.
- Не скажете?
- Нет.
- Будете отвечать на вопросы?
- Прикажите, чтобы освободили руки. Я офицер, а не бандит.
- Не будете буйствовать?
- Нет. Обещаю.
Шривер приказал Баллиганту и солдатам отойти на шаг от Идэ.
- Где Хаями Марико? - спросил Шривер.
- Наверное, мертва, - спокойно ответил Идэ.
- Вы убили ее?
- Я поручил это японцу Абэ.
- Где он?
- Не знаю. Он должен был отвезти ее на Вайанаэ и потом закопать в
чаще.
- Зверь! Убийца! - крикнул Уайт и замахнулся, но Шривер схватил
его за руку.
Идэ не шевельнулся. Сидел с закрытыми глазами.
- Я сейчас спрошу у Кита, - сказал Шривер. - Он, наверное, знал,
что Идэ собирается убить Марико.
- А он скажет? - спросил Уайт.
- Скажет. - Шривер повернулся к Баллиганту: - Уведите его в
комнату напротив. Не спускайте с него глаз. На вашу ответственность. -
Он кивнул солдатам: - А вы встаньте в коридоре перед дверью.
- Не убежит, - буркнул Баллигант. - А если побежит, пристрелю.
Он увел Идэ из комнаты. Тот двигался, как кукла, не сгибая ног.
- Я поговорю с Кита, - сказал Шривер, - постараюсь еще что-нибудь
узнать, Потом вы с Зигмундом снова поедете искать.
Он вышел в соседнюю комнату. Уайт стал ходить из угла в угол.
Где-то включили радио - играли на гавайской гитаре. Громко запел
мужчина. Затем стали передавать последние известия. Вдруг за дверью
послышался громкий топот, грохот опрокидываемых стульев, крики,
хлопанье дверей. Уайт подбежал к окну - во дворе никого не было,
стояли пустые машины и грузовики.
Дверь распахнулась, на пороге показался Баллигант. Он держал
руку, обвязанную платком, у лба. Из соседней комнаты выбежал Шривер.
Баллигант махнул рукой и прохрипел:
- Выбросился... на скалу...
Шривер схватился за голову: - Жив?
Баллигант покачал головой и что-то пробормотал, Шривер оттолкнул
его и выскочил из комнаты. Баллигант бросил взгляд на Уайта, потом на
дверь, ведущую в комнату, где находился Кита, и вышел в коридор.
Шривер вскоре вернулся и бессильно опустился на стул.
Идэ выбросился из окна, стукнулся головой о выступ скалы,
скатился по каменистому склону к берегу и умер, не приходя в сознание.
Непонятно, как он мог так быстро подбежать к окну, перед которым были
нагромождены столики и табуреты, вскочить на подоконник, поднять
тростниковый полог и открыть окно.
- А где Баллигант? - спросил Уайт.
- Я приказал найти его и привести сюда. - Шривер пошарил в
кармане и вытащил клочок бумажки. - Надо будет расшифровать эти цифры.
И эти три буквы в конце.
- Может быть, насчет Марико?
- Нет, наверное, о более секретных вещах. Поезжайте немедленно в
сторону Вайанаэ, там бамбуковые заросли. С вами поедут сержант
Астемборский и три солдата морской пехоты. Постарайтесь разыскать
убийцу.
- Надо найти Марико! - Уайт побежал вниз.
В машине его ждал сержант Астемборский. В другой машине сидели
солдаты с автоматами и лопатами.
- Дуй прямо к старым казармам третьей роты! - приказал шоферу
Астемборский. - Потом поверни налево после лужайки, помнишь, где
весной сенатора укусила обезьяна. Только не свались в темноте
куда-нибудь. - Посмотрев на Уайта, он энергична тряхнул головой. -
Найдем обязательно, старший лейтенант, все будет хорошо. Богоматерь
поможет, вот увидите.
Он щелкнул пальцем по кобуре и стал подробно рассказывать об
одном из своих предков - Збигневе Астемборском, который прибыл в
Америку вместе с Костюшко и сражался в войсках Вашингтона. У Збигнева
тоже украли невесту, но он догнал разбойников, спас девушку и женился
на ней.
Свое повествование, немного смахивавшее на сюжет ковбойского
фильма, сержант закончил фразой:
- И вашу невесту тоже найдем, и всех бандитов, - он ударил
кулаком по кольту, - перебьем, как фазанов. Вот увидите.
Проехав мимо виллы бывшей киноактрисы, машина свернула на нижнюю
дорогу и спустя минут двадцать оказалась в японском поселке.
Сержант и солдаты выскочили из машин и побежали, освещая дорогу
электрическими фонариками. Большинство домиков лишилось хозяев -
японцев уже увезли, - всюду валялись обломки мебели, старые чемоданы,
осколки посуды. В поселке остались только корейцы, служившие у
японцев. Их подняли с постели и стали расспрашивать. Один из них
вспомнил, что позапрошлой ночью в лесу около ананасной плантации
стреляли.
Уайт решил проехать на плантацию. Она находилась близко. Пришлось
разбудить хозяина плантации, толстого китайца, и его служащих. Все они
заявили в один голос, что никаких выстрелов не слышали и никаких
подозрительных людей не видели.
- Давайте поищем в бамбуковом лесу за плантацией, - предложил
сержант.
Уайт упавшим голосом ответил:
- Боюсь, Идэ сказал правду... Ее закопали где-нибудь.
Сержант махнул рукой:
- Она жива и ждет вас!
Уайт взял у сержанта записку с номерами телефонов и позвонил из
конторы плантации Шриверу. Тот сообщил: Кита знает лишь то, что Идэ в
последние дни следил за Марико. Что же касается записки, найденной у
Идэ, то расшифровать ее здесь некому - придется послать в Вашингтон.
Уайт вышел из конторы на поляну, сел на камень и обхватил голову
руками. Сержант взял у китайцев большие бумажные фонари и факелы и
пошел с солдатами в лес. Спустя часа полтора они вернулись ни с чем.
- Есть еще бамбуковая роща за обсерваторией, - сказал бодрым
голосом сержант. - Там надо непременно посмотреть. Скоро начнет
светать. Поехали туда.
- Может быть, проверим вон тот старый колодец, - предложил один
из солдат, показав в сторону высоких кокосовых пальм. - Могли бросить
туда.
Сержант поспешно прервал его:
- Она жива! Садитесь в машины. Хорошенько обыщем чащу.
Уайт молча влез в машину. Когда проезжали мимо казарм около
зенитной батареи, сержант сказал Уайту:
- Это казармы моего батальона. Разрешите забежать на минутку.
Уайт с безучастным видом кивнул. Сержант побежал к воротам и
скрылся за бамбуковым забором. Со стороны моря послышалось гудение
самолетов. Они быстро приближались. Солдаты соскочили с машин и стали
у обочины дороги. Уайт, не меняя позы, сидел в машине. Самолеты с воем
пролетели над казармами и исчезли за горой.
Услышав, что его зовут, Уайт поднял голову. У машины стоял
сержант.
- Узнал... Вчера вечером... - задыхаясь проговорил сержант, -
офицер из контрольно-наблюдательного... На днях поймали... молодого
японца, сидит под стражей у них... у него нашли веревку...
Уайт крикнул:
- Скорей туда!
Контрольно-наблюдательный пункт "М" находился в пятнадцати
минутах езды. Уайт и сержант спрыгнули с машины и побежали к бунгало,
возле которого стоял матрос-часовой. В комнате дежурного сидел
негр-капрал. Он сказал Уайту, что шпион содержится в палатке около
столовой. Уайт спросил, где начальник. Капрал ответил, что командир
пункта лейтенант Мэлиган, разумеется, спит, потому что сейчас четверть
четвертого ночи. Уайт позвонил лейтенанту. Пришлось звонить дважды.
Наконец он услышал в трубке сонный голос:
- Что там?
Уайт назвал себя, объяснил, в чем дело, и попросил разрешения
поговорить с задержанным.
- Пожалуйста, - сказал зевая лейтенант. - Я бы давно сдал его
куда надо, да нам сейчас не до него. Мы еще не допрашивали как
следует... Он дурака валяет, и девица тоже.
- Девица?
- Да, она выгораживает его, болтает всякую ерунду - будто бы они
заблудились. Она его сообщница.
Уайт покачал головой:
- Значит, это не то, что я ищу...
- Может быть, возьмете их? Отдам даром.
- Нет, я должен ехать искать дальше. Простите за беспокойство.
Уайт передал трубку дежурному и пошел к выходу. Сержант потянул
его за рукав и шепнул:
- Все-таки взглянем на него, поговорим. Может быть, он видел
кого-нибудь?
Капрал встал, взял с полки большой электрический фонарик и широко
улыбнулся:
- Возьмите этого шпиона, на кой он нам дьявол нужен. Приходится
охранять его, кормить - возня с ним.
- Ну-ка покажи, - сказал сержант. - Понравится - заберем.
Капрал вышел из бунгало, Уайт и сержант последовали за ним.
Палатка находилась рядом с гаражом. Ее охраняли два солдата. Капрал
вошел в палатку и осветил фонариком японца, совсем молодого, с синяком
под глазом, в изодранной рубашке.
- А шпионка в той половине, - капрал осветил полог, деливший
палатку на две части.
Сержант откинул полог. Луч фонарика пополз по походной кровати,
на которой лежала, накрывшись дождевиком, женщина. На земле валялась
соломенная сумочка.
- Встать! - гаркнул капрал и ударил ногой по кровати.
Женщина повернулась, скинула с себя дождевик и поднялась,
прикрывая глаза рукой от света фонарика.
- Встать! - снова крикнул капрал. - Живо!
Женщина встала с кровати и пошатнулась, не отнимая руки от глаз.
Направив на нее луч, капрал скомандовал:
- Открыть морду! Живо!
Она опустила руку. Глаза были закрыты. Уайт ахнул и дрожащим
голосом произнес:
- Марико-сан, это я, Ник...
Она тихо вскрикнула, сделала шаг вперед, упала прямо на руки
Уайту и заплакала, уткнувшись лицом в его рукав. Уайт повернул голову
в сторону сержанта. Тот поднял кулак с отставленным большим пальцем,
подмигнул и выскользнул из палатки.
- Уберите фонарь, - строгим голосом сказал Уайт капралу. - Это
моя родственница, а не шпионка. А того арестованного я тоже возьму и
сдам в контрразведку.
Уайт и Марико прошли в учительскую к Шриверу. Тот встал из-за
стола и подошел к ним, протянув вперед руки:
- Итак, счастливый конец! Поздравляю!
Марико поклонилась по-японски:
- Простите, столько хлопот из-за меня... Большое спасибо.
Шривер оглядел ее с нескрываемым восхищением, потом перевел
взгляд на Уайта:
- Теперь ясно, почему вы так усердно искали. Я бы на вашем месте
тоже...
Уайт перебил:
- Как дела у Пейджа?
- Допрашивает Кюна! Тот признался во всем.
- А Донахью?
Шривер рассмеялся:
- Увы, у него горькое разочарование. Он ведь приехал снимать
пенки с сенсационного дела о советской шпионской сети на Гавайях. А
все оказалось мыльным пузырем. Он выклянчил у меня шифрованную
записку, взятую у Идэ, и улетел в Вашингтон. Не возвращаться же с
пустыми руками.
- А что с Кита?
- В общем, закончил свою исповедь. Под конец, собака, признался,
что был в курсе всего... Знал, что Абэ должен был убить Марико-сан.
- Меня? - Марико удивленно вскинула брови и повернулась к Уайту.
- Не может быть... Я давно знаю Абэ, он такой смирный...
Она рассказала, как все произошло. Абэ пришел к ней поздно
вечером и со слезами на глазах сообщил, что его сестра, с которой она
училась в школе, пыталась повеситься. Ее вынули из петли и отвезли в
больницу. Она хочет увидеть Марико и что-то сказать ей. Очевидно,
объяснить, почему она хотела покончить с собой.
Абэ и Марико поехали на попутной машине, слезли около полигона и
стали искать дорогу через бамбуковый лес, чтобы пройти поскорее в
больницу, но сбились с пути и, наткнувшись на проволочные заграждения,
повернули обратно, решив пойти по старому шоссе мимо военной
радиостанции. Вскоре их нагнали солдаты, набросились на Абэ и потащили
обоих в штаб батальона, а потом бросили в палатку.
- Благодарите Кита и генерал-майора Шорта, - сказал улыбаясь
Шривер. - Это они спасли вас.
Он рассказал, что незадолго до нападения на Перл-Харбор Кита
пустил через своих агентов слух о готовящемся нападении японской
"пятой колонны" на аэродромы, военные склады и радиостанции. Слух
облетел Гонолулу, Перл-сити и другие населенные пункты, и
генерал-майор Шорт приказал частям, расквартированным на островах,
принять чрезвычайные меры предосторожности и задерживать всех
мало-мальски подозрительных японцев в случае появления их около
военных объектов.
- Вот почему вас и схватили, - сказал Шривер. - Если б не Кита и
Шорт, этот Абэ завел бы вас в лес и спокойненько прикончил.
Марико чуть заметно вздрогнула и закусила губу. Уайт взял ее руку
и вздохнул.
- Наверное, Кита не все сказал, - заметил он. - Надо его еще
потрясти.
- Возможно, что у него еще кое-что осталось, - согласился Шривер.
- Но главное он уже сказал. Я дал ему бутылку бренди - гонорар за
ценные показания.
- Действительно ценные?
- Могу рассказать вам обоим. Марико-сан тоже будет интересно
послушать, речь идет и о ней. Но сперва идите вниз и подкрепитесь.
- Закажем кофе и омлет с крабами, - предложил Уайт. - Вы,
наверно, голодны. И возьмем еще пирог, потом шоколад...
Марико покосилась на Уайта и сказала с улыбкой:
- Сперва интересный рассказ, потом омлет с крабами.
Шривер рассказал следующее.
Работник 3-го отдела морского генерального штаба Японии
капитан-лейтенант Идэ прибыл в Гонолулу из Мексики под фамилией Акино
с заданием создать на Гавайских островах специальную агентуру для
проведения диверсий в нужный момент.
Идэ связался с Кита - руководителем агентурной сети, основной
задачей которой было непрерывное наблюдение за Перл-Харбором.
Кита дал Идэ сведения о Марико и уступил своего агента - шофера
Абэ. С помощью последнего Идэ познакомился с Марико, имея в виду
использовать ее в своей работе.
Кита, встречаясь с Абэ, получал от него сведения о работе Идэ. В
то же время он был и в курсе мероприятий местного отдела Эф-Би-Ай -
поддерживал тайную деловую связь с начальником японского сектора
гонулулского отдела Эф-Би-Ай Баллигантом.
Чтобы обеспечить успех в работе своей агентуры, Кита решил
пустить Эф-Би-Ай по ложному следу. Ничего не сказав Баллиганту, он
подбросил ему анонимку, навлекшую подозрения на старика корейца,
владельца аптеки.
Расчет Кита оправдался полностью. Эф-Би-Ай клюнуло на приманку,
потому что Гувер и его подчиненные только и мечтали о раскрытии
"резидентуры красной разведки".
В ответ на донесение гонолулского отдела Вашингтон приказал не
спускать глаз с корейца-аптекаря.
Когда начинаешь подозревать кого-нибудь в чем-нибудь и страстно
желаешь, чтобы твои подозрения подтвердились, активно начинает
работать "творческое воображение", не нуждающееся в фактических
данных; оно само создает факты - "творит" их.
Материальным результатом "творческого воображения" работников
Эф-Би-Ай явилось пухлое досье, где концентрировались все бумаги,
касающиеся "филиала Гепеу" в Гонолулу.
Затем Кита подбросил тому же Баллиганту анонимку относительно
человека, которому какая-то женщина, якобы имеющая отношение к
советским дипломатам, передала задание провести диверсии на Гавайях и
явиться на конспиративную квартиру в Гонолулу - в аптеку корейца. Эта
анонимка вызвала фурор в Вашингтоне.
Направляя подозрение Баллиганта на аптекаря, Кита рассчитывал на
следующее: во-первых, наблюдая за аптекой, Баллигант узнает, что туда
приходит за лекарствами Марико; во-вторых, начав наблюдение за Марико,
он установит, что она встречается с Акино, то есть с Идэ, и в-третьих,
Баллигант начнет следить за Акино-Идэ.
Кита вовсе не имел в виду проваливать работу Идэ. Поэтому он
приказал Баллиганту все, что тот будет узнавать об Идэ, докладывать не
своему начальству, а ему - Кита. Таким образом он хотел контролировать
деятельность Идэ через Баллиганта.
Все шло хорошо до того дня, когда вдруг выяснилось, что назревает
катастрофа и что источником беды, как это бывает часто, является
женщина, в данном случае студентка Хаями Марико.
Баллигант узнал от начальника перл-харборской контрразведки Уолша
о том, что тот решил использовать Марико для агентурной работы и что
Акино-Идэ взят на мушку. Баллигант немедленно известил обо всем Кита,
тот предупредил Идэ - и шоферу Абэ было приказано завести студентку в
лес, задушить и закопать. Первую часть задания - выманить жертву из
дому - Абэ выполнил успешно, умело изобразив горе. Но по причинам, не
зависящим от него, ему не удалось довести дело до конца.
В середине рассказа Шривера в комнату бесшумно вошел Пейдж.
Прижав руку к сердцу, он молча поклонился Уайту и Марико и сел у
дверей. Как только Шривер кончил говорить, Пейдж погрозил пальцем
Марико:
- В следующий раз, когда за вами придет молодой человек, вы
будете более осторожны.
Марико покраснела и, посмотрев на Уайта, сказала:
- Из этой истории я сделала вывод: не верить мужским слезам.
- Все-таки, Энди, не совсем понятно... - Уайт покрутил головой. -
Вы говорите, что Кита все рассчитал и предусмотрел, но ведь, направив
внимание Баллиганта на аптеку корейца, он должен был знать, что Марико
неминуемо попадет в поле зрения Эф-Би-Ай и что наблюдение за ней
наведет Баллиганта на Идэ. А Кита не имел в виду проваливать Идэ и
поэтому запретил Баллиганту докладывать своему начальству о нем. Но
начальство Баллиганта могло узнать о встречах Идэ с Марико из других
источников, и тогда вся комбинация с анонимками могла обернуться
против самого Кита. И вообще она очень запутанная и рискованная...
слишком много накручено.
- Это верно, - согласился Шривер. - Но разведывательные
комбинации часто бывают запутанными и, как правило, связаны с риском.
Риск ведь присущ любому более или менее серьезному делу. Жизнь без
риска - это шампанское без пены.
- А как с Баллигантом? - поинтересовался Пейдж.
- Ищут. - Шривер почесал голову. - Я допустил ошибку... При нем
сказал Нику, что пойду и спрошу у Кита. Баллигант сразу смекнул, что
Кита стал давать показания и может выдать его. А что, если и Идэ знает
о нем? И Баллигант решил не мешать Идэ - позволил ему вскочить на
подоконник, открыть окно и выброситься. И после этого сам исчез. Я
думаю, он удрал на служебном самолете в Вашингтон.
- В Вашингтон? - удивился Уайт.
- Да. Он на очень хорошем счету у руководства Эф-Би-Ай.
Постарается доказать начальству, что установил связь с Кита для
проведения комбинации и еще не успел доложить об этом. Его, наверное,
простят - такие "опытные" работнички нужны Гуверу.
- Почему Идэ покончил с собой? - спросил Пейдж. - Ведь он же не
дал никаких показаний. Совесть его была чиста.
- Это я виноват, - сказал Уайт. - Не надо было этого делать... Из
моих слов он понял, что мы стянули у них тогда машинку "девяносто
семь". Самурайская честь не могла примириться с этим.
- И вдобавок сегодня взяли у него шифрованную записку, - сказал
Шривер. - Он обязан был уничтожить ее, а не таскать с собой, как
носовой платок. Он не мог простить себе этого.
- Итак, все выяснилось, все тайны получили разгадку. - Уайт
повернулся к Марико. - И даже ваша...
- Какая? - спросил Пейдж.
Марико рассмеялась:
- Почему я пошла ночью с молодым человеком.
Шривер поднял руку:
- Не торопитесь, леди и джентльмены, не все тайны разгаданы. При
прощании со мной Донахью сказал, что надо непременно, ценой любых
усилий, раскрыть две тайны. Первая: что же написано в шифрованной
записке, найденной у Идэ? Наверное, три буквы "кью" в конце шифровки
имеют чрезвычайно важный смысл. И вторая тайна: почему четвертого и
пятого декабря был подан тот сигнал в виде сводки погоды, а на деле -
ударили в другую сторону? Вот две тайны, которые надо непременно
разгадать. И он не успокоится, пока...
- Эти две тайны можно будет разгадать только после войны, -
сказал Пейдж. - И только после нашей победы.
- Перл-Харбор... - тихо произнес Уайт. - Это название станет
теперь нарицательным, так же как Ватерлоо, Седан и Цусима. Для меня
Перл-Харбор отныне будет ассоциироваться с преступной беспечностью.
- А для меня с чудовищным просчетом, - сказал Пейдж.
- Перл-Харбор еще раз напомнил всем, - Шривер поднял палец, - что
хорошая разведка - половина победы. Японцы действовали наверняка,
потому что знали о состоянии гавани ничуть не меньше адмирала Киммела.
После недолгого молчания Пейдж деловито сказал Уайту:
- Ты должен немедленно подать рапорт и добиться разрешения
жениться на Марико, иначе ее интернируют. - Он поправил очки и провел
рукой по лысине. - Если ты боишься... я согласен.
- Можешь не приносить себя в жертву, - засмеялся Уайт. - Скоро
получишь приглашение на свадьбу. Какой коктейль тебе приготовить?
Пейдж ответил тоном знатока:
- "Соленую собаку".
Уайт был тяжело ранен в самом конце войны - на Окинаве. Его
отправили на Гуам, оттуда - на Гавайи. Выходила его Марико - дала ему
два литра своей крови.
- В моих жилах теперь течет кровь англосаксонская, японская,
корейская и, наверное, еще какая-нибудь, - говорил Уайт. - Получился
настоящий коктейль.
Он вышел в отставку в чине капитан-лейтенанта и спустя год после
окончания войны приехал в Японию. Марико настояла на том, чтобы
поселиться недалеко от Токио в маленьком одноэтажном домике
европейского типа, рядом со старинным буддийским храмом.
Однажды раздался телефонный звонок. Уайт снял трубку. Сперва он
не узнал, кто с ним говорит по телефону. Оказалось, что это
контр-адмирал Донахью, только что прибывший в Японию с комиссией по
обобщению опыта стратегических бомбардировок. Он должен опросить
нескольких японских генералов и адмиралов, имевших отношение к
противовоздушной обороне. Донахью случайно узнал, что Уайт в Японии, и
решил навестить друга.
Донахью приехал через два часа.
- Ай как жалко, - сокрушался Уайт. - Марико на весь день уехала в
Токио по моему поручению - делать выписки из старых газет в
библиотеке.
Донахью мало изменился - остался таким же изящным, юношески
стройным. Правда, в волосах появилась седина, но она очень шла ему. Он
обнял Уайта за плечи:
- Я сейчас проезжал около речки, мимо маленькой гостиницы на
холме, и вспомнил... Это, кажется, та самая гостиница, где к нам в
ванную ввалились дамы. Помнишь?
Уайт кивнул:
- Та самая. Теперь там веселое заведение для наших солдат.
Донахью похлопал Уайта по спине:
- А ты, старина, в этих очках прямо великолепен, похож на
маститого ученого. Очень рад за тебя. Мне говорили, что ты будешь
преподавать в гонолулском университете. Стал историком?
- Да, собираю материалы по истории тихоокеанской войны.
Донахью поинтересовался, в каких операциях участвовал Уайт, потом
стал рассказывать о себе - сначала служил в Вашингтоне, потом был
назначен в КОССАК - объединенный англо-американский главный штаб в
Лондоне, долгое время состоял при Эйзенхауэре, а незадолго до конца
войны вернулся в Вашингтон - получил назначение в плановый отдел
управления морских операций.
- Мне показывали стенограмму твоей речи на банкете в честь
адмирала Ингерсола, - сказал Уайт. - Решительно не согласен с тобой,
Уолт. Я считаю выводы объединенной комиссии конгресса правильными. А
обвинения, которые выдвигаются теперь против Рузвельта, совершенно
абсурдны. И как только язык поворачивается говорить такое!
- Видишь ли, Никки, - мягко заговорил Донахью, наливая виски в
бокал с ананасным соком. - Комиссия старалась всячески замять дело,
боялась шума. А должна была вести себя иначе. Ведь она была создана не
для того, чтобы почтить память павших в Перл-Харборе, а для того,
чтобы выяснить и сказать Америке всю правду, голую, нелицеприятную
правду. А она, эта правда, в том, что Перл-Харбор - дело рук
Рузвельта. Дай договорить, не мешай. Рузвельт знал, что большинство
конгресса против того, чтобы Америка влезала в войну вообще. А он
хотел во что бы то ни стало выступить на стороне Англии и России - в
Европе и на стороне Китая - в Азии. Это он приказал Хэллу идти на
обострение отношений с Японией, вести дело к разрыву. Читая ежедневно
"магию", Рузвельт знал, что японские военные тоже настроены
решительно. Он действовал наверняка - требовал от Японии, по существу,
полной капитуляции, отлично зная, что Япония не пойдет на политическое
харакири. Он убрал из Перл-Харбора авианосцы "Энтерпрайз",
"Лексингтон", "Саратогу" и пять тяжелых крейсеров нового типа и как бы
пригласил японцев: "Господа, пожалуйста, ударьте по базе
тихоокеанского флота, успех обеспечен". И добился того, что Япония
нанесла удар по Перл-Харбору. Эффект получился именно такой, на какой
он рассчитывал. Америка была потрясена и возмущена коварным
нападением, конгресс - тоже. Рузвельт сразу же обеспечил себе всеобщую
поддержку и ринулся в войну против Германии и ее союзницы Японии. Без
Перл-Харбора он не смог бы ничего этого сделать. Это был великолепный
ход. Недаром Рузвельт был крупнейшим политиком нашего времени.
- Ты хочешь сказать, что он сознательно подставил под удар наш
тихоокеанский флот?! - воскликнул Уайт. - Это же несусветная чепуха!
Донахью сделал маленький глоток из бокала.
- Ты рассуждаешь как профан. Что мы потеряли в то утро? Под
японские бомбы и торпеды попали восемь старых линкоров, из них шесть
через некоторое время вернулись в строй. Все крейсеры уцелели.
Затонули два эсминца и совсем старая галоша "Юта", которую можно было
бы поднять, но решили не возиться с ней. Вот и все наши потери...
- А четыре с половиной тысячи убитых и раненых?- закричал Уайт и
стукнул кулаком по столику. Пепельница упала на пол. - Это ерунда?
Выходит, Рузвельт хладнокровно принес их в жертву ради своей политики!
Донахью поднял пепельницу с пола и ответил ровным голосом:
- История требует жертв. Большие политики, такие, как Рузвельт,
никогда не были мягкотелыми слизняками. Я воздаю должное Рузвельту.
Подсунув японцам Перл-Харбор, он выбил почву из-под ног всех наших
изоляционистов. Это у него великолепно получилось - удар в стиле
короля тенниса Тильдена.
Уайт осторожно погладил ушибленный кулак и усмехнулся.
- Все понятно. Рузвельта надо скомпрометировать посмертно.
Оплевать его имя, смешать с грязью. И все потому, что Рузвельт
проводил политику сотрудничества с Москвой в борьбе против наци. Я
помню его слова, могу точно процитировать: "Американский народ рад и
гордится тем, что находится в союзе с храбрым народом России". Так
заявил он - один из самых выдающихся президентов в истории Америки. И
он смотрел далеко вперед, как подобает великому человеку. Он считал,
что без полного искоренения германского милитаризма нельзя будет
обезопасить человечество от новой войны. Помнишь его выражение
"незавершенный мир"? Под этим он подразумевал сохранение остатков
войны. Он неоднократно предупреждал, что надо обезвредить нацистов до
конца, не оставлять у них ни одной частицы военной мощи, иначе они
опять поднимутся, накопят силы и обязательно снова нападут на
миролюбивые народы. Он вам завещал продолжать дружбу с Россией, чтобы
не допустить возрождения германского милитаризма. Но тот, кто
поселился в Белом доме после Рузвельта, хочет полностью зачеркнуть его
политику. Вот почему благословляющие нынешний курс решили опорочить
память Рузвельта, а заодно замазать и свалить на него свои
непростительные ошибки и просчеты. Вот почему создается гнуснейшая
легенда о том, что Рузвельт сознательно и хладнокровно организовал
Перл-Харбор. Какая невероятная клевета!
Донахью осушил бокал и, откинувшись на спинку кресла, улыбнулся.
Но глаза его оставались серьезными.
- Узнаю тебя, Никки. Такой же, каким был и прежде... совсем не
повзрослел. Эмоциональный, сентиментальный, сумбурный, наивный. И судя
по всему, стремительно катишься влево. Придется поговорить с твоей
женой, чтобы удержала тебя. - Донахью похлопал Уайта по руке. - Но
наши идейные разногласия не должны отражаться на нашей старой дружбе.
Уайт кивнул головой:
- Хочу надеяться...
- Все-таки смешно, - продолжал с застывшей улыбкой Донахью, -
смешно, что ты защищаешь Рузвельта. Уж кому-кому, но не тебе...
- Почему?
- Потому что ты работал по "магии" и великолепно знаешь -
Рузвельт ежедневно читал наши сводки и был в курсе того, что японский
генконсул в Гонолулу регулярно осведомляет Токио о состоянии гавани.
Рузвельт знал, что готовится нападение на Гавайи. Но он не счел нужным
предупредить как следует Киммела и Шорта. Сделал это умышленно.
- Чушь! - крикнул Уайт. - Предупреждение о предстоящем нападении
должны были своевременно сделать Маршалл и Старк, стоявшие во главе
армии а флота, это входило в их прямые обязанности. А они этого не
сделали. Виновны они.
Донахью посмотрел на ручные часы:
- Мне надо ехать... Знаешь к кому? Помнишь Терано, у которого мы
тогда... коренастого, с мордой жуира?
- Помню.
- Он работает сейчас в демобилизационном департаменте, разбирает
архивы. Передает нам документы бывшего морского генерального штаба. Я
доеду к нему выяснять тайны.
Уайт улыбнулся:
- Тайну сигнала о нападении...
- Да, и тайну зашифрованной записки с тремя "кью" в конце. Терано
может помочь, если только захочет. - Донахью встал. - Передай привет
очаровательной миссис Уайт. Жаль, что так и не повидался с ней. Рад
был себя увидеть, дорогой Ник! Надеюсь, встретимся в Америке.
- Так что вот, дорогой мой, - Донахью вынул трубку изо рта и
пустил струю дыма в потолок, - вы в моих руках. Могу удавить вас, как
котенка, в любую секунду. Извините за грубое сравнение, но это
действительно так.
Терано провел тыльной стороной ладони по подбородку и опустил
глаза. Спустя несколько минут он поднял голову и посмотрел на Донахью.
- Я умру сегодня вечером... - медленно заговорил он. - Хотя нет,
надо закончить опись бумаг по операции у Маршальских островов. И
объяснить все помощнику. Это займет у меня... - он подсчитал на
пальцах. - Можно будет умереть в пятницу.
Донахью поднял руку в перчатке:
- Не торопитесь, я не гоню вас. Я ничего не имею против того,
чтобы вы жили еще сто лет. Могу дать торжественное обещание: никогда
не выдам вас.
Терано пожал плечами:
- Операцию по изъятию вы проводили вдвоем, значит, обо всем знает
и ваш помощник. Знают об этом и другие - все причастные к операции, и
все, кто читали ваш отчет. Круг посвященных довольно широк.
- Нет. Операция была сверхсекретной. Поэтому отчет о проведении
операции я делал устно - никаких документов не осталось. Те, кто
помогали нам по технической части во время операции на пароходе, не
знали вашего настоящего имени. И в устном докладе адмиралу Старку я
тоже не называл вас, и он не спрашивал. Ваше имя известно только мне и
моему бывшему помощнику. Но он не скажет, это я гарантирую. О том, что
мы читали все японские телеграммы, которые зашифровывались на машинке
"девяносто семь", мы через некоторое время объявим на весь мир. Но
никто не сможет узнать, где мы взяли машинку. Ведь она была послана не
только в Вашингтон.
- Ее послали еще в Лондон, Берлин, Рим и Москву, - пробормотал
Терано, - затем в Батавию, Манилу, Сингапур и Гонконг...
- Значит, операцию с машинкой могли провести где угодно. Так что
не беспокойтесь, никто не узнает. - Донахью засмеялся. - Можете жить и
после пятницы.
Терано встал и поклонился:
- Вы мне возвращаете право на жизнь. Не знаю, как благодарить
вас.
- Я делаю это вовсе не потому, что меня очаровали ваши глаза. А
вот почему. Мне надо непременно выяснить две тайны, о которых я
говорил в самом начале нашей интимной беседы. Повторяю. Первая - тайна
записки, которая была переслана капитан-лейтенанту Идэ через офицера,
приезжавшего в Гонолулу за два дня до начала войны. Вторая - почему
получилась такая ерунда с сигналом, поданным в виде сводки погоды
четвертого и пятого декабря, то есть перед самым нападением на нас.
Ведь сигнал гласил о другом... Вы должны выяснить это лично для меня.
И как можно скорее: я тороплюсь обратно в Америку.
Терано наклонил голову набок:
- Насчет сигнала о нападении выяснить нетрудно. Это можно сделать
через бывших чинов первого отдела моргенштаба. Но с первой тайной
будет труднее, потому что все, кто были в курсе наших специальных
мероприятий на Гавайях, погибли.
- Значит, нить утеряна? Жалко... - Донахью вынул из кармана
конверт. - Все эти годы я хранил записку. Никто из наших
криптоаналитиков не мог разгадать. Особенно меня интригуют три буквы в
конце.
Терано задумался. Он тер шею, мычал, поднимал глаза к потолку. Он
мучительно вспоминал и вдруг хлопнул себя по лбу:
- Как это я раньше не догадался? Надо будет разыскать кого-нибудь
из "института Усигомэ", специальной криптографической группы при
моргенштабе. Они знали все коды. Дайте записку. У вас осталась копия?
Донахью передал Терано конверт.
- Итак, обещаю вам, - Донахью приложил два пальца к сердцу, -
никогда не называть вашего имени. Слово американского офицера.
Терано вскочил и низко поклонился. Донахью прищурил глаза и
щелкнул пальцами:
- Вот что, на всякий случай. Напишите в виде заявления и
подпишите: такой-то, занимавший перед войной и во время войны такие-то
посты.
Терано подошел к столу и взял авторучку:
- По-японски?
- Нет, по-английски.
- Кому адресовать?
- Без адресата.
- Что писать?
- Напишите, что вы помните, как покойный Идэ незадолго до начала
войны прислал вам секретное письмо из Гонолулу через... назовите
чье-нибудь имя. Только настоящее.
Немного подумав, Терано сказал:
- Можно назвать капитана третьего ранга Янагидзава. Он недели за
две до начала войны вернулся в Японию из Америки и проезжал через
Гонолулу.
- А где он сейчас?
- Погиб на Сайпане.
- Великолепно. Значит так. Напишите, что Идэ в письме,
пересланном вам через этого Янказа... как его... сообщил, что самым
активным среди его агентов является местная студентка, японка... Как
ее? - Донахью щелкнул пальцами. - Хайами... или Хайамэ Марико...
- Хайами?
- Ну может быть, я не совсем точно произношу.
- У нас нет фамилии Хайами или Хайамэ. Надо уточнить, а то
получится странно - японец путает японскую фамилию.
- А Хаэми есть?
- Тоже нет. Есть Хаяма, Хаямэ и Хаями.
- Что-то в этом роде... А, черт! - Донахью махнул рукой. - Ладно,
отложим. Мы еще с вами увидимся. Как только выясните что-нибудь,
сейчас же звоните в штаб - старшему адъютанту Макартура, меня разыщут.
А себя называйте на всякий случай условно... Куросиво. Поняли? Итак,
жду.
Он приветливо улыбнулся японцу и протянул ему руку в перчатке.
Уайт решил прогуляться и закрыл наружную дверь за собой. К
крыльцу подкатил черный "бьюик". Рядом с шофером сидел Донахью с
огромным букетом.
- Я на минутку, Никки, - сказал он. - Вылет самолета отложили до
завтрашнего утра. Я привез орхидеи для твоей жены. Их доставили
сегодня на самолете с Филиппин для миссис Макартур. Я обедал у них и
выклянчил у нее половину.
Уайт провел Донахью в столовую и поставил цветы в вазу.
- Спасибо, Уолт, Марико будет потрясена. Такие богатые букеты
можно видеть только в домах миллиардеров, и то не каждый день...
Уайт предложил гостю вино, но тот попросил кофе.
- Я скоро поеду в Испанию, - сказал Донахью, - и хотел бы оттуда
прислать твоей жене медальончик или камею и выгравировать на этой
штучке ее имя и фамилию иероглифами.
- Но Марико теперь миссис Уайт, а Уайт пишется фонетическими
знаками, а не иероглифами.
- Нет, мне нужна ее японская фамилия, которую она носила в те
дни, когда мы встретились на пароходе. Хочу, чтобы мой подарок
напомнил ей тот рейс. Ее девичья фамилия была, кажется, Хай...ами?
Уайт написал иероглифы на листочке.
- Нет, Хаями. Пишется двумя иероглифами, первый - "хая", второй -
"ми". А Марико - тремя иероглифами.
Донахью подул на листочек, осторожно сложил его и засунул в
бумажник.
Уайт поставил перед Донахью чашечку кофе и достал с полки
небольшой альбом.
- Забыл тебе показать утром. Мы снялись тогда на память на
аэродроме в Сан-Диего перед вылетом в Австралию. Наш квартет.
Донахью стал разглядывать маленькую потемневшую фотографию.
- Это, кажется, Камберленд. Где он?
- Погиб в бою в Коралловом море.
- А Шривер?
- Погиб у Гуадалканара.
Донахью сделал глоток из чашки.
- А где Пейдж? Наш боевой, шумный, лысый Пейдж?
- Командовал эскортным судном, сопровождавшим караван, и погиб
около Мурманска.
Донахью с восхищением чмокнул губами:
- Великолепный кофе! Наверное, джава-бленд?
- Нет, простой максуэл.
- Значит, ты умеешь заваривать. Это тонкое искусство. - Донахью
сделал несколько глотков. - А мы с тобой, хвала всевышнему, случайно
уцелели. Ты один раз был ранен?
- Нет, два.
- Я тоже чуть не погиб. В Лондоне в сорок третьем на улице... как
ее... На ней большой букинистический магазин.
- Чаринг-кросс.
- Да, на ней. Меня чуть не раздавил пьяный шофер, еле успел
отскочить в сторону, а моя дама...
Зазвонил телефон. Уайт взял трубку и, утвердительно ответив,
передал трубку Донахью.
- Кто? - спросил Донахью.
- Это я, Куросиво. Я выполнил ваш приказ - узнал все. Нашел
человека, который расшифровал записку, посланную в адрес Идэ из
третьего отдела.
- Ну?
- В записке говорится: "Наземных выступлений не предпринимать до
тех пор, пока не будет дан сигнал по радио: "Старый пруд, прыгнула в
воду лягушка".
- Ну?
- Вот и вся записка.
Донахью фыркнул:
- А почему надо было умирать из-за такой чепуховой бумажки?
- Он не выполнил приказа.
- Какого приказа?
- В конце записки три "кью". Они означают: "По прочтении сжечь".
А он этого почему-то не сделал. И поэтому казнил себя.
- Понятно.
- А вторая тайна еще проще. Насчет сводки погоды, которую должны
были передать в качестве сигнала нападения.
- Ну?
- Я выяснил совершенно точно. Четвертого и пятого декабря никаких
сигналов не подавали.
- Как? Была же...
- Четвертого и пятого передавали по станции Джэй-Ви-Три Даблью
сводку погоды относительно северного ветра. Но это был вовсе не
сигнал, а простая сводка погоды, которая шла вслед за последними
известиями в обычной токийской коротковолновой передаче для заграницы.
- Не может быть... Непонятно... Проверили как следует?
- Проверил с помощью бывшего полковника Мураи из осведомительного
отдела ставки, он ведал всеми нашими радиопередачами для заграницы
перед войной. Он разыскал в архиве копию сводок погоды, переданных
четвертого и пятого. Я переписал текст: "В районе Токио сегодня ветер
северный, постепенно..."
- Ладно, понятно.
- Вот эту сводку вы приняли за...
- Понятно. Завтра утром позвоню.
Донахью повесил трубку.
- Еще чашечку? - предложил Уайт.
- Нет. Я еду, меня ждут.
Уайт с улыбкой взглянул на Донахью:
- Не хочешь поделиться со своим старым другом?
- Ах, да... Выяснилось, что записка на имя Идэ была ерундовая, а
три буквы в конце означали, что записку надо уничтожить сразу по
прочтении. Ну, я поехал, у меня куча дел.
- Постой, - в голосе Уайта звучало удивление. - А как же со
второй тайной? Насчет сигнала...
Донахью покачал головой и вздохнул:
- К сожалению, не удалось выяснить. И видимо, никогда не удастся.
Все, кто были причастны к подаче такого рода сигналов, погибли во
время войны.
- Значит, это навсегда останется нераскрытой тайной?
- Выходит, что так. - Донахью снова вздохнул. - Никки, дорогой,
жизнь - это цепь разочарований, заблуждений и тайн. Искренний, от
всего сердца, привет твоей жене. Смотри, береги ее. Буду бесконечно
рад, если цветы понравятся ей. Прощай.
Уайт проводил контр-адмирала до машины и помахал вслед рукой.
Вернувшись в дом, Уайт вскипятил воду на спиртовке и заварил в
маленьком чайнике зеленый чай. Он удобно устроился в кресле, медленно
выпил чашечку и закрыл глаза. Его разбудил телефонный звонок. Звонила
Марико. Она задержалась у Норы, сестры Пейджа, врача стоматологической
клиники для членов семей американских военнослужащих, помогала Норе
переехать в другой флигель. Все выписки, которые Уайт попросил
сделать, закончены. Скоро приедет. Уайт сказал, что Донахью еще раз
заезжал и оставил для нее сказочно роскошный букет из разноцветных
орхидей - выпросил у супруги генерала Макартура.
- Ой какая прелесть! - воскликнула Марико. - Вот это
действительно светский человек! Учись у него. Ты бы никогда не
догадался...
- Я незнаком с миссис Макартур.
- А он взял и познакомился и попросил для меня...
- Ему это легче, чем мне. Генерал Макартур - один из совладельцев
"Дженерал электрик", а контр-адмирал Донахью теперь зять
вице-директора "Интернейшнл никел". Они из одной хунты. Между прочим,
ему звонили сюда и разъяснили тайны. Те самые. Вероятно, звонил
Терано. Помнишь?
- Правильно разъяснил?
- Судя по репликам Донахью, правильно. Тайну трех "кью". Помнишь?
- Да. А тайну сводки погоды?
Уайт засмеялся:
- Думаю, ему объяснили все. Исчерпывающе. Но он сказал мне, что
эту тайну выяснить не удалось - все посвященные в нее убиты. Сообщив
это, он передал тебе привет и тихо-тихо смылся.
- Значит, ничего не сказал тебе?
- Ничего. И я промолчал. Ведь мы с экс-полковником Мураи твердо
условились никому не говорить о наших разговорах. Поэтому я и не
сказал контр-адмиралу, что мне известно все о том, как наши начальники
тогда сами себя одурачили.
После паузы Марико сказала:
- Надо было все-таки сказать ему, не называя Мураи, что мы все
знаем. Он был так любезен, специально привез мне орхидеи, это такая
редкость... а ты скрыл от него...
- Рано или поздно он все узнает. Мы с ним еще непременно
сцепимся. Его и таких, как он, надо бить и разоблачать без всякой
пощады! В тот раз они довели Америку до Перл-Харбора, а сейчас, если
не помешать им, могут привести нас к еще большей катастрофе.
- Правильно, Ник! Ты у меня самый умный, самый красивый и самый
сильный человек на свете.
- И самый голодный.
- Скоро приеду. Куда поставил орхидеи?
- Выбросил. Они пахли недобрыми замыслами.
После маленькой паузы Марико сказала:
- И хорошо сделал. Я нарву полевых цветов и привезу.
Кратово. 1961 г.
Роман Николаевич Ким. Тетрадь найденная в Сунчоне
Военные Приключения
OCR: Андрей из Архангельска
ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ
повести
ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
МОСКВА 1963
* ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ *
Рано утром 24 ноября 1950 года американские войска в Корее начали
генеральное наступление. Американцы ставили целью, зажав в тиски,
уничтожить основные силы Народной армии Кореи и китайских добровольцев
и выйти к корейско-манчжурской границе на всем ее протяжении. Главный
удар был нанесен из районов севернее Анчжу и Токчена, где были
сосредоточены 1-й и 9-й американские корпуса. Бои начались по всей
линии северо-западного и восточного фронтов Кореи.
Всем партизанским отрядам, находившимся в тылу интервентов, было
приказано начать активные операции согласно плану, намеченному Главным
командованием Народной армии.
Отряд, действовавший в горах южнее Чанрима, получил приказ:
ударить по тылам 8-й американской армии, перерезать ее коммуникации и
вызвать переполох в прифронтовой полосе врага.
Получив этот приказ, отряд сразу же двинулся строго на запад. В
пути партизаны истребляли все неприятельские заставы и караулы,
обстреляли и уничтожили несколько десятков машин с американцами.
Двадцать шестого ноября около четырех часов пополудни партизаны
ворвались тремя группами в город Сунчон, где находился штаб 1-го
американского корпуса.
Интервенты никак не ожидали удара с этой стороны. В городе
поднялась паника. Большая часть американцев и лисынмановцев сейчас же
удрала из города. Но часть лисынмановцев, засевшая на территории
химического завода около вокзала, стала обстреливать центральные
кварталы города, где еще находились американцы. В разгар перестрелки
налетели двухфюзеляжные "Ф-82" и начали с бреющего полета поливать из
пулеметов по своим, а после штурмовиков появились легкие
бомбардировщики "Б-26". На ракеты и прочие сигналы, подаваемые
американцами и лисынмановцами, летчики не обращали никакого внимания,
считая их "очередной хитростью корейских коммунистов".
Как только кончилась бомбежка, партизаны пошли в атаку и быстро
очистили город от врага.
Штаб отряда обосновался в здании вокзала, построенном еще при
японцах. С вокзальной платформы открывался вид на город, лежащий на
склонах возвышенности. Большая часть его пылала. Судя по цвету пламени
- киноварного оттенка, - город был подожжен бомбами с начинкой из
сгущенного бензина - напалма. Между двумя огненными столбами чернела
островерхая крыша христианской церкви.
На площадь перед вокзалом прибывали один за другим захваченные
грузовики и джипы, нагруженные трофеями. Привели несколько пленных
американских офицеров, у всех были нарукавные знаки 2-й дивизии: на
щите - звезда, в центре ее - голова индейца.
В диспетчерскую, где на столе с телефонами сидел командир
отделения Ан Пен Хак и перевязывал руку, вбежала Юн Ок Тан - до войны
студентка-биолог, ныне переводчица при штабе. Она проговорила:
"Скорей, скорей!" - и выскочила из комнаты.
Пен Хак был в трофейном обмундировании - в широченной брезентовой
тужурке, подбитой козьим мехом, в меховых сапогах, с кольтом в
деревянной кобуре, с карабином за спиной и вдобавок с наспех
забинтованной рукой, пробитой насквозь двумя пулями. Бежать в таком
виде за Ок Тан было трудно. Он влез в джип, совсем задыхаясь. Ок Тан
правила машиной, как заправский шофер. Она развила свою обычную
скорость, которую называла "скорость спринтера".
По дороге Пен Хак узнал, что, по словам одного из пленных, в
здании рядом с методистским молитвенным домом помещались контрразведка
и еще какой-то весьма секретный отдел штаба 1-го американского
корпуса. Штабные, разумеется, улизнули первыми, но там, может быть,
остались арестованные, их надо спасти.
Взвизгнув на крутом повороте, машина остановилась у самого дома.
Он горел. Ок Тан выскочила из машины и побежала во двор. Ее остановили
бойцы и сказали, что в дом входить нельзя: он сейчас рухнет. Они уже
осмотрели все внутри и никого не нашли. По словам бойцов, арестованных
держали в каменном сарае в углу двора. Американцы так торопились
удрать, что не успели расстрелять их. Они бросили в окошко сарая
гранату, которая только ранила троих. Все освобожденные товарищи уже
отвезены на вокзал.
Боец в полуобгорелом ватнике протянул Пен Хаку мокрую папку и
портфель из свиной кожи, сказав, что нашел эти вещи в комнате, где на
столе лежали большие карты, а в углу горела куча изорванных бумажек и
пустых папок. Подошли еще два бойца. Они держали за руки какого-то
субъекта в американской форме. На левом рукаве у него была квадратная
нашивка: наверху буквы "UN", а под ними "War correspondent". Ок Тан
перевела: "Объединенные нации. Военный корреспондент".
- Это, наверно, японец. Он поджег дом, - сказал один из бойцов. -
Мы поймали его с бензиновым баллоном.
Человек с корреспондентской нашивкой прохрипел по-корейски:
- Я не японец... меня заставили...
Оба бойца сели вместе с поджигателем на заднее сиденье машины.
Подъезжая к штабу, Ок Тан сделала такой отчаянный поворот, что
один из бойцов даже вскрикнул.
Пен Хак и Ок Тан пошли к начальнику штаба, а бойцы с арестованным
- в зал ожидания, отведенный для пленных.
Начальник штаба приказал доложить ему содержание документов. В
папке, на которой было написано: "Top Secret. Group J" - "Совершенно
секретно. Группа Джэй", - оказались листовки на китайском языке -
обращение от имени главнокомандующего войсками Объединенных Наций к
населению Манчжурии и Монголии.
Начальник штаба в течение всей войны с Японией сражался в армии
генерала Линь Бяо и знал китайский язык очень хорошо. Он молча
просмотрел обращение, отобрал один экземпляр, а все остальные приказал
сжечь.
- Они собирались пустить в ход эти листовки сейчас же после
перехода через Ялу. Уже все приготовили, мерзавцы, - сказал он.
В портфеле оказались: книга - руководство по японским шахматам -
и толстая тетрадь в переплете из набивного ситца. Пен Хак перелистал
книгу, переводя название глав: дебюты, середина игры, комбинации с
летающей колесницей, золотыми и серебряными офицерами, конем и способы
защиты. Обычный шахматный учебник, ничего особенного, - таково было
его заключение.
Но тетрадь сразу же заинтересовала его. Она была густо исписана
по-японски, причем оба японских алфавита - катакана и хирагана - были
перемешаны, а иероглифы написаны очень неразборчивой скорописью. Он
выбрал страницу наугад и стал разбирать вслух. После двух фраз
начальник штаба остановил Пен Хака:
- Надо разобрать все. Садись сейчас же!
В это время Ок Тан, просматривавшая шахматный учебник,
вскрикнула:
- Поняла! Тут на каждой странице какая-нибудь одна буква
подчеркнута ногтем и номера страниц тоже... Это, наверно, ключ к
шифру.
- Трудно будет разобрать, - пробормотал Пен Хак, почесывая
голову, - так наворочено...
Начальник штаба произнес свое любимое изречение:
- Лучший способ преодолеть препятствие - это преодолеть
препятствие.
Вернувшись в диспетчерскую, Пен Хак стал разбирать текст японских
записей в тетради. Сперва было очень трудно, но, по мере того как он
привыкал к почерку, становилось все легче. Некоторые места, в
частности фамилии и имена, были зашифрованы с помощью цифр. Он
разгадал их без особого труда: цифры просто обозначали номер страницы
шахматного учебника, на которой был подчеркнут тот или иной слоговой
знак.
Несколько раз в комнату забегала Ок Тан. Она сообщила, что
пойманный поджигатель наконец назвал себя и дал интересные показания,
а затем принесла весть о том, что Народная армия и китайские
добровольцы перешли в контрнаступление, уже прорвали линию вражеского
фронта и громят 2-ю и 25-ю дивизии трумэновцев.
К утру Пен Хаку удалось преодолеть все препятствия и разобрать
текст записей полностью. Вот что было записано в тетради.
Текст тетради
Из этой старинной беседки на холме открывается прекрасный вид на
окрестности города, особенно на дорогу, идущую от Южных ворот. Вдали
вырисовывается каменный мост, вправо от него начинается густой
сосновый лес. Он покрывает склон горы, заслоняющей горизонт. Я стоял у
каменной балюстрады беседки и слушал объяснения моего адъютанта и
переводчика Пак Ча Дена.
Эту беседку построил свыше полутораста лет назад Чончон -
двадцать второй король из династии Ли. Недалеко отсюда, за горой,
поросшей лесом, находится могила его отца - принца Чанхона, умершего
совершенно необычным образом.
История кончины принца такова. Он разошелся во взглядах со своим
отцом, королем Йончоном, по вопросу о внешней политике королевства.
Принц считал, что необходимо завоевать Китай, король был против. Спор
окончился тем, что король велел посадить своего наследника в ящик и
забить ящик гвоздями. Принц умер на шестой день. Это случилось ровно
188 лет назад, но Пак рассказал так живо и с такими подробностями,
словно сам был свидетелем происшедшего.
Король Чончон часто приезжал сюда, чтобы пролить слезу над
могилой своего отца. На обратном пути он поднимался на этот холм и
бросал из беседки прощальный взгляд в сторону горы. Это вошло в
обычай. Все короли Кореи, царствовавшие после Чончона, каждую весну
приезжали в Сувон поклониться могиле предка. И все они на обратном
пути поднимались в эту беседку, долго смотрели в сторону горы и
отвешивали поклон.
Затем Пак стал рассказывать о других исторических событиях,
имевших отношение к здешним местам, но я перестал слушать. В моей
памяти вдруг всплыл другой день, когда я точно так же смотрел на
расстилавшийся передо мною пейзаж. Это было на горе Такатори. Я
вспомнил, что случилось в тот день. Затем стал перебирать в памяти
дальнейшие события.
Окинув мысленным взором свою жизнь за последние годы, я решил
начать эти записи. Тем более что мне нужно как-то скоротать время.
Хаш-хаш приедет не раньше чем через месяц, а до этого мне все равно
нечего делать. Свой вынужденный досуг я использую для заполнения
тетради.
Из этой беседки корейские короли озирали путь, пройденный ими, и
отвешивали поклон в ту сторону, откуда пришли. Я проделаю то же самое.
Я кланяюсь в сторону горы Такатори, откуда начался удивительный
путь, приведший меня, офицера специальной службы императорской армии,
в корейский город Сувон, к холму со старинной беседкой.
Мои записи не предназначены для чужих глаз. Я веду их для самого
себя. А от самого себя у меня тайн нет.
В первых числах июня 1945 года Токийская роза (так прозвали
американцы дикторшу наших передач на английском языке) объявила на
весь мир о прибытии американского авиационного полка "Летящая стрела"
на остров Тиниан. Этот полк был предназначен для чрезвычайной
операции, и переброска его из Америки на Тихоокеанский театр
производилась в условиях строжайшей тайны. Поэтому сообщение Токийской
розы буквально ошеломило неприятельское командование. Мы одержали
блестящую победу на фронте эфира.
Все, кто был в курсе дела, поздравляли меня. Я действительно имел
право гордиться своей удачей, хотя все получилось совсем случайно.
Наша группа - чины армейского отдела главной квартиры и офицеры
штаба Восточного района - была послана на Миурский полуостров
инспектировать укрепления, возведенные на побережье Токийского и
Сагамийского заливов. Группу возглавлял полковник из адъютантской
части главной квартиры, мой старый приятель Дзинтан. Эту кличку ему
дали еще в военной академии за сходство с изображением на рекламе
пилюль "Дзинтан".
Мы объездили весь полуостров и наконец прибыли в Оихама, где
находился аэродром флотской авиации. Здесь наша группа разделилась.
Часть ее направилась в Дзуси, часть осталась в Оихама в ожидании
военного министра генерала Анами и только что назначенного начальника
главного морского штаба адмирала Тоеда.
Дзинтан предложил мне подняться на гору Такатори, возвышающуюся в
центре полуострова, и полюбоваться видом на оба залива, полуостров
Босо и горы Фудзи и Хаконэ. Вид был действительно великолепный. Но наш
восторг был вскоре омрачен американскими бомбардировщиками. Они летели
со стороны Токио, возвращаясь с бомбежки. Один из них направился в
нашу сторону, решив, очевидно, пересечь полуостров. Зенитная батарея,
спрятанная у подножия горы, дала по нему залп. Самолет вдруг
накренился и окутался дымом. Из машины выбросилось несколько человек с
парашютами. Их отнесло немного в сторону, они опустились недалеко от
того места, где среди деревьев виднелась крыша храма Дзинбу.
Мы стали спускаться по тропинке к храму. Оттуда послышались
выстрелы. Мы вытащили револьверы и ускорили шаг. У ворот храма нас
встретил капитан с черными жандармскими петлицами. Узнав, кто мы, он
пропустил нас.
Перед ступеньками, ведущими к храму, стояли трое пленных,
связанных веревкой. Двое из них были молодые рослые парни - сержанты,
третий - офицер, невысокий, с прищуренными глазами и маленькими
пухлыми губами. На рукаве у него был изображен зеленый лист с молнией
посредине - эмблема 25-й дивизии. Вслед за нами в ограду храма вбежал
подполковник с черными петлицами. При виде его Дзинтан улыбнулся:
- Здорово, Муссолини! У тебя хороший нюх на дичь, поспел вовремя.
У жандармского подполковника были большие вытаращенные глаза и
массивный квадратный подбородок. Кличка ему была дана очень удачно. Он
деловито осмотрел пленных и, одобрительно похлопав по груди рослого
рыжеватого парня, обратился к двум молоденьким офицерам, стоявшим
около пленных:
- Ваши солдаты ополченцы?
Офицер в очках ответил:
- Так точно, призваны месяц назад. Студенты.
- Фехтовать на мечах умеешь?
Офицер в очках осклабился:
- Я был в университетской команде фехтовальщиков.
Муссолини показал пальцем на рыжеватого парня:
- А ну-ка, покажи на нем свой класс. Одним ударом надвое.
Дзинтан кивнул мне:
- Покажи ты сперва.
Я засмеялся:
- Нет, одним ударом не умею. Несколько раз пробовал на острове
Макин, но ничего не получалось, только портил материал.
- Вы, наверно, били горизонтально, - сказал Муссолини, - ударом
"полет ласточки". Это очень красивый, но трудный удар. Лучше рубить
сверху наискось, от плеча к бедру, ударом "опускание журавля".
Флотский лейтенант, стоявший рядом с Дзинтаном, счел нужным
вставить замечание:
- А самый чистый удар - это рубить от макушки до копчика на две
равные половинки, в стиле Миямото Мусаси...
Дзинтан усмехнулся:
- Говорят, что у вас на флоте усердно изучают этот удар.
Тренируются на курах.
Все громко засмеялись, кроме флотского лейтенанта.
Муссолини, пристально посмотрев на пленного офицера, тихо сказал
что-то Дзинтану. Американец вдруг упал на колени и торопливо заговорил
по-японски, почти без акцента:
- Не убивайте, я не летчик, а штабной офицер. Не убивайте, я все
скажу! Не убивайте, пожалуйста!
Он сложил ладони, как на молитве, и поклонился.
Я отвел Дзинтана в сторону и громко сказал:
- Дай мне его. Допрошу по всем правилам. - И добавил шепотом: - А
после допроса расправлюсь сам.
Дзинтан кивнул головой и пошел вместе с Муссолини в сторону
колокольни, приказав солдатам вести туда пленных.
Я поднялся на веранду храма. Служка провел меня в каморку, где
хранились в чехлах статуи и скатанные в трубку картины. Я приказал
солдату развязать пленного.
Служка принес на подносе чайник с чашками, рисовые лепешки и
палочки для еды. Я усадил пленного на пол перед столиком, а сам сел
напротив на сложенный парашют.
Пленный чинно уселся, поджав под себя ноги. Я дал ему сигарету.
Он жадно выкурил ее и вдруг, уронив голову на столик, зарыдал. Я
предложил ему чашку чаю. Он выпил, сморщил физиономию и вытянул губы,
снова собираясь заплакать. Я ударил его по щеке и вежливо сказал:
- Возьмите себя в руки. Вы офицер, а не девочка. У вас еще есть
возможность остаться в живых.
Я дал ему выкурить еще одну сигарету и начал допрос.
Его звали Альберт Харшбергер. Он был офицером штаба 25-й дивизии,
прикомандированным к штабу главнокомандующего союзных вооруженных сил
на Тихом океане генерала Макартура. Недавно его послали на остров
Тиниан для выполнения специального задания. Дело в том, что на этом
острове, хотя с момента взятия его американцами прошло уже около года,
в бамбуковых зарослях возле горы Расо еще прятались остатки японского
гарнизона. Из-за этого американским офицерам и чинам женского
вспомогательного корпуса приходилось воздерживаться от прогулок в лес.
Харшбергер успешно выполнил задание - с помощью громкоговорителя он
уговорил японцев прекратить сопротивление. Из чащи вышло всего пять
человек.
Прежде Харшбергер жил в Японии и работал в лютеранской общине. Он
вернулся в Америку незадолго до начала войны.
- Короче говоря, вы были шпионом, - сказал я.
- Нет, я преподавал английский язык в лютеранском богословском
институте в Токио...
- Адрес института? Кто директор?
- Район - Накано, квартал - Сагиномия. Директор - американец
Хорн. Затем я преподавал в Сеуле, в институте Энки...
- Адрес института? Кто директор?
- Район - Синчон, директор - американец Андервуд.
- Короче говоря, вы занимались шпионажем не только в Японии, но и
в Корее. Не будем спорить. А почему вы вдруг стали на колени и
захныкали? Догадались?
Пленный закрыл лицо руками.
- Я понял из слов жандармского подполковника... На южных островах
мы иногда находили трупы наших офицеров и солдат... и туземцы
подтвердили, что вы... - он остановился, подыскивая слова, - что ваши
офицеры заживо вскрывали пленных и брали...
Я кивнул головой:
- Печень, взятая у живого врага и употребленная в пищу, делает
воина храбрым и выносливым.
- Нам потом стало известно, что первым это начал у вас полковник
Цудзи Масанобу. Сами японцы прозвали его за это Малайским тигром... -
сказал пленный, не отнимая рук от лица.
- Это наш старинный воинский обычай, именуемый "кимотори", -
сказал я торжественно. - Мы возродили этот обычай. Опустите руки, вы
не в женском колледже.
Пленный положил руки на колени. Я продолжал:
- Не будем терять времени. Значит, вы знаете, что вас ждет.
Спасти себя вы можете только одним способом: дать нам ценные сведения.
Вы штабной офицер и должны знать кое-что. Даю на размышление тридцать
секунд. - Я посмотрел на ручные часы.
Пленный заговорил, не дожидаясь истечения срока. Он может
сообщить все, что ему известно об экспериментальном применении
отравляющих веществ со стороны Америки. Так, например, в ряде районов
Новой Гвинеи с американских самолетов были сброшены специальные бомбы
для отравления посевов риса и сахарного тростника.
- Это нам давно известно, - сказал я.
Тогда он начал говорить об операции "Олимпик" - плане высадки
войск на острове Кюсю. Проведение этого плана намечено на конец осени
этого года.
Я сказал, что об этом плане у нас известив даже грудным
младенцам. И все знают, что если американцы решатся осуществить
высадку в японской метрополии, то не скоро. И если они все же сунутся,
то это обойдется им очень дорого.
- Это верно, - сказал пленный. - Даже такой крошечный островок,
как Иводзима, площадью в тринадцать квадратных километров, потребовал
у нас больших жертв. Мы потеряли почти тридцать три процента
высадившихся войск. В Пентагоне, то есть в нашем военном министерстве,
считают, что высадка в Японии нам будет стоить трехсот тысяч
человек...
- А в нашем Пентагоне - на Итигаядай - уже высчитали, что высадка
вам будет стоить пятисот тысяч человек. Эта высадка может кончиться
полной катастрофой для вас, потому что вы до сих пор проводили так
называемую стратегию Макартура - дрались с нами только на небольших
островах, где у нас было мало войск и где нельзя было развернуться.
Если бы вы сразились с нами на большом континентальном фронте,
например в Китае, мы бы вас расколошматили вдребезги. Все ваши победы
в Европе стоят очень дешево. Немцы отступали, а вы бежали за ними и
называли это наступлением. Стоило двум немецким танковым соединениям
перейти в контрнаступление в Арденнах, как все ваши армии в Европе
очутились на краю гибели. Вас спасли русские. Вы умеете драться только
тогда, когда у противника в пятьдесят раз меньше войск, танков,
самолетов и снарядов, чем у вас. Все ваши победы над нами на островах
юга сводились именно к этому. А в самой Японии мы вам преподнесем
настоящую войну. Мы впервые столкнемся с вами на большом фронте. Вот
тогда и посмотрим, как вы умеете воевать.
- Вы, пожалуй, правы относительно операции "Олимпик", - сказал
Харшбергер. - Боюсь, что эту операцию будет очень трудно провести. А
что касается операции "Коронет", то есть высадка в Токийском заливе,
то думаю, что она вовсе останется на бумаге... Слишком уж дорого это
будет нам стоить. Пиррова победа нам не нужна. А тем более катастрофа.
Короче говоря, до победы над вами еще далеко. Я недавно разговаривал с
начальником штаба Сатерлендом, правой рукой Макартура, и другими
штабистами. Все сходятся на том, что путь до Токио займет еще
несколько лет...
- Напишите об этом, и как можно подробнее.
- Если я напишу, меня не убьют? - спросил он и попытался
улыбнуться.
- Если ваши сведения будут признаны заслуживающими внимания, вас
не убьют. Одна из заповедей японской воинской морали гласит: быть
великодушным к поверженному врагу. И особенно к врагу, который дал
интересные сведения. Мы ценим искренность.
Харшбергер поклонился и, не спрашивая разрешения, взял сигарету
из моего портсигара на столике и закурил.
Я закрыл портсигар и спросил:
- Значит, ваше командование считает, что до победы еще далеко?
- Да. И вот поэтому у нас в Вашингтоне очень заинтересовались
тем, что происходит сейчас в ваших сановных сферах, связанных с
концернами. Нам уже известно, что через несколько дней после
капитуляции Германии группа ваших сановников доложила императору свои
соображения относительно зондирования почвы для мирных переговоров.
Нам известно, что представитель Иокогамского валютного банка в
Швейцарии, некий Китамура, получил от пяти главных концернов Японии
телеграмму, уполномочивающую его начать предварительные переговоры с
американскими деловыми кругами. И мы приказали нашему вице-консулу
Лада-Мокарскому, который является в то же время директором филиала
банка Шредер, встретиться с этим Китамура...
- Дальше!
- ...Китамура прозрачно намекнул на то, что ваше правительство
собирается позондировать почву для начала переговоров с Советским
правительством и что проведение этого зондажа поручено бывшему
премьер-министру Хирота.
- И у вас в Вашингтоне, конечно, встревожились...
- Очень. Поэтому мы приказали Чан Кай-ши послать в Токио
нанкинского сановника Мю Бина для секретных переговоров с вашим
премьер-министром...
Я засмеялся.
- О том, что эти тайные переговоры велись по вашему приказу,
можно было сразу же догадаться. Пока этот Мю Бин находился в Токио,
ваши самолеты ни разу не налетали на город.
Харшбергер сказал, что Америка имела отношение и к другим тайным
переговорам, проводившимся раньше, например к переговорам между
японским послом в Мадриде Сума и английским послом Хором в 1942 году.
Черчилль тогда предложил Японии мир, признав ее права на Северный
Китай, но просил взамен вернуть Сингапур и Малайю. Однако Тодзио
прервал эти переговоры, потому что как раз в это время немцы начали
наступление в России, а Роммель двинулся на Суэц. Эти тайные
переговоры в Мадриде велись с ведома Америки.
- Переговоры в Мадриде нас не удивили, потому что тогда ваше
положение было критическим. На юге мы были на подступах к Австралии, а
на севере уже высадились на Алеутских островах. Но теперь у Японии уже
нет союзников, и положение на Тихом океане изменилось в вашу пользу...
Почему вы теперь подсылаете к нам Мю Бина и пытаетесь начать
переговоры в Швейцарии? Хотите скорей кончить войну?
- Да. - Пленный многозначительно прищурил глаза: - Видите ли... с
приходом нового президента к власти в наших высших военных сферах
стали поговаривать о том, что надо скорей кончить войну с вами.
- Напишите об этом, и как можно подробнее.
- Если я напишу обо всем, вы не убьете меня?
- Вы останетесь в живых. Можете поздравить себя.
Харшбергер поклонился:
- Я подробно напишу обо всем. И когда меня будут допрашивать в
Токио, на Итигаядай, и еще где-нибудь, я заявлю, что попал в плен... в
единственном числе... Больше никого, кроме меня, пленных не было.
Ни-ко-го!
Он протянул руку к моему портсигару. Мне показалось, что он
подмигнул мне. Я вскочил и, ударив его по щеке, крикнул:
- Встать, мерзавец! Здесь тебе не бар. С тобой разговаривает
офицер императорской армии. Веди себя прилично накануне смерти!
Харшбергер поднялся и прошептал дрожащим голосом - на этот раз
по-английски:
- Прошу извинить меня, господин подполковник. Не убивайте меня.
- Садитесь, майор, - сказал я вежливо и протянул ему сигарету. -
Я уже сказал вам, что можете не беспокоиться за свою жизнь. Вас
отправят в самый комфортабельный лагерь, где находятся ваши и
английские генералы, в Кусацу.
Он удивленно поднял брови:
- Кусацу? Это же курорт с минеральными водами... Знаменитый
курорт...
- Вот туда и поедете. Будете лечиться, играть в бридж и пинг-понг
и ждать окончания войны. Я, может быть, тоже приеду туда залечивать
рану, иногда она беспокоит меня. - Я повернул голову и показал шрам за
ухом.
Выкурив сигарету, пленный тихо сказал:
- А в общем, напрасно мы воюем. Зря затеяли эту войну.
- Зря?
- Зря. Так у нас говорят многие. Разрешите говорить откровенно, в
порядке, так сказать, приватной беседы...
- Разрешаю. Можете сесть удобнее, скрестите ноги.
- Мы всегда верили, - начал Харшбергер, - что вы пойдете туда,
куда вам нужно идти. Мы даже одобряли проведенную вами оккупацию
Манчжурии в 1931 году, ибо знали, что эта операция связана с планом
войны с Россией, утвержденным вашим императором. Нашей разведке уже
давно было известно, что в военных сферах Японии идет спор между
сторонниками двух планов - плана Исихара "Вперед, на север" и плана
Муто "Вперед, на юг". Мы знали, что 2 июля 1941 года на совещании под
личным председательством императора было решено начать войну с
Россией. Ваш император принял план Исихара. Но когда немцы подошли к
Москве, сторонники плана Муто убедили императора в том, что русские
уже проиграли войну и через некоторое время можно будет просто ввести
войска в Сибирь и занять территорию до Урала. Вместо войны с Россией
Тодзио и Муто предложили захватить Малайю, Индонезию и Австралию,
обещав императору, что война на Тихом океане кончится быстро, потому
что вслед за Россией капитулирует Англия, и Америка не захочет драться
в одиночку. Ваш император поверил Тодзио и Муто, вы пошли на юг и
влезли в эту войну. Зачем вы пошли не в ту сторону?
Я пожал плечами и усмехнулся:
- Предъявляйте претензии русским. Они должны были сдаться немцам
в декабре 1941 года, но не сделали этого и опрокинули план Муто.
Теперь уже поздно говорить об этом.
- В наших влиятельных кругах открыто говорят, что война между
нами - трагическая ошибка и что ее надо исправить. Пока идет эта
война, вы являетесь нашим врагом, но дальновидные люди уже считают
угрозой Э 1 не вас.
Я понимающе кивнул головой:
- Вы рассчитывали на то, что русские придут к финишу войны в
Европе еле живые, и просчитались. Сейчас они для вас угроза Э 1, а
скоро станут врагом Э 1.
- Да. Наши лидеры считают, что вторая мировая война должна
кончиться утверждением абсолютного лидерства Америки во всем мире.
- Абсолютного господства?
- Да. Но путь к этому абсолютному лидерству нам преграждают те,
кого мы называем угрозой Э 1. И в дальнейшем эта помеха будет расти
все больше и больше. Нам надо думать о будущем. И прежде всего... о
будущем американском "плане Исихара". И тогда Япония будет очень нужна
нам. Достаточно сильная Япония, конечно. А отсюда вывод: не в наших
интересах разгромить до конца Японскую империю. Надо кончить нашу
войну, не доводя друг друга до нокаута.
- Значит, в ваших высших сферах хотят как можно скорей кончить
войну с нами?
- Да. Чтобы иметь свободные руки. Чтобы начать как можно
скорее...
Издали донесся пронзительный вопль, совсем не похожий на
человеческий. Он внезапно оборвался на высокой ноте. Муссолини,
очевидно, кончил допрос и принялся за дело. Харшбергер тихо охнул и
повалился на пол, закрыв голову руками. Он начал громко икать.
Я налил чаю в чашку, положил на нее накрест палочки и предложил
пленному делать небольшие глотки из каждого сектора по очереди.
- Старинное японское средство против икоты. Попробуйте. Если не
поможет, попробуем другое, более решительное.
Палочки, положенные крестом, помогли - икота прекратилась. Пора
было кончать допрос. Все, что можно было выжать из пленного,
по-видимому, уже было выжато. Передо мной сидел уже не человек, а
отходы, годные только для смазки меча. Кончал допрос я всегда одним и
тем же приемом. Я вдруг вскочил и гаркнул изо всех сил:
- Хватит дурака валять! Все, что вы сказали, - ерунда! Говорите о
самом главном! Об этом самом! Считаю до трех! Раз...
Пленный выронил чашку и, протянув ко мне руки, быстро зашептал:
- Подождите, не убивайте. Если насчет Тиниана, то я не говорил
потому, что я сам не знаю толком: это ведь сверхсекрет...
Я еще раз крикнул:
- Говори! - И, усаживаясь, добавил обычным голосом: - А что вам
все-таки известно?
- Мне известно только то, что на остров Тиниан 29 мая прибыл
наземный персонал 509-го полка тяжелых бомбардировщиков из секретной
авиабазы в Уэндовере в штате Юта. Полк условно именуется "Летящая
стрела". А до этого прибыло пятнадцать самолетов типа "Б-29" этого же
полка. Я совсем случайно узнал, что этот полк должен провести какую-то
чрезвычайно важную операцию.
- Все это нам известно. А что вы знаете об этой чрезвычайно
важной операции?
Харшбергер молитвенно сложил руки и замотал головой.
- Ровным счетом ничего. Клянусь честью офицера. Я только слышал,
что имеется в виду пустить какое-то новое оружие... его изготовляют в
Ханфорде на берегу реки Колумбия и в Лос-Аламосе в штате Нью-Мексико.
Для охраны этого секрета организована специальная контрразведка под
шифрованным названием "Крипе". И еще я узнал, что операция, которую
должен провести 509-й полк, называется "Серебряное блюдо".
- Врете! Нам хорошо известно, что операцией "Серебряное блюдо"
называются мероприятия по поставке вооружения и продовольствия
Америкой другим государствам. Второй отдел вашего генштаба пользуется
именно этим кодированным названием. Вы наврали, думая, что мы ничего
не знаем.
- Нет, не вру! Значит, у нас два "Серебряных блюда". Я говорю
правду, вот увидите, мои слова подтвердятся. Я сказал вам все, все...
и больше я ничего не знаю... клянусь. Я сказал все... - Он быстро
замотал головой и упал лицом на столик.
- Ладно, прервем на этом беседу, - сказал я. - Вы еще не все
сказали. Придется применить некоторые меры. Пака отдохните и
соберитесь с силами.
Я посадил на свое место солдата и пошел искать Дзинтана. Он сидел
на камне у колодца и просматривал записную книжку, взятую у одного из
пленных. Выслушав меня, Дзинтан сказал, что о показаниях Харшбергера
надо будет на всякий случай сообщить начальству на Итигаядай. Он
сейчас поедет в Оихама и оттуда позвонит в адъютантский отдел главной
квартиры.
- А те двое? - спросил я.
Дзинтан сделал жест фехтовальщика.
- Я показал им, как надо рубить. Одним ударом - от плеча к бедру,
наискось. А с другим американцем получилась ерунда. Его дали офицерику
из студентов. Он пытался, но ничего у него не получилось, только весь
забрызгался. Тогда за дело принялся Муссолини. Он сделал кимотори
образцово. Студенты-ополченцы чуть не попадали в обморок... А ты
подожди, я доложу начальству и дам тебе знать. Ты, наверно, тоже
хочешь отведать?
- Я это пробовал на острове Макин. Тогда тоже поймали летчиков.
Но те были бравые ребята, а этот такой слюнтяй, что меня тошнит
заранее. Еще заразишься от него трусостью. Я просто зарублю его.
Через час от Дзинтана прибыл подпоручик и передал мне, что из
Токио получен приказ немедленно доставить пленного в целости и
сохранности в военное министерство. На Итигаядай Харшбергер повторил
свои показания. По-видимому, он больше ничего не знал об операциях
"Олимпик", "Коронет" и "Серебряное блюдо". Но он очень подробно
рассказал о настроениях в Пентагоне и особенно о том, как там уже
стали поговаривать о неизбежности "третьей завершающей" войны. По
распоряжению военного министра пленного оставили в живых и отправили в
лагерь Э 7 в Фукуока. Тогда-то Токийская роза и передала по радио
сообщение о полке "Летящая стрела". А я был вызван к старшему
адъютанту министра и получил награду за исключительное умение
допрашивать - бутылку французского коньяку "Наполеон".
Показания американского офицера, искусно откупоренного мной,
оказались более ценными, чем я думал. Сведения о том, что в ближайшем
будущем может начаться американо-советская война, были признаны
совершенно достоверными, так как совпадали с донесениями, полученными
от наших военных атташе в Стокгольме и в Берне, которым удалось
установить контакт с агентами, обслуживавшими американские
разведывательные резидентуры.
Теперь, взирая с этого сувонского холма на минувшее, сознаешь всю
смехотворность и нелепость споров, происходивших в последние месяцы
войны в наших "высших сферах". Поражаешься недомыслию и
недальновидности тех, кто вершил тогда судьбами империи.
Группа виднейших сановников, тесно связанных с финансовыми
магнатами Токио и Осака, твердила: война уже проиграна безвозвратно.
Не надо больше раздражать Америку своим упрямством, лучше скорей
капитулировать перед ней и развязать ей руки для открытия войны против
России. А там посмотрим...
Но наши высшие военачальники, те самые, которые в свое время
поддержали Тодзио и Муто и, допустив роковую ошибку - вместо вторжения
в Сибирь сбросили бомбы на Перл-Харбор, - теперь доказывали: Америка
хочет как можно скорее кончить войну на Тихом океане, чтобы начать
другую войну. Значит, можно принудить Америку заключить с нами
компромиссный мир, оставляющий за империей господствующее положение в
Азии. А для того чтобы заставить Америку пойти на уступки, надо
показать ей, что мы готовы еще долго драться.
По требованию армейского командования было созвано экстренное
заседание Высшего совета по ведению войны. Военный министр генерал
Анами и начальник генштаба генерал Умедзу неожиданно огласили проект
"Основной программы ведения войны". Премьер-министр адмирал Судзуки и
прочие министры сидели вытаращив глаза от изумления. Они впервые
слышали об этом проекте.
Стратегический план, вытекающий из этой программы, заключался в
следующем. Как только американцы начнут высадку на Хонсю, все наши
войска в метрополии, разделенные на две группы армий под командованием
фельдмаршалов Сугияма и Хата, завяжут бои на самом берегу. Если нам не
удастся сбросить врага в море, мы организованно отойдем в горные
районы центральной части Хонсю. Если в ходе боев наши войска окажутся
отрезанными друг от друга, каждое отрезанное соединение будет
действовать совершенно независимо, проводя так называемую "стратегию
дождевого червя".
Как только Япония превратится в театр военных действий, император
и правительство переедут в Манчжурию, и временной столицей станет
Синьцзин. Защита нового центра империи будет поручена Квантунской
армии.
Никто из членов Высшего совета по ведению войны не осмелился
выступить против "Основной программы". Анами и Умедзу представили план
последней, завершающей стадии войны на высочайшее рассмотрение.
Император утвердил план без всяких изменений. Страна была извещена о
принятом решении: воевать до конца, до победы, если даже вся Япония
будет испепелена. Если Америка не возьмет обратно Каирскую декларацию,
требующую от Японии безоговорочной капитуляции, мы пустим в ход наш
план "Яшма вдребезги!" Все японцы должны проникнуться решимостью
умереть, разбиться вдребезги, подобно яшме!
Меня и Дзинтана вызвали тогда в секретариат министра и поздравили
с назначением: мы были прикомандированы к флигель-адъютантской части в
качестве офицеров для особо важных поручений с оставлением в штате
армейского отдела главной квартиры.
В начале последнего года войны мы применили новое оружие: к
небольшим воздушным шарам привязывались бомбы и пускались через океан.
Через некоторое время мы узнали о том, что некоторые из этих бомб
долетели до Америки и взорвались вдали от населенных пунктов, напугав
нескольких лесорубов. Никакого влияния на ход войны эти шары с бомбами
оказать не могли.
Значительно больший эффект произвел шар, пущенный нашей сановной
кликой по приказу главных концернов. Через представителя иокогамского
валютного банка в Швейцарии Китамура американцам были подброшены
сведения о том, что будто бы между Токио и Москвой начались какие-то
переговоры. Чтобы подкрепить эти сведения, бывшему премьер-министру
Хирота было поручено съездить на курорт в горах Хаконэ, где находился
советский посол Малик. Визиты Хирота имели целью прощупать позицию
советской стороны. Но ничего, кроме мнения Малика о погоде и об
окрестных пейзажах, прощупать не удалось. Однако представители
нейтральных государств - шведский и швейцарский посланники - узнали о
поездке Хирота: первый - от японского виконта, приятеля по игре в
гольф, а второй - от учительницы, обучавшей его супругу чайной
церемонии.
Разумеется, мы не знали тогда о том, что теперь известно всему
миру: в Ялте было заключено секретное соглашение, согласно которому
Советский Союз дал твердое обещание своим союзникам вступить в войну с
Японией вскоре после завершения войны с Германией. Как показало
будущее, русские точно выполнили это обещание.
Но как бы то ни было, наша комбинация удалась. Швейцарский и
шведский посланники в Токио передали полученные ими сведения по
назначению. Американцы забеспокоились. Они вовсе не собирались честно
выполнять свои обязательства в отношении русских. И поэтому они не
верили русским, так же как гейши не верят никому, ибо сами всегда
первыми нарушают свои обещания.
Решив, что русские хотят надуть их, вашингтонские гейши стали
подмигивать нам. Об этом можно было судить по передачам из
Сан-Франциско. Сенатор Кейпхарт сейчас же выступил с заявлением о том,
что не нужно настаивать на безоговорочной капитуляции Японии. Такие
требования, сказал сенатор, могут только затянуть войну. А журналы
"Лайф" и "Тайм" заявили: если Америка не пойдет на компромисс, ей
придется принести в жертву не менее миллиона солдат.
Убедившись в том, что их шар достиг цели, сановники решили
продолжать подготовку почвы для переговоров. Их не останавливало то,
что государь уже одобрил план войны до конца. Они решили запугать его.
Они говорили, что военное положение ухудшается с каждой минутой не
только на фронтах, но и внутри империи. Население уже дошло до утюгов
из глины и кастрюль из камня: отобрана не только вся металлическая
утварь, но даже вата из постельных тюфяков. Если война затянется до
зимы, могут возникнуть беспорядки, которыми воспользуются красные. Над
империей нависнет опасность революции.
Тот, кто пугает, начинает пугаться сам. Пэры из верхней палаты
вызвали представителей тайной политической полиции и министерства
иностранных дел, чтобы получить информацию о росте влияния красных
внутри и вне империи. Представитель тайной полиции заявил, что
подпольные группы красных существуют в районе Осака, префектуре Кагава
и даже в военно-морской базе Йокосука. Красное подполье существует и
действует.
Но еще более тревожным оказался доклад представителя министерства
иностранных дел - Огата, бывшего советника нашего посольства в
Манчжоу-Го, а до этого секретаря посольства в Москве. Не жалея красок,
он нарисовал страшную картину усиления коммунистического влияния во
всем мире. И так увлекся, что сам во время доклада дважды пил
валерьянку с камфарой. Слушатели последовали его примеру.
В верхней палате началась паника. Стенограмму доклада вместе с
картой всего мира, испещренной большими красными пятнами и стрелками,
немедленно представили князю Коноэ, а князь всеподданнейше доложил обо
всем государю. После доклада, как говорили, в августейшие покои срочно
вызывали лейбмедика.
Вскоре после того как император утвердил план "Яшма вдребезги",
среди офицеров столичного гарнизона стали распространяться листовки,
отпечатанные на мимеографе. Их выпускала тайная организация, созданная
офицерами центральных военных учреждений по примеру Отряда
божественных воинов, Общества Маленькой вишни и других офицерских
организаций, существовавших в прошлом.
В организацию входили офицеры главной квартиры, военного
министерства, генштаба и штаба Восточного района. Затем в нее стали
вступать офицеры лейб-гвардии, столичного гарнизона и частей,
дислоцированных вокруг Токио.
Организация имела в виду поставить у власти наделенное
чрезвычайными полномочиями военное правительство - без штатских. Это
правительство добьется почетного мира с Америкой и совместно с ней
осуществит тот план, который уже был однажды утвержден государем и не
был отменен, а только отложен на время из-за решения провести сперва
план Муто "Вперед, на юг".
Дзинтан и Муссолини предложили мне вступить в организацию -
поставить на листке свою личную печатку и скрепить ее знаком клятвы,
надрезать мизинец и приложить его к бумаге. Я ответил, что еще не
разобрался как следует в создавшейся ситуации и хотел бы немного
подумать. Я решил посоветоваться со своим старым покровителем и
земляком, состоящим ныне в резерве, генерал-лейтенантом Осьминогом.
Так мы прозвали его, когда он был начальником военного училища. В свое
время он участвовал в нескольких офицерских заговорах и за
причастность к убийству премьер-министра Инукаи даже подвергся
наказанию - просидел неделю под домашним арестом.
Разговор с Осьминогом произошел в противовоздушной щели, вырытой
в заднем дворике его дома в Усигомэ, в квартале Вакамия. Старик
устроился вполне комфортабельно: дно щели было устлано циновками,
сделан брезентовый навес - на стенках полки для посуды и табачного
прибора - и, так как часто приходилось ночевать в щели, поставлена
жаровня для обогревания ног.
Ничего путного Осьминог мне не сказал. Я вылез из его щели совсем
разочарованный. Я понял, что старик - верный сподвижник ушедшего на
покой Тодзио - окончательно утратил всякое представление о реальной
действительности. Эти старики генералы, которые затеяли войну с
англосаксами, вовсе не собиравшимися воевать с нами, теперь старались
как-то оправдать себя. Осьминог а течение нескольких часов угощал меня
разговорами о том, что виноваты во всем наши военные цензоры, которые
по неграмотности часто пропускали на фронт письма с иносказательными
текстами, извещавшими солдат о неверности их жен из-за нехватки
продовольствия в метрополии. Эти письма подорвали боевой дух армии.
Но война, утверждал старик, еще не проиграна. Боги спасут Японию.
Государь уже совершил вместе с членами правительства и чинами высшего
военного командования поездку в Исэ для вознесения молитв
основательнице династии богине Аматерасу. Надо устроить теперь
всенародное молебствие. Затем надо послать к американцам самого
красноречивого офицера из осведомительного сектора армии, который
расскажет им о том, что их ожидает в Японии в связи с планом "Яшма
вдребезги" и какие виды секретного оружия имеются у нас. Как только
американцы узнают о нашем секретном оружии, они пойдут с нами на мир,
чтобы сообща употребить это оружие по назначению, то есть против
русских
Я поблагодарил старика за интересные сведения и откланялся. Я
по-прежнему не знал, к кому примкнуть, к тем, кто за немедленную
капитуляцию, или к тем, кто за попытку еще немного поторговаться с
Америкой.
Я верил в эффективность плана "Яшма вдребезги" в случае, если
придется применить его. Оставался вопрос о секретном оружии - можно ли
положиться на него как на козырь в игре с Америкой?
Мне было кое-что известно о работах, которые проводились у нас по
части секретного оружия.
Двое ученых - Нисина и Аракацу - работали в области атомной
энергии, но их дело пока что находилось в начальной стадии. Гораздо
успешней шла работа в Симада, где проводились опыты над особыми
лучами, которые могли на расстоянии останавливать моторы и
воспламенять взрывчатые вещества. Но и здесь до торжества еще было
далеко: лучи пока что действовали лишь на расстоянии нескольких
метров. Большие надежды возлагались на так называемую бомбу "Кэ" с
радиодистанционными трубками. Говорили, что такие бомбы будут сами
направлять свой полет на объект и попадание их будет гарантировано.
Главное военно-техническое управление считало, что эта бомба будет
готова примерно через год. Если мы затянем войну еще на год, у нас
будет новое оружие, поражающее без промаха.
Нашим главным секретным оружием являлась бомба "И", изобретенная
генерал-лейтенантом медицинской службы Исии Сиро. Она представляла
собой небольшой фарфоровый сосуд величиной с китайскую дыню,
начиненный самыми действенными болезнетворными бактериями. Главная
лаборатория, изготовлявшая эти бомбы, находилась в Токио, в квартале
Вакамацу, рядом с особняком Исии. После того как в ней произошел
пожар, уцелевшее оборудование перевезли в Ниигата и на Хоккайдо.
Центрами производства этих бомб стали две лаборатории в Маньчжурии.
Одна, именуемая "отрядом Э 731", находилась в Пинфани, около Харбина,
другая - "отрядом Э 100" - в Могатоне, около Синьцзина. Бомба "И" уже
прошла все испытания в Китае и Манчжурии, дала хорошие результаты и
была принята на вооружение.
Нам, офицерам главной квартиры, было известно, что государь дал
аудиенцию генерал-лейтенанту Исии и, заслушав его доклад о проведенных
им научных изысканиях, пожаловал высокую награду: орден
Благословенного сокровища 1-й степени.
Итак, из наших козырей пока был готов только один. Отличный
козырь, - но стоит ли пускать его против Америки? Чтобы ответить на
это, надо было решить кардинальный вопрос: как быть с происходящей
войной?
Теперь, весной 1950 года, мне кажутся поистине нелепыми мои
тогдашние колебания. Но человек всегда становится умнее, когда
выясняется исход дела. А тогда я не знал, чем все кончится и как
действительно отнесутся к нам американцы после нашей капитуляции. Мог
ли думать я, что, высаживаясь на наших островах вскоре после церемонии
подписания акта о капитуляции на палубе "Миссури", американский
главнокомандующий уже тогда смотрел на нас как на будущих союзников?
Мог ли думать я, что он, по чьему приказанию эскадрильи "Б-29"
устраивали кошмарные "ковровые бомбежки" наших городов, воевал больше
с нестроевыми японцами, чем с нашими офицерами и солдатами, которых он
сохранял для будущего? Правда, если б я был более наблюдательным, то
заметил бы, что американские бомбардировщики истребляют густо
населенные районы бедноты в Токио - Ситая и Асакуса, но не сбрасывают
ни одной бомбы на квартал Маруноути, где стоят здания наших крупнейших
концернов, и на кварталы, где возвышаются самые лучшие отели и самые
вместительные дома антисейсмической конструкции. В задачу "Б-29" не
входило разрушение зданий, в которых должны были со временем
разместиться американские военные учреждения.
Да, тогда, в начале лета 1945 года, я многого не понимал.
Немаловажной причиной моих колебаний было то, что с самого начала
своей карьеры по линии специальной службы я работал по Китаю и в
русских делах не был достаточно осведомлен. Вот поэтому я одобрял
вначале план Муто "Вперед, на юг", считая, что первейшей задачей нашей
империи является покорение всего Китая и что для закрепления этой
победы необходимо овладеть всеми подступами к Китаю с юга -
Индо-Китаем и Малайей, подобно тому как мы уже овладели подступами к
Китаю с севера - Манчжурией и подступами к Манчжурии с юго-востока -
Корейским полуостровом.
И кроме того, я вначале полагал, что нашим главным врагом на
территории Китая является гоминдановское правительство, а не китайские
красные.
Только во время войны, а именно после Пинсиньгуаня, где 8-я армия
Чжу Дэ разгромила наши войска под командованием Итагаки, я
окончательно понял: наш враг в Китае - красные, а гоминдановцы во
главе с Чан Кай-ши - это будущие союзники, с которыми мы обмениваемся
выстрелами только в порядке недоразумения.
И с тех пор начались мои сомнения. Моя вера в план Муто стала
таять. Я стал подумывать о том, что наша война на Тихом океане -
большая ошибка. И как раз в это время произошла моя встреча с
Харшбергером. Она открыла мне путь к прозрению.
Вскоре после этого небо помогло мне сделать еще один шаг на пути
к истине. Однажды утром, придя в свою служебную комнату, я увидел на
полочке положенную кем-то книгу. На ее обложке было написано:
"Последняя война", а в конце книги указано, что она отпечатана на
средства автора и не предназначена для продажи.
Это было сочинение известного генерал-лейтенанта Исихара Кандзи -
того самого, который в бытность начальником оперативно-стратегического
отдела генштаба переработал существовавший до него план "Оцу" - план
захвата русского Приморья - и составил новый план войны с Россией,
предусматривающий захват всей Сибири до Урала. Благодаря этому плану
Исихара сразу же стал всеяпонской знаменитостью.
После возникновения войны между Германией и Россией последовало
высочайшее решение об осуществлении плана Исихара. Но торжество автора
плана оказалось преждевременным. Сторонники продвижения на юг вскоре
уговорили государя провести в первую очередь войну с англосаксами,
чтобы закрепить завоевания в Китае и утвердить господство Японии над
всей Юго-Восточной Азией.
С тех пор как началась война на Тихом океане, Исихара оказался в
положении опального военачальника. Пока все шло хорошо, о нем не
говорили. Но как только пошли неудачи, стали припоминать его аргументы
против неразумности войны на Тихом океане и восхищаться его
прозорливостью.
Особенно усердно занималась прославлением Исихара группа
политических деятелей - членов Лиги Восточной Азии, возглавляемой
самим Исихара Кандзи. С Лигой поддерживали связь виднейшие
генштабисты-россиеведы во главе с заместителем начальника генштаба
Кавабэ и бывшим начальником штаба Квантунской армии Касахара. Короче
говоря, Лига Восточной Азии объединяла всех исихаровцев.
Затем стало известно, что с Лигой установили тесную связь глава
концерна Мицуи - Икеда и представитель дипломатической бюрократии,
бывший посол в Лондоне, Иосида. И тот и другой выполняли поручения
наших финансовых магнатов.
В сочинении генерала Исихара говорилось о том, что, хотя Америка
и Россия состоят сейчас в одной коалиции, скоро это положение
изменится и между ними начнется схватка. Через всю книгу проходила
мысль: у Америки и Японии - общий враг, в будущей войне они должны
быть вместе, и чем скорее кончится эта глупая война, тем будет лучше
для обеих сторон.
Я прочел эту книгу трижды. С таким интересом до этого дня я читал
только одну книгу - трактат для сагаских самураев "Сокрытое в листве",
кодекс правил поведения настоящего воина.
Проштудировав сочинение Исихара, я почувствовал, что сделал еще
один шаг на пути к полному прозрению. Так, наверно, чувствует себя
буддийский монах, пройдя первый из восьми этапов к спасению души -
"этап правильного смотрения". Но кое-какие сомнения еще оставались.
Надо было избавиться от них.
В штабе Восточного района я однажды встретил своего старого
знакомого подполковника Ии. До начала тихоокеанской войны мы долго
работали вместе в органе специальной службы в Шанхае - я по связи с
немецкой разведывательной организацией в Китае ("бюро Эрхардта"), а он
по русской белоэмигрантской колонии. Затем нас обоих перевели в
генштаб, в так называемый "восьмой сектор" - специальный сектор по
проведению особых акций. Затем я был направлен на фронт, а Ии перешел
в 5-е, то есть русское, отделение 2-го отдела генштаба. Он считался
там одним из лучших россиеведов.
Ии затащил меня к себе в офицерское общежитие около Кагурадзака,
совсем недалеко от дома Осьминога. Ии ничуть не изменился. Та же
круглая физиономия с добродушной улыбкой и с крохотными умными
глазками, которые всегда оставались серьезными. Несмотря на маленькую
кругленькую фигурку с очень короткими руками, Ии держался с большим
достоинством, разговаривал медленно, спокойно, без всякой
жестикуляции.
Он угостил меня русской водкой, только что привезенной из Москвы.
Офицеры 5-го отделения 2-го отдела генштаба по очереди ездили в Россию
в качестве дипкурьеров, прикрываясь чужими паспортами. Мы
разговорились.
- Нужно скорее прекратить эту идиотскую войну, - сказал Ии. - На
любых, даже на самых тяжелых условиях, лишь бы уцелела династия. Надо
поскорей окончить эту войну, чтобы сохранить как можно больше сил для
последующих действий. На этот раз уже совместно с Америкой. Мы тогда
быстро возместим все потерянное. Вместо островков на Тихом океане,
Манчжурии и Кореи получим всю Сибирь - до Урала, а еще лучше - до
Волги. Согласен на такой обмен?
Я кивнул головой:
- Но лучше было бы удержать все наши владения в Азии и прибавить
к ним Сибирь. Почему вы все-таки против того, чтобы заставить Америку
пойти с нами на ничью?
- Потому что для этого придется еще воевать и нести потери нам и
американцам тоже. А это глупо. Нам и Америке нельзя ослаблять себя
попусту перед лицом общего врага. Это во-первых. А во-вторых,
продолжая войну с Америкой, мы вынуждаем ее откладывать начало войны с
Россией. А на русских надо броситься скорее, пока они не отдышались.
Чем дольше будет продолжаться война на Тихом океане, тем больше мы
дадим русским времени для передышки.
Доводы Ии были неоспоримы.
- А у них действительно скоро начнется? - спросил я.
- Как только заключим мир с американцами, узнаем все, - ответил
Ии и хихикнул.
Наша беседа была прервана появлением нового гостя Ии представил
нас друг другу. Услышав имя полковника Цудзи, которого знала вся наша
армия, я стал почтительно разглядывать своего нового знакомого. Бритая
голова, густые брови, пронизывающий взгляд, внушительная осанка - это
был воин с головы до ног. Я вспомнил рассказы о том, как этот
полковник, прозванный Малайским тигром, первым стал совершать кимотори
над пленными англичанами и американцами. Он проделывал эту операцию в
строгом соответствии со старинным церемониалом.
Полковник включил радио и стал шептаться о чем-то с Ии. Я решил
откланяться. Ии выключил радио и сказал Малайскому тигру:
- Пусть слушает. Офицеры главной квартиры все равно узнают об
этом.
Сообщение Цудзи было очень интересным. Маршал Янь Си-шань прислал
своего офицера к генерал-майору Ямаока - начальнику штаба 1-й армии -
с предложением заключить тайное соглашение о совместном выступлении
против китайских коммунистических войск в Шаньси. Посланец Янь Си-шаня
сообщил генерал-майору Ямаока о том, что по сведениям, имеющимся у
гоминдановцев, в ближайшем будущем может возникнуть война между
Америкой и Россией, ввиду чего Японии и Китаю следовало бы
объединиться для борьбы с коммунизмом в Азии.
Генерал Ямаока был известен как один из самых правоверных
исихаровцев. Начало войны между Германией и Россией застало его на
посту военного атташе в Москве. Говорили, что он каждую неделю извещал
генштаб о том, что, судя по всем данным, русские прекратят
сопротивление к концу недели, затем стал предсказывать падение Москвы
и трижды назначал срок. Наконец "предсказателя" отозвали в Токио и
через некоторое время послали на китайский фронт, где он решил
заняться вместо прогнозов политикой: стал готовить почву для
переговоров с гоминдановдами.
Сообщив новость, Цудзи бесцеремонно растянулся на циновке и
прогудел:
- Войну надо кончать. Это ясно всем, кроме кретинов. И надо
заблаговременно договориться с гоминдановцами, чтобы не дать китайским
красным захватить Китай.
Когда Ии провожал меня до передней, я спросил его:
- Значит, вы... то есть исихаровцы, считаете, что план "Яшма
вдребезги", утвержденный государем...
Ии почтительно наклонил голову при упоминании государя, затем
тихо сказал:
- Этот план - бред самоубийцы. Военный министр, кажется, хочет
все-таки испробовать его на деле. Говорят, что по ночам он, стоя у
окна в своем кабинете, показывает язык луне. Все адъютанты знают об
этом... Это ужасно, что сейчас, когда империя находится в такой
опасности, ее военный министр - сумасшедший. А государь, к сожалению,
не замечает...
После этого разговора с Ии я еще раз прочитал "Последнюю войну" и
окончательно убедился в том, что генерал Исихара - самый прозорливый
политик во всей поднебесной.
Декларация из Потсдама, предлагающая Японии сдаться, была
передана по американскому радио рано утром 27 июля. Спустя час в
главное управление жандармерии и департамент полиции начали поступать
сведения о том, что текст декларации, записанный тайком и переведенный
на японский язык, уже распространяется по городу. Затем стало
известно, что через ворота Сакасита проследовали в августейшую
резиденцию князь Коноэ и председатель Тайного совета барон Хиранума -
поехали шушукаться с лордом-хранителем печати маркизом Кидо. На
Итигаядай тоже началось экстренное совещание. Военный министр Анами
пригласил к себе всех армейских лидеров.
Мы сидели до вечера во флигель-адъютантской части, ожидая
новостей. Дзинтан поехал в министерство и обещал позвонить оттуда. Два
молодых офицера - Кацумата и Минэ, недавно переведенные к нам из
Квантунской армии, сообщили мне, что все старшие чины Квантунской
армии, находившиеся в Токио по служебным делам, только что получили
приказ немедленно вылететь в Манчжурию.
- Наверняка там что-то начнется, - сказал капитан Кацумата и,
вздохнув, ударил ладонью по эфесу сабли.
Капитан Минэ тоже стукнул по эфесу и прошептал:
- Может быть, сегодня ночью решим кончить войну с Америкой и
пойдем на русских...
- Боюсь, Квантунская армия сейчас не так сильна, - сказал я. -
Кое-какие части пришлось, вероятно, послать в Китай и в метрополию.
Оба капитана решительно опровергли мои опасения. В составе
Квантунской армии, сказали они, сейчас находится несколько отдельных
армий. В случае возникновения войны с Советским Союзом Квантунская
армия начнет развивать операции, предусмотренные планом Исихара. Для
решающего удара в направлении Байкала предназначены отборные части,
подчиненные непосредственно командующему Квантунской армией, например
соединения "Добродетель", "Дорога", "Контроль" и 2-я воздушная армия.
А на 1-м, восточно-маньчжурском фронте, стоят наготове ударные
соединения "Острие", "Журавль", "Скала", "Непоколебимость",
"Решимость", "Дальний замысел" и другие. Им поручено взять в течение
суток Владивосток и Хабаровск. А если будет признано необходимым вести
оборонительную войну, Квантунская армия сможет укрыться за тремя
линиями укреплений, которые строились в течение последних четырнадцати
лет. В сравнении с ними знаменитые линии Мажино и Зигфрида не более
чем простые деревянные заборы.
- Ну, вряд ли Квантунской армии прикажут вести оборонительные
операции, - сказал я. - Приказ Э 1 будет состоять из одной фразы:
"Вперед, до Урала!"
Минэ торжественно сказал:
- И в авангарде пойдут не танки, а дезинфекционные отряды. Потому
что до приказа Э 1 будет издан приказ Э 0: "Пустить в ход секретное
оружие!"
Не дождавшись звонка от Дзинтана, я позвонил Муссолини, но не
застал его. Тогда я решил поехать к Осьминогу. Старик был дома, в
постели. Пожилая благообразная служанка прижигала ему спину курильной
свечкой - ставила моксу. Закончив лечебное прижигание, она сердито
посмотрела на меня и вышла не поклонившись. Старик уже был осведомлен.
Группа армейских лидеров во главе с военным министром Анами
единогласно решила повернуть к стопам государя просьбу: не обращать
внимания на Потсдамское предложение и продолжать войну до почетного
мира.
Спустя несколько дней, по категорическому требованию армейского
командования, премьер-министр адмирал Судзуки был вынужден выступить с
официальным заявлением о том, что правительство решило оставить без
внимания предложение из Потсдама. Токийская роза передала заявление на
английском языке. Осведомительное бюро дало указание всем газетам
печатать изо дня в день на самом видном месте лозунги: "Воевать до
конца!", "Вооружимся бамбуковыми копьями и проведем решительный бой в
метрополии!", "Сто миллионов японцев готовы разбиться вдребезги,
подобно яшме!"
Шестого августа вечером ко мне зашли после дежурства Дзинтан и
Кацумата.
- Что нового? - спросил я Дзинтана.
Он сказал, что только что разговаривал по телефону с начальником
общего отделения Ставки майором Сакакибара. Майор сообщил, что особых
новостей нет. Министр после обеда уехал отдыхать в Атами.
- Говорят, что вчера был большой налет на Нисиномия и Такасаки.
Охота им тратить бомбы на такие города! Там ведь только общежития для
эвакуированных школьников, - заметил я.
- А сегодня утром бомбили Хиросиму, - сказал Кацумата, - причем
американцы сообщили по радио, что испробовали какую-то бомбу нового
типа. Но в штабе противовоздушной обороны пока что не получено никаких
сведений.
Дзинтан поделился более интересными новостями. Сейчас тайные
переговоры ведутся не только между командованием наших войск в Шаньси
и Янь Си-шанем, но и между главнокомандующим наших войск в Китае
Окамура и начальником гоминдановского генштаба Хо Ин-цинем. Вероятно,
Чан Кай-ши скоро начнет операции против коммунистов. Уже с ноября
прошлого года наши войска в Китае стоят на месте - война там уже
фактически прекратилась, и значительная часть войск Чан Кай-ши
блокирует районы, занятые коммунистами.
В ту ночь не было налетов. На следующий день меня послали в
Оихама, где проводились испытания нового типа пикирующего
бомбардировщика "Ки-115", предназначенного специально для смертников.
Испытания прошли хорошо. Конструктор объяснил нам весьма остроумное
устройство колес у самолета. Они будут автоматически отделяться от
самолета сразу же после его взлета, и их можно будет использовать для
других машин. Летчикам-смертникам колеса нужны только для того, чтобы
взлететь в небо и остаться там навсегда.
На обратном пути я заехал в Иокогаму, чтобы выполнить поручение
Осьминога - передать письмо капитану Сасаки из отряда "Утреннее
солнце" 3-й пехотной бригады. Капитан пригласил меня в закрытый
офицерский ресторанчик, находящийся в районе пристани. В ресторанчике
оказался довоенный запас вин, не разбавленных водой, а штат служанок
состоял из бывших гейш, укрывшихся от трудовой повинности. Мы провели
время довольно весело. Когда захмелевший Сасаки заговорил о том, что
всем бабам скоро придется научиться бросать гранаты, чтобы выполнить
долг перед государем, самая старая из служанок, игравшая на сямисене,
позволила себе сделать не совсем почтительное замечание. Я схватил ее
за волосы и, вытащив в коридор, ударил несколько раз ногой, заставил
извиниться и спеть пять раз подряд песню "Выйдешь в море - трупы в
волнах". Мы пили до утра.
Я вернулся в Токио на следующий день вечером и рассказал Дзинтану
о результатах испытания бомбардировщика "Ки-115". Потом спросил:
- Что там за штуку сбросили позавчера? Что сообщают из Хиросимы?
Дзинтан сказал, что в восемь часов пятнадцать минут утра над
городом появились два американских самолета. Их появление не вызвало
особой тревоги, так как над Хиросимой часто пролетали американские
разведывательные самолеты. Один из них сбросил бомбу, которая
взорвалась в пятистах метрах от земли как раз над мостом Аиои, в
центре города. После ослепительной вспышки раздался грохот, к небу
поднялся огненный шар, а затем появился грибообразный столб дыма
высотой в несколько сот метров. В городе начался пожар. Гарнизон почти
не пострадал, штаб Западного района тоже, но сгорело много жителей, в
том числе несколько тысяч эвакуированных детей, живших в общежитиях.
Интересно то, что на стенах каменных зданий отпечатались от вспышки
бомбы силуэты деревьев, а на лестнице банка Сумитомо - силуэт какой-то
женщины, от которой ничего не осталось. Газетам строжайше запрещено
помещать какие-либо сообщения о Хиросиме.
- А что сообщают американцы?
- Сам президент выступил по радио и объявил, что была сброшена
бомба нового типа - атомная.
Я покачал головой:
- Значит, это и есть та самая операция "Серебряное блюдо". А я-то
думал, что высадят где-нибудь десант... Значит, они пустили в ход свой
козырь. И почему именно сейчас?..
- Ходят слухи, что американцы собираются высадить десант в
Токийском заливе,- сказал Дзинтан. - Мне говорили об этом офицеры
штаба Восточного района.
В то время ни я, ни Дзинтан еще не знали сокровенного смысла
хиросимской бомбы - "Гильды", как нежно окрестил ее президент Трумэн.
Теперь нам известно, что он знал о том, что через два дня русские
вступят в войну и постараются побыстрее разгромить нас. Следовательно,
сбрасывать эту бомбу на Японию уже не имело смысла.
Бомба, разорвавшаяся в воздухе над японским городом Хиросима 6
августа 1945 года, была направлена в другой адрес и рассчитана не
столько на стратегический эффект, сколько на политический.
Но все это мы поняли позже.
Вернувшись к себе в кабинет, я развесил противомоскитную сетку и
лег спать на диване. Ночь была очень душная, но вскоре из-за воздушной
тревоги пришлось спустить шторы на окнах, и комната превратилась в
настоящую жаровню. Я остался в помещении, так как в последнее время
американцы перестали сбрасывать бомбы на августейшую резиденцию. Налет
"Б-29" продолжался минут сорок.
Около двух часов ночи меня разбудили. Муссолини, приподняв сетку,
хлопал меня по ногам. За ним стоял капитан Миками, адъютант Осьминога.
Он держал в руке керосиновую лампочку. У обоих был такой вид, что я
сразу же вскочил и вытащил из-под подушки мешочек с амулетом и
револьвер.
- Высадились? Начали? - взволнованно спросил я.
Муссолини пробормотал что-то и стал вытирать рукавом лицо. Я
быстро оделся и направился к дверям:
- Пошли скорей!
Но они оба повели себя очень странно. Муссолини сел на диван,
взял с моего стола веер и начал медленно обмахивать голову.
Щеголеватый Миками с прилизанными волосами тоже сел и что-то зашептал.
Я прервал его:
- Что ты мямлишь? Говори как следует!
- Начали... - с трудом произнес Муссолини и, закрыв глаза,
откинулся на спинку дивана.
- Начали, - прошептал Миками и показал пальцем на карту, висевшую
над диваном. Это была карта Манчжурии и Восточной Сибири.
Началось! Началось то самое, о чем мы, воины империи, мечтали
двадцать лет, - война с Россией. Но как началось!
Миками стал рассказывать, глотая слова. Полчаса назад было
получено первое сообщение о том, что на границах Манчжурии начались
военные действия. Советское правительство присоединилось к декларации
трех держав и решило заставить Японию прекратить войну.
Весь вопрос теперь заключался в том, пущена ли уже в ход бомба
"И" или нет. В армейском отделе главной квартиры не было никого, кроме
дежурных. Они знали только одно: началось - и больше пока ничего. Я
позвонил во флигель-адъютантскую часть, Дзинтана там не было. Мы
направились в министерство. По радио еще ничего не объявляли, но
чрезвычайные вести разносятся с быстротой тайфуна. Пологая улица,
ведущая на Итигаядай, была заполнена машинами и мотоциклами.
За всю войну ни разу не собиралось так много людей в такой
поздний час в здании министерства. В эту ночь "переулок новостей"
переместился в самый дальний коридор в подвале, куда выходили двери
комнат старшего адъютанта министра и секретаря министра. Все имевшие
доступ в министерство столпились здесь, как на платформе подземной
дороги в часы "пик".
Генерал Умедзу, переговорив по прямому проводу с командующим
Квантунской армией Ямада, прибыл к Анами. В кабинете министра шло
чрезвычайное совещание. Были вызваны фельдмаршалы Сугияма и Хата, все
члены Военного совета, главнокомандующий войск Восточного района
генерал Танака и другие члены высшего командования.
Мы простояли до утра, изнемогая от духоты и нетерпения, и
дождались конца совещания. Когда в коридор стали выходить генералы, мы
окружили их и начали наперебой расспрашивать, забыв о всякой
дисциплине и правилах приличия. Мы превратились в толпу оголтелых
репортеров. Генералы молча отмахивались от нас.
Начальник главного управления военно-воздушных сил Терамото
бросил на ходу:
- Все предусмотрено.
Шедший рядом с ним командующий 11-й армией Фудзиэ пробормотал:
- Теперь начинается настоящая война.
А маленький толстенький генерал с большими глазами - это был
командующий 13-й армией Доихара - весело крикнул:
- Квантунская армия - первая в мире! Абсолютно непобедима!
По всем коридорам вдруг пошли слухи: войска 1-й армии уже ведут
бои в районе Гродеково. Соединение "Счастье-долголетие" из состава
17-й армии уже заняло Посьет. 2-я воздушная армия генерал-лейтенанта
Харада уже провела массированный налет на Читу. А соединение
"Искреннее сердце" уже перерезало дорогу Владивосток - Хабаровск.
Я закрыл глаза и задержал дыхание. В первый раз в жизни я
возносил от глубины сердца молитву богам - всем богам, какие только
существуют на свете. Стоявший рядом со мной артиллерийский полковник
шепнул мне:
- Наши танки, наверное, уже идут через Монголию, чтобы выйти к
Байкалу.
Минут через пять с другого конца коридора ко мне протискался
Миками, обливающийся потом, с растрепанными волосами, и сказал мне на
ухо:
- Наши части уже форсировали Амур и с боем взяли Благовещенск.
Линия Хабаровск - Чита перерезана!
И наконец, пронесся слух, которого ждали все: секретное оружие
"И" введено в действие, бомбы сброшены на семнадцать городов Сибири!
Кто-то закричал:
- Его величеству банзай!
Все подхватили.
Теперь требовалось только одно: чтобы все слухи подтвердились.
Но подтверждений не поступало. В утренней сводке главной квартиры
говорилось только о налетах американцев за истекшие сутки на среднюю и
западную части Хондо, на Кюсю и Токио. А с нового фронта никаких
сведений еще не было. В генштабе прослушали передачу на японском языке
из Хабаровска, но в ней тоже ничего не говорилось о боях на границе.
Зато стали поступать сведения с другого фронта. Этот фронт
находился у нас под самым носом. На нем с утра стали развертываться
весьма тревожные события.
В 10.30 было созвано экстренное заседание Высшего совета по
ведению войны. Премьер-министр Судзуки и министр иностранных дел Того
заявили, что, после того как Советский Союз определил свою позицию,
исчезли последние остатки надежды на успешное окончание войны.
Продолжать войну при создавшихся условиях - это рисковать всем, то
есть судьбой династии.
Незадолго до конца заседания было получено сообщение из Нагасаки
о том, что в 11 часов утра там была сброшена вторая атомная бомба. На
этот раз пострадала окраина города - район, где находились медицинский
институт, богадельня и католический храм.
Сидевший рядом с Анами премьер-министр шепнул ему:
- Эта бомба требует от нас соответствующего вывода.
Анами прошептал в ответ:
- Штаб 18-й армии сообщает, что никаких потерь. Только жители.
Подождем с выводами...
Заседание совета окончилось в 14.00. Никакого решения не было
принято.
В 14.30 началось экстренное заседание кабинета министров.
Заседание продолжалось до 22.00 без перерыва. Во время заседания было
получено сообщение: советские войска с боем вступили в пределы
Маньчжурии, с запада - в районах станции Манчжурия и Трехречья и с
востока - к югу от Хунчуня. Советские танки прорвали линию наших
пограничных укреплений.
Большинство министров склонялось к тому, что продолжение войны
может создать опасность для династии.
В 23.55 в августейших апартаментах началось чрезвычайное
совещание под председательством государя. Кроме членов Высшего совета
по ведению войны присутствовал председатель Тайного совета. Военный
министр сказал: "Всецело уповая на то, что нам будет ниспослана свыше
возможность благополучно завершить войну, необходимо дождаться
выяснения позиции Америки, а пока продолжать войну в Манчжурии".
Выслушав речь военного министра, государь одобрительно кивнул головой.
В это время министру подали только что расшифрованную телеграмму
командующего Квантунской армией. Советские танки продвигались вперед.
Ввиду быстрого наступления советских войск с трех сторон на Харбин
секретному отряду Э 731 был отдан приказ приготовиться к эвакуации.
Прочитав телеграмму генерала Ямада, государь закрыл глаза и после
недолгого размышления приказал правительству запросить союзные
державы: не повлияет ли принятие Японией условий мира на ее
государственный строй?
Совещание окончилось в 2.30. Эта ночь была лунной и очень жаркой.
Американские самолеты не появлялись, но вместо них со стороны
дворцового рва налетело несметное количество комаров. Все
присутствовавшие на совещании беспрерывно хлопали себя по лицу -
отгонять комаров дымом было нельзя, ибо в высочайшем присутствии не
полагалось курить.
Во исполнение высочайшего повеления министерство иностранных дел
послало директивы нашим посланникам в Швеции и Швейцарии - обратиться
к неприятельским державам с предложением дать заверения относительно
послевоенного статуса верховной власти императора.
Факт вступления в переговоры с врагом держался в строжайшем
секрете от всей страны. В утренних газетах было опубликовано обращение
военного министра. Он призывал население империи, сплотившись воедино,
продолжать войну.
Советские танки продвигались вперед. На западе прошли Халхин-Гол,
на севере - Сахалян, а на востоке оставили позади себя Пограничную,
Санчагоу и Дуннин. Линия 1-го фронта была прорвана. Советские танки
мчались во весь опор к Пинфаню.
Двенадцатого августа в 2.00 по американскому радио было передано
заявление государственного секретаря Бирнса о том, что после
капитуляции Японии права императора и правительства будут ограничены
властью главнокомандующего союзных войск в Японии. Министр иностранных
дел доложил государю об этом ответе. Государь созвал совещание членов
императорской фамилии и повелел доложить обстановку в Манчжурии.
Советские танки продвигались вперед. Противник занял на южном берегу
Амура Лобэй и Лахасусу, на западном берегу Уссури - Хутоу, а на
западно-маньчжурском фронте - Аргунь. Все члены высочайшей фамилии во
главе с августейшими братьями - принцами Титибу, Такамацу и Микаса -
высказались в пользу немедленного открытия переговоров с Америкой и
Англией.
Затем началось экстренное заседание кабинета министров. Генерал
Анами выступил с заявлением о том, что армия с негодованием отвергает
все разговоры о мире, ибо мир означает безоговорочную капитуляцию, а
капитуляция перед Россией в то время, когда еще остается надежда на
заключение мира с Америкой на приемлемых условиях, - это самоубийство
империи.
Вскоре после начала заседания кабинета министров небольшие группы
офицеров стали разъезжать по городу на грузовиках и разбрасывать
листовки, призывающие свергнуть правительство штатских. Среди офицеров
распространились слухи о том, что Квантунская армия перешла в
контрнаступление.
Заседание кабинета кончилось поздно ночью. Министры разошлись, не
приняв никакого решения. В полночь были получены новые сообщения.
Советские танки продвигались вперед. Они уже прошли горные перевалы
Большого Хингана. Холун-Аршанская линия укреплений была прорвана.
После этого была получена еще одна телеграмма, коротенькая, но совсем
не поддающаяся расшифровке. В штабе Квантунской армии, очевидно,
перепутали все номера шифровальных таблиц. Это бывает в двух случаях -
когда дела идут или слишком хорошо, или слишком плохо.
На следующий день, 13 августа, в 14.35 началось заседание Высшего
совета по ведению войны. Представители военного командования снова
заявили: надо продолжать войну до почетного мира. В ответ на просьбу
премьер-министра информировать правительство о действительном
положении на фронтах Манчжурии генерал Анами, посмотрев на потолок,
сказал, что на фронтах Манчжурии проводятся военные операции,
подробности которых не могут быть оглашены, так как являются военной
тайной.
Затем было созвано экстренное заседание кабинета министров. Оно
продолжалось до вечера. Министры снова разошлись, не приняв никакого
решения. За весь день было получено с фронта только одно сообщение.
Советские танки продвигались вперед. Они уже подходили к Солуню,
Хулиню и Муданьцзяну.
Поздно ночью ко мне в служебную комнату пришли Кацумата и Минэ,
очень взволнованные. Они разговаривали с майором - советником
министерства здравоохранения Манчжоу-Го, только что прилетевшим из
Синьцзина. Он привез страшную весть: лаборатории в Пинфане взорваны.
Минэ еле слышным голосом добавил:
- Русские за три дня уже отмахали двести шестьдесят километров.
- Вся надежда теперь на отряд номер сто в Могатоне,- сказал я. -
Но он тоже может скоро очутиться под ударом. Надо скорей эвакуировать
препараты в Японию.
- Население уже знает о положении в Манчжурии, - сказал Кацумата.
- Ходят слухи о том, что в ближайшие часы будут сброшены русские
воздушные десанты на Хоккайдо и в район Цуруги. А на Итигаядай
говорят, что Америка на днях предъявит ультиматум России.
После недолгого молчания я сказал:
- Насчет высадки русских - это враки. А ультиматум... Это вполне
вероятно...
- Неужели не успеем пустить в ход бомбу?! - прошептал Кацумата. -
Почему раньше не заготовили? О чем думал этот болван Исии?
- Эту бомбу надо начинять только в самый последний момент, -
пояснил я, - чтобы начинка была свежей и действеннее. Вся надежда
теперь на Могатон. Если не отстоим его...
Кацумата закрыл лицо руками и зарыдал, Минэ тоже.
С утра 14 августа над городом появились американские самолеты и
стали сбрасывать вместо бомб листовки с текстом ответа на запрос
нашего правительства.
В 10.45 в августейшем бомбоубежище началось совещание под
председательством императора. Кроме шести членов Высшего совета были
вызваны все министры и председатель Тайного совета. Недаром сановники
совещались всю ночь - они готовились к последнему бою. На этом
совещании император должен был принять окончательное решение.
Незадолго до начала совещания император, очевидно по наущению
сановников, повелел представить ему последнее донесение командующего
Квантунской армией. Пришлось представить. И как назло, квантунские
шифровальщики на этот раз не перепутали таблиц. Текст донесения был
убийственно ясен от начала до конца. Советские танки продвигались
вперед. Ввиду приближения их к Синьцзину все лаборатории отряда Э 100
в Могатоне пришлось взорвать.
Выслушав в последний раз доводы сторонников и противников
продолжения войны, государь закрыл глаза и просидел так в течение
нескольких бесконечно долгих минут. Ровно в полдень он поднес платок к
глазам и объявил свою волю:
- Приготовьте текст указа о прекращении войны.
Все выслушали высочайшее решение стоя, закрыв лицо руками.
Даже теперь, по прошествии четырех с половиной лет, я невольно
вздрагиваю, когда вспоминаю те ужасные дни. Тогда нам казалось, что
империя гибнет, что страна богов исчезает навсегда со страниц истории,
как исчезают время от времени островки-атоллы в Тихом океане в
результате землетрясений.
До сих пор я не могу объяснить, что тогда толкнуло меня, всегда
трезвого, уравновешенного человека, на такой безрассудный шаг. События
тех дней - середины августа 1945 года -теперь пробегают в моей памяти
как обрывки страшного сна, виденного в детстве.
Связно рассказать о событиях той ночи и того утра я не могу.
Покойный генерал Анами, как говорили, видел на луне иудино дерево и
сидящую на нем белую лисицу, которая кивала ему головой. Иудино дерево
на луне он еще мог видеть, ибо таково древнее поверье, но белая лисица
была, несомненно, плодом расстройства ума, которое стало быстро
прогрессировать у министра на почве переутомления, вызванного
напряженной работой над планом "Яшма вдребезги".
И у меня тоже на почве переживаний и хронической бессонницы в те
дни произошло частичное расстройство ума. Только этим я могу объяснить
свои действия в ночь, предшествующую дню капитуляции, - 15 августа. И
именно поэтому моя память сохранила только обрывки событий.
Помню, как я пришел к Дзинтану проверить, имеются ли сведения о
том, что русские собираются высадить авиадесант около самого Токио, на
аэродроме Токородзава. У Дзинтана сидели Муссолини и майор Хатанака из
лейб-конвоя. Они сказали мне, что сведения о предстоящей высадке
русских верны. Затем Дзинтан сказал мне, что тайная офицерская
организация токийского гарнизона решила свергнуть правительство и
упросить государя объявить указ о продолжении войны против России.
Выступление назначено на 23 часа.
На вопрос Дзинтана, присоединяюсь ли я к ним, я ответил "да".
Майор Хатанака предупредил меня: в случае неудачи придется
покончить с собой, поэтому надо иметь при себе конверт с предсмертной
запиской и деньгами на похороны. И добавил улыбаясь:
- Можно приложить прощальное стихотворение, и, если успеете,
придумайте красивое посмертное буддийское имя.
Дзинтан сердито перебил его:
- Это на всякий случай. В успехе дела можно не сомневаться. - Он
хлопнул меня по спине. - Как только генерал Анами сформирует
правительство и заявит о том, что все восемьдесят миллионов японцев
станут смертниками, Америка предложит нам ничью, и мы заключим с ней
сепаратный мир. Тогда начнется самое интересное.
Тогда никто из нас не знал, что эти сведения о предстоящей
высадке русских парашютистов в Токородзава были простой болтовней. Но
в те дни мы верили любому слуху, касающемуся русских. И если бы вдруг
кто-нибудь позвонил мне и сообщил: "Советские танки продвигаются
вперед, в сторону Осака!" - я бы, вместо того чтобы подумать, сразу же
машинально передал это сообщение дальше.
Вскоре я узнал, что источником слуха о советском авиадесанте и о
намерении правительства сдать столицу империи русским были листовки,
сброшенные в окрестностях Токио, в районе Иногасира, с какого-то
таинственного самолета - не то нашего, типа "Хамаки", не то
американского "Пи-51". Так эта история и осталась невыясненной.
Ровно в 23.00 в одной из комнат августейших апартаментов государь
подошел к микрофону и стал читать текст указа:
- "Я, приняв во внимание положение во всем мире и нынешнее
состояние империи и желая чрезвычайным путем урегулировать обстановку,
объявляю моим преданным и благочестивым верноподданным следующее. Я
приказал имперскому правительству известить Америку, Англию, Китай и
Советский Союз о принятии совместной декларации.
...Я в свое время объявил войну Америке и Англии только ради
того, чтобы обеспечить независимую политику империи и спокойствие
Восточной Азии, не имея, разумеется, в помыслах нарушать суверенитет
других стран и посягать на их владения.
...Когда я думаю о верноподданных, погибших на поле брани и на
своих рабочих постах, о всех тех, кто лишился жизни необычным путем,
мои пять внутренностей разрываются от скорби.
...Я знаю истинные чувства верноподданных, но при нынешнем
положении вещей должен стерпеть то, что нестерпимо, и вынести то, что
невыносимо..."
Голос государя был записан на пластинку. На церемонии записи
присутствовали министр без портфеля, директор Осведомительного бюро
Симомура и несколько членов министерства двора и сотрудников
Радиоцентра. По окончании записи они сейчас же окружили
звукозаписывающий аппарат и стали передавать друг другу пластинку.
Офицер армейского отдела главной квартиры, стоявший у двери рядом с
двумя полковниками из флигель-адъютантской части, не успел заметить,
кто взял пластинку последним. Затем сотрудники Радиоцентра быстро
уложили в чемодан аппарат и микрофон и вместе с министром Симомура
покинули апартаменты.
Было 23 часа 20 минут. Выступление началось ровно за 20 минут до
этого.
В мятеже приняла участие только горстка офицеров, главным образом
лейб-гвардейцев, и несколько десятков членов крайне правых организаций
- Виллы журавлиного клекота. Школы великого Востока и Общества ясного
духа. Остальные не сочли нужным примкнуть к выступившим. Среди них уже
распространились вести о катастрофическом положении в Манчжурии.
Вскоре эти вести подтвердились: советские танки продвигались вперед,
шли с трех сторон на Синьцзин, фланги Квантунской армии уже были
смяты.
Участники мятежа заняли все восемь ворот, ведущих в августейшую
резиденцию, и убили командующего лейб-гвардией генерал-лейтенанта
Мори, отказавшегося дать подчиненным ему полкам приказ о выступлении.
Мы долго и тщетно искали пластинку, на которой был записан с
августейшего голоса указ о капитуляции, чтобы предотвратить передачу
этого указа по радио.
Вскоре мы убедились, что наше выступление не поддержано столичным
гарнизоном. Под утро в наш штаб позвонил один из адъютантов военного
министра и сообщил, что Анами и ряд других генералов покончили
самоубийством. Это сообщение принял я. Адъютант добавил:
- Все мы сейчас идем на дворцовую площадь, последуем за их
превосходительствами. Члены верноподданнических организаций тоже идут
с нами.
Увидев, что я стою навытяжку и кланяюсь, Дзинтан выхватил у меня
трубку и стал слушать. Потом, улыбнувшись, сказал:
- Вы решили разбиться вдребезги подобно яшме? Хорошо. Мы тоже
придем. Спокойной смерти.
Он объявил всем, что операция по захвату власти прекращается
ввиду кончины генерала Анами, намечавшегося на пост главы
чрезвычайного правительства. Все решили пойти на площадь и умереть.
В разгар прощальной выпивки прибыл на грузовике отряд капитана
Сасаки из Иокогамы - 20 солдат и 30 учеников технического училища -
членов верноподданнической организации. Сасаки вызвался передать по
радио обращение ко всем верноподданным, в котором будут объяснены
причины выступления, - оно было направлено не против государя, а
против тех, кто слишком рано сдался России.
Дзинтан предложил мне поехать с Сасаки, а после передачи приехать
на площадь. К тому времени он и другие уже будут мертвы. Их трупы я
смогу найти по именным конвертам.
Он сказал Сасаки, чтобы тот заставил покончить с собой не только
своих солдат, но и школьников. Чем больше трупов будет на дворцовой
площади, тем лучше. Американцы скажут: "Все эти верноподданные умерли,
чтобы выразить свою любовь к императору. Династия - это святыня для
японцев, не будем ее трогать". Чем больше трупов, тем лучше.
- Мы приедем, - сказал Сасаки и низко поклонился всем.
Я тоже поклонился и сказал:
- Мы приедем. Спокойной смерти.
В дверях я столкнулся с незнакомым полковником, худощавым,
высокого роста. У него были усы, свешивающиеся вниз на корейский
манер. Он отозвал Дзинтана в угол и стал шептаться с ним. Я еще раз
поклонился своим друзьям и вышел из комнаты.
С передачей по радио ничего не получилось из-за воздушной
тревоги. Радиостанция не работала.
Мы вышли из здания Радиоцентра, сели на грузовики и решили в
последний раз в жизни проехаться по городу. Поехали на Кудандзака,
затем на набережную реки Сумида и оттуда направились к дворцовой
площади.
Подъехав к набережной Нисиките, капитан Сасаки приказал всем
слезть с грузовиков и построиться. Он произнес краткую речь о том, что
государь, раздираемый чувством жалости к богоизбранному народу,
принесшему в жертву сотни тысяч своих лучших сынов и дочерей в
священной борьбе за счастье империи, и ощущая тревогу за будущее
человечества, соизволил сегодня ночью наложить на себя руки и отойти в
иной мир. Все истинные верноподданные, приняв на себя вину в том, что
не смогли уберечь августейшую жизнь, должны последовать за его
величеством. Все обязаны пойти сейчас на площадь и выполнить свой
великий долг.
Окончив речь, Сасаки приказал отряду следовать за ним. Несколько
солдат вдруг отделились от нас и побежали к грузовику. За ними
побежали другие. Я выстрелил в них, но не попал. Выстрелил Сасаки, и
один из солдат упал. Остальные прыгнули в машину и умчались.
Сасаки скомандовал оставшимся:
- Шагом - марш! - и пошел впереди, четко отбивая шаг.
Перед нами открылась дворцовая площадь. Здесь всегда царила
торжественная тишина, но в то утро она была особенно торжественной. В
разных местах площади лежали, люди, группами и в одиночку. Все - в
одной и той же позе: ничком, подобрав под себя ноги, как будто
совершали земной поклон в сторону высочайшей резиденции. Возле каждого
виднелись конверты и свертки.
За деревянной оградой перед мостом, ведущим к главным воротам,
стояли полицейские. В нескольких шагах от них сели на землю двое
штатских в костюмах защитного цвета, положили свертки около себя,
поклонились в сторону дворца и выстрелили друг в друга. Спустя
некоторое время двое полицейских подошли к ним, уложили в подобающей
позе, отодвинули свертки в сторону, чтобы они не промокли в крови, и
пошли за ограду. Полиция не мешала верноподданным уходить из жизни, а
только следила за порядком.
На краю площади у самой балюстрады трупы лежали в несколько
рядов. Все они были в военном. Я кивнул головой Сасаки и, показав
пальцем в сторону балюстрады, быстро пошел туда. Здесь в три ряда
ничком лежало около двадцати трупов. В последнем ряду около трупов не
было ни конвертов, ни свертков. Во втором ряду - конверты с именами
Дзинтана, Муссолини, Хатанака, Кацумата и Минэ.
Может быть, это объяснялось необычной позой моих друзей и тем,
что смерть вообще преображает людей, но все они показались мне не
похожими на себя. Дзинтан казался выше ростом, а Муссолини более
толстым. Но сомневаться не приходилось - на конвертах значились их
имена, и к тому же из-под Дзинтана торчал эфес его сабли из слоновой
кости с серебряной отделкой. Я снял фуражку и поклонился. Затем выбрал
место для себя. Позади Кацумата лежал труп, возле которого не было ни
сабли, ни конверта. Я положил около него свою саблю, револьвер и
конверт с предсмертным стишком и деньгами, решив умереть как раз между
Дзинтаном и Кацумата.
Сзади послышалось шуршание гравия. Подошли три юнкера, откозыряли
мне и, поклонившись в сторону ворот, сели на землю. Один из них
отвинтил крышку фляжки, отпил глоток и передал другому.
Я взглянул в сторону Сасаки. Он отвел остатки своего отряда на
другую сторону площади. Некоторые уже сидели на земле, другие стояли.
Сасаки сидел впереди всех, низко наклонившись вперед, - он,
по-видимому, уже кончился. Ему надо было зарезаться последним, а он
поторопился, решил подать пример. Один из сидевших упал на бок с
торчавшим в животе тесаком и громко закричал, затем стал корчиться.
Раздались подряд два приглушенных выстрела, и двое впереди упали. Но
стоявшие сзади медлили, очевидно заколебались. Я сделал им рукой знак
- скорей! - но они не заметили моего жеста. Тогда я подбежал к ним и
крикнул:
- А вы что стоите? Чего ждете?
Никто мне не ответил. Я повторил вопрос:
- Чего ждете? А где солдаты?
- Ушли, - сказал кто-то из мальчиков.
Они стояли, сбившись в кучу. Когда мы ехали по улицам и время от
времени стреляли в воздух, эти юнцы держались молодцами, но здесь, на
площади, их мужество быстро растаяло. Самому старшему из них было не
больше шестнадцати лет.
- Садитесь и выполняйте ваш долг, - приказал я спокойным голосом.
- Не позорьте звание смертника.
Сзади появились несколько человек. Судя по их виду, они попали
сюда случайно и остановились поглазеть. Одни из них были в грязных
фуфайках и коротких штанах, другие в рабочих халатиках. На отворотах
их халатиков белели иероглифы: Сибаурский завод.
- Скорей! - Я кивнул головой мальчугану в очках и с белой
повязкой на лбу. - Покажи своим друзьям, что ты японец. Подай пример.
Письма и деньги приготовили?
- Нет... а винтовки мы оставили в машине, - ответил он, смотря в
сторону, - и тесаки оставили...
- Нож есть у кого-нибудь?
После недолгого молчания кто-то ответил:
- Есть, но не годится. Перочинный.
Я полез в задний карман, но запасного револьвера там не было.
Когда я вытаскивал руку, что-то выпало на землю - мешочек с амулетом.
Я подобрал его и засунул обратно в карман.
- Господа учащиеся не хотят умирать, - прошепелявил кто-то сзади,
- а вы заставляете насильно...
Я обернулся. Передо мной стоял пожилой субъект в измятой каскетке
и в промасленном саржевом костюме.
- Не твое дело! - крякнул я. - Проходи. Нечего смотреть.
- Они совсем сопляки, им незачем умирать, - сказал другой,
загорелый, в фуфайке с короткими рукавами. - Отпустите их.
- Иди, не мешай! Застрелю! - пригрозил им я, хлопнув себя по
карману.
Круглолицая женщина в шароварах поддержала рабочего:
- Война кончилась... скоро по радио объявят...
- Если пузо чешется, валяйте сами, а других не тащите, -
продолжал загорелый.
Я оглянулся. Учащиеся быстро, почти бегом шли в сторону театра
"Империал". У меня не было никакого оружия. А этих было пятеро и одна
женщина. Один из них на всякий случай снял деревянную сандалию с ноги
и держал наготове.
- Бандиты! - сказал я сквозь зубы и плюнул. - Скоты.
Пожилой поцокал языком:
- Не надо ругаться. Не срамите себя перед смертью.
Тот, что стоял с сандалией в руке, хотел что-то сказать, но
пожилой остановил его. Они пошли в сторону парка. Я долго провожал их
взглядом, стиснув зубы.
Вот эти враги империи теперь поднимут голову. Кто будет бороться
с ними, чтобы защитить парчовое знамя с августейшим гербом? Верные
слуги государя сейчас умирают на этой площади. И чем больше будет
трупов на площади, тем легче будет врагам империи осуществить свои
черные замыслы.
Над площадью низко пролетели самолеты. Они сбросили листовки.
Листовки медленно, как лепестки вишни, опускались на трупы. Я поднял
одну, упавшую возле Сасаки. Она призывала всех верных слуг государя
идти с оружием на гору Атаго - бороться до конца за честь и
достоинство императорской хризантемы.
Я засунул листовку в карман. Теперь красные поднимут голову. Кто
будет бороться с ними? Война кончилась, начинается другая!
Я направился к горе Атаго, но пройти к ней не удалось. Весь район
уже был оцеплен полицейскими и жандармами, они никого не пропускали. Я
подошел к пожилому полицейскому чиновнику и сказал:
- Я иду не к восставшим. Хочу пройти на гору и выбрать место для
смерти. Только для этого.
- К сожалению... никого не пропускаем, потому что там засели
бунтовщики. Лучше будет вам пройти на дворцовую площадь, там, кажется,
нет оцепления, - ответил полицейский чиновник.
Я вынул коробку сигарет и предложил ему. Он поклонился и взял
сигарету.
- На дворцовой площади уже собираются зеваки, - сказал я. - Не
хочется на глазах у всех... Здесь, на горе, было бы хорошо.
- В таком случае идите в парк Уэно, - посоветовал чиновник, - там
около храма Кан'эй никого нет. Только положите около себя визитную
карточку или служебный пропуск и напишите адрес ваших родных. - Он
снова почтительно поклонился.
Я пошел, сам не зная куда. Возбуждение, охватившее меня с ночи,
проходило, как будто кончалось действие наркотика. Тело начинало
мертветь, двигались только ноги. Я шел по какому-то пустырю, усеянному
битой черепицей, кусками жести, закопченными камнями. Среди куч пепла
торчали изогнутые фонарные столбы и черные деревья с остатками ветвей.
За чугунной оградой в щели стояли, вцепившись друг в друга, черные
куклы - заживо сгоревшие люди. Я выбрался на асфальтированную дорогу с
трамвайными рельсами. Шли люди с узелками - и люди и узелки были
такого же цвета, как выжженный пустырь.
Я дошел до уцелевшего квартала. Около громкоговорителя стояла
толпа. Полицейский делал знаки рукой прохожим и велосипедистам, чтобы
они остановились и сняли головные уборы. До меня долетели слова:
"Заботиться о благоденствии подданных империи и стремиться к
тому, чтобы все страны разделяли радость совместного процветания, -
таков завет моих небесных предков, и я неустанно действовал в этом
направлении... Когда я думаю о верноподданных... мои пять
внутренностей разрываются от скорби..."
Это был голос государя - его указ о прекращении войны. Толпа
стояла молча, не двигаясь, не выражая ни скорби, ни радости. Начали
играть государственный гимн. Толпа продолжала молчать.
Я прошел еще несколько кварталов, сравнительно мало пострадавших,
но совсем пустынных. На углу улицы перед сгоревшей полицейской будкой
лицом ко мне стояла молодая женщина со сбившейся набок прической и
укачивала ребенка, привязанного к спине. Я подошел к ней и спросил,
какой это квартал. Женщина улыбнулась и ответила: "Я теперь стала
журавлем и скоро улечу". Затем, игриво покачивая головой и притопывая,
она повернулась ко мне спиной. К ее спине была привязана цветочная
ваза с отбитым горлышком. Я опять пошел, едва волоча ноги и
пошатываясь. На одном из трамвайных столбов я прочитал название
остановки и понял, куда меня привели ноги. Поднявшись по крутой
узенькой улице, я свернул в первый переулок и дошел до ворот дома
Осьминога. Но дома не было - куча досок, обломки дверей, битые
черепицы, осколки посуды. Около покосившихся ворот валялся измятый
железный шкаф. Дом, очевидно, был разнесен гранатами.
Собрав последние силы, я поплелся дальше. И вскоре увидел перед
собой знакомую решетчатую дверь общежития, где жил Ии. Тихо открыв ее,
я опустился на порог. Мои силы иссякли.
Служанки сняли с меня сапоги и втащили в комнату Ии. Двери на
веранду были открыты. В углу садика офицеры жгли папки с бумагами,
другие спускали на веревках в большую яму ящики, завернутые в брезент.
Я заметил среди офицеров Миками и уже знакомого мне высокого
полковника с корейскими усами. Он сортировал бумаги - одни рвал и
бросал в костер, другие откладывал в ящик. В комнату вошел Ии без
кителя, в рубашке, выпачканный копотью и землею. Он вытер руки
полотенцем, сел около меня и стал ловко массировать мне плечи.
- Все разбилось вдребезги... - прохрипел я. - А дом нашего
старика...
- Старик жив, - успокоил меня Ии и рассказал, как все произошло.
Утром к дому Осьминога подъехала группа штатских и, видно спутав
с домом какого-то министра, стала швырять в него гранаты. Старик
находился в саду и поэтому уцелел, хотя был контужен. Когда ошибка
выяснилась, молодчики извинились перед ним и увезли его куда-то...
Наверное, члены верноподданнической организации.
- Я немножко отдохну, потом пойду все-таки... на площадь, -
сказал я.
- И чего ты влез в эту глупую историю? Поверил слуху о русском
десанте? - стал упрекать меня Ии. - Советую остаться в живых и
спрятаться на время. Всех, кто участвовал в выступлении, будут
арестовывать как бунтовщиков. А как у тебя насчет американских
пленных? Совершал кимотори?
Я молча кивнул головой.
- Значит, тебе угрожает американский военный суд. Придется сесть
в бест, - бросил он и вышел.
Старушка служанка принесла бутылку красного вина и заставила меня
выпить целую чашку. Она сказала, что сейчас вымоет меня, а потом
наклеит на спину лечебный пластырь. Я отмахнулся.
Вошел Ии и, сделав знак старушке, чтобы она удалилась, сказал:
- С убежищем устроили - бест надежный. Сегодня же отправим тебя в
деревню. Посиди там, а когда можно будет, я вызову тебя.
- А вы что будете делать? Чистить ботинки русским, когда они
высадятся?
На лице Ии появилась улыбка - он мог улыбаться в такой день!
- Горе-рубаки провалили войну, теперь выступим на сцену мы,
офицеры специальной службы, и сделаем все, чтобы спасти империю.
- Поздно спасать ее. Вам остается только одно - встретить
русских, стоя на четвереньках, - с горькой усмешкой сказал я.
- Нет, русские не высадятся, - продолжал спокойно Ии. - Нашим
главнокомандующим в Китае и на юге вчера ночью уже послано высочайшее
повеление о прекращении боевых действий, но командующему Квантунской
армией приказано биться до конца, невзирая на указ о капитуляции. Зря
вы вчера охотились за указом. Он ведь не распространяется на
Манчжурию. Война там будет продолжаться. На днях туда вылетает принц
Такеда и передаст генералу Ямада дополнительные директивы государя. А
тем временем в Японии высадятся американцы, и империя будет спасена от
революции.
- А как насчет "завершающей" войны? Американцы должны начать ее
немедленно, чтобы не дать русским взять Манчжурию. Должны послать свои
войска на помощь Квантунской армии.
- Для того чтобы начинать войну против русских, американцам надо
сперва высадиться в Японии и создать базу, а затем перебросить большую
армию в Манчжурию или Корею. Без этого плацдарма на материке им нельзя
начинать...
- Так надо скорее... Нельзя терять ни одной минуты! Русские
идут... - Я встал и, прихрамывая, заходил по комнате.
- Еще есть надежда. Садись. - Ии наклонился к моему уху и
зашептал: - Дело в том, что спустя час после объявления по радио указа
о капитуляции американское командование прислало радиограмму в адрес
генштаба о том, чтобы в Манилу были срочно присланы представители
главной квартиры для получения распоряжений относительно процедуры
капитуляции. Но... интересно то, что начальник штаба Макартура генерал
Сатерленд потребовал, чтобы от нас был прислан либо заместитель
начальника генштаба генерал-лейтенант Кавабэ, либо бывший начальник
штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Касахара. Тот и другой
видные специалисты по русской линии. Оба занимали в свое время пост
военного атташе в Москве.
- Если только для получения директив относительно процедуры, то
почему требуют именно исихаровцев?..
Ии пожал плечами:
- Пока мы ничего не знаем. Мы можем сказать только одно: еще есть
надежда...
- Значит, все зависит теперь от Квантунской армии? Если она
продержится, то есть надежда, что мы заключим мир с американцами,
гоминдановцами и англичанами и после этого...
- Да. Наши вылетят в Манилу завтра или послезавтра. Квантунская
армия должна продержаться во что бы то ни стало...
- А что сообщают из Манчжурии? Я знаю только вчерашнюю сводку.
- По последним сообщениям, советские танки подходят к Таонаню.
- К Таонаню? Если они под Таонанем, то уже поздно. Судьба
Квантунской армии уже решена, американцы опоздали. - Сорвав с себя
аксельбанты, я швырнул их в угол и лег на циновку. - Все кончилось,
яшма разбилась...
Ии покачал головой и тихо произнес:
- Яшма разбилась. Яшма будет склеена...
Меня поселили в деревушке, находящейся в одной из долин между
горами Меги и Арафунэ. На севере, за лесами, поднимался дым вулкана
Асама, на юге виднелась цепь из шести гор, а в ясные дни на горизонте
появлялся белый силуэт горы Фудзи.
Я устроился в домике деревенского полицейского, по-видимому
получившего от Ии соответствующие указания. Меня снабдили медицинским
свидетельством, скрепленным личной печаткой начальника эвакопункта на
острове Иводзима. В свидетельстве значилось, что я подлежу отправке в
метрополию, так как в результате контузии лишился памяти. Документ был
датирован 14 февраля 1945 года, а через пять дней началась высадка
американцев. Весь гарнизон острова погиб, поэтому проверить
подлинность свидетельства было невозможно. Человека, на чье имя был
выдан документ, никогда не было в действительности.
Этот клочок бумаги лучше всяких амулетов оберегал меня от любых
подозрений. У того, кто лишился памяти, бесполезно спрашивать о его
прежней жизни. Так я был избавлен от собственного прошлого. В то
памятное утро я оставил свой конверт возле безыменного трупа. Этот
труп, вероятно, похоронили под моим именем и известили семью о моей
славной кончине.
Я соорудил из ящиков из-под мандаринов домашний алтарь и поставил
поминальные дощечки с именами Дзинтана, Муссолини и других. А рядом на
бочке из-под сакэ установил радиоприемник. Он держал меня в курсе
событий, происходящих на земле.
На Филиппины по вызову Макартура вылетели представители нашего
главного командования. В тот момент, когда наши генералы вылезали из
самолета в Маниле, советские парашютно-десантные отряды уже
высаживались в Синьцзине, Мукдене и Харбине. Квантунская армия была
разбита и сложила оружие. Рухнула последняя надежда. Война кончилась
по-настоящему. Правительство отдало распоряжение о снятии затемнения,
Спустя неделю после подписания акта о капитуляции в Токио вступил
главнокомандующий американских вооруженных сил генерал Макартур - тот
самый, который три года назад удрал на самолете из Батаана, бросив
свою филиппинскую армию на произвол судьбы. Армия погибла, спасся
только командующий. Теперь его голову украшал лавровый венок. Он
разместил свой штаб в здании Общества взаимного страхования жизни в
квартале Хибия.
Началась демобилизация армии и флота империи. Все полки провели
церемонию сожжения своих знамен. Были упразднены главная квартира,
генеральный штаб, военное министерство, закрыты все военно-учебные
заведения, взорваны и разобраны несколько наших линкоров и авианосцев.
Безоружная Япония подчинилась батаанскому дезертиру. Он выступил
с торжественным заявлением о том, что, действуя в духе Потсдамской
декларации, будет проводить политику последовательной демократизации
Японии и стремиться к тому, чтобы Япония больше никогда не могла стать
угрозой для всеобщего мира и спокойствия. И с этой целью Америка будет
всячески способствовать укреплению в Японии основ демократии и
претворению в жизнь демократических идеалов.
Многие, в том числе и я, приняли тогда эти слова за чистую
монету.
В своем указе о капитуляции государь сказал:
"...при нынешнем положении вещей должен стерпеть то, что
нестерпимо, и вынести то, что невыносимо".
И чтобы подать пример всем верноподданным, как надо принять новое
положение вещей, государь снял с себя форму великого фельдмаршала и
облачился в новую, траурную - черный китель без погон, черные брюки с
черным кантом, на груди и рукавах черное узорное шитье, на воротнике
вышитый черным шелком герб династии - хризантема. Затем объявил о том,
что снимает с себя звание земного воплощения божества. И, как сообщили
газеты, поставил в своем кабинете бюст американского президента
Линкольна.
В соседней деревушке находился артиллерийский дивизион, а за
горой, недалеко от перевала Дзюмондзи, в помещичьей усадьбе
размещалась авиационная школа. Вскоре после демобилизации на воротах,
ведущих в казармы артиллеристов, появилась вывеска: "Артель
земледельческого труда", а авиационная школа, судя по дощечке,
прибитой к воротам, превратилась в "Товарищество на паях по
производству дрожжевых удобрений". Артиллеристы и летчики тоже
приспособились к новой эре.
Я узнал от хозяина моего убежища, деревенского полицейского, что
в буддийском монастыре, стоящем на холме за старинным трактом,
проживают два инвалида, тоже лишившиеся памяти. Они прибыли сюда
вскоре после капитуляции.
Ии категорически запретил мне общаться в деревне с кем-либо, но я
решил все же сходить как-нибудь в монастырь. Однако я не успел
осуществить свое намерение. Оба инвалида внезапно исчезли. Их,
вероятно, напугало появление эм пи - американских военных полицейских,
которые, приехав в бывшую авиационную школу, допросили бывшего
полковника, начальника школы, ныне председателя правления
"Товарищества на паях". В результате допроса выяснилось, что полковник
является однофамильцем того, кого разыскивали американцы.
Как раз в это время по радио было передано сообщение о том, что
штаб Макартура предал военному суду бывшего командующего японскими
войсками на Филиппинах генерал-лейтенанта Хомма, командующего
соединением на Батаане генерал-лейтенанта Тадзима, командующего
отрядом "Тигр" Саито и других японских генералов, разгромивших в 1942
году на Батаанском полуострове американскую армию, брошенную своим
командующим. Через некоторое время было объявлено об их казни.
Макартур отомстил за погибшую армию и в знак того, что считает свою
честь восстановленной, украсил свой личный самолет надписью: "Батаан".
Внутренние враги благословляли Потсдамскую декларацию. Они ходили
по улицам Токио и Осака с красными флагами. Полиция не имела права
стрелять в них. В левых газетах и журналах государя называли просто по
имени, как какого-нибудь рикшу: Хирохито. Красные ликовали, когда в
здании на Итигаядай начался международный суд над нашими генералами и
министрами во Главе с Тодзио. И наконец, произошло самое невыносимое и
нестерпимое. Красные устроили демонстрацию, требуя у правительства
риса для голодающих. Прорвав несколько полицейских кордонов,
демонстранты ворвались в августейшую резиденцию и обследовали кухню.
Несколько кинооператоров крутили ручки аппаратов. А потом в рабочих
клубах Токио стали показывать документальный фильм, за каждый кадр
которого операторы заслуживали четвертования. Фильм назывался "Мы
голодаем, а Хирохито угощается".
Государь стерпел и вынес, но я уже больше не мог терпеть. Я
переслал через полицейского записку в адрес Ии: известил его о том,
что решил ехать в Токио и убрать своими руками нескольких левых
вожаков, а потом отдаться в руки американцев - пусть вешают. Лучше
умереть, чем сидеть и бездействовать.
От Ии пришел ответ: "Не дури. Все образуется. Американский
главнокомандующий решил не объявлять государя преступником. Смотри на
Китай и делай выводы".
Я последовал совету Ии. У меня немного отлегло от сердца. В Китае
американцы вели себя иначе. Там они не говорили об укреплении основ
демократии и претворении в жизнь демократических идеалов - там
действовали.
Сейчас же после нашей капитуляции американцы, не теряя ни одной
минуты, заняли порты Северного Китая и высадили авиадесанты в Бейпине
и Нанкине, чтобы не дать китайским красным занять эти города.
А вскоре гоминдановские армии, вооруженные американцами, начали
общее наступление в Среднем и Северном Китае. Красным пришлось
отступить.
В моей памяти всплыли слова пленного американца: "Нам надо думать
о будущем, и прежде всего о будущем американском варианте "плана
Исихара". То будущее, о котором он тогда говорил, по-видимому, уже
пришло: американцы действовали.
На токийском суде уже были оглашены документы, касающиеся наших
планов войны против Советского Союза. Они были подлинными. В свое
время я читал некоторые из них. Судя по всему, все эти документы были
захвачены русскими при взятии Синьцзина. Чины штаба Квантунской армии
либо не успели сжечь эти документы, либо рассчитывали на то, что
русские не смогут расшифровать их. Ныне они стали достоянием
гласности. Стало известно, кто их составлял и кто утверждал.
Но я уже знал, что государь вне опасности. Генерал Исихара тоже
не фигурировал в списке военных преступников. Автор знаменитого плана
войны против России, непосредственный организатор взрыва под Мукденом,
вызвавшего маньчжурские события 1931 года, один из самых влиятельных
лидеров армии, остался на свободе. Уцелело и большинство его
единомышленников и учеников, начиная с виднейших
генштабистов-россиеведов Кавабэ, Касахара и Ямаока. В департаменте по
делам демобилизации, созданном вместо военного и морского министерств,
с разрешения американского штаба заняли ответственные посты бывший
генерал-лейтенант Миядзяки и бывший вице-адмирал Маэда. Первый долгое
время возглавлял орган специальной службы в Сахаляне-на-Амуре, а
второй был начальником разведывательного отдела главного морского
штаба, а до этого - морским атташе в Москве.
Макартур взял под свое покровительстве всех крупнейших наших
специалистов по русской линии, начиная с Исихара.
А в Китае наступление против красных развивалось. Впереди шли
гоминдановские дивизии, за ними - американские. Америка прибирала к
рукам Северный Китай и Манчжурию. И Корею тоже. 24-я армия Ходжа,
переброшенная с острова Окинава на юг Кореи, проводила военные
операции против корейских партизан в горах Сепаксан и Чирисан.
На весь мир нашумела речь Черчилля, произнесенная в Фултоне. Он
открыто призывал Америку и Англию объединиться против "врага Э 1" -
Советского Союза.
И в Европе и в Азии творились интересные дела. А я сидел в бесте,
который мало чем отличался от могилы. Я не имел права на реальное
существование. Я стал жалеть, что не умер в то утро на площади.
Однако небо рассудило иначе. Срок жизни, отпущенный мне, еще не
был исчерпан. Ии прислал письмо. Он вызывал меня в Токио. Я выехал в
тот же день.
Я пробыл в могиле два с лишним года.
Вызов в Токио еще не означал, что я был вне опасности. На острове
Гуам состоялись суды над офицерами императорской армии, совершавшими
кимотори. Всех подвергли крайней мере наказания. Розыск оставшихся на
свободе, по-видимому, продолжался. Поэтому мне надо было соблюдать
максимальную осторожность. Я сел в поезд в Такасаки, надев
противогриппозную маску.
Хорошо, что в Японки установился обычай носить эту штуку,
закрывающую нос и рот. Надев еще темные очки, можно было совсем
замаскировать лицо. В поезде многие были в таких масках. Все они были
в офицерских кителях, только без петличек.
Общежитие в Усигомэ стало неузнаваемым. У входа висела большая
вывеска - на ней было написано по-английски "Манила клуб" и нарисован
щит с косой полосой и лошадиной головой в углу. А рядом с этой
вывеской висела совсем маленькая - "Представительство компании по
производству дрожжевых удобрений". Контора помещалась во втором этаже.
Ии тоже совсем преобразился: европейский костюм, очки в золотой
оправе, золотые зубы; стал настоящие коммерсантом. Он предложил мне
поселиться в одной из каморок над конторой. Рядом в такой же каморке
жил капитан Миками, бывший адъютант Осьминога.
- Здесь можно чувствовать себя в полной безопасности, - сказал
Ии.
Помещение клуба на нижнем этаже арендовал какой-то китаец,
который содержал несколько ресторанов для европейцев в Токио и
Иокогаме и пользовался покровительством со стороны американских
военных властей. Клуб этот стал игорным домом для офицеров 1-й
кавалерийской дивизии, расквартированной в Токио. Даже эм пи -
американские военные полицейские - не смели входить в него. Щит с
изображением лошадиной головы был эмблемой этой полностью
механизированной "кавалерийской" дивизии, не имевшей ни одной лошади.
Ии одобрил мою внешность - я отпустил усы и изменил прическу - и
разрешал мне изредка выходить из дому. Я обещал ему соблюдать все меры
предосторожности. Во время прогулок я вел себя как лазутчик, проникший
в город, занятый неприятелем.
Токио выглядел именно так, как должна была выглядеть покоренная и
обесчещенная столица. Всюду зияли выжженные пустыри, но на Гиндзе, в
Асакуса, Синдзюку и Уэно жизнь кипела вовсю. Ярко раскрашенные бараки
- кинотеатрики, кафе, дансинги, бары - были переполнены. Одних кафе в
Токио функционировало свыше двадцати тысяч. Большинство вывесок было
выдержано в духе новой эры: "Кэпитал", "Сентрал", "Парадайз", "Сван",
"Майами", "Нью", "Флорида" и так далее. Перед этими пестрыми бараками
толпились размалеванные девицы - панпаны. Эту кличку им дали их
главные клиенты - американские солдаты. Панпаны были одеты по
последней европейской моде и носили высоко взбитую прическу,
прозванную "атомной бомбой". Впрочем, воспоминание об этой бомбе
сохранилось не только в виде прически. Я встретил в метро женщину со
следами ожогов и разноцветными полосами на лице, Мне сказали, что она
из Хиросимы, - ее так изукрасили лучи бомбы.
Токио с его выжженными пустырями и кварталами пестрых бараков был
похож на эту женщину из Хиросимы.
Первое время я с опаской проходил мимо эм пи и американских
офицеров. Мне приходилось иметь дело с пленными на Филиппинах, на
острове Макин и в других местах. Те, кто остался в живых, могли узнать
меня, несмотря на маскировку. Однако после нескольких прогулок я
убедился, что мои страхи преувеличены.
Однажды, садясь в троллейбус в Йоцуя, я столкнулся носом к носу с
полковником жандармерии Сигено - тем самым, который во время войны
проводил массовые операции по ликвидации неблагонадежных элементов
среди населения Пекин-Тяньцзинского района. Говорили, что его имя
действовало на китайцев как заклинание - бледнели и умолкали даже
грудные младенцы. И этот самый Сигено теперь нес под мышкой большую
связку бумажных зонтиков, - очевидно, шел продавать их. Затем я
встретил у театра "Нихон гекидзе", совсем недалеко от американского
штаба, майора Мацуяма. Допрашивая пленных на острове Гуам, он применял
изобретенный им весьма действенный метод "горячая татуировка". Он
проехал мимо меня, везя на велорикше какую-то пожилую американку. Если
бы ей сказать, кто ее везет, она бы умерла на месте от ужаса. А в
одном переулке около вокзала Уэно я увидел уличного гадальщика - в
колпачке с хвостиком, какой обычно носят синтоистские священники, и в
черном балахоне, напоминающем докторскую мантию. На его столике стоял
прибор - сочетание микроскопа и старинных водяных часов, рядом
красовалась дощечка: "Научно предсказываю судьбу согласно данным
френологии, графологии и учения о началах Ян и Инь". Этого
ученого-гадальщика, бывшего капитана 2 ранга, я видел во время войны
на острове Эниветок. Он тоже совершал кимотори.
Никто из этих офицеров не узнал меня. Я рассказал о них Ии и
выразил удивление: почему они показываются на улице без всякой
маскировки? Ведь им надо остерегаться не меньше меня. Ии, улыбнувшись,
ответил:
- Они, наверно, тоже переменили фамилии и биографии и считают
себя в безопасности.
Мне почему-то показалось, что Ии уклонился от прямого ответа.
Сидя в деревенском бесте, я целыми днями спал от скуки. После
переезда в Токио я решил избавиться от этой привычки и начал принимать
хиропон - патентованное бодрящее средство, вошедшее в моду после
войны. Подкожное впрыскивание давало больший эффект, чем таблетки.
Сразу же прояснялась голова, исчезала усталость. Недаром это средство
употребляли панпаны, воры и многие из тех, кому приходилось работать в
ночное время. В газетах писали, что постоянное употребление этого
американского препарата приводит к расстройству нервной системы и даже
психическим заболеваниям. Но я не верил этому. Если бы хиропон
действительно делал, людей сумасшедшими, вряд ли разрешили бы так
широко пользоваться им. Он стоил дешевле американских сигарет,
продававшихся в "Тоеко" - магазине бывшего премьер-министра принца
Хигасикуни.
Я привык к хиропону. Он заглушал приступы тоски, охватывавшей
меня время от времени. И каждый раз шприц спасал меня, вливая
очередную порцию бодрости. Но этой порции хватало ненадолго.
Приходилось постепенно учащать уколы.
Я часто ходил по Западной Гиндзе и по другим улицам и переулкам
центральных деловых кварталов. Дома здесь битком набиты всякими
конторами. Я заметил, что некоторые из них почти всегда закрыты днем,
- очевидно, функционировали только по ночам. Рядом с крупными,
кричащими вывесками ресторанчиков и кафе крохотные конторские
вывески-дощечки у входа были совсем незаметны. И еще я отметил, что
многие конторы имели отношение к производству и продаже дрожжевых
удобрений и к разведению ароматных грибов сиитакэ. Очевидно, спрос на
эти удобрения и на ароматные грибы резко возрос после войны.
Ии видел, что я хандрю из-за безделья. Он предложил мне заняться
какой-нибудь работой в его конторе, - например, рассылкой рекламных
листовок и прейскурантов. Я отказался. Не для того я остался жить,
чтобы осквернять себя унизительными занятиями. Стерпеть нестерпимое и
вынести невыносимое - так повелел государь, но это не значит, что
можно терять честь и достоинство, примирившись с тем, что империя
лежит под ногами завоевателей. Мне было стыдно за офицеров, которые
забыли о своем звании и опустились до положения девок-панпанов.
На мою гневную тираду Ии ответил:
- Не осуждай офицеров, которым пришлось после войны заняться
разными делами ради заработка. Они вовсе не забывают о своем прошлом.
Всем бывшим чинам императорской армии и флота разрешено учреждать
землячества, общества одновыпускников военных школ и военной академии
и ассоциации фронтовых сослуживцев. Эти организации объединяют
офицеров на почве совместных воспоминаний, чувства боевой дружбы и
общих традиций...
Я перебил его:
- Эти общества, наверно, созданы для совместных выпивок и игры в
маджан. Это просто клубы панпанов мужского пола. - Я посмотрел на
этажерку, на которой стояли фотографии Дзинтана и других, и вздохнул.
- Мне стыдно перед ними. Я остался жить, чтобы служить государю, а не
для того, чтобы влачить бесцельное существование.
Я показал на газеты, лежавшие передо мной на полу. В них был
напечатан приказ Макартура о запрещении всеобщей стачки, которую
собирались начать работники связи и служащие государственных
учреждений.
- Наконец-то американцы и у нас принялись за дело. Потсдамская
эпоха, кажется, кончилась. Отныне забастовки будут считаться
противозаконным актом. Теперь начнут хватать красных. А я сижу и
ничего не делаю... или разгуливаю с этой проклятой маской на носу. Не
могу больше терпеть. Пойду лучше на площадь и на том самом месте, где
погибли мои друзья...
- Зарезаться всегда успеешь, - сказал Ии, строго посмотрев на
меня. - Сейчас уходить на тот свет - это дезертирство. Ты можешь еще
пригодиться, но только не по части борьбы с японскими красными. Это
сделают без тебя. Нечего нам лезть во внутренние дела. Помни, что у
тебя большой опыт по части специальной службы. Я тебя вызвал для того,
чтобы подыскать какую-нибудь работу. Но... плохо то, что тебе надо
скрываться. Прямо не знаю, что бы придумать...
Спустя неделю после этого разговора Ик сказал мне, что кое-кто из
его бывших сослуживцев по генштабу собирается поехать в Китай - в
Тайюань, где в штабе маршала Янь Си-шаня работает группа наших
офицеров во главе с генерал-майором Ямаока.
- Все они остались там после капитуляции. Янь Си-шань взял их с
разрешения американцев к себе в качестве военных советников. Подожди,
и для тебя со временем будет работа. Как жалко, что ты нелегальная
персона... - Он покачал головой и поцокал языком. - Американцы сейчас
многое прощают нам, но такие дела, как твои... Этого даже они не
простят.
Он опять покачал головой и поцокал языком.
Это случилось на базаре в Кисседзи, где собираются спекулянты со
всех концов столицы. Я часто прогуливался в этом районе, одном из
немногих районов Токио, совсем не пострадавших от войны. В тот день я
был на базаре с раннего утра и, решив позавтракать, остановился перед
тележкой продавца лапши. Вдруг раздались свистки и автомобильные
гудки. На базарную площадь кучками выбежали люди с красными флагами и
транспарантами. За ними гнались наши полицейские и джипы с
белошлемными эм пи. По-видимому, проводилась операция против
стачечников. Двое красных бежали в мою сторону. Один из них что-то
кричал своим в мегафон, другой размахивал транспарантом, на котором
было выведено: "Япония не будет колонией!"
Толпа расступалась перед стачечниками и тотчас же смыкалась,
закрывая дорогу полицейским. Когда двое красных поравнялись со мной, я
схватил кадку с лапшой, стоявшую на тележке, и швырнул под ноги
бегущим. Тот, у кого был мегафон, по-видимому вожак, успел отскочить в
сторону, а парень с транспарантом перепрыгнул через кадку. Она угодила
под ноги студенту в фуражке с квадратным верхом. Он взвизгнул, как
женщина, и бросился на меня, я отпихнул его, он покачнулся и тут же
схватил меня за рукав, но, получив удар коленом в живот, согнулся и
зашипел от боли.
- Изменник! - крикнул я студенту и ударил его в нос.
Он упал. Сзади меня кто-то заорал:
- Бей пса!
- Бей! - подхватил другой.
Толпа явно сочувствовала мне, а не студенту. Но в этот момент у
самого моего уха раздался свисток. Не успел я обернуться, как получил
удар дубинкой по голове, и в то же мгновение меня схватили за руки.
- Я не красный! - крикнул я, уцепившись за аксельбант
оказавшегося передо мной эм пи, но он схватил меня за галстук и
потащил к джипу.
Студент что-то шепнул на ухо другому эм пи. Меня втащили в машину
и, стукнув еще раз дубинкой по голове, заставили сесть на пол. Я дал
надеть на себя наручники. Машина тронулась. Спустя некоторое время я
увидел, что мы спускаемся вниз к Тамеикэ и направляемся в сторону
Хибия. Вскоре передо мной появилось семиэтажное здание Общества
взаимного страхования жизни - штаб американского главнокомандующего.
Меня провели в подвальное помещение и впихнули в комнатку, где
вдоль стен стояли мешки с палками для гольфа, а в углу были свалены в
кучу бейсбольные принадлежности: маски, нагрудники, кожаные рукавицы и
биты. Я потребовал, чтобы немедленно доложили начальству о том, что я
арестован по недоразумению, надо было схватить красного, а не меня.
Сержант ответил, что, когда понадобится, я буду вызван. Я попросил
снять с меня наручники. Он ответил, что, когда понадобится, их снимут.
Обыскав меня, он нашел мешочек с амулетом и медицинское свидетельство,
скрепленное печаткой начальника эвакопункта на Иводзима. Мне
оставалось теперь только одно - отстаивать до конца версию, связанную
с этим свидетельством. Если выяснят, кто я, мне конец.
Я просидел в подвале до вечера. Наконец за мной пришли конвоиры.
Мы поднялись на лифте на седьмой этаж. Меня ввели в комнату, где
сидела девица в военной форме. Она сказала по-японски с американским
акцентом:
- Проходите.
С меня сняли наручники. Я вошел в большой кабинет, освещаемый
только настольной лампой. В ответ на мой поклон сидевший за столом
американский офицер, подполковник, показал рукой, чтобы я сел на стул
посередине комнаты, и повернул лампу так, чтобы она светила мне прямо
в лицо. Разглядев меня как следует, американец издал тихий протяжный
свист и, повернув лампу к себе, возобновил прерванное занятие: он
чистил трубку длинной мохнатой палочкой, обмакивая ее в флакончик.
Теперь и я разглядел его как следует. Прищуренные глаза, морщинистый
лоб, маленькие пухлые губы, сложенные бантиком, - сомневаться не
приходилось. Внутри у меня все похолодело. Я быстро зашептал про себя
молитвословие: "Намуамидабуцу, намуамидабуцу, намуамидабуцу..."
Это была не галлюцинация: передо мной сидел он.
Харшбергер сказал по-японски:
- Я провел расследование по делу о зверском убийстве пленных
американских летчиков на полуострове Миура в конце мая тысяча
девятьсот сорок пятого года и точно установил фамилии всех японских
офицеров, имевших отношение к этому делу. Ваша настоящая фамилия мне
известна.
Затем он начал рассказывать о своем участии в подготовке
материалов для ряда судебных процессов, состоявшихся на островах Гуам
и Кваджелейн. Эти процессы показали, что японские офицеры
систематически умерщвляли пленных американцев и совершали даже
каннибальские действия согласно старинному японскому воинскому обычаю.
По приговору американского военного суда за каннибализм казнено
несколько десятков видных японских офицеров во главе с
генерал-лейтенантом Татибана и вице-адмиралом Мори. И что самое
интересное, из показаний обвиняемых выяснилось, что один подполковник,
ставший позднее офицером для особо важных поручений при главной
квартире, принимал в бытность на островах Макин и Эниветок деятельное
участие в этих древнеяпонских банкетах. Этот мерзавец подлежит
военному суду, как военный преступник категории "Си", разряда "Тигры".
Категория "Си" - это те, кто совершал чудовищные бесчеловечные деяния,
а в разряд "Тигры" включены все, кто совершал людоедские обряды. Этот
подполковник-тигр будет наверняка повешен. Амулет ему не поможет.
Харшбергер провел пальцем по горлу и подмигнул мне. Затем вызвал
секретаршу и, передав ей записку, приказал:
- Возьмите в картотеке военных преступников сведения на этого
господина.
- Укажите категорию и разряд, - сказала секретарша, - чтобы
быстрее найти.
Харшбергер написал что-то на записке. Взглянув на нее, секретарша
приоткрыла рот и уставилась на меня с жадным любопытством. Она вышла
из кабинета, не сводя с меня глаз.
Через некоторое время Харшбергер спросил сугубо официальным
тоном:
- А почему вы оказали сопротивление нашей военной полиции?
- Потому что меня арестовали по ошибке. Я хотел поймать
красного...
- Вы ударили одного человека...
- Этот студент красный; он бежал...
Харшбергер стукнул костяшками пальцев по столу:
- Вы ударили сотрудника нашей контрразведки в нос и еще в одно
место. И кажется, изувечили. Он преследовал известного красного
лидера. У нас имеются все основания обвинить вас в том, что вы по
заданию Японской коммунистической партии пытались убить сотрудника Си
Ай Си. Готов держать пари, что военный суд расправится с вами как
следует.
- Если меня потащат на суд, я могу рассказать о том, как
некоторые пленные американские офицеры выдавали важнейшие
стратегические тайны, чтобы спасти свою жизнь.
- А у вас есть доказательства? - с улыбкой спросил Харшбергер. -
Показания американского офицера не записывались ввиду чрезвычайной
секретности, и только ваш военный министр, генерал Анами, во время
допроса, который он производил самолично, сделал кое-какие пометки в
своем блокноте. После капитуляции нам были переданы все бумаги из
сейфов военного министра, в том числе и блокнот министра, но, так как
все записи в этом блокноте, сделанные иероглифической скорописью, не
поддавались прочтению, этот блокнот, на основании моего заключения,
был сожжен вместе с другими бумагами, не представлявшими интереса. Так
что вы ничем не сможете подкрепить свои слова. Суд не поверит
голословным заявлениям военного преступника.
- По пометкам, сделанным министром, мной была составлена
всеподданнейшая докладная записка. В ней точно указана фамилия
пленного американца, давшего сведения о предстоявших операциях
"Олимпик", "Коронет" и "Серебряное блюдо". Я назову на суде фамилии
нескольких старших офицеров из секретариата Высшего совета по ведению
войны, которые читали эту записку, - ответил я.
- Назовите этих офицеров.
Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить, но затем отрицательно
покачал головой.
- Не хочешь сказать?
Он схватил большую настольную зажигалку и швырнул в меня.
Зажигалка попала мне прямо в ухо.
Я понял: мое сообщение о том, что имеются живые свидетели, было
неожиданным для него. Он считал себя в полной безопасности, но вдруг
оказалось, что я держу его тайну в своих руках. Мы были в одинаковом
положении: "держали друг друга за хвост".
Харшбергер с шумом отодвинул кресло и, подойдя ко мне, гаркнул:
- Встать, грязная тварь! Не забывайся! Я тебя выучу европейским
манерам!
Я встал. Он взял два карандаша со стола:
- Назови фамилии этих офицеров. Скажешь?
- Я не помню сейчас. Клянусь...
- Давай руку.
Он приказал мне растопырить пальцы и вставил между ними
карандаши.
- Сейчас начну сжимать и буду жать до тех пор, пока не выжму все!
Но я не советую упрямиться. Зачем зря мучить себя? Вы не хотите
назвать фамилии, чтобы сохранить козырь на всякий случай. Так?
Он посмотрел мне в глаза:
- Вы держите этот козырь, потому что боитесь меня?
- Да. Я боюсь вас, и вы боитесь меня. У нас одинаковое положение.
- Нет, у меня преимущество. На этот раз вы сидите у меня в
качестве пленного. Но... можно говорить по-деловому. Как вы считаете?
Я кивнул головой.
В дверь постучали. Харшбергер бросил карандаши на стол и вернулся
на свое место.
- Войдите! - крикнул он.
Вошла секретарша и положила на стол листок с прикрепленной к нему
карточкой. Затем подняла с пола зажигалку и, передав своему
начальнику, вышла. Пробежав карточку, он удивленно посмотрел на меня и
приказал повернуть голову. Я повернул. Он протяжно свистнул.
- Шрам на месте. Значит, это вы. - Он откинулся на спинку кресла
и тихо засмеялся. - Я так обрадовался нашей встрече, что совсем забыл
о том, что вас уже давно нет в живых. Ваш труп был найден на дворцовой
площади, сожжен и пепел передан вашей семье. Эти данные совершенно
точны. Картотека второго отдела основана на самых достоверных
сведениях.
- Разумеется, - вежливо подтвердил я.
- А ловко придумали, мерзавцы! - сказал он с восхищением. -
Только азиаты могут придумать такое... одни зарезались, а другие
присвоили их трупы... Понятно, почему почти все, кого мы включили в
разряд "Тигры", оказались мертвыми. Значит, они так же мертвы, как
вы... Тело в могиле, а дух шатается по городу.
- Это получилось только со мной, и то случайно, - сказал я,
опустив глаза. - Я приготовился умереть, но мне помешали... а потом
как-то не пришлось. Но мои друзья действительно покончили с собой, как
подобает доблестным людям. Их почетная кончина...
- Короче говоря, вы струсили. А кто эта ваши доблестные друзья?
Я назвал имена Дзинтана, Муссолини, Кацумата и Минэ. Когда я
сказал, что все они в свое время служили в штабе Квантунской армии,
Харшбергер записал их имена и спросил, окончил ли кто-нибудь из них
школу Накано, выпускавшую работников секретной службы. Я ответил, что
школу Накано кончили Муссолини и Кацумата. Харшбергер опять что-то
записал.
- У вас прекрасный послужной список, - сказал он и похлопал по
листку, прикрепленному к карточке. - Вы имеете богатый опыт секретной
службы на материке. Думаю, что вы окажетесь нам полезны. Начнем с
того, что вы дадите сведения по некоторым вопросам. Садитесь сюда,
господин дух. - Он показал на кресло у стола. - Хотите сигарету?
- Очень прошу дать мне хиропон, - сказал я, подойдя к столу. -
Может быть, найдется у кого-нибудь... Мне очень нехорошо...
- Вы тоже принимаете? - Он вытащил из верхнего кармана коробочку
и протянул мне. - Только у меня таблетки.
Я жадно проглотил две таблетки сразу. Он написал вопросы и
передал мне. Мне предлагалось сообщить, какую работу я вел в
шанхайском органе специальной службы, перечислить секретных агентов,
работавших по моим заданиям среди гоминдановцев и в тайном уголовном
обществе Хунбан, и изложить все, что мне известно о деятельности так
называемого "института Тоа-добунсеин" - нашего разведывательного
органа в Шанхае, который вел работу против красного подполья.
- Возьмите эту бумажку домой и приготовьте ответы. А я подготовлю
другие вопросы. Где вы живете?
Узнав мой адрес, Харшбергер позвонил куда-то и, вызвав майора
Шеррода, спросил, известна ли ему контора Ии. Получив ответ, он
положил трубку и сказал:
- Не говорите этому Ии о том, что вы были здесь, и о нашем
разговоре. Даете слово? Можно верить вам?
- Даю слово. Японскому офицеру можете верить.
Харшбергер закурил трубку. Докурив ее до конца, он оказал:
- Если считать, что сведения картотеки верны, то
подполковника-тигра нет в живых, и следовательно, его нельзя судить.
Так?
- Если суда не будет, то все, что знал покойный подполковник,
останется тайной навсегда. Мертвецы - лучшие хранители тайн.
- Договорились! - Он встал и, черкнув на обратной стороне
листочка номер своего телефона, передал мне. - Позвоните, когда будут
готовы ответы, и мы увидимся. Помните наш разговор при первой встрече?
Мы говорили тогда о будущем...
- Вы говорили о будущем американском варианте "плана Исихара"...
- Да. Будущее, о котором мы тогда говорили, стало настоящим. У
нас теперь общая цель - спасти Восточную Азию от красного потопа. Мы
союзники.
- Ваш союзник растоптан, и у него голые руки.
- Не преувеличивайте! Вы вовсе не растоптаны. А что касается
голых рук, то это дело поправимое. Вы провели, согласно нашим
указаниям, демобилизацию армии так организованно, что в любой момент
сможете совершить обратный процесс с такой же быстротой. - Он
подмигнул мне и протянул руку. Я пожал ее. Он вложил в конверт мешочек
с амулетом, медицинское свидетельство и листочек и протянул мне.
- Можете больше не скрываться. Свидетельство, выданное вам на
Иводзима, - подлинный документ. Берите. Ваше пребывание в бесте
кончилось. Поздравляю.
Я взял конверт:
- Хорошо, что наш разговор кончился благополучно и обошлось без
всяких неприятных процедур.
- Эту штуку с карандашами мы знаем. Она у нас называлась
"деревянной перчаткой", - сказал я.
- А вот это... - Он вынул из кармана спички и, закурив трубку,
поднес к своей руке горящую спичку. - Очень действенный способ.
Особенно если применять его с толком - не давать передышки и в то же
время не доводить до обморока. Никому не советую пробовать...
Он вздрогнул и, бросив догоревшую до конца спичку на пол, подул
на пальцы и потряс рукой.
- Ну, идите, - сказал он, морщась. - Ждите моего звонка.
Харшбергер вызвал лейтенанта и приказал выпустить меня из здания.
Когда мы прощались, он предупредил меня о том, что по картотеке
"криминал реджистри" - уголовной регистратуры 2-го отдела штаба - я
значусь покойником, поэтому должен раз навсегда забыть свое настоящее
имя и помнить только фамилию и чин, указанные в медицинском
свидетельстве. Затем он еще раз взял с меня слово, что я никому не
скажу о нашей встрече. Я поклялся честью японского офицера, что
сохраню все в тайне.
Вернувшись домой, я рассказал Ии обо всем - о том, как я попал в
американский штаб, о встрече с Харшбергером и о разговоре с ним. Ии
слушал меня, сложив, как всегда, руки на животе и удовлетворенно кивая
головой.
- В общем, все получилось очень удачно. Ты должен быть благодарен
этому шпику из Си Ай Си. Считай себя амнистированным. Теперь можешь
открыто работать в моей конторе.
- Торговать дрожжевыми удобрениями? - Я брезгливо скривил рот.
Ии беззвучно рассмеялся:
- Нет, теперь тебе можно сказать о более интересных делах
конторы.
Он начал свой рассказ с так называемого Манильского совещания.
Сейчас же после того как по радио был передан высочайший указ о
капитуляции, генерал Макартур вызвал в Манилу заместителя начальника
японского генштаба генерал-лейтенанта Кавабэ Торасиро. Макартур лично
принял Кавабэ и имел с ним беседу в присутствии начальника штаба
Сатерленда. В процессе этой беседы Макартур дал секретные указания
представителю японского командования.
По возвращении в Токио Кавабэ сделал всеподданнейший доклад
государю, и имперское правительство немедленно приступило к
осуществлению указаний Макартура.
Главнокомандующему японских войск в Китае генералу Окамура было
приказано заключить секретное соглашение с начальником гоминдановского
генштаба Хо Ин-цинем, а, командующему армейской группой 1-го
направления генерал-лейтенанту Оумида - заключить соглашение с
маршалом Янь Си-шанем. Оба соглашения обеспечивали проведение
капитуляции японских войск в Китае таким образом, чтобы не допустить
перехода важнейших районов Китая в руки китайских коммунистов. В
случае необходимости японским войскам надлежало проводить военные
операции против красных совместно с гоминдановскими войсками. Вскоре
от Окамура было получено донесшие о том, что он встретился с Хо
Ин-цинем в Чжицзяне и подписал соглашение.
Затем началось расформирование японских вооруженных сил в
метрополии. По мере роспуска воинских частей и военных учреждений
создавались различные объединения демобилизованных: артели, конторы,
землячества, клубы. Это делалось для того, чтобы предотвратить
распыление кадровых офицеров. Все эти офицерские объединения - вне
зависимости от их характера и наименования - поступали под контроль
штаба американского главнокомандующего.
Затем американскому командованию были переданы мобилизационные
списки японской армии и секретные архивы генштаба - в первую очередь
материалы, связанные с планом Исихара и с одним из его вариантов,
носившим шифрованное название "Особые маневры Квантунской армии".
Словом, все указания американского главнокомандующего были
выполнены.
- В ведении какого отдела американского штаба находятся
объединения демобилизованных? - спросил я.
- Специального отдела, который занимается организацией японских
полицейских формирований. Но на деле функции отдела значительно шире.
Отдел носит название: контора "Зи Эф".
- Как расшифровывается?
- "Зи" - это сокращенное "зиро аур" - решительный час, а "Эф" -
это "форсес" - вооруженные силы.
- Вооруженные силы для решительного часа... Многозначительное
название!
Ии кивнул головой:
- Достаточно ясное. Оно означает, что американцы решили
унаследовать план Исихара. Осуществить то, что не удалось нам.
- И еще означает, что без нашей помощи им не обойтись?
- Никак не обойтись.
Мы переглянулись и засмеялись. Ии достал из шкафа бутылку "Белого
журавля" и чайные чашки. Мы стали пить сакэ, не подогревая его.
Я задавал один вопрос за другим. Ии терпеливо удовлетворял мое
жадное любопытство. Он объяснил мне структуру конторы "Зи Эф". Она
подчинена непосредственно начальнику штаба главнокомандующего и
состоит из нескольких отделений, в ведение которых входят японские
полицейские силы на суше и на море и объединения бывших строевых
офицеров. Кроме того, при конторе имеется несколько специальных групп.
Первая группа ведает объединениями генштабистов, в том числе и
конторой Ии. Вторая - бывшими офицерами жандармерии и чинами тайной
политической полиции, то есть специалистами по борьбе с левыми. Третья
группа руководит бывшими офицерами секретной службы - специалистами по
агентурно-разведывательной работе, а те офицеры секретной службы,
которые проводили тайные акции особого значения, подчинены четвертой
группе - группе "Джэй". Эта группа по своим функциям соответствует
8-му сектору нашего генштаба.
- Я слышал о твоем Харшбергере, - сказал Ии. - Говорят, он
выполняет особо секретные поручения начальника разведывательной службы
штаба генерал-майора Чарлза Уиллоби, и поэтому в штабе его зовут
"Хаш-хаш", что значит "Не подлежит оглашению". Хаш-хаш теперь работает
в конторе "Зи Эф" в группе "Джэй". Тебе повезло, что ты попал именно к
нему. Он, очевидно, сегодня старший дежурный по отделу.
Мы проговорили до утра. Посмотрев на часы, Ии включил радио. Шла
как раз передача "Розыск родных и знакомых". Я просыпался всегда очень
поздно и поэтому ни разу не слышал этой передачи. Но я знал, что в
послевоенной Японии ни одну передачу не слушают с таким взиманием, как
эту.
Торговец сандалиями такой-то, проживающий там-то, искал свою
жену, исчезнувшую во время одной из бомбежек Токио, и просил
отозваться всех, кто знал о ее судьбе. Родных одного унтер-офицера,
погибшего в Бирме, просили явиться за урной с пеплом по указанному
адресу. Супружеская чета, приютившая девочку после смерти матери,
разыскивала отца девочки, который должен был вернуться из Кореи.
Затем диктор прочитал:
- Бывшая сестра милосердия Сакано Кумако, репатриированная с
Борнео пятнадцатого ноября прошлого года и проживающая по прежнему
адресу, хочет видеть господина Хамада Иноскэ.
Я усмехнулся:
- Ищет возлюбленного.
- Нет, - сказал Ин, - это означает, что в конторе Сакума завтра в
пятнадцать часов состоится собрание офицеров, служивших в авиационном
отряде Хамаи. В экстренных случаях этой передачей пользуются для
извещений.
Чутье старого работника специальной службы все-таки не обманывало
меня. Недаром меня так тянуло в узкие переулки деловых кварталов, где
стоят в ряд дома, увешанные вывесками всякого рода предприятий.
Недаром эти вывески привлекали мое внимание. Но я не знал тогда, что
начертанные на них иероглифы, цифры и латинские буквы надо читать
по-особому.
Оказывается, "дрожжевые удобрения" означали то же, что и
"ароматные грибы сиитакэ". Все компании и конторы, на вывесках которых
фигурировали эти удобрения и эти грибы, были филиалами известной Лиги
Восточной Азии - организации сторонников, генерала Исихара.
Общества и клубы с цифровыми обозначениями - Общество 8, Общество
14, Общество 38 и многие другие - были объединениями офицеров,
служивших в одной и той же части или вместе учившихся.
"Артели совместного земледельческого труда" представляли собой
объединения офицеров авиационных отрядов. А артели велорикш в
крупнейших городах и рыболовные артели в деревнях на берегу Японского
моря были сформированы из офицеров наземных войск и флота. Некоторые
артели состояли исключительно из тех, кто был в танковых и
парашютно-десантных отрядах смертников.
К этим организациям примыкали члены крайне правых обществ,
которые после войны были распущены, но вскоре с разрешения
американского штаба возродились под другими названиями.
Штаб-офицеры объединились в небольшие замкнутые группы, похожие
на те боевые группы, которые была созданы накануне мятежа.
В доме напротив станции Йоцуя, на котором висела вывеска
"Гостиница Фукудая", помещался штаб группы морских офицеров, а в
гостинице "Вакамацусо" в районе Усигомэ помещался штаб группы военных
врачей-бактериологов. Клуб "Романс" на Западной Гиндзе - в здании,
примыкающем к телеграфному агентству Денцу, был штабом офицеров,
окончивших разведывательную школу Накано.
Кафе "Акахоси" в районе Сибуя служило явочным пунктом для
офицеров штаба армии в Корее, а контора Ии - для
офицеров-генштабистов, работавших по русской линии. Эти штабы и
явочные пункты офицерских групп были рассеяны по всему Токио под
вывесками кафе, ресторанов, гостиниц и прочих предприятий.
А над всеми обер-офицерскими и штаб-офицерскими объединениями и
группами стояли руководящие органы, замаскированные под торговые и
транспортные конторы. Их возглавляли виднейшие представители
генералитета императорской армии.
Все нити от этих компаний, контор, артелей, содружеств, клубов и
кафе сходились в одном месте - в главной конторе в квартале Хибия,
которая официально именовалась General Headquarters - главная
штаб-квартира, сокращенно GHQ. А японские красные расшифровывали это
сокращение по-своему: Go Home Quick - убирайтесь домой скорее.
После того как Ии посвятил меня в дела, Токио, который я видел до
сих пор только с фасада, вдруг повернулся, как на вертящейся сцене
театра Кабукидза, и предо мной отрылся другой Токио. Если первый Токио
был похож на хиросимскую женщину с лицом, изукрашенным пятнами ожогов
и разноцветными полосами, то второй Токио напоминал зашифрованный
документ, в котором говорятся о самых интересных, самых волнующих
вещах.
Прежде всего мне надо было восстановить связи. С этой целью я
посетил несколько контор. Никаких паролей не требовалось. Достаточно
было телефонного звонка рекомендующего - меня рекомендовал Ии - и его
визитной карточки с приложением личной печатки. Надобности в более
строгой конспирации не было, так как наши конторы функционировали с
разрешения свыше. Если и принимались некоторые меры предосторожности,
то только для того, чтобы предупредить просачивание сведений в прессу.
А кое-что уже просочилось. Китайское коммунистическое агентство
Синьхуа опубликовало сообщение о существовании при штабе Макартура
отдела "Зи Эф". Никаких подробностей не приводилось, и наши конторы
вовсе не упоминались, но было ясно, что китайцам удалось пронюхать
что-то. Отсюда вывод: надо быть начеку.
Существовала угроза и со стороны иностранных корреспондентов и со
стороны японских красных. Некий Хью Дин, английский корреспондент, уже
огласил сведения о тайной конференции верноподданнических обществ,
состоявшейся в парке Уэно. А корреспондент агентства Рейтер Дэнни
Уорнер объявил на весь мир о том, что в Японии существует широко
разветвленное военное подполье, во главе которого стоят бывшие
генералы и руководители финансово-промышленных монополий. Фамилий
Уорнер не приводил.
В результате расследования, произведенного конторой Аояма,
выяснилось, что Хью Дин купил сведения у одного из участников
конференции в Уэно, бывшего летчика из отряда смертников "Горная
вишня". Такой поступок заслуживал кары, и вскоре бывший летчик попал
под грузовик на шоссе около Омори. А Дэнни Уорнеру, как выяснилось,
проболтался в пьяном виде офицер Си Ай Си - американской
контрразведки. Штаб главнокомандующего немедленно принял меры. Офицера
перевели на остров Мидуэй, а полковник Кадис из 2-го отдела подсунул
Уорнеру версию о том, что штаб главнокомандующего только недавно узнал
о существовании в Японии нескольких негласных организаций, которые
ставят исключительно внутриполитические цели - хотят добиться смены
кабинета. Версия, исходящая от такого авторитетного источника, как
полковник Кадис, была признана Уорнером более достоверной.
Но с красными журналистами дело обстояло хуже. В левых газетах
уже появлялись сообщения о том, что антикоммунистическая организация
"Содружество хризантемного флага" получает деньги от крупного
промышленника Охира. В других сообщениях красные намекали, правда в
самой общей форме, на существование тайных военных организаций.
Красные, по-видимому, что-то учуяли и старались изо всех сил добыть
конкретные данные. Поэтому при всех больших конторах были созданы
специальные контрразведывательные группы, состоящие из бывших чинов
жандармерии и особого высшего отдела - тайной полиции. Им была
поручена охрана наших секретов от красных.
На эту тему я говорил с полковниками Судзуки Кейси и Хидака Сиро,
с которыми встретился в клубе "Будзен". Судзуки одно время преподавал
вместе со мной в школе Накано. Он читал курс по "ханкан" -
контриспользованию агентуры неприятельской разведки, а я - по технике
связи с агентурой особого назначения. А полковника Хидака я знал по
Китаю. Он заслужил известность своими специальными акциями в глубоком
тылу противника. Теперь он возглавляет так называемый "орган Хидака",
где группируются бывшие офицеры специальной службы. Штаб Хидака
помещается в отделе "Кубана" в квартале Цукидзи.
Оба согласились со мной: надо не только обороняться от красных -
пора переходить в наступление. По приказу американского
главнокомандующего наше правительство (уже отдало распоряжение полиции
приступить к массовым арестам стачечников, демонстрантов,
подстрекателей и их пособников. Арестные дома и тюрьмы вскоре
заполнились до отказа.
Получив сведения о том, что генеральный секретарь компартии
Токуда совершает объезд заводских районов на Кюсю, специальные группы
"Содружества хризантемного флага" выехали в Омута и Куруме и устроили
засаду, однако их опередил один из членов филиала Антикоммунистической
Лиги в Сага. Он метнул гранату, но она не долетела. Токуда подучил
только легкое ранение.
Спустя три дня после покушения на Токуда Макартур издал директиву
о категорическом запрещении рабочим и служащим государственных и
муниципальных учреждений проводить какие бы то ни было
"координированные приостановления работ". В соответствии с этой
директивой японское правительство объявило, что участие в стачках
будет считаться государственным преступлением и караться тюремным
заключением.
Ответ последовал немедленно. Начались забастовки протеста.
Сначала выступили машиностроительные рабочие в Токио, затем
железнодорожники на островах Сикоку, Хоккайдо и Кюсю, вслед за ними
телеграфисты и почтовики Осака, Нагано и других городов на Хондо. На
всех четырех главных островах Японии развевались красные флаги
стачечных комитетов. Так ответили красные на запрет из Хибия.
Я уже давно написал ответы на вопросы Хаш-хаша. Когда я, наконец,
позвонил ему, он назначил встречу на 22 часа у каменных львов перед
Домом собраний в Хибия. Он подъехал в машине, и мы направились на
явочную квартиру в одном из безлюдных переулков квартала Таканава.
Этот квартал барских особняков совсем не пострадал от бомбежек.
Машина въехала в ворота старинного типа с медными украшениями и
остановилась перед особняком в конце большого двора, усыпанного
гравием. Мы вошли во внутренний сад с прудом и перекинутым через него
каменным мостиком, с холмиками, крошечными водопадами и соснами с
длинными извивающимися ветвями, подпираемыми костылями. В углу сада
вместо хижины для чайных церемоний стоял домик типа бунгало.
Хаш-каш открыл дверь своим ключом и провел меня в комнату с
европейской мебелью, но с японскими картинами - непристойными
гравюрами эпохи Эдо.
К моему удивлению, Хаш-хаш перелистал тетрадку с моими ответами
без всякого интереса и небрежно засунул в карман
- Я написал об интересных вещах, - сказал я. - О том, как наша
разведка в Шанхае поддерживала во время войны деловой контакт с
резидентами гоминдановской разведки - Чжу Тай-яо и Цзян Хао. Мы
совместно проводили специальные акции против красных подпольщиков.
- Я передам ваш доклад тем, кто занимается этими делами. Меня
теперь интересует другое. Но об этом мы поговорим через некоторое
время. - Он посмотрел на меня с улыбкой. - Ну как, ознакомились с
вашим... подпольем?
Я засмеялся:
- Подполье, разрешенное и опекаемое сверху. Самое оригинальное
подполье в мире. К чему эта конспирация?
Хаш-хаш скорчил гримасу:
- Приходится... Не забывайте, что в Союзном совете для Японии
сидят советские представители... Перед каждым заседанием совета -
особенно когда известно, что будет очередная неприятность с их
стороны, - наш представитель уезжает на курорт в Хаконэ и набирается
сил. Трудновато ему приходится.
- Ваш представитель, конечно, твердит насчет укрепления основ
демократии в Японии и претворения в жизнь демократических идеалов...
- А они в ответ начинают обстреливать его пунктами Потсдамской
декларации. И нашему приходится только отмахиваться руками.
- Сейчас они, наверно, особенно сильно нажимают насчет репрессий
против стачечников?
Хаш-хаш кивнул головой:
- Да. Наша головная боль - это японские красные. Ну ничего, на
днях им преподнесут сюрприз - одним ударом расправятся с ними. Вот
увидите.
Я вопросительно посмотрел на него.
- Узнаете сами. Сегодня я пригласил вас просто так... захотелось
повидать. Скоро начнем работать. Только предупреждаю. Имейте в виду,
что вы умерли и вместо вас существует тот, кому было выдано
свидетельство на Иводзима. Когда будете представляться кому-нибудь,
называйте всегда новое имя. А во-вторых, хотя у нас и негласно
разрешенное подполье, но все равно надо соблюдать правила конспирации.
Мы поручаем некоторым японским офицерам доверительную работу, и в
первую очередь тем, кто в силу тех или иных причин... - он пристально
посмотрел на меня, - считает целесообразным ладить с нами и выполнять
наши секретные поручения. Но мы требуем от этих офицеров, чтобы они
никому из своих друзей, даже самым близким, не говорили ни слова о
своей работе. Другое дело, когда мы их сводим вместе в группы.
Понятно?
Я утвердительно наклонил голову. На этом кончилась наша первая
встреча на Таканаве.
Как только я стал рассказывать Ии о встрече с Хаш-хашем и о
предстоящей расправе над красными, он остановил меня.
- Знаю. Завтра на рассвете многие из наших поедут в пригород
Кинутамура смотреть на этот "матч". Возьми с собой оружие. По ходу
дела, может быть, придется принять участие. Там соберутся члены
"Содружества хризантемного флага" и других организаций. Как только
начнется свалка, они приступят к действиям. Этот инцидент в Кинутамура
может стать поворотным пунктом в истории послевоенной Японии.
Дело заключалось в следующем. Группа уволенных рабочих и служащих
кинокомпании "Тохо" засела на территории киностудии, требуя
восстановления их на работе. Уволенных поддержали остальные рабочие и
служащие студии. Конфликт уже продолжался четыре месяца. Обе стороны
отказывались идти на уступки.
По сведениям, имевшимся у американского командования, на
территории студии засело две тысячи стачечников и примкнувших к ним из
солидарности рабочих других предприятий. Они превратили киностудию в
своеобразную крепость - оборонительные сооружения были возведены по
проектам группы левых кинорежиссеров во главе с Камеи Фумио. Перед
всеми служебными корпусами были поставлены громадные бочки с
несмываемой краской, а над ними установлены мощные вентиляторы,
употребляемые при съемках. В случае вторжения полиции имелось в виду
пустить эти вентиляторы. Силой ветра краска будет разбрызгиваться во
все стороны, залепляя глаза нападающих. На их голову будут падать
подпиленные деревья, а с крыш и окон - мешки с толченым стеклом. На
каждом шагу были устроены электрические капканы. И еще было
заготовлено немало сверхковарных сюрпризов, до которых могли
додуматься только кинорежиссеры. И кроме того, американцы были
уверены, что все засевшие отлично вооружены холодным и огнестрельным
оружием.
Штаб главнокомандующего решил подавить забастовку и дал
соответствующие указания японской полиции. При подавлении забастовки
должны были присутствовать представители властей и прессы - японской и
иностранной. Поэтому полиции было приказано начинать действовать, не
открывая огня, с таким расчетом, чтобы заставить стачечников первыми
прибегнуть к силе оружия. Тем самым они превратятся в вооруженных
бунтовщиков, и полиция получит законное право применить к ним все
меры, допускаемые при подавлении бунта.
Полицейских предупредили: операция будет кровопролитной. Она
должна начаться с оцепления всей территории киностудии, чтобы лишить
стачечников возможности получить подкрепление из города и не выпустить
ни одного бунтовщика из железного кольца. Всех, кто случайно прорвется
сквозь это кольцо, имелось в виду подвергнуть аресту и в случае
сопротивления уничтожить. В расправе могут принять участие и зрители.
Рано утром в конторе Ии собралось десятка два офицеров, в том
числе Хидака и Судзуки. Мы поехали в Кинутамура на грузовиках.
Территория киностудии представляла собой огромный парк с холмами
и густыми сосновыми и бамбуковыми рощами, среди которых виднелись
служебные корпуса и домики, похожие на виллы европейского типа.
Мы выгрузились недалеко от остановки автобуса и пошли к главным
воротам киностудии. Стачечники действительно поставили проволочные
заграждения и, судя по предупредительным надписям, даже пустили
электрический ток. За железной решеткой виднелись баррикады. Возле них
стояли пикетчики. Оружия у них не было. И вообще вид у них был совсем
не боевой - белые спортивные рубашки и короткие штаны, у девиц -
длинные широкие брюки, аккуратно выутюженные. Из-за деревьев заорал
громкоговоритель, как будто готовилась съемка:
- Товарищи, кончайте скорее завтрак и займите свои участки.
Смените дежурных на насыпи за актерским флигелем. Товарищей из
звукового цеха просят в третий павильон!
Часть нашей группы направилась к речке, вдоль которой шла насыпь,
чтобы занять позицию около запасных ворот, а часть расположилась среди
деревьев недалеко от главных ворот.
Вскоре показались три самолета. Они сделали несколько кругов над
киностудией и улетели. Через некоторое время вдали на шоссе появились
джипы и грузовики. Они шли со стороны станции Сибуя. Но когда
подъехали ближе, оказалось, что это не наша полиция. Из машин стали
выскакивать американские военные полицейские в полном боевом
снаряжении. Затем подъехали американские солдаты с автоматами - не
менее полуроты, за ними - броневики.
Немного спустя подошли три танка, позади которых следовали машины
с американскими офицерами и одна - с кинооператорами. В последней
машине ехал генерал. Он вдруг что-то крикнул, показывая рукой на крышу
сторожки у ворот. Его машина круто повернула обратно и помчалась в
сторону холма с коттеджем, где, очевидно, находился командный пункт
американцев. На крышу сторожки вылезли белые фигурки. Я посмотрел в
бинокль и увидел двух девиц. Они сидели на краю крыши и что-то ели.
Снайперских винтовок у них не было.
Наконец подкатили наши полицейские на американских военных
грузовиках. Колонну грузовиков сопровождал танк. Башни на нем не было,
вместо орудия впереди что-то торчало - не то таран, не то крюк. Но
сомневаться не приходилось: танк был не американского типа, а наш.
Часть полицейских выгрузилась из машин и, быстро построившись в
колонны, пошла по шоссе, высоко вскидывая колени, - нашим армейским
шагом. Все полицейские были в летней светло-коричневой форме без
погон, с нагрудными знаками, в боевых шлемах японского образца и
вооружены револьверами, ломами, пожарными топорами, ножницами для
резания проволоки.
Над территорией киностудии снова закружились самолеты. Один из
них прошел бреющим полетом, чуть не задев верхушки пиний и крышу, на
которой прохлаждались девицы. Те поспешно ретировались. Снова заорал
громкоговоритель, но слов нельзя было разобрать, - вероятно, был дан
сигнал тревоги.
К нам подбежал со стороны речки Миками и сообщил, что к запасным
воротам подошла машина с кинооператорами и несколько иностранных
корреспондентов пошло за ограду, - судя по всему, самое интересное
начнется там. Действительно, у запасных ворот стояли американские
танки, броневики и вереница машин с американскими и нашими
полицейскими. На крыше здания у самых ворот были нагромождены кирпичи,
колеса и ящики - все это должно было обрушиться на нападающих.
Минута проходила за минутой, но американцы не подавали сигнала к
атаке. Отчетливо донесся голос громкоговорителя: "Все на вторую сцену!
Привести себя в порядок!" За деревьями опять замелькали белые фигурки,
они громко перекликались Мы подошли вплотную к американским танкам,
держа руки в карманах. Но вместо выстрелов за деревьями послышалось
пение. Оно приближалось к воротам. За цепью полицейских грузовиков
показались красные флаги. Стачечники первыми пошли в атаку. Но
американцы и наши полицейские, стоявшие у ворот, почему-то попятились
назад и расступились. Показались передние ряды стачечников с флагами
на длинных бамбуковых шестах. За ними шли люди без флагов, по четыре в
ряд, держа друг друга под руки, без всякого оружия. Происходило что-то
непонятное. Колонны красных, громко распевая "Интернационал", шли мимо
танков, броневиков и грузовиков, на которых стояли американцы.
Из колонны красных кто-то крикнул: "Надо было притащить заодно и
военные корабли. Только их не хватает!" Вся колонна захохотала. Я
крепко стиснул револьверы в обоих карманах и оглянулся. Американские
офицеры стояли в машинах, скрестив руки с закатанными рукавами и
надвинув высокие фуражки на глаза. На одном из джипов рядом с шофером
стоял Хаш-хаш. Наши взгляды встретились. Он прищурил глаза и
отвернулся. Это могло означать либо "валяй", либо "воздержись". Но
никто не начинал. Американцы и наши полицейские продолжали стоять в
окаменелых позах с растерянно-недоуменным видом. Самолеты, сделав еще
несколько кругов, улетели - так и не дождались выстрелов на земле.
Мимо меня проходили уже последние ряды красных. Через несколько минут
они, продолжая петь, скрылись за деревьями, окаймлявшими шоссе. Слов
песни уже нельзя было разобрать, доносился только мотив, в котором как
будто звучали слова: "Мы вас не боимся, а вы нас боитесь!"
Первыми пришли в себя наши полицейские. Их танк вдруг ринулся в
распахнутые ворота, они бросились за ним и стали яростно колотить
топорами и ломами по баррикаде.
Мы молча пошли к нашим грузовикам, стоявшим в стороне от дороги,
и поехали в город.
На следующий день в газетах появились подробные репортажи об
операции, проведенной совместно американскими войсками и японской
полицией. Сообщалось, что американскими наземными войсками,
принимавшими участие в этой операции, командовал бригадный генерал X.
Ф. Т. Гофман, а всей операцией руководил с воздуха командующий 1-й
кавалерийской дивизией 8-й армии генерал-майор Уильям Чейз. В его
распоряжении находились: две тысячи японских полицейских, один
японский полицейский танк, сто пятьдесят американских военных
полицейских, взвод моторизованной пехоты, шесть броневиков и три танка
"Шерман" с 55-миллиметровыми орудиями.
А левые газеты не скрывали своего ликования. Они писали о том,
что власти имели в виду вызвать вооруженное столкновение, превратить
его в кровавую расправу со стачечниками и создать повод для разгона
всех рабочих союзов в Японии. Но стачечники, разгадав этот план,
сорвали провокацию.
Одна из левых газет поместила сообщение об инциденте в Кинутамура
под жирным заголовком: "Притащили все, кроме военных кораблей!"
Позже я узнал, почему генерал Чейз не решился атаковать красных.
Он получил сведения о том, что в Кинутамура на выручку стачечникам
идут отряды красных из города. Пока эти сведения проверялись,
стачечники выбрались из окружения.
Американцам не удалось расправиться с красными одним ударом.
Операция в Кинутамура провалилась. Мы были сильно разочарованы.
Зато в наших конторах дела шли полным ходом. Чжицзянское
соглашение, заключенное между главным командованием наших войск в
Китае и гоминдановцами в момент окончания войны, претворялось в жизнь.
С разрешения американцев в Японию прибыл тайный посланец Чан Кай-ши -
У Те-чен для переговоров с нашими конторами.
У Те-чен обратился к нам с просьбой набрать волонтеров -
летчиков, танкистов и артиллеристов - и прислать их как можно скорее в
Китай. Главная контора в Хибия предложила нашим лидерам удовлетворить
просьбу гоминдановского посланца. Но на совещании наших лидеров было
решено уведомить главную контору о том, что на формирование
волонтерских отрядов потребуется некоторое время - ввиду необходимости
провести тщательный отбор волонтеров и проверить их благонадежность.
Дело в том, что часть бывших офицеров под влиянием новой среды и
условий своей жизни стала проявлять нежелательные настроения. Особенно
это было заметно среди офицеров, ставших шоферами, велорикшами,
рыбаками и землепашцами. В Осака, например, группа шоферов грузовых
машин - бывших танкистов - приняла участие в демонстрации рабочих,
протестовавших против директивы американского главнокомандующего о
запрещении стачек. А в одном из уездов префектуры Ниигата несколько
офицеров-артиллеристов вместе с крестьянами произвели самую настоящую
бомбардировку помещичьей усадьбы с помощью самодельных катапульт,
стреляющих камнями.
Американское начальство, знавшее об этих фактах, согласилось с
доводами наших лидеров и посоветовало У Те-чену не торопить нас. Но
эта ссылка на необходимость проверки офицеров была простой отговоркой
с нашей стороны. Свихнувшиеся офицеры уже были взяты под строгое
наблюдение, и никто не думал включать их в волонтерские отряды. Мы не
торопились, потому что выжидали. Положение на китайских фронтах было
угрожающим. Красные начали наступление на всех фронтах - Чаньчунь,
Мукден и Тайюань были осаждены, вся провинция Шаньдун уже оказалась в
их руках. А через некоторое время красные заняли весь
Бейпин-Тяньцзинский район.
В этих условиях посылать наши отряды в Китай значило лить воду из
чайника в вулкан. Надо было выждать. Штаб главнокомандующего пришел к
такому же выводу, признав, что положение в Китае грозит катастрофой.
Нам предложили послать волонтеров на Тайвань, чтобы отстоять его от
красных. Это предложение мы приняли без всяких возражений. Но не
потому, что хотели отстоять этот остров как последний бастион
гоминдановцев, а потому, что решили сохранить Тайвань для себя.
Двадцать первого марта 1949 года, в день весеннего поминовения
душ императоров, Ии предложил мне пойти с ним на совещание в кафе
"Субару", рядом с театром того же названия, в квартале Юракуте.
Когда я вошел в комнату, где шло совещание, мне на мгновение
показалось, что я вдруг проснулся. Кончился долгий страшный сон - крах
в Манчжурии, капитуляция, высадка американцев, роспуск армии - ничего
этого не было, все приснилось, и, проснувшись, я увидел себя на
очередном совещании на Итигаядай среди старых знакомых, сидящих за
длинным столом перед стеной; на которой висят портреты императора
Мейдзи и ныне здравствующего государя в форме генерал-фельдмаршала, а
под портретами большая карта великой восточноазиатской сферы
сопроцветания.
Передо мной, как на полочке для кукол в день праздника девочек,
сидят рядышком генералы. С толстыми выпяченными губами и надутыми
щеками - Кавабэ; коренастый, в очках, с подстриженными усиками -
Нэмото; лысый, с глазами навыкат - Касахара, а рядом бритый, с
большими ушами - Сумида, только что доставленный на самолете из Китая
по личному распоряжению Чан Кай-ши. А с того конца стола мне улыбается
загорелый, круглолицый Ямаока, в тех же очках в роговой оправе,
напротив него - полковник Цудзи, Малайский тигр, с нависшими бровями и
тяжелой челюстью. Все сидят как ни в чем не бывало, живые, невредимые.
Но то, что произошло, не было, однако, сном. Мы сейчас не на
Итигаядай. У собравшихся здесь нет ни золотых петличек, ни
генштабистских аксельбантов, ни флигель-адъютантских лент, все в
штатском.
Среди нас сидят посторонние. Вот этот старик, очень похожий на
орангутанга, в темных очках, - это знаменитый Кухара, глава одного из
крупнейших финансовых кланов Японии. Посасывая трубочку с крохотной
золотой головкой, он шепчется с бывшим заместителем начальника
генштаба империи. Да, мы сейчас не на Итигаядай. И хотя это совещание
происходит в самом центре столицы, рядом со зданием штаба
американского главнокомандующего, и на нем присутствует майор из
конторы "Зи Эф", это все-таки тайное совещание.
Генерал-лейтенант Нэмото доложил о том, что отряд летчиков уже
готов к отправке на Тайвань. Все прошли практику на американских
самолетах "Б-36", "Ф-82" и "Ф-86". Отряд состоит в основном из
студентов - членов крайне правой организации, именуемой Ассоциация
студентов по оказанию помощи репатриированным. А второй отряд -
танкистов - сейчас проходит переподготовку на танках типа "Першинг" и
"Паттон".
Совещание наметило состав штаба по формированию волонтерских
отрядов: бывший главнокомандующий наших войск в Китае генерал Окамура,
бывший начальник органа специальной службы в Харбине генерал-лейтенант
Дои, бывший командующий армейской группой 1-го направления в Среднем
Китае Сумида, бывший командующий войсками в Северном Китае
генерал-лейтенант Нэмото, бывший начальник штаба 1-й армии в Шаньси
генерал-майор Ямаока и бывший старший офицер штаба войск в Малайе
полковник Цудзи.
Список чинов штаба был передан американскому представителю.
Затем генерал-лейтенант Сакураи информировал участников совещания
о том, что вербовочные бюро уже открыты в семнадцати городах Японии.
Главное вербовочное бюро в Токио будет именоваться Конторой
Восточноазиатской промышленной компании.
В заключение было заслушано сообщение подполковника Ямадзаки -
бывшего начальника китайского отделения 2-го отдела генштаба - о том,
что его конторой подготовлена к отправке большая группа
офицеров-китаеведов, работавших в Китае во время войны в органах
"Вишня", "Слива" и "Блеск". Они будут преподавать в специальных школах
при филиалах американо-гоминдановской разведывательной организации
САКО в Тайхоку, Гонконге и Маниле. В этих школах обучаются работники
гоминдановской секретной службы.
Вернувшись домой, я зажег курильные свечки перед стоящими на
этажерке портретами Дзинтана, Муссолини и других и, отвесив поклон,
сказал:
- Мне теперь не стыдно что я остался жить. Я сделаю все, чтобы
заслужить ваше прощение.
- Тебе нечего извиняться перед ними, - сказал вошедший в этот
момент Ии. - Они зарезались, потому что не были дальновидными. Они
теперь завидуют тебе.
Я покачал головой в знак того, что не одобряю его непочтительного
тона в отношении моих доблестных друзей, и перевел разговор на другую
тему.
- Зачем пускаете штатских на наши архисекретные совещания? -
спросил я. - Получается, что мы плюем на всякую конспирацию.
- Кухара - представитель Японской ассоциации промышленников,
главного штаба финансовых и промышленных тузов империи. Они
финансируют наши конторы и находятся в курсе всех наших предприятий, -
сказал Ии весьма почтительным тоном.
Американцы утвердили состав штаба по формированию волонтерских
отрядов. Штаб начал функционировать. Все мероприятия по формированию
отрядов и отправке их на Тайвань решено было назвать операцией "Вако"
Это название понравилось всем. Шесть столетий назад наши предки
рыскали по всем морям Восточной Азии. Первые японские набеги на
Тайвань были совершены пиратами, которых называли "вако". И снова
теперь едут в южные моря наши отважные молодцы, вознося молитвы нашему
воинскому богу Юмия Хатиману.
Ии вместе с Кавабэ, Дои и другими отправлялся в Ямагата проведать
больного Исихара. Он сказал мне, что генерала довольно часто навещают
не только его ближайшие ученики, но и чины американского штаба.
Американцы привозят генералу лекарства и продукты.
Ии, улыбаясь, добавил:
- А в Германии на американцев работает генерал Гальдер, автор
плана "Барбаросса", плана войны с Россией, Гальдер - немецкий Исихара.
Красные форсировали Янцзы и взяли Нанкин. Спустя несколько дней
после падения гоминдановской столицы я пошел на собрание в храм Кан'эй
в парке Уэно. В этот вечер здесь происходило собрание по случаю
отправки первого отряда на Тайвань.
У ворот какие-то люди в противогриппозных масках раздавали
прохожим листовки с адресами вербовочных бюро. Цветенье вишен уже
кончилось, опавшие лепестки устилали землю вокруг храма. Большинство
собравшихся - юноши в студенческой форме. У многих на голове и шее
белели шарфы - точь-в-точь такие носили во время войны летчики из
отрядов смертников.
Напутственную речь произнес адъютант генерала Сумида. Он
поздравил едущих с высокой честью, выпавшей на их долю. Они должны
быть готовы к тому, чтобы осыпаться, подобно лепесткам вишни, во имя
империи. Они - авангард императорской армии, которая ныне восстает из
пепла. Действуя совместно с бывшими врагами, Великая Япония сокрушит
главного врага - красных.
Кто-то сзади крикнул с сильным кюсюским акцентом:
- Сперва расправимся с красными, а потом рассчитаемся с бывшими
врагами!
Все яростно захлопали в ладоши и запели песню "Уми юкаба" -
незабываемую песню, которую распевали верноподданные в течение всей
войны:
Выйдешь в море - трупы в волнах,
В горы пойдешь - трупы в кустах,
Все умрем за государя,
Без оглядки примем смерть!
Хаш-хаш назначил мне экстренную встречу на Таканаве. Я заявил ему
о своем желании учредить собственную контору, чтобы набрать бывших
работников специальной службы в Китае, восстановить связи с нашей
агентурой в Шанхае, Уси, Ханьчжоу и Нанкине и начать действовать со
стороны Тайваня.
Не дослушав меня, Хаш-хаш покачал головой:
- Вы будете работать не в направлении Тайваня, а в другом.
- В каком?
Он поморщился - судя по всему, у него было плохое настроение.
- Неужели непонятно? Вы генштабист, офицер главной квартиры, вас
рекомендовали как одного из опытнейших работников разведки, а
соображаете вы очень плохо.
- Если считаете меня непонятливым, соблаговолите объяснить.
- Нам приходится начинать все сначала. С того же, с чего начали и
вы, Понятно?
- То есть начать разрабатывать план Исихара с самого начала?
Хаш-хаш махнул рукой:
- Я вижу, что пресловутое древнеяпонское угощение не принесло вам
никакой пользы. Сделало вас не храбрым, а трусом и подействовало на
ваши мозги...
Теперь я мог его не бояться - вскочил, схватил пепельницу и
гаркнул:
- Сам ты трус и не смей грубить!
Он тоже вскочил и, засунув руку в карман, процедил, сквозь зубы:
- Шевельнешься - уложу на месте. Желтая обезьяна, трус! Джап
паршивый!
- Сам трус, рыжая обезьяна!
Мы стояли друг против друга, разделенные столом. Он смотрел на
мою руку с пепельницей, а я на его руку, засунутую в карман. Было
слышно, как тикают его ручные часы. Минуту спустя он усмехнулся и,
вынув руку из кармана, сел. Я тоже сел, положив перед собой
пепельницу. Хаш-хаш вынул трубку и закурил. Я закурил сигарету. Он
тихо рассмеялся:
- Ну ладно, не будем больше... Это ни к чему. Не будем тратить
драгоценное время. У нас общий враг и общее дело.
Я кивнул головой:
- Объясните, в чем дело.
- Объяснять тут, в сущности, нечего, все ясно. После вашей
капитуляции мы хотели сразу же занять ваше место в Азии, но Чан Кай-ши
подвел нас. В Китае произошла, будем называть вещи своими именами,
полная катастрофа. Теперь вся наша политика в Азии поставлена под
удар. И если мы не примем контрмер, нам останется одно: уйти из Азии.
А на это мы никак не можем согласиться. Мы решили провести контрмеры.
И нам придется начинать с того же, с чего начали вы. Для того чтобы
утвердить свое положение в Азии, вы сперва взяли Тайвань, потом...
- ...Корею. Но мы это сделали не сразу...
- Тогда была другая ситуация. Россия и Китай не были красными. А
теперь время не ждет... Мы закрепим за собой Тайвань и Корею
одновременно, затем возьмем Маньчжурию - и дальше. Ваш план Исихара
был направлен только против России, а наш план шире, его объект - и
Россия и вся Азия.
- У нас этот план официально назывался "Хакко итиу" - восемь
сторон горизонта под одним небом.
- Слишком длинно и слишком прозрачно. Наше название короче, но
знать его вам пока незачем. А та работа, к которой вы отныне будете
иметь отношение, составляет только часть большого плана. Эта часть
плана условно именуется: план "Эй Би Си".
- Теперь все понятно. Вперед - на континент. Значит, будем
работать в направлении Корейского полуострова.
- Да. Южная часть этого полуострова теперь именуется республикой
Тайхан, а в северной, как вы знаете, обосновались корейские красные.
Они закрывают нам дорогу к Ялу и дальше. Поэтому их надо убрать.
Я рассмеялся:
- Собирался на Тайвань, а получилось совсем другое. Вместо
Тайваня - Тайхан. Решили вернуться на материк с другого конца?
- Ударим с этой стороны и возьмем реванш за поражение Чан Кай-ши.
Хаш-хаш подошел к шкафу и достал бутылку коньяку, лимон и сахар.
Наполнив рюмки, он провозгласил тост:
- За маршрут Пусан - Ялу и дальше. Хип-хип-ура!
Я положил в рот кусочек лимона и поморщился:
- Как раз на этом маршруте три с половиной века назад споткнулся
Хидэеси. Его войска дошли до района севернее Пхеньяна, а потом
начались всякие неприятности, и в конце концов пришлось уйти с
полуострова.
- Ваш Хидэеси был никудышный полководец. Ваши историки величают
его "японским Наполеоном", но он был просто дерьмо. Поэтому и провалил
корейский поход. А наш... - презрительно сощурив глаза и оттянув вниз
углы рта, Хаш-хаш стал очень похож на того, кого изображал, - наш
пятизвездный... не подведет. И к тому же у него есть то, чего не было
у вашего Хидэеси, - есть противотанковые базуки, танки "Паттон",
реактивная авиация, напалм... и еще кое-что. Пьем за лучшего стратега
Америки!
Мы выпили за главнокомандующего, затем за успех нашего дела.
С этого дня я начал работать в направлении Корейскою полуострова.
Сразу же из Таканавы Хаш-хаш повез меня в Иокогаму, в китайский
ресторанчик "Мантинро" на Нанкинской улице. Мы вошли в дом с черного
хода, охраняемого двумя индусами гигантского роста в чалмах и с
дубинками. Пройдя по темному коридору, пропитанному запахами бобового
масла и опия, мы очутились в небольшой комнатке, посредине которой
стоял огромный круглый стол из полированного черного дерева. Нас
встретил пожилой, очень хорошо одетый господин с подчеркнуто
церемонными манерами. Я его принял за американского японца, но он
оказался американским корейцем.
Доктор Роберт Джефферсон Хан - так назвал он себя - на ломаном
японском языке объяснил, что говорит по-японски плохо, но понимает
все.
Я назвал свое иводзимское имя, а Хаш-хаш добавил:
- Кодированное имя подполковника: Хиропон.
Роберт Хан вежливо улыбнулся, показав золотые зубы, и сказал:
- Очень модное имя. А меня прошу называть просто доктором.
Нам подали чайник и чашки, но в чайнике оказался не чай, а
какой-то коричневый напиток, отдающий лекарством. Роберт Хан сказал,
что это знаменитое китайское снадобье "хэшоуняо" - настой из горных
целебных трав, возвращающих старикам молодость.
Вскоре подъехал еще один господин. Роберт Хан вскочил, низко
поклонился, приложив руки к коленям, и бросился снимать с гостя
пальто. Лицо его показалось мне знакомым. Хаш-хаш, не вставая с
кресла, представил вошедшего:
- Генерал Ким Сек Вон, бывший полковник японской армии Канаяма
Секиген.
Я отвесил короткий поклон по-военному и назвал себя. Я вспомнил
его. Это был тот самый полковник с корейскими усами, которого я видел
в день капитуляции в штабе мятежа. Тогда он шептался о чем-то с
Дзинтаном. А потом я видел его в саду у Ии среди офицеров,
закапывавших сейфы в землю. Теперь он был без усов. Генерал ответил
мне вежливым поклоном и спросил:
- Вы из Общества изучения истории?
За меня ответил Хаш-хаш:
- Нет, он мой консультант по вопросам специальной службы, но тоже
будет в курсе исторических изысканий.
- Я слышал о вас от ваших друзей и давно хотел познакомиться.
Теперь благодаря вам наша работа пойдет быстрее.
Он задал мне несколько вопросов о моей деятельности в Китае и,
узнав, что я одно время работал в отделе специальной службы при штабе
генерала Мацуи и участвовал в создании среднекитайского правительства
Лян Хун-чжи, одобрительно закивал головой.
Хаш-хаш подал мне знак - церемония представления окончилась. На
обратном пути он сказал, что мне придется работать в чрезвычайно
спешном порядке. Вместе с Робертом Ханом надо будет разработать план
разведывательных мероприятий, связанных с планом "Эй Би Си". С
доктором работать будет интересно. Он во время войны состоял в
чунцинском филиале американо-гоминдановской организации САКО и успешно
проводил засылку агентов в красные районы.
Я стал встречаться с Робертом Ханом в гостинице "Фукудая" перед
станцией Йоцуя. В качестве переводчика ко мне был приставлен бывший
студент Мейдзийского университета Пак Ча Ден. Это был вертлявый и
болтливый субъект. Он сразу же стал хвастать своим знакомством со
многими японскими офицерами, но называл преимущественно офицеров
жандармерии.
Меня представили еще двум важным персонам - министру обороны
Южной Кореи Син Сен Мо и заместителю начальника генштаба
генерал-майору Чен Ир Гвону. Ни тот, ни другой не произвели на меня
впечатления солидных людей. Скуластый, с оттопыренными ушами и
презрительно прищуренными глазами, военный министр был похож на
осакского ростовщика. А генерал Чен Ир Гвон - маленький, в очках, с
безусым мальчишеским лицом - напоминал свежеиспеченного подпоручика.
На вид ему было не больше тридцати.
Син Сен Мо с гордостью сообщил мне, что во время второй мировой
войны служил капитаном английского грузового парохода. За перевозки
консервов и маргарина он получил английскую военную медаль. И с тех
пор, по-видимому, стал считать себя великим знатоком военного дела.
А генерал Чен Ир Гвон заявил, что во время войны состоял офицером
маньчжоугоской армии и проводил карательные экспедиции против
корейских партизан, сражавшихся вместе с китайскими красными в
Манчжурии. За эти операции он получил орден от императора Генри Пу И.
Оба тайханских лидера просили меня выполнить порученную мне
работу как можно скорее - в интересах общего дела.
По приказу Чен Ир Гвона нам с Робертом Ханом стал помогать Лим
Хо, он же Генри Лим - офицер разведывательного отдела Южнокорейского
генштаба. До капитуляции Японии он был чиновником полицейского
департамента нашего генерал-губернаторства в Корее.
В нашу группу включили еще двух японцев - полковников Хидака и
Судзуки Кейси. Когда Хаш-хаш спросил меня, кого я еще могу
рекомендовать для работы, я чуть было не назвал своих доблестных
покойных друзей. Вот за кого я мог поручиться как за себя! Как бы они
сейчас пригодились - Дзинтан с его опытом работы в Северном Китае, где
он состоял в отделе специальной службы штаба Тераути и проводил особые
акции политического значения, и Муссолини, работавший в штабе
жандармерии в Корее.
Теперь я не стыдился смотреть на их фотографии на этажерке. Они
умерли, решив, что слава и величие империи рухнули навсегда, но
ошиблись и взирали теперь на меня не с презрением, как до сих пор, а с
явной завистью. Я оказался дальновиднее.
Яшма разбилась, но осколки уцелели. И этим осколком было суждено
снова соединиться - по предначертанию свыше.
Яшму склеивали по предначертанию свыше - с шестого этажа главной
конторы в Хибия. На этом этаже помещался кабинет Мака - так сокращенно
именовали главнокомандующего его подчиненные.
Ии и другие еще не вернулись из Ямагата. Но во всех конторах уже
говорили об этой поездке. Состояние Исихара внушало опасения, - судя
по всему, у него был рак. Но не это служило главной темой разговоров.
У постели больного состоялось совещание, на котором ближайшие
сподвижники и последователи генерала Исихара докладывали ему о
положении дел. В частности, Кавабэ информировал старика о проекте,
составленном по приказу штаба американского главнокомандующего. Именно
этот проект и был в центре всеобщего внимания.
Контора Кавабэ находилась в здании "Мейдзи-билдинг". При конторе
была создана комиссия в составе генералов Камата, Арисуэ, Танака и
Онодера. Комиссия была названа "органом Като" - по первым буквам их
фамилий.
В основу проекта, составленного "органом Като", были положены
общие указания Макартура относительно постепенного восстановления
регулярной армии и флота империи.
Этот проект был написан жестким, деловым языком. Но каждая его
фраза отдавалась в наших ушах, как звуки лютни небесной девы. Суть
проекта заключалась в следующем.
Ядром воскрешаемой армии будет армейский корпус, состоящий, по
американскому образцу, из трех пехотных дивизий с частями усиления. Он
будет создан под предлогом увеличения полицейских сил, но должен
существовать совсем отдельно от государственной полиции, состоящей из
шести дивизий, и местной полиции, состоящей из четырех дивизий.
Для подготовки офицеров будут восстановлены военные училища.
Называться они будут до поры до времени "полицейскими".
В дальнейшем должно быть создано еще четыре корпуса. Таким
образом, будет сформировано пятнадцать дивизий, полностью вооруженных
по-американски.
Возникает вопрос: как быть с офицерским составом этих корпусов?
Так называемые полицейские школы дадут только подпоручиков, и то
не сразу. Укомплектовать офицерский состав можно только одним путем:
привлечь бывших офицеров.
Но директива Мака от 4 января 1946 года, вытекавшая из
Потсдамской декларации, запрещает не только тем, кто зачислен в
категорию военных преступников, но и всем бывшим офицерам японской
армии и флота состоять на государственной службе.
Проект "органа Като" прямо ставил вопрос об отмене этой
директивы.
Что касается императорского флота, то он будет воссоздан на
основе уже существующей морской полиции, которая имеет 300 судов и
около 2000 офицеров и матросов.
По возвращении Ии и других из Ямагата стало известно о том, что
проект утвержден главной конторой. Эта весть вызвала ликование во всех
наших конторах, артелях, содружествах, клубах. Из пепла сожженных
четыре года назад знамен восставала японская армия. Ее временное
небытие кончилось. Боги вознаградили нас за то, что мы все стерпели и
вынесли.
Проект был утвержден, но с некоторыми поправками.
Американский штаб считал нецелесообразным открыто отменять
директиву от 4 января 1946 года. Пусть она официально остается в силе.
Освобождение бывших офицеров из-под действия директивы будет
проводиться в персональном порядке - в виде исключения. А эти
"исключения" будут делаться в количестве, вполне достаточном для
укомплектования основного офицерского состава армейского корпуса.
Программа обучения офицеров и солдат армейского корпуса,
предлагаемая проектом "органа Като", была признана американским штабом
недостаточной. Весь офицерский и рядовой состав должен еще пройти
специальную переподготовку в лагерях на Хоккайдо. А танкисты пройдут
курс специального обучения в американском военном лагере Кроуфорд на
Хоккайдо.
- Почему лагеря специального обучения создаются только на
Хоккайдо? - спросил я у Ии. - Чтобы обеспечить секретность?
- Имеется в виду и это, но главным образом так делается для того,
чтобы наша новая армия с момента своего возникновения стала готовиться
к выполнению главной задачи, ради которой ее возрождают. Поэтому она
будет тренироваться в условиях сурового климата. Из всех частей Японии
Хоккайдо наиболее близок по климату к Маньчжурии и Сибири.
- А когда будет сформирован корпус?
- Когда контора Кавабэ доложит главной конторе о том, что все
готово.
- А как будет называться корпус?
- Еще не придумали. Все равно как будет называться - полицией
особого назначения, или резервной полицией, или еще как-нибудь...
- А нельзя обойтись без этой дурацкой вывески?
- Эта вывеска нужна будет до момента подписания мирного договора.
А после этого мы либо заключим с Америкой пакт о взаимной обороне,
либо присоединимся к Тихоокеанскому пакту, если он появится к тому
времени. И тогда мы сбросим все вывески, начиная с полицейских
корпусов и морской полиции, а все наши конторы превратятся в
соответствующие отделы военного министерства, генерального штаба и
прочих учреждений.
- По-моему, самая смешная вывеска у Общества изучения истории.
Придумали тоже!..
- После мирного договора оно станет называться первым отделом
генштаба. А может быть, третьим, потому что в американском штабе
оперативно-стратегический отдел идет под третьим номером.
Ии предложил мне съездить вместе к Ким Сек Вону, который
остановился в доме одного богатого корейского коммерсанта в квартале
Отяномидзу. Генерала мы не застали дома. Выйдя за ворота, Ии
оглянулся.
- Хочешь видеть Осьминога? Его не приняли ни в одну контору. Из
старых генералов мы принимаем только самых работоспособных и толковых.
Старик остался не у дел и, чтобы не сдохнуть с голоду, занялся...
знаешь чем? Гаданьем. Сейчас это очень прибыльное дело. Он обычно
стоит где-то тут поблизости.
Недалеко от станции кольцевой линии электрички толпились люди
вокруг столика. Подойдя ближе, мы увидели, что за столиком стоит не
Осьминог, а маленький седой старичок в очках, похожий на профессора.
Около столика был водружен шест с красным флагом и плакатом: "За
мир и независимость! Против превращения Японии в иностранную военную
базу!" Рядом со старичком стояли парни в замусоленных куртках военного
образца и военных каскетках и девушки в рабочих шароварах. Одна из них
с каким-то значком на груди держала в руках транспарант, на котором
было выведено красной тушью: "Хиросимы больше не будет!"
На столике лежали длинные листы бумаги, испещренные столбиками
подписей, и большая тушница. Старичок выкрикивал:
- Долг каждого патриота - требовать заключения всестороннего мира
и бороться против возрождения фашистской военщины!
Подошла женщина с ребенком на спине, взяла кисточку и, низко
наклонившись над бумагой, вывела свою подпись. Старичок поклонился ей.
Ии дернул меня за рукав, мы отошли назад. К столику подошел рикша,
опустил оглобельки на землю, вытер руки о штаны и принял из рук
старичка кисточку. За спиной рикши стал студент, на его фуражке были
вышиты скрещенные перья - герб Кэйоского университета. К столику
подходили беспрерывно, большей частью молодые люди.
Мы молча переглянулись и пошли дальше. Всегда спокойный и
невозмутимый, Ии на этот раз явно нервничал. У него дергалась щека,
как будто он подмигивал кому-то. Наконец, успокоившись, он сказал
сквозь зубы:
- Их всех уберут в нужный момент. Без этого нельзя начинать. Удар
по красным внутри страны будет сигналом к началу событий.
Общество изучения истории, возглавляемое полковником Хаяси,
действительно занималось историческими изысканиями. В работах общества
принимали участие генерал-лейтенанты Комияма, Дои, Ватанабэ, Ивагуро,
Сакураи, вице-адмирал Маэда и генерал-майор Ямаока.
Штаб Макартура поручил обществу изучить и доработать план,
составленный южнокорейским генеральным штабом под руководством
главного американского военного советника бригадного генерала
Робертса.
Перед тем как приступить к работе над планом, члены общества
просмотрели все материалы о прежних японских операциях в Корее. Эти
материалы, находившиеся в архивах нашего генштаба, были переданы после
войны историческому отделению 3-го отдела американского штаба. Были
тщательно проштудированы план нападения на Корею, составленный еще в
1872 году генералом Сайго Такамори, и план войны с Китаем,
составленный в 1894 году под руководством тогдашнего начальника
генштаба принца Арисугава. Оба плана предусматривали высадку в Пусане
и в Инчоне и быстрое продвижение через Пхеньян к Ялу.
Но Пусан и Инчон принадлежали южанам, их не нужно было брать.
Нашим историкам надлежало заняться только второй половиной этих
планов, касающейся продвижения по маршруту Сеул - Пхеньян - Ялу.
Согласно этим планам главные удары наносились на суше.
Американские офицеры, участвовавшие в совещаниях наших историков,
предложили положить в основу обсуждения американские материалы,
касавшиеся операции, предпринятой в 1866 году десантным отрядом с
корабля "Генерал Шерман" для захвата Пхеньяна с моря. Операция эта
кончилась поражением американцев, но они считали все же, что идея
операции остается в силе: внезапная высадка в устье Тэдонгана или
парашютный десант в районе Пхеньяна после массированной бомбежки
вызовет панику среди северокорейцев и подорвет их волю к
сопротивлению. Можно будет максимально сократить сроки кампании.
Наши генералы возражали: идея морского или воздушного десанта в
районе Пхеньяна хороша, но начинать с такой операции нельзя, так как в
этом случае будет затруднено выступление комиссии Объединенных Наций в
Корее в защиту южан. Конечно, можно было бы обставить дело так, чтобы
американский эсминец или самолет подвергся обстрелу у берегов Северной
Кореи, и затем в порядке репрессии провести десантную операцию. Но
этот вариант имеет существенный недостаток: слишком заметны белые
нитки. Самый лучший вариант - самый простой. Надо вызвать перестрелку
на границе и после первого ответного выстрела северян объявить их
напавшей стороной.
План кампании, представленный Робертсом, был отредактирован
Обществом изучения истории на основе идеи: разгром врага осуществить
путем фронтальных ударов, дополненных десантными операциями в его
тылу.
В исправленном и дополненном виде план кампании свелся к
следующему.
На линии 38-й параллели сосредоточить десять дивизий
южнокорейской армии и создать два фронта. Первый - западный фронт -
наносит удар из района Кэсона и продвигается прямо на Пхеньян. Как
только войска дойдут до Саривона, проводится комбинированная десантная
операция - с моря и с воздуха севернее Пхеньяна, чтобы на Пхеньянской
равнине взять все силы северян в клещи и полностью разгромить их.
В это же время второй фронт - восточный - продвигается в двух
направлениях. Правое крыло нацеливается на район Яндока, чтобы
перерезать дорогу между Пхеньяном и Вонсаном, а левое крыло
стремительно продвигается на Вонсан. Затем проводится морская
десантная операция севернее Вонсана, чтобы на восточном побережье
зажать северокорейцев в тиски и полностью уничтожить. Тем временем
левое крыло идет прямо на север и доходит до маньчжурской границы в
районе Хесандина. На этом будет закончена корейская кампания.
Как только начнутся операции на 38-й параллели, Америка на
основании донесения комиссии ООН о том, что нападение было совершено с
севера, и просьбы правительства Южной Кореи об оказании помощи
направит на полуостров части 8-й армии, находящейся в Японии. По
достижении линии рек Ялу и Тумыньцзяна американо-тайханские войска под
предлогом преследования остатков северокорейской армии перейдут
корейско-манчжурскую границу. На этом кончится этап операции "Эй" и
начнется этап "Би". В дело вступят японские части и войска гоминдана.
План операций этапа "Эй" прошел через соответствующие инстанции и
был передан южнокорейскому генштабу.
Закончив работу над планом Робертса, Общество изучения истории
приступило к разработке плана операций этапа "Би".
В распоряжение Робертса были направлены генерал-майор Ямаока,
полковник Котани, подполковники Ямадзаки и Харада.
Работа Общества по изучению истории над планом Робертса держалась
в строжайшем секрете. В наших конторах были посвящены в тайну только
те, кто вел наиболее доверительную работу. Поэтому меня крайне
удивило, когда мой переводчик Пак Ча Ден стал рассказывать о плане
Робертса, доработанном японскими генералами. Он явно хвастал своей
осведомленностью. Мое предположение о том, что ему проболтался наш
доктор, не оправдалось. Пак узнал обо всем от одного из сотрудников
газеты "Синсекай-симбун", выходящей в Осака на корейском и японском
языках.
- А когда имеется в виду начать? - спросил я.
На лисьей мордочке Пака появилось многозначительное выражение. Он
приставил палец ко рту и молча покачал головой. Но тайна распирала
его. После недолгого колебания он, продолжая держать палец у рта,
прошептал:
- Очень скоро. Только не выдавайте меня доктору, он живо
расправится со мной. Он такой тихий с виду, но очень страшный человек.
Говорят, это было решено на заседании южнокорейского кабинета
министров и военного командования. На заседании присутствовали генерал
Робертс и американский посол Муччо. Решили начать в июле.
- В июле?
- Да, в июле четыре тысячи двести восемьдесят второго года со дня
сошествия на землю основателя Кореи Тангуна, - произнес торжественно
Пак. - В тайханском государстве ведут летосчисление по-своему.
- Не валяйте дурака, говорите толком - в этом году?
- Да. По японскому летосчислению - 2609 года, а по американскому
- 1949 года. Только очень прошу... не говорите доктору, а то он
прикажет Пак Гын Се убрать меня.
- А кто это такой?
Пак опять приставил палец ко рту:
- Это главарь организации Конгук ченнендан. В нее входят
сторонники Ли Сын Мана в Японии. При организации имеется дружина
террористов. Говорят, Пак Гын Се снабжает деньгами ваших генералов
Арисуэ и Ватанабэ. По приказу нашего доктора Пак Гын Се уже убрал
нескольких корейцев. А по просьбе Арисуэ ребята Пак Гын Се недавно
раздавили одного японского офицера в Омори...
- Ну, хватит болтать! Вас действительно надо убрать, слишком
много знаете и не умеете держать язык за зубами.
Этот разговор произвел на меня тягостное впечатление. Мы
старались сохранить все дело в тайне, а корейцы выбалтывали направо и
налево самые сокровенные секреты.
Уже в начале этого года тайханский президент Ли Сын Ман, которого
никто не тянул за язык, заявил на заседании парламента: "Наш план
заключается в роспуске и разоружении Народной армии Северной Кореи". А
в начале марта премьер-министр Ли Бем Сек на церемонии учреждения
антикоммунистической студенческой ассоциации в Сеуле заявил о том, что
южнокорейские войска скоро водрузят флаг на вершине Пектусана.
Когда я высказал Хаш-хашу свои опасения относительно болтливости
южнокорейцев, он выругался.
- Сколько раз мы предупреждали их не распускать языки... И наш
советник по делам разведки полковник Бирд тоже все время одергивает
сеульских сановников, но ничего не помогает. Боюсь, что северокорейцы
уже пронюхали. А этот болван Син Сен Мо, несчастный капитан с
паршивого пароходика, уже оповестил весь мир о том, что его армия
национальной обороны сможет захватить Северную Корею в три дня.
Очевидно, болтливость - это второй расовый признак желтокожих.
- Белокожие офицеры тоже проговариваются корреспондентам. В наших
конторах говорят о том, что какой-то офицер из "Зи Эф" нечаянно
сообщил одному французскому корреспонденту о существовании в Токио
какой-то таинственной разведывательной организации под названием
"Орган Эйч-2"... Ваша контрразведка считает, что этот "Эйч-2" состоит
из китайских и японских красных. А по-моему, это очередная выдумка
Уиллоби...
- Не суйте свой нос в дела, которые вас не касаются! - крикнул
Хаш-хаш и топнул ногой. - Занимайтесь лучше своими! Надо ускорить
работу. Жмите вовсю, а то меня уже теребят.
Никто не имел права обвинять нас в медлительности. Мы очень
торопились.
Мы должны были, взяв за основу схему разведывательных
мероприятий, составленную 3-м отделением разведывательного отдела
южнокорейского генштаба и утвержденную главным советником по делам
разведки и контрразведки полковником Бирдом, наметить конкретную
программу действий перед началом кампании.
Схема Бирда состояла из голого перечня того, что вообще следовало
бы сделать. Такой перечень давался на первых же страницах учебника, по
которому занимались слушатели 1-го курса нашей школы Накано. Нас
рассмешил, например, пункт о бактериологических мероприятиях. Здесь
говорилось о том, что следует заразить кухни воинских частей, столовые
полицейских управлений, банкетные залы военного ведомства,
правительства и центрального партийного органа, дома лидеров
правительства, партии и военного командования, водохранилища и реки.
Оставалось только добавить: и все горы, леса, и поля. А в пункте,
касающемся мероприятий по физическому устранению отдельных лиц,
говорилось, что надо устранить всех политических лидеров Северной
Кореи, всех высших офицеров северокорейской армии и министерства
внутренних дел, всех видных партийных, общественных и культурных
деятелей - словом, всех, кто занимает мало-мальски заметное положение.
В таком духе была набросана вся схема Бирда. Короче говоря, она
представляла собой список того, о чем можно мечтать, а не того, что
можно сделать в действительности.
По мнению Хаш-хаша, крупнейшим недостатком схемы был не только ее
абстрактный характер, но и полное отсутствие указаний на необходимость
сбора сведений об экономическом потенциале северян, и в первую очередь
о рудных ресурсах Северной Кореи.
Наша группа прежде всего потребовала от южнокорейской стороны
точной информации об их агентурных силах: какие резидентуры имеются в
Северной Корее, как обстоит дело с агентурой особого назначения,
какими возможностями она располагает и как поддерживается с ней связь.
Роберт Хан очень толково объяснил нам положение вещей. По тому,
как он докладывал, было видно, что он действительно опытный, знающий
дело разведчик. Резидентуры имелись только в Пхеньяне, Вонсане, Хэдю,
Хамхыне и Саривоне. Они были созданы маршрутными агентами, посланными
из Сеула и проведшими вербовки на месте. Связь с ними поддерживается с
помощью коротковолновых передатчиков, голубей, а также через
контрабандистов, оперирующих на восточном побережье Южной и Северной
Кореи. Но пока никаких ценных сведений резидентуры не дали. Некоторые
из них уже провалились.
Было ясно - чтобы развернуть работу в нужных размерах, надо
значительно увеличить нашу агентуру по ту сторону 38-й параллели.
Мы с Робертом Ханом провели очень кропотливую работу. Просмотрев
огромное количество японских архивных материалов, пересланных нам из
2-го отдела американского штаба, и прежде всего дела полицейского
департамента корейского генерал-губернаторства и управления
жандармерии в Корее, мы составили список всех корейцев, бывших на
негласной работе в нашей полиции и жандармерии в Корее, и
сфотографировали их автографы - оригиналы донесений и расписок в
получении денег. Южнокорейское министерство внутренних дел прислало
нам ответ: все бывшие негласные работники японской полиции и
жандармерии, находящиеся ныне на территории Южной Кореи, уже
установлены. Большинство их уже работает в американской контрразведке
и в тайханской тайной полиции. А все те, местопребывание которых в
Южной Корее не установлено, очевидно, находятся в Северной Корее и,
разумеется, скрывают свое прошлое.
Необходимо было как можно скорее поручить нашим резидентурам в
Северной Корее или нашим маршрутным агентам войти в связь с бывшими
японскими агентами и заставить их возобновить работу, пригрозив, что в
случае отказа фотокопии их автографов будут посланы куда следует. Эта
категория агентов должна была значительно пополнить нашу сеть на
Севере.
Нам понравилось предложение Лим Хо. Этот маленький человечек с
наголо обритой головой и сонной физиономией придумал хорошую вещь. В
качестве следователя контрразведывательного отдела главного управления
полиции он провел ряд допросов беглецов из Северной Кореи - крупных
промышленников, помещиков и бывших сотрудников японской полиции,
прибывших на Юг со своими семьями. Из этих беглецов, по его мнению,
можно было бы отобрать наиболее подходящих и после вербовки послать
обратно на Север, оставив в качестве заложников их жен и детей.
Полковник Хидака предложил провести учет всех жителей Южной
Кореи, имеющих родственников на Севере. Можно будет посылать
маршрутных агентов с рекомендательными записками к этим родственникам
и вербовать их путем шантажа.
В прежние годы наш генштаб и органы специальной службы на
материке довольно успешно проводили работу среди магометан, ламаистов
и христиан. Мы решили использовать контингента верующих. Через
"релидженс дивижн" - отделение по религиозным делам разведывательного
отдела американского штаба - наша группа достала архивы американских
миссий, действовавших до тихоокеанской войны в Корее. В делах
баптистских, лютеранских, методистских, пресвитерианских и
католических общин мы нашли полные списки корейской паствы с личными
характеристиками наиболее усердных прихожан.
Большинство запрошенных нами американских миссионеров согласилось
написать своим бывшим духовным чадам в Северной Корее письма с
предложением выполнить христианский долг - всемерно помочь подателю
письма.
Мы составили также списки видных проповедников из секты Небесного
пути, находящихся на Севере. При случае можно было бы попытаться
использовать членов этой секты.
Наш доктор оказался неистощимым на выдумки. Он дал нам ряд
великолепных идей по части вербовочных комбинаций. А одна из его
выдумок буквально привела в восторг Хаш-хаша.
Доктор предложил использовать для проведения террористических
актов родовую месть. Он объявил нам, что между многими родами в Корее
до сих пор еще сохранилась вражда, унаследованная от предков. Такая
фамильная вражда, основанная на семейных преданиях, существует,
например, между отдельными ветвями хэдюских и чондюских Цоев.
Роберт Хан решил провести регистрацию всех семей в Южной Корее,
члены которых по заветам предков обязаны провести акт мести против
семей, проживающих сейчас по ту сторону 38-й параллели. И если
выяснится, что объект мести занимает видное положение в Трудовой
партии или в северокорейской армии, можно будет уничтожить его руками
членов враждебной ему семьи. Эту фамильную вражду следует подогревать
всяческими способами, начиная с политико-идеологического воздействия и
кончая материальным поощрением.
Хаш-хашу эта комбинация так пришлась по вкусу, что при выборе
шифрованного наименования он приказал назвать ее "Нэнси", пояснив при
этом, что следует примеру полковника Тибетса, назвавшего свой самолет,
с которого он сбросил атомную бомбу на Хиросиму, именем своей матери.
При составлении программы конкретных действий мы уделили особое
внимание тем из них, которые должны были накануне нашего выступления
дезорганизовать тыл врага, то есть особым акциям - физическому
устранению живых объектов, взрывам, поджогам и бактериологическим
мероприятиям. Эту часть программы мы разработали очень подробно.
В наше распоряжение были переданы материалы из архивов 8-го -
диверсионного - сектора нашего генштаба и наших органов специальной
службы в Манчжурии и Китае, начиная с органов Доихара и Сакаи и кончая
органами "Вишня" и "Слива", которые широко практиковали особые акции,
дававшие большой политический и стратегический эффект.
Бактериологические мероприятия были запланированы нами по
материалам, представленным в американский штаб генерал-лейтенантами
медицинской службы Исии и Вакамацу. Исии - ныне хозяин гостиницы
"Вакамацусо" - предложил использовать маленькие воздушные шары, к
которым будут прикрепляться миниатюрные приборы, автоматически
сбрасывающие пробирки с бациллами.
Затем мы приступили к разработке самой трудной части программы -
к тому, как наладить систематическую связь с нашими резидентурами,
чтобы до начала выступления получить максимум данных о северокорейской
армии и об экономических ресурсах красной Кореи.
Хаш-хаш приказал планировать агентурно-разведывательные
мероприятия с таким расчетом, чтобы собрать как можно больше секретных
сведений о разработке руд в Северной Корее и прежде всего о вновь
открытых месторождениях вольфрамовых и алюминиевых руд.
Но вдруг выяснилось, что мы напрасно ломали голову над многими
вопросами. Большая часть нашей работы оказалась ненужной. Из Сеула
прибыл полковник Бирд и заявил:
- Осталось так мало времени до начала событий, что придется
предельно упростить наши задачи. Общие сведения о дислокации
северокорейских войск уже имеются. Этих сведений вполне достаточно.
Наше наступление будет внезапным и стремительным. Враг будет
разгромлен в ходе первых же боев. Поэтому нет необходимости в
проведении особых акций против промышленных и транспортных объектов -
пусть все достанется нам в целом виде.
К началу июля 1949 года все приготовления были закончены. 1-я
армия под командованием генерала Ким Сек Вона и 2-я под командованием
Цай Бен Дека заняли исходные позиции. Генерал Робертс приказал всем
американским военным советникам направиться в части, при которых они
состояли. Сам Робертс со своим штабом обосновался в Сувоне, в 25
километрах к югу от Сеула. Там же разместился со своей канцелярией
полковник Бирд.
Большая группа наших офицеров, в их числе Ии и Минами, выехала в
Корею.
Наступление было назначено на 25 июля. Оно должно было начаться с
пограничной перестрелки.
В этот день я вместе с Пак Ча Деном стал с утра разыскивать
Роберта Хана. Не застав доктора дома - он жил в отеле "Ясима", - мы
стали звонить в контору "Тоа-цусе" в Цукидзе, в кафе "Акахоси" в
Сибуя, в бар "Мицуяма", в ресторан "Мантинро", во все места, где
собирались местные корейцы - сторонники тайханского правительства.
Доктора нигде не было.
Пак Ча Ден высказал предположение о том, что доктор, по-видимому,
получил хорошие вести из Кореи и начал плести тайные политические
комбинации. Наш доктор, по словам Пак Ча Дена, до недавнего времени
примыкал к группировке премьер-министра Ли Бем Сека, враждующего с
президентом Ли Сын Маном, но затем переметнулся к сторонникам
возведения на престол принца Ли Ына, генерал-лейтенанта японской
армии.
Вечером мне позвонила секретарша Хаш-хаша и передала его
распоряжение: немедленно прибыть в Таканаву.
В переулке было совсем темно, фонари не горели. В домике-бунгало
тоже не было света, звонок не действовал. Я постучал. Открыв дверь и
разглядев меня, Хаш-хаш спросил с недоумением:
- А вы чего приплелись? Я вас вызвал на завтра.
Узнав, что я явился по распоряжению, переданному секретаршей,
Хаш-хаш выругался. Опять эта дура напутала; единственное, что она не
путает, это часы свиданий с кавалерами. И с этим светом тоже
безобразие. Токийский союз электриков опять объявил забастовку и
выключил свет на сутки. Надо скорей покончить с красными.
У Хаш-хаша не было спичек, а зажигалка испортилась. Мы прошли
ощупью в темную комнату.
- Где этот доктор? - спросил я. - С утра ищу его. Как там дела?
- Доктор послан в Сеул. Я говорил, что нельзя начинать, не собрав
все сведения. Вот и получился конфуз. - В голосе Хаш-хаша звучало
злорадство. - На рассвете двинули два полка из Кэсона в направлении
Кымчона. Сперва шло хорошо, неприятель впустил наших на свою
территорию, а потом ударил с двух сторон, наши не выдержали и
откатились назад. Во время боя два тайханских батальона перешли на
сторону северян. В общем, получилась осечка. Мак приказал отменить
поход и вызвал обоих идиотов на расправу.
- Полковник Бирд, по-моему, ничего не смыслит в делах разведки,
но зато производит впечатление бравого офицера.
- Кто? Бирд? - Судя по голосу, Хаш-хаш скривил губы. - Всему миру
известно, что ваш Бирд - доверенный "Анаконда коппер майнинг компани"
и его интересуют только медные руды в Габсане и Канге. Он такой же
боевой офицер, как вы римский папа.
Я вспомнил, как Хаш-хаш настаивал на сборе сведений о
месторождениях вольфрамовых и алюминиевых руд, но воздержался от
замечания.
Раздался стук в наружную дверь. Хаш-хаш вышел в переднюю, открыл
дверь и стал сердито шептаться с кем-то. Вернувшись, он шепнул мне:
- У меня нет ключа от другой комнаты, придется привести сюда
человека. А вы уходите немедленно и не смейте заговаривать со мной.
Ждите моего звонка завтра вечером.
Он привел кого-то и усадил в углу комнаты. На слух я определил,
что пришли двое. В это время во двор въехала машина и дала протяжный
гудок. Хаш-хаш выскочил в переднюю и, открыв дверь, стал разговаривать
с кем-то по-корейски, вставляя американские ругательства. Во дворе
снова зашумела машина. Вдруг свет фар через окно осветил комнату.
Только на одно мгновение, но этого было достаточно. Я успел бросить
взгляд на сидящих в углу комнаты и вздрогнул. Приведения? Нет, это
были не приведения. Напротив меня сидели они - настоящие, живые,
воскресшие.
Вошел Хаш-хаш и сказал:
- Ну, тигры, придется всем вам выметаться отсюда. Выходите по
одному. Первый выходит в переулок и сворачивает направо, второй -
налево, третий выйдет через задний двор в другой переулок. Первым
идите вы, Хиропон. Не смейте прощаться вслух.
Я громко засмеялся.
- Обойдемся без этой церемонии, подполковник. Мы, японские
офицеры специальной службы, умеем узнавать друг друга в темноте по
запаху. Здорово, Дзинтан и Муссолини!
Они дружно гаркнули:
- Здорово, Каппа!
- Я сменил кличку. Теперь меня зовут Хиропон. Подполковник
Харшбергер, наш благодетель, банзай!
- Банзай! - подхватили они.
Хаш-хаш протяжно свистнул:
- Вот это ловко... узнали друг друга по запаху, черти...
Я вытащил спички из кармана:
- А вот и спички. Подполковник, нам надо отпраздновать встречу. У
вас в шкафу есть виски. Давайте выпьем вместе, кутнем как следует.
- Здесь вам не бар, - сказал Хаш-хаш строго. - Пейте в другом
месте, а мне сегодня нельзя пить.
Мы вышли втроем и отправились ко мне. Я провел друзей в комнату
Миками, а сам, пройдя к себе, схватил фотокарточки на этажерке,
изорвал их на мелкие кусочки и швырнул в стенной шкаф.
Из ближайшего ресторана нам доставили угощение и несколько
бутылок сакэ. Мы начали пить. Я не спрашивал у друзей, каким образом
их конверты и сабли оказались у других. Дзинтан и Муссолини тоже не
касались этой темы. Но через некоторое время Дзинтан, усмехнувшись,
сказал:
- Я был уверен в том, что ты догадаешься обследовать трупы и
поймешь в чем дело.
Мне ничего не оставалось, как подтвердить это. Я сказал, что,
осмотрев трупы, сперва удивился, а потом понял и решил последовать
примеру друзей.
- А где Кацумата и Минэ? - спросил я.
- Один на Окинаве, другой на Тайване, - ответил Муссолини.
Мы пили до утра. Последнее облако сошло с моей души. Мои друзья
живы, никто из нас не был трусом. Судьба избавила нас от смерти в то
утро, потому что предназначила для грядущих великих дел.
Доктор и Лим Хо задержались в Сеуле и вернулись в конце средней
декады августа, спустя несколько дней после четвертой годовщины
капитуляции. На этот раз мы встретили траурную годовщину без чувства
скорби. В тот день контора Аояма, помещающаяся в Маруноути-билдинге,
получила приказ из Хибия набрать офицеров-инструкторов и сформировать
отряд волонтеров из офицеров и унтер-офицеров для отправки на материк.
Правда, нас опечалила весть о смерти Исихара. Умер самый дальновидный
из всех генералов империи. И умер как раз на пороге больших событий,
которые он предсказал в своей "Последней войне".
Сейчас же после возвращения Роберта Хана наша группа возобновила
работу. Штаб главнокомандующего убедился в том, что начинать активные
действия без солидной разведывательной подготовки нельзя.
Из Сеула прислали новую схему мероприятий. На этот раз она была
очень подробной. Бирд использовал нашу программу, забракованную им
недавно, и дал точное расписание действий на 1950 год по кварталам.
Все предложенные нами комбинации для проникновения в неприятельскую
агентурную сеть и ее контриспользования, для расширения контингента
объектов вербовки, проведения особых акций, начиная с
бактериологических мероприятий и акций по физическому устранению
северокорейских политических и военных деятелей, были приняты
полностью. На каждый квартал было намечено уничтожение двух членов
правительства и двух чинов высшего командования. С 1 января по 1 июля
1950 года должны были стать трупами восемь лидеров северян.
Мы дополнили схему Бирда программой увеличения стационарных
агентов ("ар эй") и маршрутных агентов ("ди эй") и создания нескольких
резервных резидентур, которые должны вступать в действие только в
случае провала основных.
По окончании этой работы Хаш-хаш дал нам для детальной разработки
схему акций, связанных со вторым этапом осуществления плана "Эй Би
Си".
Операции, перечисленные в этой схеме, объединялись условным
наименованием "Первая специальная служба" и предусматривали создание
агентурной сети во всех крупных городах Манчжурии и
Пекин-Шанхайгуаньского района. Эти мероприятия имелось в виду провести
в течение периода январь - май 1950 года.
Все работы по новой схеме Бирда и по схеме "Первая специальная
служба" были закончены нашей группой в начале декабря. Сейчас же после
этого Хаш-хаш приказал полковникам Хидака и Судзуки направиться вместе
с Лим Хо в Сеул для непосредственного участия в осуществлении
намеченных действий.
Хидака взял с собой группу офицеров, работавших ранее в органе
специальной службы в Китае, а Судзуки - двадцать офицеров, окончивших
в свое время разведывательные школы Накано и Нанайскую в Корее.
Контора Аояма уже подготовила к отправке в Корею три отряда -
первый отряд был сформирован генерал-лейтенантом Ватанабэ Ватару,
второй - полковником Саваи Тецуба - тем самым, который во время
прошлой войны был советником "короля Монголии" Дэвана, а третий -
вице-адмиралом Кондо Эйитиро. Отряд Кондо, состоявший из танкистов,
направился на Окинаву для специального обучения.
От имени начальника штаба главнокомандующего генерал-майор
Альмонда Хаш-хаш объявил нам благодарность. Я и доктор получили отпуск
на неопределенный срок. Роберт Хан уехал в Атами, где снял виллу, а я
решил после Нового года пройти курс лечения в Юмото, недалеко от озера
Тюдзендзи.
За день до моего отъезда на курорт ко мне пришли Дзинтан и
Муссолини. Они уезжали на Тайвань.
- Жалко, что вы едете туда, - сказал я. - Самое интересное
начнется в другом месте.
Дзинтан посмотрел на карту Азии, висевшую на стене над этажеркой,
на которой теперь стоял портрет Исихара.
- Когда начнется, везде будет интересно, - тихо сказал он. -
Можем встретиться в следующий раз в самом неожиданном месте. Перед
началом прошлой войны я простился со своим братом-моряком, он
направился к Гавайским островам, я - в Тяньцзин, а через месяц мы
встретились у берегов Явы. Вот так может произойти и на этот раз.
Муссолини провел пальцем по карте от Тайваня до Пекина и затем до
продолговатого, имеющего форму бумеранга Байкала.
- Встретимся здесь.
Мы решили покутить на прощание. Объехав несколько модных кафе и
баров и изрядно охмелев, мы очутились около станции Отяномидзу.
На углу улицы мы увидели старичка гадальщика с длинными белыми
усами, в старинной шапочке с хвостиком и в темных очках. Перед его
столиком стояла богато одетая женщина. Он рассматривал в лупу ее руку.
Женщина повернулась, и мы увидели плакат, приклеенный к столику:
"Долой суеверия! Научная физиогномика и хиромантия".
Мы узнали его сразу и, переглянувшись, захохотали. Я предложил
подойти к гадальщику поздравить его с успехами на новом поприще и
спросить, что нас ожидает в будущем. Мы подошли к Осьминогу и, щелкнув
каблуками, отдали честь. Он взглянул на нас поверх очков и открыл рот,
но сейчас же взял себя в руки. Медленно оглядев нас с головы до ног,
он опустил глаза и сказал печально-торжественным голосом:
- У всех вас троих на лице начертаны знаки "тайке" - знаки
неотвратимой беды. Всех трех ждет великое неблагополучие и позорная
кончина. За печальные предсказания денег не беру.
Он взмахнул хвостиком шапочки и повернулся к старушке, подошедшей
к столику. Мы молча отошли от гадальщика. Пройдя несколько шагов,
Дзинтан поцокал языком:
- Молодец старик, не растерялся. Сразу понял, что мы хотим
посмеяться над тем, что ему пришлось стать уличным прорицателем, и
опередил нас - нанес удар первым.
Зловещее предсказание Осьминога омрачило наше настроение. Мы
зашли в бар, чтобы смыть неприятный осадок. Муссолини вытащил из
кармана два маленьких мешочка и протянул мне и Дзинтану со словами:
- Старик может болтать что угодно. Талисман из Нарита охранит
нас.
Я взял мешочек и засунул во внутренний карман. Уже темнело, когда
я простился с друзьями на Кагурадзака. Они медленно, пошатываясь,
пошли вниз к трамваю и исчезли в толпе. Мне показалось, что они
растворились в воздухе, как привидения.
Я пробыл в Юмото только полторы недели. Из конторы Аояма пришла
телеграмма: завтра к 22 часам явиться в контору.
Придя в назначенное время на седьмой этаж Маруноути-билдинга, я
застал там генералов Кавабэ, Камата, Арисуэ, Онодера, Танака, Дои и
Ямаока, полковников Хаяси и Котани и подполковника Ямадзаки. Кавабэ,
внимательно оглядев меня, буркнул:
- Побриться немедленно.
Котани взял меня под руку и потащил в соседнюю комнатку. Он
показал мне, как надо обращаться с электрической бритвой, и включил
ток. Машина загудела, как маленький пылесос. Котани провел рукой по
моим щекам и кивнул головой:
- Теперь можно идти на аудиенцию.
Я узнал, что сейчас мы поедем представляться самому хозяину
главной конторы и прибывшему в Японию председателю объединенной группы
начальников штабов Америки. Мак решил удостоить нас приемом в знак
того, что удовлетворен нашей работой.
Вернувшись в приемную комнату, я увидел щупленького старика с
нафабренными усиками, в старомодной визитке. Это был генерал-лейтенант
медицинской службы профессор Исии, знаменитый создатель бомбы "И". Он
рассказывал обступившим его генералам о том, как надо выращивать
орхидеи. Котани шепнул мне, что сейчас же, после того как в Хабаровске
начался суд над японскими военными, обвиняемыми в применении
бактериологического оружия, штаб Макартура отправил Исии в бест. Скоро
Исии поедет в Америку, будет работать в лаборатории Вульперта в Кэмп
Детрик под Вашингтоном.
Вскоре за нами приехал майор Ириэ, американский японец, и мы
направились в дом страховой компании. Нас подняли на шестой этаж. Мы
прошли в аванзалу, где находились обер-секретарь Мака генерал-майор
Уитнии старший адъютант полковник Банкер. Полковник сейчас же вошел в
кабинет главнокомандующего, а генерал поздоровался с Кавабэ за руку и,
отведя его в угол, стал разговаривать через переводчика Ириэ, -
по-видимому, относительно процедуры представления.
Нас угостили манильскими сигарами. Когда мы докурили их почти до
половины, в дверях показался адъютант и жестом пригласил нас. Мы вошли
вслед за Кавабэ в огромный кабинет главнокомандующего и, пройдя его,
вступили в следующую комнату - курительную Мака. Она тоже была
огромной.
Около камина в креслах из крокодиловой кожи сидели двое. Они
встали и ответили кивком на наш поклон. Мак был в рубашке с небрежно
расстегнутым воротником, на котором виднелись пять звездочек. Он
держал в зубах не маисовую трубку, с которой обычно снимался, а
японскую трубочку с золотой головкой и стволом из черного бамбука.
Этим он, очевидно, хотел подчеркнуть свое благоволение к нам. Рядом с
ним стоял генерал с четырьмя звездочками. У него был огромный выпуклый
лоб и выпирающий вперед рот. По бокам этой карикатурной физиономии
торчали большие оттопыренные уши, напоминающие ручки китайской вазы.
Это был Брэдли.
У окон разместилась группа старших офицеров и штатских. Рядом с
низеньким толстым штатским стоял Хаш-хаш в парадной форме, с орденом
Серебряной звезды на груди. Он что-то говорил на ухо толстяку. Поза
Хаш-хаша была весьма почтительной. За толстяком стоял коренастый
генерал со свирепой, квадратной физиономией, с тремя звездочками на
воротнике, расстегнутом, как у Мака. Это был командующий 8-й армией
Уокер.
Церемония представления была очень простой. Мы по очереди, сделав
шаг вперед и шаркнув ногой, громко называли свою фамилию и чин. Ириэ
переводил. Нам протягивали руку - Мак пожимал слабо, а Брэдли крепко.
Затем мы кланялись и делали шаг назад. Мак вместо улыбки щурил и без
того узкие глаза с набухшими веками.
Все прошло гладко, если не считать того, что генерал-майор Танака
вместо своей фамилии брякнул "Тайфун", но тут же поправился. Мак чуть
заметно улыбнулся и кивнул головой.
Как только мы кончили представляться, Мак вынул трубку изо рта и
низким хрипловатым голосом отрывисто сказал:
- Очень рад видеть друзей Америки. Уверен, наши общие усилия
дадут результаты э... по части укрепления основ демократии в Японии и
э... претворения в жизнь идеалов демократии. Очень рад.
Ответное слово держал Кавабэ. Он вытащил из кармана листочек и
стал читать. Ириэ переводил каждую фразу отдельно. Кавабэ сказал, что
все благомыслящие японцы, проникнутые чувством искренней
признательности к его высокопревосходительству фельдмаршалу за его
истинно гуманное отношение к побежденной Японии и за его благоуспешные
неустанные заботы в направлении демократизации страны и пресечения
попыток разрушительных элементов распространять тлетворные идеи,
считают высокой честью для себя участвовать в деле выполнения
влаголюбивых предначертаний его высокопревосходительства по части
утверждения кардинальных принципов демократии.
Сделав паузу, Кавабэ добавил:
- Япония занимает шестое место в мире по количеству населения, но
по величине территории - тридцатое место, ввиду чего демократически
настроенные элементы Японии горячо надеются, что устранение указанного
выше трагического противоречия будет осуществлено в ходе претворения в
жизнь идеалов демократии во всей Азии в интересах упрочения общего
правопорядка и гармонического процветания демократических начал,
способствующих обеспечению всеобщего благосостояния и благополучия.
Пока Кавабэ читал свою речь, я успел украдкой осмотреть всю
комнату. Ее главным украшением были полки, уставленные всевозможными
трубками, начиная с индейских, перевитых шнурами с кисточками, и
китайских водяных трубок и кончая массивными фарфоровыми трубками,
похожими на музыкальные инструменты, и длинными корейскими трубками с
мундштуками из янтаря и слоновой кости.
Кавабэ кашлянул в знак окончания своей речи и поклонился.
Церемония приема была окончена. Адъютанты направились к дверям, а Мак
и Брэдли сели, не дожидаясь нашего ухода.
Кавабэ решил почтить американского главнокомандующего знаком
наивысшего уважения. В бытность заместителем начальника генштаба он
неоднократно удостаивался чести делать всеподданнейшие доклады и
усвоил манеру ухода из августейшего кабинета, предписываемую
придворным церемониалом. Согласно этому церемониалу верноподданным
запрещается показывать государю свой зад. Кавабэ решил применить и на
этот раз японскую придворную манеру ухода. Он наклонился вперед и в
этой позе поклона стал мелкими шажками пятиться боком к дверям. Мы
тоже согнулись в поклоне и попятились за Кавабэ по-крабьи.
У дверей мы выпрямились, отвесили последний поклон и вышли из
комнаты.
По всем конторам, артелям, товариществам и клубам было разослано
отпечатанное на мимеографе и снабженное грифом "Совершенно секретно"
краткое сообщение о приеме в Хибия. В сообщении приводился текст речи
Мака об укреплении основ демократии в Японии и претворении в жизнь
идеалов демократии.
Через два дня Брэдли и начальники штабов вылетели в Америку.
Стало известно, что они обсудили с Маком вопросы, касающиеся
укрепления военных баз в Японии и претворения в жизнь намеченных
стратегических мероприятий.
Я рассказал доктору об этом приеме. Когда я упомянул о штатских,
стоявших впереди начальника штаба Альмонда и командующего 8-й армией
Уокера, Роберт Хан сказал:
- Это большие персоны. Их называют "мозговым трестом"
главнокомандующего. Низенький толстяк - это господин Вуд, председатель
правления фирмы "Сирс, Робак энд компани", а худощавый лысый -
Уиттемор, вице-председатель "Чейз нэйшнл банк". А наш Хаш-хаш - это я
знаю от одного американского корейца, работающего в штабе, - считается
приближенным господина Вуда, который имеет чин генерал-майора...
Я опять вспомнил, как Хаш-хаш настаивал на сборе сведений о
вольфраме и бокситах, и понял, в чем дело.
Из Сеула прилетел южнокорейский президент доктор Ли Сын Ман в
сопровождении начальника генерального штаба Цай Бен Дека. Их встретил
на Ханэдаском аэродроме сам Мак и сразу же отвез к себе на квартиру в
Акасака, где раньше было американское посольство. Гости пробыли в
Акасака до следующего дня и улетели обратно.
Разумеется, никто нам не рассказывал о содержании переговоров, но
мы сами догадывались. Речь могла идти только об одном: Мак ознакомил
гостей с решениями, принятыми на чрезвычайном стратегическом совещании
в Хибия.
Контора Аояма получила приказ набрать для отправки на полуостров
отряды летчиков, саперов и шоферов. Отряд, сформированный
вице-адмиралом Кондо, уже был переброшен с Окинавы в Корею. Все
волонтеры, посылаемые на полуостров, получили форму американского
образца. Всем было приказано говорить по прибытии в Корею, что они из
422-го отряда американской армии, то есть отряда американцев японского
происхождения, который во время войны отличился на итальянском фронте.
По всем конторам прошла весть о том, что скоро будет осуществлен
проект "Органа Като" - объявят о создании резервного полицейского
корпуса.
От Дзинтана я получил открытку с гонконгским штемпелем. Он
передавал мне привет от генерал-лейтенанта Добаси, находящегося сейчас
в Сайгоне, Очевидно, наши отряды уже были и в Индо-Китае.
Наконец настал день, когда Хаш-хаш предложил мне поехать в Корею
- в город Сувон, где будет находиться наша группа специальной службы.
Там я должен дожидаться приезда Хаш-хаша и доктора. Они приедут
незадолго до начала событий. Сувон всего в двадцати пяти километрах от
Сеула, но мне нельзя будет отлучаться ни на минуту.
Пак Ча Ден, которому было приказано ехать вместе со мной, сообщил
мне:
- Полковник Бирд отозван в Америку, Хаш-хаш очень доволен. Убрали
конкурента.
Я нанес прощальные визиты генерал-лейтенантам Кавабэ и Ивагуро,
затем заехал в отель "Кубана" в Цукидзи, чтобы увидеться с прилетевшим
недавно из Сеула майором Кабураки. Он представил меня корейцу Уильяму
Цою - офицеру разведывательного отдела тайханского генштаба.
Мы проговорили до рассвета. Позвонил Пак Ча Ден и сообщил, что
пора ехать на аэродром в Ханэда. Кабураки и Уильям Цой решили
проводить меня.
Наступил торжественный момент - я покидал Токио. Там, за
горизонтом, меня ждал материк, необъятная арена для подвигов во славу
плана Исихара.
Кабураки подошел к окну посмотреть, пришла ли наша машина.
Комната находилась на втором этаже. Он поманил меня пальцем и шепнул:
- Идите сюда. Только не шумите.
Я увидел внизу трех парней с велосипедами. Один из них, с
забинтованной головой, смотрел в конец переулка, остальные двое
наклеивали что-то на дощатый забор противоположного дома, орудуя
большими малярными кистями.
Я поднял бутылку, валявшуюся у окна, и швырнул ее изо всех сил.
Бутылка попала в одного из них, он растянулся на земле, но в тот же
момент приподнял голову и бросил бутылку обратно в наше окно. Мы
отскочили назад. Бутылка ударилась о стену и свалила несколько склянок
с полки. Я вытащил револьвер из кобуры и выглянул в окно. Их уже не
было. На заборе красовался плакат: "Долой фашистов-милитаристов!"
Рядом с буквами был нарисован военный в очках, с усиками, его
вытаскивала из ямы, держа за шиворот, чья-то большая рука, занимавшая
верхний угол плаката. Военный был удивительно похож на
генерал-лейтенанта Ивагуро.
- На прошлой неделе на этом же заборе был наклеен такой же
плакат, - сказал Кабураки. - В тот раз был нарисован Кавабэ.
- Надо подстеречь и ухлопать на месте, - сказал я.
Кабураки покачал головой:
- Их трудно поймать. Шныряют по всему городу на велосипедах и
расклеивают. А ты заметил, как ловко этот парень размахнулся и метнул
бутылку? По всем правилам. Сразу видно - бывший солдат.
Я кивнул головой. К сожалению, это было так: многие бывшие
солдаты стали красными. Они бесповоротно отреклись от империи.
- А что смотрит полиция?
- Полиция охотится за ними. И наша и американская. Сформированы
специальные летучие команды для борьбы с антиамериканскими плакатами и
надписями, так называемые "скрэйп офф групс" - группы соскабливания.
Вскоре подъехала наша машина, и мы спустились вниз. Когда мы
надевали обувь в передней, в переулке загрохотали мотоциклы. Рядом с
нашей машиной остановились три мотоцикла с эм пи. Они сейчас же
приступили к работе. Облили плакат мыльной водой из прибора, похожего
на огнетушитель, и стали соскабливать бумагу жесткими щетками.
Закончив работу, они сложили щетки и баллоны в коляски мотоциклов и
укатили.
- Им надо успеть объехать вверенный им район до начала утреннего
часа "пик", - сказал Кабураки.
- Надо раньше начинать эти объезды.
- Тогда будут наклеивать после их объезда.
- В Сеуле тоже расклеивают или просто пишут краской на стенах, -
сказал Уильям Цой. - Пойманных за этим делом уничтожаем на месте.
Я кивнул головой - это самый действенный способ.
Мы поехали по пустынным улицам в сторону Сукиябаси - надо было
заехать за Пак Ча Деном, он жил на Западной Гиндзе. Когда наша машина,
промчавшись мимо редакции газеты "Йомиури", завернула за угол на
Западную 3-ю улицу, мы увидели - как раз напротив кабаре "Шанхай" -
двух мальчуганов-газетчиков. Они писали что-то на стене. Услышав шум
машины, они нырнули в ворота, звякнув колокольчиками. Я успел
прочитать: "Go home quick!" - "Убирайтесь домой скорей!"
- Скрэйп-оффисеры, наверно, уже проехали, - сказал Кабураки. - Им
надо ездить все время, одного объезда мало!
По дороге на аэродром мы заметили еще несколько плакатов и
листовок, расклеенных красными. На стене табачной лавки около
Синагавского вокзала чернели буквы: "Outlaw the A-bomb!" - "Объявить
А-бомбу вне закона!" А на столбе возле храма Инари было выведено
по-японски: "Защищайте всеобщий мир!"
Самолет поднялся в воздух, и я отвесил прощальный поклон столице.
Я хотел настроиться на торжественный лад, но ничего не получалось.
Настроение было испорчено. Перед моими глазами все время стояли два
мальчугана-газетчика. Через шесть-семь лет они достигнут призывного
возраста. Те школьники, которые в то утро - четыре с половиной года
тому назад - отказались умереть и убежали с площади, уже стали
призывниками. А тот парень, который метнул бутылку, - бывший солдат.
Ни на кого нельзя положиться.
Пак Ча Ден стал что-то рассказывать мне, но я не слышал его.
Непроизвольно я произнес вслух:
- А вдруг и эти подведут?
- Кто? - спросил Пак.
Я махнул рукой, отвернулся и молчал всю дорогу.
Прибыв в Сувон, я застал здесь отряд японских волонтеров,
сформированный по заданию конторы Аояма полковником Саваи Тецуба.
Офицеры щеголяли в американской форме, а я и Пак Ча Ден облачились в
форму южнокорейской 3-й дивизии столичной охраны.
Итак, я довел свои записи до нынешнего дня, описав вкратце свой
жизненный путь от горы Такатори до этого древнекорейского городка. Как
хорошо, что я успел записать все до приезда Хаш-хаша. Он только что
известил меня: приедет послезавтра. Значит, скоро начнется.
Прилетел Хаш-хаш, и у нас закипела работа. На днях мы получим
сырье для обработки - партию арестованных, у которых имеются
родственники в Северной Корее. Всем им предъявлено обвинение в
шпионаже в пользу северян. Основанием для обвинения служит только то,
что у них имеются родственники на Севере. Мы подвергнем всех
арестованных специальному допросу и, отобрав подходящих, проведем
вербовку.
Роберт Хан сейчас в Кэсоне, скоро приедет сюда.
По радио передали сообщение: Мак приказал японскому правительству
отстранить всех членов Центрального Комитета Коммунистической партии
Японии от всякой политической и общественной деятельности. Те члены
Центрального Комитета, которые избраны в парламент, лишаются
депутатских полномочий.
По всей Японии запрещены митинги, собрания и демонстрации.
Полиция приведена в боевую готовность. Все части государственной
полиции получили броневики и джипы, вооруженные пулеметами. В Токио,
Осака, Кобэ, Нагоя, Иокогаме, Хамамацу и других городах начались
аресты коммунистов по спискам, полученным от 2-го отдела штаба Мака.
Чистка в тылу начата. Без этого нельзя развертывать активные
действия на материке, потому что после начала событий почти вся 8-я
американская армия будет брошена из Японии на фронт.
В Токио опять прибыл генерал Брэдли и вместе с ним министр
обороны Джонсон и советник государственного департамента Джон Форстер
Даллес. Они приехали совещаться с Маком по кардинальным вопросам
активной политики Америки в Азии.
Приехал Роберт Хан. Он говорит, что основные силы тайханских
войск уже завершили концентрацию у линии 38-й параллели. Командующий
западным фронтом генерал Ким Сек Вон уже находится в районе Кэсона, а
командующий восточным фронтом генерал Дай Бен Дек - в районе Чунчона.
На этот раз все предусмотрено. По боеспособности, оснащению и
моральному состоянию южнокорейские войска, по словам генерала
Робертса, теперь почти не уступают американским. Прошлогодняя история
не повторится.
Министр обороны Син Сен Мо и заместитель начальника генштаба Чен
Ир Гвон сейчас заняты формированием новых дивизий, в которые будут
вкраплены японские части. Генерал Робертс уже ознакомил тайханское
военное командование с точным расписанием прибытия в Корею
американских вооруженных сил после начала событий. 24-я дивизия,
находящаяся в Японии, уже готова к отправке. Она будет переброшена
первой. Остальные части 8-й армии и 5-й воздушный флот тоже готовы. Из
Америки прибудут 1-я дивизия морской пехоты и 2-я пехотная дивизия.
Получил приказ готовиться к отправке ряд, частей 4-го и 6-го армейских
округов Америки. Командующий 7-м флотом вице-адмирал Стрэбл уже
отправил часть кораблей в Корейский пролив.
Потрясающая новость: вчера арестовали красавицу кореянку, бывшую
личную секретаршу полковника Бирда. Арестована вся прислуга: две
горничные, камердинер, кухарка, повар, шофер, швейцар, привратник,
садовник и прочие - всего девятнадцать человек. Всех их нанимала
секретарша. Она умела править машиной и обращаться с киносъемочным
аппаратом и довольно часто совершала на личной машине полковника
прогулки к запретной зоне около 38-й параллели. У нее был специальный
пропуск, выданный Бирдом, и она могла свободна проходить во все
учреждения, даже во дворец президента Ли Сын Мана. Она очень дружила с
женой президента американкой Алисой, которая, вероятно, рассказывала
ей все, что узнавала от мужа.
Если будет точно установлено, что секретарша - агент Севера,
придется признать, что в центре Сеула, в доме американского советника
по делам разведки и контрразведки, в течение нескольких лет помещалась
неприятельская разведывательная резидентура. Какой скандал!
Хаш-хаш сказал:
- Самое главное - выяснить: знала ли она об основном плане? И
если знала, то успела ли передать своим? Если успела передать, то нам
надо начать как можно скорее, пока они не подготовились как следует.
Пак Ча Ден записал текст обращения, только что переданного по
пхеньянскому радио. Обращение передано от имени блока прогрессивных
политических партий и общественных организаций Севера и Юга Кореи.
Блок, именуемый Единым демократическим отечественным фронтом,
предлагает осуществить объединение Кореи мирным путем.
Северяне, очевидно, уже догадываются об всем и стараются изо всех
сил предотвратить события.
Надо начать как можно скорее. Это обращение насчет мирного
объединения страны лучше всякого архисекретного документа, добытого
агентурным путем, говорит о том, что северяне не готовы к войне и
боятся ее.
В Сувон прибыли Лим Хо, полковники Судзуки и Хидака и майор Ириэ.
Ямаока, Котани, Ии и другие сейчас находятся в Сеуле.
В Пусан прибыли еще три японских отряда.
Доктору только что сообщили по телефону из Сеула о том, что
личная секретарша Бирда и весь штат прислуги казнены. Несмотря на
применение различных форсированных способов допроса, никто из них
ничего не сказал.
Северяне от имени своего парламента снова передали по радио
предложение о мирном объединении страны путем слияния парламентов
Северной и Южной Кореи.
Судя по всему, северокорейское правительство не может положиться
на свои войска и поэтому всячески старается предупредить акции с нашей
стороны.
Из Сеула приезжал с визитом майор Уильям Цой. Говорит, что в
последнее время, несмотря на чрезвычайные меры, принимаемые полицией,
все чаще и чаще на стенах и заборах стали появляться листовки,
призывающие к мирному объединению корейского народа.
Надо скорей начинать!
Советник государственного департамента Джон Форстер Даллес вчера
проехал вдоль линии 38-й параллели, осматривая позиции южнокорейских
войск. По окончании этого обследования Джон Даллес выступил с речью
перед офицерами двух тайханских соединений. Он сказал:
- Я увидел гораздо больше, чем слышал ранее. Вам не может
противостоять даже самый сильный противник. Недолго ждать того
момента, когда вы сможете проявить свою силу.
Час тому назад меня вызвал Хаш-хаш и слегка дрожащим голосом
медленно произнес:
- Завтра утром.
Он достал из чемодана шприц и, отвернув рукав, впрыснул себе
порцию хиропона. Я взял из коробки сразу три таблетки и проглотил.
- Когда именно? - спросил я.
- В четыре утра по сеульскому времени.
- Как начнем?
- Взорвутся мины замедленного действия на самой линии параллели.
Начнется стрельба. Они ответят. Члены корейской комиссии Объединенных
Наций, конечно, удостоверят, что северяне открыли огонь первыми. После
артиллерийской подготовки западная армия Ким Сек Вона и восточная Цай
Бен Дека ринутся вперед.
Хаш-хаш достал из чемодана бутылку французского коньяка и,
наполнив дорожные бокалы, провозгласил тост:
- За начало позитивных действий!
Я сказал:
- За переход от холодной войны к горячей!
Мы чокнулись и выпили.
Хаш-хаш закупорил бутылку и спрятал в чемодан.
- Это очень дорогой старинный коньяк. Следующий глоток из этой
бутылки сделаем на берегу Ялу.
Я так и не разглядел этикетку на бутылке.
То, что я записал до сегодняшнего дня, заполнило тетрадь только
наполовину. С завтрашнего дня - 25 июня 1950 года - я начну заполнять
вторую половину. Каждый вечер буду тщательно, аккуратно, обстоятельно
записывать итоги дня - все детали великого продвижения на Север.
С завтрашнего дня начну новую страницу моей тетради. С
завтрашнего дня начнется новая страница истории Азии.
Сегодня ночью дух генерала Исихара спустится на землю и медленно
пройдет по линии, вдоль которой на днях проехал высокопоставленный
американец.
Бог воинов Юмия Хатиман, благослови нас!
Все это время было не до записей. Эти два месяца останутся
навсегда в моей памяти как ужасный сон. Сон, который длился шестьдесят
дней подряд. Я даже ни разу не вспомнил о тетради.
Мой чемодан - в нем была тетрадь - уцелел чудом. Майор Дод из
штаба генерала Чэрча - преемника Робертса, схватив мой чемодан по
ошибке, швырнул его в проходящий джип. Дод не доехал до Тайдена, его
сразил выстрел из бамбуковой рощи, а чемодан доехал. Я нашел его среди
вещей, валявшихся перед Тайденским вокзалом. Я сам чуть было не
остался в Сувоне. Суматоха началась глубокой ночью после нескольких
выстрелов на южной окраине города. Первым укатил сам Чэрч со своим
штабом, бросив даже личные вещи. Я кинулся к джипу Хаш-хаша, но перед
машиной уже происходила свалка. Меня сбили с ног, я чуть не попал под
"роллс-ройс", набитый американскими офицерами. Некоторые были в
пижамах, но в шлемах. Потом я узнал, что этот "роллс-ройс" принадлежал
тайханскому министру обороны Син Сен Мо. Самого министра выкинули из
машины. Его подобрали наши из отряда Саваи, ехавшие в грузовике, но,
увидев, что это не японец, опять выкинули. Министр все же добрался до
Тайдена - не знаю как. А я спасся благодаря капитану Харуяма из отряда
Саваи. Он прыгнул в машину, в которой были какие-то штатские корейцы в
шляпах, - очевидно, тайханские сановники, и втащил меня. Кто-то из
штатских попытался вытолкнуть меня, но я выстрелил ему в лицо и
выбросил из машины. Харуяма погиб нелепой смертью. На крутом повороте
он вылетел из машины и угодил прямо под шедший следом за нами
студебеккер. В ту ночь Сувон был филиалом ада.
Буду записывать как попало. Некогда думать о связности изложения.
Сейчас не до этого. Как-нибудь потом перепишу все, исправлю, дополню.
А пока что буду набрасывать начерно.
Вначале предполагалось, что наша группа займется проведением
особых акций, в частности подготовкой агентов особого назначения и
заброской их тем или иным путем в неприятельский тыл для осуществления
мероприятий в ожидании подхода наших войск. Но надобность в этом
отпала в связи с непредвиденным ходом событий.
Отпала надобность и в "сырье", имевшемся в нашем распоряжении.
"Сырье" состояло из арестованных обоего пола двух категорий - тех, у
кого родственники на Севере, и тех, кто был арестован просто с целью
выяснения возможности его использования.
Мы имели в виду отобрать из этого "сырья" материал, подходящий
для вербовки и заброски. В случае использования того или иного
завербованного имелось в виду превратить членов его семьи в
заложников. Поэтому мы заблаговременно собрали членов семей всех
арестованных - их родителей, мужей, жен, братьев, сестер и детей - и
заключили под стражу для сохранности.
Как только выяснилось, что в связи с угрожающей ситуацией на
фронте придется начать подготовку к эвакуации, Хаш-хаш распорядился
приступить к ликвидации "сырья" и членов их семей. Не таскать же за
собой 2 000 с лишним арестованных, добрую половину которых составляют
женщины и малыши. По получении сообщения о начале боев в районе Сеула
мы решили частично ликвидировать их на одной из окрестных сопок, где
были большие пещеры. Это проделали под нашим руководством
южнокорейские полицейские. Оставшихся мы переправили на грузовиках в
Тайден. Прибыв туда, мы ликвидировали всех до одного накануне ухода из
города.
Оставшись без работы, наша группа получила приказание помогать
отделу контрразведки штаба 24-й американской дивизии, а затем штаба
8-й армии. Чины контрразведки были завалены работой в связи с приказом
командующего 8-й армией Уокера об уничтожении всех подозрительных
гражданских лиц, появляющихся в прифронтовой полосе. При отступлении
американские войска заставляли жителей всех городов и деревень уходить
на юг. Но вскоре возникли опасения, что агенты северян, просачиваясь
через линию фронта, пробираются в толпе эвакуирующихся на юг для
подрывной работы или для установления связи с партизанами. Ввиду этого
американская контрразведка приступила к жестокому прочесыванию
эвакуирующихся. На всех дорогах и у входа в каждый город и деревню
стали действовать летучие группы контрразведчиков. Первое время всех
мало-мальски подозрительных обезвреживали на месте без допроса.
Но так как эти массовые ликвидации подозрительных, проводимые без
всякого допроса, не давали никаких данных о деятельности
неприятельской разведки, всем летучим группам было приказано
препровождать наиболее подозрительных в отделы контрразведки при
частях. А эти отделы, в свою очередь, направляли в контрразведку при
штабе армии всех, кого находили интересными. Работать нам приходилось
круглые сутки, чтобы скорее пропускать арестованных. Они поступали
беспрерывно.
Некоторым арестованным перед допросом вводили в организм особые
препараты - амитал и пентотал. Нам сказали, что эти препараты,
действующие на психику, употребляются сейчас в Америке при допросах,
чтобы ускорять признания арестованных. Но эти американские препараты
на корейцев действовали слабо. Мы предпочитали применять традиционные
форсированные методы допроса, варьируя их по своему усмотрению.
По этой части, пожалуй, самым изобретательным был наш доктор.
Всегда корректный, отличающийся своими церемонными манерами, он
оставлял свою изысканную вежливость у входа в каморку, где вел допрос
с помощью трех технических ассистентов - американских сержантов. Из
этой каморки никто из допрошенных не выходил на собственных ногах.
Хаш-хаш допрашивал только женщин и тоже был весьма изобретателен.
Эта работа выматывала нас, приходилось поддерживать себя
хиропоном и сигаретами, пропитанными героином. После одной бессонной
ночи, когда мы профильтровали несколько десятков рабочих и работниц
Тэгуской трикотажной фабрики, подозреваемых в содействии партизанам, и
сразу же после допроса обезвредили, Хаш-хаш сказал нам:
- Есть два фронта, на которых мы сейчас ведем борьбу с
северокорейцами: наземный и наш, экзекуционный. На наземном дела пока
идут туговато, зато мы как следует отыгрываемся на другом фронте.
- Есть еще третий, - сказал я, - воздушный. На этом мы тоже
отыгрываемся.
- Воздушный это тоже экзекуционный. Наши массированные бомбежки,
уничтожающие их население в тылу, это не столько военные операции,
сколько карательные.
На наземном фронте дела действительно шли неважно. С тех пор как
мы начали операции, прошло два месяца. Перед нами не Ялу, а Нактонган,
сзади Корейский пролив.
Вся работа нашего Общества изучения истории пошла насмарку.
Робертс снова подвел. Обученные и разрекламированные им тайханские
дивизии не выдержали первого же контрудара.
Почему так быстро рухнул фронт? Главная причина: позиции войск
Ким Сек Бона и Цай Бен Дека были довольно сильны на переднем крае, но
не имели большой глубины. Все десять южнокорейских дивизий, двинутых в
дело на рассвете 25 июня, готовились не к оборонительным операциям, а
к нанесению внезапного и сокрушительного удара. У всех нас - начиная с
пятизвездного сегуна в Хибия и кончая последним тайханским
подпоручиком - была твердая уверенность, что враг, застигнутый
врасплох, не выдержит удара и будет нокаутирован на месте.
Нанося удар, южнокорейское командование сразу же ввело почти все
основные силы в первые эшелоны, чтобы придать им максимальную мощь.
Начато было хорошо. Артиллерийская подготовка была очень
непродолжительной - надо было скорее накинуться на врага. И
южнокорейские дивизии, перейдя линию параллели, ринулись вперед в
районах Хэдю, Кымчона и Червона. Перед собой они увидели только
несколько небольших отрядов северокорейской пограничной стражи. Эти
отряды стали отходить, и южнокорейские войска, вступившие на
территорию Северной Кореи, продвинулись в глубину на несколько
километров. Но после этого темп наступления стал падать из-за
яростного сопротивления северокорейских пограничников. И вместо того
чтобы броситься в атаку, выдержав до конца принцип молниеносного
удара, дивизии южан стали топтаться на месте, ожидая прибытия своей
тяжелой артиллерии. Это замедление темпа продвижения оказалось
роковым. Стали подходить части северокорейской армии и с ходу
завязывать бои на отдельных участках. Все преимущества, вытекавшие из
фактора внезапности, быстро сошли на нет. Противнику была дана
возможность прийти в себя и начать развертывать свои силы. Спустя три
часа после первого броска продвижение южнокорейских войск
приостановилось, а вскоре на некоторых участках они стали пятиться
назад. Враг быстро усиливал нажим и начал контратаки. Вскоре
контратаки переросли в общий контрудар. И этого контрудара
южнокорейские дивизии не выдержали. Их учили одному: внезапно
наброситься, смять врага и быстро пойти вперед, а не держать оборону.
И в это время противник пустил в ход танковые части. Они
вклинились в линии тайханцев, стали все больше и больше расстраивать
их боевые порядки. А затем началось контрнаступление северокорейцев.
Южане покатились обратно все быстрее и быстрее и, дойдя до своих
старых исходных позиций на линии параллели, уже не смогли закрепиться
на них. Северокорейцы пошли вперед: на западе - на Сеул, в центре - на
Чунчон и на восточном побережье - на Каннын.
На следующий день контрнаступление северокорейцев по всему фронту
уже переросло в оперативное преследование южнокорейских войск.
К концу первой недели из десяти дивизий, созданных Робертсом,
осталось только три. Война была, по существу, закончена. Но она не
закончилась, потому что началась новая война - американо-корейская.
Американо-корейская война тоже с самого же начала пошла под
знаком неожиданностей.
Макартур бросил в Корею лучшие дивизии. Они составляют гордость и
славу американской армии, 1-я мотомеханизированная дивизия - та самая,
которая в феврале 1945 года первой ворвалась в горящую Манилу. За этот
подвиг Мак удостоил ее чести первой вступить в столицу Японской
империи после ее капитуляции. 25-я дивизия, взявшая остров Лусон,
разбившая армию нашего лучшего стратега Ямасита; 2-я дивизия, которая
известна своим громким девизом: "Вторая - но никогда не бывает
второй!" Она высадилась в Нормандии первой, вошла в порт Брест первой,
дошла до Богемии первой; 7-я дивизия, взявшая острова Атту,
Кваджелейн, Эниветок и Лейтэ; 24-я дивизия, которая после своих побед
на Филиппинах получила название "Дивизия Победы", и, наконец, 1-я
дивизия морской пехоты, отличившаяся на Гвадалканаре и Окинаве. За
годы тихоокеанской войны эта дивизия получила 18337 пурпуровых сердец,
побив рекорд по части наград. Все эти дивизии занимают в американской
армии такое же место, какое занимали у нас в свое время Гвардейская,
Кумамотоская и Канадзавская дивизии.
Мак бросил в Корею лучших генералов американской армии. Уолтон
Уокер - знаменитый командир 20-го корпуса, прошедший от Нормандии до
Австрии. Его славе завидовал даже Паттон. Хобарт Гэй - тот самый,
который был начальником штаба у Паттона; Уильям Кин - бывший начальник
штаба 1-й армии; Лоренс Кайзер - прославившийся в Северной Африке, и,
наконец, Уильям Дин, благодаря которому 24-я дивизия стала "Дивизией
Победы".
И эти лучшие дивизии Америки и лучшие генералы Америки сейчас
думают только об одном: как бы не скатиться с Пусанского выступа в
море.
Гнали немцев в Африке и Европе, побеждали нас на островах Тихого
океана, но ничего не могут сделать на Корейском полуострове. В чем
дело?
Из Вашингтона уже прилетали к Маку начальник штаба сухопутных
войск Коллинз и начальник штаба военно-воздушных сил Ванденберг и
задали этот же вопрос: в чем дело?
Прежде всего стали искать виновников. Прогнали с позором Робертса
за то, что он учил южнокорейские войска только искусству неожиданно
нападать, а не искусству драться по-настоящему и в особенности
искусству перехода от нападения к обороне. В дзюдзюцу и фехтовании на
мечах класс определяется именно степенью умения быстро переходить от
нападения к обороне.
Затем прогнали начальника центрального разведывательного
управления США адмирала Хилленкеттера за то, что он уверил Мака:
"Северяне не умеют драться, валяйте". На его место назначили генерала
Бэдела Смита, бывшего посла в Москве, а до этого - начальника штаба у
Эйзенхауэра.
Всыпали также и министру обороны Джонсону за конфуз, случившийся
с отборными дивизиями Америки, за то, что "Дивизия Победы"
превратилась в "Дивизию Катастрофы" под Тайденом.
Не тронули только Мака. В прошлую войну ему простили бегство с
Батаана, на этот раз ему опять прощают все - и крах южнокорейской
армии и крах под Тайденом.
Самое ужасное то, что лопнул самый план. Кто мог ожидать, что
крах произойдет на первом же этапе операции?
Сеул был оставлен с такой поспешностью, что даже не было времени
сжечь важнейшие документы. Северокорейцы захватили все содержимое
сейфов начальника генштаба Цай Бен Дека и министра обороны Син Сен Мо.
Северокорейские газеты стали публиковать изо дня в день секретнейшие
документы, касающиеся планов нападения на Север. В том числе и те,
которые разработала наша группа.
Когда-нибудь соберусь с мыслями, обменяюсь мнениями с Кавабэ,
Ямаока, Ии и другими и, подытожив все наблюдения, изложу свои
соображения подробно. А пока что записываю начерно, наспех. Сейчас не
до записей. Когда обстановка изменится к лучшему, начну записывать
подробнее, а пока ограничусь беглыми заметками.
Сразу же выявился ряд изъянов американской армии. Эти изъяны были
незаметны в прошлой войне, когда американцы большей частью гнались за
немцами и когда войска Мака по очереди брали острова с нашими
гарнизонами, не имевшими ни танков, ни боеприпасов.
Не буду говорить о всех изъянах, не хочу торопиться с выводами.
Буду говорить только о том, что увидел своими глазами.
На пути из Тайдена в Чэнан я видел валявшиеся на дороге базуки и
пулеметы. Их бросали солдаты 24-й дивизии, чтобы как-нибудь ускорить
ход грузовиков, на которых они удирали на юг.
Тайденская паника началась сразу же после того, как кто-то пустил
слух о появлении северокорейских танков в тылу. Американцы бежали,
оставив на произвол судьбы южнокорейские части.
Я знаю: американцы хорошо дрались и на Гвадалканаре, и на
Филиппинах, и особенно на Окинаве. 24-я дивизия заслужила по праву
почетное прозвище после высадки на Лейтэ. В чем же дело?
Почему в Корее американцы сразу же показали свои слабые стороны?
Боятся рукопашных боев. Боятся ночных боев. Боятся сообщений о том,
что их фланги под угрозой. Арьергардные бои, как правило, ведут
брошенные на произвол судьбы негритянские части или тайханцы.
Противотанковые базуки - вещь хорошая. Из 2.5-дюймовой можно
подбить танк, а из 3,5-дюймовой - и подавно. Но надо бить, подпустив
танк ближе. А американские истребители танков, увидев, что танк быстро
приближается прямо к ним, бросают базуки и поднимают руки. Базука
хороша только в том случае, когда она в хороших руках.
Говорят, что северокорейцам трофейные базуки очень понравились.
По моим личным наблюдениям, неважно обстоит дело и с боевым
духом. Во время тихоокеанской войны среди американских солдат,
находившихся на южных островах, свирепствовала болезнь, получившая
название "ананасное безумие". Они вдруг начинали психовать, плакать,
простреливать себе руки, кончать самоубийством. Это охватывало иногда
целые взводы и роты. Заболевшие подразделения приходилось лечить
пулеметами.
В Корее многие американские офицеры и солдаты заболели "рисовым
безумием". И этому "рисовому безумию" способствуют не только
северокорейские регулярные части, но и партизаны. Пак Ча Ден рассказал
мне об одном американском полковнике, который говорил корреспонденту:
"Невероятно! Горы стреляют, камни стреляют, рисовое поле стреляет,
даже дикие орхидеи в долинах стреляют!"
Южнее Чэнана я видел, как несколько американских офицеров бились
в истерике, валяясь в пыли на дороге. Их пристрелили с проезжавшего
грузовика.
Я видел, как целая рота, подвергшись внезапному обстрелу с сопки,
разбежалась во все стороны. А часть солдат осталась стоять на дороге с
поднятыми руками. Но никто не пришел брать их в плен. Американцы
постояли и, закурив сигареты, пошли дальше.
Назвать трусами американских офицеров и солдат я, офицер японской
армии, дравшийся с ними много раз, не имею никакого права. Так в чем
же дело?
Все американские офицеры и солдаты, с кем мне приходилось
разговаривать, возлагают надежду на то, что скоро Гарри и Мак пришлют
им А-бомбу и Эйч-бомбу. Надеются на это. Все говорят, что компания
Дюпон уже строит в Калифорнии завод водородных бомб. И говорят еще о
каком-то полковнике Финксе - начальнике армейского института, который
изобрел нейлоновые шлемы и пластмассовые панцири, не боящиеся никаких
пуль. И ждут с нетерпением эти шлемы и панцири. Короче говоря,
полагаются на чудодейственное оружие, а не на свой воинский дух и
военное искусство.
У многих офицеров и солдат в верхнем карманчике - там, где
японские воины обычно хранят мешочек с амулетом, - имеется чистый
платок. Им обычно не пользуются. Он специального назначения: чтоб
помахать им в нужный момент - в знак сдачи.
Американцы называют корейцев "гуками". Солдатам говорят: "Гуки -
не люди. Линчуйте их, как вшей".
Штаб американских войск в Корее выпустил воззвание ко всем
солдатам войск Организации Объединенных Наций. В нем говорится:
"Находясь в Корее, в этих диких горах и лесах, ты защищаешь
великую честь всех наций, преграждаешь путь коммунизму из Азии.
Война идет жестокая, и ты должен во имя спасения своей жизни
убивать как можно больше азиатов.
Да не дрогнет твоя рука, если пред тобой окажется даже мальчик,
девочка или старик - убивай!
Будь беспощаден!"
Позавчера я видел летчика в боевом наряде - перед вылетом. На нем
была кожаная куртка с вшитыми замшевыми полосами. На полосах написано
на четырех языках - корейском, китайском, японском и маньчжурском: "Я
американский летчик. Не убивайте меня. Отведите туда, где есть пища и
вода".
Американцы очень боятся партизан. И особенно им страшны группы
диверсантов. Просочившись сквозь линии охранения, диверсанты проникают
по ночам в населенные пункты и нападают преимущественно на штабы.
Действуют бесшумно, употребляя только холодное оружие, и исчезают как
дым. И нападают каждый раз с самой неожиданной стороны и в самый
неожиданный момент. Это говорит о том, что у них образцово поставлена
разведка. По мнению генерал-лейтенанта Уокера и контрразведки, всех
невоенных корейцев, находящихся в зоне расположения американских
частей, надлежит считать активными или пассивными пособниками
партизан. Поэтому, предохраняя себя от нападения партизан, американцы
проводят превентивные мероприятия против всех внушающих подозрение.
На той неделе, проезжая южнее Егвана вместе со мной, Хаш-хаш
увидел трех деревенских девочек, шедших гуськом по тропинке. Они несли
на голове глиняные чаны и плоские корзинки. Хаш-хаш приказал им
подойти поближе. На вид им было лет по семи-восьми. Он спросил, куда
они идут. Получив ответ, что они идут в свою деревню за сопкой,
Хаш-хаш вынул револьвер и уложил всех по очереди. На вершине сопки
показалась еще одна девочка. Хаш-хаш предложил мне снять ее и,
похвалив меня за меткую стрельбу, произнес:
- Для гуков пол и возраст служат средством маскировки.
К нам в Тегу приехал Ии. Мы проговорили почти всю ночь, Кацумата
и Минэ вместе с новым отрядом прибыли две недели тому назад в Корею,
участвовали в бою под Пхоханом и оба погибли. На этот раз
действительно умерли.
Итак, в Японии официально объявлено о создании полицейского
резервного корпуса. Предполагалось, что части нашей армии будут
по-настоящему пущены в дело только на втором этапе операции. Но в
связи с осложнившейся ситуацией Мак решил бросить наши крупные отряды
уже теперь. Дзинтан и Муссолини тоже приехали в Корею - многих из
отрядов Добаси теперь направили сюда. Из состава резервного
полицейского корпуса скоро будет послана в Корею целая дивизия.
Ии сообщил: Общество изучения истории по заданию штаба Мака
разрабатывает сейчас проект большой десантной операции. В Токио прибыл
самый крупный в Америке специалист по десантным операциям - адмирал
Томас Спрэйг. В свое время он разработал план операции "Хаски" -
высадки в Сицилии, затем планы высадки на Лейтэ и Окинаве. Значит,
что-то готовится. Начальник штаба главнокомандующего Альмонд назначен
командиром 10-го корпуса и направляется в Корею. Сейчас на Кюсю
сосредоточиваются крупные соединения американских войск и прибыло
много судов из состава 7-го флота. Готовится что-то очень серьезное.
Нельзя же сидеть вот так на Пусанском выступе. Неприглядная поза.
Весь мир сейчас смотрит на Трумэна и Мака и ждет. Им надо либо
распороть себе животы, либо предпринять самую решительную операцию.
Удалось! Инчонская операция удалась. Мак объявил своим
подчиненным, что идею этой операции он заимствовал из истории
англо-французской войны в Канаде - из операции, проведенной в 1795
году английским генералом Джемсом Уольфом, войска которого, пройдя по
берегу реки Святого Лаврентия, одним ударом захватили Квебек - опорный
пункт французов.
В инчонской операции принимали участие 10-й американский корпус,
английская бригада и батальон японцев под прикрытием 500 самолетов и
300 военных кораблей, в том числе и наших, под командованием
вице-адмирала Маэда.
Но эта удача является в то же время и неудачей. Имелось в виду
взять Сеул на второй или третий день, чтобы молниеносно отрезать все
северокорейские войска, находящиеся на юге, зажать их в тиски и
разгромить без остатка. И кончить на этом первый этап операций - войну
в Корее.
Однако споткнулись уже в Инчоне. А до Сеула добирались почти
неделю. Заняли Сеул только спустя две недели после высадки. А за это
время основные силы северокорейской армии успели пройти на север в
центральные части полуострова - через районы Вондзю и Чунчона. Победа
выскользнула из рук.
Под Сеулом японский батальон погиб полностью, попав под
перекрестный огонь. Убит Муссолини - взорван гранатой. Дзинтан тяжело
ранен. В Сеуле несколько дней шли уличные бои. Роберт Хан рассказал
мне о том, как отряд корейских девушек, вооруженных старинными
охотничьими ружьями, дрался в районе Синчона до последней пули. В плен
никто не сдался.
Первого октября Мак обратился к северокорейцам по радио с
предложением капитулировать. Ответа не получил. Спустя восемь дней
повторил предложение. И опять не получил ответа. На города Северной
Кореи было сброшено с самолетов три миллиона листовок с предложением
прекратить бесцельное сопротивление. Никакого эффекта. Северокорейцы,
очевидно, решили засесть в горах и драться до конца.
Пятнадцатого октября президент Трумэн встретился с Маком на
острове Уэйк, чтобы поздравить главнокомандующего с победой над
корейцами. На вопрос президента, каковы прогнозы главнокомандующего,
Мак ответил: "Китайцы боятся атомной бомбы. Они не посмеют выступить
на помощь корейцам. Как только наши войска подойдут к реке Ялу, в
Пекине поднимется паника, а во всем Китае начнутся волнения. Следующая
наша встреча, господин президент, состоится в Мукдене". Мак получил из
рук президента четвертый по счету орден с дубовыми листьями.
Корейские партизаны несколько омрачили торжество победоносного
полководца: 18 октября они захватили в тылу американских войск шесть
городов - Кочан, Кымсан, Чонджю, Муджю, Самчок и Ульчин. Влили шесть
капель туши в заздравную чашу вина.
Вошли наконец в Пхеньян, не на третий день после начала войны, а
только спустя четыре месяца. Город горит. Мак сбросил между Сукчоном и
Сунчоном 187-й парашютно-десантный полк, чтобы захватить в плен
северокорейское правительство. Операция не дала результата.
В городе уже третий день подряд проводятся очистительные операции
- жителей сгоняют на берег Тэдонгана и уничтожают с воздуха. По улицам
водят привязанных друг к другу девушек, предназначенных для
американского офицерского клуба.
Все это я уже видел когда-то. Точно так же я стоял некогда на
набережной в Нанкине после его взятия. Наши солдаты точно так же
сгоняли жителей к реке и расстреливали их и так же водили по улицам
связанных китаянок. Генерал Мацуи Иванэ - бывший командующий нашими
войсками в Китае - повешен по приговору Токийского международного
военного трибунала за массовое уничтожение жителей Нанкина. Теперь он
имеет полное право требовать у Мака посмертного оправдания.
Хаш-хаш чуть не погиб. В ресторане на крыше пхеньянского
центрального универмага происходил днем банкет, устроенный
американскими офицерами. Никого из японцев и южнокорейцев не
пригласили. Роберт Хан, который теперь ходит в форме полковника, был
очень обижен. Произошло следующее: в разгар пира в зал вошла какая-то
молоденькая очень миловидная кореянка лет двадцати с цветами. Она
кокетливо улыбалась американцам, кивала им головой в ответ на пьяные
приветствия и подошла к эстраде для оркестра. Все решили, что она
хочет спеть. Вскочив на эстраду, она вдруг крикнула: "Да здравствует
корейский народ! Смерть интервентам!" - и, вытащив из букета одну за
другой две гранаты, метнула первую в середину зала, а вторую - в угол.
Убито двадцать офицеров, ранено больше сорока. Осколок гранаты задел
ухо Хаш-хаша и вырвал кусок мяса. Кореянку схватили у лестницы, отвели
в американскую контрразведку. После форсированного воздействия она
умерла во время допроса, не проронив ни слова.
Вместе с Робертом Ханом и Генри Лимом я ездил отбирать "материал"
для вербовки в Онгдинский лагерь, где собраны пленные штатские
северокорейцы и члены их семей. Подходящего "материала" не оказалось.
Этот лагерь находится в непосредственном ведении медицинского отдела
штаба Мака. Из Америки прибыла группа микробиологов и токсикологов для
испытания новых препаратов, в том числе вакцин нашего Исии - "И-8" и
"И-11". Опыты дали положительные результаты. Между прочим, выяснилось,
что после инъекции "И-11" подопытные женского пола умирают на 32
секунды позже мужчин. Но "И-8" вызывает паралич сердца у женщин
раньше, чем у мужчин, в среднем на 17 секунд. Начальник
научно-исследовательского отделения лагеря майор Кеннет взял с нас
подписку - не говорить никому, никогда, ни при каких обстоятельствах.
Нашей группе приказано приступить к основной работе -
подготовиться к заброске агентов. Будем их забрасывать в горные районы
Северной Кореи, чтобы поднимали восстание, и в Северную Манчжурию, в
район Харбина. Из Сеула нам прислали несколько десятков молодчиков -
членов южнокорейской антикоммунистической молодежной организации. Все
они носят в петлицах значки с изображением флага Объединенных Наций.
Хиропон вконец расстроил мои нервы. Вчера мне показалось, что
кто-то подсматривает за мной из-за двери. Я выстрелил и чуть не попал
в проходящего по коридору Пак Ча Дена. Мой адъютант-переводчик теперь
щеголяет в форме военного корреспондента (от газеты "Синсекай-симбун")
и, по примеру Роберта Хана, Генри Лима и многих других южнокорейцев,
стал именовать себя по-новому: Чарлз Джонатан Пак.
Наши войска вышли к Ялу в районе Хесандина. На западном участке
наши части уже были в сорока километрах от Ялу, но потом пришлось
отойти на восемьдесят километров из-за контрнаступления
северокорейцев. К ним пришли на помощь китайские добровольцы. Прогноз
Мака не оправдался. Китайцы осмелились прийти на помощь корейцам. По
данным воздушной разведки, множество китайцев переправляется по ночам
через реку. Хаш-хаш говорит, что Мак собирается выступить с заявлением
о том, что в Корею прибыло уже около 800 тысяч китайцев. По части цифр
Мак не стесняется, - мы, японцы, знаем это по сводкам его штаба в
прошлую войну.
Я уверен, что выступление китайцев не отразится на ходе операций.
На северо-западном побережье Кореи американцы смогут использовать
крупные мотомеханизированные соединения, подкрепленные массированными
силами авиации и флота. Китайцы не подготовлены к такой войне. Они
будут разгромлены.
Наша группа прибыла в Сунчон - теперь она будет состоять при
штабе 1-го американского корпуса. Судя по всему, готовится наступление
- финал первого этапа операций. Корейская кампания идет к концу. В
штабе корпуса уже повешены карты Манчжурии. Получен секретный приказ
из штаба Мака: дивизия, которая первой переправится через Ялу, получит
право включить в свой герб вышитое серебром изображение утки. К
приказу приложено разъяснение, составленное каким-то штабным
востоковедом, о том, что название реки Ялу изображается двумя
иероглифами: "утка" и "зелень".
Только что меня вызвал Хаш-хаш. В его кабинете сидела
арестованная кореянка лет двадцати четырех-двадцати пяти, похожая на
нашу известную киноактрису Ханаи Ранко - такое же продолговатое лицо с
удлиненными глазами. Она держала связанные руки на коленях.
Хаш-хаш отвел меня в угол комнаты и шепнул на ухо, обдав запахом
героина:
- Начнем завтра на рассвете.
- Пойду укладываться, - сказал я, продолжая рассматривать
кореянку.
Она сидела на стуле лицом ко мне. По ее лицу было видно, что она
старается изо всех сил сохранять невозмутимый вид, но ее пальцы
заметно дрожали. На ней было европейское платье из серой шерсти,
совсем чистое и несмятое. В карманчике виднелся кружевной платочек.
- Совсем не похожа на арестованную, - сказал я. - Как будто
гостья. По-японски говоришь?
За нее ответил Хаш-хаш:
- Судя по нашим сведениям, говорит, потому что с десяти лет
работала на японской ткацкой фабрике. А теперь она студентка
Пхеньянской консерватории. Вернее, была. Теперь она арестованная. У
нее редкий голос - колоратурное меццо-сопрано. Известно также, что она
член Трудовой партии и этим летом ездила в Москву в составе хора
Пхеньянского художественного театра. За все это и еще за одно дело
будет скоро отправлена на тот свет. Все эти сведения о ней мы получили
не от нее, а от наших агентов. А она нахально молчит.
- Значит, коммунистка. - Я оглядел ее с головы до ног. - И
щеголиха. Сразу видно, чья-то любовница.
Хаш-хаш сел за стол и, закурив, пустил ей дым в лицо. Она слегка
отклонила голову.
- Эта грязная кореянка корчит из себя немую, - сказал Хаш-хаш. -
Вожусь с ней уже неделю. Ни слова не говорит. Но поймана с поличным:
закладывала пироксилиновую шашку в подвале дома, где живет
генерал-майор Милберн.
- Если поймана с поличным, то этого достаточно, - сказал я. -
Нечего время терять. Ухлопать, и все. Или отдать в казарму на потеху,
материал подходящий.
Хаш-хаш подумал и решительно кивнул головой.
- Вот что. Я вам разрешаю произвести над ней это самое... Берите
ее и потрошите. Отведайте корейской печенки. - Он протянул руку к
стоявшему в углу японскому мечу, который я ему подарил в знак боевой
дружбы.
Я отказался. Печенку принято брать только у воинов.
Хаш-хаш вынул из ящика стола свою любимую настольную зажигалку.
- Ну что ж, в таком случае начнем обычную процедуру. Может быть,
сегодня поможет, и певица наконец излечится от немоты.
Кореянка покосилась на зажигалку и пошевелила связанными руками.
- Трусит, - сказал я, усмехнувшись.
Хаш-хаш стукнул по столу зажигалкой и повысил голос:
- Трусит, но молчит, желтая дрянь! Восьмой день корчит из себя
дурочку. Ты мне назовешь всех членов организации! Тебе есть о чем
говорить. Получены сведения, что ты недавно была в Нонволе и
организовала там подпольную группу. И твоя кличка известна, тебя выдал
один человек. Тебя зовут "Зоя-4".
- А почему четыре?-спросил я. - И что такое Зоя?
Хаш-хаш пожал плечами:
- Это у них, очевидно, шифрованное обозначение организатора
подпольных групп или связных резидентур. У одной убитой около Андю
найдено шифрованное донесение с подписью "Зоя-19", а в Токчене нашей
агентуре удалось пронюхать, что в городе действуют две коммунистки:
"Зоя-31" и "Зоя-56".
Хаш-хаш зажег зажигалку и сказал кореянке:
- Ну, повернись ко мне, мисс Немая.
Она повернулась на стуле, и я увидел: ее платье, которое спереди
выглядело совершенно прилично, на спине было прожжено и изодрано во
многих местах. Виднелось голое тело - вся спина сплошь гноилась от
ожогов. Я понял, что все эти дни Хаш-хаш беспрерывно устраивал ей
"горячую татуировку", но безрезультатно.
С дальнего конца коридора донесся протяжный истошный вопль, затем
хлопнул выстрел. Там допрашивал Роберт Хан. Он часто стрелял в потолок
и стены во время допроса. Спустя минуту вопль повторился.
Я пристально смотрел на кореянку. Она крепко закусила губу, но
сидела неподвижно, не сводя глаз с изуродованного уха Хаш-хаша.
Нечеловеческие вопли ее не испугали, не вызвали икоты. Но пальцы у нее
дрожали.
- Нечего возиться с ней, - сказал я и ткнул сигареткой ей в шею.
Она вздрогнула. - Тащите ее во двор, я покажу вам класс фехтовальщика
от плеча к бедру наискось - одним ударом.
Я пошел к дверям.
- Так и сделаем, - сказал Хаш-хаш и бросил зажигалку на стол. -
Все равно ничего не говорит. Всех вас так, желтые гады...
Я обернулся и взглянул на Хаш-хаша.
- Это не вам, чего уставились? - сказал он и подошел к кореянке.
- Идем, гадина. Придется прикончить тебя.
Она встала, пошевелила связанными руками, чтобы одернуть платье,
и повернулась к дверям. Ее лицо заметно побледнело. Она крепко
закусила губу и, откинув голову, пошла за Хаш-хашем. Он остановился и,
схватив ее за связанные руки, толкнул обратно в сторону стола.
- Делает вид, что не испугалась, собака! Гуки есть гуки. Они не
люди, а низшие организмы, поэтому бесчувственны.
Он подошел к ней вплотную, сморщив лицо и выпятив пухлые губы.
Она спокойно посмотрела ему в глаза, потом на его ухо. Толкнув ее в
грудь кулаком и усадив на стул, он сказал мне, что, к сожалению, ее
нельзя ликвидировать сейчас. За ней специально приехали из Нонвола два
офицера отдела контрразведки. Ее хотят допросить там и устроить очную
ставку с нашим агентом: может быть, удастся узнать что-либо о
диверсионной группе. Завтра ее отправят туда на машине с целым
эскортом.
- Как принцессу какую-нибудь, - добавил Хаш-хаш, покосившись на
нее. Он снова взял зажигалку. - Ну ладно, Хиропон, идите к себе,
укладывайтесь. Я немножко покопчу эту принцессу и тоже рано лягу
спать. Надо успеть выспаться... к его приезду... - Он многозначительно
прищурил глаза, подражая Макартуру. - Мак прилетит сюда на рассвете,
подаст команду сам: "Вперед, к Ялу! К рождеству - домой". Но это
так... в порядке обещания. А на деле - сразу же начнем второй этап.
Наш корпус пойдет прямо на Харбин. А потом начнется третий -
завершающий!
Я кивнул в сторону кореянки.
- Она понимает по-японски.
Хаш-хаш махнул рукой:
- Ее уже можно считать трупом. В Нонволе ее сразу так обработают,
что испустит дух на первом же допросе. Лорри!
Из коридора вошли сержанты - ассистенты Хаш-хаша - и, сняв с себя
куртки, аккуратно сложили их на столе в углу.
Хаш-хаш зажег зажигалку и жестом показал кореянке, чтобы она
повернулась к нему спиной. Сержанты взяли ее с обеих сторон за
связанные руки.
- Ну ладно, я пойду, - сказал я, зевая. - Завтра вечером,
наверно, уже будем на Ялу и сделаем второй глоток из вашей заветной
бутылки.
Хаш-хаш кивнул головой:
- Обязательно. А третий глоток - в Харбине. А сейчас идите и
укладывайтесь.
Я вышел из комнаты, бросив взгляд на кореянку. Она сидела спиной
к Хаш-хашу с закрытыми глазами.
Завтра на рассвете начнется генеральное наступление. Судя по
всему, на этот раз победа обеспечена. Мак решил подать команду сам -
хочет, чтобы эту сцену описали будущие историки. Значит, он уверен в
успехе.
Юмия Хатиман, благослови его!
_____
На этом кончались записи в тетради, найденной в Сунчоне, в штабе
американского 1-го корпуса. Пен Хак набросал на листке общее
содержание записей и пошел докладывать начальнику штаба. Но тому было
не до японской тетради. Отряд уходил из города, так как разбитые части
интервентов и их прислужников откатывались в эту сторону. Впереди
мчались танки и автомашины 1-й американской кавалерийской дивизии,
которой командовал генерал-майор Гэй.
Можно было бы задержать здесь врага и, дождавшись регулярных
частей Народной армии, устроить мешок. Но отряд не располагал
достаточными силами для проведения такой операции. Главное
командование приказало отряду спешно направиться на юго-восток в район
Коксана, в глубокий тыл врага.
На этот раз партизаны поехали на совершенно новеньких джипах,
доджах и студебеккерах, а командир отряда взял себе джип, на котором
было установлено 75-миллиметровое реактивное орудие. Спасибо
Макартуру!
В тот момент, когда была подана команда двигаться, прибыла еще
одна партия пленных. Их только что захватили на дороге у северной
окраины города. Из машины вылезли пять человек, закутанных с головы до
ног в одеяла и рваное тряпье. Самый толстый из них и, по-видимому,
самый старший запричитал тонким голосом: "Темлим олуй-орум... аман!"
Все остальные повторили нестройным хором "аман" и поклонились. Кто-то
из бойцов высказал предположение, что "аман", наверно, то же самое,
что христианское "амен", - значит, эти пленные европейцы. Насчет их
национальности мнения разошлись. А радист сказал:
- Если это христиане, то почему они не крестятся, а только
воздевают руки и кланяются?..
Командир отряда приостановил дискуссию и обратился к Ок Тан:
- Узнай, кто они!
К всеобщему удивлению, Ок Тан недоуменно покрутила головой и
извиняющимся тоном ответила, что они говорят на каком-то совершенно
непонятном ей языке. Командир махнул рукой и приказал погрузить
неизвестных на грузовик, где уже сидели десятка полтора трумэновцев,
три негра, два англичанина, один австралиец и два филиппинца.
Лисынмановцев посадили в другой грузовик. Спустя некоторое время шофер
машины, в которой ехали пленные иноземцы, крикнул:
- Я же говорил, что это не греки и не французы. Это турки!
Пен Хак молча сидел на корточках в углу машины и думал о
прочитанном. Он видел на вокзале всех освобожденных в Сунчоне. Среди
них две женщины: одна семидесятилетняя старуха, другая - лет тридцати
с двумя ребятами. "Зои-4" среди освобожденных не было. Наверное, ее
отправили в Нонвол. В штабе отряда уже имелись сведения о том, что
интервенты бежали из Нонвола. Жива ли "Зоя-4"?
И где сейчас Хаш-хаш и владелец тетради? Среди пленных, взятых в
Сунчоне, их не было - успели ли удрать из города? А если успели, может
быть, их перехватили по дороге?
Заметив на обочине дороги три разбитые вражеские машины и трупы,
Пен Хак соскочил с грузовика и внимательно осмотрел убитых. Ему
крикнули:
- Макартура ищешь? Он не дурак, сидит в Токио.
Недалеко от железнодорожного моста через Тэдонган партизаны
увидели большую воронку. На дне ее лежало несколько десятков трупов
мужчин и женщин, связанных по рукам и ногам колючей проволокой.
Партизаны сняли проволоку с убитых и похоронили их.
Командир боевого охранения, стоявшего у моста, сообщил, что за
сопкой с сосновой рощей валяются два лисынмановца и один американский
офицер. Их застигли вчера на месте преступления - они засыпали землей
яму, наполненную трупами расстрелянных. При виде бойцов отряда они
бросились бежать и были уничтожены. Пен Хак спрыгнул с машины и быстро
спросил:
- Обыскали их?
- Обыскали, - ответил командир боевого охранения. - У американца
ничего не нашли, его документы, по-видимому, были в пальто, а оно
осталось в машине. Мы разнесли ее в куски противотанковой гранатой. У
лисынмановцев нашли только мешочки с какими-то дощечками внутри, на
них выжжены три иероглифа: "Сен ден сан..."
Пен Хак вскрикнул:
- Это по-корейски. А по-японски они читаются: Наритаяма. Есть
такой храм... эти дощечки - японские амулеты. Значит, это не
лисынмановцы, а японцы. А какой нарукавный знак у американца?
- Лист с молнией.
- Двадцать пятая дивизия! Бежим скорей туда! Это те самые...
Пен Хак бросился вперед, за ним побежали несколько бойцов из его
отделения. Он бежал, стиснув зубы от волнения. Когда показалась роща,
он загадал: если за ним первым бежит Нам Ен Се, лучший стрелок в
отряде, - желание исполнится, это они. Обернувшись, он увидел широкую
нахмуренную физиономию Нам Ен Се. Значит, исполнится!
Два трупа лежали в двадцати шагах от свежей насыпи, уткнувшись
лицом в землю, а третий, в американской форме, - у обломков джипа. Пен
Хак подбежал к трупам японцев, приподнял голову первого и посмотрел за
ушами, затем обследовал второго. Ни у того, ни у другого шрама не
было. Он подошел к трумэновцу. Тот лежал лицом вверх. Его приметы тоже
не подходили - этот был высокого роста, с мохнатыми треугольными
бровями и подстриженными усами, торчащими вверх.
Сев в машину, Пен Хак невольно усмехнулся. И почему он решил, что
обязательно должен найти их? Такие удивительные вещи случаются только
в кино или в романах. Там происходят самые невероятные встречи, а в
жизни этого не бывает, а если и бывает, то очень редко.
На одном из привалов на исходе ночи Пен Хак доложил командиру
отряда и начальнику штаба о содержании записей в тетради, найденной в
Сунчоне.
Оба начальника сидели у костра, накрывшись одеялами, на которых
было вышито изображение башни с часами на фоне щита. Под щитом на
ленточке был начертан девиз: "On the minute" - "Минута в минуту". Это
изображение было гербом 37-го артиллерийского батальона 2-й
американской дивизии.
Во время доклада Пен Хака к костру подошли еще двое: начальник
разведывательной части и врач отряда.
Выслушав доклад, командир отряда - до вторжения интервентов
уездный председатель народного комитета - сказал:
- Эти записи американского наймита дополняют то, что мы уже знаем
из документов, захваченных нами в Сеуле. И они подтверждают показания
взятого в плен офицера штаба 17-го лисынмановского полка Хан Со Хана.
Он подробно рассказал нам о плане, который лисынмановское командование
получило для исполнения от американцев, - плане "Эй Би Си".
Начальник разведывательной части усмехнулся:
- Хотели сказать "эй" и сглотнуть нас в три дня, потом сказать
"би"...
- Сказали "эй" и поперхнулись, - произнес командир отряда под
общий смех. - Не вышло дело. Американский план предусматривал
молниеносный захват нашей республики, затем вторжение в Манчжурию и
дальнейшее наступление на север и одновременно на юг - к Пекину. Иными
словами, имелось в виду зажечь третью мировую войну. Но те, кто
приказал Трумэну и Макартуру привести этот план в исполнение, не
приняли в расчет одного обстоятельства. В прежние времена в нашу Корею
много раз вторгались иноземные завоеватели, и им удавалось из-за
предательства и трусости королей и сановников-ямбаней надевать колодки
на наш народ. Но на этот раз американцы имеют дело с народом, который
знает, что такое свобода, и не отдаст ее никому. Америка послала свои
лучшие дивизии в Корею, приказала всем своим вассалам присоединиться к
интервенции, пустила в ход многие "новинки", которые берегла для
будущей войны, - начиная с новейших реактивных самолетов и кончая
напалмом. Она пытается сломить нас своими "ковровыми бомбежками",
уничтожая наши города и деревни по размеченным квадратикам на картах.
Но ей не удастся сломить наш народ. Не удастся интервентам разбить нас
и пройти в Манчжурию, чтобы зажечь большую войну. План "Эй Би Си"
провалился. Мы, корейцы, выполнили свой долг перед человечеством. Мы
сильны духом, потому что за нами стоит великий лагерь мира.
Он посмотрел на верхушки елей на сопках, возвышающихся на севере
и северо-востоке. Уже светало.
К костру подошла Ок Тан и положила связку хвороста.
Пен Хак вздохнул:
- Мне очень хочется поймать Хаш-хаша и этого японского офицера...
- А зачем тебе именно они? - спросил начальник разведывательной
части. - Мы уже все знаем о них. Считай всех интервентов хаш-хашами и
хиропонами и бей всех подряд.
- У буддистов есть учение о переселении душ, - сказал командир
отряда. - Человек умирает, но сразу же возрождается в другом образе, и
так беспрерывно. Но при этом он подвергается каре за грехи в
предыдущем существовании. Поэтому если человек был злодеем, то в
следующем существовании будет змеей или каким-нибудь другим гадом. Так
говорят буддисты, а мы говорим: немецкого эсэсовца уничтожили, а он
возродился в образе американского фашиста Хаш-хаша. А Хиропон - это
японский милитарист, которому даже не пришлось возрождаться.
Американцы сохранили его и пустили теперь в ход.
Посмотрев на Ок Тан, Пен Хак сказал:
- Спаслась ли все-таки "Зоя-4"? Кажется, уже взяли Нонвол...
- Уже освободили, - подтвердил начальник штаба. - И так же
стремительно, как мы Сунчон. Наверное, удалось спасти арестованных.
- Товарищ Юн, ты была в подполье в Нампхо? - спросил врач отряда.
- Нет, я была в Хэдю.
- А какая у тебя была кличка? Номер или имя?
- Нет, у нас... - Ок Тан застенчиво улыбнулась, - девушки брали
названия растений.
Начальник штаба рассмеялся:
- Тебя, наверно, звали "Пионом"?
Она тихо ответила:
- Нет... меня звали Ива. "Зоя-Ива"...
- Хорошо придумали наши девушки-подпольщицы, - одобрительно
произнес начальник разведывательной части. - Прибавляют к своему
номеру или кличке имя Зоя в знак того, что следуют примеру русской
героини.
Врач кивнул головой.
- А все юношеские подпольные группы называют себя "Молодой
гвардией". И в Пхеньяне, и в Андю, и в Ренми...
- Наша группа в Хэдю тоже называлась так, - сказала Ок Тан.
- Ты расскажи всем, как дают клятву при вступлении в вашу
организацию, - предложил Пен Хак.
Ок Тан начала старательно раздувать костер, закрывая глаза от
дыма. Командир отряда повернулся к ней.
- Как дают клятву? Я не слышал об этом. Интересно.
Ок Тан уселась у костра, аккуратно поджав под себя ноги, и начала
рассказывать:
- Наши ребята сохранили свою самую любимую книгу. Она переведена
с русского языка. Это роман, но в нем говорится о том, что было на
самом деле, - как русские юноши и девушки во время Отечественной войны
создали подпольную организацию "Молодая гвардия". Они боролись и
погибли за Родину. Мы все прочитали эту книгу несколько раз, потом
видели русский фильм и после этого еще раз прочитали. Чтобы книга не
рвалась, мы сделали переплет из персимонового дерева. А после прихода
американцев мы стали прятать эту книгу в землю. И когда мы решили
создать группу, то каждый клялся вот так... Клал левую руку на книгу и
произносил...
Она встала, выпрямилась и, подняв правую руку, приглушенным, но
торжественным голосом заговорила:
- Именем тех, о ком написано в этой книге, я такой-то, родом
оттуда-то, даю священную клятву бороться, не щадя своей жизни, за
землю предков и за счастливое будущее нашей родины. Да будет для меня
самой великой честью и почетной наградой, если мне удастся быть
чем-нибудь похожим на товарищей, о которых сказано в этой книге...
Все молчали, вынув трубки изо рта. Ок Тан села у костра, закрыв
рукой глаза. Спустя некоторое время командир отряда покачал головой и
тихо сказал:
- Нет, победить нас невозможно.
В одной из долин, где много глубоких расселин в скалистых сопках,
партизаны спрятали машины и пошли дальше пешком по горным тропкам. Не
доходя до Коксана, они встретились с бойцами Народной армии и, передав
им пленных и часть трофеев, повернули снова на запад. После ряда
удачных операций в районе восточнее Чунхуа отряд 11 декабря вступил с
юго-востока в Пхеньян, который уже пять дней назад был освобожден
частями Народной армии и китайскими добровольцами.
Отряд расположился у Западного вокзала. Пен Хак отпросился у
командира отряда и помчался домой. Он не видел мать и сестренку с того
дня, как началась война. Он бежал мимо подножия Моранбона, мимо
выжженных и взорванных кварталов, мимо громадных воронок, из которых
шел дым, как из кратера вулкана, ориентируясь с левой стороны на
пешеходный мост, а с правой - на здание Политехнического института
около вокзала. Оба ориентира были разрушены, но он все же нашел
квартал Ренхвари, вернее то место, где был квартал с переулком, в
котором он жил.
Через несколько часов Пен Хак вернулся в отряд с окаменевшим
сердцем. На пристани, заваленной огромными кучами пепла, он встретил
старушку, жившую напротив его дома, и она рассказала ему обо всем.
Проходя по пустырю в центре города, он увидел обломок стены какого-то
здания, на котором было выведено большими буквами: "Америка, опомнись!
Позор, Америка!"
Долго стоял Пен Хак перед этим обломком стены. "Никогда не
забудем. Никогда не простим. Будьте прокляты, убийцы!"
В тот же день его отряд влился в Н-скую дивизию, и она двинулась
в путь. Бойцы переправились через реку и проследовали мимо вокзала
Сонгери. В спину дул ледяной ветер, пропитанный гарью. Перед вокзалом
стояла машина с громкоговорителем. Как раз передавали обращение
главнокомандующего. Гулко раздавался молодой, мужественный голос Ким
Ир Сена:
- ...Твердую уверенность в победе и неиссякаемую силу поднявшийся
на справедливую борьбу за свободу, честь и независимость своей родины
корейский народ черпает также в поддержке великих советского и
китайского народов, народов стран народной демократии и свободолюбивых
народов всего мира...
С пронзительным воем над бойцами пролетела стая реактивных
истребителей и исчезла вдали. Свои!
Бойцы шли, а сзади звучали слова:
- Мщение и смерть проклятым врагам - американским вооруженным
интервентам и предательской банде Ли Сын Мана!.. Слава доблестной
Народной армии и героическим частям добровольцев китайского народа!..
Слава партизанам и партизанкам!.. Да здравствует единый корейский
народ!..
Бойцы долго шли молча, а потом запели "Песню народного
сопротивления", любимую партизанскую песню. Рядом с сожженным
крестьянским домиком лежал, задрав вверх подломленное крыло, вражеский
реактивный истребитель "Ф-80". На нижней стороне крыла чернели три
большие буквы "USA", а на носу под цифрами была намалевана голая
женщина, показывающая язык.
Бойцы остановились, чтобы пропустить вперед танковую колонну и
машины, в которых стояли китайские добровольцы в длинных синих
ватниках и желтых меховых шапках. Бойцы крикнули: "Вансуй!" Китайские
товарищи в знак приветствия трижды подняли руки. А за их машинами
проехали два грузовика с громкоговорителями. В первой машине Пен Хак
увидел Ок Тан и двух пленных. Очевидно, ехали на первую линию
разъяснять интервентам, каким путем они смогут спасти свои шкуры. Пен
Хак окликнул Ок Тан. Она весело козырнула ему и, сложив руки рупором,
крикнула:
- Я узнала... Та Зоя жива!..
А со второй машины с громкоговорителем гремел голос диктора:
- ...В те дни, когда армия агрессоров шла в глубь Северной Кореи
и наше положение было тяжелым, как никогда, нас вдохновляла мысль о
том, что мы отстаиваем не только свою землю, но и благополучие всего
человечества. Мы обязаны выстоять, чтобы не дать врагу разжечь
всемирную войну!..
Бойцы громко запели "Песню освобождения" и пошли дальше - на юг.
Они знали: впереди еще много боев, еще много трудностей, еще
много испытаний, но впереди - победа над врагами человечества.
Свободная, независимая Корея, мансе! Мир во всем мире, мансе!
______
ПО ПРОЧТЕНИИ СЖЕЧЬ
Тихий океан
Вашингтонская "магия"
Перл-Харбор
Через год после войны
ТЕТРАДЬ, НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ
Текст тетради
Бутылка коньяку
"Яшма вдребезги"
Крах
Бест
Главная контора
"Эй Би Си"
План в действии
РОМАН НИКОЛАЕВИЧ КИМ
ПО ПРОЧТЕНИИ СЖЕЧЬ
М., Воениздат, 1963
Редактор Тарский Ю. С.
Художественный редактор Гречихо Г. В.
Технический редактор Мясникова Т. Ф.
Корректоры Жильцова Т. И. и Косырева Е. С
OCR Андрей из Архангельска
1-я типография
Военного издательства Министерства обороны СССР
Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3.
Произведения
Сборник очерков "Ноги к змее".
Памфлеты: "Три дома напротив, соседних два",
"Путешествие на американский Парнас".
Повести: "Тетрадь, найденная в Сунчоне", "Девушка из Хиросимы",
"Агент особого назначения", "Кобра под подушкой",
"По прочтении сжечь", "Школа призраков",
"Кто украл Пунакана".