-----------------------------------------------------------------------
- Н.Волжина.
В кн.: "Джойс Кэри. Радость и страх. Рассказы". М., "Прогресс", 1980.
& spellcheck by HarryFan, 5 November 2001
-----------------------------------------------------------------------
Дети играли в похороны. Маленький темноволосый мальчик лет шести лежал
в ящике -под апельсинов на краю ямы, полной сухой листвы. Глаза у него
были закрыты, скрещенные руки покоились на груди. Ящик был ему не по
росту, пришлось согнуть ноги в коленях и вывернуть их набок, чтобы
казаться совсем плоским и как можно больше походить на мертвеца.
Коренастая девочка не старше десяти лет, круглолицая, смуглая, держала
конец скакалки, пропущенной под ящиком. Другой ее конец был в руках
священника - одного роста с девочкой худенького светловолосого мальчугана
с узким, необыкновенно длинным носом и с большими серыми глазами,
вытаращенными от нетерпения. Кухонный фартук, пришпиленный к плечам его
свитера, должен был ображать стихарь. Он держал в руках сложенный
пополам газетный лист и, будто бы читая по нему, проносил удивительные
фразы, подхваченные в церкви или по радио. Выговаривал он их напевно,
каким-то особым, напряженно дрожащим голосом - так, как они звучат на
службе в англиканской церкви, и упивался величием этих слов и собственным
успехом в роли священника.
- Мы подобны траве. Утром она зеленеет, а вечером подсекается и
засыхает, и поест нас червь.
У мальчика в ящике дрогнули длинные ресницы, он моргнул. Совсем
маленькая беленькая девочка, стоявшая у ящика в качестве плакальщицы, не
смотрела на него, она не сводила своих круглых зачарованных глаз с
говорившего. Губы у нее то и дело шевелились, когда она старалась
повторять за ним его слова.
Священник приостановился, вспоминая, как там дальше, и вдруг возгласил
- громко и так же драматически: - Последний наш враг - смерть, ибо она все
покорила под ноги свои... Ну давай, Мэг!
Последнее относилось к смуглой девочке, которая внимала ему, тревожно
сведя брови, и не отрывала глаз от мальчика в гробу.
- Ну, Мэг! - резко повторил священник, дернув скакалку за свой конец. -
Проснись!
Девочка встрепенулась и потянула скакалку. Они приподняли ящик чуть
выше в головах, вдвоем двинули его вн по откосу, и он стал там среди
сваленных в яму сухих листьев, жухлой скошенной травы, вялых цветов и
папоротника.
Смуглая девочка спросила покойника: - Ну, как ты, Дэвид, ничего? - И
священник накинулся на нее с сердитым окриком: - Молчи, Мэг!
- Да я только...
- Он мертвый... сказано тебе, мертвый, не может покойник разговаривать!
Оставь его, не приставай. Лежит, и пусть себе лежит, ничего ему не
сделается.
Услышав это, Дэвид сжал губы еще плотнее. Священник громко
провозгласил: - Посреди суеты мирской подстерегает нас смерть.
И вдруг покойник вылез ящика. Священник отшвырнул от себя газету и с
отвращением крикнул: - Ну вот, вот! Так я и знал.
Выпятив нижнюю губу, мальчуган карабкался вверх по откосу и бросал на
старших искоса такие взгляды, которые означают у ребят: "Хоть убейте, а я
больше не играю".
- Он испугался, - сказала Мэг. - Ведь говорила я, что он испугается.
- Тогда хватит. Все. Точка! Я думал, ты взаправду хочешь все сделать
как полагается. А будешь трястись над этой мелюзгой, тогда...
- Ни над кем я не трясусь. Говорю только, что Дэвид...
- Ладно! Я сказал, хватит! Все!
И он яростно, точно актер, у которого сорвали монолог, швырнул газету
на землю. Мэг, негодуя, повернулась к малышке. - Вот Кэт не побоится,
правда, Кэт? - Кэт ответила мечтательным тоненьким голоском, будто ее
мысли были где-то очень далеко отсюда: - Нет, я не боюсь.
- Да ладно! Ничего у нас не получится!
- От тебя только это и слышишь, - все еще негодующе сказала Мэг. - Ты
не хочешь, так я сама ее похороню. Залезай, Кэт." - Малышка тут же легла в
ящик, который был ей как раз по росту, скрестила руки на груди и закрыла
глаза. Мэг нагнулась за газетой, но священник опередил ее: - Ладно, Кэт...
только не забывай, что ты мертвая. Совсем мертвая.
Губы у девочки шевельнулись. Она принимала это условие, но шепотом, как
и подобало существу потустороннему.
Заупокойная служба пошла своим чередом. - Человек, рожденный женою,
краткодневен; как цветок, он выходит... и опадает... убегает, как тень.
Кэт неслышно повторяла про себя эти слова, и щеки у нее начали медленно
розоветь.
Священник подобрал с земли горсть листьев и осыпал ими девочку. Сухой
осиновый лист с длинным черенком упал ей на шею, но она лежала точно
каменная. - Земля - земле, праху - прах. - Он помолчал, разглядывая
великолепную покойницу, потом, победоносно осуществляя свой замысел и все
больше и больше упиваясь звуком собственного голоса, затянул нараспев: -
Иная слава солнца, иная слава звезд, иная слава луны.
Губы девочки снова шевельнулись, повторяя эти слова. И вдруг лицо у нее
сморщилось, подбородок пополз кверху. Она всхлипнула: Между зажмуренными
веками блеснула мокрая полоска.
Священник осекся и яростно крикнул: - Тьфу ты пропасть! Теперь-то что?
- Ничего.
- А ну тебя! Вставай сейчас же! Говорил я, что с этой ребятней ничего
не получится.
- Я не хочу вставать. Мне нравится.
- Тогда чего же ты ревешь?
Девочка растерянно посмотрела на него ящика. Она силилась сдержать
рыдания, и сухие листья колыхнулись у нее на груди.
- Я сама не знаю.