Дмитрий Каралис. Ужин при свечах
(Газета Невское время, No 26, 9.02.2002г.)
Я позвонил в дверь своей квартиры, и когда вошел, во всем доме погас
свет.
Двор-колодец погрузился во мрак, встал лифт, перестали дребезжать и
петь звонки, кухня лишилась привычного зудения холодильника, умолк телефон -
его по новой моде тоже питало электричество. У подъезда встала машина охраны
- милиционеры при свете плафона играли в салоне в карты и вполглаза
приглядывали за входной дверью - отключившаяся сигналация дала сигнал
тревоги.
На лестницах заколыхались тени, а в глубине окон, как в пещерах,
засветились лучики свечей. Соседи по площадке сказали, что аварийка работает
на Петроградской стороне, будет у нас на Васильевском не раньше, чем через
час.
Ужинали при свечах.
В доме было непривычно тихо, и когда мы пили чай, вскипяченный в
ковшичке на газе, я загляделся на свечу и порадовался. Молчал телевор,
молчал телефон, не урчала посудомоечная машина, не громыхала дверь лифта.
В тихом полумраке обнаружилась своя таинственная прелесть, и когда я
внес свечу в кабинет, по корешкам книг пробежала загадочная улыбка-тень. Я
взял одну наугад, и, пристроив подсвечник на круглый столик, принялся
листать. И думал о том, что вспыхни сейчас люстра над головой, залейся
коридор ярким светом и закричи голосом рекламного зазывалы телевор на
кухне, - я огорчусь: мне хотелось длить уютный полумрак и наслаждаться
вынужденным молчанием телефона. Потрескивала свеча, навевая настроение
вполне философское.
Вошла жена с дочкой, сели на диван, и я отложил книгу. Они напомнили
мне ребятню у ночного костра, когда отблеск огня ложится на лица и водит за
спинами густые черные тени.
И вдруг теплого свечного уюта генетическая память бросила меня в
другую крайность. Я помолчал и спросил, могут ли мои женщины представить
себе блокаду Ленинграда. Нет света, газа, еды. Замерз водопровод. В доме
холоднее, чем на улице. На лестнице, возле застывших батарей, лежат
припорошенные снегом трупы. Из черной тарелки репродуктора тикает метроном.
Слабость, туман в голове. И дом сотрясается от блких разрывов бомб или
снарядов...
Полумрак создавал ощущение, что все это рядом, блко, и жена с дочерью
дружно передернули плечами.
Мы стали говорить о другом, о чем давно не говорили, и просидели с
полчаса при оранжевом огоньке свечки. Вернулся института сын и, пройдя
темным коридором, присоединился к нашей компании, потирая с мороза руки и
блестя глазами. И я думал о том, что мы часто ругаем судьбу за ее немилость
к нам, но редко благодарим за наши удачи. И спим в теплых кроватях, пьем по
утрам кофе с булочкой, равнодушно смотрим, как рекой льется кровь в
телеворе, гремят выстрелы, но отними у нас, городских, хотя бы свет или
тепло, и жнь покажется до ужаса несправедливой.
Мы вновь вернулись к теме блокады, и жена сказала, что тогда у людей
была злость на врага и стремление к общей победе, - они не давали пасть
духом и придавали силы.
А сейчас... - жена пожала плечами. - Какая сейчас может быть общая
победа?.. Всяк сам по себе... Скажи спасибо, если еще свет починят.
Вспыхнул свет, и я мысленно сказал спасибо. Мы разбрелись по квартире -
смотреть телевор, звонить по телефону, щелкать клавишами компьютера... И
мне долго вспоминалась горящая в темноте свеча и отблеск огонька на лицах
домочадцев.