Валерий Игнатенко.
Бионерский ланкастер
----------------------------------------------------------------------
Журнал "Фантакрим-MEGA"
& spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
----------------------------------------------------------------------
(Из россказней Фрэнка-Первоглота)
Король, развалившись в запаутиненном гамаке, зычно цвиркал в прорехи
отнюдь не королевских зубов. В руках у него страдала и пела
блистательнейшая, двуручная (сажень-на-локоть) богатырка-пила. Королевские
зубы нежно покусывали ее несокрушимые тульские зубья.
Пилу свою король любил за звук, качество стали и страдания. Он не
доверял деревяшке, с помощью которой обычно делается разводка. Разводку
король-маэстро всегда делал на слух и на зуб: вверх-вниз, вверх-вниз!
Ля-ми, ля-ми! Зубной боли он боялся не меньше, чем политики, но еще больше
боялся король опеки досаждавших ему дятлов-рвачей: зубодеров в белых
колпачках, брутов с подозрительным пурпуром на грудках. Случалось, король
прятался от дятлов за елки, за тень забора, похожую, кстати сказать, на
его подругу-пилу. Прятался он и за свою королевскую тень, а однажды, как
гласят хроники, за удивительных красот и размеров нерукотворный памятник
Королевской Малой Нужде. Неруко! (прошу заметить!) творный, формата
102х0,5 шедевр.
(В одну из люто-морозных зим, проклятый долбило покусился на Нашу
храбрость непосредственно в процессе малого оправления. Король ваш
скрывался от злодея за сиявшим под луной ледяным столбиком. Ползал,
понимаете, вокруг своей, омонументаленной морозом несгибаемой струи,
ускользал от пернатого зубодера-дятла, как какой-нибудь паршивенький
революционеришко-разночинец от жандарма.)
- Ля-ми! Ля! - маэстро бережно сдунул с очередного, неразведенного еще,
зуба пилы (можно сказать, ее зуба мудрости) хроменького пятиногого
муравьишку, препоручая его заботам судьбы и ящерок... - Ми!.. Все! -
вдохновенная капелька пота засияла на кончике его корне плодоподобного
носа. Радужная капелька отражалась в стальном зеркале певуньи, вбирая в
себя верхушки сосен, небо, солнце и Отражение лица Короля в зеркале, в
капле, в отражении капли в зеркале, в отражении отражения капли в зеркале
капли.
- Сильно! Чудеса, да и только! - восхитился король собой и природой,
лихо сощелкивая капельку своего королевского Я в воздуха планеты.
- А ну те-ка, работяжечки-аэробики! - так король именовал в данном
случае не тех, кто пробавляется ритмической гимнастикой, а населяющие
планету Земля микроорганизмы аэробной формы. - Воспроизводите портрет
вашего короля и друга! Излучайте о нем брату Юпитеру! - И тут же, с места
в карьер, он заиграл на пиле-певунье совершенно отвратную песенку,
сдобривая музыку стали довольно-таки обаятельной хрипотцой:
А с Пипигриком, брат, шутки плохи!
Сила страшная в его имени.
От Пипигрика не то, что, брат, блохи,
Метагалактики могут вымереть!..
Допев до "гастрономы все оштакетить", король, как Стенька княжну,
швырнул не-совсем-солистку-пилу под ноги Фрэнку-Первоглоту.
- Да, это король, - шепотом произнес Фрэнк, подивившись удали
короля-маэстро.
Тот, между тем, выкусывал занозы из пальца и от этого опять же страдал.
- Экая оказия! - сопел Король. - Его растишь, пользу из него
извлекаешь, из него, из чурбашечки, пилушке белу рученьку ладишь, а оно
такие щепки под ногти всучивает!
Гамак раскачивался все сильней, и хитросплетенные паучьи узоры готовы
были рассоединиться. Ветерок дооборудовал гамак шпильками-иголками с елей.
- Ай-яй-яй! - покряхтывал король, а его мощный кулак ожесточенно
вытирал слезинки обиды, скатывающиеся по лоснящимся, багровым и здоровым,
как у украинской дивчины, щекам. - Экая оказия!
Наконец, облегченно вздохнув, ублаготворенный, он принялся ковырять
хвоинкой (Цезарь кинжалом Брута) в зубах, а потом и в носу.
- Эге, любезники, вам кого? - не прерывая своего королевского ритуала,
приветствовал он друзей, обращаясь почему-то не к Фрэнку, не к Кофейнику,
а к Накомарнику.
- Короля! Не иначе! - шагнул вперед и широко расставил ноги Фрэнк,
озадачив не только спрятавшегося под можжевельником ежа, но и красного
бельчонка, оставляющего шелуху и мусор где попало.
- Меня зовут Король! Да здравствует Король! - радостно приветствовал
себя монарх биосферы.
- Да здравствует!.. - откликнулся весь лес.
Накомарник, прыгнув Кофейнику в ухо, шепнул:
- Из-за его живота и короны не видно.
- Ты маленький, а он в гамаке лежит, потому и не видно, - процедил
сквозь зубы, как строчку текста в набор, Кофейник. И тут же, как точку
(чужого, неподходящего кегля), выплюнул успевшего вцепиться в лодыжку
клеща, а возможно, и трех клещей - интонация его была неубедительной...
Голова короля свисала в поисках то ли короны, то ли Квакуна. Голову
короля, к радости лягушонка, оказывается, венчала не корона, а
строительная каска. Лягушонок уже видел такую на открытке, которую
присылали к Новому году на корабль доброжелатели. На открытке стоял
мальчик в каске и укладывал кирпичи на печную трубу дома.
В двух выпуклых голубых глазах короля тут же запрыгали два изумрудных
лягушонка, и Накомарник был прощен за свою невнимательность. Да и цвет
куртки был самый подходящий - болотный.
- Значит, новички?
Трудиться ко мне приехали?
Строить?
Аль полюбопытствовать?
- Строить!
- Полюбопытствовать!
- Трудиться!
Откликнулось всеми голосами эхо и осталось в норах зверьков и трещинах
дупел.
- А что строить? - поспешил уточнить Кофейник, яростно отдирая
застрявшую в ухе колючку.
- Простите, у вас блохи? - не выдержал Король. - А то есть хорошее
средство: купание в горько-пряных семенах полыни.
- Нет! Спасибо! Это не блохи, это пираний...
- Пираний?.. Хе-хе-хе... - с сомнением реагировал монарх. - Что
строить?.. Дворец!
- Лес-то сами валите? - уважительно поинтересовался Фрэнк, битый час
уже глазевший на геркулесовы стопы, обутые в окаменевшее месиво бетона,
глины, опилок.
- Сам? Нет. Бионеры помогают. Какие?.. Да хотя бы вот этот.
И только тут паломники разглядели рядом с королем зверюгу.
- Это волчонок Бобби, а не ньюфаундленд, - потрепал Бобика за брыли
Король.
- Он ищет газ? - оглядел пса-волка Кофейник, отряхиваясь, как после
мытья.
- Наверное, он открыл здесь газовое месторождение? Поэтому - пионер! -
предположил Фрэнк-Первоглот.
- Бионер, потому как бионер - дитя короля и природы! - изрек зверюгин
бог и учитель. - Бобби сообщает нам о местах, где слишком много вредящей
живому грязи.
Пес-волк ткнулся мокрой черной пуговкой в робу короля, и его усы мелко
задергались в такт отбивающему чечетку хвосту. Серая, с серебринкой на
концах волос, шерсть говорила о благородстве рода и о добром его
предназначении.
- Еще он определяет, какой человек пришел - пакостник или без злых
умыслов. Хе-хе... А иначе бы не стоять вам здесь, - поспешил добавить
король, бочком мостясь в гамаке и устраивая голову на сложенные в замок
руки.
А Кофейник орудовал то правой, то левой задними, зарабатывая юкко в
бесконтактном дружественном танце вокруг можжевелового куста.
- Где же? Где же? Ваша... ква! - стройка?! - заглянул в большой,
небесно-ясный глаз лягушонок и слизнул с королевской ресницы слезу.
Потом Накомарник уверял друзей, что это была воистину слеза добра и
счастья... И злосчастья. В ней плавал малярийный комар.
Король осторожно провел мизинцем по спине Накомарника, словно пытался
нащупать солнечный зайчик, сделавший спинку лягушонка лакированной.
- Наш с тобой Храм и Дворец где, спрашиваешь, бионеша?
- Я Накомарник, а не бионеша.
- Тут он, близехонько, здесь...
Все уставились на забытую около флаговой сосны совковую лопату. Совок
опирался на землю, а не прикасавшаяся к стволу, усеянная конопушками
извести и бетона и божьими коровками, ручка смотрела в небеса. Явно
устойчивое ее равновесие удивляло.
- На Полярную лопата смотрит! На Альфу М.Урсис, - сообразил штурман.
- Так где же они, ваши бионеры? И чего это вы не трудитесь? - лягушонок
поднял лапку, к перепонке которой приклеилась лапка можжевельника. -
Лопата в небо топырится, а дела нет.
- Все мы трудимся, любезник! И лопата трудится... Ответь-ка ты мне,
почему совок в землю не вторкнут, а она-дорогуша не падает?
- Р-р-равновесие! - встрял в разговор Кофейник, с завистью поглядывая
на Бобика, от природы препоясанного черной лентой.
- Само собой, равновесие! Да весь гвоздь в том, что это не лопата на
земле стоит, а Шар земной на лопате стоит... Не знаю я еще, что есть
бетон, а что есть известь в нашем бионерском деле... - Король лихо качнул
гамак, дрыганул сапогом и усадил лягушонка на грудь. - Греешь, лягуший
Царь, душу, а вредный! Пойми, плюгавь болотная: каждый живой и живший - во
мне, в короле, и в тебе, и в нем, потому как есть в нас Она - Бессмертная
Душа. - Король тыркнул фрэнковым пальцем в небо, подмигнул Фрэнку и тот,
обласканный королевской гипноковой, снова задрал грабли в сторону
Полярной.
Лес, дерева которого по окраинам были низкорослыми и зачащобленными,
достигал здесь боровых высот, напоминая шлем не спешащей облысеть Головы,
не той, с которой не поладил когда-то Руслан, а живой, духободрствующей,
питаемой энергизмом родной Природы, Головы всех русских паломников,
витязей и богатырей: Микулы, Ильи, Добрыни, Руслана... Короля... Фрэнка (и
Кофейника, сказал бы Кофейник).
Березки, оставаясь березками, напоминали сейчас друзьям бегущих к
звездам в беззвездные еще рязанские сумерки зебр.
Смеркалось. Холод начал поднимать дыбом волосы и шерсть, хлестать до
покраснения по щекам.
- Может, квострик разложим? - выразительно посмотрел квакун на пса, уже
не дрожащего, а дребезжащего, как керамические рижские кружки, какие
Фрэнку доводилось пускать по заиндевелой брусчатке порта в лучших сетах
игры в Билл-Бол.
Пес, цокнув зубами, кивнул.
- Эге! Ни-икаких костров! В лесу сухо, а пожарной команды пока нет.
И тут Король по-разбойному, по-соловьиному свистнул. В ушах Кофейника
будто бы взорвалась, загремела, разлетелась вдребезги всеколерная
тунгусская люстра.
В небе появилось множество светящихся нитей и точек. Птицы всех земных
ареалов несли в своих коготочках и клювах морозостойких королевских
светлячков. Вскоре поляна засветилась. Вокруг нее, как вокруг костра,
расположились любители тепла и уюта: ведь светляки не только светились,
они выделяли тепло - настоящий жар, способный вертеть на всю катушку самую
могучую ББТЭС (большую биотермическую энергостанцию.
- Говорят, у вас дочь есть? - протягивая руки над светлячковым костром,
любезничал Фрэнк.
- Аль жениться хочешь? - выгнул бровь король и стрельнул глазом,
шарахнув Фрэнка по лбу сначала правым, потом левым глазным яблоком. Глаза
у него, оказывается, могли, как каштаны, как мячики на резинке,
выпрыгивать из орбит, а потом, слегка повеселев, возвращаться восвояси. -
Хочешь, значит? Хоти, хоти. Сегодня она - во вторую, придет поздно, - тут
Король изволил щелкнуть по носу каждого из разомлевших от жара друзей,
кого каштаном, кого мячиком своих недреманных скачущих глаз.
- Девка как девка - плотная, толстощекая, лен-волосы, глазища, что
пятаки деревянные, сумасшедшие.
- Хороша, говорите? - вздохнул штурман.
Кофейник уставился на него так, будто бы старичина Фрэнк спьяну или
сдуру шваркнул снарядом для Билл-Бола по кофейникову хвосту и расплескал
весь сугрев.
- Хороша-то она хороша, любезник! - Король крякнул, освобождая лопату
от атлантовой службы. Осмотрел совок, отскреб ногтем известь и, плеснув из
канистры в лопату ковш спирта, с минуту подержал вспыхнувшее синим огнем
железо над светлячками, а потом небрежно смотнул сор в куст волчьей ягоды.
Поднес лопату к мясистому, толстому концу-кончищу носа (своего носа),
зычно втянул в себя запах, кашлянул в кулак и, удовлетворенный, шлепнул на
сковородку-лопату перепелиное, должно быть, яйцо... потом - другое,
третье... Правой рукой держа и подогревая блюдо, а левой уверенно швыряя в
совок яйца одно за другим, он самодовольно подмигивал паломникам-бионерам.
- Как! Со с-ква-рлупками? - ужаснулся Накомарник священнодейству.
- Ну и что? - рявкнул и облизнулся Кофейник. - Скорлупки полезны для
организма - они содержат органическую известь и еще кое-какую бионергию.
Укрепляют кости и зубы! Мог бы, Накомаша, промолчать или одобрить.
Пес готов был проглотить сто тысяч порций яичницы со скорлупой,
окалиной, с самой волчьей ягодой даже! Очень уж раздражал и щекотал его
чувствительный нос этот бесподобно-съедобный запах.
Яичница поджаривалась, скорлупки, потрескивая, вылетали, выпархивали из
совка и падали в аметистовый светлячковый огонь.
Пес вспомнил, что Фрэнк-Первоглот не ест, а он, Кофейник, слава богу,
не пьет. И поэтому стоит лизнуть Фрэнка в нос.
Пока друзья насыщались, уписывали за обе щеки, а Фрэнк рассказывал им о
своих странствиях, первоглотстве, благородстве и успехах в игре в
Билл-Бол, что-то в лесу изменилось.
На лавочке, у зацветшего вдруг куста сирени, стояла не самых субтильных
кондиций девашечка (176-3, бюст-100-90).
Нагая, она согревала лес и себя вращением семи пламенеющих обручей.
Красногрудые ласточки вращались вокруг лахудриных бедер. Два нежнейших,
почти невидимых от бешеной скорости, пчелиных роя, обращались,
фосфоресцируя (противу солнца вокруг правого ее соска и посолонь вокруг
груди левой). Браслеты из бабочек, мошкары, светлячков звенели на
запястьях и щиколотках. Две доисторических черепашки изображали из себя
каблуки прозрачнейших башмачков, опрелестнивали лахудрино крупностопие.
Волосы, и вправду, были лен и свет, а нимба не было. Был венчик из
летающих золотых рыбешек и два кольца на левом безымянном: бабушкино
серебряное и Валеркино, мельхиоровое. Глаза лахудры светились не сводящим
с ума, а влюбляюще-вразумляющим светом.
Фрэнк-Первоглот прервал рассказ на самом разухабистом билл-больном
периоде (том, когда он влил себе в пасть десять полупинтовых кружек
сугрева, а творец игры, боцман Билл, не заработал ни одной, одну даже
раскокал, как какой-нибудь юнга-не-оттуда-нога). Так вот, Фрэнк увидел ее,
лахудру-принцессу, разинул пасть и застыл, умер.
- Принцесса! Нимфея! Лесовушка! Шпулечка! - заорал он немым, каменным
воплем. И сгорел. Навсегда запопал в светлячковое пекло.
- Замуж за меня пойдешь? Рыбка, киска, ляпа?
- Пойду, - прощебетали ласточки, прожужжали пчелы, прошелестели
бабочки, мотыльки, деревья, пробренчали-проскрежетали черепашки. Природа
заговорила голосом Адама и Евы, Фрэнка и королевской дочки, Колера и
Привиденки. Сквырчали светлячки, вытапливая из Фрэнка в пекле костра
четыре сокровенные слова и песню:
Две осинки. Три дубочка. Пять берез...
Возле первой, возле самой, той, что с краю,
Сколочу тебе жилье, собака-пес!
Ржавой жестью щели в стенах залатаю!
От дождей и от метелей залатаю.
Чтоб тебе, родная! Мерзнуть не пришлось.
...Две осинки, три дубочка, пять берез
Облетают - дорогие! Облетают!..
Облаками и стихами залатаю,
К нашей роще, как к царевне, подойду:
Золотая ты, собака! Золотая!
Я другой такой на свете не найду.
- Плюнь-ка в речку! - сказал Валерка Иоле на рассвете не худшего их
дня, когда дубовые и кленовые листья летели и плыли и над водой, и в воде,
а ночной костер октября, не угасая, рдел еще за спиной у них и повсюду.
- Ну и плюнула! Фа-диез!
- Си-бемоль! - плевок в плевок плюнул в воду Фрэнк. И с маху вычерпнул
плевки походным своим котелком, чтобы разбавить спиртишку. Трезвым идти в
монахи не полагалось, ибо святынь монахов-поллюционеров ждала от Фрэнка и
его Зазнобы нетрезвого, чудодейского слова и дела.
Спирт с водой реки и двумя мажорными, жемчужными, обрядовыми плевками
пришелся принцессе по вкусу. Фрэнк не закусывал, а она закусила луковицей
с ржаным сухарем. Так они, на всяк случай, обвенчались.
- В большом рюкзаке - дельтаплан (зонтик). С конструкцией сама
разберешься! До тыщи лет христианства - не жди! Я в поллюционерах закисать
не охоч.
Лягушонок тихо плакал и квакал...
Кофейник досадовал, ревновал и тосковал...
А Король...
- Что, псина лягушачья, щетинишься? Лижи королевски пяты! Лижи и
р-рявкай! Завывай! Задобривай звезду-погремушку! Шупырься, бродяга
берявая! И вымаливай! Вымаливай прощения и благословения отцовского!
- И приглашения на с-ква-дебку, - совсем исслюнился лягушонок. Он от
волнения проглатывал светлячков и сиял, словно фосфорный, чем пугал и злил
Короля.
- Нет! Мерещится мне все. Злопакость ты, гадинка ты болотная, тень
накомарникова! - стенал монарх, чугунными ручищами обхватя голову. - А
впрочем, и тя приглашу, и тя, и тя...
Кофейник залаял, и Король строго приложил палец к губам, призывая к
молчанию.
- Т-с-с! Ребята спят.
И опять щетинистый подбородок его устремился вверх... И тут только
путешественники увидели канатную систему, дорогу, к которой крепились...
гробы, палатки, саркофаги, мусорозаборники... и еще какие-то неведомые
землянам, конструкции.
Открытие расширило рот лягушонка до неземных, космологических размеров,
а Кофейник сделал отменную охотничью стойку; прежде бился, бился над ней,
а все не получалось.
- Пошто засорять Землю там, где может вырасти гриб или земляника? -
вымолвил Король и повернулся на правый бок. - Т-с-с! Ребята спят.
"Король жил в Фуле дальней..." - слышалось спящему Первоглоту -
бионеру, кладоискателю.
- Нимфея! Лесовушка!.. Золотая ты, собака, золотая... - шептал он, едва
шевеля губами.
Давно уже рассвело. Шумели сосны, плескалась бегущая в монастырские
дали река. А Фрэнк все спал, уложив голову под можжевельник, прижимая к
груди большущую, обугленную на вчерашнем костре, лопату.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.08.2001 16:38