Роберт Ирвин. Плоть молитвенных подушек


----------------------------------------------------------------------------
     Ирвин Р. Арабский кошмар. Плоть молитвенных подушек.
     СПб.: "Симпозиум", 2000, сс.11-340
     

 - Общий текст http://textshare.da.ru

----------------------------------------------------------------------------
                 Сон чудовищ рождает разум.
                                  Шаих Айог


Глава первая. МУЖЧИНА В КЛЕТКЕ


     Женщины со всех сторон окружали Клетку, словно масса ледяных  обломков.
Сидя во  внутреннем  дворе,  Орхан  с  трепетом  представлял  себе  праздных
обитательниц Гарема за стенами Клетки.  Дамы  заплетали  друг  дружке  косы,
занимались вышиванием, бренчали на цимбалах, курили наргиле, изучали книги о
том, как угождать мужчинам,  почесывались  и  дожидались  своего  господина.
Гарем представлял собой не что иное, как ряд  залов  ожидания  в  преддверии
секса.  Женщины  за  их  досужими  занятиями  могли  разве  что   рисоваться
мысленному взору Орхана. И все же порой - изредка  -  ветерок  действительно
приносил из-за высоких стен Клетки  -  Кафеса  -  подлинные  голоса  женщин,
поющих или смеющихся. Непривычное звучание женских голосов, подобно журчанию
фонтана, освежало и умиротворяло.
     Почти всю жизнь Орхан пытался представить себе Гарем за стенами. Каждая
третья его мысль принимала форму женщины. Потрать  Орхан  хотя  бы  четверть
того  времени,  которое  проводил  в  раздумьях  о  женщинах,  на   изучение
математики или астрологии, он, несмотря на юный возраст, стал бы  уже  всеми
уважаемым мудрецом. Однако его мысли о женщинах развивались не так, как  те,
что могли бы возникнуть, ломай он  голову  над  астрологическими  теоремами.
Орхан пришел  к  заключению,  что  в  гладкости  женских  форм  есть  нечто,
сокрушающее логику. Ему казалось,  что  лучше  было  бы  провести  последние
пятнадцать лет в размышлениях о  маленьком  камушке.  Для  обитателя  Клетки
мысли о женщинах были одной из отраслей спекулятивной философии, ибо ни одна
женщина никогда не переступала порог этого проклятого места. Свою мать Орхан
видел в последний  раз,  когда  ему  было  пять  лет.  Он  сохранил  смутное
воспоминание о том, как находился в одном  из  малых  павильонов  дворцового
парка, как тщетно цеплялся за огромную, расшитую тюльпанами юбку и как потом
его оттащили возникшие сзади черные руки. То, что Орхан умрет, так больше  и
не увидев женщину, почти не вызывало сомнений.
     Клетка располагалась в центре лабиринта  зданий,  внутренних  дворов  и
крытых ходов, заключавшего в себе Императорский  Гарем.  Принцы,  томившиеся
там в заточении, жили в комплексе  комнат,  выстроенном  вокруг  вымощенного
плитняком двора с  крошечным  садиком  посередине.  Под  сводами  колоннады,
тянувшейся по двум сторонам двора,  принцы  могли  укрываться  от  солнца  и
дождя,  совершая  моцион  или  попросту  болтаясь  без  дела.   Эта   крытая
прогулочная галерея вела к общей спальне и двум увенчанным низкими  куполами
гостиным, из которых можно было попасть в небольшие отдельные покои. Жизнь в
заточении делила с принцами горстка глухонемых оскопленных слуг.  На  ночлег
евнухи устраивались в кухне и кладовых, с  двух  других  сторон  внутреннего
двора. Все окна Клетки выходили вовнутрь, в мрачный садик, а запасы провизии
пополнялись через отверстие в  стене  кухни.  Единственная,  обитая  железом
дверь
     Клетки отворялась только для того, чтобы можно было впустить врача  или
вынести покойника. В тех редких случаях, когда дверь  все-таки  открывалась,
Орхан и его собратья стремились хотя бы одним глазком увидеть вдали  проход,
известный под зловещим названием "Коридор, Где Джинны Держат Совет".
     За опасным Коридором находился Гарем, за Гаремом - остальные  помещения
Дворца, а за пределами Дворца был Стамбул,  но  дать  такой  простор  своему
воображению Орхан был не в силах. Еще неделей раньше в  Клетке  было  девять
принцев. Но однажды, на прошедшей неделе, когда принцы  завтракали,  устроив
пикник во внутреннем дворе, дверь Клетки распахнулась, и  просвет  заслонили
два чернокожих евнуха. Они не вошли во двор, а встали у двери и  поманили  к
себе Барака, самого старшего из принцев. Барак кивнул, прошел между евнухами
в дверь и направился дальше по "Коридору, Где Джинны Держат  Совет".  Он  ни
разу не  оглянулся.  Барак  и  Орхан  (второй  из  принцев  по  старшинству)
заключили между собой договор о том, что когда одного из них освободят,  он,
если сможет, пошлет за другим. Но не было ни вызова от Барака, ни  вестей  о
его судьбе. Да и никакие другие сообщения  из  внешнего  мира  в  Клетку  не
поступали.
     Клетка, как и Гарем, представляла собой зал ожидания, но  в  то  время,
как одалиски Гарема дожидались  утех  императорской  опочивальни,  обитатели
Клетки не просто ждали, а готовились стать у кормила власти или умереть.  Их
судьбы зависели от состояния здоровья и  настроения  султана  Селима  и  его
Гарема. В один прекрасный день Селим вполне мог умереть, и тогда, в  тот  же
день, в Клетку второпях заявились бы придворные  и  военачальники,  которые,
уведя с собой одного из принцев, немедленно провозгласили бы его султаном. С
другой стороны, куда более вероятным было то, что, прежде чем настанет  этот
долгожданный  день,  Селим,  действуя  под  влиянием   зловещего   сна   или
нашептываний ревнивой  наложницы,  внезапно  и  своевольно  повелит  казнить
одного или нескольких своих сыновей. Тогда, в тот же день, вдоль  "Коридора,
Где Джинны Держат Совет", выстроились бы глухонемые, и в руках у  одного  из
них был бы шелковый шнурок, ибо, согласно благородной традиции,  оттоманская
династия казнила своих принцев с помощью удушения.
     Возможно, думал Орхан, Селим уже умер, а  Барак,  позабывший  о  данном
Орхану обещании, стал новым султаном.  Существовала  и  другая  возможность:
старый султан, который был еще жив, назначил Барака правителем Эрзерума  или
Амасии. И все же почти не вызывало сомнений то, что Барак умер от  удушения.
Орхан читал о том, что жертва подобной участи неизменно испытывает эрекцию и
эякуляцию - маленькую смерть от оргазма, маскирующую собой  большую  смерть,
которая следует за ней по пятам. Это была одна из  разновидностей  умирания,
по неведомой пока Орхану причине отнесенных в  книгах  к  категории  "Смерти
Праведника". В изучении смерти Орхан проявлял такое  же  усердие,  как  и  в
размышлениях о женщинах.
     До восхода солнца над стенами Клетки оставалось еще несколько часов, но
всю ночь было жарко, и Орхан дрожал не от холода. Внезапно он  осознал,  что
не предполагаемая участь Барака - или не только она - вселяет в него страх и
дурные предчувствия. Ночью ему  снился  сон.  Орхан  уже  вспомнил  его,  но
истолковывать не стал, ибо всем было известно, что сон принадлежит тому, кто
его видит, а его смысл - первому человеку, которому он  рассказывается  ради
истолкования.
     В поисках  толкователя  Орхан  вернулся  в  помещение,  которым  принцы
пользовались как общей спальней. Семеро  принцев  спали,  лежа  на  каменном
полу. Когда-то они почивали там на тюфяках, да и гостиные были богато убраны
коврами и подушками. Но потом Барак, как старший, подозвал  всех  к  себе  и
заговорил о смысле их жизни. Каждый из них, сказал он, готовится либо  стать
султаном и властвовать, либо умереть как мужчина. Значит, какая бы участь им
ни была уготована, необходимо бороться с недостойной мужчины  изнеженностью.
Следует  развивать  в  себе  оттоманские  добродетели  и  упражняться,  дабы
сделаться здоровыми, сильными и закаленными. "Разве мы не  мужчины?"  Принцы
последовали примеру Барака и  в  тот  же  день  начали  совершать  моцион  и
упражняться в поднятии тяжестей, борьбе и стрельбе из лука. Мыться они стали
только холодной водой. Они в клочья искромсали свою шелковую  одежду.  Кроме
того, принцы, обойдя Клетку, собрали все ковры, тюфяки и подушки  и  бросили
их в костер. Уже два года они спали на каменном полу.
     В спальне, устремив безучастный взгляд в  потолок,  лежал  единокровный
брат Орхана, Хамид. Из всех принцев не спал только он,  и  именно  он  вышел
вслед за Орханом во двор. Хамид был рожден наложницей-венгеркой. У него были
рыжие волосы и бледная  кожа.  Для  человека  столь  молодого  у  него  была
невероятно волосатая грудь.
     Обойдясь без предисловий, Орхан начал рассказывать свой сон:
     - Я находился в пустыне, где песок был таким плотным и гладким,  что  я
шел по нему, как  по  меди.  Наступила  ночь,  и  прямо  передо  мной  вдруг
возникла, преградив мне путь, какая-то темная фигура. Вздымаясь высоко  надо
мной, фигура не давала мне прохода, но я вонзил в  нее  свою  саблю,  и  она
упала. Потом я улегся на нее,  воспользовавшись  ею  как  подушкой,  и  стал
дожидаться  рассвета.  Над  пустыней  стремительно  проносились  звезды,   и
незадолго до восхода солнца я сумел разглядеть то, на чем лежал. С виду  это
слегка  напоминало  зародыш.  Плавность   его   розовато-белых   изгибов   и
выпуклостей нарушалась кое-где маленькими пучками волос. У твари не было  ни
головы, ни рук, ни ног, однако имелись пухлые органы -  возможно,  рты,  чьи
губы, казалось, кривились и со вздохом  раскрывались,  когда  я  наносил  ей
легкие уколы саблей. Потом, не зная, как поступить, я покинул свой сон.
     Немного помедлив, Хамид дал ответ: - Пустыня символизирует воздержание.
Сабля - это твой половой член. Чудовище - место, куда твоя  "сабля"  входит.
По-видимому, - осторожно заключил Хамид, - в целом сон означает, что еще  до
захода солнца ты насладишься сексом.
     Взглянув наверх, на крыши  зданий  Клетки,  Орхан  залился  отрывистым,
лающим смехом, а Хамид  пожал  плечами  и  предложил  побороться.  Во  время
борцовских поединков принцы привыкли рассказывать друг другу о том, как  они
наращивают мускулы и вырабатывают в себе склонность к коварству. Они учились
править Империей, готовились сначала повести войска  на  Вену  и  Тебриз,  а
потом овладеть обитательницами Гарема, но Орхан, занимаясь борьбой,  считал,
что он готовится к  последней  схватке  с  немыми,  которые  будут  ждать  с
шелковым шнурком в Коридоре. Орхан с Хамидом направились в кухню, где им  не
могли помешать остальные принцы. В углу кухни сидел на корточках  слуга,  но
слуги Клетки были не только глухи и немы, - в том, что касалось принцев, они
были фактически и слепы, и невидимы.
     Двое принцев  разделись  и  принялись  энергично  натирать  друг  друга
оливковым маслом, черпая его из стоявшего на полу кувшина до тех  пор,  пока
не стало казаться, что  их  тела  обтянуты  поблескивающей  кожаной  броней.
Опустив  головы,  точно  пара  схлестнувшихся  разъяренных   быков,   принцы
обхватили руками плечи друг друга. Они так крепко прижались  друг  к  другу,
что с маслом смешался выступивший  пот.  Сцепившись  в  схватке,  они  долго
кружились, и каждый пытался зацепить ногой ногу противника.  Внезапно  Орхан
сделал шаг назад, притянул Хамида к себе и бросил его через  свою  вытянутую
ногу. Хамид упал, но не ослабил захвата, и Орхан упал вслед  за  ним.  Потом
Хамид, слегка запыхавшись, перевернулся на спину, и Орхан  оказался  сверху.
От удивления губы Хамида округлились буквой "О", но  звука  не  последовало,
ибо Орхан заглушил его поцелуем. Слегка приподнявшись, Орхан  провел  руками
по масляному панцирю  грудной  клетки  и  мускулистого  живота  Хамида.  Еще
немного отодвинувшись, он нащупал Хамидовы яйца и сдавил их. Хамид  застонал
- не от боли, а от дурного предчувствия, - когда Орхан,  став  на  колени  у
него между ног и вылив себе  на  левую  ладонь  немного  масла  из  кувшина,
приподнял ноги Хамида и втер масло в щель между Хамидовыми ягодицами. Затем,
убедившись, что путь должным образом  смазан,  он  придвинулся  ближе,  дабы
вогнать свой член в щель Хамидовой задницы. Но даже при том,  что  вход  был
обработан, сделать это оказалось непросто. Орхан принялся  энергично  давить
тазом на тело Хамида. Хамид застонал как безумный.  Орхан  уже  барабанил  в
дверь, которая чересчур медленно открывалась. Наконец  он  глубоко  вошел  в
своего сводного брата.
     Победа! Он использовал Хамида так, как пользуются обычно уборной. Это и
в самом деле было частью победы. Таков был удел воина - ожесточенная борьба,
в которой один побеждал, а другой исполнял роль женщины и покорялся. Она  не
имела никакого отношения к той любви, в  которую  играли  поэты  и  женщины.
Орхан отодвинулся и внимательно посмотрел  на  крепкие,  лоснящиеся  ягодицы
Хамида. Он с  облегчением  обнаружил,  что  не  желает  Хамидова  тела,  ибо
плотское желание делает мужчину  уязвимым,  женоподобным.  И  все  же  Орхан
сознавал всю иллюзорность своей победы, ведь секс с мужчиной считался  всего
лишь эскизом секса с женщиной. Он был лишь игрой, упражнением, подготовкой к
настоящей войне, которая  велась  между  мужчинами  и  женщинами.  С  другой
стороны, это было лучше, чем лежать в постели с евнухом. Всем, кто занимался
сексом  с  евнухами,  было  известно,  что  евнухи  -   существа   вздорные,
инфантильные. За свои услуги  они  всегда  требуют  шоколадные  конфеты  или
игрушки.
     Орхан лежал рядом с Хамидом, глядя в потолок  и  думая  о  занимавшемся
дне. День ожидался точно такой же, как вчерашний, - разве что дата менялась.
Их всех приучили к скуке. Снова и снова наступал один и тот же день,  и  они
снова занимались борьбой и упражнялись в стрельбе. Некоторые принцы работали
в саду, отсчитывая  дни  своей  жизни  в  соответствии  с  медленным  ростом
саженцев. Другие устраивали тараканьи бега, бились об  заклад,  облетит  или
нет от ветра листва, или сидели как идиоты, наблюдая  за  поднимающимися  по
стене солнечными бликами. Орхан читал книги на разнообразные темы - о нравах
и обычаях жителей русских степей,  о  половой  жизни  евнухов,  о  том,  как
готовить съедобную глину, как показывать фокусы с  куриными  яйцами,  -  всю
литературу, которую удавалось получить через отверстие  в  стене.  Порой  он
писал дамам Гарема стихи или любовные письма и,  обмотав  их  вокруг  древка
стрелы, пускал через высившиеся вокруг  стены  Клетки.  Ни  одна  стрела  не
возвращалась назад. И вот он лежал на спине рядом с Хамидом и снова  поливал
маслом свой член, который слегка побаливал.  Увидав,  чем  он  занят,  Хамид
подполз поближе и принялся  сосать  член,  проводя  языком  от  основания  к
кончику до тех пор, пока Орхан вновь не кончил, на сей раз Хамиду в  рот.  В
конце концов, когда  общество  друг  друга  наскучило  им,  они  направились
смывать масло в расположенную по соседству маленькую баньку.
     Потом Хамид, прихрамывая, побрел обратно в спальню.  Орхан  остался  во
дворе  один  -  не  считая,  правда,   парочки   глухонемых   стариков.   Он
почувствовал, как угасает в нем радость победы,  ибо  уже  начал  задаваться
вопросом: ему покорился Хамид или тому сновидению? Судьба, в  конце  концов,
самовластна. Внезапно  ветер  изменил  направление,  и  послышались  женские
голоса.  Орхану  они  показались  необыкновенно   возбужденными,   подобными
щебетанию  экзотических  птиц,  встревоженных  приближением  хищника.  Потом
отворилась дверь Клетки. Поманила черная рука, и Орхан пошел по  направлению
к ней.


Глава вторая. ДУШИСТОЕ ПОЛЕ БРАНИ


     Слегка спотыкаясь о неровно уложенные каменные плиты, Орхан шел впереди
немых по "Коридору, Где Джинны Держат Совет". Бутылочное стекло высоких окон
придавало дневному свету зеленоватый  оттенок.  Орхан  жадно  вглядывался  в
детали непривычной каменной кладки. Он шел, напряженно вытянув руки по швам,
ибо ждал, когда ему на горло накинут шнурок. Однако ничего не происходило, и
он продолжал идти.  Казалось,  невидимые  джинны,  которые  держали  в  этом
коридоре совет, решили оставить Орхана в живых.
     В конце коридора стоял маленький человечек.
     - Здравствуй, султан Орхан, владыка Империи на  востоке  и  на  западе!
Приветствую моего господина, воскрешенного из мертвых и  рожденного  заново!
Прищурившись в изумлении, взираю я на то, как сыплются с тела  твоего  комья
земли, а августейшая твоя матушка, старшая валиде,  жалует  тебе  сверкающий
халат новой жизни. Так прими сей дар и следуй за мной.
     Когда  карлик  повернулся,  чтобы  пойти  впереди,  Орхан  увидел,  что
странный человечек к тому же горбат. Он вышел вслед за карликом из  коридора
и пошатнулся, пораженный тем, что оказался вдруг в таком громадном  открытом
пространстве. Хотя поначалу ему не удавалось уразуметь,  на  что  именно  он
глазеет, вскоре стало ясно, что он идет по большому саду.
     Он протянул руку и повернул карлика лицом к себе:
     - Кто ты такой?
     - Я - визирь твой до той поры, покуда могу узреть свою тень в солнечном
свете твоей благосклонности, но, видит Бог, под каким бы  углом  ни  светило
солнце, тень, которую способно  отбрасывать  такое  тело,  как  мое,  всегда
должна быть короткой.
     - Как я стал султаном? Разве Селим умер? Что случилось с Бараком?
     - Увы султану Селиму! И в самом деле,  попугай  его  благородной  души,
разорвавший путы своей плотской клетки, вынужден отлететь в вечный город.
     - Ты хочешь сказать, что отец мой умер?
     - Даже султан должен в один прекрасный  день  сойти  из  мира  живых  в
бездну небытия.
     - А где Барак?
     - Скоро ты узришь его пред собою.
     - Почему я освобожден?
     - Кто сказал, что ты свободен? Ты отнюдь не свободен. Из всех  смертных
султан свободен в наименьшей степени, ибо обременен заботами о государстве и
правосудии. Хороший султан всегда будет рабом своих подданных.
     Тут  нетерпеливый  визирь  повернулся  и   неожиданно   быстрым   шагом
направился к стоявшему посреди сада павильону из фарфоровой глины.  Рассудок
Орхана клокотал от вопросов, оставшихся без ответа, но до тех пор,  пока  он
не вошел вслед за карликом в дверь, задавать их было некогда.
     По фарфоровому  полу  носилась  маленькая  газель,  чьи  ноги  неуклюже
разъезжались в стороны, когда животное было не  в  состоянии  удержаться  на
столь гладкой поверхности. Вокруг газели стояли на коленях молодые служанки,
пытавшиеся поймать ее и успокоить. На скамейке в глубине  павильона  сидела,
откинувшись  на  подушки,  потасканная  женщина  постарше,  смеявшаяся   над
тщетными усилиями своих служанок. Оказалось, что Орхан ее все еще помнит.
     - Мама, разве ты меня не узнаешь?
     Старшая валиде кивнула и, как бы оправдываясь, помахала руками,  однако
перестать смеяться так и не смогла. Это была женщина, с  позволения  которой
его забрали в тюрьму,  где  он  томился  пятнадцать  лет.  Наконец  одна  из
служанок поймала газель, взяла ее на руки  и  вынесла  из  павильона.  Тогда
взгляд старшей валиде остановился на Орхане. Да и все  женщины  в  павильоне
уже лукаво смотрели на него из-под накрашенных ресниц. Никто  не  произносил
ни слова. Что до Орхана, то он стоял, ошеломленно глядя на  женщин.  Они  не
были похожи на женщин из книжек с картинками, которые они с братьями  любили
разглядывать в Клетке. На миниатюрах были изображены  изящные,  тонкие,  как
тростинки, создания, смотревшие с картинок ничего не выражавшими  взглядами.
Однако живые женщины в павильоне были  неуклюжими,  полнотелыми  существами,
которые, несмотря на свои габариты, все еще обладали, казалось,  наружностью
маленьких девочек. Орхан, впервые  за  очень  много  лет  увидевший  женщин,
испытывал к ним чувство жалости, поскольку вся  эта  мягкость,  эти  хрупкие
запястья, отвислые груди и толстые зады отнюдь не  способствовали  выживанию
подобных существ в мире мужчин.
     Наконец,   опомнившись   и   догадавшись   о   существовании    некоего
императорского  этикета,  Орхан  поклонился  матери.  Дабы  оказаться  в  ее
объятиях, он подошел  поближе.  Завидев  это,  она  поднялась  с  подушек  и
приложила палец к его губам:
     - Ты долго пробыл в Клетке. И все же объяснения можно  отложить.  После
пятнадцати лет, проведенных в Клетке, тебе, вероятно, не  терпится  провести
время с девушкой.- На ее лице отразилась напускная озабоченность.- Наверняка
не терпится... Визирь тебе девушку подберет.
     И она взмахом руки отпустила Орхана.
     Выйдя  в  сад,  Орхан  сказал  своему  визирю,  что  с  девушкой  можно
повременить. Первым делом он должен был созвать совет министров.
     Визирь, однако, не согласился:
     - Ты - владыка Империи от Евфрата до Дуная,  и,  несомненно,  предстоит
еще многое сделать, но прежде ты должен стать владыкой  своего  гарема,  ибо
мужчина, который не сможет овладеть своим гаремом, не сможет владеть  собой,
а империей - и подавно. К тому же тебе как  можно  скорее  нужен  наследник.
Итак, какую наложницу ты предпочтешь - дурнушку или красавицу?
     - Что? С какой это стати я должен выбрать дурнушку?
     - Ну, как говорится, красота увядает, а уродство вечно. Ты уверен,  что
не предпочел бы уродливую наложницу?
     - Совершенно уверен. Приведи мне красавицу.
     - Ага! Помнишь, ранее я сказал тебе в саду, что ты не свободен?  Теперь
ты должен убедиться в правдивости моих слов, ибо должен признать, что ты  не
свободен, ибо не можешь  сделать  свободный  выбор  и  предпочесть  уродство
красоте. Ага! Вот и попался!
     - Я вижу, мне еще многому предстоит учиться, - осторожно ответил Орхан,
подумав при этом, что наутро откажет визирю от должности.- А теперь  подбери
мне красавицу. И давай поскорее с этим покончим.
     - Кажется, на первый день у меня есть для тебя подходящая девушка.  Она
грузинка. Поскольку твоя Империя находится  в  состоянии  войны  с  Грузией,
девушка обеспечит тебе хорошую подготовку. Научиться сидеть на ней верхом  -
все равно что научиться тому, как покорить Грузию. Она станет  той  лошадью,
на которой ты доскачешь до сердца ее страны. О! Еще  кое-что.  Делай  с  ней
все, что пожелаешь, но, что бы ты ни делал, ни в  коем  случае  не  позволяй
гадюке пить в "Таверне парфюмеров".
     Когда Орхан помылся и надушился,  его  отвели  в  крошечную  каморку  с
ребристым сводом,  богато  украшенную  вышитым  бархатом,  однако  не  очень
отличавшуюся от тех комнат, к  которым  он  успел  привыкнуть  в  Клетке.  В
глубине каморки находилось мраморное возвышение. На возвышении  этом  стояла
кровать, а в ногах кровати - пюпитр, на  котором  лежала  большая  раскрытая
книга. В комнате  казалось  на  удивление  холодно.  Потом,  направившись  к
возвышению, Орхан посмотрел вниз и увидел, что ступает по льду. Несмотря  на
кровать и бархатные драпировки, комната оказалась всего  лишь  подвалом  для
хранения льда. Совершенно озадаченный, Орхан осторожно добрался до кровати и
стал ждать. В Клетке он читал о султановых ямах для хранения льда и  о  том,
как лед огромными глыбами привозят на резвых верблюдах с горы Олимп, а затем
плотно укладывают и хранят в глубоких ямах в стенах Дворца, - и все это лишь
ради того, чтобы летом султаны могли употреблять  напитки  со  льдом.  Но  с
какой стати здесь оказался он?
     Долго ждать не пришлось - вскоре Орхан увидел, как дверь  отворяется  и
что-то приближается к нему,  оскользаясь  на  льду.  В  полутьме  это  могло
показаться и собакой, и джинном. Потом  существо  подняло  голову,  и  Орхан
увидел, что оно, а вернее, она - женщина, с трудом бредущая к нему. Пока она
шла,  позвякивали  ее  массивные  браслеты  и  серьги.  У  края   мраморного
возвышения она опустилась на колени и, прежде чем  поднять  к  Орхану  лицо,
поцеловала его ногу.
     - Я - Анадиль, - сказала она.
     У нее были большие глаза и темные вьющиеся волосы, выбивавшиеся  из-под
замысловатого головного убора из золотой и серебряной филиграни.
     - Красивое имя, - продолжала она.-  Ты  так  не  считаешь?  Это  значит
"Соловьи".
     Орхан попытался нежно приподнять ее с пола, но она воспротивилась.
     - Сначала скажи, что у меня красивое имя.- Она надула губы.
     - У тебя красивое имя. А теперь поднимись и сядь рядом.
     Она неохотно села на кровать. Вновь Орхан попытался было притянуть ее к
себе.  Хотя  у  нее  не  хватало  сил,  чтобы  сопротивляться,  она  все  же
запротестовала:
     - Не так быстро! Ты похож на зверя из чащобы. Так  со  мной  обращаться
нельзя.
     - Я обращаюсь с тобой как хочу. Я - твой султан.
     И Орхан прижался к ней, а  его  набухающий  член  -  к  ее  бедру.  Ему
захотелось зарыться в Анадиль. Его руки обшаривали ее тело в поисках способа
снять с нее одежду, но она с надутым видом продолжала ерзать под его руками,
и, хотя ее желтое шелковое платье с непривычными застежками и крючками  было
достаточно тонким, чтобы Орхан сумел его с нее сорвать, ее  защищало  еще  и
нечто вроде украшенных драгоценностями доспехов.  Талию  охватывал  пояс  из
продырявленных монет и амулетов, а на  груди  висели  тяжелые,  многослойные
ожерелья.
     - Не спеши! Ты как будто женщины никогда не видел!  -  Тут,  сообразив,
что говорит, она прыснула со смеху.- Ну конечно, в Клетке ведь  женщин  нет!
Для такого, как ты, тело вроде моего - незнакомая территория...  Пусть  так,
но если ты прождал меня пятнадцать  лет,  еще  пара  часов  флирта  -  сущий
пустяк. Ты должен мне угодить.
     - Нет, это ты  должна  мне  угодить.  Я  -  твой  султан,  -  продолжал
настаивать Орхан.
     - Как раз наоборот. Иначе я буду несчастна и  сделаю  несчастным  тебя.
Подчиняться наложнице - не позор для султана,  если  он  ее  вожделеет,  ибо
такова особенность возвышенной любви. Во всяком случае, я вижу, что уже тебе
угождаю.- Она указала на выпуклость у него между ног.- Что это там  у  тебя?
Он очень большой, правда? Быть может, он такой большой  потому,  что  я  ему
нравлюсь?
     Орхан кивнул.
     - Я довольна тем, что нравлюсь ему. А всему остальному я тоже нравлюсь?
     Он кивнул. Хотя ее наивные вопросы вызывали у  него  почти  невыносимое
раздражение,  запах  Анадиль,  вкрадчивый  и  горький,  околдовывал  его   и
заставлял подчиняться, так что она могла бы  заполучить  все,  чего  желала,
сумей он только заполучить ее.
     - Ну, тогда улыбнись... и тебе придется научиться правильно говорить, а
не  просто  качать  головой.  Думаю,  придется  научить  тебя,  как  следует
разговаривать с наложницей. Ты так невинен - право же, совсем  еще  мальчик!
Но бояться меня не надо. Ты должен просто сказать, что  я  привлекательна  и
какие части моего тела тебя особенно привлекают.
     - Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
     Со стороны Орхана это не было большой уступкой. Разглядывая Анадиль, он
был поражен болезненным цветом ее лица и уязвимостью нежных  рук.  Кончилась
бы только игра в вопросы и ответы,  и  тогда  он  сумел  бы  овладеть  всеми
мягкими, пленительными изгибами этого прелестного создания. Хотя Анадиль  не
велела   ему   бояться,   он   все   еще   чувствовал   нечто   пугающее   в
сверхъестественном  качестве  ее  красоты,  которая  была  сродни  источнику
страха. Анадиль казалась ему пришельцем из другого мира.
     - Ну что ж, для начала неплохо. А теперь, если ты уберешь с  меня  свои
руки, я для тебя разденусь.
     Отойдя от кровати, Анадиль остановилась,  дабы  сбросить  на  мраморное
возвышение каскады золота, серебра и меди, а за ними - желтое платье.  Через
считанные  мгновения  она  уже  стояла  перед  Орханом  нагая.   Потом   она
повернулась спиной и, глядя через плечо, сказала:
     - В Гареме мы, девушки, любим перед сном почитать.
     Анадиль подошла к пюпитру и вернулась к кровати с книгой. Присев  рядом
с Орханом, она раскрыла книгу у себя между бедрами.
     - Она называется "Душистое поле  боя,  или  Вопросы,  заданные  смуглой
девушке белым султаном", - сказала Анадиль,  с  трудом  разобрав  по  буквам
слова.
     Она принялась перелистывать страницы. Книга  была  иллюстрирована.  Они
стали вместе разглядывать мелкие  изображения  женщин,  окруженных  рвами  и
крепостными валами,  мужчин,  идущих  на  приступ  с  таранами  и  длинными,
снабженными крючками орудиями, и ярко раскрашенных  облаков  дыма,  плывущих
над полями, усеянными цветами и трупами. В шатких с виду  замках  мужчины  и
женщины встречались друг с другом  в  рукопашном  бою.  Имелись  в  книге  и
сложные планы золотого и черного цветов с указывающими направление стрелками
и схематичными флажками. На последней странице был изображен мужчина, сплошь
золотого цвета. Перед ним стояла на коленях одна женщина, уткнувшаяся  лицом
ему в пах, из-за его плеча, стоя у него за спиной, выглядывала другая, а сам
он свирепо скалил зубы - серебристый блик на золотистом лице. Дойдя до  этой
картинки,  Анадиль  принялась  торопливо   листать   страницы   в   обратном
направлении.
     - Вот, - сказала Анадиль, тяжело привалившись  к  Орхану,  -  "Глава  о
необходимости хороших умственных способностей", а это- "Раздел  о  том,  как
именовать части тела".
     Одна рука перемещалась по странице, отмечая место, где читала  Анадиль.
Другой рукой она поглаживала свои груди.
     - Как они называются?
     - Это груди, - ответил Орхан, не сумев скрыть раздражения в голосе.
     К его удивлению, Анадиль дала ему несильную пощечину.
     - Так их называют только простолюдины. Это мои луны. Таков язык любви и
поэзии. Смотри, в книге так и сказано. Ты должен практиковаться.  Скажи:  "Я
люблю твои полные луны".
     И она принесла их в жертву поцелуям.
     К тому времени, поскольку Анадиль уже  сунула  руку  ему  под  халат  и
шарила у него между ног, у Орхана не оставалось сил для отказа.  Хотя  он  и
считал ее забавы нелепыми, еще пару минут ее можно было побаловать. Он готов
был ползать по льду, лаять и служить, как пес, лишь бы только  она  даровала
ему то, чего он страстно  желал.  Ее  мягкие  груди  увенчаны  были  нежными
сосками.
     - Я люблю твои полные луны, - покорно повторил он и поцеловал их.
     - А что это у тебя между ног?
     - Мой член.
     Она подняла руку, которой шарила у него между ног,  и  опять  дала  ему
пощечину:
     - Это очень грубо. Мне было бы стыдно так его  называть.  Мы  в  Гареме
зовем его голубком, иногда - одноглазым мужчиной, иногда -  веткой  цветущей
вишни, а порой и веткой плакучей ивы. У него много названий. Они  приводятся
в книге.
     Потом она уронила книгу на  пол  и,  наклонившись  над  Орханом,  мягко
втолкнула свой язык ему между губ. После поцелуя она немного отодвинулась и,
снова высунув язык, указала на него пальцем.
     - А это мы как называем?
     - Не знаю и знать не хочу.
     - Мы зовем его веткой коралла, или гадюкой, или медовой ложечкой. Но  я
вижу, что тебе не терпится начать. Тогда всего один, последний урок, запомни
только еще одно слово.- Она повалилась спиной на кровать  и  ткнула  пальцем
себе между ног.- Не желаешь ли узнать, как называется это?
     - Люди, которые не являются поэтами, называют это пизденкой,  -  сказал
Орхан.
     - О,  у  нас  есть  для  нее  более  красивое  название.  Это  "Таверна
парфюмеров". Придвинься поближе, пожалуйста, и внимательно рассмотри ее.
     Безусловно, этот урок, этот осмотр, был просто нелеп. Но  Орхан  решил,
что в ближайшее время от потакания причудам девушки большого вреда не будет.
Пусть ее трескотня утомляла, зато тело ее, несомненно, будило желание.  Лицо
ее вселяло радужные надежды на  благородство  и  ум,  но  ее  болтовня  была
сплошным детским лепетом. Разве можно быть  одновременно  такой  красивой  и
такой глупой?  Ладно,  пока  что  он  будет  ей  потакать.  Но  потом,  дабы
гарантировать, что никто в Гареме не узнает о тех унижениях, которым она его
подвергала, он прикажет ее наутро казнить. Опуская голову к промежутку у нее
между бедрами, он представил себе, как поутру будет наблюдать за казнью.  Он
распорядится, чтобы немые сажали ее на кол медленно. Не подозревая о безумии
у него в голове, Анадиль вздохнула и раздвинула ноги пошире.
     - Тебе нравится зрелище? - стыдливо спросила она.
     - Очень нравится.- Он мог бы кое-что добавить, но тут она притянула его
голову еще ближе, и Орхан неожиданно  для  себя  отведал  ее.  На  вкус  она
оказалась непривычной, горькой, необыкновенно соблазнительной.
     - Теперь мы готовы, - сказала  она  со  вздохом,  и  между  ног  у  нее
действительно стало влажно.
     Однако не успел Орхан сбросить халат, как она отпрыгнула в сторону.
     - Да-да, мы готовы. Но не здесь. Там, внизу, - сказала она, указывая на
поверхность ледовой ямы.
     Анадиль сошла с  мраморного  возвышения  и,  слегка  поеживаясь,  легла
спиной на лед.
     - Вернись, Анадиль! Только не на льду! Чем кровать-то плоха? Иди сюда!
     - На льду лучше. Потому мы и здесь. Холод оттягивает оргазм и усиливает
наслаждение.- Она обольстительно извивалась.- Иди сюда, любимый!
     - Это безумие!
     Анадиль надулась и разочарованно взглянула на него.
     - Мы, девушки Гарема, слыхали, что все  принцы  в  Клетке  -  настоящие
мужчины, готовые на все и нечувствительные ни к холоду, ни к  голоду,  ни  к
боли. Но вот такая маленькая девочка, как я, лежит на льду, а ты робеешь.
     - Это безумие, - тупо повторил Орхан.
     - Перестань, не будь таким занудой! На льду интереснее.  К  тому  же  я
буду либо снизу, как твоя молитвенная подушка, либо сверху, как твое одеяло.
Только не давай мне здесь мерзнуть одной.-  Она  протянула  к  нему  руки  в
мольбе.
     Орхан почувствовал внутри огонь, в котором  таяла  твердость  духа.  Он
должен был ею овладеть. Он спустился на лед, и  она,  благодарно  коснувшись
пальцами его торса, обвилась вокруг него. Потом Анадиль потянулась  к  ветке
цветущей сливы, или как там она это называла, взяла ее и  ввела  себе  между
ног. Хотя еще до того,  как  войти  в  Анадиль,  Орхан  думал,  что  вот-вот
взорвется от желания,  все  происходило  так,  как  она  предсказывала;  лед
оттягивал оргазм, поскольку их тела не могли найти на его поверхности  точку
опоры и Анадиль то и дело выскальзывала из-под Орхана.  Оба  тела  покрылись
капельками воды. Пока Орхан продолжал  свои  движения  внутри  Анадиль,  ему
почудилось, будто он мельком  увидел  в  ледовой  глубине  что-то  темное  и
недвижимое. Большую рыбу или попросту воображаемую тень.  Все  это  казалось
Орхану своего рода странным бегом взапуски, - между жаром его  вожделения  и
ледяным холодом их необычного ложа.  Веселый,  шаловливый  нрав  Анадиль  не
отражался больше на ее лице. Ее ноги сомкнулись на спине Орхана, и  пока  он
толчками вонзался в нее, она кричала от безысходности. Орхан  же,  со  своей
стороны, столь отчаянно стремился достичь  оргазма  внутри  этого  странного
существа, что уже готов был пожертвовать собой и позволить медленно посадить
себя на кол - лишь бы добиться того, чего он желал в тот миг. Все  остальное
не имело значения. Наконец он кончил - горячим густым потоком.
     - О, мой султан!
     Обессиленные, они немного полежали в объятиях друг друга. Потом Анадиль
беспокойно заерзала под Орханом:
     - У меня уже попка замерзла. Ты можешь ее мне согреть.
     И, выскользнув из-под него, она  перевернулась  на  талом  льду.  Орхан
провел руками по ее намокшим ягодицам и смахнул крошечные льдинки.
     - Так мою попку не согреешь. Если хочешь, можешь меня отшлепать.
     Он приподнялся на локтях и, разглядывая ее  мягкую  маленькую  задницу,
почувствовал, как в нем опять пробуждается желание. Но вдруг, не успел Орхан
даже занести руку для первого шлепка, Анадиль резко  вскрикнула.  Потом  она
взглянула через плечо на Орхана. Лицо ее исказилось от ужаса, а зубы стучали
так, что поначалу ее невозможно было  понять.  Наконец  Орхан  расслышал  ее
слова:
     - Там, во льду, -  лицо!  Мы  занимались  любовью  на  чьей-то  могиле!
Смотри! Ты должен посмотреть!
     Вглядевшись через плечо Анадиль, Орхан наконец с трудом сумел различить
тело сквозь неподвижные, толстые пласты льда. Он увидел, как снизу  на  него
свирепо скалит зубы Барак.


Глава третья. ТОЛСТЫЙ МОТЫЛЕК


     За дверью, в коридоре, им преградили путь двое немых.  Третий,  увидев,
что они вышли из ледовой каморки, скрылся в дальнем конце  коридора.  Вскоре
он вернулся с визирем. Визирь заговорил, прежде  чем  Орхан  успел  раскрыть
рот:
     - Вот ты и узрел пред собою брата, как и было обещано.  Обещания  здесь
всегда исполняются. Увы, они почти никогда  не  исполняются  так,  как  того
ожидают. Однако, продемонстрировав брата, тебе хотели оказать любезность.
     - Любезность!
     - Да, тебя хотели недвусмысленно и наглядно  предостеречь.  Думаю,  это
сродни вскармливанию львят.  Как  всем  известно,  львята  всегда  рождаются
мертвыми, но любящая львица заботливо облизывает эти бесформенные комочки, и
через несколько дней они оживают. И все же бывает порой и так, что рождается
детеныш, которому невозможно придать надлежащий вид.
     - Ты хочешь сказать, что мой брат убит по приказу старшей валиде?
     - Чтобы мать убила родного сына! А ведь она приходится матерью и  тебе!
Как ты мог подумать такое о родной матери?! -  Казалось,  визирь  и  вправду
глубоко возмущен. Однако он продолжал: - И все же  поразмышлять  об  обычаях
животного царства  всегда  полезно.  Человек  проницательный  может  многому
научиться у зверей, живущих в пустыне и джунглях.
     - А чему я могу научиться у тебя? Кто убил Барака?
     - Абсурдными домыслами цели не добьешься. Барак был  подобен  человеку,
идущему в снежную бурю по краю отвесной скалы. Потом он  посмотрел  вниз,  а
посмотрев вниз, потерял  самообладание,  а  потеряв  самообладание,  потерял
точку опоры, а вместе с нею - и жизнь. Лучше всего вообразить  твоего  брата
незадачливым скалолазом. В качестве альтернативы  можешь  вообразить  своего
брата человеком, который непринужденно сидит и лакомится яствами на пиру.  И
тут появляется Смерть-виночерпий с горькой чашей. Брат твой хватает  чашу  и
жадно пьет из нее.  Да,  возможно,  так  лучше  -  вообразить  твоего  брата
человеком, уходящим с пирушки.
     Внезапно Орхан вспомнил об Анадиль. Ему хотелось, чтобы она помалкивала
о том, что произошло в ледовой каморке, да и о его  теперешнем  разговоре  с
визирем. Он повернулся к ней, намереваясь приказать немедленно взять ее  под
стражу, но ее уже и след простыл. Тогда он опять повернулся к визирю:
     - Та девушка, Анадиль, что была со мной... Я хочу, чтобы ее  взяли  под
строгий арест и чтобы ее сторожили глухонемые.
     - Я исполню твое повеление не теряя времени, о султан! -  с  задумчивым
видом сказал визирь.- Значит, она тебе не угодила?  Я  ведь  предчувствовал,
что было бы лучше, сойдись ты с дурнушкой. Все дело в том, что с  дурнушками
требуется больше времени для достижения...
     - Не рассказывай сказок! Следующая твоя задача - созвать  министров  на
срочное заседание.
     - Этим я тоже займусь не теряя  времени.  Министры  жаждут  насладиться
блеском твоей недавно взошедшей звезды. Но они разбрелись по всему городу, и
потребуется время, чтобы их привести, к тому же ты  наверняка  проголодался.
Да, конечно, пора поесть, ведь ты не ел с тех пор, как вышел  из  Клетки.  Я
распоряжусь, чтобы тебе принесли еды.
     -- Ну что ж, позаботься об этом, а также о созыве министров и об аресте
девушки. Пора заняться делом. Я уже теряю терпение.
     - Да, ты похож на брата.
     Затем визирь отвел Орхана в другую маленькую  комнатку.  Большая  часть
пола была завалена подушками, среди которых стоял низкий столик. Введя  туда
Орхана, визирь поспешил было выйти, но тут ему пришла  в  голову  запоздалая
мысль.
     -  И  последнее:  ты  случайно  не  позволял  гадюке  пить  в  "Таверне
парфюмеров"?
     - Разумеется, нет, - раздраженно солгал Орхан.- Понятия не имею, о  чем
ты.
     - Тогда, возможно, пока все благополучно.
     Несколько  минут  спустя  появились  немые  с   огромными   серебряными
подносами, уставленными снедью. Орхан поел и  задремал.  Потом  кто-то  тряс
его, пытаясь разбудить. Над ним склонялся взволнованный визирь:
     - Тебя хочет видеть старшая валиде. Я пойду с тобой  и  подожду,  чтобы
потом проводить тебя от ее августейшего  величества  в  зал  заседаний,  где
соберется совет министров.
     И вновь они направились через сад к фарфоровому павильону. На сей  раз,
войдя туда, Орхан счел возможным  сделать  только  пару  шагов.  Почти  весь
фарфоровый пол павильона был устлан большим ковром- "Ковром Веселья", - а на
нем металась и корчилась цела гора вопивших  и  хихикавших  молодых  женщин,
демонстрировавших при этом те части  своих  тел,  которые  не  принято  было
открывать на людях. На эту груду, дождавшись своей очереди играть  в  кости,
то и дело бросались новые женщины. От положения  брошенных  костей  зависело
то, куда, в какие клетки ковра, следовало поместить руки и ноги.  В  глубине
груды извивающихся тел раздавались голоса женщин, тщетно моливших  выпустить
их, чтобы  они  смогли  повторно  бросить  кости  и  принять  более  удобное
положение.
     Из глубины помещения на все это снисходительно взирала старшая  валиде.
Завидев Орхана, она указала на разделявшую их груду женщин и предложила:
     - Не желаешь к ним присоединиться, Орхан?
     Он решительно покачал головой.
     - Но, по-моему, где-то там и твоя подружка.
     В ответ на эти слова из шевелящейся массы платьев, рук и ног показалась
голова сияющей от радости Анадиль. Хотя она лучезарно улыбалась  Орхану,  на
Анадиль  и  ее  подруг,  резвившихся  на  "Ковре  Веселья",  он  смотрел   с
отвращением. Он думал о застывшем во льду Бараке.
     Старшая  валиде,  казалось,  не  обращала  ни  малейшего  внимания   на
неприязненные чувства Орхана. Она спокойно сидела, откинувшись на подушки, и
лениво улыбалась.  Чтобы  перекричать  повизгивавших  и  хихикавших  молодых
женщин, ей пришлось повысить голос:
     - Бедняжке Анадиль сегодня  не  очень  везет  на  ковре.  Зато,  как  я
слыхала, утром, в играх с тобой, ей улыбнулась удача. Я слыхала,  что  вы  с
ней немного позанимались борьбой - и она зажала твою голову захватом  ногой.
В борьбе это равносильно победе, правда? Так какой же ей полагается приз?
     Орхан хотел сказать, что Анадиль заслуживает по меньшей мере  ареста  и
сажания на кол, но в том положении, в котором  он  оказался,  под  взглядами
старшей валиде и этой  толпы  смеющихся  женщин,  высказать  подобную  мысль
казалось почти невозможным. Он колебался. Затем ему пришло в голову, что  он
как-никак султан. Тогда он глубоко вздохнул и сказал это:
     - Она заслуживает по меньшей мере смерти. Анадиль возьмут под стражу, а
этому безрассудству будет немедленно положен конец.
     С пола раздались испуганные крики.
     - Значит, всем запрещается смеяться, а Анадиль должна умереть, лишь  бы
не пострадала твоя ничтожная гордость! -  воскликнула  старшая  валиде.  Она
больше не улыбалась.- Красивую женщину в расцвете лет надо убить, потому что
мой принц не в духе!
     Орхан  не  потрудился  ответить.  Он  поспешил  за  дверь  и  в   гневе
натолкнулся на визиря, который с волнением ждал.
     - Презренный раб, я же велел тебе арестовать Анадиль!
     - Увы, мой султан, я и вправду презренный  раб,  ибо  евнухи  по  моему
приказу всюду ее искали, но так и не сумели найти.
     - Она в павильоне, играет в  нелепые  игры  с  остальными  наложницами.
Немедленно арестуй ее, - и еще я желаю, чтобы старшую валиде проводили в  ее
покои и взяли под строгий арест. Она ни с кем не должна общаться.
     - Я исполню твои  повеления  не  теряя  времени.  Полечу,  как  стрела,
пущенная  из  твоего  лука.  Стану  словами  твоих  приказов,  подхваченными
дуновением твоей воли, ибо исполнение  воли  твоей  есть  венец  всех  наших
желаний. Не соблаговолишь ли теперь пройти в зал заседаний совета?
     Визирь дернул Орхана  за  рукав.  Пока  они  удалялись  от  фарфорового
павильона, визирь продолжал тихо, невнятно бубнить - как если бы говорил сам
с собой:
     - Есть врата, куда никогда не стоит входить. Есть особые ключи, которые
не подходят ни к одному замку. Есть  потайные  места  в  обиталищах  женщин,
небезопасные для мужчин. Есть особые коридоры, куда мужчине не стоит  совать
свой нос. В этом дворце есть двери, через которые мужчина может покинуть сей
мир... Однако ты уверяешь меня, что гадюка не вползала в "Таверну". Это,  по
крайней мере, неплохо.
     - Говори яснее или молчи, - приказал Орхан.
     Визирь сурово посмотрел на Орхана:
     - Ну что ж, я вижу, что придется сказать тебе правду в глаза. Ты должен
понять, что  тягостная  праздность  обитательниц  Гарема  порождает  грешные
мысли, и поэтому девицы совершают всевозможные поступки,  каковых  совершать
не  следует.  На  клумбе  скуки  родятся  цветы  зла.  Едва  ли   не   самая
отвратительная выходка наложниц состоит в том, что они тонким слоем  наносят
себе  между  бедрами  особый  состав,  вызывающий  привыкание,  и   мужчина,
заглянувший куда не следует и отведавший дурманного зелья, каковое  подается
в "Таверне парфюмеров", вскоре приобретает пагубную привычку. Этот мужчина в
конце концов будет  стоять  перед  девицами  на  коленях  и,  высунув  язык,
вымаливать еще. Ничто не будет казаться ему  более  важным,  чем  разрешение
снова отведать зелья.  Так  обитательницы  Гарема  могут  превращать  своего
господина в раба. Все это - часть гнусной истории с Молитвенными Подушками.
     - Что это за история с Молитвенными Подушками?
     - Ах, вот и зал заседаний! Наверняка скоро соберутся министры. Как твой
визирь, советую не спрашивать о том, что тебя не касается, дабы не  услышать
того, что тебе не понравится.
     Зал заседаний совета оказался просторной деревянной беседкой  на  одном
из низких холмов дворцового сада. Внутри она была расписана сценками  охоты,
пикников  и  флирта.  Даже  будучи  уютным,  помещение  казалось  не  совсем
подходящим для ведения государственных дел. Визирь,  вероятно,  не  горевший
желанием выслушивать новые вопросы о неких  молитвенных  подушках,  поспешно
отвесил поклон и удалился. Орхан уселся  на  одну  из  снабженных  подушками
низких скамеек, стоявших в беседке, и стал ждать.
     Долго ждать не пришлось  -  вскоре  кто-то  вошел.  Оказалось,  это  не
министр, а женщина, которая извиваясь вползла по  полу  на  животе  и  стала
ползком  подбираться  к  Орхану.  На  сей  раз  это  была  не  Анадиль,  ибо
покачивавшийся зад, обтянутый тесным  черным  платьем,  принадлежал  женщине
постарше и покрупнее. Она не поднимала головы и не произносила ни слова, но,
едва добравшись до скамейки, на которой сидел Орхан, тут же принялась лизать
его ступни и посасывать пальцы ног. Временами она стонала -  от  наслаждения
или от отвращения, было неясно.
     Орхан был так поражен, что некоторое время позволял  ей  делать  с  его
ногами все что вздумается, после чего опомнился и отдернул ноги.
     - Поди прочь, глупая женщина! - велел он ей.- Мне сейчас  не  до  ваших
гаремных забав. Это помещение для работы, а  не  для  развлечений.  Убирайся
отсюда, пока не пришли министры!
     - Однако, о мой господин, я пришла по делу. Я -  первая  из  султановых
просителей. Смиренно падаю ниц пред тобою, ибо пришла просить помиловать мою
госпожу, Анадиль. Меня зовут Перизада, что значит "Рожденная от феи".
     И только тут она подняла голову. Орхан вдруг узрел  заплаканное  пухлое
лицо. Нос у Перизады был слегка крючковатый, а губы - толстые. Ее  массивные
груди туго натягивали тесное черное платье. Пока Орхан глазел  на  них,  она
тоже опустила к ним взгляд и улыбнулась:
     - Я смиренно роняю свое достоинство. В твоей власти поступать  со  мной
как заблагорассудится. Я - молитвенная подушка султана. Делай со  мной  все,
что пожелаешь. Прошу тебя, прости Анадиль. Если ты не простишь мою  госпожу,
она на меня рассердится.
     - Ошибаешься. Она вовсе не рассердится, а умрет.
     Перизада задумалась. Однако эти слова ее, по-видимому, не убедили.
     - Но ты должен пощадить Анадиль.
     - Слово "должен" - не из тех,  что  следует  употреблять,  обращаясь  к
султану. Анадиль - моя рабыня, и я поступлю с ней так, как сочту нужным.
     - Это правда, Анадиль - твоя рабыня, но в первую очередь она  -  рабыня
своего тела. Как, впрочем, и каждая  из  нас.  С  момента  рождения  все  мы
плаваем в огромном океане желания,  чьи  сексуальные  приливы  несут  нас  к
незнакомым берегам, хотим мы того или нет.
     При этих ее словах Орхан фыркнул, но Перизада продолжала:
     - Разумеется, ни одна из  нас  не  свободна.  Мы  все  смиряемся  перед
Судьбой. Судьба - безумная сочинительница, которая пишет истории нашей жизни
на наших телах. Она пишет на нашей коже,  оставляя  на  ней  свой  почерк  -
морщины, прыщики, вены, веснушки и опухоли.
     - Так ты, Перизада, философ? - Орхан невольно улыбнулся.
     - Я - прачка, о султан. Стираю белье Анадиль  и  других  наложниц.  Она
молода, и ты молод. Если минувшей ночью она вела себя глупо, это была  всего
лишь детская игра, к тому же  она,  возможно,  веселилась  последний  раз  в
жизни. Ты - султан, а мы - твои рабыни, но мы  тоже  человеческие  существа.
Анадиль - не игрушка, чтобы ее рвать на куски и выбрасывать, если  она  тебе
не понравится. Подумай как следует. Пощади мою госпожу, и я  дам  тебе  все,
чего пожелаешь.
     - Как ты, прачка рабынь, сможешь дать султану то, чего у него еще нет?
     - Я могу принести тебе удачу.
     - Что? Разве ты рабыня-талисман или нечто в этом роде?
     - Нечто в этом роде. Предсказываю судьбу. Я - фалломантка.
     Она с недвусмысленным намеком облизала губы и продолжала:
     - Покажи мне свой член, и я предскажу тебе судьбу.
     Поднявшись с колен, она встала над Орханом так, что ее груди нависли  у
него над самым лицом, и нетерпеливо дернула его за  халат.  Орхан,  желавший
узнать свою судьбу,  сопротивляться  не  стал.  Обнажив  его  член,  который
мгновенно сделался жестким, Перизада принялась лизать его.
     -  От  этого  проступают  вены,  -  объяснила  она,  прежде  чем  вновь
сосредоточиться на гадании ртом.
     Она медленно провела губами от основания к кончику. Кончик  она  особым
образом отхлестала языком. Затем, держа набухший член большим и указательным
пальцами, она отодвинулась, чтобы как следует разглядеть плоды своего труда.
     - Султан и лавочник - на первый взгляд, они очень похожи друг на друга.
В своей работе гадалка использует лишь незначительные различия в венах.-  По
одной из вен она провела пальцем.- Это, например, линия сердца, а вот  здесь
- линия деторождения... Кроме того, в гадании  важен  вкус,  -  доверительно
сообщила она.- Я бы сказала,  что  ты  -  человек  добрый,  но  тебе  всегда
недоставало ласки. А вот это необычно! Линия  Судьбы  у  тебя  пересекает  и
линию Марса, и пояс Венеры. Как интересно!
     - Что это значит?
     - Я мокну при одной мысли об  этом.  Это  значит,  что  ты  полюбишь  и
женишься, а к тому же, если я правильно истолковала эти линии, наши судьбы и
наши сексуальные субстанции сольются воедино, ибо я и есть  та  счастливица,
на которой ты женишься и которую сделаешь дамой своего сердца!
     Орхан разразился лающим смехом.
     - Нет, это правда, -  настаивала  Перизада.-  Устами  гадалки  глаголет
Судьба. Но если ты мне не веришь, можешь сам  убедиться.  Подобно  тому  как
Судьба оставила свои письмена на твоем члене, так и моя  участь  написана  у
меня на влагалище. Вульваскопия - наука очень древняя. Разве не говорят, что
вокруг пизденки каждой женщины написаны имена мужчин, которым  суждено  туда
проникнуть? Ну же, скорее, давай, посмотри внимательно! -  потребовала  она,
задергавшись.
     Не без труда Перизада задрала подол  платья  повыше  бедер.  Потом  она
легла спиной на подушки и раздвинула ноги. Невольно  заинтригованный,  Орхан
опустил голову в промежуток между ее округлыми ляжками.
     - Мою судьбу ты прочитаешь на складках возле  самого  клитора.  Быстрее
скажи мне, стану ли я твоей дамой! - Вкрадчивый некогда голос  просительницы
сделался властным.
     В отличие от Анадиль у Перизады не было гладко выбрито между ног. Орхан
уставился на складки вульвы, не совсем понимая, что именно хочет найти.  Ему
почудилось, будто он вглядывается в  вещие  уста.  Казалось,  они  невнятным
шепотом велят ему приблизиться. В полуобморочном состоянии он неожиданно для
себя действительно придвинулся ближе. Он уже решил было,  что  эти  странные
уста и в самом деле имеют право ему приказывать. Но тут, в  самый  последний
момент, ему вспомнилось предупреждение визиря о том,  что  нельзя  позволять
гадюке ужинать в "Таверне парфюмеров", и он отпрянул.
     - Зачем ты это сделал, глупец? - В голосе Перизады прозвучали визгливые
нотки.- Я хочу узнать свою судьбу. Правда,  я  и  без  того  знаю,  что  мне
суждено стать твоей дамой.
     Орхан, ничего не ответив, встал на колени и уставился на груди и  бедра
Перизады. Анадиль он запомнил девушкой, чья плоть была молодой  и  здоровой,
хотя и в  некотором  смысле  безжизненной.  Однако  мягкое,  массивное  тело
Перизады  было  совсем  не  таким.  Оно,  казалось,   делилось   с   Орханом
воспоминаниями о прожитой  жизни  -  о  великом  множестве  съеденных  яств,
просиженных ковров, соблазненных мужчин, - и потому было безмерно  желанным.
Орхан должен был немедленно ею овладеть, как бы сильно ни пришлось жалеть об
этом впоследствии. (Он  был  совершенно  уверен,  что  пожалеет.)  Вновь  он
придвинулся к ней и положил руку ей на бедро.
     - Что ты делаешь?! - Она тщетно попыталась  снова  натянуть  платье  на
ляжки.
     - Я хочу тебя, Перизада.
     - Такого не должно было случиться!
     - Такова твоя судьба, - отрезал Орхан.
     В конечном счете вместо гадюки в дверь "Таверны парфюмеров" протиснулся
одноглазый мужчина. Орхан тяжело навалился на прачку, нимало не беспокоясь о
том, что причиняет ей боль. Перизада  лежала  с  каменным  лицом,  обливаясь
потом. Она ни разу не шевельнулась, чтобы ему помочь, но тело ее сотрясалось
от его тычков, как наполненный  водой  матрас.  Перизада  неслышно  плакала.
Покоряться она не хотела, но в конце концов покорилась, а  в  последний  миг
обхватила Орхана руками и крепко стиснула в объятиях.
     Орхан долго лежал на ней, целуя ее и слизывая с ее щек слезы. Когда  же
он наконец скатился с нее и,  поворочавшись,  улегся  рядом,  его  мгновенно
одолела послекоитусная дремота. Проснулся он,  испугавшись  таинственного  и
страшного сна, в котором у него на лице  примостилось  нечто  неподвижное  и
тяжелое - быть может, некое исполинское существо,  -  мешавшее  ему  дышать.
Потом он осознал, что это не сон и что у него на лице  в  самом  деле  сидит
Перизада. Он с трудом услышал, как она мурлычет от удовольствия.  Собравшись
с силами, он сбросил ее с себя и столкнул на пол. Однако, хотя с инкубом  он
разделался быстро, своевольная гадюка все-таки успела  еще  разок  выпить  в
"Таверне парфюмеров".
     Так  и  не  одернув  задранного  выше  бедер  платья,  Перизада   вновь
опустилась  на  колени  у  ног  Орхана,  однако  в  ее  покорности  сквозило
самодовольство.
     - Теперь, когда ты стал испытывать влечение ко  мне,  я  знаю,  что  ты
простишь Анадиль и сделаешь меня своей дамой.
     - Ошибаешься, ведьма! Ты разделишь ее участь! - И, закутавшись  в  свой
халат, Орхан стремглав выбежал из беседки.


Глава четвертая. ПОПУГАЙ В КЛЕТКЕ


     Небо стало уже темно-синим и продолжало  темнеть.  Стоявший  за  дверью
беседки немой, завидев выходящего Орхана, указал на  тропинку,  дав  понять,
что тот должен идти по ней. По обеим сторонам  посыпанной  гравием  тропинки
стояли лакированные и шелковые ширмы, увенчанные факелами. Пока  Орхан  шел,
причитания Перизады у него за  спиной  делались  все  слабее,  и  вскоре  он
услышал журчание воды, а еще дальше - женские голоса и удары в бубен.  Стало
уже прохладнее, и наступивший вечер  выпустил  на  волю  незнакомые  запахи.
Орхан шел медленно, ожидая подвоха в каждом звуке и каждом движении, ибо уже
сознавал, что райские кущи, средь которых он идет, отравлены блудом. Наконец
ряды ширм закончились, и он вышел на большую круглую  площадку,  окаймленную
чинарами и кипарисами. В центре был пересохший фонтан, а на  его  украшенном
скульптурами бордюре сидела тщедушная фигурка.
     Орхан заговорил с визирем повелительным тоном:
     - Арестуй ту подлую женщину в беседке! Я не желаю ее  больше  видеть  -
как и ей подобных!
     - Служить султану - единственная наша отрада, - ответил визирь, но  при
этом не шевельнулся.
     Орхан внимательно посмотрел на визиря:
     - А где же министры? Разве не пора некоторым из них появиться?
     - Некоторые министры действительно были недавно здесь, о мой  господин,
но поскольку ты принимал у себя в гостях ту женщину,  допускать  их  к  тебе
представлялось  несвоевременным,  и  я  велел  им  на  цыпочках   удалиться.
Разумеется, они с большим нетерпением  ожидают  новой  возможности  заняться
государственными делами. Значит, Перизада тебе не угодила? Подыскать  другую
женщину нам труда не составит. Моя жена, подобно мне, горбунья. Я мог бы  ее
тебе одолжить. Ты убедишься, что свидание с ней - настоящая проба сил,  я  в
этом...
     Орхан жестом велел ему умолкнуть. Они уставились друг на друга.  Затем,
после долгого молчания, Орхан заговорил:
     - Никаких министров на самом деле здесь не было, правильно?
     - Да.
     - И никакие министры никогда не придут, правильно?
     - Да.
     - И ты не арестовал Анадиль?
     - Нет.
     - И Перизаду ты тоже не арестуешь?
     - Нет.- Визирь выглядел немного  смущенным.-  Я  -  раб  султана,  и  я
надеялся на лучшее, вот почему я не хотел, чтобы он услышал то, что  вызвало
бы его недовольство.
     - Ну что ж, в таком случае твои надежды не оправдались,  ибо  я  весьма
недоволен. Не быть тебе больше моим визирем.  Но  прежде  чем  я  велю  тебя
арестовать, ты объяснишься.- Однако, даже  слыша  собственные  слова,  Орхан
знал, что они лишены смысла и визирь относится к ним с пренебрежением.
     - Ты не сможешь арестовать меня! По-моему, ты живешь в  каком-то  своем
безмятежном сне, ибо только и знаешь, что  то  и  дело  приказывать:  "Этого
арестовать!",  "Того  арестовать!",  "Эту  казнить!".  Мир,  в  котором   ты
оказался, совсем не таков, да и сместить меня с  поста  визиря  не  в  твоей
власти.
     Орхан тяжело опустился на бордюр рядом с визирем.
     - Тогда расскажи мне, каков этот мир на самом деле.  Думаю,  тебе  пора
поведать мне то, что мне не понравится.
     - О мой господин, возможно, ты полагаешь, что, будучи султаном, правишь
империей мужчин... однако здесь, в Гареме,  тебя  фактически  только  терпит
республика женщин. Было время - быть может, лет  сто  тому  назад,  -  когда
султан правил Гаремом и Дворцом так  же,  как  и  Империей.  Потом  началась
фитпна женщин. Тебе следует знать, что это за слово - фитпна. Оно  попало  в
наш  язык  из  арабского.  Это  слово   означает   разногласие,   переворот,
подстрекательство к мятежу, но  помимо  того,  оно  означает  искушение  или
обольщение. Есть у него и другие значения. Например,  испытание,  горение  и
таяние, экстаз, безумие и одержимость.  Наконец,  фитпна  означает  также  и
женщину. Сотню лет тому назад женщины, воспользовавшись своими способностями
к  обольщению,  устроили  дворцовый  переворот,  а  обманом,   хитростью   и
снадобьями добились того, что мужчина, который  был  в  то  время  султаном,
сделался их рабом. С той поры всем заправляет женщина, которая  носит  титул
старшей валиде. Ей, и только ей, подчиняются все евнухи, немые и невольницы.
     - Значит, я... значит, султан стал  просто-напросто  игрушкой  в  руках
Гарема?
     - Увы! Если бы только это! В конце концов, нетрудно вообразить и  более
страшную участь. Нет, дела в Гареме приняли более серьезный  оборот.  И  все
из-за этого дьявольского движения Молитвенных Подушек...
     - Что это за история с молитвенными подушками?
     - Не спрашивай! Лучше тебе ничего об этом не знать -  хотя  бы  до  тех
пор, пока не возникнет крайняя необходимость.
     - Нет, время секретов и намеков прошло. Я желаю немедленно все  узнать.
Расскажи мне откровенно,  что  за  опасность  может  таиться  в  молитвенных
подушках?
     - Ну что ж, нужно -  значит,  нужно...  но  ты  пожалеешь  о  том,  что
спросил. Разумеется,  если  речь  идет  о  какой-нибудь  мягкой,  украшенной
вышивкой  подушечке,  на  которой  может  отдохнуть,  насладившись  досугом,
мужчина, то такая подушка опасности в себе не таит. Но я говорю о  движении,
известном как "Молитвенные Подушки из Плоти". Это очень  древняя  преступная
секта, в которую  входят  некоторые  племена,  населяющие  чащобы  и  болота
Балкан. Хотя процветает секта на Балканах, она не имеет ничего общего  ни  с
исламом, ни с христианством, будучи гораздо старше и  того,  и  другого.  Ее
приверженцы убеждены, что человек может постигнуть Бога  только  при  помощи
женщин.  Они  полагают,  что  женщины  -  существа  не  одного  с  мужчинами
происхождения. Женщины - это духи, нечто вроде добрых гениев, коих  наделили
плотью и поселили на Земле, дабы они направляли  мужчин  на  путь  духовного
продвижения  к  Божеству.  Женщины  -  это  молитвенные  подушки  мужчин,  и
совокупление с ними готовит мужчину к Мистическому Союзу с Божеством.
     Орхан обдумал слова визиря, после чего спросил:
     -  Действительно,  все  это  кажется  чудачеством  и  безумием,  но  не
представляется таким уж опасным. С какой стати каждый мужчина должен бояться
Молитвенных Подушек из Плоти?
     - О мой господин, учти, что, если мужчина продлевает  половую  связь  с
женщиной из числа Молитвенных Подушек, это чревато его гибелью и  абсолютным
перерождением, ибо такова цель фитны.  Поддавшись  искушению,  душа  мужчины
должна смягчиться и растаять, дабы он смог испытать Экстаз, а от Экстаза  он
вполне  может  погибнуть,  однако  останется  мужчина  в  живых  или  нет  -
несущественно.  Задолго  до  этого  мужчину  соблазняют,  толкнув  на   путь
полнейшего самоотречения, и его подлинная личность сгорает дотла  в  пламени
исступленного восторга. То, что встает с постели, не имеет ничего  общего  с
мужчиной, который изначально улегся там  рядом  с  Молитвенной  Подушкой  из
Плоти.
     Орхан пытался сосредоточиться на смысле того, о чем говорил визирь,  но
это давалось ему с трудом. Мешало то, что всякий раз, как визирь  произносил
слова "женщина", "женщины" или "постель",  язык  во  рту  у  Орхана  начинал
шевелиться. Что ему было до  значения  арабского  слова,  что  ему  было  до
происков древних балканских сект, если гадюку, которая извивалась у него  за
зубами, лишили ее напитка? Становилось все труднее думать  о  чем-то,  кроме
мягких, белых, округлых бедер.
     Наконец Орхан признался:
     - Я ничего не понимаю. Не имею ни малейшего понятия, о чем ты толкуешь.
     - Я и сам этого не понимаю, - ответил визирь.-  Подобные  вещи  понятны
лишь женщинам.
     Он хотел было что-то добавить, но в этот момент к ним размеренным шагом
подошла по тропинке девица в костюме пажа и  вручила  визирю  записку.  Тот,
прочтя ее, принялся горячо спорить с девицей-пажом. Наконец он пожал плечами
и отпустил ее. Потом повернулся к Орхану:
     - Похоже, Михрима ждет своего султана.
     - Разве Михрима из тех, кто командует султанами?
     На это визирь не потрудился ответить. Взамен он сказал:
     - Мы идем в другую часть Гарема, удаленную от тех частей, где ты  бывал
до сих пор. По дороге я расскажу тебе одну историю.
     История, которую рассказал визирь, такова: Сотни лет тому назад один из
первых  султанов,  прародитель  Орхана,  повел  свое  войско  в   поход   на
Набатейское Царство и разграбил  его.  Общеизвестно,  что  Набатея  была  (и
остается  до  сих  пор)  грязной,  идолопоклоннической  страной,  населенной
колдунами, отравителями и каннибалами, и султаново войско  обошлось  с  ними
соответствующим образом - турецкие  воины  отошли  только  после  того,  как
превратили большую часть территории в  безлюдную  пустыню.  Хотя  почти  все
набатеяне были отъявленными грешниками, нельзя не признать, что при этом они
обладали такой добродетелью, как терпение. В тот год, когда турецкое  войско
опустошило их страну, у царя Набатеи родилась  девочка.  Царь  -  счастливый
отец - повелел, чтобы в грудное молоко, которым питался  ребенок,  добавляли
яд. По его приказу стали смазывать ядом соски кормилицы. Ходят разные  слухи
о том, какой применялся яд - то ли аконит, то ли ртуть, то ли мышьяк, -  но,
что бы это ни было за вещество, давали его девочке в мельчайших количествах,
дабы, вместо того чтобы отравиться и умереть,  малютка  привыкала  к  приему
яда, и пока она росла, превращаясь в девушку, яд продолжали подмешивать ей в
пищу, так что каждая жилка ее тела пропиталась смертельной отравой.
     Было это в великую  эпоху  отравителей,  когда  токсикология  считалась
важнейшей наукой.  Нынче  таких  отравителей  уже  не  сыщешь,  увы!  Однако
вернемся к девушке - принцессу сию звали Аслан Хатун, - каковая превратилась
в ядоносную девицу, и даже слюна с ее губ способна была  насквозь  прожигать
фарфор. Как только она достигла  брачного  возраста,  царь  Набатеи  написал
оттоманскому султану,  предложив  заключить  между  их  двумя  государствами
вечный мир и скрепить сей мир брачным союзом  между  его  дочерью  и  прямым
наследником султана принцем Назимом. При этом  он,  разумеется,  намеревался
убить султанова сына, ибо стоило принцу обнять принцессу, как он  в  тот  же
миг неминуемо умер бы, отравившись ядом, содержавшимся в соках ее слюны  или
во влаге у  нее  между  ног.  Тело  девушки  было  так  насыщено  ядом,  что
пространство внутри ее влагалища походило на гнездо, полное разъяренных  ос.
Половая связь с ядоносной девицей - одна из признанных разновидностей Смерти
Праведника.
     Оттоманский султан простодушно принял предложение царя, и  Аслан  Хатун
отправилась в длительное путешествие из Набатеи в Стамбул. В день прибытия в
этот  город  ее  препроводили  к  султану  и  его  сыну.  Аслан  Хатун  была
ослепительно красива - в буквальном смысле, ибо кожа ее отличалась  странным
серебристым блеском. (Вероятно, дело было в мышьяке, которым  она  питалась,
ведь мышьяк, говорят, полезен для  кожи.)  Принц  Назим  влюбился  в  нее  с
первого взгляда. Увидев перед собой высокую, изящную  фигуру  принцессы,  он
понял, что не желает от жизни иных счастливых даров, кроме  как  возможности
обладать ее телом. А вечером, во время свадебного  пира,  принцесса,  отнюдь
того не желая и борясь с возникшим чувством, постепенно влюбилась в  принца.
Дамы набатейского двора с пеленок обучали ее всем премудростям обольщения, и
хотя в тот вечер ей не хотелось обольщать молодого  человека,  который,  как
она думала поначалу, ей понравился и который, как поняла потом,  пробудил  в
ней страстное желание, тем не менее каждое ее слово и  каждый  скупой  жест,
казалось, содержали в себе намек на услады любви. Она не знала иного языка и
потому искушала мужчину, коего желала и в то же время не желала, обрекая его
тем самым на верную смерть.
     Наконец настал час, когда принц Назим должен был вести свою  невесту  в
супружескую опочивальню. То был миг, ради которого  пестовали  Аслан  Хатун,
миг, когда ей предстояло отомстить за все зло, причиненное ее родине. Однако
она уже сознавала, что месть за урон, понесенный Набатеей, нисколько  ее  не
заботит. Не успел влюбленный принц прикоснуться к ней, как она предостерегла
его против подобных попыток. Если ему дорога  жизнь,  он  не  должен  к  ней
приближаться. Потом она поведала ему о коварном замысле своего отца. "Можешь
смотреть, но только не трогай, - сказала она, - ибо я люблю тебя больше, чем
отца и его губительные мечты об отмщении".
     Однако этим своим признанием набатейская  принцесса  лишь  еще  сильнее
вскружила голову Назиму, который уже и без того ее  полюбил.  Он  знал,  что
любит ее, любит всю, до кончиков ногтей, и если яд - это неотъемлемая  часть
ее тела, флюид, текущий в ней вместе с кровью и слюной, то и яд сей  достоин
любви. Он поспешно решил отдать жизнь  за  один-единственный  миг  любовного
экстаза в объятиях этой ослепительной женщины. Так он и сказал  Аслан  Хатун
и, прежде чем она успела воспротивиться, взял ее на руки и неистово прижал к
груди. Потом он поцеловал принцессу,  утолив  жажду  ее  горькой  слюной,  и
продолжал насиловать ее до последних своих минут, пока в страшных мучениях и
самозабвенном упоении не испустил  дух.  Вошедшие  наутро  придворные  нашли
принца мертвым на брачном ложе.  Его  труп  уже  почернел  от  смертоносных,
гнилостных жидкостей, которые в нем текли.  Аслан  Хатун  сидела  и  стенала
подле  вздувшегося  тела  своего  возлюбленного,  и  когда   она   попросила
похоронить ее заживо в могиле мужчины,  который  одну  ночь  был  ее  мужем,
придворные с удовольствием эту просьбу исполнили.
     Как только визирь закончил эту историю, Орхану захотелось узнать, зачем
он ее рассказал.
     - Разве всему должна быть причина? Это  попросту  сказка,  рассказанная
ради развлечения.
     - Неужели Барак переспал с ядоносной девицей? - не унимался Орхан.
     - Разумеется, нет! Не бывает никаких ядоносных девиц. Я же сказал,  это
всего лишь сказка. Подобно историям о Меджнуне  и  Лейле  или  о  Фархаде  и
Ширин, история о  Назиме  и  Аслан  Хатун  -  это  романтическая  повесть  о
влюбленных. Наслаждайся моей историей и наслаждайся жизнью. Ты молод, силен,
к тому же ты - принц. Ты еще способен на авантюры и романтические  поступки,
способен любить. Такому  стареющему,  горбатому  карлику,  как  я,  подобное
счастье неведомо... Однако не природа виновата в том, что я стал таким.
     За это я проклинаю своих родителей. Знаешь, что такое глооттокома?
     Орхан дал понять, что не знает.
     - "Глооттокома" - слово греческое. Оно означает ящик  для  формирования
карликов. В раннем детстве, проведенном в греческой деревне, я  чуть  ли  не
целыми днями сидел в специальных ящиках, предназначавшихся для  того,  чтобы
остановить мой рост, ибо родители решили воспитать  из  меня  карлика  и  за
высокую цену продать во дворец какого-то короля. Чем ниже я был  бы  ростом,
тем  дороже  меня  можно  было  продать.  Другие  обитатели  нашей   деревни
воспитывали  своих  дочерей  будущими  наложницами.  Помнится,  вся  деревня
превратилась в сплошной питомник рабов.  Нечто  подобное,  как  мы  слышали,
происходит в Египте, где существуют  специалисты  по  производству  цирковых
уродов.  В  Джезире  есть  хирурги,  поднаторевшие  в   искусстве   создания
"смеющихся людей" - людей, чьи губы так искривлены, что кажется,  будто  они
постоянно смеются, ведь таким  образом  они  могут  зарабатывать  на  жизнь,
притворяясь веселыми нищими.  Существуют  также  искусные  мастера,  которые
специализируются на том, что калечат мальчикам руки и ноги  или  увеличивают
до гигантских размеров яйца. По всему миру  разбросаны  клетки  и  ящики,  в
которых создаются такие уродцы, как я. Вот насколько прогнил наш век.
     Орхан задумался.
     - Твои дела не так уж и плохи. Ты стал императорским визирем.
     Визирь улыбнулся:
     - Ну что ж, как бы то ни было, ты молод, у тебя еще  все  впереди,  вся
ночь еще впереди, и ты идешь в гости к Михриме. Наслаждайся  тем,  что  тебе
предстоит, покуда есть такая возможность.
     Они миновали несколько узких  крытых  проходов  между  рядами  каморок,
предназначенных для нужд наложниц и евнухов. Визирь посторонился, дав Орхану
возможность войти в дверь и в одиночку спуститься по ступенькам,  ведущим  в
нечто похожее на овальную яму.  Оттуда  исходило  некое  зловоние,  источник
которого он установить не сумел. На дне ямы стояла пара свечей, но пламя  их
дрожало на слабом сквозняке, и Орхан не сразу увидел, что у  противоположной
стены находится клетка, а за  ее  мелкосетчатой  золотистой  решеткой  стоит
женщина, чье лицо закрыто чадрой и капюшоном.
     Орхан осторожно  пробрался  между  свечами  и,  прижавшись  к  решетке,
уставился на женщину в клетке. На ней  была  блузка  из  прозрачного  белого
шелка, свободно опускавшаяся на тонкие розовые шаровары из камчатной  ткани,
расшитой  серебристыми  цветами.  Талию  опоясывал  широкий  алый  кушак   с
бриллиантовой пряжкой. Женщина была обута в белые кожаные ботинки,  прошитые
золотой нитью. У нее за  спиной,  в  глубине  клетки,  виднелась  дверь,  на
которой было грубо намалезано изображение черного кота.
     Первым заговорил Орхан:
     - Кто ты такая, дама? И кто тебя запер в клетке? Тебя освободить?
     - Имя мое - Михрима, что значит "Солнце-Луна", но прозываюсь я  Дуррах,
"Попугай". Никто меня насильно не запирал. Наоборот, я  сама  распорядилась,
чтобы меня заперли здесь ради твоей безопасности - дабы я  тебя  не  убила.-
Голос у женщины был мелодичный, однако, завидев,  что  Орхан  прижимается  к
золотистой решетке, она заговорила категорическим тоном: - Если тебе  дорога
жизнь, не пытайся ворваться в клетку. Лучше сядь, и я объясню  тебе,  почему
"Попугай" сидит в клетке, а также открою смысл моего имени. Садись, слушай и
восторгайся!
     Орхан повиновался, и Михрима продолжила:
     - Мы, Молитвенные Подушки из Плоти, беспрестанно учим и экзаменуем,  но
при этом никогда не повторяемся, и ни один из наших  подопечных  никогда  не
испытывает дважды один и тот же оргазм. Анадиль преподала тебе  твой  первый
урок, а на мою долю выпало дать его тебе заново. Коль скоро я - твоя  вторая
по счету наложница, прозвание мое - Дуррах, "Попугай", то есть я повторяю  с
тобой все, что ты успел узнать по прежнему опыту, и проверяю, хорошо  ли  ты
это усвоил. Тем не менее мы никогда не повторяемся, и если Анадиль  говорила
только о внешних проявлениях, то я указываю на их внутреннюю  суть.  Красота
Анадиль - всего лишь тень моей,  а  лепет  ее  служил  тебе  лишь  скорлупой
смысла, тогда как  я  извлекаю  на  свет  ядро,  ибо  глупая  Анадиль  знает
названия, но ей неведомо их значение...
     Орхан  подумал  об  Анадиль,  о  ее  позвякивающих   драгоценностях   и
бессмысленных наставлениях по поводу частей тела. Михрима - бледная  тень  в
полумраке - все продолжала говорить о том,  что  до  той  поры  он  обучался
только сексу, а не любви. Однако секс - это вынужденный первый шаг,  неясный
эскиз грядущего Экстаза. Секс с такими глупышками, как Анадиль и ее  прачка,
- неплохая тренировка ума для мужчины. Михрима говорила о том, что  назавтра
Орхану следует пойти и  попросить  прощения  у  этих  дам,  ибо  таков  путь
любовника к уничижению...
     Орхан сидел и с удовольствием слушал, а Михрима  расхаживала  по  своей
клетке, говоря о тайнах вожделения и угасания чувств. Мужчина рожден  любить
мимолетное и преходящее - плоть, которая делается дряблой и  истасканной.  И
лишь потому, что телесная красота недолговечна, она поистине привлекательна.
Разумеется, все, что Михрима говорила о мистическом сексе, было  лишено  для
Орхана всякого  смысла,  но  голос  у  нее  был  приятный,  а  ее  тщеславие
очаровывало - как и покачивание бедрами, когда она ходила взад и  вперед  по
клетке. Вполне довольный, он сидел и не сводил с этого создания глаз. Тем не
менее ему пришло в голову, что Михрима мигом  отреклась  бы  от  всей  своей
оккультной бессмыслицы насчет лунного экстаза, прославления рабства  и  тому
подобного, сумей он только ввести в нее свой член. Он уже  решил  было,  что
Михрима  -  обыкновенная,  милая  молодая  женщина,  чьи  безумные  идеи   -
естественный результат отсутствия свиданий с мужчинами,  результат  чересчур
длительного пребывания в Гареме, коему настоящий мужчина своих услуг еще  не
предлагал, - когда она заговорила о Скорбном Взгляде:
     - Прежде чем все это кончится, ты будешь готов умереть, лишь бы  только
избавиться от Экстаза. В данную минуту ты лицезришь меня одетой, в  чадре  и
капюшоне, дабы тебя не ослепил блеск моей естественной красоты. Я прикрылась
из милости к тебе, дабы ты не погиб от Экстаза. Но теперь, если ты готов,  я
обострю твое желание, позволив тебе одну за другой рассмотреть самые опасные
и соблазнительные части моего тела.
     Поскольку Орхан кивнул, Михрима принялась возиться  со  шнурками  своей
блузки. Она опустилась на колени, чтобы показать свои груди, и,  поддерживая
их ладонями, высунула наружу,  предложив  вниманию  Орхана.  В  тот  же  миг
вдалеке раздался странный трубный звук.
     - Это первые объекты  созерцания,  -  сказала  она.-  Как  называла  их
Анадиль?
     - Она называла их своими лунами, - ответил Орхан.
     - Анадиль была права, но что это значит?
     Михрима на коленях придвинулась к Орхану так близко, как только смогла,
и соски ее груди коснулись золотистой решетки. Даже прорези для  глаз  в  ее
черной  бархатной  чадре  были  затянуты  тонкой  нитяной  сеточкой.  Орхана
позабавила пришедшая ему в голову  мысль  о  том,  что  ее  лицо,  возможно,
обезображено проказой или страшено изуродовано по иной причине.
     Михрима продолжала нежным голосом рассуждать о том, что ее груди -  это
знаки лун в сексуальном космосе и, как и все,  так  или  иначе  связанное  с
луной, они подвержены смене фаз и разложению. Любить их следует не только за
то, какие они есть, но и за то, во что превратятся - в сморщенное  вымя.  Но
груди - это еще и голубиные яйца, а также - плоды граната. Более  того,  они
заслуживают благоговейного  отношения  как  Малые  Молитвенные  Подушки,  на
которых мужчина может найти  утешение  и  спасти  свою  душу,  -  части  эти
символизируют все женское тело, то есть  Большую  Молитвенную  Подушку.  Все
мужчины в стремлении своем вернуться  к  материнской  груди  на  самом  деле
стремятся вернуться к Божеству. Луны-близнецы - не что иное, как  боголепные
навигационные ориентиры в этом мистическом путешествии вспять.
     Пока Михрима говорила о  гипсовых  куполах,  освещаемых  лучами  лунной
тайны, Орхан, словно загипнотизированный, глазел на ее груди. Они и  вправду
были очень  привлекательны,  но,  по  его  мнению,  больше  походили  не  на
мистические  луны,  а  на  слепых  щенят,   нуждающихся   в   ласке.   Орхан
почувствовал, как что-то шевельнулось у основания его позвоночника.
     - Смотри на мои  груди!  Смотри  внимательно!  -  настаивала  Михрима.-
Кажется, что они сами предлагают тебе себя, независимо от моего желания. Они
мягкие и ранимые, но при этом, похоже, тебе угрожают, не  правда  ли?  Разве
такое возможно?
     Так и не дождавшись от Орхана ответа, она указала  на  него  пальцем  и
продолжила:
     - А если ты не  в  состоянии  как  следует  разглядеть  мои  груди,  то
посмотри на себя - такой закаленный, стройный, крепко сбитый, а вот с членом
своим совладать не можешь. Будучи очень сильным, физически крепким мужчиной,
ты все же угодил в сети моей слабости. Обольщение  есть  не  что  иное,  как
проделки  слабых  с  целью  покорения  сильных.  Сильные  всегда   стремятся
выплеснуть свою силу в нежность и сделаться слабыми. Но ты должен стать  еще
слабее. Пора переходить ко второму этапу тренировки взгляда.
     С этими словами Михрима откинула капюшон и сорвала  чадру,  явив  взору
копну золотистых волос, обрамлявших  спокойное,  приятной  округлости  лицо,
которое бледной луной заблестело  в  слабом  свете  свечей.  Ее  распущенные
волосы были сетями, расставленными на любовника. Он, любовник, был соловьем,
коего заманили в горящий розарий. И соловей,  и  розарий  были  обречены  на
гибель, и союз  их  был  возможен  лишь  в  слиянии  бренных  останков.  Что
благороднее - любить красоту или быть красивым? Кому досталась лучшая доля -
соловью или розарию?
     Хотя Михрима продолжала говорить о высоких тайнах женского пола, Орхан,
созерцая ее лицо, грудь и  плечи,  пытался  вообразить,  что  произошло  бы,
окажись сейчас плоть этой женщины в его власти. Желание в  нем  росло.  Боль
между ног была такой сильной, что казалось, он уже не  сумеет  встать,  если
тотчас же не добьется некоторого облегчения. От  своих  грустных  мыслей  он
отвлекся только тогда, когда Михрима объявила:
     - А теперь я покажу тебе другое свое лицо.
     Она повернулась к нему спиной и, расстегнув кушак,  спустила  шаровары,
ни на миг при этом не умолкая.
     - Таким путем, - сказала она, - я побеждаю, уничижаясь перед тобой, ибо
путь любовника есть самоотречение без надежды на удовлетворение желания. Это
предпоследний этап тренировки взгляда, после чего ты узришь меня  совершенно
обнаженной. Итак, смотри на попку мою и дивись!
     Орхан поступил как было ведено. Михрима раскачивалась, перенося  вес  с
ноги на ногу, и ее массивные ягодицы то поднимались, то  опускались,  мерцая
бликами яркого света. Ее зад, как понял Орхан, походил на груди тем, что был
знаком луны и под влиянием луны находился. Он  был  бледным,  светящимся  и,
подобно луне, мог свести мужчину с ума. Орхан решил,  что  предпочитает  зад
Михримы ее груди, ибо зад ее отличался властностью, коей робкой  груди  явно
недоставало. Поэтому, пока Михрима пыталась поведать ему о  песчаных  дюнах,
по которым должны путешествовать руки любовника,  о  легких  белых  облаках,
скрывающих Божество от  мужчины,  об  астральном  невольнике,  обращенном  в
рабство задницей, и о горькой тайне ее черной бездны, Орхан украдкой  задрал
свой халат и в тихом возбуждении  принялся  лихорадочно  мастурбировать.  Он
отчаянно стремился достичь оргазма, причем хотел успеть это сделать  раньше,
чем
     Михрима вновь повернется к нему лицом, но именно в тот момент, когда он
густыми горячими струями извергал семя, она к нему повернулась и в  смятении
вскрикнула. В тот же миг дверь у нее за спиной распахнулась, в яму  ворвался
сильный порыв ветра, и Орхана окутала тьма. Впечатление  было  такое,  будто
сверху внезапно опустилась огромная рука в черной перчатке и погасила свечи.
     Раздался громкий голос другой женщины, не Михримы, свирепый и жуткий:
     - Горе мужчине, который не сдал  экзамен  на  Скорбный  Взгляд!  Пускай
остается во тьме и бесчестии, пленником своей похоти!


Глава пятая. В ЖИРАФЬЕМ ДОМЕ


     Сетования, ненадолго сделавшись  громкими,  вскоре  затихли.  Орхан  не
пошевелился, оставшись сидеть в кромешной темноте. Да и куда ему было  идти?
В голове у него, обгоняя друг друга, проносились неистовые образы,  яркие  и
разноцветные, - всего за несколько  часов  он  увидел  множество  незнакомых
красивых мест, множество странных, неожиданных сцен. Чему-то  из  увиденного
он даже не мог подобрать названия. Многое  лишь  носило  название  и  больше
ничего собой пока что  не  представляло.  Экстаз  все  еще  оставался  одним
названием. По крайней мере от него Орхан уберегся. В конце концов  веки  его
задрожали и смежились, он повалился спиной на каменный пол и уснул там,  где
сидел. Даже в то время, когда он спал,  гадюка  у  него  во  рту  беспокойно
металась из стороны в сторону.
     Проснулся он от шороха, скрипа и бормотания.  Открыв  глаза,  он  узрел
солнечный свет, струившийся из окошка в крыше ямы.  Он  заглянул  в  клетку,
рассчитывая увидеть Михриму, но там, где накануне  вечером  стояла  Михрима,
появилась старуха в грубом коричневом платье. Голова  женщины  поникла  так,
что едва возвышалась над плечами. Подумав, Орхан решил, что голова эта боль-
ше похожа на череп, ибо под  жидкими  волосами  виднелась  лысина,  кожа  на
костлявом  лице  натянулась,  а  глаза  глубоко  провалились  в  костяк.  На
подбородке, выступ которого подчеркивало  отсутствие  зубов,  росла  редкая,
клочковатая бороденка. Орхану пришла в голову забавная мысль о том, что он и
вправду смотрит на Михриму, только проспав семьдесят  лет,  и  что  причиной
всему - тренировка Скорбного Взгляда. Старуха мельком взглянула  на  него  и
вновь взялась за работу, продолжив разбрасывать по полу клетки солому.
     Затем, покончив с этим делом, она шаркающей походкой вышла за  дверь  в
глубине клетки. Потом дверь опять отворилась, и  в  клетку  неслышно  вбежал
леопард. Вслед за леопардом вошла мускулистая девушка с коротко остриженными
рыжими волосами. На ней была одежда из черной кожи - юбка, корсаж на шнурках
и перчатки. Ноги были босые, а в руке  она  держала  плеть.  Орхана  она  не
заметила, ибо все ее внимание было сосредоточено на леопарде,  которого  она
поддразнивала плетью,  легонько  хлестал  зверя  по  морде.  Леопард,  точно
котенок, наткнувшийся на клубок веревки,  рычал,  махал  хвостом  и  пытался
ухватиться за плеть  когтями.  Наконец  девушке  надоела  эта  игра,  и  она
отшвырнула плетку. Леопард прыгнул  на  нее,  и  они  вместе  повалились  на
солому. Орхан  вскрикнул,  но  девушка  с  леопардом,  не  обращая  на  него
внимания, принялись кататься по полу. На мгновение девушка уселась верхом на
гибкую, волнистую, бархатистую спину зверя, но  леопард  выскользнул  из-под
нее, и в тот же миг она уже лежала под ним. Юбка ее  задралась,  а  под  ней
ничего не было надето. Зверь постоял над девушкой, роняя на  ее  тело  капли
слюны и,  казалось,  пожирая  ее  неподвижными  зелеными  глазами,  а  потом
наклонил голову и облизал ей лицо своим шершавым языком. Она  подняла  руки,
обняла его за шею, и они вновь вместе покатились по полу. Девушка  погладила
леопарда по животу, и зверь заурчал.
     Вдруг девушка вскрикнула, заметив наконец, что за ее  игрой  со  зверем
наблюдает Орхан. Она вскочила на ноги, как будто смутившись оттого,  что  ее
застали за развлечением. Крупным шагом она подошла к решетке,  а  следом  за
ней туда подкрался и леопард. Орхан, все еще сидевший  на  полу,  ощутил  на
себе дыхание зверя, оказавшееся одновременно ароматным и смрадным.
     - Ты кто? - спросила девушка, презрительно взглянув на Орхана.
     - Мое имя Орхан. Я - твой султан.
     Казалось, эти слова не произвели на девушку ни малейшего впечатления.
     - А я - Рокселана, - сказала  она  и,  пошарив  у  себя  под  корсажем,
достала оттуда ключ на цепочке.- Рокселана значит "Русская".
     Погладив леопарда в последний раз, она подняла  плетку,  отперла  дверь
клетки и вышла к Орхану, оказавшись по другую сторону  решетки.  Запертый  и
покинутый леопард злобно уставился на Орхана.
     - Я зову его Бабуром, - сказала Рокселана. Она встала рядом с Орханом и
посмотрела на бывшего партнера по играм. Лицо ее было перепачкано,  а  плечи
расцарапаны до крови. От нее пахло  потом  и  леопардом.  Голос  у  нее  был
сиплый, поскольку она не успела еще оправиться от чрезмерного напряжения,  а
грудь вздымалась, пока она пыталась  перевести  дух.  Эти  груди  показались
Орхану больше похожими на  лишние  мускулы,  нежели  на  некий  естественный
атрибут женского тела. Рокселана, как и ее  леопард,  была  сплошной  грудой
сухожилий и мышц.
     - Ты тоже наложница из Гарема? - с опаской спросил он.
     Она издала смешок, наполовину довольный, наполовину презрительный:
     - Ха! С женщинами из Гарема мне даже общаться противно! Нет, я  -  одна
из служительниц Императорского Зоопарка. Лучше уж животным прислуживать, чем
этим дурочкам из Гарема!
     - А что, существует Императорский Зоопарк? Где же он?
     Она посмотрела на него с любопытством:
     - Здесь. Ты в нем находишься. А иначе как  бы  ты  разговаривал  с  его
служительницей и стоял перед клеткой с леопардом? Это клетка Бабура.- И  она
указала на медную табличку, прикрепленную к решетке в верхней части  клетки.
Надпись, выполненная завитушками декоративной каллиграфии, гласила, что  ЭТО
ЛЕОПАРД, ИЗУМИТЕЛЬНОЙ КРАСОТЫ ЖИВОТНОЕ, ЧЬЕ ДЫХАНИЕ  ДУШИСТО,  КАК  ПРЯНОСТИ
ЯВЫ.
     - Но вчера вечером тут не  было  леопарда,  -  сказал  Орхан,  желавший
знать, не сходит ли он с ума.- Вчера вечером я видел, как  женщина,  которая
сказала, что ее зовут Михрима, стояла за этой  решеткой  и  начинала  передо
мной раздеваться.
     - А! Значит, это была Михрима? Эта девица думает, будто из  ее  задницы
светит солнце, будто из ее  пизденки  льется  лунный  свет,  она  мнит  себя
матерью космических тайн, считает, будто тело ее - это фруктовый сад,  море,
пустыня, фонтан, зеркало, мистическая мантия и, самое главное,  -  треклятая
Молитвенная Подушка, предназначенная для того, чтобы  мужчина  преклонял  на
ней колена, вознося молитвы перед Святая  Святых.  Она  безумна,  совершенно
безумна... К тому же она считает, будто ей можно входить в Зоопарк и  делать
все  что  вздумается  -  занимать  клетки,   выгонять   животных,   отдавать
распоряжения персоналу. Меня просто  поражает  наглость  этих  куртизанок  и
танцовщиц! А на самом-то деле Михрима и прочие наложницы ни на что не годны,
кроме ебли, - ну, еще вышивать умеют. Но они знай себе  лежат  в  Гареме,  и
мысли о сексе растлевают их нежные души, поглощают их слабые умы. Весь  этот
вздор насчет Молитвенных Подушек, что  они  проповедуют...  это  всего  лишь
результат нехватки настоящего секса. Сидя взаперти в своих тесных  спальнях,
они ублажают друг дружку и предаются мечтам о мужчинах, но видят одних  лишь
евнухов.- Она умолкла, чтобы успокоиться и перевести дух, потом  продолжила:
- Правда, все мы здесь пленники - женщины, евнухи  и  животные.  Разумеется,
главный зоопарк расположен в районе  Ипподрома.  Это  всего  лишь  небольшой
зверинец в стенах Гарема для развлечения султановых  наложниц.  У  нас  есть
дикие вепри, газели, дикобразы, буйвол,  немногочисленное  стадо  жирафов...
Двое из жирафов - гомосексуалисты, они соблазняют друг друга с помощью шей.
     Рокселана вложила свою затянутую перчаткой руку в руку Орхана. Глаза ее
заблестели.
     - Пойдем посмотрим на жирафов-гомосексуалистов.
     Она вывела его из ямы  и  повела  по  крытому,  вымощенному  булыжником
проходу, петлявшему между  клетками  и  кладовыми.  Они  подошли  к  низкому
дверному проему, над которым было написано: ЭТО СУЛТАНОВЫ ОХОТНИКИ,  КОТОРЫЕ
СИДЯТ НА ПЕРЧАТКАХ ДАМ И ПОДСТЕРЕГАЮТ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРИНЕСТИ СМЕРТЬ  С  НЕБЕС.
Рокселана юркнула внутрь, и Орхан пошел за ней среди клеток с императорскими
охотничьими птицами. Соколы в украшенных плюмажами кожаных шлемах беспокойно
ерзали на своих насестах. Рокселана  объяснила,  что  это  кратчайший  путь.
Потом, выйдя в другую низкую дверь, они оказались в просторном  жирафнике  с
высоким потолком. ЗДЕСЬ НАХОДЯТСЯ УДАЧНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ СПАРИВАНИЯ ВЕРБЛЮДОВ  И
ЛЕОПАРДОВ, КОИ ЗОВУТСЯ ЖИРАФАМИ.
     - В Гареме всюду страшная теснота, - сказала Рокселана.- По-моему,  это
здесь самое большое здание, если не считать бани.
     Один жираф лениво пытался обвиться шеей вокруг  шеи  соседа.  Рокселана
стояла подбоченясь и восторженно глазела на животных. Орхан проследил за  ее
взглядом. Эти существа не были похожи на жирафов из собрания сказок и басен,
которые он некогда изучал в Клетке. Они были какие-то странные, но, с другой
стороны, ему все там казалось странным, а самым странным существом  в  своем
зоопарке, несомненно,  была  Рокселана.  Она  похлопала  одного  из  ленивых
жирафов по боку, попытавшись заставить его поспешить  с  обольщением,  потом
повернулась к Орхану и улыбнулась. Он был уверен, что никогда еще  не  видел
таких крепких белых зубов  и  сверкающих  глаз.  Внезапно  он  осознал,  что
страстно желает ее - желает насытиться ее энергией и отведать  переполняющей
ее жизни.
     - Разве они не прекрасны? - сказала она, показывая на животных, которые
уже начали друг друга обнюхивать.
     - Хватит любоваться жирафами, - сказал он.- Чем я-то хуже?
     Он дернул ее за руку и  повалил  на  кучу  соломы.  Она  задрала  юбку,
готовая отдаться.
     - Ну же, быстрее! Если ты меня хочешь,  это  должно  случиться  сейчас,
прежде чем появятся джинны.
     То были последние слова, в которых заключался какой-то смысл, поскольку
Рокселана принялась громко стонать. Она жестами велела ему  поторапливаться,
а он  отчаянно  пытался  выбраться  из  халата.  Даже  в  пропахшем  навозом
жирафнике он чувствовал запах Рокселаны. Ее кожа, затвердевшая  вдобавок  от
высохших пота и слюны, смердела. К тому же казалось, что для придания пущего
блеска своим коротким рыжим  волосам  она  пользовалась  прогорклым  маслом.
Внутренние поверхности бедер были  влажными  и  пахли  кошатиной.  Как  и  у
Анадиль, между ног у нее все было гладко выбрито. Уступая страстным  мольбам
гадюки,  Орхан  попытался  сунуть  туда  голову,  но   Рокселана   проявляла
нетерпение.
     - Нет, не так! Хочу, чтобы у меня внутри было нечто большее,  чем  твой
язык! - Поелозив под ним, она подтянула его повыше и схватила за  член.  Она
напоминала Орхану его  братьев-принцев,  с  которыми  он  когда-то  боролся.
Чрезвычайно  возбужденный,  он  властно  вошел  в   нее.   Однако   ощущение
превосходства едва ли продлилось  дольше  минуты,  ибо  Рокселана  принялась
яростно дергаться и метаться под  ним.  Она  вращала  глазами  и  скрежетала
зубами. В конце концов она так резко рванулась вверх, что  Орхан  уже  не  в
силах был в ней оставаться. Он вынул, лег рядом с ней и  стал  ждать,  когда
поутихнет ее неистовство.
     - Я проклята! - запричитала она.- Прости меня, господин, хоть  я  и  не
виновата! - Она уже плакала.- Во всем  виноваты  джинны.  Стоит  мне  только
подумать о сексе, как они проникают в мое тело и завладевают им. Это  джинны
заставляют меня совершать такие ужасные поступки.
     Она спрятала голову в солому, не переставая плакать.  Потом,  когда  ее
рыдания стихли, она подняла к Орхану заплаканное лицо и сказала:
     - Мне необходим обряд очищения. Ты можешь его  совершить.  Прошу  тебя,
пора изгнать из меня джиннов! Они не выносят боли, но я,  Рокселана,  вынесу
все! Если выпорешь меня, о султан, обещаю, что потом ты сумеешь  насладиться
моим телом так, как полагается тебе по праву.
     Рокселану вновь охватило лихорадочное нетерпение. Она  выскользнула  из
своей черной юбки и дрожащими руками принялась расшнуровывать корсаж. Корсаж
упал на землю, и, когда она повернулась к Орхану спиной, он увидел,  что  ее
широкие плечи уже покрыты бледным узором шрамов. Потом она опять повернулась
к нему и протянула ему плеть.
     - Выпори меня скорее! - взмолилась она.- Заклинаю тебя! Мне  это  очень
нужно.
     Она отвернулась и наклонилась, подставив спину для порки.
     Орхан хлестнул ее пару раз, но это ее не удовлетворило.
     - Сильнее! Надо сильнее! Должна пойти кровь, ибо джинны у меня в крови.
Ты должен их выпустить.
     Ее  широкая  задница  казалась  созданной  для  порки,  и  он  принялся
безостановочно по ней  хлестать.  Молочно-белую  гладкость  начали  нарушать
безобразные красные полосы.  Впервые  после  освобождения  из  Клетки  Орхан
действительно почувствовал  себя  султаном  и,  продолжая  охаживать  плетью
Рокселану, стал предаваться мечтам  о  том,  как  расправится  с  Анадиль  и
прочими дамами из Гарема. Он прошелся плетью вверх по ее спине и остановился
передохнуть.
     Тогда Рокселана сказала:
     - Ты наверняка способен на большее. Даже  гаремные  девицы  секут  меня
сильнее. Ну же, давай, я очень хочу почувствовать ее - твою властную руку!
     Ее слова произвели тот  эффект,  на  который  она  рассчитывала.  Орхан
принялся неистово наносить удары плетью.  На  сей  раз  она  уже  кричала  и
взывала к нему, но ярость его была столь сильна, что ее мольбы о прекращении
порки он услышал не сразу. Он  остановился,  а  она  повернулась,  бросилась
перед ним на колени и поцеловала плеть.
     - Благодарю тебя, господин! Теперь  можешь  делать  со  мной  все,  что
пожелаешь, - и она вновь откинулась на солому. На сей раз  все  было  иначе.
Поскольку бесы были изгнаны, Рокселана покорно легла  на  спину  и  впустила
Орхана в себя. Когда он проник в нее, она нежно его обняла.
     Он кончил в нее, и она вздохнула.
     - Благодарю тебя, господин! - вновь сказала она и  страстно  поцеловала
его.- Мне всегда приходится нелегко, ибо джинны,  которые  завладевают  моим
телом, не позволяют  мне  признавать  превосходство  мужчины.  Теперь  же  я
наконец успокоилась.
     И Орхан заметил, что взгляд ее сделался тусклым и  сытым.  Но  тут  ему
пришло в голову, что, поскольку спина ее превратилась в  настоящее  кровавое
месиво, то, отдаваясь ему, она, должно быть, испытывала мучительную боль. Он
задал нелепый вопрос:
     - Тебе было больно?
     - Конечно... немного, но  женщины  привыкают  к  боли.  Они  в  большей
степени способны терпеть  ее,  чем  мужчины,  -  и  она  снисходительно  ему
улыбнулась.
     - Я не верю. Всем известно, что  мужчины  сильнее,  выносливее  и  боль
переносят лучше.
     - При всем уважении, о господин, быть может, мужчины и думают, будто им
об этом известно, но я считаю иначе. Женщины с  рождения  способны  страдать
гораздо сильнее, чем мужчины, ибо  природа  заранее  готовит  их  к  родовым
мукам. К тому же я каждый месяц испытываю такую боль, какую ты  не  в  силах
вообразить. По сравнению с ней твоя порка  -  пустяк.-  В  глазах  ее  опять
появился блеск, и она бросила на Орхана шаловливый взгляд.- Ты бы ни за  что
не выдержал такой порки, которую задал мне.
     - Не болтай ерунды, Рокселана! Я бы  наверняка  перенес  ее  с  большей
легкостью, нежели ты.
     - Тогда, быть может, проверим?
     Орхан пребывал в нерешительности. В конце  концов,  с  какой  стати  он
должен покорно подставлять спину под  плеть  одной  из  служительниц  своего
зоопарка?
     Видя, что он колеблется, она принялась его подзадоривать:
     - Решайся, мой повелитель! Это всего лишь игра, подобная  моей  игре  с
леопардом. Такие забавы придают нам бодрости, ибо, хотя мы,  возможно,  идем
по жизни словно во сне, удар плетью  способен  нас  разбудить.  Теперь  твоя
очередь,  -  настаивала  она.-  Тебе  понравится.  Доверься  мне.-   И   она
ослепительно ему улыбнулась.
     Соблазнившись возможностью испытать  себя,  плененный  ее  улыбкой,  он
согласился. Тогда она отвела его в угол жирафника и указала на  пару  ручных
кандалов, прикрепленных цепями к стене.
     - Надень их, - сказала она.
     Вновь он засомневался. Тут она рассердилась и топнула ногой.
     - Ты должен их надеть. Иначе это несправедливо. Какое же это испытание,
если ты сможешь в любой момент от него отказаться или повернуться,  отобрать
у меня плеть и снова начать меня бить! Тебе придется мне доверять.  Придется
доверять мне так же, как я доверяла тебе. Поверь, ты сам  убедишься  в  том,
что отчасти источником твоего наслаждения является доверие к даме с плеткой.
Доверься мне, это будет очень слабая порка - подобная легким  прикосновениям
бабочки к твоему телу.
     Орхан приблизил запястья к кандалам.
     - Иногда  мы  заковываем  в  них  непослушную  обезьяну,  -  объяснила,
защелкивая кандалы, Рокселана.
     - Настал мой черед! - воскликнула она, и в воздухе засвистела плеть.
     Орхан невольно содрогнулся, когда плеть впервые врезалась в  его  тело.
Рокселана умела обращаться с плетью лучше, чем он, и удары наносились быстро
и точно.
     Он услышал ее громкий голос:
     - О мой возлюбленный, клянусь тебе, я  оставляю  на  твоем  теле  рубцы
только потому, что его желаю! Плеть рисует карту, по которой  проложат  путь
мои нежные поцелуи.
     Потом удары вдруг сделались еще более жестокими, а Рокселана, казалось,
заговорила сама с собой на  незнакомом  языке,  в  котором  гортанные  звуки
смешивались со стонами и шипением. Прошло совсем немного времени, и Орхан  в
полуобморочном состоянии тяжело повалился на пол. Тогда, прижавшись сверху к
его спине, она стала слизывать его кровь.
     - Ты безумна, - произнес он со стоном.
     - Так и есть, - ответила она.- Мои джинны вернулись, и они хотят  твоей
крови. О мой возлюбленный господин, прости меня, но я не в силах сдержаться!
- И она вновь принялась целовать и зализывать его раны.
     Наконец она подняла лицо от его тела и  глубоко  вздохнула.  Когда  она
снова заговорила, голос у нее уже был спокойный и нежный:
     - Ну вот, ласковое прикосновение плети в какой-то степени научило  тебя
получать непривычное наслаждение от страдания. И все же  ты  еще  не  имеешь
представления о том, как больно быть женщиной. Для того чтобы  по-настоящему
заниматься любовью с женщиной, ты должен узнать, каково ей приходится, когда
с ней занимаются любовью.- Она провела рукой по его волосам.
     - Только не уходи, ладно?
     И она ушла, оставив Орхана в оковах на полу жирафника.
     Вернувшись,  она  слегка  пнула  его  ногой  и  ногой  же  перевернула,
насколько позволяла длина цепей. Подняв взгляд на  Рокселану,  Орхан  прежде
всего заметил, что  ее  губы  вымазаны  кровью.  Потом  он  увидел  большую,
поблескивающую  от  смазки  красную  штуковину,  прикрепленную   с   помощью
замысловатой системы ремней к нижней части ее живота, и в ужасе застонал.
     - Этот искусственный пенис, - сказала она,  указывая  на  штуковину,  -
представляет собой рог единорога в оболочке из красной кордовской  кожи.  Он
применяется только для дефлорации девственниц.
     Потом, погладив Орхана ногой по губам, она новым пинком  повернула  его
так, что он упал ничком на солому. Она еще раз пнула его ногой.
     - Я хочу, чтобы ты стоял на коленях.
     - Когда я буду свободен, ты за это поплатишься!
     Но тут она замахнулась на него кнутовищем, и он сделал как было ведено.
     - Как же я поплачусь за это? - язвительным тоном  спросила  Рокселана.-
Выпороть, что ли, меня прикажешь?
     С этими словами она опустилась перед его задницей на колени,  поплевала
себе на ладони и заблаговременно увлажнила путь своему орудию слюной.  Потом
она взобралась на Орхана и впихнула в  него  искусственный  член  -  вернее,
попыталась впихнуть, но Орхан сильно напрягся.
     Тогда  она  принялась  страстно  шептать  ему  на   ухо,   умоляя   его
расслабиться и называя то своей  "игрушкой",  то  своим  "милым  красавцем".
Однако все это время она не прекращала тычков рогом, торчавшим у  нее  между
ног. Ощущение было  такое,  будто  бы  огромный  кулак,  пробиваясь  наверх,
пытается разрубить Орхана пополам снизу доверху. Будто бы его казнят,  сажая
на кол, принадлежащий служительнице зоопарка. Будто бы эта женщина  сидит  у
него внутри. Будто бы он одержим злым духом, коего нельзя не впустить.
     В последний  раз  его  передернуло,  когда  Рокселане  наконец  удалось
вогнать в него  рог.  Его  захлестнула  мощная  волна  наслаждения  и  боли,
невыносимых в своем сочетании, и он испытал оргазм.
     Рокселана  погладила  его  по  голове.  Орхан  почувствовал,  как   она
прижимается грудью к его спине. Он испытывал  мучительную  боль,  и  все  же
страстно желал  одного:  получить  возможность  повернуться  и  обнять  свою
насильницу.
     - Теперь, мой султан, путь к Священному Экстазу  открыт,  -  прошептала
она и, в последний раз  повращав  искусственным  членом,  продолжала:  -  Не
исключено, что ты уже готов к полному угасанию, то есть к идеальной любви.
     Она могла бы кое-что добавить, но тут за стенами жирафника  послышались
женские голоса. Вслед за этим  Рокселана  поспешно  сбросила  с  себя  ремни
искусственного пениса  и  незаметно  ускользнула.  Орхан  ненадолго  потерял
сознание.
     Придя в себя, он увидел, что рядом с ним на коленях  стоит  Перизада  и
осторожно растягивает ремни искусственного пениса, чтобы его извлечь.
     - Ну и ну, да он весь в крови! - воскликнула она.-  С  тобой  резвилась
одна из служительниц зоопарка. За дверью ждет Анадиль, но в таком виде  тебе
не стоит показываться ей на глаза. Тебя разыскивало большинство  наложниц  и
их служанок. Поначалу мы опасались, что ты попытаешься бежать из Гарема,  но
потом решили, что ты этого не сделаешь, да  и  не  сможешь  покинуть  Гарем,
поскольку уже не в силах обходиться без того, что у нас между  ног.  Наконец
мы догадались, что ты наверняка еще в зоопарке и что  одна  из  служительниц
наверняка похитила тебя, решив поразвлечься.
     Она осторожно перевернула Орхана. Он попытался заговорить, но не  смог.
Попытался встать, но тяжело повалился вперед,  уронив  голову  на  массивную
грудь Перизады.  Она  вновь  уложила  его  на  солому.  Ее  массивные  груди
колыхались над самым его лицом.
     - Вот видишь, от меня не так-то просто отделаться. Я - судьба твоя.
     - Перизада, прошу тебя, помоги мне, - произнес он,  задыхаясь  в  своих
оковах.
     - Кажется, я знаю, что придаст тебе  бодрости.  Твою  гадюку  наверняка
мучит жажда, не правда ли? - заботливо поинтересовалась она, после чего,  не
дожидаясь ответа, задрала юбку и села на Орхана верхом, опустив ему на  лицо
свои полные, округлые бедра. И вновь томимая жаждой гадюка  вползла  внутрь,
дабы вдоволь напиться в "Таверне парфюмеров".
     Потом Перизада поднялась с Орханова лица и принялась искать его халат и
ключ от кандалов. Когда Орхан пришел в себя и оделся, она взяла его за руку.
     - Мы никому не расскажем всей правды  о  том,  что  произошло,  -  даже
Анадиль. Императорским наложницам не пристало знать о подобных вещах. Однако
тебя необходимо привести в порядок. Пора отправляться в баню.


Глава шестая. КОЗНИ ФЕЙ


     Один  великий  философ  однажды  заметил,  что  связь   с   хорошенькой
наложницей подобна урокам истории. И то,  и  другое  доставляет  бесконечное
наслаждение, но ни то, ни другое ничему не учит. За  дверью  ждала  Анадиль.
Она была в розовом платье и перчатках, а в руке держала зонтик от солнца.
     Едва Орхан оказался в пределах слышимости, как она заговорила:
     - Вот и ты наконец! Ты что, резвился с одной из служительниц  зоопарка?
Все принцы одинаковы. Те тоже были похожи на животных, а когда  выходили  из
Клетки, думали только о том, как бы потереться плотью о  плоть.  Я  полагаю,
что мы, девушки  Гарема,  призваны  обучать  вас,  мужчин,  искусству  более
возвышенной любви.
     И она протянула ему свою затянутую в перчатку руку для поцелуя.
     - И не поднимай голову. Не люблю, когда на меня постоянно смотрят. Если
мы идем рядом, ты должен говорить о том, какая я привлекательная, а можешь и
скромно предлагать мне свои услуги.
     Идя рядом с Анадиль, Орхан  чувствовал,  как  его  окутывает  запах  ее
духов. Она сказала ему, что это "иланг-иланг". Он  решил,  что  духи  пахнут
смертью - надгробными  плитами,  толстыми  коврами,  похоронными  песнями  и
горящими курильницами, - пахнут горько и зловеще. Перизада, шедшая  впереди,
сказала, что кратчайшая дорога к бане пролегает через конюшни, но Анадиль не
послушалась ее совета, заявив, что  путь  Перизады  только  заведет  их  еще
дальше в глубь зоопарка. Так что Анадиль показывала  дорогу,  попутно  читая
Орхану  наставления  по  поводу  тренировки  взгляда  и  о  том,   как   ему
продвинуться из мирской сферы секса в священную сферу  любви.  Слушал  Орхан
вполуха. Он любовался округлыми бедрами Перизады и ее вихляющей походкой.
     Свободной ладонью Анадиль похлопала его по руке:
     - Надеюсь, ты насладился сексом со служительницей зоопарка. Отныне и до
самого твоего смертного часа больше никакого секса не  будет...  А  что,  та
девушка была так же привлекательна, как я?
     - Нет.
     - Ответ неправильный. Ты должен указать, в каких именно отношениях  она
не так привлекательна, как я.
     Дабы угодить Анадиль, Орхан покорно составил перечень комплиментов,  но
взгляд его был устремлен на Перизаду, а мысли вновь  витали  где-то  далеко.
Что-то из сказанного Рокселаной будило в нем дурные предчувствия, но  он  не
мог вспомнить, что именно. Впрочем, уже все будило в нем дурные предчувствия
- духи Анадиль, ее упоминание о его  смертном  часе,  запустение  в  Гареме.
Вдалеке послышалось жутковатое пение евнухов. Но путь, которым они шли, - по
узким коридорам, тянувшимся между заброшенными гостиными и чуланами,  -  был
совершенно безлюден. Идя там вместе с Анадиль и Перизадой, Орхан думал о той
манере, в которой женщины выставляли  перед  ним  напоказ  свои  тела,  и  о
неумолимой череде соитий и телесных наказаний... Ему казалось, будто Гарем -
всего лишь плод воображения принцев из Клетки. Будто  Гарем  был  создан  из
чего-то не более материального, нежели сексуальные фантазии мужчин,  ставших
его узниками.
     Они дошли до узкого Прохода Карликов, по обе  стороны  которого  стояли
домики  для  придворных  карликов,  напоминавшие  собачьи   будки.   Анадиль
заглянула в несколько будок, чтобы посмотреть,  нет  ли  дома  карликов  или
членов их семей, но комнаты их тоже были безлюдны, да и вокруг  не  было  ни
души и некому было показать им дорогу. Хотя Перизада уже когда-то  бывала  в
этом месте, она никак не могла вспомнить, как добраться оттуда до бани. Было
уже совершенно очевидно, что они безнадежно заблудились,  и  Орхан  не  смог
скрыть раздражения.
     -  На  твоем  месте  я  бы  так  не  торопилась  достичь  места  своего
назначения, - печально молвила Перизада.
     - Перизада права, -  сказала  Анадиль.-  Дыши  воздухом  и  наслаждайся
сменой обстановки. Мы совершаем приятную прогулку.
     Однако, сделав еще несколько шагов по Проходу, они обнаружили, что путь
им преграждает гигантская фигура,  возвышающаяся  над  будками  карликов,  -
черная, в черных халате и тюрбане, с ятаганом  в  руке.  Человек  одарил  их
чудовищной улыбкой:
     - Анадиль, дорогая!
     - Мы спасены! - воскликнула она.- Это Эмеральд.
     - Ты припасла для меня шоколадные конфеты? - спросил Эмеральд.
     - Не сегодня, Эмеральд.  Не  будем  сейчас  об  этом.  Вот  твой  новый
господин, султан Орхан, а это моя прачка, Перизада. Мы  все  направляемся  в
баню, Эмеральд. Ты можешь показать нам дорогу.
     Он поклонился:
     - Слушать - значит повиноваться. Но сначала вы, быть может, окажете мне
честь, зайдя ко мне выпить кофе?
     Обстановка в покоях Кисляр Аги, или Старшего Черного  Евнуха,  радовала
глаз. Они сидели на низких, мягких скамейках и пили кофе. Полки  у  них  над
головами были уставлены аквариумами с золотыми рыбками. Появился и вскочил к
Эмеральду на колени голубовато-серый кот.
     - Азраил, названный так в честь своего деда, Ангела Смерти.
     Эмеральд закурил кальян и  в  ходе  беседы  то  попыхивал  им,  то  пил
маленькими глотками кофе. Однако  вскоре  он  отложил  мундштук  кальяна  и,
повернувшись к Орхану, задумчиво посмотрел на него.
     - Я не был рожден евнухом, - сказал он.
     Орхан дал понять, что он так и предполагал.
     - Рос я принцем в сердце Африки.  Все  женщины  в  нашем  племени  были
моими, стоило лишь захотеть. Только брату моему,  царю  племени,  отдавалось
предпочтение передо мной. В частности, была там  красавица  по  имени  Рася.
Помню, ляжки у нее были не хуже, чем у прекраснейших представительниц нашего
рогатого скота. Мучимый завистью к брату, проводившему ночи с Расей, я лежал
не смыкая глаз. Но однажды к брату явились старейшины племени и обвинили его
в  том,  что  из-за   женщины,   вскружившей   ему   голову,   он   забросил
государственные  дела.  Человек  не  столь  благородный,  выслушав  подобное
наставление от своих советников,  мог  бы  прогневаться,  но  брат  мой  был
великим монархом. Поэтому он велел рабам позвать Расю.  Тогда  она  поспешно
явилась к нему, величавая и прекрасная в своем лучшем  наряде,  и,  представ
перед моим братом, устремила на него любящий взгляд. Он  попросил  старейшин
полюбоваться ею, и, один за другим, все признались, что, осчастливь их такая
красивая дама в постели, они тоже забросили бы государственные  дела.  Тогда
брат мой, царь, кивнул и попросил Расю приблизиться. Она  сделала  как  было
велено, и он тотчас перерезал ей  горло  своим  кинжалом,  обагрив  себя  ее
кровью. "Я не только господин племени моего, но  и  сам  себе  господин!"  -
сказал он и с этими словами отпустил старейшин.
     Разумеется, эта сцена произвела на меня огромное впечатление. Но вскоре
место Раси заняла другая очень красивая женщина. Кажется, ее  звали  Макала.
Она оставалась в живых всего несколько месяцев. На сей раз советники даже не
успели выразить недовольство, прежде чем  брат  мой,  опасаясь,  как  бы  не
попасть в зависимое от нее положение, убил ее. Но потом появилась  еще  одна
женщина... и еще одна. Я удалился поразмышлять. Будучи очень похож на брата,
я тоже боялся стать одержимым страстью к женщине - или  к  женщинам.  И  это
было проблемой не только для нас с братом. Секс приводил в исступление  всех
мужчин в нашем племени. К тому же привлекательных женщин на всех не хватало.
Положение было столь безвыходным, что мужчины нашего племени ходили к реке в
надежде на секс с крокодилами. (Это кажется нелепым, но тогда  мы  все  были
молоды.) Вам, конечно, известно, что самка крокодила, готовясь к спариванию,
переворачивается на спину, дабы самец мог на  нее  взобраться.  Всякий  раз,
когда мужчины моего племени видели, что это происходит, они выбегали из дома
и убивали или по крайней мере прогоняли самца. Самке очень трудно  вернуться
в нормальное положение, и поэтому,  пока  она  беспомощно  металась,  мы  по
очереди на нее взбирались. Я дважды вступал в половую связь  с  крокодилами.
Помню, как нелепо они выглядели, когда я поглаживал их по горлу.  Считалось,
что такое поглаживание приносит удачу - предвещает блестящее  будущее,  и  в
моем случае так и вышло, ибо ныне я - Старший Евнух оттоманского Гарема.
     Эмеральд сделал глубокий вдох, горделиво посмотрел вокруг и продолжил:
     - Однако я отвлекся. Речь шла о том, каким образом я сделался  евнухом.
Я сознавал, что, дабы отбросить  эмоции  и  не  оказываться  больше  жертвой
каждой встречной женщины - или самки крокодила,  -  придется  принять  более
радикальные меры. Мне не хотелось прожить жизнь бездумно. Напротив, я  хотел
строить свое будущее в соответствии с принципами  чистого  разума.  Я  хотел
определять свою судьбу с помощью той головы, что у  меня  на  плечах,  и  не
хотел, чтобы головка у меня между ног заставляла меня совершать безрассудные
поступки и отменяла решения вышеупомянутой головы. Необходимо было бежать из
неволи, в которой я  томился  благодаря  принадлежности  к  своему  полу,  и
перестать зависеть от взлетов и падений моего члена.
     Поэтому я заплатил, чтобы меня оскопили. Стоило это недешево, да и  без
боли не обошлось. Я велел довести дело до конца.  Были  удалены  и  член,  и
яйца, так что теперь я - один из сандали,  то  есть  гладких  скопцов.  Дабы
прижечь рану, меня на три дня по шею зарыли в песок, и  все  это  время  мне
нечего было пить. Но дело того стоило. Поймите, против женщин  я  ничего  не
имел. Мне нравились женщины. И нравятся до сих  пор.  Я  был  только  против
секса - против всех этих нелепых судорожных подергиваний и всех этих грязных
жидких  субстанций.  И  все  же  дело  обернулось  не  совсем  так,  как   я
рассчитывал...
     - Эмеральд! - предостерегающе воскликнула Анадиль.
     - Ах нет, мне вспомнилось то время, когда появились  пери.  Тебя  тогда
еще не было, Анадиль. Это случилось еще в те времена, когда правил Баязит, а
нынешняя наша старшая вал ид е не достигла даже положения Попугая.  Тогда  я
как  раз  начал  служить  в  Гареме,  ибо,  коль  скоро  меня  кастрировали,
вознамерился воспользоваться своим новым состоянием и, рассчитывая  добиться
успеха в жизни, решил попытаться стать одним из  императорских  невольников.
Судьба мне благоволила, и вскоре  один  из  представителей  султана  Баязита
купил меня в Каире и привез в Стамбул, где я был принят на службу в Гарем. Я
был еще молод, но,  несмотря  на  юный  возраст,  будучи  сандали  -  гладко
оскопленным, - завоевал известный статус и уважение  в  кругу  тех  евнухов,
коим отрезали только яйца. Сразу же,  как  только  я  прибыл,  мне  поручили
ведать охраной и велели не допускать мужчин  к  дамам  Гарема  -  ни  одного
мужчину, кроме султана, конечно. Однако вскоре  я  обнаружил,  что  эта  моя
должность - не  что  иное,  как  синекура,  ибо  всем  мужчинам,  достаточно
безрассудным,  чтобы  решиться  на  попытку  тайком  пробраться   в   Гарем,
преграждали путь задолго до того, как я успевал почуять неладное. В  дальнем
внутреннем  дворе  Дворца,  оберегая  целомудрие  дам  Гарема,  неустанно  и
бдительно несли караульную службу стражники-янычары.
     Правда, в период царствования  Баязитова  отца  парочке  молодых  людей
удавалось несколько раз проникнуть в Гарем, переодевшись  портнихами.  Но  в
конце концов обман  был  раскрыт,  и  с  этим  делом  было  тайно  и  быстро
покончено. То, как именно с ним было покончено, стало известно лишь  месяцев
пять или шесть спустя, когда один ныряльщик, из тех, что плавают в Босфоре и
зарабатывают  на  жизнь,  обчищая  затонувшие  корабли,  прыгал  в  воду   с
Дворцового мыса. Место там неглубокое,  но  вода  мутная,  и  в  ней  трудно
что-либо  разглядеть.  Однако  охотники  за  корабельным  грузом   научились
преодолевать это препятствие. Перед погружением в воду они  набирают  в  рот
оливкового масла. Потом, опускаясь  на  дно,  выплевывают  масло  и  смотрят
сквозь него. В темной воде это масло  сродни  яркой  лампе.  Короче  говоря,
ныряльщик выплюнул масло, прыгнув в воду  с  Дворцового  мыса,  после  чего,
глядя сквозь большой, золотистый масляный плевок, который  колыхали  течения
Босфора, увидел лежавшие на песчаном  дне  утяжеленные  мешки,  тоже  слегка
колыхавшиеся  под  воздействием  течений,  и,  приглядевшись,   понял,   что
очертания груза, заполняющего мешки, являются, или по крайней мере являлись,
человеческими.  Ныряльщик  поднялся  на  поверхность  и  посоветовал  другим
пловцам даже не помышлять о  поиске  затонувших  кораблей  на  этом  участке
пролива.
     То были прекрасные и жестокие времена. Но все это уже было в прошлом. В
мое время никому не удавалось прошмыгнуть мимо янычаров - то есть ни  одному
человеку.  Поэтому,  совсем  недолго  прослужив  блюстителем  нравственности
Гарема, я вскоре стал с некоторым самодовольством и даже с ленцой относиться
к своим обязанностям. Я был молод, да и девушки были молоды  и  милы.  Через
несколько месяцев,  однако,  я  начал  замечать  на  некоторых  простынях  в
спальнях белые пятна. Я пожурил наложниц, на чьих простынях  были  оставлены
столь подозрительные следы. Все наложницы бойко оправдывались и  ухмылялись.
Да ведь это, отвечали они, всего лишь пятна от яичных белков! Таково было их
новое страстное увлечение - есть по ночам сырые яйца в постели. Хоть евнухом
я был молодым и неопытным, все же меня терзали сомнения. Почему же, в  таком
случае, не оставляли пятен желтки? Примерно в то же время я постепенно начал
сознавать, что до меня доносится еле слышный звон колокольчиков. При этом  у
меня по коже бежали мурашки. Такое бывало не всегда, но происходило все чаще
и чаще.
     Я продолжал производить неожиданный осмотр спален, но так ни разу и  не
застал наложницу в объятиях молодого человека - как, впрочем,  и  не  видел,
чтобы кто-нибудь из наложниц ел сырые яйца. Можно было бы обо всем позабыть,
кабы не то обстоятельство, что, как я замечал,  некоторые  девицы  выглядели
бледными и изможденными. Я входил к ним без  предупреждения  и  обнаруживал,
что они без видимой  причины,  вместе  или  поодиночке,  негромко  стонут  и
корчатся на полу или на матрасе. Как вам известно, Баязит некогда благоволил
к  сильным,  полным  жизни  молодым  женщинам,  и  мы   всячески   старались
приобретать на невольничьем рынке только самые здоровые экземпляры. Но в тот
момент казалось, что его Гарем лишился всех жизненных сил. Девушек  перестал
интересовать даже прелестный старый "Ковер Веселья", а те,  что  здоровались
со мной во время моих инспекционных  обходов,  смотрели  на  меня  безумными
глазами и потели. Не в лучшем состоянии пребывал и султан.  Я  заметил,  что
руки у него стали холодные, влажные на ощупь и слегка дрожат, как листья при
слабом дуновении ветра.
     Потом, в один  прекрасный  день,  ко  мне  подошли  две  самые  молодые
наложницы и пожаловались на то, что стали  хуже  видеть.  Они  боялись,  что
начинают слепнуть. В тот же миг я осознал, что лишь такой глупец, как я, мог
не сразу догадаться,  в  чем  дело.  Неудивительно,  что  у  наложниц  стало
ухудшаться зрение!
     Для пущего эффекта Эмеральд сделал паузу.
     - В Гареме было полным-полно пери!
     Анадиль фыркнула, но Эмеральд продолжал:
     - Полагаю, я - единственный человек в этой комнате, который  когда-либо
видел пери. А увидеть их отнюдь не просто. Они  похожи  на  джиннов,  только
поменьше. Джинн зачастую  крупнее  человека,  и  порой  ему  или  ей  бывает
трудновато втиснуться в человеческое тело. Другое дело -  пери.  Разве  пери
можно увидеть? Самая крупная - не больше кончика вот  этого  моего  большого
пальца. С виду они неуловимы, как сон, но  при  этом  безумнее  любого  сна.
Быстро, словно ртуть, они носятся по поверхности предметов в  поисках  места
для отдыха, но нигде его  не  находят,  то  и  дело  забираются  в  кувшины,
прячутся в  бровях,  исследуют  содержимое  бельевых  сундуков,  танцуют  на
подушках, качаются на паутине, свертывают  молоко,  роются  в  муравейниках,
скачут из убежища в убежище, дразнят  взгляд  того,  кто  пытается  за  ними
наблюдать. У меня на тыльной стороне ладони могла  бы  плясать  целая  толпа
пери, и я не замечал бы их до тех пор, пока не начал бы об этом думать, - от
топота их ног я испытывал бы лишь слабый кожный зуд.
     - Я знаю, что в моей семье есть кровь пери, -  сказала  Перизада.-  Вот
почему я умею предсказывать будущее.
     Анадиль улыбнулась, но Эмеральд был мрачен:
     - Волшебная кровь - не повод для гордости.
     И он продолжил:
     - В том, что  некоторые  наложницы  начали  слепнуть,  не  было  ничего
удивительного. Пери крайне малы, и, чтобы увидеть их, нужно  прищуриться,  к
тому же передвигаются они с быстротой молнии.  Я  замечал,  что  иногда  они
забавы ради ныряют в надушенную каплю пота на теле наложницы и таким образом
путешествуют вниз по этому телу со скоростью ртутного  шарика.  Изумительное
зрелище - и почти незаметное для глаза. Человек может  быть  проворным,  как
баклан-рыболов, но и он порой промахивается и хватает руками воздух.
     Вот послушай, - сказал Эмеральд, указывая на Орхана, - я знаю,  что  на
самом деле ты - крупный мужчина ростом почти с ту дверь, в которую  ты  сюда
вошел. Но вот образ твой - это дело другое. Чтобы я мог тебя  увидеть,  твой
образ должен уменьшиться и  проникнуть  в  мое  глазное  яблоко.  Правильно?
Значит, я вижу тебя маленьким человечком, не  больше  моего  глаза.  Тем  не
менее, не будучи сумасшедшим, я  знаю,  что  на  самом  деле  ты  -  крупный
мужчина. А вот пери... пери совсем не такие. Их образ не  уменьшается  и  не
увеличивается. Образ пери всегда равен по величине ее подлинному телу, а оно
меньше глазного яблока, и его трудно разглядеть. Если наложница смотрела  на
пери, я всегда мог это определить, поскольку зрачки  ее  расширялись,  чтобы
вместить образ этого крошечного существа.
     Когда Эмеральд умолк, чтобы подымить кальяном, Орхану вдруг показалось,
что у самого  евнуха  противоестественно  увеличены  черные  пятна  зрачков.
Эмеральд пустил несколько колец дыма и продолжил:
     - Пери были прелестны, как пылинки, застигнутые лучом солнечного  света
за  нестройной  пляской,  но  я  был  словно  одержим,  ибо,   даже   будучи
прелестными, они причиняли очень много вреда. Они столь неистово  терлись  о
губы  наложниц,  что  уста  у  этих   дам   были   обожжены.   Они   звенели
колокольчиками, дергали дам за соски и доили их, точно те были стадом коров.
Они оставляли на бархате и парче гаремного гардероба тонкие струйки, похожие
на  следы  улитки.  Но  самым  прискорбным  для  меня  было  то,   что   эти
очаровательные девушки, которые некогда приходили ко мне и просили придумать
для них новые игры или быть третейским судьей в их  мелких  раздорах,  стали
убегать при моем появлении. Когда мне все-таки удавалось загнать наложницу в
угол, она оборачивалась и смотрела на меня, так широко раскрыв глаза в своей
притворной невинности, как будто я и предположить не мог, на какие ухищрения
она готова пойти, общаясь со своими маленькими тайными подружками. Никто  из
них ни о чем не говорил. Им хотелось лишь собираться в стайки,  хихикать  да
глупо  улыбаться.  Некоторые  девушки  намазывали  себе  грудь  вареньем   и
забавлялись, заманивая пери в  эту  липкую  жижу.  Они  то  и  дело  просили
ключницу принести еще варенья. Помню также, как началось странное  повальное
увлечение огурцами. Теперь-то я понимаю, что на мысль об  огурце  их  навели
муки сказочной похоти, но тогда я был немало озадачен.  Вам  ни  за  что  не
догадаться, в чем там было дело.
     Тут Эмеральд обвел взглядом комнату, дабы  выяснить,  не  осмелится  ли
кто-нибудь из слушателей предположить, зачем наложницам понадобились огурцы,
но все хранили молчание. Перизада слушала рассказ Эмеральда  с  расширенными
от изумления глазами, но Анадиль то и дело отвлекалась и  улыбалась  Орхану,
как бы желая показать, что не верит ни единому услышанному слову.
     - Ну что ж, скоро речь зайдет и об этом, -  сказал  Эмеральд.-  Малютки
пери владели искусством стрельбы из лука, у  них  были  луки  с  тетивой  из
паутины, и упражнялись они на животах наложниц. Потом,  когда  им  надоедало
стрелять из лука, там же, на животах наложниц,  они  устраивали  миниатюрные
оргии. Пери показывали молодым женщинам  сексуальные  акробатические  этюды,
снова  и  снова  повторяя  одни   и   те   же   непристойные   сцены,   пока
последовательность непотребных актов не запоминалась  наизусть.  Девицы,  на
чьих  телах  пери  разыгрывали  эти  спектакли,   задыхались,   краснели   и
сладкозвучно стонали от наслаждения.
     Поразила эта напасть и султана, хотя и на иной лад. Порой, по ночам,  я
брался стеречь его сон. И тогда, обычно в сумрачные рассветные часы, я бывал
вознагражден за бдение. Сквозь полудрему я слышал предательский слабый  звон
колокольчиков, а подойдя поближе к кровати  и  прищурившись,  замечал  пери,
сидевших на султановом члене. Одни  пытались  обнять  сей  орган,  а  другие
барабанили по нему своими крошечными  кулачками  и  умоляли  его  подняться.
Потом, когда он начинал вытягиваться и вставать, все пери отчаянно  пытались
на нем удержаться. Как правило, все они оттуда падали, но  изредка  одна  из
них, самая сильная и решительная, взмывала ввысь на головке грозного  члена.
Тогда остальные, те, кто был сброшен оттуда,  принимались  резвиться  вокруг
него, крепко обнимать его у основания и щекотать султановы яйца. Наконец они
замирали в ожидании того момента, когда  на  них  прольется  белый  пенистый
ливень, после чего их радостный  звон  делался  громче  обычного.  Днем  эти
маленькие феи тоже не давали моему  султану  покоя.  Я  не  раз  видел,  как
королева пери в миниатюрной зеленой юбочке, высоко задирая ножки,  исполняла
танец на  султановой  переносице.  Султан,  скосив  глаза,  смотрел  на  сей
пленительный фантом  и  распускал  слюни  от  вожделения.  Член  его  рос  с
быстротой гигантской поганки, и, безумно желая совершить невозможное, султан
пытался запихнуть его в пери, но подобная любовная связь была нереальна.  Ей
тоже делалось грустно. Они все печалились. Всем  пери  хотелось  вступать  в
половую связь  с  простыми  смертными.  В  конце  концов  султановы  чувства
сосредоточивались  у   него   в   руке,   чем   им   обоим   и   приходилось
довольствоваться.  Глядя  на  то,  как  побледневший  султан  в  изнеможении
откидывается на подушки, я слышал переливчатое хихиканье пери и думал...
     Эмеральд снова приложился к кальяну. Его пальцы забегали по  мундштуку,
как по флейте. В этот момент Анадиль робко подняла руку:
     - Эмеральд, милейший Эмеральд, нам пора отправляться в баню, ибо  перед
встречей со старшей валиде и посещением Комнаты  Экстаза  Орхану  необходимы
омовение и массаж.
     - Но я хочу узнать, что случилось с пери! - запричитала Перизада.-  Где
они теперь?
     - Слушать - значит повиноваться, - сказал Эмеральд.- Я провожу  вас  до
бани, а по дороге расскажу, чем  дело  кончилось.  Но  быть  может,  сначала
султан желает посмотреть, как я справляю малую нужду? - Он захохотал во  все
горло.
     Лишь после настойчивых уговоров Орхан согласился войти вслед за евнухом
в маленькую комнатку рядом с гостиной. Эмеральд встал над отверстием в  полу
и извлек из складок тюрбана  серебряную  трубочку.  Потом  он  откинул  полу
халата и вставил серебряную трубочку  в  странной  формы  приспособление  из
слоновой кости, которое было, казалось, накрепко вделано ему в пах. Когда он
повернул кран из  слоновой  кости,  из  серебряной  трубочки  хлынула  струя
золотистой жидкости. Заметив удивление Орхана, он рассмеялся.
     Спустя несколько минут они направились  в  баню  по  длинной  сводчатой
галерее с колоннами в форме лотоса. Помимо Эмеральда,  их  уже  сопровождала
пара глухонемых. Время  от  времени  Орхан  немного  отставал,  чтобы  сзади
полюбоваться Перизадой и посмотреть, как ходит ходуном ее  толстая  задница.
Когда  задница  шевелилась  под  залоснившимся  облегающим  платьем,  Орхану
казалось, будто он слышит  ее  неодобрительное  шипение.  Он  вспомнил,  как
поначалу Перизада не желала покоряться ему в беседке и как крепко она обняла
его под конец. Казалось, она не обращает на него никакого внимания.
     Едва они и их эскорт проделали  совсем  небольшой  путь,  как  Эмеральд
вновь заговорил о прекрасных временах пери.
     - Помню, они очень любили погреться в бане.  Мало  того,  им  нравилось
прятаться в уборных. В этих своих предпочтениях они были сродни тараканам, и
действительно, я частенько наблюдал, как  они  отстаивают  свою  территорию,
прогоняя свирепых насекомых с помощью луков и стрел. Пери  любили  заставать
даму в тот момент, когда она приседала помочиться,  и  тогда  они  стремглав
неслись к ней под бедра, чтобы омыться золотистым дождем. Я часто видел, как
они это делают.  Их  приводили  в  безграничный  восторг  самые  сокровенные
функции женского организма, они любили интимные запахи и часами бражничали в
"Таверне парфюмеров". В те времена (это происходило в те дни, когда  старшей
наложницей была Наргис,  еще  до  того,  как  твоя  матушка,  достопочтенная
старшая валиде, прислала ей отравленную шапку), в те времена наложницы  были
страстно увлечены атласными панталонами с  кружевными  оборочками,  а  также
шелковыми нижними юбками и шелковыми чулками с подвязками. Мода была  такая,
что каждая наложница, казалось, плыла по воздуху на  собственном  облаке  из
розовой или желтой пены. Я полагаю,  что  к  возникновению  этой  моды  были
причастны  пери,  ибо  они  любили  подобного   рода   фривольно-изящную   и
замысловатую одежду. Цепляясь за чулки наложниц, пери взбирались на подвязки
и, сидя на них, катались. Они пробирались на цыпочках в девичьи панталоны  и
располагались там, в тепле  и  уюте...  а  девушки,  разумеется,  отнюдь  не
возражали против их пребывания там, ибо им  были  приятны  легкие  щекочущие
прикосновения крошечных существ, обитавших у них в нижнем белье. Вошло также
в моду изобретение неверных под названием корсаж, благодаря  которому  грудь
стояла торчком и не колыхалась. Каждой наложнице безумно  хотелось  втиснуть
грудь в подобный предмет одежды, а следом за  грудью  туда  проникали  пери.
Потом,  защищенные  этими  элегантными  доспехами,  пери  отдыхали,   удобно
расположившись под нежными сосками выбранной ими девушки.
     Однажды, желая узнать, какого рода удовольствие получают от всего этого
наложницы, я отобрал у Наргис пару панталон. Они были розовые и шелковистые,
а изнанка кишела резвившимися пери. Сняв панталоны  с  Наргис,  я  с  трудом
натянул их на себя, дабы предложить свои пах и задницу обостренному вниманию
пери. Посмотрев в зеркало, я увидел, как они возятся  под  шелком,  покрывая
его рябью, а посмотрев на Наргис, увидел, что она  тоже  их  видит.  Однако,
поскольку я был гладко оскопленным евнухом, пери не за что было  ухватиться,
а засунув одну пери  себе  в  задний  проход,  я  никакого  удовольствия  не
получил. Короче говоря, поскольку пери не сумели ублажить мой телесный  низ,
я так и не узнал ничего нового о странных и  таинственных  отношениях  между
наложницами и этим сказочным народцем. О, я просто с ума сходил, слушая, как
пери тихо шуршат шелковым нижним бельем, коим щеголял весь Гарем! Тогда мы с
хранительницей белья стали  регулярно  устраивать  осмотр  панталон,  и  всю
одежду,  состояние  которой  я  признавал  неудовлетворительным,  немедленно
отправляли в прачечную, ибо пери терпеть не могли  мыла.  За  это  наложницы
меня возненавидели. Но даже эти меры оказались бесполезными, ибо пери  стали
ловко прятаться в клиньях и кружевах девичьего белья.  В  конце  концов  мне
пришлось отдать распоряжение, согласно которому в Гареме запрещалось  носить
нижнее белье. Ведь, в конечном счете, нижнее белье и в самом деле никому  не
нужно. Оно лишь приводит к нежелательной потере времени. С того дня и до сей
поры в императорском Гареме никто не носит нижнего  белья,  и  всем  нам  от
этого только лучше!
     - А  должность  хранительницы  белья  была  упразднена!  -  воскликнула
Перизада.- Я бы от этого титула не отказалась!
     - Зачем ты рассказываешь нам эту историю? - поинтересовался Орхан.
     - Зачем? Да без  всякой  цели,  разве  что  сам  получаю  удовольствие,
нанизывая слова друг на друга и составляя из них истории.  Неужели  у  всего
обязательно должна быть цель?
     И   Эмеральд   бросил   на    Орхана    взгляд,    показавшийся    тому
многозначительным, хотя и невозможно было отгадать, что именно  он  означал.
Эмеральд продолжал:
     - Тем не менее беспокойство  меня  все  еще  одолевало.  Ведь  пери  не
исчезли вместе с бельем, и я обнаружил, что все еще  слышу,  как  звенят  их
колокольчики под  юбками  наложниц.  О,  какое  странное,  зловещее  чувство
возникает, когда слышишь звон волшебных колокольчиков под  женскими  юбками!
Продолжив расследование, я обнаружил, что пери все еще забираются под  юбки,
встречая там теплый, сердечный прием,  при  этом  безрассудные  твари  имели
обыкновение дергать женщин за лобковые волосы и, находясь в своем безопасном
убежище, завлекать меня треньканьем своих крошечных  колокольчиков.  Безумие
колокольчиков! Эти колокольчики сводили меня с ума!  Я  пытался  уговаривать
девушек поднимать юбки, дабы мне было удобнее чистить им  руками  внутренние
поверхности бедер, но они отказывались наотрез, к тому же  этой  работы  там
было  столько,  что  я  бы  с  ней  просто  не  справился.  Тогда  я   отдал
распоряжение, согласно которому все наложницы впредь обязаны  были  сбривать
лобковые волосы, и эта традиция тоже сохранилась до сей поры. После этого  я
впал в еще большую немилость у дам Гарема, что меня опечалило, но  сделал  я
это из любви к ним и их невинности. К тому же учтите,  что  одна  наложница,
порезвившись с пери, ослепла!
     Однако не буду отвлекаться. Несмотря  на  устранение  нижнего  белья  и
лобковых волос, беспокойство продолжало одолевать меня, ибо количество  пери
не уменьшалось. Мало того, мне казалось, что я замечаю  в  их  шумной  толпе
новые лица. Я ломал голову, пытаясь понять, как они попадают в Гарем.  Потом
я подумал о молодых наложницах и их увлечении огурцами, которое, насколько я
помнил, началось примерно в то время, когда Гарем стал  кишеть  пери.  Между
прочим, огурец мне всегда казался овощем малопривлекательным.  Он  не  очень
приятен на вкус. Разве не так? Он бледен, водянист  и  немного  горчит.  Вот
почему я с подозрением отнесся к страстному увлечению барышень этим  с  виду
непривлекательным овощем - и вновь оказался прав.
     Эмеральд сделал  паузу,  дабы  убедиться,  что  к  нему  приковано  все
внимание слушателей.
     - Когда в Гарем доставили новую партию огурцов, я поспешно схватил  их,
принес домой, туда, где вы только что были, и, разрубив один огурец  пополам
своим ятаганом, обнаружил, что, как я и предполагал, из него выскоблили  всю
сердцевину, а там, в углублении, лежит  спящая  пери.  Я  вновь  занес  свой
ятаган и изрубил пери вместе с ее овощной опочивальней  на  мелкие  кусочки.
Следующий огурец оказался таким же. У всех до одного была искусно выскоблена
сердцевина, чтобы они могли служить  уютными  спальнями  для  пери,  которых
таким образом тайно проносили в  Гарем.  Потом  я  принялся  кромсать  своей
саблей оставшиеся овощи, и в конце концов весь пол  моей  маленькой  комнаты
покрылся  кусочками  огурцов  и   разрубленными   телами   пери.   Я   отдал
распоряжение, согласно которому огурцы впредь разрешалось  вносить  в  Гарем
лишь тщательно  нарезанными  в  виде  кубиков.  Разумеется,  потом  возникли
сложности с...
     Эмеральд не договорил. Глаза его  расширились,  и  он  вытянул  руку  с
дрожащим указующим перстом.
     - Пери! Я вижу пери! Вон там, в канаве - в той, что завалена  листьями.
Если поторопитесь, быть может, успеете ее поймать, хотя, по-моему, маленькая
тварь застряла в канаве.
     Анадиль с Перизадой поспешили к канаве. Орхан последовал было за  ними,
но Эмеральд схватил его за руку:
     - Зачем я рассказываю тебе историю о своей долгой борьбе с пери? Только
ли ради того, чтобы получить удовольствие от собственного  рассказа?  Думаю,
нет. Всем известно, что в любой  истории  нет  ничего  важнее,  чем  наличие
возвышающей морали. В истории должна быть главная  мысль,  и  главная  мысль
моей истории предназначалась исключительно для твоих ушей... ибо я вижу, как
покорно ты идешь между этими двумя женщинами и всюду  следуешь  за  Анадиль,
точно барашек, которого она водит на поводке. Берегись, не ходи  туда,  куда
хочет привести тебя Анадиль! Это вовсе не обязательно. Историей этой я хотел
доказать тебе, что каждый человек  может  стать  хозяином  своей  судьбы.  В
молодости я постоянно испытывал муки физического влечения к женщинам.  Но  я
справился с ним и велел отрезать мне член и яйца. Моя проблема была  решена.
Когда я обнаружил, что Гарем  кишит  пери,  разве  я  проявил  покорность  и
позволил им сесть мне на шею?  Нет!  А  когда  я  понял,  что  нижнее  белье
осложняет дело,  разве  позволил  я  наложницам  поступать  с  этой  одеждой
по-своему? Нет! Я стащил с них панталоны и разжег  огромный  костер.  Помню,
как клочки шелковой ткани поднимались  ввысь  с  языками  пламени,  а  потом
опускались на землю черным дождем... А когда  я  обнаружил,  что  всех  пери
тайком проносят в Гарем в огурцах, разве  я  пропустил  туда  овощи  простым
взмахом руки? Как бы не так!  Эту  проблему  я  решил  с  помощью  ятагана.-
Эмеральд торжествующе  поднял  палец.-  Главная  мысль  всего,  что  я  тебе
рассказал, очевидна. Будь мужчиной!
     - Я знаю, куда иду, - сказал Орхан.
     - Надеюсь, - сказал Эмеральд.
     Возвратились обе женщины.  У  Перизады  был  огорченный  вид,  Анадиль,
казалось, одолевали сомнения.
     - Ничего не нашли? - спросил Эмеральд.-  Мои  мысли  и  взгляд,  должно
быть, где-то блуждали. Должно быть, это была тень листа. Это не  могла  быть
пери, ибо пери в Гареме больше нет. Сейчас расскажу почему.
     И он продолжил свой рассказ:
     - Хотя пери больше не попадались мне на глаза, в Гареме оставались  еще
сотни этих маленьких фей. Что было с  ними  делать?  Я  пошел  в  библиотеку
Гарема и справился в "Душистом поле брани", в главе "Сексуальные пристрастия
домашних животных". После этого я отправил янычара Агу на Звериный базар,  и
он возвратился с тремя превосходными  персидскими  котами.  Я  приучил  этих
котов охотиться на пери. Ах, как полюбилась эта  работа  котам!  Я  спокойно
сидел в своей комнате с котом на коленях, и  мне  казалось,  что  кругом  не
видно и не слышно ни единой пери, но потом я чувствовал и видел, как  кот  у
меня на коленях сжимается, выгнув покрывшуюся рябью спину и  навострив  уши.
Мгновение спустя он спрыгивал с меня и бросался в погоню за невидимой  пери.
Эти коты были великолепными охотниками, они и тараканов умели  ловить.  Едва
появившись, коты устроили  миниатюрную  кровавую  баню,  развязав  маленькую
победоносную войну в ручейках сточных желобов и на  шкафах.  Положение  пери
было безнадежным. На первых порах они пытались очаровывать котов, забавляясь
с их половыми органами, а коты лениво позволяли им это  делать,  после  чего
столь же лениво пережевывали их и проглатывали - так коты разжирели, питаясь
волшебным мясом. По мере того как сокращалось количество пери,  поправлялись
и наложницы. Они стали лучше спать по ночам, и на щеках у них вновь появился
румянец.
     Полагаю, я был свидетелем гибели последней  пери.  Королева  пери  была
сильнее и хитрее  большинства  своих  подданных,  и  до  поры  ей  удавалось
ускользать от кровожадных котов. Мы с  Азраилом  случайно  обнаружили  ее  в
одном из цветников, которые тянутся вдоль стен бани. Азраил этот был  редким
голубым персом и дедом того кота, которого вы видели у  меня  в  комнате,  а
также лучшим из охотников - настоящим Ангелом Смерти.  Сначала  я  увидел  в
расширенных зрачках Азраила отражение пери, спрятавшейся под лепестком розы,
после чего на самом деле  увидел,  как  она  бежит  средь  кустов,  а  потом
пытается вскарабкаться на стену бани, цепляясь за  шероховатую  поверхность,
как ящерица. На земле Азраил дважды прыгал и промахивался, ибо королева была
проворна как ртуть, но лишь только она полезла наверх, ее движения несколько
замедлились, что ее и сгубило.  Кот  сильно  ударил  ее  лапой,  схватил  и,
поиграв с ней немного, съел.
     Когда пери не стало, я вновь  успокоился.  Наложницы  поначалу  немного
тосковали по своим пропавшим маленьким подружкам и ненавидели котов,  но  со
временем полюбили их -  причем  безмерно.  Все  в  Гареме  опять  шло  своим
чередом, и казалось,  будто  миновала  некая  лихорадка.  Но  вы  же  знаете
поговорку: "Есть три ненасытные вещи - пустыня, смерть  и  женская  вульва".
Вскоре до меня начали доходить странные слухи о молитвенных подушках.
     Эмеральд остановился у какой-то двери.
     - Давайте войдем. Я хочу вам кое-что показать.
     - Эмеральд, мы торопимся в баню.
     - Это займет не больше минуты, - успокаивающим голосом сказал  он.-  На
это стоит взглянуть.
     Вслед за евнухом они вошли в чулан, где оказалось множество отслуживших
свой срок предметов для развлечения - пара лишенных струн цимбал,  несколько
колчанов, порвавшихся по швам, кожаный тюфяк, коробки с белыми  кристаллами,
соломенное чучело женщины. Сначала Орхан надеялся, что евнух привел их туда,
дабы показать молитвенную подушку, но нет, Эмеральд подвел их  к  столу,  на
котором стоял макет здания - вернее сказать, ансамбля зданий.
     - Это я конфисковал у наложниц, - сказал Эмеральд.
     Приглядевшись, Орхан понял, что это миниатюрная  точная  копия  Гарема.
Первым делом он нашел Клетку и "Коридор, Где Джинны  Держат  Совет".  Затем,
сориентировавшись,  обнаружил  фарфоровый  павильон,  спальню  с  ямой   для
хранения льда и зоопарк.
     - Они соорудили это из тысяч зубочисток, чтобы обеспечить жильем  своих
пери, - заявил Эмеральд.
     На лице Анадиль отразилось сомнение.
     - Они намеревались поселить в этих крошечных зданиях своих любимых пери
и играть с ними в гарем. Но прежде чем он был достроен до  конца,  я  привел
котов.- Эмеральд вздохнул.- Пери некогда повадились ссать мне в глаза, когда
я спал, и по утрам я насилу размыкал слипшиеся веки, - я ненавидел  пери  не
меньше,  чем  они  меня.  И  все-таки  мне  грустно  видеть  это  прекрасное
сооружение таким заброшенным. Я действительно верю, что  девушки  собирались
запереть некоторых пери в этих кукольных домиках и держать их там, дабы  они
позабыли о существовании внешнего мира. Кажется, они даже хотели  с  помощью
маленьких изящных иголочек превратить кое-кого из пери в  евнухов.  Я  бы  с
удовольствием на это посмотрел...
     Когда они вновь вышли в галерею,  Орхан  услышал,  как  Анадиль  шепчет
Перизаде:
     -  Рассказы  Эмеральда  просто  смешны.  Тем  не  менее  он  прекрасный
любовник... правда, немного портит дело эта история с шоколадными конфетами.
     Приподнятое настроение евнуха уже улетучилось.  Весь  остаток  пути  до
бани он был их угрюмым, молчаливым провожатым.


Глава седьмая. ВОДНЫЕ ЗАБАВЫ


     Еще несколько шагов, и они подошли к Императорской Прачечной.  Перизада
зашла туда, чтобы  подыскать  Орхану  чистый  халат.  Орхан  мельком  увидел
огромные чаны и катки для белья, а также здоровенных женщин, помешивавших  в
чанах большими деревянными мешалками. Оттуда пахнуло затхлым влажным бельем.
Когда Перизада вышла с халатом, Анадиль сказала:
     - Попрощайся с Перизадой. Ей пора возвращаться на работу.
     Но Орхан обнял ее:
     - Не бросай меня, Перизада. Ты мне нужна.
     И, покраснев, она прошептала в ответ:
     - Знаю, что я - дама твоего сердца, ибо так написано на  складках  моей
пизденки.
     Анадиль была в ярости:
     - Ты должен идти со мной! Тебя ждут дамы Гарема. Возвращайся на работу,
Перизада! - И,  когда  Перизада  неохотно  вернулась  в  прачечную,  Анадиль
продолжила: - Перизада слишком глупа, чтобы постигать наши тайны. Потому она
и прачка, а не наложница. Ну что ж, пора привести тебя в порядок.
     Прачечная и баня располагались по соседству, ибо горячая вода поступала
в них из общей сети труб. Вдоль подступов к бане выстроился отряд евнухов  с
ятаганами.
     - Пора тебя помыть и надушить. Нельзя допустить, чтобы ты показался  на
глаза матери в таком виде.
     Эмеральд с глухонемыми присоединились к остальным караульным,  стоявшим
у двери бани так, словно зданию  суждено  было  стать  для  Орхана  тюрьмой.
Анадиль взяла его за руку, и они вместе  спустились  в  раздевалку.  Сначала
Анадиль раздела Орхана. Ему было противно смотреть,  как  встает  его  член,
реагируя на прикосновения ее нежных пальцев, но  он  уже  знал,  что  питает
отвращение к Анадиль. А когда она посмотрела ему в глаза, стало ясно, что ей
это тоже известно, но она облизнула губы, повернулась и  прижалась  боком  к
его паху, после чего попросила его расстегнуть ей платье.
     Вошла маленькая чернокожая девочка и подала им вина.  Анадиль  потянула
Орхана за собой на подушки и принялась  навязчиво  подносить  ему  чарку  за
чаркой, сказав, что ему будет легче выдержать предстоящее испытание, если он
немного выпьет.
     - Сначала  представится  возможность  поупражнять  Скорбный  Взгляд  на
обыкновенных девушках, - сказала она.- Можешь смотреть, но  не  трогай,  ибо
так твое желание только усилится. Нам необходимо усилить твое желание. Выпей
еще вина и смотри на меня.
     Словно развернувшаяся змея, она поднялась с подушек и начала танцевать.
Он услышал шлепки ее ног по каменному полу и позвякивание ножных  браслетов,
но танцевала она, казалось, под музыку, недоступную слуху простых  смертных.
Орхан с сожалением подумал о Перизаде. Он уже знал, что  ненавидит  Анадиль,
но в то же время, глядя,  как  Анадиль  танцует,  сознавал,  что  она  вновь
обращает его в рабство. Покачивая бедрами, она приблизилась, прижалась к его
лицу животом и заставила мышцы  живота  ходить  ходуном.  Отвернувшись,  она
принялась трясти задом так, что плоть, казалось, заблестела у  Орхана  перед
глазами. Потом  она  отошла  подальше,  запрокинула  голову,  волнообразными
движениями выгнула спину и поднялась на цыпочки так, словно стоя  занималась
любовью с неким существом, сотворенным из воздуха. Она  слегка  поблескивала
от пота, а лицо ее было нежным  и  задумчивым.  Потом,  словно  вспомнив  об
Орхане, она вновь плавно,  по-змеиному  извиваясь,  приблизилась  к  нему  и
провела руками вверх по своим бедрам  и  бокам.  Орхан  подумал,  что  может
сейчас задохнуться в тумане ее горьких духов.
     - Хочу  услышать,  что  ты  боготворишь  меня,  -  сказала  она.-  Хочу
услышать, что ты сделаешь все, о чем я тебя попрошу.
     Орхан трепетал. Одновременно помешавшись рассудком и будучи  в  здравом
уме, он понимал, что за ее просьбой должно последовать нечто безумное, но  в
то же время  знал,  что  страстное  влечение  к  ней  лишило  его  последней
возможности в чем-либо ей отказать.
     Он бросился к ней, чтобы поцеловать ей ноги,  и,  сделав  это,  услышал
свой голос:
     - Я боготворю тебя, Анадиль!  Я  -  раб  твой  и  сделаю  все,  что  ты
прикажешь.
     Анадиль подбоченилась. Танцевала она так, точно от  танца  зависела  ее
жизнь, но тут она с холодным презрением посмотрела на Орхана и ответила:
     - Однако, помнится, только вчера ты был готов  повелеть  казнить  меня.
Теперь ты уже кое-чему научился, не правда ли? Ты так меня хочешь...
     Стоя здесь, я могла бы на тебя  помочиться.  Посмел  бы  ты  остановить
меня?
     - Если моей госпоже угодно...
     - Но дело в том, что я предпочитаю справлять малую нужду в уединении  и
не привыкла писать на мужчин. Орхан, близится конец наших с тобой отношений.
Еще один раз я тебя поцелую, но только мертвого. А сейчас возьми свою одежду
и отдай одной из рабынь, что за дверью, - пускай отнесут в  прачечную.  Пора
помыть тебя и надушить, пора сделать тебе массаж.
     Орхан поступил как было ведено. Потом  Анадиль  взяла  его  за  руку  и
повела через ряд тесных помещений с каменными полами и  мраморной  отделкой.
Ноги скользили на влажном полу. Они прошли через более просторное помещение,
тепидарий,  где  на  каменных  плитах  лежали,  обливаясь  потом   в   своих
полотенцах, две женщины, и прямо оттуда попали в калидарий.
     Орхан уже потерял способность удивляться. В  огромном  калидарий  пахло
серой, а из освинцованных окон в потолке, сквозь поднимавшиеся от воды клубы
пара и благовоний, струились лучи солнечного света. Так много воды Орхан еще
никогда не видел. В помещении было полным-полно обнаженных женщин, то и дело
исчезавших в этих клубах. Некоторые женщины плескались в воде или  резвились
вокруг расположенного в  центре  бани  фонтана,  сооруженного  в  виде  трех
переплетенных змей. Еще одна стайка женщин носилась наперегонки  по  бортику
бассейна, и груди их на бегу бешено колыхались. Прочие танцевали  в  глубине
кал ид ария и, танцуя, пели. Эти женщины не обратили  на  Орхана  с  Анадиль
никакого внимания, но другие, те, что сидели или растянувшись  лежали  вдоль
стен калидария, повернули головы, чтобы  взглянуть  на  вошедших.  Некоторые
наклонялись над серными курильницами, пили вино  или  заплетали  друг  другу
косы. В бане там и сям стояли вазы с огурцами и сваренными вкрутую яйцами, и
кое-кто из женщин с удовольствием подкреплялся. Две пожилые наложницы курили
длинные чубуки. Одна орудовала щеткой для удаления волос. Столько обнаженных
тел - бегущих, сидящих,  лежащих,  ласкающих  и  поглаживающих  друг  друга,
стоящих и присевших на корточки, наклонившихся, извивающихся, молящих, - так
вполне мог бы выглядеть рай, однако, на взгляд Орхана, стремившегося  оттуда
сбежать, все это больше походило на картину Страшного Суда.
     Затем, в промежутке между  всплесками  женского  пения,  Орхан  услышал
голос мужчины:
     - Я бы не сказал, что моя жена уродлива, но...
     То был визирь. Как и все прочие, обнаженный. Он стоял у края бассейна в
окружении  молодых  наложниц  и,  жонглируя  яйцами  и  огурцами,  продолжал
описывать свою жену.
     - ... но, если сосредоточиться и напрячь воображение, она бывает вполне
приемлемой заменой мастурбации.
     - А визирь что здесь делает?
     - О, Орхан, не будь таким занудой! Неужели ты до сих пор не  догадался?
Он же не  настоящий  визирь.  Настоящему  визирю  никогда  бы  не  позволили
переступить порог Гарема. Этот маленький человечек  -  всего  лишь  один  из
гаремных шутов. Мы поручили ему играть роль визиря. Как и почти  все  то,  с
чем ты сталкивался, он - лишь часть нашей шарады.
     Анадиль подозвала темнокожую молодую женщину:
     -  Это  Афсана.  Она  сочиняет   истории,   которые   мы   разыгрываем.
Распределяет роли и проверяет, как мы выучили текст.
     Афсана скромно потупила взор.
     Анадиль продолжала:
     - Без этого было бы очень скучно просто сидеть в  Гареме  и  дожидаться
мужчины. Мы все по очереди играем разные  роли.  Иначе  даже  этот  маскарад
наводил бы скуку. Но  время  игр  уже  близится  к  концу,  -  с  сожалением
заключила Анадиль.
     - Значит, культ Молитвенных Подушек  -  всего  лишь  игра,  которую  вы
придумали, чтобы коротать свою жизнь в неволе?
     Анадиль казалась возмущенной:
     - Матерь  Божья,  конечно  нет!  Нет,  все,  что  касается  Молитвенных
Подушек, - святая правда. Все наши игры и маскарады  являются  частью  нашей
службы в качестве Молитвенных Подушек  -  частью  наших  поисков  Священного
Экстаза и выражением нашего желания служить тебе.
     Анадиль могла бы продолжить, но тут к Орхану мелкими  быстрыми  шажками
подошли три женщины, которые до этого бегали вокруг бассейна.
     - Не желаешь ли побегать с нами взапуски? - задыхаясь, спросила  первая
наложница.- Меня зовут Гюлянар.
     - А меня - Наджма.
     - А я - Парвана.
     Они обступили Орхана.
     - Если поймаешь одну из нас, сможешь делать ней все, что  пожелаешь,  -
сказала Наджма.
     - Я и без того могу делать с вами все, что пожелаю, - сказал Орхан.
     - Нет, сначала ты должен поймать нас,  -  сказала  Парвана  и  с  этими
словами дернула его за пенис. В тот же миг Наджма потянула  его  за  нос,  а
Гюлянар шлепнула по заднице. Потом они повернулись и, точно испуганные лани,
бросились бежать. Орхан не раздумывая побежал вслед за ними.  Мраморный  пол
был горячим и скользким, а он был немного  пьян.  Визг  остальных  наложниц,
которые  сидели  и  наблюдали  за  бегущими,  раскатами  эха  повторялся   в
отличавшейся глуховатой акустикой бане.  Когда  Парвана,  бежавшая  впереди,
задела на бегу визиря, круг, образованный  в  воздухе  огурцами  и  вареными
яйцами,  коими  последний  продолжал  жонглировать,  рухнул  на  пол  и  был
растоптан.
     Гюлянар, бежавшая неуклюже, вскоре отстала от остальных, а оглянувшись,
совсем замедлила бег. Орхан уже почти  догнал  ее  и  готов  был,  ринувшись
вперед, схватить ее за талию, как вдруг, завизжав от страха, она отскочила в
сторону и бросилась в воду. Наджма с  Парваной  остановились  и,  дождавшись
приближения Орхана, прыгнули вслед за Гюлянар в бассейн.  Груди  этого  трио
наложниц, казалось, не тонули в воде, и солнечные  лучи  покрывали  их  тела
дрожащими узорами. Они принялись брызгать водой на Орхана.
     - Ты нас еще не поймал! - насмешливо  сказала  Наджма.-  Придется  тебе
прыгать к нам в воду!
     - Ну пожалуйста, иди к нам, мы здесь поиграем! - добавила Гюлянар.
     И тут три девицы затянули странную, бессмысленную приворотную песню:
     "Вагала Вейя! Вагала, вейяла вейя!
     Валлала! Валлала! Хейя! Ха-ха!"
     Не переставая петь, они подплыли к бортику бассейна, где стоял Орхан.
     - Под водой лучше! - воскликнула Парвана и потянула Орхана за  лодыжки,
отчего тот плюхнулся в воду.
     Девушки принялись плавать вокруг него и брызгать водой ему в лицо.  Они
смеялись над ним, но он  стоял  в  страхе  и  нерешительности,  ибо  впервые
оказался в бассейне с водой. От движения воды тряслись бедра  девушек  и  их
мягкие животы. Орхан устремился к Наджме. Та нырнула, и  он,  поколебавшись,
тоже окунулся. Он обхватил руками ее бедра,  но  тут  одна  из  двух  других
наложниц оттащила его, и угреподобная Наджма выскользнула  из  его  объятий.
Орхан  повернулся  лицом  к  Гюлянар,  которая,   продолжая   соблазнительно
извиваться под водой, завлекала его своей грудью. С трудом передвигая  ноги,
он пошел по направлению к ней и  вдруг  с  головой  погрузился  в  воду.  Он
почувствовал, как кто-то ущипнул его за  бедро  с  внутренней  стороны.  Это
Нарвана принялась покусывать его за ноги. Он уже готов  был  наброситься  на
нее, как вдруг пара ладоней закрыла ему  глаза.  Ему  пришлось  вырваться  и
вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха.
     Неподалеку стояла Гюлянар:
     - Сюда, мой возлюбленный! Сюда! Я могу дать тебе то, чего ты желаешь! -
Однако, пока он с трудом пробирался к ней, она скрылась под водой  и  уплыла
прочь.
     - Выбери меня! Я красивее! - крикнула Нарвана, уже оказавшаяся  у  него
за спиной.
     Так продолжалось довольно долго. Наконец Орхан признал свое  поражение,
выбрался из бассейна и улегся на бортик, с трудом переводя дух в  насыщенном
серой воздухе. Вздрогнув, он увидел в воде отражение  того,  что  принял  за
белое привидение, сгорбившееся у него за спиной, на бортике бассейна.  Среди
множества обнаженных женщин эта фигура, закутанная  во  влажное,  облегающее
белое одеяние, была сродни вести о смерти.
     Обернувшись, он увидел, что к похожей на привидение фигуре уже  подошла
Анадиль.
     - Надеюсь, ты узнаешь Михриму? -  спросила  Анадиль.-  Как  бы  она  ни
закутывалась, формы ее выдают. Но, боюсь, ее  приход  означает,  что  время,
отпущенное на наши игры, близится к концу. Дабы подготовиться  к  последнему
ритуалу, нам остается лишь сделать тебе массаж и надушить тебя.
     Затем, почувствовав  Орхановы  опасения  и  враждебное  отношение,  она
продолжила:
     - Я знаю, что прошедшие два дня были для тебя нелегкими.  Но  все  твои
испытания очень скоро закончатся. Доверься мне. Доверься нам.  Сейчас  очень
важно, чтобы ты расслабился. Потому мы и намерены сделать тебе массаж.
     И Анадиль с Михримой подвели его к большой каменной плите, уложенной на
медные опоры и окруженной курильницами с горящим нардом. Сначала ему  велели
лечь на живот, и Анадиль принялась ходить взад и вперед по его спине, вонзая
при этом ему в спину пальцы ног. Он почувствовал, как его тело  сгибается  и
постепенно размякает у нее под ногами. К тому времени, как она  покончила  с
этим упражнением и спустилась на пол, плиту уже обступили Парвана, Наджма  и
Гюлянар, и все вчетвером принялись колотить по телу Орхана и массировать его
руками. Михрима стояла и наблюдала. Анадиль, продолжая трудиться, то и  дело
шепотом твердила Орхану о том, как важно, чтобы  он  полностью  расслабился,
чтобы почувствовал себя размякшим и обессиленным.
     - Ибо обольститель всегда обольщает с позиции слабости.
     Наложницы перевернули  Орхана  на  спину,  и  пальцы  женщин  неумолимо
двинулись к его паху. Парвана осторожно сжала его яички, а  Анадиль  смазала
ему пенис желтоватой мазью. Ему почудилось, будто он  плывет  по  воздуху  и
телу  его  не  дают  упасть  тысячи  оказавшихся  у  него  внутри  крошечных
мотыльков, которые машут и хлопают крылышками.
     Наконец Михрима подняла руки в широких рукавах, отчего стала похожа  на
готового взлететь большого белого баклана. То был  сигнал,  означавший,  что
дольше продолжать массаж нельзя.
     - Осталось совсем немного времени, чтобы показать тебе Комнату Экстаза,
- сказала Анадиль.- Будет лучше, если ты сначала ее увидишь,  ибо  неведомое
всегда страшит, не правда ли? Но если ты увидишь это место, тебе будет легче
представить себе то, что там произойдет.
     В сопровождении Анадиль и Михримы Орхан нетвердыми  шагами  вернулся  в
тепидарии. Там ему вручили простой белый халат из бумажной ткани, и он надел
его. Затем, выйдя из тепидария в дверь, которой он прежде  не  замечал,  они
оказались в гостиной, откуда, не задерживаясь,  все  трое  вошли  в  Комнату
Экстаза.
     Стены и сводчатый потолок Комнаты Экстаза покрывала зеркальная мозаика,
чьи стеклянные  фрагменты  обрамлялись  замысловатыми  завитками  серебряных
арабесок. В нишах стен ярко горели сотни свечей. Пол был  отделан  порфиром.
Большую  часть  пола  занимал,  однако,  огромный  бассейн  со  ртутью,   на
поверхности которой плавал наполненный воздухом матрас, обтянутый  шелком  и
привязанный по углам шелковыми шнурами.  Серебристый  блеск  на  серебристом
фоне ослепил Орхана, и он не сразу  осознал,  что  у  противоположного  края
ртутного бассейна стоит женщина. На голове у женщины был тюрбан,  украшенный
плюмажем, а фигуру ее облегало тесное серебристое платье, чей длинный  шлейф
веером расширялся на порфире. Увидев, что Орхан уставился  на  нее,  женщина
торжествующе подняла сжатый кулак.
     Это была Рокселана. Орхан повернулся к Анадиль.
     -  О  Орхан!  Ну  как  ты  можешь  быть  таким  глупцом  и  занудой?  -
Раздраженная Анадиль надула губы.- Ну конечно, это Рокселана.  Просто  вышло
так, что была ее очередь играть  роль  служительницы  зоопарка.  Мы  все  по
очереди играем разные роли. Порой я - та, которая смеется, а порой - та, что
проливает слезы. Иначе было бы слишком  скучно...  хотя  Бабур,  кажется,  и
вправду любит Рокселану больше всех. Она, как  и  все  мы,  -  маска,  часть
гаремного театра духов. Как Молитвенная Подушка, однако,  она  находится  на
более  низком  уровне,  чем  Михрима,  поэтому,   когда   бессонной   ночью,
проведенной с Михримой, ты потерпел неудачу, мы поняли, что ты еще не  готов
к  столь  возвышенному  сексуальному  переживанию,  и   поручили   Рокселане
заставить тебя испытать нечто более грубое  и  плотское.  Это  моя  вина.  Я
надеялась, что ты уже готов к встрече с Михримой, хотя было ясно, что это не
так. Тем не менее Рокселана, вероятно, дала тебе то, в чем ты нуждался...
     Казалось, она еще многое хочет  сказать,  но  тут  за  стенами  Комнаты
Экстаза гобои в сопровождении тарелок нестройно грянули торжественный туш.
     -  Прибыла  старшая  валиде,  -  сказала  Анадиль,  явно   предчувствуя
недоброе.- Я лишь надеюсь, что мы не будем торопиться с  началом  последнего
ритуала.


Глава восьмая. СМЕРТЬ ОТ НАСЛАЖДЕНИЯ


     Когда Орхан, сидя в  Клетке,  пытался  представить  себе  жизнь  за  ее
стенами, он и понятия не имел, насколько странной окажется действительность.
В сопровождении Анадиль он прошел через наружную гостиную и вновь  вышел  на
солнечный свет. На лужайке, в окружении свиты наложниц и евнухов,  стояла  и
ждала старшая валиде, облаченная  в  тяжелую  черно-красную  парчу.  Впервые
Орхан увидел  ее  не  смеющейся.  Она  вышла  вперед  и  беспокойным  жестом
пригладила ему волосы. Потом обняла его, отошла  немного  назад  и,  положив
руки ему на плечи, обратилась к нему с такими словами:
     - Возлюбленный сын, сегодня самый счастливый день в жизни твоей матери!
Возлюбленный сын, всего  через  несколько  минут  ты  встретишься  со  своей
суженой и осуществишь брачные отношения, к каковым  я  столько  лет  мечтала
подвести одного из детей своих.
     Хотя старшая валиде стояла прямо против Орхана, едва ли она его видела.
Взор ее был  обращен  в  прошлое,  и  этому  необычайно  пристальному  взору
открылось, казалось, все, что много лет тому назад бесследно исчезло, вплоть
до мельчайших подробностей.
     - Родилась я в Гареме, - продолжала она.- И прожила в  его  стенах  всю
жизнь. Помню, в детстве у меня была  игрушка  -  миниатюрный  макет  Гарема,
точный во всех деталях. Я поселила там своих кукол и играла с ними в  гарем,
ибо ни о какой иной жизни, разумеется, ничего  не  знала.  В  его  крошечных
комнатках я устраивала куклам свадьбы и свадебные пиры. Но был  среди  кукол
один мальчик, мой любимец, коего я долго не могла женить. Дело в том, что  я
не могла представить  себе  невесту,  которая  была  бы  настолько  знатной,
настолько богатой и настолько красивой, чтобы  стать  женой  моего  любимого
мальчика. Потом, в один прекрасный день, на  меня  снизошло  озарение,  и  я
решила, что он может жениться на Божестве  и  что  ради  столь  мистического
брака можно устроить самый грандиозный из всех свадебных пиров.
     Она вздохнула, неохотно расставаясь с воспоминаниями.
     - Это было давно, причем понарошку. И все же то, о чем  ребенок  мечтал
понарошку, сбылось сегодня в действительности. Ибо, Орхан, возлюбленный  сын
мой, я обручила тебя с Божеством. Сейчас Богиня уже спешит  к  твоему  ложу.
Слушай!
     Прислушавшись, Орхан не услышал ничего, кроме хриплого дыхания матери.
     - Она уже близко! Очень близко! - настаивала  старшая  валиде.-  Сейчас
Она  подобна  легкому  ветерку,  повеявшему  в  верхушках  деревьев.  Потом,
представ пред тобою, Она будет подобна  лесному  пожару,  и  наконец,  когда
увенчаешь ты свою любовь, ты взметнешься ввысь в пламенной буре Ее объятий -
а возможно, это  тебе  почудится.  Но  кто  сможет  описать  совокупление  с
Верховным Существом? Вот и  я,  простая  смертная,  пытаюсь  объяснить  тебе
словами то, для чего слов найти невозможно.
     Тут старшая валиде наконец посмотрела на Орхана по-настоящему, и  голос
ее сделался резким:
     - По твоим глазам я вижу, что ты испуган. Не надо бояться. Всего  день,
как ты вышел из Клетки,  а  уже  успел  насладиться  несколькими  женщинами.
Однако удовольствие, которое ты с ними испытывал, покажется ничем,  когда  с
тобой возляжет Богиня. Испытав то, что тебе  предстоит,  ты  вспомнишь  свои
первые неуклюжие попытки постижения секса с женщинами, и при сравнении  тебе
покажется, будто тогда ты ебал создания не более материальные, нежели  тени.
Глупцы полагают, будто высшая тайна жизни заключена в душе.  Мудрецы  знают,
что она  кроется  только  в  плоти.  Богиня,  которая  сейчас  уже  начинает
раздвигать свои мощные бедра, - это телесное воплощение высшей любви, а  все
прочие женщины - лишь призрачные, отраженные подобия Ее  бесконечно  пышного
тела. Ее одеяние соткано из закатов и океанов. Но ради тебя Она его сбросит.
Разве не нравятся тебе упругие груди  молоденьких  женщин?  У  Богини  груди
больше, чем горы.
     Я попробую описать безграничное  наслаждение  от  пребывания  с  ней  в
постели. Волосы у тебя встанут дыбом, глаза вылезут из орбит,  ты  прикусишь
язык, твой позвоночник треснет в ее объятиях, и  это  будет  только  начало.
Смерть - это ложе, на котором любовник  сливается  с  Возлюбленной.  Однако,
уверяю тебя, противиться ты не захочешь, ибо тебе  покажется,  что  Она  для
тебя дороже жизни, и ты возжаждешь растаять в Ее  пламенной  страсти.  Начав
таять от страстного желания, ты испытаешь на себе состояние  сжижения,  тебе
покажется, будто все твое тело тает, превращаясь в сперму, и наконец  будешь
извергнут из собственного пениса  в  парадоксе  экстаза.  Оргазм  вспыхивает
белой молнией, заполняющей темный  небосклон  души.  Одним  легким  любовным
укусом Богиня поглотит тебя, ты станешь Ею, а Она -  тобою,  и  тогда  вдруг
окажется, что ты предаешься любви сам с собой.
     Старшая валиде умолкла, захваченная этим видением, а  потом  продолжила
более спокойным голосом:
     - Побывав на брачном ложе с Богиней, ты будешь видеть ее во всех прочих
женщинах и испытывать с ними безграничный экстаз так часто,  как  пожелаешь.
Именно это и значит стать Золотым Мужчиной, что и будет доказано,  когда  ты
уложишь в постель Михриму, ибо, побывав на брачном ложе с  Богиней,  ты  без
промедления сделаешь Михриму своей второй женой и обнимешь ее, после чего  с
милостивого соизволения Богини,  быть  может,  Михрима  забеременеет.  Таким
образом, я буду приходиться бабушкой ребенку Божества, к чему и стремилась с
девичества.
     - Мама, я еще не готов к такой чести. Думаю, мне нужно  больше  времени
на  подготовку.  Мне  хотелось  бы  некоторое  время  поразмышлять  о  своих
обязанностях в качестве жениха.
     Она ободряюще улыбнулась:
     - Я лишь жалею, что я не мужчина и не могу уложить  Богиню  в  постель.
Сумей я только объяснить, что тебя ждет, ты, безусловно, не стоял  бы  здесь
до сих пор, болтая с такой старухой, как я, а уже сломя голову мчался  бы  в
покои невесты, не желая ни на минуту откладывать встречу с Возлюбленной.  Ты
молод и здоров, а Анадиль, Михрима и Рокселана - очень хорошие  девушки.  Их
произвели в прислужницы Богини, и они наилучшим образом тебя подготовили.  Я
знаю, что ты не хочешь разочаровать  меня,  как  сделал  это  Барак.  Богиня
сотворила мир для того, чтобы стать им любимой, и потому ты  не  сможешь  не
полюбить ее, когда она будет тебя домогаться. Однако мне не  следует  стоять
здесь и беспрерывно лепетать,  подобно  выжившей  из  ума  старухе.  Я  велю
Михриме в точности описать способ твоих любовных утех с Богиней и то, что ты
должен  делать,  дабы  угодить  своей  невесте.  А  теперь  поспешу-ка  я  в
Фарфоровый  Павильон,  где  мои  девушки  уже  готовят  послесвадебный  пир.
Возлюбленный сын, я буду ждать тебя там и с волнением надеяться на  весть  о
том, что ты вышел из Комнаты Экстаза.
     С этими словами она неожиданно поцеловала Орхана в лоб и удалилась.
     Тогда к нему подошли Михрима с Анадиль,  и  Михрима  заговорила  тихим,
приглушенным голосом:
     - Как ты уже понял, твоя матушка гордится тем, что именно  один  из  ее
сыновей скоро станет Золотым Мужчиной. А  теперь  мне  предстоит  объяснить,
какой порядок действий  следует  соблюдать,  когда  мы  вернемся  в  Комнату
Экстаза.
     Она сделала паузу, дабы убедиться, что он весь внимание, и  настойчивым
тоном продолжила:
     - Крайне важно, чтобы ты полностью осознавал  то,  что  тебе  предстоит
испытать.
     - Лучше  знать,  что  должно  случиться,  -  вставила  Анадиль,  -  ибо
неведомое всегда страшит, не правда ли?
     И Михрима продолжила свою речь:
     - Вот как все это произойдет. Нас будет только четверо - ты, я, Анадиль
и, разумеется, Рокселана, ибо  она  одна  из  самых  сильных  наложниц.  Все
вчетвером мы войдем в Комнату Экстаза.  Мы  разденем  тебя,  и  ты  поможешь
раздеться  мне.  Затем,  пока  ты  будешь  стоять,  созерцая  меня  в   моей
блистательной наготе, Анадиль возьмет твой член  в  рот.  Тотчас  же  -  это
должно быть сделано очень быстро -  Рокселана  достанет  шелковый  шнурок  и
задушит тебя. Тогда ты извергнешь семя и  в  порыве  исступленного  восторга
умрешь Смертью Праведника, испытав при этом Священный Экстаз,  каковой  есть
дар Богини. Однако умрешь ты всего на миг, ибо Анадиль соберет у себя во рту
все твое семя, в коем будет сосредоточена покинувшая тебя жизненная сила,  и
тотчас вернет тебе сперму в нежном поцелуе.  А  мертвец,  отведавший  семени
мертвеца, захлебываясь и содрогаясь, вновь  возвращается  к  жизни.  Так  ты
будешь  воскрешен  Поцелуем  Смерти  и  пробудишься  в   состоянии   вечного
блаженства, поскольку Священный  Экстаз  будет  во  веки  веков  переполнять
каждую частицу твоего тела. Ты будешь не таким, как прежде, ибо уже  станешь
Золотым Мужчиной, а в тело твое вселится Богиня, и  вы  вдвоем  сольетесь  в
вечном оргазме. Погибнув и возродившись, ты придешь и возляжешь со  мной  на
Ложе Экстаза, которое плавает на поверхности серебристого бассейна, а  когда
ты обнимешь меня, я тоже воспарю в порыве  исступленного  восторга  и  приму
семя твое в свое чрево. Все это - страшное и удивительное таинство.
     Потом, заметив выражение Орханова лица, она продолжила:
     - Не волнуйся. Мы знаем, что надо делать. Все это есть в "Душистом поле
брани", в главе под  названием  "Как  доставить  высшее  наслаждение  вашему
мужчине".
     Тут вмешалась Анадиль:
     - Правда, с Бараком произошла неприятность, но  это  случилось  потому,
что в последний момент он потерял самообладание и стал вырываться, так что я
не смогла удержать его член во рту, и  вся  его  сперма  пролилась  на  пол.
Однако если ты не станешь сопротивляться, все будет хорошо.  К  тому  же  ты
выпил довольно много вина. Кажется, я дала  тебе  выпить  как  раз  столько,
чтобы ты смог расслабиться.
     - Как сказано в "Душистом поле брани", для того чтобы найти себя,  надо
потеряться, - продолжала Михрима.- Если у прежних наших шарад была  какая-то
цель, помимо обольщения, так  это  внушить,  что  проигравший  побеждает,  а
победивший проигрывает. Так всегда происходит в войне между полами.
     - Ну, в подобных вопросах я  не  очень  силен,  -  ответил  Орхан.-  Но
болтовня мне уже надоела, и я понимаю, что для меня закрыты все пути,  кроме
того, который ведет в  Комнату  Экстаза.  Полагаю,  чем  скорее  я  достигну
предначертанного мне конца, тем лучше для меня.
     Услышав это, Михрима подняла руки, и наложницы с евнухами,  стоявшие  у
входа в баню, запели странную  песню,  которая  начиналась  такими  словами:
"Выпил я воды Возлюбленной, а Она испила моих".
     Эмеральд указал на дверь банк, и Орхан направился к ней. Пока  он  шел,
наложницы одна за другой падали перед ним ниц, и он шагал по спинам Гюлянар,
Наджмы, Парваны и  прочих,  чьих  имен  не  знал.  Он  ступал  по  ковру  из
человеческой плоти. Тем не менее Орхан ни разу не взглянул на спины женщин -
он шел по ним, устремив взор в небеса над головой.
     Миновав прихожую, Орхан первым  вошел  в  Комнату  Экстаза.  Анадиль  с
Рокселаной сняли с него белый халат и бросили  в  бассейн.  С  минуту  халат
лежал на пузырящейся поверхности,  потом  внезапно  исчез.  От  многократных
отражений золота и серебра на серебре у Орхана закружилась голова. По другую
сторону бассейна Михрима ждала, когда он будет готов  помочь  ей  раздеться.
Пальцы его задрожали, когда он принялся слой за слоем снимать с нее одеяние,
и ей пришлось сказать ему, чтобы он так не спешил.
     Приняв  это  за  признак   похотливого   нетерпения,   она   насмешливо
улыбнулась:
     - Возжелав моего тела, ты научился любить преходящее, и  это  полезная,
необходимая ступень. Но эту ступень ты должен миновать, ибо, в конце концов,
все мимолетное любит лишь Дьявол.
     Наконец белое платье, чадра и шаль Михримы  лежали  у  ее  ног,  а  она
стояла обнаженная и прекрасная.  Однако  задержаться  возле  нее  Орхану  не
позволили. Анадиль поманила его обратно, на другую сторону бассейна. Рядом с
ней стояла Рокселана, ослепительная в своем серебристом платье. Одной  рукой
Рокселана придерживала шлейф, в другой держала шелковый шнурок и призывно им
помахивала.
     - Повернись лицом к Михриме, - сказала она, когда Орхан подошел.
     Он повернулся, и Анадиль, опустившись перед ним  на  колени,  протянула
руку к его члену, который от страха съежился и обмяк.
     - Не волнуйся, - сказала Анадиль.- Он моментально встанет.
     И она приникла к нему губами.
     - Смотри на блистательную Михриму, - сказала Рокселана, уже стоявшая  у
него за спиной.
     Михрима стояла в глубине комнаты, сияя и упиваясь своей наготой.
     Орхан скорее почувствовал, чем увидел,  как  Рокселана  тянется  вверх,
пытаясь поднять шелковый шнурок над его головой. Она начала говорить:
     - Во имя Священного Экстаза...
     Когда шнурок оказался у него перед глазами, Орхан ухватился за  него  и
сильно дернул. В тот же миг он нагнулся, отчего Рокселана повалилась ему  на
спину. Тогда он схватил ее за запястья, бросил через  себя  на  стоявшую  на
коленях  Анадиль,  и  обе  женщины  покатились  прямо  в  ртутный   бассейн.
Заклокотавшая на мгновение ртуть сомкнулась у них над  головами,  покрывшись
переплетенными  волнистыми  узорами.  На  поверхности,  появились  и   стали
лопаться сверкающие пузыри.
     Потом Орхан бросился к Михриме. Та, пытаясь спастись, принялась  бегать
взад и вперед возле дальнего края бассейна,  но  была  не  такой  проворной,
какими оказались до этого Парвана, Наджма и Гюлянар, и Орхан,  поймав  ее  у
двери, тотчас обхватил ей руками горло.
     - Отсюда можно попасть в прачечную?
     В ответ прозвучал ее хриплый голос:
     - В прачечную? Да, если ты вернешься в  тепидарий.  Кажется,  оттуда  в
прачечную есть проход. Рабыни ходят по нему за чистыми полотенцами.
     - Ты отведешь меня туда.
     Немногочисленные женщины, лежа отдыхавшие в тепидарии, не  обратили  на
них внимания. Сомкнув пальцы на горле Михримы,  Орхан  вышел  позади  нее  в
коридор, который сквозь несколько дверей привел их из тепидария в прачечную.
Они вошли в большое помещение, полное чанов, которые  Орхан  успел  заметить
еще по дороге в баню, и работавшие там женщины, завидев вошедших,  принялись
пронзительно кричать и размахивать руками.
     Перизада, бывшая, по-видимому, надсмотрщицей прачек, торопливо  подошла
к Орхану выяснить причину столь странного вторжения.
     - Перизада, мне нужна твоя помощь. Мне нужна ты. Мы с тобой  попытаемся
сбежать из Гарема.
     - Даже мысли о чем-то подобном чреваты смертью, - ответила она.
     И все же она ни минуты не колебалась.  Во-первых,  она  выпроводила  из
помещения с чанами всех прачек. Во-вторых, начала  рвать  белье  на  длинные
узкие полосы, и вдвоем с Орханом они принялись вязать Михриму и вставлять ей
кляп. Милосердия по отношению к ней они не проявили, и несмотря на ее мокрые
от слез, умоляющие глаза, узлы были крепкими, а белье впивалось глубоко в ее
нежную плоть. Они скрутили ее  так,  что  она  сидела,  уткнувшись  лицом  в
колени, со связанными за спиной руками.
     Орхан стоял, наклонившись к Михриме и проверяя  надежность  узлов,  как
вдруг кто-то сбил его с ног сокрушительным ударом в челюсть. Он перевернулся
на спину и поднял взгляд. Это была Рокселана.  Глаза  ее  сверкали,  а  лицо
приобрело странный сероватый оттенок. При каждом движении с ее платья падали
крошечные серебристые капли.
     - Теперь я понимаю, что в прошлый раз была  слишком  добра,  -  сказала
она.- На сей раз я буду по-настоящему  кровожадной.  Джинны  во  мне  жаждут
твоей крови. Сейчас они всю душу из тебя высосут через задницу!
     Рокселана подобрала подол платья,  чтобы  нанести  удар  ногой,  однако
движение все равно получилось скованным и пинок  вышел  слабым.  Она  тяжело
дышала и, казалось, напрягала зрение, пытаясь увидеть Орхана. Тем  не  менее
она набросилась на него и принялась бить его кулаками. Орхан  сопротивлялся,
но не так решительно, как следовало бы, поскольку чувствовал, что его лишило
мужества и почти загипнотизировало это странное  свинцово-серое  существо  -
скорее демон, нежели женщина, - которое, нанося ему удары по груди  и  лицу,
что-то напевало на незнакомом языке. Она пыталась убить его,  и  все  же  он
ощущал пробуждение желания и хотел поцеловать ее даже во время драки.  Потом
вдруг возникло такое впечатление, будто один из ее джиннов умчался звать  на
подмогу другого. Взгляд сверкающих глаз сделался ласковым, и она  повалилась
на Орхана.
     - Я слишком слаба, чтобы тебе противиться. Хочу, чтобы ты был во мне, -
в голосе ее послышались умоляющие нотки.
     Губы ее искали его рот, и одной рукой она  пыталась  еще  выше  задрать
подол своего платья.
     - Ты тоже этого хочешь. Хватит и одного долгого, нежного поцелуйчика...
     Она крепко прижалась губами к его губам.
     Конец этому чреватому опасностью обольщению положила Перизада, которая,
подойдя сзади, с размаху огрела  Рокселану  по  затылку  бельевой  мешалкой,
после чего сверкающие глаза внезапно потускнели.
     - Нам нужно ее платье, - сказала Перизада.- Сними с нее платье.
     Это оказалось делом нелегким, ибо платье было  тесное,  а  Рокселана  -
тяжелая. Пока они пытались совладать с обмякшим телом  и  прилипшей  к  нему
тканью, Перизада объяснила, что хотя наложниц держали в Гареме взаперти,  их
служанкам выходить разрешалось. Последних частенько посылали с поручениями в
город. Единственный шанс выбраться из Гарема живым Орхан мог получить,  лишь
переодевшись в женское платье и будучи в обществе Перизады.
     Пока Орхан предпринимал отчаянные попытки  влезть  в  платье,  Перизада
отправилась на поиски шалей, чтобы закутать ему голову и  плечи.  Орхан  уже
ухитрился, извиваясь, натянуть на себя платье до середины бедер,  как  вдруг
услышал позади скрипучий голос:
     - Ты надел мое платье, а я хочу получить его обратно.
     К нему пошатываясь приближалась Рокселана. Кожа  ее  уже  потемнела  до
черноты, а глаза, казалось, высохли и сморщились в своих глазницах.
     - О мой  принц!  -  гортанным  голосом  продолжала  она.-  Только  один
предсмертный поцелуй! Это все, что нам нужно,  дабы  увенчать  нашу  любовь.
Всего один поцелуйчик.
     Казалось,  она  принюхивается,  пытаясь  отыскать  Орхана  по   запаху.
Подойдя, она обняла  его  и  высунула  язык.  Он  был  похож  на  обгоревшую
хворостинку. Она закашлялась, и на нижней губе у нее появился ртутный шарик,
тотчас  скатившийся  по  подбородку.  Потом  руки,  обнимавшие  шею  Орхана,
ослабли, она медленно осела к его ногам и умерла.
     Вернулась Перизада с простыми белыми платками. На  тело  Рокселаны  она
даже не взглянула. Один платок был  наброшен  Орхану  на  плечи,  другим  он
обмотал себе голову и, дабы не открылось лицо, впился в платок  зубами.  Они
вместе вышли из прачечной и  миновали  старшую  валиде,  которая  беспокойно
расхаживала по саду. У выхода из Внутреннего Двора  их  на  некоторое  время
задержали стражники-янычары. Перизада объяснила одному из караульных, что  в
печах, обслуживающих баню и прачечную, кончаются дрова и что их отправили  с
поручением ускорить очередную доставку.
     Пока они дожидались возвращения молодого янычара, ушедшего совещаться с
начальником, Перизада повернулась к Орхану и прошептала:
     - Почему ты пришел ко мне?
     - Все сложилось так, как ты предсказывала. Нам суждено быть вместе. Мне
суждено любить тебя, и я тебя люблю. Ты нужна мне, - и к тому же моей гадюке
необходимо выпить в твоей таверне. Это пагубное пристрастие неизлечимо.
     - Все эти гадюки и таверны - сущий вздор! - Перизада рассмеялась.-  Это
просто-напросто гаремный фольклор. Всего лишь сказка, придуманная Афсаной  и
прочими наложницами. Тебе наверняка просто нравится вкус, только и всего!
     Янычар вернулся и разрешил им идти дальше.  Так  из  ворот  Внутреннего
Двора они вышли в Наружный Двор, открытый для простого  люда.  Реальный  мир
молодых и старых  мужчин  и  женщин,  детей  и  животных,  повозок,  скарба,
мешковины, досок, тюков, бочек, шкур, бутылей, фонарей  и  ножей,  казалось,
вспыхнул перед глазами Орхана.  Он  навсегда  покинул  растленную  сказочную
страну шелка, серебра и порфира.
     Под вымышленными именами Орхан с Перизадой нашли в городе работу.  Дела
у них пошли в гору, и всего через  несколько  лет  они  открыли  собственную
прачечную в деревушке Эйюп, за  стенами  Стамбула,  где  и  продолжали  жить
припеваючи до тех пор, пока не были застигнуты Смертью - той, что  разрывает
узы и кладет конец удовольствиям.