1) Письмо Н. И. Панина к Гервасию, епископу переяславскому, 2 сент. 1768 года.

Вашему прео-ству не может быть безызвестно, что бывшее в польской украйне возмущение обывателей нашего православного исповедания, которое войсками е. и. в. только что усмирено, начинает вновь разгораться и что те обыватели дерзают на самые ужасные крайности. Я не скрою еще от вас, что дошедшие ко двору е. в. известия гласят, будто все сии беспорядки происходят отчасти от послабления и попущения в. прео-ства яко епархиального того краю пастыря и особливо по проискам мотренинского игумна Мелхиседека, о беспокойном нраве коего мы здесь довольно и предовольно уже сведомы, и что вы еще в настоящей сумятице изволили разных духовных от мест их отрешить и других к оным определить, людей нескромных и содействующих общему нестроению. Ваше прео-ство можете сами себе представить, что сии известия не могут быть приятны двору е. и. в.; но я не смею подумать, чтобы вы добровольно и умышленно захотели подвигнуть на себя праведный ее гнев, и для того, не подавая веры всему тому, что на собственный ваш счет приписывается, хочу только по истинному моему почтению к сану вашему, равно как и по долгу звания моего, благовременно и благонамеренно остеречь вас, чтобы ваше прео-ство не только не изволили ни сами собою, ни чрез подчиненных ваших входить в настоящее волнение единоверных наших в польской украйне, но чтобы паче яко духовный их пастырь старались всеми силами уговаривать, увещевать и приводить их к скорейшему пресечению оных и к совершенному покорению верховной своей власти, т. е. законам Речи Посполитой польской, которые ее и. в. толь торжественно и свято на последнем варшавском сейме в вечные времена гарантировать изволила; толкуя им ясно и внятно для собственного их спасения от предстоящих инако неизбежных бедствий, что всякое в Польше от обывателей, какой бы они веры ни были, возмущение, нарушая беспосредственно тишину народную и помянутые всемилостивейшею нашею государынею гарантированные законы, повреждает само собою и независимо ни от каких посторонних уважений высочайшее ее в-ства достоинство; что единоверные наши, приводя сами себя в сие положение и принуждая оным е. и. в. лишить их высочайшего своего покровительства, которое для них и для самой православной церкви столь полезно было и впредь быть может, обращают напротив и навлекают на себя всю тягость праведного ее восчувствования; что они в первое свое волнение видели оному печальные для себя следствия, когда войска е. и. в. военною рукою против их действовать стали и когда взятые оною все без изъятия отдаваны были на казнь польскому суду, которого строгость долженствовала бы их устрашить; что теперь, если они немедленно не уймутся и не возвратятся в домы и места свои с тем уже, чтобы, единожды раскаявшись, жить спокойно в тишине и в повиновении законам и властям отечества своего, в таком случае неминуемо подвергнут себя новым бедам и новым напастям, ибо войска е. и. в., оставляя всякое другое упражнение, тотчас на них поведены будут, когда с успокоением их неразлучно соединено собственное е. в. высочайшее достоинство; и что напоследок, следуя ныне воле и намерениям е. и. в. яко единой и надежной своей покровительнице, могут они еще загладить вину свою и сделаться опять достойными всемилостивейшего ее покровительства.

2) Из письма князя Репнина к графу Н. И. Панину 8 февраля 1768 года.

Прилагаю я при сем копии с указа из Военной коллегии к генерал-поручику Веймарну и с письма к нему ж от гр. Захара Григорьича (Чернышева). Нету истинно способа с усердием служить. Ген. Веймарн по справедливости весьма оскорблен концом сего указа. Если не изволит его сиятельство, чтобы генерал-поручик, командующий особым корпусом, рассуждал об тех корпусах войск, кои в соседстве его находятся, то и неможно от него требовать рассудительного поведения, а кажется, государыня не за то (?) нас генералами делает, чтобы мы далее носу не глядели и не видали; вина ж ген. Веймарна вся в том состоит, что он, видя невозможность свой корпус соединить в случае нужды, представлял на том же точно основании, как и я к в. с-ству писал, чтобы ему позволено из Литвы войска сюда приближать, а что на их место могут вступить из Смоленска или из Риги. Можно б его с-ству на сие не согласиться, но не было нужды, кажется, заслуженному генералу запрещать мыслить, ибо и без заказу, мне видится, невеликое множество людей в сем упражняются. Мне кажется, что коль всем государыня изволит на себя брать труд присутствовать в военном совете, то б стоили того уважения особых корпусов командиры, чтоб их доношения туда представляемы были и оттоль бы приказывалось, что к ним писать. Чрез сие б она сама соизволила увидать подлинное состояние всего и недостатки каждого и оные скорее б повелела исправлять как мать общая всех своих подданных, а не тех только, которые при лице ее имеют счастье находиться.

3) Из письма князя Владимира Долгорукого из Берлина к гро фу Н. И. Панину 19 июля 1768 года.

На сих днях приходил ко мне человек и старался чрез меня проведать, может ли надеяться наследный принц прусский, ежели прибежище будет иметь к всемилост. государыне, получить от нее взаймы до 300000 талеров, кои заплачены будут по вступлении его на престол, и для верной надежды, что сия сумма тогда заплачена будет, принц Генрих, брат королевский, по ее высочеству поручится и с ним подпишет.

4) Отрывок из письма Сальдерна к Панину для образца:

Berlin le 29 d'Auril 1766: "Il est impossible et il est en vain, mon digne Protecteur, de vous dire de quelle joie inexprimable mon coeur a été penetré au moment que j'ai vu Votre signature, cette main si cherie. L'apostille que V. E. a écrit en main propre, a excité toute ma sensibilité. Ce sentiment vif et celeste que j'ai si souvent senti à Vos cotés! Que j'ai beni le moment que Votre coeur a pensé à moi!" В другом письме Сальдерн обращается к Панину со словами: "Monseigneur, mon Pere et mon Protecteur!"

5) Письмо Екатерины II Фридриху II 14 октября 1767 года: "En conformité des desirs de V. M. j'aifait remettre aujourd'huil à son ministre le C-te de Solms la traduction allemende de l'instruction, que j'ai donné pour la reformation des lois de la Russie. V. M. n'y trouvera rien de nouveau, rien qu'elle ne sache; Elle verra que j'ai fait comme le corbeau de la fable qui se fit un habit des plumes du paon. Il n'y a dans cette piéce de moi que l'arrangement des matieres et par ci par là une ligne, un mot: si on rassemblait, tout ce que j'y ai ajouté, je ne crois pas qu'il y eu au dela de deux on trois feuolles. La plus grande partie est tireé de l'Esprit des Lois du pres, du Montesquieu et du traité des delits et des peines du marquis Beccaria. Je dois prévenir V. M. de deux choses, l'une qu'elle trouvera differens endroit qui lui paraitront peut être singuliers je la prie de se souvenir que j'ai due m'accomoder souvent au present et cependant ne point fermer le chemin a'un avenir plus favorable. L'autre que la langue russe est beaucoup plus énergique et plus riche en expressions que l'Allemand et en inversions que le Francois, preuve de cela c'est que dans la traduction l'on a souvent été obligé de paraphraser ce qui avait été dit avec un seui mot en Russe et separer ce qui ne fait, pour ainsi dire, qu'un trait de plume. Qui ont reproché a'cette derniere langue de manquer de termes ou se sont trompés ou n'ont point su cette langue".

Книго