Ингвар Хольгерсон, Кириан Этлинг

 

                             ЗНАК ВОРОНА

 

 

                              С огромной благодарностью Елене Хаецкой,

                              Татьяне Юрьевне и Ирине  за искреннюю и

                              неоценимую помощь.

 

 

                               Часть 1.

 

    1.

 

    В темно-синем небе над городом, едва не цепляясь за  остроконечную

крышу Башни Родерика, висела стареющая четвертинка луны.  Взлаивали  в

предместьях собаки, на стене изредка перекликались ночные дозоры. Была

обычная ночь в начале лета, ясная и неожиданно холодная  для  столицы.

Такая холодная, что стоящий на балконе дома в богатом квартале человек

поежился и поплотнее закутался в легкий плащ.

    Он не был стар, этот человек, хотя лунные лучи и играли  на  седых

прядях среди темных волос. Взглянув  ему  в  лицо  -  аристократически

правильное, с тонкими изящными  чертами,  встречая  то  спокойный,  то

неожиданно озорной взгляд очень живых темно-карих глаз,  ему  едва  ли

можно было дать больше лет тридцати, ну, в  крайнем  случае,  тридцати

пяти. И  он  был  весьма  красив  -  среднего  роста,  пропорционально

сложенный, несущий в каждом движении отпечаток того,  что  уважительно

называют "породой". Случайный наблюдатель мог решить, что перед ним по

крайней мере знатный дворянин, если не принц крови. И не совсем ошибся

бы.

    Вдали, где-то у Западных ворот,  единственных  остающихся  на  всю

ночь незапертыми ворот столицы, звонко застучали  копыта.  Человек  на

балконе слегка самодовольно  улыбнулся,  отбросив  с  глаз  непокорную

прядь тонкими пальцами, средний из которых был украшен  поблескивающим

в свете луны, как  темный  металл,  кровавиком,  и  шагнул  обратно  в

комнату, плотно притворив за собой балконную дверь.

    - Хельд, сюда! - крикнул он в темноту дверного проема, ведущего  в

одну из  соседних  комнат,  и  присел  на  край  столика,  нетерпеливо

постукивая  по  колену  пальцами.  Появился  старик-слуга  -  седой  и

подслеповато щурящийся, явно спросонья.

    - Слушаю, ваша светлость!

    - Разбуди конюха, согрей воды, достань чистые полотенца. Приготовь

все, чтобы встретить гостя с дороги. И через четверть часа  сюда  ужин

на двоих.

    - Так откуда гости-то, ночь на дворе! - удивился Хельд.

    - Издалека, - усмехнулся тот, кого именовали "его светлостью". - С

севера. И гость будет важный, может даже сам барон  Герберт.  Так  что

давай бегом.

    - Как скажете.

    Слуга удалился, покачивая головой и ворча что-то себе под нос.  За

три десятка лет он успел привыкнуть к ночным побудкам, но  по-прежнему

удивлялся тому, что считал ясновидением хозяина. А хозяин переместился

в обитое бархатом кресло с высокой спинкой  и  взял  с  полки  толстую

книгу в кожаном переплете. Со стороны могло показаться, что  он  сразу

углубился в чтение, но при некотором наблюдении можно  было  заметить,

что поза его напряжена и он готов отреагировать на любой звук.

    А внизу уже простучали по  мостовой  копыта  и  заскрипели  засовы

ворот.  Ожидаемый  гость  действительно  прибыл.   Тогда   виконт   (а

правильнее пока будет называть его так) слегка расслабился и  позволил

себе действительно увлечься книгой. Он даже  не  обратил  внимания  на

накрывавшего столик слугу и  отвлекся  только  тогда,  когда  у  двери

зазвучали тяжелые шаги и в воздухе повис смешанный запах благовоний  и

конского пота.

    Вошедший был крупным пожилым мужчиной, пожалуй, чуть выше  виконта

и много массивнее. Он пригладил редкие русые волосы, еще мокрые  после

мытья и кашлянул, прочищая я горло, чтобы что-то  сказать.  Но  виконт

опередил его, легко поднялся из кресла и с полупоклоном сделал широкий

жест в сторону расставленных на чистой скатерти угощений.

    - Приветствую вас, дядюшка! Едва ли вы сегодня могли  отдохнуть  и

хорошо поесть. Так что прошу вас к столу.

    В комнату заглянул юный слуга. Виконт щелкнул пальцами:

    - Брысь! Стольника не требуется, не на королевском пиру! Слуга

    мгновенно исчез. А наш герой подвинул гостю резной стул и налил из

большой глиняной бутылки в серебряный  чеканный  кубок  темно-красного

вина. Гость тяжело опустился на предложенное место и перехватил кубок.

    - И не говори мне, Рейвен, что ты не чародей. Никто не мог  знать,

что я появлюсь в столице нынче ночью.

    - Может быть. Но зная, что король за  городом,  в  Арденне,  легко

было предположить, что вы первым делом заглянете ко мне, вместо  того,

чтобы ставить среди ночи на ноги  весь  дворец.  Кстати,  вот  и  ваше

любимое мясо по-анкельски.

    Барон Герберт, первый  советник  короля  и  муж  принцессы  Эйрит,

правая рука наследника  престола,  вооружился  вилкой  и  с  аппетитом

принялся за еду.  Рейвен  подцепил  кусочек  мяса  на  вилку  и  долго

рассматривал его, прежде чем съесть и запить глотком вина. Видно было,

что он находится за столом в основном из вежливости.

    Наконец барон покончил без малого со всем, имеющимся на  столе,  и

блаженно откинулся на резную спинку.

    - Благодарю, племянник. Это одна из  лучших  трапез  за  последнее

время. И, главное, как кстати!

    Рейвен рассеянно посмотрел на собеседника и спросил:

    - Что же побудило вас проделать столь долгий путь без  охраны,  да

еще так быстро?

    - Дела... Поручение принца, - барон слегка напрягся. - А стражу  я

оставил под Кинлеком. Эти лентяи боятся задницу отбить и тащатся,  как

улитки.

    - Вот такие? - вежливо спросил Рейвен, указывая на стену.

    - Какие?  Что?  -  барон  Герберт  с  огромным  удивлением  уперся

взглядом в довольно резво  ползущую  по  дорогим  драпировкам  большую

виноградную улитку, оставляющую за собой мокрый след. - Откуда у  тебя

эта гадость?

    -  Случайно  заползла,  -  равнодушно  ответил  Рейвен  и  щелкнул

пальцами. Улитка исчезла, оставив облачко пара.  Барон  еще  некоторое

время разглядывал стену, потом помотал головой:

    - Опять твои дурацкие шуточки.

    - Но вы же так устали, сэр. Вас явно  тревожат  тяжелые  мысли,  -

Рейвен лукаво наклонил голову, и вправду становясь похожим на  ворона.

- Вот я и подумал, что какая-нибудь мелочь сможет вас развлечь.

    - Да какие тут мысли... - барон явно находился в затруднении.

    - Например, о восстании в Каринтии и о том, что из этого вышло.

    Барон вспылил:

    - Если  твое  колдовство  тебе  уже  все  сказало,  то  зачем  ты,

паршивец, надо мной смеешься?

    Рейвен  спокойно  поднялся  и  налил  вина  в   опустевший   кубок

советника.

    - Я никогда и ничего не знаю наверняка. Но  у  меня,  как  всегда,

есть свои предположения, и я готов их  вам  изложить.  Надо  полагать,

принц не справился по  молодости  с  руководством  армией  и  допустил

какую-нибудь небольшую, но крайне опасную там  и  тогда  ошибку.  Могу

даже предположить, что он увлекся штурмом крупных  городов  и  упустил

повстанцев на  северо-восток,  за  Лейн,  где  они  укрепились...  ну,

например, в Сарголе: лучше места в Заречной Каринтии и не  придумаешь.

И когда принц подошел к стенам Саргола, он  обнаружил  там  не  только

Гельмунда, но и его новых союзников.  Например,  герцога  Тааля:  ведь

старому пню уже давно Каринтия по ночам снится. Я прав?

    Барон отхлебнул из кубка и шумно выдохнул:

    - Не знаю, кто была твоя мать, племянничек, но она точно вела  род

не то от духов, не то от демонов,  клянусь  камнем  Саргола.  Простому

смертному так никогда не угадать. Принц Эдрик застрял под Аррехтом  на

неделю и Гельмунд, отказав городу в помощи, удрал  в  Саргол.  Молодой

сэр Лайонел, тот, который любимчик  бывшего  маршала,  без  позволения

принца увел четыре сотни из  Кариссы  к  Лейну  и  разбил  один  отряд

Гельмунда на переправе. Только тем и спасся: принц был  в  ярости.  Но

когда Лайонел привез ему два знамени... В общем, победителей не судят.

А за Лейном нас встретил парламентер, а  с  ним  двое  а  черном,  все

затянутые в кольчуги, в закрытых  шлемах  и  с  какой-то  гадостью  на

черных щитах. Не то летучие мыши, не то драконы,  не  то  и  вовсе  не

пойми что.

    Рейвен резко привстал, не сумев сдержать волнения:

    - Орден! Орден из Трандаля!

    - Да, орден.

    - Ну и что дальше? Надеюсь, принцу не пришло  в  голову  атаковать

Саргол?

    Барон вздохнул:

    - Почти. Нас встретил летучий отряд прямо на марше,  у  переправы.

Саргольская стража, люди с орлами Гельмунда и эти черные. Принц ранен.

    - И что сейчас?

    - Армия отошла обратно в Кариссу. Когда я уезжал,  принц  лежал  в

бреду, но лекари в один голос утверждали, что его жизнь вне опасности:

просто лихорадка от раны. А  Заречная  Каринтия  объявлена  провинцией

ордена. Только ради всех богов, молчи пока об этих новостях. Не  стоит

поднимать панику.

    - А кто остался командовать войском?

    - Сэр Андольф. Правда, на него многие злы: говорят, что он  больше

думал о том, чтобы угодить принцу, чем о  победе.  А  воду  там  мутят

Лайонел и другие сторонники маршала. До  чего  же  не  вовремя  король

отправил его в поместье!

    Рейвен покачал головой:

    - А как же иначе, если он был замешан в заговоре против короны?

    Барон понизил голос:

    - Между нами говоря, племянник,  если  бы  сэр  Дэниел  и  вправду

участвовал в заговоре,  его  скорее  отправили  бы  на  плаху,  чем  в

отставку. Тут больше было подозрений, чем уверенности. Но сейчас он бы

пригодился нам.

    - Возможно. А как вы думаете, сэр, не призовет ли  его  Величество

этого рыцаря обратно на службу?

    Барон покачал головой:

    - Едва ли. Король не любит отменять собственных  решений.  Скорее,

его заменят кем другим из именитых рыцарей, если уж принц  не  удержал

маршальский жезл. Но об этом будут говорить завтра вечером, в Арденне,

а пока не стоит и загадывать.

    Рейвен встал и приоткрыл балконную  дверь.  По  комнате  прошуршал

слабый, но холодный утренний ветерок.

    - Наверное, вам стоит отдохнуть до  полудня,  дядюшка.  Хельд  уже

приготовил гостевые покои.

    - Нет, благодарю тебя, но я уже вполне готов  продолжать  путь,  -

ответил барон. - К полудню я буду уже в Арденском замке.

    - Жаль. Я ожидал, что вы все же немного отдохнете и,  может  быть,

избавитесь от тяжких мыслей. Мы могли бы, например, сыграть  партию  в

шахматы, вы насладились бы стихами Латена - мне  недавно  прислали  из

Редана  небольшой  рукописный  сборник,  копию  кодекса   из   местной

библиотеки, которую сделал для меня один ученый клерик...

    Барон с сомнением посмотрел на Рейвена:

    - Как будто ты не знаешь, что я никогда не слыл особым  книгочеем,

или думаешь, что сейчас стоит терять время на бестолковые игры!

    Рейвен улыбнулся в ответ.

    - Я думаю, дядюшка, что вы явились сюда не за изящной поэзией и не

за вашим любимым блюдом. И  что  вы  с  самого  начала  не  собирались

скрывать все, что рассказали. Вы надеетесь получить совет, совет не от

меня, а от моей Силы. Я прав?

    Барон замялся:

    - Да пожалуй что... Хотя до сих пор думаю, стоит  ли  это  делать.

Именно ты мне втолковывал, что колдовство - штука обоюдоострая,  да  и

знания, полученные по-вашему, не всех доводят до добра.

    Рейвен кивнул:

    - Безусловно. Но я говорю о совете,  а  не  о  предсказании.  Если

хотите, я воспользуюсь Колодой. Она может помочь  узнать,  чего  стоит

опасаться.

    - Ну, давай... - ответил барон и тяжело почесал в затылке. Он явно

еще не уверен был в правильности решения. - Надеюсь, для этого не надо

рисовать всяких там звезд и дымить чем-нибудь вонючим?

    - Вы же сами знаете, дядюшка, что это только дешевые  эффекты  для

профанов. Мы не будем воскурять ароматных дымов и рисовать  жутковатые

фигуры. Мы просто спросим карты.

    Тут Рейвен, слегка невежливо  подвинув  барона,  достал  из  ящика

стола колоду, завернутую в черный платок. Развернув ткань,  он  бросил

ее на стол, после  чего  критически  оглядел  его  и  слегка  довернул

круглое металлическое зеркало, прежде обращенное к окну.

    - Какой  расклад  вы  предпочитаете:  гэльский  крест  или  звезду

Эннарха? В любом случае - простите - на  вас  не  ложится  более  пяти

карт.

    При упоминании Имени барон поежился:

    - Пускай будет крест.

    - Хорошо. Рейвен перемешал колоду и бросил на черный платок пять

    карт, которые, словно нечаянно, легли на него  в  форме  креста  -

одна в середине и четыре по сторонам света. В неверном  мерцании  трех

странно потрескивающих свечей изображения на них словно обретали объем

и казались излишне реальными, даже угрожающими.

    - Карта посередине - Воин. Посмотрите на ареол,  который  образует

пламя свечей, отражающихся в зеркале, вокруг его шлема. Это  баронская

корона. Значит, карта в  центре  -  это  вы.  Вы  оказались  в  центре

событий, и это гнетет вас. Это заставляет вас принимать решения  через

голову сильных мира сего. Об  этом  говорит  лежащая  к  Западу  карта

Весов. Но вы не готовы к этому - взгляните на карту Духа, Открывающего

Дверь, на Восток.

    Барон неспокойно завозился в кресле.

    - Все твои иносказания, племянничек, слишком  призрачны  и  потому

похожи на правду. Но ответь мне: что сейчас можно  сделать  для  блага

государства?

    - Взгляните на Север. Там Грифон держит в  клюве  два  клинка  над

Гексаграммой Мечей. Он символизирует вашу нерешительность в придворной

борьбе, ваши колебания: сказать правду и быть подвергнутым  опале  или

произнести ложь и навредить тем самым королевству.  Решайте  сами,  но

обратите внимание на карту на Юге: Убийца готов вонзить кинжал  вам  в

спину. Это - путь, на который может привести  Королевство  ваша  ложь.

Это же - предупреждение вам:  вам  грозит  опасность,  потому  что  вы

можете сказать правду. Эта карта предупреждает вас о смерти. Смерти от

руки наемного убийцы.

    Барон, вконец обескураженный, спросил:

    - И что же карты посоветуют мне делать?

    - А это зависит от того, чего вы хотите. Если процветания для себя

- лгите. Но если вы - а я не  могу  сомневаться  в  искренности  ваших

побуждений, дядюшка - цените не свою жизнь, а судьбу  своей  Родины  -

говорите правду, чего бы вам это не стоило.  Но  бойтесь  тех,  слабых

духом и мощных телом, кто уже продал все священное  для  них  и  будет

желать вашей смерти. Клянусь Камнем Саргола, я не выпущу вас  даже  на

Арденнский тракт без вооруженной охраны. Охраны, которой доверяю я.

    - Но неужели король... - начал Герберт...

    - Стойте, - перебил Рейвен. - Вы просили совета, и Сила  дала  его

вам. Чего вы еще хотите? Я никогда не буду гадать  на  тех,  кто  выше

меня. Ведь слишком многое зависит от их прихотей.

    Повисла тишина. И барон нарушил ее первый:

    - Вы хотите сказать, что...

    - Я хочу сказать, что вам, дядюшка, не  следует  отправляться  без

охраны даже в столь короткий путь. Тем  более,  не  стоит  в  одиночку

возвращаться в Каринтию, - сказал Рейвен и добавил про себя: "Если  за

ту правду, что вы скажете, вас не посадят в каменный мешок".

    - Это значит... - вновь заговорил Герберт,  но  Рейвен  опять  его

прервал:

    - Это значит, что вы, мой глубоко уважаемый родич, не поедете  без

надежной охраны даже в Арденн, замок высокочтимого нашего правителя  -

и моего старшего брата - ибо Карты предсказывают опасность.

    Барон был слегка растерян:

    - Но где я среди ночи найду людей? Рейвен опять перебил его:

    - Хельд! Хельд!.....! Скрипнула дверь и вновь появился пожилой

    невыспавшийся слуга.

    - Охрану его милости! Подними немедля Редрика, Антора  и  Эллерта.

Через половину часа они должны быть готовы сопровождать его милость  в

Арденнский замок и пусть знают, что за каждую каплю его крови  ответят

собственной жизнью. Слуга, послушно кивнув, удалился.

    - Но зачем же так, родич, - повернулся к племяннику Герберт.

    - Силы посредством Карт предупредили нас, и я обязан сделать  все,

чтобы зловещие предсказания не сбылись.

    Барон привстал:

    - Но объясни мне, Рейвен, зачем ты, всегда внешне легкомысленный и

безрассудный, вмешиваешься в игру, от которой  может  зависеть  судьба

страны?

    Глаза Рейвена полыхнули стальным огнем:

    - Страны, в которой я родился. Страны, в которой я мог бы править.

Или я обманываю вас?

    Герберт промолчал.

    - Я надеюсь, что  вы,  единственный  мой  друг  среди  придворных,

знаете, что я никогда не добивался трона. Но это не  значит,  что  мне

безразлична судьба государства.  И  клянусь  Тьмой  и  Светом,  вы  не

считаете меня бестолковым повесой - иначе в трудный час вы не приехали

бы просить у меня совета. У меня и у моей Силы.

    Барон молчал, глядя  в  пол.  Скрипнула  дверь,  и  старый  Хельд,

жмурясь от отблесков свечей, сообщил:

    - Лошади готовы.

    Дверь закрылась. И тут барон словно проснулся:

    - Я прошу прощения, племянник. Прощения  за  то,  что  посмел  так

настойчиво  ворваться  в  область  тайного,  зная,  что   не   встречу

благожелательных иллюзий, только  жестокую  правду.  В  мыслях  я  был

несправедлив к вам. Но я благодарю вас за оказанную помощь и,  клянусь

Митрой, постараюсь уверить короля, что вы не таите против  него  злого

умысла.

    Рейвен встал.

    - Ах, вот как? Я же предсказывал, что охота на  ведьм  и  колдунов

закончится  простым   уничтожением   соперников,   уничтожением   всех

претендентов на трон. Значит, до меня уже добираются тоже?

    Барон безмолвствовал.

    -  Хорошо.  Тогда  я  в  скором  времени  отправлюсь  в  очередную

заморскую поездку, чтобы не смущать моего сводного брата. Я  благодарю

вас за предупреждение. Но если к полудню вы хотите быть в Арденне, вам

пришла пора отправляться.

    Барон встал:

    - Благослови тебя Митра, Рей Ворон!

    Рейвен сделал отстраняющий жест ладонью и закрыл  ей  левый  глаз,

оторвав правую ногу от пола:

    - Благодарю, но у меня свои боги. Однако помните, дядюшка, что они

не мешают мне любить родину.

    - Хорошо. Тогда я просто пожелаю тебе удачи.

    - Я благодарю вас. - И Рейвен поклонился. Барону было неудобно. По

феодальной лестнице виконт Рей Корвилль, прозванный  Рейвеном,  первый

бастард королевства, стоял гораздо выше его.  Но  Рейвен,  никогда  не

обращал на это внимания.

 

    2.

 

    Под балконом застучали копыта,  и  раздался  скрип  ворот.  Рейвен

проводил  взглядом  уезжающих  и  вернулся  в  комнату.  Но  рука  его

потянулась не к книгам. Вместо этого он нашел на стене рядом с  полкой

потайную кнопку и нажал ее.  Одна  из  стенных  панелей  развернулась,

открывая проход к помещению  между  комнатами,  коридор  из  которого,

через лестницу, вел к черному ходу. В помещении,  небольшом  и  слегка

грязном тупике, был  поставлен  табурет,  на  котором  сидел  крупный,

коротко стриженый светловолосый мужчина. Когда  скрипнула  панель,  он

поднялся навстречу Рейвену.

    - Теперь ты знаешь, Дэниел, что твои попытки обратиться к монаршей

справедливости ни к чему не приведут. В лучшем случае, тебя посадят  в

тихую и удобную камеру с окном на восток,  чтобы  ты  мог  обращать  к

Митре свои молитвы. Но никто  не  вернет  тебе  прежнего  положения  и

прежней власти.

    Светловолосый отстранил Рейвена и,  войдя  в  комнату,  сел  около

подсвечника, обхватив голову руками.

    - Итак, Каринтию, фактически, потеряли.  Потеряли  по-дурацки.  Но

Лайонел молодец. Интересно, сколь большой отряд ему удалось разбить.

    Рейвен потер крыло носа, что являлось  у  него  признаком  крайней

задумчивости:

    - Около  тысячи,  если  я  не  ошибаюсь.  А  с  ним  было  человек

четыреста. Правда, хорошие воины. Твоя конница,  пограничники.  Скорее

всего, подловил  на  переправе  кого-нибудь  из  заречных  сторонников

Герберта.

    Светловолосый встал:

    - Откуда ты знаешь? Рейвен отвернулся к столу и стал вылавливать

    сливы из чаши с вином:

    - Знать то, что происходит - это тоже магия.

    - Но ведь ее не существует! Рейвен резко повернулся.

    - Не дай все боги тебе проверить это самому. Но  все  было  именно

так, как я тебе рассказываю. Голос светловолосого прозвучал надрывно:

    -  Но  что  же  теперь  делать?!  Это  самое   крупное   поражение

Королевства за последние годы! Рейвен усмехнулся.

    - Ждать,  ждать  и  еще  раз  ждать,  сэр  Дэниел,  бывший  маршал

королевства. Ждать, и никуда не торопиться. Дэниел присел к столу и

    вновь обхватил голову руками:

    - Но я не знаю, что там происходит! Рейвен с усмешкой ответил:

    - А тебе пока и  не  надо  это  знать.  Политика  творится  не  на

границах, она делается в  кулуарах  королевского  дворца.  И  решение,

которое будет принято, дойдет и до столицы. Дэниел приподнялся. В  его

серых глазах

    сверкала боль.

    - Но когда?

    - Своевременно. То есть ровно тогда, когда  оно  нам  понадобится.

Успокойтесь, маршал, и ступайте спать.  Завтра  будет  новый  день,  и

новости заставят трижды  сменить  решение,  принятое  вами.  А  теперь

брысь!

    И Дэниел,  бывший  первый  маршал  королевства,  вернулся  в  свою

комнату, чувствуя себя так  же,  как  и  кошка,  которую  прогнали  от

кувшина со сливками.

    А Рейвен уселся в кресло  и  привычно  протянул  руку  за  томиком

Латена, любимого его поэта, четыре года назад повешенного на столичной

виселице за грабеж.

 

    Ѕ * *

 

    Сэр Дэниел был единственным сыном  небогатого  рыцаря,  владевшего

небольшим замком на юге  страны,  близ  города  Эстера.  Его  герб  не

относился к  самым  известным  в  королевстве,  да  что  там  к  самым

известным... Даже  герольды  вспоминали  о  его  существовании  только

тогда, когда разбирали родословные всех дальних родственников крупного

графского семейства Де Брас. В свое время Арнольд Де  Брас  представил

при дворе отца Дэниела, сэра Альбрехта, но немногословный и незаметный

рыцарь не задержался в столице надолго. Он получил небольшую должность

в  провинции  близ  южной  границы  и  застрял,  как  в   болоте,   на

однообразной и муторной службе, очень редко возвращаясь в свой  замок,

и даже собственного сына видел не чаще раза в год. А сын  фехтовал  на

палках с деревенскими мальчишками, бегал вместе с ними ловить раков на

реке, в общем, жил, как живут десятки детей мелких  дворян,  и  мечтал

лишь об одном - о том, чтобы стать рыцарем, как отец.

    В четырнадцать лет отец, согласно обычаям, определил юного Дэниела

пажом к своему высокопоставленному родичу. Графу Арнольду  тогда  было

уже за сорок. Он отличался крайне неровным характером, оставив недавно

политику, пил горькую, и предавался всем излишествам,  соответствующим

его положению. Но одного нельзя было у  него  отнять:  остроты  ума  и

верности руки. Даже  смертельно  пьяный,  едва  держащийся  на  ногах,

Арнольд совершенно преображался, как  только  вынимал  из  ножен  свой

любимый клинок. И Дэниелу не надо было лучшего учителя. Он  готов  был

выслушивать  пьяную  брань,  весьма  неприличные  рассказы   графа   о

собственных постельных подвигах, и не единожды нарывался на скандал  с

оруженосцами и  пажами  других  рыцарей,  когда  те  небезосновательно

утверждали, что граф-де теперь сошел с государственной сцены  и  скоро

тихо помрет во время очередного запоя. И  граф  отвечал  на  юношескую

преданность Дэниела любовью. Такой же любовью,  с  какой  относился  к

своим лошадям и собакам. Сейчас, вспоминая его, Дэниел удивлялся,  как

он  мог  считать  своим  кумиром  такого   человека.   Удивлялся,   но

по-прежнему думал и говорил  о  нем,  как  о  своем  первом  и  лучшем

учителе. Ведь именно с подачи Арнольда Де Браса и началось восхождение

Дэниела к высотам положения. Восхождение, для которого он  никогда  не

употреблял слова "карьера". А вышло это так.

    Это  был  один  из  редких,  всего  лишь  раз  в   несколько   лет

проводящихся больших турниров с  кучей  гостей,  на  который  приехали

рыцари не только  из  большинства  графств  и  областей,  но  даже  из

нескольких  соседних  стран.  И  семнадцатилетний  "юноша  с  горящими

глазами", как время от времени до сих  пор  называл  его  Рейвен,  был

просто счастлив, что может посмотреть на это вблизи. Его  интересовало

все - гербы, кони, оружие  и,  конечно,  сами  рыцари.  Громкие  имена

звучали, как рога или фанфары, герои многочисленных историй  проходили

мимо него на расстоянии вытянутой руки. Вот  великолепный  рыцарь,  за

несколько лет успевший  прославит  свое  имя  и  добиться  королевской

благосклонности, Герберт, сын вердского барона. Вот худощавый, желчный

Отфрид, военачальник герцога Тааля  и  его  правая  рука.  Вот  некто,

желающий остаться неизвестным,  и  потому  представленный  как  Черный

Рыцарь, хотя по замку уже второй день ходят слухи,  кто  он.  Говорят,

это один из приближенных магистра Ордена, который очень  не  любят  за

колдовство, но знают, какие там  сильные  бойцы.  И  здесь  даже  сама

принцесса  и  принц  -  голубоглазая  красавица,  властительница   дум

десятков, и стройный юноша со слегка болезненным лицом.

    Голова  шла  кругом.  Первые  двое  суток,   пока   гости   только

собирались, Дэниел, используя любую свободную минуту, рубился на тупых

мечах с чужими пажами и оруженосцами, с гвардейцами и воинами и даже с

несколькими молодыми рыцарями. И граф, увидев его упражнения из  окна,

усмехнулся и сказал: "Будешь выступать". Дэниел потерял дар речи. Если

бы его теперь попросили подробно рассказать о том, что же было дальше,

он, наверное, и не смог этого сделать. В  памяти  сохранились  залитый

солнцем замок, разноцветные  гербы  и  флаги  и  ощущение  сказочного,

непрерывного праздника. Это ощущение не прошло даже  тогда,  когда  он

после второго дня оказался в постели, получив от сэра Герберта  в  бою

страшный удар по шлему. Но вскоре после того боя, не успев еще  толком

придти в себя, он отбыл от заката до восхода положенное  бдение  перед

алтарем Митры и  получил  второй  удар,  по  плечу,  мечом  плашмя.  В

королевстве стало больше одним рыцарем, который по праву мог носить на

шее посеребренную цепь.

    Дэниел потрогал старый, скрытый волосами шрамик на  темени,  потер

его пальцами и печально  улыбнулся.  Каким  же,  наверное,  смешным  и

наивным  он  тогда  выглядел,   искренне   считаяя   всех   окружающих

благородными героями! Разве он мог тогда предположить, что всего  лишь

через три года хозяин замка, в котором происходил турнир, старый барон

Эрик Редль,  будет  отравлен,  и  даже  полугодовое  расследование  не

поможет установить, кто же из его сыновей был убийцей?  Разве  поверил

бы он тогда, что один из героев турнира, Рунольд из  Эрма,  прозванный

Северянином, начальник гвардии принца, через пять  лет  закончит  свою

жизнь в королевской тюрьме по обвинению в предательстве и подстрекании

к мятежу? Разве смог  бы  он  представить,  что  первый  его  товарищ,

молодой  Гельмунд  фон  Вирден,  носивший  на   белом   щите   гордого

черно-золотого орла, пятнадцать лет спустя поднимет на севере мятеж, и

дважды будет подходить с войском к воротам Кариссы? И что он,  Дэниел,

первый маршал королевства и сенешаль Каринтии, своими руками  отправит

бывшего друга в  тюрьму  на  добрых  три  года...  А  выйдя  оттуда  и

получив-таки королевское прощение,  Гельмунд  снова  поднял  мятеж.  И

сейчас он там, в Сарголе, вместе с мрачными и  зловещими  рыцарями  из

Трандаля. Тьфу, бесовщина какая!

    Дэниел уснул на кровати не раздеваясь, и ему снилось, как он, юный

и блестящий рыцарь, сопровождает барона Герберта,  едущего  в  столицу

свататься  к  принцессе.  Это  было   начало   лета,   ярко   сверкала

изумрудно-зеленая листва после дождя, и весь мир был пронизан солнцем.

 

 

    3.

 

    Каринтия,  из-за  которой  разгорелся  весь  сыр-бор,  была  самой

северной провинцией королевства, лесистым  и  не  очень-то  населенным

краем с плохим климатом. Существуют, наверное, такие  земли,  которые,

не представляя особой ценности, просто притягивают к себе  события.  И

если существуют, то Каринтия, безусловно,  одна  из  них.  Земли  этой

области исконно не принадлежали королевству. Она  была  пограничной  в

составе другого государства - крупной и таинственной  северной  земли,

называемой Винделанд. Если Молодое королевство, которое  долгое  время

даже названия своего не имело, да и сейчас жители по-привычке называли

его просто "страна", расположилось на землях плодородных и удобных, то

Винделанд словно представлял собой узор густых  лесов,  гор  и  болот,

часто непроходимых. Столица его стояла  где-то  на  скалистых  берегах

северного моря, теперь и не скажешь, где, и даже  самые  смелые  купцы

никогда не ездили туда без сильной охраны.

    Да, странной землей был  Винделанд.  Народа  в  нем  жило  гораздо

меньше,   чем   сейчас   в   Королевстве,   народа   разноязычного   и

разноплеменного,  непонятно  как  вместе  уживающегося.   Короля   там

выбирали по странным законам, поклонялись полузабытым  ныне  богам,  а

почти  все  феодалы  были  либо  сильными  магами,  либо  пользовались

покровительством своих богов, нередко сочетая это вместе.

    И хотя Винделанд был весьма близок  к  Королевству,  о  нем  почти

ничего не знали, и потому сильно боялись его обитателей. И  так  было,

пока не грянула катастрофа.

    Про это сейчас и вовсе ничего точно не было известно. Знали только

то,  что  Винделанд  как-то  в  одночасье  перестал  существовать  как

государство. До нынешнего  времени  дошли  только  слухи  и  сказки  о

ужасном  урагане,  разрушившем  столицу,  о  непрерывных   дождях,   о

нашествии  крыс  и  мышей...  Да  мало  ли  что  рассказывали.  Фактом

оставалось то, что в один прекрасный день королевство просто перестало

быть таковым. То-есть перестало, и все. Не было  никаких  междоусобных

войн, борьбы за корону, попыток восстановить власть... Просто  потекли

потоки беженцев. А  окраинные  земли,  бедствиями  вовсе  не  задетые,

превратились в мелкие государства.

    Объявил себя князем хозяин замка Каменных  гор,  один  из  крупных

эрлов захватил почти все владения на западном побережье  в  болотистых

низинах и назвал их своим  герцогством  Таальхольт,  по  имени  своего

рода, отложились земли на западных  островах,  местами  уцелели  менее

крупные северные владения вроде  того  же  Трандаля.  Притом,  все  их

хозяева просто сделали вид, что Винделанда никогда и не было.

    Рейвен, любитель распутывать загадки, перекопал все библиотеки, до

которых мог добраться, но так и не нашел  ответа  на  вопрос,  что  же

произошло. Правда, по отрывкам рассказов и  пожелтевшим  манускриптам,

исписанным забытыми уже знаками, он  составил  свое  мнение.  Нередко,

когда разговор заходил на эту тему, Рейвен намекал, что здесь замешана

магия, если и вовсе не гнев богов. В  Маартеле,  одном  из  крупнейших

городов Таальхольта, он нашел  несколько  листов,  примерно  столетней

давности, на которые аккуратный переписчик занес рассказы  беженцев  о

внезапной эпидемии страшной болезни в центральных областях Винделанда.

Это  свидетельство  было  особенно  ценно  потому,  что   датировалось

примерно пятью годами после катастрофы, а значит и  написано  было  по

свежим следам. Рейвен, немного знавший  медицину,  прикинул  для  себя

масштабы эпидемии и скорость  распространения  болезни  и  решил,  что

естественными причинами она вызвана быть никак не могла. И, решив это,

просто охладел к данному вопросу, тем более, что сейчас в высшем свете

о существовании Винделанда упоминать было не принято.

    Тогда Молодым королевством правил Герман II  Завоеватель,  который

заслужил свое прозвище немало расширив свое королевство за счет  южных

соседей. И неспокойный этот монарх просто не мог не обратить  внимания

на  ставшую  "бесхозной"  область.  Так  Каринтия   вошла   в   состав

королевства, непонятно, к добру или к худу. За сто  с  лишним  лет  ее

существования в виде провинции, королям приходилось регулярно посылать

своих сановников, то для подавления мятежей, то для разбора феодальных

распрей. А недороды в Каринтии  из-за  дождливой  погоды  случались  и

вовсе регулярно. К тому же, лежащая на отшибе земля, особенно заречная

ее часть, постоянно привлекала внимание соседей,  герцогов  из  Тааля,

которые то мутили воду среди свободолюбивого  пограничного  рыцарства,

то решались на прямые набеги; для завоевания  сил  им  не  хватало.  А

войны в Каринтии стоили весьма дорого из-за погоды, болезней, бедности

провинции и отсутствия хороших мостов через Лейн.  Все  существовавшие

ныне переправы чинились чуть  ли  не  раз  в  три  года  из-за  мощных

половодий.

    В правление отца Рейвена, короля Отона, в Каринтии большое влияние

приобрел сильный рыцарский клан, связанный дружескими  и  родственными

узами.  Во  главе  его  встали  несколько  баронов,  исчисляющих  свое

происхождение от винделандских дворян. Они требовали сделать  Каринтию

удельным герцогством, входящим в состав королевства, но гораздо  менее

ему подконтрольным. Король Отон долго вел с ними дипломатическую игру,

дав в результате  пограничникам  несколько  незначительных  льгот,  но

"забыв" про главный вопрос. И когда, несколько лет спустя после смерти

Отона, его сын и сводный брат Рейвена, Родерик II, допустил  несколько

ошибок, в  Заречной  Каринтии  вспыхнул  бунт.  Молодой  Гельмунд  фон

Вирден, один из самых известных и влиятельных баронов, дважды  пытался

взять штурмом Кариссу, наиболее крупный  город  на  левом  берегу.  Но

благодаря решительности опального ныне маршала, он, проиграв  одну  из

небольших стычек, оказался в плену и  переселился  из  шатра  прямо  в

камеру карисской тюрьмы. Гельмунд был  доставлен  под  столицу  и  там

провел в заключении три года. Северянам вернули несколько  вольностей,

участникам восстания выплатили небольшие суммы, кого-то "наказали" для

примера, на этом все и закончилось. А немного позже, когда  выпущенный

на свободу Гельмунд вернулся в свой замок,  мятеж  вспыхнул  снова.  В

старую игру  вступили  новые  участники.  И  так  случилось,  что  Рею

Корвиллю, прозванному Рейвеном, предстояло стать одним из них.

 

    4.

 

    Если ехать от столицы по Виноградной дороге и близ Старой  часовни

свернуть на восток, в сторону графства Брас, то попадаешь в неожиданно

тихий  и  несколько  сонный  край.  Аккуратные  поля   там   сменяются

перелесками, окружающими маленькие, чуть  приболоченные  озера,  и  до

самых границ графства  не  встретишь  настоящего  рыцарского  замка  -

только несколько усадеб франклинов и  небогатых  дворян.  Единственный

городишко в этой области, называемый  Эстер,  не  имеет  даже  стен  и

знаменит  лишь  своим  базаром,  часовней  Митры  и  парой   недорогих

харчевен. Именно туда и направлялся сэр Дэниел неделю назад, не  думая

еще, что что-то сможет толкнуть его на нарушение королевской воли.

    Около полудня он выехал из ворот  дряхлой  усадьбы  и  свернул  на

лесную дорогу. Вокруг было яркое лето, перекликались в  ветвях  птицы,

солнце играло на зеленых листьях,  журчал,  извиваясь  вдоль  дорожки,

ручей. Но сэр Дэниел не замечал всего  этого.  Как  и  всякий  человек

действия, внезапно осознавший свое существование бессмысленным, он уже

во многом жил воспоминаниями,  лишь  изредка  пытаясь  найти  какие-то

лазейки в тихой монотонности новой жизни. Вот и сейчас он одновременно

ехал шагом по лесу и думал о  том,  как  почти  год  назад  мчался  из

Кариссы в столицу по раскисшему уже Северному тракту, стремясь  успеть

до затяжных дождей. Он не мог ехать медленно:  ведь  его  вызывал  его

король, его сюзерен, давший ему маршальский жезл. Король,  поставивший

незнатного и небогатого рыцаря на государственную  должность,  которой

не прочь были добиться и самые родовитые. Король, службой которому  он

гордился. Как же он тогда был наивен! Наивен? Да нет, наверное, просто

глуп. Конечно, придворными не только  родятся,  но  и  становятся.  Но

стать им у сэра Дэниела возможности  не  было.  С  семнадцати  лет  он

носился взад и вперед по стране, сначала в свите Герберта, а после его

свадьбы - один. Ловил разбойников, вел переговоры, наводил порядок  на

границах и подавлял мятежи. В Аркайде, столичном дворце короля, или  в

Арденне, его загородной резиденции, Дэниелу приходилось бывать едва ли

чаще раза в год. Бывать, в основном,  для  того,  чтобы  выслушать  на

аудиенции благосклонные слова короля и получить  новое  поручение.  Он

выполнял эти поручения с полной отдачей,  карал  предателей  и  врагов

королевства, защищал обиженных, устранял  несправедливости,  в  общем,

жил яркой, даже нереальной жизнью  героя  рыцарского  романа.  Этакого

благородного и правильного героя,  вроде  легендарного  Эрика,  рыцаря

Железной Звезды, которого, по  мнению  большинства,  и  представить-то

сложно. А он и вообразить не мог, что можно как-то иначе. И  где-то  в

глубине души даже не удивился, когда получил, вдобавок к  маршальскому

жезлу, приказ о назначении его наместником в  Каринтии.  В  провинции,

размерами в два раза больше Браса  и,  без  малого,  с  Таальхольт.  И

честно отдал этой земле десять лет.

    Карисса...  Стальной  шпиль  над  старой   цитаделью,   увенчанный

позолоченным лунным серпиком... Неведомо кем и  когда  вырубленные  из

серого камня бескрылые драконы, украшающие  вход  в  башню  Альсток...

Неистребимый запах болота из городского рва, влажный ветер, тянущий  с

Лейна, и тонкая паутина дождя на лице...

    О, если бы он был  придворным!  Наверное,  тогда  он  научился  бы

обращать внимание  на  каждое  сказанное  слово,  на  каждый  вскользь

брошенный намек, на интонации, на жесты...  А  ведь  его  предупредили

дважды, предупредили, по придворным  меркам,  почти  в  открытую,  как

глупца. Разве можно было не догадаться, что происходит что-то  не  то,

когда Герберт, которого Дэниел глубоко любил,  ранее  один  из  первых

воинов  королевства,  а  ныне  первый  из  советников,  мрачно  сказал

наедине: "Лучше б ты подождал с визитом до  весны.  Неспокойно  там  у

вас." Дэниел не понял, как можно  было  не  выполнить  приказ  короля,

отговориться от приезда ранней  осенью  и  плохой  погодой.  Тогда  не

понял.

    Не понял он и слов Эрика Де Браса, старшего сына  графа  Арнольда,

ныне возглавлявшего королевскую гвардию. Как же они звучали?.. Нет, не

запомнил точно. Что-то о будущих переменах, о здоровье Гельмунда...  А

ведь не за что было Де Брасу его любить, особенно после той истории  с

мечом... Как  же  злились  все  представители  семейства,  и  брат,  и

сыновья, и племянник, когда узнали,  что  Арнольд  завещал  свой  меч,

родовую драгоценность древностью не менее сотни  лет,  не  кому-то  из

них, а безвестному тогда еще мальчишке. Завещал, как учитель ученику.

    Великолепный это был клинок. Обоюдоострый,  в  два  локтя  длиной,

весь покрытый золотой насечкой с изморозным налетом серебра  на  остро

отточенном жале. Белую костяную рукоять увенчал голубой камень, словно

схваченный золотыми когтистыми лапами. Впрочем,  почему  "был"?  Он  и

сейчас, заточенный, ухоженный и хорошо вычищенный, висит  на  стене  в

покоях Дэниела, красивый  и  опасный,  как  спящая  змея.  Только  вот

сколько ему придется спать? Ведь словно молотом ударили слова  короля:

"Мы пока не нуждаемся в ваших услугах. Отправляйтесь в  свой  замок  и

ждите там Наших повелений." Но сколько  же  можно  ждать?  Уже  минула

осень, зима, весна...

    Только тут Дэниел обратил внимание, что подковы  коня  звякают  по

булыжнику  и  встряхнул  головой,  отгоняя  видения.  "Вот  наваждение

лесное! Даже не заметил, как выехал к самому центру Эстера, на площадь

перед трактиром." Он снова выругался про себя  и  повернул  налево,  в

узкий переулок, направляясь к дому сэра Мартина.

    Официально сэр Мартин именовался местным прево, но фактически  был

высшей  властью  этого  маленького  края.  Он  не  только   командовал

городской стражей и председательствовал в суде, но и заведовал  сбором

налогов, тихо, без скандалов, разрешал мелкие тяжбы - в  общем,  делал

все, что положено делать  наместнику.  При  этом,  сэр  Мартин  всегда

старался казаться как будто меньше ростом. Был  он  из  очень  бедного

рода, как и Дэниел, только откуда-то с юга.  Собственно,  и  обращение

"сэр" к его имени обычно добавляли из вежливости. В свои пятьдесят  он

еще не был опоясанным  рыцарем.  И,  хотя  и  состоял  на  королевской

службе, должность занимал по меркам государства столь  незначительную,

что король едва ли даже знал о его существовании. Однако Мартину,  чью

семью за  бедность  чуть  не  лишили  родового  герба,  должность  эта

казалась синекурой. Он очень боялся ее  потерять,  и  потому  старался

исполнять все дела очень добросовестно, но незаметно, ни в коем случае

не встревая в ссоры сильных мира сего. Когда же ему поручили надзор за

опальным маршалом, Мартин просто не знал, что делать. А  вдруг,  когда

монарший гнев сменится на милость, ему припомнят то, что он, хотя и по

приказу, совал нос в дела одного из первых  рыцарей  королевства.  Для

Дэниела же Мартин был практически единственным собеседником. Отношения

его с семейством Де Брас  были  безнадежно  испорчены,  к  тому  же  и

обреталось оно сейчас в столице. Разговоры с ближайшими соседями очень

быстро сходили на гончих собак, лошадиные  стати  и  цены  на  ячмень.

Потому  между  "поднадзорным"  и  "надзирателем"  установилась   некая

негласная договоренность.  Дэниел  не  реже,  чем  раз  в  две  недели

приезжал в Эстер и обедал у Мартина, а тот за обедом  сообщал  ему  те

мелкие новости, которые могли дойти до невзрачного чиновника, живущего

в глуши.  Притом,  Дэниел  до  сих  пор  задавался  вопросом:  неужели

гостеприимный хозяин столь мало знает о событиях в  королевстве,  или,

на самом деле, ведет хитрую  игру,  сообщая  новости  намеками  вместо

ответов. Но все же это  был  единственный  способ  узнавать  что-то  о

последних событиях.

    И все пошло привычным чередом. Мартин почтительно встретил гостя у

дверей, извинился за то, что не ожидал визита, но, тем не менее, сразу

же пригласил  Дэниела  проследовать  к  уже  накрытому  столу.  Первую

четверть часа за обедом царило молчание, прерываемое только отдельными

репликами. Дэниел, как всегда,  похвалил  душистый  раковый  суп  и  с

удовольствием  отведал  миноги  в  вине.  Мартин,  тоже  как   всегда,

извинился за скудность угощения. Все  это  было  обычной,  каждый  раз

повторявшейся прелюдией к игре в "вопросы и ответы", и потому  Дэниел,

не торопя события,  прихлебывал  белое  вино  и  разглядывал  хозяина,

ожидая начала беседы.

    Мартин даже внешне соответствовал своей должности. Был он,  как  и

Дэниел, человеком без  возраста,  но  если  Дэниел  как  бы  застыл  в

расцвете лет, где-то между тридцатью и сорока, и седые  волосы  в  его

русых  кудрях  были  вовсе  незаметны,  то  Мартин,  скорее,  выглядел

примерно на сорок с небольшим. Его так и хотелось назвать  "дядюшкой".

Прево был невысок, ростом  Дэниелу  чуть  выше  плеча,  и  с  заметным

брюшком. Округлое его лицо  с  живыми  серыми  глазами  уже  исчертили

тонкие морщинки, в волосах прорезалась лысина, но  внешность,  тем  не

менее, не  несла  признаков  дряхлости  и  нездоровья.  Он  напоминал,

скорее, купца или горожанина среднего достатка на  покое,  тем  более,

что одевался обычно в одежды неброского  покроя  и  неярких  тонов.  И

Дэниелу, не привыкшему общаться с людьми подобного рода, весьма трудно

было сказать, много ли хитрости скрывается под этой маской спокойствия

и, даже, может быть, простодушия. Но он признавал за Мартином  немалый

ум и талант в общении с людьми с самого первого знакомства.

    Внезапно сэр  Мартин  прервал  размышления  Дэниела,  придав  себе

глубоко официальный вид, сообщил о том, что иск о  порубке,  вчиненный

две  недели  назад  Майертом,  дэниеловским  управляющим,  рассмотрен,

виновными признаны  работники  франклина  Эдвина,  и  сей  франклин  в

ближайшее  же  время  возместит  нанесенный  ущерб.   Дэниел   вежливо

поблагодарил, а про себя подумал: "Говорил  же  я  паршивцу,  чтоб  не

поднимал шум из-за десятка несчастных берез." Тут  Мартин  принял  еще

более официальный вид и сказал:

    - Помнится, вы, сэр, еще  зимой  упоминали,  что  вам  задерживают

выплату ренты.

    Дэниел только махнул рукой. Но Мартин назидательно произнес:

    - Полно вам, сударь! Законы должны  исполняться.  И  негоже,  если

нерасторопность столичных чиновников бросает тень на власть высшую.  Я

сам отписал об этом в столицу, и ныне  могу  вам  вручить  часть  этой

суммы.

    И сэр Мартин выложил на стол тяжелый кошелек.

    - Здесь сто золотых монетами по пять  крон.  Сочтите,  будьте  так

любезны.

    - Что вы, у меня нет причин вам не доверять, - Дэниел высказал еще

несколько слов благодарности и, взяв кошелек, прикрепил его  к  поясу.

Про себя он решил, что ста золотых хватит на то, чтобы сменить  мебель

в каминном зале, починить ограду усадьбы и даже  нанять  людей,  чтобы

вычистить заросший пруд и пустить в него карпов. И тут же спохватился:

"О Митра! О чем же я думаю!"

    В разговоре наступила пауза, Дэниел понял, что пришла его  очередь

задавать вопросы, и вежливо осведомился  о  здоровье  Его  Величества.

Мартин ответил, что никаких тревожных известий об этом  не  поступало.

Тогда  Дэниел,  по  установившимся  уже  неписаным  правилам  подобных

разговоров, спросил о здоровье наследника престола. И услышал в ответ:

    - Его Высочество после праздника Весны отбыл со свитой на север.

    - В Таальхольт?

    - Нет, кажется, он не собирается покидать пределов королевства.

    Тут Дэниел не выдержал и бухнул:

    - Неужели в Каринтии что-то происходит?

    Мартин сделал паузу и улыбнулся:

    - Вы же знаете,  на  окраинах  всегда  что-то  происходит.  А  ваш

любимый север - место неспокойное. Особенно после осенней амнистии.

    Дэниел чуть не подскочил на стуле.

    - Амнистии?!

    -  Я  же,  кажется,  говорил  вам  еще  весной,  что   по   случаю

совершеннолетия принца  Его  Величество  объявил  большую  амнистию  и

помиловал приказом многих заключенных. В том числе и несколько дворян.

Но это уже дело давнее. Вы лучше послушайте, какие случаи происходят у

нас в округе.

    Дэниел видел комнату как в тумане. Мысли  его  разбегались.  Он  с

трудом дослушал пару рассказов Мартина, надо сказать, весьма  смешных,

и  незамедлительно  откланялся,   получив   традиционное   приглашение

приходить еще. Ехать сейчас в усадьбу не было никаких  сил,  и  Дэниел

направился в "Кленовый Лист", один из двух трактиров  Эстера,  правда,

расположенный ближе  к  окраине,  но  славившийся  недорогим  вином  и

хорошей кухней.

    Несмотря на еще не совсем позднее время, трактир был полон  народа

и насквозь прокурен. Дэниел в  очередной  раз  ругнул  про  себя  того

торговца, который завез когда-то с Островов пакостную  травку,  словно

предназначенную для порчи воздуха, и двинулся между длинными столами к

погашенному камину. Он пристроился в углу, поставил на каминную  полку

пару бутылок вина, предусмотрительно открытых слугой и наполнил бокал.

Мысли в его голове кружились и путались, когда он пытался  разобраться

в паутине полученных намеков. Неужели Гельмунд выпущен на свободу?  Но

это значит, что либо он перестал быть опасным, либо бароны потребовали

от Его Величества новых  уступок.  Однако  зачем  тогда  отправился  в

Каринтию принц? Ведь его  появление  там  для  Гельмунда  как  красная

тряпка для  быка.  Или  Его  Высочество  Эдрика  таки  решили  сделать

герцогом? Вот уж выбрали момент, нечего сказать.  К  чему  тогда  было

отпускать  Гельмунда  на  север?  Ведь  проще  было  принять  его   на

королевскую службу и отправить начальником гарнизона  на  какую-нибудь

дальнюю границу. А если принц поехал со свитой, то с кем? С Гербертом,

Дерриком, Андольфом, с теми, кто находился при  нем  последнее  время?

Это было бы хорошо. Все они соображают и в делах войны,  и  в  заботах

мира, а барон Герберт и виконт Деррик, к тому же, и хорошие  политики.

Так все-таки, война там или нет?

    Погруженный в эти мысли,  Дэниел  не  заметил,  как  хозяин  зажег

свечи, и  добропорядочные  ремесленники  и  торговцы  начали  покидать

заведение, уступая его гулякам, собравшимся пить до утра. Только когда

вторая бутылка опустела, маршал поднял изрядно отяжелевшую голову.  За

окном уже темнело.

    - Семнадцать бесов, вот засиделся! - сказал он сам себе и с трудом

встал. Окружающий мир колебался перед глазами, пол слегка пошатывался,

но Дэниел, уверенным, как ему казалось, шагом, вышел во  двор.  Теплый

воздух июльской ночи вовсе не отрезвлял, потому Дэниел и не вскочил на

коня, а повел его за собой в поводу: не хватало только рыцарю вылететь

спьяну из седла на ухабе в каком-нибудь переулке и стукнуться  головой

об забор - хорошая будет кончина, нечего сказать.

    Прево Мартин добился того, что в Эстере давно забыли  про  уличных

грабителей, потому Дэниел  несказанно  удивился,  когда  за  поворотом

навстречу ему выступили три тени.

    -  Что  требуем:  жизнь  или  кошелек?  -   с   нетрезвой   удалью

полюбопытствовал он, нащупывая на поясе кинжал.

    В ответ прозвучал холодный голос:

    - Твою голову, маршал.

    И один из нападавших шагнул вперед, замахиваясь длинным охотничьим

ножом. Дэниел понял, что не успеет отбить удар. Дальше события  начали

развиваться с головокружительной скоростью. Из  проулка  появился  еще

кто-то и сделал скользящий шаг, поднимая короткий  но,  явно,  тяжелый

меч.  Дэниел  отпрыгнул  в  сторону,  пытаясь  уклониться   от   обоих

противников сразу, и в ноги ему упала отрубленная кисть, еще сжимавшая

нож. Новоприбывший крутанул клинок меча в  воздухе  и  широким  ударом

снизу вверх рассек убийце горло. Еще не успевший родиться  вопль  боли

захлебнулся кровавым бульканьем. Но  радоваться  явлению  неожиданного

союзника было некогда. Дэниел выхватил,  наконец,  кинжал,  перехватил

руку второго нападавшего с дубинкой, рванул его на  себя,  прикрываясь

телом, как щитом, и нанес удар от пояса вверх, в сердце.  После  этого

он сделал шаг в сторону, отбрасывая бездыханный уже труп. Третий лежал

на земле и слабо дергался, а над ним  застыл  воин  с  мечом  в  руке.

Страшная рана в груди умирающего говорила о качестве меча и умении его

хозяина сама за себя.

    Дэниел  попытался  получше  рассмотреть  своего  спасителя,  но  в

темноте было видно лишь то, что  тот  не  уступал  самому  маршалу  ни

ростом, ни сложением, а под серым плащом, похоже, носил  доспех.  Пока

пораженный Дэниел бездействовал, воин спокойно  обтер  меч  об  одежду

убитого, вложил его в ножны, и взял  под  уздцы  храпящую  от  резкого

запаха крови лошадь.

    - Пойдемте со мной, сэр, вам очень опасно здесь оставаться.

    И Дэниел последовал за ним, все еще сжимая  в  руке  окровавленный

кинжал. Он и потом не мог сказать, почему вдруг поверил этому неведомо

откуда взявшемуся человеку.

    Они пропетляли по узким улочкам и вышли с черного хода к какому-то

дому, похоже, на окраине.  Спаситель  толкнул  скрипнувшую  калитку  и

обернулся:

    - Найду коню подходящее место, а вы пока заходите. Дверь слева.

    И Дэниел вошел в бедно, но аккуратно обставленную комнату, которая

была освещена невидимым снаружи за закрытыми ставнями пламенем свечей.

Он присел на единственный табурет, воткнул в  неструганную  столешницу

кинжал и начал брезгливо искать, обо  что  бы  вытереть  окровавленную

руку. Но раньше, чем он решил для себя эту проблему, стукнула дверь, и

на пороге появился хозяин.

    Это был действительно высокий и недюжинной силы мужчина, одетый  в

серый плащ странствующего  наемника,  скрепленный  на  груди  железной

пряжкой. Откинутый назад, плащ обнажал обычный для наемников доспех из

стальных чешуй с кольчужным рукавом. На поясе, украшенном  квадратными

бляхами, висели слева уже знакомый Дэниелу короткий меч,  а  справа  и

чуть сзади - длинный узкий кинжал. Темно-русые волосы  вошедшего  были

подстрижены коротко, под шлем; тяжелое, несколько  неправильное  лицо,

не столь аристократичное, как у маршала, скорее портили, чем украшали,

висячие усы. Темные глаза смотрели из-под  густых  бровей  спокойно  и

прямо. Дэниел сразу заметил на левой скуле спасителя  маленький  шрам,

от удара, забрало явно промявшего, но не пробившего.

    Тут незнакомец представился:

    - Мое имя Эро. - И добавил, подумав: - Сэр.  А  потом  непривычным

для рыцаря, но весьма открытым жестом протянул  правую  руку.  Дэниел,

вставая, хотел пожать ее, но остановился, вспомнив про  кровь.  Эро  с

недоумением взглянул ему сначала в лицо, потом на руку и расхохотался:

    - Воину крови стесняться не  стоит.  К  тому  же  эту  мы  пролили

вместе.

    И их кисти  сомкнулись  в  мощном  пожатии.  Оба  застыли,  словно

мальчишки, меряющиеся силой, а потом рассмеялись.

    Присаживаясь, Дэниел украдкой растер правую кисть, и заметил,  что

Эро делает то же самое. Нет, этот странный  человек  нравился  маршалу

все больше и больше.

    - Слушай, Эро, а как ты умудрился появиться так вовремя? - спросил

он, переходя на "ты".

    - Я уже давно за тобой наблюдаю. Тебе угрожает опасность, Дэниел.

    - Откуда ты меня знаешь? - опешил маршал.

    - Встречал на восточной границе, в Вейдене, но это  не  важно.  Ты

сидишь здесь, как сыч в темном дупле, а за тобой уже охотятся. Поэтому

мы решили, что ты должен узнать последние новости.

    - Кто это - "мы"?

    - Клан Свободных воинов.

    - Наемники? - изумлению Дэниела не было предела.

    - Можешь называть  нас  так.  Но  мы  -  те,  кто  признает  войну

единственно достойным занятием, а путь воина - лучшим для мужчины.

    - Постой, но ведь худой мир лучше доброй ссоры. Война нужна только

ради сохранения мира и порядка.

    - Война нужна  для  победы.  Но  я  не  буду  спорить  об  этом  с

митраистом. И вообще, не о том речь. - Эро извлек  из  шкафа  открытую

бутылку: - Пить будешь?

    - Хватит на сегодня, пожалуй, - Дэниел потер лоб.

    Но происходящее было столь волнующе непонятным, что он решился:

    - Хотя ладно, давай.

    Дешевое крепкое вино обожгло  горло  огнем;  и  громом  прозвучали

слова Эро:

    - Я принес вести из Кариссы.

    - Что там?! - Дэниел вскочил, чуть не опрокинув табурет.

    - Дай сюда бутылку и не ори  так,  разбудишь  хозяев,  перегородки

здесь тонкие, - остудил Эро его пыл и, отхлебнув  вина,  продолжил:  -

Там война. Уже с весны.

    - С кем? С Таалем?

    - Да погоди ты,  горячка,  дослушай.  Война  с  Гельмундом.  После

половодья он перешел Лейн и  занял  Аррехт,  Марну  и  Леден.  Кариссу

удержали твои люди: сэр Лайонел и капитан Ральф. Потом подошел принц с

войсками и занялся  городами,  вместо  того,  чтобы  перекрыть  мосты.

Сейчас Гельмунд с повстанцами уходит за Лейн.

    - Бежит от гнева короля в родной замок?

    - Да нет, тут все серьезнее. Похоже, он хочет заманить  принца  за

собой, потому и не распустил войска, хотя и  избегает  пока  открытого

боя. Дело в том, что он не решился бы на  новое  восстание,  не  найдя

серьезных союзников. А его союзникам много выгоднее  встретить  принца

на переправе. Ведь за рекой Гельмунда поддерживают очень многие, а  по

эту сторону  Лейна  большинство  народа  предпочло  бы  снова  увидеть

наместником тебя. Да и твердая рука еще не забылась.

    - Кто эти его союзники?

    - Вот это пока  и  неизвестно.  Его  люди  говорят  о  них  весьма

туманно. Но всерьез рассчитывают на их помощь и  потому  настроены  на

победу. Гельмунд не  боится  потерять  сейчас  города,  ведь  если  он

разобьет армию  принца,  они  сами  откроют  ему  ворота.  Все,  кроме

Кариссы. А одну Кариссу он, пожалуй, возьмет, хотя и не без труда.

    - Цитадель там старая, но крепкая, хотя я знаю вблизи пару  замков

посильнее, - Дэниел задумался. - Но что же  теперь  делать?  Наверное,

мне нужно срочно писать королю. Или нет, ехать, сейчас же ехать  туда,

и добиться аудиенции. Может быть...

    - Погоди, - прервал  его  Эро.  -  Мы  знали,  что  тебе  угрожает

опасность, но этих убийц могли послать не только  союзники  Гельмунда,

но и твои враги при дворе.

    Дэниел упрямо сказал:

    - Надо сейчас же ехать к королю.

    Эро пожал плечами.

    - Не  мне  тебе  советовать.  Если  хочешь,  я  могу  помочь  тебе

исчезнуть так, что тебя долго искать  не  будут.  Так  долго,  что  ты

сможешь хоть до Кариссы добраться, хоть до Ночных островов. Но куда ты

поедешь, решай сам.

    Дэниел лихорадочно обдумывал предложение.

    - А зачем тебе это нужно?

    Эро опять пожал плечами.

    - Да ничего мне от тебя не нужно. Но хороший воин всегда  полезнее

там, куда его ведет долг. А союзники  Гельмунда,  скорее  всего,  наши

враги. Мы почти уверены в этом. И если они твоей смерти хотели...

    Дэниел удивленно поднял глаза:

    - Но какие могут быть враги у братства наемников?

    Эро улыбнулся.

    - Этого я не скажу.

    Дэниел  подумал  вдруг,  что  все  это   может   оказаться   хитро

придуманной провокацией, поводом выманить его из  поместья,  заставить

мчаться куда глаза глядят, и тем окончательно навлечь на него монарший

гнев. Но Эро хотелось доверять. Не мог человек, который ведет себя так

честно и открыто, хладнокровно  убить  двух  своих,  чтобы  подставить

одного чужого. Не мог! А если мог, то катись этот мир хоть в бездну! И

он решился:

    - Хорошо, Эро, я приму твою помощь. Сейчас я вернусь  домой,  а  к

утру буду уже готов к дороге.

    - Возвращаться тебе нельзя. Иначе  прево  Мартин  сразу  узнает  о

твоем бегстве.

    - Почему? - недоуменно спросил Дэниел.

    - Сэр Дэниел, ты наивен, как ребенок. Потому что твои люди  тотчас

доносить ему об этом кинутся. Не все, конечно, но и одного хватит.

    - Но я должен вернуться туда. Мой меч...

    - Который знает половина страны? - Эро усмехнулся.  -  Нет,  ты  и

вправду истинный рыцарь. Без страха, без упрека... Но, надеюсь, все же

не без головы. И  не  хочешь  без  нее  остаться.  Так  что,  если  ты

действительно мою помощь принимаешь, то слушай мои советы. Для тебя же

лучше будет.

    - Хорошо, - Дэниел снова  хлебнул  вина,  не  ощущая  от  волнения

вкуса. - Я не поеду к королю, пока не буду уверен,  что  от  этого  не

будет пользы. У меня осталась пара-тройка друзей, к которым я загляну,

чтоб узнать у них, что теперь к чему в столице.

    - Да опять ты не про то! - с легкой досадой сказал Эро. - Мое дело

- помочь тебе исчезнуть, а потом хоть в петлю кидайся. Я тебе  тут  не

советник и, тем  паче,  не  судья.  Но  чтобы  тебя  не  поймали,  как

преступника,  раньше,  чем  ты  сам  объявиться  пожелаешь,  уж  лучше

послушай меня.

    - И что же ты предлагаешь? - спросил Дэниел не без  сарказма.  Все

происходящее  уже  начинало  забавлять  его  своей  неожиданностью   и

невероятностью, хотя где-то в глубине сознания тяжело шевелилась боль.

    Эро прошелся по комнате.

    - Нужно сделать так, чтобы тебя приняли за мертвого. Кинжал  стоит

оставить там, где произошла схватка - ведь одна из ран нанесена именно

им. А если твоего коня найдут щиплющим  траву  на  окраине  города,  а

окровавленную одежду где-нибудь в канаве, то сильно задумаются о  том,

что же с тобой стало.

    - А я как, голышом в столицу поеду? - Дэниел даже улыбнулся.

    - Нет, я дам тебе доспехи, оружие и коня. Свои. И одежда найдется.

Только пряжку на плащ прикрепи другую, - и  Эро  достал  металлический

овал с вырезанным на нем изображением грифона.

    Дэниел  сначала  не  понял,  в  чем  разница,  но,  приглядевшись,

обнаружил,  что  пряжку  Эро  украшает  оскаленная  волчья  морда.  Он

задумался было над символикой, но тут вдруг осознал смысл предложения,

сделанного воином.

    - Слушай, а ты-то с чем останешься? Или у тебя здесь арсенал?

    Эро спокойно глянул на него.

    - Я найду себе все, что надо.

    - Но тебе-то зачем все это сдалось?!  -  не  удержался  Дэниел.  -

Спасает меня, понимаешь ли, в переулке, собственное  оружие  отдает...

Рассказали бы - не поверил. Что ты за благодетель такой?

    Эро выдержал его взгляд.

    - Не волнуйся, никто меня не подсылал. Просто  ты  -  воин.  И  ты

сейчас в беде. У тебя даже глаза как  у  больной  собаки,  которую  на

охоту не берут. Значит, надо помочь.

    Дэниел опустил голову, взял у Эро пряжку и нервно начал крутить ее

в руках.

    - Слушай, а если меня ваши встретят? Как их - Свободные воины, что

ли? Что я им скажу?

    - Ты скажешь, что ты - воин Дэн по имени Гест, а имя тебе дал воин

Эро по имени Ульв.

    Дэниел снова взглянул на Эро. Он немного  слышал  о  существовании

вторых имен у людей, связанных с колдовством, и чувствовал сейчас себя

так, как будто ему показали чужое  сокровище.  Эро  же,  не  смущаясь,

продолжал объяснять:

    - Знак на пряжке  скажет,  что  ты  из  рыцарей  и  изначально  не

принадлежал к клану, а твое Имя покажет, что ты скрываешься.  Едва  ли

тебя будут о чем-нибудь спрашивать, и если попросишь - помогут.

    Дэниел молча протянул Эро руку. А спустя полчаса воин  Дэн  выехал

на гнедом кусачем жеребце на дорогу,  свернул  направо,  на  небольшую

тропу и понесся, как  сумасшедший,  через  перелески,  чтобы,  запутав

следы, уже к вечеру быть у Старой часовни.

 

    5.

 

    Опальный маршал мог бы сказать, что от него отвернулась удача.  Но

никогда не сказал бы, что от него отвернулся  бог.  Дело  в  том,  что

отношение Дэниела к богам было весьма своеобразным. Даже единственного

почитаемого им небожителя - Митру - он представлял, скорее, как  набор

абстрактных принципов, этакий свод небесных  законов,  написанный  для

земли, но не как личность. Потому,  будучи  искренним  митраистом,  он

почти никогда не принимал участия в официальных  действах  и  обрядах,

легко пропускал священные таинства, принятые  в  дворянском  кругу,  и

даже часовни посещал нечасто. Когда ему требовалось обратиться к богу,

он говорил с ним своими словами, не прибегая к помощи принятых молитв.

Да и знал он наизусть только одну, самую  простую  и  известную  среди

солдат. Впервые он услышал ее перед  первым  своим  большим  боем,  на

Вейденских высотах, и запомнил сразу  и  навсегда.  С  тех  пор  набор

немудреных   слов   превратился    для    Дэниела    в    своеобразную

палочку-выручалочку,   помогавшую    вернуть    душевный    покой    и

сосредоточенность в трудные минуты. И, когда опальный маршал проснулся

на мягкой кровати в доме Рейвена и обнаружил в своей голове  форменный

компот из воспоминаний, догадок и недооформившихся  мыслей,  он  решил

прибегнуть к испытанному средству.

    Молиться полагалось, обратив взгляд к солнцу.  Но,  поскольку  уже

перевалило за полдень, и дневное светило  маячило  где-то  над  крышей

дома, Дэниел просто опустился на одно  колено  перед  открытым  окном,

обращенным на восток.  Когда  молитва  была  повторена  трижды,  мысли

действительно начали приходить в порядок. Но  обдумать  ничего  толком

Дэниел не успел, отвлеченный ехидным вопросом:

    - Обращаемся к божественной справедливости?

    Дэниел,  вставая,  сердито  обернулся.  На  пороге  комнаты  стоял

Рейвен, гладко выбритый, с аккуратно расчесанными волосами. Вид у него

был такой, словно он успел не только принять ванну, но  и  побывать  у

дорогого цирюльника.

    - Хорош! Не в  Арденн  ли  собрался?  Так  придворные  красавчики,

вроде, еще и завиваются, - не удержался от ответной колкости Дэниел.

    Но Рейвен словно и не заметил ее.

    - А что, приличный вид утром нужно иметь только  придворным?  Хоть

бы умылся перед завтраком. И, кстати, не  по  адресу  ты  обращаешься.

Теперь тебе другому богу молиться надо, однорукому. Вот  так-то,  Дэн,

воин Грифона. И не стой с разинутым ртом,  еда  остынет.  -  И  вышел,

довольно улыбаясь.

    Дэниел действительно застыл, как пораженный громом.  Во  вчерашней

суматошной беседе он словом не упомянул Рейвену про недавние события в

Эстере, и теперь пытался понять, откуда же это стало известно. Правда,

долго стоять ему не пришлось, потому что  появился  мальчишка-слуга  с

тазом, кувшином и полотенцем. Вздохнув, Дэниел стал умываться.

    Завтракали они не в кабинете, а в  большой  гостиной  на  этом  же

этаже. В  просторном  помещении,  стены  которого  были  задрапированы

таальскими коврами, стоял не  полумрак,  но  полусвет;  по  непонятной

прихоти Рейвена, которой Дэниел уже перестал удивляться,  все  окна  в

его покоях днем прикрывались тонкими шторами.  А  на  ореховом  резном

столе красовался целый парад яств и вин, которому  позавидовали  бы  в

любом знатном доме. Дэниел ел, не особо задумываясь,  что  перед  ним.

Для него, неискушенного в тонкостях  кулинарии,  все  выставленное  на

стол было одинаково вкусно. Рейвен же, будучи  в  каком-то  загадочном

настроении, капризничал,  как  маленький  ребенок.  Прислуживающий  за

обедом парень не менее четырех раз бегал на кухню по  его  требованию,

принося различные соусы. Потом Рейвену не понравился вид осадка в двух

уже открытых бутылках, потому он распорядился отнести обе в людскую, а

сам послал за новыми. Только сбившийся уже  с  ног  слуга  вернулся  с

вином, ему было  заявлено,  что  хозяин  желает  попробовать  каких-то

особенных пирожков с мясом и чесноком, которые, поэтому,  должны  быть

изготовлены немедленно. Когда парень вновь убежал, Дэниел с  интересом

спросил:

    - Дурью маешься?

    Рейвен откинулся в кресле:

    - Что ты понимаешь, солдат, я наслаждаюсь жизнью. Я остро чувствую

ее вкус.

    - При помощи соуса?

    - Хотя бы. И при помощи соуса, и при помощи муската, и при  помощи

десятков других мелочей... Просто ты  прямой,  как  копье:  сказали  -

сделаем, приказано - исполняй. Потому и поесть по твоему значит просто

набить желудок для сытости, чтобы голод делом не мешал  заниматься.  А

хорошая еда - это как хорошая загадка.

    - А слуга-то, бедный, тут при чем? - спросил Дэниел.

    - Дорогой мой маршал, когда дворянин боится  даже  прикрикнуть  на

собственного слугу, это признак того, что он сам не вырос из  коротких

штанишек. А я плачу своим ребятам именно за то,  чтобы  они  исполняли

мои маленькие прихоти. И сомневаюсь, что  кто-нибудь  из  них  захочет

сменить место службы. Я ведь  идеальный  господин:  не  прихожу  домой

пьяный, как свинья, не держу вонючую псарню,  не  играю  в  кости,  не

устраиваю шумных приемов... Так что, тут ты не прав.

    Дэниел слегка напрягся.

    - Да, кстати, о загадках, а откуда ты узнал про это?

    - Про что, про это? - Рейвен улыбнулся. Дэниел смущенно зашарил

    взглядом по столу.

    - Про Грифона, тролли тебя заешь!

    Лицо Рейвена озарила тонкая усмешка.

    - Ну, пряжку я заметил у тебя  еще  вчера.  А  подобные  вещи  мне

случается видеть не впервые,  так  что  догадаться  было  несложно.  С

именем тоже просто: Дэнов в  королевстве  хоть  пруд  пруди.  И  проще

сократить твое, чем придумывать что-то новое. А какое  у  тебя  теперь

истинное Имя я, естественно, понятия не имею.

    Дэниел задумался, потом спросил:

    - Слушай, а что, по-твоему, значит этот грифон?

    - Точно - кто ж его знает. Но  насколько  я  понимаю,  изображения

мифических животных - знаки высокого достоинства, и  носят  их  обычно

или мастера воинского ремесла, или принятые в  Клан  рыцари.  В  твоем

случае это может означать и то  и  другое  сразу.  Такое  уже  бывало.

Например Хальгрим, виконт Эльда, из Таальхольта носил Единорога.

    Дэниел мгновенно припомнил узкое лицо  виконта,  его  бело-красный

плащ, скрепленный... Седьмое небо!  На  том  приеме,  в  Кариссе,  еще

удивлялись, почему его дорогой наряд был скреплен простой железкой!

    Рейвен негромко рассмеялся, увидев откровенное удивление  на  лице

друга.

    - Твоя беда, Дэн - то, что ты не  обращаешь  внимания  на  мелочи.

Готов заключить пари на сотню крон, что ты всю эту  символику  уже  не

раз видел, в том числе и на собственных офицерах. Пряжки  там  всякие,

железные браслеты на левой руке, стальные кольца и прочее. Ведь видел?

    Дэниел почти сразу вспомнил стальной,  с  выгравированной  на  нем

стрелкой,  браслет  на  руке  капитана  Ридона,  его  заместителя   на

восточной  границе;  пряжку  с  прыгающей   рысью,   украшавшую   пояс

лейтенанта-наемника из Швица; вспомнил, и мрачно промолчал.

    - Ну вот, - удовлетворенно сказал Рейвен. - А  потом  удивляешься,

почему на сороковом году жизни впервые  услышал  о  Свободных  воинах.

Ничего, многие и на смертном одре об этом не узнают. А вывод из  этого

для тебя один - много странного есть на белом свете.

    Некоторое время Дэниел продолжал мрачно молчать. Вот ведь привычка

у Рэя - ткнет во что-нибудь носом, как щенка в лужу, и сказать нечего.

Получается глупо и обидно. Однако обижаться на Рейвена, тем  более  на

Рейвена  в  таком  настроении  было  бессмысленно.  Потому,   выдержав

ожидаемую паузу, Дэниел спросил:

    - А кто они такие, эти Свободные воины? Чего они хотят?

    Рейвен тоже ответил не сразу, делая  вид,  что  занят  созерцанием

окружающего сквозь бокал с вином.

    - Люди, Дэн,  обыкновенные  люди.  Почти  обыкновенные.  И  воины,

действительно, очень неплохие. Просто  многое  в  мире  они  для  себя

обьясняют  не  так,  как  принято  в  королевстве.  И  уж   вовсе   не

по-митраистски.

    Дэниел кивнул, вспомнив беседу с Эро.

    - Для понятности можно сказать, что они представляют из себя некий

орден, только не такой, как трандальцы, а тайный. Притом, данный орден

не рвется захватывать где-то власть и смещать королей. Как правило, до

всякой придворной политики им и дела нет.  Так  что  очень  удивляюсь,

зачем ты им понадобился. Просто сгораю от любопытства.

    Пауза затянулась. Дэниел понял, что, раз уж он сам начал разговор,

Рейвен от него не отстанет и, вздохнув, начал рассказывать.

    Когда он изложил недавние события, Рейвен задумался.

    - Не все я, конечно, понимаю, но,  в  общем,  доступно.  Так  что,

можешь гордиться тем, что твои заслуги в Каринтии не  признает  только

Его Величество.

    - То-есть?

    - То-есть сейчас они играют в  политику  на  стороне  королевства.

Скорее, конечно, не за королевство, а против ордена, но это  в  данном

случае детали. И  ты  представляешься  им  ключевой  фигурой.  Фигурой

настолько важной, что они решили привлечь тебя к нынешнему  конфликту,

даже с риском для себя. Но именно привлечь, а не  заставить.  Ощущаешь

разницу, маршал? Они никогда и никого не заставляют.

    - Слушай, ты говоришь загадками. Я, конечно, многое  понимаю...  -

Дэниел растерянно повертел бокал в руках и продолжил. - Но  почему  "с

риском для себя"? И почему люди Ордена являются их врагами?

    - По этике, Дэниел. Точнее, по этическим принципам.  А  эти  самые

принципы - штука, вызвавшая в прошлом уже не одну войну. Если я что-то

понимаю,  то  в  Ордене  очень  многое  зиждется   на   подчинении   и

принуждении, а они - Свободные воины,  не  забывай.  Конечно,  есть  и

более глубинные причины, но их ты пока можешь просто не понять. А  что

касается риска, ты разве не подумал, кого этот твой  прево,  если  он,

конечно, поверит в  твою  смерть,  может  счесть  наиболее  подходящим

убийцей?

    Дэниел нахмурился. Он уже начал понимать, к чему клонит Рейвен.

    - Ну не горожанина же... Бродягу какого-нибудь.

    - Например, наемника, - в тон ему ответил Рейвен.

    - Подожди, ты хочешь сказать, что Эро знал это, и, тем  не  менее,

рисковал?

    - Насколько я знаю, одна из главных привилегий Свободных воинов  -

свобода рисковать собой по  тому  поводу,  который  им  кажется  этого

заслуживающим. Разве митраисты не признают такое право за благородными

рыцарями?

    Дэниел задумался.

    - Значит, теперь я теперь многим им обязан.

    - А это уж как ты сам решишь. Тут все очень просто. Скажи, если бы

этих событий не было и тот же Эро или кто-то  другой  из  них  тебя  о

помощи попросил, ты бы отказал?

    - Ну, смотря в чем, конечно... Но помог бы, наверное, - Дэниел был

слегка сбит с толку.

    - Помог бы, если бы это не нарушало  твоих  принципов,  -  уточнил

Рейвен. Дэниел кивнул.

    - Хорошо. А если он теперь к тебе придет и предложит  в  настоящем

заговоре поучаствовать? Против Величества и короны?

    Дэниел не мог понять, смеется Рейвен или говорит серьезно и потому

не ответил. Он уже начинал потихоньку злиться и на Рейвена, и на себя.

Слишком ядовитые вопросы задавал старый друг, и слишком часто ответить

на них было просто нечего.

    А Рейвен выдержал паузу и продолжил:

    - Ладно, я тебя немного знаю. Ты  ему,  конечно,  откажешь,  но  и

доносить никому не побежишь. Он это тоже прекрасно  понимает.  И  если

тебя,  фактически,  в  клан  приняли,  значит  ты  со   всеми   своими

прекрасными и благородными принципами и этого Эро,  и  всех  остальных

вполне устраиваешь. Поэтому не задумывайся, чем и  как  ты  им  теперь

обязан.

    Дэниел не выдержал:

    - Да ты можешь не пудрить мне мозги, а дать совет, наконец:  ехать

мне сейчас в Кариссу или нет? - и сразу пожалел  об  этом.  Ответ  уже

угадывался по улыбке, не сходившей  сегодня  с  лица  Рейвена.  Но  от

выслушивания насмешливой проповеди о пользе терпения и размышлений его

спасло явление старого дворецкого. Рейвен живо  повернулся  к  нему  и

спросил:

    - Где пирожки? Меня что, желают уморить голодом?

    На лице Хельда отпечаталось выражение такой скорби, как будто он и

впрямь поверил словам хозяина.

    - Простите, ваша светлость.  Они  будут  буквально  через  минуту.

Просто повару потребовалось посылать в лавку за телятиной.

    - Безобразие! - Рейвен сделал вид, что просто поражен этим фактом.

    - Неужели я выделяю так мало денег, что  нельзя  заранее  закупать

все необходимое? Или повар не знает моих вкусов?  -  и,  завершая  эту

возмущенную речь, истинно королевским жестом махнул  рукой:  -  Ладно,

всех прощаю. Пирожки подать в кабинет, а к ним - сладкий яблочный соус

и бутылку тайверского. Нет, пожалуй, две, - добавил он, оглянувшись на

Дэниела. Потом снова обратил взгляд на застывшего у двери Хельда:

    - Что непонятно?

    - Ваша светлость, тут некие  горожане  нижайше  просят,  чтобы  вы

уделили им немного времени.

    - Нет, нет и нет! - Рейвен отрицательно помахал рукой. - Скажи им,

что у меня важные дела, поэтому я никого не принимаю. Ни  сегодня,  ни

завтра,  ни  послезавтра.  Пусть  обращаются  хоть  к  самому  королю.

Понятно?

    - Да,  ваша  светлость,  -  и  Хельд  вышел,  продолжая  почему-то

сохранять скорбный вид. А Рейвен обратился к маршалу:

    - Пойдем в кабинет. Там удобнее продолжать беседу.

    Кабинет Рейвена  выглядел  весьма  своеобразно.  Две  стены  почти

полностью  занимали  заставленные  книгами  шкафы.  Сам  Дэниел   знал

грамоту, но обращался ныне к печатному  слову  в  основном  от  скуки.

Потому он всегда диву давался, где его  другу  удалось  найти  столько

книг и как он успел их  все  прочитать.  К  тому  же,  эта  библиотека

наверняка стоила целое состояние. Едва ли меньше  стоило  и  огромное,

почти в рост человека, металлическое зеркало, которое  украшало  стену

около  балконной  двери.  На  полочке  перед  ним  разместилась  целая

коллекция  всяческих  вещиц,   которые   маршал   считал   непременной

принадлежностью  то-ли  магов,  то-ли   шарлатанов.   Были   здесь   и

хрустальный шар с кулак размером, и целый  набор  палочек  из  разного

дерева, и два ножа с разноцветными ручками. Рядом с ними лежало  нечто

уж и вовсе непонятное: браслет в форме странно перекрученного  кольца,

стержень из черного камня и множество маленьких коробочек и флаконов с

загадочными, но наверняка вонючими зельями.

    Пока  Дэниел  рассматривал  новую  обстановку   кабинета,   Рейвен

плюхнулся в кресло и взмахом руки отодвинул на край  стола  письменный

прибор и статуэтку ворона из черного нефрита.

    - Так на чем мы закончили, дорогой друг?

    Но судьба, видимо, решила, что Дэниел получил на сегодня  довольно

поучений. В дверях снова возник дворецкий, на этот раз с подносом.  Он

выставил на стол две открытые бутылки вина,  соусник  и  полное  блюдо

румяных пирожков и сообщил:

    - Ваша светлость, они не уходят.

    - То-есть как? - удивленно  спросил  Рейвен.  -  Их  что,  палками

гнать?

    - Один из них говорит, что ему, мол, идти больше некуда, и если вы

его не выслушаете, он руки  на  себя  наложит.  Прямо  на  крыльце,  -

ответил Хельд и очень серьезно добавил: - Нехорошо получится.

    Рейвен задумался.

    - Действительно, нехорошо.  Труп  потом  куда-то  девать...  Опять

неприятности... Так уж и быть, сейчас мы завтракать закончим  и  пусть

заходят.

    Потом озабоченно спросил:

    - А сапоги у них грязные?

    Дворецкий кивнул:

    - Да, ваша светлость, грязные.

    - Тогда на второй этаж пусть босиком идут, ковры пачкать  не  дам.

Короче, пусти их через четверть часа.

    Рейвен откусил пирожок,  запил  его  вином  прямо  из  бутылки,  и

пожаловался:

    - Устроили тут проходной  двор.  А  теперь,  значит,  новая  мода:

вешаться на чужом крыльце. Интересно, на чем бы он там  повесился?  Да

ты пирожки бери, пока горячие.

    Дэниел последовал его совету.

 

    6.

 

    На этот раз в темный и пыльный закуток за книжными полками маршала

загнала не нужда, а простое любопытство. О Рейвене давно ходили слухи,

что он общается с самым подозрительным народом, чуть ли не конюхами  и

трубочистами. Молодой  сотник  лучников  в  Кариссе  рассказывал,  что

виконт Корвилль спас как-то от неизлечимой болезни дочку оружейника, а

тот сделал ему в подарок  удивительную  кольчугу.  "Целый  год  делал,

честное слово. Кольцо каждое в ноготь будет, не больше, и  не  запаяно

вовсе, а крохотной такой  заклепочкой  скреплено,  сам  видел.  И  еще

шнурки кожаные в кольцах пропущены.  Затянул  -  и  она  ложится,  как

дорогое платье. Нипочем не заметишь, чтоб мне провалиться"  -  божился

рассказчик.  И   эта   история,   пожалуй,   была   одной   из   самых

правдоподобных. Дэниел  привык  пропускать  такие  сказки  мимо  ушей.

Потому внезапное явление незваных гостей, считавшееся,  видимо,  делом

обыденным, глубоко его заинтересовало.

    Тем временем в кабинете скрипнула дверь и Дэниел  приник  к  узкой

щелочке. И появившаяся из-за двери пара чуть не вызвала у  него  сразу

приступ нервного смеха. Первый не достал бы маршалу и до  плеча,  зато

толще был, по крайней мере, вдвое. Судя по дорогому синему  кафтану  и

позолоченному медальону на шее, был он представителем вошедшего во все

анекдоты  племени  столичных  купцов,  честных  торговцев   фальшивыми

драгоценностями, мукой с жучками и пирогами с собачьим мясом. Согласно

анекдотам, сему персонажу полагалось иметь румяное  лицо  с  огромными

щеками, постоянно хранящее слащавое выражение. Но вот наружность-то  у

него подкачала. Щеки обвисли, как  пустые  бурдюки,  три  волосины  на

голове находились в полнейшем  беспорядке,  да  и  лицо  покрыто  было

какими-то грязными разводами подозрительного вида. "Его что, неделю на

хлебе и воде держали?" - подумал Дэниел.

    Зато  второй  посетитель  представлял   полную   противоположность

первому. Это был высокий широкоплечий  парень  с  мозолистыми  руками,

сложения такого, что мог украсить даже королевскую гвардию. Был  он  в

добрых два раза моложе и куда поплоше одет: его  полотняные  куртка  и

штаны если чем и были  крашены,  то  только  луковой  шелухой,  отчего

приобрели грязновато-рыжий цвет. Однако лицо этого молодого  здоровяка

вместо положеной жизнерадостности и добродушия тоже выражало уныние  и

растерянность.

    "Интересно, - подумал Дэниел, - а  они  и  вправду  босиком?",  И,

слегка сменив угол  зрения,  обнаружил,  что  оба  были-таки  обуты  в

сапоги, хотя и начищенные до немыслимого  блеска.  Дэниел  представил,

как эта парочка четверть часа счищала  с  обуви  столичную  грязь  под

насмешки слуг, и зажал рот ладонью. Впрочем, если бы он засмеялся, это

все равно не удалось бы  расслышать,  потому  что  купец  рухнул,  как

подрубленный, на колени, и однотонно заголосил:

    -  Ради  всего  святого,  благородный  господин,  светлый   принц,

помогите! Самое дорогое потерял, теперь только руки на себя  наложить!

Спасите,   вечной   справедливостью   заклинаю!   "Каков   стиль,"   -

прокомментировал про себя Дэниел.  Рейвен  выждал,  пока  вопли  купца

перейдут уж вовсе во что-то невнятное, и спросил:

    -  А  вы  уверены,  любезнейший,  что  я   занимаюсь   нахождением

потерянных вещей? Обратитесь лучше к гадалке.

    В ответ купец снова завопил:

    - Спасите, ваше высочество, кровиночку мою, рабом вашим  стану  на

всю жизнь, сапоги целовать буду...

    Дальнейшие его мольбы  вновь  перешли  в  невнятное  бормотание  и

всхлипывания.

    Рейвен рассеянно поглядел на сапоги и сказал:

    - Не надо! - потом обратился к парню:

    - А что, собственно, случилось?

    Парень, и не подумавший преклонить колени перед знатным  сеньором,

ответил:

    - Да дочку у него украли, у  жадюги  старого.  Отдал  бы  за  меня

замуж, как с отцом сговаривались, так цела б была. А то я, видишь  ли,

рылом не вышел.

    Рейвен несколько посерьезнел:

    - Любопытное дело. Ну-ка, изложите поподробнее.

    Из дальнейшей речи купца, сплошь усеянной то униженными  мольбами,

то обращениями к небесам и прочим высоким материям, Дэниел уяснил  для

себя только два факта.  Во-первых,  позавчера  лавку  купца,  который,

между прочим, оказался небезызвестным в  столице  Мартеном,  торговцем

дорогими тканями,  посетил  Арет,  управляющий  отелем  графа  Германа

Стэнора, и отпустил пару комплиментов в адрес дочери  Мартена,  Жанны.

Во-вторых, вчера вечером упомянутая Жанна бесследно  исчезла.  Притом,

купец усматривал между этими двумя фактами какую-то связь. Граф Герман

был хорошо известен Дэниелу. Происходил он из могучей западной  семьи,

владевшей южной частью Приморья, приходился покойной королеве  братом,

обитался ныне при дворе и терпеть не мог обоих братьев  де  Брас.  Был

граф человеком пустым: разводил собак, хорошо разбирался  в  соколиной

охоте, но ничего не понимал в делах государственных, хотя и  входил  в

Большой совет. Но, несмотря на свою  нелюбовь  к  графу,  пока  Дэниел

видел  в  этом  абсурдном  обвинении  только  клевету  на   дворянина.

Дождавшись конца словоизлияний, Рейвен ядовито поинтересовался:

    - А вы не думаете, что она просто убежала?

    - Как?! - патетически воскликнул купец.

    - Ножками, любезный, ножками.

    Мэтр  Мартен  пораженно   замолк,   видимо,   ошеломленный   таким

предположением. Но тут в разговор вступил его невежливый спутник.

    - Понимаете, ваше высочество, какое дело...  Батюшка  мой,  конями

торговамши, подразорился, а я нынче извозом занимаюсь. Три  подводы  у

нас, зелень всякую возим,  молоко  по  лавкам,  все,  в  основном,  по

постоянным клиентам. Я и сам кнутом  не  гнушаюсь,  особо  если  заказ

выгодный, а кто из возчиков болеет, или в запое.

    К удивлению Дэниела, Рейвен, слушая вовсе не имеющий  отношения  к

делу рассказ возчика, даже слегка наклонил голову  и  прищурился,  что

являлось у него признаком особого внимания.

    - Так вот, - продолжал парень, - тут намедни у  человека,  что  за

всякой снедью для графского стола ездил, ось поломалась. Ну, у телеги,

то-есть. И господин Арет меня, значит, на пять дней подрядил. Я каждое

утро к ним на двор подъезжал,  ну,  значит,  и  сегодня  тоже.  Слуги,

значится, подводу разгружать стали, а я на черное крыльцо  подошел  за

расчетом. Там господин Арет стоял, и с ним кто-то из благородных, весь

в плащ закутавшись,  простудился,  видать.  Ему  рядом  коня  седлали.

Здорового такого, черного, и породы нездешней. Ну, господин Арет  стал

серебро отсчитывать, а тут кто-то из челяди выбегает, и кричит: девка,

мол, что вчера привезли, графин дорогой побила. И царапается, говорит,

стерва. Тут в дому и правда, кто-то заорал дурным  голосом,  а  потом,

чтоб мне провалиться, слышу, как Жанна челядинцев по-площадному кроет.

Господин Арет аж со счету сбился, на слугу рявкнул. Запри, говорит,  в

правом крыле, где ставни на окнах, и чтоб духу твоего здесь  не  было,

болван. И прибавил по-закрученному. Тогда тот благородный  и  говорит:

"Погубят Германа бабы". И к коню пошел. А сказал не по-нашему, а вроде

как возчики из Хольда говорят. Я слыхал, когда караван приходил. Ну, я

расчет получил, а сверх того  господин  Арет  мне  три  монеты  дал  и

сказал: это тебе за язык. Я, как  лошадь  в  конюшню  поставил,  сразу

бегом на Суконную улицу. А там отец, вон, волосы на себе рвет.

    - Заметно, - сказал Рейвен, окинув взглядом потную лысину купца. -

А кто вам присоветовал ломиться ко мне и вешаться у меня на воротах?

    Купец что-то невнятно замычал, но парень просто  заткнул  ему  рот

рукой.

    - Так понятное дело, не во дворец же с этим идти. Там  разве  чего

дождешься? Герден-оружейник так  и  сказал:  если,  говорит,  господин

Ворон не поможет, значит, пропало все.

    Рейвен удовлетворенно кивнул:

    - Ну, если Герден, тогда ладно. А вы совершенно уверены, что  этот

благородный именно на нордмаарском диалекте говорил, а не на таальском

или, скажем, на островном?

    Парень почесал в затылке:

    - Ну, не на таальском, так это  точно,  таальцы  слова  по-чудному

тянут. А по-островному я и не знаю.

    - А как он из себя выглядел?

    - Здоровенный такой, ростом с меня... Ну, рыцарь, в общем...

    - А почему вы  решили,  что  он  именно  рыцарь?  -  с  непонятной

настойчивостью продолжал задавать вопросы Рейвен.

    - Ну, так, плащ у него дорогой, сапоги лосиной  кожи,  конь...  Да

еще печатка на руке была. Странная такая. Там серебром по черни не  то

зверь, не то птица, чудовище, в общем. Да и господин  Арет,  над  всей

челядью начальник, с ним держался... Ну, вроде как с графом, только  с

опаской какой-то.

    - Понятно, - Рейвен слегка напрягся  и  обратился  ко  второму:  -

Надеюсь, мэтр Мартен, вы об этом еще не на всю улицу раззвонили?

    - Да я и словечком не обмолвился, лавка сегодня с полудня закрыта,

все по домам ушли, а тут горюшко такое.

    - Когда я пришел, - дополнил возчик, - он как раз сидел и думал, к

кому обратиться. А я, кроме Гердена, никому не говорил.  Что  я,  себе

враг?

    Рейвен кивнул и снова обратился к купцу:

    - А есть ли у вас, любезнейший, какая-нибудь  вещь,  которую  ваша

дочка узнает?

    - Конечно, ваше высочество, конечно, - купец засуетился и  вытащил

из кошеля тонкое серебряное колечко. - Жены покойной кольцо, последняя

память. Жанна его носит изредка, а нынче его, бедненькая,  на  столике

забыла.

    Рейвен небрежным жестом остановил поток красноречия и взял кольцо.

    - Да, вот еще что, - парень  потер  лоб.  -  Герден  говорил,  что

Тремон, садовник графский, тоже про девку какую-то давеча поминал.  Он

нынче с полудня в "Золотом Олене" пьет. Надерется, небось, к вечеру до

поросячьего визга.

    - Отлично. - Рейвен встал и  подошел  к  Мартену.  -  Значит  так,

любезнейший. Дочка ваша куда-то уехала на пару дней. Скоро вернется. А

вы в таком расстройстве из-за того, что вас к виконту Корвиллю позвали

образцы тканей показать, полтора часа в людской промурыжили,  и  после

выгнали чуть не в шею. Понятно?  И  вот  еще  что.  Когда  ваша  дочка

вернется из э-э-э... дальней поездки, то она будет помолвлена  с  этим

смышленым юношей. Как вас, кстати, зовут? - обернулся он к возчику.

    - Ревальд, сэр.

    - А с Герденом вы откуда знакомы?

    - Так он у меня всегда повозку нанимает, когда  брони  на  ярмарки

возит.

    - Хорошо, хорошо. Передавайте добрые пожелания.

    Тут до купца наконец дошло, какой  оборот  принимает  дело,  и  он

опять повалился на колени.

    - Милостивый господин, да я... Всю жизнь...

    - Хватит! - прикрикнул Рейвен. - И если будете  болтать,  получите

не дочку, а нож в горло.

    Купец замолчал, как-будто чем-то подавился. Рейвен отошел к  стене

и залюбовался собственным отражением в зеркале. А  потом  обернулся  и

рявкнул голосом десятника, муштрующего новобранцев:

    - А теперь пошли к троллевой матери! Хельд, проводить!

    Посетители  испарились  мгновенно.  Рейвен  еще  некоторое   время

постоял в задумчивости перед зеркалом, потом подошел к книжным  полкам

и открыл дверь. Дэниел, выбравшись на свет,  стал  стряхивать  с  себя

пыль, уже готовый засыпать друга градом вопросов.  Но  тот  неожиданно

резко повернулся и  вышел.  Из-за  двери  раздался  его  повелительный

голос:

    - Хельд! Вистена ко мне!

    Дэниел не нашел ничего лучше, как плюхнуться  в  кресло  и  допить

вино  прямо  из  бутылки.  Его  распирали  совершенно   противоречивые

чувства. Ну Рейвен, ну, благодетель хренов, когда речь  идет  о  делах

государственной  важности:  "Посидим,  подождем",  а  из-за   какой-то

горожанки  забил  тревогу,  как  на  пожар.  Но   сквозь   раздражение

пробивалось настойчивое ощущение, что  все  не  так  просто.  Он  стал

перебирать в памяти  подробности  разговора.  Смущало  только  одно  -

рыцарь, кольцо. Неужели...

    Дверь хлопнула, и  в  комнату  вошел,  да  нет,  скорее,  ворвался

Рейвен. Но не Рейвен - утонченный  аристократ,  который  так  досаждал

приятелю весь день, а Рейвен озабоченный, но веселый и  деятельный.  И

Дэниел проглотил уже вертевшиеся на языке упреки и спросил:

    - Слушай, а на печатках  трандальцев  тот  же  дракон,  что  и  на

гербах?

    Рейвен обратил на него  свой  взгляд,  сначала  удивленный,  потом

по-детски восторженный.

    - Слушай, Дэн, а ты, оказывается, очень быстро учишься. Да, именно

тот же самый.

    - Но как ты угадал?

    - Чистая  интуиция,  мой  друг.  К  тому  же,  среди  всего  этого

придворного  гнидника  нынешний  граф  Стэнор  -  первый  кандидат   в

настоящие изменники, или один из первых, по крайней мере.  Уж  слишком

легко он тратит деньги, и они у него все не кончаются. К тому  же  его

голос был не последним, когда обсуждался вопрос о твоем смещении.  Так

что с этой дочкой нам удивительно повезло. Если  нас  там  поймают,  я

помогу тебе исчезнуть, а сам добровольно отдамся в руки стражи.  Будет

пикантная рыцарская  история  со  спасением  невинной  девицы  из  лап

грязного  развратника.  Над  графом  слегка  посмеются,  мне   выразят

высочайшее порицание, и на этом все кончится. А вот если мы  обнаружим

там гостя или какие-нибудь другие доказательства измены,  граф  Герман

запляшет, как живой карп на сковородке. Тогда мы имеем козырную взятку

в этой игре, а про девицу все забудут.

    - Постой! - сказал пораженный Дэниел. - Нас поймают?  То-есть,  мы

полезем в чужой дом, как разбойники?

    - Как воры, - уточнил Рейвен. - Разбойники, они больше на  дорогах

грабят. Естественно, полезем. Или ты хочешь явиться  туда  с  судебным

приставом и десятком арбалетчиков?

    За последнее время Дэниелу  пришлось  испытать  много  нового,  но

такое...

    - И что же мы, ночью будем через ограду карабкаться? - спросил  он

чуть ли не с ужасом.

    - Вот еще! - Рейвен рассмеялся. - Как  сказал  этот  милый  юноша,

садовник Тремон сейчас пьет в "Золотом Олене", и пьян, наверняка,  уже

в половину поросячьего визга. А через четверть часа он будет пить  уже

в компании нового друга, который ему до полного визга дойти поможет. В

итоге, к сумеркам этот самый новый друг, то-бишь Вистен, принесет  нам

ключ  от  садовой  калитки.  И  мы  войдем  через  нее,  как  положено

авантюристам.

    - Где ты таких людей берешь? - угрюмо спросил Дэниел,  осознавший,

что в ночном походе ему участвовать придется.

    - Когда как. Вистена, например, чуть за воровство не повесили.  Но

я решил, что умирать в семнадцать лет рановато.

    Мысли в голове Дэниела и вовсе пошли колесом. Вот денек сюрпризов!

Он даже не стал объяснять другу, что рыцарю не подобает держать  среди

челяди висельника, даже несостоявшегося. Не стал, потому что  знал,  в

каких выражениях услышит ответ. Вместо этого  он  принялся  обдумывать

обстоятельства будущего похода, и нашел еще одно слабое звено.

    - Ну хорошо, допустим, мы даже в дом войдем. А дальше? Будем,  как

слепые котята, во все двери тыкаться?

    Рейвен фыркнул.

    - Никоим  образом.  Когда  граф  устраивал  последнюю  пьянку  для

благородных  господ,  именуемую  приемом,  у  него  был   один   очень

любопытный гость, который запомнил расположение всех комнат  и  хорошо

держит его в голове. И не в последней голове королевства! - и погладил

себя по волосам.

    Дэниел понял, что все его доводы отметены, и грустно  замолк.  Ему

вовсе не хотелось участвовать в подобной авантюре,  но  если  это  был

единственный способ предотвратить измену, приходилось соглашаться. Тут

Рейвен, ходивший из угла в угол,  остановился  и  резко  повернулся  к

Дэниелу.

    - Да, имей в виду, ты пойдешь в кольчуге и с оружием.  И  если  мы

встретим там трандальского гостя, тебе придется его  убить.  Убить  на

месте, безо всяких рыцарских церемоний.

    Поскольку вежливых слов у Дэниела уже не было, он ограничился тем,

что просто кивнул.

 

    7.

 

    Говорят, что все темные дела делаются ночью. Но за полчаса пути от

дома Рейвена к отелю Стэнор Дэниел понял, что делать их  днем  гораздо

легче. Днем идущий по улице дворянин с  телохранителем-наемником  едва

ли вызвал бы чье-то подозрение. Сейчас  же  двум  друзьям  приходилось

нырять в переулок при первом же стуке шагов  по  булыжнику.  С  ночным

патрулем они так разминулись только  один  раз,  все  остальное  время

попадались то  какие-то  запоздавшие  гуляки,  то  непотребные  девки,

которых в столице в последнее время развелось уж слишком много. И чего

это графу понадобилась купеческая  дочь,  ломал  себе  голову  Дэниел,

послал бы этого своего Арета  на  улицу  ночью,  так,  небось,  добрый

десяток наловил бы. Так нет,  вляпался  вместо  этого  в  дерьмо.  Тут

маршал поймал себя на том, что думает не как  рыцарь,  а  как  наемный

солдат, и устыдился собственных мыслей. Но потом стыд  прошел.  "Ну  и

бес с ним." - решил про себя Дэниел. - "Все равно я сейчас никто, Гест

из клана Свободных воинов. Поэтому мне  и  в  чужой  дом  ночью  лезть

можно, а может можно и что похуже..." Но беспокойство не исчезало. Оно

только усилилось, когда они достигли, наконец, калитки сада, и  Рейвен

повернул в замке ключ. Вслед за этим,  он  выудил  из  кармана  черную

шелковую маску и надел на лицо.

    - А теперь тихо и за мной к черному ходу. Железом не бренчи.

    Дэниел выразительно постучал  костяшками  пальцев  по  голове.  На

востоке ему не единожды приходилось водить отряд  в  разведку  и  даже

созерцать на расстоянии вытянутой руки палатки вражеского лагеря.

    Как два безмолвных призрака, гонимых ветром, они пересекли  сад  и

вышли на задний двор, к черному ходу. Дэниел с  подозрением  покосился

на псарню, о существовании которой только  что  вспомнил.  Но  лая  не

последовало. То ли граф, уезжая в Арденн, забрал собак с собой, то  ли

они просто спали. Последнее показалось Дэниелу маловероятным.

    Рейвен приложил палец к губам и  с  неожиданным  шумом  и  треском

начал подниматься на крыльцо, так, будто желал его  снести.  Вслед  за

этим, он начал барабанить в дверь. "С ума сошел." - подумал Дэниел.  -

"Сейчас весь дом перебудит." Из-за двери раздался голос:

    - Какого...? Кто здесь?

    Тут Рейвен ответил совершенно не своим голосом:

    - Т-тремон... ик!

    И добавил, вне связи с предыдущим:

    - Шляпу потерял...

    Расчет оказался, на удивление, верным. Некто  за  дверью  даже  не

стал  выглядывать  в  окошечко,   а   сразу   завозился   с   засовом,

приговаривая:

    - Опять нажрался, сволочь! Нюхать тебе завтра вожжей  на  конюшне.

Ничего, сейчас я тебе сам в рыло дам.

    Рейвен извлек из-под плаща тяжелую  дубинку,  обмотанную  тряпкой.

Дверь отворилась, но стоящий за ней человек успел только раскрыть рот,

потому что Рейвен ударил ему дубинкой точно между глаз, а потом поймал

за грудки,  не  давая  телу  рухнуть  на  пол,  и  пихнул  к  Дэниелу,

прошептав:

    - Связать, рот заткнуть.

    Благодаря предусмотрительности Рейвена, веревка и тряпка в  запасе

имелись, и маршал справился со  своим  заданием  без  труда.  Пока  он

затягивал узлы, Рейвен взял со стола свечу, быстро  осмотрел  комнату,

лестницу и коридор и вернулся к двери.

    - Пихай его под лавку. Не сдохнет. А если и сдохнет  -  не  жалко,

это Арет и есть.

    Под лавкой, действительно,  нашлось  достаточно  места.  Засовывая

туда тело, Дэниел сообразил, что дворецкий наверняка  был  замешан  во

всех темных делишках графа, и действительно пожелал ему сдохнуть.

    Как только он закончил, Рейвен начал подниматься по лестнице.

    - Погоди, - прошептал ему Дэниел, - а свеча?

    Рейвен пожал плечами и махнул рукой. "Ну да."  -  подумал  Дэниел,

стараясь не скрипеть ступеньками. "Он же, зараза, в темноте как  кошка

видит."

    Поднявшись по лестнице, они попали в коридор, а оттуда в  довольно

большую комнату с камином и даже зеркалом. Вдруг в смутном свете луны,

пробивавшемся через щели ставен, Дэниел разглядел какую-то белую тень,

появившуюся из-за камина, и схватился за меч. Но это оказалась  только

огромная борзая столичной  породы,  правда,  вела  она  себя  странно.

Вместо того, чтобы с лаем броситься на незнакомцев, собака  подошла  к

Рейвену и обнюхала его руку. Рейвен почесал зверюгу за ухом,  погладил

по голове  и  угостил  куском  сахара.  Удовлетворившись  подношением,

борзая вернулась на свой коврик.

    - Так, - шепотом сказал Рейвен, - это гостиная. За  той  дверью  -

кабинет графа. Сейчас мы попробуем туда попасть.

    Дверь в кабинет была, естественно, заперта. Но Рейвена  и  это  не

остановило. Он извлек из кармана  какой-то  металлический  стержень  и

минут пять ковырялся им в замке, после  чего  тот  сдался  с  жалобным

щелчком. Дэниел последовал за другом внутрь. Он уже, видимо,  перебрал

чудес на сегодня, и его не удивляли ни молчаливая собака, ни почти что

самооткрывающиеся замки, ни то, что их  еще  никто  не  заметил  и  не

поднял тревогу.

    Рейвен  повел  себя  в  кабинете  вполне  по-хозяйски.   Проверив,

насколько плотно закрыты двери  и  ставни,  он  зажег  свечу  и  начал

копаться в бумагах на столике писца. Дэниел напряженно застыл у двери,

прислушиваясь к каждому шороху, но  все  звуки  производили  Рейвен  и

возившаяся на коврике за дверью борзая.

    Рейвен отбросил кучу бумаг и ругнулся.

    - Ни хрена тут нет. Ладно, посмотрим  в  ящиках.  -  И  перешел  к

шкафчику.

    Тут он сразу же  наткнулся  на  нечто  искомое.  В  руках  виконта

оказались  два  не  первой  свежести  пергаментных  листа  с  текстом,

напоминавшим официальные документы,  и  при  них  -  какой-то  клочок,

видимо, записка. Прочитав первый лист, Рейвен  аж  присвистнул,  забыв

про тишину, и мгновенно сунул документы за пазуху.  Все  остальное  он

просмотрел весьма невнимательно, после чего задул свечу и сказал:

    - Так, теперь в левое крыло, поищем гостя.

    Они покинули кабинет и гостиную и  вновь  двинулись  по  коридору.

Судя по всему, Рейвен действительно великолепно ориентировался в доме.

    - Внимание, сейчас парадная лестница.

    На диване под подсвечником, около парадной лестницы,  сладко  спал

охранник,  бросив  рядом  пояс  с  каким-то  подобием   меча.   Рейвен

совершенно кошачьими шагами приблизился  к  нему  и  резким  движением

прижал растопыренные пальцы к шее. Спящий дернулся и перестал сопеть.

    "Неужели убил?" - подумал Дэниел. Рейвен, словно читая его  мысли,

повернулся и прошептал:

    - Отключил на часик. - И призывно  махнул  рукой,  снова  ныряя  в

темноту коридора.

    Здесь он толкнул две двери, но обнаружив, что они не  заперты,  не

стал даже и заходить. Наконец, третья не поддалась толчку,  и  в  руке

Рейвена снова появился знакомый металлический  штырь.  Но  этот  замок

легко сдаваться не собирался. Рейвен ковырялся так долго,  что  Дэниел

уже начал во всю нервничать.

    - Вот пес, заговоренный он, что ли? Ну-ка, еще раз...

    Раздался тихий щелчок. Дверь, наконец,  отворилась.  Здесь  Рейвен

почему-то зажег свет без опаски, и глазам взломщиков предстало  весьма

скромное убранство комнаты, которое составляли  стол,  кровать,  шкаф,

оружейная стойка и таз с кувшином для умывания. Можно  было  подумать,

что здесь давно не жили, если бы не предметы,  разложенные  на  столе.

При дневном свете все рейвеновское околомагическое барахло вызывало  у

Дэниела улыбку, и он никогда не  думал,  что  оно  способно  выглядеть

столь зловеще. Даже обычный магический шар здесь был сделан из черного

непрозрачного камня и лежал на чем-то  вроде  миниатюрного  подносика,

тоже черного. Такой же, как у Рейвена, черный кристалл  держала  очень

тонко вырезанная из серебра  рука  скелета;  обоюдоострый  жутковатого

вида нож был целиком сделан  из  черного  камня.  У  Дэниела  возникло

ощущение, что на столе не хватало только черепа, как  будто  стоял  он

здесь,  и  его  или  куда-то  убрали,  или  забрали  с  собой,  уходя.

Бесстрашный маршал обнаружил, что его  бьет  крупная  дрожь.  Впрочем,

Рейвена эта обстановка ничуть не смутила. Он  сунул  Дэниелу  свечу  и

начал аккуратно водить руками  над  столом,  не  касаясь,  однако,  ни

одного из предметов, и при этом  что-то  невнятно  бормоча.  Когда  он

погладил воздух над шаром, Дэниел расслышал что-то  вроде:  "Ну  и  на

хрена так сложно?.." Рассматривание кристалла сопровождала фраза: "Для

антуражу, значит...", а нож и вовсе интереса не вызвал.  Потом  Рейвен

выпрямился.

    - Ерунда это все. Самое нужное он с собой забрал. И сюда,  похоже,

уже не вернется. Пошли.

    Они вышли из комнаты, снова миновали диванчик со спящим слугой,  и

перешли  в  другое  крыло  дома.  Здесь   явственно   ощущался   запах

ароматических свечей и благовоний, а драпировки на стенах имели  более

нежные оттенки, переливавшиеся в лунном свете из незакрытого ставнями,

хотя и зарешеченного окна в конце коридора. Тут Рейвен повторил тот же

маневр, поочередно толкая двери.  Когда  одна  из  них  не  поддалась,

Рейвен собрался  было  в  третий  раз  повторить  знакомый  номер,  но

металлический стержень переломился с громким лязгом.  Дэниел  покрылся

холодным потом, однако по-прежнему никто не поднимал тревогу.

    - Потоки Нифльхеля! - непонятно ругнулся Рейвен.  -  Выломать  ее,

что-ли?

    - Ты же всех перебудишь грохотом.

    - Ладно, попробуем иначе. Давай меч.

    - Вот уж нет, этим обойдешься, - Дэниел  протянул  кинжал.  Рейвен

просунул кинжал  в  щель  между  дверью  и  косяком  и  сильно  нажал.

Естественно, кинжал сломался с еще более громким звоном.

    Дэниел зашипел, как облитая водой кошка.  Рейвен  невоспроизводимо

выругался и отжал-таки дверь  обломком  кинжала,  открыл  ее  и  резко

шарахнулся в сторону.  Дэниела  спасла  только  воинская  реакция:  он

поймал  на  лету  тяжелый  медный  кувшин,  но  половина   содержимого

оказалась на кольчуге. Судя по запаху, вино было  не  из  дешевых.  Из

темноты раздался голос:

    - Я сейчас закричу.

    - Не надо, - сказал Рейвен. - Мы, собственно, от вашего батюшки.

    И протянул на вытянутой руке кольцо. Дэниел стоял,  как  идиот,  с

кувшином в руках, тем более, что обзор ему закрывало плечо Рейвена. Из

темноты раздалось:

    - Ну и что теперь?

    - Одевайтесь, мать вашу, прабабушку...,..., и пошли!

    В ответ прозвучало возмущенное:

    - Что я, в рубашке по  улице  пойду?  Они  у  меня  все  остальное

отобрали.

    - Да хоть в чем мать родила, только  быстрее!  -  рявкнул  Рейвен,

распаляясь.

    - Тебе что, ежа в штаны засунули? - прошипел Дэниел.

    Рейвен изящно хлопнул себя по лбу:

    - Ах, да!

    Тут, наконец, показалась спасаемая. По росту она вполне  подходила

своему жениху, однако имела весьма изящные  для  простолюдинки  формы,

которые несложно было разглядеть  сквозь  тонкую  ткань.  Дэниел  даже

восторженно хмыкнул. Девица повернулась и одарила маршала взглядом, от

которого, должно быть, дохли лошади.

    - Кувшин поставь, наемник.

    Дэниел поперхнулся, сообразив, что все еще держит несчастный сосуд

в  руках.  Пришлось  сделать  изрядный  глоток,   чтобы   восстановить

самообладание.  За  это  время  Рейвен  успел  вернуться  в  серьезное

настроение, быстро накинул на плечи девушки свой плащ, схватил  ее  за

руку и потащил по коридору. Дэниел последовал за ними, каждую  секунду

ожидая, что раздадутся испуганные вопли: "Стража!"  Они  скатились  по

черной лестнице в кухню, где свечи на столе не сгорели и наполовину и,

не обращая внимания на доносившиеся из-под скамьи  звуки,  вылетели  в

сад. Нырнув в тень деревьев, Дэниел еще раз оглянулся на дом,  но  там

все было спокойно, не загорался свет, не  слышались  вопли,  никто  не

бегал по двору с факелами... Даже не верилось.

    Последнее приключение поджидало их  по  дороге  обратно.  Они  уже

подошли к середине улицы Медников,  за  которой  начинались  окраинные

кварталы, когда  за  перекрестком  раздался  стук  сапог  гвардейского

патруля. Но Рейвен не растерялся и тут. Он  привлек  девушку  к  себе,

обняв за талию, перебросил ее руку себе на  плечо  и  что-то  негромко

прошептал. Дэниел уже  приготовился  к  бою,  но  только  пройдя  мимо

четырех хмурых стражников с факелами  и  сержанта  сообразил,  что  те

увидели обычную картину: какой-то мелкий дворянин волочит в  свой  дом

шлюху, а за ними тащится пьяный охранник,  тем  более,  что  вином  от

Дэниела разило весьма непритворно.

    И  когда,  наконец,   навстречу   гостеприимно   открылась   дверь

рейвеновского дома, маршал понял, что предпочтет еще  одну  встречу  в

поле с конницей Серебряных всадников где-нибудь на Вейденских  высотах

повторению ночного приключения.

 

    Ѕ * *

 

    Полчаса спустя все пережитое как-то отошло в сторону. Друзья снова

занимали уютные кресла в кабинете Рейвена и наслаждались  великолепным

паштетом, сыром и красным вином. Казалось, что опять  вернулся  вечер,

только вот на улице уже светало. Дэниел задумчиво спросил,  прожевывая

сыр:

    - А собаку ты что, тоже заранее прикормил?

    - Да я эту псину в первый раз вижу.

    Дэниел удивленно хмыкнул. Рейвен подцепил на хлеб кусок паштета  и

продолжил:

    - Просто меня еще ни одна собака не укусила. Ты что, волкодава  не

помнишь?

    Волкодава Дэниел, конечно, помнил. Здоровенная  эта  зверюга  была

подарена Герберту послом из Швица, и о ее свирепости  ходили  легенды.

Рейвен тогда на спор не только вошел  в  незапертую  комнату  будущего

дядюшки, но еще и увел собаку с собой, за что  крепко  получил  от  ее

хозяина по  шее.  Задумчивость  Дэниела  прервал  истерический  хохот.

Рейвен давился паштетом  и  делал  судорожные  попытки  не  опрокинуть

стоящий на краю стола кубок. Плечи его тряслись. "Нервное," -  подумал

Дэниел, но все же спросил:

    - Ты что, спятил?

    Рейвен повернул к нему залитое слезами лицо.

    - Дэн, мы с тобой редкостные идиоты.

    - Да, - механически согласился Дэниел, и тут же пожалел об этом.

    Рейвен снова расхохотался.

    - Так ведь ты идиот вдвойне, ты ведь еще не догадался, почему.

    - Почему? - в голосе Дэниела прозвучало недоумение.

    - Потому что вместо того, чтобы разыгрывать из себя взломщиков, мы

могли бы отобрать ключи у дворецкого.

    Дэниел порадовался, что уже прожевал  сыр.  Удержаться  от  хохота

было положительно невозможно.

    Когда они, наконец, отсмеялись, Дэниел задал еще один  волновавший

его вопрос:

    - А что за бумажки ты упер из кабинета, вор-аристократ?

    Тут Рейвен в одно мгновение стал серьезным.

    - Сущая мелочь, Дэн. Всего-навсего смертный приговор графу.

    Дэниел даже приподнялся в кресле.

    - То-есть?

    - Ну, на, погляди сам.

    Маршал пробежал глазами документ, и почувствовал,  как  волосы  на

его голове медленно  встают  дыбом.  В  руках  у  него  был  закладной

вексель, только закладывалась не какая-нибудь ерунда, вроде серебряной

посуды или семейных драгоценностей, а  немного-немало,  как  баронство

Крельн, одно из фамильных владений Стэноров. Закладывалось  вместе  "с

замками и зависимыми людьми", как было сказано в документе. Правда,  и

сумму, полученную под этот невероятный залог, Дэниел  себе  просто  не

мог представить. Он ошарашенно отбросил документ  на  стол  и  схватил

другой лист. Это был точно такой же документ, только касался он Ферри,

небольшой  приморской  земли,   тоже   входившей   в   графский   лен.

Соответственно, и сумма была поменьше. Отбросив  и  его,  Дэниел  взял

записку.  В  ней  значилось:  "Эти   оплачены   делом.   Отрабатывайте

остальные." И вместо подписи стояла печать с крылатым чудовищем.

    Прочитанное не укладывалось у Дэниела в голове, и все, что он смог

выдавить, были жалкие слова:

    - Это как же?!

    Рейвен покачал головой.

    - А вот так, как видишь. Нам очень повезло, что  трандалец  уезжал

позже графа, иначе сгорели бы эти бумажки синим  огнем.  А  получилось

это, видимо, очень просто: Германн, болван,  залез  в  долги.  Точнее,

залезал долго и последовательно. А потом решил расплатиться  со  всеми

разом, да заодно и себе чего-нибудь поиметь и просто-напросто  заложил

часть владений. Хотел бы я, правда, знать, кто заключает такие сделки.

Подпись графа, как  видишь,  здесь  есть.  А  вот  подпись  того,  кто

платил... Едва ли это был Орден, они-то,  скорее  всего,  эти  векселя

перекупили, и вряд ли за полную цену. Ну и вертели дальше графом,  как

хотели. И все знали о планах короля. Или почти все.  Тебя  удалили  не

без помощи графа. А еще он был ярым  сторонником  амнистии.  Так  что,

лису  видать  по  хвосту,  и  если  бы  мой  братец  использовал  свою

драгоценную голову не только для ношения короны, он бы не искал измену

там, где ее нет. Предателями и заговорщиками редко  становятся  идиоты

вроде тебя, которые полжизни то на пограничье сидят, то где-нибудь при

войсках. Измена гнездится во всяких гадючниках, а  ведь  трудно  найти

больший гадючник, чем королевский дворец.

    Дэниел спросил дрогнувшим голосом, показывая на документы:

    - И что ты с этим собираешься делать?

    - Использовать по назначению.  Могу  поспорить,  что  граф  сейчас

попытается подсидеть моего дражайшего дядюшку. Поскольку Деррик погиб,

то в свите принца после этого останутся  одни  придворные  идиоты  или

трусы вроде Андольфа. Этому надо воспрепятствовать. Так что, я  сейчас

снаряжу Эллерта с этими  бумагами  прямо  в  Арденн.  Жалко,  конечно,

парня, он и так только что оттуда вернулся, но это самый  надежный  из

моих людей. И прикажу ему отдать пакет только Герберту. А если  это  у

него не выйдет, то пусть поднимает  скандал  и  требует,  чтобы  пакет

вскрыл сам король, или, на худой конец, Эрик де  Брас.  Уж  он-то  эти

бумажки точно в ход пустит: у них с графом такая взаимная любовь,  что

любо-дорого посмотреть. Уж не знаю, дойдет ли  в  результате  дело  до

казни, но жизнь Германну этот случай испортит надолго. И из совета его

удалят.

    - А ты уверен, что одного человека будет достаточно? Вдруг  с  ним

что-нибудь случится.

    Рейвен задумался.

    - Да нет,  ничего  случиться  не  должно.  В  доме  графа  еще  не

проснулись, а когда проснутся, первым делом решат, что мы приходили за

этой самой Жанной. Пока еще  сообразят,  что  замок  в  кабинете  тоже

сломан. Так что, у нас три  часа  форы,  не  меньше.  А  Эллерт  будет

мчаться так, будто под ним седло горит.

    - А мы опять, значит, будем сидеть и ждать, что за этим последует?

- напряженно спросил Дэниел. Рейвен зевнул.

    - Да что последует? Ну полетит у граф  Германн  с  о  всей  высоты

положения  прямиком  в  тюрьму,  отберут  у  него  все  земли,   часть

родственникам вернут, часть к домену  приберут.  Дядюшка  оправдается,

еще бы - предательство налицо и есть на кого свалить вину. В  Каринтию

пошлют дополнительные войска. Ладно, шел бы ты спать.  Завтра  вечером

выезжаем.

    - Куда? - непонимающе спросил Дэниел, на которого  бессонная  ночь

подействовала отнюдь не благоприятно.

    - Да на север, в Кариссу твою любимую, пес ее задери! С Гельмундом

твоим обниматься. Потому что здесь уже все очевидно, а  вот  там  хрен

его знает, что происходит. И без нас в этом хрен знает чем не особо-то

и разберутся. Орден - это вам не восставшие бароны.

    На лице Дэниела отразилось  неподдельное  счастье.  И,  достигнув,

наконец, исполнения своих мечтаний, он не удержался от колкости:

    - Что-то ты, друг, вдруг стал борцом за справедливость. Что это на

тебя за лихорадка напала?

    Рейвен совершенно серьезно ответил:

    - Знаешь, я, конечно, в первую очередь люблю хорошее вино и книги,

а уж потом справедливость, но если это вино и книги  у  меня  начинают

отнимать, то моя любовь к справедливости становится гораздо сильнее. А

если орденские рыцари разгуливают по столице, значит у нас  уже  земля

под ногами трясется. Только вот пока мы единственные, кто это заметил.

    Возможно, он сказал и еще что-то, только Дэниел этого не запомнил,

потому что просто заснул в кресле.

 

 

 

                               Часть 2.

 

    1.

 

    Лето в Каринтии опять выдалось мерзко-дождливым. Правда, сам дождь

удрал куда-то на середину озера и висел там  серой  стеной,  полностью

скрывая донжон Аррехта на противоположном берегу, но легче от этого не

становилось. В воздухе висела всепроникающая сырость. Плащ,  казалось,

стал вдвое тяжелее, насквозь пропитавшись  влагой.  И  даже  со  шлема

временами стекали за шиворот струйки  воды.  Но  Дэниел  уже  перестал

обращать  на  них  внимание.  После  Волчьих  болот,  из  которых  они

выбрались только сегодня к полудню, поездка по твердой земле  казалась

просто развлечением. И под ровный глухой  стук  копыт,  вминающихся  в

слегка влажную почву, он покачивался в седле, колеблясь между  сном  и

воспоминаниями.

    Нет, в одиночку, без Рейвена, ему никогда не удалось бы  добраться

так быстро и безопасно  до  самого  Аррейского  озера.  С  выездом  из

столицы проблем не возникло вообще. Начальник стражи у Северных  ворот

только рукой махнул,  увидев  обоз  из  трех  повозок,  сопровождаемый

дюжиной  всадников.  Эка  невидаль,  втемяшилось  в  голову  какому-то

мелкому сеньору отправиться в поместье на ночь глядя, вот  и  тащит  с

собой и посуду, и мебель, и добрую половину свиты. И  уж  конечно,  не

стал сивоусый начальник приглядываться к этой свите  и  не  узнал  под

шлемом  и  серым  плащом  бывшего  своего  капитана,   некогда   лично

вручавшего ему сержантский значок и медный чеканный кубок за  отличие.

И Дэниел подумал тогда, что самое сложное позади.  Если  бы  это  было

так...

    Интересно, что бы он делал один в безымянном придорожном трактире,

где бросился к нему Лоран, бывший офицер пограничной стражи,  которому

сам он выхлопотал разрешение дослуживать  свой  срок  в  тихих  местах

после тяжелой раны? Так, наверное, и стоял бы столбом, разинув  рот  и

не зная, что в таких случаях надо говорить. Но появился Рейвен  и  все

тут же встало на свои места. Ох  и  дал  господин  взбучку  нерадивому

наемнику! Сразу за все досталось: и  за  невычищенных  лошадей,  и  за

незаказанный ужин, и просто на орехи... Вот и отошел  Лоран  без  тени

сомнения, ругая себя за то, что спутал  безвестного  вояку  с  любимым

командиром. И за весь ужин больше и не взглянул в их сторону.

    А чего стоил  безымянный  мостик,  перегороженный  бревном,  чтобы

удобнее было местному барону собирать за проезд плату.  Дэниел-маршал,

увидав  такое  безобразие,  отхлестал  бы   разномастных   оборванцев,

нацепивших двухцветные значки, ножнами, да  еще  и  самому  барону  бы

визит нанес, притом разговор бы пошел вовсе  не  о  борзых  собаках  и

трясся  бы  жадный  феодал,  как  осиновый  листок  на  ветру.  А  вот

Дэн-наемник,  наемником  быть  пока  что  не  привыкший,  от  подобной

наглости просто  растерялся.  Зато  Рейвен  не  растерялся.  Он  мигом

объяснил оборванцам, кто они  такие  и  какого  роду-племени,  кольнул

самого наглого длинным клинком пониже  спины,  и  забегали  самозваные

сборщики дорожных пошлин, как  тараканы,  бревно  оттаскивали,  просто

сопя от усердия. Вот что умел Рейвен хорошо, так  это  сыграть  такого

благородного хама, что  аж  противно  становилось.  И  Дэниел  впервые

убедился, насколько хорошо это иногда действует.

    А идея лезть в Волчьи болота, которая сократила  их  путь  на  два

дня! Дэниел злился и доказывал:

    - Ну на кой ляд тебе соваться  в  трясину,  если  есть  нормальная

дорога! Да это  и  не  в  ту  сторону.  Вылезем  куда-нибудь  западнее

Аррехта, а там не проселки, а пес его знает  что,  хлябь  одна.  Я  же

карту хорошо помню.

    Рейвен тыкал пальцем в какой-то заплесневелый кусок  пергамента  и

горячился:

    - Нормальная дорога, говоришь?  Змея  это  пьяная,  а  не  дорога.

Сначала на восток, потом на запад, потом опять на восток, а потом  еще

и на север. А тут мы сейчас свернем налево у каменного столба...  Есть

здесь столб, знаток-путешественник?

    - Есть, - отвечал удивленный Дэниел, силясь понять, откуда  Рейвен

это знает.

    - Вот, смотри, здесь у столба отмечен поворот. Полдня до  топи,  а

здесь ее старая дорожка пересекает в самом узком месте  и  выходит  из

Волчьих болот на гать, ровненько по ближнему берегу озера.  А  там  до

прямой дороги от Кариссы на Аррехт рукой подать.

    И настоял-таки на своем, провидец хренов. А старая карта оказалась

точнее многих новых. Но и заплатили они за короткую  и  прямую  дорогу

недешево. Комары, подлые твари, кусались так, что  прошивали  насквозь

кольчугу и кожаный дублет. Бронебойные попались комары, с жалами,  как

арбалетные стрелы.  Вот  и  сейчас  почесывается  спина,  хоть  железо

задирай.

    Правда, все это  мелочи,  ерунда.  Все.  Не  ерунда  -  влажный  и

тяжелый, такой знакомый воздух Каринтии и  то,  что  до  такой  родной

серой цитадели остались всего сутки пути.

    Но тут размышления прервал резкий голос Рейвена:

    - Что размечтался, маршал?  Ты  лучше  подумай,  где  мы  ночевать

сегодня будем.

    Потом добавил по-детски плачущим голосом:

    - Сударь, неужели вы хотите сказать, что мы проведем еще одну ночь

с этими ужасными пискучими тварями? Избавьте меня от этого, ради  всех

богов! - и расхохотался, после чего продолжил:

    - И вообще, я хочу крышу  над  головой,  мягкий  матрас,  холодное

пиво, свежевыпеченный хлеб и крутобедрую крестьянку. Сенешаль,  вы  не

знаете в окрестностях никакой крутобедрой крестьянки?

    Естественно, Дэниел не удержался от смеха:

    - Ладно, кончай трепаться. Сейчас с этой гривы съедем,  там  будет

речушка коню по колено, а за ней - хутор. Будет тебе  там  и  крыша  и

пиво.

    - А крестьянка? - обиженно спросил Рейвен. -  Неужели  я  не  могу

понравиться крестьянке? - И гордо расправил плечи,  которые  прикрывал

когда-то дорогой, а ныне покрывшийся непонятными бурыми потеками плащ.

    Ответа не последовало. Рейвен подождал и добавил, уже серьезно:

    - Ночевать надо, иначе наши коняги лягут и не встанут. А без коней

мы с тобой как без рук. Может, лучше не полезем на  этот  хутор?  Дров

здесь навалом, топорик у меня в сумке.

    - А как же крестьянка? - улыбнулся  Дэниел.  -  Да  и  вообще,  не

нравится мне это: мокнуть под открытым небом в трех шагах от дома.

    Рейвен пожал плечами так, что  на  спине  его  недовольно  звякнул

кольчужный капюшон, и хлопнул пятками коня по бокам.

    Когда они переправились через речушку  и  поднялись  на  следующий

холм, Рейвен присвистнул:

    - Похоже, с пивом придется обождать.

    Хутор выглядел так, будто его брали штурмом. Ограда  в  нескольких

местах была пробита и поломана, ветер  покачивал  распахнутые  настежь

двери.

    - Интересно, кто это его так. Надо посмотреть.

    Не успели они подъехать к ограде, как со стороны  озера  показался

человек, деловито тащивший двух толстых домашних  уток  со  свернутыми

шеями. На грязном и изодранном  его  плаще,  надетом  поверх  кожаного

доспеха, был изображен громадный,  во  всю  спину,  черный  орел,  уже

успевший полинять от непогоды.

    - О! - радостно сказал  Рейвен.  -  Мародер!  -  И,  не  дожидаясь

Дэниела, поскакал навстречу незнакомцу.

    Тот, однако, не обратился в трусливое бегство, бросив добычу,  как

и полагалось бы классическому мародеру.  То-есть,  уток  он,  конечно,

бросил, но только для того,  чтобы  извлечь  из  ножен  тяжелый  тесак

лучника. Рейвен расхохотался в голос и выхватил свой не  сказать  чему

подобный клинок. Ну еще бы: чуть не четырехфутовое узкое лезвие, гарда

закручена какими-то королевскими вензелями, да еще и сбалансирован  он

почти что  в  рукоятку.  Впрочем,  Дэниел  не  тронулся  с  места.  Он

прекрасно понимал, что то, что произойдет в  ближайшем  будущем,  даже

боем-то не называется и потому  стал  осматривать  округу  на  предмет

других любителей утятины.

    Боя, естественно, не получилось. Противник Рейвена зашел с  левого

бока лошади, держа меч в верхней позиции, чтобы закрыться от  рубящего

удара. Он совершенно не ожидал, что конный рыцарь начнет бой уколом  в

неудобную сторону, да еще каким уколом! Со стороны  могло  показаться,

что Рейвен сейчас свалится с лошади. Но Дэниел прекрасно  помнил,  что

сам научился отражать такие мгновенные удары только  к  концу  первого

года знакомства. И наглый мародер рухнул в грязь с проткнутым насквозь

горлом. Был он только ранен или умер на месте - неважно, главное,  что

он  больше  не   представлял   никакой   опасности.   Зато   опасность

представляли его дружки. Похоже было, что,  услышав  стук  копыт,  они

попрятались за домами,  но  внезапная  смерть  приятеля  заставила  их

опрометчиво покинуть убежище. Выхваченным мечом Дэниел отбил летящий в

него нож, и при этом даже успел оценить, что нож этот, судя по полету,

для метания был совершенно не предназначен. Впрочем, бросив  следующий

взгляд на эту толпу, Дэниел мгновенно спешился, прикрываясь боком коня

и  краем  глаза  заметил,  как  Рейвен  повторил  его  маневр.   Среди

нападающих   были   двое,   вооруженные   охотничьими    самострелами,

эффективными  на   близкой   дистанции   не   менее,   чем   арбалеты.

Своевременный прыжок  спас  ему  жизнь:  стрела  свистнула  ровно  над

шлемом. Рейвену повезло значительно меньше: лошадь его рухнула на бок,

дико заржав.  Ловкий  от  природы,  Рейвен  сумел  избежать  судорожно

дергавшихся копыт, но зато оказался один  против  всей  шайки.  Дэниел

прыгнул обратно в седло и поспешил на помощь  другу,  желая  полностью

продемонстрировать превосходство конного воина над пешими, но не успел

это сделать. Кто-то особо умный и, потому, видать, запоздавший,  ткнул

в морду  гнедого  горящим  факелом.  Конечно,  эта  шутка  стоила  ему

разрубленного молниеносным ударом плеча, но цели своей  он  добился  -

согласно  всем  законам  природы,  маршал   полетел   со   скульптурно

вздыбившегося коня стрелой,  и  был  очень  рад  относительно  мягкому

приземлению. Когда Дэниел поднялся, картина  несколько  изменилась.  К

счастью, сказалось отсутствие  у  шайки  толкового  командира.  Вместо

того,  чтобы  спокойно  расстрелять  Рейвена,  или,  взяв  в   кольцо,

оглушить, они налетели на него  толпой  человек  в  семь  или  восемь,

толкаясь и мешая друг другу, видимо, надеялись задавить  массой.  Один

уже выбыл из боя - тактическая ошибка стоила ему  проткнутой  насквозь

руки.

    Трезво  прикинув  обстановку,  Дэниел  не  стал  ломиться  в  гущу

схватки, а бросился на стоявшего у  ограды  стрелка,  который  пытался

перезарядить свое оружие. Судя по всему, парень  был,  может  быть,  и

неплохим охотником, но в воинском ремесле не соображал ничего.  Вместо

того, чтобы  схватиться  за  короткий  меч,  он  бестолково  прикрылся

самострелом. Дэниел еще раз оценил подарок Эро, когда меч с  легкостью

рассек не только деревянное ложе самострела, но и грудь  его  хозяина.

Даже не интересуясь результатами удара,  маршал  вновь  огляделся.  Из

кучи-малы вокруг Рейвена выбыл еще один неудачник. Этот лежал на земле

и слабо дергался.  Недостаток  в  происходящем  был  только  тот,  что

Рейвена медленно но неуклонно теснили вниз по склону. Так же тревожило

и отсутствие второго стрелка. Но тут внимание Дэниела  отвлекло  новое

действующее  лицо,  попытавшееся  внести  хоть  какой-то   порядок   в

происходящую сумятицу. Из дома вывалился  -  именно  вывалился,  а  не

вышел - коренастый бородач с  секирой  в  руке,  носивший  на  дублете

вирденского  орла,  и  бросился  к  месту  основных  событий,   крича:

"Разойдись,  болваны,  окружай  его!"  Это  полезное   указание   было

приправлено теми выражениями, которыми десятники  в  изобилии  потчуют

солдат.

    Вопль возымел мгновенное действие. Только что толкавшиеся, как  на

базаре, мародеры грамотно рассыпались по склону.

    Дэниел не стал ждать дальнейшего  развития  событий  и  прыгнул  к

бородачу,  коротко  крикнув:  "Хэй!"  За  добрых  двадцать  пять  лет,

проведенных с мечом в руке, он так и не  научился  бить  противника  в

спину.

    Маршал очень быстро  понял,  что  его  благородство  может  стоить

приятелю жизни: короткий меч - очень неудобное оружие  против  секиры,

особенно если противник искупает недостаток техники силой и скоростью.

Осознав, что поединок может затянуться надолго, Дэниел решил применить

рискованный прием - уклонившись от очередного замаха, он перехватил  с

шагом вперед древко секиры и рубанул противника по ребрам. На этот раз

удар не возымел прежнего разрушающего действия: клинок вскользь прошел

по подставленному наручу и бессильно  уткнулся  в  дублет,  в  который

были, похоже, вшиты стальные пластины. Дэниел же,  крепко  уцепившийся

за оружие противника, получил чувствительный пинок сапогом под колено.

При этом бородач разжал одну руку и перехватил запястье маршала, чтобы

избежать второго, смертельного удара. Дэниел, падая, рванул древко  на

себя, и противник тоже не удержался  на  ногах.  Через  мгновение  они

оказались лежащими в обнимку на земле, а оружие разлетелось  в  разные

стороны. Последующие несколько секунд отпечатались  в  памяти  маршала

очень слабо. Остались только шумное  сопение  и  какое-то  бестолковое

барахтание. Одновременно  Дэниелу  как-то  удавалось,  удерживая  руку

бородача с зажатым в ней ножом, проклинать себя  за  сломанный  еще  в

отеле Стэнор  кинжал.  Потом  что-то  хрустнуло,  костоломные  объятия

разжались,  и  он  обнаружил  себя  сидящим  верхом  на  противнике  и

сжимающим его горло. Изо рта солдата толчками шла темная  кровь  и  по

бороде лилась прямо  на  перчатку.  Дэниел  вскочил,  как  ошпаренный,

схватил валявшийся рядом меч и с удивлением обнаружил, что его  помощь

теперь не особо-то и нужна. Рейвен уже не дрался, он именно  занимался

фехтованием. Хотя странный его меч, называвшийся южным словом "спада",

теперь был зажат в левой  руке,  он  без  труда  удерживал  на  нужном

расстоянии последнего противника, со страха  судорожно  размахивавшего

тесаком,  не  давая  ему  войти  в  опасный  клинч,  но  и  не  нанося

смертельного удара. Дэниел, уловив смысл этого странного  развлечения,

в четыре длинных прыжка добрался до  мародера  и  слегка  хлопнул  его

мечом плашмя по голове. Тот не упал, а просто стек на землю.

    - Окончен бал, - расстроенным голосом сказал Рейвен  и,  переложив

оружие в правую руку, подошел к Дэниелу, повернувшись спиной к дому.

    В  следующий  момент  он  толчком  сбил  Дэниела  с  ног  и  резко

развернулся на месте. По кольчуге проскрежетала стрела, а сам стрелок,

высунувшийся из-за сарая,  выронил  оружие  и  медленно  опустился  на

землю. Метательный нож попал ему прямо в лицо.

    Дэниел, поднимаясь с земли, злобно поинтересовался:

    - Форсишь, засранец?

    Рейвен невинно улыбнулся.

    - Какой высокий стиль, сударь. Я за этим гаденышем уже минуты  три

наблюдал и вон тем падшим героем от него закрывался. Хорошо, что он  в

тебя  не  выстрелил,  прицелиться,  видать,  не  успел,  руки   сильно

тряслись.

    - Так какого же... ты стреле спину подставляешь?

    - Риск - благородное дело, маршал. А  ты  что,  хотел  бы  за  ним

полночи по лесу гоняться? Был бы у тебя в заднице целый букет  перьев,

да только не павлиньих.

    Дэниел ничего не сказал. Да и что  тут  говорить:  победителей  не

судят.

    - Тебе большое спасибо. Тот, с секирой, мне бы жару устроил. А эти

красавцы только с утками хорошие бойцы.

    - Ага, пока я с ним одним разбирался, ты, никак, четверых  уложить

успел.

    Рейвен мрачно хмыкнул.

    - Трофеями считаетесь, сэр? Шли бы вы... коня своего ловить, а  то

мы и так вдвоем на нем поедем. А я наш трофей  говорящий  от  дождичка

спрячу и осмотрю тут все: вдруг  какой  умник  в  сарае  засел?  Да  и

самострел приберу заодно: ни к чему он покойнику.

    - С  рукой  у  тебя  что?  -  озабоченно  спросил  Дэниел.  Рейвен

отмахнулся левой:

    - Ерунда. Синяк от дубины. - Вложил оружие  в  ножны  и,  покрепче

ухватив оглушенного за шкирку, поволок его  к  дому,  приговаривая:  -

Бедненький ты мой, невезучий, все подохли, а ты к злому Ворону в  лапы

попал, вытрясет он из тебя, засранца недобитого, всю душу,  ничего  не

оставит.

    Прежде, чем отправиться на поиски коня, Дэниел  оглядел  склон,  и

почувствовал, как у него отвисает челюсть и волосы под  шлемом  встают

дыбом: из семи лежащих на склоне людей трое не имели ни одной царапины

и, судя по посиневшим лицам, умерли мучительной смертью  от  удушения.

Да и четвертый, лицо которого мешал рассмотреть  труп  коня,  загнулся

явно не от колотой раны в  руку.  Несколько  мгновений  маршал  стоял,

абсолютно ничего не понимая, потом плюнул и отправился к озеру.

    К счастью, гнедой мирно стоял, запутавшись брошенными поводьями  в

ветвях  корявой  ивы.  Появившегося  хозяина  он  приветствовал  тихим

ржанием.

    Дэниел заботливо осмотрел животное. Везение  продолжалось  -  конь

отнюдь не ослеп, факел только подпалил ему  гриву  с  правой  стороны.

Дэниел облегченно вздохнул, пожалел, что не  знает  никаких  лошадиных

богов, которых можно было бы поблагодарить, и, распутав повод, вскочил

в седло. Когда он вернулся, все покойники  были  аккуратно  сложены  в

одну  кучу  посреди  двора,  а  Рейвен  сидел  на  крыльце,  рядом   с

прислоненным к бочке для дождевой воды связанным пленником. Возле него

валялась  кучка  трофеев:  горсть  мелких  монет,  дешевое  кольцо  из

поддельного золота и хороший кинжал в  ножнах.  Рейвен  поднял  его  и

протянул товарищу.

    - Держи, пригодится.

    Дэниел привязал коня, поймал брошенный кинжал и  закрепил  его  на

поясе.

    - Что здесь?

    - Тихо и пусто, одни мыши, - ответил Рейвен. - Хозяева отсюда  как

с  пожара  драпанули.  А  эти,  видать,  нашли   брошенное   жилье   и

пристроились на дневку.  А  потом  дорвались  до  бочонка  с  пивом  и

заночевать решили. Самое приятное, что мы появились во-время, они  еще

не все сожрали и вылакали.

    Дэниел помедлил, как бы лучше задать вопрос.

    - Слушай, а ты что, персонального палача себе  завел,  или  голыми

руками их поодиночке давил?

    Рейвен слегка помрачнел.

    - Да в том-то и дело, что не руками. Если  здесь  поблизости  хоть

один орденский есть, я ему сейчас хорошо просигналил, как фонарем.

    - В смысле? - озадаченно спросил Дэниел.

    В ответ Рейвен прогнусил, как клерик, читающий ученый трактат:

    - Любой маг,  вполне  искусством  своим  овладевший,  способен  на

некотором расстоянии ощутить применение сил как подвластных ему, так и

враждебных, и чем более глубоко знаком он  с  искусством,  тем  больше

будет то расстояние.

    Дэниел немало опешил. Он не то, чтобы не верил в магию, но считал,

что она, равно как, впрочем, и любая религия, оказывает воздействие на

человека только лишь через собственную его  убежденность,  потому  что

человек - существо от  природы  суеверное.  Но  что  же  такое  сказал

Рейвен, чтобы четверо здоровых  мужиков  задохнулись  на  месте?  Нет,

наверное, даже известие, что противники Рейвена убиты стрелами  Митры,

вызвало бы у него меньшее удивление. Но раньше, чем  он  успел  задать

хоть какой-то вопрос, пленник, очнувшись, замычал и задергался.

    Рейвен радостно потер руки:

    - Так, теперь начинается самое интересное! У нас ведь  есть  живые

новости.

    И с сожалением добавил:

    - Конечно, если бы мы того,  с  секирой,  взяли,  он  бы  побольше

рассказал.

    Дэниел проглотил вертевшийся на языке ядовитый ответ и спросил:

    - Может, водой его окатить, чтоб оклемался быстрее?

    - Ни в коем случае, - заявил Рейвен. - Обойдемся без воды. Смотри.

    Он стащил с  левой  руки  перчатку,  повернул  на  среднем  пальце

перстень и коротко приказал:

    - Факел сюда!

    Дэниел  подобрал  затоптанный  уже  факел,  заново  поджег  его  и

вернулся к крыльцу.

    - Встань у него за спиной и держи.

    Дэниел замер в роли живого подсвечника и стал с  немалым  душевным

волнением ждать, что последует дальше.

    Тем временем Рейвен поймал в  металлически  поблескивающий  камень

отблеск факела и  стал  водить  им  туда-сюда  перед  мутными  глазами

пленника,  повторяя  какую-то  ритмичную  тарабарщину.  Это   действо,

напоминавшее чтение заклинания, показалось Дэниелу очень долгим. Потом

Рейвен внезапно замолчал и медленно потянул руку с  кольцом  на  себя.

Парень потянулся за ней, словно привязанный невидимой ниточкой. Рейвен

удовлетворенно хмыкнул и вернул руку в прежнее положение,  после  чего

спросил:

    - Ты слышишь меня?

    - Да,  -  каким-то  загробным  голосом  ответил  пленник.  Дэниела

пробрал легкий озноб. Рейвен продолжал:

    - Ты будешь говорить мне правду и только  правду.  Ты  слышал  мой

приказ?

    Последние  слова  ударили,  как  хлыстом.  Пленник   вздрогнул   и

монотонно ответил:

    - Я буду говорить правду.

    - Как тебя зовут?

    - Мар из Трех Лесин.

    - Кому ты служишь?

    - Господину Гельмунду, герцогу Каринтийскому, защитнику обиженных.

    "Вот как" - подумал Дэниел. - "Гельмунд, значит, уже герцог."

    - Как давно ты служишь?

    - С прошлой осени.

    В голове Дэниела пронеслось: "Гельмунд же осенью сидел в тюрьме!"

    - Ты участвовал в войне?

    - Да.

    - Расскажи.

    - Я Аррехт брал весной. То-есть, они сами ворота открыли.

    - Кто был твоим командиром?

    - Гел. Его этот, в сером, убил. Рейвен досадливо поморщился:

    - Кто командовал взятием Аррехта?

    - Сэр Эд. У него на щите две перевязи синие.

    " "Эд де Барн," - мгновенно вспомнил Дэниел. - "Две синие перевязи

на серебре и красная башенная корона  в  правом  верхнем  углу.  Казне

задолжал дорожный налог за два года и срочную десятину."

    - Союзники в городе были? - продолжал Рейвен.

    - Про них слыхали только. Говорили, конница их за Лейном ждет.

    - Что делал сэр Эд, когда подошла армия принца?

    - А он ее и не дожидался. Как узнал, сам с дружиной в замок уехал,

а остальным приказал уходить кучками и ждать где подальше.

    - Где вы ждали?

    - Да за озером, на ландах.

    - Куда сейчас направляетесь?

    - Приказано под Кариссу идти, господину герцогу на подмогу.

    Дэниел подскочил на месте, и не удержавшись, спросил сам:

    - Какие силы у принца в Кариссе? - и тут же подумал:  "Нашел  кого

спрашивать." Ответ поразил его:

    - Так принц и не там вовсе. Он в каком-то замке  помирает.  И  вся

свита  при  нем.  А  в  Кариссе  маршал  самозваный,  этого,  бывшего,

любимчик. Говорят, герцог с ним без  труда  сладит.  Он  после  штурма

каждому, кто выживет, по горсти монет обещал в награду.

    - Откуда ты знаешь?!

    - Люди говорят.

    Чуть остыв, Дэниел заметил, что речь парня стала менее  монотонной

и более осмысленной. Тут Рейвен показал маршалу кулак и снова спросил:

    - Кто приказал идти к столице?

    - Гел приказал.

    - А ему кто?

    - Господин Эд, наверное.

    - Понятно, - Рейвен положил руки  на  колени  и  задумался.  Потом

встал и подошел к Дэниелу.

    - Да брось ты этот светильник. Ничего он  больше  не  знает.  Итак

многовато слухов набрался, повезло нам.

    Дэниел растерянно спросил:

    - И что ты теперь думаешь делать?

    - А у нас выбор есть? Нужно ехать в Кариссу. Они наверняка все так

тащатся, так что у нас есть  время.  Даже  если  осада  уже  началась,

найдем способ прорваться.

    - Думаешь, он будет дожидаться всего этого сброда? - Дэниел кивнул

в сторону убитых.

    Рейвен прищурился.

    - А ты когда-нибудь видел  штурм,  где  благородные  господа  сами

лезли первыми на стену, а не шли по телам такого вот сброда? Гельмунда

ты лучше меня знаешь.

    Дэниел вспомнил давний несостоявшийся штурм и кивнул:

    - Ну, что, тогда едем по очереди?

    - Ага, один едет, второй за стремя держится. Тебе ехать первому.

    - Это почему? -  взвился  Дэниел,  считавший  себя  гораздо  более

выносливым.

    - Потому, что это тебя башкой об землю приложили,  а  не  меня,  -

отрезал Рейвен. А потом добавил: - Не волнуйся, я  спешу  первого  же,

кто мне попадется, или добуду любую  клячу,  хоть  украду.  Мы  должны

успеть как можно быстрее.

    Дэниел шагнул к коновязи и вдруг обернулся, хлопнув себя по лбу:

    - Погоди, а с ним чего делать?

    Рейвен стукнул кулаком по ладони.

    - Кончать.

    - Слушай, - Дэниел слегка запнулся. За долгую службу ему  отдавать

приказы о казни приходилось весьма редко, а чтобы  своей  рукой  убить

безоружного пленника...  -  Может,  его  в  подпол  засунем  и  сверху

закроем?

    Рейвен злобно рассмеялся:

    - Мы не на турнире, Дэн. И не в доброй сказке. Ты сам знаешь,  что

войска под барабанный бой, с развернутыми  знаменами,  в  чистом  поле

встречаются только в романах. И только  в  романах  пленники  послушно

исполняют волю победителей. И то благородные. Война есть война.

    Дэниел напряженно думал.

    - Слушай, если ты его мог колдовством допросить, может, ты ему все

забыть прикажешь? Сможешь?

    Глаза Рейвена сузились.

    - Может, и смогу. Но проверять не буду. Иди седлай, я сам.

    Дэниел отошел к коню и уткнулся лицом в гриву, стараясь ничего  не

слышать. Так  плохо  ему  было  только  после  первого  самостоятельно

убитого врага. В себя  маршала  привел  странно  резкий,  надтреснутый

голос Рейвена.

    - А этот допрос вовсе не магия. Есть  на  юге  такое  искусство  -

расспрашивать человека во сне. Придумали его, чтобы  безумцев  лечить.

Так что он, когда помер, даже не проснулся. -  И  добавил  с  какой-то

тоской: - Почти из каждого лекарства можно приготовить яд. Вот и думай

теперь, есть-таки магия, или нет.

    Но Дэниел, вскакивая в седло, не думал о магии.

 

    2.

 

    Третий час после полуночи - самое гнусное время.  За  окнами  хоть

глаз коли, от горящей в комнате одинокой свечи тьма вокруг еще гуще. И

глаза слипаются, как будто веки налились свинцом. А  спать  нельзя.  В

такое время, если  что  случится,  важнее  всего  командир,  способный

отдать приказ и предотвратить панику. И  копейщик,  и  лучник,  увидев

командира на стенах сразу после тревоги,  поймут,  что  все  идет  как

положено. А это значит, что бой уже наполовину выигран.

    Да нет, не пойдет Гельмунд на ночной штурм. Побоится.  Конница  на

стены не полезет, а пехота рановато собираться начала. Уже добрых трех

сотен недосчитается самозваный герцог. Пришли, как  к  себе  домой,  и

встали лагерем чуть не напротив ворот. Первыми, значит, осаду  начали.

Одни. А к ночи,  как  положено,  напились:  начальствующие  -  дешевым

вином, наверное, а остальные - кислой местной брагой.  Браге  этой  на

базаре цена медяк за ковш, а голова с нее мутная и дурная. И  до  чего

обнаглели, мерзавцы: даже рогатки вокруг стана  поставить  поленились,

как будто в городе вовсе войск нет. А в полночь лязгнул подъемный мост

и пошла  потеха.  Семь  десятков  конных  пограничников  все  хмельное

воинство изрубили, как крестьянин - капусту и ошметки кровавые в землю

втоптали. Дворянчик, что привел его, даже  знамя  распускать  не  мог.

Добыли только его  гербовой  щит.  Правда,  на  герб-то  и  посмотреть

стыдно: какой-то жалкий зеленый пояс на железе. Ни  фигур,  ни  корон.

Это вам не серебряные на лазури леопарды  Валинов,  такие  же,  как  у

королей островного Эвеленда. Только те поддерживают золотой скипетр, а

эти - золотую же звезду,  увенчанную  графской  короной.  Правда,  мои

леопарды держат тонкий серпик растущей луны, но это уж так положено  -

младший.

    А как брюзжал капитан Ральф, когда я приказал  расставить  часовых

по всей городской стене, а не только у ворот и в цитадели. И понял мой

замысел только тогда, когда изловили ночью  неприметного  человечка  с

письмом. От Гельмунда письмо, к городским синдикам и цеховым мастерам.

Он, видать, клериком заделался: за две недели трижды пергамент портил.

Да только все письма не по адресу попали. А если и  дошло  хоть  одно,

толку с того оказалось  немного,  потому  что  первое  из  них  читали

глашатаи вслух  на  торговой  площади  вчера  утром,  ровненько  после

ночного веселья. И под копыта  коней  брошен  был  давешний  трофей  -

серенький щит рыцаря-торопыги.

    Нет, не полезет Гельмунд на ночной штурм. Побоится.  Один  раз  он

уже обломал зубы о карисские стены. Приехал на коне  и  со  свитой,  а

уехал на повозке и под стражей. Правда, тогда за  этими  стенами  было

воинов раза в два побольше. И возглавлял оборону Дэниел. Дэн  Железная

Рука. Маршал Дэн. А я - вовсе не Учитель, хотя и похитрее буду,  да  и

циничнее намного. И Гельмунду уже не тридцать. Вот он  и  остерегается

теперь, надеется, что Карисса сама откроет ворота. Зря надеется.

    Ладно, пес с ним, с Гельмундом. Можно  хоть  предположить,  что  у

него на уме. А вот что будут делать рыцари Ордена?  Говорят,  что  они

неживые. Говорят, что они Не-мертвые. Говорят, что под шлемами  у  них

звериные морды. Или  черепа.  Говорят...  Говорят...  И  наплывает  из

темноты что-то, похожее на закованного в латы человека с головой не то

собаки, не то волка. Э, нет, так не пойдет. Только не спать!

    Едва ли столичные красавицы узнали бы своего любимца.  Ну  и  рожа

смотрит из тазика с водой, и не поверишь, что отражение. Точеное  лицо

осунулось - ну точь-в-точь  вурдалак,  ночью  увидишь  -  испугаешься.

Голубые глаза стали еще красивее - оттенены не сходящими уже с  неделю

синяками.  Светлые  кудри  свалялись,  как  войлок,   причесывай,   не

причесывай - все едино. И шлем уже начал лысину протирать. А мне всего

двадцать четыре. Нет, хорошо что это не  настоящее  зеркало.  Поди-ка,

расколи бронзовый лист. А так зачерпнул воды, побежала рябь -  и  рожа

исчезла, как не было. Холодная, зараза! Но сон смывает хорошо.

    Вот вернусь в столицу, первым делом пойду к цирюльнику.  К  самому

лучшему. Потом на Суконную, к Рэду-портному, пьянице рыжему. Пусть  за

одну ночь сочинит платье  по  последней  моде,  да  такое,  чтобы  все

придворные щеголи рты поразевали. Втрое заплачу. А потом  -  в  загул.

Всех перепробую, от служанок кабацких до графских дочек. И обязательно

навещу Линду. Плевать мне, что ей уже под  тридцать  и  слывет  старой

девой. Если надо, опять полезу в окно, как тогда. И пускай Рудольф  Де

Брас, братец ее, за меч хватается.  Теперь  он  мне  не  противник.  И

вышибут меня обратно в Кариссу, ровно по папенькиной просьбе - поближе

к герцогу Таалю, родовому нашему врагу. Да куда уж ближе!

    Только блажь все это. Дорога в  столицу  мне  теперь  закрыта.  До

победы, по крайней  мере.  А  там  уж  как  кости  лягут.  Это  только

поговорка такая, что победителей не судят.  Судят,  да  еще  как.  Как

маршала Дэна. Простодушный ты мой учитель, как мне тебя не хватает!

    Интересно, а когда все это, собственно, началось? Когда  кончились

силы терпеть всю эту дурацкую карусель  и  созрел  нарыв  из  злобы  и

обиды,  готовый  прорваться  в  любой  момент?  Не  тогда  ли,   когда

высокомерно отмахнулись от меня на военном совете, а  старого  Ральфа,

который три десятка лет командует карисской  гвардией  и  уже  четырех

королевских наместников здесь повидал, и вовсе  в  зал  не  пустили  -

неблагородный, мол? Или раньше, когда Его  Высочество,  сопляк  рыжий,

смотрел на меня, белый от злости, будто  хотел  отправить  на  конюшню

пороть? Смотрел, а сказать ничего не мог  -  мешало  брошенное  к  его

ногам бело-черное, в шахматную клетку знамя  Ральфа  Ландваля,  рыцаря

винделандских  кровей,  нашедшего  свой  конец  в  мутном  Лейне.  Да,

наверное, уже тогда. Хотелось  плюнуть  на  все  и  просить  отставки.

Капитан Ральф удержал. Ральф и виконт  Деррик.  Жаль  виконта.  Погиб,

прикрывая отступление. Просто остался на том  берегу.  Как  на  другом

берегу реки, отделяющей  этот  мир  от  мира  теней.  А  все  по  вине

сопливого мальчишки и придворных блюдолизов.

    И  когда  уехал  умница  Герберт...  Эх,  слишком  осторожен  стал

знаменитый рыцарь, а ведь его слово тогда могло оказаться  решающим...

Неужели и я когда-нибудь стану таким же? Не знаю. Но Дэн же  не  стал!

Ага, вот и сидит в своем поместье. И хорошо, что в поместье,  а  не  в

тюрьме  вместо  Гельмунда.  Так,  что-то  я  опять  засыпаю.  Воды   и

немедленно....

    И прорвалось оно в тот день, когда новый командующий, сэр Андольф,

придворный до  мозга  костей,  объявил  перед  построенными  во  дворе

цитадели войсками новый приказ. "Для охраны  здоровья  и  благополучия

Его Королевского Высочества..." Короче, бросить  Кариссу  на  произвол

судьбы,  "оставив  гарнизон  численностью  в  три  сотни  человек  под

командованием благородного сэра  Эдреда"  и  запереть  все  оставшееся

войско  в  крошечном,  но  якобы  неприступном  замке  Илвит,  где   и

расквартировать-о его как  следует  негде,  и  разместить  припасы  на

случай осады... Неприступный, как же... Да его и брать никто не будет.

Обложат, как в  мышеловке,  и  через  две-три  недели  придется  самим

выходить сдаваться. Да и колодец в  Илвите  поганый,  вода  мутная.  И

раздались голоса: "Никуда  не  уйдем!",  "Измена  это!",  "Эдред?  Это

который так от переправы драпал, что Их Высочество  обогнал?"  Капитан

Ральф рявкнул на загомонивших солдат, вышел вперед и твердо сказал:

    - Этот приказ я исполнять не буду.

    А я и не заметил, как шагнул вслед за ним. Сэр Андольф побагровел.

    - Вы арестованы! Отдайте оружие!

    А Ральф так же спокойно ответил:

    - Нет.

    Тут новоявленный командующий понял, в каком  положении  находится.

Половину своей армии Его Сопливое  Высочество  положил  на  переправе.

Часть оставшихся стояла не в Кариссе, а в том  самом  трижды  неладном

Илвите. А здесь были люди Дэна: гвардия, пограничники, ополченцы.  Те,

кого в этот позорный поход  не  взяли.  А  королевских  против  них  -

впятеро меньше. А гул нарастал  и  уже  ни  я,  ни  Ральф  его  бы  не

остановили.

    - А пусть катится в Илвит!

    - Да хоть бы и на...

    - Будем Кариссу держать!

    - Пусть Ральф командует!

    - С ума сошел? Рыцаря надо!

    Это был натуральный бунт. Только бунт за королевство. И тут кто-то

из гвардейцев, будь он трижды проклят, рявкнул басом:

    - Сэра Лайонела в маршалы!

    И все подхватили. По-моему, я  попытался  сесть  на  булыжник.  Не

успел. И взглянул на сэра Андольфа сверху, поднятый на руки солдатами.

    Нет, пора идти обходить посты на городской стене. У  любого,  даже

самого нерадивого, лучника весь сон испаряется, когда он понимает, что

вместе с ним не спит его маршал,  даже  если  этот  маршал  -  обычный

самозванец.

 

    3.

 

    Лайонел застегнул пояс с мечом, набросил на  плечи  плащ  и  решил

удовлетвориться  этим,  сочтя  кольчугу  излишней  роскошью.  Он   уже

предвкушал, как ударит в лицо холодный и влажный ночной ветер,  и  сон

исчезнет сам собой, но  тут  в  дверь  тихо  поскреблись.  Ругнувшись,

Лайонел дернул ее на себя,  и  в  комнату  буквально  упал  наполовину

непроснувшийся мальчишка-аж.

    - Сударь, там сейчас дворянин какой-то из столицы  приехал.  Хочет

вас видеть.

    Сон  исчез  мгновенно.   Лайонел   пригладил   спутанные   волосы,

неосознанно подражая этим жестом маршалу Дэниелу, и резко спросил:

    - Где он?

    - В караульной ожидает, у городских ворот.

    - Грамоты какие-нибудь предъявил?

    - Нет, сударь, у него золотой медальон, а на нем корона и роза.

    Ох, час от часу не легче! Такие медальоны носят только  принцы  да

особо доверенные лица, вроде барона Герберта. Это-то кто, интересно?

    - Свита при нем велика?

    Паж протер слипающиеся глаза.

    - Да он, сударь, вроде как и без свиты, один охранник с ним, да  и

тот наемный, из бродячих, вроде.

    - Проводить немедленно. Я его приму прямо здесь.

    Оставшись один, Лайонел еще раз ополоснул лицо, причесался,  потом

критически оглядел себя. Да, хороши сапоги, как  глину  месил.  Будить

никого из пажей не хотелось, и Лайонел для приблизительной чистоты сам

прошелся по ним щеткой. Потом сменил обычный плащ на парадную накидку,

вышитую серебром и отороченную полинявшим уже  мехом  куницы,  и  счел

приготовления законченными.

    В голове царила полная каша. Ну ничего же себе событие - не  пойми

откуда  взялся  эмиссар  короны,  притом,  похоже,  проскакавший   всю

бурлящую Каринтию в сопровождении одного телохранителя.  Да  еще  и  с

медальоном. А значит, с  такими  полномочиями,  что  вполне  может  не

только  сместить  самозваного  маршала,  но   и   самого   принца   от

командования отстранить. Только вот с чего его принесло в  Кариссу,  а

не в Илвит? Или  еще  не  знает  о  произошедшем  расколе?  Тогда  нам

повезло, первому рассказчику всегда доверия  больше.  Только  рыпаться

нельзя ни в коем случае: "Слушаюсь, ваша светлость", или кто  он  там?

Ну, ладно, пускай будет "светлость". "Готов отдаться  на  справедливый

королевский суд и понести любое наказание, только после победы. Потому

что передовые отряды мятежного Гельмунда  в  количестве  около  тысячи

конных, коими командует Эдмунд фон Вирден, гельмундов  племянник,  уже

Лейн перешли. А за ними идет и сам мятежник вместе с Орденом."

    Нет у этого Эдмунда тысячи конников, хорошо, если пять сотен есть.

Имея надежный тыл, один Лайонел с пограничниками в два  счета  бы  его

обратно за реку вышиб, и мосты бы уцелевшие  разрушил  к  той  матери.

Только вот нет  надежного  тыла.  Красавица-Карисса  в  тылу,  скрытая

стенами, как устрица панцирем, и под тем каменным  панцирем  такая  же

мягкая и уязвимая.

    В дверях снова появился сонный паж.

    - Господин посол здесь, сударь.

    Господин посол, не дожидаясь особых приглашений, отодвинул пажа  и

прошел в комнату. А за ним протиснулся и телохранитель  в  нордмарском

шлеме и  кольчуге  и  молча  занял  место  в  углу.  Лайонел  поднялся

навстречу важному гостю, и они замерли, изучая друг друга.

    Нет, чего-то Лайонел  в  происходящем  не  понимал.  Ну  не  может

придворный  хлыщ  пересечь  полстраны  без  кучи  воинов  и  слуг,   в

сопровождении одного только человека. Не выдержит.  А  боевой  рыцарь,

ветеран, никогда не нацепит  на  пояс  по-дурацки  длинный  клинок,  в

котором легче легкого запутаться, и  не  будет  он  сразу,  с  дороги,

бриться до блеска и завивать волосы.

    Рейвен тоже окинул  Лайонела  взглядом.  Красавчик,  хоть  портрет

пиши... был. И явно бабник. Еще  бы,  с  такой-то  внешностью.  Только

потрепала красавчика невеселая военная жизнь, последний  раз  переспал

он, судя по глазам, неделю назад с какой-нибудь кухонной девкой, да  и

то в перерыве между полуночной и рассветной  стражами.  Но  умен.  Вон

какая дума на лице. Ладно, сейчас мы тебя заставим мозгами скрежетать.

    Посланец изящным жестом перебросил Лайонелу  золотой  медальон  на

тонкой цепочке. Да, сомнений никаких, такое  не  подделаешь.  С  одной

стороны корона и роза,  с  другой  -  корона  и  солнце.  Чрезвычайный

эмиссар, особо доверенный. Расположился, гад, в кресле, как хозяин.

    - Рей, виконт Корвилль. А вы, если я не ошибаюсь, Лайонел,  виконт

Освик,  третий  сын  графа  Альреда,  удельного  властителя  северного

Приморья.

    - Да, ваша светлость. - Пускай-таки будет "светлость". Сочтем, что

золотой медальон делает из виконта полноценного графа.  Ладно,  теперь

пора радовать посланца. - Если вы с поручением к Его Высочеству, то он

ныне, в связи с болезнью, квартирует в замке Илвит. А  я  здесь  готов

принять вас, как старший по должности и высший по происхождению.

    А посланец крутит пальцами темный локон:

    - Я в курсе. И решил навестить сначала вас, маршал.

    Ох! Вот это номер! Откуда знает?.. И что теперь делать? Вот тебе и

хлыщ придворный. Погоди-ка, Корвилль... Нет, не помню. В  мои  времена

при дворе это имя не произносили. Значит, либо новый выдвиженец,  либо

кто-то из старых, из опалы возвращенный. Интересно, сколько ему лет?

    - Только не оправдывайтесь, виконт. Что слышно о Гельмунде?

    - Идет сюда. Эдмунд, его племянник, позавчера занял мосты. Так что

ждем со дня на день.

    - А вы  знаете,  что  сюда  сползается  шваль  со  всей  Каринтии?

Ополчение, так сказать.

    Знаем, знаем. А вот ты-то откуда знаешь, змеев сын? Этого  тебе  в

столице сказать не могли.

    - Да, ваша светлость. Один, особо  ретивый,  уже  дополз.  Щит  вы

могли видеть на  городской  площади.  А  мятежным  сбродом  кишат  все

окрестности. Однако мастер Ральф, капитан гвардии, уже позаботился  об

охране обозов с продовольствием.

    - Обозы - это ваше дело.., Маршал!

    А высокомерия у посланца на троих хватит. Прямо ненаследный принц.

Ладно, принц ты или не принц, а готовься  получить  хороший  пеньковый

фитиль.

    - Клянусь Митрой, я безмерно  рад  вашему  появлению.  Могу  ли  я

надеяться, что теперь  оборону  возглавит  истинно  достойный  рыцарь,

облеченный доверием Его Величества?

    В твоем, собственно, лице. Ну что ж ты в этом лице не меняешься? И

улыбка чуть не до ушей.

    - Боюсь,  виконт,  что  вы  неправильно  поняли  мои  замыслы.  Я,

несмотря на то самое высочайшее  доверие,  прибыл  сюда,  как  частное

лицо. У меня совсем другие задачи, и я вовсе не собираюсь  отнимать  у

вас заслуженное положение.

    Нижние боги! А он еще и  издевается!  Нет,  не  спроста  появилась

здесь эта столичная штучка, ох, неспроста! Но что ему  на  самом  деле

надо? Попробуем выяснить...

    - Я осознаю шаткость своего положения, ваша светлость.

    Улыбается. Так улыбается, как  будто  готовится  сказать  какую-то

пакость.

    - Что-то у вас эта "светлость", маршал, в зубах вязнет.  Оставьте.

Можете называть меня "ваше высочество". Или просто Рейвен.

    Так. Медленно, в два приема, поднимаем с пола челюсть. Так,  чтобы

было незаметнее. Взгляд должен быть устремлен  на  переносицу.  Да  не

себе, а собеседнику! Делаем вид, что ничего не  произошло.  Интересно,

это потолок опускается, или  просто  небо  перевернулось?  Рейвен-маг,

первый бастард королевства, сидит передо мной! И голову наклоняет, как

настоящий ворон.

    Дверь отворилась, и вошел капитан Ральф, как всегда  подтянутый  и

удивительно аккуратный в штопаной форменной тунике.

    - Сударь, я... - и остановился. Тоже,  видать,  в  себя  приходит.

Только смотрит почему-то на застывшего  в  углу  наемника.  И  кинулся

вдруг к нему так, что чуть кресло с  господином  бастардом  вместе  не

своротил.

    - Дэн!!! - и они с  наемником  обнялись.  Шлем  с  лязгом  на  пол

свалился. А под ним...  маршал  Дэниел  собственной  персоной.  Только

стриженый, и весь дикой щетиной оброс.

    Может, я это во сне вижу? Во сне часто  то,  чего  сильно  хочешь,

существующим   представляется.   Надо   себя   ущипнуть.   Ох,   мать,

перестарался! Значит, не во сне. Нет, это просто бедлам какой-то!

 

 

    * * *

 

    А когда первый шок от встречи прошел и мы все немного успокоились,

по-солдатски лихо  опустошив  рейвеновскую  фляжку,  стало  ясно,  что

поводов для радости особых-то и нет. Я  слушал  весьма  художественный

рассказ Рейвена, сжимая кулаки. Значит, "проданная  война".  Война,  в

которой одна из сторон заранее обречена на поражение. И этой  стороной

предназначено быть нам. Ну уж нет! Потом пришло время рассказывать нам

с Ральфом. Теперь Дэн сжимал голову руками и стонал: "Идиоты! О Митра,

какие идиоты!"  Рейвен  же  прокомментировал  все  это  одной  ехидной

фразой: "На дураках земля держится. С дураков, значит, и  падает."  Мы

подсчитали силы. Получалось не так  уж  плохо:  семь  сотен  дэновских

пограничников, да к ним почти шесть - гвардии, притом, все  -  опытные

воины, спину врагу не покажут. Способны драться и на конях, и  пешими.

А многие гвардейские офицеры еще помнят почти  четырехлетней  давности

штурм. Двенадцать сотен городского  ополчения,  вооруженного  за  счет

цехов - эти,  конечно,  уже  похуже,  но  командиры  у  них  подобраны

толковые,  да  и  сражаться  они  будут  за  собственный  дом,  не  за

что-нибудь.  Да  еще  сотен  пятнадцать  довольно   сбродных   воинов,

приведенных каринтийскими рыцарями. Эти, пожалуй, хуже  всего.  Полный

набор: от замковых стражников чуть ли не до крестьян с вилами.  Ну,  с

оружием мы им, конечно, помогли, кольчуг не раздавали, но без кожаного

дублета и тесака  или  осадного  ножа  не  остался  никто.  Да  вот  с

дисциплиной у них плохо,  даже  самые  опытные  привыкли  повиноваться

только своим баронам, а как поведут себя под единым командованием -  и

вовсе неизвестно. Итого - четыре тысячи. В другое время с такой армией

можно было бы и в поле выходить, но вот какая  незадача:  у  Гельмунда

столько же одной кавалерии, а  вместе  с  отрядами  мятежных  баронов,

наемниками и прочим разномастным сбродом - и все пятнадцать будет. Это

- вовсе не считая Ордена. В общем, шансы есть.  Но  какие  -  кто  его

знает?

    Пока говорили и считали, Дэн молчал.  Не  узнать  маршала  -  стал

какой-о  тихий  и  смотрит,  как  больной.  Зато  этот  самый  Рейвен,

неприятная,  все-таки,   личность,   сразу   узурпировал   обязанности

главнокомандующего, и стал вещать:

    - Ваша основная задача -  любой  ценой  держать  Кариссу.  Притом,

держать не меньше месяца.  А  потом  подойдет  Герберт  с  армией,  по

крайней мере, осаду снимет.

    Тут я не выдержал.

    - А какая у вас задача, ваше высочество?

    Он как-то криво улыбнулся и ответил:

    - А моя задача - выяснить, что у нас понадобилось Ордену, и какими

силами он владеет.

    Ральф ему говорит:

    - Да что нужно - и так  понятно.  Клянусь  Камнем  Саргола,  воюют

всегда за одно: за земли, за деньги, за власть. А сколько у  них  сил,

разведчики на переправе подсчитают.

    Рейвен рассмеялся, как будто капитан какую-нибудь глупость сказал,

а потом вдруг замер. Посидел немного с открытым ртом, вскочил и  начал

материться. Ругался он такими словами, что я  половины  и  не  слышал.

Даже на ярмарке.

    - Камень Саргола! А я - слепой  идиот!  Что  вы  знаете  о  Камне,

капитан?

    Ральф почесал затылок:

    - Есть такая сказка. Будто под  цитаделью,  в  Сарголе,  замурован

какой-о волшебный камень. И пока он в Сарголе находится,  город  будет

стоять, как гора. Вот и все, пожалуй. Правда, название у  этого  камня

чудное: Воронов Глаз.

    Он уже замолчал, а Рейвен подолжал ходить взад-вперед по комнате и

бормотать что-то себе под нос. Потом повернулся к Дэну:

    - Вороний глаз -  это  морион,  черный  двойник  хрусталя,  камень

некромантов. Помнишь тот шар, в отеле Стэнор?

    Дэн кивнул:

    - Помню. Но ты мне объясни, при чем тут Саргол.

    Рейвен только рукой махнул.

    - Потом объясню.

    И снова спрашивает Ральфа:

    - А саргольская цитадель старше Кариссы?

    Ральф задумался.

    - Кто его знает... Вроде, почти в одно время строили... Хотя  нет,

Карисса точно моложе.

    -  Но  обе  строились  еще  раньше,  чем  Каринтия  стала   частью

королевства?

    - Раньше. В Кариссе еще Герман Завоеватель  жил.  Городской  стены

тогда не было, а цитадель стояла.

    Рейвен довольно качнул головой и повернулся ко мне:

    - Вы мне можете сейчас  же  выделить  покои?  Любого  размера,  но

потише и обязательно с зеркалом.

    Я задумался. Где же я ему среди ночи зеркало найду? Ладно,  сейчас

попробуем. Вышел, позвал Сэферта, моего оруженосца, и говорю:

    - Протопи в угловой комнате камин и повесь туда зеркало.

    Тот тоже растерялся.

    - Где же я его найду?

    - Где хочешь. И быстрее. Как сделаешь - доложи.

    Потом хлопнул его по плечу, чтобы не обиделся. Хороший он  парень,

всего на три года меня младше, почти приятель. Да и угодил сюда не  по

своему желанию, а по вине моего батюшки. И добавил:

    - Слушай, надо. Дело важное.

    Справился Сэферт быстро. Не успели мы и четверть  часа  помолчать,

как он уже доложил, что все готово. Рейвен тут же пожелал в эти  самые

покои отправиться, и отправился. Когда он ушел, я заметил, что  нам  с

Ральфом стало как-то легче. Прямо, как раньше. Ральф снял  свою  маску

старого служаки, даже ремень слегка распустил, и говорит спокойно:

    - Не знаю уж, какой камень в Сарголе, а Карисса как кремень должна

стоять. Так что, командуй, Дэниел.

    Дэн как-то виновато улыбнулся.

    - Ребята, вы еще не поняли. Командовать Лайонел будет.

    Я вскочил.

    - Сэр, но почему?

    А он поднял на меня глаза и отвечает:

    - Потому что  маршал  Дэниел  умер.  Убит  в  Эстере  неизвестными

грабителями. А перед тобой сейчас Дэн, Свободный воин. Советом и делом

я вам помогу, но маршал теперь ты - тебе и командовать.

    Ничего я не понял. Может, это все-таки дурной сон? А Ральф не стал

выяснять, сон это, или нет. Он  вместо  этого  положил  на  стол  план

города и окрестностей и посмотрел на меня.

    - Тогда давай решать, как будем защищаться.

    Усмехнулся грустно и добавил:

    - Маршал.

    И только теперь мне впервые стало по-настоящему страшно.

 

    4.

 

    А за следующие полтора суток произошло  сразу  несколько  событий.

Сначала я наконец-то нормально выспался. На рассвете Дэн заставил-таки

меня лечь в постель, и только к началу следующего дня я оторвал голову

от подушки. И на меня сразу же обрушилась новость: в тот вечер,  когда

Рейвен и Дэн уже подъезжали к Кариссе, Гельмунд  перешел  Лейн.  Армия

его насчитывала около десяти тысяч и шла  налегке,  почти  без  обоза,

даже лучников посадили на коней.  Меня  поразило  то,  что  разведчики

видели только шесть знамен, считая гельмундовское.  На  одном  из  них

корчилась  ненавистная  крылатая  тварь,  а  все   остальные,   хорошо

известные,  принадлежали  родственникам  и  свойственникам   семейства

Вирден. Вот уж никто не ожидал,  что  свободолюбивые  заречные  бароны

оставят Гельмунда практически без  поддержки.  Правда,  мрачный  Ральф

предположил, что за первым войском идет второе, более медлительное,  и

с  ним  прибудут  осадные  машины.  Рейвен   же   только   фыркнул   и

безапелляционно заявил, что пока это все, с  чем  нам  придется  иметь

дело. Почему-то я ему  поверил,  только  хотел  бы  уточнить,  сколько

продлится это "пока". Не  знаю,  что  думал  на  эту  тему  Ральф,  но

соответствующие меры он предпринял. Все дома в радиусе доброй лиги  от

Кариссы были просто сожжены, а их жители перебрались в город. Вырубили

даже стоявшие вдоль тракта дубы и отволокли стволы за главные  ворота,

баррикадировать улицы.  Малые  ворота,  северные,  начали  закладывать

изнутри камнем: пусть себе ломятся на  здоровье.  На  башнях  готовили

жаровни для смоляных котлов и подъемники для камней.  В  общем,  город

был готов к бою.

    К  полудню  явилась  вторая  разведка  и  подтвердила  все  старые

сведения. Рисковые ребята умудрились пересчитать чуть ли не все значки

и флажки на копьях. Правда, на обратном пути им здорово  повезло:  они

чудом уклонились от стычки с передовым дозором, который  вел  один  из

орденских. К  слову  говоря,  рыцарей  этих  оказалось  всего  ничего:

двадцать шесть флажков в войске и этот  дозорный,  и  шло  с  ними  не

больше полутора тысяч народу. Эргис,  лейтенант  разведчиков,  кое-что

слыхавший  об  Ордене,  уверял,  что  две  трети  из  них   -   просто

вольнонаемная дружина. Рейвен  склонен  был  с  ним  согласиться.  Еще

тысячи четыре шло под гельмундовским  орлом,  и  командовали  ими  сам

Гельмунд и двое его племянников, Эдмунд и Эдвин. Все остальное  войско

едва насчитывало тысячи три-четыре и являло из себя сборную солянку из

мелких дворян со свитами и наемников. Там  только  двое  предводителей

имели право распускать знамя, но оба в героях и великих полководцах не

числились, и в расчет их можно было попросту не брать. Это не могло не

радовать. Значит, не десять тысяч, а чуть поменьше, да и  организованы

похуже, чем мы ожидали. Впрочем, Рейвен предупреждал в  своей  обычной

истинно вороньей манере, чтобы мы не спешили радоваться.

    Что касается Рейвена, то всего за сутки  он  умудрился  заработать

всеобщую неприязнь и, одновременно, непререкаемый  авторитет.  Офицеры

зеленели от его ядовитых  высказываний,  солдаты,  когда  он  проходил

мимо, украдкой делали  знак  от  дурного  глаза,  а  ополченцы  просто

испуганно молчали. Но  как  только  требовалось  рассчитать  углы  для

катапульт, опознать редкий нездешний герб или  разобраться  в  запасах

лекарственных  трав,  без  толку  сваленных  в  одной  из  башен,  все

почему-то знали, к кому надлежит обращаться. Сначала  я  подумал,  что

Рейвен обязан таким отношением своей скандальной славе, но уже к обеду

убедился, что дело не в этом. Никто даже и не пытался  поставить  знак

равенства между далеким и загадочным Рейвеном и господином Рэем, новым

советником маршала. Когда же при мне кто-то из молодых офицеров сделал

такое предположение, его просто подняли на смех. Тогда  я  понял,  что

остается только удивляться, а тратить время на удивление было некогда.

    Весь день я бегал по городу и  цитадели,  как  молодой  жеребенок,

проверяя наличие  различных  запасов  в  хранилищах,  договариваясь  с

синдиками и беседуя с  офицерами.  Дэн  следовал  за  мной  безмолвной

тенью, не снимая закрывающего лицо шлема. Что самое поразительное, его

никто не узнавал. Впрочем, я и сам не узнал его сходу, хотя раньше был

уверен, что ни с кем не смогу спутать: уж больно мой учитель выделялся

и взглядом, и фигурой, и жестами. Я уже начал  потихоньку  подумывать,

что хитрый Рейвен навел на  себя  и  на  него  какую-нибудь  заморочь,

отводящую взгляд. До сих пор подозреваю, что был тогда  очень  недалек

от истины.

    Во время моих суматошных передвижений мне бросилась в  глаза  одна

вещь - город собирался держаться до последнего. Весь. Вот уж  чего  не

ожидал от наших мастеровых и даже купцов, так это  патриотизма.  Тогда

мне, наверное, первый  и  последний  раз  удалось  увидеть  торговцев,

которые бесплатно открывали закрома, кузнецов, с утра до ночи ковавших

тесаки и наконечники  копий  и  раздававших  их  соседям,  кожевников,

тачавших для  всех  желающих  вместо  броней  сыромятные  куртки...  Я

неоднократно задавал себе вопрос: был  ли  причиной  такой  готовности

только страх перед мрачными  трандальскими  рыцарями,  или,  все-таки,

нечто большее? И не мог найти ответа.

    Собраться вместе нам удалось только  ближе  к  полуночи.  Новости,

сообщенные Ральфом, радужными отнюдь не выглядели. Лигах в  пятнадцати

встала лагерем подошедшая с Аррехта толпа,  слабо  организованная,  но

многочисленная. Шли они под флажками Эда де Барна, хотя знамени самого

рыцаря с ними пока не было. Со стороны болотистых  ланд,  с  таальской

границы, двигалось еще одно войско, раза в два меньше,  ведомое  сразу

несколькими мелкими сеньорами. Эта,  с  позволения  сказать,  армия  и

вовсе изображала сборище улиток. При нынешней скорости  им  оставалось

до  Кариссы  не  менее  трех  переходов.   Итого,   пятнадцать   тысяч

осаждающих-таки набралось. Потом я  узнал,  что  поутру  в  Илвит  был

послан гонец  с  письмом  от  моего  имени.  Оказывается,  я  смиренно

обращался  к  милосердию  принца,  уведомлял,   что,   во   искупление

провинности, буду держать Кариссу сколько хватит сил, и,  когда  гроза

минует, обещал вручить свой воображаемый маршальский  жезл  любому  из

сеньоров по его, принца, выбору. Разумеется, письмо  писал  Рейвен.  Я

уже собрался было проявить праведный гнев,  но  потом  сообразил,  что

этим ходом мне по меньшей мере наполовину купили  прощение.  Проявлять

гнев стало стыдно. Пока я думал, Ральф дополнил это известие еще одной

радостной нотой: оказывается, гонец на обратном пути видел  неподалеку

от Кариссы флажок трандальского рыцаря. Судя по всему, того самого, от

которого еле спаслись разведчики. Резвый, однако, попался, гад!

    В городе опять поймали лазутчика с  письмом.  На  этот  раз  чисто

случайно. Его опознал в лицо кто-то из гвардейцев, ходивших  в  отряде

Деррика за Лейн. Письмо  предназначалось  тихому  торговцу,  держателю

мелочной лавки, и  однозначно  изобличало  его,  как  давнего  шпиона.

Нынешнюю ночь и письмоносец и адресат встречали в крепостных подвалах.

    Потом я кратко доложил "благородному собранию" о запасах крепости.

Дэн,  естественно,  дважды  заставил  меня  краснеть,  обнаружив   мои

упущения, но тут же их дополнил. В общем,  пока  все  шло  по  заранее

подготовленному плану. Пока не заговорил Рейвен.

    - Как вы думаете, сударь, - спросил он, изучая  меня  взглядом,  -

почему Гельмунд не тащит с собой стенобитные орудия и катапульты?

    Над этим вопросом я и так уже бился целый день.

    - Может, хочет изготовить на месте.  Или  надеется,  что  союзники

притащат. Ему сейчас время терять нельзя.

    Собственный ответ меня не убедил.

    - Или, - в тон мне добавил Рейвен, - у него есть в запасе  какой-о

весьма необычный план, скорее, даже, не у него, а у его союзников. Это

единственное разумное предположение,  потому  что  в  существование  в

городе массового заговора я просто не верю.

    Это разумное предположение меня вовсе не вдохновило.

    - А что вы имеете в виду под "необычным планом"? - спросил Рейвена

Ральф. - Он  что,  птицей  через  стену  перелетит  или  мечом  ворота

вышибет?

    - Мечом - не знаю, а молотом их вышибить  вполне  можно.  И  стену

насквозь пробить. Бывали, знаете ли, в Винделанде такие случаи.

    При  поминании  Древнего  королевства  в  комнате  сразу   повисла

тревожная тишина.

    - Вы хотите сказать... - Ральф прервал  фразу.  Рейвен  понял  его

совершенно правильно и ответил, не дожидаясь продолжения:

    - Я хочу сказать, что все полноправные рыцари Ордена либо обладают

магической силой,  либо  являются  магическими  существами,  и  что  я

совершенно уверен в этом. А вы представляете, что могут сделать трижды

девять магов?

    От такого заявления у меня мороз пошел по коже.

    - Вы думаете, что они всю Кариссу по камушку  раскатать  могут?  -

слегка недоверчиво спросил Ральф.

    - Нет, что вы. Кариссу по камушку - это и я не смогу. А их хоть  и

двадцать семь, но магическая сила у них поменьше, чем у  меня  одного.

Маги, знаете ли, это не монеты, их складывать  и  умножать  нельзя.  К

тому же, вы наверняка видели, как  один  мастерски  владеющий  оружием

рыцарь способен победить три десятка ополченцев.

    Дэниел усмехнулся.

    - Хорошее сравнение, Рей! И что же тебе для этого надо?

    Рейвен совершенно не смутился.

    - Лучше  всего  -  уже  помянутый  здесь  Камень  Саргола.  Но  за

отсутствием такового придется просто познакомиться поближе с одним  из

рыцарей.

    Потом глянул в сторону удивленного Ральфа.

    - Понимаете, капитан,  заколдованный  меч  поможет  против  любого

противника. Но вот чтобы победить врага мечом обычным,  нужно  видеть,

каким оружием он сражается. Ведь вы сами применяете одни приемы против

копья, а другие - против алебарды.

    Тут я понял, что  наш  Ральф  сумел  заслужить  уважение  Рейвена:

последний даже начал специально для капитана пояснять  свои  мысли.  А

Рейвен, тем временем, продолжал:

    - Кстати, кандидат на знакомство ошивается где-то  в  окрестностях

города, так что я искренне надеюсь, что  к  утру  рыцарей  станет  уже

двадцать шесть.

    Дэниел вскочил.

    - Ты что, ночью в одиночку попрешься его ловить?!

    - Нет, - спокойно сказал Рейвен, глядя  куда-то  в  сторону.  -  Я

надеюсь, что один из вас станет моим спутником.

    - Хорошо, - кивнул Дэниел. - Выезжаем прямо  сейчас  или  все-таки

поужинаем?

    И тут я понял, кто  на  самом  деле  должен  ехать.  Ну  не  может

командовать войсками человек, панически боящийся противника! Путь  для

меня был только  один  -  победить  этот  страх  вместе  с  его  живой

причиной, хотя бы одной из многих. Точнее, из двадцати  семи.  Но  вот

как объяснить это учителю?

    - Дэн, зря ты это, - укоризненно сказал Ральф. -  Я  с  господином

Реем поеду. Без меня Карисса не развалится. Да и в войне  ты  побольше

смыслишь.

    Дэниел упрямо мотнул головой.

    - А еще я могу погибнуть, и это будет тяжкой  утратой.  Не  говори

ерунды.

    Вдруг я увидел выход, и металлически звенящим голосом сказал:

    - Воин Дэн! Как признанный вами маршал Каринтии, я приказываю  вам

оставаться в крепости. Я сам буду  сопровождать  сэра  Рейвена,  чтобы

собрать сведения, необходимые для успешной обороны. Вам же  я  поручаю

занять мое место в случае... - тут у меня сорвался голос. -  Ну,  если

не вернусь, в общем.

    После этой тирады я  уставился  в  пол.  Потом  поднял  взгляд  на

Дэниела, ожидая услышать все, что угодно, но только не то, что услышал

на самом деле.

    - А ты здорово повзрослел.

    Сказав это, Дэниел повернулся к Рейвену и с улыбкой спросил:

    - Ну и как в таком случае быть  с  неотъемлемым  правом  Свободных

воинов?

    Рейвен фыркнул.

    -  Поменьше  трепать  языком.  У  Свободных   воинов   есть   одна

неотъемлемая обязанность - не отрекаться  от  сказанного.  У  рыцарей,

по-моему, тоже. - Потом встал и, выходя, бросил мне: - Кольчуга, шлем,

меч, кинжал. И чего-нибудь метательное, если  владеешь.  И  чтобы  без

всяких рыцарских штучек, герой!

 

    5.

 

    Ночь  выдалась,  как  по  заказу:  теплая  и   сырая,   и   вполне

соответствующая ситуации. Летучие мыши проносились прямо перед  лицом,

в дальней роще тоскливо стонали  неясыти,  а  из  болотца  за  городом

доносились жуткие вопли  выпи.  Вся  эта  ночная  какофония  временами

прерывалась лязгом железа, негромким конским ржанием и  стуком  копыт.

Мы пересекали болотистый  лесок  вдоль  северной  дороги,  то  и  дело

сворачивая в хлябь, что-бы не наткнуться на частые костры. Рейвен  вел

свои поиски руководсвуясь не столько  донесениями  наших  разведчиков,

сколько  собственным  шестым  чувством.  Впрочем,  оно  ему  постоянно

изменяло. Сначала мы выехали к стоянке какого-то подвыпившего  барона,

и только через добрых полчаса смогли отъехать от нее,  не  боясь  быть

замеченными. Я думаю, этот самый барон рехнулся бы, узнав, что  журчал

он в кустах на расстоянии вытянутой  руки  от  человека  с  обнаженным

палашом, и рисковал потерять не только главное свое достоинство, но  и

голову. Когда мы удалились на достаточное расстояние, Рейвен  произнес

с интонациями обиженного ребенка:

    - Этот мерзавец чуть не обмочил мне сапоги.

    Представьте себе, с каким трудом я удержался от смеха.

    Потом нас занесло к покинутому хозяевами  хутору,  который  заняли

вирденские квартирьеры. Впрочем, последнее мы узнали  только  обползав

на карачках все подзаборные  канавы  и  измазавшись  в  весьма  липкой

грязи.  Нет,  данная  история  очень  уж  напоминала  детскую  игру  в

следопытов, а не великолепное рыцарское предприятие.

    Так мы бестолково блуждали до полуночи,  постепенно  удаляясь  все

дальше и дальше от Кариссы. Я уже всерьез начал  опасаться,  что  наша

поездка  ничем  не  кончится,  и  прикидывать  безопасный   путь   для

возвращения. Но настала  полночь,  и  все  резко  изменилось.  То-есть

внешне все осталось, как раньше, но я вдруг понял, куда  нам  надлежит

ехать. Это не было волшебным озарением, нет. У меня  просто  появилась

уверенность, что искать надо в северо-западной стороне. И я совершенно

не удивился, когда Рейвен свернул на тропу, ведущую именно туда,  хотя

и спросил для порядку:

    - А если опять толпа идиотов?

    Рейвен усмехнулся.

    - Вороны всегда  летят  на  запах  смерти.  Тут  поблизости  жилье

какое-ибудь есть?

    Я напряг память и прикинул, где мы сейчас  находимся.  Получалось,

что все это время мы ехали параллельно дороге  из  Кариссы  в  Саргол.

Ближние хутора мы уже миновали, деревня смолокуров  оставалась  по  ту

сторону тракта...

    - Да  нет,  вроде.  А,  тут  где-то  рядом  дом,  который  прежний

наместник для егерей строил. От него к дороге тропа хорошая пробита.

    Рейвен кивнул и безапелляционно заявил:

    - Значит, он там и есть.

    Убейте, не знаю, почему, но про себя я столь  же  уверенно  с  ним

согласился. Нет, без магии в этой поездке точно не обходилось.

    Как только легкий ночной ветер донес  запах  дыма,  мы  спешились,

привязали коней около большой кучи валежника и  начали  подбираться  к

цели. Ох, и хреновое же это дело, я вам скажу -  красться  по  лесу  в

кольчуге и с  длинным  мечом  на  поясе,  цепляющимся  за  все  ветки,

особенно, если знаешь, что враги настороже и могут  обратить  внимание

на малейший шум. Это вам не спокойненько ходить вокруг хутора, полного

пьяных в дымину солдат. Но как бы там ни было,  нам,  похоже,  удалось

ничем не обратить на себя внимание. Когда мы выбрались  к  поляне,  на

которой стоял нужный дом, там царила тихая  идиллия:  из  трубы  вился

дымок, дрожал  за  окном  огонек  свечи,  в  конюшне  стучала  копытом

лошадь... Самым приятным было то, что  псарню  здесь,  за  отсутствием

собак, использовали, как дровяной сарай. Взглянув на  эту  картину,  я

даже подумал: "А не ошиблись ли мы?" Да  нет,  не  ошиблись.  Из  дома

вышел человек в черном орденском плаще и направился к  конюшне.  Дверь

за ним захлопнулась не сразу, поэтому можно было услышать, что в  доме

он, по крайней мере, не один. И только тут я понял, что совершенно  не

знаю, как следует действовать дальше.

    Зато Рейвен, похоже, это знал. Выждав, пока  оруженосец  зайдет  в

конюшню, он бесшумной тенью скользнул вслед.  Звук,  последовавший  за

этим, можно было принять за падение мешка с овсом. Особенно, если быть

сильно недогадливым. Я очень надеялся, что в доме его не услышали.

    Нет, даже если бы я не верил в магию, то отчетливо почуял бы запах

чего-то сверхъестественного. Вошел Рейвен в конюшню, а вышел  почему-о

из дровяного сарая. Я так и не понял: то ли они соединялись внутри, то

ли Рейвен непринужденно ходил сквозь стены. При этом, когда он выходил

из сарая, за дверью мелькнуло неведомо откуда взявшееся пламя.  Именно

пламя, а не тлеющий трут или маленький огонек.

    Когда Рейвен занял позицию в кустах  рядом  со  мной,  я  спросил,

стараясь говорить самым тихим шепотом:

    - Они не забеспокоятся, если тот не вернется?

    Рейвен, похоже, опять улыбался.

    - Поводов для беспокойства у них и так хватит. Я  в  сарае  горшок

земляного масла разлил. И поджег, конечно.

    О-хо-хо! Земляное масло горит даже  на  воде,  а  сарай  с  сухими

дровами за несколько мгновений может превратить в огромный  костер,  и

конюшню вместе с ним. Я легко догадался, где Рейвен позаимствовал этот

горшок:  у  нас  в  цитадели  был  небольшой  запас  для  изготовления

зажигательных стрел. Интересно, он прихватил его совершенно  случайно,

или заранее знал, какое развлечение нам предстоит?

    А события развивались своим чередом. Сарай вдруг словно подпрыгнул

на месте, и алые дрожащие языки полезли изо всех щелей.  Дико  заржали

лошади. Обитатели  дома,  естественно,  не  остались  безучастными,  и

мгновенно высыпали наружу. Притом, в  доспехах,  к  счастью,  оказался

только сам рыцарь. Никогда не думал, что у трандальцев такая маленькая

свита. Вместе с рыцарем их было всего семеро, считая убитого. Но  зато

действовали они согласованно и  быстро.  Двое  кинулись  ломать  дверь

конюшни, которую хитрый Рейвен, похоже, чем-то заложил изнутри, а трое

с ведрами -  к  водосборной  бочке.  Рыцарь  остался  стоять  посередь

неогражденного   двора,   возвышаясь   черной    статуей    на    фоне

разрастающегося пожара.

    Похоже, он не снимал доспехов даже на отдыхе. Впрочем, доспех  был

весьма удобный - северная чешуйчатая бронь. Тяжелый  нордмарский  шлем

рыцаря полностью закрывал лицо. Единственное, чего я  не  мог  понять,

как он успел так быстро  надеть  кольчужные  перчатки  и  пришнуровать

наручи, совершенно необходимые ему: фехтовать без защиты рук  тяжелым,

хотя и не очень длинным двуручным мечом невозможно. Уж  слишком  велик

риск остаться без пальцев. А меч этот висел на перевязи  у  рыцаря,  и

наконечник ножен почти касался земли.

    Дверь, естественно, с ходу не выламывалась: уж если Рейвен  что-то

делает, то делает на совесть. Да и гасить такой пожар ведрами  -  дело

бесполезное. Я уже напрягся, с трудом представляя более удобный момент

для нападения, но Рейвен удержал меня за  руку.  Он  явно  ожидал  еще

чего-то увидеть. И увидел.

    Убедившись, что усилия "пожарников" бесполезны, рыцарь рявкнул  на

них, вычертил правой рукой в воздухе какой-то  знак  и  сказал  Слово.

Всего одно короткое нордмарское слово. Огонь как будто  присел.  Тогда

рыцарь вычертил второй знак  и  сказал  второе  слово.  Веселый  треск

прекратился, и языки пламени начали опадать. После третьего слова,  по

знаку рыцаря, воины выплеснули три ведра  воды  в...  огонь?  Да  нет,

пожалуй, уже в угли, и повалил густой дым.

    Тут  Рейвен  и  начал  действовать.  Сначала  те   двое,   которым

удалось-таки сломать дверь, разом застыли. Между лопаток у каждого  из

них торчала рукоять  метательного  ножа.  И  раньше,  чем  они  успели

упасть, Рейвен уже бросился в атаку, рявкнув мне: "Он твой!"

    Теперь думать было некогда, и я помчался сквозь кусты, оря  что-то

уж совсем неуместное, вроде: "Я вызываю вас  на  бой,  сэр,  падла..."

Только и успел заметить, как рыцарь, повернувшись ко мне, выхватил меч

из ножен и отбросил их, чтобы не мешали в бою.

    Первая  моя  сумасшедшая  атака,  проведенная  по  всем   правилам

фехтовального  искусства,  естественно,  захлебнулась.   Почти   сразу

выяснилось, что ему достаточно  вовремя  отступать,  держа  меч  перед

собой. Удары мои до него просто не доходили, остановленные гардой  или

основанием клинка. Ближе же я просто не мог подойти, рискуя  нарваться

на короткий колющий удар. Конечно, его  меч  был  больше  предназначен

рубить, чем колоть, но грудь бы он мне отбил наверняка.

    Дальше бой развивался и вовсе смешно. Рейвен и  три  воина  просто

куда-о исчезли, и для меня остался только противник. Я  прыгал  вокруг

него, колол,  рубил,  изворачивался,  ускользал  от  тяжелого  клинка,

описывающего широкие дуги, один раз я даже рискнул использовать  очень

опасный прием: сделал вид, что оступился и падаю,  а  когда  трандалец

ударил маятником сверху вниз, перекатился,  вскочил  и  изо  всех  сил

рубанул его по рукам. Но наручи были будто заколдованные.  Нормальному

человеку я бы, по меньшей мере, отшиб руку, а этот  продолжал  вращать

мечом, как ни в чем не бывало. Потом я вдруг почувствовал, что из меня

вытекают силы. Не потому, что  устал,  а  просто.  Раньше  никогда  не

случалось, чтобы за короткий бой я успевал так выдохнуться. Ноги стали

тяжелыми и начали заплетаться,  палаш  непривычно  тянул  кисть  вниз.

Когда я нырнул  под  следующий  удар  рыцаря,  то  заметил,  насколько

замедлились мои движения: лезвие широкого меча скользнуло по кольчуге.

К счастью, безопасно скользнуло. Пока.

    Вдруг рыцарь резко обернулся и шарахнулся в сторону, опустив  меч.

Это Рейвен ткнул ему чуть не в забрало шлема... нет,  не  оружием,  а,

как мне тогда показалось, каким-то веником. Вот тут  я  понял,  что  у

меня есть последний шанс, и я его  использовал.  Моим  ударом  мог  бы

гордиться Дэниел. Палаш тяжело чавкнул, разрывая горло  противника,  и

застрял в ключице. Я рванул клинок на себя и рухнул, не удержавшись на

ногах. Он, в общем, тоже. Кажется, я на секунду  потерял  сознание,  а

когда пришел в себя,  то  рыцарь  лежал  уже  без  шлема,  а  над  ним

склонился Рейвен. Я с трудом встал и подошел, чтобы посмотреть в  лицо

своему врагу.

    Лучше бы я этого не делал. Враг мой оказался мужчиной лет  сорока,

могучим северянином благородного вида... только такого вида, как будто

умер уже неделю назад и до нашей встречи хранился на  леднике.  Больше

всего меня поразили его молочно-голубые глаза.  Целиком  голубые,  без

зрачков, прямо как у трехдневного котенка. Из смертельной  раны  кровь

не хлестала потоком, а выворачивалась какими-то сгустками,  как  будто

уже свернулась в жилах.  При  этом  он  еще  и  говорил.  Слабо-слабо,

правда, но говорил. К сожалению, я слишком плохо знаю  нордмарский,  и

понял только последнюю фразу:...

    - сказала, что меня сожгут в доме, но умру я от пучка травы.

    Рейвен кивнул, и ответил тоже  по-нордмарски,  хотя  и  с  сильным

акцентом:

    - Проклятья должны исполняться.

    Рыцарь снова пошевелил губами и прошептал:

    - Ухожу... Как тебя зовут, мой убийца?..

    Обращался он к Рейвену! А  Рейвен  воспринял  это  как  должное  и

ответил, прикрыв левый глаз:

    - Некоторые зовут меня Гримнир.

    Полумертвое лицо рыцаря перекосил ужас, голубизна полностью залила

белки, он выдохнул, целиком прогнувшись, как в агонии:

    - Отец!.. - и умер. Теперь уже окончательно.

    Рейвен поднялся с колен и бросил  на  грудь  мертвецу  то,  что  я

принял за веник. Это был пучок полыни, перехваченный  осиновым  лыком.

Потом повернулся ко мне и сказал голосом ехидного старого пройдохи:

    - Ладно, герой, воевавший со Смертью, пошли  мародерствовать.  Для

поднятия боевого духа войскам нужны доказательства вашей блистательной

победы.

 

    Ѕ * *

 

    Оказывается, пока мы сначала приключались по  кустам,  прячась  от

вышедших помочиться рыцарей, а потом  совершали  героические  подвиги,

Дэниел с  Ральфом  не  ложились  спать.  И  первым  вопросом  Дэниела,

встретившего меня во дворе цитадели, было:

    - Ну как? Получилось?

    Я гордо похлопал по привешенному на луку  седла  щиту,  черному  с

белой тварью, напоминающую змею с крыльями. Этот  щит  и  прихваченный

заодно плащ сослужили мне на обратном пути  хорошую  службу,  когда  у

одной из развилок нас повстречал патруль с  гельмундовскими  значками.

Эти вояки предпочли просто бочком  проехать  мимо,  настолько  боялись

собственного союзника. А я тогда понял, что начинаю любить Рейвена  за

его неожиданные идеи.

    Но раньше, чем я распустил перед Дэниелом павлиний  хвост,  Рейвен

скомандовал:

    - Приводи себя в порядок, и наверх. Поговорим в башне.

    Мне оставалось только кивнуть.

    Через четверть часа мы собрались на  прежнем  месте.  Я  про  себя

отметил, что моя комната  теперь  превратилась  в  место  для  военных

советов. Что ж, пока это было не худшим ее применением.

    Самое сложное началось, когда  стало  понятно,  что  от  нас  ждут

связного и подробного рассказа. Из меня  рассказчик  вышел  достаточно

бестолковый, потому что половину происшедшего я просто не  понимал,  а

местами не знал, что можно упоминать, а что не стоит. Например, беседу

Рейвена с рыцарем я опустил, захочет  -  расскажет  сам.  И,  кажется,

правильно сделал. Во всяком случае, сам Рейвен был  доволен.  Когда  я

закончил, на Рейвена обратились все взгляды. А он играл  посеребренным

кинжалом с таким видом, будто  зашел  сюда  случайно.  Надо  полагать,

держал паузу, чтобы изреченное позже выглядело как можно эффектнее. Но

капитан Ральф довольно бесцеремонно эту паузу прервал:

    - Можете ли вы, сударь, теперь сказать, с чем  мы  имеем  дело?  И

главное - что от этих рыцарей можно ожидать?

    Рейвен потер переносицу.

    - Можете быть уверены, Ральф, Кариссу по камушку они действительно

не раскатают. А вот  насчет  всего  остального...  Ну,  во-первых,  по

меньшей мере, часть из них является  в  некотором  смысле  магическими

существами. Я могу предположить,  что  подобные  изменения  вызываются

искусственно, при помощи какого-то ритуального посвящения. Можно  даже

понять механизм. Они, видимо, проходят сквозь опыт смерти.

    Кажется, мы все трое посмотрели на Рейвена одинаково непонимающе.

    - Это как? - спросил Дэниел.

    - Даже не знаю, как проще объяснить...  Смерти  не  боятся  только

дураки и безумцы. Но вот чтобы наложить на себя  руки,  мужества  надо

побольше, чем чтобы в одиночку против сотни ломануться.

    Дэниел хотел было запротестовать, но потом подумал,  и  ничего  не

сказал. Рейвен же продолжал:

    - Так вот, смерть является неотъемлемым атрибутом  жизни,  поэтому

бороться с ней никто и не пробует. Всякие там эликсиры вечности -  это

чушь. Некромантические штучки тоже не возвращают мертвого к  жизни,  а

дают только весьма мерзкое  ее  подобие,  и  то  ненадолго.  Из  всего

вышесказанного косвенно следует  только  один  вывод:  чтобы  победить

смерть, нужно идти ей навстречу.

    Уж не знаю, какими путями блуждала рейвеновская логика, только мне

этот вывод очевидным не  показался.  Но  для  того,  чтобы  оспаривать

мысль, надо узнать ее до конца, и я стал слушать дальше.

    - Как они конкретно это проделывают, я  не  знаю.  Не  думаю,  что

горло себе режут или  вешаются.  Но  факт  тот,  что  черпнувший,  так

сказать, из колодца смерти, внутренне изменяется. Естественно,  пустив

смерть в себя, нельзя остаться прежним. Притом,  подозреваю,  что  они

перестают стареть. Да и вообще, приобретают кучу необычных свойств.  В

частности, их становится очень сложно убить.

    - То-есть,  они,  по  сути,  нежитью  становятся,  вроде  вампиров

всяких? - спросил Ральф.

    - В том-то и дело, что нет. Как  писал  один  неизвестный  мудрец,

каждый человек неосознанно носит в себе  частицу  собственной  смерти.

Так вот у них смерть является частью сознания, и именно из этой  части

исходит их магия.

    Теперь не выдержал Дэниел:

    - Слушай, Рей, не знаю, как других, а меня ты уже совсем  запутал.

Ты уж объясни мне, дураку, что они могут и чем их убивать.

    Рейвен слегка задумался.

    - Что они могут, я понятия не имею, наверняка, многое,  если  дать

им время для ритуальной подготовки. А в бою... Ни взглядом, ни  словом

они не убивают. Зато с оружием их  победить  очень  сложно.  Требуется

нанести сразу же несовместимую с жизнью рану, ну, там,  копейный  удар

на полном скаку, голова с плеч,  или  что-то  подобное.  Серебра  они,

скорее всего, не боятся, всяческих священных реликвий тоже,  к  какому

бы богу эти реликвии не относились.

    - А чем они так страшны, как  бойцы?  -  продолжал  интересоваться

Дэниел.

    Вот тут я мог бы много чего объяснить, но Рейвен успел раньше.

    - Ну, представь себе воина, примерно такого же умелого, как и  ты,

но только не испытывающего  страха,  не  устающего  и  не  обращающего

внимания на мелкие раны.

    Ральф сказал:

    - Тогда получается, что эти двадцать  семь  рыцарей  могут  и  без

помощи остальных город взять. От них  же  разбегаться  будут,  как  от

чумы.

    - Да, примерно  так,  -  согласился  Рейвен.  -  Только  несколько

поправок: во-первых, их теперь на одного меньше, что весьма  критично,

во-вторых, люди теперь будут знать, что они,  в  принципе,  убиваются.

В-третьих, существуют такие варианты,  как  дротик  из  баллисты,  или

котел кипящей смолы на голову. Если мне, например, внезапно вылить  на

голову котел кипятку, я тоже помру, каким бы магом я не был.

    Возможно, Рейвен решил так пошутить, только  шутке  его  почему-то

никто не засмеялся. Тогда он подождал немного и выдал:

    - Гельмунд, видимо, рассчитывает  использовать  их  помощь,  чтобы

справиться с воротами. Подозреваю, что, если трандальцы соединят  свою

магическую мощь ритуалом, то смогут открыть войскам проход в город. Уж

не знаю, через ворота или сквозь стену.

    Услышав такое, я не удержался от совершенно дурацкого вопроса:

    - И что же теперь делать? Неужели никакого выхода нет?

    Рейвен посмотрел на меня.

    - Выход есть даже из бутылки, хотя горлышко  и  узкое.  Есть  один

способ уничтожить всех этих гадов разом, или, по  крайней  мере,  всех

измененных, то-есть, как раз наиболее могущественных и опасных.

    По-моему, вздох облегчения вырвался у нас  троих  одновременно.  И

так же в один голос мы задали вопрос:

    - Как?

    Рейвен помрачнел.

    - Как - это мое дело. Другой вопрос, что для этого нужно.

    Ожидая продолжения, мы безмолвствовали.

    - Для этого нужна девушка. Молодая девушка, с совершенно неженским

желанием: отстоять город от врагов во что бы то ни стало.

    Дэниел смущенно кашлянул:

    - Ну почему же неженским? Каждая  женщина  мечтает  защитить  свой

дом, семью, детей...

    - Я сказал - девушка.

    Воцарилась тишина. Потом Ральф спросил:

    - А вы уверены, что ей ничего не будет угрожать?

    Рейвен посмотрел на него.

    - Вы говорите о своей дочери?

    Видимо, в последнее время сама судьба предназначила мне  постоянно

удивляться. А я-то думал, что знаю о капитане все.

    А капитан покраснел, смущенно оглядел  нас  и  снова  обратился  к

Рейвену:

    - Так вы можете это гарантировать?

    Рейвен тяжело вздохнул.

    - В том-то и дело, что ничего я не  могу  гарантировать.  Пойдемте

лучше побеседуем отдельно. А  вы,  господа  командующие,  ложились  бы

спать. Завтра к обеду прибудет Гельмунд,  и  тогда-то  вы  как  раз  и

понадобитесь.

    И они оба встали. Но я, наверное, не смог бы не только заснуть, но

и успокоиться, уж слишком мучил меня один вопрос:

    - Скажите, - обратился я к Рейвену, - кто таки убил трандальца:  я

или вы?

    Рейвен посмотрел на меня и ответил:

    - Его убила судьба. А от судьбы никто не уходит  -  ни  живые,  ни

мертвые, ни полумертвые.

    Так я впервые узнал, что судьба бывает сильнее смерти.

 

 

    6.

 

    Штурмовать крепости надо вовремя. То-есть, либо сходу, либо  после

достаточно длительной осады. В  первом  случае  союзником  нападающего

является внезапность. Подойди  Гельмунд  пораньше,  например,  в  день

приезда Дэниела с Рейвеном, у него было бы гораздо  больше  шансов  на

успех. Впрочем, он  не  торопился,  явно  ожидая,  что  его  письма  к

горожанам возымели действие, и дело придется иметь только с цитаделью.

И, наверное, очень удивился, когда парламентеров не только не  пустили

в крепость, но и в прямом смысле засыпали комьями грязи.  Я,  конечно,

такого приказа не отдавал, вряд ли стоило дразнить бешеного волка.  Но

городским мальчишкам не указ был ни я, ни их собственные  родители.  К

тому же, они сумели таким оригинальным  образом  передать  настроение,

царившее в городе.

    По всем расчетам, Гельмунд  должен  был  атаковать  еще  позавчера

утром, но он медлил и тянул время, дожидаясь подхода остальных  войск.

Мы не возражали, потому что время работало на  нас.  Каждый  прошедший

день приближал королевскую армию к Кариссе, а Гельмунда к поражению.

    Наши лесорубные работы оказались крайне полезны. То  ли  что-то  у

нападавших не заладилось с первоначальным планом, то ли мы  этот  план

неверно поняли, потому что осадные машины им, все-таки,  понадобились.

Но за каждым потребных размеров  бревном  приходилось  посылать  целую

экспедицию, и из-за этого  воздвигавшееся  посреди  вражеского  лагеря

сооружение выглядело  довольно  хило.  Ворота  Кариссы,  сделанные  из

мореного дуба, должны были  выдержать  не  один  десяток  ударов  этим

тараном. Правда, на следующее утро приволокли пару катапульт, но  они,

похоже, были сняты с башен Аррехта и мало годились для наступательного

боя. Мы  в  этом  убедились  уже  к  середине  того  же  дня.  Сначала

посылаемые ими снаряды били куда-то в  середину  стены  или  вовсе  не

долетали. Через десяток выстрелов до нападавших наконец дошло, что эти

длинношеие орудия надо переместить на новые позиции. В результате одна

из катапульт оказалась на довольно удобном месте, в небольшой лощинке,

полностью недосягаемая для нас, но только и  пользы  с  нее  почти  не

было. Камни ударяли либо в  Стражницу,  одну  из  башен  цитадели,  на

которую опиралась также городская стена, либо  перелетали-таки  стену,

грохаясь на пустынной площади. За прочность Стражницы мы не опасались.

В свое время ее сложили из обтесанных и хорошо пригнанных друг к другу

валунов, которые от времени чуть не срослись.  Пододвинуть  катапульту

ближе, чтобы  обстреливать  саму  цитадель,  было  нельзя,  она  сразу

попадала  под  меткий  огонь  лучников  на  Стражнице,  так  что   все

причиненные ей разрушения свелись к проломанным крышам двух  небогатых

домов.   Вторую   катапульту   поставили   на   возвышении   и   стали

пристреливать. Первый же камень попал в  ремесленные  кварталы  и  мы,

было, забеспокоились, зная  наверняка,  что  зажигательные  снаряды  у

осаждающих тоже имеются. Но тут  выяснилось,  что  до  этого  удобного

холма прекрасно долетают арбалетные стрелы. В  результате,  через  час

катапульту оттащили обратно за холм, а его верхушка украсилась добрыми

двумя  десятками  трупов.  Когда  попробовали  стрелять  из-за  холма,

выяснилось, что камни опять долбят стену. Ральф предложил выпустить  с

башен  пару-тройку  каменных  ядер  в  ответ,  а  заодно  и  проверить

пристрелку. Но тут Рейвен решительно  воспротивился.  Он  заявил,  что

пристрелки не потребуется,  и  уже  сейчас  можно  назвать  поражаемые

различными катапультами площади, набросав, в качестве  доказательства,

чертеж прямо на столе. Сопровождавших рисование  заумных  рассуждений,

изобиловавших цифрами, никто, конечно,  не  понял,  а  чертеж  был  на

всякий  случай  скопирован  Сэфертом  чернилами  на  какую-то  тряпку.

Аккуратностью мой оруженосец не отличался  сроду,  и  на  месте  башни

Альсток на этом ценном документе значилась жирная клякса.

    Ночью наш главный  ослушник  и  лучший  добытчик  новостей  Эргис,

командир разведчиков, отколол очередную лихую штуку. Нацепив  на  плащ

черно-елый значок покойного ландвальского рыцаря и намалевав на  спине

орла, он нагло заявился в один из вражеских лагерей и всю ночь шатался

по кострам. Новостей он и вправду принес немало и большинство  из  них

обнадеживало. Оказалось, например, что в войске уже сейчас  вспыхивали

мелкие раздоры. Большинство пришедших на помощь Гельмунду  баронов  не

позаботились о съестных припасах для своих отрядов, надеясь на грабеж.

Но в добрых десяти лигах вокруг грабить было уже нечего. Все  съестное

либо  вывезли  в  Кариссу,  либо  оно  досталось   более   расторопным

гельмундовским фуражирам, а сам главный предводитель делиться запасами

не торопился. До настоящего голода было еще  далеко,  но  причина  для

недовольства  появилась  весомая.  Еще  в  лагере  поговаривали,   что

Гельмунд всерез озлился на союзников, которые привели  меньше  народу,

чем обещали, и не доставили никакой осадной техники. Из-за  этого  его

воинам приходилось ночью играть в землекопов,  сооружая  бруствер  для

прикрытия второй  катапульты.  Судя  по  его  положению,  обстреливать

собирались  воротную  башню.   Первую   же   катапульту,   весь   день

простукивавшую стены Стражницы, готовились перетащить  к  южной  стене

города, самой  низкой  и  хуже  всего  укрепленной.  Там  же  готовили

штурмовые лестницы.

    Войско слегка изменило состав. Пять копий Ордена и  с  ними  около

двух тысяч воинов под знаменем Эдвина ушли на Илвит, зато  подтянулись

северяне, обитатели болотистых равнин в низовьях Лейна. Говорили,  что

северная конница  плоха,  но  хороши  лучники.  Это  следовало  учесть

особенно.

    Разумеется, никто не знал точных планов. Однако все досужие  языки

отводили главную роль в штурме Ордену, несмотря на малочисленность его

отрядов. При этом большинство боялось трандальцев до жути  и  выражало

искреннюю надежду оказаться от них подальше.

    Однако в целом сборное войско Гельмунда выглядело куда лучше,  чем

могло бы. Большую роль сыграло то, что практически ко всем  командирам

союзных  отрядов  приставили  в  качестве  советников   вирденских   и

саргольских гвардейцев для лучшей связи  и  контроля.  При  Эдмунде  и

вовсе состояли двое орденских, а при Эде де  Барне  -  один.  Но  было

очевидно, что если Гельмунд не поторопится  со  штурмом,  то  половина

народу просто разбежится в поисках  пропитания:  мечтами  о  карисских

запасах сыт не будешь.

    К утру войска начали выдвигаться на позиции. Орлиное  знамя  реяло

напротив главных ворот, окруженное целым  лесом  копий.  Рядом  с  ним

полоскался на ветру черный орденский штандарт. Впереди, у сооруженного

за  ночь  бруствера,  стояло  несколько  десятков  прикрытых  большими

деревянными щитами повозок,  предназначенных,  видимо,  для  засыпания

рва. Впрочем, никаких надежд на ров мы и не возлагали.  Он  давно  уже

превратился в сточную канаву, а как раз напротив  ворот  обмелел  так,

что можно было перейти в брод, не особо замочив сапоги.  За  повозками

скрывался тоже прикрытый  щитами  таран.  Вокруг  рассыпались  лучники

вперемешку со щитоносцами. Расставлены они были весьма грамотно.

    С южной стены города картина открывалась тоже впечатляющая.  Здесь

были уже готовы переносные мостики, фашины  и  лестницы.  На  тележные

остовы поставили пару легких баллист.  За  ними  покачивала  лебединой

шеей укрепленная за ночь катапульта. Рядом с ней поднималось  знамя  с

таким же, как у Гельмунда, орлом, но помещенным в серебряный  ромб  на

алом поле, знамя Эдмунда. Воины  здесь  собрались  в  основном  пешие,

много было наемных  меченосцев.  Среди  них  мелькали  зеленые  куртки

северных лучников.

    Именно за южную стену-то мы  больше  всего  и  беспокоились.  Хотя

главный удар явно должен был прийтись на ворота,  здесь  у  нападающих

шансов было не меньше. Правда, и народ  подобрался  толковый:  Валдон,

младший сын бедной рыцарской семьи из  Тааля,  поступивший  на  службу

короны и державший от нее  небольшой  надел  близ  Марны,  гвардейский

лейтенант Ривальт,  Эргис  со  своими  легкими  лучниками  и  старшина

оружейного  цеха  мастер  Олтон,  один  из  руководителей   городского

ополчения. Однако задача перед ними стояла немалая. Нужно  было  любой

ценой сдержать атаку, пока разворачиваются главные события, и в случае

нашей неудачи отвести войска через полгорода к цитадели.  Ральф  долго

порывался возглавить тамошнюю оборону и его еле убедили  занять  место

на  воротной  башне.  Этим  он,  впрочем,  вполне  удовлетворился.  Я,

подумав, избрал наблюдательным пунктом башню Альсток, донжон цитадели.

С  нее  открывался  наилучший  обзор  и  особенно  хорошо  были  видны

северо-западная и западная стены, между  которыми  находились  ворота.

Альсток соединялся со Стражницей подъемным мостом на  высоте  третьего

этажа, а от Стражницы до воротной башни вел прямой путь по стене.

    План обороны был прост, как вареное яйцо. Мы удерживали  город  до

тех пор, пока это было возможно, обращая особое внимание на ворота,  и

ждали  осуществления  рейвеновского  замысла.  Если  он  не   оказывал

желаемого действия, войска отступали  с  уличными  боями  в  цитадель,

стараясь  нанести  врагу  наибольшие  потери.  Добровольцы  готовились

перекрыть  главные  улицы  в  течение   нескольких   минут,   не   дав

развернуться вражеской  коннице.  За  каждого  нашего  воина  Гельмунд

должен был заплатить двумя-ремя своими.

    К полудню войска были уже готовы, но Гельмунд явно решил разыграть

последнюю комедию. Под вой рогов  к  воротам  выехали  парламентеры  с

белым знаменем. Мне пришлось выйти на воротную  башню,  чтобы  с  ними

переговорить. Там же уже присутствовали  Рейвен  и  Ральф  с  какой-то

невысокой девушкой. Девчонка показалось мне очень красивой, хотя  лица

я не запомнил. Но как же дико она смотрелась в легком  платьице  среди

закованных в броню мужчин! Тут я заметил, что Рейвен тоже расстался со

своей знаменитой кольчугой и не имеет при себе оружия. Как ни странно,

меня это не удивило, видимо потому,  что  все  мое  внимание  занимали

подъезжающие.

    Всего  их   было   человек   пятнадцать,   но   большинство   явно

присутствовало для мебели. Для себя  я  сразу  отметил  только  двоих:

Эда-Смутьяна, гордого, как король, и рослого рыцаря в черном, на плече

которого извивалась белая орденская гадина. Последний был весьма похож

на моего противника и повадкой, и снаряжением, только вместо меча  его

пояс украшала секира. Я даже слегка содрогнулся  при  мысли,  что  под

вороненой маской шлема  скрывается  полубезжизненное  лицо.  Не  знаю,

почему, но я решил, что в этой парочке главный - он, и даже  удивился,

когда заговорил Эд.

    Речь Эда явно  была  заучена  наизусть  и  хорошо  отрепетирована.

Произносил он  ее  с  выражением,  как  актер,  старался  на  совесть.

Впрочем, ничего нового в содержании  я  не  уловил.  Всем  благородным

рыцарям предлагалось принести присягу новому герцогу Каринтии и занять

не последние места в рядах доблестного воинства. Лично мне обещали  ни

много ни мало, все северо-западные равнины до самого  моря,  вместе  с

таальским пограничьем.  Потом  последовало  обращение  к  благоразумию

горожан.  В  заключение,  Эд  помянул  о  страшной  участи,  ожидающей

ослушников, и предложил на размышление  три  часа.  Тут  я  задумался,

стоит ли потянуть время. Конечно, при получении отрицательного  ответа

посередь дня, они могли отложить  атаку  на  завтра,  и  тогда  у  нас

получались сутки  передышки.  Но  для  нас  эти  сутки  обернулись  бы

мучительным  ожиданием  неотвратимого,  а  для  них  -  временем   для

подготовки. К тому же, за ночь до Кариссы могла добраться  пара-тройка

блудных баронов с несколькими сотнями, что едва ли нас порадовало  бы.

Значит, ответ был ясен. Я поправил голубой с серебром плащ и подошел к

проему между зубцами. Сэферт начистил мне кольчугу и шлем до блеска, и

это добавляло к моему облику воинственности  и  изящества.  Во  всяком

случае, Эда мне удалось удивить. И пока удивление не прошло, я  пустил

в ход вульгарное хамство. То-есть просто объяснил, в каком направлении

следует отправляться господину дипломату, а так  же  подверг  сомнению

законность его происхождения, различные  достоинства  и  вообще  право

вести переговоры с потомком королевского рода от имени кого бы  то  ни

было. В заключение этой блистательной речи я смилостивился и  позволил

господину   послу   передать   герцогу    Каринтийскому    глубочайшие

соболезнования  по  поводу  будущей  встречи  со  столь  любимыми  им,

герцогом, арестантской каретой и королевским тюремщиком. Сказать,  что

Эда перекосило - значило бы не сказать ничего. Он приходил  в  себя  в

течение нескольких минут и потом враз охрипшим голосом осведомился:

    - Это ваше последнее слово?

    В ответ я издевательски помахал перчаткой.

    Эду  ничего  не  оставалось,  кроме  как  развернуться  и  поехать

обратно. И тут случилось неожиданное. Когда они  немного  отъехали  от

ворот, рыцарь жестом фокусника извлек из воздуха  зазубренный  дротик,

по размеру годный в снаряды  для  арбаллисты,  повернулся  в  седле  и

метнул его в меня. Дальше  я  увидел  стремительно  летящий  навстречу

каменный пол, потом лязгнул тетивой спускаемый арбалет.

    Когда я поднялся, в ушах шумело  и  завывало,  видимо,  приложился

головой об зубец. Дротик отсутствовал, как будто его и не было.  Рядом

со мной стоял Дэниел, держа  в  руках  арбалет,  а  рыцарь,  пропустив

вперед остальных, удалялся чуть ли не парадным  шагом,  и  торчащая  в

плече стрела  вовсе  ему  не  мешала.  Я  пытался  сказать  что-нибудь

осмысленное,  но  смог  только  крепко  выругаться.  Так  крепко,  что

стоявшие вокруг солдаты  оглянулись  с  одобрением.  Рейвен  негромко,

словно про себя, сказал:

    - Красиво сделано, но подловато. Вот этот фокус я им еще припомню.

    И очень недобро улыбнулся.  А  потом  добавил  так,  что  услышали

только мы с Дэниелом:

    - Кажется, мои худшие  опасения  начинают  сбываться,  -  и  снова

продолжил вслух: - Я на Стражнице. До сигнала не беспокойте.

    И ушел вместе с девчонкой, про которую я совершенно забыл.

    Только сейчас я сообразил, что Дэниела не  было  все  утро,  и  не

мешало бы узнать, чем он занимался. Но времени на это  не  хватило.  В

поле затрубили рога, и  весь  людской  муравейник  разом  зашевелился.

Дэниел хлопнул меня по плечу:

    - Отправляйтесь в Альсток, маршал, я останусь здесь.

    Мне стоило большого труда уйти без поддержки Сэферта, и, уходя,  я

заметил на лице Дэниела новое выражение, с которым не сталкивался  еще

никогда. Это была неподдельная ненависть.

 

    7.

 

    Теперь от меня мало что зависело, особенно в  начале  боя.  Войска

уже заняли позиции, командиры знали свое дело и мне оставалось  только

наблюдать за ходом событий и пытаться вмешаться  только  тогда,  когда

они пойдут плохо или как-то вовсе неожиданно. Но  неожиданностей  пока

не  предвиделось.  К  воротам  медленно  поползли  повозки,  прикрытые

щитами, за ними  чуть  в  отдалении  следовал  таран.  За  ним  клином

двинулась пехота. В середине клина, среди небольшой группы  всадников,

реяло  знамя  Эда.  Ударила  башенная  катапульта  и  один  из   щитов

разлетелся в щепки. Все укрывавшиеся за ним разбежались, как  тараканы

из-под веника. Несколько убитых  осталось  лежать  у  осевшей  телеги.

Катапульта иэ-эа бруствера ответила ей, но неудачно:  камень  пролетел

высоко над башней и упал где-то в городе.

    Сверху вся эта картина была на удивление нереальной. Казалось, что

ты  смотришь  на  толпу  сереньких  муравьев,  разыгрывающих  потешное

сражение. Это заставляло меня  нервничать  еще  больше.  Так  хотелось

оказаться среди происходящего, чтобы ощутить его страшную настоящесть!

    А события развивались своим чередом. Наши  катапульты  с  воротной

башни и Стражницы проиэвели немалое опустошение  в  рядах  нападавших.

Когда расстояние сократилось, за дело взялись лучники  и  арбалетчики.

Последние с одной стрелы сбивали даже  тяжело  вооруженного  всадника.

Стрелы нападавших, похоже, летели в основном  впустую.  Катапульта  их

продолжала пристреливаться и  удачным  попаданием  частично  своротила

один из башенных зубцов. Уцелевшие повозки  уже  добрались  до  рва  и

сложеных в них фашин вполне хватило, чтобы обеспечить тарану свободный

проход. Правда, из добрых трех сотен передовых  воинов  под  прикрытие

щитов тарана отбежало едва ли три десятка.  Бой  только  начинался,  а

Гельмунд уже понес первые потери.

    Таран неуклонно приближался к воротам. Тут я впервые заметил,  что

за ним едут и конные: девять всадников с черными флажками. Не к  добру

они, гады, там появились в  таком  количестве,  и  не  просто  так!  Я

всерьез забеспокоился.

    Южную стену мне со своего наблюдательного пункта видно было  много

хуже. Мешал дурацкий купол городской ратуши. Но и там, похоже,  ничего

критического пока не происходило. Во всяком случае, бой наверх еще  не

перекинулся.

    Пока я отвлекся от ворот, таран уже добрался до  них,  и  раздался

первый гулкий удар, неожиданно сильный для такого хлипкого, сделанного

на скорую руку сооружения. И  тут  же  сверху  сверху  пролился  дождь

кипящей смолы. Повалил черный дым. Когда он развеялся, оказалось,  что

таран цел и невредим, а на место погибшей обслуги встают новые  воины.

Из орденских никто не пострадал. Я начал  подозревать,  что  пока  они

рядом, таран невозможно  будет  поджечь,  даже  если  облить  земляным

маслом полностью. Удары,  тем  временем,  зазвучали  снова.  Я  послал

одного из пажей к воротам, а другого - на южную  стену  и  стал  ждать

подробных сообщений. Раньше, чем оба они  вернулись,  появился  гонец,

прибывший по собственному почину,  и  рассказал,  что  у  южной  стены

первая атака захлебнулась. Более глубокий  там  ров  удалось  закидать

фашинами только до половины, а меткая стрельба  со  стен  окончательно

смутила  нападавших.  Правда,  и  потеряли  они  всего  порядка  сотни

человек, а у нас выбыло из  строя  десятка  четыре.  Северные  лучники

экономили стрелы, но били  прицельно  и  очень  точно.  Отсылая  гонца

обратно, я приказал отправить  раненых  в  цитадель  и  напомнил,  что

радоваться успеху рано: за первой атакой обязательно последует вторая,

а потери и так непозволительно велики. Делалось это скорее для очистки

совести, потому что для Валдона все было очевидно и без меня.

    Вернувшийся  от  ворот  паж  принес  новости  не  столь  радужные.

Конечно, Гельмунд потерял около четырехсот человек, но это еще  ничего

не значило. При штурме,  особенно  в  начале  боя,  нападающие  всегда

отдают за одного убитого  врага  пять-шесть  своих.  Зато  успехов  он

добился немалых. Под ударами легкого с виду  тарана  ворота  уже  дали

первые трещины. Сама же проклятая конструкция упорно не желала гореть,

а метко брошенные камни почему-то падали вокруг  нее.  Орденские  тоже

были неуязвимы,  как  заговоренные.  Кроме  того,  лучники  непрерывно

стреляли по стенам, а  вражеская  катапульта  осыпала  верхушку  башни

градом щебня.

    Я был практически уверен, что  рыцари  защищают  и  себя  и  таран

магией, и не мог ничего придумать. Оставалось  только  надеяться,  что

загадочный рейвеновский план по их уничтожению подействует в ближайшее

время. Но вот если не подействует, и рыцари останутся живы...  Пока  я

ломал голову над их уничтожением, явился второй посланец. Естественно,

южную стену атаковали второй  раз.  Притом,  Эдмунд,  в  сопровождении

двоих орденских рыцарей, гарцевал на белом  коне  посреди  нападающих,

повышая боевой дух, и стрелы его не брали. Вполне понятно, почему. Вот

ведь бесовщина какая...

    От ворот раздался грохот и радостные вопли. Похоже, люди Гельмунда

достигли желаемого. Однако, даже от меня  было  видно,  что  произошла

неприятная для них заминка: рама, на которой был  подвешен  таран,  не

проходила по высоте в коридор под башней, и потому  внутренние  ворота

оказались недосягаемы. Обычно в таких  случаях  берутся  за  молоты  и

топоры, но здесь они едва ли помогли бы. Благодаря усилиям  кузнечного

цеха, внутренние ворота были укреплены и окованы железом.

    Нападающие  слегка  растерялись,  и   наши   не   замедлили   этим

воспользоваться. Сверху обрушился целый град камней и стрел.  Один  из

камней сбил трандальского рыцаря с лошади, другой переломал ноги  коню

его соседа. Однако, Эд  оказался  толковым  полевым  командиром.  Рога

мгновенно протрубили отход. Таран медленно покатился назад и замер  на

расстоянии чуть больше полета стрелы от башни. К нему сразу  подтащили

щиты, которых заготовлено было явно достаточное  количество,  и  рядом

закипела какая-то деятельность. Я понял, что  Эд  приказал  расклепать

цепи и внутренние ворота будут выбивать тараном с рук. В  этом  случае

воинам придется крепко постараться, но успех останется только вопросом

времени и потерь.

    Стрельба  с  обоих  сторон  почти  прекратилась,   и   я   присел,

воспользовавшись передышкой, чтобы  дать  отдохнуть  глазам.  Судя  по

солнцу, штурм продолжался уже около двух часов.  Я  понял,  что,  если

события пойдут тем же путем, то к вечеру враги ворвутся в город.

 

    Ѕ * *

 

    Убедившись, что в его сторону никто не смотрит, Дэниел стащил шлем

и обтер мокрое от пота  лицо.  Неизвестно,  старость  брала  свое  или

слишком тяжелы  оказались  камни,  но  он  ощущал  немалую  усталость.

Передышка в бою случилась весьма вовремя. Как это ни смешно, но Дэниел

впервые участвовал в защите осажденного замка в роли рядового  солдата

или, максимум, сержанта. Раньше ему случалось попадать в осаду  только

дважды, и оба раза он сам руководил обороной. И даже  не  представлял,

что такой бой больше похож на тяжелую работу  под  летящими  стрелами.

Все предыдущие два часа как-то слились в один непрерывный поток. Он то

крутил вместе с другими ручку подъемника, то устанавливал между зубцов

камни, то кидал уголь в жаровню под котлом, в котором грелась смола. А

воздух был просто полон звенящей и летающей смертью. То и  дело  башню

осыпало   великанскими   пригоршнями   мелких    снарядов.    Какой-то

парень-рбалетчик, оставивший на  секунду  свое  оружие,  чтобы  помочь

Дэниелу скинуть очередной камень, пошутил:

    - Здесь два щита надо, один спереди, другой сверху.

    И вдруг осел, получив в шею стрелу. После  этого  Дэниел  наблюдал

нападающих уже в прицел арбалета. Дважды  он  пускал  стрелы  в  нагло

гарцевавшего  рыцаря,  но  те  отклонялись,  будто   сдутые   каким-то

волшебным ветром. А когда Дэниел присел перезарядить арбалет,  парень,

занявший его место, вдруг выронил оружие и полетел вниз со стены,  как

будто сдернутый невидимой веревкой. На Дэниела пахнуло холодом.

    Сейчас маршал, да нет,  пожалуй,  уже  не  маршал,  а  просто  Дэн

Свободный воин, решил поберечь силы  перед  рукопашной.  И  внутренние

ворота и стоящая за ними наспех выкованная железная  решетка  едва  ли

долго будут выдерживать  удары  заколдованного  тарана.  А  когда  все

преграды падут,  потребуется  сдерживать  толпу  нападающих  клинками,

чтобы прикрыть отход. Добровольцы на это дело уже вызвались, и  Дэниел

знал, что, каковы бы ни были приказы юного маршала, он встанет рядом с

ними. Черные рыцари были, конечно, неуязвимы для стрел, но  железо  их

брало, и Дэниел хотел противопоставить свое умение силе. Почему-то  он

был уверен, что смерть каждого трандальского гостя будет большим шагом

к победе, чем гибель сотни других воинов.

    На равнине опять взвыли рога. На этот  раз  вслед  за  шедшими  на

приступ пехотинцами двинулась конница. Расчет Эда был вполне ясен:  он

собирался сразу же,  как  только  будет  расчищен  штурмовой  коридор,

ворваться в город и отрезать отступающих от цитадели. Ральф  тоже  это

понял и послал человека вниз с приказом  готовить  баррикады.  Теперь,

если не случилось бы какого нибудь чуда, всадники окажутся заперты  на

площади перед воротами, как в ловушке. Конечно, для такой толпы  пеших

разобрать завалы - дело недолгое, но  за  это  время  всадников  легко

можно было расстрелять с башни и из окон домов. Тут Дэниел  сообразил,

что снова рассуждает как маршал и взялся за арбалет.

    После первого же удара тарана стало  ясно,  что  ворота  долго  не

выдержат. Дэниел забросил за  спину  колчан  со  стрелами  и,  отыскав

взглядом Ральфа, крикнул ему:

    - Я вниз!

    Потом он набрал полные легкие воздуха, заорал, срывая голос:

    - Добровольцы, за мной! - и побежал вниз по лестнице.

    Когда внутренние ворота наконец упали, гельмундовских воинов,  уже

считавших себя победителями,  ждал  очень  неприятный  сюрприз.  Конец

прохода перекрывала неведомо  откуда  взявшаяся  решетка,  за  которой

выстроились арбалетчики.  Выстрелили  они  одновременно,  безо  всякой

команды, и крики убитых  и  раненых  эхом  отдались  внутри  каменного

коридора. Брошенный таран с грохотом упал. Уцелевшие, вовсе  не  желая

сдаваться, бросились к решетке, чтобы успеть  ударами  копий  перебить

арбалетчиков раньше, чем  те  перезарядят  свое  оружие.  Повел  их  в

сумасшедшую атаку уже знакомый Дэниелу трандалец с секирой, тот самый,

который получил утром стрелу в плечо.

    Между внутренними воротами и решеткой, пристроенной  здесь  совсем

недавно, расстояние было слишком невелико, и это стоило жизни  доброму

десятку воинов. Остальные просто  рассыпались  по  площади,  натягивая

арбалеты. Бояться было нечего: среди  нападающих  не  было  ни  одного

стрелка. Они тоже  поняли  этот  очевидный  факт  и  откатились  назад

мгновенно. Остался только орденский, зачем-то присевший перед решеткой

на колени. Дэниел сначала не понял смысла  этого  действия,  но  потом

увидел под решеткой какой-то  дымящийся  железный  горшок.  Трандалец,

пристроивший его, удирал обратно в коридор с нерыцарской резвостью,  и

Дэниел  понял,  что  сейчас  произойдет.  Он  успел  сообразить,   что

оттолкнуть горшок подальше в коридор нет ни возможности, ни смысла,  и

бросился за угол башни, закричав, чтобы предупредить остальных.

    От взрыва, казалось, содрогнулась  вся  крепость.  Впрочем,  башня

выдержала, а вот решетку вывернуло из пазов и отбросило, поломанную  и

искривленную, чуть ли не на середину  площади.  Вслед  за  этим  из-за

стены раздался хоровой вопль. "Сейчас полезут." -  подумал  Дэниел  и,

обнажив меч, приготовился к бою.

    Уже после штурма он не мог толком ни  вспомнить,  ни  описать  эту

жуткую и кровавую кашу. Проход  был  такой  ширины,  чтобы  пропускать

троих всадников в  ряд,  и  это  помогло  сдержать  первый  суматошный

натиск. За это время умница Ральф  догадался  спустить  на  подъемнике

десяток  щитов.  Когда  проход  перекрыли  щитники,   стало   полегче.

Остальные, встав за  ними,  орудовали  копьями  или  в  упор  посылали

стрелы. Арбалетный болт на таком расстоянии прошивал  двоих  сразу,  а

иногда стрела с вощеным древком,  пройдя  насквозь  тела  двух  жертв,

находила  себе  третью.  Внезапно  нападающие  откатились   и   Дэниел

убедился,  что  выражение  "гора  трупов"  не   является   поэтическим

преувеличением. На выходе из воротного коридора вал из тел был ему уже

выше  колена.  Тут  раздался  стук  лошадиных  копыт.  Дэниел   бросил

трофейное копье, подхватил  чей-то  арбалет  и  колчан  с  оставшимися

стрелами и побежал к дому, чтобы занять удобную позицию где-нибудь  на

первом этаже. Только в комнате брошенного хозяевами дома он понял, что

за  всю  схватку  не  получил  ни  единой  царапины,  хотя  из   сотни

добровольцев уцелело не более десятка.

    А в воротах уже показались первые ряды тяжеловооруженных всадников

с орлами на щитах. Сверкали кольчуги, солнце  играло  на  наконечниках

копий. Казалось,  что  остановить  движение  этой  лавины  невозможно.

Казалось... Но как только первые десятка два рядов  скрылись  из  поля

зрения,  движение  вдруг  застопорилось.  Всадники  начали  бестолково

рассыпаться по площади, тыкаясь в поисках проходов в узкие щели  между

домами. А сзади напирали все новые и новые. Это значило, что ополченцы

успели завалить оставленные проходы в баррикадах в  человеческий  рост

вышиной и, скрываясь за  ними,  встречали  сейчас  горделивое  войско,

готовые к бою. Дэниел встряхнул головой, как  проснувшись,  и  вскинул

арбалет.

    За несколько мгновений площадь  превратилась  в  настоящую  бойню.

Отчаянные гвардейцы прыгали со стены на крыши, чтобы вернее  доставать

противника. Рыцарей  осыпали  камнями,  досками,  кусками  черепицы  и

любыми  подручными  предметами.  Вырваться  из  ловушки   было   почти

невозможно, потому что,  когда  въезжавшие  в  коридор  понимали,  что

происходит, развернуться они уже не могли. Вдруг приток прекратился  и

началось повальное бегство. Всадники бросали копья и неслись обратно к

коридору, как чумовые. Чья-то лошадь споткнулась  о  тяжелое  таранное

бревно и упала вместе со всадником,  закупорив  и  без  того  частично

перекрытый им проход. Ловушка  захлопнулась.  Когда  уцелевшие  поняли

это, они начали бросать оружие, прося  пощады.  Но  стрелы  продолжали

сыпаться. Дэниел  удивился,  что  не  испытывает  к  гибнущим  никакой

жалости и как-то отстраненно подумал, что  Гельмунд  рискует  лишиться

всего войска. Только здесь погибло не менее пяти сотен. Ну откуда  мог

знать высокомерный сэр Эд, что горожане не  только  позволят  калечить

собственные дома, но и сами будут перегораживать улицы,  работая  даже

ночью при свете факелов? И как он мог догадаться, что эти же горожане,

добровольцы, встанут у построенных завалов с оружием в руках? Ведь  за

последние тридцать лет такого не случалось нигде.

    Выйдя из дома, Дэниел обозрел картину  массовой  бойни.  Уцелевшие

лошади уже разбежались по узким переулкам, многие  волочили  за  собой

мертвых хозяев. Но все равно на булыжнике площади было больше  трупов,

чем свободного места.

    И тут Дэниел услышал  ржание  коней  и  понял,  к  чему  относился

слышавшийся справа грохот. На главной улице разбирали  завал.  Похоже,

Лайонел решился  на  открытую  вылазку.  Дэниел  прикинул,  что,  если

поторопится, то успеет поймать себе лошадь и примкнуть к отряду.

 

    Ѕ * *

 

    Атаку у южной стены отбили  со  страшными  потерями,  и  Валдон  с

остекленевшими глазами лежал сейчас в первом этаже башни.  И  не  один

он. Наверное, ударь они еще раз, отстоять Кариссу бы  не  удалось.  Но

войска Эдмунда начали перемещаться к воротам. Мне  было  плохо  видно,

что происходит. Драка шла уже в воротном коридоре  под  башней  и  мы,

похоже, проигрывали. В поле начали перестраиваться конные  отряды.  От

лагеря к городу двинулось знамя Гельмунда.  Следовало  немедля  отдать

приказ покидать стены и стягиваться к цитадели. Становилось  очевидно,

что мы не удержим город, и я хотел потерять как можно  меньше  народа.

Но меня удерживало какое-то  непонятное  ожидание  чуда,  и  это  чудо

произошло. Совершенно внезапно солнечный свет  на  долю  секунды  стал

красным, как на закате. Да нет, скорее, таким,  словно  я  смотрел  на

солнце через красное стекло. Потом наваждение исчезло.  Я  ошеломленно

протер глаза и вдруг увидел, как над Стражницей  взлетела  алая  птица

размером с сокола и понеслась над полем, теряя  капли  крови.  Долетев

почти до воротной башни, она рассыпалась в воздухе алыми брызгами.

    Тут  я  понял,  что  только  что  видел   величайшее   колдовство.

Величайшее, даже если бы оно не возымело действия. Эта птица сама была

живой кровью, и жизнь ей только что дали мужчина и  женщина.  Когда  я

поднял глаза и взглянул на происходящее, орденское знамя уже упало,  и

у ворот не было ни одного живого, или, скорее, полуживого рыцаря.

    - Сэр, а что там грохнуло? Я уж подумал, что башню подорвали.

    Я обернулся. Это был Сэферт.

    - Что грохнуло? - непонимающе спросил я.

    - Да вот только что грохнуло,  аж  стены  задрожали.  Вы  что,  не

слышали?

    Я действительно ничего не слышал.

    - А ты сокола красного видел? - спросил я у Сэферта.

    Теперь Сэферт посмотрел на меня расширенными глазами.

    - Какого сокола?

    - Ну вот сейчас над башней летал.

    Сэферт удивленно помотал головой. Видимо, он  решил,  что  у  меня

начались галлюцинации.

    И тут случилось еще одно событие. Оно обошлось без  всякой  магии,

хотя и не без помощи Рейвена. Катапульту на  Стражнице  развернули,  и

посланный ей здоровенный камень рухнул точно туда, где  поднимался  на

древке черный на серебрянном поле орел.  Прямо  в  середину  скопления

народа. И, судя по беспорядку, который воцарился  в  ближайших  рядах,

Гельмунд тоже был около своего знамени.  Был!  Одновременно  передовой

отряд конницы ворвался на  площадь.  Дальнейшее  превзошло  мои  самые

смелые ожидания. Только немногим удавалось прорваться  сквозь  проулки

под сыплющимся отовсюду  железным  дождем.  Похоже,  даже  неугомонные

мальчишки взялись  за  луки  и  пращи.  Я  представил,  как  уцелевшие

вырвутся из ловушки, объятые ужасом, какой эффект произведет внезапная

смерть  рыцарей  и  падение  знамени...  Нет,  теперь  настало   время

рисковать. Я рявкнул Сэферту:

    - Конным команду к бою! Человека на главную улицу: пусть освободят

проход в баррикадах. - И сам бросился вслед за ним вниз, во двор.

    Это было сумасшедшее предприятие. Шесть сотен  стоящих  в  резерве

конников против по меньшей мере десяти тысяч, находящихся в  поле.  Но

когда мы, в прямом смысле, по трупам вылетели из ворот,  драться  было

уже не с кем. То-есть, почти не с кем. Паника  сделала  свое  дело,  и

большая часть войск бежала, бросая оружие. Я никогда не видел,  как  с

тонущего корабля разбегаются  крысы,  но,  наверное,  это  было  очень

похоже.

    К удивлению своему, я заметил, что кто-то пытается навести в  этой

панике подобие хоть какого-то порядка и сзывает к себе тех, кто еще не

потерял голову от страха. И я, взмахнув флажком на копье,  повернул  к

нему коня. Противником себе в копейной сшибке я выбирал,  естественно,

предводителя и, как только увидел его, понял, что рука моя  просто  не

сможет нанести неверный удар. Ошибиться было невозможно: передо  мной,

на черном коне, гарцевал каким-то чудом уцелевший трандальский рыцарь.

Правда,  щит  его  был  из  четырех  черных  и  белых   полей,   вроде

ландвальской шахматной клетки, но в центральном щитке герба извивалась

знакомая тварь.

    А дальше  мы  столкнулись.  Мощным  ударом  в  щит  меня  чуть  не

выбросило из седла, но и мой  удар  достиг  цели.  Конец  копья  попал

рыцарю прямо в шлем, и он подбитой птицей полетел с лошади. Потом  мое

копье сломалось, застряв в груди  следующего  противника.  Я  выхватил

палаш   и   начал   рубить   открывающиеся   спины.    Организованного

сопротивления не было уже никакого. Мы просто преследовали бегущих.  Я

осадил коня. Увлечься вылазкой означало слишком сильно рискнуть,  пора

было возвращаться. Но тут рядом  со  мной,  как  из  ниоткуда,  возник

Дэниел, тоже верхом, и рявкнул:

    - К Гельмунду! Захватим, если жив!

    Я последовал за ним.

    Самое  необычное,  что  Гельмунд  был  еще  жив.  Камень,  похоже,

переломал ему все кости, а он, тем  не  менее,  стонал  и  даже  делал

судорожные попытки подняться,  но  сломанные  ноги  ему,  конечно,  не

повиновались. Спешившийся Дэниел взирал на это зрелище  с  удивлением.

Потом наклонился и снял с поверженного шлем. Каким-то шестым чувством,

видимо, тем самым, что проснулось в ночь сумасшедшей поездки, я  вдруг

понял,  что  сейчас  увижу  и   не   ошибся.   Лицо   Гельмунда   было

изжелта-бледным,  волосы  пробила  седина,  а  в  побледневших  глазах

плавали знакомые молочно-голубые блики.

    Дэниел даже уронил шлем и изумленно вымолвил:

    - И ты?..

    В груди Гельмунда что-то заклокотало, и родились слова:

    - Дэн... Если бы я знал, что ты... Они говорили, что все  иначе...

Это  крестообразное...  в  Сарголе...  Там  можно...  бессмертие...  -

остальные части его речи потонули в каком-то хриплом бульканье.  Потом

Гельмунд закрыл глаза.

    Но я видел, что  он  по-прежнему  жив,  только  потерял  сознание.

Дэниел, оказывается, тоже это видел, потому что он достал свой  меч  и

нанес удар. Потом мы переглянулись. В глазах Дэниела стояли  слезы,  и

единственное, что я мог сказать ему, было:

    - А все-таки, мы победили!

 

 

 

                               Часть 3.

 

    1.

 

    Над Кариссой поднимался сумрачный рассвет. Красное встающее солнце

парило в дымке, словно глаз древнего бога  войны,  обозревающего  поле

недавнего боя. По серым стенам цитадели плясали розовые блики, похожие

на несходящие кровавые пятна, и следы от метательных снарядов казались

открытыми ранами.

    А крови вчера и впрямь было пролито немало, хватило бы  на  многих

давно  некормленных  богов.  По  меркам   феодальных   войн   сражение

обернулось настоящим побоищем. Десятки рыцарей нашли свою  смерть  под

градом стрел и щиты их, еще вчера  блиставшие  гордыми  гербами  среди

гельмундовской рати, стали украшением помоста  на  городской  площади.

Пали Эд, сеньор Барна, которому  новый  герцог  уже  успел  пожаловать

титул  барона  Аррехтского,  сэр  Родвильд  и  сэр   Брендон-из-Болот,

владельцы земель близ таальской границы, скончался от раны, нанесенной

стрелой, Эдмунд Вирденский - и это только из имеющих право  распускать

знамя. Более мелких дворян считали десятками,  воинов  -  сотнями.  По

самым скромным подсчетам, всего у осаждающих погибло в бою около  двух

тысяч и еще столько же сдалось в плен. Правда,  уцелел  сводный  отряд

численностью  тысячи  в  четыре,   способный   к   сопротивлению,   но

командовавший им Эдвин, Эдмундовский брат, думал только о том, как  бы

побыстрее уйти обратно за реку. Ему теперь не за  что  стало  воевать:

Гельмунд, надежда каринтийских баронов, погиб, и едва ли кто-нибудь из

уцелевших рискнул бы продолжить мятеж. Все войско просто растаяло, как

снег под дождем.

    Потери осажденных тоже были немалыми, но их как-то затеняла  общая

радость победы. Конечно, не для тех, кто потерял вчера брата или отца,

сына или внука. Но их горе было как-то  незаметно  на  фоне  всеобщего

ликования. Видимо, так бывало всегда. А пока одни оплакивали погибших,

другие устанавливали на площади трофейные щиты  и  знамена,  а  третьи

обыскивали трупы, в башне Альсток шел утренний совет.

    Все четверо предводителей, собравшихся  здесь,  отделались  только

легкими ранами. У Лайонела  гудело  плечо,  по  которому  пришелся  не

пробивший кольчугу удар, капитан Ральф временами поправлял на перевязи

простреленную руку, Дэниел предпочитал вовсе  не  вставать,  чтобы  не

показывать хромоты. Правда, вспомнить, где и когда его задело копейное

жало, он так и не смог.  Наиболее  изможденным  выглядел  Рейвен,  чьи

темные волосы просто представляли  контраст  с  белым  лицом.  Однако,

несмотря  на  страшную  усталость,  речь   его   осталась   четкой   и

язвительной. Лайонелу предоставилась  возможность  в  этом  убедиться,

когда зашла речь о планах на будущее, и Рейвен заявил:

    - А  вам,  сударь,  теперь  предстоит  падать  в  ноги  к  принцу.

Пренеприятнейшее, надо полагать, занятие: падать в ноги.

    Лайонел встряхнулся и только  что  не  зашипел,  как  рассерженная

кошка.

    - А стоит ли? Может, проще дождаться барона Герберта? У меня  ведь

сейчас все козыри на руках: Кариссу удержали, с орденскими справились,

отпадения Ближней Каринтии не допустили. И претендент в герцоги  богам

душу отдал.

    Тут Рейвен дал волю ехидству:

    - Дорогой мой, а разве вы не  знаете,  что  даже  самая  блестящая

победа в наше время аргументом не является? И  что  бы  там  не  думал

Герберт, вся эта придворная шушера очень  быстро  убедит  короля,  что

выиграли вы сражение совершенно случайно. И что не вы  в  поле  жизнью

рисковали и на своих плечах держали всю оборону, а Гельмунд, в  тюрьме

из ума выживши, кучу ошибок натворил и собственное войско  под  стрелы

подставил, а орденские рыцари и вовсе  даже  мышей  боятся.  Это  всем

нашим блестящим военачальникам весьма  легко  удастся,  если  за  ними

будет поддержка  принца,  а  у  принца  к  вам  теперь  счет  большой.

Неуважение проявили - раз, назначенного  им  командующего  сместили  -

два, о здоровье престолонаследника не заботились - три...  И  главное,

что, если вы молодец, то  принц,  следовательно,  идиот.  А  такого  в

природе не бывает.

    Лайонел только развел руками.

    - Но ведь есть же умные люди, которые  поймут,  как  все  было  на

самом деле. Всем известно, чем закончился поход принца за реку.

    Рейвен его перебил:

    - Значит, вину  за  этот  поход  свалят  на  кого-нибудь  другого,

например, на Деррика. Очень, знаете ли, удобно: мертвые не  возражают.

А барон Герберт промолчит, ему жена в два счета объяснит, как  все  на

самом деле  было,  и  будет  потом  почтенный  муж  жаловаться  своему

племяннику  и  избранным  друзьям  на  королевскую   несправедливость.

Тихонько так жаловаться, и жалобы жареным мясом заедать, чтобы еще раз

не выскочили.

    Лайонел просто побелел.

    - Слушайте, Рейвен, но неужели вы, при вашем положении, не сможете

правдиво описать события? Неужели не сможете рассказать так, чтобы вас

услышали? - И закончил упавшим голосом: -  Я  уже  начал  считать  вас

своим другом...

    "Красивый  мальчик,"  -  подумал  Рейвен,  постукивая   по   столу

пальцами. - "Какие задатки, право! Интересно, что с ним  будет,  когда

он вырастет? Это ведь вам не прямолинейный маршал Дэниел! И если он не

загонит в себя поглубже гордость, честолюбие, честность, то сидеть ему

в тюрьме, и это в лучшем случае.  Впрочем,  он  может  стать  герцогом

Каринтийским, новые государства именно такие люди и основывают. Смешно

подумать, но он похож на  Гельмунда  в  молодости.  Да-да,  именно  на

Гельмунда, а вовсе не на Дэна. Только  вот  какой  мерзостью  Гельмунд

кончил..." А вслух сказал:

    - Знаете, а вы меня расстрогали. На самом деле, эту  дружбу  я  бы

хотел  продолжить.  Тем  более,  что  вам  нужно  развивать  некоторые

имеющиеся способности. А что касается положения... В положении  только

женщины находятся, да и то не особо часто. А я сейчас нахожусь в замке

Корвилль и подсчитываю доходы от собственного поместья. Здесь ни  меня

ни Дэна нет и быть не может.

    Потом пронаблюдал за выражением лица Лайонела. И продолжил:

    - Если вы так презираете придворных, то какая вам разница, кого  в

конечном итоге они назовут победителем? Что бы там ни говорили, но все

эти  горожане:  кузнецы,   плотники,   ткачи,   все,   до   последнего

подметальщика улиц,  будут  помнить,  кто  вместе  с  ними  стоял  под

стрелами. А презирать можно и стоя на коленях. Это ведь, понимаете ли,

целая наука - убеждать вышестоящих в своей лояльности, врать, даже  не

краснея от стыда, и продолжать делать то, что считаешь правильным.

    Лайонел разглядывал носки своих сапог.

    - Но неужели нет никакого другого пути?

    - Почему же, есть.  Можно  любой  ценой  заставить  признать  свой

подвиг,  только  Его  Величество  героев  не  любит.   И   вам   дадут

какой-нибудь почетный знак и  спровадят,  скажем,  в  глухую  дыру  на

восточную границу, или на должность  прево  в  каком-нибудь  городишке

вроде того самого Эстера. Или  просто  отошлют  со  службы  батюшке  в

подмогу. Да и принц вас тогда просто возненавидит, а у принцев, знаете

ли, есть такая неприятная особенность: они имеют свойство со  временем

становиться королями. А в Кариссу пришлют какого-нибудь идиота.

    Воцарилась тишина, и в ней особенно резко прозвучала фраза:

    - Хорошо у тебя получается, Рей. Только я бы это назвал философией

безмолвия. Она очень хорошо  прячет  желание  постоянно  оставаться  в

стороне. Ты тут помянул одну неприятную привычку принцев:  становиться

королями. Так почему же ты сам не стал королем, такой могучий и мудрый

и способный исправить все ошибки?

    - Ох! - сказал Рейвен, даже не пытаясь скрыть удивления. - Эк тебя

из крайности в крайность мотает. Подумать только, это говорит человек,

который совсем недавно считал, что король всегда прав.  Зато  как  это

будет выглядеть: таинственный бастард  и  воскресший  маршал  затевают

мятеж  против  короны  и  призывают  всех  честных   рыцарей   к   ним

присоединиться.  Романтика!  Ладно,  решено,  с   рассветом   поднимай

пограничников и идем на Илвит, брать принца живым. Только надо сначала

решить: нужна ли нам королевская корона или хватит герцогской.

    Дэниел вскочил.

    - Ты издеваешься?

    -  На  дурацкие  вопросы  следуют  дурацкие  ответы.  Неужели   ты

считаешь,  что  мой  братец  преподнесет  мне  собственную  корону  на

блюдечке? случаи в истории уже были: Ральф Кровавый, например, которым

до сих пор младенцев пугают. Правда, забывают сообщить,  что  половина

ныне действующих законов издана именно им, притом,  наиболее  разумная

половина. Не забудь еще, что  господа  придворные  отнюдь  не  захотят

расставаться  со  своими  привилегиями.  Значит,  по  самым  примерным

подсчетам, придется казнить человек двести. Сразу.  Герберта,  кстати,

тоже.  Радужная   перспектива,   правда?   Можно,   впрочем,   создать

справедливое  государство  в  отдельно  взятой  области,  в  Каринтии,

например. Гельмунд в свое время тоже этого хотел. А ты не помнишь, кто

был тот дворянин, честный, справедливый,  исполненный  чувства  долга,

который Гельмунду это сделать помешал? И совершенно правильно помешал,

надо сказать.

    На Дэниела было жалко смотреть.

    - Значит, ты утверждаешь, что справедливости вообще не существует?

    - Нет, почему же, существует. На небе. Да и то только в  некоторых

областях.

    Рейвен слегка задумался.

    - Знаешь, Дэн, тебе стоит быть проще. Не надо пробовать все  стены

головой, чтобы оценить их прочность. Просто стань водой. Тонкий  поток

всегда найдет себе дорогу сквозь любую запруду. Это вовсе не философия

безмолвия, это одно из состояний души: движение  по  избранному  пути,

когда над тобой, по сути, властны только боги. Впрочем, мне  это  тебе

все равно не объяснить, ты даже рун не знаешь.

    В этот момент в дверь постучали,  и  разговор  прервался.  Сэферт,

оруженосец Лайонела, несмотря на разрешение, входить не спешил и делал

от двери капитану Ральфу какие-то знаки. Ральф извинился и вышел с ним

в коридор. Вышел один человек,  а  вернулся  другой.  На  лице  прежде

невозмутимого воина застыла маска боли. Он подошел к Рейвену и сказал,

стараясь не глядеть тому в глаза:

    - Она не пережила этой ночи.

    Рейвен встал. Губы его шевелились, будто он хотел что-то  сказать,

но не мог. Потом повернулся к Дэниелу и вымолвил:

    - Власть, корона, справедливость...  Безмолвие...  Пыль  все  это,

Дэн! Мы трепемся, а эти гады продолжают убивать. - И  вышел.  Вид  при

этом у него был такой, как будто он постарел на десять  лет  сразу.  В

комнате воцарилась похоронная тишина.

 

 

    С самого утра Дэниел неприкаянно бродил по коридорам цитадели. Его

одолевали неспокойные мысли, роились в голове и жужжали, как рой диких

пчел. И так же больно жалили. Нет, дело  было  вовсе  не  в  том,  что

сказал Рейвен. Ничего он не открыл нового. Представление  об  истинной

ценности чувств и деяний в королевстве Дэниел имел  с  самого  начала,

просто внимания на это не обращал, считал,  что  несправедливость  его

никогда не коснется. Нет, это сам он пребывал в безмолвии, потому  что

косвенно помогал эту самую несправедливость творить. Рейвен-то как раз

занимался своим делом, найдя способ минимально соприкасаться с  такими

атрибутами внешнего мира, как богатство  и  власть.  И  теперь,  когда

королевству угрожали враги настоящие, а не придуманные, от него одного

было больше толку, чем могло бы получиться  от  десятка  сколь  угодно

безупречных рыцарей. Таких, каким был маршал Дэниел.

    Да, именно был. Теперь Дэниел, наблюдавший мир под  другим  углом,

просто не мог представить себя  на  старом  месте.  В  прошлой,  такой

далекой нынче жизни, он не привык забегать  вперед,  строить  какие-то

планы на будущее. Теперь же эти самые планы просто  не  из  чего  было

строить.  Мечты  вернуть  себе  прежнее  положение,  доверие,   звание

рассеялись как дым, смылись кровью болезненных открытий.  А  полностью

сменить лицо и начать жизнь в новой роли... Да нет, в  сорок  лет  это

было уже поздно. Что же оставалось? А оставалась пустота, болезненная,

никакая пустота.  И  где-то  на  дне  этой  пустоты  теплилась  мысль,

непонятно, то ли оставшаяся от Дэниела-рыцаря,  то  ли  принадлежавшая

уже Свободному воину.

    Враг еще не был добит. Белая крылатая дрянь  по-прежнему  змеилась

над Сарголом. Где-то там  лежал  таинственный  камень,  который  помог

врагу обрести силу. И поднималась в груди ненависть, ненависть и гнев.

    Праведный гнев...  Слово-то  какое,  высокое  и  красивое,  словно

взятое из романа о благородных несгибаемых  героях,  готовых  на  все,

лишь бы спасти собственную страдающую страну. А ведь,  читая  подобные

книги, он сам верил в эту чушь. Когда-то верил.

    Так что, не было никакого праведного гнева. И "священного  желания

мести". Просто враг был подлым, злым, могущественным, но в то же время

не был ни бесчисленным, ни непобедимым. Прав оказался  Рейвен,  что-бы

победить этого врага, требовалось его в первую  очередь  разгадать.  И

можно было попытаться сделать это в одиночку, положившись на  воинскую

удачу. Во всяком случае, попробовать. И, если погибнуть,  то  принести

наибольший ущерб.

    Дэниел не знал, какое из чувств диктовало  такое  решение.  Скорее

всего, это была новорожденная мстительность, не успевшая пока покинуть

люльку и стать всесокрушающей силой. А может, хотя Дэниел и  не  хотел

себе в этом признаваться, его вело то самое чувство долга,  ссылки  на

которое часто встречались в тех же романах. Только вот его,  наверное,

переводить в красивости и списывать со счетов не следовало. Ведь  долг

бывает не только перед абстрактным понятием государства.  Нет,  Дэниел

считал, что очень многое  задолжал  простым  каринтийцам,  вставшим  в

ополчение, пограничным воинам, погибшему  при  штурме  Валдону  и  той

девчонке, дочери Ральфа, имени которой он  так  и  не  узнал.  И  если

лучшие из  них  станут  смотреть  на  мир  молочно-синими  глазами,  а

остальные  в  собственном  городе  превратятся   в   рабов,   боязливо

вздрагивающих при одном виде всадника в черном...

    Чтобы убить змею, ей отрывают голову, даже если эта змея крылатая.

А  головой  змеи,  прибежищем  непонятной  силы,  судя  по   невнятным

объяснениям  Рейвена,  был  саргольский  камень.  Дэниел  очень  жалел

теперь,  что  тогда,  после  совета,  вытряс  из  Рейвена  всего  лишь

несколько фраз. Сейчас же идти расспрашивать  его  было  бессмысленно.

Рейвен и в хорошем-о  настроении  не  любил  объяснять  вещи,  которые

считал для себя очевидными, а уж в  таком...  И  Дэниел  отправился  в

замковую библиотеку.

    Если бы  дело  происходило  в  сказке  или  рыцарском  романе,  он

немедленно обнаружил бы среди кипы ненужных бумаг какую-нибудь  книгу,

содержащую все ответы сразу: был  бы  там  и  подробнейший  рассказ  о

саргольском камне, и описание волшебного меча или заклинания,  которым

черных рыцарей можно было бы уничтожать без счета... Только вот  беда,

жизнь уже перестала быть прекрасной рыцарской сказкой и таких радостей

преподносить не спешила. Просидев в библиотеке  целых  полдня,  Дэниел

обнаружил только многочисленные родословные,  приказы  от  высочайшего

имени и  различные  расписки  и  счета.  Даже  в  трижды  и  четырежды

прочитанных им хрониках Саргол упоминался редко, а  уж  про  камень  и

вовсе речи не шло. Дэниел  уже  с  отчаяния  начал  перебирать  старые

гербовники и планы крепостей. Но, взяв в руки план Саргола, он чуть не

подскочил на месте. Одно из внутренних  зданий  цитадели  имело  форму

креста. А ведь последние слова Гельмунда  можно  было  понять  и  так:

"...это  крестообразное  здание  в   Сарголе.   Там   можно   получить

бессмертие..."

    Получить бессмертие - значило стать таким, как трандальцы,  пройти

тот самый, упомянутый Рейвеном, ритуал. А для проведения  ритуала  они

вполне могли использовать камень,  раз  уж  он  обладал  такой  силой.

Значит, не исключено, что  камень  находился  там,  притом,  с  самого

начала, иначе зачем внутри  крепости  строить  здание  такой  странной

формы? Сам Дэниел во время своих визитов  в  Саргол  принимал  его  за

несколько пристроенных друг к другу складов. Но здесь, на  плане,  оно

было отмечено цельным. А план, судя по пометке писца, составлялся  еще

при Германе Завоевателе. Ну, что ж, был  только  один  путь  проверить

догадку: пойти и посмотреть. А почему бы и нет?

    Дэниел задумался. Сейчас, в общей сутолоке,  проникнуть  в  Саргол

было наверняка легко, прикинувшись одним  из  воинов  разбитой  армии.

Конечно, для трандальцев эти самые Свободные воины враги, но разве мог

об этом знать каждый мелкий барон, нанимавший  людей?  Наемник,  он  и

есть наемник, главное, чтоб дрался. А прикинуться своим среди  простых

воинов Дэниел, пожалуй, смог бы. Теперь - смог бы.  Правда  попасть  в

цитадель, наверное, будет труднее, и как это сделать, придется  решать

на месте, по обстановке. Дэниел подумал, что теперь оставалось  только

найти Рейвена и поделиться с ним своим планом.

    Рейвена, однако, не было ни в одном из верхних  покоев  башни.  Не

было, и все тут. И сказать, куда он пошел, тоже никто не  мог.  Дэниел

облазил всю цитадель, побывав даже на Стражнице, и,  наверное,  плюнул

бы на поиски приятеля вовсе, если бы  на  обратном  пути  случайно  не

услыхал его голос за одной из дверей первого этажа.  Казалось,  Рейвен

читал стихи, но стихи какие-то странные, и произносил их так, словно с

кем-то спорил и пытался что-то доказать. Притом, говорил он на каком-о

странном языке, судя по произношению, одном из самых древних диалектов

Нордмаара.

    Дэниел прислушался. Смысл сказанного все  время  ускользал,  то  и

дело в стихах появлялись какие-то труднопроизносимые имена и названия.

Вдруг тон Рейвена изменился. Теперь слова его  звучали  величаво,  как

древнее предсказание.

    - Спрячется Лив

    И Ливтрасир с нею

    В рощах Ходдмимир;

    Будут питаться

    Росой по утрам

    И людей породят.

    Дэниел даже помотал головой. Где-то он  уже  слышал  этот  древний

ритуальный текст, а, может, как-то и  читал,  скорее,  пробегал  краем

глаза, но не мог никак  вспомнить  даже  к  служению  каким  богам  он

относился. Вдруг он  догадался,  что  происходит  сейчас  за  закрытой

дверью. Рейвен прощался с той, которая помогла ему и  всем  обитателям

замка и поплатилась за это жизнью.

    Дэниелу стало неловко, как будто он подглядывал в  дырочку  замка.

Тогда он отошел и сел на первый  попавшийся  сундук,  почему-то  не  в

силах уйти. А голос за дверью вновь  изменился.  Таким  голосом  можно

было проклинать своих врагов, давать страшные клятвы  над  гробом,  он

просто рвал каменные стены.

    И  вдруг  все  кончилось,  и  повисла  тишина.  Чуть  позже  дверь

скрипнула, повеяло ароматом каких-то болотных трав,  и  вышел  Рейвен,

держащий в одной руке подсвечник с полудогоревшими черными свечами, на

каждой из которых было зачем-то надето золотое кольцо, а  в  другой  -

золотой же кубок. Несмотря на полутьму, Дэниел впервые увидел, сколько

у него седых волос. Не замечая товарища, Рейвен прошел к оконной нише,

поставил свою ношу на пол и, прислонившись  к  стене,  стал  созерцать

начинающийся мелкий дождь, что-то повторяя шепотом.

    Сначала Дэниел подумал,  что  Рейвен  молится,  но  прислушавшись,

разобрал слова. Это были просто стихи Латена.

    Вдруг Рейвен резко обернулся и заметил, наконец,  что  не  один  в

коридоре.

    - А, это ты... - произнес он равнодушно, как будто ожидал  увидеть

именно Дэниела, именно сейчас и именно в этом месте. дорогой мой  Дэн.

Сейчас я уезжаю.

    - Постой, но как же...

    Рейвен поднял руку в предупреждающем жесте.

    - Не задавай мне вопросов, потому что на большую их  часть  я  все

равно тебе не отвечу. Главное то, что я Сказал, и Высшие это услышали.

Поэтому я не хочу никого вмешивать в это дело. Если нам будет суждено,

то мы встретимся.

    - Хотел бы я знать, где, - сказал Дэниел отстраненно.

    - Где? - Рейвен рассмеялся. - Ну, хотя бы у меня дома,  в  том  же

самом  кабинете.  Все  равно  тебе  придется  съездить  в  столицу  на

официальную аудиенцию.

    - Зачем? - непонимающе спросил Дэниел.

    - Ну как, зачем, господин маршал,  я  думаю,  за  эти  события  вы

получите достойную награду и все вернется на  круги  своя.  Теперь  ты

едва ли нуждаешься в моей помощи.

    "Ничего ты не понимаешь!" - хотел было закричать Дэниел,  но  язык

не повиновался ему. Тогда он просто шагнул к товарищу и обнял  его  за

плечи. Рейвен слегка толкнул его в плечо, улыбнулся печально и,  легко

освободившись от объятий, зашагал по коридору.

    И еще долго стоявшему у окна Дэниелу  казалось,  что  он  видит  в

темноте мелькающий темный плащ Рейвена и его дурацкую,  непойми  зачем

напяленную черную шляпу.

 

 

    С самого утра все сыпалось у меня из рук, как всегда бывает  перед

неприятными событиями. Рейвеновская наука даром не прошла: я  отправил

таки в Илвит покаянное письмо  и  мне  немедленно  пришел  ответ.  Его

Высочество был готов простить  меня  за  дерзость,  "поскольку  теперь

доказано, что смелости в словах сопутствует отвага в  деле".  Изгнание

Андольфа вовсе не упоминалось; похоже, мне действительно  списали  все

грехи. Но принц желал видеть меня  как  можно  скорее.  Как  известно,

желания царствующих особ надлежит либо удовлетворять  сразу,  либо  не

удовлетворять вообще. Придумал этот чеканный афоризм не я, а  какой-то

менестрель, но сказано все  равно  здорово.  Поэтому  мне  приходилось

срочно собираться. Самым неприятным оказалось то, что  из  официальных

лиц в крепости оставался я один.  Среди  войск,  стоявших  в  Кариссе,

засилья рыцарей сроду не было, а уж  после  штурма  и  подавно.  Ральф

отговорился от поездки сразу и я даже просить его не стал. Еще  бы,  у

человека такое горе. Рейвена, как  известно,  официально  здесь  вовсе

даже и не было, а маршал Дэн... Я даже подумал, не имеет ли смысла ему

явится в Илвит вместе со мной. Но власти принца на прощение ему  могло

и не хватить, а раньше времени подставляться явно не стоило.

    Собираться было делом хлопотным. К принцу не явишься в потрепанном

плаще и драных сапогах, будь ты хоть полдня назад из боя. К  тому  же,

требовалось  выбрать   состав   экскорта   и   подготовить   для   них

соответствующие  случаю  одеяния.  Вот  тут  я  споткнулся.   Если   с

одеждой-то все было просто, то как я мог  решить,  кто  из  гвардейцев

дрался лучше, кто хуже, если сражались на совесть все? В конце концов,

я объявил гвардии и пограничникам, что  они  могут  сами  решать,  кто

достоин ехать, а если не решат миром, пускай  кидают  жребий.  Правда,

командира я подобрал сам. Эргис, на мой взгляд, своими лихими  штуками

вполне заслужил эту сомнительную честь. И  рисковать  ему  приходилось

побольше многих.

    Я был очень рад, что мое решение не было воспринято солдатами  как

слабодушие или,  того  хуже,  предательство.  К  сложившейся  ситуации

относились, скорее, с юмором. Эргис с ходу отколол  несколько  смачных

шуточек относительно гвардии принца  и  его  свиты  и  остановить  его

смогла только моя оплеуха. Хотя наш славный разведчик и прикусил язык,

я не сомневался, что над  оставшимися  в  Илвите  смеяться  все  равно

будут, хотя и не так  едко.  Да  и  пускай,  в  общем,  смеются.  Если

пытаться предусмотреть все  последствия  от  любой  солдатской  хохмы,

недолго и придворным стать. А теперь слово "придворный"  казалось  мне

теперь просто ругательством.

    Пока я корпел над описью трофеев, решая,  что  надлежит  отправить

принцу, а что раздать победителям, в комнату вошел  Дэниел.  Поскольку

мысли мои были заняты фразами типа: "меч для одной  руки,  с  рукоятью

золоченой" или "плащ двухцветный шелковый, затканый двенадцатью мерами

серебра", я не сразу обратил внимание, что Дэниел  одет  по-походному.

Но взглянув внимательнее, я понял, что он собрался куда-то уезжать.  И

вовсе диву дался, когда понял, что через руку его перекинут не ставший

уже привычным серый дорожный плащ,  а  белый,  трофейный,  со  следами

споротого орла.

    Дэн слегка улыбнулся и спросил:

    - Ну как, готовишься к визиту?

    Я не удержался и высказал все свое к этому визиту  отношение.  Дэн

только усмехнулся.

    - Таково бремя власти.  Ладно,  не  волнуйся,  все  устроится.  И,

главное, не лезь на рожон. Помни, что принц вовсе не твой злобный враг

или непоправимый идиот, он просто еще молодой. А  когда  в  семнадцать

лет больше умеешь приказывать, чем делать сам...

    Я посмотрел на  Дэниела  выпученными  глазами.  Так  со  мной  мог

разговаривать  тот,  кого  я  привык  называть  словами   "маршал"   и

"учитель", а  не  нынешний  Дэн,  уставший  и  потерянный,  казавшийся

бледной тенью прежнего.  Ну  не  могло  в  одночасье  все  просто  так

измениться.

    А Дэниел продолжал:

    - Рейвен вчера ночью уехал...

    Вот уж и вправду сюрприз за сюрпризом. А я-то был уверен, что  мне

бы об этом всяко доложили, и потому сказал по-детски огорченным тоном:

    - А я с ним посоветоваться хотел... Он когда вернется?

    Дэниел пожал плечами. Я встревожился.

    - А куда он поехал?

    - Может, в Саргол, может, в Трандаль, может,  домой.  А  может,  и

вовсе каких-нибудь троллей  искать.  Это  же  Рейвен,  не  человек,  а

ходячий северный ветер. Мы, когда  совсем  молодые  были,  его  так  и

звали: Ветерок. Вороном он стал называться много позже.

    Я  даже  немного  обиделся.  После  сказанного  Рейвеном  о   моих

способностях, можно было надеяться, что  он  и  вправду  возьмется  за

обучение, и я  стану  первым  в  королевстве  рыцарем-магом.  Потом  я

сообразил, как несерьезна моя обида и даже  устыдился.  И  пока  я  не

знал, что сказать, Дэниел добил меня окончательно:

    - Да, я ведь тоже уезжаю.

    У меня вырвалось только одно слово:

    - Как?!

    Дэниел улыбнулся.

    - Понимаешь, надо. Действительно надо. Слушай, у тебя в  казне  не

уцелело десятка золотых? А то, когда началась вся эта сутолока, я свой

кошель куда-то засунул и до сих пор найти не могу.

    Конечно, я готов был отдать ему не только казну, но и  все  личные

сбережения, но, увы, не  прошел  мой  благородный  жест,  еле  удалось

уговорить Дэна взять вместо десятка полтора,  и  выбирал  он,  притом,

самые  обрезанные  и  легковесные  монеты.  На  все  мои   просьбы   и

предложения он только отшучивался:

    - Ну откуда у простого наемника деньги?

    Не взял он ничего из  предложенного  мной  снаряжения:  ни  второй

лошади, ни копья, ни щита. Я даже задумался, куда это он так  поспешно

отбывает. Спрашивать об этом было бессмысленно, ответа я бы все  равно

не получил.

    А Дэн продолжал меня удивлять.  Даже  в  хорошие  дни  он  нечасто

позволял себе выпить крепкого вина, а сейчас не только сам  приложился

к фляжке с какой-то бормотухой, но и меня угостил, что бывало уж вовсе

редко. Я и оглянуться не успел, как приговорили мы эту флягу до самого

дна. Разлил Дэн остатки по глиняным кружкам и поднял последний тост за

мою удачу. Я ему, естественно, пожелал того же. Он поблагодарил  очень

всерьез и сказал, что удача ему немало пригодится. А я  уже  чуть-чуть

заплетающимся языком начал  объяснять,  что  все  самое  плохое-о  уже

позади, что теперь Его Величество разберется, кто настоящий  изменник,

и, в общем,  жду  я  его  обратно  с  маршальским  жезлом  и  грамотой

сенешаля.

    А Дэниел посмотрел на меня, улыбнулся и  просто  махнул  рукой.  И

добавил, что все это ерунда, и речь вовсе не о том. Потом хлопнул меня

по плечу, так, как будто на охоту выезжал, пожелал удачи и вышел. А  я

остался сидеть, приводя хмельную башку в порядок, и в сумятице  пьяных

мыслей  вдруг  понял,  чем  отличается  Дэниел  нынешний  от  Дэниела,

которого я привык считать настоящим. Тот, который маршал,  всегда  был

чуть согнут. Внутри себя согнут, как будто ответственность и долг  его

слегка тяготили. А сбросить  он  их  не  мог,  совесть  не  позволяла.

Нынешний же Дэн как-будто выпрямился, и  часть  его  ноши  исчезла,  а

оставшаяся доля и тяжестью быть перестала.  А  еще  он  напоминал  мне

человека, который  после  долгой  болезни  проснулся  солнечным  утром

совершенно здоровый, и радовался и этому солнцу, и  зеленой  траве,  и

легкости в ногах - того и гляди, оттолкнется от земли и  полетит,  как

птица.

    Возможно, я и вовсе до какой-нибудь поэзии дошел,  но  тут  явился

Сэферт и  сообщил,  что  господин  Рейвен  куда-то  отбыл,  никого  не

предупредив, и оставил в своих  покоях  письмо,  адресованное  мне.  Я

сразу вскрыл его, сломав печать с вороном, сидящим на копье, и  увидел

неровные, какие-о убегающие строки:

    "Спасибо  тебе  за  все,  мой  юный  друг.  Желаю  тебе  и  дальше

оставаться  таким  же,  сочетающим  лоск  с  простотой,  наивность   с

цинизмом, а горячность с трезвым разумом. Мне жаль, что мы даже толком

не познакомились, но клятвенно обещаю, что,  если  вернусь,  дам  тебе

несколько уроков Мастерства,  чтобы  твои  способности  не  пропадали.

Если, конечно, вернусь. А если не  вернусь,  помяни  меня  в  среду  у

перекрестка дорог и пролей на землю вино в  честь  моего  покровителя.

Удачи тебе. Рей, виконт Корвилль, посвященный Альфедра."

    Я чуть не прослезился. Наверное, крепкое вино было тому  причиной.

Но долго умиляться мне не удалось. В дверях появился Эргис и  сообщил,

что экскорт мой уже готов, и  ожидают  только  меня  одного.  А  потом

поинтересовался:

    -  А  чего  это  господина  Рея  телохранитель  все  про   Заречье

расспрашивал? Всю душу, зараза, вымотал: где там какая дорога, где чей

хутор стоит... Еле от него отбрыкался.

    И тут я все понял. Чтоб мне провалиться на этом  месте!  Эти  двое

ненормальных отправились в Саргол, давить трандальскую гадину прямо  в

гнезде. А я, как дурак, остался здесь, чтобы строить принцу благостную

рожу. Вот тут мне и захотелось завыть; тоскливо  завыть,  как  волк  в

осеннюю ночь. Но я вместо этого встал и отправился  надевать  доспехи.

Внизу собрались воины, которые ждали только меня,  и  я  почувствовал,

как  мои  плечи  потихоньку  начинают  подгибаться   под   непосильной

тяжестью.

 

 

    От Лейна до Саргола никак не больше дневного перехода. Но  как  же

невозможно долго этот переход тянулся в такой компании! Самый  молодой

из собранного с бору по сосенке отряда еще перед переправой стер  себе

ногу, а потом замочил сапоги на главном мосту, и приходилось тащиться,

как улитки - ну не бросать же его, дурня, в самом деле!  Да,  впрочем,

добрая половина  остальных  выглядела  не  лучше.  Никто  бы  не  смог

подумать, что  эти  три  десятка  полукрестьян-полусолдат  в  разбитых

сапогах и заляпанных грязью  плащах,  которых  возглавлял  наемник  на

гордом рыцарском коне, и есть один из  ошметков  блестящего  воинства,

ушедшего штурмовать Кариссу.

    Всю эту нелепую свиту Дэниел набрал себе совершенно  случайно.  он

просто встретил троих парней из эдмундовского  ополчения,  собравшихся

пробираться  к  дому,  и  решил  отправиться  вместе  с  ними:  меньше

подозрений будет. А дальше маленький  отряд  начал  разрастаться,  как

снежный ком.  На  каждой  дневке  прибивались  к  нему  люди  и  вовсе

случайные. Кого и кнутом и лаской поставил под  копье  барон:  скостил

подати, да еще и богато наградить пообещал. Но уж если  не  пойдешь...

Кого-то привела в войско горькая судьба, привела так или  иначе.  Были

здесь и вор, прощенный за  службу,  и  крестьянский  парень,  лопух  и

вечный неудачник, и юный горожанин, мечтавший стать  наемным  солдатом

больше всего на свете... Для Дэниела  они  и  воинами-то  не  были,  а

назвать их врагами и вовсе язык не поворачивался. И бросить их,  дорог

не знающих, костер без дыма разложить не умеющих... Не по-рыцарски это

как-то было. Да что там - не по-рыцарски, просто нечестно.

    Были в такой компании и свои преимущества. Опытный  воин,  который

мог дать добрый совет и помочь, а мог и вздуть за леность и нытье,  но

при  этом  не  был  поставлен  сверху  рыцарем,   а   просто   помогал

разношерстному воинству по доброй воле,  очень  быстро  стал  всеобщим

любимцем, чем-то, вроде одного на всех старшего брата. И,  возникни  у

кого-нибудь сомнения, каждый поклялся бы, что видел воина Дэна на поле

боя и чуть ли не сражался с ним плечом к плечу. Поклялся, и тут  же  в

это уверовал бы.

    Дэниел смеялся про себя, думая, каким  хитрым  способом  обеспечил

себе тылы. А ведь и в мыслях  такого  не  держал,  просто  жалко  было

разгильдяев.

    К холмам, на  которых  стоял  Саргол,  они  вышли  только  поздним

вечером, в сумерках. Вдали уже  виден  был  могучий  донжон  цитадели,

почти двойник карисского Альстока. Дэниел слегка удивился,  увидев  на

два пальца левее башни дрожащее пламя многих  костров.  Казалось,  что

целая армия встала лагерем под стенами. Хотя, откуда было взяться  той

армии?

    Но все вопросы разрешились очень легко, когда они свернули направо

и начали подниматься вверх по холмам, к  городу.  За  поворотом  стоял

орденский патруль. К счастью, никого из рыцарей в  нем  не  оказалось.

Было здесь с дюжину воинов, которых возглавлял, похоже, не менее,  чем

сотник, широкоплечий мужчина  с  рыжей  бородой.  С  усмешкой  оглядев

разномастное воинство из десятка всадников и двух десятков  пеших,  он

мрачно спросил:

    - Кто и куда?

    Вся гоп-армия замялась, только бурчали что-то невнятное, и Дэниелу

пришлось выехать вперед.

    - Сборный отряд, отступаем из-под Кариссы.

    Сотник скользнул по Дэну тяжелым взглядом.

    - А ты кто?

    - Дэн, наемник из людей Эда де Барна.

    - Значит так, наемник, въезд в город закрыт, веди своих вон туда.

    Сотник махнул кольчужной рукавицей в сторону костров.

    - Там таких уже много набралось. Утром доложишься  кому-нибудь  из

лагерных командиров.

    Один из бедолажного воинства, сын торговца сукном, не выдержал:

    - Как же так, сударь, я ведь здесь  и  живу,  на  Каменной  улице,

второй дом от площади.

    Сотник ничего не сказал. Он просто слегка  опустил  кончик  копья,

потом повернулся к Дэниелу.

    - Заткни щенка и веди людей. И быстро.

    Дэниел понял, что дешевле будет последовать  совету,  и  развернул

коня.

    Лагерь раскинулся где-то в полулиге от городских стен и  напоминал

собой какой-то бродячий табор. Для жилья здесь  приспособлены  были  и

какие-о обозные телеги с болтающейся мешковиной, и настоящие шатры,  и

просто навесы, под которыми спали вповалку.  По  всему  лагерю  горело

побольше десятка больших и маленьких костров,  от  которых  доносились

голоса.  Дэниел  различил  здесь  пьяные  вопли,  перебранки,   чье-то

самозабвенное пение... Воняло около становища так, как не воняет  даже

в хлеву. "Вот свиньи!" - подумал Дэниел про себя.  -  "Даже  выгребные

ямы вырыть не удосужились." Он спрыгнул с коня, намотал повод на руку,

но, прежде, чем уходить, обернулся к новым приятелям.

    - Вот что, парни, до Саргола я вас довел, а отсюда уж  все  дороги

открыты. Так что теперь у меня свои дела,  а  у  вас  свои.  Мне  этот

лагерь не нравится,  так  что  начальство  ваше  изображать  вовсе  не

собираюсь, и вам здесь задерживаться не советую.

    - А вы куда же? - растерянно спросил один из неудачливых искателей

счастья.

    - Своих встречу, поговорю, да и посмотрю.  А  потом,  наверное,  в

Тааль подамся. Место там хлебное, и нашего брата любят.  А  вы  бы  по

домам расходились, так оно лучше выйдет.

    И, оставив своих  спутников  в  замешательстве,  Дэниел  уверенным

шагом отправился в лагерь, ведя коня в поводу. Проходя между  костров,

он внимательно оглядывал сидящих. В большинстве своем были  это  такие

же бедолаги, потерявшие своих командиров и просто  боявшиеся  податься

до дому. Воинской дисциплиной здесь, естественно, и не пахло. Один раз

Дэниелу заступил  дорогу  пьяный  бородач  с  ножом  в  руке,  который

прогнусил что-то вроде: "С чего это  к  нам  бла-а-родный  пожаловал?"

просто смахнул его с дороги,  ударив  в  лицо  окованой  перчаткой,  и

двинулся дальше. Породистый конь брезгливо попятился в сторону, дергая

повод, чтобы не переступать через распростертое тело. костра  раздался

вой и непечатная ругань.

    - Слышь, Гуги, тут кто-то лихой Карлу нашему по морде дал! Дай-ка,

я его сейчас дубиной!..

    Дэниел так же молча обнажил меч и  продемонстрировал  его  честной

ком-пании. Пыл у той явно поубавился. Но двое  или  трое  все  ж  таки

двинулись навстречу, непотребно ругаясь. Однако драке состояться  было

не суждено. Рослый человек в хорошей кольчуге встал рядом с Дэниелом и

сказал:

    - Вы что, не помните, что  наш  лейтенант  любому  драчуну  обещал

задницу на голову натянуть? Распоясались, сучье племя!

    А после обратился к Дэниелу:

    - Пошли к нашему огню. Там люди военные собрались, не этот сброд.

    Дэниел убрал меч в ножны и кивнул.

    Вскоре они  вышли  к  одному  из  самых  больших  костров  лагеря,

имевшему, к тому же, наиболее приличный вид.  Да  и  собрались  вокруг

него  не  деревенские  мужики  и  не   разбойники,   а   действительно

профессиональные солдаты. Это было  заметно  по  всему:  по  речи,  по

выправке, по  оружию.  У  Дэниела  мелькнула  мысль:  "А  вдруг  здесь

кого-нибудь из "своих" найду? Ведь эти самые  Свободные  воины  обычно

наемниками-то   и   прикидываются."   Однако,   никого,    отмеченного

каким-нибудь традиционным знаком, в поле зрения не было. Тогда  Дэниел

привязал лошадь к оглобле телеги и присел к  костру.  Сосед  предложил

ему кусок сыра и хлеб, и Дэниел принял еду с благодарностью. Когда  же

ему дали отхлебнуть из кувшина терпкого  дешевого  вина,  он  и  вовсе

почувствовал себя как дома.

    Не успел  он  насытиться,  как  угощавший  его  сосед,  нескладный

рыжеволосый парень с веснушками на лице,  которому  на  первый  взгляд

нельзя было дать больше семнадцати лет, спросил:

    - Из-под Кариссы?

    - Из-под нее, - кивнул Дэн.

    - А у кого был?

    - У Эда-Смутьяна. Который сеньор де Барн.

    -  Свинья  этот  ваш  де   Барн,   -   нетрезво   откликнулись   с

противоположной стороны костра. - Ни хрена денег платить не желает!

    Говорившего перебил еще кто-то, плохо видимый в отблесках костра.

    - Тише вы! Пусть лучше расскажет, что под Кариссой было.

    Дэниел почесал в затылке и начал излагать  события.  Рассуждать  о

происшедшем с точки зрения осаждающего оказалось весьма трудно, но это

пошло на пользу. Рассказ, в результате,  не  выглядел  этакой  книжной

речью и оттого вполне подходил к маске. Как  любой  не  особо  умевший

говорить наемник, Дэниел сбивался с темы на тему, частенько напирая на

собственное участие.

    - Ну, вот, хватанул лошадь и был таков, - закончил он. -  Хозяин-о

все равно мертв, не понадобиться она ему. А  потом  по  дороге  всякий

сбродный народ прибился.

    - Да, крепко вам там дали, -  потер  голову  его  рыжий  сосед.  -

Ничего-ичего, мы тоже здесь сидим, как совы в дупле. Черные, гады, все

дороги перекрыли, не слинять  никуда.  Защищаться  готовятся.  А  нас,

помяни мое слово, поставят между молотом и наковальней. маршал  Дэниел

идет. Это тебе не какой-нибудь хвост собачий.

    Дэниел не мог скрыть удивление.

    - Да он же, вроде, помер.

    - Как же, помрет такой. Он просто  в  отставку  временно  ушел,  а

нынче, как дело плохо стало,  король  его  и  позвал.  Говорят,  тысяч

двадцать ведет, больше, чем у  Гельмунда  было,  и  через  неделю  под

Сарголом встанет.  Правда,  город  черные  ему  задешево  не  отдадут,

слезами умоется, да только нам с того не легче.

    - А чего в город-то не пускают?

    - Готовятся они там. Уж не знаю, как готовятся,  а  по  утрам  над

цитаделью воронье кружит, как над покойником.

    В этот момент рыжего перебили:

    - Эй, там, подвиньтесь, и кончайте трепаться! Слепой пришел,  петь

будет.

    Седой человек с лютней в руке  появился  в  отблесках  костра.  Он

давно не стриг усов и бороды, и было сложно сказать, сколько ему  лет:

сорок или все семьдесят. Однако, он сохранил гордую осанку, и на  лице

со  слепыми,  как   будто   выжжеными   глазами,   застыло   выражение

спокойствия.  Он  уселся  в  круг  неподалеку  от  Дэниела,  отхлебнул

предложенного вина, восприняв такое предложение явно  как  должное,  и

стал настраивать свой инструмент, бряцая струнами. Но не  лютня  и  не

слепота певца приковали внимание Дэниела. Еще  не  веря  в  удачу,  он

глядел  на  скреплявшую  поношенный  плащ  железную   пряжку.   Такого

знакомого вида пряжку с изображением совы.

    Тем временем  слепой  настроил  свой  инструмент,  взял  на  пробу

звучный аккорд, потом примолк на секунду, перебирая  струны,  и  вдруг

запел. Трудно было  поверить,  что  столь  сильный  голос  принадлежит

пожилому человеку, почти старику. В этом голосе звучали военные  трубы

и лязгала сталь. Дэниел даже не заметил, как пролетели три  песни.  Он

не успевал уловить слов, но смысл был понятен: казалось, лютня, костер

и голос слепого певца просто вызывали  в  памяти  или  заново  рождали

картины. Картины войны, полотна  побед  и  поражений,  живые  описания

высокой славы и подлого предательства. Битва шла во всем мире, дралось

над  окровавленными  трупами  воронье,  и  на   фоне   черного   неба,

украшенного кровавыми звездами, плыл, извиваясь в воздухе змееподобным

телом белый крылатый дракон. Такой же, как на орденских гербах.

    Вдруг музыка оборвалась. Тишина ударила по ушам,  как  гонг.  И  в

этой тишине отчетливо прозвучали слова слепого, произнесенные  обычным

уже, хриплым, надтреснутым голосом:

    - А знаете, парни, что отличает  солдата  от  воина?  Воин  всегда

знает, за что сражается. Мне будет жаль,  если  отряд  Корвальда,  ваш

отряд,  станет  просто  еще  одним  заградительным  валом,  отделяющим

трандальцев от королевских войск.

    После этих слов старик встал с явным намерением уйти, и  никто  не

стал  его  задерживать.  И,  как  только  он  отошел,   тишина   сразу

разорвалась.

    - Я же говорил тебе, Беррит, что пора отсюда мотать.  Слепой  дело

говорит!

    - А не надо было брать эти деньги, сам первый орал, что золото и с

покойника золото.

    - У них не только золото, у них все с покойников! Да и сами-то  на

кого похожи.

    Кто-то, видимо, мирно дремавший на телеге, привстал:

    - Заткнитесь, падлы! Мы уже взялись удержать это сборище  лопухов,

а кто струсил - может катиться прямо к троллям!

    Рыжий сосед Дэниела вскочил и заорал, срывая голос:

    - Чума на тебя, Откель! Заткни свою поганую пасть! Это ты снюхался

с трандальцами и из  солдата  превратился  в  пастуха,  который  гонит

скотину на убой. Не слишком ли быстро ты решил за остальных?

    Дэниел не стал дожидаться назревающей свалки и быстро скользнул  в

темноту, надеясь догнать загадочного барда.

    Заслышав его шаги, старик резко повернулся и  что-то  блестнуло  у

него в руке. На одно мгновение Дэниел успел заметить широкий  гэльский

нож, который уютно расположился вдоль предплечья хозяина, повернувшись

к локтю остро отточеным жалом.

    - Кто ты? - требовательно спросил слепой.

    - Я... - Дэниел даже растерялся на секунду. - Я Дэн, воин Грифона.

Эро, воин Волка, называемый Ульфом, дал мне имя Гест.

    - Хорошо. Пойдем со мной, - спокойно сказал старик,  не  выказывая

ни малейшего удивленмя.

    Они прошли почти весь лагерь и остановились у  маленькой  палатки,

представлявшей собой просто растянутый на  трех  шестах  кусок  ткани.

Слепой вытянул из нее какую-то подстилку и мех  с  вином  и  предложил

Дэниелу сесть. Потом он откупорил мех, пролил несколько капель вина на

землю, отхлебнул и передал мех Дэниелу. Хотя хозяин и  не  мог  видеть

его, Дэниел повторил странный жест, прежде чем пить. И как  только  он

откашлялся и проглотил застрявшее в глотке невиданной  крепости  вино,

слепой спросил:

    - Чего ты ищешь здесь, воин Дэн? Чего ты хочешь?

    Дэниел задумался, а потом единым махом вымолвил,  словно  бросаясь

головой в холодный омут:

    - Уничтожить камень Саргола и победить орден, -  потом  замялся  и

добавил: - Только не знаю, как это сделать.

    - Значит, ты ищешь ответов, - подытожил слепой.  -  Тогда  задавай

вопросы.

    Дэниел сглотнул внезапно вставший в горле комок и спросил:

    - Что такое камень Саргола?

    -  Камень?  -  Старик  чуть  задумался.  -  Камень   как   камень.

Здоровенный кусок вороньего глаза, только очень чистый и  красивый.  В

свое время на него именем одного  из  богов  было  наложено  заклятие,

охраняющее город. Только в конце концов, этот камень остался одним  из

немногих предметов, связываюших людей  с  этим  богом,  предметов,  на

которых лежал отпечаток древней силы. Специально для  камня  в  центре

Саргола была  построена  небольшая  часовня.  Камень  удерживал  город

лучше, чем самое сильное и могучее войско. Люди весьма долго просто  в

него верили. А если верить во что-то, то оно обязательно сбудется,  не

важно когда: сейчас или через поколение. Если верить  в  какого-нибудь

безвестного бога, он может и вправду начать оказывать влияние на  твою

судьбу. Если верить в даже не очень сильный камень, он станет  могучим

талисманом. Только вот использовать этот талисман могли  только  слуги

Всеотца, чье имя на нем и лежало - вернее, одно из многих имен.

    - Простите, - сказал Дэниел, с трудом подбирая слова.  -  Но  ведь

Камень - вещь для мага, а вы все говорите о богах.

    Слепой рассмеялся.

    - А кто принес магию на землю первым, если не боги? Между магом  и

жрецом вовсе  нет  пропасти.  Иногда  эти  понятия  даже  соединяются.

Например, маг, когда пишет заклинание, нередко поминает  в  нем  имена

богов и их  деяния.  А  хороший  жрец  предпочитает  знать  магические

приемы, чтобы не тревожить своего покровителя по пустякам.

    Все это ни на шаг не приближало Дэниела к решению  проблемы  и  он

продолжил спрашивать:

    - А почему этот камень дает черным такую силу? При чем тут боги?

    - Вполне даже причем. Рыцари из Трандаля раньше изредка обращались

к силе одной из самых темных  сторон  Всеотца,  именуемой  Повелителем

Павших,  а  этот  камень  дал  им   неограниченные   возможности   для

экспериментов. Вот тогда-то и появились эти полумертвые. Ведь  морион,

черный хрусталь, называемый вороньим глазом, сам по  себе  тяготеет  к

некромантии.

    Дэниел потер виски. У него уже в голове бурлило от всяких богов  и

их воплощений, соответствий камней силам и  прочей  магической  науки,

которая едва ли могла помочь ему сейчас.

    - Тогда я спрошу так: что нужно, чтобы уничтожить камень, и каковы

будут последствия?

    Старик развел руками.

    - Я уже битый час толкую тебе. Что это почти обычный камень и  его

можно просто разбить. От этого уже ставшие измененными не погибнут, но

без камня едва ли появятся новые, потому что  сил  и  знаний  у  самих

трандальцев на это  не  хватит,  а  поддержки  Повелителя  Павших  они

лишатся. Да и у этих измененных сил поубавится. А они  все  же  вполне

смертны и их можно просто убить мечом.

    Дэниел ненадолго задумался. Да, Рейвен был прав, и  именно  Камень

Саргола  являлся  ключом  к  сверхъестественному  могуществу  рыцарей.

Значит, его нужно было уничтожить любой ценой. Он  снова  обратился  к

слепому:

    -  Я  благодарю  за  все  сказанное.  Оно  помогло   мне   принять

окончательное решение. Этим синеглазым полутрупам на земле не место, а

если они еще и будут плодиться...  Эавтра  я  попытаюсь  проникнуть  в

цитадель, и...

    - И пусть поможет тебе Тир, покровитель воинов, - закончил за него

фразу старик. -  Только  не  торопись  лезть  на  рожон.  Между  двумя

крайними башнями цитадели, там, где  ров  пересыхает,  в  стену  между

камней вбиты стальные костыли. Сильный человек сможет по ним подняться

наверх.

    Дэниел даже приподнялся на подстилке.

    - Так значит, вы знали все это и еще не сделали ни одной попытки?

    Слепой пожал плечами.

    -  Настоящий  воин  всегда  побеждает,  потому  что  знает,  когда

надлежит нанести удар. И если никто  еще  не  совершил  этого  деяния,

значит, никто не был к нему готов.  А  ты  уже  решил  для  себя,  что

выйдешь на этот бой, даже если он окажется для тебя последним, в  тебе

нет страха. И потому твоя единственная попытка может  принести  больше

пользы, чем если бы мы насильно посылали туда  добрый  десяток  лучших

воинов. Сейчас я советую тебе лечь  отдохнуть  и  привести  в  порядок

перед  завтрашней  ночью  мысли  и  чувства.  Ты   должен   оставаться

хладнокровным.

    Но Дэниел не мог лечь спать, не задав последний вопрос.

    - Вы назвали имя бога. Я ничего не знаю о нем  и...  Понимаете,  я

всегда  считал,  что  единственно  достойным   для   рыцаря   является

поклонение Митре.

    Слепой засмеялся странным кашляющим смехом.

    -  Поверь  мне,  Дэниел,  когда-то  бывший  королевским  маршалом,

Дэниел, имени которого  боятся  даже  наемники  из  отряда  Корвальда,

таальского  рыцаря-разбойника,  поверь  мне,  когда-то  носившему  имя

Эрика, рыцаря Железной звезды,  что  Тиру  Победителю  оказывали  дань

уважения тысячи наидостойнейших воинов, многие из которых не  называли

себя рыцарями.

    - Ты... Ты  -  Эрик  Эвелендский,  дядя  тамошнего  короля?  Герой

романов и песен?

    Удивлению Дэниела не было  предела.  А  старик,  почувствовав  его

мысли, лишь печально усмехнулся.

    - Да, это я. Точнее,  я  был  им.  И  получил  за  это  слепоту  и

забвение. А когда я стал Свободным воином, то перестал быть фигурой  в

игре без правил и слава больше никогда не тревожила меня. Герои должны

быть безымянны, Дэниел. Тогда им легче выполнять свое предназначение.

    Сказав это, он удалился в палатку с достойным  короля  величием  и

оставил гостя осмысливать все услышанное.

 

 

    Да, путь вверх по железным костылям оказался и вправду доступен не

каждому. Неизвестно, кто и когда  их  вбил,  но  были  они  ржавые  от

постоянной сырости и  какие-то  осклизлые.  Все  время  казалось,  что

очередная подпорка сломается или вырвется из рук. Как же екало сердце,

когда  Дэниел  висел,  распластавшись  на  крепостной  стене,   словно

древесная лягушка, заслышав наверху стук подкованных  сапог.  И  самым

большим его желанием было, чтобы никакому идиоту не взбрело в  голову,

высунувшись между зубцами, посмотреть вниз. Но  идиоты  в  саргольской

цитадели в правление Ордена не иначе как вывелись. Видимо, никто  и  в

мыслях не держал,  что  кто-то  мрачной  дождливой  ночью  полезет  по

крепостной стене, в одиночку рискнув проникнуть в замок. Не пришло это

в  голову  и  патлатому,  видимо,  изображавшему   древнего   морского

разбойника-викинга, красавцу, с которым Дэниел столкнулся,  поднявшись

на стену. И нет бы хоть для  порядку  заорал,  поднял  тревогу,  а  то

просто схватился  за  оружие.  Наверное,  решил  этот  самый  "викинг"

показать на незваном госте свою лихость и еще раз отточить мастерство.

Но вытащить он свой длинный клинок  так  и  не  успел:  Дэниел  ударил

коротким мечом снизу  вверх,  целясь  ровно  под  подбородок.  Широкое

острие разорвало, не разрезало даже, горло, и красные  капли  звездами

упали на черный плащ с белой эмблемой,  совсем,  как  в  том  полусне,

навеянном песней слепого Эрика. Только и дел осталось, оттащить труп в

какой-то глухой закуток на стене.

    Спуститься со стены было уже сложнее.  Не  через  башню  же  идти,

право слово! Да только там, где  стена  изгибалась,  рос  старый  дуб,

такой старый, что у прежнего хозяина Саргола просто на  него  рука  не

поднималась, а у орденских руки, видать,  просто  не  дошли.  Конечно,

пролезть по суку на ствол и спуститься на землю так, чтобы кольчуга не

гремела, это номер прямо-таки для балаганного канатоходца. Но Дэниел с

детства был приучен, спасибо графу де Брасу, тренировать  для  боя  не

только силу, но и ловкость с гибкостью, и потому  номер  этот  у  него

удался. Хотя потом,  спрятавшись  в  бурьяне  под  стеной,  он  добрых

четверть часа пытался отдышаться.

    Полдела было уже сделано, и теперь Дэниелу  только  и  оставалось,

что пересечь двор и найти вход в странное здание.  Был  он,  вроде,  с

противоположной от донжона стороны, в  одном  из  углов,  образованных

крестом. Но Саргол, в отличие от  карисской  цитадели,  Дэниел  помнил

нетвердо, и предпочел  лишний  раз  осмотреться,  вместо  того,  чтобы

рисковать.

    Да, изменился теперь саргольский замок.  При  толстом  добродушном

сэре Отфриде, прежнем  хозяине,  в  донжоне  допоздна  горел  свет,  и

слышалось аж в городе эхо веселой  гульбы.  Да,  хороший  человек  был

Отфрид, хоть и невеликого ума, но добрый, щедрый  и  начисто  лишенный

злобы. Пировал он и так каждый день, а уж по  случаю  приезда  знатных

гостей закатывал такие празднества, что потом долго  вспоминались.  И,

притом, хотя пил и гулял на  славу,  не  пропил  свой  лен,  как  граф

Герман, исправно платил все налоги в казну и крестьян  своих  податями

не мордовал. И в городе  и  в  окрестностях  его  любили.  У  кого  бы

спросить, куда делся сейчас толстый веселый рыцарь, и почему в донжоне

не видно ни одного огонька в окнах, даже маленькой свечи.  В  темноте,

что-ли, эти гады видят, как совы? Да нет, челядь их ходит с  факелами.

Вон и сейчас мимо донжона проследовала целая процессия и  скрылась  за

углом того самого дома-реста. Пора, значит.

    Быстро и бесшумно, словно тень, Дэниел пересек двор и  прижался  к

холодному камню стены. Ну, вот, теперь цель еще ближе, остались только

две короткие перебежки.

    Выждав немного, он так же  бесшумно  перебрался  от  сложенной  из

крупных каменных блоков стены донжона к одному из концов  креста.  Это

хорошо, что в донжоне не горят окна. Барон любил  пировать  во  втором

этаже, и пламя факелов сейчас бы его, Дэна,  хорошо  освещало,  прямо,

как днем. Только слепой не заметил бы.

    Снова застучали шаги, и Дэниел вжался в стену.  Никак,  караульный

офицер пошел, крепостные посты проверять. Вот невезение! Сейчас  будет

хай на всю цитадель. А если и его  тоже...  Дэниел  плавно  шагнул  за

угол,  извлекая  из  ножен  меч,  и  узнал  в  офицере   того   самого

рыжебородого сотника, остановившего отряд на дороге. Жалко,  лучше  бы

был  кто-то  незнакомый.  На  секунду  в  груди  поднялось   знакомое,

рыцарское: подло ударить врага в спину... Ну, что ж, каков враг, таков

и удар. Нет, не свистят мечи в  воздухе,  падая  на  добычу.  Это  все

выдумки поэтов. Только стрелы свистят, и то, скорее, свистяще шипят. А

меч тихо шелестит, как падающий с дерева железный листок. Хорошо упал,

точно, ровно промеж  лопаток,  даже  крикнуть  рыжебородый  сотник  не

успел. Ну, что ж, родной, посиди вот здесь, у стеночки, в темноте и  в

тишине, утром тебя всяко найдут, а вот раньше не надо.

    Впервые  в  жизни  убийство  воспринималось  как  работа.   Именно

убийство, а не бой. И если рыцарская  гордость  пыталась  брыкаться  и

шевелиться, вставали  в  памяти  бледное  лицо  Гельмунда  с  голубыми

бликами вместо глаз, и серьезная мордашка  Альты,  ральфовой  приемной

дочери, которую старый капитан любил, как родную, а  от  беды  уберечь

так и не сумел.

    Ну, вот и дверь. И кольцо стальное висит.  Подергай  за  кольцо  -

дверь и откроется. Только дергать, вот, не  надо,  лучше  толкнуть.  А

дверь даже не заперта. Интересно, что там, внутри?

    А внутри были плетеные циновки из  тростника,  покрывавшие  пол  в

узком  коридоре.  Хитро,  оказывается,  строилась  изнутри  загадочная

часовня: дверь выходила в коридор,  окаймляющий  внутренний  крест,  а

вход в это внутреннее здание  наверняка  находился  с  противоположной

стороны, или в одном из торцов.  Неплохо  придумано.  Да  только  один

дельный мечник в проходе удержит целую сотню.  Ну,  может,  не  сотню,

может, полсотни. Значит, надо заложить дверь тяжелым стальным засовом,

чтобы никто не зашел в спину. Придет время, сам и открою.

    Хоть шуршал под ногами сухой тростник, но шаги, все же, скрадывал.

И уж слишком легко все получалось: добрался, зашел... Значит, в  конце

судьба готовила редкостный по своей мерзости подарок. А может, они все

там? Оставил же кто-то в подсвечниках на  стенах  горящие  свечи.  Вот

смешно будет, если явится хренов бесстрашный герой, а в часовне -  все

орденские рыцари! Тут-то герою и  предстояло  закончить  свое  бренное

существование.

    Вход действительно находился в торце внутреннего креста, и здешний

коридор, такой  же  узкий,  преграждала  гигантская,  повыше  Дэниела,

железная фигура. То-ли какого-то великана-бойца заковали в латы, то-ли

латы удерживал какой-то колдовской костяк. Но самым страшным было  его

оружие: огромная двулезвийная секира с короткой, всего в пару  локтей,

рукоятью.

    Дэниел сразу оценил невыгодность положения. С длинным мечом он мог

бы держать противника на расстоянии укола, подобно тому, как делал это

Рейвен и, уже не  опасаясь  попасть  под  страшный  удар,  искать  его

уязвимые места. А здесь должен был развернуться ближний бой, по самому

страшному сценарию, причем, и уклониться было особо некуда.  И  думать

некогда, противник на приветствие время тратить не стал, а сразу нанес

первый удар. И спасла  Дэниела  собственная  его  постыдная  трусость.

Шарахнувшись от тяжелого лезвия в сторону и назад,  он  споткнулся,  и

десятифунтовая обоюдоострая смерть  пронеслась  мимо.  Дэниел  тут  же

рубанул противника по рукам, но из-за  неудобного  положения  хорошего

удара не вышло, только меч по наручам лязгнул.

    И тут началось. Сколько длился этот жуткий бой,  Дэниел  не  знал.

Противник, казалось,  не  ведал  усталости.  Впрочем,  и  техника  его

разнообразием не отличалась. Просто рубил  смаху,  сплеча,  и  секира,

пролетая мимо, нередко зубрилась, откалывая каменные крошки  из  стен.

Однако, и все опасные удары этот неведомый боец парировал,  слабые  же

спокойно пропускал, будучи уверенным в прочности  доспеха.  У  Дэниела

такого преимущества не было, он  понимал,  что  тяжелое  лезвие  может

изуродовать даже ударом плашмя, потому ему приходилось употреблять все

возможное искусство,  чтобы  каждый  раз  уводить  секиру  в  сторону,

заставлять падать под собственной тяжестью, его вовсе не задевая.

    Но долго такая игра продолжаться не могла, и отточеный угол лезвия

пропорол перчатку, окрасив правую руку кровью. Рука  сразу  же  начала

неметь, как будто опущенная в прорубь с  ледяной  водой.  увидел  свой

последний шанс. Когда тяжелое, уже окровавленное, лезвие секиры  пошло

вниз, он перехватил меч левой рукой и ударил колющим, повернув  клинок

плашмя и при этом сблизившись с противником так, будто  готовился  его

обнять. Острие вышло из-под шлема с другой  стороны,  разрывая  ремни,

скрепляющие его с доспехом, и шлем просто упал назад. Не  было  в  нем

никакой головы, да и вообще ничего в латах не было, иначе как бы тогда

они с грохотом осыпались. Да, именно осыпались, а не осели.

    Дэниел перешагнул через них и пошел дальше по коридору. Он уже  не

надеялся ни на какую победу, надеялся только на один удар, и то  удар,

нанесенный не человеку, а камню. И совершенно не мог понять, почему из

глубин часовни дует ледяной ветер, увеличивая давление, и  чьи  голоса

звучат внутри.

    Ему открылась восьмиугольная комната с алтарем  в  центре.  Может,

конечно, не алтарем,  но  как  еще  назвать  глыбу  серого  гранита  с

наполненным водой углублением в  центре,  в  котором  покоится  черный

каменный  шар  размером  с  детскую  голову,  освещенный   тринадцатью

свечами.

    Но не шар и не свечи  ошеломили  Дэниела,  когда  он  увидел,  что

происходит в часовне, то лишился дара речи. По  одну  сторону  алтаря,

или как он там назывался, стояли трое  рыцарей  без  шлемов,  и  в  их

голубых глазах играло пламя свечей, по плечам  рассыпались  скомканные

седые волосы. Седые... А может,  и  просто  кажущиеся  седыми  в  этом

неверном свете - кто его поймет. Двое из  них  опирались  на  мечи,  а

третий держал в руке какое-то подобие жезла из  окрашенного  в  черный

цвет дерева  с  золоченым  копейным  наконечником.  При  этом  средний

говорил по-нордмарски, на самом древнем из диалектов, и обычные  слова

становились в его устах заклинательными ритмами.

    А их противник, один против трех, стоял по другую  сторону  камня,

скрестив руки на груди, и неведомо  откуда  берущийся  ветер  развевал

темно-синий, почти фиолетовый плащ. У него не было никаких  атрибутов,

но это, пожалуй, не мешало. Только поза и осанка Рейвена  стоили  всех

этих магических побрякушек, вместе взятых. И гордость,  с  которой  он

отвечал носителю жезла, легко рифмуя древние слова.

    Но самым страшным во всем этом была тень ворона. Нет, не  Рейвена,

а  самого  настоящего  ворона,  которая,  ничем  не  отбрасываемая,  в

дрожании свечей металась вверх-вниз по стене, и периодически  издавала

громкое карканье, то злобное, то одобрительное.

    По залу взад-вперед  гулял  холодный  ветер,  в  воздухе  метались

зыбкие тени, а четыре черных коридора, казалось, вели просто в ледяную

пустоту. И  незыблемым  центром  всего  этого  гигантского  беспорядка

являлся камень, тот пресловутый черный шар. Да шар  ли?  Нет,  он  был

неровный и напоминал сейчас Дэниелу  скорее  обросшую  каменной  корой

мертвую голову, этакий вечный череп. И нарастало желание расколоть эту

нетленную пакость раз и навсегда.

    Он стоял, и будто боролся с собой.  Боролся  с  тяжестью,  которой

наливалась рука, с каким-то мелким, подлым страхом.  Так  и  виделось,

как он рванется к алтарю, и  эти  трое  ударят  его  невидимой  силой,

которая  даже  зеленую  траву  может  заставить  запахнуть   могильным

склепом.

    И словно толчком прозвучали слова Рейвена:

               Бессмертие суть небытие.

               Вечность суть безличие.

               Гибнут стада, родня умирает,

               Все смертно и смертен ты сам.

               Одна только слава смерти не знает,

               Нет смерти достойным делам!

 

    Дэниел, в  три  неимоверно  длинных  и  медленных  шага  преодолел

расстояние от арки коридора до алтаря и обрушил левой рукой  свой  меч

на черный камень.

    И ничего не произошло. То-есть, почти ничего. Камень,  как  всякий

хрусталь, от такого невежливого обращения  покрылся  трещинами,  а  от

меча полетели искры.  Но,  когда  клинок  отзвенел  свое,  как  тонкая

струна, ответом ему послужил далекий, но очень явственный гром, и тень

ворона, будто слегка став объемной, одобрительно каркнула.

    А потом три фигуры начали растворяться  в  воздухе,  становясь  из

живых или почти живых людей просто плоскими черными тенями.

    Рейвен схватил  Дэниела  за  локоть  и  буквально  поволок  его  в

коридор, крича прямо в ухо:

    - Сматываем! Здесь сейчас такое начнется!..

    И, словно в подтверждение, из зала донесся и вовсе немыслимый  там

цокот многих копыт, звуки рогов и жуткий волчий вой.

    Когда  они  выбежали  во  двор,  над  замком  бушевала   страшная,

необъяснимая сухая  гроза,  в  это  время  годаа  едва  ли  возможная.

Ярко-желтые молнии с грохотом разрывали  небо  на  части,  разбрасывая

ошметки туч. От ветра гудел даже старый дуб у стены. И немудрено,  что

замковые воины и слуги бестолково метались по двору.

    Рейвен подлил масла в огонь, заорав истошным, не своим голосом:

    - Боги снизошли, боги!!! Сам господин Тор на огненной колеснице! -

и завершил эту мифологическую тираду весьма прозаичным призывом:

    - Спасайся, кто может!

    Как будто в подтверждение его слов, над замком  расцвела  особенно

яркая   Т-образная   молния.   Этого    аргумента    хватило,    чтобы

дисциплинированные орденские воины, приподняв воротную  решетку  замка

на высоту чуть меньше человеческого  роста,  первыми  же  и  бросились

бежать из крепости, вовсе  не  разбирая  дороги.  Рейвена  с  Дэниелом

просто вынесла толпа визжащих от ужаса слуг.

    В самом городе творился не меньший бедлам.  Где-то  ярко  полыхали

дома, отовсюду слышались вопли ужаса и проклятия. Но Дэниел не обратил

на происходящее внимания вовсе. Он смотрел только на друга.

    - Слушай, Рей, а что там происходило? И как ты,  паршивец,  вообще

смог меня опередить?

    На что Рейвен ответствовал:

    - Болваном ты был, болваном и остался. Нашел  место  и  время  для

излияний. Лично я собираюсь убраться отсюда раньше, чем это безобразие

примет уж совсем бедственные масштабы.

    И после этой гневной отповеди спросил совершенно серьезно:

    - Слушай, а ты не знаешь, где здесь можно украсть лошадь?

 

 

                        /вместо эпилога/

 

    Когда Дэн вошел в нижние покои Альстока, Герберт был единственным,

кто узнал его сразу. Кроме меня, разумеется.  Барон  просто  замолчал,

забыв про беседу, и двинулся Дэну  навстречу.  И  обнял  его  со  всей

медвежьей силушки. Дэн даже охнул, а потом смущенно сказал:

    - Вы бы поосторожнее, рука...

    Я только тут заметил, какой  он  бледный.  А  его  милость  первый

королевский советник взглянул Дэниелу через плечо и подавился, а потом

долго мотал головой. Мне стоило большого труда удержать смех: еще  бы,

не каждый  день  увидишь,  как  аристократическое,  хотя  и  несколько

испачканное  лицо  Рейвена  превращается   в   простецкую   физиономию

любопытного лучника.

    Всю офицальную встречу с  городской  верхушкой  это,  естественно,

испортило. Барон извинился перед всеми присутствующими и увлек меня  и

Дэниела наверх,  в  мои,  разумеется,  покои.  Вот  уж,  воистину,  не

спальня, а зал советов.

    Впрочем, от смеха я тогда чуть не умер. Стоит  представить,  какое

выражение было на лице у барона, когда протиснулся за нами  в  комнату

давешний лучник  и  нагло  плюхнулся  в  кресло,  единственное,  между

прочим. Герберт аж покраснел от такого нарушения субординации,  только

все слова у него застряли на языке, когда  он  натолкнулся  на  взгляд

Рейвена. Барон не сел, а просто стек на стул и сказал:

    - Знаешь, племянник, ты своими шуточками меня когда-нибудь в  гроб

вгонишь.

    Рейвен потянулся, как сытый кот, и сочувственно кивнул:

    - Да, это, наверное, нечто большее, чем улитки.

    Я так и не понял, почему они с Дэном чуть  глотки  не  сорвали  от

смеха. Но Герберт, похоже, вытерпел бы и более грубые их  шуточки,  он

уже взял быка за рога и тянуть был не намерен.

    - С тобой, племянничек, у нас отдельный разговор будет, - пообещал

он.

    Рейвен даже закатил глаза и сказал:

    - Какой ужас!

    Но Герберт уже извлек две бумаги.

    - А ты, Дэн, самоубийца неудавшийся! Если бы не умница  Мартин,  я

бы сам  тебя  поехал  хоронить.  А  всего-то  надо  было  еще  немного

подождать. Вот, держи. - И сунул одну из бумаг Дэниелу.

    Я этот документ уже видел и знал чуть ли не наизусть.  просьба  не

держать обид - это от короля-то -  и  заверение,  что  Его  Величество

помнит своих верных слуг и не спешит лишать их заслуженных должностей.

    Дэниел, читая это, даже не улыбнулся. А барон уже  протягивал  ему

вторую бумагу.

    - А это, Дэн, так сказать, открытый  лист.  Подлинный  королевский

приказ, со всеми  печатями,  о  назначении  на  пожизненную  должность

лорда-ранителя Каринтии. Это про тебя. Правда, имя тут не вписано,  мы

же не были уверены до конца, что ты жив, сам понимаешь. И, если что...

    Дэниел с расстановкой сказал:

    - Ну, имя-то вписать недолго.

    Барон заулыбался.

    - Конечно, недолго, прямо сейчас и сделаем.

    И уже потянулся к бумаге. Дэниел улыбнулся.

    - У нас с вами руки корявые, сэр,  к  мечу  привыкли,  примут  еще

бумагу за фальшивку. Пускай  уж  Рейвен  постарается,  у  него  почерк

получше, чем у королевского писца.

    Барон был  настроен  благодушно  -  ну  еще  бы,  все  так  хорошо

разрешилось! А я заметил, что, когда Дэниел передавал Рейвену  бумагу,

они  переглянулись.  И  то,  как  они  переглянулись,  мне  очень   не

понравилось. А барон благодушно спросил:

    - Что вы там с Сарголом натворили, герои? Зарево было такое, что с

донжона видно.

    Рейвен, не отрываясь от пергамента, буркнул:

    - Гроза была. - И оба  почему-то  засмеялись.  Рейвен  закончил  с

бумагой, присыпал ее  песочком,  чтобы  чернила  быстрей  просохли,  и

вручил барону. Тот прочитал и просто начал менять цвета, как маленький

спрут. Я такого один раз в детстве видел, у рыбаков. Да нет,  конечно,

не такого пунцового. А потом первый королевский советник и  прочая,  и

прочая, заорал благим матом:

    - Что ж вы наделали, засранцы!

    Дальнейшее  воспроизводить  не  возьмусь.  Скажу  только,  что   у

господина барона,  первого  рыцаря  и  героя  турниров,  поучились  бы

ругаться даже таальские возчики. Мне стало любопытно, в чем тут  дело,

и я рискнул заглянуть барону через плечо.

    И увидел, что данная королевская грамота выписана на имя Лайонела,

виконта Освика, третьего ненаследного сына графа  Альреда  Приморского

из дома Валинов. Тут у меня отказали ноги. Но  подлый  Рейвен  вовремя

подставил стул и сказал елейным голосом:

    - Да вы не волнуйтесь, дядюшка, я тут  немножко  поживу,  молодого

человека подучу, будет у вас такой хороший лорд, что прямо удивитесь.

    Но Герберт уже ревел медведем:

    - Вы мне объясните, мерзавцы,  зачем  вы  это  сделали?!  Мне  что

теперь, королевский приказ на свечке жечь?!

    Дэниел равнодушно спросил:

    - А зачем? Понимаете, тот я, который был маршалом, уже умер.  Есть

другой я, а этот другой я через недельку  уезжает  в  Тааль  вместе  с

рыцарем  Железной  звезды.  И  до   нашего   благословленного   Митрой

королевства ему дела нет.

    - В каком качестве? - пораженно спросил Герберт.

    -  В  смысле,  в  каком  качестве  уезжаю?  Как  обычно,  бродячим

наемником.

    Герберт, похоже, потерял дар речи. Но Рейвену и  этого  показалось

мало.

    - А меня здесь вовсе нет. Я сейчас гуляю среди спелой ржи в родном

Корвилле, слушаю птичек и любуюсь тюльпанами. Вы же знаете, что у меня

там великолепный садик. Кстати, вы любите тюльпаны, барон? Лайонел?

 

 

                     /Вместо продолжения эпилога/

 

    Высокий всадник опустил на лицо маску шлема, напоминающую  очки  с

клювом. Почему-то жест вызвал у его собеседника, стоящего у  стремени,

усмешку.

    - Ты думаешь, что без моей помощи действительно неузнаваем?

    - А многие ли помнят меня в лицо? - ответил  всадник  вопросом  на

вопрос.

    - Немногие, Дэн. Земная слава невечна. Но  ответь  мне:  зачем  ты

уходишь, если для тебя все разрешилось, как в счастливой сказке?

    - Наверное, потому что я нашел более достойное  место.  То  место,

где я должен быть.

    Рейвен улыбнулся:

    - А ты по-прежнему романтик,  мой  друг.  Ты  нашел  место,  более

пригодное для осуществления твоих невероятных идей. Теперь ты думаешь,

что можно быть безымянным героем, что люди идут не  за  именем,  а  за

делом. И  опять  гордо  ошибаешься.  Предсказываю  тебе,  что  ты  еще

вспомнишь свое старое имя. И заставишь вспомнить других.

    Всадник пожал плечами. Отвечать было нечего.  Потому  он  хлестнул

коня, и, оборачиваясь, крикнул:

    - Удачи тебе! И Лайонелу...

    Рейвен протер глаза от пыли  и  сказал  с  легкой  досадой,  глядя

Дэниелу вслед:

    - Все такой же мальчишка... Рыцарь!

    Последнее слово прозвучало, как что-то обидное.