Артур Хейли. Колеса (фрагмент)

     ---------------------------------------------------------------
     OCR: Дмитрий Степин
     Текст невычитан
     ---------------------------------------------------------------
     ББК 84 (7США) Х35
     Arthur Hailey WHEELS 1971
     Перевод  с  английского  Т.  Кудрявцевой  и В. Котелкина
     Печатается с разрешения издательства Bantam Books, a Division of Bantam
Doubleday Dell Publishing Group Inc. c/o Andrew Numberg Associates  Limited.
     

Изд. АСТ

     Отныне  - с восхода солнца и до наступления темноты - ни единой повозке
не разрешено будет въезжать в черту Города... Тем же,  что  въедут  в  Город
ночью  и  еще будут находиться в нем на заре, надлежит разгрузиться и стоять
порожняком до указанного выше часа...
     Советы Юлия Цезаря Сенату, 44 г. до н. э.
     В  Городе  совершенно  невозможно  спать...  Грохот  повозок  на узких,
извилистых улицах такой.., что мертвый проснется...
     Сатиры Ювенала, 117 Г. н. э.
     Хейли А.
Х35 Колеса: Роман /р. с англ. Т.
Кудрявцевой, В. Котелкина. -
М.: 000 "Фирма "Издательство
ACT", 1999. -D80 с.
ISBN 5-237-01319-8
Перед читателем романа
открывается мир автомобильного
бизнеса США, мир, в котором
судьбы героев, стоящих на разных
ступеньках социальной лестницы,
подчинены единому потоку
производства современного
автомобиля.
c Arthur Hailey, 1971
c Перевод. Т. Кудрявцева, В. Котелкин, 1993
c 000 "Фирма "Издательство ACT", 1998

1

     Настроение у президента "Дженерал моторе" было преотвратительное. Ночью он плохо спал: электрическое
одеяло то включалось, то выключалось, и он без конца просыпался от холода. Сейчас, все еще в пижаме и
халате, он разложил инструменты на своей половине двухспальной кровати, стараясь не потревожить спавшую
рядом жену, и принялся разбирать регулр. Он почти сразу обнаружил дефектный контакт, из-за чего ночью и
получилась такая петрушка. Ворча по поводу того, как плохо контролируется качество изделий фирмы,
производящей электрические одеяла, президент "Дженерал моторе" вынул регулятор и направился в подвал, где
у него была мастерская, чтобы заняться починкой.
Его жена Корали повернулась во сне. Через несколько минут прозвонит будильник, и она, еще не вполне
проснувшись, встанет, чтобы приготовить им обоим завтрак.
На улице - а жили они в Блумфилд-Хиллз, в двенадцати милях к северу от Детройта, - еще стоял в этот
час серый полумрак.
У президента "Дженерал моторе", человека обычно уравновешенного, хотя и отличавшегося
стремительной легкостью и порывистостью движений, была еще одна причина для раздражения - Эмерсон
Вэйл. Несколько минут назад, тихонько включив приемник, стоявший у кровати, слава "Дженерал моторе"
прослушал "Новости" и среди прочих голосов узнал знакомый, пронзительный, ненавистный голос Эмерсона
Вэйла, этого критикана, возомнившего себя специалистом по автомобильным делам.
Вчера на пресс-конференции в Вашингтоне он снова дал очереди по трем своим излюбленным мишеням -
компаниям "Дженерал моторе", "Форд" и "Крайслер". И телеграфные агентства, по-видимому, из-за
отсутствия других, более важных новостей широко осветили нападки Вэйла.
Он обвинял Большую тройку автомобильных гигантов в "алчности, преступном сговоре и злоупотреблении
доверием общественности". "Преступный сговор" заключался в том, что, по утверждению Вэйла, они ничего
не предпринимают для замены бензиновых двигателей - иными словами, для создания электрических и
паровых двигателей, а это, как считает Вэйл, является "уже вполне реальным делом".
Обвинение было не новым, однако Вэйл, человек опытный, умевший воздействовать на публику и на
прессу, включил в свое выступление самые последние данные о достижениях науки и техники и таким образом
придал ему злободневность.
Президент крупнейшей в мире корпорации, доктор инженерных наук любил делать дома мелкий ремонт,
когда позволяло время, и легко починил регулятор электрического одеяла. Затем принял душ, побрился, оделся
и вышел в столовую, где его жена Корали уже накрыла стол к завтраку.
На обеденном столе лежала "Детройт фри пресс". Увидев фамилию и огромный снимок Эмерсона Вэйла на
первой странице, президент "Дженерал моторе" GO злостью швырнул газету на пол.
     - Надеюсь, теперь тебе станет легче, - заметила Корали, подавая мужу противохолестериновый завтрак:
вареный белок на поджаренном хлебе, помидоры и творог. Жена президента всегда готовила завтрак сама и
завтракала с мужем, как бы рано он ни уезжал. Сейчас, сев напротив, она подняла с пола газету и принялась
читать.
     - Эмерсон Вэйл пишет, - сказала она, - что, если нашей технике по плечу космические корабли для
полета человека на Луну, а со временем и на Марс, автомобильная промышленность уж наверняка могла бы
создать гарантированно прочную и безупречную машину, которая не отравляла бы воздух.
Муж ее положил на стол нож и вилку.
     - Неужели ты не можешь не портить мне завтрак - я и так почти ничего не ем!
     - У меня такое впечатление, что тебе его испортил кто-то еще до меня. Кстати, - продолжала она. -
мистер Вэйл по поводу загрязнения воздуха цитирует Библию.
     - О Господи! Да где же в Библии говорится об этом?!
     - Об этом говорится в Ветхом завете, дорогой мой. Это пробудило его любопытство.
     - Ну-ка прочти, - буркнул он. - Ты ведь все равно собиралась.
     - Это из пророка Иеремии, - сказала Корали. - "Я ввел вас в землю плодоносную, чтобы вы питались
плодами ее и добром ее, а не вошли и осквернили землю мою и достояние мое сделали мерзостью". - Она
налила еще кофе себе и ему. - Неглупо он это придумал - процитировать Библию.
     - А никто и не говорит, что этот мерзавец глуп.
     - "Автомобильная и нефтяная промышленность, - продолжала читать Корали, - совместными усилиями
тормозят технический прогресс, который уже давно мог бы привести к созданию полноценного автомобиля с
электрическим или паровым двигателем. Их резоны весьма просты. Появление такой машины заморозит
огромные капиталы, вложенные ими в автомобиль с отравляющим воздух двигателем внутреннего сгорания".
     - Она опустила газету. - Это хоть в какой-то степени правда?
     - Вэйл явно считает, что это так на все сто.
     - А ты этого не считаешь?
     - Естественно.
     - Значит, все-все неправда?
     - Иной раз в самом возмутительном заявлении бывает доля истины. - раздраженно сказал он. - Потому-
то утверждения таких, как Эмерсон Вэйл, и выглядят правдоподобно.
     - Значит, ты будешь отрицать то, что он сказал?
     - По всей вероятности, нет.
     - Почему же?
     - Потому что, если "Дженерал моторе" обрушится на Вэйла, нас могут обвинить в том, что этакая махина
решила раздавить маленького человека. Если же мы промолчим, нас все равно будут поносить, но по крайней
мере никто не исказит наших слов.
     - А не стоит кому-то все-таки ответить на это?
     - Если какой-нибудь шустрый репортер доберется до Генри Форда, то получит ответ. - Президент
"Дженерал моторе" улыбнулся. - Беда лишь в том, что Генри любит сильно выражаться и газеты всего не
напечатают.
     - Будь я на твоем месте, - сказала Корали, - думаю, я что-то сказала бы. То есть если, конечно, я была бы
убеждена в своей правоте.
     - Спасибо за совет.
Президент "Дженерал моторе" быстро покончил с завтраком, стараясь больше не попадаться на приманку,
брошенную женой. Но этот обмен репликами с Корали, явно стремившейся раззадорить мужа, благоприятно
подействовал на него, помог выпуститьр.
Сквозь неприкрытую дверь он услышал на кухне шаги горничной: значит, его уже ждет на улице шофер с
машиной, который заезжал за девушкой по дороге из гаража. Президент поднялся из-за стола и поцеловал
жену.
А через несколько минут - на часах было начало седьмого - его "кадиллак" выехал на Телеграф-роуд и
помчался в направлении шоссе Лоджа и нового центра Детройта. Стояло холодное октябрьское утро, в
хрустком воздухе, в порывах северо-западного ветра чувствовалось приближение зимы.
Детройт - город моторов, автомобильная столица мира - просыпался к жизни.
Там же, в Блумфилд-Хиллз, в десяти минутах езды от дома президента "Дженерал моторе", первый вице-
президент компании "Форд" готовился выехать в Детройтский аэропорт. Он уже позавтракал. Экономка
принесла ему еду на подносе в его неярко освещенный кабинет, где он с пяти утра читал докладные записки
(преимущественно на особой голубой бумаге, которой вице-президенты "Форда" неизменно пользовались,
давая указания) и дик
товал на пленку краткие распоряжения. Почти не поднимая глаз от стола - и когда появилась экономка, и
во время еды. - он провернул за час кучу дел, на что у других ушел бы целый день, а то и больше.
Большинство принятых им решений касалось строительства новых заводов или расширения уже
существующих и влекло за собой затраты в несколько миллиардов долларов. Дело в том, что в число его
обязанностей входили одобрение или отклонение проектов и расстановка их по степени важности. Однажды его
спросили: не трудно ли принимать решения, связанные с такими огромными средствами? Он ответил: "Нет,
потому, что я всегда мысленно зачеркиваю последние три нуля. Тогда это не труднее, чем принять решение о
покупке дома".
Столь прагматический мгновенный ответ был типичен для этого человека, взлетевшего с быстротой ракеты
по социальной лестнице - от безвестного торговца автомобилями до одного из десятка людей, решающих
судьбы автомобильной промышленности. Попутно он, кстати сказать. стал мультимиллионером - тут, правда,
невольно напрашивается вопрос: не должен ли человек расплачиваться за такой успех и такое богатство?
Первый вице-президент работал по двенадцать, а иногда и по четырнадцать часов в день, всегда в бешеном
темпе и, как правило, семь дней в неделю. Сегодня, когда многие все еще будут спать, он уже будет лететь в
Нью-Йорк на самолете компании и во время полета проведет с подчиненными совещание по сбыту. По
прибытии на место он будет председательствовать на встрече представителей компании в различных районах
страны, посвященной этому же вопросу. Сразу после этого ему предстоит непростой разговор с двадцатью
торговцами автомобилями в Нью-Джерси, у которых есть серьезные претензии по части гарантийного ремонта и
обслуживания. Затем он будет присутствовать в Манхэттене на обеде, устраиваемом съездом банкиров, и
выступит сам с речью. А потом из него будут вытягивать потроха корреспонденты на пресс-конференции.
К вечеру тот же самолет компании примчит его назад в Детройт, где он будет принимать посетителей у
себя в кабинете и заниматься текущими делами. В какую-то минуту к нему явится парикмахер, и он, не
отрываясь от дел, даст себя подстричь. За ужином, который будет подан на крыше, этажом выше его
кабинета, разгорится жаркая дискуссия с начальниками отделов по поводу новых моделей машин.
А потом он заедет в часовню при Похоронном бюро Уильяр. Хэмилтона отдать последнюю дань
коллеге, умершему накануне от коронарной недостаточности - следствие перегрузки. (Похоронное бюро
Хэмилтона de rigueur * обслуживает верхушку автомобильной иерархии - тех, кто, до конца сознавая свое
социальное превосходство, проходит через него на пути к закрытому Вудлоунскому кладбищу, именуемому
подчас "Валгаллой * * менеджеров".)
Наконец вице-президент отправится домой - с портфелем, полным бумаг, которые он должен просмотреть
к завтрашнему утру.
А сейчас, отодвинув поднос с завтраком и отложив в сторону бумаги, он встал из-за стола. Вокруг него
вдоль стен кабинета высились полки с книгами. Иной раз - но не сегодня - он с тоской окидывал их взглядом:
в свое время, довольно уже давно, он много читал - причем интересовали его вещи самые разные - и вполне
мог бы стать ученым. не сложись его жизнь иначе. Но сейчас у него не было времени для книг. Даже
ежедневной газете придется подождать, пока он улучит минутку пробежать ее глазами. Он взял газету, которую
так и не успел развернуть, и сунул в портфель. Лишь позже он узнает о последних выпадах Эмер-сона Вэйла и
выругается про себя, как и многие другие, кто работает в автомобильной промышленности.
В аэропорту, в зале ожидания при ангаре компании "Форд", уже собрались те, кому предстояло
сопровождать вице-президента, И он, не теряя времени, сказал:
     * Поехали.
     * Здесь: неукоснительнор.).
     * * В скандинавской мифологии - зал, где пируют погибшие в сражениях. - Здесь и далее примет,р.
Моторы реактивного самолета взревели еще прежде, чем все восемь пассажиров взошли на борт, и они не
успели пристегнуть ремни, как самолет уже катил по полю. Только те, кто летает нерейсовыми самолетами,
знают, сколько на этом экономится времени.
Несмотря на скорость, с какой бежал самолет, все тотчас достали чемоданчики и, еще прежде чем он
вырулил на взлетную полосу, уже раскрыли их у себя на коленях.
Вице-президент выступил первым.
     - Нас не удовлетворяют результаты этого месяца по Северо-Востоку. Цифры вам известны, как и мне. Я
хочу знать, почему это происходит. И хочу, чтобы мне сказали, какие приняты меры.
Самолет к этому времени уже поднялся в воздух.
Солнце наполовину вышло из-за горизонта - тускло-красное, оно разгоралось среди быстро мчавшихся
серых облаков.
Под набиравшим высоту самолетом в свете раннего утра лежал большой город с его пригородами: центр
Детройта, оазис величиной с квадратную милю, похожий на миниатюрный Манхэттен, и сразу за ним -
переплетение унылых улиц, зданий, заводов, жилых домов, шоссе, в большинстве заляпанных грязью, -
огромные авгиевы конюшни, на чистку которых не хватает средств. К западу от центра - более чистый, более
зеленый Дирборн, приютивший гигантский промышленный комплекс на берегу реки Руж; по контрасту с ним
на востоке - Гросс-Пойнт, весь в деревьях, в подстриженных газонах, рай богачей; на юге - дымный
промышленный Уайандотт; а в излучине реки Детройт - Белл-Айл, лежащий на воде словно нагруженная серо-
зеленая баржа. На канадской стороне реки - прокопченный Уиндэор, не уступающий по уродству худшим из
своих американских старших партнеров.
При дневном свете видно было, как во всех этих городах и вокруг них мчатся машины. Десятки тысяч машин, и
в них, словно армия муравьев (или пеструшек - в зависимости от того, с какой высоты смотреть), - рабочие
дневной смены, клерки, чиновники высших рангов и прочие, которых ждут бесчисленные фабрики и заводы,
большие и маленькие, и новый производственный день.
     *  *
В стране начался еще один день выпуска автомобилей, регулируемого и контролируемого из Детройта, и на
гигантском рекламном табло фирмы автопокрышек "Гуд еар" у оживленного пересечения двух шоссе - Эдзела
Форда и Уолтера Крайслера - замелькали цифры в пять футов высотой. Счетчик-великан поминутно отмечал,
сколько автомобилей выпущено на данный момент в масштабах всей страны. Как только где-нибудь с
конвейера сходила готовая машина, на счетчике выскакивала новая цифра.
Двадцать девять заводов на востоке страны уже приступили к работе - это их показатели отмечались
сейчас на табло. Скоро к ним присоединятся тринадцать заводов по сборке автомобилей на Среднем Западе и
еще шесть - в Калифорнии, и счетчик завертится быстрее. Для местных автомобилистов это рекламное табло
было то же, что цифры кровяного давления для врача или индекс Доу-Джонса - для маклера. На автостоянках
ежедневно заключались пари по итогам производства машин за утреннюю и вечернюю смены.
Ближе всего к табло, на расстоянии приблизительно мили, находились заводы "Крайслера" в Хэмтрэмке -
там начиная с шести утра с конвейера ежечасно сходило свыше ста "доджей" и "плимутов".
Было время, когда председатель совета директоров фирмы "Крайслер" являлся на завод, чтобы лично
присутствовать при запуске конвейера и контролировать качество продукции. Однако теперь он это делал
редко и в это утро все еще сидел дома, просматривая "Уолл-стрит джор-нэл" и потягивая кофе, который
принесла ему жена, прежде чем отправиться в город на утреннее заседание Лиги искусств.
В ту далекую пору глава фирмы "Крайслер" (его тогда лишь недавно назначили президентом) целые дни
проводил на заводах, отчасти потому, что захиревшая, утратившая стимул корпорация требовала
энергичного руководства, а отчасти потому, что он решил избавиться от ярлыка "бухгалтер", который
наклеивали на всякого, добравшего
ся до высокого поста через финансы, а не через продажу автомобилей или создание их. Фирма "Крайслер" под
его руководством пережила и взлеты, и падения. Был шестилетний период, когда она полностью завоевала
доверие акционеров; затем зазвенели колокола финансового краха;
затем снова - ценой жесткой экономии, огромных усилий и пота - напряжение удалось снять, так что даже
нашлись люди, которые утверждали, что компания куда лучше работает в сложные и требующие жесткой
экономии времена. Так или иначе теперь уже никто не считал, что узконосая "пентастар" фирмы "Крайслер" не
сумеет удержаться на орбите, - это было немалое достижение, дававшее возможность председателю совета
директоров меньше суетиться, больше думать и читать то, что он хочет.
А он читал последние излияния Эмерсона Вэйла, правда, поданные в "Уолл-стриг джорнэл" менее
броско, чем в "Детройт фри пресс". Но Вэйл нагонял на него скуку. Он считал, что идеи Вэйла затасканны
и неоригинальны, и потому, пробежав глазами статью, стал внимательно изучать спрос и предложения на
недвижимость, что для него было куда интереснее. Еще мало кто знал, что за последние несколько лет
фирма скупила огромные земельные площади, по сути дела, создав настоящую империю, в результате
чего компания не только приобретала более многообразный характер, но через два-три десятка лет могла
(во всяком случае, такая у нее была мечта) превратиться из младшего члена Большой тройки в компанию,
равную "Дженерал моторе", а то и более крупную.
А пока - и на этот счет председатель совета директоров мог быть абсолютно спокоен - заводы фирмы
"Крайслер" в Хэмтрэмке и в других местах непрерывно продолжали выпуск автомобилей.
Словом, Большая тройка в это утро, как и во все другие дни, выдавала с конвейера обычный поток
машин, а младшая их сестра, "Америкэн моторе", со своего завода на севере Висконсина вливала в этот общий
поток свой ма-ленький ручеек "эмбэсседоров", "хорнетов", "джейвели-нов", "гремлинов" и им подобных.

2

     На сборочном автомобильном заводе, что расположен к северу от шоссе Фишера, заместитель директора -
седеющий ветеран автомобилестроения Мэтт Залески - искренне обрадовался, вспомнив, что сегодня среда.
Обрадовался он не потому, что день обещал быть легким, без особых проблем и отчаянной борьбы за
выживание, - таких дней у него не бывало. Вечером он, как всегда, поедет, усталый, домой с ощущением, что
ему гораздо больше пятидесяти трех лет и что он провел еще один день словно в раскаленной печи. Иной раз
Мэтгу Залески так хотелось вернуть молодью годы, когда он был полон энергии и еще только начинал работать
в автомобильной промышленности или летал на бомбардировщике во время второй мировой войны.
Оглядываясь на прожитые годы, он нередко ловил себя на мысли, что в военное время, хоть он и был в Европе в
самой гуще сражений и совершил там немало боевых вылетов, ему все же не доводилось попадать в такие
переплеты, как теперь, в мирные времена.
Уже сейчас, за те несколько минут, что он находился в своей застекленной конторке на антресолях
сборочного цеха, еще не успев снять пальто, он пробежал глазами бумагу с красной отметиной, лежавшую у
него на столе. Это была жалоба профсоюза, которая, если ее быстро и по-деловому не разобрать, может
привести к массовому прекращению работы. В лежавшей рядом пачке бумаг наверняка найдется еще немало
такого, над чем придется поломать голову: тут будет и нехватка материалов (а всегда чего-то не хватает,
каждый день), и претензии контроля К качеству, и поломка машин, а может, и что-нибудь совсем уж
непредвиденное, из-за чего может остановиться конвейер и прекратиться выпуск продукции.
Залески с размаху грузно опустился в кресло за серым металлическим столом: он всегда делал все вот так
     - рывками. Он услышал, как застонало кресло, напоминая о том, что он стал слишком тяжел и что у него
появился солидный животик, "Да, - не без стыда подумал Мэтт, -
ни за что мне теперь не втиснуться в узкий носовой отсек "Б-17". Он все надеялся, что тревоги и заботы
уберут лишний вес. а на самом деле получалось наоборот: он явно пополнел с тех пор, как умерла Фрида, и по
ночам, терзаясь одиночеством, стал заглядывать в холодильник, чтобы чего-нибудь пощипать.
Но по крайней мере сегодня хоть среда. Начинать надо с главного. Он включил селектор и вызвал
заводоуправление, так как его секретарша еще не пришла. Ему ответил табельщик.
     - Мне нужны Паркленд и представитель профсоюза, - сказал он. - Разыщите их и попросите побыстрее
зайти ко мне.
Паркленда все знали - это мар. А о том, какой представитель профсоюза потребовался Мэтту Залески,
тоже нетрудно было догадаться, поскольку всем уже наверняка известно о докладной с красной отметиной,
лежавшей перед ним. На заводе дурные вести разносятся с быстротой пожара.
Нетронутая груда бумаг на столе, за которые ему вскоре предстоит взяться, вернула Залески к мрачным
размышлениям о том, сколько разных причин может вызвать остановку конвейера.
А остановка конвейера, прекращение выпуска продукции по любой причине были для Мэтта Залески все
равно что нож в спину. Его обязанность, его raison d'etre' как раз и заключались в том, чтобы обеспечивать
бесперебойную работу конвейера, с которого каждую минуту должна сходить готовая машина, и никому нет
дела до того, как ему приходится крутиться, нередко чувствуя себя словно жонглер, подбрасывающий
одновременно пятнадцать шаров. Начальство не интересуют ни его ухищрения, ни оправдания. Ему подавай
лишь одно: квоты, показатели ежедневного выпуска продукции и производственных затрат. И если конвейер
останавливался, Залески сразу об этом узнавал. Каждая потерянная минута означала, что
     * Смысл существованияр.).
завод недодал целый автомобиль и упущенного уже не наверстать. Таким образом, двух- или
трехминутный простой обходился в тысячи долларов, при этом жалованье рабочим продолжало идти, как
продолжали расти и прочие расходы.
Но по крайней мере сегодня хоть среда.
Щелкнул селер.
     - Они идут, мистер Залески.
Он коротко буркнул что-то в ответ.
Почему Мэтт Залески любил среды, объяснить было просто. Два дня отделяют среду от понедельника и
столько же от пятницы.
А понедельники и пятницы на автомобильных заводах из-за прогулов - самые тяжелые для начальства дни.
Каждый понедельник куда больше рабочих, чем в любой другой день, не является на работу; а за
понедельником по числу прогульщиков следует пятница. Дело в том, что по четвергам обычно выдают
жалованье, и многие рабочие предаются трехдневному запою или принимают наркотики, а в понедельник
отсыпаются или приходят в себя.
Таким образом, по понедельникам и пятницам все проблемы отступают на второй план, кроме одной,
самой главной: как обеспечить выпуск продукции, несмотря на критическую нехватку рабочих. Людей
переставляют, точно пешки на шахматной доске. Некоторых перебрасывают с той работы, к которой они
привыкли, на ту, которой они раньше никогда не выполняли. Рабочим, обычно завинчивающим гайки на
колесах, могут поручить установку передних крыльев, дав перед этим лишь минимальные инструкции, а то
и никаких. Даже рабочих без особой квалификации, напрр. занятых погрузкой машин или уборкой
помещений или взятых прямо из конторы по найму, могут направить туда, где образуется прорыв. И они
иногда быстро осваиваются со своими временными обязанностями, а иногда целую смену пытаются
приладить вверх тормашками шланг обогревателя или какую-нибудь другую деталь.
Это, естественно, не может не сказаться на качестве. Поэтому большинство машин, выпущенных в понедельник
и пятницу, собраны кое-как, с "запланированными" дефектами, и те, кто в курсе дела, избегают их, как гнилого
мяса. Некоторые наиболее крупные оптовики, которым известно это обстоятельство и с которыми фирмы
считаются ввиду объема их закупок, обычно требуют для наиболее уважаемых клиентов машины, собранные во
вторник, среду или четверг, и сведущие покупатели обращаются именно к таким оптовикам, чтобы получить
приличную машину. Сборка автомобилей для служащих компании и их друзей производится только в те же дни.
Дверь конторки, где сидел Залески, резко распахнулась. и в комнату - без стука - вошел Паркленд.
Это был широкоплечий, ширококостный мужчина лет сорока, иными словами, на пятнадцать лет моложе
Мэтта Залески. Учись он в колледже, он вполне мог бы быть защитником в футбольной команде, и вид у него
был авторитетный в противоположность многим нынешним мастерам на заводе. Сейчас он был явно настроен
на боевой лад - точно ждал неприятностей и приготовился встретить их. Лицо его пылало. Под правой скулой,
как заметил Залески, темнел синяк.
Решив не обращать внимания на то, что Паркленд вошел без стука, заместитель директора указал ему на
кресло.
     - Избавь свои ноги от необходимости держать такую махину и поостынь немного.
Некоторое время они в упор смотрели друг на друга поверх письменного стола.
     - Я готов выслушать твою версию. - сказал Залески. - но только живо, потому как, судя по этой штуке.
     - и он постучал пальцем по докладной с красной отметиной. - ты нас всех втравил в такую историю...
     - Ни черта я не втравил! - Глаза Паркленда гневно сверкнули, кровь прихлынула к лицу. - Я уволил
этого парня, потому что он ударил меня. Больше того: я не намерен отменять свое решение, и если ты человек
смелый или справедливый, то лучше поддержи меня.
Мэтт Залески взревел, как бык, чему он научился, разговаривая в цехах.
     - Прекрати нести чушь, немедленно! - Не желал он, чтобы кто-то диктовал ему, как себя вести. Но он
тотчас
взял себя в руки и пробурчал: - Я сказал: поостынь! Когда придет срок. я сам решу, кого поддержать и почему.
Так что прекрати нести эту чушь насчет того, кто смелый и кто справедливый. Ясно?
Взгляды их скрестились. Паркленд первый опустил глаза.
     - Ну ладно, Фрэнк, - сказал Залески. - Начнем сначала, давай рассказывай все по порядку.
Они с Франком Парклендом давно знали друг друга. У мастера была хорошая репутация, и он обычно был
справедлив к рабочим. Только что-то из ряда вон выходящее;
могло так взбесить его.
     - Один из рабочих сошел со своего места, - принялся объяснять Паркленд. - Затягивал болты на рулевой
колонке. По-моему, он новенький, вот и закопался, а конвейер-то уходит, вот он и напирал на впереди стоящего.
Я велел ему стать на место.
Залески понимающе кивнул. Такое случается нередко. Какой-нибудь рабочий выполняет ту или иную
операцию на несколько секунд дольше, чем требуется. В результате по мере того, как машины продвигаются по
конвейеру, он все больше выбивается из ритма и вскоре оказывается рядом с другим рабочим, выполняющим
другую операцию. Мастер, заметив непорядок, обычно помогает новичку вернуться на место-
     - Дальше, дальше!.. - нетерпеливо сказал Залески. В эту минуту дверь конторки снова распахнулась и
вошел представитель профсоюза. Он был маленький, розовощекий, суетливый, в очках с толстыми стеклами.
Звали его Иллас; всего несколько месяцев назад он еще сам работал на конвейере.
     - Доброе утро. - поздоровался он с Мэттом Залески. Паркленду же, только кивнул.
     -- Мы как раз подбираемся к сути, - заметил Залески, указывая вновь прибывшему на кресло.
     - Вы сберегли бы массу времени, если б прочли нашу жалобу, - сказал Иллас.
     - Я ее прочел. Но иной раз не мешает выслушать и другую сторону. - И Залески жестом предложил Парк-
ленду продолжать.
i - Все, что я сделал, - сказал мастер, - это подозвал другого парня и сказал ему: "Помоги-ка этому малому
вернуться на место".
     - Ну и врешь! - Профсоюзный босс нахохлился и резко повернулся к Залески. - На самом деле он
сказал:
"Верни этого сопляка на место!" И сказано это было про нашего черного собрата, которому такое обращение
особенно обидно.
     - О Господи! - В голосе Паркленда звучали злость И раздражение. - Да неужели ты думаешь, я этого не
знаю? Ты что, считаешь, что за время работы здесь я еще не научился не употреблять это слово?
     - Но ты же его употребил, верно?
     - Возможно, все может быть. Не могу сказать ни да, ни нет, потому что, истинная правда, не помню. Но
если даже я так и сказал, то без всякого дурного умысла. Просто с языка сорвалось - и все.
Профсоюзный босс передернул плечами.
     - Это ты сейчас мне вкручиваешь.
     - Ничего я тебе не вкручиваю, сукин сын! Иллас поднялся.
     - Мистер Залески, я ведь тут нахожусь в официальном качестве - как представитель Объединенного
профсоюза автомобилестроительных рабочих. Если со мной будут так разговаривать...
     - Больше этого не случится, - сказал заместитель директора. - Будь любезен, сядь-ка, и пока мы будем
обсуждать этот вопрос, я бы посоветовал тебе самому не злоупотреблять словом "врешь".
От досады Паркленд изо всей силы ударил кулаком по столу.
     - Я же сказал, что ничего я не вкручиваю, и так оно и есть. Да и сам парень не обратил бы на это
внимания, если бы вокруг не подняли шум.
     - Он, во всяком случае, говорит другое, - вставил Иллас.
     - Сейчас, может, и говорит. - Паркленд повернулся к. Залески. - Послушай, Мэтт, этот парень - еще
совсем ребенок. Чернокожий мальчишка лет семнадцати. Я против
него ничего не имею: работает он, правда, медленно, но с делом справляется. У меня братишка ему
ровесник. Я, когда прихожу домой, всегда спрашиваю: "А где сопляк?" Никому и в голову не приходит на
это обижаться. Да и тут все было бы в порядке, не вмешайся тот, другой - Ньюкерк.
     - Значит, ты все же признаешь, что употребил слово "сопляк"?
     - Окей, окей, употребил, - устало сказал Мэтт За-лески. - Давайте все признаем, что так.
Залески старался сдерживаться, как делал всегда, когда на заводе возникали расовые конфликты. Сам
он терпеть не мог "черномазых" - эти предубеждения привила ему жизнь в густо населенном поляками
пригороде Уайандотта, где он родился. Там поляки смотрели на негров с презрением, считая их людьми
ненадежными, и все беспорядки приписывали им. Черные, в свою очередь, ненавидели поляков, и эта
застарелая вражда чувствовалась и по сей день в Детройте. Однако Залески вынужден был подавлять свои
инстинкты:
когда ты командуешь таким заводом, где полно цветных, нельзя выставлять напоказ свои чувства - во
всяком случае, часто. Как раз сейчас, после последних слов Илласа, Мэтту Залески очень хотелось сказать:
"Ну и что, если он назвал его сопляком? Ну что туг такого особенного? Раз мастер сказал, значит, паршивец
должен был вернуться на место". Но Залески понимал, что, скажи он такое, его слова будут тут же повторены
и шум поднимется еще больший.
И поэтому он лишь буркнул:
     - Важно то, что произошло потом.
     - Видишь ли, - сказал Паркленд, - мне и в голову не приходило, что до такого может дойти. Мы ведь
почти вернули того парня на место, когда появился этот тяжеловес - Ньюкерк.
     - Он тоже наш черный собрат. - вставил Иллас.
     - Ньюкерк работал много дальше на конвейере. Он даже и не слышал ничего - кто-то рассказал ему. Он
подошел. обозвал меня расистской свиньей и дал затрещину. - Мастер дотронулся до кровоподтека на щеке,
которая за то время, что он находился в конторке, заметно распухла.
     - А ты его ударил в ответ? - резко спросил Залески.
     - Нет.
     - Хорошо, что у тебя хоть на это ума хватило.
     - Хватило, хватило. - сказал Паркленд. - Я уволил Ньюкерка. Тут же, на месте. Поднять руку на
мастера - такое еще никому не сходило.
     - Ну. это как сказать, - вмешался Иллас. - Тут многое зависит от обстоятельств. А если человека
спровоцировали?
Мэтт Залески почесал затылок - просто удивительно, что при такой работе у него еще не вылезли все
волосы. Эту вонючую историю должен был бы расхлебывать Маккер-нон, директор завода, но его не было. Он
находился за десять миль отсюда, в штабе, где проходило сверхсекретное совещание по поводу "Ориона",
новой модели, которая вскоре будет запущена в производство. Иногда Мэтту Залески казалось, что Маккернон
просто взял и самовольно ушел на пенсию, хотя официально до этого оставалось еще полгода.
И теперь этот "крошка" - завод очутился на попечении Мэтта Залески, и хлопот с ним не оберешься. К
тому же Залески знал, что после ухода Маккернона на пенсию его не сделают директором. Его уже вызывали и
знакомили с квалификационной картой. Данные на каждого сотрудника записывались в книге с кожаным
переплетом, которая всегда лежала на столе вице-президента, занимавшегося вопросами производства. Всякий
раз, когда открывалась вакансия или возникала возможность кадровых перемещений, вице-президент листал
эту книгу. На странице, отведенной для Мэтта Залески, под его фотографией и краткими биографическими
сведениями значилось: "Деловые качества полностью соответствуют занимаемому ныне служебному
положению".
Все в компании знали, что эта вроде бы невинная формулировка равносильна тому, что человека
"положили на полку". На самом деле она значила: этот человек достиг своего потолка. Он, возможно, всю
жизнь просидит на этом месте, но продвижения не получит.
По правилам, сотруднику, в чьем личном деле появлялось такое заключение, обязаны были об этом сообщить.
Так несколько месяцев назад Мэтту Залески стало известно, что он никогда не поднимется выше заместителя
директора. Вначале он был страшно разочарован, но теперь свыкся с этой мыслью и понял, почему ему нечего
ждать повышения. Ведь он - старая калоша, один из последних представителей исчезающей породы, которых
начальство и советы директоров не желают больше видеть на руководящих постах. Своего нынешнего
положения Залески достиг, пройдя весь путь от простого рабочего до заместителя директора завода через все
промежуточные стадии - инспектор, мастер, начальник цеха; теперь лишь немногие руководители добивались
своего места таким путем. У него не было диплома инженера, поскольку он не окончил школу, когда началась
вторая мировая война. Правда, он получил его после войны - благодаря вечерней школе и кредитам, которые
давали бывшим солдатам, а затем, будучи человеком честолюбивым, как большинство людей его поколения,
которые вышли живыми из Fes-tung Europa * и избегли других опасностей, начал свое восхождение по
социальной лестнице. Но, как признавал сам Залески, он потерял слишком много времени и начал слишком
поздно. На руководящие посты в автомобильных компаниях - и тогда, и сейчас - ставили людей молодых,
способных, которые свеженькими и напористыми попадали прямиком из колледжа в личный кабинет,
Но это еще не причина, чтобы Маккернону, пока еще возглавлявшему завод, устраниться - пусть даже
непреднамеренно - от разбирательства возникшего конфликта. И Залески колебался. Он вправе был послать за
Маккер-ноном и мог сделать это немедля - достаточно снять телефонную трубку.
Два соображения удерживали его. Во-первых, как он сам себе признался, гордость: Залески прекрасно
понимал, что может справиться с ситуацией не хуже Маккернона. И во-вторых, инстинкт подсказывал ему, что
для этого нет времени.
     - А чего добивается профсоюз? - внезапно спросил Залески Илласа.
Крепость Европа (нем.).
     - Ну, я толковал с председателем нашего местного...
     - Давай это опустим, - перебил его Залески. - Мы оба прекрасно понимаем, что должна быть отправная
точка. Так чего же вы хотите?
     - Хорошо. - сказал представитель профсоюза. - Мы, категорически требуем выполнения трех пунктов.
Во-первых, немедленного восстановления на работе нашего собрата Ныокерка - с компенсацией за простой.
Во-вторых, извинения обоим потерпевшим. И в-третьих, снятия Паркленда с должности мастера.
Паркленд, развалившийся было в кресле, даже привскочил.
     - Ей-богу, вы хотите совсем немногого!.. Могу ли я поинтересоваться, - иронически осведомился он, -
когда мне извиняться: до увольнения или после?
     - Извинение должна принести компания, - сказал Иллас. - А уж хватит ли у тебя порядочности добавить
к этому свое собственное - не знаю.
     - Да, уж это буду я решать. И пусть никто, затаив дыхание, не стоит и не дожидается.
     - Если бы ты в свое время хоть немножечко затаил дыхание и подумал, мы б сейчас не распутывали всей
этой истории! - обрезал его Мэтт Залески.
     - Неужели ты хочешь сказать, что примешь эти его требования? - зло ткнув в сторону Илласа, спросил
мар.
     - Я пока еще ничего не сказал. Я пытаюсь разобраться, а для этого мне нужна дополнительная
информация. - Залески протянул руку и, загородив телефон, чтобы он не был виден двум его собеседникам,
набрал нр.
Когда в трубке послышался нужный ему голос, Залески спросил:
     - Как дела там у вас, внизу?
     - Мэтт? - тихо переспросил голос.
     - Угу...
Помимо голоса, до Залески отчетливо доносился шумовой фон - какофония звуков в цеху. Он всегда
поражался, как могут люди целый день существовать в таком грохоте. Он ведь стоял в свое время у конвейера,
прежде чем перейти в защищенную от шума конторку, но так и не смог привыкнуть к этому аду.
     - Положение прескверное, Мэтт, - сообщил его информр.
     - А что такое?
     - Смутьяны совсем разгулялись. Только, пожалуйста, не ссылайся на меня.
     - Я никогда этого не делаю, - сказал Залески. - И ты это знаешь.
Он слегка повернулся в кресле и увидел, что оба собеседника внимательно следят за выражением его лица.
Они, конечно, могут догадаться, хотя никогда не узнают наверняка, что он разговаривал с черным мастером.
Стэ-ном Лэтраппом, одним из полудюжины людей на заводе, которых Мэтт Залески больше всего уважал.
Отношения у них были странные, даже парадоксальные, так как вне завода Лэтрапп был активным борцом за
права черных, а одно время даже последователем Малкольма Экса *. Но на заводе он серьезно относился к
своим обязанностям, считая, что в автомобильной промышленности люди его расы могут достичь умом
большего, чем с помощью анархии. И вот за это-то Залески, первоначально настроенный против Лэтраппа, и
стал его уважать.
Однако в компании - это было скверно при нынешнем состоянии расовых отношений, - к сожалению,
было мало мастеров или руководителей из числа черных. Следовало бы предоставить им больше, гораздо
больше места, и все это понимали, однако многие черные рабочие вовсе не хотели занимать ответственные
должности, а то и просто боялись из-за молодых анархистов или же не были к таким повышениям готовы. Мэтг
Залески в минуты, когда его не одолевали предрассудки, частенько думал, что, если бы большие боссы
автомобильной промышленности смотрели, как положено руководителям, хоть немного вперед и еще в 40-50-
х годах начали программу обучения черных рабочих, на заводах теперь было бы куда больше Стэнов
Лэтраппов. А от такого, как ныне, положения вещей все только проигрывали.
     * Малкольм Экс (1925-1965) - американский религиозный и политический деятель, боровшийся за расовое равноправие; в последние
годы жизни - руководитель организации "Черные мусульмане".
     - Что же там замышляют? - спросил в телефон Залески.
     - По-моему, прекратить работу.
     - Когда?
     - Скорей всего с перерыва. Может, и раньше - только едва ли.
Голос мастера звучал так приглушенно, что Мэтту Залески приходилось напрягать слух. Он понимал всю
сложность положения Лэтраппа, которое усугублялось тем, что телефон находился рядом с конвейером, где
работали люди. Лэтраппа уже и так прозвали "белым ниггером":
среди его черных собратьев были такие, которых возмущало то, что человека их расы поставили на
ответственное место, и они вовсе не считали, что не правы. Залески, понимая это, не хотел еще больше
осложнять жизнь Стэну Лэтраппу, но еще два-три вопроса должен был ему задать.
     - А что, возможна оттяжка? - спросил Залески.
     - Да. Смутьяны хотят, чтобы весь завод прекратил работу.
     - Агитация идет полным ходом?
     - С такой скоростью, словно мы все еще пользуемся телеграфом джунглей.
     - А хоть кто-нибудь сказал им, что это противозаконно?
     - У вас в запасе есть еще шуточки? - спросил Лэтрапп.
     - Нет. - Залески вздохнул. - Так или иначе - спасибо. - И повесил трубку.
Значит, инстинкт не обманул его. Времени терять было нельзя: конфликт с рабочими на расовой почве
подобен короткому запальному шнуру. Если смутьянам удастся прекратить работу, пройдет не один день.
прежде чем все утрясется и люди вернутся на свои места. Пусть забастовка охватит только черных рабочих, и
даже не всех - выпуск продукции все равно может прекратиться. А Мэтт Залески обязан был давать
продукцию во что бы то ни стало.: - - Не поддавайся на их угрозы, Мэтт! - вдруг взмолился Паркленд.
словно прочитав его мысли. - Пусть какие-то Доди бросят работу и у нас будут неприятности. Но за принцип.
право же, стоит иной раз постоять, так ведь?
     - Иной раз стоит, - сказал Залески. - Не мешает только знать, какой принцип ты отстаиваешь и в
подходящий ли момент.
     - Справедливость - штука хорошая, - сказал Парк-ленд, - только она бывает двоякой. - И,
перегнувшись через стол, он взволнованно заговорил, обращаясь к Мэтту Залески и время от времени
поглядывая на представителя профсоюза: - Ладно, допустим, я был жестковат с теми парнями на
конвейере, потому что такое уж у меня место. Мастер - он ведь стоит посередке, ему со всех сторон
достается. Ты. Мэтт, и твои люди каждый день держите нас за горло, требуете: "Давай, давай больше
автомобилей!" А кроме вас, есть еще контроль качества, и он говорит: "То, что вы быстро собираете
машины, - это здорово, но надо собирать их лучше". А потом ведь есть рабочие - в том числе Ныокерк и
ребята вроде него, и мастеру со всеми ними надо ладить, да и с профсоюзом тоже ухо держать востро,
особенно если шагнешь не так, а бывает, и без всякой причины. Дело это нелегкое, и приходится быть
жестким - иначе не проживешь. Но при этом я всегда справедлив. Я ни разу не смотрел на черного рабочего
иначе, потому что он - черный: мы ведь не на плантации, и я не надсмотрщик с кнутом. В данном же случае
все мое преступление, насколько я понимаю, сводится к тому, что я назвал черного парня сопляком. Я не
говорил, чтобы он отправлялся собирать хлопок или чистить ботинки. Я просто помог ему справиться с
работой. Больше того, я готов признать, что жалею о том, что обозвал его сопляком, - ей-богу, с языка
сорвалось! Но только не насчет Ньюкерка. Если он не будет уволен, если ему сойдет то, что он поднял руку
на мастера, можете выбросить белый флаг и распроститься с дисциплиной на заводе. Справедливость
требует, чтоб его уволили.
     - В том, что ты говоришь, две-три здравые мысли есть, - заметил Залески. По иронии судьбы, Фрэнк
Парк-ленд был действительно всегда справедлив к черным рабочим, он был даже справедливее многих других.
     - Ну а что ты на это скажешь? - обратился он к Илласу.
Представитель профсоюза посмотрел на него сквозь очки с толстыми стеклами.
     - Я ведь уже изложил позицию профсоюза, мистер Залески.
     - А если я отвергну твои требования, если я решу поддержать Фрэнка - он ведь говорит, что я должен его
поддержать, - что тогда?
     - Мы вынуждены будем пойти с нашей жалобой дальше, - сухо сказал Иллас.
     - 0кей! - Заместитель директора кивнул. - Это ваше право. Только на всю эту процедуру по разбору
жалобы может уйти дней тридцать, а то и больше. Тем временем все продолжают работать.
     - Естественно. В коллективном соглашении сказано...
     - Можешь мне не говорить, что сказано в коллективном соглашении! - взорвался Залески. - Там
сказано, что все продолжают работу, пока идут переговоры. Но уже сейчас многие из твоих людей собираются
нарушить контракт и покинуть свое рабочее место.
Иллас впервые выказал смущение.
     - Наш профсоюз не одобряет стихийных забастовок.
     - Черт тебя побери! Тогда сделай так, чтобы забастовки не было!
     - Если вы сдержите слово, я поговорю с людьми.
     - Разговоры тут не помогут. Ты это знаешь, и я знаю. - Залески в упор глядел на представителя
профсоюза - Розовое лицо Илласа слегка побледнело: он явно был не в восторге от перспективы разговора с
некоторыми черными активистами при их нынешнем настроении.
Профсоюз, как отлично понимал Мэтт Залески, в подобного рода ситуациях оказывался в сложном
положении. Если он не поддерживал черных, то черные могли обвинить профсоюзных лидеров в расовых
предрассудках и в том, что они - "лакеи при начальстве". Однако если профсоюз оказывал им слишком
большую поддержку, он мог с точки зрения юридической оказаться в более чем сложном положении, став
участником стихийной забастовки. А противозаконные забастовки были анафемой для таких руководителей
профсоюза автомобилестроительных рабочих, как Вудкок, фрейзер, Грейтхауз, Бэннон и другие, создавших
себе репутацию людей, которые умеют жестко вести переговоры, но,29
раз достигнув соглашения, соблюдают его и утрясают разногласия должным путем. Стихийные забастовки
расшатывали позицию профсоюза и подрывали его способность добиваться уступок путем переговоров.
     - Руководство профсоюза не поблагодарит тебя, если мы не сумеем удержать ситуацию в руках, -
продолжал Мэтт Залески. - - А добиться этого можно только одним путем: мы должны здесь прийти к
соглашению, потом спуститься вниз и объявить о нем.
     - Все зависит от того, к какому соглашению мы придем, - сказал Иллас. Но было ясно, что он взвешивает
слова Залески.
А Мэтт Залески про себя уже решил, о чем они должны договориться, и знал, что никому из присутствующих
это не придется по душе, в том числе и ему самому. Ничего не поделаешь, мрачно думал он, такие уж проклятые
наступили времена, что человеку приходится прятать в карман и свою гордость, и убеждения, если он хочет,
чтобы завод продолжал работать.
И он решительно объявил:
     - Никого не увольняем. Ныокерк возвращается на свое место, но отныне он будет знать, что руками надо
работать, а не махать в воздухе. - Заместитель директора в упор посмотрел на Илласа. - И я хочу, чтоб и ты, и
Нькжерк твердо запомнили, что в следующий раз он вылетает без всяких разговоров. А сейчас, прежде чем он
вернется на место, я сам с ним поговорю.
     - И ему заплатят за потерянное время? - По лицу профсоюзного босса пробежала победоносная
улыбка.
     - А он все еще на заводе?
     -Да.
Залески помедлил, затем нехотя кивнул.
     - 0кей, при условии, что он доработает до конца смены. Но чтоб больше никаких разговоров по поводу
замены Фрэнка. - Он повернулся к Паркленду. - Ты же сделаешь то, что мне обещал: поговоришь с
парнишкой. Скажи ему, что ты назвал его так по ошибке.
     - Иначе говоря, принеси ему извинения, - сказал Иллас.
     Фрэнк Паркленд в бешенстве посмотрел на обоих.
     - Ну и слизняки же вы оба!
     - Полегче! - предупредил его Залески.
     - Еще чего - полегче! - Громадина-мастер поднялся на ноги и, возвышаясь над заместителем директора,
бросил ему через стол. как плюнул: - Это ты все думаешь - как бы полегче, потому что слишком ты большой
трус, чтоб постоять за то, что, ты знаешь, правильно.
     - Я не намерен с этим мириться! - весь налившись краской, взревел Залески. - Хватит! Ты меня
слышал?
     - Слышал. - В голосе и во взгляде Паркленда было презрение. - Но не нравится мне то, что я слышал,
и то, что носом чую.
     - В таком случае, может, ты хотел бы, чтоб тебя уволили?
     - Может быть, - сказал мар. - Возможно, в другом месте воздух будет почище.
     - Нигде он не чище, - буркнул Залески. - Иной раз всюду воняет одинаково.
Вспышка прошла, и Мэтт Залески уже взял себя в руки. Он вовсе не собирался увольнять Паркленда, это
было бы совсем уж несправедливо, да и хорошего мастера найти не так-то просто. Сам Паркленд, сколько бы
ни грозился, тоже не уйдет, в этом Залески был уверен. Он знал семейные обстоятельства Фрэнка Паркленда,
знал, что тот каждую неделю должен приносить домой получку, да и в компании давно работает, а этим не
бросаются.
Но на какое-то мгновение слова Паркленда насчет трусости больно уязвили Залески. Ему хотелось
крикнуть, что Фрэнку Паркленду было всего десять лет и он был сопливым мальчишкой, когда он. Мэтт
Залески, уже летал на бомбардировщиках над Европой, никогда не зная, в какую минуту его может
прострочить зенитным огнем, - пуля прошьет фюзеляж, затем войдет ему в живот, или в лицо, или в бедра -
и их "Б-17-Ф" камнем полетит вниз с высоты двадцати пяти тысяч футов и, подобно многим машинам
Восьмой воздушной армии, сгорит на глазах у товарищей... "Так что дважды подумай, сынок, кого ты
обзываешь трусом, и запомни, что это я, а не ты, отвечаю за работу
завода, независимо от того, сколько я при этом глотаю желчи!.." Но ничего этого Залески не сказал, понимая:
то, о чем он подумал, было давно и уже не имеет никакого отношения к настоящему, идеи и шкала ценностей
изменились, встали на голову; а потом трусость - она ведь бывает разная, и, возможно, Фрэнк Паркленд прав
или хотя бы частично прав. И, недовольный собой, Залески сказал собеседникам:
     - Пошли вниз, утрясем это дело.
Они вышли из конторки: впереди - Залески, за ним - профсоюзный босс и позади - мрачный, злой
Фрэнк Парк-ленд. Как только они ступили на металлическую лестницу, которая вела с антресолей вниз, в цех,
грохот завода оглушающим водопадом обрушился на них.
Лестница обрывалась в том месте, где отдельные узлы приваривались к раме, на которой монтируется
готовый автомобиль. Здесь стоял такой звон, что людям, работавшим в нескольких футах друг от друга,
приходилось кричать, чтобы объясниться. Вокруг них - вверх и по сторонам - фейерверком разлетались бело-
синие искры. В стрекот сварочных агрегатов и пневматических молотков то и дело врывался свист сжатого
воздуха, этой животворной крови силовых механизмов. И в центре всей этой суеты, словно божество,
требующее поклонения, - безостановочно, дюйм за дюймом, продвигался конвр.
Троица шла вдоль конвейера - профсоюзный босс нагнал Мэтта Залески и зашагал рядом с ним. Они
продвигались быстрее конвейера и теперь шли мимо уже почти готовых машин. Здесь на каждом шасси был
установлен силовой агрегат, шасси скользило дальше, и там на него опускался кузов машины, - сборщики
говорят в таких случаях:
"Ну, спарились!" Мэтт Залески наметанным глазом окинул конвейер, проверяя, как идут основные моменты
операции.
Залески. Иллас и Паркленд шли дальше. Рабочие при их приближении поднимали голову или
поворачивались и смотрели на них. Некоторые здоровались, но таких было немного, и Залески отметил, что
большинство рабочих - как белые, так и черные - настроены мрачно. В воздухе чувствовалось напряжение,
атмосфера была накалена. Так
бывает на заводах - иногда без всяких оснований, а иногда по какой-нибудь совсем несущественной причине,
словно взрыв где-то назревает и достаточно маленькой трещинки, чтобы пар вырвался наружу. Мэтт Залески
знал, что социологи называют это реакцией на противоестественную монотонность.
Профсоюзный босс придал лицу суровое выражение - наверное, чтобы показать, что он лишь по
обязанности идет с начальством, но ему это вовсе не по душе.
     - Ну как, не скучаешь по конвейеру? - спросил его Залески.
     - - Нисколько, - сухо ответил Иллас.
Залески не сомневался, что так оно и есть. Посторонние, совершая экскурсию по заводу, часто думают, что
рабочие со временем привыкают к шуму, духоте, жаре, к напряженному темпу и бесконечному однообразию
работы. Залески не раз слышал, как взрослые посетители говорили пришедшим с ними детям про рабочих,
словно про зверей в зоопарке: "Они же привыкли. И обычно довольны своей работой. Они не променяли бы ее
ни на что другое".
Ему всякий раз хотелось крикнуть: "Не верьте этому, дети! Это ложь!"
Залески знал - как знают все связанные с автомобильным производством, - что лишь немногие из тех, кто
долго проработал на конвейере, согласились бы трудиться так всю жизнь. Обычно они рассматривают свое
пребывание там как нечто временное, пока не подвернется что-то получше. Однако для многих, особенно для
тех, у кого нет образования, это неосуществимая мечта. И западня захлопывается. Захлопывается на два замка:
с одной стороны, рабочий обрастает обязательствами - женится, появляются дети, плата за квартиру, за
обстановку, а с другой - в автомобильной промыш-ленности-зарвбвяи-выше, чем где-либо еще.
Но ни высота" заработки, ни довольно значительные дополнительные, льрспы не способны компенсировать
этот безрадостный, бездуховный труд, физически тяжкий и убийственно монотонный- одно и то же час за
часом, изо дня в день. Сам характер работы лишает человека гордости за то, что он делает. Рабочий на
конвейере никогда ничего не
завершает, не ставит точки: он ни разу не собирает автомобиль целиком, а лишь соединяет какие-то его
части - там прикрепил металлическую пластину, тут подложил шайбу под болт. Вечно та же пластина, та
же шайба, те же болты. Снова, и снова, и снова, и снова, и снова; при этом условия работы - учитывая
грохот и шум - таковы, что исключается какая-либо возможность общения, какой-либо дружеский обмен
репликами. По мере того как идут годы, многие хоть и ненавидят свою работу, но смиряются. Есть.
правда, такие, которые не выдерживают и сходят с ума. Но любить свою работу никто не любит.
Словом, рабочий на конвейере, будто узник, только и думает о том, как бы вырваться из этого ада. Одной
такой возможностью для него является прогул, другой - забастовка. И то и другое вносит разнообразие,
нарушает монотонность, а это - главное.
И сейчас заместитель директора понял, что настроение рабочих, возможно, не удастся сломать.
     - Помни. - сказал он Илласу, - мы договорились. Я хочу, чтобы ты поставил точку - и быстро. -
Представитель профсоюза молчал, и Залески добавил: -Сегодня ты должен бы радоваться. Ты добился того,
чего хотел.
     - Не всего.
     - Главного.
За этими словами скрывалось одно обстоятельство, о котором оба знали: некоторые рабочие, стремясь
удрать с конвейера, старались быть избранными на какую-нибудь освобожденную должность в профсоюзе, с
тем чтобы со временем занять в нем руководящий пост. Этот путь совсем недавно избрал и сам Иллас. Но.
попав на выборную должность в профсоюз, человек становится уже политической фигурой: он ищет
переизбрания и в промежутках между выборами вынужден маневрировать как политик, чтобы добиться
благорасположения своих избирателей. А избирают профсоюзного деятеля рабочие, вот он и стремится им
угодить. Именно этим был сейчас озабочен Иллас.
     - Где же этот тип - Ныокерк? - спросил его Залески. Они как раз подошли к тому месту конвейера, где
утром произошел инцидент.
     Иллас кивком указал на открытую площадку, где стояли несколько столов с пластмассовыми крышками и
стулья. Здесь рабочие с конвейера завтракали во время перерыва. В стороне были установлены автоматы,
отпускавшие кофе, безалкогольные напитки, конфеты. Место это было отделено прочерченной по полу полосой.
Сейчас там сидел один-един-ственный человек - огромный, грузный негр с дымящейся сигаретой в руке - и
смотрел на приближавшееся трио.
, - Так вот, - обратился Залески к Илласу, - скажи ему, что он может вернуться на свое рабочее место, да не
забудь добавить, на каких условиях. Когда закончишь разговор, пусть подойдет ко мне.
     - Ладно, - сказал Иллас, шагнул за линию и, улыбаясь, двинулся к столику, за которым сидел великан.
А Фрэш. Паркленд направился прямиком к молодому негру, по-прежнему работавшему на конвейере. И
сейчас что-то усиленно ему втолковывал. Тот смущенно слушал. потом робко улыбнулся и кивнул. Мастер
тронул парня за плечо и указал на Илласа и Ньюкерка, все еще сидевших на площадке за столиком,
пригнувшись друг к другу. Парень снова осклабился. Мастер протянул ему руку; немного помедлив. тот пожал
ее. А Мэтт Залески, наблюдая все это, подумал: сумел ли бы он на месте Паркленда так лихо провести это дело?
     - Привет, босс! - донесся до Мэтта голос с другой стороны конвейера. Он обернулся.
Голос принадлежал контролеру по внутренней отделке, человеку небольшого росточка, поразительно
похожему на Гитлера и давно работавшему на конвейере. Товарищи, конечно. дали ему кличку Адольф, а тот -
как звали его на самом деле. Мэтт так и не вспомнил, - словно желая подчеркнуть сходство, даже прикрывал
прядью волос один глаз.
     - Привет, Адольф! - Мэтт перелез на другую сторону конвейера, осторожно пробравшись между желтой
машиной с откидным верхом и серо-зеленым седаном. - Ну, как сегодня кузова - на уровне?, - Бывало и
хуже, босс... Помните игры на первенство мира?
     - Лучше и не вспоминать.
V
     Игры на первенство мира, как и начало охотничьего сезона в Мичигане, были событиями, которых
автомобилестроители страшились больше всего. В эти периоды прогулы достигали апогея - даже мастера и
начальники цехов не составляли исключения. Качество резко падало, а когда шли игры на мировое первенство,
дело осложнялось еще и тем, что рабочие куда больше внимания уделяли карманным приемникам, чем своей
работе. Мэтт Залески помнил, как в 68-м году, во время игр на первенство, которое выиграли "Детройтские
тигры", он мрачно признался своей жене Фриде - это было за год до ее смерти: "Я бы не пожелал даже врагу
своему купить собранную сегодня машину".
     - Во всяком случае, с этим заказным все в порядке- - И Адольф (или как там его звали) на секунду
вскочил в серо-зеленый седан и тут же из него выскочил. За седаном шла ярко-оранжевая спортивная машина с
белыми сиденьями. - Наверняка для блондинки. Я бы не возражал с ней прокатиться, - хихикнул Адольф из
машины.
     - Я смотрю, ты и так достаточно катаешься, - крикнул ему Мэтт Залески.
     - Ну, а после того, как с ней прокачусь, придется меня оттуда силком вытаскивать. - Контролер выскочил
из машины, похлопывая себя по ляжкам и осклабясь: юмор на заводе был весьма примитивным.
Заместитель директора усмехнулся в тон ему, понимая, что рабочему за 8-часовую смену не так уж часто
удается с кем-нибудь словом перекинуться.
Адольф тем временем нырнул уже в другую машину. Залески был, конечно, прав, заметив, что контролер
достаточно катается, - недаром эту работу поручают людям, уже поднаторевшим на конвейере. Однако платят
за нее столько же, сколько и всем, и авторитета это человеку не прибавляет, а свои отрицательные стороны
имеет. Если контролер - человек добросовестный и делает замечание по поводу плохо выполненной работы,
он вызывает злость у других рабочих, и они уж найдут способ осложнить ему жизнь. Да и мастера тоже косо
смотрят на излишне старательного контролера, ревниво относясь ко всему, что входит в сферу их компетенции,
На мастеров давит начальство - в том числе и Мэтт
Залески, - требуя, чтобы они выдавали положенную про-дртздию, и мастера склонны - да часто так и
поступают - игнорировать замечания контролеров. Мастер обычно бросает классическую фразу: "Да
пропусти ты", - и не отвечающая стандартам деталь или машина движется дальше по конвейеру; иной раз
ее выловит контроль, отвечающий за качество, а чаще всего - нет.
Залески заметил, что представитель профсоюза и Нью-керк встали из-за стола.
Он перевел взгляд на конвейер, и внимание его почему-то снова привлек серо-зеленый седан. Он решил
перед уходом из цеха повнимательнее обследовать эту машину.
Посмотрев вдоль конвейера, он заметил, что Фрэнк Парк-ленд стоит неподалеку от своей конторки: по
всей вероятности, он решил, что уже сыграл свою роль в разрешении конфликта, и вернулся к работе. "Что
ж, - подумал Залески, - наверное, мастер прав, только теперь ему труднее будет поддерживать
дисциплину. А черт, у каждого свои проблемы! И пусть Паркленд сам решает свои".
Залески перешел на другую сторону конвейера и увидел, что Ньюкерк и представитель профсоюза идут к
нему, Черный рабочий шел не спеша - сейчас он казался еще больше, чем когда сидел за столиком. Лицо у
него было широкое, с крупными чертами - под стать всей фигуре;
губы растягивала ухмылка.
     - Я сообщил брату Ныокерку об отмене увольнения, которой я добился для него, - сказал Иллас. - Он
со-гяасен вернуться на работу при условии, что ему заплатят за простой.
Заместитель директора кивнул: ему не хотелось лишать Ипласа лавров, и если он желает небольшое
недоразумение превратить в Битву за Перевал - что ж, пусть, Залески не станет возражать.
     - Только ухмылку эту я бы попросил убрать, - сказал он резко, обращаясь к Ныокерку. - Повода
для веселья я тут не вижу. - И добавил, обращаясь к Илласу: - Ты ему сказал, что в следующий раз дело
обернется для него куда печальнее?
     - Он все мне сказал. - заявил Ньюкерк. - Не сомневайтесь, больше такое не случится, если не будет
повода.
     - Что-то ты больно хорохоришься. - сказал Залес-ки. - Ведь тебя только что чуть не выгнали.
     - Откуда вы взяли, что я хорохорюсь, мистер? Возмущен я - вот что! Этого вам - никому из вас -
никогда не понять.
     - Я могу, черт побери, тоже возмутиться - и крепко, когда на заводе беспорядки, от которых страдает
работа! - огрызнулся Залески.
     - Нет, так возмутиться, чтоб душу жгло, вы не можете. Чтоб ярость кипела...
     - Знаешь, лучше ты меня не доводи. А то худо будет. Черный рабочий только покачал головой. Для такого
большого человека голос и движения у него были удивительно мягкие, только глаза горели ярким серо-
зеленым огнем.
     - Вы же не черный, откуда вам знать, какая бывает ярость, какое бывает возмущение... С самого рождения
в тебе точно миллион булавок сидит, и, когда какой-нибудь белый назовет тебя "сопляком", к этому миллиону
еще одна булавка прибавится.
     - Ну, ладно, ладно, - вмешался профсоюзный босс. - Мы ведь уже договорились. И нечего начинать все
сначала.
     - А ты заткнись! - рявкнул на него Ньюкерк. Глаза его с вызовом смотрели на заместителя директора.
А Мэтт Залески, кстати не впервые, подумал: "Неужто наш мир совсем обезумел?" Для таких, как
Ньюкерк, да и для миллионов других, включая его собственную дочь Барбару, все, что прежде имело значение,
     - такие понятия, как власть, порядок, уважение, высокие моральные качества, - все это просто перестало
существовать. А наглость. которую он уловил сейчас во взгляде и в тоне Ныокерка, стала нормой поведения.
Да и употребленные Ныокерком слова - "ярость", "так возмутиться, чтоб душу жгло" - стали расхожими
клише наряду с сотнями других выражений вроде: "пропасть между поколениями", "до чертиков
взвинченный", "распоясавшийся", "заведенный". Большинства этих словечек Мэтт Залески не понимал, и чем
чаще с ними сталкивался, тем меньше хотел понимать.
Вов эти новшества, которые превращали Мэтта в человека отсталого и которых он не в состоянии был
постичь, принижали его, создавали гнетущее настроение.
Как ни странно, он поставил сейчас на одну доску этого черного великана и свою прелестную
двадцатидевятилетнюю высокообразованную дочь Барбару. Будь Барбара здесь, она, не раздумывая,
безусловно, стала бы на сторону Ныокерка, а не отца. Господи, как бы ему хотелось хоть немного быть в чем-то
уверенным!
А он вовсе не был уверен, что справился как надо с создавшимся положением, и, хотя было еще раннее
утро, вдруг почувствовал, что страшно устал.
     - Отправляйся на свое место! - внезапно сказал он Ныокерку.
Как только Ньюкерк отошел. Иллас сказал:
     - Забастовки не будет. Людей уже оповещают, что она отменяется.
     - Мне что, надо сказать "спасибо"? - ядовито спросил Залески. - Поблагодарить вас за то, что меня не
прикончили?
Профсоюзный босс пожал плечами и направился к выходу.
А Залески вспомнил про заинтриговавший его серо-зеленый седан - машина уже продвинулась далеко
вперед по конвейеру. Но он быстро нагнал ее.
Он проверил документацию, в том числе графики сборки, висевшие в картонной папке спереди на
облицовке. Как он и ожидал, это оказалась не просто заказная машина, а машина "для приятеля мастера"..., Тут
уж все было совсем особое. И делалось это скрытно на любом заводе, причем такая машина обходилась по
крайней мере в несколько лишних сотен долларов. Мэтт Залески, обладавший способностью откладывать
в уме крохи разных сведений и потом соединять их, сразу смекнул, для кого предназначается серо-зеленый
седан.
Машину, готовили для представителя компании по связи с общественностью. По официальным
документам заказана была стандартная машина, почти без "добавок", а седан, как обычно выражались на
автомобильном заводе,
был ими просто напичкан. Даже при самом поверхностном осмотре Залески обнаружил роскошный руль,
многослойные белые шины, изящные колесные диски, светозащитное лобовое стекло, стереофонический
магнитофон - ничего этого в спецификации, которую он держал в руке, не значилось. Похоже также, что
машину покрывали двойным слоем краски, что, естественно, делало ее более долговечной. Это-то
обстоятельство и привлекло внимание Залески.
Объяснение почти наверняка крылось и в некоторых известных Мэтту Залески обстоятельствах. Две недели
назад один старший мастер выдавал свою дочь замуж. И этот самый представитель завода по связи с
общественностью разрекламировал состоявшееся бракосочетание, поместив фотографии в детройтских и
пригородных газетах. Отец невесты был в полном восторге - об этом говорили все на заводе.
Остальное было ясно без слов. Представитель завода по связи с общественностью без труда заранее узнает, в
какой день будет готова его машина. И затем позвонит "приятелю мастера", который устроил, чтобы к серо-
зеленому седану отнеслись на конвейере с особым вниманием.
Мэтг Залески знал, как ему следует поступить. Надо послать за мастером, проверить свои подозрения, а
потом написать докладную директору завода Маккернону, которому останется лишь принять по ней решение.
Тогда все силы ада будут выпущены наружу, и скандал разрастется, захватит - поскольку в нем замешан
представитель по связи с общественностью - даже начальство.
Поэтому Мэтг Залески знал, что никакой докладной он не напишет.
У него и без того хватает проблем. Взять хотя бы эту историю с Парклендом - Ныокерком - Илласом, да и
в его стеклянной клетке наверняка скопилось уже немало дел, помимо тех бумаг, что еще утром лежали на
столе. А он знал, что не просмотрел пока ни одной.
Тут Мэтг Залески вспомнил о выступлении Эмерсона Вэйла, этого круглого идиота, которое он слышал в
машине по радио, когда около часа назад ехал из Ройял-Оук
к себе на завод. Вэйл снова взял на мушку автомобильную промышленность. С каким бы удовольствием Мэтт
поставил его на несколько деньков у конвейера поработать в самом горячем месте, и пусть бы сукин сын на
себе узнал, что это такое - скольких усилий, огорчений, компромиссов, человеческой усталости требуется,
чтобы построить один автомобиль!
И Мэтг Залески, махнув рукой на серо-зеленый седан, пошел прочь. Когда руководишь таким заводом,
надо на какие-то вещи закрывать глаза, и это был как раз тот самый случай.
Одно утешение, что сегодня - среда.

3

     В 7.30 утра десятки тысяч людей в Большом Детройте трудились уже не один час. тогда как другие - либо
по прихоти, либо в силу характера их работы - еще спали.
Среди тех, кто в это время еще спал, была Эрика Трентон.
Она лежала в широкой французской кровати меж атласных простыней, скользивших по ее упругому
молодому телу, и то просыпалась, то снова погружалась в сладкую дремоту, не собираясь по крайней мере
еще часок-другой вставать.
Ей снилось, что рядом с ней лежит мужчина - не какой-то определенный, а смутно вырисовывающаяся
фигура. - и он ласкает ее, тогда как собственный муж не прикасался к ней уже недели три, а то и месяц.
Мягко покачиваясь на волнах сна между дремой и бдением, Эрика все же сознавала, что не всегда ей
удавалось так долго спать. На Багамских островах, где она родилась и жила до того, как пять лет назад
вышла замуж за Адама, она часто вставала до зари и помогала отцу столкнуть в воду шлюпку, а потом следила
за мотором, в то время как отец ловил рыбу на блесну и солнце вставало. Отец любил свежую рыбу на завтрак,
и Эрика в последние годы жизни дома жарила ее, когда они возвращались с уловом.
Следуя уже сложившейся привычке, она и в Детройте сначала поднималась одновременно с Адамом и
готовила завтрак, который они вместе ели; он ел всегда жадно и громко нахваливал Эрику, обладавшую
природным даром вкусно готовить даже простейшие блюда. Эрика сама пожелала, чтобы у них не было
живущей служанки, и была вечно занята, тем более что сыновья Адама, двойняшки Грет и Кэрк, учившиеся
неподалеку в подготовительной школе, на конец недели и на каникулы обычно приезжали домой.
В ту пору она еще не была уверена, как ее примут мальчики: Адам развелся с их матерью всего за
несколько месяцев до того, как встретил Эрику и начался их стремительный, молниеносный роман. Однако
и Грег, и Кэрк сразу приняли новую жену отца - даже с радостью, поскольку в предшествовавшие годы почти
не видели родителей: Адам был с головой поглощен работой, а мать мальчиков, Фрэнсина, часто уезжала за
границу, да и теперь продолжала подолгу там жить. К тому же по возрасту Эрика не так далеко ушла от
мальчиков. Ей тогда только что исполнился двадцать один год; Адам был на восемнадцать лет старше ее,
однако разница в возрасте между ними не чувствовалась. Их, естественно, разделяли все те же восемнадцать
лет, только теперь - через пять лет - разница в возрасте стала казаться почему-то большей.
О&ьяснялось это явно тем, что вначале обоими владела всепожирающая страсть. Впервые они познали
любовь на залитом лунным светом багамском пляже. Эрика до сих пор помнила теплую, напоенную ароматом
жасмина ночь, белый песок, мягко плещущие волны, шуршащие под ветерком пальмы, звуки музыки,
плывущей с корабля на якоре в Нассау. Они с Адамом были знакомы тогда всего несколько дней. Адам приехал
проветриться после развода к друзьям в Лифорд-Кэй, и они познакомили его с Эрикой в Нассау, в ночном
кабаре "Чарли Чарлиз". Адам провел с Эрикой весь следующий день - и все остальные тоже.
В ту ночь они не впервые были на пляже. Но раньше Эрика противилась близости, а тогда поняла, что
не может больше противостоять, и лишь прошептала: "Я боюсь забеременеть".
     - А он прошептал в ответ: "Ты выйдешь за меня замуж. Так что это не имеет значения".
Но она так и не забеременела, хотя потом не раз этого хотела.
Когда они через месяц поженились, их тянуло друг к другу и ночью, и по пробуждении - утром. Даже
когда они переехали в Детройт, этот ритуал продолжался, несмотря на то что Адаму приходилось рано
вставать, таков уж, как довольно быстро обнаружила Эрика, был распорядок дня человека, занимающего
руководящий пост в автомобильной промышленности.
Но по мере того как шли месяцы - а потом и годы, - страсть Адама стала изнашиваться. Эрика и сама
понимала, что ни он, ни она не сумеют удержать пылкость чувств, но она никак не ожидала, что охлаждение
произойдет столь быстро и будет таким бесповоротным. Она ощутила это особенно остро еще потому, что и
другие ее обязанности поубавились: Грег и Кэрк теперь редко приезжали домой, так как оба после
мичиганской школы поступили в высшие учебные заведения: Грег - в Колумбийский университет, где он
намеревался изучать медицину, а Кэрк - в университет штата Оклахома, где хотел заняться журналистикой.
А она все качалась на оолнаэс... Все еще была между стм и бдением.
В доме, расположенном близ озера Куортон, в север-
     -ном предместье Бирмингема, царила тишина. Адам давно уехал. Как почти все ответственные работники
автомобильной промышленности, он в половине восьмого уже сидел за своим столом в надежде успеть
поработать часок до прихода секретарей. Утром Адам, по обыкновению, делал гимнастику, минут десять
бегал по улице, потом принимал душ и сам себе готовил завтрак. Эрика перестала этим заниматься после
того. как Адам откровенно сказал ей, что еда отнимает у него слишком много времени, - теперь он вечно
спешил и глотал все подряд, без разбора, не позволяя себе расслабиться и хотя бы эти четверть часа
отдохнуть в ее обществе. И вот как-то утром он ей просто сказал: ""Дружок, не надо вставать. Я сам себе
приготовлю завтрак". И приготовил, приготовил и на другой день, и во
все последующие дни - так оно и пошло, хотя Эрике и неприятно было сознавать, что по утрам она больше не
нужна Адаму, что ее изобретательные меню на завтрак, весело накрытый стол и само присутствие скорее
раздражают его, чем доставляют удовольствие.
Эрике становилось труднее и труднее мириться с тем, что Адама все меньше интересовали домашние дела и
все больше захлестывала работа. В то же время он был на редкость внимателен к ней. Стоило зазвонить
будильнику, как Адам тотчас его выключал, чтобы не разбудить Эрику, и немедля вылезал из постели, хотя еще
совсем недавно, проснувшись, они инстинктивно тянулись друг к другу, находя в лихорадочно быстрых
объятиях даже больше удовлетворения, чем ночью. И пока Эрика еще лежала, стараясь дышать ровнее, чтобы
унять бешеное биение сердца, Адам, вылезая из постели, шептал: "Ну можно ли лучше начать день?"
Но теперь все это было в прошлом. Они никогда уже по утрам не искали близости и редко - по ночам. В
любом случае утром они были как чужие, Адам быстро просыпался, стремительно следовал раз навсегда
заведенной рутине и - исчезал.
Сегодня утром, услышав, как Адам ходит внизу, Эрика подумала было нарушить установившийся порядок и
присоединиться к нему. Но ведь главное для него - скорость:
быстрее двигаться и создавать быстроходные машины, для производства которых и существовала его группа
планирования, - последним ее детищем был "Орион", который скоро рассекретят. К тому же человек, столь
способный, как Адам, может приготовить себе завтрак так же быстро, как это делает Эрика, - он даже может
приготовить его, если потребуется, для полудюжины человек, а такое бывало. Тем не менее Эрика все
раздумывала, не встать ли и не выйти ли к нему, когда услышала, как взревел мотор и Адам умчался на своей
машине. Значит - опоздала.
Куда исчезли все цветы? Куда девались любовь, жизнь, идеальная пара - Адам и Эрика Тренгон, молодые,
еще совсем недавно влюбленные друг в друга? КуЭа, куда?.. И Эрика заснула.
Когда она проснулась, дело уже шло к полудню, и водянистое осеннее солнце светило сквозь прорези в
жалюзи на веранде.
Снизу доносились постукивание и гул пылесоса - Эрика с облегчением подумала; значит, миссис Гуч,
приходившая убирать дом дважды в неделю, уже за работой и она, Эрика, свободна. Можно будет не
заниматься домом, хотя последнее время она вообще уделяла ему куда меньше внимания.
У постели лежала утренняя газета. Должно быть, Адам оставил - такое с ним случалось. Взбив повыше
подушки, Эрика села в постели - ее длинные светлые волосы тотчас рассыпались по плечам - и развернула
газету.
Значительное место на первой полосе было отведено нападкам Эмерсона Вэйла на автопромышленность.
Эрика наскоро пробежала глазами почти весь очерк - он не заинтересовал ее, хотя порою у нее самой
возникало желание напуститься на автомобильную промышленность. Она никогда не увлекалась автомобилями
     - даже когда переехала в Детройт, - хоть и очень старалась ради Адама. Ее даже возмущало то, что столь
многие автомобилестроители с головой погружаются в свою работу, не оставляя времени ни на что другое. Отец
Эрики, старший пилот на одной из воздушных трасс, был знатоком своего дела, но, выйдя из кабины самолета и
направляясь домой, все служебные заботы оставлял позади. Его жизненные интересы были сосредоточены
вокруг семьи, а потом еще - порыбачить, смастерить что-нибудь из дерева, почитать, поиграть на гитаре,
порой просто посидеть на солнышке. Эрика знала, что даже сейчас ее отец и мать проводят гораздо больше
времени вместе, чем они с Адамом.
Когда она вдруг объявила о своем намерении выйти замуж за Адама, отец сказал ей: "Ты - сама себе
хозяйка и всегда поступала, как хотела. Так что возражать против твоего намерения я не стану, а если бы даже и
стал. это ничего бы не изменило, поэтому лучше уж выходи замуж с моего благословения, чем без него. А со
временем.
может, я привыкну к тому, что у меня зять почти одних со мной лет. Человек он вроде порядочный, мне он
нравится. Но об одном я хочу тебя предупредить: он честолюбив, а что такое честолюбие - особенно там, в
Детройте, - ты еще не знаешь, И если у вас жизнь не заладится, так по этой причине". Эрика порой думала: до
чего же наблюдателен - и до чего прав - был отец!
Мысли Эрики вернулись к газете и Эмерсону Вэйлу, смотревшему на нее, осклабясь, с фотографии над
статьей в две колонки. Интересно, каков этот молодой критик автомобильной промышленности в постели,
подумала она и решила: скорее всего никуда не годится. Она слышала, что в его жизни не было женщин - как.
впрочем, и мужчин, - хотя ему и пытались приклеить ярлык гомосексуалиста. Просто слишком стало много
усталых, истрепанных мужчин. Она небрежно перевернула страницу.
Ничего такого, что удержало бы ее интерес, не было, начиная с международных событий - в мире
происходили те же катавасии, что и всегда, - и кончая разделом светской хроники, где мелькали привычные
фамилии автомобильных боссов: Форды принимали итальянскую принцессу, Роши были в Нью-Йорке,
Таунсенды присутствовали на симфоническом концерте, а Чейпины охотились на уток в Северной Дакоте. На
следующей странице Эрика задержалась взглядом на колонке, подписанной "Энн Лэндерс". и тут же стала
мысленно составлять письмо к ней: "Моя проблема, Энн, - обычная проблема замужней женщины. По этому
поводу много шутят, но шутки выдумывают люди, с которыми ничего подобного не происходит. А истина
чрезвычайно проста: говоря откровенно, мне просто не хватает мужского внимания... Уже давно между мной и
мужем ничего нет..."
Нетерпеливо, со злостью Эрика скомкала газету и отбросила одеяло. Выскользнув из постели и подойдя к
окну. она резко дернула за шнур - комнату залил дневной свет. Затем она поискала глазами сумку из
коричневой крокодиловой кожи, с которой выходила накануне, - сумка лежала на туалетном столике.
Эрика порылась в ней, нашла маленькую
кожаную книжечку и, листая странички, направилась к телефону, стоявшему у кровати с той стороны, где
спал Адам. Она, не раздумывая, быстро набрала нр. Руки у нее дрожали, и она положила книжечку на
кровать рядом с собой. Женский голос произнес:
     - "Детройтские подшипники и автодетали". Эрика назвала имя, записанное у нее в книжке такими
каракулями, что только она могла их разобрать.
' - В каком отделе он работает?
     - По-моему, в отделе сбыта.
     - Одну минутку.
До Эрики доносился гул пылесоса. Пока он гудит, она могла быть уверена, что миссис Гуч не
подслушивает.
В трубке раздался щелчок и послышался другой голос, но не тот, который ей был нужен. Эрика
повторила имя нужного ей человека.
     - Да, такой тут есть. - Она услышала, как он крикнул: - Олли! - Затем другой голос: - Я взял трубку.
     - И уже гораздо отчетливее: - Алло!
     - Это Эрика. - И уже менее уверенно добавила: - Вы, наверное, помните... мы встречались...
     - Конечно, конечно, помню. Вы откуда говорите?
     - Из дому.
     - Дайте ваш нр. Она сказала.
     - Повесьте трубку. Я сейчас перезвоню. Эрика ждала и нервничала, не в силах решить, стоит
ли вообще снимать трубку, но когда раздался звонок, она
тотчас ее взяла.
     - Привет, детка!
     - Здравствуйте, - сказала Эрика.
     - Для особых разговоров нужен и особый телефон.
     - Я понимаю.
     - Давненько мы не видались.
     - Да. Давно. Молчание.
     - А ты зачем позвонила мне, детка?: - Ну, я подумала... что мы могли бы встретиться.
     - Для чего?
     - Может, пошли бы вместе чего-нибудь выпить.
     - Мы уже в прошлый раз пили. Помнишь? Весь день тогда проторчали в этом чертовом баре в гостинице на
шоссе Куинс.
     - Я знаю, но-
     - Ив позапрошлый раз тоже.
     - Но ведь тогда мы только в первый раз встретились.
     - 0кей, не будем считать тот первый раз. Дамочка раскладывает пасьянс, как считает нужным, - это ее
дело. Но уж на второй-то раз мужик рассчитывает добиться чего-то, а не торчать весь день в обжираловке.
Потому-то я и спрашиваю: что у тебя на уме?
     - Я думала... если б мы встретились, я бы объяснила...
     - Не выйдет.
Она опустила руку, державшую трубку. Да что же это она делает, как можно даже говорить с таким... Есть
же другие мужчины. Но где?..
В мембране заскрипело;
     - Ты еще туг, детка? Она поднесла к уху трубку.
     - Да.
     - Послушай, раз ты молчишь, я тебя сам спрошу: ты хочешь, чтоб я переспал с тобой?
Эрика чуть не расплакалась от унижения - она была сама противна себе.
     - Да, - сказала она. - Да, этого я и хочу.
     - Значит, на этот раз ты уверена. Больше меня не надуешь?
Великий Боже.' Он что же, хочет, чтоб она дала ему расписку? Она подумала: "Неужели женщины доходят
до такого отчаяния, что способны простить подобную грубость?" Видимо, да.
     - Уверена, что нет. - сказала Эрика.
     - Блестяще, детка! А что. если мы с тобой сговоримся на будущую среду?
     - Я думала... может быть, раньше. - Ведь до среды еще целая неделя.
     - К сожалению, детка, не выйдет. Через час уезжаю в командировку. В Кливленд на пять дней... - Он
хрюкнул. - Надо ведь, чтоб и огайские девочки не скучали.
Эрика принужденно рассмеялась:
     - А у вас действительно широкий диапазон действий.
     - Еще какой - ты удивишься, когда узнаешь. Она пожала плечами и мысленно ответила: "Нет, не
удивлюсь. Больше я уже ничему не удивлюсь".
     - Я позвоню тебе сразу, как вернусь. А ты не остывай, пока меня не будет. - Снова пауза. И потом: - В
среду-то ты будешь в порядке? Ты понимаешь, о чем я говорю?
     - Конечно. Неужели вы думаете, я такая дура, что не подумала об этом? - не выдержала Эрика.
     - Ты и представить себе не можешь, сколько женщин об этом не думают.
Эрика слушала его так, словно все, что он говорил, относилось не к ней. "Неужели он никогда не пытался
сказать женщине что-то приятное, а не мерзость?" - думала она.
     - Мне пора, детка! Назад, в соляные копи! Надо денежки зарабатывать *
     - Прощайте, - сказала Эрика.
     - До скорого.
Она повесила трубку и, закрыв лицо руками, горько заплакала - плакала она долго, молча; по длинным
пальцам ручейками стекали слезы.
Позже, споласкивая а ванной лицо и гримируясь, чтобы не так заметны были следы слез, Эрика продолжала
размышлять: "Должен же быть какой-то выход".
Вовсе не обязательно встречаться с ним через неделю. Адам, хоть ничего и не знает, все это может
поломать.
Достаточно, чтобы в течение этих семи ночей он был хоть однажды с ней близок, и она устоит перед
соблазном, потом заставит свою плоть слушать голос разума. Ведь ей хотелось лишь, чтобы ее любили,
чтобы она была нужна и чтобы могла в ответ дарить любовь, - к большему она никргда не стремилась. Она
ведь все еще любила Адама. И, закрыв глаза, - Эрика принялась вспоминать, как они впервые предались
любви, как она тогда была нужна ему.
     И ^река решила, что поможет Адаму. Сегодня ночью - да и в другие ночи, если потребуется, - она все
сделает, чтобы его потянуло к ней: вымоет голову, чтобы от волос хорошо пахло, надушится особыми
манящими духами, наденет прозрачную ночную сорочку... Стой-ка! Она купит себе новую ночную
сорочку - сегодня, тотчас же... в Бирмингеме.
И она принялась поспешно одеваться.

4

     В красивом сером административном здании, где вполне мог бы располагаться сенат какого-нибудь
штата, еще царила тишина, когда Адам Трентон подкатил к нему с улицы на своей кремовой спортивной
машине и съехал в подземный гараж. Он круто развернулся, так что взвизгнули шины, поставил машину в
свой бокс и, изогнув длинное тело, вылез из-за руля, оставив ключи в зажигании. От вчерашнего дождя на
новеньком лаке машины остались пятна, - ее, как всегда, вымоют, заправят и при необходимости
произведут мелкий ремонт.
Высшему начальству - в счет дополнительных льгот - каждые полгода полагалась новая машина по
выбору, со всеми новинками, какие пожелает будущий владелец, плюс бесплатное горючее и техобслуживание.
В зависимости от компании, в которой человек работал, он брал себе одну из люксовых моделей - "крайслер
импириэл". "линкольн", "кадиллак". Лишь немногие вроде Адама предпочитали легкие спортивные машины с
мощным двигателем.
Адам пошел по черному натертому полу гаража, безукоризненно чистому и сверкающему. Шаги его гулко
зазвучали под сводами.
Посторонний наблюдатель увидел бы перед собой высокого, стройного, атлетически сложенного мужчину
лет сорока двух, в сером костюме, с удлиненной, чуть наклоненной вперед головой, словно она тянула все тело.
Теперь Дцам Трентон одевался строже, чем в былые дни, но по-прежнему производил впечатление человека,
следящего за модой и предпочитающего яркие тона. У него было
идавое, с правильными чертами лицо, синие глаза и прямой -жесткий рот, чуть подрагивавший в усмешке, -
в общем Квелом Адам производил впечатление человека сильного. прямого и честного. Впечатление это
подтверждалось и вро манерой говорить - открыто, напрямик, что часто обезоруживало собеседника: эту
тактику он намеренно применял. Шагал он уверенно, твердо, как человек, который знает, куда идет.
В руках у Адама Трентона был символ его высокого положения - чемоданчик, полный бумаг. Он
принес их с собой накануне и просидел над ними дома после ужина до самого сна.
Среди нескольких стоявших в гараже машин Адам заметил два лимузина в отведенном для вице-
президентов ряду, близ специального лифта, который поднимал прямо на пятнадцатый этаж. где были
расположены кабинеты руководящего состава компании. Ближайший к лифту бокс предназначался для машины
председателя совета директоров. рядом с ним - для президента компании, за ними располагались машины
вице-президентов по степени старшинства. Место, отведенное для машины, соответствовало положению,
которое ее владелец занимал в компании. Чем выше его ранг. тем меньшее расстояние он должен был
преодолевать от машины до письменного стола.
Один из лимузинов принадлежал шефу Адама - вице-президенту, ведавшему модернизацией продукции,
другой - вице-президенту по связи с общественностью.
Адам направился к небольшой лестице, взбежал по ней, перешагивая через ступеньку, вошел в
главный вестибюль и, подойдя к лифту для обычных служащих, нажал на кнопку десятого этажа. Он
нетерпеливо ждал, пока сработает электронный механизм, и, как только лифт рванулся вверх,
почувствовал неудержимой желание поскорее приняться за работу, которое обычно охватывало его перед
началом нового трудового дня. Как почти все эти два года, славное место в его мыслях занимал "Орион".
Будучи в общем-то человеком совершенно здоровым. Адаи-ветгос-леднее время, хоть это и было глупо,
нелогично, никак не мог расслабиться, сбросить с себя нервное напряжение.
Вот и сейчас он достал из внутреннего кармана зеленую с черным капсулу, сунул ее в рот и проглотил.
Из лифта Адам направился по тихому, безлюдному коридору, где еще целый час будет пусто, в свой
кабинет, расположенный в углу здания, - тоже признак занимаемого им положения, которое лишь немногим
уступало рангу вице-президента, что, впрочем, явствовало и из того, где стояла его машина.
Войдя в приемную перед кабинетом, он сразу увидел гору корреспонденции, возвышавшуюся на столе
секретарши. Было время, когда Адам, увидев почту, останавливался и перебирал конверты в поисках чего-
нибудь интересненького, но он давно уже расстался с этой привычкой - слишком ценил он свое время, чтобы
тратить его на такие пустяки. Хорошая секретарша, заявил однажды в присутствии Адама президент компании,
обязана "отсеивать из почты всю муть", чтобы она не попадала на стол начальнику. Она первой должна
просматривать все бумаги и решать, что следует переслать в другое место, чтобы начальник мог заниматься
разработкой важнейших решений и идей, а не загружал себя мелочами, с которыми вполне могут справиться
люди, стоящие на низших ступенях.
Таким образом, лишь немногие из тысяч писем, которые владельцы машин ежегодно адресуют
руководителям автомобильных компаний, достигают адресатов. Все письма просматриваются сначала
секретаршами, затем отсылаются в отделы, где их разбирают в установленном порядке. Время от времени
жалобы и предложения, поступившие в течение года, суммируются и изучаются, но ни один из руководителей
автопромышленности не в состоянии был бы познакомиться с каждой из них в отдельности и при этом
заниматься своей работой. По назначению попадали лишь те письма, которые ловкий корреспондент адресовал
тому или иному руководителю на домашний адрес, что нетрудно сделать, поскольку почти все адреса значатся в
"Справочнике именитых горожан", имеющемся в библиотеках. Тогда уж тот, кому письмо адресовано, или его
жена прочтут его, и, если оно содержит интересные факты, делу будет дан ход.
Войдя к себе в кабинет, Адам Трентон сразу увидел Оранжевый глазок селектора. Это означало, что ему
уже звонил вице-президент по модернизации продукции. Адам нажал на кнопку над горящей лампочкой и
стал ждать.
Из селектора раздался металлический голос:
     - С чем связана сегодняшняя задержка? Авария на шоссе или проспать изволили?
Адам рассмеялся, но невольно взглянул на стенные часы - они показывали 7-23-
Он нажал на рычажок, соединявший его с кабинетом вице-президента пятью этажами выше.
     - Вы же знаете мою беду, Элрой: по утрам просто не могу выбраться из постели.
Вице-президенту по вопросам модернизации продукции редко удавалось загнать Адама в угол, и когда это
у него получалось, он уж старался воспользоваться ситуацией.
     - А как у вас складывается ближайший час?
     - Да есть кое-какие дела, но не очень срочные. Разговаривая, Адам мог наблюдать из окна кабинета за
движением транспорта на шоссе. Несмотря на раннюю пору, поток машин был уже довольно велик, хотя и не
так велик, как час назад, когда рабочие спешили на заводы к началу дневной смены. Однако вскоре характер
движения снова изменится, когда тысячи служащих, завтракающих сейчас дома, сядут в машины и помчатся на
работу. Плотность транспортных потоков, прихотливо меняющаяся, словно ветер, всегда завораживала Адама
     - что неудивительно, поскольку автомобили, которые, собственно, и составляют этот поток, были его idee fixe
*. Он разработал свою систему измерения густоты потока - подобно бо-фортовской шкале силы ветра - от
единицы до десяти и, наблюдая движение транспорта, применял ее. Сейчас. решил он, густота потока равна
пяти единицам.
     - Мне бы хотелось, чтобы вы поднялись ко мне, - сказал Элрой Брейсуэйт. - Я полагаю, вам известно,
что наш приятель Эмерсон Вэйл снова на орбите.
     * Навязчивой мысльюр.).
     - Да. - Адам прочел сообщение о последних обвинениях Вэйла в "Фри пресс", прежде чем вылезти из
постели, и оставил газету возле спящей Эрики.
     - Пресса просит прокомментировать его заявление. На этот раз Джейк считает, что мы должны это сделать.
Джейк Эрлхем был вице-президентом по связи с общественностью, и это его машина уже стояла в гараже,
когда Адам приехал.
     - Я с ним согласен, - сказал Адам.
     - Вроде бы на меня возложили эту обязанность, но мне хочется, чтоб и вы присутствовали на встрече с
прессой. Народу будет немного. Кто-то из Ассошиэйтед Пресс, девица из "Ныосуик", "Уолл-стрит джорнэл"
да Боб Эрвин из "Детройт ныоо. Мы примем их всех вместе.
     - Будут какие-нибудь предварительные указания? - Обычно к пресс-конференциям, проводимым
компанией, тщательно готовились: отделы по связи с общественностью разрабатывали списки возможных
вопросов, которые изучались руководителями компании. Иной раз даже проводили репетиции, на которых
чиновники, занимающиеся связью с общественностью, изображали репортеров. Большую пресс-конференцию
обдумывали не одну неделю, так что люди, выступавшие от имени компании, бывали подготовлены к встрече с
прессой не хуже президента США, а порой и лучше.
     - Никаких предварительных указаний не будет, - сказал Элрой Брейсуэйт. - Мы с Джейком решили на
этот раз не натягивать поводья. Будем отвечать согласно нашему разумению. И вы - тоже.
     - Хорошо, - сказал Адам, - Вы хотите, чтоб я сейчас к вам зашел?
     - Минут через десять. Я вам позвоню.
Адам выгрузил из чемоданчика бумаги, над которыми трудился вчера вечером дома, затем записал на
диктофон инструкции своей секретарше Урсуле Кокс, которая со свойственной ей деловитостью займется всем
этим, как только придет. Большая часть бумаг, которые он просматривал дома, как и инструкции Урсуле,
относилась к "Ориону". Как заведующий бюро по созданию новых марок автомобилей, Адам был связан с этой все еще засекреченной вюделью и как раз сегодня должен был присутствовать
на верни решающих испытаний, включая вибрационно-шумо-вые характеристики "Ориона", на автодроме
компании в тридцати милях от Детройта. По окончании испытаний ^аму предстояло решить дальнейшую
судьбу этой модели, и он сговорился поехать на автодром с коллегой-дизайнером. Сейчас в связи с неожиданно
назначенной щресс-конференцией он оставил Урсуле инструкцию перенести посещение автодрома на более
поздний час.
Пожалуй, решил Адам. до начала пресс-конференции надо перечитать то, что наговорил Эмерсон Вэйл. В
"предбаннике" вместе с горой почты лежали утренние газеты. Адам взял "Фри пресс" и "Нью-Йорк тайме" и,
вернувшись к себе, разложил газеты на столе - на сей раз ему предстояло пункт за пунктом запомнить все, что
сказал Вэйл накануне в Вашингтоне.
Адам однажды встречался с Вэйлом, когда журналист приезжал для выступления в Детройт. Как и многие
люди, имеющие отношение к автомобильной промышленности, Адам из любопытства пошел его послушать, и
еще до собрания ему представили Вэйла. К удивлению Адама, это оказался на редкость приятный молодой
человек, вовсе не наглый и не колючий. И позже, во время выступления, Вэйл держался с достоинством,
говорил легко и свободно, умело выстраивая доводы. Адам вынужден был признать, что Вэйл производит
впечатление на слушателей и, судя по аплодисментам, которыми его наградили, ббльшая часть присутствующих
полагала, что не зря заплатила за входной билет.
У него был только один недостаток. Для любого специалиста многие его доводы выглядели столь же
зыбкими, как продырявленная лодка.
Нападая на высокотехничную отрасль промышленности. Вэйл выказывал отсутствие элементарных
технических знаний и часто ошибался, описывая функции того или иного механизма. Его суждения с
инженерной точки зрения могли быть по-разному интерпретированы, Вэйл же рассматривал их лишь под
одним углом зрения - тем. который больше его устраивал. Нередко он просто оперировал
общими словами. И хотя был человеком юридически образованным, однако пренебрегал
элементарными правилами дискуссии, не подкрепляя свои доводы доказательствами. Домыслы, слухи,
неподтвержденные высказывания выдавались им за факты; порой же, по мнению Адама, он искажал факты
намеренно. Он вытаскивал из прошлого ошибки, допущенные при создании автомобиля, - ошибки, давно
признанные и исправленные. Он выдвигал обвинения, основанные всего лишь на письмах, адресованных ему
недовольными обладателями автомобилей. Понося автопромышленность за плохие модели,
неквалифицированное исполнение и отсутствие заботы о безопасности, Вэйл не учитывал ни одной из проблем,
с которыми сталкивались автостроители, как и наметившиеся в последнее время стремления улучшить дело. Все
у автомобилестроителей было плохо - Вэйл видел с их стороны лишь равнодушие, небрежение и подлость.
Эмерсон Вэйл выпустил книгу под названием "Американский автомобиль: ненадежность в любых
обстоятельствах". Книга была ловко написана - автор ведь обладал умением удерживать внимание читателя и
слушателя - и попала в списки бестселлеров, благодаря чему Вэйл многие месяцы находился в центре
внимания общественности.
Но постепенно, поскольку ему в общем-то нечего было больше сказать, он начал сходить со сцены. Имя его
стало все реже появляться в газетах, а потом на какое-то время исчезло совсем. Это отсутствие внимания
побудило Вэйла снова активизироваться. Реклама была необходима ему как наркотик, и он, казалось, готов был
выступать по любому поводу, лишь бы его имя снова оказалось у всех на языке. Объявив себя "защитником
интересов потребителя", он обрушился с новыми нападками на автопромышленность, утверждая, что в
определенных моделях машин есть серьезные дефекты; пресса подхватила это, а потом выяснилось, что многое
     - чистый вымысел. Вэйл убедил одного сенатора привести сведения о бюджете автопромышленности,
которые, как вскоре было доказано, оказались неточными до абсурда, так что сенатор попал в совершенно
идиотское положение. Вэйл обычно звонил репортерам
больших ежедневных газет - за их счет и притом иногда ночью - и сообщал определенные факты с таким
расчетом, чтобы в будущей статье как бы между прочим фигурировало имя Эмерсона Вэйла, однако, когда эти
факты подвергали проверке, все разваливалось словно карточный домик. В итоге пресса, считавшая, что от
Вэйла всегда можно получить интересную информацию, стала с недоверием относиться к нему, а некоторые
репортеры перестали верить ему вообще.
Сам Эмерсон Вэйл - как и его предшественник по критике автопромышленности Ральф Нейдер * -
никогда не признавал своих ошибок и не приносил извинений, хотя даже такая крупная корпорация, как
"Дженерал моторе", извинилась однажды перед Нейдером за то, что влезла в его личную жизнь. А Вэйл
продолжал нагромождать против всех автомобилестроителей одно обвинение на другое, и порой, как, например,
своим вчерашним выступлением в Вашингтоне, ему по-прежнему удавалось привлечь к себе внимание всей
страны.
Адам сложил газету. Взглянув на улицу, он заметил, что интенсивность транспортного потока увеличилась
до шести единиц.
В этот момент засигналил селер.
     - Четвертое сословие уже явилось, - раздался голос вице-президента по модернизации продукции. - Не
желаете ли присоединиться?
Поднимаясь на лифте, Адам подумал, что непременно надо будет позвонить днем жене. Он чувствовал, что
Эрика несчастна, и это отражалось на их семейной жизни: ему стало гораздо труднее с ней, чем в первые годы
их столь удачного супружества. Адам сознавал, что в какой-то мере виноват сам, виновата его усталость в
конце дня. Хорошо
Ральф Нейдер - известный американский адвокат, выступавший с критикой детройтских промышленников. Ему удалось доказать, что
в погоне за прибылями автомобильные компании выпускают машины с серьезными конструктивными дефектами, значительно
увеличивающими возможность катастроф.
бы Эрике почаще выбираться из дому и научиться самой развлекать себя. Он всячески поощрял ее в этом и
заботился о том, чтобы у нее не было недостатка в деньгах. По счастью, денег хватало, потому что он неуклонно
шел вверх, а сейчас его ожидало и еще более высокое назначение, чему любая жена должна только радоваться.
Адам, конечно, понимал: Эрика обижается на то, что он столько времени и энергии отдает работе, но
ведь она уже пять лет замужем, пора бы и смириться - мирятся же другие жены.
Иной раз ему приходило в голову, что, может быть, он совершил ошибку, женившись на женщине намного
моложе себя. Правда, в интеллектуальном отношении они очень подходили друг другу. Эрика была намного
умнее и развитее своих сверстниц и, по наблюдениям Адама, редко находила общий язык с более молодыми
людьми.
Словом, чем больше он думал, тем больше приходил к выводу, что между ними скоро все наладится.
Однако на пятнадцатом этаже, едва вступив на территорию "верховного командования", Адам тотчас
отбросил все мысли о личных делах.
В большом кабинете вице-президента по модернизации продукции Джейк Эрлхем, вице-президент по связи
с общественностью, представлял друг другу собравшихся. Эрлхем, коренастый, лысый, многие годы был
журналистом;
сейчас он очень походил на чопорного мистера Пиквика. Он всегда был с трубкой - либо курил, либо
жестикулировал ею. Сейчас при виде Адама Трентона он приветственно ею взмахнул.
     - Вы, очевидно, знакомы с Моникой из журнала "Ныосуик"?
     - Да, мы встречались. - Адам кивнул маленькой брюнетке, уже усевшейся на диване. Скрестив стройные
ноги, держа в руке лениво дымившуюся сигарету, она холодно улыбнулась в ответ: детройтские сердцееды зря
стараются - ее, жительницу Нью-Йорка, этим не возьмешь.
Рядом с представительницей "Ныосуик" на диване сидел цветущий мужчина средних лет по имени Хэррис
     - журналист из "Уолл-стрит джорнэл". Адам пожал ему руку, затем поздоровался с представителем
Ассошиэйтед Пресс, нервным молодым человеком, державшим пачку копирки в руке, - он с явным
нетерпением дожидался начала пресс-конференции. Последним был лысый добродушный Боб Эрвин из
"Детройт ньюо.
     - Привет, Боб, - поздоровался Адам.
Он знал Боба Эрвина лучше всех остальных - тот вел ежедневную рубрику, освещая положение дел в
автомобильной промышленности. Это был человек, хорошо осведомленный, и его уважали, хотя он и не
принадлежал к числу льстецов и при случае мог засадить иголку под ноготь. В прошлом Эрвин не раз в своих
статьях поддерживал Ральфа Нейдера и Эмерсона Вэйла.
Элрой Брейсуэйт, вице-президент по модернизации продукции, опустился в свободное кресло. И любезно
осведомился:
     - Ну-с, кто начнет?
Из-за тщательно причесанной гривы седых волос ближайшие сотрудники прозвали Брейсуэйта
Серебристым Лисом; сейчас он был в модном облегающем костюме и рубашке с огромными запонками.
Одевался он под стать окружающей обстановке. Как и все кабинеты вице-президентов, помещение, где работал
Брейсуэйт, было особо спланировано и обставлено: стены здесь были обшиты панелями из африканского
дерева, вдоль окон свисали парчовые портьеры, а под ногами расстилался толстый кр. Чтобы занять столь
высокое положение в автомобильной промышленности, надо долго и упорно пробивать себе дорогу. Но уж
если ты этого достиг, условия для работы тебе создают отличные: огромный кабинет с примыкающей
гардеробной и спальней, выше этажом - личная столо - вая, а также финская баня с массажистом, в любую
минуту готовым приступить к своим обязанностям.
     - Может быть, сначала предоставим слово даме? - предложил Джейк Эрлхем, примостившийся сзади, на
подоконнике.
     - Идет, - откликнулась брюнетка из "Ньюсуик". - Какую еще жалкую отговорку вы придумали, чтобы
оттянуть серьезную разработку двигателя, который не отравлял бы воздух?
     - Никаких отговорок у нас нет, - заявил Серебристый Лис. Выражение лица его не изменилось, только
голос зазвучал чуть резче. - А кроме того, эта работа уже проделана неким Джорджем Стивенсоном, и нам не
кажется, что с тех пор достигнут сколько-нибудь существенный прогресс.
Корреспондент АЛ надел очки в тонкой оправе - в глазах его светилось раздражение.
     - 0кей, значит, комедия начинается сначала. Получим мы все-таки прямые ответы на наши вопросы или
нет?
     - Думается, мы обязаны вам их дать, - сказал Джейк Эрлхем. И извиняющимся тоном добавил: - Я
совсем забыл: ведь телеграфные агентства должны рано сдавать материал, чтобы он попал в дневные газеты на
Восточном побережье.
     - Спасибо, - поблагодарил корреспондент АЛ и, обращаясь к Брейсуэйту, сказал: - Мистер Вэйл
обвинил вчера автомобильные компании в сговоре и прочих грехах на том основании, что они ничего толком не
делают для создания двигателя, который мог бы заменить нынешний двигатель внутреннего сгорания. Кроме
того, он заявил, что сейчас уже существуют паровые и электрические двигатели. Могли бы вы сказать нам что-
нибудь по этому поводу?
Серебристый Лис кивнул.
     - То, что паровые и электрические двигатели, как утверждает мистер Вэйл, уже существуют, - это правда.
Причем существуют разные виды таких двигателей, несколько штук есть и у нас, в нашем испытательном
центре. Но Вэйл не сказал другого - то ли потому, что не хотел нарушать стройность своих доводов, то ли
потому, что не знал: дело в том, что в обозримом будущем нет ни малейшей надежды создать недорогой, легкий
и надежный паровой или электрический двигатель для автомобиля.
     - И долго еще нам ждать?
     - Все семидесятые годы. К восьмидесятым может появиться что-то новое, однако не исключено, что
двигатель
внутреннего сгорания, конечно, более совершенный, почти не загрязняющий воздух, все еще будет занимать
главенствующее место.
     - Да, но ведь было уже немало напечатано всяких новостей о разных двигателях... - вставил
корреспондент "Уолл-стрит джорнэл".
     - Вы абсолютно правы, - сказал Элрой Брейсуэйт, - но только большинство из этих новостей следовало
бы печатать в разделе юмора. Вы уж меня извините, но газетчики - самые легковерные люди на свете.
Возможно, они хотят быть такими - наверно, так у них статьи получаются интереснее. Ведь достаточно
какому-нибудь изобретателю - не важно, гений он или свихнувшийся чудак, - объявить, что он сделал
уникальнейшее открытие, и сообщить об этом прессе, как на другой же день во всех статьях только и разговору,
что это, "по-видимому", большой рывок вперед, что это. "по-видимому", путь в будущее. Повторите это
несколько раз, чтобы публика почаще натыкалась на сообщения об открытии, - и все решат, что это истинная
правда, да и сами газетчики, наверно, начинают верить тому, о чем пишут. Вот такая туфта и побудила многих в
нашей стране поверить, что у них в гараже скоро будут стоять машины с паровыми или электрическими
двигателями, а то, может быть. и неким гибридом. - Серебристый Лис с усмешкой посмотрел на своего
коллегу по связи с общественностью - тот заерзал, теребя в руках трубку. - Успокойтесь, Джейк. Я не
собираюсь нападать на прессу. Стараюсь лишь обрисовать перспективу.
     - Рад слышать, - сухо произнес Джейк Эрлхем. - А то я уже начал было сомневаться.
     - А не может так быть, что вы чего-то недоучитываете, мистер Брейсуэйт? - упорствовал корреспондент
АП. - Есть вполне уважаемые люди, которые очень верят в силу пара - И некоторые крупные организации,
помимо автокомпаний, работают в этой области. К примеру, калифорнийские власти выделили немало средств,
чтобы выпустить на дороги целую армаду машин с паровыми двигателями. И в законодательное собрание
внесено предложение через пять лет вообще запретить эксплуатацию машин с двигателем внутреннего сгорания.
Брейсуэйт решительно затряс своим седым коком.
     - На моей памяти только один достойный человек - Билл Лир - верил в будущее машины с паровым
двигателем. Но и он публично отрекся от своей веры, сказав, что это "предельно нелепо".
     - Но с тех пор он изменил свое мнение, - заметил корреспондент АЛ.
     - Конечно, конечно! И всюду таскает с собой шляпную коробку, в которой будто бы находится его новый
паровой двигатель. Но. мы-то знаем, что у него там лишь сердечник двигателя, а это все равно что взять свечу
зажигания и сказать: "Вот он - двигатель для современных машин". При этом господин Лир и прочие не
упоминают, что, помимо двигателя, нужны еще камеры сгорания, котел, конденсатор, рекуперационные
вентиляторы - словом, изрядное количество тяжелого, дорогостоящего. крупноформатного оборудования,
эффективность которого пока еще трудно определить.
     - Не забудьте про машины с паровыми двигателями, финансируемые штатом Калифорния... -
вставил Джейк Эрлхем.
Серебристый Лис кивнул:
     - Да, да. Калифорния. Штат, безусловно, тратит на это немало денег - кто не раскошелился бы? Ну
что ж, если вы сами и полмиллиона других людей готовы платить за свои машины на тысячу долларов
больше, возможно - только лишь возможно, - мы создадим вам паровой двигатель со всеми его минусами и
возникающими в связи с этим проблемами. Но у большинства наших покупателей - как и у большинства
покупателей наших конкурентов, о которых мы не можем не думать, - нет лишних денег, чтобы швырять их
на вр.
     - Вы обходите молчанием машины с электрическим двигателем, - заметил представитель "Уолл-стрит
джорнэл".
     - На это ответите вы, - мотнул головой в сторону Адама Брейсуэйт.
     - Машины, работающие на электричестве, уже существуют, - начал Адам, обращаясь к репортерам. - Вы
видели тележки, разъезжающие на полях для игры в гольф. а скоро появится и двухместная машина, на которой
можно будет совершать непродолжительные поездки за покупками или в других целях. Но пока она будет
дорого стоить и, естественно, не получит широкого распространения. У нас уже существуют
экспериментальные грузовики и машины с электротягой. Вся беда в том, что, если запустить их в эксплуатацию,
нам придется заполнять большую часть полезной внутренней площади тяжелыми батареями аккумуляторов, а
это бессмысленно.
     - А миниатюрные легкие батарейки - цинк с воздухом или небольшие топливные элементы, - когда
придет их черед? - поинтересовался корреспондент АЛ.
     - Вы забыли еще про сернистую соду, - напомнил Адам. - Об этом тоже немало говорят. Однако, к
сожалению, пока только говорят - и ничего больше.
     - Мы уверены, - вставил Элрой Брейсуэйт, - что дело с батареями все-таки сдвинется с места и нам
удастся заключить необходимую массу энергии в малогабаритные контейнеры. В будущем городской
транспорт, несомненно, будет широко использовать машины, работающие на электричестве. Однако исходя из
реальных данных мы считаем, что это произойдет не раньше восьмидесятых годов.
     - Кроме того, если вы думаете, что проблема загрязнения воздуха с появлением машин на электрическом
двигателе будет разрешена, - заметил Адам, - то вы забываете об одном обстоятельстве. Любые
аккумуляторы требуют подзарядки. А когда сотни тысяч машин будут питаться электроэнергией, потребуется
куда больше генераторных установок, чем сейчас, и все они будут отравлять воздух. А поскольку предприятия,
вырабатывающие электроэнергию, обычно строят в пригородах, туда переместится весь смог из городов.
     - А не кажется ли вам, что это малоубедительная отговорка? - Высокомерная брюнетка из
"Ньюсуик", сидевшая скрестив ноги, переменила позу и без особого успеха одернула юбочку,
обнажавшую значительную часть красивых бр. И мужчины один за другим опустили глаза к краю ее
     [error]
     С самого начала Джейк Эрлхем сидел с мрачным видом, и, глядя на него, Адам подозревал, что он считает
созыв этой неофициальной пресс-конференции не такой
уж удачной затеей.
     - В таком случае, - сказал Эрвин, - я полагаю, мой следующий вопрос будет вполне резонным, Адам. -
Эрвин, казалось, призадумался и заговорил нерешительно, подыскивая слова, но те, кто знал его, прекрасно
понимали, сколь обманчиво это впечатление. - Как по-вашему, критики автомобилестроения - скажем,
Нейдер с его заботой о безопасности движения - играют полезную роль?
Вопрос был простой, но он был так поставлен, что не увильнешь от ответа. Адаму хотелось возмутиться,
сказать Эрвину: "Ну чего ты ко мне пристал?" Потом он вспомнил наказ Элроя Брейсуэйта: "Будем
отвечать согласно нашему разумению".
И Адам спокойно ответил:
     - Да, они сыграли определенную роль. В смысле безопасности Нейдер так двинул автомобильную
промышленность под зад, что она с воплем влетела во вторую половину двадцатого века.
Все четыре репортера записали его слова. Пока они писали, Адам быстро прокрутил в голове то, что он сказал,
и представил себе, что может за этим последовать. Он отлично знал, что многие в автопромышленности
согласятся с ним. Сильная когорта более молодых сотрудников, да и множество людей на самых верхних
ступенях иерархии считали, что жизнь за последние годы показала всю справедливость доводов Вэйла и
Нейдера, несмотря на перегибы и неточности. Автостроители, создавая новые модели машин, действительно
меньше всего думали о безопасности, они Эействительно сконцентрировали все внимание на спросе,
действительно прогиви-лись переменам, пока их не вынудили правительственные постановления или угроза
появления таковых. Такое создавалось впечатление, точно автомобилестроители как бы опьянели от своей
всесильности и могущества и вели себя как Голиафы, пока не появился Давид в виде Ральфа Нейдера, а потом
     - Эмерсона Вэйла.
Сравнение с Давидом и Голиафом, подумал Адам. очень точное. Особенно в отношении Нейдера: ведь он
один, ни на кого не опираясь, с поразительным мужеством повел наступление на всю автомобильную
промышленность США с ее огромными ресурсами и сильным лобби в Вашингтоне и там, где многие до него
терпели поражение, сумел добиться того, что автостроители вынуждены были повысить уровень безопасности
машин и был принят закон, исходящий из интересов потребителя. То обстоятельство, что Невдер, будучи
полемистом, занимал, как все полемисты, крайние позиции, часто перебарщивал, был беспощаден и порой
неточен, не уменьшало его заслуг. Только человек пристрастный мог отрицать, что Нейдер оказал публике
ценную услугу. Более того: чтобы оказывать подобные услуги вопреки всем и вся, необходимы люди типа
Невдера.
     - Насколько мне известно, мистер Трентон, - вставил корреспондент "Уолл-стрит джорнэл", - ни один
из руководителей автопромышленности еще ни разу публично этого не подтверждал.
     - Если никто до сих пор этого не говорил. - сказал Адам, - может быть, настало время сказать.
Показалось это ему или Джейк Эрлхем, внешне поглощенный своей трубкой, действительно вдруг
побледнел? Заметил Адам и то, что Серебристый Лис насупился, но - какого черта: если потребуется, он
потом поспорит с Элро-ем. Адам никогда не занимался "подцакиванием". В автопромышленности так карьеры
не сделаешь: те, кто воздерживался от откровенных высказываний, боясь неодобрения вышестоящих или
опасаясь за свое место, редко поднимались выше средних ступенек лестницы. И Адам никогда не держал своего
мнения при себе, считая, что прямота и честность лишь принесут пользу его хозяевам. Главное, рассуждал он,
     - оставаться самим собой. Со стороны людям казалось, что все автомобилестроители скроены по одному
образцу, словно вырезаны из теста одинаковыми формочками для печенья. Ничто не могло быть дальше от
истины. Да, конечно, руководители автомобильной промышленности обладали определенными общими
чертами - честолюбием. напористостью, организаторским даром, трудолюбием. Но
помимо перечисленных выше качеств, у каждого были свои индивидуальные черты, каждый был более чем
эксцентричен, более чем гениален и с множеством причуд.
Так или иначе, слово вылетело - назад его уже не вернешь. Но можно ведь дать примечание.
     - Если вы намерены меня цитировать, - Адам внимательно оглядел сидевший перед ним квартет,- то
следует сказать еще кое-что.;
     - А именно? - Вопрос задала девица из "Ныосуик". Она, казалось, чуть пооттаяла и сейчас, потушив
сигарету. усердно записывала. Адам украдкой взглянул на нее: юбка по-прежнему задрана, а ноги в
прозрачных серых чулках выглядят еще привлекательнее. Адам почувствовал, как в нем пробуждается интерес,
но заставил мысли следовать другим руслом.
     - Во-первых, - сказал он, - критики свое дело сделали. Автомобилестроители больше чем когда-либо
озабочены проблемой безопасности, и эта проблема никуда от нас не уходит. Кроме того, мы теперь больше
ориентируемся на покупателей. Какое-то время назад этого не было. Похоже, что мы, сами того не понимая,
проявляли небрежение и безразличие к покупателям. Теперь же этого больше не наблюдается, вот почему
Эмерсоны Вэйлы так пронзительно вопят и говорят порой глупости. Если стать на их точку зрения,
автомобилестроители всегда все делают плохо. Возможно, поэтому Вэйл и ему подобные до сих пор никак и не
могут признать - и это во-вторых, - что автомобильная промышленность вступила в совершенно новую эру.
     - Если это так, - спросил корреспондент АЛ, - то не считаете ли вы, что критики автомобильного дела
вынудили вас к этому?
Адам постарался сдержать раздражение. Право же, иной раз критику автомобилестроения превращают в
некий фетиш, безоговорочный культ - и не только профессионалы вроде Вэйла.
     - Они помогли нам, - признал он. - определить направление и цели, особенно в том, что касается
безопасности и загрязнения воздуха, но они не имели никакого отношения к технической революции, которая
неизбежно
должна была наступить. Поэтому ближайшие десять лет представляются всем, кто работает в нашем деле, куда
более интересными, чем минувшие полвека.
     - В каком отношении? - спросил корреспондент Ассошиэйтед Пресс, взглянув на часы.
; - Кто-то упомянул здесь про новые открытия, - сказал Адам. - Самые важные новшества, которые уже
можно предвидеть, будут связаны с материалами, что позволит нам к середине или к концу семидесятых годов
создать совершенно новый вид машин. Возьмите, к примеру. металлы. На смену сплошной стальной
конструкции, которая используется сейчас, придет сотовая: она будет более прочной, более упругой и в то же
время несравненно более легкой, а это позволит экономить на топливе. К тому же она будет более
ударопрочной, следовательно, машины станут надежнее. Затем появятся новые металлические сплавы для
моторов и агрегатов. Мы предвидим появление такого сплава, который в течение нескольких секунд выдержит
температурные перепады от. ста до двух тысяч градусов по Фаренгейту при минимальном расширении. Мы
будем внедрять эти материалы, чтобы исключить неполное сгорание топлива, из-за которого и происходит
сейчас загрязнение воздуха. Кроме того, ведутся работы над созданием такого металла, который обладал бы
способностью "запоминать" свою первоначальную форму. Если, например, вы погнете крыло или дверцу,
достаточно будет подвергнуть эту деталь высокотемпературной обработке, и металл восстановится в своей
прежней форме. Мы рассчитываем также на создание такого сплава, который позволил бы производить
дешевые, прочные и высококачественные роторы для газотурбинных двигателей.
     - Вот за этим надо особенно внимательно следить, - вставил Элрой Брейсуэйт. - Если мы когда-нибудь
расстанемся с двигателем внутреннего сгорания, ему на смену скорее всего придет газотурбинный двигатель.
Однако создание такого автомобиля наталкивается на множество технических проблем: эта машина будет
приемлема только в том случае, если турбина будет обеспечивать достаточную мощность, что. в свою очередь,
поставит вопрос о
дорогостоящем охладителе, если вы не захотите заживо сжигать пешеходов. Но все это вполне разрешимые
проблемы, и мы над ними сейчас работаем.
     - 0кей, насчет металлов все ясно, - произнес журналист из "Уолл-стрит джорнэл". - А что нового в
Других областях?
     - Скоро в каждой машине появится одна существенная деталь - компьр. - Адам взглянул на
корреспондента Ассошиэйтед Пресс. - Он будет совсем маленький - не больше отделения для перчаток.
     - А для чего он?
     - Да почти для всего. Он будет контролировать режим двигателя - состояние свечей, подачу горючего и
прочее. Будет следить за выхлопными газами и предупреждать о загрязнении воздуха. Это явится настоящей
революцией и во многих других областях.
     - Например? - спросила журналистка из "Ньюсуик".
     - Компьютер будет думать за водителя и исправлять его ошибки прежде, чем тот сообразит, какую
промашку он допустил. Компьютер будет управлять тормозами с независимым приводом на каждое колесо в
отдельности, чтобы при заносе машина сохраняла устойчивость. На автомобилях будут установлены радары,
которые просигналят водителю, если идущая впереди машина вдруг снизит скорость или вы сами слишком
приблизитесь к ней. В критической дорожной обстановке компьютер автоматически погасит скорость вашей
машины и притормозит ее, и, поскольку компьютер реагирует на все быстрее, чем человек, это приведет к
сокращению числа аварий. На шоссе можно будет подключаться к автоматическому радарному устройству,
регулирующему транспортные потоки, а недалек и тот день, когда наземный транспорт будет
контролироваться с помощью космических спутников.
Адам поймал одобрительный взгляд Джейка Эрлхема и сразу понял, почему тот так на него посмотрел.
Ему удалось перехватить инициативу в этой беседе, то есть применить ту тактику, на которой всегда
настаивал отдел по связи с общественностью.
     - Все эти перемены, - продолжал Адам, - приведут к тому, что внутренний вид салона машины, особенно
та его часть, где сидит водитель, в ближайшие годы существенно изменится. Наличие компьютера заставит нас
изменить большинство приборов. Так, например, мы уже сейчас можем твердо сказать, что указатель уровня
горючего в баке отживает свой век; его место займет прибор, который будет показывать, на сколько миль вам
еще хватит горючего при данной скорости. На маленьком экранчике водительтфочтет информацию о
дороге и предупреждающих знаках, поступающую с установленных на шоссе электромагнитных датчиков.
Сидящему за рулем трудно бывает разглядывать придорожные указатели - эта система информации уже
изжила себя. - и шофер часто проскакивает мимо, не замечая знаков. А когда они будут появляться в
машине, прямо у него перед носом, он их не пропустит. Далее, если вы едете по новой дороге, вам
достаточно будет вставить кассету в магнитофон, как вы это делаете сейчас для развлечения. В вашем
автомобиле будет приемник, работающий в одном диапазоне с системой дорожного оповещения, и вы будете
получать звуковые и визуальные указания с экрана. Ваш автомобиль снабдят передатчиком, работающим в
определенном диапазоне частот. Эта система будет действовать в масштабах всей страны, так что водитель в
случае необходимости сможет запросить по радио о любой помощи.
Корреспондент Ассошиэйтед Пресс вскочил с места.
     - Могу я воспользоваться телефоном? - спросил он Эрлхема.
Тот спрыгнул с подоконника и направился к двери, жестом дав понять журналисту, чтобы он следовал за
ним.
     - Я сейчас найду вам какой-нибудь укромный уголок. Остальные тоже начали вставать.
Дождавшись, когда представитель телеграфного агентства выйдет, Боб Эрвин из "Ныоо спросил:
     - Кстати, насчет этого компьютера. Он уже будет на "Орионе"?
     - Черт бы побрал этого Эрвина.' Адам понял, что его загнали в угол. Он должен был бы ответить "да", но ведь
это пока еще секрет. Если же он ответит "нет", то со временем журналисты уличат его во лжи.
     - Вы же знаете, что я не могу говорить об "Орионе", Боб, - сказал Адам.
Журналист усмехнулся. Он все понял: Адам ведь не сказал "нет".
     - М-да!.. - изрекла брюнетка из "Ньюсуик". Теперь, когда она встала, она оказалась выше и тоньше. -
Здорово это вы повернули разговор и увели его от тех проблем. из-за которых мы здесь и собрались.
     - Если это кто-нибудь и сделал, то не я. - Адам смотрел ей прямо в глаза. Они у нее были словно голубые
льдинки, насмешливые, оценивающие. Он почувствовал, что не прочь был бы встретиться с нею при других
обстоятельствах и не как с оппонентом. Он улыбнулся. - Я всего лишь обычный чиновник в автомобильной
промышленности, который старается смотреть на дело с двух сторон.
     - Вот как! - Ее глаза по-прежнему с насмешкой в упор смотрели на него. - В таком случае, может быть,
ответите мне честно на такой вопрос: что, подход к делу в автомобильной промышленности действительно
начал меняться? - Она заглянула в свой блокнот. - Крупные автомобильные фирмы решили наконец шагать в
ногу со временем и начали считаться с новыми идеями об общей ответственности, о развитии общественного
сознания, о реалистическом подходе к изменению шкалы ценностей, включая и автомобили? Вы искренне
считаете, что интересы потребителей будут приниматься во внимание? И действительно наступает новая эра,
как вы сказали? Или все это только ширма, созданная вашими адвокатами по связи с общественностью, тогда
как на самом деле вы надеетесь, что внимание, под прожектором которого вы сейчас находитесь, перекинется
на что-нибудь другое и все вернется на свои места и станет как прежде, когда вы действовали, как хотели?
Действительно ли вы заинтересованы в том, чтобы способствовать охране окружающей среды и повышению
безопасности, или вы обманываете и себя, и нас? Quo vadis? Вы помните, чему вас учили по-латыни, мистер
Трентон?
     - Да, - ответил Адам, - помню. Quo vadis? Камо гря-деши?.. Стародавний вопрос, который задает себе
человечество, на протяжении всей истории, - вопрос, обращенный к цивилизациям, народам, индивидуумам,
группам людей, а теперь даже к одной из отраслей промышленности.
     - Послушайте, Моника, - вмешался Элрой Брейсу-эйт. -: Это вопрос или выступление?
     - И то и другое. - Девица из "Ньюсуик" одарила Серебристого Лиса холодной улыбкой. - Если для
вашего понимания это слишком сложно, я могу разбить свой вопрос на несколько и употреблять более короткие
слова.
& эту минуту, проводив корреспондента АЛ, в комнату вошел вице-президент по связи с общественностью.
     - Джейк, - обратился к нему вице-президент по модернизации продукции, - что-то эти пресс-
конференции стали Совсем не такими, как раньше.
     - Если вы хотите сказать, что мы стали более агрессивными, менее почтительными, - сказал
корреспондент "Уолл-стрит джорнэл", - так это потому, что нас, репортеров, учат быть такими и наши
редакторы велят, чтобы мы влезали вам в печенки. Я думаю, что в журналистике, как и во всем, появилось
нечто новое. - И задумчиво добавил: - Мне это порой дается с трудом.
     - Ну, а мне - нет. - сказала девица из "Ньюсуик", - и у меня еще остался один вопрос, на который я
не получила ответа. - Она повернулась к Адаму. - Я задала его вам.
Адам медлил. Quo vadis? Этот вопрос, только иначе сформулированный, он иной раз задавал и себе.
Однако, отвечая на него сейчас, в какой мере он может позволить себе быть честным?
Элрой Брейсуэйт вывел его из затруднения.
     - Если Адам не возражает, - вмешался Серебристый Лис, - я, пожалуй, отвечу за него. Вопреки вашим
умозаключениям, Моника, должен вам сказать, что наша компания - а точнее, вся наша автопромышленность
     - всегда считала себя ответственной перед публикой, более того, она сознает свою роль в обществе, причем
уже многие годы. Что же до учета пожеланий потребителей, то мы всегда с ними считались - задолго до того,
как слово "потребитель" начало употребляться теми...
Округлые фразы нанизывались одна на другую. Адам испытывал облегчение оттого, что не он отвечает на
вопрос брюнетки. Несмотря на всю свою увлеченность любимым делом, он, будучи человеком честным,
вынужден был бы высказать некоторые сомнения.
Тем не менее он был искренне рад, что пресс-конференция подошла к концу. Ему не терпелось вернуться к
своим "игрушкам", среди которых, как любящая, но требовательная женщина, его ждала новая модель -
"Орион".

5

     В центре моделирования - примерно в миле от административного здания, где проходила пресс-
конференция, - как всегда, сильно пахло гипсом. Люди, работавшие здесь, утверждали, что через некоторое
время человек перестает замечать этот несильный, но стойкий запах серы и глицерина, исходивший из
десятков тщательно охраняемых конструкторских бюро и лабораторий, опоясывавших круглое строение в
центре. Здесь в гипсе рождались модели будущих машин.
Однако посетители с отвращением морщили нос, почувствовав запах. Правда, посетителей-то бывало здесь
не так уж и много. Большинство допускалось не дальше приемной или одной из полдюжины комнат,
расположенных за ней, но все равно охрана проверяла их при входе и выходе, при них постоянно кто-то
находился и им выдавали цветные значки, строго ограничивавшие зону допуска.
Государственные тайны и атомные секреты охраняются порой менее тщательно, чем эскизы деталей
будущих машин.
Даже дизайнеры, постоянно работающие в компании, не имеют права свободного передвижения по
территории центра. Младших сотрудников допускают в одно или два конструкторских бюро, - лишь с годами
они получают ббльшую свободу. Эти меры предосторожности отнюдь не бессмысленны. Дизайнеров нередко
переманивают другие
компании, и, поскольку в каждом конструкторском бюро или лаборатории разрабатывается какой-то свой
секрет, чем больше для сотрудника закрыто дверей, тем меньше знаний, уходя, он уносит с собой. Обычно
дизайнеры знают о работе над новыми моделями лишь то, что, как говорят военные, "строго необходимо".
Однако для дизайнеров, которые состарились на работе и уже "привязаны" к компании благодаря появившимся
у них акциям и перспективам высокой пенсии, делаются послабления, и им выдается особый значок, который
носят как боевую медаль, ибо он открывает многие двери. И тем не менее бывают проколы:
время от времени какой-нибудь видный старший дизайнер переходит к конкуренту, предложившему такие
условия, которые перевешивают все другие соображения. И с его уходом компания оказывается отброшенной
на многие годы назад. Некоторые дизайнеры за свою жизнь перебывали во всех крупных автомобильных
компаниях, хотя у "Форда" и "Дженерал моторе" есть неписаное соглашение о том, что ни одна из корпораций
не переманивает - во всяком случае, открыто - дизайнеров другой. Менее щепетильна на этот счет компания
"Крайслер".
Лишь несколько человек - руководители проектов и начальники конструкторских бюро - допускались во
все помещения центра. Одним из них был Бретт Дилозанто. В то утро он не спеша шел в конструкторское бюро
Х по приятному, засеянному травой двору. В данный момент это бюро имело здесь такое же значение, как
Сикстинская капелла в Ватиканском дворце.
Заслышав шаги Бретта Дилозанто, охранник оторвал взгляд от газеты.
     - Доброе утро, мистер Дилозанто. - И, окинув взглядом молодого дизайнера, легонько присвистнул, -
Да на вас же без темных очков смотреть нельзя!
Бретт Дилозанто рассмеялся. Он и без того был весьма колоритной фигурой - длинные, подстриженные по
последней моде волосы, спускавшиеся до подбородка баки и аккуратная вандейковская бородка; сегодня к тому
же на нем была розовая рубашка с сиреневым галстуком, брюки и туфли в тон галстука и белый кашемировый
пиджак.
     - Нравится, а?
Охранник ответил не сразу. Это был уже седеющий бывший солдат, раза в два старше Бретта.
     - Скажем прямо, сэр, другого такого не встретишь.
     - Единственная разница между вами и мной, Эл, то, что я сам придумываю себе униформу. - И спросил,
кивнув на дверь конструкторского бюро; - Много там сегодня народу?
     - Да все те же, что и всегда, мистер Дилозанто. Ну, а что там происходит - не знаю. потому что, когда я
пришел, мне сказали: "Повернись спиной к двери и гляди прямо перед собой".
     - Вы разве не знаете, что там "Орион"? Вы же наверняка видели машину.
     - Да,р. видел. Когда приезжали шишки для приема, ее ведь перевели в демонстрационную,
     - И как она вам показалась? Охранник улыбнулся.
     - Сейчас скажу, мистер Дилозанто, как она мне показалась. По-моему, она вся в вас.
Бретт вошел в здание, и дверь плотно закрылась за ним, "Ничего удивительного, если это в самом деле
так", - подумал он.
Немалая толика его жизни и таланта ушла на создание "Ориона". Порой, подводя итоги, Бретт думал: не
слишком ли много он ему отдал? Не одну сотню раз он входил в эту самую дверь на протяжении насыщенных
лихорадочной работой дней и долгих, мучительных ночей, пока из эмбриона идеи родилась готовая машина.
Он с самого начала принимал участие в ее разработке.
Задолго до того, как в конструкторских бюро началась работа над "Орионом", Бретт и другие дизайнеры
засели за изучение статистики рынка, роста населения, экономики, социальных изменений, возрастных групп,
потребностей, тенденций моды. Был установлен лимит стоимости. Затем возникла идея создания
принципиально новой модели. Несколько месяцев ушло на заседания, на которых плановики, дизайнеры и
инженеры вырабатывали принципы создания будущей машины. После этого инженеры сконструировали
силовой агрегат, в то время как дизайнеры - и в их числе
Бретг - мечтали, потом остановились на чем-то конкретном, и "Орион" стал приниматы определенные формы
и очертания. Пока шел этот процесс, надежды вспыхивали и гасли; планы претворялись в жизнь, ломались,
снова выправлялись; сомнения возникали, утихали, снова возникали. Сотни людей принимали участие в
создании модели, во главе же Их стояло человек пять-шесть.
Дизайнеры продолжали без конца что-то менять: одни изменения были продиктованы логикой, другие шли
от интуиции. Затем начались испытания. И вот наконец начальство дало согласие запустить машину в
производство - слишком рано, как всегда считал Бретт, - и дело закрутилось. Теперь, когда "Орион" уже
значился в планах выпуска, оставалось меньше года до самого решающего испытания - примет его публика
или нет. И все это время Бретт Дилозанто больше, чем кто-либо из дизайнеров, вкладывал в "Орион" свои идеи,
свои силы, свое художественное чутье.
Бретт и Адам Трентон.
Собственно, из-за Адама Трентона Бретт и находился в это утро здесь, приехав в центр гораздо раньше
обычного. Они собирались вместе пойти на автодром, но Адам только что сообщил, что задерживается. Бретт,
человек. менее подчинявшийся трудовой дисциплине, чем Адам, и предпочитавший вставать поздно,
разозлился; ну чего ему без толку пришлось так рано встать? Потом решил, что, раз уж так получилось, он
побудет наедине с "Орионом". И сейчас, открыв внутреннюю дверь, он вошел в главное конструкторское бюро.
В нескольких ярко освещенных местах шла работа над гипсовыми модификациями "Ориона" -
спортивным вариантом. который должен появиться года через три, "универсалом" и другими разновидностями
первоначальной модели, которые - кто знает! - могут пригодиться в будущем.
Сам "Орион", который предполагалось выпустить на рынок только через год, стоял под прожекторами в
глубине помещения на мягком сером ковре. Бретт с возрастающим чувством радостного волнения направился к
машине - собственно, чтобы вновь ощутить это чувство, он сюда и пришел.
Модель была небесно-голубого цвета, небольшая, компактная, изящной, вытянутой формы. У нее, по
словам тех. кто работал в отделе сбыта, был этакий "подобранный, обтекаемый вид", явно заимствованный
у ракеты, отчего она казалась функционально полезной, но в то же время элегантной и стильной. В ней было
немало коренных новшеств. Конструкторы впервые создали машину с круговым обзором выше пояса.
Автомобилестроители десятки лет говорили о том, чтобы сконструировать машину со стеклянным верхом. и
робко экспериментировали в этом направлении. И вот теперь в "Орионе" была осуществлена эта идея,
причем машина нисколько не потеряла в смысле прочности. В прозрачную стеклянную крышу были
вмонтированы почти невидимые, тонкие вертикальные силовые элементы из высокопрочной стали, которые
незаметно пересекались и сходились наверху. В результате "оранжерея" (термин, изобретенный дизайнерами
для обозначения верха автомобиля) получилась более прочная, чем у обычных машин, что подтверждала целая
серия испытаний в аварийных условиях - столкновений и кульбитов. Скат - угол, под которым крыша
скошена по отношению к вертикали, - предусматривался мягкий, так что оставалось достаточно места для
головы. Не менее просторно было и внизу, ниже пояса, что казалось совсем уж удивительным для столь
маленькой машины, - она была лихо спланирована, но не производила странного впечатления, так что
"Орион" со всех точек зрения радовал глаз.
Внутри - Бретт это знал - инженеры тоже придумали немало новшеств. Самое примечательное: замена
обычного карбюратора от примитивных моторов электронной подачей топлива. Одной из функций
компактного компьютера, который установят на "Орионе", как раз и будет контроль за системой подачи
топлива.
Однако сейчас в конструкторском бюро Х стоял лишь макет без какой-либо механической начинки -
плексигласовая коробка, отлитая в той же форме, что и первоначальная гипсовая модель, но так, что даже
самый внимательный таз не мог бы заметать, что в свете прожекторов стояла не настоящая машина. Она
была установлена для сравнения с другими моделями, которые появятся позже, а также для
того, чтобы ответственные сотрудники компании приходили ^яэда, думали, волновались и лишний раз
убеждались, что не зря верят в нее. А верить в нее было очень важно. Не только огромные суммы
принадлежащих акционерам денег, но и карьера, и репутация всех, кто связан с "Орионом", начиная с
председателя совета директоров вплоть до самого скромного служащего, зависели от того, как будут крутиться
колеса ""Ориона". Совет директоров уже ассигновал сто миллионов долларов на внедрение машины в
производство, и немало миллионов будет, по-вицимому, еще вложено, прежде чем она поступит на рынок.
Бретт вдруг вспомнил: кто-то однажды сказал про Детройт, что "там играют азартнее, чем в Лас-Вегасе, и
ставки там выше". Мысль о Детройте вернула Бретта на землю и напомнила, что он еще не завтракал.
Когда Бретт вошел в столовую для дизайнеров, там уже сидело несколько человек. Он не стал делать^заказ
через официантку, а направился прямо на кухню, где, пошутив с отлично знавшими его поварами, уговорил их
приготовить ему особый омлет, какого не бывает в меню. Затем он присоединился к своим коллегам, которые
завтракали за большим круглым столом.
Сегодня здесь было двое посторонних - студенты из колледжа дизайна при Лос-Анджелесском центре
искусств, который всего пять лет назад окончил сам Бретт Дилозан-то. Один из студентов, задумчивый
юноша, что-то рисовал ногтем на скатерти; его спутницей была девятнадцатилетняя девушка с живыми
глазами.
Посмотрев вокруг, чтобы удостовериться, что у него есть слушатели, Бретт возобновил со студентами
разговор, который они вели накануне.
     - Если вы приехали сюда работать, - обратился он к ним, - вам надо создать у себя в мозгу что-то вроде
фильтровальных установок, чтобы они не пропускали всякие замшелые идейки, которые будут вам
подкидывать наши старики.
     - Бретт считает стариками, - вмешался в разговор дизайнер лет тридцати с небольшим, сидевший по
другую сторону стола, - всякого, кто имел право голосовать, когда выбирали Никсона.
     - Этого пожилого мужчину, который только что подал голос, зовут мистер Робертсон, - сообщил Бретт
студентам. - Он создает отличные семейные седаны, этакие катафалки, в которые не хватает только впрячь
лошадь. Кстати, чеки он подписывает гусиным пером и ждет не дождется пенсии.
     - За что мы любим нашего юного Дилозанто, - вставил седеющий дизайнер Дэйв Хеберстейн, - так это
за его уважение к опыту и возрасту. - Дэйв Хеберстейн, возглавлявший лабораторию красок и внутренней
отделки, окинул взглядом тщательно продуманный, тем не менее ошарашивающий костюм Бретта. - Кстати,
где это сегодня бал-маскарад?
     - Если бы вы внимательно изучали мою внешность, - парировал Бретт. - а потом использовали
увиденное для ваших предложений по отделке машин, покупатели потекли бы лавиной.
     - К нашим конкурентам? - спросил кто-то.
     - Лишь в том случае, если я перейду к ним. - Бретт усмехнулся. Поступив сюда на работу, он
сразу установил с большинством дизайнеров такую манеру разговора, и это, казалось, продолжало
многим нравиться. Любовь к острословию не повлияла и на быстрое восхождение Бретта по
социальной лестнице, а восхождение это было поистине феноменальным. Будучи лишь двадцати
шести лет от роду, он уже занимал положение, равное шефу лаборатории или конструкторского бюро.
Всего несколько лет назад человек облика Бретта Ди-,^лозанто никогда бы и близко не подошел к главным
воро- ^ там, где стоит охрана, не говоря уже о том, что никто не допустил бы его к работе в разреженной
атмосфере конструкторского бюро компании. Но взгляды изменились. Начальство поняло, что авангардные
машины способны скорее всего создать "шагающие в ногу со временем" дизайнеры, которые обладают
развитым воображением и умеют экспериментировать с модой, в том числе и со своей внешностью.
Соответственно если от проектировщиков требовали упорного и продуктивного труда, то людям вроде Бретта
разрешалось - в пределах разумного - самим
выбирать. часы работы. Нередко Бретт Дилозанто приходил поздно, болтался без всякого дела, а потом
исчезал на целый день, зато в другой раз работал и ночь напролет. И поскольку результаты его труда были на
редкость удачные и он всегда являлся на заседания, если его заранее предупреждали, никто ничего ему не
говорил.
     - Наши древние старцы, - снова обратился он к студентам, - включая некоторых сидящих сейчас вокруг
этого стола и поглощающих глазунью, будут говорить вам... А, большое спасибо! - перебил сам себя Бретт,
пока официантка ставила перед ним особый омлет, затем продолжал: - Так вот, они будут вам говорить, что в
модель машины никаких серьезных изменений внести уже нельзя. Отныне, заявляют они, мы будем делать
лишь небольшие модификации и развивать уже существующие образцы. Но ведь именно так думали газовики
до того, как Эдисон изобрел электричество. А я утверждаю, что в дизайне намечаются фантастические
перемены. И одна из причин:
мы скоро получим потрясающие новые материалы. В эту область почти никто не заглядывает, потому что она
пока еще недостаточно освещена.
     - Но вы же туда заглядываете, Бретт, - заметил кто-то. - Заглядываете за всех нас.
     - Совершенно справедливо. - Бретт Дилозанто отрезал большой кусок омлета и подцепил на вилку. - И
потому, ребятки, вы можете спать спокойно. Я помогу вам сохранить ваши места. - И он принялся с аппетитом
есть.
     - А это правда, что в новых моделях теперь будет прежде всего учитываться их функциональная
полезность? - спросила студентка с живыми глазами.
     - Но они же могут быть одновременно и функцио" нально полезными, и с фантазией, - с полным ртом
ответил ей Бретт.
     - А от вас будет такая же польза, как от передутой шины, если вы будете столько есть. - Хеберстейн с
явным неодобрением оглядел большую тарелку Бретта, полную еды, и, обращаясь уже к студентам, добавил:
     - Почти любая хорошая модель функционально полезна. Так было всегда. Исключение составляют
художественные абстракции, которые никогда не служили никакой цели - разве что радовать глаз.
А модель, если она функционально
неполезна, значит, плохо сконструирована или близка к тому. В викторианскую эпоху все было помпезно и
функционально неоправданно - потому-то столь многое и вызывает у нас изумление. Учтите, что и мы тоже
иногда этим грешим, когда устанавливаем огромное хвостовое оперение, или перебарщиваем в хромировке, или
делаем выпирающую вперед решетку на радиаторе. К счастью, мы все меньше и меньше к этому прибегаем.
Задумчивый студент перестал рисовать на скатерти.
     - Вот "фольксваген" - машина на сто процентов функционально полезная, но вы же не назовете ее
красивой.
Бретт Дилозанто взмахнул вилкой и поспешно проглотил пищу, чтобы никто не успел его опередить.
     - Тут, мой друг. и вы, и вся остальная публика в мире невероятно ошибаетесь. "Фольксваген" - типичный
случай грандиозного блефа.
     - Это хорошая машина, - возразила студентка. - У меня как раз такая.
     - Конечно, это хорошая машина. - Бретт проглотил еще кусок, тогда как двое молодых будущих
дизайнеров с любопытством смотрели на него. - Если составить перечень вершинных машин нашего века, мы
обнаружим там и "фольксваген" наряду с "пирсэрроу", "фордом" - модель "Т", "шевроле-шесть" тысяча
девятьсот двадцать девятого года, "паккардом" до сороковых годов, "роллс-рой-сом" до шестидесятых,
"линкольном", крайслеровским "ойрфлоу", "кадиллаком" тридцатых годов, "мустангом", "понтиаком-гранд-
туризм", двухместным "тандербердом" и некоторыми другими. И все же в случае с "фольксвагеном" имел
место грандиозный блеф, так как реклама внушила людям, что машина уродлива, а это неверно, иначе она
столько времени не продержалась бы на рынке. На самом же деле "фольксваген" отличают и форма, и
балансировка, и чувство симметрии, и даже что-то гениальное: будь это скульптура в бронзе, она стояла бы на
пьедестале рядом с творениями Генри Мура. Но поскольку публике все время вбивали в голову, что
"фольксваген" уродлив, она этому
доверила, как и вы. Впрочем, все владельцы машин любят заниматься самообманом.
     - Вот тут речь пошла обо мне, - заметил кто-то.
Заскрипели отодвигаемые стулья. Большинство начало расходиться по своим лабораториям и бюро.
     - Если вы, как советовал этот сосунок, профильтруете то, что он выдает. - послышался голос начальника
лаборатории красок и отделки, остановившегося за стульями двух студентов, - то. пожалуй, одну-две
жемчужины найдете.
     - К тому времени, когда я кончу излагать им свои идеи. - Бретт вытер салфеткой пятнышко от яйца и
кофе, - у них будет столько жемчужин, что они смогут приготовить из них джем.
     - Как жаль, что я не могу остаться! - уже с порога дружелюбно заметил Хеберстейя и кивнул. -
Загляните ко мне попозже. Бретг, хорошо? Мы получили данные об одном материале, которые, я думаю, могут
вас заинтересовать.
     - Это у вас всегда так? - Парнишка, снова принявшийся было чертить свои параболы на скатерти, с
любопытством взглянул на Бретга.
     - Здесь - да. Но не обманитесь насчет трепа. В процессе такого обмена обнаруживается немало полезных
идей-
И это было действительно так. Руководство автомобильных компаний всячески поощряло дизайнеров -
равно как и представителей других творческих профессий - вместе завтракать и обедать в специально
отведенных для них столовых. которые тем приятнее, чем выше ранг тех, кто туда допущен. Причем разговор
за столом - на любом уровне - неизбежно заходит о текущих делах. Собеседники зажигают друг друга,
работа мозга обостряется, и поистине блестящие идеи рождаются порой за закуской или десертом. Столовые
для руководящего состава обычно приносят убытки, но правление компании охотно восполняет дефицит,
считая, что эти деньги с лихвой окупятся.
     - А почему вы сказали, что владельцы машин любят заниматься самообманом? - спросила девушка. -
Мы это знаем. Такова человеческая природа. - Бретт отодвинулся от стола и качнулся на стуле. -
Большинство наших милых граждан Джо, живущих в тесном сообществе,
любят броские машины. В то же время они любят считать себя людьми рациональными. Что же происходит?
Они себя обманывают. Ведь они даже в мыслях себе не признаются, что побуждает их купить очередную
новую торпеду.
     - А вам откуда это известно?
     - Все очень просто. Если гражданин Джо хочет иметь надежное средство передвижения - а очень многие
говорят, что именно этого они и хотят, - то ему следует купить дешевую, простую, экономичную модель без
всяких украшательств, какой-нибудь "шевроле", "форд" или "пли-муг". Однако почти все хотят большего -
они хотят лучшую машину, потому что проехаться в роскошной машине - все равно что пройтись под руку с
аппетитной крошкой или иметь элегантный дом - это греет душу. И тут нет ничего плохого! Но наш Джо и его
друзья считают, что есть, - вот почему они себя и обманывают.
     - Так, значит, исследование покупательского спроса...
     - Это для дураков! 0кей, мы посылаем на улицу дамочку с блокнотом спросить первого попавшегося
человека, какой он хочет видеть свою будущую машину. Он тотчас соображает, что должен произвести на нее
хорошее впечатление, и начинает перечислять общеизвестные вещи: надежность, расход бензина на милю,
безопасность, продажная цена. Если же ответы просят дать в письменной форме, без подписи, он дает такие,
чтобы произвести благоприятное впечатление на самого себя. В самом конце в обоих случаях он упомянет про
внешний вид машины, а то и промолчит. Однако когда наступает время покупки и этот же самый Джо
является в демонстрационную, как раз внешний вид машины - признается он себе в этом или нет - все и
решит. - Бретт встал и потянулся. - Есть люди, которые скажут вам, что публика разлюбила машины.
Ерунда! Мы с вами, детки, еще долго продержимся на плаву, потому что старина Джо, что бы он там время от
времени ни выкидывал, по-прежнему любит нас, дизайнеров.
Бретт взглянул на часы; оставалось еще минут тридцать до встречи с Адамом Трентоном возле автодрома,
значит. он успеет заскочить в лабораторию красок и отделки.
Выходя из столовой, Бретт спросил студентов:
     - Так что же вы все-таки вынесли из своей практики?. Это было ему небезынтересно. Не так давно он
сам проходил такую практику. Автомобильные компании регулярно приглашают на свои предприятия
студентов-дизайнеров и обращаются с ними, как авиакомпании с особо важными персонами. Студенты же
знакомятся с атмосферой, в которой им предстоит работать. Автомобильные компании (обхаживают студентов
и во время их обучения в школах.. Представители Большой тройки по нескольку раз в год посещают школы
дизайнеров, открыто конкурируя друг с другом, чтобы заполучить наиболее многообещающих выпускников
(так же вербуют они и ученых, инженеров, юристов, счетных работников и специалистов по сбыту); в итоге
автомобильные компании, с их щедрой оплатой труда и системой поощрения в виде участия в прибылях, а
также заранее запланированным продвижением по службе, "снимают пенки", набирая талантливых
профессионалов. Иные - в том числе и думающие люди в самой автомобильной промышленности -
считают этот процесс несправедливым, ибо компании забирают себе лучшие умы мира, обедняя тем самым
цивилизацию в целом, которой не хватает мыслителей для решения стоящих перед человечеством
неотложных и весьма непростых проблем. Но так или иначе, ни одной организации или отрасли
промышленности пока еще не удалось добиться столь постоянного притока первоклассных знатоков своего
дела. К числу таких высокоталантливых людей принадлежал и Бретт Дилозанто.
     - Это безумно интересно, - отвечая на его вопрос, сказала девушка с живыми глазами. - Самой творить,
создавать что-то реальное... Страшновато, конечно. Ведь столько конкурентов надо одолеть, да еще когда ты
знаешь, какие это специалисты! Зато если удастся чего-то здесь достичь, сразу будет имя.
"У нее правильное отношение к делу, - подумал Бретт. - Остается лишь, чтоб был талант да чтобы кто-
то подтолкнул и помог преодолеть предубеждение, существующее в автомобильной промышленности против
женщин, которые хотят работать не просто секретаршами".
     - А ты что скажешь? - спросил Бретт юношу.
     Тот неуверенно помотал головой и насупился.
     - Не знаю. Да, конечно, все это безумно интересно - берись за любую идею и вкалывай, и наверняка
работать тут увлекательно... Она правильно сказала, - добавил он, кивнув на девушку. - Только вот что я
думаю: а стоит ли этим заниматься? Может, я так, сбрендил; правда, уже поздно что-либо менять - ведь я
почти закончил обучение и, можно сказать, без пяти минут дизайнер - И все равно невольно задаешься
вопросом: стоит ли настоящему художнику заниматься этим? Хочешь ли ты посвятить всю свою жизнь
автомобилям?
     - Чтобы работать тут, надо, конечно, любить автомобиль, - сказал Бретт. - Он должен стать для тебя
самым главным. Дышишь, ешь, спишь - и все время думаешь, об автомобиле. Просыпаешься ночью, и перед
глазами у тебя возникает автомобиль - тот, что ты создал, тот, что хотел бы создать. Это твой бог. твоя
религия. И если ты этого не чувствуешь, - сухо добавил он, - тебе здесь не место.
     - Я люблю машину, - возразил парень. - И всегда любил, сколько себя помню. Только вот последнее
время... - Он не докончил фразы, словно не хотел вторично впадать в ересь.
Бретт не стал продолжать разгр. Мнения, оценки такого рода - дело сугубо личное, и решение должен
принимать человек сам. Никто тут не поможет, потому что в конечном счете все зависит от того, что ты
думаешь, что ты ценишь, да еще - что тебе подсказывает совесть. А кроме того. было кое-что, чего Бретт
вовсе не собирался обсуждать с этими ребятами: в последнее время у него самого появились такие же вопросы
и сомнения.
В лаборатории красок и внутренней отделки, в кабинете заведующего, сразу за дверью, висел скелет:
сиденья в машине конструировали применительно к анатомии человеческого тела. Скелет болтался на цепи,
прикрепленной к металлической пластине, вделанной в череп. Войдя в кабинет, Бретт Дилозанто поздоровался
с ним за руку:
     - Доброе утро, Ральф.
Дэйв Хеберстейн тотчас поднялся из-за стола и, кивнув в направлении главного помещения, сказал:
     - Пошли? - По дороге он дружески похлопал по скелету. - Лояльный и весьма полезный член коллектива-
никогда не критикует, никогда не просит надбавки.
Лаборатория красок, куда они вошли, представляла собой большое круглое помещение с куполообразным
потолком; стены здесь были почти целиком стеклянные, открывая доступ дневному свету. Из-за купола
помещение походило на собор, а закрытые кабины для просмотра при определенном освещении образцов лаков
и тканей - на часовни. Толстый ковер на полу приглушал звуки. По всему помещению были расставлены
витрины с образцами материалов и тканей, а также цветовая библиотека, где можно было найти любой цвет
спектра и тысячи разных оттенков.
Хеберстейн остановился у одной из витрин.
     - Вот что я хотел вам показать, - сказал он Бретту Дилозанто.
Под стеклом лежало с полдюжины образцов обивки, на каждом - название фабрики и каталожный нр.
Еще несколько образцов лежало поверх стекла. По цвету они были разные, но назывались все одинаково:
"Металлическая плетенка". Дэйв Хеберстейн взял в руки один из образцов.
     - Помните эту ткань?
     - Конечно- - Бретт кивнул. - Она мне нравилась. И нравится по-прежнему.
     - Мне тоже. Собственно, я и рекомендовал использовать ее. - Хеберстейн помял в пальцах образец,
приятный и мягкий на ощупь. Ткань была красивая, с серебристой искоркой. - Это волнистое плетение с
металлической ниткой.
Оба знали, что такой тканью - за особую плату - обтягивали в этом году самые дорогие машины. Она
нравилась публике, и скоро в разных цветовых вариантах ее собирались выпустить для "Ориона".
     - Ну и в чем загвоздка? - спросил Бретг.
     - В письмах, - ответил Хеберстейн. - Недели две назад от наших клиентов посыпались письма. - Он
достал из кармана связку ключей и открыл ящик под витриной.
Там лежало десятка два фотокопий с писем.- Прочтите несколько на вр.
Во всех письмах, авторами которых были в основном женщины или их мужья - а несколько было от
юристов, писавших от имени своих клиентов, - говорилось одно и то же. Женщина села в машину в норковом
манто. При выходе же из машины всякий раз часть меха оставалась на сиденье, что, естественно, портило манто.
Бретт тихонько присвистнул.
     - Отдел сбыта сделал проверку на компьютере, -' доверительно сообщил ему Хеберстейн. - Всякий раз
сиденья в машине были обиты металлической плетенкой. Я предвижу, что мы получим еще немало таких
писем...
     - Но вы же проверяли материю. - Бретт вернул ему папку с письмами. - Что показала проверка?
     - Штука-то совсем простая - беда в том, что никто раньше об этом не подумал. Вы садитесь в машину,
материя растягивается, и составляющие ее нити разъединяются. Это, конечно, вполне нормально, только в
данном-то случае разъединяются металлические нити, что тоже не так страшно при условии, если у вас не
норковое манто. А вот если у вас мех, то волоски попадают между металлическими нитями. Вы встаете, нити
смыкаются и выдирают попавшие между ними волоски. И трехтысячное манто можно выбрасывать после одной
поездки вокруг квартала.
Бретт усмехнулся.
     - Если об этом станет известно, то все женщины нашей страны, у кого есть старое норковое манто,
отправятся кататься на наших машинах, а затем потребуют от компании возмещения убытков.
     - Это не смешно, В штабе уже паника.
     - Ткань сняли с производства? Хеберстейн кивнул.
     - С сегодняшнего утра. Поэтому мы ведем сейчас опробование новых тканей. Естественно, называется это
"испытание на норку".
     - А что будет с машинами, где сиденья уже обиты этой тканью?..
     - Одному Богу известно! К счастью, об этом не у меня будет болеть голова. Я слышал, что это уже дошло
до председателя совета директоров, а наш юридический отдел, насколько мне известно, тихонько утрясает все
претензии. Всем ясно, что могут быть ведь и фальшивые претензии, но лучше заплатить, лишь бы не сорвать
крышку с котла.
     - Крышку из норки?
     - Избавьте меня от ваших шуточек, - невесело заметил заведующий лабораторией. - Обо всем этом вы
должным путем узнаете, но я считал, что вам - и еще кое-кому - не мешает уже сейчас быть в курсе дел из-
за "Ориона".
     - Спасибо. - Бретт задумчиво кивнул. Да, конечно, придется менять обивку в "Орионе", правда, это не его
забота. И все же он был благодарен Хеберстейну за информацию.
Придется ему в ближайшие же дни заменить машину или перебить сиденья. Дело в том, что они обиты
металлической плетенкой, а в будущем месяце он собирался подарить кое-кому к дню рождения норковую шубу
и вовсе не хотел, чтобы она тут же была испорчена. В шубе этой будет ездить в его машине Барбара.
Барбара Залески.

6

     - Папа, - сказала Барбара. - Я дня на два задерживаюсь в Нью-Йорке. Хотела тебя предупредить.
В телефоне отчетливо слышался грохот завода. Барбаре пришлось подождать несколько минут, прежде чем
телефонистка разыскала Мэтта Залески, и сейчас он говорил с нею, видимо, стоя где-то неподалеку от
конвейера.
     - Почему? - услышала она вопрос отца.
     - Что почему?
     - Почему ты задерживаешься?
     - Да так, обычные дела, - весело ответила она. - Клиенты вынуждают нас в агентстве изрядно ломать
голову. Намечено несколько совещаний по рекламе на будущий год - мне надо на них быть. - Барбара
старалась говорить
терпеливо. Право же, она едва ли должна давать такого рода объяснения: она ведь уже не ребенок и не обязана
спрашивать разрешение, чтобы подольше не ложиться спать. И если ей захотелось пробыть неделю или месяц в
Нью-Йорке, а то и остаться там насовсем, - это ее дело.
     - А неужели нельзя на ночь возвращаться домой и вылетать утром?
     - Нет, папа, это невозможно.
Барбара очень надеялась, что он не заупрямится и ей не придется снова доказывать, что она
совершеннолетняя - ей двадцать девять лет. и она голосовала уже на двух президентских выборах, и у нее
серьезная, ответственная работа, с которой она неплохо справляется. Кстати, благодаря своей работе она
вполне самостоятельна в финансовом отношении, так что в любой момент могла бы отделиться от отца, но
она знает, как одиноко ему стало после смерти матери, и не хочет еще больше отягощать его жизнь.
     - Когда же ты вернешься?
     - К концу недели - наверняка. Как-нибудь уж ты проживешь без меня. Только будь осторожен и
помни о своей язве. Кстати, как она?
     - Я про нее и думать забыл. И без того хватает забот. Сегодня утром была крупная неприятность на заводе.
"Отец явно взвинчен", - подумала она. Такими становятся все, кто связан с автомобильной
промышленностью, в том числе и она сама. Работаешь ли ты на заводе, в рекламном агентстве или в центре
моделирования, как Бретт, бесконечная гонка и волнения рано или поздно начинают сказываться. Мысль об
этом напомнила Барбаре, что ей пора кончать разговор и возвращаться на совещание, где ее ждут клиенты.
Она вышла на минутку, и мужчины наверняка решили, что она отправилась в туалет. Поэтому Барбара
провела рукой по волосам - каштановым и блестящим, как у матери-польки; они к тому же еще и росли
удивительно быстро, так что ей приходилось много времени проводить в парикмахерской. Она рукой
подправила прическу - ничего, соцдет. Пальцы ее наткнулись на темные очки, которые она несколько
часов назад сдвинула наверх, да так и забыла снять, и вдруг вспомнила, как слышала недавно, что темные
очки надо лбом указывают на принадлежность женщины к
вдновничьему миру. А собственно, что тут такого? И она оставила на месте очки.
     - Послушай, папа, мне уже надо бежать, - сказала Барбара. - Не мог бы ты оказать мне услугу?
     - Какую?
     - Позвони Бретту. Извинись за меня и скажи, что
     - наша встреча сегодня отменяется. Если он захочет, пусть. позвонит мне попозже в отель "Дрейк".
     - - Вот уж не знаю, смогу ли я...
     - Конечно, сможешь! Ты же прекрасно знаешь, что Бретт - в центре моделирования, поэтому
тебе надо лишь снять трубку внутреннего телефона и набрать нр. Я не прошу тебя любить его, я
знаю. он тебе не нравится, и ты не раз давал это понять нам обоим. Я прошу тебя лишь передать ему
мои слова. Тебе, может, даже и не придется говорить с ним самим.
Она не сдержалась, и голос ее зазвучал раздраженно:
опять отец заупрямился, а сколько таких неприятных разговоров у них уже было!
     - Хорошо, - буркнул Мэтт. - Я это сделаю. Только не горячись, пожалуйста.
     - Ты тоже. До свидания, папа. Береги себя - увидимся в конце недели.
Барбара поблагодарила секретаршу, чьим телефоном она воспользовалась, и соскользнула с края
стола. Она была высокая, длинноногая, с отличной, тоже унаследованной от матери, фигурой: по-
славянски аппетитной, говорили некоторые, и вызывавшей неизменное восхищение мужчин.
Звонила она домой в Детройт с двадцать первого этажа небоскреба на Третьей авеню, где три
этажа занимала нью-йоркская контора агентства Осборна Дж. Льюиса - в обиходе Оу-Джи-Эл, -
одного из крупнейших в мире рекламных агентств со штатом приблизительно в две тысячи человек.
При желании Барбара могла бы спуститься этажом ниже, где, как кролики в клетках, в тесноте
сидели сотрудники, и позвонить в Детройт из одной из комнатушек без окон, величиною с чулан,
которые предназначались специально для приезжих сотрудников вроде нее. Но
проще было не спускаться, а звонить с того этажа, где проходило совещание. Этот этаж был отведен для
клиентов - Здесь же размещались бухгалтерия и начальство в роскошно обставленных, светлых кабинетах, где
на стенах висели подлинные Сезанн, Уайет или Пикассо, а в стены были встроены бары, которые выдвигались
или же оставались закрытыми сообразно тщательно изученным вкусам клиентов. Даже секретарши работали
здесь в более благоприятных условиях, чем самые лучшие творческие специалисты этажом ниже. В какой-то
степени, думала порой Барбара, агентство напоминало римскую галеру - с той разницей, что здесь "обитатели
трюма" поглощали ленчи с мартини, вечером отправлялись домой, а если занимали достаточно высокое
положение, то иной раз заглядывали и сюда, наверх.
Барбара заспешила по коридору. В строго обставленной детройтской конторе, где она в основном работала,
каблучки ее застучали бы барабанной дробью, но здесь не слышно было ни звука из-за толстого ковра,
покрывавшего пол. Когда она проходила мимо приоткрывшейся двери, до нее донеслись звуки рояля и девичий
голос, напевавший:
Еще один счастливец вступил в ряды миллионов и говорит; "О, "Бриск"!
Прошу подать мне "Бриск"! Мне очень по душе пришелся -
"Бриск", "Бриск", "Бриск"!
Там сейчас наверняка сидит клиент, слушает и решает, устраивает ли его эта песенка, - и скажет "да", что
повлечет за собой большие расходы, или "нет" в зависимости от пристрастия, или предубеждения, или общего
самочувствия, или от того, не началось ли у него после завтрака несварение желудка. Стишки, конечно,
ужасные - наверное, потому, что клиент предпочитает банальности: большинство ведь боится всего
необычного. А вот мелодия - запоминающаяся: если это записать с оркестром и хором, то почти вся страна
через месяц-другой будет ее напевать, "Интересно, что такое "Бриск"? - подумала Барбара. -
Напиток? Новый пятновыводитель?" Это могло быть что угодно, любая штуковина. Клиенты, пользовавшиеся
услугами агентства, занимались самым разным бизнесом - правда, автомобильные компании, которыми ведала
Барбара, были самым важным клиентом с самым крупным счетом. Как любили напоминать
автомобилестроители, одна только статья бюджета, отведенная на рекламу, превышала сто миллионов долларов
в год.
     У входа в конференц-зал э 1 все еще горела красная
надпись: "Идет совещание". Клиентам нравились горящие надписи - это придавало тому, что здесь
происходило, более важный вид.
Барбара тихо вошла и села на свое место посредине длинного стола. Кроме нее, в этой комнате, обитой
панелями из розового дерева, обставленной георгианской мебелью, было еще семь человек. Во главе стола
сидел старший инспектор Кейс Йетс-Браун, седой, лощеный мужчина, в чьи обязанности входило следить за
тем, чтобы автомобильная компания была довольна агентством Осборна Дж. Льюиса. Справа от Йетс-Брауна
находился заведующий рекламой компании Дж. П. Ундервуд ("Зовите меня просто Джи-Пи"), сравнительно
молодой, недавно назначенный на этот пост человек, еще не успевший освоиться в обществе окружавших его
высоких чинов. Напротив Ундервуда, поблескивая лысиной, сидел Тедди Ош, руководитель творческой
мастерской Оу-Джи-Эл, человек, из которого идеи били фонтаном. Ош, невозмутимый, чем-то напоминающий
школьного учителя, пережил здесь многих своих коллег и провел не одну успешную кампанию по рекламе
автомобилей.
Кроме них. тут были помощник Дж. П. Ундервуда, тоже из Детройта, еще два сотрудника агентства и
Барбара, единственная женщина, не считая секретарши, которая сейчас разливала кофе.
Обсуждалась реклама "Ориона". Они уже со вчерашнего дня рассматривали предложения, разработанные
агентством. Сотрудники по очереди излагали свои идеи клиенту, то есть Ундервуду и его помощнику.
     - Один вариант, Джи-Пи, мы оставили на конец. - сказал Йетс-Браун, по-приятельски обращаясь к
заведующему
рекламой. - Думается, он может показаться вам оригинальным, а возможно, и интересным. - Говорил
Йетс-Браун. как всегда, с должной смесью авторитетности и обходительности, хотя все присутствующие и
знали, что Ундервуд на самом деле почти ничего не решал и не входил в число "верховного командования"
автомобильной компании.
     - Давайте смотреть, - неожиданно резко сказал Дж, П. Ундервуд.
Сотрудник агентства поставил несколько листов картона на мольберт. К каждому был прикреплен лист
бумаги с весьма схематическим наброском будущей рекламы. И каждый такой набросок, как знала Барбара,
представлял собою часы, а порой и долгие вечера и ночи размышлений и труда.
С этого обычно начинается кампания по рекламе любой новой машины - с процедуры просмотра
набросков. именуемой "шуршанием".
     - Барбара, - сказал Йетс-Браун. - не проведете ли вы нас по этому бурному морю? Она кивнула.
     - Видите ли. Джи-Пи. - начала Барбара, глядя на Ундервуда и его помощника, - мы хотели показать
"Орион" в повседневном быту. На первом листе вы видите:
"Орион" выезжает из мойки.
Взгляды всех устремились на эскиз - Он был интересно задуман и хорошо выполнен. Передняя часть
машины вылезала из моечного туннеля, словно бабочка из кокона. Рядом в ожидании стояла молодая женщина,
готовая сесть за руль. Если снять это в цвете - для фотографии или фильма, - получится эффектная картинка.
Но Дж. П. Ундервуд оставался бесстрастен - даже веко не дрогнуло. Барбара кивнула, показывая, чтобы
сменили лист.
     - Некоторые давно считают, что в рекламе мы уделяем недостаточно места роли автомобиля в жизни
современной женщины. Как известно, в большинстве своем реклама адресована мужчинам.
Барбара могла бы добавить - хотя и не добавила. - что последние два года ей как раз было поручено
делать рекламу с учетом женской точки зрения. Однако были
дни, когда, почитав рекламные тексты, ориентированные на мужчин (это именовалось в обиходе
"мускулистыми текстами") и продолжавшие поступать в больших количествах, Барбара чувствовала, что
абсолютно не справляется со своей задачей. Сейчас же она добавила:
     - Мы полагаем, что женщины будут широко пользоваться "Орионом".
На мольберте стоял эскиз стоянки возле супермаркета. Художник создал отличную композицию: в глубине
     - магазин, на переднем плане - "Орион" среди других машин. И женщина, укладывающая на заднее сиденье
"Ориона"
пакеты.
     - А все эти машины вокруг. - спросил заведующий рекламной компании, - они будут наших марок
или марок конкурентов?
     - Я считаю, что ваших. Джи-Пи, - поспешил ответить Йетс-Браун.
     - Нет, Джи-Пи, тут должны быть и машины конкурентов. - возразила Барбара. - Иначе это будет
выглядеть искусственно.
     - Не нравится мне это обилие пакетов, - заметил помощник Ундервуда. - Они загромождают
композицию. Отвлекают внимание от машины. И фон надо будет зава-зелинить.
Барбара сокрушенно вздохнула. Это был трюк, применяемый фотографами, которые, снимая машины,
смазывают вазелином края линз, и тогда машина получается резко очерченной, а все окружающее - как бы в
тумане. Хотя автомобильные компании продолжали настаивать на применении этого трюка, многие люди,
работавшие в рекламе, считали его столь же устаревшим, как твист.
     - Но ведь мы пытаемся показать машину в процессе эксплуатации, - мягко возразила Барбара.
     - И тем не менее это замечание правильное, - заявил Йетс-Браун. - Давайте его запишем.
     - На следующем эскизе, - продолжала Барбара, - "Орион" под дождем - мы считали, что это
должен быть настоящий ливень. Водитель - снова женщина, только на этот раз женщина,
возвращающаяся домой с работы. Сни-
мать будем после наступления темноты, чтобы запечатлеть отражения на мокром асфальте.
     - Трудновато будет не забрызгать машину, - глубокомысленно изрек Дж. П. Ундервуд.
     - А ее и надо немного забрызгать, - сказала Барбара. - Опять-таки ближе к жизни. На цветной пленке
это может здорово получиться.
     - Не думаю, чтобы наши тузы на это пошли, - тихо заметил помощник Ундервуда.
Сам Ундервуд молчал.
На мольберте оставалось еще с десяток листов. Барбара прокомментировала их кратко, но добросовестно,
зная, сколько сил и стараний вложили молодые сотрудники агентства в каждый из них... Вот так оно всегда
бывает. Прославленные творцы, старые зубры вроде Тедци Оша, стоят в сторонке. "Пусть детишки
выпотрошатся", - словно говорят они, зная по опыту, что любые варианты, как бы они ни были хороши, на
первоначальных стадиях всегда отвергаются.
Вот и сейчас предложенный вариант явно не проходил. То, как держался Ундервуд, не оставляло в этом
сомнений, и все, кто здесь был, это понимали, как понимали это еще вчера, до начала просмотра. По наивности
Барбара в свое время спросила, почему так происходит. Почему перечеркивается столько усилий и бракуется
работа вполне качественная, порой даже отличная?
С течением времени ей разъяснили некоторые обстоятельства, связанные с рекламой автомобиля. Ей сказали:
представь себе, что реклама автомобилей будет рождаться быстро, а не медленно и мучительно - кстати,
гораздо медленнее рекламы любых других товаров. Чем тогда целая группа людей в Детройте будет
оправдывать свое существование, бесконечные совещания на протяжении многих месяцев, выделенные для
этого немалые средства, загородные попойки? Более того. Если автомобильная компания считает возможным
брать на себя такого рода расходы, то не дело агентства указывать ей на это или пытаться что-то изменить. К
тому же агентству-то все это очень даже на руку, да и кончается дело всегда одобрением. Процесс создания
рекламы для каждой новой модели начинается в октябре или ноябре. К
маю - июню все уже должно быть решено, чтобы агентство успело выполнить заказ и представители
автомобильных компаний, глядя на календарь, начинали шевелиться. Тут уже вступали в действие и
детройтские воротилы и давали согласие на' представленный вариант независимо от того, талантлив он или нет.
Барбару - да и не только ее, как она со временем выяснила, - крайне удручала эта пустая трата времени,
денег, человеческих сил и таланта. Из разговоров с сотрудниками других рекламных агентств она знала, что так
обстоит дело и у "Форда", и у "Крайслера", то есть во всех компаниях Большой тройки. Такое было
впечатление, точно автомобильная промышленность, обычно столь заботящаяся о времени и возмущающаяся
бюрократической волокитой, создала свой собственный бюрократический аппарат.
Барбара как-то спросила: а был такой случай, чтобы вернулись к первоначальной идее, если она
оказывалась наилучшей? - Ответ был: нет, нельзя же в июне принять то, что было отвергнуто еще в ноябре
прошлого года. Это могло бы создать неприятности для сотрудников компании. Такая штука может стоить
места человеку, притом доброму другу агентства.
     - Благодарю вас, Барбара, - сказал Йетс-Браун, давая понять, что ее миссия окончена. - Что ж, Джи-Пи,
ясно, что нам предстоит проделать еще немалый путь. - Старший инспектор мило улыбался, в тоне его
звучало легкое сожаление.
     - - Да уж, конечно, - подтвердил Ундервуд. И вместе, со стулом отодвинулся от стола,
     - Неужели вам ничего не понравилось? - спросила его Барбара. - Совсем ничего?
Йетс-Браун резко повернулся к ней, и она поняла, что позволила себе лишнее. Нельзя так наседать на
клиентов, но высокомерие и резкость Ундервуда обозлили ее. Она снова подумала о том, что работа
нескольких молодых талантливых ребят - да и ее собственная - только что полетела в корзину. Да,
возможно, то, что они создали, не отвечало в полной мере потребностям рекламы "Ориона",
но уж, во всяком случае, и не заслуживало того, чтобы быть столь бесцеремонно отброшенным.
     - Ну что вы, Барбара, - укоризненно сказал Йетс-Браун, - разве кто-то говорил, что все не так? -
Произнес он это в обычной своей манере, мягко и деликатно, но в тоне его чувствовалась сталь. При желании
Йетс-Браун, по сути своей торговец рекламой, едва ли родивший хоть одну оригинальную идею, мог насмерть
раздавить сотрудника своей элегантной туфлей из крокодиловой кожи. - Однако, - продолжал он, - мы
проявили бы отсутствие профессионализма, если бы не согласились с тем, что пока еще не уловили подлинного
духа "Ориона". А это, Джи-Пи, машина поразительная. Вы подарили нам один из грандиознейших
автомобилей, который войдет в историю. - Он так это произнес, точно Ундервуд самолично создал "Орион".
Барбару слегка затошнило. Она поймала взгляд Тедди Оша. Тот еле заметно покачал головой.
     - Я вот что скажу, - произнес Дж. П. Ундервуд уже более дружелюбным тоном. Многие годы он
просидел за этим столом в качестве самого младшего из сотрудников, и, возможно, новизна занимаемого
поста и недостаточная уверенность в себе и побудили его высказаться так резко. - По-моему, нам были
продемонстрированы превосходнейшие эскизы.
В комнате воцарилось мучительное молчание. Даже у Кейса Йетс-Брауна промелькнуло на лице изумление.
Бестактно, вопреки всякой логике Ундервуд сорвал завесу, обнажив правила игры и показав, что все это -
лишь искусно разыгранная шарада. Только что - автоматическое охаивание всего, что предлагалось, а через
минуту - высочайшая похвала. Но это ничего не меняло. Барбара достаточно долго тут проработала, чтобы это
знать.
Как, впрочем, и Йетс-Браун.
     - Вы очень великодушны, Джи-Пи, чертовски великодушны! - быстро придя в себя, воскликнул он. - От
имени всех сотрудников агентства выражаю вам благодарность за ваше желание поощрить нас и заверяю, что в
следующий раз мы проявим себя еще лучше. - Старший
инспектор поднялся, остальные последовали его примеру. - Верно, Тедди? - повернулся он к Ошу, Тот с
кривой усмешкой кивнул.
     - Постараемся.
Все поднялись с мест, и Йетс-Браун с Ундервудом направились к двери.
     - Кто-нибудь занимается театральными билетами? - спросил его Ундервуд.
Барбара слышала раньше, как заведующий рекламой просил заказать ему шесть мест на комедию Нейла
Сай-мона, на которую даже через перекупщиков невозможно было достать билеты.
     - Вы когда-нибудь сомневались во мне? - усмехнулся старший инспер. - Билеты уже ждут вас, Джи-
Пи. Вы остановили свой выбор на самом тяжелом случае, но мы нажали на все кнопки. Так что билеты будут
лежать на нашем столике в ресторане "Уолдорф-Астория". Вас это устраивает?
     - Вполне.
     - Кстати, скажите мне, - понизив голос, добавил Йетс-Браун, - где ваша компания хотела бы
поужинать. Мы позаботимся о столике.
"И о счете, и о чаевых", - мысленно докончила за него Барбара. Что же до театральных билетов, то Йетс-
Браун, наверное, заплатил долларов по пятьдесят за место - впрочем, агентство вернет это сторицей,
рекламируя "Орион".
В некоторых случаях, когда агентство устраивало обед клиентам, на него приглашали и сотрудников из
творческих мастерских. Сегодня же Йетс-Браун решил этого не делать, и Барбара очень обрадовалась.
Вместо "Уолдорф-Астории", куда направилось руководство вместе с Ундервудом. она пошла с Тедди
Ошем и Найджелом Ноксом. тоже сотрудником творческой мастерской, в небольшой ресторанчик на
Третьей авеню. Направлялись они в малоизвестный, но первоклассный кабачок "Джо энд Роуз", куда в
обеденное время сходились сотрудники больших рекламных агентств, расположенных
по соседству. Найджел Нокс, женоподобный молодой человек, обычно раздражал Барбару, но поскольку его
работа и идеи были тоже отвергнуты, она смотрела на него сейчас с большей симпатией, чем обычно.
Тедди Ош вошел первым под выцветший красный навес ресторанчика. По дороге они почти не
разговаривали. Когда их посадили за столик в маленькой задней комнате, отведенной для постоянных
посетителей, Ош молча поднял три пальца, и через несколько минут перед ними в замороженных стаканах
появилось три мартини. "'''
     - Я вовсе не собираюсь быть дурочкой и плакать, - сказала Барбара, - как не собираюсь и накачиваться
     - потом чувствуешь себя так ужасно! Но если вы оба не возражаете, немножко поднабраться я все-таки хотела
бы. - И она одним духом осушила стакан мартини. - Еще один, пожалуйста.
Ош подозвал официанта.
     - Еще три.
     - Тедди, - сказала Барбара, - как ты, черт подери, все это терпишь?
Ош задумчиво провел рукой по лысине.
     - Самое трудное - первые двадцать лет. А после, когда перед тобой уже прошел с десяток таких Джи-Пи
Ундервудов...
     - Скотина" - взорвался Найджел Нокс. словно пробка вылетела из бутылки. - Я пытался к нему хорошо
относиться, но никак не могу.
     - Ах, да заткнись ты, Найджел! - сказала Барбара.
     - Просто надо все время себе напоминать, что ты получаешь хорошее жалованье и в общем-то - если не
считать таких дней, как сегодня, - любишь свою работу. - продолжал Ощ. - На свете просто нет более
интересного дела. И я еще вам вот что скажу: как бы хорошо они ни сконструировали свой "Орион", если
машину ждет успех и она хорошо пойдет на рынке, то благодаря нам и нашей рекламе. Они это знают, и мы это
знаем. Так какое значение имеет все остальное?
     - Кейс Йетс-Браун имеет значение, - сказала Барбара. - А меня от него тошнит.
     - "Это очень великодушно с вашей стороны, Джи-Пи, - высоким, пронзительным голосом передразнил
начальство Найджел Нокс. - Чертовски великодушно! Я сейчас распластаюсь, Джи-Пи, у ваших ног, а вы
соизвольте на меня плюнуть". - Нокс хихикнул. И впервые за все утро Барбара рассмеялась.
     - Кейс Йетс-Браун, - тяжелым взглядом посмотрел на них Тедци Ош, - человек, благодаря которому у
меня на, столе есть мясо, да и у вас тоже, так что не надо этого забывать. Я, конечно, не мог бы вести себя так,
как он, - лизать задницу Ундервуду и всем прочим, делая вид, что мне это нравится, но в нашем деле кто-то
должен этим зани-маться. Так почему винить его за старание? Ваг, к примеру, сейчас, да и в другое время,
пока мы с вами творим и занимаемся любимым делом, Йетс-Браун укладывается в постель с клиентом,
поглаживает его, укутывает, чтобы ему было хорошо и тепло, и говорит о нос, о том, какие мы с вами
великие люди. Если бы вам довелось работать в агентстве, потерявшем клиента-автомобилестроителя, вы бы
поняли, почему я рад, что есть такой Йетс-Браун.
Около них засуетился официант:
     - Сегодня у нас хорошая телятина, - В "Джо энд Роуз" таких мелочей, как меню, не существовало.
Барбара и Найджел Нокс кивнули.
     - 0кей, с макаронами, - сказал официанту Ош. - И всем снова по мартини.
Барбара чувствовала, что напиток уже расслабил их. Как всегда во время обеда, сначала все были мрачны,
потом стали утешаться, а после еще одного мартини, по всей вероятности, начнут философствовать. За те
несколько лет, что Барбара работала в агентстве, она уже присутствовала на многих "поминках" такого рода: в
Нью-Йорке - в местечках вроде "Джо энд Роуз", где собирались люди, связанные с рекламой; в Детройте - в
"Кокас-клубе" или в "Джимс-гараж". Однажды в "Кокасе" она видела, как пожилой специалист по рекламе, не
выдержав. вдруг разрыдался, потому что час назад плод его многомесячного труда выбросили в корзину.
     - Я работал в одном агентстве, - начал Ош, - и мы потеряли клиента - автомобильную фирму.
Произошло это перед самым уик-эндом, и никто из нас этого не ждал, если не считать другого агентства,
которое забрало у нас клиента. Мы назвали эту пятницу "черной". - Вспоминая былые годы, он задумчиво
водил пальцем по краю бокала. - В ту пятницу к вечеру уволили сто человек. А другие и ждать не стали -
сразу поняли, что делать там им больше нечего, и помчались по Мэдисон-авеню и Третьей авеню в поисках
работы, чтобы успеть наняться до конца рабочего дня. Знаете, как люди перепугались! У многих были красивые
дома, закладные на большие суммы, дети в колледжах. А другие агентства не любят брать неудачников - вот в
чем беда. К тому же были там люди совсем пожилые, которых просто подрезало под корешок. Помню, двое
пристрастились к бутылке, а один покончил с собой.
     - Вы-то ведь выжили! - сказала Барбара.
     - Я же был молодой. Случись такое сейчас, меня ждала бы та же участь. - Он поднял стакан. - Так что за
здоровье Кейса Йетс-Брауна.
Найджел Нокс тотчас опустил стакан с наполовину выпитым мартини.
     - Ну нет, это уж слишком. Я за это пить не могу.
     - Извините, Тедди. - Барбара тоже отрицательно покачала головой.
     - Тогда я выпью за свой тост один, - сказал Ош. И выпил.
     - Вся беда с нашей рекламой, - сказала Барбара, - состоит в том, что мы предлагаем несуществующую
машину выдуманным людям. - Они уже почти прикончили свои мартини, и Барбара чувствовала, что язык у
нее начинает заплетаться. - Все мы знаем, что такую машину, какая изображена на рекламе, ты не купишь,
даже если бы и очень хотел, потому что фотографии лгут. Снимая машину, мы используем широкоугольные
линзы, чтобы кузов у машины выглядел более монументальным, и растягивающие линзы - для съемок сбоку.
Даже цвет и тот выглядит у нас лучше при всех этих спреях, припудриваниях и фильтрах.
     - - Это трюки нашей профессии, - небрежно отмахнулся Ош.
Официант увидел, что он взмахнул рукой..- Еще раз всем по мартини, мистер Ош? Горячее сейчас будет. Ош
кивнул.
     - Все равно такой машины не существует, - стояла на своем Барбара.
     - Прекрасно! - Найджел Нокс шумно зааплодировал. опрокинув при этом свой пустой стакан, так что
люди, сидевшие за соседним столиком, с улыбкой посмотрели на них. - А теперь скажите, кто же этот
выдуманный человек, к которому обращена наша реклама., - Дело в том, - медленно проговорила Барбара,
чув-стауя, с каким трудом поворачиваются у нее в мозгу мысли, - что детройтские заправилы, которые
решают вопрос о рекламе, не понимают публику. Они слишком заняты - у, них нет на это времени.
Поэтому в большинстве своем реклама автомобиля - плод воображения одного детройтского
автомобилестроителя, созданный для другого.
     - Понял! - Найджел Нокс от восторга даже запрыгал на стуле. - Всем известно, что детройтские
одержимые - это не люди. Лихо! Лихо!
     - Да ведь и ты такой же, - сказала Барбара. - Я, пожалуй, сейчас не могла бы даже представить себе,
как мыслят эта р... а, черт бы их подрал... - Она прикрыла лицо рукой, жалея, что поторопилась влить в
себя столько мартини.
     - Осторожно, не дотрагивайтесь до тарелок, - предупредил официант. - Они горячие. - Перед ними
появилась телятина с дымящимися, аппетитно пахнущими макаронами и еще три мартини. - Это вам - от
соседнего столика, - сказал официант.
Ош поблагодарил за напитки и принялся обильно посыпать макароны красным перцем.
     - Ой-ой-ой! - воскликнул Найджел Нокс, - Это же ужасно остро.
     -А мне и, нужно разжечь в себе огонь, - сказал ему Ош.
Они молча приступили к еде. Через некоторое время Тедди Ош взглянул через стол на Барбару.
     - Учитывая ваше настроение, наверно, это к лучшему, что вы не будете участвовать в рекламе "Ориона".
     - Что?! - Барбара была настолько потрясена, что чуть не выронила нож и вилку.
     - Мне поручили сообщить вам об этом. Но все времени не было.
     - Вы хотите сказать, что меня увольняют? Он отрицательно помотал головой.
     - Новое задание. Узнаете завтра.
     - Нет. Тедди, - взмолилась она, - вы должны сказать мне сейчас.
     - Не могу, - твердо заявил он. - Вам скажет об этом Йетс-Браун. Он рекомендовал вас. Помните - тот
самый, за которого вы не хотели пить.
У Барбары засосало под ложечкой.
     - Единственное, что я могу вам сказать, - добавил Ош, - мне бы очень хотелось быть на вашем месте. -
Он отхлебнул мартини: из них троих только он еще пил. - Будь я помоложе, возможно, мне бы это поручили.
Но видно, так мне и суждено до конца дней моих заниматься тем, чем я занимаюсь: рекламировать выдуманным
людям несуществующую машину.
     - Тедди, - сказала Барбара, - извините меня.
     - Не надо извиняться. Самое грустное в том, что, по-моему, вы правы. - Ош часто заморгал, - Господи, а
этот перец действительно острее, чем я думал! - Он достал носовой платок и вытер глаза.
Примерно в тридцати милях от Детройта, в одном из живописнейших уголков штата Мичиган, на пятистах
акрах, словно маленькая страна, окружившая себя хорошо защищенными границами, раскинулся
испытательный автодром компании. Доступ туда перекрывал двойной ба-
рьер, возле которого постоянно дежурила полиция. Здесь посетителя останавливали, проверяли документы и
никого без предварительного разрешения не пускали.
Кроме того, вся территория была окружена высоким забором, вдоль которого патрулировала охрана. С
внутренней стороны вдоль забора были посажены деревья и кустарники, заслонявшие автодром от любопытных
взглядов извне.
Компания ревностно охраняла свои секреты. Здесь проводились испытания новых моделей легковых машин
и грузовиков, новых автомобильных узлов и агрегатов, а также испытания на разрушение уже запущенных в
производство моделей.
Испытания проходили на замкнутых отрезках - дорогах в никуда - общей протяженностью около 150
миль. Дороги были разные - от самых ровных до самых ухабистых или самых крутых в мире. Среди
последних был двойник до жути крутой Филберт-стрит в Сан-Франциско, по которой (как говорят жители этого
города) съезжают на машине только психи. Образец бельгийской, крытой брусчаткой дороги вызывал такую
тряску, что в машине ходуном ходили все болты, сварочные швы и заклепки, а у водителя начинали стучать
зубы. Еще более тяжелой - эту дорогу использовали для опробования грузовиков - была так называемая
африканская охотничья тропа, изобиловавшая корнями, камнями и глубокими, заполненными грязью ямами.
Был тут и "серпантин", разбитый на ровной местности. Он состоял сплошь из крутых поворотов на
небольшом, абсолютно ровном пространстве без всяких закраин, так что разворачивать машину на большой
скорости здесь было чрезвычайно трудно, да и механизм подвергался предельной нагрузке.
Как раз сейчас по "серпантину" мчался на "Орионе" Адам Трентон со скоростью 60 миль в час.
Шины неистово визжали и дымились, машину резко бросало то влево, то вправо. И каждый раз
центробежная сила с ревом и скрежетом кидала автомобиль в сторону, противоположную повороту. У всех
троих пассажиров
было такое ощущение, что машина вот-вот перевернется, хотя они и знали, что этого не произойдет.
Адам оглянулся. Бретт Дилозанто, сидевший на заднем сиденье посредине, не только был привязан
ремнями, но и обеими руками держался за спинку переднего сиденья.
     - Печенка и селезенка у меня поменялись местами, - крикнул ему Бретг Дилозанто. - Одна надежда, что
на следующем повороте они вернутся на место.
Рядом с Адамом невозмутимо восседал Ян Джеймисон, худощавый белокурый шотландец из технического
отдела. Адам подумал, что Джеймисон наверняка не очень понимает, зачем надо бросать машину в такие
крутые виражи:
гонщики и без того изрядно помучили "Орион", и надо сказать, что он прошел все испытания с честью. А
сейчас они все находились на автодроме, чтобы проверить модель на шумы, вибрацию и жесткость (проблема
ШВЖ, как прозвали это в техническом отделе), появлявшиеся в "Орионе" при повышенном режиме работы. Но
по пути на скоростной трек они проезжали мимо "серпантина", и Адам решил сначала завернуть туда в
надежде, что виражи помогут ему сбросить раздражение, которое он особенно остро почувствовал после пресс-
конференции.
Последнее время он все чаще ощущал это раздражение, возникавшее с самого утра. Поэтому недели две-три
назад Адам отправился к врачу, который прослушал его, простукал, провел через все необходимые тесты и
наконец объявил, что с органикой у него все в порядке - разве что, может быть, слишком много собралось
кислоты в организме. Доктор что-то такое пробормотал насчет "людей, подверженных язве", насчет того,
чтобы перестать волноваться, и примирительно добавил, словно обращаясь к ребенку: "Гора ведь кажется более
или менее крутой - в зависимости от того, кто на нее взбирается",
Адам нетерпеливо слушал, а сам думал, что неплохо бы медикам получше знать своих пациентов и
проявлять больше понимания. Доктор тем временем говорил о том, что человеческое тело подает
предупреждающие сигналы, и посоветовал Адаму немного сбавить темп, но Адам знал, что в этом году это
невозможно. Наконец врач дошел до тех симптомов,
по поводу которых обратился к нему Адам, и прописал капсулы с либриумом. Адам сразу же превысил
назначенную дозу и продолжал ее держаться. Не сказал он врачу и того, что принимает валиум. Сегодня Адам
уже проглотил несколько пилюль - в том числе одну, прежде чем выехать из города, но никакого заметного
действия не почувствовал. И сейчас, поскольку "серпантин" не помог разрядиться, он отправил еще одну
пилюлю из кармана в рот.
Заглатывая пилюлю, он вспомнил, что так и не сказал Эрике ни про визит к врачу, ни про пилюли, которые
держал в чемоданчике, подальше от посторонних глаз.
В конце "серпантина" Адам ввел машину в крутой вираж, лишь чуть-чуть сбросив скорость, а затем
помчался в направлении трека для скоростных испытаний. Мимо проносились деревья, лужайки, дороги.
Стрелка спидометра вернулась на шестидесятимильную отметку и поползла вверх.
Одной рукой Адам проверил ремни безопасности на животе и плечах. Не поворачивая головы, он крикнул
своим коллегам:
     - 0кей, давайте тряхнем малыша!
Они выскочили на скоростную трассу и, обогнав другую машину, продолжали набирать скорость. Стрелка
спидометра остановилась на семидесяти, и Адам на секунду увидел лицо водетеля другой машины,
смотревшего на них.
Ян Джеймисон наклонился влево, чтобы лучше видеть показания спидометра, - стрелка подошла к
отметке семьдесят пять. Инженера больше остальных интересовало появление в "Орионе" ШВЖ.
     - Сейчас услышим, - заметил он.
Скорость достигла уже семидесяти восьми. Ветер, создаваемый скоростью машины, свистел в ушах. Адам
до отказа нажал на педаль акселератора. Затем включил автоматический регулятор скорости, возложив все
заботы на компьютер, и убрал ногу с акселератора. Стрелка спидометра поползла вверх. Скорость перевалила
за восемьдесят.
     - Вот теперь все и начнется. - бросил Джеймисон. Не успел он произнести эту фразу, как машину
затрясло, она буквально заходила ходуном. У Адама все поплыло перед глазами. В ту же минуту металл вдруг
загудел и умолк.
     - Точно, как по графику, - заметил инжр. "Он произнес это чуть ли не с удовольствием, - подумал Адам,
     - словно был бы разочарован, если б этого
не произошло..."
     - На аттракционах... - Бретт Дилозанто повысил голос, чтобы его было слышно, и все равно слова
долетали обрывками из-за тряски, - на аттракционах люди платят деньги за такую езду.
     - Оставь мы все как есть, - сказал Адам, - большинство водителей никогда бы и не узнало об этом.
Далеко не многие разгоняют машину до восьмидесяти миль в час.
     - Но некоторые все же ездят с такой скоростью, - возразил Ян Джеймисон.
Адам, насупясь, кивнул: что верно, то верно. Какая-нибудь горстка сумасшедших лихачей выжмет из
машины восемьдесят, и двое или трое из них могут вздрогнуть от неожиданной вибрации, выпустить руль и
погибнуть или покалечить себя и других. Но даже если аварии не произойдет, о ШВЖ все равно станет
известно, и такие люди, как Эмерсон Вэйл, наверняка сыграют на этом. Два-три несчастных случая,
происшедших на большой скорости с водителями, которые перекрутили или недокрутили баранку, припомнил
Адам, погубили несколько лет назад "корвейр". И хотя к тому времени, когда Ральф Нейдер опубликовал свой
знаменитый смертный приговор "корвейру", недочеты в конструкции машины были исправлены, ее все равно
довольно быстро пришлось снять с производства под влиянием созданной Нейде-ром отрицательной рекламы.
Адам и все те, кто знал о тряске, возникавшей на большой скорости в "Орионе", вовсе не хотели, чтобы это
испортило репутацию новой модели. Потому руководство компании и помалкивало, чтобы слухи о дефекте не
проникли наружу. Сейчас главная проблема заключалась в том, чтобы выяснить, как устранить вибрацию и во
что это обойдется. Адам для того и прибыл сюда, чтобы во всем разобраться, а поскольку времени оставалось в
обрез, ему дали полномочия принимать соответствующие решения.
Он отключил автоматический регулятор и сбросил скорость до двадцати миль в час. Затем еще раза два на
разных режимах ускорений довел ее до восьмидесяти, И всякий раз на этой скорости начиналась вибрация.
     - В этой машине кузов из неоднородного стального листа. - Адам вспомнил, что испытывает одну из
первоначальных моделей "Ориона", которую, впрочем, как и все другие, делали вручную, поскольку машина
еще не была запущена в серийное производство.
     - Это не имеет отношения к ШВЖ, - решительно заявил Ян Джеймисон. - Еще один такой "Орион" есть
тут у нас на автодроме и другой - на динамометрических испытаниях. Никакой разницы. Как только эта
скорость - сразу появляется ШВЖ.
     - Трясется, точно женщина в истерике, - сказал Бретт. - И звук такой же. Что-нибудь страдает от этого?
     - спросил он инженера.
     - Насколько нам известно, нет.
     - Тогда зачем же ее разбирать? Адам вспыхнул.
     - Да перестаньте вы, ради Бога, говорить глупости! Конечно, мы обязаны ее разобрать! Если бы речь шла о
внешнем виде машины, вы бы не были таким добреньким.
     - Ну, ладно, ладно, - примирительно сказал Бретг. - А то еще что-нибудь завибрирует.
Они съехали со скоростного трека. Адам резко нажал на тормоз, машину занесло, и всех троих швырнуло
вперед так, что натянулись ремни. Адам вывел машину на обочину, где росла трава. Как только она
остановилась, он отстегнул ремень, вышел из машины и закурил сигарету. Остальные последовали за ним.
Адаму было немного зябко. В воздухе стоял холодок, порывистый ветер крутил осенние листья, солнце
исчезло, и все небо затянуло серыми слоисто-дождевыми облаками. Между деревьями виднелась словно
взрыхленная поверхность озера.
Адам размышлял о том. какое принять решение, твердо зная, что, если ошибется, вся вина - справедливо
или нет - падет на него.
Молчание нарушил Ян Джеймисон:
     - Словом, мы установили, что вибрация вызывается шинами и дорожным покрытием, когда то или другое
ре-
зонирует в такт колебаниям кузова, так что эта вибрация вполне естественна.
"Иными словами, - подумал Адам, - никакого конструкторского дефекта в машине нет".
     - А можно ли устранить вибрацию? - спросил он.
     - Да, - ответил Джеймисон. - Мы в этом нисколько не сомневаемся, как и в том, что тут можно идти
двумя путями. Либо переделать Торпедо кузова и торсионные подвески, - и он подкрепил свою мысль
некоторыми техническими данными, - либо поставить дополнительные кронштейны и крепеж.
     - Стойте, стойте! - сразу насторожился Бретт. - Первый вариант потребует переделки кузова. Так?
     - Так, - подтвердил инжр. - Придется кое-что изменить в нижней части кузова: возле прорези
передней дверцы и возле панели для щеткодержателей.
Бретт насупился. "И недаром", - подумал Адам. Это означало, что придется срочно переделывать всю
конструкцию и заново проводить испытания, тогда как все считают, что модель "Ориона" окончательно
утверждена и апробирована.
     - Ну. а какие новые детали придется добавлять? - поинтересовался он.
     - Мы провели необходимые испытания. Речь пойдет о двух деталях: дополнительном креплении пола в
передней части и распорке под щитком приборов. - Инженер описал, какой потребуется крепеж: он будет
незаметно для глаза проложен под Торпедо кузова с одной стороны машины, к рулю управления и затем - к
другой стороне.
Настало время задать главный вопрос.
     - И во что это обойдется?
Инженер медлил с ответом, зная, какую реакцию вызовут его слова.
     - Вам это не понравится. Около пяти долларов на машину.
     - Боже праведный! - тяжело вздохнул Адам. Он стоял перед мучительной дилеммой. Любой путь был
сложным и дорогостоящим. Первое решение, предложенное инженером - переделать всю конструкцию, -
потребует меньше затрат, по всей вероятности, от полумиллиона до миллиона долларов. Но это вызовет
задержку
с выпуском машины месяца на три, а то и на шесть, что уже само по себе в силу многих причин - катастрофа.
С другой стороны, стоимость двух добавок - крепеж пола и распорки - обойдется для миллиона машин в
пять миллионов долларов, а компания намерена построить и продал" куца больше миллиона "Орионов".
Значит, затраты на производство вырастут на миллионы долларов, не говоря уже о потерянных прибылях, - и
все из-за каких-то совершенно никому не нужных деталей! В автомобильной промышленности пять долларов
     - большая сумма: автомобилестроители обычно считают на гроши - два цента туда, пять центов сюда,
учитывая огромные цифры выпускаемой продукции.
     - Черт подери! - в сердцах произнес Адам. И поглядел на Бретта.
     - По-моему, - сказал дизар. - это - дело нешуточное.
Адам не впервые взорвался с тех пор, как они стали работать над "Орионом". Случалось, взрывался и
Бретт. И тем не менее они продолжали оставаться друзьями. И это было правильно, так как впереди их
ждал новый проект. закодированный пока под названием "Фарстар".
     - Если не возражаете, давайте поедем в лабораторию, - предложил Ян Джеймисон, - у нас там есть
машина с этими добавками, посмотрите сами.
Адам хмуро кивнул.
     - Ладно, поехали.
Бретт Дилозанто с некоторым сомнением поднял на них взгляд.
     - Вы хотите сказать, что эти железки будут стоить пять монет?
Он имел в виду стальную полосу, проложенную по днищу "Ориона" и прикрепленную к нему болтами.
Адам Трентон, Бретт и Ян Джеймисон стояли в смотровой яме под динамометром, откуда была хорошо
видна вся нижняя часть кузова. Динамометр - сооружение из стальных пластин на роликах, снабженное
различными инструментами и несколько напоминающее подъемник ги-
П1
гантской станции техобслуживания, - позволял воссоздавать любые дорожные режимы и изучать под разными
углами, как ведет себя автомобиль.
Наверху они уже изучили на другой машине проложенную по днищу стальную полосу.
     - Возможно, тут и удастся сэкономить несколько центов, - сказал Джеймисон, - но не более, после того
как будет подсчитана стоимость материала, обработки, болтов и сборки.
Эта манера Джеймисона держаться с педантичной отрешенностью, точно стоимость машины и проблема
экономии никак его не касались, раздражала Адама, и он спросил:
     - А технический отдел не слишком перестраховывается? Нам действительно все это нужно?
Это был вопрос плановика к инженеру. Плановики периодически обвиняли инженеров в том, что при
строительстве машины они делают больший, чем нужно, запас прочности, тем самым увеличивая ее стоимость
и вес и одновременно уменьшая эксплуатационные качества, "Дай только этим железодумам волю, -
утверждали в отделе планирования производства, - и каждая машина будет монументальной, как Бруклинский
мост, станет передвигаться, как бронетанк, и продержится столько же, сколько Стонхендж". Защищая
противоположную точку зрения, инженеры утверждали: "Да, конечно, мы делаем все с запасом, потому что,
если что-то откажет, всю вину свалят на нас. Если бы плановики сами строили машины, они бы сделали их
легкими - шасси поставили бы из бальзамни-ка, а блок двигателя отлили бы из станиоля".
     - Никакой перестраховки со стороны инженеров тут нет! - Теперь уже Джеймисон говорил с
раздражением. - Мы довели ШВЖ до приемлемого, с нашей точки зрения, уровня. Если же пойти более
сложным - и более дорогостоящим - путем, мы, наверное, вообще могли бы ликвидировать эту проблему. Но
пока мы этим путем не идем.
     * Стонхендж - знаменитые руины храма или древней обсерватории времен неолита или начала бронзового века на Солсбе-рийской
равнине в Южной Англии.
     - Давайте посмотрим, что даст ваше предложение - ничем не показывая своего отношения к увиденному,
сказал Адам.
Все трое во главе с Джеймисоном поднялись по железной лестнице в лабораторию, занимающуюся
изучением шумов и вибрации.
Лаборатория, находившаяся на территории испытательного автодрома и похожая на авиационный ангар,
разделенный на большие и малые отсеки, как обычно, билась над решением загадок ШВЖ, которые
подбрасывали ей различные отделы компании. Сейчас здесь срочно пытались решить проблему, связанную с
возникновением пронзительного, поистине девчоночьего визга, возникавшего при включении новых тормозов в
дизельных локомотивах. Отдел промышленного сбыта сурово требовал: сила торможения должна остаться
прежней, а звук - такой же, какой бывает при включении тормозов, но не такой, как если бы щекотали
девчонку. Другая проблема была поставлена отделом производства домашнего оборудования:
в контрольных часах кухонной плиты при включении раздавался резкий щелчок, а часы конкурента, хоть и не
столь хорошие, работали беззвучно. Зная, что публика не любит новых или непривычных звуков и что плиты, в
которых раздается щелчок, могут хуже пойти на рынке, отдел производства домашнего оборудования обратился
в лабораторию с просьбой устранить щелчок, но не сами часы.
Однако больше всего задач ставили перед лабораторией автомобили. Совсем недавно возникли осложнения,
когда в уже принятой модели решили изменить форму кузова. В новом кузове на ходу возникало дребезжание
     - испытания показали, что звук исходит от нового ветрового стекла. После нескольких недель
экспериментирования инженеры устранили дребезжание, сделав скос в металлическом полу машины. Никто,
включая самих инженеров, не понимал, почему от скоса прекратилось дребезжание. Главное - что оно
прекратилось.
"Орион" проходил сейчас опробование в лаборатории на динамометре. Это позволяло испытывать машину
на любой скорости часами, днями или неделями с помощью ручного
или дистанционного управления, ни на йоту не сдвинув ее при этом с роликов, на которых она установлена.
Машина, которую они только что рассматривали снизу. была готова к очередным испытаниям. Адам
Трентон и Ян Джеймисон прошли по стальным плитам динамометра и сели в нее. За рулем снова был Адам.
В этом испытании Бретт Дилозанто решил не принимать участия. Убедившись в том, что предложенные
дополнения не нарушат внешнего вида автомобиля, Бретг отправился посмотреть, как выглядит решетка
радиатора, в конструкцию которой были внесены некоторые изменения. Дизайнеры любят поглядеть на
результаты своего труда под открытым небом - "на травке", как они выражаются. Порой на дворе и при
естественном освещении модель выглядит совсем не так, как в лаборатории. Когда, к примеру, "Орион"
впервые увидели при солнечном свете, решетка радиатора вдруг показалась черной, а не серебряной, как было
задумано. Чтобы исправить это впечатление, пришлось несколько изменить угол, под которым она была
установлена.
Из застекленной контрольной будки, расположенной рядом с автомобилем, вышла девушка-техник в белом
халате.
     - Вам нужна какая-то определенная трасса, мистер Трентон? - спросила она.
     - Дайте ему с ухабами. - сказал инжр. - Одну из калифорнийских дорог.
     - Слушаюсь,р. - Девушка вернулась в будку, затем с бобиной в руке высунулась из двери. -
Государственная дорога номер семнадцать на участке Окленд - Сан-Хосе. - Она вложила бобину в гнездо и
протянула кончик пленки через приемную катушку.
Адам повернул ключ зажигания. Двигатель "Ориона" тотчас пробудился к жизни.
Адам знал, что вращавшаяся в будке пленка начнет электронным способом передавать на ролики
динамометра под автомобилем все особенности профиля калифорнийской дороги. Таких пленок в коллекции
лаборатории имелось немало: все они были записаны высокочувствительной аппаратурой на автомобилях,
колесивших по дорогам Северной Америки и Европы. А теперь с их помощью можно было мгно-
венно воспроизвести любую дорогу, нужную для испытаний И исследований, - как хорошую, так и плохую.
Адам дал нагрузку двигателю "Ориона" и стал повышать скорость.
Стрелка спидометра быстро скакнула на пятьдесят миль. Колеса "Ориона" и ролики динамометра бешено
крутились, хотя сама машина не двигалась с места. Адам чувствовал, как ее потряхивает, точно на ухабах.
     - Очень многие наивно полагают, что в Калифорнии великолепные дороги. - заметил Ян Джеймисон. -
И поражаются, когда мы демонстрируем здесь, насколько они
плохи.
Стрелка спидометра показывала шестьдесят пять. Адам кивнул. Он знал, что автомобильные инженеры весьма
критического мнения о калифорнийских дорогах, где из-за отсутствия морозов дорожное покрытие делают
неглубоким. В результате от проезда тяжелых грузовиков бетонные плиты утрамбовываются посредине, а по
краям загибаются и лопаются. Поэтому, дойдя до конца очередной плиты, машина слегка проваливается и
подпрыгивает, въезжая на следующую. Возникают непрестанные толчки и вибрация, и инженерам приходится
считаться с этим при конструировании машин.
Скорость на "Орионе" возросла до восьмидесяти.
     - Вот сейчас оно и будет, - сказал Джеймисон. Не успел он договорить, как машину - уже не только из-
за калифорнийских ухабов - затрясло сильнее и появилось гудение. Правда, гудение было приглушенное, а
вибрация - минимальная. Такое ШВЖ уже не могло повергнуть водителя в панику - не то что раньше, когда
они проверяли машину на испытательной трассе.
     - И это все? - спросил Адам.
     - Да, все, - заверил его Джеймисон. - Растяжки устранили излишний шум и вибрацию. А то, что вы
сейчас ощутили, мы считаем вполне допустимым. - Адам сбросил скорость, и инженер добавил: - Теперь
посмотрим, что будет на гладкой поверхности. '"" В контрольной будке поставили другую пленку - участок
дороги э 80 в Иллинойсе, связывающей два штата.
Неровности покрытия исчезли, гудение и вибрация стали соответственно меньше.
     - Попробуем еще одну дорогу, - сказал Джейми-сон, - действительно скверную. - Он сделал знак
лаборантке, и та улыбнулась.
Адам прибавил газу, и "Орион" уже при скорости шестьдесят миль стало отчаянно раскачивать.
     - Это штат Миссисипи - государственная дорога номер девяносто, близ Билокси, - объявил Джеймисон.
     - Дорога и сначала-то была неважная, а ураганом "Камилла" ее и вовсе исковеркало. И мы едем сейчас по той
части, которая так и не была заделана. Разумеется, развить на ней такую скорость может разве что самоубийца.
Дорога была настолько плохая и при скорости в восемьдесят миль машину так трясло, что собственную
вибрацию автомобиля уже невозможно было уловить. Ян Джеймисон остался очень доволен.
     - Люди понятия не имеют, - заметил он, когда скорость снизилась. - какие у нас должны быть
великолепные инженеры, чтобы учесть все виды дорог, а ведь таких, как эта, немало.
Джеймисона, подумал Адам, уже снова потянуло в его абстрактный инженерныйр. А вот то, что
проблема ШВЖ применительно к "Ориону" может быть решена, - это практически важно. Адам уже понял,
что, несмотря на чудовищные затраты, придется пойти по пути добавок - лишь бы не задерживать выпуск
"Ориона". Конечно, первый вице-президент Хаб Хыоитсон, считающий "Орион" своим детищем, тем не менее
подпрыгнет до потолка, услышав, что стоимость каждой машины возрастет на пять лишних долларов. Но
придется ему с этим примириться, как уже почти примирился Адам.
Он сбросил скорость и вылез из машины, следом за ним - Ян Джеймисон. По совету инженера Адам не
стал выключать двигатель. Теперь за дело взялась девушка, сидевшая в будке, и, переключив "Орион" на
дистанционное управление, стала наблюдать за его поведением. Когда скорость на динамометре достигла
отметки "восемьдесят",
внешняя вибрация оказалась почти столь же малозаметной, как и внутренняя.
     - А вы уверены, что растяжка долго выдержит? - спросил Адам Джеймисона.
     - Ни минуты не сомневаюсь. Мы провели все необходимые испытания, И довольны результатами.
"Весь он в этом, - подумал Адам, - всегда чертовски доволен собой!" Спокойствие инженера,
смахивающее на безразличие, продолжало его раздражать.
     - А вас никогда не смущает, - спросил Адам, - что вы занимаетесь здесь не созиданием, а разрушением?
Вы же ничего не производите. Только разбираете, уничтожаете.
     - Ну, кое-что и производим. - Джеймисон указал на ролики динамометра, быстро крутившиеся под
колесами "Ориона". - Видите их? Они подключены к генератору, как и все остальные динамометры в
лаборатории. Каждый раз как мы запускаем машину, ролики производят электричество. Мы подключены к
детройтскому "Эдисону" и продаем им электроэнергию. - Он с вызовом посмотрел на Адама. - Иной раз мне
кажется, что это не менее полезно, чем некоторые вещи, которые выходят из отдела планирования.
Адам примирительно улыбнулся:
     - Но не "Орион".
     - Нет, - согласился Джеймисон. - Мы в общем-то все надеемся, что "Орион" к их числу относиться не
будет.

8

     Ночную рубашку Эрика Трентон наконец купила в магазине Лейдлоу-Белдона на Сомерсет-Молл в Трое. До
этого она объехала все магазины в Бирмингеме, но не нашла ничего такого, что отвечало бы поставленной ею
цели, и продолжала кружить в своей спортивной машине по окрестностям, испытывая даже удовольствие
оттого, что у нее, в виде исключения, появилась какая-то цель.
Сомерсет-Молл была большая современная площадь к востоку от Большой бобровой дороги, где
разместилось несколько дорогих магазинов, которые посещали в основном зажиточные семьи автомобилестроителей из
Бирмингема и Блумфилд-Хиллз. Эрика частенько туда наведывалась и знала почти все магазины, включая и
магазин Лейдлоу-Белдона.
Увидев там ночную рубашку, она тотчас поняла, что это как раз то, что нужно. Рубашка была из тончайшего
блекло-бежевого нейлона и к ней - такой же пенр. При ее светлых волосах получится этакая медовая
гамма. Для завершения эффекта - а ей так хотелось сегодня понравиться Адаму - она решила приобрести
еще оранжевую перламутровую помаду.
Поскольку у Эрики не было своего счета в магазине, она расплатилась чеком. Затем направилась в секцию
косметики за помадой: она не была уверена, что дома найдется нужный оттенок.
Продавщица в секции косметики была занята. Разглядывая от нечего делать стенд с образцами губной
помады, Эрика случайно обратила внимание на покупательницу, стоявшую у соседнего прилавка с духами. Это
была женщина лет шестидесяти, и Эрика услышала, как она сказала продавщице:
     - Мне надо что-то подарить невестке. Только вот я не уверена, что именно... Дайте понюхать "Норелл".
Взяв пробный пузырек, продавщица - брюнетка со скучающим лицом - прыснула духами ей на руку.
     - Да, - сказала женщина. - Да. Очень приятный запах. Я возьму.
Продавщица сняла с зеркальной полки за своей спиной белую коробку с крупными черными буквами и
поставила перед покупательницей.
     - Пятьдесят долларов плюс налог. Будете платить наличными или чеком?
Пожилая женщина заколебалась.
     - Я не думала, что это так дорого.
     - У нас есть флаконы поменьше, мадам.
     - Нет... Видите ли, это подарок. И все же, пожалуй... Нет, я еще немного подумаю, а сейчас не стану
покупать.
Покупательница удалилась, и продавщица тоже ушла, мгновенно нырнув за занавеску, скрывавшую проход
в стене. А коробка с духами так и осталась стоять на прилавке.
П8
     - В мозгу Эрики вопреки здравому смыслу вдруг возникла совершенно невероятная мысль: "А ведь
"Норелл" - мои духи. Почему бы их не взять?"
Она мгновение колебалась, потрясенная этим внезапно возникшим желанием. И тут какая-то неведомая
сила приказала ей: "Да ну же.' Не теряй времени! Действуй.'"
Впоследствии она вспомнила, что у нее мелькнула мысль: "Неужели это я так думаю?"
Затем спокойно, не спеша, словно подчиняясь магнитному притяжению, Эрика перешла от прилавка с
косме-тикой к прилавку с духами. Размеренно-точным движением руки она взяла коробку, открыла сумочку и
опустила ее туда. Замок щелкнул и закрылся. Этот щелчок прозвучал для нее пушечным выстрелом. Сейчас все
обратят внимание1. Что она наделала?
Она стояла вся дрожа, в тревожном ожидании, боясь пошевелиться; ей казалось, что вот сейчас чья-то
рука опустится на ее плечо и обличающий голос воскликнет:
"Воровка.'"
Ничего этого не произошло. Но она знает, что произойдет - может произойти в любую минуту.
Как же она это объяснит? Ничего она не сможет объяснить. ВеЭьЭоказательствоунеевсуяке. Мысль
отчаянно заработала: может быть. вынуть коробку, поставить ее туда, где она стояла до того, как идиотское не-
мыслшиое желание закрутило ее и заставило совершить этот шаг? Она же никогда ничего подобного не
совершала, никогЭа.'
Все еще дрожа и чувствуя, как громко стучит сердце, Эрика спрашивала себя: "Зачем?" Для чего она это
сделала? Ведь у нее в сумочке полно денег, есть чековая книжка,
Даже и сейчас она могла бы подозвать продавщицу, выложить деньги на прилавок, заплатить за духи, и все
будет в порядке. Только Эействовоть неЭо быстро. Не-меЭленно.' Нет.
Раз ничего не произошло, значит, никто не видел. Если бы ее поступок заметили, размышляла Эрика, то к
ней бы уже подошли, стали расспрашивать, даже могли забрать. Она обернулась. Старательно придав себе
безразличный вид. как бы между прочим окинула взглядом магазин. Тор-
говля шла своим чередом. Никто, казалось, не интересовался ею и даже не смотрел в ее сторону. Продавщица
парфюмерной секции так и не появилась. И Эрика не спеша перешла в секцию косметики.
Она ведь все равно намеревалась купить духи, убеждала себя Эрика. Приобрела она их, конечно, идиотским
и опасным путем - больше она никогда, никогда этого не повторит! А сейчас - что сделано, то сделано. И
если попытаться это исправить, возникнут только сложности, так что лучше всего этого избежать.
Продавщица в секции косметики была свободна. Улыбнувшись своей самой обворожительной улыбкой,
Эрика попросила показать ей помаду оранжевых цветов.
Она понимала, что опасность еще существует в виде продавщицы за парфюмерной стойкой. Хватится ли
девушка коробки, которую она оставила на прилавке? Если да, то вспомнит ли она, что рядом стояла Эрика?
Инстинктивно Эрике хотелось поскорее уйти, убежать из магазина, но разум предупреждал: она вызовет
меньше подозрений, если останется. И она продолжала возиться, выбирая помаду.
Тем временем к прилавку с духами подошла другая покупательница. Продавщица вернулась и, словно что-
то вспомнив, посмотрела на прилавок, где она оставила духи "Норелл". На лице у нее отразилось удивление.
Она быстро повернулась к полке, откуда в свое время сняла коробку. На ней по-прежнему стояло несколько
коробок "Норелл". Эрика поняла, что девушка никак не может решить, поставила она коробку на место или
нет.
Стараясь не смотреть в ту сторону, Эрика услышала, как покупательница что-то спросила. Продавщица
ответила, но на душе у нее, видимо, было неспокойно, и она все поглядывала вокруг. Эрика почувствовала на
себе ее взгляд. Она улыбнулась продавщице косметики и сказала:
     - Я возьму вот эту. - И тотчас почувствовала, что та, другая девушка перестала на нее смотреть.
Значит, ничего не произошло. По всей вероятности, продавщица обеспокоена своей беспечностью и тем, что
ей за это будет. Эрика расплатилась за помаду, лишь чуть-
чуть приоткрыв сумку, чтобы вытащить купюру, и с облег - чением перевела дух.
Прежде чем направиться к выходу, она из озорства остановилась у прилавка с духами и попросила дать ей
понюхать "Норелл".
Лишь у самого выхода Эрика снова начала нервничать. Только сейчас она в ужасе подумала, что ведь за
ней могли наблюдать и нарочно дали дойти до двери, чтобы легче было потом обвинить ее. Она вспомнила, что
где-то читала об этом. Стоянка для машин, отделенная от нее стеклом, представилась ей дружелюбным,
желанным раем - близким и одновременно таким далеким.
     - Добрый день, мадам. - Подле Эрики откуда ни возьмись вдруг возник человек. Немолодой, седеющий
мужчина с крупными передними зубами, обнаженными в привычной улыбке.
Эрика замерла. Сердце у нее, казалось, перестало биться. Значит, все-таки...
     - Вы всем довольны, мадам? Во рту у нее пересохло.
     - Да... да, благодарю вас.
Человек почтительно распахнул перед ней дверь.
     - Приятного вам дня.
Чувство избавления затопило ее - она была на улице, под открытым небом!..
Однако, сев в машину, она почувствовала что-то вроде разочарования. Теперь, когда она знала, как
напрасно было ее волнение, знала, что в магазине могла вообще ни о чем не беспокоиться, ее страхи
показались ей до глупости чрезмерными. И все же она подумала: что толкнуло ее на этот шаг?
Однако мысль мелькнула и исчезла под напором внезапно нахлынувшего радостного возбуждения: ей
давно уже не было так хорошо!
Приподнятое настроение сохранялось у Эрики весь день. С таким же настроением стала она готовить ужин
Адаму и себе. Сегодня надо быть особенно внимательной!
На горячее она решила подать мясо по-бургундски - отчасти потому, что это было одно из любимых
блюд
Адама, но главным образом потому, что ей хотелось создать интимную обстановку, а этому так способствует
еда из общей кастрюли. Она тщательно продумала убранство обеденного стола. Поставила желтые
конусообразные свечи в спиралевидных серебряных подсвечниках, а между ними - букет хризантем. Цветы
она купила по дороге домой и остаток букета поставила в гостиную, чтобы Адам сразу заметил цветы, лишь
только войдет. В доме все сверкало, как всегда после уборки миссис Гуч. Примерно за час до прихода Адама
Эрика разожгла камин.
К сожалению, Адам запаздывал, в чем не было ничего необычного, - необычно было то, что на этот раз он
не позвонил, чтобы предупредить ее. Когда стрелки часов миновали половину восьмого, затем без четверти и,
наконец, восемь часов, Эрика начала волноваться: она то и дело подбегала к окну, выходившему на шоссе,
снова окидывала критическим взглядом столовую, потом шла на кухню и открывала холодильник, желая
убедиться, что приготовленный ею час назад зеленый салат все еще сохраняет свою свежесть. Говяжья вырезка,
которую Эрика нарезала маленькими кусочками, чтобы класть в кастрюльку с кипящим маслом, равно как
специи и соусы, стояла тоже тут. Как только Адам подъедет, ей потребуется всего несколько минут на то, чтобы
подать ужин.
Она уже раза два подкидывала дрова в камин, и теперь в гостиной и в смежной с нею столовой стало
ужасно жарко. Эрика открыла было окно, чтобы впустить холодный воздух, но камин тотчас задымил, и ей
пришлось закрыть окно; тут она вспомнила, что в шесть часов открыла одну из бутылок "Шато-Латур-6ь,
которые хранились для особых случаев, - она ведь рассчитывала в половине седьмого уже разлить его. Сейчас
она снова отнесла его на кухню и закупорила бутылку.
Вернувшись в комнаты, она включила стереомагнито-фон. Отзвучали последние такты какой-то записанной
на кассету мелодии, и началась другая.
Это были "Багамские острова" - любимая песенка Эрики, которую ее отец частенько наигрывал на гитаре,
а
     Эрика подпевала. Но сегодня сладкая мелодия нагнала на рее лишь грусть и тоску по дому.
Она резко выключила проигрыватель, не дослушав песенку до конца, и поспешно промокнула платком
навернувшиеся слезы, чтобы они не испортили косметики.
В пять минут девятого зазвонил телефон, и Эрика радостно бросилась к аппарату. Но это был не Адам:
мистера Трентона вызывала междугородная, и из слов телефонистки Эрика поняла, что звонит сестра Адама,
Тереза, из Пасадены, штат Калифорния. В ответ на вопрос телефонистки: "Будете говорить с кем-нибудь
другим?" - Тереза, наверняка зная, что невестка на линии, помедлила и сказала: "Нет, мне нужен мистер
Трентон. Пожалуйста, попросите передать ему, чтобы он мне позвонил".
Эрика обозлилась: ну что за скупердяйство, почему было не поговорить с ней, а она сегодня была рада
поболтать. Эрика прекрасно понимала, что Тереза, овдовев год назад и оставшись с четырьмя детьми,
вынуждена считать каждый грош, но уж не настолько она обеднела, чтобы не иметь возможности заплатить
за междугородный разгр.
Эрика написала на бумажке, что Адам должен позвонить сестре, и указала номер телефонистки в Пасадене.
Наконец в двадцать минут девятого позвонил из своей машины Адам и сообщил, что находится на
Саутфилдском шоссе и едет домой. Значит, он будет через четверть часа. По взаимной договоренности у
Эрики на кухне по вечерам был всегда включен приемник фирмы "Ситизен" и Адам всегда произносил
условную фразу: "Подогрей оливковое масло". Употребил он эту фразу и сейчас, что означало:
"Приготовь стакан мартини. Порадовавшись тому, что она решила подать ужин, который не испортился от
долгого ожидания, Эрика поставила два стакана для мартини в морозильник и принялась смешивать коктейль.
Она еще успеет подняться в спальню, поправить прическу, подмазаться и надушиться - теми самыми
духами. Взгляд в большое зеркало подтвердил ей, что брючный костюм из пестрого кашемира, который она
выбирала не менее тщательно, чем все остальное, по-прежнему хорошо на ней сидит. И когда раздался звук
ключа, поворачиваемого в замке, Эрика сбежала вниз по лестнице, волнуясь, как юная невеста.
Адам с виноватым видом вошел в комнату.
     - Извини за опоздание.
У него, как обычно, был свежий, нисколько не помятый вид; ясные глаза блестели, точно он еще только
собирался приступить к работе, а не вернулся после напряженного рабочего дня. Правда, в последнее время
Эрика стала замечать таившееся под этой маской раздражение, но сейчас она не могла бы сказать, так это или
нет.
     - Не важно. - Она поцеловала его, решив не корить за задержку: самым неподходящим было бы
реагировать. как Hausfrau", на его опоздание. Адам, в свою очередь, рассеянно поцеловал жену и, пока она
разливала в гостиной мартини, стал обстоятельно рассказывать, что именно задержало его.
     - Мы с Элроем были у Хаба. Хаб так на нас обрушился, Тут было ни выйти, ни позвонить.
     - Обрушился -- на тебя? ~ Как и все жены сотрудников компании, Эрика знала, что Хаб, или Хаббард
Хью-итсон, отвечал за производство автомобилей во всей Северной Америке и был кронпринцем
автомобилестроения, обладавшим огромной властью. Он мог, в частности, повысить или уничтожить любого
сотрудника компании, кроме председателя совета директоров и президента, ибо они были выше его. Все знали,
как требователен Хаб и как беспощаден к тем, кто не отвечает его требованиям.
     - Частично - на меня, - сказал Адам. - Но в основном Хаб занимался словоизвержением. К
завтрашнему дню это у него пройдет. - И Адам рассказал Эрике о добавках к "Ориону" и о дополнительных
затратах, что, как и предполагал Адам, сорвало крышку с котла. По возвращении с автодрома Адам сообщил
обо всем Элрою Брейсуэйту, вице-президенту по модернизации продукции, и тот решил, что они должны
немедленно пойти к Хабу и выдержать обстрел, - так они и поступили.
Но как бы резко ни вел себя Хаб, человек он был разумный, и сейчас он, по всей вероятности, уже
примирился с
Здесь: типичная жена-домохозяйка (нем.), 124
необходимостью добавок и вытекающих из этого затрат. Адам понимал, что принял на автодроме правильное
решение. Тем не менее владевшее им раздражение не проходило, хотя чуть и поубавилось после того, как он
выпил мартини.
Он протянул жене стакан, чтобы она снова наполнила его. и опустился в кресло. - - Зачем ты зажгла
камин? У нас сегодня безумно жарко.
На столике, возле которого он сел, стояли цветы, купленные днем Эрикой. Адам небрежно отодвинул в
сторону вазу, чтобы освободить место для стакана.
     - Я подумала, что так будет уютнее, Он посмотрел на нее в р.
     - Ты считаешь, что обычно у нас неуютно?
     - Я этого не говорила.
     - А может быть, следовало сказать. - Адам поднялся с кресла, прошелся по комнате, потрогал одно,
другое... Все вещи были такие знакомые. Это была его старая привычка - он всегда так делал, когда не мог
найти себе места. Эрике хотелось крикнуть: "Дотронься же до меня! Я сразу откликнусь!"
А вместо этого она сказала:
     - Ах да, пришло письмо от Кэрка. Он пишет нам обоим. Его сделали редактором отдела очерков в
университетской газете.
     - Хм, - буркнул Адам без всякого восторга.
     - Это ведь для него так важно. - И, не удержавшись, добавила: - Так же важно, как для тебя, когда тебя
повышают.
Адам стремительно повернулся к ней, подставив спину огню. И резко произнес:
     - Я уже не раз говорил тебе: я свыкся с мыслью, что Грег станет врачом. Собственно, мне это даже
нравится. Получить такую профессию нелегко, и когда он ее получит, то будет вносить свой вклад - делать
что-то полезное. Но не жди, чтобы я сейчас - или потом - радовался тому, что Кэрк станет газетчиком, да и
вообще меня не интересует, что с ним будет.
Это была опасная тема, и Эрика уже пожалела, что заговорила об этом, - плохое получилось начало.
Сыновья Адама давно решили, кто кем будет, - задолго до
того, как она вошла в их жизнь. И однако же, когда впоследствии этот вопрос всплывал в разговоре, Эрика
неизменно поддерживала их, ясно давая понять: она рада, что они не будут по примеру Адама
автомобилестроителями.
Позже она поняла всю неразумность такого поведения. Мальчики в любом случае пойдут своим путем; она
же добилась лишь того, что озлобила Адама, поскольку сыновья своим выбором как бы показывали
несостоятельность его карьеры.
     - Но ведь газетчики тоже занимаются чем-то полезным, - как можно мягче сказала она.
Адам раздраженно помотал головой. Он все еще помнил сегодняшнюю пресс-конференцию, которая чем
больше он о ней думал, тем меньше нравилась ему.
     - Если бы ты встречалась со столькими журналистами, со сколькими встречаюсь я, ты бы, возможно, так не
думала. Хоть они и утверждают, что беспристрастны, однако это, как правило, поверхностные,
неуравновешенные, предубежденные люди, которые вечно грешат неточностями. Свою неточность они
объясняют спешкой, пользуясь этим объяснением, как калека - костылем. И ни руководству газет, ни авторам,
видимо, и в голову не приходит, что они оказали бы публике куда большую услугу, если бы работали медленнее
и проверяли факты, а не швыряли бы их как попало в печать. Кроме того, эти самозваные судьи критикуют и
осуждают недостатки всех и вся, кроме самих себя.
     - В этом есть известная доля истины, - сказала Эрика, - но ведь не все газеты и не все, кто работает в
них, таковы.
Адам явно не склонен был отступать, и Эрика почувствовала, что дело может кончиться ссорой. Решив все
загладить, она пересекла комнату и положила руку ему на плечо.
     - Будем надеяться, Кэрк проявит себя лучше тех, о ком ты сейчас говорил, и приятно удивит тебя, -
улыбнулась она,
Прикосновение к мужу, с которым у нее так давно уже ничего не было, доставило ей удовольствие, которое
она бы охотно продлила.
     - Давай отложим этот разговор на другое время, - сказала она. - Тебя ждет твое любимое блюдо.
     - Только давай поужинаем побыстрее, - сказал Адам, - а то мне надо еще просмотреть бумаги и не
терпится засесть за них.
Эрика сняла руку с его плеча и пошла на кухню. "Интересно, - подумала она, - сознает ли Адам, сколько
раз он говорил эти слова в аналогичных обстоятельствах? Они уже стали как присказка".
Адам последовал за ней.
     - Могу я чем-нибудь помочь?
     - Можешь положить приправу в салат и перемешать. Он справился быстро, как всегда, умело и тут увидел
записку о том, что Тереза звонила из Пасадены.
     - Садись и начинай ужинать, - сказала он Эрике. - А я выясню, чего там надо Терезе.
Когда сестра Адама добиралась до телефона, она редко говорила коротко, даже если находилась в другом
городе.
     - Я так долго тебя ждала. - возразила Эрика, - что одна ужинать не буду. Неужели ты не можешь
позвонить позже? Ведь там сейчас только шесть часов.
     - Ну хорошо, если действительно все готово. Эрика заспешила. Растительное масло, смешанное со
сливочным, стояло подогретое на кухне. Она принесла кастрюлю в столовую, поставила на треножник и зажгла
под ним спиртовку; все остальное уже стояло на столе, сервированном очень элегантно.
Увидев, что она собирается зажечь свечи, Адам спросил:
     - А стоит ли их зажигать?
     - Да. - И Эрика поднесла к ним огонек. В мерцании свечей на столе заиграло вино, Адам нахмурился.
     - Мне казалось, мы хотели приберечь его для особого торжества.
     - Для какого же особого?
     - Мы ведь собирались пригласить в будущем месяце Хьюитсонов и Брейсуэйтов, - напомнил он.
     - Хаб Хыоитсон не способен отличить "Шато-Латур" от "Холодной утки", ему все равно. Да и разве,
когда мы вдвоем, это не торжество?
Адам подцепил кусочек вырезки на длинную вилку и опустил ее в кастрюльку, а сам принялся за салат.
     - Почему, - спросил он наконец, - ты всякий раз стремишься подтрунить над теми, с кем я работаю, или
принизить мою работу?
     - Разве?
     - Ты прекрасно знаешь, что да. И это началось, как только мы поженились,
     - Возможно, это потому, что мне приходится сражаться за каждую минуту, которую я могу провести с
тобой вдвоем.
Но в душе она призналась себе; иной раз она действительно без всякого повода язвит, как, например, только
что, когда речь шла о Хабе Хьюитсоне.
Она налила Адаму вина и мягко сказала:
     - Прости. Я зря с таким снобизмом отозвалась о Хабе. Если хочешь угостить его "Шато-Латуром", я куплю
еще в магазине. - А сама при этом подумала: "Может, мне удастся добыть бутылку-другую тем же способом,
как и духи".
     - Забудем об этом, - бросил Адам. - Не имеет значения.
Когда на столе появился кофе, он извинился и прошел наверх к себе в кабинет, чтобы позвонить Терезе.
     - Привет, начальник! Где ты пропадаешь? Подсчитываешь, сколько прибыли получишь по акциям? -
Голос Терезы звучал отчетливо, несмотря на разделявшие их две тысячи миль, - низкое контральто старшей
сестры напоминало Адаму детство. Когда он родился, Терезе было уже семь лет. Однако, несмотря на разницу в
возрасте, они были всегда дружны, и, как ни странно, даже когда Адаму не было еще и двадцати, Тереза всегда
обращалась к младшему брату за советом и часто следовала ему.
     - Ты же знаешь мои дела, сестренка. Я незаменим, потому и до дому никак не могу добраться. Иной раз
только удивляюсь, как автомобильная промышленность вообще могла зародиться без меня.
     - Мы все очень гордимся тобой, - сказала Тереза. - Дети без конца говорят о дяде Адаме. Утверждают,
что он непременно станет президентом компании. - Тереза ни
когда не скрывала своей радости по поводу успехов брата. Она восторженно реагировала на его
продвижение по службе - с куда большим энтузиазмом, не без огорчения вынужден был он признать, чем
Эрика.
     - Как себя чувствуем, сестренка? - спросил он.
     - Одиноко. - Пауза. - Ты ждал другого ответа?. - Да нет, просто подумал, что, может, уже...
     - Кто-нибудь появился?.... - Что-то в этом роде.
     - Несколько человек "подкатывалось. Я ведь еще не так плохо выгляжу для вдовицы.
     - Я, знаю. - И это была правда. Хотя до пятидесяти Терезе осталось чуть больше года, она была
изящна, как статуэтка, отличалась классической красотой и привлекательностью.
     - Вся беда в том, что, когда с тобой рядом двадцать два года был мужчина - настоящий мужчина, -
невольно начинаешь всех сравнивать с ним. И сравнения никто не
выдерживает.
Муж Терезы, Клавд, был бухгалтером, человеком разносторонних интересов. Он погиб в авиационной
катастрофе год тому назад, оставив после себя вдову с четырьмя маленькими детьми, которых они взяли на
воспитание, так как собственных детей у них не было. После смерти мужа Терезе пришлось основательно
перестроить свою жизнь - и психологически, и материально, что было особенно трудно, так как
финансами она до сих пор никогда не занималась.
     - С деньгами у тебя все в порядке? - спросил Адам.
     - По-моему, да. Но именно по этому поводу я и звоню тебе. Мне иной раз хочется, чтобы ты был где-то
поближе.
' Хотя покойный зять Адама оставил семью вполне обеспеченной, однако финансовые его дела к
моменту смерти были не в полном порядке. И Адам на расстоянии старался по мере возможности помочь
Терезе их распутать.
     - Если я тебе действительно нужен. - сказал Адам, - я могу прилететь на денек-другой.
     - Нет, ты как раз мне нужен там - в Детройте. Меня ютгересует пай Клайда в "Стефенсен
моторе". Акции приносят прибыль, но в них вложена уйма денег - почти все ^ что у нас есть, - и я то и
дело спрашиваю себя, следует.
5 Заказ 640
     ли оставить все как есть или продать акции и поместить деньги во что-то более надежное.
Адам понимал, что стояло за всей этой историей. Муж Терезы был любителем мотогонок и болтался на
автотреках Южной Калифорнии, так что со временем познакомился с многими гонщиками. Среди них был
Смоки Стефенсен - гонщик, на протяжении многих лет выигрывавший призы и в противоположность людям
его породы откладывавший денежки, так что, когда он вышел из игры, у него на руках оказалось почти все, что
он выиграл. Со временем, используя свое имя и славу, Смоки Стефенсен получил лицензию на продажу
автомобилей в Детройте, причем автомобилей Адамовой компании. Муж Терезы, никому ни слова не сказав,
вошел в партнерство с бывшим гонщиком и внес почти половину необходимого капитала. Теперь по завещанию
Клайда акции перешли в собственность Терезы.
     - Ты говоришь, сестренка, что получишь деньги из Детройта - от Стефенсена?
     - Да. У меня нет под рукой цифр, но я пришлю их тебе, и бухгалтеры, которые перекупили контору
Клайда, говорят, что это неплохой процент. Меня тревожит то, что я читаю в газетах про торговцев
автомобилями, - какое это рискованное предприятие и как некоторые из них прогорают. Если это случится с
Стефенсеном, мы с детьми попадем в беду.
     - Это может случиться, - согласился Адам. - Но если тебе повезло и у тебя акции хорошего агента по
продаже автомобилей, было бы большой ошибкой выйти из дела.
     - Я это понимаю. Потому-то мне и нужен совет человека, которому я могу довериться. Адам, мне
неприятно тебя об этом просить, потому что я знаю, как ты занят, но ты не мог бы наведаться к Смоки
Стефенсену, выяснить, как там обстоят дела, составить свое мнение, а потом сказать мне, как быть? Если
помнишь, мы ведь с тобой об этом уже однажды говорили.
     - Помню. И по-моему, я уже тогда объяснил тебе, что это не так просто. Автомобильные компании не
разрешают своему персоналу иметь какие-либо дела с агентами. До того как что-либо предпринять, я обязан
обратиться в конфликтную комиссию.
     - А это сложно? Это может поставить тебя в затруднительное положение?
Адам помедлил. Ответ был однозначный: да, это поставит его в затруднительное положение. Чтобы
выполнить то, о чем просит Тереза, надо тщательно изучить дело Стефенсена, познакомиться с его
бухгалтерией и методами работы. Тереза, конечно, снабдит Адама всеми полномочиями, но существует ведь
еще Адамова компания - его хозяин, а там могут посмотреть на это иначе. Прежде чем вступить в какой-либо
контакт с агентом по продаже автомобилей, Адам обязан сообщить, что он собирается делать и почему. Ему
придется поставить в известность Элроя Брейсуэйта, да, по всей вероятности, и Хаба Хьюитсона, и обоим -
можно не сомневаться - эта идея не понравится. Доводы их будут просты. Человек, занимающий положение
Адама, в состоянии оказать агенту по продаже услуги, которые могут иметь финансовые последствия. Поэтому
и установлены на этот счет строгие правила во всех автомобильных компаниях. Постоянная конфликтная
комиссия изучает подобного рода вопросы, включая вопрос о личных капиталовложениях сотрудников
компаний и их семей, и ежегодно представляет руководству отчеты по форме, напоминающей ту, которую
заполняют налогоплательщики. Люди, которые рассматривают это как вмешательство в личные дела,
вкладывают капиталы на имя своих жен или детей и держат все в тайне. Но в общем-то правило это разумное, и
сотрудники автокомпаний соблюдают его.
Значит, раздумывал Адам, ему придется пойти в комиссию и изложить свое дело, В конце-то концов лично
он ведь ничего не выигрывает, а лишь защищает интересы вдовы и маленьких детей, а это вызовет сочувствие к
его просьбе. Собственно, чем больше он думал, тем меньше, казалось, можно было ждать тут неприятностей.
     - Я посмотрю, что можно сделать, сестренка, - сказал Адам в трубку. - Завтра же предприму кое-какие
шаги у нас в компании, а там через неделю-другую, глядишь, и получу разрешение. Ты, конечно, понимаешь,
что без этого я ничего предпринять не могу?
5 *	131
     - Да, понимаю. И отсрочка не имеет значения. Главное - знать, что ты это для нас выяснишь. - В голосе
Терезы звучало облегчение. Адам представил ее себе: легкая складочка на лбу, которая появлялась, когда она
сталкивалась с какими-нибудь трудностями, сейчас, по всей вероятности, разгладилась, лицо осветилось теплой
улыбкой, так радовавшей глаз. Сестра Адама принадлежала к тем женщинам, которые привыкли полагаться на
мужчину и предоставлять ему решение проблем, хотя за последний год ей пришлось самой принимать
необычно много решений.
     - А какая часть акций этого предприятия принадлежала Клайду? - спросил Адам.
     - Сорок девять процентов, и все акции у меня. Клайд вложил туда около двухсот сорока тысяч. Потому-то я
так и волнуюсь.
     - А имя Клайда фигурирует в лицензии?
     - Нет. Только имя Смоки Стефенсена.
     - Пришли ко мне все бумаги, включая те, которые ты получила при перечислении дивидендов, - велел он
ей. - И напиши Стефенсену. Скажи ему, что я, по всей вероятности, скоро свяжусь с ним и что ты
уполномочиваешь меня проверить, как обстоит дело. 0кей?
     - Я все сделаю, и спасибо тебе, Адам, милый, огромное спасибо! Пожалуйста, передай привет Эрике.
Кстати, как она?
     - О, отлично.
Тем временем Эрика убрала со стола и устроилась в гостиной на диване, подобрав под себя ноги.
     - Я сварила еще кофе, - указала она на столик, когда в гостиную вошел Адам.
     - Спасибо. - Адам налил себе кофе и вышел в холл за чемоданчиком с бумагами. Вернувшись, он сел в
кресло около догоравшего камина, открыл чемоданчик и стал вынимать из него бумаги.
     - Что хотела Тереза? - спросила Эрика. Адам в нескольких словах объяснил просьбу сестры и
что от Него требуется. И увидел, что Эрика недоуменно
смотрит на него.
     - Когда же ты собираешься этим заниматься?
     - Ох, не знаю! Выкрою время.
     - Но когда? Я хочу знать - когда?
     - Если уж решил что-то сделать, время всегда можно найти, - не без раздражения сказал Адам.
     - Тебе времени не выкроить. - Голос Эрики зазвучал напряженно. - Значит, надо отнимать его от чего-то
или кого-то. Тебе же придется не раз съездить к этому агенту, так? Расспросить людей. Выяснить, как идут дела.
Я ведь знаю, как ты за что-то берешься - всегда одинаково тщательно. Значит, на все это потребуется уйма
времени. Так ведь?
     - Наверное, - согласился он.
     - И ты будешь этим заниматься в служебное время? Днем, в рабочие часы?
     - По всей вероятности, нет,
     - Значит, по вечерам и уик-эндам. А агенты по продаже автомобилей как раз в это время работают, верно?
     - Нет, они не работают по воскресеньям, - отрезал Адам.
     - Ну, возблагодарим судьбу и за это! - Эрика вовсе не собиралась сегодня так себя вести. Ей хотелось
быть терпеливой, понимающей, любящей, но горечь вдруг затопила ее. И она вскипела - хоть и сознавала, что
лучше было бы промолчать, но сдержаться не могла. - Может, этот агент и откроет свою лавочку в
воскресенье, если ты его получше попросишь, если объяснишь, что у тебя еще осталось немного времени, чтобы
посидеть дома с женой, но ты хотел бы занять и его чем-то - так почему бы не работой.
     - Послушай, - сказал Адам. - Это же не работа, и я бы не стал этим заниматься по своей воле. Просто
Тереза попросила.
     - А почему бы не сделать что-нибудь, если просит Эрика? Или это уж слишком? Стой-ка, а почему бы
тебе не использовать заодно и отпуск - ведь тогда ты мог бы...
     - Не глупи, - сказал Адам, Он вынул из чемоданчика оставшиеся бумаги и стал их раскладывать перед
собой. "Будто хочет отделиться от непосвященных заколдованным кругом, - подумала Эрика. - А в этот
круг даже звук голоса проникает искаженный, слова звучат невнятно, смысл путается..."
Прав Адам. Она Зействительно глупо себя ведет. А сейчас еще и глупости какие-то выдумывает.
Она подошла к нему сзади, обходя полукруги бумаг, как ребенок, который, играя в "классики", старается не
наступить на черту.
Эрика легонько обняла Адама за плечи, прижалась щекой к его лицу. Он, не оборачиваясь, похлопал ее по
руке.
     - Не мог я отказать сестренке. - Голос у Адама звучал примирительно. - Ну, как бы я ей отказал? Будь
все наоборот, Клайд так же поступил бы в отношении тебя, а может, даже сделал бы и больше.
Эрика вдруг поняла, что они поменялись настроениями. Она подумала: "А все-таки, значит, можно вступить
в заколдованный круг. Может, все дело в том, что ты этого не ожидаешь, а потом вдруг ты - там".
     - Я знаю, - сказала Эрика. - И я благодарна судьбе, что все не наоборот. - У нее было такое чувство,
словно она секунду назад избавилась от собственной глупости и неожиданно очутилась в атмосфере нежности и
взаимопонимания. - Просто, - мягко продолжала она. - мне иной раз так хочется, чтобы у нас с тобой все
было. как прежде. Ведь я совсем мало вижу тебя. - Она кончиками ногтей легонько почесала у него за ушами,
чего давно уже не делала. - Я ведь по-прежнему люблю тебя. - И ей так хотелось добавить: "Пожалуйста, ну
пожалуйста, давай будем сегодня вместе!" Но она этого не добавила.
     - Я тоже не изменился к тебе, - сказал Адам. - Для этого нет никаких оснований. И я понимаю, что ты
имеешь в виду, когда говоришь о нынешней полосе в наших отношениях. Возможно, после того как "Орион"
запустят в производство, у меня появится больше времени. - Однако произнес он это без убежденности. Оба
они уже знали, что после "Ориона" будет "Фарстар" - модель, которая, по всей вероятности, потребует еще
больше времени. Взгляд Адама невольно снова обратился к бумагам.
Эрика сказала себе: "Не спеши! Не наседай!" А вслух произнесла:
     - Пока ты будешь этим заниматься, я, пожалуй, пройдусь. Что-то захотелось проветриться.
     - Хочешь, чтобы я пошел с тобой? Она мотнула головой.
     - Лучше заканчивай поскорее. - Она знала, что если он сейчас оставит работу, то либо снова засядет за
бумаги поздно ночью, либо встанет утром ни свет ни заря.
Адам вздохнул с явным облегчением.
Выйдя из дому, Эрика плотно запахнула замшевый жакет и решительно зашагала по улице. На голову она
набросила шарф. Воздух был холодный, хотя ветер, весь день трепавший город автомобилей, стих. Эрика
любила гулять по вечерам. Она привыкла к этому на Багамских островах и продолжала и здесь следовать
привычке, хотя друзья и соседи не раз предупреждали ее, что за последние годы преступность в Детройте
резко возросла и теперь даже в пригородах - Бирмингеме и Блумфилд-Хиллз, - где еще недавно
преступность почти отсутствовала, участились случаи ограбления с Врименением насилия, а иной раз и
огнестрельного оружия.
Но Эрика полагалась на удачу и продолжала гулять по вечерам.
Хотя ночь стояла темная - звезды и луну затягивали облака, - но из домов вдоль озера Куортон падало
достаточно света, и Эрике видна была дорога. В окнах домов, мимо которых проходила Эрика, порой мелькали
человеческие фигуры. Интересно, думала она, как живут эти семьи, что их окружает, какие у них разочарования,
непонимания, конфликты, проблемы? У всех что-нибуда да не так - разница лишь в степени неприятностей. А
как живут супружеские пары за этими стенами в сравнении с ней и Адамом?
Большинство соседей были автомобилестроителями, и в последнее время у них стало обычаем менять жен.
Американские законы о налогах облегчали дело, и многие высокооплачиваемые чиновники обнаружили, что
можно добиться свободы, заплатив большую сумму отступного, которая потом никак не отразится на бюджете.
Отступное выплачивается из сверхприбылей - значит, ты просто отдашь бывшей жене то, что должен был бы
отдать правительству в виде налога - Некоторые меняли жен уже дважды.
О потерпевших крах браках знали все. Но существовали еще и многолетние романы, выдерживавшие
испытание временем. Эрика мысленно перебрала широко известные в Детройте имена: Риккардо,
Герстенберги, Кнудсены, Якоккасы. Роши, Брамблетты, многие другие. Были и удачные вторичные браки -
Генри Форд. Эд Коул, Рой Чейпин. Билл Митчел, Пити и Конни Эстес, Джон Дилорин. Все, как всегда,
зависит от людей.
Эрика погуляла с полчаса. Когда она повернула назад, пошел мелкий дождь. Она подставила дождю лицо
     - по нему потекли струйки, но все равно было приятно.
Она тихонько вошла в дом, чтобы не потревожить Адама, который по-прежнему сидел в гостиной,
углубившись в свои бумаги. Поднявшись наверх. Эрика вытерла мокрое лицо, расчесала волосы, потом сняла
костюм и надела только что купленную ночную рубашку. Критически оглядев себя, она поняла, что бежевый
прозрачный нейлон идет ей куда больше, чем она представляла себе в магазине. Затем она накрасила губы
оранжевой помадой и щедро опрыскала себя духами "Норелл".
Подойдя к двери в гостиную, она крикнула Адаму:
     - Ты еще долго?
Он поднял на нее глаза и тотчас снова уткнулся в бумаги, лежавшие в голубой папке, которую он держал в
руках.
     - Наверное, с полчаса.
Адам и внимания не обратил на прозрачную ночную рубашку - где уж ей конкурировать с папкой, на
которой большими буквами было написано: "Статистический прогноз учета легковых и грузовых автомобилей
в отдельных штатах". Надеясь, что духи окажутся более эффективными, Эрика подошла к нему сзади, но он
лишь чмокнул ее, пробормотав при этом: "Спокойной ночи. Меня не жди". Ей подумалось, что она вполне
могла надушиться камфарным маслом.
Она легла в постель, но простыней и одеялом не накрылась - она ждала, чувствуя, как нарастает желание.
Стоило ей закрыть глаза, и она видела рядом Адама...
Наконец Эрика открыла глаза. Будильник у кровати показывал, что с тех пор, как она легла, прошло не
полчаса, а целых два. Был уже час ночи.
Вскоре на лестнице раздались шаги Адама. Он вошел, зевая, буркнул: "Господи, до чего я устал!" - сонно
разделся, залез в постель и почти тотчас уснул.
Эрика молча лежала рядом - сон был далек от нее. Потом она попыталась представить себе, что вот она
снова идет по улице и мелкий дождь падает ей на лицо.

9

     На другой день. после того как Адаму и Эрике Трентон не удалось преодолеть все углублявшуюся между
ними пропасть; после того как Бретт Дилозанто снова уверовал в "Орион", однако стал колебаться, стоит ли
ему, как художнику, посвятить себя автомобилям; после того как Барбара Залески утопила свою досаду в
мартини, а ее отец. Мэтт Залески, прожил еще один напряженнейший рабочий день, в Детройте произошло
одно весьма незначительное событие, которое никак не было связано с этими пятью людьми, но которое
через месяцы повлияет на их жизнь и на их поступки.
Время: 20 час. 30 мин. Место: Третья авеню в центре города близ Брейнарда. У тротуара стоит пустая
полицейская машина.
     - Ну-ка поворачивай свою черную задницу к стене! - скомандовал белый полисмен. Держа фонарик в
одной руке и пистолет в другой, он провел лучом фонарика по Ролли Найту, осветив его с ног до головы.
Тот замигал и зр. - А теперь поворачивайся. Руки на голову! Да быстрее, проклятый ворюга!
Пока Ролли Найт выполнял приказание, белый полисмен сказал своему черному коллеге:
     - Ну-ка обыщи эту свинью!
Молодой негр в истрепанной одежде бесцельно слонялся по Третьей авеню, когда к тротуару подкатила
полицейская патрульная машина, из которой с пистолетами наготове выскочили два блюстителя порядка. Негр
попробовал было воспротивиться:
     - Что я сделал? - И захихикал, когда второй полицейский быстро провел руками по его ногам и телу. -
Эй, слушай, щекотно же!
     - Заткнись! - сказал белый полисмен. Это был старый служака с жестким взглядом и большим животом,
образовавшимся за годы, которые он провел в патрульной машине. Он уже давно надзирал за этим районом и в
часы дежурства не давал себе передышки.
Черный полисмен, который был помоложе и, соответственно, не имел такого стажа, опустил руки.
     - С ним полный окей. - И, шагнув к своему белому напарнику, тихо спросил: - А какая разница, черная
у него задница или белая?
Белый полисмен испуганно посмотрел на него. Они так стремительно выскочили из патрульной машины,
что он совсем забыл - ведь сегодня с ним был не обычный белый напарник, а черный.
     - А, черт! - сказал он. - Не надо выдумывать. Хоть ты и такого же цвета, нечего ставить себя на одну
доску с этой падалью.
     - Спасибо и за это, - сухо сказал черный полисмен. Хотел было что-то добавить, но удержался. Вместо
этого он сказал человеку, стоявшему у стены: - Можешь опустить руки и повернуться.
Ролли Найт выполнил приказание.
     - Ты где был последние полчаса, Найт? - хрипло спросил его белый полисмен. Он знал Найта по имени не
только потому, что часто видел его в этом районе города, но и по полицейским досье, где значилось, что Найта
дважды сажали в тюрьму, причем один раз он сам арестовал его.
     - Где я был? - Молодой негр несколько пришел в себя от первоначального шока. Хотя щеки у него
ввалились и вид был тощий, изголодавшийся, глаза глядели смело - не скажешь, что слабак: в них светилась
ненависть. - Ублажал одну белую красотку. Имени ее я не знаю, только она говорит, что ее старик уже ничего
не может. Вот она и приходит сюда, когца ей приспичит.
Белый полисмен шагнул к нему. Вены на его лице вздулись. Ему так хотелось изо всей силы съездить руко-
яткой пистолета по этой исполненной презрения, наглой физиономии. Потом он сможет сказать, что Найт
первым ударил его, а он только защищался. Напарник подтвердит, что так оно и было, - в этом они всегда друг
друга поддерживали. Только вот, вдруг вспомнил он. сегодня-то его напарник сам из этих, так что потом
неприятностей, пожалуй, не оберешься. И полисмен сдержался, зная, что найдет время и место, чтобы
разделаться с этим наглецом.
     - Не испытывай судьбу, - буркнул черный полисмен Ролли Найту. - Лучше скажи, где ты был.
Молодой неф сплюнул на трор. Полицейский - это враг, какой бы ни был у него цвет кожи, а черный -
тем более, потому что он прислужник белых. И все же он ответил:
     - Вон там, - указав на бар в подвале на противоположной стороне улицы.
     - И сколько же ты там был?
     - Час. А может, два или три. - Ролли Найт пожал плечами. - Не будешь ведь следить по часам.
     - Проверить? - спросил черный полисмен напарника.
     - Да нет, только время зря терять. Они, конечно, скажут, что он там был. Все они врут как черти.
     - В любом случае, чтобы за это время добраться с Западной стороны сюда, на Третью авеню, ему
понадобились бы крылья, - заметил черный полисмен.
Оперативное сообщение поступило всего несколько минут назад по рации, которая находилась у них в
полицейской машине. В восемнадцати кварталах отсюда, близ Дома Фишера, только что произошло
ограбление. Двое вооруженных бандитов скрылись, укатив в седане последней марки.
А несколько секунд спустя патруль увидел Ролли Найта, шагавшего по Третьей авеню. Хотя едва ли
человек, шедший здесь, мог совершить ограбление в центре города, тем не менее белый полисмен, узнав Найта,
велелостановить машину и выскочил из нее, и его напарнику ничего не оставалось, как выйти тоже. Черный
полисмен знал, почему они так себя повели. Сообщение об ограблении давало право "останавливать и
обыскивать", а его напарник любил останавливать людей и грозить им, когда знал,
что может выйти сухим из воды, - и, конечно, чисто случайно останавливал только черных.
Черный полисмен был уверен, что существует взаимосвязь между жестокостью и грубостью его напарника,
о чем было хорошо известно в полиции, и страхом, наваливавшимся на него, когда он патрулировал в черном
гетто. У страха есть свой запах, и черный полисмен уловил этот запах, когда сидевший рядом с ним белый
услышал по телефону об ограблении и когда они выскочили из машины, да и сейчас. От страха подлый человек
может стать - да и становится - еще подлее. А если к тому же у него есть власть, он может превратиться в
дикаря.
Нельзя сказать, чтобы страх в этих местах был диковинкой. Более того, лишь тот детройтский полисмен не
был знаком со страхом, который вообще ничего не знал и у которого отсутствовало воображение. В этом гетто,
где был самый высокий по стране процент преступности, на полицейских выливалась вся ненависть, в них
часто летели кирпичи, ножи, пули. Когда от быстроты реакции зависит жизнь, естественно испытывать страх, а
также быть подозрительным, осторожным, стремительным в движениях при появлении опасности или ее
видимости - Ведь это все равно как на войне, причем полиция в этой войне находится на передовой. И как в
любой войне, приятные стороны человеческого характера - вежливость, умение проникнуть в чужую душу,
терпимость, доброта - перестают существовать, тогда как неприязнь, часто с обеих сторон обоснованная,
разжигается и возрастает.
Однако были такие полицейские - и черный полисмен знал таких, - которые хоть и испытывали страх, но
продолжали вести себя пристойно. Они понимали, что времена изменились, понимали настроение черных, их
разочарования, знали, скольким несправедливостям они на протяжении истории подвергались. Такого рода
полицейские, белые или черные, старались притушить войну, однако в какой мере это им удавалось, трудно
сказать, поскольку их было немного.
Недавно назначенный шеф полиции Детройта был за то, чтобы полицейские вели себя умеренно, и вообще
стре-
Т40
милея поднять уровень своих подчиненных. Однако дело-то он имел с довольно большим контингентом
полицейских, которые из страха и укоренившихся предрассудков были самыми настоящими расистами, как,
например, вот этот белый полисмен.
     - Где ты работаешь, жалкая твоя душа? - спросил он Ролли Найта.
     - Да вроде как вы. Не работаю - просто время убиваю, Лицо полицейского снова побагровело от гнева.
Его черный коллега сразу почувствовал, что, не будь он здесь, тот с удовольствием расквасил бы физиономию
этому молодому худосочному негру, скалившему сейчас зубы.
     - А ну проваливай! - сказал ему черный полисмен. - Слишком ты что-то широко рот разеваешь.
Уже сев в патрульную машину, его напарник все не мог успокоиться.
     - Я еще прихвачу этого негодля, дай только срок. И черный полисмен подумал; "Так оно и будет - может,
завтра или послезавтра, когда выйдет на работу твой напарник, и уж он-то на все закроет глаза, если ты
изобьешь этого малого, или арестуешь, или пришьешь ему дело". А сколько было таких случаев сведения
счетов!
     - Одну минуточку! - повинуясь внезапному импульсу, сказал черный полисмен, сидевший за рулем. - Я
сейчас вернусь.
А Ролли Найт тем временем уже отошел ярдов на пятьдесят.
     - Эй ты!
Черный парень обернулся; полицейский поманил его и сам пошел ему навстречу.
Нагнав Ролли Найта, черный полисмен с угрожающим видом пригнулся к нему. Однако голос его звучал
мирно:
     - Мой напарник решил тебя прижать - и прижмет. Ты дурак - зачем тебе понадобилось рот разевать. И
я, собственно, вовсе не обязан защищать тебя. Но я тебя предупреждаю: побудь в тени, а еще лучше - мотай
из города, пока старик не остынет.
     - Ах ты, негритянский Иуда! Да с какой стати я должен тебя слушать?
     - Ни с какой. - Полисмен передернул плечами. - Что ж, пусть будет, как будет. Моей шкуры это не
коснется.
     - Как я отсюда уберусь-то? Где мне взять колеса? Чем кормиться? - Хотя Найт и произнес это с издевкой,
но уже менее враждебным тоном.
     - Тогда не уезжай. Просто держись в тени, как я сказал.
     - Ведь тут это нелегко, малый.
Да, это, как отлично знал черный полисмен, было нелегко. Нелегко остаться незамеченным в течение целого
долгого дня и долгой ночи, когда кто-то ищет тебя, а другие знают, где ты. Информацию получить нетрудно,
если знать ходы и выходы: достаточно кого-то задержать, кому-то что-то пообещать или пригрозить.
Преданность здесь не процветала. А вот если хоть на время убраться куда-то, это уже легче. И полисмен
спросил:
     - А почему ты не работаешь? Ролли Найт осклабился.
     - Ты же слышал, что я сказал этой жирной свинье, твоему дружку...
     - Прекрати болтать. Работать хочешь?
     - Может быть. - Но за этими словами скрывалась убежденность в том, что возможность
трудоустройства для таких людей, как Ролли Найт, крайне ограничена.
     - Автомобильные компании набирают людей, - сказал черный полисмен.
     - Бордель.
     - Там работает много черных. Ролли Найт угрюмо пробурчал:
     - Я раз попробовал. Какой-то белый гад ответил мне "нет".
     - Попробуй еще раз. Вот. - И черный полисмен достал из кармана куртки карточку, которую накануне
вручил ему знакомый из бюро по найму - На карточке были указаны адрес бюро, фамилия сотрудника и часы
приема,
Ролли Найт смял карточку и сунул ее в карман.
     - Ежели душа захочет, детка, спущу в сор.
     - Поступай, как знаешь. - сказал черный полисмен. И направился назад, в машину.
Белый напарник подозрительно посмотрел на него:
     - Ты чего там с ним валандался?
     - Остудил его немного, - коротко ответил тот, но распространяться не стал.
Черный полисмен вовсе не хотел, чтобы ему начали читать мораль, не хотел он и препираться - во всяком
случае, сейчас. Хотя население Детройта было на сорок процентов черное, полиция до недавнего прошлого
продолжала оставаться на сто процентов белой, да и теперь в полицейском управлении продолжали
господствовать старые традиции. После бунтов 1967 года под влиянием общественности в Детройте стало
больше черных полисменов, но все равно не так много, как белых, они не занимали высоких постов и не
обладали достаточным влиянием, чтобы противостоять могучей Ассоциации полицейских офицеров Детройта, в
которой господствовали белые, а также не могли быть уверенными, что, если возникнет спор между черным и
белым, он будет решен по справедливости.
Словом, патруль поехал дальше в атмосфере враждебности и неуверенности, отражавшей расовые
настроения, господствовавшие в Детройте.
Бравада у людей, как черных, так и белых, часто бывает лишь внешней, и Ролли Найт в глубине души
был очень напуган.
Он боялся белого полицейского, которого неразумно вздумал поддразнить, и только теперь осознал, что
слепая, неистребимая ненависть возобладала в нем над элементарной осторожностью. Но еще больше боялся он
снова попасть в тюрьму, ибо, если его потянут в суд, не миновать ему долгой отсидки. У Ролли ведь уже было
три привода и два тюремных заключения, так что теперь, если с ним что-нибудь случится, никакой пощады не
жди.
Только черный в Америке знает всю беспредельность поистине животного отчаяния и унижения, до какого
может довести тюрьма. Да, конечно, это правда - с белыми заключенными часто плохо обращаются, и они
тоже страдают, но их не терзают так последовательно и бесконечно, как черных. Правда и то, что одни тюрьмы
лучше, другие хуже, но это все равно что сказать: в одних частях ада на десять градусов жарче или холоднее,
чем в других. В какую бы
тюрьму ни попал черный человек, он знает, что ему не избежать оскорблений и унижений и что жестокость,
нередко приводящая к серьезным увечьям, является такой же нормой, как отправление естественной
надобности. Если к тому же узник, как Ролли Найт, слаб здоровьем - частично от рождения, а частично от
многолетнего недоедания, - его мучения непомерно возрастают.
Страх у молодого негра усиливался еще и оттого, что он знал: если полиция произведет обыск в его
комнате, она обнаружит немного марихуаны. Он и сам покуривал, но в основном перепродавал, и хотя доходы
были незначительны, их все же хватало на еду. а он, с тех пор как несколько месяцев назад вышел из тюрьмы,
пока не нашел себе другого источника пропитания. Но полиции достаточно обнаружить марихуану, чтобы
завести дело и потом засадить его за решетку.
Поэтому поздно ночыо Ролли Найт, волнуясь и нервничая - а вдруг за ним уже следят, - выбросил
марихуану на пустыре Так что теперь и те жалкие средства к существованию, которые у него были, исчезли.
Потому-то на следующий день он и разгладил карточку, полученную от черного полицейского, и
отправился в центр города, где находилось бюро по найму автомобильной компании. Отправился он туда без
всякой надежды на удачу, потому что (и в этом состоит невидимая пропасть, отделяющая "неимущих и никогда
не имевших", вроде Ролли Найта, от "имущих", в том числе и от тех, кто тщетно пытается понять своих менее
удачливых собратьев)... потому что он давно уже во всем разуверился и даже понятие "надежда" перестало для
него существовать.
Пошел он в бюро по найму еще и потому, что делать ему больше было нечего.
Дом близ Двенадцатой улицы, как и большинство других в этом мрачном "черном дне" города, был грязной
развалюхой с выбитыми окнами - лишь некоторые из них были заделаны изнутри досками, чтобы защитить
обитателей от непогоды. До недавнего времени дом этот стоял пустой и быстро разрушался. Хоть его и
подлатали и кое-как подкрасили, тем не менее он продолжал разрушаться,
и люди, работавшие там, выходя из него вечером, не знали, найдут ли его в целости утром.
Однако старый этот дом, как и два других, выполнял важную функцию. Это был своего рода форпост
компании по найму неквалифицированной рабочей силы.
Вопрос о необходимости как-то занять людей встал в повестку дня после волнений в Детройте, и созданная
программа найма неквалифицированных людей была попыткой обеспечить работой коренное население,
главным образом черных, которые на протяжении многих лет трагически не могли найти себе применения. Дело
начали автомобильные компании. Остальные последовали их примеру. Естественно, автомобильные компании
утверждали, что поступают так из альтруизма, и, лишь только программа по найму была развернута, реклама
начала восхвалять больших боссов, забо-тящихся-де о народе. Однако циничные наблюдатели утверждали, что
автомобильная промышленность до смерти боится, как бы атмосфера бунтов не сказалась на бизнесе. Когда в
1967 году дым от подожженного восставшими города достиг штаб-квартиры "Дженерал моторе" (а он ее
достиг) и пламя пожаров стало подступать к центру, стало ясно, что какие-то меры приняты будут. Так оно и
вышло, только первые шаги сделал "Форд".
Что бы ни послужило поводом для создания такой программы, все были согласны с тем, что это - дело
хорошее, И следовало начать ее еще двадцать лет назад. Однако, не случись в 1967 году бунтов, к ней,
возможно, так никогда и не приступили бы.
В общем - с ошибками и просчетами, - дело пошло. Автомобильные компании снизили свои требования и
стали принимать на работу даже тех, кого раньше считали абсолютно непригодными. Естественно, некоторые
тут же отсеивались, но многие удерживались на работе, доказывая тем самым, что людям надо дать только
шанс. К тому времени, когда Ролли Найт явился в бюро по найму, и наниматели, и нанимаемые уже многое
успели понять.
Он сидел в приемной, где, кроме него, было еще человек сорок - мужчин и женщин. Все сидели на
расставленных рядами стульях разного - как и посетители -
вида и размера, если не считать того, что все посетители были черные. Почти никто не разговаривал. Ролли
Найт прождал целый час. И даже задремал, следуя благоприобретенной привычке, помогавшей ему прожить
ничем не занятый день.
Когда наконец его впустили в кабину для собеседования - а таких было отгорожено с полдюжины вдоль
одной из стен зала, - он еще не совсем проснулся и широко зевнул прямо в лицо сидевшему за столом
сотруднику.
Сотрудник, немолодой круглолицый черный мужчина в очках с роговой оправой, в спортивной куртке и
темной рубашке без галстука, любезно произнес:
     - Ждать всегда утомительно. Мой отец, бывало, говорил:
"Человек куда больше устает, когда сидит, чем когда дрова колет". Поэтому-то я в своей жизни немало наколол
дров.
Ролли Найт взглянул на его руки.
     - Но сейчас, видать, вы их не много колете.
     - Да, вы правы, - согласился сотрудник. - Но за это время мы еще кое-чего добились. Теперь черный
человек наблюдает и думает. А вот вы хотите колоть дрова или заниматься не менее тяжелой работой?
     - Не знаю. - Ролли начал удивляться, зачем он вообще сюда пришел. Вот сейчас они выяснят, что он
сидел в тюрьме, и на этом будет поставлена точка.
     - Но ведь вы же пришли сюда, потому что хотите получить работу? - Сотрудник компании пробежал
глазами желтую карточку, заполненную секретаршей. - Так, мистер Найт?
Ролли кивнул. Он был потрясен тем, что его назвали "мистер". Он просто не мог припомнить, когда в
последний раз к нему так обращались.
     - Тогда давайте начнем с ваших анкетных данных. - И сотрудник положил перед собой бланк. Теперь
при найме человек, поступающий на работу, не должен был сам заполнять анкету. В прошлом многих, с
трудом умевших читать или писать, заворачивали из-за того, что они не могли выполнить элементарного
требования современного общества: заполнить анкету.
Ролли Найт быстро ответил на основные вопросы:
Имя, фамилия: Найт, Роланд Джозеф Луис, Возраст:
29. АЭрес: Он его назвал, не упомянув, однако, что жалкая комнатенка на втором этаже, куда попадаешь по
наружной лестнице, принадлежала другому, а ему разрешили попользоваться ею день-два и что на следующей
неделе он, возможно, будет жить уже не здесь, если хозяин надумает его вышвырнуть. Но ведь Ролли
большую часть своей жизни прожил либо так, либо в ночлежке, а то и просто на улице, когда больше некуда
было податься.
Родители: Он назвал их. Фамилии у них были разные, поскольку они никогда не состояли в браке и не жили
вместе. Сотрудник никак на это не реагировал - дело естественное. Да и Ролли не добавил: он знал своего отца
только потому, что мать сказала; у самого же Ролли осталось лишь смутное воспоминание о нем - один раз
они все-таки виделись: этот большущий громила с тяжелой челюстью и насупленным лицом, которое
пересекал шрам, не проявил к нему ни дружелюбия, ни интереса. Много лет тому назад Ролли услышал, что
отец попал в тюрьму - пожизненно. Сидит ли он все еще там или уже умер - Ролли понятия не имел. Что
же до матери, с которой он все-таки жил вместе, пока в пятнадцать лет не променял дом на улицу, то,
насколько ему было известно, она поселилась Q Кливленде или в Чикаго. Он уже несколько лет не видел ее и
не слышал о ней.
Образование: До восьмого класса. Вшколеонотличолся живым, острым умом, который ток при нем и
остался. Только теперь он понял, что черно-му человеку наЭо очень много знать, если он хочет пробиться в
этом вонючем, грязном мире, а он, ясное дело, никогда уже не пробьется.
Прежнее, место работы: Он попытался вспомнить фамилии хозяев и названия заведений. После школы, он
выполнял разную черную работу: собирал грязную посуду со столов в обжорках, расчищал снег, мыл. машины.
Затем в 1957 году, когда в Детройте, как и по всей стране, прошло сокращение, работы не стало, и он
слонялся без дела - так, время от времени играл на деньги, по-мелкому воровал, а потом получил первую
суои-мость за угон машины.
     - А вы зарегистрированы в полиции, мистер Найт? - спросил сотрудник.
     -Угу.
     - Боюсь, мне нужны подробности. И должен вам сказать, что мы потом проверяем, так что лучше будет с
самого начала сообщить нам все как есть.
Ролли передернул плечами. Конечно, эти сукины дети все проверяют. Знает он это, так что можно было ему
и не говорить.
Он рассказал этому малому про то, как впервые угнал машину. Ему тогда было девятнадцать. Получил он
год условно.
Кому сейчас дело до того, как это было? Кому важно знать, что ребята, с которыми он сидел в машине,
предложили ему угнать ее, что он согласился смеха ради, а потом полиция остановила их и всех шестерых
обвинила в угоне? А на другой день. перед тем как идти в суд, Ролли сказали: признайся, и получишь условный
срок. Испуганный, растерянный, он согласился. И сдержал слово. А через несколько секунд уже вышел из суоа.
Только позже он узнал, что, посоветуйся он с юристом - а так поступил бы любой белый - и скажи, что
невиновен, он отоелался бы всего лишь преЭупрежЭением. Не сказал ему никто и того, что, признав себя
виновным, он становится преступником, зарегистрированным в полиции, и это метит его тавром на всю жизнь.
Да и за последующие проступки суоить его буЭут куЭа строже.
     - А что было потом? - спросил сотрудник компании.
     - Потом меня уже посадили в тюряту. Случилось это через год. Снова угон машины. На этот раз
осознанный, а потом еще два, пока его не поймали. Приговор - два года.
     - Что-нибудь еще?
Вот тут уже ставилась точка. После этого все расспросы прекращались - ничего не выйдет, работы для вас
у нас нет. Ну и черт с ней, с этой вонючей работой! Ролли опять подивился, зачем он только пришел.
     - Вооруженное ограбление. Судили по статье от пятерки до пятнадцати, четыре года отбарабанил в тюрьме
города Джексон.
Ювелирный магазин. Они вовоем вломились туда ночью. И улов-то весь был - горстка Эешевых часов, но
когЭа они выходили, их сцапали. Ролли был настолько глуп, что имел при себе револр. Хоть он его и не
вытаскивал, но сам факт, что при нем было оружие, заставил серьезнее посмотреть на Эело.
     - Вас выпустили досрочно за хорошее поведение?
     - Нет. Тюремщик мне позавидовал: уж больно камера была хороша.
Сотрудник поднял на него взгляд:
     - Я понимаю шутки. От них в мрачный день на душе веселее. И все-таки освободили-то вас из-за хорошего
поведения?
     - Если вам так угодно.
     - Что ж, будем считать, что мне так угодно- - Сотрудник записал ответ. - А сейчас, мистер Найт, вы
хорошо себя ведете? Я хочу сказать: у вас нет больше неприятностей с полицией?
Ролли только помотал головой. Он не намерен рассказывать этому Дяде Тому насчет прошлой ночи, насчет
того, что у него будут неприятности с полицией, если он не сумеет держаться в тени и попадется на глаза этому
белому борову, которого он подколол и который - дай ему полшанса - достанет его с помощью их грязных,
вонючих законов. Вместе с мыслью об этом возникли прежние страхи:
боязнь тюрьмы - вот что прежде всего привело его сюда. Сотрудник задавал все новые и новые вопросы и
старательно записывал ответы, трудясь усерднее, чем собака, сражающаяся с блохами. Ролли был поражен тем,
что вопросы не прекращаются; у него никак в голове не укладывалось, почему он до сих пор не на улице, как
обычно бывало, стоило ему произнести: "вооруженное ограбление".
А не знал он - потому что никто не подумал ему об этом сказать, а газет и журналов он не читал, - что
теперь при найме неквалифицированной рабочей силы относились менее строго и к тюремному прошлому.
Ролли направили в другую комнату, где ему пришлось раздеться и пройти медицинский осмотр-
Молодой белый доктор работал быстро и бесстрастно, но сейчас он не спеша оглядел костлявое тело Ролли
и его запавшие щеки.
     - Не знаю, какую вам дадут работу, только не экономьте на еде: вам надо набрать вес, иначе долго вы не
протянете. И уж во всяком случае, не удержитесь в литейном цехе, куда почти всех направляют отсюда. Может,
вас поставят на сборку. Я порекомендую.
Ролли вполуха слушал его - он уже ненавидел и свою будущую работу, и тех, кто с нею связан. Да за кого
себя принимает этот белый хлыщ? За Господа Бога, что ли? Если бы Ролли было что есть и он не нуждался в
работе, вышел бы он отсюда и - привет, В одном он был уверен:
какую бы работу ему ни дали, он и дня дольше, чем надо, на ней не задержится.
Он вернулся в зал ожидания, снова прошел в кабинку. Тот же сотрудник сказал:
     - Доктор говорит, у вас запах изо рта - задохнуться можно. Мы готовы предложить вам работу на
заключительном этапе сборки. Работа тяжелая, но хорошо оплачиваемая - об этом заботится профсоюз. Ну
как, согласны?
     - За этим я к вам и пришел, верно? - Какого же ответа этому сукину сыну надо? Чтоб он стал сапоги ему
лизать?
     - Да, конечно. Значит, я так понимаю, что вы согласны. Несколько недель поучитесь - за это вам тоже
будут платить. В зале вам сообщат остальное: когда начнете, куда приходить. И еще одно.
Вот сейчас будет проповедь. Ролли Найт просто носом почуял. Может, этот белый ниггер еще и проповеди в
свободное время читает,
А тем временем сотрудник снял роговые очки и, пригнувшись к столу, сложил вместе кончики пальцев.
     - Вы малый неглупый. Понимаете, что к чему. И понимаете, что вам сейчас дают возможность выбиться
в люди, потому что такие настали времена и так уж обстоит дело. Люди и организации вроде нашей
компании поняли то, чего раньше не понимали. Не важно, что поздновато, - главное, что это произошло, что
начались перемены, и не только здесь. Вы, возможно, не верите, но это
так. - Сотрудник взял карандаш, покатал его в пальцах и снова положил. - Возможно, раньше у вас не было
случая выбиться и такой шанс открывается вам впервые. Думаю, что так оно и есть. Но я плохо бы выполнял
свою работу, если бы не сказал вам, что при вашей биографии другого такого шанса у вас не будет - во всяком
случае, в нашей компании. Немало ребят проходит через эту нашу контору. Одни потом выбиваются в люди,
другие - нет. И выбиваются те, кто этого хочет. - Сотрудник в упор посмотрел на Ролли. - Так что не
дурите, Найт. используйте этот шанс. Это лучший совет, какой я могу вам сегодня дать. - Он протянул Найту
руку. - Желаю удачи.
Нехотя, с ощущением, что его провели - а в чем, непонятно, - Ролли пожал протянутую руку.
В зале, как и говорил сотрудник, ему сказали, когда приступать к работе.
Курсы подготовки, организованные на средства компании и федеральных властей, были рассчитаны на
восемь недель. Ролли Найт продержался только полторы.
Он получил столько денег за первую неделю, сколько уже давно не держал в руках, В субботу и
воскресенье он напился. Однако в понедельник все-таки сумел вовремя проснуться и успеть на автобус, на
котором доехал до курсов компании в противоположном конце города.
Но во вторник усталость взяла свое. Проснулся он, лишь когда через незашторенное грязное окно
солнечные лучи ударили ему в лицо. С трудом продрав глаза, Ролли встал с кровати и, щурясь, подошел к
окну. Уличные часы внизу показывали почти полдень.
Он понял, что все кончено - работы ему не видать. Но воспринял это с безразличием. Он не почувствовал
разочарования, потому что с самого начала предвидел такой исход. А как и когда наступит конец - это уже
детали.
Жизнь не научила Ролли Найта - как и десятки тысяч таких, как он, - заглядывать вперед. Когда ты
родился в нищете, с тех пор ничего не приобрел и привык без всего обходиться, где уж там заглядывать вперед
     - живешь се-
годняшним даем, данной минутой, здесь и сейчас. Многие из тех, кто обитает в белом мире - люди
недалекие, неглубокие, - называют таких, как Ролли Найт, "лежачим камнем" и осуждают их. Социологи,
понимающие это явление и сочувствующие таким, как Ролли Найт, называют это "ориентацией на данный
момент" или "неверием в будущее". Ролли, естественно, ничего этого не слыхал, но инстинктивно
действовал сообразно обоим определениям. Вот и сейчас инстинкт подсказывал ему, что он еще не
очухался. И соответственно, он взял и уснул.
Ему и в голову не пришло хотя бы показаться потом на курсах или зайти в бюро по найму. Он опять
взялся за старое, стал слоняться по улицам, иногда разживаясь долларом, если повезет, а иногда обходясь и
без оного. Полисмен, которого он тогда так обозлил - поистине чудеса! - пока не трогал его.
Остался лишь один след - так, во всяком случае, тогда казалось - от поступления Ролли на работу.
Через четыре недели как-то днем к нему в комнату, где он, пользуясь попустительством хозяина, пока еще
жил, явился инструктор с курсов. Ролли Найт вспомнил этого человека - мясистый, краснорожий, бывший
мастер, уже начавший лысеть, никак не мог отдышаться, поднявшись по лестнице.
     - Ты почему бросил курсы? - резко спросил он.
     - Выиграл Большой ирландский кубок, приятель. Можно теперь и не работать.
     - Все вы такие! - Гость с отвращением оглядел убогое жилище. - Подумать только, что
налогоплательщикам приходится содержать такое отродье. Будь моя воля... - Он не договорил фразы и достал
какую-то бумажку. - Распишись здесь. Тут сказано, что больше ты ходить на курсы не будешь.
Не желая скандалить, Ролли покорно расписался.
     - Да, кстати, компания уже выписала тебе несколько чеков. Теперь эти деньги должны быть ей
возвращены. - Он покопался в своих бумагах, которых у него была целая куча. - Тебя просили
расписаться еще и здесь.
Ролли написал свою фамилию на чеках. Их было четыре.
     - В следующий раз, - раздраженно бросил инструктор, - постарайся не доставлять людям беспокойства.
     - А ну, вали отсюда, сало!.. - бросил Ролли Найт и зевнул.
Ни Ролли, ни его визитер не знали, что все время, пока происходил этот обмен любезностями, на улице
напротив дома стояла дорогая машина последней марки. В ней сидел высокий, благообразного вида седовласый
негр, проследивший за тем. как инструктор вошел в дом. И теперь, когда румяный здоровяк вышел из дома, сел
в машину и поехал прочь, за ним, как и ранее почти весь этот день, на расстоянии последовала стоявшая
напротив машина.

10

     - Да хватит тебе возиться с этим питьем, детка. У меня там в номере целая бутылка стоит.
Коммивояжер Олли бросил нетерпеливый взгляд на Эрику Трентон, сидевшую в полутьме по другую
сторону маленького черного столика.
На улице стоял день. Они сидели в баре при гостинице на шоссе Куинс, недалеко от Блумфилд-Хиллз, и
Эрика не спеша пила уже второй коктейль, который она заказала, чтобы потянуть время, хотя и понимала, что
это глупо. потому что либо надо заниматься тем, ради чего они сюда приехали, либо нет. А если уж заниматься,
так не лучше ли поскорее.
Эрика вертела в руках стакан.
     - Дайте мне допить. Надо же подкрепиться. - А сама подумала; "Он хоть и дешевка, но недурен". Хорошо
сложен, и тело его наверняка лучше, чем язык и манеры. Очевидно, он немало трудится над тем, чтобы так
выглядеть; ей припомнилось, как он хвастал, что регулярно ходит заниматься гимнастикой. Ей наверняка мог
бы по' пасться кто-то и похуже, хотя, конечно, лучше бы найти кого-нибудь поинтереснее.
О том, что он посещает гимнастический зал, Олли сказал ей во время их первой встречи, тут же, в этом
самом баре. Эрика зашла туда даем выпить, как иной раз делают одинокие женщины в расчете на интересную
встречу, и Олли завязал с ней беседу - циничный, многоопытный Олли, который хорошо знал этот бар и знал,
почему некоторые женщины сюда заходят. В следующий раз они встретились уже не случайно, и он заказал
номер в гостинице, считая, что она пойдет с ним. Но Эрика, раздираемая жаждой наслаждения и уколами
совести, настояла на том, чтобы провести все время в баре, а потом отправилась домой, к великой злости и
досаде Олли. Он ее вычеркнул из своих списков, пока она сама не позвонила ему две-три недели назад.
Но и тогда им не удалось сразу встретиться, потому что Олли не вернулся из Кливленда, как рассчитывал, а
отправился вместо этого в два других города - какие именно, Эрика забыла. Однако теперь они были здесь, и
Олли начинал терять терпение.
     - Ну, так как, детка? - спросил он.
Она вдруг вспомнила - не без внутренней кривой усмешки и грусти - плакатик, висевший на стене в
кабинете Адама: НЕ ОТКЛАДЫВАЙ НА ЗАВТРА!
     - Хорошо, - сказала она. Отодвинула стул и поднялась.
Она шла рядом с Олли по приятным, увешанным картинами коридорам гостиницы, по которым столь
многие шли до нее к той же цели, и чувствовала, как отчаянно бьется сердце, - только не надо спешить.
Несколько часов спустя, уже успокоившись и вспоминая происшедшее, Эрика решила, что было не так
хорошо, как она надеялась, но и не так скверно, как опасалась. Она получила удовлетворение в том, чего
жаждала сейчас, немедля, но в чем-то другом, менее поддающемся определе * нию, удовлетворения не нашла.
Однако в двух обстоятельствах она была уверена. Во-первых, что чувство удовлетворения у нее быстро
улетучится - это было совсем не то, что она испытывала раньше, когда Адам был страстно влюб-
лен и она не то что часами, а днями находилась под впечатлением его любви. И во-вторых: больше она
экспериментировать не станет - во всяком случае, с Олли.
В таком настроении Эрика под вечер вернулась из гостиницы и отправилась за покупками в Бирмингем.
Она купила то, что ей нужно и что не нужно, но главное удовольствие получила от волнующей и опасной игры,
когда брала что-нибудь с прилавка и уходила, не заплатив. Она проделала так трижды, со всевозрастающей
уверенностью в себе, приобретя таким образом резную вешалку для платьев, тюбик шампуня и - вот это уже
была настоящая победа! - дорогое вечное перо.
После истории с кражей флакона "Норелла" Эрика уже по опыту знала, что воровать в большом магазине
нетрудно. Для этого, решила она, надо лишь сохранять хладнокровие, действовать быстро и с умом. И она
гордилась тем, что сумела проявить все эти три качества.

11

     В унылый, серый и промозглый ноябрьский день, почти через полтора месяца после того, как Бретт
Дилозанто и Адам Трентон были на автодроме, Бретт шагал по деловой части Детройта, и настроение у него
было под стать погоде - мрачное, безотрадное.
Такое настроение редко у него бывало. Обычно, какие бы тревоги и заботы - а в последнее время и
сомнения - ни одолевали его, он не терял веселого и добродушного расположения духа. Но в подобный день,
думал он, для человека, родившегося в Калифорнии, детройтская зима выглядит поистине отвратительной,
невыносимой.
Он только что сквозь ветер и дождь добрался до своей машины на стоянке, немало натоптавшись на
перекрестках в ожидании, пока нескончаемый поток транспорта остановится и можно будет перейти улицу, а
тем временем промокая все больше.
Ну. а окружавший его город - бр-р! Вечно грязный, по преимуществу уродливый и гнетуще однообразный,
сегодня он из-за нависшего свинцового неба и дождя казался Бретту покрытым сажей. Только еще март и
апрель бывают здесь хуже - это когда зимний снег, застывший и почерневший, начинает таять. И однако же
есть, наверное, люди, которые постепенно привыкают к уродству этого города. А вот он до сих пор не привык.
Сев в машину, Бретт завел мотор, включил отопитель и "дворники". Он был рад, что наконец оказался под
крышей: на улице продолжал лить дождь. Стоянка была забита автомобилями, и его "заставили" - придется
ждать, пока не отгонят две стоящие впереди машины. Но, проходя на стоянку, он подал знак дежурному и
сейчас видел, что тот идет к нему.
Пока Бретт ждал, он вспомнил, что в такой же вот день впервые приехал в Детройт, где ему суждено было
остаться жить и работать.
Среди работавших в компании дизайнеров было немало выходцев из Калифорнии, чей путь в Детройт, как
и его собственный, начался в Лос-Анджелесе, в Центральном колледже по подготовке дизайнеров. Для тех, кто
оканчивал его зимой и приезжал в Детройт на работу, вид города в его наихудшем сезоне производил столь
удручающее впечатление, что некоторые сразу же возвращались на Запад - в поисках другого места для
применения своих способностей. Но большинство, оправившись от потрясения, оставались, как остался и
Бретт, и через какое-то время обнаруживали в городе определенные преимущества. Детройт был большим
культурным центром - особенно по части живописи, музыки и театра, а штат Мичиган, в котором находился
город предоставлял великолепные возможности для спорта и отдыха как зимой, так и летом - здесь были
прелестные нетронутые озера и красивейшие в мире ланашафты.
"Куда, черт возьми, девался дежурный, почему он не отгоняет машины?" - недоуменно подумал Бретт.
Собственно, такие мелкие огорчения и были причиной его плохого настроения в данный момент. Он
условился пообедать в отеле "Поншартрен" с неким Хэнком Крейзелом,
,156
занимавшимся производством автомобильных частей, но, когда Бретт добрался туда, выяснилось, что на
стоянке нет Ни одного свободного места. В результате он вынужден был оставить машину в нескольких
кварталах от отеля да еще попал под проливной дождь. В "Поншартрене" его ждала записка: Крейзел извинялся
и сообщал, что не может с ним встретиться, поэтому Бретту пришлось обедать одному. У него были еще кое-
какие дела в городе, которыми он занимался остаток дня, причем на переходах бесцеремонные, без конца
сигналившие водители то и дело задерживали его, не давая пройти, и он основательно промок.
Бретту казалось, что ни в каком другом городе, в том числе и в Нью-Йорке, где дело обстояло достаточно
скверно, ему не попадались такие грубые, нахальные и упрямые автомобилисты, как на улицах и автострадах
Детройта. Возможно, это объяснялось тем, что город жил автомобилями, и они здесь стали символами власти,
но так или иначе "моторизованный" житель Детройта превращался поистине во Франкенштейна *.
Большинство новых жителей, которых сначала возмущала езда под девизом "не уступать ни пяди", очень скоро
в порядке самообороны начинали вести себя точно так же. Что до Бретта, то он примириться с этим никак не
мог. Ему, привыкшему к вежливости калифорнийских водителей, езда в Детройте представлялась кошмаром и
вызывала у него раздражение.
Дежурный постоянкеябно забыл, что ему надо отогнать машины. Бретт понимал, что придется вылезти
и разыскать его - дождь или не дождь. Кипя от злости, он вылез. Однако, увидев дежурного, не стал
возмущаться. Настолько тот был несчастный, усталый и промокший. И Бретт, дав ему "на чай", лишь
указал на преградившие путь машины.
По крайней мере, подумал Брегг, снова садясь в свою машину, его ждет теплый, уютный дом, какой у
дежурного едва ли есть. Бретт жил в Бирмингеме, в шикарном особняке при Сельском клубе, и сейчас он
вспомнил, что вечером обещала прийти Барбара, чтобы вместе поужинать.
     * Франкенштейн - получеловек-получудовище, герой фильмов ужасов.
Детройт компенсировал Бретту свое уродство, давая возможность вести широкий образ жизни и не заботиться о
деньгах, ибо Бретт получал ежегодно пятьдесят тысяч долларов плюс премиальные и не делал тайны из того,
что доволен судьбой.
Наконец машины, загораживавшие проезд, были отогнаны. И когда та, что стояла непосредственно
перед Брет-тол1, тронулась с места, двинулся вперед и он.
До ворот оставалось каких-нибудь пятьдесят ярдов. Впереди шла другая машина, тоже направляясь к
выходу. Бретт Дилозанто слегка нажал на акселератор, чтобы сократить разделявшее их расстояние, и полез в
карман за деньгами - у выезда ведь сидел кар.
И вдруг перед ним словно из-под земли вырос темно-зеленый седан, перед самым его носом вырулив из
левого ряда. Бретт резко нажал на тормоза, автомобиль отбросило в сторону, однако он сумел вырулить,
остановился и крепко выругался.
Должно быть, все огорчения, выпавшие на долю Бретта за этот день, да и его отношение к детройтским
автомобилистам вообще вызвали этот взрыв. Бретт выскочил из машины, бросился к темно-зеленому седану и в
ярости дернул на себя дверцу со стороны водителя.
     - Сукин ты... - вырвалось у него, и он осекся.
     - В чем дело? - спросил водитель. Это был крупный, хорошо одетый седовласый негр лет пятидесяти с
лишним. - Вы что-то хотели сказать?
     - Не имеет значения, - буркнул Бретт, собираясь закрыть дверцу.
     - Нет, подождите! Для меня это имеет значение! Я могу даже пожаловаться в Комиссию по правам
человека. Я скажу им, что некий белый молодой человек распахнул дверцу моей машины с явным
намерением дать мне по физиономии. Когда же он увидел, что я принадлежу к другой расе, то сразу
передумал. А вы знаете, это ведь дискриминация. И людям там, в комиссии, это не понравится.
     - Ну, это не будет для них чем-то новым, - рассмеялся Бретт. - Вы что, хотите, чтобы я высказался до
конца?
     - Пожалуй, что да, раз уж вы начали, - сказал неф. - Но я предпочел бы выпить с вами, а потом
извинился бы за то, что влез впереди вас. Это получилось по глупости, чисто случайно - просто уж очень
тяжелый был у меня день.
     - Значит, и у вас был тяжелый день?
     - Видимо, нам обоим сегодня досталось. Бретт кивнул.
     - 0кей, давайте выпьем.
     - Может, прямо и отправимся в "Джимс-гараж"? Это в трех кварталах отсюда. Между прочим, меня зовут
Леонард Уингейт.
И зеленый седан выехал из ворот, следом за ним - Бретг. Первое, что они выяснили, после того как заказали
виски со льдом, было то, что оба работают в одной и той же компании. Леонард Уингейт занимал довольно
высокий пост в отделе персонала и, как узнал из их беседы Бретт. был всего на две ступеньки ниже вице-
президента. Позже он узнает, что его новый знакомый был единственным негром, дослужившимся до такого
положения.
     - Я слышал ваше имя, - заметил Уингейт. - Вы тот Микеланджело, что создал "Орион", не так ли?
     - Ну, мы надеемся, что он оправдает наши ожидания. Вы видели прототип?
Собеседник Бретта покачал головой.
     - Могу это устроить, если хотите.
     - Очень бы хотел. Выпьете еще?
     - Теперь моя очередь угощать. - И Бретт поманил бармена.
Бар при ресторане "Джимс-гараж", красочно декорированный старомодными деталями автомобилей, стал
за последнее время местом встречи автомобилестроителей в деловой части Детройта. С наступлением вечера он
начал заполняться, и сразу стремительнее задвигалась обслуга и громче зазвучали голоса.
     - Очень многое связано с этим младенцем "Орионом", - сказал Уингейт.
     - Вы чертовски правы.
     - Особенно работа для моих подопечных.
     - Кто это?
     -^ Почасовики - черные и белые. Как пойдут дела с "Орионом", так пойдут дела и многих семейств в
этом городе: по скольку часов люди будут работать и сколько они будут приносить домой. От этого,
естественно, будет зависеть и образ их жизни, и питание, и выплата долгов за купленные в рассрочку товары, и
возможность приобрести новую одежду, поехать отдохнуть, и судьба их детей,
     - А ведь это и в голову не приходит, - помолчав немного, заметил Бретт, - когда бьешься над эскизом
новой модели или лепишь из глины макет крыла.
     - И не может прийти. Никто из нас не знает и половины того, что происходит с другими; нас разделяют
всякого рода стены - кирпичные и прочие. Даже если иногда пробьешься сквозь такую стену и увидишь, что за
ней, да еще попытаешься кому-то помочь, выясняется, что ты не смог этого сделать из-за прогнивших, гнусных
паразитов, занимающихся грязными делами. - Леонард Уингейт сжал кулак и два раза ударил по стойке. Затем
искоса взглянул на Бретта и криво усмехнулся: - Извините.
     - А вот подоспела и новая порция. По-моему, она вам будет очень кстати, дружище. - Бретт отхлебнул из
своего бокала и спросил: - Наверное, это как-то связано с вашим поведением на стоянке?
Уингейт кивнул.
     - И за это тоже примите мои извинения. "Выпускал пар", - Он улыбнулся чуть добродушнее. - Сейчас,
мне кажется, я его уже весь выпустил.
     - Пар - это всего лишь белое облачко, - заметил Бретт. - Источник его засекречен?
     - В общем, нет. Вы слыхали о программе по найму неквалифицированных рабочих?
     - Да, слыхал. Но не знаю подробностей. - Однако он знал, что Барбара Залески в связи с заданием,
полученным недавно от рекламного агентства, интересуется этой проблемой.
Седовласый специалист по кадрам вкратце изложил суть принятой программы: занять безработных,
проживающих в черте города; открыть в центре города три бюро по найму рабочей силы - от каждой из
компании Боль-160
шой тройки; рассказал и об удачных случаях и о случаях, когда ничего не получалось из-за самих людей.
     - И все же, несмотря на некоторые разочарования, программу эту стоило ввести. Нам удалось удержать на
работе - на порученных им операциях - более пятидесяти процентов рабочих, чего мы не ожидали. В
проведении этой кампании нам помогают профсоюзы; средства массовой информации рекламируют ее. Вот
почему так больно, когда тебе всаживают нож в спину твои же люди, из твоей компании.
     - Кто же вам всадил нож в спину? И каким образом? - спросил Бретт.
     - Разрешите мне вернуться немного назад. - Уингейт опустил длинный тонкий палец в стакан и помешал
лед. - Многие люди, которых мы наняли по этой программе, не привыкли к размеренной жизни. Объясняется
это главным образом тем, что их к этому ничто не побуждало. Ведь корда ты работаешь - а большинство из
нас работает. - возникают привычки: нужно в определенное время утром встать, вовремя успеть на автобус,
приучить себя работать по пять дней в неделю. Но если ты никогда так не жил, если у тебя нет привычек, тебе
это дается не менее трудно, чем чужой язык, - чтобы освоиться, нужно время. Это все равно как изменить свои
взгляды или переключить скорость. Словом, мы многое поняли на этот счет с тех пор, как приступили к
осуществлению нашей программы. Поняли мы и то, что некоторые люди - не все, но некоторые - сами не в
состоянии выработать в себе такие привычки, однако могут их выработать, если им помочь.
     - Помогли бы вы лучше мне, - сказал Бретт, - Мне так трудно по утрам вставать.
     - Если бы мы вознамерились вам помочь. - улыбнулся его собеседник, - я послал бы к вам кого-нибудь
из нашего персонала. К примеру, вы исчезли, перестали являться на работу - он спросил бы вас, в чем
причина. Бывает ведь и такое: кто-нибудь из этих новеньких пропустит день или опоздает на час-другой и
вообще бросает работу. Может, человек вовсе и не собирался прогуливать - просто так получилось. Но он
считает, что мы непреклонны, и, раз ты не вышел на работу, значит, ты ее потерял.
6 Заказ 640	161
     - А на самом деле все не так?
     - Конечно, нет! Мы даем ребятам возможность исправиться, потому что мы хотим, чтобы из нашей
программы что-то вышло. К примеру, тем, кому трудно вовремя являться на работу, даем дешевый
будильник - вы и представить себе не можете, сколько людей никогда в жизни не имели будильника.
Компания разрешила мне приобретать их оптом. Так что теперь в моей конторе столько же будильников,
сколько у других людей скрепок.
     - Вот уж в жизни бы не подумал! - вырвалось у Бретта. Очень это выглядело нелепо: огромная
автокомпания, которая тратит миллиарды на жалованье своим служащим, заботится о том, чтобы разбудить
каких-то сонь.
     - Вы сейчас поймете, что к чему, - продолжал Леонард Уингейт. - Если чернорабочий не явился на
курсы профориентации или на завод, соответствующий начальник обязан сообщить об этом моим людям. А
они, если, конечно, дело не безнадежное, принимают меры.
     - Но они этих мер не принимают? Вы потому так
огорчены?
     - Частично. Только бывает и нечто похуже. - Уингейт залпом проглотил остатки своего виски. -
Эти курсы профориентации рассчитаны на два месяца. Одновременно на них занимается около двухсот
человек.
Бретт подал знак бармену, чтобы им наполнили стаканы.
     - 0кей, - сказал он, когда бармен отошел, - значит, существуют курсы, на которых занимается около
двухсот человек.
     - Правильно. Во главе мы поставили инструктора и дали ему секретаршу. Они ведут записи занятий, а
также следят за посещаемостью. Они же выдают курсантам пособие в виде чеков, которые каждую неделю
поступают к ним из главной бухгалтерии. Естественно, что чеки бухгалтерия выписывает на основе отметок о
посещаемости в курсовом журнале... Вот этот-то инструктор и секретарша, - с горечью добавил Уингейт, - и
действуют на пару. Они все и творят.
     - Творят - что?
     - Как выяснилось, обманывают, обворовывают тех, кому должны были бы помочь.
     - Я, пожалуй, представляю себе, как это происходит, - сказал Бретг. - Но все же расскажите.
     - Видите ли, в процессе обучения происходит отсев - по разным причинам: и по тем, о которых я вам
рассказывал, и по другим. Это неизбежно - мы этого ожидали. Как я вам уже говорил, когда к нам поступает
такая информация, наш отдел старается убедить отсеявшихся вернуться. А что делали этот инструктор и
секретарша? Вместо того чтобы давать сведения о выбывших, они отмечали их как присутствующих.
Соответственно чеки для этих людей продолжали поступать, и наша драгоценная парочка преспокойно клала их
себе в карман.
     - Но ведь чеки выписываются на конкретного предъявителя. Никто другой не может по ним получить
деньги. Уингейт покачал головой.
     - Может - и получает. Правда, эта пара время от времени сообщает, что кто-то выбыл, и компания тут же
перестает выписывать чеки. А с оставшимися чеками инструктор отправляется по городу и разыскивает людей,
на чье имя они выписаны. Это не составляет труда: адреса все имеются в деле. Инструктор рассказывает какую-
нибудь сказку о том, что компания хочет получить свои деньги обратно - им-де надо только чек подписать. А
потом по этим чекам получает наличными в любом банке. Я это знаю. потому что целый день следил за
инструктором.
     - Ну, а потом, когда ваши люди отправляются к отсеявшимся? Вы же сами сказали, что они со временем
узнают о них. Неужели история с чеками не всплыла?
     - Может и не всплыть. Учтите, что люди, с которыми мы имеем дело, не очень-то словоохотливы. Они
не просто перестают работать, а вообще исчезают из виду и не стремятся давать о себе информацию. У них
даже ответ на прямой вопрос трудно получить. Да к тому же я склонен думать, что были и подкупы.
Доказать это я не могу, но есть такой душок.
     - Грязная история.
б *
     Да, по сравнению с тем, что рассказал Леонард Уингейт, подумал Бретт, его собственные огорчения -
сущая ерунда,
     - Вам удалось раскрыть все это в одиночку?
     - В основном, но первым до этого додумался один из моих помощников. Он начал подозревать, что дело
нечисто, потому что цифры посещаемости занятий были уж слишком высоки. Мы оба занялись проверкой,
сравнением нынешних цифр с прежними, а потом получили цифры из других компаний. Тогда-то все и вышло
наружу. После этого надо было только выследить их и уличить. Что нам и удалось.
     - И что же теперь?
Уингейт пожал плечами, привалившись к стойке.
     - Этим занялась служба безопасности - теперь все уже вне моей компетенции. Сегодня после обеда
пооди-ночке к нам в центр доставили инструктора и секретаршу. Я присутствовал при допросе. Оба сразу во
всем признались. Верите или нет, инструктор даже расплакался.
     - Верю, - сказал Бретт. - Сам бы заплакал, да только по другому поводу. И что же, компания будет
возбуждать дело?
     - Инструктор и его красотка в этом не сомневаются, но я - то знаю, что ничего не будет. - Негр сидел
ссутулившись, но сейчас выпрямился - оказалось, что он почти на голову выше Бретта Дилозанто, - Видите
ли, - с усмешкой заметил он, - это может плохо отразиться на репутации: компания не захочет, чтоб ее имя
трепали в газетах. К тому же для моих хозяев главное - это вернуть деньги: как-никак речь идет о нескольких
тысячах.
     - А что станет с теми, другими? С теми, кто отсеялся, а мог бы вернуться и работать...
     - Ну что вы, друг мой, нельзя же быть настолько сентиментальным.
     - Прекратите! - вдруг возмутился Бретт. - Я же не крал этих чеков.
     - Нет, не крали. Ну хорошо, насчет тех людей сейчас расскажу. Если бы мой аппарат был в шесть раз
больше, если бы мы могли просмотреть всю картотеку и выяснить, кем стоит заняться, и, наконец, если бы мы
могли разыскать этих людей после стольких недель...
Около них снова возник бармен. Стакан Уингейта был пуст, но он отрицательно покачал головой. И чтобы
успокоить Бретта, добавил:
     - Однако будем стараться кое-что сделать. Но едва ли удастся сделать много.
     - А жаль, - сказал Бретт. - Очень жаль. - Помолчал и потом спросил: - Вы женаты?
     - Да, но чисто формально.
     - Послушайте, моя знакомая сейчас ждет меня с ужином. Почему бы вам не поужинать с нами?
Уингейт начал вежливо отказываться. Бретт не отставал. И через пять минут они уже ехали друг за другом в
направлении дома Бретта,
Барбара, у которой были ключи от квартиры Бретта, находилась уже там, когда они явились, и хлопотала на
кухне, откуда по всей квартире распространялся аромат жареного барашка.
     - Эй, повариха! - крикнул Бретт еще из прихожей. - Выходи нас встречать,
     - Если ты с гостьей, - донесся голос Барбары, - можешь готовить ужин сам. О, оказывается, нет.
Здравствуйте!
Барбара появилась в передничке, надетом поверх элегантного вязаного костюма, в котором она приехала
прямо из своего агентства. Костюм этот очень выигрышно подчеркивает ее фигуру, подумал Бретт и
почувствовал, что Леонарду Уингейту пришла та же мысль. По обыкновению Барбара сдвинула темные очки
высоко на лоб, и они так и остались в ее густых, темно-каштановых волосах. Бретт стащил с нее очки и
чмокнул в щеку-
Представляя их друг другу, он сказал Уингейту:
     - Это моя любовница.
     - Ему бы очень хотелось, чтоб это было так, но ничего подобного, - возразила Барбара. - Он нарочно
это говорит, чтобы поквитаться со мной,
Как и предполагал Бретт, Барбара и Леонард Уингейт довольно быстро нашли общий язык. Пока они
болтали, Бретт открыл бутылку "Дом Периньона". из которой и
налил всем троим. Барбара то и дело извинялась и исчезала на кухню.
Пока она в очередной раз отсутствовала, Уингейт, окинув взглядом просторную гостиную, заметил:
     - Очень неплохое гнездышко.
     - Спасибо. - Бретт снял эту квартиру полтора года назад и обставил сообразно своему представлению о
современном интерьере и любви к ярким краскам. Здесь преобладали ярко-желтые, сиреневые, малиновые
тона, зеленый кобальт, но использованы они были со вкусом и образовывали приятное единое целое. Свет
был расположен так, чтобы усиливать игру красок, - одни места были ярко высвечены, другие тонули в
тени. Таким путем - и это получилось у него весьма удачно - Бретт стремился создать в одной комнате
целую гамму настроений.
В конце гостиной была дверь, распахнутая в другую комнату.
     - Вы здесь часто работаете? - спросил Уингейт.
     - Иногда. - И Бретт кивнул на приоткрытую дверь. - Там мой бредолариум. Когда мне надо что-то
создать и я хочу, чтобы меня не сбивали с настроения, я уединяюсь здесь и брежу вдали от этого
грохочущего бедлама, где мы работаем. - И он неопределенно повел рукой в направлении центра
моделирования компании.
     - Он тут еще кое-чем занимается, - заметила Барбара, которая вошла в комнату, пока говорил Бретт. -
Идите сюда. Леонард, я вам покажу. - Уингейт последовал за ней, шествие замыкал Бретг.
В соседней комнате, тоже яркой и приятной, была мастерская со всем, что необходимо художнику-
дизайнеру. Груда кальки на полу возле чертежного стола свидетельствовала, сколько эскизов в процессе
работы набрасывал Бретт; последний эскиз - заднее крыло автомобиля - был наколот на пробковую доску.
     - Это пойдет в дело? - спросил Уингейт, указывая на эскиз.
Бретт отрицательно помотал головой.
     - Пробуешь разные идеи, выбрасываешь их из себя, как отрыжку. Таким путем иной раз появляется что-то,
на чем
в конце концов и останавливаешься. Этот эскиз - промежуточная стадия. - Он сорвал лист кальки и
смял ее. - Если собрать все эскизы, которые делаешь, прежде чем появится новая модель, можно было бы
забить бумагой целый зал. Барбара включила свет. Лампа стояла в углу комнаты;
возле нее - мольберт, накрытый куском материи. Барбара осторожно сняла ее.
     - Он занимается еще и этим, - сказала Барбара. - И уже не на выброс.
Под материей была картина, писанная маслом, почти законченная,
     - Не очень-то ей верьте, - сказал Бретт. И добавил: - Барбара - человек очень преданный. Порой это
влияет на ее суждения.
Высокий седовласый негр решительно покачал головой:
     - Но не на этот раз. - Картина ему явно понравилась. На ней была изображена груда отслуживших свое
автомобильных частей - Бретг подобрал на свалке то, что служило ему моделью, - все это лежало сейчас под
прожектором на доске перед мольбертом. Тут было несколько почерневших свечей зажигания, погнутый
карданный вал, сплющенная канистра, внутренности карбюратора, исковерканная фара, отслужившая свое
двенадцативольтная батарея, ручка от бокового стекла, секция радиатора, сломанный гаечный ключ, несколько
заржавевших гаек и шайб. А над всем этим косо висело рулевое колесо без внутреннего, подающего сигналы
круга.
Трудно представить себе набор более заурядных предметов - казалось бы, ну что тут может вдохновить
большого художника. И однако же Бретг умудрился оживить эту груду хлама и придать ей на холсте
грубоватую красоту, вызывавшую грусть и ностальгию. Это - искореженные останки, казалось, говорило
полотно, отслужившие свое, ненужные, бесцельные, на грани распада и исчезновения в небытие. Однако же
было время, когда они - пусть недолго - жили своей жизнью, выполняли какую-то функцию, являясь
осуществлением чьей-то мечты, чьих-то амбиций и устремлений. И, глядя на все это. ты невольно думал,
что и все другие достижения прошлого, настоящего и будущего, как бы вы-
соко их ни ставили, обречены на такой же конец, им тоже уготована свалка. Но разве мечта и, пусть краткое, ее
осуществление недостаточны сами по себе?
Леонард Уингейт долго стоял перед полотном. Наконец он медленно произнес:
     - Я немного разбираюсь 8 искусстве. Это хорошо. Вы можете стать большим художником,
     - Вот и я ему все время это говорю. - Барбара уже накрыла мольберт куском материи и выключила свет.
Они вернулись в гостиную.
     - Барбара хочет сказать, - заметил Бретт, разливая "Дом Периньон" по бокалам, - что я продал душу за
чечевичную похлебку. - И, окинув взглядом помещение, добавил: - А может быть, за такие вот
апартаменты...
     - Бретт вполне мог бы заниматься и дизайном, и своей живописью, - заметила Барбара, - если бы ему не
так чертовски везло в дизайне. А сейчас он занимается живописью лишь урывками, от случая к случаю. И при
его таланте это - трагедия.
     - Барбара никак не может одного понять, - усмехнулся Бретт, - что создание машины - такое же
творчество, как и живопись. Или не может понять того, что автомобили - это мое призвание. - Он вспомнил,
что говорил двум студентам всего две-три недели назад; "Вы дышите, едите, спите - автомобили всегда с
вами... просыпаетесь ночью, и первая ваша мысль - об автомобилях... Это все равно что религия". Но ведь он
по-прежнему так считает, да? Возможно, чувства его несколько притупились по сравнению с тем, что он
испытывал, когда только приехал в Детройт. Но разве есть человек, у которого острота чувств сохраняется
неизменной? Бывали дни, когда он смотрел на людей, работавших рядом с ним, и удивлялся. И потом, если
быть честным, есть ведь и другие причины для того, чтобы автомобили оставались, так сказать, "его
призванием". Имея пятьдесят тысяч в год, можно многое сделать, не говоря уже о том, что ведь ему всего
двадцать шесть лет и через каких-нибудь несколько лет он будет получать куда больше. И он как бы между
прочим спросил Барбару: - А ты бы стала заглядывать ко мне и
готовить ужин, если бы я жил в мансарде и от меня воняло скипидаром?
Она посмотрела на него в упор:
     - Ты знаешь, что да.
Они заговорили о другом, а тем временем Бретт решил, что непременно закончит полотно, к которому не
прикасался уже неделю. И объяснялось это просто. Стоило ему заняться живописью, как она целиком
поглощала его, а человек может быть поглощен только чем-то одним.
За ужином, столь же вкусным, сколь и ароматным. Бретт подвел беседу к тому, о чем они с Леонардом Уин-
гейтом говорили в баре. Услышав, как безжалостно и жестоко обманывают неквалифицированных рабочих,
Барбара была поражена и возмущена еще больше, чем Бретт.
     - А кто они, этот инструктор и секретарша, которые присваивали деньги, - белые или черные? - вдруг, к
удивлению Бретта, спросила она.
     - Разве это так важно? - недоуменно поднял брови Уингейт.
     - Не надо притворяться! - воскликнул Бретт. - Вы же отлично знаете, что важно.
     - Оба белые, - сухо сказал Уингейт. - Что еще?
     - На их месте могли бы оказаться и черные, - задумчиво произнесла Барбара.
     - Да, но едва ли. - Уингейт помедлил. - Послушайте, я ведь здесь гость... Бретт махнул рукой.
     - Забудем об этом.
На какой-то момент воцарилось молчание, потом седовласый негр сказал:
     - Мне хотелось бы кое-что прояснить, хоть я и нахожусь среди друзей. Пусть вас не вводит в заблуждение
фасад добротный английский костюм, диплом об окончании колледжа, пост, который я занимаю. Да, конечно, я
образцово-показательный ниггер, из тех, на кого указывают пальцем, когда хотят сказать: "Вот видите, черный
человек у нас может достичь больших высот". Что ж, в отношении меня это так, но таких, как я, совсем
немного - просто мой отец мог дать мне хорошее образование, а для черного человека это един-
сгаенная возможность выбиться в люди. Я и выбился и, как
знать, может, еще доберусь до самой вершины и стану одним из директоров компании. Я ведь не такой уж
старый и, чего греха таить, не прочь бы стать директором, да и для компании это было бы неплохо. Я твердо
знаю одно. Если придется выбирать между мной и белым и если у него не будет особых преимуществ, место
достанется мне. Такая уж у меня фортуна, детки. Она ко мне благосклонна, потому что отдел по связи с
общественностью, да и другие с превеликой радостью раструбили бы: "Оютрите-ка! У нас в правлении
черный!"
Леонард Уингейт отхлебнул кофе, который подала Барбара.
     - Так вот, как я уже сказал, учтите: все это лишь фасад. Я по-прежнему принадлежу к своей расе. - Он
резким движением поставил чашку на стол. И взгляд его горящих глаз впился в сидевших напротив Бретта и
Барбару. - Когда случаются такие вещи, как сегодня, меня охватывает не просто гнев. Я весь киплю, я
презираю и ненавижу все белое.
Огонь в глазах его потух. Он снова поднес чашку ко рту, но рука его дрожала.
Помолчав немного, он продолжал:
     - Джеймс Болдуин пишет: "С неграми в этой стране обращаются так, как вам в голову не придет
обращаться даже с кошкой или собакой". И это на самом деле так - к в Детройте, и в других местах. Несмотря
на все события последних лет, во взглядах большинства белых людей коренных изменений не произошло. То
немногое, что делается для очистки совести белого человека - например, наем неквалифицированных рабочих,
который пыталась подорвать, да и подрывала, эта белая пара, - всего-навсего лишь круги на воде. Школы,
жилищные условия, медицинское обслуживание - все это в таком плачевном состоянии, что даже трудно себе
представить, если ты не черный. Поверить этому можно, лишь когда познаешь на собственном тяжком опыте.
Но в один прекрасный день, если автомобильная промышленность хочет процветать в этом городе - а без
автомобильной промышленности нет и Детройта, - компаниям придется всерьез задуматься над улучшением
условий жизни черных людей, ибо это -
их прямое дело, да к тому же ни у кого другого нет на то необходимых средств и знаний. И все же я не уверен,
что дело скоро сдвинется с мертвой точки, - добавил он.
     - Значит, так ничего и не изменилось? - сказала Барбара. - И надеяться не на что? - В голосе ее
чувствовалось волнение.
     - Надеяться никому не вредит, - возразил Леонард Уингейт. И с усмешкой добавил: - За надежду денег
не берут. Просто бессмысленно заниматься самообманом.
     - Спасибо за вашу откровенность, - медленно произнесла Барбара. - Такое услышишь не от каждого, я
     - то знаю.
     - Расскажи ему, - стал упрашивать Бретт, - расскажи о своей новой работе.
     - Мне предложили заняться одним делом, - начала Барбара. - В рекламном агентстве, где я работаю и
которое выполняет заказы компании. Я должна снять фильм, Правдивый фильм о Детройте - о жизни гетто.
Она сразу почувствовала, что Уингейт заинтересовался.
     - Я впервые об этом услышала, - добавила Барбара, - полтора месяца назад.
И она рассказала о том, какое задание дал ей Кейс Йетс-Браун в Нью-Йорке.
Это было на другой день после неудачного "шуршания", когда идеи по рекламе "Ориона" были, как
обычно, изложены заказчику и, как обычно, отклонены.
Как и предсказывал тогда Тедди Ош за обедом, обильно орошенным мартини, Кейс Йетс-Браун на другой
день вызвал Барбару.
В своем красивом кабинете на верхнем этаже здания, где расположилось агентство, Йетс-Браун
показался Барбаре на редкость сухим по сравнению с тем веселым зазывалой, каким он выглядел
накануне, когда пытался продать свою продукцию. Он словно бы поседел и постарел и несколько раз в конце
разговора поворачивался к окну и поверх зданий Манхэттена смотрел вдаль, на пролив Лонг-Айленд, явно
думая о чем-то своем. Возможно, решила Барбара, необходимость быть любезным с клиентами
требует от человека такого напряжения, что он не может потом не быть угрюмым.
Да и в тоне, каким Йетс-Браун заговорил с ней после того, как они поздоровались, не было и тени дружелюбия.
     - Вы вчера держались задиристо с клиентом, - объявил он, - мне это не нравится, и вам следовало бы
это знать.
Она промолчала. По всей вероятности, Йетс-Браун имел в виду вопрос, который она задала заведующему
отделом рекламы компании: "Ну неужели вам так ничего и не понравилось? Абсолютно ничего?" Что ж, она
по-прежнему считала свой вопрос оправданным и вовсе не собиралась пресмыкаться сейчас. Но и настраивать
против себя Йетс-Брауна без особой причины ни к чему - пусть сначала скажет про новое задание.
     - Одно из первых правил, которое надо усвоить, поступая сюда, - не отступался Йетс-Браун, - это
научиться проявлять выдержку и глотать обиду.
     - 0кей, Кейс, - сказала Барбара, - именно этим я сейчас и занимаюсь,
У него хватило ума улыбнуться, но он тут же снова принял холодный тон:
     - Дело, которое вам поручают, требует выдержки, а также разумного осмысления и, естественно,
воображения. Я предложил поручить вам это задание, считая, что вы обладаете вышеуказанными качествами.
И несмотря на ваше вчерашнее поведение, в котором я склонен видеть случайный ляпсус, по-прежнему так
считаю.
"О Господи! - так и хотелось воскликнуть Барбаре, - Перестань ты читать мне мораль и выкладывай, что
у тебя там!" Но у нее хватило ума не высказать этого вслух.
     - В том, что я собираюсь вам поручить, заинтересован лично председатель совета директоров нашего
клиента, - Кейс Йетс-Браун произнес "председатель совета директоров" с благоговением и придыханием.
"Удивительно, - подумала Барбара, - что он при этом не встал и не отдал честь". - Так что на вас ложится
большая ответственность, - продолжал старший инспер. - Задание это очень важное, и все мы в агентстве
так или иначе будем
вам помогать, вам же придется время от времени докла-' дывать о ходе дела самому председателю лично.
Вот тут Барбаре стало кое-что ясно. Докладывать лично председателю совета директоров - дело
Эействительно очень ответственное, хотя ее это и не пугало. Но поскольку председатель совета директоров при
желании может вынести смертный приговор рекламному агентству, которым пользуется его компания, Барбара
могла себе представить, как трепыхались Кейс Йетс-Браун и все остальные.
     - Задание, - добавил Йетс-Браун, - состоит в том, чтобы снять фильм.
И он принялся излагать детали в той мере, в какой сам их знал. Фильм должен быть о Детройте: гетто и
люди, живущие в нем; их проблемы - расовые и прочие, образ жизни, взгляды, потребности. Это должен быть
честный, основанный на фактах документальный фильм. Никоим образом не пропаганда компании или
автомобильной промышленности - название компании появится только раз, и то как источник ассигнований.
Цель фильма - высветить проблемы города, подчеркнуть его роль в жизни нации. Фильм будет делаться
прежде всего в просветительских целях - для демонстрации на собраниях граждан и в школах по всей стране.
Его покажут и по телевидению. Если он получится удачный, то может пойти и в прокат.
Бюджет устанавливается более чем щедрый. Он позволит прибегнуть к помощи одной из киностудий, но
выбирать студию будет агентство, и оно же будет осуществлять контроль над производством фильма. Можно
пригласить первоклассного режиссера и, если потребуется, сценариста, хотя, возможно, Барбара - учитывая
имеющийся у нее опыт - сама захочет написать сценарий.
Во всяком случае, Барбара будет представлять агентство и отвечать за осуществление всего проекта.
Слушая Йетс-Брауна с возрастающим волнением, Барбара вспомнила слова Тедци Оша накануне, во время
обеда. Он признался тогда: "Могу лишь вам сказать, что хотелось бы мне быть на вашем месте". Сейчас она
знала почему. Это задание не только показывало, как высоко ставят ее профессионально, - оно представляло
собой
вызов, адресованный ей как творческой личности, а Барбара охотно его приняла. Она почувствовала, что совсем
иначе, с ббльшим уважением - и, несомненно, терпимее - смотрит на Кейса Йетс-Брауна.
Даже его последние слова уже не могли повлиять на ее отношение к нему.
     - Работать вы будете, - сказал он, - по-прежнему в нашей детройтской конторе, но мы здесь хотим быть
в курсе всего, что будет происходить, я имею в виду - буквально всего. И прошу не забывать еще об одном -
о необходимости быть сдержаннее. Делайте честный фильм, но чересчур не увлекайтесь. Нам или
председателю совета директоров едва ли понравится, если он будет снят - как бы это выразиться? - со
слишком уж социалистических позиций.
Что ж, пропустим и это мимо ушей: Барбара понимала, что сейчас не стоит тратить время на абстрактные
препирательства, так как в будущем ей придется отстаивать немало точек зрения и идей.
А уже через неделю, избавившись от всех прочих своих обязанностей, Барбара начала работать над
фильмом, условно названным "Автосити".
И вот сейчас, за столом у Бретта Дилозанто, Барбара рассказала Уингейту об этом.
     - Начальную стадию мы уже прошли, и кое-что сделано: выбраны кинокомпания и режир. Конечно,
нужно еще многое спланировать, прежде чем приступать к съемкам, но мы рассчитываем начать в феврале или
марте.
Леонард Уингейт задумался. И наконец произнес:
     - Конечно, я мог бы встать в позу циника и демагога и заявить, что надо не снимать фильмы о тех или
иных проблемах, а хотя бы попытаться их решить, - так в свое время Нерон читал стихи, когда вокруг
полыхал Рим. Но, занимая ответственный пост, я знаю, что в жизни все не так просто, а кроме того,
информация чрезвычайно важна. - И, помолчав, добавил: - Мне думается, что ваша затея могла бы принести
немало пользы. И если я могу чем-то помочь вам, я готов.
     - Пожалуй, можете, - сказала Барбара. - Я уже говорила с режиссером Весом Гропетти, и мы пришли к
единому мнению, что рассказ о жизни гетто должен исходить от живущих в нем людей, от индивидуумов. Мы
считаем, что среди них должен быть кто-то из неквалифицированных рабочих, которых вы нанимаете по своей
программе.
     - Это ведь не во всех случаях срабатывает, - предупредил ее Уингейт. - Вы можете затратить уйму
пленки, снимая какого-то человека, а он потом отсеется.
     - Если это произойдет, - не отступалась Барбара, - так мы и скажем. Мы ведь не собираемся снимать
новую "Поллианну *".
     - В таком случае кого-нибудь можно подобрать, - задумчиво произнес Уингейт. - Вы помните, я вам
говорил, что как-то после обеда я ездил на машине по городу за тем инструктором, который выманивал
подписи на чеках.
Она кивнула:
     - Да, помню.
     - На следующий день я навестил кое-кого из тех людей, у которых он побывал. Я записал адреса, а моя
контора снабдила меня фамилиями. - Леонард Уингейт вынул записную книжку и принялся переворачивать
страницы. - Один из них чем-то меня тронул - не знаю чем, - и я стал его уговаривать, и мне удалось
убедить его вернуться на работу. Вот он. Его зовут Ролли Найт.
Сегодня Барбара приехала к Бретту на такси. И поздно вечером, после того как Леонард Уингейт уехал,
сказав на прощание, что они непременно должны скоро встретиться, Бретт повез Барбару домой.
Залески жили в Роял-Оук, пригороде, населенном людьми среднего достатка, к юго-востоку от Бирмингема.
Бретт ехал через Детройт по Мейпл-авеню, Барбара сидела рядом с ним.
     * "Поллианна" (1913) - роман американской писательницы Элеоноры X. Портер (1868-1920). Имя героини стало синонимом
слепого, безоговорочного оптимизма.
     - А, пошли они все к черту! - сказал вдруг Бретт, нажал на тормоз, остановил машину и обнял Барбару.
Поцелуй их был жарким и долгим. - Послушай! - сказал Бретт, уткнувшись лицом в мягкий шелк ее волос и
крепко прижав к себе. - Какого черта мы туда едем? Давай вернемся и проведем вместе ночь. Нам обоим этого
хочется, и нет ничего на свете, что бы нам мешало.
Он уже предлагал ей это - сразу после того, как уехай Уингейт. Да и вообще эта тема не раз возникала в их
беседах.
Барбара вздохнула.
     - Я не оправдываю твоих ожиданий, да? - мягко сказала она.
     - Откуда я знаю, оправдываешь или не оправдываешь, - ты же не даешь мне это узнать!
Она весело рассмеялась. Он обладал умением веселить ее в самые неожиданные минуты. Барбара
протянула руку и провела пальцами по лбу Бретта, как бы стирая наметившуюся морщинку,
     - Это же нечестно! - возмутился он. - Все, кто нас знает, убеждены, что мы любовники. Только мы с
тобой знаем, что это не так. Даже твой старик - и тот в этом уверен. Ну как, уверен или нет?
     - Да, - призналась она. - Думаю, что уверен.
     - Я отлично знаю, что это так. Больше того: всякий раз, как мы встречаемся, старый ворчун дает мне
понять, что я ему не нравлюсь. Так что я дважды проигрываю - и когда приезжаю, и когда уезжаю.
     - Дорогой мой. - сказала Барбара, - я это знаю, знаю.
     - Так почему бы нам не изменить это - сейчас же, сегодня? Барб, лапочка, тебе двадцать девять, значит,
девственницей ты быть уже не можешь. Тогда в чем же дело? Во мне? От меня что, пахнет гипсом, или я каким-
то. иным образом оскорбляю твои чувства?
Она отрицательно замотала головой.
     - Мне все в тебе нравится - я тебе говорила об этом и раньше, говорю и сейчас.
     - Все это было нами сказано уже многократно. - И он сухо добавил: - И ни разу твой отказ не был
понятен, как и сейчас,
     - Пожалуйста, - сказала Барбара, - поехали домой.
     - Ко Л1не - домой? Она рассмеялась.
     - Нет, ко мне. - Когда машина тронулась, она положила руку на локоть Бретта. - Я тоже не уверена в
том, что мой отказ понятен. Просто я, наверное, иначе мыслю, чем это принято сегодня, - во всяком случае, до
общего уровня я еще не дошла. Очевидно, я старомодная-
     - Ты хочешь сказать, что сначала я должен жениться на тебе?
     - Нет, я так не говорю, - резко возразила Барбара. - Я вообще не уверена, хочу ли я выходить замуж, - у
меня ведь есть моя карьера, верно? Да и ты, я знаю, не из тех, кто женится,
     - Вот тут ты права, - усмехнулся Бретт. - Так почему бы нам не жить вместе?
     - Все может быть. - задумчиво произнесла она.
     - Ты это серьезно?
     - Не уверена. Наверно, это может стать серьезным, но подожди немного. - Она помедлила. - Бретт,
дорогой мой, если ты предпочитаешь, чтобы мы какое-то время не виделись, если каждая наша встреча будет
приносить тебе огорчения...
     - Мы ведь это уже пробовали, верно? И ничего не вышло, потому что я скучал без тебя. - И он
решительно произнес: - Нет, все останется по-прежнему, даже если мне и будет порой трудно. К тому же, -
весело добавил он. - не можешь ты вечно говорить мне "нет".
В машине наступило молчание. Бретг свернул на Вуд-ворд-авеню и поехал на юг.
     - Сделай для меня кое-что, - сказала вдруг Барбара.
     -Что?
     - Закончи картину. Ту, которую мы сегодня смотрели, Он удивился:
     - Ты хочешь сказать, что это может что-то изменить в наших отношениях?
     - Не уверена. Я знаю только, что это - часть тебя, крайне важная часть, нечто такое, что сидит внутри и
должно быть выпущено наружу.
     - Как солитер?
Она отрицательно покачала головой.
     - Леонард верно сказал: у тебя большой талант. Автомобильная промышленность никогда не даст тебе
возможности полностью проявить себя, если ты до конца дней своих будешь заниматься только
моделированием.
     - Послушай! Я закончу картину. Я в любом случае собирался ее закончить. Но ведь и ты тоже в
автомобильном деле. Где же твоя лояльность?
     - Оставила в конторе, - сказала Барбара. - Она при мне только до пяти вечера. А сейчас я принадлежу
сама себе и хочу, чтобы ты тоже принадлежал сам себе и был подлинным Бреттом Дилозанто.
     - А как я узнаю этого малого, если встречу на улице? - Бретт задумался. - 0кей, значит, живопись - моя
стихия. Но знаешь ли ты, какие трудности ждут художника, любого художника, как трудно стать великим,
добиться признания и, кстати, хорошей оплаты?
Они свернули на дорогу, которая вела к скромному бунгало, где жили Барбара и ее отец. В гараже уже
стояла серая машина.
     - Твой старик дома, - сказал Бретт. - Что-то сразу стало холодно.
Мэтт Залески находился в своей оранжерейке, примыкавшей к кухне, и, услышав шаги Бретта и Барбары,
входивших через боковую дверь, поднял на них глаза.
Он пристроил оранжерейку вскоре после того, как купил этот дом восемнадцать лет назад, переехав сюда из
Уайандотта. Переезд на север, в Роял-Оук, олицетворял тогда для Мэтта продвижение вверх по лестнице
материального благополучия по сравнению с тем, как он жил мальчишкой со своими родителями-поляками.
Оранжерей-ка была его хобби, в ней он проводил время, чтобы сбросить с себя напряжение, которое
накладывала на него работа на заводе. Но это редко помогало. К тому же, хотя Мэтт по-прежнему любил
причудливую форму, бархатистость и даже запах орхидей, которые он здесь выращивал, усталость,
накапливавшаяся за день, превратила заботу о цветах из удовольствия в тяжкую обязанность, о которой тем не
менее он никогда не забывал.
Вот и сегодня вечером, вернувшись всего час назад - а он дольше обычного задержался на заводе из-за
критической нехватки материалов - и наскоро поужинав, он решил, что надо заняться пересадкой и
перемещением цветов, так как дольше это уже нельзя откладывать. Когда раздался шум машины Бретта, Мэтт
уже переставил несколько растений - последней была желто-пурпурная MasdevalKa triangularis - в более
влажное место, где лучше ощущался ток воздуха. Он осторожно поливал цветок, когда Бретт и Барбара вошли в
дом.
     - Привет, мистер Зед, - сказал Бретт, появляясь в открытой двери оранжерейки.
Мэтт Залески, который терпеть не мог, когда его называли "мистер Зед", хотя и еще кое-кто на заводе
называл его так, что-то буркнул вместо приветствия. Барбара подошла к ним, чмокнула отца и ушла на кухню
готовить горячий солодовый напиток.
     - Ух ты! - вырвалось у Бретта. Решив проявить к хозяину внимание, он принялся оглядывать полки,
заставленные горшками, и свисавшие с потолка корзиночки с орхидеями. - До чего же это здорово, когда у
человека есть свободное время, которое он может отдавать такой красоте. - Он не заметил, как при этом
поджал губы Мэтт. Указав на Catasetum saccatum, которая росла на полочке среди еловой коры, Бретт с
восторгом добавил: - Какая красавица! Точно птица в полете.
На мгновение Мэтт оттаял, залюбовавшись вместе со своим гостем роскошным пурпурно-коричневым
цветком, протянувшим вверх свою чашечку и причудливые лепестки.
     - Пожалуй, в самом деле похожа на птицу, - согласился он. - Я этого раньше никогда не замечал.
Неосторожным вопросом Бретт нарушил установившийся было мир-
     - А как на конвейере, мистер Зед, - веселый был денек? Это ваше движущееся чудовище еще держится?
     - Если оно и держится, - сказал Мэтт Залески, - то не благодаря дизайнерам, которые выдумывают
всякие бредовые модели, а нам потом их выполняй.
     - Ну, вы же знаете, чем мы занимаемся. Только и думаем, как бы задать вам, специалистам по
железякам, головоломку потруднее, а то ведь вы того и гляди заснете. - Бетт обожал легкое подтрунивание
     - он сыпал беззлобными шутками столь же естественно, как дышал. К сожалению, он никак не мог уразуметь,
что отец Барбары воспринимает это иначе и потому считает приятеля своей дочери пустобрехом. - Скоро вы
получите "Орион", - сказал Бретт нахмурившемуся Мэтту. - Он как в детской игре - сам будет строиться.
     - Ничего само собой не строится! - взорвался Мэтт. - Вот этого вы, самоуверенные юнцы, никак не
можете понять. Только потому, что у вас и вам подобных университетские дипломы, вы думаете, что все знаете
и, раз вы изобразили что-то на бумаге, это наверняка должно работать. Ни черта подобного! Это нам,
работягам, специалистам по железякам, как вы изволили выразиться, приходится все доделывать, чтобы... - И
его понесло.
Вспышка Мэтта объяснялась усталостью, а также сознанием, что "Орион" действительно скоро к нему придет;
что заводу, где он, по сути дела, командует, придется разобрать конвейер, потом заново его собрать, так как все
будет делаться по-другому; что обычные проблемы, возникающие в связи с производством и представляющие
немалую сложность, быстро вырастут до гигантских размеров и на протяжении многих месяцев будут снова и
снова возникать; что самому Мэтту придется труднее всего, что он не будет знать отдыха и что в иные ночи
ему не удастся глаз сомкнуть; более того, если что пойдет не так, винить будут его. Он уже не раз переживал
такое - чаще, чем хотелось бы, - и очередное испытание, надвигавшееся так стремительно, отнюдь не
вызывало у него восторга.
Мэтт неожиданно умолк, поняв, что все, что он говорит, относится в общем-то не к этому нахалу Дилозанто,
хотя тот ему и не нравится, - просто в нем накипела горечь и сейчас вдруг вырвалась наружу. Он только
собрался так и сказать Бретту и извиниться, когда в дверях оранжерейки появилась Барбара. Лицо у нее было
белое как полотно.
     - Папа, извинись за все, что ты тут наговорил. Первой его реакцией было упорное нежелание уступать.
     - Что-что?
     - Все в порядке. - вмешался Бретт, обращаясь к Барбаре: он никогда ничего долго не переживал. -
Твоему отцу не в чем извиняться. Мы немного поспорили - и все. Верно, мистер Зед?
     - Нет! - Барбара, обычно терпеливо относившаяся к отцу, на сей раз твердо стояла на своем. - Извинись!
Если ты не извинишься, я сейчас же уеду. С Бретгом. Я серьезно.
Мэтт почувствовал, что это так.
Ничего-то он не понимает, в том числе и того, что дети вырастают и вот так неуважительно начинают
говорить с родителями и что молодежь вообще может вести себя так, как она себя ведет; очень ему недоставало
жены, которая умерла год назад и никогда в жизни не допустила бы такого. Он с несчастным видом
пробормотал извинение, запер за собой дверь оранжерейки и отправился спать.
Вскоре и Бретт распростился с Барбарой и уехал.

12

     Зима сковала Автосити. Миновал ноябрь, затем - Рождество, и в начале января снег толстым покровом
укутал землю, так что на севере штата Мичиган можно было ходить на лыжах, а на берегах озер Сент-Клер и
Эри горами наросли ледяные торосы.
С наступлением нового года подготовка к выпуску "Ориона", намеченному на середину сентября, резко
усилилась. Отдел производства, уже корпевший не один месяц над планами, подошел к переводу планов в
производственный процесс, который начнется в июне, с тем чтобы первые машины модели "Орион" -
"первая проба", как это здесь называли, - сошли с конвейера в августе. Затем пройдет еще полтора месяца,
окутанных тайной, прежде чем машина будет представлена публике. А пока отдел закупок в лихорадочном
темпе подбирал и заказывал
уйму материалов, которые должны быть поставлены в определенные дни, в то время как отдел сбыта и
рынка начал утверждать свои бесконечно оспариваемые и часто меняющиеся планы по рекламе и передаче
машины агентам, которые будут продавать ее. Отдел по связи с общественностью готовил лукулловы пиры,
которые будут сопровождать представление "Ориона" прессе. Да и все остальные отделы, в зависимости от
выполняемых ими функций, в той или иной мере участвовали в этом процессе.
А пока осуществлялась программа по внедрению "Ориона" в производство, многие уже думали о "Фарста-
ре", следующей модели, хотя ни время ее выпуска, ни внешний вид, ни то, чем она будет начинена, еще никому
не были известны. Адам Трентон и Бретт Дилозанто были среди тех, кто думал о "Фарстаре".
Кроме того, в январе Адам занимался обследованием состояния дел своей сестры Терезы, покойный муж
которой вложил деньги в предприятие по торговле автомобилями Смоки Стефенсена.
Адаму потребовалось гораздо больше времени, чем он предполагал, на то, чтобы получить в конфликтной
комиссии разрешение вступить, пусть в самый кратковременный, контакт с одним из агентов компании по
продаже автомобилей. Разрешение было дано с большой неохотой и лишь после того, как Адам лично
поговорил с первым вице-президентом Хабом Хьюитсоном. Однако сейчас, когда подошло время выполнить
обещание, данное Терезе. Адам понял, сколь ему нежелательна и обременительна эта дополнительная нагрузка.
Работы у него прибавилось, владевшее им раздражение не проходило. Да и отношения с Эрикой не улучшались
     - правда, и не ухудшались, хотя он признавал, что жена - в последнее время она не раз говорила ему об этом
     - имеет все основания жаловаться на то, что они почти не бывают вместе. Он решил, что непременно найдет
способ все уладить, но сначала должен выполнить взятое на себя новое обязательство.
И вот в субботу утром, предварительно договорившись по телефону, Адам нанес первый визит Смоки
Стефенсену.
Магазин Стефенсена находился в северном пригороде, недалеко от границы между Троей и
Бирмингемом. Расположен он был хорошо - на перекрестке важных дорог, а Вудворд-авеню, главная
артерия, идущая на северо-запад, находилась от него всего в нескольких кварталах.
Как только Адам вышел из машины, Смоки, явно наблюдавший из окна за улицей, тотчас показался на
пороге своего демонстрационного зала.
     - Рад вас видеть! Рад вас видеть! - прогудел бывший гонщик, заросший бородой и с возрастом изрядно
прибавивший в весе. На нем был темно-синий шелковый пиджак, тщательно отутюженные черные брюки и
широкий яркий галстук.
     - Доброе утро. - сказал Адам, - я...
     - Можете не говорить мне, кто вы! Я видел ваше фото в "Автомобильном вестнике". Заходите! - Агент
придержал дверь в демонстрационный зал. - Мы всегда говорим, что человек заходит в эту дверь, либо чтобы
спастись от дождя, либо чтобы купить себе колеса. Вы - явно исключение, - И тотчас добавил: - Через
полчаса мы с вами будем называть друг друга по имени. Так что. как я всегда говорю, зачем откладывать? -
И он протянул свою медвежью лапу. - Меня зовут Смоки.
     - А меня - Адам. - Он постарался не сморщиться, когда тот пожал ему руку.
     - Давайте сюда ключи от вашей машины. - Смоки поманил молодого продавца с другого конца
демонстрационного зала, и тот мигом подскочил к ним. - Запаркуй машину мистера Трентона да смотри - не
продай ее. И относись к нему с уважением. Его сестре принадлежат сорок девять процентов акций нашей
шарашки, и, если к полудню дела у нас не пойдут, я отправлю ей по почте остальные пятьдесят один. - И он
подмигнул Адаму.
     - Все мы нынче на нервах, - сказал Адам. Он знал по сводкам отдела сбыта, что в этом году после
праздников наступил резкий спад в делах, который ощущали все автомобилестроители и их агенты. А ведь если
бы покупатели только знали - это же было лучшее время для выгодной покупки. Демонстрационные залы
агентов ломились от
машин, навязываемых заводами, и они отчаянно старались побыстрее их сбыть, так что ловкий покупатель мог
выиграть не одну сотню долларов, приобретя средней стоимости машину сейчас, а не месяц спустя.
     - Лучше бы мне продавать цветные телевизоры, - буркнул Смоки. - Вот куда эти идиоты денежки
всаживают под Рождество и под Новый год.
     - Но вы же неплохо заработали на смене моделей.
     - Еще бы! - Агент повеселел. - Вы видели цифры, Адам?
     - Сестра прислала мне сводку.
     - Тут дело верное. Казалось бы, люди могли чему-то научиться. Но, к счастью для нас, ничему они не
учатся. - В это время Смоки и Адам пересекали демонстрационный зал, и Смоки искоса бросил взгляд на
своего спутника. - Вы, конечно, понимаете, я говорю с вами без утайки!
Адам кивнул:
     - По-моему, мы оба только так и должны себя вести. Он, конечно, понимал, о чем шла речь. Стоит
появиться новой модели - а это происходит между сентябрем и ноябрем, - торговцы мигом распродают все
машины, какие поставляют заводы. Больше того: они просят дать им еще, тогда как в другое время года
всячески отбиваются от машин. Дело в том, что публика, несмотря на все плохое, что пишут и говорят об
автомобилях, по-прежнему устремляется в магазины, стоит появиться новой модели или существенно
видоизмениться старой. Однако покупатели не знают - а может быть, не хотят знать, - что для агентов это
"сезон охоты", когда они не идут ни на какие уступки клиентам; а кроме того, что первые машины, сошедшие с
конвейера, неизбежно хуже тех, которые появятся на рынке несколько месяцев спустя. При выпуске каждой
новой модели всегда возникают недочеты, которые устраняются по мере того, как инженеры, мастера и
рабочие-почасовики обкатывают производственный процесс. Бывает, что не хватает составных частей или
компонентов машины, и это приводит к импровизациям, когда уже никто не думает о качестве. В результате
машины, сошедшие с конвейера в начале запуска серийного производства, часто бывают просто плохими.
Люди знающие, решив приобрести машину новой марки, выжидают четыре - шесть месяцев. Тогда они
могут получить уже куда лучше сделанную машину, так как недочеты будут устранены и производство модели
налажено - за исключением понедельников и пятниц, когда во все времена года ощущается нехватка рабочей
силы.
     - Здесь все открыто для вашего обозрения, Адам, - объявил Смоки Стефенсен. - Как если бы взяли и
сняли крышу в борделе. Можете посмотреть наши книги, картотеку, инвентарные списки - что хотите. Ведите
себя так, как вела бы ваша сестра, имея на то полное право. Спрашивайте - получите исчерпывающий ответ.
     - Вопросы, можете не сомневаться, у меня будут, - сказал Адам, - а потом я посмотрю все то, что вы тут
перечислили. Мне хотелось бы также - это потребует, конечно, больше времени - получить представление о
том, как вы работаете.
     - Конечно, конечно, все, что вам будет угодно! - Агент повел Адама вверх по лестнице на мезонин,
протянувшийся вдоль всего демонстрационного зала. Большая часть мезонина была отведена под кабинеты.
Наверху лестницы мужчины остановились и посмотрели вниз, на машины различных моделей - яркие,
безупречно чистые, сверкающие лаком, они стояли в демонстрационном зале. Вдоль одной из стен его
выстроилось в ряд несколько застекленных кабинок для продавцов. За распахнутой дверью начинался коридор,
который вел к станции обслуживания и отделу запасных частей.
Хотя время еще не подошло к полудню и сезон не был бойким, несколько человек уже ходили вокруг
машин, а неподалеку от них крутились продавцы.
     - Ваша сестрица участвует в неплохом дельце - денежки бедняги Клайда работают на нее и на деток. -
Смоки пробуравил Адама взглядом, - Чего же она вдруг стала пары пускать? Она ведь регулярно получает
чеки. А скоро мы объявим о годовых доходах.
     - Тереза прежде всего думает о будущем, - пояснил Адам. - И я здесь для того, чтобы посоветовать ей -
продавать акции или нет.
     - Ага, понятно. - задумчиво произнес Смоки. - Что ж, не стану скрывать от вас, Адам, если вы скажете
ей - "продавай", это очень осложнит для меня дело.
     - Почему?
     - Потому что денег на то, чтобы приобрести акции Терезы, я набрать не смогу. При нынешнем положении
дел, когда денег у всех мало.
     - Насколько я понимаю, - сказал Адам, - если Тереза решит продать свое участие в деле, у вас будет
шестьдесят дней на то, чтобы приобрести ее акции. Если за это время вы их не купите, она вольна продать их
кому угодно.
     - Да, так оно и есть. - согласился Смоки. Тон у него был мрачный.
Смоки явно не улыбалось заводить себе нового партнера - возможно, он опасался, что новый человек
захочет активно проявлять себя в деле или окажется более въедливым, чем вдова, находящаяся на расстоянии
двух тысяч миль отсюда. И все же, подумал Адам, интересно, что на самом деле за этим таится. Объясняется ли
это естественным желанием Смоки вести дело без постороннего вмешательства или тут есть что-то такое, о чем
он не хочет, чтобы знали другие? Какова бы ни была причина, Адам попытается выяснить ее.
     - Пройдемте ко мне, Адам. - И они перешли из мезонина в маленькую, но уютную комнату,
обставленную зелеными кожаными креслами и диваном. Тем же материалом были обтянуты крышка
письменного стола и вращающееся кресло. Смоки заметил, что Адам критическим взглядом окинул
помещение.
     - Малый, которого я нанял обставить помещение, хотел сделать кабинет в красных тонах. Я сказал ему:
"Не выйдет! Если здесь и будет что-то красное, то лишь по ошибке *.
Одна из стен кабинета, выходившая на мезонин, была целиком из стекла. Смоки и Адам остановились
возле нее, глядя, словно с высоты капитанского мостика, вниз, в демонстрационный зал.
     - У вас установлена система мониторов? - спросил Адам, указывая на стеклянные кабинки внизу.
Смоки впервые ответил не сразу:
     -Угу.
     - Мне бы хотелось послушать. Вон ту. - В одной из кабинок молодой продавец- с мальчишечьим лицом
и копной светлых волос - стоял перед двумя покупателями; мужчиной и женщиной. Перед ними на столе
лежали бумаги.
     - Что ж, можно. - Произнес это Смоки явно без восторга. Он отодвинул панель возле своего стола -
обнаружилось несколько рычажков; он щелкнул одним из них. И сразу ожил скрытый в стене
громкоговоритель.
     -... конечно, мы можем заказать понравившуюся вам модель в зеленом цвете. - Голос явно принадлежал
молодому продавцу. - К сожалению, у нас сейчас нет такой.
Раздался другой голос - гнусавый, отрывистый:
     - Мы можем и подождать. То есть я хочу сказать. если договоримся. А то и в другое место пойдем.
     - Это понятно,р. Скажите мне только, просто для интереса, эта модель "гэлэхеда" в зеленом цвете - та,
которую вы оба только что осматривали, - насколько, вы думаете, она будет вам стоить дороже?
     - Я ведь уже сказал, - ответил гнусавый. - "Гэлэ-хед" нам не по карману.
     - Ну просто так, для интереса - назовите цифру. Насколько, вы считаете, она будет дороже?
     - Молодец Пьер! - ухмыльнулся Смоки. Он, казалось. забыл, что не хотел давать Адаму слушать. -
Убеждает. Гнусавый голос нехотя произнес:
     - Ну, может, сотни на две.
Адам увидел, как улыбнулся продавец.
     - А на самом деле, - негромко сказал он, - всего на семьдесят пять долларов. Тут вмешался женский
голос:
     - Милый, ну если разница такая маленькая...
Смоки прыснул.
     - Женщину всегда можно на такой вот крючок поймать. Дамочка уже подсчитала, что это на сто
двадцать пять монет меньше. Пьер пока не упомянул, что с этим "гэлэхедом" есть еще парочка
дополнительных возможностей, Но он до них доберется.
Раздался голос продавца:
     - Почему бы вам еще раз не посмотреть машину? Я хотел бы показать вам...
Все трое поднялись, и Смоки щелкнул рычажком.
     - Этот продавец, - произнес Адам, - я где-то видел его...
     - Конечно. Это Пьер Флоденхейл.
Вот теперь Адам вспомнил. Пьер Флоденхейл был гонщиком, чье имя последние два года гремело по всей
стране. В прошлом сезоне он одержал несколько эффектных побед.
     - Когда на треках наступает тишина, - сказал Смоки, - я даю Пьеру здесь подработать. Это нас обоих
устраивает. Многие его узнают; людям нравится, что такой человек продает им машину, - ведь потом можно
об этом рассказать друзьям. Да и вообще он хорошо торгует. Так что это дело он наверняка обстряпает.
     - Может, он и станет вашим компаньоном? Если Тереза выйдет из игры?
Смоки отрицательно покачал головой.
     - Ни малейшего шанса. Парень вечно сидит без денег - потому здесь и подрабатывает. Все гонщики такие
     - даже те, которые выигрывают большие заезды;
спускают деньжата быстрее, чем зарабатывают. Мозги у них заливает как карбюраторы; им кажется, что
денежки будут течь к ним всегда.
     - Вам, конечно, так не казалось?
     - Я пирожок с начинкой. До сих пор этим отличаюсь. Речь пошла о том, как смотрит на жизнь агент по
продаже.
     - Это дело никогда не было легким, - сказал Смоки Адаму. - а сейчас тут и вовсе нельзя раскисать.
Покупатели стали ушлые. Значит, агент должен быть еще более ушлым. Но бизнес большой, значит, и барыши
большие.
Заговорили о потребителе, и тут Смоки забил копытами.
     - Этот "бедненький потребитель" чертовски хорошо о себе заботится. Публика и раньше была алчная -
жажда приобретательства сделала ее еще более алчной. Теперь
все хотят купить как можно дешевле, да еще чтобы потом его бесплатно всю жизнь обслуживали. А почему бы
иной раз не позаботиться и о торговцах? Торговцу-то приходится ведь драться, чтобы выжить.
Пока они беседовали, Адам продолжал наблюдать за тем, что происходило внизу. И сейчас, указав на одну из
кабинок, он сказал:
     - Вон та, первая. Мне бы хотелось послушать, о чем они толкуют.
Панель по-прежнему была отодвинута. Смоки протянул руку и щелкнул рычажком.
     -... покупка. Говорю вам, более выгодных условий вы нигде не получите. - Это был опять-таки голос
продавца, на этот раз более пожилого, чем Пьер Флоденхейл, седеющего, с более резкими движениями.
Покупательница - женщина, на взгляд Адама, лет тридцати с небольшим, - видимо, была одна. У Адама на
мгновение возникло неприятное чувство, что он ведь подслушивает, затем он поспешил напомнить себе, что
агенты по продаже широко пользуются скрытыми микрофонами, чтобы быть в курсе того, о чем продавцы
договариваются с покупателями. Кроме того, только вот так, слушая разговоры продавцов с клиентами, сможет
Адам составить представление о том, как Смоки Стефенсен ведет дела.
     - Я в этом вовсе не уверена, - возразила женщина. - Машина, которую я торгую, действительно хорошая,
но, по-моему, вы просите за нее на сто долларов дороже. - Она приподнялась с места. - Я, пожалуй, попытаю
счастья в другом месте.
Они услышали, как продавец произнес со вздохом;
     - Давайте еще раз пройдемся по цифрам. - Женщина покорилась. Пауза, затем снова голос продавца: -
Вы будете брать машину в кредит, так?
     -Да.
     - И вы хотите, чтобы мы устроили кредитование?
     - Пожалуй, да. - Женщина помедлила. - В общем - да.
Адам достаточно разбирался в этом деле, чтобы знать, как работала мысль продавца. Почти за каждую
сделку,
связанную с кредитованием, торговец получает от банка или финансовой компании обычно сто долларов, а
иногда и больше. Банки и соответствующие организации охотно эти деньги выплачивают, чтобы обращались
именно к ним за ссудами, так как конкуренция очень велика. Когда покупатель колеблется, продавец, зная, что
его ждет определенная сумма, если он удачно завершит сделку, в последнюю минуту снижает цену на товар:
лишь бы продать. Словно прочитав мысли Адама, Смоки буркнул:
     - Чак знает, что к чему. Мы не любим терять премиальные, но иногда - приходится.
     - Возможно, мы сможем немного вам уступить, -
снова раздался голос продавца из кабины. - Видите ли,
на вашу покупку...
Смоки щелкнул выключателем, обрывая разгр. В демонстрационном зале появилось еще несколько
человек, и новая группа прошла в соседнюю кабину - Но
у Смоки вид был по-прежнему недовольный.
     - Чтобы эта забегаловка окупалась, я должен продавать две с половиной тысячи машин в год, а дела идут
вяло, очень вяло.
Снаружи в дверь постучали. Смоки крикнул: "Да-а!" Дверь распахнулась, и вошел продавец, только что
беседовавший с одинокой женщиной. Он принес пачку бумаг. Смоки перелистал их и недовольным тоном
сказал:
     - Она переиграла тебя. Вовсе не обязательно было уступать ей всю сотню. Она вполне согласилась бы и на
пятьдесят.
     - Только не эта женщина. - Продавец взглянул на Адама и отвел глаза. - Эта - из акул. Вам ведь не
все отсюда видно, босс. К примеру, какие у человека глаза. Так вот говорю вам, у нее взгляд твердый.
     - Ты-то откуда знаешь? Уступая ей мои денежки, ты наверняка смотрел ей на ноги, а не в глаза. Продавцу
все это было явно неприятно. Смоки расписался на бумагах и вернул их ему.
     - Вели доставить машину.
Адам и Смоки видели, как продавец спустился с мезонина и вошел в кабину, где его ждала женщина.
     - Есть несколько правил насчет обращения с продавцами, которые нельзя забывать, - заметил Смоки
Стефен-сен. - Хорошо плати, но все время держи а неуверенности и никогда ни одному не доверяй. Немало
найдется таких, которые охотно положат в карман полсотни за хорошую скидку или за то, чтобы уладить
кредитование, так что ты и глазом не успеешь моргнуть.
Адам указал на панель, под которой находились выключатели. Смоки снова щелкнул рычажком, и они уже
слушали, что говорит продавец, только что вышедший из кабинета.
     -... ваш экземр. Этот экземпляр мы оставляем себе.
     - Он уже подписан по всем правилам?
     - Конечно- - Теперь, когда сделка состоялась, продавец явно расслабился: он перегнулся через стол и
ткнул пальцем в бумагу. - Вот. Лапа самого босса.
     - Отлично. - Женщина взяла договор о продаже, сложила бумагу и объявила: - Я тут подумала, пока
вы ходили, и решила не брать в кредит. Я плачу наличными - депонированным чеком сейчас, а остальное
     - когда буду брать машину: в понедельник.
В кабине наступило молчание.
Смоки Стефенсен изо всей силы ударил мясистым кулаком по ладони.
     - Вот хитра стерва *
Адам вопросительно посмотрел на него.
     - Эта шлюха все заранее продумала! Она с самого начала знала, что никакого кредита брать не будет.
Они услышали, как продавец нерешительно произнес:
     - Ну... это несколько меняет дело.
     - Меняет? Что именно - цену на машину? - холодно осведомилась женщина. - На каком же
основании - если, конечно, в ней нет чего-то такого, что требует дополнительной оплаты и о чем вы мне не
сказали? Согласно акту о продаже в рассрочку...
Смоки кинулся от окна к столу, схватил трубку внутреннего телефона и набрал нр. Адам увидел, как
продавец внизу взял трубку.
     - Пусть эта корова забирает машину! - проревел Смоки. - Мы сделку нарушать не будем. - Он с
грохотом
опустил трубку на рычаг и буркнул: - Но пусть только явится к нам за обслуживанием после истечения
гарантийного срока - она еще пожалеет!
     - Возможно, - мягко заметил Адам, - она и это продумала.
И, словно услышав его, женщина подняла голову, посмотрела на мезонин и улыбнулась.
     - Слишком много нынче развелось всезнаек. - Смоки снова уже стоял у окна рядом с Адамом, -
Слишком много обо всем пишут в газетах - столько двухгрошовых писак суют нос куда не положено. А люди
всю эту муру читают. - Агент нагнулся, чтобы лучше видеть, что происходит внизу. - И что получается?
Некоторые вроде этой женщины отправляются в банк, договариваются о кредите, а потом приходят сюда, но
нам ничего не говорят. Зато дают понять, что хотели бы, чтобы мы устроили им кредит. Мы прикидываем, что
мы от этого получим, включаем сумму - или часть ее - в продажную стоимость, и мы - на крючке, потому
как, если агент откажется от подписанного контракта о продаже, ему несдобровать. То же происходит со
страховкой:
мы любим договариваться о страховке машин, потому что получаем хорошие комиссионные, а за страховку
жизни - еще больше. - И он мрачно буркнул: - Эта шлюха хоть на страховке нас не наколола - уже
хорошо.
Все, что Адаму до сих пор удалось наблюдать, давало ему возможность по-новому, так сказать, изнутри,
узнать Смоки Стефенсена.
     - Мне кажется, вы могли бы посмотреть на это и с точки зрения покупателя, - решил прощупать его Адам,
     - Люди хотят получить кредит под наиболее низкий процент, приобрести наиболее выгодную страховку, а на
поверку выходит, что ни того, ни другого у агента они не получат, значит, куда выгоднее все делать самим.
Если агенту причитается определенный процент с каждого оформленного кредита или страховки, потребитель
знает, что это он оплачивает, так как сумма включается в стоимость его покупки.
     - Но агент-то ведь тоже должен жить, - жестко заметил Смоки. - А потом, если человек чего не знает,
это его и не волнует.
В другую кабину внизу как раз вошла пожилая пара и села за столик; напротив них сел продавец. Они
только что отошли от одной из демонстрировавшихся моделей. Адам кивнул, и рука Смоки снова щелкнула
рычажком.
     -... право, мы бы очень хотели заполучить вас в качестве клиентов, потому как мистер Стефенсен продает
первоклассные машины, и мы счастливы, когда к нам приходят первоклассные клиенты,
     - Это очень мило с вашей стороны, - сказала женщина.
     - Видите ли, мистер Стефенсен всегда говорит нам, продавцам: "Не думайте о том, какую вы сейчас
продаете машину. Думайте, чтобы получше услужить людям и чтобы они вернулись к нам года через два, а
может, и еще раз года через два-три".
Адам повернулся к Смоки,
     - Вы в салюл1 деле им так говорили?
     - Если и не говорил, - усмехнулся агент, - то должен был бы.
В течение нескольких минут внизу обсуждалась сделка. Пожилая пара ни1(ак не могла решиться и ударить
по рукам, согласившись заплатить разницу между тем, что им предлагали за их подержанную машину, и ценой
новой. У них ведь определенный бюджет, пояснил муж; они живут на пенсию.
     - Послушайте, друзья, - в конце концов не выдержал продавец, - как я уже вам сказал, лучших условий,
чем те, которые я тут изобразил на бумаге, мы никому не предоставляем. Но поскольку вы люди милые, я решил
попытаться сделать для вас кое-что. Я тут впишу одну маленькую скидочку и попробую уговорить босса
согласиться,
     - Ну-ну... - В голосе женщины звучало сомнение. - Мы бы не хотели...
     - Предоставьте мне позаботиться об этом, - успокоил ее продавец. - В иные дни наш босс бывает
помягче - будем надеяться, что сегодня как раз такой день. Я еще хочу предложить вам следующее:
продажная цена...
Словом, в итоге цена сокращалась на сто долларов. Выключая рычажок. Смоки ехидно улыбнулся.
7 Заказ МО
     Через несколько минут продавец постучался в дверь кабинета и вошел с заполненным контрактом о
продаже в руке.
     - Привет, Алекс. - Смоки взял контракт и, представляя Адама, добавил: - Все окей, Алекс, это свой.
     - Приятно познакомиться, мистер Трентон. - Продавец поздоровался с Адамом за руку. И, кивнув на
кабинку внизу, спросил: - Вы нас слушали, босс?
     - Конечно. Худо, правда, что у нас сегодня не такой день, когда босс бывает помягче? - И агент
усмехнулся.
     - Да уж, - улыбнулся ему в ответ продавец. - Совсем худо.
Тем временем Смоки внес изменения в цифры на контракте. Затем подписал его и взглянул на часы.
     - Ну как, ты достаточно долго отсутствовал?
     - Пожалуй, да, - сказал продавец. - Приятно было встретиться с вами, мистер Трентон.
Смоки вышел вместе с продавцом, и они остановились снаружи на мезонине.
Адам услышал, как Смоки Стефенсен громко закричал:
     - Ты что это творишь? Хочешь, чтобы я обанкротился, да?
     - Послушайте, босс, разрешите я все вам объясню.
     - Объяснишь? Кому нужны твои объяснения? Я в цифрах разбираюсь, а они показывают, что я на этой
сделке крупно теряю.
В демонстрационном зале многие повернули голову, лица обратились вверх - все смотрели на мезонин. В
том числе и пожилая пара в первой кабинке.
     - Хозяин, это же такие славные люди. - Продавец говорил так же громко, как и Смоки. - Мы же хотим,
чтобы они у нас купили, верно?
     - Конечно, я хочу делать бизнес, но это уже благотворительность.
     - Я ведь только попытался...
     - А может, попытаешься приискать себе другое место?
     - Послушайте, босс, может, я еще сумею все утрясти. Они люди разумные...
     - Такие разумные, что хотят шкуру с меня содрать!
     - Это же я предложил, босс, - не они, Я просто подумал, что, может...
     - У нас здесь не обдираловка. Но терять на сделках мы тоже не можем. Ясно?
     - Ясно.
Оба по-прежнему орали вовсю. Адам заметил, что два других продавца тихонько усмехаются.
Пожилая пара, дожидавшаяся решения вопроса, выглядела явно смущенной.
     - Эй, дай-ка мне сюда эти бумаги! - проорал агент. Сквозь раскрытую дверь Адам увидел, как
Смоки схватил контракт на продажу и сделал вид, будто пишет, хотя цифры были им уже изменены.
Опоки протянул контракт продавцу.
     - Большего я сделать не могу. И то я расщедрился только потому, что ты загнал меня в угол. -
И он подмигнул - правда, так, что это могли видеть лишь те, кто находился на мезонине.
Продавец подмигнул в ответ и пошел вниз. А Смоки вернулся к себе в кабинет и с грохотом
захлопнул дверь, так что звук гулом отдался внизу.
     - Настоящий спектакль, - сухо заметил Адам.
     - Старый-престарый трюк, а до сих пор срабатывает, - хрюкнул Смоки. Рычажок,
включавший микрофон в первой кабине, был по-прежнему нажат; Смоки усилил громкость, увидев,
что продавец вошел в кабину, а пожилая пара поднялась со своего места.
     - Ах, нам так неприятно! - сказала женщина. - Нам так неловко, что мы поставили вас в
трудное положение. Мы бы ни за что этого не допустили...
Продавец смотрел в пол.
     - Вы, наверное, все слышали?
     - Слышали?! - вырвалось у старика. - Да я думаю, на расстоянии пяти кварталов было
слышно. Он не должен был так с вами говорить.
     - А что будет с вашей работой? - спросила женщина.
     - Не волнуйтесь. Если я сумею сегодня что-нибудь продать, все будет окей. Босс-то наш, в
общем, неплохой малый. Я ведь вам уже говорил, что люди, которые с нами имеют дело, довольно
скоро в этом убеждаются. Давайте посмотрим лучше, что он тут написал. - Продавец поло-
     7 *
     жил контракт на столик и покачал головой. - Боюсь, мы вернулись к первоначальной цифре, хотя и эта цифра -
     - неплохая. Но вы видели, я пытался.
     - Машину мы берем, - сказал мужчина: казалось, он забыл о своих сомнениях. - Мы и так уже доставили
вам немало неприятностей...
     - Дело в шляпе, - весело объявил Смоки. Он щелкнул рычажком и опустился в одно из зеленых кресел,
указав Адаму на другое. Он достал из кармашка две сигары и протянул одну Адаму; тот отказался и закурил
сигарету. - Я уже говорил вам, - сказал Смоки, - что агенту приходится бороться за существование. Но это
не только борьба, это еще и игра. - Он проницательно посмотрел на Адама. - Наверно, несколько иная, чем у
вас.
     - Да. - согласился Адам.
     - Не такие штучки-дрючки, как в вашем мозговом тресте, угу?
Адам промолчал. Смоки посмотрел на тлеющий кончик своей сигары и продолжал:
     - Учтите: человек, решающий стать агентом по продаже автомобилей, не сам придумывает игру и правила
в ней не он устанавливает. Он включается и играет, как принято, - всерьез, как покерист, ведущий игру на
раздевание - А вы знаете, что происходит, если вы в такой игре проигрываете?
     - Догадываюсь.
     - Догадываться тут нечего. Дело кончается тем, что остаешься с голой задницей. И я могу этим кончить,
если не буду играть жестко, всерьез - как вы видели. И хотя ваша сестрица будет выглядеть поинтересней,
чем я, - хмыкнул Смоки, - но и она останется с голой задницей. Я просил бы вас помнить об этом, Адам. -
Он встал. - Давайте еще немного поиграем.
В конце-то концов он как раз и приехал сюда за тем. подумал Адам, чтобы понаблюдать изнутри за работой
предприятия. Адам согласен был со Смоки, что торговля автомобилями - и новыми, и подержанными -
подвержена острой конкурентной борьбе: стоит расслабиться или проявить мягкотелость, и агент быстро
исчезнет со
сцены, что и происходило со многими. Агент работает, так сказать, на передовой автомобильного рынка. И, как
на любой передовой, здесь нет места сверхчувствительным или сверх меры этичным людям. С другой стороны,
шустрый, ловкий торговец - а именно таким выглядел Смоки Стефенсен со стороны - чрезвычайно хорошо
зарабатывал. Это обстоятельство как раз и интересовало Адама,
Кроме того, надо было еще выяснить, насколько Смоки способен перестроиться применительно к будущим
переменам.
А в ближайшие десять лет, насколько знал Адам, неизбежно произойдут серьезные изменения в системе
продажи автомобилей - системе, которую многие - и среди автомобилестроителей, и среди публики -
считали устаревшей. До сих пор агенты, объединившись в могучий, хорошо организованный блок, противились
переменам. Но если автомобилестроители и агенты сообща не внесут изменений в систему продажи
автомобилей, можно не сомневаться, что в это вмешается правительство, как оно уже вмешалось во многих
других отраслях.
Агенты по продаже автомобилей давно считались наименее престижной частью автомобильной
промышленности, и, хотя за последние годы с прямым мошенничеством удалось покончить, многие
наблюдатели считали, что публика выиграла бы от прямого контакта между автомобилестроителями и
покупателями. На будущее намечалось создать централизованную систему продажи, базирующуюся на заводах,
откуда покупатели смогут получать машины быстрее и с меньшими накладными расходами. Уже многие годы
такая система действовала - и вполне успешно - при продаже грузовиков; а последнее время статистика
предприятий, имеющих большой машинный парк, и компаний по сдаче в аренду автомобилей, которые
покупают машины непосредственно на заводах, показывала, что они на этом немало экономят. Наряду с
отделами по продаже машин на заводах, по всей вероятности, создадут центры гарантийного ремонта и
обслуживания, которые будут более систематично и качественно обслуживать публику, чем это делают многие
агенты по продаже сейчас.
Для создания такой системы - что отвечало бы тайным желаниям автомобильных компаний -
требовался нажим со стороны общественности.
Хотя система продажи автомобилей изменится, причем некоторые агенты на этом наверняка пострадают,
те, у кого депо поставлено хорошо, скорее всего уцелеют и даже будут процветать. Объясняется это главным
образом тем, что они продают не только новые, но и подержанные машины.
И вот сейчас Адаму предстояло решить: будет разрастаться или захиреет - в связи с грядущими
переменами - дело, возглавляемое Смоки Стефенсеном и Терезой? Этот вопрос уже вертелся у него в голове,
когда он вслед за Смоки спускался с мезонина по лестнице в демонстрационный зал.
Адам целый час не отходил от Смоки, наблюдая, как он работает. Хотя основная тяжесть ложилась на плечи
продавцов, Смоки, безусловно, держал палец на пульсе бизнеса. Почти ничего не ускользало от его внимания.
При этом он инстинктивно чувствовал, когда надо вмешаться и подтолкнуть, чтобы довести дело до конца.
Болезненного вида человек с квадратной челюстью только что вошел с улицы и, даже не взглянув на
выставленные машины, принялся торговаться с продавцом. Человек этот отлично знал, какую машину он хочет;
явно было и то, что он уже побывал в других местах.
В руке он держал карточку, которую и сунул под нос продавцу; тот отрицательно покачал головой. Смоки
направился к ним через зал. Адам встал так, чтобы все видеть и слышать.
     - Разрешите взглянуть. - Смоки протянул руку и ловко выдернул карточку из пальцев человека с
квадратной челюстью. Это была карточка агента по продаже автомобилей с нацарапанными на обороте
цифрами. Вежливо кивая головой, чтобы все выглядело уважительно, Смоки принялся изучать цифры. Никто не
представил его покупателю: авторитетный вид Смоки, борода и синий шелковый пиджак выдавали в нем
хозяина. Смоки перевернул карточку, и брови у него поползли вверх. - Агент по продаже автомобилей в
Ипсиланти. Вы там живете, приятель?
     - - Нет, - ответил человек с квадратной челюстью. - Я люблю заглядывать в магазины в разных местах.
     - А заглянув, просите дать карточку и указать разницу в стоимости вашей подержанной машины и новой.
Так? Тот кивнул.
     - Будьте другом, - сказал Смоки. - Покажите мне карточки всех агентов, каких вы обошли.
Человек с квадратной челюстью заколебался, затем пожал плечами. Почему бы и нет? Он вытащил из
кармана пачку карточек и вручил Смоки, который с ухмылкой их пересчитал. Карточек - вместе с той, что он
держал в руке, - оказалось восемь. Смоки разложил карточки на стоявшем неподалеку столике и вместе с
продавцом склонился над ними.
     - Самое меньшее с вас просят две тысячи долларов. - объявил продавец, - самое большее - две тысячи
триста.
     - Дай мне нашу бумагу, - протянул руку Смоки. Продавец передал ему листок; Смоки взглянул на него и
вернул обратно.
     - Вы, наверное, хотите, чтобы я тоже дал вам карточку, - сказал он человеку с квадратной челюстью.
     -- Ясное дело.
Смоки достал свою карточку, перевернул ее и что-то нацарапал на обороте.
Человек с квадратной челюстью взял карточку, затем быстро взглянул на нее.
     - Тут сказано - полторы тысячи.
     - Славная круглая цифра, - лишь подтвердил Смоки.
     - Но вы же не продадите мне машину за такую сумму!
     - Совершенно верно, приятель, не продам. И при этом кое-что скажу. Ни один из тех, чьи карточки у вас в
руках, тоже вам не продаст за ту сумму, что стоит на обороте. - Смоки сгреб со стола карточки и одну за
другой стал возвращать покупателю. - Пойдите в этот магазин, и вам скажут, что сюда не включен налог. Вот
сюда не входит стоимость дополнительного оборудования, а может быть, и налог тоже. Здесь вот - не учтен
процент с предварительных расходов агента, стоимость номерного знака и еще кое-что... - Он
прокомментировал таким
образом все карточки и наконец дошел до своей. - Что до меня, то я не включил стоимость колес и двигателя;
об этом можно будет поговорить, если вы вернетесь с твердым намерением сделать покупку.
Человек с квадратной челюстью был сражен.
     - Это старый трюк, приятель, - сказал Смоки, - предназначенный для покупателей вроде вас, и
называется он "Чтоб вернулся!". - И неожиданно спросил: - Ну, так вы мне верите?
     - Угу. Я вам верю.
     - Вот видите, только девятый агент - вот здесь и сейчас - впервые сказал вам все по-честному, впервые
выложил вам все как оно есть, - приканчивая покупателя, сказал Смоки. - Верно?
     - Да, пожалуй, вроде так, - нехотя согласился тот.
     - Вот так мы здесь торгуем. - Смоки по-дружески обхватил человека с квадратной челюстью за плечи. -
Значит, теперь, приятель, вам дан старт. А сейчас вы объедете всех этих агентов и попросите их назвать другую
цену - настоящую. - Мужчина поморщился; Смоки сделал вид, что не заметил этого. - А потом, когда
захотите, чтобы с вами говорили по-честному, чтобы вам назвали цену, заплатив которую, вы можете выгнать
машину на улицу, возвращайтесь ко мне. - Агент протянул мясистую руку. - Желаю удачи!
     - Постойте-ка, - взмолился человек с квадратной челюстью. - А почему бы вам не сказать мне сейчас?
     - Потому что вы еще не дозрели. Потому что мы с вами пока будем только зря терять ваше и мое время.
Человек помедлил лишь секунду.
     - Нет, я уже вполне дозрел. Так какая же, по-честному, будет ваша сумма?
     - Выше любой из этих фальшивок, - предупредил его Смоки. - Но в мою сумму будут включены
дополнительные приспособления, налог, проценты, номерной знак, бак горючего - все, что положено,
Через несколько минут они сошлись на сумме в две тысячи четыреста пятьдесят долларов. Продавец стал
оформлять бумаги, а Смоки начал обход демонстрационного зала.
Адам увидел, как его почти тотчас остановил самоуверенный человек с трубкой, в элегантном пиджаке из
до-
рогого английского твида, безупречно отутюженных брюках и туфлях из крокодиловой кожи. Они довольно
долго беседовали, и, когда мужчина ушел, Смоки, покачивая головой, подошел к Адаму.
     - Этому ничего не продашь. Доктор! С ними лучше не связываться. Хочет получить машину по дешевке,
да еще чтобы обслуживали ее вне очереди, а на период ремонта бесплатно предоставляли машину, точно они
лежат здесь у меня на полке, как пакетики с лейкопластырем. Спросите любого агента насчет врачей. Вы сразу
почувствуете, что попали в больное место.
А вот в отношении коренастого лысеющего мужчины с хриплым голосом, который пришел покупать
машину для жены, Смоки был настроен менее критически. Он представил его Адаму: шеф местной полиции -
Уилбер Арен-сон. Адам, не раз встречавший фамилию шефа в газетах. почувствовал, как холодные голубые
глаза впились в него и он навеки запечатлелся в памяти полицейского - Парочка уединилась в кабинете Смоки,
где и состоялась сделка - как подозревал Адам. весьма выгодная для покупателя. Когда шеф полиции ушел,
Смоки сказал:
     - С полицией надо уметь ладить. Мне бы пришлось здорово раскошелиться, если бы на все машины,
которые мой отдел технического обслуживания иной раз вынужден оставлять на улице, нашлепывали
наклейки.
Смуглый мордастый человек вошел в зал и, подойдя к справочной стойке, взял дожидавшийся его конверт.
Смоки перехватил посетителя на выходе и обменялся с ним сердечным рукопожатием. Немного позже он
пояснил Адаму:
     - Это парикмахер и один из наших "охотничьих псов". Сажает человека к себе в кресло, стрижет и
рассказывает, как его здесь хорошо обслужили, какую удачную сделку он провернул. Случается, его клиенты
заглядывают к нам, и если машину покупают, то немного комиссионных перепадает и ему. - Смоки рассказал,
что у него около двадцати таких "охотничьих псов", в том числе работники бензоколонок, аптекарь, кассир в
дамской парикмахерской и гробовщик. - Скажем, умирает человек. Жена решает продать его машину -
чтобы, возможно, приобрести какую-нибудь поменьше, И гробовщик обычно действует
на нее как гипнотизер: она пойдет, куда он скажет, и если приходит к нам, то мы уж его не забываем.
Они вернулись в мезонин, где Смоки подал кофе, сдобренный коньяком из бутылки, которую он прятал в
ящике стола.
За кофе Смоки завел разговор об "Орионе".
     - Когда он выйдет на рынок, Адам, вот будет бум, мы продадим столько "Орионов", сколько сумеем
получить. Вы же знаете, как оно бывает. - Смоки помешал кофе в чашечке. - Я тут подумал, если бы вы
могли использовать свое влияние, чтобы мы получили побольше, это было бы неплохо и для Терезы с ее
детишками.
     - Но и в карман Смоки Стефенсена денежки тоже потекут! - резко сказал Адам. Агент пожал плечами.
     - Люди должны помогать друг другу.
     - В данном случае это исключено. И я попрошу вас никогда больше не поднимать такого вопроса и не
заговаривать ни о чем подобном.
Адам замер, чувствуя, как в нем закипает гнев, - ведь конфликтная комиссия как раз и создана для того,
чтобы исключить подобные сделки. Потом это его лишь позабавило, и он решил дать спокойный ответ. Когда
речь шла о бизнесе и о продаже машин, Смоки Стефенсен явно отбрасывал все соображения морали и потому
не видел в своем предложении ничего дурного. Возможно, агент и должен быть таким. Адам не был в этом
уверен, как не был уверен пока еще и в том, чтб надо рекомендовать Терезе.
Но первое впечатление он получил. Оно было противоречиво - ему хотелось переварить его и хорошенько
подумать.

13

     Хэнка Крейзела, который обедал в Дирборне с Брег-том Дилозанто, можно было бы назвать невидимой
частью айсберга, если под айсбергом подразумевать автомобильное дело.
Крейзел, стройный, мускулистый мужчина лет пятидесяти пяти, возвышавшийся над окружающими, словно
колли над сворой терьеров, был владельцем фирмы по производству автомобильных частей.
В представлении обывателей Детройт ассоциируется с известными автомобильными компаниями,
главенствующее место среди которых занимает Большая тройка. Такое впечатление в общем-то верно, хотя
автомобильные магнаты представляют собой лишь видимую часть айсберга. Его невидимой частью являются
тысячи фирм-поставщиков, среди которых есть и крупные, но в большинстве своем это довольно мелкие
предприятия, ютящиеся в разных закутках и располагающие до смешного ничтожным капиталом. В Детройте их
можно увидеть везде и всюду: в центре, в пригородах, на дорогах, при больших заводах. Размещены они по-
разному - в просторных зданиях и в развалюхах, в заброшенных церквах и в чердачных помещениях. Кое-где
рабочие объединены в профсоюзы, но, как правило, на предприятиях профсоюзов нет, хотя суммы,
выплачиваемые ежегодно рабочим, составляют миллиарды долларов. При всем различии роднит их одно:
каждое предприятие вносит свою каплю в Ниагару частей и деталей - иногда крупных, а в большинстве
мелких, порой известных только специалистам, но из которых и получается автомобиль. Без поставщиков
Большая тройка была бы подобна пчеловоду без пчел.
Хэнк Крейзел как раз и был такой пчелой. А кроме того, он был еще старшим сержантом морской пехоты.
Он участвовал в корейской войне и до сих пор выглядел отставным воякой с коротко остриженными, слегка
седеющими волосами, аккуратно подстриженными усиками и прямой, как палка, спиной, что было особенно
заметно, когда он стоял неподвижно, но случалось с ним это редко. Как правило, он весь был в движении и
действовал стремительно, порывисто, четко - давай, давай, давай! - и так же говорил на протяжении всего
дня, начинавшегося рано утром в Гросс-Пойнге и кончавшегося уже на заре другого дня. Эта привычка, как и
некоторые другие, довела его до двух инфарктов, и врач предупредил, что еще один инфаркт - и ему конец. Но
Хэнк Крейзел воспринял это предупреждение так же, как воспри-
нял бы в свое время сообщение о том, что в джунглях засел враг. Он пер напролом, убежденный в своей
несокрушимости и удаче, которая редко подводила его.
Ведь только удачей можно объяснить то, что s его жизни всегда была работа и были женщины, а это
главное, что он ценил. Правда, удача иногда отворачивалась от него. Однажды это случилось во время знойного
романа с женой полковника в рекреационном лагере, после чего супруг лично разжаловал сержанта Крейзела в
рядовые. Да и потом, когда он уже стал заводчиком в Детройте, у него случались провалы, хотя успехов было
больше.
Бретт Дилозанто познакомился с ним в центре моделирования, где тот демонстрировал какую-то новую
автомобильную деталь. Они прониклись симпатией друг к другу и скоро стали друзьями, что частично
объяснялось искренним интересом молодого дизайнера к тому, чем живут и дышат люди, работающие в других
отраслях автомобильной промышленности. Именно с Хэнком Крейзелом собирался встретиться Бретт в тот
день, когда у него произошла стычка на стоянке с Леонардом Уингейтом. Но тогда Крейзел оказался занят, и
они встретились за обедом лишь сейчас, два месяца спустя.
     - Мне все время хотелось спросить тебя, Хэнк, - сказал Бретт Дилозанто, - как тебе пришло в голову
заняться производством деталей?
     - Долго рассказывать. - Крейзел протянул руку к бокалу с неразбавленным бурбоном - своим обычным
питьем - и сделал большой глоток. Сейчас он позволил себе расслабиться, и хотя был в деловом, хорошо
сшитом костюме, однако пиджак расстегнул так, что видны были подтяжки и пояс на брюках. - Впрочем, если
хочешь, могу рассказать, - добавил он.
     - Давай, я слушаю. - Бретт последние несколько ночей провел в центре моделирования, сегодня утром
отоспался и сейчас решил дать себе отдых, прежде чем вечером снова засесть за чертежную доску.
Они находились в небольшой квартире примерно в миле от Музея Генри Форда и Гринфилд-Виллидж.
Ввиду близости к основной конторе фордовской компании в документах
фирмы Крейзела эта квартира именовалась как "Бюро по связи с "Фордом". На самом же деле квартира
использовалась для связи не с Фордом, а со стройной, длинноногой брюнеткой по имени Элзи, которая
бесплатно проживала в этой квартире и находилась на содержании фирмы Крейзела, хотя ни разу там не бывала,
зато раз или два в неделю, а то и чаще, принимала здесь Хэнка Крейзела. Они оба не считали себя связанными
какими-либо обязательствами, однако Крейзел, будучи человеком разумным и тактичным, всегда предупреждал
по телефону о своем появлении, а Элзи уже следила за тем, чтобы никто не попадался ему на пути.
Элзи, естественно, не знала, что у Хэнка Крейзела есть такие же "Бюро по связи" с "Дженерал моторе" и с
"Крайс-лером". которые функционировали на тех же условиях.
Сейчас Элзи, приготовив обед, хлопотала на кухне.
     - Постой-ка! - воскликнул вдруг Крейзел. - Чуть не забыл! Ты не знаешь случайно Адама Трентона?
     - Знаю, и даже очень хорошо-
     - Мне хотелось бы с ним познакомиться. Судя по слухам, он человек с большим будущим. А в нашем деле
никогда не мешает иметь высокопоставленных друзей. - Крейзел всегда отличался прямотой и цинизмом, что
нравилось как мужчинам, так и женщинам.
Элзи вышла к ним, на редкость аппетитная в своем простом облегающем черном платье. Бывший морской
пехотинец любовно похлопал ее по округлому заду.
     - Конечно, я могу устроить вам встречу. - Бретт усмехнулся: - Здесь?
Хэнк Крейзел покачал головой.
     - В коттедже на озере Хиггинса. Суббота и воскресенье, пикник. Ну, скажем, в мае. Вы определяете дату.
Все остальное - моя забота.
     - 0кей, я поговорю с Адамом. И дам тебе знать. - В присутствии Крейзела Бретт начинал говорить так же
отрывисто, как и его собеседник. Что до коттеджа, то он не раз бывал на пикниках, которые Хэнк там устраивал.
Ему нравились эти загулы.
     Элзи  села с ними за стол и принялась есть, переводя взгляд с одного на
другого. За время посещений этого

обрыв текста