Александр Громов
                                 ВАТЕРЛИНИЯ.
                                   Роман
                                Часть первая
  ПОПЛАВОК
                                  Глава 1.
  Смерч рассыпался в полумиле по правому борту; только минуту назад ходил
зигзагами, медленно приближался, рос в высоту, пил море бешено вращающимся
рукавом - и вот, пресыщенный, рухнул сразу, опрокинув в океан килотонны
воды. Большая волна подбросила капсулу. Уронила в провал. Еще волна, уже
поменьше. И еще. Качнула. И снова штиль. Ни волны. Ни ветерка. Лишь мелкая
рябь, бегущая неизвестно откуда. Лишь прорывы в тучах, а в прорывах -
нестерпимо слепящие, бьющие наотмашь лучи солнца.
  Лишь одиночество...
  Филипп позволил подъемнику вознести себя на палубу, короткую и узкую,
изъеденную укусами волн. Подъемник еще работал. В принципе, существовал
еще трап, оканчивающийся аварийным люком, открывающимся вручную, - но люк
после бомбежки заело намертво, хорошо еще, что не сорвало совсем.
  Обшивка была цела и даже, на глаз, находилась в довольно сносном
состоянии. Не пузырилась после случайного цунами, не крошилась,
отваливаясь кусками, как бывало с капсулами, пересекшими на предельной
скорости пятно желтого прилива. От желтого прилива нужно уходить только на
предельной скорости и немедленно возвращаться на контрольный пост или
прямо на Поплавок, послав кодированную шифровку о прекращении
патрулирования. Инструкции точны. Через два-три дня поднявшийся из глубины
пласт маслянистой жгучей жидкости растечется по поверхности океана и под
лучами солнца утратит активность - но этого времени с избытком хватит,
чтобы вчистую растворить крейсер высшей защиты, не то что капсулу.
  Никто не знает, отчего возникает желтый прилив. Среди противоречивых
гипотез преобладают биогенные. Родившись на пятисоткилометровой глубине
вблизи границы Вихревого пояса, плотный кокон, состоящий из смеси
органических кислот и вихревой оболочки, быстро поднимается к поверхности.
Уплощаясь по мере подъема, он всплывает гигантской линзой от одной до
сотни миль в поперечнике. Там, где он всплыл, ничего особенного не
происходит, вид океана мало что скажет самому внимательному глазу. Зато
рецепторы на обшивке - что капсулы, что крейсера, все едино - передадут
на кожу глубинного пилота щадяще ослабленное ощущение жжения, и
одновременно замигают, заквакают, взвоют индикаторы, сообщая,
предупреждая, категорически требуя: уходи! Немедленно прочь отсюда! Или
ныряй поглубже, если еще доверяешь прочности разъедаемого корпуса.
  Взамен отказавших рецепторов остаются глаза. Бесспорно, есть смысл следить
за обшивкой и в том случае, если плавсредство потеряло ход. Свою жизнь не
спасешь, конечно, но хотя бы успеешь умереть безболезненно. Барахтаться в
кислоте еще никому не нравилось.
  Иногда желтый прилив можно предсказать, если регулярно брать пробы воды на
соленость и радиоактивность. Филипп делал это, сам не понимая зачем. От
желтого прилива ему не уйти и не поднырнуть под линзу - ослабевший корпус
не выдержит теперь и пятисотметрового погружения.
  Мертвая зыбь покачивала капсулу. Как вчера, как третьего дня. Поборов
отвращение, Филипп осмотрелся по сторонам. Пусто. Лишь в свинцовых тучах
далеко на юге закрутился было новый смерч, потянулся к воде гнутым хоботом
и, не дотянувшись, рассеялся. В субэкваториальных широтах смерчи не
редкость. Бывают и тайфуны. Часты неведомо откуда налетающие грозы с
обилием шаровых молний. Гидросейсмы. Неожиданные водовороты, способные
увлечь капсулу на десятимильную глубину. О желтых приливах нечего и
говорить - самое обычное дело.
  Филипп со вздохом спустился вниз, в рубку (она же навигаторская кабина,
она же спальня, она же библиотека по праву единственного помещения
капсулы, приспособленного для обитания человеческого существа). От нечего
делать взял в руки книгу.
  "Из миллиардов планет, существующих в Галактике, из миллионов известных
землянам миров, из тысяч миров разведанных и, уж конечно, из сотен
заселенных, вряд ли найдутся два мира, похожих друг на друга. Искорки в
безбрежности, игра сотворивших их причуд, планеты несхожи, как снежинки в
зимнем облаке - перебери их все, а не найдешь двух одинаковых, хоть
потрать на это занятие одну свою жизнь, хоть миллион чужих, если тебе это
по силам. Прекрасные, холодные, поражающие красотой - но, увы! - такие
разные. Неповторимые. Похожесть - но не тождество.
  Встречаются уродцы. Как всегда, как везде. Иные заставляют улыбнуться,
иные - недоуменно пожать плечами. Любая норма подразумевает возможность
отклонения, а значит - уродство. Но и уродцы не схожи между собой.
  В самой гуще Третьего спирального рукава, во внутренней его части,
заполненной газом, миллионами бело-голубых звезд, тысячами холодных
гигантов - еще не разогревшихся, погруженных в пылевые облака, возле
заурядной белой звезды, согреваемая ее лучами, была найдена планета во
всех отношениях уникальная и столь же неудобная. Имейся в радиусе
триллиона километров хоть что-нибудь более подходящее, лишь немногие
уникумы из тех, кому платят деньги за накопление бесполезных знаний,
обратили бы внимание на космическую диковину. Беда заключалась в том, что
для создания перевалочной и ремонтной базы поблизости от выходов сразу
четырех стабильных субпространственных Каналов и, следовательно, от
пересечения давно освоенных торговых путей не нашлось ничего более
пригодного.
  Планета, открывшаяся взорам исследователей, вдвое превышала Землю в
диаметре и в полтора раза по массе. Вода, из которой она состояла от
поверхности до центра, находясь в зональном вращении, несла растворенные
соли и примитивную жизнь. Перенасыщенная влагой атмосфера позволяла дышать
сквозь фильтр, и даже некоторое время обходиться без фильтра. Именно
наличие свободного кислорода и воды побудило проектировщиков отклонить
космический вариант базы в пользу плавучего. Сами себе иногда напоминая
клопов-водомерок, люди начали жизнь посреди океана.
  Ни материка, ни островка, ни мели.
  Только вода.
  Громадная жидкая Капля.
  Никто не придумывал планете имени. Они нашлось само так же естественно,
как естественно чихнуть в дождливый день.
  Капля - и все. Круглая, неправдоподобно большая. Пугающая. Просто Капля...
  Ругнувшись, Филипп выдернул из книги вкладыш с надписью "Для юношества:
Беллетризированная история освоения Капли" и, поискав среди исторических
романов, сунул в книгу первое, что попалось под руку.
  "...Несмотря на то, что оружие противника было длиннее на целых два дюйма,
молодой барон молнией проскользнул под описывающую грозные круги бензопилу
де Ренси и нанес, казалось, неотразимый удар наискось снизу вверх.
Изабелла, уверенная в своем избраннике, захлопала в ладоши. Трехсотсильный
портшез, стоявший на радиоактивных развалинах, весь содрогался от
охвативших молодую женщину бурных треволнений. Но маркиз не зря считался
одним из лучших фехтовальщиков в гвардейских казармах. Злобно
усмехнувшись, он дал отпор. Две изящные бензопилы, визжа и кромсая друг
дружку, встретились крест-накрест между побледневшими от гнева лицами
противников..."
  Почему-то не читалось. Зевнув, Филипп съел вторую за сегодня галету, запил
водой из опреснителя, бросив в дистиллят крупинку соли. Переключив книгу
на "действие", оживил картинку и досмотрел сцену дуэли в движении и звуке.
Выключил. Посмотрел на часы. До времени, которое он сам себе назначил,
оставалось еще порядочно, но нетерпение оказалось сильнее.
  Радио по-прежнему молчало. Это не удивило: невооруженным глазом было
видно, что повреждения, полученные капсулой при бомбежке, слишком
серьезны, чтобы имело смысл надеяться на естественное регенерирование.
Связи с контрольным постом нет и не будет. Сработала система аварийного
всплытия, и то удача. Девятый день спокойного, без происшествий, дрейфа -
удача вдвойне.
  Судя по всему, он очнулся на второй день. Аварийное отключение от
рецепторов капсулы почему-то не сработало, и несколько часов он провел
исходя безмолвным криком, извиваясь червяком в борьбе со слепотой,
слабостью и болью, пока, наконец, ему не удалось ощупью найти и выдернуть
из гнезда тонкий кабель-пуповину, соединявший шлем с приборной панелью.
Придя в себя, долго, с остервенением пинал шлем, ругательски ругая умника,
додумавшегося до цереброуправления с обратной связью. Цепь аварийного
отключения удалось исправить, но Филипп больше не испытывал потребности
сунуть голову в шлем. И без того было видно, что за несколько истекших
дней капсуле не стало лучше.
  На второй день, считая от бомбежки, он выпустил два ракетных маячка,
выдержав между запусками шестичасовой перерыв. На третий день он повторил
попытку. Затем запускал маячки по одному в день. Последний ушел в небо
вчера в полдень. Маячок опускается на парашюте почти час и все это время
сотрясает эфир воплями о помощи. Не запеленговать невозможно. Через
два-три дня, максимум через четыре, если очень не повезет, можно ждать
помощи: терпящего бедствие подберет сосед-патрульный или даже возьмет на
борт вместе с капсулой подводный крейсер.
  И - ничего...
  Все впустую. Девятый день.
  Навигационный комплект действовал, но поправки теперь приходилось вносить
вручную, а точность определения координат не превышала полуградуса. Взяв
пеленги на три стационарных спутника, Филипп рассчитал свое
местоположение: три с довеском градуса южной широты, сто восемнадцать -
восточной долготы. За последние три дня капсулу снесло на сто миль к
северу и на четыреста к востоку. В это время года экваториальные
антипассаты нередко пробуждают незаконные течения.
  К северу - это плохо. Экватор - граница, рубеж. Пересеки его в дрейфе -
и ты либо пленный, либо покойник. Вероятность остаться незамеченным крайне
мала, а после серии маячков, можно сказать, нулевая. Строго говоря,
беспомощная капсула в приграничье - уже добыча, северяне могли бы
рискнуть отбуксировать ее в свои воды, да что-то не торопятся. Такая
осторожность непонятна: не постеснялись же они взять патрульное судно в
бомбовый "ящик"!
  Без связи с контрольным постом, не говоря уже о Поплавке, оставалось
только гадать о причинах. Война, атака северян на южные базы? Южан на
северные? Тогда конечно: в большой заварухе обе стороны легко могли
позабыть о беспомощной капсуле.
  Война на море. Здесь и не может быть иной войны. Допустим... С другой
стороны, уцелевшие приборы не фиксируют эхо от мегатонных ядерных взрывов
- подводных и надводных, - и не летят над головой радиоактивные тучи.
Обычный фон, не более.
  Ограниченная война? Вряд ли. Крутой пограничный конфликт? Дело знакомое,
но конфликт, растянувшийся на целых девять дней, это уже слишком. Это уже
война - со всей неизбежностью. Со всеми вытекающими. Северяне всегда
предпочитали нагадить исподтишка и юрким ужом улизнуть от законного
возмездия. Не дураки же они, чтобы не понимать: порознь им с зоной
Федерации не тягаться, кишка тонка. Но уж если допустить, что зона Лиги,
зона Унии Двенадцати Миров и Независимая зона, забыв склоки, вошли в
тесный союз, то жди неприятностей...
  А кто когда-нибудь слышал о таком союзе? Никто и никогда. Гипотеза не хуже
других, и только.
  Все равно ничего не выяснишь, сидя в этой жестянке.
  Филипп длинно выругался, так длинно, как только сумел. Не надо было иметь
семь пядей во лбу, чтобы подсчитать: еще восемь-девять, самое большее
десять суток дрейфа - и капсулу вынесет в чужие воды. Если прежде не
утопит тайфуном или смерчем, не разъест желтым приливом. Если не изменится
течение. О том, что будет дальше, не хотелось и думать.
  Все эти дни ветер дул на северо-восток, помогая течению. Филипп измучился,
выдумывая, из чего бы сделать мачту. Косой парус, по идее, позволил бы
уйти в безопасные воды. Конечно, при условии, что его удалось бы
изготовить. Пузатой посудине был необходим и киль, и действующий руль,
взамен заклиненного, и тросы для оттяжек мачты. Ничего этого не было и в
помине. Помучившись, Филипп перестал ломать голову над неразрешимой
задачей.
  Оставалось ждать. Изнывая от бессилья и одиночества, лелея еще не погасшую
надежду. Просто ждать.
  Наверху загрохотало. Короткий злой ливень простучал по обшивке и стих.
Филипп вновь поднялся на палубу. Скоротечная гроза уходила к югу, швыряя в
океан огненные столбы, и, догоняя полосу дождя, низко над водой тянула
некрупная шаровая молния. В полукабельтове от капсулы она заметалась
ошалелыми зигзагами, выбросила сноп-другой искр и погасла без взрыва.
Из-за края тучи выскочило солнце, хлестнуло жгучими лучами, заставив океан
вспыхнуть миллионом слепящих бликов. Закрыв глаза рукой, Филипп
отшатнулся, едва устоял на скользкой палубе и, сдвинув дыхательный фильтр,
сплюнул за борт. Никакой другой благодарности от человека этот океан не
заслуживал.
  Можно было спуститься вниз за темными очками, вернуться и, как подобает
потерпевшему кораблекрушение, всматриваться в горизонт, пока глаза не
разъест солью. Можно было пойти дочитывать роман. В любом случае -
спуститься вниз и уже там посмотреть, что победит на этот раз: надежда или
апатия?
  Филипп шагнул на ребристую платформу подъемника - и замер. Сердце
подпрыгнуло, в висках запульсировали жилки. Слезящиеся глаза разглядели
приближающуюся точку.
  Прошла минута, затем другая - Филипп стоял неподвижно, глядя, как точка
превращается в пятнышко, а пятнышко - в полупогруженную капсулу, полным
ходом идущую на север. Вспененный бурун карабкался на бульбообразную
рубку. Капсула была такая же, как и у Филиппа, - "Удильщик-IV", базовая
модель, специально модифицированная для Капли. Еще минута - и Филипп
разглядел эмблему на рубке, а разглядев, непроизвольно сделал шаг назад,
едва не опрокинувшись в море.
  Капсула, что приближалась к нему, не принадлежала погранфлотилии зоны
Федерации. Это был чужак.
  * * *
  ...Ох, и покрутило меня в тот раз на тренажере - врагу не пожелаешь! То
последней торпедой того и гляди мимо цели промажешь, то постановщик помех
дурит, как не родной, то уходишь спиралью вниз, на максимальную глубину, а
тебя засекли и бомбят... Оно и понятно: выпускной экзамен по технике
глубинного пилотирования - тут спуску не жди. В общем, когда кончилось,
вылез я из кабинки, язык на плече, за дверцу держусь и отпускать ее не
хочется, в глазах нахальные чертики пляшут, а Морж тут как тут:
  - Курсант Альвело Филипп-Мария-Хосе... - и весь павлиний хвост моих
имен. Даже ни разу не сбился, что удивительно.
  А я еще ничего не вижу, не соображаю и вообще не понимаю, где нахожусь,
голова кружится, однако отдираю себя от дверцы, роняю руки по швам и
гаркаю во всю дурь: "Я!" Аж кто-то в комиссии прыснул.
  Тут-то до меня и доходит, где я: Восточный Центр подготовки ВМС Земной
Федерации, Новый Ньюпорт, остров Сумбава, идет последний экзамен перед
выпуском, а выпуск - завтра.
  - Последний вопрос вам, курсант, - не дает передыху Морж. - Тип капсулы
- "Кайман-VI", глубина пять с половиной тысяч, погружение продолжается.
Над вами противник. Данные бортового компьютера - на этой карточке. Ваши
действия? На размышление одна минута, время пошло.
  Краем уха слышу, как кто-то вполголоса пытается возразить Моржу: мол, этот
экзамен по технике пилотирования, а не по тактике, - а Морж только
отмахивается.
  "Кайман-VI" я знаю плохо - устаревшая рухлядь, на них уже не плавают, -
но на карточке такие данные, что и ребенок разберется: амба и каюк.
Отбиваться нечем, уйти не удастся. Остается помереть с музыкой.
  - - Итак?
  - Форсированно всплываю, непрерывно передавая сигнал о сдаче - на
сверхдлинных и акустикой, кодом и голосом. Изображаю, будто оглох и не
слышу указаний. Одновременно начинаю понемногу разгонять реактор, чтобы
момент взрыва совпал с...
  Меня перебивают:
  - А тепловое пятно? Вас уничтожат раньше, чем вы всплывете на эффективную
глубину.
  - Очень возможно, - отвечаю, - но не наверняка. При хороших актерских
данных шансы, по-моему, есть, а если противник не прочь рискнуть, то ему
же хуже. Температуру обшивки в районе реактора можно уменьшить, переключив
вторичные контуры охлаждения с внешних на...
  - - Тогда вы просто изжаритесь раньше времени.
  Тем и кончилось. Поспорили они немного, дали мне девятнадцать баллов из
двадцати возможных, щелкнул я каблуками и вылетел в фойе вольной пташкой.
А там уже Петр ошивается, тоже только что с тренажера, следы от присосок
на черепе массирует.
  - - Ну как? - спрашиваю его.
  - - Шестнадцать, - отвечает. - Плохо мое дело.
  Да уж. Шансы остаться на Земле у Петра и раньше-то были невелики, а теперь
подавно. Мне что, я свободен, - а мой дружок женат, и сынишка растет.
  Как он ответил, мне не понравилось. Рано нос вешать.
  - Ерунда, прорвемся, - утешаю. - Где наша не пропадала. Ну, выпихнут на
периферию, и что с того? Освоишься, семью к себе выпишешь. Пошли, отметим,
а?
  И пошли мы. Сначала в "Южный Крест" - там уже полгруппы наших собралось,
празднуют последний день курсантской жизни, ревут "Бултых на дно" кто во
что горазд, а оркестр им пытается подыгрывать. Ну и мы тоже выпили,
поорали со всеми, потом отделились и пошли по тем кабакам, где еще не
были. Ноябрь месяц, солнце прямо над тыквой, и мы, как коммандос
какие-нибудь, от пальмы к пальме - перебежками, перебежками! В тени перед
Адмиралтейством на бордюре пораженцы сидят - это те, которые за союз с
Лигой на ее условиях, - ждут вечерней прохлады, чтобы начать митинг, и
никто их не гоняет, смотреть тошно. Ну да нам сейчас не до них.
  Кабаков в Новом Ньюпорте неисчислимо, я ни в каком другом порту такого еще
не видел и за два года вряд ли обошел даже десятую их часть, а Петр и того
меньше. Выпили мы с ним в "Огненном коралле", потом пошли добавлять в
"Снежный барс", в "Девятый вал", в "Кракен", в "Пиратский клад", а потом и
еще куда-то. В одном месте подрались и одолели, только я не уследил и
Петру нос расквасили. Он сделался совсем унылый, все бормотал себе под нос
про сынишку и про свою Анну, да не надоест ли ей ждать, пока он устроится,
и далее в том же духе. На него иногда находит такое настроение и только
похмельем лечится. Клин клином, так сказать.
  Ну вот, сидим это мы в не-помню-каком-по-счету баре, на коленях у меня
девчонка ерзает попкой туда-сюда, а от Петра уже никакого толку, спит
мордой во фруктовом ассорти, и вид у него несчастнее некуда, даже девочки
отстали. Моей-то хоть бы что, хотя видно, что не профессионалка, а так -
не прочь разок перепихнуться с курсантиком. Ну и я не пас.
  Тут вижу: к стойке подходит - кто бы вы думали? - Морж собственной
персоной. Правда, не в вице-адмиральском мундире, а в штатском, но все
остальное налицо: стрижен ежиком, багровая шея, усы вислые, проволокой,
живот вперед. Морж в штатском - примерно как эскимос в плавках, такая же
редкость. Меня он, по-моему, не заметил. И видно, как бармен кивает ему,
будто доброму знакомому. Ага, думаю, вот куда ты ходишь, дружок! - а у
самого сожаление: эх, знать бы раньше! Полезное дело.
  Домой я уже под утро попал. Продрых до девяти, выпросил у квартирной
хозяйки таблетку от головы - и опрометью в Центр. Едва не опоздал.
  Куда проще было бы провести церемонию виртуально, не вынимая нас из
постелей после вчерашних подвигов, но в Центре свои традиции. Стоим строем
в две шеренги, ждем. У большинства морды помяты, у Петра нос распух и под
глазом заклеено. Это он уже без меня где-то продолжил, а может, его
благоверная руку приложила. Ну, мое дело - сторона.
  Все начальство тут как тут. За ним на стене табло, а на нем вишневыми
буквами горят вакансии: "ЗЕМЛЯ: 11; НОВАЯ ТЕРРА: 7; КАПЛЯ: 48; МАЛЫЙ ЭДЕМ:
3; ПРОКНА: 9..." - ну и так далее. Всего вакансий двести шесть, по числу
курсантов в нашем выпуске. Первым, естественно, выбирает лучший выпускник,
затем второй, третий, а на долю последних выбора уже не остается - бери,
что осталось, служи и не тявкай. Говорят, это очень древняя система, и,
по-моему, правильная.
  Музыка звучит та еще, мурашки по спине бегают. У начальства вид
торжественный. Стихла музыка. Кашалот речь сказал.
  - - Фредерик Гильберт Крамер! - вызывают первого.
  - - Мустафа Кемаль Файтах! - второго.
  Оба, естественно, выбрали Землю. Не дураки же.
  И тут вызывают третьего. Не меня. Вот это номер! Чувствую - вспотел. Я-то
всегда был третьим - выше не лез, но и ниже не опускался. Неужто
вчерашние 19 вместо 20 мне так подгадили? Да не может быть!
  Четвертый - и снова не я. Да что же это на свете делается, а? Не бывает
таких чудес. Пятый! Шестой!..
  Как до одиннадцати дошло, так я и нервничать, и потеть перестал. А вот
злиться начал. Вызывают меня двенадцатым. Среди тех, кто вышел раньше,
дураков не нашлось - вакансии в метрополии расхватаны до последней.
Гляжу, что осталось. В общем, ничего хорошего, но есть варианты просто
плохие, а есть хуже некуда.
  Вышел я, как положено, каблуками щелкнул. Сделал оловянные глаза,
протарахтел:
  - Курсант
ипп-Мария-Хосе-Фернандо-Лусия-Мигуэль-Хуан-Рикардо-и-Аугусто-Диего-Мануэль
Альвело!
  Схулиганил слегка, хватило бы одной фамилии, но уж больно злость взяла.
Сразу тихо стало. То есть и было тихо, но стало тише некуда. Кое-кто из
шишек поморщился, а Кашалоту хоть бы хны. Вытер он ладонь специальной
тряпочкой, пожал мне руку, снова вытер и говорит:
  - Поздравляю вас, лейтенант. - Тут адъютант подскочил, сует в меня
знаками различия. - Назовите выбранное вами место прохождения службы.
  А я, признаться, был настолько уверен, что останусь на Земле, что о других
мирах как-то не задумывался. Слышал только разговоры, да на занятиях
изучали тот или иной театр. А так, чтобы поговорить хоть с одним из
отслуживших там - ни-ни. Так и не удосужился.
  - Капля, - говорю наобум. Ну, не совсем, то есть, наобум, а с
соображением. Не на Новой же Терре плавать в ихних канавах, там
подводников за людей не считают и карьеры не сделаешь. Капля - иное дело,
только там глубиннику и жить. Если бы какая другая планета дала сорок
восемь вакансий, любой бы насторожился, а для Капли - нормально. Войны
там, кажется, сейчас нет.
  Вижу: ни одна из шишек не выразила удивления, значит угадал. Один только
Морж, как мне показалось, шевельнул легонько бровью, словно зачесалось у
него там, а Кашалот уже гундосит свое:
  - Поздравляю с выбором, лейтенант. Дальнейшее зависит от вас. Будьте
достойны, а за Землей служба не пропадет. Удачных всплытий!
  - Рад служить, - отвечаю уставно - и марш в строй. А Кашалот уже
вызывает следующего.
  В общем, дали мне пинком под зад - катись с Земли, не нужен. Дождались мы
конца церемонии, прокричали гимн, посрывали с себя курсантские петлицы,
как традиция велит. Петр оказался тридцать девятым и тоже выбрал Каплю.
Остальные - кто во что горазд, один умник-камикадзе даже Малый Эдем
назвал, совсем гиблое место.
  Последнюю сотню курсантов выпустили не лейтенантами, а мичманами - ну так
кто ж неволил учиться на глубинника, если ленив или глуп? Поделом. В какую
лямку влез, ту и тяни.
  Получили мы свое - и кто куда, не то что вчера. Кто удачу праздновать,
кто горе заливать. Петерсен, последний в списке лейтенантов, ржет
по-жеребиному; Бруцци, первый в списке мичманов, рыдает в голос, точно на
его глазах тонет Апеннинский полуостров. Еле увели его. В Центре тихо
стало, салаги попрятались. Прикрепил я в уборной перед зеркалом новые
петлицы со знаками различия и эмблемой военно-морских космических сил,
прицепил к поясу кортик - ничего, смотрится. Узнал, когда ближайший рейс
на Каплю - оказалось, послезавтра, - забежал домой переодеться. Хозяйка
только-только собралась повысить мне квартплату, поскольку теперь я
лейтенант, тут-то я ее и огорошил: отбываю, мол, а через пятнадцать лет
вернусь - вот тогда и поговорим. Красная она сделалась, но ничего мне не
сказала, да и что тут скажешь. Притом видит: злой я, лучше не связываться.
  Еле дождался я вечера - и тотчас в тот бар, где Моржа вчера видел. Сижу,
от девочек отшучиваюсь, жду. Так и есть: появился - и сразу к стойке,
будто намагниченный. Ну, дал я ему принять пару стопок, чтобы разогрелся,
а потом рядом подсел и выпивку на обоих заказал. Мне теперь можно, тем
более вне службы.
  Морж ничего, не отшил. Мужик он правильный, к курсантам зря не
придирается, его у нас уважают. "Твое здоровье, - говорит, - лейтенант,
оно тебе понадобится", - и выпил залпом, как у этих русских водится,
палец понюхал, усами зашевелил. Потом спрашивает:
  - - Ты, сынок, сам-то откуда?
  А я и сам не знаю, откуда я, какая у меня малая родина и какое мое
настоящее имя. Заказал сразу бутылку кокосовки и объяснил ему, что пяти
лет подобрали меня в Талькауано на развалинах после Большого Андского
толчка, когда не то что дома - горы по макушку в землю проваливались и
полгорода цунами смыло. По-испански я тогда ни слова не говорил, только на
интерсанскрите, из чего следует, что турист, родных моих так и не нашли,
ну а дальше - понятно - воспитательный дом, кадетская школа ВМФ, Икике,
Исафьердур, Корсаков, а теперь вот Новый Ньюпорт.
  - Корсаков? - оживляется Морж. Поговорили мы о Корсакове, тамошнее пиво
я похвалил - чисто из вежливости. Рассказываю и знай ему подливаю
кокосовку, а он себе в пасть опрокидывает, как заведенный.
  - Ясно, - кивает. - Сирота, казенный кошт. У нас в Центре таких любят.
То-то и гляжу, что на латиноса ты не похож, скорее уж среднеевропеец...
Имен тебе в детдоме навешали?
  Ну и пошел у нас треп. Вижу, доходит понемногу Морж до нужного градуса, и
прямо брякаю: что, мол, за дела, отчего я обойден? Был третьим, стал
двенадцатым, так почему, спрашивается, сразу не сотым?.. Хорошо, что
вовремя остановился, а то чуть было не прорвало меня всерьез.
  Морж посмотрел так, с прищуром.
  - - А "сынки"?
  - Что, так много? - спрашиваю. И уже начинаю подозревать, что больше
говорить не о чем. Адмиральские чада и прочие родственники - это святое.
Привилегий в учебе им, конечно, не бывает, а вот в выборе вакансий... Коли
"сынок" не полный дебил, свою "двадцатку" на выпускном экзамене он всегда
получит, так что сиди и не чирикай, пока не упекли тебя куда-нибудь в
Малый Эдем плавать в радиоактивных лужах.
  - А что "сынки"? - супротивничаю уже из принципа. - Двоих знаю,
нормальные, кстати, парни. Ну, может, еще пара-тройка наберется, кого не
знаю, кто языком не трепал. Но не десяток же!
  - Не все так просто, лейтенант, - отвечает Морж, и видно: знает что-то,
а сказать не может. - Если тебе любопытно знать, я протестовал. Тебя это
утешает?
  - - Вообще-то не очень, - говорю. - Но все равно спасибо.
  - Пожалуйста. И вот тебе совет: не ищи справедливости, в лучшем случае
найдешь целесообразность. "Сынки" полезны в одном: благодаря им на
периферию иногда попадает кое-что стоящее. На ту же Каплю. Вот ты, к
примеру. Федерация не в накладе. Удачных тебе всплытий, лейтенант.
  Допили мы с ним кокосовую, взяли тминной. Девочки давно потеряли к нам
интерес, всего одна и сунулась, а Морж только рыкнул из-под усов - сдуло
ее. Тут я и говорю:
  - Ладно, замнем. Выбрал Каплю - и выбрал. Но вам-то почему это не
понравилось?
  - - Кто тебе сказал? - бурчит Морж.
  - - Да никто. Показалось мне.
  Он только опрокинул очередную, крякнул и соленого трепанга спросил. А я -
была не была! - уняться не хочу, хорошему человеку надоедаю. Чего там,
послезавтра меня здесь нет, отрезанный ломоть, а с Капли могу поплевывать
хоть на Моржа, хоть на Кашалота, хоть на самого главнокомандующего.
  В самом деле, Капля не худший вариант. Приличная планета, кислород,
натурализации - химию организма ломать - не нужно, а что жидкая, так не
беда, на то мы и глубинники, кого же там ценить, как не нас?
  Долго я эту мысль развивал. Мол, тут меня, кроме привычки, ничего не
держит, и еще неизвестно, кто окажется в выигрыше, я или "сынки". Мол, в
земных океанах и не нырнешь как следует - дно повсюду. Мол, слабаки и в
речках тонут, пугать меня нечего, не пугливый. Мол, половина нынешних
адмиралов выслужилась на Капле, не где-нибудь. А не сделаю карьеры -
вернусь через пятнадцать лет на Землю, куплю плот с садками - креветок
выращивать...
  Морж сначала лицом закаменел, потом гляжу - усмехаться начал, а потом
сморщился так, будто я ему вместо тминной лимонной кислоты в стопку
набулькал. Помолчал чуток и говорит мне вполголоса:
  - Ты там для начала просто выживи. Был слух, что со следующего года
пойдут ускоренные выпуски, специально для Капли. Не знаю, как в других
Центрах, а у нас точно. Погружение - всплытие, всплытие - погружение.
Торпедная атака. Ракетный залп. Полуторагодичный курс - и иди плавай.
Вернее, тони.
  - - И "сынков" тоже? - интересуюсь.
  - Нет, зачем же. Наиболее способных соберут в отдельный поток и -
базовый курс. Ты ведь знаешь, кто у нас наиболее способные. Остальных -
вслед за тобой. Капля уже не в первый раз требует раз в десять больше
того, чем мы можем дать. Вот, решено пойти навстречу.
  - Война? - спрашиваю я тоже шепотом, чтобы народ зря не пугать. Что-то
не приходилось мне слыхать о войне на Капле, хотя и мира там нет, конечно.
- - Земля решила взяться за Лигу?
  - - Почем мне знать, лейтенант. А тебе это не нравится?
  - Нет, отчего же, - говорю. - Человечество должно быть единым, кто
спорит.
  Ничего он мне не сказал. Ни о Лиге, ни об Унии, ни о Разделении, хотя на
Капле, сколько я знаю, это самая больная мозоль. А ведь мог бы сказать, у
русских по этой части большой исторический опыт. Свою страну потеряли,
другой не создали, и нигде их не любят.
  - На всякий случай запомни: все может случиться. И еще: я тебе не
говорил, ты меня не слышал, понятно?
  Я киваю: понятно, мол, - а он трепанга жует, сок с усов слизывает и знай
себе учит салагу-лейтенантика уму-разуму:
  - Мне что - плевать. Старый Морж лежит на пляже, бока греет. Чего
уставился? Морж и есть, думаешь, не знаю, как вы меня зовете? Выслуга
идет, до пенсии год, чего еще желать? Я о себе думаю, и ты о себе подумай.
Кстати, я забыл спросить: ты что, в самом деле собрался геройски
погибнуть, как трепался вчера на экзамене?
  - Смотря в какой ситуации, - отвечаю, - а то и придется. Лучше бы,
конечно, не пришлось.
  - Ну и дурак, - говорит он, а я ушам не верю. Морж весь красный, глаза
не на месте, набычился - проняла его тминная. - Ответил, как учили, не
спорю. По принципу нанесения противнику максимального удара... то есть
урона... даже Кашалоту понравилось. Только вот что я тебе скажу, малыш:
плюнь! Плюнь и ногой разотри. А если какой-нибудь хмырь начнет тебе
втолковывать, будто идеи политиков стоят хотя бы одной человеческой жизни,
- молча дай хмырю в морду. Не вздумай помереть ради чужих игр. Припрет
по-настоящему - лучше сдайся в плен и сохрани себя, но никому не позволяй
распоряжаться двумя вещами: твоими мыслями и твоей жизнью, ты меня понял?..
  * * *
  Вот этот-то разговор с Моржом я и припомнил, пока ко мне приближалась
чужая капсула - сначала на полной скорости, затем сбавив ход до малого,
так что даже видно было, как хищная водоросль метнулась к ней из глубины,
попыталась присосаться и соскользнула под винты. Тут уже я разобрал, что
это не совсем "Удильщик-IV", то есть не стандартный, а доработанный:
обшивка другая, а над рубкой башенка для импульсного лучевика средней
мощности. Само собой разумеется, чужие зоны никакой техники с Земли не
получают с тех пор, как отделились, но ремонтные базы у них неплохи, до
сих пор вон используют старье - наше, между прочим! - и даже
совершенствуют.
  Застопорился чужак носом к моему борту - рукой достать. А я стою столбом
и не знаю, что делать. В шахтах у меня четыре тактических ракеты
тридцатикилотонного эквивалента каждая, торпедные аппараты тоже не пусты,
так что разгонять реактор в целях максимального урона противнику нет
никакой необходимости. А только сунься я с палубы в рубку - вмиг сожжет.
Личная пукалка, правда, при мне, но применить ее я всегда успею, тем более
что чужака пукалкой не утопишь, против капсулы она пшик. Разве что
застрелиться - но как раз это всегда успеется. Опять же: смущает Морж со
своими советами...
  Не очень-то он прав был, вот что я вам по секрету скажу. Нам, глубинникам,
однажды показали трофейную запись допроса пленного - зрелище не для
слабонервных. Флаг-офицер Людмила Прокопович прямо в просмотровом зале в
обморок опрокинулась. Не думаю, чтобы и наша флотская контрразведка вела
себя деликатнее с теми, кого захватили мы, все равно из какой они зоны.
Поговаривают, правда, что сейчас в ходу гуманные методы, ментоскопирование
или что-то в этом роде, - но с того не легче, итог все равно один:
выпотрошат и ликвидируют. Из плена еще никто назад не возвращался.
  Номер на борту капсулы: А-233, значит, чужак из зоны Лиги. Сумел
проскользнуть незамеченным, поразбойничал в наших водах - и полным ходом
к своим, пока не засекли, а узрел над собой беспомощного противника -
рискнул всплыть, не побоялся ловушки. Не трус. Так я и думал, что он
лигист. В эти воды капсулу из зоны Унии разве что случайно занесет, а
Независимые здесь не появлялись, наверное, со дня Разделения - их зона на
противоположной стороне Капли.
  Смотрю, поворачивается ко мне бортом. Притянуло друг к другу оба корыта,
проскрежетал борт о борт, запищали придавленные морские репьи -
автоматическая швартовка. Где репьи не так густо наросли, там видно, что
цвет капсулы сине-зеленый, как у северян принято. Никто не понимает, для
чего они красят свои посудины в защитный цвет: для самоуспокоения, что ли?
  И вижу довольно отчетливо: этого мне уже не узнать никогда.
  Тут на хребтине чужой капсулы с ржавым визгом сдвигается люк и подъемник
выносит на палубу чужака. Человек как человек, напрасно нам врали, будто в
зоне Лиги люди подвергают себя глубокой натурализации и у них ласты да
жабры отрастают. Ничего подобного. На вид, парень моих лет, только чуть
повыше и в ихней смешной форме. Ну да мне сейчас не до смеха.
  Хорошо, что я к кобуре не потянулся - вовремя разглядел, что ствол
лучевика на башенке глядит точно на меня. Сделал полшага в сторону -
отслеживает. Двум пилотам в "Удильщике" делать нечего, значит автоматика.
  - - Привет, - говорит чужак. - Загораем?
  Акцент у него легкий, но заметный. Со времени Разделения прошло всего-то
три десятка лет, а язык уже меняется, дробится на диалекты. Этак лет через
сто совсем друг друга перестанем понимать.
  Утонуть мне в луже, думаю. Какое мне дело, что тут будет через сто лет?
  Кивнул я в ответ. Тут совсем чудные дела пошли: перепрыгнул чужак ко мне
на палубу, на меня ноль внимания, осмотрелся, ногтем обшивку поколупал.
Буркнул только сквозь дыхательный фильтр: "Здесь стой", - и шасть в
подъемник.
  Ну, стою. Дрожь, признаться, во всем теле, и по спине пот бежит. Лучевик с
башенки мне в лоб направлен: мол, хочешь еще пожить - не дергайся.
Знакома мне эта автоматика, надежней ее ничего нет. И даль моей карьеры,
как говорится, видна совершенно отчетливо: усыпленным или обездвиженным
путешествовать к лигистам - до границы зоны Федерации часов семь хода в
кавитационном режиме; между прочим, по пути не раз утопить могут, - а
дальше уж как повезет, при хорошем поведении в плену есть шанс умереть без
особых мучений. Может, думаю, лучше сразу цапнуть кобуру и получить луч в
голову?
  И надо бы - а не могу. Шансов нет, а человек еще на что-то надеется, так
уж он по-глупому устроен. Инстинкт самосохранения для зверья хорош, а
человеку он сплошь и рядом во вред, на то мы и цари природы.
  Само собой разумеется, это я уже после додумал, а под стволом лучевика
мысль одна: прямо сейчас тебя отправят к праотцам или чуть погодя? Не
знаю, сколько времени я так простоял, пока чужак в моей капсуле
хозяйничал, как у себя дома. Потом гляжу - вылез он, пылинку с рукава
стряхнул и говорит: "Ну, бывай", - а сам перепрыгнул на свою палубу,
сделал мне ручкой и сгинул, только люк за ним лязгнул. Отошла его
сине-зеленая посудина на кабельтов и погрузилась, как ее и не было. Только
водовороты закружились.
  Ну и дела, думаю себе. Понимаю прекрасно, что ничего еще не кончилось, а
все-таки легче на душе стало. Кинулся вниз - там порядок. И с реактором
порядок, и с торпедами, и со связью все то же самое - нет связи, "мозг"
на три четверти сдох, в чем чужаку и надо было убедиться, как я понимаю.
Посторонних предметов в рубке не наблюдается. Прогнал тест - все
по-прежнему. Скрипнул зубами, надел шлем - сразу ослеп и оглох, то есть и
тут без изменений.
  С час, не меньше, я вычислял, что же он тут без меня делал, искал подвох.
Не нашел. Неужто отпустил меня? Не взял пленного, не соблазнился записать
на личный счет уничтоженную капсулу? Странный нынче пошел вероятный
противник, загадочный. Понимаю, конечно, что в его воле отойти подальше от
греха и оттуда долбануть меня торпедой, но что-то говорит мне, чтобы я зря
не трепыхался. Не будет торпеды. Уж если на то пошло, ничто не мешало ему
тихо-аккуратно пустить меня к Вихревому поясу лучевиком, а вот - не
пустил.
  Еще через час выбился я из сил, ничего не нашел, ни до чего не додумался и
тут обнаружил пропажу. Что бы вы думали пропало? Исторический роман из
книги! Книга пуста, вкладыша с романом нет. Так я и не дочитал, как де
Ренси полечил маркиза от спеси своей верной бензопилой, и что в это время
поделывали его закадычные друзья Жан де Бюст и Пьер Гудрон. Признаться,
нисколько не пожалел об этом, зато над чужаком посмеялся вволю. Видно,
совсем бедолагу скука заела. Ну, пусть себе читает, я не против.
  А время знай себе идет, вот уже солнце зенит прошло - самые противные
часы. Жарко, сил нет, небо очистилось, на море взглянуть больно. Внутри
капсулы полегче, но тоже не курорт. Купаться - кто как, а я пас. Хищные
водоросли еще не самая главная гадость, а вот облепит тебя стая криля -
"мама" сказать не успеешь, второй слог обглоданный скелет договорит, если
сумеет. Жуткие твари. Словно мстят человеку за то, что сами съедобны и мы
их ловим.
  Плеснул я себе в лицо из опреснителя - чуток полегчало. Мое счастье, что
на экваторе сутки короткие, всего-навсего восемнадцать часов, перетерпеть
можно. Вот в средних широтах, где Поплавок, там часов до двадцати пяти
доходит и даже больше. Правда, в умеренных широтах и солнце умеренное, а
чаще сплошная облачность в пять слоев.
  Из-за этого зонального вращения, между прочим, трудности с навигацией и
неясность с временем суток. На Поплавке то и дело спускают команду:
перевести на час вперед или там назад - Поплавок тоже не стоит на месте,
якорь на Капле зацепить, понятно, не за что. Правда, поговаривают, что
есть-таки у планеты маленькое твердое ядро из сильно слежавшихся
метеоритов и затонувших подлодок, но кто может знать, что лежит глубже
Вихревого пояса? Лет пять назад одна экспедиция из метрополии опустила на
пятьсот километров один шибко умный аппарат - только его и видели. Чем
тратить зазря технику, лучше бы им поговорить со знающими людьми и сразу
понять: дохлый номер.
  Лично я думаю, что никакого ядра у Капли нет, а то, что тонет,
растворяется там, где рождаются желтые приливы. И почти все глубинники
того же мнения.
  Сижу я, жду. День к вечеру склонился. Еще две галеты я съел, всю
сегодняшнюю норму, и на нервной почве не утерпел - слопал половину нормы
завтрашней. И уже поругивать начал чужака с А-233, за которого, по идее,
век бога молить обязан! Мол, сделал он вид, будто никакой встречи не было,
ушел к своим - а я тут подыхай?
  Плеснул я себе в лицо еще пригоршню, чтобы прогнать скверные мысли, губу
укусил до крови. Я бы на его месте отпустил чужака? Держи карман. Еще
гордился бы поощрением. Чего там, вполне мог бы досрочно получить
капитан-лейтенанта, служить на настоящей субмарине, а не на этой долбаной
блохе. Денежная премия тоже вещь полезная. А он - отпустил! Капсула
А-233, вовек не забыть. Да я, если повезет нам встретиться, все для него
сделаю - плевать, что он вероятный противник! Умру, а сделаю. Клянусь.
  Подумал я об этом, и сразу как-то легче стало на душе. Словно какой-то
обет дал перед богом и людьми - самому смешно, а факт. А через час, уже
на закате, меня, наконец, подобрали.
                                  Глава 2.
  Давным-давно, как взрослые учат детей, которые когда-нибудь займут их
место и тоже станут учить, во Вселенной был лишь один закон, космос был
велик и обилен, и человек попирал стопой своей никак не менее ста
пятидесяти миров. И был мир в мирах, и мир царил в сердцах человеческих.
  Один из миров - Капля - даже не был миром в полном понимании этого слова
- он был пересадочной станцией. Но и тут человек жил, трудился, любил,
был или не был счастлив, мечтал или не мечтал вернуться на родную планету,
старился и, в конце концов, умирал, оставив после себя дело рук своих и -
иногда - детей. И дети, родившиеся на Капле, уже считали жидкую планету
своим домом.
  Много, очень много лет прошло с тех пор, как на планету был опущен первый
самоходный плот-причал. Остатки его не сохранились. Первопроходцы не
задумывались о том, что своими руками делают историю. Уже два поколения
спустя любой обрывок судового журнала, любой изъеденный желтым приливом
болт с тех первых исторических посудин считались общим достоянием колонии
и подлежали музейному хранению.
  Любопытный транзитный пассажир, коротающий время от рейса до рейса,
непременно осмотрит музей - разумеется, в случае, если не найдет
поблизости ничего более интересного. Целый зал музея посвящен созданию на
Капле плавучего грузопассажирского терминала, первого из четырех, и, надо
отметить, терминал того стоит. Кстати, музей находится как раз в нем, в
секторе Альфа, на двадцатой палубе, если считать сверху, и на четыреста
седьмой, считая от ватерлинии.
  Изрезанный уступами полуторакилометровый усеченный конус, насаженный на
опрокинутую вниз полусферу километрового радиуса - вот что это такое.
Стандартная ватерлиния терминала проходит точно по линии сопряжения двух
фигур, отчего подводная полусферическая часть всегда скрыта под толщей вод
и видна только на музейной модели. Издали терминал напоминает громаднейших
размеров бакен.
  Его обитатели дали ему более ласковое имя: Поплавок.
  Он мог двигаться, избегая встречи с желтым приливом, бороться с течениями,
штормами и водоворотами, даже нырять. Принимая и отправляя грузовые
ракеты, он становился похож на действующий вулкан в океане, и факелы огня
выедали бреши в облаках над вершиной конуса. Его системы управления,
защиты и регенерации считались совершенными, живучесть - феноменальной.
Для своего времени он был, пожалуй, чудом света - неважно каким по счету.
  Прежние плоты, плавучие доки, транспортные баржи не были уничтожены и даже
приумножились - Поплавку требовалась техническая поддержка, а людям -
пища, работа и развлечения. Человек не собирался уходить с Капли, он
завоевывал ее всерьез.
  Не безумно дорогие и капризные в управлении всепространственные крейсера
- обыкновенные туннельные посудины, иногда просто самоходные баржи
вываливались из жерла стабильного Канала "Земля - Капля" в миллипарсеке
от планеты. Вскоре корабль зависал над Каплей, обмениваясь с Поплавком
челноками с транзитными пассажирами, сбрасывая в океан плавучие "утюги" с
невозвратными грузами, предназначенными для Капли, и торопясь уступить
место следующему судну. И так было, и длилось много лет.
  Наконец случилось то, что должно было случиться: Поплавок перестал
справляться с возросшим грузопотоком. И тогда, чтобы разгрузить его, были
построены три систер-Поплавка вдвое меньших размеров.
  Наверное, лучше было этого не делать.
  Что есть благодарность человеческая? Нет ее и никогда не будет, а
благодарности потомков тем более. Многие колонии землян были основаны на
чрезвычайно удачных, с человеческой точки зрения, планетах - иные из них
оказались более удобными и богатыми, чем сама Земля. И не успели колонии
как следует встать на ноги, а пионеры-первопоселенцы дождаться второго
поколения своих потомков, как поползли шепоты об отделении от метрополии и
провозглашении независимости.
  Управление по делам колоний при правительстве Земной Федерации реагировало
так, как и должно было реагировать: игнорируя шепоты, принимало меры, как
только дело доходило до криков, лозунгов, бунтов и гражданского
неповиновения. Курс колониальной политики стал модным в привилегированных
университетах; специалисты ценились. Административные меры, принимаемые к
строптивцам-колонистам, чаще всего сводились к укреплению администрации
колоний, экономическому кнуту (реже - прянику), угрозе военно-полицейской
акцией по наведению порядка, демонстративной и не всегда экономически
выгодной поддержке лояльных режимов и разобщению оппозиции - иногда, если
верить слухам, вплоть до устранения наиболее опасных ее лидеров. Но лучше,
конечно, слухам не верить.
  Привычный, хорошо зарекомендовавший себя, исторически проверенный набор.
  Отлаженная система безупречно работала три столетия. Человек шагал с
планеты на планету, мир и процветание царили в освоенной части Вселенной.
Субпространственные Каналы, как стабильные, так и виртуальные, не успевали
пропускать грузопотоки. Казалось, метрополия построила прочнейшую плотину,
мешавшую мелким волнам сепаратизма превратиться в наводнение.
  Но никакие плотины не вечны. И не всякая плотина устоит перед цунами.
  Желающего узнать, как и почему Управление по делам колоний прохлопало
образование Лиги Свободных Миров - организации вначале тайной, а затем и
вполне явной, следует отослать к террикону литературы, написанной на эту
тему, от рассекреченных документов, снабженных комментариями историков, до
авантюрных романов. Для метрополии это было громом среди ясного неба.
  Почти тридцать лет длились локальные войны. Обладая колоссальным
преимуществом в средствах и живой силе, Земля не была готова вести войну
на полное уничтожение противника, а без этого условия победа оказалась
невозможной. Метрополии с ее немногими сохранившими верность колониями и
доминионами пришлось уступить.
  Сплотившись за годы войны, первоначальная Лига все же оставалась довольно
рыхлым образованием. Десятки причин - экономических, космографических,
политических и иных - привели к тому, что от первоначального
оппозиционного содружества стали откалываться целые группы планет. Одно
время казалось, что Лига сама собой распадется на ряд мелких союзов.
  Этого не произошло. Часть планет, достаточно ничтожных для того, чтобы не
имело смысла их присоединять, осталась независимой, часть попросилась
обратно в Лигу, иные предпочли вернуться под юрисдикцию Земли. Из
временных коалиций уцелел лишь один союз, более слабый, чем Лига, - Уния
Двенадцати Миров.
  Со временем процесс тяготения земных колоний к Лиге замедлился, но не
иссяк. Вспыхивали бунты и восстания, нудно тянулись кампании гражданского
неповиновения, подчас удавались военные перевороты. Вялотекущие
гражданские войны рубили планеты демаркационными линиями. Случалось, что
одна и та же, притом далеко не самая благодатная планета оказывалась
поделенной между Землей, Лигой и Унией.
  Именно так произошло на Капле.
  И Лиге, и Унии требовалась своя база на скрещении торговых путей.
Строительство сразу трех плавучих терминалов - трех "меньших братьев"
Поплавка колоссально облегчило задачу. Зачем строить, если можно отнять?
  Андроид-экскурсовод понижал голос, рассказывая о печальных днях Разделения
и последовавших годах войны за восстановление единства, потребовавшей
больших жертв и не принесшей успеха.
  Правительство Земной Федерации запоздало как с оценкой ситуации, так и с
карательной акцией - сепаратисты же, не только подстрекаемые Лигой и
Унией, но и активно снабжаемые всем необходимым, захватив меньшие
терминалы и часть флота, оказали упорнейшее сопротивление. Не вступая в
крупные сражения на море и в воздухе, били исподтишка. О несчастной
попытке штурма одного из малых Поплавков в зоне Федерации старались не
вспоминать.
  За землянами осталось Южное полушарие. Северное было поделено на три
равные зоны - на три, а не на две, поскольку к середине войны
обозначилась еще одна сила - нечто вроде пиратской вольницы, вступавшей в
союз то с землянами против Лиги и Унии, то с Лигой и Унией против землян.
В конце концов, на глазах обессилевших противников образовалась
Независимая зона со своим Поплавком, военным флотом, плавучей
инфраструктурой и закрепленной мирным договором акваторией - зона не
поддерживаемая извне, но, против всех ожиданий, оказавшаяся жизнеспособной.
  И потянулись годы.
  Теперь через Поплавок зоны Федерации проходила едва четверть довоенного
объема грузов. Изыскивая новые торговые пути, Земля одновременно обновляла
космофлот. Едва выскочив из Канала, корабль уходил в новый
субпространственный прыжок, минуя Каплю; лишь старые и особо громоздкие
посудины с малой дальностью хода продолжали пользоваться старой
перевалочной базой, да еще приходили суда, предназначенные собственно для
Капли, груженные продовольствием, оборудованием, специалистами и военной
техникой, необходимой для поддержания акваполитического равновесия. Жизнь
не замерла - но она и не развивалась.
  По-прежнему летит по орбите Капля, делая оборот за два земных года, жгуче
светит белая звезда, по-прежнему белеют полярные шапки плавучих льдов, а в
тропиках бушуют тайфуны, по-прежнему непостижимы причины внезапных
водоворотов, странных гроз и желтых приливов. Приезжие специалисты
отрабатывают срок контракта, иные обзаводятся семьями и остаются навсегда.
Немало людей помнит и Разделение, и войну, немало нынешних стариков
держало пальцы на кнопках пуска торпед. Наверно, многие из них умрут, не
дождавшись справедливого наказания предателей-северян и объединения Капли.
Это горько - умереть, не дождавшись справедливости.
  Но возмездие придет. Рано ли, поздно ли - оно придет неизбежно и
неотвратимо, и гнев господень направит карающую руку Земли против
отступников.
  Раскаявшихся можно простить. Упорствующие во зле пожнут лишь зло. Иначе не
может быть. Иначе не бывает. Иначе не будет.
  Неотвратимо. Непреклонно. Не ведая страха.
  И не станет зон и границ.
  Так говорили детям взрослые, которые сами когда-то были детьми, которым
взрослые говорили почти те же слова, которые не вызывали сомнений.
  И дети слушали.
  * * *
  Субмарин такого класса в зоне Федерации насчитывалось всего три: "Черный
Ворон", "Черный Баклан" и "Черный Стерх". Многоцелевые, весьма
быстроходные, вместительные, прекрасно вооруженные, эти суда, равно
пригодные для войны и мира, часто использовались командованием как
поддержка в неплановых ситуациях, и, понятно, ни одно из них не входило в
четвертый патрульный отряд, равно как и в другие отряды погранфлотилии.
  "Черный Баклан", имея на борту подобранную капсулу, шел в походном
положении курсом зюйд-зюйд-вест, и, судя по вибрации корпуса, развивал не
менее пятидесяти узлов. Филипп успел вымыться, хорошо поесть и выспаться.
Радость от внезапного спасения, вначале искренняя и полновесная, успела
куда-то улетучиться. Теперь он сидел на койке в тесной каюте,
принадлежащей, по-видимому, одному из младших офицеров, и тщетно пытался
разобраться, что все это значит.
  "Черный Баклан" в опасных приграничных водах - явление само по себе
редкое, неестественное, чтобы не сказать невероятное. С потерей боевой
капсулы можно смириться - потеря такой субмарины чревата нарушением
баланса сил между зонами. Стало быть, происходит нечто неординарное... А
вот что? Вопрос. Война не война - а какое-то странное шевеление,
подозрительная заварушка местного масштаба. Только лишь для подбора
потерявшей ход капсулы "Баклана" не пошлют. Погоня за чужаком? Тоже нет.
Ладно, высшая стратегия нас не касается, тут чем меньше знаешь, тем крепче
спишь, Адмиралиссимусу виднее. Но очень уж занятная получилась встреча!
  Филипп похмыкал. Да уж, занятнее некуда. О том, что субмарина специально
искала капсулу, нетрудно догадаться, - искала и нашла, капсула не иголка,
хороший корабельный локатор возьмет ее со ста миль, несмотря на
антирадарное покрытие. Но почему они так опешили, увидев человека?
Попытались скрыть растерянность, но ведь было же видно. И почему ни
капитан, ни кто-либо из офицеров субмарины не удостоил спасенного беседы?
Отнеслись, будто к чумному...
  Весьма странно.
  Кстати, еще один вопрос: какого рожна за дверью каюты поставлен часовой?
  Проверим...
  Филипп решительно пересек каюту. За узкой дверью оказался даже не матрос
- - капрал корабельной полиции.
  - - Стой. Назад.
  Филипп поднял бровь. Пожалуй, чуточку картинно.
  - - Забываетесь, капрал. Освободите дорогу.
  - - Назад. Не велено.
  - Ага, - сказал Филипп. - Понимаю. - Он ничего не понимал и очень
старался не злиться. - А кем не велено?
  - - Сказано тебе: не велено - и все. И разговаривать тоже не велено.
  Филипп хмыкнул.
  - Ты со мной уже разговариваешь. Если я не арестован, пшел вон. Если
арестован - вызови офицера, недоумок.
  - - Не велено.
  - Может, и в гальюн не велено? - ядовито осведомился Филипп. - Мне
прямо тут лужу сделать?
  Капрал подумал. Затем достал из кармана маленькие наручники и ловко
защелкнул их на запястьях Филиппа.
  - - В гальюн можно. Иди вперед, лысый. Только без глупостей.
  Филипп пожал плечами и двинулся в указанном направлении. Лысый, проговорил
он про себя отвратное слово. Обидно. Экий гад, капралишка... И не лысый
вовсе, а так - редеют волосы, оголяется лоб. Что с того? Со всяким
бывает. Вроде бы не облучен - просто неудачные гены.
  Капрал сопел позади. Свернули раз, другой, третий и добрались до искомого
места сложным зигзагом.
  - - Вон туда, только живо.
  - - Уж как умею...
  Он занес ногу, якобы намереваясь переступить через комингс, и,
ухмыльнувшись, поставил обратно.
  - - Ты что?
  - - Я раздумал.
  На лице капрала явственно читалось желание огреть строптивца побольнее.
Но, видно, и это было ему не позволено. Наконец он выругался, вложив в
немудреные слова всю закоренелую ненависть полицейского к военному. Филипп
с удовольствием прищелкнул языком:
  - Красно говоришь, век бы слушал. Между прочим, ты забыл сказать мне
спасибо.
  - - За что?
  - Как за что? За выдумку. И мне променаж, и тебе развлечение. Нет?
Небось, надоело столбом стоять.
  Капрал поставил его лицом к коридору и сильно толкнул промеж лопаток.
  - Вали обратно, придурок. Не был бы ты важной птицей - узнал бы у меня,
что такое развлечение...
  В этом как раз можно было не сомневаться. Филиппу не приходилось еще
слыхать о судне, на котором команда и корабельная полиция жили бы душа в
душу. Особенно на Поплавке. Не одному зеленому офицеру, бывшему курсанту,
еще не привыкшему к мысли, что Капля - это совсем не то, что он думал, а
пятнадцать лет службы на Капле - совсем не пятнадцать лет спокойного
плаванья в земной гидросфере, после закономерного дебоша в баре и
конфликта с полицией приходилось лечить почки. Тому же Петру. Зато и
полицейским иной раз удавалось нечаянно поскользнуться на палубе и
сорваться в океан, причем почему-то особенно часто в тех случаях, когда
поблизости замечалась хищная водоросль или облако криля.
  Двинуть скованными руками капрала по голове и пойти потребовать
объяснений? Подумав, Филипп отверг эту мысль. "Не был бы ты важной
птицей..." Тут какое-то глупое недоразумение, точно. Ну так пусть оно
разрешится само собой.
  Капрал никак не мог замолкнуть - нудно бубнил, держась на шаг позади.
Перечислив личные качества Филиппа, пошел по генеалогии его предков.
Филипп лишь ухмылялся, не оборачиваясь.
  Бездельный тщедушный матрос - как видно, свободный от вахты - торчал в
коридоре, подпирая переборку, и дымил разрешенной безникотиновой соломой в
решетку регенератора воздуха. Корабельная крыса вышмыгнула из какой-то
отдушины справа - настоящая земная крыса, серая. Ища укрытия, зигзагом
промчалась по коридору, шмыгнула за угол. Матрос, выпустив кольцо дыма,
лениво подставил подножку гнавшемуся за нею андроиду-уборщику - тот,
очевидно опытный, ловко перескочил через выставленную ногу.
  Оказавшись в каюте, Филипп повалился на койку, разминая натертые
наручниками запястья и улыбаясь. В Центре на Сумбаве было полно крыс,
особенно в хозблоках, что и понятно. Курсанты устраивали на них облавы по
всем правилам тактики, били пищащих тварей швабрами и ножками от стульев,
заключали пари на то, кто скольких убьет. И, разумеется, не думали о том,
что пройдет год - всего один земной год! - и обыкновенный пасюк начнет
вызывать сладкую ностальгию.
  Черт с ними, с крысами. Было - и забыто. Филипп посопел, сердясь на себя,
отгоняя воспоминания. Что означает этот домашний арест, хотелось бы знать?
Ничего не выяснил, зря раздразнил часового...
  - - Эй, капрал! - наудачу крикнул Филипп. - Давно в походе?
  - - Не твое собачье дело.
  В двери каюты, лязгнув, защелкнулся замок - капрал не хотел случайностей.
  - - Попросишься ты у меня теперь в гальюн...
  А ведь и верно, сообразил Филипп. Интересно, когда у него смена? Он с
беспокойством посмотрел на часы.
  Ну нельзя быть таким дураком! Нельзя!
  До постыдного конфуза не дошло - страж узилища сменился через три часа.
Новый часовой, совсем молодой парнишка без нашивок, по-видимому, до
полусмерти боялся арестованного, однако без возражений снизошел к просьбе.
Улучив удобный момент, Филипп повторил вопрос намеренно равнодушным тоном.
  - В походе-то? - озабоченно переспросил парнишка. - Не, сутки всего. А
до того на Пятнадцатом контрольном проторчали девять дней. Скучища... -
Тут до него начало доходить, и он встрепенулся. - Эй, ты не болтай! Не
велено.
  Повторять не пришлось - Филипп больше не разговаривал. Он сосредоточенно
думал.
  * * *
  ...А подумать мне было о чем, точно говорю. Этот нервный
парнишка-полицейский сам не понял, какой информацией меня снабдил.
Пятнадцатому контрольному, равно как и остальным двадцати трем постам, как
раз и полагается находиться в дрейфе между экватором и тропиком, тут
вопросов нет. Одного я не подозревал: что он так близко. Сутки
экономического хода туда и обратно - расстояние плевое. Выходит, пока я
болтался посреди океана, как что-то в проруби, "Черный Баклан" торчал на
приколе всего-навсего в тысяче двухстах милях от меня! Что особенно
интересно, торчал все девять дней моего дрейфа, ни днем больше, ни днем
меньше.
  Стоял без движения. А я, простак, выпускал маячки - на таком расстоянии
это все равно что по часу в день кричать в ухо. Не услышали? Рассказывайте
сказки детям. Надоел я им воплями о помощи, зверели операторы, затыкали
уши... Услышали, но не шевельнули и пальцем, чтобы помочь.
  Почему?!!
  За чужаком из зоны Лиги "Баклан" не гонялся, это точно. Может быть,
тактика заключалась в том, чтобы не дать себя обнаружить? Что с
пришвартованной субмариной, что без нее, контрольный пост выглядит на
гидролокаторе одинаково, мне ли не знать.
  Гм. Разумнее было бы утопить чужака, я так считаю. Я бы утопил - до нашей
встречи, естественно, и на исправной капсуле. Или он меня. Притом "Баклан"
не капсула, а мухобойка для таких насекомых, как этот чужак с А-233, -
пришлепнул бы первым залпом. Остается предположить, что они вообще не
заметили чужака...
  Трудно поверить. Более того: полный бред! Хоть режьте меня, хоть ешьте с
хреном, а я не верю! Чужаку просто-напросто дали спокойно уйти, не
нервируя его излишне, не наступая на пятки. Иначе он не обнаглел бы
настолько, чтобы всплыть рядом с дрейфующей капсулой, которая вполне могла
оказаться приманкой...
  А если она и была приманкой?
  У меня аж пот по спине побежал от такой мысли. Выходит, подставили меня?
Ну допустим. Очень похоже. А с какой целью? Вот этого, боюсь, мне никогда
не узнать, пути командования неисповедимы... Но попытаться стоит. И
главное: почему ловушка не сработала?
  Арестов таких, между прочим, тоже не бывает. Ограничение свободы, однако,
налицо. Похоже, те, кто все-таки соизволил подобрать в море лейтенанта
Альвело, сами толком не знают, что делать с подобранным.
  Туман, как за полярным кругом. Ничего не понять, да и не моего ума это
дело.
  Тут я себя обозвал по-нехорошему. Перегрелся на солнышке, точно. Как это
не моего ума? А чьего же? Кого бросили подыхать посреди океана - не меня?
И кто-то за это крепко ответит, или я не я буду. Нашли дурачка. Не знаю
пока, кто вы такие, но лучше вам было вовсе меня не подбирать, вот что я
вам скажу по секрету.
  Подумал так - и вроде как с души отлегло, а все равно больше ничего не
придумалось, только мозги заныли от напряжения. Плюнул я и задремать
собрался, как вдруг чувствую толчок. Так и есть, швартовка.
  Пятнадцатый контрольный - это просто самоходный круглый плот, большая
плавучая сковородка посреди океана. Причалы, таможня, флайдром,
метеослужба, океанографическая лаборатория, склады, десяток ракетных шахт
на всякий случай - все в одной упаковке. Плавает плот медленно, ныряет
плохо, но от желтого прилива или, скажем, от тайфуна, пока он еще не
тайфун, а тропическая депрессия, уйти способен, благодаря раннему
обнаружению, а серьезный гидросейсм - это уже судьба, никуда не денешься
и не стоит заранее дергаться. Иные глубинники из погранохраны коротают
время на таких плотах в перерывах между патрулированием, иногда по
приказу, чаще по собственному выбору - это, как я понимаю, те, кому
Поплавок до смерти надоел.
  Ну, ждать пришлось недолго - наружу меня не вывели, а вот визитер ко мне
явился. Довольно молодой, бледный и весь какой-то вялый, как вышедший
наружу глист. Я сразу решил, что он не здешний, а с Поплавка, причем из
самой сердцевины - месяцами солнца не видит.
  Присел на койку, представился:
  - Капитан-лейтенант Андерс, оперативный отдел штаба погранфлотилии.
Расскажите, что с вами произошло.
  - - Дайте бумагу, напишу рапорт.
  Он улыбнулся - одними губами. Знаете, как улыбается мертвец? Я до той
минуты тоже не знал.
  - Разумеется, рапорт вы напишете. Но я прошу вас рассказать просто,
своими словами.
  Рассказал я ему. И про чужака с А-233 не утаил - сообразил, что нет
смысла. Глист слушает и знай себе кивает с такой ленцой, будто сейчас
заснет.
  - Понятно, - говорит. - Теперь, пожалуйста, изложите еще раз
подробности бомбежки.
  - Значит, так, - излагаю. - Глубина была восемь тысяч четыреста,
словом, в пределах рекомендованного для патрулирования коридора. Сонар
ничего постороннего не показывал, помню твердо. Режим цереброуправления
отключен не был. Рвануло сначала справа, потом сзади, потом подо мною.
  - - А потом?
  - - Валялся без сознания. А как пришел в себя...
  - - "Маячки"?
  - - Выпустил все до единого. Неужели не засекли?
  - Засекли, не волнуйтесь. Вероятный противник, надо полагать, тоже засек.
Вы не находите, что вам повезло в том, что вы сейчас разговариваете со
мной, а не с контрразведчиком Лиги? Почему вы не погрузились?
  - Посмотрите на мою капсулу, тогда поймете, - отвечаю. - Уж поверьте,
болтаться в дрейфе на поверхности нет никакого удовольствия - ночью
духота, днем жара, смерчи ходят. И во всякое время суток ждешь желтого
прилива.
  - - Ясно, - прервал Глист. - Ну а что вы сами думаете?
  Сделал я удивленные глаза, а рожу тупую-тупую.
  - Что тут думать? Тот нарушитель меня и долбанул, кто ж еще. Я его
капсулу разглядел - переоборудованный "Удильщик". Всех дел - глубинные
тактические боеголовки вместо простых да сонар помощнее, чтобы издали и
безнаказанно... Я бы сам на такой посудине поплавать не отказался.
  - Возможно, поплаваете на чем-нибудь получше. Вы ведь у нас всего год,
верно? Значит, все впереди... Да, еще один вопрос. Как вы думаете, почему
он не попытался захватить вас в качестве пленного?
  - - Пожалел, наверно, - пожимаю плечами. - Хороший человек.
  - - Вы думаете?
  - - Сам удивлен... А что, много он дел натворил в нашей зоне?
  - Достаточно, - цедит Глист. - Было у нас одиннадцать пищевых
комбинатов, стало десять.
  - Вот гад, - говорю. А сам думаю, что те, из Лиги, вовсе не идиоты -
знают, где укусить побольнее. Не польстились ни на контрольный пост, ни на
плавучий док, который тоже где-то в этих водах обретается, - долбанули
пищекомбинат! Ничего умнее для снижения боевого духа не придумать - вон
Петру уже два раза отказывали в просьбе выписать сюда жену и сына по
причине переизбытка едоков. Откажут и в третий.
  Посмотрел на меня Глист: мол, искренне я возмущен или так себе. Кажется,
остался доволен.
  - - Как ваше самочувствие?
  - - Прекрасно. Вот только не выпускают отчего-то.
  Опять он улыбается.
  - Не берите в голову, это простое недоразумение. Надеюсь, вы не в
претензии?
  - Нет, конечно, - смеюсь. - Не был бы под арестом, мне бы, поди, дело
нашли. А так отдохнул.
  Тут его улыбка стала прямо-таки лучезарной. Жуткое зрелище.
  - Очень хорошо, - говорит. - Полагаю, на Поплавке вы получите новую
капсулу. Собирайте пока вещи. И последний вопрос... Не отказались бы вы
пройти ментоскопирование в лаборатории при оперативном отделе? Нас
интересует ваша встреча с чужаком. Понимаете, кое-какие мелкие факты,
детали, которые вы сейчас не можете вспомнить, но лежащие в подсознании...
Сугубо добровольно, разумеется. Само собой, вы можете положиться на нашу
скромность в отношении тех подробностей вашей жизни, которые нас не
касаются.
  Ага, думаю, всю жизнь мечтал. Сплю и вижу, как бы дать кому в моих мозгах
покопаться, я этого и в Центре не терпел, хотя скрывать мне особенно
нечего. Хотя куда денешься? Не гражданка и не Земля - служба и Капля.
Меньше забот согласиться, пока добром просят.
  - - Пожалуйста, - говорю. - А это не вредно?
  Не утерпел, изобразил простофилю. Так даже удобнее. Еще раз улыбнулся
Глист:
  - Абсолютно безвредно и безболезненно. Ну, через двадцать минут жду вас
на флайдроме.
  Как он ушел, мне сразу легче стало, и вроде бы даже воздуха в каюте
прибавилось. Личного барахла у меня самый мизер, рассовал я его по
карманам - и на волю. К трапу не пошел, конечно, как штабной какой-нибудь
или штатская слякоть, а без разбега перемахнул с палубы "Баклана" на пирс,
да так, что кто-то за моей спиной аж присвистнул. Красиво прыгнул, знай
наших. Только у нас в четвертом отряде да еще, пожалуй, в морской пехоте
так умеют, а у кого поджилки трясутся, тот и в постели с госпожой
контр-адмиралом не сумеет себя мужиком показать, и того слабака наша
Джильда быстренько спровадит куда-нибудь во Вспомогательный флот.
  Топаю себе по плоту к флайдрому, жизни радуюсь, металл под каблуками
звенит. Пятнадцатый контрольный - место знакомое. Обхожу, значит, садки с
крилем - по части продовольствия Пятнадцатый пост наполовину на
собственном обеспечении, - а в одном из садков вода просто кипит, пена
шапкой взбита. На этих рачков иногда нападает какое-то безумие, хотя
непонятно, с чего ему взяться, у них и мозгов-то нет. Тут один рачок, ну
окончательно полоумный, выскакивает из садка, перелетает через сетку - и
шлеп прямо мне под ноги. Взял я его за усы осторожненько, чтобы полпальца
не отъел, хотел было обратно в садок кинуть - и краем глаза замечаю: мимо
садков в мою сторону рысью чешет тот самый полицейский капрал. Надо
думать, получил увольнение, поскольку явно стремится не ко мне, а к
бабской общаге, и видно: по хамской привычке отдавать мне честь не
собирается. Ну, это судьба.
  - Подержи, капрал, - говорю я и, пока он не успел сообразить, сую ему в
руку рачка, а сам топаю дальше. Ох, и вопил же он! Впрочем, поделом.
  Добрался я до флайдрома и слегка обалдел. Конечно, я думал, что прислали
за мной транспортную платформу или еще чего похуже, на чем до Поплавка
трястись суток двое с промежуточными пересадками, - ан не тут-то было.
Двухместный учебный флайдарт-"спарка", не больше, не меньше, а рядом с ним
слоняется капитан-лейтенант Андерс, ручкой мне машет - шевелись, мол, -
и в шлеме даже не очень на глиста похож. Ничего себе, думаю. За что
глубиннику такая честь?
  Лететь на флайдарте, я вам доложу, одно удовольствие. Субкосмос, чернота
за стеклом фонаря, звезды ярчайшие, каких ни с Земли не увидишь, ни тем
более с Капли в погожий день, а между ними над головой светляками
грузовики ходят, то ли наши, то ли северян - не поймешь.
  У флайдарта цереброуправление не такое, как в глубинной капсуле, шлем
соединен с системой без шнура, и пилот просто-напросто шлепает ладонью по
панели, подключая свои мозги к элеронам, движку и что там еще во флайдарте
есть. Только я занял свое место, как мы с Андерсом одновременно шлепнули
- он по панели, я по спинке переднего кресла, чуть Глисту по маковке не
приложил.
  Что за притча? Он-то не заметил, в цереброшлеме ничего постороннего вообще
не замечаешь, а я, как взлетная перегрузка кончилась, еще долго удивлялся.
С какой это радости во мне рефлексы пилота не глубинного, а совсем
наоборот? Чудеса да и только. Так ничего и не выдумал, плюнул, еще и не
такие странности в мире случаются, над каждой аномальностью задумываться
- мозги закипят. А Глист знай себе ведет флайдарт, уверенно так, без
суеты, а суета в мыслях - главный враг, что для летчика, что для
глубинника.
  Хорошая штука флайдарт. Не был бы я глубинником, обязательно пошел бы в
пилоты, да теперь уж поздно. Скорость на высоте совсем не чувствуется,
только видно, как белое солнце ползет по небу и нехотя заваливается за
горизонт. Часа два летели в черноте под звездами, потом на снижение пошли,
скорость об атмосферу гасить, а как пламя снаружи чуток поутихло, гляжу -
удачно вывалились. Красиво даже: из ночи в рассвет. Вид океана в умеренных
широтах совсем не такой, как в тропиках или у экватора, притом на воде там
и сям масляные разводы, и мелкие суда ходят. Еще три минуты полета под
облаками - и вот он, Поплавок.
                                  Глава 3.
  Господин Гундер Шелленграм, ведущий эксперт отдела Перспективного
Планирования, без тени иронии называющий себя главной мозговой извилиной
организма, именуемого зоной Федерации, занимал скромные, но все же
приличные для чиновника его ранга апартаменты в надводной части Поплавка,
в полукилометре выше ватерлинии, в километре ниже плоской макушки конуса.
Космические челноки садились на уступы значительно выше жилой палубы
Дзета-144, справедливо считающейся одной из фешенебельных; боевые машины
ВВС и транспортные платформы базировались ниже. Здесь ничто не могло
оскорбить взгляд человека, любующегося огненной полоской заката на
пепельной воде, и не на экране, а сквозь настоящий иллюминатор; ничто не
мешало покинуть каюту и выйти прогуляться на смотровой уступ - не личный,
общий, однако заказанный для служащих невысокого ранга, не говоря уже о
рядовых оболванцах и трюмной швали.
  Сегодня господин Гундер Шелленграм поборол искушение продлить путь по
смотровому уступу до сектора Стигма и воспользовался ближайшим служебным
лифтом. Сказать по правде, за последний год вид океана надоел ему до
чертиков. В какие бы личины он ни рядился, становясь то ласковым и
прекрасным, то хмурым, взбесившимся, кипящим, - вода всегда останется
водой, а Поплавок Поплавком, и воды всегда будет слишком много. Только
новичкам нравится смотреть на нее.
  И еще Шелленграму.
  Пусть надоело - но тянет... Можно сойти с ума: с высоты океан кажется
распахнутой ждущей бездной с висящим над ней Поплавком. Чересчур далек
горизонт, чересчур ясно осознает человек, что океан не имеет ни берега, ни
дна. Старожилы из штатской обслуги поголовно страдают агорафобией:
правдами и неправдами добиваются жилья в глубине терминала, подальше от
обшивки и бездны за нею, годами не включают обзорные экраны... Их можно
понять.
  Но сейчас океан подождет. Утренней рысцы по трапам к посадочной площадке
флайдрома было вполне достаточно и для разминки, и для созерцания.
  Тридцать секунд плавного падения в лифте с высоты сто сорок четвертой
палубы до нулевой Шелленграм рассматривал себя в настенное зеркало. Хорош.
Высок, подтянут, мужественного вида, морщинки - и те на месте, производят
на собеседника впечатление о их носителе как о человеке надежном, много
повидавшем и еще больше переделавшем в своей жизни. Слегка костляв, но это
не бросается в глаза. Относительно моложав, на вид не дашь больше
пятидесяти. Тонкие губы, крупный породистый нос, благородная седина в
волосах, движения - точные и уверенные. Порода во всем. Потомок викингов
и их жертв. Тщательно выбрит. Костюм - соответствует цели визита.
  Как всегда, на спуске плотно заложило уши. Сорок три секунды
горизонтального движения кабины - от периферии к оси Поплавка - господин
Шелленграм морщился, глотал всухую, безуспешно искал в карманах коробочку
с кислыми леденцами и думал о том, что забывчивость в мелочах - первый
симптом старости и добра от нее не жди.
  Контр-адмирал Хиппель ждал во внешней приемной.
  - - Вы опаздываете, Гундер, - укорил он.
  - Не имею привычки заставлять себя ждать, - сухо возразил Шелленграм. -
Исправьте ваши часы, Курт. Что, все уже собрались?
  - Фактически да. Господин Адмиралиссимус ожидается с минуты на минуту. Он
в личных апартаментах.
  - - Так я и думал, - сказал Шелленграм. - Ну что ж, пойдемте.
  Дежурный адъютант пропустил их во вторую приемную. Тут пришлось пройти
сквозь линию контроля, и строгий голос из стены известил об опасности для
жизни, могущей последовать в случае, если посетители не остановятся для
идентификации имплантированных под кожу ладони пропусков. Шелленграм и
Хиппель молча повиновались. Все было в порядке. В третьей, внутренней
приемной посетители сдали разовые карточки-приглашения и подверглись
быстрому, но толковому обыску - начальник охраны Адмиралиссимуса не
слишком доверял сторожевой электронике. У господина Шелленграма отобрали
дыхательный фильтр и записную книжку-комп, пообещав вернуть по окончании
визита. Контр-адмирал Хиппель попытался протестовать.
  - - Не тратьте зря времени, Курт. Вы расточительны.
  - - Да что они тут себе позволяют, Гундер? А ваш доклад? А ваши записи?
  Шелленграм едва заметно усмехнулся.
  - Кажется, доклада в обычном понимании не будет. И хорош бы я был как
ведущий эксперт, если бы не мог дать любую справку о Капле без шпаргалки.
Пойдемте, Курт, пойдемте.
  - Вот как? А скажите-ка мне без шпаргалки, Гундер: каков экваториальный
диаметр Капли по оси наибольшего прилива?
  - Двадцать шесть тысяч пятьсот два с половиной километра, - улыбаясь,
ответил Шелленграм.
  - Врете. Вы назвали не экваториальный, а максимальный диаметр. Ладно,
продолжим. Надеюсь, вам известна численность обслуживающего персонала
грузовых ракетных шахт Поплавка?
  - - Шестьдесят три человека, семнадцать андроидов.
  - - Опять врете: шестьдесят один человек.
  - Извините, Курт, вчера пришел челнок. Земля озаботилась прислать
технарей. Трое из них ваши, приказ уже готов и подписан. Что же касается
рабочего, раненного вчера во время аварии в вашей епархии...
  - - Вы и об этом знаете? - хмуро спросил Хиппель.
  - Естественно. Так вот, полагаю, этот рабочий уже умер или вот-вот умрет,
что не существенно с точки зрения интересов дела. Итого - шестьдесят три.
  - - Мне бы вашу память, Гундер.
  - - Не завидуйте, лучше помогите, если что-то пойдет не так.
  - - Мы ведь уже договорились. Только уж и вы мне...
  - Разумеется. Я знал четырех командиров Поплавка. Вы первый, с кем
приятно иметь дело.
  - - Спасибо, Гундер.
  В рабочем кабинете его превосходительства господина Адмиралиссимуса за
длинным, сработанным из мореного дуба столом сидели пятеро. В ответ на
поклоны вошедшим кивнули как старым знакомым. Никто не приподнялся, давая
понять разницу в чинах и положении. Шелленграм и Хиппель сели с краю.
  - Тут одни акулы,- шепнул Хиппель.
  Гундер Шелленграм ответил толчком ноги: молчи, мол, знаю. Он откровенно
разглядывал сидящих, но так, впрочем, чтобы это не показалось чересчур
бесцеремонным. Он знал их всех, и знал давно, о биографиях некоторых из
присутствующих он знал опасно много и не нуждался ни в каком разглядывании
для того, чтобы понять, что ждать от них, но сейчас верх брала привычка.
Взгляд - образ, несколько десятков слов. Карточка в несуществующую
картотеку.
  Вон тот слева - Вальдемар Мрыш. Адмирал, флагман Первого, Ударного флота.
Молод, напорист, лично храбр. Не слишком опытен, однако считается гением
морской тактики. Семь лет назад переведен на Каплю в чине всего-навсего
кавторанга и, против всех обычаев мирного времени, сумел сделать
блистательную карьеру. Прям в суждениях и, вероятно, в мыслях. Айсберг без
подводной части, весь на виду. По слухам, последнее время под него
усиленно копают: оказался негибок, не оправдал чьих-то надежд.
Сравнительно честен, не злоупотребляет. Выглядит взволнованным. Небольшая
победоносная война - это то, о чем он мечтает с тех пор, как почувствовал
подкоп.
  Где я ему возьму небольшую и победоносную? - подумал Шелленграм. Он
перевел взгляд на следующего.
  Антей Лавров-Печерский, адмирал, флагман Второго, Вспомогательного флота.
Лысый, с кустистыми седыми бровями. Ветеран сражений эпохи Разделения, с
юных лет служил исключительно на Капле, участвовал в нескольких серьезных
кампаниях, облучен, многажды ранен. Умеренно образован. Опытен. Чин
адмирала получил за успешные действия трех субмарин в Экваториальном
побоище под занавес войны. Уступку половины акватории планеты Лиге, Унии и
Независимым расценивает как свое личное поражение.
  И в том же духе воспитывает подчиненных, добавил про себя Шелленграм.
  Конрад Монтегю, вице-адмирал, командующий Отдельной флотилией
погранохраны. Средних лет, худ, редковолос. Обладатель самого скрипучего
голоса во всем Южном полушарии. Гордится фамилией, мнит себя потомком
какого-то флотоводца начала Темных Веков. Влиятелен. Числом боевых
кораблей его разбросанная по всей Капле флотилия намного превышает Ударный
флот Мрыша и почти равна Второму флоту по боевой мощи, но дальность
действия, конечно, много меньше. Сам терпелив, выдержан, много и охотно
занимается стратегическим планированием, считаясь видным теоретиком войны
на море. Подчиненных распустил, одна Джильда Риенци чего стоит...
  Джакомо Риенци, брат упомянутой Джильды. Этот командует всей авиацией,
кроме ПВО Поплавка. Около сорока лет, коренаст, черные волосы коротким
ежиком. На вид бурбон и демонстрирует это всем и каждому, но что он на
самом деле, еще предстоит понять. Уже то, что он в изумительно короткие
сроки свалил двух предшественников, говорит о многих скрытых качествах. В
рядах ярых сторонников войны не замечен, но это еще ничего не значит.
  Наконец последний... Шелленграм лишь мазнул его взглядом и сразу отвел
глаза. Любомир Велич, шеф флотской разведки и контрразведки, грузнеющий
красавец-брюнет, единственный из пятерых не адмирал, а всего лишь каперанг
- никак земные бюрократы не приведут его чин в соответствие с занимаемой
должностью. Внешне нисколько от этого не комплексует - может, так ему
удобнее... Трудно сказать. Принял дела недавно. Его побаиваются и,
вероятно, не без оснований - вот и все, что о нем можно сказать.
  А ведь и верно - акулы, подумал Шелленграм. Все пятеро. Не то беда, что
зубасты сверх меры, а то, что эта пятерка - элита власти. Они, а вовсе не
те надутые спесью чиновники, что присылаются сюда Управлением по делам
колоний в количестве явно избыточном - как передаточный ремень для
проведения политики Земли. Такое впечатление, что нарочно подбирают самых
бестолковых. И уж конечно, вершина власти - не Адмиралиссимус, а вот жди
его, протирай штаны...
  Ждать пришлось минут пять. За это время не было произнесено ни слова, лишь
Монтегю неразборчиво бубнил себе под нос, шелестя бумагами.
  Наконец вошел тяжелый, грузный седой мужчина с неподвижными чертами
оплывшего лица, сопровождаемый новым флаг-адмиралом - этого Шелленграм
видел второй раз и еще не успел запомнить фамилию. Вполне вероятно, она
того и не стоила, флаг-адмиралы при Адмиралиссимусе менялись чаще, чем
командиры Поплавка.
  Он встал, как и остальные. Его высокопревосходительство господин
Адмиралиссимус неспешно обошел вокруг стола, здороваясь с каждым за руку.
Каждое его движение было внушительным, но одновременно как бы и
недостаточным - медлительным и скованным. Грация стенобитного тарана,
если стенобитный таран способен обладать хоть какой-нибудь грацией.
Пожимая мясистую вялую ладонь, Шелленграм едва не улыбнулся пришедшему на
ум сравнению и закаменел, беря себя в руки.
  В последние годы Адмиралиссимус изрядно сдал. Похоже, он уже давно не
выходил на вольный воздух, ограничивая свои прогулки охраняемой
сердцевиной Поплавка. Поговаривали, что он сильно пьет. Наиболее злые
языки утверждали, что в своих личных покоях господин Адмиралиссимус будто
бы с увлечением играет в игрушечные паровозики, - но мало ли что
утверждают злые языки, подумал Шелленграм. Может, и не в паровозики вовсе.
Может, в солдатики.
  Маразм. И уже не первой свежести, застарелый. А ведь было время - грозен
был Адмиралиссимус, и хоть никогда не был особенно умен, помощников
подбирал толковых... Совсем худо, когда человека перестают интересовать
люди как объект игры. Не приведи господь дожить до такого позора.
  Покончив с рукопожатиями, господин Адмиралиссимус сел в услужливо
пододвинутое флаг-адмиралом кресло, тяжело опустил руки на положенное им
место на подлокотниках и пригласил садиться. Заскребли, застучали по полу
ножки придвигаемых к столу стульев. Блюдя субординацию, Шелленграм сел
последним.
  Незаметной внешности стюард - получеловек-полутень, чья биография была
проверена контрразведкой по минутам - неслышно подал минеральную воду и
исчез. Со смачным поцелуйным звуком присосало дверь. Десять секунд чуть
заметно вибрировал пол: воздушные насосы отделяли мозг зоны Федерации от
тела непроницаемым для звука вакуумным барьером; одновременно трижды
дублированная хитроумная система электронной безопасности тщательнейшим
образом исследовала резиденцию его высокопревосходительства на наличие
"жучков" и жучкоподобных устройств. Не найдя искомого, система сообщила об
этом, как показалось Шелленграму, немного обиженным тоном.
  - Ну что же, - констатировал флаг-адмирал доверительным голосом, -
кажется, все в сборе. К сожалению, нет управляющего экономикой Капли, в
настоящее время он вызван в метрополию, однако я полагаю, что
присутствующий здесь господин Шелленграм не откажется дать необходимые
справки, коль скоро в них возникнет необходимость... Мне кажется, мы можем
начать. Не так ли?
  - Дэ, - коротко сказал Адмиралиссимус. Лицо его оставалось неподвижной
маской.
  Пятеро молчали, закаменев, не глядя друг на друга. Тишина перед прыжком...
Никто не проронил ни звука. Текли секунды. Несчастный Хиппель, слабейшая
карта в этой колоде, нервно вытирал платком лоб. Шелленграм подумал, что,
наверное, эти секунды молчания, когда слово-взрыв еще не произнесено,
кажутся столетиями каждому сидящему за этим столом. Кроме него,
Шелленграма. Да, кроме него одного.
  Монтегю сдержанно кашлянул и, когда взоры присутствующих остановились на
нем, спрятал глаза. Нет, этот не решится начать. Тогда кто же? Мрыш, самый
молодой и решительный?
  Да, Мрыш.
  - Если не теперь, то когда же? - Флагман Ударного флота начал без
обиняков. - Только сейчас и обрушиться на северян всей силой! Момент
такой, что лучше не придумаешь, это я вам говорю. Упустим - не вернем,
так и знайте. Локти будем кусать...
  Он еще говорил, а сидящие уже задвигались, устраиваясь вольнее. Бедняга
Хиппель, забывший дышать во время общего молчания, шумно выдохнул, икнул и
стал пунцовым, как школьник, сделавший непристойность в присутствии
взрослых дядей.
  - Вы так уверены в нашем превосходстве, Вальдемар? - прервал
Лавров-Печерский. - Нет-нет, не спешите отвечать. Я хочу того же, чего и
вы. Мы все этого хотим, верно? Но, видите ли, если мне придется тонуть, я
желаю пойти к Вихревому поясу с сознанием, что это послужит нашей победе,
а не наоборот. Я старый человек, и мне надоели войны, которые невозможно
выиграть. Прошу помнить, что наш флот лишь незначительно превышает боевой
мощью соединенные флоты зон Лиги, Унии и Независимых. Вы абсолютно уверены
в успехе, Вальдемар?
  Мрыш фыркнул.
  - Разумеется, абсолютно. Поймите же наконец, все это время мы находились
в плену замшелых догм. Более тридцати лет! В войне, последовавшей за
Разделением, наши заблуждения были понятны и простительны: в конце концов,
мы пытались вернуть назад свою собственность. И проиграли. Одной морской
пехоты положили столько, что пришлось поставить ей специальный памятник.
Никто даже не подумал уничтожить чужие Поплавки одним ударом, все три
одновременно, а если и подумали, то не имели достаточных средств.
Теперь-то мы их имеем, разве нет?
  - - Дэ, - сказал Адмиралиссимус.
  - - Северяне тоже, - проскрипел, возражая, Монтегю.
  - Стоит ли говорить о том, - самодовольно ухмыльнулся Риенци, - что наш
Поплавок теперь не просто терминал, а уникальная по средствам защиты и
нападения плавучая крепость, принципиально более мощная, чем Поплавки
северян. Защититься мы сумеем. Кажется, ни мы, ни наши предшественники на
этих постах не сидели сложа руки.
  - - Как и северяне.
  - А что северяне? - дернулся Мрыш и снова фыркнул. - Я уже весь
дрожу... Вы намекаете на тройственный меморандум?
  - - И на меморандум, разумеется, тоже.
  Шелленграм подумал, что Монтегю, возможно, специально махнул красной
тряпкой перед мордой быка. Совместный меморандум администраций трех
северных зон был получен несколько дней назад и пока не имел результатом
никакой официальной реакции. О, неофициальной реакции было сколько угодно,
ибо в меморандуме обосновывалась чудовищная претензия: во избежание в
дальнейшем всех и всяческих акваториальных споров и недоразумений между
существующими неравными зонами поделить Каплю на четыре РАВНЫЕ зоны - с
границами меридиональными либо соответствующими проекциям на сферу ребер
вписанного тетраэдра - по решению международной конференции, которую
предлагалось созвать во имя мира и добрососедства! Очевидная наглость
меморандума вызвала вспышку тихой ярости в верхних эшелонах власти зоны
Федерации. Говорили, что Мрыш в тот день ни за что ни про что
собственноручно побил морду адъютанту. Он и теперь кинулся в бой:
  - Северяне, северяне... Не знаю, как вам, а мне надоело о них слышать!
Чуть что - северяне, демпинговые тарифы Независимых... А их, северян, три
зоны, между прочим, и о координации боевых действий своих флотов они
никогда не договорятся, это вам не меморандумы сочинять. Говорю вам:
накроем их Поплавки, а флоты уничтожим поодиночке, только и всего. Главное
- внезапность и решительность нападения или, если хотите, давно
заслуженной акции возмездия. Для этого хватит Ударного и Вспомогательного
флотов при поддержке авиации, а флотилия погранохраны, наш резерв, при
необходимости вполне справится с задачей защиты Поплавка. Пусть только
Земля обеспечит внешнее прикрытие, чтобы ни один чужой корабль не высунул
носа из Каналов, а уж разгром противника тут, на Капле, я обещаю. О чем
тут, собственно, у нас идет речь? О меморандумах?! План кампании давно
разработан и утвержден, весь вопрос в том, когда же мы, наконец, соизволим
пробудиться от спячки. Флоты готовы к войне, авиация готова, Поплавок...
Хиппель, я вас спрашиваю: готов Поплавок? Да сидите вы!
  Контр-адмирал Хиппель, только что справившийся с обильным потом на лбу и
висках, мгновенно вспотел вновь.
  - - Э... Да, конечно... Так точно... Как было приказано...
  - То-то. Повторяю: лучшего момента не будет. Гарантии Земли мы получили
или нет?
  - - Кхм, - сказал Адмиралиссимус. - Дэ.
  - Тогда у нас остается одна большая проблема и одна малая, - улыбнулся
Мрыш. - Большая - принять решение. Малая - выиграть войну. Надеюсь,
хотя бы повод к началу войны у нас найдется?
  - - Дэ, - сказал Адмиралиссимус. Шелленграму было ясно, что он не слушает.
  - Разумеется, - охотно пояснил своевременное междометие флаг-адмирал. -
Например, три дня назад был выведен из строя пищекомбинат. Торпедная
атака. Между прочим, Монтегю, этот камешек в ваш огород... Бесспорно, это
повод для ультиматума любой из зон или всем трем сразу.
  "Если не брать в расчет то, что северяне имеют не меньше оснований
пожаловаться на нас, - договорил про себя Шелленграм. - Не одни они
мастера устраивать диверсии".
  - Какой ультиматум? - Мрыш вскочил, оттолкнув стул. - Вы что, с ума
сошли? Тогда уж лучше прямо объявим день и час, и дело с концом. Мирную
конференцию для отвода глаз - это я понимаю...
  - Ну разумеется, - улыбнувшись, сказал Лавров-Печерский, - разумеется.
Это шутка, Вальдемар. Просто шутка. Вы правы: план кампании разработан и
утвержден. По-моему, это хороший план, и лично я надеюсь, он сработает.
Мне, старику, не страшно тонуть, но я предпочел бы остаться на плаву...
Единственное, что меня беспокоит по-настоящему, это вопросы снабжения. По
плану, на активные боевые действия отводится месяц, на последующую
зачистку акватории - от трех до шести месяцев. Выдержит такое наша
экономика? Заверения управляющего, к сожалению, отозванного в метрополию,
мы слышали. Мне бы хотелось, чтобы господин э-э... Шелленграм честно и
убедительно подтвердил их.
  - - Или опроверг, - впервые подал голос Любомир Велич.
  Шелленграм встал. Он смотрел на них сверху вниз. Он так привык. Ему
пришлось сделать усилие, чтобы голос звучал как подобает в разговоре с
вышестоящими - почтительный и вместе с тем подчеркнуто безразличный голос
исполненного собственного достоинства лакея из хорошего дома.
  Значит, Земля решилась, подумал он. За этой малой войной, чем бы она ни
кончилась, почти наверняка последует масштабная война за возврат колоний,
заведомо самоубийственная как для бывших колоний, так и для Земли.
Решилась Федерация... Ну-ну. И эти провинциалы - решились тоже. Пробный
шар... Планировать они умеют, воевать, пожалуй, тоже. Единственное, чему
они не научены, это думать хотя бы на два хода вперед, но разве можно их в
этом винить? Вряд ли. Их сделали такими, какие они есть, нельзя требовать
изящества от стенобитных таранов.
  - Могу заверить, что технических средств, имея в виду боевую технику,
боеприпасы, верфи и ремонтные базы, на небольшую войну хватит, - сказал
он. - Дислокация их такова, что, по меньшей мере, в первый месяц войны
значительная их часть, вероятно, не будет уничтожена противником. - Он
выдержал паузу, почти равнодушно наблюдая вящее удовлетворение
присутствующих. - Проблем с пополнением личного состава у нас также не
предвидится, чего не скажешь о противнике, коль скоро Земля обеспечит
блокаду Капли. Намного хуже обстоит дело с продовольственным обеспечением.
Как раз об этом я недавно представил штабу подробнейший доклад...
  - Мы помним об этом, - перебил флаг-адмирал. - Изложите самую суть,
только покороче.
  - - Дэ, - сказал Адмиралиссимус и прикрыл веки.
  - Как вам будет угодно. Позвольте напомнить: без импорта Капля
существовать не может, ибо местные ресурсы и мощности по их переработке
заведомо недостаточны для прискорбно большого числа едоков. Раз в десять
дней мы получаем "утюги" с продовольствием и благодаря этому кое-как
дышим. Сколько-нибудь серьезных запасов у нас нет. Сейчас в нашей зоне
насчитывается около семидесяти тысяч человек, из них реальных работников
не более сорока тысяч. Три тысячи андроидов также необходимы. Остальные -
жены и просто женщины, дети, в том числе родившиеся на Капле, старики и
некоторое количество человеческих отбросов. Словом, балласт. Избавиться от
него, эвакуировав в метрополию на время боевых действий и на достаточно
продолжительный послевоенный период - насущная необходимость. Таково мое
мнение как ведущего эксперта.
  - Только-то? - пожал плечами флаг-адмирал. - Это легко выполнимо.
Кстати, план предусматривает...
  - Простите, я еще не закончил. Даже при безукоризненно точном выполнении
плана импорт продовольствия с Земли придется увеличить в несколько раз.
Лично у меня нет уверенности, что терминал сможет работать с полной
нагрузкой во время боевых действий. Скорее, наоборот. Хочу пояснить свою
мысль и еще раз напомнить, что наши возможности добычи местных ресурсов
ограничены: ловля рыбы, съедобных водорослей, криля...
  Вальдемар Мрыш откровенно зевнул.
  - Кое-что синтезируется из неорганики, - невозмутимо продолжал
Шелленграм. - Многое выращивается в кустарных садках и на плавучих
плантациях-пищекомбинатах. Наконец, малую толику дает переработка того,
что застревает на фильтрах ионообменников. Между прочим, Независимые с
недавних пор наловчились выпасать на наших планктонных полях свои рыбные
стада - как-то они ими управляют, а мы еще не имеем противоядия от этого
разбоя. Но, так или иначе, сейчас мы все еще можем обеспечить потребности
нашей зоны примерно на шестьдесят процентов. Вынужден особо подчеркнуть:
это при исправно работающем пищевом хозяйстве... могу побиться об заклад,
что противник проявит к нему самое пристальное внимание, едва начнутся
боевые действия. Недавняя диверсия в отношении пищекомбината - наглядный
тому пример. Учитывая вероятные трудности с импортом, голод практически
неизбежен, однако я понимаю: высшие интересы должны превалировать над
частностями... - последние слова Шелленграм договорил намеренно сухим
тоном, дабы никто из присутствующих не заподозрил издевки.
  - И порядок чтоб был! - рискнул пискнуть Хиппель, встряв в паузу, и
плаксиво заторопился: - А то что получается: я прошу партию сборных
буксиров - мне присылают плавучую буровую с геологом в придачу. На кой
ляд на Капле буровая?! Я отсылаю заявку на сотню рабочих андроидов - мне
суют два десятка глубинных пилотов, вдобавок недоученных...
  Никто не обратил на него внимания.
  - Благодарю вас, - отозвался флаг-адмирал, обращаясь к Шелленграму. -
Продовольствие, трудности с импортом - это мы учтем. Это важно... Больше
ничего? Одним словом, вы как ведущий эксперт гарантируете решительный
успех в войне при незначительных издержках?
  - Нет, - сухо сказал Шелленграм. - В точности наоборот. Я гарантирую
полный провал.
  Адмирал Мрыш вскочил с места. Лицо его шло красными пятнами.
  - Минуту спокойствия, Вальдемар! - упредил вспышку флаг-адмирал.
Господин Шелленграм, поясните свою мысль. Вы не верите в успех, мы
правильно вас поняли?
  - - Темнит, понимаешь, - изрек господин Адмиралиссимус с закрытыми глазами.
  - - Абсолютно не верю.
  Хиппель не успевал утираться платком. Остальные шестеро смотрели на
Шелленграма кто спокойно-выжидающе, кто - с возмущением и гневом. Как на
бельмо. Как на вредную букашку, заслуживающую ровно столько внимания,
сколько необходимо, чтобы раздавить ее каблуком.
  Игнорируя возмущение, Шелленграм позволил себе выдержать паузу. Интересы
Федерации, престиж Земли... Акция возмездия, решительная и беспощадная, во
исполнение высшего закона справедливости... Они привыкли прикрываться
высокими словами. Они всегда ими прикрываются. Неужели люди в своей массе
настолько глупы, что не могут разобраться в очевидном? Почему-то очень
немногим из них удается понять такую простую вещь: интересы Земли имеют
мало общего с интересами этой пятерки. Кто они: хищники? Да нет,
нормальные люди. Не маньяки, не злодеи, не опасные параноики. Негодяи? Ну
что вы. Взлетите на пост, с высоты которого люди покажутся вам пылью под
ногами, и с этой высоты попробуйте осудить себя и коллег... Земля на их
стороне. О, они сделали чрезвычайно много, чтобы им позволили сыграть
ва-банк: годами укрепляли нужные связи, заручались поддержкой
могущественных политических сил и торговых империй, вряд ли ошиблись хоть
раз, используя свое влияние для проталкивания вверх нужного человека,
делились незаконными доходами... И им позволили рискнуть. Позволили начать
войну, вместо того чтобы дать ход проекту космического супертерминала и
забыть о Капле. Позволили и еще позволят вложить в бойню много больше
средств, чем стоил бы супертерминал, не заикаясь уже о такой ерунде, как
человеческие жизни. Позволили и дальше делить бросовую жидкую планету, во
что бы то ни стало сохранить Каплю для себя и остаться ее верхушкой...
  Господи, как же я устал от них, подумал Шелленграм. Всегда и всюду одно и
то же, вечный бег белки в колесе. Сволочи. Люди.
  - Есть веские основания полагать, - сказал он, глядя им в лицо, - что
командование зон Лиги и Унии имеет в своем распоряжении туннельную бомбу.
  * * *
  Давным-давно, когда человечество, однажды уже чуть было не исчезнувшее с
лица Земли в случайном катаклизме, восстановило свою численность
настолько, что освоение ближнего, а затем и дальнего космоса вновь обрело
практический смысл, в пространстве Галактики было открыто явление во
многом загадочное и невероятно полезное: туннельная сингулярность.
Открытие произошло случайно: некий экспериментальный субсветовой корабль
- громоздкий и хрупкий монстр, название которого забылось, - совершая
испытательный полет на дальних задворках Солнечной системы, внезапно и
необъяснимо исчез и вынырнул неповрежденным в двух сотнях парсеков от
родного светила. С перепуганным, но живым и здоровым экипажем. С не
изменившейся ни на грамм массой топлива. С той же скоростью. Мало того:
экипаж, приблизительно разобравшийся в ситуации, сумел вернуть корабль
назад, погасив скорость и точно высчитав обратный разгонный курс!
  Так или не совсем так - неважно - была открыта туннельная сингулярность
и первый (из сотен известных) стабильный субпространственный Канал -
легкая дорога к звездам, увы, чаще всего проложенная не туда, куда
хотелось бы, и потому отнюдь не прямая. Столетие спустя, когда туннельные
перелеты стали самым заурядным делом, никого не удивлял рейсовый маршрут
из трех-четырех нырков в Каналы, прерываемых неделями путешествия в
обычном пространстве где-нибудь за три спиральных рукава от места
назначения.
  Такое положение дел устраивало всех - до поры до времени. Строительство
всепространственных кораблей, индуцирующих искусственную сингулярную
трубку, в принципе возможное, но никак не оправданное экономически, было
отложено до лучших времен. Сама идея казалась красивой безделкой.
  Как водится, лучшие времена обернулись худшими. Не успела окончиться война
землян с сепаратистами, как флоты, состоящие из всепространственных боевых
кораблей и военных транспортов имели и Земля, и Лига, и даже небогатая
Уния.
  Туннельная бомба появилась много позднее. Как случается чрезвычайно редко,
но все-таки случается, индуцированная сингулярность впервые послужила
человеку для целей хотя и разрушительных, но все же не чересчур фатальных.
Не человек был тому причиной - технические трудности.
  Компактное устройство, не превышающее объемом обыкновенной тактической
боеголовки, отличалось от ходовой части всепространственного корабля одной
особенностью: оно индуцировало не Канал, а засасывающую сингулярную
воронку. Со входом, но без выхода. Путь в никуда, отчасти похожий на
черную дыру.
  Противопланетное оружие.
  Некоторые теоретики утверждали, что выход из воронки все-таки есть.
Где-нибудь в иной галактике или, что вероятнее, в ином пространстве.
Слабое утешение для жертв.
  Никто и никогда не применял туннельное оружие в битвах космических эскадр
- по той же причине, по какой мух уничтожают мухобойками, а не фугасами.
Никто еще не использовал бомбу по прямому назначению - иногда по
отсутствию подходящего случая, чаще из боязни аналогичного ответа.
  С десяток никчемных астероидов и одна холодная газовая планета послужили
полигонами для испытаний. Астероиды исчезли практически мгновенно;
всасываемую планету корежило несколько секунд. Не осталось ничего, даже
коллапсаров - воронки схлопывались спустя малое время, зависящее от
мощности боеголовки.
  Мирные соглашения между Землей, Лигой и Унией ограничивали базирование
туннельного оружия одной планетной системой с каждой стороны. Официально
туннельного оружия на Капле не существовало - фактически Поплавок имел на
борту один туннельный заряд. Разумеется, имел - глубоко под ватерлинией,
в нижнем трюме, под охраной особо отобранных оболванцев из внутренней
гвардии, не знающих, что они охраняют. Не самое рациональное место.
Шелленграм был уверен, что Адмиралиссимус, тогда еще находившийся в
относительно здравом уме, категорически не пожелал разместить боеголовку
поблизости от своих апартаментов. Будто не все равно.
  Один короткий миг Шелленграм, удивляясь сам себе, наслаждался реакцией
присутствующих. Они опешили. Так удар молотом по лбу останавливает
неудержимый, казалось бы, бег атакующего быка. И бык падает...
  Эти не упали. Несколько секунд оцепенения - и вот уже дергает щекой Мрыш,
наливается кровью лицо Риенци, криво ухмыляется Велич, бледнеет Монтегю, а
несчастный Хиппель пытается еще чуть-чуть уменьшится в объеме, хотя и без
того съежился до предела... Шумно дышит Лавров-Печерский.
  - - Вы... вы отдаете себе отчет?.. Вы уверены?
  - - В случае войны Капля может погибнуть, - подтвердил Шелленграм.
  - Чтэ? - рыкнул Адмиралиссимус, невольно разряжая обстановку, и
зашевелился в кресле. - Кто может? Почему без приказа? Будем наказывать,
понимаешь. Тэк нельзя. Во-от.
  Флаг-адмирал, сердито взглянув на Шелленграма, наклонился и что-то
зашептал в ухо его высокопревосходительства. Тот дважды качнул головой,
обмяк и снова прикрыл веки.
  - Я полагаю, господин... э-э... Шелленграм не откажется дать объяснения,
откуда у него такие сведения, - проскрипел Монтегю, ни к кому не
обращаясь. - Насколько я понимаю, разведка флота располагает м-м... прямо
противоположными данными. Или мы вас неверно поняли, Любомир?
  Велич уколол Шелленграма неприязненным взглядом.
  - Вы поняли правильно, Конрад. А вот я, кажется, чего-то не понимаю.
Откуда у отдела Перспективного Планирования могут быть сведения о
противнике? Может быть, ведущий эксперт соизволит высказаться?
  - Они нас не боятся, - заговорил Шелленграм. - Ни лигисты, ни униаты.
Они совершенно нас не боятся. Наш отдел вынужден собирать информацию о
северных соседях, просто для того, чтобы успешно выполнять свою работу, но
кое-какой дополнительный анализ данных, включая архивные, - моя личная
инициатива. Наглость северян просто не может иметь иного объяснения, кроме
наличия у них туннельного оружия. В зоне Лиги - бесспорно, в зоне Унии -
вероятно, у Независимых - крайне сомнительно. Подробный анализ действий
соседей позволяет предположить: зона Лиги получила туннельную бомбу
шесть-семь лет назад.
  Вице-адмирал Монтегю уронил челюсть.
  - - Иными словами, раньше нас?!
  - Не намного, но раньше. Я понимаю: стратегическая боеголовка испарит
любой из Поплавков за одну-две секунды - время явно недостаточное для
принятия решения о возмездии. Разумеется, можно подвести боеголовку к
терминалу в челноке или грузовой ракете, обманув систему распознавания, -
полагаю, это вполне решаемая, чисто техническая задача... Но кто даст мне
уверенность, что туннельные заряды северян размещены именно на Поплавках?
- С высоты своего роста Шелленграм обвел взглядом присутствующих. -
Позвольте закончить. Лично мне представляется мало-мальски перспективной
лишь одна стратегия войны: в союзе с Лигой и Унией поделить Независимую
зону. Такой союз возможен: тарифы Независимых надоели не только нам. Война
будет выиграна быстро и малой кровью, мы усилимся за счет приобретения
новой акватории и ее ресурсов...
  - - Лигисты и униаты тоже усилятся, - скрипнул Монтегю.
  - - Да, - подтвердил Шелленграм. - Это неизбежно.
  В наступившей тишине было слышно, как господин Адмиралиссимус тонко
свистит носом.
  - Это официальная позиция отдела Перспективного Планирования? -
осторожно осведомился флаг-адмирал.
  - Дэ, - неожиданно сказал Адмиралиссимус, не поднимая век. Флаг-адмирал
поморщился.
  - Нет, - возразил Шелленграм. - Я уже говорил: это мое мнение как
ведущего эксперта. Мое личное мнение. Только мое.
  Адмирал Лавров-Печерский с шумом выдохнул воздух. Ужас оборачивался
пшиком, и сидящие расслаблялись. На лицах появились улыбки. Вредное
насекомое само подставило себя под каблук, и теперь под черепными
коробками ворочались ленивые мысли: растоптать сразу или позволить еще
поползать?
  - Может быть, передать вашему отделу функции разведки? - съязвил Велич,
вызвав смешки. - По-моему, вы об этом мечтаете.
  - Не возьму, - холодно отпарировал Шелленграм. - Это не интересно. У
меня другая работа.
  - Так и занимайтесь ею, черт вас возьми, а не мутите воду! Противник
блефует, а тут выискался ясновидец: бомба, бомба...
  - - Расстреливать перестраховщиков, - буркнул Риенци.
  - В мое время умников топили, - охотно отозвался Лавров-Печерский. -
Поставят, бывало, на уступ...
  - Тише, тише, господа, - вмешался флаг-адмирал. - Попрошу обойтись без
резкостей. Мнение ведущего эксперта выслушано и принято к сведению.
Господин Шелленграм, вы удовлетворены? Вот и хорошо. Вас и господина
контр-адмирала мы больше не задерживаем, можете вернуться к своим
обязанностям. Итак, продолжим...
  - Не страшно было? - шепотом спросил Хиппель, когда, пройдя через три
приемные, они покинули апартаменты его высокопревосходительства. - Вы
меня иногда просто поражаете, Гундер...
  - Страшно, - улыбнувшись, ответил Шелленграм, потому что утирающийся
платочком Хиппель ждал такого ответа. - Очень.
  - С вами опасно рядом стоять, вот что я вам скажу. Для чего вы все время
высовываетесь, а? Чувство долга обязывает или голова не дорога? Ну чему
вы, собственно, улыбаетесь?
  - Проницательность не порок, а большое неудобство для окружающих.
Угадали: и то, и другое.
  - - А подите вы с вашим юмором, висельник! Что вы теперь намерены делать?
  От Хиппеля едко пахло потом. Небось сбросил килограмма два, подумал
Шелленграм. В ванну бы его, а мундир - в стирку...
  Он пожал плечами.
  - - Вернуться к своим обязанностям, что же еще. До встречи, Курт.
  Обратный путь Шелленграм проделал пешком по наружной поверхности Поплавка,
карабкаясь по трапам с уступа на уступ и с удовлетворением отмечая
отсутствие одышки. Всякому известно: если после года жизни на планете с
тяжестью менее половины земной хочешь избежать атрофии мышц - не сиди
сиднем. Ежедневные восхождения поддерживали форму лучше беговой дорожки, а
если не было вызова или срочных дел внизу, он карабкался вверх, с
удовольствием проходил сквозь запретные ярусы, пользуясь имплантированным
под кожу служебным пропуском, и нередко добирался до вершины уступчатого
конуса, где ноги скользили по влажному, почти всегда окунутому в облака
металлу и уже чувствовалось разрежение воздуха. Но сейчас он просто шел
домой.
  Некоторое время его мысли занимал Хиппель, маленький человек с развитым
нюхом, почуявший в дерзости эксперта некую силу и, вероятно, могучие тылы,
за которые не грех подержаться, и шарахнувшийся бы от него, как от
зачумленного, узнай он правду. Потом Хиппель пропал из головы.
  Сегодня скользкая слизь покрывала все: рифленую поверхность смотровых и
служебных уступов, ступени трапов, поручни. Вершина Поплавка скрывалась в
слоистом облаке, плоском и бесконечном, накрывшем, казалось, половину
Капли. Накрапывало. На высоте гулял сырой ветер, швырял в лицо дождевую
пыль. Слегка штормило - баллов в пять, не больше, и едва заметно
вибрировал металл под ударами волн. Милях в пяти к востоку, вполне
прилично различимый, беззвучно поднялся столб воды, чуть дальше - еще
один, и еще: выдерживая график, приводнялись беспилотные "утюги", те
самые, о которых сегодня шла речь. Водяная пыль сожрала звуки. Далеко
внизу от ватерлинии Поплавка отвалила флотилия буксиров. Обычная деловая
суета, обыденная рутина...
  А ведь скоро все будет иначе, подумал Шелленграм. Нет иных вариантов.
Зачем я полез искать на свою шею приключений, неужели только для того,
чтобы испортить им настроение? Убеждать их - бесполезно, драться с ними
на уничтожение - бессмысленно, ибо найдутся новые. Любомир Велич
торжественно подтвердит, что разведка не располагает сведениями о наличии
туннельной бомбы у северян и не предполагает того, чего не может быть в
принципе. И они успокоятся. Очень скоро Поплавок станет местом, из
которого всякий нормальный человек - не оболванец - будет рад поскорее
унести ноги, но до того... До того начнется виденное десятки раз:
перегруппировка сил, планирование и исполнение, всеобщее вранье, не
способное никого обмануть, попытка сжать в кулак дряблую пятерню, попытка
избавиться от балласта, в особенности от штатских - одних как можно
быстрее спровадить в метрополию под любым благовидным предлогом, других
приставить к делам более насущным, третьих - их мало - во избежание вони
не трогать вовсе - и, кстати, не худо бы приглядеться к этому эксперту,
Шелленграму - удивительно неприятный тип, господа, вдобавок много знающий
и не наш... Ваше мнение? Вы ведь дадите Величу санкцию взять строптивца
под особый контроль и при необходимости принять меры самостоятельно, не
правда ли? Я так и думал. А не дадите - Велич обойдется и без вашей
санкции...
  - - Зубы обломаете, - сказал он в вой ветра.
  Он засмеялся, с внезапной ясностью поняв, что побудило его швырнуть им в
лицо правду. Беспокойство о сотне-другой тысяч человеческих особей? Да, и
это тоже. Хотя, казалось бы, не тот предмет, чтобы обращать на него
специальное внимание. Но главное - он получил удовольствие, видя их
растерянность. Ради этого стоило постараться. И еще - он устал жить
спокойно.
  Рев сирены оборвал его смех. Шелленграм остановился посмотреть на океан.
Там, где вдали качались на волнах "утюги" и куда ушли буксиры, из-за
размытого горизонта вырастала гигантская волна. Оповещение о гидросейсме,
разумеется, пришло с опозданием... Гидросейсм - явление редкое и
малопонятное, в отличие от желтого прилива случающееся с равной
вероятностью и в тропиках, и здесь, в умеренных широтах. Слабый сейсм,
волна так себе... Поплавок ее и не заметит, "утюгам" тоже ничего не
сделается, а вот буксиры... Шелленграм видел, как их один за другим
поднимало на гребень волны. Кажется, обошлось... Нет, один опрокинулся.
Остальные идут на помощь... Может быть, успеют выхватить людей из воды
живыми... Все равно отсюда ничего не видно, узнаю из сводки...
  Волна оказалась все же большей, чем он предполагал, - Поплавок вздрогнул,
по металлу прошел долгий ноющий гул. Вякнул сигнал отбоя тревоги -
значит, гидросейсм был одиночным, родившим, как всегда, только одну
кольцевую волну. Иногда, очень редко, бывают серии сейсмов, еще менее
изученные, вздымающие вавилонские столпотворения валов. Как многие другие,
Шелленграм знал, что лет сто назад после серии рекордных по силе сейсмов
была отмечена волна километровой высоты.
  - Понять не можете, - пробормотал он, не в силах отвязаться от пустых
мыслей, - а туда же: делить приспичило...
  Полчаса восхождения по скользким трапам на палубу Дзета-144 насквозь
пропитали одежду влагой. Переменив волглый костюм на сухой, господин
Гундер Шелленграм спустился на три палубы ниже, в глухую, нефешенебельную
часть сектора Гамма и посетил одну из ничем не примечательных кают. Оттуда
он вышел, имея в ухе горошину с записью. Записанный разговор происходил
сегодня утром между Любомиром Величем и его ближайшим подручным,
подполковником Андерсом, целиком касался некоего лейтенанта Альвело из
четвертого патрульного отряда погранфлотилии и был настолько интересен,
что господин Шелленграм даже пропустил время ужина.
                                  Глава 4.
  Инженер-мнемотехник, качая головой, разглядывал кубометр, наполненный
белым туманом. Голографическое изображение не было неподвижным - туман
клубился, в нем возникали неожиданные потоки и завихрения, возникали и
размывались ажурные волокна, он поднимался вверх тонкими струями и,
накопившись, опускался вниз весомым пластом. Картина была удивительная,
завораживающая и, бесспорно, она была уникальной и многообещающей с точки
зрения практической психомнемографии, однако в душе инженера она не
вызывала ничего, кроме ощущения скверно выполненной работы. Или даже не
выполненной вовсе.
  Туман. Вместо сложнейшего трехмерного узора, стройного или путаного,
смотря по индивиду. Вместо привычной картины человеческого "я", вместо
инстинктов, мыслей и памяти - не столь уж большого массива данных, из
которого программа сортировки скоренько отберет интересуемое. Ничего,
кроме тумана.
  Инженер поморгал, отгоняя наваждение. Затем на несколько секунд крепко
зажмурился и осторожно разомкнул веки. Картина не изменилась.
  - - Прогони-ка еще разок тест, - велел он лаборанту.
  - - Нет проблем.
  Тест не подтвердил предположение о неисправности аппаратуры. Строго
говоря, тест был излишним: мнемоаппаратура высшего класса чувствительности
обладала изумительной надежностью, сама устраняя неполадки. Скорее
мнемооператор увидит галлюцинацию, чем техника покажет не то, что
разглядела в темном мозгу испытуемого. Притом, не может же одна и та же
галлюцинация мерещиться сразу двоим! Чудес не бывает.
  Щипать себя за ухо, чтобы проснуться, инженер не стал и тем самым поверил
в чудо.
  - Впервые вижу такую ментограмму, - проворчал он. - Кто он такой, этот
тип?
  Лаборант скосил глаза на монитор.
  - Некий Филипп-Мария... тут до черта имен... Альвело, лейтенант
погранфлотилии всего-навсего. Интересно, а чего это они к нему прицепились?
  - - Бесплатный совет хочешь? Поменьше спрашивай.
  Лаборант хмыкнул.
  - - Еще одна проба, а?
  - - Давай. Копнем поглубже, хуже не будет. Глянь, как там испытуемый.
  - Чего глядеть-то? - Лаборант, однако, взглянул. - Как положено: сидит,
скучает. Нормальный оболванец, служака. Не взглянешь на него, так можно
подумать, что он под наркотой. Вон, на ментограмме муть одна...
  - Не бывает такой наркоты, - буркнул инженер, запуская повторное
считывание. - Пора знать.
  - - Мнемоблок?
  - Без всяких следов подсадки? И чтобы наша аппаратура его не сломала?
Думай, что говоришь. Если это просто новый тип мнемоблока, то я
Адмиралиссимус. Тут что-то другое...
  Когда кубометр тумана исчез и спустя секунду сменился другим, в точности
таким же, инженер непристойно выругался.
  - С такой ментограммой ему не пилотом служить - валяться в клинике,
пузыри пускать и под себя делать. У новорожденного в башке больше
информации. Ох, не зря им заинтересовались... прелюбопытный сукин сын.
Чую, возьмут с нас особую подписку о неразглашении... Э! Стоп! Ты его не
узнаешь?
  - - Как не узнать, знакомое рыло.
  - То-то и гляжу, что знакомое. Не может быть, чтобы мы в прошлый раз с
ним напортачили... А ну-ка еще раз, по форме "макси", и отпустим его.
  - - На форму "макси" нет санкции, - унылым голосом напомнил лаборант.
  - Обойдется. Когда еще такого уникума увидишь... Лень работать - отойди!
Моя ответственность.
  Считывание ментограммы занимает секунды - обработка, да еще по форме
"макси", по идее позволяющая выуживать из мозга все, что человек
когда-либо видел, слышал или думал, идет значительно медленнее.
  Несколько минут инженер смотрел в вожделенный кубометр мутного воздуха,
нетерпеливо барабаня пальцами по крышке стола. Затем неожиданно и громко
икнул.
  Сгустившись из тумана, на него смотрело объемное изображение
контр-адмирала Джильды Риенци в самом похабном виде.
  Лаборант перестал слоняться из угла в угол и радостно взгоготнул. Инженер
поставил рукой на место отпавшую челюсть.
  - - И это... все?
  Вопрос был риторический, и лаборант пожал плечами, давая понять: он не
соломинка, чтобы за нее хвататься, его дело сторона.
  - - Кхм. Все. До дна. Глубже, пожалуй, только коленный рефлекс.
  - Сотрем и попробуем снова, а? - На этот раз голос инженера прозвучал
неуверенно. Ощущать свою беспомощность - занятие не из приятных.
  - - Испытуемый уже ушел. Вернуть? - Лаборант скорчил гримасу.
  - Нельзя: инструкция... А и ладно!.. - Инженер решительно хлопнул
ладонью по столу. - Что есть, то и покажем, при чем тут мы? Представляю
себе их лица... - Он поморщился и вдруг открыто ухмыльнулся. - А
главное, этому типчику, Альвело, даже диффамацию невозможно пришить,
потому что никому не известно, как он это делает и делает ли вообще...
Черт побери, ну и денек!..
  * * *
  В спальной каюте контр-адмирала Джильды Риенци было душно. Горел ночник,
освещая импортированные из метрополии мебельные излишества: полочки,
тумбочки, гигантский резной шкаф настоящего мамонтова дерева, антикварный
туалетный столик с инкрустациями... И, разумеется, кровать - обширнейшее
мягкое лежбище, предназначенное минимум для пятерых, что иногда и бывало.
  - Ну иди ко мне, поросенок, - хрипловатым шепотом позвала Джильда. - Ну
иди же...
  За последние три часа Филипп слышал эту фразу в шестой, кажется, раз. Он
не был уверен. Может, и в седьмой. Да и кому нужно вести счет? Все равно
Джильда не отпустит, пока не вычерпает до дна, и завтрашняя судьба жертвы
- ходить раскорякой, а то и лежать пластом, держась за гениталии и
проклиная шепотом день, когда появился на свет. Изголодавшийся по женщине
глубинник, вернувшийся с патрулирования, - самый лакомый кусочек.
  Филипп на четвереньках переполз кровать. Задранные вверх белые ноги
Джильды вздрагивали от нетерпения.
  - - Ну где ты... Хороша я, а?
  - Нет слов, - соврал Филипп. Слова-то у него как раз вертелись на языке,
за год службы их накопилось в голове достаточно, а вот чего не было, так
это уверенности, что госпожа контр-адмирал воспримет их как комплимент.
Скорее наоборот. Хотя формально - все при ней, не придерешься, а что
опротивело тебе спать с ненасытной властной шлюхой - кого интересует?
Изволь соответствовать, если желаешь нормальной службы, а не охоты за
полудохлыми торпедами в Гольфстриме или постыдного прозябанья в ремонтных
доках. Не зря половина четвертого отряда коротает время между патрульными
рейдами на дальних базах и без приказа на Поплавок носа не кажет.
  Он зарычал, набрасываясь на женщину и зная, что Джильде это понравится.
Получилось почти как надо. Кувыркаясь в объятиях контр-адмирала, он
подумал о том, что не сегодня-завтра на Каплю должна прибыть новая партия
свежеиспеченных глубинников. Скорее бы уже... Потом он оказался снизу и
дышал ртом, чтобы не чувствовать пропитавших кровать запахов, а Джильда,
разгоряченная и тоже шумно дышащая, упражнялась в верховой езде, напоминая
вертикальную палочку в знаке перпендикуляра. Потом она упала на него,
скользя округлым потным животом по его животу, и думать о чем-либо, кроме
"когда же, наконец, это кончится?" стало невозможно. К счастью, кончилось
достаточно быстро. Джильда отвалилась и, слегка отдышавшись, хрипло
приказала:
  - - Отдыхай...
  Одеяло сбилось в ноги и скрутилось в жгут. И то хорошо, что Джильда на
этот счет строга - заставляет трахать себя в постели, не где попало.
Флаг-офицер Людмила Прокопович, исполняя роль "пробовательницы" новичков,
куда как менее разборчива - в походе не брезгует и торпедным аппаратом,
коли нет свободной каюты...
  Филипп знал, что Джильда не насытилась. Еще никто и никогда не видел ее
насытившейся, чего не скажешь о подчиненных ей по службе глубинниках.
Однажды Павло Христюк, всем известный умник, страдающий словесным
недержанием, под общий гогот офицерского собрания сострил, что Джильда
Риенци никогда не получит в командование флот, ибо неминуемо доведет
личный состав до полной утраты боеспособности. Спустя месяц -
контр-адмирал Риенци не любила спешить - умник загремел в штрафники по
самому пустяковому поводу. И не вернулся из Гольфстрима. Не всякая шутка
хороша для Джильды.
  "Может, прав Петр, что брезгует? - подумал Филипп. - Первый в его жизни
поступок, хотя и половинчатый: по трюмным-то девкам он бегает. Но Анну
свою не забыл, скучает отчаянно, все еще верит в правило: через год
безупречной службы можно ходатайствовать о том, чтобы выписать на Каплю
жену, через три года родить детей, через пять лет - завести домашнее
животное не крупнее кошки. Осталось ждать совсем немного, а рапорт с
ходатайством у него давно готов..."
  Наивный, трогательный дурачок... Сам выбрал ремонтные доки - позорище для
глубинника... Заодно он мечтает перевестись из погранфлотилии на полярную
базу. Кто из глубинников об этом не мечтает после полугода службы? А кто
говорит, что не мечтает, тот врет. Зимой полярные льды тают, а вот летом
на полюсе праздник: целых полгода - местных полгода, не земных! - можно
не плавать, а просто ходить пешком. По тверди, пусть ледяной. Хоть за
горизонт. Никто из землян и не поверит, что высшее счастье человека -
никогда не видеть этой воды, этой жидкой, как медуза, противоестественно
огромной Капли...
  Жаль, что граница не проходит по меридиану и пограничникам во льдах делать
нечего.
  - - Отдохнул? - осведомилась Джильда. - Пять минут лежишь.
  - - Нет еще.
  - Ах ты, поросеночек! Устал, бедненький? Неужто твой корешок
совсем-совсем выдохся? А если я ему помогу?
  - - Бесполезно.
  - - Что так?
  - Кажется, иссяк, - вздохнул Филипп, стараясь изобразить сожаление. - А
откуда что возьмется? Сперва дрейф на голодном пайке, потом этот арест на
"Баклане"... Не способствует. Кстати, интересно знать: почему меня
подобрали только на девятый день?
  - - Дурачок, нашел о чем спрашивать... Ведь вернулся ко мне? Ведь жив?
  - - Жив-то жив, а только свинство это.
  - - Свинство не обращать на меня внимания. Ну иди сюда...
  Филипп вздохнул.
  - - Еще пять минут, ладно?
  - Лейтенант Альвело, подите вон. - Сладострастная улыбка еще не сошла с
лица Джильды, а голос уже стал по-деловому сух. Прикрыть свое роскошное
тело она, впрочем, и не подумала, как делала всегда - новички шалели от
контраста. - Одевайтесь. Приказываю идти отдыхать. По пути найдите
мичмана Харитонова и срочно вызовите сюда. Ясно?
  - Так точно, - сказал Филипп, прыгая на одной ноге и яростно пытаясь
пропихнуть в брючину вторую. Его словно ветром сдуло с постели, и он не
скрывал радости, зная, что Джильде в общем-то наплевать. - Из-под воды
достану.
  Он действительно нашел указанного мичмана и имел сомнительное удовольствие
полюбоваться его вмиг вытянувшейся физиономией. Затем доковылял до своей
койки в офицерском общежитии. Хотелось разыскать Петра, но на это не
осталось сил. И главное, он ничего не узнал! Опять ничего. Его подставили
- это ясно, но кто? Зачем? А ведь в надежде получить ответ он шел на
вызов Джильды почти с охотой, чуть ли не в припрыжку бежал, идиот! Он
забылся - а контр-адмирал Риенци не забывается и в койке...
  Пока было ясно только одно: внешне Джильда не придает большого значения
инциденту: рядовое происшествие, сколько их было, сколько еще будет...
  Так ли уж она безразлична на самом деле? Ее капсула, ее подчиненный, а за
здорово живешь терять людей в мирное время - дурной тон. А может, у
лейтенанта Альвело просто-напросто чересчур шустрое воображение?
  Черта с два, подумал он.
  За переборкой шумели - наверно, небольшая компания умудренных жизнью
старослужащих, дойдя до нужного градуса в баре и разумно решив не мозолить
глаза полицейскому патрулю, добирала кондицию в жилом отсеке, под треск
разрываемых на груди фуфаек перечисляя свои заслуги, считаясь рейдами и
ранами и сетуя на несправедливость судьбы. Драки пока не было.
  Филипп, морщась, перевернулся на другой бок. Жив - и хорошо, верно
сказано. И тут надо очень крепко подумать, прежде чем начинать
трепыхаться, - опасно лезть в игры тех, кто сильнее тебя. Если быть
уверенным, что бросили подыхать в первый и последний раз, еще можно
простить, можно успокоиться... Да и безопаснее. Но кто даст такую
уверенность?
  "Узнаю, - сказал он себе. - Расшибусь, а узнаю, кто это сделал и почему.
И кто приказал. А тогда - помогай им бог".
  * * *
  Только это я решил, что прощать не стану, как голова моя холодной
сделалась и озноб прошел. Ну, я это дело по себе хорошо знаю: покуда
колеблешься - мучаешься, а как решил - неважно что, но твердо - сразу
гора с плеч и глупые мысли побоку. Тут как в капсуле: думать надо,
правильным рефлексам не мешать еще больше надо, а задумываться вредно.
Тех, кто шибко задумывался, давно в Вихревом поясе дочиста разъело, мир их
раствору.
  Разложил я в голове вопросы по полочкам - вспухли мозги, сил нет. Старые
вопросы без ответа - а тут здрасьте, новые лезут. Ворочаюсь, заснуть не
могу.
  Во-первых, кроме этого глиста Андерса, меня до сих пор никто толком не
выслушал, даже Джильда, а я-то думал - минуты свободной не будет, только
успевай давать объяснения да расписывай патрулирование по минутам. Ну,
это, может, мне еще предстоит, не сегодня, так завтра. А зачем меня в
таком случае везли сюда сломя голову? Это во-вторых. Ради того, чтобы
Джильда меня трахнула?
  Допустим, ради ментоскопирования. Может, потому и не вызвали до сих пор
пред ясны очи. Это в-третьих. И то сказать, ментоскопирование вышло
какое-то странное: минут двадцать в кресле мурыжили. Чего ради? Я в Центре
на Сумбаве был знаком с одним мозгокопом, так он мне говорил, что для
снятия ментограммы любой глубины нужны секунды, будь ты хоть гений, хоть
последний кретин - аппаратуре без разницы. И еще тот долговязый шпак,
мимо которого я прошел на посадочной палубе, как-то странно на меня
посмотрел, вроде бы и неспроста... И вроде бы я его видел раньше пару раз.
Он-то кто?
  Петра я нашел на следующий день. В ремонтных доках Поплавка вахтовая
карусель: сутки маешься - сутки твои, а иной раз и двое суток отдыха
перепадут. Петр уставший, только-только вахту сдал, под душем отмылся,
осталось стопку-другую на грудь принять или, может, еще девку поискать,
какую почище, а потом выгнать стерву и баиньки. Я тоже не лучше: полночи
кувыркания с Джильдой сказываются, и кошмары замучили, почти не спал.
Снилось мне, будто Поплавок наш - не конус на полусфере, а вовсе куб,
вдобавок куда меньших размеров, и в том кубе такая резня идет, что волосы
дыбом. Потом кошмар пошел по нарастающей, да так, что я даже досматривать
не захотел, проснулся в такой тоске, что хоть вой по-собачьи. На луну бы
завыл - да нет луны у Капли. Поспишь с такими снами.
  Петр и живет тут, возле доков, седьмая палуба ниже ватерлинии. Меня увидел
- - обрадовался.
  - - Живой? Тут говорили: пропал ты.
  - Не надейся, - смеюсь. - Кто бы тебя поил? - И достаю из-под кителя
ее, родимую, контрабандную, втридорога купленную. По земным меркам, то еще
пойло, конечно. Однако никто пока не умер.
  Петр с готовностью достает вторую. Ну, раз такое дело, в бар идти незачем.
  - - Ну, за твое возвращение, - говорит. - Повезло тебе. Удачных всплытий!
  Я чуть было и ему того же не пожелал. А какие у ремонтника всплытия? Какие
погружения? Обидится ведь, а это не по мне. Кто Петра обидит, того я сам
обижу, не откладывая.
  Уговорили мы одну бутылку, вторую уговариваем. Петр любимым делом занят:
жалуется на жизнь, и глаза тоскливые, как у нищего. Про последнюю свою
девку изложил в подробностях: "Холодно в том трюме, как в леднике, сто лет
не чищено, отовсюду капает, сталактиты наросли, женщина подо мной ледяная,
пуп на пуп не попадает" и "колготки я ей сгоряча пробил, а трусов там и не
было" - а дальше, понятное дело, про свою Анну и про то, какой он подлец
и какое мерзкое насекомое. Чем дольше он служит на Капле, тем охотнее
впадает в меланхолию. Тошно слушать.
  Раньше-то я его иногда расшевеливал. Ради такого дела не грех и
поскандалить, и драчку организовать, если уверен, что тебя не сильно
побьют. В крайнем случае просто рассказать байку посвежее. Но сейчас я не
стал ему вкручивать про секс в гидрокостюме, а сразу перебил вопросом:
  - - Есть у нас в штабе капитан-лейтенант Андерс?
  - В штабе четвертого отряда? - переспрашивает Петр, задумывается и
моргает. - Точно, нет. А что?
  - - В оперотделе штаба погранфлотилии, - уточняю.
  - А я почем знаю? Тебе это очень надо? - Я кивнул. - Тогда посиди тут,
я спрошу.
  Минуты через две он вернулся. Я и не удивился: Поплавок не вселенная, тут
каждый человек на виду и всегда найдется кто-то, кто знает.
  - - Нет такого в штабе, - говорит. - И не было никогда. А тебе зачем?
  - - Низачем. Ты у кого спрашивал?
  - - У Юкконена.
  Ну да, думаю, верно, у кого же еще. Юкконен - бывший адъютант, и связи у
него, наверно, остались. Информированный парень, полезный, хотя и нагловат.
  - - А где он сейчас?
  - Да тут, рядом. С механиками собачится - блок цереброуправления,
говорит, полетел. Да что тебе вообще нужно?
  - Будь другом, - говорю, - сходи к нему еще раз и спроси, не знает ли
он, откуда этот Андерс - такой блеклый весь, невзрачный, сонный как
будто... - и все приметы Глиста перечислил, какие вспомнил.
  Петр меня хорошо понимает - спорить не стал, пожал плечиком, пошел
вдругорядь. Вернулся серый, лицо не на месте - я даже испугался.
  - - Ты что, влип во что-то? - спрашивает шепотом.
  - - Нет, а что?
  - А то, что твой Андерс никакой не капитан-лейтенант, а подполковник
контрразведки. Для чего он тебе?
  - - Не он мне, а я ему. Он-то меня на Поплавок и доставил.
  - Ничего себе, - комментирует Петр. - Слушай, ты правда ни во что не
влип?
  - - Клянусь, - говорю. - А если что, тебя за собой не потяну, будь спок.
  Он махнул рукой: мол, "за кого ты меня принимаешь" да "пропадать, так с
музыкой", но я-то вижу: обрадовался мой приятель. Ничего удивительного, я
бы тоже обрадовался на его месте.
  Молчу, пью, думаю. Интересные дела получаются. Я патрулировал участок
границы, меня бомбили. Бывает. Может, чужак и бомбил, если в его шахтах не
тактические ракеты, а кассеты с глубинными "гостинцами". Правда, чтобы
устроить такой "ящик", в какой я попал, он по идее должен был опустошить
шахты до последней. Я бы на его месте не рискнул так оголяться. Ну ладно.
Девять дней я ждал помощи и не дождался, пока чужак не наткнулся на меня
при отходе к своим после успешной диверсии. Случайно он наткнулся на меня
или ему оставили единственный коридор? Если это так, то становится
понятно, почему на "Черном Баклане" меня сразу взяли под арест, ничего не
объяснив и не выслушав объяснений: растерялись, ждали инструкций... Они
ожидали найти пустую капсулу, никак не меня, потому что с вероятностью
процентов девяносто я должен был угодить в плен, а с вероятностью
процентов десять - верноподданно застрелиться. Выходит, меня использовали
сознательно и хладнокровно, как мелкую одноразовую детальку: попользовался
- и выбрасывай... Не предусмотрели они только одного: что чужак окажется
человеком и слегка поплюет на долг ради уважения чужой чести и простого
человеческого сочувствия...
  Этого им не понять, конечно. Я и сам с трудом это понимаю, но все-таки
получше, чем они, все-таки я глубинник, а не тыловой стратег. Зато очень
даже понятно, отчего мною вдруг заинтересовалась контрразведка.
  Приятного мало, конечно. Но тут меня еще одна идея осенила.
  - Слушай, а еще разок не сходишь? Надо узнать про одного шпака... - и
знай себе сыплю приметами того долговязого, что на меня вчера зенки пялил.
Скорее всего пустышка, конечно. Мало ли отчего шпаки на людей таращатся?
  Петр только пальцем у виска покрутил - однако пошел. Друг настоящий,
верный, а я ему жизнь усложняю. Вернулся в недоумении. Юкконен,
оказывается, долго не мог понять, о ком идет речь, а потом вспомнил:
какой-то Шелленграм из отдела Перспективного Планирования, больше он
ничего не знает, и не сделал бы Петр одолжение пойти в задницу со своими
вопросами? Петр и пошел.
  Ну ладно, думаю, планирование все-таки лучше, чем контрразведка. Во всех
смыслах лучше. Если только я не трепыхаюсь попусту насчет этого
Шелленграма, что скорее всего.
  - За твое здоровье, - поднимает стопку Петр. - За твою удачу. Пусть о
тебе забудут.
  - Изыди, злоречивец, - говорю ему. - Я пятнадцать лет в лейтенантах
ходить не собираюсь. Пер ангуста ад аугуста, как говорили эти латиняне, то
есть если в теснинах не накроет обвалом, к вершинам как-нибудь выберусь...
  Тут он как-то странно на меня посмотрел, а я и сам удивился. Этакой фразы,
да еще с латынью, я от себя никак не ожидал. Притом спьяну.
  Так я Петру ничего толком не рассказал - допили мы остатки, он уже и не
очень слушал. Баиньки ему пора.
  Поплавок ниже ватерлинии то еще место: темновато, сыровато, планировка
идиотская. Не радиальная, как на "положительных" палубах, и не
коридорно-ячеистая, а какая-то анфиладно-закуточная, что ли. Анфилады и
закутки. До черта труб над головою, в трубах журчит и булькает, насосы
опреснителей гудят. Широченные каналы ходовых водометов - хордами - от
борта к борту. Основной и вспомогательные реакторы, маршевые двигатели,
верфи, доки, шлюзы, распределители подпитки системы регенерации - повсюду
запретные зоны, лучевые барьеры и охрана. Целые палубы - ремонтные
мастерские и кое-какое сборочное производство. Резервная энергосистема,
использующая разницу температур подводной и надводной части обшивки...
Возле самого дна - непременная тысяча-другая тонн льялых вод. Добавить
сюда же балластные цистерны и всю хитроумную гидравлику тройного
демпфирующего борта - казалось бы, для людей места нет и быть не может.
Ан нет, по документам, ниже ватерлинии живет без малого две тысячи
человек, а по слухам - от трех до пяти тысяч. Все-таки Поплавок
ненормально велик.
  Три тысячи неучтенных людей - это вряд ли. Не прокормятся. Но лишняя
тысяча в трюме вполне может жить.
  Лишние...
  Непонятны они для меня, вот что. И всегда были непонятны и неприятны.
Шваль болотная. Уволенные со службы, не ждущие в метрополии кисельных
берегов, спившиеся контрактники, на кого махнули рукой, неудачливые
аборигены Капли, космические "зайцы" - обычно шлюхи последнего разбора,
всякий разный сброд...
  Вместо трюмных крыс - люди.
  В любом земном порту вычистить сколь угодно крупное судно от посторонних
- не столь простая, но в принципе решаемая задача. На Капле все иначе.
Старожилы уверяют, что последний полицейский рейд имел место лет пять
назад. Тогда не обошлось без стрельбы, однако какое-то количество лишних
было отправлено в метрополию спецрейсом; после этого, говорят, Земля
отказалась принимать наших люмпенов - своих, мол, хватает. На нижних
палубах есть и притоны, и девочки, и даже травка сюда как-то проникает.
Знай ходы, плати и пользуйся, коли свербит.
  Обобрать, впрочем, тоже могут. Могут и забить сгоряча, если сдуру явился
без денег или еды на мену. Офицера - поостерегутся, пожалуй, а нижнего
чина или штатского запросто. Те сюда и не ходят.
  Очнулся я, когда меня чувствительно щипнули за зад. Так и есть - женщина.
То есть бывшая женщина, а теперь непонятно что. Это ж надо такое
сочетание: толстая, рыжая и с бородавкой на носу. Большое спасибо, не
нуждаюсь!.. На вид, пожалуй, лет с полсотни, с лица штукатурка сыплется, и
запашок от нее - затхлый - на кабельтов. На такую лахудру и Петр не
клюнет, а я и подавно, мне упражнений с контр-адмиралом на неделю хватит.
  И вообще: кой черт меня сюда занес? Да еще без оружия.
  Только я об этом подумал, как вдруг будто щелкнуло что-то в моей тыкве.
Щелкнуло - и повело, и я уже не я, а моя четвертинка, вдобавок самая
безвольная. Не хочу, а иду - женщина пятится, отступает, манит меня за
собой, и меня словно некая посторонняя сила тащит за нею, как рыбу тралом.
Ноги ватные, весь вспотел, в мыслях - тихая паника, о лишнем движении и
подумать противно. Соображаю вяло. Гипноз? Похоже на то. А я-то считал
себя не слишком гипнабельным... Да и кто когда-нибудь слышал о грязных
проститутках, заманивающих клиентов гипнозом?
  Только не я. Не бывает этого. Даже у нас на Поплавке.
  Может, это еще и не гипноз вовсе.
  Анфилада незнакомая. Нет, это не минус седьмая палуба, где живет Петр, это
гораздо глубже... Зачем я здесь? Как оказался? Выходит, шел - и не видел
куда?!
  Полный бред.
  Хочу крикнуть - и не могу. Что вам от меня надо? Кто вы?
  Как я в нише оказался, того не помню. Самая обыкновенная ниша, каких
полным-полно на технических палубах, и установлен в ней, судя по черепу на
пыльной дверце, обыкновенный распределительный щит на пару киловольт.
Женщина ушла куда-то. То есть, скорее всего она у меня за спиной и мною
командует, но обернуться - выше моих сил. Нет... Не могу.
  Как муха, влипшая в клей.
  Оружия при мне нет, наличных денег мало. Положим, им это не известно...
Что еще может интересовать во мне трюмных потрошителей? Офицерская форма?
  Возможно.
  Еще один вариант: это не трюмные крысы, а контрразведка.
  С того не легче.
  Убить меня собираются? Или поступить изящнее - принудить гипнозом к
самоубийству?
  Ни то, ни другое. Стою столбом, как в кошмарном сне, когда надо бежать, а
ноги не желают слушаться. И тут словно теплая ладонь вошла в меня, череп
ей не помеха, - вошла и погладила мозг... Тихая жуть, мурашки по коже.
Быстро-быстро пронеслись перед глазами картинки моей жизни, от Андского
толчка до Капли, и почему-то особенно подробно - встреча с чужаком с
А-233. Говорят, перед смертью такое бывает. Того и жди: потянутся мои
руки, мне не принадлежа, сорвут пломбу, наберут неведомый мне код, и,
когда отъедет в сторону дверца с "веселым Роджером", нащупают контакты...
  Отпустило разом. Ушла ладонь из мозга, да так ушла - снова стая мурашек
по всей коже, взмок от залысин до пяток, по спине ручьи бегут... Обернулся
- нет женщины, словно и не было, вообще ничего подозрительного нет,
только какой-то техник, проходя мимо ниши, хмыкнул и прибавил ходу на
всякий случай.
  Да что же это делается со мной, а? Померещилось мне? Припадочный я, что ли?
  Чего мне стоило ровным шагом - не бегом - дойти до лифта, о том умолчу.
Пока поднимался к себе на Бета-38, специально к внешнему периметру,
немного успокоился, а как вышел на уступ над океаном и вдохнул морось,
сообразил, что ничего необычайного со мною и не было. Легкое отравление,
вот и галлюцинация. Кто может знать, что было намешано в той водке,
которую я покупал как контрабандную? В трюме тоже водку гонят, а из чего
- - лучше не знать, фильтруй через адсорбент да пей.
  Матюкнулся я по-русски - и впрямь полегчало. Полезное средство для
успокоения души. Гляжу на океан, покашливаю. В обычные дни челноки и
ракетные грузовозы окутывают Поплавок таким смогом, что дышать без фильтра
невозможно, но сегодня чисто и ветрено. Изрядно штормит. Недостаток
кислорода в воздухе, понятно, ощущается: семнадцать процентов - не
двадцать один. Пойло все еще дает о себе знать. Тут прямо над ухом -
гундосо, сквозь дыхательный фильтр:
  - - Это вы Филипп Альвело?
  Смотрю: какой-то мичманишка. Незнакомый. Не из нашего отряда, точно. И не
из пополнения. Выправка не флотская, морда начальственная.
  Знаем мы таких, думаю. Проходили.
  - - Лейтенант Альвело - я, - говорю. - А в чем дело? Вы кто?
  Честь он все же отдал - будто муху отгонял от козырька.
  - - Младший военфельдшер Стамеску, медицинская служба погранфлотилии.
  Я чуть не заржал истерическим смехом - законная была бы реакция после
жуткой галлюцинации, но демонстрировать ее медицине - еще медицине ли? -
я не собирался. По-русски его фамилия в самом деле звучала занятно. Я этот
язык немного выучил за два года в Корсакове, не как испанский, конечно, но
тем не менее... А думаю все равно на интерсанскрите.
  На петлицах у мичманишки - стандартная змеюка с разверстой пастью над
вазочкой из-под мороженого и римская "тройка". Все правильно. У каждого из
двух флотов, у погранфлотилии и у авиации своя медицинская епархия. Так
почему-то удобнее. Их объединяют лишь на время какой-нибудь особенно
крупной неприятности, вроде войны.
  - - Вас трудно найти, лейтенант... Э! Да вы никак пьяны?
  - Есть немного, - сознаюсь. - Имею право: я в увольнении до двадцати
ноль ноль. Еще вопросы будут?
  Поморщился он слегка, однако спорить не стал.
  - Нет. Так даже лучше, пожалуй. Мне поручено пригласить вас для
собеседования.
  Надменный, но корректен... Это правильно. Не люблю, когда мне хамят. Если
бы он вместо "пригласить" брякнул "доставить" или, еще того хуже,
"препроводить" - не убежден, что я не врезал бы ему кулаком по фильтру. В
рамках восстановительной терапии, так сказать. Надо думать, отделался бы
порицанием на офицерском суде, а если этот типчик действительно из
контрразведки, и того легче: инцидент замяли бы.
  Пьяные мысли - бойкие...
  А почему это, интересно, им лучше, что я пьян?
  Ладно, там узнаем.
  - - Куда еще?
  - - Это недалеко.
  * * *
  Врач сидел на краю стола и легкомысленно болтал ногой, дружелюбно
посматривая на Филиппа. Он вызывал невольную симпатию и за час разговора
не надоел нисколько. Просто-напросто свой в доску парень, хотя и медик,
вдобавок психолог-мозгокоп. Две чашки вкуснейшего дымящегося кофе стояли
между ним и Филиппом, дразня обоняние. Настоящий привозной кофе, не
дешевая местная синтетика.
  Филипп взял свою чашку, отхлебнул, обжигаясь. Пауза оказалась слишком
мала, чтобы привести в порядок растрепанные мысли.
  На этой палубе он еще не бывал ни разу. Ничего: чисто, уютно, не шумно.
Симпатяга-врач и не подумал скрывать, что он является штатным психологом
контрразведки. "Дружище, поверьте моему слову и моему опыту, здесь желают
вам только добра. Лично я убежден, что вы в полном порядке, и давайте-ка
поскорее закончим, у меня есть тысяча более серьезных дел. Не возражаете?"
  Филипп, естественно, не возражал. Начали с обычного медосмотра (пожилой
незнакомый врач, бравший анализы, учуяв дыхание пациента, брезгливо
отворотил нос) и повторного ментоскопирования на иной аппаратуре,
посетовав на случайный сбой во время вчерашнего сеанса, продолжили
задушевным разговором: о службе Филиппа, об учебе, о выборе вакансий, о
детских сиротских годах, просто ни о чем...
  Почему-то врача особенно интересовали детские годы. Филипп сам не заметил,
как разговорился, а когда заметил, махнул рукой. Отчего бы нет?
Криминала-то в прошлом никакого. Вдобавок нельзя отрицать: приятный,
располагающий к себе собеседник, сочувственно слушает, удачно шутит.
Посмеиваясь, рассказал Филиппу два анекдота про Адмиралиссимуса - старых,
но смешных...
  Чуточку ОБВОЛАКИВАЮЩЕЕ дружелюбие.
  Хмель давно улетучился из головы, но перед глазами плыла какая-то муть -
легкий муар, - и сквозь него на лице врача не вычленялись индивидуальные
черты: рот, нос, глаза... Просто блин, а не лицо, отметил Филипп, внезапно
ощутив легкий укол неприязни. Большой дружелюбный блин.
  Муть порвалась на клочки. Да что же это я, в панике подумал Филипп. Забыл,
с кем имею дело? Расслабился, поверил... Наивный идиот! Разговор,
разумеется, записывается и будет тщательно проанализирован. Может быть, за
нами, за мной наблюдают прямо сейчас. Наблюдают... и делают выводы.
  Не расслабляться. Быть осторожным, хитрым змеем. Не дать им понять, что я
знаю: они меня подставили. Пожертвовали, как ненужной вещью. Выбросили...
  Филипп напрягся. И врач, должно быть, это заметил, потому что продолжил
совсем в другом тоне:
  - Значит, вы утверждаете, что в выборе вакансий по отношению к вам была
допущена несправедливость?
  Филипп сглотнул.
  - Мне так кажется. Хотя начальству виднее, конечно. Возможно, я себя
переоценивал.
  - Вряд ли. Отзывы о вас самые лестные, можете мне поверить. Обустройство
"сынков" - да, это вечная земная проблема... к счастью, нам на Капле до
этого еще жить и жить. Лично я действительно думаю, что вас несправедливо
обошли, но теперь уж ничего не поделаешь: вернуть вас в метрополию не в
моей власти. - Врач улыбнулся и подмигнул заговорщицки: - Я бы и сам не
прочь вернуться. Знаете ли, этак походить у воды по песочку, и чтобы океан
знал свое место... По правде сказать, не одному мне до смерти надоело
болтаться в этой жестянке посреди воды. Это проблема. Вы, глубинники, еще
счастливцы: неделями, а то и месяцами пропадаете вне Поплавка, а счастья
своего не цените.
  - Там то же самое, - возразил Филипп. - Океан - везде океан. А
пропадаем - это вы верно сказали. В одном только нашем отряде за год
пятеро пропавших, из них трое без вести.
  Врач покашлял.
  - - Вы же понимаете: я совсем не то имел в виду.
  - Это я понимаю, - атаковал Филипп. - Я не понимаю, почему вы не
приступаете к сути. Спрашивайте - отвечу. Что вам еще нужно? Я был в
патрулировании. Меня взяли в "ящик". Два десятка бомб, не меньше. Я думал,
каюк. Был без сознания, потом дрейфовал. Потом чужак не взял меня в плен.
Почему - не знаю. Если вы спросите меня, какого цвета были у него глаза,
я вам тоже не отвечу.
  - Зачем мне спрашивать? - удивился врач. - Все, что от вас нужно моему
и вашему начальству, имеется в вашей ментограмме. Не волнуйтесь, на этот
раз обошлось без сбоев в аппаратуре, сняли без проблем. В мою задачу
входит лишь психологический контроль, а вовсе не анализ ваших действий...
да я, признаться ни бельмеса не смыслю в морских делах. Остальное извлекут
из вашей ментограммы. Я же всего-навсего должен убедиться, что ваша
психика не подверглась серьезным деформациям.
  - - Ну и как? Убедились?
  - В общем да. Ну вот разве что для очистки совести... Нет, ассоциативную
подсадку оставим в покое, это дело долгое, а побалуемся-ка мы с вами
свободными ассоциациями. Знаете, что это такое?
  Филипп кивнул.
  - - Итак, начнем. Капсула.
  - Атака - давление - теснота - ящик - пыль - прочность - уберечься
- - разлом - кондиция - погружение...
  - - Очень хорошо. Океан.
  - Индийский - глубина - морская соль - грунтовые воды - минералы -
ионообменники - руда - слитки - Юкон - транспорт - корабли -
шлюзование - Порт-Бью... э-э...
  - - Продолжайте, пожалуйста.
  - Портовые склады - Новый Ньюпорт - острова - течения - круговорот -
всплытие - буря - Луна - лунный камень...
  - - Почему Луна?
  - - Лунные приливы. И отливы.
  - - Замечательно. Теперь: стратегия.
  - Адмиралтейство - война - космофлот - авиация - поддержка - ресурсы
- - успех - политика...
  - - Достаточно. Вы не устали?
  - - Немного.
  - Ну что ж, пожалуй, хватит. - Врач слез со стола и, разминая одной
рукой отсиженную ногу, другую руку протянул для пожатия поднявшемуся со
стула Филиппу. Рука была сухая и крепкая. - Благодарю вас за
сотрудничество, мне было приятно поболтать с вами. Теперь я уверен: с вами
все в порядке, никаких отклонений. Можете спокойно вернуться к службе.
Полагаю, больше мы вас не побеспокоим. До свидания.
  - - До свидания, - ответил Филипп.
  - - Будут проблемы - заходите. Постараюсь выкроить для вас время.
  Остаться в одиночестве врач и не ожидал - менее чем через минуту в каюту
ворвался подполковник Андерс. Врач улыбнулся: даже стремительные движения
подполковника выглядели вялыми. То ли врожденная забавная аномалия, то ли
успешно законченная экзотическая рукопашная школа, ставящая в ряд условий
победы недооценку бойца противником. Не спросишь.
  - - Ну? - выдохнул подполковник. - Как?
  - Ментограмма любопытная. - Врач согнутым пальцем постучал себя по
виску. - Мне транслировали. Спасибо за качество.
  - - Все просмотрел?
  - Основное. Вы должны понимать: во время непосредственной работы с
подопечным это затруднительно. К счастью, он по-прежнему гипнабелен.
  - - Тебя не узнал?
  Врач уверенно покачал головой.
  - - Не тяни.
  - Судя по всему, его действительно отпустили, тут он чист. Неприятно, но
факт. Убежден, что мы имеем дело не с противодействием спецслужб Лиги, а
случайно нарвались на благородный порыв вероятного противника, так
сказать, частный бзик частного лица. Всего не учтешь, мой подполковник, а
маловероятное тоже иногда случается. Видимо, придется продублировать
операцию с кем-то другим?
  - - А вот это тебя не касается... Что ему известно?
  - Ничего. Догадки, подозрения, обида, желание расплатиться - не в счет.
Был бы он просто лейтенантом Альвело, не стоило бы и беспокоиться.
  Андерс, присевший на нагретую врачом столешницу, вскочил - словно СТЕК со
стола. Вяло забегал. "Глист, - подумал врач, контролируя свое лицо. -
Верно подметил этот Альвело. Примитивная ассоциация первого порядка, зато
прямо в точку".
  - Интереснее всего то, что он действительно не тот, кем себя считает, мой
подполковник. У него тщательно выполненная ментограмма добропорядочного
оболванца, и я бы в нее поверил, если бы не свободные ассоциации...
Прикажете доложить подробно или экстактно?
  - - Экстрактно. Подробно - потом.
  Врач согласно кивнул.
  - Почему слово "капсула" у него ассоциируется со словом "пыль"? Допустим,
водяная пыль. Но нет связи с дальнейшей цепочкой: "прочность - уберечься
- разлом - кондиция". Лишь пятое слово - "погружение" - прямо связано
с океаном. Далее: "руда - слитки - Юкон - транспорт". Трудно
вообразить, что наш подопечный вспомнил одну из так называемых "золотых
лихорадок" начала Темных веков, - это чересчур узкоспециальная тема даже
для историков. Логичнее предположить, что подопечный имел в виду некое
транспортное средство с названием "Юкон"...
  - - Можно проверить, - заметил Андерс.
  - Я уже проверил, мой подполковник. - Врач взглядом указал на
комп-браслет. - Космический транспорт "Юкон" четыре года назад был пущен
на слом. Двадцать шесть лет своей биографии он курсировал по линии "Земля
- Прокна". Прокна - спорная сырьевая планета на периферии Внутреннего
рукава, три туннельных нырка от метрополии... Далее: многозначительная
оговорка "Порт-Бью..." Нам известны лишь два поселения с подходящим
названием: Порт-Бьюкенен на насыпном острове в Атлантике и Порт-Бьюно на
Прокне. Подопечный убежден, что никогда не бывал ни в одном из них,
поэтому случайно вырвавшееся "Порт-Бью" он довольно неуклюже
трансформировал в "портовые склады" и подкрепил "Новым Ньюпортом" -
последним местом своей учебы. Примитивная невольная уловка. Он назвал Луну
и лунные приливы, несмотря на то, что на Капле приливы - солнечные.
Желтых приливов подопечный не назвал вовсе, хотя что, казалось бы,
естественнее для пилота-глубинника Капли? Слово "буря" характерно не для
моряка, а для сухопутного, моряк скорее скажет "шторм". Зато на Луне
имеется океан Бурь со стратегически важными месторождениями. Трудно было
не заметить некоторый минералогический уклон ассоциаций подопечного.
Интересно также, что он упомянул космофлот и авиацию - возможно, тут
существует ассоциативная связь со словами "прочность", "разлом" и
"кондиция". Я думаю, стоит покопаться в личных делах выпускников учебных
центров ВВС.
  - - За какой срок?
  Врач вздохнул.
  - - За последние двадцать-тридцать лет.
  - Ты в своем уме? - холодно осведомился Андерс. Альвело -
двадцатипятилетний сопляк.
  - Факты, мой подполковник. Голову на отсечение не дам, а руку - пожалуй.
Во-первых, "Юкон". Во-вторых, именно на Прокне около двадцати назад имели
место не вполне объяснимые события. Если мы хотим установить истину...
  - К твоему сведению, - медленно перебил Андерс, и врач замолчал, - мы
не хотим установить истину. Мы хотим устранить препятствие, если оно
существует. Короче. Твои выводы?
  Глист. Теперь никуда не денешься от этого слова, подумал врач. Вялый,
бледный, примитивный, опасный... глист. Презирающий неудачника, которого
вынужден использовать для тонкой работы. Профессионал, как и Велич, этого
не оспорить, не отнять. Но хуже нет, когда уходят истинные художники
своего дела, а на смену им являются вот эти... маляры. Ремесленники. Они
примитивнее и цепче, в этом их преимущество, и, в конце концов, остаются
именно они...
  - Как скажете, мой подполковник, - с готовностью заговорил он. - Я не
знаю, кто в прошлый раз поставил подопечному блок неизвестного нам типа,
но убежден, что блок имел место. Я уже сейчас, до подробного анализа,
абсолютно уверен, что ментограмма подопечного - фальшивая. В ней нет и
следа нашей с вами подсадки, что, очень мягко говоря, довольно странно. Во
всем остальном это типичная ментограмма типичного оболванца, я даже уверен
в том, что она соответствует жизненному опыту подопечного. Я знаю также,
что столь убедительная ментозапись известными нам методами невозможна. Мне
неизвестно, кто наш противник, но он пока допустил только одну ошибку: не
предположил, что я прибегну к такой архаике, как свободные ассоциации. В
настоящее время подопечный твердо убежден, что он лейтенант Альвело. Лично
я убежден в другом: он "кукушонок", мой подполковник. Типичный.
  - - Вы и об этом знаете? - бесцветным голосом поинтересовался Андерс.
  - На "кукушатах"-то я и погорел в метрополии. - Врач позволил себе
ухмыльнуться. - Перестарался с одним, послали сюда замаливать грехи.
  - "Кукушонок", - мрачно сказал Андерс и вяло выругался. - Значит, и ты
подтверждаешь... Этого нам сейчас не хватало.
  Врач молчал, зная, что начальство не ждет от него реплики. Зона Федерации
не готова к войне, но воевать будет. А кто когда-нибудь был полностью
готов? Риторика... Противопоставление своей нехватки нехватке противника
- как всегда... И вот когда до момента ноль остаются считанные недели,
когда выстраданные в тиши кабинетов планы вот-вот стремительно прорвутся
вовне лавиной приказов, действиями и докладами об исполнении, под самым
боком обнаруживается досадная неуместная неприятность - "кукушонок",
вдобавок кем-то опекаемый. Словно не вовремя вскочивший на лице прыщ.
Словно нахальная муха, севшая на штабную карту. Что этот ремесленник
Андерс сделает с мухой? Нетрудно предположить.
  На этом можно наломать дров. Кто они - опекуны "кукушонка"? Насколько
сильны? Судя по ментограмме...
  В эту минуту врач ощутил острое желание оказаться как можно дальше от
Поплавка, а еще лучше - от Капли. Жаль, это невозможно.
  - Я хочу, чтобы ты знал, Карл, - впервые за весь разговор подполковник
назвал подчиненного по имени. - Есть информация, что нашим подопечным
интересуемся не только мы. Очень мне это не нравится, Карл. Очень.
                                  Глава 5.
  Вечности нет.
  И нет вечного постоянства.
  Ни в чем. Никогда.
  Вместо вечности - долговечность. Прочная. Надежная. Привычная.
  Нет удивительного в том, что вещественные результаты правильных решений
бывают прочны и долговечны. Давно уже не удивляет и обратное: результаты
ошибочных решений чаще, чем хотелось бы, бывают еще прочнее и долговечнее.
Не удивляет даже то, что они подчас оказываются полезными.
  Об этом и еще о многом думал Гундер Шелленграм, совершая в борьбе с
мышечной дистрофией рутинное восхождение по трапам к вершине Поплавка. Как
всегда, волглый воздух выдаивал из себя влагу на поручни и ступени. Как
всегда, в дыхательной маске сырел, разбухал силикогелевый патрон.
  Давным-давно и даже еще давнее, в начальный, героический период создания
первых поселений землян вне Земли, правительство Федерации сочло полезным
вмешаться в чересчур независимую, по мнению ряда политиков, деятельность
Управления по делам колоний. Одним из побочных результатов этого
вмешательства стало учреждение института инспекторов по правам аборигенов
колонизируемых планет. Тот факт, что на пригодных для жизни человека
планетах никаких аборигенов не удавалось рассмотреть даже в сильную
оптику, никого не смущал: то, чего нет здесь и сейчас, может проявиться
потом, в другом месте. Проще оплатить синекуру, продемонстрировав мудрую
дальновидность и заткнув рот политиканам, чем откупаться от крикунов,
предоставляя им места в правительстве.
  Впоследствии аборигены и вправду нашлись - непохожие на людей, вряд ли
истинно разумные, с точки зрения человека, ничем ему не угрожающие, в
защите прав не нуждающиеся и вдобавок обитающие на двух-трех отдаленных
планетах, отнесенных Регистром Миров к последнему, десятому разряду, иными
словами, к абсолютно неперспективным. В колониях некоторое время хихикали
над инспекторами по правам аборигенов, из года в год ожидая отмены
вздорной должности; со временем притерпелись, привыкли и хихикать
перестали. А должность осталась.
  Был, правда, один инцидент почти двадцатилетней давности, случившийся на
Прокне, заурядной азотно-аммиачной планетке, на свою беду богатой
природным сырьем. Земля не поспешила вмешаться в конфликт, грозивший
уничтожением местной фауны, рассчитывая предварительно обескровить во
взаимной усобице тяготеющие к Лиге ничтожные государства. Инспектора там
почему-то не оказалось даже номинально. Аномальные явления - да, были
отмечены. Интерес стратегической разведки метрополии - имел место.
Разумные аборигены? О них спорят до сих пор: были ли?
  Но Прокна - всего лишь исключение, подтверждающее правило.
  Руперт Маклуп, инспектор по правам несуществующих аборигенов Капли, не
старый еще человек эпикурейской внешности, по-видимому нисколько не
тяготился вынужденным бездельем. Если у его предшественника когда-то и был
свой офис, то его давно отняли. Нынешний инспектор занимал просторную
двухкомнатную каюту на одной из верхних палуб Поплавка, администрации
колонии глаза не мозолил и, азартно увлекаясь ихтиологией, превратил
большую из своих комнат в подобие музея. Скелеты и панцири морских гадов
покрывались плесенью всякий раз, как барахлила вентиляция, неумело
выполненные чучела пованивали, но Руперта Маклупа это не смущало. Среди
глубинников он был своим человеком, встревал в разговоры, нередко просил
добыть ему что-нибудь новенькое в коллекцию и приходил в восторг, получая
какое-нибудь особенно омерзительное чудище. Платил щедро. Врагов вроде бы
не имел. Одним словом - бездельник.
  Для того, что собирался сделать Гундер Шелленграм, каюта Руперта подходила
как нельзя лучше. И все же он просчитал и отверг несколько вариантов,
прежде чем окончательно остановиться на ней. Третье необходимое для дела
лицо сегодня утром получило должный сигнал.
  Сегодня же утром Шелленграм обнаружил в своей каюте "жучка". Миниатюрная
полупрозрачная чешуйка была замаскирована столь топорно, что попалась на
глаза немедленно после того как антибаг зафиксировал передачу первого
пакета сжатой информации и определил круг поисков. Шелленграм не тронул
чешуйку - меньше хлопот. Его каюта, как жена Цезаря, обязана быть вне
подозрений Любомира Велича и иже с ним.
  Других "жучков" не нашлось, или они себя пока не проявили. На всякий
случай Шелленграм особо тщательно проверил одежду. Что еще может придумать
Велич? Наружка? Вполне возможно, хотя и наивно с его стороны, если он уже
знает, с кем имеет дело. Должен знать. Нет, наружка - это несерьезно...
  Пропускной контроль - еще туда-сюда. Имплантированный пропуск, меняющий
тонкие особенности химии организма, практически вечен. Можно худо-бедно
отслеживать перемещение объекта вне жилой зоны; не так уж просто сменить
индивидуальный "портрет" потовых выделений, не носки.
  И все же потеряться в Поплавке не проблема. Хуже то, что Велич раньше
времени сунул нос в дела, не касающиеся его никаким боком. Сунул - и,
разумеется, заинтересовался, а заинтересовавшись, обеспокоился. Как он
поведет себя теперь - неясно. Не исключено, что ввиду предстоящих военных
операций некоему ведущему эксперту будет предложено эвакуироваться с
Капли, подобно прочей штатской сволочи. Не исключено также, что
приглашения ступить на борт челнока будут очень и очень настойчивыми...
Какое-то время они - Велич, Мрыш, Лавров-Печерский, Риенци, Монтегю -
смогут поплевывать на приказы Земли, а победителей не судят.
  Ну что же, подумал Шелленграм, возносясь в лифте на километровую высоту.
Служба так служба, игра так игра. Пока втемную. И для начала мы уравняем
шансы.
  Несколько секунд он боролся с искушением полюбоваться со смотрового уступа
штормящим океаном, затем решительно свернул в сектор Альфа к каюте
инспектора по правам аборигенов. На стандартной корабельной двери с
закругленными углами и высоким ненужным комингсом отсутствовал даже намек
на табличку, и это было понятно - какой носитель анекдотической должности
захочет поднимать себя на смех? Дверь как дверь.
  Его ждали. За дверью в нос немедленно ударил запах формалина, плесени и
тления. Шелленграм чихнул и едва сдержал рвотный позыв. Ничего... Сейчас
принюхаемся. По усеянному пенопластовой стружкой полу каюты можно было
догадаться, что Руперт Маклуп недавно строгал ножом болванку для
очередного чучела, а по каменному лицу маленького чернявого Мухаммеда было
заметно, что Руперт только что таскал его по своему музею, как видно,
ожидая восхищения. Ну, это он зря. Есть на Поплавке и нормальные люди, с
нормальными здоровыми рефлексами...
  - Здравствуйте, Руперт, - улыбнулся Шелленграм, пожимая руку инспектору
по правам аборигенов. Кресел в комнате оказалось только два, и он, жестом
помешав подчиненным вскочить, присел на койку. - Рад видеть вас,
Мухаммед. Не просите извинений, я не опоздал, это вы пришли раньше... Что
нового по части картографии? Дело на потоке, а?
  Маклуп хихикнул. Всякому носителю никчемной должности приятно сознавать,
что он не уникален, отметил про себя Шелленграм. Мухаммед тоже засмеялся,
показывая мелкие белые зубы. Факт существования на Поплавке
картографической службы оспаривался многими как выдумка и анекдот: кому
нужна картография на жидкой планете с непостоянными течениями, дрейфующими
планктонными полями и плавучей инфраструктурой? Зачем? Бортовые компьютеры
субмарин вполне приемлемо отслеживают оперативную обстановку, анализируя
информацию, поступающую со спутников... Ан нет, не тут-то было.
Рациональности захотели, человеки? Не дождетесь. С давно забытых времен
существуют специальные люди, чья единственная обязанность - понукать к
работе древнюю технику, красящую белые листы с координатной сеткой в
равномерно-голубой цвет, и один из них - вот сидит.
  - Это еще не так смешно, шеф, - проговорил Мухаммед, отсмеявшись. - Тут
у нас и вулканолог есть. Прислали с Земли по ошибке, а отсюда его не хотят
отпускать.
  Отпустят, подумал Шелленграм. Теперь уже очень, очень скоро. Не то слово
отпустят - выпихнут силой.
  Вслух он сказал только:
  - - Да ну? Он еще не улетел?
  - Представьте, по сию пору здесь, шеф. Пытались его приспособить для
изучения гидросейсмов - отказался: не его, мол, специальность
гидротектоника. Ругается, пьянствует день и ночь... - Мухаммед снова
засмеялся. - Вчера на нижнем уступе его, бугая, впятером держали - хотел
в океан прыгнуть, своротил фальшборт, нос разбил полицейскому...
  - - Только одному? Жаль.
  - - Вот и я говорю, шеф...
  Шелленграм поморщился.
  - Итак, приступим к делу, - прервал он. - Сидите, Мухаммед, вставать не
обязательно... Руперт, ваша каюта "чиста"?
  - - Проверено.
  Ну-ну, подумал Шелленграм. Два "жучка" здесь все-таки были, и один из них
таился в голове висящего под вентиляционной отдушиной чучела сегментной
рыбы, редкой глубинной твари, предмета тихой гордости Руперта. Вряд ли
инспектор по правам аборигенов вызывал подозрения - скорее, контрразведка
держала "жучка" на всякий случай. Руперту знать о нем было необязательно.
Не "жучок" - целый "жук" с могучим накопителем, изотопной батареей и
растровой антенной размером в ладонь. Раз в неделю, используя
вентиляционную шахту как волновод, он "выстреливал" сжатый до секунды
волновой пакет, о содержании которого Шелленграм проявлял особую заботу.
Второй "жучок", также принципиально необнаружимый аппаратурой Руперта,
принадлежал самому Шелленграму.
  - - Тогда начните вы.
  Инспектор по правам аборигенов заерзал в кресле, сглотнул, судорожно
дернув кадыком, и сразу стал похож на школьника, сдающего экзамен.
  - За последние сутки объект не предпринимал новых попыток контактов, -
сказал он. - Надо полагать, осторожничает после вчерашнего вызова в
контрразведку. Последний контакт имел место с этой шлюшкой, флаг-офицером
Людмилой Прокопович, о чем я уже докладывал. Результат, скорее всего,
нулевой. Прокопович с делом Альвело не была ознакомлена, что и понятно.
Содержание разговора известно предположительно, видимых последствий нет.
Прокопович довольно глупа, надо сказать. А вот объект... По первому
впечатлению - стопроцентный дилетант, лезет туда, где сломает себе шею,
пытается учиться на своих ошибках... Но, похоже, у него личные проблемы,
шеф.
  - - Какого рода проблемы?
  - Вероятно, грань нервного срыва. Подолгу задумывается, что для него не
характерно, замыкается в себе, скверно спит. Отмечено некоторое изменение
лексикона. Наш птенец пробует клювом скорлупу, а, шеф?
  - - Продолжайте.
  Маклуп откашлялся и понизил голос:
  - - И еще: за ним обнаружен второй "хвост". Полагаю, местная контрразведка.
  Естественно, контрразведка, подумал Шелленграм. Кто же еще? Больше некому.
А этот - осторожненький - не может без "полагаю". Должно быть, по
привычному земному обыкновению, все еще воображает, что резидент Федерации
на Капле столь могущественная персона, что имеет возможность дублировать
хотя бы основные линии работы. Неплохо бы, конечно...
  - - Суть претензий контрразведчиков?
  - Полагаю, рутинный интерес в связи с неудачей их операции против зоны
Лиги. Э... Опасность для жизни и здоровья объекта представляется мне
умеренной.
  Шелленграм лениво потянулся и положил ногу на ногу.
  - Это все? - спросил он. Маклуп развел руками. - Извините: устал...
Спасибо, Руперт, я доволен. Теперь вы, Мухаммед. Я вас слушаю. Учтите,
предыстория того, что шайка Велича называет делом Альвело, мне сейчас не
интересна, но прошу помнить: это в равной степени ваша недоработка и мой
личный просчет...
  Он намеренно похвалил Руперта, виновного ничуть не меньше: пилюлю
следовало подсластить заранее. На какое-то мгновение Шелленграму
показалось, что он ощутил легкий укол совести, и он почти удивился этому,
прежде чем понял: показалось. Глупость какая... Сегодня инспектору по
правам аборигенов придется разжевать огромную горькую пилюлю, и никуда он
от нее не денется.
  Маленький картограф не стал ерзать в кресле, как недотепа Руперт, а
заговорил толково и внятно:
  - Повторное ментоскопирование объекта подтвердило наши ожидания. Операция
наложения новой мнемоматрицы была разделена мною на две фазы: завлечение
объекта к выбранному месту воздействия при помощи дистанционной
психосенсорики и собственно наложение матрицы. Обе фазы прошли успешно.
Непосредственный контакт и внешнее прикрытие осуществляла моя группа.
Должен отдать должное вашей прозорливости, шеф - мы успели как раз
вовремя.
  - - Какие еще методы воздействия применялись к объекту?
  - - Простите... Нами, шеф?
  - - Не вами.
  - Обыкновенные психотесты, шеф. Форсированные методы контрразведкой не
применялись. Рискну предположить, что основные подозрения с объекта сняты.
Наблюдение оставлено - на всякий случай.
  - Благодарю вас, Мухаммед, - благосклонно кивнул Шелленграм. - Вы
хорошо поработали. Теперь скажу я, а вы оба послушайте...
  Он обвел их взглядом. Маленький картограф спокойно сидел в кресле,
скрестив руки на коленях. Руперт Маклуп настороженно подобрал животик и
тихо маялся, по привычке не ожидая от начальства ничего хорошего.
Шелленграм почувствовал минутное раздражение. Абсолютно никакого
удовольствия создавать неприятности, когда их от тебя ждут.
  - К настоящему времени на Земле выявлено около семидесяти "кукушат", -
неторопливо заговорил он. - Значительная их часть по-прежнему находится в
метрополии. Помимо того, около двадцати вероятных объектов обнаружено в
колониях Федерации. Вероятно, их значительно больше, и мы видим лишь
верхушку айсберга. Достоин самого пристального внимания тот
настораживающий факт, что число обнаруженных бесспорных "кукушат" в
последнее время катастрофически снизилось. Либо противник сворачивает свою
деятельность, либо, что вероятнее, применяет более эффективную тактику.
Прошу помнить: о противнике и о его целях нам по-прежнему не известно
практически ничего. Могущество противника очевидно. Число и достоверность
сообщений об объектах, называемых черными кораблями, не меняются... равно
как и неуязвимость черных кораблей, по причине которой перепуганные
обыватели называют их кораблями щитоносцев. Известны случаи паники и
опрометчивых действий, как правило, плохо кончающихся. Я должен еще раз
предупредить вас, господа: у нас с вами другая задача. Успокойтесь,
Руперт, Управление внешней разведки Федерации не ждет от вас ни пальбы
влет, ни геройской гибели. Объект был перемещен на Каплю именно потому,
что на этой планете ни разу за всю ее историю не было зафиксировано
появление черного корабля. Наша задача крайне проста: мы должны не
выпускать объект из виду, охранять его, если в этом возникнет
необходимость, не вмешиваться в действия местных спецслужб, если они не
мешают выполнению нашей задачи, быть в курсе всего, что делается на Капле,
и зафиксировать события, если они произойдут. Больше ничего.
  Руперт и Мухаммед переглянулись. Слышно было, как в соседней комнате
потрескивает сохнущая шкура шипастого морского гада - очередного
экспоната музея Маклупа. Работал "жучок" в голове чучела сегментной рыбы,
накапливая заурядный звуковой мусор.
  - Вы хотите спросить, для чего я рассказал вам то, что вам и так
известно? - спросил Шелленграм. - Считайте, что я просто напомнил вам о
мере нашей ответственности перед Федерацией. Произошла утечка важнейшей
информации, и нам предстоит разобраться, по чьей вине это произошло.
Вынужден сознаться, что я обманывал вас, господа. - Он улыбнулся одними
губами. - Круг посвященных в суть основной задачи несколько уже, чем вы
предполагали. В сущности, посвященных только трое: вы двое и я. То есть,
еще недавно было трое.
  Руперт Маклуп нервно облизывался. Картограф владел лицом лучше.
  - Словом, - закончил Шелленграм, - источник утечки информации находится
здесь, в этой каюте, среди нас троих. По крайней мере, я так думаю.
Конечно, я могу ошибаться, чего-то не учитывая... - Он одарил Маклупа
колючим взглядом, отчего инспектор моментально вспотел, и повернулся к
картографу. - Впрочем, время терпит. Мухаммед, вы приготовили то, что я
просил?
  - - Данные о пропавших без вести? Да, конечно.
  - - Изложите покороче, коллега.
  - По всей зоне Федерации бесследно исчезает в среднем тридцать-сорок
человек в год. Я имею в виду земной год. На Поплавке, разумеется, меньше:
редко более семи-восьми. В прошлом году, например, было одиннадцать. Это
много. Предположительные причины в порядке убывания: непреднамеренные
падения в океан, самоубийства, убийства с сокрытием следов, дезертирство.
Лицо считается пропавшим без вести немедленно по обнаружении исчезновения,
умершим - по истечении одного года. Я имею в виду местный год. Пенсии
родственникам пропавших без вести не...
  - Иными словами, пропавшего без вести искать не станут? - перебил
Шелленграм.
  - Именно так. Разумеется, если это не важная персона. Простите, шеф,
зачем это вам?
  Несколько секунд картограф ждал ответа с заинтересованным лицом. Затем
выражение интереса сменилось ужасом, картограф привстал с кресла, обмяк и
повалился набок.
  - - Вот зачем, - сказал Шелленграм.
  Он дважды согнул в ботинке пальцы правой ноги, дезактивируя оружие.
Сегодня оно больше не понадобится.
  - - Вы... убили его? - растерянным шепотом спросил Маклуп.
  Шелленграм прищурился:
  - - Как вы догадались?
  - Зачем? - Инспектор по правам аборигенов вскочил. Кинулся к телу.
Челюсть его тряслась. - Мертв... Господи, Гундер, зачем?!
  Шелленграм потянулся с хрустом суставов.
  - Вы еще новичок в наших делах, Руперт. Но это-то вы должны понимать. Что
у нас делают с нелояльными сотрудниками?
  Взгляд Маклупа стал окончательно безумным.
  - Придите в себя, коллега, - лениво растягивая слова, проговорил
Шелленграм. - Да, я убил его. Если вам интересно, испытывал ли я при этом
хоть тень жалости, то я вам признаюсь: нет. Предупреждая ваше естественное
любопытство, замечу в скобках: удовольствия эта процедура мне также не
доставила.
  - - Как... вы это сделали?
  - Остановил ему сердце. Не беспокойтесь, он не мучился. Хотел бы и я
когда-нибудь умереть столь же безболезненно... Простите меня за маленькую
нравоучительную комедию - я имею в виду насчет пропавших без вести. Не
удержался от позерства.
  Инспектор по правам аборигенов, стоя на коленях перед Мухаммедом, дернул
кадыком и издал горловой звук.
  - - Ну-ну, - мягко сказал Шелленграм. - Соберитесь, Руперт. Не раскисайте.
  Маклуп вытер рукавом испарину.
  - - Шеф... - его шепот был еле слышен. - А вы... не ошиблись?
  - Посмотрите у него за лацканом, коллега. Нашли? Так я и думал. Суньте
эту гадость в какую-нибудь кислоту или бросьте в море... Впрочем,
оставьте: это просто микрофон с накопителем. Если бы прошла передача, я бы
знал. Наш бывший коллега был осторожен...
  Маклуп икнул.
  - Есть на Поплавке люди со здоровыми рефлексами, - медленно проговорил
Шелленграм, разглядывая тело маленького картографа. - Служить Земле -
это же на редкость неблагодарное занятие, вы не находите, Руперт?
  - - Господь с вами, шеф.
  - Ну-ну. Я пошутил. Хотя Мухаммед вряд ли принял бы этот тезис за шутку.
Видите ли, ему давно казалось, что его труды недостаточно оценены
материально. Я совершенно убежден, что его вульгарно купили.
  - - Лига?
  - - Ну-ну, Руперт. Подумайте еще.
  - - Наша контрразведка?
  - Естественно. Теперь Велич и его банда знают об Альвело значительно
больше, чем следовало бы.
  Инспектор по правам аборигенов медленно поднялся на ноги. Колени его
вздрагивали.
  Совершенно неуместно Шелленграм ощутил укол раскаяния. Словно вонзилась
неглубоко тонкая иголочка - и сразу же выдернулась, не оставив ранки.
Руперт Маклуп, мирный несчастный человек... Ихтиолог-любитель, бездарный
чучельник, вызывающий симпатию и сочувствие... Удивительно, как это он
пошел на вербовку. От скуки, конечно. Работа резидента-одиночки во
Внеземелье, наряду с несомненными плюсами, имеет большой минус: приходится
сколачивать команду из того, что есть под рукой...
  Еще неизвестно, справится ли Руперт. Некоторые ломаются вот так - на
безделице.
  - Шеф, - внезапно севшим голосом проговорил Маклуп. - А тело... куда
денем?
  Вот он, ужас обывателя, влипшего в историю и сообразившего, что влип.
Выполз...
  Шелленграм вздохнул.
  - Не мы денем - вы денете. Уничтожьте его, вы умеете. И, бога ради,
перестаньте трястись!
  - Может быть, в лифт, шеф, а? Смерть от сердечного приступа, нет
подозрений...
  "Справится", - подумал Шелленграм.
  - В любом случае у Велича будет предостаточно подозрений, Руперт, -
медленно произнес он, тщательно выговаривая каждое слово. - Признаться,
его подозрения меня мало беспокоят. Я всего лишь не хочу, чтобы кто-нибудь
узнал, что старый сентиментальный дуралей Гундер позволил предателю
умереть столь легко. Предателям положено исчезать бесследно, это будит
воображение и иногда отбивает охоту у других. А вы заметили - Мухаммед
понял?
  Маклуп кивнул, уронив со лба каплю пота.
  - - Но... как же?
  - Над вашим потолком находятся броневая плита и гидравлические демпферы,
а выше расположено днище одной из ракетных шахт. - Теперь Шелленграм
заговорил в приказном тоне. - Мысль улавливаете? Осмотр шахты
производится не чаще одного раза в сутки. Технологический лаз блокируется
лишь на время взлета-посадки. Облачко пепла - и все. Вынести можно по
частям. Вы ведь где-то жжете то, что не пошло на экспонаты и недостойно
мусоропровода, не правда ли, Руперт? Почему-то мне кажется, что вы не
варите мясо ваших рыбок-лягушек на спиртовке себе на обед. - Он
улыбнулся. - Кстати, и по части расчленения у вас большой опыт, вам и
карты в руки.
  - - Человека... - пробормотал Маклуп. - Не рыбу - человека...
  - Не надо болтать лишнего, коллега. - Шелленграм встал, потрепал по
плечу инспектора по правам. - Убежден, вы справитесь. Тут нет ничего
трудного. Давайте-ка я помогу вам дотащить тело до ванны...
  * * *
  Вид океана завораживал.
  Солнце. Не белое - желтоватое. В дымке. Не паляще-яростное, жгучее, как в
тропиках, и не закрытое наглухо слоеным облачным пирогом, даже не
угадывающееся, как в приполярных водах, - мирное, ласковое, похожее на
земное. Шторм кончился. Поплавку, дрейфующему по воле ветров и течений в
относительно безопасном умеренном поясе изредка случается пересечь "окно"
в облаках, и тогда, редко более чем на час, клубящиеся стены отодвигаются
к горизонту, а океан вспыхивает мириадами солнечных бликов.
  Шелленграм убрал руку с поручня, посмотрел, как сохнет мокрое пятно. Уступ
уже практически высох, четче обозначились потеки ржавчины, скользкая слизь
застыла твердой коричневой коркой.
  И то и другое исчезало на глазах - обшивка регенерировала себя.
  Приспичило ей... Прямо сейчас.
  Он стал смотреть на океан. Никто, кроме него, не маячил на верхнем
смотровом уступе - кому захочется любоваться океаном под рев принимаемых
и отправляемых терминалом "челноков" и ракет? - зато в полукилометре ниже
не только смотровые, но и служебные уступы чернели от людей. Еще ниже
лежал залитый светом океан, и пологие длинные волны, набегающие на
Поплавок, казались переливами тонов на огненном бархате. Сновали буксиры.
Вдалеке, натужно раздвигая волны, дуром пер танкер, налитый углеводородным
топливом для всякой морской мелочи.
  Не стоило торопиться вниз. В редкие часы ласкового солнца даже клинические
агорафобы, обитатели сердцевины Поплавка, приходят в волнение, многие
здоровые бросают работу, заранее наплевав на неминуемые штрафы, и во всей
толще терминала не найдешь свободного лифта.
  Прямо над головой раскололось небо, грохотом заложило уши - с небес
спускалась в шахту грузовая ракета. Шелленграм не взглянул вверх. Щекотно
завибрировал металл под ногами, поручень отозвался протяжным стоном - и
стих. Вероятно, именно сейчас обратилось в золу тело маленького
картографа, переоценившего свои способности. Минута тишины - и снова рев
и дрожь металла, и опять минута тишины... На нижнем уступе, очень далеко
внизу, шли похороны какого-то умершего. Еле-еле слышно играла музыка. Было
видно, как тело неведомого покойного соскользнуло с доски в воду и
погрузилось, начиная свой путь к Вихревому поясу, а там - кто знает -
может быть, и к центру Капли. Вслед телу в волны упал пластмассовый венок
и поплыл, покачиваясь, вдоль борта.
  Шелленграм усмехнулся про себя: совпадение показалось символичным. Что ж,
будем считать, один венок на двоих. Сколько их было, мелких настырных
букашек, мнивших о себе чересчур многое, сколько еще будет...
  Привычно. Скучно.
  Наверное, это оттого, что я, по-видимому, бессмертен, подумал Шелленграм.
Если не стрелять в меня, не резать, не травить, не ронять с крыш, не
бросать подыхать с голоду... Уязвим, но бессмертен ненасильственно. Почему
бы мусорщикам Ореола не быть бессмертными? Ну да, они граждане не второго
даже сорта - десятого. Так что же? Бес-смертен. Допустим. А поди проверь.
Чтобы проверить, надо попробовать умереть от старости. Где она, старость?
По-земному - шестьдесят девять, выгляжу на полсотни максимум, а то и на
сорок пять. Каким ощущал себя на Прокне, когда был Менигоном и возился с
Шабаном, своим другом и опекуемым, таков и теперь. Не старею. Еще десяток
лет это удастся скрывать, симулируя прекрасные результаты омолаживающих
процедур, - а потом?
  Менять легенду. Внешность, само собой. Генотип. Место работы. Эй, никому
не нужен мусорщик со стажем?
  Скучно.
  Внешняя разведка Федерации, спецслужбы Лиги и Унии - лучшего места для
мусорщика не придумать, и не жаль потратить годы на карьерные бега, на
доступ к информации, на относительную самостоятельность. Но и тогда скучно.
  Одни и те же игры. Все повторяется, идет по кругу. Двадцать лет назад
Федерация легко отдала Северный Редут на Прокне. Шестнадцать лет назад
попыталась отбить, в итоге получив лишь плацдарм на месте анклава Коммуна.
Крови пролилось достаточно, не уцелел и осторожный трупорез Асплунд.
Девять лет назад внезапный десант Лиги разбился об оборону землян, и в
ответной операции, блестяще осуществленной маршалом Сонг Тхаем, плацдарм
удалось расширить вплоть до самых границ княжества Хинаго. До масштабной
войны между Федерацией и Лигой дело тогда не дошло...
  Суть не меняется - меняются цели.
  Шелленграм вздрогнул - новый рев распорол небо. Оторвавшись от короткой
взлетной палубы, круто ввысь, к невидимому рейсовому грузовозу, уходил
"челнок".
  У Земли свои резоны - у местной олигархии свои. Так было всегда, так
всегда будет. В случае успеха Адмиралиссимус получит почетный титул
Собирателя Вод, и хватит с маразматика. Те, кто стоит за его спиной,
получат власть над всей Каплей и, надо думать, при первой возможности
попытаются отделиться от Федерации. За ними охотно пойдут те, кого они в
своей спеси называют оболванцами и кто, кстати сказать, действительно ими
является. Земле же позарез нужна Капля - вся Капля, не часть, -
стратегическая база у выхода четырех стабильных Каналов, удобнейших рокад
для переброски космических эскадр. Земля не смирится со скромной ролью
космической провинции, просто не сможет. Скорее всего она погибнет в
войне, успев нанести смертельные удары Унии и Лиге, но если случится чудо
и она уцелеет - ей будет мало Галактики. Ее конечная цель - уничтожить
Ореол, единственную удачную попытку большой группы людей выскочить из
человечества, и война на Капле - лишь первый шажок на пути к конечной, но
недостижимой цели, а все эти Лиги, Унии и Независимые - всего-навсего
камни на дороге, правда, об эти камни можно пораниться очень больно...
  А ведь нет, подумал Шелленграм, скучно мне, пожалуй, не будет. Тоже,
конечно, рутина, но уже веселее... Даже не надо просчитывать варианты
действий всех этих Величей и Андерсов, узнавших о "кукушонке", - они
предельно ясны.
  Он ухмыльнулся. Далеко внизу океан нес сверкающую зыбь. Серая облачная
стена надвигалась с запада, усиливался ветер. Час ласкового солнца
подходил к концу.
                                  Часть вторая
  НИЖЕ ВАТЕРЛИНИИ
Глава 1.
  Какой-то гад наступил мне на грудь тяжелым кованым башмаком и не давал
дышать. Человек с тысячью лиц. И ног, обутых в кованые башмаки,
провонявшие потом и ваксой, у него, вероятно, были тысячи - во сне я
сталкивал их с себя, но с тем же успехом мог бы перебирать бархан по
песчинке, они давили все сильней, я задыхался, корчась червяком, а
страшный человек надо мною смеялся тысячью ртов, и я хотел закричать, но
мой крик был затоптан и не родился.
  Потом человек исчез, но это не принесло облегчения. Я стоял у широкого
полукруглого зева в теле горы, у распахнутой в мир пасти и знал, что не
посмею отступить ни на шаг, ноги мои вросли в землю, а на меня валила
толпа голых людей с бессмысленными равнодушными лицами, если то, что было
повернуто ко мне, сошло бы за лица, и я стрелял по этим людям, и они молча
вспыхивали и падали, но накатывались на меня с неотвратимостью горного
обвала, и даже горящие продолжали ползти. И еще была женщина - ее звали
Лиза, она гибла и звала меня на помощь, и я знал, что должен ее спасти, я
вполне мог ее спасти, мне стоило лишь выдрать ноги из камня и сделать
несколько шагов, но это значило оставить проход, проклятую дыру в каменной
стене, защищаемую неизвестно зачем, - и я выбрал дыру. Не женщину,
любимую мною. Я даже не мог закрыть глаза, потому что должен был ловить в
прицел лучевика чужие бессмысленные лица и безжалостно, размеренно, без
суетливой спешки нажимать на спуск...
  Я проснулся в липком ужасе. Сердце колотилось в ребра, делая ударов двести
в минуту. Горел ночник на столике, и в моей каюте не было никого. Я
постепенно приходил в себя.
  Настенные часы показывали, что на этот раз мне удалось поспать пятьдесят
восемь минут. Превосходно, мрачно подумал я, чувствуя, что без насилия над
собой не сумею шевельнуть и пальцем. Поспал называется... Меньше часа.
  И эта первая бытовая мысль, обыденная и примитивно-точная, заставила меня
проснуться окончательно. Несколько минут я лежал неподвижно и слушал, как
сердце, мало-помалу успокаиваясь, входит в штатный режим. Судя по часам,
вставать было рановато. Вряд ли за ночь я проспал в общей сложности больше
трех часов, и сомкнуть глаза хотелось отчаянно, но я отверг эту мысль.
Разве что подремать немного? Пожалуй, не стоит: засну еще всерьез и опять
увижу... можно догадаться что.
  Нет, это определенно свинство какое-то. Четвертую ночь подряд один и тот
же сон. Этой ночью - уже в третий раз! И сон-то откровенно дурацкий.
Какая еще пальба по толпе? Какая гора? Какая Лиза?
  Бред. Если так пойдет дальше, придется либо переходить на снотворное, либо
серьезно лечиться. Глубинник-невротик должен выбрать одно из двух: или
быть ему глубинником, или невротиком. Вместе - перебор. Друг с другом эти
ипостаси не уживаются.
  Я ощупью нашел полотенце в изголовье, обтер с лица пот. Моя каюта - пять
шагов на два, мой дом и моя крепость - принадлежала мне, Филиппу Альвело.
Не тому несчастному убийце из сна. Мой надежный металлический бокс с
напыленной на стены пленкой звукопоглотителя, скверно имитирующей дерево,
с крохотным санузлом, койкой, откидным столиком, складным табуретом и
встроенным в стену шкафом. Обстановка более чем спартанская, но много ли
надо холостому глубиннику? Вдобавок такому, который бывает в Поплавке лишь
в законных перерывах между патрульными рейдами на границе, через два
месяца на третий.
  Ни звука. Я приложил ладонь к стене - та едва ощутимо дрожала: Поплавок
двигался куда-то малым ходом, может быть, стремясь выйти из полосы
нежелательного течения. Или наоборот: стараясь удержаться в полосе течения
подходящего. Тихонько парил над бездной, делая узла полтора. Шесть узлов
- это все, что он со своими водометами может развить в режиме "самый
полный". Ну, семь, если рискнуть перегревом реактора. Тогда переборки,
несмотря на звукопоглотитель, начинают тоненько ныть, а свободные от вахты
матросы и прочая обслуга Поплавка, не говоря уже о пассажирах -
отсчитывать минуты. Полчаса - по-видимому, сравнительно безопасно, час -
очень рискованно.
  Я подумал о том, что совершенно не интересуюсь, куда движется Поплавок и
куда его относит течением. Мне объясняли, что в этом и заключается
какая-то там по счету ступень превращения новичка в старожила. Текущее
местонахождение плавучего терминала не секретно - просто не интересно
никому из его обитателей, кроме тех, чья голова должна болеть об этом по
должности. Любопытствуют одни лишь новички, вчерашние земляне, и пристают
к занятым людям с глупыми расспросами. И то, кстати сказать, недолго.
Ненужные ответы, если их удается получить, не греют и не лечат. Кому нужно
знать, к каким берегам идет Поплавок, если берегов не существует?
  Что действует на нервы, медленно подкрадывается к новичкам и рано или
поздно берет их за горло, так это чуждость этого мира. Неприятие его, под
стать неприкрытой ненависти Моржа к Сумбаве: "Жара, и местные поголовно
идиоты - пельменей не понимают..." Но Сумбава все-таки Земля,
относительно спокойная вулканическая твердь, а не жидкий пузырь под ногами.
  Может, оттого и мои кошмарные сны? Тогда это пройдет, стоит только
перетерпеть. А перетерплю ли?
  Куда я денусь, в конце концов.
  Дотянувшись до сенсора, я включил обзорный экран. Сейчас бы я не отказался
вручную открыть иллюминатор, как на древних учебных калошах в метрополии,
пригодных лишь для натаскиванья по азам. Но какие уж на Поплавке
иллюминаторы. Обзорная точка соответствует истинной высоте палубы, и на
том гран мерси. В общем-то, все не так плохо. Общежитие для младшего
офицерского состава прямых выходов на смотровые уступы, понятно, не имеет
и вообще расположено в глубине Поплавка, однако же над ватерлинией, а это,
согласитесь, вопрос престижа.
  Над океаном занимался рассвет. Вроде бы поздновато он занимался, этот
бледный чахоточный рассвет, робко просачивающийся сквозь облачную кашу, и
это значило, что за сутки Поплавок здорово отнесло либо к западу, либо к
югу. Скорее, все-таки к югу, ближе к полярным широтам, - дни вроде бы
укорачиваются. Ничего не поделаешь, что для северян лето, то для нас зима.
  Я встал, тщательно заправил койку и часа полтора бездумно убивал время.
Умылся, побрился, почистил и надел китель, прочитал бюллетени со свежими
новостями и последние приказы командования. Лично меня ничего не касалось.
Затем заказал завтрак в каюту и, к моему удивлению, через полчаса получил.
Бывают на свете такие чудеса. Иной раз у андроидов-стюардов, обслуживающих
шишек, выпадают свободные минуты, и мелкая сошка может рассчитывать на
человеческое к себе отношение. Андроиду все равно, куда таскать подносы.
  Уничтожив тосты с кофе, я не то чтобы повеселел - скорее, пришел в
относительную норму и стал думать, чем бы мне заняться. Получалось, что
особенно нечем. Во всяком случае до тех пор, пока не получу новую капсулу.
Вчера, правда, в точном соответствии с предсказанием Моржа из метрополии
прибыло человек двести новичков, недоученных курсантиков, выпущенных
мичманами, а то и гардемаринами, и их надо вводить в курс дела, сразу
объяснив, о каких разделах ускоренного курса можно безболезненно забыть и
какие рефлексы следует наработать для относительно долгой жизни на Капле,
- но не мне же этим заниматься. С точки зрения старослужащих, меня самого
еще учить и учить.
  Пятый день после того памятного медосмотра - и ровным счетом ничего:
живи, мол, спокойно. Следствие не назначено - стало быть, не считаюсь
виновным. Тишина. Забыло начальство о лейтенанте Альвело. Надо надеяться,
дражайшая Джильда не вспомнит о нем еще дней двенадцать - именно столько
новичков урвал себе четвертый отряд. Жаль, что не тринадцать, хотя
скверное это число.
  Свое расследование я забросил на третий день и теперь только поражался
своему злобному энтузиазму. Наивно было и думать что-либо вынюхать, скорее
я угодил бы в категорию подозрительных, сующих куда не надо любопытный
нос. И без того нетрудно было сообразить, что имела место совместная
операция спецслужб Велича и погранфлотилии Монтегю, в которой мне
отводилась почетная роль наживки на крючке, а в чем состоял смысл
операции, того мне лучше не знать, целее буду. Разве не так?
  Так.
  "Ведь жив? - спросил я себя. - Ведь служишь по-прежнему?"
  Жив. Служу.
  Молодец. Служи дальше.
  Отчего же такая тоска? Хоть вой.
  Пока я таким образом содержательно беседовал со своей неврастенией, в
переборке над складным столиком негромко загудело и в приемный лоток
почты, шурша по-змеиному выполз еще один бумажный листок. Сказать по
правде, ничего хорошего от бумаги с пометкой "личное" я не ожидал - и
напрасно. Листок оказался всего-то навсего адресованным мне посланием
добровольного спортивного комитета Поплавка и извещал меня о том, что
ежегодные офицерские гонки на скутерах состоятся нынче в полдень, в связи
с чем командование дало согласие остановить Поплавок, и что я имею честь
быть запасным в команде четвертого отряда погранфлотилии. Больше ничего
бумага не содержала.
  Придется сходить поглазеть, подумал я, меланхолически вертя в пальцах
листок. Офицерские гонки - зрелище не столь частое. Разумеется, запасной
- это всего-навсего запасной, и быть мне, скорее всего, рядовым зрителем,
а не участником.
  А все-таки развлечение. Как-никак не бар, не Джильда и не надоевшие
телепрограммы. И даже получше, чем эстрадные шоу заезжих трупп - кстати,
давно их не было.
  Минуту спустя я поймал себя на том, что нюхаю листок, согнутый желобком,
делая это совершенно машинально, а поймав, скомкал бумагу и злобно
запустил комок в сторону мусоропровода. Потом подберу. Нет, это уже вовсе
ни на что не похоже! Словно я не один в себе, а поселился в моем теле еще
кто-то, и мало того, что типичный неврастеник, так еще и наркоман.
Позвольте познакомиться, очень приятно!
  Шизофрения, вот что это такое. Пойти сдаться медицине? Прямо скажем,
радужная перспектива.
  И сны...
  Я обнаружил себя валяющимся поверх заправленной койки в полной форме и тут
же вскочил. Ну, хватит! От дурных снов и мыслей два лечения: либо
немедленно напиться и выкинуть что-нибудь внеуставное, надеясь, что кривая
вывезет мимо гауптвахты, либо спуститься в спортзал и загонять себя на
снарядах до изнеможения. Есть и третий путь: пойти поискать трюмную девку
почище, - но это сейчас не по мне.
  Поборовшись с собой и одержав победу, первый метод лечения я также отверг
и спустился в спортзал.
  А поприседай-ка ты под штангой, шизофреник...
  Еще на подходе я заподозрил, что иду напрасно. Так и оказалось: в
спортзале было полным-полно морпехов, топот стоял такой, что гудели стены,
а еще в атмосфере пряно пахло крепким мужским потом, и было жарко - это в
нашем-то вечно промозглом спортзале! Небывалое, оказывается, бывает. Ну и
ну.
  Надышали, земноводные.
  Я прислонился к стене и стал смотреть, как морская пехота воюет с мышечной
дистрофией. По беговому овалу, держась в строгом кильватере, бодро
галопировало не менее полуроты крепких ребятишек, а вторая полурота,
схваченная за ноги потными руками, сидела у первой на плечах. Последним в
кильватере ехал плотный бритоголовый сержант, то и дело покрикивающий:
"Заснули? Колено выше! А ну-ка, покажите, на что вы способны!
Раз-раз-раз!..." Лица бегущих однообразно лоснились, раззявленные рты
зияли ямами; физиономии же едущих демонстрировали куда более обширную
гамму чувств: от сибаритского наслаждения передышкой до явственного
осознания недолговечности чистой радости, коей непременно суждено
окончиться переменой мест слагаемых в паре "ишак-наездник".
  Еще одна рота - не меньше - оккупировала центр зала, упражняясь в
костоломстве. Кто-то кого-то бил под дых, а побиваемый держал удары и
крякал. Кто-то размахивал ножом, а его противник уворачивался, ускользая
змеей. Щуплый с виду капрал, на которого наседали сразу пятеро,
демонстрировал редкий, безумно сложный в исполнении стиль "танцующий
призрак" и, казалось, "танцевал" в пяти местах разом. Двое морпехов
отлеживались на полу, приходя в чувство, - значит, вначале противников
было семеро и самое интересное я пропустил.
  Ни одного знакомого лица. По забавным эмблемам на рукавах можно было
разобрать, что бегающая рота носила гордое имя собственное - "Лихие
павианы". Надо думать, свежее пополнение. Что-то много военных становится
в Поплавке, к чему бы? Эти, судя по оттенку загара, еще неделю-другую
назад тренировались в высадке с моря где-нибудь на атоллах Тихого океана...
  Значит, Морж прав? Будем воевать?
  Будем так будем. Интересно, с кем? С зоной Лиги? С зоной Унии? С
Независимыми? Или со всеми сразу?
  Вереница морпехов с товарищами на плечах сделала полный круг по периметру
зала и вновь протопотала в метре от меня. Сержант, мазнув по мне взглядом,
ударом пятки притормозил тяжело дышащего под ним страдальца.
  - - Простите?..
  Я указал на часы.
  - Не хочу быть невежливым, сержант, но мне кажется, ваши люди ошиблись
временем. С девяти до одиннадцати по четным числам - время погранфлотилии.
  Сержант смастерил сожалеющую улыбку. В ней выразилось все: и должное
почтение к старшему по званию, и удовольствие от неподчиненности ему, и
легкое презрение морпеха к глубиннику, и даже то, что он возвышается над
собеседником на метр. Зато взмыленный парнишка посмотрел на меня с явной
благодарностью.
  - Извините, лейтенант, вы не в курсе. Нам зачитан приказ командования:
все спортивные сооружения и специальные тренажеры Поплавка вплоть до
особого распоряжения переданы бригаде генарала Бруна. Еще со вчерашнего
дня. Увы, ничем не могу вам помочь. Если имеет место недоразумение,
справьтесь у менеджера зала.
  Вежливый...
  А чего ему лаяться? Не на его горбу ездят.
  Я поискал глазами Фабрицио и нашел. Вместо того чтобы следить, как бы эти
жеребцы не поломали чего из инвентаря, он смирненько сидел на скамейке у
противоположной стены зала и вроде бы дремал. Ну, пусть... Я-то знал, что
он не дремлет и закрыл глаза вовсе не оттого, что морпехи ему противны,
как всякому флотскому. Тут случай особый, тяжелый. По статистике, у
каждого шестого глубинника после десяти лет службы на Капле развивается
либо агорафобия, либо, что реже, клаустрофобия. Фабрицио - редчайший
случай обоих недугов сразу. Говорят, он слезно упрашивал, чтобы его не
списывали, позволили дослужить срок, и командование пошло навстречу. Вот
этот зал - единственное на Поплавке место подходящего для него объема. Он
тут и спит на раскладной койке...
  Видно, иногда ему и здесь бывает тошно, раз закрыл глаза.
  Беспокоить Фабрицио я, конечно, не стал и, кивнув сержанту, побрел к
выходу. За моей спиной сержант пришпорил бедолагу: "Догоняй, слабак,
шевелись, маменькин сынок, не спи, павиан бесхвостый..." Дробный топот ног
удалялся.
  Куда деть время - вот вопрос. После Джильды в бордель все еще не тянет,
да и не то время суток. Вернуться к себе и попробовать поймать по
корабельной трансляции какую-нибудь развлекаловку? Обрыдло... Зайти к
ребятам из Вспомогательного, понаблюдать за драками бойцовых мышей в
дырчатом аквариуме, поставить несколько монет на фаворита? Лень тащиться,
далеко.
  Может, и вправду пойти напиться?
  С этой здравой мыслью я направил стопы в пустующую по раннему времени
кают-компанию четвертого отряда и чуть далее - в буфет. Бары еще закрыты,
а здесь прежде адмиральского часа водки не допросишься, но пива дадут.
Может быть, даже темного.
  Насосаться можно и пивом. А нет - спуститься в трюм и у первого же
встретившегося жучка купить бутыль контрабандного пойла.
  Только один столик был занят - за ним сидел и потягивал пиво рыжий Лейф
Бьернсон, являя на всем известной конопатой физиономии картину полного
довольства. До сих пор мы с ним пересекались редко - разные смены
патрулирования. Не случись со мной ЧП, не пересеклись бы и в этот раз.
Пиво он пил из знаменитой на всю флотилию литровой серебряной кружки -
позапрошлогоднего приза за победу в гонке.
  Заметив меня, Лейф повернул голову.
  - - О! Привет, лейтенант. Участвуешь?
  - - В выпивке? Конечно.
  - В гонках, - снисходительно пояснил Лейф. - Обещают хорошую погоду.
Смотри, не наберись с утра пораньше.
  Приложив к папиллярному идентификатору на пустой буфетной стойке
указательный палец, я уменьшил причитающееся мне жалованье на две монеты и
получил в высокой кружке свой литр пива - увы, светлого.
  Ладно и так. Особенно если чуть погодя дадут вторую кружку. Бывают такие
чудеса.
  Пиво сегодня было сносное. Я жадно всосал первый глоток и слизнул с губ
пену.
  - - Какая разница? Я запасной.
  - А ты не кисни, - посоветовал Лейф. - От нашего отряда заявлено три
участника и трое запасных. Офицерские гонки, тут, сам знаешь, всякое может
случиться. Положим, участвовать в индивидуальном первенстве тебя никто не
заставит, не желаешь - и не надо, одним конкурентом меньше, а к командной
гонке будь готов. Все может быть. Гонял ты, я помню, неплохо.
  - А, - сказал я, делая второй глоток. - Когда это было. То ты, а то я.
Полгода без тренировок.
  - Ну, тебе решать. Гляди не пожалей потом... - Лейф сощурился. - Так
что, вычеркивать тебя?
  Я пожал плечами.
  - - Как хочешь.
  - - Я-то не особенно хочу, - сказал он.
  - - Тогда не вычеркивай...
  Лейф посмотрел на меня с любопытством.
  - - Я слышал, тебя в рейде едва на тот свет не отправили, нет?
  - - Именно нет. Не отправили.
  - - Может, расскажешь?
  Я медленно пил пиво. Рассказывать, даже в самых общих чертах, отчего-то не
хотелось. Хотя, возможно, как раз Лейфу стоило рассказать все. Как-никак
глубинник он опытный и вроде не болтун. Пять лет службы на Капле, скромный
чин капитан-лейтенанта и три удачных дуэли с капсулами противника, не
считая множества мелких эксцессов. Ходячее хладнокровие. Не Петра же мне
отягощать своими проблемами, у него своих навалом.
  А этот, возможно, способен дать полезный совет. Полезный и мудрый в равной
степени.
  Например: "Не высовывайся".
  В общем-то, этот совет я и сам могу дать кому угодно.
  Нет, Лейф нормальный парень, свойский и все такое. Во всяком случае вне
службы. Сам не понимаю, отчего при каждой встрече с ним я чувствую легкий
укол неприязни. Необъяснимо и даже как-то неловко.
  Ну да мне под его началом не служить.
  - Твое дело, - легко согласился Лейф, не дождавшись ответа. - Ты в доке
уже был?
  - - Нет. А зачем?
  - - Тогда жди - вызовут. Я краем уха слышал, что тебе дают новую капсулу.
  Я выхлебнул остаток пива одним глотком и поперхнулся.
  - - Точно? Кх-х... Тьфу! А какую?
  - А я откуда знаю? - Лейф развел руками и снова взялся за свою
знаменитую кружку. - Иди и посмотри. Семьдесят первый док, если я не
напутал. Между прочим, с тебя по этому поводу выпивка.
  - - Само собой! - Я вскочил с места. - Кхе... Семьдесят первый, говоришь?
  Получить от автомата вторую кружку пива я, понятно, даже не попытался.
Какое там пиво. Бегу! Мчусь!
  Лейф что-то крикнул мне вслед - я не разобрал что.
  Нет для глубинника минуты приятней, чем получить новую матчасть, особенно
капсулу. Подозреваю, что то же самое чувствуют пилоты-истребители ВВС по
отношению к своим флайдартам. По правде сказать, служба на настоящей
субмарине куда притягательней одиночного патрулирования, но первое
ощущение единоличного обладания не идет ни в какое сравнение. Субмарина -
на многих, капсула - на одного. В этом все дело. Второй дом, а после того
как наденешь цереброшлем и прочувствуешь собой ее всю - от киля до рубки,
от носа до кормы - и второе "я".
  Неудивительно, что я поспешал рысцой.
  Малые доки - ремонтные и сборочные - расположены по всей окружности
Поплавка метров на сто ниже ватерлинии. Мысленно прикажи люкам капсулы
задраиться, выжди результат, похожий на прикосновение одежды к телу, пошли
запрос, получи подтверждение разрешения покинуть терминал, пройди двойной
шлюз - и все, ты на свободе. Один в огромном, полном жизни просторе,
который только из Поплавка кажется страшной бездной.
  Может быть, оттого, что управляешь Поплавком не ты, а другие.
  Может быть, оттого мои глупые ночные кошмары.
  Внутренний шлюз, ведущий в док номер семьдесят один, был открыт, и в доке
шла работа. Капсула оказалась того же типа "Удильщик-IV", разве что с виду
казалась совершенно новой, каковой, по-видимому и была. Надо же, их еще
производят...
  Разумеется, втайне я мечтал кое о чем получше. Если не о великолепном
"Краббене", то хотя бы о "Скате" последних моделей. Но, честно говоря, и
"Удильщик" неплох, особенно если нет ничего другого. Скорость
погружения-всплытия у него вполне достаточная, легкость управления ни с
чем не сравнимая... вот боевая мощь, по сегодняшним меркам, пожалуй,
слабовата.
  Пожилой добродушный техник, командовавший бригадой рабочих, не помешал мне
трепетно провести ладонью вдоль борта капсулы - ласковое, почти живое
тепло. Он лишь спросил понимающе:
  - - Твоя?
  Я кивнул.
  Бортовая обшивка кажется мягкой на ощупь и на самом деле является таковой.
Мой ноготь оставляет на ней след.
  Ничтожная царапина почему-то не затягивается.
  - Регенеративные цепи не задействованы, - поняв, комментирует техник. -
Хорошая посудина лейтенант. Зайди попозже, опробуешь.
  - - Прямо сейчас нельзя? - спрашиваю я с надеждой.
  - Нет, тут работы еще часа на два, на три. Ты уж, лейтенант, не мешай
нам, ладно? Сделаем на совесть, не сомневайся.
  Этот мудрый техник и стихийный психолог точно знает, как разговаривать с
нетерпеливыми глубинниками. Даже не выказывает законного раздражения,
предпочитая потерять оплаченную минуту...
  Удовольствие откладывается. Глубинники и техническая обслуга никогда не
жили душа в душу, и я чувствую себя вправе настаивать на своем, ругаться и
даже рукосуйствовать - но это не ускорит дело, да и численный перевес не
на моей стороне. Поэтому, понимающе кивнув, выхожу вон.
  Навстречу мне по кольцевому транспортному туннелю скользит большегрузная
платформа-антиграв с неким металлическим дикобразом размером с товарный
вагон - самопроизвольно начавшим развитие зародышем глубинной капсулы
неизвестного мне типа. Скорее всего брак. Малый антиграв-мотрисса,
специальный скоростной снаряд для экстренных грузов, неведомо как попавший
на обычный путь, тащится следом, оглушая беспрерывными сигналами.
Тупоумный андроид, ведущий платформу, никак не реагирует. С
противоположной стороны по пешеходной дорожке в сопровождении Хмыря Бенни,
нарочито шагающего враскачку, валит толпа незнакомых молоденьких мичманов.
Новички из пополнения, доставшиеся погранфлотилии. Так-так.
  Морда у Бенни недовольная. Я его понимаю. Быть нянькой при молокососах -
удовольствие посредственное.
  Хмырь - трус, плавать не любит. Много раз пытался увильнуть от
патрулирования, подставлял других, ходил с битой мордой, сиживал на
гауптвахте, но так и не вылечился. Он из Южного учебного центра в
Кейптауне, оттуда еще и не такие фрукты выходят. У нас на Сумбаве он не
прижился бы, сколько таких вылетало пробкой не позднее второго курса - не
счесть. Дрянцо, а не человек, им даже Джильда брезгует. По-моему,
начальство давно плюнуло на Хмыря как на боевую единицу и не ждет от него
иной пользы, кроме выполнения мелких поручений внутри Поплавка. Ленивый
лакей - все равно лакей.
  Сам заслужил. Нужно же кому-то поведать вновь прибывшим местные легенды -
о Сонной субмарине, например, - и народные приметы, типа: "Если
поверхность океана бурлит, как в кастрюле, это к близкому гидросейсму, а
если при том еще и воняет, это продувают гальюн".
  Новички с любопытством вертят головами. По виду, старшему из них чуть
больше двадцати. Так и есть, предсказанный Моржом ускоренный выпуск:
погружение-всплытие...
  При виде меня Хмырь расцветает улыбкой.
  - Знакомьтесь, салаги: лейтенант Альвело. Самый лихой глубинник из
прошлогоднего пополнения, далеко пойдет! Вот пусть он скажет: что в нашем
деле самое главное?
  - Засек противника - бей первым, - автоматически отвечаю я. - И
немедленно ныряй на максимальную глубину. Кстати, противник попытается
сделать то же самое.
  Это им известно. И лишь один спрашивает:
  - - А в мирное время?
  - - Разве я о войне говорил?
  Меня засыпают вопросами. Мальчишки совершенно серые, обучены наскоро, еще
далеко не глубинники, а дрессированные салажата и неумехи. Тем лучше, что
в большинстве не демонстрируют дутую крутость и не стесняются обнаружить
невежество. Год назад, едва прибыв на Каплю, я точно так же надоедал
мало-мальски опытным профессионалам - но, кажется, мои вопросы были
слегка умнее.
  Эти пока что - корм для криля.
  Пока я учу молодняк уму-разуму, Хмырь исчезает. Кручу головой - нет
мерзавца! Сбежал, паршивый лодырь, бросил салажат на мое попечение, и его
роже нынче судьба быть битой.
  - Смирно, - говорю, и салаги послушно вытягиваются. Я не Морж, нет у
меня призвания к педагогике. - Вопросы отставить. Учебные классы на
девятой палубе, злачные места в нижних трюмах. Кому интересно, пройдитесь
по докам. В полдень состоятся офицерские гонки на скутерах, советую
посмотреть. Вольно. Разойдись.
  Возвращаюсь в кают-компанию, но не прямым путем, а даю крюка через три
лифта и служебный уступ с посадочными площадками для летающих платформ -
короткий путь почему-то перекрыт нарядом нарядом полиции с автоматами
наготове. В споры с копами я не вступаю - и без них предостаточно
раздражающих факторов. Дыхательный фильтр забыт в каюте, и на уступе я не
задерживаюсь. Все-таки можно дышать, хотя медицина утверждает, что
полезного мало. В небе висит дымка не дымка, облака не облака - так,
какое-то невразумительное суфле, и скрывает в себе вершину Поплавка. В
воздухе прохладно и, как всегда, сыро.
  Поплавок уже стоит. Гонки начнутся менее чем через час.
  Надо посмотреть...
  Лейфа Бьернсона в буфете уже нет. В углу коротает время за пивом компания
старожилов и не обращает внимания на двух шустрых мичманов, отбившихся от
стаи молодняка, - эти пытаются получить пиво, поочередно прикладывая
пальцы к датчику идентификатора. Напрасное занятие: в его памяти еще нет
индивидуальных параметров только вчера прибывшего пополнения.
  На вид, совсем мальчишки. Не глубинники - слепые котята, которых вскоре
будут топить. А им и пива не дают.
  Отстранив их, я дважды тычу пальцем и - о чудо! - получаю из окошечка
выдачи сразу две кружки. Третья попытка неудачна, автомат решает, что двух
с меня пока хватит. Вполне приличное на вкус светлое пиво, кучерявая пена
выше краев, и не сразу скажешь, что синтетика местного разлива на воде из
опреснителей да еще, если не врут, с подмешанным либидоцидом - тут и
Джильда бессильна что-либо изменить. Одну кружку сую мичманам.
  - - Угощайтесь, коллеги. Это на двоих.
  Принимают с благодарностью. Подношу свою кружку к губам, дую на пену...
  - - Филипп!
  Бьернсон. Бежит, запыхался.
  Опять кому-то что-то от меня надо.
  - - Не увлекайся. Ты в команде.
  - - Это почему?
  - - Пит-Фитюлька выбыл. Пулевое ранение. Заменишь его.
  Не понял.
  - - Пулевое?? - Не верю ушам.
  - Ты что, выстрелов не слышал? - изумляется Лейф, а я с не меньшим
удивлением качаю головой. Он тяжело дышит -наверное, в поисках меня
обегал не одну палубу - и выплевывает короткие фразы. - Полиция...
провела рейд. Очистка нижних трюмов... от этих... А, ерунда, почти без
баталии. Подали в вентиляцию какую-то химию... они и полезли, как
тараканы. Почти полтысячи душ. Теперь... начальство думает, куда девать...
такую прорву. - Лейф давится коротким смешком. - Говорят... один
полицейский убит, и есть раненые... Это уже наверху кто-то из трюмных
рыпнулся. Пита-Фитюльку... в лазарет. В мякоть задело.
  - Как его туда занесло? - поражаюсь я. Скорее Капля высохнет, нежели
глубинник, да еще офицер, станет участвовать в полицейской операции, хотя
бы и по приказу. Лучше гауптвахта.
  - Так же, как и тебя, возле дока, только в секторе Дельта. Ты что, не
слышал, как я тебе кричал?
  Качаю головой.
  - - А что ты кричал?
  - - Чтобы ты варежку не разевал, понятно?
  - Шишки в штабах в своем уме? - интересуюсь. - Да без баб, хоть и
таких, и без водки Поплавок через неделю на уши встанет!
  - А вот это не нашего с тобой ума дело, - отбривает Лейф. - Короче
говоря, иди, переодевайся, ты нужен.
  Нечего делать, оставляю вторую кружку мичманам.
  Те рады.
  Я ухожу без протеста в душе - все входит в норму. И жизнь будет, и
служба, а о мелкой неприятности пора забыть. Вот, в гонке поучаствую...
Конечно, только в командной, не хватало мне еще осрамиться в личном
первенстве.
  Отчего-то мне делается смешно. Велик Поплавок и столь же мал. Не на Земле,
где населения некуда девать, не в старой развитой колонии - устраивать
полицейские облавы на люмпенов здесь, на практически не заселенной Капле!
И выловить пятьсот никчемных душ!
  Комедия абсурда. Если вообще комедия.
  Абсурд - это вовсе не то, чего не бывает. Абсурд - это то, с чем разум
обывателя временно не в силах смириться.
  Обывателя - или оболванца?
  Мерзкое словцо. Придумали его пораженцы и вообще всякие
пацифисты-подцеписты - те, кого мы в Новом Ньюпорте нещадно били всякий
раз, как в их куриные мозги забиралась мысль подразнить курсантов своими
лозунгами. Выдумали: сдаться Лиге! Почему тогда не Унии? Им обеим на Землю
- тьфу и растереть, не нужна она им, перенаселенная, с истощенными
ресурсами, - им наши колонии нужны. А чего стоит Федерация без колоний?
Задохнется в считанные годы.
  Хочу ли я этого?
  Да я горло перегрызу тому, кто захочет!
  Хочу ли я войны, если ее результатом станет возвращение в Федерацию всей
Капли?
  А кто из нас этого не хочет?
  Так чего же я, спрашивается, трепыхаюсь? Тоже мне, мститель, граф
Монте-Кристо, мушкетер с бензопилой...
  Ну и утихни.
  Нужно впредь быть осторожнее, только и всего. Насколько это возможно,
если, конечно, возможно вообще.
  Я едва не прошел мимо своей каюты и несколько секунд соображал возле
двери, что мне в ней понадобилось. Да, сперва переодеться... Еще, пожалуй,
перед началом гонки следует осмотреть скутер. Успею, но впритык.
  Быть осторожнее... Легко сказать. Это не состязание борцов, где
учитываются весовые категории, и не гандикап. Откуда мне знать, как помимо
меня решится судьба лейтенанта Альвело в дальнейшем и как она решается,
возможно, в эту самую минуту...
  * * *
  ...В эту самую минуту генерал-лейтенант авиации Джакомо Риенци прямо с
порога давал оплеуху контр-адмиралу Джильде Риенци.
  Первый блин не удался - Джильда увернулась. Зато второй пошел точно в
цель.
  - Шлю...ха! - рявкнул раздельно генерал-лейтенант, прослеживая
ненавидящим взглядом полет сестры от двери ее личных апартаментов через
половину спальни на гигантскую кровать. - Шлюха! Дешевая распутная дрянь!
  Прибежавший на короткий визг контр-адмирала синевато-бледный
фельдфебель-денщик, просунул в дверь осторожный нос. "Вон!" - заревел
Риенци, и нос моментально исчез. Генерал, катая желваки на скулах,
защелкнул замок. Жуколов в кармане промолчал, не обнаружив присущих
большинству стандартных "жучков" слабых электромагнитных полей, и это не
удивило. Что дельного тут можно прослушать - страстные вскрики? Скрип
кровати?
  - - Поговорим, сестрица?
  Он зашагал от стены к стене, рассматривая сестру, валяющуюся бревном
поперек излюбленного лежбища. Магнитом ее туда тянет... Ничего, оклемается.
  - - Вставай, стерва! Это только задаток.
  Джильда запахнула домашний халатик. Со стоном приняв сидячее положение,
начала массировать шею. Кровать под контр-адмиралом протяжно скрипнула.
Расшатанная, заслуженная, многотерпеливая кровать.
  - - Пошел вон, братец.
  Риенци молча шагнул вперед, подняв в замахе руку. Джильда, пискнув,
съежилась.
  - - Так-то лучше.
  Он усмехнулся в короткие жесткие усы, хотел было швырнуть фуражку на
кровать, но от лежбища, как всегда, попахивало, и он побрезговал. С
грохотом водрузив перед собой резной дубовый стул, тяжело сел верхом,
пристроил фуражку на колене, дернул щекой. Потребовал:
  - - Рассказывай.
  Джильда поджала под себя ноги. Кошечка. Нимфоманка. Стерва...
  - - О чем ты, братец?
  - Дура! О твоем Альвело! Наша мудрая матушка забыла преподать тебе одно
важное правило: трахай кого хочешь, имей хоть миллион кобелей, но думать
изволь головой, а не... Если ты еще не поняла, то объясню: мы по брови в
дерьме, сестрица. И вляпалась в него ты!
  Джильда равнодушно повела плечом.
  - Ты-то в него не вляпалась... - Кулак брата опасно напрягся, и она
поспешила изменить тон. - Что случилось, Джакомо, а?
  - Она еще спрашивает! - рявкнул генерал-лейтенант, но уже тоном ниже. -
Сука! И это ей я помогал делать карьеру! Ее тянул вверх, как мог!..
  Джильда презрительно улыбнулась.
  - Подумаешь, карьера! Контр-адмирал в плавающей жестянке на поганой
планете... Мечта жизни! Лучше вспомни, сколько я для тебя сделала.
  - Заткнись! - медленно, ненавидяще выцедил Риенци. - Говорить буду я.
Примерно три... нет, четыре недели назад тебя вызвал Монтегю и приказал
выбрать кого не жалко из числа твоих младших офицеров, так? Вижу, не
ошибся. Вероятно, он намекнул, что речь идет о совместной операции с
контрразведкой. Ты выбрала этого Альвело. Почему? Отвечай. Он был не
слишком хорош в постели?
  - - Не лучше тебя, братец, - ядовито проворковала Джильда.
  - Заткнись и слушай. Этот лейтенантишка вернулся, вместо того чтобы
пропасть. Нам - плевать. Но поздравляю тебя с выбором! Он в разработке
нашей контрразведки и, предположительно, спецслужб метрополии. Мало того,
похоже, им очень интересовались до того, как ты его выбрала! Не спрашивай,
откуда я это знаю. Велич сел в лужу, а мы с тобой - в дерьмо. Выбрала его
ты - именно ты и именно его из сотни подчиненных тебе офицеров, - с
какой целью? Потому что накануне он тебе не угодил? Попытайся втолковать
это контрразведке, а заодно и объяснить неуспех операции. Кто виноват в
том, что непригодная кандидатура не была вовремя заменена? Я не знаю и
знать не хочу, что там у них не сработало, зато знаю точно: если Величу
понадобится козел отпущения, ему не придется долго искать. Сказать тебе,
кто им будет? А вслед за тобой посыплюсь я и только потому, что имел
несчастье родиться твоим братом! Кому, кроме меня, ты нужна, кретинка?
Адмиралиссимус не глядя подмахнет приказ о собственном расстреле, не то
что о чьем-то разжаловании. И это еще лучшее, на что мы можем рассчитывать!
  Генерал-лейтенант Риенци смахнул носовым платком испарину, скомкал платок,
швырнул на пол. Минуту, понадобившуюся контр-адмиралу Риенци на то, чтобы
собраться с мыслями, он разглядывал сестру - мятое после ночи лицо,
холеные ляжки, очень широкий таз, вульгарная хрипотца в голосе,
хирургически увеличенные глаза выдают одновременно пресыщенность и
неудовлетворенность. В метрополии не всякий портовый бордель согласился бы
принять столь потасканный товар. И как это она ухитряется командовать?
Пошлая тупоумная сучка... Это гены. По правде сказать, дражайшая мамочка
была нисколько не лучше...
  Минуту, потребовавшуюся генерал-лейтенанту Риенци на то, чтобы отдышаться,
контр-адмирал Риенци исподтишка разглядывала брата - грубое, в багровых
пятнах лицо, мясистая шея, след от фуражки на ежике волос. Ну-ну, братец.
Пошуми, если тебе это необходимо, можешь даже снова ударить, коль
невтерпеж. Ничего в тебе нет, кроме хватки, глотки и чутья, но чутьем мы с
тобой равны, просто-напросто на этот раз ты унюхал опасность первым.
Опасность, прямо скажем, пока гипотетическая, но чувство самосохранения
примитивного дуболома вопиет, не так ли, братец? И ты уже придумал, как ее
избежать, как вывернуться - я ведь знаю тебя, Джакомо. Говори, братец,
говори...
  - Как решим? - спросила она, потому что он ждал этого - беспомощного -
вопроса.
  - Как я скажу, так и решим. Прежде всего от Альвело нужно избавиться как
можно скорее. Причем это должно выглядеть более чем естественно. Концы в
воду - и все. Потом я решу по обстоятельствам, что нам делать, понятно? А
от Альвело избавишься ты.
  - Сейчас? На Поплавке? - Джильда наморщила лоб. - Хм... Может быть,
позже, с началом боевых действий...
  - Глупости. Мы не можем столько ждать. Кстати, тебе вовсе не обязательно
убивать его. Пусть-ка твой лейтенант поохотится за старыми торпедами в
Гольфстриме, как раз для него занятие. Что-то давно у тебя не было
штрафников. Я слыхал, это сложный район, или я ошибаюсь?
  Джильда покачала головой.
  - - Настолько сложный, что без трибунала это дело не обделать.
  - - Да? - Генерал иронически поднял бровь.
  - - Ну... очень сложно.
  - Так-таки и очень? Он напивается? Бездельничает в служебное время?
Травку курит? Не знаешь - узнай. То есть что значит: как все? Он - не
все, тебе понятно?
  - - Да.
  - - Встань... Смотреть на тебя тошно.
  Джильда покорно спрыгнула с кровати. Скромно одернула халатик.
  - - Так лучше?
  - Один черт, - буркнул Риенци. - Хотел бы я знать: ради чего я тебе
помогаю?
  - Ты это знаешь. Утону я - утонешь ты. Или оба выплывем. Можешь отречься
от меня - результат один.
  - - Заткнись!
  - Не сердись, я все сделаю. - Она подошла, поцеловала его в потный висок
с пульсирующей под коричневой кожей жилкой. - Спасибо за урок, братец.
  - - Не за что... тварь... сестренка...
                                  Глава 2.
  Прямо над ватерлинией на нижнем, служебном уступе сектора Альфа даже
сквозь дыхательный фильтр пахло сыростью, морской солью, парами и
перегаром углеводородного горючего, смазочным маслом. С уступа полого
спускался в воду широченный пандус, разделенный на стартовые "гнезда"
наспех приваренными невысокими барьерами, тускло блестящий, обильно
покрытый густой смазкой. Пандус именовался слипом, как якобы он назывался
у китобоев в Темные века, если только историки не врут и в земных океанах
когда-то действительно водились киты. Радужные пятна расползались от слипа
по воде, и сама свинцовая поверхность океана, медленно несущая ленивую
зыбь, даже поодаль от Поплавка казалась густой и маслянистой, словно
мазут. Был штиль.
  Двое нижних чинов подволокли скутер к "гнезду". Филипп надел каску, сел
верхом на длинное сиденье, сунул ноги в упоры и прогрел на холостом ходу
двигатель. Не нравится мне этот штиль, подумал он с неясным беспокойством.
Нехороший какой-то штиль, неприятный, совсем необычный для южных широт. И
вода - холодная...
  Он поежился и несколько секунд убеждал себя, что ему тепло, а убедив,
удивился тому, что пришлось убеждать. Штормовой комбинезон греет отлично и
не впитывает воду. А брызг будет... Ничего страшного, прокатимся разок,
отвлечься от глупых мыслей и глупых снов будет очень полезно. Всех дел -
съехать со слипа, разобраться в стартовой сутолоке, как можно быстрее
объехать вокруг Поплавка, с размаха, не ошибившись номером, влететь в свое
"гнездо" и пересечь финишную нить слабенького лазера. Только-то. А если
улыбнется удача - будет и у меня призовая серебряная кружка, подумал он.
Буду из нее пиво пить. Хотя за командную победу кружку не дают, а дают
стопку. Что ж, буду пить водку. Впрочем, тут есть гонщики и посильнее, так
что вряд ли. Запасной - он запасной и есть, и даже если участвует в
гонке, всерьез никем не принимается. В общем-то это только к лучшему, но
шанс прийти первым все равно ничтожен.
  Четверть часа назад финишировал индивидуальный заезд. Лейф опять победил
- сейчас он громогласно хохотал и принимал поздравления в центре кучки
болельщиков, пробившихся на служебный уступ. Несколько добровольных
распорядителей из числа старослужащих, с белыми повязками на рукавах,
берегли глотки и пока не вмешивались, разумно давая схлынуть приливу
восторженных чувств. Время пока терпело. На смотровых уступах - и в
пятидесяти, и в ста метрах над ватерлинией, и выше - слитно галдели, там
было черно от зрителей. Где-то там, вероятно, был и Петр, но на таком
расстоянии не стоило наугад махать рукой - все равно он не разберет, кто
где. Верхушка Поплавка, как обычно, скрывалась в облаках. Рейсов с утра не
было, терминал бездействовал.
  Сегодня на смотровые уступы высыпали все, кому не лень. Кроме, разумеется,
вахтенных, проклинающих свою участь, больных, арестованных по
дисциплинарным делам, неизлечимых агорафобов и наконец-то взятых в оборот
трюмных крыс. Большинство зрителей толпились над слипом, гроздьями висели
на поручнях, тянули шеи, стараясь не пропустить момент старта. Большие
офицерские гонки бывают лишь дважды в год - в год Капли, а не земной год.
Это на тренировки свободных от вахты молодых офицеров можно смотреть почти
еженедельно, стоит лишь Поплавку лечь в дрейф в штилевой полосе, но в
тренировках нет ничего интересного. Гонка, особенно командная, когда по
океанской зыби, подпрыгивая, вылетая из воды и снова плюхаясь в фонтанах
брызг, одновременно несутся полсотни скутеров и можно вдоволь насладиться
зрелищем, выиграть или проиграть пари, - другое дело.
  Никто уже не помнил, когда возник этот обычай и кто первым придумал
устраивать гонки - на этот счет ходили разные легенды. Командование не
поощряло и не запрещало рискованную забаву, в коей участвовали или мечтали
участвовать почти все одуревшие от монотонности службы офицеры от мичмана
до кавторанга включительно. Скутер являл собой плоскую доску, сработанную
из легкого металла, снабженную сиденьем, рулевым управлением, водометным
двигателем и топливным баком. Доски вырезались по стандартному шаблону из
переборок старых, назначенных на слом субмарин, водометные движки,
позволяющие скутеру развивать порядочную скорость, в ненужном изобилии
имеющиеся на складах деталей и агрегатов, были двигателями ориентации
"Нырка" - крошечной, безнадежно устаревшей капсулы, мало пригодной для
Капли. При отказе двигателя скутер, потеряв скорость, сразу тонул,
оставляя седока барахтаться в воде, в чем заключался элемент риска для
участников и удовольствия для зрителей. При неизбежных столкновениях
скутеров в стартовой сутолоке чаще всего случалось то же самое. На всякий
случай штормовые комбинезоны участников непосредственно перед заездом
опрыскивались из пульверизатора какой-то химией, по легенде, отпугивающей
криль.
  Филипп знал, что в прежние времена практиковалось поло на скутерах,
особенно популярное на дальних базах, где офицерство от скуки сходило с
ума, но эта забава попала в разряд запрещенных, после того как два
офицера, оказавшиеся в воде, были схвачены нежданно вынырнувшей из глубины
хищной водорослью. По рассказам старослужащих получалось, что большинство
офицеров Поплавка безропотно приняли решение командования, и это было
понятно: погибнуть с честью на войне или в благородном спорте и быть
сожранными, как бифштекс, - очень разные вещи.
  По жребию ему досталось двадцать четвертое стартовое место, Лейфу -
двадцатое. Третий участник команды вытянул сорок седьмое место, и было
очевидно, что вся его задача в командной тактике - не особенно мудря
попытаться проехать как можно лучше, если не притрут.
  Ожидая указаний, Филипп смотрел не на воду - на Лейфа Бьернсона. Но Лейф,
удачливый счастливчик, отделавшись от почитателей, только подмигнул ему и
сделал несколько движений рукой, которые Филипп понял так: в давку не
лезь, по возможности вырывайся вперед по внешнему радиусу, и если (что
вряд ли случится) догонишь меня - сработаем парой. Филипп покивал в
ответ, показывая, что понял.
  Прокричали минуту до старта. Уступ пустел: добровольные распорядители
деликатно теснили посторонних. Официальных блюстителей порядка на нижнем
уступе не было видно вовсе, что не удивляло: полиция Поплавка всегда
хорошо знала, где стоит вмешаться, а где, пожалуй, лучше оставить все как
есть, и, как всякая умудренная опытом корабельная полиция, предпочитала
держаться подальше от открытой воды.
  - - Мину-у-утная готовность!
  Толпы зрителей на уступах слитно взревели. Филипп сместился на сиденье
чуть вперед, побалансировал на краю. Теперь легкий толчок ногой - и
скутер заскользит по слипу, а как только он коснется воды, надо резким
качком назад сместить центровку, чтобы сразу выйти на глиссирование.
Только бы не соскользнуть раньше сигнала - это считается позором...
  - - Три-и-идцать секунд!
  Разом взвыли на холостом ходу пятьдесят двигателей. Пятьдесят пар рук
легли на рулевые колонки.
  - - Де-е-есять секунд! Приготовились... Внимание... Старт!
  С последним выкриком бабахнул выстрел из карабина - в воздух, и гонка
началась. Один круг против часовой стрелки в объезд Поплавка, около трех с
половиной миль кольцевой дистанции, меньше пяти минут гонки. Нормальная
субмарина в кавитационном режиме ходит быстрее...
  Брызги ударили в лицо, пена окатила ноги. Удачно выскочив на поверхность,
Филипп только теперь почувствовал азарт. Боковым зрением он заметил, что
скутер соседа справа как нырнул в воду, разогнавшись на слипе, так и не
вынырнул, к вящему удовольствию флотских старшин, охотно изготовлявших
спортивные суденышки на заказ под складчину офицеров. Мелькнула в воде
мокрая голова. Двое слева столкнулись... Так. Еще у одного прямо на слипе
отказал двигатель. Четырьмя соперниками меньше. Не-ет, в собачью свалку мы
не полезем, а будем выбираться на внешний радиус, как было условлено...
  Ему все-таки пришлось заложить вираж раньше, чем хотелось: справа
недвусмысленно наваливался чей-то скутер, как видно, быстрее
соскользнувший в воду. Он тут же пристроился справа, отжимая Филиппа ближе
к Поплавку, где, как и ожидалось, царила предстартовая толчея. Филипп
поднажал, и они понеслись бок о бок. Полированные днища скутеров послушно
расшвыривали воду.
  Кто такой? Жаль, не видно знаков различия. Наверно, из Ударного флота, там
есть лихие гонщики... Мало-помалу Филипп выдвинулся вперед на полкорпуса и
теперь уже сам отжимал соперника подальше от все еще продолжающегося
столпотворения на внутреннем, наивыгоднейшем радиусе у самого борта
Поплавка. Потом, когда они разберутся, придвинемся поближе, а пока вот так
- - метрах в сорока, где никто не мешает... Нет, мешают...
  Чуть сбросив скорость, он отвернул влево, едва не переехав корму чьего-то
скутера, невесть откуда ринувшегося наперерез. Командная тактика: ты
мешаешь другим, они мешают тебе, пока лидеры рвутся к финишу. Скутер
высоко подпрыгнул на кильватерной волне, и Филиппу на миг показалось, что
он опрокинется. Нет, обошлось. Где Лейф?
  Он поискал глазами впереди себя и быстро нашел. Должно быть, Лейфу сильно
помешали на старте гонки, поскольку он не примкнул к группе лидеров, как
ожидал Филипп, а скакал по зыби недалеко впереди. Очень может быть, что
придется сработать парой: встать уступом и переднему гнать что есть силы в
движке, а заднему подрезать конкурентов.
  Слева участники гонки постепенно разбирались в кильватер; справа маячил
один-единственный скутер - уже не тот, что вначале, другой - и все
порывался проскочить влево под носом Филиппа, а потом отстал. Филипп взял
влево и нашел свое место в гонке. По первым прикидкам, выходило неплохо, и
если так пойдет дальше, можно надеяться финишировать в первой десятке. А
можно постараться объехать вон того, что мешается перед самым носом -
явный новичок, излишне дергается, мешая скутеру самому найти
наивыгоднейший режим глиссирования, и быть новичку в хвосте.
  Привстав в упорах, он впритирку обошел новичка, затем некоторое время
боролся с тем, кто шел впереди него, но тот был начеку, немедленно
парировал все попытки Филиппа обойти его как по внешнему, так и по
внутреннему радиусу, и Филипп на время оставил его в покое. Два раза он
оглянулся, с удовлетворением отметив, что погоня отстала и никто не
наступает на пятки: в первый раз объеханный новичок оказался метрах в
двадцати позади, во второй раз он и вовсе скрылся за изгибом Поплавка.
Поплавок был рядом, пугающе близко, больше всего он был похож на торчащий
из океана вулканический конус, ежеминутно грозящий разразиться
извержением. Филипп только раз мельком взглянул вверх и больше смотреть не
стал. Он чувствовал себя, как на крыльях. Удалось зацепиться за хвост
лидирующей группы, и это удача, правда, все решится на финише, когда перед
въездом на слип нужно будет на скорости описать широкую дугу, ни в коем
случае не позволяя себя подрезать, и уж подавно надо не ошибиться номером
"гнезда" - иначе твое время запишут тому, в чье "гнездо" ты по ошибке
влетел, и быть тебе объектом насмешек в кают-компании, покуда насмешникам
не надоест насмехаться...
  Впереди, сколько он мог видеть, было не то одиннадцать, не то двенадцать
скутеров. Суденышко Филиппа подпрыгивало мячиком в кильватерной струе
преследуемого, в лицо летели холодные брызги, а сам преследуемый точно так
же умывался брызгами и подпрыгивал в кильватерной струе Лейфа Бьернсона.
Жми, Лейф! Шансы высоки, и если наш третий... как его, носатого... Левон,
кажется, он из инженеров... да, если он проедет хотя бы средне, можно
надеяться на командную победу. Но, похоже, у Лейфа проблемы... Сбоит
двигатель? Его преследователь поравнялся с ним, медленно обходит...
Обошел! Жми, Лейф! Пройдено меньше половины дистанции, сделано меньше
половины дела... Жми! Держи скорость!
  Филипп вдруг обнаружил, что кричит во весь голос, но вряд ли Лейф слышал,
а если слышал, то и сам прекрасно знал, что надо делать. Да, жаль: так
хорошо шли... Филипп принял вправо, и мало-помалу задранный нос его
скутера поравнялся с кормой Лейфа, а затем начал медленно выдвигаться
вперед. Лейф смотрел прямо перед собой, сидел ровно и, по виду, не
предпринимал никаких попыток устранить неполадку, не терзал двигатель,
рывками меняя режим его работы, как непременно поступил бы Филипп на его
месте, что показалось немного странным. Оно, конечно, мастеру виднее... И
тут случилось совсем непонятное.
  Скутер Лейфа внезапно вильнул вбок, опасно подрезав Филиппа. Нет, это не
подрезка, это - столкновение... Филипп едва успел среагировать;
среагировал даже не он - среагировало тело, но все же металл с коротким
скрежетом задел о металл, и толчок получился чувствительный. "Идиот!" -
заорал Филипп и подумал, что Лейф его, наверно, все-таки не слышит, а
жаль; хотя очень может так случиться, что барахлит у него вовсе не
водомет, а управление...
  Он не успел додумать эту мысль, потому что скутер Лейфа вновь ринулся в
атаку, и Филипп рывком сбросил скорость, пытаясь избежать нового
столкновения, но было поздно. Скутер Лейфа полез на его скутер, а Лейф -
Филипп это ясно видел - был озабочен лишь тем, как бы половчее завалить
соперника и не опрокинуться самому. Что он делает, мы же в одной команде!
Точно, свихнулся. Ненормальный. У нас же командная гонка! Да и по
отношению к настоящему сопернику такие действия недопустимы, за грубость в
благородном спорте с виновным перестают здороваться и можно запросто
схлопотать по физиономии в кают-компании...
  Хрустнуло. Скутер провалился носом, высоко задрав корму. Мелькнуло лицо
Лейфа в маске дыхательного фильтра, ударил в лицо фонтан брызг, и что-то
твердое, наверно, осколок доски, долбануло по каске. Перелетая кубарем
через руль, еще не успев испугаться, Филипп с удивлением подумал, что
внешне Лейф нисколько не похож на свихнувшегося, напротив, он собран, скуп
в движениях и даже деловит, как человек, выполняющий нудную, но
необходимую работу. Мозг обожгло догадкой мгновением раньше, чем тело
обожгло водой. Филипп вынырнул и тут же нырнул снова. Перехватило дыхание.
Вода была холодная, не выше десяти градусов, но лучше было немного
померзнуть, чем быть разрезанным на куски скутерами отставшей группы.
Работая руками и ногами, как лягушка, Филипп погрузился поглубже. Так, с
какой стороны у нас Поплавок? Кажется, вон с той. Надо плыть под водой
прочь от Поплавка, сколько хватит воздуха в легких, а потом вынырнуть и
позвать на помощь...
  Он вынырнул, когда в глазах заплясали огненные змеи, когда больше не стало
сил задерживать дыхание и бороться с оставшимся в комбинезоне пузырем
воздуха, норовящим вытолкнуть его на поверхность, и первое, что он
услышал, вынырнув, был тягучий, заунывный, страшный звук, словно в океане
кричало огромное раненное животное, мучимое болью и одиночеством.
Казалось, звук шел отовсюду, без конца, без смысла...
  Отплевываясь и откашливаясь, Филипп огляделся. Второй мокрой головы
поблизости не оказалось, и это значило, что Лейф устоял при столкновении,
а теперь несется к финишу, будто ничего не случилось. С Лейфом было все
ясно. Подлец, осторожный убийца, специально выбрал место в середине
дистанции, где на уступах мало зрителей, а может, и нет их совсем...
Филипп почувствовал, как сами собой стиснулись зубы, не то от холода, не
то от злости. Ему захотелось взглянуть на уступы, но он не стал этого
делать, потому что на воде творилось совсем уже непонятное: хвост
лидирующей группы, разогнав мелкую волну, успел скрыться за окружностью
Поплавка, иные из отставших продолжали гнать вперед, а некоторые,
развернувшись, во весь дух мчались обратно, только сверкали брызги,
вылетая из-под днищ. И над водой по-прежнему висел, давил на уши
нескончаемый, тягучий, наводящий ужас звук...
  Тогда он понял, что это такое: ревела сирена тревоги высшей степени,
включавшаяся лишь в случае чрезвычайной опасности, ревела и звала гонщиков
как можно скорее вернуться назад, в Поплавок. В дни войны это могло
означать все, что угодно, а в дни мира лишь одно: к поверхности океана
поднимался желтый прилив.
  В южных широтах, как, впрочем, и в северных, не бывает тайфунов. Здесь
нечасты грозы, исключительно редки смерчи, совсем не бывает крупных,
держащихся месяцами водоворотов и прочих тропических прелестей, на которые
так расточительно щедра Капля. Вот только желтые приливы всплывают здесь
ничуть не реже, чем в тропиках.
  Поплавку, обладающему собственным ходом, не страшны малые приливы, а
большие, пятидесятимильного диаметра и более - бывают редко. На памяти
Филиппа такого еще не случалось, он знал об этом только из рассказов
старослужащих. Сонары Поплавка способны увидеть вихревой кокон и точно
предсказать место прилива, когда тот еще находится на стокилометровой
глубине. Но прилив поднимается быстро... И если надсадно ревет испуганная
сирена, если прервана гонка и нужно спешно уходить, значит, прилив
ожидается большой и Поплавок находится внутри опасного круга, далеко от
предсказанного приборами края пятна...
  Как бы ни была дорога каждая минута, нельзя бросить в океане полсотни
гонщиков - иначе офицеры Поплавка взбунтуются, - но можно, даже очень
можно забыть одного во имя жизни остальных; сейчас Филипп понимал это
очень хорошо. Товарищи по отряду в морском собрании обязательно сдвинут
стопки за упокой души... и никто не осудит командование. Не устоял,
завалился на самом неудобном отрезке трассы - виноват сам и никто иной.
Зови на помощь, не зови - никто не поможет: подобрать пловца в скутер
невозможно, а посылать спасательный бот нет времени... Час или полтора,
проведенные в пятне желтого прилива, нанесут Поплавку смертельную рану,
несмотря на мощные регенераторы обшивки и тройной борт.
  А ведь почти наверняка никто из гонщиков не видел столкновения... или,
вернее - убийства. Многое ли видит гонщик? Ближайших соперников да воду
перед собой...
  Борт Поплавка был близок. Филипп больше не чувствовал холода воды. Скорее
к борту, скорее! К обросшей всякой морской дрянью, почти не различимой
глазом полосе ватерлинии. Вцепиться в наросты морских репьев, в
неровности, во что угодно, попытаться вскарабкаться на нижний уступ, ведь
он совсем низко над водой, во время шторма на нем невозможно находиться,
всего-то метра три... Наверно, это будет непросто, и если у меня не
получится, придется что есть силы звать на помощь.
  Может быть, бросят шкерт...
  Какая-то крупная рыбина мелькнула невнятной тенью и исчезла, лениво
поплыла куда-то по своим делам, не подозревая о том, что через час-другой
будет безнадежно биться в кислоте. Криля, к счастью, поблизости не было,
потому что если он есть, то пловец узнает об этом очень быстро.
  Ладони наконец-то коснулись борта, и пальцы сами собой судорожно вцепились
в наросты морских репьев. Боли пока не чувствовалось, хотя висеть на
репьях - удовольствие маленькое, и пальцы придется лечить. Так... Теперь
надо отдышаться, уступ над головой совершенно пуст, и некому подать руку.
Отдохнуть и выбрать место поудобнее. Но очень долго отдыхать нельзя -
уходят силы.
  Сирена внезапно смолкла, и это было почти мучительно: ватная тишина в
воздухе и ленивый шелест лижущей борт зыби после давящего на уши рева.
Наверное, гонщики уже вернулись на слип или в верхние шлюзы, матросы и
андроиды причальной команды оттаскивают скутеры подальше, слип готовятся
убрать, а то и сбросить в воду, аварийная вахта разбежалась по расписанию.
Еще несколько минут - и громадина Поплавка начнет набирать скорость, свои
жалкие семь узлов, а если выпустит вперед штатные буксиры и задействует в
качестве буксиров находящиеся на борту субмарины, то, пожалуй, все восемь.
  Ближайший шлюз? Кажется, метрах в ста справа. Нет, до шлюза добраться не
успею, к тому же он может оказаться закрытым, надо карабкаться на уступ...
Лейфу, конечно, приказали, и этот жизнерадостный киллер рассчитал
правильно: если клиент не сломает себе шею при столкновении, он все равно
окажется на пути преследующей группы, а если ему и тут повезет остаться
невредимым, можно рассчитывать на хищную водоросль, стаю криля или
банальное переохлаждение. Впрочем, этого мало. Филипп с исключительной
ясностью представил себе снайпера, ждущего, когда над фальшбортом нижнего
уступа покажется мокрая голова... И все-таки надо карабкаться. Желтый
прилив - это им подарок, им ведь так хочется объяснить мою смерть
непредвиденным несчастным случаем...
  Ну, вперед!
  Он не сразу понял, что с ним происходит, когда какая-то сила грубо
оторвала его от наростов и, кувыркая, повлекла вниз, в черное и холодное,
вытолкнула на поверхность и снова утянула под воду. Проклятый воздушный
пузырь наконец выскочил из-под комбинезона, и как раз тогда, когда мог бы
пригодиться. Отчаянно работая руками и ногами, Филипп вынырнул на
поверхность и едва успел сделать глоток воздуха, прежде чем был снова
утянут вниз. Когда он вынырнул во второй раз, то не поверил глазам: борт
Поплавка темнел метрах в ста от него, а то и больше. Вода кипела, словно в
гигантской кастрюле, вспучивалась гладкими пузырями, крутилась
водоворотами, швыряла в глаза пену, удержаться на поверхности стоило
неимоверных усилий.
  Тогда Филипп понял, что это такое: Поплавок опустошал балластные цистерны.
Понятно для чего: уменьшить осадку, чтобы развить скорость не восемь, а
восемь с половиной узлов, может быть, даже девять... Продуть все, что
можно, вплоть до гальюнов... Насосы работали на полную мощность,
ежесекундно выбрасывая в океан десятки тысяч тонн воды. И на уступах -
никого, все загнаны сиреной внутрь. Никого, кроме, может быть, снайпера,
любующегося, как лейтенанта Альвело относит все дальше от Поплавка...
  Сколько здесь можно продержаться не замерзнув? Двадцать минут? Полчаса? Во
всяком случае кислота желтого прилива разъест уже труп.
  Отчаянно сопротивляясь, по-прежнему не чувствуя холода, он погружался,
всплывал, молотил руками по воде и только жалел, что не надел спасжилета
- пусть это считается дурным тоном, если не трусостью, наплевать, теперь
не до приличий... За что? Чем я вам не угодил, гады? Я ведь лоялен, я
простил вам тот случай, потому что поверил: так было надо. Я же верил вам,
я же давал присягу, неужели вам этого показалось мало?
  Филипп закричал, глотнул воды и закашлялся. Его несло прочь от Поплавка,
но Поплавок почему-то перестал отдаляться, а еще через минуту у Филиппа
гулко бухнуло сердце: Поплавок приближался! Он шел не прямо к Филиппу, а
чуть наискось, и, разумеется, он приближался не для того, чтобы подобрать
неудачника - он просто шел кратчайшим путем к предсказанному краю едкого
пятна, не обращая внимания на оказавшуюся на его пути мелкую человеческую
букашку. Он удирал, по черепашьи набирая скорость на полной тяге своих
циклопических водометов, он гнал перед собой водяной вал, гладкий спереди
и бело-пенистый по бокам, и медленно-медленно - по сантиметру - рос в
высоту, поднимаясь из воды.
  Пока есть силы - плыть! Ни мыслей, ни чувств - только вперед! Буруны
по-прежнему швыряли его и пробовали топить, но, кажется, стало
поспокойнее, и водяной вал перед вставшим стеной бортом Поплавка
приближался с каждым взмахом. Еще сто взмахов... Пятьдесят...
  Вал отшвырнул его. Напрасно выкладывая силы, Филипп дважды пытался
взобраться на этот водяной бархан и один раз - поднырнуть. Потом его
повлекло куда-то вбок, с каждой секундой все быстрее, и он понял, что
выкладывал силы зря. Коническая гора Поплавка медленно проплывала в
двадцати шагах, отшвыривая неудачника со своего пути. Да и кому в этом
мире нужны неудачники? Они всегда тонули, фигурально или буквально, и
всегда будут тонуть.
  Один шанс из ста? Из миллиона? Филипп не думал об этом. Он знал, что шанс
есть - последний шанс, крохотный. Когда водяной вал, вспенившись,
отделится от борта, нужно попытаться преодолеть его любым способом - и
ждать. Все равно на большее не хватит сил. Может быть, турбулентность
вынесет к борту, может быть - утопит. Это даже лучше, чем замерзнуть.
  Теперь он чувствовал холод каждой клеточкой тела. Только бы не свело
мышцы, подумал он. Громадина Поплавка важно шла мимо него, словно и не
помышляла когда-нибудь кончиться, - еще минут десять она будет тяжело и
неостановимо идти мимо, но до рывка осталось минуты две. Минута... Нет, я
поспешил, вот теперь - минута. Тридцать секунд... Пора?
  Пора.
  Перевалившись через фальшборт, он упал и замер, и это было последнее, на
что у него хватило сил. Лежать... Не шевелиться. Пусть дыхательный фильтр
остался где-то там и трудно дышать... Десять лет жизни за полчаса
неподвижности. Нюхнуть бы сейчас порошка... благословенный грибной
порошок, прекрасное средство подстегнуть силы и разум - особенно разум,
из-за чего, конечно, и запрещенное всякими Живоглотами...
  Галлюцинация, подумал он и на этот раз не испугался. Сон наяву. Пусть.
  Холод заставил его встать на четвереньки, а затем и на ноги. Ноги дрожали
мелкой противной дрожью - им вовсе не хотелось нести на себе тело, им
хотелось, чтобы их оставили в покое. Болело под ушами от долгого
стискиванья зубов. На рифленом настиле уступа, там, где пришлось опереться
рукой, остались красные пятна - пальцы были ободраны. Лезть по наростам
репьев оказалось мучительно трудно и вдобавок очень больно, дважды нога
соскальзывала, а однажды зацепка, на которой он едва не повис всей
тяжестью, осталась у него в руке. Кровь шла и носом. Филипп потрогал нос и
убедился, что тот не сломан, а только расквашен вдребезги и болит ужасно.
Саднила правая скула - дотронувшись до нее, Филипп зашипел от боли. Это и
называется везением, подумал он, вспомнив, с какой страшной силой его
швырнуло о борт и как он инстинктивно хотел закрыть руками лицо, вместо
того чтобы в те полсекунды, что были ему подарены удачей, найти зацепки в
наростах репьев и вцепиться в них так, чтобы нельзя было оторвать его, не
оторвав пальцев. К счастью, инстинкты удалось подавить... Филипп видел,
что другого случая не представилось бы: под борт со стороны "кормы" был
здоровенный подсос. Утопило бы, конечно.
  Он припомнил, как вплавь брал вал и что чувствовал при этом, видя, как
Поплавок уходит прочь - уходит! - и ему стало нехорошо. После вала были
буруны, гигантские пузыри кипящей мечущейся воды, его то топило, то
вышвыривало наверх, но это как-то выпало из памяти. Поднявшаяся из воды
стена то удалялась прочь, то вырастала совсем рядом - вся в безобразных
наростах, в усах скользких водорослей. Наверное, сразу после удара о борт
он на время потерял сознание, однако руки сами сделали как надо, потому
что, очнувшись, Филипп обнаружил себя висящим над бешено клокочущей водой.
Его не смыло; до уступа над головой было метров пятнадцать, и Поплавок
продолжал медленно вставать из океана. При всех его сверхмощных насосах и
необъятных трубах-туннелях выкачать всю балластную воду, уменьшив осадку
на сотню метров, - дело минимум часа, а то и двух.
  Висеть на наростах неожиданно оказалось делом терпимым - на Земле с ее
силой тяжести замерзший измученный пловец не провисел бы и минуты. Куда
труднее было заставить себя начать карабкаться вверх. Филипп пересилил
себя лишь тогда, когда вспомнил о практике очистки от наростов -
электромагнитный удар или что-то вроде. От этого шершавая кора морских
репьев отваливается сразу, единым пластом, и если кто-нибудь из вахтенного
начальства именно сейчас сообразит сделать это, дабы увеличить скорость
Поплавка еще на одну десятую узла...
  На трясущихся ногах Филипп доковылял до фальшборта и лег на него животом.
Бездна, упустившая добычу, приковывала взгляд. Внизу, теперь уже метрах в
сорока под уступом все так же бурлила вода. Признаков желтого прилива пока
не наблюдалось. Поплавок мерно содрогался в такт бешеной работе машин, а
были ли высланы буксиры, отсюда не просматривалось. Явившийся свету
подводный борт выглядел совершенно отвесным, без малейших намеков на
отрицательный уклон, словно от роду был цилиндром, а не полусферой.
Немудрено при километровой осадке Поплавка, а все-таки удивительно. Не
оторваться. Разум не постигает, какая это громада - Поплавок.
  Он почувствовал саднящую боль в пальцах и увидел, что они сами собой
намертво вцепились в поручень. Это правильно... Глупо было бы свалиться.
Если свалюсь сейчас, ничто уже не поможет, подумал Филипп, содрогнувшись.
Даже если каким-то чудом буруны снова швырнут на борт - сорока метров
вертикальной стены мне не одолеть ни за что, я же не скалолаз и не птица,
чтобы снизу вверх... Это летать сверху вниз каждый с рождения обучен.
  Он с отвращением ободрал с локтей и колен репьи, успевшие пристать во
время лазания, и швырнул их через фальшборт. Жест победителя. Усталого
победителя. Можно считать, легко отделался...
  А отделался ли уже?
  А снайпер? Или контролер, наблюдавший за действиями Лейфа, - был ли?
  Должен был быть. И очень может оказаться, что он еще не удостоверился в
успехе покушения... или как там у них в контрразведке называется? Акции?
Операции?
  Бежать, подумал Филипп. Поднять шум. Не к Джильде - сразу к Монтегю, и
плевать на субординацию! Не примет - учинить скандал и вообще наделать
побольше шума, тогда они, может быть, не решатся повторить... Лучше
плевать на гауптвахте в потолок, чем отплевываться кислотой в желтом
приливе, тут и вопроса нет...
  Интересно, открыт ли сейчас в Поплавке хотя бы один внешний шлюз?
  На нижнем уступе - вряд ли.
  Ближайший трап оказался рядом. Пошатываясь, Филипп пересек уступ, скользя
по вечно мокрым ступеням, взобрался на следующий - этот уступ был
узенький, просто-напросто внешний служебный ход как раз на полпути к
широченному уступу флайдрома сектора Дельта - и здесь лег ничком. Сил не
было. Проклятые мокрые ботинки с высокой шнуровкой висели на ногах гирями
- - просто удивительно, что не утянули на дно... Хотя где здесь дно?
  Минуту спустя он понял, что успел убраться вовремя: кто-то шел по нижнему
уступу слева, от сектора Гамма. Филипп высунул и тотчас убрал голову.
Андерс. Один. Вот, значит, как. Сам подполковник Андерс, правая рука
Велича, бледный глист... И лучевик в руке - в открытую. Решил
подстраховать, проверить работу Лейфа сам, никому не доверил...
  Бежать?
  Не убежишь. И поздно. Заметит и срежет первым же импульсом.
  Нюхнуть бы порошка... грибного. И хотя бы на несколько минут стать боевой
машиной, как тот странный двойник из странных снов во сне и наяву...
  Филипп приник к щели шпигата. Глист-Андерс шел не торопясь, своей знакомой
вялой походочкой, словно был готов заснуть на следующем шаге. Иллюзия
вялости не рассеивалась и тогда, когда он останавливался у фальшборта и,
чуть перегнувшись, ленивым взглядом окидывал наружный борт. Заметит он
следы крови на настиле или нет?
  Заметил. Осматривается.
  Как медленно непослушное тело переваливается через поручень, как
неторопливо оно летит вниз...
  Уже обрушиваясь сверху на Глиста, Филипп с неожиданной веселой яростью
подумал, что грибной порошок вовсе не обязателен. Хватит и злости.
  Лучевая вспышка оплавила уступ - Глист успел-таки выстрелить, но только
один раз и наугад. Сбитый с ног рухнувшей на голову тяжестью, он обмяк
совсем ненадолго, затем застонал и заворочался. Пришлось повозиться,
отнимая лучевик: пальцы обеспамятевшего Глиста сошлись на рукоятке
капканом. Кисть хрустнула под каблуком - Глист коротко вякнул.
  Филипп сунул оружие за пояс. Никто не видел? Он оглянулся. На всякий
случай посмотрел вверх. Никто, конечно... Опять надо перевалить тело через
поручень... Но теперь это было чужое, вяло сопротивляющееся тело, и внизу
бесновался океан.
  Как видно, подполковник Андерс и в полубеспамятстве не торопился умирать.
Во всяком случае его здоровая рука уцепилась за поручень фальшборта.
  - Что, очухался? - крикнул, задыхаясь, Филипп. - Теперь держись и не
падай.
  - - Сволочь, - глухо сказал Глист. - Ты мне пальцы сломал.
  - Ты мне жизнь сломал, подонок! Пальцы ему!.. - Филипп подышал, унимая
ярость. - Ну вот что... Не ответишь на вопросы - сломаю тебе пальцы и на
другой руке. Посмотри-ка лучше себе под ноги... Сломаю, будь уверен. Мне с
тобой возиться некогда. Гад ты, конечно... но если ответишь, будешь жить,
ты понял?
  - Дурак, - сказал Андерс, подняв голову. По болезненно-бледному лицу
обитателя глубин Поплавка тек пот. - Ты уже заработал лет десять.
Нападение на старшего офицера, к тому же в аварийной ситуации...
  - - Значит, не договорились?
  - - Почему, собственно? - быстро отозвался Глист. - Поговорим...
  - - Зачем вам понадобилось меня убить?
  Вися за бортом, Андерс жутковато осклабился. Стиснув зубы от нахлынувшей
ярости, Филипп ударил рукояткой лучевика рядом с его пальцами - роняя
капли конденсата, поручень отозвался звоном. Андерс пробормотал
ругательство. Приходилось отдать ему должное, он держался молодцом, и лишь
по тому, как напряглась его рука на скользком поручне, Филипп понял: Глист
боится.
  - - Мне повторить вопрос?
  Глист покачал головой.
  - Ты не поймешь... Стой, не бей! Ты действительно не поймешь... и не
поверишь.
  - Попытайся объяснить, - с холодной злостью процедил Филипп. - Очень
тебе советую.
  - Страховка от случайностей. Как по-твоему, почему тебе не дали вакансии
в метрополии? Правильно сделали. Ты... не совсем человек.
  - Да ну? - Это было так неожиданно, что Филипп при всей неуместности
смеха едва не расхохотался. - А кто же я тогда?
  - - Вероятно, "кукушонок".
  - - Кто-о?
  - Ты не родился в метрополии. Тебя подбросили извне... с какой-то
целью... и с фальш-памятью.
  - - Не болтай чепухи, гад. Ты считаешь, что в это можно поверить?
  Глист безнадежно качнул головой.
  - - Я же говорил... не поймешь.
  - Ладно, - зло сказал Филипп, напоказ поигрывая лучевиком. - Оставим
пока. А почему меня подставили во время рейда, я тоже не пойму?
  Глист колебался не более секунды.
  - Тебе предложили выполнить опасное задание. Ты согласился, не зная, в
чем оно будет заключаться... совершенно добровольно. В случае успеха тебе
было обещано производство в следующий чин. Этот кусок твоей памяти был
стерт. Тогда мы еще не знали, кто ты такой... - Андерс замолчал.
  - - Дальше, - потребовал Филипп.
  - Тебе был подсажен мнемоблок с латентной памятью о флоте Федерации на
Капле. Дислокация баз, вооружение, степень готовности к войне... словом,
все, что гипотетически может знать о нашей зоне любознательный лейтенант
нашей же погранфлотилии. Это была хорошая работа, можешь мне поверить.
  - - Дезинформация?
  - Конечно. Остальное ты знаешь. Операция сорвалась по-глупому, мы зря
потеряли пищекомбинат и позволили диверсанту уйти. По счастью, сработал
запасной вариант.
  - - Кто он?
  - Тебя не касается. Один лейтенант из Резервного флота, его имя тебе ни о
чем не скажет...
  Так, подумал Филипп. Подставили не меня одного... Цель достойная, не
придерешься: пожертвовать одной-двумя пешками на огромной доске, даже не
пешками - песчинками... ради успеха в войне за объединение Капли, ради
Федерации и светлых ее идеалов... Но как же подло!
  Присягал сдохнуть за Федерацию?
  Присягал. Искренне. Разумеется, как все, надеясь в душе на лучшее.
  А вот этого тебе, приятель, никто не обещал...
  Тебе не обещали даже того, что ты при необходимости умрешь за Федерацию от
рук противника, а не своего же командования или контрразведки. Есть
необходимость или нет ее - не тебе решать.
  Подло. Неизбежно-подло. Необходимо. Единственный способ победить в нашем
подлом мире - стать подлее его.
  Получается, что и бомбили меня свои - наверняка "Черный Баклан".
Беспрепятственно пропустив чужака, с предельной дистанции взяли своего в
бомбовый "ящик", да так, чтобы, боже упаси, не утопить ненароком...
Ювелирная работа.
  Лишь одного не смогли предположить эти подлецы: что чужак с А-233 окажется
не подлецом, а человеком...
  - Ты же был воспитан как землянин, - кривясь от боли, хрипло сказал
Глист. - Ты же должен понять...
  Понять и простить?
  - - Заткнись!
  По виду, Глист честно зарабатывал себе жизнь. А ведь придется, пожалуй,
его вытащить, без энтузиазма подумал Филипп. Джентльменские соглашения с
ним невозможны, но, надо думать, он будет молчать, сохраняя лицо. Какое-то
время. Начальство на него не надавит - это ЕГО операция.
  Ох, опасно...
  - - Вытащи меня!
  - - Повиси пока. Ты сказал о мнемоблоке. Почему я этого не помню?
  - Латентная память, идиот! Воображаешь, что я вру? А память о сеансе и
вообще о всякой операции тебе стерли. Потом и мнемоблок был кем-то стерт...
  - - Что? Кем?
  - - Не знаю! Вытащи меня, идиот! Сейчас сорвусь!
  Филипп покачал головой.
  - - Мы не обговорили гарантии моей безопасности.
  - Я твоя гарантия! Сорвусь - ты труп, понял? Вытащишь - устрою тебе
перевод... чтобы не маячил тут. На Малый Эдем хочешь? Земля тебе все равно
не светит, врать не стану.
  Поверить? После всего сделанного им и его прихвостнем? На одной руке Глист
долго не провисит.
  Филипп снова почувствовал, что замерз и еле держится на ногах. Пожалуй,
еще чуть-чуть - и не хватит сил втащить...
  - - Я подумаю, - сказал он.
  - - О чем, кретин?! Тебе предлагают жизнь, "кукушонок"! Жизнь!
  Вероятно, на лице Филиппа отразилось сильное сомнение на этот счет. Во
всяком случае, позднее он не нашел иного объяснения тому, что произошло
секунду спустя.
  - - Лейтенант, смирно! - неожиданно гаркнул Андерс.
  Он уже подтягивался на одной левой руке, легко взбросив ноги над поручнем,
от его вялости не осталось и тени, он и с раздробленными пальцами был
боевой машиной, повисшей в прыжке, не сводящей с отшатнувшегося Филиппа
яростно-насмешливого взгляда... И тотчас же сорвался, без вскрика мелькнул
за поручнем и исчез из виду.
  Филиппа качнуло к фальшборту. Секунды три Глист был еще виден, затем
нелепо размахивающее руками тело без особого всплеска погрузилось в буруны
и больше не показывалось.
  Даже кругов не разошлось в том месте, где подполковника Андерса сглотнул
океан, - да и какие круги в кипящей воде? Должно быть, Глиста сразу
утащило в глубину. Никто не висел на наростах, у уреза воды, цепляясь
одной рукой.
  Филипп долго ждал, перегнувшись через фальшборт. Мысли прыгали, и не было
сил унять дрожь. Андерс врал, это было ясно. С лопоухим лейтенантиком он и
с раздробленной кистью расправился бы в секунду, тем более что тот -
рефлекс! - действительно чуть было не принял стойку "смирно", а о
лучевике и думать забыл...
  С ЭТИМИ не договоришься. Никогда. Бессмысленно вымаливать пощаду.
  Скверное это дело - знать, что обречен. Ужасно жаль себя.
  Но неужели вы вообразили себе, что я не стану огрызаться?
  Филипп стоял у фальшборта до тех пор, пока изменившаяся поверхность океана
не указала на первые, понятные только глубиннику, признаки желтого
прилива. Потом, вздрогнув и очнувшись, он сунул лучевик за пазуху и полез
по трапам наверх. Скользя, цепляясь за поручни, часто останавливаясь
перевести дыхание, он упрямо карабкался с уступа на уступ, надеясь, что
где-нибудь отыщется незаблокированный шлюз. Он знал, что ему делать: найти
Лейфа. Найти и заставить говорить. И, вероятнее всего, убить по окончании
разговора.
                                  Глава 3.
  Ночь без звезд.
  Черная, бесконечная. Лишь слышно, как плещет внизу океан. Лишь мигает
неизвестно зачем световой маячок на вершине Поплавка да освещены
посадочные площадки для боевых флайдартов и летающих платформ.
  Когда в полярных водах наступает ночь, к теплой громаде Поплавка
поднимаются обитатели здешних глубин - бесформенные студенистые тела
размером с хорошую субмарину - и, коснувшись металла, в панике
распадаются на подвижные реснитчатые клетки, уходят в глубину мутными
облаками, чтобы собраться и слипнуться вновь подальше от опасной плавучей
горы. Свирепые хищники, неутомимые охотники за всем, что крупнее криля и
мельче полярного кракена, ищут пищу. Их не отгоняют, Поплавку они не
опасны.
  Мутны конуса прожекторов, погруженных в висящий над океаном туман. Океан
не светится. На Капле нет светящегося планктона.
  Чем дальше на юг, тем реже "окна" в толще облаков, а у летней границы
льдов их не бывает совсем. Короткий мутный день мелькнет и погаснет, не
успев запомниться, и снова наступает ночь без звезд. Может быть, это и
хорошо, что нет "окон"; облака лгут, делая вид, будто что-то скрывают.
Новички, наслышанные о полярных сияниях, задирают головы в небо в надежде
увидеть просвет - но на Капле нет магнитного поля и нечему сиять над
полюсами.
  Кому дано увидеть незримый луч, тонкой нитью вонзающийся в небо из
распахнутого иллюминатора, медленно режущий облака вслед перемещению
заоблачной точки - спутника туннельной связи? Пожалуй, лишь случайная
птица могла бы прервать нить на краткий миг, перед тем как с испуганным
криком метнуться прочь, ощутив на себе тепловой укол. Но на Капле нет птиц.
  Снежный заряд, заблудившись во тьме, ворвался в иллюминатор, суматошно
закружился, попав в сквозняк. Гундер Шелленграм зябко поежился. Его
собеседник, напротив, чувствовал себя вполне комфортно с расстегнутым
воротом, и, наверное, его рукопожатие было бы сейчас крепким и теплым,
чуть влажным, но протяни руку - и встретишь пустоту. Не человек -
изображение, переданное через две тысячи двести семнадцать парсеков. Это
если передача идет с Земли. Если с Новой Терры, то меньше, а если с Марции
- - больше.
  Похоже, что все-таки с Земли: задержка сигнала в пределах долей секунды.
Хороший Канал. Качество изображения не ахти: полполосы сигнала съедено
защитой от перехвата.
  Разговор был сух. Но будь он хоть трижды душевным и доверительным,
Шелленграм не ждал от него ничего хорошего.
  - - Вы не представились, - сказал он.
  - - Извините. Не подумал, что это имеет значение. Зовите меня просто: Гость.
  - Велите прикрутить у себя свет, Гость, - попросил Шелленграм. - Вы
сияете на всю палубу. Здесь ночь.
  Гость, покосившись куда-то вбок, неслышно пошевелил губами. Действительно,
стало темнее.
  - - Так лучше?
  - - Да.
  - - Вы ответите на мои вопросы?
  - Не сочтите за дерзость, но я предпочел бы разговаривать непосредственно
с шефом, - возразил Шелленграм. - Существуют правила...
  - Оставьте при себе ваши предпочтения, Гундер. Не время. Вас устраивают
мои полномочия?
  - - Да... Гость. На какие вопросы я должен ответить?
  - Ваш доклад изучен. В нем есть все, кроме одного: вашего личного
отношения к событиям. Не качайте головой, это важно. Кстати, пользуюсь
случаем поздравить вас... с удачей. Вам здорово повезло. Кажется, в желтый
прилив такой силы Поплавок не попадал лет пятьдесят?
  - Сорок семь, - уточнил Шелленграм. - Что ж... спасибо за поздравление.
Спасибо, что вспомнили, где я нахожусь.
  - - Глубокие повреждения? - участливо спросил Гость.
  - Кое-где разъело до второго борта. Но обшивка не главное -
отрегенерирует в течение ближайших суток. С водометами хуже, на их полную
регенерацию потребуется суток трое. Плюс серьезный износ механизмов и до
сих пор не введенный в штатный режим главный реактор. Плюс
Адмиралиссимус... мягко выражаясь, он не в форме из-за последствий
нервного потрясения.
  - - Пьет?
  - Не то слово. В первом приближении, доклад командования адекватен.
Именно в первом приближении.
  - - Плюньте на Адмиралиссимуса. Уже прошло пять суток, Гундер.
  - Пять да три будет всего-навсего восемь. Запас времени достаточен.
Переносить час "икс" не потребуется.
  - - Несмотря на последствия катаклизма?
  "Не понимает? - подумал Шелленграм. - Или экзаменует? Глупо..."
  - Благодаря ему. Флот приведен в боевую готовность на лучшем основании,
какое только можно придумать. Утрачены всего-то две субмарины,
использованные в качестве буксиров, потерян один плавучий док и около
шестидесяти человек. Сейчас у здешних шишек только одно опасение: что
северяне начнут первыми... - Шелленграм вопросительно посмотрел на Гостя.
- - Между прочим, все это есть в моем докладе.
  Гость помолчал, покойно откинувшись в кресле. Перистые листья какого-то
комнатного растения, бросали на его лицо причудливые тени.
  - Там много любопытного, в этом вашем докладе, - сказал он наконец. -
Ваше отношение к войне мне в общих чертах известно, но, признаться, вы,
испытанный профессионал, меня удивили. Не скрываете того, что из-за личной
прихоти всполошили местную контрразведку, поставили под угрозу
безопасность людей...
  В чьи функции, очевидно, входит недопущение послевоенного сепаратизма,
договорил про себя Шелленграм. Нет нужды догадываться о том, что диктуется
примитивной логикой этих людей. Бесспорно, существует глубоко
законспирированная группа, нацеленная на единственную, зато важнейшую
задачу. И, когда придет ее время, группа не остановится ни перед чем. Ох,
не хотел бы я оказаться на месте Адмиралиссимуса... О мудрецы! О платные
мыслители метрополии! Что-то кишка у вас тонка на выдумку, как я погляжу.
Изобрели бы что-нибудь новое, что ли. Или это уже невозможно?
  - - Это была моя ошибка, шеф... то есть Гость, - сказал он.
  - И не единственная. Лет восемнадцать назад на Прокне один наш сотрудник
во время аналогичной разработки повел себя, мягко говоря, неадекватно...
Надо продолжать? К счастью для этого сотрудника, в остальном его послужной
список безупречен. Так вот. Что в вашем докладе любопытнее всего, так это
попытка разумно обосновать приоритет вашей разработки над соображениями
военно-стратегического характера. Попытка эта, надо сказать, достаточно
тривиальна, равно как и высказанные вами соображения. Вы прекрасный
оперативник, Гундер, но, увы, не аналитик. Признаться, из вашего доклада я
не понял, чем по-настоящему вызвано ваше беспокойство за судьбу
разработки. Чутьем профессионала?
  - - А если и так? - буркнул Шелленграм.
  Гость с легкой улыбкой покачал головой.
  - Молодец, что не отрицаете этого, Гундер. Было бы глупо. Мне говорили,
что с вами непросто работать, но я ожидал худшего...
  - Рад, что вы обманулись, - перебил Шелленграм. - А теперь скажите:
кроме того, что вы меня тут пожурили, мой доклад будет иметь хоть
какие-нибудь практические последствия?
  - - Никаких. Возвращайтесь в метрополию, Гундер. Ваша миссия окончена.
  - - Вы хотите сказать: провалена мною?
  Гость шевельнул бровью.
  - Я этого не сказал. Напротив, год назад я высказался в пользу вашей
идеи, она казалась мне плодотворной... К сожалению, она не принесла
ожидаемых результатов. Никаких потусторонних чудес, не говоря уже о
появлении черных кораблей. Никаких оснований откладывать практические
действия ради сомнительного ожидания неизвестно чего. Между прочим, в
отличие от планет Лиги, на Земле и ее колониях черный корабль наблюдали в
последний раз более пяти лет назад, и с тех пор достоверных сообщений о
них не поступало... Ах, вам это известно? Тем лучше. А ведь прежде
наблюдалась известная корреляция: где замечен черный корабль, там есть
смысл поискать "кукушонка". На какие мысли это наводит вас, Гундер?
  - - Щитоносцы перестали интересоваться Федерацией? - спросил Шелленграм.
  Гость зевнул, прикрыв рот ладонью, и потянулся к сифону. Наполнив стакан,
не торопясь, выпил. Мгновенно пот проступил на его лбу мириадами капелек.
Порыв ледяного ветра со снежной крупой, ударив в лицо, заставил
Шелленграма поежиться.
  - Очень возможно, что и перестали, - сказал Гость, отставив стакан. -
Кстати, никто еще не доказал, что они интересовались именно нами...
Поднимите воротник, Гундер, вы простудитесь.
  - Не беспокойтесь. А что, если щитоносцы начали использовать менее
заметные способы вмешательства?
  - И вы именно поэтому выпустили нашего подопечного из-под наблюдения,
причем в самое неподходящее время? - парировал Гость.
  Сволочь, подумал Шелленграм с внезапным раздражением. Уел меня, микроб,
козявка человеческая. Спокойно... Нельзя их ненавидеть. Я - мусорщик, они
- - мусор...
  - Я делаю только то, что в моих силах, - огрызнулся он, стараясь
сохранить хладнокровие. - Я не авантюрист и, представьте себе такую
странность, не господь бог. Поищите в архиве мои докладные о
необеспеченности разработки. Что я сделал, то сделал, а что упустил, то
упустил. Точка.
  Гость протянул руку со стаканом куда-то за край поля зрения. Выглядело это
так, будто руку отрезали по локоть. Очевидно, там был столик для напитков,
и стук поставленного стакана подтвердил это. Достав платочек, Гость
промокнул лоб.
  - Совершенно нет нужды кипятиться, Гундер. В вашем случае все, что вами
не сделано, не сделано к лучшему. Например, акцию местной спецслужбы в
отношении объекта разработки вы откровенно проморгали, и это подтвердило
предположение: никакие всемогущие щитоносцы не вмешаются, чтобы спасти
жизнь нашему с вами подопечному. Он остался жив только чудом, по всей
вероятности убив - из чистой самообороны - подполковника Андерса.
Оставим местному командованию и дальше жевать версию о несчастном случае с
подполковником... Гораздо хуже то, что наш подопечный успел наделать
глупостей и даже, если не ошибаюсь, хотел убить еще кого-то, а вы не
направили события по желательному руслу. Вам следовало это сделать,
Гундер. В результате вашей нерасторопности Альвело угодил в штрафники и
находится там, где наши - точнее, ваши - возможности слежения
ограничены. Я уже не говорю о возможности активных действий.
  Да, подумал Шелленграм, это правда. Только ужасно противно, когда какой-то
начальствующий хлыщ выговаривает тебе за то, что ты сам можешь себе
простить лишь с трудом... Словно жужжащий над ухом слепень. Словно чесотка.
  - Это был мой промах, - сухо сказал он. - Но кто мог предвидеть? А
насчет слежения... Может быть, вы не в курсе, что спутник туннельной
ретрансляции, вообще говоря, многоцелевой?
  Гость вытер платочком шею, скомкал его и отшвырнул.
  - Я в курсе. Уже ясно, что спутниковое слежение нам ничего не даст. И
вообще никакое слежение не даст ничего нового. Возвращайтесь, Гундер.
Через восемьдесят пять часов прибудет "Рона", в челноке будет место для
вас. Легенду отбытия оставляю на ваше усмотрение.
  - - Меня меняют?
  - - Нет. Разработка окончена. Возвращайтесь, это приказ.
  - - Подопечный?
  - - Зачистка вас не касается. Не хватит ли вопросов?
  Изображение Гостя покрыла рябь - спутник-ретранслятор уходил за горизонт.
  - Я оставляю за собой право апеллировать к вышестоящему руководству, - с
ледяным бешенством сказал Шелленграм. - И прошу вас учесть, шеф, Гость,
или как вас там, этим правом я воспользуюсь.
  Легкая улыбка в ответ.
  - - Как вам будет угодно, Гундер. Впрочем, не советую.
  - - Времена меняются?
  - - Именно меняются. Повторите приказ.
  - Прибыть в метрополию. Предоставить убрать подопечного кому-нибудь
другому. Если, конечно, подопечный сдуру выживет в штрафниках.
  Гость поморщился.
  - - Грубо, но по сути. Конец связи, Гундер.
  Изображение исчезло. Предупреждающе пискнув, отключился защитный
звуконепроницаемый кокон, протяжно скрипнула на ветру крышка иллюминатора.
Мириады непонятных звуков, ежеминутно рождаемых океаном, пугающих новичков
в теплых тропических водах, блуждали в зарядах снежной крупы, гасли в
тумане. И если бы снежная пустота беззвездной ночи умела слушать, ей
довелось бы услышать самое длинное ругательство, какое только может
выдумать и произнести человек.
  * * *
  Даже в святая святых номер два - бункере управления, втором по значению
помещении Поплавка после личных покоев Адмиралиссимуса - ощутимо
попахивало дымком электросварки, неведомо как проникшим через вентиляцию.
Даже здесь, правда, очень приглушенно, слышались звуки продолжающегося уже
шестые сутки аврала.
  Ходовая рубка - направо. Налево - "мозг" Поплавка, пропуск к которому
имплантирован всего полудесятку тщательно отобранных и проверенных людей.
Автоматика пропускной кабины дублирована усиленным постом внутренней
гвардии.
  Прямо.
  - Нельзя будить! - шепотом кричал над ухом желтый от бессонницы адъютант
в парадной форме и при кортике, пытаясь заслонить дверь тщедушным телом.
- - Господин ведущий эксперт, да поймите же, никак нельзя!
  - Тогда разбуди его сам! - напирал Шелленграм. - Чего ждешь? А ну, с
дороги!
  Быть отодвинутым рукой адъютант не пожелал - мертвой хваткой вцепился в
косяк. Не чеканил слова отказа - отвратительно шелестел, почти шептал, но
стоял на своем твердо.
  - Господин контр-адмирал только что лег... Четверо суток на ногах...
Исключено... Приказано будить лишь в случае непосредственной угрозы
Поплавку... Текущие вопросы уполномочен решать старший офицер, он вас
примет...
  - Драл я твоего старшего офицера, - орал Шелленграм так же, как орал
когда-то на Прокне - не забылась привычка, - и тебя драл вместе с ним!
Что? Корабельную полицию? Иди вызывай. Дорогу, сопляк! Где Курт?
  - Кто там? - донесся из-за двери слабый голос. Адъютант позеленел. -
Гундер, это вы?
  - А кто еще? - с веселой яростью крикнул Шелленграм. - Я к вам по делу,
Курт, а вы холуями загораживаетесь. Можно войти?
  - - Очень срочно? Лейтенант, кофе нам.
  Желто-зеленый адъютант удалился. Шелленграм успел заметить, как выражение
отчаянной решимости не пущать в заветную дверь хоть бога, хоть черта, хоть
самого Адмиралиссимуса сменилось на его лице тупой усталостью, без остатка
сожравшей эмоции. Вознегодует на хама он потом, а сейчас - спать,
спать... Приткнуться бы ему где-нибудь. Бедняга...
  Контр-адмирал Хиппель выглядел нисколько не лучше.
  - Что случилось, Гундер? Простите, я в таком виде... - Он был в пижаме.
- - Спешное дело?
  Большая овчарка, любимица контр-адмирала, вскочив с коврика в дальнем углу
просторной каюты, настороженно обнюхала Шелленграма, вопросительно
покосившись на хозяина. Подышав с высунутым языком, отошла, упала на
лежанку животом и мордой, устремила в никуда тоскливый взгляд.
  - Очень спешное, - сказал Шелленграм. - Мне нужно на Третий контрольный
пост, прямо сейчас. Или на базу "Ураган", все равно. Транспортную
платформу с пилотом в мое распоряжение. И общее указание о содействии.
  Контр-адмирал Хиппель отчаянно зевнул.
  - - На какой срок?
  - - Думаю, на три-четыре дня. Возможно больше.
  - Сейчас вам лучше оставаться на Поплавке, Гундер. Не время нежиться в
тропиках.
  - - Я знаю.
  Контр-адмирал несколько раз моргнул, с силой сжимая веки.
  - - Простите... Зачем это?
  - Нужно забрать там одного человека. Мы должны улететь отсюда вместе.
Меня отзывают в метрополию, Курт.
  - - Вот как? Надеюсь, ненадолго, Гундер?
  - - Вероятно, навсегда.
  Хиппель стал тереть ладонями виски.
  - Жаль... Очень жаль расставаться с вами, Гундер. Да... о чем я хотел
спросить... Что-то я не пойму: вам нужно четыре дня, чтобы слетать до
Третьего контрольного и обратно?
  - Не совсем так, - пояснил Шелленграм. - Этот человек - штрафник.
Искать его в Гольфстриме, сами понимаете, бесполезно. Придется ждать,
когда он сам выйдет на связь.
  - - Ничего не понимаю, - сказал Хиппель. - Зачем это вам?
  - - Мне нужен этот человек.
  - - Вот я и спрашиваю: зачем?
  Явился желтый адъютант с двумя дымящимися чашками кофе на подносе. Глаза
его были полузакрыты, как у совы в жаркий полдень. Адъютант спал на ходу.
Сомнамбулически двигаясь, он поставил поднос на столик, покачнулся, но тут
же справился с собой и вытянулся, ожидая приказаний.
  - - Благодарю. Вы больше не нужны. И проследите, чтобы нам не мешали.
  Хиппель взял с подноса чашку, отхлебнул, обжегся и зашипел.
  - Тяжко приходилось последние дни? - сочувственно спросил Шелленграм.
Хиппель только взглянул в ответ. - Впрочем, извините меня, Курт, вопрос
дурацкий. Сам вижу.
  - Много вы там у себя в отделе видите, Гундер. Вы хотя бы представляете
себе, что значит подготовить Поплавок к погружению? Он с той войны не
нырял. А тут еще, как нарочно, этот желтый прилив...
  - Будем нырять? - прищурился Шелленграм. - И вероятно, под лед? Так вот
для чего вы притащили нас к полярному кругу, а, Курт?
  - Бросьте, Гундер, - устало сказал Хиппель. - Вы же не дурак, а ведущий
эксперт, вы все понимаете. Ждать недолго. Простите, мне надо выспаться...
Какой у вас вопрос? Ах, да, вспомнил...
  - - Вы мне поможете, Курт?
  - - Я должен знать, кто этот человек.
  - - Просто штрафник. Лейтенант погранфлотилии. Никто.
  - - Он ваш родственник?
  - - Считайте, что так.
  - Понятно... Простите меня, Гундер, вы попали не по адресу.
Противозаконные дела - это к кому-нибудь другому. Поверьте, мне искренне
жаль.
  Шелленграм не торопясь отпил кофе.
  - Признаться, не думал, что вам удастся удивить меня, Курт. Где это вы
видели на Капле законы? Моя просьба нарушает лишь дисциплинарный устав,
вам ли не понимать. Всю ответственность я беру на себя. Если произойдет
шум, вы ничего не знали, мошенник эксперт обвел вас вокруг пальца, можете
с негодованием валить вину на меня. Правда, скорее всего шума не будет,
зато в метрополии найдется кому при случае замолвить за вас словечко.
Признайтесь, что вы терпеть не можете Каплю, вам бы преподавать матчасть
где-нибудь в Новом Ньюпорте или Кейптауне, а свое нынешнее руководство вы
с удовольствием утопили бы в балластной цистерне. Зачем отрицать
очевидное? Маленькое дружеское одолжение - это все, о чем я вас прошу, и
поверьте, не даром.
  Контр-адмирал качнул головой.
  - - Почему, Курт?
  - - Я не хочу даже говорить об этом.
  - - Зато хочу я. И знаете, мне кажется, что мы с вами все-таки поладим.
  - - Не лучше ли вам уйти, Гундер?
  Овчарка тоскливо подскулила на своем коврике. Хиппель досадливо дернул
щекой.
  - - Уходите, прошу вас. Я должен выспаться.
  Шелленграм сделал большой мысленный вздох.
  - Сейчас уйду, но прежде расскажу вам одну занятную историю. Один мой
знакомый капитан - нет, не на Капле, совсем в другом месте - отличался
повышенной любовью к животным, особенно к собакам. Большое судно, которым
он командовал, годами не заходило в порт, и на нем действовало
установленное свыше разумное, но досадное правило: любой член экипажа имел
право завести домашнее животное не ранее чем через пять лет беспорочной
службы, и то не крупнее кошки. Долгое время капитану удавалось правдами и
неправдами обходить это правило, и несколько его подчиненных содержали
крупных собак, обязательно сук. С ними мой милейший знакомый регулярно
вступал в неестественные половые сношения, причем поначалу суке
приходилось надевать намордник, а потом животное привыкало. В пользу
капитана можно сказать, что он сам тяжко страдал от своей аномальности.
Представьте себе, он был честнейший человек и, отдавая подчиненным больше
половины своего жалованья на содержание собак и в уплату за молчание, ни
разу не взял ни единого гроша из судовой кассы. Начальство этого капитана
знало о его пороке, однако ценило служаку и закрывало глаза на его шалости
до тех пор, пока могло избежать скандального расследования, подкрепленного
видеозаписью. Но однажды капитан имел неосторожность отказать в пустяковой
просьбе человеку, которого он без особых на то оснований называл другом...
Мне продолжать?
  Покрытый испариной Хиппель тяжело дышал.
  - Я испортил вам сон, Курт? - участливо спросил Шелленграм. - Простите,
не имел в виду. Тема для разговора, признаюсь, малоаппетитная. Тем более,
что вы, насколько я понимаю, не имеете к этому капитану ровно никакого
отношения, не правда ли?
  - - Не ожидал от вас, - проскрипел Хиппель.
  - А я от вас, Курт. Мы договорились? Кстати, запись действительно
существует.
  - - Убирайтесь вон.
  Шелленграм поднялся.
  - Надеюсь, вы не натворите глупостей. Я буду ждать на нижнем флайдроме
сектора Бета, не заставляйте меня ждать слишком долго.
  Интересно, как бы повел себя адмирал Мрыш, окажись он на месте бедняги
Хиппеля, подумал Шелленграм, ровным шагом покидая бункер управления. Очень
может быть, что натравил бы собаку. Любомир Велич или покойный Андерс
поступили бы иначе: где-нибудь тут, в узком коридоре, или, еще лучше, на
безлюдном уступе, в шею шантажиста могла бы впиться оперенная игла. А если
нет, тогда было бы просто удивительно, если бы летающая платформа не
грохнулась по пути в океан. Хиппель - другой. Не его следует бояться, а за
него: как бы малодушный дурень не сотворил с собой чего в припадке
отчаяния...
  Несчастный человек. Того и гляди, что его, как Адмиралиссимуса, придется
выводить из запоя и держать на транквилизаторах до конца войны.
  Заснуть ему сегодня не удастся, это точно.
  Лифт. Пробежка - и еще лифт. Слежка со стороны Хиппеля - это смешно, а
если есть "хвост" от Велича, самое время от него оторваться. Кажется, нет
"хвоста". По случаю ремонтных работ часть пропускных постов с
идентификационными датчиками отключена, и это самое приятное, что вы, мои
дорогие, могли сделать...
  Разболтанный, нуждающийся в починке лифт поднял его к Руперту Маклупу.
После смерти маленького картографа инспектор по правам аборигенов боялся
шефа сильнее, чем лягушка ужа, молчал, переминаясь с ноги на ногу, пока
Шелленграм торопливо загружал его инструкциями на время своего отъезда, -
а потом, маясь от того, что не угодил начальству, показал письменный
приказ о срочном отбытии в метрополию и разразился сбивчивыми извинениями.
  Шелленграм вздохнул.
  - Что ж, Руперт, может быть, так будет даже лучше. Поезжайте. Последний
рейсовый корабль придет послезавтра. Очень советую вам на него не опоздать.
  - - Почему последний? - выдавил из себя Маклуп.
  - Потому, - бросил Шелленграм. - Отвыкайте задавать ненужные вопросы,
это вредная привычка.
  - А как же... все это? - Инспектор потерянно обвел рукой свой
ихтиологический музей. - Мне позволят это погрузить?
  - Только личный багаж. Мне очень жаль, Руперт. Моего влияния здесь
недостаточно.
  В глазах инспектора по правам мелькнула отчаянность камикадзе: он решился
на просьбу.
  - - Но я могу надеяться, что вы... присмотрите?
  - - По мере возможности, Руперт, - хмуро сказал Шелленграм. - Обещаю.
  Дешевые, ненужные слова... С отъездом Руперта рвалась связь с его группой,
равно как прежде была потеряна связь с группой Мухаммеда. Теперь только
сам... Один. Резидент-одиночка стоит немного. Правда, немного и осталось:
вынуть дурака из Гольфстрима, протащить его на "Рону", увезти отсюда...
  Нет, на самом деле и это много, размышлял Шелленграм по пути к сектору
Бета. Это даже очень много и очень непросто, коль скоро наверху принято
решение бросить подопечного здесь. Кстати, почему? Признание
бесперспективности дальнейшей разработки? Ой ли? Прошло не так уж много
времени, чтобы ждать результатов. Передача надзора за опекуемым другой
группе, о которой я ничего не знаю? Можно допустить и такое. Тогда
разговор о зачистке - чепуха, зачистки не будет... Будет наблюдение
ближнее, агентурное, и наблюдение периферийное: позволит Ореол "кукушонку"
сгинуть в войне или вмешается, а если вмешается, то как? Будет очень
странно, если в составе эскадры, что через несколько дней заблокирует
подступы к Капле и выходы ближайших Каналов, не окажется судна, набитого
специальной аппаратурой, предназначенной для поиска черных кораблей...
  Еще вероятнее другое, о чем Гость прямо не говорил, но догадаться
несложно: примат интересов сиюминутных. Неведомый Ореол далек и непонятен,
эта проблема - на столетия, "кукушата" вроде бы пока не заноза в пятке, а
Капля нужна Земле сейчас. Практично, разумно... Какой еще, спрашивается,
логики ждать от людей? Если нос уже расплющился о стену в конце тупика -
все равно ломиться вперед, не видя стены...
  Может, рухнет.
  А если так, то подопечному долго не жить. Элементарная страховка от
случайностей, не более того. Будь на месте Альвело хоть Адмиралиссимус,
хоть Мрыш, хоть Велич - и им бы не жить. И поди его отсюда вывези живым
- - не один такой умник вострил лыжи, прежде чем отбросить коньки.
  Но оставаться здесь нельзя в любом случае. Эта война будет пострашнее
предыдущей, недаром к ней готовились тридцать лет. Бессмысленно пытаться
помешать логически неизбежному, можно лишь постараться не увеличить
масштаб бедствия. Акт государственной измены ничего не даст: если северяне
хоть сколько-нибудь изготовятся к войне, Капле конец. С туннельным оружием
не шутят. Зато если сильнейшая на планете зона Федерации нанесет
неожиданный и притом удачный удар, остается надежда на чудо, на то, что
погибнет лишь половина населения планеты, как бы ни был мал такой шанс.
  Становлюсь пацифистом, подумал Шелленграм. Или подцепистом, то есть
подцепившим нечто чуждое, как на своем жаргоне говорят те, кто называет
оболванцев оболванцами. Или становлюсь еще большим циником? Мало было им
того, что однажды уже чуть было не вымерли? Тысячу лет после катастрофы
вспоминали старые навыки, вновь учились управлять человеческими толпами
без распыления аэрозолей и массового гипноза. Научились...
  На нижнем флайдроме сектора Бета было людно, на что он и рассчитывал,
назначая себе место ожидания. Не потому, что опасался Хиппеля, а из
намертво въевшейся привычки не рисковать понапрасну. Ветра не было, в
промозглом воздухе висел кисейный туман, подсвеченный прожекторами, и в
тумане фигуры людей казались больше и корявее, чем на самом деле. Солидно
прогудел лифт, убирая под палубу вернувшийся с патрулирования флайдарт.
Возле крайней катапульты суетилась обслуга, дергалась под ногами толстая
кишка топливопровода. Было слышно, как внизу сонно ворочается океан и о
борт Поплавка трутся льдинки. Там, на нижнем уступе, под нависшей над
стылым океаном малой грузовой стрелой тяжело поворачивалась на тросе
глянцево блестящая металлическая каракатица - знаменитый глубоководный
твин-скафандр лучшего водолаза зоны Федерации, только что поднятого с
километровой глубины после осмотра подводной части терминала, и были
слышны возбужденные голоса: "Как там?.." - "Порядок!" - "Лукьяйнен не
закессонил?" - "Обошлось". - "А андроид?" - "Андроиду, кажется, хана..."
  Озябнуть не хватило времени. И разумеется, Хиппель не успел устроить так,
чтобы платформа упала в океан, - даже если ему пришла в голову эта мысль.
По правде сказать, куда ему...
  - Это вы Шелленграм? - Голос пилота ясно указывал на недовольство ночной
побудкой, полетным заданием, климатом арктических вод и общей подлостью
судьбы. Фильтр на лице заиндевел и похрюкивал при дыхании. Пилот зябко
ежился. Непонятный дальний рейс в туман и чертов холод, а тут еще
дожидайся пассажира... с ума там, наверху, посходили.
  Ничего. В тропиках отогреется.
  - - Да, я.
  - - Идите за мной. Платформа ждет.
                                  Глава 4.
  Тридцатые широты Капли, как южные, так и северные, - место во всех
отношениях необычное, знакомое еще по лекциям Моржа о вероятных театрах
боевых действий и уже тогда заочно нелюбимое. Не то чтобы там чаще
случались гидросейсмы или поднимались к поверхности океана желтые приливы
- как раз нет, а что до тропических гроз, тайфунов и смерчей, то
вероятность освежить знакомство с ними в узкой, всего в триста миль
шириной полосе особой опасности не выше и не ниже, чем во всей громадной
акватории от северных субтропиков до южных.
  "Хочешь всплыть - ныряй глубже", - говорит один из перлов фольклора
глубинников, и, если не возводить данное положение в абсолют, перл
справедлив. Примерно о том же, только другими словами, говорят инструкции,
памятки и учебники военно-морской тактики. Если позволяет состояние
корпуса - ныряй! На стокилометровой глубине, еще не предельной для
подлодок и капсул последних модификаций, человек чувствует себя в
относительной безопасности как от природы, так и от человека. Разумеется,
торпеда с ядерным двигателем и искусственным интеллектом найдет субмарину
и там - если тому не помешает естественный интеллект пилота, взбодренный
тренировками на тренажере. Анналы последней войны и локальных конфликтов
полны историй о невероятной изобретательности и чудесных спасениях. Одним
словом, в военное ли время, в мирное ли - ныряй, не сомневайся. Везде,
кроме узкой полосы в тридцатых широтах.
  То, что на Капле именуют кольцевым Гольфстримом, лежит именно здесь. Их
два - Северный и Южный, два глубинных широтных течения, поразительных в
своей стабильности. Каждый глубинник на Капле знает их координаты, каждый
старается проскочить их побыстрее и, если не принужден к тому приказом, ни
за что не согласится нырнуть здесь на глубину более километра - к верхней
кромке течения. Как сухопутные войны оставляют после себя мины, еще долгое
время убивающие и калечащие неосторожных людей, так и морская война
тридцатилетней давности оставила здесь по себе память.
  Лишь одна торпеда из десяти-двадцати выходит на дистанцию эффективного
поражения - остальные уничтожаются антиторпедами или защитным
бомбометанием, сбиваются с курса, обманувшись ложными целями, выходят из
строя из-за естественных поломок, ведут себя странно по неизъяснимым
капризам искусственного интеллекта. К курьезам войны можно отнести
существовавшую тогда запрещенную (хотя и очень распространенную среди
глубинников) теорию о торпедах-храбрецах и торпедах-трусах - однако нет
смысла подробно останавливаться на том, что официально не подтвердилось.
  Реактор ядерной торпеды может работать долго, очень долго. Потеряв цель,
обманутая торпеда какое-то время рыщет в поисках, затем ложится в дрейф и
ждет. Она слишком дорога и эффективна для того, чтобы мертво тонуть после
промаха. На Земле она легла бы на дно, ожидая цели. Но Капля - не Земля.
  Полуослепшие, полуоглохшие, корродирующие, медленно сжигающие топливо в
приглушенных реакторах, они ждали своего звездного часа и после войны.
Редкие подводные взрывы, грибообразные облака пара на поверхности океана
свидетельствовали о том, что некоторые из них ждали не зря. Остальных
хаотичные течения рано или поздно заносили в Гольфстрим. Для торпеды, не
видящей цели, оттуда не было выхода. Только плыть по течению. Только ждать.
  Иные - единицы из тысяч - сослепу атаковали друг друга, мгновенно
испаряясь в миллионноградусной вспышке. Некоторых тихо давило, занося
течением на запредельную глубину, или растворяло в желтом приливе.
Поколения штрафников свели численность торпед в Южном Гольфстриме с тысяч
до сотен. Кое-кто из пилотов с особо буйным воображением без всяких
оснований уверял, что в трехсотмильной полосе образовалось нечто вроде
устойчивой кибернетической экосистемы, уцелевшие обитатели которой
обмениваются друг с другом сигналами, при признаках опасности занимают
наивыгоднейшую позицию для коллективной обороны и сообща уничтожают
источник угрозы.
  Устав, Филипп выбирался из Гольфстрима. Отдыхал, отсыпался. Иногда гнал к
югу до ближайшей базы и, пополнив боезапас, возвращался. Обычно штрафник
считался искупившим вину после уничтожения десяти торпед. Пока что Филипп
уничтожил три.
  Он надевал цереброшлем и сам становился глубинной капсулой-охотником -
хищной, рыщущей. Погружаясь, он ощущал давление воды на кожу, нестерпимое
при приближении к предельной глубинной отметке. Сонары кругового обзора
были его глазами - он видел зависшую в толще воды цель и видел, как,
замечая охотника, она пытается атаковать, иногда примитивно-прямолинейно,
чаще пытаясь обмануть, и тогда в глазах плясали фантомы ложных целей и
начиналась настоящая работа.
  И у пилота боевого флайдарта, и у водителя рейсового "челнока", и у
глубинника цереброшлем один и тот же - унификация полезна. В воплощении
"капсула" пуск антиторпеды напоминает пилоту его собственный плевок.
Обманутое подсознание реагировало по-своему: иногда после схватки Филиппу
приходилось вытирать ненужную при цереброуправлении приборную панель,
ругая остолопа-конструктора, не додумавшегося поставить здесь
плевательницу.
  Последние два захода в Гольфстрим оказались "пустыми". Сегодня Филипп
твердо решил во что бы то ни стало увеличить личный счет уничтоженных
торпед. Доколе можно ходить в штрафниках?! Смущал "Нырок" - старая,
скрипящая при погружении рухлядь с двадцатиузловым ходом и ничтожным
запасом живучести, в лучшем случае годная лишь как тренажер для
начинающих, и то не на Капле.
  Впрочем, вряд ли штрафнику стоит рассчитывать на большее. Дерись тем, что
дают, и радуйся своему везению.
  Повезло...
  Оглядываясь назад, Филипп видел, что могло быть хуже, много хуже.
Обошлось. Никто не связал вольную охоту на Лейфа с исчезновением
подполковника Андерса, поэтому делом о недолгой - пока опомнившиеся
коллеги, накинувшись сзади, не отобрали оружие - стрельбе в кают-компании
по вопящей и прячущейся под столы мишени занялась дисциплинарная комиссия,
а не трибунал, - всего лишь пятно в послужном списке, репутация
озлобленного неудачника и никудышного спортсмена в глазах сослуживцев да
минимум шансов на повышение в чине в ближайшие год-два.
  Разумеется, в мирное время. В дни скоротечной войны доля штрафника
незавидна, и Гольфстрим покажется курортом. Так что работу, пожалуй, не
стоит затягивать - война начнется вот-вот. С другой стороны, возвращаться
на Поплавок опасно: неизвестно, было ли покушение частной инициативой
Андерса, как неизвестны и связи Лейфа. Кто он: профессионал или - слаб
человек! - "добровольный" помощник, взятый Глистом за жабры? По тому, как
ловко он спровоцировал стрельбу, едва заметив неудавшегося "покойника",
легко предположить первое. А на деле?
  Кто знает.
  Ходьба вслепую по минному полю. Можно размышлять о следующем шаге - но
помогут ли размышления? Сомнительно. Всей информации, что - минное
поле... И неизвестно, кому жаловаться. Кто вообще осуществляет верховную
власть в зоне Федерации - шишкастые шпаки или Адмиралиссимус? Должно
быть, Адмиралиссимус: планета-то спорная, делимая...
  Десять часов Филипп вел капсулу на север, углубляясь в Гольфстрим. Он
рисковал, надеясь в случае удачи довести личный счет до пяти побед и
втайне мечтая о шести. Но даже четыре - уже лучше, чем три.
  Обманов в подсчете не бывает. Акустика на контрольных постах и плавбазах
слушает воду, самописцы чертят линии. Взрывная волна пятикилотонного
эквивалента, легко отличимая от естественных сейсмов, после точного
определения координат эпицентра, служит подтверждением успеха штрафника.
Уже в первый день Филипп понял, что поставить антиторпеду на самоподрыв
невозможно. Не отыскав цели, она тонет, самоликвидируясь без взрыва и
лишая штрафника соблазна записать на свой счет несуществующую победу.
  Поколения штрафников, выбивших самую легкую добычу, выработали три тактики
охоты: "укол", "проскок" и "рейд". Когда-то наиболее эффективным и
безопасным считался "укол" - но теперь можно было сутками кружить у края
течения, не встретив ни одной цели. До сих пор Филипп практиковал
"проскок" сквозь Гольфстрим. Сегодня он выбрал "рейд".
  Четвертую торпеду он расстрелял на закате, спокойно, почти с предельной
дистанции. Торпеда оказалась вовсе снулая - на охотника не прореагировала
никак и лишь вяло двинулась на перехват одной из трех выпущенных
антиторпед, вероятно, приняв ее за цель. Перед самым гидравлическим ударом
Филипп снял с головы цереброшлем: дистанция была велика, но только не
долеченный Каплей идиот станет рисковать собой без надобности. Можно
получить легкую контузию, а можно и оглохнуть. Были случаи.
  Зато когда капсулу тряхнуло, он живо водрузил шлем на голову и посмотрел,
как всплывает газовый пузырь, вспухая и дробясь при подъеме. Это и издали
было красиво. Можно подсчитать, на какой площади зеленые волны океана
через несколько минут суматошно вскипят и покроются пеной, а раскаленного
облака не будет: глубина слишком велика, а мощность заряда мала.
  "Рейд" - и этим все сказано. Долгое выманивание прячущейся ржавой смерти
на себя, тысяча миль в подводном положении на стрежне Южного Гольфстрима.
Вода казалась субстанцией, похожей на туман, и в этом тумане висел он,
Филипп Альвело. Туман обтекал его корпус, приятно щекотал лицо, завивался
вихрящимися волокнами позади головы-рубки, упруго сопротивлялся гребному
винту. Час шел за часом. Целей не было. Три неистраченных буя
целеуказания, полтора десятка глубинных бомб и семь антиторпед в носовом
отсеке - с этим хозяйством еще можно продолжать охоту.
  Филипп не стал всплывать, чтобы послать на ближайшую базу сообщение об
уничтоженной торпеде - это можно было сделать и потом. Он признавался
себе, что не хочет видеть поверхность океана. Там штормит, там часто
резвятся смерчи, ни с того ни с сего разверзаются пасти водоворотов,
мечутся под грозовыми облаками шаровые молнии. Там глупые глазастые рыбы
поедают хищный криль и сами поедаются им. Там душно и неспокойно. На
десятимильной глубине намного лучше.
  А еще лучше на твердой земле, сказал он себе, веря в свои слова. Вернусь
на Землю - поселюсь там, где вода течет только из водопровода... Найду
такое место, как Одиссей. Пойду пешком с веслом на плече, пока кто-нибудь
не спросит, для чего несу лопату...
  Капсула бестолково вильнула, и Филипп, ругнув себя, с сожалением отключил
цереброуправление. В шлеме надо думать конкретно: быстрее, медленнее,
дифферент, погружение, всплытие, постановка помех, залп... Реакция глупого
механизма на более сложные мысли непредсказуема, задумываться же опасно не
только в Гольфстриме. Правда, штрафнику всегда есть о чем подумать, на то
он и штрафник, искупающий вину. И как назло, нет под рукой книги, чтобы
отвлечься, - хотя бы исторического романа про маркиза де Ренси и
бензопилу, изящно выхватываемую из ножен...
  - - Штрафник должен был раньше думать, - сказал Филипп вслух. - Что, нет?
  "Да".
  - - Ну то-то.
  Экраны по-прежнему были пусты, если не считать муара от облаков криля. Ни
одной цели не появилось на них за двенадцать часов, хотя математически
вычисленное среднее время ожидания - четыре с половиной часа. Филиппу это
не нравилось. Конечно, байки о кибернетической экосистеме ржавых торпед -
байки и есть, вроде рассказов о Сонной субмарине, местном варианте
Летучего Голландца, - таких чудес не бывает. Просто-напросто трудно
ожидать, чтобы цели распределялись в Гольфстриме равномерно, а не
случайно: где-то погуще, где-то пореже...
  И все равно Филиппу это не нравилось. Есть и другая математика, куда более
наглядная: из пяти штрафников в среднем гибнут трое.
  Он вывел на монитор результаты счисления, ввел поправки и поцокал языком.
Помимо риска, "рейд" имеет свои неудобства: рано или поздно кончается
отведенная штрафнику полоса шириной в пять градусов долготы, и приходится
поворачивать назад. Торпеда, уничтоженная в чужой полосе, будет засчитана
соседу. Штрафник-альтруист встречается реже, чем льдина на экваторе.
  В полдень сонар кругового обзора засек впереди нечто крупнее торпеды.
Через полчаса Филипп сумел различить характерные очертания "Нырка" -
короткий корпус, низкая рубка, ракетный бункер отсутствует - и сейчас же
ожил гидрофон:
  - - Назовитесь. - Голос был басовитый, с хрипотцой.
  - - Лейтенант Альвело, погранфлотилия, - отозвался Филипп. - А вы?
  Ответа не было с полминуты - звук и в воде не слишком торопится.
  - Капитан третьего ранга Богданов, Ударный флот. Рад встрече. Я случайно
не залез в вашу зону?
  - - Скорее уж я в вашу, - возразил Филипп. - Вы давно определялись?
  Снова долгое ожидание ответа.
  - - Утром.
  - - Я тоже. Пожалуй, самое время всплыть.
  Шумы в гидрофоне. Ровный фон снизу, от Вихревого пояса, и пощелкивание
криля где-то высоко над головой.
  - - Всплывем вместе. Вы меня видите?
  - - Прекрасно вижу. Не надо приближаться.
  Ожидание - и хрипловатый смешок:
  - - Само собой.
  "Нырок" легко пошел вверх. Похрустывал металл, сбрасывая оковы давления.
Вот так и выявляется, где истина, а где байки, размышлял Филипп. Это вам
не Сонная субмарина. Прав капитан третьего ранга, не веря мне. Прав я, не
веря ему. Самая простая цель - капсула чересчур доверчивого соседа, а от
замены одного слагаемого форма взрывной волны не меняется. Говорят, иные
рационалисты позволяют заблудившемуся соседу сперва поохотиться в своей
зоне. И почему я, дурак, отказывался верить в это прежде? Человеки же. Где
мерзость, там и мы. Человечность нам нужна, как Поплавку якорь...
  На поверхности плясала мелкая волна. Слепила бликами. В потоке яростного
света океан исходил влажным предгрозовым зноем, дрожали густые испарения,
в опрокинутом небе над южным горизонтом кривлялся перевернутый мираж, и
медленно копилась на севере угольная чернота грозовых туч.
  Филипп оживил навигационный комплект, привычным движением нацепил на лицо
намордник фильтра, выбрался на крохотную палубу и стал ждать: два шага в
одну сторону, два в другую... Дышать все равно было трудно.
  Флегматичная рыба-одеяло выставила из волны треугольную башку толщиной в
лист бумаги, взглянула на Филиппа плоскими глазами, убоялась и затонула.
Какие-то круглые темные коробочки размером с грецкий орех торопливо
всплывали из глубины - вот еще одна, и еще, а вот сразу десяток... Слышно
было, как они постукивают снизу по обшивке. На всякий случай Филипп
отступил поближе к люку, а непонятные коробочки все всплывали, теперь уже
целыми стаями, качались мячиками на низкой волне, терлись о борта капсулы
и вскоре покрыли воду сплошным колышущимся ковром - наверно, тут их были
миллионы. Ничего подобного Филипп никогда не видел - однако кто может
сказать, что знает все о Капле? В ней в семь тысяч раз больше воды, чем в
земных океанах, а о том, что находится под Вихревым поясом, вообще ничего
не известно. Капля живет своей жизнью, люди лишь норовят удержаться на ее
вечно меняющейся поверхности. Во время последней войны им даже не удалось
загрязнить планету радионуклидами до того, чтобы на ней стало нельзя жить.
Не удалось, несмотря ни на тысячи сработавших боеголовок, ни на
затапливаемое ядерное топливо, отработавшее свой срок. Фон как фон,
нормальный, разве что в Гольфстриме чуть повышенный. Почти нечему гореть,
выбрасывая копоть, - и вовек не дождаться ядерной зимы...
  Плавающие коробочки лопались с легким треском. Каждая вышвыривала в воздух
с десяток крохотных, похожих на мотыльков существ. Иные мотыльки падали в
волны, не успев раскрыть красные жилковатые лепестки, но большинство
успевало, и уже через минуту над морем поднялась багряная метель. Бормоча:
"Брачный сезон, приспичило им...", - Филипп нырнул в капсулу и задраил
люк. Прильнул к перископу. Зрелище было феерическое, и он не сразу услышал
гидрофонный вызов. Спохватившись, врубил радиосвязь.
  - Эй, лейтенант, - ожил динамик голосом Богданова. - Спишь, что ли?
Пеленги взял?
  - - Да, - отозвался Филипп. - Прошу прощения, я в своей зоне.
  - А я в своей. Граница где-то между нами, ближе к тебе. Так что извини,
если что не так. В штаны случайно не наложил?
  - - А ты?
  Было слышно, как Богданов хмыкнул.
  - - Хороший вопрос, дружище. Привыкай, мы тут без чинов. Давно в "рейде"?
  - - Сутки разменял.
  - Лови совет: больше двух суток подряд не напрягайся. Опасно, устаешь. А
вообще давно охотишься?
  - - Тринадцать дней, четыре торпеды.
  - - Неплохо начал. А у меня пятьдесят два дня, девять торпед.
  - - И все засчитанные?
  - - Все как одна.
  - - Ого, - сказал Филипп. - Скоро можно будет поздравить?
  - - Поплюй, салага. На Капле недавно, наверное?
  - - Год.
  - - Оно и видно. В штрафники за что попал?
  - - Дебош в баре, - пояснил Филипп, не уточняя подробностей. - А ты?
  - - Пукнул при Адмиралиссимусе.
  - - Да ну?
  - И еще фальшиво пел в церковном хоре. Какой вопрос, такой ответ. Ну,
бывай, лейтенант, мне некогда. Может, еще встретимся.
  - Э, погоди! - заторопился Филипп. - Тут у меня какие-то мотыльки
летают. Это что?
  - - Розовые?
  - - Пожалуй, красные.
  - - Вылупляются из плавающих коробочек?
  - - Вовсю лезут, на палубу не выйти. Это не опасно?
  - Долго жить будешь, - с завистью сказал динамик. - Есть примета: кто
это увидел, с тем до самой смерти ничего не случится. Зато и крови много
повидает. Повезло тебе, лейтенант. Я десятый год служу, а видеть самому не
пришлось.
  - Между нами полчаса ходу, - предложил Филипп. - Я тебя не трону.
Обещаю.
  Он живо представил себе, как там, у горизонта, капитан третьего ранга
качает головой: ну, мол, и ну.
  - - Я верю, - сказал, наконец, динамик. - Но... не обижайся. Нет.
  - - Извини, - проговорил Филипп. - Я понимаю. Удачи тебе.
  - - И тебе удачи, лейтенант. Больше не дебоширь.
  Связь отключилась. Хорошо бы и вправду встретиться с этим Богдановым,
подумал Филипп. Выпить с ним где-нибудь на Поплавке... хотя бы пива. Чтобы
можно было видеть друг друга и говорить без соблазна разрядить в
собеседника торпедные аппараты, чуть только его занесет течением в твою
зону...
  Далек Поплавок. Барьер в пятнадцать тысяч миль и шесть нерасстрелянных
торпед.
  И еще неизвестно, чем встретит Поплавок. Какой-то "кукушонок", я - не
я... С ума сошли.
  Филипп не стал досматривать, чем кончится багряная метель. Скорее всего,
мотыльки упадут в воду задолго до грозы, погибнут за дальнейшей
ненадобностью, успев отложить в воду яички, и поверхность океана станет
похожа на кровь. "Много крови повидает..." Хорошо бы видеть только такую
кровь, да трудно поверить. Накаркал в душу капитан третьего ранга...
  Развернув капсулу носом на запад, он начал погружение. Целей в поле обзора
по-прежнему не наблюдалось, и молчали разбросанные впереди по курсу
буи-целеуказатели. Некоторое время кормовой экран показывал удаляющееся
туманное пятнышко - "Нырок" Богданова. Затем исчезло и оно.
  И снова - пустота. Потрескиванье корпуса и одиночество отверженного. Семь
антиторпед в носовом отсеке и семисотмильный путь до противоположной
границы отведенной для охоты зоны.
  А еще через час капсулу сильно встряхнуло. Словно огромный водяной кулак
налетел и ударил сзади - всхлипнули, жалуясь, переборки. Филипп взглянул
на монитор лишь для того, чтобы убедиться, что не ошибся в прикидочном
расчете: расстояние около шестидесяти миль, мощность заряда от
восьмидесяти до ста килотонн, направление на эпицентр - почти точно
ост... Ошибки не было. И не было надежды на чудо. Капитан третьего ранга
Богданов проиграл поединок со своей последней, десятой торпедой.
  * * *
  Шаг.
  Еще шаг - обратно. Поворот - и снова шаг. От стенки к стенке в тесной
рубке "Нырка" не расшагаешься. Поворот не строевой, а неуклюжий,
топчущийся - для строевого нет места. Ну да некому тут мной любоваться.
Шаг. Можно сделать два шага, если умудриться убрать кресло пилота. Только
некуда.
  Сколько времени можно держаться на стимуляторах?
  Сто двадцать четыре часа, если нам не врали медики в Центре на Сумбаве.
Столько человеческий мозг выдерживает без сна, а потом начинает тихо
съезжать с катушек, что со стимуляторами, что без них. Бодрее от таблеток
станешь, а рассудительнее - никогда.
  Почему-то именно сто двадцать четыре часа, ни больше, ни меньше. Быть того
не может, чтобы люди были одинаковы: наверняка у кого-то верхний предел
больше, у кого-то меньше, а у кого-то в точности сто двадцать четыре,
минута в минуту.
  В общем, пять суток с хвостиком. Интересно, когда ЭТО начнется у меня?
Часов двадцать в запасе еще есть - а потом? Сойду с ума или нет? А если
сойду - то временно или навсегда?
  Тупая мысль, безрадостная, и ходит по кругу. Нет-нет - и тюк в темя! Как
хилый цыпленок, которому вовеки не пробить чересчур толстой скорлупы.
  На Капле сходят с ума по-разному. Говорят, даже андроиды этому подвержены,
только сам не видел. Помню одного техника, швырявшего что ни попадя в
океан с нижнего уступа и вопившего на весь Поплавок: "Поднимись!
Поднимись!" Наверное, он хотел, чтобы из воды поднялся остров - не
плавучий, настоящий. Помню и то, как получил от того сумасшедшего по уху,
когда помогал его вязать.
  Для чего помогал, спрашивается? Порядка захотел? Вояка с мечтами о мировой
гармонии...
  Поболтайся-ка в Гольфстриме, мечтатель. С семью победами. С ослабевшим
корпусом и заглушенным котлом. С израсходованным запасом
буев-целеуказателей и глубинных бомб, с последней антиторпедой в носовом
отсеке.
  Семь побед за пятнадцать дней - это, кажется, рекорд, да кому он нужен.
Убить в одном бою сразу три торпеды - не рекорд, такое прежде бывало. Но
лучше остаться в живых и вовек не ставить никаких рекордов.
  Шаг. Поворот. Шаг... Пока не выбрался из трехсотмильной полосы, нельзя ни
спать, ни сходить с ума. Гольфстрим.
  Сонар не показывал целей уже сутки. То густо, то пусто... Оно и к лучшему,
что пусто, потому что цель отныне я. Проглотить еще таблетку - и пора
наверх, посмотреть, куда меня снесло.
  Всплытие...
  Управление, по счастью, не пострадало, чему я не очень и удивился. "Нырок"
никуда не годен как боевая капсула, устаревший "Удильщик" даст ему сто
очков вперед, но уж что в нем сделано на совесть, так это управление, что
ручное, что церебральное, да еще пятикратно дублированная электроника
защиты котла - надежней ее нет. Кажется, в морской истории еще не было
случая, чтобы "Нырок" взорвался на собственном реакторе - зато оружие
слабое, скорость мала, о кавитационном режиме речи вовсе нет, и давит их
на глубине только так.
  Всплывал я на одной Архимедовой силе - без движка одними рулями всплытию
не поможешь, - и это всего-то с одиннадцатикилометровой глубины! Со
сброшенным аварийным балластом! Все равно капсула поднималась медленнее,
чем ей следовало - похоже, нахлебалась воды. Конечно, не через обшивку: в
этом случае меня бы уже раздавило. Вероятнее всего, подтекал сальник
гребного вала. Ничего, выберемся - откачаем...
  Нос на зюйд, дифферент на корму. Пусть капсула, всплывая, выиграет милю
или две. Медленное всплытие, неохотное: иногда кажется, что Капля, как
трясина, рада засосать все, что в нее попадает, безотносительно к запасу
плавучести. Всплытие, словно неспешный подъем водолаза на грани кессонной
болезни.
  Отпусти меня, глубина... Дай поскорее увидеть небо. Глубинники не
водолазы, они не умирают от декомпрессии. Зато их иногда давит там, внизу.
  Ночь сияла над океаном, яркая тропическая ночь с белыми фонарями звезд.
Прошлой ночью после боя я всплыл и послал в эфир вопль о помощи. Понимал,
что зря - а послал.
  Нет ответа. Штрафника спасать не будут. Вне Гольфстрима, пожалуй, еще
подобрали бы, а в Гольфстрим за потерявшей ход капсулой не полезут, очень
им надо. На Третьем контрольном служаки искушенные и штрафников видывали
во всех видах, а на базе "Ураган", что тоже ходит где-то неподалеку, тем
более, да и не их это дело - штрафников выручать, пусть те выпутываются
сами, как умеют.
  Стук сердца отдавался в висках, пока навигационный комплект брал пеленги
на стационарные спутники. Обошлось: вышло, что снесло меня к югу еще на
шесть миль. Мало, конечно, но лучше, чем ничего. Пока еще я в своей зоне.
И до южной границы Гольфстрима осталось миль сто...
  Сто не сто - а девяносто наверняка.
  Опять дрейф. Даже не на "Удильщике" - на паршивом "Нырке"! Но, как ни
странно на первый взгляд, это обстоятельство давало надежду. "Нырок"
капсула учебная и кроме основной маршевой установки имеет электротягу -
для занятий по начальному курсу глубинного пилотирования, чтобы неопытные
курсанты не наломали дров. Движок дохлый, однако узлов восемь-девять с ним
развить можно, салагам и от того удовольствие.
  Движок работал. Натужно, с рассерженным гулом и скрипом несмазанных
шестерней вращал гребной вал. А вот с аккумуляторами электропривода мне не
повезло: заряжены они были под завязку, но емкость изрядно села. Еще
удивительно, что села не окончательно - за столько-то лет! Кто их менял?
Зачем?
  Короткий расчет и результат: миль на сорок энергии хватит. Может быть, и
на пятьдесят, если повезет.
  Утешительное соображение, ничего не скажешь. Особенно когда ты потерял ход
почти на стрежне Гольфстрима и до ближайшего края течения ровным счетом
сто тридцать миль.
  Подзарядить аккумуляторы по их истощении, приоткрыв реакцию в котле?
Попытаться обмануть систему защиты... Нет, ничего из этого не выйдет,
бессмысленно и пытаться. Защита сделана на совесть. А кроме того,
покончить счеты с жизнью можно куда проще.
  Никто не подсказывал мне решение, я нашел его сам. Несколько часов дул
благоприятный ветер с севера, медленно гнал воду и "Нырок" на спасительный
юг. Затем ветер стих, и я ушел на глубину. Два часа дрейфа на трех
километрах - всплытие. Определение координат. Два часа на пяти километрах
- - всплытие, определение координат...
  Только на одиннадцати километрах я нашел боковой поток нужного направления
- медленный, слабый, но поток. Гольфстрим - это не ленивая ламинарность
воды в канале с бетонированными стенками, Гольфстрим - это перемешивание,
замкнутый на себя хаос струй. Потерявшей ход капсуле из него не выскочить,
и если наверху не предвидится устойчивого штормового ветра, бедолаге
глубиннику остается надеяться лишь на случайный мощный водоворот, равно
способный выдернуть капсулу из плена и утопить, или хороший гидросейсм.
  Проще дождаться дождя в пустыне.
  Можно еще застрелиться. Тоже выход.
  Но зачем? Вряд ли мне удастся уцелеть при встрече даже с одной торпедой.
Разве только для того, чтобы не дрожать в ужасе последние минуты, понимая,
что обречен.
  За полсуток я продвинулся к югу на тридцать-сорок миль. Еще миль пятьдесят
или лучше уж шестьдесят для полной гарантии - и можно будет разрядить
аккумуляторы на движок и, покинув Гольфстрим, воззвать о помощи. Хорошо,
что отменено старое правило не спасать штрафников и до искупления ими вины
не допускать замены посудины. Никакой ремонтник не станет возиться с
взбесившимся реактором - этому "Нырку" прямой путь в Вихревой пояс.
  Можно рискнуть и всплывать пореже, надеясь, что поток не изменит
направление.
  Если мне повезет, одной легендой на Капле станет больше...
  Господи, как спать хочется! Помоги мне, господи, и я уверую. Сотвори чудо.
  ...Они кинулись на меня стаей, все сразу, когда я точно так же всплыл
запастись воздухом. Так волки, почуявшие дичь, идут по следу и разом
наседают на старого охромевшего лося. Так акулы набрасываются на раненного
кита. Три торпеды это уже не стайка, а настоящая стая, и - хотите верьте,
хотите нет - в их действиях было что-то похожее на согласованность. Уж
очень синхронно они начали атаку, грамотно разошлись, качественно ставили
помехи. В самую резвую из них я тут же разрядил бомбомет, высадив все, что
в нем оставалось, и удачно: это действительно оказалась торпеда, а не
ложная цель. Потом нырнул и спустя несколько минут маневрирования уже
уходил на предельной скорости - охотник от дичи! Как ни крути, не
получалось долбануть обе без того, чтобы одна из них не вышла на дистанцию
эффективного поражения.
  Ловко меня поймали... Не хватало, убегая, напороться еще на одну торпеду
- - тогда точно конец.
  Слишком долго я не видел целей, необыкновенно долго для Гольфстрима.
Должен был насторожиться, идиот! Обязан был не расслабляться! Самое умное,
что я мог сделать, это прервать "рейд" после двух суток, как советовал
покойный Богданов, и сутки отдохнуть. А потом вернуться к тактике "укол"
или "проскок".
  Пожалуй, на "Краббене", а то и на "Скате" я сумел бы уйти от ржавой
рухляди - удрать на "Нырке" не понадеялся бы и самый глупый курсант в
выпуске Центра ВМС на Сумбаве, не то что третий в выпуске. Изменить
обстановку, насколько это в моих силах, повернуть к своей пользе
естественную разницу скоростей целей, точно выбрать позицию и момент для
нанесения удара... Я вам покажу, гады, какой я не третий, а одиннадцатый!
  Обманываясь помехами и ставя помехи сам - по-моему, без всякого
результата, - я достал вторую цель лишь пятым по счету "плевком".
Оставались всего-навсего две антиторпеды. И тут я, пожалуй, запаниковал,
так что капсула на цереброуправлении закружилась винтом. Потом выяснилось,
что, лихорадочно срывая с головы шлем, я выдрал из приборной панели разъем
вместе с проводами.
  Последнюю торпеду надо было бить наверняка. Я подпустил ее на десять миль
- почти к предельной границе, внутри которой я сам оказался бы в зоне
уверенного поражения - и ударил.
  Три цели - для них Я был целью! - фронтом шли на меня, и лишь одна из
них была настоящей, а две ложными. Интуиция, противная здравому смыслу,
подсказывала: бей в среднюю!
  Я ударил в левую, сам не понимая почему. И угадал. Пронизавшая толщу воды
вспышка - значительно более яркая, чем я ожидал - и секунды до
сокрушительного удара водяного кулака, и скверное предчувствие...
  Торпеда не должна была сдетонировать. Но она сдетонировала, опередив,
может быть, всего лишь на миллисекунду свою почти мирную гибель в
раскаленном газовом пузыре. Один случай на тысячу. Склеротический
псевдоинтеллект, запертый в ржавой десятиметровой сигаре, дождался своего
часа.
  В цереброшлеме я бы умер. Без него, как ни странно, даже не потерял
сознания, а ушибы и ссадины не в счет. Корпус капсулы - слабая титановая
броня, ни композитов, ни гидравлического демпфера - не должен был
выдержать такого удара, но выдержал.
  Везение...
  Странное мне даровано везение: загонять себя в смертельно опасные тупики,
быть битому и выживать, несмотря ни на что. Всплывать к свету. И ТОМУ,
ДРУГОМУ человеку во мне "везло" точно так же, с той разницей, что он был
пилотом флайдарта, а не глубинником. И точно так же лысел со лба, между
прочим. И был уволен в отставку из-за синдрома Клоцци, несовместимого с
цереброуправлением, каким оно было лет этак двадцать, а то и тридцать
назад. Теперь этот термин мало кому известен.
  Это что же получается? ТОТ жил в те времена, когда я едва родился?
  Раздвоение личности во всей красе, а что по большей части лишь во сне, так
это пока. То ли будет. Да не простое раздвоение, а с выкрутасами, и в
самом деле на шизофрению похоже, если я правильно понимаю, что это такое.
Вот отчего я "рейд" выбрал. Не по умному расчету, как сам себе заливал, -
боялся спать, и все тут!
  Вот и болтайся посреди Гольфстрима, лови шалые потоки. Пятые сутки
заставляй себя не спать.
  Погружение...
  Вниз, на одиннадцатикилометровую глубину "Нырок" проваливался куда
быстрее, чем всплывал. Следующее всплытие я наметил через десять часов.
Можно молиться, чтобы поток не изменил направление, позволил выиграть
два-три десятка миль... но дойдет ли молитва до бога сквозь толщу воды? И
есть ли тут бог?
  Глубина-то детская. Но иссякнет поток или повернет вспять - глубже не
нырнешь, не поищешь. Раздавит.
  Не спать... Шаг. Поворот. Еще шаг. Принять таблетку? Да, пора.
  Думать? Разрешается. Сколько угодно.
  Все-таки ТОМУ человеку во мне можно позавидовать: у него была любовь.
Странная любовь пополам с презрением к женщине-андроиду - но была же! А
вот я так и не сподобился ни на Земле, ни на Капле. Не называть же любовью
перепихиванья со случайными девочками в Корсакове и Новом Ньюпорте да
кувыркание в постели с контр-адмиралом Риенци.
  Стоп. Думать о другом. Об этом - табу.
  О другом, однако, я подумать не успел: пискнул сонар, предупреждая о
появлении цели. И тотчас же пискнул снова.
  Две торпеды. Заметили... Раньше, чем я их. Обзорный экран загажен ложными
целями...
  Ну вот и конец... Отплавал свое, глубинник, отнырял. Откувыркался с
Джильдой. Отжил свой срок. Подлец Лейф не отжил - а твое время истекает.
Падают последние капли в клепсидре.
  Страха не было. Только усталость и немного тоски. Мелькнула даже мысль
плюнуть на все и разрешить себе отключиться, уснуть. Совсем не трудно
проспать последние минуты жизни, если не позволял себе сомкнуть глаз
больше ста часов.
  Можно драться до последнего. Погибнуть, как Богданов, с честью, о чем все
равно никто не узнает. Запустить электропривод, ползти со скоростью карася
в пруду, попытаться сманеврировать так, чтобы заставить цели сблизиться и
уничтожить обе одной антиторпедой, а разрядивши аккумуляторы, ждать, что
спасут или что каким-нибудь чудом вынесет из Гольфстрима...
  Если бывают на свете чудеса, то не такие. Нет даже одного шанса на тысячу.
Нет ни тени шанса, и не будет. Во веки веков. Аминь.
  Странно устроен человек: казалось бы, помереть во сне куда приятнее, чем в
драке - а он выбирает драку...
  Врать не буду: положим, эта мысль пришла мне в голову потом, и не сразу
вспомнилось напутствие Моржа: "Никому не позволяй распоряжаться двумя
вещами: твоими мыслями и твоей жизнью". А значит, ни человеку, ни
полуживой жестянке с манией убийства. Сработал рефлекс, а когда я осознал,
что творю, уже скрипели позади меня несмазанные шестерни, и капсула
двигалась. Со скоростью карася, правда, очень спешащего.
  Карась-то карась, но с зубами. Вернее, с последним зубом.
  Только никакого цереброуправления...
  Ткнул костяшкой пальца в клавишу "ОТСЕВ". Работа "мозгу": анализ
перемещений отметок от целей, вероятностный анализ, отсев кандидатов в
ложные цели. Половину отсеет, и то хлеб. Ну, подскажет еще, какие отметки,
по его машинному разумению, являются истинными целями, однако с такой
неуверенностью, что лучше бы не подсказывал. Всякий нормальный глубинник в
опасной ситуации молится не на "мозг" - на собственное чутье. Глубинник
без чутья не глубинник - просто труп.
  Взглянув на экран, я не то чтобы удивился - просто отметил нечто
странное. Удивляться я был уже не способен.
  ЦЕЛИ НЕ ШЛИ НА МЕНЯ!
  Что за притча?
  Я постучал по экрану, хотя это было и глупо. Экран кругового обзора
монолитен, отпаяться там нечему. Он либо работает, либо нет, а если
выходит из строя, то уж навсегда, и никогда не "дурит". И уж коль скоро он
показывает, что хоровод целей не интересуется мною, значит, так оно и есть.
  Эти торпеды не атаковали. Они не видели меня в упор!
  Оказывается, я дрожал. И без того в рубке было нежарко, а тут еще холодный
пот по спине... Ладно, живы будем - разберемся, отчего я дрожал: от
холода или от страха.
  Спохватившись, я застопорил движок. Так... Будем разбираться. Обрадоваться
еще успею, если найдется чему.
  Хоровод целей мало-помалу смещался справа налево, с юга на север. Странные
дела творятся в Гольфстриме. Допустим, попалась торпеда окончательно
проржавевшая, свихнувшаяся, такие еще встречаются, несмотря на работу
штрафников, сам видел. Но не две же сразу! Кибернетический псевдоинтеллект
- штука маловразумительная, во всяком случае для меня. Плывут себе
рядышком, мирно ставят помехи, вместо того чтобы наброситься на меня, как
псы. Любовь у них, что ли?
  В кают-компании расскажешь - не поверят, примут за байку. Байки еще не
такие бывают.
  Сканирование специмпульсами...
  Обычно глубинник не тратит времени на получение максимально полной
информации о целях: заниматься анализом в бою - разновидность
извращенного самоубийства. Иное дело на контрольных постах и базах, да и
на Поплавке тоже: сидят выдрессированные операторы-сверхсрочники, дежурят
неулыбчивые офицеры принятия решения, и аппаратура у них не чета моей.
Хотя и мой "мозг" кое на что способен.
  Две минуты ожидания показались удвоенной вечностью. Колонки цифр, россыпь
данных... Общее количество целей... Количество, превышающее заданный
вероятностный предел... Так. Предполагаемое количество истинных целей:
1,58. Дробь. Гм, потом... Таблица расстояний... Векторная диаграмма
скоростей... Не то. Дальше... Порядок размеров целей при типовом значении
коэффициента отражения ультразвука: около 100 метров...
  Что-о?!!
  Полезное дело спать, доложу я вам. А не спать - вредное для ума. Мне
потребовалась целая минута, чтобы прийти к единственно возможному выводу:
это не торпеды! А ведь видел, что отметки от целей на экране ярче обычных.
И дробь глупый "мозг" поставил не зря: намекает, что истинных целей две,
но не уверен.
  Правильно не уверен. Одна она! Конечно, одна.
  Это даже не капсула. Подлодка с хорошим постановщиком помех. Был бы у меня
такой постановщик, я бы горя не знал, да куда там...
  Чья лодка - не вопрос. Северяне не забираются так далеко на юг и, как и
мы, не способны на явное сумасшествие: послать на диверсию не капсулу
ничтожной ценности - серьезную боевую единицу. Значит, наша. Наверно, из
Ударного флота, что прошел на север как раз перед тем, как я угодил в
Гольфстрим. Правда, мала скорость, и идет почему-то на глубине...
  Плевать. Разберусь потом. Кто бы ты ни был - спаси!
  Расчет перехвата... Ах, да, врубить движок! Снова скрежет, скрипящая песня
проржавленных шестерен. Если сейчас у какой-нибудь обломится зуб...
  То было холодно, а тут словно жаром всего обдало. Самое время велеть себе
заткнуться. Я и заткнулся, а чтобы было не так мучительно, еще раз
рассчитал перехват. Получилось, что успею, но впритык, и то если в
ближайшие два часа неизвестная подлодка не изменит курс, что далеко не
факт.
  Древний, как спасение утопающих, SOS - на мембрану гидрофона!
Пип-пип-пип... пи-ип... пи-ип... пи-ип...
  Повернули ко мне цели - то есть тьфу, не цели! Спаситель мой повернул,
вечный мой кредитор, пусть даже им Хмырь Бенни окажется, пусть даже Лейф
Бьернсон...
  Уверовать в бога я не уверовал, но, кажется, молился до тех пор, пока
"Нырок" не качнуло, и тут я "ослеп" и "оглох" - неведомая субмарина
приняла капсулу в шлюз. Завыли где-то насосы, забурлила вода.
  Приехали...
  Шлюзовая камера была не освещена, и мне пришлось нырнуть в рубку еще раз,
добыть фонарик. Капсула лежала в лапах-охватах плотно и надежно, чего я
меньше всего мог ожидать: под допотопные "Нырки" уже давно ничего не
проектируется, и правильно. Может быть, и подлодка старая,
двадцати-тридцатилетней давности постройки? Похоже, что так.
  Со скрипом - именно с пронзительным скрипом, я даже вздрогнул - поползли
в стороны броневые створы.
  Стоит подозрению родиться, и оно окрепнет само. Небольшой, плохо
освещенный отсек был совершенно пуст. Ни единой души. Разбитая вдребезги
морда пульта, кучка грязного тряпья в углу, большая вмятина на потолке,
странные шрамы и потеки на переборках, устоявшийся запах затхлости...
  И все-таки воздух был свежее, чем в моей капсуле, это сразу
почувствовалось. Странное сочетание: свежесть и затхлость.
  С металлической дверью пришлось всерьез повоевать - открываться
по-доброму она не желала, а когда неожиданно распахнулась, оглушив ржавым
скрипом, я удивился, почему она не сорвалась с трухлявых петель и не
придавила меня. Хлам, тлен, а вон там - явные следы давно затушенного
пожара... Снится мне все это, что ли? Наверное, просто сплю и снится...
Эй, люди!
  За дверью оказался узкий прямой коридор длиной как минимум в пол-лодки.
Еле-еле горело аварийное освещение, гулко отдавались шаги.
  Никого. Некоторые двери, выходящие в коридор, были задраены наглухо,
некоторые демонстративно распахнуты. И нигде ни единой человеческой души.
Не автоматика же меня выловила, в самом деле, среагировав на SOS! Что-то я
ничего не слыхал о подобной автоматике. На подлодке такого класса экипаж
не может состоять меньше, чем из тридцати-сорока человек!
  И вместе с тем механизмы работали, чуть-чуть вибрировал пол, и лодка
куда-то шла. Слыхал я об одной такой лодке... и не верил в нее, конечно.
  Пустота ощущалась в ней. Потерянность...
  - Это что же, - сказал я вслух, холодея от догадки, и понизил голос до
шепота, чуть только коридор ожил эхом. - Это куда я попал? На Сонную
субмарину?!..
                                  Глава 5.
  ...Открыв глаза, я некоторое время смотрел в потолок и пытался сообразить,
где я нахожусь. Даже при скудном освещении было заметно, что потолок
запылен до чрезвычайности, и это еще мягко сказано: местами с него свисали
прямо-таки серые гирлянды, возле вентиляционных решеток колыхалась
мочалоподобная бахрома, на стыках плит росли волосатые сталактиты,
бугристые наросты пыли покрывали ошметки отслоившегося антикоррозийного
покрытия, так что за всем этим запустением с трудом различался рисунок
рифления - старомодный, но я такие видел. На Третьем контрольном в моем
узилище был точно такой же.
  Типичный боцманский кубрик. Тесно, но не так, чтобы очень. Узковатая, но
отдельная койка. Здесь не спят на механизмах друг на друге.
  Стены выглядели не лучше потолка. Оглушенный сном, я несколько минут
тщился понять, откуда здесь столько пыли. Ну, конечно: "сыплется"
пластикат переборок, отшелушивается краска, "стареют" и рассыпаются
полимерные уплотнители, а больше всего пыли дает, понятно, человек и его
одежда: мертвые чешуйки кожи, выпавшие волосы, обрывки тканевых волокон с
одежды... Значит, люди есть. Сколько же надо времени, чтобы так запустить
помещение? Ясно одно: матросов-первогодков здесь нет и давно не было.
  И тут я вспомнил, где нахожусь, и рывком сел.
  - - Выспался? - спросил старик. - Или еще поспать хочешь?
  Я мотнул головой и посмотрел на него. Был он такой же, каким я его
запомнил вчера (или позавчера?): маленький, как гном, и вдобавок сутулый,
совершенно лысый, с изжелта-бледной кожей на голом черепе. Признаться,
капитана Сонной субмарины я представлял себе иначе: этакий Ван Страатен с
богатырским разворотом плеч, рыжей, пропахшей табаком бородищей и безумно
вытаращенными глазами.
  У этого были глаза, как у сушеной воблы, с выцветшей, едва заметной
краснотой. Может быть, в свое время он считался альбиносом, а может быть
- - просто больные глаза. Плохое освещение да пыль...
  Я содрогнулся, представив себе, как от случайного движения воздуха в
кубрике геологические пласты пыли мягко отделяются от потолка, парашютируя
мне на голову, и дал себе слово двигаться плавно.
  - Здоров ты храпеть, - сказал старик. - А поспать дурак: двадцать два
часа всего-навсего. Суток пять не дрых, наверное?
  - - Чуть меньше.
  - Хорошо, что я тебя не застрелил, когда ты брякнулся, - любезно сообщил
старик. - Думал, хитришь от большого ума, а ты просто заснул под
прицелом! брык - пятки вместе, носки врозь... Уж извини за это помещение:
тащить тебя в приличное место мне уже не по возрасту. И еще извини: я тебя
обыскал. Сам понимаешь, пришлось.
  - - А, - сказал я. - Чего тут извиняться. Ну и каковы результаты?
  Старик улыбнулся.
  - - Удовлетворительные. Чист, аки ангел небесный. Штрафник, как я понимаю?
  Я кивнул. Несколько секунд старик ждал более развернутого ответа и, не
дождавшись, примирился.
  - Ладно, расскажешь, если захочешь. Не клещами же из тебя тянуть. - Он
вздохнул. - Иди, приведи себя в порядок. Гальюн налево по коридору,
умывальник рядом. Потом приходи в ходовую рубку, она палубой выше, в...
  - - Я знаю.
  - - Ну? - Старик явно удивился. - Откуда?
  - Это ведь лодка типа "Анаконда", верно? Ударный крейсер? Мы такие
проходили, правда, вскользь. Необязательный курс истории матчасти, на
всякий случай.
  - - Вот оно что, - протянул старик. - Тогда понятно. Давно с Земли?
  - - Год.
  - Ну-ну. Потом расскажешь, как там теперь живут. А теперь иди. И учти:
это не какая-то там лодка типа "Анаконда", это сама "Анаконда" и есть...
  К моему удивлению, гальюн содержался в относительном порядке, зря я себе
навоображал невесть что. Мыла, конечно, не нашлось, зато горячей воды было
в достатке, хоть душ принимай, тем более, что душ тут имелся, самый
настоящий. Поколебавшись, я отложил это дело.
  В ходовой рубке тоже оказалось прибрано. Скользнув взглядом по старику,
явно меня ждущему (подождет!), я впился в экран допотопного монитора.
Глубина погружения восемнадцать тысяч четыреста, курс 310, скорость
всего-навсего одиннадцать узлов.
  - Глубинника сразу видно, - прокомментировал старик. Горевший вполнакала
матовый плафон отсвечивал на голом черепе. - Если тебе интересно знать,
дополню: мы еще в Гольфстриме. Да ты к экрану не кидайся - ишь, рефлекс
развил... Бояться нам нечего: у "Анаконды" постановщик помех такой, что и
на "Черном Баклане" позавидовали бы, притом специально для Гольфстрима
немного доработанный... Меня торпеды в Гольфстриме за своего держат, -
старик хихикнул, - а штрафники, вроде тебя, не связываются с парной
целью... Ладно, садись тут. Открываем час вопросов и ответов. Твое имя?
  - - Филипп.
  - - А полностью?
  Я сказал полностью. Старик сморщился и комически замахал руками, отгоняя
наваждение.
  - - Пусть будет просто Филипп Альвело. Латинос?
  - - Сам не знаю. Вроде того. А вы кто?
  - Зови меня просто капитаном. Кстати, можно и на "ты". За что в штрафники
угодил?
  Ишь какой... Вынь ему ответ да полож на блюдечко. Вроде безвреден, но пока
я не понял, как к нему относится - обойдется.
  - - Пукнул при Адмиралиссимусе, - ответил я, вспомнив Богданова.
  Старик фыркнул и посмотрел на меня укоризненно.
  - - Каждый второй так говорит. Ну, не хочешь, как хочешь...
  Он был огорчен, это я ясно видел. И тогда - хотите верьте, хотите нет -
я рассказал ему все, до корки. Незнакомому человеку и почти наверняка
дезертиру! Лысому гному, капитану мифической Сонной субмарины!
  Моему спасителю, правда... Этого не отнять, не забыть. Спас. Вряд ли без
него я был бы еще жив.
  - Угу, - сказал он, выслушав меня без всяких эмоций. - Забыл спросить:
ты, может, есть хочешь?
  - - Хочу.
  - Так я и думал. На вот... - Он протянул мне коробочку и пододвинул
кружку. - Я тут, пока ты мылся, на камбуз зашел. Стерилизованный криль с
фитопланктоном, противно, но не помрешь. Пищевой конвейер еще работает.
Ложку вот возьми. А вода, извини, дистиллят.
  Я набросился на еду так, что запищало за ушами. Какая уж еда штрафнику в
Гольфстриме, это старик верно понимал. Во время работы она в горло не
лезет, думать о ней не хочется. Лучше нажить себе язву, чем сгореть сытому
в плазменном пузыре. К тому же последние сутки в капсуле я не ел
сознательно, чтобы не свалиться в сон.
  Я с трудом удержался от того, чтобы вылизать коробочку. По-моему, старик
ругал еду зря: оказалось совсем неплохо, чуть пряно и солоновато. Конечно,
если есть такое изо дня в день, из года в год, света невзвидишь... А что
до дистиллята, то где, спрашивается, на Капле пьют не дистиллят? При
солоноватой еде можно пить и без соли, хотя удовольствие от такого питья,
понятно, посредственное.
  И сейчас же, подтверждая мои мысли, старик спросил:
  - - У тебя случайно сухпайков не осталось?
  Я кивнул.
  - - Три штуки есть, кажется.
  - Верно, три, - рассмеялся старик и потер сухие ручки. - Я твою
посудину осмотрел, пока ты спал, ты уж не обижайся. Брать не стал... а
поделишься - спасибо скажу. Сделаешь старику приятное.
  - - Бери все, - сказал я и добавил: - Конечно, бери, капитан...
  - - Может, сам сходишь?
  Возражать я не стал. Кое-какие вопросы следовало разрешить незамедлительно
и притом самому, пусть даже не обманывает меня ощущение, что старик скажет
правду... но тем не менее.
  Пожалуй, капитан мне даже нравился. Немного сумасшедший, как видно, но
сумасшедший, если можно так сказать, здравомыслящий: не рискнул оставить
спасенного чужака одного в рубке, обыскал сонного на предмет оружия, а у
самого под рукой наверняка лучевик или еще чего похуже...
  Если на одной палубе с ним я осторожничал, то, спустившись вниз, повел
себя смелее: совал любопытный нос в незапертые двери и люки, тщетно дергал
задраенные. На обратном пути, прижимая к животу пакеты с сухими пайками, я
дал крюк через нижнюю палубу - с тем же результатом. У прохода в камбуз в
нос ударил гнусный запах - что-то вроде прокисшей барды с отдушиной йода.
  Капитан ждал меня с усмешечкой на губах.
  - Ну как, нашел кого-нибудь? А то погуляй, поищи еще. Я бы тоже не
отказался найти.
  Я брякнул перед ним пакеты.
  - Мы одни? - Я уже понимал, что одни, и почему-то это не казалось мне
странным.
  Он ответил кивком - был занят пакетом. Надо было видеть, как он ел!
Полпакета улетело в момент. Со второй половиной сухпайка он расправлялся
не торопясь, со смаком, причмокивая, блаженно закатывая глаза и, похоже,
борясь с собой, чтобы не заглотнуть все мигом. Даже в глазах сушеной воблы
появилась некая осмысленность.
  Однако, подумал я. Легенда о Сонной субмарине - очень старая легенда, ей
не то двадцать, не то тридцать лет. Ладно, пусть всего-навсего двадцать...
И все это время старик сидел на криле и дистилляте?
  И опять, словно услышав мои мысли (или я лицом не владею?), старик чему-то
улыбнулся, крякнул и сказал:
  - Криль и планктон, в основном. Если ты и впрямь помнишь необязательный
курс, "Анаконда" рассчитывалась на пятилетнюю автономность. Само собой,
выдвижные сетки, тралы... а что до однообразия, так на то и военная
служба. Это уж последующие лодки этой серии модернизировали специально для
войны на Капле: автономность поменьше, боевая мощь побольше... После
Экваториального разгрома "Анаконду" и вовсе сделали вспомогательным
судном, грузы лодка возила...
  Покончив с сухпайком, старик блаженно откинулся в кресле, сыто отрыгнул в
кулак и облизал пальцы.
  - Еще водоросли ловлю, - сообщил он и икнул. - Понятно, не хищные - их
есть невозможно, - а фиолетовые микрофиты. Гадость хуже криля, зато
углеводов в них хоть отбавляй. Дело полезное... Ты уж угоди старику, сходи
на камбуз. Там сразу увидишь.
  - - Что увижу?
  - Лекарство, - хмыкнул старик. - Счастье, которое принимают вовнутрь.
Не будь идиотом, иди и неси. Да не разлей.
  Так... По крайней мере, запашок из камбуза прояснился. Я сходил и нашел
то, что ожидал найти: примитивную перегонную установку грубого кустарного
производства. В пластиковую фляжку, снабженную надписью "Ядовито!
Изопропиловый спирт. Только для протирки контактов", из обрезка гнутой
латунной трубы размеренно и неторопливо - кап! кап! - падали мутные
капли.
  Зажавши нос, я забрал фляжку, подставив вместо нее первую попавшуюся на
глаза кастрюлю, и покинул камбуз так быстро, как только мог. Отдышавшись,
рискнул понюхать продукт.
  Н-да... Такой гадости я и в трюме Поплавка не нюхал и не пил. Очень
возможно, что фиолетовые микрофиты действительно содержат массу углеводов
- не знаю, я не биолог, - но нос ясно указывал на то, что иной и притом
дурно пахнущей органики в них вряд ли меньше. Зато стало, пожалуй,
понятно, почему старик за столько лет не превратился в законченного
алкоголика...
  Когда я вернулся, перед стариком прямо на пульте стояли две пластмассовые
кружки.
  - - Наливай. И себе тоже.
  Я налил ему полную, а себе на донышко.
  - - Твое здоровье, капитан.
  - - За твою жизнь, парень. За долгую жизнь. Пей!
  Содрогнувшись, я выплеснул в себя маслянистую жидкость и после минутной
борьбы с рвотными позывами сумел удержать ее в желудке. Старик
одобрительно кивнул.
  - Молодец, налей еще... А теперь я вот о чем спрошу тебя, парень...
Почему не долбанул меня? Одна антиторпеда у тебя еще была.
  - - Думал, что свой.
  Старик погрозил мне коричневым пальцем.
  - Врешь. Это ты себе внушил, уж поверь моему опыту. Я таких, как ты, с
десяток видел: поначалу все врут и даже не замечают. Наверное, очень
выжить хочется?
  Ну вот... Я с ужасом посмотрел на фляжку, наполненную более чем на две
трети. Только доверительных разговоров под жуткое пойло мне сейчас не
хватало. Может, он тоже из этих... из русских? Как Морж?
  - - На Земле мне однажды дали совет: не позволять убить себя ради чужих игр.
  Старик крякнул.
  - - Любопытный совет. И ты ему следуешь?
  Я пожал плечами.
  - - Когда как.
  - - Не скажешь по секрету, кто тебе его дал?
  Можно подумать, он знает все население Земли...
  - Морж дал... то есть вице-адмирал Могильный. Он у нас в Центре на
Сумбаве читал тактику.
  - Вот как, - с неясной интонацией сказал старик и вдруг, разом опрокинув
в рот кружку, глубоко задышал. - Понятно... Грехи замаливает. До
вице-адмирала, значит, дослужился... При мне кавторангом был, а после той
истории с лагерем его разжаловали в капитан-лейтенанты - и пинком под зад
в действующий флот, искупать вину. Выслужился, собака...
  Сдержался я. А может, не успел разогреться. Уж слишком неожиданно это
прозвучало.
  - Ты не путай, капитан. Морж никогда не плавал вне метрополии, он сам
говорил.
  Лысый гном неприятно засмеялся:
  - Так-таки сам и говорил? За какие же заслуги он получил свои награды и
чин? Или в озере Виктория всплыла лодка Лиги?
  Я не нашелся с ответом. Может быть, старик специально ждал момента моей
растерянности, чтобы налить мне полную кружку.
  - Выпей, парень. Такие разговоры на трезвую голову не идут. За
центральный пост не беспокойся, автоматика справится. Выпей залпом - и
полегчает. За всех, кто в Капле: за тех, кто не всплыл, и за тех, кому
пока везет... До дна!
  - Удачных всплытий, - пробормотал я, с содроганием разглядывая мутную
жидкость в кружке.
  - - Кхм. Ты что, издеваешься?
  - - Нет... Ах да, прости...
  - Соображать надо! - проскрипел старик и, выдув кружку единым махом,
потянулся к второму пакету с сухпайком. - Черт, хотел на завтра
оставить... А, ладно!.. Пей!
  Не знаю, притупилось ли мое обоняние, жидкость ли обладала такими
свойствами, только со второй попытки пошло много лучше. Организм перестал
бороться, как бы говоря: "Давай дерзай, я тебя предупредил, а что с тобой
завтра будет - не моя забота".
  Ну и ладно.
  - Ты что, вообще не всплываешь? - поинтересовался я, усердно заедая
пойло крилем.
  - Только под шнорхель, раз в полгода. Ну, понятно, в перископ на океан
поглядишь, пока воздухом закачиваешься...
  - - И все время в Гольфстриме?
  - - Ну да. Двадцать второй год пошел. Тебя это удивляет?
  Еще бы меня это не удивляло! Хотя, конечно, ударный крейсер - это не
какая-то там капсула и против полудохлых торпед он что кит против сельди.
Даже без доработанного постановщика помех, без антиторпед, одним лазерным
гарпуном, буравящим толщу воды штреком раскаленного газа... Звено таких
лодок могло бы полностью вычистить Гольфстрим за год-два.
  Но чем бы тогда занимались штрафники?
  В военное время - понятно чем. А в мирное? С риском для жизни устранять
повреждения после желтых приливов? Сколь ни разнообразны природные пакости
Капли, их на всех не хватит.
  - Все хочу спросить, - сказал старик. - Командование обо мне что-нибудь
знает?
  Я пожал плечами. Нашел у кого спрашивать!
  - В приказах, кажется не было. Так, слухи ходят... легенды. Мол, с той
войны ходит где-то Сонная субмарина со свихнувшимся... - я поперхнулся -
капитаном и экипажем лунатиков... Извини, капитан, не я это придумал.
  Старый гном заперхал. Я не сразу понял, что он смеется.
  - Знаю, не ты. Меня эта байка не первый год забавляет. Думаешь, я тебя
одного пожалел? Как умер Витус, мне поговорить стало не с кем, вот иногда
и вылавливаю бедствующих штрафников: человеку - спасение, мне -
разнообразие... - Он помолчал. - Может, согласишься остаться?
  Я отвел глаза. Не люблю рушить чужие надежды. Старик вздохнул.
  - Понятно. Тогда поживи здесь хоть неделю. Те, кто был до тебя, обычно
соглашались. Только один буйным оказался, за горло меня взял, ну и
пришлось его... сам понимаешь.
  - - А потом?
  - А потом я их отпускал вне Гольфстрима. Кто не соглашался, того отпускал
сразу. Правда, в Гольфстриме.
  - - И не брал слово молчать?
  Старик опять заперхал.
  - Плохо ты соображаешь, как я погляжу. Вот ты, штрафник, доложишь обо мне
начальству? Нет? Так я и думал. Контакт с изменником, сам понимаешь, срока
давности за измену нет... хотя я никому не изменял. Да и не поверит тебе
никто. А засечь меня в Гольфстриме не так-то просто.
  Он взболтал жидкость во фляге, посмотрел на свет, одобрительно хмыкнул и
снова наполнил кружки. Как раз хватило по полной. Пьяным он не выглядел,
скорее чуть-чуть сумасшедшим. Неудивительно...
  - Война за Воссоединение, ха! - сказал он с желчью. - Правда, северяне
почему-то называли ее войной за Независимость. Ну да не мне их судить,
особенно теперь. Сколько людей утонуло, сколько лодок... Девять лет войны!
Обычно чаще мы их били, чем они нас, но однажды Федерации туго пришлось.
Тогда целый флот сдался... вернее, то, что северяне от него оставили. Об
Экваториальном побоище слыхал небось? - Старик сердито пошмыгал. -
Сказать вернее, об Экваториальном разгроме. Адмирал Штиттен, мать... До
сих пор вспоминать больно. Ну, дальше лагерь военнопленных на плоту,
понятное дело... для тех, кто не согласился Лиге служить. А через полгода
вышло перемирие и обмен пленными. Обрадовались, дураки... А нас - за
жабры! Трибунал: почему, мол, сдались? Нижние чины на офицеров кивают,
офицеры - на командиров кораблей, а те на адмирала Штиттена: был, мол,
приказ... А адмирал не то потонул со всем штабом, не то тоже сдался и
скрывается Лигой - помню, насчет этого контрразведка особенно
допытывалась. Ту логику сейчас понять трудно... Короче говоря, дали нижним
чинам по пять лет лагеря, а офицерам по десять - до ловли торпед в
Гольфстриме тогда еще не додумались...
  Старик надолго присосался к сивушной кружке, а когда оторвался,
воспаленные веки его, с сеточкой красных жилок, дрожали. Рукавом смахнул
слезу:
  - - Не обращай внимания...
  - - Не хватит ли пить? - спросил я.
  - Что ты понимаешь, молокосос? - возмутился старик. - Ты слушай!
Знаешь, где они устроили лагерь? На Южной шапке, в десяти градусах от
полюса! Лагер-коменданта не знаю, просто сволочь какая-то, а начальником
охраны под ним был кавторанг Борис Могильный, Морж твой. Я с ним когда-то
учился, он на курс старше был, шпынял меня, салагу... Боевой офицер -
пошел в тюремщики, каково! Ну да это еще не все, слушай дальше. Бараки у
нас были надувные, один на сто человек, мы своим теплом их и грели.
Кое-кто и замерзал, не без этого... Лето холодное выдалось. Льдина голая,
ветра такие, что на ногах не устоишь, один барак просто сдуло вместе с
людьми, говорят, так и не нашли его. Всей работы нам - снег отгребать да
ветрозащитные стенки наращивать. Сами и проволоку вокруг лагеря тянули, в
один ряд, больше для виду. Бежать все равно некуда - везде лед, смерть,
полярная ночь, а если и доберешься чудом до края льдины - что дальше?
Капля... В общем, пока лето держалось, никто ни о чем таком и не заикался,
а осенью начали замечать у охраны чемоданное настроение... Понял? Нам-то
вкручивали, что, мол, для нашего размещения освобождается специальный
плот, а оказалось намного проще: нас собирались просто бросить! Зимой
Южная шапка тает полностью, а верхом на надувном бараке много не
наплаваешь...
  Я содрогнулся.
  - На самом деле мы перемерли бы раньше, - продолжал старик. - Кто бы
нам в военное время запасы оставил? До полярной базы две тысячи
километров, да и встретили бы нас там... понятно как. А был слух о том,
что, мол, километрах в трехстах от нас, почти у края поля вмерзла в лед
вот эта самая "Анаконда". Почти никто в это всерьез не верил - а все же
надежда. Ты человеку лучик света впереди покажи - он за ним на край света
пойдет, не то что на край льдины. Говоря короче, не стали мы ждать, покуда
нас бросят, начали сами. До сих пор жалею, что не до всех охранников
добрались, утек кое-кто... Летающую платформу нам тоже отбить не удалось.
Ну и пошли... Полторы тысячи человек. Не мне одному приходило в голову,
что "Анаконда" вместит едва ли одного из десятерых да поди еще ее отбей -
а куда деваться? Слабых бросали... это теперь я понимаю, что некоторые из
них смогли бы дойти, а тогда и сильные не очень-то надеялись - триста
километров по льдам, без одежды с подогревом, почти без пищи. В похвалу
людям скажу: до трупоедства дело дошло очень не сразу...
  Старик отхлебнул сивухи, сморщился и вдруг захохотал:
  - Флайдарты! Ты оцени честь: на нас бросили не только боевые платформы и
геликоптеры - истребительную авиацию! Вреда нам от нее, правда, было
чуть, а вот платформы... - Старик выругался. - После первого налета от
нас едва половина осталась. Висит над головой такая сволочь, лупит на
выбор, а достать ее теми пукалками, что мы у охраны поотбирали, руки
коротки. Если бы не пурга да не торосы, никто бы не дошел. Разбежались...
Чуть что - прятаться. Пурга, я скажу, нас тоже не жалела, на ходу люди
замерзали. В моей группе семнадцать человек было, а до лодки дошло
одиннадцать. Повезло, считай... Ты чего не пьешь?
  - Пью. - Я сделал глоток и, когда дыхание восстановилось, спросил: - А
дальше?
  - А дальше сразу вышли как надо. Тоже чудо, конечно, но мы тогда даже не
удивились. Пурга стихла, и картина как во сне: белым-бело, впереди во льду
лодка припорошенная, а у горизонта - море... Сутки мы ждали, готовились,
боялись страшно, что лодка уйдет, а дальше... сам сообрази. Пока могли,
резали их без звука, поодиночке. Потом пальба пошла. Трое нас живых
осталось да двое тяжелораненых, оба умерли на следующий день, зато лодка
- - наша, и уж тут времени не теряй... Ты пей, пей, не стесняйся.
  - - Я пью.
  - Может, кроме нашей, на льдине еще какие-то группки остались, но мы их
ждать не стали. Да и они не стали бы нас ждать, если бы не нам повезло, а
им. Правильнее сказать, мы не стали дожидаться, когда нам на рубку
свалится тактическая ракета. Кое-как выломались из льдины, она уже и сама
трескалась, - и на глубину, под лед, под шапку. Ищи нас...
  - - Неужели не пытались выследить? - поразился я.
  - Конечно, пытались, да не очень долго. К тому времени перемирие давно
кончилось, так что командованию было не до нас. А нам - куда податься?
Стали держать совет. Подальше от мест боевых действий - это раз. Зоны
Лиги и Унии сразу отпали: никто бы не поверил, что мы не смертники с
гигатонным зарядом на борту, утопили бы сразу по обнаружении. Притом не
хотелось чувствовать себя предателями, бродил в нас еще кое-какой
идеализм... Пошли было к Независимым, они тогда с нами вроде в союзе были,
однако ж не настолько тесном, чтобы перебежчиков выдавать... на то мы и
надеялись. Потом сообразили, что Независимым лодка была нужна, не мы. Ну и
решили выждать...
  - Чего, кэп? - легкомысленно спросил я. - Окончания войны и всеобщей
амнистии?
  С минуту старик сверлил меня бешеным взглядом - мне даже показалось, что
он готов швырнуть свою кружку мне в лицо. Но обошлось, и опять на меня
уставились глаза сушеной воблы.
  - Ты, парень, больше так не шути, ладно? Вижу, что брякнул по недомыслию,
потому и прощаю. Сам не знаю, чего мы ждали... может быть, шанса улететь с
Капли - куда угодно, с какого угодно терминала. Одно время нам казалось,
что такой шанс непременно будет, стоит только дождаться... Да и просто
пожить лишние несколько лет - разве плохо?
  Отшвырнув пустую кружку - с пластмассовым стуком отскочив от переборки,
она запрыгала по полу, - старик подцепил фляжку сморщенной лапкой и
вытряс себе в горло последние капли. Почему-то его голос сразу осип.
  Уже порядком опьянев, я слушал молча, пытаясь представить себе, как это
было - давно, больше двадцати лет назад: захват субмарины горсткой
отчаявшихся людей, волчья атака на отару, вопли захваченных врасплох,
суматошная стрельба, дикие рукопашные схватки на ножах, осада задраенных
отсеков... А потом - долгие годы в титановой сигаре, обросшей корой
морских репьев толщиной в метр, годы без права безбоязненно всплыть, затем
сомнительное убежище в Гольфстриме и угасающая надежда...
  Не позавидовали ли выжившие погибшим?
  - Вадим через полгода умер, от гангрены, еще на льдине поморозил ноги, не
дал нам резать... А Витус шесть лет назад, он, когда все начиналось, среди
нас самый старший был, под пятьдесят. От старости и умер, а больше от
тоски.
  * * *
  Сон - провал - чернота - пробуждение - свет. Так правильно, так должно
быть. Почему со мной не так? Почему я живу во сне чужой жизнью и боюсь
уснуть? Неужели надо не спать пять суток и смертельно вымотаться, чтобы не
видеть снов, где я - не я?
  - - Ты опять кричал, - ухмыляется старик. - Приснилось что-нибудь?
  Молча киваю, не вдаваясь в подробности. Не хватало еще излагать вслух сны,
словно на сеансе психоанализа. Как бы скучно ни было кэпу - обойдется.
  Как вчера и как третьего дня, сажусь рывком, отшвыривая ветхое одеяло,
сбрасываю ноги с койки, встаю, одеваюсь, а в голове один вопрос: что
делать дальше?
  Четыре дня на Сонной субмарине... Старик не надоел, нет, но иногда пугал.
Как, например, вчера, когда, вглядываясь в пустой экран дальнего
обнаружения, вдруг ни с того, ни с сего завыл тихим тоскливым воем. Ну
точно, начинающий сумасшедший. Двое сумасшедших на полудохлой лодке -
один страдает раздвоением личности, у второго личность мало-помалу
корродирует вместе с субмариной...
  Надо выбираться отсюда. Старик говорил о неделе - значит, истекло уже
больше, чем осталось. Дотерпеть, потешить старика разговорами - заслужил!
- и вернуться на Третий контрольный пост, получить новый "Нырок",
закончить работу "уколами" - хватит "рейдов"! Выскочить из Гольфстрима в
область нормального хаоса течений, запросить помощь... Можно надеяться,
что при семи торпедах на личном счету меня не станут запирать в камере,
словно преступника, позволят ходить где вздумается, а на косые взгляды я
плевать хотел. Глубинники поймут - со всяким такое может случиться, - а
остальные пусть смотрят как хотят, мне-то что.
  Трое суток - не срок. Не двадцать два года.
  К управлению лодкой старик меня не подпускал. Иногда управлял сам, и это
чувствовалось по рысканью на курсе - чаще доверял автопилоту. Один раз
взвыл сигнал тревоги, но торпеда, словно бы и не заметив нас, чинно прошла
мимо на расстоянии двадцати миль и удалилась своим курсом. Старик и ухом
не повел.
  - - Старая знакомая...
  Больше мы не пьянствовали. В свободное от разговоров время я бродил по
лодке, знакомясь с ней, как с живым ископаемым. Ходовая и боевая рубки...
зря старик ревниво их оберегает, здесь я ни к чему не притронусь: дал
слово - и сдержу. Ракетный бункер - с пустыми шахтами... Грузовые отсеки
- также пустые, и не узнать мне, какие грузы субмарина возила на полярную
шапку. Тесная, чуть побольше кубрика, кают-компания с потеками на
переборках. Приборный отсек, контроль состояния обшивки... Непонятно: либо
"Анаконде" чудовищно везет, либо справочники врут и в Гольфстриме почти не
бывает желтых приливов... Торпедный отсек, и в аппаратах - исправные
торпеды!
  С ума сойти.
  В судовой библиотеке пыли было немногим меньше, чем в заброшенных
кубриках, и в ней, к моему удивлению, оказался прекрасный отдел
современной беллетристики. Я долго ходил, разглядывая надписи на торцах
вкладышей: Манфред О`Нил, Островерхов, Мисикава, Квалунгма, Барух...
Последняя фамилия показалась мне знакомой, и я сунул вкладыш в старинную,
смешного дизайна книгу. Без всякого, впрочем, толку.
  Много захотел. Сколько циклов подзарядки выдержала книжная батарейка за
двадцать лет? Скорее всего она давно и необратимо деструктурировалась,
равно как и батарейки в других книгах, так что пытаться зарядить ее было,
пожалуй, бесполезно. Ясно, отчего в библиотеке наросла пыль, почти как в
кубриках. Да и в видеотеке не лучше.
  Неясно другое: почему старик до сих пор окончательно не подвинулся умом?
Неделя общения с очередным бедолагой-штрафником - потом целый год
воспоминаний о том, как славно беседовали по душам... Я бы на его месте
свихнулся раньше, чем облысел, точно. Перебрал бы балласта, чтобы нырнуть
без возврата к Вихревому поясу... или отключил постановщик помех. А вернее
всего, сдался бы своим при первых симптомах, если не раньше. Да что там
говорить, наверняка раньше! Кто не помнит своего долга перед Федерацией,
что бы ни случилось с ним, тот не глубинник - отброс, вшивое дерьмо, хуже
пораженцев, которых мы гоняли в Новом Ньюпорте. Мне о них и думать
противно.
  Вчера я пытался поднять эту тему - и в первый раз капитан не пожелал со
мной разговаривать, лишь буркнул: "Не должник я - кредитор", тем разговор
и кончился.
  Да кто я такой, чтобы его судить?
  Может быть, и есть у меня на это право, но я не хочу. Потому что судили
меня. Судили за то, что не пожелал принять смерть от своих, вздумал
возражать. И осудили - спасибо, что лишь за буйство, а не за убийство
Глиста-Андерса.
  И странно, и глупо. Какая-то несуразная служба на Капле у меня получается.
Ну почему я из всех глупостей непременно выбираю наибольшую?
  Разделаться с Лейфом можно было и без посторонних глаз, выждать момент,
заставить выложить все - и столкнуть за борт, хорошо бы в желтый прилив.
Умный человек поступил бы именно так и непременно нашел бы оправдание в
том, что прервать жизнь подлеца - не подлость, а благо.
  Вот и утрись тем, что ты не подлец, а просто дурак и, как видно, им
останешься. Невероятно утешительная мысль.
  А тут еще эти сны...
  - Чем кричать по ночам, ты бы лучше снотворное жрал, - советует старик.
- У здешнего медика были роскошные запасы, кое-что еще осталось. А на
срок хранения плюнь: я глотал - и жив. Будешь спать как бревно, без
всяких кошмаров.
  Медленно качаю головой в ответ. Не хочу быть как бревно, пусть даже я
бревно и есть - тупое и гулкое, как строевая лесина. Плевать. Мои сны не
касаются старика никаким боком.
  - Оделся? Пошли в боевую рубку, хочу, чтобы ты сам увидел. Интересные
дела творятся на Капле и тебя прямо касаются...
  - - Что еще за дела? - спрашиваю без интереса. Не до дел мне сейчас.
  - - Там увидишь.
  Сине-зеленый, чуть сплюснутый шар - условное голографическое изображение
Капли - висит в воздухе посреди боевой рубки, сразу притягивая взгляд.
Это что-то необычное. Крайне редко возникает необходимость вызвать на
терминал глобус, чтобы оценить общепланетную обстановку, - мне такого не
приходилось ни делать, ни видеть.
  И точки. Множество красных точек преимущественно в Северном полушарии,
различные по яркости и, на первый взгляд, разбросанные хаотично, а на деле
с тенденцией к объединению в кучки. Вот возникла еще одна, очень яркая...
  "Мозг" субмарины работает. Сила и направление поверхностной сейсмической
волны и волны, отраженной от Вихревого слоя, индивидуальные характеристики
каждой волны, сложная картина интерференции, учет перемещения акустических
каналов в толще океана, учет помех от желтых приливов и естественных
сейсмов... В хаосе разбегающихся волн можно достаточно точно вычислить и
местонахождение эпицентра, и эквивалент.
  Началось.
  И ведь - тишина! Лишь скрип занесенных в Гольфстрим облаков криля
нарушает покой Сонной субмарины. Слишком далеко от нее вскипают и
превращаются в газ кубокилометры океана, слишком далеко глубинники в
цереброшлемах ХОТЯТ опустошить стволы ракетных шахт и при каждом старте
испытывают короткий укол блаженства, слишком далеко веселье и ярость боя.
  Началось...
  А я?
  - Более пятисот подводных взрывов в северных зонах, и некоторые очень
мощные, - поясняет старик, будто у меня самого глаз нет. - И это всего
лишь за последний час. В зоне Федерации пока всего-навсего шесть
эпицентров. Лихо начали.
  Молчаливо соглашаюсь: да, начали пожалуй, неплохо. Даже хорошо. Судя по
россыпям точек на глобусе, массированному удару одновременно подверглись
все три северные зоны, и, судя по слабому ответу, удар удалось осуществить
неожиданно для противника!
  Красная точка, довольно тусклая, вдруг возникает в Южном полушарии -
поверхностный или даже надводный взрыв. Прицельно или наугад? Интересно
знать, как у северян с целенаведением? Я бы первым делом пожег их
спутники, что болтаются на орбитах, будто так и надо. Ну да командование
не глупее меня.
  Еще одна точка на юге, восьмая! И - словно в ответ - сразу десяток ярких
точек у северян. Не хотел бы я быть сейчас на их месте...
  А на своем нынешнем месте - хочешь быть?!
  Это только начало, я знаю. Я пропустил лишь первый аккорд симфонии -
жаль, но и на мою долю хватит. Даже если основные силы врага уже выбиты,
зачистка всей акватории Капли растянется на месяцы - недобитые подлодки и
целые группы субмарин и капсул еще долго смогут сопротивляться и даже
угрожать Поплавку, вовсе не беззащитному, но все же уязвимому.
  Знаю одно: сейчас мое место там. В Северном полушарии, в бою за то, что
важнее всего на свете: за единство человечества! Десятки ударных
крейсеров, сотни капсул, авиация... Там Лейф, с которым я еще разберусь -
но потом, не сейчас! Всему свое время. Даже Хмырь Бенни, наверное, там -
не спрячется, трус, понюхает войны. Там люди делают то, что должны делать,
к чему их готовили всю их жизнь, - а что, спрашивается, делаю я?
  Я должен быть с ними. С теми, кто без пощады гвоздит отступников-северян,
кто сгорает в плазме ответных ударов, но смывает - смывает! - с
Федерации тридцатилетний позор! Я должен быть с ними, и я с ними буду...
  Оказывается, я говорю и сам не слышу своих слов. Капитан, маленький лысый
гном, переспрашивает, будто не понял:
  - - Ты в самом деле просишь вывезти тебя из Гольфстрима?
  Киваю: да! да!
  Кривится старый гном:
  - - Тебе-то, штрафнику, это на что?
  Он не поймет. Незачем и отвечать.
  - Ты хорошо подумал? Парень, ты не знаешь, что такое большая война.
Спроси у тех, кто знает.
  - - А ты не хочешь заслужить прощение, кэп? Пошли вместе!
  Он смеется очень неприятным смехом.
  - - Кто кого должен прощать? Я что-то не понял, поясни.
  - Как хочешь. - Я не собираюсь спорить с ним. - Тогда отпусти одного
меня.
  Он перестает смеяться.
  - Ты дурак, парень. Таких, как ты, ваше же командование называет
обованцами, ты это знаешь? Расходуемый материал. Ну, вывезу я тебя из
Гольфстрима и выпущу на волю - дальше что? О тебе, возможно, уже забыли.
Всплывешь и будешь вопить о помощи на весь эфир - вот и готовая мишень.
Оставайся. Не насовсем - насовсем, если по честному, мне не надо, мне бы
на несколько дней... Ты пойми: двадцать лет! До сегодняшнего дня я мог бы,
наверно, сдаться любой зоне и попытаться улететь отсюда... а куда? Везде
одно и то же, везде люди, везде они одинаковы. Не хочу. Одиночество - оно
только для одного, двоих ему не выдержать. И Витуса на самом деле я
убил... да-да! Отравил, потому что с ним творилось то же самое, потому что
видел: еще немного - и он убьет меня...
  Он еще что-то говорит - я не слушаю. Слова, слова... Ненужные. Никчемное
сотрясание спертого воздуха в рубке "Анаконды".
  - - Ты меня отпустишь?
  - - Потерпи еще несколько дней.
  Он не приказывает - он просит, и выцветшие глаза глядят на меня умоляюще.
  - - Не наигрался еще мною? Я не погремушка для тебя! Я солдат!
  - - Хотя бы сутки!
  - Отпусти меня! - кричу я старику в лицо и иду на него, а он пятится. -
Не держи! Или уж тогда лучше убей, как своего Витуса. На колени мне встать
перед тобой? Так я встану, только отпусти меня! Отпусти, старик, пока
прошу по-хорошему!..
                                  Часть третья
  ОРЕОЛ
Глава 1.
  Тишина, готовая расколоться, кажется оглушительной и тревожной лишь
постфактум и лишь тем, кто выжил. На самом деле она - просто тишина.
Вовсе не оглушительная и совсем не тревожная.
  По-прежнему кружится на орбите чуть сплюснутый водяной шар, окутанный
дымкой атмосферы, по-прежнему незаметно катятся по шару, преследуя белое
солнце, приливы и отливы, учитываемые лишь бортовыми компьютерами челноков
и грузовых ракет, спускающихся к терминалам. Не обращая внимания на людей,
Капля живет своей жизнью: шумит смерчами и водоворотами, вздрагивает от
гидросейсмов, единым рывком перемешивающих титанические массы воды, под
чернотой грозовых туч над океаном оглушительно лопаются шаровые молнии,
плещут волны - Капля не знает полного безмолвия глубокого космоса и
мертвой тишины безатмосферных планетоидов.
  И все-таки оставшиеся в живых не лгут. Тишина последних часов перед войной
запоминается им на всю жизнь.
  Качаются на волнах самоходные плоты, баржи, доки. Медленно дрейфуют
плавучие базы флота и авиации. Скользят над Каплей спутниковые станции
слежения - южан и северян. В толще океана чутко дремлют разведенные по
позициям подлодки, словно зародыши в околоплодной жидкости. Внешнее кольцо
обороны южан - полторы сотни капсул, растянутых в боевом положении вдоль
всего экватора, они прекрасно заметны с орбиты. Если поискать, отыщется и
второй эшелон: три крейсирующие на небольшой глубине эскадры субмарин,
готовые устремиться к месту прорыва обороны, если северяне на свой страх и
риск соблазнятся бедственным положением суперкрепости - Поплавка зоны
Федерации. Самая сильная эскадра выставлена против зоны Лиги - это так
естественно, так понятно. Южане страхуются.
  Впрочем, по-видимому, большая часть их флота так и не переброшена за Южный
Гольфстрим и пребывает на плавучих базах в умеренных широтах. Несколько
ударных единиц кружат возле поврежденного Поплавка, из разумной
предосторожности оттянутого к самой кромке полярных льдов; немало судов
бродят в южных водах поодиночке и малыми группами. У зоны Федерации свои
проблемы, ненавистные земляне готовятся не к нападению - к обороне.
  Лишь Независимые демонстративно проводят в ответ учения своего флота. Лига
и Уния презрительно молчат, вглядываясь в суетливое шевеление на
противоположной макушке планеты.
  Не более пяти человек на Капле знают, что спутникам северян осталось
кружить над планетой считанные часы - сейчас, когда в планы молниеносного
удара вносятся последние коррективы, не следует мешать чужим "глазам"
видеть то, что было решено им показать. Свежесформированный Резервный флот
и специальная флотилия, составленная из "Нырков" и прочего несусветного
старья, имитирует наличие главных сил флота вдали от будущего ТВД. Эскадры
космофлота Федерации, пока не обнаруженные противником, выходят на
финишную прямую броска к Капле. Подчиненные Любомира Велича забыли о сне и
отдыхе.
  Выявленная агентура противника (которой осталось существовать примерно
столько же времени, сколько спутникам слежения) уже передала такое
количество убедительнейшей дезинформации, что никаким аналитикам не
удастся разглядеть ручейков правды в океане ложных сведений, неверных
посылок и ошибочных выводов. Сейчас северяне озабочены: в строжайшей тайне
Федерация готовит транспорт для Капли, груженный новейшими торпедами типа
"Шпага" - торпеды эти, по легенде, созданные на основе известного
научного зонда "Эмпедокл", предназначенного для изучения магматических
очагов действующих вулканов, способны нырять под Вихревой пояс и, пронзая
Каплю насквозь, атаковать цель снизу. Торпед "Шпага" не существует в
природе, они попросту невозможны, однако бездельно шатающийся по Поплавку
вулканолог, почему-то не эвакуированный в числе гражданских лиц и давно
попавший в поле зрения агентуры Лиги на Капле, уже одним своим
присутствием подтверждает информацию, добытую агентами Лиги на Земле.
  Затишье перед ураганом.
  После двадцати лет относительной тишины Земная Федерация вновь готова к
войне за возврат колоний и постарается обеспечить себе тактический перевес
стремительным захватом Капли. Сжатая пружина непременно попытается
распрямиться. Но - не теперь.
  Еще есть время подготовиться к обороне, а возможно, и упредить землян с
первым ударом. Несколько дней, а то и недель - более чем достаточный срок
для перегруппировки сил.
  Тишина хороша лишь тем, что она - тишина.
  И плоха тем, что всегда кончается. Рано или поздно.
  Ударный флот адмирала Мрыша, заранее сосредоточенный на субэкваториальных
плавучих базах, поддерживаемый Вспомогательным флотом и авиацией, начал
боевые действия в точно рассчитанное время. Несколькими часами раньше в
миллипарсеке от Капли, на самой границе звездной системы в угольно-черном
облаке, скрывающем устье субпространственного Канала "Земля - Капля"
начали вспыхивать звезды: туннельные корабли Федерации, выскакивающие из
устья на релятивистской скорости, заранее включали противопылевой щит. Но
в облаке "звезд" не было видно, а вне облака сияние меркло.
  Одновременно вторая эскадра военно-космических сил Земли, проделав кружной
путь цепочкой субпространственных нырков "Земля - Новая Терра - Хлябь -
Капля", вывалилась из жерла другого Канала, неудобного для чужаков и редко
ими используемого. Тем не менее одинокий грузовоз Унии, возвращавшийся с
Капли порожняком, повстречался ей сразу же по выходе из последнего нырка и
просуществовал ровно столько, сколько потребовалось, чтобы дать команду на
уничтожение цели. Торговое судно было обращено в облачко газа и быстро
остывающей космической пыли раньше, чем его экипаж успел сообщить о
нежданной встрече.
  Три вcепространственных крейсера Федерации - хрупкие, скромно вооруженные
и ненадежные посудины, главная сила и спасение которых заключались в
способности вынырнуть и так же легко нырнуть в субпространство где угодно
и когда угодно - вломились в систему белой звезды, выскочив сразу на
высокую орбиту вокруг Капли, в то время как корабли первой эскадры только
начинали торможение на подходе к планете. Плавучие терминалы северных зон
еще продолжали принимать "челноки" с проплывающих в трех тысячах
километрах над ними мирных грузовозов - а спутники северян, нацелившие на
планету "глаза" оптики и растры радаров, уже начали гореть. Щедрые серии
энергоимпульсов простреливали атмосферу, промахи ложились в океан, в точке
удара луча рождался кипящий колодец и, схлопываясь, закручивался
водоворотом.
  Операция развивалась удачно. Участь спутников северян в считанные минуты
разделили четыре беспомощных грузовоза. В суматохе сражения едва не была
подбита "Рона" - последний земной транспорт, ушедший с мирной Капли.
Поспешивший наперехват туннельный корвет Лиги, способный легко уничтожить
любой из всепространственных крейсеров Федерации, но бессильный в схватке
один против трех, был связан боем до подхода эскадры. В последний момент
ему удалось разменять себя на один из крейсеров - ничтожная потеря для
землян, грошовая плата за лишение противника космического прикрытия.
  Полная блокада Капли. Ближняя. Дальняя. Блокада системы белой звезды.
Блокада всех четырех субпространственных Каналов. Немедленное уничтожение
любого звездолета противника, обнаруженного вблизи "санитарной зоны".
  Пока всего лишь поддержка. Необходимая, но еще ничего не решающая. Успех
или провал всей операции зависят от того, как пойдут дела там, внизу, под
слоем облаков, укрывших несуразный, похожий на круглый аквариум, водяной
шар - Каплю.
  Пилот поисково-спасательной службы был немногословен и, по всему видно,
крайне недоволен полетным заданием. Лети, наматывай километраж над
опасными тропическими водами, спасай какого-то штрафника... Ценный груз!
Еще неизвестно, чего от него ждать: среди глубинников каждый второй с
придурью - можно себе представить, каковы их штрафники! Не дали даже
нормальной платформы - пятьсот миль над океаном на валком "попрыгунчике"
рикошетного движения, во имя неизвестно чего, в то время как другие,
добивая флот северян, рискуют немногим больше, зато хотя бы заняты
делом... Эти мысли отражались на лице пилота предельно ясно, и рассказ о
событиях последних дней приходилось вытягивать из него с трудом и по
частям.
  Мысль о риске была неискренней, и Филипп мысленно улыбнулся. В мирное
время - да, пожалуй, но в военное да еще на ровной зыби нет транспорта
безопасней. Засечь "попрыгунчика" очень непросто.
  В морских делах пилот разбирался слабо; где не знал, там поминутно
ссылался на секретность, но Филипп уловил главное: погранфлотилия
преобразована в Резервный флот и, по-видимому, уже принимает участие в
боевых действиях. Вот и ладно... Значит, будут нужны глубинники и можно
надеяться не только на отсрочку наказания, но и на полное прощение. А если
не повезет - что ж, лучше погибнуть в настоящем сражении, чем на
дворницкой работе, выметая из Гольфстрима всякую дрянь.
  И куда лучше всплыть из глубины пузырем раскаленного газа, чем прозябать
на Сонной субмарине с ее полоумным капитаном...
  При воспоминании о старике Филиппа передернуло. Спрятался... Двадцать два
года под водой - зачем так жить? Чтобы жить?
  Бессмысленно было звать его с собой. И осудить его - непросто. У каждого
свой путь.
  Слова старика о том, что еще неизвестно, кто кого должен прощать, Филипп
выгнал вон, мотнув головой: потом, потом, не сейчас! Не то время. Муравей,
обороняющий свой муравейник, вздумал сводить счеты с другими муравьями...
Раздавить такого муравья.
  "Неинтересная война" - таково было наиболее емкое определение событий,
данное пилотом. Слишком все просто. Слишком внезапным и сокрушительным был
удар, чтобы северяне успели принять контрмеры. Их Поплавки фактически
испарились, успев выпустить лишь несколько десятков баллистических и
крылатых ракет - без точного целеуказания, без смысла. Из пятидесяти трех
известных баз северян в первый же день было уничтожено больше сорока,
остальные пока отбиваются, но, ежу понятно, долго не протянут. "Моби Дик"
адмирала Мрыша, флагман Ударного флота, пересек Северный Гольфстрим...
  - Мне-то что-нибудь останется? - спросил Филипп и тут же прикусил язык:
амортизация кабины "попрыгунчика" при рикошетах от воды оставляла желать.
  Пилот задумался.
  - Может, и останется, - сказал он наконец. - Зачистка такой
акватории... ну, ты сам понимаешь. А то и всерьез повоевать успеешь,
может, два дня, может, три.
  - - А ты?
  - А я не слишком рвусь, - неискренне буркнул пилот, и Филипп видел, что
он завидует коллегам. Кто откажется поучаствовать в уничтожении
отступников и предателей, в скоротечной победоносной войне, небрежно
обзывая ее неинтересной? Кто откажется обеспечить себе в старости
какие-никакие воспоминания, не говоря уже о пенсиях и специальных льготах?
Нет таких. Пораженцев и прочих подцепистов на Капле не держат за
ненадобностью. Человечество должно быть сильным и гордым, а для этого ему
необходимо быть единым - я и сейчас так считаю. Разве не за Воссоединение
человечества погибли многие, прямо или косвенно, - капитан Богданов,
например? Я ведь понимаю, что без жертв в таком деле не обойтись - вот
только почему-то отказался стать первой жертвой во имя Воссоединения... Да
и первой ли? Неужели проблема только в том, что войной руководят не те
люди? Но война есть война, кто бы ей ни руководил. Да и где их взять, этих
других? И даже, возможно, Глист-Андерс на самом деле вовсе не подлец, а
жертва собственной ошибки на пути к великой цели, достойная всяческого
понимания и прощения... Разве Капля - не первый шаг к Воссоединению?
Разве это не то, за что стоит драться? Война за Воссоединение справедлива
- выше Вихревого пояса северянам нет места. Пусть тонут, если не хотят
сдаться на милость.
  Пилот перевел управление на автоматику. Удары о воду стали мягче.
  - - Куда мы летим? - спросил Филипп.
  - Прыгаем. - Пилот кратко выругался, демонстрируя отношение к матчасти,
а заодно к своей участи. - Разве это полет? На Третий контрольный.
  Что ж, можно и на Третий. Хотя база "Ураган" сейчас, по идее, ближе к
театру военных действий. Филипп замолчал. Болели глаза от мелькания воды.
Тонированное стекло обзорного экрана с обидным правдоподобием отражало
чересчур скуластое лицо с коротким носом, низкий лоб с крупной потной
морщиной и широкий череп с журавлиным клином спутанных жестких волос,
теснимым с флангов двумя залысинами. Плюс отросшая щетина, хронически
воспаленные глаза, нарождающийся чирей на шее... Н-да-а... Не красавец.
  И наплевать. Своей женщины нет и вряд ли скоро будет, а Джильде все
равно...
  Тьфу, подумал он, сердясь на себя. Кобель. Нашел время думать о девках!
  Старик сдался, отпустил на волю всего в сорока милях к северу от
Гольфстрима. Воздуха, правда, не дал, и Филипп, понимая, не стал
настаивать. Вверх, скорее вверх - но наверху двое суток бушевал тайфун,
обычный в это время года, и не позволил подняться к поверхности, заставил
дышать кислым смрадом, уже не поддающимся никаким регенераторам, по-рыбьи
разевать рот, цепенеть в полуобмороке углекислотного отравления...
  Но удалось переждать и всплыть. И удалось ожить, впустив в капсулу
скверный воздух Капли. Это главное. А потом - позвать на помощь и ждать.
  Ждать пришлось совсем недолго - эфир словно взорвало запросами с Третьего
контрольного. А потом: "Держитесь... Высылаем... Обеспечим..." Неужели
потери в опытных глубинниках столь велики?
  Сам не зная зачем, он задраил люк снаружи, прежде чем бросить сочащийся по
швам "Нырок". Из воды торчала только рубка - и еще будет торчать
день-два, медленно погружаясь по мере набора воды, пока не уйдет в океан
навсегда. На глубине километров в двадцать, не больше, капсулу раздавит -
со стороны это похоже на небольшой взрыв, - и уже значительно глубже,
вблизи границы Вихревого пояса, а то и в нем самом, раздавит реактор, хаос
течений разнесет топливо по всей Капле, отчего изотопный состав морских
солей изменится на исчезающе малую величину.
  Наплевать.
  Идет война. Скорее всего, достаточно быть как все и не слишком молоть
языком, и после победы забудется предвоенная дурь и подлость - попытка
бросить наживку северянам, неудавшееся убийство Лейфа, глупые подозрения
покойного Андерса...
  А если это и не так - все равно. Поступай как должно, и будь что будет.
Права остаться вне драки у меня нет.
  Я их прощаю. Потому что иначе не прощу себе. Граф Монте-Кристо...
  Филипп закрыл глаза. Сколько мучений - и как просто оказалось принять
решение! Идет война. Авиация, поднятая с субмарин-маток, наносит удар за
ударом. Южнее пятидесятой параллели противоположного полушария все, что не
сумело вовремя погрузиться, от капсул и ничтожных "плавучих блюдец" до
плотов-баз, на которых могла бы свободно порезвиться танковая рота, уже
перестало существовать. Но враг еще кусается. Тяжелая ракета с узкими, как
плавники тунца, крыльями рыщет над океаном, то прижимаясь к самой зыби, то
свечкой уходя в высоту в попытках не попасть под антиракету или лазерный
импульс. В какой-то момент ее корпус лопается, словно скорлупа
перезревшего ореха, и в океан рушится длинная глянцевая торпеда -
возможно, без ядерной силовой установки, с ничтожным запасом хода, но не
менее чем мегатонной головкой. На направлении главных ударов подлодки идут
так густо, что она может уничтожить сразу две, а то и три цели.
  Нет войны без потерь. Но так или иначе северяне получат свое, давно ими
заслуженное.
  А чужак с А-233?
  Почему в этом мире нет простых ответов?
  Пилоту достаточно ЗАХОТЕТЬ, чтобы боеприпас ушел с подвески. Слишком
многое мы можем сделать, стоит нам лишь захотеть. И я этого хотел. Много
раз. Пока, наконец, однажды не захотел такого, чего конструкция флайдарта
не смогла выдержать - и бесконечно долгое кувыркание, мелькнувшие за
фонарем кабины отломленные плоскости, выявленный медкомиссией синдром
Клоцци и позорная отставка по непригодности... А потом, уже на Прокне, я,
храбрясь, просил выпустить меня в полет таким, как я есть, без накачки
медицинскими снадобьями - и Поздняков, похлопав меня по плечу, сказал
значительно: "Нельзя, Искандер, нельзя этого", - и я не решился
оспорить...
  Хотеть и решиться - это разное.
  Филипп вздрогнул так, что пилот с опаской покосился на него, и тогда он
легонько усмехнулся и кивнул, показывая: ничего страшного, это только сон.
Со всяким бывает. Глупый сон и ничего больше.
  * * *
  Субэкваториальные контрольные посты - в некотором роде плавучие аналоги
сухопутных погранзастав - схожи друг с другом, и лишь опытный глаз может
издали различить их по малозаметным особенностям конструкции. Плот как
плот, круглый, как тарелка, и очень большой. Но Третий, точно. Сразу
узнал. Вон полощется флаг на длиннющей мачте, гнет ее в дугу, вон борт
изъязвлен следами желтого прилива двухгодичной давности - это еще без
меня было, а вон кое-как восстановленная надстройка, о которую полгода
назад при заходе на посадку разбился вдребезги учебный флайдарт - это уже
при мне, сам видел.
  Пилот не приводнил "попрыгунчика" у причала - посадил прямо на флайдром,
на резервную полосу, словно я не штрафник, вчерашний полупокойник, а
невесть какая шишка с начальственным мурлом. Не успели мы с пилотом
нацепить фильтры и откинуть фонарь, вижу: бегут к нам. Даже интересно
стало. Впереди всех поспешает некий долговязый штатский, аж взопрел на
бегу, и его рожа кажется мне смутно знакомой. Где-то я его видел, уж не на
Поплавке ли?
  И как приблизился он, так я и вспомнил: Челлен... нет, Шелленграм из
отдела Перспективного Планирования. Тот самый, что пялился на меня, как на
диковину какую, на уступе флайдрома, когда меня вывез с Пятнадцатого поста
покойный Глист...
  А теперь, как видно, прилетел по мою душу. Вот и переполох в эфире, вот и
необычайная скорость моего спасения прояснилась - лучше не надо.
Размечтался о нормальной службе, дурак!
  Ох, чую, зря я не остался у старика на Сонной субмарине! Беседовали бы
сейчас, пили самогон, а ржавые торпеды оберегали бы наш покой почище
собачьей своры...
  Жду. Жарко, тени нет. Бежать? С плота не убежишь, да и некуда. Ладно, не
будем трепыхаться раньше времени, не доставлю я им этого удовольствия. Кто
вообще такой этот Шелленграм? Ведущий эксперт отдела Перспективного
Планирования... шишка выше среднего размера, ну и что? При чем здесь
перспективное планирование? Какое я к нему имею отношение? Если только
весь этот отдел сверху донизу не рядовое подразделение контрразведки, что
очень может быть.
  Гляжу: перешел на трусцу господин ведущий эксперт, потом и вовсе на шаг.
Обогнали его и, понятно, подлетают прямо ко мне два рыла из корабельной
полиции. Их и в форму одевать не надо - по мордам сразу видно, кто они
есть. Пилот на всякий случай, будто невзначай, отошел за "попрыгунчик", да
только не пилот их интересовал. Я опомниться не успел, как мои локти
оказались выше затылка, глаза уперлись едва ли не в посадочную полосу, а
афедрон смотрит кверху, дразнит какой-то флайдарт, делающий посадочный
круг.
  И слышу:
  - - Отставить. Отпустите его.
  Негромко так, но веско. Видно, привык командовать господин эксперт.
Повиновались рыла.
  - - Следуйте за мной.
  Следую. Не к борту, а наоборот, что уже хорошо: значит, расстреляют меня
не прямо сейчас. Мимо ремонтных стапелей, мимо садков, кишащих крилем,
мимо памятной надстройки, мимо мачты с хлопающим флагом... Впереди
господин эксперт, за ним я, по обе стороны от меня - рыла, а сзади
подоспел и семенит кругленький майор корабельной полиции, еле дышит и даже
не покрикивает, над черной фуражкой столб горячего воздуха, из-под
козырька ручьи текут. А вот господин ведущий эксперт вроде бы и не
вспотел, и с дыхалкой все в порядке, словно и не бегал.
  Мимо реакторного колодца, мимо гауптвахты, мимо ракетных шахт...
  Не поверил я глазам, когда мы дошли до верхнего жилого отсека, где обитает
только высшее начальство поста и такие гости, как этот Шелленграм, и здесь
встали на якорь. А уж потом не поверил ушам:
  - - Оставьте нас вдвоем. Можете быть свободны.
  Вот этого полицейские ожидали еще меньше, чем я. Только рыла растерялись
молча, а майор попытался возражать, но господин эксперт сунул ему под нос
какую-то бумагу - он и завял. Я даже пожалел, что я не эксперт.
  - - Следуйте за мной. - Это он мне.
  Каюта на плоту - не кубрик на субмарине. А таких роскошных апартаментов я
и на Поплавке не видел. Спальня Джильды в сравнении - вонючий чулан.
Хорошо устроился ведущий эксперт, местное начальство расстаралось на
всякий случай.
  - - Зайдите в санблок, лейтенант. Приведите себя в порядок.
  И я молча иду, моюсь и бреюсь. Вытираюсь крахмальным полотенцем! Щедро
мажу кремом воспаленную кожу! Сибаритство и разврат. Что бы все это
значило?
  - - Свою одежду можете кинуть в мусоропровод. Новую найдете в шкафу.
  "Одежду"! Шпак. Форму! Комбинезон пилота ВМФ с нашивками и знаками
различия! Впрочем, в шкафу действительно висит то, что надо...
  Выходит, не разжалован пока. Мало того: судя по действиям господина
эксперта, похоже, приобщен к классу важных птиц.
  Что-то мне это не нравится.
  Глаза у господина эксперта желтые, как у леопарда, поначалу даже
жутковато. Уставились на меня.
  - - Поторопитесь. Через десять минут мы летим на Поплавок.
  Этого я и боялся. Значит, ничего не кончилось...
  - - Почему на Поплавок?
  - - Потому что не на грузило. - Господин эксперт изволит фыркнуть.
  Не смешно, и вдобавок до меня не сразу доходит, что он о рыбалке. У шпаков
и шуточки шпаковые.
  - Мне нечего делать на Поплавке, - говорю твердо. - Идет война. Я
глубинник.
  Сказал - и застучало в висках. Смотрю на него, долговязого, снизу вверх.
А этот Шелленграм даже не счел нужным изменить тон:
  - - Вы штрафник и полетите со мной. Вам понятно?
  Ничего мне не понятно. Кому я опять до зареза понадобился -
контрразведке? Или есть другая сила, о которой я не имею никакого понятия?
Ничего не знаю, кроме того, что лейтенант
ипп-Мария-Хосе-Фернандо-Лусия-Мигуэль-Хуан-Рикардо-и-Аугусто-Диего-Мануэль
Альвело, помоги ему все его святые, скорее всего, назначен в чьей-то игре
на роль малого камешка между крутящимися жерновами. Ох, разотрут они этот
камешек в мелкий песочек...
  Обрадовал шпак! Да я скорее тут умру, чем по доброй воле соглашусь
вернуться на Поплавок! Все равно куда: либо в бой, либо назад в
Гольфстрим, начать сначала. Хоть на "Нырке", хоть на бревне верхом.
Отдайте мое рванье, отведите меня на гауптвахту!
  Подлая штука жизнь: никогда не предупредит заранее, что назревает
переломный момент. Я бы подготовился.
  Вспотел, но отвечаю:
  - - Вы не имеете права мне приказывать.
  - Вы предпочитаете, чтобы вам приказывал Велич? Или эта шлюха Риенци? А
участь штрафников на войне вам известна?
  - - Не ваше дело, - рублю поперек. - Прошу доложить обо мне командованию.
  - - Долг зовет? - вопрошает Шелленграм с ехидцей.
  Не желаю ему отвечать. С некоторыми людьми бессмысленно говорить на такие
темы. Об этом вообще не говорят. Это либо чувствуют, либо нет.
  - - Последнее время вам случайно не снятся странные сны?
  Сказал как само собой разумеющееся.
  Вздрогнул я, вздрогнул. Не выдержал. Выдал себя. Лоб в поту, мурашки бегут
по ногам.
  - - О чем вы?
  - О двух инициализациях, которым вы подверглись. Надеюсь, вы... ты
выдержишь третью... Искандер. Рановато, но ничего не поделаешь.
  Браслет у него был странный, я никогда таких не видел. Господин эксперт
только нажал на него большим пальцем, и все. Лениво так нажал, со скукой и
едва ли не с зевком. Но я почему-то сразу понял: это-то и есть самое
страшное.
  Словно запустили в меня клешню - и вывернули наизнанку. А потом ввернули
обратно. Качнулся, поплыл мир...
  Говорят, что человек, умирая, видит себя со стороны. А я увидел сверху -
увидел, как вдруг, без мучений и судорог, умер во мне я.
  И как я во мне родился.
  Без боли, без крика. Лишь закружилась голова, лишь несильно шатнуло меня,
прежде чем обрушилось небо.
  Ударило с размаха. И встало на место.
  - Ну здравствуй, Искандер, - сказал господин Шелленграм. - Здравствуй,
блудный сын.
  Лейтенант Филипп Альвело сделал шаг назад, последний свой шаг. И сейчас же
разведчик Северного Редута, бывший военный пилот Федерации Александр Шабан
сделал шаг вперед.
  - - Вин... сент?!
  Спадала шелуха. Сыпалось прошлое, хрустя осколками. Винсент Менигон
улыбался, кривя угол рта.
  - - Узнал? Здравствуй, опасный тихоня.
  - - Здравствуй, ядовитый аспид...
                                  Глава 2.
  Тридцатая годовщина основания Порт-Бьюно, помимо закладки тоннеля, гибели
Хромца Гийома и скоротечной пограничной войны с княжеством Хинаго, совпала
с давно ожидаемым событием общепланетного масштаба: развивающаяся планета
Прокна была принята в ассоциированные члены Лиги Свободных Миров.
Формальных предпосылок было достаточно: большинство государств планеты
давно и прочно вошли в Содружество, которое Менигон, и не он один,
иронизируя, называл Полудружеством; наличествовал и некий намек на единое
правительство в лице администрации Межзоны - традиционного посредника в
территориальных и торговых вопросах. Наконец, и это было главным,
минеральные богатства Прокны впечатляли, а эмбриональная экономика, слабо
развившаяся за несколько десятилетий Третьего Нашествия, устраивала Лигу
ничуть не меньше, чем Земную Федерацию. Редких металлов не хватало везде.
Пуповина, связывающая Прокну с Землей, еще не порвалась, но сделалась
тоньше.
  В этом году объединенный космофлот Лиги демонстративно провел свои
ежегодные маневры в совершенно никчемной точке ровно на полпути между
Землей и Прокной. На Прокне злорадно молчали. Земля молчала тоже, однако с
признанием независимости своего старого сырьевого придатка там не спешили.
Прибывший точно в срок "Юкон" привез не только закупленное оборудование,
но и группу контрактников, совсем как в старые добрые времена. Кульминация
конфликта откладывалась, сгустившиеся тучи были задержаны чьей-то умелой
рукой и, погромыхивая в отдалении, изнывали под бременем избыточной влаги.
Мир, населенный людьми, работая и веселясь, творя и разрушая, в очередной
раз завис в неустойчивом равновесии. Он к этому привык.
  Вскоре после торжеств, посвященных присоединению к Лиге и повсеместно
шумно отмеченных, Менигон обнаружил очередную пропажу. На этот раз с
вездехода, припаркованного, как обычно, в подошве Порт-Бьюно, исчез не
только аварийный НЗ - кто-то снял и, очевидно, украл всю систему
воздухоочистки, от лучевого обеззараживателя до последней прокладки
включительно. Пока Шабан, бегая от Позднякова к снабженцам, добывал новый
очиститель, а Менигон бил морду диспетчеру вездеходного парка, по
Порт-Бьюно прокатилась новость: две пары разведчиков отказались выехать на
маршрут. Несмотря на то, что все четверо работали в Редуте далеко не
первый год, мотивировка их решения оказалась по-детски смехотворной:
истечение срока контракта. У старожилов это вызвало лишь саркастические
усмешки: большинство из них давно уже видело Землю разве что в розовых
снах. Зато почти все разведчики были в сборе, и вольтерьянцы получили
немедленную и шумную поддержку. Порт-Бьюно бурлил. Ни с того ни с сего
возникали потасовки. шепотом обсуждались шансы саботажников на
ренатурализацию; чаще всего высказывалось мнение, что шансы эти ничтожны и
что бунтарям, подобно всем нормальным людям, придется удовлетвориться
полуторным окладом и не вводить старожилов в соблазн. "Ишь, чего захотели!
А если вот каждый так, а? Хотя, - многозначительно качали головой, -
разведчики - это ребята, я тебе скажу, о-го-го! Не сахар ребята, да еще
при оружии, да еще их человек пятьдесят... Я думаю, Живоглоту с ними так
просто не справиться, верно?.. Молчу, молчу..."
  Пока что шла торговля. Ни охранники Живоглота, ни желтые каски
правительственной охраны не мозолили глаза сверх необходимого. Шли
переговоры. Разведка временно приостановилась. Правительственный Совет
счел необходимым посвятить проблеме специальное заседание.
  Кому не сиделось на месте, так это Менигону. Будто его донимал зуд. Как
потом выяснилось, прослонявшись без дела один день, крепко выпив и
повздорив до потасовки с кем-то из бунтарей, он явился к Позднякову и
заявил, что готов выехать на маршрут хоть сейчас, какие будут
распоряжения? В Большой каньон? Годится. И на неделю? Прекрасно, только
вот напарник мой, малыш этот... да-да, Шабан, именно Шабан - пусть он
останется, зачем ему неприятности? Разведчики - люди грубые...
Договорились?.. Поздняков едва не прослезился и, как уверял Менигон, даже
удержался от высоких напутственных слов, только с чувством пожал на
прощанье руку - здорово, видно, допекли человека.
  - Вот еще, - сказал Шабан, выслушав. - Я с тобой. Мало тебе, что в
прошлый раз один ездил?
  - Мне-то не мало, - буркнул Менигон. - Тебе много будет. Если только
побьют за штрейкбрехерство, считай, дешево отделался. Сиди тут и не очень
высовывайся. Уяснил?
  - Уяснил. - Шабан провел рукой по волосам, стряхнул с пальцев прилипший
клок. - Вот черт, опять лезут... Отчего это, а?
  - - От натурализации, наверно, - объяснил Менигон. - Легенду знаешь?
  - - Это насчет того, что на Прокне лысеют лишь хорошие люди?
  - - Ее, родную. Веришь?
  Шабан вздохнул.
  - - Приходится...
  - - А я не верю: видишь - не лысею никак.
  - - И неудивительно... А может, все-таки не от натурализации, а?
  Менигон пожал плечами.
  - - Ну тогда от пыли. Или от сырости.
  - - Или от зубной пасты, - сказал Шабан. - Так когда мы едем?
  Менигон посмотрел на него с интересом.
  - - Решил, значит?
  - - Решил.
  - - И не передумаешь?
  Шабан помотал головой. Сзади подошла Лиза, молча прильнула, обняв за шею.
Она уже умела немного говорить, но при Менигоне боялась даже дышать, если
только не чувствовала кожей тепло своего бога и господина. Шабан блаженно
закрыл глаза. Ехать ему уже никуда не хотелось.
  - - Собирайся, - хмуро сказал Менигон. - Смотри, не пожалей потом.
  ...Хижина была широкая и низкая, с просевшими от времени углами. Она
стояла на краю неширокой долины в густой тени крутой и как-то особенно
нахально выпирающей скалы; ее крыша была крыта гнутой рифленой жестью, в
которой легко угадывалась наружная обшивка стандартных ангаров под
флайдарты, только жесть давно уже не сияла, а была крашена в какой-то
особенно тусклый цвет. Мало того, на крыше хижины неведомые хозяева
зачем-то терпели землю и россыпь булыжников, уже изрядно затянутых рыжим
лишайником. "Почему они не уберут эту дрянь?" - с недоумением подумал
Шабан и вдруг понял, почему, и одобрительно хмыкнул. Он представил себя
смотрящим вниз со стандартной высоты полета патрульной платформы - хм,
даже с минимально возможной высоты полета над горным рельефом хижина
выглядела бы не хижиной и не ангаром, а просто ничем - бугорком, на
котором не остановится взгляд. Чтобы увидеть, нужно сесть, а сесть тут
негде: вокруг какие-то развалины, растрескавшиеся фундаменты, бренные
руины времен Второго Нашествия, если не Первого. Археология.
  Шабан был рад и этому. Они шли уже второй день - без пищи, без связи, без
сигнального буя, без сна. Без батарей "ишаков", вычерпанных до дна на
перевалах, без отдыха, с единственной надеждой: выйти на равнину и ждать,
что их рано или поздно заметят с воздуха. Или не заметят. А может быть,
заметят слишком поздно: равнина не горы, и в отработанных дыхательных
фильтрах недолго ждать пятнистой горячки.
  Нельзя было оставлять сигнальный буй в вездеходе. Равно как и нельзя было
оставлять вездеход в Большом каньоне, зря Менигон не послушал.
Непростительная беспечность. Ищи теперь этот вездеход на равнине под
наносами: судя по гулу и ошметкам грязи на скалах, первый вал селя был
высотой едва ли не в половину стены Порт-Бьюно.
  И ведь знали, что в Большом каньоне селеопасно! И ведь не без оснований
предполагали, что в горах недавно прошел аммиачный дождь!
  - Хозяев, кажется, нет, - сказал Менигон, сопя обмороженным носом. -
Подождем, спешить некуда.
  - Мистика какая-то, - сказал Шабан, оглядываясь. - Никогда бы не
подумал, что в Редуте кто-то живет вне Порт-Бьюно и поселков. Я бы так не
смог. Кто эти отшельники?
  - - Хорошие люди. А насчет "не смог бы" - не зарекайся.
  Пока Шабан раздумывал, как это понимать, Менигон уже стучал в дверь - три
удара, потом еще четыре. Ответа не было. Внутри оказалось темно, и пока
глаза привыкали к сумраку, Шабан чувствовал себя неуверенно. Он мысленно
сравнил себя с зондом, просунутым в неведомый и чуждый человеку организм,
и нашел сравнение довольно точным.
  Знать бы еще, кого Менигон называет хорошими людьми? Кроме себя,
естественно...
  Судя по всему, хижина была покинута недавно. Несомненно, она была
человеческим жилищем, а не пристанищем убегунов, и пахло в ней так, как
пахнет только во временном жилище: холодным запустением, пылью и плесенью,
откровенным нежеланием заниматься приведением хижины хоть к какому-то
подобию уюта. Здесь занимались совсем другим, и Шабан, привыкнув к
темноте, заметил невдалеке от малюсенького, похожего на бойницу окошка
колченогий стол и два ящика вместо стульев, нехитрую спартанскую утварь,
развешенную по стенам, пару грубых топчанов, крышку люка в полу, ведущего,
очевидно, в подвал, и в самом дальнем углу - нечто громоздкое, похожее на
гигантскую дровяную печь, способную согреть десяток таких хижин, но эту
печь пришлось бы топить бревнами.
  Он слишком устал, чтобы удивляться, но, вглядевшись и узнав до тошноты
знакомые всей Прокне очертания, все же удивился. "Печь" оказалась серийной
натурализационной камерой устаревшей модели, а вокруг нее - на ящиках, на
полу и друг на друге - громоздились десятки приборов, соединенных дебрями
кабелей и толстых шлангов. Назначения некоторых из них Шабан не знал,
другие были ему знакомы. Например, вот этот кристаллизатор выдыхаемого
циана, модель ЮИ-200, точно такой же установлен на каждом
развед-вездеходе. Шабан вспомнил, как недавно Менигон вытребовал со склада
новый ЮИ-200, нахально заявив, что старый выбросил из-за утечки. И уж
совсем по родному выглядела система воздухоочистки - та самая. Только
теперь в ее пропаже не было ничего необъяснимого, не зря же Менигон
последнее время рвался в одиночную разведку. Шабан покачал головой.
Ловко...
  - У этих твоих хороших людей, надеюсь, все в порядке с законом? - с
подозрением спросил он.
  Менигон зевнул - во всю пасть.
  - Ты мне сначала скажи, что такое закон, - буркнул он, валясь на топчан,
и заворочался, - и тогда я подумаю, как ответить.
  Резонно, подумал Шабан. А в самом деле, что такое закон в Редуте? И
существует ли он вообще? Вопрос из вопросов. Нет, есть, конечно,
установления Правительственного Совета, сохранились остатки кодекса
первопоселенцев, а это уже кое-что. Наконец, четверо из пяти новых граждан
Редута прибывают с Земли, привозя полезную привычку жить по ее законам,
устоявшимся в течение веков, - и это тоже неплохо. Но все-таки нет закона
как такового, нет незыблемого монолита, основы всякого государства, и, что
самое странное, нет ощущения, что место закона вдруг заняла неопределенная
страшноватая пустота. Да и откуда взяться ощущению? Оно появится лишь
тогда, когда распоряжения Правительственного Совета войдут в очевидное и
резкое противоречие с устоявшимся укладом жизни, а этого, к счастью, пока
нет. Мы сами знаем, что хорошо и что плохо, а о том, что мы не знаем,
расскажет Поздняков. Хорошо, например, беречь вверенное государственное
имущество, а не беречь, напротив, плохо, и Менигон, конечно, сам понимает,
что занимается словоблудием. Вот загремит на год на северный шельф - там
ему быстро расхочется развивать тему: есть ли закон, нет ли закона...
  Менигон спал, развалившись на топчане, похрапывал во сне и иногда резко
дергал лицом. Поколебавшись, Шабан лег на другой топчан, положил под
голову свернутое одеяло и стал размышлять. Раздражал храп, и Шабан,
покосившись на спящего, вполголоса ругнулся. Вот кто умеет озадачить
неожиданной проблемой и тут же уйти в кусты. Завел в гости к каким-то
подозрительным отшельникам, ничего не объяснил и знай себе храпит, как так
и надо. Ну и черт с ним, пусть спит. С ним можно поспорить о многом, но
уже разговор о мыслительных способностях убегунов или, например, моделей
не поддерживается им принципиально. Для него разум - не более чем набивка
черепной коробки, более ценная у себя, чем у всяких прочих, и иного
подхода он знать не хочет. В этом его беда и его счастье, но он не видит
беды и счастья тоже не видит. Может быть, он прав и в этом.
  ...Он открыл глаза от движения воздуха и, подняв голову, отметил, что вход
в хижину распахнут настежь. В рубленый прямоугольник дверного проема тек
воздух и лезли колючие потоки света, а в середине прямоугольника - Шабан
заморгал - неподвижно застыл резко очерченный силуэт однорукого человека.
Он стоял молча, как монолит, расставив гранитные ноги, и его голова
упиралась в притолоку. Экая глыба... Геракл.
  Шабан потянулся и сел на топчане, рассматривая однорукого. Он не был
убежден, что это не сон.
  - - Лежать, - негромко приказал однорукий. - Не двигаться.
  - Вы кто? - с неудовольствием спросил Шабан. - И позвольте уточнить: с
какой стати мне не двигаться?
  Силуэт в дверном проеме качнулся вперед, человек вошел в хижину, и здесь
выяснилось, что с руками у него все в порядке, но Шабана это нисколько не
обрадовало. Недостающая силуэту правая рука была направлена точно на него
и, как водится, не пустовала.
  - - Не двигаться, - повторил человек. - Буду стрелять.
  Теперь он был совсем рядом, громадный и ловкий в движениях, с торсом
античного бога, прикрытым драной выцветшей курткой. Этакий юный бог в
рабочей одежде, спустившийся в юный мир и точно знающий, какие недоделки в
этом мире он должен исправить. Одновременно в нем чувствовалась некоторая
неуверенность, словно бог, не окончив работы, забыл, что нужно делать
дальше. Забыл, взял пистолет и пошел искать виноватых...
  Плохо дело, подумал Шабан, рассматривая оружие анфас. Со сна было вовсе не
страшно.
  - Семьдесят третий калибр, если не ошибаюсь? - спросил он. - И конечно,
гранато-пули? Я бы на вашем месте не стоял так близко - достанется и вам.
И вообще снесет полхижины.
  - У меня обычные пули, - хмуро сказал гигант. - Разрывные. Рекомендую
вам не двигаться и отвечать на вопросы. Кто вы такой? Откуда? Кто ваш
приятель? Отвечайте быстро. - Он отошел на шаг и принял напряженную позу.
Было ясно, что он выстрелит. - Даю пять секунд.
  - Не дури, Доминик, - ожил на своем топчане Менигон. - Это я, Винсент.
Здесь все свои. Искандер, это Доминик Вальде, бывший инженер по
телекоммуникациям, а ныне затворник, ассистент и добровольный подопытный
кролик доктора Рау, а также местный викинг в горном варианте. Доминик, это
Александр Шабан, тоже разведчик и мой друг. Он надежный.
  Гигант виновато улыбнулся, развел руками и убрал пистолет за спину.
  - Это хорошо, - сказал он Шабану. - А я, честно признаться, всерьез
думал, что придется стрелять. Мне бы очень не хотелось.
  - - Мне бы тоже, - признался Шабан, косясь на ухмыляющегося Менигона.
  Он чувствовал сильное раздражение. Вот тебе и друг-наставник, вот тебе и
"говори дяде правду". Мог бы и предупредить, коли друг. Но он ленив на
предупреждения, он предпочитает, чтобы каждый доходил до сути своим умом.
Или своим горбом, что случается чаще. Или своей шкурой.
  - Извините меня, - басом сказал гигант. - Я не знал, что вы теперь
второй. Извините, Александр, это недоразумение. Вездехода не видно, думаю,
мало ли что. Я еще с седловины заметил, что у нас гости. Гляжу в окошко -
спят... Ты стал плохо ходить, Винс, - повернулся он к Менигону. - Как
бегемот. Когда-нибудь ты плохо кончишь.
  - Старость не радость. - Менигон махнул рукой. - Да позови ты доктора,
чего он, бедный, мается снаружи?
  - Я не маюсь, - донесся голос, и в хижину вошел еще один человек. Этот
оказался худ и изможден, даже в полутьме сразу бросалось в глаза, что он
стар, что лицо у него серое и обветренное, рассеченное коричневыми
морщинами, а одежда ветха и изношена до крайней степени. Рядом с гигантом
Домиником он выглядел заморышем.
  - Отчего вы решили, что я маюсь? - продолжал он. - Это я вас мучаю.
Сегодня лучше, чем в прошлый раз: мы повернули с семи тысяч, а остальные
пошли выше. И все равно адаптивная натурализация ничего не даст, это я вам
говорю. Здравствуйте, Винсент. Я искренне рад, что вы пришли, и что вы
пришли не один. Этот молодой человек...
  - Этот молодой человек, - перебил Шабан, - прежде всего хотел бы знать,
куда он попал и почему в него тычут пистолетом. Это во-первых. А
во-вторых, прошу объяснить мне, почему это я "теперь второй"? Вы кто?
  Гигант и изможденный переглянулись. Шабан скосил глаза на застегнутую
кобуру лучевика и мысленно выругался. Он не был уверен, что успеет первым.
  - Вторым был Гийом, - сказал Менигон ленивым и нудным голосом, каким
вразумляют малышей. - Потом Гийом погиб, и я остался один. Теперь нас
снова двое. - Он зевнул. - Только один из нас очень уж непонятливый...
  Ага, подумал Шабан, значит, и Хромец был причастен... А собственно, к чему
причастен? Что здесь такое: лаборатория, перевалочная база грибного
порошка? Не похоже. Прав Менигон, я действительно непонятливый. И вместо
того чтобы сидеть тихо и слушать, вдруг взвился, словно петух, в которого
мальчишки залепили из рогатки. Досадно, черт... Стыдно.
  - Вы правда доктор? - спросил он виноватым голосом. - Простите, я не
расслышал вашу фамилию.
  - Рау. - Изможденный наклонил голову. - Карл Вальтер Рау, лучше -
просто Карл. Биология и отчасти медицина. Точнее, физиология неавтохтонных
водно-аммиачных организмов. Проще говоря, нас с вами.
  - Простите, э-э... Карл, - неуверенно сказал Шабан. - Я почему-то
думал, что вы историк. Знаете, есть такая толстая книга: "История Третьего
Нашествия", там автор - тоже Карл Рау.
  - - Вы читали? - быстро спросил изможденный.
  - - Э-э... нет. Не нашлось, знаете ли, времени. Но хочу прочесть.
  - Не читайте, - сказал доктор. - Не читайте ни в коем случае. И никогда
не пишите сами, особенно на исторические темы. Историю нужно не писать, а
делать, извините за банальность. Не думайте, что если вы вольно или
невольно стали участником сколько-нибудь заметных событий, то вы
непременно должны запечатлеть их для благодарных потомков, и равно не
слушайте тех, кто вам будет это доказывать. Наши потомки, если таковые
по-прежнему будут пытаться жить на Прокне, а я в этом не убежден, не
испытают к нам иных чувств, кроме отвращения - за все то, что мы делаем с
их планетой, вообразив, что она только наша, и им, уверяю вас, будет в
высшей степени наплевать на наши мотивы. Мне даже трудно сейчас
представить себе, какое это будет отвращение... Вы правы, это
действительно моя книга, и она вызывает во мне лишь сожаление, как все
бесполезное. Я не могу ответить вам на вопрос, зачем и для кого я ее
писал. Я этого не знаю. Никогда ничего не пишите, Александр, вас не
поймут. Вы разведчик, человек действия... Оставайтесь разведчиком, это
лучше всего.
  - Спасибо, - кисло сказал Шабан. - Может быть, у вас найдется
что-нибудь перекусить? Люди действия тоже есть хотят.
  Доминик и доктор снова переглянулись, зато Менигон неожиданно заперхал и
раскашлялся, прикрываясь ладонью. Шабан понял, что опять брякнул что-то не
то.
  - Извините, ребята. - Менигон развел руками. - Сегодня я вам ничего не
привез, даже еды. Так уж вышло.
  - Ничего, ничего, - сказал доктор. - Мы как нибудь. Еда у нас пока
есть. Доминик, где консервы?
  Через полчаса все четверо сидели на ящиках за колченогим столом, в подвале
стучал движок, судя по звуку - близкий родственник машин Уатта, в хижине
было тепло и даже, пожалуй, уютно. Менигон с Домиником, склонившись над
протертой на сгибах картой, спорили, удастся ли обнаружить унесенный селем
вездеход, а если удастся, то можно ли будет его отремонтировать. Менигон
брался достать запасные части, кроме турбины. "Бросьте, Винсент, - тянул
доктор. - Ну на что нам вездеход? Там, где нам придется его бросить, мы и
пешком будем через сутки..." - "Вот бросим и пойдем пешком, зачем сразу
выматываться..." - "В западном проходе есть одно ущелье, там можно
подняться на вездеходе тысяч до шести". - "А дальше?" - "А дальше до
гребня пешком суток четверо. Затем спуск". - "Дойдем?" - "Нет". - "Я
дойду". - "И ты не дойдешь, спроси Искандера, он знает. Кстати, Карл, вот
интересный для вас человек, он недавно с той стороны..."
  Еще спустя час Шабан знал все. Доктор Карл Вальтер Рау, родом из Межзоны,
действительный член Академий Прокны, Тверди и Ликтора, подписал контракт
на интересовавшие Редут исследования в области преодоления нежелательных
побочных последствий ускоренной натурализации. По истечении срока
контракта он передал наработанные материалы и рекомендации в отдел Науки и
Развития при Правительственном Совете и с чистой совестью стал ждать
отправки в Межзону. Через три дня он счел уместным напомнить о себе
начальнику отдела Внешних Связей. Через неделю выяснилось, что тот не
получал никаких указаний. Взбешенный таким оборотом дела, доктор пробовал
обратиться непосредственно в Правительственный Совет - безрезультатно. В
сеансе спутниковой связи с Академией ему было отказано. "Я почувствовал
себя в ловушке, вы понимаете, Александр? Видите ли, до меня доходили
кое-какие слухи: борьба государств за квалифицированные кадры, за прирост
населения - но я даже предположить не мог, что до такой степени!"
Подписать новый контракт доктор отказался категорически, несмотря на
настойчивые уговоры, вследствие чего был лишен возможности работать и
оставлен "дозревать".
  - Знаете, Александр, один тип так прямо и сказал: зачем, мол, давить
недозрелый прыщ, это больно и бесполезно, подождем, пока сам вытечет... Вы
представляете?
  Шабан кивал, слушая. История была в общем-то заурядная, и то, что доктору
в конце концов пришлось подписать какое-то соглашение, не удивляло.
Незаурядным было другое: удавшийся побег нескольких человек из Порт-Бьюно
на перегруженной платформе, ведомой Домиником Вальде - коренным
землянином с теми же проблемами. То, что они теперь дичь и благодарный
объект для травли, понимали все: через хребет, как и следовало ожидать,
перемахнуть не удалось. Оставалось последнее: найти в старых развалинах
пригодную для жилья берлогу, где-нибудь подальше от нее разбить платформу
о скалы, чтобы беглецов перестали искать, и, пользуясь захваченным
оборудованием, жить и работать, надеясь найти способ натурализовать
человеческий организм к высоте перевалов, где человек успевает замерзнуть
раньше, чем задохнуться...
  - - А что же Академия? Вас не искали?
  - - А вы как думаете? - спросил доктор.
  - Я думаю, должны были искать. Если официальный запрос от администрации
Межзоны...
  Доминик прыснул.
  - Вот что, Искандер, - сказал Менигон, - встань-ка ты, парень, к двери,
последи, чтобы никто не вошел. Встань, говорю, не сиди здесь...
  - Винсент, - укоризненно протянул доктор. - Ну зачем вы так. Молодой
человек не в курсе...
  - Ладно. - Менигон махнул рукой. - На первый раз прощается. А на
будущее учти, что здесь такой порядок: кто сказал глупость, тот идет
караулить дверь. Ну, был запрос, и что с того? И был ответ: доктор Рау
погиб в результате несчастного случая. Кремирован. Снимок обломков
платформы. Соболезнования родственникам. Может быть, еще урна с прахом
какого-нибудь убегуна, это мне точно не известно. В общем, все как
положено, и все довольны.
  - - Чепуха, - убежденно сказал Шабан. - Этого не может быть.
  - Вы его не слушайте, - сказал Менигон. - Это с ним бывает, он у нас
человек долга и порядка, таких порядочных должников еще поискать...
  - - Заткнись, - оборвал Шабан. - Надоело.
  - Ага! - Менигон поднял палец. - Вы слышите? Речь уже не мальчика, но
мужа. Бунт против наставника. Это тост! Предлагаю съесть этот консерв за
возмужание. Ну и за долг, конечно, без долга у нас никак. Доминик, почему
у тебя нет выпить? Я привезу в следующий раз. Ах да, тебе теперь нельзя,
ты же теперь дважды натурализованный, в аммиачном снегу спишь...
  - - Он правильно сказал, - буркнул Доминик. - Заткнись.
  - А я бы выпил, - сказал Менигон. - Знаете, за что бы я выпил? За
Живоглота. За то, что его ребятки оставили меня жить. Доминик, у тебя с
ними тоже что-то такое было? Ты сколько лежал? Я - две недели. И даже,
представь себе, оплатили как вынужденный простой... Искандер, ты что хотел
сказать? За что? Никогда не задавай таких вопросов. Им лучше знать. Я
думаю, за приоритет. За пустоту. Везде кричал, что это я открыл
радиоактивный горизонт. И это, между прочим, правда. Молодой был и
прыткий, а лучше бы наоборот. Такая правда, она как дурная болезнь, ее
скрывать надо...
  - - Ну-ну, - сказал доктор. - Извините, Винсент, вы что-то не то говорите.
  - Именно скрывать, и не иначе. - Менигон отправил в рот галету,
захрустел. - И талант надо скрывать, и способности. А вы как думали? Вас
просто не били, Карл, я имею в виду - физически. Простите, я не хотел вас
задеть. Вас с Домиником пытались убить при побеге, но ведь это совсем
другое дело, верно? В такие игры мы играть готовы, если заставляют, а вот
чувствовать себя лягушкой на полу, да когда сапогами по голове... Я только
потом понял, какая это честь. Бездарных не бьют, их просто не замечают,
потому что они - фундамент. А мы так не умеем, на этом нас и взяли. Не
служить скучно, а служить противно, так, Искандер?
  Шабан пожал плечами. Этот разговор начинал его раздражать. Опять Менигон
треплет языком, он и в Порт-Бьюно слывет за фрондера, это удобно, потому
что - до определенной границы - безопасно и даже способствует
продвижению по службе. Он привык, он опытен, он хорошо знает, где она
лежит, эта граница. Ходит по краю, поплевывая в обе стороны, и, наверно,
именно потому считается одним из самых надежных разведчиков, а сюда
приезжает выпускать пар. Лучше не придумаешь.
  - Тихо! - крикнул Доминик. Прислушался. Менигон не донес до рта вторую
галету. Где-то вовне возник ровный низкий гул. - О черт! - Гул
приближался. В окошке задребезжало стекло.
  - Боевая платформа, - определил Менигон. - И довольно низко. - Шабан
почувствовал, как на него уставились желтые глаза - оценивающе. Менигон
хрустнул галетой. - По-моему, пройдет точно над нами. Доминик, давно это
у вас было в последний раз?
  - Год, не меньше. - Доминик кусал губы. - Обычно они сюда не
забираются. Это вас ищут?
  - Еще чего, - сказал Менигон. Он не сводил глаз с Шабана. - Просто
патруль. Шесть человек экипаж, пятнадцать управляемых ракет и лучевая
установка. Еще, может быть, летаргатор, если это новая модель. В общем,
трепыхаться не стоит.
  - - Снаружи ничего заметного не оставили? - спросил Доминик.
  Никто ему не ответил.
  - Вы не волнуйтесь, Александр, - сказал доктор. - Вы у нас случайно, и
Винсент тоже. Вы ни при чем. Вы ничего не знали, вам ничего не сделают...
  Его слова утонули в реве. С потолка посыпался песок. Доминик что-то кричал
- не расслышать. Разевал рот, как задыхающаяся рыба. Рев налетел, оглушил
и унесся дальше - к скалам, к перевалу, за перевал. Стало слышно, как с
крыши, шушра, скатываются камешки.
  - Ушла, - объявил Менигон. - Так на чем мы остановились? Карл, вы не
помните?
  - На мне, - с раздражением сказал Шабан. - Ты мог бы не караулить меня
так явно? Противно смотреть.
  - - Хорошо, - заверил Менигон. - Я буду тебя караулить тайно.
  - - Винсент, Винсент...
  - А ты мне вот что скажи, - Шабан почувствовал, как у него дергается
лицо, - если бы я, скажем, выбежал наружу, замахал руками, начал орать,
словом, делал бы все, что полагается нормальному терпящему бедствие, - ты
стал бы стрелять? Или постарался бы уложить меня без шума? - Доминик
протестующе вскинул ладонь. - Нет-нет, пусть он скажет, мне просто
интересно.
  - - Александр, - укоризненно сказал доктор, - вы что-то не то говорите...
  - - Нужен ты мне, - отвернулся Менигон. - Живи уж...
  - - Винсент!..
  - Я тронут, - объявил Шабан. - Какая гуманность. Какой размах
великодушия. Простите, Карл, вам не кажется, что вы доверились ненадежному
человеку? Он к вам водит кого попало, а застрелить - дрожит рука. Не дело.
  - А он у нас ничего, - сказал Менигон, обращаясь к потолку. - Только уж
очень правильный, потому и обижается. Перед ним и извиняться нужно
правильно, иначе он не поймет. Так вот, Искандер: я был неправ. Признаю.
Теперь смущайся и говори: "Да что там, не стоит...", а то Доминик, я вижу,
сейчас выведет кого-то из нас отсюда за ухо.
  - - Я знаю, кого, - сказал Доминик.
  - - Вот видишь: он знает, кого. Скорей говори "да что там".
  - Да что там, - сказал Шабан, улыбаясь. Все-таки Менигону можно было
простить многое. А за то, что привел сюда и познакомил с такими людьми,
его просто следовало носить на руках до конца контракта. Нет, есть
настоящие люди и в стенах Порт-Бьюно, вот только общения почему-то не
получается, давит этот куб, что ли? Неудивительно, что его создатель
спился, удивительно то, что сначала достроил-таки куб - двенадцать лет
строили всем Редутом, - а потом уже спился. Я бы, пожалуй, тоже...
  Он наслаждался, и ему было что сказать. И было кому. С вариадонтов
разговор естественным порядком перескочил на тоннель, потом на Межзону,
Академию и Симо Муттика, потом почему-то на модели и политику Редута в
области демографии, потом опять на вариадонтов, и Менигон встрял, заявив с
присущей ему прямотой, что разговоры об их мнимой разумности тошнотворны и
не стоят позавчерашнего дерьма, на что доктор Рау поинтересовался, по
какой такой шкале Менигон оценивал их разумность, а Доминик добил, невинно
спросив, что такое разум вообще, - и Менигон заявил, что лучше пойдет
караулить дверь. А разговор продолжался, и Шабан, ввязавшись в спор, был
обложен с двух сторон и бит по частям, но почему-то вместо досады
чувствовал восхищение. Прекрасные люди, думал он растрогано. И Винсент...
он тоже. Ну груб, ну озлоблен - и что с того? Кто в Порт-Бьюно не
озлоблен? Их очень много, похожих друг на друга: скучных, хмурых,
разнузданных до потери человекоподобия, вечно суетящихся, жалких...
Государственных служащих. Нет-нет, кто я такой, чтобы их судить? Да это
сейчас и не главное - главное то, что теперь я второй, а значит, все
будет как-то иначе, по-другому, и как же это прекрасно, что я теперь
второй...
  * * *
  - - Не понимаю, почему тебя не убили, - сказал Шабан.
  - Где? - лениво поинтересовался Менигон. - Меня убивали постоянно, и
почему-то всякий раз в ином месте.
  - - Я говорю о Порт-Бьюно...
  Отвисшее вымя набрякшего облака кончилось - выскочили на свет, под
летящую в лобовое остекление морось, и надоевшая свинцовая зыбь на
поверхности океана вновь зарябила в глазах. Путь от тропиков до
забившегося в полярные льды Поплавка долог - транспортная платформа не
космический катер и не боевой флайдарт, а потому будет ползти по воздуху
не меньше суток, неспешно покрывая милю за милей курсом зюйд. Зеленые
тропические воды, мгновенно чернеющие под воронкой нарождающегося урагана,
ультрамариновые субтропические широты, серые, накрытые облаками умеренные
с выделяющимися пятнами планктонных полей, скучные, зато почти безопасные
приполярные... В сезон тайфунов рейс над теплыми водами вымотает кого
угодно - теперь пилот спал, доверив управление бортовому компьютеру,
отчаянно храпел за тонкой перегородкой, но не мешал разговору.
  - А меня убили, - сказал Менигон. - Дыра в голове, мозги по стенам, и
контрольного выстрела не надо. Очень натурально получилось.
  - - То есть?
  Менигон вздохнул.
  - Сейчас, к сожалению, не могу показать. Оснастка не та. Горячо надеюсь,
что нам не придется об этом пожалеть.
  - Ты бы мог их спасти, - сказал Шабан, помолчав. - Их всех. Тосихидэ,
Гупту, Еву Панчева...
  И Лизу, подумал он, но не назвал ее имени. Он помнил тот разговор,
последний свой разговор на Прокне, и сделанное ему предложение, и свою
отчаянную мольбу... И свой отказ. И то, что последовало за отказом, пока
он был еще Александром Шабаном, разведчиком Редута. Должно быть, Ореол
любит исправлять ошибки и не жалеет времени на их исправление.
  Тогда сознание не умерло сразу - оно уходило медленно, и вместе с ним
проваливался в небытие Александр Шабан, разведчик и бунтарь, тридцати трех
лет от роду, разыскиваемый, приметы прилагаются... Провалился - и умер,
воскреснув пятилетним мальчишкой, набитым ложной памятью, подброшенным на
развалины после Андского толчка. Еще природного ли катаклизма?..
  Теперь обратное перерождение Альвело в Шабана, шило на мыло... Хорошо,
хоть без потери памяти, и на том спасибо Ореолу. Третья и, видимо,
окончательная инициализация. Понятно, когда случилась первая: когда Глист
привез меня на Поплавок и господин эксперт попался нам на пути. Тогда и
начались эти сны. Вторая - когда меня заманили в трюм, и после нее сны
стали ярче и мучительней.
  - - А если я скажу, что сделал все, что мог - поверишь? - спросил Менигон.
  - - Не надейся!
  Менигон, совсем как прежде, прищурил желтый глаз.
  - Ты еще не перебесился? Во-первых, не шуми - разбудишь этого соню.
Во-вторых, я вовсе не всесилен, а в-третьих, ни Ореол, ни спецслужбы
Федерации не давали мне задания защищать даже тебя. Ты просто ненормально
везучий, и радуйся. В Порт-Бьюно шансов у тебя было, как у всех - один к
ста.
  Везучий, мрачно подумал Шабан, катая в уме глупое обтекаемое слово. Если
уж ЭТО везение... За остатки веры в лучшее, за попытку изменить хоть
что-то, за кровь и смерть, за последний отчаянный рывок - награда:
расстрелять из лучевика толпу ни в чем не повинных убегунов! Потерять
Лизу. Потом потерять двадцать лет жизни. Вернее, насильно получить паузу
длиной в двадцать лет, без толку прожить чужую никчемную жизнь. Взорвать
тоннель, который не нужно было взрывать, - и тем обратить на себя
внимание Ореола. Оказывается, Ореолу такие и нужны, вероятно, усмотрена
некая исключительность... Хотя что я могу знать об Ореоле, кто там ему
нужен...
  Слишком много необдуманного и истерического я позволил себе на Прокне.
Винсент... Гундер прав. Непозволительно много.
  Нет, все-таки не Гундер - Винсент. Мусорщик Винсент Менигон. Все-таки
спасал он своего наивного напарника - спасал, как умел, по собственной
инициативе и, вероятно, стесняясь. Точно так же он спас бы беглецов из
Порт-Бьюно, если бы только успел... Стесняясь в душе, как взрослый дядя,
которого того и гляди застанут за игрой в солдатики. Даже хуже. Забава, и
только. По его, что Северный Редут, что, допустим, Срединный Люнет, что
какой-нибудь Южный Бастион - все едино, пыль под ногами. Не стоящая
внимания. Не стоящая даже плевка. Его дело - сгребать и сваливать мусор
Ореола, не задаваясь вопросом, откуда он берется, и, пожалуй, для Ореола
он даже не эпителий, а часть системы выделения, вроде фрагмента уретры.
Клетка не может указывать организму, она либо работает, либо отмирает. Как
просто...
  - А если я снова откажусь? - спросил Шабан. - Если захочу остаться
здесь?
  - Ты уже не сможешь, Искандер. Подумай: разве ты - лейтенант Альвело? Да
и зачем отказываться от целого ради части?
  - Идет война, - не особенно уверенно проговорил Шабан, пытаясь настроить
себя на волну Филиппа Альвело. - Я землянин.
  Менигон иронически поднял бровь.
  - Ты обогащаешь меня опытом: оказывается, человек еще глупее, чем я
думал. Сначала из него делают оболванца, а он этого даже не замечает.
Потом из него делают узколобого вояку и при первом удобном случае
подставляют северянам, нафаршировав "липой" - и он находит этому
оправдание! Спецслужбы Федерации, не дождавшись на Капле ни пресловутых
щитоносцев, ни их черных кораблей, также жертвуют подопечным: выявленных
"кукушат" достаточно, а Капля одна. Потом контрразведка Велича также
узнает, кто он такой и от какой мамы произошел, а узнав, решает, что
незачем умножать количество сущностей накануне погрома северян. Гундер
Шелленграм не успевает вмешаться - вне Ореола от только человек, - и
лейтенант Альвело остается жив только чудом. Он еще должен благодарить
судьбу за то, что та загнала его в штрафники - все-таки отсрочка! Какое
счастье! Какое спасибо человечеству за заботу! Можно продлить жизнь на
месяц-другой и всякий день ощущать признательность...
  - - Заткнись, - выцедил Шабан сквозь зубы.
  Пилот за перегородкой оглушительно всхрапнул, почмокал губами, заворочался
и ровно засвистел носом.
  - Ну почему этим должен заниматься мусорщик, - пробурчал Менигон. - Я
ведь не умею уговаривать твердолобых, это вообще не мое дело, в прошлый
раз пришлось вмешаться куратору... Да ты помнишь! Поверь, я был против!
Мусорщики иногда бывают против, хотя обычно это ничего не меняет...
  - - Значит, ты бросил бы меня... там? - перебил Шабан.
  - - Да, и тебя растерзали бы, дурака. Но это был бы твой выбор.
  - - Спасибо и на том.
  Менигон сверкнул желтым глазом. Словно хищник, готовый и прыгнуть, и
отказаться от прыжка на незначительную дичь.
  - Тебе дали еще один шанс. Да, насильно, и я не собираюсь извиняться. Я
тебя ни к чему не принуждаю и сейчас - хочешь, распрощаемся на Поплавке?
  Шабан отвернулся, смолчав. Платформа вновь нырнула в облако, густое, как
кисель, и, казалось, зависла на месте, но нет - качнулась в воздушной
яме, скользнула из киселя вниз, в снежную круговерть. До Поплавка еще
лететь и лететь - велика Капля.
  Дали шанс... Всучили еще одну жизнь - ненастоящую, фальшивую, как и
первая, только еще более убогую и глупую: одумайся, мол, пойми, как стыдно
и смешно быть всего лишь человеком. Конечно, не позаботились обеспечить
настоящую безопасность - зачем? Опасности для Ореола не существует: если
верны слова Менигона о том, что это гнездо бывших людей находится в ином
пространстве, землянам до него еще долго не добраться... А потом, признав
достойным войти в Ореол, поместили избранника на некую границу сред, рядом
с невидимой ватерлинией: решай сам, цепляться за борт или тонуть.
Странная, извращенная логика, но все-таки логика, ничего не скажешь...
  - - Лизу я тебе не прощу, - глухо сказал он. - Никогда. Ты запомни.
  - - Я знаю, - отозвался Менигон.
  - - А теперь объясни, чего ради мы летим на Поплавок.
  - С поверхности Капли нам не уйти прямо в Ореол, - угрюмо сказал
Менигон. - Говорят тебе: здесь я только человек. Нужен выход в космос,
хотя бы в ближний, там нас подберут. Дернуло тебя застрять в этом твоем
Гольфстриме! Ушли бы спокойно на "Роне", а теперь... не знаю, не знаю.
  - - Помнится, на Прокне у тебя был черный корабль.
  - Просто силовой кокон старой модели, и, кстати, не всегда в моем
распоряжении. Если бы сейчас... да что говорить, мой инициализатор и тот
одноразовый, - обнажив запястье, Менигон показал браслет, - можно
выбрасывать. Последнее время Ореол избегает вмешиваться в дела населенных
планет, вот и результат... Иногда и мы делаем ошибки, но наш принцип -
никому не мешать своим присутствием.
  - - Людям? Пыли под ногами?!
  - - Совершенно незачем поднимать пыль. И не кричи.
  - - А вариадонты?
  - Переселены, успокойся. С ними работают. Возможно, когда-нибудь они
станут частью Ореола... У тебя еще есть вопросы? По-моему, наш соня скоро
проснется.
  - - Есть, - сказал Шабан. - Зачем я Ореолу?
  - - Тебе когда-нибудь приходилось нагибаться за уроненной монетой?
  Исчерпывающе... Можно еще уточнить, что никто не полезет за монетой в
коллекторный сток. Разве только особо настырный мусорщик по личной
инициативе...
  Слишком ничтожна мелкая монетка.
  - Об одном тебя прошу, - сказал Менигон, - не считай меня врагом. Ты
поймешь... потом, когда-нибудь.
  Шабан сглотнул.
  - - Еще один вопрос... Кем я стану в Ореоле?
  - - Его частью.
  - - Понятно... Какой именно?
  Менигон равнодушно пожал плечами.
  - - Не знаю, но могу предположить. Вероятно, мусорщиком.
                                  Глава 3.
  Поплавок вздрагивал. Каждую минуту на увязший в облаках верхний срез
конуса обрушивался драконий рев, терминал принимал в свободную шахту
тяжелую беспилотную ракету, наводящуюся по лучу; каждую минуту
чувствовался толчок, палуба отзывалась щекочущей ступни дрожью, что-то
дребезжало и хлопало, зловеще ныли переборки, короткая дрожь пробегала по
всему телу Поплавка сверху донизу и гасла в океане. По темной воде, с утра
на удивление зеркальной, пробегала кольцевая рябь - Поплавок "приседал"
на неразличимую глазом величину, словно в черной бездне, где-то очень
глубоко под ним пробовал наживку громадный линь, осторожная и хитрющая
рыба. Минута - и снова "поклевка".
  Никаких "челноков" - только ракеты и только тяжелые, предельной для
терминала величины и грузоподъемности. В безветрие вершина Поплавка
окуталась ядовитым смогом, быстро выводящим из строя дыхательные фильтры.
Терминал ставил рекорд грузоприема - сразу несколько космических
транспортов, торопясь разгрузиться под прикрытием кораблей блокирующей
эскадры, один за другим заходили на грузосброс. Прием ракеты, отсос газов,
разгрузка, подготовка к старту, старт, подготовка к приему... Многолетнее
осторожное наращивание сил осталось позади - теперь военные грузы шли
неостановимым потоком. После трехчасовой смены причальные команды валились
с ног, лишь некоторым андроидам удавалось продержаться две смены подряд.
  Среди легенд Поплавка есть и такая, очень нелюбимая диспетчерской службой:
однажды невысоко над терминалом столкнулись и сгорели две ракеты, по
ошибке направленные в одну и ту же шахту. Почти наверняка это просто
байка, заурядный элемент богатого местного фольклора. Ошибки
выдрессированных операторов-андроидов случаются куда реже, чем неизбежные
по теории вероятностей сбои в работе автоматики.
  По-видимому, одна из грузовых ракет отклонилась от посадочной траектории,
и к реву дракона в облаке добавился нестерпимый вой сигнала тревоги. Шабан
заткнул уши. Он знал, как это бывает, и понимал, что бежать прочь с
флайдрома, пожалуй, поздно. Сейчас верхние палубы лихорадило: скорее
увести "дуру" прочь, уронить в океан подальше от Поплавка, а если не
удастся - расстрелять ее над Поплавком средствами ПВО: дождь плавящихся в
огненном шаре осколков куда лучше удара тысячетонной громадины.
  Из облака скользнула тень. В двух кабельтовых от борта встал кипящий
гейзер, вскрикнула обожженная вода. Горячая волна хлынула на нижний уступ,
опрокидывая зазевавшихся, и целую минуту утекала в шпигаты. Столб пара
почти достиг облаков. Сирена неожиданно смолкла. На успокоившейся
поверхности моря между Поплавком и подтаявшим ледяным полем полярной шапки
осталось плавать красное пятно обваренного криля.
  - Ну-ну, - хмыкнул Менигон, переждав рев очередной ракеты, на этот раз
опустившейся штатно. - Все-таки люди идиоты. Построили бы космический
терминал и горя бы не знали. - Он толкнул Шабана в бок. - А кроме того,
им не пришлось бы делить жидкую планету... Ты что скучный? Укачало?
  - - Нет.
  - - Тогда пошли.
  - - Куда?
  - К моему приятелю контр-адмиралу Хиппелю, командиру Поплавка. Кто еще
даст нам "челнок" и разрешение на вылет?
  Захотелось спросить: "А он даст?", но Менигон уже не слушал. Шабан
оглянулся на ходу, помахал пилоту - в ожидании техников тот уныло торчал
подле платформы и явственно выказывал противоречивую гамму чувств: с одной
стороны, в тропиках изрядно поднадоело, круглые сутки жара и влага, лишний
раз носа на палубу не высунешь, притом по случаю войны чем севернее, тем и
опаснее; с другой стороны, хотя тут и дом родной, нет никакого терпежу
околачиваться на флайдроме лишние минуты в ожидании бездельников, когда с
льдины тянет ветерок и мороз пробирает до костей, а терминал ставит
рекорды по части рева. Кстати, во время войны не существует полностью
безопасных мест, и нет никакой гарантии, что подтвердятся циркулирующие
слухи о засчитывании года службы за три. Эх, жизнь...
  Миновали шлюз, сорвали с лиц покрытые инеем фильтры.
  - Тебе не обязательно идти со мной, - сказал Менигон. - Будет даже
лучше, если ты подождешь меня, ну скажем, в вашей кают-компании. Сорок
четвертая палуба, сектор Бета, я не ошибаюсь?
  - - Не ошибаешься. Но я лучше подожду в своей каюте.
  - Я сказал: в кают-компании, - отрезал Менигон. - Сиди там, в разговоры
не встревай, никуда не уходи и носа зря не высовывай, понятно?
  Дождавшись подтверждающего кивка, Менигон нырнул в утробу лифта. Шабан
побрел вкруговую, не удивляясь необычной тишине жилых палуб. Люди
попадались редко и по большей части не кадровые военные, а вольнонаемная
обслуга Поплавка. Лишь корабельная полиция сильнее бросалась в глаза, но
вряд ли оттого, что ее стало больше. Если не считать низкого гула, время
от времени сотрясающего переборки, было очень тихо.
  Филипп все же не утерпел - воспользовался лифтом, домчал до тридцать
восьмой палубы и убедился, что его каюта не занята. Не то, чтобы в ней
оставалось что-то ценное - просто захотелось в последний раз взглянуть на
то, что было домом.
  Вещи были на месте. Подумав, Филипп достал кортик и, чтобы не занимал рук,
прицепил его к поясу - вид смешной и напыщенный, но сейчас потешаться
особенно некому, почти все глубинники заняты добиванием северян в их
бывших зонах. Чем бы ни оказался Ореол, не помешает взять с собой
ритуальный предмет на память о второй земной жизни. Какая бы ни была - а
жизнь...
  - - Жди нового постояльца, - сказал он комнате.
  Очень хотелось навестить Петра, но он поборол искушение. На что Петру
неведомый Шабан - ему нужен Филипп Альвело, закадычный друг и немного
покровитель, с которым так хорошо выпить втридорога купленной отравы,
поговорить по душам, пожаловаться на тоску по жене и сыну... Нет уж, лучше
обойтись без прощаний.
  Да и на Поплавке ли еще Петр? Может, тоже воюет, а если и остался при
ремонтных доках, то почти наверняка не при здешних. Поврежденные в бою
лодки не тащатся к Поплавку через пол-Капли - кому здесь и сейчас нужен
ремонт?
  Люди в коридорах все-таки попадались, а на технических палубах, мало
опустевших с войной, до ушей долетали и обрывки разговоров. По большей
части комментировались последние сводки. Получалось, что активная война на
море идет к концу и вот-вот нечувствительно сменится нудной зачисткой.
Обсуждались явно вымышленные подробности атаки Ударного флота на Поплавки
северян. Захлебывающийся словами рассказчик с нашивками старшины обильно
жестикулировал, излагая обступившим его техникам последние новости: штурм
укрепленной базы Унии "Виктория" близится к успешному завершению, униаты
толпами сдаются в плен, потери среди морпехов генерала Бруна
незначительны. В другой кучке болтали о сражении космических эскадр на
дальних подступах к Капле и о постыдном бегстве немногих уцелевших в битве
посудин Лиги. Совсем иным тоном говорили об уничтожении остатком флота
Независимых Десятого и Одиннадцатого контрольных постов, о геройской
гибели вице-адмирала Монтегю, подорвавшего свою капсулу в гуще
неприятельской эскадры, и тут же единодушно высказывалось мнение, что
прорыв, разумеется, уже ликвидирован и что Независимая зона получит по
полной программе, как только флоты Федерации покончат с более серьезным
противником.
  В кают-компании одиноко сидел Хмырь Бенни и сосал пиво.
  - О! - сказал он, ничуть не удивившись. - Какие люди без наручников!
Филипп! Рад, рад тебя видеть. А кортик зачем?.. А, понимаю! Штраф снят
досрочно, угадал? Полный парад, турум-тум-тум! С меня фанфары, с тебя
пиво. Э, да ты случайно не Лейфа здесь ищешь? Так его на Поплавке нет. -
Бенни захихикал. - Как ты его тогда, это ж надо было видеть! Ты за ним -
он от тебя, через столы, через головы... Короче говоря, легко ты тогда
отделался, могло хуже выйти. Ты теперь куда?
  Шабан дернул щекой: роль лейтенанта Альвело давалась трудно. Он
чувствовал, что невыносимо фальшив.
  - Начальству виднее, - сказал он с напускным равнодушием. - А ты, вижу,
до сих пор тут. Не скучно?
  - Пополнение обучаю, - важно объяснил Бенни. - Позавчера снова из
метрополии гардемаринов прислали, ну детский сад, ничегошеньки не умеют.
Хорошо еще, что почти все восточные азиаты, эти хоть старательные... - Он
подозрительно посмотрел на Шабана и успокоился, не заметив насмешки. -
Ты... это... не подумай чего, я не напрашивался. Приказали, вот и
приходится учить салаг уму-разуму...
  - Вижу, как ты их учишь, - равнодушно сказал Шабан, направляясь к
поилке. - Особенно уму и разуму.
  Несколько секунд Хмырь Бенни размышлял: обидеться или нет? Затем, как
видно, вспомнив охоту на Лейфа и решив не связываться с буйным, поставил
кружку на стойку и вразвалочку вышел вон.
  Тем лучше, с облегчением подумал Шабан, прикладывая палец к датчику
идентификатора. Прав Менигон: сейчас мне лучше побыть одному. Ну почему он
всегда прав?
  Пива хотелось просто отчаянно. Хоть светлого. Хоть глоток.
  Поилка молчала, как мертвая. Пусто... Ни темного, ни светлого. Вообще
никакого. Шабан потыкал пальцем в датчик и, выругавшись вслух, отошел от
стойки. Сел.
  Что бы это значило? Если бы по случаю войны был введен сухой закон, не
стал бы Хмырь пить напоказ. Ну, допустим, параметры пальчика лейтенанта
Альвело могли временно вывести из памяти дурацкого автомата, потому как
пальчик штрафника. Нет, это вряд ли: ни штрафнику, ни его пальчику делать
на Поплавке совершенно нечего, рвение обслуги непонятно. Мог ли
папиллярный рисунок измениться от этой... как ее... третьей инициализации?
Он поднес кончик пальца к глазам, пересчитал знакомые извивы. Вроде нет.
Тогда что же?
  Он вытер лоб. Помимо воли противная дрожь пробежала по телу, рассыпалась
по спине мелкими мурашками. Неужели командование все же списало его, давно
и прочно? А вот это возможно, если как следует подумать. Правда, верх
опрометчивости делать выводы по капризам поилки. Может, это Хмырь все
выпил...
  Ждать Менигона пришлось недолго. С первого взгляда на него Шабан понял,
что что-то пошло не так, не по тем рельсам, на которые рассчитывал
господин эксперт. Менигон и не думал скрывать озабоченность. Кортик на
поясе подопечного он заметил, конечно, сразу, но вместо нагоняя только
фыркнул.
  - Контр-адмирал Хиппель изволит быть у Адмиралиссимуса, - хмуро пояснил
он. - Не нравится мне это. Я у него всех холуев на уши поставил -
действительно его нет! Посоветовали прийти через час. Что он там у
Адмиралиссимуса, в паровозики играет, что ли?
  - - В какие паровозики? - не понял Шабан.
  - Ну, или в лошадки. Неважно. Извращенцам редко нравится, когда их
шантажируют, иногда опасно перегнуть палку... Знаешь что: предчувствие у
меня скверное. Пойдем-ка лучше погуляем, чем тут торчать...
  В дверях кают-компании он не пропустил Шабана вперед, без всяких
разговоров отстранил рукой и вышел первым. Походка его неуловимо
изменилась - нет, такой походкой не может ходить ведущий эксперт отдела
Перспективного Планирования, лицо уважаемое и, как все яйцеголовые,
немного потустороннее. Эта походка совсем другая - мягкая, пружинящая, то
ли настороженный спецназовец на задании, то ли тигр в камышах.
  - Может, ничего страшного, - нерешительно предположил Шабан. - Ну,
потеряем один час...
  - Как бы нам не пришлось потерять кое-что посущественней, - пробурчал
Менигон, останавливаясь перед развилкой коридора. - Знаешь что, давай
налево, кажется, там нет контроля пропусков... Пусть даже я зря
трепыхаюсь... Все равно: во время войны провести лишний час на одной
планете с туннельной бомбой - удовольствие маленькое.
  - - Что?..
  - - Что слышал.
  Шабан облизнул пересохшие губы.
  - - Ты уверен? У нас есть туннельная бомба?
  - У лигистов тоже. - Менигон замысловато выругался. - Может, она
испарилась вместе с их Поплавком, только я бы на их месте держал ее на
самой неприметной капсуле где-нибудь в полярных водах. Как только
северянам станет не на что надеяться... Мать их, великие стратеги! Говорил
им! На спорных планетах каждый год меняют руководство, пока не подберут
самое тупоумное. Корпорация "ТрансГалактика" выпестовала начальственных
идиотов - те и рады стараться! Все эти Мрыши, Риенци и как их еще там...
Один Велич не без умишка, но и тот надеется, что как-нибудь пронесет.
Пронесло одного такого - только дерьмо и нашли...
  Долгий гул, прокатившийся по Поплавку сверху донизу, сотрясший переборки,
заглушил его слова: по-видимому, одна из грузовых ракет села аварийно, но
без катастрофических последствий.
  Вот как, подумал Шабан. Значит, туннельная... Это ново, но только это. Об
остальном, в том числе и об истинных авторах идеи войны за Воссоединение,
можно было догадаться, опыт есть - это только лейтенант Альвело ухитрялся
не догадываться никогда ни о чем...
  Менигон прав, вечно он прав! не нести правду тем, кто не желает о ней
слышать - уносить ноги! Как можно скорее. Видя только то, что впереди,
чем бы оно ни было, и не жалея об оставленном за спиной.
  А Петр? жарко обожгло мозг. Петр Солодов, ремонтник, единственный друг,
заглушающий хождениями по трюмным девкам лютую тоску по оставленной на
Земле любви... Нельзя оставлять его здесь, надо найти его и лететь втроем,
выбираться отсюда...
  Додумать мысль не удалось - в нескольких шагах впереди из-за поворота
коридора скорым размашистым шагом вывернули четверо. Разом бросились в
глаза одинаковая одежда без знаков различия, одинаковые стрижки,
одинаковые, словно штампованные, лица - зря говорят, что такие бывают
лишь у рабочих андроидов, идущих на смену...
  Хватило мгновения, чтобы понять, кто эти четверо. По-видимому,
оперативники Любомира Велича слегка опешили, столкнувшись с искомым нос к
носу. Четверка уверенно спешила к кают-компании.
  Хмырь Бенни? Или папиллярный идентификатор?.. Раздумывать не пришлось.
  - - Они! - взвизгнул кто-то на высокой ноте.
  И в этот момент неожиданно, словно одно с другим имело непонятную
потустороннюю связь, истошно взревел сигнал тревоги высшей степени.
  Пистолеты едва ли не впрыгнули в руки четверки. Шабана качнуло, плечо
уперлось в переборку. Оказывается, он продолжил инстинктивно начатое
движение - посторониться, пропустить спешащих. Господи, успел он
подумать, заворожено глядя на ровный кружок дульного среза, стремительно
разворачивающийся в его сторону. Неужели опять как тогда... на Прокне?
  Менигон ударил первым. Совсем не хищник из кошачьих - скорее уж
молниеносно атакующий скорпион с чуждой, опасно непредсказуемой моторикой.
Только один из четверки успел выстрелить - пуля с грохотом вырвала
потолочную панель. К счастью, самая обыкновенная пуля... Брызнул искрами и
нехотя задымил поврежденный кабель. Из квадратной дыры посыпалась труха -
на четверых мертвых и двух живых.
  Шабан поднялся на ноги. Как оказался на полу - сам не понял. Наверно,
Менигон на всякий случай уронил и его, дабы не подставлялся зря под пули.
  Менигон кусал губы. В желтых глазах прыгала усмешка.
  - - Оружие подбери. Разлегся, пляжник...
  * * *
  Последний и единственный удар по Поплавку северяне нанесли тогда, когда,
казалось, с ними уже было покончено. Предсмертный укус раздавленной змеи
- так, вероятно, назвали бы ракетную атаку военные корреспонденты
Федерации - был не столько мощным, сколько точным. Сигнал тревоги
прозвучал, когда ракеты противника уже прошли апогей баллистической
траектории.
  Циркулирующие по Поплавку слухи об успешном для землян сражении
космических эскадр, опровергая расхожее мнение о том, что слухи всегда
врут, были совершенно справедливы. Не слишком врали и официальные сводки,
ежечасно передаваемые по внутренней трансляции Поплавка: дальние подступы
к системе белой звезды удалось удержать сравнительно малой кровью, хрупкие
всепространственные корабли Лиги оказались не в силах прикрыть
туннелирование основных сил. Только один корабль прорвался к Капле.
  Он был обречен с того момента, как покинул устье Канала, и, вероятно, его
экипаж сознавал это. Кораблю-смертнику не удалось даже приблизиться на
дистанцию эффективного залпа; все, что он сумел сделать, пока под огнем
эскадры ближнего прикрытия еще не стал разбухающим облаком газа и пыли, -
найти поисковыми локаторами Поплавок в океане и возвестить о его
координатах.
  Впоследствии военные историки основательно запутают вопрос, почему сигнал
был вообще принят северянами. Одними сутками раньше последствия его приема
стали бы катастрофическими; тремя сутками позже - скорее всего никакими.
Остается только гадать, почему именно в тот момент одна из субмарин уже
почти не существующего флота Лиги, рассеянного, загнанного на глубину,
лишившегося не только спутникового целеуказания, но и последней надводной
посудины, подвсплыла к поверхности океана и выпустила универсальный буй.
Одно звено в цепи случайностей зацепилось за другое.
  В первый и единственный раз в этой войне лигистам улыбнулась удача -
нечто вроде исполнения пустячного последнего желания для ведомого на
эшафот.
  Обрекая себя на неизбежное и скорое уничтожение, лодка опорожнила ракетный
бункер. Двадцать шесть баллистических ракет, несущих более трехсот
боеголовок индивидуального наведения, стартовали менее чем за минуту.
  Девяносто процентов боеголовок не дошли до цели - космическая эскадра
ближнего прикрытия сделала все, что могла. Остальное должен был сделать
Поплавок - или погибнуть.
  Не всякому отслужившему на Капле доводилось хотя бы раз услышать рев
сигнала тревоги высшей степени. Еще ни разу в истории Поплавка тревога не
объявлялась дважды в течение одного месяца.
  Если из пятна желтого прилива можно было выскочить в запредельном режиме
работы ходовых механизмов, то теперь в броне надводного борта открылись
бойницы, о существовании которых большинство населения Поплавка могло
только гадать, и из них, на время заглушив рев сигнала тревоги, вырвалась
стая антиракет. Одна за другой взмывали в облака платформы противоракетной
обороны, поводя импульсными энергоизлучателями в поворотных башнях. Но из
обитателей Поплавка разве только глупый или вчера прибывший не мог принять
очевидную мысль: относительную безопасность обеспечивает не щит ПВО, а три
мили воды над верхней палубой. И, желательно, подо льдом.
  Поплавок начал погружение с момента объявления тревоги.
  На километровой глубине максимальной осадки давление само гнало ревущие
потоки забортной воды в ненасытные емкости цистерн. На нижних уступах
безжалостно бросалось все, что было невозможно втянуть в шлюзы в течение
одной-двух минут. Тяжко отрывались от палуб грузовые платформы. В кислом
дыму стартовых ускорителей взлетали спасаемые пилотами флайдарты ПВО,
оказавшиеся в стороне от лифтов, и, не способные отразить баллистическую
атаку, брали курс на ближайшую плавбазу. Разбегались посадочные команды.
Зазевавшиеся люди отчаянно и безнадежно колотили в сомкнувшиеся створы
шлюзов. Иные в неистребимой надежде найти незаблокированный шлюз или люк
лезли по трапам вверх.
  Поплавок погружался. Воющие насосы уже выкачивали воду обратно в океан,
борясь с инерцией падения в бездну, а море, словно не замечая их
надрывного гула, все так же размеренно глотало уступ за уступом. В бурунах
кувыркалось брошенное имущество. Всплывал мусор; проваливающийся в Каплю
Поплавок опоясался пеной. Крики людей умолкали в водоворотах. Видавший
виды катер, неизвестно для какой нужды висящий на шлюп-балке, принял
днищем воду, сорвался, крякнул и, перевернувшись, затонул. С оглушительным
грохотом верхом на огненных столбах продолжали уходить в небо к зависшему
на орбите транспорту опорожненные грузовые ракеты. Последняя взяла старт
уже из-под воды, накрывшей верхнюю точку терминала, с ревом выдралась из
вспененного водоворота и медленно, будто нехотя, ушла в низкие облака;
лишь огненный столб долго не желал отрываться от Капли и яростно бил из
облака в прогибающуюся воду, словно застывшая в раздумье молния.
  * * *
  - - Если они догадаются пустить кабину, нас раздавит, - сказал Шабан.
  В горизонтальной шахте скоростного лифта гулко отдавались шаги. Где-то
поблизости, за стенкой шахты, стучал, временами подвывая и захлебываясь,
неисправный насос. Стучало сердце.
  - Может, о нас забыли? - предположил Шабан. - Тревога, суматоха,
погружение... До нас ли теперь?
  Менигон неопределенно покрутил головой и не удостоил ответом. Шабан
замолчал. Слишком много было сказано друг другу, слишком много сделано
вдвоем - и в той жизни, и в этой, - чтобы были нужны такие разговоры.
Хорошо, что Винсент не ответил. Почему, ну почему я всегда верю в то, во
что мне хочется верить? Потому что я обыкновенный человек?
  В сущности да, хотя у Ореола, как видно, иное мнение. Человек, не
принадлежащий человечеству, странное двуногое существо... тем не менее
уязвимое, в точности как человек.
  "Ты надеешься, что Велич способен забыть? Наивность - вредная привычка,
Искандер".
  "Почему нас боятся, Винс?"
  "Не преувеличивай свое значение. Тебя всего лишь намереваются устранить на
всякий случай как "кукушонка". Боятся меня, резидента Федерации... если я
все еще резидент и не выдан головой Величу... Между прочим из-за тебя".
  "Я должен извиниться?"
  "Хотя бы не задавай глупых вопросов..."
  Зачем тратить слова, когда понятно без слов?
  Только идти. Только бежать по гулкой коробчатой трубе в скудном дрожании
аварийного освещения, а то и вовсе в темноте, пронизанной сквозняками, с
разбега перепрыгивать пропасти вертикальных шахт или мухами ползти по их
стенам, цепляясь за скобы в технологических желобах, бояться несущейся с
сумасшедшей скоростью шальной лифтовой кабины... Что может быть понятнее
попытки спастись?
  Не понять другого, насущного: погружен ли еще Поплавок. Атака северян
давно кончилась и, как видно, безрезультатно. Гидравлический удар вблизи
эпицентра был бы слишком чудовищен, чтобы его не заметить. Пожалуй, пол
давит на ноги чуть-чуть сильнее, чем следует, а это означает всплытие. И
правильно: Поплавок не субмарина, он не должен делать без нужды то, что
умеет делать плохо. Он всплывет вне зависимости от результатов погони и
стрельбы внутри него - весь в потоках скатывающейся с уступов воды, в
слизи раздавленных глубиной морских репьев, всплывет, пробив вершиной край
ледяного поля...
  Четверо убитых Менигоном. Облава. Безрезультатная перестрелка со
спецназом, рикошетирующие от стен коридоров пули, падающий навзничь
случайный андроид-рабочий, шипение металла при промахах из неведомо как
попавшего в руку лучевика - словно плевки в расплавленный свинец. И
бегство, бегство! Сначала по коридорам, затем по сети пронизывающих
Поплавок лифтовых шахт...
  Попытка прорвать кольцо.
  Как видно, лифты были заблокированы если не по всему Поплавку, то по
крайней мере в значительном объеме внутри кольца оцепления. Вернее
сказать, сферы оцепления, поправил себя Шабан. Это облава. Матерому волку
и неопытному волчонку придется проскользнуть за линию флажков, пробиться,
продраться сквозь кусты и выстрелы, любым способом покинуть Поплавок, уйти
в космос, в Ореол...
  Даже после рассказов Винсента я плохо представляю себе, что такое Ореол,
подумал он. Может быть, это место, где люди не убивают людей только
потому, что боятся непонятного? Но в таком случае люди ли они?
  Слаба надежда разобраться самому. Легко сказать - уйти в Ореол. КАК?
  Винсент наверняка что-нибудь придумает. Но он молчит...
  - Капсулу нам скорее всего не угнать, - размыслил вслух Шабан. -
Кстати, и незачем. С ракетодромом тоже ничего не получится, так? Наверняка
и флайдромы под усиленной охраной - я же пилот.
  - Не сходи с ума, - на ходу посоветовал Менигон. - Ты пилот, но откуда
им об этом известно?
  - Тьфу, черт... - Шабан засмеялся, и шахта отозвалась эхом. - А ведь
верно, я забыл. Хотя, - он помедлил, прежде чем сказать очевидное, - по
правде сказать, у нас есть шанс уйти только на боевом флайдарте. Учебную
"спарку" догонят и сожгут. А в боевой флайдарт двое не поместятся
физически.
  - Даже если очень постараться? - поинтересовался Менигон, не
оборачиваясь.
  - - Я же сказал: физически!
  Плюс к тому синдром Клоцци, подумал он. Да что синдром, наплевать на
синдром, и без синдрома шанс покинуть Поплавок ничтожен. Если он вообще
существует, этот шанс. Голый, круглый, наглый нуль.
  Он давно уже не представлял, в какой части лабиринта шахт они находятся,
но Менигон, по-видимому, ориентировался и здесь, иногда давая короткие
команды. Лифтовые шахты хороши одним: здесь бывшего ведущего эксперта не
обнаружат по имплантированному пропуску.
  - Я верно понимаю, что флайдарты типов "Джокер-Т" и "Шершень" способны к
выходу в открытый космос? - Менигон остановился столь резко, что Шабан
налетел на него.
  - Да, но ненадолго. Четыре-пять часов для "Джокера", полтора-два для
"Шершня".
  - Этого достаточно. Кстати, в ПВО Поплавка нет машин иных типов.
Восемнадцать "Джокеров" и тридцать "Шершней", нам хватит... Теперь
объясни, как ими управлять.
  Шабан открыл рот.
  - - Ты серьезно?
  Менигон тяжко вздохнул - трудно, мол, иметь дело с непонятливыми.
  - Я просил тебя объяснить, а не задавать глупые вопросы. Итак, я влез,
поместил свою задницу куда следует и присосал фонарь. Досюда я знаю.
Дальше что?
  - Выброси из головы, - твердо сказал Шабан. - Ничего не выйдет. Ты не
понимаешь, что это такое. И я не полечу: уж если спасаться, так обоим,
понял?
  - Сказал? - ядовито осведомился Менигон. - Учти, я внимательно слушал.
Теперь кончай словоблудить и рассказывай про управление.
  Шабан тоже вздохнул. Трудно иметь дело с непонятливыми...
  - Это невозможно объяснить, можно только научиться... ну, примерно так,
как ребенок учится ходить. Или, позднее, плавать. Все равно с первого раза
ничего не выйдет. Курсантов год гоняют на тренажерах, прежде чем доверить
машину, и то учебную. Забудь.
  - - А без цереброуправления? - спросил Менигон.
  - Тем более выброси из головы. Этому учатся весь оставшийся курс, до
самого выпуска.
  - Значит, полечу на цереброуправлении... справлюсь! Цыц! Заткни фонтан и
объясняй. Я сел, вернее, лег, что дальше? Надо пристегиваться?
  - Надо надеть шлем, при этом он автоматически включится. После этого
шлепнешь ладонью по панели, там справа есть такая пластина, не ошибешься.
После этого подготовка к полету произойдет автоматически, за тридцать
секунд.
  - - Так просто?
  - Да, - с раздражением сказал Шабан. - Так просто. Почти так же просто,
как удержать равновесие на велосипеде - садишься и катишь.
  - Никогда не ездил на велосипеде, - серьезно сообщил Менигон, - но это
неважно. Думаю, научился бы не хуже любого другого. Ладно, что там еще?
  - Ничего. Ты сам почувствуешь, что можешь взлететь. Только вот что:
проследи заранее, чтобы стартовые ускорители были на месте, там разбега
нет совсем... Через десять секунд можешь их сбрасывать, ты поймешь как.
Имей в виду: ты будешь чувствовать себя флайдартом - в первый раз очень
непривычно, многие пугаются...
  - - Не из пугливых, - буркнул Менигон. - А само управление?
  - Я же сказал: этого не объяснить. Поймешь сам. Самое главное: не желай
того, чего флайдарт не умеет делать - это плохо кончится. Учиться
придется на ходу...
  - На ходу - какаду... Ладно, понял. - Менигон осклабился. - А как я
узнаю, ну скажем, сколько топлива в баках? Это будет как мочевой пузырь,
что ли?
  - - Это будут именно баки, - сказал Шабан. - У ТЕБЯ будут. Вник?
  - - Занятно... - Менигон хмыкнул.
  - - Брось, - посоветовал Шабан. - Все равно у тебя не получится.
  - - Не учи курицу, яйцо... Тихо! Слышишь?
  Воющий гул долетел издалека и смолк. Еще один - уже гораздо ближе.
Ударила по лицам волна упругого воздуха. Ну, все...
  - - Кажется, пустили лифты.
  - И разумеется, заблокировали любой останов внутри облавы. Долго же они
соображали... - Менигон, торопясь, обстукал стенки. - Режь здесь. Нет,
дай лучше я...
  Минута работы, а кажется - вечность. Снопы искр, корявые потеки
оплавленного металла, приближающийся гул... Отшвырнув разряженный лучевик,
Менигон с короткого разбега высадил ногой вырезанный овал.
  - - Не спи!!!
  Вслед за ним Шабан нырнул в дыру головой вперед. Секунд через пять крепко
заложило уши: швырнув в дыру кулак сжатого воздуха, мимо пронеслась кабина
лифта.
  Темнота и особенная гулкость большого помещения. Сквозь вырезанный овал
едва брезжит отсвет аварийных светляков лифтовой шахты. Шабан тотчас
налетел коленом на что-то твердое и зашипел от боли. Громоздкие, утробно
гудящие механизмы - вероятно, служебное помещение, часть системы
вентиляции и кондиционирования на технической палубе. Почему-то неприятный
запах.
  - - Дай сюда кортик.
  Менигон ощупью нашел дверь, поковырялся в замке, с лязгом отпер.
  - - Забери свое шило...
  Пустой, слабо освещенный коридор, показался слишком светлым. Запах
усилился.
  - Ага, - сказал Шабан, прикрывая глаза от света. - Это место знаю:
пятидесятая техническая палуба, сектор Дельта, почти у оси Поплавка.
  - Сектор Гамма, - поправил Менигон и покрутил носом. - Не пойму: откуда
здесь вонь гнилого чеснока?
  - - От гнилого чеснока.
  - Остряк... Это меркаптан. Значит, никуда мы от них не ушли. Теперь
держись: для начала напустят вони, чтобы выгнать из сектора посторонних,
потом в вентиляцию подадут что-нибудь посерьезней... А помнишь, как мы
бегали от кислорода в Порт-Бьюно?
  Вместо ответа Шабан надел фильтр и через минуту сорвал его с лица и
шмякнул о палубу.
  - - Сдох.
  - Мой тоже, - отозвался Менигон и, сморщив лицо, сплюнул на пол. - Ты
все еще думаешь, что нас дураки гоняют? Может, примесь какая, да и фильтры
дрянь... Кстати, меркаптаны в больших дозах сами по себе яды, так что, сам
понимаешь, отсиживаться нет резона. Ты еще не забыл, на какой палубе
флайдром сектора Гамма?
  - - На этой.
  - - Правильно. А в секторе Дзета?
  - - Там их два: двенадцатая палуба и семьдесят четвертая.
  - Семьдесят третья. Вот туда и рванешь, поодиночке будет безопаснее. А я
немного пошумлю здесь и уйду через сектор Гамма. Только не трать зря
времени. Увидишь кого - стреляй первым, без долгих раздумий, а то знаю я
тебя... Понял?
  - - Нет, - сказал Шабан. - А ты?
  Менигон прищурил один глаз.
  - У тебя есть иные предложения? Или ты хочешь взять заложника чином
повыше и поторговаться? Адмиралиссимуса, например. Велич будет весьма
доволен.
  - - Нет.
  - Тогда не дури и делай, что говорю. Обо мне не беспокойся. Тебе надо
всего лишь угнать флайдарт и выйти в космос, дальше не твоя забота. Задача
выполнимая. Повтори.
  - Выйти в космос и ни о чем не думать, - послушно пробормотал Шабан. -
А ты?
  Вместо ответа он увидел удаляющуюся спину. Небрежно засунув сзади за пояс
пистолет с наполовину опустошенной обоймой, Менигон уходил быстрым
пружинящим шагом - высокий, костлявый, опасный. Не попрощался - значит
уверен... В пятидесяти шагах коридор поворачивал под прямым углом, и до
тех пор, пока Винсент не скрылся за поворотом, Шабан надеялся, что он
оглянется напоследок. Потом, зажимая пальцами нос, пошел по коридору в
противоположном направлении. Потом побежал.
  * * *
  Если в районе аппаратных отсеков воняло уже совершенно невыносимо и мимо
отдушин воздуховодов пришлось устроить спринтерский забег, то здесь, возле
кают и кубриков технического персонала дышалось заметно легче. Стучало в
висках, пот заливал глаза, очень хотелось отдохнуть, привалиться к
переборке и постоять неподвижно хотя бы пять минут, но Менигон только
сплюнул и выругался вслух. Нельзя. Меркаптаны коварные яды, через
некоторое время жертва, уже отравленная, почти перестает ощущать их жуткую
вонь. И эта непривычная слабость в ногах - очень скверный симптом.
  Пустынно. Кто мог - уже сбежал отсюда, костеря вентиляционщиков. Да и
много ли здесь обитало людей по военному времени? Сотня, не больше. Облава
накрыла лишь малую часть Поплавка - осторожные чуткие пальцы выдавливают
чирей, до которого остальному организму нет никакого дела.
  Жужжит под потолком большая волосатая муха - прилетела откуда-то на
вкусный запах. Вполне человеческая мусорная муха, даже приятно... Кто ж
тебя привез сюда, насекомое? И случайно ли? Говорят, Джильде Риенци кто-то
привез с Земли жучка-древоточца, специально для ее мебели...
  Так... Приблизительно очертить сферу облавы нетрудно: десять-двенадцать
палуб по вертикали, а в горизонтальной плоскости - вся внутренняя часть
сектора Гамма с частичным заходом в секторы Бета и Дельта. Без сомнения,
сфера не перекрыта наглухо задраенными переборками - если только Велич не
задумал массовое убийство. На границе меркаптан отсасывается, систему
вентиляции очень легко перепрограммировать, тут, кстати, может получиться
простое техническое решение с замкнутым циклом... Добропорядочные
аборигены Поплавка с богатой гаммой чувств покинут вонючую область - но
глотнувшему первый глоток нормального кондиционированного воздуха не
следует удивляться, если его тут же поставят лицом к переборке и велят
упереться в нее руками, а ноги держать шире.
  Ничего, подумал он, бодрясь. Справлюсь. Не глупее Искандера. а если не
справлюсь, то невелика беда и невелика потеря для Ореола. Разведчик не
должен жить столь долго, это противоестественно... Разведчик Северного
Редута на Прокне. Разведчик Земной Федерации на Прокне и Капле. Разведчик
Ореола везде - правда, лишь по человеческим меркам, ибо настоящая
разведка Ореола не занимается свалками...
  Здесь хода нет - на перекрывшей путь броневой плите светится
соответствующая надпись, как будто и так не ясно. Странно... Впрочем,
понятно: у Велича не хватает профессионалов, чтобы перекрыть все пути
прорыва, он ограничился несколькими. Что ж, поможем ему сориентировать
силы: в соседнем коридоре есть пропускной пункт, реагирующий на
имплантированный под кожу пропуск...
  Так логичнее. Мне семь десятков земных лет, пусть даже для жителя Ореола
это пустяк. Искандеру едва пятьдесят, и то если учесть обе его жизни.
Ясно, кому должен выпасть наибольший риск.
  Направо. Еще раз направо. Отравленный андроид с мычанием ползет вдоль
переборки, а вот тут кого-то стошнило. Теперь налево и вверх...
  Рано или поздно это надоедает. Нет, тогда еще не возникает желания
продырявить себе череп. Но тогда становится почти все равно, предстоит ли
тебе прекратить существование в неопределенном будущем или через пять
минут.
  Шипящая воздушная завеса, резкий сквозняк - и разом нет вони. Вот вы где,
ребята... Значит, внутренний кордон составлен из корабельной полиции,
Велич и Хиппель прекрасно спелись... Двое полицейских - не проблема. Один
медленно-медленно шевелит губами перед дужкой микрофона, желая сообщить,
что объект обнаружен и требуется подмога. Второй полицейский столь же
медленно наводит оружие, словно управляется не с пистолетом, а по меньшей
мере с тяжелой гаубицей... Тоже не успеет.
  Прыжок. По удару каждому. Выживут, нет ли - не имеет значения.
  Разумеется, этот сегмент кольца облавы состоит более чем из двух неумех, и
сейчас придется поработать по-настоящему. Обучила Земля, спасибо ей... но
и без ее костоломных наук есть кое-что в запасе. Стандартный минимум
мусорщика - этого вы, ребята, еще не видели, и лучше бы вам этого не
видеть. Мне вас даже чуть-чуть жаль...
  Кажется, тот полицейский успел передать сообщение. Тем лучше. Можно
начинать шуметь, устроить небольшую заварушку местного значения, сбить их
с толку... Не так уж много спецназа на Поплавке, и его надо оттянуть на
себя по возможности в полном составе, а с полицией Искандер, пожалуй,
справится и сам. Не младенец, прорвется. Справился тогда в Порт-Бьюно -
справится и здесь. Кроме спецназа есть еще внутренняя гвардия,
подчиняющаяся флаг-адмиралу, но она, охраняя "болевые точки" Поплавка,
скорее всего не задействована в облаве, а корабельная полиция в особом
геройстве пока не замечена - люди как люди, тоже хотят жить...
  Все будет хорошо, сказал себе Менигон. Бывало и похуже. Не начнет Искандер
миндальничать - обойдется и сейчас.
  Может быть, следовало рассказать ему о смысле всей этой беготни во
исполнение планов спецслужб Федерации? О разговоре с Гостем, например. Но
зачем? Искандеру известно главное: его не попытаются взять живьем. И этого
совершенно достаточно.
  Менигон зло рассмеялся, накачивая себя холодной яростью. По кишкам
лифтовых шахт с воем несутся кабины со спецназом - сюда, в сектор Гамма.
Чтобы пересечь Поплавок в самой широкой части, им достаточно полутора
минут. А все-таки жаль, что Ореол не вмешается прямо здесь и сейчас. Но
кураторы не прикасаются к мусору...
  Это усталость, подумал Менигон. Я просто устал. И, кажется, не только
потому, что надышался меркаптаном.
  Впереди за поворотом коридора его ждали. Он почувствовал это чуть раньше,
чем, ускоряя шаг перед броском, позволил своей тени скользнуть по полу до
поворота. Так и должно было быть. В мусоре водятся опасные крысы. Не я
хотел встречи с вами, подумал он, вы этого хотели...
  Но вот вопрос: понравится ли вам исполнение желаний?
                                  Глава 4.
  Больше всего "Джокер-Т" походил на длинное, хорошо отточенное лезвие
сариссы с едва выступающим непрозрачным фонарем пилотской кабины
посередине и двумя низкими килями в хвостовой части. Под ногами перестало
гудеть - толстая, шершавая сверху плита, вытолкнутая гидравликой, встала
вровень с настилом флайдрома. Без сомнения, в центральную диспетчерскую
уже секунд двадцать назад поступил сигнал о том, что нештатно сработал
заблокированный на время погружения лифт и один флайдарт ПВО покинул свое
стойло. Некоторым не вредно увидеть то, что считается невозможным. Надо
думать, дежурный диспетчер сектора, вряд ли посвященный в подробности
операции спецслужб по отстрелу двух человечишек, оборвал связь, пытаясь
соединиться с персоналом флайдрома. Связь действует, но трупы молчат, и
дежурный либо сунется доложить начальству, либо объявит секторную тревогу
своей волей. И в том, и в другом случае опоздает.
  С кем вы вздумали шутить, убогие? С Гундером Шелленграмом, ведущим
экспертом зоны Федерации? С Винсентом Менигоном, мусорщиком Ореола?
  Он глубоко вдохнул стылый воздух, закашлялся. Дышать воздухом Капли без
фильтра - удовольствие на любителя. Поплавок еще не совсем всплыл: темная
вода, качая крошево разрушенного ледяного поля, плескалась где-то на
уровне тридцатой палубы. Странное дело: после купанья Поплавок выглядел
неумытым. Тут и там уступы загромоздило серыми глыбами льда, на трапах
повисли вяло шевелящиеся лохматые водоросли, возле шпигатов билась
страховидная рыбина. Потоки воды - нет, уже только струи - еще
продолжали скатываться по палубам, скакали с уступа на уступ, разбиваясь
веерами ледяных брызг. Не промочить бы ног...
  Скверный юмор, подумал он с неудовольствием. Поистине человеческий. После
всех дел... Впрочем, кто поумней, те целы, а дураков не жаль...
  Мазнув взглядом скользкую громаду Поплавка, уже утонувшую вершиной в
облачной мешанине, он остался доволен. Боевые платформы ПВО, отбившие
отчаянную атаку северян, вероятно, болтались где-то за облаками. Тем
лучше. Нет никакой необходимости ввязываться в воздушный бой в первом
самостоятельном полете. Очень вероятно, что платформы полностью
израсходовали боезапас, а кроме того, Хиппелю, прежде чем отдать команду
на перехват и уничтожение, надо еще понять, куда он делся, этот Шелленграм.
  Рев взлетающего на ускорителях одинокого флайдарта долетел откуда-то
издалека, палубный настил отозвался слабой вибрацией. Еле слышно заныл
сигнал тревоги, кажется, по сектору Дзета. Молодец Искандер. Провозился
дольше, чем можно было ожидать, но все же справился. Теперь с чистой душой
можно побеспокоиться и о себе, о своей почти не попорченной шкуре... Э,
что такое? Он решил облететь Поплавок по кругу? Так и есть, беспокоится за
наставника! Трогательно неисправимый дурачок...
  Возня с хитрыми замками фонаря заняла вдвое больше времени, чем следовало,
- секунды три. Еще столько же Менигон ввинчивался в тесное нутро кабины,
сквернословя по людской привычке и заполняя собой пустоты, как
расширяющийся газ. Поерзав в анатомическом лежбище, явно рассчитанном на
недомерка - сойдет, потерпим! - Менигон углядел в специальной нише
цереброшлем, выдернул, надел. Пристукнул ладонью по заметной пластине.
  В первый момент как будто ничего не изменилось. А потом он понял, что дело
идет на лад. Тридцать секунд предстартовой подготовки начали таять.
  Перестал болеть бок. Руки и ноги больше не чувствовались, и не ощущалась
небольшая тяжесть на голове. Пропал пропитавший подкладку шлема запах
чужого пота. Тело исчезало - прежнее тело, и появлялось новое. Ребра
раздвинулись, превращаясь в центроплан с острыми режущими кромками. Кожа
твердела. Позади выросли два низких киля. Обзор был отменный - во все
стороны, на тридцать два румба, на двенадцать с довеском стерадиан, и не
было нужды вертеть головой. Теперь Менигон видел платформы ПВО над
облаками и мог сосчитать неистраченные ракеты, оставшиеся на подвесках.
Новое тело пока было в параличе, но стремительно и неудержимо наливалось
силой, пробуждаясь к жизни. Он почувствовал топливо в своих баках.
Действительно баки, а не мочевой пузырь, - нет желания опорожнить их как
можно скорее...
  Рифленая плита соседнего лифта начала беззвучно опускаться. Вероятно,
тревога уже объявлена и по сектору Гамма. Ерунда, им не успеть,
опоздали... Справа разверзся зев шлюза, посыпавшиеся оттуда странные
двуногие создания, хрупкие с виду и удивительно уродливые, неслышно
кричали, стреляя на бегу. Пули не могли причинить вреда, но было немного
больно ощущать их удары по твердой коже. Ничего, боль не щекотка, можно и
потерпеть... На этих смешных двуногих нельзя сердиться. А вот как им
понравится старт на ускорителях? Кто не спрятался, я не виноват...
  Он почувствовал, что в силах взлететь, и не стал медлить. При старте
чуть-чуть потемнело в глазах. Ощущение полета вызвало истинно детский
восторг, и не было желания иронизировать над собой. Странно: резкое
снижение... Что-то не так? Конечно, забыл об ускорителях! Что, интересно,
надо сделать, чтобы их задействовать - попросту захотеть этого?
  Так и есть.
  Он выровнялся над самой водой, над битым льдом, колыхаемым океаном. Когда
ускорители отгорели, он их отбросил - это оказалось вовсе не трудно.
Маршевые двигатели наконец-то вышли на режим полной тяги, и тогда тело
налилось настоящей силой. Силы оказалось даже слишком много: хоть сейчас
взмывай свечкой в субкосмос.
  Нельзя, сожгут... Менигон попытался вспомнить, каково штатное время
приведения в готовность бортовых средств ПВО Поплавка - и не вспомнил. Не
то восемь минут, не то десять. В сущности, это неважно; ясно одно: чем
дальше уйдешь от Поплавка, пока он еще сравнительно бессилен после
погружения, тем выше шанс. Это первое. Сначала уйти. А вот вырваться в
космос хотя бы на низкую орбиту - это уже второе.
  Туннельная бомба северян - третье, подумал он. Уничтожена ли она, нет ли
- - лучше не гадать, а уносить ноги, пока еще это возможно.
  Флайдарт Искандера был виден впереди малой точкой - шел низко над
океаном, торопясь скрыться за выпуклостью Капли. Молодец, сообразил...
Даже странно, как это он решился не ждать - либо увидел на уступе сектора
Гамма благополучную картину, либо уверовал в неуязвимость мусорщика. Но в
любом случае сделал то, что нужно.
  Нет смысла идти с ним одним курсом, упрощая задачу ПВОшникам, надо взять
чуть в сторону... Например влево. Как это делается? Прибавить тягу правого
крайнего двигателя? Шевельнуть элероном?
  Океан рывком кинулся куда-то вниз, и Менигон обругал себя. Младенец учится
ходить... Очень сильный младенец - не по навыкам. Хорошо еще, что метнуло
вверх, могло бы и наоборот...
  - - Сволочь какая... - сказал он вслух.
  Не думать ни о чем, кроме полета. Даже о полете не думать, как не думает
человек, какие мышцы ему напрягать при ходьбе. Ощущать полет как целое,
забыть обо всем, кроме полета, а остальное сделают наработанные
рефлексы... жаль, что их пока нет. Чтобы летать, нужен не головной мозг, а
спинной. Понятно, отчего Искандера выгнали в отставку, а естественное
неумение не думать обозвали каким-то синдромом... Менигон выровнялся,
осторожно спустился к океану и перевел себя в горизонтальный полет.
Мелькнула мысль о том, что при всем желании он вряд ли справился бы с
цереброуправлением старого типа - но не отразилась на полете. Спасибо
тем, кто догадался напихать в цереброшлем компенсаторных цепей...
  Наслаждаться полетом, скоростью, криком разрываемого на куски воздуха - и
ни о чем не думать. О белой обезьяне в особенности. Может быть, у меня
тоже врожденный синдром Клоцци?
  Наверняка.
  Но ведь получается же, подумал он с веселым удовлетворением. Искандер
ошибся. Получается!
  Белым пятном мелькнула и исчезла позади одинокая льдина, отколовшаяся от
ледяного поля. Поплавок в хвостовой полусфере уменьшался, мутнел и,
прячась за горизонт, словно бы опять уходил под воду. Вероятно, Искандер
уже успел выскользнуть из поля зрения его радаров. Жаль, нельзя "ослепить"
эту плавучую крепость: одинокий флайдарт против нее - ничтожная величина,
злобная мошка, в лучшем случае способная больно укусить, прежде чем ее
прихлопнут.
  Мала скорость, и флайдарт отчего-то рыскает на курсе. Должно быть, не
каждому дано лететь так низко над морем, тут требуются особые рефлексы...
Хорошо еще, что море почти гладкое, не пугает волнами высотой с рубку
ударного крейсера, и даже зыбь не рябит в глазах, а сливается в серый фон.
Еще минут десять такого полета - и, если за это время не собьют, можно
будет набрать безопасную высоту и предельную скорость, прежде чем на
форсаже рвануть вверх. Вслед за Искандером. Куратор равнодушно поздравит с
успехом эвакуации...
  "И ни о чем не думать", - успел он напомнить себе, прежде чем его накрыло.
  Удар башенного энергоизлучателя боевой платформы пришелся в хвост,
короткий импульс погас в разрушаемых двигателях, и только потому Менигон
остался жив. Катапультирование было мучительным - будто с хрустом рвали
зуб, и этим зубом был он сам.
  Удар. Сразу померк свет. Еще один нокдаун - снизу, вдогон. Когда
раскололось выстреленное вверх яйцо пилотской кабины, больно ударило
воздухом, и Менигону показалось, что он врезался в бетонную стену. Падение
продолжалось недолго - над корытом анатомического лежбища раскрылось
мягкое крыло. Парящий полет, медленный спуск к жидкой могиле вблизи точки
замерзания.
  Не отпустила Капля...
  Обломков флайдарта не было видно, лишь в стороне быстро взмывала к облакам
крутящаяся тучка горячего дыма да плескались внизу бестолковые волны,
лезли друг на друга разбегающиеся круги. Значит, второй удар был оттого,
что флайдарт взорвался, понял Менигон. Хотя, в сущности, какая разница?
  Ни единой льдины до самого горизонта. Впрочем, стоит ли продлять агонию?
  Лучше, чем кто-либо другой, он знал, как это бывает. Мусорщика со стажем
более десяти лет не удивить уже ничем, и каждый из них знает, чем кончит
рано или поздно. Иногда смерть видно издалека, она подходит мелкими
шажками, так что жертва успевает свыкнуться с мыслью о неизбежном; иногда
она набрасывается внезапно, из-за угла. Последнее бывает обидно - но кому
до этого есть дело?
  Может быть, так даже лучше, чем добровольная эвтаназия после утери
интереса к жизни. Кажется, в Ореоле еще не было мусорщика со стажем более
семидесяти лет...
  Наполненное ветром крыло медленно парило, спускаясь к океану. Управление
было ручное, две гибкие тяги, - но какой в нем смысл? Здесь нет плотов и
вряд ли каким-то чудом всплывет случайная капсула, а вода в полярных водах
одинакова везде.
  Менигон снял с головы ненужный цереброшлем, швырнул вниз, подождал
всплеска. Ста метров высоты хватит, пожалуй, на минуту парения. Жаль,
брошен разряженный до железки пистолет и в рукопашной свалке не добыт
другой. Надо было озаботиться, дабы не продлевать конвульсий. Впрочем,
смерть от переохлаждения сравнительно легка - не хуже многих других.
  А все-таки хорошо, что Искандеру удалось уйти...
  До воды оставались считанные метры, когда он услышал свист воздуха. Пробив
облака, замедляя скорость свободного падения, к поверхности океана
торопливо опускалась боевая платформа - темный прямоугольник со
скошенными углами. Зависнув на секунду, развернулась, хищно скользнула
наперерез.
  Ну и глупо, почти безразлично подумал Менигон. Оболванцы стараются, кажут
истовость добросовестных служак... Вряд ли у них есть приказ взять беглеца
живым, а чтобы удостовериться в его смерти, незачем так спешить...
  Удар о воду показался совсем не сильным, а объятия воды не столь
леденящими, как он ожидал. Обожгло холодом, но не более. Булькнув, утонуло
"корыто" и, натянув стропы, долго утягивало за собой в глубину намокшие
складки крыла. Утянуло - и пусто... Ни надувного плотика, ни спасжилета.
То ли пилот, приписанный к этому флайдарту был фаталистом, то ли просто
здравомыслящим человеком.
  Менигон вынырнул, отплевываясь. Дыхания он не потерял, и выдержало сердце.
Кожу лица стянуло холодом, ледяные струи растекались под отяжелевшей
одеждой. Медленно колыхалась зыбь. Вода была обыкновенная, почти такая же,
как в земных океанах, только чуть меньше горечи и соли. Что ж, подумал он
с последней иронией, было бы досадно целый год прослужить на Капле и ни
разу не попробовать ее на вкус...
  Он видел, как снизилась платформа, зависла в полуметре над вяло
шевелящейся водой, словно застряла в воздухе. Неужели возьмут на борт?
  Не возьмут... Не дадут даже подплыть поближе - как видно, наслышаны и
проинструктированы. Глупый инстинкт самосохранения скомандовал нырнуть,
когда один их двоих, вылезших наружу полюбоваться, навел автоматический
карабин, и Менигон с трудом подавил желание подчиниться команде. Какая
глупость... Будь ты хоть трижды жителем Ореола - все равно человеческое
тело цепляется за лишнюю минуту жизни.
  Второй, видимо, старший по чину, отвел ствол карабина в сторону... Вот
как. Он жаждет посмотреть, как бывший ведущий эксперт, а ныне
разоблаченный преступник, устлавший трупами свой путь бегства с Поплавка,
будет замерзать. Ну что ж, это не займет много времени, хотя, по правде
сказать, интересного в этом мало.
  Один из стоящих на платформе показал на что-то рукой, и тогда второй
совсем опустил карабин. Это "что-то", по-видимому, находилось за спиной, и
Менигон обернулся, вытолкнувшись из воды по плечи. В следующую секунду он
уже плыл к платформе что было сил.
  Когда из глубины к поверхности океана всплывает облако хищного криля,
вода, только что бывшая спокойной и как бы маслянистой, вдруг начинает
метаться множеством бестолковых мелких струй и почти сразу вскипает, резко
выделяясь обширным пятном, иногда - правильным кругом. Почуявшие добычу
рачки безумствуют, тысячами выскакивают из воды, щелкая пластинками
крохотных панцирей, и падают обратно с шумом, похожим на дождь. Эти рачки
плавают удивительно проворно. Острые жвалы с легкостью рвут броню местных
рыб, не то что человеческую одежду...
  Пятно беснующегося криля всплыло позади - но уже вытягивалось, преследуя
добычу. Менигон терял силы. Мешала тяжесть одежды, мешал воздушный пузырь
под курткой, и щелканье приближалось очень быстро. Он поднял голову.
Багровые круги расплывались в глазах. Ну же!.. Где вы там, честные
служаки, оболванцы Федерации? Я убивал таких, как вы, но я убивал не
так... Неужели ни один из вас не подарит мне пулю?!
  Он увидел их, все ту же парочку служак, и увидел их ухмылки. Платформа
совсем не приблизилась - она медленно-медленно скользила над водой прочь.
Ничуть не быстрее, чем плывет коченеющий пловец в пропитанной водой
одежде. Но и не медленнее.
  Оглушительно щелкнуло прямо под ухом.
  - Застрелите же! - крикнул, задыхаясь, Менигон. - Скорее, сволочи! Я
прошу милости! Вы мусор, но вы же люди...
  Первый рачок вцепился в лицо.
  * * *
  Медленно, словно большие рыбы, плывут над Каплей корабли эскадры ближнего
прикрытия. На высоте в три десятка километров над океаном они уже
прекрасно видны на фоне звездной черноты. Стоит приблизить такой корабль
оптикой - и он, словно муха под микроскопом, виден во всех подробностях,
вплоть до сварных швов обшивки, избитой ударами микрометеоритов, до сизой
окалины на дюзах...
  Незачем рассматривать, лучше обдумать, как проскочить между ними. Правда,
придумать тут можно немногое: если на эскадре уже известно о беглецах, а
скорее всего это так и есть, то обнаружение и уничтожение цели - вопрос
немногих минут, и гарантия стопроцентна. Одна надежда на доброго дядю
куратора...
  "Тебе надо всего лишь выйти в космос, дальше не твоя забота", - говорил
Менигон.
  "Лучше быть мусорщиком Ореола, чем президентом Федерации", - говорил
Менигон.
  Посмотрим...
  Кстати, где он?
  Погони не видно, попыток перехвата тоже. Горизонт чист. Зенитной ракетой с
Поплавка или платформы меня уже не достанут, да и энергоизлучателем,
пожалуй, тоже: не позволит рассеяние в атмосфере. Но то меня, подумал
Шабан, - а Винсента? Позднее стартовал, плохо летел... Удивительно, что
летел вообще!
  Он выкрутится. Он всегда находил выход - за себя и за других. "Обо мне не
беспокойся", - сказал он, и не было в его голосе ничего, что пробудило бы
сомнение.
  Значит, выкрутится.
  "Шершень" быстро набирал высоту и чуть медленнее - скорость.
Сопротивление воздуха в стратосфере все же чувствовалось, на кожу
передавалась упругая отдача и легкое, терпимое жжение. У огромной жидкой
Капли невелика скорость убегания, и выход на низкую орбиту возможен уже
через несколько минут...
  Там все и решится, подумал Шабан.
  Спокойствие... Сосредоточенность на цели... Давно пропал страх первых
минут полета, вслед за ним без остатка рассосалась вспышка пронзительной
радости: оказывается, он ничего не забыл! А неплохо они усовершенствовали
управление за двадцать лет... И все равно нельзя управлять флайдартом,
когда в голове ревет торнадо. В голове должен царить штиль.
  Машина послушно отзывалась на любое желание не мозга - тела. Тело лучше
знает, как лететь. Если бы сейчас навязали воздушный бой, можно было бы
смело принять его, не пытаясь уклониться.
  Как нечто мелкое, не заслуживающее внимания вспоминался прорыв к флайдрому
через центр Поплавка. Менигон, старый опытный волк, верно рассчитал за
волчонка: там не ждали прорыва, единственный заслон состоял целиком из
корабельной полиции, меньше всего желавшей связываться с опасной дичью.
  На свою беду они все же попытались остановить его. Они пытались его убить,
по приказу или с испуга, и тогда он стал убивать их, как убивал в
Порт-Бьюно почти таких же, как эти. Уже на флайдроме насели так, что
пришлось пустить в ход ритуальный кортик - там он и остался в чьем-то
животе... Они ожидали лишь ненависти глубинника к холуям, они не знали,
что этот человек станет неожиданно для самого себя холоден и расчетлив,
что он вырывается из запертой жестянки не в первый раз...
  Невелика разница - из куба или из конуса, вросшего в опрокинутую
полусферу. Детали... Только тот, прежний Шабан уже порядком поистаскан,
поизношен и вдобавок наделен памятью лейтенанта Альвело, рядового
оболванца Федерации. Может, стереть эту память? Винсент говорил, что в
Ореоле сделать это нетрудно, хотя, по правде сказать, это можно сделать и
на Земле...
  Незачем стараться. Жизнь Шабана - тоже ненастоящая жизнь, гуманный
подарок Ореола забракованному мальчишке. По правде сказать, до изгнания в
отставку эти две жизни были схожи, как две шаровые молнии под грозовыми
тучами тропиков Капли. И обе лопнули, как мыльные пузыри.
  Нет, память я не отдам...
  Капля висела под ним, как висела когда-то Земля, и белая звезда отчаянно
слепила глаза. Планета перестала напоминать вогнутую чашу, горизонт
отступал вниз, граница света и тени тихо ползла по облачному одеялу. Яркая
вспышка внезапно прорезала теневую сторону Северного полушария - не
иначе, очередной надводный ядерный взрыв, и довольно мощный. Какая
плавбаза северян перестала существовать?
  Вы сделали глупость, Велич, Андерс и другие, слышите вы? Не начни вы
первыми, Филипп Альвело был бы сейчас там и вместе с такими же, как он,
истреблял не желающих покоряться северян. Мусорщику Винсенту Менигону
пришлось бы ждать, когда подопечный "созреет" сам собой. Может быть, и
никогда.
  Скорость полета росла, но в милосердно врущем цереброшлеме перегрузка
практически не ощущалась, лишь стало труднее дышать. Пожалуй, тело
прибавило в весе раза в три, если считать от земной силы тяжести, а если
от местной - почти в десять раз. Сто пятнадцать километров высоты... сто
двадцать пять... сто сорок...
  Для протяженной атмосферы Капли это еще субкосмос - на такой высоте не
сделать и четверти витка. Но выход на настоящую орбиту близок: еще два-три
десятка секунд на крейсерской тяге.
  А там посмотрим...
  Большие рыбы ходят над Каплей... Словно акулы над головой неосторожного
ныряльщика. На Сумбаве было опасно купаться из-за акул... Попытаться
проскочить под кормой вон у того корвета? Или остаться на низкой орбите и
ждать столько, сколько получится?
  Шабан почувствовал странный привкус во рту и несколько тревожных мгновений
не мог понять, что это такое и как связано с полетом. Понемногу он
успокоился: похоже, что никак. Вероятно, просто-напросто прикусил губу до
крови...
  Ждут - или не ждут?
  Его ждали. Он понял это по слабым факелам из дюз двигателей ориентации -
ближайший корвет, неспешно проплывая над головой, разворачивал свое тело,
ловя беглеца в прицелы энергоизлучателей. Промах!.. На миг потемнело в
глазах, и усилился привкус во рту. Хитрый финт, почище тех, что
приходилось делать в ущельях хребта Турковского на Прокне, удался -
наверно, там, внизу, очередь импульсов напробивала дыр в облаках. Не
некогда было смотреть вниз.
  Второго залпа не последовало, и Шабан не сразу понял почему, а увидев -
оцепенел... Капля меняла форму. Это выглядело так, словно по жидкой
планете катился гладкий водяной вал тысячекилометровой высоты. Флайдарт
сразу "просел", и резко возросла перегрузка. Поднимаясь стеной, загибался
горизонт. После немногих секунд замешательства дюзы плывущих над Каплей
рыб вспыхнули нестерпимым светом. Теперь планета уже не походила на
шарообразную каплю воды в свободном полете - она была похожа на дождевую
каплю, разбивающуюся о невидимый асфальт. Шабан успел заметить, как
тяжелый крейсер, флагман блокирующей эскадры, не сумел уклониться -
накатывающийся вал слизнул его с низкой орбиты, как океанская волна
слизывает песчинку с мола.
  В этот миг Шабан вспомнил о Менигоне. Винсент и здесь оказался прав...
  Немногие из людей видели действие туннельного оружия не в записи. Еще
меньше тех, кто видел и сумел потом рассказать.
  Неведомая субмарина Лиги, несущая на борту туннельный заряд, прежде чем
погибнуть, выполнила свою миссию. Скорпион ужалил себя в голову. Агрессор
просчитался, полагая себя в относительной безопасности после уничтожения
северных терминалов. Разверзшаяся сингулярная трубка корежила и
заглатывала планету, чтобы, пожрав ее, исчезнуть без следа. Земляне
получат кусок пустоты на перекрестке космических путей - но не Каплю...
  Форсаж! Рефлекс пилота сработал как надо, как учили... Свечкой - вверх! К
колючим искрам звезд. Шабан не знал, есть ли у него шанс, и не желал
знать. Вверх! Прочь от гибнущей планеты, куда угодно - но прочь!..
  Темно в глазах... Как еще выдерживают кости? Нечем дышать... Так погибают
выброшенные на берег киты, не в силах наполнить легкие, сдавленные
собственным весом. Надо выдержать... Оставшись без управления в атмосфере,
глупый флайдарт перейдет в горизонтальный полет, а в космосе - скорее
всего остановит двигатели. Вверх, вверх!..
  Только бы не потерять сознание, успел подумать Шабан, прежде чем исчезла и
чернота, канув в НИЧТО.
  * * *
  Он стоял в пустоте на чем-то твердом и прозрачном. Ослепительные
немигающие звезды горели над головой, и, что было странно, звезды не менее
ярко сияли под ногами. Словно поперек космоса во всю его неизведанную ширь
лежало громадное, идеально прозрачное стекло. Но гораздо сильнее Шабана
удивило то, что он очнулся стоя.
  Он был готов прийти в себя лежащим где угодно: в анатомическом лежбище
флайдарта, на госпитальной койке, на жестком топчане тюремной камеры.
Когда гасло сознание, он знал и то, что может вообще не очнуться. Но -
очнуться стоя?!
  Он сделал шаг, затем другой. Притопнул. Присел на корточки, провел ладонью
по твердому ничто. Твердая пустота под ногами не издавала звуков. Она была
идеально гладкой и, по здравому разумению, ей полагалось бы быть
скользкой, как лед, однако ноги не скользили.
  Что-то еще в этом странном мире было не так. Взмахнув рукой, Шабан не
почувствовал сопротивления воздуха. Он дунул на ладонь - с тем же
результатом. Легкие были пусты.
  Но ведь я же живой, подумал он растерянно. Я дышу! А чем?
  Он прищелкнул пальцами и услышал щелчок. Затем достал пистолет. Магазин на
тридцать гранато-пуль направленно-осколочного действия еще не опустел, но
Шабан не решился выстрелить ни вверх, ни вниз: почему-то стрелять здесь,
наедине со звездами показалось кощунственным. Размахнувшись, он швырнул
пистолет прямо перед собой и вздрогнул, услышав металлический стук
падения. Твердая пустота под ногами не проводит звука - значит все-таки
воздух?
  Невидимый, неощущаемый... Но позволяющий дышать и жить.
  Какие же силы нужны, чтобы сделать ЭТО?
  Одна звезда над головой светила ярче других, не давая тени. Вдалеке
вытянутым пятном разливалось слабое сияние, похожее на свет погруженного в
туманность звездного скопления.
  Шабан пошел туда и скоро вышел в сад, нисколько не удивившись этому.
Скорее он удивился бы своему безразличию, если бы уже не устал удивляться.
  Тени здесь были - слабые тени листьев на ветвях и ветвей на ковре опавших
листьев. Шевельнув ногой сухую листву, Шабан увидел корни деревьев,
растущие к звездам под ногами.
  Это что же - райский сад?.. Уже?
  Немного кружилась голова. Он не стал больше смотреть вниз, в звездную
бездну, а осторожно, словно боясь обжечься, прикоснулся к стволу ближайшей
яблони. Ствол оказался обыкновенным, шершавым на ощупь, с потрескавшейся
корой. Самый заурядный ствол и даже, кажется, немного пыльный, как бывает,
когда долго нет дождя. Обыкновенные, выгнутые под нелогичными углами ветви
яблони, обыкновенная путаница мелких веточек в кроне, обыкновенные листья.
  Шабан сорвал яблоко, рискнул надкусить. Яблоко как яблоко, тяжелое и
сочное, ранний сладкий сорт. И не червивое...
  А в следующий момент он увидел человека.
  Человек возник ниоткуда, только что это место у дерева было пусто - и вот
он стоит под раскидистой кроной, небрежно отводя от лица мешающую ветку.
Самый обыкновенный с виду человек, только одежда на нем странноватая -
напылена она, что ли?
  - Я куратор, - сказал человек раньше, чем Шабан успел открыть рот.
Интонация у него была тоже обыкновенная, таким голосом отвечают на вопрос,
который час. Похоже, здесь обходились без излишних церемоний. -
Поздравляю тебя с возвращением в Ореол, бывший человек.
  Это прозвучало немного обидно, но Шабан решил не обижаться. Значит,
удалось уйти, подумал он, чувствуя в душе странное равнодушие. Значит, вот
эта твердая пустота под ногами, эти застрявшие в ней деревья - мой дом?
Мой настоящий дом? Или пересадочная станция?
  - Сколько времени я был без сознания? - спросил он, боясь услышать
худшее. Голос прозвучал хрипло, и Шабан прочистил горло, но не решился
сплюнуть на твердое ничто.
  - - Время не имеет значения.
  Даже так?..
  Головокружение не проходило. Ничего, разберемся... Винсент объяснит.
  - Ты можешь задавать вопросы, - сказал куратор. - Обеспечивая твое
возвращение, погиб мусорщик, а замены пока нет. Отвечу я.
  - - Винсент... - Шабан сглотнул комок. - Он...
  - - Да. Бессмертие лишает жизнь цели. Мы не бессмертны.
  Полыхнуло. Ударило в темя.
  - - Провалитесь вы с вашей целью! - закричал Шабан. - И вы, и ваш Ореол!
  Он стиснул руками пылающий череп, вспомнив, как грозился Менигону: "Лизу я
тебе не прощу..." Да! Да, сказал он себе. Не простил и не прощу, но это же
совсем другое, не из того ряда... Не простил бы никогда, но все равно,
ненавидя, любил бы этого желтоглазого хищника, мудрого циника,
презирающего людей, уставшего жить среди них, но отдавшего жизнь, чтобы
спасти друга - только ли потому, что друг вроде бы и не совсем человек?
  А друг спасал только себя...
  Удастся ли когда-нибудь простить себе то, что за возвращение выкидыша в
лоно Ореола было заплачено такой ценой?
  Куратор имел скучный вид.
  - - Он не был хорошим мусорщиком. И его ресурс был на исходе.
  "Каждая деталь имеет свою наработку на отказ..." - сказал однажды Менигон.
  Как понятно и просто. Может быть, он уже тогда относил эти слова и к себе?
  Если Ореол единый организм, то мусорщики в нем - всего лишь часть системы
выделения. Вроде канальцев потовых желез. Они всегда на периферии, им
совершенно нечего делать глубоко внутри организма. Кожа остается кожей,
хотя иногда частички эпителия отмирают, отслаиваясь чешуйками. И на их
место немедленно встают другие...
  А сердце, печень, мозг, наконец?
  Так ли уж важно знать, где они. Достаточно того, что они существуют.
  - Он был хорошим человеком! - сквозь зубы выцедил Шабан. - Лучшим из
всех, кого я знал. Человеком, а не мусорщиком! Эх, вы...
  Он пнул ногой ни в чем не повинную яблоню - упало, прошуршав палой
листвой, несколько яблок. Хотелось, как они, закатиться в листву и
зарыдать.
  - Твоя оценочная матрица всегда была на пороге отсева, - проинформировал
куратор. - Я не мусорщик, не специалист по общению с людьми и
человеческим эмоциям. Сделай на это скидку, прошу тебя.
  Он говорил как будто на чужом языке, тщательно подбирая слова, и его голос
по-прежнему был ровен - словно работала программа-переводчик или
передавалось скучное, мало кого касаемое сообщение по корабельной
трансляции.
  Вдруг захотелось его ударить. Даже избить. Но какой смысл бить
громкоговоритель?
  Вдох - выдох. Шабан потер виски. Спокойно...
  - - Могу я осмотреть Ореол? - осведомился он.
  - Ты в нем находишься. Это первый, внешний уровень, созданный
искусственно примерно восемьдесят земных лет назад. Тогда же нами была
создана эта Вселенная, а планета, давшая начало Ореолу, развернута в
плоскость, которую ты видишь. Может быть, и не самый удобный вариант,
но... - не договорив фразы, куратор сделал неопределенный жест. - В
остальном эта Вселенная является точной копией реальности - с тем
отличием, что людей здесь нет. На внешнем уровне почти никто из нас не
живет, разве что мусорщики. Иногда приходят дети - погасить или зажечь
десяток звезд.
  - - Зачем? - тупо спросил Шабан.
  - - На Земле это назвали бы лабораторными работами.
  Почему-то не возникло благоговейного страха, и на один миг Шабан поразился
своему равнодушию. Лишь пустота в душе. Огромная, бесконечная...
  - - Вы настолько могущественны?
  - Единственный способ родиться - оборвать пуповину, - изрек куратор. -
Земля была и нашей колыбелью, но нельзя же вечно бренчать погремушками.
Внутри человечества с его детскими играми мы были обречены на те же игры.
Основатели Ореола покинули Землю. Их потомки окружили свою планету
защитным барьером - отсюда и возникло название. Потомки этих потомков
сделали Ореол таким, каков он сейчас.
  - - И какова же конечная цель?
  - Какова конечная цель существования человека? А инфузории? Можно считать
целью непрерывное развитие в поисках ответа на вопрос, существует ли
естественный предел для разума, - хотя такое определение предельно
упрощено и неполно. Но мы развиваемся, стараясь никому не мешать.
  Спасибо и на том, подумал Шабан. Гигантскому муравейнику - больше чем
муравейнику, чудовищному сверхорганизму! - нет дела до человечества. Будь
иначе... нет, об этом лучше не думать. Что это: случайность или
своеобразная этика?
  А может быть, естественная брезгливость?
  - Я понял, - через силу сказал Шабан. - Подобрали - и спасибо... Когда
мне выходить на работу?
  - В Ореоле нет работы. Есть жизнь. Ты живешь. Очень скоро ты пройдешь
полную инициализацию и узнаешь, кем тебе жить.
  - - Мусорщиком?
  - - Вероятно да. Подготовка к этому роду жизни не займет много времени.
  Можно было догадаться...
  Шабан сорвал с ветки еще одно яблоко, по виду - неспелое. Подкинул в
ладони, зло и смачно надгрыз, ощутив вяжущий вкус, и с силой швырнул через
голову куратора. Где-то посыпались листья.
  - Допустим, я откажусь - что тогда? Удержите силой? Или снова сделаете
ребенком, всунете в меня чужую память и отправите на Землю?
  Едва заметный безразличный жест куратора.
  - - Ореол не удерживает никого. Но ты не откажешься.
  - - Откуда такая уверенность?
  Куратор не ответил. Он спокойно и терпеливо ждал, когда закончится этот
неизбежный и неприятный кусок чужой работы... чужой жизни. Вся эта
раздражающая возня неизбежно кончится, возвращенец станет мусорщиком не
предположительно, а наверняка, это видно отчетливо. Сугубая мелочь в
масштабах Ореола - но кому-то нужно заниматься и ею. Светлый разум, дай
терпения!
  - А что стало с Каплей? - спросил Шабан - или из глубины его сознания
задал мучивший его вопрос Филипп Альвело?
  - Ничего интересного, - сказал куратор без всякого выражения. -
Осталась в реальности, то есть в своем пространстве, вот только была
выброшена на сотню мегапарсеков. Очень мощный наведенный Канал - планета
провалилась целиком. Ее даже не разорвало.
  - - Я хочу посмотреть. Это возможно?
  Куратор медленно поднял бровь.
  - - Возможно все, в чем есть смысл. Я же сказал: там нет ничего интересного.
  - - Я хочу посмотреть! - крикнул Шабан.
  - Хорошо, ты увидишь, - измученно пробормотал куратор. - Светлый разум!
Ну почему именно я должен возиться с этими мусорщиками!.. И с их мусором!
  - Проступок? - наугад спросил Шабан и по внезапно вспыхнувшей колючей
искре в глазах куратора понял, что попал в болевую точку. Но искра сразу
погасла.
  Выходит, и здесь есть штрафники...
  А коли так, кто посмеет без тени сомнения утверждать, что обитатели Ореола
- - не люди?
  Неизвестно почему стало смешно. Смех, иррациональный и дикий, поднялся
волной, и поначалу Шабан прятал его в себе, кусая губы и мучаясь. Потом не
выдержал и расхохотался вслух.
                                  Глава 5.
  Реальность - Ореол. И снова: Ореол - реальность...
  Как будто Ореол менее реален, чем Вселенная людей, чем их привычный,
единственный, огромный мир. Не менее, но и не более. Реальность не зависит
от того, кто ее создал - природа или те, кому стало тесно в одной
Вселенной с людьми.
  Как легок переход между реальностями для того, кто стал частью Ореола!
Лишь мусорщики ограничены в возможностях, дабы более походить на людей. Но
я пока еще не мусорщик, я экскурсант...
  Капля.
  Гигантская эллиптическая галактика, чуть сплюснутая, закрывает полнеба, и
ледяные торосы, нагроможденные последними штормами и подвижками льдов,
отбрасывают длинные тусклые тени. На Капле больше нет ни смерчей, ни
ураганов, лишь едва заметная дымка у горизонта указывает на то, что еще не
вся атмосфера легла снегом на лед. Сколько времени потребовалось
выброшенной из Галактики неспокойной жидкой планете, чтобы навсегда уснуть
под ледяным панцирем? Вероятно, не так уж много. И еще тысячи, если не
миллионы лет Капля будет медленно промерзать от поверхности к центру.
  Ледяной мир, но еще не мертвый - подледная фауна будет жить еще очень
долго, сопротивляясь и постепенно сдавая позиции. Может быть, какие-то
формы жизни никогда не уйдут с Капли, научившись жить во льду или у центра
планеты, в жидкой пересоленной каверне, согреваемой радиоактивным
распадом. Лишь нет людей и больше не будет. Два космических феномена не
ужились вместе.
  Плоский мир, если не считать торосистых гряд. Один-единственный
заснеженный холм возвышается над унылой равниной. Он похож на правильный
лакколит или мгновенно замороженный водяной бугор, вздувшийся над местом
чудовищного по силе гидросейсма, но под снегом скрыты пригнанные друг к
другу металлические плиты, продуманно проложенные сверхпрочными
композитами, обросшие остекленевшими на холоде остатками морских репьев.
Это всего лишь Поплавок, перевернувшийся днищем кверху и нахлебавшийся
воды, братская могила тысяч людей, не испытавших при жизни особенного
братства. Полусфера подводной части бывшего терминала впервые показана
всему миру - но некому смотреть.
  Пузатый, как дирижабль, подводный крейсер, отрыгнутый в корчах
затягиваемой Каналом планеты, бестолково кружась, несется над Каплей по
вытянутой орбите, опускаясь в перигее к самым торосам. Через несколько сот
оборотов торможение об остатки атмосферы заставит его упасть - но пока он
еще кружит...
  Снег. Торосы. Снова снег...
  Выдавленная на лед капсула типа "Удильщик" лежит на боку и обросла инеем в
руку толщиной, в распахнутых люках белеют сугробы, внутри - ничего
живого. Где ты, чужак с А-233? Замерз, как этот глубинник, или погиб
раньше? Ты помог мне, а я не могу ответить тебе тем же.
  Кому мне отдать этот долг?
  Петру?
  Петр погиб с Каплей, как многие и многие, и моя вина перед ними только в
том, что они умерли, а я нет.
  Так получилось. Не вините меня.
  Петр, друг мой, счастливый бездумный нытик! Тебе не стоило беспокоиться о
жене и сынишке, я сделаю для них все, что могу - но это не мой долг,
поверь мне. Это лишь жест.
  Винсент тоже где-то тут. Не могу сейчас думать о нем - слишком больно...
  Почему-то хочется верить, что остался в живых безумный старик на своей
"Анаконде" - но ему единственному не нужны ничьи долги. До конца жизни он
будет плавать в Гольфстриме, и, не нуждаясь ни в пище, ни в браге, ни в
людях, вспоминать человеческую подлость. Иногда он будет пробивать лед
наверху, с каждым годом все более толстый, чтобы полюбоваться делом рук
человеческих, а заодно добыть немного замерзшего воздуха.
  И, может быть, захихикает, глядя на Каплю льда.
  Пусто на планете, и пусто в душе. Куратор был прав: нечего делать там, где
все уже сделано. Прочь отсюда!
  Звезды - светящиеся пылинки, тусклые и яркие, сгорающие в единый миг или
тихо тлеющие, экономящие свечение на десятки миллиардов лет. Совсем как
люди, рассчитывающие наперед свою жизнь, с той разницей, что у звезд в
этой реальности все так и будет.
  Бетельгейзе. Неспешно пульсирующий кипящий красный волдырь, пожравший свои
планеты. Сквозь фотосферу просвечивают далекие звезды. Дальше!
  Вот Беллатрикс - надменный белый шар, сплюснутый вращением. Трапеция
Ориона. Десяток горячих звезд в сумасшедшем хороводе вокруг невидимой
точки, шквал ультрафиолета. Дальше!
  Ожесточенная свалка двух космических флотов - Земли и Унии, -
титаническая битва за право контроля над неведомым перекрестком торговых
путей. Вспыхивающие корабли в пустом клоччке пространства между
спитальными рукавами - ни звезд, ни планет в радиусе десяти парсеков.
  Центр Галактики. Центральный монстр, высосавший газ из ядра, спит и
невидим. Мириады блеклых звезд, едва не касаясь друг друга, бестолково
снуют возле гравитационного капкана, притворяясь, что в их суете заключена
мировая гармония. Дальше!
  Туманность Тарантул в Большом Магеллановом Облаке. Россыпь раскаленных
досиня звезд в светящемся газе, хищно вспухающая оболочка недавней
сверхновой, щупальца газовых волокон... Дальше!
  Чернота со светящимися блинами - центр скопления галактик в Волосах
Вероники.
  Дальше.
  Безымянный квазар. Дальше!
  Опять чернота. Тусклые огоньки последних угасающих карликов в растрепанном
шлейфе какой-то галактики, холод и бесконечность. Такой будет Вселенная
через триллион лет. Вселенная людей - или Ореола?
  Разве есть разница? Нет ничего по-настоящему вечного.
  Сумасшедший свет, и ничего, кроме света. Большой Взрыв, родовые муки
материи, рождение времени и вещества, разделение Вселенных. Чудовищной
силы гравитационный удар.
  Дальше!
  Обязательный экскурсионный набор. Но экскурсант, к вящему неудовольствию
гида, волен рассмотреть песчинку вместо пирамиды...
  Прокна. Маленькая неправильная луна "хвостиком" вниз, и сама планета -
серый шарик с пятном единственного материка, разделенным на две неравные
части хребтом Турковского. К югу от хребта - сельва, откуда вышли
вариадонты и где их больше нет, болота, лесистые нагорья, и где-то за ними
лежит крошечное бессильное государство Межзона - непрочная пуповина,
протянутая к Лиге. Жив ли еще Симо Муттик, храбро капитулировавший, чтобы
спасти то, что когда-то показалось ему важным - себя? Если он жив, то,
наверное, давно утешил себя словами о глупости бессмысленного мученичества
во имя чего бы то ни было; если мертв - забудем о нем.
  К северу - степь, холодные пустыни, просвистанные насквозь ветрами с
океана. Еще севернее шельф - нестрашное пугало для контрактников. Вот
место, где мы с Роджером приняли бой с гончими. Вон ущелье, где был лагерь
беглецов из Порт-Бьюно. Тоннель сквозь хребет так и не восстановлен,
месторождения Юга достались южанам. Ландшафт изменился во время войны -
вот этой воронки километрового радиуса, к примеру, не было. А куб -
потемневший от времени, залатанный и, кажется, даже покосившийся -
уцелел. Кости Живоглота и Штуцера давно сгнили в земле, если только не
были кремированы. Поделом; но изменилось ли здесь хоть что-нибудь?
  - ...Так вам точно блондинку? Вы не ошибаетесь? Сейчас многие заказывают
рыжих дылд: ничего не попишешь, мода... Стандартная модель? Нет? Очень
хорошо, но позволю себе заметить, что это выйдет дороже. Сколько, вы
сказали, в талии? А в бедрах? О, право же, нам не часто заказывают такие
изумительные пропорции. Немного старомодно, но... заказчик всегда прав.
Позвольте вас поздравить, у вас есть вкус, вы получите прекрасный
экземпляр. Наша служба гарантирует, что вы останетесь довольны... по
крайней мере, первый месяц. Ха-ха. Это я шучу, не обращайте внимания. В
случае каких-либо сбоев обращайтесь прямо к нам, и чем скорее, тем лучше.
Теперь, с вашего позволения, уточним некоторые дополнительные параметры
модели... Взять из архива? Как вы сказали: двадцать лет назад? Ну что ж,
посмотрим...
  Дальше!
  Заглубленный в скальный грунт фундамент Порт-Бьюно, ряды камер штрафного
изолятора. До переворота здесь иногда бесновались убегуны, наказываемые
краткосрочным заключением за задержки в работе и каннибализм, выли,
кидались на стены или часами сидели на цементном полу, бессмысленно глядя
в потолок рыбьими глазами с жутким двойным зрачком. Наверно, первые недели
после переворота в камерах было не протолкнуться - а сейчас вроде бы
тихо. Слишком много тишины на одного человека.
  "Вы беспомощный идиот, Шабан. Тоннель восстановят. И по нему пойдут поезда
с рудой - три, пять составов в сутки, потому что людям нужен рений, а не
ваши дилетантские рассуждения о всеобщей гармонии. Вы просто досадная
аномалия, и не воображайте себе, что уникальны. Заставьте маршировать
взвод солдат - они при соответствующей тренировке пройдут так, что плац
затрясется, а полковник на трибуне преисполнится удовольствия. Но
заставьте маршировать дивизию, армию, и вы увидите, как один натрет ногу и
захромает, другой схватит солнечный удар, третий не вытерпит большой нужды
и ринется из строя в кусты, четвертый дезертирует... И это нормально -
всего лишь действие закона больших чисел. Но это не значит, что надо
оставлять дезертирство безнаказанным, вы меня поняли, Шабан?"
  Нет, никто не говорил этого. Но ОНИ говорили бы именно так - Штуцер,
Поздняков, тихоня Роджер... Даже Биртолли, хлыщ и трус. Конечно, если бы
снизошли до разговоров.
  А тоннель все-таки не восстановили...
  Вверх. Вот гараж, откуда я угнал вездеход. Вот тот коридор, где мы с
Менигоном держали оборону. Еще выше - мой ярус, моя комната, где давно
живут другие люди с другими проблемами, и им нет дела до меня, а мне до
них. Та комната, где когда-то ждала меня Лиза. Вот я и вернулся,
здравствуй...
  Дальше!
  Невидимый силовой кокон продавил грань куба, оставив вывернутые наружу
лепестки. Шабан не слышал воя сирены, не видел человеческой суеты. Одной
заплатой на стене больше, одной местной легендой, одной неразрешимой
загадкой... Пусть.
  Степь. Пожухлая трава, иссушенная ветрами, редкий голый кустарник,
растрескавшийся суглинок, пересеченный гусеничной колеей. Отвалы шахт
кажутся выше гор, потому что расположены ближе. Дикий убегун, занятый
выкапыванием личинок, в испуге втягивает голову в плечи и валится набок,
притворяясь мертвым. Непонятно, как он почуял опасность, но его инстинкты
безошибочны. Между прочим, сейчас он действительно умрет, если его тронуть
- - в свое время Контора потеряла на этом немало рабочей силы.
  Копай дальше, приятель. На этот раз инстинкт подвел тебя - ты мне не
нужен.
  Вот и горы. Ржавая нитка рельсов уходит под каменный завал, скатившиеся со
склонов валуны уже давно затянуты бурым лишайником. Кое-где укоренились
неприхотливые стелящиеся кусты, корни раздвигают щебень. Следы трагической
попытки одного человека изменить естественный порядок вещей, попытки
неумелой, отчаянной, удавшейся по чистой случайности и, как оказалось,
вполне бесполезной. Как с самого начала был бесполезен этот тоннель, и
человеческий труд в нем, и мечты убегунов и людей о местном варианте рая
по ту сторону хребта...
  Потому что человек должен уступить там, где Ореол сказал "нет".
  За это не борются, это получается само собой. Так же естественно, как
яблоко падает с ветки и катится по траве. Так же неотвратимо, как Капля
превращается в лед.
  И если человек не согласится, это ничего не изменит. Усилия людей не стоят
специального внимания - копошащиеся в плавучих водорослях рачки всегда по
другую сторону ватерлинии. Их прошлое известно, их будущее просчитано, их
пороговые возможности ничтожны в сравнении с Ореолом. Им даже не создать
второго Ореола: вероятность еще одной удачной попытки невообразимо мала.
Трагедия и счастье человечества в том, что оно никогда не поверит в это.
  Тоннеля нет - а памятный бункер цел до сих пор, хотя, конечно, пуст и
заброшен. Ядерные заряды для проходки давным-давно вывезены куда-то, на
крыше бункера выросли кусты, и бронированные двери проржавели так, что
теперь их ни за что не откатить по направляющим. Вон там, левее, то самое
место, где погибла Лиза...
  Ничего не осталось, ничего. Даже костей. Даже следов от разрыва
гранато-пули. Не надо было приходить сюда и приводить эту женщину, мало
чем отличающуюся от рабочего андроида. Даже не женщину, даже не самку и
заведомо еще не человека - свежеизготовленную по заказу модель!
  "Не воображай себя Пигмалионом", - так, кажется, говорил Менигон.
  Не воображай себя...
  А почему, собственно, нет?
  "Куклы - они для игры, ну и играй в свое удовольствие, если не желаешь
сидеть на либидоциде. Комбинат производит их поточно в нужном количестве.
Рабыни, любовницы и домохозяйки, кстати, очень приличные. Так сказать, в
целях сохранения нравственности: нельзя провоцировать массовые сексуальные
отклонения..."
  "Ты считаешь это нравственным?"
  "Хороший вопрос, запиши для памяти. И кому ты собираешься его адресовать?"
  "Людям. Наверное, просто людям".
  "Ты что, подрядился меня смешить?"
  "Это не смешно, Винс! Они разумны!"
  "Не более, чем средняя домохозяйка, а чаще - менее. Не строй иллюзий,
Искандер".
  Нельзя не строить иллюзий. Потому что нельзя жить, если Менигон не сделал
ошибку, единственную, но главную. Потому что ватерлиния проходит не между
человечеством и Ореолом - она между людьми, и она внутри каждого
человека. Потому что ради одного только Ореола не стоит жить.
  Не зря над мусорщиками стоят кураторы. Даже Менигону при всем его старании
не до конца удалось выработать презрительно-равнодушный взгляд на мир
людей.
  - Я назову тебя Надеждой, - сказал Шабан, - и научу говорить. Потом я
научу тебя всему, что умею сам: любить и ненавидеть, плакать и смеяться.
Думать. Я буду очень терпелив, обещаю. И если ты когда-нибудь сама собой,
без приказа и подсказки перестанешь видеть во мне хозяина, значит ты равна
мне. И значит мои иллюзии имеют смысл.
  А если Ореолу это не понравится, добавил он про себя, пусть меня снова
сошлют в человечество.
  Эпилог.
  - - Дядя, далеко еще? - спросил мальчик.
  Они только что выбрались на насыпь магнитотрассы - прочную, почти не
размытую нитку, возвышавшуюся над водой. Оба вымокли насквозь, но было
довольно тепло, а когда солнце выглядывало из-за реденьких облачков,
становилось даже жарко. Ураган, бушевавший трое суток и еще сегодня утром
валивший с ног, наконец, ушел, но нагонная вода еще держалась. По
подпруженной реке, вздувшейся, коричневой, разлившейся в устье на сотню
километров, по эту сторону насыпи плыли деревья, кусты, изгороди, крутило
в водовороте пустую железную бочку, а по ту сторону вдалеке темнели над
водой какие-то руины, течение несло мелкий мусор, и среди него важным
линкором проплывала крыша небольшого дома с мяукавшей на коньке кошкой.
  - Километра через три должна быть станция, - сказал Шабан. - Это вон
там, где холмы, ее не видно. Ты устал? Тебя понести?
  - - Нет, я сам.
  Некоторое время они шли молча. Мальчик смотрел вправо, на кошку, и,
наверное, жалел ее. Потом спросил:
  - - Дядя, а люди там есть?
  - На станции? Я думаю, должны быть. Скорее всего там сейчас развернут
временный лагерь - место удобное, высокое.
  - - А мама там?
  - - Не знаю, малыш.
  - Я не малыш, - степенно возразил мальчик, - мне шесть лет уже. Меня ни
папа, ни мама не называют малышом.
  - - Хорошо, - сказал Шабан. - Так как же мне тебя звать?
  - - Игорь.
  - - Давай я все-таки понесу тебя, Игорь.
  - - Я не устал. Я уже взрослый.
  - - Кто это тебе сказал?
  - - Папа. И ты меня больше малышом не зови, ладно?
  - - Как скажешь. Может, передохнем?
  - - Не надо.
  Шабан очень хорошо видел, что мальчик устал. Но ничего, до станции дойдет,
а там - расстанемся. Вероятно, навсегда. Пересадка личности и в этот раз
прошла успешно - а когда, спрашивается, она проходила не успешно? Теперь
он - Игорь, у него есть отец и мать... вернее, были. Новая методика
действительно хороша: ментограмма выполнена идеально и подсажена так, что
никакой специалист не заподозрит в мальчишке-сироте не землянина, вся
необходимая и даже избыточная информация о покойных родителях заранее
внесена куда следует - в банки данных, в документы, в память людей...
Хорошая работа, убедительная, можно быть почти уверенным, что никакая
сволочь не сунет нос в его жизнь. Не то что раньше. Больше никакой
неаккуратности, никаких черных кораблей. Подсажена даже усталость - а
ведь всего десять минут назад мальчишка лежал в анабиозе...
  - - Ты действительно мужчина, Игорь, - сказал Шабан.
  Мальчик остановился, захлопал глазами. Очевидно, ждал какого-то подвоха.
Шабан улыбнулся.
  - - Ладно, пошли.
  - Наверно, мама и папа спаслась, - сказал мальчик, с надеждой глядя в
глаза. - Как ты думаешь?
  - - Не знаю, - ответил Шабан. - Наверно, спаслись.
  - Когда дом развалился, их тоже на крыше унесло, как эту кошку. А меня на
дереве. Я чуть не утонул. Когда меня сбросило, папа крикнул, чтобы я
хватался за дерево, а я хотел плыть обратно. Я умею плавать.
  - - Хорошо, что ты не поплыл... Это был ваш дом?
  - - Нет, у нас другой дом. А тот был чужой. Мы приехали отдыхать.
  - - А-а.
  Слева направо низко над насыпью с шелестом потревоженного воздуха прошла
летающая платформа со значком спасателей на днище и потянула над водой к
развалинам. На идущих своим ходом мужчину и мальчика спасатели не обратили
никакого внимания, а это значило, что лагерь действительно близко.
Впрочем, Шабан и так знал это.
  Убожество, думал он, неприязненно рассматривая залитое водой до кроны,
каким-то чудом уцелевшее дерево с сорванной ураганом листвой и понуро
сидящей на ветке вороной. Погодой управлять не научились. Только
предсказывать катаклизмы, и то не всегда удачно, только бежать от них со
всех ног и оказывать помощь... Правда, надо признать, что без природных
катаклизмов работа мусорщика была бы труднее. Но сейчас я поднатужусь и
признаюсь хотя бы самому себе в том, чего всю жизнь стыдился Менигон: это
- мой мир. Он тут, под ногами. Эта насыпь. Эта вода. Этот мальчик,
которому предстоит стать землянином. Прекрасный, холодный и могущественный
Ореол - не для меня, хотя я его часть. Возможно, люди в исторической
перспективе действительно обречены, и не потому, что истребят друг друга,
хотя, надо признать, они делают это охотно, с энтузиазмом, - а потому,
что над ними висит потолок, который им не одолеть. Ведь и Ореол,
изначально имевший в тысячу раз больше шансов сделать это, - флуктуация,
случайная удача в попытках найти дыру в потолке. Человечеству не повторить
этого никогда, а то, что не движется, рано или поздно гибнет, неважно -
через сто лет или через миллион. Потому-то Ореол и сбрасывает к вам свой
мусор, ненужный ему и совершенно безвредный для вас. Сбрасывает тех, кто
недостоин в нем жить, кто слишком человек...
  Больше они не разговаривали. Холмы постепенно приближались, разлившаяся до
самого горизонта вода обтекала их справа и слева, и уже был виден впереди
кусок станционного дебаркадера. Лагерь, очевидно, находился дальше. Иди,
малыш, сказал про себя Шабан. Там палатки, сборные домики, сухая одежда,
еда. Там о тебе позаботятся, там тебя выслушают и попытаются найти твоих
несуществующих родителей, и ты, наверно, будешь плакать, когда их не
найдут, но плакать так, чтобы взрослые не видели, ведь ты уже большой. Иди
туда, малыш. Там твой дом. Ты пройдешь десяток шагов и забудешь меня
навсегда, в твоей ментограмме не останется и следа воспоминания о
невзрачном лысоватом дядьке, чей путь пересекся с твоим, но я буду
присматривать за тобой, малыш. Обещаю. Не как Менигон. Я буду
присматривать за тобой и за сотней таких, как ты. Я не дам вас в обиду. Вы
брак Ореола, мусор Ореола, не отвечающие кондициям мальчики и девочки,
выброшенные за ненадобностью, но из вас получатся прекрасные земляне,
настоящие люди, и пусть вас станет больше...
  Иди, малыш...
  Он остановился. Мальчик шел вперед, устало, но упрямо шлепая по гравию
мокрыми сандалиями, и пока он не скрылся из виду, Шабан смотрел ему вслед.
  К О Н Е Ц
(c)Александр Громов, 1998-2000 гг.
http://www.rusf.ru/gromov/           http://sf.boka.ru/gromov/ 
http://www.fiction.ru/gromov/        http://sf.convex.ru/gromov/ 
http://www.gromov.ru/                http://sf.alarnet.com/gromov/
                                                               
--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 08.11.2001 15:47