Анатолий Гланц. 
                              Мой друг Томазо
   ----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Фантакрим-MEGA"
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
   ----------------------------------------------------------------------
   Если недобрым  осенним  вечером  вам  придет  в  голову  шальная  мысль
совершить очередное преступление, я со своей стороны могу пожелать одного.
Не дай вам боже очутиться в одной камере с Томазо.
   Не говоря уже о том, что он чрезвычайно прожорлив  и  храпит  во  время
приема пищи, ночь напролет трясет решетку, а днем  горько  рыдает,  Томазо
регулярно ставит вас в дурацкие ситуации,  которые  изобретает  сотнями  и
почему-то упорно называет исследованиями.
   Должен предостеречь: Томазо не выносит бережного обращения.  При  слове
"пожалуйста"  резко  вздрагивает.  Если   кто-нибудь   по   неосторожности
произнесет "не будете ли вы так любезны", то с ним начинаются конвульсии.
   Ничего, однако, нет приятнее момента, когда его начинают оскорблять. Он
тут же синтезирует кабачковую икру, веники и конфеты.
   Господь  бог  фактически  лишил  моего  друга  головы,   зато   наделил
сильнейшей головной  болью.  Кое-кто  примет  это  за  гуманизм,  доброту,
потребность участия в несчастьях других. Уверяю вас,  это  головная  боль,
ничего больше.
   Томазо социален, так думают психологи. Увы, и это не так.
   Чего  мой  приятель  не  выносит  совсем,  так  это  запаха  чеснока  и
разговоров о патриотизме.
   Больше всего Томазо похож на хороший сон.
   Прошлой осенью Томазо увлекся математической статистикой.
   Теория теорией, но для каких-то  там  своих  проверок  он  не  придумал
ничего лучше, чем устроить  давку  на  выходе  из  стадиона  по  окончании
футбольного матча. Зайдя вечером в  его  треугольную  комнату  с  овальным
потолком, я обнаружил, что мой друг сверяет  число  фактически  поломанных
ребер болельщиков матча с расчетным. Томазо с ожесточением  сжимал  окурок
и, не обращая на меня внимания, доставал из пачки очередную сигарету.
   -  Откуда  такое  расхождение?  -  возмущался  он.  -  Неужели  неверно
рассчитаны поправочные коэффициенты?
   Интерес   к   статистике   развивался.    Томазо    планировал    новые
эксперименты... Мы расстались.
   В другой раз, увидев у меня дома вазочку с  деньгами,  Томазо  принялся
совершать арифметические действия с квадратными и  фигурными  скобками.  Я
жарил яичницу и как раз вошел в комнату со сковородкой в  руке,  когда  от
моей  зарплаты  осталось  несколько  половинок  двадцатикопеечных   монет.
Бумажные деньги исчезли совсем. Как вы уже догадались, пытливый ум  Томазо
способен проникать непосредственно в суть изучаемого предмета.
   И все-таки - в который уже раз! - возникает подозрение, уж  не  окончил
ли мой друг с отличием школу для умственно отсталых детей.
   В  прошлый  четверг  Томазо  предложил  сходить  вместе  к   профессору
астрономии. Оказалось, что он подрабатывает в обсерватории за полставки  в
качестве лаборанта.
   Крошечный старичок, объятый  буйной  растительностью,  не  оглядываясь,
заглядывал в окуляр телескопа. Звездный сквозняк переставлял местами ломти
его волос.
   Томазо пронес меня  под  мышкой  и  поставил  за  шкаф  с  лабораторным
инструментом.
   Профессор обращался к Томазо с различными просьбами. Нужно было навести
на фокус. Проявить фотопластинку. Повесить на гвоздь отрывной календарь  с
днями рождения галактик. Видя, как я  томлюсь,  Томазо  бросал  в  сторону
шкафа полные извинения взгляды. Потом  одними  губами  прошептал:  "Сейчас
развеселю".
   - Что такое? - заворчал профессор.  -  Не  могу  сориентироваться.  Где
альфа Медведицы? А где бета? Черт знает что, Томазо!
   - Да, профессор.
   - Ну-ка, проявите пластинку.
   Томазо  ушел  в  последнюю  комнату.  Профессор  лихорадочно  переводил
телескоп с одного участка неба на другой. Потом пустил его  путешествовать
по кругу в автоматическом режиме, а сам  достал  из  кармана  коробочку  с
таблетками.
   - Как вам это нравится, - сказал профессор, глядя на меня в упор  и  не
замечая. - Томазо! - крикнул он в нетерпении.
   - Я тут!
   - Почему так долго?
   Вошел Томазо, держа за ребра мокрую фотопластинку.
   Профессор взял лупу.
   - Поразительно, - шептал он. - Все мелкие звезды как на ладони. Куда же
делась альфа Медведицы?
   - Может, лучше начать с Полярной звезды? - тактично посоветовал Томазо.
   Профессор ринулся к телескопу, но  тут  же  получил  в  лоб,  так  как,
вращаясь, прибор вошел в  состояние,  которое  летчики  называют  пике,  и
сейчас как раз выходил оттуда, набирая скорость.
   - Томазо, посмотрите вы. Что это?
   - Это не Полярная звезда.
   - Томазо, - устало сказал профессор, показывая язык с белеющей  на  нем
таблеткой транквилизатора, - оставьте меня одного. Рабочий  день  окончен.
Захватите вашего приятеля, он прячется за шкафом, и, прошу вас, уйдите.
   - Спокойной ночи, - сказал Томазо.
   - Какой-то огрызок Млечного Пути, - бормотал старичок.
   - Как ты это делаешь? - спросил я, когда мы вышли на улицу.
   - В кино существует  прием,  которым  пользуются  гримеры.  Если  нужно
показать, что у героя выбиты зубы, их заклеивают черным  пластиком.  Стоит
профессору выглянуть в окно - он увидит альфу, бету и даже омегу любой  из
своих медведиц. Вся штука в том, что взгляду из  окна  он  как  раз  и  не
доверяет.
   - Но можно ли быть таким жестоким?
   - То, что ищет мой шеф, находится не в поле зрения телескопа, а  в  его
собственной голове. Поэтому я закрываю небо. Не все -  частями.  То  есть,
даю намек.
   Итак, Томазо, дающий намеки?
   - Постой, - осенило меня, - не ты ли это  бросил  яблоко  в  саду,  где
прогуливался Ньютон?
   - Никогда не знал, как звали этого англичанина. Помню  только,  что  во
всем ему хватало  одного-единственного  намека.  Яблоки  в  ту  пору  были
зелеными и по своей воле не желали расставаться с ветками. Я сорвал  одно,
подошел сзади и бросил через его плечо.
   Англичанин почувствовал подвох,  но  соображения  вежливости  оказались
сильнее. Он не обернулся. Резюмируя, можно сказать,  что  открытие  закона
всемирного тяготения явилось не только образцом научной проницательности в
смысле понимания намеков, но также и  актом  глубочайшей  тактичности.  Во
многих сказках присутствует заповедь: не оглядывайся. Понимать ее  следует
так. Не поддавайтесь мелкому соблазну.  Берегите  себя  для  крупных.  Сэр
Ньютон оказался достойным заповеди.
   Ну что, наверное, Томазо похож в  какой-то  степени  на  музу  научного
работника.
   Я не хвастлив, но к своей чести должен сказать, что вынести одно только
присутствие Томазо - задача уже не простая. Возьмем хотя бы историю нашего
восхождения на Монблан. Знакомые наперебой утверждали, что вершину  нам  с
Томазо не удастся покорить ни за что. Одна  из  трудностей  заключалась  в
том, что мы так и не сумели выяснить, в какой стране мира  она  находится.
Тем не менее, в один прекрасный день мы стояли на самом верху и обозревали
окрестности. В ознаменование победы  я  предложил  тут  же  побриться.  Мы
вскипятили воду на сухом спирте. Я заправил в станок новое лезвие. Подбрил
усы, привел в порядок бороду и передал зеркальце Томазо.
   Что, вы думаете, последовало за этим?
   - Я брезгую после твоего отражения, - сказал мой друг.
   Припоминаю, что в те дни, когда мы познакомились, у каждого  были  свои
заботы. Томазо как  раз  закончил  работу  над  монографией  "Преступления
животных", где, продемонстрировав скрупулезное знание законов,  рассмотрел
юридические аспекты рытья нор и дробления  деревьев.  Я  в  очередной  раз
поругался с женой и, движимый исключительно призывами меланхолии, забрел в
один из укромных уголков парка культуры и отдыха.
   Чей-то сердитый голос донесся из зарослей кустарника. Я отогнул ветку и
увидел, как блюститель порядка отчитывает несуразного молодого человека. В
траве ползали непонятные создания в виде шляп и  туфель.  Молодой  человек
огорченно собрал ползунов в большую коробку из-под торта. Потом  с  убитым
видом поплелся по  боковой  аллее.  Я  следом.  Из  кармана  у  незнакомца
выпрыгнула пружинящая клякса. Я окликнул его. Мы познакомились.
   Выяснилось, что, окончив изучение млекопитающих  и  птиц,  мой  будущий
друг не на шутку  увлекся  микробиологией.  Только  отсутствие  микроскопа
сдерживало изучение любимого предмета. Томазо  пошел  по  самому  простому
пути - вырастил микробов до размеров обыкновенных  собак  и  кошек.  После
этого наблюдения за обитателями микромира не составили никаких сложностей.
   Одна из особенностей Томазо  состоит  в  том,  что  его  мысли  следуют
ужасающе простыми путями.
   Кажется, я упоминал о том, что Томазо  якобы  сминал  окурок,  доставал
сигарету из пачки или что-то в этом роде.  Самое  забавное  заключается  в
том, что курить Томазо так и  не  научился.  То,  что  он  делает,  чистая
показуха. Томазо мечтает сделаться курильщиком,  но  из  этого  ничего  не
выходит. Он не может научиться затягиваться и даже не в состоянии  понять,
как это происходит. Видели бы вы его в разгар практических занятий, сплошь
окутанного дымовой завесой! Ничего смешнее этого, наверное, нет в природе.
В такие минуты напыжившийся Томазо на своей единственной ноге  напоминает,
пожалуй, пюпитр с нотами.
   Судите сами, мог ли я предположить, что моему  приятелю  при  всей  его
нелепости суждено оказать влияние не только на мою внутреннюю,  но  и  на,
так сказать, частную, - иными словами, семейную жизнь.
   Воскресенье. С комфортом устраиваемся на западной  трибуне.  Мороженое.
Зеленый  газон  сочной  травы.  Закатное  солнце.  "Спартак"   в   красных
футболках, динамовцы в синих трусах.  На  двадцатой  минуте  замечаю,  что
форма некоторых игроков потеряла окраску.
   - Томазо! Зачем ты это сделал? - укоризненно говорю я.
   - Не я, а ты.
   - Ну, знаешь ли... Я терпел долго, но сейчас скажу.
   - Не кипятись. Обрати лучше внимание,  футболки  каких  именно  игроков
потеряли цвет.
   Я задумался. Это были  футболисты  обеих  команд.  Те  именно,  которые
играли из рук вон плохо.
   В другой раз мы прогуливались  вдоль  мусорной  свалки.  Томазо  поднял
грязную ветку и швырнул в мою сторону. Я уклонился.
   ...К моим ногам шлепнулась свежая сосновая  ветвь!  Описывая  параболу,
сухая кочерыжка пересекла невидимую границу и превратилась в темно-зеленую
хвою с розовато-коричневыми шишечками.
   По-видимому, Томазо удалось встроиться в психологию  моего  зрительного
восприятия и что-то там изменить.
   В тот же вечер жена встретила меня на пороге  в  расписном  черно-белом
халате. Я купил халат в нашу первую  годовщину.  Рисунок  изображал  перья
павлина и сверкал всеми красками радуги. Застирала, что ли?
   Утром  съел  кусок  черно-белого  телевизионного  мяса.   Глазунью   со
светло-серыми желтками. Выпил стакан похожего на солярку томатного сока  и
ушел на работу.
   Шли дни. Наверное, что-то случилось. Где бы мы с женой  ни  появлялись,
все в ее присутствии становилось черно-белым.
   Прошло несколько бесцветных недель, и я принял решение.
   Мы развелись.
   Узнав  о  моем  поступке,  Томазо  заметно  огорчился.  Долго   пыхтел,
посматривал на небо. Потом дружески  постучал  по  моему  плечу  костяшкой
домино, которую держал в руках - это был дубль шесть, - и сказал сурово:
   - Слушай, ты, дальтоник супружеской жизни. Советую подумать  на  досуге
над тем, почему дурные примеры заразительны, а хорошие нет.
   У меня теперь цветная жена.
   Днем  она  собирает  в  саду  коренья.  Вечером  возится  у  зеркала  с
ритуальными масками. Мы счастливы.
   - А знаешь, - говорю я  ей  в  часы  трапезы,  подхватывая  из  тарелки
корешок, - кто нас познакомил?
   - Его зовут Томазо.
   - Совершенно верно.
   И я в очередной раз рассказываю о своем друге.
   - Давай пригласим его на ужин.
   Несколько раз мы приглашали Томазо на тушеных слизней  с  маринованными
корешками. Но Томазо очень занят. Все ему некогда.
   Жена спрашивает вечерами:
   - Кто же он, в конце концов, этот твой Томазо?
   Ах, если б я сам это знал!
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 16.07.2001 18:40