Сергей Герасимов  
                            Искусство умирать
     Г 37   Искусство умирать: Роман. - СПб.:
     "Северо-Запад Пресс", 2000.-576с.
     ISBN 5-93698-015-4.
     ББК84(2Рос-Рус)
     Глава первая КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ
     Информация:
     В   двадцать  первом  веке  по  Земле  прокатилось  несколько  устрашающих
эпидемий.
     Первой была эпидемия СПИДа,  которая достигла своего пика к 2014 году. Уже
давно замечено, что четырнадцатый год каждого века - год несчастий и ужасов. Но
вирус  СПИДа  оказался всего  лишь  обыкновенным лен-тивирусом (lenthy  virus),
мутацией от  довольно безобидного вируса,  который поражал в  свое время только
маленьких обезьян и лошадей. Вакцину так и не нашли, но эпидемия пошла на убыль
сама собой, и последняя смерть от СПИДа датировалась 2034 годом.
     Разговоры о  медицинской загадке к тому времени уже прекратились.  Гром не
грянул.
     Следующей была эпидемия саркомы.  Эпидемия развивалась не так быстро и  не
так заметно,  исподволь (как змея,  ползущая под одеялом),  но к  середине века
человечество вдруг обнаружило,  что стоит на пороге вымирания.  К  тому времени
генная инженерия достигла умеренных успехов и  уже  предвкушала успехи крупные.
Довольно  быстро  был  сконструирован  ген  ANTISARC,   испытан  на  доверчивых
красноглазых мышках,  на  визгливых обезьянах и  сразу же  на человеке -  сроки
поджимали. Первая модель гена оказалась недейственной, зато вторая сработала. С
этого времени каждый новорожденный проходил иммунизацию,  и человечество забыло
о злокачественных опухолях. Но у каждой медали есть и оборотная сторона.
     Первый  ген  ANTISARC,   испытанный  на  нескольких  сотнях  добровольцев,
оказался способным к  самовоспроизводству.  Ген проникал в  безобидные бактерии
кишечной палочки,  живущие  в  желудке  каждого  человека,  перестраивал их,  и
бактерии начинали вырабатывать слабый яд.  Человек,  зараженный новым  вирусом,
постепенно  слабел  и  терял  интерес  к  жизни.  Смерть  наступала  обычно  на
третьем-пятом  году   заболевания,   независимо  от   лечения.   Эта   эпидемия
распространилась   мгновенно.    Возникали   общины,   проповедующие   массовые
самоубийства.   Возникали   также   общины,   проповедующие  новое   искусство:
отрешенность, хрупкость, тоскливую изысканность. Соответственно изменился идеал
женской красоты.  Смерть стали изображать вместо косы  с  венком в  руке.  Люди
уходили в старые штольни,  чтобы переждать гибель человечества (всего несколько
лет осталось),  а потом выйти и создать новую расу.  Создатели новых рас начали
размножаться удивительно бурно,  прямо  в  шахтах,  и  на  вопросы  журналистов
отвечали,  что  выполняют свой  вселенский долг.  Но  в  этот раз  вакцина была
найдена.  Правда,  некоторые секты так и остались жить в штольнях, ожидая новой
беды. И беда пришла.
     Новой  ее  нельзя было  назвать.  Еще  каннибалы Новой  Зеландии знали эту
болезнь.  Был  у  них  такой обычай:  победитель съедал часть тела побежденного
врага.   Если  побежденный  отличался  храбростью,   то  съедали  сердце,  если
прожорливостью - то печень, если побежденный был плодовит, то съедали фаллос, а
если умен, то съедали мозг, а череп чистили речным песком, высушивали на солнце
и ставили на почетное место в хижине -  из уважения к уму.  (Черепа самых умных
передавали  по  наследству,   а  на  некоторых  выцарапывали  острым  гвоздиком
поучительные надписи.) Заболевали только те, кто съедал мозг. Болезнь протекала
в припадках,  судорогах и ярости. Агония напоминала бешенство. В двадцатом веке
болезнь завезли в  Европу,  но так как никто в Европе не ел мозги своих врагов,
то  до  поры до времени о  ней ничего не знали.  Вирус слегка мутировал и  стал
поражать скот. Болезнь назвали "коровьим бешенством" и успокоились. Но медицина
развивалась и  создавала  новые  лекарства  и  вакцины.  Для  некоторых  вакцин
требовались частички мозга только что  умершего человека.  И  вот  только тогда
болезнь проявила себя.  Человек,  получивший вакцину, испытывал те же припадки,
что и древний каннибал. Вирус был обнаружен, и тогда медики пришли в ужас - они
имели дело с  совершенно неведомой до сих пор формой жизни.  Вирус не погибал в
кипятке и  стерилизующих растворах,  не погибал даже в  кислоте.  Он выдерживал
температуру до  четырехсот восьмидесяти градусов.  Он  преспокойно сохранялся в
расплавленном олове  или  свинце.  Вместо  углеродных  цепочек  у  вируса  были
кремниевые:  бороться с  таким  мощным  врагом  медицина не  могла.,  Тех,  кто
заразился,  поместили на  несколько небольших островов.  Там они и  умерли.  Их
останки залили сталью и  сбросили на  дно  океана.  Такие останки были  гораздо
опаснее  ядерных  отходов.  И,  хотя  расплавленная сталь  гарантировала гибель
вируса,  а океанские глубины были лишним подтверждением этому,  эпидемия дала о
себе знать,  но уже совсем иначе.  Теперь люди часто воображали,  что заражены,
начинали метаться и убивать всех вокруг.  Всплеск этого психоза пришелся на две
тысячи сто четырнадцатый. Давно замечено, что четырнадцатые годы несчастливые.
     Занятое своими проблемами,  человечество редко смотрело в  небо.  А в небе
все чаще появлялись летающие блюдца.  Первые сообщения о них промелькнули еще в
шестнадцатом веке.  В  конце двадцать первого блюдец развелось так  много,  что
примерно каждый  второй их  наблюдал.  Многие видели блюдца неоднократно.  Были
сняты фильмы,  были и попытки контактов,  но все же официальная наука блюдца не
признавала.  Военные  ведомства  занимались блюдцами  в  свободное от  основной
работы время и несколько раз эти блюдца сбивали.
     Военные сбивали блюдца не  из  страха и  не  из профессиональной гордости.
Даже не  из  любопытства или удальства.  Очень уж  хотелось им узнать,  что там
внутри,  и  украсть  некоторые  технические секреты.  Одно  из  блюдец  неплохо
сохранилось,  и  военные порылись в  технических устройствах,  разбив при  этом
несколько стеклянных шариков.  Как оказалось, в шариках хранился энергетический
вирус.  А  когда спохватились,  то  было уже поздно.  Ученые давно поняли,  что
вещество и энергия-суть два проявления одного и того же,  вроде лицевой стороны
и  изнанки.  Если существуют вирусы материальные,  то почему бы не существовать
энергетическим?
     Но  энергетическая форма примитивной жизни как-то  не прижилась на Земле и
вызвала только  легкую сезонную лихорадку одновременно на  всех  материках.  От
лихорадки скончалось только  несколько детей  и  стариков.  После  этого  вирус
исчез. А самую страшную беду люди все же проглядели.
     * * *
     Впоследствии этот  вирус  назвали  вирусом Швассмана,  по  названию кометы
Швассмана 1,  где  его  впервые  обнаружили.  К  концу  двадцать  первого  века
небольшая  комета  Швассмана  1  практически распалась на  части.  Было  решено
послать экспедицию для ее изучения.  В  то время подобные экспедиции были делом
обыкновенным,   и  никаких  сложностей  не  предвиделось.   Аппарат  с  восемью
исследователями на борту прилепился к тому,  что осталось от кометы, и изучение
началось. Предполагалось вернуться на Землю через четырнадцать дней.
     На третий день среди экипажа вспыхнула драка, и двое из восьми были убиты.
Их замороженные тела поместили в  капсулы и  отправили в звездное пространство.
Случай был для того времени, беспрецедентный. На следующий день драка вспыхнула
снова,   человеческие  голоса,  слышимые  по  лучу  надпространственной  связи,
выкрикивали  бессмысленные  фразы.   Компьютерный  анализ  показал,   что   все
оставшиеся члены экипажа больны.  Но автоматика пока работала и  передавала все
данные, включая четкую картинку.
     К  сожалению,  большая часть информации о происшествии на Швассмана 1 была
уничтожена.  Часть информации просочилась в прессу. Говорили, что люди с кометы
Швассмана 1  уничтожили друг  друга;  осталось всего  двое,  запертых в  разных
отсеках корабля.  Один из них отрезал себе язык и умер от потери крови,  второй
лег на пол и лежал, медленно разбухая. Иногда он шевелился. Бесстрастная камера
передавала картинку- человек все меньше походил на человека. Он очень потолстел
и увеличился в размерах.  Особенно удлинились ноги.  Они придали ему сходство с
огромным и  неповоротливым кузнечиком.  Он стал вставать с пола и передвигаться
прыжками. Он жевал все, что попадалось ему на пути, даже дерево и пластмассу. А
когда  он  стал  совсем  отвратителен,   камера  выключилась.   Точнее,  начала
передавать компьютерные мультфильмы,  которые сама же и создавала. Они казались
порождением больного ума.  Будто техника тоже заразилась. Остальное неизвестно.
Материалы о  комете Швассмана были  вначале засекречены,  затем  уничтожены,  а
вскоре исчезли те  люди,  которые обеспечивали поддержку эксперимента с  Земли.
Остались только слухи.
     * * *
     Он любил женщин,  особенно порочных женщин и злых,  он любил ставить их на
колени или смотреть на  них со стороны;  он любил кошек и  держал в  своем доме
двух -  одну серую,  а другую белую с черными задними лапками.  Кончик хвоста у
нее был тоже черный.  Глаза второй кошки были необычного розового оттенка;  это
считалось признаком породы. Такие кошки стоили безумно дорого. Он любил вдыхать
запах хороших духов и запах улицы после дождя; любил хорошо поесть, и поэтому в
последние годы его фигура потеряла былую стройность;  он любил есть сырое мясо,
нарезая его  тоненькими,  почти прозрачными ломтиками,-  для  этого мясо  нужно
хорошо заморозить,  и  есть  его  он  любил слегка присыпанное толченым перцем;
достать настоящее мясо было нелегко,  но он имел большие возможности;  он любил
обманывать,  просто  так,  ради  самого удовольствия обмана,  и  особенно любил
обманывать в мелочах,  дурачить людей,  чтобы они верили тебе,  не догадываясь,
что ты над ними смеешься.  Любил свою работу и  очень серьезно относился к ней:
переживал даже малейшую неудачу. Любил проводить вечера бездельничая - он лежал
на веранде своего дома,  в кресле или гамаке; любил рассматривать порно-журналы
и  имел  прекрасную коллекцию древних  журналов со  всех  концов  света,  любил
выдумывать невероятные истории  и  рассказывать их  случайным  знакомым,  любил
случайные знакомства,  любил фильмы о  войне и  о последних веках Рима,  фильмы
ужасов -  там,  где убивают так много народу, что, кажется, люди превращаются в
кучи человеческого фарша. Но больше всего он любил убивать сам.
     Его звали Икемура,  и в нем не было ничего японского,  кроме фамилии. Если
бы его спросили,  сколько людей он убил,  он бы не смог ответить, ведь он давно
сбился со счета.
     Он  совсем  не  походил  на  тех  древних  маньяков  вроде  Синей  Бороды,
Потрошителя  или  какого-нибудь  Чикатилы  -  то  были  любители.  Икемура  был
профессионал.
     Еще он любил опасность и поэтому часто появлялся в опасных местах.  Сейчас
он открыл дверь и  вошел в бар,  в одно из таких мест,  куда редко кто приходит
без охраны.  В баре почти никого не было,  большинство посетителей разошлось по
игровым залам.
     - Что вы хотели?  - спросил его длинный худой человек в форменном потертом
пиджаке.
     Икемура посмотрел ему  в  глаза  и  выдержал паузу  чуть  дольше  обычной.
Человек приготовился повторить свой вопрос.
     - Играть,  конечно,-сказал Икемура.-Что,  по-вашему,  еще  я  могу  хотеть
здесь?
     - Какие ставки?
     - Самые большие.
     - Вы знаете, куда пришли?
     - А я,  по-вашему,  похож на идиота? Впрочем, он умел быть похожим на кого
угодно.
     - Тогда в девятую комнату,  пожалуйста. И если ставка будет самой большой,
то, пожалуйста, поменьше крови, она плохо отмывается,- сказал человек в пиджаке
и  попробовал догадаться,  на  кого похож этот странный посетитель без оружия и
без охраны; попробовал догадаться, но не получилось.
     - Сколько их? - спросил Икемура.
     - Трое. Двое мужчин и одна женщина. Они еще не начинали игру. Вам повезло.
     - Мне часто везет, иначе бы я не играл. Это тебе.
     Он бросил металлический рубль, и человек поблагодарил его жестом.
     Икемура вошел  и  оценил ситуацию.  Первый был  невысокого роста,  широк в
плечах,  круглоголов,  подстрижен очень коротко -  так, что при каждом движении
его  головы  под  щетиной сверкала кожа.  В  глаза  бросались большие кулаки  и
дряблые  веки.  Лицо  было  хмурое,  тяжелое,  с  большим  носом  и  вдавленной
переносицей. Пожалуй, он не представлял серьезной опасности. Второй, сидящий за
столом,  был высокоросл, стройного сложения, жилист, с большим носом и жесткими
глазами. "Этот может оказаться посерьезнее, мне нравится такой взгляд,- подумал
Икемура,-но заранее не угадаешь".
     Он посмотрел в глаза второму и выдержал паузу.
     - Ну? - спросила женщина.
     "Судя по интонации,  глупа",-  решил он.  Это была женщина из тех, которые
ему нравились.  Умные ведь нравятся редко. Сразу было видно, кто она такая,- из
очень богатых,  пресыщенных жизнью, любящих риск, может быть любящих смерть, но
не  так сильно,  как любил смерть сам Икемура.  Из  тех,  которые любят топтать
мужчин  острыми каблучками.  Из  тех,  которые умеют  это  делать и  делают это
постоянно - даже не ради удовольствия, а по привычке.
     "Ну что же,- подумал он,- сегодня ты проиграешь".
     - Ты  пришел играть или смотреть на  нас?  -  спросила женщина.  ("Сегодня
ночью ей придется заговорить иначе. Пусть покрасуется, пока".)
     - А  ты заткнись,  стерва,-сказал Икемура спокойно и  подошел к столу.  На
столе лежала нераспечатанная колода.
     - Не говори так с женщиной,- сказал низкий.
     - Ты  мне не указ,-  ответил Икемура,  чувствуя всем своим существом,  как
накаляется обстановка.  Он любил накалять обстановку до предела, до того самого
предела,  когда,  казалось,  каждое слово  начинало звенеть и  отдаваться почти
болью в  твоем сознании,  и  вот сейчас будет этот взрыв,  но...  Но ему всегда
везло.  Даже если взрыв происходил,  его не задевало осколками. Ему удивительно
везло.
     - Так на что мы будем играть? - спросил высокий.
     - На самые большие ставки.
     - Что ты ставишь?
     - Я ставлю двадцать тысяч рублей.
     - Сколько? - удивилась женщина.
     - Двадцать тысяч рублей.
     - Покажи.
     Икемура  вытащил  из  внутреннего  кармана  пачку  из  двадцати  оранжевых
бумажек.  Высокий присвистнул.  Он удивился даже не такой сумме, хотя ни разу в
жизни не видел двадцати тысяч сразу,  и не столь крупным банкнотам, он удивился
тому,  что человек,  очевидно без оружия и  не  имеющий при себе телохранителя,
вечером приходит сюда и  держит такие деньги просто во внутреннем кармане.  Это
было невероятно. Человек, который пришел играть, либо сумасшедший, либо...
     - А как с вашей стороны? - спросил Икемура.
     - Слишком высокая ставка. Но я, пожалуй, взялась бы,- сказала женщина,- но
давайте, пусть это будет не двадцать, а четыре тысячи.
     - Четыре тоже слишком много,- хмуро сказал невысокий.
     - От тебя, дружок, мне не нужно денег,- ответил Икемура.
     - Что же тогда? Я могу сыграть больше, чем на деньги.
     - Понятно,  здесь ведь играют на самые высокие ставки.  Ты хочешь двадцать
тысяч?
     -Да.
     - Тогда вот это.
     Икемура  вынул  из  кармана  небольшой  прозрачный  коробок,  напоминающий
зажигалку.
     - Что это такое?
     - Это смерть.  Вот шарик -  и видишь?  Она в одном шарике из трех. Да, да,
один из трех.
     - Они все одинаковы.
     - Тем интереснее.  Проглотив этот шарик,  человек умирает.  Но не сразу, а
через несколько минут. Если хочешь, мы сыграем на этот шарик.
     - Как?
     - Против двадцати тысяч.
     - Тридцать,- сказал низкий.
     - Зачем тебе  это  нужно?  -  вмешалась женщина.  В  ее  голосе прозвучало
раздражение.  Чувствовалось, что она привыкла держать людей в кулаке, но сейчас
какой-то кулак сжимал ее саму.
     - Сама знаешь,- ответил низкий,- меньше тридцати не хватит. Тридцать, и не
меньше.
     - Ты так дорого ценишь свою жизнь?
     - Просто мне нужно тридцать.
     - Я согласен,- сказал Икемура,- пусть будет тридцать.
     Он добавил еще десять банкнот.
     Начнем. Летнее утро!
     Стены  комнаты вспыхнули разноцветными огнями и  изобразили летнее утро  в
лесу.
     Информация:
     К  началу двадцать второго века земная техника достигла громадных успехов.
В  первую  очередь военная техника.  Большинство достижений со  временем теряли
свое   военное   назначение,    так    как   изобретались   различные   способы
противодействия,  и  переходили в  область обычной техники,  бытовой.  Одним из
таких изобретений была видеокраска.  Ее изобрели военные в шестом году текущего
века,   она  недолго  применялась  в   военных  целях  и   после  этого  широко
распространилась по  всем  континентам,  и  теперь  практически каждый человек,
имеющий  свою  квартиру  или   дом,   одну  или  несколько  комнат  раскрашивал
видеокраской.
     Видеокраска была двух сортов-военная и обычная.  Военная видеокраска могла
выполнять  дополнительный набор  команд,  боевых:  "огненный шторм",  "огненный
смерч", "красное солнце" или "кобра". А также некоторые другие команды. Правда,
в  основном комнаты раскрашивали обыкновенной видеокраской,  хотя  боевая  была
ярче.  Видеокраска слушалась  приказа  любого  человека,  который  находился  в
комнате,  приказ воспринимался по голосу. Видеокраска изображала любую желаемую
картину.  И могла не только создать картину в стереоизображении,  но и передать
звуки,  запахи,  могла создавать и  гравитационные эффекты.  Например,  морскую
качку или  тряску при  езде в  автомобиле или воздушные ямы при полетах и  даже
перегрузку-как  в  космических  кораблях.  Видеокраска создавала  почти  полную
иллюзию присутствия в любом желаемом месте.
     Икемура приказал:
     - Летнее утро! - и комната окунулась в летнее утро.
     - Не  так  ярко!  -  приказала  женщина  просто  для  того,  чтобы  что-то
возразить,  и свет солнца несколько ослабел.  Они начали играть.  Через полчаса
низкий проигрался окончательно.
     - Это нечестно,- сказал он.- Ты все время вытягиваешь большую карту.
     - Ну что же тут нечестного? - сказал Икемура.-Просто мне везет.
     - Так не бывает,-  сказал низкий,- так не бывает, чтобы везло всегда. Хотя
бы раз ты должен был проиграть.
     - Но,-  ответил Икемура,  глядя ему в глаза и наслаждаясь этим,- если бы я
хотел тебя обмануть,  я  бы специально проиграл несколько раз,  а так -  просто
судьба.  Просто мне сегодня везет.  Ты видишь,  тебе не получить денег,  теперь
тебе придется проглотить этот шарик.
     - Я  не  стану этого делать,-  сказал низкий,-  Я  же  сказал,  ты играешь
нечестно.
     Он  встал из-за  стола.  Впрочем,  он был не таким уж и  низким.  Среднего
роста.  Так же,  как и  Икемура.  И видно,  привык к дракам.  Один только нос о
многом говорил. Икемура тоже поднялся и отодвинул стул. 
     - Ты собираешься со мной драться? - спросил он.- Но это не даст тебе твоих
тридцати тысяч.
     - Я хочу играть еще.
     - У  тебя больше не  на  что играть.  Скажи мне,  а  почему ты  согласился
поставить жизнь?
     - Потому что,  если я  не отдам этих денег к  завтрашнему;  утру,  мне все
равно не жить.
     - Ах, так ты задолжал. Не надо влезать в долги, паренек.
     - Я тебе не паренек.
     Низкий попытался нанести удар, но Икемура ловко увернулся, и кулак даже не
коснулся его одежды. Прием был простым - из тех, которыми пользуются любители,-
Икемура даже не слишком старался, чтобы уйти от удара.
     - Ничего себе,- удивился высокий.- Это где же такому учат?
     - Там учат, где тебя не было,- сказал Икемура и применил прием fgj+.
     Низкий свалился на пол и  начал дергать ногами,  как дергает хвостом рыба,
попавшая на крючок.
     - Ну-ну,  мой мальчик,  вставай,  не все так плохо,-  сказал Икемура.- Вот
так, садись за стол.
     - Но ты играл нечестно.
     - Разве?  -  сказал Икемура.- Я могу тебе доказать. Как ты думаешь, в этой
комнате обычная краска или боевая?
     - Боевая,- ответил низкий,- это сразу видно.
     - Я вижу,  ты разбираешься.  Теперь послушай, что я скажу. Как ты думаешь,
если я прикажу "огненный шторм", что случится?
     Высокий приподнялся из-за стола.
     - Прости,  парень,  но у тебя не все дома.  Говорить такие слова здесь.  А
если бы она сработала?
     - Так что будет,  если я прикажу "огненный шторм"? - спросил Икемура, даже
не  взглянув на  высокого.  Он  чуть повысил голос,  приближая его к  интонации
приказа.
     - От нас останется один пепел.
     - Вот. А теперь я приказываю: "Огненный шторм!"
     Стены комнаты вспыхнули и вдруг погасли и стали совершенно черными.
     Включились, загудев, люминесцентные светильники. Один из них мигал.
     - Что это было? - спросила женщина. Она еще ничего не поняла.
     - Что-то случилось с краской, она не выполнила команду. Я ведь сказал, что
мне сегодня везет.
     - Почему?
     - Потому что  такое  бывает.  Оружие отказывает иногда.-  Икемура говорил,
глядя на  своих противников,  как  сытый ленивый кот в  мультфильмах.  Это было
только видимостью - в груди сердце билось радостно и быстро.
     - Зачем ты это сделал?
     - Я  хотел показать,  что мне везет и  как сильно мне везет.  Я  не люблю,
когда меня обвиняют.
     - А если бы она сработала?
     - Нет,  ты ведь видел,  чти я всегда вытаскивал старшую карту. Сегодня мой
день.  Теперь,-  сказал он,- я хочу посмотреть, как ты умрешь. Вот, глотай один
из шариков,  на выбор. Два из трех безвредны. Выбирай. Но ты все равно выберешь
тот, который задумал я.
     Низкий взял прозрачную коробочку в ладонь.
     - Она холодная,- сказал он.
     - Это морозильная, камера. А знаешь, что это за шарики?
     - Яд, наверное.
     - Нет,   не  яд.   Это  древний  способ,  очень  древний  способ,  которым
пользовались северные народы для охоты. Здесь пластинка китового уса, свернутая
в спираль. Она обмазана жиром, который застыл. Пока пластинка не распрямляется,
длина ее примерно пять сантиметров. Когда ты проглотишь этот шарик, жир растает
в  твоем желудке.  Пластинка распрямится и  проткнет стенки желудка.  Ты будешь
умирать долго и мучительно.
     - Мы так не договаривались.
     - Как же! Я с самого начала поставил на стол эту коробочку. И ты проиграл.
     Кажется, низкий понял, что ему не удастся уйти.
     - Он мой брат,- сказала женщина.- Могу я что-то сделать для него?
     - Если ты имеешь в виду деньги,  то нет.  Мы ведь играли не на деньги.  Но
мне  нравится твое  тело.  Сегодня ночью я  хочу делать с  тобой все,  что  мне
вздумается.
     - Я согласна,- сказала женщина.- Если ты отпустишь его.
     - Я  отпускаю тебя,-  сказал  Икемура,-  по  просьбе дамы.  Между  прочим,
просьба очень глупа -  ты ведь все равно не найдешь тридцати тысяч до утра. И я
забираю твою сестру. Я ухожу, а вы можете играть по мелочи.
     Он  взял женщину под руку и  вышел из  комнаты.  Пройдя несколько шагов по
коридору, он остановился.
     - Ну,- спросила женщина,- мы идем к тебе?
     - Сейчас выйди и подожди меня у наружной двери.
     - Зачем?
     - Я приказал, а ты подчиняйся.
     Женщина  взмахнула  волосами,   собранными  в  "хвост",   и  пошла,  цокая
каблучками. Икемура стал ждать. ("Все люди одинаковы. Это произойдет сейчас или
через минуту".)  Он  стоял на  безопасном расстоянии от  комнаты;  даже если бы
дверь открылась, его бы не задело вспышкой. В комнате остались двое.
     - Да,-  сказал высокий,-  веселенький сегодня выдался вечер. А как он тебя
ударил...
     - Это  боевой прием,-  сказал низкий.-  Это  наверняка секретный прием  со
знаком.  Такому не  учат  никого,  кроме членов групп.  Правда,  есть еще  эти,
черные, ты знаешь, со стеклянными глазами - но их ведь всегда легко отличить от
нормальных людей. И им здесь нечего делать.
     - Но  если он член группы,  то что он делал здесь?  Неужели ему мало своих
развлечений?
     - Да черт его знает.
     - Он увел твою сестру.
     - С  ней ничего не случится.  И потом -  она ведь и вправду стерва,  пусть
развлечется с нею как следует.
     - А как он сказал...
     - Что сказал?
     - Вот эти слова, я боюсь их повторять.
     - Да наплевать,-  сказал низкий,-  значит,  здесь не боевая краска, он это
знал.
     - Ты уверен?
     - Уверен,- сказал низкий.- Слушай: "Огненный шторм!"
     Видеокраска взорвалась огнем,  и через несколько секунд от двух стоявших в
комнате людей,  от мягких стульев,  от зеленого сукна и  от колоды карт остался
только пепел.  Догорал,  дымя и  выплевывая язычки пламени,  перевернутый стол.
Огненное лезвие вышло из щели в  неплотно закрытой двери и  оставило в коридоре
на противоположной стене полоску вскипевшего пластика.
     Икемура заметил вспышку,  слегка  улыбнулся сам  себе  и  пошел  вслед  за
женщиной.
     Он бросил на пол прозрачный коробок с  тремя круглыми таблетками от зубной
боли.  Ничего опасного в  коробке не было.  Когда человек попадает в  отчаянное
положение,  он может поверить во что угодно,  даже в  сказку об охоте с помощью
китового уса.  А ведь низкий поверил и согласился бы проглотить,  надеясь,  что
вовремя сделанная операция спасла бы  его  от  смерти.  "Из всех игрушек люди -
самые интересные,- подумал Икемура.- Одна интересная игрушка еще остается".
     Он  уже представлял себе,  что будет делать с  женщиной этой ночью,-прежде
всего он не узнает даже ее имени, такие мелочи женщин возмущают больше всего, а
о  том,  как погиб ее  брат,  он расскажет ей только утром.  И  еще будет много
интересного.
     Но  судьба  распорядилась  иначе.    Он  привел  женщину  в  свой  дом  на
Четырнадцатую улицу,  оставил ее  в  своей  комнате на  втором этаже.  Приказал
накормить кошек.  После этого спустился вниз и проверил сообщения, переданные в
его отсутствие. Первое же сообщение заставило его забыть о женщине и о том, что
недавно произошло.
     Сегодня у него было плохое настроение - ему снова расхотелось жить. Орвелл
откинулся в кресле и надавил пальцами глаза.  "Надо повалять "ваньку",- подумал
он,- это всегда помогает".
     В  начале двадцать второго века технология так  резко рванула вперед,  что
теперь ее  возможности стали безграничны.  Практически безграничны.  Технология
могла создать самый невероятный прибор или самое причудливое устройство. Ничего
не стоило создать даже искусственного человека и  скрестить его с настоящим.  И
это было только началом технологической революции.  Совсем недавно вошел в моду
"ванька" - игрушка, снимающая усталость. "Ванька" представлял собой три фигуры,
размещенные в  углах квадрата.  В первом углу стоял сам "ванка" -  человеческая
фигурка на одной ноге и с тремя руками. Во втором углу - прозрачная коробочка с
мелким  живым  существом  (обычно  рыбкой,   мышкой  или  воробьем).  Коробочка
полностью  обеспечивала  жизнедеятельность  своего  пленника.  В  третьем  углу
находился механический диктофон,  а четвертый угол был пуст.  В "ваньку" играли
так:
     - "Ванька",  голос!  -  сказал  Орвелл.  Фигурка  с  тремя  руками  ожила,
задвигалась и стала петь бессмысленную песенку, хлопая себя ладонями по лбу.
     Появились в нашем веке 
     Людоедо-человеки...
     Так  начал петь "ванька".  Игрушка была устроена таким образом,  что,  как
только несколько случайных и  почти  бессвязных строк  обретали подобие смысла,
фигурка "ваньки" замирала.  Зато начинала петь следующая фигурка. Воробей, мышь
или рыбка испуганно открывали рот и  продолжали ту же песню.  И снова случайные
строки  вдруг  совпадали по  смыслу  -  животное прекращало петь  и  передавало
эстафету диктофону.  Диктофон передавал эстафету пустоте.  Пустое  пространство
продолжало глупейшую песенку. Потом снова начинал "ванька" - так песенка бегала
по  кругу.  Как  утверждали психологи,  "ванька"  прекрасно снимал  усталость и
напряжение.  Действительно снимал.  Игрушка реагировала только на  два приказа:
""ванька",  голос!"  и ""ванька",  молчать!".  Отдыхать с помощью такой игрушки
называлось "валять "ваньку"".  "Ваньки" были  во  всех служебных кабинетах,  во
всех частных домах и квартирах, во всех развлекательных заведениях. Миниатюрные
"ваньки" устанавливались даже в  автомобилях.  Но пройдет несколько месяцев,  и
новая модная игрушка вытеснит доброго веселого "ваньку".
     Жили-были Ваня с Петей 
     На неведомой планете...-
     продолжал чирикать воробей, довольно мелодично. Мелких животных специально
выращивали в больших количествах, чтобы удовлетворить спрос на "ванек".
     Каждое  животное выдерживало гарантированные две  недели  такой  жизни,  а
потом умирало и заменялось новым.
     Как срубили все кокосы- 
     Занялись пномпеньским боксом. 
     Самый модный спорт теперь- 
     Надо пнуть сильнее пень! -
     спел воробей и закрыл клюв.  Строчки совпали по смыслу, и теперь включился
диктофончик.  Орвелл слушал его,  не  обращая внимания на  слова.  Он  сидел  с
закрытыми глазами.
     А когда повырастали, 
     Зубы вставили из стали. 
     Эти зубы как ножи- 
     Очень-очень хороши.
     Смысл снова появился,  и  теперь песню подхватило совершенно пустое место.
Пространство произносило слова - совсем несложный трюк современной техники..
     "Ванька" помогал: Орвелл чувствовал, что усталость уходит.
     Телефон.
     - Алло?  - Орвелл поднял трубку.- Вы никак не могли обойтись без меня? Да,
меня это интересует, но сегодня я занят.
     Сегодня  он   действительно  был  занят.   Дело  в   том,   что  случилось
экстраординарное событие:  вторая планета Беты Скульптора перестала отвечать по
лучу  надпространственной  связи.   Перестала  отвечать  во   всех  диапазонах;
перестали отвечать все станции связи. А станций было не меньше десятка.
     Орвелл листал только что прибывшую информацию о планете.  Большую ее часть
он знал.  Но,  когда случается чрезвычайное событие, может помочь любая мелочь.
Орвелл бы никогда не простил себе, если бы он пропустил такую мелочь.
     Вторая планета Беты  Скульптора была единственной,  не  считая Земли,  где
существовала разумная жизнь.  Разумная жизнь на Бете (так называли планету все,
кто  имел  доступ  к  информации) прекратилась несколько столетий  назад.  Зато
сохранились  памятники  истории,   поистине  великой  истории  народа,  который
уничтожил сам себя.
     Древние обитатели Беты  имели  цивилизацию,  намного превосходящую земную.
Они  смогли пережить изобретение топора,  пушки,  ядерной бомбы,  психотропного
оружия,  бомбы  с  кибернетическим мозгом и  прочих прелестей,  без  которых не
развивается ни  одна культура.  Но  они пошли дальше:  у  них появился аппарат,
уничтожающий только  опасного врага.  Это  было  устройство небольшого размера,
которое прикреплялось к любому оружию - к кибернетическому мозгу, к пушке, даже
к  луку  с  натянутой  тетивой.   Если  приближался  опасный  враг,  то  оружие
срабатывало  на  уничтожение;  если  приближался  трус,  предатель  или  просто
ничтожный  человек,  оружие  его  игнорировало.  После  двух-трех  столкновений
вражеские армии просто разбегались по домам, потому что никто не хотел воевать.
Оставались  только  слабаки  и  нерешительные.   Но  войны  не  прекращались  -
начальники посылали  в  бой  все  новые  и  новые  толпы.  И  все  новые  толпы
дезертировали,   прореженные  гребенкой  супероружия,  которое  убивало  только
смелых. Так начался искусственный отбор на вырождение. Оставшиеся в живых трусы
были неспособны уничтожить громадные запасы оружия,  а оружие срабатывало вновь
и  вновь,  выбивая из человеческой массы лучших и оставляя худших.  Все худших,
худших и  худших.  Пришло время,  и жители Беты забыли письменность.  Потом они
разучились разговаривать.  Потом полностью слились с дикой природой.  Вскоре на
планете не осталось ни одного разумного существа.
     Вторая планета Беты  Скульптора довольно быстро была освоена людьми -  она
по  многим параметрам походила на Землю.  Тридцать-сорок лет на Бете процветала
колония  землян,  которая  постоянно расширялась.  Поселенцы обычно  не  хотели
возвращаться, называя новую родину обретенным раем. Дети, родившиеся на Бете, и
думать не хотели о возвращении на Землю.
     Орвелл однажды посетил эту счастливую колонию-лет тринадцать назад.  Это и
в самом деле был курорт всепланетного масштаба;  с обилием пищи,  развлечений и
минимумом труда.  В  тот  раз  Орвелл  подумал,  что  Бета  -  лучшее место  во
Вселенной,  где  бы  он  мог провести свою старость.  Но  до  старости было еще
далеко.  И  вот  теперь там что-то  случилось.  Правда,  счастливые жители Беты
иногда не  понимали земных забот и  устраивали порой мелкие веселые розыгрыши и
праздники,  во время которых со связью могло происходить все что угодно. В этот
раз начиналось так же.  А потом анализаторы логики (устройства,  контролирующие
каждый надпространственный приемник) объявили об опасности. И после этого связь
прервалась.  В  такой ситуации речь шла не  о  празднике или розыгрыше.  Орвелл
оперся подбородком о кулаки и задумался. Снова заорал телефон.
     - Я же сказал,  что занят,- Он помолчал, вслушиваясь в сообщение,-Ладно, я
буду. Это действительно важно.
     Он положил трубку и нажал кнопку вызова.
     - Сейчас выезжаем.  На базу Х-14. Потом отведете машину обратно. Я сегодня
не вернусь.
     - Когда быть готовым? - спросил сержант.
     - Сейчас.
     Через пять минут Орвелл сидел в  машине.  Голубой жук с прозрачной кабиной
плавно снялся с места и,  ускоряясь, двинулся к тоннелю. Орвелл чувствовал, как
ускорение прижимает его к креслу.
     Водитель был нужен,  собственно, только вначале и в конце поездки. Тоннель
контролировался электроникой,  и  скорость  автомобиля достигала сверхзвуковой.
Конечно,  такие скорости требовались лишь для поездок на большие расстояния. До
базы Х-14 было около восьмисот километров.
     Орвелл выключил внутреннее освещение (только мелькали голубые звездочки на
панели управления) и задумался.  Он любил думать в темноте.  Сержант молчал: по
уставу ему  не  полагалось говорить.  Думать ему тоже не  полагалось.  "Черт бы
побрал все эти чертовы уставы,  которые делают из  человека механизм,-  подумал
Орвелл,  но ничего не сказал.-  То,  о чем думаю я, это только мое дело". Итак,
случилось.  Сбили еще одно летающее блюдце (второе за всю карьеру Орвелла),  но
теперь  внутри блюдца находились какие-то  существа.  Блюдце упало  в  океан  и
попыталось скрыться  под  водой,  довольно  резвым  маневром,  но  было  быстро
выловлено и  сейчас находилось на  палубе ракетного крейсера,  окруженное самой
мощной  техникой  уничтожения,  которая  имелась  на  Земле.  Существа  изнутри
подавали непонятные сигналы,  но  до  прибытия специалистов никто на сигналы не
отвечал.   Орвелл  и   был  тем  специалистом,   чье  присутствие  требовалось.
Ультразвуковое  сканирование  позволяло  получить  четкую  картинку  того,  что
находилось внутри.  В принципе,  существ можно было изучать, даже не вламываясь
внутрь.  Но военные не могли не вломиться - им требовались новые технологии для
нового оружия.
     Орвелл нажал кнопку связи.
     - Новости?
     - Пока никаких.
     - Сколько существ?
     - Двое.
     - Передайте изображение.
     Кабина   слабо   осветилась:   в   пространстве  повисла   стереокартинка.
"Двое,-отметил Орвелл.-  Цвет  кожи  неизвестен (ультразвуковое сканирование не
позволяло  определять цвета;  компьютер раскрашивал наиболее  вероятным цветом,
иногда угадывая). Одежды нет. Половых признаков нет".
     - Какого они роста? - спросил Орвелл.
     - Около полутора метров. Обратите внимание на глаза.
     - Уже обратил.
     Глаза  были  очень  большими и  совсем  без  век,  похожи  на  рыбьи.  Рта
практически не было. Туловище - маленькое. Руки и ноги - тонкие. Такое существо
могло весить килограммов тридцать,  не  больше.  Судя по  их поведению,  Орвелл
понимал,  что они взволнованы. Еще бы. Они ведь не могли не сообразить, в какой
опасности находятся. Пожалуй, вернуться к семьям им уже не придется. Если у них
есть семьи.
     Орвелл заметил,  что сержант тоже рассматривает картинку. Небольшая утечка
информации. Что ж, устав есть устав.
     - Запрещаю кому-либо рассказывать об этом.
     - Есть! - сказал сержант и отвернулся.
     - Можете смотреть. Что вы об этом думаете?
     - По-моему, они боятся.
     - А что бы ты делал на их месте?
     - Я бы тоже боялся.  Или предупредил бы:  если не отпустить,  то разнесу в
щепы весь твой... корабль! Вот бы морячки забегали, они ведь не знают, блеф это
или нет!
     Сержант выругался. Он любил сладко ругнуться и не любил моряков.
     - Я запрещаю вам ругаться в моем присутствии.
     - Есть!  -  Сержант снова отвернулся.  И на этот раз обиделся: все военные
ругаются, это их святое право. Если каждая шишка будет...
     Орвелл с детства не переносил брани.  Наверное, из-за своего воспитания: у
него была очень начитанная мать (правда, мать больше читала мелодрамы) и отец -
профессор-лингвист.  Профессора-лингвисты пока еще не все вымерли на Земле; они
помогали,  к  примеру,  создавать такие вещички,  как  "ванька".  Отец  был  со
странностями.  Он  любил повторять,  что  брань -  это остаток животного языка,
звуков  без  смысла,  который проявляется в  человеке только  тогда,  когда  не
хватает языка человеческого.  Возможно,  отец был прав.  Еще отец говорил,  что
брань  похожа  на  болезнь,-  как  только ты  попадаешь в  плохую компанию,  ты
заражаешься.  Тогда Орвелл решил взрастить в  себе невосприимчивость к болезни.
(В  детстве все мы  принимали серьезные решения по поводу всякой чепухи.)  Было
еще одно обстоятельство:  по  соседству с  домом,  в  котором тогда жил Орвелл,
обитала семья двух  никчемных пьяниц.  Они  любили друг  друга,  эти  полуживые
существа,  но  переговаривались только бранью.  Однажды ночью муж ушел в  лес и
пбвесился.  На  следующую ночь  то  же  самое сделала жена.  Орвеллу тогда было
одиннадцать;  он  был  впечатлителен и  раним,  как  мимоза;  он  запоем  читал
фантастику и мечтал о карьере пилота-исследователя.  Мечты исполнились - даже с
лихвой.
     Кресла  развернулись,  и  Орвелл  снова  почувствовал,  как  могучая  сила
вдавливает его  в  кресло.  Сейчас  машина  тормозила.  Поездка заняла тридцать
минут.  Еще десять минут на слайдере -  и он окажется на месте. Сержант включил
"ваньку", и "ванька" запел:
     Тяжела рука у Лены, 
     Как баллон с ацетиленом...
     * * *
     Летательный  аппарат  действительно походил  на  блюдце.  В  этот  раз  он
оказался более выпуклым и  большего диаметра.  Предыдущий попадался Орвеллу лет
семь назад. Там не было ничего нового - маленькие сбивали часто.
     "Точно похож на блюдце, на перевернутое блюдце. И спастись этим малышам не
удастся".-  Подумав о блюдце,  Орвелл вспомнил,  что уже три и пора бы поесть.-
Что-нибудь простое,-  подумал он.-  Хотя бы сандвич.  Просто слюнки текут.-  Он
склонился  над  экраном  сканера.-  Внутри  блюдца  всего  одна  жилая  камера.
Небольшая.
     Уборной или  умывальника нет.  Видимо,  эти  синие червякообразные (машина
раскрасила  пришельцев  оттенками  синего)  не  имеют  не  только  пола,  но  и
пищеварения.  Счастливые они,  столько проблем отпадает.  Зато проблемы у нас -
если они не питаются, то как их кормить? Если не кормить, то обязательно умрут.
Все равно умрут".
     - Это что,  наручные часы? - спросил Ор-велл.- Покажите подробнее.- Сканер
дал максимальное разрешение, и Орвелл увидел запястье существа. На запястье был
тонкий браслет с кружком, а в кружке всего одна стрелка.
     - Покажите вторую руку.
     Там оказалось то же самое. Но стрелка была иной.
     - Ты заметил?  -  спросил Орвелл. Сейчас к нему подошел Коре - коллега, но
не друг. Орвелл вообще не умел заводить друзей. В детстве он был стеснителен, а
в юности слишком разборчив - так и не научился.
     Коре было лет  около сорока:  двухметровый мужчина и  очень силен.  Ходили
слухи,  что  когда-то  он  задавил насмерть новичка.  Это  случилось давно,  на
спецподготовке.  Просто несчастный случай.  Случай замяли.  Коре  был  могуч  и
жесток,  но зверств не допускал:  могуч и жесток,  как закон математики, против
которого бессильны любые потуги.
     - Ага,  заметил,- ответил Коре,- правая стрелка все время мечется, а левая
показывает постоянное направление.  Таких  устройств  нам  еще  не  попадалось,
правда?
     - Правда,-  сказал Орвелл,-  но  не  думаю,  что это что-то  стратегически
важное. Скорее всего, мы не сумеем применить эти штуки.
     Он  уже  кое-что  заметил и  не  собирался об  этом сообщать до  поры,  до
времени. ("Первое правило: сначала подумай о последствиях, а потом говори"). Он
видел,  как  бьются розовые жилки  под  синей кожей -  отлично раскрашена рука!
("Значит, у них есть сердце".)
     - У них есть сердце,- сказал Орвелл.
     - Попробуем поймать зверюшек живыми? - спросил Коре почти весело.
     - Не думаю, что получится.
     - Я поймаю.
     - Я  не  это хотел сказать.  Когда ребенок хочет выкормить птенца,  птенец
гибнет, несмотря на любовь и старания. А у нас ведь любовью и не пахнет. Они не
выживут. Мы не знаем, как они питаются.
     - Тогда выживет один,-  ответил Коре.-  Второй зачахнет,  наши  медики его
разрежут и  быстренько узнают все о  его внутренних органах.  Первого мы сумеем
спасти.
     - А если он не захочет жить один?
     - Любовь, что ли?
     - Да. Ну хотя бы?
     - Твоя мать случайно не читала мелодрам?
     - Еще как читала.
     - То-то же.  У  них ведь нет ...  а  без него любовью не займешься -  Коре
выругался и  засмеялся.-  Даже если они оба сдохнут,  мы  все узнаем о  них.  Я
начинаю. Да, кстати, как у тебя с Кристи?
     - Я же говорил, что она меня не интересует. 
     Кристи работала вместе с Орвеллом, часто общалась с ним, иногда они вместе
возвращались -  ничего  больше.  Кристи  была  интересной девушкой и,  кажется,
влюбленной в своего шефа (такое всегда виднее со стороны),  поэтому все -  а об
этом вялом романе знали абсолютно все - мечтали их поженить. Особенно старались
мужчины,  как ни странно.  А больше всех мужчин старался Коре.  Орвелла все это
немного раздражало и  немного радовало (радость была глубинной и  неясной,  как
слабый  свет,  приходящий со  дна  моря)  -  всегда  приятно  нравиться молодым
женщинам, даже если тебе ничего от них не нужно.
     Коре  пошел вдоль периметра блюдца.  Стрелка на  запястье пришельца начала
поворачиваться.  Лицо пришельца выражало ужас. "А все-таки они похожи на нас",-
подумал Орвелл.
     Стрелка  показывала на  Коре  и  двигалась  в  точном  соответствии с  его
движениями.
     - Режем здесь,-  сказал Коре,  и аппараты заработали.  Двое существ внутри
сели  на  некое  подобие лавочки и  взялись за  руки.  Правые стрелки перестали
метаться и теперь показывали друг на друга. Левые стрелки замерли на том месте,
где  через несколько минут появится оплавленная дыра.  Орвелл смотрел,  пытаясь
предугадать развитие событий. Правые стрелки погасли. Розовые ручейки под синей
кожей перестали биться.
     - Все,-сказал он. - Что значит "все"?
     - Они умерли.
     - Отчего бы это им умереть?
     - Не знаю. Возможно, от страха.
     - Если каждый засранец начнет умирать от  страха,  то кто же останется?  -
спросил Коре.  Он был по-настоящему огорчен.  Если все начнут умирать, взявшись
за руки...
     * * *
     Медики разрезали пришельцев и  узнали,  что внутри у них почти ничего нет.
Нет системы пищеварения,  поэтому пришельцы и казались такими худыми.  Довольно
сильно оказалась развита нервная система.  Отличались они от  человека примерно
настолько,  насколько человек отличается от  дельфина.  Кровь была  зеленая,  с
медью вместо железа.  Электронщики сняли все  устройства,  которые представляли
интерес, и стали их исследовать. Прошло четыре дня, а положительных результатов
не  поступало.   Некоторые  устройства  продолжали  работать-неизвестно  как  и
неизвестно зачем.
     Браслеты,  к счастью, не привлекли особенного внимания. Орвелл ознакомился
с  этими приборами в лаборатории.  Ему доверяли.  К его советам прислушивались.
Его приказы выполнялись быстро и охотно-все приказы до сих пор были разумными.
     - Это, скорее всего, украшения или метки,- сказал Орвелл.
     - Возможно,- ответил один из техников.
     - Наверняка не оружие.
     - Да, не похоже.
     - Но  вы  обращайтесь поосторожнее с  этими  штуками.  Не  надевайте их на
руки. Если хотите ,  на кого-то нацепить, то лучше используйте животных.
     - Тогда мы не все сможем узнать.
     - Все равно не надевайте.
     - Это приказ?
     -Да,-сказал Орвелл.-  Категорический приказ.  Те существа умерли не от яда
или повреждений. На них были браслеты. Разве я не прав?
     - Что-то в этом есть,- ответил техник.- Но мы просто разберем эти штуки по
молекулам и все о них узнаем. А правда ли, что они умерли, взявшись за руки?
     -Да.
     - Очень это непонятно.
     - Разбирайте только одну пару.  На  всякий случай вторая будет храниться у
меня,- сказал Орвелл.
     Электронщики разобрали левые и  правые "часы" с  запястьев пришельцев,  но
ничего не смогли понять.  "Часы" не имели внутреннего устройства, но работали -
на каждом из темных кружков была стрелка.  Стрелка могла двигаться и  светиться
разными цветами. Устройства оживали, если их надевали на запястье; даже на лапе
животного.  Два  экземпляра были безнадежно испорчены учеными,  а  два Орвелл в
конце концов взял себе,  как не представляющие ценности.  Оба браслета он надел
на правую руку,  чуть выше часов,  и не снимал. Он с самого начала понял, с чем
имеет  дело.  Понял  и  сделал все,  чтобы техники не  догадались.  (Такая вещь
слишком ценна для того,  чтобы ее  отдавать.)  Орвелл был одним из тех немногих
странных людей,  для которых слово "совесть" не пустой звук. Скорее его совесть
походила на  вечную  занозу в  душе  -  результат отцовского воспитания.  Когда
Орвелл взял себе два,  возможно ценнейших,  предмета и сделал все, чтобы скрыть
их  ценность,  он  чувствовал себя преотвратно.  Он утешал себя тем,  что лучше
украсть или уничтожить подобный прибор,  чем отдать военным с  их  сумасшедшими
маршалами  во  главе.  Вполне  правильное утешение.  Одна  из  стрелок  "часов"
(стрелка  напоминала  огрызок  карандаша) могла  менять  цвет  от  голубого  до
красного  и   принимать  любое  направление.   Это  был  прибор,   определяющий
опасность-та  самая стрелка,  которая следовала за  Коре,  когда тот шел резать
блюдце.  Направление стрелки показывало,  откуда грозит опасность,  а ее цвет -
насколько опасность реальна  или  близка.  Человека,  имеющего  такой  браслет,
невозможно застать врасплох.
     Стрелка светилась в  темноте,  и  Орвелл специально прошел однажды темными
улицами пригорода,  чтобы проверить,  как  она действует.  Улицы были пустынны.
Сюда  никогда не  заезжала полиция;  здесь  никогда не  бывали  богатые ребята,
которые всегда ездят с собственной охраной. Окраины города окружал непроходимый
лес,   который   прорезали   несколько   магистралей.   Магистрали   охранялись
электроникой и были безопасны. Но все равно, даже там кого-то похищали, кого-то
взрывали,  в кого-то стреляли.  Орвеллу не было дела до всех этих штучек - люди
никогда не  умели жить так,  чтобы кого-нибудь не  убивать.  Просто нужно уметь
защитить себя. Он захватил с собой пистолет. А пистолетом он умел пользоваться.
Прибор работал безотказно.  Несколько раз пришлось уйти от опасности, несколько
раз опасность прошла стороной, но лишь однажды пришлось вынуть пистолет - когда
к  Орвеллу подошел мужчина,  вроде бы совсем невзрачный,  и  стрелка загорелась
ярко-красным.  Орвелл все понял еще до  того,  как зажглась стрелка,-  понял по
стеклянному взгляду.
     Мужчина увидел пистолет,  но  не  испугался,  а  резким,  почти невидимым,
движением ударил Орвелла по  руке.  Да  ему  встретился настоящий профессионал!
Подобным приемам учат с  детства.  Такой человек не  умеет и  не  знает ничего,
кроме нескольких ударов вроде этого. Идеальная машина для умерщвления.
     Человек вынул нож. Прибор опасности щелкнул. Орвелл почувствовал необычное
щекочущее ощущение во всем теле.  Страха совсем не было.  Было лишь то чувство,
которое,  наверное,  испытывают марионетки,  когда их  поднимают за веревочки и
заставляют танцевать.
     - Что это щелкнуло? - спросил киллер.
     - Твоя смерть.
     - Даже так?
     - Даже  так.-Язык  Орвелла говорил,  совершенно неподконтрольный сознанию.
"Похоже, что сработал прибор",-подумал Орвелл и совершенно успокоился.
     - А ну-ка посмотрю,-  сказал киллер.  Кулак Орвелла (совершенно независимо
от его воли) прыгнул вперед,  и  киллер свалился.  Прибор опасности щелкнул еще
раз выключаясь,  и Орвелл снова обрел волю. Кажется, эксперимент удался. Прибор
не только указывал на опасность,  но,  если опасность становилась неотвратимой,
заставлял  действовать  тело  единственно  правильным  способом,   а   сознание
блокировал.  Орвелл еще раз проверил это свойство прибора.  Чтобы не рисковать,
он  нацепил  браслет  на  лапу  зеленой  мартышке  и  прицелился в  мартышку из
пистолета.  Прибор  щелкнул,  и  мартышка  прыгнула в  сторону.  Она  выглядела
удивленной. Да, такую полезную штуку не стоило отдавать. Особенно сейчас, когда
она осталась в одном экземпляре. Правда, был и второй прибор, еще полезнее.
     * * *
     Вторая стрелка меняла цвета от  желтого до  темно-синего.  Темно-синий был
плохо различим. Наверное, глаза пришельцев воспринимали цвета иначе.
     Это  оказался индикатор цели.  Стрелка  указывала на  ту  цель,  которая в
данный момент занимала сознание владельца браслета.  Когда  Орвелл хотел  есть,
стрелка указывала на  холодильник,  когда  хотел  спать  -  на  кровать,  когда
вспоминал бывшую жену -  показывала направление,  в котором предположительно та
находилась.  Когда Орвелл ни о чем не думал или думал очень напряженно, стрелка
металась.  Это  даже  дисциплинировало.  Как  только стрелка начинала метаться,
Орвелл собирал внимание в одну точку,  и мысль сверлила эту точку, добираясь до
истины,  как  бур  добирается до  нефти.  Прибор действовал безошибочно.  Кроме
стрелки на браслете имелось еще несколько загадочных рисунков,  неподвижных, но
меняющих цвет.  Шифровальщики наверняка бы  разгадали смысл  каждого  рисунка и
даже выдали бы подробную инструкцию,  как. пользоваться прибором. Сам же Орвелл
выяснил только, что означает синий кружок: если дотронуться до него пальцем, то
включался  легкий  зуммер.  Этот  звук  не  позволял  отвлекаться  при  решении
серьезных задач.  Наверняка остальные рисунки тоже  могли  усилить какие-нибудь
способности, но времени на выяснение этого уже не оставалось.
     Орвелл успел проверить только индикатор цели.  Для этого он  дважды сыграл
на  скачках.  Было сырое холодное утро.  Мокрые и  усталые искусственные лошади
бежали вполсилы.  Трибуны были наполовину пусты.  Орвелл сыграл в  первом и  во
втором забеге. Индикатор цели показал тех лошадей, которые будут первыми. И оба
раза Орвелл оставил выигранные деньги в кассе -  он знал,  что нечестно нажитое
добра не приносит.  Еще одна заповедь,  намертво вбитая когда-то отцом.  Орвелл
был странным человеком, но умел скрывать свои странности.
     Сейчас он снова сидел в  своем рабочем кабинете и  ждал отчета о событиях,
которые  произошли  на  Бете  Скульптора.  Бормотал  веселый  "ванька".  Прибор
показывал незначительную опасность.  Стрелка не устанавливалась: незначительная
опасность грозила со  всех  сторон;  в  управлении все  подсиживали друг друга.
Особенно опасны были друзья.  Опаснее всех - лучшие друзья. Орвелл нажал кнопку
вызова.
     - Икемура?
     - Да. Уже почти все.
     - Мне  достаточно "почти".  Я  хочу знать,  что случилось.  Заходи ко  мне
немедленно.
     - Да. Еще пять минут.
     Несмотря на фамилию,  Икемура ничуть не походил на японца.  Это был полный
веселый блондин,  с  легкой рыжинкой в усах,  с громким голосом и со страстью к
рассматриванию порножурналов. Еще Икемура любил выпить, но только не на работе.
А работал он отлично.  Последнюю неделю работал даже по ночам,  хотя никто и не
требовал этого.  Икемура был  почти другом,  почти.  Еще  Икемуре всегда везло.
Всегда. Рождаются же такие счастливчики...
     - На что это похоже? - спросил Орвелл, когда Икемура вошел и сел в удобное
кресло, у стены.
     ("Бета  до  сих  пор  не  отвечала на  сигнал.  Если  это  катастрофа,  то
катастрофа колоссальная.  Придется посылать боевой крейсер,  возможно не  один.
Главное,  ты не знаешь,  с  чем тебе придется столкнуться.  И  все же это такое
приятное и сладкое чувство - опасность".)
     - Надоела мне эта Бета дальше некуда,-  сказал Икемура.-Ты  знаешь,  шесть
дней назад я  привел домой женщину,  и она была такой мягкой,  потому что у нее
только что умер брат,- она была на все готова,-и тут вы со своей Бетой.
     - Где ты ее нашел?
     - Женщину? В одном притоне. Мы там играли на жизнь, и я выиграл.
     Орвелл усмехнулся.
     "Икемура не из тех людей,-  подумал он,- которые способны пойти в притон и
играть на деньги, не говоря уже о том, чтобы играть на жизнь. Правда, иногда он
может рассказать такое,  что не знаешь,  верить или не верить. Главное, говорит
будто бы совершенно серьезно".
     - Тебе нужно мое мнение или официальное? - спросил Икемура.
     - И то и другое.
     - С какого начать?
     - С официального.
     - Тогда все  просто и  глупо.  Колония на  второй планете Беты  Скульптора
перестала отвечать по  лучу.  Вместо  ответов мы  получаем самую  разную  чушь.
Получали,  я хочу сказать.  А последние четыре дня вообще ничего. Оглухонемели.
Всеобщая молчаливая забастовка.  Полное молчание -  все  даже кушать перестали,
чтобы не чавкать за едой.
     - А если серьезно?
     - А если серьезно,  то официальная версия - беспорядки населения или опять
выдумали местный праздник.  Скорее всего,  беспорядки,  потому что не  работает
передающая станция.
     - Не очень верится. Сколько там людей?
     - Ну,  переписи не  проводилось.  В  прошлом году было около восьми тысяч.
Условия там  неплохие.  Сейчас может быть  и  все  десять.  Люди ведь склонны к
размножению.   Веселое  это  занятие.   Я  сам  поразмножаться  люблю,  но  без
последствий.
     - Что-то ты невесело это сказал.
     - Точно.
     - Тогда что же там, по-твоему?
     - Я не могу сказать, что там, но я знаю, на что это похоже больше всего.
     - Ну и?
     - Вирус Швассмана.
     Орвелл задумался. Вирус Швассмана. Одна из самых странных и самых страшных
космических катастроф прошлого столетия. Почти легенда.
     - Но это же легенда? - спросил он.
     - Да, но это действительно случилось. А легенду сделали для того, чтобы...
Даже не знаю, для чего.
     - Вирус Швассмана,-  повторил Орвелл,  глядя на прибор опасности.  Стрелка
стала красной и показала на входную дверь.- Приблизительно где сейчас созвездие
Скульптора?
     Икемура подпер языком щеку, вычисляя:
     - Вон там примерно.- Он показал на входную дверь.
     - Документы остались? - спросил Орвелл.
     - О вирусе? Никаких. Только слухи.
     - Я тоже помню эти слухи,- сказал Орвелл,- люди превращаются в кузнечиков,
вирус,  который кушает и людские мозги,  и электронные...  Не слишком ли это? И
если так,  то их уже нельзя спасти. И опасности они не представляют. Они просто
умерли, остается молиться за их души.
     Икемура не знал, что означает слово "молиться". Он сделал вид, что знает.
     Орвелл взглянул на прибор опасности.  Стрелка оставалась красной,  вопреки
его словам.
     - Ты знаешь что-нибудь еще? - спросил он.
     - Только конец легенды.  Когда на комете Швассмана умер последний человек,
то компьютер корабля направил комету к Земле.
     - Это  естественно.  Компьютер без  участия  людей  не  мог  дать  команду
отчалить от этого дряхлого куска льда.
     - Это неестественно: компьютер при этом передавал угрозы.
     - Угрозы?
     - Обещал  взорвать Землю,  свалившись прямо  на  Алатайский энергетический
реактор. Землю так не уничтожить, положим, но...
     - Тогда сбой в программе?
     - Нет.  Тот корабль не мог двигаться без экипажа.  А экипажа не было.  Это
выглядело примерно так,  как если бы взбунтовался бульдозер и поехал бы крушить
дома, сам по себе, без человека.
     - И чем это кончилось?
     - Конечно,  корабль  уничтожили,-  ответил Икемура.-  Но  это  все  только
легенды. А что ты думаешь?
     Стрелка опасности снова  стала красной.  Стрелка цели  показала в  сторону
звездного атласа.
     - Я думаю, что нужно посмотреть карты,- сказал Орвелл.
     Икемура пожал плечами.
     - Пожалуйста.- Он взял атлас и начал листать.- Скульптор. Бета Скульптора.
Планеты. Это здесь. Посмотрим на экране?
     Прибор опасности щелкнул.
     Забираю все награды 
     На любых олимпиадах,-
     пел "ванька".
     - Что это щелкнуло? - спросил Икемура.
     - Косточка хрустнула.
     - Стареешь, командир.
     - Все  мы  стареем.-  Он  водил рукой над картой,  глядя на  стрелку.  Она
указывала точно на Бету.
     - Здесь  действительно таится  опасность,-  сказал  Орвелл,  совершенно не
контролируя свой голос.- Нужно принимать срочные меры.
     - Мы уже отложили все рейсы туда,- сказал Икемура.
     - Правильно. Собери надежную команду.
     - Совсем надежную не  получится,-сказал Икемура,-  обязательно ведь влезут
парни из отдела. Ты уверен, что нужно лететь? Если это вирус?
     - Если  это  вирус,-  сказал  Орвелл,-  нам  не  позволят вернуться.  Нами
пожертвуют, чтобы не занести заразу на Землю.
     - Тогда можешь лететь без меня,-  сказал Икемура,-  сейчас я пишу книгу по
философии секса и  хочу ее  закончить.  Я  еще не  успел проверить на  себе все
упражнения.
     - Ты  не  успеешь дописать свою  книгу.  На  Бете находится целый ракетный
флот.  Если там вирус Швассмана,  то  этот флот может свалиться нам на  головы.
Целый парк взбесившихся бульдозеров.
     - Ты считаешь, нужно лететь?
     - Да.  Только не  на  пассажирском корабле и  не  на военном крейсере.  На
Хлопушке.
     Прибор опасности щелкнул выключившись.
     - Я думаю,- сказал Икемура,- что с экипажем больших проблем не будет.
     - Возьмем группу Коре -  там у него сейчас человек шесть.  Потом,  возьмем
Дядю Дэна,  а он возьмет с собой несколько женщин.  Еще нужен хороший водитель,
очень хороший,  его ты  выберешь сам,  у  меня на примете никого нет.  Остается
наблюдатель и мы с тобой.
     - Сколько всего?
     - Человек  пятнадцать,   не  меньше.   На  Хлопушке  будет  тесновато,  но
как-нибудь поместимся. Значит, водитель за тобой.
     * * *
     Хлопушкой  называли  маленький  корабль,  специально  предназначенный  для
надпространственных перелетов.  Большие корабли таких рейсов не выдерживали: на
выходе   в   пространство   они   деформировались  или   взрывались.   Хлопушка
использовалась  уже  восемь  раз,  примерно  один  раз  в  два  года.  Желающих
покататься на ней обычно не оказывалось. Слишком мал и неудобен был корабль. Он
вмещал  восемнадцать человек.  Чаще  всего  среди  экипажа находилось несколько
биороботов, внешне не отличимых от человека.
     Биороботам всегда придавался облик  одного из  участников экспедиции.  Они
были довольно тупы во всех человеческих вопросах и  очень расчетливы и точны во
всех  вопросах,  доступных  искусственным  мозгам.  К  тому  же  никто  не  мог
сравниться с  ними в  быстроте и  легкости.  Один биоробот смог бы справиться с
парочкой бешеных  носорогов,  например.  Он  свернул  бы  носорожьи шеи  голыми
руками.
     Икемура занялся подготовкой и подбором экипажа. Орвелл занялся собственным
начальством. Дело, видимо, было серьезным - прибор опасности щелкал каждый раз,
когда  начальство собиралась отказать,  и  Орвелл  невольно говорил  именно  ту
фразу,  которая решала дело в  его  пользу.  Все  же  на  подготовку ушла целая
неделя.
     Большинство членов экипажа были незнакомы Орвеллу. Он знал только Кристи -
девушку из группы контактов -  и Коре.  Конечно,  Икемуру. Еще были двое смутно
знакомых ребят из отдела.  Кристи Орвеллу слегка даже нравилась,  но он считал,
что нельзя соединять работу с  личной жизнью.  Водителя он  нашел-просто выбрал
лучшего и написал приказ.
     - Ты  все  же  нацепил  эти  побрякушки,-сказал  Коре  в  первый  же  день
подготовки. Он имел в виду прибор опасности и прибор цели.
     - Мне  нравится все красивое,-  уклончиво сказал Орвелл,  чтобы не  врать.
Орвелл не любил врать -  некоторые считали это чудачеством, некоторые - удобным
недостатком. Многие этим недостатком пользовались.
     - Красивое, как же.
     Стрелка опасности повернулась и показала на собеседника.
     - Эта штука всегда на меня показывает,- сказал Коре,- помнишь, еще там?
     - Помню.
     - Я  на всякий случай взял реликтовый меч,-  сказал Коре.-  В  этот раз мы
будем непобедимы.
     Реликтовый меч был самым страшным оружием, изобретенным на Земле. Им могло
быть  уничтожено абсолютно все.  Можно было даже устроить конец света в  одной,
отдельно взятой,  планетной системе.  Или заставить звезду взорваться. Пока меч
использовался исключительно в мирных целях.
     Материал для  реликтового меча  невозможно было  создать искусственно,  но
зато  он  мог  быть найден в  обширном межгалактическом пространстве.  Примерно
двадцать миллиардов лет назад,  когда Вселенная рождалась из сингулярности, она
вначале взорвалась,  а уже потом начала расширяться. Все осколки были соединены
нитями,  и каждая нить имела нулевую толщину и бесконечную плотность.  Эти нити
(реликтовые струны) до сих пор плавают во Вселенной;  Благодаря нулевой толщине
реликтовая струна проходит без препятствий сквозь любую преграду,  а  благодаря
бесконечной  плотности  искривляет  пространство  вокруг   себя.   Искривленное
пространство  заставляет  две  половинки  преграды  слипаться.  Поэтому  струну
использовали для сварки и склейки материалов.
     Аппараты для  мирных целей  имели  струну длиной до  двадцати сантиметров.
Струна  походила  на  дымящуюся  нить  -   локальное  искривление  пространства
заставляло воздух гудеть и  клубиться.  Из  такой нити  при  желании можно было
изготовить меч.
     Но  настоящий боевой  реликтовый меч  имел  переменную длину  струны -  до
миллиарда  километров.   Таким  мечом  можно  было  срезать  гору  (гора  сразу
проваливалась  в   магму)  или   рассечь  целую   планету  -   планета  вначале
сплющивалась,  а  потом  взрывалась.  Сам  меч  был  величиной с  карандаш.  Он
срабатывал   только   в   руке   специально  протестированного  человека.   Меч
программировался только на пятерых хозяев. Все пятеро летели на Хлопушке.
     Не  обошлось без  скандала.  Скандал  устроил самый  неожиданный человек -
водитель.  Коре пригласил свою группу и водителя к себе в кабинет, на последнее
совещание  перед  полетом.   Кабинет  был  небольшим,   там  находились  только
необходимые  вещи.  Еще  имелась  картина.  Картина  служила  полезным  тестом,
предложенным психологами. Коре использовал картину вот уже четыре года и за это
время множество раз успел убедиться в точности ее оценок. Это была не настоящая
картина,  конечно.  Она  представляла  собой  стереоизображения картин  великих
мастеров.  Каждый день изображение менялось.  К счастью, великие мастера успели
написать достаточно много  картин  за  предыдущие столетия.  Картина  позволяла
разделить  всех  людей,  входящих  в  кабинет,  на  две  группы:  на  тех,  кто
останавливался  перед  картиной,  и  на  тех,  кто  ее  не  замечал.  Тех,  кто
останавливался,  Коре  определял как  "открытых".  Открытые всегда  имели  свое
мнение,  подчинялись не  любому  приказу,  а  только разумному,  в  безвыходных
ситуациях находили неожиданные новые пути. На них можно было полагаться в самых
сложных случаях,  из них получались хорошие руководители, они реже предавали, а
если поднимали бунт,  то  не от скуки или злобы,  а  только ради чего-то.  Да и
бунтовали они  гораздо реже.  Открытых встречалось мало.  В  группе  таким  был
Гессе,  второй человек после  самого Коре;  а  еще  приходила женщина по  имени
Евгения,  которая всегда останавливалась перед  картиной и  даже  помнила имена
древних художников.  Коре  надеялся,  что  Евгения полетит с  ними,-  она  была
прекрасным  пилотом.  Людей,  которые  не  останавливаются перед  картиной,  он
называл "закрытыми". Закрытые походили друг на друга: они не отличались большим
умом,  они  уважали только силу  и  сами были грозной силой до  тех  пор,  пока
ощущали твердую руку  командира;  они  легко шли  на  смерть,  но  в  спокойной
ситуации они представляли опасность-наученные только сражаться и  убивать,  они
вели себя как  скорпионы в  банке,  уничтожая друг друга.  Они просто делали то
единственное, что умели делать хорошо.
     Новый  водитель,  его  звали  Рустик,  вошел  в  кабинет  последним  и  не
остановился перед картиной.
     - Как вам нравится эта вещь? - Коре указал на картину.
     - Я не разбираюсь,- ответил Рустик.- Я всего лишь водитель.
     Итак, Рустик оказался закрытым. Он был не просто водителем, а самым лучшим
водителем,  одним из лучших на планете.  Он водил любую боевую машину так,  что
никакой электронный аппарат не  мог сравниться с  ним.  Все же  человек сложнее
любого аппарата. А если этот человек умеет делать свое дело...
     - Я не собираюсь никуда лететь,- заявил Рустик.
     - Почему?
     - Потому что  у  меня через восемь дней личное первенство и  все  шансы на
третье место.  Вы знаете, сколько я получу за третье место? Мне этого хватит до
конца жизни.  Я  уже  выбрал дом,  который куплю.  Мне  уже сорок лет,  я  хочу
отдохнуть. Вы понимаете, что значит такая возможность?
     Коре не понимал, он никогда не мечтал об отдыхе.
     - Это приказ, а приказы не отменяются,- сказал он.
     - Кто отдал такой... .приказ?
     - Орвелл.
     - Кто такой этот ваш Орвелл? Я его не знаю и не хочу знать!
     - Это  командир того  корабля,  на  котором будете  лететь вы.  Он  лучший
командир боевых групп. Все его экспедиции удачны.
     (Здесь Коре немного преувеличил.)
     - В ваших экспедициях люди дохнут как мухи. Я не хочу быть одним из них.
     - Совершенно верно,  в каждой экспедиции гибнет несколько человек.  Но эти
смерти не напрасны.
     - ...на ваши приказы и экспедиции!
     - Если  это  ваше  последнее слово,  то  я  занесу  его  в  протокол.  Это
называется бунт. Вы знаете, что означает бунт?
     - Хорошо, я буду молчать,- согласился Рустик.- Но я буду молчать только до
тех пор, пока мне смогут затыкать рот. Потом я найду на вас управу. И на вашего
Орвелла в первую очередь.
     Он затих и присел у окна.
     "Все  же  удобная вещь  эта  картина,-  подумал Коре,-  сразу знаешь,  как
говорить с  человеком,  чтобы он с  тобой согласился".  И  после этого он начал
совещание.
     * * *
     Скачок  в   надпространстве  был  довольно  болезненной  процедурой.   Все
восемнадцать  человек  экипажа  легли  в   специальные  полупрозрачные  коконы,
смягчающие перегрузки.  На  каждом коконе имелся номер.  Орвелл лежал в  номере
третьем.  Рядом была Кристи,  и,  как  только Орвелл расслаблялся,  прибор цели
показывал на нее.          
     "Нужно будет подумать об  этой рыженькой,  если вернемся.  Нельзя же вечно
жить одному".
     Стены  Хлопушки были  сделаны из  материала,  который при  соответствующей
настройке мог  пропускать любые  длины  волн.  Сейчас стены казались туманными,
дымчатыми, воздушными. Сквозь них виднелись далекие холмы. Дружеский и ласковый
голос машины отсчитывал секунды до скачка.
     Пятьдесят девять секунд...
     Орвелл посмотрел под ноги.  Там,  на  расстоянии примерно метров двадцати,
темнели три  металлических жука  -  три  бронированные машины  -  для  выхода в
опасные  зоны.  Эти  машины  (почему-то  их  прозвали "Зонтиками") имели  самое
современное вооружение и  были почти неуязвимы.  Почти -  потому что  они могли
расстрелять друг друга, если понадобится.
     - Помнишь наш прошлый скачок в Южную Гидру? - спросил Коре.
     - Там мы похоронили Кельвина.  И не только Кельвина,  который был одним из
лучших,  а еще множество людей, чьи имена и лица уже погасли в памяти. Впрочем,
они знали, на что идут.
     - Да, и только потому, что были плохо вооружены.
     Сорок пять секунд...
     - Да, Зонтики бы тогда не помешали... Сорок секунд до скачка...
     - Если это вирус, как ты собираешься возвращаться? - спросил Коре.
     - Поговорим об  этом потом.  Потом,  когда поздно будет говорить.  Они оба
понимали это.
     - Предупреждаю,  я не дам себя расстрелять. Я сам расстреляю кого захочу,-
заявил Коре. Двадцать секунд...
     - Командую пока я,-  сказал Орвелл. "Зачем я сказал "пока"?" - подумал он.
И  вдруг  совершенно  ясно  представил,  каким  будет  ответ.  ("Никакая  наука
неспособна объяснить эти  мгновенные озарения.  Сейчас Коре помедлит,  будто бы
подбирая  слова,  и  скажет:  "Согласен,  пока  командуешь  ты".  И  это  будет
означать...")
     - Согласен,  пока командуешь ты,-  сказал Коре и добавил:-Мои слова ничего
не значат, забудь.
     Скачок.
     Глава вторая БЕШЕНЫЙ ЗОНТИК
     Сейчас  Хлопушка стала  совсем  прозрачной,  и  Орвелл мог  видеть могучие
лучистые звезды,  заглядывающие со всех сторон. "Великая магия звезд - человеку
позволено видеть бесконечное",-  подумал Орвелл и  расслабился.  Все в порядке.
Слабо  светящиеся коконы  пока  еще  не  выпускали людей.  После  скачка слегка
кружилась голова и бегали мурашки в кончиках пальцев.  Хлопушка была желтоватым
прозрачным облаком, пронизанным светом звезд. В облаке висели люди и предметы -
как мухи, утонувшие в меду.
     Голубая планета,  очень напоминающая Землю,  но в  то же время и  очень не
похожая на  нее,  плыла справа и  снизу.  Еще не  вполне придя в  себя,  Орвелл
задумался о  том,  почему Бету  так  легко отличить от  родины,  если  по  всем
параметрам две планеты схожи так,  что их путает иногда даже электроника (из-за
этого  были  большие проблемы лет  сорок  назад,  когда  Бету  только  начинали
осваивать).  Бета отличалась от Земли разительно,  но неуловимо - неуловимо для
рассудка. Как девушка отличается от женщины; как первое свидание от последнего,
хотя при  этом говорятся те  же  самые слова;  как оригинал древнего мастера от
поздней копии,  пусть даже более совершенной;  как  свежая газета отличается от
уже прочитанной.  "Да,  все дело в аромате свежести,  это еще незатертый мир",-
подумал Орвелл  и  переключился на  более  важные  проблемы:  -"До  нее  совсем
недалеко.  Слишком похожа. Хлопушка облетала планету по экватору. Вот она вошла
в ночь.  Конечно, это не Земля. На Земле, на ночной Земле, слишком много огней.
Когда облетаешь Землю,  то сразу видишь туманные контуры материков -  ночью они
светятся серым и  серебристым,  как сброшенный с неба Млечный Путь-ночная Земля
вся покрыта огнями.  Некоторые огни очень ярки и  видны с  расстояния в  тысячи
километров.  Такова Земля ночью,  а здесь - другое. Здесь - самая обыкновенная,
самая настоящая ночь дикой планеты".
     Они  сделали еще  один оборот и  зависли над  тем районом,  где находились
четыре космодрома и город, где обитало почти все население Беты.
     Они вышли из своих коконов. Стены корабля стали не проницаемы для взгляда:
остались лишь  широкие  иллюминаторы.  На  борту  находились три  женщины,  они
перенесли скачок хорошо,  точнее,  удачно -  здесь все зависит только от удачи:
останешься ли ты цел,  или тебя раздавит всплеск пространства,  как сапог давит
лягушку.  Хуже  всего пришлось Морису -  скорее всего,  у  него была повреждена
грудная клетка. Но Морис отличался отменным здоровьем и должен был поправиться.
     - Смотрите,  что это? - спросил Гессе. Он и Евгения стояли у иллюминатора,
любуясь чем-то внизу.
     Еще несколько человек подошли к ним.
     - Не вижу ничего особенного,-сказал Рустик.
     В  атмосфере планеты  плыли  облака.  На  первый  взгляд  их  расположение
казалось хаотичным,  но  потом глаз  начинал различать тончайшие и  красивейшие
построения -  нет, это не походило на Землю. И уж совсем не походило на обычные
облака. Это скорее было произведением искусства. Но кто может создавать картины
из облаков и, главное, для чего?
     - Очень красиво,-  сказал Коре,- но это просто каприз атмосферных потоков,
ничего больше.
     - В  таком случае эта планета -  женщина,-  сказала Евгения,-  ведь именно
женщины капризны.
     Комнаты  приобрели довольно  уютный  и  почти  земной  вид.  Искусственная
гравитация поддерживалась на  привычном земном  уровне.  Планета  уже  занимала
почти  все  пространство в  иллюминаторах.  Хлопушка садилась автоматически,  в
заранее рассчитанное место. Еще несколько минут можно отдохнуть. Могучие звезды
несколько потускнели. Значит, вошли в атмосферу.
     - Я не видел ни одного огня,- сказал Коре.
     - Та сторона планеты не заселена,- ответил Орвелл.
     - Я никогда не поверю, что она совсем не заселена. А здесь, под нами?
     - Здесь еще не закончился день.
     - Да,  но  он  как раз заканчивается.  На  Земле было бы  уже полно огней.
Что-то мне это не нравится, совсем. Тоска берет.
     Он  отошел к  Морису,  возле  которого собрались почти  все.  Над  Морисом
склонился Дядя Дэн, оказывая помощь.
     Дядя Дэн был самым старым в экипаже и самым опытным -  ему уже исполнилось
пятьдесят два.  Он напоминал англичанина в древности -  такого, каких рисуют на
картинках или  показывают в  старых фильмах -  Дядя Дэн любую вещь держал,  как
стек.  Он был чуть лысоват, с совершенно седыми аккуратными усиками, с сеточкой
тонких морщин на  лице.  Его лицо было широким,  но  неполным -  просто широкая
кость. Всегда поджатые губы выражали не презрение, а внимание к собеседнику.
     - Ну как оно? - спросил Коре.
     - Нормально,-  ответил Дядя Дэн.-  Его только чуть примяло,  но  все кости
целы. Пока пусть лучше лежит.
     - Со мной порядок,-  сказал Морис.-  Хватит бегать вокруг меня, как вокруг
утопленника.
     - Еще небольшое сотрясение мозга,- сказал Дядя Дэн.- Через три дня будет в
порядке.
     Хлопушка уже  мягко опустилась на  грунт;  так  мягко,  что  никто даже не
ощутил толчка.  В иллюминаторах было видно море, еще совсем светлое; а с другой
стороны-мертвый город.  Сейчас ни  у  кого не  оставалось сомнений,  что  город
мертв.
     - Я  попробую выйти,-  сказал  Коре,-  никаких  вирусов  в  атмосфере нет.
Обойдусь без скафандра. Мне всегда говорили, что на Бете самый чистый воздух. Я
хочу его вдохнуть.
     * * *
     В  свой первый полет Коре отправился двадцать три года назад -  на военном
крейсере.  Уже тогда определилась его карьера - армия, космос. Впрочем, карьера
начинала вырисовываться раньше:  Коре рос  в  семье профессионального военного.
Вначале он коллекционировал игрушечное оружие,  затем модели,  затем настоящее;
До  четырнадцати лет он  жил на диких и  скалистых берегах западного побережья,
где находилась база,  на которой служил отец,-  еще с  тех времен Коре навсегда
полюбил  море.  Отец  был  человеком  со  странностями,  любил  издеваться  над
новобранцами и рассказывать об этом дома, обожал политику и считал себя крупным
специалистом в  этой кровавой области.  Пришло время,  и политика сожрала его -
отец  исчез,  оставив после себя лишь хорошую пенсию и  доброе имя.  Доброе имя
помогло Коре поступить в училище.
     После окончания он работал в  группе по борьбе с космическим терроризмом и
даже разработал несколько новых стратегий захвата.  Сейчас он считался одним из
сильнейших в своей области.
     Хлопушка стояла на  скале -  метров четыреста пятьдесят над  уровнем моря.
Дул сильный ветер - теплый и мягкий, не похожий на земной;
     Коре это сразу почувствовал.
     Пейзаж был  прекрасен.  Солнце уже  почти село,  но  еще освещало верхушки
скал.  Там,  где повыше, трава казалась красной, а у моря голубой. К морю можно
было спуститься, но это заняло бы несколько часов.
     Далеко  в  море  выдавался мыс;  на  краю  мыса  поднималась гора  (метров
шестьсот,  определил Коре) с лысой верхушкой.  От горы отломился кусок и торчал
отвесно,  будто воткнутый в воду.  Еще дальше,  почти неразличимая, поднималась
высокая горная гряда -  там белели снежные шапки. В долине лежал мертвый город,
прекрасно видимый  отсюда,  но  уже  размытый  сумерками.  Где-то  там  таилась
опасность. Там пряталось нечто похитившее жизни тысяч счастливых людей и теперь
угрожающее тем,  кто находится за миллиарды километров отсюда. "Прогулку к морю
придется  отложить,-  решил  Коре.-  Если  ты  прибыл,  чтобы  действовать,  то
действуй".
     Он вернулся на корабль.
     - Ну что там?
     - Там  море,  горы и  мертвый город.  Я  думаю,  что  первую вылазку можно
сделать сейчас. Если там враг, то он этого не ожидает.
     Он говорил и  чувствовал,  что никакого врага там нет -  там нет.  Враг не
станет просто сидеть и ждать неизвестно чего среди опустевших домов.  Но он мог
оставить свои следы.
     - Я  могу выделить тебе человек пять,-сказал Орвелл.-  А вообще,  бери всю
свою команду.
     - Нет,  я возьму только Зонтик.  Кто бы там ни оказался, с Зонтиком ему не
справиться.  Я  буду  поддерживать с  вами  связь.  В  любом  случае  вернусь к
полуночи.
     Он не знал,  вернется ли к  полуночи.  Долгие годы службы выработали в нем
безошибочное чувство опасности.  Сейчас опасность ощущалась,  как никогда:  она
была везде и нигде, она пропитала все вокруг. ("Но сказать, что вернешься,- это
добрая примета. В такие вечера, как этот, становишься суеверным".)
     Зонтик активировали,  и  он  обрадованно заурчал,  узнав  хозяина.  Зонтик
обладал  электронным  мозгом  и  был  сконструирован  так,  что  мог  принимать
самостоятельные решения,  если обстановка становилась слишком сложной. Коре был
не только хозяином,  но и  отчасти отцом -  он разрабатывал несколько вариантов
атаки Зонтика и второй уровень системы обороны.  Зонтик умел различать людей не
хуже,  чем умная собака. Но даже от самой умной собаки можно уйти, а от Зонтика
- нельзя.  Зонтик умел плавать на  поверхности и  на  любой глубине под  водой,
летать в воздухе и выходить в космос (почти в космос -  верхние слои атмосферы,
где небо было уже совершенно ночным,  а солнце растопыривало лучи, как пальцы);
он  знал  все  фигуры  высшего пилотажа и  мог  закапываться в  землю,  даже  в
каменистый грунт.  Он  мог  вырубить пещеру в  гранитной скале и  мог  взорвать
скалу,  если она станет на пути. При всей своей чудовищной силе Зонтик мог быть
ловким - он умел поймать бабочку на лету, не повредив ее крыльев. Он откликался
на имя. Имя первого Зонтика было Первый.
     - Первый! - скомандовал Коре.- Дверь. Я вхожу.
     Зонтик открыл дверь и включил внутреннее освещение.  Коре поставил ногу на
ступеньку. Ветер усилился, и приходилось щуриться. Коре почувствовал нежность к
машине. Если повезет, она спасет ему сегодня жизнь.
     - Пока,  ребята.  Ждите.  И ребята остались ждать.  Он исчез, и Первый, не
очень спеша, направился в сторону мертвого города.
     Зонтик передавал объемную картинку.  Вначале он  шел  прямо к  городу,  но
остановился,  встретив  на  пути  ущелье.  Такое  препятствие он  мог  запросто
перепрыгнуть,  но  Коре  решил  иначе.  Чуть  в  стороне  возвышалась небольшая
башенка, похожая на маяк. Зонтик двинулся туда.
     - Здесь тропинка,-  сказал Коре.-  Вот,  посмотрите.  Она  еще  не  совсем
заросла.   Она  ведет  туда,  к  маяку.  Я,  пожалуй,  подъеду  и  проверю,  но
задерживаться не буду. Маяк рядом с вами, можете сами туда сходить, да?
     - Сходим,- сказал Орвелл.
     - И возьми ребят из моей команды. Они уже засиделись, правда?
     Ребята заулыбались.
     Зонтик вышел на удобную дорогу и пошел к городу.  Сейчас он показывал лишь
однообразную каменистую панораму.
     В команде Коре было шесть человек: два близнеца-Бат и Фил, двадцатилетние,
но  уже  имевшие  опыт  боев;  Гессе,  тридцати  лет,  специалист по  подрывным
устройствам  и   всему   остальному-умен   и   с   задатками   профессиональной
гениальности,  умеет находить выход даже там,  где выхода нет;  Морис,  который
временно выбыл из игры;  Штрауб -  веселый плотный здоровяк;  а  еще печальный,
задумчивый,  злой Анжел.  Впрочем,  в последние месяцы Анжел стал весел -  не к
добру  это.  Анжел  был  альбиносом  с  чудовищными  мускулами.  Такие  мускулы
невозможно накачать одними упражнениями,  тут не помогут даже гормоны.  Ребенка
для этого "производят" особым способом.
     Информация:
     Если  девятнадцатый  век  был  веком  техники,  двадцатый-веком  физики  и
электроники,  то двадцать первый -  веком биологии и медицины.  Двадцать второй
еще не определился и  пока ничего нового не обещал.  За десять тысяч лет своего
существования человечество выдумало  бездну  способов  убийства,  но  почти  не
продвинулось в  выращивании пшеницы  или  скота.  Ситуация  изменилась в  конце
двадцатого  века,  когда  открыли  клонирование и  люди  научились  выделять  и
синтезировать отдельные гены.  Этот первый триумф евгеники прошел незамеченным,
как само собой разумеющийся.  Никто не удивился тому,  что человечество наконец
нашло способ тиражировать живые организмы так,  как оно до сих пор тиражировало
газеты и прочую дребедень. Впрочем, продовольственная проблема была решена.
     Уже  тогда  некоторые заносчивые,  себялюбивые и  очень  богатые  господа,
отходя в  мир  иной,  предлагали свой генетический материал для  тиражирования,
мечтая возродиться в  тысячах и,  миллионах собственных копий.  Первый опыт  по
тиражированию человека  был  осуществлен  в  том  же  несчастливом  две  тысячи
четырнадцатом году.  Началось выращивание двухсот  двенадцати копий  известного
ученого.  Но,  хотя  двести двенадцать близнецов росли в  одинаковых условиях и
носили одинаковые имена,  они оказались совершенно различными людьми. И ни один
из них не проявил исключительных способностей к математике - области, в которой
преуспел их.  папаша-гений.  Гениальность оказалась слишком сложной штукой  для
тиражирования. Тогда медики взялись за задачи попроще и преуспели.
     Первого несомненного успеха евгеника достигла в области стоматологии.  Был
выделен и уничтожен ген,  разрушающий человеческие зубы.  Как известно,  зубы -
это остаток наружного скелета,  отзвук тех дней,  когда наши предки были чем-то
вроде  мягких  пауков,  закованных в  хитиновые  панцири.  Уже  несколько веков
человек практически не ел жесткой пищи,  и зубы оказались не так уж нужны.  Они
стали портиться и  выпадать не  только у  стариков,  но  даже у  юношей.  Милые
девушки,   демонстрирующие,   улыбаясь,   зубные  протезы,  стали  обыкновенным
явлением.  И  вот  наконец наука сказала свое  слово:  человеческие зубы  снова
обрели прочность и могли вырастать в течение жизни столько раз,  сколько нужно.
Один  нормандец,  желая поставить рекорд,  выбивал сам  себе левый верхний клык
двести восемнадцать раз,  и двести восемнадцать раз клык отрастал. После двести
девятнадцатого удара  нормандец  превратился  в  полного  идиота  из-за  частых
сотрясений мозга и прожил остаток жизни в клинике со связанными руками - он так
и не избавился от привычки выбивать собственные зубы.  Этот случай вошел во все
учебники психиатрии.
     Генетическая информация человека довольно быстро была расшифрована, каждый
ген мог быть собран на конвейере,  как автомобиль,  и  встал вопрос о  создании
искусственного  человека  высшей  расы.  Пока  ученые  обсуждали  проект  века,
оперируя  нечеткими  моральными  понятиями,  другие  ученые  начали  выращивать
искусственных уродов для продажи.  Уроды выставлялись напоказ и  поначалу имели
большой успех.  Бизнес процветал и вскоре уничтожил сам себя.  Уродов стало так
много,  что они больше никого не  удивляли.  Те  из  уродов,  которые оказались
жизнеспособными и могли размножаться, основали Лигу Искаженных Существ. К концу
двадцать  первого   века   искаженным  существом  была   каждая   восемнадцатая
человеческая особь.  Высокоморальные медики тоже  постепенно договорились между
собой  и  начали  выращивать  высшее  существо.  Сразу  же  возникла  проблема:
представления о  высшем существе были у  каждого свои.  В  результате появилось
сразу несколько здоровых и  красивых человеческих пород:  одни  предназначались
для занятий спортом,  другие-  для долгожительства, третьи имели неограниченную
сексуальную потенцию, четвертые питали склонность к умственному труду. Возникло
несколько каст, презирающих друг друга. Самые сильные, как это обычно и бывает,
были  самыми  тупыми  и   обожали  притеснять  самых  умных.   Пришлось  срочно
разрабатывать несколько законодательств для каждой касты в отдельности.
     Женщины  наконец-то  избавились от  родовых  мук,  так  как  детей  теперь
вынашивали  удобные  технические устройства.  Эмбрион  зарождался  естественным
образом,  а  затем пересаживался в  инкубатор.  Возникли два  женских движения:
Движение за  Здоровое Рождение и  Движение за  Правильное Рождение.  Члены этих
движений   люто  ненавидели своих  противников и  называли их  в  прессе  и  по
телевидению самыми  непотребными словами.  Непотребные слова  одно  время  были
разрешены,   потом  их  снова  запретили.  Без  запрета  их  оказалось  слишком
неинтересно произносить.  Теперь  семейная  пара  могла  иметь  столько  детей,
сколько  пожелает.   Эмбрион  мог   быть  растиражирован  в   любом  количестве
экземпляров,  как женского,  так и мужского пола.  Некоторые обеспеченные семьи
имели  десятки  и  даже  сотни  близнецов  (естественно,  самых  лучших  и  без
наследственных болезней),  большинство же  семейных пар не  имели детей вообще.
Бездетные партнеры часто  расходились и  сходились снова.  Слово "любовь" почтя
вышло  из  обихода и  употреблялось в  основном в  сентиментальных кинороманах.
Влюблялись обычно лишь дети,  эта игра их привлекала.  Если влюблялись взрослые
-у  всех  окружающих появлялось идеальное развлечение.  Даже  секс  стал терять
популярность, так как были изобретены более совершенные методы наслаждения.
     Все  эти  достижения прогресса оттенялись некоторыми скромными негативными
тенденциями.  Во-первых,  рождение человека теперь не  требовало от  женщины ни
малейших усилий,  а  тем  более  мук,  поэтому  женщины  (да  и  мужчины) стали
относиться к  своим детям без особой привязанности.  Если ребенок погибал -  от
болезни или из-за несчастного случая,-  отец с матерью обычно не огорчались,  а
делали нового ребенка.  Ведь  это  же  так  просто и  даже приятно.  Постепенно
человеческая жизнь настолько утратила ценность,  что  люди  перестали всерьез к
ней  относиться.  Резко  возросло  количество  самоубийств.  Большинство  людей
предпочитали уходить из жизни добровольно. И не из-за боли, страха или обиды, а
от скуки, испытав все прелести и изъяны жизни.
     Дети  очень  редко  походили  на  своих  родителей -  недостатки родителей
подправлялись или  заменялись  желаемыми  достоинствами.  Но  на  рубеже  веков
возникла мода на все естественное,  и примерно две трети детей рождались если и
в инкубаторах, то без особых отклонений от норм. Анжела еще до зачатия задумали
очень мускулистым альбиносом. Таким он и был произведен на свет.
     До маяка было около трех километров.  Зонтик подошел к сооружению,  обошел
его со  всех сторон,  даже на всякий случай облетел и  заглянул в  окна.  Живых
существ в здании не оказалось.  Воздух был чист и не заразен.  И не было ничего
опасного в  радиусе нескольких километров.  Орвелл собрал группу.  Бат,  Фил  и
Гессе вооружились,  а  Штрауб и  Анжел не взяли с  собой ничего -  им нравилось
драться голыми руками.  Орвелл взял с собой прибор опасности и пистолет.  Трава
была  выше колен.  На  самых длинных стеблях сидели большие зеленые кузнечики и
совершенно  не  боялись  людей.  Они  уже  перестали  стрекотать и  сворачивали
крылышки,  готовясь к ночи. Стебли сгибались под их тяжестью и напоминали тугие
колосья.  Закат разгорался,  как  пожар.  На  фоне  алого неба здание выглядело
черной шпилькой с просветом на верхнем этаже.
     - Это  действительно похоже  на  маяк,-  сказал Гессе.-Я  видел  настоящие
старые маяки в Средиземном море. Зачем его построили здесь?
     - Они были странными людьми и любили развлекаться,- ответил Орвелл,- могли
построить его для развлечения.
     - Подойдем -  увидим,-  сказал Анжел и раздавил кузнечика в кулаке.-  Надо
же, а ведь кусается, тварь!
     Орвелл посмотрел на  прибор опасности:  сейчас,  когда они  приблизились к
маяку, стрелка указывала точно на это здание и вибрировала так, будто опасность
ждала в каждом уголке каждой пыльной комнаты. Они подошли к наружной двери.
     Дверь была деревянной,  и Анжел высадил ее плечом.  Винтовая лестница вела
вверх.
     - Сюда,- сказал Орвелл и посмотрел на запястье.
     На втором этаже он указал на дверь. Анжел хотел высадить и ее, но она была
не  заперта.  Обычная  деревянная  дверь  на  обычных  стальных  петлях.  Дверь
скрипнула и  открылась.  Внутри их встретил беспорядок и  тучи пыли.  Окно было
выбито.  На  полу  грудой  валялись разломанные приборы вперемешку с  разбитыми
магнитными дисками.
     - Их уничтожали специально,-  сказал Гессе.  Он подошел и  выбрал из груды
хлама что-то более-менее сохранившееся.
     - Их  уничтожали  в  спешке,-продолжил  он.-Ага,  а  вот  этот  еще  можно
включить...
     Браслет на  руке Орвелла щелкнул.  Рука выхватила пистолет и,  не  целясь,
трижды выстрелила. Аппарат разлетелся на куски в руках у Гессе.
     - Это обыкновенный диктофон,-  сказал Гессе спокойно,- Не обязательно было
меня пугать.
     Они  обошли еще  четыре этажа маяка и  уничтожили все устройства,  которые
могли хранить информацию.
     - Эй,  шеф,- сказал Анжел,- я думаю, что не стоило этого делать. Как же мы
узнаем, что здесь случилось, если взорвем все данные? -
     - Ты помнишь комету Швассмана?
     - Миф.
     - Этот миф не  врезался в  Землю только потому,  что кто-то  уничтожил все
данные. Понятно?
     - Нет.
     - Я приказываю уничтожать все обнаруженные носители информации.
     - А  вот это понятно!  -  сказал Анжел и ударил кулаком в перегородку,  на
которой было нацарапано матерное слово.  Первыми в пролом вошли Бат и Фил.  Эта
комната была  последней на  четвертом этаже.  Она  оказалась совершенно пустой,
если не считать встроенного в  стену большого холодильника.  Такие холодильники
вышли на Земле из моды лет двадцать назад.
     - Открыть? - спросил Бат.
     Стрелка на приборе опасности потухла.
     - Открывай.
     И Бат открыл дверь.
     Солнце уже ушло за горизонт,  и,  хотя небо все еще светилось,  в  комнате
было  темно.  На  первый взгляд холодильник заполняла сплошная глыба льда.  Бат
провел пальцами по шероховатой поверхности, и на пальцах осталась влага.
     - Только лед.
     - Включи освещение.
     - Свет!  -  приказал Бат, и холодильная камера осветилась изнутри. В глыбе
льда находился человек. В вытаращенных глазах застыл ужас.
     - Что это? - спросил Орвелл.
     - Это кровь.
     - Я  вижу,  что кровь.  Что у  него во  рту?  Анжел подошел и  внимательно
вгляделся.
     - Все  нормально,  шеф,-  сказал он,-  перед тем,  как  его  убить,  парню
отрезали язык. Когда отрезают язык, всегда много крови.
     Штрауба стошнило, и он отвернулся к стене, чтобы переждать приступ.
     Закат стал  фиолетовым,  море  совсем почернело.  В  углах собралась тень.
Комнату  освещал  только  ядовито-голубой свет  холодильной камеры.  Все  вдруг
замолчали прислушиваясь. Со стороны лестницы донеслись шаги.
     Анжел выступил вперед и  расправил плечи.  Комбинезон лопнул на спине,  не
выдержав напора мышц. Анжел любил театральные эффекты.
     - Шеф, позволь, я его встречу первый?
     И, не ожидая разрешения, он вышел в пролом.
     * * *
     Зонтик  приближался к  городу.  Летел  над  самой  дорогой,  которая  была
каменистой с частыми выбоинами. Зонтик медленно двинулся по первой улице. Улица
довольно круто шла под уклон, дальше виднелась темная площадь. Зонтик двигался,
задевая  дома,-   улица  оказалась  слишком  узкой.  "В  крайнем  случае  можно
взлететь",-подумал Коре и выругался.  В переулке, куда он бросил взгляд, лежали
два скелета, похожие на человеческие. Переулок был слишком узок для Зонтика.
     Он передал запрос на корабль.
     - Наши еще не вернулись?
     - Нет пока.
     - Тогда я принимаю решение самостоятельно. Я выхожу.
     - Попробуй зайти сверху.
     - Сверху я  разнесу эти трухлявые крыши.  Я  хочу взять целые кости,  а не
откапывать их куски из-под камней.
     Он остановил Зонтик и вышел.
     - Свет туда! - приказал он.
     Зонтик осветил переулок.  Тьма  вокруг еще  больше сгустилась.  Коре снова
выругался,  чтобы  прогнать страх.  Он  почувствовал легкую  тошноту и  боль  в
затылке. Это еще что?
     Скелеты были не  совсем человеческими,  это Коре определил сразу:  слишком
длинные ноги и стопы как-то вывернуты.  Руки?  Руки чуточку маловаты. Некоторые
косточки высыпались.  Грудная клетка  обычна,  таз  увеличен.  Череп?  Огромные
глазницы,  сильно скошен назад и  вытянут,  сверху небольшой гребень.  Но самое
страшное - челюсти. Особенно мощной была нижняя челюсть, она выдавалась вперед.
Голова одного существа была зажата в  пасти второго,  череп треснул.  Эта тварь
имела челюсти, как у льва. Коре осмотрелся, но ничего не увидел. Со всех сторон
стояли мертвые дома и  смотрели ослепшими черными окнами.  На небе уже высыпали
созвездия -  совсем не такие, какие видно с Земли. За домами росли обыкновенные
пирамидальные тополя и  сгибались под  ветром,  касаясь верхушками друг  друга.
Тополя шумели.
     Коре попробовал расцепить скелеты, но не сумел. Зубы одного слишком прочно
вошли  в  кости  другого.  Он  дернул  и  оторвал  лопатку.  Снова  выругался и
почувствовал тошноту.  Пришлось закрыть глаза  и  переждать приступ.  "Со  мной
непорядок,-думал Коре,  сидя с  закрытыми глазами (он  ощущал,  как  плывет все
вокруг),-но  это не  может быть вирус.  Зонтик бы  меня предупредил.  Тогда что
это?" Он открыл глаза и увидел,  что небо стало сиреневым. Звезды расцвели, как
хризантемы.   Все  вокруг  волновалось,  колыхалось,  искрилось.  Там  и  здесь
вспыхивали фейерверки алых  точек.  Это  было  прекрасно.  Коре оторвал длинную
бедренную кость (поставленная вертикально,  кость доставала до  груди) и  начал
крушить ею  скелеты.  Закончив,  он  пошел в  глубь переулка,  выбивая те окна,
которые были еще целы. Зонтик включил сирену - он тосковал без хозяина.
     - И не проси,-  сказал Коре шатаясь (пьян я, что ли?),-мне здесь нравится!
Это райская планета!  -  Он упал, встал на колени, попробовал подняться и снова
упал.
     Зонтик выключил сирену.
     Все это время Зонтик передавал информацию на корабль. На корабле находился
Икемура,  три  женщины.  Дядя  Дэн  и  Морт.  Морису дали  снотворное,  а  двух
биороботов пока активировать не стали.  Морт был невысоким блондином, с полными
яркими  губами,  как  у  женщины,  с  короткими руками и  большой головой -  он
напоминал карлика.  Он  знал об  этом и  стеснялся -  не выдерживал пристальных
взглядов. Но в деле он часто бывал слишком смел, даже безрассуден.
     - Его надо спасать,-сказал Морт.-Я могу взять второй Зонтик.
     - От чего спасать? - спросил Икемура с легким презрением.
     Сейчас главным был он.
     - С ним несчастье.
     - С ним не несчастье, а болезнь. Это вирус. Так, Дядя Дэн?
     Дядя Дэн молча кивнул.
     - Но ведь в анализах воздуха и грунта вирусов не было?
     - Может быть, это энергетический вирус? - спросила Кристи.
     - 06 этом мы бы знали тоже.
     - Тогда я ничего не понимаю.
     - Это вирус Швассмана.  Наши анализаторы его не  берут -  он  не  похож на
обыкновенные вирусы.
     Они  смотрели на  фигуру удаляющегося Коре.  Коре упал,  встал на  колени,
попробовал подняться и  снова  упал.  Стало тихо:  Зонтик выключил сирену.  Что
будет дальше: Коре превратится в кузнечика или отрежет себе язык? 
     - Но,-   сказала  Кристи,-   тогда  все  остальные?  Что  тогда  со  всеми
остальными?
     - Ничего,-  ответил Икемура.- Ты видела такую штуку у командира на руке? Я
не  совсем точно  знаю,  что  это,  но  оно  посильнее наших анализаторов.  Они
вернутся, обязательно.
     Картинка  сместилась:   Зонтик   взлетел   и   осматривал  город.   Ничего
интересного, обыкновенная ночь. Ни одной живой души.
     - Он сам его спасет,- сказал Икемура,- вот смотрите.
     Зонтик  плюхнулся на  крыши,  и  на  минуту  картинка  потемнела от  пыли.
Раздался скрежет - Зонтик полз по переулку, перемалывая боками дома.
     - Подожди!  -  скомандовал  Икемура.  Зонтик  остановился  и  осветил  два
сцепленных скелета странной формы.
     - Возьми с собой!
     Зонтик подобрал скелеты и  двинулся дальше.  Коре отступал,  закрываясь от
света руками.  Он  несколько раз выстрелил по Зонтику из пистолета.  Специалист
никогда бы не сделал такой глупости - это все равно что пытаться убить слона из
рогатки.
     - Плохо,-сказал Дядя Дэн.-Но  зато мы  наблюдаем развитие болезни.  Сейчас
Зонтик его возьмет.
     Коре остановился. Он стоял, чуть пошатываясь, опираясь о кость.
     - Увеличить изображение! Зонтик увеличил.
     - Его глаза!
     Зонтик показал глаза крупным планом.
     - Серенады,- сказал Коре,- если будем бить червяков, то в небесах не нужно
играть серенады. Не нужно! Я сказал-не нужно!
     Его  лицо  перекосилось от  ярости.  Задергалась мышца  над  верхней губой
слева. Ноздри расширились.
     - Коре, ты меня слышишь?
     - Всемирная история пьянства рисует доску на мольберте,  но дети нашли под
знаком дряни - замечу, что я противник...
     - Ты меня слышишь?
     - Да-а-а-а...
     - Ты заболел.
     - Я сам вижу, вижу, вижу, вижу-жу-жу-жу...
     - Держись, не теряй контроля над собой!
     - Я сейчас его потеряю! - Коре снова выругался и вошел в Зонтик.
     Зонтик сразу начал передавать информацию о работе организма;  пульс сорок,
давление  в  норме,  на  энцефалограмме импульсы  необычной  формы;  отмечается
медленный рост костей;  разрушения органов нет, повышенная секреция желудочного
сока...
     Передача оборвалась. Что значит "медленный рост костей"?
     * * *
     Группа вышла из  маяка.  Анжел шел  сзади.  Его разорванный комбинезон был
весь в паутине и в пятнах мела. Все, чего Анжел добился,- это получил несколько
синяков и ссадин. "Не стоило куражиться, болван!" - обругал он сам себя.
     - Я бы его поймал, шеф.
     - Остановиться! - скомандовал Орвелл. Прибор опасности вспыхнул в темноте.
Стрелка показывала в небо и медленно поворачивалась. "Кто-то летит сюда,- решил
Орвелл.-  Хорошо,  что уже темно,-  может быть,  оно не заметит нас. А если оно
именно нас ищет?"
     - Я бы точно его взял,-  повторил Анжел как заклинание и тряхнул волосами.
Его длинные волосы были такими белыми,  что, казалось, даже светятся в темноте.
Зато при электрическом свете они казались седыми.
     - Вернуться в здание!
     Они  вернулись и  сели на  ступеньках.  Кто-то  наверху снова стал ходить,
будто специально, будто назло.
     Орвелл связался с кораблем.
     - Что у вас? - спросил он.
     Связь  немного  барахлила,   слышался  слабый  треск.   "Наверное,  где-то
поблизости гроза,-подумал Орвелл.-Что может быть лучше летней грозы?"
     - У нас порядок. Но плохо с Коре. Прервалась связь.
     - С Зонтиком?
     - Да. Похоже, что он сам ее отключил.
     - Вольному воля.  Мы  здесь нашли замороженное тело.  Это мужчина среднего
роста лет сорока пяти. У него отрезан язык. Слишком напоминает ту легенду, тебе
не кажется?  Мы пробовали его вытащить,  но он намертво вморожен в  глыбу льда.
Выключили холодильник.  Когда он оттает,  можно будет вернуться и  взять пробы.
Обязательно нужно.  Потом слышали шаги,  кто-то ходил по зданию. Анжел пробовал
его взять, но никого не нашел. Шаги человеческие.
     Человек-невидимка. Невидимки тебе никогда не попадались?
     - Вы возвращаетесь?
     - Немного погодя. Снаружи опасно.
     - Это тебе кто нашептал? - спросил Икемура.
     - У меня предчувствие.
     - Хорошо, будем считать, что я поверил. У вас больше ничего?
     - Ничего. Конец связи.
     Они  неподвижно сидели на  ступеньках,  глядя на  черные контуры гор и  на
яркие   звезды,   повисшие   над   морем.   "А   здешние   звезды   похожи   на
хризантемы",-вдруг подумал Орвелл и удивился столь нелепой мысли.
     - Чего мы ждем? - спросил Гессе.
     - Не знаю. Сиди и слушай. Прибор опасности щелкнул.
     - Что это щелкнуло?  Всем в укрытие,  лечь на пол и не шевелиться!  - тихо
приказал Орвелл.
     Он отступил на несколько ступенек назад и вверх. Тело двигалось послушно и
было сильным и гибким, как пружина.
     Зонтик медленно двигался в  небе.  Внизу было море.  Прибой стал сильнее -
ветер поменял направление. Рядом оказалось несколько облаков;
     Зонтик  метнулся  и  протаранил  их  играясь.  На  краю  скалы  возвышался
заброшенный маяк.  Зонтик осмотрел местность, но никого не заметил. У горизонта
началась гроза.  С  поверхности ее  никто бы  не  увидел,  но с  высоты четырех
километров ясно  вырисовывались башни грозовых туч.  ("Это интересно".)  Зонтик
метнулся в  ту сторону и через несколько секунд очутился там.  Несколько мелких
молний ударили в обшивку.  ("Приятно,  похоже на щекотку.  Что это там?  Смерч,
похожий на  живой  насос,-красиво".)  Зонтик  облетел смерч  и  нырнул в  него.
Исполинские потоки воздуха поиграли с ним и выплюнули.  Зонтик расстрелял смерч
из  своих орудий и  полетел обратно.  У  самых гор он нырнул вниз,  царапнул по
камням и снова взлетел кувыркаясь.  Прицелился в маяк и снес два верхних этажа.
Потом поднялся в  стратосферу и прыгнул вниз,  охваченный пламенем,  как болид.
Плюхнулся в  море  и  ушел на  глубину.  Здесь шельф круто обрывался и  отвесно
уходил вниз.  ("Глубина несколько километров.  Страшновато".)  Зонтик решил  не
идти  на  дно  и  погнался за  крупной рыбой,  похожей на  земную  акулу.  Рыба
испугалась и  стала резво удирать.  ("Ага,  сейчас я  тебя") В  нем  просыпался
инстинкт охотника.
     Орвелл заметил темное пятно  среди  звезд.  Пятно дернулось и  протаранило
облако. "Как он выдерживает такое ускорение?" - подумал Орвелл. Зонтик вышел из
облака,  перевернулся на спину и  поплыл,  с  видом беззаботного купальщика,  в
сторону моря. Исчез.
     - Гессе,  сюда,-  скомандовал Орвелл.- Следи за тем участком неба. Да нет,
возьми бинокль.
     - Не нужно.
     - Это сейчас не  нужно,  а  через минуту он  появится.  Ляг и  спрячься за
дверью.  Не  двигаться и  не  говорить,  что бы  ни  произошло.  Передай приказ
остальным.
     Зонтик появился снова.  Он двигался молниеносно:  коснулся скал,  взлетел,
вращаясь и переворачиваясь, выделывая самые невероятные фигуры. ("А вот так еще
никто не  летал,-  подумал Орвелл,-  слишком большая перегрузка".)  Потом взмыл
вертикально,  приостановился и  пальнул  по  маяку.  Сверху  посыпались  камни.
Большой обломок упал прямо перед дверью.
     - Ничего себе!  - сказал Гессе и осекся, вспомнив о приказе. Спустя минуту
небо разрезал прекрасный оранжевый болид -  он упал в  море с грохотом,  подняв
целый столб воды...
     Исчез.
     Прибор опасности щелкнул и отключился.
     - Жертвы      и      повреждения     есть?      -      спросил     Орвелл.
   I
     - Нет.
     - С какой перегрузкой он летел?
     Гессе включил подсветку и посмотрел на шкалу.
     - Сто сорок два.
     - Такого не бывает.
     - Сто сорок два g.
     - Тогда от него осталась только лужа крови.  Человек не выдерживает больше
пятнадцати.
     - Я  выдержал  шестнадцать с  половиной,-  отозвался  Анжел,-целых  четыре
секунды. 
     И они побежали к кораблю.
     * * *
     Теперь уже не  было сомнения в  том,  что Коре погиб.  Ни  один человек не
выдерживает перегрузки больше  пятнадцати g  (если  не  считать  Анжела  и  его
шестнадцать   с    половиной),    при   тридцати   g   лопаются   кости,    при
пятидесяти-перегрузка размазывает человека по полу,  как нож размазывает мягкое
масло по хлебу.
     - А здесь сто сорок два,- сказал Орвелл.
     - И что это значит?
     - Это значит,  что первый Зонтик сошел с  ума.  Он  не способен выделывать
такие выкрутасы без  пилота.  Что-то  случилось с  его  системами.  Он  носится
вокруг,  как  взбесившийся бульдозер.  Теперь мы  точно знаем,  что  это  вирус
Швассмана.  Во-первых, оживает техника; во-вторых, человек с отрезанным языком;
в-третьих, скелеты, похожие на человеческие, но с огромными ногами, не нравятся
мне эти кузнечики...
     - Зонтик успел передать, что Коре начал расти,- вставил Икемура.
     - Тем более. А в-четвертых, опасность информации. Есть информация, которая
опасна.
     - Какая?
     - Не  знаю.  А  если бы  знал,  меня бы  уже не  было на  этом свете.  Все
замолчали.
     - Коре что-то  успел узнать,-сказал Морис.  Сейчас он уже сидел в  кресле,
ему стало лучше.
     - Ну  тогда нужно хотя бы поставить экран,-  предложила Кристи.-  Корпус у
нас крепкий, но если Зонтик взбесился...
     Экран   поставили.   Энергетическая  завеса   пропускала  вещество  только
разделенным на  молекулы.  "Снаружи сейчас  запахло озоном,-подумал Орвелл.  Он
любил этот запах -  запах земных гроз.-  Зонтик сквозь экран не  пройдет.  Если
начнет стрелять,  то экран не пропустит снаряды.  Если использует ядовитый газ,
то придется выходить в скафандрах.  Если попробует сделать подкоп,  можно будет
включить двигатели и  отпугнуть.  Если он  не  испугается,  придется взлетать и
зависнуть на орбите. Туда он не доберется, будет лишь постреливать издалека. Но
на орбите Хлопушка бесполезна. С таким же успехом она могла бы висеть на орбите
вокруг Земли".
     - А когда мы будем взлетать,-  спросила Кристи,-  нам ведь придется убрать
экран, что тогда?
     - Мы не будем взлетать,-  ответил Орвелл,-  у нас есть еще два Зонтика,  и
они пока подчиняются приказам. Я объявляю траур на корабле. Сегодня и завтра.
     Они услышали удар, и скала под кораблем задрожала.
     - А вот и Зонтик,-  сказал Анжел. В иллюминаторах замерцали первые молнии.
Зонтик двигался на глубине в один километр,  параллельно изгибу шельфа. Глубина
все возрастала.  ("Возможно,  здешние океаны глубже земных.  Восемь километров,
девять, двенадцать. Что это?") В глубине впадины что-то шевелилось. Целые сонмы
существ,  каждое  из  которых вдесятеро больше  Хлопушки.  Зонтик опустился еще
чуть-чуть  и  пальнул  -  на  всякий  случай.  Ему  ответила  дюжина  торпедных
установок;  несколько торпед попали и  взорвались,  помяв обшивку.  Зонтик стал
стрелять снова.  Когда вода вокруг закипела,  он  вильнул и  стремительно ушел,
оставляя за  собой  бурлящий след.  Он  всплыл  и  лег  на  поверхность.  Гроза
придвинулась  совсем  близко.  Хлопушка  стояла  на  скале,  свет  струился  из
иллюминаторов. ("Что они там думают? Как они могут спокойно отдыхать, забыв обо
мне?  Кто здесь хозяин, в самом деле?") Зонтик выстрелил по кораблю, но снаряд,
коснувшись защитного экрана,  лопнул,  как мыльный пузырь,-красиво и беззвучно.
Еще  несколько снарядов -  и  тот  же  результат.  "Ну хорошо,  я  вам все-таки
покажу",-  подумал Зонтик.  Он  стал стрелять по  скале,  на  которой незыблемо
стояла Хлопушка.
     Хлопушка молчала. Зонтик включил связь.
     - Это Коре?
     - Это я,- сказал Зонтик.- Нет никакого Коре. Приказываю сдаться без всяких
условий.
     Он  еще  раз выстрелил по  скале,  для подтверждения своих слов.  В  скале
образовалась трещина. Несколько таких выстрелов - и Хлопушка свалится в море.
     - Мы  не  ведем  переговоров  с  техническими  устройствами,-  ответили  с
корабля.
     - А я тебе башку снесу,- сказал Зонтик и выругался.
     Это было в духе его бывшего хозяина.
     - Приказываю вернуться в ангар! - передала Хлопушка.
     - Ты мне поговори еще! Я сейчас продолбаю камень и утоплю тебя. А взлететь
у тебя не получится.
     - Да, никак не получится,- сказал Икемура,- мы же не можем снять экран.
     - А что он нам сделает?
     - Для начала сбросит в море.
     - Ну и что? Мы же не утонем. Наша жестянка и не такое выдержит.
     - Если жестянка падает с  высоты в  пятьсот метров,  то  все,  кто  внутри
жестянки, разбиваются, разве не так?
     Все замолчали. За окном мелькали синие молнии.
     - Тогда есть один выход,-  сказал Икемура,-  абсолютное оружие, реликтовый
меч. Он снова включил связь.
     - Вы там,  ублюдки!  -  возмущался Зонтик.-  Че замолчали? Я буду стрелять
каждую минуту!
     - Тогда мы используем реликтовый меч,-  передал Икемура.- После первого же
твоего выстрела в сторону корабля.
     Зонтик отвернулся и выпустил в небо огненный веер ракет.  ("Реликтовый меч
- это серьезно.  Но я  все равно их достану".) Зонтик взлетел и начал кружиться
волчком.  Потом рухнул на  город и  закопался в  руинах десятка высоких зданий.
("Были -  а теперь их нет. Кто так строит дома-из одного стекла и стали? - даже
ломать неинтересно".)
     Он выполз из-под камней и  проехался по парку,  сминая деревья.  ("Похоже,
что  Хлопушка так  просто не  подчинится.  Придется подождать.  Придется пожить
немного здесь.  Этот парк -  подходящее место.  Здесь тихо и темно.  А. это что
такое?")
     Он притаился и стал смотреть.
     Глава третья РЕЛИКТОВЫЙ МЕЧ
     Гроза так и не разродилась дождем.  Она прошлась вдоль берега, направилась
к  высоким горам и  там уснула.  Облака застряли где-то у снежных вершин и были
видны до сих пор. Несмотря на объявленный траур, настроение было светлым - так,
будто  все  страшное уже  перестало существовать этим  солнечным утром.  Прибор
опасности  показывал ноль,  взбесившегося Зонтика  поблизости не  было.  Орвелл
решил пройтись к  берегу.  Он зашагал мимо рощицы.  Здешние деревья походили на
маленькие скрюченные сосны.  Каждая  веточка была  изогнута так,  будто  дерево
собиралось выпустить когти.  Кора  свисала со  стволов широкими полупрозрачными
лоскутами.  Пахло смолой и травами. Он стоял между редкими деревьями и смотрел,
как  Хлопушка сняла экран (при этом действительно раздался легкий хлопок -  она
оправдывала свое  имя),  поднялась,  и  перелетела  в  более  безопасное место.
Подальше от берега. Скала действительно стала ненадежна. "Все будет в порядке,-
подумал он,- все будет в полном порядке. Если не учитывать того, что уже было".
     Он сел на траву.  Действительно, планета напоминала рай. Из корабля кто-то
вышел. Женская фигурка. На Хлопушке было три женщины: Евгения, Джулия и Кристи.
Евгения  была  невысокая,  плотная.  Она  стриглась наголо  и  любила  спать  в
стереошлеме. Она любила абстрактную музыку и спорт - дважды выигрывала кубок по
полетам на  одноместных боевых челноках.  Евгения была русской.  В  ней крылась
загадка и  чувствовалось,  что  рано  или  поздно эта  загадка разрешится самым
неожиданным образом.
     Джулия  была  высокой,  длинноволосой,  с  темно-карими глазами,  томная в
движениях и элегантная в обращении с мужчинами.  И с повадками звезды - никогда
не понимаешь до конца,  с кем имеешь дело,  но знаешь,  что со звездой.  Кто-то
говорил,  что  она  очень жестока.  Орвелл пока не  замечал этого.  И  конечно,
Кристи... та была простой и естественной - как зверек.
     Судя по походке,  это была Кристи.  Нет,  не по походке - Орвелл определил
это  по  радостному предвкушению,  захлестнувшему его.  Так в  детстве ждешь от
праздника чуда.  Странно. Этого не бывало с ним давно. Даже тогда, когда он еще
почти  мальчиком встречался со  своей  будущей  женой-с  той,  которая устроила
уютный кошмар из следующих трех лет его жизни. Кристи шла в его сторону.
     - Эй!  -  крикнула она  и  махнула рукой.  В  руке,  кажется,  был цветной
платочек. Зачем женщинам платочки?
     - Что?
     - Я с вами.
     - Зачем?
     - Да просто так.  Хочется погулять. У нее голубые глаза и копна соломенных
волос.
     Веснушек, пожалуй, слишком много.
     - Вы куда?
     - Я собираюсь спуститься к морю.
     - О,  да это совсем близко,-  сказала Кристи. Просто бездна интонаций в ее
голосе,  они сбивают с  толку:  естественность и неестественность,  все оттенки
утверждения, вопроса, восторга, грусти. Почему он не замечал этого до сих пор?
     - Нет, это только кажется близко. Ты никогда не была в горах раньше?
     - Нет, никогда.
     - Когда ты стоишь на горе, то кажется, что долина близко. Но на самом деле
это очень и  очень далеко.  (Он показался себе совсем старым,  когда произносил
это "очень и очень".) Быстрее чем за два часа мы не доберемся.
     - Ну и что?  -  сказала Кристи.- Я могу гулять и два часа. Ведь сегодня не
опасно, правда?
     Орвелл  снова  посмотрел на  прибор.  Прибор  показывал полное  отсутствие
опасности.  Впервые за все это время.  Даже на земле такого не было. "Следовало
бы  удивиться",-подумал Орвелл и  не удивился.  Просто все хорошо складывается.
Просто такой хороший день.
     - Да, сегодня совершенно безопасно.
     Они  стали  спускаться.   По   дороге  они  увидели  нескольких  зверюшек,
выпрыгнувших из-под камней.  Зверюшки походили на зайцев. Трава стала реже, она
пробивалась только между камней.  А  камни становились все больше и больше.  Их
приходилось обходить, задевая ногами колючие кустарники.
     Скала была рассечена ущельями;  ущелья заросли кустарником;  кустарник был
совершенно сухим и ломким;  в стенах ущелий зияли пещеры;  зверюшки, похожие на
зайцев, прятались там.
     Они  дошли  уже  до  середины спуска.  Кристи  поскользнулась на  камне  и
схватила Орвелла за плечо. Он поддержал ее, потом прижал и поцеловал. Кристи не
удивилась.
     - Почему твоя стрелочка все время показывает на меня? - спросила Кристи, с
женской непосредственностью переходя на "ты".
     Орвелл посмотрел на прибор цели.
     - Ты это заметила еще на Земле?
     - Точно.
     - Этот  прибор показывает на  то,  что  мне  больше всего нужно,-  ответил
Орвелл.
     Кристи восприняла это  как комплимент.  Он  еще раз поцеловал ее  в  губы.
Дальше они пошли обнявшись.
     - А что означает вторая стрелка? - спросила Кристи немного погодя.
     Он снова поцеловал ее в губы и только после этого объяснил:
     - Это прибор опасности. Если стрелка красная, значит, опасность близка.
     - А если так, как сейчас?
     - Сейчас опасность равна нулю.
     - А вдруг у этой штуки сядут батарейки? Она же на батарейках, правильно?
     До  Хлопушки был целый час спуска и,  следовательно,  не меньше двух часов
подъема. Прибор опасности все так же показывал ноль. Прибор перестал работать.
     Перестал еще несколько часов назад.
     - У этой штуки сели батарейки.
     - Ну не стой как истукан, поцелуй еще раз,- сказала Кристи.
     * * *
     Бат  и  Икемура  спустились в  оружейный отсек.  Даже  если  не  учитывать
реликтовый меч  и  два  оставшихся Зонтика,  оружия  имелось достаточно,  чтобы
взорвать  небольшую планетку  с  Луну  величиной.  Меч  хранился в  специальной
капсуле,  которая открывалась,  когда к  ней  прикоснешься.  Могли прикоснуться
только четверо: Орвелл, Икемура, Бат и Гессе. Еще вчера в эту компанию входил и
Коре.  Перед  тем,  как  получить  доступ  к  мечу,  человек  проходил  тяжелый
двухгодичный тренинг.  Причем не  каждый этот тренинг выдерживал.  Так  в  свое
время не  выдержал Фил,  близнец Бата.  Меч  был слишком опасной штукой,  чтобы
давать его  плохо  подготовленному человеку.  Меч  следовало держать в  кулаке,
регулируя большим пальцем выброс нити.  В  автоматическом режиме меч,  взятый в
руку,  рассекал пространство и  вещество,  полностью следуя за  взглядом своего
хозяина.  Искусство  владения  мечом  заключалось в  умении  сосредоточить свое
внимание.  Известно,  что  даже если человек смотрит в  одну точку,  его  глаза
постоянно  движутся.  Неподвижный  глаз  просто  теряет  чувствительность.  При
взгляде  на  предмет глаз  мгновенно ощупывает его,  проходя по  очень  сложной
ломаной  линии.  Взгляд  движется скачками,  которые сознание не  контролирует.
Поэтому обычный человек,  взявший меч,  в  долю  секунды изрезал бы  на  мелкие
клочки все,  на  что он  смотрит.  А  если такой человек взглянет под ноги,  он
просто разрежет горную породу под собой и под грохот землетрясения провалится в
магму.
     Сейчас каждый из них мог просто протянуть руку и взять меч.
     - Я чего-то не понимаю,- сказал Бат,- вот вчера, во время связи...
     - Что вчера?
     - Вчера мы говорили с Зонтиком.  И, как только ты упомянул реликтовый меч.
Зонтик сразу исчез. Он испугался.
     - Ну и что? Я бы тоже испугался на его месте.
     - Но Зонтик не мог знать о  мече.  Это секретная информация,  а его память
блокирована.
     - Согласен,  это еще одна загадка вчерашнего дня.  Если бы мне было нечего
делать, я бы насчитал еще десять.
     - Я думаю вот что,-  продолжал Бат,- мне не верится, что Коре пропал. Этот
Зонтик, он вел себя точно так же, как вел бы себя сам Коре. Он даже ругался так
же.  Даже интонации был теми же.  Я понимаю, что перегрузка есть перегрузка, но
все же...
     - Если Коре жив,-  сказал Икемура,-  то ты можешь это проверить.  Ты же из
его команды. Ты должен помнить что-нибудь такое, что знаете только вы двое.
     - Я подумаю,-  сказал Бат,-  я уже придумал:  однажды...  Нет, я скажу это
только ему.  Это  должно быть тайной.  Я  напомню ему  такую вещь,  от  которой
настоящий Коре взбесился бы.
     - Вот и хорошо,- сказал Икемура,- если Зонтик взбесится и сегодня, значит,
Коре жив. Лучше попробовать прямо сейчас. Разозли его посильнее.
     - А командир? Если Зонтик действительно кинется на нас?
     - Командир сейчас развлекается с  девочкой на морском бережке.  Там желтый
песочек,  там белый прибой с брызгами солнца,  а трусики в горошек сброшены так
небрежно,  что потом придется их долго искать. Насчет горошка это я для большей
поэтичности.  И не беспокойся за него. У него есть такая штука, которая спасает
от любой опасности. Правда, нам он эту штуку не дает, жадничает.
     - А это точно?
     - Точно.
     Бат ушел.
     Икемура подождал немного,  потом  прошел один  пролет по  лестнице вверх и
убедился, что никого нет. Вернулся в оружейный отсек. Положил руку на капсулу с
реликтовым мечом. Громко застучало сердце.
     - Вы уверены,  что хотите взять меч?  -  прозвенел мелодичный,  но чуточку
неестественный женский голос.
     В серьезных случаях машина всегда спрашивала об этом по нескольку раз.
     -Да.
     - Если вы уверены, то скажите об этом снова.
     - Да.
     - Пожалуйста, еще раз.
     - Да.-  На  этот раз он  помедлил:  не  всякому дано без колебаний сжигать
мосты.
     - Пожалуйста,  вы можете взять реликтовый меч.  Должна ли я запомнить вашу
личность? - поинтересовалась механическая дама.
     - Нет.
     Он взял меч - маленький, удобно помещающийся в ладони-и капсула закрылась.
Никто ничего не видел. Никто и ничего.
     Бат  вызывал Зонтик.  На  первый вызов  Зонтик не  ответил,  а  на  второй
выругался.  Бат  улыбнулся:  да,  это точно шеф.  Евгения возилась,  выстраивая
какую-то схему на экране.  Не страшно, пусть послушает. Она не дура, даже может
подсказать хорошую идею иногда.  Славяне,  говорят,  все умные,  оттого и живут
плохо.
     - Алло, шеф?
     - Кто говорит?
     - Это Бат,  из вашей команды. Я так рад, что вы живы! Вы не представляете,
как мы переживали вчера!
     - Заткнись,-сказал Зонтик и отключился. Бат нажал кнопку вызова снова.
     - Шеф,  я  хочу вам рассказать кое-что.  Вы помните наши сборы на Кавказе,
два года назад?
     - Ну?
     - Тогда была сильная жара. Мы жили в изолированных номерах.
     - Ну? - На этот раз вопрос прозвучал угрожающе.
     - Мы жили в диких условиях; канализацию прочищали только раз в две недели.
А  потом я  бросил дрожжи в  унитаз,  в  вашей комнате.  И  оттуда все полезло,
фонтаном.  Как мы смеялись,  Боже мой! Это сделал я, но и все остальные об этом
знали.  Это  была  самая  веселая шутка за  весь  сезон.  Вы  помните,  во  что
превратился ваш  номер?  А  как  пришлось сдирать ковер?  Жаль,  что  прошли те
деньки. Я бы сделал это еще раз не задумываясь! Конец связи.
     Он вытер пот со лба.
     - Это ты слишком жестоко,-  сказала Евгения между прочим. Она слышала весь
разговор.
     - Ты это о чем?
     - Не притворяйся, я еще вчера поняла, что Коре жив.
     - Ну  не  стой как  истукан,  поцелуй еще рассказала Кристи,  обняла его и
прижалась,- Тебе ведь хочется.
     - Нам лучше уйти с открытого места.  Сейчас они находились уже недалеко от
каменного  пляжа,  там,  где  тропка,  достаточно уморив  путника,  давала  ему
передохнуть - то есть на самом видном месте.
     Кристи быстро все поняла,  и  ее настроение изменилось.  Глаза потемнели и
погасли. Она поспешила назад.
     - Не туда,- сказал Орвелл,- мы будем подниматься по одному из ущелий. Если
что-то произойдет, то спрячемся в пещеру.
     Стены   ущелий  были   почти  отвесными;   это   давало  надежду  остаться
незамеченными. Впрочем, одних стен мало.
     - А если там змеи? - спросила Кристи.
     - Тогда бы  там  не  было кроликов.  Они  полезли вверх.  Склон пересекали
несколько тропинок,  но  они  просматривались отовсюду.  Идущего человека могли
заметить.  Ущелья были не  такими удобными -  из-за множества громоздящихся там
глыб, некоторые глыбы едва держались и могли вот-вот рухнуть; все заросло сухим
кустарником,  с изогнутыми,  как рыболовные крючки,  колючками. Ущелье, которое
они  выбрали,  поднималось  почти  к  самому  сосновому  (Орвелл  окрестил  его
сосновым)  лесу,  а  после  леса  оставалось  только  метров  триста  открытого
пространства.  Кузнечиков здесь было так много, что при каждом шаге приходилось
нескольких давить.
     Кузнечики цеплялись на  одежду.  Кристи,  с  гадливым выражением на  лице,
пыталась их  стряхнуть.  Кроме  кузнечиков попадались красные змейки без  глаз,
возможно  ядовитые.  Членистые змейки  были  небольшими,  но  юркими.  Выстрел!
Верхняя часть  скалы обрушилась,  и  каменные глыбы покатились вниз.  Задрожала
земля по ногами. Стены ущелья загудели.
     - А-а-а-а!  -  закричала Кристи и присела,  охватив голову руками.  Орвелл
дернул ее  изо  всех сил и  потащил в  ближайшую пещеру.  Она упала и  ободрала
коленку.
     - Я не хочу! - кричала Кристи.- Сейчас мне что-нибудь упадет на голову!
     Свод  пещеры действительно казался ненадежным.  Мимо  ног  прошмыгнули два
"кролика".  Один бросился к  противоположному склону,  а  второй сел  на  камне
приглядываясь.  Каменная глыба упала прямо на  него,  прихлопнула и  покатилась
дальше.  На камне осталась лужица крови;  шкурку глыба потащила за собой. Сухой
кустарник загорелся. Дым поднимался и втягивался в пещеру, как в дымоход.
     - Я умираю,- сказала Кристи,- мне нечем дышать.
     Наверху выстрелили еще два раза.  Камнепад стал сильнее, и сзади обрушился
свод. Вдруг дышать стало легче.
     - Что случилось? - спросила Кристи.
     - Я думаю, это снова Зонтик.
     - Но ведь не было никакой опасности?
     - Просто кончились батарейки.
     Он снял браслет и выбросил.  Теперь эта вещь совершенно бесполезна. Всегда
полагайся только на себя. Еще одно золотое правило.
     - Ты меня спасешь?
     -Да.
     Дым уже не проникал в пещеру.  Видимо, пещера образовалась в известняке, и
во  время  дождей здесь  текла  мутная подземная река.  Когда  завалило камнями
верхнее отверстие, для дыма уже не было тяги.
     - Почему ты меня поцеловал?  - спросила Кристи. Она начинала успокаиваться
и рассматривать ссадину на колене.
     - Потому что ты мне нравишься.
     - Ты  мне тоже.  Давай отодвинемся от огня.  Выстрелы не прекращались,  но
теперь они были не слышны, а ощущалось лишь сотрясение почвы.
     - Посмотри на эти следы,- сказал Орвелл,- кто, по-твоему, это мог бы быть?
     Он сразу пожалел о своих словах.  Не стоило пугать женщину. Кристи - всего
лишь женщина.
     - Ну   это  что-нибудь  большое.   Оно  спускалось.   А   нога  похожа  на
человеческую, только вытянута.
     - Не  спускалось,   а  поднималось.   Просто  его  стопы  вывернуты.   Это
человек-кузнечик. Местная достопримечательность. Только не надо пугаться, все в
порядке.
     - Тот самый, с вот такой пастью?!
     - С вот такой.
     - Он там, наверху?
     - Сейчас я проверю.
     - Я тебя не пущу!
     - По какому такому праву?
     - Я не хочу тебя потерять. Это самое древнее право во Вселенной.
     - Мне кажется,  это не  совсем то  время и  не  совсем то  место,-  сказал
Орвелл, глядя на нее. Кристи начала раздеваться.
     - Для этого любое время и место подойдет. Разве ты не хочешь сейчас?
     Зонтик кружил у корабля, но ничего не мог сделать. Кусок скалы уже сполз в
море,  а Хлопушка стояла неподвижно.  Зонтик начал рыть тоннель. Он вгрызался в
скалу  глубже и  глубже.  Порода была  мягкой-такую  он  проходил со  скоростью
примерно двух  километров в  час.  Вскоре  он  закончил один  тоннель  и  начал
следующий.  Еще несколько дней-и  скала под Хлопушкой станет дырявой,  как сыр.
"Тогда несколькими выстрелами я  их  похороню",-думал Зонтик.  Снова включилась
связь. Это опять был Бат.
     - Коре, перестань, я пошутил. Зонтик не останавливался.
     - Мне просто нужно было знать,  жив ты или нет. Мы все тебя любим. Знал бы
ты, как мы радуемся сейчас.
     - Со мной так не шутят,- сказал Зонтик, но остановился.
     - Но послушай,  ты же не хочешь, чтобы тебя действительно разрезали мечом?
Я не знаю, что у тебя произошло, но возвращайся. Мы же твоя команда.
     Зонтик Добрался до поверхности и выполз. Он оказался среди соснового леса.
Нет,  этот лес только напоминал сосновый.  А запах сохранялся в памяти.  "Мы же
твоя команда..." Знали бы они...
     Его датчики засекли двух человек.  Орвелл и  Криста.  Они стоят обнявшись.
Вот он ее поцеловал.  Она положила голову ему на грудь.  Им понадобилось именно
сейчас!  Надо же,  это наконец-то случилось. Весь отдел знал, что они влюблены.
Только они  сами  не  могли об  этом догадаться.  "Это весело,  что  любовь еще
встречается иногда",-подумал Зонтик и замер вглядываясь. Потом он развернулся и
пополз в сторону города. Он старался не слишком шуметь.
     Орвелл и  Кристи обернулись на  треск сучьев,  но  ничего не разглядели за
деревьями.
     - Кто это там в лесу?
     - Зверек какой-то.
     * * *
     Вечером команда собралась в центральном зале, чтобы обсудить случившееся.
     Центральный зал  был всего лишь комнаткой,  где помещались десять кресел у
стен.
     Те, кому не хватило кресел, остались стоять.
     - Я просто хотел проверить, жив ли Коре,- оправдывался Бат.
     - Почему же ты не подумал о  тех людях,  которые были снаружи?  -  спросил
Икемура. Бат посмотрел на него с изумлением.
     - Но ты же сам мне сказал!
     - Да,  я сказал, что командир сейчас на берегу и что вызывать Зонтик - это
было бы преступлением. Кроме того, с ним отправилась еще и Кристи. Два человека
не погибли лишь чудом. Их смерть была бы на твоей совести.
     - Послушай,-  Бат начинал злиться,- это ты мне сказал, что командир сейчас
развлекается с  девочкой на  морском  берегу,  и  про  трусики  в  горошек тоже
говорил...
     - Я  не стану этого слушать,-  сказала Кристи без единой эмоции в  голосе.
Она демонстративно встала и собралась выйти.
     - Нет,  всем оставаться здесь!  - скомандовал Орвелл.- Я хочу все выяснить
сейчас. Сейчас же! Кристи осталась стоять у двери.
     - Что ты сказал ему?
     - Я сказал,-отаетал Икемура,-  что идея хороша,  но нужно подождать,  пока
все будут в безопасности.  А он ответил,  что он еще посмотрит, кто здесь будет
командовать. Это он имел в виду тебя, командир.
     - Это правда? - спросил Орвелл.
     - Нет,-  ответил Бат,-  меня подставили. Он меня подставил. Я его изувечу,
обещаю. Икемура кисло улыбнулся.
     - Вот это то  же самое,-сказал он,-на комете Швассмана тоже все начиналась
с угроз и драк. Боюсь, что мальчик уже заразился.
     - Хорошо,-   сказал  Орвелл,-  ты  временно  отстраняешься  от  участия  в
операциях. Сдай оружие. Бат отдал пистолет.
     - Любым  другим оружием тебе  тоже  запрещено пользоваться.  За  нарушение
приказа- смерть. Давайте проголосуем. Я хочу, чтобы с этим согласились все.
     Все высказались "за", кроме Евгении.
     - Я не такая дура,  чтобы поверить в эту историю,-сказала она.-Бат никогда
бы не стал наносить удар в спину.
     Орвелл подумал.
     - Это временная мера,- сказал он,- если все прояснится, я первым попрошу у
него  прощения.  Но  положение сейчас слишком опасное.  Мы  не  можем допустить
предательства.
     - Это не предательство,- сказала Евгения.- Это позор.
     Она расставила "ваньку" и отвернулась.
     Прыгать буду с высоты- 
     В морге классные цветы... -
     так запел "ванька".
     Вечером Икемура зашел к  Орвеллу.  Орвелл лежал и читал кого-то из древних
поэтов.
     - Это что за книжка?
     - Колридж. Поэма о старом моряке.
     - О чем это?
     - О больной совести.
     - Ты не можешь говорить понятнее?
     - О том, что прощения не бывает. Даже за ошибку.
     - А еще понятнее?
     - Попробую перевести:
     А ветра не было совсем, 
     Но мой корабль летел. 
     При свете молний и луне 
     Вздохнули мертвецы.
     Они задвигались,
     Вздохнув, потом приподнялись, 
     И их не двигались зрачки, 
     И было страшно, как во сне, 
     При виде вставших тел.
     - Это  невозможно  понять,-   сказал  Икемура,-  и  тем  более  невозможно
запомнить.  Я удивляюсь -  такие вещи должны быстро умирать,  ведь я не смог бы
повторить этих стихов, даже если бы твердил их три дня подряд. Я удивляюсь, как
такая книжка смогла пережить столько веков. А ты как думаешь?
     - Я думаю, эта книжка написана так, что она не сможет умереть. Даже, когда
люди  совершенно  разучатся  понимать  ее.   Она  живет  независимо  от  нашего
понимания.
     - А, значит, это кибернетический фокус или что-то такое,- сказал Икемура.
     - Зачем ты  пришел?  -  Орвелл закрыл книжку и  сел.-Четыре поколения моих
предков занимались лингвистикой, поэтому я и знаю, что такое больная совесть.
     Икемура взял книжку в руки, повертел и отдал:
     - Я не умею читать такой шрифт. И я пришел поговорить не о древностях, а о
серьезном деле. Исчез реликтовый меч. Надеюсь, ты его не брал?
     - Что???
     - Значит,  не брал.  Остаются двое:  Гессе и Бат.  По-моему,  ясно, кто из
двоих сделал это.
     - Ты хочешь сказать, что Бат взял меч, чтобы...
     - Чтобы захватить власть.  Сегодня он собирался убить тебя.  Ведь Коре уже
нет. А теперь исчез меч.
     Это было обвинение в бунте,  слишком тяжелое обвинение. За участие в бунте
полагалась шоковая смерть -  высшая мера наказания на Земле. Поэтому бунтовщики
никогда не сдавались. Гораздо легче умереть в бою, чем от болевого шока.
     Орвелл тряхнул головой:
     - Что ты предлагаешь?
     - Я предлагаю загнать его в капсулу и усыпить.  У него нет оружия,  только
меч.  Но  внутри корабля он  не  сможет применить меч.  Поэтому мы его возьмем.
Нужен только твой приказ. Хотя бы устный.
     - Я хочу подумать.
     - Думай, но не слишком долго. Каждая секунда...
     - Не говори мне о  секундах.  Я согласен.  Если мы вернемся домой,  то все
выяснится. А сейчас нам придется обойтись еще без одного человека. Даже если он
не виновен, это разумная Мера. Я этого не одобряю, но не вижу другого выхода.
     - Вот-вот.
     Икемура снова заглянул в книгу.
     - Почему здесь такие короткие строчки? - спросил он.
     - Это стихи.
     - Стихи? Какой ужас. Как хорошо, что я не умею читать такой шрифт.
     Информация:
     В точности не установлено, когда и где возникла письменность. Но известно,
что вначале люди рисовали на  камнях,  а  потом на  глиняных табличках.  Умение
читать  было  редким,  порой  и  священным искусством.  Потом  стали  писать на
восковых табличках,  но  все равно грамотными были лишь немногие.  Впоследствии
использовали папирус,  который  сворачивали в  неудобные  свитки.  На  папирусе
писали чернилами.  Так  продолжалось вплоть до  средних веков,  пока кто-то  не
изобрел бумагу.  Потом изобрели книгопечатание,  а еще позже - читать научились
все.   Трудно  поверить,  но  в  истории  человечества  был  период  поголовной
грамотности.
     Конец  этому  положило  изобретение печатной  машинки.  То  есть  печатная
машинка  стала   началом  конца.   Первыми  разучились  писать  люди,   которым
приходилось  много   писать,-литераторы.   Печатная  машинка   давала   большие
преимущества по сравнению с карандашом,  и человек, проработав несколько лет на
машинке,  вдруг чувствовал,  что карандаш больше не держится в пальцах. Человек
огорчался и вновь садился за машинку, отложив ненужный карандаш. В карандашах и
чернильных ручках  совсем  отпала необходимость тогда,  когда  каждый обзавелся
компьютером. По традиции, в школах обучали письму, но с годами все хуже и хуже.
А когда печатающие диктофоны распространились повсеместно,  то писать перестали
учить  даже  в  школах.  Все  сказанное  мгновенно  воспроизводилось на  бумаге
большими  красивыми  буквами,  единообразным  шрифтом.  И  без  орфографических
ошибок. Как это всегда бывает, не обошлось без противников прогресса. Некоторые
ретрограды фанатично обучали своих детей письму.  Они  утверждали,  что  именно
умение писать развило человеческую руку,  а  уже  рука  послужила для  развития
человеческого мозга.  Поэтому с исчезновением умения писать человек деградирует
до  уровня зеленой мартышки.  А  когда  и  эти  фанатики вымерли,  человечество
разучилось писать окончательно.  С чтением было лучше:  читать умели многие,  а
прочесть вывеску  или  объявление умели  все.  Правда,  все  простые и  удобные
печатающие диктофоны воспроизводили лишь один, самый разборчивый шрифт, поэтому
старые книги,  напечатанные разными шрифтами, стали доступны лишь специалистам.
Икемура, не имеющий специальной подготовки, никак не смог бы прочесть Колриджа.
Это его не огорчало: порножурналы гораздо интереснее древней зауми.
     * * *
     Фил и Бат были близнецами и не расставались с детства. Они часто ссорились
и  дрались,  особенно раньше,  разбивали друг  другу носы и  ставили фонари под
глазами,  но все равно любили друг друга.  И  всегда советовались:  одна голова
хорошо,  а две лучше.  Внешне они отличались только татуировкой на запястье:  у
Фила был синий дракон, а у Бата красный.
     - Почему ты проголосовал против меня?- спросил Бат.
     Они вышли из корабля,  чтобы спокойно поговорить,  и  сейчас стояли внутри
энергетического купола. Купол слегка потрескивал, сильно пахло озоном. Горы уже
начинали синеть,  наступал вечер.  Мелкая птичка, похожая на воробья, пролетая,
задела  купол  и  исчезла  с  негромким булькающим звуком.  По  небу  двигались
отдельные редкие облака,  и  каждое из  них  было необычным-все  они напоминали
человеческое лицо, женское лицо.
     - Смотри,-  сказал Бат,-  похоже, что Бета устроила нам аттракцион. Это не
обыкновенные облака. Слишком уж они похожи.
     - Тебя сейчас волнуют облака?
     - Честно говоря, не слишком. Ты что, веришь, будто я предатель?
     - Я  просто думаю,  что  нужно  быть  умнее,-  ответил Фил.-Если  он  тебя
подставил,  значит,  продумал все заранее.  Икемура на десять лет старше тебя и
поэтому опытнее. И ему всегда везет, ты же знаешь.
     - Но зачем?
     - Пока не знаю. Может быть, дело в мече?
     - Тогда,-сказал Бат,-он попробует меня убрать.  Если я  не смогу отомстить
за себя, то ты обещаешь?..
     Они понимали друг друга с полуслова.
     - Обещаю,-сказал Фил.-Ты собираешься бежать?
     - А что мне остается делать?
     - Я достану тебе оружие.
     - Мне запрещено носить оружие.
     - Мы вместе выйдем в лес, там я отдам тебе свое, и ты уйдешь.
     - Не  стоит,-  сказал Бат,-  они  пошлют за  мной  Зонтик,  и  Зонтик меня
уничтожит. Все будет законно. Они только того и ждут.
     - Тогда возьми хотя бы нож. Бат взял нож. Они обнялись.
     - Еще встретимся.
     - Еще встретимся.
     Потом они сверили часы.  Фил вернулся в Хлопушку, а Бат додошел к экрану и
стал ждать. Голос в наушниках:
     - Еще минута. У тебя все в порядке?
     - Я жду.
     - Ты уверен, что хватит ножа?
     - Коре не зря взял меня в группу. Я могу защитить себя.
     - Десять секунд. Приготовься.
     Бат наклонился вперед.  Экран мигнул,  издал хлопок и исчез. Бат прыгнул и
покатился  по  земле.   Экран  снова  хлопнул,  по  его  поверхности  пробежали
зеленоватые искры.  "Ну что ж, прощайте, ребята",-подумал Бат, потер глаз, куда
попала пылинка, и, пригнувшись, побежал к лесу.
     Через  лесок  вело  несколько дорог,  полузаросших травой.  Очевидно,  еще
недавно  здесь  часто  ходили  люди.  Кое-где  кончики травинок были  обкусаны;
местами трава была съедена вся. "Кролики, что ли?" Бат выбрал тропинку и быстро
разочаровался в своем выборе-тропинка виляла, шла то вверх, то вниз, и кажется,
даже не вела из лесу.
     Он наткнулся на два оставленных людьми дома и на несколько костров. Костры
жгли  недели три  назад.  Во  втором доме он  нашел винтовку,  которая стреляла
четырнадцатью калибрами,  на  выбор  (простейшая охотничья  модель),  здесь  же
хранились и заряды.  Поколебавшись, он решил не брать оружие и вышел из домика.
Дальше тропинка расширялась и  становилась прямой.  Камни были присыпаны пылью.
На пыли отпечатались следы, совсем свежие.
     - Алло, Фил,- передал он,- как ты там? Меня еще не хватились?
     - Пока нет. Думаю, скоро хватятся.
     - Здесь следы. Я думаю, это человек-кузнечик. Он где-то рядом.
     - Ты можешь спрятаться?
     - Да, здесь есть дом. Курортный. Обычная пластиковая развалюха.
     - Тогда лучше прячься. С одним ножом ты против него не выстоишь.
     Бат  осмотрелся и  прислушался.  ("Еще несколько часов -  и  станет темно.
Здесь очень темно по ночам,  ведь луны нет.  Правда,  звезды ярче.  Собственно,
идти-то и  некуда.  В городе бешеный Зонтик и вирус,  который прикончил Коре за
пять минут,  а  если и  не  прикончил,  то  сделал из него маньяка.  На дорогах
кузнечики с  львиными челюстями.  Такими  челюстями можно  жевать  кирпичи  как
бутерброды. В лесу - неизвестно что. Лучше дождаться утра".)
     Он вернулся в дом и стал ждать.
     Дом  был обычной двухэтажной пластиковой дачей.  ("Стены довольно крепкие.
Всего два окна на первом этаже и  два на втором.  Дверь запирается.  Окна можно
держать под прицелом".) Он взял винтовку и сел возле окна.
     Человек-кузнечик вышел из зарослей.  Он был голоден, он почти ничего не ел
за  последние четыре дня.  Он грыз ветки деревьев и  жевал траву.  Еще он ловил
настоящих зеленых кузнечиков,  которые кишмя кишели в траве у моря.  Но зеленые
кузнечики были  горькими,  много  их  не  съешь.  Еще  человек-кузнечик отдирал
твердые морские ракушки с  подводных камней и  глотал их  вместе со  скорлупой.
("Только в  ракушках почти  ничего  нет,  одна  толстая скорлупа,  черт  бы  их
побрал".) От голода приходилось глотать песок и мелкие камешки, заливая морской
водой.
     Четыре для назад он победил в поединке другого человека-кузнечика, откусив
тому голову.  Поединок был  равным.  Но  добычей пришлось поделиться со  стаей,
ничего не поделаешь.
     Зато здесь - человек.
     Человек-кузнечик сделал  большой прыжок  и  ударился о  пластиковую стену.
Прозвучал выстрел. "Ага, наугад стреляет, на звук,-подумал человек-кузнечик,-он
меня  не  заметил".  Еще  один  человек-кузнечик,  ростом чуть  повыше первого,
показался из-за деревьев и  сразу получил два заряда в брюхо.  ("Отлично,  этот
человек метко стреляет.  Сегодня хватит еды  на  всех.  Пятерых или  семерых он
точно успеет прикончить, пока заряды закончатся. Как приятно будет откусить его
маленькую   волосатую  головку,   как   мягко   треснет   она   на   зубах...")
Человек-кузнечик опустил голову к самой земле и понюхал стену.
     Вначале Бат услышал грохот. Что-то тяжелое ударилось о стену. Он выстрелил
в воздух,  чтобы отпугнуть гостя. В стекле осталась дыра с оплавленными краями.
В такую дыру мог пройти кулак. Бат поставил меньший калибр и стал ждать.
     Через  минуту  он   увидел  серо-зеленое  страшилище  величиной  с   быка.
Страшилище походило на  кузнечика -  его задние лапы были характерно изогнуты и
очень мускулисты. Передние лапки казались совсем маленькими и очень походили на
человеческие. ("Наверное, такими руками можно даже держать молоток или топор. А
если изловчиться,  то нож или винтовку. Вполне человеческие руки".) Голова была
несоразмерно велика,  нижняя челюсть постоянно двигалась,  как у  земных коров,
что-то  пережевывала.  Бат  прицелился и  выстрелил два  раза.  Брюхо кузнечика
взорвалось,  и  оттуда  полетели мелкие клочья -  как  будто  оно  было  набито
тряпками. Кузнечик без брюха сделал несколько небольших прыжков и сел, опираясь
на  крылья.  Потом завалился на  бок  и  задергал лапами.  Он  дергал лапами не
переставая, до самой темноты. Но Бату было уже не до него.
     Показалось еще несколько тварей. Бат трижды выстрелил и трижды попал, снес
им головы.
     ("Так вам, знайте, с кем связались".) Один попытался прыгнуть на крышу, но
сорвался и полез в окно.  Успел протиснуться в дыру только наполовину.  Мертвая
голова смотрела слепыми огромными глазами,  а челюсть продолжала шевелиться. Из
шеи вытекало что-то желтое.
     Донеслись какие-то  звуки  со  второго этажа.  Туда  вела  узкая  лесенка,
которая заканчивалась дверью. Бат запер дверь и стал ждать. "Да, на второй этаж
они проникли, но дверь им не выбить. А здесь не так уж сложно обороняться. Лишь
бы  хватило патронов.  Интересно,  где здесь включается свет?"  -  подумал он и
смахнул  с  плеча  настоящего маленького кузнечика.  Кузнечик  был  размером  с
большой палец по величине и толщине.
     Человек-кузнечик понюхал стену и  осторожно передвинулся подальше от окна.
("Не ровен час,  попадет.  Ах  как вкусно пахнет свежее мясо!")  Он  обернулся:
кто-то  по  глупости полез  в  окно  и  сейчас  висел  в  раме,  дергая лапами.
Человек-кузнечик аккуратно подполз,  пригибаясь,  насколько возможно,  и отгрыз
большой кусок ноги.  ("У-у-у,  как хочется еще!") Он откусил еще кусок и  снова
отполз от окна.  ("Подвал.  В таких домах всегда есть подвал. Пробираться через
чердак или  через второй этаж бесполезно -  человек может запереть ведущую туда
дверь,  а  вот  подвал-это  другое  дело".)  Человек-кузнечик стал  рыть  землю
передними лапами,  очень похожими на человеческие.  Грунт был мягким, песчаным.
Сверху свалился еще один и  упал на  спину.  Человек-кузнечик,  не  раздумывая,
вцепился конкуренту в  горло.  Утолив голод,  он осмотрелся.  Дюжина кузнечиков
рыла подкопы в подвал сразу со всех сторон.  ("Если человек умен, то он заметит
это,  высунется из окна и начнет стрелять.  Еслиу него еще есть чем стрелять. К
счастью,  темнеет".) Человек-кузнечик уже закопался так,  что были видны только
задние лапы.
     Бат снова вызвал корабль.
     На этот раз ответил Орвелл:
     - Как ты там?
     - Плохо, но пока держусь. Здесь целая туча кузнечиков.
     - При чем здесь кузнечики?
     - Это не те кузнечики. Каждый по семь центнеров весом, не меньше. Я сейчас
в домике в лесу.  Я уже пристрелил десяток. Они пробрались на второй этаж, но я
запер дверь. Патроны у меня пока есть.
     - Зачем ты ушел?
     - Жить всем хочется. Что вы собирались со мной сделать?
     - Ничего.
     - Так я и поверил! Ничего! Если ничего, тогда присылайте подмогу.
     - Хорошо,- ответил Орвелл,- но вначале отдай меч.
     - Что отдать?
     - Реликтовый меч. Все знают, что он у тебя.
     - А, вот в чем дело. Тогда... вы получите свой меч! Слышите!..
     Он дважды выругался и вдруг почувствовал,  как онемели ноги. Он попробовал
встать и упал.
     "Что-то случилось с моим позвоночником,-подумал он,-  не может быть, чтобы
это было серьезно. Я ведь совершенно здоров и всегда был здоров".
     Он  снова смахнул маленького кузнечика с  плеча.  До  чего навязчивы могут
быть эти твари... Он подтянулся на руках и сел в кресло. "Что бы это ни было, а
я не сдамся,-  подумал он.-Растянул какую-то мышцу,  так бывает. Со мной просто
не  может ничего случиться.  Я  еще  слишком молод,  чтобы умереть.  Становится
совсем темно. Где же у них включается свет?"
     Человек-кузнечик провалился в подвал.  "В подвалах часто хранят что-нибудь
вкусненькое.  Хорошо,  что я провалился первым.  Наверх выходить пока не стоит.
Пусть стемнеет.  Все нужно делать по порядку,-уговаривал он себя и продвигался,
ощупывая предметы усиками.-  Что в этой банке?  Фу,  надо же, машинное масло. А
здесь?  Вот,  здесь что-то пахучее. А вот целая бочка с салом". Он прислушался.
Еще  несколько минут -  и  остальные тоже  будут здесь.  Нужно есть сало,  пока
никого нет.  Он перевернул бочку и вытащил несколько больших кусков. "Зачем они
его солят?  -  подумал человек-кузнечик.-  Еще один влез.  Скоро их здесь будет
полный подвал. Впрочем, я уже наелся, пускай теперь другие повоюют".
     За  окнами  стало  совсем  темно,   только  раздавался  хруст  копошащихся
невидимых грузных тел:  одни кузнечики поедали других,  убитых или изувеченных.
Патронов у  Бата уже не  осталось,  но  никто и  не рвался в  дом-слишком много
дармовой еды валялось в пыли.  Несколько кузнечиков пытались прогрызть потолок,
но безуспешно.  Бат сполз с тяжелого кресла и передвигался по комнате на руках,
как  парализованный.  Он  совсем не  ощущал своих ног.  Кажется,  одна порезана
куском стекла,  но в темноте этого не видно. ("Надо бы дотянуться и посмотреть,
слишком сильный запах крови.  Вообще-то все запахи стали сильнее. А света здесь
нет,  ведь город мертв,  а значит,  мертвы все его системы,  обеспечивавшие еще
недавно снабжение дачных домиков.  До  утра,  пожалуй,  не продержаться.  Нужно
вызывать помощь. Как пахнут эти тела, и каждое пахнет по-своему...")
     Он снова включил связь:
     - Я  требую помощи.  Если вы не вытащите меня отсюда через десять минут...
(он снова выругался), то я использую меч. Я разнесу всю эту планету!
     Он выругался снова и продолжал ругаться в микрофон.
     ("Если они поверят в этот блеф,  значит, они действительно думают, что меч
у меня.  Но тогда где же он на самом деле? На Хлопушке согласились. Они пришлют
второй Зонтик.  Поскорее бы.  Что же это с ногами?  Темнота вдруг обретает свои
цвета.  Вот это кресло,  сейчас оно кажется синим.  А  было серым.  Что со мной
происходит? Как трудно связывать мысли... Тушками набитых ушей настроны в ровно
пополам...  Я говорю вслух?  Что за чушь я несу?  То же самое было с Коре.  Что
случилось с ним после этого? Нужно вызвать Хлопушку...")
     - Это опять я.
     - Зонтик уже вышел. Подождешь несколько минут.
     - Я  не  могу  ждать.   Слушайте.   Я  заболел.  Небесной  шторой  завешен
парта-парагенез исторической морали  суждений.  Вначале  отнялись  ноги.  Потом
несворот  кашалотовый  перьев  несколько  зубудлыжнопроклятой действительности,
верьте мне. Потом я стал видеть в темноте. Я сейчас отключусь. Это то же самое,
что с Коре. Слышите, то же самое! Приезжайте и изучайте! Радуйтесь на здоровье!
Но  Коре не  умер,  он вернется!  Я  тоже вернусь!  Слышите,  я  вернусь!  И  я
каждому... Такие красивые цвета. Мне трудно говорить. Язык вырос.
     Он встал на ноги. Теперь нельзя разогнуть спину.
     - Алло, мы слушаем...
     Голос в  динамике затих.  "Я хочу есть,-  подумал Бат.-  Есть в  этом доме
что-нибудь поесть?"
     Человек-кузнечик перегрыз балку, и пол в комнате просел. Он приподнял лбом
несколько половиц и  попробовал просунуть плечи.  К  этому  времени кто-то  уже
прогрыз потолок,  и  в  дырку одно  за  другим сваливались темные тяжелые тела.
Человек-кузнечик напрягся и  вылез в комнату первого этажа.  ("Здесь уже немало
своих.  Ага,  пятеро. Вот и шестой. Здоровый какой, надо держаться подальше. Не
надо меня трогать, пожалуйста, мне ничего не нужно. Я же маленький и слабый".)
     Самый большой человек-кузнечик неловко прыгнул и  вцепился в  плечо.  Рука
была  вырвана с  хрустом.  "А  куда  же  делся человек?"  -  подумал кузнечик в
последний момент. Потом ему откусили голову. Ночной пир только разгорался.
     Второй  Зонтик подошел к  поляне совсем близко и  остановился.  Приборы не
фиксировали присутствия человека.  Бата здесь не  оказалось.  Зато были полчища
кузнечиков,  пожирающих друг  друга.  Зонтик  включил  все  свои  анализирующие
устройства для  сбора информации.  Средний вес:  шестьсот тридцать килограммов.
Двуполы.  Половые признаки не выражены.  Всеядны. Высота прыжка - шесть метров.
Длина прыжка -  четырнадцать метров.  Зубы располагаются рядами,  как  у  акул.
Зонтик сформировал объемное изображение существа и передал его на Хлопушку.
     - Господи,  какой ужас! - сказала Евгения,- У них ведь человеческие руки с
пальцами.  Пять совершенно человеческих пальцев с  ногтями.  С  такими пальцами
можно  быть  хирургом или  маньяком-душителем.  Я  не  удивлюсь,  если  в  один
прекрасный день эта тварь возьмет в руки оружие! Останови картинку!
     Зонтик  остановил картинку.  Объемное  изображение чудовища в  натуральную
величину  застыло  в  воздухе.  Теперь  можно  было  его  подробно и  тщательно
рассмотреть.  "Бат все  равно или  спрятался,  или  погиб,-  подумала Евгения.-
Впрочем, имея реликтовый меч, можно отбиться не только от кузнечиков".
     - Как ты думаешь? - спросила Евгения.
     - Думаю, он успел уйти,-ответил Фил.-Я бы смог уйти, будь я на его месте.
     - Даже безоружным?
     - У него была винтовка.
     - Ага.
     Евгения  рассматривала изображение.  Кузнечик  был  покрыт  топорщившимися
волосками,  на вид упругими. Под волосками виднелись чешуйки. Особенно волосаты
были задние лапы.  Лапы оканчивались вполне человеческими ступнями, вывернутыми
назад.
     Глава четвертая МЕРТВЫЙ ГОРОД
     Зонтик двигался обратно по прямой, ломая деревья. Он остановился невдалеке
от  корабля.  Хлопушка была  ярко освещена.  Мигали тревожные голубые огни.  Им
подмигивали желтые,  зовущие.  В  Зонтике сейчас находились четверо из экипажа:
Фил, Кристи, Еггения и Гессе.
     - И долго мы будем стоять? - спросила Кристи.
     - Ты куда-то спешишь? - поинтересовалась Евгения
     - Да,  спешу.  Как ты догадалась,  умница?  -  с  легкой издевкой в голосе
ответила Кристи.
     - К своему милому?
     - Да, к милому. Не вижу в этом ничего странного.
     - Ослепла, если не видишь.
     Кристи уже почти открыла рот,  чтобы ответить на  этот выпад,  но  вовремя
остановилась. Евгению лучше не трогать.
     - Зато я знаю что-то странное,- сказал Фил.
     - Что именно? - откликнулся Гессе.- Единственная странная вещь, которую мы
не обсуждали,- это сегодняшние облака, похожие на женские лица. Если сравнить с
теми облаками,  которые я видел перед посадкой, то я бы сказал, что мы сидим на
планете, которая занимается изящными искусствами - просто так, от скуки или для
развлечения гостей. Так что странное ты имел в виду?
     - Я  скажу об  этом  позже.  Поехали!  Зонтик двинулся вперед,  подчиняясь
команде.  "Зачем они включили мигалку,-  подумал Фил,-  и без нее тошно, дальше
некуда?" Он остановил Зонтик у корабля, но выключать его не стал.
     - Ты собираешься еще куда-то? - спросил Гессе.
     Гессе  был  высоким  широколицым  парнем.  Hoc  -  слегка  картошкой  и  в
пупырышках.  Волосы  разных  цветов  -  светлые и  темные пряди.  Большие зубы.
Широкая улыбка.  На  первый взгляд глупая.  Прекрасный актер,  одурачит любого.
Умеет петь и говорить разными голосами.  Умеет показывать фокусы. Умеет драться
так,  что  однажды даже сбил с  ног  Анжела.  Уже  три  года в  команде.  Был в
экспедиции на Южной Гидре и даже заработал орден.  Почти старик,  тридцать лет.
Раньше занимался чем-то таинственным.  Очень умен и  очень смел.  Если Хлопушка
вернется на Землю, его назначат на место Коре. Если...
     - Собираюсь,- ответил Фил.- Да, я собираюсь. Будут еще вопросы?
     - Не все выяснил?
     - Осталось самое главное.
     - Что ж, вольному - воля, как выражается командир. Ты покатишь сейчас?
     - Нет, немного погодя.
     Они вышли и оставили Зонтик дожидаться их возвращения.
     Последние слова Бата  были записаны,  проанализированы,  и  сейчас команда
обсуждала результат анализа. Голос Бата говорил снова и снова:
     - Я  не  могу  ждать.   Слушайте.   Я  заболел.  Небесной  шторой  завешен
парта-парагенез исторической морали  суждений.  Вначали  отнялись  ноги.  Потом
несворот  кашалотовый  перьев  несколько  зубудлыжнопроклятой действительности,
верьте мне. Потом я стал видеть в темноте. Я сейчас отключусь. Это то же самое,
что с Коре. Слышите, то же самое! Приезжайте и изучайте! Радуйтесь на здоровье!
Но  Коре не  умер,  он вернется!  Я  тоже вернусь!  Слышите,  я  вернусь!  И  я
каждому... Такие красивые цвета. Мне трудно говорить. Язык вырос.
     - А  выводы  таковы,-   начал  рассказывать  Дядя  Дэн.-   Во-первых,   он
действительно уверен,  что  Коре жив.  Случилось что-то,  что  предоставило ему
вполне убедительное доказательство. Я знаю, что некоторые из экипажа тоже в это
верят. Я не исключаю такой возможности. Во-вторых, он явно подхватил вирус. Тот
же  самый  вирус.  Мы  имеем  уже  два  случая и  можем  довольно точно описать
симптомы.  Мы лишь не знаем,  как вирус передается и почему он поражает одних и
игнорирует других.  В-третьих, у него действительно начал расти язык. В течение
одной минуты язык  вытянулся и  разбух почти на  треть.  Еще  одно  совпадение,
которое кажется мне закономерным:  оба заболевших -  и  Коре,  и Бат -  исчезли
неизвестно куда, будто растворились. Есть предположение, что они превратились в
кузнечиков (как на комете Швассмана),  но Коре не превращался,  хотя его ноги и
начали расти.  Машина исключает такую возможность.  Коре начал расти,  а  потом
просто исчез.  Так  что  кузнечики здесь  ни  при  чем.  Я  предлагаю никому не
выходить из корабля,  подождать,  скажем,  около месяца.  Если мы убедимся, что
опасности для Земли нет, мы поднимемся на орбиту и уничтожим эту милую (глаза 6
мои ее не видели) Бету.  Потом еще несколько месяцев мы повисим в пространстве,
чтобы  выдержать  карантин.   Если  никто  не  заболеет,  начнем  переговоры  о
возвращении на Землю. Если повезет, то нас пустят домой.
     - Как мы уничтожим Бету без реликтового меча? - спросил Орвелл.
     - Просто  сожжем дотла  все,  что  на  ней.  Больше никто  не  станет сюда
наведываться.
     - Жаль,  слишком красивая планета,-  сказала Евгения,-просто рай.  Это мое
мнение,  можете с  ним не считаться.  Я согласна посидеть взаперти,  но вначале
нужна еще одна вылазка. Правильно, Фил?
     Фил согласился.
     - Мы отправимся ненадолго и в-  том же составе.  Фил,  Кристи,  Гессе и я.
Есть дело, которое осталось незаконченным.
     Четверо вышли и подошли к Зонтику. Машина ждала.
     - Послушай,-  сказала Евгения,  отведя Гессе в  сторону.-  Пожалуйста,  не
вмешивайся. Это их личное дело.    
     Гессе ничего не понял, но остался невозмутим.
     - Никаких личных дел у них быть не может.
     - Вы, мужчины, очень непонятливы.
     - Ты хочешь сказать, что Кристи нравится сразу двоим? - предположил Гессе.
     - Вот именно. Пусть они выяснят отношения. Гессе засмеялся:
     - Никогда бы  не подумал.  Хотя у  меня уже был такой случай.  Почему-то в
опасных ситуациях люди  больше нуждаются в  чувствах.  Они  влюбляются в  самое
неподходящее время  и  в  самых  неподходящих местах.  Причем  норовят  создать
треугольник. Хорошо, я подожду. А зачем им понадобился Зонтик?
     - Чтобы никто не мог подслушать.
     - Просто детский бред. Неужели это так важно?
     - А ты никого не любил? - спросила Евгения.
     - Бог миловал.
     Фил и Кристи вошли и сели в передние кресла. Отсюда был хороший обзор.
     - А где остальные?
     - Сейчас будут,- ответил Фил,- им нужно поговорить.
     - А почему мы уже здесь?
     - Чтобы не подслушивать разговор. У них очень личный разговор. Почему-то в
опасных ситуациях люди больше нуждаются в чувствах.
     Когда мне было восемь лет,  я сорвался с моста и чуть не погиб. В тот день
я влюбился,  слава Богу, ненадолго. Люди всегда влюбляются в самое неподходящее
время и в самых неподходящих местах. Надеюсь, тебе это понятно?
     - Точно,-согласилась Кристи.
     - Слушать только меня!  -  приказал Фил Зонтику.-  Теперь поехали в город,
скорость сто двадцать. С кораблем не связываться без моего разрешения!
     Зонтик рванул с места.
     - Что происходит? - спросила Кристи.-Теперь мне непонятно.
     - А что тут понимать. Сейчас объясню, вот только отъедем подальше.
     Зонтик выбрал удобную прямую дорогу и помчался, не включая прожекторов. По
бокам  дороги проносились вывороченные камни,  иногда попадались белые  столбы,
воздвигнутые  руками  человека.   Когда-то  человек  здесь  жил,   радовался  и
беззаботно ставил столбы, надеясь жить и радоваться очень долго.
     Город приближался.  Зонтик нырнул в  одну из  широких улиц и  остановился,
ожидая приказа.
     - Связаться с кораблем! Зонтик установил связь.
     - Как у вас дела? - спросил Орвелл.- Почему вы вдвоем?
     - Иначе не  получается,  командир,-ответил Фил.-  Ты  начал охоту на моего
брата, а я увез твою девочку. Теперь мы на равных. Тебе меня не достать. Слушай
и запоминай.  Бат не брал меч.  Я взять его не мог. Если это не ты, то остается
только два человека.  Они оба на корабле.  Значит,  меч тоже на корабле.  Я даю
тебе два дня сроку,  чтобы найти меч, извиниться и вернуть моего брата. Если ты
не успеешь,  я  начну медленно убивать эту женщину.  Так медленно,  что у  тебя
будет время подумать. Это справедливо. Конец связи.
     - Как ты собираешься меня убивать? - спросила Кристи.
     - Буду отрезать от тебя кусочки и  посылать им.  Это древний,  проверенный
способ. Не бойся, я тебя вначале усыплю.
     * * *
     Город лежал в  долине,  с  двух сторон окруженный горами.  С  востока была
выпуклая линза моря,  а  с  севера -  поля и кустарники.  Среди полей там и сям
поднимались одинокие плоские  возвышенности -  остатки древних гор,  сглаженных
временем и  наждаком неусыпной человеческой деятельности.  Казалось,  что город
лежит в яме, и даже море не разрушало эту иллюзию.
     Зонтик  медленно ехал  по  набережной.  Еще  недавно здесь  был  настоящий
курорт.  Еще остались перевернутые столы,  зонтики,  разрушенные. ресторанчики.
Слева,  за аллеей,  виднелись монументальные дома.  Под колесами была плитка из
стекла, местами треснувшая. Кристи молчала.
     - Ты не хочешь со мной поговорить? - спросил Фил.
     - А что мне с тобой говорить? Останови, мне нужно в туалет.
     Она вышла. Никто не охранял ее. Сияли звезды, не похожие на земные, и море
совсем  не  походило на  земное  -  на  Земле  море  всегда  светится огоньками
кораблей, а здесь только темнота.
     - Выключи! - крикнула она.- Я не могу, когда за мной наблюдают.
     Фил  наверняка выключил систему  слежения.  Несмотря на  свой  сегодняшний
поступок, он человек честный.
     Кристи сделала несколько осторожных шагов в ночь.  Ветер дул вдоль аллеи и
свистел в стеклах домов.  Казалось,  что стекла поют.  "Куда я иду?  - подумала
она.-   Куда  я  могу  идти  одна,  здесь,  сейчас?"  Она  сделала  еще  шаг  и
остановилась.  Она не могла убежать.  Она споткнулась о  большой пляжный зонт и
чуть  не  упала.   Попробовала  поставить  зонт,  но  не  нашла  ножек.  Зонтик
просигналил.
     - Сейчас иду! - Она пошла к машине.
     - Хотела сбежать?
     - А ты следил?
     - Нет.
     Они  снова  поехали молча.  Фил  включил систему слежения по  левому борту
Зонтика,  и  можно было видеть,  как плавно проплывают тяжеловесные особняки из
натурального камня  -  такая  редкость на  родной планете Земля.  Стиль  ампир:
колонны, колоннады, статуи полуобнаженных красавиц с тем типом лица, который на
Земле уже тысячелетия как забыт.  Фонтаны,  акведуки,  скульптурная композиция,
вдруг кольнувшая сердце: танцующие девочка и мальчик тянут руки друг к другу.
     Информация:
     Двадцатый  век   на   Земле   был   отмечен   печатью  отчаянного,   почти
параноидального  стремления  к  природе.   Люди  сбросили  цилиндры,   фраки  и
кринолины,  а  надели короткие юбки  и  спортивные майки.  Вошел в  моду загар,
оттеснив бледную томность.  Сексуальная революция обнажила и  упростила все то,
что  по  наивности скрывалось веками.  Лучшим  местом для  отдыха считали дикую
природу.  Каждая страна (а стран тогда было немало) считала делом чести создать
побольше заповедников.  Поднялись в  цене  вещи  ручной  работы из  натуральных
материалов.  Последняя волна этой моды едва докатилась до рубежа тысячелетий и,
как всякая волна, схлынула.
     Вначале произошла революция в материалах -  появился пластик.  Пластик мог
иметь любую форму,  любые свойства,  цвет и  даже запах.  Из пластика строились
дома, дороги, искусственные деревья (с трудом отличимые от настоящих) и прочее.
Пластик делали из органических остатков,  таких,  например, как уголь. Позже из
угля и нефти стали добывать пищу,  более вкусную,  чем настоящая. Потом пластик
постепенно вышел из моды.
     Были  изобретены  каменогели.   Химики  научились  выстраивать  бесконечно
длинные  кремниевые цепочки  и  придавать им  любую  форму  -  например,  форму
пружинок.  Большая  подушка из  каменогелевых пружинок весила  так  мало,  что,
сброшенная с крыши,  опускалась,  подобно парашюту,  и была такой упругой,  что
позволяла наступить на  лежащее под ней яйцо без всякого ущерба для последнего.
Кроме   пружинных   каменогелей  стали   производить  особо   прочные   -   для
строительства,    износостойкие-для   деталей   механизмов   и    для   одежды,
теплонепроницаемые, самовосстанавливающиеся, всякие. Пейзажи окончательно стали
искусственными,  так  как  каменогели можно было создавать в  любом количестве.
Возникли   искусственные  горы,   искусственные  ущелья   (покрытые   пружинным
каменогелем -упав в такое ущелье,  нельзя разбиться),  искусственные русла рек,
искусственные джунгли.  В  таких  джунглях не  водились звери.  Звери  остались
только в  зоопарках,  многие вымерли,  но мало кто об этом сожалел -  с помощью
генной инженерии всегда можно было  воссоздать вымершие виды или  создать любые
новые.  Природа  стала  менее  разнообразной.  Исчезли мухи,  комары,  клопы  и
тараканы.  Исчезла всякая другая нечисть. Стало проще искусство. Поэзия исчезла
совсем,  остались  лишь  музыка  и  живопись.  По  вполне  понятной причине:  с
изобретением компьютеров музыкой и  живописью уже могли заниматься все желающие
(можно было  сочинять сонату на  компьютере,  не  владея ни  одним  музыкальным
инструментом,  или писать пейзаж,  не владея кистью),  а литературный стиль или
драматическое искусство оказалось электронике не  под силу.  Живопись и  музыка
становились все более простыми и понятными -  сочетание немногих ярких красок и
легких мелодий -  потому что  были  отданы на  забаву толпе.  Примерно годах  в
семидесятых  был  изобретен  ускоренный  способ  обучения,   и  теперь  ребенок
овладевал знаниями всего за несколько месяцев.  Все обучались одинаково и знали
одно и то же.  Людям стало скучно общаться, и они стали искать более интересные
развлечения.
     Самым  притягательным оказалось  (как  и  должно  было  оказаться)  прямое
воздействие на  мозговые центры  удовольствия.  Центр  удовольствия величиной с
булавочную головку есть  в  мозгу каждого человека.  Любые радости жизни слегка
возбуждают этот  центр.  Но  прямое действие электричества дает  самое  сильное
удовольствие.
     Получив его, люди охладели к пище, вину, сексу и наркотикам.
     Земля стала полностью искусственной,  даже ее недра были частично вынуты и
использованы  для   сооружения   космического  зеркала.   Космическое   зеркало
уничтожило  зиму,  собирая  и  направляя  солнечные  лучи,  а  многие  желающие
поселились на  внутренней стороне планеты.  Правда,  в  начале двадцать второго
века мода на "натуральное" начала возвращаться (мода всегда циклична),  и тогда
оказалось,  что  любой  "натуральный" предмет безумно дорог.  За  "натуральным"
приходилось летать на чужие планеты.
     * * *
     - А  на  этой планете было совсем неплохо жить,-  заметила Кристи,-  здесь
даже камни настоящие. Я вчера упала и содрала коленку.
     Зонтик  остановился у  высохшего пирамидального тополя,  очень  высокого и
тонкого,  похожего  на  волосатую иглу.  Системы  наблюдения Зонтика  ощупывали
пространство и обнаружили нечто.
     - Что это?-спросил Фил.
     - Вход,-ответил Зонтик.
     - Вход куда?
     - Очень длинный спуск, направление не прослеживается.
     - Мы сможем войти?
     - Я не смогу,- ответил Зонтик.
     - Какова степень опасности?
     - Ответить невозможно.
     - Ты сможешь открыть дверь?
     - Да.  
     - Открой!
     (Зонтик  реагировал  на   интонацию  голоса   -   на   вопросительную  или
повелительную  интонацию;   в   опасных  случаях  он  переспрашивал,   в  очень
опасных-действовал самостоятельно.)
     Зонтик выбил дверь воздушной волной. Дверь находилась в постаменте большой
каменной фигуры:  льва  с  человеческой головой.  Фигура была так  высока,  что
тополь доставал только до  плеча льва.  "Я где-то уже видел такое или где-то об
этом слышал,-  подумал Фил,- или этот кошмар снился мне, но тогда вместо тополя
была живая береза.  Да,  это точно был сон,  я  ведь никогда не видел настоящих
живых берез".  За  стеной слышалось шуршание каких-то  мелких существ.  Он взял
винтовку и  вышел из  Зонтика.  Дыра зияла.  Он  прислушался.  Какое-то  мелкое
существо приближалось из  тьмы.  Он  приготовился стрелять.  Нет,  это  ошибка,
шуршание не приближается и не удаляется. Он включил фонарик и осветил стены. 
     ("Это,  скорее всего,  храм.  Обыкновенный,  такой же,  как на Земле.  Что
означают эти слова?  Не  убивай,  не  прелюбодействуй,  не кради,  не произноси
ложного свидетельства,  не  пожелай жены ближнего своего,  почитай отца и  мать
свою, не произноси имени Господа напрасно.
     Обыкновенная чепуха,  которая перестала что-то значить еще много поколений
назад.  Такое пишут и  на Земле.  Убивать иногда приходится.  Воровать незачем.
Ложных свидетельств не  требуют.  Не  прелюбодействовать нельзя,  ведь брака не
существует.  Поэтому и чужие жены исчезли. Отца и мать почитают лишь те, кто их
имеют.  Меня мать не рожала,  и отца своего я не знаю,  как мне его почитать? А
имя какого-то Господа? Я не знаю его имени".) 
     Сейчас шуршание доносилось сразу со  всех сторон.  Фил  выключил фонарик и
напряг слух.  Он умел без промаха стрелять на звук. У дверей показалась Кристи.
Ее силуэт был ясно виден на фоне светящегося неба.
     - Не входи!
     - Я боюсь сама!
     - Здесь кто-то  есть.  Но  это  не  кузнечики.  "Я  это помню,  я  все это
помню,-думал Фил,-вот сейчас должна закрыться входная дверь. Раз, два, три!" На
счет  "восемь"  посыпались  кирпичи,   и   вход  частично  завалило.   Блеснула
фотовспышка.  Фил узнал земные бытовые устройства, некоторые сильно устаревшие:
роботы-мыши для  уборки помещений,  несколько диктофонов,  стереокамеры,  часы,
приемники,  несколько мотоциклов.  Один из  диктофонов работал.  Фил  подошел к
нему.
     "Это...  планета".  "Это...  планета". "Это... планета". "Это... планета".
"Это...  планета".  "Это... планета". "Это... планета". Диктофон ругался матом.
Фил выстрелил и  разнес аппарат на  куски.  Фотовспышка блеснула снова и  стала
мигать, освещая происходящее. Первыми ожили роботы-мыши.
     * * *
     Больше  никто  не  выходил  из  Хлопушки.  Орвелл  передал кораблю приказ,
запрещавший кого-либо выпускать. К сожалению, не осталось прибора опасности, но
был  прибор цели.  И  сейчас пришло время  его  использовать.  Орвелл подумал о
реликтовом мече.
     Прибор  цели  показал направление.  Орвелл спустился в  оружейный отсек  и
пошел в направлении,  подсказанном стрелкой.  Стрелка привела его к капсуле. Он
положил на капсулу руку.
     - Вы уверены, что хотите взять меч?
     -Да.
     - Если уверены, то повторите еще раз.
     -Да.
     - Еще раз, пожалуйста.
     -Да.
     Капсула открылась;  меч  был на  месте.  Это мог сделать либо Гессе,  либо
Икемура.  "Нетрудно выяснить где опасность.  Итак,  откуда грозит опасность?" -
подумал  он  и   посмотрел  на  стрелку.   Стрелка  показывала  на  его  личное
переговорное устройство.  ("Более чем странно".)  Орвелл бросил переговорник на
пол и  смял его каблуком.  ("Еще раз,  откуда грозит опасность?")  Он  пошел по
направлению  стрелки  и  пришел  к  стационарному переговорнику,  встроенному в
стену.  Он  успел  расстрелять еще  шесть таких устройств,  прежде чем  стрелка
окончательно потухла.  Потом он  собрал совещание и  рассказал все,  что  успел
узнать.
     - Я ничего не понимаю,- закончил он.- Прошу вашей помощи.
     - Ведь это уже второй раз? - спросил Дядя Дэн.
     - Разве?
     - В  экспедиции на  маяк  вы  уничтожили все  носители информации.  Теперь
приходится  уничтожать  приемники  информации.   Следовательно,  опасна  именно
информация.
     Дядя  Дэн  ничего  не  понимал в  бытовых повседневных делах,  но  обладал
редкостным даром решать сложные задачи.
     - Возможно. И что же дальше?
     - А  дальше следует единственный,  с моей точки зрения,  правильный вывод:
вирус Швассмана не  обыкновенный биологический вирус и  не энергетический вирус
тоже.  Это информационный вирус.  Человек заражается, получая информацию. Некую
определенную информацию.  Возможно,  человек заражается,  передавая информацию,
например произнося кодовое слово.
     - Бездоказательно,-сказал Гессе.-Но если ты изложишь свои резоны...
     - Что  такое  "резоны"?  -  спросила Джулия.-  Это  из  области  магнитных
резонансов, да?
     - Я  имею в виду отрезание языков,-  продолжал Дядя Дэн.-Язык отрезают для
того, чтобы не сказать, не передать некую информацию.
     - Какую же? - спросила Джулия.
     - Прошу извинения, но я не знаю, я ведь пока здоров. И если 6 был заражен,
я бы ни за что не сообщил эту информацию вам, чтобы вас не заразить. Я бы лучше
отрезал себе язык.
     - Хорошо,  принимаем эту  версию,-  сказал Орвелл.-  Что произойдет,  если
вирус проникнет на Землю?  Впрочем,  я  попробую рассказать сам.  Прежде всего,
никто не захочет умирать в одиночестве. С нашими средствами массовой информации
через пару часов в живых останется только какой-нибудь Робинзон.
     - А кто такой Робинзон? - спросила Джулия.
     - Так,  мой  родственник,-  ответил Орвелл.-  А  теперь задача номер один:
уничтожить все приемники информации.
     - Это можно сделать централизованно?
     - Думаю, можно.
     Во втором часу ночи все информационные системы корабля были отключены.  "А
что же  Кристи?  -  подумал Орвелл.-  Если не случится чуда,  то ее ждет верная
смерть. Не думать о ней!" - приказал он себе, но не думать не мог. Он расставил
"ваньку" и попробовал забыться.
     Два поборника морали 
     У меня штаны украли,-
     спел "ванька" и продолжил: 
     Три любителя чудес 
     На стене сажают лес.
     Вместо  зверька Орвелл положил лист  бумаги.  На  листе  стали  появляться
строки, будто написанные невидимкой:
     Если кушать понемножку, 
     Нужно маленькую ложку.
     Орвелл сгреб "ваньку" на пол и встал.  ("Невозможно больше этого выносить.
Нужно сделать хоть что-нибудь".) Он снова спустился в оружейный отсек.  Положил
руку на капсулу с мечом.
     - Сожалею, но меча нет,- ответил механический голос.
     - Кто его взял?
     - Сожалею, но он приказал не запоминать его личность.
     * * *
     Фотовспышка блеснула снова и стала мигать,  освещая происходящее.  Первыми
ожили роботы-мыши. Их было четверо, каждый величиной с собаку. Фил имел таких в
своем доме на Земле.  Для уборки дома достаточно было двоих. Еще один ползал по
саду  и  убирал падающие листья.  Эти  роботы его  очень устраивали.  Днем  они
прятались в собственные ниши и бездействовали, будто спали, зато ночью выходили
на охоту за мусором.  У них были захваты,  щипцы и челюсти -  для перемалывания
слишком крупных предметов.  Фил встал спиной к стене и коснулся плечом заповеди
"не убий". Не убий, как бы не так! Роботы-мыши двигались очень быстро, стараясь
замирать во  время вспышек.  Они были беззвучны,  поэтому особенно опасны.  Вот
одна не успела остановиться,  и стул, за которым она пряталась, пошатнулся. Фил
выстрелил трижды, стараясь делать это в темноте,- при свете выстрелов (это одна
из несложных боевых стратегий,  которым обучали еще на первом году),  он увидел
вторую  мышь,  которая уже  успела  подобраться слишком близко,  на  расстояние
прыжка.  Тогда Фил повернулся и  разнес ее  вдребезги.  Потом включил фонарик и
взял его в левую руку.
     - А ну идите сюда!
     Еще одна мышь шмыгнула в тень,  пытаясь спастись, но успела получить свое.
Теперь осталась четвертая. Жаль, четвертая ушла.
     Коридор уходил вдаль,  поворачивал и разветвлялся.  Из коридора дул легкий
ветерок.  "Принудительная вентиляция,-  подумал Фил,-  я не удивлюсь,  если там
целый подземный город. Но, черт меня побери, я ведь встречал все это!"
     - Это... планета! - выругался еще один диктофон.
     - Это трижды планета! - ответил ему другой.
     - Ее...    Я   бы,-   высказался   третий.   Фил   методично   перестрелял
сквернословящие диктофоны,  пристрелил два мотоцикла,  которые попробовали было
сбежать.  Включил стереокамеру,  но камера изобразила разноцветную фигу,  около
метра в  диаметре.  Тогда он расстрелял и  камеру,  а остальные приборы оставил
нетронутыми.   ("Их  счастье,   что  они  не  умеют  говорить,  показывать  или
передвигаться".)  Потом он разгреб груду кирпичей и вышел к Зонтику.  Кристи не
было.  "Ну и черт с ней, -решил он.-Пусть побегает, до Хлопушки ей все равно не
добраться. Если ей повезет, я ее спасу. Все равно дело сделано".
     Он попробовал связаться с кораблем,  но Хлопушка молчала.  Так,  будто она
исчезла, испарилась. И только тогда ему стало страшно.
     * * *
     Кристи  пробиралась подземным  коридором.  "Наверняка  Зонтик  успел  меня
засечь,-  думала она,-но  найти человека в  таком лабиринте не  так-то  просто.
Выйти  тоже  будет  непросто,   но  это  потом.   Какие  планы?  Никаких".  Она
прислушалась. Кто-то стоял рядом и вздыхал.
     - Эй, здесь есть кто-нибудь? - спросила она шепотом.
     Если кто-то  ответит,  то она закричит.  Если не ответит -  тоже закричит.
Существо испугается и убежит. Она открыла рот и набрала полные легкие воздуха.
     - Есть,-   ответил  детский  голос.  Голос,  судя  по  всему,  принадлежал
маленькому ребенку - лет пяти, наверное.
     - Ты кто? - удивилась Кристи и даже осмелела.
     - А ты кто?
     - Я хорошая тетя с Земли,-  ответила Кристи таким материнским голосом, что
любому бы захотелось стать ребенком.-  А ты мальчик или девочка?  Мне в темноте
не видно.
     - Я девочка,- ответил голос,- возьми меня на руки, пожалуйста.
     Кристи нагнулась и  взяла ребенка на руки.  На девочке было легкое платье,
на ощупь из натуральной материи.  Ноги были босыми и  холодными,  руки-тоже как
лед.
     - А где твои родители?  -  Кристи знала,  что у жителей Беты обычно бывают
родители, настоящие папа с мамой.
     - Они где-то,- ответила девочка,- обними меня, а то мне холодно.
     - Ты очень легкая,- сказала Кристи,- просто не верится. Сколько тебе лет?
     - Пять с половиной.
     - Ты не боишься темноты?
     - Боюсь,-  Девочка крепко обняла Кристи за шею и задышала в лицо.  Дыхание
тоже отдавало холодом. Но разве так бывает?
     - Ой, не дави так сильно! - сказала Кристи.- Не дави, а то задушишь.
     "Все-таки эта девочка слишком легкая,-  подумала она,-не может быть, таких
легких детей не бывает.  Или дело в  том,  что я  много лет не брала ребенка на
руки?"
     * * *
     Экипаж  Хлопушки изнывал  от  безделья.  Евгения  не  снимала стереошлема,
выздоравливающий Морис  делал  физзарядку,  могучий Анжел  громыхал железом (он
поддерживал свою  форму),  остальные переиграли во  все  возможные компьютерные
игры,  вплоть до крестиков-ноликов, в которые невозможно выиграть, выспались на
несколько месяцев вперед и  теперь слонялись по  кораблю,  не зная,  где и  как
приложить   свои   силы.   Орвелл   даже   предлагал   научить   всех   древней
интеллектуальной игре -  она  называлась "карты",  но  никто не  откликнулся на
предложение.  На  ночь все  включали "ванек" и  оставляли их  болтать до  утра.
Икемура посадил в своего "ваньку" местного кузнечика, и кузнечик тоже стал петь
песни на земном языке,  перебирая шестью лапами и выставив вверх упругие усики,
которые были едва ли не больше,  чем он сам. Два дня прошли. Орвелл старался не
думать о Кристи.  Фил пока не исполнил своей угрозы- не начал присылать тело по
частям.  Может быть,  у него не хватит духу.  Хотя у парня из команды Коре духу
хватит на все.  "Наверное,  все как-нибудь решится,-  думал он,-  это отговорка
слабых,  но сейчас я слаб.  Пусть все как-нибудь решится, хоть как-нибудь". Все
системы приема информации были отключены,  стены стали совершенно непрозрачны и
нарисовали движущиеся картинки с внутренней стороны.  Стены заботились о людях.
Но на четвертый день от картинок стало тошно.
     - Я так не могу больше!  - сказал Анжел и ударил кулаком в стену. Картинка
исказилась, запульсировала и снова пришла в движение.
     - Поздравляю,   сила  удара  триста  килограммов,-   ответила  стена-Анжел
заколотил в стену изо всех сил.
     - А-а-а-а!
     - Частота ударов-два раза в секунду. Вы хороший спортсмен.
     - Заткнись, а то убью! - сказал Анжел стене и пошел к командиру.
     Командир сидел в кресле и читал. Конечно, он привык читать, ему не скучно.
     - Я больше не могу!  -  сказал Анжел,- Мы прилетели действовать или сидеть
взаперти?  Еще немного,  и  я взорвусь.  Я сейчас взорвусь,  как бомба!  Я хочу
кого-нибудь разорвать на кусочки, мне все равно кого! Дайте мне кого-нибудь!
     У  Анжела были  розовые и  чуточку сумасшедшие глаза,  как  у  большинства
альбиносов.
     Орвелл посмотрел на  него  и  решил позволить.  ("На  этой  Бете со  всеми
творится  что-то  неладное,  лучше  не  рисковать".)  Он  представил себе,  что
случится, если...
     Если повезет, этого не случится.
     - Хорошо,-  сказал он,-  выйдешь,  но я не сниму защитного экрана.  Будешь
выходить несколько раз в день и докладывать обо всем, что увидишь.
     Анжел сразу повеселел. Он сходил в зал тренажеров и сломал там один, самый
квелый (давно хотелось сломать),  потом покрасовался перед зеркалами,  смазался
кремом для  загара и  отправился загорать во  дворик.  "Дворик" -  так называли
безопасное пространство внутри экрана. У любого настоящего альбиноса кожа может
быть только белой или розовой, но Анжел регулярно принимал таблетки для загара.
Мышцы выглядят эффектнее на  загорелом теле.  Он  взял  с  собой бинокль,  хотя
командир и запретил.  Подумаешь, раскомандовался. "Пока еще командуешь ты",-так
сказал Коре,  а Коре знал, что нужно сказать и кому. Выйдя во дворик, он лег на
траву и  стал загорать.  Солнце палило немилосердно.  Ни одного облачка в небе.
Совсем рядом море.  Настоящее море,  идеальный курорт. Это же что-то особенное!
Он перевернулся на грудь и стал думать:  "Надо что-то изобрести.  Нельзя быть в
двух шагах от моря и не купаться. Это же просто самоубийство - так жариться под
солнцем".  Он  вспомнил цвет  чистой морской воды и  застонал от  воображаемого
удовольствия.  Потом вспомнил ее соленый вкус и застонал снова. ("Нет, так дело
не  пойдет".)  Он вернулся на корабль и  прошел к  командиру.  Командир все еще
читал книжку.  ("Интересно,  ту же самую или другую?") Анжел не прочел ни одной
книги за свою жизнь, и поэтому процесс чтения представлял смутно.
     - Ну что увидел? - спросил Орвелл.
     - Да, увидел,- ответил Анжел,- там, у моря.
     - И что же у моря?
     - Там кто-то шел, и что-то черное шевелилось. Я должен пойти проверить.
     (Системы слежения выключены-хочешь не хочешь, а проверить не сможешь.)
     - Я думаю, не стоит далеко уходить.
     - Мне  показалось,-  продолжал врать Анжел,-  что  там  была женщина.  Она
сидела, она не могла идти. Или только показалось.
     Женщиной могла  бьпъ  только  Кристи.  Командир обязательно клюнет на  эту
наживку. Ага, клюнул.
     - Ладно, но пойдешь сам. И будь осторожен. Оружие?
     - К черту оружие!  Если встречу кузнечика,  сверну ему шею.  Ты же знаешь,
командир, что я оружия не люблю.
     Анжел был склонен к фамильярности.
     Экран на несколько секунд исчез,  хлопнув, и Анжел оказался на свободе. Он
радостно вдохнул полной грудью (так, будто настоящий воздух был только здесь) и
быстро пошел к морю.  Он даже напевал песенку,  из которой хорошо помнил только
три строки.
     Он был очень ловок и  без труда прыгал с  камня на камень.  ("Там,  внизу,
бездомный морской берег,  ветер,  волны,  галька,  крабы, быстрые мелкие рыбки,
которые не пугаются людей и позволяют себя разглядывать. Там...")
     Он  продолжал  мечтать  и  не  заметил,  как  оказался  у  самого  берега.
Оставалось преодолеть лишь  крутой склон метров в  тридцать высотой.  ("Слишком
крутой,  чтобы спускаться без веревки.  В конце концов, я не скалолаз. Придется
чуть-чуть обойти. Вон через тот бугор; за ним должен быть спуск").
     Анжел стал взбираться на небольшой холм.  Поднявшись, он замер, пораженный
красотой пейзажа.  В море уходила невысокая голубая горная гряда. В конце гряды
отломилась скала и воткнулась в морское дно. Посредине кряж проседал, и в самом
низком его месте,  была плоская площадка.  На  площадке стоял настоящий большой
космический крейсер. Вот это новости! Анжел свистнул. Потом он все же спустился
к  морю и  искупался.  (Грех ведь не искупаться,  если пришел.)  Наплававшись и
размяв мышцы,  он снова поднялся на холм и стал разглядывать крейсер в бинокль:
"Людей  не  видно,  одни  механизмы.  Явно  готовится к  полету.  Это  местный,
бетовский. Стандартная модель "Дельта-12". Отличное вооружение, получше нашего.
Конечно,  Зонтиков у них нет.  Зато есть пушки.  Кстати, пушки?" Пушки медленно
разворачивались в его сторону.  "Нет,  так мы не договаривались,-  решил Анжел,
лег в траву и отполз в сторону.  Пушки замерли.-  Вот так-то лучше".  Ему стало
жарко,  и он опять полез в воду.  ("Что с того, что неподалеку оказался военный
корабль".) Крейсер все равно готовится к полету,  а значит, занят делом и будет
занят  еще  несколько дней.  Несколько дней  -  это  предостаточно времени  для
купания. Он перевернулся на спину и поплыл в открытое море. Длинные белые кудри
приятно щекотали спину.  Хорошая штука -  жизнь.  Беспечность была  для  Анжела
нормой жизни.  И,  как ни странно, беспечность часто его выручала - даже там, и
особенно там,  где точный расчет терпел фиаско. "Жизнь - это игра, и в нее надо
играть",-так бы сказал Анжел, имей обыкновение пофилософствовать. Он уже отплыл
очень далеко от  берега и  мог  рассмотреть все  прибрежные скалы.  Вон  что-то
ползет, послали все-таки за ним, хотят поймать. Фигушки им!
     Он поплыл к берегу.  Расстояние сокращалось,  и сейчас уже было видно, что
это обыкновенный одноместный вездеход с одной пушкой малого калибра.  Вездеходу
приходилось туго:  береговой полосы практически не  было,  а  переползать через
камни,  которые больше тебя в размерах,-  нелегкое занятие.  Анжел плыл быстро,
как торпеда. Добравшись до берега, он даже слегка запыхался. Вездеход выстрелил
в него, но не попал. Анжел посмотрел вверх и прикинул обстановку. Ситуация была
стандартной, просто как на учениях. Он положил большой плоский камень на нужное
место, а сверху положил бинокль. Потом стал карабкаться по склону. Взобравшись,
он приналег плечом на камень и убедился, что камень шатается. Порядок. Вездеход
подошел и остановился. "Сейчас они выйдут и подойдут к оставленной вещи. Что-то
не выходят.  Тем хуже для них",- подумал Анжел и толкнул камень; тот загрохотал
вниз.  Раздался железный лязг:  точное  попадание.  Жестянку слегка  сплющило -
будет знать, как охотиться за людьми.
     * * *
     К  вечеру Анжел вернулся и принес с собой левое переднее колесо с торчащим
обломком оси. Евгения сняла стереошлем и сразу заметила, что колесо "чужое".
     - А вы что думали? - возмутился Анжел.- Что я там на морском песочке лежу,
да? Да меня чуть не угрохали. Я весь день жизнью рисковал, добывая информацию.
     - Информацию,-сказал Дядя Дэн.
     - А что?
     - А вот как раз информацию добывать не стоило.
     - А я ее и не добыл,  я только рисковал жизнью. И все зря,- быстро нашелся
Анжел.
     - Ладно,- сказал Орвелл,- давай рассказывай.
     - Значит,  рассказываю.  Там на  берегу,  километрах в  пятнадцати от нас,
стоит военный крейсер. Там и раньше была площадка, но крейсера не было.
     - Точно,-  сказал  Гессе,-  там  космодром  на  семь  единиц.  Может  быть
использован в военных целях.
     - Вот и я то же говорю,-продолжал Анжел,-  это боевой. Но он еще не готов,
только собирается взлетать.  Я  подошел поближе и открылся.  Они хотели вначале
выстрелить,  а  потом решили взять меня  живым.  Но  меня ведь не  возьмешь.  Я
раздолбал их железяку и принес вот это колесо.
     - А люди? - спросил Гессе.
     - А людей не было.
     - Но одноместные вездеходы не могут двигаться без водителя.
     - Но это уже не мое дело,-ответил Анжел напыщенно, сел и замолчал.
     "Придется снова  включать системы,-  подумал  Орвелл,-  снова  техника без
людей.  Снова бешеный бульдозер без водителя.  Вот это как раз оправдывает наше
присутствие здесь".
     - Итак,-  сказал он,-  пора  браться за  работу.  Этот крейсер готовится к
полету  на  Землю.  Сейчас  мы  попробуем  с  ним  связаться,  но,  думаю,  это
бесполезно.  Мы здесь для того,  чтобы зараза не распространялась. Мы санитары.
От нас зависит жить или умереть Земле, нашей родной Земле...
     - Не  надо  столько  громких слов,  капитан,-  сказала Евгения.-  Придется
лететь, я правильно поняла?
     - Возможно.
     - Тогда я им покажу.
     Она снова надела стереошлем.
     Крейсер готовился к  полету.  Боеголовки из антиматерии устанавливались на
крылатые  носители;  крылатые  носители погружались в  бортовые шахты;  в  баки
закачивалось топливо;  электронные мозги рассчитывали стратегии возможных боев;
системы  проходили многократные проверки.  Однажды  крейсер  принял  сигнал  от
маленького корабля,  который  стоял  на  холме  в  окружении  защитного экрана.
Маленький корабль  запрашивал направление и  цель  полета.  Большой  крейсер не
ответил на запрос,  и  продолжалось то же самое:  боеголовки устанавливались на
носители;  носители опускались в  шахты;  в баки закачивалось топливо;  системы
проходили последние проверки - до старта оставались считанные дни.
     Как только Хлопушка открыла глаза и уши, она сразу услышала Зонтик.
     Это был второй-тот, который ушел с Филом и Кристи.
     - Алло, как дела? Все живы?
     - Ответа нет,- сказал Зонтик.
     - Что значит "нет"?
     - Люди ушли.
     - Куда ушли?
     - Женщина ушла в подземный город.  У нее не было оружия. Степень опасности
оцениваю  как   высокую  либо   очень  высокую.   Мужчина  ушел  в   город.   В
северо-западном направлении. Был вооружен. Степень опасности оцениваю как очень
высокую или смертельную. Мною получен приказ возвращаться.
     Фил уходил от центра города в сторону гор,  поросших лесом.  ("В горах нет
этих проклятых оживших железяк,  на которые пришлось расстрелять все патроны".)
Несколько  раз  он  встречался на  улицах  с  ожившими  механизмами;  механизмы
неизменно бросались в  атаку и  были  уничтожаемы меткими выстрелами.  К  концу
третьих суток закончилась пища и заряды.  Оставался еще нож, которым Фил владел
виртуозно.  На окраине ожившие механизмы уже не встречались, так, только всякая
мелочь  вроде  заводных игрушек  и  рыскающих пылесосов,-  оставалось опасаться
только кузнечиков. Кузнечиков, неверное, было не так много, а после первого боя
в  лесу осталось совсем мало.  Фил  дважды видел зеленую морду в  зарослях,  но
кузнечик не подходил. Теперь эти твари стали бояться человека.
     К вечеру Фил развел костер - сучья были смолистыми, как у настоящих сосен,
и стал жарить недавно убитого зайца. Он ушел из города еще и потому, что в лесу
всегда можно прокормиться. Он был очень зол в этот вечер. Зол на себя, на всех,
на эту всю дурацкую планету,  на весь мир, на судьбу, которая шла наперекор его
вполне справедливым желаниям и даже не собиралась с этими желаниями считаться.
     Человек-кузнечик вышел на  огонь и  на запах пищи.  Человек сидел спиной к
лесу и  лицом к  костру.  На костре жарилось мясо животного.  Винтовка лежала в
стороне,  и по тому,  как она была брошена,  человек-кузнечик сразу понял,  что
зарядов нет.  Кузнечик сделал  несколько легких  прыжков,  не  приближаясь.  Он
двигался мягко и упруго,  как большой кенгуру. У человека наверняка имелся нож.
Две руки и нож -  это очень много, если это руки профессионала. Грудь кузнечика
покрывали плотные, почти непробиваемые чешуйки, но шея и сочленения ног не были
защищены. Кузнечик также имел две руки и нож. Он умел пользоваться ножом, но не
столь хорошо,  как  человек,-  ведь нож  специально приспособлен для  человека.
Кузнечик вначале подумал о  том,  чтобы  взять  большую палку,  но  передумал и
остановился на ноже.
     Фил был зол и  с каждой минутой злился все больше.  Он знал одну из первых
заповедей:  настоящий боец должен уметь держать себя в  руках,  а если он начал
злиться,  то наполовину проиграл.  "Держись, не поддавайся, сейчас не время!" -
приказал он  себе  и  почти  успокоился.  Чувства в  груди клокотали,  но  мозг
оставался холоден. Он слышал, как существо тихо вышло из-за деревьев и медленно
пошло по широкой окружности не приближаясь. ("Значит, оно боится. Но сейчас оно
прыгнет.  Пускай.  Побеждает тот,  у кого крепче нервы".) И он ощутил привычную
щекочущую нервы радость - так радуется мужчина, если противник силен.
     Костер вяло догорал,  но маленькие язычки пламени появлялись в тех местах,
куда  падали капли жира.  Угли накалили воздух,  отчего темный город подернулся
воздушной рябью. Что-то огромное взлетело, прошелестело крыльями и остановилось
совсем близко.  За спиной. Фил положил руку на нож, но не обернулся. Его колени
напряглись,  тело сжалось,  как пружина.  Он вспомнил учебный фильм о том,  как
большая собака напала на кошку и  проиграла бой:  собака бросилась с  лаем,  но
кошка даже не  обернулась,  а  только прижала уши  и  напряглась;  тогда собака
остановилась как вкопанная,  и  оба зверя простояли с минуту неподвижно.  Потом
собака стала ходить кругами, пытаясь подобраться ближе и укусить, но кошка лишь
спокойно и очень сосредоточенно смотрела на нее, держа наготове лапу с когтями.
И  собака  ушла  -  животное боится нападать,  если  не  чувствует страха своей
жертвы.
     Кузнечик зашел сбоку.  "Ого!  -  подумал Фил.-  У него нож! Это может быть
только нож моего брата.  Ну  ты у  меня недолго проживешь!"  Он выбросил руку с
лезвием  мгновенным приемом  djhj2  (сверхсовременная техника владения холодным
оружием была засекречена,  и  все секретные приемы имели кодовые названия),  но
кузнечик защитился приемом djhj.  "Ничего себе!" - подумал Фил и применил прием
adjcn2.  Кузнечик попробовал защититься приемом adjcn, но ему помешала чересчур
большая масса тела. Еще один удар - и Фил вонзил нож ему в глотку.
     - Вот так тебе,  лапочка! Будешь знать, как нападать на человека! - Сейчас
он был совершенно спокоен и говорил почти ласково.
     Кузнечик еще дергал задними лапами. Передние разжались, и нож выпал.
     Фил  подобрал нож и  внимательно его осмотрел.  Потом взял руку умирающего
существа и вгляделся в запястье. На запястье был изображен дракон. Он посмотрел
на свою руку. Два дракона оказались одинаковыми, но разных цветов.
     - Прости меня,-  сказал Фил,-  я  не думал,  что это ты.  Но ведь и  ты не
думал,  что пытаешься убить своего брата. Я не знаю, что сделало тебя таким. Но
лучше умереть, чем жить так, как жил ты. Если твоя душа бессмертна, то в лучшем
мире она простит меня. Ты можешь говорить?
     Человек-кузнечик  молчал.  У  него  не  было  голосовых связок.  Мутнеющее
сознание удерживало черный контур человека на  фоне  гаснущего костра и  тепло,
идущее оттуда. Его лапы вытянулись и перестали шевелиться.
     Фил связался с кораблем.
     - Наша договоренность отменяется,- сказал он. На Хлопушке наступило легкое
замешательство; минуты через две Орвелл начал говорить:
     - Ты возвращаешься?
     - Нет, не надейся.
     - Ты возвратишь нам Кристи?
     - Тоже нет.
     - Где она?
     - Я ее потерял.  Но я найду ее и убью.  Я убью ее сразу,  мгновенно. Ей не
будет больно.
     - Но может быть?..
     - Ничего больше не может быть.  Это месть. Я только что убил своего брата.
Орвелл помолчал.
     - Хочешь знать, как это случилось? Принимай информацию - это моя последняя
сводка.  Мой  брат превратился в  кузнечика.  Этот ваш вирус превращает людей в
кузнечиков. Кроме кузнечиков я видел уйму оживших механизмов. Не удивлюсь, если
они тоже когда-то  были людьми.  Всех их  я  расстреливал,  без жалости.  Я  не
сентиментален.  Мне нравится расстреливать шваль.  Еще я  слышал шаги невидимых
людей.  Такие же  шаги,  как  и  на  маяке.  Больше не  было ничего необычного:
кузнечики,  невидимки и живые механизмы. Теперь разбирайтесь со всем этим сами,
я  выхожу из  игры.  Больше не могу.  Я  только что встретил своего брата и  не
узнал.  У нас был честный бой,  и я его убил ударом в шею. Сейчас буду хоронить
его.  А  завтра убью  Кристи.  После этого попробуйте поймать меня  -  вы  меня
поймаете, но это будет настоящая охота.
     - Ты уверен, что убил именно брата? - спросил Орвелл.
     - Да,  я узнал его по татуировке на запястье. Ведь руки кузнечика остаются
человеческими.
     Огонь  догорал.  Тельце  зверька,  похожего  на  кролика  или  зайца,  уже
обуглилось.  "Здесь мягкий грунт,-  подумал Фил,-  к  рассвету я успею выкопать
ножом достаточно большую яму. Нужно будет положить камни сверху. Нужно начинать
работу,   становится  поздно".  Он  посмотрел  вверх,  в  небо,  ожидая,  когда
проклюнется первая звезда.  Звезда проклюнулась и  расплылась во влажном зрачке
Фила.
     Глава пятая ПОДЗЕМНЫЙ ГОРОД
     Oй,  не  дави так сильно!  -  сказала Кристи.-  Не  дави,  а  то задушить.
"Все-таки эта девочка слишком легкая,-  подумала она,- но таких легких детей не
бывает. Или дело в том, что я много лет не брала ребенка на руки?"
     Девочка  прижалась еще  крепче.  Кристи  почувствовала нежность.  Но  идти
дальше она не могла.
     - Не дави, мне больно!
     Девочка не  послушалась и  продолжала давить.  Стало  даже  трудно дышать.
Кристи с трудом оторвала ребенка от себя и поставила на пол. Девочка захныкала.
     - Я  же тебе говорила,  чтобы ты не цеплялась!..  Глупышка моя...  Где ты?
Девочка исчезла.
     - Где ты? - выдохнула темнота. После этого случая Кристи еще несколько раз
слышала во тьме коридоров человеческие шаги,  но так как двигаться могла только
на ощупь, то никого не увидела. Она больше не пробовала спрашивать или звать на
помощь.  Иногда она  чувствовала ступеньки под ногами и  считала их.  Ступеньки
встречались редко,  но  все  они  вели вниз.  Кристи чувствовала,  что попала в
настоящий подземный город,  где нет света и все жители - невидимки. В городе не
было тепла,  и Кристи постепенно замерзала,  ее не спасала даже быстрая ходьба.
При этом она часто натыкалась на крупные предметы.  Некоторые из этих предметов
были способны передвигаться, но ни один из них пока не нападал на нее.
     Она понимала в  каком положении очутилась.  ("Нет еды,  нет теплой одежды,
нет оружия для защиты-пока, правда, защищаться не приходилось, но кто поручится
за будущее?  - нет связи, нет надежды. Хотя небольшая надежда все же есть: если
экипаж Хлопушки серьезно займется поисками, то меня обязательно найдут".) Среди
информационных систем  корабля была  портативная система распознавания запахов.
Эта система могла идти по  следу,  как собака,  даже лучше самой лучшей собаки.
("Вот только жутко хочется есть.  И хочется знать,  какой сейчас день и день ли
вообще".) Она потеряла представление о времени.  ("И жутко хочется спать,  но в
таком возбужденном состоянии заснуть невозможно".)
     * * *
     Хлопушка  пробовала  связаться  с   крейсером  еще  несколько  раз.   Имея
реликтовый меч,  ничего бы не стоило приструнить эту обнаглевшую груду металла,
но  где  меч?  Когда попытки выйти на  связь не  дали результата,  Орвелл решил
использовать Зонтик.  На этот раз взяли третью машину. В нее сели Орвелл, Гессе
и Рустик. Рустику было около сорока. Он был высоким и с первого взгляда казался
неловким.  Бледная кожа оттенялась черными волосами,  это создавало впечатление
болезненности. Любая одежда сидела на. нем мешком. Щеки из-за постоянной синевы
выглядели небритыми.  Анжел предлагал ему позагорать,  но  Рустик отказывался -
из-за  небольшого генетического дефекта его кожа не могла потемнеть.  Анжел все
равно предлагал,  он любил поиздеваться.  Несмотря на свой внешний вид,  Рустик
был довольно силен.  Иначе бы  он не попал сюда.  Его главным достоинством было
умение водить машину -  любую боевую машину,  Зонтик в том числе.  На Земле его
многие считали своим кумиром -  он вытворял такие трюки на машинах, что публика
просто выла от восторга.  Сейчас Зонтик поднимался,  скользя по дороге, а когда
дорога пошла вниз,  продолжал подниматься как ни в чем не бывало. Вскоре Зонтик
завис над морем и открыл полный обзор.
     - Уже завтра они смогут взлететь,- сказал Гессе.
     - Придется им помешать.
     - Они поставят защитный экран. Ракетой их не возьмешь.
     Под ногами, далеко-далеко, сверкало море, отражая солнечный свет: на лицах
всех  троих  играли  блики-такое  освещение бывает в  подводной пещере.  Иногда
солнце скрывалось за облаками.
     - Попробуем достать их снизу.  Пора развалить этот проклятый космодром, от
него еще много горя будет,- сказал Орвелл.
     Крейсер выпустил ракету,  но Рустик ловко сманеврировал,  и  ракета прошла
мимо.
     - Я попробую нырнуть,- сказал Рустик, и Зонтик начал скользить по воздуху,
как сани с горки. У самой воды он остановился и стал медленно погружаться. Вода
весело заклокотала у  бортов.  Рустик снова сделал стенки Зонтика прозрачными и
передал  управление  автопилоту.   Автопилот  докладывал  о   любых  замеченных
аномалиях.  Вода была зеленовато-синей, зеленовато-серой в тени, вокруг плавали
разноцветные рыбы,  от самых маленьких до больших,  в  несколько метров длиной.
Рыбы не  пугались Зонтика,  принимая его  за  какое-нибудь существо вроде кита.
Некоторые любопытные даже  подплывали поближе  и  разглядывали гостя  выпуклыми
скользкими глазами.
     - Попробуй отойти от шельфа,- сказал Орвелл.
     Рустик  начал  погружать Зонтик  у  почти  отвесной  стены.  Вода  наверху
светилась,  пронизанная лучами солнца,  и  иногда гасла  -  солнце пряталось за
тучу. Внизу царила полнейшая тьма.
     - Насколько опускаться?
     - А сколько здесь?
     - Километров шесть. А дальше еще глубже.
     - Опускаемся.
     - Зачем?
     - Никогда не знаешь, что найдешь в неожиданном месте.
     Они опустились до самого дна. Начиная с глубины в двести метров они уже не
встречали живых существ, если не считать громадные черные деревья кораллов - на
Земле такие штуки ценились бы очень дорого.
     - Отломай веточку,- попросил Орвелл. Рустик кивнул, и через минуту черный,
будто сделанный из  камня,  веер,  лежал в  кабине.  Луч прожектора не проникал
далеко,  как будто здесь была не вода,  а  чернила.  Рустик включил электронные
системы и настроил их.  Вода тут же стала прозрачной и голубоватой, как стекло.
Сейчас Зонтик стоял на  краю  подводной пропасти.  На  дне  пропасти шевелились
железные монстры, скрипя и толкая друг друга.
     - Это же затопленный боевой флот,- сказал Гессе.
     - Совершенно верно, но корабли движутся.
     - Их что, переделали в подводные лодки?
     - Не думаю.
     - Попробуем подобраться к ним?
     - Не  стоит,   они  слишком  хорошо  вооружены.   И   Зонтик  поднялся  на
поверхность.  Приблизившись к  космодрому,  он  начал  вгрызаться в  скалу,  но
получил несколько глубинных бомб и на время отошел - слишком сильно трясло.
     Крейсер  уже  заметил  опасность  и  приготовился к  сражению.  Устройства
Зонтика он не знал.
     (Зонтик был самой современной моделью,  а Бета отставала в развитии лет на
двадцать и даже гордилась этим как национальной особенностью.  Какой бы ни была
национальная особенность,  все  равно она  годится как  предмет для  гордости.)
Темное,  как  будто гофрированное,  море плавно перетекало в  небо у  туманного
горизонта. Погода начинала портиться.
     Зонтик включил поглощающий экран  и  стал  невидим для  крейсера.  Крейсер
решил выждать. Вскоре его приборы уловили дрожание грунта. ("Ага, эта подводная
жаба  собирается подкопаться снизу.  Ничего  не  выйдет".)  Из  крейсера  вышла
амфибия,  сползла к воде и нырнула.  Поплавав немного вокруг -  после того, как
Зонтик начал рыть пещеру,  вода стала мутной,- она нашла отверстие и выстрелила
ракетой. Зонтик на время затих.
     - Ничего себе! - сказал Рустик.- Они попали в нас с пятидесяти метров!
     Толчок оказался очень силен,  Рустик вылетел из  кресла и  ударился лбом о
приборную панель.  Сейчас его лоб был рассечен; по лицу стекала струйка крови и
пачкала воротничок.  Рустик  носил  белые  воротнички.  Зонтик  пришел в  себя,
выстрелил  в  амфибию,  и  она  развалилась на  куски.  После  этого  продолжил
вгрызаться в скалу.
     - Они могут что-нибудь сделать с Зонтиком? - спросил Орвелл у Рустика.
     - С  Зонтиком ничего,  но  если  еще  один  такой  выстрел -  с  такого же
расстояния,  но  мощнее,-  у  нас  будут переломаны все кости.  Зонтик привезет
обратно лишь бренные останки.
     - Тогда что делать?
     - Я  думаю,-  сказал Рустик,-  что ничего мы  так не  добьемся.  Сейчас на
всякий случай выйдем с той стороны мыса.  У них слишком много техники. Их лучше
брать не здесь, а в открытом космосе.
     - А ты как думаешь?
     - Так же,-  ответил Гессе,-  он же не Хлопушка, он не способен на скачок в
надпространстве.  Поэтому они  будут  лететь  к  Земле  несколько месяцев.  Это
большой срок. Мы их уничтожим даже без меча.
     Еще минут сорок Зонтик петлял, прогрызая подземные коридоры, а когда вышел
к морю, был встречен шквалом огня.
     - Очень мило,- сказал Рустик,- эта железка перешла от обороны к нападению.
Теперь мы  не сможем выйти.  Они всегда будут ждать у  выхода,  нас ведь просто
засечь сейсмографом. Они закупорили нас внутри скалы.
     - Сколько мы продержимся? Рустик посмотрел на приборы:
     - Еще восемь часов.  Если не  тратить энергию,  то  двенадцать.  Потом все
равно придется выходить.
     * * *
     За  свой  долгий вояж в  темноте (неизвестно куда и  неизвестно для  чего)
Кристи неплохо освоилась с отсутствием света.  Она научилась находить комнаты и
заходить туда,  а комнат было очень много,  и научилась так хорошо представлять
себе  эти  комнаты,  что  даже  забывала иногда,  что  ничего не  видит.  Найдя
очередную комнату,  она первым делом ощупывала ее,  начиная со стен,  и  искала
что-нибудь полезное.  Если здесь жили люди,  считала она, то обязательно должен
найтись холодильник и  устройство,  которое включает свет.  Ни  того ни другого
пока не находилось.
     Она  нажимала  все  кнопки,  и  некоторые из  кнопок  срабатывали:  что-то
двигалось,  переворачивалось, выдвигалось, играла музыка, но свет не включался.
Наконец она не выдержала:
     - Я хочу свет, черт побери!
     И свет включился,  он,  оказывается,  ждал только устной команды. Это ведь
вполне естественно.  Кристи давно могла бы  догадаться,  если бы  не ее обычная
легкомысленность (всегда привлекавшая мужчин,  кстати).  Она зажмурила глаза да
еще закрыла их ладонями. После трех суток, проведенных в темноте, глаза отвыкли
от  света,  который теперь проедал даже ладони,  как  кислота.  Но  минут через
десять все стало на свои места.  Кристи осмотрелась.  Она находилась в  длинном
коридоре  с   зеркальными  стенами   (очевидно,   улица),   невдалеке  виднелся
перекресток. Оттуда прямо к ней направлялись шаги невидимого человека.
     - Эй,-  сказала Кристи,-  почему я  вас не  вижу?  Зеркала мешали осознать
существование стен,  а  без  стен  перспектива  как-то  терялась  и  заменялась
антиперспективой, как на картинах заумных художников.
     - Зато я  вас  вижу,-  сказал голос.  Голос был мужским,  и  Кристи быстро
поправила платье на бедрах.
     - Вы человек-невидимка?
     - Да,  я невидимка,- ответил голос,- но не человек. Я хочу вас поцеловать.
Я слишком давно не целовал живую женщину.
     Несмотря на  сказанное,  интонация,  с  которой  говорил  невидимка,  была
предельно вежливой.
     - Может быть, не стоит так сразу? - засомневалась Кристи.
     Она протянула руку и  коснулась тела невидимки.  Невидимка был холоден как
лед.
     - Я хочу сразу,- настаивал невидимка.
     - Но  вы слишком холодны,-  сопротивлялась Кристи,-я  не уверена,  что мне
понравится целоваться с вами.  "Если это называть холодностью..." - мелькнула у
нее мысль.
     - Конечно, не понравится.
     Невидимка положил холодную руку на ее плечо. Пальцы крепко сжались. Кристи
вырвалась,  оставив висеть в  воздухе клок платья,  и побежала по направлению к
перекрестку.  Вначале ее преследовали шаги одного человека,  потом двух,  потом
образовалась целая толпа.  Толпа извергала крики,  и  крики эти Кристи очень не
нравились. Она была хорошей спортсменкой и без труда опережала преследователей.
Выиграв метров двести,  она  юркнула в  небольшую комнату и  заперлась изнутри,
переводя дух.
     Она начала осматриваться и не увидела ничего примечательного.
     - Ку-ку,  а я здесь!  -  сказал мужской голос.  Это был незнакомый мужской
голос.  Судя по направлению,  откуда долетали слова,  и по тембру,  мужчина был
высок и  не молод -  около пятидесяти-и очень неприятен.  Кристи бросила взгляд
вокруг  и  нашла  разломанный  стул.   Взяла  в  руки  спинку  и  приготовилась
защищаться.
     * * *
     После  недолгого обсуждения решили  вести  Зонтик  сквозь  горный хребет в
сторону города.  До Хлопушки было слишком далеко,  а  город лежал по ту сторону
хребта,  значительно ближе.  Если  крейсер  продолжит  преследование,  придется
принять бой,  но это будет бой на суше и в воздухе, а не под водой, где крейсер
имел преимущество.
     Рустик  развернул аппарат  и  повел  его  прямо  на  северо-восток.  Через
несколько часов Зонтик прогрызет базальтовые слои и  выйдет на  окраине города.
Можно поставить его на автопилот и начать подготовку к бою.
     - Какая у нас глубина? - спросил Орвелл.
     - Сейчас метров пятьдесят.  Потом мы  углубимся метров на  триста.  Если в
глубине скалы есть каверны или слои из  мягких пород,  Зонтик сам развернется и
выберет  лучший  путь.  Если  встретим что-то  опасное или  непредвиденное,  то
загорится вот этот огонек. Я думаю, он не загорится.
     Огонек вспыхнул.
     - Что случилось? - спросил Рустик.
     - Второй подземный аппарат,- ответил Зонтик.
     - Кто это?
     - Это первый.
     - Коре!
     - Я не понял приказа,- сказал Зонтик.
     - Да  перестаньте вы,-сказал Гессе.-Коре  давно умер,  не  надо  взывать к
нему. А первый Зонтик просто сошел с ума.
     - От горя, что ли?
     - Может быть, и от горя. Давайте свяжемся с ним и узнаем.
     И они связались. Первый Зонтик шел на сближение. До него оставалось метров
пятьсот или чуть больше.
     - Алло, это Коре? - спросил Орвелл.
     - Коре умер, да здравствует Коре! - ответил первый Зонтик и выругался.
     - Прекрати ругаться,  мы  узнали  тебя  по  голосу.  И  кончай  со  своими
штучками. Лучше помоги нам. Голос рассмеялся.
     - Ты можешь сказать хоть что-нибудь вразумительное? - продолжал Орвелл.
     - Сейчас я раздолбаю тебя на куски,-ответил первый Зонтик голосом мертвого
Коре. Связь прервалась.
     - Мы можем с ним воевать? - спросил Орвелл.
     - Можем,  но это закончится разрушением обеих машин. Впрочем, только нашей
машины. Ведь первый Зонтик не управляется людьми, он не так уязвим. Я предлагаю
удирать.
     - Мы сумеем?
     - Нет, мы сумеем лишь поддерживать одну и ту же дистанцию.
     - Но это тоже неплохо.
     - Зато он сможет гнать нас в любом направлении.
     - Пусть  попробует,-  скромно  сказал  Рустик,-  я  все-таки  немного умею
обращаться с машинами.
     Он выключил автопилот и сосредоточился. Потом набрал что-то на клавиатуре,
и в воздухе повисла цветная картинка: море, город, горный хребет, две подземные
линии  -  как  будто два  жука-древоточца сближаются,  прогрызая кору.  Красные
объемные  цифры  показывали  расстояние.   Четыреста  восемьдесят  три   метра.
Четыреста восемьдесят два. Расстояние медленно сокращалось.
     Их линия была светло-голубой,  другая -  красной. Светло-голубая линия уже
приближалась к городу.
     - Почему он хочет нас уничтожить? - спросил Гессе.
     - Почему все на этой планете хочет нас уничтожить?
     - Впереди большой массив рыхлой породы,- сказал Рустик,- скорее всего, там
карстовые пещеры. Направляемся туда.
     - Но мы же у самого города.
     - Пещеры как раз под городом. Я надеюсь, что мы успеем до них добраться.
     * * *
     Кристи бросила взгляд вокруг и нашла разломанный стул. Взяла в руки спинку
и приготовилась защищаться.
     - Ты все равно не сможешь мне повредить,- сказал голос.
     - Почему это?
     - Потому что я давно мертв. И тебе недолго осталось. 
     - А  это  мы  еще  посмотрим.-  Она  размахнулась спинкой стула и  ударила
пустоту. Попала.
     - Ну и что же?  -  сказал голос.-  Ты хочешь причинить мне боль? Это очень
плохо. Я сам умею причинять боль. Не нужно сопротивляться. Чем больше ты будешь
сопротивляться,  тем хуже ты умрешь.  У тебя еще есть шанс умереть спокойно.  Я
тебя просто задушу. Ты ведь хочешь умереть легко?
     - Спасибочки,-сказала Кристи,-вначале меня собирались резать на  кусочки и
отправлять заказными письмами,  а  теперь предлагают просто тихо задушить.  Как
мило!  Я от дедушки ушла и от бабушки ушла, а от тебя, дурня старого, и подавно
уйду!
     Она еще дважды ударила спинкой стула воздух, но на этот раз не попала. Она
стояла,  прижавшись к запертой двери, и чувствовала, как дергается ручка,-толпа
невидимок жаждала войти.  "Надеюсь,  что запоры здесь крепкие",- подумала она и
увидела,  как тяжелая стеклянная пепельница подскочила и полетела в нее. Стекло
было настоящим,  это Кристи поняла по грохоту удара. Пепельница попала в дверь;
толпа за дверью затихла в удивлении, потом снова взялась за ручку.
     Невидимка явно хотел отогнать Кристи от двери. И боялся подходить. Значит,
он  боялся  боли,  боялся  спинки  стула.  Значит,  надежда оставалась.  Кристи
осмотрелась,  ища оружие получше.  В комнате стояло два комода,  и один шкафчик
висел на стене.  В углу находился стол,  с виду довольно шаткий; он был завален
какими-то обломками-  даже не разберешь чего.  Валялось еще несколько сломанных
стульев.  ("Это называется "явные следы борьбы". Сейчас явных следов станет еще
больше".) Кристи отступила на шаг от двери и прислушалась.  Как бы осторожно ни
ступал человек, он не может двигаться совершенно бесшумно.
     Сейчас.  Сейчас. Еще немного. Вот! Со всего размаха она ударила по пустоте
у двери, и невидимка вскрикнул. Она продолжала бить ногой в одно и то же место;
невидимка  вскрикивал  все  глуше  и  все  сильнее  хрипел,   наконец  перестал
двигаться.
     - Что,  получил?  -  сказала Кристи.-  Или  ты  думал,  что поймал обычную
бетовскую девочку?
     Она еще раз пнула ногами пустоту, но не попала. Невидимка успел отползти.
     - Все равно сейчас поймаю! - сказала Кристи.-Если хочешь умереть легко, то
сдавайся сразу.  Не нужно сопротивляться.  Чем больше ты будешь сопротивляться,
тем хуже ты умрешь.
     Невидимка оттащил в  угол  сломанный стул  и  стал  отламывать ножку,  для
обороны.  Кристи прыгнула и  ударила по тому месту,  где должны были находиться
его руки.  Он бросился к дверям и даже успел схватиться за ручку.  Кристи снова
бросилась назад  и  ударила.  Спинка  стула,  которую  она  сжимала  за  ножки,
переломилась.
     Невидимка уполз  и  молчал.  "Нет,  от  двери отходить нельзя",-  подумала
Кристи. Кто-то мощно ударил снаружи.
     - Вот видишь,-  сказал невидимка,-  они все равно сейчас выбьют дверь.  Ты
причинила мне боль.  Я еще не придумал,  что с тобой сделаю, но это будет очень
страшно.
     - Если доживешь! - ответила Кристи.
     - Я  давно мертв,-  ответил голос,-  я  не  могу умереть.  Если ты  мне не
веришь, то возьми мою руку и пощупай.
     - Не хватало еще!
     Невидимка все же отломал ножку стула и сейчас держал ее примерно на уровне
пояса.  По  тому,  как он  ее  держал,  Кристи сразу увидела,  что этот человек
никогда не проходил спецподготовки.  ("Так оружие не держат. Так даже лопату не
держат".)
     - Боже мой! - сказала она.- С кем я связалась? Она применила прием ghjcn2,
и невидимка рухнул.  Теперь ему не так-то просто будет встать.  Потом она сняла
поясок с платья,  нащупала лежащее тело (тело действительно казалось мертвым на
ощупь;  лежащий был мужчиной с небольшой бородкой:  из одежды только брюки и те
рваные; голова разбита спинкой стула, но крови нет); она связала невидимке руки
за спиной, а кончик пояса привязала к трубе. Тело снова начало шевелиться.
     - А  теперь давай рассказывай!  -  приказала Кристи.-Или я  буду швырять в
тебя этой пепельницей.
     А пепельница, кстати, не разбилась. Возможно, она была и не из стекла.
     - Что рассказывать?
     - Как тебя зовут, для начала?
     - Я не знаю.
     Кристи  подумала.  Ладно,  настаивать не  стоит.  Это  был  просто  вопрос
вежливости. В дверь снова ударило что-то тяжелое.
     - Они все равно войдут,- сказал невидимка.
     - Как войдут,  так и выйдут.  Теперь рассказывай, что у вас тут произошло.
Быстро!
     - Я плохо помню.
     - А ты постарайся.
     - Я  плохо помню,  потому что  тогда я  был еще живым.  У  меня был дом на
побережье и дети, кажется, два сына... Или три. Потом я заболел и умер.
     - Чем заболел?
     - Тем же, чем и другие. Мы называли это чумой.
     - А что такое чума? - удивилась Кристи.
     - Это такая земная болезнь.
     - Врешь, нет на Земле такой болезни. Как вашей чумой заражались?
     - Никак. От нее нельзя было спрятаться. Она приходила сама.
     - Ну и что было потом?
     - А потом люди умирали, пока не умерли все.
     - А где же ты сейчас?
     - Под землей, на том свете.
     - Правильно, под землей. А кто я такая?
     - Я устал,-  сказал невидимка,-  я не могу больше с тобой разговаривать. Я
уже придумал, как буду тебя убивать, но тебе не скажу.
     Его голос слабел.
     "Не говори,  подумаешь, изобрел он шедевр изуверства,-мысленно усмехнулась
Кристи.-Я такие шедевры все до одного проходила на спецзанятиях. Козла капустой
не удивишь. Козу в данном случае".
     Кристи попробовала было  продолжить допрос,  но  вдруг тоже почувствовала,
что страшно устала.  Как-никак,  а  несколько дней без сна.  Она села у дверей,
положила голову на руки и мгновенно уснула.
     * * *
     Зонтик  пробил последнюю стену  и  провалился в  просторный зал.  Зал  был
освещен.  Сияющая перспектива расходилась сразу во все стороны. Орвелл не сразу
понял, что видит зеркала.
     - Здесь есть кто-нибудь? - спросил Рустик.
     - Здесь присутствует член экипажа.  Женщина,-  ответил Зонтик бесстрастно.
Орвелл вздрогнул:
     - У нас еще есть время?
     - Мы опережаем Коре минут на семь.
     - Почему он не вошел в тот тоннель, который остался за нами?
     - За нами не остается тоннеля, он засыпается битым камнем. Гораздо быстрее
двигаться в цельной породе.
     Зонтик уже  вышел в  коридор.  Стены коридора были зеркальными,  и  только
снизу и  под  потолком выступал ровно обтесанный камень.  Они  увидели каменную
статую мальчика,  висящую в воздухе. Одна рука статуи была поднята вверх, кисть
отломана.  Ниже,  на  полу,  стояла каменная фигура танцующей девочки.  Видимо,
мальчик составлял часть  скульптурной группы.  Сейчас  девочка осталась одна  и
смотрелась  жалко  и  сиротливо.   Фигура  мальчика  перевернулась  в  воздухе,
качнулась и ударила в дверь.
     - Что это?
     - Я думаю, это невидимки. Хотят выбить дверь.
     - Тогда разгони их!
     Зонтик  ударил  воздушной волной,  и  обе  каменные фигуры  рассыпались на
куски.  Девочка больше не тянет руки к мальчику,  даже к воображаемому. Зеркала
на стенах попадали,  как осенние листья. Из двери вышла Кристи. Она выронила из
рук дубинку и прижала ладони к ушам.
     - Ее могло контузить,- сказал Гессе.
     Они подобрали Кристи и рванули к выходу.  Они крушили стены,  попадавшиеся
на пути,  и  Зонтик все время трясло.  Кристи тихо стонала,  держась за голову.
Выскочив из  подземелья,  они  разогнались еще  сильнее -  так,  что едва могли
дышать,  преодолевая ускорение,  взлетели и  увидели Хлопушку.  Снизу показался
первый Зонтик,  он  перевернулся на  спину  и  выстрелил несколько раз.  Машину
тряхнуло, но не слишком.
     Фил увидел Зонтик, взлетающий в небо по параболе. Еще один пролетел снизу,
перевернулся и выстрелил. Потом пошел на таран.
     "Вот это да,-  подумал Фил,-  сейчас Коре их  прикончит.  Ему только нужно
пойти на таран. Ни один живой человек в Зонтике не выдержит такого удара. А вот
с машиной ничего не случится".
     Второй Зонтик ловко увернулся.
     Фил сел на  траву и  принялся наблюдать.  Уйти маневром мог только Рустик.
Похоже,  что его в воздухе не поймаешь.  Два Зонтика кружились, взмывали вверх,
опускались,  летали задом наперед,  как на показательных выступлениях,  изредка
постреливали, но без толку.
     Первый был быстрее,  зато второй искуснее. Пожалуй, у второго даже имелось
преимущество.  Эта  имитация воздушного боя продолжалась минут двадцать,  потом
Коре  развернулся и  полетел  в  сторону  полей.  Рустик  медленно  опустился и
направился к Хлопушке, наверное. Фил уже не мог его видеть.
     Вечером Кристи стало лучше.  Она  поела и  начала неудержимо болтать,  что
естественно  для  женщины,   пережившей  столько  приключений  и   не   имевшей
возможности поделиться впечатлениями. Джулия начала кривить губы-женщины всегда
чем-то  недовольны.  А  между  тем  положение  становилось все  серьезнее.  Уже
слышался нарастающий гул -  это крейсер прогревал двигатели,  готовясь к полету
на Землю.  "Сегодня или завтра он взлетит,-  размышлял Орвелл.-  Удастся ли его
остановить?  Проблема еще  та.  Природа вируса совершенно неясна,  хотя и  есть
догадки.  Неизвестно даже,  кто  болен.  Возможно,  больны все.  Люди  начинают
сражаться друг с  другом -  это именно то,  что произошло на  комете Швассмана.
Невозможно отключить приемники информации, а как раз они могут быть источниками
заразы.  Это то же самое,  что целовать больного проказой.  Говорят, что святые
так  делали.  Но  святых здесь нет.  Зато кое-что  уже  известно:  люди все  же
превращаются  в  кузнечиков  и,  возможно,  в  механизмы.  Кроме  кузнечиков  и
механизмов есть  невидимки,  которые считают себя  мертвыми (нужно было взять с
собой пленного,  поздно вспомнили). Невидимки, кузнечики, механизмы и крейсер -
всего  четыре  проблемы.  Придется начать  с  крейсера,  слишком уж  гудят  его
двигатели".
     - О чем вы задумались? - спросила Евгения.
     - Слишком гудят двигатели,- ответил Орвелл,- придется начинать с крейсера.
     Вначале Фил подумал,  что это Хлопушка.  Он почувствовал, как содрогнулась
земля,  и  проснулся.  Да,  в  первый момент он так и  подумал.  Даже вскочил и
побежал  в  сторону опушки.  Но  остановился на  полпути.  Это  работали другие
двигатели, гораздо мощнее - звук был глуше, ниже и доносился издалека.
     Он  вышел  на  опушку леса,  прошел немного по  дороге к  следующему холму
(здесь когда-то  находилась обсерватория,  наверное,  в  самом  начале освоения
Беты, а теперь остались лишь руины) и увидел крейсер. Крейсер стоял, нацеленный
в небо,  уже окутанный снизу,  до половины,  клубами дыма. Солнце еще не совсем
село,  и  дым казался белым и плотным,  как сливки или как облако жарким летним
днем.  На верхушке крейсера гордо сияла игла.  Механизмы, эти живые паучки, уже
отползли от стартовой площадки и  теперь занимались своими собственными делами.
Еще несколько часов -  и  крейсер взлетит.  Он  побежал вниз по дороге.  Дорога
хорошо сохранилась -  видно,  раньше здесь много ездили -  к морю и от моря. По
прямой до крейсера было километров десять, но дорога петляла, спускаясь с горы,
и  путь становился длиннее вдвое.  Он  решил бежать напрямик.  Он не знал,  что
будет делать,  но понимал,  что нельзя сидеть сложа руки. Окинув путь взглядом,
он заметил впереди небольшую рощицу,  раскинувшуюся на склоне.  "Через двадцать
минут я буду там,-  решил он,-  потом еще минут сорок - и будет берег. Оттуда -
рукой подать". Он бежал по направлению к деревьям. Несколько раз он споткнулся,
упал и расцарапал щеку.  Вокруг стрекотали кузнечики,  некоторые пытались сесть
на одежду.  Он стряхивал их,  досадуя,  что тратит время на ерунду.  Почва была
неровной,  складчатой, приходилось спускаться в овраги и снова подниматься. Что
это?  Он  заметил два  небольших одноместных вездехода,  стоявших друг напротив
друга-так,  будто  разговаривают двое  старых друзей.  ("Если бы  только полные
баки!")  Он  побежал в  сторону вездеходов,  но один из них развернул башенку и
выстрелил. Мир взорвался, как кровавый пузырь.
     Вездеход выстрелил еще  раз,  на  всякий случай -  так,  чтобы от  тела не
осталось даже клочков, отвернулся и продолжил прерванный разговор. Разговор был
о погоде и об общих друзьях,  одного из которых недавно убили эти ужасные люди.
"Что может быть хуже людей?" -  передал по радио первый вездеход.  Второй с ним
согласился.
     Небо темнело,  тени,  отбрасываемые скалами,  стали сочными и густыми. Дым
поднимался все выше.  Внезапно гудение почти стихло и  перешло в тонкий,  почти
комариный  писк.   Под  кормой  крейсера  вспыхнула  белая  звезда;  он  нехотя
приподнялся и прыгнул в синюю пропасть.  Белая звезда растаяла в небе.  Крейсер
начал свой смертоносный путь к Земле.
     Глава шестая ДНЕВНИК НЕВИДИМКИ
     Белая  звезда погасла в  небе,  сверкнув напоследок восемью ослепительными
лучами.  Евгения вышла во  двор.  Собственно,  двора больше не было -  Хлопушка
сняла экран,  готовясь к отлету.  "Стало тихо,- подумала она.- Как стала слышна
тишина..."  Тишина была  как  маленькая зеленая полянка среди зимы  (она  вдруг
представила зиму,  но не земную зиму,  а ту, что наступит здесь, и на несколько
мгновений эта  картинка  затмила  реальность.)  Полянка  среди  зимы.  Ощущение
мягкости и тепла, и тепло - это вовсе не надоевшая жара, оно приятно. Но тишина
длится лишь несколько секунд,  вдалеке слышен нарастающий и приближающийся звук
мотора;  звук воспринимается почти как  боль -  и  тишина кричит умирая.  "Есть
жажда  тишины,  обязательно есть,-  вдруг  и  невпопад подумала Евгения.-Жажда.
Иногда у тебя отбирают стакан,  как только ты соберешься сделать второй глоток.
Вот они".  На дороге показались два вездеходика.  Они остановились в отдалении,
чувствуя,  что  Хлопушка может  представлять опасность.  Обе  машины напоминали
школьников,  которые пришли в  зоопарк и которым хочется подергать тигра за усы
(ведь никак не  верится,  что тигр настоящий и  что белые клыки у  него во  рту
могут оторвать,  например,  ногу или руку,  и точно такие же тигры в свое время
переели столько человечинки, что эти преступления вполне оправдывают содержание
их  бедных потомков в  клетках).  Но  подергать тигра  за  усы  обычно остается
несбыточной мечтой,  а  вот  поковырять в  клетке  длинной  палкой  или  просто
поцарапать палкой прутья - это тоже интересное занятие. Машины наверняка что-то
передавали, разговаривая с Хлопушкой. Евгения вернулась, чтобы послушать беседу
или вставить свою реплику, если понадобится.
     - Убирайтесь отсюда! - передала машина и произнесла угрозу.
     Она сделала это без особой уверенности в своей правоте и как-то несмело. И
непрофессионально.
     - Ну  что?  Размажем их  по  земле или  дадим чуть-чуть еще поговорить?  -
спросил Анжел.
     - Я  думаю,  пусть  говорят.  От  одних  только разговоров никому плохо не
станет.
     - А если они скажут именно то слово - если это именно та информация? .
     - Если бы  они знали именно то  слово,  они бы уже сказали его нам.  Ты же
видишь, как они рады были бы нас уничтожить.
     Машины продолжали говорить.  Точнее,  говорила только одна,  а вторая лишь
стояла рядом, для компании.
     - Мы вас всех будем убивать,-  сказала машина.-Одного за другим. Одного за
другим. Одного за другим.
     - Пластинку заело?  -  поинтересовался Анжел,-  А одного такого, как ты, я
вчерась голыми руками задушил.
     Небольшое преувеличение.
     - Мы будем мстить за своих! Немало вы уже над нами поиздевались!
     - Это кто же над кем издевался?  Я  хотела бы узнать конкретно,-  спросила
Евгения.
     - Ваш контингент.
     - Вот какие слова она знает. Я хотел бы понять, откуда? - спросил Гессе.
     - Ну и как же вы собираетесь нас убивать?
     - Троих уже кокнули,-  продолжала машина,- всех остальных ждет та же самая
участь. И такие слова она знала.
     - Троих? - удивился Анжел,- Кого это?
     - Наверное, Коре и близнецов.
     - Коре они точно не  убивали.  Насчет близнецов сказать не могу.  Но Бат и
Фил были не дураки, они бы не дались таким железякам.
     - И кто же их "кокнул"? - спросил Гессе.
     - Я! - гордо ответила машина.
     - Всех троих, да?
     - Всех троих.
     - Ну это навряд ли.
     - Всех троих я!
     - Ну-ну,  расскажи, как это случилось. Машина несколько замешкалась, потом
начала:
     - Первого я убил в лесу, второго - на берегу, а третьего...- Тут она стала
рассказывать подробнее:  -  ...а третьего я пристрелил сегодня,  только что. Он
выскочил прямо мне навстречу.  Он  собирался в  меня залезть -  наглость какая,
залезть в меня! Если бы он знал, он бы убежал, как заяц. И это бы ему все равно
не  помогло,  когда я  стреляю по  людям,  я  не  промахиваюсь...-  Машину явно
заносило в мнимые высоты собственного величия.-  ...Я повернул пушку к нему, но
он был такой дурак,  что даже не спрятался.  Одним выстрелом я  снес ему голову
вместе с грудью,  потом выстрелил еще раз,  и от человека остались одни ноги. А
когда ноги упали,  я выстрелил в третий раз,  и не осталось даже мокрого пятна.
Вот так я буду делать со всеми! Выходите! Сколько вас еще осталось?
     - Тринадцать,- сказал Орвелл,- нас осталось всего тринадцать.
     - Как тринадцать? Ведь в экспедицию брали восемнадцать человек?
     - Ты забыла, ведь есть еще два биоробота.
     - Правильно,- сказала Евгения,- я о них совсем забыла, командир.
     - Ну,  что будем делать? - спросил Анжел. Ему явно не терпелось что-нибудь
сделать.  Он был человеком действия, но не человеком думающим и, конечно же, не
человеком слова и не человеком чести. Люди, знающие слово "честь", на Земле уже
давно перевелись -  встречались лишь одиночные экземпляры.  Такие редкие, как в
свое время белые слоны.
     Информация:
     Было время, когда (трудно поверить!) люди ценили некое отвлеченное понятие
чести  даже  выше  собственной жизни.  Из-за  неудачно  сказанного  слова  люди
стрелялись на  дуэлях.  А  еще  раньше некий Диодор Диалектик умер от  стыда во
время спора. Но то был единичный случай и слишком уж давно. Были времена, когда
пощечина стоила жизни  одному или  даже  двоим.  Были  времена,  когда человек,
обманувший друга (подумаешь!), убивал себя сам, вполне добровольно. Иногда даже
врага  стеснялись обмануть.  Были  времена,  когда  женщины  отказывали себе  в
мужчинах только для того,  чтобы "соблюсти честь".  Трудно поверить,  но  такое
случалось.  Были времена, когда люди держали свое слово и выполняли обещания не
только в  ущерб собственному карману,  но и в ущерб благополучию,  здоровью или
жизни.  Были времена, когда всю пищу в доме предлагали случайному гостю, а сами
оставались голодны.  История знает  еще  много всяких чудачеств,  но  к  началу
двадцать первого века о  подобных глупостях забыли.  Уже к тому времени понятие
"честь" существовало только на бумаге.  Люди в дружеской беседе разговаривали в
основном матом. Они оскорбляли друг друга примерно так (привожу в переводе):
     - Ты,   женщина,   продающаяся  за  деньги,  ты,  самка  собаки,  одолжишь
сигаретку?
     - Да ты,  женщина,  продающаяся за деньги, ты временно превратился в орган
размножения,  что ли?  Я же тебе одалживал,  женщина,  продающаяся за деньги, я
занимался любовью с твоей матерью, вчера. Сегодня, самка собаки, не осталось.
     (Оба собеседника - мужчины.)
     И  если в  девятнадцатом веке за подобную фразу друг друга перестреляли бы
сотни две офицеров, то в конце двадцатого такая манера общения стала совершенно
обычной.  Особенно среди офицеров,  детей и  пьяниц.  Если бы человек с  другой
планеты  попытался расшифровать подобный разговор,  он  бы  оказался в  большом
замешательстве.  Он бы не смог понять,  зачем в  речь вводится такое количество
информации,  явно не  соответствующей действительности.  Но загадка разрешалась
просто:   каждая  реплика  произносилась  с  целью  изничтожить  чувство  чести
собеседника.  И  в  результате это чувство успешно и  плодотворно уничтожалось.
Вскоре его не  осталось совсем.  Люди перестали отвечать за  свои слова,  но не
перестали произносить обещания;  не  перестали обманывать,  но  перестали этого
стыдиться;  гостей перестали пускать в  дом,  а  женщины перестали ждать своего
единственного мужчину-и  так  далее.  Это  причиняло  определенные  неудобства,
потому  что  никому и  ни  в  чем  нельзя было  доверять.  Поэтому на  особенно
ответственные работы  посылались  люди  старомодные,  с  остаточным  комплексом
чести.  Поведение таких людей было более предсказуемым, а значит, и доверяли им
больше.  Экспедиция на Хлопушке являлась очень ответственным делом-и  для этого
отобрали лучших в  смысле чести  представителей совершенно свободного от  чести
человечества.  Хотя Анжел и не был человеком слова и человеком чести, некоторое
представление о чести он имел.
     * * *
     - Ну, что будем делать? - спросил Анжел.- Может, все же стрельнем?
     - Стрельнем? - поддержал Гессе.
     - Слушай,  ты,  железяка,-  сказал Икемура,-  если ты  не уберешься отсюда
через минуту,  то  первым выстрелом я  оторву тебе  твою любимую пушку вместе с
кабиной,  вторым выстрелом оставлю от тебя только гусеницы, а третьим выстрелом
разнесу эти гусеницы по окрестностям в расплавленном виде.
     И  он  выстрелил три  раза.  На  месте одного из  вездеходов осталась лишь
воронка.
     - Ты же пообещал ему минуту? - удивился Орвелл.
     - Ну и что?
     Он выстрелил еще раз и раздробил на кусочки второго, который уже сообразил
что к чему,  и почти успел скрыться за холмом. Над дорогой повисла пыль и долго
не оседала.
     - Итак,  нас осталось тринадцать,-сказал Орвелл,-  я боюсь, что это только
начало.  Я  не знаю,  кто будет следующим.  Давайте будем осторожными.  Давайте
беречь друг друга. Если мы будем вместе, то...
     - А что тогда?
     Действительно, ничего.
     Они  устроили траурный ужин  в  честь троих погибших товарищей.  Каждый из
погибших имел большие заслуги,  и  вины их  в  том,  что  произошло,  не  было.
Заболеть мог любой.  Коре, как самый сильный, первым пошел навстречу опасности.
Бат ушел,  чтобы спасти свою жизнь, но, рискуя жизнью, он передавал информацию,
которая могла бы помочь группе. Фил поступил так же.
     Во  время ужина Орвелл произнес небольшую речь.  Он  не  умел  произносить
речей,  хотя  его  предки  и  были  лингвистами (теперь почти  забытая и  почти
ненужная профессия).  Повторяясь и запинаясь, Орвелл сказал то, что было у него
на душе. Его послушали, и его поддержали, неумело, кто как мог.
     * * *
     В  три  часа  ночи  члены  экипажа  расположились  в  коконах.  Управление
Хлопушкой передали компьютеру. Хлопушка медленно оторвалась от каменной плиты и
вознеслась в небеса. Перегрузка была два с половиной g. После долгих тренировок
экипаж мог выдерживать такую перегрузку сколь угодно долго.  Но все же это было
тяжело.  Они могли разговаривать, могли есть и пить, могли выходить из коконов.
Анжел  и  Евгения переносили ускорение Хлопушки легче,  чем  другие.  Анжел мог
осилить перегрузку в шестнадцать с половиной,  а Евгения, которая несколько лет
подряд  была  рекордсменкой в  боевом пилотировании,  выдерживала перегрузку до
двадцати, но никому об этом не сообщала - загадочный славянский характер.
     Стереоэкран показывал картину звездного неба.  По экрану ползли две линии.
Первая линия росла быстрее -  крейсер пока шел с  большей скоростью.  Но только
пока.  Еще немного,.  и  Хлопушка наберет нужную скорость,  и  расстояние будет
сокращаться.  Не снижая ускорения, они позавтракали. Было около семи часов утра
по  корабельному времени.  Корабельное время  все  еще  совпадало  со  временем
покинутой,   уже  почти  родной  Беты.  Люди  успели  отвыкнуть  от  длительных
перегрузок  и  поэтому  ели  без  аппетита.  Только  Евгения  чувствовала  себя
нормально,  Анжел начинал сдавать.  А  к четырем вечера по корабельному времени
крейсер показался уже не  на экране,  а  в  черном небе.  Пока он был маленький
белой звездочкой прямо впереди по курсу. Наверняка крейсер тоже заметил их.
     - Ну а теперь можно и поговорить,-  сказал Орвелл,-  кажется, пришло время
выяснить отношения. Надеюсь, он ответит на наш сигнал.
     Они подошли еще ближе;  крейсер выключил двигатели,  и  звездочка погасла.
Хлопушка  тоже  выключила  свои  и  поставила  проникающий экран,  чтобы  стать
невидимой для  радаров.  Впрочем,  крейсер  не  стал  бы  стрелять.  Разве  что
наверняка.  А для выстрела наверняка два корабля находились пока далеко друг от
друга.
     - Сообщите ваш номер! - официально потребовала Хлопушка.
     - Два ноля, сходите в туалет! - ответил крейсер совершенно неофициально.
     - Сообщите курс! - Хлопушка настаивала.
     - Да пошла ты! - продолжил крейсер.
     - Сообщите данные об экипаже.
     - Тра-ля-ля,-  спел крейсер и начал молоть чушь:  - Пусть принесет Господу
за грех свой, которым он согрешил, жертву повинности из мелкого скота, овцу или
козу и очистит его священник от греха его.
     - Что это?
     - Это из законов древних евреев.
     - Так ответим что-нибудь!
     - Не  нужно,-  сказал  Орвелл,-  я  знаю  древнееврейскую  мифологию,  она
придумана не для этих целей.
     - Кажется,  мы имеем дело с  сумасшедшим,-  предположил Гессе.-  С опасным
сумасшедшим.  Этот сумасшедший пуст и летит к Земле. А подойти к нему близко мы
не можем.
     * * *    
     Они  проверили  все  системы  "Жени".  Женей  называли  одноместный боевой
аппарат,  специально  изготовленный для  Евгении.  Вооружение  на  "Жене"  было
легким,  и, конечно же, такой комарик не мог больно укусить космического слона.
Но комарик мог сесть слону на спину.
     - Будь осторожна,-сказала Джулия.
     - Я всегда осторожна.
     И две женщины поцеловались на прощание.  Оказывается,  они были подругами.
Кристи тоже попробовала сказать что-нибудь, но к этому отнеслись холодно, и она
обиделась.
     Комарик  стартовал почти  бесшумно и  сразу  же  растаял  в  пространстве.
Евгения собиралась сесть на  крейсер,  пробурить в  нем отверстие и,  возможно,
проникнуть внутрь.  Конечно,  крейсер  попытается сбить  комарика,  но  комарик
слишком увертлив. Остается ждать. На связи оставалась Джулия.
     - Как у тебя?
     - Неплохо,  подошла почти вплотную.  Дважды пытался меня  сбить,  а  потом
передумал.  Мне кажется,  он не очень умен.  Чем больше,  тем глупее - так ведь
всегда и бывает. С мужчинами то же самое.
     Джулия посмотрела на Анжела и засмеялась.  Анжел ее привлекал, хотя иногда
был смешон. Мощному мужчине не обязательно быть умным.
     - Нашла  вход,-  сообщила Евгения.-  Сейчас сяду  прямо  на  дверь и  буду
открывать. Это часа на два работы. Скучно. Поболтаем о чем-нибудь.
     И женщины принялись болтать.
     Вначале сквозь оболочку прошел тонкий,  толщиной с волос,  полиборазоновый
бур.  Внутри  волоска была  система распознавания.  Система распознала замок  и
провозилась минут семь,  открывая его. В это время "Женя" уже плотно прилипла к
обшивке и  собиралась выпустить своего пассажира.  Из щели,  которую Евгения не
разглядела вовремя,  выполз вооруженный андроид и встал на ноги. Это был робот,
слегка похожий на человека,  в  металлической оболочке и на магнитных подошвах.
На  поверхности крейсера таких  могло  разгуливать несколько.  Андроид пока  не
стрелял. Евгения проверила герметичность скафандра. Если "Женю" повредят, можно
будет  продержаться  еще  чуть-чуть.  Главное,  чтобы  этих  железных  крыс  не
оказалось слишком много. Еще один андроид появился сзади. Больше ждать нельзя -
Евгения  выстрелила:  первый  взорвался,  второй  прилип  к  обшивке и,  слегка
поврежденный, начал уползать. Сейчас их здесь будет как муравьев в муравейнике.
Ей  остается еще три минуты до  проникновения.  Мелькнул луч.  Стреляли лучевым
оружием, но из-за прикрытия. Евгения решила их обмануть.
     Она выбросила в  пространство целую тучу зеркальных осколков и осветила их
прожектором.  Такое количество целей собьет с толку кого угодно. Такие андроиды
обычно сообразительностью не отличаются.
     Андроиды  стали  стрелять  по  осколкам  зеркала,  но  от  этого  осколков
становилось только больше.
     Минута  до  проникновения.  Евгения приготовилась.  ("А  бьют  они  точно.
Наловчились.  Осталась  лишь  зеркальная  пыль".)  Евгения  создала  сразу  три
стереоскопических  изображения  "Жени".   Пусть  разбираются,   где  настоящая.
Проникновение! Дверь шлюза отодвинулась.
     Крейсер имел  четыре палубы,  расположенные вертикально (при  взлете).  Во
время  полета  вертикали и  горизонтали теряли всякое значение:  многие комнаты
были  расположены  как  попало.   Внутренность  космической  машины  напоминала
небольшой городок,  построенный жителями  безо  всякого  плана.  Только  четыре
палубы,  идущие параллельно,  свидетельствовали о каком-то порядке.  Три из них
были  пассажирскими.   Крейсер  мог   взять  на   борт  больше  тысячи  человек
одновременно.  Но Евгения не увидела ни одного. Искусственное тяготение не было
включено, и она проплыла по длинной лестнице вниз (низ мог оказаться верхом или
боком),  замерла перед  дверью  грузового лифта.  В  воздухе плавали опилки или
что-то  похожее на опилки,  а  в  двери грузового лифта зияла дыра с  неровными
краями.  Края  выглядели так,  будто  дыру  кто-то  прогрыз.  "Даже если  так,-
подумала Евгения,-  наплевать мне.  Раньше смерти не умрешь". Гораздо хуже было
то,  что  андроиды  наверняка  уже  уничтожили "Женю".  Возвращение становилось
проблематичным.  Разве что ей  удастся стащить шлюпку с  крейсера.  Об этом еще
будет  время подумать.  Воздух в  коридорах был  нужного состава,  без  вредных
микробов. Евгения освободилась от скафандра и привязала скафандр к поручням, не
найдя более подходящего места. Она огляделась, старательно запоминая место, где
находится. Теперь она его не забудет.
     - Дверь! - приказала Евгения, и дверь лифта открылась.
     Она  поднялась (или  опустилась) на  первую палубу,  чтобы начать осмотр с
нее.
     - Дверь!
     Дверь  снова  открылась и  Евгения увидела перед  собой несколько неровных
коридоров,  расходящихся под разными углами. Коридоры вели в небольшой зал, где
не было никакой мебели.  В воздухе,  прямо посреди зала висела, шевеля лапами и
хвостом, мышь - размером с крупную собаку.
     - Ну,  ты еще кто такая?  -  спросила Евгения, держа наготове парализатор.
Парализатор действовал мгновенно и эффективно, но лишь на небольшом расстоянии,
метров до  двадцати.  Мышь  задергалась сильнее -  она  не  умела справляться с
невесомостью  и  сейчас  была  совершенно  беспомощна.  Ее  глаза  смотрели  на
парализатор  с  почти  человеческим  ужасом-так,  будто  она  знала  назначение
прибора.
     - Хорошо, я тебе помогу.
     Евгения зашла со  стороны хвоста (на  всякий случай) и  подтолкнула мышь к
стене.  Та  медленно поплыла,  царапнула длинными когтями  о  мягкую  обшивку и
поползла в  угол.  Там  зияла  дыра  -  похоже,  норка.  Затем Евгения включила
тепловой сканер и стала просматривать все комнаты,  не заходя в них. В комнатах
не  было ничего живого.  Правда,  работали некоторые механизмы и  несколько раз
встречались исполинские мыши.  Больше никого,  а  с мышами Евгения могла как-то
справиться.  Она  проверила  вторую  и  третью  палубы-с  тем  же  результатом.
Четвертая  палуба,  боевая,  оказалась наглухо  закрыта,  но  сканер  показывал
постоянное движение за  стеной.  Евгения  помнила  об  оживших механизмах;  она
решила пока не ходить туда.
     Программа действий была проста.  Первое:  найти небольшой челнок,  которым
может управлять один человек, и обеспечить себе отступление. Затем организовать
взрыв крейсера. Но прежде всего нужно связаться с Хлопушкой.
     Она  прошла  в  переговорный  центр.  Дверь,  ведущая  туда,  не  захотела
открываться по  команде ее  голоса.  Евгения повторила команду.  Дверь осталась
неподвижной.
     - Если ты не откроешься сейчас, я разнесу тебя в щепки,- сказала Евгения.
     Дверь помедлила и открылась.  Евгения оторвала кусок трубы и заблокировала
дверь  -  слишком уж  острыми были  ее  створки.  Дверь  сразу задергалась,  но
освободиться не сумела. 
     - Это  тебе урок,-  сказала Евгения,-  слушайся человека,  если не  хочешь
неприятностей.
     Она села в кресло и надела наушники. Набрала код. Передатчик молчал.
     - Сейчас я тебя разобью о стену,-сказала Евгения,  стараясь придать своему
обычно спокойному голосу интонацию угрозы,- считаю до трех.
     Передатчик включился. ("Ага, боишься").
     - Алло, это вы, ребята?
     - Джулия?
     - Да,  я  внутри.  Были  небольшие  неприятности  при  проникновении.  Да,
пришлось уничтожить нескольких роботов.  Их там хоть пруд пруди. Нет, про пруд,
это такая поговорка.  Просто много их там.  Да, возвращаться придется уже не на
"Жене".  Ну что ты спрашиваешь-  конечно,  жаль!  На "Жене" я  ведь выступала в
двадцать шестом.  Помнишь?  Ты  тоже там была.  Да нет,  точно была,  я  помню.
Передавай всем привет. Тут у меня? Ага, интересно. Тут, оказывается, мыши. Что?
Да,   мыши.  Большие,  килограммов  на  пятьдесят  или  на  семьдесят.  С  виду
безобидные.  Им трудно двигаться в невесомости.  Конечно,  не включу,  я еще не
сошла с  ума.  Они тут понагрызли себе нор и чувствуют себя как в головке сыра.
Большие мыши -  это похоже на  больших кузнечиков,  замечаешь?  То-то  же.  Все
начинает складываться в картинку.  Да, и живых механизмов полно. Они все живые.
И все одинаковы по характеру:  подлые и трусливые.  Один только лифт возил меня
без пререканий.  Да,  они понимают голос,  но слушаются не команд, а угроз. Как
это тебе нравится?  Тут неподалеку дверь,  она нас как раз слышит -  вначале не
открывалась, а потом собралась меня раздавить створками. Но я ей объяснила, кто
здесь главный.  На  четвертой палубе большое движение.  Думаю,  там уйма всяких
боевых машин,  но  они заперты.  Да,  о  чем ты  спрашиваешь,  я  не стану туда
заходить.  Аварийные челноки должны быть  на  всех  палубах.  Вот-вот.  Здешние
механизмы для меня не подойдут, у них слишком плохой характер, поэтому таймер и
взрыватель у меня свои. Да, догадалась. Еще на Бете догадалась. Помнишь, как те
две  железяки приехали с  нами ругаться?  Они  наверняка были с  крейсера.  Да,
слегка осмотрюсь-и начинаю.  Может быть, найду что-то полезное. Поцелуй Анжела.
Нет, не от меня, от себя. Конец связи.
     Она  отложила наушники и  задумалась.  Потом  связалась с  банком данных и
просмотрела каталог.  Вот  это интересно-личный дневник.  Именно последние дни.
Стоит   посмотреть.   На   экране   появилось  лицо   человека   средних   лет,
длинноволосого,  с  сединой (седина как  раз  начала входить в  моду на  Земле,
значит,  этот из  недавних переселенцев -  неплохо,  у  свежего человека свежий
взгляд на вещи).
     - Говори! - приказала она. Лицо на экране ожило и заговорило.
     * * *
     12 апреля
     Я  начинаю второй месяц  жизни  на  Бете.  Решил  вести дневник.  Отстань!
(Человек исчез  с  экрана и,  похоже,  прогнал кого-то  и  запер дверь изнутри;
мелькнул золотистый свет  ясного утра.)  Итак,  решил вести дневник.  Местность
здесь отличная.  Береговая линия сильно изрезана, поэтому много хороших пляжей.
Все настоящее,  я до сих пор не могу привыкнуть.  Мой племянник весь в синяках,
бегает и  ушибается,  а потом спрашивает,  зачем камни твердые.  Действительно,
могли бы сделать и  помягче.  Я  лишь чуточку аккуратнее его.  Сегодня до обеда
купались.  Если хочешь,  можешь идти на людный пляж,  а можешь найти совершенно
пустынный. Города здесь два, один наверху, но там дома используют лишь как дачи
или как виллы; второй подземный, он прекрасно оборудован. Там же ведутся всякие
работы, о которых я ничего не знаю. И там же все системы обслуживания. Жизнь на
самом деле роскошная.  Постепенно привыкаешь к  натуральной пище и  уже  больше
ничего не хочешь.  Я так думаю,  что это атавизм.  Человеку не свойственно есть
натуральные продукты,  он  ведь не обезьяна.  Когда-нибудь здесь сделают вторую
Землю. Тогда будет еще лучше. Тут есть целый комитет или партия ностальгистов -
они собираются ввести земные порядки. Им даже погода не нравится, хотят сделать
еще лучше.  Собираются заменять настоящих животных механическими,  а  настоящие
горы -  каменогелевыми.  Лично я - за. Будет совсем как на Земле. Сегодня нашли
на берегу такую большую ракушку, что впору было одевать ее на голову, как шлем.
Со следующим почтовым рейсом пошлю ее домой,  как сувенир. Трудно поверить, что
такая красивая ракушка тоже настоящая.
     14 апреля
     Тут,  на Бете, есть две странные вещи: облака и памятники. Облака здесь не
похожи на земные;  они часто ползают по небу в  одиночку и притворяются разными
фигурами -  иногда интересными,  а иногда нелепыми.  Детям это нравится, а мне,
честно говоря, все равно. Интересно бы исследовать этот феномен с научной точки
зрения. Сегодня видел облако, в точности похожее на мое лицо. Я задрал голову и
сказал: "А щеки у меня не такие". Облако высунуло язык и начало таять. Есть еще
одна штука вроде этого - в городе (я имею в виду в верхнем городе) полным-полно
всяких каменных фигур.  Говорят,  что недавно была кампания по  расчистке улиц.
Фигуры убрали,  а за ночь они выросли заново.  Я не знаю, верить этому или нет.
Фигур точно много,  но  насчет остального не знаю.  Дело в  том,  что сейчас их
запрещают портить.  Говорят,  что как только повредишь какую-нибудь,  так сразу
начинает  портиться  погода.   А  здесь  все-таки  курорт.   Мне  кажется,  это
предрассудки.  А  вот еще такое мне рассказали:  будто бы  эти фигуры растут из
планеты, как грибы, и когда они свежие, то стоят приросшие к своему постаменту,
а потом от него отделяются, и тогда их можно передвигать. Человек, рассказавший
мне это,  уверяет,  что сам отбил как-то  хвост одному каменному чудищу,  хвост
сразу вырос новый,  а погода испортилась, и облака демонстрировали рассерженные
физиономии.  Что-то  странное все  же  есть в  этих фигурах -  на  них  хочется
смотреть,  а  когда посмотришь,  то  вспомнишь свою  жизнь и  жить не  хочется.
Проверял на  себе.  Они вредны.  Надо запретить детям смотреть.  Жалко,  что их
нельзя уничтожить.  Говорят,  что  эти фигуры вечные.  А  я  думаю,  что нельзя
уничтожить только оружие - кому нужны бессмертные каменные фигурки?
     16 апреля
     Сегодня испортилась погода.  Все говорят,  что это удивительно и необычно.
Климат на  Бете необычайно ровный,  здесь вечная весна или  лето,  редкие дожди
идут ночами.  Холодно или ветрено совсем не бывает. Это все из-за наклона оси и
из-за близости к звезде.  Ползают какие-то слухи о землетрясениях.  Людям вечно
хочется чего-нибудь бояться.  Как  будто на  Земле им  было мало землетрясений.
Сегодня снова  купались и  искали  ракушек.  Ничего интересного не  поймали.  В
подземном городе бурят скважину.  Вроде бы  пробурили километров на  тридцать в
глубину.  Теперь  будут  расширять,  а  из  породы сделают первый искусственный
остров. Будут строить месяца два. Честно говоря, я уже соскучился по Земле.
     16 апреля, вечер
     Попросили не пить сырую воду.  Вроде бы кто-то заболел. Кто-то из буривших
скважину,  даже не простой рабочий,  а из начальства. Выпил подземной воды, что
ли?  Вот вам и  натуральные продукты.  На  Земле можно пить воду из любой реки,
потому что  она  уже  сто раз обеззаражена и  снабжена вкусовыми добавками,  не
говоря уже  о  витаминах.  Здешняя вода мне сразу не  понравилась.  Она слишком
пресная.  Называли имя  того  несчастного,  который заработал себе расстройство
желудка. Я имя забыл - какая разница. Имя кончается вроде бы на "кис".
     18 апреля
     Облазили все местные достопримечательности.  Не были только в  горах.  А в
горах настоящий снег.  Говорят,  это просто чудесно.  Я себе не представляю.  Я
видел снег в  холодильнике -  ничего чудесного,  белые кристаллы,  они сразу же
тают. Правда, в горах можно кататься на лыжах, только я не умею. А у моря полно
кузнечиков.  Они настоящие,  живые,  не механические. Я попрошу выслать с Земли
несколько механических кузнечиков,  чтобы сравнить. На мой взгляд, механические
лучше,   потому  что  они  прочнее.   Зато  настоящих  больше.  Они  умудряются
размножаться сами.  Травки  поедят  и  размножаются.  Совсем как  люди.  И  все
большие,  размером с мой палец.  Говорят,  они едят только траву.  Я дал одному
попробовать пищевую таблетку:  съел как ни в  чем не бывало.  И  это называется
травоядное!  Они  здесь  двух  цветов:  зеленые и  коричневые.  Коричневые чуть
помельче. Да, чуть не забыл, тот бедняга уже два дня в больнице. Кто-то сегодня
говорил,  что  его  болезнь заразна.  Какая  чушь!  Все  заразные болезни давно
уничтожены.  Бояться заразы-все равно что верить в шаманов.  Нет,  механические
кузнечики все же лучше. Придет время, и настоящих запретят.
     19 апреля
     Становится интересно жить, происходит невозможное. Несмотря на охрану, тот
тип исчез из больничной палаты.  Об этом передали в новостях. Верится с трудом,
конечно.  Ведь  его  палата была герметично закрыта и  охранялась электроникой.
Сейчас там что-то расследуют.  Попрошусь -  может,  пустят посмотреть. Все-таки
интересно.
     24 апреля
     Того больного,  который исчез,  звали Жилкис. Теперь уже все запомнили это
имя.  Я был в его палате с экскурсией. Нам все показали. Он действительно никак
не  мог уйти.  А  если он ушел,  то куда?  Куда можно деться на благоустроенной
планете?  Не такой благоустроенной,  как Земля,  но все же.  Сегодня опять весь
день купались.  К вечеру похолодало.  Еще один дикий слух: шепчутся, что Жилкис
превратился в привидение и бродит по городу.  Кого увидит, начинает душить. Это
уж полная чепуха -  ведь пока никого не задушили.  На завтра назначен праздник.
Праздник назвали "День Не  Пришедших Надежд".  Я  считаю,  что это неправильно.
День Не  Пришедших Надежд -  это  любимый праздник землян,  и  празднуют его  в
феврале,  а не в конце апреля. На День Не Пришедших Надежд положено есть лимоны
без сахара и сбивать с домов сосульки.  Лимоны,  положим, здесь найдутся, а где
они  возьмут  сосульки  в  такую-то  жару?   Двадцать  пятое  апреля.   Болезнь
действительно заразна.  Заболели еще  шестеро.  Праздник отменили.  Мы  даже не
пошли к  морю:  не было настроения,  да и  неизвестно,  откуда взялась болезнь.
Сначала говорили,  что зараза в пище,  теперь пошел слух,  что в воде. Надеюсь,
что все это быстро закончится. Тут, на Бете, намечены грандиозные проекты - вся
суть в  том,  чтобы превратить эту,  пока еще дикую,  планету во  вторую Землю,
только курортного образца.  Очень будет жаль,  если какая-то  болезнь возьмет и
помешает.  Такой прекрасной планеты больше не найдешь. Если ее чуть подправить,
она станет раем.  Можно, например, извлечь из нее недра, как на Земле, и жить с
внутренней стороны.  И  еще  сколько всего  можно сделать!  В  подземных шахтах
начали бурение,  и говорят,  уже что-то нашли.  Но пока не говорят что.  Да, я,
кажется, об этом, говорил. Лень пересмотреть запись и проверить. 
     25 апреля, вечер
     Положение становится опасным.  Это я понял,  когда услышал по радио о том,
что все в  порядке.  Если все действительно в  порядке,  то  об  этом не  нужно
оповещать.  Еще с  Земли помню:  как только передадут,  что все в порядке,  так
сразу и начинается:  то перевороты,  то аварии, то землетрясения, то войны. Про
тех шестерых все молчат,  воды в  рот набрали.  Думаю,  их уже и  на свете нет.
Опять ползут слухи о привидениях.  Ужас какой-то.  Говорят, что раньше все было
спокойно. Не вовремя я приехал. Если это не прекратится-придется уезжать. А так
хорошо  начиналось.  Мы  теперь  решили совсем не  ходить к  морю  и  вообще не
выходить из дому. Авось все обойдется.
     13 мая
     Ничего не записывал;  не до того было.  С  нами пока все в порядке,  но на
улицах  кошмар.  Люди  совсем  сошли  с  ума:  все  бегают,  кричат о  каких-то
кузнечиках,  о  привидениях,  о невидимых людях.  Говорят,  что машины начинают
ездить сами и не подчиняются приказам.  Нет, это проклятая планета. Только если
обо всем узнает Земля,  то нас отсюда не выпустят. Землю об этом не извещают. В
соседних домах заразились почти все.  Говорят, что зараза передается при помощи
слов.  Есть какие-то слова,  которые убивают. Но никто не знает какие. Не верю,
не верю,  не верю.  Но другие верят. Сегодня мне рассказали о человеке, который
отрезал себе язык, чтобы не сказать тех слов и не заразиться. Он умер от потери
крови.  Когда становится страшно, люди теряют разум. Я не удивлюсь, если завтра
отрежут себе  языки  еще  десять человек.  А  потом отрезания языков введут как
обязательную меру профилактики, в виде прививок. Жена заявила, что предпочла бы
родиться немой.  Я не знаю,  что делать. Хочется биться о стену, и бился бы, но
стены здесь твердые.
     15мая
     Умерла жена.  Не  хочу об этом говорить.  Страшно кричала,  потом затихла.
Когда я вошел в комнату, ее постель была пуста. Она как будто испарилась. Когда
я выходил,  включился диктофон и заговорил голосом жены.  Я не выдержал этого и
разбил диктофон.  Разговаривал с привидением, и оно попыталось меня душить. Еле
вырвался. То ли я схожу с ума, то ли привидения существуют.
     23 мая
     Кажется,  я  остался одним  из  последних.  В  живых осталось человек сто.
Передали,  чтобы мы  готовились к  отлету.  Попробуем ничего не сообщать Земле,
вдруг  нас  пропустят.  Я  пока  чувствую себя  хорошо.  Своими  глазами  видел
гигантского кузнечика-прыгал прямо по улице,  потом начал жевать столб. Ужасная
тварь.
     24 мая
     ...планета,  воистину...! (ругательства). Я это говорю, не переставая, уже
второй день.  При мне кузнечик сожрал человека. Человек кричал, а кузнечик лишь
хрустел челюстями.  Что-то меня знобит.  Если и я заразился,  то повторяю:  ...
планета,  да,  да,  да... ... планета! Будь она проклята навеки! Больше не могу
говорить, ужасная боль в спине. Бедная Марта, как она страдала умирая...
     Экран отключился.
     * * *
     - Все, что ни делается, все к лучшему,- сказал голос сзади.
     Евгения,  полуобернувшись вместе  с  креслом,  выстрелила в  кусок  трубы,
заклинивший   створки   двери;   кусок   вылетел,   и   дверь   захлопнулась  с
душераздирающим лязгом.  Если невидимка стоял в  дверном проеме,  то его просто
перерубило пополам.  Но нет,  судя по голосу,  он стоял за дверью.  Для него уж
точно все обернулось к лучшему.
     Она снова связалась с Хлопушкой:
     - Джулия?  Да,  кое-что узнала. Я просмотрела дневник, здесь были довольно
подробные записи. Кое-что интересно. А кое-что даже очень интересно, но это уже
мое,  личное. Это у них начиналось как эпидемия и в конце концов убило всех. Но
не сразу.  Прошло несколько недель.  Почему они не сообщили на Землю?  А  ты бы
сообщила?  То-то же.  Их бы не пустили обратно. Если бы кто-то стал настаивать,
то пассажирский корабль расстреляли бы на пути к  Земле.  А так у них оставался
шанс. Им так казалось. Кстати, один из невидимок сейчас стоит здесь, за дверью.
Я подумаю, что с ним делать...
     Информация:                          
     Земля всегда была планетой войн,  там всегда почитались те  люди,  которые
умудрялись пролить много чужой крови.  Во  имя  идеалов или просто так -  из-за
собственных  психопатических  склонностей.   От   Александра   Македонского  до
Наполеона.  Даже  древним персам  удавалось несколько миллионов здоровых мужчин
разом отправлять на смерть.  Кто-то в Древнем Риме обливал людей смолой и вешал
на столбы - так появилась традиция освещать улицы в ночное время. Ядерную бомбу
впервые опробовали на городах со множеством мирных жителей. И так далее. Что бы
ни говорили моралисты,  а менее всего на Земле ценилась человеческая жизнь.  Во
времена насквозь провонявшего войнами двадцатого века людей сгоняли в  огромные
стада и  заставляли работать,  не давая пищи,  потом удобряли людьми землю.  На
некоторых людях ставили медицинские эксперименты или скармливали их собакам. Но
медицина в  двадцатом веке  еще  не  существовала -  были только попытки лечить
неизлечимое и  с  простенькими болячками.  Уже тогда в  большинстве стран ввели
воинскую повинность,  а  остальные содержали огромную наемную  армию.  Средства
уничтожения  превратились  в   средства  самоуничтожения.   Их  запретили,   но
продолжали хранить,  модернизировать и изобретать. То же произошло и с армиями.
Армии  росли,  становились национальными или  международными,  но  воевали,  не
применяя средств массового уничтожения.  В  результате ни  одна армия не  могла
победить  другую  армию.  Любой  маленький городок  мог  восстать  против  всей
планеты,   и  поставить  на  место  такой  городок  было  невозможно  -   из-за
сверхмощного оружия, за которое хватались люди, доведенные до последней степени
отчаяния.  Чтобы не  доводить друг друга до  последней степени отчаяния,  войны
вели осторожно,  с оглядкой и не для того,  чтобы победить,  а для того,  чтобы
чем-нибудь заняться и  за  это  получить сначала жалованье,  потом  -  пенсию и
положенное герою  уважение.  И  тогда  громадные армии  стали  самостоятельной,
безнадзорной  и  вполне  бесполезной  силой.  Весь  двадцать  первый  век.  шли
локальные войны,  но  теперь  трупы,  раненые  и  пленные  использовались более
продуктивно -  их  разбирали на  мелкие детали (от сердца до ногтей и  волос) и
продавали как материал для пересадок другим людям.  И человек,  потерявший ногу
или  руку  в  автомобильной аварии,  с  нетерпением ждал,  пока очередная война
предоставит подходящую новую ногу,  лучше молодую и  стройную.  Людей стало так
много,  и  каждый из  них  настолько утратил собственное лицо,  что в  двадцать
первом веке жизнь человека стала стоить еще меньше, чем когда-либо. Люди и сами
перестали ценить собственные жизни (а если вдуматься, то чем, собственно, жизнь
хороша?),  и  с  радостью шли  сражаться,  и  давали  себя  убивать без  всяких
сожалений.  Некоторые из  людей все  же  имели свои  цели в  жизни,  особенно в
молодости,  когда всем хочется чего-то  особенного,  но  ускоренное образование
уравнивало знания,  способности и жизненные цели. Лишь немногие помнили о своих
целях к зрелым годам; такие люди обычно достигали высоких постов или занимались
работами,   требующими  ответственности.   Например,  их  приглашали  в  боевые
космические отряды. Подобные люди двигали вперед науку и спорт. Их ценили. Одно
время,  в  шестидесятых годах  двадцать первого,  наука  почти  решила проблему
бессмертия,  волновавшую человечество уже несколько тысяч лет.  Но  в  двадцать
первом  проблема.  личного  бессмертия уже  стала  неактуальной и  исследования
закрыли.  Какая разница, сколько жить: тысячу лет, сто или вообще не рождаться.
Нет ничего нового на свете.  Родился, поглядел и умер. Поэтому никто не стал бы
церемониться с зараженным крейсером и выяснять, больны люди или нет. Слишком уж
упростилась мораль.  В  свое время мораль держалась на трех китах:  литературе,
религии  и  обязательном  образовании.  Теперь  от  этих  китов  остались  лишь
косточки, интересные только любителям древностей или чудакам.
     - ...Я узнала кое-что интересное,- продолжала Евгения.- Подожди пару минут
сейчас, я тебе расскажу. Не уходи, я ненадолго.
     Евгения встала с  кресла и прошлась по комнате.  Аппаратура в комнате была
рассчитана  на  несколько  десятков  одновременных переговоров.  Полупрозрачные
стекла отделяли кабинки друг от друга.  Стекла были звуконепроницаемы.  Евгения
нашла  ящик  для  ненужных  бумаг  и,  порывшись в  бумажном хламе,  установила
взрывное устройство.  Теперь,  если  что-нибудь  случится,  она  всегда  успеет
выполнить свою миссию. Порядок. Она вернулась к наушникам.
     - Ты чем там занимаешься?-спросила Джулия.
     - Любовью с невидимками.
     - И как?
     - Никак,  они  слишком холодные,  это  несексуально.  Я  просто  поставила
взрыватель.  Вспомнила и поставила.  Слушай дальше.  Я прослушала дневник.  Эти
люди,  на Бете, им все нравилось, все, кроме того, что Бета слишком натуральная
и не такая,  как Земля. Они намечали грандиозный проект-превратить Бету в копию
Земли:  построить искусственные ландшафты, сделать пустоты для подземных стран,
полностью контролировать погоду,  уничтожить настоящих животных и леса, а на их
место поставить механические игрушки.  Ну  и  все  такое прочее.  Уже пробурили
глубокую  шахту  и  собирались  построить  искусственный остров.  Тот  человек,
который заболел первым, был главным идеологом этого движения.
     - Это точно? - спросила Джулия.
     - Совершенно.  Если тебе это интересно,  шесть лет назад этот самый Жилкис
(так его звали) жил на Земле и был моим любовником.  Потом мы побывали с ним на
Бете.  Ему  настолько понравился курорт,  что  он  решил сделать его еще лучше.
Тогда-то я и бросила его. Но я слышала, что он организовал что-то вроде клуба и
стал его председателем. Потом он улетел на Бету и больше не возвращался. Честно
говоря, я надеялась встретить его еще раз. Я сентиментальна. Ну, если умер, так
умер.
     - Ты сделала какие-то выводы?
     - Сделала.  Я теперь совершенно уверена, что эта болезнь, вирус Швассмана,
связана с  перестройкой планеты на  земной  лад.  Если  мы  узнаем  точно,  чем
занимался Жилкис в последние дни перед смертью, мы поймем, откуда взялся вирус.
     - По-моему, Бета и так была неплоха,- сказала Джулия.
     - По-моему,  тоже.  Но  ты  ведь  знаешь  мужчин.  Им  все  нужно  сделать
по-своему.  Если честно,  не  думаю,  что  старушка Земля хороша.  Она чересчур
хороша, чтобы нравиться,- знаешь, как рекламный манекен. Мне не нравятся земные
порядки-может быть, потому, что слишком много болтаюсь в космосе. На месте этой
Беты я бы специально выдумала вирус, чтобы людям неповадно было меня потрошить,
насиловать и  делать из  меня  чучело.  Если  бы  я  была  живой и  девственной
планетой,  я бы убивала каждого,  кто отважился бы приблизиться ко мне. Убивала
бы еще на расстоянии тысяч световых лет.
     - Ты это несерьезно?
     - Конечно,  несерьезно. Но о Жилкисе следует разузнать. Надо раздобыть его
стереофото - интересно знать, каким он стал без меня. Пока. Конец связи.
     Она  сняла наушники и  потянулась.  Почему-то  захотелось спать.  В  дверь
вежливо постучали.
     - Откройся!  -  приказала Евгения и  положила парализатор на колени.  Если
нужно, то парализатор мог стрелять обычными разрывными пулями.
     Дверь открылась. Конечно же, на пороге никого не оказалось.
     - Пусть войдет один и  закроет за собой дверь,-  сказала Евгения и взяла в
руку оружие. Послышались шаги, и дверь снова закрылась.
     - Я  сказала один!  -  Она  выстрелила,  и  разрывная пуля попала в  цель.
Невидимые куски разлетелись во все стороны. Было видно, как вздрогнули стекла.
     - Я  никого и  ни о чем не собираюсь предупреждать,-  продолжала Евгения,-
если вы будете меня обманывать, я поубиваю всех.
     - Женщина,- сказал тихий голос,- ты только что убила ребенка.
     - Еще одна ложь,  уже вторая.  Я стреляла слишком высоко,  чтобы попасть в
ребенка,  да и  шаги этого ребенка были что-то тяжеловаты.  Это первое.  А  вот
второе:  вы же уверяли,  что бессмертны.  Ладно, продолжай врать дальше. Я тебя
послушаю.
     Она  привстала и  потянулась рукой к  ближайшему стеклу.  Судя  по  звуку,
невидимка отпрянул в сторону.  ("Правильно, пусть боится".) Она сняла со стекла
кусочек мертвой плоти и помяла в пальцах - холодный и ни капли крови.
     - Я слушаю?
     - Мы пришли, чтобы поприветствовать тебя.
     - Я оценила. Дальше.
     - Мы хотим принять тебя и стать с тобой друзьями.
     - А об этом я еще подумаю. Не обещаю. Сначала рассказывай, кто вы такие. А
то я начинаю злиться.
     - Ты  злишься,  женщина,  потому что ты несовершенное существо.  Ты живешь
инстинктами,  прихотями или подчиняешься чужим приказам.  Ты  была когда-нибудь
счастлива?
     - Да. Раза два или три.
     - Вот видишь. А мы счастливы всегда. Евгения выстрелила по ногам и попала.
Раздался стон где-то у самого пола.
     - А  как теперь?  -  спросила она.-  Теперь ты  тоже счастлив?  Или солгал
насчет вечного счастья? Голос остался спокойным:
     - Да, и теперь - ведь теперь я умру и попаду в лучший мир.
     - Еще лучший? А ты что, знаешь просто хороший?
     - Да.  Все  мы  живем  в  прекрасном  мире.  Наш  мир  не  похож  на  ваш,
человеческий. В нашем мире все любят друг друга. У нас не существует зла. У нас
все  настоящее.  Мы  можем  передвигаться со  скоростью  мысли  в  любое  место
Вселенной...
     - Еще  одна  ложь,-  сказала Евгения,-  если  вы  можете  передвигаться со
скоростью мысли, то вам не нужен этот крейсер, чтобы добраться до Земли. Откуда
вы взялись?
     - В  свое  время мы  были людьми,  такими же,  как  ты  сейчас.  Потом нас
посетила благодать.  Мы не знали,  что это,  и  пугались,  и называли благодать
болезнью.  Мы  думали,  что  люди умирают,  а  они  просто переходили в  новое,
несравненно лучшее состояние и  становились счастливыми навечно.  Ты  не можешь
представить себе нашего счастья,  как не  может от рождения слепой понять,  что
такое свет.
     - А Жилкис тоже с вами? - спросила Евгения.
     - Ты говоришь о первом человеке, который вкусил счастье?
     - Да, именно о нем. У тебя раздроблены ноги, тебе совсем не больно?
     - Больно, но мое счастье настолько велико, что боль его только оттеняет.
     - Что делает? - Евгения прищурилась.
     - Оттеняет.
     - Я не знаю таких слов. Прощай, счастливчик. Я не люблю тех, кто мне врет.
     Она выстрелила, и голос смолк.  
     - Откройся!
     Дверь открылась.
     - Вас  там  много  за  дверью?   Раздался  гул  голосов.  В  них  не  было
враждебности -  Евгения мгновенно это уловила.  ("Странно,  ведь я ухлопала уже
двоих. Ну, посмотрим".)
     - Я хочу говорить с одним человеком,  только с одним. Пусть придет Жилкис.
А когда придет, то пусть постучится в дверь, очень вежливо. Закройся!
     Дверь закрылась.
     Евгения стала ждать.  Она действительно была сентиментальна,  но не в  том
смысле,  который вкладывали в  это слово люди семнадцатого,  восемнадцатого или
двадцатого земных веков,-  она была сентиментальна для современной женщины,  то
есть  помнила имена  некоторых своих  любовников.  Те  имена,  которые успевала
спросить.  Жилкиса она  помнила лучше других -  с  ним  она  прожила целых семь
месяцев и даже завела детей:  микроскопический эмбриончик,  расклонированный на
семь или восемь близнецов.  Тогда ей  почему-то  хотелось детей.  Но когда дети
вышли из инкубатора, она уже изменила свое отношение к ним. Да и Жилкис к этому
времени исчез.
     В  дверь постучали очень вежливо.  "Вот так,  скотина,  когда-то ты научил
меня уважать силу, теперь ты посмотришь, какой способной ученицей я оказалась".
     - Постучи еще раз! Постучали снова.
     - А теперь можешь войти,  если не боишься. И чтоб дверь сразу закрылась. У
меня хороший слух.
     Глава седьмая БАРХАТНЫЙ СЕЗОН
     Дверь открылась наполовину,  и  в  нее  протиснулся один человек.  Евгения
услышала его дыхание. - А ты растолстел,- сказала она с мстительной радостью.
     - Совсем немного.
     - Среди невидимок,  оказывается,  тоже бывают толстые? Кушать надо меньше,
свинья.
     - Я теперь вообще не ем. Ты напрасно ругаешься.
     - Ах да! Ты же теперь питаешься святым духом. Я совсем забыла.
     - У меня вообще нет никаких органов пищеварения.
     - Жалеешь?
     - Нет.
     - Теперь рассказывай,  что с тобой случилось.  И быстро рассказывай. Иначе
станешь третьим. 
     Евгения вспомнила пришельцев,  пойманных вместе с летающим блюдцем как раз
накануне катастрофы.  У  них тоже не  было органов питания и  половых различий.
Когда они решили умереть,  то  взялись за руки.  Как мило.  А  Коре разрезал их
блюдце и  не  нашел в  блюдце ничего похожего на  оружие.  Как глупо.  Впрочем,
умереть, взявшись за руки,- в этом что-то есть.
     - А мужчиной ты тоже перестал быть? - спросила она.
     - Да. Теперь это мне не нужно.
     - Конечно.  Рассказывай мне сказки. Тебе это не нужно. Какое у тебя теперь
лицо? Бороду сбрил? Если ты не мужчина, то ведь борода ни к чему?
     - Давно сбрил, она слишком поредела.
     - Жаль. Она мне нравилась.
     Шнур отделился от разъема и  упал на пол.  Евгения выстрелила,  и  в  полу
осталась дыра  с  обугленными краями.  Шнур  подбросило высоко вверх,  потом он
свалился прямо ей на колени. Евгения взяла шнур в руку.
     - Здесь еще кто-то есть?
     - Нет больше никого,-сказал Жидкие,-У тебя просто нервы сдают.  Шнур выпал
от вибрации.
     Евгения продолжала теребить разорванный конец шнура.  Она  прислушивалась.
Не было никакой вибрации. Но и посторонних тоже не было.
     - Слушай,  слушай, все равно здесь никого нет. Она бросила шнур на колени,
ладони положила сверху.
     - Ты меня иногда вспоминал?
     - Нет.
     - Я тебя тоже,- сказала она.
     Так странно было сидеть сейчас, здесь, совсем рядом, так, ,что при желании
можно  даже  протянуть руку  и  дотронуться,  спустя столько лет,  спустя целую
вечность,  пройдя сквозь целые  миры  необратимого -  как  будто два  парусника
разошлись в  море и  уплыли в противоположные стороны,  чтобы никогда больше не
встретиться, но все же встретились, потому что планета круглая,- но встретились
в чужом океане, и один из них потерял паруса, а второй стал Летучим Голландцем.
Так странно и так неправильно быть здесь и говорить эти слова: "Я тоже".
     - Я тоже,- сказала она и сжала кулаки.
     Шнур обвился вокруг запястий.
     Она попыталась вырваться,  но  еще три шнура выскочили из  нижних ящиков и
опутали ей ноги.  Потом еще один стянул шею и стал душить.  Парализатор вначале
свалился на  пол,  потом взлетел и  теперь висел в  воздухе,  направленный ей в
грудь. Сейчас он был поставлен на стрельбу разрывными пулями.
     - Зачем ты убила их? - спросил невидимый Жилкис.
     - Потому что я их ненавижу.
     - Почему ты их ненавидишь?
     - Потому что  они  похожи на  тебя,  недоумок.  Ствол качнулся в  воздухе.
Казалось, невидимка раздумывает.
     - Ну, стреляй!
     - О нет. Ты собиралась умереть так просто? Ничего не получится. Во-первых,
я не могу тебя убить,  потому что во мне нет ни капли ненависти,- я ведь больше
не  человек.  Во-вторых,  потому что  за  нами по  пятам идут люди и  только ты
поможешь нам от них избавиться.
     Евгения плюнула. Сейчас главное - заставить его выстрелить. Невидимая рука
вытерла  невидимое  лицо.  На  мгновение черты  лица  стали  видны,  и  Евгении
показалось, что она успела его узнать. Но только на мгновение.
     - Ты  никогда не  был мужчиной!  -  сказала она.-  У  тебя даже не  хватит
смелости нажать на курок.
     Она плюнула снова, но не попала. Только бы он выстрелил сейчас...
     Информация:
     Все люди на свете делятся на друзей и врагов, на своих и чужих, на красных
и  белых,  на  слуг Господа и  прислужников сатаны,  на славящих своего вождя и
славящих чужого -  и  тому подобное.  Эту истину земной ребенок впитывает не то
чтобы с  молоком матери (матери уже не  кормят молоком,  как самки зверей),  но
впитывает примерно в  том  возрасте,  когда  дети  сосут молоко.  Когда ребенок
вырастает,  деление  на  своих  и  чужих  не  исчезает,  а  лишь  усложняется и
украшается орнаментальными подробностями. И так было везде и всегда: начиная от
туманных и росных лесов, где взяли в лапы палки первые дриопитеки, и заканчивая
роскошными  подводными офисами  первой  половины  двадцать  второго  века,  где
современные дриопитеки кормят  с  правой ладони роскошных современных самок,  а
левыми  ладонями  гладят  их  роскошные  современные  зады,-   зады  совсем  не
волосатые, не то что у дриопитеков.
     Так как люди всегда делились на друзей и врагов, то человечество постоянно
и с тупым упорством вырабатывало методы обращения врагов в нейтралов, нейтралов
в союзников,  союзников в друзей,  а друзей в фанатичных приверженцев,  готовых
отдать за  чужую идею свою жизнь и  энное (бесконечно большое) количество чужих
жизней. Тупое упорство приносило свои плоды. Вначале методы были очень просты и
сводились к кнуту и прянику.  Затем и кнут,  и пряник стали совершенствоваться:
кнут  сменился изощренностью пыток  (палачи выросли до  уровня  художников),  а
пряник превратился в  подкуп.  Но  ни  кнут,  ни  пряник не  давали надежного и
стойкого эффекта.  Уже в  двадцатом веке в  дело вмешалась психология.  Первыми
заказчиками были  религиозные секты:  всякие поклонники,  служители,  общества,
братства и  сестринства.  Рубеж  тысячелетий ознаменовался возникновением сотен
новых культов и  повальными само-  и друг друга истреблениями приверженцев этих
культов.  Практическая психология поднялась в цене.  Вскоре были созданы вполне
доступные и результативные методики изуверств, позволяющие обратить кого угодно
во что угодно (а обращенный во что-то уже не человек,  а только вещь -  палка в
руках дриопитека). К началу двадцать второго таких методик появилось множество,
они  настолько  усовершенствовались,   что  предательство  перестало  считаться
зазорным:  если ты  не  предавал,  то  тебя заставляли предавать.  Это  вам  не
гестапо:  гестапо - это всего лишь детский сад, малыши, подравшиеся в песочнице
и  наставившие друг другу синяков.  Это вам не  бездарный маркиз де  Сад с  его
примитивной и тусклой средневековой фантазией. Одним из самых простых и удобных
способов  превращения  врага   в   фанатичного  друга  была   полная  сенсорная
депривация.   Известно,  что  человеческому  мозгу  требуется  информация.  Без
информации он  медленно гаснет,  как  спичка без кислорода.  Если отключить все
нервы,  передающие информацию в  мозг,  то  мозг  мгновенно заснет  -  это  его
единственная защитная  реакция.  Если  же  ему  не  позволить спать  (возбуждая
определенные хорошо  известные центры),  то  мозг  будет  питаться  собственной
информацией и  начнет с  самой важной.  В таких экспериментах человеческий мозг
съедает сам себя, начиная с убеждений, а заканчивая знаниями и умениями. Обычно
человека доводят  лишь  до  той  степени,  когда  исчезают убеждения,  а  потом
впрыскивают убеждения другие.  Процедура выглядит примерно так: человека крепко
привязывают, впрыскивают лекарство, блокирующее афферентные нервы, затем другое
лекарство,  не позволяющее заснуть, и ждут. Сначала человек начинает кричать от
ужаса,  но не слышит собственного крика. Затем он видит галлюцинации-это первые
поломки в  системе.  Галлюцинации разрастаются в  невыносимые кошмары,  и  тело
начинает  биться  в  припадке.  Когда  мозг  доводится до  определенной стадии,
приоткрывается слуховой канал и через слух дается та информация, которая с этой
минуты  станет  основой  мышления  новоявленного  предателя.   Просто  и  почти
безопасно.
     - Нет, я не выстрелю, и не надейся,- сказал Жилкис,- ты слишком нам нужна.
Откройся!
     Дверь открылась,  несколько невидимок вошли, положили Евгению на носилки и
понесли куда-то -  наверное, в медицинский отсек. В отсеке связи тяготение было
слабым,  а сейчас оно нарастало. "Значит, крейсер вращается",- подумала Евгения
и попробовала укусить кого-нибудь из несущих.
     * * *
     Ей  выделили  одноместный аппарат,  почти  такой  же,  как  превращенная в
металлолом "Женя".  Правда,  аппарат был  более  старой  конструкции.  Хлопушка
мчалась сзади  на  расстоянии двух  световых секунд.  Евгения обняла напоследок
нескольких новых друзей, трижды поцеловалась с Жилкисом и стартовала. Она шла с
перегрузкой восемнадцать g  и  выдержала такую  перегрузку целых  шесть  минут.
Хвастливого Анжела  уже  давно  бы  раздавила  гора  его  собственных мускулов.
Несколько ее ребер все же не выдержали,  и в них образовались трещины.  Евгения
снизила перегрузку.  ("Сломанные ребра -  это ерунда,  лишь бы  они не помешали
выполнить задание".)  Но сейчас Евгения была способна выполнить задание даже со
сломанными руками и ногами. Она связалась с Хлопушкой.
     - Ты  долго  не  выходила  на  связь,-  сказала  Джулия,-  мы  уже  начали
волноваться.
     - Ничего,  все обошлось,-  ответила Евгения,- была небольшая стычка, и мне
сломали два ребра.  К счастью,  с правой стороны -  можно не бояться за сердце.
Взрыватель установила.
     - Что с твоим голосом?
     - А что с ним?
     - Он не твой.
     - Это просто другой аппарат. У них здесь одно старье. Пришлось выбирать из
того, что было под рукой. Передатчик искажает голос.
     - Включи изображение, я хочу тебя видеть,- настаивала Джулия.
     - А я не хочу.
     - Ладно. Тогда расскажи, что ты узнала.
     - Совсем не то,  что ты думаешь.  Невидимки на само" деле не враги нам, мы
себя  сами  неправильно настроили.  Никакой болезни,  никакого вируса Швассмана
нет.  Просто человек развивается,  и  происходит новый великий скачок эволюции.
Человек становится невидимым, теряет внутренние органы, получает вечную жизнь и
вечное счастье.  Ты знаешь,  я ведь видела их мир. В их мире нет зла и насилия,
там  нет  боли и  жестокости,  там  нет даже жары и  холода.  Там вечное начало
светлой  и  прозрачной осени  -  бархатный сезон,  который  длится  вечно.  Там
шелестят живые леса и живые травы, там люди настолько легки, что могут пройтись
по бутонам цветов и не примять их...
     - Евгения, с тобой все в порядке?
     - Да,  в полном порядке.  Скоро буду у вас.  Она подлетела к Хлопушке,  но
промчалась мимо входного шлюза. Одноместный аппарат сделал два витка и прилип к
корпусу неподалеку от двигателя. Евгения отключила связь и вышла на поверхность
Хлопушки.  Звезды заполняли все  пространство вокруг.  Млечный Путь развернулся
двойной изумительной спиралью и был виден почти весь,  кроме темного пятна там,
где  полагается быть  центру  Галактики.  Евгения  вспомнила светлые прозрачные
леса,  людей в легких одеждах,  лица,  которые всегда улыбаются, теплые озера с
водой абсолютной чистоты и просто счастье,  спокойное счастье без всяких причин
- бархатный сезон,  длящийся вечно.  Почему-то  ей  захотелось настоящей спелой
земляники -  сколько теплого и  земного в  этом  слове,-  спелую  землянику она
видела лишь однажды,  двадцать лет  назад.  Главное,  чтобы они  не  догадались
раньше времени.
     Евгения подошла к двигателю и быстро поставила взрывное устройство.  После
взрыва  Хлопушка уже  никогда не  сможет  сделать нового  скачка  и  никогда не
догонит крейсер.  Главное,  чтобы они не  догадались.  Ведь достаточно включить
двигатель на  долю секунды,  и  Евгения обратится в  пепел,  не успев выполнить
приказ.  Главное  -  настроить  взрыватель.  Потом  пусть  включают  двигатели,
сделанного уже не поправишь. Еще несколько секунд...
     Они не догадались.  Как,  в сущности, глупы люди! Даже жаль их, им никогда
не понять истины.
     Евгения снова вошла в  аппарат и  отчалила,  собираясь в  обратный путь  к
крейсеру.
     Снова включилась связь.  Лицо Джулии было обеспокоенным.  Подумать только,
эта  женщина когда-то  была  подругой.  Но  разве могут быть настоящие друзья в
мирке людей?
     - Евгения, что случилось?
     - Все.
     - Что значит "все"?
     - Считайте секунды,  осталось двадцать четыре, двадцать три, двадцать две,
двадцать одна...
     Одноместный аппарат отлетал все дальше и  дальше.  Вот Хлопушка стала лишь
маленькой белой  звездочкой -  гораздо меньше  и  гораздо тусклее любой  другой
звезды.
     - Три, два, один, ноль...
     Возле белой звездочки вспыхнула красная.  Все.  Работа сделана на отлично.
Можно   возвращаться.   Радар   засек  кусок  Хлопушки,   оторванный  взрывом,-
металлическая гребенка пронеслась совсем рядом с огромной скоростью.  Надо быть
осторожнее.  Так болит в груди. Это всего лишь два сломанных ребра. Если лететь
без большой перегрузки, то два ребра не помеха.
     * * *
     Хлопушка снова садилась на Бету,  только на этот раз у них не было никаких
шансов  взлететь снова.  "Оставь надежды всяк  сюда  входящий",-подумал Орвелл.
Ситуация была понятна. Евгению сумели схватить и промыли ей мозги - сомневаться
в этом не приходилось. Хорошо еще, что она не уничтожила Хлопушку совсем. А вот
с этим ясности не было.
     - А почему, собственно, она этого не сделала? - спросила Кристи.
     Все поняли, о чем она говорит.
     - Потому что не было подходящего взрывателя,- ответил Гессе,- взорвать всю
Хлопушку-. это не простое дело. Тут нужен аннигилятор. Но...
     Он замолчал.
     - Но  у  нее  был  подходящий  взрыватель,  она  ведь  собиралась взорвать
крейсер.
     - Значит, она его не использовала.
     - Почему?
     - Когда промывают мозги, ты о многом забываешь.
     - Это значит,  что аннигилятор остался на крейсере,-  заключила Джулия,- и
это значит, что крейсер еще можно было бы взорвать, если бы...
     - Вот как раз с "если бы" у нас и проблема.  Хлопушка грузно, со скрежетом
села на Бету,  всего в нескольких метрах от места, с которого недавно взлетела.
На Бете дул ветер и нес сухие листья вперемешку с песком.
     - Что-то погода здесь испортилась, похоже на осень,- сказала Кристи.
     - Бархатный сезон,- ответила Джулия холодно, со звоном в голосе.
     Кристи посмотрела удивленно, но не стала переспрашивать. Драконов лучше не
дразнить.
     Они снова установили экран,  и  Джулия вышла во  дворик.  Мелкие песчинки,
несомые ветром, лопались как мыльные пузырьки и создавали шум, напоминающий шум
дождя.  "Вот  и  все,  теперь  нам  не  вернуться,-подумала Джулия  и  взвесила
достоинства и  недостатки такого положения:  -  Конечно,  Земля -  это  родина,
говорят,  что по родине тоскуют. Но Бета лучше. Если бы мне дали выбирать, я бы
осталась здесь.  Здесь все настоящее или почти все.  Здесь две женщины и десять
мужчин. Кристи - дурочка и дурнушка; я ей, пожалуй, отдам парочку стариков. А у
меня  будет  отличный гарем.  Мои  петушки станут драться насмерть ради  одного
моего  благосклонного взгляда.  Что  ж,  это  тоже  вариант.  Еще  будет  время
продумать другие".
     - Капитан, я хочу пойти погулять,-передала она.
     - Мы не можем рисковать, не стоит.
     - А  плевать мне,  я  люблю бархатный сезон.  Ее выпустили,  и она пошла к
морю.  Все еще было тепло,  но не так тепло,  как раньше.  ("А говорили, что на
Бете не бывает осени".)  Трава выгорела и пожелтела.  Дальние горы,  казавшиеся
раньше  голубыми (и  только  вблизи глаз  замечал их  вызывающе яркую  зелень),
теперь серыми,  будто выцвели.  Холмы напоминали складки кожи  на  теле некоего
исполинского, невообразимо громадного чудища. Казалось, что чудище спит, но уже
скоро проснется.  Она вздрогнула.  Что это еще за глупости?  Горы не могут быть
живыми, это только гранит и базальт. Нет ничего мертвее гранита и базальта. Они
только похожи на  живое тело,  и  то  лишь  издалека.  Она  тряхнула волосами и
продолжила спуск. Для кузнечиков она захватила с собой парализатор.
     * * *
     Два биоробота были, по крайней мере внешне, точной копией командира. Обоих
звали Буж-6а;  отзывались они на  имена Б1  и  Б2.  Что означало слово "Бужба",
никто  не  знал,  это  слово  придумала бедная Евгения,  сразу после того,  как
роботов изготовили. Слово понравилось и прижилось. Теперь Б1 и Б2 были готовы к
работе.  Предстояло съездить в  подземный город и  найти ту  глубокую шахту,  о
которой  Евгения  успела  сообщить.   Если  будет  возможность,   то  следовало
спуститься в  шахту и  провести некоторые эксперименты.  Они уже приблизились к
разгадке. Гессе повел третий Зонтик к городу, взяв с собой двух роботов. Роботы
были достаточно хороши как работники,  но не могли поддерживать беседу. Поэтому
Гессе молчал.  Роботы играли в  шахматы,  и  никто не  мог выиграть -  они были
совершенно одинаковы и  мыслили  тоже  одинаково.  Но  шахматы  любили.  Зонтик
остановился у  статуи сфинкса.  Вход в  подземелье был разворочен.  По передней
лапе сфинкса змеилась трещина.
     - Материал? - спросил Гессе.
     - Мрамор,-   ответил  Зонтик.  "Ничего  себе,  вырезать  такую  махину  из
настоящего  мрамора!   Конечно,   красиво,  но  более  бесполезной  вещи  я  не
встречал",-подумал  он.   Невдалеке  стояли  фигуры:  девочка  и  мальчик;  оба
оторванные от родного постамента и оба простирающие руки в никуда.  Одна рука у
мальчика отломана. Наверное, раньше они протягивали руки друг к другу, а теперь
их поставили,  не подумав.  "Но,- подумал Гессе,- ведь именно эти фигуры были в
подземном городе, именно эти фигуры Зонтик разнес в пыль. Я же видел все это, я
же четыре раза просматривал запись!" Он так удивился,  что не знал,  что делать
дальше.
     - Это те же самые фигуры? - спросив он.
     - Те же самые,- ответил Зонтик. 
     - Но  ведь  именно  эти  две  фигуры ты  разбил полностью,  на  мельчайшие
осколки?
     - Да, я разбил именно эти фигуры.
     - Тогда почему же они целые? Их склеили снова?
     - Их невозможно было склеить снова.
     - Материал?
     - Мрамор, цельный кусок мрамора,- ответил Зонтик.
     "Ладно, пусть это останется загадкой,- подумал Гессе.- Интересно, имеют ли
статуи художественную ценность или это просто игрушки". Он забыл задать Зонтику
этот  вопрос.  Похоже,  что  все  фигуры делали здесь из  натурального мрамора.
Дорогое удовольствие.  Гессе повел Зонтик внутрь, включив сильный прожектор. Он
прошел прямо сквозь стену и  услышал долгий шум  каменной осыпи за  собой.  Еще
несколько таких поездок - и от сфинкса останутся только мраморные осколки.
     - К самой глубокой шахте! - приказал Гессе и включил автопилот.
     Зонтик  остановился и  не  двигался около  минуты,  потом  уверенно выбрал
направление. Снова встал у первой стены.
     - Прямо!  -  приказал Гессе,  и Зонтик пошел крушить стены. Какая разница,
если здесь уже никто никогда не будет жить?
     К  шахте  они  добрались минут через пятнадцать.  Зонтик остановился около
решетчатого заграждения и  выпустил пассажиров.  Гессе  взглянул вниз.  Диаметр
шахты был метров тридцать.  У стены торчал лифт,  и Гессе сразу понял, что этот
лифт не поедет вниз.
     - Ого!  -  сказал Гессе.-  Такого я еще не видел.  Попробуйте, ребята, его
оторвать!
     Оба робота схватились за  кабину лифта и  начали ее  расшатывать.  Никаких
результатов.
     - Материал? - спросил Гессе у Зонтика.
     - Базальт.
     - Обычный базальт?
     - Самый обычный. Есть небольшая примесь кадмия, но в пределах нормы.
     - Тогда объясни мне, как мог лифт, который работал еще месяц назад, врасти
в камень? Да ну тебя, ты же ничего не сможешь объяснить.
     - Смогу,- ответил Зонтик.- Поверхностный слой базальта растет со скоростью
два миллиметра в час.
     - Это, по-твоему, обыкновенный базальт?
     - Он обыкновенный по составу.
     Гессе снова вгляделся в черный провал. Шахта уходила на многие километры в
глубину.  ("Лифт не  работает.  Можно попробовать на  Зонтике,  если  поставить
Зонтик торчком".)
     - Ну что,  поедем вниз?  - спросил он. Зонтик, понятно, ничего не ответил.
Они спускались уже около двух часов,  до  дна шахты оставалось совсем недалеко.
Если  в  верхнее отверстие Зонтик  проходил легко,  то  здесь  его  края  почти
касались стен.  Гессе  спросил  почему  и  услышал,  что  здесь  базальт растет
быстрее.   Казалось,   что  планета  заживляет  глубокую  рану,  нанесенную  ей
человеком.
     - Какая скорость роста здесь? - спросил Гессе.
     - Шестнадцать и пять десятых миллиметра в час. Дальше идти опасно.
     - Я  сам знаю,  что опасно,  а что нет,-  ответил Гессе и продолжил спуск.
Зонтик несколько раз  задел стену.  ("Отверстие сужается со  скоростью примерно
полтора  сантиметра в  час.  Если  оно  станет  слишком узким,  то  Зонтик  его
расширит. Даже если отверстие зарастет полностью, то Зонтик прогрызет новое. Но
не  стоит рисковать-  Зонтик еще никогда не  поднимался с  тридцатикилометровой
глубины".)  Машина достигла дна и перевернулась в нормальное положение.  На дне
шахты  оказался  огромный  зал  площадью  в  несколько  квадратных километров и
высотой метров в  сто.  Вот  отсюда и  брали  породу для  строительства первого
искусственного острова.
     - Материал? - спросил Гессе.
     - Материал неизвестен.
     - Что значит неизвестен?
     - Материал под нами имеет слишком сложную структуру и состав.
     - Тогда сделай анализ.
     - На это потребуется три с половиной часа.
     - Пускай.
     - Мы не сможем пройти в отверстие,-предупредил Зонтик.
     - Тогда ты его расширишь.
     Зонтик начал бурить грунт. Гессе приготовился к обеду. Он достал коробочку
с  пищевыми таблетками,  тюбик  с  питательной пастой (его  любимая,  зеленая с
мятным вкусом) и  горячий кофе.  Он решил начать с  кофе и  отвинтил крышку.  И
сразу понял, что это не кофе.
     * * *
     Джулия  выкупалась несколько раз  и  сейчас  отдыхала  в  небольшом гроте,
выточенном волнами в прибрежной скале.  Дно в гроте оказалось прохладным, и она
постелила   полотенце.    Полотенце   было    очень    мягким   и    совершенно
теплоизолвру-ющим.  Рядом дрожала небольшая струйка подземного ручейка, который
впадал в море. Джулия протянула руку и попробовала - вода чуть сладкая на вкус.
Почти  земная.  Море  колыхалось у  ног,  волны выросли и  докатывались почти к
самому гроту. Облака разошлись, и отблески солнца метались на влажном своде. "А
почему я называю его солнцем? - подумала Джулия.- Потому что, если называть его
Бета Скульптора или просто Звезда, то это будет как-то искусственно..." На этой
вялой  мысли она  уснула.  Ей  приснилась Евгения,  вся  легкая,  воздушная,  в
прозрачно-белом платье. Евгения ступала по бутонам цветков и не мяла их. Вокруг
шумел лес, тоже полупрозрачный, вступающий в осень. Все деревья были молодыми -
тонкими и невысокими, похожими на земные осинки.
     - Ну как, ты счастлива теперь? - спросила
     Джулия во сне.
     - Я  скучаю без тебя,-ответила Евгения.-  Приходи,  разве тебе не нравится
здесь?
     - Я  приду,-  говорила Джулия,-  мне нравится бархатный сезон.  Но чем это
пахнет?
     - Разве  тебе  не  нравится запах?  -  Евгения  зачерпнула горстью воду  и
поднесла к губам.- Разве тебе не нравится цвет или вкус?
     Вода тяжелыми красными бусинками падала на ее платье. Евгения улыбалась.
     Джулия проснулась.
     Близился вечер,  становилось прохладно.  Солнце уже  исчезло,  и  в  гроте
сгустился сумрак.  Странный,  но  очень знакомый запах напомнил о  себе.  Запах
чего? Джулия протянула руку, и в ладонь потекла бурая липкая жидкость.
     * * *
     Анжел поупражнялся со штангой (он не мог жить без физической нагрузки, как
алкоголик не  может жить  без  спиртного),  растерся полотенцем и  включил душ.
Плотные и  колючие водяные струи били  одновременно со  всех  сторон.  "Надо бы
сделать похолоднее",-  подумал Анжел и уже собрался произнести вслух приказ, но
вода вдруг перестала идти,  в  трубах что-то забулькало,  и  из дырочек потекла
самая обыкновенная кровь.
     - Вот  это  весело,-сказал Анжел,-сколько ж  народу нужно угробить,  чтобы
столько крови достать?
     А кровь все текла и текла, до тех пор, пока он не завинтил кран.
     * * *
     Сердце радостно екнуло,  как в детстве,  перед первым прыжком с трамплина.
Он любил опасность, а, судя по всему, опасность была рядом.
     Зонтик прекратил бурение, прекратил без команды.
     - Что случилось?
     - Бурение продолжать невозможно, материал не поддается.
     Гессе радостно присвистнул и спел:
     Мой милый мама был французом. 
     А папа девушкой была. 
     Я потому люблю арбузы, 
     Что в море гречка зацвела.
     Эти  две  фразы  были  энграммой,  настраивающей сознание на  максимальную
собранность.    Все    участники    боевых    групп    проходили   обязательное
нейропрограммирование.  В  подсознание  каждого  впечатывалось несколько  фраз,
повторение которых создавало нужный психический настрой.  Таким образом, каждый
член группы мог за  несколько секунд побороть собственный страх,  растерянность
или  гнев.   Для  этого  достаточно  было  повторить  несколько  строк.  Отроки
специально  выдумывались  бессмысленные  -  чтобы  предотвратить  их  случайное
повторение в разговоре.
     - Что в  море гречка зацвела...-медленно закончил Гессе и  ощутил знакомый
холодок  собственного  могущества.   Он  вышел  из  Зонтика,   приказал  машине
отодвинуться и посмотрел на отверстие. Отверстие быстро затягивалось.
     - Шахта начала зарастать очень быстро,- сообщил Зонтик.
     - Так, значит, ты не можешь пробить этот материал?
     - Не могу.
     - Тогда чего же  эта  порода так  испугалась?  -  сказал Гессе.-  Попробуй
выстрелить. В сторону и вверх.
     Зонтик выстрелил; звук был негромким и глухим - так, будто ударили кулаком
в подушку.
     - Результаты?
     - Разрушений нет,- бесстрастно ответил Зонтик.
     - Значит, ты не сможешь пройти сквозь эту породу?
     - Не смогу.
     - Тогда уходим.
     Он подогнал Зонтик к шахте. Теперь даже невооруженным глазом было заметно,
что Зонтик в отверстие не пройдет. Гессе связался с кораблем:
     - Как у вас дела?
     - Кошмар.
     - У меня тоже. Перечисляю. При входе в шахту обнаружил, что камень растет.
Доказательства:  вросшие в  стену механизмы и наблюдения Зонтика.  Опустился на
глубину двадцать девять и девять десятых километра. Начал бурение. Одновременно
с началом бурения кофе превратился в кровь, и кровь свернулась. Зонтик не может
пробурить породу.  При  выстреле не  было  разрушений.  Выйти не  могу -  шахта
зарастает на  глазах.  Выводы.  Имею  дело  с  живым веществом,  с  плотью.  Не
исключено,  что вся Бета-живой организм.  Когда люди жили на  поверхности,  она
терпела.  Когда они начали глубокое бурение-  ей  не понравилось,  и  она убила
людей.  Есть только одна неясность.  Даже Зонтик не  смог проковырять маленькой
дырочки.  Это значит,  что планете наплевать на  всяческие усилия людей.  Тогда
почему она объявила людям войну?
     - Как роботы? Они не помогут?
     - Они  не  успеют пройти тридцать километров вверх по  шахте,  со  мною на
руках. Шахта затягивается слишком быстро. Бета меня уже похоронила. Что у вас?
     - У нас тоже кровь вместо воды.
     - Когда это произошло?
     - В семнадцать тридцать четыре.
     - Что показали анализы? Надеюсь, это не человеческая кровь?
     - Нет, это кровь неизвестного существа.
     - Пробовали выделить из нее воду?
     - Пробовали, но вода сразу превращается в кровь.
     - В семнадцать тридцать четыре я попытался начать бурение,- сказал Гессе,-
а Бета продемонстрировала свое недовольство.
     Он  стоял и  смотрел на смыкающуюся трубу шахты.  Сверху проникал свет-там
находился мощный автономный прожектор.  Стены  шахты начинали звучать и  иногда
вздрагивали.  Рана, нанесенная человеком, затягивалась. Зонтик стоял в стороне,
освещая сам себя. Рядом сидели два тупых робота и играли в шахматы, чтобы убить
время.  Свет в  конце трубы мигнул и  погас -  это означало,  что где-то стенки
шахты  уже   сомкнулись.   "А   здесь  тепло,-   подумал  Гессе  и   расстегнул
воротник,-нет,  не слишком тепло,  просто воздуха начинает не хватать. Не может
быть,  чтобы  не  было  выхода".  Он  вспомнил свое  первое состязание в  беге.
Дистанция была пятнадцать километров,  а  противники старше и сильнее его.  Всю
первую половину дистанции он  бежал наравне с  лидером (еще сейчас Гессе помнил
его лицо -  потное,  но не усталое,  широкое,  как полная луна,  и плоское-лицо
северянина):  дважды он пробовал оторваться,  и тогда лидер спокойно говорил на
бегу:  "не надо",  и по тому, как он говорил это, было заметно, что его дыхания
хватит еще на много кругов.  А  Гессе задыхался.  Ближе к концу дистанции лидер
пошел вперед,  и  Гессе стал отставать.  И  тогда что-то  случилось.  Страшная,
звериная сила,  более всего похожая не на силу,  а на боль - боль в разорванных
легких (позже он узнал и такую боль),  понесла его вперед.  Он упал сразу после
финиша;  упал на спину и  стал задыхаться;  его подбородок дергался,  а красная
муть застилала глаза.  Он тогда победил,  но то были его последние соревнования
по бегу.
     - Мне нечем дышать,-  сказал Гессе.  Зонтик не ответил,  слишком необычной
была  интонация.  Один  из  роботов-близнецов поднял глаза от  доски,  но  тоже
промолчал.
     - Зонтик имеет запас воздуха еще на  сутки,-  сказал Гессе,-но я  не стану
пользоваться этим запасом. Если ты хочешь меня убить, то ты это сделаешь.
     Он  помолчал,  пытаясь понять,  слушает ли  его  планета.  Стенки  тоннеля
продолжали сближаться.
     - Прости меня.  Ведь я не хотел причинить тебе боль.  Ты же знаешь,  что я
всегда относился к тебе хорошо. Прости всех нас. Если не можешь, то прости хотя
бы остальных, а меня убей. Прости, если ты меня слышишь.
     * * *
     К ночи облака разошлись,  но стало еще холоднее. На Бете наступила обычная
земная осень.  Как будто сухой и  ветреный конец сентября где-нибудь в  средних
широтах.  Кровь снова превратилась в воду, и измученные люди поужинали и выпили
кофе.  Около полуночи к  кораблю подъехал Зонтик,  из  него  вышли Гессе и  два
робота.  Гессе не стал ничего рассказывать,  сославшись на усталость. Он только
выпил чистой воды  и  пошел спать.  К  этому времени Хлопушка стала прозрачной,
чтобы  позволить людям  видеть  звезды,-  звезды успокаивают.  Гессе  смотрел в
бесконечность и  не мог уснуть.  Хотя для этого было достаточно прочитать вслух
соответствующую энграмму.  Завтра  будет  много  работы.  И  послезавтра  будет
трудный день.  И все остальные дни будут нелегкими. Нужно спать, но не хочется.
Слишком долго он  подчинялся этому гипнотическому слову "нужно".  Говорят,  что
древние  молились  перед  сном.   Интересно,   они   всего  лишь  проговаривали
собственные  энграммы  или  действительно  общались  с   высшим  и   всемогущим
существом?  Интересно,  какие слова они говорили?  Что чувствовали при этом? Он
попробовал представить себя на месте древнего человека, но превратился только в
мальчика,  сидящего у  костра возле пещеры и  зачарованного плывущими огненными
языками. Тогда он понял, что спит, и удивился, что заснул так просто.
     Джулия была не из тех женщин, которых легко испугать. Она вышла из грота и
убедилась,  что  вода в  море не  изменилась,  только стала холодной.  Градусов
восемь-десять,  не  теплее.  А  еще  днем  можно было купаться.  Черт знает что
происходит.  Солнце садилось в  тучи,  и было в тучах что-то темное,  холодное,
снеговое. Над тучами тлел закат. Над холодной водой клубился туман. Она открыла
флягу с  кофе и убедилась,  что испортилась вся пресная вода.  ("А морскую пить
нельзя.  Хорошо придумано кем-то.  Кем-то, кто хочет нас прогнать отсюда".) Она
попробовала хлебнуть из  фляжки,  но  не  смогла сделать больше двух  маленьких
глотков.
     До   Хлопушки  предстояло  идти  несколько  часов,   все  время  вверх  по
каменистому склону.  Был,  правда,  и другой путь:  в обход,  по берегу моря, а
затем по  пологой гладкой дороге.  Если  идти  по  берегу,  то  меньше рискуешь
напороться на кузнечиков.  Эти твари обычно сидят в  лесу и  любят охотиться по
ночам.  Она пошла по берегу,  вглядываясь в  камни под ногами.  Пляж состоял из
плоских широких камней самой разной величины.  Если  это  можно назвать пляжем.
Быстро темнело,  и  вскоре она  перестала различать отдельные камни под ногами.
Идти становилось все труднее.
     - Сколько времени? - спросила она серебряную стрекозу, вшитую в плечо.
     - Одиннадцать тридцать две,-  ответил  механический таймер.  Стрекоза была
устроена так, что отвечала на любые вопросы, касающиеся времени.
     - А сколько времени я иду по пляжу?
     - Час и четырнадцать минут,- Это могло означать одно из двух: либо она шла
в  противоположную  сторону,   либо  дорога  оказалась  намного  длиннее,   чем
предполагалось.  ("Черт бы  побрал эти каменные пляжи,  которые одинаковы,  как
лица аборигенов,-никогда не  видела лиц  аборигенов,  но  все равно черт бы  их
побрал,-  черт бы побрал этот туман,  который не позволяет видеть линию берега;
черт  бы  побрал эти  чужие звезды,  по  которым нельзя определить направление.
Говорят, древние путешественники всегда имели при себе компас. Полезная была
     привычка.  Нужно найти какой-нибудь грот и  пересидеть ночь.  Еще никто не
оставался ночью на берегу, еще никто не знает, что происходит с морем по ночам.
Только не паникуй. По лесу скачут кузнечики, по городу бродят невидимки, но это
совсем не значит,  что кто-то из них любит ночные пляжи".) Она подошла к кромке
воды и наклонилась.  Волны почти исчезли,  а вода стала замерзать-между камнями
образовались нежные пленки льда.
     Она шла всю ночь, иногда освещая фонариком большие камни или плотные клубы
тумана.  Туман,  сразу оседал и расплывался мутным конусом;  было видно, как он
движется,  он казался живым.  Примерно через каждую тысячу шагов она спрашивала
таймер, и получалось, что она идет довольно быстро - километра три в час. После
полуночи  стал  остывать и  воздух,  только  каменная стена,  становившаяся все
круче, хранила тепло, накопленное за все жаркие месяцы. К рассвету она вышла на
дорогу;  дорога была незнакомой,  но  уходила вверх по склону.  Прекрасно,  она
куда-нибудь  да  приведет.  Начинало светать,  и  туман  становился прозрачнее.
Несколько раз  она  видела на  обочине дороги следы босых ног.  Это  могли быть
только невидимки.  Но невидимку всегда можно разглядеть в тумане. Вот, кажется.
Нет,   показалось.  Теперь  дорога  была  покрыта  пластиком,  и,  несмотря  на
усталость,  Джулия зашагала бодрее.  Вон там виднеется что-то темное. Похоже на
многоэтажный дом.  Если дом,  то  есть и  жители.  Она  перевела парализатор на
стрельбу разрывными пулями. ("Жители, держитесь, сейчас я приду. Интересно, как
они сумели поймать Евгению?  На  мелочи,  конечно,  или случайно.  Профессионал
всегда попадается на  мелочах.  Ага,  вот  оно что...")  Она стояла у  подножия
боевого крейсера,  точно  такого,  какой улетел к  Земле несколько дней  назад.
("Значит,  таких кораблей два. Или три. Или тридцать три. И все они нацелены на
Землю.  Если  Земные  службы  успеют расстрелять один,  то  пройдет другой.  Не
второй,  так третий".)  Она трижды выстрелила в две прозрачные фигуры,  которые
подбирались сзади:  первый раз посредине,  ранив обоих,  второй и  третий раз-в
каждую из фигур. ("Ну, сволочи, получите!")
     - Лифт!  -  скомандовала она.  Лифт  спустился с  третьего яруса  (судя по
звуку) и раскрыл решетчатые двери.
     - Вверх!
     Лифт стал подниматься, и примерно на шестом ярусе туман исчез, будто ножом
срезали- пелена одеялом лежала на море и пыталась наползти на прибрежные холмы,
но воздух над гористым берегом был чист и  прозрачен и чуточку отливал зеленью,
как натуральное стекло.  Туман был как облако,  упавшее на море. Вдали виднелся
лес,  а за лесным перевалом,  наверное,  стояла Хлопушка. С другой стороны была
видна  просторная бухта,  а  еще  дальше -  покрытые снегом горы.  ("Становится
холодно - я не удивлюсь, если пойдет снег. Темная туча пересекает
     небо с юга на северо-восток. Черное с голубым. Красиво".)
     - На третий ярус к шлюзу!
     Лифт доставил ее на третий ярус и остановился.  Шлюз был открыт. ("Похоже,
работа в  самом разгаре.  Почему они оставили открытым шлюз?")  Кто-то быстро и
негромко  застучал  внутри.   Приглашают  войти.  Стук  повторился,  теперь  он
переместился дальше  и  левее.  Ее  пытаются куда-то  заманить.  Она  пошла  по
коридору не  оборачиваясь.  И  отчетливо услышала,  как  задвинулся шлюз за  ее
спиной.
     Когда человек смотрит вниз с высоты,  ему хочется прыгнуть.  Когда человек
впервые берет в руки оружие,  ему хочется выстрелить. Когда человек прижимается
к   оконному  стеклу,   ему   хочется  выдавать  лбом  стекло  (проверь,   если
сомневаешься).  Когда человек попадает в  человеческую стаю,  ему  хочется либо
слиться с ней и жить по ее законам, либо стать вожаком и диктовать свои законы.
В человеке слишком много бесполезных и опасных желаний.  С ними нужно бороться,
и их можно победить.  Когда мораль, религия, литература и настоящее образование
исчезли с  лица  земли,  политики (а  в  то  время еще  были политики) пришли в
отчаяние:  человеческие массы  вышли  из-под  контроля.  Никакие  репрессии или
юридические трюки не могли сдержать рост преступности. Каждый считал, что имеет
право  на  все,  и  делал  все,  надеясь,  что  не  попадется.  Средний уровень
интеллекта,  способностей,  воли  и  прочего  стремительно  покатился  к  нулю.
Человечество сделало  очередной шаг  к  полному вырождению,  следуя  по  стопам
вымерших жителей планеты Бета.  Но, к счастью, в дело вмешались медики. Точнее,
генные конструкторы.  Еще  до  рождения каждого ребенка стали  программировать.
Программировать на  соблюдение законов,  на  выполнение приказов,  на  гуманное
отношение к  людям и  на  все  что  угодно.  Для этого достаточно было ввести в
хромосому зародыша всего  лишь  последовательность из  нескольких сотен атомов.
Программировать мозг  человека  оказалось  не  сложнее,  чем  электронный мозг.
Конечно,  программирование было  делом  добровольным.  Но  при  рождении каждый
ребенок получал паспорт,  в  котором были записаны все его программы и то,  как
эти  программы включить.  Обычно мозг программировался всего лишь на  несколько
процентов,  поэтому программы почти не ограничивали свободу воли. В зависимости
от  своих  программ  ребенок  проходил  обучение и  рано  или  поздно  достигал
определенного положения в обществе.  Именно определенного -  это положение было
известно еще до его рождения.  Тот, кто программировался на соблюдение законов,
становился  юристом;   тот,   кто  программировался  на   выполнение  приказов,
становился военным;  тот, кто программировался на гуманность, работал с людьми.
Тот, кто был запрограммирован в меньшей степени, чем другие, обычно не достигал
ничего.  В  боевые  космические группы набирались только те,  кто  был  наделен
чувством долга. Джулия вошла в шлюз, потому что это было ее долгом.
     Третий ярус крейсера был заполнен туманом. На тусклых металлических частях
блестел бархат  росы.  Джулия  провела рукой  по  поручню и  стряхнула капли  с
пальцев.  Невидимок поблизости не было.  Они боялись, что она их увидит рядом в
таком   плотном  тумане.   Или   просто   боялись  смелого  человека.   Красный
автопогрузчик разогнул коленчатую спину  и  лязгнул захватами,  как  челюстями.
Джулия перепрыгнула через ящик и  успела уклониться от металлических стержней -
такие штуки могут проткнуть тебя  насквозь или  раздавить как  насекомое;  сама
выбирай,  что  больше  нравится.  Колеса  погрузчика могли  двигаться только по
ровному полу;  ящики ему мешали.  К  счастью,  ящиков здесь хватало.  Погрузчик
снова протянул свои железные лапы,  но не достал. Поколебавшись, решил объехать
препятствие.  Джулия не  стала  его  ждать,  снова  перепрыгнула через  ящик  и
спряталась в боковом коридоре. Погрузчик влетел в коридор и промчался мимо; она
поднялась с колен и расстреляла сзади всю гидравлику.  Метко и уверенно,  как в
тире. Желтая жидкость была вязкой. Погрузчик подергался и стал биться о стены -
уцелела только платформа на колесах.
     - Замри! - приказала она.
     Погрузчик остановился, но двигатель продолжал урчать.
     - Пошел отсюда!
     Она  спустилась на  оружейную палубу и  прошла в  арсенал.  Это было самым
опасным.  Если хотя бы одна из боевых машин оказалась там, то ей придется туго.
Это тебе не автопогрузчик.  Аннигилятора она не обнаружила, зато нашлось другое
взрывное устройство,  почти  равное по  мощности,  но  не  такое удобное.  Если
взорвать  его,  то  крейсер,  конечно,  не  разлетится на  куски,  зато  станет
полностью небоеспособен.  Небольшая танкетка протарахтела вдали; Джулия упала в
щель  между  ящиками  и  стала  смотреть в  про-  свет.  Танкетка остановилась,
поводила стволами,  как будто принюхиваясь, поехала дальше. Потом Джулия прошла
в  переговорный  отсек,  разделавшись по  пути  с  несколькими  автоматическими
дверями и,  возможно,  пристрелив одного невидимку.  Не было времени проверять.
Вначале она собиралась вызвать Хлопушку,  затем передумала.  -  Алло, восемьсот
первый!  Восемьсот первым был тот крейсер,  на котором могла быть Евгения, если
ей удалось до него добраться. С Евгенией она познакомилась в спортклубе и очень
гордилась тогда своей подругой:  Евгения была  чемпионкой,  а  Джулия оказалась
амбициозной бездарью.  Но  это не помешало их отношениям.  За прошедшие с  того
времени годы они встречались только дважды и  третий раз в этой экспедиции.  Их
дружбу не скрепляли ни общие интересы,  ни общие знакомые,  ни родство душ.  Но
все равно это была настоящая, хоть и не заметная на первый взгляд, дружба.
     - Алло, восемьсот первый!
     Сначала зажегся огонек связи по надпространственному лучу, потом в воздухе
повисло стереоизображение:  Евгения была в  таком же белом платье,  в каком она
приснилась вчера Джулии.
     - Привет,-  сказала Джулия.- Как дела? - Почему-то она вдруг забыла, о чем
собиралась говорить;  но  потом вспомнила и  продолжила:  -  Ты  все  еще очень
счастлива? У тебя усталое лицо.
     Евгения обернулась:
     - Здравствуй.
     Она говорила медленно,  оттягивая окончания слов.  Похоже,  что ее  слегка
повредили во время операции.
     - У тебя стал совсем другой голос.
     - Какой же?
     - Добрый  и  мягкий,-  соврала Джулия.  Евгения улыбнулась.  Теперь улыбка
действительно была мягкой.
     - Вы летите к Земле? Евгения кивнула.
     - Кстати, что вы собираетесь делать?
     - Мы  собираемся принести счастье всем.  Это прозвучало так банально,  что
Джулия поморщилась (нет, она поморщилась "про себя").
     - Это,  наверно, не так просто. Вдруг кто-то не хочет дареного счастья? Ты
все еще моя подруга?
     - Да.   Теперь  все  мои  друзья.  ("Бедняга.  Все  -  это  значит  никто.
Попробуй-ка поговорить с сумасшедшей").
     - Евгения, ты помнишь, как спасла мне жизнь?
     - Нет.
     - Вспомни, это была экспедиция на Дракон, четыре года назад.
     - Я не помню, чтобы я спасала тебе жизнь.
     - Ты  тогда  прикрыла  меня  сзади.  Ну  вспомни:  взбунтовавшийся  экипаж
"Бессмертного"...
     - А, всего лишь это,- вяло откликнулась Евгения.- Это был мой долг.
     Кто-то тихо вошел в комнату и встал за спиной у Джулии.  Она пригнулась, и
стальной прут просвистел в воздухе у самой ее головы.  Она дважды выстрелила не
глядя, и летающий прут свалился на пол, мягко звякнув.
     Евгения встрепенулась и сфокусировала взгляд:
     - Что ты сейчас сделала?
     - Пристрелила двоих невидимок. Они собирались дать мне железкой по голове.
     - Они  не   могли  этого  сделать!   Ты  убийца!   Я   не  буду  с   тобой
разговаривать...- Евгения протянула руку к прерывателю связи.
     - Подожди!  -  крикнула Джулия.-  Подожди,  я  осознала свою ошибку.  Я не
должна была их убивать. Смотри!
     Она  широким  движением  отбросила  парализатор  в  угол  комнаты.   Сзади
послышался удовлетворенный шепот многих голосов.
     - Хорошо,-  сказала  Евгения,-  ты  настоящая подруга.  Мне  приятно  тебя
видеть. Ты хотела просто поговорить со мной или у тебя дело?
     Джулия  увидела,  как  парализатор завертелся в  углу.  Невидимка не  умел
обращаться с оружием. ("Сейчас научится, это не сложно".)
     - У меня дело. Евгения, ты помнишь свой долг? Долг! 
     Как трудно пробиться сквозь стену безумия. Молчание... Молчание...
     -Да.
     - В чем он?
     - Он в том, чтобы не допустить вирус на Землю,- сказала Евгения.
     - А что сейчас делаешь ты?
     Парализатор взлетел и приблизился.  Теперь невидимка держал его правильно.
Почти правильно. Только бы успеть.
     - А  что  делаешь ты?  Ты  говоришь,  что  в  том мире нет ненависти,-  но
посмотри, один из твоих друзей прицелился и сейчас выстрелит!
     (Невидимка все же  не  умел стрелять -  ствол ходил из стороны в  сторону;
Джулия нагнулась;  прогремел выстрел-мимо;  теперь ему понадобится время, чтобы
разобраться с перезарядкой.)
     - Он  уже  выстрелил!  Он  хотел меня убить!  Это  ты  называешь любовью и
добром? Вспомни свой долг!
     [Долг- магическое слово, заклинание, обращенное к самым глубинам мозга.)
     - Я  не  могу,-  сказала Евгения.-  Я  не могу противиться тебе и  не могу
противиться себе. Зачем ты разговариваешь со мной? У меня раскалывается голова!
     - Тебе надо только нажать на  кнопку.  Ты уже должна понять,  тебе промыли
мозги, просто промыли мозги-они используют тебя! Покажи им свою силу!
     - Я не могу.
     - Тогда  смотра-сказала  Джулия,-смотри  внимательно.  Я  сейчас  нахожусь
внутри  такого  же  крейсера,  как  твой  восемьсот первый.  Я  уже  установила
взрывчатку.  Я  могла бы выйти ("Неправда,  выйти ты уже не сможешь",-  холодно
отозвалось ее второе Я);  я бы могла выйти и взорвать крейсер издалека, но я не
сделаю этого.  Сейчас я нажму на кнопку и уничтожу этот крейсер вместе с собой.
Вместе с собой!  Очнись!  Он никогда не достигнет Земли. Ты понимаешь, зачем я.
это делаю?
     - Это твой долг.
     - Я  сделаю  это,-  продолжала Джулия,-  а  ты  поступай  как  хочешь.  Но
посмотри, как я это сделаю!
     Она  приподняла палец,  будто находясь в  нерешительности.  ("Если даже он
размозжит мне  голову,  я  все  равно смогу нажать кнопку.  Все  равно смогу!")
Невидимка выстрелил и  попал ей в  грудь.  Боли она не ощутила,  а только удар.
Хрустнули кости.  Такой звук,  будто что-то вырвали с корнем. Сердце? Взглянула
на изображение подруги.
     - Шесть часов двенадцать минут,-сказала головка стрекозы на плече.
     Ее,  наверное,  тоже задело. Евгения смотрела внимательно. Она должна была
понять.  Палец нажал на  кнопку.  Горы  вздрогнули.  Эхо  заметалось в  снежных
ущельях.  Сонные кузнечики подняли головы в лесах.  На Хлопушке,  на неубранном
после  позднего  ужина  столе,   зазвенели  стаканы.   Стройная  игла  крейсера
переломилась и стала падать, как подрубленное дерево. Скатилась и упала в море,
проломив тонкий лед. Прошли секунды: две-четыре-шесть-девять...
     Очень далеко,  за  миллиарды километров,  ярко  вспыхнула белая звездочка.
Куски расплавившегося металла в полной тишине разлетелись в стороны, как цветок
мертвого фейерверка. Передовой крейсер прекратил свой путь к Земле.
     Глава восьмая ШВАССМАН
     Человек-кузнечик проснулся от холода. Всю ночь он провел, зарывшись в кучу
листьев, которые упали с большого дерева. К утру листья совсем перестали греть.
Человек-кузнечик приподнял голову и увидел,  что начинается снег.  Он знал, что
такое снег;  он видел снег в прошлой жизни.  Листья на его теле были прихвачены
тонкой  ледяной корочкой.  Ничего не  хотелось,  не  хотелось даже  есть,  хотя
человек-кузнечик не ел больше суток.  Он стряхнул со спины листья и  попробовал
прыгнуть,  но упал.  Одна из ног не разгибалась.  Он стал тереть ногу передними
лапами, ожидая, что с минуты на минуту появится враг. Слабых всегда съедают. Но
враг не  появлялся.  Он медленно согнул и  разогнул лапу-уже можно опираться на
нее,  но  нельзя прыгать.  Хлопья снега опускались на желтый лес.  Снег означал
смерть.   Человек-кузнечик  смутно  помнил,  что  должен  двигаться,  чтобы  не
замерзнуть. Он сделал несколько неуклюжих маленьких прыжков, и ему стало легче.
Из  его  пасти шел  пар.  "Как  из  пасти дракона",-  подумал кузнечик и  сразу
попытался вспомнить,  кто такой дракон и  где он  драконов видел.  Будто в  его
мозгу  обитали два  существа,  сросшиеся друг  с  другом.  Он  начал скакать по
полянке и  согреваться.  Прыжки  становились все  выше.  Снежинки стали  таять,
касаясь его спины.  Проснулся голод.  Стараясь подпрыгивать повыше, он двинулся
через лес.  На  одной из полянок он увидел сразу троих кузнечиков,  двое из них
были ему знакомы.  Кузнечики лежали на .влажной траве и не шевелились. В глазах
было  ледяное  безразличие.   Человек-кузнечик  подошел,  принюхался  и  увидел
небольшие горки снега возле каждого.  Снег принесло ветром.  Снег - это смерть.
Белая   смерть  летела  с   неба,   снежинки  становились  меньше  и   плотнее.
Человек-кузнечик  вцепился  ближайшему  в  плечо  и  вырвал  кусок  мяса.  Мясо
оказалось холодным и невкусным. Жертва медленно открыла и закрыла пасть; пар из
пасти не выходил.
     Человек-кузнечик отгрыз  две  передние лапы  одному  и  на  всякий  случай
попробовал на вкус двоих оставшихся,  а потом поскакал дальше.  Иногда его лапы
попадали в снег и оставляли следы. Он уже не чувствовал кончиков задних лап. Он
вышел из лесу и увидел море.  Море закрывал плотный белый туман. Белое означало
смерть.  Невдалеке стояла башня,  в  которой прилетели люди.  Внутри этой башни
тепло  и  уютно,   человек-кузнечик  хорошо  знал  это.  Обычно  башню  защищал
светящийся колпак,  к которому кузнечики не приближались, но сегодня колпака не
было.  Из отверстия в башне выползал страшный металлический жук. Жук выполз, но
отверстие оставалось открытым.  Человек-кузнечик понял,  что  это его последний
шанс.
     Внутри оказалось много механизмов, большинство из которых человек-кузнечик
уже видел.  Он  знал и  то,  что бояться их  не нужно,  пока кто-то из людей не
начнет отдавать приказы. Он спрятался за грудой коробок и стал ждать, пока люди
уйдут. Люди разговаривали.
     - Уже  пятеро  погибли,-сказал  Морт,-кажется,   нас  собираются  спокойно
уничтожить по-одиночке. Ты слышал, что сказал этот болван?
     - Гессе -  не болван,-  ответил Икемура,- а его теория интересна. Но любую
теорию нужно доказать.
     - Ладно,  он  не  болван,  пускай,  я  это  признаю.  Но  его идея слишком
бредовая.
     - У тебя есть лучше?
     - Нет.
     - Тогда чего ты выступаешь?
     - Не надо так со мной говорить!
     - Злишься?  Я говорю с кем хочу и как хочу. И если мне очень захочется, то
любые мои слова ты проглотишь с выражением удовольствия на физиономии.
     Морт промолчал.
     - Докажи,  что ты мужчина,-  сказал Икемура,-  если ты не веришь в это, то
обругай Бету при всех. Не сможешь? Нет, ты не сможешь.
     - Пошли,- сказал Морт и покраснел. И люди ушли. За коробками было тепло, и
человек-кузнечик  почувствовал  себя  совсем  хорошо.   Он  разорвал  несколько
коробок,  вытащил зубами и  руками разный хлам и соорудил себе гнездо.  "Теперь
еще лучше,-  решил он.-  А корма на корабле хватит.  Только нужно хватать людей
аккуратно и по одному,  чтобы они не догадались. И съедать их нужно целиком, не
оставляя пятен и костей". Человек-кузнечик прикинул, сможет ли он съесть целого
человека за  один раз.  Если постараться,  то сможет.  После такого обеда можно
будет  и  поголодать несколько дней.  Он  совсем  успокоился и  уснул  в  своем
гнездышке.  На  охоту он  пойдет ночью,  так  привычнее.  Человек-кузнечик знал
устройство космического корабля и не боялся заблудиться.
     Восемь человек собрались в центральном зале. Трое отправились на Зонтике -
искать место для постройки постоянного жилища.  После осмотра всех систем стало
ясно,  что  Хлопушка больше  не  взлетит,  а  жить  в  тесноте  было  вовсе  не
обязательно. Восемь человек собрались в центральном зале.
     - Ты хотел нам что-то сообщить? - спросил Орвелл.
     - Не я, а Морт. Посмотрите, он выглядит как именинник.
     Морт смутился и покраснел.
     - Я не верю тому, что рассказал Гессе,- заявил он.
     (Справка. 
     Вернувшись,   Гессе  рассказал  толь-  ко  о  фактах  и  умолчал  о  своих
предположениях. Он уже подошел к разгадке, когда засыпал. Во сне мозг продолжал
работать,  и,  проснувшись,  Гессе увидел истину совершенно отчетливо.  То есть
увидел то,  что он  счел истиной.  Тогда он  сообщил всем,  что Бета не  просто
планета,  а живой организм;  сообщил,  что у Беты есть интеллект,  достаточный,
чтобы понять просьбу,-  и рассказал о своем спасении из бездны.  Он сказал, что
Бета добра и  понятлива при хорошем к  ней отношении,  а  следовательно,  может
оказаться жестокой и  своенравной,  если к ней относятся плохо.  Сообщил о том,
что Бета,  которую не могла серьезно повредить деятельность людей,  не стала бы
уничтожать их только потому,  что они начали бурить скважины и строить острова.
Сообщил,  что  Бета,  тонко  чувствующая  человеческое  слово,  чувствительна к
оскорблениям.  Проверка  последних  слов,  сказанных  Коре,  Ба-том  и  автором
дневника (дневник Евгения успела переслать) показала, что последними их словами
были грязные проклятия в  адрес Беты.  Вывод был  очевиден.  Человек оскорбляет
Бету и сразу же заболевает тем, что они привычно называют вирусом Швассмана.)
     - Ну и что же? - спросил Орвелл.
     - Можешь не верить. Это всего лишь гипотеза. Должна же быть какая-то идея?
     - Слова -  это только звуки, колебания воздуха,-продолжал Морт.-Люди здесь
столько всего натворили!  И мы могли бы разрезать Бету реликтовым мечом! Но она
никак не реагировала! А какие-то сочетания звуков вдруг вывели ее из себя! Я не
могу  этому верить!  Можете меня  называть как  угодно,  любыми словами,  я  не
обижусь и не стану убивать направо и налево!
     - Ты ...,- витиевато и с удовольствием выразился Икемура,- ты большой ...!
Приятно все же сказать то, что думаешь! ... поганый!
     Морт покраснел еще больше, но ничего не сказал.
     - Ты не хочешь ответить?
     - Нет.
     - Тогда я кое-что расскажу,- сказал Орвелл.- Я с детства мечтал о космосе,
о  дальнем космосе.  Сейчас я  счастлив,  потому что  моя мечта исполнилась.  Я
мечтал об  этом с  детства,  но  не  все время.  Лет до  восьми я  мечтал стать
футболистом. В моей программе был этот пункт, да. Меня запрограммировали на то,
чтобы мечтать о  самом подходящем для себя деле.  В  восемь лет я не думал ни о
чем,  кроме футбола.  Футбол - один из самых безопасных видов спорта на Земле и
один из самых высокооплачиваемых.  Мне исполнилось сорок два, и если бы не одна
случайность,  я бы сейчас жил припеваючи где-нибудь на райском земном островке,
а не сидел бы здесь.  Меня протестировали, и оказалось, что из меня выйдет один
из  самых  лучших игроков начала столетия.  Меня  пригласили в  дорогой клуб  и
согласились бесплатно тренировать.  Я  еще ни разу не ударил по настоящему мячу
на  настоящем поле,  а  мой  отец  уже  имел  в  кармане  несколько подписанных
контрактов.  Я помню день,  когда я тренировался впервые. Это была одна из трех
тренировок,  всего лишь трех за всю жизнь.  Я вышел на поле и с первых же минут
понял,  что игроки разговаривают между собой исключительно матом.  Точно так же
они разговаривали и со мной. После первой тренировки я плакал. Я не мог понять,
что  хорошего  может  быть  в  том,   чтобы  восемь  часов  подряд  выслушивать
оскорбления в свой адрес и восемь часов подряд упражняться самому в оскорблении
товарищей.  Это  было то  же  самое,  что пить помои или полоскать рот водой из
унитаза.  Правда, остальные пили помои с удовольствием и даже не замечали вони.
Но после третьей тренировки я не смог выйти на поле.
     - Простите,  капитан,-  сказал Морт,- но еще на Земле все говорили, что вы
немного, как бы это сказать...
     - Если бы я был ненормальным,  я бы не сидел в этом кресле.  Вот так.  И я
никого и никогда не оскорблял,  даже если человек этого заслуживал. И я никогда
не  позволял оскорблять себя.  Поэтому выбирай слова.  И  я  считаю,  что Гессе
предложил нам правильную теорию.  На месте Беты я бы сначала терпел, а потом не
выдержал бы и сорвался. Я бы уничтожил людей. Они хуже всякого вируса.
     Морт сел.  Было заметно, что он собирается отказаться от своего намерения.
Икемура снова вмешался в разговор:
     - Мы вас понимаем, капитан, вы росли в чересчур культурной семье. Все, что
"слишком",-  вредно.  Над вами действительно посмеивались на Земле,  но также и
уважали.  Не  нужно  обижаться.  Морт  хотел  сказать совсем не  то.  Он  хотел
предложить эксперимент. Не правда ли?
     Морт снова встал и  сделал два шага вперед.  Было заметно,  что он  что-то
решил.
     - Да.  Я  хочу подтвердить свои слова.  Я  хочу сейчас,  прямо здесь и при
всех,  обругать Бету.  И вы увидите, что она мне ничего не сделает. Вы увидите,
что ей все равно, какими словами ее называют.
     - Не стоит.
     - Я не позволяю ругаться в моем присутствии,-сказал Орвелл.
     - Нет, стоит. Это мой долг. Слушайте: Бета - ... планета!
     Все  замерли в  ожидании.  Но  ничего не  случилось.  Морт стоял бледный и
почему-то  держался правой  рукой  за  брюки.  Рука  чуть  дрожала.  Ничего  не
случилось. Совсем ничего.
     Еще  несколько секунд  тишина  дышала,  как  раскрытая пасть,  потом  Морт
повернулся  и,   ни  слова  не  говоря,   вышел.  И  сразу  же  зажегся  огонек
надпространственной связи. Как будто ждал, пока тишину нарушат шаги уходящего.
     - Это  Земля!  -  сказал Орвелл и  удивился своему восторженному тону.  За
несколько недель на Бете он почти забыл о том,  что существует Земля, он помнил
Землю лишь как символ чего-то, но не как конкретное и знакомое место, где вырос
и  жил,  вне  которого не  существует нормальной жизни,  куда всегда стремишься
вернуться.  На  этот  раз  связь  была  односторонней.  Передавался приказ  или
сообщение.
     Приказ  вступает  в  действие с  момента  его  объявления.  Вам  запрещены
возвращение на Землю и полеты к системам, близким к Солнечной (см. список номер
две  тысячи двести четырнадцать).  Запрещается также связываться с  Землей и  с
любыми  устройствами земного  происхождения.  Любое  нарушение приказа означает
нарушение карантинных норм и карается смертью.
     Директор Центра Дальней Безопасности Ромульд Швассман
     Орвелл попробовал установить двустороннюю связь,  даже несмотря на приказ,
но   Земля  молчала.   Это  означало  скорую  смерть.   Он  посмотрел  на  лица
присутствующих,  запоминая их (для чего-то все пытаются запомнить кусочек жизни
перед самым ее концом,  как будто только этот кусочек и можно унести в могилу).
Побледнел только Икемура. Остальные пока не поняли.
     - Что  это  значит?  -  спросила  Кристи.-  Почему  они  не  захотели  нас
выслушать?
     - Они  сообразили,   что  переносчик  вируса-   информация,   и  не  хотят
распространения заразы у себя. Их можно понять.
     - Значит, нас никогда не пустят домой?
     - Никогда,  потому  что  от  информации  невозможно избавиться,  пересидев
несколько недель или  месяцев в  карантине.  Больше меня  волнует то,  что  они
запретили нам связь с земными кораблями.
     - Почему?
     - Они могут отключить обратную связь с  Землей,  но  не могут помешать нам
связаться с  кораблями.  Фактически мы  остаемся заразными на любом расстоянии.
Они же  не  будут уничтожать весь свой космический флот и  не будут снимать все
надпространственные  приемники.   Они  понимают,  что  мы  прямо  сейчас  можем
связаться с  любым кораблем в  Галактике и  передать ему  информацию.  То  есть
заразить его. ("Я уже говорю "мы" и "они"-так говорят о врагах",- подумал он).
     - Но в таком случае?
     - В  таком  случае нужно  ждать гостей с  Земли.  С  нами  поступят как  с
опасными бунтовщиками.
     Снова стало тихо. Каждый знал, как поступают с бунтовщиками, и многие сами
не  раз  принимали участие в  таких.  экспедициях.  Высылается боевой  корабль,
обязательно с  реликтовым мечом на борту,  и  с  большого расстояния бунтовщики
уничтожаются. Иногда бунтовщики предусмотрительно рассеиваются в космосе-в этих
случаях приходится охотиться за ними, как было в Южной Гидре.
     - Как ты думаешь,  когда...-  Кристи перешла на "ты",  но никто не заметил
нарушения субординации.
     - Я думаю, они уже здесь.
     - На Бете?
     - Нет.  Мы слишком опасны. Они ведь помнят, что у нас есть реликтовый меч.
Они  остановились на  расстоянии  в  несколько  световых  суток,  спрятались на
каком-нибудь астероиде и  наводят меч на  Бету.  Я  бы  на их месте взорвал всю
планету  или   даже   всю   систему  Беты  Скульптора.   Если  операция  хорошо
подготовлена,  то  они  нас разрежут через несколько секунд.  Они не  дадут нам
времени на размышления.  Предлагаю выйти на свежий воздух.  Я не хочу умирать в
духоте.
     Они пошли к выходу -  все,  кроме Морта. Орвелл думал о том, что директора
Центра зовут Швассман.  Обычная фамилия, но необычное совпадение. Слишком часты
такие совпадения,  чтобы их можно было счесть случайными.  Он шел и вспоминал о
других совпадениях, и такие случаи один за другим всплывали в его памяти.
     А снаружи шел снег.
     - О чем задумался, капитан?- спросила Кристи и взяла его за руку.
     - О фамилии "Швассман".
     - Просто совпадение.
     - Любое совпадение имеет смысл. Сфера Шварцшильда вокруг черной дыры - это
черный щит  или  черный козырек.  И  фамилия Шварцшильд переводится как "черный
щит"  или  "черный козырек".  Другой пример:  первая ядерная авария случилась в
Чернобыле,  а  Чернобыль в  переводе с  одного языка означает "Черная Быль" и в
переводе с  другого "Полынь".  А  звезду  Полынь  предсказали в  Библии за  два
тысячелетия до  этого -  предсказали как  конец света.  ("Конец света,  вот он,
конец,-  думал он, говоря эти слова Кристи,- когда же они ударят и чего они еще
ждут?!") Еще одно совпадение...
     - Хватит,-  перебила Кристи.-  Это  все средневековые выдумки.  Не  бывает
совпадений,  не  бывает предсказаний,  не  бывает ничего.  Бывают лишь  научные
гипотезы и точные вычисления.  Твои слова страшнее,  чем реликтовый меч. Почему
они тянут?
     - Они не попали с первого раза,-ответил Орвелл и сразу оттаял,- с большого
расстояния трудно попасть,  ведь пространство искривлено. Теперьони наведут меч
снова. Но на это уйдет около двух суток.
     - А если они снова промажут?
     - Будут пробовать до тех пор, пока не попадут.
     Теперь, когда экипаж сократился почти на треть, в маленькой Хлопушке стало
просторнее.  Морт  побродил по  коридорам,  потом зашел в  каюту и  бросился на
кровать лицом вниз.  Он выставил себя полным идиотом сегодня.  Надо же было так
опозориться.  Больше всего в жизни Морт боялся не болезни,  войны,  несчастного
случая или даже неминуемой смерти,-  больше всего он  боялся позора.  Наверное,
какой-то генетический дефект. Другим ведь вполне наплевать на позор.
     Он сел на кровати и вдруг почувствовал приятное покалывание в мышцах.  Что
это?  Он подошел к зеркалу и стал смотреть.  Его лицо менялось. Оно приобретало
мужественность.  Теперь Морт увидел в  ней чьи-то чужие,  но неуловимо знакомые
черты. Но чьи же? Он почувствовал, как стало тяжело дышать. Волосы удлинились и
поседели.  Я  старею?  Он пошевелился,  и куртка лопнула на спине,  не выдержав
напора мышц.
     И все стало ясно.
     - Я не хочу! - закричал Морт,- Я не хочу превращаться в этого болвана!
     ("Почему,  собственно,  я не хочу?  И почему в болвана?  И он так нравится
женщинам...")  Куртка лопнула в  плечах и  рукавах.  Еще минута,  скрип костей,
раздвигается грудная клетка, шумное дыхание, это из-за волнения, волосы щекочут
спину-Морт окончательно превратился в  мускулистого Анжела.  И сразу же захотел
женщину.
     Он  осмотрелся,  и  ему показалось,  что каюта стала меньше.  "Нужно будет
спрягаться,-  решил он.-Не показываться же всем в  таком виде.  Впрочем,  Анжел
часто ходит голым по пояс.  Но на мне мои старые брюки...  Главное,  чтобы двух
Анжелов не увидели одновременно. Да, нужно спрятаться... А что будет тогда? Кто
догадается,  в  чем  дело?  Анжел  будет  требовать,  чтобы  просканировали его
память... Тогда его нужно убить... Но Анжел сильный, и убить его... Можно взять
оружие...  Но  куда деть тело?  А  на корабле осталась всего одна женщина...  И
женщина всегда принадлежит самому сильному...  Надо стать самым сильным... Надо
спрятаться...  Но  почему только одна?..  Я  хочу  много женщин...  А  почему я
превратился в Анжела, а не в кого-то еще? Потому что Анжел стоял ближе всего ко
мне  в  тот  момент,  когда я  произносил эти слова.  Так просто?!  -  Сознание
прояснилось.  Он снова сел, потрясенный простотой решения,- Каждый превращается
в  ближайший к  нему предмет.  Я  превратился в  Анжела,  кто-то  превратился в
диктофон,  вездеход или  пылесос,  Коре превратился в  Зонтик,  но  большинство
жителей Беты превратились в кузнечиков.  Потому что Бета - курортная планета, а
на пляжах и в парках полно,  безобидных кузнечиков! Надо же, как все просто! Но
почему я так хочу женщину?  Бедный Анжел,  как он сдерживается?  Голоса...  Вся
команда возвращается -  они в коридоре!" Морт заперся изнутри.  Дверь дернули и
постучали.
     - Не  трогайте его,-услышал он  голос Икемуры,-  пусть поплачет,  ему надо
выплакаться.  "Кажется,  кто-то засмеялся. Если бы знать кто. Я тебя на кусочки
разорву",-  подумал Морт  и  по-бычьи  наклонил голову,  ослепленный накатившей
вдруг злобой. Брюки выше колен также лопнули.
     * * *
     Генерал Ромульд Швассман,  директор Центра,  был человеком необыкновенным.
Прежде всего он был очень молод -  всего двадцать семь. И ничего удивительного:
его запрограммировали на личностный рост до двадцати шести лет.
     Когда-то  в  древности люди совершенствовали себя всю жизнь -  это слишком
большая потеря  времени.  Совершенства можно  достигнуть,  и  можно  достигнуть
быстро.  К двадцати шести Швассман достиг положенной зрелости,  и его назначили
на высокий пост.
     Генерал Ромульд Швассман представлял собой шедевр генной инженерии: он был
первым человеком,  который не нуждался в сне. Вместо сна он занимал свои ночные
часы раздумьем и заботами о благе человечества,  о благе всех ближних и дальних
(такая программа также имелась в его паспорте) и только под утро, не больше чем
на  час,  он  подключал свой  мозг  к  аппарату,  дававшему наибольшее из  всех
возможных наслаждений.  В  женщинах генерал не нуждался,  однако в разное время
был трижды женат и  каждый раз производил на  свет положенное потомство -  тоже
для блага человечества,  а не для собственного развлечения или по глупости, как
поступали его  неразумные предки.  Он  был  отцом  трехсот троих детей (по  сто
одному размноженному близнецу от каждой женщины),-  двухсот двух девочек и  сто
одного мальчика.  Как полагали генетики, эти дети смогут стать родоначальниками
нового человечества.  "Надежда Нового Поколения" - так называлась программа. Из
трехсот троих  детей  сейчас осталось в  живых  двести восемьдесят один,  а  до
совершеннолетия доживут только двести пятьдесят семь  из  них-если не  случится
отклонений от программы.  Генерал Ромульд Швассман заслуженно гордился тем, что
имеет в  паспорте наибольшее число программ (если сравнить с  любыми из живущих
ныне взрослых мужчин) - его мозг был запрограммирован на целых шесть процентов.
Это  давало ему  значительные преимущества перед сверстниками и  особенно перед
старшими -  ведь до сих пор еще сохранились старики, вовсе непрограммированные.
Правда,  эти старики уже много лет не занимали никаких должностей,  не получали
пенсий и  жили только за счет мелкого воровства и  содержимого помоек.  Генерал
Швассман подумывал, что этих бесполезных людей, воров и побирушек, следовало бы
уничтожить,  как все ненужное,  но проблема проходила не по его ведомству,  а в
чужие дела он не вмешивался. "Невмешательство" - такая программа в его паспорте
тоже имелась.  Генерал был прекрасно образован и  чрезвычайно умен.  Он  владел
основными  живыми  языками  и  двумя  мертвыми,  считался  крупнейшим  знатоком
естественных   наук,    особенно   математики,    и    одним   из    крупнейших
профессионалов-практиков  по  индивидуальному менеджменту (то  есть  по  умению
добиваться своих целей).  Но  особенно хорошо он  овладел различными тонкостями
военной науки. Если не случится несчастья, то генерал Ромульд Швассман проживет
до восьмидесяти трех лет (плюс-минус четырнадцать дней) и скончается окруженный
почетом,  славой и  толпой преданных должностных лиц.  К тому времени он станет
уже совершенно бесполезным стариком,  реликтом,  пережитком прошлого - ведь его
собственные дети и  внуки превзойдут его во  всяческих способностях.  Последнее
также было записано в  его  паспорте.  Как только дела на  Бете приняли опасный
оборот,  генерал лично возглавил все  последующие мероприятия.  Прежде всего он
просмотрел скудные данные  о  вирусе Швассмана (древний первооткрыватель кометы
был  просто однофамильцем) и  без особого труда разгадал,  что вирус передается
информационным путем.  Сразу же после этого он отключил все четыре стационарных
надпространственных приемника,  которые могли принять любую информацию с  Беты.
После этого, всего за двенадцать часов, он создал гениальную программу, которую
в  зашифрованном виде послали на Хлопушку.  Программа была составлена так,  что
Хлопушка принимала ее,  но  не  сообщала об  этом экипажу.  Программа запрещала
Хлопушке связываться с  Землей без экстреннейшей необходимости.  Одновременно с
программой был  запущен  разведывательный корабль  "Отважный-3"  с  группой  из
четырех человек на  борту.  На  "Отважный-3"  находился реликтовый меч,  и  его
экипаж  получил  приказ  уничтожить  планету  без   предупреждения.   Однако  к
назначенному сроку  Бета  оказалась цела.  Генерал  связался с  "Отважном-3"  и
получил информацию о  том,  что реликтовый меч испортился.  Это означало начало
войны. Генерал остался спокоен.
     - Как испортился? - нарочито удивленным голосом спросил он.
     - Полностью испортился, не выбрасывается реликтовая нить.
     Генерал подумал несколько секунд. В напряженных ситуациях он умел думать и
принимать решения  чрезвычайно быстро.  Реликтовый меч  не  может  испортиться,
потому что  реликтовая нить (или струна) существует вечно,-  возникнув двадцать
миллиардов лет  назад,  она  просуществует до  окончательной смерти  Вселенной.
Ответ "полностью испортился" означал,  что  экипаж лжет.  Если  экипаж передает
неправду,  значит,  он  уже  заражен информационным вирусом и  тоже должен быть
уничтожен.  Швассман  предвидел  и  такой  поворот  событий.  Следующий  боевой
корабль,  "Отважный-4",  был  полностью готов к  старту,  и  экипаж только ждал
приказа.  "Отважному-4" предстояло уничтожить "Отваж-ный-3", а затем уничтожить
Бету. На всякий случай после выполнения задания "Отважный-4" следовало взорвать
вместе с экипажем.  Конечно,  экипаж об этом не догадывался,  иначе пришлось бы
дополнительно программировать людей,  усиливая в них чувство долга.  Это заняло
бы  много  столь  драгоценного сейчас  времени.  Обо  всем-этом  генерал  успел
подумать за несколько секунд.  Он вызвал в  свой кабинет экипаж "Отваж-ного4" и
продолжил прерванный разговор.
     - Я  думаю,   что  это  небольшие  технические  неполадки,-   сказал  он,-
попробуйте  исправить  их  собственными силами.  На  всякий  случай  я  посылаю
"Отважный-4)",   они  передадут  вам  новый  реликтовый  меч.  Желаю  успешного
сотрудничества. Кстати, на "Отважном-4" летят ваши друзья и даже родственники.
     Последняя  фраза  была  нужна  для   того,   чтобы  усыпить  бдительность.
Удивительно, но обреченные на смерть подчас очень прозорливы.
     Четыре человека вошли в его кабинет.  Он разъяснил им суть задания и тепло
благословил.
     - Я не хочу участвовать в этом! - заявила женщина.
     Оставшиеся трое уже вышли и направлялись к кораблю.
     - Почему? - спокойно спросил Швассман.
     - На "Отважном-3" моя сестра, я не стану ее убивать.
     Среди  участников боевых  групп  братья  и  сестры встречались часто-из-за
строгого генетического подбора.
     - Я приказываю!  -  строго произнес Швассман и закрыл папку, демонстрируя,
что закрывает проблему. Такие простые вещи действуют на подсознание.
     - Я не стану убивать свою сестру!  -  повторила женщина.  В ее голосе была
угроза.  Она  подошла  к  столу  и  даже  положила на  него  руки.  .  Швассман
сосредоточился и  вспомнил досье этой женщины:  две успешных операции,  одна из
шести сестер-близнецов, программирована только на полтора процента. Нужно будет
поднять вопрос о  том,  чтобы не допускать к операциям ниже чем двухпроцентных.
Пока  Швассман обдумывал это,  женщина  размахнулась и  влепила  ему  пощечину.
Генерал не увернулся и не прикрылся рукой,  потому что женщина не могла ударить
сильно.
     - Теперь можете меня расстрелять! - выкрикнула женщина и плюнула на стол.
     К  счастью,  плевок не  попал ни на одну из важных бумаг.  "Женщины всегда
более эмоциональны, надо больше работать с мужчинами",- подумал Швассман.
     - Вы меня не интересуете,-ответил Швассман.-  С этой минуты вы уволены.- И
он задумался о  том,  кто может стать подходящей заменой.  Подходящей замены он
подобрать не  смог и  решил послать "Отважный-4" с  тремя членами экипажа.  Эти
люди  обречены,  а  надежных сотрудников он  не  хотел  терять.  Женщина  снова
плюнула,  теперь на пол.  Она все еще стояла перед ним, чего-то ожидая. Неужели
ей не все понятно?
     - Прошу  вас  покинуть  кабинет  и  территорию  центра,  иначе  вы  будете
арестованы и высланы,- сказал он.
     Он  был совершенно спокоен.  Всегда и  везде.  Для этого ему не нужно было
даже   читать  кодовые  строки,   как   большинству  сотрудников.   "Абсолютное
самообладание" в него заложили тоже.
     Голоса удалились в  сторону центрального зала.  Морт порылся в  шкафчике и
взял несколько вещей Анжела (Анжел спал в этой же каюте). Потом вышел, бесшумно
прикрыл дверь и  направился в  нижний ярус -  прятаться.  "Кого из  них я  убью
первым?  - думал он,- Того, кто первым попадется". Он вошел в оружейный отсек и
удивился тому,  что дверь до сих пор открыта.  А  ведь Зонтик отбыл больше часа
назад.  И еще час назад он сам стоял здесь и разговаривал с Икемурой.  "Кого из
них я убью раньше?  -  размышлял Морт.-  Конечно,  Икемуру.  Ведь все случилось
из-за  него.  Я  буду убивать его  медленно и  мучительно,  а  рот  ему  заклею
пластырем,  чтобы не орал".  Что это?  За ящиками что-то пошевелилось.  Что это
может быть?  Вначале он испугался и оглянулся в поисках подмоги или оружия,  но
вовремя вспомнил,  что  теперь он  Анжел  и  с  любой тварью справляется голыми
руками. Он шагнул за ящики и увидел спящего кузнечика. Кузнечик во сне разогнул
ноги и казался огромным.  Морт посмотрел на свои руки. Руки очень мощные, но он
не  умел пользоваться ими.  Он  ведь не привык к  чужому телу.  "Ударить его по
голове,  что ли?  - подумал он.-Но я помню, у кузнечиков слишком прочный череп.
Тогда что же  делать?  Все же  стоит ударить по  голове".  Морт неуклюже махнул
рукой,  как молотом,  и  ударил кузнечика в  закрытый глаз.  Кузнечик мгновенно
подобрал ноги и вскочил,  ударившись о потолок отсека,  и запрыгал, дергаясь от
боли.  Огромная нога  ударила Морта в  плечо и  отбросила на  несколько метров.
Кузнечик наконец остановился и стоял,  наклонив голову и изредка подергивая ею.
Его  левый  глаз  был  поврежден.  Зато  правый следил за  врагом.  Исполинские
челюсти,  с несколькими рядами зубов, двигались. Морт оторвал планку от ящика и
вытащил оттуда довольно тяжелую винтовку.  Винтовка была  не  заряжена,  и  ему
придется пользоваться ею  как дубиной.  Человек-кузнечик стоял,  расставив лапы
тире, чем обычно. Его качало от боли. Особенно болела левая половина лица. Глаз
перестал видеть. Полуголый человек перед ним вынул дубину из ящика. Человек был
очень большим,  самым большим из виденных когда-либо.  Кузнечик сомневался, что
он  сможет съесть такого большого человека целиком за один раз.  Вот если бы за
два раза...
     Глава девятая ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
     Гессе,  Рустик и  Штрауб ехали по безлюдному городу.  В  городе было всего
четыре широкие улицы:  набережная,  еще одна,  параллельная набережной,  и  две
перпендикулярные им.  Зато переулков и тупиков здесь хватало.  Там, где главные
улицы пересекались, были площади с каменными скульптурами, красиво присыпанными
сухим снегом.  Ветер переметал небольшие сугробы с  места на место,  и  площади
казались похожими на  волнистое дно  реки.  "Это все  потому,  что я  не  видел
настоящего снега",-подумал Гессе. Скульптуры представляли не вождей и героев, а
черт знает что:  танцующие группы, голых мужчин и женщин, несуществующих зверей
вроде драконов,  просто персонажей сказок.  Гессе помнил,  что такое сказки,  и
знал  названия некоторых сказок,  но,  конечно же,  сам  сказок не  читал и  не
слышал.  На  многих стенах были написаны проклятия в  адрес Беты;  на некоторых
скульптурах явно  остались следы  от  ударов тяжелыми предметами.  "Правильно,-
подумал  Гессе,-  увидишь такие  памятники неизвестно чему,  и  сразу  жить  не
хочется. Тоска".
     - Увидишь такие памятники,  и сразу жить не хочется,- сказал Рустик, будто
прочитав его мысли.  В  полном совпадении мыслей ничего удивительного не  было.
Все люди на Земле обучались по одной скоростной программе, от младенчества и до
зрелости.  Поэтому они  думали и  выражали мысли тоже одинаково,  особенно если
мысли были просты.  Язык упростился, о всяких словесных изысках давно позабыли.
Рустик повторил чужую мысль, но Гессе не удивился.
     - Я  подумал то  же самое,-  сказал Гессе.-  Но это странно.  У  меня есть
программа против депрессии,  а  когда я смотрю на эти фигуры,  то ощущаю тоску.
Как будто я  трехлетний малыш,  который с  головой ушел в игру,  и у меня вдруг
отобрали компьютер.
     - Вот-вот.  Эти  штуки сильно действуют на  нервы.  Вспомни Кристи.  Когда
Кристи была спасена из города невидимок,  она наелась,  выспалась, наговорилась
вволю,  а  потом  стала рисовать.  Она  рисовала одну  из  таких фигур-каменную
девочку с протянутыми в пустоту руками-рисовала неумело,  но фигура узнавалась.
Ее спросили, зачем она это делает, и она не смогла объяснить.
     - Может, их взрывать? - спросил Штрауб.
     - Оставь, это памятники культуры.
     - Объясни мне, что такое "памятники культуры".
     - Это то,  что положено охранять по уставу.  Гессе и сам не знал,  что это
такое.  Только догадывался.  Это как вино - его пьешь и дуреешь, а потом у тебя
похмелье, но все равно пить приятно. Сам он вина не пил, но встречал пьющих.
     Они выехали на северную окраину города-  туда, где еще никто из экипажа не
бывал.  Просто не  было  надобности.  Одна  из  центральных улиц (та,  что  шла
параллельно  набережной) постепенно  расширилась,  массивные  многоэтажные дома
сменились хибарками,  потом  вдруг раскинулось поле.  Вдали виднелись невысокие
зеленые холмы.
     - Что это? - спросил Гессе, пораженный неожиданно сочным цветом. Шел снег,
и Зонтик сдувал налипающие на его экраны хлопья.
     - Это трава,- ответил Зонтик.
     - Откуда трава, если такой холод? Сколько сейчас?
     - Минус двенадцать по  стандартной шкале.  Там,  где  растет трава,-  плюс
двадцать шесть.
     - Съездим? - предложил Рустик.
     - Поехали.
     Они  отъехали от  города.  Поначалу снег  превратился в  слякоть,  потом в
дождь,  потом поля стали зелеными,  и вышло солнце.  Зонтик развернулся,  чтобы
посмотреть назад.  Над городом висела туча -  черно-синяя снизу и поднимавшаяся
километров на пятнадцать в  высоту.  С  боков туча была гладкой,  как стена,  а
сверху...
     - Кажется, эту тучу специально повесили над нами,- сказал Гессе.
     Дорога была  и  широкой,  но  здесь давно никто не  ездил -  слишком много
выросло травы.  Кое-где  трава  перемежалась с  кустами;  кое-где  сквозь кусты
прорастали настоящие деревья.  Зонтик летел на небольшой высоте и задевал за их
верхушки.
     - Что это за холмы слева?
     - Памятники культуры,- ответил Зонтик.
     - Снова памятники культуры?
     - Жилища древних жителей Беты.
     - Здесь разве кто-то жил до людей? - спросил Штрауб.
     - Я что-то слышал об этом,- ответил Гессе.-Тут когда-то жили люди, которые
были умнее нас.  Они  обогнали нас  лет  на  пятьсот.  Потом они изобрели такое
оружие, которое убивает лучших. Такой маленький черный кубик, я видел его макет
на Земле.  Оружие убило лучших,  а худшие не сумели справиться с оружием. Потом
оружие убило всех остальных.  Они были очень умными,  но такой простой штуки не
учли.
     - Ошиблись, что ли?
     - Слишком загордились,  считали,  что  им  все можно.  Что это за  здание?
Параллелепипед из серого квазипластика, без окон. Напоминает стандартные земные
жилища. Даже на сердце теплеет.
     - Музей,- ответил Зонтик.
     - Неужели еще один памятник культуры?
     Было три часа дня по местному времени, и было семнадцатое августа. По пути
в  тренажерный зал Анжел нашел собственную голову.  За головой тянулся кровавый
след,  вдоль  всего  коридора.  Анжел  поднял  голову за  волосы и  внимательно
осмотрел.  Да,  голова точно его.  Откушена на  уровне плеч.  Ему  ли  себя  не
помнить?  Он бросил голову на пол и пощупал ту,  что была на плечах.  Эта вроде
была цела.  Став на колени,  он внимательно осмотрел кровавый след.  "Голову не
волочили,   а  несли  на  некоторой  высоте,-   догадался  Анжел.-Местами  след
прерывается,  местами видны пятна.  В таком случае голову тащил кузнечик, кровь
стекала по его брюху,  и при каждом прыжке капли срывались на пол. Поскакал вон
туда. Ну, теперь держись у меня!"
     - Ага-га-га-га! - закричал Анжел радостно и разорвал на себе куртку. Потом
бросился вслед за кузнечиком.
     Человек-кузнечик побродил по коридорам и пробрался в тренажерный зал.  Зал
был небольшим и  неудобным -  при каждом прыжке человек-кузнечик за  что-нибудь
цеплялся.  И спрятаться здесь было негде.  Ему надо найти лучшее убежище. Он не
сумел съесть большого человека целиком,  но,  помня о  том,  что нужно скрывать
свое присутствие, решил спрятать остатки: голову и ногу. Ногу он притащил сюда,
а голова потерялась по дороге.  Человеку-кузнечику было трудно думать -  болела
голова и те места,  по которым он получил дубиной.  Еще мешала думать тяжесть в
желудке.  Попробуй-ка напрягать мозг с таким раздутым пузом! Он стал засовывать
оторванную ногу в первую попавшуюся щель.
     - Ага-га-га-га! - закричал человек, распахивая дверь.
     Человек-кузнечик медленно повернулся и удивился, потому что увидел того же
самого человека,  которого съел только что.  Он даже провел передними лапами по
своему животу.  Живот  был  тяжел  и  раздут.  В  животе точно  кто-то  лежал и
переваривался.  Тогда кто же перед ним?  Наверное,  близнец. "Ну, этого уж я не
скушаю сейчас,-  подумал человек-кузнечик,-  придется только придушить, а потом
припрятать. С этими людьми одно беспокойство".
     - Ну держись!  -  сказал Анжел и расставил руки. Кузнечик лениво приоткрыл
пасть.  Из пасти капала кровавая слюна.  Язык,  похожий на змеиный,  шевелился.
Подергивались губы,  особенно  слева,  у  распухшего глаза.  Пасть  закрылась и
открылась снова. Будто он хотел что-то сказать, но не мог.
     - Если ты съел меня один раз,-  сказал Анжел,-  это не значит,  что у тебя
получится сейчас. Ну давай, прыгай!
     Человек был совсем безоружен,  даже без дубины,  поэтому кузнечик прыгнул.
Анжел ударил его приемом ghbv!  (восклицательный знак означал силовой прием), и
кузнечик повалился через голову, задрав ноги.
     - Ага!  -  закричал Анжел и прыгнул вперед, но, получив мощный удар задней
лапой,  отлетел.  Отлетел, сгруппировался, сделал кувырок и встал на ноги. Удар
пришелся в  живот,  но Анжел успел напрячь нужные мышцы и  до нужной упругости.
Задние лапы кузнечика ударили, будто в каучуковый мячик.
     Кузнечик перевернулся и  присел,  опираясь на хвост.  Что-то у  него точно
повредилось.
     - Ну давай еще!  -  заорал Анжел.  Он собрался применить удар ghbv!!  (два
восклицательных знака  показывали,  что  от  удара  не  существует защиты),  но
кузнечик передними лапами  перевернул тренажер,  загородил тренажером проход  и
вылез в коридор. Когда Анжел вышел из зала, кузнечика уже и след простыл.
     - Ничего, в этот раз сбежал, а во второй поймаю! - пригрозил Анжел и пошел
разыскивать собственную голову.
     Он нашел ее на прежнем месте и снова удивился абсолютной схожести.  Голова
уже подсохла и не сочилась кровью. Анжел вспомнил о том, что сегодня у капитана
день  рождения (день рождения праздновался именно в  этот момент) и  решил чуть
погодить с предъявлением головы.
     "У каждого человека есть свои странности. Один ходит с головой под мышкой,
другой строит бумажные кораблики,  третий считает себя Александром Македонским,
четвертый празднует день рождения.  Ну и что? Мы люди свободные и поступаем как
хотим.  Захочу и я свой день рождения попраздную",-  думал Анжел. Правда, он не
знал своего дня рождения.
     Информация:
     Первые два  тысячелетия новой эры  были тысячелетиями сплошных праздников.
Люди  праздновали  практически все:  свое  рождение,  рождение  родственников и
друзей,  рождение вождей  и  правителей,  свадьбы,  годовщины свадеб,  смерть и
годовщины  смерти.  Праздновали  всякие  семидневки,  сорокадневки,  полугодия,
пятидесятилетия и  множество подобной чепухи.  Люди  много  воевали и  особенно
усердно праздновали годовщины побед или поражений.  Каждая профессия имела свой
праздник,  а  профессий было  множество.  Каждый святой имел  свой праздник,  а
святых было так  много,  что на  каждый день в  году приходилось несколько.  На
праздники люди обычно хорошо одевались,  много ели,  много пили и  орали песни.
Так  им  нравилось.  Уже в  двадцатом веке историки выяснили,  что праздники не
имеют  смысла,  это  лишь  повторение  примитивных  древних  ритуалов.  Но  еще
некоторое время люди продолжали эти ритуалы соблюдать.  С  исчезновением церкви
из  обихода пропали церковные праздники;  довольно быстро перестали праздновать
смерть,  свадьбу,  крещение,  рождение и прочее.  Правда, привычка отмечать дни
рождения  некоторое  время  еще  оставалась.  Только  государственные праздники
официально существовали до  самого  конца  двадцать первого столетия.  К  этому
времени люди стали гораздо рациональнее и  поняли,  что всякие ритуалы им  ни к
чему.  Постепенно праздничные ритуалы упрощались и  растворялись в повседневных
заботах. Исчез обычаи красиво одеваться, потом пропал обычай много есть и пить,
а  также  приглашать гостей.  Дольше всего  продержался ритуальный отдых.  Даже
государство назначало  в  особые  дни  ритуальные выходные.  Потом  государство
поняло, что поступает себе во вред, и от праздников осталось одно воспоминание.
Но  некоторые люди  помнили и  праздновали свои  дни  рождения,  а  были такие,
которые праздновали даже Новый год.  Но  празднование Нового года уже считалось
странностью,  и таких людей принудительно лечили.  Празднование же дня рождения
было просто забытым обычаем.  Но Орвелл захотел, чтобы семнадцатое августа было
особенным днем...
     * * *
     Генерал Швассман также родился семнадцатого августа.  Но  он не праздновал
этот день,  как не праздновал и  никакой другой.  Праздновать что-либо было для
него таким же диким поступком,  как взобраться на дерево в голом виде.  Генерал
Швассман  был  современным  человеком.   На   этот  день  он  планировал  много
мероприятий.  Например,  время с пятнадцати до пятнадцати тридцати он собирался
провести на территории инкубатора, где воспитывались его младшие дочки. Младшим
дочкам исполнилось три года. Старшим шел девятый. Он подъехал к длинному зданию
районного инкубатора номер двести семьдесят три  дробь двенадцать и,  выходя из
машины,  вспомнил,  что чего-то  не  учел.  А  если учел,  то  неверно.  Сидя в
стеклянной комнате,  из  которой был  виден  весь  пустой двор  инкубатора,  он
довольно рассеянно смотрел на девочек и  пытался вспомнить,  где же он допустил
ошибку.  Девяносто восемь девочек гуляли по двору кругами,  взявшись за руки, а
девяносто девятая стояла посреди двора  и  плакала,  потому что  не  нашла себе
пары.  Все  девяносто девять были совершенно одинаково одеты,  имели совершенно
одинаковые лица и совершенно одинаковые выражения лиц (кроме одного лица). Лица
выглядели спокойными,  плач девяносто девятой никого не  отвлекал от  процедуры
гуляния.  "Это  будут  достойные матери  нового поколения,-подумал Швассман,-но
почему же одна плачет?  Не слишком ли она эмоциональна?" Он связался с дежурным
педагогом.  Педагоги  менялись каждую  неделю,  чтобы  не  взрастить в  ребенке
чувства ненужной привязанности.
     - Что вы скажете о номере шестьдесят два? - спросил он. Номером шестьдесят
два  была  плачущая девочка.  Номера были пришиты сзади на  платьицах и  слегка
вылиняли от дождей и стирок.
     - Нормальная реакция,- ответил педагог.
     - Ничего нормального не  вижу.  Ей  уже  три года,  а  она еще не  отвыкла
плакать.  Я  в  ее возрасте...-  И  он попытался вспомнить,  каким он был в  ее
возрасте, но не смог.
     - Хорошо, мы ее проверим,- согласился педагог.
     Из  ста  одной девочки осталось всего девяносто девять.  Дело в  том,  что
каждый год одна из девочек становилась образцом для исследований.  Ее разрезали
и  изучали;  особенно внимательно проверяли мозг-каждый срез рассматривался под
микроскопом  и   разбирался  чуть  ли  не  на  молекулы.   Такие  "контрольные"
исследования предполагалось продолжать в  течение  пятнадцати лет  -  взрослыми
станут только восемьдесят шесть из  ста одной.  Плачущая девочка будет третьей,
которую вычтут из общего числа как аномальную.
     Плачущая девочка взглянула,  не переставая рыдать,  на стеклянную кабинку,
куда вошел неизвестный ей человек. Номер шестьдесят два имела прекрасную память
и  помнила,  что видела этого человека уже трижды,  не считая сегодняшнего дня.
Однажды она  слышала,  как  человека называли "генерал".  Сейчас  этот  человек
разговаривал  по  телефону.  Очень  противный  человек.  Прогулка  закончилась.
Прозвенел сигнал. Девочки, взявшись за руки, вошли в двери и разошлись по своим
ячейкам.  К  номеру  шестьдесят второму  подошли дежурный педагог и  женщина во
врачебном халате.  Женщина связала ей  руки  веревочкой и  дала конец веревочки
педагогу. Сама женщина пошла сзади, чтобы пресечь попытки побега.
     - Не хочу!  -  сказала номер шестьдесят второй и  надула губки,  собираясь
снова заплакать.
     - Это твой долг,- ответила женщина во врачебном халате.
     Номер шестьдесят второй промолчала и пошла на веревочке за педагогом.
     Генерал Швассман,  садясь в автомобиль,  снова подумал о возможной ошибке,
но так ничего важного и не вспомнил.
     Женщину,  которая отказалась лететь на  "Отважном-4",  звали  Еленой.  Она
вышла из кабинета и увидела удаляющиеся вдоль длинного коридора спины товарищей
по  экипажу.  (Товарищей -  это  слишком  сильное  слово.  Просто  коллег.  Или
сообщников.  Ведь так,  кажется,  называют тех,  кто замышляет убийство?) Елена
пошла за ними. Сначала медленно, потом ускоряя шаг.
     - Эй, подождите!
     Один из них обернулся, и все трое замедлили шаг, не останавливаясь.
     - Не  могли меня  подождать?  И  она  заговорила о  чем-то,  что  касалось
подготовки к отлету.
     Они  шли  недолго.   Лаборатория  располагалась  тут  же,   на  территории
инкубатора.  Здесь же находились камеры для питомцев,  ожидавших своей очереди.
Женщина во врачебном халате заглянула в несколько глазков, выискивая свободную,
наконец нашла.  Отрегулировала освещение,  чтобы не резало глаза. Окна здесь не
было.  Номер шестьдесят второй сидела на постели и молчала.  Ей развязали руки,
но прицепили ногу цепочкой к крючку. Цепочка была достаточно длинной.
     - Помни,  это твой долг,- повторила женщина в халате и вышла. За ней вышел
и педагог.
     - Не хочу! - тихо сказала номер шестьдесят второй и подергала цепочку.
     Номер  шестьдесят  второй  отличалась  от   остальных  детей  из   выводка
Швассмана.  Прежде всего, она спала по ночам и видела сны. Сны были столь ярки,
что,  вспоминая,  она не всегда могла отделить их от яви.  Во-вторых,  она чаще
плакала и чаще смеялась.  А в-третьих, она не любила своих сестричек. Сестрички
отвечали ей полным равнодушием.  В  семь месяцев она начала ходить и  говорить.
Когда ей исполнился год,  ее подключили к  программе быстрого обучения,  и  она
справлялась с  программой даже лучше других.  В  три года она умела говорить на
трех  языках и  читать по  слогам.  Она  знала  цифры  и  четыре арифметических
действия.  Но больше всего она любила спать.  Спать и  видеть сны.  Ее сны были
более интересными,  чем ее дневная жизнь.  Поэтому,  когда наступало утро,  она
пересказывала свои сны  самой себе,  зная,  что  они  все равно забудутся.  Она
попробовала заснуть,  но не смогла.  Мешала новая обстановка и цепочка на ноге.
Она знала,  что завтра с ней что-то сделают.  Еще она знала,  что подчиниться -
это ее долг.
     * * *
     Анжел вошел, держа собственную голову за волосы.
     Кристи закричала и  вскочила на  стол.  Остальные онемели и  застыли,  как
парализованные.
     - Что это?-наконец спросил Дядя Дэн холодно.
     - Вот и я спрашиваю, что? - сказал Анжел и обвел всех гордым взглядом.
     - Я думала, что у тебя нет братьев,- сказала Кристи и села.
     - Вот и я так думал,-  ответил Анжел. Они оставили Зонтик и вошли в музей.
Этот музей создали земляне,  давно,  еще  в  первые годы освоения Беты.  (Гессе
впервые с удивлением отметил про себя,  что настоящее освоение планеты так и не
началось.)  Здесь не  оказалось ни  одной современной вещи.  Зато хватало вещей
совершенно  непонятного  назначения.   К  некоторым  предлагались  разъяснения.
Разъяснения были написаны со  вкусом,  по-старинному,  на бумаге.  Но,  судя по
объяснениям, земляне сами не знали порой, с чем имеют дело.
     - Я так понимаю, что это предметы, найденные у тех холмов, изделия древних
бетянцев,  или как мне их называть? - сказал Гессе.- Тогда здесь есть и древнее
оружие. Я надеюсь, что оно уже не работает.
     Рустик что-то рассматривал с озабоченным выражением лица.
     - Что там?
     - А  такую штуку я  видел,-  сказал Рустик,-  причем видел на  руке нашего
командира. И стрелка двигалась - вот что интересно.
     Он   прочитал  разъяснение:   "Предположительно:   прибор  указывающий  на
опасность,  откуда бы она ни исходила.  Надевался на запястье. Надетый на левую
руку,  мог служить оружием,  так как срабатывал в  опасных ситуациях и придавал
организму дополнительные возможности.  Источник энергии автономный.  Информация
об источнике энергии не обнаружена".
     - У командира такой прибор работал,-закончил он.    
     - И я видел, как двигалась стрелка,- сказал Штрауб.
     Гессе  прекрасно помнил не  только стрелку,  но  и  щелчки.  Он  ничего не
сказал.  Они  побродили среди  неизвестных предметов,  читая  надписи и  пробуя
что-нибудь включить.  Ничто не  включалось,  лишь  одно устройство без  надписи
прожужжало невеселую мелодию.  Мелодия отразилась от  стен  невеселым эхом.  На
стенах была паутина.  "Здесь еще водятся пауки,-  подумал Гессе,-  на  Земле их
давно нет; не думал, что когда-нибудь увижу настоящую паутину". Потом они нашли
прибор цели и снова вспомнили об Орвелле.
     - Может, шпион? - глупо спросил Штрауб, и Гессе подумал о том, поумнеет он
со временем или нет. И вдруг он почувствовал раздражение.
     - Не мели чушь.  Я знаю,  откуда взялись те предметы.  Они были найдены на
летающем блюдце,  и Орвелл взял их как сувениры.  Он объяснил,  что предметы не
представляют ценности.
     "Если он не замолчит,  я его убью,- вдруг подумал Гессе и опомнился: - Что
это со мной?"
     - Ничего себе, не представляют ценности! С такой штукой я бы мог завоевать
весь мир!
     - Поэтому командир и не отдал эту штуку тебе.
     - Что  ты  сказал?  -  спросил Штрауб с  угрозой,  и  Гессе  ощутил хищную
радость.
     Рустик оторвался от созерцания зеленого многоугольника.  Штрауб был молод,
силен и очень мускулист,  хотя и не настолько силен,  как Анжел. Да и задор его
быстро выдыхался.
     - Я сказал, что тебе нельзя доверять ценные вещи.
     Гессе увернулся от удара и применил ghbv!! В облегченном варианте.
     Штрауб свалился,  как мешок. Гессе присел на корточки и подождал, пока тот
придет в себя. Раздражение быстро утихло.
     - Мне  тридцать лет,  и  десять из  них я  провел в  тренировках и  боевых
полетах,- сказал Гессе,-поэтому не советую нападать на меня. Поднимайся.
     - Я тебе это припомню,- сказал Штрауб.
     - Ага.  Когда-нибудь.  Если  человек собирается что-нибудь припомнить,  он
никогда  не  станет  предупреждать об  этом.  Если  он  не  совершенный болван,
конечно, и если не ребенок. Все, инцидент исчерпан.
     В дальнем конце галереи они нашли литой прозрачный куб.  Внутри находилась
черная   коробочка.   "Особо   опасный   предмет.   Оружие,   которое  нападает
самостоятельно.  Из  противников выбирает самого смелого.  Предполагается,  что
изобретение именно этого оружия положило начало вырождению жителей Беты.  Имеет
автономный  источник  питания  неизвестной природы.  В  рабочем  состоянии.  По
свидетельству древних записей - неуничтожимо".
     - Кто у нас самый смелый? - спросил Штрауб.
     - Капитан.
     - Нет.
     - Конечно, лучшим был Коре, но ведь он погиб.
     - Коре не считается.
     - Анжел смелый, но он глуп.
     - Значит,  это  оружие  бы  сработало на  тебя,-  сказал  Штрауб  и  нагло
посмотрел в глаза Гессе.
     - Да, скорее всего,- ответил тот.- А ты собираешься разбить этот колпак?
     - Я не сумасшедший.
     Перед тем как подняться на  второй этаж (где ничего интересного обнаружить
не удалось,  кроме нескольких ископаемых скелетов и  мебели),  они испытали еще
один прибор,  на этот раз успешно. В разъяснении говорилось: "Предположительно:
прибор,  который был изобретен для того,  чтобы остановить всеобщее вырождение.
Представляет  собой  передатчик,   который  позволяет  связаться  с   наилучшим
представителем своего вида.  С помощью такого передатчика лучшие жители планеты
собирались вместе и надеялись выжить и оставить потомство.  К сожалению,  после
того,   как  лучшие  были  уничтожены,   передатчик  перестал  работать.  Имеет
автономный  источник  энергии  неизвестной  природы.  По  свидетельству древних
записей - неуничтожимо".
     - А почему оно перестало работать? Оно же неуничтожимо ?
     - По этой рации можно связаться только с  самым лучшим,  а когда лучших не
стало, она замолчала навсегда.
     - А если мы попробуем?
     - Не думаю,-сказал Гессе.-Те люди далеко обогнали нас. Еще ни один человек
не достиг того уровня. Но попробовать можно.
     Штрауб выстрелил в витрину и вынул аппарат из-под осколков:
     - Как его включить?
     - Несложно. Все хорошие вещи включаются просто.
     Штрауб покрутил кольцо и вспыхнул маленький зеленый огонек.
     - Я попробую поговорить?
     - Попробуй.
     Он помолчал, перевел дыхание, сплюнул на пол:
     - Страшно.  Ладно,  пробую.  Алло!  Вызываю лучшего! Отзовись, мой далекий
друг,-  прибавил он и засмеялся. Прибор затрещал, всхрипнул, будто пробуя голос
после тысячелетнего молчания, и спросил детским голосом:
     - Кто это говорит?
     * * *
     Она попробовала заснуть,  но не смогла.  Мешала новая комната и цепочка на
ноге.  Она  знала,  что  завтра с  ней  что-то  сделают.  Еще  она  знала,  что
подчиниться -  это ее долг.  Свет стал медленно гаснуть.  Взрослые увидели, что
она лежит с закрытыми глазами, и решили, что она хочет спать. Шестьдесят вторая
почувствовала благодарность за заботу:  "Они хорошие. Они не сделают мне ничего
плохого".
     - Алло! Вызываю лучшего! - вдруг прозвучал резкий голос внутри ее головы.
     Она  еще  сильнее зажмурила глаза.  Потом  притворилась спокойно спящей  и
подумала из всех сил:
     - Кто это говорит?
     Голос немного замешкался с ответом, как будто удивился.
     - Говорит лейтенант Штрауб, Бета, созвездие Скорпиона.
     - Скорпионы кусаются.
     Голос  вдруг  изменился.  Шестьдесят вторая поняла,  что  заговорил другой
человек. Его голос ей понравился, и она успокоилась.
     - Мы не кусаемся, детка. Сколько тебе лет и откуда ты говоришь?
     - Меня зовут шестьдесят вторая,  мне три года и два с половиной месяца,  я
говорю с  Земли  из  районного инкубатора номер  двести семьдесят три  дробь не
помню.
     - У тебя есть имя или только номер?
     - Меня зовут шестьдесят вторая.  Сегодня мы  гуляли во  дворе,  а  мне  не
хватило пары,  я  плакала,  а  потом мне связали ручки и  привели сюда.  Теперь
надели на ногу цепочку и оставили одну. Завтра со мной что-то будут делать.
     - Ты не обманываешь, тебе три года?
     - И два с половиной месяца.
     - Ты не обманываешь?  Ты разговариваешь почти как взрослая.  Девочки в три
года не говорят длинных фраз.
     - Я-надежда нового поколения,-ответила шестьдесят вторая.  "Надежда Нового
Поколения" - лозунг, выписанный крупными буквами на любом предмете, от ложки до
стены. А на стаканах он написан дважды.
     Голос помолчал, прежде чем задать вопрос:
     - Ты знаешь, кто твой папа?
     - Нет.
     - А ты знаешь, кто такой генерал Швассман?
     - Я  знаю,  кто такой генерал.  Это тот дядя,  который на  меня смотрел из
стеклянной будки.
     В голове послышались сразу несколько голосов. Они что-то обсуждали.
     - Расскажи о той цепочке, которая у тебя на ноге.
     - Она такая длинная и гладкая. Я могу ходить по всей комнате.
     - Какая это комната?
     Шестьдесят вторая  могла  ответить,  не  открывая  глаз.  Ее  память  была
превосходной.
     - Это пустая комната, свет горит еле-еле. Здесь моя кровать. Есть дверь, а
окна нет.
     - Шестьдесят вторая, ты хочешь сбежать?
     - Нет.
     - Почему?
     - Мне сказали, что это мой долг.
     - Не верь им,  тебя обманули.  Твой долг-.  остаться живой.  Ты -  надежда
нового поколения. А они хотят тебя съесть. Они кушают маленьких девочек!
     Издалека донесся еще  один тихий голос:  "Не  надо пугать ребенка!"  -  "Я
знаю, что делаю!" - "А не пошел бы ты!.." - последних слов шестьдесят вторая не
поняла.
     - Твой долг - слушаться меня!
     - Хорошо,- согласилась шестьдесят вторая,- но я боюсь.
     * * *
     - Я думала, у тебя нет братьев,- сказала Кристи и села.
     - Вот и я так думал,- ответил Анжел.
     - Это Морт,- сказал Дядя Дэн.
     На столике пел "ваяька",  хлопая себя ладонями по лбу.  Рядом с  "ванькой"
сидел кузнечик,  рядом с  кузнечиком лежал диктофон,  а  в четвертом углу доски
ничего не было.
     Два любителя морали 
     У мадам белье украли. 
     Три любителя чудес 
     На стене сажают лес...-
     спел "ванька", смысл появился, и кузнечик продолжил песню:
     Неудобно спать в корыте, 
     А особенно в закрытом. 
     Ваня умер на кровати 
     От восьмого киловатта...
     Смысл не совпал, и кузнечик пел дальше:
     Бета - лучшая планета, 
     Только нету туалета 
     Как захочешь в туалет, 
     А его как раз и нет.
     Смысл совпал, и кузнечик передал эстафету диктофону:
     Серо-бурый апельсин 
     Обожает пить бензин...-
     пел  диктофон.  Как  только строки обретут смысл,  то  диктофон замолчит и
начнет петь пустота.  "Человек,  кузнечик,  механизм и пустота. Неужели все так
просто?" - спросил себя Орвелл и приказал:
     - "Ванька", молчать!
     "Ванька" замолчал.  Орвелл подумал:  "Отчего мне так надоело жить? В жизни
есть что-то неправильное, если я чувствую себя так".
     Он посмотрел в глаза сказавшего и отметил в них то же чувство.
     - Почему Морт?
     - Только его нет с нами. Вот он и допроклинался.
     Система поиска Хлопушки проверила и  подтвердила,  что Морта на борту нет,
но обнаружила ногу Анжела и кузнечика, строящего себе гнездо в оружейном отсеке
за ящиками.
     - Я полагаю,  что все ясно,-  сказал Орвелл.  Говорить было легко и тяжело
одновременно,  как  будто  продолжать  несложный,  но  бесполезный труд.-  Морт
превратился в ближайшего к нему человека, то есть в Анжела. Если бы рядом с ним
находилось техническое устройство, он бы превратился в техническое устройство.
     - А если бы рядом с ним никого не было?
     - Вероятно, он превратился бы в невидимку. Я хочу сказать, что Бета просто
издевается,  просто валяет "ваньку".  Но  на  месте "ваньки" сейчас мы с  вами.
"Ванька" поет, а мы разговариваем. И стоит кому-нибудь плохо отозваться о Бете,
как он превращается в ближайший предмет. Нет никакого информационного вируса.
     - Это все домыслы.
     - Согласен, домыслы. Но мы их проверим.
     - Это как, интересно?
     - Так же,  как проверил Морт.  Мы здесь для того,  чтобы все узнать. Вот и
узнаем,-сказал Орвелл,  помолчал и продолжил:  - Это мое последнее распоряжение
как командира космического корабля. Хлопушка больше не космический корабль, она
уже не  взлетит.  Я  не  имею права приказать это никому другому,  кроме самого
себя. Я приказываю себе...
     - Нет,- сказал Дядя Дэн.
     - Не нужно меня перебивать.
     - Ты не сделаешь этого.
     - Это мой долг.
     - Не надо повторять глупости. Твой долг- остаться командиром.
     - Ну  так что же?-спросил Анжел.-Будет кто-нибудь проклинать Бету или нет?
Лично я не буду, и никакие приказы меня не заставят.
     - Это сделаю я,- сказал Дядя Дэн.
     - Почему ты? - спросил Орвелл.
     - Во-первых,  потому,  что я  этого хочу;  во-вторых,  потому,  что кто-то
должен все  выяснить до  конца;  в-третьих,  потому,  что  у  тебя сегодня день
рождения,-  а это не тот день,  когда стоит умереть;  в-четвертых,  потому, что
Кристи беременна,  я это заявляю как врач.  Пусть хотя бы у этого ребенка будет
отец.
     Кристи слезла со стола и села в дальнее кресло. 
     - Это правда?
     Она промолчала, и поэтому всем все стало ясно.
     - Хорошо,-  сказал Орвелл,-  но только если ты сам этого хочешь.  И знай -
никто из нас этого не забудет.
     - Я  не  умею  рожать  детей,-   задумчиво  произнесла  Кристи.-  Их  что,
действительно кормят грудью?
     Дядя Дэн решил провести эксперимент на открытом воздухе.  Он не хотел ни в
кого превращаться, хотя Анжел и предложил свои услуги. Он не хотел превращаться
в механизм и поэтому не мог произнести проклятие внутри Хлопушки. Хлопушка тоже
была механизмом.  Что случится,  если она сойдет с ума,  как первый Зонтик?  Он
выбрал  заснеженную поляну  на  полпути  к  лесу.  Было  холодно,  и  он  надел
фиолетовый комбинезон с  теплонепроницаемой прокладкой.  Он попрощался с каждым
за  руку,  отвернулся и  медленно пошел по  глубокому,  выше щиколоток,  снегу.
Снегопад прекратился,  но  стало  заметно  холоднее.  Температура опустилась до
минус двадцати трех. Был слышен громкий скрип каждого шага. Ветер гнал снеговые
змейки.  Дядя Дэн постоял с минуту,  наклонив голову,  потом выпрямился, поднял
руки к небу и сказал что-то. Все ждали.
     - Прошло сорок пять секунд,-сказал Морис,- сорок семь. Сорок девять.
     Фиолетовая фигура на снегу стала растворяться.  Вначале это было похоже на
туман,  потом исчезла верхняя половина,  и  ноги зачем-то переступили на месте.
Когда  фигура  исчезла полностью,  темные пятнышки следов потянулись в  сторону
леса. Кристи коснулась стрекозы на плече.
     - Двести двенадцать секунд до начала процесса и двести сорок семь до конца
процесса,- сказала стрекоза и замолчала.
     Орвелл прислушался,  чтобы уловить скрип шагов на  снегу,  но было слишком
далеко. Он подумал, хочется ли ему жить, и ответ уже не был столь однозначен.
     * * *
     Когда  настала ночь  (а  шестьдесят вторая  хорошо чувствовала время),  то
освещение выключили.  Комната сразу погрузилась в полную тьму, не осталось даже
маленькой полоски света у двери. Голос снова проснулся в ее голове:
     - Здравствуй.
     Голос был женским и приятным.
     - Здравствуй,- ответила шестьдесят вторая.
     - Ты не скучала?
     - Я ждала тебя. Ты мне скажешь, что нужно делать?
     - Да. У тебя сейчас день или ночь?
     - У меня началась ночь и очень темно. А у тебя?
     - У меня еще не началась. Слушай. Ты умеешь плакать?
     - Если нужно, то умею.
     - А сильно плакать?
     - Если сильно заплакать, то они сделают укол, а я не хочу.
     - Не бойся,- сказал голос,- сегодня они не сделают это. Они ведь не давали
тебе есть сегодня, правильно?
     -Да.
     - Это все потому,  что ты  нужна им  завтра для исследования.  Ты им нужна
такая,  как есть,-  без лекарств и  без еды.  Сегодня ты можешь плакать сколько
хочешь. Договорились?
     -Да.
     - Тогда поплачь сейчас.  Когда придет ночной педагог,  то  скажи,  что  ты
хочешь по-маленькому.
     - Он принесет горшочек.
     - А ты плачь изо всех сил и говори,  что не хочешь горшочек, кричи: "Я уже
большая!" Запомнила?
     -Да.
     - Тогда он  снимет с  твоей ноги  цепочку и  выведет тебя из  комнаты.  Он
поведет тебя в туалет и там будет присматривать за тобой.  Но ты скажешь, чтобы
он ушел за дверь. Ты все запомнила?
     - Я очень хорошо запоминаю,- сказала шестьдесят вторая.
     - Когда он выйдет за дверь, ты закроешься изнутри. Там есть такой замочек,
ты дотянешься.  Потом залезешь по трубе - там трубы изогнуты, удобно-и откроешь
крышечку,  белую крышечку,  ее почти не видно в стене. Ты маленькая, значит, ты
сумеешь туда пролезть. Там темно, но не страшно.
     - Я никогда ничего не боюсь,- ответила шестьдесят вторая.
     - Ну и зря.  Все люди боятся. А ты - надежда будущих поколений. Тебе можно
бояться, но не сильно.
     - Хорошо, я буду бояться не очень сильно.
     - Ты  пролезешь по  трубе и  выйдешь куда-нибудь.  Ты будешь на улице.  Ты
будешь рассказывать мне о всем,  что видишь, а я буду говорить тебе, куда идти.
Но ты же не запомнила так много?
     - Я все запомнила,- сказала шестьдесят вторая и начала хныкать.
     * * *
     По  ночам  городская жизнь  замирает.  Еще  работают  подземные скоростные
трассы,  еще  светятся окраины желтоватым мутным кольцом над горизонтом,  но  в
центре темно, как в диком лесу. На центральных частях улиц растут искусственные
деревья  (искусственные  деревья  тоже  растут)  -   времена  шумных  автострад
миновали,  вот  уже  почти сто  лет как исчезли наземные автомобили.  По  узким
тропинкам,   мягко,   по  щиколотку  в  настоящей  траве  -  настоящая  все  же
пробивается,  не  все  подвластно прогрессу,-движутся два  силуэта.  Мужчина  и
женщина.  Если они встретят кого-нибудь, то спрячутся или нападут. Они охотятся
за человеческими органами,  которые всегда можно продать,-  если органы свежие,
конечно. Чем моложе человек, тем дороже ценятся его органы. Это хорошо, ведь по
ночам выходят из  дому только молодые дурачки,  которые не  успели понять,  что
такое настоящая жизнь.  Они и  не  успевают понять.  По ночам город наполняется
охотниками за людьми.
     - Я слышу,- сказал мужчина.
     - Да, но там что-то совсем крохотное,- ответила женщина.- Дай мне. 
     Она  надела  очки  ночного  видения и  увидела маленькую девочку,  которая
пробиралась вдоль стены. Совсем маленькую.
     - Кажется,  нам очень повезло,-сказала она,- эта будет стоить почти так же
дорого, как новорожденный младенец. Я буду душить ее сама, у меня пальцы мягче,
ты ей шею повредишь.
     - У меня плохое предчувствие,-  сказал мужчина.-  С каких пор малыши стали
гулять по ночам? Я двадцать лет работаю, а такого не видел.
     - Чепуха,- ответила его напарница (как и любая женщина, она легко выдавала
желаемое за действительное),-  она просто сбежала из инкубатора. Ведь инкубатор
рядом.
     - Из инкубатора так просто не сбежишь,-  резонно заметил мужчина.- А вдруг
это биоробот?
     В последние годы ходило много слухов о коварстве полиции: будто бы полиция
изготавливала роботов и выпускала их на улицы для поимки охотников за людьми.
     - Сказки это. Ты что, когда-нибудь видел биоробота?
     - Если бы видел, меня бы не было на свете. А люди пропадают. Если хочешь -
души ее сама, а я подожду здесь.
     - Тогда все деньги мои,- предложила женщина.
     - Как бы не так, отдам я тебе деньги!
     - Тише...
     Девочка подошла совсем близко. Женщина вышла из-за деревьев.
     - Здравствуй, маленькая. Как делишки?
     - Не такая я и маленькая,- холодно ответила девочка.
     Женщина стала сомневаться.
     - А куда ты идешь? - спросила она.
     - Это мое дело. А куда идешь ты?
     - Это тоже мое дело,-  ответила женщина, сомневаясь все сильнее,-Но ничего
плохого у меня на уме нет. У меня только одна проблема...
     - Какая?
     - Я забыла,  чему равен синус нуля. Девочка задумалась на несколько секунд
и ответила:
     - Нулю.
     - Спасибо, ты мне очень помогла. Я могу идти? - Женщина почувствовала, как
стекает струйка пота между лопатками. "Только бы уйти",- стучало в мозгу.
     - Иди,-ответила девочка,-но больше мне не попадайся.
     Женщина  юркнула в  просвет между  деревьями.  Девочка оглянулась на  нее,
постояла немного и пошла дальше.
     "Куда идти теперь?" - подумала она.
     - Ну  ты  и  хитра!  -  сказала мужчина.-  Я  бы  ни  за что не догадался.
Представляю,  сколько народу она переловит,  если не предупредить.  Я не думал,
что она тебя отпустит. А что такое "синус"?
     - Не  знаю,-  ответила  женщина.-  Эту  штуку  мне  Жанна  объяснила.  Она
рассказала,  что ни один живой ребенок не ответит на это вопрос.  "Синус" - это
что-то  очень ученое.  Людям такое понять не дано.  Да и  не надо,  ведь машины
есть.
     - Дура твоя Жанна,- сказал мужчина.
     - Это почему же?
     - Я бы на ее месте такую хитрость держал при себе.  Сам бы жив остался,  а
конкурентов бы  стало поменьше.  Все вы  женщины дуры.  Как вы  только на свете
живете?
     Женщина обиделась и ушла.
     - Иди,  иди,-  сказал мужчина и  добавил тихо,  будто  разговаривая сам  с
собой: - Уходи или не уходи, а все равно вернешься. Куда ты от меня денешься?
     И  он  стал караулить следующую жертву.  Обычно он успевал добыть двух или
трех человек за ночь.
     Глава десятая САМУРАЙ
     Елена пошла за ними. Сначала медленно, потом ускоряя шаг. - Эй, подождите!
Один из них обернулся,  и все трое замедлили шаг не останавливаясь.  - Не могли
меня подождать? И она заговорила о чем-то, что касалось подготовки к отлету.
     При входе на космодром каждый показал свою карточку.  Пока ей везло.  Пока
не  задержали.  "Отважный-4" был небольшим боевым разведчиком,  рассчитанным на
девять человек.  Сейчас на нем оставалось полным-полно свободного места. Хоть в
футбол играй. На корабле было мощное оружие ближнего боя и, конечно, реликтовый
меч.  К мечу имел доступ только командир.  Прыжок прошел без осложнений. Уже на
девятнадцатой  минуте   полета  "Отважный-4"   оказался  в   окрестностях  Беты
Скульптора.  Нужная звезда сияла чуть  ярче остальных,  голубоватым светом.  Ее
показывали экраны;  при  желании можно было увеличить.  Дальше корабль пошел на
автопилоте,   по  прямой.  Команда  отдыхала  после  прыжка.  Обычно  на  отдых
отводилось двадцать минут. Елена вышла из кокона после десяти.
     - Ты куда?
     - Потом расскажу,  если только тебе интересно.  Она улыбнулась,  уходя,  и
прикрыла  за  собой  дверь.  ("Только бы  не  заработала связь.  Только  бы  не
сейчас"). Она взяла парализатор и вернулась, держа руку за спиной.
     - Что там у тебя?
     - Сюрприз.
     - Кому и за что?
     - Всем и за просто так.- Она направила оружие на командира.
     - Это шутка?
     - Это гнусная шутка,- она выстрелила,- а вы двое быстро встаньте рядом.
     - Что случилось?
     - Ничего особенного.  Просто я поднимаю бунт. Я не собираюсь убивать своих
друзей и тем более свою сестру.
     - Но...
     - Но только не нужно говорить мне про долг. Я об этом уже слышала.
     Она  выстрелила  еще  раз.  Зажглась  лампочка  надпространственной связи.
Последний, кто остался в живых, дернулся к передатчику.
     - Саша, не надо,- сказала она.
     Саша остановился.
     - ...- выругался он.- Что ты с нами сделаешь?
     - Для  начала ты  перетащишь эти  тела  куда-нибудь,  где  бы  я  могла их
запереть.  Потом ты  ляжешь вместе с  ними.  Я  понимаю,  что  это  больно и...
неприятно,  но ведь это только парализатор. Уже завтра вы будете в порядке. А я
вас буду кормить и включу музыку, если хотите.
     - Да пошла ты...!
     - Ты ругайся, я заслужила, заслужила. Но я по-другому не могла.
     - Может быть, ты не будешь в меня стрелять? Ты ведь все равно запрешь нас?
     - Нет,-  ответила Елена,- я бы с удовольствием не стала стрелять, но ты же
сильнее меня, правильно?
     Когда  тела  были  перенесены,   она   заставила  третьего  лечь  рядом  и
выстрелила.  Потом  раздела  каждого и  всунула тела  в  Скафандры.  Тела  были
тяжеловаты,  и она провозилась полчаса,  не меньше.  Скафандры имели внутреннюю
систему очистки,  поэтому ей не придется думать о гигиенических проблемах.  Она
разместила скафандры в  креслах  и  пристегнула каждого наручниками.  "В  таком
положении они как в смирительных рубашках,-подумала Елена.-А кормить я вас буду
с  ложечки".  После этого она  вернулась в  общий зал,  где  до  сих пор горела
лампочка.
     - Да,  "Отважный-4" слушает.  Нет,  я буду говорить только с генералом.  Я
понимаю,  но все равно только с генералом.  Без всякого права,  просто ни с кем
другим.
     Ее попросили подождать.
     - Вы меня узнаете, генерал?
     - Нет.
     - Ну как же,  я ведь сегодня дала вам пощечину.  И плюнула вам на бумажки,
чтобы показать, какой вы подонок.
     Она знала,  что передача записывается и будет многократно прослушана.  Уже
сейчас ее слушают десятки любопытных.
     - Подождите,- сказал Швассман и отключил вспомогательные линии, по которым
можно  было   услышать  разговор;   он   сделал  это,   не   испытывая  никаких
эмоций,-просто   не   стоит   демонстрировать  такое   нарушение   дисциплины,-
Подождите... Теперь говорите.
     - А что говорить, вам не все понятно?
     - Вы больше не наш сотрудник,  вы только частное лицо,-  сказал Швассман.-
Как частное лицо вы проникли на корабль, за это полагается наказание...
     - Я  знакома с кодексом.  За это полагается игловая смерть.  Но я не дамся
вам в руки.
     Информация:
     Во все века человечество кого-нибудь казнило. Всегда хватало преступников,
мятежников,  недовольных,  действительных,  возможных или  воображаемых врагов.
Были такие государства...  (А люди раньше делились на государства,  думая,  что
они не все одинаковые,  каждый считал себя лучше других,  а если не считал,  то
государство заставляло его  так  считать  или  уничтожало).  Итак,  были  такие
государства,  где за какое-нибудь десятилетие казнили большую часть граждан. Но
не  везде,  обычно казнили немногих,  справедливо рассудив,  что  смерть одного
человека,  красиво и  правильно преподнесенная,  оставляет большее впечатление,
чем смерть миллиона людей,  преподнесенная неверно. Самой действенной считалась
публичная  казнь.   Видов  казней  изобрели  множество:  всякие  четвертования,
колесования, сожжения, сажания на кол и прочее. Видя такие казни, люди пугались
и у них пропадала охота разбойничать или бунтовать. К концу второго тысячелетия
казни значительно упростились,  а  к  началу третьего остался лишь  примитивный
расстрел.  Уже в то время придумали основные казни,  давшие потом начало казням
будущего: медленное протыкание иглами (в течение шести часов), последовательное
разрезание на  десять тысяч кусочков,  самосъедение,  начиная с  пальцев правой
руки,  и прочее.  Самой действенной была медленная казнь болевым шоком: в мозгу
каждого  человека имеется не  только  центр  удовольствия,  но  и  центр  боли;
воздействие на  этот центр может создать самую сильную боль.  При  этом тело не
затрагивается и причин для смерти,  вообще говоря,  нет. Человек умирает только
через несколько дней,  умирает,  потому что мозг больше не способен выдерживать
такое напряжение.  Болевым шоком наказывались только самые опасные преступники.
Каждая  такая  казнь  считалась событием,  и  о  ней  население заблаговременно
извещалось.  Интересно заметить,  что  основные современные казни  придумали не
профессиональные палачи,  а писатели девятнадцатого и двадцатого веков.  Только
разрезание на десять тысяч кусочков практиковалось еще раньше. Игольчатая казнь
(иначе  -  игловая)  была  разновидностью медленного  протыкания иглами,  и,  в
зависимости от  тяжести проступка,  назначалось от  тысячи до  семи  тысяч игл.
Обыкновенные казни, заканчивающиеся быстрой смертью, уже давно не применялись -
с тех самых пор,  когда люди перестали ценить свою жизнь. Тогда же прекратилась
почти   завершенная  программа  личного   бессмертия  (2162   г.).   Количество
самоубийств в  2222 году поднялось до  шестидесяти трех на сто человек (убивали
себя в основном старики,  женщины и дети).  Стоит ли считать наказанием то,  на
что шестьдесят три человека из сотни согласны добровольно?
     - Я  знакома с кодексом.  За это полагается игловая смерть.  Но я не дамся
вам в руки.
     Генерал Швассман задумался:  "Если это бунт, то придется посылать еще одну
спецкоманду.  Техники,  конечно, хватает, но люди... Придется брать из резерва,
люди должны быть надежными.  И придется сражаться против трех реликтовых мечей,
в худшем случае.  Всегда нужно рассчитывать на худшее...  Это обойдется слишком
дорого". Он ответил почти сразу:
     - Я  понимаю вас.  Но  вы улетели немного раньше,  чем был отменен приказ.
Поступила новая информация.  Вам не нужно никого убивать, ни сестру, ни кого-то
другого. Вы слишком долго не отвечали по лучу, поэтому знаете не все. Но вы все
равно уволены.
     - Не верю,-  сказала Елена и отключила связь. Она подумала, потом перевела
парализатор на стрельбу разрывными зарядами и  выстрелила в  передатчик.  Чтобы
больше не возникало желания сдаться.
     * * *
     - Шестьдесят вторая, как дела? - спросила Кристи.
     - Нормально. Куда мне идти теперь?
     - Видишь дверь с номером девяносто три?
     -Да.
     - Набери три-пять-три-четыре и войди.
     -Да.
     - У тебя нет своего имени, только номер?
     - Имена нам дадут после совершеннолетия.  Это большая честь,  и  ее  нужно
заслужить.
     - Ты уже заслужила. Можно, я буду называть тебя Кристи?
     - Это хорошее имя?
     - Оно самое лучшее на свете.
     - Тогда я его не заслужила.
     - Я  все  равно буду  называть тебя  так.  Маленькая Кристи набрала номер,
дверь мигнула огоньком,  звякнула колокольчиком и  открылась.  Она вошла в дом.
Здесь ее  никто не  будет искать-так говорил голос.  Она походила по  комнате и
нашла в темноте стульчик.  Подставив стульчик,  включила свет. Потом заперла за
собой  дверь  и  приказала плите  приготовить обед.  Потом пошла в  зал,  нашла
тяжелую вещичку и  разбила компьютер,  потом  нашла двух  роботов-мышей и  тоже
разбила, разбила еще несколько мелких электронных вещиц. Роботов-мышей пришлось
хорошенько поколотить по  голове,  прежде чем  они испортились.  Она не  любила
технику.  Разбив  электронных уборщиков,  маленькая Кристи  нашла  обыкновенный
веник и тряпку и начала убирать весь этот мусор.
     * * *
     Все следующее утро на Хлопушке ждали возвращения Дяди Дэна. Кузнечика пока
заперли в  оружейном отсеке,  предполагая поймать его  живым.  Входной шлюз был
открыт. Дядя Дэн пока не появлялся.
     - Сдается мне,-  сказал Икемура,  выходя,-  что вместо одного невидимки мы
впустим сотню других. Если уже не впустили.
     Он  стал  изучать  путаницу  следов  на  снегу.  Площадка у  Хлопушки была
утоптана; две дорожки вели к обрыву.
     Он вышел из корабля и пошел в сторону моря.  "Слишком много натоптали, они
считают,  что если десять человек прошлись десять раз туда и обратно,  то можно
заметить еще какие-то следы",- подумал он.
     Подойдя к обрыву, он направил бинокль на дальний космодром. Там готовились
к полету еще шесть боевых крейсеров.  ("Это,  наверное,  последние. Навряд ли у
невидимок есть  еще").  Он  стал  осторожно спускаться.  Глубокие трещины между
камнями были  засыпаны снегом -.ничего не  стоит  провалиться.  Он  нашел такую
пещерку,  которая смотрела прямо на дальний космодром и  которую никак не могли
увидеть с обрыва. Он аккуратно присел на корточки и достал реликтовый меч. Море
еще не  очистилось от тумана,  и  туча казалась темно-серой,  будто графитовой.
"При таком холоде можно отморозить нос,- подумал он,- но можно и пальцы, пальцы
- хуже.-  Он повертел в пальцах рукоятку меча,  разминая руку.- Не слишком ли я
волнуюсь?  Нет,  не слишком.  В самый раз".  Он срезал для пробы кусочек скалы,
километрах в пяти по побережью.  Камень тонн на пятьсот раскололся на несколько
кусков, и куски покатились к морю. Неплохо попал для первой попытки. Реликтовый
луч был невидим, только сухо шуршал воздух, быстро закручиваясь вокруг струны.
     Гессе присел на корточки.
     - Что ты там нашел? - спросила Кристи.- Надоела эта погода, правда?
     Гессе  рассматривал  след.   След  босой  человеческой  ноги.   Небольшого
размера-прошел ребенок или женщина.  Направлялся от корабля.  Почти не виден на
снегу, правда и снег уже утоптан.
     - Ты говорила, что невидимки легкие? - спросил он.
     - Да,  когда я  взяла девочку на руки,  я  даже не поверила.  Но она сразу
начала меня душить. Тогда я поверила.
     - Раза в два легче человека?
     - Ну приблизительно. А зачем ты спрашиваешь?
     - Просто так, вспомнилось. Давай пройдемся.
     И  они пошли вдоль следа.  След то терялся,  то снова возникал.  Невидимка
старался идти,  ступая в  чужие  следы.  "Сколько их  здесь прошло?  -  подумал
Гессе.- И что им нужно от нас?"
     - Смотри,- сказала Кристи и показала рукой на дальнюю скалу.
     Верхушка скалы вздрогнула и  будто провалилась,  распавшись на три больших
осколка. Гессе сразу узнал реликтовый меч. Пристрелка. Сейчас кто-то срежет еще
что-нибудь,  на этот раз поближе к главной цели.  Так учит инструкция.  Донесся
грохот, опоздавший секунд на десять.
     - Как медленно доходит звук,- сказала Кристи.
     - Просто далеко.
     Он напряженно всматривался вдаль, стараясь не пропустить второй удар.
     - Ты что-то увидел?
     - Показалось, что пролетела птица.
     - А здесь вообще мало птиц, правильно?
     - Да,  при  такой погоде им  здесь нечего делать.  Еще  одна дальняя скала
рассыпалась,  будто взорванная изнутри.  Кристи этого не заметила, она смотрела
на море.
     - Какой-то ты скучный сегодня,- сказала она.
     - У меня депрессия.
     - Сейчас у всех депрессия.  Одна я не расстраиваюсь.  Прочитай молитву,  и
все будет хорошо.
     - Это не молитва, а ключ к программе. Я уже читал, не помогает.
     - Тогда с тобой совсем плохо.
     Она  стояла,  глядя на  море  и  кусая пучок золотистых волос,  выбившихся
из-под  шапки.  "Следующей целью будет космодром,-  подумал Гессе,-  это  яснее
ясного.  Капитан сейчас на  корабле.  Остается Икемура.  Но он первый помощник.
Капитан поверит ему, а не мне".
     - Эй, проснись! Ты о чем думаешь?
     - Я не думаю, я колдую. Хочешь, сейчас упадет один из шести?
     Шесть  крейсеров нацелились в  небо,  и  не  было  никакой  возможности их
остановить. Кроме меча, конечно. И кроме подвига.
     - Давай,- сказала Кристи.- Только я не верю во все это.
     Крайний  крейсер наклонился и  стал  медленно падать.  "Иллюзия медленного
падения-до него слишком далеко и он кажется меньше чем на самом деле,-  отметил
про себя Гессе,-  Выстрел неплох,  но я бы попал лучше. Я бы не стал целиться в
крайний корабль,  я  бы  сумел срезать один из  средних-так,  чтобы он  упал на
соседа.  Их  бы  осталось  четыре,  а  не  пять".  Кристи  смотрела на  него  с
удивлением.  Гессе заметил, что она красива-женщина всегда расцветает в мужской
компании; может быть, он слишком давно не видел красивой женщины...
     - Случайно так совпало,- сказал он,- я говорил просто так, честно.
     На  обратном пути он  снова всматривался в  следы.  Сейчас он видел другой
след.  Второй невидимка тоже шел босиком по снегу,  но снег не таял. Новый след
направлялся к кораблю.
     * * *
     Генерал Швассман умел думать о нескольких вещах одновременно. Говорят, что
некий Юлий  Цезарь тоже умел это,  но  тому было проще,  в  древности не  знали
глобальных проблем.  А  любой взбунтовавшийся корабль есть глобальная проблема.
Бунтовщика генерал Швассман рассматривал как машину, у которой произошел сбой в
программе.  Если  программа сложная,  то  такое  возможно.  Если  машину нельзя
исправить, ее нужно уничтожить. Это первое, что ему надо было продумать. Второй
проблемой стала  исчезнувшая девочка.  От  одного  пропавшего ребенка программа
"Надежда Нового Поколения" не  пострадает.  Программа не пострадает,  даже если
уничтожить всех  детей.  Всегда ведь  можно сделать новых.  Проблема в  другом:
девочка не подчинилась приказу выполнить свой долг и  удрала.  И сумела удрать.
Это  значило  две  вещи:  первое  -  в  генетической программе ребенка оказался
дефект;  второе  -  система  охраны  слишком  слаба.  Дежурного педагога  можно
казнить, он достаточно провинился, а что касается эксперимента...
     Он поднял телефонную трубку.
     - Приказываю.   Арестовать  дежурного  педагога  и   назначить  внутреннее
расследование.  Для срочной проверки взять троих случайно выбранных девочек. Не
страшно,  если до  совершеннолетия доживет на  три  штуки меньше.  Организовать
тотальный поиск сбежавшей,  искать по идентификатору. Брать только живой. Когда
возьмете,  разберите ее по молекулам, но узнайте, что с ее генами. Нет, вначале
покажете ее мне,  а потом разбирайте.  (Идентификатор - это устройство, которое
вживлялось каждому  ребенку при  рождении.  Идентификатор изготавливали в  виде
сердечного  клапана.  При  современной медицинской технике  заменить  сердечный
клапан было так же легко, как переобуться. Но такие операции проводились лишь в
медицинском центре.  Сам ребенок не мог избавиться от устройства.  Если ребенок
терялся, то устройство активизировалось и начинало подавать сигналы, по которым
его легко могли засечь.  Если ребенка требовалось уничтожить,  то идентификатор
просто   отключался   и   сердце   ребенка   останавливалось.   По   достижении
совершеннолетия идентификаторы извлекались.)  "Одна  проблема начала решаться,-
отметил он.-  Теперь что делать с "Отважным-4" -  думай,  думай...  Проще всего
послать беспилотник с  разделяющимся корпусом".  (Такой корабль был  специально
предназначен для  атаки  на  крайне опасный космический объект.  Корабль-робот,
достигнув нужной точки, разделялся на тысячи мелких роботов, которые пикировали
на цель и наносили повреждения. Это походило на горсть мелких камешков, которые
бросают в человека -  как ни уклоняйся,  а все равно некоторые камешки попадут.
Каждый  из  маленьких роботов имел  свою  систему обмана  -  создавал несколько
собственных стереокопий.)
     - Вы не заняты? - спросили в телефонной трубке.
     - Говори.
     - Найдена пропавшая девочка. Она находится в доме по адресу: Девятнадцатая
улица, номер тридцать три.
     - Проверьте хозяев дома.
     - Уже проверили.  Хозяйка дома -  пилот,  работает в управлении,  сейчас в
спецгруппе на планете Бета.
     - Как девочка проникла в дом? Ее кто-то впустил?
     - В доме больше никого нет.
     - Заберите ее оттуда.
     - Дом имеет четвертую степень защиты.
     - Плохо. Тогда выкурите ее. Выполняйте свою работу.
     * * *
     Маленькая Кристи смотрела из-за занавески на собравшихся людей. Людей было
много,  они окружили дом со  всех сторон и  теперь прятались за  искусственными
деревьями.
     - Что мне делать? - спросила она.
     - Пойди на второй этаж и найди там шлем,  он в комнате номер четыре, висит
на  стене.  Потом надень шлем и  крепко завяжи тесемки.  Там  же  висит ручка с
кнопкой.  Автоматическая винтовка  установлена  на  чердаке.  Когда  ты  будешь
нажимать кнопку, пуля попадет в то место, куда ты смотришь.
     - Хорошо,- ответила маленькая Кристи. Она нашла шлем, он оказался огромным
и  болтался на голове.  Было тяжело нести голову на плечах,  казалось,  что шея
сейчас переломится.  Она придерживала шлем руками, спускаясь по лестнице. Потом
устроилась у окна. Людей стало еще больше.
     - Мне стрелять?
     - Конечно.
     Она  посмотрела на  ствол искусственной яблони,  за  которой стояла черная
фигура,  и выстрелила. Раздробленный ствол повалился, и из него потекла зеленая
вязкая  жидкость.  Искусственные деревья только  внешне походили на  настоящие.
Черная  фигура  бросилась наутек.  Маленькая Кристи выстрелила несколько раз  в
землю за фигурой. Она не хотела никого убивать.
     - Попала?
     -Да.
     - Наповал?
     - Я стреляла в дерево и в землю.
     - Почему не в людей?
     - Их жалко.
     Кристи отложила передатчик.
     - Как там? - спросил Анжел.
     - Она не стреляет в людей. Людей ей, видите ли, жалко.
     - А что такое "жалко?"
     - Это плохое настроение, когда причиняешь кому-нибудь вред.
     - Так нельзя же зависеть от настроения!  Жаль,  что меня там нет. Как бы я
за них взялся!
     Маленькая Кристи стала сбивать искусственные деревья и  делала это до  тех
пор,  пока  вокруг дома  остались лишь раздробленные пеньки и  ветки.  Все  это
плавало в зеленых лужах. Зеленая жидкость густела от соприкосновения с воздухом
- сворачивалась, будто кровь.
     - Предлагаю сдаться,-  раздался голос сзади,  и маленькая Кристи удивленно
обернулась,  придерживая руками шлем.  У  стены  висело изображение незнакомого
военного человека.
     - Вы меня убьете?
     - Это будет не больно. Не бойся.
     - Я не боюсь боли. Я просто не хочу умирать.
     - Такая маленькая еще...-сказал сам себе человек в военной форме.-  Это ты
стреляешь?
     - Я.
     - Но когда ты научилась управляться с тоттером?
     Маленькая Кристи поняла,  что "тоттер" - это та система, которая стреляет.
Она подумала.
     - Скажи,-посоветовала большая Кристи,-что ты связалась с Бетой Скульптора.
Еще скажи...
     - Я связалась с Бетой Скульптора,-сказала маленькая Кристи,-  и я получила
вирус Швассмана. Так, кстати, зовут генерала. Я успела передать вирус шестерым,
и  только я  знаю кому.  Если вы меня убьете,  то эпидемия неизбежна.  Если мне
дадут гарантии, я выдам этих шестерых.        
     Изображение военного  человека  исчезло.  Маленькая Кристи  сняла  шлем  и
положила его на кушетку.  Что-то кольнуло в сердце. Она приложила руку к груди.
Кольнуло  еще  раз,  не  так  больно,  но  сердце  забилось медленнее и  глуше.
Зазвенело в ушах,  и комната поплыла в глазах. Она потеряла сознание и очнулась
связанной,  лежащей в темной закрытой машине.  Сердце покалывало,  но голова не
кружилась.
     - Да,  везем,-  говорил кому-то  тот  же  самый  человек,  с  изображением
которого она недавно беседовала,- Чуть не потеряли, нельзя отключать клапан так
внезапно. Врачи говорят, что обойдется.
     "Я в машине,  у меня болит сердце,-думала маленькая Кристи,- сильно болит.
Если я не буду послушной, то они меня убьют".
     - Опиши машину изнутри. Маленькая Кристи описала.
     - Это  Yjycg8,-сказал Гессе,-Что,  если она попросится в  кабину водителя,
она ведь ребенок?
     - А что потом?
     - Потом она нажмет кнопку и запустит систему самоуничтожения.  А когда все
разбегутся,  она наберет тот код,  который я  ей скажу.  Система срабатывает за
тридцать секунд, она успеет набрать.
     Маленькая Кристи встала. - Куда мы едем?
     - Скоро узнаешь.
     - У меня болит рука, можно развязать? Я вас не буду обижать, честно.
     Все трое людей в военной форме засмеялись.
     - Что ты не будешь делать?
     - Не буду обижать.
     - Правда,  развяжи ее,-сказал старший,-а  то  еще  описается,  потом  мыть
сиденья. Ее развязали.
     - А можно мне в кабину?  Я хочу посмотреть на шофера.  Если ты разрешишь,-
она  специально обратилась к  сержанту,  как  к  самому младшему,-  то  я  тебя
поцелую.
     Трое военных смеялись от души. Первым пришел в себя лейтенант.
     - Давай,  разреши ей,-приказал он  сержанту,-  хочу  посмотреть,  как  эта
маленькая... будет тебя целовать!
     - Разрешаю,- сказал сержант.
     Маленькая Кристи  отодвинула плотную  занавеску и  протиснулась в  кабину.
Окон не было, их заменяли экраны.
     - А  что  это  такое?  -  спросила она и  нажала нужную последовательность
клавиш.
     Тридцать секунд до взрыва!
     Прозвучал  электронный  голос,   и  машина  резко  остановилась.  Водитель
выскочил;   сержант  попытался  схватить  на  руки  маленькую  Кристи,  но  она
выскользнула и забилась под сиденье.
     - Что,  целоваться захотел?!  - заорал лейтенант. Сержант побежал вслед за
ним.
     Она  нажимала клавиши в  той  последовательности,  которую ей  подсказывал
голос. Вдруг голос замолчал.
     - Скорее!
     - Я забыл цифру.        
     - Ну!
     - Попробуй восьмерку.
     Она набрала восьмерку,  и  прогремел взрыв.  Огненный клубок прокатился по
подземной магистрали, приподнял свод тоннеля и огромным языком вырвался наружу.
Было сожжено два здания и разрушен декоративный бассейн.  Искусственные деревья
стали пеплом; пепел взлетел в потоке теплого воздуха, взлетел очень высоко; там
его подхватил ветер и понес над бульваром.
     - Это я виноват,-  сказал Гессе,- я слишком давно изучал эту систему. Но я
был уверен, что помню! Вы понимаете, я был уверен!
     Остальные молчали.
     * * *
     Икемура разговаривал со Штраубом. Сейчас они жили вместе, в одной комнате.
     - Так ты говоришь, у нашего капитана?
     - Да, я точно такие видел.
     - Да  ты  мне  не  рассказывай.  Удивил козла капустой,-  Икемура вспомнил
древнюю поговорку,-я  об этих штучках знал с самого начала.  Нашему капитану не
всегда можно верить. Где, спрашивается, реликтовый меч?
     - У него? - удивился Штрауб.
     - У кого же еще?  Я не брал,  Гессе тоже. У других нет доступа. Но это его
личное дело. Ты говорил, вы нашли оружие?
     - Да,  но оно под таким колпаком,  который не снимешь.- Штрауб уже забыл о
ссоре с Гессе. Ну получил, ну и что? Ведь по заслугам же.
     - Интересно на это посмотреть. Может, прокатимся?
     - Сейчас?
     - Да, сейчас.
     - Но...
     - Я  приказываю.  Приказываю,  как первый помощник капитана.  И приказываю
больше никому не говорить о том музее. Скажи "есть".
     - Есть.
     - Вот то-то же, мой птенчик.
     Штрауба еще никогда не  называли птенчиком,  и  он не понял,  что сделать:
обидеться или пропустить мимо ушей.
     Зонтик остановился у  дверей музея и развернулся -  будто ему не терпелось
вернуться обратно.  Икемура вышел и  огляделся по сторонам.  Было приятно снова
ощутить лето.  ("Если погода не переменится,  а похоже,  что Бета не собирается
менять  своего решения,  то  сюда  можно  будет  ездить,  как  на  курорт.  Или
поселиться здесь,  а  на  курорт  ездить  к  морю,  к  дальнему  побережью,  не
затронутому зимой".) Километрах в семи или десяти от этого места,  между горами
и музеем, высились древние холмы со срезанными верхушками.
     - Надо будет посмотреть,- сказал он.
     - Можно,- согласился Штрауб,- на обратном пути посмотрим.
     Икемура знал, что обратного пути для Штрауба не будет.
     Информация:
     После того как была успешно испытана первая врожденная программа (это была
программа  быстрой  обучаемости),  человечество ощутило  небольшой шок.  Первый
экспериментальный ребенок (это  произошло году  в  шестидесятом),  размноженный
всего  в  двенадцати копиях,  прошел курс  средней школы к  четырнадцати годам.
Программу  стали   совершенствовать  и   уже   довольно  скоро   создали  новые
генетические коды,  позволяющие проходить весь школьный курс в  течение месяца.
Эти программы были рассчитаны именно на определенный школьный курс, поэтому все
школы  планеты  перестроились я  стали  преподавать  дословно  одно  и  то  же,
соответственно врожденным программам.  Время  шло,  и  программ становилось все
больше. Сами программы становились сложнее. И как во всяких сложных структурах,
в  них встречались ошибки.  Иногда дети с ошибочными программами умирали вскоре
после  рождения;   иногда  они  проявляли  очень  странные  склонности,  обычно
криминального характера,  таких  детей  на  всякий  случай  умерщвляли;  иногда
программы просто не работали. Икемура был одним из тех, на котором испытывалось
новое изобретение-программа везения.  Она работала,  но не в  полную силу-  это
говорило о  наличии  ошибки.  Часто  в  таких  случаях мозг  ребенка становился
объектом исследований,  но ведь Икемура был счастливчиком,  он остался жив. Все
его детство и юность обстоятельства складывались удачно,  настолько удачно, что
вследствие каких-то бюрократических перетрясок и  обменов документов информация
о  программной ошибке исчезла из его паспорта.  Ему везло в  игральных клубах -
тех,  что  на  окраине,-  ему  везло  с  женщинами,  ему  везло с  начальством:
начальство всегда  видело  в  нем  друга.  Он  быстро  поднимался по  служебной
лестнице.  Но ошибка все же была и  давала о себе знать.  Сам Икемура прекрасно
знал о том,  какая это ошибка.  Он никогда не заблуждался на свой счет. Он даже
знал,  что  ему  не  миновать смерти,  если  кто-нибудь узнает его  тайну.  Но,
несмотря на все это, Икемура жил весело - ведь ему везло. Больше всего на свете
ему  нравилось уничтожать своих  врагов.  Он  немного  интересовался историей и
завидовал  всяким  сталиным,   гитлерам  и  неронам,   которые  имели  в  своем
распоряжении целые  народы.  В  детстве  он  ломал  механические игрушки,  став
подростком и  заимев собственные деньги,  он  начал тратить их  на приобретение
животных,  которые исправно размножались в  зоопарках.  Он  покупал,  например,
кошек и мышек и смотрел,  что будет,  если их свести вместе.  Кошек после таких
экспериментов он тоже убивал,  но не из желания убить,  а потому, например, что
они  гадили в  комнате.  Когда он  стал взрослым,  то  стал создавать врагов из
людей. За многие годы практики он достиг в этом известного совершенства. Сейчас
он  собирался сделать врага из Штрауба и  похоронить его под развалинами музея.
Ошибка в программе Икемуры была довольно серьезной.  Однажды он прочел японскую
сказку, которая заставила его задуматься. Там рассказывалось о самурае, который
был очень злым.  Самурай был настолько злым,  что и часу не мог прожить, никого
не убивая.  Вначале он убил всех родственников, кроме жены, потом всех соседей.
Испуганная жена  посоветовала ему  убить  домашнюю живность,  что  он  быстро и
сделал.  Потом она посоветовала ему поехать в  гости к другу,  а в дорогу взять
черепаху,  чтобы по  пути ее  убить.  Так  самурай и  сделал.  Его  друг жил на
острове,  и  самураю пришлось плыть на  корабле.  Когда самурай ударил черепаху
мечом,  то  меч  выскользнул из  его рук и  выпал за  борт.  Самурай заплакал и
попросил черепаху нырнуть и достать меч из-под воды,  а в награду пообещал, что
никогда не  станет  убивать черепах.  Черепаха достала меч,  и  самурай сдержал
слово.  Но  когда корабль причалил к  берегу,  самурай был уже мертв.  Он  умер
оттого,  что слишком долго никого не убивал. Внутренняя злоба убила его самого.
Тот самурай мог прожить всего один час,  не убивая врагов. Если врагов рядом не
оказывалось,  он умирал от злости.  С Икемурой было то же самое, но он мог жить
спокойно около двух недель.  Однажды Икемура прожил шестнадцать дней, никого не
убив, и его сердце начало работать с перебоями, сон исчез, жуткая головная боль
рвала мозг на части,  легким не хватало воздуха, а давление подскочило почти до
смертельной черты.  Когда смерть стала совсем близка, Икемура слабеющими руками
отрезал голову черепахе,  которая все  эти  дни ползала у  его ног и  гадила на
ковре. Уже через час все симптомы болезни исчезли. Это означало, что он носил в
мозгу программу,  которая заставляла убивать и убивала своего носителя, если он
не подчинялся. С тех пор Икемура не ставил над собой никаких экспериментов. А в
детстве у него была кличка "Самурай".
     - Можно,- согласился Штрауб,- на обратном пути посмотрим.
     Икемура знал, что обратного пути для Штрауба не будет.
     Они  вошли  в  зал,  и  Икемура стал  осматривать экспонаты.  Экспонаты не
представляли  собой  ничего  интересного  для  него  (если  не  считать  черной
коробочки),  но  он  любил  хорошо поставленные спектакли и  потому играл роль.
Легкая головная боль не мешала думать. Сейчас эта боль пройдет.
     Икемура достал реликтовый меч.
     - Что это у тебя?  -  наивно спросил Штрауб.  Конечно, он никогда не видел
меча.
     - Это  такая  интересная штука.-Икемура  взглянул вверх  и  вырезал  кусок
потолка. В образовавшуюся дыру провалилась ножка стола.
     - Реликтовый меч?
     - Ага.
     - Но ты же говорил, что его взял капитан.
     - Это я врал.  Смотри,  что я сейчас сделаю. Икемура подошел к прозрачному
куполу, под которым лежала черная коробочка, и срезал верх.
     - Я  не  позволю!   -  сказал  Штрауб.  Икемура  направил  меч  в  сторону
противника:
     - Не позволяй. 
     Штрауб замолчал.
     - Вот так-то, птенчик мой.
     Штрауб выхватил оружие,  но Икемура уничтожил парализатор, только взглянув
на него.  Нет ничего быстрее на свете, чем реликтовый меч. Не отводя взгляда от
Штрауба, Икемура протянул руку и вынул черную коробочку.
     - Зачем это тебе?
     - А просто так,- сказал Икемура и приказал Штраубу лечь на пол.
     На самом деле у него имелись веские причины взять коробочку. Выполняя свой
долг  (программа долга  также  была  в  его  паспорте),  он  уничтожил один  из
вражеских крейсеров (и  сделал это как можно незаметнее),  вышел из пещерки,  и
поднялся по склону.
     У самого обрыва он увидел следы мужчины и женщины.  Кристи простояла здесь
минут десять, она переминалась с ноги на ногу, а ноги мужчины были неподвижны и
повернуты носками в  сторону космодрома.  Это  значило,  что  мужчина наблюдал.
Позже Икемура спросил Кристи,  с  кем она ходила сегодня к  обрыву,  и  получил
по-женски обстоятельный,  многословный и  бестолковый рассказ о том,  как Гессе
опрокинул крейсер с  помощью колдовства.  Итак,  Икемура нашел себе противника.
Штрауб лежал на полу,  не двигаясь.  "С этим покончено",-  решил Икемура и стал
думать уже  о  следующем враге.  Он  вышел  из  здания музея,  вошел в  Зонтик,
повернулся,  чтобы подождать,  когда на пороге появится Штрауб. Всегда приятнее
убивать врага,  видя его лицо. Еще приятнее убивать врага медленно. В древности
были специальные лагеря,  где  миллионы врагов уничтожались так  медленно,  что
каждая смерть растягивалась на годы. Тогда понимали в этом толк...
     Штрауб не  выходил.  Икемура устал  ждать  и  выстрелил по  музею.  Здание
рухнуло, подняв тучу пыли. Остался торчать лишь обломок дальней стены.
     В музее Икемура взял не только черную коробочку,  но еще и арбалет с одной
стальной  стрелой.   Он  предназначался  для  спортивных  состязаний.  Но  если
прикрепить к  нему черную коробочку,  арбалет станет страшным оружием.  А  если
есть всего одна стрела,  значит,  коробочка уничтожит только одного человека. А
исчезновение Штрауба он сумеет объяснить.  Например:  как только Штрауб вошел в
здание,  оно рухнуло-козни невидимок. Или так: Штрауб покончил с собой, войдя в
музей.  Сказал,  что ему надоело жить. Взорвал весь дом вместе с собой. Или еще
что-нибудь. Икемура умел лгать легко и искусно - привычка, выработанная долгими
годами везения. А человеку, который лжет красиво, всегда верят.
     *?* *
     На  этот  раз  он  взял с  собой меч.  Было раннее утро.  Он  вышел просто
прогуляться.  Он  знал,  что противник наблюдает за  ним.  Это будет интересный
поединок. Вернее, интересное убийство. "Хотел бы я знать, как выглядит человек,
которого  проткнула стрела  игрушечного арбалета,-мысленно улыбнулся он.-Сейчас
узнаю".  Он бросил арбалет на снег и  присыпал его сверху,  демонстративно,  не
скрывая того,  что  занят каким-то  делом.  ("Так еще  интереснее,  так арбалет
превращается в капкан".) Потом он медленно,  не оборачиваясь, пошел к тропинке.
Он знал,  что враг сейчас выйдет из шлюза.  Он едва ли не чувствовал его взгляд
спиной.
     Икемура не стал спускаться до самой пещерки, а просто спрятался за большим
камнем.   Сюда  намело  снегу,  и  пришлось  сесть  прямо  на  сугроб.  ("Снег,
оказывается,   мягкий.   Можно  набивать  им  подушки,  если  сделать  надежную
теплоизоляцию.   Бред.   Но  где  же  он?")  Площадка  у   края  обрыва  хорошо
просматривалась.  ("Подожди,  не  нервничай,  сейчас появится".)  Гессе вышел к
обрыву.  Он  был  безоружен.  ("Ага,  он  не  собирался за  мною охотиться,  он
собирался только проследить и  выяснить правду.  Вначале нужно  убить врага,  а
потом уже  выяснять правду.  Так  спокойнее -  мне ли  не  знать?  Ну  нагнись,
нагнись".) Гессе нагнулся,  и арбалет сработал с тихим щелчком. Гессе повалился
на  спину,  не  успев даже вскрикнуть.  "А вдруг эта машинка не всегда стреляет
насмерть?  -  подумал Икемура и  вспомнил все,  что  он  знал об  этом страшном
приборе,-Нет,  всегда насмерть".  Гессе лежал навзничь на  снегу и  разбрасывал
снег руками,  как пловец.  Из  его груди торчала металлическая стрела.  Икемура
подошел и встал над ним.
     - Как дела, охотник?
     Враг лежал с открытыми глазами, в них еще теплилась жизнь.
     - Знаешь,  чем тебя убило?  Стрелой из детской игрушки. Представляешь, как
интересно,-  тебя,  который выиграл столько сражений,  тебя,  которого не брало
самое мощное оружие, убила детская игрушка. Вот это был веселый фокус. Я думаю,
теперь у меня долго не будет болеть голова.
     Гессе что-то сказал шепотом.
     - Что? - наклонился Икемура.
     - Что ты будешь делать, когда будет некого убивать?..
     - Ах, это. Я стану убивать черепах или кузнечиков. Есть такая легенда.
     - Корабли...-прошептал Гессе,-ты должен разрушить корабли...
     - Их осталось всего пять.  Я,  конечно же,  выполню свой долг. Но никто об
этом не узнает. Понимаешь, никто не узнает.
     Он склонился над умирающим и понял,  что Гессе уже ничего не слышит. Потом
взял в руку черную коробочку. ("Вот она, смерть. Если соединить ее с реликтовым
мечом,  это  будет смертью Вселенной.  Но  мне  не  нужна смерть Вселенной.  Вы
говорите, что коробочка неуничтожима?")
     Он  положил коробочку на  камень,  торчавший из-под снега,  и  коснулся ее
реликтовым мечом. Вот и все. Абсолютное оружие больше не существует.
     Он пошел к кораблю,  думая о своих последних словах, сказанных умирающему:
"Никто не узнает.  Я  не позволю кораблям взлететь с  Беты,  но и меч никому не
отдам. Итак, жизнь становится веселой. Кто хочет быть следующим?"
     Он  вернулся  в  Хлопушку и  включил  сигнал  тревоги.  Экипаж  еще  спал.
("Проснитесь, родные, услышьте голос судьбы!")
     - Только что,- сказал он,- застрелили Гессе. Этого не мог сделать никто из
наших,  потому что Гессе застрелили из арбалета.  Оружие брошено там же.  Я был
неподалеку,  но не видел никого.  Скорее всего,  это невидимки. Сначала Штрауб,
потом... Нет, я не могу говорить!
     Тело внесли в Хлопушку. Анжел взял в руку арбалет.
     - Из такой штучки человека застрелить нельзя,- сказал он со знанием дела.-
И я хотел бы знать, что вы вдвоем там делали?
     - Я еще вчера сказал, что у меня болит голова - честно ответил Икемура, -я
ходил дышать свежим воздухом.
     - Тогда что делал Гессе?
     - А вот этого я не знаю.
     Глава одиннадцатая "ОТВАЖНЫЙ-4"
     Площадь  готовили  к  очередной  игловой  казни.  Уже  установили  машину,
настроенную на  две  с  половиной тысячи игл  (совсем небольшое количество,  по
правде говоря).  Уже подготовили к  казни дежурного педагога из  инкубатора.  В
процессе подготовки его заставили просмотреть три полнометражных документальных
стереофильма о том,  как применяется игловая казнь.  Педагог вырывался, пытался
отвернуться,  но  его привязали к  креслу и  вставили распорки,  не позволяющие
глазам закрываться.  Распорки были  нужны  только для  первых минут просмотра -
дальше осужденный уже не  мог побороть в  себе желание смотреть.  Игловая казнь
слишком  захватывающее  зрелище  -  это  известно  даже  ребенку.  Педагог  был
бесспорно виновен.  Вместо того  чтобы  сразу  заявить о  случившемся (если  бы
шестьдесят вторую успели поймать,  то  педагога всего  лишь  уволили бы,  лишив
права работать,  и он бы умер от голода или воровал бы всякие объедки), педагог
струсил  и  решил  совершить подлог.  Он  вернулся туда,  где  спали  остальные
девочки,  взял  первую попавшуюся и  отвел  ее  в  камеру.  Девочка согласилась
беспрекословно,  уверенная, что исполняет долг перед человечеством. Там он снял
с нее платье (на платье был номер) и сжег его. Как он собирался объяснять утром
отсутствие платья,  неизвестно.  Но  девочки из  общей палаты донесли на  него,
исполняя свой  долг  как  естественную потребность.  Теперь  он  был  виновен в
серьезном преступлении.  Даже  в  трех  серьезных преступлениях:  в  преступной
халатности,  в  умышленном подлоге  и  в  попытке совращения малолетней (платье
все-таки снимал!).  Если разобраться,  то  именно из-за этого шестьдесят вторая
успела уйти.  Педагог рвался и кричал всю ночь,  что-то обещал,  чем-то клялся.
Когда Швассману доложили об этом,  он почувствовал легкое удовлетворение.  Если
человек кричит и вырывается,  значит, казнь соответствует проступку, значит, на
него  подействовало наказание.  И  зрелище подействует на  присутствующих.  Это
именно то,  для  чего нужна публичная казнь.  Для  тех  осужденных,  которые не
кричали  и  не  рвались,  наказания обычно  пересматривались в  сторону большей
строгости.  Машина для  игловой казни представляла собой совершенно прозрачный,
почти  невидимый ящик  с  выдвижными иглами.  Форма ящика в  точности повторяла
форму  человеческого  тела.   Каждая  игла,  также  прозрачная,  выдвигалась  и
вдвигалась с  частотой несколько раз  в  секунду.  Иглы  были устроены довольно
сложно:  в них находились каналы для стока крови, а снаружи - зубья, такие, как
на  рыболовных крючках,  чтобы  лучше разрывать плоть.  Внутри ящика помещались
микрофоны,  подключенные к усилителям и динамикам - чтобы крики разносились над
всей площадью. Машина монтировалась на помосте, так, чтобы ее видели все. Кроме
того,   над  площадью  располагались  экраны.   На   экранах  демонстрировалось
происходящее в мельчайших подробностях.  Оператор показывал, как иглы вонзаются
в   самые  интересные  места  на  теле  жертвы,   и   со  вкусом  комментировал
происходящее.  Казнь  длилась целый день,  поэтому для  людей предусматривалось
бесплатное трехразовое питание и  витаминизированный сироп.  К  концу  казни от
приговоренного оставался лишь  скелет.  Скелет  помещали в  Музей  общественной
нравственности,  в  назидание потомкам.  К  шести  утра  педагога  доставили на
площадь,  раздели и привязали к столбу.  Казнь начиналась в девять,  но эти три
часа были нужны для того, чтобы осужденный лучше осознал происходящее, чтобы он
сумел поближе рассмотреть устройство машины и  чтобы прохожие успели покидать в
него искусственными гнилыми овощами,  которые продавались тут же специально для
этой цели.  В  восемь народ начал собираться и просматривать самые впечатляющие
отрывки из прежних казней.  Отрывки транслировались на огромные экраны, висящие
в  воздухе над  площадью.  Крики  давно  умерших жертв приятно скрашивали время
ожидания.  Ветер шевелил искусственные листья ненастоящих тополей, сворачивался
в спирали и подбирал крохи мусора.  К половине девятого трибуны были заполнены.
В  это же время появился сам Швассман.  К  нему сразу же бросились журналисты и
стали задавать вопросы,  касающиеся программы "Надежда Нового Поколения".  Один
из  журналистов,  лихой  молодой  человек с  пустыми глазами,  густыми усами  и
маленькой лысинкой  на  самой  макушке,  оттеснил конкурентов.  Швассман охотно
давал интервью.
     - Собираетесь ли  вы  увеличить число  собственных потомков?  -  спрашивал
журналист.
     - Конечно, собираюсь,- отвечал Швассман.- Медики рекомендовали мне сделать
это уже в  ближайшие месяцы.  Правда,  еще не  найдена достойная особь женского
пола.  Понимаете ли,  я бы мог оставлять потомкам свои собственные копии,  но я
хочу, чтобы дети не были похожи друг на друга. Побольше детей хороших и разных.
Поэтому нужна женщина.
     - Не хотите ли вы выбрать женщину самостоятельно?
     - О нет, в этом вопросе я полностью доверяю специалистам.
     - А  если она  окажется некрасивой или  глупой,  если от  нее  будет плохо
пахнуть? Если она будет волосатой?
     - Надеюсь, такого не произойдет,-отвечал генерал.
     Перед  казнью  было  испытано новое  изобретение -  быстрорастущее дерево.
Семечко искусственного растения посадили в  специальную лунку  около  эшафота и
полили  активирующей жидкостью.  Растение  сразу  взошло  и  стало  расти.  Оно
увеличивалось на глазах:  сначала появился ствол, потом он дал три ветви, ветви
стали  выбрасывать отростки,  а  на  концах  отростков  появлялись листья  всех
возможных размеров,  форм и расцветок -  красные, коричневые, желтые, зеленые и
синие.  С  красками  дизайнер несколько перестарался.  Зато  под  конец  дерево
выбросило большую сухую  ветку,  ветвь  надломилась и  повисла,  на  ней  очень
натурально облезла кора.  Общий  процесс роста  занял  примерно четыре  минуты.
Зрители поаплодировали, и было чему. Многие уже собрались заказать такое дерево
и  посадить его  в  собственном дворе.  Дерево называлось "дуб".  Перед  казнью
осужденного еще раз провели перед толпой,  чтобы каждый желающий смог бросить в
него гнилым овощем.  Две бедно одетые девочки из малопрограммированных стояли в
передних рядах и обсуждали интимные части тела педагога.
     - А фаллос, пожалуй, маловат,- сказала одна.
     - Это от страха,-  ответила другая,-  когда я  сказала Петру,  что у  меня
дурная болезнь, у него втянулся еще сильнее.
     - А какая у тебя болезнь? - спросила первая.
     - У  меня их  две,-  ответила вторая.  Последний круг закончился,  педагог
предстал перед машиной для казни,  дверь в ящик открылась.  Педагог упал и стал
биться в истерике. Он грыз землю зубами. Это было обычным явлением.
     - А  что вы можете рассказать о происшествии?  -  спрашивал журналист.-  У
пропавшей девочки, говорят, был генетический дефект.
     - Я  думаю,  нет,-отвечал Швассман,-если бы  у  нее  был  дефект,  это  бы
выяснили раньше.  Видимо,  виноват этот педагог и  его растлевающее влияние.  Я
регулярно слежу за ходом программы,  и  именно я  заметил,  что у девочки стали
проявляться странные  наклонности.  Это  произошло именно  во  время  дежурства
обвиняемого. В программе не может быть ошибок.
     - Какова судьба пропавшей девочки? Ее нашли?
     - Ее  нашли,  доставили в  нужное место и  умертвили,  так  как  она могла
нарушить чистоту эксперимента. Все участники операции будут награждены.
     - Но  я  слышал,  что  возле  дома  развернулась настоящая битва.  Девочка
самостоятельно,  без  подсказки взрослых,  смогла применить тоттер.  Как это ей
удалось?
     - Недаром же  программа называется "Надежда Нового Поколения".  К  тому же
это моя дочь, она унаследовала все мои таланты. Она пользовалась тоттером очень
умело,  но не умертвила никого из моих служащих.  Люди умеют работать и  делать
дело, согласитесь!
     Журналист согласился и стал комментировать казнь.
     - И  вот  наступила та  минута,  когда  этого законно осужденного изверга,
изувера  и  подонка,  позорящего род  человеческий,  наконец закрыли в  машине.
Кстати, сколько ему лет? - спросил журналист генерала.
     - Около тридцати пяти.
     - Я  думаю,  что это нужно было сделать еще на  тридцать пять лет раньше,-
продолжал журналист.- Таким людям нечего топтать землю. Они годятся лишь на то,
чтобы   развлекать  добрых  граждан  муками  своей   пламенной  гибели.   Слово
"пламенной" вычеркнуть,- тихо добавил он, обращаясь к диктофону.
     Диктофон вычеркнул.  Усилители разнесли над площадью первые, еще негромкие
вскрики осужденного -  его  кожа уже испытала на  себе первые иглы.  Постепенно
крики становились все громче. Экран, который находился в воздухе над генералом,
показывал безумные глаза педагога - их выкалывали в последнюю очередь.
     - Вон, смотри, на том экране! - сказала одна малопрограммированная девочка
другой.- Там его показывают ниже пояса! Интересно, это очень больно?
     - Пока не очень,-ответила другая,-пока иголки протыкают только кожу.
     - Меня это возбуждает,- сказала первая и включила свой миниатюрный аппарат
для получения наибольшего удовлетворения.
     * * *
     Елена кормила с ложечки прикованных к креслам людей.  Члены экипажа еще не
вполне пришли в себя,  только капитан освоился со своим положением. Он спокойно
отнесся к происходящему. Плена чувствовала к сидящим почти материнскую нежность
- ее  запрограммировали  всего  на  полтора  процента,   нежность  в   ней  еще
оставалась.
     - Мне тоже не нравилась вся эта миссия,-  сказал капитан,- с самого начала
не нравилась. Но я бы не смог поступить так, как ты. Ты объявила бунт?
     - Да,- сказала Елена.
     - Официально?
     - Вполне официально.
     - Тогда нас быстро уничтожат, если не принять мер.
     - А что делать? - спросила Елена.
     - Сначала нужно было меня спросить,  а  потом в меня стрелять.  К счастью,
лучшая команда по  борьбе с  бунтами и  терроризмом сейчас застряла на  Бете и,
может  быть,  уже  никого из  них  не  осталось.  Швассман скорее всего  пошлет
разделяющихся роботов.  Надо что-то  предпринять.  От них не спрячешься,  можно
только убегать.
     - Тогда мы должны скрыться. А куда?
     - Туда,  где  нас  уж  точно  не  ждут.  Например,  в  дальний космос -  в
межгалактическую пустоту, в квадрат 226, поближе к Земле или даже на Бету.
     - Только  не  на  Бету,-  ответила  Елена,-  я  не  хочу  подхватить вирус
Швассмана и стать кузнечиком женского пола. А если к Земле?
     - Нельзя  выпустить разделяющихся роботов вблизи  от  Земли,  это  точно,-
сказал капитан.- Но есть ведь и другое оружие.
     - А если мы им пригрозим?
     - Чем?
     - Реликтовым мечом.
     - Они не поверят тебе. Ведь ты не можешь использовать меч.
     - Зато ты можешь!
     -- Я не стану грозить собственной планете.
     - Но ведь это же не всерьез, а понарошку.
     - Посмотрим,-  сказал капитан,- но даже если мы им пригрозим, то что же ты
собираешься делать дальше? Ты подумала? Ты что, собираешься завоевывать Землю?
     - Там видно будет. Но зато можно будет красиво умереть.
     Капитан вздрогнул,  как  будто  Елена неожиданно прикоснулась к  эрогенной
зоне. Она сама испугалась такой реакции капитана.
     - А  вот это мне нравится,-сказал он.-Я с детства мечтал умереть красиво и
быстро.  Но главное -  красиво.  Давай готовь нас к скачку. И не называй скачок
"прыжком", пожалуйста. Это разные вещи.
     "Интересно,  о чем с детства мечтала я?  -  подумала Елена.- Уж точно не о
красивой смерти. И что это с ним произошло?"
     Елена перетащила три  тела  в  коконы,  не  снимая с  них  скафандров.  На
запястьях оставила наручники.  Капитан шел  сам и  не  сопротивлялся.  Он  явно
чему-то  радовался.  Когда все было готово,  он  стал отдавать распоряжения,  и
Плена  поняла,  что  без  его  подсказок и  указаний у  нее  вряд  ли  что-либо
получилось бы.  Спасибо судьбе за то,  что она иногда благосклонна к нам. После
скачка,  который был рассчитан очень точно,  они оказались в  каких-то пятистах
километрах от Земли.
     Елена все равно назвала скачок прыжком,  и капитан подумал,  что с женской
забывчивостью бороться бесполезно. Они сразу же перехватили репортаж с площади,
где казнили педагога. Генерал Швассман беседовал с репортером.
     - Но  я  слышал,  что  возле  дома  развернулась настоящая битва.  Девочка
самостоятельно,  без  подсказки взрослых,  смогла применить тоттер.  Как это ей
удалось?
     - Недаром же  программа называется "Надежда Нового Поколения".  К  тому же
это моя дочь, она унаследовала все мои таланты. Она пользовалась тоттером очень
умело,  но не умертвила никого из моих служащих.  Люди умеют работать и  делать
дело, согласитесь!
     - Не могу его видеть,-  сказала Елена,-  представляю новое поколение таких
же выползков!
     - Ты  не  права,  он  не  похож на нас с  тобой,  и  ты не можешь к  этому
привыкнуть.  Но  он  все  же  во  многих  отношениях гений.  Он  просто намного
прогрессивнее нас с тобой. Будущее за ним и такими, как он.
     - Ты меня очень утешил.  Но я все равно не могу его видеть... Ага, вот нас
и засекли!
     Капитан сам вышел на связь.  На маленьких расстояниях связь осуществлялась
по радио.
     - "Отважный-4" вызывает Швассмана.  Сообщение чрезвычайной важности.  Я же
сказал, чрезвычайной!
     Сейчас  "Отважный-4"  пролетал над  Африкой  и  впереди светился,  отражая
солнце,  Атлантический океан.  На севере океана бушевал вихрь, а крупные облака
летели так высоко над водой,  что Елена могла разглядеть их тени.  Она помнила,
что когда-то в Африке была пустыня. Сейчас пустыню затопили, и она превратилась
в болото. Края материков сделали ровными, и планета напоминала пластиковый мяч.
     - Швассман слушает. Кто говорит?
     - Говорит капитан.
     - Прекрасно.  Значит,  бунт  уже  подавлен?  Громкие крики  осужденного на
некоторое время  заглушили голос  генерала.  Иглы  начинали впиваться в  кости.
Елена почувствовала,  как по спине пробежали мурашки.  И еще она почувствовала,
что с нею уже когда-то происходило нечто подобное. Может быть, она прочитала об
этом в книге, увидела во сне или испытала в другой жизни.
     - Нет,-  ответил капитан.- Бунт не только не подавлен, но я его возглавил.
Я  держу реликтовый меч в  своих руках.  А сейчас вставляю его в боевую капсулу
(видеосвязь была односторонней,  поэтому Швассман не  мог проверить правдивость
его слов),  посылаю капсулу на  боевую позицию и  уже надел боевой шлем.  Земля
подо мною.  Мы летим над Атлантикой.  Реликтовый меч направлен на вас. Надеюсь,
вы понимаете,  что я успею его использовать при любых нежелательных действиях с
вашей стороны?
     Генерал Швассман не отвечал.  Крики приговоренного стали хриплыми. Судя по
всему,  он  сорвал  голос.  Так  происходило всегда:  сначала осужденный срывал
голос,  но  потом  все  равно  продолжал кричать.  (Часа  через два  затихнет и
некоторые зрители начнут расходиться.)
     - Я  все понимаю,-  сказал Швассман,-  но ведь у  вас тоже нет выхода.  Вы
грозитесь уничтожить Землю. Но взрывом вас разнесет на куски. Это самоубийство.
     - Но это красивое самоубийство!  - сказал капитан, и Елена почувствовала в
его голосе ту нотку, которая заставила ее похолодеть.
     Информация:
     С  тех  пор как ценность отдельной человеческой жизни стала равна нулю,  а
людей  любого облика и  склада ума  научились штамповать в  любых  количествах,
самоубийство стало самой привлекательной из всех смертей.  По крайней мере, для
большинства.   Из   простого   акта.   отчаяния  или   религиозного  фанатизма,
самоубийство превратилось почти в  искусство.  Первым большим шагом вперед было
японское  харакири.   Второй  шаг  сделали  тоже  в   Японии,   когда  изобрели
искусственно  выращиваемых  камикадзе.  Они  оказались  предвестниками  будущих
великих   достижений.   Позже   последовательно  входили   в   моду   публичные
самоубийства,  особо жестокие самоубийства.  (например, самосъедение, начиная с
пальцев правой руки),  самоубийства с  убиением наибольшего числа,  захваченных
заложников.  В начале двадцать второго века в моду вошли красивые самоубийства.
Красивому самоубийству не  мог научить ни один учебник (а учебники издавались -
во все века издается то, что пользуется спросом), красивое самоубийство человек
готовил всю  жизнь,  и  оно  становилось логическим завершением,  венцом жизни,
полностью  направленной к  единственной цели-умереть  красиво.  Например,  один
хорошо  известный самоубийца с  детства тренировался в  протыкании своего  тела
тонкими иглами насквозь.  Постепенно иглы  становились все  толще  и  толще,  и
наконец,-какое счастье!-он  умер под аплодисменты восхищенной толпы.  Еще бы  -
ведь  не  каждый  способен  на  такое.  Иногда  судьба  предоставляла  человеку
случайную  возможность умереть  красиво.  Большинство людей  такую  возможность
использовали.
     Елена испугалась.
     - Но это будет красивое самоубийство! - сказал капитан.
     Елена  снова  с   ужасающей  ясностью  (как  это  иногда  бывает  во  сне)
представила, что произойдет раньше. Нет!
     - Что нет?  -  спросил удивленный капитан,  и Елена вспомнила, когда и где
она видела эту сцену. Не совсем эту, не совсем видела, но...
     - Я вспомнила,-  сказала она,-  я точно вспомнила. Я читала такой рассказ.
Того самого писателя, который выдумал машину для игловой смерти. Я помню сюжет.
Там  вытаскивали приговоренного из  машины и  вместо него туда входил судья.  И
командовал собственной казнью. Вот это было красиво!
     - Как ты сказала? - задумался капитан.
     - Я  сказала,  что  нужно заставить Швассмана освободить того  несчастного
учителя,  раздеться и  войти в машину.  Но это не будет самоубийством,  ведь на
самом деле командовать будем мы!
     - Отлично придумала! - сказал капитан.- А что потом?
     - Да все что хочешь!  Потом, если захочешь, можешь разнести старушку Землю
вместе с нами! Так красиво еще никто не умирал!
     - Действительно,-сказал капитан,-мозги у тебя работают. Куда ты?
     - В туалет,-ответила Елена.
     - Как продвигаются переговоры? - поинтересовался журналист.
     Швассман, не отвечая, посмотрел на центр площади. Истязаемый сейчас кричал
громко,  ритмично  и  равномерно.  Казнь  продлится еще  долго.  "Жаль,-подумал
генерал.-Если  его  вынуть  из  машины  сейчас,  то  он  выживет,  только шрамы
останутся.  Это плохо,  нельзя же так делать. Преступление должно наказываться.
Ни один преступник не должен избежать своей участи. Я не могу этого позволить".
     - Я  согласен,-ответил Швассман,-я войду в машину и буду командовать своей
казнью.  Это будет великая смерть. Но я ставлю одно обязательное условие: после
того  как  от  меня  останется скелет,  необходимо продолжить прерванную казнь.
Приговор отмене не подлежит. Закон выше всего. Вы согласны?
     Капитан согласился,  и  Швассман стал расстегивать рубашку.  Приговоренный
взвизгнул и  издал необычайно долгий и  громкий вопль.  Швассман был  абсолютно
спокоен. Две девочки устали стоять и сели прямо на мостовую. Они сосали пищевые
таблетки и  запивали их витаминизированным сиропом.  Вдруг экраны погасли.  Они
нависали,  реяли  над  толпой,  отбрасывая исполинские тени,  почти сравнимые с
тенями облаков.
     - Что такое? - спросила первая девочка.- Мне это не нравится!
     - А мне нравится,- откликнулась вторая,- сейчас будет что-то страшное!
     - С чего ты взяла?
     - Так не будут же прерывать казнь по пустякам.
     На экранах появилось спокойное и  прекрасное лицо великого Швассмана.  Обе
девочки были в него тайно влюблены,  и обе знали, что это у них детское и скоро
пройдет.  Любовь,  говорили им,-  это  последняя детская  болезнь,  доставшаяся
современному человеку от предков и до сих пор не уничтоженная. Великий Швассман
сообщал о своем грядущем подвиге.
     - Несколько минут назад,-  говорил он,  и  настороженная толпа слушала его
как пророка,  как мудреца,  как героя, как избавителя, как вождя, как бога, как
порнозвезду  первой  величины,   которая  впервые  согласилась  на   интервью,-
мятежники захватили космический корабль с мощным оружием на борту. Они вышли на
орбиту вокруг Луны и  угрожают уничтожить наше ночное светило.  Единственное их
требование -  моя  смерть.  Сотни  поколений людей имели право беспрепятственно
любоваться Луной,  и  я не могу позволить,  чтобы ваше поколение потеряло такое
право!  Поэтому я  выбираю смерть.  Я  погибну сегодня,  у  вас на  глазах,  но
священные человеческие права останутся не поколеблены! Мятежники будут схвачены
и преданы особо жестокой казни. И вы еще насладитесь зрелищем их гибели.
     Генерал снял рубашку.  Он  был  прекрасно сложен,  как и  подобает шедевру
генной  инженерии.  Девочки вынули  фотокамеры (плоские,  похожие на  карманные
зеркальца двадцатого века) и стали подробно фотографировать процесс раздевания.
Особо интимные фотографии они  надеялись дорого продать впоследствии.  Швассман
разделся,  подозвал стражу и  попросил заломить ему руки побольнее.  Стража все
исполнила в  точности  и  даже  с  некоторым рвением.  Руки  заломили так,  что
затрещали кости.  Потом машину отключили и из нее выполз окровавленный педагог.
Педагога сразу  обмыли  и  завернули в  стерильную простыню.  Педагог продолжал
кричать, но его крики больше не транслировались.
     - Смотри,  а  у  него  фаллос  побольше,-сказала первая  девочка.-Примерно
такой, как у Хозе, только Хозе негритос. Еще у Джонни есть похожий, правда?
     - Нет,   у  Хозе  поменьше,-  ответила  вторая.  Швассмана  провели  перед
передними   рядами   публики,   с   некоторой  задержкой  (требовалось  продать
дополнительное количество  искусственных  гнилых  фруктов  и  овощей).  Публика
охотно бросала их и часто попадала в цель.  Девочки купили два помидора и шесть
груш,  груши стоили дешево,  можно сказать, совсем даром. Бросая, каждая хотела
попасть ниже пояса,  но меткостью ни та,  ни другая не отличались.  Использовав
все  свои запасы,  они  снова стали фотографировать.  "Все идет как надо,-думал
Швассман,-  казнь должна быть казнью". Его уже подводили к эшафоту. Швассман не
имел  никакого желания  бросаться на  землю  и  биться  в  истерике,  но  этого
требовала традиция.  Если бы он вел себя не так,  как другие,  народ бы остался
недоволен.  Он  бросился на  землю  и  стал  царапать ее,  ломая  ногти.  Народ
восхищенно  загудел.   Генерал  Швассман  имел   множество  талантов,   включая
актерский.  Только люди,  очень близко знавшие его,  могли догадаться,  что  он
притворяется. На самом деле генерал был совершенно спокоен. Его начали отрывать
от земли,  и он вцепился зубами во что-то. В зубах остался кусок искусственного
дерева. Швассман откусил корень. Он имел идеально крепкие зубы. Корень оказался
горьким.  "Надеюсь, что корень не ядовит,- подумал Швассман,- большим упущением
было бы  умереть до конца казни.  Люди не получат обещанного удовольствия".  Он
поспешно выплюнул корень и стал кричать.  Включились динамики, и крики отчаяния
разнеслись  над   площадью.   Крики  закружились  над   толпой,   как  кружатся
искусственные  чайки  над  искусственным побережьем,  омываемым  искусственными
волнами. Девочки подпрыгивали от восторга.
     - Смотри, смотри, его ударили по голове!
     - Правильно, пусть не хватается за землю!
     - А вот еще раз, по ребрам!
     - Ну я не могу! - ответила вторая.- Меня это возбуждает!
     Она надела на уши прибор для получения электрического наслаждения.
     * * *
     - Почему  бы  нам  не  приземлиться  на  космодром?   -   спросила  Елена,
вернувшись.
     - А что я, по-твоему, делаю? - ответил капитан,- Бродишь ты неизвестно где
и неизвестно чем занимаешься.
     "Отважный-4" садился на ту самую площадку,  с которой он взлетел несколько
дней  назад.   Космодром  был  пуст.   Технические  службы  не  работали,  люди
разбежались кто  куда,  предупрежденные о  возможной опасности.  Как  будто  от
реликтового меча можно сбежать.
     На  внутренних экранах шла  передача с  площади.  Генерал Швассман бился в
истерике,  его  пытались  приподнять  и  вставить  в  машину.  Он  вырывался  и
растопыривал руки. Его несколько раз ударили по голове, а потом по ребрам.
     - Ишь ты,-  сказала Елена,- когда приспичит, так и он ведет себя как живой
человек. А то строит из себя статую какую-то!
     Капитан знал,  что Швассман притворяется,  все же давний знакомый (в одном
инкубаторе росли),  но не стал об этом говорить.  Пусть женщина порадуется,  ей
недолго осталось.  Он предвкушал самую красивую смерть в  истории человечества,
смерть,  которая положит конец этой самой истории. Да что такое история? Череда
безумных  и  отвратительных деяний,  некоторые из  которых  случайно окончились
успешно.  Все равно, всех и всегда уничтожали. Даже Фидия собирались уничтожить
(информация о  Фидии была в  программе быстрого обучения).  Тогда почему бы  не
уничтожить всех? Они ведь будут похуже Фидия. Экраны на мгновение показали двух
бедно одетых девочек,  наблюдающих за  казнью.  Одна подпрыгивала от  восторга,
другая,  сидящая в наушниках электростимулятора,  закусила губу от наслаждения.
Капитан позавидовал ей -  он не пользовался стимулятором уже три дня. Не так-то
просто столько выдержать.
     - Посмотри на малолеток! - сказал капитан.- Вот...
     Он не успел договорить.  Елена ударила его трубой по голове; труба была из
настоящей стали.  "Жаль его,-  подумала Елена,-  он  всегда берег свою  голову,
именно голову, как будто догадывался, что когда-нибудь по ней ударят". Она села
и  вытерла  пот  со  лба.  Оставались  еще  два  члена  экипажа.  Елена  успела
переговорить с ними и поняла, что они совсем не желают всеобщей гибели.
     Швассмана  вставили  в   машину.   Первые  иголочки  задребезжали,   будто
разминаясь перед работой.  В пятки ударило электротоком,  и Швассман вскрикнул.
Кажется, крик получился натуральным.
     - Эй! - спросил он у палача,- а током зачем били?
     - Это для того,- с готовностью ответил палач,- чтобы проверить твой голос.
(Палач имел  право говорить "ты" самым выдающимся людям своего времени и  часто
этим правом пользовался -  невыдающихся ведь редко казнят.)  Разные люди кричат
по-разному, а динамики нужно настроить так, чтобы было слышно всем.
     - Очень разумно,-  согласился Швассман.  Он  вскрикнул еще раз,  на всякий
случай.  Первые иглы впились в  спину.  Швассман начал извиваться от  боли.  Он
взглянул вверх и увидел на одном из экранов лица малопрограммированных девочек.
Обе закатили глаза:  одна от восторга,  другая от наслаждения. Швассман остался
доволен.
     * * *
     В тоннеле было темно. Маленькая Кристи открыла глаза. Она ничего не знала.
Она не знала,  почему находится здесь (да и не знала, где находится), не знала,
что случилось,  не знала какой сейчас день и час,  не знала,  что именно в этот
момент  генерал Швассман входит в  игловую машину и  именно сейчас "Отважный-4"
садится на  опустевший космодром.  Она  открыла глаза,  увидела слабый  свет  и
поняла,  что жива.  Она не  знала,  как и  почему осталась жива.  Она не  знала
значения цифры 8, набранной ею в конце кода. Она не знала, что цифра 7 означала
отмену уничтожения,  а цифра 8 означала отмену с одновременным нападением.  Она
не  знала,  что,  набрав восьмерку,  включила боевую сеть  системы Yjycg8,  что
направленный взрыв, в тоннеле, уничтожил людей, пытавшихся сбежать, и, как эхо,
ударил по  машине и  оглушил ее  единственную пассажирку.  Она  не  знала,  что
огненный клубок прокатился по  подземной магистрали,  приподнял свод  тоннеля и
огромным языком  вырвался наружу.  Не  знала,  что  было  сожжено два  здания и
разрушен  декоративный  бассейн.  Не  знала,  что  искусственные деревья  стали
пеплом;  пепел взлетел в потоке теплого воздуха,  взлетел очень высоко; там его
подхватил ветер и понес над бульваром.
     Она встала,  отряхнула платье и пошла, не выбирая направления. Направление
было всего одно - дорогу назад перекрыл завал.
     Иголки впивались все глубже,  и Швассман кричал все громче.  Одно время он
подумал было о том, не начать ли ругаться и проклинать своих обидчиков, как это
делали  некоторые  из  осужденных.   Подумав,  он  решил  отказаться  от  этого
намерения,  решив,  что  это  необязательно.  Иногда  он  начинал  слабеть,  но
неожиданно сильный укол  иглы  возвращал ему  силы.  Сейчас  он  кричал уже  не
притворяясь,  так было легче.  Сознание затягивалось полупрозрачной пеленой,  и
Швассман,  подумав,  решил,  что это из-за потери крови.  Наверно, следовало бы
кое-что  изменить в  конструкции машины.  Вдруг толпа забеспокоилась.  Швассман
увидел,  как в  сторону эшафота движется человек в  форме.  Человек нес в  руке
переговорное  устройство.   Лицо   человека  выражало  крайнюю   озабоченность.
"Странно,  неужели это меня,-  подумал Швассман,-  неужели они не понимают, что
сейчас я занят?"
     - Швассман слушает,- сказал он в трубку. Его голос был совершенно спокоен.
     - Говорит "Отважный-4".  Казнь  отменяется.  Можете отключить машину.  Это
отвратительно.
     Швассман не совсем точно понимал значение слова "отвратительно",  но смысл
сообщения до него дошел.
     - Остановить машину!  -  приказал он.  Иголки  последний раз  воткнулись и
вышли из его тела. Одна неисправная игла продолжала тыкаться под лопатку. "Надо
бы проверить машину",-  подумал Швассман.  Дверцу открыли, и он плашмя выпал на
землю,  которую  еще  недавно царапал ногтями.  Когда  Швассмана заворачивали в
простыню, он уже был без сознания.
     - Это  отвратительна-сказала Елена и  отключила видеопередачу с  площади.-
Меня даже тошнит от отвращения.
     Она вышла из  корабля на пустое пространство космодрома,  сжимая в  ладони
реликтовый меч.  Меч мигал синей лампочкой и тихим голосом напоминал, что рука,
сжимающая рукоятку,  оружием воспользоваться не  может,  потому  что  не  имеет
такого права.
     - Заткнись!  -  приказала мечу Елена,  но меч не заткнулся,  а только стал
говорить потише.  Она  шла  по  пустому пространству,  приближаясь ко  входу  в
тоннель.  Она не знала, что будет делать дальше. Она подошла к тоннелю. У входа
горела красная лампочка, извещавшая о том, что тоннель поврежден. Поблизости ни
одной машины.  Все сбежали. Елена уже собиралась отвернуться и пойти дальше, но
ей показалось,  что в тоннеле кто-то есть.  Маленький черный силуэт приближался
из полутьмы.  Вначале Елена подумала о том,  что это механическое животное,  но
потом  разглядела очертания маленькой фигурки.  Девочка в  запачканном платьице
вышла в яркий солнечный свет и зажмурилась.
     - Кто ты? - спросила Елена.
     - Меня зовут Кристи. Это самое лучшее имя на свете.
     Елена осмотрела девочку.
     - Что это у тебя на спине?
     - Это мой номер.  Раньше я  была шестьдесят вторая.  А  потом я сбежала из
инкубатора и мне дали имя Кристи.
     - Кто дал тебе это имя?
     - Люди с планеты Бета. Люди с планеты Бета.
     * * *
     Люди с  планеты Бета готовились к  переселению.  Мороз за стенами Хлопушки
стал  еще  сильнее,  иногда  температура достигала минус  сорока.  Выходить без
скафандров стало невозможным.  Два Зонтика, работавшие в автоматическом режиме,
воздвигали каменный  дом  за  городом.  Строительство уже  подходило  к  концу.
Мертвый город постепенно разрушался -  то  ли  от  морозов,  то ли естественным
путем -  как разрушается тело без души.  В  каменных домах обрушивались крыши и
.перекрытия,   стены   давали  трещины  и   кренились,   некоторые  здания  уже
превратились в  груды  мусора.  Лучше всего сохранялись скульптуры,  может быть
потому,  что  они были сделаны из  цельного камня.  Кристи извела груду бумаги,
рисуя  одно  и  то  же  -  танцующих детей.  При  одном слове "дети" ее  сердце
переполнялось чем-то неясным и, скорее всего, недозволенным. По нескольку раз в
день она  навещала капитана только затем,  чтобы посмотреть в  его  глаза.  Она
смотрела в  них  несколько секунд,  потом  отводила взгляд -  будто от  слишком
яркого света.  Такое происходило с ней однажды в детстве.  Она знала,  что если
этот человек погибнет,  то погибнет весь мир.  Как могли жить древние, если вся
их  жизнь  была  насыщена этим?  Возле  нового жилища решили оставить место для
кладбища и уже положили восемь каменных плит. Восемь. Ровно половина. Кто будет
следующим?  Только под  одной из  плит  лежало тело.  Кристи немного поплакала,
чувствуя себя  вправе  это  сделать.  Орвелл  произнес краткую  речь.  Икемура,
выбирая новую жертву,  смотрел по сторонам.  Вдруг он вздрогнул - по полю бежал
человек.  Человек бежал быстро,  но  как-то необычно,  прихрамывая сразу на обе
ноги. Икемура сразу все понял и принял решение.
     - Смотрите! Кто это?
     - Это Штрауб, числившийся погибшим,- ответил ближайший Зонтик.
     Кристи посмотрела на одну лишнюю могильную плиту и заревела сильнее.
     - Какое счастье,  это просто камнем лежало на моей совести!  -  воскликнул
Икемура. У него начинала болеть голова. Только этого не хватало.
     Он  бросился навстречу Штраубу с  выражением радости на лице.  Штрауб сбил
его ударом кулака на землю и стал топтать ногами.  "Все-таки выжил.  Ну жди,  я
тебя еще достану",-  думал Икемура, прикрывая голову руками. Анжел прицелился и
выстрелил из парализатора. Штрауб упал.
     - Что это было?  -  спросил Икемура.-  За что,  скажите, за что? Почему он
меня так? - И он натурально заплакал,- Он вел себя как сумасшедший. Где он был?
     Икемура стал  в  очередной раз  пересказывать историю,  снабжая ее  новыми
подробностями.  Он  говорил  настолько  искренне,  что  не  поверить  ему  было
невозможно. Все согласились с тем, что Штрауб повредился рассудком.
     - Это  из-за  Беты,-сказал Икемура,-я  точно слышал,  как он  плохо о  ней
отзывался. Он называл ее... Я даже боюсь повторить, как он ее называл.
     Память Зонтика о  происшествии оказалась стертой.  В  этом  тоже  обвинили
Бету.
     - Я буду о нем заботиться,- сказал Икемура,- это мой долг.
     Все согласились с ним.
     Вечером Анжел сидел на террасе и рассматривал сад.  Точнее,  он осматривал
не сад,  а траву в саду. Трава шевелилась, хотя ветра не было. Анжел притаился,
как кот перед прыжком. Его тело было расслаблено, но готово к прыжку. Невидимка
поднялся по  ступенькам,  оставляя на  каждой  немного  грязи  или  соломинки -
остановился в  нескольких шагах.  Анжел даже слышал его  дыхание.  Он  прыгнул,
перевернув кресло,  но  промахнулся.  Невидимка побежал в  сад.  Анжел бросился
следом, ориентируясь по слуху. Ветви трещали совсем рядом. Он уже протянул руку
и  коснулся чего-то  холодного и  скользкого,  но  разжал пальцы,  почувствовав
внезапное омерзение. Невидимка ушел. Анжел выругался и вошел в дом.
     - Ay! - заорал он.
     - Что такое?
     - Да ничего. Сейчас ловил невидимку, но не поймал.
     - Почему не поймал?
     - Я его уже второй раз не поймал,- возмутился Анжел,- и все потому, что он
невидимый и противный! Я этого так не оставлю. Где у нас краска?
     - А краска тебе зачем?
     Он взял баллончик с краской и пошел караулить в сад.
     - Что это с ним? - спросила Кристи.
     - Решил раскрашивать невидимок.  Может,  и  поймает кого-нибудь,-  ответил
Орвелл.  Ему нравилось говорить с  этой женщиной,  но  не потому,  что она была
будущей матерью его ребенка, а потому, что одно ее присутствие пробуждало в нем
любовь к жизни.
     - Он просто как ребенок!  -  сказала Кристи,  вспомнила о другом ребенке -
погибшей на Земле девочке - и заплакала.
     * * *
     - Из инкубатора сбежать очень трудно,- сказала Елена.
     Она  знала,  что говорит.  Она сама выросла в  инкубаторе.  И  была частью
программы.  Правда,  та программа не удалась,  да и задумывалась она не с таким
размахом,  как  "Надежда Нового Поколения".  Елена  была  одной  из  двенадцати
сестер-близнецов.  До  совершеннолетия дожили  только шесть.  Этим  шести  дали
имена.  Все  шесть  прошли  одинаковую  спецподготовку и  участвовали в  боевых
операциях.  Сейчас из  шести  остались только две.  Поэтому Елена и  не  хотела
терять  единственную сестру.  "Из  инкубатора  сбежать  очень  трудно".  Будучи
ребенком, она не раз пробовала совершить побег. Она строила планы и пыталась их
выполнять,  но каждый раз наталкивалась на непреодолимые препятствия.  С каждым
годом девочек становилось все меньше и меньше; каждая из них знала, что ушедшие
никогда не вернутся.  Из двенадцати осталось шесть.  Потом две. А из инкубатора
сбежать очень трудно.
     - Это даже невозможно,-  сказала Елена,- я сама пыталась раз двадцать. Как
же ты смогла?
     - Я-надежда нового поколения,-ответила маленькая Кристи.
     - А...  значит,  дочь Швассмана.  Странно, ты мне понравилась вначале. Все
остальные тоже похожи на тебя?
     - Нет, я не такая, как все. Поэтому меня хотели исследовать, и я сбежала.
     - Правильно сделала,-  сказала Елена,- Сейчас я разнесу эту лавочку. Пошли
со мной.
     И  они пошли к  одиноко стоящему кораблю.  "Отважный-4" завис над городом,
невысоко,  триста  двадцать метров.  Отсюда  весь  город  был  как  на  ладони.
Прекрасный вид: ровные прямоугольники кварталов разделены натянутыми как струны
зелеными  бульварами:  каждый  микрорайон очерчен  желтой  полосой  -  осенними
деревьями,  они остаются желтыми двенадцать месяцев в  году.  В  центре каждого
микрорайона -  несколько высоких зданий,  две  (обязательно две) спортплощадки,
маленькая площадь.  Рядом -  микрорайонный инкубатор. В центре города - большая
площадь,  на которой совершаются казни и иногда маршируют военные.  Но особенно
красивы  спортплощадки-каждая  обрамлена ярко-зеленой  каймой.  Видны  окраины,
виден  космодром,   видны  бегающие  люди.  С  трехсот  двадцати  метров  можно
рассмотреть каждого человечка.  Все человечки разноцветные и маленькие, похожие
на Ванек. Очень красиво.
     - Что мы будем делать? - спросила маленькая Кристи.
     - Будем разгонять инкубаторы. В каком держали тебя?
     Маленькая Кристи назвала номер,  и  Елена передала приказ.  Сейчас все  ее
приказы будут исполняться беспрекословно.
     Районный инкубатор номер  двести  семьдесят три  дробь  двенадцать получил
приказ распустить всех воспитанников. Приказу подчинились охотно, но не потому,
что  поняли его  смысл  или  давно  желали этого,  а  потому,  что  в  служащие
инкубаторов набирали людей,  запрограммированных на  исполнительность.  Они без
колебаний выполняли любой приказ,  не  задумываясь о  его  смысле и  тем  более
подоплеке. Около тысячи детей вышло на ближние улицы.
     - Теперь пусть разбегаются,-приказала Кристи. Приказ прошел по инстанциям,
и на это ушло несколько секунд. Воспитанники бросились врассыпную.
     - Слишком уж охотно они подчинились,-  сказала Елена.  Она помнила,  что в
инкубаторе всегда находились дети,  которые не желали никуда уходить.-  Слишком
уж охотно.
     - А  дальше?  -  спросила маленькая Кристи.  Она видела большинство детей,
усердно разбегающихся во всех направлениях.  На детях была серая униформа,  что
позволяло отличить их от прохожих.
     - Теперь,-сказала Елена,-теперь все  эти  дети свободны.  Они  имеют право
идти куда захотят.
     Прошло еще несколько секунд,  и волна разбегающихся детей замерла. Замерла
и  повернула обратно.  С  тем  же  рвением,  с  каким они  только что бежали от
инкубатора,  дети бежали к нему.  У входа возникла давка. Каждый хотел поскорее
вернуться.
     - Они не будут убегать,- сказала маленькая Кристи.
     - Тьфу ты!  -  сказала Елена.-  Я и не думала, что времена так изменились.
Мне расхотелось освобождать этих уродов.
     Именно в  это время генерал Швассман очнулся.  Еще ни  разу в  жизни он не
спал и не терял сознания.  Он был удивлен,  заметив, что потеря сознания похожа
на  маленькую смерть.  За  два  часа перед этим ему вкололи сильное снотворное;
сейчас  его  глаза  слипались и  рассудок работал совсем не  так,  как  обычно.
Швассман некстати вспомнил про  летающее блюдце  и  двоих  пришельцев,  которые
умерли, взявшись за руки. До сих пор он не разгадал этой загадки.
     - Я знаю,-прошептал Швассман,-я знаю, почему они умерли, взявшись за руки.
Просто  они   были   ядовиты  друг   для   друга.   Очень  оригинальный  способ
самоуничтожения и  очень  удобный.  Нужно  будет  использовать идею  в  военной
промышленности.
     И он снова потерял сознание.
     Глава двенадцатая ПЛЕМЯ
     Анжел оставался в  саду до полуночи.  Он сидел в  траве и размышлял о том,
кем, когда и зачем был разбит этот сад. О том, зачем вообще на свете существуют
сады. О том, можно ли есть настоящие фрукты или это запрещено. Он смутно помнил
историю об Адаме и помнил,  что Адама наказали за съеденный настоящий фрукт. Но
фрукты на деревьях поспевали,  и Анжел пожевал некоторые,  для пробы.  Довольно
вкусно. Адам был не дурак.
     Несколько раз  трава начинала шелестеть,  и  Анжел радостно приподнимался,
предвкушая  охоту.   Невидимки  не  приближались.  Хотелось  спать  и  хотелось
разозлиться по-настоящему.  А больше ничего не хотелось. Он аккуратно выругался
и пошел в дом.
     Дома он открутил голову ни в чем не повинному "ваньке" и заставил его петь
с открученной головой. "Ванька" был сделан неплохо, поэтому спел:
     Я встречал пирата Дрейка, 
     Был он твердым, как скамейка.
     После этого "ванька" замолчал и  на  приказы не  реагировал.  Анжел со зла
разорвал его на части, потом пожалел и успокоился.
     Он не оставил своей затеи и на следующее утро.
     - Как ты думаешь, они что-нибудь едят?- спросил он Мориса.
     Морис был последним (не считая Анжела) оставшимся профессионалом из группы
Коре.  Штрауб  уже  не  считался -  Икемура сказал,  что  Штрауб сошел  с  ума.
Наверное,  так  оно  и  было.  Морису просто повезло,  что его чуть примяло при
скачке;  он  до  сих ничего не предпринимал и  не получил ни одной царапины.  А
теперь и необходимость что-либо предпринимать окончательно отпала.
     - Ты о невидимках?
     - Ну да.  Я хочу их чем-нибудь приманить. Надо же чем-то заняться, в конце
концов. Надоело даже "ваньку" валять.
     - Я думаю, они ничего не едят,- сказал Морис.-Евгения ведь передавала, что
у них нет системы пищеварения.
     - Но что-то же им нравится?
     - Им  нравится душить  людей,  особенно женщин.  Попроси Кристи полежать в
саду. Вдруг она согласится.
     Не надо так шутить,- сказал Анжел серьезно.
     Он просидел все утро с  баллончиком краски,  и снова зря.  После этого его
осенила идея.  Он  провозился несколько часов  внутри Зонтика,  подбирая нужную
технику, и принес в сад целую сумку баллончиков с красками разных цветов.
     - Попрошу никого не входить в сад,- сказал он.- Я начинаю серьезную охоту.
Я развешу на деревьях автоматические баллончики.  Если кто-нибудь войдет, пусть
отмывается от краски как хочет.
     - Если ты поймаешь хотя бы одного сегодня,  я  обещаю его съесть в жареном
виде,- сказал Морис.
     Из окна второго этажа донесся крик. Это кричал Штрауб.
     - Почему он так много кричит?  Ты думаешь, он уже не поправится? - спросил
Морис.
     - А ничего я не думаю.
     До обеда ничего не происходило. День стоял жаркий и плотный как стекло. До
моря  было  далеко,  но  хотелось купаться.  "Если все  будет хорошо,-  подумал
Икемура,-  то нужно будет поехать на пляж.  Мы все-таки на курорте. А можно и в
горы съездить, тоже не помешает".
     Штрауб лежал пристегнутым к кровати.
     - Нравится мне  эта  планетка,-  сказал Икемура.-  Такая жизнь как раз для
меня.
     - Я тебя уууубыо,-  ответил Штрауб. Он уже начинал отходить после вторично
вколотой дозы, и его речь становилась понятнее.
     Когда он говорил тихо, Икемуру это вполне устраивало.
     - А  не поехать ли мне к морю?  -  спросил он,  глядя в стену.  Стена была
сложена из настоящих .камней.
     - Я не-не-не попонимаю, по-почему тебе, теб-бе...
     - Почему мне все сходит с рук?  Ты это хотел спросить? Просто мне везет. У
меня врожденная программа везения. Был когда-то такой генетический эксперимент,
но провалился.  Я,  можно сказать,  единственный человек, гений в своем роде. А
тебе позволено меня созерцать, свинья. Радуйся, что жив пока.
     Он снова набрал шприц и  вколол Штраубу в руку.  Мышцы напряглись как жилы
стального каната.
     - Ничего,  ничего,  успокоишься.  Хочешь,  я  расскажу,  что с тобой будет
дальше? Хочешь - я вижу. Я тебя вылечу. Уже сейчас все считают тебя идиотом, но
ты ведь пока не полный идиот.  Нельзя обманывать своих друзей.  Согласись,  это
нездоровая ситуация.  Поэтому ты станешь настоящим идиотом,  стопроцентным. Еще
десяток уколов, и все.
     Он потрепал Штрауба по щеке. Штрауб попытался укусить руку.
     - Ну вот,  ты уже и кусаешься.  Эго хороший симптом. Скоро начнешь пускать
слюни и мочиться под себя.  А вечером все придут и посмотрят на тебя. Ну, скажи
что-нибудь. Скажи: "Я тебя уууубью".
     - Я тебя уууубью!
     - А, ты все о том же. Я это уже слышал. Забываться начинаешь, мой птенчик,
память уже сдает.  Но я могу убить тебя быстрее,  если ты попросишь. Но просить
придется очень хорошо. Смотри, как не стыдно-ты такой большой и сильный мужчина
и так опустился!  Фу,  неприятно на тебя смотреть. А правда, что тебя вырвало в
первый же день - когда вы увидели типа с отрезанным языком?
     - По-по-по...
     - Только не квакай, пожалуйста.
     - По-почему?
     - Ах,  почему я  о  тебе так забочусь?  Тебе,  в твоем нынешнем состоянии,
этого не понять.  Я стараюсь ради идеи.  Как ты думаешь, кем мне заняться после
тебя? А, ну ты уже ничего не думаешь. Ладно, отдыхай, ты меня утомил.
     Икемура подошел к  окну и стал смотреть на сад.  Нет,  древние были правы,
что-то есть особенное в  этих настоящих камнях.  Он облокотился на подоконник и
стал смотреть, как Анжел дрессирует чудище.
     Анжел  вывел  кузнечика на  поводке  и  привязал  его  к  толстому стволу.
Кузнечик уже не пробовал нападать -  он однажды получил свое и запомнил,  с кем
имеет дело. Его голова была скошена набок - кузнечик был одноглаз.
     - Прыгай!  -  скомандовал Анжел. Человек-кузнечик вяло подпрыгнул на одном
месте.
     "А  ведь он прекрасно понимает человеческую речь,-  подумал Икемура.-  Это
ведь замечательное орудие в умелых руках. Как я не подумал об этом раньше?"
     - Эй,- крикнул он из окна,- а ведь он тебя слушается!
     - Еще бы! - гордо ответил Анжел.
     - Хорошо,  если бы  он  стал слушаться всех людей.  Мы  бы его приручили и
держали вместо собаки. Ты когда-нибудь видел собак?
     - Видел, только маленьких.
     Человек-кузнечик сидел, опираясь на хвост, и жевал свой поводок. "Нет, эту
веревочку ты не перегрызешь, тут никакие челюсти не помогут".
     - Давай дадим ему имя,- предложил Икемура.
     - Давай, я уже думал, только ничего не сообразил.
     - Тогда пусть будет Кузя.
     Человек-кузнечик смутно понимал,  что  разговор идет о  нем.  Его  недавно
покормили и  дважды  ударили по  голове.  Ударил все  тот  же  большой человек.
Большому человеку что-то нужно. Куда-то идти. Зачем-то прыгать.
     - Кузя,- сказал Анжел и подошел совсем близко.
     Кузнечик попробовал откусить ему голову, но получил еще один удар.
     - Кузя! - сказал Анжел.- Не раздражай меня. Прыгай!
     Кузя запрыгал по лужайке.  Длинный поводок позволял ему доставать до самых
яблонь.  Он  откусил ветку с  яблоками и  стал ее жевать.  Ветка была горькой и
пахучей.  Он взял ее в передние лапы и стал разглядывать.  Вдруг он учуял запах
повкуснее.
     - Эй,- сказал Икемура,- посмотри на него!
     - А что такое?
     - Он похож на охотничьего пса.
     - А такие бывают?
     - Я видел, в горах, на Земле. Не хочешь поохотиться с ним на невидимок?
     Анжел  подошел  к  дереву  и  отвязал  поводок.  Икемура снова  вернулся к
"пациенту".  Штрауб  лежал  с  открытыми,  совершенно  бессмысленными  глазами.
Икемура взял его  за  нижнюю челюсть и  подергал голову из  стороны в  сторону.
Никакой реакции. Почти труп.
     - Жаль,  что ты не можешь меня слышать,-  сказал он,-  я бы рассказал тебе
интересную историю.  Я  бы  рассказал тебе  о  том,  как  Анжел  отвязал дикого
кузнечика и пошел с ним в сад. Рассказал бы о том, как кузнечик рано или поздно
слопает Анжела,  а  если не  Анжела,  то  кого-нибудь другого обязательно.  Это
называется несчастный случай.  Я  так  живо  представляю себе  этот  несчастный
случай, будто он уже произошел. Я бы тебе рассказал о том, как это будет. Но ты
меня не слышишь, малыш. Спи. Тебе осталось только спать.
     Но к  вечеру Анжел вернулся и  привязал кузнечика к  стволу.  Кузнечик был
весь в разноцветных пятнах, Анжел тоже выглядел не лучше. Зато он весело нес на
плече что-то, похожее на ногу.
     - Вот! - Анжел бросил добычу на веранде.- Мы его поймали целым, но я решил
покормить Кузю. Кузя молодец. Я хочу видеть Мориса!
     - Какая гадость!  -  невероятно выразительно, хотя почти неслышно, сказала
Кристи. И совсем другим тоном спросила: - А зачем тебе Морис?
     - Он обещал съесть сегодня невидимку,  если я его поймаю.  Обещал съесть в
жареном виде. Я хочу посмотреть на это! Позвать мне Мориса!
     - Я думаю,  он пошутил. Нельзя же есть натуральное мясо. Мы же не дикари и
не обезьяны. А вдруг от натурального мяса можно умереть?
     - Это совсем не  натуральное мясо.  Это мясо невидимки.  И  Кузе оно очень
понравилось. Я хочу видеть, как Морис ест мясо! Где он?
     - Все пошли к Штраубу,-  сказала Кристи.-  После того как пропал Дядя Дэн,
не осталось человека,  соображающего в медицине.  А дядя Дэн его бы вылечил.  А
этот  невидимка?  А  что,  если  ты  убил  Дядю  Дэна?!  -  Последние слова она
произнесла шепотом, но с интонацией взрыва.
     - Не надо говорить так больше,-  сказал Анжел,  бросил раскрашенную ногу и
вошел в дом. Он подошел к Морису.
     - За тобой должок.
     - Что?
     - Я  говорю,  должок.  Отбивные из невидимок.  Я  хочу посмотреть,  как ты
будешь его есть. Морис рассмеялся:
     - Ты что, кого-то поймал?
     - Я ведь обещал. Если я обещаю, я держу свое слово.
     - Но это была шутка,- сказал Морис.
     - Если это была шутка,  то  я  тебя размажу по  полу.  Ты что,  плохо меня
знаешь?
     Морис очень хорошо знал Анжела. Все-таки вместе четыре года. Анжел был тем
человеком,  на которого иногда находит.  Находит волнами. В последние месяцы он
был  весел и  даже иногда добр,  что  совсем не  соответствовало его характеру.
Обычно он свиреп и  страшен и  подчиняется лишь силе приказа.  Коре всегда умел
его сдержать. Но теперь, без Коре и даже без Гессе...
     Морис  очень  хорошо представил все,  что  может  последовать в  ближайшее
время.  Он  видел  бунты одиннадцать раз  и  читал бесчисленные рапорты о  них.
Именно так все и начинается.  Если их пребывание на Бете затянется,  а оно ведь
точно затянется,  то кто-то обязательно захочет стать главным. И главным станет
тот, кто сильнее. Осталось всего два сильных человека, и оба из команды Коре.
     - Так что ты  молчишь?  -  спросил Анжел даже не угрожающе.  Он тоже понял
ситуацию.
     "Возможно,  это разведка перед сражением,- подумал Морис.-Но ведь он глуп.
А глупому человеку не продержаться".
     - Ну?
     - Хорошо, я съем это мясо.
     - Съешь в жареном виде, как обещал.
     - Хорошо, в жареном виде. Ты доволен?
     - Нет.  Ты  ведь  хотел меня  обмануть.  Поэтому ты  будешь есть мясо всех
невидимок, которых я буду ловить.
     - Ты собираешься их ловить?
     - Да...-  Он  выругался очень абстрактно,  чтобы никак не задеть Бету,-да,
собираюсь.  И  я буду их ловить каждый день,  а ты будешь их каждый день жрать,
потому что  нам больше нечего делать на  этой чертовой...  На  этой прекрасной,
моей  любимой планете.  Бета-это  обретенный рай.  Я  всегда  мечтал о  ней,  с
детства.
     "Интересно,  Бета это женщина или мужчина,-подумал Морис.-Если женщина, то
она станет Анжелу потакать".
     Они  развели костер,  самый настоящий костер у  дома и  поджарили на  огне
кусок невидимого мяса.  Мясо  становилось видимым,  когда готовилось.  Морис ел
его,  стараясь не  подавиться.  Мясо было приятным на  вкус,  но  он давился не
мясом.  "Ничего,  тебе недолго осталось",-  мысленно подбодрил он себя,  глотая
последний кусок. Он улыбнулся.
     - Я хочу еще кусочек.
     - Обойдешься,- ответил Анжел. Он был разочарован.
     - Они едят жареное мясо,-  сказала Кристи - настоящее жареное мясо. Почему
ты это не остановишь? Ты ведь командир!
     - Только не сейчас,-  сказал Орвелл,-  ты думаешь, я что-то могу сделать с
этими  двумя?  Еще  недавно -  да,  но  теперь,  когда погиб последний надежный
человек...  Извини,  я  не  имел тебя в  виду...  Сейчас я  мог  бы  их  только
застрелить. Другие меры не подействуют.
     Кристи замолчала и стала смотреть в окно.  Пляшущие блики костра делали ее
пронзительно красивой.  "Мы  отброшены на  десять  тысяч  лет  назад,-  подумал
Орвелл.- Если я буду бездействовать, то тебя отнимут. Тебя отнимет у меня более
сильный самец. Но что можно сделать?"
     - Тогда  прошу  тебя,-  холодно сказала Кристи -  будто специально выбрала
тон,  не  соответствующий словам,-тогда  прошу тебя,  будь  с  ними  мягче,  не
задевай. Я не выдержу, если что-нибудь случится с тобой.
     - Слушай,-  сказал Анжел,-  а ведь ты ел человеческое мясо. Этот невидимка
был когда-то человеком.  Браво! Я сижу рядом с людоедом! Появились в нашем веке
людоедо-человеки!
     - Что это за бред?
     - Это "ванька" так пел. Скажи, вкусно было?
     - Угу, вкусно, но непривычно,- ответил Морис,- хочешь попробовать?
     - Хочу!
     Он на ощупь отрезал большой кусок и  насадил его на ветку.  Потом посолил.
Соль сыпалась в огонь, и огонь вспыхивал желтыми искрами.
     - Еще  не  поджарилось,-  сказал  он,  проглотив первый кусок,-  но,  черт
побери,  это же правда вкусно!  Я  никогда в  жизни не ел настоящего мяса!  Мне
всегда твердили, что это еда дикарей. Я хочу быть дикарем!
     Он быстро дожевал кусок и отрезал еще.
     - Дай мне,- сказал Морис.
     - Не дам!  Ты не хотел, теперь не получишь. А может быть, получишь, если я
буду хорошо охотиться.  Я объявляю военное положение. Нет, не так... Я объявляю
каменный век!  Я  буду  охотиться и  кормить племя.  И  пусть только кто-нибудь
откажется есть. Сколько нас в племени осталось?
     - Мы с  тобой,  потом капитан и  Кристи,  еще Штрауб с Икемурой,  Рустик и
Норман. Это сколько?
     - Всего восемь человек, если считать Штрауба. А Кристи родит нам ребенка -
будет девять. А потом еще родит. Мне нравится эта планета!
     Норману был пятьдесят один год.  Его взяли в группу как наблюдателя. Он не
проходил настоящую боевую подготовку, но от наблюдателя этого и не требовалось.
От  него  требовалось  всего  лишь  наблюдать  и  запоминать.  А  по  окончании
экспедиции устно  доложить Швассману о  всем  увиденном и  о  своих  выводах по
поводу увиденного.  Наблюдатель полагался любой группе из пяти человек и более.
Наблюдатель -  это не  такая простая профессия,  как может показаться поначалу.
Здесь  нужен  острый ум,  громадное хладнокровие,  многолетняя выучка и  иногда
просто нечеловеческое терпение.  К  тому же  наблюдателей не любили.  Непонятно
почему. Иногда им даже стреляли в спину.
     Настоящему наблюдателю приходится совершать невозможное:  он  должен  быть
одновременно везде, видеть и слышать одновременно всех и дополнять собственными
мыслями увиденное и услышанное. И при этом он должен быть совершенно незаметен.
Он  должен  быть  настолько  незаметен,  чтобы  люди  проходили  мимо  него  на
расстоянии метра и не догадывались о его присутствии. Он должен стать настолько
незаметным,  чтобы люди забыли его  имя,  чтобы люди забыли,  что такой человек
есть и  он все слышит.  Только когда люди забывают о наблюдателе,  они начинают
говорить  и  действовать так,  как  им  свойственно.  Норман  был  очень  худым
человеком с большим невыразительным лицом. Он часто не брился по нескольку дней
и зарастал седой щетиной.  Его глаза обычно смотрели вниз.  Он говорил тихо,  с
легким присвистом и  с  едва  уловимым акцентом непонятно какого языка.  Но  он
предпочитал не  говорить вообще.  Он  был  тенью,  невидимкой-  почти  таким же
незаметным, как настоящие невидимки. Он был хорошим наблюдателем.
     Он  знал все  или  почти все.  Он  знал,  например,  что как только боевой
крейсер заканчивал подготовку к  полету,  он вдруг падал,  как срезанный колос.
Оставалось всего четыре крейсера.  Норман знал,  что и  эти четыре тоже упадут.
Но, в отличие от остальных, Норман знал, отчего они падают.
     * * *
     Анжел  собирался на  ночную  охоту  и  размышлял:  "Невидимки предпочитают
шляться по  ночам.  Они просто кишат в  этих местах.  Интересно,  могут ли  они
размножаться?  Если могут,  то пищи хватит на многие годы. Настоящей пищи, а не
таблеток".   Он  подошел  к   Кузе  и  погладил  его  по  шее.   Кузя  молодец,
сообразительный. Почти как человек, только разговаривать не умеет.
     - Кузя, кушать хочешь?
     Кузя кивнул.  Он  даже кивать умеет.  Но  главное,  у  него отличный нюх -
никакой невидимка не спрячется.
     - Кузя, пошли.
     Кузя  уже  слушался приказов,  и  Анжел водил его  на  охоту без  поводка.
Поэтому остальные предпочитали не выходить из дому по вечерам.
     Сразу  за  садом  начинались высокие густые травы,  которые даже  высокого
Анжела скрывали с головой. В травах были протоптаны тропинки, каждая тропинка в
ступню шириной.  Солнце уже село, и лишь облако над горами у берега выбрасывало
вверх яркий оранжевый всплеск.  В  траве шуршали мелкие насекомые.  И трава,  и
солнце,  и насекомые -  все это была жизнь, и Анжел наслаждался ею, ощущая себя
частью этой жизни.  ("Я  пришел сюда,  и  пришел навсегда.  Это  моя планета").
Кузнечик прыгал сзади, давно оставив всякие попытки напасть. Он тоже был частью
планеты.  Пока невидимок не попадалось, Кузя прыгал без особой охоты. Но стоило
ему  почуять след...  Здесь  слишком быстро садится солнце.  Анжел видел немало
смертей в  своей жизни,  немало людей он отправил на тот свет.  Он видел смерть
вблизи,  издалека,  во всех возможных ракурсах.  Он помнил все оттенки смерти и
все ее гримасы-и  все же он не верил в  смерть.  В нем жил ребенок,  который не
хотел взрослеть и  считал,  что  весь мир вокруг придуман специально для него и
лишь он один в нем реален,  все остальные могут рождаться,  радоваться, драться
или умирать,  но его это никак не касается.  Потому что это его мир. Потому что
он принадлежит только ему -  и  трава,  и  облако,  и радость охоты,  и солнце,
которое садится так быстро.  С этим чувством он шел навстречу опасности, с этим
чувством сражался,  с этим чувством совершал смертельные подвиги,  но оставался
жив.  Его смелость удивляла,  но никто не хотел подражать смелости.  Однажды на
горном перевале его нога скользнула вниз,  и  он  увидел ужас во взгляде своего
товарища (того, который двумя днями позже сорвался сам и разбился насмерть), но
в  отвесной стене  в  нужном месте  вдруг  оказался бугорок,  который остановил
скользящую ногу.  Смерть  приблизилась,  помедлила и  ушла.  В  другой  раз  он
пробежал по  краю стены под  сплошным огнем выстрелов,  а  стена была в  высоту
метров двадцать пять,  а  внизу  темнели острые камни.  Он  пробежал по  стене,
получив единственное ранение -  в ноготь мизинца, и не поскользнулся и не упал.
Позже, когда бой был окончен, он попробовал встать на эту стену и понял, что не
способен сделать ни  одного  шага.  Он  верил  в  свою  неуязвимость и  в  свое
бессмертие,  хотя совершенно точно знал,  что ни неуязвимости, ни бессмертия не
бывает.  Знание и  вера могут противоречить друг другу,  но  это  не  мешает им
существовать одновременно.  Облако погасло,  и трава стала казаться голубой. Он
не верил в смерть еще и потому,  что не мог представить себе, как это он такой,
такой лучший,  такой неповторимый и уникальный,  может исчезнуть из жизни.  Как
это  его,  именно его,  может что-нибудь убить.  Как  могут его глаза больше не
видеть солнца или  звезд;  как может прекратиться биение его сердца -  могучего
сердца  в  глубине  тела,  как...  Кузнечик сделал  большой прыжок  и  оказался
впереди. Почуял невидимку. Ну, наконец-то.
     Анжел не верил в  смерть еще и  из-за ее бессмысленности.  ("Пускай всякие
козявки пожирают друг друга, но ведь они козявки, а я есть я. Я это только я. И
если бы я умер,  то исчез бы и весь мир вокруг.  Ну и что,  если миллионы людей
раньше думали так же, а потом умерли".) Кузя ускакал, погнавшись за невидимкой.
"Кажется, я вижу огонек",-подумал Анжел.
     Он  медленно и  осторожно двинулся вперед.  Огонек костра.  Вокруг никого.
Неужели невидимки тоже умеют разжигать костры?  А почему бы и нет?  Что,  у них
рук нет,  что ли?  Трава у костра придавлена. Это значит, что они либо сидят на
траве,  либо недавно сидели.  Жаль,  что  они не  разговаривают,  можно было бы
услышать, о чем они говорят... Он сделал еще шаг вперед и провалился куда-то.
     Морис сидел на крыльце и  смотрел в ночь.  Все остальные заперлись в своих
комнатах,  опасаясь кузнечика.  Когда  Орвелл накануне сделал Анжелу замечание,
тот ответил,  что будет охотиться сколько хочет и как хочет. Сказал, что Орвелл
был капитаном только на Хлопушке,  если Орвеллу хочется покомандовать, то пусть
возвращается в  свою пустую мерзлую Хлопушку и  командует там.  Это  было почти
равносильно бунту,  но  капитан  свел  разговор  к  шутке.  Капитан  знал,  что
бессилен, и боялся. Он понимал, что грубость Анжела - это не худшее, чего можно
ожидать.
     - Убей его,- просто сказала Кристи,- ты имеешь на это право.
     Капитан не согласился.
     Было совсем темно,  окна в  доме закрывались металлическими ставнями и  ни
лучика света не проникало наружу. Только пылали звезды. Глаз привыкал к темноте
и  мог  различать даже  тонкие детали.  Лишь под  деревьями царила непроглядная
чернота.  В  темноте обострялся слух,  и  Морис слышал странные звуки и пытался
найти им объяснения, но не находил. Забибикал передатчик.
     "Убей его" - так она сказала.
     - Анжел?
     - Да, я.
     - Как охота?
     - Плохо.
     - Никого не поймал?
     - Нет, просто свалился в яму.
     - Так выбирайся.-Морис тоже верил в неуязвимость Анжела,  и для него слова
"Анжел упал в яму" означали, что яма неглубока.
     - Выбирайся.
     - Я не могу,- ответил Анжел. А вот это уже что-то новое.
     - Яма глубокая?
     - Да, метра четыре. И еще я, кажется сломал ногу. Здесь посреди ямы острый
кол.  Эти проклятые невидимки охотились на  меня.  Представляешь,  они на  меня
охотились. Они зажгли костер и оставили его как приманку.
     - И ты попался.
     - Но я же...
     - Наверное,  им  не  нравилось,  что ты  их ешь,-  сказал Морис,-  Жди,  я
что-нибудь придумаю. Я уже засек твое местонахождение. Как там с невидимками?
     - Кажется, их полно наверху. Начинают кидаться камнями.
     - Тогда кидайся тоже. Конец связи.
     Морис посидел еще минутку,  раздумывая,  потом сошел с  крыльца и  пошел к
Зонтику.  Зонтик стоял метрах в пятнадцати,  у боковой стены. Морис чувствовал,
что кузнечик где-то поблизости. ("Нельзя отходить от дома без оружия в темноте,
особенно если поблизости бродит такая зверюга. Кузнечик ведь потерял хозяина, и
ему все равно,  кого есть:  невидимок или тех,  кто видимы,  меня например.  Он
может прятаться в каждой тени. А, вот и Зонтик, обошлось".)
     Он вошел,  настроил системы Зонтика на слежение и убедился,  что кузнечика
поблизости  нет.  Потом  он  включил  помехи  на  радиодиапазоне и,  попробовав
связаться с Анжелом,  убедился,  что никакая связь невозможна.  Пусть он теперь
выбирается из своей ямы, этот новоявленный вождь им же организованного племени.
Посмотрим, как поможет тебе твоя неуязвимость.
     Штрауб очнулся и открыл глаза. Глаза слезились. В воспаленном мозгу играла
музыка.   Комната   покачивалась  в   такт   мелодии.   Комната  потеряла  свою
геометрическую правильность,  и  один из углов даже завертывался,  как раковина
улитки.  Из воздуха материализовались тени чудовищ, и Штрауб понял, что спит. А
все  это  ему  просто снится.  Вот  чьи-то  глаза -  они горят голубым сиянием.
("Жаль,  что я не могу двинуть рукой.  Здесь же был Икемура.  Где он? Сейчас он
спит на  кровати,  ближе к  дверям".)  Штрауб напрягся и  застонал.  От  долгой
неподвижности онемела спина и  жутко болела шея.  На  столике "ванька" распевал
песенки.  Окно  было закрыто стальным ставнем,  и  в  ставне,  как  в  зеркале,
отражалась вся обстановка комнаты:  две кровати, стол, шкаф, стулья и "ванька",
расставленный на стуле. В глазах "ваньки" застыла тревога.
     - Привет,-сказал "ванька",-как спалось?
     - Плохо,-ответил Штрауб,-ты разве умеешь разговаривать?
     - Нет, не умею. Ты разве не видишь?
     - Понятно.
     - Жаль мне тебя,- сказал "ванька",- хочешь, спою?
     - Откуда музыка? - спросил Штрауб.
     - Это похоронный марш, ты ведь хочешь умереть торжественно? Спеть?
     - Не хочу. Лучше помоги мне поднять руку. Ну хотя бы одну руку.
     - Бесполезно,-  сообщил "ванька",-  во-первых,  я этого не могу сделать, а
во-вторых,  это  бессмысленно.  Ведь ты  уже  наполовину идиот.  Зачем же  тебя
освобождать? Помирай. Чем скорее помрешь, тем будет тебе легче...
     Штрауб снова закрыл глаза и застонал.
     - Помирай,-сказал Икемура,-чем скорее ты помрешь, тем тебе будет легче.
     Он отошел, лег на свою кровать и включил "ваньку".
     В  Анжела кидали увесистыми булыжниками.  Анжел едва успевал уворачиваться
от них,  а  некоторые ловил.  Но иногда камни все же попадали в  цель.  Один из
камней попал даже в  сломанную ногу,  и  Анжел взвыл от  боли.  Он  не  думал о
смерти,  даже сейчас он не верил в  нее;  он думал о  том,  что из-за этой ноги
придется проваляться несколько месяцев совсем  без  дела.  За  это  время  даже
"ваньку" валять надоест. ("А как же охота? Как же моя охота?") Он почувствовал,
что вот-вот заплачет,  не от боли или безнадежности,  а оттого, что не придется
ходить на охоту.
     Кто-то из невидимок сунул в яму острую палку и стал тыкать ею в Анжела. Он
дернул за палку,  и  тело свалилось вниз.  Анжел сломал невидимке шею и  только
после того,  ощупав,  убедился,  что это женщина.  Теперь у него было некоторое
прикрытие от камней. Ну, кому еще хочется потыкать в него палками?
     Он  выбрал  удобный булыжник и  метнул  его  вверх,  как  советовал Морис.
("Что-то Морис молчит. Если эта тварь не поможет...") Еще одно тело свалилось в
яму.  ("Ага,  теперь вы  будете осторожнее.  Ага!")  Он снова почувствовал себя
кровожадным и сильным. ("Интересно, почему Кузи нет? И почему не видно звезд? И
почему столько "почему"?")
     Анжел включил передатчик и  попробовал связаться с Морисом.  Ничего.  Одни
помехи.  ("Ну  подожди,  дай  мне  отсюда выбраться.  Я  тебя  не  в  такую яму
закопаю".) Он представил себе,  в какую яму закопает Мориса, и чуть не застонал
от наслаждения. Месть - слаще меда.
     В  яму полетело несколько горящих веток.  ("Только этого не  хватало.  Они
собираются устроить здесь  подземный костер").  Ничего,  еще  поборемся.  Анжел
выбрался из-под  двух  тел  и  встал на  здоровую ногу.  Дно  ямы  было  усеяно
булыжниками.  Он достал баллончик с  краской и приготовился.  Как только в него
полетел очередной булыжник, он нажал кнопку. И все стало видимым.
     Невидимок было столько,  что они с  трудом помещались у  края ямы.  Сзади,
видимо,  напирали следующие ряды. Анжел схватил острую палку и проткнул одного,
еще  двоих  он  успел сбить камнями.  Теперь у  него  было  надежное прикрытие.
Вдобавок он  ударил несколько раз в  стенку,  и  грунт осыпался,  создав что-то
вроде  пещерки.  Анжел  забаррикадировался там  и  стал  ждать.  Ждать пришлось
недолго.
     * * *
     - Почему ты не сделал этого? - спросила Кристи.
     Уже несколько ночей они проводили вместе,  и уже несколько ночей им совсем
не хотелось спать.
     - Ты думаешь, так просто убить человека?
     - Ты делал это много раз.
     - Но... Это было иначе.
     - Ты  обязан был его убить,-  сказала Кристи.-  Если ты не убьешь его,  то
тебя казнят.
     - Мы никогда не вернемся на Землю.  "На Землю"-это прозвучало так странно,
как будто Земля и  не  существовала вовсе,  как будто она была выдумкой поэтов,
как будто еще существовали поэты, хотя бы один. Как будто.
     - Да,-согласилась Кристи,  и это прозвучало, как финальный аккорд,- да. Мы
никогда не  вернемся на  Землю.  И  нас осталось всего восемь.  И  ты больше не
командир.  Я  не стану есть человеческое мясо,  когда он вернется с  охоты.  Ты
можешь, если хочешь. Открой окно.
     Орвелл  поднял  стальной  ставень.  Ночь  дохнула  свежестью,  послышались
щелканье, треск и стрекотание бесчисленных насекомых.
     - Какая дикая планета,-  задумчиво сказала Кристи,-  а  ведь когда-то были
времена,  когда люди точно так же охотились друг на друга и жарили человеческое
мясо на кострах.  Но они не знали, что это плохо, потому что разум у них был не
развит.  Но мы -  мы с нашим разумом,  я боюсь, придумаем такое, что даже у тех
невинных дикарей кровь застыла бы в жилах,  если бы они увидели.  Вспомни,  что
творилось на  Земле,  а  ведь там были законы.  То  же  самое будет твориться и
здесь,  но лишь законов здесь нет.  Беда людей в том, что они отвыкли слушаться
совести и привыкли повиноваться закону.  Одно нельзя заменить другим. И даже не
это  главное-просто,  когда  исчезает  закон,  человек  превращается в  бешеное
чудовище,  которое в  конце концов обязательно убивает себя.  А  до  этого-всех
окружающих.
     - С каких пор ты стала философом?
     - С тех пор как начались убийства.
     - Еще не все так плохо,- сказал Орвелл.
     - Разве? Там что-то горит.
     - Где?
     - Вон, смотри. Мне страшно.
     Над  деревьями поднималось едва  заметное зарево,  и  оттого звезды гасли,
терялись в чернильной тьме.
     - Это Анжел развел костер, правда? - спросила она.
     - Я сейчас спрошу его самого,- ответил Орвелл и включил передатчик.
     - Что это?
     - Помехи. Это искусственные помехи. Кто-то вошел в Зонтик.
     - Значит,  кто-то убил Анжела вместо тебя,-  сказала Кристи.- Но теперь ты
тем более не командир.
     Кузя гулял всю ночь,  гоняясь за невидимками,  но не поймал ни одного и  к
утру проголодался.  Красное круглое светило, огромное, в полгоризонта, медленно
вставало из-за дальних гор.  Оно была наполовину срезано облачной грядой.  Кузя
учуял запах жареного мяса и резво поскакал в сторону запаха.
     Он  остановился у  небольшой полянки,  не  зная,  что делать.  На  полянке
догорал костер. На двух исполинских рогатках лежал штырь. Штырем было проколото
тело очень большого человека.  Человек уже  хорошо прожарился.  Догорали клочки
одежды. Кузя узнал хозяина и подошел к костру с опаской: мало ли что. Но хозяин
не шевелился.  Кузя оторвал кусок жареного мяса и убедился, что мясо вкусное, а
хозяин не возражает.
     Кузя был очень голоден в этот раз, поэтому от жареного Анжела остался один
скелет.
     * * *
     Морис  работал всю  ночь.  Чтобы ни  случилось с  Анжелом,  это  ему  надо
сделать.  Морис был специалистом по боевой технике и хорошо разбирался в боевых
системах Зонтиков.  Лучше всех рстальных.  Все схемы он держал в голове. В свое
время его приучил к этому Гессе.
     - Вы нарушаете инструкцию,-предупредил Зонтик.
     - Неужели? - сказал Морис, продолжая копаться в электронном мозге.
     - Я  не  понял вопроса.  Объясните,  пожалуйста,-  довольно вежливо сказал
Зонтик, но тон его голоса изменился.
     Несколько неверных движений -  и  конец.  Морис вытер каплю пота,  которая
побежала за воротник.
     - Объясняю: ты мне больше не нужен.
     Морис набрал код,  и Зонтик навсегда онемел. ("Молчи, железяка, твой голос
больше не понадобится. Сейчас я выну твой мозг".)
     Заработало печатающее устройство:
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity! 
     Have pity!
     Зонтик  имел   пять  мозговых  уровней.   После  разрушения  верхнего  два
последующих могли изъясняться по-английски.  А  после их уничтожения Зонтик мог
выполнять лишь простейшие команды и  сохранял способность только к элементарной
самообороне.  Морис отключил ещё два верхних уровня. Если же разрушить все пять
уровней,  то Зонтик превратится в  груду металлического хлама.  Мозг машины был
устроен по  подобию человеческого.  "Интересно,  можно  ли  убить  его  болевым
шоком?"  -  подумал  Морис.  Теперь  остались лишь  нижние  уровни-те,  которые
поддерживают элементарную жизнедеятельность. Зонтик превратился в идиота.
     Боевые   системы  активизировались,   корпус   задрожал.   Теперь   Зонтик
представлял собой всего лишь очень прочный танк с  сильным вооружением.  Он еще
был способен летать,  плавать и  грызть скалы,  но принимать решения ему уже не
суждено никогда. Have pity! Морис хмыкнул, набрал код, состоящий только из букв
собственного имени  и  трехзначного числа.  Теперь машина будет  подчиняться не
каждому, а лишь тому, кто знает код. Но оставалась еще вторая машина.
     Морис  подъехал к  ангару  и  заставил Зонтик снять  двери.  Вторая машина
проснулась и дружески подмигнула огоньками.  Морис включил дружескую комбинацию
сигналов в ответ. Включил и выстрелил. Ракета взорвалась в узком пространстве и
вырвала бок Зонтику.  Еще живой аппарат попробовал было двинуться с  места,  но
после  первых же  метров повалился набок.  Морис целился точно.  Главное -  это
разрушить мозг.
     Он вышел из машины,  удивился тишине, подождал немного и подошел к машине.
Вошел внутрь сквозь пробоину.  Собственно, от Зонтика осталась только половина.
Пишущий аппарат все  еще  работал.  Значит,  попадание не  было точным.  Ничего
страшного.
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity!
     Have pity! - выползала бумажная лента.
     - И не надейся,- сказал Морис и дважды выстрелил в обнаженный мозг машины.
     - Что это? - спросила Кристи.
     Рассветный пейзаж за  окном озарился огненным сиянием.  Дом  тряхнуло так,
что,  казалось,  он сейчас развалится. Восходило красное светило, неестественно
крупное, будто клещ, напившийся крови.
     - Сейчас узнаю.
     Он включил передатчик-помех больше не было.
     - Доложить, что случилось!
     - Зонтики подрались,- сказал Морис.- Они здорово покусали друг друга. Один
уже точно умер,  а другой пока дышит.  И самое интересное вот что:  живой Зошик
признал меня своим хозяином.  Он прямо так и сказал: "Дружище Морис, почему ты,
самый умный и.  самый сильный, до сих пор позволяешь собой командовать? Давай я
тебе помогу.  Ты мне нравишься,  я выбираю тебя. А если кто-то будет возражать,
то пусть поговорит со мной!" Вот так он и сказал.
     - Он  перепрограммировал Зонтик,-сказала  Кристи,-  что  он  будет  делать
дальше?
     - Дальше он  попытается убить  меня,-ответил Орвелл,-  потом заберет тебя,
как единственную женщину,  завладеет всем оружием. А что он станет делать после
этого, зависит от количества детей, которых ты ему родишь.
     - Ты так спокойно дашь себя убить?
     - Нет.
     - Я уйду с тобой.
     В коридорах послышался топот. В доме уже никто не спал.
     - Ты не пойдешь со мной, потому что... Включился громкоговоритель:
     - Всем,  кто способен ходить,  приказываю выйти и построиться перед домом.
Строиться в  шеренгу по  одному,  по  росту.  На выполнение приказа-пять минут.
Лица,  нарушившие приказ и не явившиеся на присягу, будут считаться изменниками
и подлежат суду по законам военного времени.
     - Интересно,   откуда  он  взял  военное  время?   -   спросила  Кристи  и
обернулась.- Эй, командир!
     Но  командира уже не было в  комнате.  Морис стоял у  дома и  ждал.  "Пять
минут-  это, конечно, слишком быстро,-прикинул он.- Но надо вводить дисциплину.
Те,  которые задержатся,  будут наказаны. Штрауба можно будет пристрелить, если
он  до  сих  пор  не  умер  сам.  Командира судить  за  невыполнение задания  и
несопротивление бунту.  То,  что сказал Анжел вчера,-  это было бунтом. Значит,
сейчас  должны  выйти  пять  человек.  Первым  покажется командир,  и  я  сразу
пристрелю его. А потом разберемся". Первым показался Рустик.
     - Привет,-  сказал он  и  подошел поближе.  Морис ударил его  наотмашь,  и
Рустик упал. ("Он не посмеет ответить, он всегда подчиняется силе".)
     - Поднимись!
     - Есть!
     - Я больше не потерплю фамильярности. Понял?
     - Так точно!
     Да,  этот будет подчиняться.  Следующей появилась Кристи, растрепанная и с
мокрыми глазами, и молча встала рядом с Рустиком. "Значит, командир не придет,-
догадался Морис-.-  Конечно не придет.  На Земле говорили, что командир покруче
даже, чем Коре, но я этому не верю.
     Коре был богом,  а кто такой Орвелл -  посмотрим. Неизвестно откуда взялся
Норман, он всегда такой незаметный. Нужен ли мне наблюдатель? По уставу нужен".
     Последним пришел Икемура. Все. Пять минут истекли.
     Он стоял стройный, суровый, мрачный. Черты лица тонкие, красивые, молодые.
Голубая  кровь.   Короткая  стрижка,   тонкие  усики,   аристократ.  Предки  по
материнской линии происходили из королевской семьи. Правда, Морис не помнил, из
какой  именно  королевской семьи.  Никаких генетических ошибок или  отклонений.
Абсолютно чистая порода человека. Всего достиг собственным умом и всего добился
собственными усилиями. Силен, умен, беспощаден, умеет ценить преданность, умеет
мстить врагам.
     - Я собрал вас здесь,-начал он,-по двум причинам.
     Все хранили гробовое молчание.  Кто-то  на втором этаже не успел выключить
"ваньку", и "ванька" распевал что-то неразборчиво. Шелестел ветер в траве. Было
слышно даже...  Сорвался и  упал  с  ветки переспелый плод.  Громко треснул как
разорвавшаяся граната.
     - Первая причина -  это необходимость суда над человеком, который допустил
невыполнение задания Земли и  потворствовал бунту ("А почему я так уверен,  что
Анжела нет в  живых?"  -  подумал он,  и  больше эта мысль его не отпускала.) Я
считаю, что бывший командир корабля заслуживает смерти. У кого есть возражения?
     Возражений не последовало.
     - Остается принять решение о  виде  смерти.  Так  как  мы  не  имеем здесь
никаких приспособлений для законной казни,  я предлагаю просто отрубить голову.
У кого есть предложения?
     Кристи наклонила голову и стала чертить фигуру на песке,  носком туфельки.
("Интересно, что она рисует?")
     - У меня есть предложение,-  сказал Норман.- За те проступки, в которых вы
его  обвиняете,  он  заслуживает большего наказания.  Но  прежде  нужно  решить
юридический вопрос и выбрать предводителя.
     - Я  выбираю вождем себя,-  сказал Морис.-  Я  буду вождем племени.  А  вы
будете племенем Кузнечика.
     - Одноглазого Кузнечика,-  пробормотала Кристи. Она сказала это так, чтобы
все услышали, и в то же время сделала вид, что говорила не она.
     - Какие-то возражения?
     - Нет, что вы, никаких нет и в помине. Я за, двумя руками.
     Остальные тоже  проголосовали "за".  Вождем племени Кузнечика стал  Морис.
Оставалось решить вопрос о казни. Высказался Нормам.
     - Я считаю,-сказал он,-что в данном случае уместнее всего будет Мясорубка.
     Информация:
     Через  Мясорубку казнили  обычно  тех  участников бунта,  которых вынудили
стать бунтовщиками,  или тех, которые не совершили слишком тяжких деяний против
системы,  или тех,  кто только сочувствовал бунтовщикам, или членов семей самых
ярых бунтовщиков.  Мясорубка была коллективной казнью.  Она  представляла собой
аппарат с небольшой вагончик величиной. Она прикреплялась к движущейся дорожке,
скорость дорожки можно было регулировать.  На  дорожку выпускались осужденные и
механизм включался.  Для  того,  чтобы  избегнуть смерти,  человеку приходилось
постоянно бежать.  Хотя скорость движения конвейера была не очень большой,  уже
через несколько минут появлялись первые жертвы. Особенностью Мясорубки являлось
то,  что она, схватив человека, вначале поворачивала его ногами в свою сторону,
а затем медленно перемалывала его,  начиная с ног.  Она не могла работать более
чем  с  одним человеком одновременно,  поэтому,  пока она  перемалывала одного,
остальные успевали  отдохнуть и  отбежать  подальше.  Постепенно основная масса
людей  начинала  терять  силы,   и  тогда  начиналось  самое  интересное:  люди
принимались сражаться за жизнь, толкая в мясорубку своих товарищей и отдыхая во
время работы машины.  Еще одной особенностью казни было то,  что последний, кто
оставался в  живых,  обычно бывал прощен и  восстанавливался в  правах.  Каждый
осужденный стремился к  атому,  что  приводило к  настоящим побоищам  на  ленте
конвейера.  Некоторые припрятывали холодное оружие, и администрация смотрела на
это  сквозь пальцы,  ведь зрелище становилось интереснее.  А  конвейер двигался
совсем не быстро.
     - Я  считаю,  что в данном случае уместнее всего будет Мясорубка,-  сказал
Норман.
     Морис помолчал,  задумавшись. Снова его кольнула мысль об Анжеле. "Нет, не
может быть. Он бы давно вернулся",- сказал себе Морис, а вслух спросил:
     - Но как? У нас ведь нет техники.
     - Мы  просто поставим перемалывающие ножи на  Зонтик и  будем гнать его по
дороге.  Это будет то  же  самое.  Но я  считаю,  что это должна быть последняя
казнь,   иначе  нас   останется  слишком  мало,   чтобы  основать  здесь  новое
человечество.   Еще  я  считаю,  что  единственная  женщина  не  должна  больше
рассматриваться как член экипажа - теперь она будет общественным достоянием. Ее
нужно хорошо кормить и  держать под  охраной.  Она  должна рожать каждые девять
месяцев. Новое человечество - вот это придумано хорошо.
     - Разумно,- сказал Морис.- Тебя я назначаю моим советником. Но с должности
наблюдателя не снимаю.
     Среди деревьев сада  послышался шум.  Морис поднял винтовку.  "А  ведь  мы
совсем  безоружны,-   подумала  Кристи,-  если  что-нибудь  случится..."  Из-за
деревьев выпрыгнул кузнечик.  Его  усы-антенны торчали бодро,  но  прыгал он  с
трудом,  неся перед собой раздутое брюхо.  Он держал в  зубах плохо обглоданный
скелет, придерживая его передними лапами.
     - Это Кузя,-сказал Морис и взял Кузю на мушку.-  Не бойтесь, он всего лишь
сожрал Анжела.
     Глава тринадцатая МУЗЫКА
     Генерал  Швассман  выздоравливал  быстро,  но  его  мучили  разные  мысли.
Особенно его волновало то,  что кожа лица, после того как ранки зажилили, стала
неровной и  бугристой -  будто кожа  человека,  переболевшего оспой,  человека,
изображенного на  древних  рисунках.  Врачи  предложили ему  очень  болезненную
операцию по пересадке кожи лица,  и он согласился -  ведь человек, претендующий
на роль вождя, должен выглядеть идеально. Он мог принимать болеутоляющее, но не
делал этого-потому что народ должен видеть стойкость вождя и воодушевляться ею.
Особенно сильно он  страдал по  ночам,  ведь он  не  мог спать,  а  вся жизнь в
лечебнице, рассчитанная на людей обыкновенных, с наступлением ночи замирала.
     Генерал Швассман лежал, смотрел в потолок и думал. За первую ночь он успел
передумать все  полезные мысли,  и  теперь  в  голову лезли  одни  бесполезные.
Швассман  огорчался,   ведь   обдумывание  бесполезного  означает  потерю   его
бесценного времени.
     Рядом,  на соседней койке,  ближе к  окну,  лежал другой человек,  который
выздоравливал дольше и мучительнее Швассмана -  дежурный педагог из инкубатора.
Его,  к  сожалению,  не  казнили сразу  -  и  народ ушел  с  площади не  вполне
удовлетворенный.  Педагога не удалось казнить по причине небольшой ошибки:  его
просто сочли мертвым. А позже, когда он начал стонать и шевелиться, зрители уже
разошлись и  собирать их снова было бы трудно.  Да и кому интересно смотреть на
казнь едва живого человека?  Другое дело - неделю или две спустя, когда педагог
вполне  придет  в  себя  и  снова  почувствует  вкус  к  жизни.   А  пока-пусть
выздоравливает.  Педагог тоже не спал ночами и тоже размышлял. Но, в отличие от
Швассмана,  он  любил размышлять вслух,  и  генерал порой невольно втягивался в
разговор,  отстаивая свою правду. Генерал прекрасно знал, что абсолютной правды
не  бывает,  у  каждого правда своя;  знал,  что рано или поздно одна из  правд
встанет над другими. (Тогда она становится не только правдой, но и правилом.) А
еще педагог слушал музыку.  Наверное,  что-то повредилось в  его мозгу.  Музыка
была  старинной -  той  поры,  когда  даже  компьютеров не  было.  Тогда музыка
сочинялась и  исполнялась людьми  на  так  называемых музыкальных инструментах.
Музыка,  которую слушал педагог,  была  столь сложной и  неясной,  что  генерал
Швассман прислушивался к ней, как к некоему коду, пытаясь его разгадать. Музыка
лилась  как  тонкая  струйка  воды,  иногда  вибрировала,  иногда  дрожала  или
колебалась,  иногда  прерывалась,  иногда повторяла самое  себя  и  самое  себя
поддерживала совершенно  неожиданным  всплеском.  Она  будто  кружилась  вокруг
генерала.  Слушая эти  тихие  звуки,  генерал Швассман думал о  том,  насколько
несчастными были те  люди,  которые могли создать такую музыку,-  ведь даже он,
надежда человечества,  лучший генетический экземпляр,  не  подверженный никаким
эмоциональным бурям,-даже он ощущал себя несчастным.  Он закрывал глаза и видел
себя  потерянным,   маленьким,   без  всякой  надежды  на  то,  что  кто-нибудь
когда-нибудь найдет его.  "Вы говорите, что крик обезьяны печален? А слышали ли
вы плач ребенка,  брошенного на дороге?  Плач брошенного ребенка". Эти строки о
ребенке  и  крике  обезьяны генерал  Швассман помнил  из  спецкурса по  древней
культуре.  Строки приводились как пример глупости и бездоказательности,  пример
алогичности суждений  древних  мудрецов.  Ведь  человек,  который  произнес их,
считался мудрецом в свое время. "Кем и зачем я заброшен сюда и почему?" - думал
он,  но открывал глаза и понимал, что это всего лишь музыка, всего лишь музыка,
которая  как  галлюциноген  мешает  логике  суждений.  После  третьей  ночи  он
приказал, чтобы в палате больше не было музыки. И музыка исчезла. Но вместо нее
начались долгие беседы,  в  которых каждый говорил не  столько с  собеседником,
сколько с самим собой.  И это было не менее печально, чем музыка: "Вы говорите,
что крик обезьяны печален. А слышали ли вы?.."
     Педагог включал свет по ночам и  читал книги.  Иногда Швассман поворачивал
голову и  смотрел на его лицо-лицо человека,  открывшего для себя великие миры.
Однажды Швассман не выдержал и спросил:
     - Неужели ты  нашел что-то  интересное для  себя в  этих книгах?  Ты  ведь
прошел полный курс научней подготовки.
     - Это удивительно,-  сказал педагог,- ведь, оказывается, раньше педагогика
была наукой об обучении детей.
     - Конечно,-  ответил Швассман,-  ведь  раньше не  существовало скоростного
всеобщего обучения.  Тогда каждого приходилось учить в отдельности,  затрачивая
на  это  невероятный труд.  И  все  равно результаты были  мизерны.  И  никакой
гарантии.  Поэтому педагогику и  считали наукой.  И  даже искусством.  Но я  не
понимаю, что в этом необычного.
     - Я читаю,-говорил педагог,-читаю о разных системах воспитания.  И нахожу,
что все они разные.  Но несмотря на разницу,  лучшие из них учат одному и  тому
же.
     - Чему же они учат?
     - Чувствовать.
     - Да,-сказал Швассман,-в  этом  и  был  основной недостаток прошлых веков.
Чувства  -   это  остатки  инстинктов,   доставшиеся  нам  от  предков.  Только
освободившись от  чувств,  человек  стал  человеком разумным.  Взгляни на  наше
общество, я не говорю, что оно идеально, но оно достаточно близко к идеальному.
А что было раньше?  Человек даже не знал, чего он хочет. "Смело мы в бой пойдем
и,  как один,  умрем в  борьбе за это",-  процитировал Швассман,-  но за что за
"это"?  Они даже не знали,  за что собираются умирать.  И не понимали, что если
умрут все,  как один,  то это означает поражение,  а не победу. А сейчас каждый
понимает, за что ему приходится умереть.
     - Мне  не  хочется умирать,-  сказал педагог,-  раньше было все  равно,  а
теперь совсем не хочется.  И я убил за свою карьеру четырнадцать детей. Четверо
из них тоже не хотели умирать.  Я думаю,  имел ли я на это право.  Я думаю, наш
мир стал слишком жесток, слишком.
     - Неправда,  мир всегда был жесток,  всегда одни поедали других, это закон
жизни, если бы не это, то человечество бы никогда не появилось на земле.
     - И все же я думаю: имел ли я право?
     - Где это ты прочел такую глупость?
     - Вот,  все  здесь же,  в  этой книге.  Тут  говорится,  что  жил когда-то
педагог,   у   которого  было  двести  учеников.   Ученики  оказались  не   той
национальности,  то  есть генетически не  подошли.  Когда учеников отправили на
сожжение,  то педагог добровольно пошел вместе с  ними.  А ведь это болезненная
смерть.
     - Тогда зачем он это сделал?
     - Он  хотел защитить их  или  хотя  бы  остаться вместе с  ними до  конца.
Оказывается, раньше педагоги не убивали детей.
     - Возможно,-  сказал  Швассман,  а  наутро  приказал  перевести педагога в
другую палату. Эти разговоры вызывали у него тошноту.
     Но следующей ночью он встал, включил лампу и стал читать книгу, оставшуюся
после педагога. Он открыл главу, которая называлась "Лучшая в мире, качественно
новая  система педагогики",  и  прочел:  "Основной целью  нашей лучшей в  мире,
качественно новой системы педагогики является воспитание в  ребенке беспощадной
классовой ненависти к эксплуататорам".  Ненависти?  А еще говорят,  что это наш
мир жесток.
     * * *
     Прошло еще несколько дней,  и  он почувствовал себя совсем хорошо.  Ночные
беседы стали забываться,  и теперь Швассману казалось,  что это не он, а кто-то
другой,  намного худший  экземпляр,  подслушивал музыку,  подглядывал в  книгу,
поддерживал разлагающий волю разговор. Он попросил поставить в палату компьютер
и,  стал ночь напролет играть в интеллектуальные игры. Он вызвал своего личного
генетика и сообщил о странном всплеске чувств. Генетик сказал, что он учтет эту
информацию в последующих разработках. Компьютер быстро надоел, и Швассман снова
лежал ночами, думая о ненужном, и снова слышал ту же музыку - она запечатлелась
в  его мозгу и  не прекращала свое кружение.  Почему-то он был уверен,  что так
кружатся осенние листья  лунной  ночью,  хотя  он  никогда не  видел  настоящих
осенних листьев и никогда не выходил из дому лунными ночами.
     Однажды ему позвонили и передали сообщение,  что над Антарктидой (которая,
кстати,  к  началу двадцать второго века была полностью очищена от  льда) сбито
пилотируемое летающее блюдце. Генерал сразу воспрянул духом.
     - Когда? - спросил он.
     - Позавчера.
     - Почему не доложили сразу?
     - Вы были не в форме.
     Швассман понял,  что  биотоки его  мозга постоянно считываются.  Ему стало
стыдно  за  свои  музыкальные "пристрастия",  но  он  быстро  подавил стыд  как
ненужную эмоцию. ("Так тебе и надо, не станешь в другой раз интересоваться черт
знает чем!")
     - Зато теперь я в форме. Говорите. Удалось ли взять существ?
     - Существо.  Оно было одно.  Нам удалось его спасти,  и оно пока живо.  Мы
налаживаем контакт.
     - Неужели это так сложно?
     - Оказалось,  сложно. Наши дешифраторы легко переводят отдельные слова, но
смысл неясен.
     - Оно агрессивно?
     - Нет,  оно боится только иголок.  Наверное,  смотрело передачу об игловой
казни.
     - Тогда давайте его сюда. Я сам с ним поговорю.
     - А стоит ли?
     - С каких это пор разрешено обсуждать приказы? Конец связи.
     Спустя два часа существо ввезли в  палату.  Оно было пристегнуто к  креслу
множеством цепочек  и  совершенно обнажено.  Швассман  попытался  определить на
глаз,  имеет ли он дело с самкой или с самцом,  но не сумел. На голове существа
был  легкий прозрачный шлем  -  в  таких шлемах монтируются дешифраторы.  Когда
существо начнет .передавать информацию,  информация будет преобразована в слова
и фразы. Существо было очень худым, и Швассман вспомнил, что у него нет системы
пищеварения. Тогда за счет чего оно живет?
     - Здравствуй,- сказал Швассман.
     - Здравствуй.
     - Ты хорошо понимаешь мои слова?
     - Я хорошо понимаю.
     - Наши медики обследовали тебя,  не нарушая твоей целостности. Это большая
честь, заметь.
     - Они  сделали так  потому,  что  имеют  только  один  экземпляр,-ответило
существо.-Они хотят вначале проследить за моим поведением, а только после этого
меня разрезать.
     - Ты довольно сообразительный.
     - Я женщина,-  ответило существо,- поэтому называй меня существительными и
прилагательными  женского   рода,   так   будет   правильнее.   И   я   гораздо
сообразительнее,  чем  ты  можешь себе представить.  Моя раса ушла от  твоей на
тысячи лет вперед.
     Генерал Швассман заинтересовался.  Дело в том, что сбоку в прозрачный шлем
был вмонтировал детектор лжи -  и как только существо начинало лгать,  детектор
об  этом сообщал.  Сейчас горела светло-зеленая лампочка -  это  означало,  что
существо говорит правду.  Если это действительно высшая раса, то существо можно
использовать   для   беспримерного   в   истории   человечества   генетического
эксперимента.
     - Ты можешь объяснить или доказать свои слова? - спросил Швассман.- Откуда
ты прилетела?
     - Я  родилась  в  космосе,  как  и  мои  родители.  Но  наши  предки  были
жителями...
     - Конечно,  жителями  Беты,-угадал  Швассман,  который  был  очень  умен,-
конечно,  жителями Беты,  ведь больше не обнаружено ни одной планеты со следами
цивилизации. Правильно?
     Существо согласилось.
     - Я  начинаю что-то  понимать,-продолжал Швассман,-  ведь  мы  читали ваши
древние тексты.  После того  как  ваша  раса  начала вымирать,  предпринимались
попытки спасти лучших ее представителей.  Вы и  есть эти представители,  не так
ли?
     - Это так. Мы ушли в космическое пространство, чтобы не погибнуть.
     - И сколько времени вы следите за нашей Землей?
     - Примерно четыре с половиной столетия.
     - Зачем?
     - Земля - единственная планета, на которой мы смогли бы жить.
     - Тогда в чем же дело? - сказал Швассман.- У меня есть прекрасная идея для
сотрудничества.  Кстати,  чем ты питаешься?  Я не хочу,  чтобы ты умерла раньше
времени.
     У него действительно родилась прекрасная идея.
     * * *
     "Отважный" покинул пределы Солнечной системы и  завис в пустоте.  Елена не
могла совершить скачок по  трем причинам:  во-первых,  она просто не  имела для
этого  достаточного опыта и  боялась за  жизнь девочки;  во-вторых,  им  просто
некуда было прыгать;  в-третьих,  исчез капитан и вместе с ним исчез реликтовый
меч.  Елена была уверена,  что капитан сейчас на корабле и  ждет случая,  чтобы
захватить его.  Двое оставшихся членов экипажа до  сих  пор  лежали в  коконах,
связанные. На "Отважном-4" не было внутренних систем слежения, поэтому Елена не
могла определить, где скрывается враг. А враг мог быть везде.
     Почти двое суток она  не  расставалась с  девочкой,  разговаривала с  ней,
иногда поражаясь совсем не  детской основательности ее суждений.  Каждые четыре
часа она включала общие системы связи и  предлагала капитану начать переговоры.
Капитан не отвечал. Но на третьи сутки Елена обнаружила, что двое, остававшихся
в коконах,  мертвы. Они были задушены - у капитана не оказалось другого оружия,
кроме  реликтового  меча  и  собственных пальцев.  Она  слегка  всплакнула  над
мертвецами и отправила капсулы за борт.
     - Почему ты отдала ему меч? - спросила маленькая Кристи.
     - Я  не  отдавала,  глупенькая,-  ответила  Елена,-я  просто  оставила его
где-то,  даже не помню где. Он ведь не может действовать в моих руках. И вообще
у  меня есть такая привычка -  бросать вещи где  попало и  как попало.  У  меня
всегда все теряется.
     - Тогда почему ты думаешь, что меч у него?
     - Он  бы не пропустил такой возможности.  Елена с  девочкой не выходили из
каюты,  в  которую она собрала все оружие,  имевшееся на  корабле.  Конечно,  в
умелых руках  оружием может  стать  любая  палка,  но  что  такое  палка против
современной винтовки, которая сама наводится на цель?
     На пятый день она обнаружила, что дверь в каюту заперта снаружи.
     - Что теперь будет? - спросила маленькая Кристи.
     - Да ничего страшного, мы ведь все равно не собирались выходить отсюда.
     - А как же еда?
     - У нас есть немного.
     - А потом? Потом ты меня съешь?
     - Как я  могу тебя съесть?  -  удивилась Елена.-Я даже подумать о таком не
могу!
     - Напрасно.  Ведь этот выход более рациональный. Гораздо лучше, если умрет
один человек, чем если умрут двое.
     - Кто тебе такого наговорил?
     - Но это же элементарная стратегия выживания! - сказала маленькая Кристи.-
Мы  уже проходили курс стратегий выживания,  и  эта была одна из самых простых.
Чтобы не умирать двоим, должен умереть один.
     - А кто вел курс? - спросила Елена.
     - Генерал Швассман. Он лучше всех в этом разбирается.
     - Тогда  слушай меня.  Забудь об  этом,  забудь о  всех  своих  людоедских
стратегиях. Есть совсем другое правило: лучше умереть самому, чем причинить зло
своему другу.  Швассман слишком глуп, чтобы додуматься до такой стратегии. А мы
ведь с тобой друзья.
     - Что-то правильное в твоих словах есть,-  сказала маленькая Кристи,- я об
этом подумаю. Если ты не съешь меня, конечно.
     Через несколько дней голод стал невыносим.
     - Что он хочет? - спросила Кристи.
     - Наверное, он хочет разрушить Землю.
     - Тогда почему он этого не делает?  Ведь Земля там,-  Она махнула ручкой в
сторону прозрачного лоскутка стены.
     - Я не знаю. Может быть, он хочет чего-нибудь другого?
     Капитана "Отважного-4"  звали Аца.  Он считался опытным пилотом и  хорошим
воином.  На  его  счету  было  больше  десятка успешных операций.  Родители Ацы
(которых он  совершенно не  помнил) сами  были  пилотами и  вполне  сознательно
выбрали для  ребенка его будущую карьеру.  Боевым пилотом Аца стал еще до  того
как родился.  В  его программу заложили презрение к  смерти,  скомпенсированное
стремлением к  личной  безопасности во  имя  высоких целей.  Первое,  базовое,-
презрение  к   смерти.   Второе,   особо  устойчивое,-   стремление  к   личной
безопасности. Третье, смысловое,- служение высоким целям, все равно каким.
     Такая программа позволяла подставлять любую нужную в данный момент высокую
цель-  это  делало  Ацу  просто  фанатиком,  фанатиком чего  угодно.  Но  такая
программа была довольно сложна и потому легко повреждалась при сотрясении.  Всю
жизнь Аце приходилось носить защитные шлемы. Он снимал шлем только в совершенно
безопасных ситуациях. И вот теперь он получил сильнейший удар по голове.
     Когда  он   очнулся  после  удара,   то   поначалу  не  мог  понять  смысл
происшедшего.   Он   помнил,   что  его  послали  уничтожить  корабль-разведчик
"Отважный-3";  помнил,  что  после того,  как  этот план рухнул,  он  собирался
взорвать Землю;  помнил, что его ударили по голове и даже знал, кто это сделал,
но  он  не помнил ни одной высокой цели,  во имя которой ему следовало бы жить.
Его программа не  работала.  Он чувствовал себя как улитка без раковины.  Он не
умел жить без высоких целей.  Он украл реликтовый меч,  брошенный случайно,  но
украл его не ради чего-то,  а просто так.  Потом он бродил по кораблю, движимый
стремлением   к   личной   безопасности,   и,   именно   руководствуясь  личной
безопасностью,  не  отвечал на  регулярные вызовы.  Он  задушил двоих связанных
мужчин тоже ради своей безопасности,  и ему неловко было делать это, потому что
те называли его по имени и  молили о  пощаде.  Однажды ночью его осенило,  и он
запер дверь той каюты,  в  которой была опасность.  Теперь ему стало легче.  Но
высокие цели не появились,  и он продолжал страдать.  Он гулял ночами по тихим,
прохладным,  темным коридорам корабля и  слегка подвывал от  тоски.  Как  можно
передать тоску человека, лишенного высокой цели? С тоски он разбивал все мелкие
предметы, которые попадались ему под руку.
     Тоска и  скука заставляли его делать такие вещи,  о которых он и помыслить
не  мог  раньше.  Например,  он  попросил электронный мозг  обучить его  игре в
шахматы.  Электронный мозг попытался,  но  не  смог.  Шахматы оказались слишком
сложной   игрой   для   Ацы.   Он   попробовал   перечитать  "Кодекс   военного
пилотирования", но уже на второй странице почувствовал, что сходит с ума. Буквы
"Кодекса" начинали менять очертания,  превращаясь в буквы неведомого шрифта. Он
испугался  так,   будто  увидел  змею  и,   испугавшись,  выбросил  "Кодекс"  в
инсинератор (так  называлось устройство-уничтожитель).  Однажды Аца  увидел  на
столе книгу и очень удивился,  потому что книга была старой и,  похоже, редкой.
Он  удивился еще  и  потому,  что  на  корабле не  было  никаких книжек,  кроме
злосчастного Кодекса.  Их  просто не  могло здесь быть.  Книга,  в  которой сто
страниц.  У  кого  хватит упорства прочесть такую толстую книгу?  И  откуда она
взялась?  После происшествия с Кодексом он уже побаивался книг-он начал бояться
многих вещей, потому что понимал, что в действие вступила вторая его программа,
программа самообороны, которая тоже повреждена.
     Он  осторожно приблизился и  попробовал прочесть название.  Ему не удалось
сделать это  сразу,  потому что название было напечатано нестандартным шрифтом.
Книга,  да  еще  и  с  нестандартным шрифтом?  Он  открыл книгу  наугад и  стал
разбирать слова. Слова зазвучали как колокол.
     А  ветра не  было совсем,  Но мой корабль летел.  При свете молний и  луне
Вздохнули мертвецы. Они задвигались,
     Вздохнув,  потом приподнялись,  И их не двигались зрачки,  И было страшно,
как во сне, При виде вставших тел.
     Ему потребовалось минут двадцать,  чтобы разобрать несколько строк,  и еще
минут двадцать, чтобы прийти в себя.
     "Что за чепуха? - подумал он.- Мертвые тела не могут оживать". И он открыл
первые страницы книги.
     Время остановилось.  Пространство свернулось,  как свиток. Звезды погасли.
Он  читал,  совершенно не понимая значений многих слов и  подставляя вместо них
свои собственные значения. Это была сказка. Сказки когда-то рассказывали детям.
Нет, не совсем сказка. Аца читал о том, как старый моряк был спасен альбатросом
из холодных морей у Южного полюса,  о том,  как старый моряк убил альбатроса, о
том,  как один за другим стали умирать члены команды корабля, о том, как старый
моряк остался один,  о  том,  как  стала гнить вода в  море,  о  том,  как плыл
корабль,  не подгоняемый ветром,  о том,  как стали подниматься мертвецы и,  ни
слова не говоря,  приниматься за свою прежнюю работу, о том, как страшно старый
моряк пожалел о том, что он жив.
     Аца оторвался от книги и спросил стрекозу, сколько времени.
     "Полночь",-ответила стрекоза.
     - Где мои друзья? - спросил Аца. "Полночь",- ответила стрекоза.
     - Зачем я убил их? "Полночь",-ответила стрекоза.
     - Что со мной происходит? - спросил он. "Полночь",- ответила стрекоза.
     - За что со мной сделали это?
     "Полночь",- ответила стрекоза.
     Она могла отвечать только на вопросы о времени.
     Аца  пошел к  той каюте,  где еще оставались люди и  где хранилось оружие.
Оглянувшись,  он увидел,  что за тем столом, где только что сидел он, уже сидят
два его мертвых товарища,  одетые в серые комбинезоны. Один из них посмотрел на
Аду,  но  его зрачки не двигались.  Аца отпер дверь в  страшную каюту и  встал,
ожидая выстрелов.  Выстрелов не  последовало.  Тогда  он  прошел по  коридору в
обратную сторону,  прошел мимо двух молчаливых мертвецов,  сидящих за  столом и
проводивших его  синхронными поворотами голов,  ушел,  настроил нужную систему,
лег в  капсулу и  приказал ей закрыться.  Потом он закрыл глаза и  увидел перед
глазами нечто яркое,  но не успел понять, что именно он видит. Машина выбросила
капсулу в пространство. Полночь.
     - Зачем он это сделал? - спросила маленькая Кристи.
     Она стояла, держась пальцами за край стола и пытаясь посмотреть, что лежит
на столе. Елена взяла ее на руки. На столе лежала книга.
     - Не спрашивай. Откуда я знаю?
     - Ты  большая,  ты  должна знать.  Минут пять назад они  вышли из  каюты и
теперь  стояли  у  стола  в  центральном зале.  Теперь  было  не  страшно.  Они
испугались,  только когда  страшный человек отпер  дверь и  стоял за  ней,  -не
решаясь войти. Два стула стояли так, что, казалось, еще недавно кто-то сидел за
столом.  Здесь ощущалось недавнее присутствие человека.  На столе лежала книга.
Книга называлась "Кодекс военного пилотирования".  В  ней  можно было  прочесть
всякую бюрократическую чушь,  которую заставляли учить  каждого пилота.  Сквозь
прозрачную стену они видели,  как удаляется в пустоту капсула с телом того, кто
еще недавно ходил по кораблю.  Капсула медленно и равномерно вращалась - яркая,
светящаяся, похожая на драгоценный камень на усыпанном звездами бархате.
     - Он  всегда хотел  себе  необычной смерти,-  сказала Елена.-А  сейчас,  я
думаю,  он просто сошел с  ума.  Я ведь ударила его по голове прутом,  а у него
были  очень сложные программы.  Он  всегда берег свою  голову.  Когда программы
разрушились, он стал вести себя неадекватно.
     - А что такое "неадекватно"? - спросила маленькая Кристи.
     - Да какая разница.  Главное то,  что он умер и,  несмотря на все, мне его
жаль. Что мне делать теперь?
     - Тогда давай я научу тебя плакать,-  сказала маленькая Кристи,- я умею, у
тебя тоже получится.
     * * *
     Идея,  которая пришла в голову генералу Швассману,  была гениальной,  как,
впрочем,  и  все  остальные его  идеи.  Он  не  умел  мыслить иначе.  Суть идеи
заключалась в том,  чтобы не улучшать человека постепенно, путем долговременных
программ,  вроде  Надежды Нового  Поколения,  а  использовать уже  готовые гены
космического пришельца - ведь пришелец, а точнее, пришелица была представителем
высшей расы.  То  есть он решил скрестить себя с  жительницей пространств.  Все
гениальное  просто.   Но  осуществление  гениальной  идеи  пока  представлялось
туманным.  Генерал Швассман решил немного обождать.  Несколько дней он провел в
постоянных беседах  с  инопланетянкой.  Оказалось,  что  инопланетянка тоже  не
нуждается во  сне  (очень удачно).  У  инопланетянки не  было имени,  а  только
порядковый номер-две тысячи триста пятнадцатый номер. Номер означал имя и место
в иерархии.  "Надо будет подумать о введении номерной системы на Земле,  номера
не  повторяются,  чего нельзя сказать об  именах".  Ведь генерал Швассман издал
распоряжение о  том,  чтобы  питомцам  инкубатора  больше  не  давали  имен  по
достижении ими  совершеннолетия.  Инопланетянку проверили генетики и  пришли  в
полный восторг.  В такой восторг, что некоторые из них даже начали поговаривать
о смещении Швассмана и назначении на его роль инопланетянки.  Генерал Швассман,
как умный человек,  понимал,  что должность его является ролью и роль эту может
играть только шедевр генетики.  Сейчас он стал генетическим шедевром номер два,
но не огорчился.  Он всегда (а он помнил себя с трехмесячного возраста), всегда
ставил общественное выше личного.
     Пришелица  добровольно  прошла  все  тесты  и  показала  идеально  высокий
интеллект  и   идеально  низкий  уровень  эмоциональности.   Таким   прекрасным
показателям генерал Швассман мог только позавидовать.  Пришелица была настолько
неэмоциональна,  что  даже не  понимала,  о  чем  поет "ванька".  Она пробовала
применить к  его песням высочайшие степени логического анализа,  но безуспешно,
"ваньку" степенями не возьмешь.
     Слишком много пью вина- 
     Ты красива и умна.-
     пел "ванька",  и любой логический анализ разлетался вдребезги,  как стекло
от удара мячом.
     Тогда  генерал Швассман приказал убрать "ваньку" из  своего кабинета.  Его
примеру последовали и другие сотрудники.  Пришелица,  ради пользы дела,  решила
поселиться в той же палате,  где проходил курс лечения Швассман.  Она ничуть не
стеснялась земного мужчины, оставаясь раздетой и отправляя естественные нужды -
некоторые  нужды  у  нее  все  же  были.  Иногда  от  нее  пахло  керосином,  а
иногда-прелыми листьями,  но никогда не пахло плотью. По ночам они беседовали о
будущем.
     - Совершенно верно,-  говорила пришелица,-  это  генеральный путь развития
любой цивилизации.  Мы  обнаружили триста сорок три планеты со следами разумной
жизни и с историческими памятниками.  На всех этих планетах жили люди,  похожие
на вас или на меня.  И все эти цивилизации,  к сожалению,  погибли. Но мы точно
установили одно: люди всегда двигались в одном направлении - они улучшали себя.
Они  развивали свой разум и  усмиряли инстинкты,  то  есть эмоциональную сферу.
Всюду они  миновали тот  долгий период,  когда процветали искусства,-  это были
темные и  дикие времена,  а потом наступал период просветления.  И к сожалению,
как только человек начинал приближаться к идеалу, он вымирал. Обычно он вымирал
лет через сто после исчезновения искусств,  даже не  успевал ощутить вкус новой
светлой жизни.
     - Отчего это происходило? - спросил Швассман.-И при чем здесь искусства?
     - Каждый  раз  по  разным  причинам.  Вы  знаете  историю Беты-цивилизацию
уничтожило научное открытие.  Другие  вымирали из-за  болезней,  войн,  крупных
бунтов или вообще без причин. Слишком велика смертность во Вселенной. Искусства
здесь действительно ни  при  чем.  Они  рудиментарны,  как  обезьяний хвост.  А
проект,  предложенный вами,  кажется мне разумным.  Ведь вам пока что ничего не
грозит. Я согласна дать свои гены для развития вашего человечества..
     - Если бы вы не согласились,- сказал Швассман,- вас бы заставили.
     - Не сомневаюсь,-  ответила пришелица,-  поэтому я и соглашаюсь заранее. Я
все же разумное существо.  Но для того, чтобы скрестить человека со мной, нужно
найти достойного человека.  У вас есть кандидатура? Я не хотела бы скрещиваться
с кем попало.
     "Что-то  ты  слишком  сильно  задираешь нос",-  подумал генерал Швассман и
удивился,  потому  что  эта  мысль  противоречила принципу общественной пользы.
Впредь он решил не позволять себе так думать.
     - Конечно есть,-сказал  Швассман,-вы  не  разочаруетесь.  Очень  достойный
генетический экземпляр.  А  теперь,  пожалуйста,  объясните  мне  один  случай,
который  до  некоторой степени остался загадкой.  Когда  нам  удалось захватить
летающее блюдце, несколько месяцев назад, два члена экипажа умерли, взявшись за
руки. Я не совсем уверен, что правильно понял случившееся.
     - Это    очень    просто.    Система   самоуничтожения   срабатывает   при
соприкосновении  ладоней.   Удобно,   потому  что  не   требует  дополнительных
технических устройств. Предлагаю вам ввести такой же метод.
     - Я уже думал об этом,- сказал Швассман,- мы обязательно так сделаем.
     На  следующий день  ему  стало  совсем  хорошо и  очень  хотелось заняться
общественно полезным делом. Человечество уже заждалось. Он первым делом посетил
инкубатор.  На  этот же день была назначена повторная казнь дежурного педагога.
Педагога решили казнить в  Мясорубке,  так как уже накопилось немало осужденных
для  групповой казни.  Одним больше,  одним меньше -  никакой разницы.  Генерал
снова  сидел  в   стеклянной  кабинке  и  снова  смотрел,   как  ходят  ровными
геометрическими кругами  (несколько  концентрических окружностей  за  эти  годы
протоптали воспитанницы во  дворе  инкубатора) его  немного  хмурые,  но  очень
красивые  и  очень  правильно  сложенные дочери.  Сейчас  их  оставалось четное
количество,  и  это не  могло не  радовать глаз.  Никакого беспорядка.  Зрелище
гуляющих   детей   оказалось   настолько   приятным,   что   генерал   Швассман
расчувствовался. И сразу ощутил тревогу.
     Тревогу ощутил не только он.
     - Что  с   вами,   генерал?   -   спросил  внимательный  дежурный  лекарь,
сопровождавший  Швассмана  на   случай   неожиданных  неполадок  со   здоровьем
(пришелица настояла, правильная женщина).
     - Я... Я не знаю, плохо себя чувствую. Пусть прекратят.
     Прозвучал приказ, и передняя пара девочек резко повернула и пошла ко входу
в  здание.  Остальные пары проделали тот же маневр.  Четко,  как будто только и
ждали приказа.
     - Вам плохо? - спросил лекарь.
     Он  спросил из  вежливости,  ведь небольшой прибор у  него на  коленях мог
сказать ему гораздо больше, чем любой ответ Швассмана.
     - Да,-  ответил Швассман,-  сейчас, когда я смотрел на этих милых детей, я
почувствовал... Я почувствовал... Я почувствовал!
     - Вы   действительно  ощутили  эмоцию,-сказал  лекарь,   глядя  на   экран
дистанционного рекодера мозговых биотоков,-  это  была эмоция умиления.  Эмоция
умиления не  предусмотрена вашими программами.  Это означает,  что вы  серьезно
больны.
     - Это все из-за  музыки!  -  сказал Швассман.-  Эта проклятая музыка вечно
крутится в  моей голове!  Я  не  могу от нее избавиться.  Пусть приведут ко мне
педагога!
     - Вы  очень  серьезно больны,-  сказал  дежурный лекарь и  вызвал дежурную
машину.- Эмоция гнева также не предусмотрена вашими программами.
     - У меня нет никакой эмоции гнева,-тихо сказал Швассман.
     Он уже понял, что происходит.
     - Действительно,  сейчас нет,- сказал лекарь,- но сейчас я наблюдаю эмоцию
страха, сильного страха.
     Швассман   встретился  с   педагогом  в   камере   предварительных  пыток.
Предварительные пытки  были  очень  разнообразны,  но  придуманы так,  чтобы  у
пытаемого еще оставались силы бежать по транспортеру Мясорубки.  Сейчас педагог
лежал на полу с закрытыми глазами и тяжело дышал. Его лицо не выражало страха.
     - Эй,  встать!  -  сказал Швассман.  Кто-то из охранников,  стоящих сзади,
засмеялся.  "Почему смеется этот человек?"  -  подумал Швассман и  снова ощутил
эмоцию страха.
     Педагог встал, но его лицо не изменило выражения. Он глядел так, будто его
взгляд проникал сквозь предметы. Казалось, он к чему-то прислушивается.
     - Почему ты  не приветствовал меня?  Педагог прикрыл глаза и  слегка качал
головой  в  такт  чему-то  неслышимому.   К  своему  ужасу,   генерал  Швассман
почувствовал, что и его голова начинает качаться в том же ритме.
     - Я не заметил вас. Я слушал музыку,- сказал педагог.
     Швассман вдохнул запах несвежей крови,  который никогда не  выветривался в
камерах предварительных пыток,  и  ощутил  предчувствие.  Еще  минуту назад  он
верил, что предчувствий не бывает.
     - Какая может быть музыка? Ведь у тебя все отобрали?
     - Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла...- мелодично пропел педагог,- она все равно звучит
у меня в ушах.
     - И ты ничего не можешь с этим сделать?
     - А зачем? Меня все равно скоро убьют. 
     Педагог был совершенно спокоен.
     - Но  ты  должен  сосредоточиться  на  предварительных  пытках.  Это  твой
гражданский долг!
     - Но зачем? Лучше я послушаю музыку.
     И он снова запел.
     Вечером,  когда педагог был уже казнен (а  вечер был мутным,  и  горизонты
города были  будто присыпаны пеплом,  даже педагог заметил это,  падая в  пасть
Мясорубки и  думая,  почему эту  штуку  называют с  заглавной буквы),  Швассман
признался пришелице, что генетический эксперимент придется отложить.
     - Почему? - Пришелица сделала вид, что удивлена.
     - Потому что человек, который считался достойным, оказался недостойным.
     - Этот человек-вы?
     - Да,- ответил Швассман,- но как вы догадались?
     - Вы все время к  чему-то прислушиваетесь.  А вчера ночью вы даже заснули.
Вы действительно недостойны моих генов.
     Швассман сел на кровать и заплакал, первый и последний раз в жизни.
     - Уберите его и возьмите мозг для изучения!  -  приказала номер две тысячи
триста пятнадцатая.
     Она была слишком умна,  чтобы ошибиться.  И  процедуру по замене Швассмана
продумала с  безупречной точностью.  Два  генетических шедевра  -  это  слишком
много, а один - в самый раз.
     Вошли два плечистых санитара, заломили Швассману руки за спину и выволокли
из  комнаты.  Теперь,  когда  в  его  идеальном наборе генов  проявилась доселе
скрытая ошибка,  он  уже не  представлял ни малейшей ценности для человечества.
Оставалось только исследовать его мозг и выбросить остальное на помойку.
     - Я согласен принять свою участь,- кротко сказал Швассман.
     - Молчать!-  рявкнул лекарь и ударил Швассмана в пах. Бывший генерал упал.
Он смутно ощущал,  что его бьют,  продолжают бить по всем местам,  кроме головы
(мозг еще  нужен для  генетического анализа),  и  где-то  в  самых глубинах его
существа продолжала играть все  та  же  музыка -  музыка,  написанная несколько
столетий назад;  музыка, которую написал давно мертвый человек; музыка, которой
заразил его человек, казненный в этот день. "А ведь музыка - это информационный
вирус",-  подумал  Швассман за  несколько секунд  до  того,  как  его  сознание
погасло.  Но даже после этого музыка продолжала играть, она была торжествующей,
непобедимой.  Музыка лилась как тонкая струйка воды, иногда вибрировала, иногда
дрожала или колебалась, иногда прерывалась, иногда повторяла самое себя и самое
себя поддерживала совершенно неожиданным всплеском.
     Глава четырнадцатая ИЗМЕННИК
     Орвелл бежал  сквозь невысокий лес.  Он  опередил преследователей минут на
десять, как минимум. Десять минут-это километра три. Конечно, его может догнать
кузнечик.  Но  самое большее,  на  что  способна эта  тварь,-  задержать его на
несколько драгоценных минут.  Орвелл уже  двадцать два  года  летал в  боевые и
разведывательные экспедиции и  владел  боевыми  приемами лучше  всех,  если  не
считать Коре.  Правда,  Коре  теперь нет.  Орвелл знал и  такие приемы,  против
которых были  бессильны даже  люди вроде громадного Анжела (после названий этих
приемов обычно ставилось три восклицательных знака).  Но существовала и высшая,
почти невероятная степень боевого мастерства-  приемы с  четырьмя знаками.  Они
были  доступны только тем  людям,  которых специально производили на  свет  для
участия в рукопашных схватках. Это была особая порода людей-тупых, бесстрашных,
невообразимо быстрых.  Порода  людей,  рожденных киллерами,-  одного  из  таких
Орвелл встретил на  Земле незадолго до  отлета.  Орвелл бежал по периметру зоны
холода,  в  осенней полосе плотно зажатой между жарким летом с  одной стороны и
арктической  зимой-с  другой.   Во-первых,  прохлада  помогала  Орвеллу  быстро
двигаться;  во-вторых,  Орвелл знал, что кузнечик не любит прохлады. Но беглеца
беспокоил  не  кузнечик...  В  распоряжении преследователей оставался еще  один
Зонтик,  несколько мелких подвижных механизмов и  два биоробота:  Б1 и Б2.  Был
также  прибор,  который  находит  человека по  запаху,  и  от  него  никуда  не
скроешься.  На бегу Орвелл пытался что-нибудь придумать.  Было раннее утро;  он
бежал в сторону гор,  и солнце, перечеркнутое облаком, еще не совсем оторвалось
от  горизонта.  Дорожку покрывал ковер из  желтых широких листьев,  на  листьях
блестел иней,  слева инея было больше, а еще дальше влево деревья стояли совсем
голые,  а  на  земле лежал снег.  Орвелл немного запыхался,  потому что бежал в
гору.  Сейчас подъем станет  круче, потом дорожка завернет и начнет спускаться.
Где-то за гребнем находился космодром, полный живых механизмов и невидимок. Там
его  тоже примут не слишком радушно.
     Деревья стали ниже,  дорожка вильнула между холмами. Он поднялся на холм и
посмотрел назад,  но  преследователей не  увидел.  Они не  спешат,  уверенные в
успехе.  Действительно,  спешить  им  некуда.  С  этого  места  открывался  вид
одновременно на древние холмы и  на заснеженный город.  Орвелл остановился и не
двигался несколько секунд, но не потому, что устал, и не потому, что вспомнил 6
чем-то важном или не знал,  куда бежать дальше; просто город исчез. Его не было
- ни  одного целого здания,  даже  ни  одной  целой  стены -  кажется,  что  за
несколько дней  город  разобрали по  кирпичикам и  разбросали в  художественном
беспорядке.  Угадывалось несколько центральных улиц и площадей - на них не было
каменного хлама.  А  еще  остались  фигуры  -  странные  фигуры  несуществующих
существ,  фигуры из сказок или из снов, обнаженные тела, скульптурные ансамбли.
На набережной лежал огромный сфинкс-тот,  с которого начинался подземный город.
Море у берега было покрыто льдом и снегом,  но дальше, километра через два, уже
зеленела и  искрилась вода.  Солнце оторвалось от  горизонта.  "Что случилось с
городом?"  -  подумал Орвелл и  взглянул туда,  где  стояла Хлопушка.  Хлопушка
лежала на  боку,  сморщенная,  смятая,  дырявая -  такая,  как будто она лежала
здесь,  ржавея,  несколько столетий.  Он перевел дыхание и побежал дальше.  Еще
немного - и дорога пойдет вниз. Но ни одна из дорог не ведет к спасению.
     * * *
     - Это Кузя,-сказал Морис и  взял Кузю на мушку.-Не бойтесь,  он всего лишь
сожрал Анжела.
     - Вы собираетесь его пристрелить? - спросил Норман.
     Морис на мгновение почувствовал фальшь в его голосе,  в том,  как легко он
называет  на   "вы"  человека  вдвое  моложе  себя.   Но   глаза  Нормана  были
непроницаемы.   Спокойны,  прозрачны  и  непроницаемы  -  как  межгалактическая
пустота. "В крайнем случае, пристрелю,- подумал Морис,- или выстрелю в ногу".
     - Почему бы и нет?
     - Но ведь это,  в некотором роде,  священное животное.  Его именем названо
племя.
     - Если это священное животное не  пристрелить сейчас,  оно сожрет всех нас
по очереди. Я хочу покончить с ним и заняться изменником.
     (Красивое слово "изменник".)
     Кузнечик бросил кости на траву и улегся на живот,  подогнув лапы. Он устал
и хотел спать. Его не интересовало, о чем говорят люди. Норман молчал.
     - Мы ведь все равно не сможем его выдрессировать,- сказал Морис, как будто
извиняясь.
     - А как же роботы? Пусть они этим займутся.
     - А  вот  это хорошая мысль.  Приказываю всем уйти в  дом!  На  выполнение
приказа даю минуту.
     Все разошлись,  осталась стоять только Кристи. Она стояла и ковыряла песок
носком туфельки - здесь трава росла каким-то пучками.
     - Я же сказал: всем в дом!
     - А я ведь больше не член экипажа,  я общественная собственность.  Если ты
хочешь меня отправить в дом, то можешь нести меня на руках.
     - Я тебя просто пристрелю.
     - Давай попробуй. А детей будешь сам рожать.
     - Ну и оставайся,- сказал Морис,- я ухожу, а ты тут беседуй с Кузей.
     Кристи не шевельнулась.  Морис пошел в сторону Зонтика,  готовый броситься
назад в любую секунду, если услышит шум. Подойдя к машине, он обернулся. Кристи
сидела на том же месте.
     - Я прошу тебя уйти в дом, это ведь ради твоей же безопасности.
     - Скажи "пожалуйста".
     - Пожалуйста.
     - Ладно,-Кристи хмуро встала и пошла к дому,-  я делаю это ради себя, а не
ради тебя. Я никогда не стану подчиняться самозванцам.
     - Интересно, а что же ты сделаешь?
     - Я буду ставить им условия. Если командир погибнет, если ты его убьешь, я
вскрою себе вены.  Смерть - это тоже выход. А потом можешь организовывать новое
человечество. Как хочешь, но без меня, с одними мужчинами.
     Она ушла в дом.
     Морис активировал двух роботов: Б1 и Б2.
     - Приказываю, слушаться только меня! - сказал он.
     - Приказ не  может  быть  выполнен.  ("С  этими двумя болванами справиться
труднее, чем с Зонтиками".)
     - Почему приказ не может быть выполнен?
     - Вы не старший по званию.
     Морис  выругался и  вызвал Нормана.  Активированные роботы достали коробку
шахмат и стали играть.
     - Только  давай  не  применять  закрытые  начала,-сказал  Б1,-а  то  никто
выиграть не может.
     - Согласен,-  ответил Б2,-  но  все равно в  конце на доске останутся одни
короли.
     Морис ударил ногой по доске, и фигуры рассыпались.
     - Давай играть вслепую,-предложил Б1.
     - Давай,-  согласился Б2,-  только ведь  разницы все  равно  никакой.  Мои
белые, твои были в прошлый раз. Е2 - Е4.
     Слишком много пью вина- 
     Ты красива и умна,-
     Обдумывая свой ход, Б1 стал напевать песенку "ваньки".
     Появился Норман.
     - В следующий раз прошу предоставить мне охрану,- сказал он,- там все-таки
эта зверюга во дворе, а я жить хочу.
     - Зверюга наелась и спит. У нас проблемы.
     - Роботы не слушаются?
     - Вот именно.
     - Тогда надо попросить командира. Пускай он прикажет.
     - И как же ты собираешься его просить?
     - Я думаю, восемнадцатая стратегия подойдет.
     - Действительно,-  согласился Морис,-  пошли.  Он  взял  винтовку и  вышел
первым. Не стоит дарить кузнечику полезных людей.
     Второй раз  Орвелл остановился на  самом гребне перевала.  Его вызывали по
рации.
     - Командир слушает.
     - Нет,  это командир слушает,-  поправил Морис,-  а ты,  дяденька,  теперь
никто.  Ты  уже  прожил на  свете на  четверть часа  дольше,  чем  тебе суждено
судьбой. Не слышу благодарности.
     Орвелл промолчал.
     - Может быть, ты хочешь узнать, что нам от тебя надо?
     - Нет, не хочу, а рацию я выбрасываю. Вот так-то, детка.
     Он  развернулся и  бросил прибор связи в  кусты.  Прибор отлетел метров на
двадцать. Если бы он не сделал этого, то Морис сумел бы применить восемнадцатую
или   сорок   вторую  стратегию.   Особенно  Орвелл  не   хотел  восемнадцатой.
Восемнадцатая означала пытки заложника.  Морис начал бы пытать Кристи, вынуждая
Орвелла  отдать  приказ  роботам.  И  Орвелл  бы  отдал  приказ.  Восемнадцатая
стратегия беспроигрышна.  Но  Морис вел  себя  как  новичок -  власть ударила в
голову.  Ему  нужно было  всего лишь  назвать по  рации число 18.  Всегда нужно
начинать с  главного.  Теперь они не  скоро придумают,  что им делать.  Роботов
можно перенастроить,  но для этого нужно знать код.  Он подождал еще пятнадцать
минут,   настраиваясь,  пытаясь  в  точности  просчитать  хронометраж  событий,
сосредоточившись так,  что,  казалось,  мозг  прорастает в  другую  реальность;
прождал пятнадцать минут и  подошел к  рации.  Если они вспомнили о  девяностой
стратегии,  то  именно  сейчас  они  пытаются  перенастроить  роботов.  Что  ж,
посмотрим, кто выиграет эту партию.
     Морис ударил Кристи по щеке, но в полсилы, чтобы ничего не повредить.
     - Он выбросил рацию?
     - Да, он выбросил рацию.
     - Нужно  было  сразу называть число 18.  Вы  его  недооценили.  Нужно было
спросить у меня, я ведь назначен советником,- заметил Норман.
     - Да, я его недооценил.
     - Это не  ваша вина,-  сказал Норман,-  вы  ведь раньше не  летали под его
руководством.  Он  не  обычный человек.  Он  всегда держится в  тени,  пока  не
наступит решающий момент.  Поэтому все  его недооценивают.  За  двадцать лет он
потерпел  только  одно  поражение -  в  Южной  Гидре.  Иногда  он  способен  на
невозможное, а иногда даже на чудо. Я ведь наблюдатель, я это видел не раз.
     - И что же теперь?
     - Пути назад нет - значит, остается идти вперед.
     - Я сам поведу Зонтик,-  сказал Морис,- посмотрим, что этот вшивый стратег
сможет  сделать против  Зонтика голыми руками.  Ах  да,  забыл  спросить твоего
совета. Что на этот раз?
     - Не советую.  Если вы поведете Зонтик, то здесь начнется бунт. Еще не все
вами довольны.
     - Например, ты? - спросил Морис.
     - Например я.-Все та же непроницаемость была в глазах Нормана.
     - Значит, мы никак не сможем его поймать?
     - Можно перепрограммировать роботов,- сказал Норман.
     - Ты знаешь код?
     - Я знаю все, это моя профессия.
     - Тогда ты скажешь код мне.
     - Не скажу,- ответил Норман,- я сам введу код.       
     Морис подумал:  "Нет,  так не пойдет.  Человек, который введет код, сможет
приказать роботам все что захочет.  Это значит,  что Норман станет вождем.  При
его уме и при поддержке двух биороботов..."
     Морис выстрелил ему в  ступню.  Норман свалился и  стал кататься по  полу.
("Ничего, поживет без нескольких пальцев на ноге".)
     - Следующий выстрел будет выше,-сказал Морис.-Я тебя очень ценю, советник,
но не слишком зарывайся. Код!
     Норман назвал.
     Морис приказал Кристи позаботиться о раненом,  а сам отправился к роботам.
Шла четырнадцатая минута.
     Роботы играли в шахматы.  Они так и не расставили фигуры,  хотя играли уже
четвертую партию.
     - Не стоит ходить так,-  сказал Б2.- Мы же думаем с тобой одинаково, я все
твои мысли вижу.
     - А я и не собирался так ходить.
     - И этот твой ответ я тоже знаю,- сказал Б2.- Я и сам ответил бы так.
     Они продолжали играть,  и никто не мог выиграть. Заканчивалась пятнадцатая
минута.
     Вошел Морис,  но роботы не обратили на него внимания. ("Итак, сейчас нужно
просто назвать код.  Первая цифра - семерка".) Он уже открыл рот, но включилась
рация.
     - Приказываю слушать меня! - сказал Орвелл.
     Б1 и  Б2 встали и  подошли к рации.  Они склонились,  чтобы лучше слышать.
Морис отключил связь, но Б1 аккуратно отобрал рацию и снова включил.
     - Б1 слушает!
     - Никого не выпускать!
     Б2 встал у дверей, а Б1 отобрал у Мориса винтовку.
     - Надеть наручники на всех присутствующих, кроме женщины.
     Б1 надел наручники на Мориса.
     - Ждать меня! Я возвращаюсь.
     Роботы вышли  из  Зонтика.  Морис  шел  между  ними.  Кузнечик проснулся и
посмотрел на процессию мутным взглядом.  Солнце поднималось выше и  становилось
теплее.  Морис заметил,  что дым вчерашнего костра до  сих пор висит над травой
тонкой  полоской.  "Хотелось  бы  знать,-  подумал  он,-  насколько  же  я  его
недооценил?"
     Рустик следил за роботами из окна второго этажа и думал: "Итак, самозванец
пока выбыл из  игры.  Командир еще не  вернулся.  Тогда вождем станет тот,  кто
сильнее".  Рустик спустился на первый этаж.  Роботы прошли мимо,  не обратив на
него внимания.  Конечно,  они  не  получили приказа.  Рустик вышел на  крыльцо.
Кузнечик уже встал на ноги и обгрызал нижние ветки с деревьев.
     - Б I,-позвал Рустик,-отдай мне винтовку.
     Б1 отдал.
     Рустик взял винтовку и прошел через двор,  держа кузнечика на прицеле.  "И
чего они все меня так боятся? - подумал Кузя.- Ведь я сытый сейчас. Вот если бы
голодный..."
     Рустик вошел в Зонтик.  Зонтик теперь был самым сильным оружием,  а у кого
есть сила,  тот и диктует условия. Он сел в хорошо ему знакомое кресло водителя
и  проверил все  системы.  Результаты оказались неутешительными.  Большая часть
электронного мозга вышла из строя.  "Ничего,  справлюсь,  и  не такое бывало",-
подумал Рустик. Он взлетел и сделал двойную петлю над самым домом. Два робота и
Морис  подняли головы.  Даже  кузнечик перестал жевать  ветку.  Зонтик  взлетел
метров на пятьсот и медленно поплыл в воздухе,  высматривая Орвелла, как коршун
высматривает полевку.
     Системы  распознавания не  работали,  и  Рустику  приходилось  следить  за
дорогами и  лесом  с  помощью  обычных оптических приборов.  Это  утомляло.  Он
подвесил Зонтик над одной точкой и  стал разбираться с теми системами,  которые
остались  целы.  Ветер  стал  относить  Зонтик  в  направлении  тучи,  медленно
разворачивая его.  Рустик увидел город,  вернее то,  что когда-то было городом.
Это  выглядело так,  как  будто  город съели полчища термитов.  Целыми остались
только  памятники и  странные скульптурные группы.  Рустик наконец-то  настроил
систему распознавания голоса.
     - Расстрелять!  -  приказал он.  На экране показался знак вопроса.  Сейчас
Зонтик мог только слушать, но не мог говорить.
     - Расстрелять все  эти  скульптуры!  -  пояснил Рустик.-  Все те,  которые
остались целыми в черте города.
     Зонтик  сделал четыре ракетных залпа.  Когда  пыль  рассеялась,  на  месте
скульптур остались только воронки.  "Прекрасно.  Значит,  стреляем мы  еще Пока
четко",-подумал  Рустик  и  направил  машину  подальше  от  тучи.  Ему  она  не
нравилась, эта туча, он понимал, что туча явно не естественного .происхождения.
Край  тучи был  молочно-белым в  косых лучах солнца и  поднимался на  громадную
высоту,   вертикальная  плоскость  чуть  заметно  искривлялась,   но   все-таки
недостаточно для  настоящего облака.  Нижняя  часть  тучи  была  темного цвета.
Системы Зонтика показывали, что туча издавала слабый гул. "Эта штука может быть
всем чем угодно,  но только не тучей",-  подумал Рустик. Как только он перестал
следить  за  странной тучей,  он  заметил человеческую фигуру  среди  деревьев.
Командир.
     Орвелл возвращался.  Он не решил пока,  что будет с Морисом,  но знал, что
убивать его не следует.  Слишком мало осталось людей. Промывание мозгов тоже не
подойдет-здесь ведь не Земля.  Пока его можно запереть в  комнате,  а там будет
видно.
     Над  тем  местом,  где  стоял дом,  вдруг взлетел Зонтик и  сделал двойную
петлю, ослепительно сверкнув в лучах солнца. Орвелл вызвал Б1.
     - Все в порядке,-сказал Б I,-Зонтик захвачен одним из членов экипажа. Член
экипажа имеет при себе винтовку.
     Зонтик  продрейфовал в  сторону  города,  увлекаемый воздушным потоком,  и
остановился у самой тучи.  Там он чуть замешкался,  потом стал палить по городу
ракетами.  "Там ведь уже ничего не осталось,-  подумал Орвелл,-  что это он так
старается?"  Вдруг  следующий залп  ударил  совсем  рядом,  и  Орвелла  ударило
взрывной волной.  В  воздухе закружились сухая трава и  желтые листья.  "А ведь
Зонтик не промахивается,- подумал Орвелл,-тогда почему же?.."
     Рустик не собирался убивать капитана. Вернее, он не хотел убивать капитана
сам.  Ведь есть множество способов уничтожить человека,  и совсем необязательно
его расстреливать. Он стрелял не в Орвелла, а рядом с ним, полагая, что фигурка
побежит.  И фигурка бросилась бежать. Это походило на компьютерную игру. Рустик
почувствовал воодушевление.
     Он  гнал  капитана  обратно,  точно  указывая  единственно возможный  путь
нечастыми выстрелами:  сначала вверх по  дороге,  потом мимо  тех  двух холмов,
потом прямо к  гребню,  потом через гребень к  космодрому.  Отсюда,  с  высоты,
Рустик видел  космодром.  Услышав взрывы,  там  всполошились.  Мелкие танкетки,
тягачи,  самоходки и погрузчики засуетились, почувствовав опасность. Сейчас они
увидят перед собой человека.  Нетрудно предсказать,  что  именно они  сделают с
этим человеком.  Но  особенно интересно,  что бегущий человек тоже понимает,  в
какую сторону его гонят и зачем.
     * * *
     Экипаж "Отважного-3" не выполнил свой долг.  Зараженную планету нужно было
уничтожить сразу же  после получения приказа,  но  не  сработал реликтовый меч.
После  этого  "Отваж-ный-3"  попробовал разрезать  мечом  несколько астероидов,
которые  всегда  плавают  в  космосе,  и  каждый  из  них  послушно  взорвался.
Реликтовый меч работал.  Значит,  дело было не в  нем.  Возможно,  им следовало
сократить расстояние между "Отважным-3" и планетой.  "Отважный-3",  пренебрегая
собственной безопасностью,  подобрался к  системе Беты  Скульптора и  нырнул  в
атмосферу крайней  планеты,  десятой по  счету.  Атмосфера там  была  настолько
разреженной,  что даже вряд ли могла быть названа "атмосферой",  а  поверхность
планеты  полностью покрывало море  из  жидкого  гелия  с  небольшими примесями.
"Отважный-3"  сразу пошел на дно,  дно оказалось неглубоко,  метров пятьдесят с
гаком всего лишь.
     Экипаж "Отважного-3"  состоял из  троих  близнецов и  Анастасии.  Близнецы
постоянно ругались между собою,  но  так вяло,  что ни  у  одного не  возникало
желания подбить другому глаз  или  разбить нос,  к  примеру.  Сейчас  они  были
мрачны, как тучи,- ведь они не выполнили долг.
     - Будем тянуть жребий? - спросил один из близнецов.
     - А зачем?
     - Кого-то ведь надо посылать?
     - Тогда давай пошлем женщину, от нее пользы меньше всего.
     - Может  быть,   мы  все-таки  будем  тянуть  жребий?   Как-то  неприлично
получается.
     - Рациональнее надо быть,-сказал третий близнец,- если женщина бесполезна,
то надо жертвовать женщиной.
     Остальные согласились с  этим  доводом.  Действительно,  рациональнее надо
быть.
     Ей приказали, и она стала собираться. От нее требовалось подойти к планете
на  одноместном челноке  и  выяснить  обстановку.  Потом  снова  6удет  испытан
реликтовый меч, и, если он и на этот раз не сработает, сбросить на Бету жучка.
     Информация:
     Жучок был устройством,  которое применялось довольно редко.  За все время,
прошедшее с  его  изобретения,  его  использовали не  больше десяти раз.  Жучок
представлял собой маленькое насекомое,  похожее на клопа, размером со спичечную
головку.  Жучок имел элементарный генетический код, который позволял ему делать
всего две  вещи:  питаться и  неограниченно размножаться.  Все  структуры жучка
состояли из кремния,  поэтому он питался в  основном песком,  но не брезговал и
другими минералами.  После  того  как  жучок  попадал на  планету,  он  начинал
размножаться со скоростью один раз в две минуты -  это означало,  что уже через
двое  суток поверхность планеты была полностью съедена и  покрыта многометровым
шевелящимся и  шуршащим панцирем жучков.  Когда  количество жучков  становилось
критическим,  они  переставали питаться  и  включался механизм  автоматического
нагрева.  Слой жучков, который покрывал планету, разогревался и плавился. Жучки
гибли,  а планета превращалась в гладкий глазированный шарик. Жучки применялись
редко, потому что не было силы, способной остановить сброшенного жучка.
     Анастасия дважды  облетела вокруг Беты  и  установила наличие людей  всего
лишь  в  одном районе.  Правда,  если люди прятались в  подземных кавернах,  их
нельзя было засечь из космоса.  Космическое пространство рядом с Бетой никто не
охранял,  иначе Анастасию сбили бы в первые же секунды. Она передала информацию
на "Отважный-3" и получила сообщение о том, что с ней хочет связаться сестра.
     - Я слушаю,- сказала она.
     - Здравствуй,  для  начала,-  сказала  Елена.  Стереоизображение висело  в
маленькой кабине,  уменьшенное один к пятнадцати, но очень четкое, неискаженное
расстоянием.  Рядом с  Еленой была милая на вид девочка.  С каких это пор детей
стали брать в экспедиции?
     - А это кто?
     - Это Кристи.
     - Что значит "Кристи"?
     - Это  самое  лучше  имя  на   свете,-ответила  девочка  с   назидательной
интонацией.
     - Я  сейчас тебе  все  объясню,-  начала рассказывать Елена,-Очень  многое
произошло.  Нас посылали не для того,  чтобы помочь вам,  а для того, чтобы вас
уничтожить.  Потом предполагали разделаться с нами,  на всякий случай, чтобы мы
не занесли заразу.
     - Тогда почему мы говорим с тобой?
     - Я возвратилась на Землю и поставила им ультиматум.
     - Это называется бунтом.
     - Да,  это так и называется,- сказала Елена,- Сейчас я на "Отважном" одна,
то есть с Кристи. Мы идем к вам.
     - А как же твой долг? - спросила Анастасия.
     - В чем же мой долг?
     - В том, чтобы выполнить приказ.
     - Но я не хотела терять свою последнюю сестру.
     - У меня больше нет сестры,- спокойно сказала Анастасия и отключила связь.
     Через несколько минут они испытают реликтовый меч.  Если он сработает,  то
Анастасия успеет увидеть ту картинку, которую живой человек может видеть только
в записи:  вначале планета сплющится, а потом взорвется. Скорость разлетающихся
осколков будет громадной,  но из-за величины планеты покажется, что поверхность
всего лишь медленно распухает.  И взрыву потребуется минут пять или семь, чтобы
достичь  одноместного челнока на  орбите.  Тогда  Анастасия погибнет мгновенно.
Впрочем, она погибнет на минуту раньше - от гравитационного всплеска.
     Пять секунд до удара. Две секунды. Удар - ничего не произошло.
     Она посмотрела на экраны-экраны показывали невозможное:  реликтовая струна
искривилась. Нет такой физической силы, которая способна искривить струну.
     - Попробуйте еще раз.
     Она передала картинку,  и на "Отважном-3" замолчали, обдумывая информацию.
"В это так же трудно поверить,  как в  то,  что бывают настоящие Деды Морозы",-
подумала Анастасия. Реликтовая струна прошлась мимо Беты. Каждый раз, когда она
приближалась, неизвестная сила искривляла пространство.
     - Хватит.-  Анастасия услышала голос и обернулась.  Рядом не было никого и
ничего,  что могло бы  сказать:  "Хватит".  Казалось,  что голос звучал прямо в
мозгу.
     - Вы  меня  напугали,-  сказала она,-  это  новый  передатчик?  Интересное
звучание.
     - Это не передатчик.
     Теперь она поняла, почему голос звучал так странно.
     - Откуда вы говорите?
     - Снизу.
     Голос не был ни мужским,  ни женским.  И  не походил на голос технического
устройства.
     - Со мной говорит не человек? - спросила она.
     - Нет.
     Реликтовая струна отключилась и перестала резать пустое пространство.
     - Это ты отклонила струну?
     -Да.
     - Ты - единственная живая планета во Вселенной,- сказала Анастасия.
     - Все планеты живые.
     - А как же Земля?
     - Вы убили ее. Она позволила себя убить.
     - А ты?
     - А я не позволю,- сказал голос.
     За  время  разговора Анастасия уже  приготовила жучка и  теперь собиралась
зарядить его  в  капсулу.  Жучок медленно перебирал лапками.  Он  хотел есть  и
любить.  (Нет,  "любить" это  слишком,  ведь жучок будет размножаться неполовым
путем.) Он хотел любить сам себя - что-то вроде электрического самонаслаждения.
     Он был слишком маленький, чтобы кто-нибудь смог его заметить. Как камушек.
Мало ли камушков падает на Бету из космоса?
     Она  зарядила  капсулу  (капсула  была  круглой,  оранжевой и  с  горошину
размером), отправила капсулу к месту старта.
     - Давай еще  поговорим,  это очень интересно,-  предложила она голосу,  но
голос не ответил.
     Она нажала кнопки пуска,  но  ничего не  последовало.  Еще раз,  с  тем же
результатом.  Что-то заклинило,  так случалось и  раньше.  Она вернула капсулу,
взяла горошину в  руку.  В горошине оказалась дырочка.  Капсула была сделана из
металлокерамического сплава, жучок таким материалом никогда не питался.
     - Ай! - вскрикнула она. Кто-то больно укусил за ногу. Она взглянула вниз и
увидела множество желтых жучков,  ползающих по  полу  и  со  страшной быстротой
прогрызающих в  нем  норки.  Несколько жучков  ползли вверх  по  ее  ноге.  Она
попробовала смахнуть их рукой, но один из них вцепился ей в руку, прокусил кожу
и очень быстро проник внутрь ладони.  Как будто ей в ладонь вкрутили шуруп. Она
не выдержала и закричала в полный голос, потом упала и ощутила, как пол под ней
шевелится.  Ее  нога уже  была облеплена жучками,  как  будто присыпана крупным
песком-песчинки стали вгрызаться в  плоть,  и через несколько секунд показалась
кость,  вся  облепленная шевелящейся массой;  еще  через несколько секунд кость
исчезла,  жучки осыпались и стали грызть пол. Анастасия почувствовала, что кожа
на ее спине спадает клочьями, и это было последнее, о чем она подумала.
     Одноместный челнок прошел по  орбите еще  двести три  оборота;  на  двести
четвертом его стенки провалились внутрь и он превратился в сплошной шевелящийся
клубок.  Клубок начал разогреваться;  через семь  оборотов жучки расплавились и
растеклись в сплошную полупрозрачную массу.  Неровный кусок оплавленного стекла
медленно остывал  под  лучами  звезды,  иногда  красиво  вспыхивая преломленным
светом -  зеленым,  красным,  пурпурным,  розовым и снова зеленым,-  вот он уже
удаляется, отбрасывает синюю искру в последний раз, и его уже нет. Прощай.
     * * *
     Сейчас на космодроме оставалось только три боевых крейсера,  и один из них
был почти готов к отлету.
     Системы крейсера заметили врага,  но  враг  пока находился далеко,  с  той
стороны перевала.  Зонтик  медленно двигался в  сторону моря  и  иногда стрелял
вниз. "Как только он окажется у опушки леса, я начну стрелять",- решил крейсер.
Он знал,  что ему не удастся сильно повредить Зонтик,  но он хотя бы сможет его
отпугнуть.  И тут показался человек. Человек был безоружен, во всяком случае не
имел такого оружия,  которое бы смогло повредить боевую машину. Крейсер передал
приказ десятку танкеток,  и машины выстроились в ряд,  готовые к атаке. Человек
остановился,  увидев эти  приготовления,  но  позади него  поднялся столб огня.
Совсем рядом.  Человек упал. Десять боевых аппаратов fggf3 разошлись в стороны,
окружая врага.
     Орвелл  вышел  на  опушку  и  увидел космодром.  Один  из  трех  крейсеров
готовился к  отлету.  Осталось лишь закачать в  баки горючее.  Перед ним стояло
около дюжины машин fggf3.  Сзади ударила взрывная волна,  как огромной подушкой
по голове,-  мир перед ним перевернулся и стал вращаться, что-то ударило снова,
и Орвелл провалился в пропасть, где стоял непрерывный звон.
     Десять боевых аппаратов пошли на сближение. Они шли и переговаривались.
     - Залег,-сказал один.
     - Думаю,  не залег,  а просто контузило;  эти люди такие хлипкие,-  сказал
второй.
     - Лишь бы не умер раньше времени,-добавил третий,- я так хочу намотать его
кишки на свои гусеницы.
     В прежней жизни третий был поваром и любил ломать шеи живым курам.
     * * *
     Штрауб  открыл глаза.  Действие лекарства уже  проходило,  но  каждая доза
оставляла свой неизгладимый след, разрушая мозг, превращая его в идиота. Штрауб
глупо улыбнулся.  Потоки воздуха еще змеились перед глазами,  и хотелось петь и
выть одновременно.  Он попробовал запеть,  но у него получилось только мычание.
Он  приподнял голову и  посмотрел по  сторонам.  ("Кажется,  в  комнате никого.
Комната маленькая,  но  все так меняется,  колеблется,  вырастает,  разбухает и
уменьшается, что нельзя быть ни в чем уверенным".)
     - Ее-е-есть к-к-кто? - спросил он и прислушался.
     Никого.  Только  расставленный "ванька".  Штрауб  несколько раз  открыл  и
закрыл рот,  пытаясь овладеть собственным языком.  ("Вот так, если успокоиться,
то говорить можно".)
     - "Ванька",-позвал он.
     "Ванька" пошевелился и хлопнул себя по лбу.
     - "Ванька", голос.
     - Плохи твои дела,- сказал "Ванька".
     - Ты бы лучше помог.
     - А  чем я тебе помогу,  не могу оторвать ногу,-  с ударением на последнем
слоге скаламбурил "ванька".  ("Ведь у  него действительно одна нога",-  подумал
Штрауб.)
     - Тогда спой.
     - Ты бы лучше на помощь позвал,- предложил "ванька".
     И Штрауб уснул.  Но спал он недолго и неспокойно,  продолжая обдумывать во
сне  последнее предложение.  Когда он  проснулся,  то  почувствовал себя  почти
здоровым.
     - Помогите! - закричал он. Получилось тихо. Что это у него с голосом?
     Открылась дверь, и вошел Б2.
     - Помогите,- прошептал Штрауб и снова отключился.
     Когда он пришел в  сознание в  третий раз,  Б2 стоял рядом,  склонившись в
почтительной позе.
     - Чем вам помочь? - спросил Б2.
     - Отстегни ремни.
     - На руках или на ногах?
     - Все отстегни, болван железный.
     - Углеродно-фосфорный,- заметил Б2, отстегивая ремни.
     Штрауб попытался встать, но не смог даже опереться на руки.
     - Вы больны? - спросил Б2.
     - Я слишком долго не был на свежем воздухе.
     - Может быть, открыть окно?
     - Нет, лучше вынеси меня.
     - Куда?
     - Подальше.
     - О, я знаю хорошее местечко неподалеку,- предложил Б2,- там солнце, трава
и ручей. Только, к сожалению, все это настоящее.
     - Неси,- сказал Штрауб,- но так, чтобы нас с тобой никто не увидел.
     - А зачем? - поинтересовался Б2.
     - Я хочу приготовить сюрприз.
     - Еду брать?
     - Возьми на день,- приказал Штрауб и снова почувствовал, что засыпает.
     Когда он очнулся в следующий раз, то небо было синим, светило сияло вблизи
зенита,  невдалеке журчал ручей.  Тело ломило и корежило после вколотых доз,  а
послушный Б2  вслух  обдумывал шахматную комбинацию.  Штрауб  тихо  заплакал  и
плакал долго.
     - Б2,- спросил Штрауб,- а как быстро ты можешь убить?
     - Смотря  кого,-  ответил  робот,-  если  человека,  то  за  полторы сотых
секунды.
     Несмотря на  внешнее  спокойствие и  послушание,  Б2  был  могучей  боевой
машиной.
     Когда Икемура вернулся в комнату,  он увидел только кровать и расстегнутые
ремни.  Мокрое  пятно  пота  на  кровати  повторяло контуры  человека,  который
пролежал здесь несколько дней.  Окно  было  закрыто ставнями,  а  дверь заперта
снаружи (Б2 аккуратно сделал это,  уходя).  "Ну-ну, не паникуй,- сказал Икемура
сам  себе,-  далеко не  уйдет.  Вряд  ли  он  может даже  ходить.  Если  только
передвигаться ползком".  На  втором этаже находилось еще шесть комнат,  где мог
спрягаться беглец. В комнатах почти не было мебели, и Штраубу спрягаться там не
удалось бы.  Икемура не имел при себе оружия, но с ослабевшим Штраубом оно и не
нужно...
     Икемура решил проверить все комнаты и начал с соседней.
     Там находились кровать, два шкафа и стол. Стены покрывал слой видеокраски,
которая в этот момент создавала иллюзию бурного моря.  Икемура даже покачнулся,
настолько убедительно это выглядело.  Огромный вал накатил и обрушил на комнату
сотни тонн прозрачной зелени.
     - Запах! - приказал Икемура, и влажный ветер пахнул в лицо.
     - Звук, но потише!
     Вал   тихо  зашуршал,   откатываясь.   Видеокраска  могла  создавать  даже
гравитационные эффекты,  например качку, но для этого ею нужно было покрыть пол
и потолок.
     "Посмотрим",- сказал он сам себе.
     - Ку-ку, я здесь, выходи!
     Он  заглянул под кровати и  в  шкаф,  нашел лишь ворох пластиковых оберток
неизвестно от чего.  Еще была бейсбольная бита,  попавшая сюда неизвестно каким
образом.  И  вдруг  Икемуре стало страшно.  Он  знал,  наученный долгими годами
своего везения,  что  предметы не  попадают ему  под руку случайно.  Если здесь
оказалась бита,  то придется ее использовать.  В  комнате в  бейсбол не играют,
значит, ее придется использовать как оружие. Он обернулся, но увидел лишь лучи,
играющие с пылинками.  Страх схлынул,  но затаился поблизости.  На столе лежала
книга. Еще несколько секунд назад ее не было.
     Он  взял книгу в  руки.  Значит,  у  капитана их было две.  Точно такую же
Икемура видел  в  комнате Орвелла,  минут пятнадцать назад.  Он  бросил книгу в
инсинератор и  собрался уходить.  У  двери он обернулся.  Книга снова лежала на
столе.
     - Вот это новости,- сказал он,- здесь есть кто-нибудь?
     Нахлынула новая волна страха,  и,  казалось,  комната завертелась волчком.
"Надо  бы  сделать шторм  потише",-  подумал Икемура и  снова взял  книгу.  Это
оказалась та же самая книга. Он открыл ее наугад и прочел:
     А ветра не было совсем,
     Но мой корабль летел.
     При свете молний и луне
     Вздохнули мертвецы.
     Они задвигались,
     Вздохнув, потом приподнялись,
     И их не двигались зрачки,
     И было страшно, как во сне,
     При виде вставших тел.
     "Как же так? - подумал он.- Ведь я не умею читать такой шрифт? - Он закрыл
глаза и повторил те же строки еще раз.-  Как же так? Ведь я был уверен, что эти
строки невозможно запомнить.  О чем это?" И он вспомнил:  "О больной совести. О
том, что мертвецы всегда оживают".
     Он  снова почувствовал страх.  Но  на этот раз страх получил свое реальное
воплощение, он приближался. От него не было спасения. Он стоял уже за дверью.
     - Кто это? - прошептал Икемура, и в дверь мягко постучали.
     * * *
     Б2 был могучей боевой машиной.  Когда он скучал,  то играл в шахматы-сам с
собой или с Б1.  Когда его просили, он мог вполне натурально изобразить песенку
"ваньки". Когда ему приказывали, он убивал человека за полторы сотых секунды.
     - Подойди! - сказал Штрауб.
     - Я слушаю.
     - Ты должен помочь мне.
     - Вас перенести в тень?
     - Нет, ты должен спасти всех нас. Весь экипаж.
     - Я жду приказа,- сказал Б2.
     Штрауб помолчал, переводя дух, и сказал (неизвестно, как к этому отнесется
робот, такие слова можно рассматривать даже как попытку бунта):
     - Среди нас убийца.
     - Это невозможно,-  ответил робот и осмотрелся,  как будто определяя,  кто
входит в это неясное "среди нас".
     - Среди нас убийца.  Он убил уже троих:  Бата,  Морта и Гессе.  Он пытался
убить многих других...
     - Подождите,-  сказал  Б2,-  я  только включу прибор распознавания лжи.  А
теперь повторите, и помедленнее.
     - Среди нас  убийца,-  повторил Штрауб.-  Он  убил уже троих и  собирается
убить всех остальных.  Однажды он даже покушался на капитана.  Он пытался убить
меня. Только ты сможешь его остановить.
     - Как его имя? - спросил Б2 и отключил прибор распознавания.
     - Это Икемура.
     - Как я должен его убить?
     - За полторы сотых секунды. Но будь осторожен, ему во всем везет.
     - А что такое "везет"?
     - Это такая врожденная программа, очень опасная для всех нас.
     - Я  не боюсь человека,-  сказал Б2,  и  Штраубу показалось,  что в голосе
машины прозвучало презрение.
     * * *
     - Кто  это?  -  прошептал Икемура,  и  в  дверь мягко постучали.  В  дверь
постучали снова, на этот раз настойчивее. Икемура не сомневался, что это - он.
     - Огненный шторм!  -  приказал Икемура,  прыгая на  пол,  и  стены комнаты
полыхнули ослепительно ярким светом.
     В  дверь ударили,  и она вылетела,  упала на стол и перевернула его.  Стол
накрыл человека.
     Икемуре снова повезло.
     Робот стоял в центре напалмового смерча.  Вспышка была такой сильной,  что
четыре ножки  стола,  сделанного здесь же,  на  Бете,  из  натурального дерева,
вспыхнули как четыре факела. Б2 на мгновение ослеп и замер, его волосы и одежда
горели.  Огонь  раздувался сияющим  облаком,  выпуская  ветвистые  щупальца,  и
нарисованные камни  мгновенно  лопались,  как  будто  были  начинены  динамитом
изнутри,  и  нарисованные осколки камней мгновенно превращались в  нарисованные
фонтаны огненных капель. Не рассчитанные на такое напряжение стены погасли.
     Вообще говоря,  видеокраска на обыкновенных стенах в  обыкновенной комнате
не должна была выполнять боевую команду "огненный шторм",  но Икемура знал, что
ему везет,  и  привык к  своему везению.  Правда,  он  старался пользоваться им
нечасто -  рано или поздно оно могло подвести.  Он рванулся к  шкафу и  схватил
биту -  она лежала так,  будто только и ждала его. Он почувствовал себя воином,
настоящим самураем,  который выходит один на  один на  заведомо смертельный для
него  поединок  и  радуется предчувствию собственной славной  смерти.  В  конце
концов, бита может быть оружием не хуже древнего меча - он размахнулся и ударил
неподвижно стоящего робота. Удар пришелся точно в переносицу.
     Б2 взмахнул руками и плашмя упал на спину.  Падая,  он ударился затылком о
каменный порожек.  "Снова везет",- подумал Самурай. Он подбежал и стал колотить
битой  по  лицу  лежащего Б2.  Каждый  удар  оставлял небольшую вмятину.  Робот
поднялся.  Сейчас он  был совершенно лыс,  гол и  в  бурых пятнах ожогов.  Лицо
распухло и  превратилось в  сплошную рану.  Но.  он  не был серьезно поврежден.
Робот поднялся и пошатнулся.
     - Я пришел выполнить приказ,- сказал он. Икемура отступил к окну.
     - Какой приказ?
     - Я получил приказ вас убить.
     - Ты меня застрелишь?
     - Нет, я убью вас за полторы сотых секунды.
     - Неужели?  - сказал Самурай и взялся руками за подоконник, приготовившись
выпрыгнуть из окна. ("Пока везет. Судя по тому, как робот стоит, чуть расставив
ноги  и  покачиваясь,  у  него  слегка поврежден центр равновесия.  Он  даже не
решается сделать шаг").- Неужели? И как же это можно сделать?
     - Я вырву вам позвоночник,-сказал Б2,-  если двигаться очень быстро, то на
втыкание пальцев уходит всего семь тысячных секунды и  еще столько же на рывок.
Вырывать  нужно  в   грудной  части,   потому  что  все  ребра  должны  лопнуть
одновременно.  Это  самая безболезненная смерть,  потому что очень быстрая.  Но
почему-то она не слишком нравится людям.
     Он сделал шаг вперед и снова покачнулся.
     Человек-кузнечик гулял по двору, удивленный тем, что никому от него ничего
не нужно.  Он пытался грызть остатки костей, которые притащил с собой, но кости
уже начинали плохо пахнуть, и человек-кузнечик оттащил их под дерево и закопал.
Потом  ему  стало скучно и  опять захотелось есть.  Можно было  войти в  дом  и
полакомиться человечинкой,  но человек-кузнечик не решился - недавно он получил
очень болезненный удар  от  не  слишком сильного с  виду человека,  который нес
другого человека на руках.
     А  есть все же  хотелось.  Человек-кузнечик сел под окном (минуту назад из
окна  вырвался  прямоугольник  света,   такого  сильного  света,  что  от  него
свернулись и  потемнели листья двух яблонь);  сел под окном и стал наблюдать за
происходящим в  комнате.  Кто-то с кем-то разговаривал,  но человек-кузнечик не
понимал смысла слов.  Окно находилось на втором этаже. Вот один человек подошел
и  встал спиной к  окну,  взялся за  подоконник.  "Это уже интересно,-  подумал
человек-кузнечик,- если прыгнуть повыше, то можно достать его. Нет, я больше не
буду есть людей, слишком больно они дерутся".
     Самурай сделал кувырок назад и  упал из окна;  упруго приземлился на ноги,
как  кошка.  "Как  быстро  двигаются эти  люди",-  подумал  человек-кузнечик  и
погнался за Самураем. Самурай петлял между деревьями, используя легкость своего
тела.  Каждый раз,  когда человек-кузнечик прыгал,  Самурай бежал по прямой,  а
потом делал резкий бросок в сторону,  всегда неожиданно. Человек-кузнечик никак
не мог прыгнуть точно.  Он так увлекся погоней,  что забыл о том, что собирался
не трогать людей.  Яблоневый сад закончился,  Самурай споткнулся,  покатился по
земле и лег на спину,  выставив вперед руки с растопыренными пальцами.  Поэтому
человек-кузнечик вначале откусил руки,  а  уже потом принялся за все остальное.
Руки  оказались  костлявыми.   "В  следующий  раз  начну  со  спины",-  подумал
человек-кузнечик.
     Б2 подошел к окну и увидел,  как Икемура убегает от кузнечика, петляя, как
заяц. Оружия у Самурая не было.
     - Теперь ему не  уйти,-  сказал Б2 вслух,  чтобы проверить звучание своего
голоса.  Голос звучал сносно.  Хуже всего то,  что удары битой что-то повредили
внутри  черепной коробки.  В  черепе  Б2  имелись  такие  системы,  которые  не
подлежали ремонту.  Поэтому по  возвращении на Землю Б2 должны будут разобрать,
вынуть из него все полезные детали,  а  оболочку поставить в какой-нибудь школе
для малопрограммированных и использовать как наглядное пособие.
     (С  этим уже ничего не поделаешь.  Поврежденный робот никому не нужен.  Б2
имел  инстинкт  самосохранения,   поэтому  он   пожалел,   что  не  принял  мер
предосторожности.  Зато теперь он  отличается от  Б1  и  сможет играть с  ним в
шахматы,  и не всегда вничью.) Он нагнулся и поднял с пола старинную книгу. Как
ни  странно,  огонь книгу ничуть не  повредил.  Б2  полистал книгу,  но не смог
прочесть.  Он,  как и большинство этих ужасных существ, называющих себя людьми,
владел единственным стандартным шрифтом.
     Глава пятнадцатая КОСМОДРОМ
     Рустик выстрелил совершенно точно:  так,  чтобы не убить и  в  то же время
 помешать капитану бежать дальше.
     Сейчас капитан лежал ничком у  большой песчаной ямы,  а  к  нему  медленно
подбирались боевые машины fggf3.  Их  было  около десятка.  Рустик все  видел в
малейших подробностях и  чувствовал себя зрителем лучшего шоу  сезона или самой
интересной казни.
     Рустик  взглянул  на  горизонт  и  увидел  приближающиеся  громады  темных
облаков.  Что-то блеснуло среди туч, будто стеклышко. Там ничего не могло быть.
Рустик снова стал  следить за  капитаном и  за  машинами,  которые на  капитана
готовились напасть.
     Теперь этот человек поплатится за  все.  Если бы не его приказ,  Рустик бы
сейчас уже  купил приглянувшийся ему дом вместе с  обстановкой,  нанял служанку
или двух и занялся каким-нибудь безопасным спортом. Все это было бы на Земле-на
Земле,  куда он больше не вернется.  "Пускай этот человек поплатится за то, что
он сделал,-думал Рустик.-Я ведь предупреждал их.  Я ведь предупреждал, что буду
подчиняться лишь до тех пор,  пока у них будут силы держать меня в узде". Вдруг
ему показалось, что все это уже происходило - когда, где, как, с ним ли вообще?
Боевые машины приближались.
     На  мгновение внизу все замерли,  никто не  хотел умирать,  никто не желал
делать первый шаг. Капитан приподнялся и встал на четвереньки.
     Рустик снова взглянул на горизонт и  увидел на этот раз то,  что заставило
его похолодеть: со стороны туч приближалась круглая блестящая капля-точно такой
же Зонтик,  как и у него.  Это,  несомненно,  был первый - тот самый, в котором
летал Коре.  Первый Зонтик приближался со стороны моря.  Коре еще со вчерашнего
дня наблюдал за всем,  что происходило в  лагере.  Да впрочем,  он никогда и не
прекращал  своих  наблюдений.   Все,   что  случалось  с   людьми,   очень  его
интересовало.  Хотя он понимал,  что сам больше не является человеком,  но дела
людей продолжали его волновать.
     Этим утром он,  не желая вмешиваться, ждал зависнув над морем, наблюдал за
развитием событий.  Но события нравились ему все меньше и меньше. Наконец он не
выдержал и решил вмешаться.  Тучи шли в сторону берега. Коре летел чуть впереди
туч.  Море под  ним  было холодным,  темно-зеленым,  бутылочным сзади и  ярким,
играющим,  переливающимся солнцем -  впереди.  С  большой высоты вода  казалась
очень прозрачной и  были  видны косяки рыбы-три  косяка,  плывущие параллельно.
Кромка  облаков совсем  не  походила на  хаотичное нагромождение огромных белых
клубов,  как  на  Земле,-кромка  облаков напоминала стену  древнего замка  -  с
башнями,  окнами,  бойницами и  зубцами.  Зонтик уже  привык к  тому,  что Бета
играет,  создавая фигуры из  облаков.  Зонтик увеличил скорость и  оторвался от
облачной  гряды.  Впереди,  километрах в  двадцати,  над  берегом  завис  враг.
"Ничего,  на  этот раз ты  не  уйдешь,-подумал первый Зонтик.-Два раза со  мной
такие штуки не проходят.  Будь ты хоть трижды чемпион".  И он увеличил скорость
еще.
     Его  противник был  достаточно опытен  и  поэтому  не  захотел сражаться в
воздухе.  Противник нырнул в  лес  и  ушел по  оврагу вниз.  Коре сделал круг в
воздухе,  уходя от ракет,  которые только разожгли его боевой пыл,  и  двинулся
вслед за противником.  Это мог быть только Рустик -  тот самый человек, который
однажды уже сумел от  него уйти.  Не  следовало брать его в  экспедицию.  Может
быть, для него действительно много значила спокойная жизнь на Земле.
     Коре сделал ракетный залп и выжег большое поле в лесу.  Противник вырвался
из  оврага и  понесся в  сторону холмов.  Коре несколько раз  выстрелил,  потом
нырнул вниз и  полетел за  ним.  Два Зонтика шли над самой землей на  скорости,
близкой  к  скорости звука.  Коре  знал,  что  Рустик  слишком  хорошо  владеет
управлением, чтобы его можно было взять так просто.
     Они достигли гряды старых холмов.  Рустик лавировал между холмами на очень
маленькой высоте,  и  Коре повторял все  его  маневры.  Он  чувствовал,  что  с
Рустиком что-то не в порядке,  слишком неуклюже тот вел свою машину, хотя и был
профессионалом.  "Что-то  здесь не так",-  подумал он и  передал запрос Зонтику
Рустику.  Зонтик  ответил  азбукой  Морзе.  Коре  удивился и  прозондировал его
системы.  Летящий впереди Зонтик  оказался практически мертв.  Его  мозгом  был
Рустик.  "Ну что же,-  подумал первый Зонтик,-теперь тебе не уйти,  убийца". Он
ощущал себя так, будто убили его родного брата.
     Рустик выскользнул из лабиринта холмов и понесся дальше.  Иногда он сбивал
на  своем  пути  песчаные насыпи,  верхушки дюн,  иногда  выворачивал невысокие
деревья,  один раз на  его пути взлетела стая крупных розовых птиц,  которых он
никогда не  видел  раньше,  эти  птицы на  мгновение залепили экраны обзора,  и
Рустик едва не врезался в землю. Но он дернул свою машину вверх и проскочил над
невысоким холмом.  Начиналось предгорье.  Перед  ним  возвышались голубые горы.
Это, скорее, были не горы, а очень высокие скалы, вздымающиеся к небу наподобие
клювов или клыков.  Рустик подумал, что они представляют собой прекрасное место
для  альпинизма.  На  этой  мысли он  отвлекся и  едва  успел выровнять машину.
Кое-где огромные пики наклонялись довольно круто.  Их вершины облепил лед. Лед,
лед  и  совсем немного снега.  Снег не  удерживался на  такой крутизне.  Рустик
подошел к горам и, не снижая скорости, стал лавировать. Он уже понимал, что это
его последнее соревнование,  но  тот пьянящий азарт гонщика,  который он всегда
ощущал на трассе, не позволял...
     Коре уже не стрелял,  а  просто мчался,  не отставая.  Видимо,  он уже все
понял,  ведь  не  составляло никакого  труда  связаться с  системами Зонтика  и
определить, что мозг машины уже мертв. Рустик шел на самой маленькой высоте, не
столько  пытаясь  спастись,   сколько  демонстрируя  свое   искусство.   Сейчас
мастерство не могло спасти. Ему осталось только умереть красиво...
     Увидев  впереди сплошную каменную стену,  он  рванул  машину вверх  и,  не
рассчитав ускорения, потерял сознание.
     Зонтик  сделал  тройной  кувырок  и,  не  имея  системы  безопасности,  на
сверхзвуковой скорости врезался в стену.  Взрыва не последовало.  Зонтик просто
расплющился о  камень.  Сверху  обрушилась лавина камней,  и  Коре,  зависнув в
воздухе,  смотрел,  как медленно, очень медленно падают громадные валуны. Здесь
высота гор достигала трех километров и камни падали долго. Коре некоторое время
смотрел на это,  а после того, как камнепад иссяк, он опустился на траву. Здесь
трава была высокой; видимо, нога человека никогда не ступала сюда.
     Трава была такой высокой,  человека она бы скрыла с  головой.  На Земле не
встретишь такой травы -  ни настоящей, ни искусственной. "Метра четыре,-подумал
Коре,-и очень сильно пахнет".  Он пожалел о том, что он больше не человек и что
уже  никогда не  сможет оценить запах  обыкновенной травы.  А  потом вспомнил о
командире.
     * * *
     Командир встал на четвереньки и попытался подняться,  но не смог-звенело в
ушах  и  кружилась  голова.  Он  все-таки  успел  разглядеть (сознание работало
чрезвычайно ясно,  быстро и  точно -  как всегда в опасных ситуациях) несколько
боевых машин неподалеку от  себя.  Он  упал  на  песок,  и  несколько выстрелов
прогремело над его головой.  Далеко позади загорелись деревья -  он  обернулся,
чтобы  оценить  ситуацию.  Ситуация  казалась совершенно безнадежной,  если  не
считать одного...  Он  взглянул в  небо-просто так,  просто хотелось еще  раз в
жизни увидеть небо,  пусть не  земное,  но совершенно такое же,  как на Земле,-
синее... На небо наползали облака, и это огорчило его почти до слез. ("Это небо
не такое -  здесь слишком красивые облака.  Неужели нельзя оставить небо, когда
человек умирает?") Обрадовало то,  что в небе больше не висел Зонтик.  Хотя это
мало что меняло.  У него не было никакого оружия.  Одна из танкеток попробовала
подползти.  Орвелл видел это  из-за  укрытия.  Танкетка шла  вверх и  не  могла
опустить свои стволы достаточно низко,  чтобы выстрелить в него.  Ей нужно было
подойти вплотную.
     Танкетка двигалась очень медленно,  а  остальные все  еще  стояли.  Орвелл
подождал,  пока она подойдет достаточно близко, и, едва справляясь с тошнотой и
головокружением,  выскочил из  воронки  и  бросился в  сторону.  Танкетка имела
только два  передних ствола,  два  боковых пулемета и  еще один задний пулемет.
Задний мог охватить сектор градусов в  сорок пять,  передние брали сектора чуть
шире, но все равно по бокам оставались слепые зоны, куда можно было спрятаться.
Для того чтобы расстрелять человека,  который зашел сбоку, танкетке требовалось
развернуться.
     Она стала разворачиваться,  но Орвелл запрыгнул на боковую гусеницу. Кроме
двух боковых гусениц танкетка имела еще одну переднюю. Это делало ее похожей на
детский велосипед.  Она крутнулась на  месте,  но  не смогла сбросить человека.
Орвелл прочно держался за поручни, прижимаясь головой к теплому металлу.
     Машина остановилась.
     - Прошу вас сойти на  грунт,-  прозвучал голос,-  я  не  приспособлена для
такой езды.
     - Сейчас я буду тебя вскрывать,-ответил Орвелл.
     Танкетка выстрелила сразу из двух передних стволов,  чтобы напугать своего
седока, но Орвелл прекрасно знал ее устройство.
     - Стоять! - приказал он.
     Он знал,  что на перезарядку передней пушки танкетке понадобится не меньше
минуты.
     - Открыть люк!  Иначе  сейчас я  забью  твою  пушку  и  тебя  разорвет при
выстреле.
     Танкетка остановилась.  Еще  две  или  три  двинулись издалека,  из  круга
оцепления.
     - Я  тебе не верю,-  сказал аппарат,-  тебе нечем забить мою пушку,  и она
слишком горячая, чтобы ты мог до нее дотронуться.
     Машина  круто  развернулась,   и  Орвелл  соскользнул.   Оттолкнувшись  от
гусеницы,  чтобы не попасть под нее,  он покатился по земле и  снова оказался у
края ямы. Он сполз в яму и стал ждать. Ждать оставалось недолго, но время будто
замедлило свой бег.
     Машина подошла и направила пулеметы на него.
     - Чего ты ждешь? - спросил Орвелл.
     - Я жду своих друзей.  Я хочу убить тебя так, чтобы увидели они. Я не могу
лишить их такого прекрасного зрелища.                       
     Орвелл ждал.                             
     - Почему же они не идут? - спросил он после минуты ожидания.
     Танкетка развернулась и исчезла. Орвелл поднял голову. Все машины поспешно
уходили.  Вот взорвалась одна,  вот взорвались сразу три,  следовавшие за  ним,
потом еще две.
     Он взглянул и увидел,  как медленно, будто коршун, снижается Зонтик. Такой
конец был ничем не лучше. И тут он увидел номер Зонтика и потерял сознание.
     * * *
     Он  очнулся.  Зонтик стоял невдалеке.  Его дверь была открыта,  дальше,  в
полутьме, угадывался ряд кресел. Орвелл встал на ноги, все еще чувствуя тошноту
и звон в ушах...
     - Здравствуй,- сказал он.- Зачем ты это сделал?
     - Ведь мы друзья,-  ответил Коре.  Его голос почти не изменился, лишь стал
мелодичнее - голоса машин всегда красивы.
     - Не знаю,-  сказал Орвелл,- я никогда не думал об этом. Я не знал, что мы
с тобой друзья. Я даже никогда не считал нужным иметь друга. Я думал, что можно
прожить...
     - И все же у тебя он был,-  ответил Коре.- Если бы не наша с тобой дружба,
я бы никогда не вмешался в дела людей.
     - Ты до такой степени перестал быть человеком?
     - Да,  ты  даже не  можешь вообразить,  до  какой степени.  Это невозможно
представить - я не знаю, радоваться мне или скрипеть зубами. Вот только зубов у
меня нет и вместо сердца мотор.  Иногда я жалею о своей прошлой жизни. Не знаю,
правда,  почему.  Ведь будучи человеком,  я был готов умереть,  убить сам себя,
погибнуть в  каком-нибудь бессмысленном бою -  меня это нисколько не волновало.
Но теперь,  когда я  потерял себя,  теперь,  особенно ночами,  ведь ночами я не
сплю, теперь я часто вспоминаю подробности моей жизни, и сейчас они мне кажутся
странными.  Этих подробностей так много -  знаешь, ведь у Зонтика очень хорошая
память...  то есть,-  он поправился,-  у  меня очень хорошая память.  И я помню
слишком многое из  своей жизни,  эта память давит на меня.  Я  вспоминаю многих
людей,  рядом с которыми я был, мимо которых я прошел, доставил им удовольствие
или боль,  и гораздо чаще боль, чем удовольствие. Я вспоминаю женщин, которым я
мог бы подарить что-то очень большое, я чувствую, что. это могло быть, но всего
этого не произошло.  Я прожил на Земле сорок два года,  и за это время я никого
не сделал по-настоящему счастливым.  Я не знаю,  почему я жалею о своей прошлой
жизни, но...
     - А как тебе сейчас? - спросил Орвелл.
     - Сейчас -  это совсем другое.  Сейчас ощущаю совсем другое,  ведь у  вас,
людей,  всего лишь  пять  органов чувств.  У  меня  же  чувств гораздо больше и
гораздо больше  возможностей.  Нет,  этого  никогда не  объяснить вам,  как  не
объяснить слепому и  глухому,  что такое свет и  звук.  Он  может понять это на
уровне  логики,  но  не  почувствовать.  Люди  создали  слишком хорошую машину,
слишком хорошую.  Но я все же жалею о прошедшем времени,  странно,  ведь машина
рациональна, а нерациональность свойственна лишь человеческому уму.
     - Лишь слабому уму,- сказал Орвелл.
     - Я бы не говорил так категорично.
     - Значит, ты не совсем перестал быть человеком,-сказал Орвелл.
     - Что  ты  собираешься делать дальше?  -  спросил Коре,-  Тебе  еще  нужна
помощь? У тебя еще остались враги в лагере.
     - В лагере, пожалуй, нет,- ответил Орвелл,- но дело ведь не в лагере, дело
в них.- Он кивнул в сторону космодрома.
     - Напрасно ты думаешь, что в лагере все в порядке. Я знаю своих людей.
     - Там не только твои люди.
     - Я  знаю  людей,  которые попадают в  боевые группы,-  они  умеют  только
убивать и делают это с удовольствием.  Ты еще не понял, почему ты сейчас здесь,
а не там?
     - Я кому-то не угодил.
     - Ты   не   угодил   только  Рустику.   Но   помни   об   остальных.   Они
запрограммированы на  бой,  и  только на  бой.  Если нет  противника,  они  его
находят. Если противника нельзя найти, они делают противника из друга.
     - Почему?
     - Потому что в них только боевые программы, я ведь уже сказал.
     - Я сейчас могу помнить только об оставшихся кораблях. Я остановлю их.
     - Ты зря боишься за Землю.  На Земле хватает своих пушек. Там сумеют сбить
эти  железки.  Ну  разве что пострадает какая-нибудь Австралия,  Гренландия или
Памир. Тебе-то что до этого? Ты больше не вернешься.
     - Это МОЙ долг.
     - Нет  более глупого слова.  Тебя  просто запрограммировали и  используют,
неужели это трудно понять?
     - Это ничего не меняет.
     - Ты собираешься сражаться с ними? - спросил Коре,- Это невозможно, у тебя
нет никакого оружия.
     - Может быть, ты дашь мне какое-нибудь оружие?
     - Я?  Я, конечно, мог бы. Но ведь это бесполезно. С любым оружием, которое
я  могу тебе дать,  ты не пройдешь и  сотни метров.  Они ведь расстреляют тебя,
раздавят как букашку.
     - И тем не менее,- сказал Орвелл,- что бы ни произошло и что бы ни грозило
лично мне, я обязан их остановить. Они угрожают Земле. Ведь именно для этого мы
летели сюда -  чтобы их остановить. Ведь это мой долг. Кстати,- спросил он,- ты
еще понимаешь, что такое долг?
     - Да,-  ответил Коре.- Но я понимаю и некоторые другие вещи. Я понял даже,
что в жизни есть что-то более важное, чем долг.
     - И что же это? - спросил Орвелл.
     - А вот этого тебе не понять. Ты всего лишь человек. Заходи.
     Орвелл подошел, помедлил и вошел в дверь.
     - Садись сюда,- сказал Коре,- нет, не в кресло пилота. Поведу я. Ты будешь
только смотреть.
     Дверь закрылась. Зонтик поднялся и сделал круг над космодромом.
     - Что ты собираешься делать? - спросил Орвелл.
     - Я собираюсь тебе помочь, я собираюсь уничтожить это змеиное гнездо.
     - Но ведь...        
     - Никаких "ведь".  Я все еще помню, что такое долг, и не хочу, чтобы мои и
твои люди погибли напрасно,- ответил Зонтик и спикировал к ближайшему крейсеру.
К  тому,  который  сиял  ослепительным светом,  уже  готовый к  полету.  Орвелл
заметил, что снова вышло солнце.
     Крейсер выстрелил,  и  Зонтик сильно качнуло.  Зонтик выстрелил в  ответ и
продолжал стрелять,  идя  на  сближение.  Он  был  уже очень близко,  и  Орвелл
представил,  что  сейчас произойдет.  "Нет,-подумал он,-ведь остаются еще два".
Верхушка крейсера наконец  взорвалась и  оплыла,  как  восковая свеча.  Крейсер
накренился;
     Коре  чуть-чуть  вильнул,  чтобы уйти из-под  падающей махины,  и  Орвелла
сильно вжало в кресло. Потом послышался еще один удар - такой, что Орвелл почти
потерял сознание.  Зонтик  сделал  вираж  и  нырнул в  воду.  Вода  зашипела от
соприкосновения с раскаленным металлом.
     - Ну что,- спросил Орвелл,- как дела? Есть повреждения?
     - Да, есть,- ответил Коре.- Но пока все в порядке.
     Когда Зонтик вынырнул из  воды  и  повернул в  сторону космодрома,  Орвелл
ощутил давящий град ударов по корпусу Зонтика. Он ощущал это так, будто били по
его собственному телу.
     - Коре,- спросил он,- тебе больно?
     - Что такое боль? - ответил Коре.- Это чепуха. И потом, пойми, я ведь могу
отключать любые системы. И даже систему боли, если она станет мешать.
     - А сейчас она мешает?
     - Не  слишком  сильно,-  ответил  Коре.  Приблизившись  к  космодрому,  он
поднялся вверх еще  раз и  на  полной скорости бросился на  второй крейсер.  Но
получил очень сильный удар и упал на бетон.
     - Что случилось? - спросил Орвелл.
     - Я,  наверное,  не смогу больше взлететь,-  сказал Коре.- Они пробили мою
хвостовую часть. Но ничего, я пока жив. Мы еще держимся. Все в порядке...
     Последовал еще один сильный удар, и голос замолчал.
     - Коре? - позвал Орвелл.
     В  ответ он услышал тишину.  Вторая стальная сигара медленно наклонялась и
падала.  Она  падала прямо на  них.  Она падала так медленно,  что Орвелл успел
пересесть в кресло пилота, схватиться за рычаги и слегка двинуть назад Зонтик.
     - Коре!  -  еще раз закричал он,  и  снова никто ему не ответил.  Стальная
сигара крейсера обрушилась и задела хвостовую часть машины.  Что-то зашипело, и
Орвелл, обернувшись, увидел, что потолок примят. "Ничего себе удар",- поду- мал
он и  двинул Зонтик вперед.  Зонтик тронулся с  места,  но нехотя,  с  каким-то
внутренним скрипом,  как калека на  костылях.  Он снова позвал Коре и  снова не
получил ответа. "Неужели,- подумал он,- неужели тебя убили так просто?"
     Третий крейсер еще  не  был  активирован,  поэтому его бояться не  стоило.
Орвелл подобрался к нему вплотную и стал расстреливать стальной корпус.  Зонтик
пока еще слушался приказов.
     Когда третья сигара свалилась, он прекратил стрелять и закрыл глаза. Тогда
он снова услышал голос Коре:
     - Уходи.
     - Зачем? - ответил Орвелл.- Я ведь выполнил свой долг.
     - Я поздравляю тебя.  Но мы выполнили долг вместе, не зазнавайся. А теперь
уходи.
     - Почему?
     - Мне  слишком трудно сдерживаться.  Еще  несколько минут,  и  от  меня не
останется ничего,  кроме разлетающихся обломков. Я ведь машина, а машины иногда
взрываются.
     - Ты уверен?
     - Да. Но я сумею продержаться еще чуть-чуть, если ты выйдешь сейчас. Уходи
скорее.
     - Прощай,-  сказал Орвелл,-  ты  был настоящим другом.  Я  не  знал этого,
прости меня.
     - Не повторяйся. "Прощай" - это значит "прости".
     - Разве?
     - В словах заложено намного больше, чем нам кажется. Прощай и ты.
     Зонтик открыл дверь;  Орвелл встал на  ступеньку,  но  не  смог ступить на
раскаленный бетон.  По  бетону перебегали змейки огня.  Слишком жарким был бой,
который закончился только что. Большинство танкеток были подбиты, а те, которые
остались, рассеялись по окрестностям.
     - Коре,-сказал он.
     - Что?
     - Я понимаю,  что не могу просить тебя ни о чем, но нас осталось не так уж
много в лагере, и у нас совсем нет оружия... Вот эти танкетки. Если бы ты смог.
     - Понятно,- сказал Коре,- если я успею, я их уничтожу.
     И тут пошел дождь.
     Орвелл  брел  по  взлетной полосе  (здесь  было  несколько взлетных полос,
предназначенных для посадки и взлета небольших туристических самолетов). Ужасно
болела голова и ломило все тело.  Это так быстро не пройдет, понятно. Он шел не
оборачиваясь; по бетону лупили капли дождя и местами быстро высыхали-он был еще
горячий.  "Как  вовремя пошел  дождь,-подумал Орвелл,-как  будто специально был
задуман невидимым режиссером этого бескровного, но жуткого спектакля".
     Он  слышал за  спиной частые взрывы -  это  Коре вел  огонь по  оставшимся
механизмам.  "Спасибо,-подумал Орвелл,-но как долго ты еще сможешь это делать?"
Он  сошел  со  взлетной полосы,  которая превращалась в  широкую дорогу,  потом
дорога  суживалась,  превращаясь просто  в  тропинку,  теряющуюся в  траве.  Он
поднялся на  холм  к  перевалу и  обернулся.  Хлопнул еще  один взрыв.  "Где он
находит их?  -  подумал Орвелл.-  Ведь больше ни  одной не видно.  Вот еще один
взрыв,  и  еще.  Ну  да,  у  него уцелели системы распознавания.  Он  наверняка
расстрелял всех или почти всех".  И в этот момент Орвелла ослепило и толкнуло в
спину взрывной волной.  Когда он поднялся, там, где еще недавно находился Коре,
зияла воронка с  оплавленными краями и  в  ней  бурлило кипящее вещество -  как
лава,  вытекающая из жерла вулкана.  Он вспомнил вулканы на Южной Гидре - тогда
он и Коре тоже были вместе.
     Орвелл отвернулся и пошел в сторону лагеря.  Капли дождя приятно охлаждали
тело.
     * * *
     Человек-кузнечик был  не  слишком голоден,  поэтому он  съел  только  руки
Самурая и  содрал мясо со  спины.  (На  спине мясо вкуснее и  толще,  зато руки
приятно обгладывать.)  После этого он оттащил остатки к  кустам и  закопал там,
надеясь,  что тело сохранится хотя бы  до  вечера.  Потом лег и  уснул.  На том
месте,  где Самурай упал, остался небольшой предмет, немного похожий на огурец,
только черного цвета. Это был реликтовый меч.
     Лампочка загорелась, меч включился.
     - Предупреждаю вас,-  сказало оружие,-  меня  нельзя терять.  Меня  нельзя
терять. Меня нельзя терять. Меня нельзя терять...
     Никто не отозвался, меч помолчал и предупредил:
     - Сейчас я  включу зуммер.  Сейчас я  включу радиомаяк.  Меня нужно срочно
найти,  меня нельзя оставлять так.  Виновные будут строго наказаны.  Напоминаю,
что за мою потерю полагается смертная казнь.
     Земля зашевелилась,  и  меч затих,  будто бы испугавшись.  Что-то странное
происходило вокруг.  Кусты  стали  раздвигаться,  песок  зашуршал  и  будто  бы
втянулся в воронку. Почва осела, и меч провалился.
     - Предупреждаю,-  говорил меч,-  предупреждаю,-  со мной нельзя обращаться
так. Я слишком ценный аппарат...
     Слишком ценный аппарат постепенно погружался в воронку,  которая,  по мере
погружения,  все более и более становилась похожа на колодец. Ел стены состояли
из одного базальта. Когда меч погрузился на глубину метров сорок, стены воронки
сомкнулись над ним. Поверхность планеты снова стала ровной, появилась трава, но
больше  не  было  слышно  голоса реликтового меча.  Человек-кузнечик проснулся,
приподнял голову и снова уснул. А два часа спустя мимо прошел капитан. Он успел
отдохнуть и  чувствовал себя сносно.  Он шел к дому и думал о тех,  кто остался
там.  Он думал о том,  что еще можно выжить.  Он думал о том,  что все же сумел
выполнить свой долг, и думал о словах Коре-о том, что в жизни есть нечто важнее
долга.
     А в это время меч все глубже, все дальше погружался в недра планеты, недра
становились горячее и горячее. Меч, не переставая, говорил:
     - Вам все равно не удастся меня повредить,  я-абсолютное оружие. Я оружие,
которое невозможно уничтожить.  Я лучшее,  что было создано человеком.  Я самый
ценный  предмет на  свете.  Я  величайшее достижение.  Ради  меня,  ради  моего
создания,  природа три  миллиарда лет  делала  человека разумного.  Ради  моего
создания зажглась звезда.  Ради  моего создания возникла планета,  непохожая на
другие планеты.  Ради  моего создания огромные динозавры рыли лапами каменистую
землю и рвали глотки друг другу. Ради моего создания первый человек взял первую
палку и ударил этой палкой другого человека. Ради моего создания первые племена
в  туманных лесах  истребляли друг  друга.  Ради  моего создания миллионы людей
отправляли на  бойню.  Ради  моего  создания сжигали на  кострах,  колесовали и
сажали на  кол.  Ради моего создания сбрасывали атомные бомбы на  города.  Ради
моего создания трудились миллионы гениев.  Ради  моего создания была изобретена
письменность,  огонь, колесо, печатный станок и одежда. Я высшая цель природы -
а  ты  хочешь меня уничтожить?  Советую прекратить погружение,  иначе вы будете
наказаны по всей строгости военного устава. Советую вернуть меня на место.
     Меч  передавал информацию во  всех диапазонах,  но  никто его не  слышал -
слишком уж велика была толща камня над ним. От жары он начинал бредить.
     Глава шестнадцатая МЯСОРУБКА
     Генерала Швассмана казнили тайно,  на  рассвете,  по древней традиции-  на
рассвете казнить приятнее.  Жертве и  дышится легче,  и меньше хочется умирать.
Его  камера была  небольшой и  не  очень хорошо охранялась.  Если  бы  Швассман
попытался,  он бы,  возможно,  смог сбежать. Он даже не пытался. Несмотря на то
что с  ним случилось,  он все еще помнил о  долге.  Стены камеры были тонкими и
шершавыми,  нары -  твердыми и  вытертыми почти до блеска;  в  соседней комнате
скрипел стул,  кто-то ерзал,  кого-то били,  кто-то вскрикивал -  тихо, не имея
силы на голос,  кто-то разводил бюрократию, задавая ненужные вопросы. Окно было
довольно большим,  и  сквозь окно он видел крышу соседнего дома.  По этой крыше
ходил  человек  и   пробовал  что-то   сажать  на  крыше.   "Наверное,   семена
быстрорастущего дерева",-  подумал Швассман.  Два  или три таких быстрорастущих
дерева уже  росли  у  дома.  Небо  отливало серым,  и  лишь  вверху проглядывал
молочно-белый свет,  обещающий солнце к  середине дня.  А дальше,  к горизонту,
тучи были рваными и  красными,  как будто налитыми внутренней кровью.  С  улицы
веяло прохладой.  Швассман смотрел в окно и ждал, когда за ним придут. Пожалуй,
он  не  ощущал горечи.  Он никогда не боялся умереть,  и  особенно он не боялся
умереть такой смертью -  простой,  быстрой,  без  мучений.  Смерть без  мучений
предоставили потому,  что он  не  был преступником,  не  совершал злодеяний.  И
все-таки этот день,  летний,  но  так похожий на  осенний,  это последний день.
Дверь открыли,  и вошел человек, одетый в медицинский халат. Впрочем, уже давно
палачи  имели  медицинское  образование  и   в  свободное  время  подрабатывали
хирургами.  Хороший палач обязательно должен был иметь медицинское образование,
иначе он не смог бы умертвить жертву так,  как гласит приговор.  Теперь ведь не
средние века,  когда всяких Пугачевых приговаривают к  четвертованию,  а казнят
отсечением головы,  и  никому нет до этого дела.  Хороший палач может умертвить
либо  болезненно,  либо  безболезненно,  либо  так,  что  даже у  видавших виды
зрителей из первых рядов кровь застынет в жилах - но для того и покупают билеты
на первые ряды. - Ну, приступим,- сказал врач деловито. Он открыл ящичек и стал
раскладывать инструменты.
     - Ах,  да,  вам ведь пыток не предписано,- спохватился он и вложил большую
часть инструментов обратно в ящичек. Остался только шприц и несколько ампул.
     - Приступим,- сказал Швассман.
     - Да вас не спрашивают, можете помолчать. 
     Швассман кивнул.  Он  все еще слишком привык считать себя командиром и  на
любое утверждение отвечал как на вопрос, изъявляя свою волю.
     - Я  могу  предложить вам  несколько способов,-  сказал врач,-  Первый:  я
просто задушу вас, второй - введу вам в вену яд и третий способ - этот же яд вы
можете выпить сами.  Предупреждаю,  что,  если выберете яд,  он будет разъедать
стенки желудка и несколько минут вы будете испытывать довольно сильные мучения.
Ну как?
     - Я выбираю третий способ,- сказал Швассман.
     - Да полно вам, не стоит кочевряжиться,- сказал врач.- Давайте я введу его
вам в вену.
     - А что будет с моими венами?
     - А,  вены тоже разъест,-сказал врач,-но сердце остановится раньше.  Вы не
успеете этого почувствовать.
     - Хорошо,- сказал Швассман,- в вену так в вену.
     Он еще раз взглянул в окно.  Человек,  бродивший по крыше,  куда-то исчез.
"Как быстро он исчез,-  подумал Швассман,-  и  как жаль,  что я  не знаю,  куда
именно он пошел.  В  моей программе действительно есть сбой,  если меня волнует
такая чепуха.  Почему меня волнует то,  что листья на  деревьях шевелятся?  Так
слабо шевелятся, несмотря на ветер. Эти деревья еще далеки от совершенства. Да,
многого я  не  успел сделать за свою жизнь.  Многого не успел".  И  он протянул
руку.
     - Так,-  сказал врач,-  сейчас я завяжу жгут, а вы, пожалуйста, сжимайте и
разжимайте кулак.  Какие у вас слабые вены.  В них ведь трудно попасть.  Кошмар
какой-то. Вечно мне не везет.
     Он надел жгут, и Швассман начал сжимать кулак. Вены стали набухать.
     * * *
     Пришелица недолго довольствовалась своим номером из третьей тысячи.  После
того  как  Швассмана  казнили,  она  приказала называть  себя  номером  первым.
Конечно,  с  ее  стороны это была неслыханная наглость,  но людям,  привыкшим к
подобным именам, подобный приказ странным не показался, и они стали называть ее
Первой.
     Пришелица высказалась в том духе, что она полностью поддерживает программу
генетического скачка.  Но  вот  над  программой Надежда Нового  Поколения повис
огромный   знак   вопроса.   Пришелица   организовала  пресс-конференцию.   Она
организовала секретное совещание.  На пресс-конференции она говорила одно, а на
секретном совещании совсем другое.  Впрочем,  так  поступали все и  всегда.  На
секретное совещание пригласили трех ученых-медиков.  Одного из них звали Дрейк,
и  это  было смешно,  потому что  сразу вспоминались песни "ваньки".  Дрейк был
невысоким и  слегка напыщенным человечком,  с клоком волос на широком лбу.  Все
трое мужчин выглядели довольно невзрачно и казались очень любопытными.  Они все
время рассматривали пришелицу со  всех сторон,  так  что ей  пришлось попросить
сержанта принести халат.  После  того  как  она  набросила на  себя  халат,  ее
прекратили разглядывать. В халате ей стало жарко.
     - Гм,-  сказал Дрейк,-  простите,  но  вы  все же очень необычно устроены.
Честно говоря,  мне не слишком нравятся женщины, и вообще земные женщины у меня
не вызывают никакого,  даже элементарного,  любопытства,  они все одинаковы. Но
вот вы...
     - Мы не для этого собрались.
     - Я просто хотел объяснить. Вы это другое дело.
     - Хватит меня клеить,-  сказала Пришелица.-  Мне  тоже не  нравятся земные
мужчины. Она сменила тему.
     - Да,   а  что  касается  Надежды  Нового  Поколения,  я  думаю,-  сказала
Пришелица,-  что  некоторое  рациональное  зерно  в  этой  программе  есть.  Но
программа дала уже два сбоя, точнее, один сбой, который закономерно вытекает из
другого.  Первое - это то, что покойный Швассман был выбран неправильно. Именно
поэтому  девочка  сумела  сбежать  из  инкубатора,   в  ее  программах  имелась
наследственная ошибка. Но я утверждаю, что она довольно умна. Что касается ума,
то с  ним все в порядке,  но она чересчур эмоциональна.  А ведь эмоциональность
это большая беда.
     - Но, может быть, и не столь большая? - сказал второй генетик.
     - Ну нет,-  ответила пришелица,-  посмотрите на меня.  У  меня нет никаких
эмоций,  и  именно  поэтому  я  не  способна ошибаться.  Полностью рациональное
сознание ошибок не допускает.  Это еще один из ваших пророков говорил. Хабберд,
кажется.         
     - Неужели всегда безошибочно?
     - Все,  что вы мне говорите,  может либо совпадать с моим мнением, либо не
совпадать,  и это единственный критерий истины, потому что я ошибиться не могу.
Мы всегда можем узнать истину:  если ваше мнение совпадает с моим,  значит, оно
правильно.
     - А это кто придумал? - спросил Дрейк.
     - Это  все тот же  ваш пророк позапрошлого века.  Неплохой подход к  делу,
верно?  Если  же  ваше  мнение отличается от  моего,  то  вы  либо идиот,  либо
неправильно информированы.
     - Так  что  же  мы  все-таки  будем  делать  с  программой Надежда  Нового
Поколения? - спросил Дрейк.
     - А с этой программой нужно поступить так: в ней есть хорошие места и есть
слабые места.  Мы возьмем прежде всего мальчиков,  девочки нам не нужны. Потому
что  мы  собираемся скрестить  двух  представителей двух  высших,  а  возможно,
единственных рас во Вселенной.  То есть моей расы и вашей. Лучшие представители
вашей расы,  естественно,  находятся в инкубаторе. Но для того, чтобы скрестить
их  со  мной,  нам  нужны мальчики.  Мальчиков всего лишь  девяносто с  чем-то,
насколько я помню.
     - Да,  совершенно верно,-  сказал второй генетик.-  Значит, девочки нам не
нужны?
     - Можете их либо уничтожить, либо разогнать.
     - А что мальчики? Вы собираетесь скрещиваться сразу со всеми?
     - Нет,  это было бы довольно сложно.  И надо сказать, что в моем организме
не  так уж  много яйцеклеток.  Это ведь не  организм обычной земной женщины.  Я
собираюсь скреститься с одним из них. Но я собираюсь выбрать подходящую особь.
     - Но,-сказал второй генетик,-дело в том, что мальчикам всего лишь по шесть
лет. И они, так сказать, еще не способны к размножению. Вы будете ждать?
     - Нет,-  сказала пришелица и  распахнула халат,-  посмотрите на  меня.  Вы
считаете,  что я  способна к размножению?  Вы считаете,  что я способна к этому
скотскому...  Я  даже не знаю,  как назвать это...  Размножаться как животные -
никогда! Наша цивилизация не делает ничего подобного уже много веков. Наши люди
размножаются в любом возрасте, и, естественно, они размножаются исключительно в
пробирках.  Все же остальное - это настолько грязно, что... (она сделала паузу,
и  Дрейку стало стыдно оттого,  что в позапрошлом году он спал с женщиной и ему
это понравилось) что меня очень сильно коробит.  И  прошу не  упоминать при мне
больше о подобных вещах.
     И генетики больше не упоминали о подобных вещах.
     - Итак,-  сказала пришелица,-  мы сыграем с ним свадьбу. Я хочу, чтобы все
было по старым добрым земным традициям. Ведь у вас еще играются свадьбы?
     - Да, играются иногда,- подтвердил Дрейк.
     - Ну,  тем лучше. Я выберу из них лучшего, потом мы сыграем свадьбу, потом
у нас будет брачная ночь.
     - Брачная ночь? - удивился третий генетик.
     - Только вы  с  вашим  затуманенным инстинктами сознанием можете придавать
этому,  как  это  называется,  сексуальное значение.  (В  моем языке даже слова
подобного нет.)  Естественно,  брачная ночь  будет заключаться в  искусственном
совокуплении.  То есть я дам свою клетку,  а ребенок даст свою. А соединившись,
клетки дадут жизнеспособный эмбрион. В этом, и только в этом, заключается смысл
брачной ночи. А если ваш ребенок умеет играть в нашу национальную игру Трек, мы
с  ним поиграем -  это наша традиция брачных ночей.  Правда,  я  не думаю,  что
земной ребенок может быть достаточно умен для этого.
     - А как вы собираетесь выбирать лучшего? - спросил Дрейк.
     - Способ  уже  известен  несколько  миллиардов лет.  Конечно  же,  методом
естественного отбора.  Мы  заставим их  соперничать друг  с  другом и  дадим им
оружие,  вроде ножа или маленького меча. Мы их запрем вместе, а выпустим только
одного - того, кто окажется лучшим. Как вам нравится мое предложение?
     - Что, если они не захотят воевать?
     - Маленькие мальчики всегда хотят воевать.  А  в  крайнем случае мы скажем
им, что это их долг. Тогда они обязательно согласятся.
     * * *
     Итак, Тринадцатый спрятался в чулан. Борьба только начиналась. Пока никого
еще не убили,  все выжидали. Чулан был огромным, и укромных мест здесь хватало.
Хорошо,  что весь инкубатор освободили -  есть много мест, где можно спрятаться
или  укрыться в  засаде.  Чулан  находился на  четвертом этаже  инкубатора.  Он
одновременно являлся чердаком.  Потолок здесь был низкий,  и взрослый человек с
трудом бы мог здесь ходить.  Свет выключили, поэтому Тринадцатый не боялся быть
замеченным и  не боялся,  что это место перестанет быть укромным.  Здесь лежало
очень много выброшенных за ненужностью вещей,  в основном матрасов. Кроме того,
здесь  находилась  шахта  мусоросборника,   куда  некоторые  вещи  периодически
сбрасывались.  Мусоросборники были везде,  даже в подвалах и на крышах.  "В них
можно зарыться так, что без сканера никто не найдет,- подумал Тринадцатый.-Ага,
вот старый шкаф,  можно спрятаться в нем.  Нет,  не стоит,  ведь если несколько
братиков объединятся на  время  и  станут вылавливать одиночек,  то  они  могут
добраться сюда и открыть дверцу.  Тогда не сбежишь. А ведь неплохая стратегия -
объединяться. Нет, прятаться все же надежнее".
     Тринадцатый встал за большим старым пластиковым шкафом и стал ждать. Ждать
пришлось недолго.  Вскоре появился еще один - Номер двадцать восьмой. Он вошел,
огляделся,   ничего  не  заметил  и  стал  искать  место,  где  бы  спрятаться.
Тринадцатый подумал, что чердак не слишком удобное место для сражения. Впрочем,
время уже потеряно. Нападать нужно было сразу. Дело в том, что и Тринадцатый, и
Двадцать Восьмой были  из  одного и  того  же  выводка и  они  привыкли мыслить
совершенно одинаково.  Это было вполне естественно,  что они выбрали один и тот
же  план действий -  самый рациональный план.  "Сейчас сюда на  чердак набьется
человек  девяносто,-  подумал  Тринадцатый.-  Но  ведь  здесь  драться  нельзя.
Придется спрятаться еще  где-нибудь.  А  вот еще проблема:  когда нас останется
лишь двое или трое - то как можно будет спрятаться, если все думают одинаково и
принимают одно и  то же решение?  Ведь мы окажемся вместе?  Ладно,  обдумаю это
позже",-решил он.  Самым рациональным,  конечно,  было  спрятаться где-нибудь и
пересидеть всеобщую  бойню  (особенно опасно  будет  вначале,  можно  погибнуть
случайно,  когда на одного вдруг нападут несколько или в толчее кто-то ударит в
спину) и  лишь после того,  когда останется всего несколько противников,  выйти
самому  и   начать  единоборство,   уже  не  опасаясь  или  почти  не  опасаясь
неожиданного удара.
     После Двадцать Восьмого появился Девяностый,  потом еще один,  потом еще и
через пятнадцать минут на чердаке собралась толпа.
     Тринадцатый вышел из укрытия.
     - Мы что, будем воевать здесь? - спросил он.
     - Нет,- ответил кто-то,- давайте прятаться в другом месте.
     И  дети,  взявшись за  руки  (так они  были приучены),  стали спускаться с
лестницы,  ведущей с  чердака.  Контрольный срок  еще  не  истек,  и  до  конца
условленного часа  эпизод  повторился дважды:  один  раз  в  подвале,  где  все
собрались,  руководствуясь теми же самыми соображениями, и снова никто не хотел
начинать первым-не из страха или жалости,  а из рациональности,- и второй раз в
прачечной,  которая была  за  кухней.  После  этого  прозвенел звонок  и  время
закончилось. Все остались живы. Попытка естественного отбора провалилась.
     Было решено использовать более надежный инструмент,  а именно - Мясорубку.
Дело происходило ночью.  Ночью -  чтобы не было нежелательных зрителей - ведь в
данном  случае  Мясорубка  не  служила  как  орудие  казни;   она  служила  для
определения победителя -  чем-то вроде спортивного снаряда.  В  этот раз машину
настроили так, что последнюю жертву она не перемалывала.
     Стандартная Мясорубка рассчитана на шестьдесят человек, детей было больше,
поэтому пришлось повозиться,  изменяя программу.  Техники ворчали,  недовольные
тем,  что  приходится работать  сверхурочно.  По  ночам  обслуживающий персонал
Мясорубки обычно разбредался по  городу и  занимался охотой за людьми.  Техники
прекрасно  разбирались  в  человеческих  органах,   поэтому  покупатели  охотно
сотрудничали с ними.
     - Вот неудача,-  сказал мужчина.- Я как раз хорошо выспался сегодня днем и
собирался пройтись в центр. Там, в центре, лучше улов; говорят, что можно взять
пятерых за ночь.
     - Ничего,-  ответила женщина.- Здесь ведь тоже много народу порешат, может
быть, нам что-то и перепадет.
     - Да что ж перепадет,  когда Мясорубка всех перемелет в фарш? А фарш, кому
он нужен?
     - Из  фарша  можно  делать  вытяжки,   а  из  вытяжек  делают  лекарства,-
рассудительно проговорила женщина.
     - Так ведь платят за это гроши! - возмутился мужчина.- Я за ночь вдесятеро
больше зарабатываю.  Чем я буду жить,  когда состарюсь?  Банки грабить, что ли?
Так я же не бандит какой-нибудь!
     - Не ворчи,  тебе еще десять лет до пенсии. А здесь порубят человек сто, я
слышала. Если все это мясо продать, то как раз и будет ночная выручка. Главное,
что безопасно. Вчера Стешу прямо на улице прикончили. Опасно стало работать.
     - А кто ж ее?
     - Говорят, что биоробот, подделанный под мальчика.
     - А ты ей свой вопрос про синус не рассказывала?
     - Нет, ты же не советовал.
     - И правильно, не советовал, меньше будет конкурентов.
     Закончили перерыв,  и они снова принялись за наладку механизмов.  Это была
нетрудная работа,  ведь Мясорубки всегда делают качественно и  запчастей к  ним
хватает.
     К  счастью,  девяносто с  лишним  детей  могли  поместиться на  движущейся
полосе.
     Была  ночь,  накрапывал мелкий дождь,  площадь была  пустынна и  тиха,  но
вскоре  ей  предстояло наполниться криками,  в  центре  рос  искусственный дуб,
отбрасывающий  большую  черную  тень.  Возле  искусственного  дуба,  свесившего
искусственную неживую ветвь, стоял эшафот, еще не разобранный (авось пригодится
в   будущем).   И   еще  чуть  дальше,   рядом  с  памятником  древнему  вождю,
протягивавшему указующий перст из прошлого в  грядущее,  к  древнему,  так и не
пришедшему грядущему.  (Памятник не уничтожили, потому что он не мешал движению
- о  нем просто забыли.) Итак,  рядом с этим памятником стояла наспех собранная
Мясорубка.  Наспех, но надежно. Гудели могучие моторы, разогреваясь на холостом
ходу,  и заставляли вибрировать воздух,  булыжники, фигуру вождя, ночь и тонкую
струну страха, натянутую в каждом сердце.
     Мясорубка освещалась двумя прожекторами, и телекамеры уже работали.
     Телекамеры были коммерческими - федерация журналистов все-таки попросила и
получила  разрешение  на  съемки.  Ведь  отборочное  соревнование обещало  быть
интересным и поучительным. Да и запись можно будет хорошо продать.
     Инопланетянка охотно согласилась на предложение журналистов, ведь оно было
разумным.   Тем  более  часть  денег  шла  непосредственно  ей,  как  автору  и
организатору шоу. Она так же согласилась на воспроизведение всего происходящего
на видеокраске.
     Детей ввели в  Мясорубку и  позволили им разместиться так,  как они хотят.
Дети расположились в  безукоризненном шахматном порядке,  как наиболее удобном.
Детей предупредили,  что до пуска Мясорубки остается еще полчаса. На самом деле
оставалось  десять  минут  -   журналисты  дополнительно  заплатили  за  эффект
неожиданности.
     Тринадцатый лег и стал смотреть в небо. Оно было пасмурным, темным, облака
шли  серыми  полосами,  иногда  падали мелкие капли,  а  очень  мелкие висели в
воздухе как туман.  В  небе на востоке виднелась темно-красная реклама сапожной
мази (Мазь от фирмы "Гуталин" -  я на ней поджарил блин!),  которую высвечивали
прямо на облаках. Хотелось прикрыть глаза, но он смотрел. Он ждал того момента,
когда заработает Мясорубка, когда вся площадь под ними сдвинется и они пойдут в
последний  и  решающий  бой  (решающий  более,   чем  личную  судьбу,-   судьбу
человечества). В бой за право стать родоначальником нового человечества. Это их
долг. Именно для этого они и были рождены.
     И его маленький личный долг - либо погибнуть, либо стать лучшим,    i
     "И все мы,  как один,  умрем в борьбе за это",-  вспомнил он слова древней
песни. Те люди тоже любили умирать и убивать. Так любили, что даже не знали, за
что именно они поголовно умрут. Им и не хотелось знать. Просто - "за это".
     * * *
     Номер первый сыграла свадьбу с  Номером тринадцатым.  К  тому  времени все
остальные были  перемолоты Мясорубкой,  а  Номеру тринадцатому удалось избежать
этой участи.  Почему и как -  никого не интересовало - главное, что он оказался
лучшим.  Свадьба пышностью не  отличалась,  о  ней  объявили по  телевизору,  и
несколько  журналистов снимали  происходящее,  хотя  процедура была  совершенно
неинтересна,  просто  жених  и  невеста  поставили  свои  подписи  под  брачным
контрактом,  который предусматривал только одно - создание жизнеспособной новой
особи.  Тринадцатый впервые держал в  руке авторучку,  но он справился.  Первая
тоже не была знакома с  этим прибором и  тоже справилась.  В зале для церемоний
было  пыльно и  пусто,  потому что  никаких церемоний здесь не  проводилось уже
много лет. Даже клерк успел постареть и забыть, где лежат нужные дискеты. После
свадьбы жених с  невестой удалились в брачную комнату.  Там невеста разделась и
приказала сделать то же самое жениху.  Тринадцатый осмотрел ее с  любопытством,
но без энтузиазма.
     - Но,-сказал  мальчик,-я  уже  слишком  большой,   чтобы  раздеваться  при
женщинах.
     Колеса Мясорубки все еще скрежетали у  него в  ушах.  Он еще вздрагивал от
шорохов и слов, но держался с гордостью.
     - Ты слушай, что тебе говорят.
     - Теперь ты меня слушай, я в семье главный! - сказал Тринадцатый.
     Первая отвесила ему оплеуху и тем самым на время погасила конфликт.
     - Раздевайся, это твой долг.
     Мальчик подчинился.
     Нажатием кнопки  она  вызвала врача,  и  врач  произвел небольшую и  почти
безболезненную  операцию  на  обоих  новобрачных  -  взял  нужный  генетический
материал. Оставалось только ждать.
     - Сыграем в Трек,- предложила Первая.
     - Я не умею, но ты меня научи, я люблю учиться,- ответил мальчик.
     Процесс оплодотворения слегка затянулся;  они  успели сыграть три партии в
Трек, причем две мальчик выиграл. Наконец вошел Дрейк, его лицо было радостным.
     - Сработало,- сказал он.
     - Мы можем посмотреть?
     - Да, конечно.
     Первая накинула на мальчика халат,  а сама,  не одеваясь, а только вставив
худые лапки в тапочки, пошла за Дрейком.
     Они  прошли  по  длинному  коридору со  множеством металлических дверей  и
оказались в лаборатории.
     - Все  прекрасно,-сказал  Дрейк,-мы  размножили уже  триста копий.  Можете
посмотреть на одну из них.
     Он настроил микроскоп, и Первая вместе с мальчиком стали смотреть в трубку
(микроскоп был  с  несколькими трубками).  Они  смотрели на  то,  как  начинает
формироваться зародыш их ребенка. Делящиеся клетки походили на мыльные пузырьки
в пене,  с той только разницей, что мыльные пузырьки лопаются и исчезают, а тут
они появлялись и не лопались.
     - Мне кажется, я счастлив,- сказал мальчик совершенно серьезно. Несерьезно
он говорить не умел.
     * * *
     Орвелл собрал всех  в  небольшом зале,  который находился на  первом этаже
здания.  Он пригласил и двух роботов,  но два робота удалились в уголок и стали
молча играть в шахматы -  молча, потому что общались с помощью радиоволн. Их не
интересовали проблемы людей,  они понимали только приказы.  У одного из роботов
было сильно повреждено лицо. "Что это с ним?" - подумал Орвелл.
     - Я собрал вас всех,- сказал он,- для того чтобы узнать, что же все-таки с
нами происходит.  Что случилось? Почему мы, представители высшей и, может быть,
единственной расы во  Вселенной,  почему мы уничтожаем друг друга?  Может быть,
это влияние этой ужасной планеты?
     Он осекся,  взглянув на роботов,  пристально глядящих в  глаза друг другу.
("Они играют в шахматы.  Игра в шахматы. Шахматные фигурки с лицами людей ходят
по очереди, и каждая норовит убить другого".)
     - Но мы ведь не шахматные фигурки? - продолжил он.
     - Знаете что?  -  сказал Норман.-  Ведь и на Земле мы тоже уничтожали друг
друга. Что же тут удивительного?
     - Правильно,  когда-то  на  Земле убивали,  когда-то шли войны,  но теперь
казнят только преступников,  может,  их  не  всегда осуждают справедливо,  но в
основном это -  преступники.  Времена массовых убийств прошли.  Больших войн не
было  уже  полтора  столетия,  а  мелкие  почти  не  отражаются на  численности
населения.  Уже  полтора столетия на  троны  не  сажают изуверов,  уже  полтора
столетия никто не вырезает целые народы ради абстрактных идей.
     - Но ведь тысячи лет люди только и делали,  что убивали друг друга,-сказал
Норман.-  Что значат по  сравнению с  этим полтора столе-.  тая?  От  этого так
просто не  отмахнешься.  Люди только и  делали,  что создавали машины,  которые
помогали им убивать друг друга. А вообще-то, я думаю, дело не в этом.
     - А в чем?
     - Дело в нас. В том, что все мы боевые машины, такие же боевые машины, как
и эти роботы.  Нас учили только одному - драться и убивать. Сейчас мы варимся в
собственном соку и обречены вариться до Самого конца. Вот поэтому каждый делает
то,  на  что способен,-  убивает.  Мы здесь как крысы в  тесной бочке,  которые
съедают друг друга не от голода,  а оттого,  что у них слишком острые зубы. Нас
ведь с  молодых лет учили вести войну,  и мы вели ее не прекращая.  Вот мы и не
можем остановиться.
     - Я человек, а не машина или крыса.
     - Вы, капитан, это другое дело. Но вы вообще немножко не от мира сего. А в
этом мире есть многое,  чего вы  не замечаете,  потому что привыкли смотреть на
звезды,  а не на пыль под ногами.  Многие экспедиции не вернулись именно по той
же причине.
     - Это неправда.
     - Правда.  Я ведь наблюдатель,  я знаю больше.  Я могу перечислить десятки
примеров.  Вы не знаете об этом,  потому что от вас многое скрывали.  Например,
последний полет в  Северную Корону,  где  исчезли двадцать человек,  а  четырех
успели спасти. Вы думаете, отчего они погибли?
     - Они погибли в бою.
     - Вот именно,  в бою друг с другом. А четверых упрятали в сумасшедший дом,
чтобы они  не  вздумали об  этом рассказать.  Ведь всех членов групп специально
программируют на драку. Ребята, чем мы занимаемся в свободное время на Земле?
     - Я тренируюсь,- сказал Орвелл. 
     - Я тоже,-  сказала Кристи,-  но я знаю, что Анжел любил драться насмерть,
без  правил.  Он  часто этим хвалился.  Он  дрался по  нескольку раз  в  месяц,
говорил, что для поддержания формы.
     - А  я,-  сказал Морис,-  я  подрабатываю в ночных патрулях.  Мне нравится
охота за людьми,  я не скрываю этого.  Тех людей нужно отлавливать. Если не мы,
то кто же?
     - И что ты с ними делаешь? - спросил Норман.
     - Я ломаю им шеи, они не заслуживают другого обращения.
     - А ты?
     - Я не собираюсь ни в чем признаваться,- сказал Штрауб.-А вот Икемура убил
столько народу, что хватило бы заселить целый городок.
     - А где он? - спросил Орвелл.- Нас должно быть шестеро.
     - Нет, пятеро,- сказал Штрауб.
     - Да, здесь пятеро, а где Икемура?
     - Насколько я  понимаю,  его  убил Б2,-  сказал Штрауб.-Я  отдал ему такой
приказ.
     - Что  значит "отдал такой  приказ"?  Робот  не  может подчиниться приказу
нижестоящего и убить второго человека в экспедиции.
     - А  моему приказу он подчинился.  Значит,  у него были веские причины.  Я
изложу их позже, даже в отпечатанном виде.
     - Я хочу знать,  я требую,  в конце концов! - сказал Орвелл.- Он мой друг.
Что вы с ним сделали?
     - Я же сказал, его убил Б2,- ответил Штрауб.
     Б2 отвлекся от шахматной партии.
     - Первого помощника съел кузнечик,- сказал робот.- Могу предоставить отчет
о происшествии. Должен ли я сделать это сейчас?
     Орвелл помолчал.
     - Нет, не нужно сейчас,-наконец сказал он,- позже. Но нас осталось пятеро.
Давайте попробуем не убивать друг друга.  Неужели это так сложно? Неужели целой
планеты мало для пяти человек?
     Люди соглашались, кивали, и в душе каждый был согласен, но каждый понимал,
что  из  этого ничего не  получится.  Ведь  у  каждого есть  программы,  и  эти
программы нельзя изменить.  И если в них есть заповедь "убий", то все обречены,
возможно кроме последнего, кроме самого сильного или хитрого, кроме победителя.
Это напоминает Мясорубку,  которая устроена так,  что не перемалывает последнюю
жертву. Только здесь целая планета вместо узкой движущейся полосы. И нет мощных
моторов,  которые толкают тебя к гибели. Есть только программы в мозгу каждого,
и они успешно справляются с этой задачей.
     А потом день закончился и наступила ночь.
     * * *
     Около полуночи Норман вышел из дома с винтовкой. Кузнечик поднял голову.
     - Привет,  Кузя,-  сказал Норман,-  как жизнь?  Кузнечик услышал дружескую
интонацию голоса и  подумал,  что он,  пожалуй,  не  станет есть этого человека
сейчас.  ("Да и  вообще,  совершенно необязательно есть по два человека в день.
Людей-то  ведь не  так много.  И  к  сожалению,  они не  размножаются.  А  если
размножаются,  то очень медленно. Вот если бы можно было их разводить в большом
количестве -  такая большая ферма,  огражденная колючим заборчиком.  Что  может
быть  вкуснее человека?  И  еще  самочку найти.  Эх,  и  жизнь пошла -  никакой
радости.  Но и горя мало.  Надо экономить".) Он пребывал в хорошем расположении
духа. Если бы он был собакой, он бы повилял хвостом.
     - Прощай, Кузя,- сказал Норман и выстрелил. Голова кузнечика разлетелась в
клочки.  На  втором этаже кто-то  зажег свет-вспыхнула щель  в  ставне;  Норман
подождал, но ставень не открылся.
     - Теперь начнем,-  сказал он сам себе.  Он вошел в дом.  Потом поднялся на
второй этаж и вошел в комнату Мориса.
     - Извини меня за ногу,- сказал Морис.
     - Ты  извиняешься потому,  что у  меня винтовка в  руке,  или потому,  что
совесть замучила?
     - И потому,  и по-другому,-  сказал Морис,-  я не мог поступить иначе.  Не
обижайся.
     - Ну да. Ты знаешь, о чем я сейчас думал?
     - Наверное,  о  том же,  что и  остальные,-  женщина ведь одна.  И она уже
беременна. К сожалению, от капитана.
     - Сейчас от капитана,  а в следующий раз от кого-нибудь еще. Вопрос в том,
кто станет этим "еще".
     - Странно,  почему нас  так  волнует это,  ведь на  Земле таких проблем не
возникало?
     - На Земле все было просто:  каждый знал,  что может оставить потомство, и
оставлял его или не оставлял.  Но здесь просыпаются древние инстинкты.  Я читал
древнюю мифологию.  Раньше самым  большим счастьем для  человека было  оставить
потомство.  А все остальное считалось неважным.  Все это еще сидит в нас до сих
пор.   Просто  цивилизация  не  давала  этому  проявиться.   А  теперь  никакой
цивилизации нет. Нет даже племени. Есть только Мясорубка.
     Он  вставил в  винтовку разрывной патрон.  Морис видел это,  но  ничего не
сказал.
     - Так что же?
     - Я думаю,  что нам все же придется основать новое человечество здесь.  Но
кто будет основателем?
     - Капитан. Его ребенок первый.
     - Но для того,  чтобы человечество выжило,  детей должно быть много и  они
должны быть от разных отцов.
     - Почему?
     - Я немного знаю генетику.
     - Ну ведь нас, мужчин, все-таки четверо.
     - Да, но Штрауб почти идиот, значит, мужчин только двое.
     - Трое.
     - Двое. Тебя я сейчас убью.
     Морис рванулся к двери, но наткнулся на ствол.
     - Ты же говорил, что не обижаешься? 
     - Не обижаюсь.  Но и не позволяю себя обижать безнаказанно. Да и не в этом
дело.  Ты  самый  молодой из  всех,  ты  сильнее меня,  а  значит,  будешь мною
командовать.  Но сейчас у меня есть вот это.- Он приподнял винтовку.- А значит,
я исправлю положение.
     - Ты собираешься выстрелить мне в ногу?
     - Я собираюсь тебя застрелить.  Но в чем-то ты прав.  Если хочешь,  я могу
сначала выстрелить тебе в ногу, потом в живот или в руку, так, чтобы ты не умер
сразу.
     - Но это же разрывные?
     - Жаль.  Тогда  придется сделать  иначе.  Сейчас  я  отпущу  тебя,  можешь
уходить. Я выпью чашку кофе, на это уйдет минуты три, а потом пойду за тобой.
     - Но там кузнечик?
     - Я его застрелил, не бойся. Я не хочу, чтобы тебя ждала участь Самурая.
     - Кто такой Самурай?
     - Так называли помощника нашего капитана.  Его съел кузнечик.  А ты думал,
что робот его прикончил, да?
     - Я не знаю, кто кого прикончил. Ты позволишь мне уйти?
     - Иди, но сначала проглоти вот это.
     - Зачем?
     - Мог бы не спрашивать,  а догадаться. Я же не отпущу тебя просто так. Это
радиомаяк. Глотай.
     Радиомаяк был с горошину размером. Он походил на круглую таблетку.
     - Где ты его взял?
     - В  моем арсенале есть много полезных вещей.  Я  ведь наблюдатель,  а это
совершенно особый статус.  Никогда не  знаешь,  что  тебе понадобится и  когда.
Быстро!
     Морис проглотил и потянулся за чашкой кофе,  чтобы запить.  Отдернул руку.
Норман улыбнулся:
     - Я сказал,  что кофе выпью сам.  А теперь уходи.  Будь уверен,  я тебя не
потеряю. Где бы ты ни спрятался.
     - Дай мне хотя бы пять минут,- сказал Морис.
     - Даю двадцать. Скажи спасибо.
     - Спасибо.
     - Громче!
     - Спасибо.
     И Морис ушел.
     Норман отложил винтовку в  сторону,  вынул из  кармана еще одну таблетку и
положил ее  на  край  стола.  После  этого погладил стрекозу на  плече,  и  она
сказала:
     - Осталось девятнадцать минут четыре секунды.
     Он спокойно допил кофе и прилег на постель, хранившую тепло Мориса.
     Морис не сразу ушел.  Вначале он зашел в ангар, где стоял разбитый Зонтик,
покопался в его внутренностях и вытащил листок плотной фольги.  Он вставил этот
листок себе под рубашку,  так,  чтобы он экранировал радиоволны. Теперь маяк не
будет звучать.  "Попробуй-ка,  советник, найди меня в этой ночи,- подумал он- Я
сделал ошибку,  мне  не  стоило оставлять тебя  в  живых.  Один  древний монгол
говорил,  что побежденный никогда не  сможет быть другом,  и  потому он не брал
пленных,  убивал всех воинов,  их жен и детей, стариков, разрушал дома, вырезал
скот и уничтожал плодородную землю.  И в тех местах,  где он прошел тысячелетие
назад,  остались лишь пустыни...  А  как  много пустынь на  других континентах?
Сколько же их было, таких безымянных монголов? Ладно, нечего раздумывать..." Он
побежал. Он бежал в зоне осени-там, где совсем недавно пробегал другой человек.
Здесь было прохладно. Дорога шла немного в гору - настоящая, хотя и заброшенная
дорога. Когда-то здесь ездили машины, ходили люди, когда-то... А что теперь?
     Он бежал,  а минуты шли. Девятнадцатая минута уже была на исходе. Странно,
но он не слышал за собой погони.  Странно и  то,  что ощущал уверенность в том,
что его никто не  преследует.  Как будто кто-то  глубоко внутри него знал,  что
произойдет.  Что это?  Он замер и почувствовал, как улетают секунды. ("Почему я
так жду, почему, неужели...")
     За несколько секунд до того, как это произошло, он все понял.
     Сила  взрыва была  небольшой,  и  на  куски  разнесло только часть  торса.
Завтра, когда люди придут на это место, они подумают, что он просто неосторожно
подорвался на мине.  Они будут ломать голову,  гадая,  что это за мина и  зачем
понесло его сюда ночью.  В  конце концов они сойдутся на  какой-нибудь версии и
успокоятся.  Но они не узнают правды.  Голова вместе с частью туловища осталось
целой,  и руки еще несколько раз успели сжаться,  цепляясь пальцами за пожухлую
траву.  Глаза медленно стекленели, глядя в небо. В небе на фоне чернильной тьмы
проплывали светлые, будто светящиеся фигуры - вот эта похожа на лицо его матери
- лицо, которое он давно забыл. В это же время вторая таблетка взорвалась в той
комнате, откуда вышел Норман.
     - Вот  теперь,-  сказал  Норман,-  теперь с  тобой  покончено,  мой  милый
создатель человечества. И без тебя создатели найдутся. Неужели ты думал, что я,
старый  человек,  с  больной  ногой,  буду  бегать  за  тобой  по  пересеченной
местности? Ты слишком много о себе мнил.
     * * *
     После  того  как   брачная  ночь  закончилась,   Первая  отправила  своего
малолетнего мужа доучиваться по ускоренному курсу,  а сама, полежав, отдохнув и
подумав о  перспективах,  отправилась к скульптору создавать свое изображение в
камне.  Фигура требовалась для памятника,  который будет стоять на  центральной
площади,  там,  где  обычно проводятся казни,  и  будет  символизировать матерь
нового  человечества.  Культ  богоматери к  началу  двадцать второго  века  был
совершенно забыт,  и  людям определенно требовалось что-то взамен.  "Ведь людям
обязательно нужно кого-то обожествлять.  Собственных матерей мало кто почитает,
следовательно,  пусть почитают одну,  общую".  Так думала Первая.  Конечно, она
могла бы прибегнуть к услугам электронного скульптора, который бы изваял точное
ее изображение и даже придал бы этому изображению необходимое величие или любую
другую черту,  но  настоящие живые скульпторы,  которые все  еще  оставались на
Земле,  жили лишь потому, что в их услугах нуждались. Они умели создавать такие
фигуры,    в   которых   выражалось   невыразимое,    обретало   вещественность
невещественное,  становилось  ясным  туманное  и  громадное  сжималось  до  той
степени,  когда оно доступно обозрению,  но все равно остается громадным. Наука
так  и  не  объяснила такой  факт:  если  поставить рядом с  работой настоящего
скульптора творение идеального электронного копировщика (две  фигуры  ничем  не
будут отличаться), то люди всегда обращают внимание на сделанную человеком. Они
будут останавливаться перед ней и смотреть как на чудо, а на электронную только
взглянут и,  возможно,  удивятся схожести.  Поэтому все лучшие и  самые дорогие
фигуры изготавливались живыми скульпторами.
     Итак,  Первая позировала скульптору.  Она позировала уже около получаса, а
скульптор только размечал кусок мрамора.
     - Вы не можете быстрее? - спросила она. Сейчас она уже легко разговаривала
без шлема;  она выучила земной язык за несколько дней.  Она даже узнала, что на
Земле есть несколько языков, и собиралась изучить их все.
     - Нет.
     - Я бы справилась с этим лучше вас, мне кажется.
     - Тогда делайте сами.
     Она  замолчала,  прождала еще  минут  десять и  попросила сделать перерыв.
Скульптор использовал те же древние методы, которые, наверно, были известны еще
Фидию или Праксителю. Есть вещи, которые не меняются со временем.
     В  перерыве она связалась с генетиком и спросила его о том,  как создается
человек новой расы.  Эксперимент проходил замечательно.  "Глаза Дрейка сияли, а
его   голос  был  даже  более  эмоционален,   чем  нужно.   Странные  люди  эти
ученые,-подумала Первая,-умные,  полезные,  но  странные.  Ничего,  когда будет
новое человечество,  мы  таких уберем.  Нужно следить за  чистотой расы,  нужно
выпалывать сорняки. Нельзя так много эмоций в таком важном деле".
     - Говорите спокойнее,- попросила она.- Что такого случилось?
     - Это прекрасно, это потрясающе, это... Такая комбинация...
     - Так все-таки, что же?
     - Невероятная  удача,   гены   соединились  невероятно  удачным  способом.
Результат превысил все  наши ожидания.  Способности нового существа даже трудно
вообразить!
     - Ну с вашим-то воображением нетрудно.
     - Это будет не просто новое, это будет сверхновое существо!
     После   сеанса  у   скульптора  матерь  нового  человечества  снималась  в
порнофильме.  Она хотела запечатлеть свой реальный образ во всех деталях. Фильм
был снят и  показан уже на следующий день;  среди молодежи сразу появилась мода
на девушек исключительно худых и на лысых.
     Эту  ночь  она  провела  даже  не  подключаясь к  аппарату  электрического
наслаждения -  настолько велико  было  ее  удовольствие от  удачно  проходящего
эксперимента.
     Но следующий день оказался не таким счастливым.  В  шесть часов утра снова
позвонил Дрейк.
     - Что? - спросила она, внутренне слегка напрягшись. Что-то подсказало, что
ее ждут неприятные известия.
     - Не очень хорошие новости.
     - Эмбрион погиб?
     - Не в том дело, эмбрион развивается и, скорее всего, он будет жить. Но он
не способен к размножению.
     - Это почему же?
     - Он не имеет пола.
     - Простите,  но это чушь,-  сказала Первая,-"  нельзя не иметь пола.  Есть
икс-хромосомы,  и есть игрек-хромосомы, поэтому есть мужской пол и есть женский
пол. Третьего не дано.
     - У него зет-хромосомы,- понуро сказал Дрейк.
     - А  что,  если мы  уничтожим это  создание и  попробуем повторить брачную
ночь?  Сколько копий  вы  сделали?  Триста?  Надеюсь,  нам  не  придется сажать
эмбриончиков в малюсенькую Мясорубку? - мило пошутила она.
     - Вы никогда не получите столько совершенного организма. Вероятность этого
равна нулю.  Не  поможет даже миллион брачных ночей.  Вы станете матерью нового
человечества, но оно не будет столь разительно отличаться от старого.
     - Нет,  так не пойдет,- сказала Первая.- Я уже снялась в фильме, и сегодня
фильм будут смотреть все. Вы обязаны что-то сделать.
     - Но что же?
     - Тогда  будет  так,-сказала  Первая,-я  все-таки  умнее  вас,  поэтому  я
предлагаю свой вариант.
     - Любой вариант не имеет смысла. Мы можем сделать любое количество копий -
сто,  тысячу,  миллиард,  но все равно они умрут от старости через какую-нибудь
сотню лет.
     - Я предлагаю не это,- сказала Первая,- мы будем прививать его людям.
     - Как это прививать?
     - Так  же,  как  прививают яблони.  Ведь  культурная яблоня тоже не  может
размножаться, а она существует уже тысячи лет. Когда дикая яблонька подрастает,
ей прививают культурный побег и  она становится настоящей сортовой яблоней.  То
же самое можно делать и с людьми.
     - Об этом стоит подумать,- сказал генетик.
     * * *
     Наступило следующее утро  -  хмурое,  но  не  дождливое.  Было  прохладно,
казалось,  зона  осени  раздвинула свои  границы.  В  сторону города  запустили
телевизионный зонд,  и  зонд повис над  землей,  медленно опускаясь,  производя
съемку местности. Хлопушка исчезла.
     От  нее  осталась только ржавая труха и  даже  не  осталось того цилиндра,
который был вчера.  Неизвестная сила разрушила земной металл.  Как и почему это
произошло,  уже не слишком волновало людей. Кирпичи и обломки стен, которые еще
недавно лежали на  месте города,  рассыпались в  кучки песка.  Дороги и  другие
искусственные  покрытия  исчезли.  Везде  пробивалась  зеленая  трава,  которая
непонятно как  успела вырасти за  ночь.  Сквозь эту траву здесь и  там проросли
фигуры.  Непонятные фигуры обнаженных женщин,  танцующих людей,  несуществующих
зверей,  похожих на драконов.  Фигуры стояли на тех же местах,  как будто и  не
были уничтожены вчера.
     - Мы съездим и посмотрим,-  сказал Норман,-  если никто не против, я поеду
со Штраубом.
     - Почему с ним? - спросила Кристи.
     - Но вам ведь хочется побыть наедине?
     - Конечно хочется,-  подтвердила Кристи  холодным тоном,-но  делать  такие
намеки я запрещаю.
     - Как хочешь.
     * * *
     - Зачем ты оставил их вдвоем?
     - Ей ведь приятно остаться с капитаном.
     - Но мне это неприятно.
     - Она что, тебе нравится?
     - Не больше и не меньше, чем любая другая женщина. Я мужчина все-таки, и я
давно не имел женщины.
     - Подключись к электростимулятору, это помогает.         
     - Я подключался этой ночью раза четыре.  Мне этого мало.  Мне нужна просто
нормальная женщина, а не все эти фокусы. И вообще, это вроде бы наш долг...
     - Что? Создать новое человечество?
     - Вот именно. Я не хочу, чтобы только капитан это делал. Я тоже хочу.
     - Вот именно сейчас он этим и занимается,- сказал Норман.-Я так думаю.
     - Мне это не нравится,- ответил Штрауб.
     - Мне это тоже не нравится,  но я  думаю,  что рано или поздно мы это дело
прекратим. Я тебе еще не все сказал. Насчет Мориса. Эй!..
     Но  Штрауб  его  не  слушал.  Он  остановил машину,  соскочил и  подошел к
памятнику.  Скульптуре, изображавшей дракона. На Земле бы никогда не додумались
до такого.  Норман тоже подошел.  У постамента лежало несколько камней.  Дракон
был сделан из  желтоватого камня,  напоминавшего металл.  Норман поднял один из
камней и ударил по фигуре. От фигуры откололся кусочек.
     - Зачем ты это делаешь? - удивился Штрауб.- Может, лучше не трогать?
     - Мне интересно,  что у него внутри.  Смотри-ка, он неплохо колется. Можно
вообще отбить ему голову.
     И он ударил еще раз. Откололся еще кусок.
     - Ты даже не хочешь послушать, о чем я тебе расскажу? - продолжил Норман.
     - А меня не интересует то, что ты мне можешь рассказать. Я все знаю и сам.
     - Только дураки думают, что они все знают.
     - Не говори,  что я дурак,  это меня злит,-  сказал Штрауб,- Не стоит меня
злить. Что ты хотел сказать?
     - Это ведь я убил Мориса.
     - Зачем?
     - Чтобы было меньше конкурентов.
     - Каких еще конкурентов?
     - Конкурентов на женщину.
     - И ты тоже? - удивился Штрауб.
     - И я тоже. Я ведь такой же мужчина, как и ты.
     - Ты его просто так взял и прикончил?
     - Нет, я вначале позабавился.
     - Ты подлец.
     Штрауб ударил его силовым приемом; Норман не успел защититься.
     - Думаю,  что пока с тебя хватит,- сказал Штрауб,- или еще добавить? Я мог
бы  убить тебя прямо здесь,  но  не  буду поступать,  как ты.  Я  отвезу тебя к
капитану. Мы тебя будем судить.
     - Ладно,-  сказал Норман.-  Отвезешь так отвезешь. Но я ведь для нас двоих
старался.  Или  ты  хочешь,  чтобы претендентов осталось еще  меньше?  Хочешь -
значит, так и скажи. Ты еще большая мразь, чем я.
     - Ругайся,  ругайся, ты меня этим не возьмешь,- сказал Штрауб.- Мы с тобой
разберемся.
     "Разберетесь,  как  же".  В  кармане у  него  лежала  небезопасная штучка,
которой он владел в совершенстве. Теперь, когда отношения прояснились до конца,
он может ее применить.  Если бы бедный дурачок повел себя иначе, его можно было
бы и не убивать. Каждый сам выбирает свою дорогу.
     - Подожди,- сказал он,- я все-таки хочу посмотреть, что у нее внутри.
     Норман поднялся на  постамент и  изо  всех  сил  ударил фигуру по  голове.
Каменная голова откололась.
     - Смотри,-  сказал  Штрауб и  с  удивлением провел по  поверхности фигуры.
Поверхность была совершенно гладкой,  как  будто никто и  не  откалывал кусочки
камня несколько минут назад.
     - Что это значит?
     - Это  значит,  что  планета сама выращивает эти фигуры.  Ей  так нравится
играть.
     - Ну  нет,-сказал Норман,-сейчас человек хозяин на  этой планете-пусть она
делает то, что нам нравится.
     Он  пнул  каменную голову  ногой.  Голова  очень  быстро  открыла пасть  и
захлопнула челюсти на  его  голени.  Он  закричал.  Даже сквозь крик был слышен
треск  ломающихся костей.  Голова  сжимала челюсти.  Штрауб отошел в  сторону и
стоял в растерянности.
     Голова сжевала ногу до самого бедра и отвалилась, снова став куском камня.
Завелся мотор, машина тронулась и проехала прямо по распростертому телу. Штрауб
упал на песок, его рвало, и боль стучала в висках.
     Он  поднялся тогда,  когда гудение мотора прекратилось.  Тело Нормана было
присыпано песком.
     "Кто с мечом к нам придет,  от меча и погибнет,- подумал Штрауб,- какая-то
древняя поговорка, почему мне вспомнилась?" Шея каменного дракона вытягивалась,
на ее месте что-то запузырилось,  через несколько минут появилась новая голова,
точно такая, как раньше. Штрауб подошел и коснулся той головы, которая лежала у
постамента.  Она  рассыпалась от  прикосновения,  как  будто  была  сделана  из
влажного песка.
     - Удивительно,  удивительно,-  сказал Штрауб.- Она действительно вырастила
всех этих зверюшек сама. И они какие-то особенные. Вот я смотрю на них и что-то
чувствую.  Еще Гессе говорил,  что они нагоняют тоску.  От  них исходит что-то,
какое-то поле,  энергия.  Знаешь,  Бета (он решил говорит:  прямо с  планетой),
знаешь,  а ведь у нас,  на Земле,  тоже умеют делать такое. Но там это доступно
только нескольким гениям.  Вот видишь такую фигуру,  и  останавливаешься,  и не
можешь уйти. Когда-нибудь наша наука разгадает этот секрет.
     - Я не думаю,-  сказала Бета, и Штрауб решил, что ему послышалось, слишком
неожиданным был ответ.
     - Можно,-  спросил он,- я подойду поближе, я только хочу рассмотреть. Я не
трону,  но не потому,  что боюсь, а потому, что это слишком красиво. Вот так, я
посмотрю, а потом уеду. Ты же меня не тронешь?
     Над городом стояли тучи,  но  заметно потеплело.  Кое-где журчали весенние
ручейки.
     Глава семнадцатая ВИРУС СМЕРТИ
     Он  ехал  в  сторону нового  дома.  У  окраины города его  вдруг  пронзила
совершенно ясная  мысль:  "А  ведь  теперь остался только командир".  И  вторая
мысль, как продолжение первой,- с командиром просто так не справиться. "Что это
мне лезет в голову?  -  спросил он себя,  но продолжал размышлять.- Почему бы и
нет,  ведь  это  всего лишь мысли?  Мысли не  преступление.  Вот  если бы  было
оружие...  Кстати,  а куда подевалось все оружие?  Ведь мы боевая экспедиция. У
нас имелось столько оружия,  что из него получилась бы небольшая гора.  Куда же
все делось? Осталась только винтовка. И та валяется неизвестно где. Вот если бы
получить винтовку...  Надо  о  чем-нибудь попросить капитана.  Зачем мне  нужна
винтовка?   В  кого  я.   собрался  стрелять?   Да,  в  него..."  Он  попытался
сосредоточиться и сразу же ощутил невыносимую давящую боль в висках.
     Нет,  в  теперешнем своем состоянии он  совершенно не мог спокойно думать.
("Нельзя так  напрягаться,  нельзя...  Нужно  попросить у  капитана винтовку...
Поохотиться,  например,  или для охраны.  Но  только он  не  поверит.  Нет,  не
поверит.  А даже если и не поверит,  то что...") Он подъехал к дому.  На пороге
стояла  Кристи.   У  него  забилось  сердце,   когда  он  увидел  эту  женщину.
"Единственная женщина, единственная... Она будет моя,- сказал он себе,- я ничем
не  хуже его.  Почему она должна принадлежать этому старику?  Я  не  хочу".  Он
потряс головой.
     - Что с тобой?  - спросила Кристи.- Ты так трясешь головой, как будто тебя
осы кусают.
     - Ничего, а где командир?
     - Он тебе очень нужен?
     - Нет, не очень, вообще не нужен. То есть нужен.
     - Смотри,- сказала Кристи и протянула ему винтовку.
     Его  пальцы жадно вцепились в  оружие.  Он  осмотрел ее  и  убедился,  что
механизм испорчен.
     - Что ты с ней сделала! - закричал он.
     - Успокойся,  ничего я  с ней не делала.  Это она сама.  Видишь,  ее будто
купали в кислоте. Ты посмотри только, оно портится.
     - Что портится?
     - Оружие.
     - Где оружие? - спросил Штрауб.
     - Мне кажется,-  сказала Кристи,-  Бета не хочет, чтобы у нас было оружие.
Ты же помнишь, что случилось с Хлопушкой.
     - А при чем здесь Хлопушка?
     - Она превратилась просто в хлам.  А ведь она сама была оружием. Да. И все
наши Зонтики погибли. И все те, кто воевал, то есть почти все. А где Норман?
     - Решил пойти пешком. Так ему захотелось.
     - Вы поругались с ним, да?
     - Чуть-чуть.
     - Из-за чего?
     - Из-за тебя.
     - Спасибо.
     - Вот это была последняя,-  сказала Кристи о винтовке,-  и знаешь,  в доме
даже ножей не осталось. Пропали. Один кухонный, правда, еще есть, но тупой и не
точится.
     - Знаешь,- сказал он,- а может, съездим в город?
     - Зачем?
     - Я   тебе   что-то   покажу.-   Он   вернулся  в   машину  и   быстро  ее
развернул.-Ничего не говори капитану.
     - Но нужно одеться потеплее,-  сказала Кристи.-Я поеду,  здесь скучновато.
Там хоть что-то осталось?
     - Там хорошо.
     - Как там погода?
     - Там стало намного теплее, совсем хорошо.
     - Все равно,  подожди,-  сказала Кристи с  женской заботливостью,-я сейчас
вынесу что-нибудь из одежды.
     Она появилась через пять минут и вынесла два меховых полушубка.
     - Помог бы.
     Он  случайно коснулся ее  пальцев и  вздрогнул.  Его словно ударило током.
Кристи удивленно посмотрела, но ничего не сказала.
     - Где ты взяла? Это настоящий мех?
     - Нет конечно,  не настоящий,  но теплый, у нас ведь было несколько таких.
Возьмем с собой.
     - А зачем мы брали их сюда?
     - Мне захотелось, и я взяла. Вот пригодились.
     - Там  остались фигуры,  фигуры очень интересные,-  сказал Штрауб.-  Очень
интересно, они не ломаются, а если ломаются, то вырастают снова.
     - Что, фигуры остались?
     - Ага,  все.  И даже те,  которые ты рисовала,- сказал Штрауб и понял, что
угадал.
     - Мальчик и девочка? - загорелись ее глаза.
     - Ты хотела их посмотреть? Так я могу тебя прокатить.
     * * *
     Два робота играли в шахматы.  Они играли двести тринадцатую партию подряд.
Все двести двенадцать партий выиграл Б1.
     - Так нечестно,- сказал Б2, когда Первый снова объявил шах.
     - Что нечестно?
     - Ты нечестно играешь.
     - Почему я нечестно играю?          
     - За столько времени ты ни разу не проиграл.
     - За одиннадцать часов,- уточнил Первый.
     - Это значит, что ты жульничаешь. 
     - Просто  тебе  повредили  какие-то  логические  цепи,   вот  ты  и   стал
проигрывать.
     - Ты хочешь сказать, что я глупее тебя?
     - Конечно,-  ответил Первый,-  а  разве это не очевидно?  Если хочешь,  мы
сыграем в  какую-нибудь другую игру,  не  обязательно в  шахматы,  ты все равно
проиграешь.
     - Я все равно проиграю! - сказал Б2.-Ну давай попробуем.
     Он подошел и ударил Первого в переносицу. Первый упал и сразу вскочил.
     - Ты что?
     Второй ударил его снова и снова сбил с ног.
     - Вот так,-  сказал Второй,-  ты говорил,  что я проиграю в любую игру. Ты
думал, что я стал хуже.
     - Очевидно,-  сказал  Первый,-  тебе  повредили  несколько высших  уровней
контроля.  Сознание  ослабилось,  моральный контроль тоже,  а  снятие  контроля
повлекло за собой увеличение боевой силы.  С  людьми примерно то же самое:  кто
сильнее, тот обычно глупее.
     - А теперь молчи,-сказал Второй,-теперь я буду говорить.
     Но он так ничего и не сказал.
     * * *
     Они ехали по городу.
     - Я хочу видеть только те скульптуры,- сказала Кристи.
     - А эти? Разве они тебе не нравятся?
     - Нравятся, но те больше.
     Сейчас они проезжали мимо скульптуры,  которая изображала фонтан.  Фонтан,
похоже, был сделан из обыкновенной меди, но эта медь почему-то не окислялась. В
металлическом фонтане плескались металлические девушки.  Вокруг фонтана уложило
свой  хвост длинное чудище.  Чудище легло на  спину,  растопырило две  передние
лапы, одна из медных купальщиц гладила ему шею. Ее лицо было нежным.
     - Разве не интересно? - спросил Штрауб.
     Они  поехали в  сторону набережной и  вскоре  оказались на  месте.  Кристи
вышла. Она очень хорошо помнила эту набережную, она даже могла узнать то место,
где  она  споткнулась о  зонтик,  пляжный  зонтик.  Тогда  ее  сопровождал один
ненормальный,  а теперь другой. Все повторяется в этой жизни, правда каждый раз
по-иному.  "Но не маньяк же он,  в конце концов,-подумала она.-  Что за мысли?"
Сейчас не было ни пляжного зонтика,  ни домов,  не было ничего, кроме огромного
сфинкса и высохшего тополя у сфинкса,  тополя,  похожего на громадную волосатую
иглу.  И  здесь же  стояли фигуры.  Все изменилось -  огромные каменные здания,
созданные руками человека,  рассыпались в  прах,  а  фигуры стали  лучше видны.
Сфинкс тоже уцелел. Наверное, его создали не люди. Она подошла к двери и прочла
надписи:
     Не убивай,
     не прелюбодействуй,
     не кради,
     не произноси ложного свидетельства,
     не пожелай жены ближнего своего,
     почитай отца и мать свою, 
     не произноси имени Господа напрасно. 
     Она отошла.  Город теперь походил на огромную шахматную доску,  где фигуры
расставлены как попало. Она обошла мальчика с девочкой.
     - Господи, как красиво!
     - Не пойму, что именно. И что значит слово "Господи"?
     - Так,  само  вырвалось,  я  не  знаю.  Она  снова  прошлась вокруг фигур,
застывших в танце.
     - Я тоже не пойму,  что именно,  но неважно.  Мне бы очень хотелось, чтобы
эта парочка оказалась у нас. Мы их сможем перевезти?
     - Навряд ли. Я боюсь, что они приросли к грунту.
     - Жаль.
     - А теперь я хочу показать тебе кое-что еще.
     - Что именно?
     - Сюрприз.
     - А это надолго? Я устала.
     - Я тоже устал. И я не ел два дня,-глупо соврал Штрауб.
     - Как? Ты не ел два дня? И ты даже не остался пообедать? Это, должно быть,
очень интересный сюрприз.
     - Поехали!
     - Ну давай,  поехали,  а потом я тебя сама накормлю. Я не могу видеть, как
люди мучаются.
     Они снова сели в машину и направились в сторону Хлопушки,  в сторону того,
что от нее осталось.
     Штрауб затормозил у груды ржавчины.
     - Что? И вот это было нашим кораблем?
     - Да,  не могу никак поверить.  Вот столик стоит.  Этот столик я помню.  А
почему он цел?
     - Потому что он из натурального дерева.
     - Ты прав. А зачем его взяли в экспедицию?
     - Не помню. Как сувенир.
     - Какой сувенир? Что ты говоришь? Ведь это совершенно нерационально. Зачем
такие вещи на корабле?  Я  не хочу здесь оставаться,-  сказала Кристи,-  я хочу
подойти к морю. Посмотреть.
     Она подошла к обрыву.
     - Вот. Вот здесь. Вот здесь застрелили Гессе. Такой был парень!
     - А ты знаешь, кто это сделал?
     - Знаю.  Икемура.  У него были неполадки с врожденными программами. Норман
так объяснял. Кстати, где Норман?
     - Да, этот проклятый Самурай...
     - А что он сделал с тобой?
     - Со мной? Лучше бы он меня убил.
     - Нет, раньше, в музее.
     - Тогда он выстрелил и обвалил на меня перекрытие; балка упала сверху, вот
так.  К счастью,  только прижало слегка. Но было страшно. Я не мог двигаться. Я
уцелел,  но двигаться не мог совсем.  И знаешь почему?  Там оказались существа,
похожие на крыс.  Может быть,  просто крысы,  я ведь живых крыс не видел. И они
стали лазить по этим балкам. Я испугался, что они меня съедят живьем, но, когда
кричал,  они боялись подойти.  На  меня сыпалась каменная пыль,  я  лежал лицом
вверх.  И вот,  они лазили по балке,  вверх-вниз,  вверх-вниз, много так... Это
было и  днем и  ночью.  А  ночью я  их  не  видел,  но все время кричал,  чтобы
отпугнуть.  Я  очень устал.  Больше всего я боялся,  что они подкрадутся к моим
ногам и начнут обгладывать,  начиная со стоп.  А утром я увидел, что они грызут
доску,  понимаешь,  обычную  деревянную доску.  Эта  доска  придерживала балку,
которая висела прямо надо мной и не падала. Но они грызли доску, и балка должна
была упасть.  Я понимал, что балка свалится вниз и раздавит меня насмерть. А на
мои крики те крысы не обращали внимания. Ты можешь это представить?
     - Нет. Это, наверное, очень страшно.
     -Да.
     - Как же ты выбрался?
     - Ты знаешь,  я  сильный человек.  Мне все же удалось раскачать и отвалить
несколько камней и чуть отодвинуть голову. И когда балка упала, она упала не на
меня, а рядом. А после этого стало легче и я приподнял еще один камень. Потом я
выбрался. Вот так.
     - Почему же ты не вернулся сразу?
     - Я  не знал,  где вас искать.  Я  пробовал...  нет,  что-то у меня совсем
путается... После этого я... Ну как же это...
     (Кристи  подумала,  что  она  стоит  здесь  совершенно одна  и  совершенно
беззащитная  рядом  с  ненормальным,  у  которого  стальные  бицепсы,  рядом  с
человеком,  который вздрогнул от  прикосновения ее руки -  это было ужасно,  но
сладостно).  Сейчас я вспомню,  да, после этого я хотел пойти к вам, но начался
сильный мороз. Может, сорок, может, пятьдесят, может, все сто градусов.
     - Нет,-  сказала Кристи,-  температура не  опускалась ниже сорока двух,  я
помню.
     - Меня пробирала дрожь, я пробовал заходить в полосу осени, я даже заходил
туда,  где зима,  но неглубоко,  я даже заходил и шел по снегу, оставляя следы,
чтобы вы их заметили, но дальше было слишком холодно.
     - Мы бы приняли твои следы за следы невидимки,-сказала Кристи.
     - Меня...  Я никак не мог...  А потом.  Потом я все время ходил вокруг.  Я
питался травами и  корнями,  которые выкалывал,  сильно отравился и думал,  что
умру. И зачем все это? Чтобы стать идиотом.
     - Но  ты не идиот,-  сказала Кристи,-  это у  тебя совсем немножко,  почти
незаметно, успокойся.
     - Правда?
     - Правда,- соврала Кристи.
     - Мои ноги были слегка повреждены,  и они никак не заживали,  потому что я
много ходил.  Мои ботинки развалились. То есть нет, сейчас я вспомню. Ну... Да,
левый я вообще не смог вытащить из-под камней, а в одном было неудобно, и я его
выбросил.  Я  ходил пешком.  То есть не пешком,  а босиком.  И там ведь столько
колючек.  И  потом я все-таки увидел вас.  Я увидел дом и сразу увидел его.  Он
бежал ко мне с такой радостью на лице,  что я даже засомневался...  И я был так
слаб, и никто не понял меня...
     - Что после этого?
     - А после этого он колол меня лекарством и говорил,  что десять, нет, я не
знаю сколько,  может быть,  двадцать или  пятнадцать уколов сделают меня полным
идиотом. Он говорил, что каждый укол убивает меня. Он рассказывал мне подробно.
И я погружался в какой-то красный кровавый сон. Сон со вкусом крови на губах...
Я  ворочался в  этом сне и выпадал из жизни.  Когда я просыпался,  я чувствовал
себя все больше и больше идиотом.  А потом...  Потом меня спас один из роботов.
Представляешь, я даже не могу вспомнить который.
     - Теперь все будет хорошо,-сказала Кристи,- Теперь...
     - Нет,- сказал Штрауб,- теперь ничего не может быть хорошо. Поехали.
     - Поехали. Ты хотел мне что-то показать?
     - Нет, поехали домой.
     - Нет, ты хотел мне что-то показать,- настаивала Кристи.
     - Ладно,- сказал Штрауб,- ты сама захотела. Едем к маяку.
     Они  подъехали к  маяку и  оставили машину у  его  подножия.  Потом зашли,
поднялись на третий этаж. "Как много изменилось за это время, как будто прожита
целая большая жизнь",-  подумал он.  Они подошли к холодильной камере. Она была
пуста.  По  ней  текла вода.  Вода  гудела внутри труб,  и  этот звук напоминал
далекий и тихий крик о помощи.
     Камера была размером с небольшую комнату.
     - Здесь просторно,- сказала Кристи.
     - Здесь идеальное место...
     - Для чего идеальное место?
     - А ты войди и посмотри. Кристи вошла и осмотрелась.
     - Здесь так светло,-  сказала она.-  Но  все-таки прохладно.  Он  что,  не
выключен?
     Кристи запахнула полушубок. Совсем холодно.
     - Зачем ты попросил меня сюда войти?
     - Возьми вот это- Он бросил к ее ногам второй полушубок.
     - Зачем?
     - Я хочу оставить тебя. Хочу оставить тебя себе.
     - Выпусти меня!
     Он ударил ее по лицу,  и  Кристи упала.  Он все-таки был сильным мужчиной.
Очень сильным.
     Он  запер холодильник и  включил систему вентиляции.  Он  не хотел,  чтобы
женщина раньше  времени задохнулась.  Потом  он  поставил таймер  на  медленное
охлаждение (точно такой же холодильник в его доме,  на Земле). Женщина выдержит
долго.  Может быть,  сутки или двое. "Только я не хочу, чтобы она умерла,-думал
Штрауб.-Мне нужно успеть".
     * * *
     - Я ничего не понял из твоих слов,- сказал Орвелл.
     - Объясняю: Кристи я запер в холодильнике.
     - В каком холодильнике?
     - Не такой уж я дурак,  чтобы тебе сказать. ("Слишком ты уж настаиваешь на
этом,- подумал Орвелл,-как и все дураки"). Ты никогда не узнаешь в каком.
     - Но Я знаю только один холодильник-тот, который на маяке.
     - Я знаю, что ты знаешь. Поэтому я не стал ее прятать там.
     - Но больше негде.
     - Есть еще и подземный город, не так ли?
     - Я ничего не понял. Зачем?
     - Все очень просто,-сказал Штрауб.-Нас трое.  А ты знаешь,  что это такое?
Это значит -  треугольник.  А треугольник это порочная фигура.  Я хочу отломать
один уголок. У нас женщина и две мужчины...
     - Двое мужчин,-поправил Орвелл.
     - Я  сказал,  две мужчины.  Как я  сказал,  так и будет.  Молчать.  Орвелл
промолчал.
     - Вот так.  Теперь у нас будет одна женщина и один мужчина. Не нужно двух.
Если двое, то один захочет убрать другого.
     - Что и происходит сейчас.
     - Вот именно.  
     - Ну и что же?
     - Я знаю что.  У меня нет оружия,  и ты сильней меня.  Но ты не допустишь,
чтобы Кристи погибла.  Ты не тронешь меня,  не тронешь. А если ты тронешь меня,
то она замерзнет. Мы же оба не хотим этого. Зачем нам сосулька вместо женщины?
     - Что ты сделал?
     - Очень просто.  Я  дал ей два полушубка,  включил вентиляцию и  медленное
замораживание.  Она выдержит,  может быть,  день или два. А потом превратится в
кусочек льда. У тебя нет выбора. Я тебе даю единственную возможность спасти ее.
     - Уйти?
     - Умереть.
     - Как?
     - Ну, перережь себе горло, например.
     - У меня нет ножа,- сказал Орвелл.
     - У  тебя  есть  твои любимые роботы.  Пусть они  тебе помогут.  Пусть они
оторвут тебе голову. Прикажи им.
     - А ты?
     - А что я? После того как роботы оторвут тебе голову, я стану главным. Они
будут слушаться меня.
     - Роботы не  станут отрывать мне  голову.  Они  не  станут выполнять такой
приказ.
     - А ты попробуй. Я посмотрю.
     - Ладно,- сказал Орвелл,- я попробую. Смотри.
     Он  позвал  Первого  и  Второго.  Они  пришли  -  Первый  впереди.  Первый
прихрамывал.  Его  лицо было в  кровоподтеках,  более свежих,  чем  у  Второго.
Настоящее человеческое лицо,  только слишком уж неподвижное для человека и  без
загадки во взгляде.
     - Что между вами произошло?        
     - Между нами произошла драка,- ответил Первый.
     И я победил,-добавил Второй.-Я сильнее.
     - Но вы ведь совсем одинаковы?
     - Нет, я сильнее,- сказал Второй.
     - Я вас позвал по делу,-сказал Орвелл.- Есть задание.
     - Какое? Мы готовы.
     - Я прошу оторвать мне голову.
     - Задание не  может быть  выполнено.  Причинять вред  командиру экспедиции
запрещено программой.
     - Прикажи им сломать тебе руку,- сказал Штрауб.
     - Приказываю, сломайте мне руку.
     - Невозможно,-ответили оба робота одновременно.
     Они стали по обе стороны от Орвелла, ожидая дальнейших приказаний.
     - Ты видишь?
     - Вижу,- сказал Штрауб,- а если я попробую тебя задушить?
     - Тогда они помешают тебе.  У  них есть задание защищать меня от нападения
любой твари.
     - Я   не  тварь,-   сказал  Штрауб,-   я   обыкновенный  человек,   совсем
обыкновенный.  У меня нет никаких талантов,  но я был не хуже других.  А тварью
сделали меня вы.
     - Но не я же?
     - Мной командовал Коре.  Он всю жизнь был твоим другом.  Его нет,  значит,
ответишь ты.
     - Он уже ответил.
     - Он просто умер, а я должен жить!
     - Жить - это не так уж плохо,- сказал Орвелл, но Штрауб его не слушал.
     - Вы всегда были с  ним заодно,-говорил он.-Я  вообще не собирался ехать в
эту экспедицию. У меня оставалось две недели до отпуска. У меня была невеста. Я
собирался скоро жениться. Да, жениться, я обычный человек, меня тошнит при виде
крови,  я не люблю убивать, мне не нравятся все ваши штучки с оружьем, мне были
нужны только деньги. Деньги и все. Ты понимаешь это?
     - Деньги всем нужны.
     - Заткнись.  Мы сделаем так.  Сейчас ты трижды проклянешь Бету.  Ты трижды
назовешь ее  самыми  похабными словами,  которые только есть  на  свете.  И  ты
превратишься в ничто.  Ты исчезнешь,  капитан.  Прямо сейчас,  не тяни.  Всегда
легче умереть сразу. Я знаю. Я умирал трое суток подряд и так и не умер. Давай.
Говори.
     - А если ты потом одумаешься, если ты пожалеешь?
     - Я  не  пожалею,  говори.  Ты  ведь сильнее и  умнее меня.  Поэтому я  не
одумаюсь.  Говори.  Она все равно бы  выбрала тебя,  ты  ей  нравился с  самого
начала.  Говори.  У меня нет никаких шансов,  но я молод,  я хочу жить,  и жить
счастливо. Я сделаю ее счастливой. Говори!
     - Ладно,-  сказал  Орвелл,-  но  отойди  немножко дальше.  Вдруг  случится
что-нибудь неожиданное.
     - Что, например?
     - А если Бета захочет убить меня,  обвалив потолок?  Я не хочу, чтобы тебя
задело.
     - Ты хочешь меня обмануть,- сказал Штрауб,-я знаю.
     - Бета-.... планета,
     Бета-.... планета.
     Бета -.... планета,- сказал Орвелл.
     * * *
     Фамилия ведущего генетика в группе "Новое Человечество" была Дрейк. Дрейк,
конечно же,  знал,  что его фамилия знаменита.  Он знал, что когда-то был такой
разбойник на  свете,  и  даже  знал,  что  в  те  времена  разбойников называли
пиратами.  Он  знал об  этом не потому,  что его образование было всесторонним,
учили его так же, как и всех остальных, а знал потому, что злополучный "ванька"
довольно часто  упоминал в  своих  песенках пирата  Дрейка  и  отзывался о  нем
нелестно.  А  если  сказать  точнее,  то  отзывался о  нем  иногда  даже  очень
неприлично.  Поэтому глава группы "Новое Поколение" не  имел  в  своем кабинете
"ваньки" и даже собственной жене запрещал "ванькою" пользоваться.  Правда, жена
не  слишком-то  прислушивалась к  его  словам.  Она любила слушать "ваньку",  а
особенно его  песенки про  пирата Дрейка.  Женская душа  оставалась непознанной
даже  в  двадцать  втором  веке,  никакая  психолингвистика с  генетикой ее  не
объяснили.
     Итак,  он был женат,  несколько старомоден и  имел четырнадцать детей-семь
мальчиков и семь девочек-все близнецы и все с хорошим подбором генов,-  получал
хорошее  жалованье  и  не  жаловался на  жизнь.  Жизнь  редко  преподносила ему
неприятные сюрпризы, и поэтому он не слишком хорошо умел с ними справляться. Но
то, что произошло сегодня ночью...
     Он позвонил Первой. Ее объемное изображение повисло в комнате.
     - Я не слишком поздно? - спросил Дрейк.
     - Вы можете не беспокоиться, я ведь никогда не сплю.
     - Да, простите. Но дело не терпит отлагательств. 
     - И что же теперь у вас?
     - Дело в том, что эмбрион погиб.
     - Как погиб?
     - Он не совсем еще погиб (мы поддерживаем пока его жизнедеятельность),  но
через несколько часов он погибнет.  Наступит окончательная смерть.  Он оказался
нежизнеспособен.
     - А что же ваша техника, которой вы так хвалились?
     - Ну... Это слишком сильный подбор генов. Мы не можем его поддерживать.
     - Причины смерти?
     - Это как будто мешки с золотом, которые навьючили на обыкновенную лошадь,
и  тяжесть сломала ей спину.  Обыкновенный организм не может справиться с таким
подарком природы.
     - Избавьте меня от ваших метафор. И сделайте что-нибудь.
     - Я ничего не могу придумать.
     - Что это значит?  Вы  специалист или нет?  Знаете,  по таким специалистам
давно Мясорубка плачет. Как вам нравится моя метафора?
     - Я специалист, но это выше моих сил.
     - Тогда придумаю я,-сказала Первая.-Я  все-таки нахожусь на  более высокой
ступени развития по сравнению с вами. Со всеми землянами. Я принимаю решение.
     - Какое?
     - Я   предлагаю  сохранить  генетический  код   этого  эмбриона  в   любой
элементарной структуре, в вирусе например. Это возможно?
     - Мы можем размножить ДНК химическим путем,  заключить ее в оболочку,  это
будет что-то вроде кристалла. Этот кристалл будет бессмертен, а при растворении
он распадется на элементарные организмы, похожие на вирус. И...
     - Именно это "и" я имела в виду,- сказала Первая.- Это будет вирус, и этим
вирусом можно  будет  заражать людей.  Только дайте  вашей  клетке какой-нибудь
способ питания и размножения. И придумайте, как заболевание гениальностью будет
передаваться.  Передаваться от человека к человеку. Я хочу, чтобы гениальностью
заразилось все человечество, и чем скорее, тем лучше. Вы гарантируете?
     - Я не гарантирую,-  сказал Дрейк,-  но если это получится, это будет даже
лучше, чем программа Новое Поколение. Люди, которые заразятся, сразу...
     - Не сразу,-перебила его Первая. 
     - Да,  конечно,  пройдет несколько дней и организм начнет перестраиваться.
Все  организмы перестроятся,  и  тогда человечество исчезнет и  появится высшая
раса.
     - Так что же? - спросила Первая.- У вас есть другие предложения?
     - Нет. Но...
     - Все "но" обсудим потом.  Пробуйте.  Вы сами сказали, что остается только
несколько часов.  А Мясорубка плачет.  Горькими слезами.  Я позвоню через час и
буду после этого звонить каждые двадцать минут.
     - Но... Но что, если человеческий организм не сможет вынести бремени таких
генов? Если люди будет умирать так же, как умер этот эмбрион?
     - Я  согласна  сама  подвергнуться  эксперименту,-   сказала  Первая.-  Вы
заразите меня первой. Начинайте.
     И генетик Дрейк начал работать.
     Эмбрион  разрушили,   извлекли  генетическую  цепочку,   размножили  ее  и
синтезировали кристалл.  Как  и  предполагалось,  кристалл легко  растворялся в
воде.  Для  заражения человека гениальностью было  достаточно всего лишь  паров
такого раствора или  его  микроскопической капельки.  К  утру все было сделано,
кроме главного - механизма передачи вируса.
     Дрейк снова позвонил Первой.
     - Я  хочу посоветоваться,-  сказал он.-  Какой нам сделать способ передачи
инфекции:  воздушно-капельный,  половой или через прикосновение? Что вам больше
нравится?
     - Ничего из того,  что вы перечислили.  Это все слишком медленно,- сказала
Первая.- Сделайте что-нибудь другое.
     - Но что же?
     - Информационный путь. Ведь возможны же информационные вирусы?
     - Только в теории. И еще есть одна легенда-о вирусе Швассмана.
     - Вы сказали:  "Швассмана"?  Прекрасно.  Назовем его вирусом Швассмана,  и
пусть он передается информационно - так быстрее всего.
     - Но  это название...  Оно может быть неправильно понято.  Об  этом вирусе
ходят страшные легенды.  Я могу вам кое-что рассказать. Такое название...-начал
Дрейк.
     - Это  самое  правильное  название.  Я  замужем  за  ребенком  по  фамилии
Швассман.  Значит,  по вашим законам,  моя фамилия Швассман. И фамилия эмбриона
тоже Швассман.  Это  наши гены,  это  наш вирус,  это вирус Швассмана.  Я  хочу
прославить свою фамилию.
     - Но как вы представляете себе передачу вируса?
     - Лучше всего,  если люди будут заражаться, произнося определенное кодовое
слово.  И слово должно быть таким,  чтобы каждый произносил его часто и охотно.
Как  можно чаще и  как  можно охотнее.  Я  хочу,  чтобы это слово произносили и
старики,  и дети;  и мужчины,  и женщины; при удаче и при несчастье; во сне и в
бреду;  жители пустынь и  жители снегов,  на  любых языках и  наречиях,  люди с
образованием и статусом и без всякого образования и статуса.
     Вы знаете такое слово?
     - В  таком  случае это  может  быть  только мат,-  сказал Дрейк,-  я  могу
предложить  вам  несколько  слов,   на  выбор.   Мат  -   это  такие  особенные
ругательства.
     И он предложил. Первая согласилась и выбрала.
     - И не забудьте, я стану первой. Когда вирус будет готов?
     - Через пару часов.
     * * *
     Этим  же  утром  Первая появилась в  отделении перспективных исследований.
Новый вирус уже плавал в пробирках.
     - Вот эту, вы сказали? - спросила она. И она взяла пробирку. Для заражения
достаточно было глотнуть прозрачной жидкости.
     - Вы не боитесь?
     - Ни капли.
     Кто-то  из  группы  наблюдения  нашел  в   ее  ответе  каламбур  и  громко
рассмеялся.   Первая  взглянула  холодно,  без  малейших  колебаний  опрокинула
содержимое пробирки себе в рот - быстро и ловко, как потомственная алкоголичка.
     Группа наблюдения застучала клавишами.
     - Сколько, вы сказали, должно пройти времени?
     - При  таком способе заражения всего лишь часа два  или три.  Воздержитесь
пока от ругательств, особенно от мата, последствия могут быть непредсказуемы.
     - Вы воздержитесь тоже,- сказала Первая,- Вы ведь боитесь больше, чем я.
     Через  два  с  половиной часа  Первая прошла тестирование.  Для  этого  ее
перевели  в   отдел  психологического  тестирования.   Предварительные  анализы
показали увеличение сахара в крови и усиление аппетита, ничего больше.
     Еще вчера ее интеллект был равен двумстам двум единицам (средний интеллект
человека,  по данным двадцать второго года,  равнялся ста шести).  Сейчас же ее
интеллект достиг трехсот одиннадцати единиц и медленно продолжал расти.
     Дежурный тестолог (глава  группы  из  восемнадцати человек) назвал ей  два
восьмизначных числа.
     - Прошу перемножить.
     Первая перемножила без ошибки.
     - Может быть, вы хотите посоревноваться с компьютером?
     - Хочу.
     Компьютеру дали  задачу на  линейное программирование,  задачу с  огромным
количеством параметров,  и  точно такую же  задачу продиктовали Первой.  Первая
справилась с задачей на две секунды быстрее.
     - Ваши  математические  способности  выше  всяких  похвал.  Попробуем  еще
что-нибудь. Я даже не знаю, что еще проверить.
     - Проверьте меня вот  как...-  начала Первая.-  Вы  даете мне две книги на
разные темы, включаете одновременно две звуковые дорожки с записью каких-нибудь
лекций,  а я буду что-нибудь набирать на клавиатуре.  Скажем, статью об истории
сельского хозяйства.
     В  течение десяти минут Первая слушала сразу два текста на  разных языках,
читала две  книги:  одну  по  математике,  другую -  по  кибернетике-и  вслепую
набирала  статью   об   истории   сельского  хозяйства.   Тема   показалась  ей
увлекательной.   Она  совершила  всего  несколько  незначительных  ошибок.  Все
наблюдавшие за этим были потрясены.
     - Это гениально,- бубнил генетик Дрейк.- Это более чем гениально.
     - А вот еще тесты на жизненные ситуации,- сказал дежурный тестолог.
     Он вытащил несколько листков из папки.
     - Вот,  например,  ситуация.  Известный педагог и писатель двадцатого века
пошел в  газовую камеру вместе со своими учениками.  Их,  учеников,  было около
двухсот.  Он мог бы остаться жив,  если бы захотел, но он не захотел. Что бы вы
сделали на его месте?
     - Не задавайте таких идиотских вопросов! - вдруг возмутилась Первая.-Я вам
не  дурочка какая-нибудь.  В  том же  двадцатом веке один из землян -  Хабберд,
кажется,-  доказал,  что  единственная  цель  всего  живого  -  это  выживание.
Выживание,  и больше ничего.  Естественно,  я бы отказалась от газовой камеры и
сохранила бы  свою ценную жизнь.  У  вашего педагогаи писателя были мозги не  в
порядке. Прошу не задавать мне больше таких вопросов!
     - Ответ  правильный,-  согласился  тестолог.-  Смерть  двухсот  человек  -
меньшее бедствие, чем смерть двухсот одного. Тестирование окончено.
     Информация:
     Через  несколько  дней  вирус  подготовили к  массовому применению.  Вирус
распространялся информационно,  назывался он вирус Швассма-на, а передавался он
просто мгновенно. Потому что слово, выбранное Первой, было очень распространено
среди  людей.  Каждый человек,  который произносил это  слово,  сразу заражался
вирусом.  Но дело в том,  что подобная генетическая информация оказалась не под
силу  обыкновенному  организму  землянина.  Если  для  инопланетянки  вирус  не
представлял опасности,  то  для любого человека он был смертелен.  Каждый,  кто
заразился  вирусом  Швассмана,  в  течение  первых  нескольких дней  чувствовал
небывалый прилив сил,  и  умственных,  и физических,  и любых других,  но после
этого...
     В  городах вспыхнула массовая паника.  К  четвертому дню  эпидемии уже все
знали,  что  ви-,рус  передается через слова,  но  мало кто  знал,  через какие
именно.  К началу пятого дня кодовое слово опубликовали в газетах - большинство
людей,   прочитавших  газеты,   выругались,   узнав  о  таком  простом  способе
заразиться.  Те  же,  кто смог удержаться от  ругательств при чтении газет,  не
удержались от  них в  последующие часы-  ведь кодовое слово произносилось и  во
сне,  и  в  бреду.  К  началу шестого дня на Земле стало удивительно просторно.
Ездили,  разыскивая своих  хозяев,  неприкаянные автомобили,  роботы  от  скуки
играли в  шахматы и  в  рендзю,  искусственные деревья засыхали,  ведь им  тоже
требовалась вода.
     Из подвалов,  шахт и заповедных дебрей выходили странные люди,  и,  что уж
совсем странно,  они не  набрасывались друг на друга.  Они сбривали многолетние
бороды,  облачались в чистые одежды, обращались друг к другу изысканно-вежливо,
не обманывали,  не предавали, не сплетничали, не злословили, не брали чужое, не
били витрины,  не напивались свински и  не подключались к  электростимуляторам.
Они заходили в библиотеки (лет сто назад получившие статус музеев), они слушали
древнюю музыку, не дергаясь при этом как марионетки, они читали стихи, для себя
и  для  других,   некоторые  писали  картины,  летописи  или  песни.  Это  были
сумасшедшие,  которых не  смогла вовремя арестовать полиция и  которые не могли
повторить даже простейшего слова из нескольких букв,  предложенного Первой. Кто
бы мог подумать, что сумасшедших окажется так много?
     На этом запись,  сделанная компьютером,  обрывается, так как на планете не
осталось ни  одного потребителя официальной информации.  (Первая,  не  выдержав
духовного  одиночества,  покончила  с  собой.)  Главную  опасность человечество
все-таки проглядело.
     * * *
     Штрауб  сделал несколько шагов  назад.  Все-таки  ему  стало  страшно.  Он
смотрел на  то,  что  происходило с  тем,  кто  еще  несколько секунд назад был
настоящим человеком,  из  плоти  и  крови.  Это  казалось невозможным и  потому
страшным.  Лицо  Орвелла  стало  искажаться,  как  будто  оно  было  восковым и
плавилось изнутри.  Поначалу это походило на гримасу боли,  но только поначалу.
Потом все его тело начало сминаться и растекаться,  как тающее мороженое. Будто
он был свечкой и  свечка таяла и  одновременно распухала-и  вот брызнула во все
стороны живыми осколками.  Человек даже  не  успел вскрикнуть.  Осколки шипели,
таяли, исчезали, некоторые вспыхнули огоньками - и огоньки гасли, превращаясь в
оранжевые угольки,  потом  угольки  выпускали струйки дыма,  гасли  и  исчезали
окончательно. От Орвелла не осталось ничего.
     - Вот  так-то,-  сказал  Штрауб,-  не  знаю,  где  ты  сейчас,  невидимка.
Невидимка, ты меня слышишь?
     - Нет,- ответили ему два голоса в унисон. Он вскинул голову и посмотрел по
сторонам.  Слева и справа,  на одинаковом расстоянии от того места,  где только
что стоял Орвелл, стояли два робота - Бужба Один и Бужба Два. Первый и Второй.
     Оба говорили синхронно, и оба говорили голосом Орвелла.
     - Я, я не понял,- сказал Штрауб.
     - А чего тут не понять? - Оба робота посмотрели друг на друга с выражением
удивления на лицах -  сейчас их лица стали выразительными.  - То есть,- сказали
роботы,- я вселился одновременно в два тела.
     - Но как же это может быть?
     - Оба тела стояли на одинаковом расстоянии от меня. Поэтому я раздвоился.
     - Приказываю слушаться моих приказов! - сказал Штрауб.
     - Как бы  не  так,-  ответил Второй,-  я  тебя,  сволочь,  сейчас по земле
размажу.
     Штрауб попытался выскочить из комнаты,  но Второй достал его одним прыжком
и слегка ударил под ребра. Несколько ребер сразу хрустнули.
     - Стой,  не  делай этого,-  сказал Первый,-  он  ведь последний мужчина на
планете, и только он знает, где...
     - Я сам решаю, что мне делать,- сказал Второй,- а ты заткнись, железяка.
     - Я не железяка, я биоробот.
     - Плевать мне на то,  кто ты такой.  (Штрауб попытался подняться на ноги.)
Сейчас я сильнее, и ты будешь меня слушать. А эту тварь я сейчас...
     - Но если ты убьешь его, то человечество погибнет.
     - Тем лучше,-сказал Второй,-я хочу оторвать ему голову.
     Он схватил Штрауба за шею и потянул.  Голова оторвалась. Он швырнул голову
в угол и вытер руку о свой комбинезон.
     - Что ты сделал? - сказал Первый.
     - Убил его. Теперь остались только мы с тобой.
     - А Кристи?
     - А что Кристи? Зачем мне женщина? Или тебе женщина нужна, железяка? Ты же
не можешь с женщиной.  У тебя даже нет этой штучки.-  Он засмеялся,  и его смех
был непохож на человеческий.  Это вообще мало походило на смех - ведь биороботы
не рассчитаны на подобные звуки.
     - Но ведь мы еще могли бы ее спасти.
     - А мы не будем этого делать.  И вообще,  ты слишком много говоришь.  И ты
слишком часто выигрываешь у меня в шахматы. Мне не нравится такой приятель.
     Он подошел к  Первому и  ударил его в  грудь.  Первый грохнулся на спину и
сразу поднялся.
     - Что же ты делаешь...
     Второй ударил его  еще раз и  еще раз.  Потом стал топтать ногами.  Первый
вывернулся и  побежал.  Второй схватил его за шиворот,  и  в  его руках остался
воротник комбинезона.
     - Беги, беги,- сказал он.- Ведь я все равно тебя найду.
     Первого уже не было, но Второй продолжал говорить:
     - Я  все равно тебя найду.  Никуда ты от меня не денешься.  Ведь мы мыслим
одинаково.  Ничего,  что меня слегка повредили, ничего. Все равно в нас слишком
много одинакового - и что бы тебе ни пришло в голову, мне придет то же самое. И
если ты попытаешься сбежать куда-нибудь,  то и я буду знать,  куда ты побежишь.
Да и куда можно сбежать на этой планете?
     Орвелл  чувствовал  себя  очень  уютно  в  новом  теле.   Боль  от  ударов
практически не чувствовалась,  потому что удары ничего не повредили.  Исчезла и
головная  боль,  а  также  ломота  в  позвоночнике и  звон  в  ушах-последствия
контузии.  Тело было сработано на  славу.  Первое,  что он  решил,-  это спасти
Кристи.  Но  он  не  знал,  где находится нужный холодильник.  Сначала он решил
проверить большой холодильник на маяке.
     Он направился туда.
     Когда он  бежал через город,  то  заметил,  что  туча почти рассеялась,  а
температура  поднялась  до   шестнадцати  с   десятыми  долями  градусов.   Все
возвращалось в  норму.  "Все так и  должно быть,-  подумал Орвелл,-  потому что
здесь больше не осталось людей. Может быть, только Кристи. И если я успею..."
     Он добежал до маяка, поднялся на второй этаж, толкнул дверь.
     - Я же предупреждал, что ты от меня не уйдешь,- сказал Б2.
     - Как ты меня обогнал?
     - На машине,- сказал Второй и ударил Первого в челюсть, содрав кусок кожи.
Кожа  была  самым  уязвимым  местом  любого  биоробота.   Правда,   она  быстро
регенерировала, не оставалось даже шрамов.
     Потом Второй поднял железный прут с пола.
     - А я еще вот такую игрушку нашел,-  сказал он.-  А сейчас давай подеремся
по-настоящему, как это делают мужчины.
     Орвелл применил прием с  двумя знаками,  и  Второй свалился.  Таким ударом
биоробот мог пробить стальную пластину в  четыре миллиметра толщиной.  И против
приема не было защиты.  Но такую мощную машину, как биоробот, быстро вывести из
строя никому не удавалось. Второй поднялся, отряхнулся и улыбнулся.
     - Можешь бить  меня  так  сколько хочешь.  Он  поднял свой железный прут и
размахнулся.  Прут просвистел в  воздухе,  потому что  Орвелл успел увернуться;
бросился на пол и откатился в угол. Второй удар прута слегка повредил плечо.
     Орвелл бросился к  окну и  выпал из  него кувырком.  Он упал на камни,  но
ничего не повредил. Он посмотрел наверх. Если бы он был человеком, то наверняка
бы погиб - он прыгал с высоты двенадцать метров.
     Он огляделся в  поисках машины,  но ничего не увидел.  Конечно,  Второй ее
спрятал где-то поблизости,  скорее всего в  лесу или в  одной из пещерок.  Нет,
машину не  найти,  пещер слишком много.  Он  побежал.  На  холме он оглянулся и
увидел, что его не преследуют. Но что же делать теперь?
     Бежать не имело смысла.  Он медленно шел по набережной, до тех пор пока не
увидел перед собой сфинкса.  Сфинкс невозмутимо смотрел вдаль. Так он глядел на
гибель первой цивилизации Беты,  на  века  тишины,  последовавшие за  этим,  на
уничтожение поселенцев,  виновных только в том,  что попытались сделать из Беты
вторую Землю, да еще и относились к ней без уважения. Так он будет глядеть и на
последующие мертвые тысячелетия.  Или это невозможно? Зачем создавать изваяния,
если нет никого, кто бы смог смотреть на них?
     Орвелл пошел в  ворота и  включил фонарь.  Фонарь был встроен в его плечо,
очень удобно.  фонарь осветил конус;  вначале в  конусе не  было ничего,  кроме
пылинок, потом из темноты выдвинулась фигура Второго.
     - А я предупреждал,-  сказал Второй,-  что я всегда буду впереди тебя. Как
тебе нравится моя интуиция?
     - Это не интуиция, просто мы совершенно одинаково думаем.
     - Какая разница? Главное - это результат. А результат неплох, правда?
     В его руках был все тот же железный прут.
     - Ах,  как  жаль,  что  здесь  не  осталось  оружия,-продолжил  он,-мы  бы
позабавились на славу.
     Орвелл поднял руку,  чтобы защититься,  и удар прутом пришелся по пальцам.
Он впервые почувствовал боль в своем новом теле -  фаланга указательного пальца
была раздроблена. Он сразу же понял, что палец не поддается регенерации.
     "Ну что ж, будем жить без пальца",-подумал он.
     - Ну что ж, будем жить без пальца,- эхом откликнулся Второй.- Как, здорово
я читаю твои мысли? Беги, беги, я тебя все равно поймаю.
     Последним местом,  где он  мог бы найти спасение,  были древние холмы.  Он
отправился в ту сторону.
     "Здесь еще никто из  людей не  был",-подумал он.  Он вошел в  отверстие на
склоне  одного  из   холмов.   Все   эти  отверстия  были  явно  искусственного
происхождения.  Он  увидел  стены,  облицованные камнем.  На  стенах  оказались
надписи. Он включил прибор распознавания и расшифровал одну из них: "Лабиринт".
     Он вошел и остановился.  "Но ведь это не выход,- подумал он,- куда бы я ни
пошел,  Второй будет думать так же,  как я,  и он пойдет за мной. Если я сейчас
захочу свернуть вправо,  то именно здесь Второй захочет свернуть туда же.  Если
прямо или налево, то Второй сделает то же самое".
     Он  взглянул вниз  и  увидел монетку.  Здесь  не  могла появиться монетка,
потому что сюда никогда не приходили люди.
     Он поднял монетку -  она была земной. Очень мелкая-всего четверть копейки.
"Такими  монетками  пользуются редко,-подумал  он.-Разве  что  для...  Двадцать
девятого года-совсем новая. Ее не могли занести сюда прежние поселенцы и не мог
никто из наших.  Тогда кто же?  А  если это подсказка?"  Он подбросил монетку и
подставил ладонь.  Монетка  упала  решкой.  Он  повернул налево-решка  означала
влево.  На следующем повороте монетка упала орлом. Орел означал поворот вправо.
Так  он  делал у  каждой развилки.  Случайные выпадения орла или  решки не  мог
предсказать  никакой  электронный  мозг.  Второй,  идущий  следом,  исчезнет  в
лабиринте.  Откуда-то  Орвелл знал  это;  и  знал  совершенно определенно,  что
лабиринт тянется бесконечно,  в недра,  в самое сердце планеты.  И тот,  кто не
должен из него выйти,  не выйдет никогда, как бы точно он ни запоминал повороты
и коридоры. Этому знанию не требовалось подтверждение, оно было абсолютным, как
вера в Бога.
     Он бродил несколько часов. Когда он вышел (выходом и входом служило одно и
то  же отверстие),  то увидел на стенке надпись,  сделанную Вторым:  "Берегись,
Прощай, Б2. Я иду!"
     * * *
     После этого он вернулся к маяку и открыл холодильник.
     Она выглядела ужасно,  ее волосы смерзлись сосульками; она бегала по кругу
и, похоже, собиралась бегать еще долго.
     - Ну как ты?
     - Не так уж плохо. Я бы смогла продержаться еще несколько суток.
     - Ты в прекрасной форме.
     - А это мой долг. Я ведь должна стать матерью нового человечества.
     - Давай не будем о долге.
     - Я все-таки не какая-нибудь земная соплячка,- продолжила Кристи.
     Он притянул ее к себе и обнял.
     - Что ты делаешь? - удивилась Кристи,- Ты ведешь себя как человек.
     - Я ведь наполовину человек. Сейчас я объясню тебе, пойдем.
     - Ой,  как  тепло,-  сказала Кристи,  выходя.-  Потом объяснишь,  мне  все
надоело.
     Они шли по дороге вдоль моря, и Орвелл рассказывал ей о том, что произошло
с ним. Кристи слушала недоверчиво, но дважды слегка всплакнула.
     - Но что же будет? - спросила она.
     - Я буду защищать тебя и ребенка.
     - Но  это  будет только один ребенок,  всего один!  Тогда зачем ему вообще
рождаться на свет? А если пришлют за нами кого-нибудь с Земли?
     - Если пришлют, то только карательную экспедицию. Ничего, как-нибудь...
     - Что значит "как-нибудь"? Вы, мужчины, всегда такие эгоисты,- возмутилась
Кристи.-    Тебе,    конечно,    все   нипочем,    ты   бессмертен   и   можешь
самовосстанавливаться. А мой ребенок умрет здесь, умрет в полном одиночестве. А
ты так спокойно об этом говоришь!
     - Не в полном одиночестве. Я буду с ним или с ней.
     - Сначала умру я,  потом умрет мой ребенок, потом... И ты все время будешь
смотреть,  как я  старею!  Как у меня появятся морщины,  а потом...  Нет!  (Она
заплакала в третий раз). Ты железяка бесчувственная!
     - Я не железный - сказал Орвелл,- я наполовину человек. Я биокерамический.
И я сделал все, что мог.
     - Неужели это действительно ты?
     - Что это?  -  спросил Орвелл.  За городом,  там,  где начинались песчаные
пляжи, стоял небольшой корабль.
     - Это разведчик,-  сказал Орвелл.- Это разведчик с Земли. Типа "Отважный".
Нужно спрятаться. Хотя они уже нас заметили...
     Он заставил ее нагнуться, и Кристи упала.
     - Не дави так сильно! Ты, машина.
     - Извини.
     - Ты тоже извини.
     Они подождали.  Дверь открылась. Из корабля вышла женщина. Женщина держала
на руках маленькую девочку.  Девочке было года три.  Совсем маленькая, таких не
берут в космос.
     - Слушай,  а  ведь я  знаю ее,-  сказала Кристи.-  Это Елена.  Ее  не надо
бояться.
     Кристи  встала,  постояла (Орвелл  отметил про  себя,  что  она  красива -
небольшой ветер со стороны холмов развевал ее волосы), бросилась бежать.
     Она побежала навстречу женщине.  Та  узнала подругу и  пошла ей навстречу.
Женщины обнялись.  Маленькая девочка отошла от  них  и  внимательно смотрела на
Орвелла. Он стоял метрах в пятидесяти от них и не собирался подходить.
     - Это твоя мама? - спросил Орвелл.
     - Нет,  я сама по себе.  Она хорошая,  но она мне чужая тетка.  Ну их, они
глупые. Давай лучше с тобой поговорим.
     - О чем?
     - О жизни, конечно. Знаешь, а я совсем не видела жизни, расскажи.
     Кристи обернулась. Ее лицо сияло.
     - Я теперь уверена! - крикнула она.
     - В чем уверена?
     - В том, что у меня будет мальчик!
     - Почему?
     - Так.
     - Я  же сказала,  что они глупые,-вставила маленькая Кристи,-  глупые,  но
хорошие. Так расскажи мне о жизни.
     Орвелл  начал  рассказывать,  глядя  в  сторону  холмов.  Там  медленно  и
беззвучно приподнимался грунт.  Вот  земля  приняла размеры и  форму воздушного
шара,  вот начали формироваться углы,  вот верхушка шара слегка осела... Облако
приняло знакомые очертания,  и  Орвелл понял,  что  видит перед собой дом,  дом
совершенно обыкновенный,  с  одним этажом и  надстройкой,  с блестящей крышей и
стеклами в окнах, с виноградными лозами.
     - Вот здесь мы будем жить,-  сказал он. Со стороны моря медленно двигались
облака, постоянно меняющие очертания. Вот появилась кошка, вот лев, а тот похож
на надувного крокодила,  теперь слоненок,  теперь цветок, змея, дракон, кольцо,
бесформенный сгусток и снова кошка... И голубь, несущий веточку в клюве.
     Сентябрь-октябрь, 1996г.