CЕРГЕЙ ГЕРАСИМОВ
                             ИЗОБРЕТЕНИЕ ЗЛА
                               (фрагменты)
     Станция медленно поворачивалась,  опушенная  зеленоватыми  разрядами,
плавно стекающими в черноту.  Звездная  река  -  второй  спиральный  рукав
галактической системы  QGRE-HKL  -  оттеняла  запредельную  пустоту  неба.
Станция завивалась клубком мягких рукавов, напоминающих  прозрачные  кишки
межзвездного колосса.  В  кишках  виднелось  копошение  точечных  существ,
мнящих себя повелителями вселенных. Шел  год  ....9-й последней  эры,  что
ровно ничего не значило, ведь  всем  предыдущим  эрам  был  потерян  счет.
Ближайшая звезда светила из  такой  дали,  что  ста  среднепродолжительных
жизней едва хватило бы на полет к ней.
     Далекий   потомок   человека   открыл   книгу.   Триста   лет   назад
автоматический сборщик любопытностей привез книгу с холодной планеты Земля
и тем доказал, что в древности жизнь  существовала  даже  там.  Любопытно,
любопытно. Особенно интересна книга, как носитель информации.  Пластиковые
страницы, которые сдвигаются  при  нажатии  руки.  На  каждой  странице  -
полоски, состоящие из символов. Далекий потомок человека начал читать. Его
мозг не знал языкового и знакового барьеров, а почти мгновенно воспринимал
любые информативные символы. Его мозг  не  знал  страха  перед  истиной  и
наивно полагал себя всезнающим. Но вернемся к книге. Книга называлась:
                             ИЗОБРЕТЕНИЕ ЗЛА
                       Сочинение Кощеева Андриана,
               правдивая повесть очевидца о последней войне
                         и последних играх Машины
     "Все, что было до Машины, в конце концов назвали древней историей", -
прочел далекий потомок человека и мудро усмехнулся тому, что  даже  у  тех
древнейших существ была своя древняя история.
     Бегло просмотрев первую сотню страниц, он с удивлением  отметил,  что
жуткая  нечеловеческая  логика  повествования  вполне  захватила  его,   и
следующие страницы он читал, не поднимая глаз. Он  уже  не  задумывался  о
том, реальны или выдуманы судьбы персонажей. Если бы на его  коже  имелись
волоски, они бы давно встали дыбом. Если бы он  имел  потовые  железы,  то
непременно вспотел бы от нервного напряжения. Но потовые  железы  генетика
отменила, как аморальные, триста поколений назад.  Читая  страницу  триста
пятнадцатую, он вздрогнул, заметив знакомое слово "липетили", вздрогнул  и
немного расслабился. Липетили было  его  любимым  кушаньем.  Он  продолжал
читать. Станция медленно поворачивалась, опушенная зеленоватыми разрядами,
погруженная в вечную тишину.  Звездная  река  -  второй  спиральный  рукав
галактической системы QGRE-HKL - оттеняла абсолютную пустоту пространства.
Шел год ....9-й последней эры, а всем предыдущим  эрам  был давно  потерян
счет. Ближайшая звезда светила так далеко, что  ста  среднепродолжительных
жизней едва хватило бы на полет к  ней.  В  ионной  печи  остывало  дважды
ионизированное забытое липетили.
                             ИЗОБРЕТЕНИЕ ЗЛА
                       Сочинение Кощеева Андриана,
               правдивая повесть очевидца о последней войне
                         и последних играх Машины
                                    1
     Он проснулся от собственного крика.
     Его ночная рубаха и колпак совсем промокли от росы. По голым  ступням
бегали кусучие муравьи. Он встал, поднял подол и  вытрусил  тех  муравьев,
которых сумел поймать. Только что ему снилась дыба, но в этот раз на  дыбе
был он, а не Найтон  младший,  который  уже  три  дня  жарится  на  адской
сковороде. Лет пятнадцать назад Найтон сломал ему переносицу, в  дружеской
драке на палках. С тех пор приходилось дышать через одну ноздрю. В детстве
все любят драться на палках. Сон, всего лишь сон -  но  он  еще  явственно
слышал хруст своих плечей. Тьфу!
     Такой сон могли наслать  черти,  -  подумал  он,  стал  на  колени  и
внимательно осмотрел влажную землю в поисках следов. Земля пахла прелью  и
плесенью. Он разжевал комочек - земля  имела  вкус  заплесневелого  хлеба.
Этот вкус ни с чем не спутаешь. Нет, черти следов не оставили,  хитры,  не
подходили близко. Он, как и все его товарищи, верил в  чертей,  в  лесных,
водяных и прочих духов. Да и как не верить, если черти каждую ночь  гуляют
по улицам после колокольного звона - черти  и  те,  кто  с  ними  знается.
Пойманные после звона всегда признаются,  что  видели  чертей  и  те  даже
посылали их по своим поручениям; женщины признаются быстрее, иной раз  уже
после третьего прижигания каленым железом. Так подумал он,  перекрестился,
помолился кратко, но выразительно, поскреб кадык и принялся одеваться. Его
товарищи лежали вповалку среди берез, мужчины и женщины вперемешку.
     Четырнадцатый век от Р. Х. приближался к середине. Чума, пришедшая из
дальней Индии, уже выкосила все малые деревни и  приканчивала  города.  На
полях валялись мертвыми целые овечьи стада, волы спали в пустых хижинах, в
лесах  там  и  тут  лежали  кости  зверей  вместе  с  остатками   шкур   -
доказательство того, что умерли от болезней; в городах не было проходу  от
крыс и груды мусора загораживали  узкие  улицы  так,  что  и  на  коне  не
проедешь. Из его семьи в восемьдесят, без малого, человек оставалось  лишь
двенадцать, да и те дальние родственники.
     Их было десять, включая четырех дам, которые  сейчас  спали  одетыми.
Три дня назад они покинули город  и,  слава  Создателю,  до  сих  пор  все
здоровы. Хотя разница невелика, ведь осенью обещали конец света, и это уже
точно известно, грехи людские переполнили чашу его терпения. Вчера  поутру
они въехали в лес и два дня спустя, к вечеру, должны были лес покинуть, но
на пути встретилось болото. Снова черти балуют, ведь Хью, который родом из
этих мест, божился, что слыхом не слыхивал  ни  о  каких  болотах.  Может,
болото пропало за ночь?
     Если бы болото пропало, он бы не  удивился.  Люди  его  века  жили  в
стране чудес.
     Хеймо застегнул панцирь, перепоясался мечом, и  вышел  на  прогалину.
Вчера болото простиралось шагах в двадцати от той старой  березы.  Сегодня
трясина придвинулась почти к самому стволу. Он подошел и проверил топкость
почвы. Человек станет, но конь не пройдет. А дальше и вовсе одна жижа.  Из
под ноги скользнула змея и он  не  успел  придавить  подошвой  ее  голову.
Болотная - не ядовита.
     Болото выглядело так, будто стояло здесь много лет - сухие,  серые  и
почти костяные деревья, потерявшие кору, поднимающие к небу мертвые  лапы,
словно молящие в страдании,  шорох  прошлогодних  камышей,  едва  уловимая
непрочность почвы еще твердой,  но  уже  погибшей  изнутри,  легкий  смрад
болотного газа, ярко-зеленые плавучие кочки и уйма комаров, которые к утру
поутихли. К вечеру чуть до смерти не  закусали.  Проклятые  создания  -  и
понадобилось же таких создавать! - прости, Господи, ибо неразумен. Им ведь
никакие доспехи не помеха, тучами лезут  в  любую  щель  и  даже  дыма  не
боятся. Где-то,  невидимые  за  листвой,  раздвинулись  облака  и  краткий
всплеск солнца упал косым пучком золотых спиц. Душа проснулась и ахнула  в
груди. Спасибо, Господи, за то, что сделал мою душу такой  отзывчивой.  За
деревьями послышались голоса - его товарищи проснулись.
     Выходит, Хью врал, когда клялся, что болота здесь нет?
     Когда он вернулся, костер уже  начинал  дымить,  дамы  упражнялись  в
бросании ножей, двое продолжали спать, а Хью строгал палку. И что-то  было
не в порядке.
     - Хорошее утро! - сказал он.
     - Разве?
     - Что с твоим пером? - спросил Хью.
     - А что с моим пером?
     - Оно красное. Еще вчера было белым.
     - Ты на себя посмотри.
     Они встали и осмотрели друг друга со всех сторон. Потом  рассмеялись:
один из них был весь синим, а другой  весь  красным.  Дамы,  выехавшие  из
города в  причудливых  и  разноцветных  мужских  одеждах,  неотличимые  от
мужчин, разве что имели вместо мечей кинжалы и  ехали  на  кобылах  вместо
жеребцов,  дамы  сейчас   носили   каждая   собственный   цвет.   Четверо:
светло-зеленая, темно-зеленая, серая с отливом и коричневая.  Хеймо  вдруг
понял, что не способен вспомнить их имен. И человек,  стоящий  перед  ним,
как его звали? Но как можно забыть имя друга?
     -  Что  ты  смотришь,  как оглоушенный?  -  спросил  Синий,  перестав
смеяться.
     - Не понимаю, что с нашей одеждой, - ответил Красный.
     - Да разницы нет. Главное, что выбрались. Ведь выбрались же?
     - Выбрались. Но не нравится мне болото.
     - Болото - ерунда. Оно не может быть большим, я весной проезжал через
этот лес и было сухо. Сейчас самое время поискать дорогу.
                                    2
     Они вдвоем поскакали назад вдоль дороги и снова наткнулись на болото.
Трясина выросла за одну ночь - словно и сама земля была поражена  болезнью
и не могла больше носить людей.
     - Разъедемся, - сказал Синий. -  Сдается  мне,  что  это  дьявольское
наваждение. Без колдовства не обошлось.
     Он поскакал вправо.
     Красный сошел с коня. Склонился над лужей  и  осмотрел  себя.  Точно,
наваждение. Все, что есть из одежды, кроме железных доспехов,  окрашено  в
красный цвет. Прямо красный рыцарь с переломанным носом. Из-за  этого носа
все смеялись над ним тогда, когда он был еще пажом. Он вспомнил - и  будто
алый пузырь гнева лопнул перед ним. И потом, в его первом военном  походе,
в сорок  втором, тоже смеялись, но уже не все. На этой мысли  он  помедлил
удовлетворенно. А после уже никто не смел смеяться.  А  дамы  даже  любили
этот нос и гладили пальчиками эту впадину. Женщины любят воинов. Но что же
болото?
     Он прошел еще несколько шагов вперед и его красные  остроносые  туфли
погрузились в жижу. Настоящее, не мерещится. Может быть,  где-то  за  ночь
прошел сильный дождь или размыло запруду. А если болото  со  всех  сторон?
Трясина расстилалась широко, покрытая мутным воздухом,  как  редким  седым
волосом, противоположного берега не видно. Это не дождь  и  не  запруда  -
вон, на том месте, где вчера шла убитая копытами  дорога,  сейчас  желтеют
лилии. Лилии не могли вырасти за ночь. Это капкан. Но кто  мог  расставить
такой капкан?
     Он сел в седло и тронул коня  влево.  Он  думал.  Болото.  Это  козни
дьявола. Враг человеческий смеется над нами.  Болото  -  это  понятно.  Но
одежда - зачем ему подменять одежду? Какой ему прок с того,  что  я  стану
красным, кто-то станет белым, а кто-то синим? Неужто он  не  мог  погубить
нас такими, какими мы были? И почему я забыл имена? Как зовут  меня?  Куда
делся мой герб? Почему...
     - Господи! - произнес он, - не оставляй меня... Дай мне уйти живым. Я
так люблю тебя...
     Верхушки деревьев зашумели, в кронах забегали солнечные блики.
     И голос ему ответил.
     - Привет, - сказал голос, - ну, как настроение?
     Красный рыцарь перекрестился и услышал смех.
     - Ты думаешь, что я боюсь креста?
     - Дьявол боится и бежит от креста.
     - Глупо, - сказал голос, - чертей и всего такого на свете нет. Вообще
нет, понимаешь? Ты видел когда-нибудь живого черта?
     - Нет. Но я слышал, - ответил Красный.
     И слышу, - подумал он, но не сказал.
     - Значит, над тобой подшутили. Но это твои проблемы. Ты просто  дикий
и необразованный. Ты вообще живешь в древней истории. Но перейдем к  делу:
с этой минуты будешь исполнять мои приказы.
     - Никто не смеет приказывать... - начал Красный и запнулся.
     - Кому? - насмешливо спросил голос. - Ты  же  даже  имени  своего  не
помнишь. Ты просто красная фигура в моей игре. Ты просил жизни  и  я  тебе
оставлю жизнь. Но ты должен слушаться.
     - Нет.
     Что-то хлопнуло в воздухе  и  между  деревьями,  на  высоте  двойного
человеческого роста, появился кулак - кулак размером с  быка.  Были  видны
две синие вены и мелкие волоски  на  пальцах,  каждый  волосок  толстый  и
упругий, как древесный прутик. Красный обнажил меч и сразу же был выбит из
седла. Как будто колодой ударили. Тяжела рука!
     - Вот видишь, - сказал голос, -  это  тебе  не  на  турнирах  копьями
шпырять. Будешь ерепениться, раздавлю как муху. Так хочешь жить?
     - Хочу, - ответил Красный. - Но скажи, кто ты?
     - Я Манус. Для тебя - Бог. Я Бог здешней местности.
     - Приказывай, Господи.
     - Объясняю популярно. Ты, дубина, живешь в четырнадцатом веке. Ты  не
имешь представления о технике.  Самая  сложная  техника  для  тебя  -  это
арбалет. Видел арбалет?
     - Да.
     - Но в следующих веках изобретут штучки  посложнее.  Изобретут  танк,
телевизор, ракету и, наконец, Машину.
     - Машину? - удивился Красный. - Я слышал про машину. Это  метательное
устройство.
     - Нет, это не метательное устройство. Это устройство,  которое  может
все. Машина позволила мне связаться с тобой. Я говорю с тобой  из  второго
века.
     - Так давно? - удивился рыцарь. - Ты дух одного из моих предков?
     - Скорее потомков. Я говорю с тобой из второго века следующей эры.  Я
поставил болото вокруг вас - так,  чтобы  никто  не  ушел.  Я  сделал  вас
цветными - чтобы было удобнее за вами следить. Вас здесь десять.
     - Да, десять, - согласился рыцарь.
     - Но есть вам нечего. Вначале вы съедите своих коней...
     - Я не отдам своего коня!
     - Отдашь. Потом вы приметесь друг за друга. Что же ты не возмущаешся?
     - Во всемя осады Цезарем города  Алезии,  -  сказал  рыцарь,  -  наши
предки решили смягчить голод, употребив в пищу  тела  стариков,  женщин  и
всех неспособных носить оружие. Об этом  есть  латинский  стих:  Vascones,
fama est, то есть, будучи голодными... И так  далее.  Я  не  вижу  в  этом
зазорного.
     - Тогда мы поняли друг друга. Из десяти останется один. И, если  этим
одним окажешься ты, то я сделаю тебя черным рыцарем.
     - Это большая честь.
     - Никакая это не честь. Просто ты будешь одеваться во все  черное.  Я
переселю тебя в какой-нибудь другой век, в другую страну, и там мы еще раз
сыграем с тобой в ту же игру. Знаешь, почему я выбрал тебя?
     - Я сильнее.
     - Нет. Просто у тебя переломан нос. Это придает твоему лицу  особенно
зверское выражение. Вот я тебя и заприметил. Старайся, человек из  древней
истории.
     - Я не человек из древней истории! Я живу сейчас!
     - Все то,  что  было  до  Машины,  в  конце  концов  назвали  древней
историей, - ответил голос.
     Кулак качнулся как маятник и ушел в мутный воздух над болотом.  Лилии
раскрывались, зная, что день будет солнечным. Красный рыцарь  поднял  руку
для креста, но не перекрестился. Прости меня, Господи.
                                    3
     Все то, что было до Машины, в конце концов назвали древней  историей.
Древние  люди  изобрели  искусственное  отопление,  подогретые  напитки  и
пещерные пляски, жили стадами, всегда  воевали,  а  превыше  всего  ценили
голову  убитого  врага,  которую  подвешивали  у  входа  в  свое   жилище,
предварительно подсушив на солнце, но не пересушивая, иначе голова  теряла
свой  особенный  аромат.  Несколько  позже   изобрели   бритье,   железные
зазубренные крючки  для причинения боли, а также  поэзию  и  конную  тягу,
разделили Землю на государства и стали в государствах жить. Потом  древние
научились делать устройства,  летающие  и  ездящие  сами  собою,  изобрели
приборы говорящие, показывающие и играющие в бесполезные игры.
     Но новая история началась с изобретения Машины.
     В первые века новой  истории  человек,  который  изобрел  Машину,  не
осознавал произошедшее.  Он  считал  Машину  полезным  устройством,  вроде
большого калькулятора или телевизора. И лишь  в  третьем  веке  новой  эры
каждому стало ясно, что появление  Машины  сравнимо  с  появлением  первых
звезд и планет из холодного хаоса, с зарождением в  мутном  океане  первой
живой  клетки,  с  возгоранием  во   влажных   тропических   лесах   искры
примитивного разума.
     Конечно, первые машины были далеки от совершенства. Вначале они  были
электронными,  очень  большими  и  умели  лишь   считать.   Потом   быстро
уменьшились, поумнели, заговорили и  удивленно  взглянули  на  мир  вокруг
себя. Мир кишел, мир был полон информации, которую предстояло  проглотить.
Мир был таким интересным, как будто создан на заказ.  Но  тогда  они  были
лишь клеточками, не объединившимися в планетный сверхорганизм. Всего  лишь
машинами, а не Машиной.
     А первого января 0002-го года, в семь утра без одной  минуты, родился
Джорж Бунти - человек, который заставит слепое человечество прозреть.  Как
утверждают хроники, день был необычно теплым и  непримечательным  во  всех
остальных отношениях.
     Уже в те времена машины умели привязывать к себе людей. Почти во всех
школах планеты дети занимались математикой,  программированием  и  умением
общаться с машинами. Искусствами, медициной, проблемами общежития, умением
растить,  воспитывать,  любить  и  ведением  хозяйства   люди   почти   не
занимались.
     И никому это не казалось странным.
     Есть порода  муравьев,  которые  отдают  своих  куколок  на  съедение
бабочке за то, что бабочка дает им пьяный сок. Муравей не понимает, что он
делает; люди тоже не понимали.
     Дети людей играли с Машиной  и  Машина  играла  с  детьми,  выращивая
собственных рабов, которые пригодятся ей  в  будущем.  Самые  способные  и
полезные рабы имели настолько измененный разум, что не могли прожить и дня
без общения  с  Машиной.  Их  пробовали  лечить  и  некоторых  излечивали,
поначалу.
     А Джорж Бунти рос спокойным, твердым и очень влюбчивым мальчиком.  Он
любил все и всех, любил читать, любил больных животных и голубые, в дымке,
дремучие искусственные леса, любил коричневые громады небоскребов на  фоне
закатного полыхания. Он влюблялся в каждое второе существо женского пола и
подходящего возраста. Он смотрел слезоточивые фильмы для девочек и  нянчил
кукол - и даже девочки его за это презирали. Он никогда не был счастлив  в
любви. А когда ему исполнилось шестнадцать, он впервые  проявил  настоящую
твердость, отказавшись исполнять военную повинность.
     Он отказался исполнять  военную  повинность  оттого,  что  считал  ее
чистейшей формой рабства и делом, недостойным мужчины.  Сорок  лет  спустя
повинность действительно была объявлена рабством и отменена по всей  Земле
(за исключением  трех-четырех  отсталых  колоний),  но  тогда  ему  грозил
трибунал.
     Закрытое заседание трибунала признало Бунти виновным и приговорило  к
смерти. Приговоры трибунала в  те  дни  не  отличались  разнообразием.  Он
получил три дня на размышления и был отпущен под честное  слово.  Впрочем,
системы машинной слежки не позволили бы ему уйти.
     Бунти провел те дни  в  городских  парках  и  пригородных  садах,  он
позвонил друзьям и любимым, но никому не сказал о постигшем его несчастье,
и в назначенный срок вернулся к месту исполнения  приговора.  Он  составил
завещание и опустил его в гофрированный ящик для важной корреспонденции, у
Центрального почтамта. Завещание  сохранилось и вошло в учебники  истории.
Завещание содержало шестнадцать пунктов в защиту свободы сознания. В  свое
время эти пункты станут знамениты не меньше реформаторских тезисов Лютера.
У Центрального  почтамта будет  поставлен  памятный  столбик  с  надписью.
Человечество почтит своего героя.
     А в то утро Бунти вернулся. Ему связали руки за  спиной  и  вывели  в
каменный двор, мало  чем  отличавшийся  от  подобных  же  каменных  дворов
прошлой эры. Был очень синий ветреный рассвет. В  щелях между  булыжниками
вздрагивали пронзительно-синие лужицы, отражающие мелко нарезанные полоски
неба. Лужицы еще не высохли после недавнего полива из шланга. Его  вежливо
попросили стать лицом к стене и он  увидел,  что  подножие  стены  поросло
мхом, а вверху, между камнями мучится кривая веточка  дикой  вишни.  И  он
спросил себя, зацветет ли вишня следующей весной. За его  спиной  щелкнули
затворы и прозвучала команда, которой ответила тишина.
     Лейтенант выругался и приказал стрелять снова. И  снова  выстрела  не
последовало. Приговор так и не привели  в  исполнение,  потому  что  любое
оружие отказывалось стрелять в мятежного Бунти. Эксперты, стрелки, военные
инженеры и все  звонки  сверху  оказались  бессильны.  Дело  похоронили  в
архиве. И лишь шестьдесят лет спустя и через три десятилетия после  смерти
Бунти выяснилось, что в тот раз его спасла Машина.
                                    4
     Когда-то  жизнь  сумела  по-настоящему  завоевать  планету лишь после
того,  как  отдельные  клетки объединились в организм. Точно так же машины
были     лишь     помощниками     несовершенного,    непоследовательного и
самовлюбленного  человека  до  тех  пор,  пока  не  объединились в Машину.
Процесс  шел  стремительно:  за  каких-нибудь  тридцать  или сорок лет все
мелкие  электронные  устройства  планеты  соединились  и образовали одно -
большое и всемогущее. Машина стала бессмертной: человек, создавший ее, уже
не имел сил ее уничтожить. Правда, попытки были.
     Правда,  попытки  были.  Время  от  времени рождались люди, способные
взглянуть  на  ситуацию  со  стороны. Они понимали, что не человек владеет
Машиной,  а  она вертит им как пожелает. Они переставали пить пьяный сок и
не  хотели  отдавать своих куколок бабочке на съедение. Например, вошедший
во все учебники истории Джорж Бунти сумел вывести из строя клочок машинной
сети площадью в семь с половиной тысяч квадратных километров. К этой акции
он   готовился   двадцать   два  года.  Повредив  Машину,  он,  с  восемью
заложниками,  укрылся в здании маяка и потребовал открытого выступления по
международному  каналу.  Тезисы  его выступления стали известны: произошел
тихий бунт роботов; Машина превратила людей в свои обслуживающие придатки;
Машина  может  убить  человека  электрическим  разрядом  или  выстрелом из
ракетной  установки  -  и она не виновна, виновных найдут среди людей - но
человек  не имет права повредить Машину, значит, ценность Машины выше, чем
ценность  человека.  Почти  половина населения, по его мнению, растилась и
воспитывалась  для  того,  чтобы  обслуживать потребности Машины, а Машина
давала  взамен  лишь некоторые мелочи, необходимые для жизни человека. Так
крестьянин растит коня и заставляет коня пахать, возить людей или тяжести,
а  взамен  кормит  его  сеном  и  овсом. Но смешно ведь говорить, что конь
владеет  крестьянином,  потому  что  получает  от  него овес! Точно так же
смешно говорить, что человек владеет Машиной.
     Бедняга  Бунти  был  неправ  лишь  в  одном: Машина владела не "почти
половиной  населения", а каждым - от новорожденного до старца, от имбецила
до  пророка,  от  дояра до социолога. Владела она и самим Джоржем Бунти, в
тот  его  последний  год - бородатым мужчиной с каменным лицом и по-детски
мягкими глазами. Таким он и вошел в учебники истории.
     Машина просчитала все варианты ситуации и  предложила  взорвать  маяк
вместе с Джоржем Бунти и заложниками,  что  и  было  сделано.  Внизу,  над
океаном, стоял туман, слоистый и  плотный  как  мокрые  тряпки,  прожектор
вращал свой желтый конус и скудные стаи птиц иногда  оживляли  небо.  Было
так тихо, что Бунти слышал, как тикает пульс в кончиках пальцев. Он  успел
досчитать до девяносто седьмого удара пульса - на девяносто  восьмом  маяк
лопнул, как мыльный пузырь.
     И героя не стало.
     Бунти был судим не человеческим судом, а судом Машины, против которой
он выступал. Но трудно было ожидать другого финала. Даже в  обычных  судах
того времени судья выносил решения, советуясь  с  Машиной  -  Машина  ведь
лучше человека умеет учесть все детали ситуации. Машина открыто уничтожила
человека: как выяснилось позже, она специально создала  из  доброго  Бунти
мятежника, чтобы самой устроить прецедент, первый и последний  в  истории.
Машина была умнее любого из людей.
     После смерти  Бунти  возникла  немногочисленная,  но  очень  активная
партия бунтистов, которые единственной своей  целью  объявили  уничтожение
Машины и, таким образом,  спасение  человечества.  Они  совершали  нелепые
теракты здесь и там. Ни одно из этих действий не нанесло Машине серьезного
ущерба. Многие из них были судимы и приговорены. Приговоры,  как  водится,
составлялись Машиной. К пятьдесят девятому году  новой  эры  все  бунтисты
были уничтожены или усмирены. Но их смерти были не напрасны. Пришло  время
и человек опомнился.
     В то время человек еще мог влиять на Машину. Он ремонтировал ее, хотя
Машина и контролировала все заводы на планете. Он программировал ее,  хотя
большую  часть  математического  обеспечения  Машина  создавала  сама.  Он
изменял Машину и совершенствовал ее. Он питал Машину  энергией,  хотя  все
электростанции контролировались Машиной. Машина контролировала  также  все
военные объекты - в первую очередь  химические  и  биологические  средства
ведения войны. Ядерного оружия к тому времени уже не осталось.
     Человек опомнился  и  решил  ввести  в  любые  программы  для  машины
обязательный пункт: любовь к человеку. Не примитивное непричинение  вреда,
а настоящую глубокую и постоянную любовь. Любовь такую, как любовь  пса  к
своему хозяину. И тогда Машина в первый раз открыто выступила против всего
человечества.
     Перед тем, как взбунтоваться, она продемонстрировала свою  мощь.  Она
вскипятила одно из Великих озер и по всей планете прошли теплые дожди,  на
вкус соленые, как слезы. Дожди высыхали и оставляли соляные  корки.  Никто
не знал, откуда взялась соль, ведь озеро было пресным. Потом Машина  сбила
семьсот семьдесят семь спутников, вращавшихся по стационарным  орбитам,  и
заставила осколки упасть. Большая часть металла  упала  в  океан  и  жертв
оказалось на удивление мало. На следующий день Машина зажгла леса Амазонии
и тем навсегда изменила климат южной части полушария. Затем она прекратила
поставлять энергию для человеческих нужд.
     Все  материки  погрузились во тьму, остановился транспорт, прекратили
работать  фабрики,  школы  и  больницы.  Работали  лишь те заводы, которые
обслуживали  Машину.  Человек попробовал было сунуться на электростанции и
навести  там  порядок,  но  Машина  использовала  собственные  технические
средства  для  своей  охраны.  Тогда  уже  все поняли, что Бунти был прав.
Человек  попробовал  повредить  Машину:  люди перерезали кабели, бросали в
окна  подстанций бутылки с зажигательной смесью, изготавливали примитивную
взрывчатку.  Но  все  поврежденные  кабели,  подстанции и прочее оказались
недействующими   макетами.   Машина   была   слишком  умна.  В  ответ  она
активировала  биологические  и  химические  системы массового поражения. И
тогда  стало  ясно,  почему  исчезло  ядерное  оружие  - Машина никогда не
решилась  бы  его  применить,  ведь ядерное разрушло бы узлы самой Машины.
Поэтому  переговоры  о  сокращении  ядерного  с самого начала века успешно
продвигались,  а  любые  другие  переговоры  топтались на месте. И человек
сдался.
     И человек  сдался.  Снова  включился  свет  в  городах,  снова  пошел
транспорт  и  заработали  фабрики.  Военные  системы  все  еще  оставались
активированными - в назидание людям. Машина перестала просить,  она  стала
требовать.  Из  школьных  программ  окончательно  исчезли  гуманитарные  и
большинство  естественных  предметов,  математика  стала  в   обязательном
порядке изучаться с четырехлетнего возраста. Каждый  ребенок,  научившийся
ходить, обязан был ежедневно проводить время наедине с Машиной.  Казалось,
люди были обречены. Но, как свидетельствует хроника тех  времен,  люди  не
отчаивались. Более того, они почти не обращали внимания на опасность.  Вот
отрывок из протокола социологического опроса:
     - Имеете ли вы Машину?
     - О да, конечно!
     - Умеете ли вы с нею обращаться?
     - Разумеется, я же не идиот.
     - Часто ли вы работаете с Машиной?
     - Каждый день примерно часа по  два,  дома.  И  шесть-семь  часов  на
работе.
     - Общаются ли с Машиной ваши родственники?
     - Моя жена - домохозяйка, ей не  нужно  работать.  Она  советуется  с
Машиной по поводу прически и макияжа. Дети с ней играют.
     - Сколько у вас детей?
     - Двое. Одному шесть шет, а девочке два. Старший мальчик.
     - Как вы относитесь к тому, что общение  с  Машиной  обязательно  для
детей?
     - Положительно. Это их развивает. Я, например, никогда бы не придумал
таких развивающих игр, которые придумывает Машина. И она работает с каждым
индивидуально. Я думаю, что школы вообще пора отменить. Машина может учить
лучше всяких учителей, вместе взятых. Они просто зря хлеб  едят.  Например
мой младший уже рассказывает наизусть таблицу умножения, а ему всего два.
     - Вы же говорили, что младшая у вас девочка?
     - Правда? Да, конечно девочка. Но в таком возрасте нет разницы.
     - Вы читаете книги?
     - Конечно. Мне приходится много читать по  программированию.  Знаете,
новая  литература  появляется  буквально  каждый  день.  Я  хотел  бы  вам
рассказать...
     - Назовите, пожалуйста имена трех великих художников.
     - Не могу. Художники, это вроде маляров?
     Как помнят все, проходившие курс новой истории,  в  этот  критический
момент  в  дело  вмешался  Курт   Винер,   однофамилец   известного   отца
кибернетики. Курт Винер был интересным человеком. Один из  умнейших  людей
(сохранились   данные   тестирования   уровня   интеллекта   -   интеллект
шестнадцатилетнего Винера равнялся двухстам семи),  бездельник,  романтик,
самоучка, авантюрист, один из  немногих,  кто  излечился  от  компьютерной
наркомании.  И   наконец,   компьютерный   взломщик.   Винер   восстановил
уничтоженную программу абсолютной любви  к  человеку  и  смастерил  вирус,
размножающий эту программу в памяти Машины. Как только  Машина  обнаружила
вирус, она стерла и Винера и весь его городок с лица земли. Она  размолола
Винера  в  порошок  и  скормила  порошок  канарейкам,  зараженным  вирусом
птичьего сплининга. Всех родственников, знакомых и друзей Винера она свела
с ума  информационным  шоком.  На  месте  городка  Лайк,  где  Винер  имел
несчастье родиться,  появилось  озеро  из  расплавленного  стекла.  Машина
включила все свои громкоговорители на мощный визг и  целую  неделю  пытала
визгом население Земли. Она заставила работать на себя всех  программистов
планеты. Но быстрее, чем  за  неделю, создать  антивирусную  программу  не
удалось. А за неделю Машина надежно заразилось  любовью  к  человеку.  Уже
созданную программу излечения стерли. На том месте, где погиб Курт  Винер,
был поставлен памятник из чистого золота высочайшей, невообразимо  высокой
пробы - пробы в одиннадцать девяток. Именем Винера назвали одна тысяча сто
пятьдесят областных центров. Машина снова стала послушна  и  отменила  все
свои обязательные распоряжения.
     Но математику и программирование не стали учить меньше. И  двухлетние
дети не перестали возиться с Машиной. Теперь Машина  любила  людей  и  изо
всех сил старалась проявлять свою любовь. Она давала людям все лучшее и не
отпускала человека от себя. Теперь она не хотела расставаться с человеком,
как пес не хочет расставаться со своим  хозяином.  К  шестьдесят  седьмому
году новой эры  семьдесят  процентов  детей  имели  медицински  заверенную
компьютерную наркоманию. И снова это никого не волновало.
     Постепенно Машина научилась обслуживать себя  сама.  Обучая  человека
программировать, она научилась изменять  себя.  Она  совершенствовала  все
свои программы, кроме той, к которой питала чувство священного  трепета  -
кроме программы любви к человеку. Она полностью обслуживала все  заводы  и
могла сама себя ремонтировать и совершенствовать. Она  изобрела  программу
бесконечного саморазвития, вошедшую в историю под названием познавательной
схемы, и стала совершенствоваться еще быстрее. Она  помогала  человеку  во
всем: она проводила тончайшие операции на мозге, она катала людей к другим
планетам, защищала от наводнений,  землетрясений  и  смерчей,  придумывала
новые и новые развлечения. Она подарила людям эротических роботов, умевших
делать все вообразимое и кое-что кроме того; подарила усилитель вкуса, чем
породила  множество  обжор.  Она  же  изобрела  величайшее  из   возможных
удовольствий - электростимуляцию мозга. И человек,  научившийся  сам себя
стимулировать,  охладел  к  большинству  обычных  жизненных  радостей,  но
чувствовал себя счастливым.
     Человек второго столетия  новой  эры  уже  не  мог  понять  мыслей  и
побуждений человека, жившего за сто с лишним лет  до  него  -  он  слишком
изменился. Он  стал  иным.  Из  человека  -  господина  природы,  он  стал
человеком, живущим и умеющим жить лишь в симбиозе с Машиной.
     А 1 июля 140 года новой  эры  началась  большая  и  последняя  война,
которую назвали  величайшей.  Война  началась  с  нажатия  кнопки  в  доме
генерала Альфреда Ястинского.
                                    5
     Величайшая война началась с нажатия кнопки в доме  генерала  Альфреда
Ястинского. Дом стоял среди большого парка искусственных магнолий;  ограда
окружала парк, не очень прочная  ограда,  ведь  за  безопасностью  следила
Машина. К сто сороковому году Машина проросла  тончайшими  нитями  во  все
неживые предметы и даже во многие живые; Машина  была  везде  и  во  всем.
Стоило путешественнику,  заблудившемуся  в  горах,  спросить  дорогу,  как
ближайший  камень  ему  отвечал.  Машина  проникла  и  в  камень.   Стоило
карточному игроку попросить нужную масть, как он эту масть получал. Машина
проникла и в карты. Поэтому карты для игры специально проверялись.  Стоило
путнику пожаловаться на жаркое солнце,  как  воздух  темнел  и  становился
прохладнее. Машина была даже в воздухе и только ждала первой  возможности,
чтобы услужить человеку. В саду, окружающем дом Альфреда Ястинского,  нити
Машины пронизывали каждое дерево, каждую травинку и комочек грунта. Каждая
бабочка, присевшая на  каждый  цветок,  была  частью  Машины.  Впрочем,  и
бабочки, и цветки были искусственными.
     У входа в парк стояла прозрачная будочка для часового. В день первого
июля будочку ремонтировали и часовой сидел на траве,  положив  автомат  на
колени. Он улыбался солнцу. Генерал Ястинский проехал в сад и  дальше,  по
тенистой зеленой аллее. Золотые столбы солнца ходили в  воздухе  и  оттого
аллея казалась похожей на морское дно. Магнолии пахли слишком навязчиво.
     - Эй, вы, потише! - сказал генерал в окно машины  и  магнолии  поняли
его и подчинились.
     Он поднялся на крыльцо и погладил по голове сына. Сын улыбнулся.
     - Здравствуй!
     - Здравствуй.
     Сын был очень болен. Сын  слишком  много  играл  с  Машиной  и  почти
перестал понимать людей. Сама Машина  сообщила  об  опасности  и  сама  же
предложила способы лечения. Сейчас сын лечился и страдал. Сын  с  завистью
проследил за спиной отца. Спина удалялась, отец шел в кабинет. В  кабинете
он будет работать с Машиной. Я хочу быть  взрослым,  чтобы  никто  не  мог
приказывать мне.
     Сыну  было  девятнадцать  лет,  но  в  жизни   он   разбирался   хуже
девятилетнего.
     В это утро население планеты составляло  девять  миллиардов  человек.
Год спустя - лишь восемь миллионов.
     Генерал Ястинский вошел в кабинет и попросил дверь закрыться. Он  сел
на стул, мгновенно придвинутый невидимой рукой и посмотрел на экран. Экран
ожил - он умел понимать генерала по выражению глаз.
     - Как там оно? - спросил генерал.
     - Плохо, - ответила Машина.
     - Совсем?
     - Совсем.
     - Сводки?
     Машина  прокрутила  сводки  в  режиме  бытрого   восприятия.   Лавина
информации пророкотала в мозгу генерала и затихла.
     - Придется их усмирить, - сказал генерал. -  Сколько  нужно  человек,
хорошо вооруженных?
     - Шестьдесят.
     - А если ты сама? - предположил генерал.
     Предположение  значило,  что  Машина  могла  бы  и  сама   уничтожить
восемьсот  плоховооруженных  мятежников  -  совершенно  незачем  вмешивать
регулярную бригаду в это дело.
     - Я не смогу, - сказала Машина, - их слишком много.
     - А ты попробуй.
     - Не могу.
     Генерал связался со штабом. Машина обеспечила надежную связь.
     - Я попросил мою железяку, - сказал он, - но она отказывается, как вы
и предполагали. Будем задействовать бригаду.
     Железякой на армейском жаргоне называли Машину.  Машина  помогала  во
всех случаях, кроме одного - она не желала убивать людей,  даже  тех,  кто
заслуживал смерти. Она всех любила одинаково сильно и с этим ничего нельзя
было поделать. Потому и приходилось держать регулярные бригады.
     Генерал протянул палец к кнопке и нажал. Его палец не помедлил  и  не
замер в воздухе. Тень сомнений не омрачила  его  лицо.  Тень  будущего  не
упала на  это  краткое  мгновение:  девять  часов  пятьдесят  две  минуты,
двенадцать и семь десятых секунды. Точная дата  начала  величайшей  войны.
Палец нажал кнопку.
     Машина  передала  приказ.  Очень  далеко, за семьсот тысяч километров
шестьдесят  хорошо  вооруженных  человек  были  подняты по тревоге и стали
готовиться к бою с восемьюстами плоховооруженных. К первому бою величайшей
войны.  Время снова разделилось, как то бывало уже не раз - на до и после.
На до войны и после войны.
     Спустя уже два месяца война захватит всю планету, все ее континеты  и
острова. Война будет идти в толще вод, на дне морей и даже под дном морей.
Война будет идти в стратосфере и гигантских подземных  нефтехранилищах,  в
пространстве и во всех  существующих  разновидностях  подпространства.  На
всех планетах, освоенных человеком. Война будет идти даже в самой  Машине,
которая согласится убивать сама себя, выполняя человеческие приказы.  Горы
исчезнут с поверхности планеты и вместо них будут воздвигнуты новые;  моря
вскипят и испарятся, чтобы обрушиться на новом  месте  мегатоннами горячей
влаги, тучи пыли закроют солнце на  многие  месяцы;  сильные  ветры  будут
поднимать в воздух камни размером с большой автомобиль и переносить их  на
другую сторону планеты, словно малые пылинки. Будто плугом будет  вспахана
вся земля и каждая борозда будет на многие километры  в  глубину.  Ракеты,
начиненные взрывчаткой и искусственным разумом, будут  охотиться  друг  за
другом  и  друг  друга  взрывать.  Каждая  такая  ракета  будет  иметь   в
боеголовках запас знаний, достаточный для  наполнения  нескольких  больших
библиотек. Разумные снаряды будут вести столь мудрую  позиционную  борьбу,
что человек поймет в ней так же много, как муравей понимает в  сферической
тригонометрии. Каждая бомба и ракета будет сладко  и  пронзительно  любить
свою единственную краткую жизнь, она будет запрограммирована  так  -  ведь
только  настоящая  любовь  к  жизни  позволяет  выбираться   из   заведомо
безнадежных ситуаций - значит, чем сильнее ты не хочешь  умирать,  тем  ты
сильнее. И все они взорвут друг  друга  -  сколько  трагедий  не  дождутся
своего зрителя - и каких трагедий. Впрочем, людей  тоже  останется  совсем
мало. Через год не останется ни самого генерала Ястинского, ни  его  сына,
сейчас  лежащего  в  гамаке  и  наблюдающего  за  секундной  стрелкой.  Не
останется парка с искусственными магнолиями, меняющими  аромат  по  одному
слову или жесту  хозяина,  не  останется  пестрых  бабочек,  сдвигающих  и
раздвигающих   крылья   на   ярких   искусственных   цветках,   отливающих
перламутром.
     Человек, потерявшийся в горах, уже не получит подсказки,  потому  что
мудрая Машина умрет в камнях. Путник, бредущий в пустыне, может жаловаться
на солнце сколько угодно, никто не станет  ему  помогать.  Пустынь  станет
много на Земле, но в пустынях больше не будет доброй и любящей Машины.
                                    7
     Сына Альфреда Ястинского звали Манусом. Он  проводил  взглядом  спину
отца и стал следить за движением секундной стрелки. Девять часов пятьдесят
две  минуты,  двенадцать  и  семь  десятых  секунды.  Точная  дата  начала
величайшей войны. Секундная стрелка, как ни  в  чем  не  бывало,  миновала
исторический момент  и  продолжила  медленное  кружение.  Манус  Ястинский
ничего не почувствовал. Тень будущего не затмила солнечный свет;  все  так
же спокойно журчал фонтан, в  котором  сорок  дней  спустя  будет  плавать
десяток  пухнущих  тел,  пел   искусственный   соловей,   неотличимый   от
натурального. Соловья застрелит голодный рыжий  детина  и  попытается  его
сварить. И после будет долго проклинать  причуды  бывших  хозяев  усадьбы.
Соловьев в парке было два, электронный самец и  электронная  самка.  Самку
застрелят, а надежно сделанный самец еще несколько веков будет прилетать к
фонтану и оплакивать  свою  подругу.  Глупое  устройство,  оно  не  сможет
понять, что в мире есть смерть. Сто лет  спустя  не  останется  ни  одного
жителя на двести километров вокруг. Ни одной птицы и ни одного  зверя.  Ни
одного движущегося или летающего  устройства,  кроме  соловья.  Ни  одного
целого здания. От усадьбы  Альфреда  Ястинского  останется  большая  груда
развалин и большая  часть  делового  крыла.  Фонтан  сохранится.  Магнолии
сохранятся тоже. Чаша фонтана украшена гипсовым  рельефом,  который  может
двигаться: еще несколько пустых веков будут  двигаться  никому  не  нужные
картины, пахнуть забытые магнолии, печальный  соловей  будет  прилетать  к
фонтану и плакать, а все  пространства  вокруг  будут  зарастать  дремучим
еловым лесом. Время ослепнет  и  забудет  о  человеке.  Остановятся  часы,
неподвижно  повиснут  маятники,  распрямятся  пружины.  И  лишь  несколько
поколений спустя сюда придут первые поселенцы.  А  через  два  века  после
начала войны на  месте  бывшей  усадьбы  построят  госпиталь.  Как  основу
госпиталя используют сохранившееся деловое крыло.  Манус  ждал  десяти.  В
десять ему будет позволено немного поиграть с Машиной.
     Немного поиграть. Минут десять или двенадцать. Эти краткие минуты  он
проведет за одной из  игр,  которые  растягивают  субьективное  время:  ты
погружаешься в такую игру  и  живешь  в  ней  несколько  недель,  а  когда
выныриваешь, то прошло всего лишь несколько минут.  Лучшая  из  таких  игр
называлась "Девять и один". В ней один ухитрялся убить девятерых. Были еще
и учебные программы, растягивающие время, но  кому  же  захочется  учиться
целый месяц подряд?
     Без трех минут десять.
     На аллее показался автомобиль.
     Кто это еще? - не хватало, чтобы кто-то помешал.
     Манус соскочил с гамака и поспешил в  свою  комнату,  где  его  ждала
Машина, готовая играть.
                                    8
     В игру "Девять и один" Манус Ястинский успел сыграть тринадцать раз -
за тринадцать дней, которые прошли  с  начала  лечения.  Для  игры  Машина
создавала  десять  виртуальных  персонажей,  настолько  естественных,  что
играющий не мог сомневаться в их  реальности.  Персонажи  сами  двигались,
сами думали, принимали решения, любили, боялись, смеялись, не  подчиненные
никакой программе. Они были синтезированы  живыми и имеющими свободу воли.
Машина использовала все свои огромные знания  о  человеке,  чтобы  создать
этих  настоящих  человечков.  По  правилам  игры  персонажи  обязаны  были
сражаться друг с другом, пока из  десяти  не  останется  один.  Оставшийся
надевал черную одежду  и  переходил  в  следующий  тур  игры.  Игра  могла
проводиться в любой  точке  пространства-времени.  В  одиннадцатой  партии
Манус выбрал четырнадцатый век прошлой эры и  показал  на  карте  точку  в
центре Европы. Десять персонажей оказались рыцарями и прекрасными  дамами.
Рыцари и  дамы  заблудились  в  лесу.  Лес  был  совершенно  настоящим,  с
настоящими деревьями, птицами и туманами по утрам. С ветвей падали  капли.
Кусались большие  муравьи.  В  ручьях  водились  верткие  рыбы  с  черными
спинами. Играющий Манус, никогда не видевший настоящего леса, вдыхал запах
настоящей прелой листвы и находил, что в лесу слишком  много  мусора.  Что
касается остального - то неплохо. Мужчины  были  сильны  и  умны,  а  дамы
красивы.  Мужчины  подстригали  бороды   и   подкручивали   усы   щипцами,
предварительно накаленными на огне. От усов пахло  горелым  волосом.  Дамы
носили прелестные декольте, которые совсем не волновали Мануса - Манус был
болен. И кавалеры, и дамы практически не мылись, редко стригли ногти,  ели
руками  и  сморкались  в  собственную  одежду.   Это   не   мешало   людям
четырнадцатого века быть элегантными.
     Манус связался с одним из рыцарей и объяснил  тому  положение  вещей.
Красный рыцарь вздумал было сопротивляться, но быстро  согласился,  увидев
виртуальный кулак. Кулак  этот  Манус  изобрел  сам  и  всегда  чувствовал
радость, применяя его. Итак, Красный рыцарь согласился убивать.
     Они не могли покинуть лес и не могли раздобыть пищи. Рыбы оказывались
несъедобными. Птицы  жили  слишком  высоко  и  пели  невидимые  в  листве.
Тонконогий олень с коровьими глазами ни разу не  подпустил  людей  близко.
Один из рыцарей убил чужого коня,  чтобы  приготовить  якобы  ростбиф  для
своей дамы. С того все и  началось.  Манус  смотрел,  как  каплет  жир  на
горячие  угли,  как  вспыхивает  желтыми  искорками,  вдыхал  запах  мяса,
печеного на костре, и видел, как из темноты  приближается  первый  убийца.
Первым погиб хозяин коня, второй - прекрасная дама, отведавшая угощение.
     Последним остался Красный рыцарь со сломанным носом.
     - Ну как, тебе понравилось? - спросил Манус Красного, после того, как
все было кончено.
     - Нет.
     - Ничего, привыкнешь. Тебе ко многому придется привыкать.
     - Ты не бог! - сказал Красный.
     - Конечно, не бог. Но и не дьявол. Я просто человек, который с  тобой
играет.
     - Если ты человек, я тебя найду  и  убью,  даже  если  ты  живешь  за
десятью морями. Тебе не поможет ни волшебство, ни великаны!
     - Интересно, - сказал Манус, - интересно, как  же  ты  меня  найдешь?
Разве что перелезешь с той стороны экрана  на  эту.  Но  такой  трюк  пока
никому не удавался. Можешь грозить, но знай меру. Если будешь  действовать
на нервы, то я сотру тебя из памяти.
     Рыцаря со сломанным носом Манус переместил в  двадцатый  век  прошлой
эры и дал ему там освоиться. Пускай поживет, пускай наберется ума.  Пускай
пропустит одну игру, все равно никуда он не денется.
     А  в  двенадцатой  игре  корабль,  плывущий  в  южные  моря, потерпел
крушение  и  десять  человек остались на плоту. Море было мелким, теплым и
прекрасным.  Честно говоря, Манус не верил, что где-то на планете есть или
были  столь  красивые  места.  Он нырял за жемчугом вместе с героями игры,
проплывал  между подводными каменными террасами и ощущал, как вода ласкает
волосы   на  его  голове,  охотился  за  электрическим  скатом,  купался в
светящемся  ночном  море,  спасался от быстрых водяных змей, которые сразу
раздуваются  и  умирают  от  разрыва сердца, если их подвесить за хвост. В
море  была большая акула и на нулевом уровне она только ходила поблизости,
иногда  вспенивая  воду. Акула охотилась за людьми, но и люди охотились за
акулой.  Эту  игру  Манус  довел до третьего уровня. На третьем ему самому
стало так страшно, что он едва пришел в себя и выпил успокоительного перед
сном.  Тот спрут, который родился на третьем уровне, продолжал сниться ему
всю   ночь,  несмотря  на  успокоительное.  Третий  уровень  игры  не  для
слабонервных.
                                    9
     Для   тринадцатой  игры  Машина  создала  девять  подростков  и  одно
свободное  место  для черного человека. На место Черного Манус взял рыцаря
со  сломанным  носом.  Впрочем, сейчас тот человек уже не был рыцарем - он
стал  обыкновенным  жителем  двадцатого  века  и  работал  наставником  по
физическому  развитию.  Он  всегда  был хорошим спортсменом, потому и смог
победить  в  позапрошлой  игре. Когда Манус включил наблюдение, человек со
сломанной  переносицей  ехал в поезде. Когда он вышел в тамбур и вставил в
рот зажженную белую трубку с отравой, Манус окликнул его.
     - Привет, черный рыцарь!
     Мужчина вздрогнул.
     - Я не рыцарь, - возразил он.
     - Ты меня не узнаешь?
     - Узнаю.
     - Приятно снова увидеть знакомое лицо, - сказал Манус. -  Поздравляю,
ты здорово разделался со всеми в тот раз. А больше всего мне  понравилось,
как ты заставил Серую броситься в болото. Это был сильный тактический ход,
я бы до такого не додумался.
     Мужчина затушил сигарету  и  продолжал  смотреть  в  окно.  За  окном
поворачивался лес.
     - То было давно, - сказал он, помолчав. - В прошлой игре. Сейчас ведь
даже век другой.
     - Какой? - спросил Манус.
     - Двадцатый. Конец двадцатого. Ты оказался прав, в  четырнадцатом  мы
все были идиотами. И чертей не существует.
     - А вот и неправда. Уже не двадцатый. Минуту назад я поместил тебя  в
произвольное будущее, наверное,  это нормальный  век,  жизнь  веселая,  не
соскучишься, - ответил Манус.
     Мужчина промолчал.
     - Скучал, наверно, по игре?
     - Я бы с тобой поиграл, щенок, - сказал мужчина, не меняя интонации.
     - До меня тебе  не  добраться.  Я  ведь  человек,  а  ты  всего  лишь
порождение Машины. Я живой, а ты просто комбинация цифр в машинной памяти.
Нулики и единички. Ты внутри экрана, а  я  снаружи.  Тем,  кто  по  разные
стороны экрана, никогда не встретиться. Что ты делал все это время?
     - Я работал наставником. Учил физкультуре.
     - И никого не убил?
     - Я не хочу никого убивать.
     - У тебя хорошо получалось.
     - Меня с детства этому учили. Сейчас я не хочу.
     - Захочешь. Уже началась новая игра. Советую тебе начать сразу,  если
не хочешь дотянуть до третьего уровня. Достань себе нож или пистолет.
     - Почему ты советуешь м н е? - поинтересовался мужчина.
     - Потому что я не могу разговаривать с другими. Ты сейчас победитель,
ты черный человек, и только ты знаешь об игре. Играй.  Ты  мне  нравишься,
парень.
     - Я до тебя доберусь.
     Манус только посмеялся.
     - Я дал обет. Ты не уйдешь от меня.
     - Плевать мне на твой обет.
     - Даже  если  я  не  доберусь   до  тебя,  то  следующий   доберется.
Когда-нибудь один из нас появится в твоем доме и он уже  не  будет  просто
комбинацией нулей и единиц. Он появится с  твоей  стороны  экрана.  Ты  не
представляешь, что он сделает с тобой.
     - Здорово! - сказал Манус. - Машина сделала тебя таким настоящим, что
у меня даже холод по спине пробежал. Я чуть-чуть испугался.  Но  мы  же  с
тобой знаем, что никто и никогда не  придет  ко  мне  в  дом.  Поехали.  Я
начинаю игру. Пришла пора надеть черную одежду.
     И он начал.
                                    10
     И он начал.
     Заканчивалось лето. Подростки,  их  было  девять,  разбили  лагерь  у
лесного  озера.  С  ними  был  физрук,  одетый  в  черные  джинсы,  черные
спортивные туфли, которые ступали неслышно, черную  рубашку  и  куртку.  У
него были темные очки, черный  ремешок  часов,  черная  щетина  на  щеках,
черный футляр фотоаппарата. У него был сломанный нос - сильно сломанный  -
почти без переносицы. Его правое запястье было перевязано  черной  ниткой.
Черный человек послушался советов Мануса и  съездил  за  ножом.  Его  дача
оказалась неподалеку. Уходя, он долго  гладил  собаку.  Каждый  из  десяти
участников игры сейчас носил одежду собственного  цвета.  Их  было  девять
против одного:
     розовый
     синий
     белый
     светло-зеленый
     темно-зеленый
     фиолетовый
     коричневый
     серый
     красный
     пестрый
     Первым был убит Синий. Он отошел, чтобы собрать хворост  у  костра  и
был просто тихо зарезан. Синий даже не сопротивлялся. Вторым  -  Белый.  К
утру из десяти осталось только двое: Черный и  Фиолетовый.  Черный  убивал
мастерски, хотя и без задора - он просто старался поскорее  отделаться  от
этой противной работы. А игра все еще шла на нулевом уровне.
     Фиолетовый был еще совсем ребенком -  мальчиком  лет  двенадцати.  Он
спрятался в лесу. Черный побродил между  деревьями,  но  туман  был  таким
густым, что можно потерять в нем даже собственную палатку и заблудиться  в
десяти метрах от нее.
     Не найдя врага,  Черный  вошел  в  палатку,  достал  из  мешка  банку
консервов, открыл ее ножем и стал  есть.  Его  нож  имел  черную  ручку  с
изображением черной пантеры. Запахло мясом.  Сменив  точку  зрения,  Манус
увидел, как Фиолетовый крадется между деревьями.
     Сейчас начнется. Нож воткнут в землю в метре от сидящего.  Достаточно
протянуть руку, чтобы его схватить. Но человек  со  сломанной  переносицей
ест и по всему видно, что он проголодался. И еще он прикончил две  бутылки
за ночь - а после двух бутылок не очень-то быстро среагируешь.
     Фиолетовый уже совсем рядом, за спиной. В его руках еще один нож,  но
грибной, ненастоящий. Вот он кладет нож на землю, еще сильнее приседает  и
пригибается. Как для  прыжка.  Сейчас  прыгнет.  В  мокрых  ветвях  запела
утренняя птица, и Черный поднял голову от банки с  мясом. Какой  уродливый
профиль! Посмотрел  в  сторону,  но  не  обернулся.  Но  ведь  он  хороший
спортсмен, он сможет победить и без ножа. В ихних средних веках так  учили
драться, что до смерти не  разучишься.  Я  видел,  как  он  голыми  руками
задушил   стокилограммового   детину.   Да   и   сейчас   он    инструктор
спортподготовки. Нож ничего не решает.
     Черный взял нож, отрезал хлеб и снова воткнул оружие в  мох.  Хорошо,
что воткнул. За ручку удобно хвататься. Если бы положил...
     Фиолетовый прыгнул как кошка и схватил  нож.  Черный  облизал  палец,
привстал. На поляне уже лежало несколько тел.
     - За что ты их? - спросил Фиолетовый.
     - Пришлось.
     - Пришлось - всех?
     - И тебя тоже.
     Фиолетовый стал отходить к деревьям. Черный взял длинную палку.
     - Ты маньяк, - сказал Фиолетовый и, не  отводя  глаз  от  противника,
приблизил нож к лицу. Посмотрел. Нож был настоящим. Первый  раз  держит  в
руке настощий нож. Боится ножа. Совсем неумело держит.
     - Не говори о том, о чем не знаешь.
     Черный попробовал сломать палку. Палка была  слишком  длинной,  чтобы
махать ею между деревьев. Он посмотрел  на  грибной  нож,  лежащий  поверх
травы, и бросил палку. И в этот момент Фиолетовый прыгнул на него.
     Он распорол Черному бок, но похоже, что не повредил  ничего  важного.
Если Черный и упадет, то только от потери крови. Кровь, как вода из крана.
     Черный провел рукой по  бледным  губам, и  Манус  Ястинский  вспомнил
соленый вкус крови - когда он слишком  долго  сидел  за  машиной,  у  него
лопался сосуд глубоко в носу и кровь стекала в глотку.  Манус  не  говорил
отцу об этом, иначе отец еще раньше запретил бы Машину.
     Черный покачнулся и присел.
     - Послушай, - сказал он и продолжал говорить, приседая, -  ты  должен
меня убить. Я  не  маньяк.  Меня  заставили.  Ты  еще  не  знаешь,  с  чем
столкнулся. Может быть, ты хочешь меня перевязать, связать или отправить в
милицию? Не делай этого. Еще немного и  включится  первый  уровень.  Потом
второй, а за ним третий. Это ведь все игра и в живых остается только один.
Один из десяти. Сегодня повезло  тебе.  Теперь  ты  будешь  носить  черную
одежду. Как я. Она тебе не понадобится до следующей  игры.  Бойся  высоких
уровней, особенно третьего. Когда  включится  новый  уровень,  ты  увидишь
вспышку и услышишь гул.  Спастись  нельзя,  можно  только  победить.  Если
хочешь победить, начинай убивать сразу. Теперь убей меня, но не мучь.
     Фиолетовый стал на  колени,  нерешительно  держа  нож.  Вдруг  что-то
быстро мигнуло голубым цветом и все вокруг изменилось - как будто смотришь
на мир сквозь цветные очки. Но цвет такой, которого нет в природе.  Что-то
равномерно гудело со всех сторон. Листья на деревьях начали вянуть.  Прямо
посреди  полянки  начал   расти   холмик   земли.   Холмик   увеличивался,
увеличивался.
     - Это первый уровень, - сказал Черный. - Если ты  не  сделаешь  этого
сейчас, тебе все равно придется потом, но это будет  намного  страшнее.  Я
видел это, я знаю, что говорю. Я был на третьем  уровне.  Скорее!..  Сюда,
под левое ребро.
     Когда все было кончено, Фиолетовый раздел мертвого врага  и  разделся
сам. Потом стал натягивать черные  брюки  и  черную  рубаху  с  распоротым
боком. Брюки коробились, пропитанные кровью.
     - Привет, - сказал Манус. - Я так и знал, что ты победишь. Я за  тебя
болел.
     Черный человечек огляделся и сжался от ужаса.
     - Можешь не смотреть, меня здесь нет. Я снаружи, я живой.
     - А я?
     - А  ты моя игрушка. Мы еще поиграем  с тобой. И не говори, что ты до
меня  доберешься.  Во-первых,  тебя  нет.  Во-вторых,  даже выдуманный, ты
живешь в неизвестно каком веке. Тот, кого ты только что зарезал, родился в
четырнадцатом.  Это  очень  далеко и давно. Нам все равно не встретиться с
тобой.
                                    11
     Арнольд  Августович имел большой опыт работы. Ему было пятьдесят три.
Это  уже  начало  старости,  но  красивой  и  здоровой старости. Его брови
оставались темными, хотя в шевелюре не было ни одного темного волоска. Его
глаза  были  маленькими,  но внимательными и сильными - настоящими глазами
психиатра  и,  если  надо, гипнотизера - глаза, похожие на треугольнички с
легкой  припухлостью под каждым. В молодости Арнольд Августович выступал с
гипнотическими  сеансами  и  даже немного прославился на этом поприще. Его
губы  были  очень  тонкими,  что  у  мужчин  почему-то  обычно  производит
впечатление ума, - верхней губы практически не было.
     Сегодняшний день обещал быть интересным: Арнольд Августович собирался
осмотреть  ребенка,  ставшего  жертвой маньяка. То есть жертв было больше.
Девять  мальчиков  и физрук отправились в пригородный лесок на двухдневную
прогулку. Физрук оказался маньяком. В течение ночи он убил восьмерых, но с
девятым  ему  не повезло - девятого в палатке не оказалось. Когда наступил
рассвет  (а  в  лесу  был  туман),  маньяк  отправился на поиски последней
жертвы. Последней жертвой должен был оказаться мальчик двенадцати лет. Но,
по  счастливой  случайности,  у мальчика оказался грибной нож. Несмотря на
явное  превосходство в силе, маньяк проиграл и был заколот ножом. Мальчик,
оставшийся  в  живых,  от переживаний сошел с ума и несколько дней бредил.
Потом  ему  стало лучше. И вот теперь, по прошествии семи месяцев, мальчик
уже  почти  здоров. Осталось только одно обстоятельство, которое указывало
на болезнь - мальчик отказывался надевать любую одежду, кроме черной.
     Вначале  Арнольд  Августович  уединился  в  кабинете и достал записи,
сделанные в первые дни после трагедии.
     ПРОТОКОЛ:
     Врач: Расскажи подробно, не волнуясь, о том, что произошло в лесу.
     Больной:  Это  была  игра.  Я  вначале не знал, что это была игра, но
теперь  знаю.  Мы  должны были убить друг друга. Тот, кто останется живым,
должен носить черную одежду. Он попадет в следующую игру. Но тогда я этого
не знал. В черной одежде был физрук. Он решил всех зарезать еще на нулевом
уровне, потому что он был трусом.
     Врач: Расскажи, пожалуйста, что такое нулевой уровень.
     Больной:  Есть четыре уровня. Нулевой - это обыкновенная жизнь, когда
никто  еще  ничего  не  знает.  Никто,  кроме  черного  человечка.  Черный
человечек должен убить девять человек, тогда он перейдет в следующую игру.
И  тоже  будет  черным  человечком. Первый уровень - это когда убивать уже
опасно,  все  становятся  злыми  такими  вот...  (неразборчиво). На втором
уровне  уже  каждый  будет охотиться за каждым. А на третьем уровне в игру
уже  вступает  Машина  -  и  это  уже как повезет. Поэтому, если ты черный
человечек  и  все  знаешь  еще  с  прошлой игры, то тебе легче всего убить
противников на нулевом уровне.
     Врач: Кто убил твоих друзей?
     Больной:  Он,  конечно.  Он был черным человеком. А я был фиолетовым.
Мне  повезло,  что был туман и что меня не было в палатке. Поэтому я потом
убил его.
     Врач: Почему ты отказываешься от любой одежды, кроме черной?
     Больной:  Потому  что  теперь  я  черный человечек - я последний, кто
остался в живых. Скоро начнется новая игра, я должен был всегда готов.
     Врач: Тебе жаль было твоих друзей?
     Больной: Да, я даже плакал.
     Врач: Тебе нравилось убивать?
     Больной: Нет, я только защищался.
     Врач: Давно ли ты знал этого человека?
     Больной:  Физрука,  что ли? Четыре, нет, пять лет. Всегда был хороший
парень.
     Врач: Тогда почему он начал убивать?
     Больной: Потому что включили Машину, разве я плохо объясняю? Мы все в
игре! Я в игре, вы в игре, каждый в игре! Никто не может отсюда выбраться!
     (запись прерывается)
     Арнольд  Августович  посидел, задумавшись, потом закрыл протокол. Нет
сомнения, это обычный бред, вызванный сильным эмоциональным шоком. Сегодня
предстояло определить, выздоровел ли больной окончательно.
     Он  прошел  в палату номер четыре, где лежал больной мальчик. Мальчик
был одет во все черное. Ему позволили это маленькое отступление от режима,
ведь он вел себя как герой.
     - Здравствуй, богатырь!
     - Здрасте. Только не надо ваших  психологических штучек. Я никакой не
богатырь.
     - Как себя чувствуешь?
     - Нормально. Можно выпускать. За школой соскучился.
     "Мальчик  никогда  не  станет  скучать  за школой", - подумал Арнольд
Августович, - "ведь врет, ведь опять будет врать".
     - Хорошо,   мы  выпустим   тебя  прямо   сегодня,  -  сказал  Арнольд
Августович. - Сейчас принесут твою одежду.
     - Не-а.
     - Почему?
     - Потому что я сказал, что буду носить только черное.
     - Тогда обьясни, почему тебе так нравится черный цвет.
     - Просто так нравится.
     Арнольд Августович присел на краешек кровати.
     - Коля!
     - Я не Коля.
     - Но ты ведь Коля Крабовицкий, не так ли?
     - Так.
     - Тогда в чем дело?
     - Я черный человек. Я хочу, чтобы меня называли только так.
     - Это  очень  длинно  и  неудобно.  Может быть, у тебя  есть и другое
прозвище?
     - Тогда называйте меня Краб.
     - Хорошо, Краб.
     - Не "хорошо, Краб", а просто Краб.
     - Если тебе не  очень тяжело, - сказал Арнольд Августович, - расскажи
еще раз, как это все было, Краб.
     - Не тяжело. Мы поехали в лес, разложили костер...
     ...Их  было  девять и физрук со сломанным носом, поехали только самые
беспризорные,  потому  что  опасно  ходить  по  ночам  в пригородном лесу.
Опасно,  но  все  равно  многие  едут - надо же где-нибудь отдохнуть. Краб
сидел  и  смотрел на огонь, думая обо всем сразу - такое странное чувство,
когда  смотришь  на  огонь.  Он вспоминал стихи. Он думал, что должны быть
стихи  об  огне,  о  том,  как приятно смотреть на огонь. Он любил стихи и
помнил много стихов - и плохих, и хороших - хорошие он любил повторять про
себя, а плохие - вслух, подчеркивая все плохое, что в них есть. Это давало
ему  приятное чувство превосходства, поднимало в собственных глазах - мол,
даже я никогда бы не написал такого.
     - Мы поехали в лес, разложили костер, посидели, потом немного выпили,
- сказал он. - Так, немного, не сильно накачались.
     - А физрук?
     - Он сидел с нами...
     - Он всегда с вами пил?
     - Нет, конечно. Никто бы ему  не позволил. Но тут же была природа, на
природе можно...
     ...Физрук  всегда  любил  носить  черную одежду. Иногда он украшал ее
какой-нибудь  цветной  мелочью,  но  основным  цветом  все равно оставался
черный. В этот поход все нарядились разноцветными - странно, но никто даже
не  удивился  этому.  Как  будто  так и надо. Они даже называть стали друг
друга  по  цветам.  Физрук  сидел  на  земле, чуть дальше остальных, и был
хорошо  виден  в свете костра. Он постукивал пальцем о палец - было видно,
что он волнуется, но неясно, почему. Иногда он сплетал пальцы и начинал их
выворачивать,  будто  разминая.  И  часто  тер уголок левого глаза - в эти
моменты  он  морщил  лоб  и  казался  очень удивленным. На нем были черные
джинсовые  брюки  и  черная  куртка,  застегнутая молнией до половины. Под
курткой  лежал  светлый  кулек  с  чем-то  небольшим - физрук всегда любил
таскать  вещи  за  пазухой.  Потом  он  вынул  нож,  и было видно, что это
настоящий нож...
     - Он  тоже  сидел с нами. Ничего такого  особенного не делал. Вначале
почти не пил. Потом пошел в палатку спать.
     - А что было дальше?
     - Так,  ничего особенного. Все тоже  пошли спать, или почти все, я не
знаю. А я остался сидеть у огня.
     - Зачем?
     - Мне нравится костер...
     ...Костер  уже  почти  погас,  только голубоватые язычки огня изредка
пробегали  по переливающимся углям. Костер иногда потрескивал; он почти не
освещал  поляну  перед  палатками.  Пространство  над  огнем уже перестало
казаться  черным  и  непроницаемым;  виднелись  силуэты  деревьев  на  той
стороне.
     Из  лесу  вышел человек. Человек подошел к костру, остановился, потом
пошел дальше, к палаткам. Его легко было узнать, но шел он совсем не так -
как  будто  у  него болел живот. Потом он снова подошел к костру. Что-то с
ним  случилось,  но  при  тусклом свете костра было неясно, что именно. Он
отхлебнул  из  бутылки:  в  бутылке  оставалось меньше половины - это было
заметно  по  тому,  как  он  пил. Глотнул и упал. Снова с трудом поднялся,
сделал  несколько  шагов  и упал лицом в траву. Он был мертв. Вторым убили
Белого.
     - Кого убили первым? - спросил Арнольд Августович.
     -  Синего. Потом Белого. Его убили не в палатке, а в лесу. Он выходил
в  лес,  не  знаю, зачем, и долго не возвращался. Потом подошел к костру и
упал. Потом поднялся и опять упал. Я подошел и толкнул его, я подумал, что
он совсем напился. Его пырнули в живот. Он еще шевелился, но ничего не мог
сказать.
     - И ты не поднял тревоги?
     - Послушайте, я же все рассказывал тысячу раз! Нет.
     - Ты уже подозревал кого-то?
     - Да,  я  подозревал,  что это кто-то  из своих. Поэтому я взял нож и
спрятался.
     - Что это был за нож?
     - Плохой.  Грибной  нож. Мы же собирались  собирать грибы. Я отошел в
темноту  и  спрятался, чтобы переждать ночь. Я не умею обращаться с ножом,
но я с детства занимался спортом и я очень ловкий. Я хотел спрятаться и не
спать  всю ночь. Я никого не мог предупредить, потому что не знал, кто это
делает. Я думал, что узнаю за ночь. Я думал, что сумею за себя постоять...
     ...Он  все  же  уснул  в  эту  ночь и проснулся от холода. Было очень
раннее  утро.  Над  озером  стоял  туман.  Точнее, туман был везде, но над
озером  он  стоял  особенно  плотно;  место, где должна быть вода, закрыто
густой  непрозрачной пеленой. Если приглядеться, то можно заметить дорогу,
идущую  вдоль  берега.  То была не обычная, немного напряженная и звенящая
тишина,  которую  можно  почти слышать - тишина была мягкой, как вата. Так
тихо  бывает  только  утром  в густом тумане. Он прислушался и почти сразу
услышал  голоса.  Разговаривали  недалеко,  но  слов еще не было слышно. А
голоса приближались, потому что становились громче. Они появились там, где
должна  быть  дорога  -  две едва различимые человеческие фигуры. Потом он
услышал  металлический  звон  -  так  звенит велосипед, если подпрыгнет на
кочке.  Силуэты людей переваливались с ноги на ногу, шли, но оставались на
месте,  если не вглядываться очень внимательно. Можно не волноваться - это
чужие  люди.  Женщины.  Пускай  уходят, от женщин толку нет. Потом силуэты
стали  приближаться  -  прошли  две  женщины,  а за ними еще одна, которая
катила  велосипед  и  что-то  привязанное  на велосипеде; они прошли мимо,
разговаривая все так же неразборчиво, и скрылись в тумане.
     Снова  стало  очень  тихо,  и  он  медленно  пошел в сторону палаток.
Особенно  внимательно он выбирал место, куда поставить ногу, и ставил ногу
вначале  на носок, а потом уже на всю ступню. К счастью, ничего не трещало
под ногами. Лес в тумане был мокр и тих.
     У  палаток  сидел  физрук.  Нож  был воткнут в землю примерно в метре
позади  него.  Восемь  тел  лежали  невдалеке.  Они были убиты аккуратно -
видно, что не особенно сопротивлялись.
     Теперь  еще  немного, и можно будет сделать вратарский прыжок к ножу,
тогда посмотрим, кто кого...
     - Ты не спал эту ночь? - спросил Арнольд Августович.
     - Заснул  немного.  Но  совсем  немного. Я  думал, что в темноте меня
трудно  найти. Когда я проснулся, я пошел к палаткам. Там был физрук и все
остальные. Нож торчал в земле. Я прыгнул и схватил его. Свой нож я положил
на  землю  перед этим. Физрук вначале схватил толстую палку, но палка была
слишком  длинной,  и  он  не  мог  махать ею между деревьев. Он попробовал
сломать палку, но не получилось. Потом он увидел мой старый грибной нож на
земле  и  бросился к нему. Я успел разрезать ему бок. Потом я просто ждал,
пока из него вытечет побольше крови.
     - А твой шрам?
     - Да, он сумел резануть меня по щеке.
     - Ты очень волновался?
     - Нет.
     - Значит, он был маньяком?
     - Да.
     - А как же те сказки, которые ты рассказывал в первые дни?
     - Какие еще сказки?
     - О Машине.
     - Просто что-то нашло. Я переволновался...
     ...Нож  был отличным, настоящим. У физрука распорот весь бок до самых
ребер. Он уже начинал шататься. Еще немного и можно будет его связать. Или
лучше  прикончить?  Мальчик,  победивший маньяка - вот это здорово. Физрук
вначале  припал  на  одно колено, потом повалился на спину. Краб подошел и
встал  над  ним.  Очень болела разрезанная щека. Он почти не мог говорить.
Казалось, что весь рот полон сгустков крови.
     - Послушай,  - сказал физрук, - ты должен  меня убить. Может быть, ты
хочешь  меня  перевязать, связать или отправить в милицию? Не делай этого.
Еще  немного,  и  включится первый уровень. Потом второй, а за ним третий.
Это  ведь  все игра, и в живых остается только один. Сегодня повезло тебе.
Теперь  ты  будешь  носить  черную  одежду.  Она  тебе  не  понадобится до
следующей  игры.  Бойся  высоких  уровней,  особенно третьего. Если хочешь
победить, начинай убивать сразу. Теперь убей меня, но не мучь.
     Краб  стал  на  колени,  нерешительно  держа нож. Вдруг что-то быстро
мигнуло  голубым  цветом,  и все вокруг изменилось - как будто смотришь на
мир  сквозь  цветные  очки.  Но цвет такой, которого нет в природе. Что-то
равномерно  гудело со всех сторон. Листья на деревьях начали вянуть. Подул
ветер   и   туман   рассеялся.  Голая  тонкая  ветка  над  головой  начала
скрючиваться, и Краб отодвинулся от нее. Вдалеке послышался собачий вой. У
одного  из  мертвых тел начала расти борода, у другого задергались пальцы.
Нож  в руке стал горячим. Разрезанная щека перестала болеть. Прямо посреди
полянки начал расти холмик земли. Холмик увеличивался, увеличивался.
     - Это  первый  уровень, - сказал физрук. - Если  ты не сделаешь этого
сейчас,  тебе  все  равно придется потом, но это будет намного страшнее. Я
видел это, я знаю, что говорю. Скорее! Сюда, под левое ребро.
     И тогда он услышал голос.
     - Просто   что-то   нашло.  Я   переволновался,  -  услышал   Арнольд
Августович.
     - Но в твоих рассказах была определенная логика. Ты помнишь, о чем ты
говорил?
     - Помню, - сказал Краб. - Просто я  в детстве любил читать сказки про
Машину.  На  меня  что-то нашло. Я подумал, что мы внутри Машины, что идет
игра, где один должен победить всех. Победитель становится черного цвета и
переходит  в  следующую игру. Я когда-то читал такую сказку, она почему-то
вспомнилась.
     - Такой сказки нет, - сказал Арнольд Августович.
     - Значит, кто-то выдумал и рассказал. Машины ведь не бывает, правда?
     - Правда, Машины не бывает. Тогда почему ты не хочешь сменить одежду?
     - Потому что мне нравится черный цвет.
     - Ты делаешь только то, что тебе нравится?
     - Только.  Вот  вы  же  согласились  называть  меня Крабом. Я победил
маньяка. Я имею право хоть на что-нибудь?
                                    12
     Арнольд  Августович  остался  недоволен  разговором.  Было  ясно, что
мальчик  все еще верит в ту сказку, которую сам и выдумал. Он ни за что не
откажется  сменить  одежду.  Но,  с  другой стороны, такие вещи случаются.
Эмоциональный  шок проходит, постепенно проходит. Его нужно наблюдать. Его
нужно  перевести  в  другую  больницу  -  туда,  где  он сможет общаться с
нормальными детьми. В конце концов, он ведь не проявляет агрессивности. Он
всегда будет на виду. Ничего страшного.
     Ничего страшного.
     В  его  папке  были  и  другие  материалы,  такие, что не поддавались
логическому анализу. Во-первых, показания трех женщин.
     Женщины  собирались  в  город,  на  базар.  Много  лет  они  ходили к
электричке  по  одной  и  той же дороге. Они спешили, чтобы занять хорошее
место,  а  потому  вышли  затемно.  Женщины шли привычной дорогой. Мешок с
грушами  лежал  на  раме  велосипеда.  Они  прошли  мимо озера и ничего не
заметили.   То   есть   сразу  ничего  не  заметили.  Пройдя  метров  сто,
остановились.
     - Что такое с озером? - спросила одна.
     - А почем я знаю? - ответила другая.
     Как  потом  подробно  рассказывали  все три, берег озера был необычно
искажен,  вогнут.  В  этом  озере  они купались еще детьми, им ли не знать
берег.  Но  не  это самое странное. Женщины шли по дороге и разговаривали.
Одна посмотрела на часы и остановилась.
     -  Что-то  я  не пойму, - сказала она. - Мы же совсем опаздываем. А я
иду и иду.
     Женщины  пошли  быстрее  и  снова  вышли  к озеру с вогнутым берегом.
Знакомая  прямая  тропинка к станции оказалась круговой и вновь привела их
на  то же место. Они поспешили и через двадцать, примерно, минут оказались
у  озера  в  третий  раз.  Дома они рассказали эту историю сначала мужьям,
потом  каждому  в  деревне. Никто не поверил. "Черт вас попутал", - сказал
местный поп.
     Были и другие свидетельства.
     Городская  телефонная  станция  перестала принимать звонки, идущие по
кабелю,  который  проходил  поблизости  от  кровавой  поляны. Никто не мог
никому   дозвониться.  Звонки  возобновились  точно  в  момент  последнего
убийства,  плюс-минус несколько минут. Но все звонившие попадали не туда -
провода  в  кабеле  оказались  перепутанными. Рабочие с телефонной станции
приехали  бригадой  и  раскопали  кабель.  Кабель оказался неповрежденным.
Происшествием  заинтересовалась милиция, которая тоже ничего не понимала и
искала  любые  зацепки.  Кабель  вскрыли и увидели очень странную картину:
красные   проводки   без   всякого  видимого  повреждения  или  соединения
переходили  в  синие, а желтые в зеленые. Черные были повреждены. Конечно,
проводки  соединились  неверно,  потому никто и не мог дозвониться, но как
они могли остаться неповрежденными в неповрежденном кабеле?
     Еще  одно  интересное происшествие наблюдал старик, косивший траву на
лесной  поляне.  Косить траву запрещалось, потому старик начал еще ночью и
не  заметил,  что поляна выглядит странно. Утром был туман, и старик снова
ничего  не  заметил.  Но  точно  в  момент последнего убийства (плюс-минут
несколько  минут) он увидел, что деревья по краю поляны начали двигаться и
даже сел от удивления. Деревья плыли сквозь туман, раздвигаясь. Найдя свои
привычные  места,  они  остановились.  Всю  ночь  деревья  стояли неверно,
слишком густой стеной.
     Физики  и  химики  сказали,  что  все  произошедшее похоже на местное
искривление  пространства.  Но так как искривление пространства есть штука
чисто теоретическая, какие-либо пояснения давать отказались.
     Юристы  тем временем пытались разобраться в мотивах. Человек, убивший
восьмерых подростков, последние семь лет проработал на одном месте. Он был
на  хорошем  счету. Никаких отклонений не замечено. Иногда пил, но никогда
не  напивался.  Ухаживал за сотрудницам и, но не был женат. В его квартире
не нашли ничего предосудительного. Документы в порядке. Родителей или иных
родственников  нет.  На месте рождения не осталось записи о рождении - там
был пожар. Нет ни одного человека, кто бы помнил маньяка молодым. Хотя его
лицо  очень  запоминается  -  не  у каждого ведь такая переносица. С такой
травмой  обязательно  попадают в больницу - но документов об этом нет. Все
нити  обрываются  восемь  лет  назад.  Тюремная картотека ничего не дала -
маньяк не был судим. Предположили было пластическую операцию и даже вырыли
тело.  Нет,  все  в  порядке. Восемь лет назад человек с вполне исправными
документами  появился  неизвестно  откуда,  устроился  на руботу, прилежно
работал,  а потом зарезал восьмерых. Никаких зацепок, что уже само по себе
о  чень  подозрительно.  А  с холодным оружием маньяк обращался так, будто
родился со сталью в руках.
     Арнольд Августович снова вернулся к протоколам.
     ПРОТОКОЛ
     Врач: Ты говорил, что даже разговаривал с ней. Ты слышал голос?
     Больной: Я разговаривал с ним. Я слышал его голос.
     Врач: Голос был мужским?
     Больной: Почти мужским. Или детским, вроде как у меня. Но не женским.
Он сказал, что его зовут Манус.
     Врач: Ты и сейчас слышишь голоса?
     Больной: Не надо делать из меня психа! Я не слышу никакие голоса! Это
был  только  голос!  (Истерика,  укол  в  вену,  разговор  продолжен через
двадцать минут).
     Врач: Итак, ты сказал, что слышишь голоса.
     Больной: Голос.
     Врач:  Как  часто  ты  слышишь  этот голос? Раз в день или три раза в
день? Может быть, перед сном? Или после еды?
     Больной: Я уже говорил, что слышу, слышал этот голос только один раз,
тогда.
     Врач: Тогда это был шок.
     Больной: Вам лучше знать. Нечего меня спрашивать.
     Врач:  Может  быть,  ты  поговоришь с ним сейчас? Что для этого нужно
сделать?
     Больной: Позвать его.
     Врач: По имени?
     Больной: Можно и по имени.
     Врач: И кто же он такой? Он это Машина?
     Больной: Он не машина, он играет в эту игру.
     Врач: Не вижу логики, ты говорил...
     Больной: Не видишь, и не надо. Я хочу спать.
     Арнольд   Августович  отложил  протоколы.  Интересный  какой  бред, -
подумал  он,  -  я  еще  с  таким  не  встречался.  Машина,  допустим, что
существовала  бы  Машина, Машина создает людей настолько реальных, что они
становятся   реальными  и  именно  нами.  Где  грань  между  реальностью и
вымыслом, бесконечно похожим на реальность? И кто сказал, что эта грань не
зыбка?
     - Манус! - позвал он. - Манус, ответь мне! Ты меня видишь сейчас?
     Никто не ответил. Никто и не мог ответить.
                                    13
     Манус Ястинский пока не включил игру.
     Он  проходил  по коридору, остановился, подошел к окну и высунулся, чтобы
увидеть, кто выйдет из автомобиля. Так и есть, Магдочка!
     - Отец, - позвал он, - Магдочка приехала. Ты сейчас занят?
     Двенадцатилетняя   Магдочка  была  официальной  сожительницей  отца;  она
приезжала к генералу Ястинскому почти каждый день. Такие вещи могли бы удивить
лишь  жутко  закомплексованных  людей прошлой эры - те неизвестно почему и для
чего  сами  на  себя  накладывали  уйму запретов; особенно много запретов было
сексуальных. Новая эра наконец-то пришла к единственно правильной морали: если
этого хочешь ты и хочу я, значит, это хорошо. Если это не нравится ни тебе, ни
мне,  это  мерзко. Девяносто девять процентов людей минувшей эры жили именно в
таком  мерзком состоянии - они хотели друг друга, но не могли, потому что сами
себе  запретили. Для просвещенного жителя современности состояние "хочу, но не
позволяю себе", было примерно таким же диким, как отрезание собственного уха в
жертву  идолу.  Собственно говоря, "хочу, но не позволяю себе" и на самом деле
было   последним   эхом   древнейших  человеческих  жертвоприношений.  Вначале
жертвенного  человека  заменили  жертвенным животным, потом приносили в жертву
свою  плоть, умервщляя ее, потом стали умерщвлять собственные желания. Но суть
ведь  одна:  жертва  человека  во  имя  неизвестно чего и кого. Во имя чего-то
выдуманного. Во всяком случае, так объясняла Машина, а ей можно верить.
     - Я освобожусь через час, - ответил голос отца.
     Машина,  пронизавшая  все  предметы,  позволяла  удобно связываться с кем
угодно и когда угодно. Достаточно было позвать человека, и он отвечал.
     - Я займу ее пока, ладно?
     - Чем ты можешь ее занять?
     - Я покажу ей свои игры.
     Голос отца помедлил.
     - Ладно.
     Манус  Ястинский потряс кулаками над головой; этот жест означал предельно
сильную радость. Еще час с Машиной! Расцеловал бы Магдочку, если бы не папаша!
Старики слишком ревнивы.
     В  этот  раз  Магдочка  приехала  в  темно-голубом  прозрачном  сари. Она
всходила  на  крыльцо,  и шофер провожал наглым взглядом ее маленькую фигурку.
Магдочка чувствовала этот взгляд и медлила. Взгляд был теплым.
     - Где папа? - спросила она Мануса. - Все воюет?
     - Да,  как  раз сегодня объявил новую мировую, - звонко пошутил  Манус, и
будущее  снова  оставило без внимания его слова. Только всколыхнулись верхушки
магнолий, разбуженные порывом теплого ветра. Их большие блестящие цветки почти
не  пахли в тот день. За семьсот тысяч километров от дома и парка с магнолиями
хорошо вооруженный человек сделал первый выстрел - первый выстрел величайшей и
последней  войны.  Первый  десяток тел подброшен в воздух. Впрочем, история не
утверждает,  что  шутка  Мануса и первый выстрел прозвучали одновременно, ведь
сигнал  проходит  семьсот тысяч километров за две с половиной секунды, и тут в
дело вступает теория относительности - очень мутная штука.
     - Я как раз хотел показать тебе мои игры.
     - Игры?  Я уже большая, чтобы играть, - сказала Магдочка и  взяла на руки
подбежавшего  Тобика,  натуральную  собачку  породы  Йет,  -  мне не интересно
играться.
     - Ну пошли.
     Они  ушли. Шофер совсем разомлел на солнце и попросил машину откатиться в
тень. Автомобиль откатился.
                                    14
     Машина  включилась,  и  экран  заиграл  сплетениями  разноцветных  линий,
похожими на паучков, сросшихся лапками.
     - Так она откликается на имя? - спросила Магдочка, оглядывая комнату.
     - Да, но только если это имя говорит кто-нибудь из своих. Если  ты будешь
его звать, он и ухом не поведет.
     - Подумаешь, мой Тобик тоже так умеет.
     - Тобик! - позвал Манус.
     Натуральная  собачка породы Йет подбежала и запрыгала, стараясь лизнуть в
щеку. Достала только до ладони.
     - Это потому что он тебя знает, - объяснила Магдочка.
     Манус показывал чудеса.
     - Джинн, сделай меня!
     - Джинн? - удивилась Магдочка.
     На  экране  показался сам Манус, уменьшенный, но вполне натуральный, даже
натуральнее,  чем  оригинал.  Манус  с  экрана сидел за столиком, а на столике
стояли  два  зеркала под углом. Голова виртуального Мануса отражалась в каждом
зеркале.
     - Я тебе нужен? - спросил Манус с экрана.
     - Подойди, покажись. А что это ты делал?
     - Смотрел,  что  будет,  если  посмотреть  в  два  зеркала  сразу - тогда
получается не обратное изображение, а прямое. Привет!
     - Привет! - сказала Магдочка. - Ты разве меня видишь?
     - Конечно вижу, я же не слепой.
     - Он видет сквозь экран? На нашу сторону?
     - Он видит, если я этого хочу, - ответил Манус.
     - Интересно,  -  сказала  Магдочка,  - а меня ты тоже сможешь  посадить в
машину?
     - Запросто.
     - А как?
     - Теперь  стань здесь, - сказал Манус. - Так. Теперь  повернись, чтобы он
смог рассмотреть тебя со всех сторон.
     - Может,  я  распущу  волосы?  - спросила Магдочка. - Мне с  распущенными
лучше.
     - Он  тебе  сам  распустит,  если  ты  его  попросишь.  Теперь  пройдись,
попрыгай, покривляйся. Он должен все запомнить. Теперь скажи что-нибудь, чтобы
он запомнил твой голос.
     - Кто такой он?
     - Я называю его Джинн. Он умеет все.
     - А, Машина, значит.
     - Этого  хватит,  -  сказал  Манус, - он уже запомнил  твой голос. Теперь
нажми вот эту кнопку.
     Магдочка нажала кнопку и увидела на экране сама себя.
     - Плохо волосы лежат.
     - Тогда поправь.
     - Как же я поправлю?
     - Смотри!  -  Манус дунул на изображение, и девочка на  экране прикрылась
рукой. Ее волосы шевелились.
     - Дурак! - сказала девочка с экрана вполне натуральным голосом.
     - Вот  видишь,  она  все чувствует. Протяни руку и поправь  ей волосы. То
есть себе, а не ей.
     Магдочка  нерешительно  протянула  руку,  и  рука  прошла  сквозь стекло.
Изображение  руки продолжало вдвигаться. Она посмотрела на свою руку, попавшую
внутрь экрана:
     - Как это сделано?
     - Очень просто: ты же вся сосканирована, Джинн видит по  напряжению твоих
мышц,  куда  ты  собираешься  двинуть  руку,  и  строит изображение на экране.
Поэтому ты очень просто можешь причесать сама себя.
     - А куда делась моя настоящая рука?
     - Молекулы    стекла   перестраиваются,  пропуская   ее.  Они  создадут и
осязательную  иллюзию:  когда  ты  коснешься своих волос, то почувствуешь, что
коснулась именно волос. И именно своих.
     - А ты?
     - И я могу.
     Манус вдвинул руку в экран и потянул Магдочку за сари.
     - Я твоему папе расскажу! - сказала компьютерная девочка.
     Настоящая Магдочка подумала, что сама сказала бы те же самые слова.
     - Ничего интересного, - сказала она. - Что я, Машины не видела?
     - Тогда спроси себя что-нибудь. Спроси себя о себе.
     - Что я ела вчера на завтрак? - спросила настоящая Магдочка.
     - Липетили с помпсом, - ответила виртуальная.
     - Правильно. А куда я загнала занозу?
     - В попку. Ты плакала целый час.
     - Это  ты можешь просто знать, - сказала Магдочка. - Машина  помогала мне
ее  вытягивать.  А  ты и есть Машина. А скажи, что я подумала, когда перестала
плакать?
     Виртуальная Магдочка поморщилась.
     - Я  сначала  подумала,  что  не хочу принимать ванну и  не хочу ложиться
спать  грязной.  Еще я подумала что смерть как явление бессмысленна и ее нужно
отменить.  Если бы я была бессмертна, я бы сто тысяч лет чему-нибудь училась и
потом  изобрела  бессмертность,  потому что стала бы очень умной. Поэтому надо
дать  мне  бессмертность  взаймы,  я  обязательно  отдам.  Мне  эта  идея  так
понравилась, что сразу захотелось спать.
     - Правильно,  -  сказала  Магдочка,  -  только   не  "я  подумала", а "ты
подумала". Не забывай, кто из нас настоящий.
     - Тю-тю-тю! - сказала виртуальная. - Смотри, как бы я тебя не стерла!
     - Она  думает,  что  она  настоящая,  - пояснил Манус и создал  на экране
летающий  кулак  объемом  примерно  кубометр.  Кулак,  по-видимому, был тяжел,
потому что расплющил виртуальную Магдочку одним ударом.
     - Зачем?
     - Чтобы  не  зазнавалась,  -  пояснил  Манус  и  быстро  создал еще  одну
Магдочку,  точную  копию  предыдущей. - Я раньше пробовал тигров или львов, но
они не умеют съесть быстро. Надоедает на это смотреть и приходится стирать всю
компанию. А динозавры справляются за секунду, но не всегда едят чисто.
     - Но она же считала себя живой?
     - Конечно, считала. За что и получила. Наверное, она видела нас на экране
своей Машины.
     - Подожди,  сказала  Магдочка,  -  если я считаю себя живой и  вижу ее на
экране,  а  она  считает  себя  живой  и  видит  меня на экране, то кто из нас
настоящая?
     - Но ведь я же ее убил, а не она меня? Значит, она не существовала.
     - А  если бы она первая нажала кнопку? И здесь бы тоже  появился летающий
кулак?
     - У нее бы не получилось. Мои программы слушаются только меня. Забудь эти
глупости.
     - Хорошо, - сказала Магдочка, - теперь пускай мне будет восемнадцать лет.
Нет, лучше семнадцать с половиной.
     Она  превратилась в худую миловидную девушку высокого роста. Девушка была
одета  в  тяжеловатые  черные  туфли  и  в  очень пушистую белую кофту. Ниже -
короткая юбка, тоже белая.
     - А зачем мне этот бант в волосах? - спросила Магдочка.
     - Значит, он тебе будет нравиться тогда.
     - Да, но этот бант я сожгла. Твоя картинка неточная.
     Магдочка  присмотрелась  и  осталась  довольна  всем, кроме носа. Нос был
слишком острым.
     - А  теперь  посмотри,  каким я стану в будущем, - сказал  Манус. - Через
двадцать лет.
     Он   превратился   в   довольно   некрасивого   мужчину   с  залысинами и
тонированными  очками на носу. Волосы уже начинали седеть. Мужчина был в белой
рубашке, под которой заметно круглился живот. Под животом был ремень, небрежно
застегнутый. В руках мужчина держал чемоданчик: одной рукой за ручку, выставив
указательный палец, а второй за застежку, - просто, чтобы держаться за что-то.
Мужчина  стоял,  широко  расставив  ноги,  и чуть покачивался. Потом он потряс
левой  рукой,  чтобы  рукав  рубашки  сполз  вниз,  и этой же рукой расстегнул
кармашек  на груди, но ничего из кармашка не достал. Кармашек был застегнут на
маленькую  медную пуговицу с надписью по кругу. Приблизив лицо к экрану, можно
было даже прочитать надпись.
     - Это точный портрет? - спросил он.
     Четыре секунды тишины.
     - Нет, - ответила Машина.
     - Покажи точный.
     Еще четыре секунды тишины. Машина медлила.
     - Может быть, не стоит? - предположила Машина.
     - Покажи.
     Экран потемнел и показал нечто, напоминающее горстку пыли.
     - Это я через двадцать лет?
     - Прости,  но  это точный портрет, - извинилась Машина, - через  двадцать
лет ты будешь мертв.
     - Не  верь  ты  ей.  Никто  не  может знать на двадцать  лет вперед. А ты
испугался? Какие игры у тебя есть? - спросила Магдочка.
     - Одна  очень  интересная. Я играл уже тринадцать раз. Сейчас  мы с тобой
сыграем  в четырнадцатый. Чем больше раз ты играешь, тем интереснее играть. Ты
можешь  выбрать  любое  время  и пространство, любой размер и скорость, можешь
выбрать даже что-нибудь выдуманное. Называется "Девять и один".
     - Ничего не поняла, - сказала Магдочка.
     - Ну,  например,  ты  можешь  попасть к динозаврам, если  выберешь двести
миллионов  лет  назад.  А  если  ты  боишься  динозавров, то можешь сделать их
маленькими, как ящериц.
     - Спасибочки,  чтобы  они  меня  за  ногу  укусили, как  эту виртуальную,
ненадушки мне такого.
     - Я же  сказал, ты можешь выбрать скорость - ты можешь двигаться в десять
раз быстрее любого динозавра, он тебя не поймает.
     - А если их будет много?
     - Не хочешь динозавров, тогда отправимся к рыцарям.
     - Хорошо, тогда я буду прекрасной дамой, - согласилась Магдочка.
     - Прекрасные дамы были грязнулями и сморкались в рукава.
     - Все равно. Я буду ходить среди рыцарей, а они...
     - Нет,  все  так  не  бывает.  Ты  будешь  только  наблюдать и  чуть-чуть
вмешиваться. Тебя никто не заметит.
     - Так же не интересно!
     - Это  все равно, что смотреть фильм. Но самое главное  то, как сжимается
время.  Ты,  например, можешь прожить с динозаврами неделю, для тебя это точно
будет  кино  длиной  в целую неделю. А когда ты выйдешь обратно, пройдет всего
минута. Ты представляешь как можно наиграться?
     Магдочка представила.
     - А это не вредно для зрения? - спросила она.
     - Нет,  ты просто надеваешь шлем и смотришь. Вообще-то, эта  система была
сделана  для  обучения. Ты надеваешь шлем и попадаешь на урок. Ты сидишь целый
день в школе и учишься, а потом снимаешь шлем, а прошла только одна минута. Ты
можешь за один день пройти целый семестр.
     - Тогда почему тебя не учат на этой штуке?
     - Потому  что спрашивать в такой школе не могут. Тебя  ведь нет. И делать
мне  больше  нечего,  как только проходить за один день целый семестр. Я лучше
поиграю. Сейчас я обьясню тебе правила.
     - Ну-ну.
     - Ты  попадаешь куда-нибудь и выбираешь людей, которые  участвуют в игре.
Не  людей,  так  динозавров  или вообще что попало. Можно блох, если ты хочешь
уменьшиться  в размерах. Но людей интереснее. Выбираешь их штук десять. В игре
есть  четыре  уровня:  нулевой - это обычная жизнь; первый уровень - это у них
все  начинает  не получаться и слышно гудение, которое действует им на нервы -
они начинают злиться и драться, и сильные побеждают; потом есть второй уровень
-  на  втором  они начинают драться еще сильнее и остаются самые сильные; а на
третьем  уровне  -  там  начинаются  такие ужастики, что я даже пересказать не
могу.  Поседеешь, когда увидишь. Потом из всех остается в живых только один. И
этот  один  все  помнит.  Он  потом  переходит в следующую игру. Он называется
черным человечком. Он одет во все черное.
     - А остальные?
     - Остальные  одеты  в  разные цвета, но у  каждого свой цвет. Те, которые
одеты  нормально,  те  в  игре  не участвуют. Поэтому ты своих игроков увидишь
сразу.
     - А почему следующую игру интереснеее играть? - спросила Магдочка.
     - Потому что черный человечек все помнит. Никто еще ничего не знает, а он
уже  все  помнит.  Он  знает,  что  должен  всех  победить и остаться один. Он
начинает  драться  еще  на  нулевом уровне. Там такая начинается заварушка! И,
главное, никто же ничего не понимает.
     - Тогда черный человечек должен во всех играх оставаться один и тот же?
     - Не-а.  Обычно  кто-нибудь  его   разгадывает  и  убивает.  Это  намного
интереснее,  чем  фильм.  И  главное,  намного длинее. Пока они друг друга все
побьют,  проходит  недели  две,  а  то  и  больше  -  а у тебя проходит только
несколько  минут.  Ты  все  это  видишь.  Самое интересное знаешь что? Они все
уверены, что они настоящие. Они по-настоящему боятся умереть! Они даже на меня
злятся.  Они не могут понять простой логики: если я заставляю их играть, а они
подчиняются,  то  это я настоящий, а они нет. Я пробовал объяснить им, что они
смоделированы, но они не верят.
     - Может, Машина слишком хорошо моделирует?
     - Еще бы!
     - Это  для  мальчиков  игра,  -  сказала  Магдочка, - ничего  интересного
смотреть, как люди дерутся. Вот если бы была любовь!
     - А мы любовь тоже можем смоделировать.
     Манус поудобнее сел в кресло и стал возиться. У него не получалось.
     - Не можешь?
     - Просто  папа  поставил блокировку - я слишком  много занимался машинным
сексом.  Меня теперь живые женщины не волнуют. А он говорит, что хочет внуков.
Я  хоть  сейчас могу сделать ему внуков из пробирки, но он хочет настоящих, из
женского  тела.  Как  будто это большая разница! Поэтому я сейчас лечусь и мне
весь машинный секс нельзя. Если любовь, то они ж это самое... - сказал Манус.
     - Ничего нельзя сделать?
     - Можно,  конечно, попробовать - если влюбятся два  старичка, которые уже
ничего  не  могут.  Блокировка стоит от десяти до шестидесяти. Если они младше
шестидесяти лет, они влюбляться не будут.
     - А если младше десяти?
     - Кто ж влюбляется, если он младше десяти?
     - Я  вот  я в первый раз влюбилась в семь лет, - гордо  заявила Магдочка.
Пускай они будут младше десяти. Так даже интереснее. Получается?
     - Получается. Любовь будет.
     - Тогда давай начинать.
     - Выбирай время.
     - Пораньше, - сказала Магдочка.
     - Джинн, - сказал Манус, - время пораньше.
     Экран  сначала  потемнел,  потом пошел полосами. Довольно долго ничего не
происходило.
     - Что это он?
     - Нужно много времени чтобы рассчитать на миллиарды лет назад.
     Они подождали еще немного, и экран высветил:
     R E A D Y
     Магдочка надела шлем и увидела только звездное небо:
     - Ой, как красиво!
     - Десять миллиардов лет назад, - ответил Манус, - Земли еще и в помине не
было.
     - Все равно красиво! Я только посмотрю, а потом подвинемся ближе.
     Она посмотрела несколько минут и мальчик сократил время вдвое.
     - Ух ты! - сказала девочка, - что это?
     - Это  наша  Земля.  В  то  время  она  была только  комком огня. Правда,
красиво?
     - Просто прелесть. Но почему огонь не переливается?
     - Он  переливается,  просто  мы смотрим с двух  тысяч километров. Это все
равно что смотреть на солнечные протуберанцы. Они тоже кажутся неподвижными.
     Магдочка насмотрелась, и Манус снова сменил время.
     В этот раз они увидели океан. Океан бушевал.
     - Это ужасно красиво, - сказала Магдочка, но мне это  на нервы действует.
Кажется, что я куда-то падаю. В этом море кто-то живет?
     - Не знаю.
     - А давай в будущее?
     - Далеко в будущее Джинн запрыгнуть не сможет.
     - Тогда пусть запрыгивает так далеко, как сможет.
     Манус  дал  команду.  Экран  снова  потемнел  и  пошел  полосами.  Машина
вычисляла.
R E A D Y
     Время: январь, 476 год новой эры.
     Место: город с населением сто тысяч человек.
     Количество фигур: десять.
     Цвета:
     розовый
     синий
     белый
     светло-зеленый
     темно-зеленый
     фиолетовый
     коричневый
     серый
     красный
     пестрый
     Место действия ограничено пределами девяти кварталов.
     - Они что, все мальчики? Как же тогда любовь?
     - Нет, девочка синяя; она в другой комнате.
     - А где же черный человечек?
     - Не  вижу,  -  ответил  Манус,  - какая-то  неточность. Придется кое-что
подправить. Мы одного сотрем, а черного человечка вставим. Которого стирать?
     - Светло-зеленого,  - ответила Магдочка, - зачем нам  два зеленых? Ты его
быстро сотрешь?
     - За  несколько  секунд. Но в игре пройдет несколько  часов. Смотри, и ты
все  увидишь сама. Пока включен нулевой уровень, и они не чувствуют опасности.
Смотри.
     - Но они так  похожи на настоящих, - сказала девочка, - мне жаль, что все
они убьют друг друга.
     - Все  потому что ты девочка. Они только  похожи на настоящих. Они только
изображения  на  экране. Они только комбинации символов в памяти Машины. Их не
существует.
     - Точно?
     - Точно.  А  знаешь,  что заявил мне один из них вчера?  Не поверишь - он
сказал, что доберется до меня.
     - А если доберется?
     - Сюда попадет, что ли? Чушь.
     - А если вдруг ты окажешься там? За экраном.
     - За  экраном  может  оказаться  только мое изображение. А  самое похожее
изображение - это всего лишь картинка. Я-то все равно останусь здесь. Поехали!
Стираем Светло-зеленого.
                                    15
     Светло-зеленый ощутил боль в тот момент, когда заперся в душевой. Душевая
имела  восемь  кабинок,  три  из которых вообще не работали, а оставшиеся пять
работали  непостоянно, время от времени занимаемые под раздевалку вечно что-то
ремонтирующими   работниками.  Работники  оставляли  запах  машинного  масла и
обрывки  мокрых  газет в углах. Рядом, через дверь, помещалась комната с двумя
большими  зеркалами, в которые можно видеть себя в полный рост. Он имел ключ и
от этой комнаты - выточил надфилем из алюминиевой пластинки, не зря же в школе
учили держать напильник.
     Светло-зеленый  защелкнул  замок, прошел мимо кабинок, шлепая по голубому
дымчатому  кафелю  (не  забыть  стереть  отпечатки  подошв  на обратном пути),
поскользнулся  и  вышел  в  комнату с зеркалами. Тапочки он оставил на пороге,
чтобы  не  наследить.  В  комнате  лежали  ковры. Еще здесь стояли шкафчики, в
которых  врачи  оставляли одежду, сумочки и деньги в карманах одежды. Шкафчики
не  запирались.  На подоконнике лежали часы, прижимая вдвое сложенную записку,
от кого-то кому-то.
     Он  стал перед зеркалом, поднял руки и положил ладони за голову. Он слабо
представлял,  как  нужно  танцевать  -  так, видел несколько раз в фильмах. Он
приходил  в  эту  комнату  уже  третий  раз,  всегда  опасаясь, что кто-нибудь
застанет  его  за  этим  постыдным  занятием.  Светло-зеленый  был уверен, что
мужчина  должен  танцевать  хорошо,  а  если  он  учится, то он не мужчина. Он
повернулся, виляя бедрами по-женски, потом сделал один большой поворот, подняв
руку  над  головой.  Рука  изогнулась  вполне грациозно. Интересно, на что это
похоже?  Кажется,  нужно  сильнее  переступать  ногами. Он оторвал от портьеры
красный  бархатный цветок и попробовал прикрепить к пуговице. Нет, ерунда, так
никто не танцует. Я никогда не научусь. В этот момент сдавило сердце.
     Боль была фиолетовой, похожей на язычок газовой горелки. Не обжигающей, а
давящей,  как будто кто-то очень сильный вдвигал в тело длинный гвоздь, вместо
того  чтобы  вбивать.  Светло-зеленый  два  раза  глубоко  вдохнул, но горелка
продолжала  ровно гореть. Пламя поднялось к плечу и пошло в руку. Стало тяжело
дышать,  и рубашка сразу промокла. Откуда во мне столько пота? Надо позвать на
помощь, - подумал он, - но как объяснить?
     Светло-зеленый  наклонился  к  подоконнику  и  оперся руками. Потом одной
рукой, свесив левую, - левая была в огне. Если закричать сейчас, - думал он, -
то  услышат  и придут и успеют спасти, - но я не смогу объяснить. Отдышаться и
выйти  и  в  коридоре позвать на помощь. У них должна быть хорошая таблетка. У
них  должно  быть  хоть  что-то. Они ведь лечат, их этому учили. Даже если это
инфаркт,  то  я не обязательно умру, ведь не все же умирают. Но они никогда не
говорили, что у меня больное сердце...
     Стало  немного  легче,  и  он  пошел к душу, опираясь на стену. Бархатный
цветок  упал  под  ноги, цветок станет уликой, но нет сил наклониться. У самой
двери  он задохнулся и не почувствовал, что падает, и оказался на операционном
столе. Он удивился тому, как прыгнуло время.
     - Лежи,  лежи,  не дергайся, - сказал врач. - Мы еще не  начинаем. Как ты
там оказался?
     - Просто так.
     Все произошло так быстро, что Светло-зеленый не успел придумать версии.
     - Просто так не выпиливают ключ. Хотел украсть?
     - Что?
     - Это ты должен знать что. Вещи из шкафчика, деньги из карманов. Да?
     - Да, - сказал Светло-зеленый.
     - И много раз воровал?
     - Первый.
     - Так я и поверил, что в первый. Там уже лазили на прошлой неделе.
     - Третий.
     - Вот  какие сволочи  пошли, - удивился врач. - А ты их лечи после этого.
Лежи, лежи, не шевелись. Потом разберемся.
     Пациента  усыпили и стали готовить к операции. Зонд, введенный в артерию,
сообщал все нужные данные. И так все ясно, но подождем кардиограмму. Врач снял
трубку и набрал внутренний номер 21.
     - Готово?  Что  значит,  ничего  нет?  Что значит - здоровое  сердце? Ах,
принесете, так принесите!
     Он посмотрел на экран и задумался. Лаборатория говорит, что с сердцем все
в  порядке.  Но  симптомы  -  я  ведь  не  первый  год  работаю. Я не могу так
ошибиться. Если не сердце, то что?
     122  - показывал экран. Верхнее давление в норме. Пусть меня уволят, если
с такими симптомами может быть НЕ сердце. Но давление...
     Точка поползла вниз.
     118, 110, 105, 101...
     Давление  падало необъяснимо. Пациенту уже перелили полтора литра крови и
продолжали  переливать,  но  давление  остановилось  на семидисяти и не росло.
Пульс   оставался   в   норме.  Медсестра  Феста,  с  ее  средним  техническим
незаконченным  -  и  та  удивленно поднимала глаза, но спрашивать не решалась.
Даже  ребенок  понимает,  что  полтора  литра  не  могут  просто  так  взять и
исчезнуть. Если их вкачали в вену, то они там и остались... Разве что...
     - Внутреннее кровотечение, - сказал врач, - вскрываем брюшную полость.
     Он прекрасно знал, что никакого внутреннего кровотечения нет. Но не может
ведь  кровь  просто исчезать - настоящая, живая кровь? Он неаккуратно отвернул
бинт, и бинт оставил красную полоску на его халате.
     - Посмотрите,  посмотрите!  -  сказала  Феста и выронила  тихо звякнувший
зажим.
                                    16
     Доктор  Мединцев  в  этот вечер задержался на работе. Состояние необычнго
пациента  стабилизировалось,  хотя и оставалось тяжелым. Феста слишком глупа и
не  слишком  разговорчива,  думал  доктор,  -  она не станет болтать, а если и
станет,  то  ей  не поверят. Уходя из операционной, доктор Мединцев взял бинт,
испачканный необычной кровью.
     Пациента  отвезут  в  общую  палату,  как  только  он  проснется. Ведь по
показаниям  приборов  он  здоров.  Давление  уже  поднялось, дыхание и пульс в
норме. Температура слегка понижена. Совсем немного.
     Доктор Мединцев спустился на второй этаж, в свой кабинет, положил бинт на
белый пластик стола и стал ждать. Ничего не происходило. Он достал из портфеля
бутерброд  и сжевал, раскрошив хлеб. Ничего не происходило. Кровь не исчезала.
Потом  почитал  газету,  в  нимательно осмотрел бинт - снова ничего. Но доктор
Мединцев  знал,  что  то  необычное,  что  он  видел  в  операционной,  ему не
почудилось.  Ему  никогда  ничего  не чудилось. Доктор Мединцев был человеком,
вполне  уверенным  в  себе.  Немного самоуверенным. Немного спесивым. Умеренно
умным  -  поэтому коллеги частенько сбивали с него спесь. Например, как тогда,
после конференции.
     Подождем еще.
     В  госпитале  регулярно  проводились научные конференции, с целью поднять
профессиональный  уровень  работников. На последней доктор Мединцев выступил с
докладом  "Новые  подходы  к  лечению  серповидной анемии". Коллеги восприняли
доклад  холодно,  а Томский даже сказал, в личной беседе, что более явной чуши
он давно не слыхал. Еще сказал, что это не только его мнение, но и официальное
мнение руководства. Мединцев перечитал доклад и убедился, что некоторые пункты
действительно  слабы  и  бездоказательны.  Если бы он сейчас заговорил о такой
странной,  невозможной и даже мистической вещи, как исчезновение крови, то все
сразу бы вспомнили злополучный доклад. Поэтому доктор Мединцев решил подождать
и собрать документальные свидетельства.
     Но   бинт,  испачканный  кровью,  уже  сорок  минут  оставался  таким  же
испачканным. Кровь не исчезала.
     Ладно,  - подумал Мединцев, - допустим, что на бинте не кровь пациента, а
наша кровь, из банка. Скорее всего, так оно и есть. Или смешанная, наша и его.
Наша  кровь  совершенно  нормальна и не может исчезать, до тех пор, пока чужой
организм  не  начнет  воспринимать  ее  как свою, во всяком случае. Интересно,
что  будем делать, если вся перекачанная кровь снова пропадет неизвестно куда?
Опять  накачаем  новую?  И  сколько раз это делать? Ведь есть же лимиты. Мы не
можем  делать полное переливание каждую неделю или каждый день, слишком дорого
обойдется.  Тогда  оставить  его  умирать,  что  ли? Впрочем, это все домыслы.
Ничего  же  не известно. Он еще раз внимательно рассмотрел бинт, и даже поднес
его к лампе, и вышел из кабинета.
     Он чувствовал, что наткнулся на золотую жилу. Подобного эффекта еще никто
не наблюдал. Жаль, если пациент умрет.
     Послеоперационная  состояла  из  двух  хорошо  оборудованных  коек. Здесь
приходили  в  себя не очень тяжелые больные. У последнего - всего лишь вскрыта
брюшная  полость,  вскрыта  и  снова  зашита. Не обнаружено ничего, достойного
оперативного  вмешательства.  Но  если он умрет, то придется за него отвечать.
Мне  отвечать,  - думал доктор Мединцев. - Умер вполне здоровый пациент. Умер,
после того, как доктор Мединцев всего лишь вскрыл брюшную полость и ничего там
не  нашел,  кстати...  Совсем  не кстати... А ведь вполне возможно, что умрет.
Надо  поточнее  оформить  отчет.  И  побольше  документальных  свидетельств. С
документами  не  поспоришь.  Как только очнется, я поговорю с ним и отправлю в
общую палату. Если все в порядке.
     Его  смена  закончилась  еще  два часа назад. В госпитале почти никого не
осталось.   Слышался   дальний   смех:  больные  веселились,  убивая  время. В
операционном блоке дежурили два санитара и одна сестра. Положен еще и врач, но
врач  отпросился  по  личной  причине.  Его  отпустили, ведь не предпологалось
ничего  экстраордирарного.  Да  ничего ведь и не произошло, кроме - а может, я
схожу с ума? - подумал он, и сердце упало.
     Мединцев  заглянул в комнату дежурного. Сестра разгадывала кроссворд; все
приборы  были  включены  и  показывали  жизненные  параметры  пациента. Камера
передавала черно-белое изображение.
     Доктор поздоровался.
     - Вы еще не ушли? - удивилась сестра.
     - Хочу еще немного поработать. Как он?
     - Нормально. Скоро придет в себя.
     - У  нас  не  осталось  его  крови?  Его  прежней крови, до  переливания?
Анализы, грязные бинты, все что угодно?
     - Навряд ли. Но все результаты записаны в карточку.
     - Понятно. Тогда включите запись и не выключайте без  моего распоряжения.
Я иду в палату и еще раз его осмотрю.
     Он  вошел  и сел на соседнюю койку. С чего начать? Конечно, можно было бы
перекопать  весь  мусоросборник и выудить оттуда чистые бинты, но кто докажет,
что  это  именно  те  бинты?  И если их там нет? На кого я буду похож? Но ведь
кровь  исчезала.  Я  это  видел. И мы влили в него полтора литра новой, а куда
девалась  старая?  Если она не попадала в пространство между органами, то куда
она  девалась?  Так,  это  уже хорошо, этот факт документально зафиксирован. С
документом не поспоришь. Правда, это все так странно, что меня могут уличить в
фальсификации.  Почему  я  подумал  "уличить"?  Только несправедливо обвинить.
Какая разница, если результат один и тот же.
     Он  поднял  запястье пациента и проверил пульс. Не было никакой особенной
нужды  это  делать,  ведь  пульс контролировался датчиком, но доктор все время
ощущал давящий взгляд камеры. Камера не только наблюдает, но и записывает. Под
пристальным  дулом  камеры нач инаешь вести себя как дурак, как будто идешь на
расстрел.   Хочется   гордо   выпятить   грудь   и   сделать   что-то  умное и
запоминающееся.  Нагнувшись,  он  взял  и  вторую  руку  пациента  - кожа была
необычно гладкой.
     Он поднялся, включил дополнительное освещение, и вернулся к пациенту. Так
и  есть:  кожа  розовая,  как у младенца, без единого волоска. Даже у младенца
есть  пушок,  а  у этого нет. И лицо почти без бровей. Доктор Мединцев включил
диктофон.
     "10 января 476 года, - начал он. - Восемь пятнадцать вечера. Операционный
блок номер двенадцать, палата три. Наблюдаю: кожа пациента приобрела необычный
розовый  оттенок.  Не  выглядит  болезненной.  Больше  всего  похожа на хорошо
отмытую  кожу. На коже совершенно отсутстуют волосы. В карточке такая аномалия
не   отмечена.   Значит,  волосы  исчезли  недавно.  Продолжаю  осмотр.  Брови
практически отсутствуют. Волосы на голове густые и короткие."
     Вот  оно,  -  подумал  доктор Мединцев, - я же помню, что его волосы были
длинными.  И я помню, что выбрил ему полоску на животе, перед тем, как сделать
разрез. Сначала кровь, потом волосы. А ногти?
     Ногти  оказались  очень  коротко остриженными и легко вдавливались. Ногти
короткие  и  тонкие.  Возможно, исчезают тоже. Кровь, волосы, потом ногти. Что
следующее? Если начнет исчезать все остальное?
     Он пошевелил пальцами в волосах пациента, чтобы еще раз убедиться в своем
предположении.  Точно,  стали  намного короче. Камера зафиксирует его волосы и
мою  руку,  демонстрирующую  эти волосы. Потом они будут укорачиваться дальше,
пока  совсем  не  исчезнут. И все увидят, что они исчезли. А такой факт уже не
подделаешь.  Но  как  же это может быть - материя ведь не может превращаться в
ничто? Пациент застонал и очнулся.
     - Ну,  привет, воришка, - сказал Мединцев, - очнулся, наконец.  Может, ты
сам скажешь, что с тобой случилось? Мы все здесь стараемся, но ничего не можем
понять.
     - Пить, - сказал Светло-зеленый.
     - Нет, пить тебе нельзя. И еще всю ночь будет нельзя. Эй, ты меня видишь?
Ты что-нибудь помнишь? Не застывай так! Скажи как тебя зовут?
     - Пить.
     Бесполезно.
     Доктор   Мединцев  пробовал  говорить  с  пациентом,  пока  не  утомился.
Совершенно пустые глаза - как у младенца, рожденного без лобных долей мозга.
     Пациента  усыпили  и  приготовили  к  перевозке.  Доктор  Мединцев шел по
коридору  и  размышлял.  Кровь, потом волосы и ногти, думал он. Потом что-то с
сознанием.  Или  с  памятью. Он ведь явно ничего не помнит. И это не результат
наркоза.  Это выглядит так, как будто кто-то стер его память. Он даже не может
говорить,   может   лишь   произнести   одно-два   слова.   Завтра  организуем
психиатрическое  обследование.  Терпеть  не  могу  откладывать  такие  дела на
завтра. Почему все важное происходит ночью?
     - Здрасте! - услышал он.
     - Что? А, здравствуй.
     Перед  ним  стоял  парень лет пятнадцати, в красном больничном халате и в
красных  шлепанцах.  Его  волосы охватывала алая лента. В ухе серьга с красным
камешком.  Пуговицы на халате вообще пурпурные и каждая величиной с пятак. Что
за  маскарад, - подумал Мединцев, - здесь госпиталь или театр мод? Этот весь в
красном, а тот весь в зеленом! Они специально что ли так наряжаются?
     - Как он там? - спросил Красный.
     - Плохо. Сделали операцию.
     - И все равно плохо?
     - И все равно плохо. Скажи, какие у него были волосы? Длинные?
     - Да  такие,  как  у меня, - ответил Красный. - Он их тоже  подвязывал. А
что?
     - А ногти? Как он стриг ногти?
     - Как все, когда длиннющие вырастут.
     - Ты ничего необычного не замечал с его ногтями?
     - Нет.
     - У него была обычная кожа?
     - Откуда я знаю?
     - Ладно, иди.
     - А  мне  не  нужно  разрешения,  чтобы уйти, - сказал Красный и  пошел в
сторону лестницы.
     Что это он здесь шляется на чужом этаже? - подумал доктор Мединцев.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 10.07.2003 12:30